---

Зиновьев Александр

Искушение

А.А.Зиновьев

Искушение

пролог

21 сентября 1991 года в русском городе Царьграде (бывшем Партграде) убили женщину. Ничего особенного в самом этом факте не было. Не ее первую убили и не ее последнюю. Неподалеку от города расположены исправительно-трудовые лагеря. Многих заключенных после отбытия наказания, а иногда - освобождая досрочно, навсегда оставляли в области работать на химическом и атомном предприятиях. Так что город кишел уголовниками. Не отставали от них и честные граждане. Они от скуки и по пьянке порою вытворяли такое, что даже закоренелые рецидивисты начинали ощущать себя борцами за права насилуемого и ограбляемого человека. Грабежи, изнасилования, мордобой и даже убийства стали привычными буднями в общем и целом здоровой и дружной (как писали демократические газеты) семье царьградских трудящихся.

Найти преступников было бы делом пары дней, если бы не два из ряда вон выходящих обстоятельства. Первое из них - убитая оказалась персоной номер один города и области, т.е. представителем администрации президента России в области и мэром города Евдокией Тимофеевной Елкиной, прозванной в застойные брежневские годы Маоцзедунькой за ее махрово-сталинистские убеждения, от которых она в годы перестройки своевременно избавилась. Второе обстоятельство - убийство произошло всего через месяц после провала попытки государственного переворота 19-21 августа в Москве и в самый разгар расправы с путчистами. Так что казалось бы самое заурядное уголовное преступление перерастало в событие, гораздо более значительное, чем убийство Кеннеди, Садата и Ганди, не говоря уж о покушениях на персон меньшего ранга.

Маоцзедунька была популярной личностью в Царь-граде. Отставной полковник, в саду которого нашли ее труп сразу же опознал ее и поспешил сообщить потрясающую новость родственникам и соседям. Слух об убийстве Маоцзедуньки молниеносно распространился по городу. Так что оттянуть сообщение о ее смерти и скрыть причину смерти было уже нельзя. И уже через пару часов по телевидению сообщили о трагической гибели лидера царьградской демократии и самого активного борца за перестройку. Известие ошеломило царьградцев, но не общеизвестным фактом убийства, а быстротой сообщения о нем и словесной формой. В сталинские годы не сообщили бы ничего, а если сообщили бы, то Маоцзедуньку изобразили бы как жертву врагов народа. И всем было бы ясно, что к чему. В застойные брежневские годы не сообщили бы ничего или с опозданием на неделю сообщили бы о смерти в результате несчастного случая, а скорее всего - просто о внезапной кончине. И тоже было бы ясно, что к чему. А тут сообщили сразу. Еще труп, можно сказать, не остыл, а уже поспешили предать гласности. И в каких словах! Трагическая гибель! Чтобы в Царьграде кто-то погиб трагически, такого в истории области еще никогда не было. Комически - это да. Смерть царьградца всегда смеха достойна. Но трагически - что бы это могло значить?!

(C)

Предварительные данные

Согласно предварительным данным следствия, убийство было совершено с целью грабежа. Убитая приехала из Москвы с объемистым чемоданом, набитым дефицитными вещами. Приехала ночным поездом. Из-за какой-то ошибки ее никто не встретил. Этим и воспользовались грабители. Увидев одинокую солидную женщину со столь же солидным чемоданом, один из них прикинулся шофером-частником, какие в большом числе появились с началом перестройки, и предложил ей свои услуги. Это не вызвало у жертвы никаких подозрений. Взяв тяжелый чемодан, мнимый частник повел свою жертву в переулок рядом с вокзалом. В этом тоже не было ничего настораживающего: все частники поступали аналогично, желая избежать склок с государственными таксистами. В переулке два других грабителя набросились на жертву. Один заткнул ей тряпкой рот, чтобы не кричала. Другой слегка стукнул ее кирпичом по голове. Судя по прошлым случаям такого рода, грабители хотели лишь оглушить жертву. Но голова последней оказалась не такой крепкой, как показалось грабителям. Удар оказался смертельным. Увидев, что они чуть-чуть переборщили, грабители оттащили убитую метров на двести от места преступления и перебросили ее через забор высотой в полтора метра в сад отставного полковника. В одиночку это сделать было бы невозможно, так как убитая весила килограмм сто как минимум. Предварительно грабители сняли с жертвы все ценное, включая обручальное кольцо и колготки. Как сообщал в донесении дежурный милиционер, обнаруживший труп, пострадавшая была одета в чем мать родила.

Газеты вышли с фотографией и некрологом Маоцзедуньки на первой странице. На фотографии она выглядела лет на двадцать моложе и килограмм на пятьдесят легче, чем была на самом деле. Некролог подписали высшие лица области и даже представители высшей власти, включая Президента СССР Горбачева и Президента РСФСР Ельцина. По сему поводу в одной из независимых газет Царьграда сострили, что теперь единство рядов перестройщиков можно наблюдать только в некрологах.

Согласно некрологу, Маоцзедунька родилась в 1939 году в крестьянской семье, окончила сельскохозяйственный техникум, в пятнадцать лет вступила в комсомол, работала зоотехником в совхозе, в двадцать три года вступила в партию и перешла на комсомольскую работу, была секретарем райкома комсомола, перешла на партийную работу, была заведующей отделом и секретарем райкома партии, инструктором и заведующим отделом обкома партии, Председателем 06-лсовета, и, наконец, мэром города. Избиралась депутатом районного, городского и областного Советов, депутатом Верховного Совета РСФСР и народным депутатом СССР. Награды: Герой Социалистического Труда, два ордена Ленина, ордена Трудового Красного Знамени, Октябрьской революции и Знак почета, многочисленные медали.

Слухи и паника начальства

Поползли слухи, будто Маоцзедуньку шлепнули из мести за неудачу путча. Другие утверждали, будто ее убили националисты, якобы угрожающие отправить на тот свет всех перестроечников из руководства области, связанных с международным сионизмом и масонством. Кто такие масоны, никто не знал толком, и потому этот слух особенно напугал начальство. Чтобы понять, почему не столько факт преступления, сколько слухи по его поводу породили панику в царьградской верхушке, надо хотя бы вкратце пояснить роль слухов в советском обществе.

В словарях и справочниках слух определяют как неподтвержденное известие. Это определение устарело. Большинство советских слухов о настоящем и прошлом правдиво, а о будущем - сбывается. Советские люди настолько привыкли к этому, что ничуть не удивляются, когда слухи подтверждаются и сбываются. В советском обществе слух стал способом распространения правдивой информации. У людей здесь вообще не возникает потребность в подтверждении и обосновании слухов. Они воспринимают слухи совсем с иной точки зрения. Они рассматривают слух не только как форму распространения информации, но и как особую форму выработки общественного мнения, и как коллективное осмысление объективных фактов, как коллективное их истолкование и переживание, как коллективную психологическую реакцию на них. Потому роль слухов в коммунистическом (т.е. коллективистском) обществе не ослабляется, несмотря на развитие средств массовой информации. Последние здесь таковы, что роль слухов усиливается. К общечеловеческим функциям слухов здесь присоединяются специфически коммунистические, а именно - они становятся формой коллективного сознания, творчества и поведения. В этом случае люди общими усилиями искажают реальность в желаемом духе и влияют на будущие события.

В большинстве случаев слухи возникают на основе наблюдения фактов. Старая пословица Нет дыма без огня здесь дополняется ее конверсией Нет огня без дыма, и обе они приобретают силу аксиомы. Факты советской жизни порождают слухи даже в случае их очевидности. Став привычной формой массового сознания, слух дает о себе знать и в случаях, казалось бы не дающих почвы для слухов. Причем, слухи становятся тем сильнее, чем яснее ситуация. Гласность как средство формирования сознания масс оказалась неспособным конкурировать со слухами. Люди все равно больше доверяли слухам, чем газетным сообщениям. А главное - в создании и распространении слухов массы сами принимали активное участие, тогда как средства массовой информации оставались чуждыми им.

Факты, лежащие в основе слухов, отбираются, воспринимаются и истолковываются в зависимости от состояния массы людей в данное время. Если вам известно это состояние, вы можете предсказать, какие слухи могут возникнуть. Слухи, возникнув, оказывают обратное влияние на настроения людей, осредняют их и ориентируют их сознание в определенном направлении. Это - форма сговора масс людей в отношении понимания некоторых фактов жизни и реакции на них. Именно сговора. Но сговора стихийного и обычно бессознательного. Слух дает некое кристаллизующее ядро для масс людей осмыслить множество волнующих их событий.

Царьградское начальство, знающее природу и силу слухов, отнеслось к слухам по поводу убийства Маоцзедуньки как к реальной угрозе возникновения терроризма. Весь мир охвачен эпидемией терроризма. А что если эта эпидемия перекинется в Россию?! Ведь был же в нашей истории период, когда чуть ли не каждый день убивали важных чиновников! Даже царя убили! Если Россия заразится этой болезнью, то она покатится в этом направлении дальше Запада.

Еще совсем недавно в городе Горьком, которому вернули дореволюционное имя Нижний Новгород, семнадцатилетний мальчик бросил зажженную бутылку с бензином в здание Городского комитета КПСС. Мальчик начитался и наслушался разоблачительных статей и речей, в коих КПСС изображалась преступной организацией, и совершил свой поступок в знак протеста против нее. В прессе писали о мальчике с симпатией. Его не осуждали. Его поступок анализировали, искали глубокие причины его в преступлениях сталинизма и брежневизма.

Освободили лейтенанта Ильина. Напечатали о нем статьи и интервью с ним. Фразы, осуждающие терроризм, конечно, были сказаны. Но сугубо формально. Доминирующий тон был скорее поощрительным. Его можно было истолковать вполне однозначно: бей сталинистов, брежневистов, консерваторов, партаппарат-чиков! И последствия незамедлили сказаться. У секретаря горкома партии ограбили и разгромили квартиру, а у секретаря обкома партии по идеологии - дачу, изобразив это как идейную борьбу. Погрозились убить сына первого секретаря обкома партии Крутова, и тому пришлось нанимать личных охранников из числа тех же бандитов, от которых исходила угроза. Волна бандитизма грозила захлестнуть город под маркой идейного терроризма.

В последнее время добавилась еще одна тревога. Поскольку носители прежней системы власти (консерваторы) разгромлены, и наступило разочарование в перестройке, объектом покушений могли стать перестройщики. Попытка покушения Александра Шмонова на Горбачева 7 ноября 1990 года убедительно говорила об этом. Газеты писали, что случай Шмонова явился результатом разочарования в перестройке. Правда, с какой стороны шло разочарование - со стороны радикалов или со стороны консерваторов, - газеты не высказались отчетливо.

Теперь же после провала путча 19 - 21 августа в Москве и запрещения КПСС объектом терроризма могли стать сами новые хозяева страны реформаторы, демократы, радикалы, начальники новых учреждений власти, частники. А что, если убийство Маоцзедуньки есть лишь начало антиперестроечного терроризма?!

В газетах и по телевидению сообщили, что Маоцзедунька была убита не обычным кирпичом, а осколком от монумента Ленина, взорванного по приказу Маоцзедуньки. И слухи о том, что ее убийство есть дело рук коммуняков (как стали называть бывших членов КПСС), приобрели силу достоверности. На другой день газеты напечатали опровержение, но никто не обратил внимания.

Перестройка и преступления

В газете Царьградский вестник, которая на одной странице прославляла перестройку, а на другой поносила ее на всякий случай, появилась статья популярного журналиста Владлена Коровина. Статья заслуживает того, чтобы привести ее полностью, ибо в ней отражена вся сложность эпохи.

С началом перестройки, - говорилось в статье, - у нас в Царьграде началась неслыханная ранее эпидемия преступлений. Органы государственной безопасности и милиция фактически прекратили борьбу с преступностью, боясь обвинений в консерватизме, брежневизме и сталинизме. Царьградцы еще не опомнились от шока, какой вызвало страшное убийство в декабре прошлого года. Напомню читателям о нем. Житель района Новые Липки рабочий химического комбината Петухов убил своего товарища по работе Курочкина и всю его семью жену и двоих детей. Завидуя своему преуспевающему (в чем?!) коллеге, преступник зашел к нему домой и после непродолжительной беседы ударил его железным прутом по голове и убил. На шум в комнату вбежали дети жертвы 10-летняя дочь и 12-летний сын. Преступник убил и их. Потом начал складывать в сумку вещи. Снял со стены ковер, свернул палас. Отнес все это домой. Жене сказал, что купил вещи на толкучке по дешевке. Через некоторое время он вернулся и начал собирать оставшиеся вещи. В это время вернулась с работы жена убитого. Преступник изнасиловал женщину и убил ее. На следующее утро он вернулся на место преступления. Упаковал книги, посуду. На другой день приехал на машине, чтобы вывезти крупные вещи. Соседи сообщили в милицию. Лишь после этого милиция нехотя задержала преступника. При аресте убийца заявил, что пришиб семейство Курочкиных за то, что они ругали Горбачева и агитировали против перестройки, и что он, Петухов, напишет письмо в Московские новости и Огонек, в котором разоблачит сталинистские методы царьградской милиции. Арестовывавшие Петухова милиционеры не на шутку испугались, так как накануне они на самом деле набили морду пьянице, пытавшемуся написать мелом на монументе Ленина нецензурное слово. Пьяница при этом вопил на всю площадь Ленина, что он теперь имеет право писать нецензурные слова где попало, так как цензура отменена . И Петухова вьщу стили на свободу! Чем кончилась эта история, вы знаете: Петухова пришлось арестовать, чтобы... спасти его от самосуда товарищей и родственников Курочкина. Ничего не скажешь, демократия!!.

И вот - новое убийство в советском стиле, т.е. без пистолетных выстрелов и пятен крови, так как человека убили обыкновенным кирпичом. Это произошло не из-за того, что в Царьграде якобы не было более подходящего оружия. С началом перестройки тут можно было за гроши приобрести любое оружие от дуэльного пистолета и ятагана до миномета и базуки, а за американские сигареты можно было купить баллистическую ракету и танк. Это произошло в силу нашего русского национального характера. Огнестрельное оружие надо чистить. Его прятать надо. Прятать не от милиции и КГБ, а от своих собратьев: чуть зазеваешься, сопрут и тут же пропьют. Его надо изучать. Надо тренироваться в его употреблении. Нет, это явно не для нас! Для нас кирпич сподручнее. Всегда под рукой имеется. И не подведет, осечку не даст. И не промахнешься, в любом состоянии и в любой обстановке во что-то живое вдаришь. Если бы араб, стрелявший в Римского Папу, действовал кирпичом, давно не было бы на свете поляка Войтилы. И кто знает, может быть оставалась бы Польша до сих пор под нашей дружеской пятой. Не отступи лейтенант Ильин от русской традиции, лежал бы Брежнев уже в 1969 году с проломленной черепушкой у Кремлевской стены. И не потребовалась бы никакая перестройка.

Предвижу негодование моих соотечественников- русофилов: мол, автор обрекает нас, русских, на отставание от Запада и примитивный жизненный уровень. Мол, мы, русские, не хуже немцев, французов, англичан и прочих западных народов! Мол, и мы заслуживаем не каким-то примитивным кирпичом быть прибитыми, а современными средствами. Вы правы, уважаемые соотечественники. Мы вполне заслужили то, чтобы нас не кирпичом по черепушке отправляли на тот свет, а на уровне западной культуры, т.е. с помощью пистолетов с глушителями и ножей с лезвиями, выскакивающими путем простого нажатия кнопки. Но я вас не обрекаю на вековую отсталость - это не в моих силах, если бы я даже захотел этого. Я предвижу как раз нечто противоположное: поскольку у нас в результате перестройки стал стремительно исчезать даже кирпич, русским преступникам невольно придется приобщаться к достижениям мировой культуры ограбления, калечения и убиения своих наконец-то свободных собратьев. Как говорится, нет худа без добра.

Прошло шесть с липшим лет перестройки. Что нового внесла она в проблему преступности? Не будучи специалистом в этой области, я предоставляю слово начальнику Царьградского Уголовного розыска товарищу Крюкову.

- Вклад перестройки в рост преступности очевиден, - сказал товарищ Крюков, - она выросла более чем вдвое. Что касается разоблачаемости преступлений, то тут отношение обратное: она сократилась вдвое сравнительно с застойными годами.

- Чем это объясняется? Тем, что снизилась квалификация милиции?

-Нет.

- Так чем же?

- Поясню примером.' Знаете магазин одежды на Дворянской (бывшей Ленинской) улице? Пари готов держать, что на следующей неделе его обчистят. Мы заранее знаем, кто и как это сделает. Знаем, где награбленное продаваться будет.

-Где?

- У частников, разумеется. А вот грабителей мы схватить не можем.

- Почему?! Сейчас же у нас перестройка! Гласность!

- Именно поэтому. В распоряжении грабителей лучшие адвокаты. На их стороне перестроечная пресса, которая считает, что деятельность преступного мира способствует переходу к рыночной экономике.

- А что Вы скажете о квалификации преступников? Выросла она сравнительно с застойным периодом?

- Нет. Преступления стали циничнее, наглее и примитивнее. И выполняются они так же плохо, как и все прочие виды деятельности, включая управление страной. До Запада нам далеко. Там экономическая эффективность преступлении намного выше, чем у нас, и качество исполнения выше. Что ни говори, Запад во всем есть Запад!

Следствие

Милиция быстро нашла преступников. Ими, как и следовало ожидать, оказались досрочно освобожденные уголовники, оставленные на работу в Атоме. Преступники были напуганы, -за такое преступление им грозила высшая мера наказания, т.е. расстрел. Спасая свою шкуру, они заявили, что их на это преступление надоумили некие переодетые консерваторы , якобы поносившие Горбачева, Ельцина и всех прочих перестройщиков и призывавшие к расправе над ними. Имя Маоцзедуньки при этом упоминалось в первую очередь. Сохранить в тайне такое было в принципе невозможно. Слухи о заговоре консерваторов против перестройщиков оттеснили на задний план все остальные. Газеты поддались общему настроению и напечатали достоверное сообщение об обстоятельствах гибели Маоцзедуньки. В Москву она поехала на совещание областных руководителей. Поехала поездом, так как ее якобы мутило в самолете. Но злые языки утверждали, что причина ее неприязни к самолету иная: ее задница не помещалась в самолетное сиденье. По возвращении из Москвы ее не встретили из-за халатности ее шофера: подрабатывая налево, он выпил лишнего с пассажиром и свалился в кювет. Есть предположение, будто авария была подстроена, будто шофер находился под действием наркотика, будто пассажир, охмурив шофера, скрылся. В прессе были высказаны все логически мыслимые гипотезы, кроме одной, а именно - кроме той, что это могло быть самое заурядное убийство с целью ограбления. Общее сумасшествие исключало здравый смысл как нечто ненормальное.

Из Москвы в Царьград была послана комиссия в составе народного депутата Рябова, следователя Соколова и психиатра Воробьева.

Особая комиссия

Рябов начал свою карьеру в качестве сотрудника Института Америки. После защиты кандидатской диссертации перешел на работу в КГБ, в идеологический отдел. Зарекомендовал себя там как дельный работник, стал одним из близких советников Андропова по борьбе с диссидентским движением. Когда Андропов стал Генсеком, Рябов вернулся в Институт Америки, защитил докторскую диссертацию, был избран в члены- корреспонденты Академии наук, стал регулярно ездить на Запад с целями, которые ни для кого не были секретом. Секретом оставались лишь пустяки, а именно - связи Рябова с секретными службами Запада и счета в банках Швейцарии, США и ФРГ. При Горбачеве Рябов немедленно превратился в яростного перестройщика, приняв позу жертвы брежневизма, какую приняли тогда все перестройщики. Зверства брежневизма по отношению к Рябову выразились в том, что его провалили на выборах в действительные члены Академии наук и склонили его кандидатуру на пост посла в США. Как борец за демократию Рябов был избран в народные депутаты и стал одним из советников Горбачева. Большую часть времени Рябов проводил за границей. В Москву наезжал изредка, чтобы оставить тут приобретенные на Западе ценные вещи, опубликовать серию статей о том, как хорошо жить на Западе и как плохо в Советском Союзе, и пронюхать обстановку в правящих кругах с целью опубликовать на Западе серию статей о том, как плохо жить в Советском Союзе и как хорошо на Западе. Иногда Рябов в шутку признавался, что он представитель пятой колонны Запада в Советском Союзе. Но эту шутку его знакомые, сплошь разделявшие пораженческие и антисоветские взгляды, поощряемые свыше, воспринимали вполне серьезно. Они сами мечтали о счетах в западных банках и о роскошной жизни на лучших курортах мира. Они, в конце концов, выстрадали и заслужили это!

На этот раз завистники Рябова подложили ему свинью: предложили послать в Царьград именно его как способного объективно и на высоком уровне понимания разобраться в весьма скользкой ситуации убийства Елкиной. И вот вместо солнечной Ниццы, где он должен был выступать с докладом о неизбежности распада советской империи, ему пришлось лететь в грязный, вонючий и серый Царьград.

Как человек практичный и умеющий извлекать пользу из любого положения Рябов решил не терять времени даром. Уже в Москве он начал обдумывать статью об оживлении терроризма в Советском Союзе, предвкушая сенсацию, какую эта статья произведет на Западе. И тогда к премиям, которые Рябов уже получил на Западе за свои смелые (как писали в западных газетах) статьи, он присоединит новую, самую почетную за публицистику. Ему намекали на это ответственные лица. При условии, конечно, если он и впредь будет проповедовать необходимость ликвидации советской империи и перехода России на путь западнизации.

Соколов и Воробьев в брежневские годы имели в кругах диссидентов дурную репутацию. Но в годы перестройки они нисколько не пострадали. Даже наоборот, они стали печатать статьи с разоблачениями сталинских и брежневских методов расправы с инакомыслящими, заработав тем самым репутацию борцов за справедливость и демократию. Именно поэтому их выбрали в помощь царьградским органам. В самолете москвичи беседовали на тему о терроризме в духе перестройки, т.е. с циничной откровенностью.

Откровенный разговор

- История нашего общества началась с террористического акта, - сказал Соколов. - Я имею в виду покушение эсерки Каплан на самого Ленина. И убийством Кирова Сталин лишь воспользовался, а не организовал его. Конечно, он убрал бы Кирова так или иначе. Но ему подвернулся удобный случай, и он его не упустил. А случай этот в основе был все-таки террористическим актом снизу. И лейтенант Ильин хотел стрелять не в космонавта (зачем это ему?!), а в самого Брежнева. У нас фактическое положение с такого рода преступлениями тщательно скрывалось или искажалось. Ильин был объявлен сумасшедшим. Точно так же сумасшедшим был объявлен человек, пытавшийся взорвать Мавзолей Ленина. Имя этого человека вообще скрыли от населения. В 1975 году произошло восстание на одном из кораблей Балтийского флота. Участников восстания расстреляли как обыкновенных предателей, не дав им возможности объяснить мотивы их поступка. Эти случаи хоть как-то стали известны. А сколько их осталось скрытых!

- Допускаете ли Вы, что случай в Царьграде окажется террористическим актом, - спросил Воробьев Соколова.

- Вполне, - сказал Соколов. - Особенно теперь. Вспомните покушение Шмонова на Горбачева.

- Сложная ситуация. Даже осудить это теперь нельзя, как следовало бы. Что Вы думаете по этому поводу?

- Трудность в том, что сейчас умышленно спутали различные оценки такого рода событий - юридическую, моральную и историческую.

- И медицинскую.

-Да. Смотрите, что теперь получается, какая путаница образуется в мозгах людей. Возьмем для примера такой аспект дела. Можно ли с полной уверенностью считать моральным все то, что совершается в рамках наших законов? Можно ли считать аморальным все то, что есть нарушение наших законов? В 1982 году мы, например, судили некоего Шилова. По его собственному признанию, его действия имели целью ослабление позиций советской власти и ее официальной идеологии марксизма-ленинизма в умах окружающих и компрометацию партии и правительства. Он сознавал, что его действия были нарушением советских законов. Но он не признавал советский строй, его власть, его законы и идеологию единственно справедливыми, верными, непогрешимыми, наилучшими. В мире найдется немало людей, которые сочли бы незаконные (преступные) с советской точки зрения действия Шилова добром, а законную расправу над ним - злом. Случай Шилова интересен тем, что преступник - молодой человек, родившийся уже после войны, выросший в рабочей семье, учившийся в советской школе. Конечно, он исключение в среде нашей молодежи. Но такие исключения все же появляются более или менее регулярно, так что тут об исключении приходится говорить с оговоркой. Ведь и те, кто покушался на царя, были исключением.

- А чем занимался этот Шилов?

- Размножал и распространял запрещенные книги бывших советских писателей, изданные на Западе. Возьмем опять-таки этих писателей. Пересылая свои книги на Запад, они знали, что нарушали наши законы и наносили ущерб нашему социальному строю, власти и идеологии. Но они были убеждены в том, что тем самым делали доброе дело. С их точки зрения, причинение ущерба узаконенному злу есть добро.

- Закон есть закон!

- Да. Но есть юридическая Оценка поступков людей. Есть моральная. И кроме того есть оценка историческая. Они далеко не всегда совпадают. Мы, например, официально считаем героями Желябова, Халтурина, Перовскую, Засулич, Каракозова, Ульянова и многих других революционеров, совершавших или планировавших покушения на царя и царских сановников. А сколько людей в мире считало и считает до сих пор их обыкновенными убийцами, справедливо осужденными на основе признанных в то время законов. Нам надо быть готовыми к тому, что и у нас рано или поздно появятся новые Желябовы, Халтурины, Ульяновы и им подобные личности, действия которых точно так же будут оцениваться кем- то не юридическими и моральными критериями, а историческими. Человек, которому удалось бы убить Сталина, навечно вошел бы в историю как один из величайших героев. И не приходится сомневаться в том, что такой человек был бы дискредитирован и казнен. И большинство современников осудило бы его не только юридически, но и морально.

- Думаете ли Вы, что следование Западу в отношении к такого рода преступлениям было бы полезно для нас?

- Что Вы имеете в виду? Их оценку? Так их там осуждают резче, чем у нас. Там они стали серьезной угрозой общественному порядку.

- Я имею в виду общую атмосферу в отношении к ним, включая реакцию в средствах массовой информации, публичность судов, практические возможности преступлений.

- Палка, как говорится, о двух концах. Положение с такими преступлениями (назовем их социальными) у нас пока таково. Расследованием их занимается не милиция, а КГБ. Решения по ним принимаются высшими органами власти вплоть до Политбюро, а не обычными судебными учреждениями. Последние принимают участие в таких ситуациях в заключительных стадиях и с целью придать юридическую видимость совсем не юридическим решениям высших властей. Люди, совершающие такие преступления, лишены какой бы то ни было возможности предать свои действия гласности именно в том виде, как это им хотелось бы, и публично объяснить их цели и мотивы. По этой причине фактическое положение с такими преступлениями остается неизвестным не только западным, но и советским людям. Если их в редких случаях не удается скрыть, они становятся известными в извращенной форме, мало общего имеющей с их сущностью. Так например, вполне обдуманную и идейно обоснованную попытку покушения лейтенанта Ильина на Брежнева изобразили как покушение сумасшедшего на космонавта, лишенное всякого смысла. Между прочим, сейчас все открыто критикуют Брежнева. А ведь Ильин все эти обвинения против Брежнева и его мафии выдвинул еще в 1969 году. Откуда ему было знать, что через пятнадцать лет начнется перестройка, и все то, что он надумал тайно, будут открыто говорить партийные работники, пропагандисты, официальные писатели, профессора, журналисты?! Вместе с тем, если бы мы ввели такие же порядки в отношении социальных преступлений, как на Западе, у нас началась бы эпидемия терроризма. Причем, в терроризм стали бы вовлекаться люди без глубокой убежденности, просто в силу моды и дурного примера, от скуки, ради известности. Знаете, ради одного лишь интервью по телевидению и фотографии в газетах сотни молодых людей пошли бы на самые тяжкие преступления. Поэтому мы настаиваем на профилактике этой болезни, а не на ее лечении, когда она уже завладела обществом. А что такое профилактика терроризма в наших условиях? То, что мы делали и делаем фактически. Мы ведь не прирожденные злодеи. Мы поступаем в силу целесообразности, а не в силу глупости или злобности. Легко обличать и рассуждать на эти темы в категориях морали и права. А на практике все равно придешь к тому, что мы выработали в течение прошлой истории. Я думаю, Вы сами все это понимаете не хуже меня. Ведь и в Вашей работе приходилось поступать в силу целесообразности, не так ли? Вы, например, принимали участие в деле Ильина. Скажите откровенно, был он на самом деле сумасшедшим или нет?

- Ответить на Ваш вопрос однозначно в принципе невозможно, - сказал Воробьев. - Оценка человека как психически больного или здорового не является чисто медицинской. В общей форме поведение человека считается психически ненормальным, если оно не адекватно ситуации. Но кто определяет границы ситуации и степень адекватности поведения? Если человек, например, собирается совершить покушение, и если он при этом вместо настоящего пистолета использует палку, воображая, будто это пистолет, то он очевидным образом ненормален. Но можно ли считать нормальным человека, если он использует настоящий пистолет? Это зависит от того, что мы примем за ситуацию поведения. Если взять поведение Ильина с момента, когда он принял решение совершить покушение и обдумал план его, до того момента, когда он начал стрелять, то вы не обнаружите никаких признаков ненормальности. А если вы расширите ситуацию и включите в нее то время и ту совокупность обстоятельств, в которых созрело его намерение совершить покушение, то вы без особого труда найдете многочисленные признаки психической ненормальности. А если вы в качестве ситуации примете всю жизнь человека, то для любого человека вы найдете бесчисленные свидетельства психической ненормальности. И наоборот, сужая сферу ситуации, вы любого психически больного человека можете представить как здорового. Так, тот сумасшедший, который использует палку как пистолет, будет выглядеть как здоровый, если он палкой манипулирует как настоящим пистолетом. Где критерии, определяющие границы ситуации поведения и степень адекватности?

- Опасен человек для окружающих или нет, - сказал Соколов.

- Иногда здоровые опаснее для окружающих, чем больные. Степень опасности человека для окружающих есть тоже понятие не чисто медицинское. Короче говоря, хотим мы это или нет, но в практике экспертизы мы так или иначе вынуждаемся сочетать медицинскую точку зрения с юридической. Одно тут бесспорно: во всех случаях, когда поведение человека является уклонением от принятых норм, медицина всегда может обнаружить уклонение от норм медицинских. Раз человек осознает, что он встал на путь нарушения норм поведения, и что ему за это грозит наказание, в его психике с необходимостью происходит уклонение от психических норм. Поживите хотя бы один месяц с такими мыслями, с какими Ильин жил годы, и попробуйте при этом остаться психически совершенно здоровым! Не получится! Уклонение от медицинских норм в таких условиях есть самозащитная реакция организма. Иначе просто жить нельзя. И вообще, осознание человеком общественно принятых норм поведения становится фактором медицинским. Нас на Западе обвиняют в том, что мы помещаем в психиатрические больницы якобы здоровых инакомыслящих. Это обвинение нелепо. Просто у нас и у них различные нормы социального поведения и различные критерии оценок. С нашей точки зрения, например, тот человек, который совершил покушение на Рейгана, совершенно здоров. А если бы на Западе проявили такой же интерес к покушению на Брежнева, то Ильина сочли бы здоровым.

- Какие все-таки огромные перемены происходят в жизни! При Брежневе здоровых людей объявляли сумасшедшими. А при Сталине, наоборот, сумасшедших объявляли здоровыми. Если не возражаете, я расскажу Вам одну забавную историю на этот счет.

Рассказ Соколова

Около идеологических учреждений всегда околачивается множество сумасшедших, а около Института идеологии Академии наук они вьются тучами. В 1950 году там назначили молодого выпускника университета специально заниматься сумасшедшими, беседовать с ними, отвечать на их письма, читать их рукописи и писать на них отзывы. Парень образованный, рафинированный интеллигент. С бородой. Среди сумасшедших, с которыми работал этот парень, был один, свихнувшийся на терроризме. Убедившись в том, что Бородатый (назовем так этого сотрудника института) заслуживает доверия, Террорист (назовем так этого психа) посвятил его в свои планы: взорвать Кремль, когда там будет проходить партийный съезд или сессия Верховного Совета. Террорист выбрал Институт идеологии потому, что он расположен недалеко от Кремля, там можно сосредоточить взрывчатку, оттуда удобно управлять доставкой взрывчатки в Кремль. Как? Очень просто. Террорист по образованию инженер, имел ряд патентов на изобретения. Без особых усилий он мог домашними средствами построить портативную ракетную установку, с помощью которой можно было минимум сто килограмм взрывчатки перебросить в Кремль.

Бородатый сначала отнесся к идеям Террориста с юмором. Но постепенно заинтересовался всерьез. Сначала чисто теоретически - проблемой роли терроризма в истории вообще. Он заказал в Ленинской библиотеке массу книжек, в которых прямо или косвенно говорилось о терроризме. Сотрудники библиотеки сообщили об этом в КГБ. Там взяли Бородатого на заметку. Но серьезного значения этому не придали: было известно, что Террорист - обычный безобидный сумасшедший, а работать с такими психами есть обязанность Бородатого.

Но Бородатый заразился идеей покушения. Потом на допросе он сам признался в этом. О чем бы серьезном он ни думал, он так или иначе скатывался к ней. Причем, он обдумывал не столько моральный аспект покушения, сколько технический. Моральный аспект, как он утверждал, прост: раз власти систематически используют террор в отношении к населению, почему бы. отдельным представителям терроризируемых не использовать его против самих властей?! Тем более власти в таком долгу перед терроризируемым населением, что им теперь не расплатиться во веки веков, если даже террористы будут убивать десяток руководителей ежегодно. Технический же аспект терроризма безнадежно сложен. Попробуй, например, добраться до Сталина! Если КГБ само не задумает провокацию на этот счет, ни за что не доберешься.

Одно время Бородатый стал склоняться к мысли, что начинать надо не сверху, а снизу, с районных чинов, а то и помельче - с директоров и заведующих предприятий и учреждений. Но Террорист отверг идею малых покушений на том основании, что любое покушение такого рода будет истолковано как обычное уголовное преступление и не будет иметь никакого резонанса. Надо начинать сразу на высшем уровне, причем с таким грохотом, чтобы нельзя было скрыть факт покушения. Бородатый возразил, что взрыв в Кремле тоже могут истолковать как взрыв газа. Террорист сказал, что в это никто не поверит.

Вскоре Бородатый и Террорист поменялись ролями : Бородатый сам созрел для террористического акта и решил использовать Террориста как орудие для этого. И они начали всерьез подготовку к грандиозной террористической операции. Если бы не случайность (кто-то из сотрудников института подслушал их разговор), дело могло бы кончиться плохо. Когда их допрашивали, то даже нам, неискушенным в психиатрии, было очевидно, что оба они сумасшедшие, причем - Бородатый даже более сумасшедший, чем Террорист. Но их, однако, судили и расстреляли как вполне здоровых.

Новый класс

В Царьграде москвичей поселили в лучшей гостинице города Илья Муромец, предназначенной для иностранцев и особо важных советских граждан. Никаких иностранцев, однако, в гостинице не было видно, а особо важные личности были спекулянты, гангстеры и легализованные подпольные миллионеры, т.е. представители тех категорий граждан, которые стали опорой политики перестройки. Они сорили деньгами в ресторане и давали щедрые чаевые работникам гостиницы. Последние перед ними заискивали, низко кланялись, угодливо заглядывали в глаза. Боже, - подумал Соколов, глядя на эти виды ожившей дореволюционной жизни, известной ему по книгам великих русских писателей, - неужели это не в кошмарном сне, а наяву?!

Среди обитателей гостиницы особенно выделялся полный мужчина лет пятидесяти с лоснящейся и хамски самодовольной физиономией. Он вошел в ресторан с личной охраной; с двумя верзилами такого типа, каких можно увидеть в американских фильмах в качестве горилл - охранников главарей гангстерских банд. К нему со всех ног кинулись официанты и администраторы. Согнувшись перед ним в три погибели, они провели дорогого гостя к специально зарезервированному для него столу. Один из горилл остался дежурить у двери, другой встал за спиной босса, внимательно оглядывая зал и держа руку под пиджаком, где, надо думать, у него был наготове пистолет. Соколов поинтересовался у официанта, кто это такой. Тот ответил, что это - сам Акопян, один из самых богатых людей в стране. Не миллионер, а миллиардер. Имеет связи с западными бизнесменами. Прилетел сюда на своем самолете из Тбилиси, где у него главная контора. Прилетел купить участок, на котором расположены пять колхозов, чтобы основать фермерское хозяйство американского образца.

- А куда колхозников, - спросил Воробьев.

- Как куда, - удивился глупому вопросу официант. - На свалку, разумеется. Там же одни старухи остались. Все равно помирать пора. .

- Кто бы мог еще несколько лет назад подумать, что у нас такое будет возможно, - сказал потрясенный Соколов.

- Давно пора, - сказал Рябов. - Это еще только начало. Не то еще будет. В Кишиневе три бывших подпольных, а теперь легализированных миллиардера заявили, что способны и готовы купить весь город со всеми домами, учреждениями и предприятиями.

-Неужели им продадут?! -возмутился Воробьев.

- А почему бы не продать, - сказал Рябов. - Все равно все идет прахом. А так хоть какая-то польза будет. По крайней мере миллиардов двадцать рублей попадет в государственный банк.

- А на что эти рубли, если они в бумагу превращаются, - сказал Воробьев. - И не проще ли объявить нынешние денежные знаки недействительными и ввести новые? Пока новые миллионеры появились бы, мы успели бы навести порядок в стране.

- Не будьте таким наивным, - сказал Рябов. - Подпольные миллиардеры не такие уж дураки. Они такую возможность всегда в виду имеют. У них в руках материальные ценности и иностранная валюта. Связи в верхах. Они не потеряют ничего, наживутся даже. Пострадают, как всегда, невинные простаки.

Москвичи ужинали в той части зала, где кормили командировочных, и где цены были не такие высокие, как для прочих. Воробьев, кивнув в сторону Акопяна, спросил официанта, во что обойдется ужин этого богача. Даже Рябов присвистнул, услыхав сумму: его месячной зарплаты в академии и как депутата не хватило бы на это. Акопян, узнав от официанта, что в зале сидит известный ученый и депутат Рябов, послал ему от себя бутылку французского шампанского. Рябов был тронут таким вниманием и раскланялся в сторону босса в знак благодарности. Тот снисходительно помахал ему пухлой ручкой. Рябов предложил своим спутникам шампанского. Воробьев согласился. Соколов отказался.

- Кто бы я ни был, - сказал он, - а перед такой мразью унижаться никогда не буду.

- Придется, - сказал Рябов. - Никуда от этого не денешься.

- Это бабка надвое сказала, - возразил Соколов. - Погодите, мы до этой сволочи еще доберемся.

- Как бы они сами до Вас не добрались! Они любую газету купить могут. Захотят Вас разоблачить, купят и журналистов, и Ваших начальников. Увы, таков неумолимый ход истории!

- Сегодняшняя смута еще не есть вся история.

Первые впечатления Соколова и Воробьева

Соколов отправился в Управление КГБ знакомиться с информацией об умонастроениях и поведении здоровой части царьградцев, а Воробьев - в психиатрическую больницу,где собирались сведения о психически ненормальной или считающейся таковой части жителей города. Это разделение было до известной степени условным, так как почти все сумасшедшие, свихнувшиеся на политике, состояли на учете в КГБ, а почти все здоровые, удостоившиеся внимания КГБ, состояли на учете в психиатрической больнице. Совпадение было не случайным. Все жертвы карательной медицины были в ведении КГБ до того, как были осуждены на принудительное лечение. С началом перестройки их выпустили на свободу, т.е. вновь под надзор КГБ. С другой стороны, перестройка пробудила к политической активности тысячи царьградцев, среди которых более пятидесяти процентов были психически больные и неустойчивые граждане. Они пополнили ряды политсумасшедших, немедленно взятых на заметку в КГБ и в политическом отделении психиатрической больницы.

Соколов был потрясен тем, какую информацию собрали осведомители КГБ о гражданах области с момента начала перестройки. Он думал, что работа такого рода ослабла или прекратилась совсем. А тут он увидел нечто противоположное: работа эта усилилась, стала квалифицированнее и продуктивнее. Горбань сказал, что число осведомителей у него сократилось раза в три или четыре. Зато осведомители стали лучше работать. Грамотнее. Раньше информация осведомителей на девяносто процентов была бессмысленной чепухой. Теперь процент чепухи снизился до десяти. Раньше рядовой осведомитель охватывал не более десяти объектов. Теперь же он охватывает до тридцати.

Горбань выделил в распоряжение Соколова двадцать сотрудников во главе со своим заместителем. Соколов объяснил им, какого рода материалы требуется отобрать. Заместитель Горбаня сказал, что будь у них компьютеры, он один выдал бы нужную справку через десять минут. А пока им приходится действовать дедовскими методами. И на получение такой справки двадцать сотрудников должны трудиться в поте лица целый день. Отставание от Запада ощутимое, как видите. Соколов сказал на это, что скоро положение изменится к лучшему, что США и ФРГ уже начали поставку компьютеров в Советский Союз, и КГБ получит новейшие компьютеры в первую очередь.

Соколов просматривал материалы, отобранные сотрудниками Горбаня по его указаниям, но не находил в них ни малейшего намека на политический терроризм. Из материалов было видно, какое озлобление владело жителями города. Причин для этого было более чем достаточно. Повышение цен на алкоголь. Преследования за самогон. Ухудшение продовольственного снабжения. Бесконечные очереди. Коррупция. Инфляция. Рост преступности. Моральное разложение молодежи. Крушение всех привычных ценностей. Одним словом, положение как во время войны и в первые послевоенные годы, но без надежды на улучшение. И все же ничего такого, что прямо относилось бы к политическому терроризму. Лишь в одном из доносов говорилось о молодом человеке, который собирал сведения о Маоцзедуньке с целью написать книгу об этой выдающейся дочери русского народа. К доносу было приложено заключение работника КГБ, беседовавшего с молодым человеком. Согласно заключению, молодой человек был земляком Елкиной, имел добрые намерения, и по совету работника КГБ прекратил это занятие, а собранные материалы уничтожил.

Результаты Воробьева оказались еще более скромными. Армия сумасшедших в Царьграде была огромной и, судя по больничной статистике, росла с каждым днем. Но в ней не было ни одного индивида, свихнувшегося на терроризме.

- Дела наши незавидные, - сказал Воробьев вечером при встрече с Соколовым. - Я по опыту знаю, что мир сумасшедших точно отражает в себе нормальное общество. Если в нем нет ни одного, обуреваемого идеей терроризма, то значит и в нормальном обществе нет потенциальных террористов.

- Вы упускаете одну возможность, - возразил Соколов. - Потенциальный террорист может гулять на свободе, не привлекая к себе внимания и не обнаруживая себя. Как бы тщательно в наших коллективах не следили за поведением своих членов, как бы тщательно КГБ и его добровольные помощники не прочесывали население на предмет выявления индивидов, не отвечающих нормам нашего общества, всегда вне досягаемости остается некий Икс, который в своих мыслях и намерениях идет дальше того, что может вообразить обычный советский человек.

- Ваш Икс без достаточно серьезных оснований не обнаружит себя, а если обнаружит, то в каком-то действии. У нас времени дара дней. Как мы найдем его? И зачем он нам нужен?

- А зачем нас послали сюда?

Размышления Соколова

Нам нужно искать не некую беспристрастную истину, - думал Соколов, оставшись один. - Таковая вообще не существует. Нам нужно искать истину символическую или служебную. Тут есть свои правила. Например, преступники должны быть сомасштабны жертве их преступления. Для Брежнева было слишком мало, чтобы на него покушался всего лишь заурядный лейтенант. На его самую драгоценную в мире жизнь должны были покушаться силы некоей мировой реакции. Возможно, что покушение Ильина не состоялось, поскольку не удалось притянуть к нему эти силы мировой реакции. Не исключено, что многие покушения на Сталина были скрыты именно в силу неадекватности покушавшихся объекту покушения. Для убийства Маоцзедуньки притягивать силы мировой реакции было бы слишком много. Но ограничиваться опустившимися алкоголиками, отсидевшими многие годы в лагерях за никчемные уголовные преступления, было бы слишком мало. Все-таки нужен некий Икс как посредник между алкоголиками и силами реакции, если не мировой, то хотя бы республиканской или даже областной.

Это напоминает сталинские методы? А разве существуют какие-то иные, несталинские?! Враги народа или консерваторы, - какая разница? Разница только во времени и в условиях. А суть дела та же.

Силы реакции, - что это такое? Почему это должны быть непременно консерваторы? Разве миллионеры и миллиардеры бывшей теневой экономики не силы мировой реакции?! Тут-то никаких сомнений быть не может. И почему идея покушения должна исходить от сил реакции, а не от сил противоположных?! Почему покушение должно совершаться во имя перестройки, а не против нее?!

Размышляя таким образом, Соколов вспомнил о молодом человеке, собиравшем материалы на покойную Елкину. Он не поверил в добрые намерения этого молодого человека. Кто-кто, а он, Соколов, хорошо знал, что только прохвост мог писать книгу о советском партийном работнике с намерением возвеличить его. А такой прохвост раззвонил бы повсюду о своем намерении, включил бы книгу в план какого-нибудь издательства, связался бы с самой Елкиной, получил бы не одну тысячу рублей авансом. Вряд ли такого прохвоста стали бы вызывать в КГБ. Нет, тут что-то неладно! Надо об этом молодом человеке навести справки. Надо вновь просмотреть с этой точки зрения архивы КГБ. Вдруг обнаружится упоминание об этом поклоннике Маоцзедуньки!

А что, если повернуть эту историю против опостылевшей и ведущей к катастрофе перестройки?! Кто я в конце концов - коммунист или предатель коммунизма?! Не пора ли и мне свое слово сказать?! Почему я должен работать на перестройщиков?! Раз уж война, так война! Надо поработать над этим поклонником Маоцзедуньки. Тут что-то кроется.

Соколов позвонил в Управление КГБ и дал распоряжение дежурному собрать по тревоге выделенных в распоряжение Соколова сотрудников. Пусть они вновь прочешут архивы с интересующей Соколова точки зрения. Пусть соберут исчерпывающие сведения об упомянутом в доносе молодом человеке и его окружении.

Размышления Рябова

Рябов решил придерживаться тактики, какой следовал всю прошлую жизнь. Не нужно прилагать никаких усилий к тому, чтобы выяснить то, что тебе нужно, ибо то, что тебе нужно, придет к тебе в голову само собой без всяких усилий. А если тебе в голову что-то не придет, то это тебе не нужно. Главное - твое присутствие в том месте, где тебе в голову что-то может прийти. А присутствующие в том месте сами выболтают все то, что тебе нужно. Не надо только им мешать.

Рябов отправился к своему старому приятелю Крутову, который еще до путча ушел в отставку с поста первого секретаря обкома КПСС, потихоньку выскользнул из партии и стал одним из заправил частного бизнеса в области. Совершил он этот самый радикальный шаг в своей жизни по совету Рябова, хорошо осведомленного о намерении верхов под каким-либо предлогом ликвидировать аппарат КПСС и вообще запретить КПСС как преступную организацию, как того и требовали лидеры Запада.

На обед к Крутову собрались все, кто имел что-либо достойное выбалтывания. В течение обильного обеда, перешедшего без перерыва в столь же обильный ужин, Рябов узнал о положении в области и в областном руководстве абсолютно все. Причем, в этом все для него не было ничего нового. Это все было точно таким же, как в Москве, только еще грязнее, пошлее, подлее и откровеннее.

Что касается Маоцзедуньки, то из бесед у Крутова Рябов составил о ней представление как о беспринципном приспособленце, карьеристе, хапуге и непроходимой дуре, в общем - как о типичном партийном работнике провинциального масштаба. Идея изобразить ее жертвой заговора консерваторов показалась Рябову смешной. Но разве не такими же нелепыми являются вообще все приключения с историческими личностями и более крупного масштаба?! Они лишь на расстоянии и со временем начинают казаться чем-то значительным. Кто знает, может быть с его, Рябова, подачи эта тупая и жирная свинья займет видное место в истории.

Итак, вырисовывается такая схема: технические исполнители преступления - организаторы - вдохновители. Первые пусть будут уголовники. Третьи пусть будут консерваторы. Дело за вторыми, за организаторами. Это - забота Соколова. Он мастер в таких махинациях. А он, Рябов, сделает в Москве отчет так, что комар носа не подточит. Он обрисует обстановку в области и в руководстве, опишет меры в отношении консерваторов, обрисует умонастроения интеллектуалов, которым жертва насолила порядочно, и обстоятельства убийства. Пусть эти три фактора не связаны нитями фактического сговора. Это и не требуется. Одно то, что они будут фигурировать совместно, придаст определенный поворот общественному мнению. Остальное люди домыслят сами. Потом он, Рябов, напишет целую книгу на эту тему. Книга станет бестселлером на Западе. Ее переведут на все западные языки. Он тут же придумал название книги: Покушение по-советски. Лишь бы этот недобитый сталинист Соколов не подпортил дело. Этому болвану может взбрести в голову идея докопаться до истины. А какая тут может быть истина?! Дело-то, честно говоря, не стоит выеденного яйца.

Власти и подвластные

Следователь Соколов был прав: Икс, о котором он говорил, на самом деле существовал в Царьграде. Начнем знакомство с ним с того, что перенесемся на десять летназад,в 1983-ий год, и отправимся вместе со специально отобранными гражданами в аэропорт, где ожидается прибытие секретаря ЦК КПСС Митрофана Лукича Портянкина. Наш Икс тоже направляется туда вместе с другими представителями Протезного комбината имени маршала Буденного изображать энтузиазм народа по поводу визита столь важной персоны.

Визит важной персоны из Москвы в Партграде, как еще недавно именовался Царьград, превращался во всенародный праздник. В магазины на путях следования высокого гостя завозили дефицитные продукты питания и вещи колбасу, селедку, сыр, туалетную бумагу, зубные щетки, бюстгальтеры, босоножки. В городе начинало твориться нечто невообразимое. Магазины буквально брали штурмом. Ослаблялись ограничения на пьянство. Пьяных не забирали в милицию и в вытрезвители. Правда, дефицитные предметы продавались далеко не всем, а лишь членам свиты высокого гостя и особо отобранным партградцам. Последние потом сдавали их обратно. В награду за это им продавали по банке растворимого кофе. Москвичи увозили все с собой, распространяя слух, будто в провинции живут припеваючи. Праздник так же резко обрывался, как и начинался. На другой день магазины снова пустели. Милиция и дружинники с удвоенной яростью набрасывались на пьяниц.

Такие праздники прочно врезались в память жителям города. Встречались, к примеру, два Ивана. Хотя, честно говоря, Иванов тут осталось мало. Преобладали Эрики, Эдики, Рудики, Гарики и прочие. Итак, встречаются два Ивана.

- Где ты такой шикарный костюм приобрел, - спрашивает один Иван.

- А помнишь, в прошлом году Портянкин приезжал, - говорит другой Иван. - Забежал я в магазин, схватил этот костюм и черным ходом удрал. Говорят, КГБ до сих пор разыскивает, кто этот ловкач был.

Иваны хохочут и идут по такому случаю в ближайшее злачное место отметить удачную покупку. Это тоже характерно для Партграда: расходы на выпивки по поводу покупок товаров втрое превышают расходы на сами покупки. А в горбачевские годы партградцы стали отмечать попойками даже приобретение бутылки водки или горбачухи - самой убийственной самогонки, изобретенной в Партграде в связи с началом эпохи Великой Трезвости.

Такое отношение к визитам важных личностей является продолжением древней традиции. Партградцы испокон веков упорядочивали свою историю посещениями города князьями, царями, воеводами, министрами, генералами, митрополитами, ханами. Теперь их место заняли партийные вожди. С началом перестройки и в особенности после открытия города для посещений иностранцами у партградцев появилась надежда, что к ним в гости пожалуют западные президенты, канцлеры, премьер- министры, короли и принцы. Но пошел слух, будто теперь советское руководство намерено проводить политику прибеднения и попрошайничества. И к моменту визита важных персон с Запада магазины будут опустошаться дочиста, а партградцев заставят ходить полуголыми и просить милостыню, как это и было принято во времена легендарного основателя Партграда - князя Олега.

Хотя Портянкин уже давно подвизался в Москве, Партград остался под его контролем и попечительством, так как он тут прошел путь от рядового стукача до первого секретаря обкома партии. На сей раз он прилетает в Партград в связи с награждением области орденом Октябрьской Революции за выдающиеся успехи в развитии сельского хозяйства. Успехи, честно говоря, очень скромные. Правильнее было бы говорить об неуспехах. Но в Партградской области неуспехи оказались меньше, чем в других областях, и это-то явилось выдающимся успехом. Как гласит народная мудрость, первым является последний от заду. В Москве учли также то, что в свинских партградских условиях даже свиньи выживают редко и с трудом, как однажды выразилась Елкина, в те годы бывшая секретарем райкома партии и удостоенная звания Героя Социалистического Труда за упомянутые успехи. Героями стали также сам Сусликов и Матрена Ивановна Лаптева, колхозница, вскормившая (по словам Маоцзедуньки) своей личной грудью больше ста свиней.

Областное начальство и специально выделенные для встречи Портянкина представители трудящихся собрались в аэропорту. Начальство и самые, знатные трудящиеся находятся в особом зале, отделенном от зала для простых смертных пуленепробиваемой прозрачной стеной. Стена прозрачная, так как трудящиеся должны иметь возможность видеть своих вождей. Нельзя же их лишать у довольствия видеть, например, вот этого плюгавого человечишку, именуемого Сусликовым, или вон ту стокилограммовую бабищу с гнусной мордой, именуемую Маоцзедунькой! Стена сделана пуленепроницаемой, чтобы у трудящихся не появилось искушение причинить своим руководителям какую-нибудь пакость. И в самом деле, окажись рядовой гражданин в нескольких шагах от этого упыря Сусликова или от этого исчадия рая (как шутили по ее адресу интеллектуалы) Елкиной, у него наверняка появится непреодолимое желание дать им по морде, пырнуть чем-нибудь острым в пузо. Усиленные наряды милиции, агенты КГБ и дружинники охраняют порядок в здании аэропорта и его окрестностях. Личная охрана Портянкина прибывшая заранее, расположилась у входа и выхода из здания, готовая в любое мгновение выполнить свой священный долг. Служащие аэропорта приготовили специальный трап, по которому высокий гость будет спускаться с московского неба на партградскую землю, и развернули красную ковровую дорожку от трапа до здания аэропорта. Солдаты в два ряда выстроились по обеим сторонам дорожки. Перед входом в здание расположили микрофоны, через которые в Партграде зазвучит ликующе- торжествующий глас посланца Неба.

Послышался отдаленный гул моторов самолетов- лайнера, на котором прибывает Портянкин со свитой и охраной, и военных самолетов, охраняющих его в воздухе. От кого охраняют? От ворон? От мух? Вряд ли возможно такое, что подвыпивший труженик советского общества окажется на высоте десять тысяч метров с шилом или отверткой, чтобы пырнуть ими высокого гостя в бок или в пузо. Тем не менее такая мощная охрана положена Митрофану Лукичу согласно его высокому положению на иерархической лестнице власти. Кто без этого поверит в то, что этот маразматик, неспособный без помощников снимать и застегивать штаны и связывать слова в осмысленные предложения, является одной из могущественнейших фигур в советской системе власти ?!

Начальство впилось глазами в небо, откуда донесся шум моторов, и оцепенело в ожидании. Впереди начальственной группы и в самом центре застыл в монументальном спокойствии и торжестве пигмей Сусликов. Справа от него и несколько позади заледенела в буддийское божество стокилограммовая Маоцзедунька. Слева от него и тоже несколько позади покрылась холодным потом Матрена Лаптева, держащая гигантский каравай хлеба, - традиционный русский хлеб- соль. Руки у нее начали мелко трястись. Хлеб-соль начал угрожающе подпрыгивать. И наверно выскочил бы из матрениных ручищ, если бы не начальник областного КГБ Горбань. Он нагнулся к Матрене и что-то шепнул ей на ухо. Матрена побледнела и застыла наподобие Маоцзедуньки.

В стороне от толпы, по ту сторону пуленепроницаемой перегородки, где собрались отобранные для встречи рядовые граждане, стоят два молодых мужчины. Один из них - Юрий Чернов. Ему двадцать четыре года. У него недоразвиты руки. Потому остроумные сослуживцы прозвали его Юрием Безруким по аналогии с основателем Москвы Юрием Долгоруким. Он не обижается на это. Как истинно русский человек он способен наслаждаться своим уродством и тем, что славящиеся на весь мир душевной добротой русские люди унижают его по этому поводу. Другой мужчина - Виктор Белов. Он вполне здоров, если не считать очки. Но очки давно перестали быть в России признаком уродства. Их носит иногда даже Маоцзедунька, когда пытается читать Анжелику. Прочитав половину страницы, она засыпает и спит в очках, она уверена, что в очках сны видятся четче и красочнее. Что касается Белова, то он наоборот, страдает бессонницей и все ночи напролет читаетнелегальную разоблачительную литературу, а также дозволенные сочинения мудрецов прошлого, в которых он мучительно ищет решение проблем будущего. Ему двадцать восемь лет.

Молодые люди наблюдают ситуацию в аэропорту, издеваются надначальственнойтруппой по ту сторону перегородки и разговаривают о вещах очень серьезных, но в шутливой форме. Говорят они очень тихо, чтобы не слышали стукачи и агенты КГБ, составляющие половину собравшихся.

- Посмотри, какой гигантский каравай испекли на это дурацкое хлеб-соль, - говорит Чернов. И где они муки на это нашли ? Небось весь урожай года пошел на это.

-Не беда, - усмехается Белов. В этом году наш урожай в США был отличный.

- Это слова Маоцзедуньки.

- Я ее цитирую.

- Гляди, какая охрана! Побаиваются, сволочи! Сколько милиции! Сколько топтунов! Царь ходил в сопровождении одного жандарма, ездил в открытой коляске среди толпы зевак, хотя страна кишела революционерами, жаждавшими его убить. А эти - слуги народа, выходцы из народа работающие на благо народа. А ездят в бронированных машинах с мощной охраной. Чего они боятся ?

- Для них бронированные машины и мощная охрана суть явления престижные. Они суть показатель их значимости Они могли бы передвигаться так, что их никто не заметил бы. Но они должны передвигаться открыто и с помпой, но вполне безопасно. А в народе найдется немало таких, кто с удовольствием бросил бы в них бомбу или стрельнул.

- Это стекло не возьмет даже противотанковая граната.

- Во всем есть свое уязвимое звено, в особенности - в хорошо продуманной системе защиты и охраны. Тут действует закон нарушения меры: чем мощнее система охраны, тем вероятнее образование слабого пункта в ней. На отыскании такого слабого пункта основаны все удачные покушения и ограбления. Потом люди с удивлением задавались вопросом, как это они не заметили этот пункт ранее, почему не могли предусмотреть такую простую возможность.

- Ты прав. В прошлом году тут ограбили самолет, доставивший деньги. Знаешь, как это сделали? Видишь те люки?

- Я знаю эту историю. Психологически это понятно. Именно очевидность такой возможности мешает тому, чтобы на нее обратили внимание. Но в каждом конкретном случае надо быть гением, чтобы ее заметить.

- В таком случае считай, что я гений. Видишь, вон там телевизионная установка?!

- Ну и что? Их полно тут. О чем это говорит ?

- Умному человеку это говорит о многом. Это наши отечественные установки. Значит, они регулярно ломаются. Их надо чинить. Следовательно, внутри есть особые пространства, по которым можно добраться до любой подслушивающей и подглядывающей точки.

- Но ведь доступ туда охраняется!

- Вряд ли. У нас усиленная охрана только на виду, для устрашения трудящихся и для отчетов начальству. А если что не на виду, делается халтурно и безалаберно.

- А к чему мы об этом говорим? Мы же все равно такую возможность не используем. Бессмысленно. Убьешь одно ничтожество - на его место выползет другое, столь же ничтожное. Убьешь, например, Маоцзедуньку, а на ее место назначат Крутова. Что изменится?

- Ничто. Может быть хуже будет. Но все-таки припугнуть их стоит. Какое-то разнообразие в жизнь внести.

Самолет с Портянкиным приземлился и подрулил к трапу для торжественных встреч. Из него выскочили охранники. Затем неторопливо вышел человечек с физиономией упыря- секретарь ЦК Портянкин. За ним выползли сопровождающие его лица. Встречающие с цветами и хлебом- солью ринулись им навстречу, соблюдая положенный порядок. Матрена Лаптева сунула Митрофану Лукичу хлебсоль, который схватили и унесли куда-то охранники.

- Неплохая идея, - шепнул Чернов своему собеседнику. - Взрывчатку можно заложить в хлеб-соль и взорвать по радио.

- С нашей техникой наверняка произошла бы задержка со взрывом, прошептал Белов. - Или взрыв произошел бы раньше, чем нужно. А то и вообще не произошел- бы. Так и сожрали бы хлеб-соль с бомбой.

Гости и встречающие подошли к микрофонам. Портянкин вынул бумагу с речью, нацепил очки и начал читать, подражая интонациям Брежнева.

Именно наличие отсутствия серьезных промахов и упущений позволили вашей области выйти на первое место в социалистическом соревновании за..., гремел глас секретаря ЦК из репродукторов.

- Интеллектуально неполноценные существа захватили сферу руководства, прошептал Чернов.

- Все это смеха достойно! - ответил Белов.

- Смеяться мало. Этих дегенератов надо убивать как ползучих гадов.

- Эта мразь не стоит того, чтобы жертвовать своей жизнью. Ради чего?!

- Хотя бы из ненависти. Хотя бы из мести. Хотя бы ради минутной вспышки гнева. Ты не допускаешь такое решение?

- Нет. Я рационалист. Даже прагматик. Если ты мне даешь гарантию, что в результате этого жизнь в стране хотя бы чуточку улучшится, я без колебаний пожертвую для этого собой.

- Такую гарантию тебе не даст никто. Но дело же не в этом.

- В чем?

- Что мы такое, в конце концов, есть: люди конца двадцатого столетия или болотные гады вне времени и пространства?

Церемония встречи окончилась. Гости и вожди области умчались в черных лимузинах. Толпа рассосалась. Чернов и Белов вместе со всеми покинули здание аэропорта и втиснулись в битком набитый автобус. Всю дорогу до города молчали, опасаясь осведомителей КГБ и доносчиков.

Начало жизни

Отец Юрия Чернова, капитан Советской Армии, награжденный многочисленными орденами за участие в боях в войне с Германией и несколько раз раненый, был арестован в 1946 году по клеветническому доносу и осужден на двадцать пять лет лагерей строгого режима. Срок он отбывал в лагере неподалеку от Партграда. В 1955 году он был освобожден, но оставлен для работы в Атоме, т.е. на атомном предприятии, построенном в том же районе силами заключенных. Здесь он женился на восемнадцатилетней девушке из соседнего районного центра Красноармейска. В 1956 году, в тот день, когда Хрущев зачитал разоблачительный доклад на Двадцатом съезде партии, у них родился сын. Вместо рук у мальчика были такие отвратительные щупальца, что бедная мать при виде их лишилась сознания. Отец после этого запил пуще прежнего и вскоре умер от непонятной болезни.

Юрий (так назвали мальчика) был уже не первым в Атоме инвалидом от рождения. До него тут уже родилось несколько детей без ног, без глаз, глухих и психически ненормальных. Рождались и такие дети, которых родителям вообще не показывали. Большинство родителей от таких детей отказывалось. Для них построили специальный интернат, куда стали помещать детей с дефектами от рождения со всей области и даже из других областей. Но мать Юрия отказалась отдать сына в интернат. После смерти мужа она перебралась в Красноармейск к родителям. Для нее началась жизнь, о которой лучше промолчать.

Талант и ум русского человека тратится обычно на то, чтобы как-то выкручиваться в трудных житейских условиях. Мать Юрия проявила чудеса изобретательности, чтобы облегчить жизнь сына. Целью и смыслом ее собственной жизни стало научить его жить так, как будто он полноценный человек, и служить ему. Она приняла на свой счет вину всего общества и человечества перед ее сыном. Она научила его выполнять ручками, ртом, головой и плечами многие жизненно необходимые операции. Приспособила для него одежду, мебель, посуду. Когда он чуть подрос, она добилась того, что его взял под свою опеку протезный комбинат в Партграде. Ему изготовили специальные протезы, с помощью которых он научился писать и обращаться с книгами в школе. Дома он писал, держа карандаш во рту или прижимая его ручкой к подбородку. В школе такой способ мог бы смешить детей, а мать Юрия непременно хотела, чтобы он посещал обычную школу, а не школу для инвалидов от рождения при интернате.

Как-то началась кампания по вовлечению инвалидов от рождения в нормальную жизнь. Черновых посетил журналист из Партграда. Он написал большую статью, в которой упомянул непонятное для матери Юрия слово комплексный метод. Когда Юрий вырос, окончил университет и стал работать в протезном комбинате, он стал свидетелем ажиотажа по поводу статьи американского ученого, выдвинувшего идею этого самого комплексного метода включения инвалидов от рождения в нормальную жизнь. Это добавило свою долю в его мрачные переживания, но не удивило его: он уже знал, что сами русские Иваны не позволят своим собратьям сделать что-то раньше и лучше, чем на Западе, а если все же это как-то сделалось, они не допустят признания приоритета и тем более не допустят внедрения открытия или изобретения в практику жизни. Чтобы какая-то деревенская русская баба, даже не знающая смысла слова комплексный, сделала что-то раньше американцев или немцев?! Быть того не. может!

У матери был хороший голос. Она пела сыну тоскливые русские песни. Он подпевал ей. По выходным дням мать уходила с сыном за город. Они бродили по полям и рощам, по берегам ручейков и озер. Мать пела в полный голос и плакала. Юрий подпевал ей и тоже плакал от еще неосознанного отчаяния и тоски. Зрелище изумительной, но до боли грустной русской природы, наряду с заунывными, рвущими душу на куски звуками русских мелодий, навсегда определили тонус его переживаний.

В бытовом отношении Черновы жили так, как жило большинство русского населения в провинции. С западной точки зрения это был уровень полунищенский. Но жители глубинной России начали сравнивать свою жизнь с западной позднее. А тогда, когда рос Юрий, они довольствовались тем что имели. Голода не было, и это было главным. Одеваться стали лучше, чем в послевоенные годы. Появились телевизоры, холодильники, велосипеды, мотоциклы, синтетические куртки, колготки, женские брюки. Жизнь понемногу улучшалась. Была надежда на лучшее. Молодые люди получали образование, уходили в города, устраивались лучше родителей. Ухудшения начались позднее, в конце семидесятых годов.

В окружении Юрия лишь изредка говорили о России и о русском народе, причем - без гордости за них. Преобладали жалобы, насмешки, зависть к тем, кто ухитрился лучше устроиться, злоба. Потом в школе ему предстояло услышать слова, которые по замыслу должны были пробудить национальную гордость и патриотизм. Но это делалось так, что эффект получался противоположный.

В километре от дома Черновых начиналась трясина- заросшие кустами и мелким лесом болота. О коварстве трясины складывались легенды, рассказывались правдивые истории. Во время коллективизации кто-то сломал огород, отделявший пастбище от трясины, и целое колхозное стадо засосало в трясину. В начале войны с Германией на трясине устроили склады с продовольствием и оружием для партизан на случай оккупации области немцами. Склады исчезли в трясине вместе с людьми. В войну на трясине прятались дезертиры. Ни один из них не выбрался оттуда. В хрущевские годы целая научно-исследовательская экспедиция из тридцати человек бесследно пропала в трясине. Число беглецов из лагерей, которые погибли в ней, перевалило за сотню. Со стороны трясины лагеря даже не охранялись совсем. Говорили, будто иногда охранники специально загоняли непокорных заключенных на трясину, списывая их потом как беглецов.

Юрию, как и другим детям, категорически запрещали даже близко подходить к трясине. Когда дети шалили и не слушались родителей, их пугали трясиной, грозились отвести их туда, где их засосет в бездонную грязь. Но Юрия трясина не пугала. Она представлялась ему таинственным и полным чудес миром. Бабушка рассказывала ему сказки о нечистой силе, ведьмах, леших, водяных и прочих существах иного мира, якобы живших на трясине. Иногда в ее рассказах появлялись принцессы, царевичи и прекрасные дворцы, скрытые на волшебных островах в недосягаемых для людей местах трясины. А дед рассказывал правдивые истории о разбойниках, грабивших людей и топивших их в трясине. И якобы до сих пор где-то в глубине леса хранятся несметные сокровища, награбленные разбойниками, так как самих разбойников затянуло в грязь.

Конечно, рассказы бабушки и дедушки не отличались той красочностью воображения, как сказки пушкинской няни. Но он сам обладал даже слишком богатым воображением, чтобы на основе убогих рассказов других людей построить свой яркий сказочный мир. Когда он подрастет и станет способным анализировать явления жизни, он однажды вдруг заметит болотную, трясинную основу своей детской мечты. В этом он увидит глубокий символический смысл.

Он рано узнал, что самые большие страдания причиняет не столько сам факт уродства, сколько неосуществимая претензия стать полноценным человеком, несмотря на уродство. Жизнь ребенка-урода в среде здоровых детей оказалась для него с первых же шагов адом. Здоровые дети беспощадны к физическим недостаткам других детей. Защита же со стороны взрослых лишь усиливала в нем чувство неполноценности. В порядке самозащиты от всех он стал сторониться сверстников, много читать и думать. Он изобрел свой воображаемый мир, в котором и проводил большую часть своей жизни. В нем он превращался в прекрасного принца или в могучего богатыря, в отважного королевского мушкетера или благородного индейца. И мстил всему здоровому человечеству за свою несчастную судьбу.

Школа

В 1964 году, т.е. когда начался брежневский период советской истории, Юрий пошел в школу. Учился он блестяще. Некоторые учителя признавались, что такого ученика у них еще не было. Это породило раздражение и зависть у родителей здоровых детей. О его способностях стали помалкивать, преувеличивая успехи других, менее способных детей. Учителя не сговариваясь стали дружно занижать ему отметки. Так еще ребенком он понял одну из фундаментальных житейских истин: общество может быть к тебе справедливым, если ты бездарен или обладаешь допускаемыми им способностями. Но если твои способности превышают общественно допустимую норму, тогда не жди пощады. Если дети беспощадны к твоим физическим недостаткам, то взрослые беспощадны к твоим духовным достоинствам.

Ему, как и другим детям, вдалбливали в голову идеологические и пропагандистские утверждения. Он, как и все, не понимал их. Скоро он стал равнодушен к ним, воспринимая это как неизбежное зло и пустую формальность. Потом на смену равнодушию пришло ироническое отношение ко всему, что было связано с идеологией и пропагандой. С этой точки зрения он ничем не выделялся из прочей массы детей.

Он, как и другие, был пионером. Как и другие, вступил в комсомол. Выполнял соответствующие ритуалы и поручения. Реальная жизнь разрушала все мифы и идеалы прошлого, но не создавала никаких новых. В нем, как и в других, формировалась идеология отрицания всего советского. Не случайно потому сознание советских людей в годы перестройки будет стремительно заполняться западной идеологией, принявшей ложное обличие освобождения от идеологии советской, объявленной заблуждением.

До Юриного городишка доходило то, что обдумывалось и говорилось в кругах интеллигенции в Партграде и в Москве. Неподалеку от города находились исправительно- трудовые лагеря, в которых содержались диссиденты. Жителям города и соседних деревень приходилось как-то общаться с ними и выслушивать их идеи. Так что критическое отношение к власти и к советскому образу жизни начало формироваться у Юрия с первых шагов его сознательной жизни как нечто само собой разумеющееся. Никакого перелома на этот счет в нем потом не происходило. Он изначально сложился как оппозиционер.

То обстоятельство, что он родился инвалидом и оказался в исключительном положении сравнительно с другими детьми, способствовало формированию в нем особого, индивидуалистического неприятия советской реальности. Узнав о том, что его отец стал жертвой сталинского террора, он ощутил в себе желание мстить. Но кому, как? Что он мог сделать больше того, что уже сделалось само собой ? Потом он узнал, что сам является жертвой халатности тех, кто строил Атом. Жажда мести обрела реальную основу, но объект мести остался неопределенным. Состояние мести стало постоянным элементом его психики.

В 1969 году до Красноармейска дошло известие о попытке покушения лейтенанта Ильина на Брежнева. Юрий не раз слышал сожаления о том, что Ильин не попал в ненавистного и презираемого маразматика Брежнева. Уже тогда он воображал себя в роли отважного героя, убивающего тирана.

В 1970 году Юрий впервые увидал Евдокию (Дуньку, как ее звали в народе) Елкину, будущую Маоцзе-дуньку. Это произошло во время демонстрации Первого мая. Елкина тогда была секретарем райкома партии. Она стояла на трибуне и выкрикивала первомайские призывы. Ее голос гремел в репродукторах по всему городу. Образ этой орущей бабищи навечно врезался в память Юрию как символ власти.

Дети Внимательный наблюдатель уже по состоянию школы в те годы мог судить о морально-психологическом разложении советского общества и предвидеть угрозу надвигавшегося кризиса. Впрочем, кое-кто из родителей и учителей предупреждали об этом. Но кто прислушался к ним?!

Хотя Юрий рос необщительным мальчиком, ему все же приходилось проводить время в среде сверстников. Из их разговоров он получал такую информацию о реальной жизни людей, какую не мог иметь из школьных уроков и средств массовой информации. Ученики, как и взрослые, делились на слои с различным уровнем и образом жизни. Были бедняки, к числу которых принадлежал Юрий. Были богачи. В классе с Юрием училась девочка Таня, отец которой был директором техникума, а мать заведующей магазином одежды. В соседнем классе учился сын директора совхоза, дочь секретаря райкома партии, дочь генерала. Были и середняки, которые жили получше бедняков, но не могли тягаться с богачами. Различия были весьма ощутимыми. У Юрия на двоих с матерью была комнатушка в двенадцать квадратных метров в старом доме без удобств, а у дочери секретаря райкома партии был дом в городе на троих человек и дача около Партграда. Она каждое лето проводила на южных курортах, а большинство ее соучеников оставалось в городе.

Юрию приходилось бывать дома у соучеников. Он дружил с Таней. Ей нравилось опекать Юрия. Иногда она приглашала его к себе домой как достопримечательность: Юрий манипулировал протезами, как настоящими руками. К тому же он считался математическим гением. Родители Тани поощряли их дружбу. Юрий был не хулиган, как другие, и по крайней мере не будет распускать руки, как говорили они, наслаждаясь своим остроумием.

Дети росли. Росли и взрослели их мысли, слова и поступки. В шестнадцать лет Юрий начал вести дневник, назвав его Мысли наедине. Вот несколько фрагментов из него для примера. Они дают представление о том, чем было занято его сознание и сознание его сверстников.

Мысли наедине

Нас до одури пичкают всякой пропагандистской дребеденью. Мы все это слышали сотни раз с первого класса. Теперь мы старшеклассники, а они поют все ту же песенку. И то же самое нас ждет впереди. Домой шел с Таней. Она говорила, что нелепо возмущаться по поводу этой галиматьи, надо просто ее игнорировать. Ее родители и их знакомые смеются над нашей идеологией, рассказывают смешные анекдоты на ее счет. А ее предупреждают, чтобы в школе помалкивала, иначе плохую характеристику дадут и в институт не примут.

Я давно заметил, что все люди понимают происходящее вокруг. И все в один голос призывают помалкивать. Все понимают, что именно из этого помалкивания вырастает свинство нашей жизни. И все-таки молчат. И сами же не дают никому пикнуть. В чем дело?

Сначала в школе сходили с ума по магнитофонным записям западной музыки. Потом перешли на джинсы. Некоторым ученикам родители и знакомые привезли джинсы из-за границы. Началась джинсовая лихорадка. Все кинулись покупать джинсы на черном рынке за бешеные деньги. Я сунулся было к маме. Первый раз в жизни имел с ней крупный разговор. Она сказала, что такие траты нам не по карману, а если я раздобуду джинсы сам каким-либо путем, она их изрежет. Я сначала обиделся. Но скоро отошел. И мне стало легко от мысли, что я не поддамся брючному сумасшествию.

Таня рассказывала о жизни ее родителей и знакомых. Я признался, что слышал такое впервые. Она сказала, что я чудом оказался в стороне от современного хода жизни. Меня не развратили образованные интеллектуалы. Она призналась, что у нее есть бой-френд, парень, с которым она имеет сексуальную связь. В ее возрасте это теперь норма. Посмеялась над моей наивностью.

Дети

Кое-кто из его соучеников имел заграничные радиоприемники и слушал западные радиостанции Голос Америки, БиБиСи, Немецкую волну и Свободу. Кое-кто читал нелегальную литературу, самиздат и тамиздат, т.е. изданные на Западе и нелегально переправленные в Советский Союз книги. Это были дети начальства и богачей вроде заведующих магазинами и складами. Сын секретаря райкома партии имел полную коллекцию книг Солженицына, оправдывая это тем, что врага народа надо знать в лицо . Дети директора свиносовхоза записывали на кассеты самые антисоветские передачи Свободы.

Сам опыт жизни и то, что взрослые говорили между собою, не скрывая от своих детей, очень рано развивал в детях неверие в официальную идеологию и пропаганду, ироническое отношение ко всему советскому, преклонение перед всем западным. Дети еще не знали, что есть истина, но уже хорошо знали, что есть ложь. Они чуть ли не с пеленок приучались притворяться и внешне выглядеть так, будто они суть патриоты и верные ленинцы. В них с первых шагов жизни была посеяна идейная и моральная порочность.

Никто из соучеников Чернова не стал диссидентом, никто не стал критиком режима. Но все они своим идейным цинизмом и изначальной безнравственностью внесли свою долю в общее разложение советского общества. Пройдет всего несколько лет, и они ринутся очертя голову в ненаказуемую и даже поощряемую оргию антисоветизма и антикоммунизма с таким видом, будто были прирожденными борцами против тоталитаризма и за демократию. Сын секретаря райкома партии станет пропагандистом авторов, считавшихся антисоветчиками. Дети директора свиносовхоза будут наживать большие деньги на продаже записей антисоветских радиопередач. Да и сын партийного секретаря будет бороться против сталинизма и брежневизма отнюдь не бескорыстно. Но пока это время еще не пришло, пока еще не была спущена сверху новая установка, они вели себя как примерные комсомольцы, усердно помогая взрослым расправляться с малейшими проявлениями инакомыслия.

Мысли наедине

На уроке по истории произошел скандал. Учитель рассказывал о героическом прошлом.

- Ходят слухи, будто в эти годы миллионы невинных людей были репрессированы, - сказал я. Правда ли это?

Класс замер. Учитель начал мямлить обычные политпомои. После уроков меня вызвали в комитет комсомола. Секретарь сказал, что будет персональное дело, выговора не миновать. Потом меня пригласили в дирекцию. Там сидели директор, классный руководитель, секретарь партбюро и учитель истории. Два часа выматывали душу. Я сказал, что об этих репрессиях болтают повсюду, что я хотел знать, насколько эта болтовня соответствует истине, и ничего преступного в этом не вижу.

Вроде бы обошлось, поставили на вид, и все. Но отомстили неожиданным образом. На районной математической олимпиаде я занял первое место, а на областную не допустили.

* * *

Взрослые кичатся жизненным опытом. Стоит завести с ними серьезный разговор, как они обрывают тебя: мол, ты еще молод, поживи с наше - поймешь. А между тем понимать-то нечего. Нам уже в школе все ясно. Повзросление есть лишь выбор пути. А выбираем мы вполне сознательно. С людей нельзя снимать ответственность за их дела, сваливая вину на среду, воспитание, обстоятельства. Воспитание не только принуждение, но и добровольный выбор. Большинство выбирает путь приспособления к обстоятельствам. Лишь исключительные одиночки заболевают жаждой понимания сути дела и чувством несправедливости происходящего. Они тоже выбирают этот путь добровольно. Почему они так поступают, не знаю. К какой категории людей отношусь я? Этого я тоже пока не знаю.

Болезнь

В девятом классе с Юрием случился первый нервный припадок. Врач районной больницы, навестивший его, посоветовал матери показать Юрия психиатру. Пришлось ехать в Партград, в психиатрическую больницу, имевшую дурную репутацию по всей России.

Осматривал Юрия Иван Андреевич Малов, с которым читателю еще придется встречаться в будущем. Раньше Малов работал в больницах и исследовательских учреждениях в Казани, Ленинграде и Москве. Был известен как крупный специалист в области психиатрии, которую он сам называл социальной патологией, но которую в западной и нелегальной советской прессе называли карательной медициной. На самом деле Малов к карательным мерам никакого отношения не имел и делал все от него зависящее, чтобы препятствовать им. Делал он это не из каких-то политических и идейных соображений, а просто в силу своего характера. Научная карьера у него не получилась из-за того, что он был запойным алкоголиком. Он был дважды женат. Но семейная жизнь у него не получилась. Имел двоих детей. Но не имел с ними никаких контактов после того, как кончились сроки выплаты алиментов.

Осмотрев Юрия, Малов сказал, что у него был всего лишь нервный срыв из-за сильного переутомления. Но Юрия на всякий случай поставили на учет в больнице с обязательством показываться для осмотра раз в полгода. Малов сказал, что это - обычная формальность. Но Юрий воспринял это как признак психической неполноценности. Малов утешил его, сказав, что неполноценность бывает разная, что благодаря такой неполноценности, как у Юрия, мир получил величайших гениев.

Малову понравилась мать Юрия, которая была еще молодой и привлекательной женщиной. Под предлогом наблюдения за здоровьем Юрия он стал время от времени навещать Черновых. Иногда он рассказывал об интересных случаях, которые стали ему известны по работе в психиатрических больницах. Так он рассказал о мальчике, который хотел убить Сталина.

Рассказ Малова

Этот Мальчик вырос в ужасающе бедной семье, каких в те годы были миллионы. Он был вечно голоден и оборван. И сражался он не с режимом, а с дырами в одежде и со вшами. Одно качество было особенно сильно развито в нем: сострадание к несчастьям других людей и протест против несправедливостей. Как-то так получилось, что Сталин стал для него источником, символом и воплощением всех зол, которые причиняли неисчислимые страдания людям. Всепоглощающая ненависть к Сталину завладела им. Конечно, современные психиатры усмотрели бы в этом ярко выраженный признак сумасшествия. Возможно, они были бы правы. Но что ему, Мальчику, было до этого?! Он решил убить Сталина, чего бы это ему не стоило. Его не страшила его собственная гибель. Наоборот, он решил сам погибнуть при этом, считая такую гибель величайшим счастьем. Он не имел целью тем самым изменить социальный строй страны и условия жизни людей, такая мысль ему вообще не приходила в голову. Он понятия не имел о том, что такое социальный строй. И тем более не помышлял о реставрации царизма и капитализма, как потом ему приписали судьи. Он просто решил, что главный виновник несчастий окружающих его людей - Сталин, и решил покарать его за это.

Идея покушения была такова. Ожидалось открытие канала Москва-Волга. В Москву должны были приплыть теплоходы по каналу. Члены правительства во главе со Сталиным должны были встречать их на набережной Москва- реки около Кремля. Мальчику хотя и было семнадцать лет, выглядел он совсем ребенком. Кто мог подумать, что в голове такого маленького, тощего заморыша таились зловещие мысли?! Мальчик собирался вместе с другими мальчишками пробраться через первую линию охраны, которая должна была сдерживать толпу, при близиться к членам правительства и выстрелить в Сталина. Надо сказать, замысел был вполне реалистичен. Я сам в то время оказался в толпе таких мальчишек на набережной и видел Сталина на расстоянии нескольких шагов. Задача заключалась лишь в том, чтобы достать оружие и научиться владеть им.

Это просто сказать: достать оружие. А попробуй это сделать практически, если ты не связан с уголовным миром! Тут Мальчик вспомнил о своем дяде, герое Гражданской войны. У него был маузер, причем - именной, награда за подвиги. Дядя иногда показывал маузер родственникам и друзьям, рассказывая романтические истории о Гражданской войне. Мальчик был в гостях у дяди всего один раз, дядя был важный начальник, своих нищих и необразованных братьев и сестер он стыдился. Однажды Мальчик зашел к дяде, когда дома были только его дети, и украл маузер. Пропажу сразу же обнаружили, Вора нашли и забрали на Лубянку, в главное здание органов.

Мальчик признался в своем намерении. Но что мог значить какой-то тщедушный, несовершеннолетний мальчишка?! Чтобы придать попытке покушения вес, арестовали родственников и ближайших знакомых семьи Мальчика, включая и дядю, героя Гражданской войны. Последнего и сделали руководителем террористической группы. Мальчика же решили сделать орудием взрослых заговорщиков.

Об этой группе стало известно Сталину. Он догадался, что суть дела не во взрослых родственниках Мальчика и не в дяде, такими заговорщиками он был сыт по горло, а именно в Мальчике. Он поверил в серьезность намерений Мальчика, и это его встревожило. Одно дело уцелевшие представители бывших эксплуататорских классов, старые революционеры, цепляющиеся за устаревшие идеи и лозунги, партийные работники, чиновники, командиры Красной Армии профессора, ученые... Тут все ясно. И другое дело молодой человек, почти ребенок, рожденный после революции, воспитанный в советской школе в духе идеалов коммунизма и преклонения перед Сталиным, народным вождем. А что если это первая ласточка суда потомков над ним, Сталиным лично, и над всем тем, что он построил ценой таких усилий и жертв?! Сталин велел привести к нему Мальчика. У них произошел такой разговор. Рассказчик присутствовал при этом разговоре. Он сидел за ширмой и записывал беседу по приказанию своего начальника и, надо полагать, самого Сталина. Разумеется, он не запомнил всего того, что было сказано. В памяти осталось только кое-что, что показалось рассказчику необычным.

- Верно ли, что ты хотел убить меня, - спросил Сталин Мальчика.

- Верно, - ответил Мальчик.

- И ты все еще остаешься при своем намерении?

-Да.

- Если я прикажу освободить тебя, откажешься ты от этого?

- Нет!

- Но почему ты хочешь убить меня ?

- Потому что Вы дискредитировали идеалы коммунизма и революции.

-Ты думаешь, один человек способен на это? Разве я один создавал все то, что мы сейчас имеем?

- Нет. Но Вы возглавляли и вдохновляли людей на это.

- Разве все, что мы сделали, плохо? Сделали же мы что-то и хорошее!

- Это не искупает зло, причиненное людям.

-Ты думаешь, мы отступили от идеалов. Но откуда ты узнал об идеалах?

- Мы изучали их в школе, читали в книгах, смотрели в кино.

- Ты думаешь, идеалы можно осуществить точно в том виде, в каком они высказаны на словах и написаны в книгах?

- Может быть не совсем точно, но близко к тому.

- Ты думаешь, я отступил от идеалов по злому умыслу и без особой надобности? А если иначе невозможно?

- А Вы пробовали иначе?

- И многие думают, как ты?

- Я не знаю никого другого.

- А может быть тебя этим мыслям научил кто-то другой, взрослый враг?

-Враги так не думают. Меня же все учили любить Вас и преклоняться перед Вами.

Поговорив в таком духе с Мальчиком два часа, Сталин приказал провести с ним воспитательную работу, которая должна была идти по двум линиям:

1) обучить Мальчика основам социальной науки и марксизма-ленинизма,

2) убедить его в необходимости отказаться от намерения убить Сталина.

И жизнь Мальчика пошла по предписанному Сталиным распорядку. Днем он с молодым сотрудником органов ходил на лекции по истории социальных учений, философии, истории коммунизма, марксизму-ленинизму. Рассказчик был этим самым конвоиром Мальчика. Вечером же с ним работали воспитатели иного рода. Их цель была заставить его заявить, что он никогда не имел намерения покушаться на жизнь товарища Сталина, что тут произошло недоразумение, что маузер дяди он взял лишь подержать, захваченный романтикой Гражданской войны. Может быть это был единственный в советской истории случай, когда от арестованного добивались не признания ложного обвинения в подготовке покушения на Сталина, а отказа от признания в том, что он на самом деле такое покушение готовил. Система расправы работала по принципу наоборот.

Меня такой поворот дела нисколько не удивил, так как я сам уже не раз сталкивался с силой упомянутого принципа наоборот. В 1946 году я подал рапорт об увольнении из армии. Вскоре началась массовая демобилизация офицеров, и если бы я не подал рапорт, меня демобилизовали бы вместе со всеми. Но именно потому, что я захотел уйти из армии сам, меня продержали еще несколько месяцев в армии, уговаривая взять рапорт обратно. Наконец, я капитулировал, взял рапорт назад, и меня после этого уволили из армии в течение недели.

Чем больше Мальчик изучал науки по программе, составленной для него самим Сталиным, тем больше он укреплялся в своей уверенности, что с именем Сталина связан исторический крах идеалов коммунизма. Воспитатели из органов, обещали освободить Мальчика и его родственников, дать его семье хорошую квартиру, устроить Мальчика учиться в университет и дать прочие блага, если он откажется от своего прежнего признания. В противном случае, говорили ему, все его родственники, включая родителей, брата и сестру будут уничтожены, а он сам будет подвергнут пыткам, прежде чем его прикончат. Но Мальчик упорствовал. В беспрецедентном поединке между самым могущественным человеком в стране и самым ничтожным первый терпел поражение. Он, как говорится, потерял лицо и приказал применить к Мальчику самые суровые меры физического воздействия. Обучение наукам было заброшено. На Мальчика обрушили такой арсенал пыток, какие не выдерживали даже закаленные ветераны революции и Гражданской войны. Но Мальчик не поддавался. Это было ново для Сталина. Случай приобрел для него принципиальное значение. Этот его противник был не из прошлого. Он не был даже современником Сталина в строгом смысле слова. Он явился из будущего. И поэтому он был неуязвим. Сталин чувствовал это, хотя и не мог сформулировать ситуацию для себя отчетливо.

Отчаявшись сломить непонятного Мальчика, Сталин решил прибегнуть к демагогическому приему, на какие он был великий мастер. Знаете, когда его противники предъявляли к нему претензии, он грозился уйти с поста. Нечто подобное он решил проделать и в отношении Мальчика. Он велел дать Мальчику пистолет, сказал ему, что он, Мальчик прав, что действительно предал идеалы коммунизма и революции и заслужил за это смертную казнь, и предложил Мальчику выстрелить в него, в Сталина. Неизвестно, был заряжен пистолет или нет. Скорее всего нет. Вряд ли Сталин стал бы так глупо рисковать жизнью. Но мальчик этого не знал. Повертев в руках пистолет, он сказал, что не умеет стрелять. Сталин рассмеялся и приказал научить Мальчика стрелять. Мы две недели обучали его стрельбе. Когда он научился попадать в мишень с двадцати шагов, его расстреляли. Прочих членов террористической группы тоже.

- Откуда Вы узнали об этом? - спросил Юрий.

- От одного из моих подопечных в Казанской больнице. Это был бывший чекист, принимавший участие в операции с Мальчиком. Он на самом деле сошел с ума. Иногда на него находило просветление, и он рассказывал много интересного. Жаль, никто не записал его рассказы.

- И много было таких мальчиков?

- Этого никто и никогда не узнает. А зачем подсчитывать?

- Для справедливости.

- Никакой справедливости не было, нети не будет. Достаточно знать, что такие мальчики были. А если даже их и не было, их надо выдумать.

- Зачем?

- Чтобы будущие Сталины принимали в расчет возможность их явления.

Честный человек должен убить Сталина

Чекист А.Х.Артузов, который был начальником контрразведки, сам стал жертвой сталинских репрессий. В 1938 году он был казнен. Перед казнью он написал кровью на стене тюремной камеры такие слова: Честный человек должен убить Сталина. А.Антонов- Овсеенко, автор книги Портрет тирана (1980), из которой я узнал об этом факте, написал по поводу приведенных слов Артузова, что ни одного честного человека на Сталина не нашлось. В этом утверждении два пункта вызывают у меня возражения.

Во-первых, употреблять критерии морали в такого рода ситуациях бессмысленно. Нельзя обвинять в нечестности, например, таких людей, которые сознательно служили Сталину и вместе с ним творили свое кровавое дело. А с другой стороны, если верна гипотеза А.Авторханова, будто Сталин стал жертвой заговора Берии и Маленкова (Загадка смерти Сталина, 1976), то вряд ли на этом основании этих сталинских палачей можно отнести к числу честных людей.

Во-вторых, если Антонов-Овсеенко хотел своим замечанием сказать, будто никто не планировал убить Сталина, то это фактически неверно. Нет надобности говорить о том, какое огромное место в дореволюционной России занимал индивидуальный терроризм. Советская история началась с покушения на самого Ленина и с убийства Урицкого. После революции убийство людей стало настолько обычным делом, что было бы странно, если бы не появились люди, думавшие о покушении на вождей. Такие люди появлялись. Николаев, убивший Кирова в 1934 году, был использован Сталиным, но к идее покушения на Кирова он пришел до этого и независимо от этого. Он хотел стать новым Желябовым (А.И.Желябоводин из создателей Народной воли, организатор покушений на царя Александра Второго, повешен в 1881 году). И я ему верю, так как сам преклонялся перед народовольцами, включая Желябова. Покушение на Молотова в Пркопьевске в 1934 году на самом деле имело место. Еще в 1928 году террористы устроили два взрыва в здании ОГПУ на Лубянке.

Сталин становится объектом внимания с точки зрения возможного покушения лишь с того момента, как он стал фигурой номер один в советском руководстве. В намерении убить Сталина обвинялись очень многие, включая Каменева, Зиновьева, Бухарина, Тухачевского, Рютина, Енукидзе, Мдивани и т.д. И было бы наивно думать, будто никому не приходила в голову мысль осуществить это на деле. Разоблачались десятки террористических групп, и не все они были фиктивными. Так, в 1935 году группа студентов в Горьком планировала покушение на Сталина. Они не осуществили свое намерение, но они его имели. Они собирались совершить покушение во время первомайской демонстрации в 1936 году.

Я сам с несколькими моими товарищами (нас было четверо) замышлял убийство Сталина в 1939 году. Наш замысел был наивен и практически неосуществим. Но страстное желание убить Сталина у нас было. Мы готовы были пожертвовать жизнью ради этого. Более того, мы готовы были пойти на заведомо безуспешное покушение, лишь бы факт такого покушения стал широко известным. Мы собирались совершить покушение во время демонстрации на Красной площади. О горьковских студентах и других террористических группах мы не знали. Вариант покушения во время демонстрации напрашивался сам собой как единственно доступный для нас. Наши намерения не реализовались по целому ряду причин. В том же году я был арестован за выступление против культа Сталина. Мне случайно удалось бежать. Целый год я бродяжничал по стране, скрываясь от преследования, - был объявлен всесоюзный розыск, как я узнал впоследствии. Наконец, мне удалось скрыться от голода, нищеты, преследования и одиночества в армии. Во время моих скитаний и в последующие годы мне неоднократно приходилось встречать молодых люд ей, мысли которых в отношении Сталина были сходны с моими. Могу упомянуть в качестве примера Александра Макарова. Он был комсомольским работником в Грузии, был лично знаком с Василием Сталиным, страстно ненавидел Сталина и готовил на него покушение в Грузии.

До смерти Сталина тайная антисталинистская пропаганда была основным делом моей жизни. После доклада Хрущева на XX съезде партии, положившем начало официальной десталинизации страны, все вдруг стали превращаться в антисталинистов, и мой антисталинизм утратил смысл. К этому времени я уже выработал мое понимание коммунистического общества. Я понял, что причины зол советской жизни надо искать не в Сталине и его сообщниках, а в самом коммунистическом социальном строе. Но интерес к Сталину и ко всему, что связано с его именем, у меня сохранился.

В хрущевские годы мне приходилось встречать людей, которые провели много лет в сталинских лагерях за подготовку покушения на Сталина. В частности, в это время я узнал, что почти одновременно со мной в институте, где я учился в 1939 году (это был Московский Институт Философии, Литературы и Истории, сокращенно - МИФЛИ), был арестован студент Романов. Его обвинили в участии в заговоре против Сталина. Он провел в тюрьмах и лагерях 18 лет. Разумеется, в большинстве случаев такие обвинения юридически были несостоятельны. Но были и обоснованные обвинения. И кто знает, сколько тайных замыслов убить Сталина остались невыявленными?! Они канули в вечность вместе с их носителями. Дело не в том, что не нашлось людей, мечтавших убить Сталина и что-то делавших для этого. Они были. Дело в том, что им не удалось выполнить свои намерения по независящим от них причинам.

Проблема покушения на Сталина не есть проблема морали вообще. Она есть часть более грандиозной проблемы - проблемы понимания сталинской эпохи. Важнейшим препятствием на пути объективного понимания этой эпохи является не столько недостаток фактов, сколько ошибки в методах понимания. В частности, сегодняшнее знание и понимание прошлого переносят на само прошлое так, будто оно должно было бы восприниматься таким образом самими деятелями прошлого. Но реальным фактором истории было не то, как и что люди думают о прошлом теперь, а то, как люди тогда понимали и переживали факты своей истории, какие у них были намерения и возможности. Ошибочно с критериями настоящего судить о поведении людей в прошлом. Я, например, стал уже в 16 лет антисталинистом. Но произошло это не потому, что я знал о масштабах сталинских репрессий и возмущался ими. Я об этих репрессиях знал ничтожно мало. Особых сомнений в том, что писали газеты и говорили пропагандисты о врагах народа, у меня не было. Я не относился к этому с полным доверием, но и не стремился их опровергать. Я не разделял общих эмоций по поводу процессов тридцатых годов. Но они и не затронули меня в смысле формирования моего мировоззрения. Последнее сложилось под влиянием наблюдений за жизнью окружающих людей и личной бытовой неустроенности. То же самое было с моими единомышленниками. Мы рано заметили, что вместо обещанного земного рая получается земной ад, и, не умея еще понять сущность и закономерность происходящего, мы персонифицировали причины зла в личности Сталина. У меня вызывало протест также обожествление Сталина. Вначале я вообще не думал о том, справедливо это или нет. Если бы даже Сталин на самом деле был таким, как его изображали, я все равно стал бы протестовать против его культа. Сатана, восставший против Бога, был одним из героев моей юности. Все те молодые антисталинисты, которых мне приходилось встречать в юности, стали таковыми не из-за репрессий. И я лично не встречал ни одного человека, пережившего репрессии, который стал бы убежденным антисталинистом. Мой друг по институту Андрей Казаченков, от которого я в 1939 году больше всего узнал орепресси-ях, не был антисталинистом.

Сталина, конечно, стоило убить. Но те, кто могли- это сделать, не хотели, а те, кто хотели, не могли осуществить свое намерение практически. Даже одни и те же лица оказывались в таком положении. Возьмите того же Артузова. Он призвал к убийству Сталина лишь тогда, когда сам оказался его жертвой. А что он думал до этого? Он-то прекрасно знал, что вытворяли Сталин и его подручные. Он сам был в их числе. Не попади он в число жертв, вряд ли он высказал бы слова насчет убийства Сталина. Антонов-Овсеенко рассказал о бывшем комсомольском работнике, который однажды ехал в лифте вместе со Сталиным. У этого человека в кармане был пистолет. Находясь в лагере, он вспомнил этот момент и пожалел о том, что не воспользовался случаем и не убил Сталина. Опять - так он подумал об убийстве, когда стал жертвой и уже не мог это сделать. .

Нужно принимать во внимание психологию и идеологию тех, кто имел доступ к Сталину. Орджоникидзе, например, был прекрасно осведомлен о преступлениях Сталина. Он знал, что и ему несдобровать. Он покончил с собой. А ведь мог бы запросто пристрелить Сталина. Почему он это не сделал? Потому что для него Сталин был не просто отдельный человек, но существо, аккумулировавшее в себе новое общество, созданию которого посвятил жизнь Орджоникидзе. Сталин стал олицетворением и символом идеалов партии. Таким же было отношение к Сталину и большинства деятелей той эпохи. Они ненавидели его лично. Но его историческая функция их завораживала. Киров знал заранее, что его убьют. И все же он отказался от претензии на пост Генерального секретаря и вроде бы выдал Сталину тех, кто прочил его на место Сталина. Нельзя объяснять такое поведение глупостью, трусостью, холуйством и прочими качествами такого же рода, которыми разоблачители наделили чуть ли не всех сподвижников Сталина. Киров, как и Орджоникидзе, знал о положении в стране и в системе власти. Он понимал, что задача руководства страной в тех условиях была ему не по плечу. Она была тем более не по плечу прочим сторонникам и противникам Сталина. Они все в гораздо большей мере добровольно наделили его диктаторской властью, чем подчинились насилию. Насилие тут сыграло роль организации добровольности. Главным фактором, позволившим Сталину приобрести огромную власть и злоупотреблять ею, были не преступные качества Сталина, а объективные условия в стране и в системе власти в то время. Это создавало определенную психологическую атмосферу, не способствовавшую идеям покушения на жизнь Сталина в верхах общества. Такая идея могла зародиться лишь в самых низах общества, причем - в среде образованных молодых людей. В верхах же к ней могли прийти лишь после того, как историческая роль Сталина была сыграна, и сталинизм исчерпал себя. Если бы Сталин был убит его бывшими соратниками, то это был бы не террористический акт, а верхушечный переворот внутри самой системы власти.

Наконец, Сталина не так-то просто было убить по причинам чисто техническим. Уже в конце двадцатых годов в органах было создано специальное управление по охране членов правительства. У каждого члена Политбюро были телохранители во главе с особым комиссаром охраны. Охрана Сталина была такая, какой не было ни у царей, ни у королей, ни у президентов. Добавьте к этому отсутствие оружия у населения, секретность маршрутов вождя, тщательный отбор людей в местах его появления. В 1936 году членов партии лишили права носить оружие. Наше покушение, которое мы сначала планировали на 7 ноября 1939 года, пришлось перенести на 1 мая следующего года главным образом потому, что у нас не было никакого оружия, если не считать испорченный пистолет без патронов. На это же жаловались и другие потенциальные террористы.

Общие условия жизни в стране были такими, что была исключена деятельность, неподконтрольная окружающим людям и властям в течение достаточно большого промежутка времени. Так, руководитель нашей террористической группки (его звали Алексеем, это все, что мы о нем знали) пару ночей спал на полу

на кухне в нашей квартире, и это обеспокоило соседей. Они, конечно, донесли в милицию. Потом Алексей ночевал в сарае моего друга Бориса Езикеева. Соседи донесли и на этот раз. К тому же в сарае было холодно. И есть было нечего, - мы сами жили впроголодь. Алексей устроился не то сторожем, не то истопником где-то под Москвой. Наши встречи стали более редкими. Это ослабило нашу решимость, что послужило одной из причин того, что я легко поддался на провокацию и обнаружил мой антисталинизм публично. После моего ареста Алексей исчез бесследно.

До сих пор доминирует тенденция делить население страны на небольшую группу палачей во главе со Сталиным и массу невинного населения обманутого и запуганного палачами. И даже те, кто пострадал за реальные выступления против Сталина и его деяний, были склонны изображать из себя невинные жертвы, осужденные по ложным доносам. А те, кто рассказывал о разоблачениях заговоров против Сталина, на первый план выдвигали аспект фальсификации, игнорируя скрытую антисталинскую подоплеку Так что историкам еще только пред стоит в будущем начать объективное изучение той борьбы против Сталина и сталинизма, которая происходила в недрах советского общества в самые мрачные годы сталинизма. Подлинные герои в этом отношении суть не Хрущев и его приспешники и тем более не Горбачев с оравой смельчаков, наживавшихся за счет нападок на Сталина и его эпоху, а безвестные одиночки, которые с риском для жизни и бескорыстно трудились в недрах общества над разрыхлением основ сталинизма.

Звездный час

В девятом классе одной из московских школ в 1939 году произошел скандал. Ученики писали сочинение на тему Мой герой. Задание заключалось в том, чтобы описать, какую историческую личность любит ученик и почему. Половина класса избрала в качестве такой личности, естественно, Сталина. На втором месте по выбору учеников шел Ленин. Один ученик выбрал героя Гражданской войны Чапаева, один - Дзержинского, один - Маркса. О дна ученица выбрала Розу Люксембург, одна - Долорес Ибаррури. Все это было в порядке вещей. То, что не все ученики выбрали Сталина, было допустимо и заранее согласовано с соответствующими ответственными лицами и инстанциями. Но общую гармонию нарушил Мирон Кротов. Он избрал в качестве любимых исторических персонажей целую группу революционеров-террористов, включая Халтурина, Желябова, Каракозова, Перовскую, Сазонова и Александра Ульянова. Против самих этих личностей вроде бы возразить ничего нельзя было. Они почитались как герои. Их именами названы улицы городов. Но почему Кротов выбрал именно их, если известно, что большевики во главе с Лениным осудили индивидуальный террор?! А самое скандальное заключалось в том, что именно Кротов написал о них и о своем отношении к ним. Он написал, что с этих революционеров началась настоящая борьба против самодержавия, и если бы он, Кротов, жил в то время, то он был бы вместе с Александром Ульяновым, даже заранее зная, что индивидуальный террор не пригоден как метод социальной борьбы. Почему с Александром, а не с Владимиром Ульяновым?!

Собрали комсомольское собрание класса, затем - классное собрание. Но они только запутали дело. Кротов аргументирование отвергал всякую критику в свой адрес. Если он любит народовольцев, из этого не следует, что он не любит других. Это всего лишь сочинение. И речь идет лишь об эмоциях, а не о рациональном мировоззрении. Нельзя же все писать одно и то же. Вон Чурбаков выбрал Чапаева. Это не значит, что он не любит Ворошилова, Буденного и тем более Сталина. А взгляды Чапаева были ничуть не лучше, чем взгляды народовольцев. Но соученики Кротова, комсомольские вожаки, учителя и дирекция школы чувствовали, что тут что-то не так. Выбор Чапаева вполне объясним детской увлеченностью романтикой Гражданской войны. Но выбор террористов!.. Партия, воздав им должное, вовсе не стремится прививать молоде^си романтику индивидуального террора. Она его осуждает!

Дело передали в районные организации. Там посоветовали его замять, ограничившись разъяснением установки партии в отношении к народовольцам и к индивидуальному террору вообще. Кротову поставили плохую отметку за сочинение, а по комсомольской линии указали на его идейно-политическую незрелость. Комсомольцам класса поручили обратить на него

особое внимание. Это означало, что за ним теперь должны смотреть в оба и обо всех его словах и поступках доносить куда следует. Он попал под подозрение, и оно теперь будет следовать за ним до тех пор, пока он каким-либо признанным образом не убедит окружающих в том, что он такой же, как все, и что тот его поступок был случайным срывом.

Но Кротов уже не был внутренне таким, как все. И тот незначительный на первый взгляд его поступок был непроизвольным проявлением его как личности исключительной, как отклонения от норм среднего индивида коммунистического общества. Его окружение почувствовало это сразу и стало принимать меры к тому, чтобы помещать ему развиться в нечто из ряда вон выходящее. Оно лишь не подозревало о том, какого типа исключение и отклонение от норм зрело в нем. Если бы оно это могло предвидеть, то Кротова раздавили бы в самом начале его эволюции. Но, к счастью, чужая душа - потемки, как утверждает народная мудрость.

Таких людей, как Кротов, уже в тридцатые годы стали называть отщепенцами. В массе граждан они стали появляться как редкое исключение. Но появление их было столь же закономерным, как и требуемое осреднение граждан. В семье не без урода, гласит та же народная мудрость. Невозможно проследить,как именно происходит формирование физического и нравственного урода. Можно лишь констатировать это как факт, когда признаки уродства уже нельзя скрыть. А в случае с идейным уродством этот процесс еще более глубоко спрятан, уродство вообще может не проявиться внешне или проявиться лишь однажды, породив недоумение окружающих: откуда, мол, взялось такое чудовище?! И окружение урода выносит приговор самому себе: проглядели!

Взять хотя бы случай Кротова. Он родился и вырос в семье, каких миллионы. Жизнь была тяжелой. Но она была такой для миллионов других. Он ел ту же пищу, что и другие дети. Играл в те же игры. Читал те же книги. Ходил в ту же школу. Учился тому же, что и другие. Но уже с детства где-то в глубинах его души наметился сдвиг, который потом превратился в пропасть, отделяющую его от прочих. Почему? Может быть чуть повышенное чувство справедливости и сострадание к несчастьям других. Может быть повышенное чувство собственного достоинства, повышенная нетерпимость к насилию, стремление к независимости. По отдельности ничто не дает объяснения. Лишь совокупность бесчисленного множества Факторов незаметно делала свое дело. В школе учеников учили тому, что во всех обществах прошлого имело место неравенство, насилие, эксплуатация одних люд ей другими. В нашем замечательном обществе, говорили им, этого уже нет. А так ли это на самом деле? Он своими глазами видел бесчисленные факты именно того, что приписывали прошлому. Другие видели тоже. Но они относились к виденному иначе, чем он. Они принимали это к сведению и думали о том, как бы получше устроиться в этом реальном мире. А он был поражен этим. И это его недоумение и возмущение вошло в его пока еще незримую натуру. В школе их учили тому, что лучшие представители рода человеческого боролись против несправедливостей, насилия, неравенства, эксплуатации. Все относили это к прошлому. Никто не помышлял, чтобы стать такой личностью в новом обществе. А он постепенно начал воображать себя таким революционером и борцом в своем обществе, революционером нового типа, борцом против язв нового общества.

Однажды он сделал для себя величайшее открытие своей жизни: советское общество обладает всеми теми недостатками, какие приписывают классовым обществам прошлого и в странах капитализма, значит, и он, Кротов, имеет возможность стать таким же революционером, как и его любимые исторические и литературные герои, в числе которых оказались и русские народовольцы. Это открытие стало самой сокровенной тайной для него. Он буквально упивался им. Оно придало ему самосознание исключительной личности, предназначением которой должно стать совершение каких-то выдающихся подвигов и гибель в борьбе против зла. Он перечитал десятки книжек о героях Народной воли. Эти люди оказались настолько близкими ему по духу, что он стал чувствовать себя одним из них.

Его семья жила в маленькой комнатушке в старом, полуразвалившемся доме. Так жили почти все его знакомые. Учить уроки дома было негде, и он стал заниматься в библиотеке-читальне. Там всегда можно было найти место за столом. Было много книг, и ему разрешали выбирать все, что его привлекало. А главное - на площадке около туалета всегда собиралось множество ребят и девочек. Говорили обо всем на свете. О фильмах. О книгах. О событиях в мире. Читали стихи своего сочинения. Кротов тоже сочинял и тоже читал. Его стихи казались странными и непонятными слушателям. Никто ими не восторгался. Лишь тогда, когда он свои стихи выдавал за произведения известных поэтов, слушатели говорили, что стихи замечательные, но что Кротов читает их плохо. Кротов на это не обижался. Стихи он сочинял потому, что это ему легко давалось. Поэтом быть он не собирался. У него было другое жизненное призвание.

Однажды в этом околотуалетном литературном клубе появился мальчик по имени Борис Зыкин. Он сочинял стихи, вызывавшие всеобщие восторги. Восхищался его стихами и Кротов. Они подружились. Встречались почти каждый день. Бродили по улицам.

- Я знаю поэзию, - сказал как-то Борис. - Сам могу сочинять, и не плохо. Но все, что сочиняю я и другие, есть чепуха. Это не поэзия, а стихоплетство. Я такие стихи могу сочинять километрами и часами без остановки. Это значит, что они плохие. Среди нас есть один настоящий поэт, прирожденный поэт, поэт от Бога. Это ты. Я такие стихи, какие делаешь ты, не смогу сочинять никогда. И ты обладаешь еще одним качеством настоящего поэта: ты сам не знаешь, что именно ты поэт. Но с твоим талантом в литературу не пустят. Скорее всего оклевещут и посадят в тюрьму как врага народа, если ты сам не перестанешь сочинять.

· Узнав друг друга лучше и убедившись в том, что они могут доверять друг другу полностью, они стали разговаривать на темы запретные. Мозги Зыкина оказались повернутыми в том же направлении, что и Кротова. В условиях тех лет это была неповторимая удача. В своих разговорах они проявляли все то смутное, что накопилось в их головах, находили четкие 'словесные формулировки для своих крамольных идей. За несколько месяцев дружбы они продвинулись в своем идейном формировании настолько, насколько не смогли бы продвинуться за многие годы одиночества.

Говорили они и о Сталине, и о врагах народа, и о репрессиях, и о колхозах. Культ Сталина к тому времени достиг расцвета. Кротов не разделял общих восторгов. Но он и не ощущал протеста против этого. Его и его окружение это не затрагивало непосредственно. Его волновали проблемы более общие, касающиеся самого нового общественного устройства. Ненависть лично к Сталину он перенял от Зыкина. Семья Зыкина жила раньше в деревне. Когда началась коллективизация, родители Бориса отдали местным начальникам все, что имели, чтобы получить паспорта и бежать из деревни. Отцу удалось устроиться на завод в Москве, где уже работали его родственники. Жили в бараке. Наконец, отцу за хорошую работу дали комнатушку в старом доме вроде того, в котором жили Кротовы. В семье Зыкина и в среде их родственников главным виновником всех бед считали Сталина.

В читальне Борис и Мирон познакомились с девочкой примерно их возраста. Звали ее Иной. Ее отец был инженером, был арестован вместе с другими специалистами как вредитель, но оставлен на работе под Москвой в конструкторском бюро, все сотрудники которого были заключенными. У семьи Ины отобрали квартиру и дачу, но не выслали из Москвы. Им дали комнату в коммунальной квартире. Уже после нескольких встреч Ина прочно вошла в компанию Бориса и Мирона. Стоит ли говорить о том, что оба они влюбились в Ину.

Мирон рассказал друзьям об истории с сочинением. Они осудили его. Думай, что угодно, но зачем же перед свиньями бисер метать?! Глупо рисковать жизнью из-за таких пустяков. Если уж жертвовать жизнью, то ради чего-то значительного. Но ради чего? И как?

- Кто мы в конце концов такие, - говорил Мирон своим друзьям. - Рабы? Вспомните нашу историю! Сколько в ней было молодых Людей, не захотевших быть рабами и пожертвовавших своей жизнью ради протеста против мерзостей своего времени! Дмитрий Каракозов в двадцать шесть лет повешен за покушение на царя. Семнадцать его соучастников осуждены на каторгу. Большинству из них не было двадцати лет. Софья Перовская казнена за покушение на царя в двадцать семь лет. Евгению Сазонову было двадцать пять, когда он был осужден на вечную каторгу за покушение на министра внутренних дел. Степану Халтурину было двадцать три года, когда он организовал взрыв в Зимнем дворце и был в последствии повешен. Александру Ульянову было двадцать лет, когда его повесили за попытку покушения на царя. Татьяне Леонтьевой было восемнадцать лет, когда она предприняла попытку покушения на царя. Она была богата, красива, здорова, имела доступ к царскому двору, должна была стать фрейлиной царицы. Ее заключили в одиночку в Петропавловской крепости, где ее довели до сумасшествия. Леонид Андреев в рассказе о Семи повешенных описывает реальных бунтарей, которые все были мальчишки и девчонки. Они шли на казнь без сожаления, без просьб, без признаков слабости, с улыбкой. И таких героев в России были тысячи. Так неужели русский народ уже больше не способен на такое?!

Борис заболел в конце учебного года и остался на второй год. После больницы он перевелся в школу Мирона и попал в тот же класс. Снесли здание школы, где училась Ина, - оно мешало движению. Школу Ины слили со школой Мирона, и Ина тоже оказалась в его классе. Теперь триумвират проводил время вместе почти весь день. Молодые люди все больше замыкались в своем маленьком секретном мирке. Их за это ругали на всех собраниях как отщепенцев, противопоставлявших себя коллективу, писали разоблачительные заметки в стенной газете с намеками на вражеское гнездо. Но придраться было не к чему. Борис и Мирон аккуратно посещали собрания и выполняли комсомольские поручения. Ина оформляла стенную газету школы и писала лозунги. Учились все хорошо. Им умышленно занижали оценки, но, несмотря на это, они были в числе лучших.

Трудно сказать, к чему привели бы их крамольные разговоры, если бы не произошла встреча с парнем по имени Алексей. Фамилию свою он им не назвал по конспиративным, как он сказал, соображениям. Встреча произошла около Рижского вокзала. Парень на вид был немногим старше их. Он стоял в нерешительности у края тротуара. Одет он был в демисезонное (как тогда говорили, семисезонное) поношенное пальто и кепку. У его ног стоял потрепанный чемоданчик. Увидев наших друзей, он обратился к ним с просьбой выручить его. Он попал в неприятную историю, знакомых в Москве у него нет, ночевать негде.Так ужполучилось, пришлось срочно смываться. А они, судя по всему, ребята надежные, не выдадут. Борис предложил парню переночевать у них в сарае для дров. Дома у них просто негде прилечь, а на кухне соседи не разрешат. Или сразу в милицию пожалуются. В сарае у Бориса есть старый матрац. Он найдет какое-нибудь тряпье укрыться, чтобы не замерзнуть совсем.

Алексей прожил в сарае у Бориса целую неделю.

Утром он куда-то исчезал и возвращался вечером. Ребята потихоньку пробирались к нему и просиживали в разговорах до поздней ночи. Быстро пришло взаимное доверие. Алексей рассказал, что он учился в институте, у них образовалась нелегальная группа, в группе нашелся доносчик, всех членов группы арестовали, кроме него, ему удалось скрыться. В прошлом году в газетах писали о суде над Молодежной террористической организацией. Это и была их группа. Арестованных расстреляли за подготовку покушения на Сталина и других вождей. Это, конечно, вранье. Ни о каком покушении они не думали. Может быть болтали лишнее. А жаль, что не подумали о покушении. Семь бедодин ответ, как говорится. Какой-то поэт сказал: чем грешным слыть, им лучше быть, напраслина страшнее обличенья. Несколько месяцев Алексей бродяжничал по стране. Пришел к выводу, что лучше всего скрываться под носом у органов, а именно- в Москве.

Алексей оказался знатоком истории революционного движения в России. По его словам, основателем организованного и целенаправленного революционного движения в России, приведшего в конце концов к революции, был Сергей Нечаев. Его предали анафеме. От него открещивались все последующие революционеры. Из него общими усилиями властей, интеллектуалов и революционеров сделали своего рода революционное чудовище. Достоевский сочинил целый роман Бесы, в котором изобразил Нечаева и нечаевцев в карикатурно искаженном виде. А между тем Нечаев - самая трагическая фигура в русском революционном движении. Он сформулировал все основные принципы, которые у него позаимствовали, оплевав и осудив его. Впрочем, такова судьба многих первооткрывателей и новаторов.

Нечаев написал Революционный катехизис, который, к сожалению, не сохранился. О его содержании можно судить лишь по отдельным фрагментам, сохранившимся в пересказе сторонников и противников Нечаева, а также по воспоминаниям современников. Но в свое время Катехизис был широко известен и произвел сильное впечатление. Согласно Нечаеву, нужно начинать с создания тайной организации революционеров, посвятивших жизнь делу революции. Потом Ленин перескажет идею Нечаева как свою, поставив целью создание организации профессиональных революционеров. А между тем уже нечаевцы на вопрос властей о роде их занятий отвечали: служение делу революции. Организация революционеров, согласно Нечаеву, должна состоять из небольших ячеек. Последние должны быть автономны в целях конспирации. Лишь руководители должны знать о различных ячейках и координировать их деятельность. В организации должна иметь место строгая дисциплина, беспрекословное подчинение членов ячеек руководителям и ячеек в целом руководителям более высокого уровня. Высший комитет должен руководить всей организацией.

Человек, вступающий в организацию революционеров, как требовал Катехизис, должен отречься от карьеры, от успеха, от семьи, от любви и дружбы, от имущества и благополучия. Его всепоглощающим делом должно стать служение целям организации. Он должен беспрекословно подчиняться дисциплине организации революционеров, без колебаний и сомнений выполнять ее волю. В целях самосохранения не следует допускать в своих рядах предателей и осведомителей охранки. Их нужно беспощадно уничтожать. Именно случай убийства нечаевцами такого потенциального или реального предателя послужил предлогом для дискредитации Нечаева и расправы с ним. Потом такого рода акции совершались в большом количестве. Но на это уже не реагировали как на нечто чудовищное. Нечаева же, который первым попытался ввести это правило в жизнь, осудили!

По мысли Нечаева, революционная работа должна была вестись по двум линиям: по линии пропаганды в массе населения с целью пробуждения недовольства существующими условиями жизни и по линии террора в отношении властей с целью дезорганизации их. Революционные ячейки должны были готовить и осуществлять покушения на царя, царских министров, важных чиновников, жандармских и полицейских чинов. Сея страх и панику в правящих верхах общества и возбуждая народ на бунты, революционеры будут вынуждать власти на преобразования в интересах народа.

Последующие революционеры-народовольцы пошли фактически путем, предвосхищенным Нечаевым. Алексей рассказывал ребятам о Желябове, Каракозове, Перовской, Михайлове, Халтурине, Кравчинском, Кибальчиче и других народовольцах, имена которых

были уже известны ребятам. Но в рассказе Алексея они принимали совсем иной, не книжный вид. Они оживали и становились как бы участниками их кружка. Алексей говорил, что начинается новый цикл истории, что нужно опять начинать осе с нуля. Нужен новый Нечаев. Нужно новое поколение самоотверженных людей, готовых пожертвовать всем ради возбуждения нового процесса борьбы против тирании. Алексей намекал ребятам на то, что они не одиноки, что есть уже другие ячейки вроде их группки, что и другие молодые люди думают и что-то делают в том же направлении.

- Хотим мы этого или нет, - говорил Алексей, - но власти сами вынуждают нас на борьбу против них. И сами же они подсказывают нам форму борьбы: терроризм. Нелегальная революционная деятельность в тех формах, в каких она велась до революции, в наших условиях невозможна. Нелегальная организация на длительное время немыслима по условиям жизни и работы. И наверняка появятся доносчики и провокаторы. Беспощадная расправа последует незамедлительно. Единственное, что нам остается, это террористический акт совершаемый индивидуально или очень маленькой группой, спаянной в единое целое так, как будто она есть один человек. Причем, такая группа должна сложиться только для одной операции. Собственна говоря, больше одной операции и не получится, - террористы либо погибнут во время операции, либо будут схвачены и уничтожены. Операция должна быть подготовлена и проведена стремительно, иначе ослабнут связи в группе и потухнет намерение совершить намеченное дело.

Мирон пробовал возражать, ссылаясь на эсеров (социалистов-революционеров), у которых была большая организация террористов, совершавших покушения регулярно. Алексей сказал, что такое было возможно только в дореволюционной России. Власти были уже неспособны бороться против революционеров. Террористы свободно разъезжали по стране. Даже за границу ездили. Там они и планировали свои операции. Общество поддерживало их. Им помогали даже богатые и влиятельные лица. Главарь террористической организации Азеф был агентом полиции. Возможно ли нечто подобное теперь?! Конечно, органы сами изобретают террористические группы. Но кому из участников этих групп удалось обмануть органы и осу

ществить террористическую операцию, используя их? Никому!

- Повторяю и подчеркиваю, - говорил Алексей, - минимум посвященных, минимум времени на подготовку операции, стремительность и решительность, расчет лишь на одну операцию, жертвенность.

Обсудили всевозможные варианты покушения и сошлись на одном. Колонна района, где находилась школа, во время демонстрации проходит недалеко от Мавзолея - во втором или третьем ряду. Мирон и Борис должны внезапно броситься к Мавзолею, обстрелять стоящих на нем вождей из пистолетов и забросать гранатами. Сами они должны начинить себя взрывчаткой и взорваться около Мавзолея. Мало вероятно, что такой прорыв удастся полностью. Но что-то все-таки удастся. Попытку покушения скрыть не смогут. Демонстрацию смотрят сотни иностранцев. Они заметят стрельбу и взрывы гранат. И всему миру станет известно о покушении. Надо подготовить листовки с объяснением мотивов покушения. Ина разбросает их по площади. В суматохе кое-что может уцелеть и попасть в западную печать. Кроме того, листовки заранее можно распространить по городу, но так, чтобы их обнаружили после покушения. Ина и Алексей должны после покушения сделать все от них зависящее, чтобы сведения об операции и о ее участниках стали широко известны. Алексей должен скрыться от органов и посвятить этому все свои силы. Его, конечно, схватят рано или поздно. Но за несколько недель или даже месяцев он может сделать очень много. Остается лишь достать оружие и научиться пользоваться им. Эту задачу Алексей брал на себя. У него уже завелись знакомые солдаты, которые за водку могут украсть для него даже пушку или броневик. Группу свою они назвали Вольная Россия.

Через неделю Алексей нашел работу не то сторожем, не то истопником, не то чернорабочим где-то под Москвой. Поселился в общежитии. Как это ему удалось, он не рассказывал. А ребята не спрашивали. Они целиком отдались игре в заговор и секретность. Все то, о чем они читали в книгах, что видели в кино и о чем мечтали, сбывалось наяву для них самих. Жизнь приобрела огромный смысл. Они почувствовали себя приобщенными к ходу великой истории.

Встречались они теперь реже. Но разговоры становились серьезнее и практичнее. На первый план вышла идея организации покушения на Сталина и его соратников. Они жили теперь какой-то нереальной, бредовой жизнью, как группка смертников, обреченных на какое-то великое и страшное дело. Соученики и учителя замечали, что с ними происходило что-то странное. Они искали различные объяснения. Но никто даже подумать не смел о том грандиозном замысле, который вызревал в душах этих невзрачных человечков.

Когда план покушения оформился, Мирон написал воззвание группы. Писал его ночью. Писал залпом, как говорится - одним дыханием. Эта ночь была звездным часом его жизни. Такие моменты в жизни человека, которые называют словами звездный час, суть явление удивительное и совсем еще не изученное. В 1792 году ничем не выдающийся военный инженер Руже де Лиль за одну ночь создал Марсельезу, ставшую гимном Великой Французской революции и до сих пор являющуюся гимном Франции. В 1832 году двадцатилетний Галуа в ночь перед дуэлью, на которой он был убит, создал основы новой отрасли математики теории групп, заложив вообще основы современной алгебры. В 1881 году народоволец Кибальчич в ночь перед казнью создал проект летательного аппарата с реактивным двигателем. История человечества полна таких случаев. Но лишь немногие из них вошли в ее анналы. Остался без последствий и звездный час семнадцатилетнего русского мальчика Мирона Кро-това, в который он написал свое воззвание. Сейчас уже невозможно восстановить его оригинальный вид. Можно лишь восстановить некоторые его идеи, да и то лишь в той мере, в какой они запомнились одному из членов группы Вольная Россия Борису Зыкину.

Написав воззвание, Мирон прочитал его друзьям и отдал Алексею, чтобы тот сохранил его и предал гласности после гибели заговорщиков. Все это время Мирон и его товарищи жили с сознанием предстоящего подвига и их неминуемой гибели. Никакого страха они не испытывали. Наоборот, именно сознание жертвы возвысило их в их собственных глазах на уровень высочайшей мировой трагедии.

Но покушение не состоялось. Алексей на очередное свидание не явился. И больше его члены группы Вольная Россия не видали. Оружие достать они не смогли. Их страсть пошла на спад и заглохла совсем. Мирон после окончания школы в 1939 году был призван в армию. Он погиб в первые же дни войны. Ина вышла замуж за военного инженера и уехала из Москвы. Что с ней стало потом, неизвестно. Борис избежал призыва в армию из-за плохого зрения и поступил в институт. В 1942 году он ушел добровольцем на фронт. Был ранен, награжден орденами и медалями, демобилизовался из армии в 1946 году и вновь стал студентом. Впоследствии он вспоминал об увлечении юности, но без особой гордости. К тому же он боялся, что ему не поверят.

Дальше я приведу Манифест терроризма, сочиненный Мироном Кротовым, в том виде, как о нем рассказывал Борис Зыкин.

Манифест терроризма

Во все времена и во всех больших человеческих объединениях появляются отдельные индивиды, восстающие против условий жизни своего общества. Их бунт бескорыстен. Они не рассчитывают на то, что их произведут в герои. У них нет надежды изменить условия жизни к лучшему. У них нет никакой положительной программы социальных преобразований. Их попытки восстания редко имеют какой-то резонанс в обществе, а чаще они умышленно замалчиваются или осуждаются всеми, их подлинные мотивы игнорируются или искажаются. Если даже допустить, что в обществе исчезнет всякое зло, порождающее недовольство людей, и наступит наконец-то долгожданное состояние всеобщего процветания и благополучия, обязательно появятся исключительные одиночки, бунтующие против язв всеобщего благополучия. К счастью, такое кошмарное общество невозможно, и исключительные одиночки, о которых идет речь, всегда будут иметь достаточно нормальных причин для своего бунта. Бессмысленно ставить вопрос о том, имеют они право на личный бунт или нет. Восставая, они тем самым создают прецедент бунта, не спрашивая о праве на это. Они знают наперед, что никто и никогда им такого права не даст. Они действуют не в силу внешней свободы, а в силу внутренней необходимости.

Но бунтари-одиночки суть не только отклонение от общепринятых норм формирования и поведения индивида. Они суть закономерный продукт жизни большого общества, состоящего из миллионов людей. Они выполняют в обществе определенную функцию. Осуждаемые всеми, они напоминают людям о том, что в их обществе имеют место несправедливости. Они образуют исходный пункт общественного самопознания и самокритики, Уничтожая и опровергая их, общество так или иначе усваивает их идеи и признает реальность явлений, послуживших материалом для их бунтарского самосознания. Общество нуждается в них. Хотя общество, как правило, стремится замалчивать их имена и предавать их полному забвению, все же в исключительных случаях оно сохраняет их в памяти в качестве образцов для порицания или назидания другим. Общество так или иначе выталкивает отдельных индивидов на роль бунтарей и вынуждает их на то, чтобы они восстали и тем самым выполнили самую опасную, грязную и неблагодарную работу в общественной эволюции.

Судьба одиночек-бунтарей трагична. После того, как избранные одиночки восстают, массы сами помогают властям душить их, а чаще они сами расправляются с ними. И все же они восстают. Имеют ли они все-таки какое-то вознаграждение за свое восстание? Одно единственное: это - сознание того, что они, несмотря ни на что, восстали. Сам факт восстания есть единственная награда за восстание.

Террористический акт есть самое яркое и решительное проявление индивидуального бунта. Тут имеются свои принципы и правила. Объектом покушения должны стать носители или символы зла. Совершать покушение нужно в одиночку или маленькой группкой, ощущающей себя как единая личность. Ты сам должен погибнуть. В качестве побочных жертв покушения допускаются лица, связанные с объектом покушения, обслуживающие его, составляющие как бы часть его. Цель покушения - в нем самом, в крайнем случае - в самом факте его известности.

Чтобы пойти на террористический акт, нужна внутренняя решимость идти до конца, т.е. исполнить задуманное. Всякие колебания и нерешительность должны быть исключены априори. Если вы внутренне не уверены, что будете стрелять или бросать бомбу, люди это сразу почувствуют и сорвут задуманный план. Нужна готовность не только кого-то принести в жертву, но и

собою пожертвовать. И ничто, абсолютно ничто не должно ослабить или поколебать внутреннюю решимость идти до конца. Для этого надо относиться ко всему окружению как к врагам. Если вы становитесь на путь террора, на самом деле все становятся вашими врагами, включая всех тех, ради кого вы идете на это. Тут надо руководствоваться принципом: невинных вообще не существует, существуют лишь непричастные.

С моральной точки зрения можно осуждать любые формы терроризма, т.е. терроризм вообще. Но с исторической точки зрения ошибочно говорить о терроризме вообще, сваливая тем самым в одну кучу социально и исторически разнородные явления. У нас вполне официально почитаются в качестве героев многие лица, готовившие и совершившие покушения на царей и царских чиновников. Когда большевики отвергали индивидуальный террор, они отвергали его не из моральных, а из политических соображений, т.е. как неэффективное средство свержения самодержавия и захвата власти. После захвата власти они превратили террор в свое орудие, придав ему неслыханный в прошлой истории размах.

Без героев Народной воли было бы невозможно широкое революционное движение в России. История повторяется. Только мы оказались в самом начале нового цикла социальной борьбы. В наших условиях терроризм снизу имеет значение не сам по себе, а как символ чего-то иного. Терроризм у нас должен выражать протест против тяжелой жизни в стране, против серости и скуки, против лжи и массового оглупления людей, против всякого рода ограничений и запретов, против насилия, неравенства, несправедливостей. Террор снизу с этой точки зрения есть сигнал во все слои общества о реальном положении в стране и о нежелании дольше мириться с этим. Сигнал страшный. Но это единственно возможный сигнал, который имеет некоторые шансы быть услышанным.

Если ты действуешь бескорыстно, если ты имеешь благородную цель служения людям, если ты при этом жертвуешь своею жизнью, то ты имеешь полное право судить лицо или учреждение, являющееся персонификацией зла, право выносить приговор и приводить его в исполнение. В таком случае ты есть Высший Судия. В таком случае ты исполняешь волю Истории. В таком случае место принципов морали занимают принципы долга.

Лаптев

В Партграде испокон веков водились целители и проповедники, не имевшие никакого специального образования, но лечившие от множества болезней и дававшие полезные житейские советы. Точнее говоря, партградцы думали, будто эти всевидящие, всепонимающие и вселечащие самородки их лечили и учили. А что было на самом деле, установить было невозможно, так как зерно мудрости и здоровья было опутано тут шарлатанством, слухами, суевериями и прочими явлениями стихийного народного осмысления жизни и самовыражения. В сталинские годы таких мудрецов и целителей преследовали. В брежневские годы они вошли в моду. Сам Брежнев пользовался их у слугами. И они расплодились в большом количестве. Большинство из них были заурядные жулики. Но появлялись и настоящие.

В Партграде особой известностью пользовался некто Иван Лаптев. Он за свой труд почти не брал денег, довольствуясь угощением. У него были завистники, устраивавшие ему всяческие пакости и делавшие на него доносы в органы власти, так что его периодически высылали из города в Атом или сажали в психушку.

Слух о Лаптеве дошел и до Красноармейска. Во время же очередной высылки он стал появляться тут лично. Мать Юрия разыскала его и привела к себе домой, приготовив по сему поводу праздничный обед. Смотреть на Лаптева сбежалась вся улица. Высокий, худой, с длинными темно-русыми кудрями, с усами и бородой наподобие сказочного Иван-царевича, с огромными серыми глазами и орлиным носом, Лаптев невольно вызывал в воображении образ Христа. Старухи крестились, глядя на него. Когда он вошел в избу Черновых, в ней как будто посветлело. Встала с кровати и принарядилась больная бабушка. Бросил возиться на дворе дед.

Юрий раньше слышал о Лаптеве и считал его шарлатаном и пропойцей. Живой Лаптев его поразил. Он не ожидал увидеть молодого человека, интеллигентного, опрятно одетого, источавшего добро и всепонимание.

Стол накрыли в горнице. Такого праздничного, радостного и светлого обеда в семье Черновых еще никогда не было. За столом смеялись, шутили, говорили

беспорядочно обо всем на свете, но все казалось уместным и имевшим глубокий смысл. Непосредственно об Юрии не было сказано ни слова. Но Юрий понимал, что все это было сделано для него. Он почувствовал в себе необычайную легкость и просветленность. Скажи Лаптев в этотмомент Юрию: Брось все и следуй за мной!, Юрий наверное так и поступил бы.

Перед уходом Лаптева мать Юрия попыталась всунуть ему свернутую трубочкой десятирублевую бумажку, но он категорически отказался. Бабушка попросила его коснуться руками ее головы. Он это сделал. После его ухода бабушка сказала, что он - святой человек, что это Он сам (она имела в виду Христа), только Он пока не хочет открыться.

Через пару дней состояние просветленности в семье Черновых прошло. Рутина убогой и унылой жизни опять поглотила их. Лаптев в поселке больше не появлялся, ему разрешили вернуться в Партград, чтобы лечить будто бы самого секретаря обкома партии Сусликова от рака.

Юрий еще долго жил под впечатлением визита Лаптева. Ему грезились лаптевские руки, узкие, с длинными белыми пальцами, источающие целительную силу. Вот бы ему такие руки! Он бросил бы все и стал бы ходить по селам и городам Руси, притрагиваясь руками к страдающим членам и душам людей. И ничего не брал бы с людей за это. Исцеление их и было бы для него высшей наградой. Он, Юрий, был задуман где-то в высотах Вселенной именно для такой роли Великого Целителя, но Темные Силы испугались этого и лишили его рук.

В школе узнали о визите Лаптева к Черновым. Секретарь комсомольской организации имел с Юрием по этому поводу серьезный разговор. В стенной газете на Юрия нарисовали карикатуру. Юрий был изображен с крыльями, выросшими у него от прикосновения пальца Лаптева. Но кто-то сообразил неуместность такой шутки в отношении инвалида, и газету сняли.

Первый бунт

Прошло более тридцати лет после истории, рассказанной в разделе Звездный час Ученики класса, в котором учился Юрий Чернов, писали сочинение на тему Мое будущее. Все написали то, что и требовалось от учеников, чтобы получить хорошую отметку. Но одна девочка нарушила общую гармонию. Она написала, что ничего хорошего для себя впереди не видит. В тот институт, в какой ей хотелось бы поступить, ее не пустят, так как ее родители не имеют нужного для этого блата и не могут дать требуемую взятку, на вступительных экзаменах ей не поставят хорошие отметки, как бы хорошо она не отвечала, характеристику в школе ей дадут плохую. Девочку прорабатывали на комсомольском собрании. Ожидали, что она покается. Но она уперлась и наговорила сгоряча такого, будто была заядлой диссиденткой. Никто из учеников не встал на ее защиту. Все выступавшие осудили ее как подпавшую под тлетворное влияние, антисоветской пропаганды.

Юрий от выступления на собрании уклонился, но не потому, что побоялся высказать свое мнение, а потому что имел мнение, высказывать которое в данной ситуации считал нелепым. Зато он высказался против предложения исключить девочку из комсомола, дабы не уродовать ее будущее. Девочку все-таки исключили из комсомола и затем из школы. А относительно Юрия распространился слух, будто он вместе с той девочкой был членом нелегальной диссидентской группы. Его стали сторониться. Оборвалась дружба с Таней.

Пройдет всего несколько лет, и те же самые люди вдруг прозреют и сами начнут дружно обличать недостатки советского общества - это станет дозволенным и даже желательным. Но никто не вспомнит о том, как они расправились с беззащитной девочкой, решившейся публично высказать несколько правдивых слов, и как они начали выталкивать из своей среды столь же беззащитного мальчика, заподозрив (лишь заподозрив!) в нем возможность (лишь возможность !)отклонения от общепринятых правил поведения.

Из этого случая Юрий сделал для себя важные выводы. Бунтовать так, как это сделала девочка, бессмысленно: уничтожат в самом начале пути твои ближайшие собратья. Если уж бунтовать, то на высоком уровне и не по пустякам, а по серьезному поводу, имеющему большое общественное значение. Он, Юрий, должен готовиться к бунту большого масштаба - к Делу с большой буквы. К такому большому, чтобы окружающие не смогли помешать. К какому именно делу, он еще не знал. Он лишь смутно чувствовал, что рожден для такого Дела. Поэтому он должен затаиться до поры до времени, тщательно подготовиться и взорваться так, чтобы все заметили взрыв.

Из этого случая Юрий сделал также вывод, что человек вне коллектива и тот же человек в коллективе суть разные существа. Каждый член коллектива по отдельности может быть порядочным человеком, а коллектив в целом может поступать так, как будто он есть сборище подлецов. Все ученики по отдельности были согласны с тем, о чем писала и говорила та девочка. Но собравшись вместе, они осудили ее слова как клевету на советское общество. И нельзя объяснять такое их поведение в коллективе страхом наказания. Их поведение в коллективе определялось правилами коллективной жизни, а не правилами абстрактной истины. Они поступали с расчетом на свои интересы в обществе. Они при этом преследовали свои цели и было бы нелепо от них требовать, чтобы они поступали во вред себе и в пользу какой-то взвинченной девочки.

Человек, - думал Юрий, - есть лишь частичка более сложного объединения себе подобных. Полноценной личностью на самом деле обладает не отдельно взятый человек, а коллектив, группа, масса людей. Лишь в качестве представителя, руководителя, символа, кумира, вождя и т.п. какой-то массы людей человек становится личностью, причем - иллюзорной. Не случайно люди теперь обезумели от жажды известности и власти. А чтобы сохраниться в качестве настоящей полноценной личности, человек должен стать независимым от любого коллектива, отделиться от коллектива, от массы, от толпы.

И Юрий стал вести себя в соответствии с этими выводами. Такое поведение облегчалось для него тем, что он был инвалидом. Окружающие именно так и объясняли его себе. Но вместе с тем, от их бдительного ока не укрылось нечто более глубокое, чем природный дефект. По окончании школы ему в характеристике так и написали: склонен к отрыву от коллектива и к индивидуализму. В университет его все-таки приняли, приняв во внимание его физическое состояние, его выдающиеся способности и тот факт, что математика далека от политики и идеологии.

Отчаяние

Он был почти всегда наедине со своими мыслями и чувствами. И среди других людей он был одинок, воспринимая их как часть чуждой ему природы. В детстве его героями стали бунтари и революционеры прошлого. Он мечтал не об острове сокровищ, а о тайных организациях, заговорах, восстаниях. Мечтал быть вождем повстанцев или героем, жертвующим жизнью ради товарищей. Но с годами детские мечты поблекли. Он пришел к выводу, что в нынешней России нет и не предвидится никаких тайных организаций и заговоров, спасающих народ от злодеев и несправедливостей. Он жил в массе народа и рано постиг, что это такое в реальности. Он знал о делах диссидентов, слушал западные радиостанции, читал самиздат и тамиздат. Но он не принял все это для себя лично, поскольку это не имело смысла в его среде и принимало тут карикатурные формы. Ориентация диссидентов на сенсации на Западе вызывала у него отвращение. Эмиграция диссидентов на Запад полностью оттолкнула его от них. Он счел их дезертирами, возбудившими людей на протест, но бросившими их именно в тот момент, когда должна была бы начаться настоящая борьба. Бунт с комфортом, с выгодой, с опереточными страданиями казался ему явлением, не соответствующим русскому характеру, русским традициям, русской судьбе. Русский бунт должен быть трагедией, а не бизнесом за счет трагедии других.

Мысли его принимали порою странное направление. Люди, - думал он, - во всем утратили человеческое чувство меры. Сытый голодного не понимает. Человек со здоровыми руками не способен понять человека с такими руками, как у него, и быть счастливым от сознания своего здоровья. Ему мало рук, он жаждет крылья иметь. Наевшись хлеба, человек думает о мясе. Познав женщину, мужчина хочет много других. Познав мужчину, женщина жаждет измены. Неверие. Ненадежность. Равнодушие. Зависть. Все происходящее порождает скуку и уныние. Ни одно дело не делается с блеском и не доводится до задуманного конца. Все глохнет в трясине сомнений, колебаний, уступок, оговорок, самооправданий, демагогии, лжи, самомнения. Все трагическое принимает опереточные формы. Время пустяков и мелочей, опошляющих великие процессы. Идет грандиозное кривляние карликов и ничтожеств: И нет надежды, что зрители их скучного и крикливого спектакля прогонят их со сцены - зрители достойны актеров. Только гроза может очистить атмосферу. Мир нуждается в трагедии. И он созрел для трагедии. Только мировая катастрофа способна вернуть человечеству объективные критерии ценностей, чувство меры и способность ценить фундаментальные блага бытия. Нужна мировая война. Если бы от него зависело, он нажал бы кнопку. И это было бы самое великое дело в человеческой истории, самое мужественное и благородное. Нельзя избавить мир от зла, не жертвуя добром. Но он со своими подобиями рук не способен даже на то, чтобы нажать кнопку звонка в квартире знакомых.

Человек, - думал он, - есть продукт природы и общества, сформировавшийся в многотысячелетней и жестокой борьбе за существование, причем - в борьбе, в которой вражда с собратьями играла, можетбыть, решающую роль. Попытка возвысить человека до уровня Бога потерпела исторический крах. На своем жизненном пути он, Чернов, очень редко встречал людей, достойных уважения и восхищения, и очень часто - достойных презрения, насмешки, ненависти и прочих негативных эмоций. А у людей, которые, казалось, заслуживали уважения, обнаруживались черты, превращающие их в его глазах в еще более гнусные твари, чем откровенные подлецы.

Образование и культура, улучшавшие людей в одних отношениях, ухудшали их в других. Образование и культура оказались достаточно могучими средствами, чтобы освободить людей от нравственных ограничений, но не достаточно могучими средствами, чтобы привить людям ограничители, аналогичные нравственным. Они не принесли с собой замену нравственности.

Он не видел в каждом человеке по отдельности ничего такого, что не было бы известно ему заранее и что заслуживало бы его внимания. Время отдельного человека прошло, - думал он. Настало время объединений, в которых более или менее одинаковые индивиды выполняют одинаковые и различные функции. Последние становятся сущностью индивидов. Гении низводятся до среднего уровня массы посредственностей. Жизнь массы посредственностей, как целого, стала сутью человеческой жизни вообще, низведя жизнь отдельного индивида до частичной функции. Теперь интересен не человек как таковой, а объединение людей в личность более высокого уровня.

Он не был зол и не был человеконенавистником. Он метался между добром и злом, между бесконечной ненавистью и столь же бесконечной любовью к человечеству, не будучи способным остановиться на чем-то определенном и не имея точек опоры. Он был готов пожертвовать собой ради спасения людей. Но был готов пожертвовать и людьми ради своего спасения. Он лишь не знал, в чем должно состоять спасение как людей, так и его самого. Он был русский человек, в котором русскость была многократно усилена его физическим уродством.

В нем постепенно созревала психология и идеология отчаявшегося бунтарства. Ему было безразлично, каким является общество, - плохим или хорошим. Он восставал против своей личной участи, которую был не в силах изменить. И потому он восставал против всего мира, породившего его калекой и обрекшего на непреходящее страдание. Никакой политики. Никаких программ. Никаких классов и партий. Восстание как таковое. Восстание ради восстания. Перед ним встала проблема: способен ли он, ничтожный и одинокий червяк, на такую космическую дерзость - на восстание против огромного общества с могучей системой власти и карательных органов? В чем именно должно выражаться его восстание?

Ему предстояло искать ответа на эти вопросы всю последующую жизнь. Но уже тогда он твердо знал одно: если вообще существуют какие-то неотъемлемые права человека, то первым из них следует назвать право на индивидуальное восстание. Это - единственное право, за которое не надо сражаться: восстав, ты уже одним этим завоевываешь право восстать. За все прочие права надо сражаться, а значит - восставать. Так что право на восстание вообще есть изначальное право всех прав. Можно лишить человека физической возможности восставать, например, посадив его в тюрьму или убив. Но нельзя лишить его права на восстание. Человек, посаженный в тюрьму или убитый за попытку восстания, тем самым реализовал свое право на восстание.

Университет

Мать добилась разрешения переселиться к сыну в Партград под тем предлогом, что он нуждался в постоянной помощи. Сначала Юрий жил в общежитии университета. Мать же устроилась работать уборщицей в ,том же общежитии. Спала она в каморке для тряпок, ведер и щеток. Два года ушло на то, чтобы получить маленькую комнатушку в коммунальной квартире старого дома. Комната была сырая и темная. В квартире не было ванны. Туалет вечно ломался. Топить приходилось дровами. Тем не менее Черновы были безмерно счастливы. Эти два года жизни в общежитии были для них кошмарными. Теперь мать могла найти более подходящую работу и опять наладить свой комплексный метод обращения с сыном-инвалидом.

Кроме Черновых в квартире жила еще одна семья - молодая пара с ребенком. Соседи возненавидели Черновых. Они рассчитывали получить всю квартиру и считали Черновых виновными в том, что это им не удалось. Они не стали искать виновных среди тех, кто распоряжался распределением жилья, а перенесли свою злобу на беззащитных и ни в чем не повинных соседей, оказавшихся под рукой. Они распускали грязные сплетни о Черновых и чинили им всяческие пакости.

Юрий не мог понять, почему хорошо устроенные в бытовом отношении семьи не вызывали ни у кого никаких кривотолков, а их, Черновых, жалкая удача стала предметом злобы, зависти и клеветы. Со временем он понял причину: согласно представлениям окружающих, Черновы должны были бы зачахнуть в полном убожестве в Атоме, а они вопреки этому стали пробиваться на более высокий жизненный уровень. Окружающие опасались, что Юрий сможет окончить университет, защитить диссертацию, стать крупным ученым, получить отдельную квартиру, заиметь дачу. И они заранее завидовали ему и злобились из-за того, что у них такой перспективы не было.

Соседи по квартире придирались к Черновым по каждому пустяку, устраивали всякие мелкие пакости, затевали скандалы из-за каждой копейки при дележе трат за бытовые услуги. Они писали заявления в разные органы власти и письма в газеты с требованием выселить Черновых из города на том основании, что мать Юрия якобы занималась проституцией, а сам Юрий - антисоветской пропагандой. Клеветнический характер заявлений и писем был очевиден, но клеветников никто даже не пожурил. После того, как в требованиях соседям отказывали, они вели себя так, как будто ничего не случилось. Русский народ отходчив.

Юрий получал небольшую пенсию и студенческую стипендию. Его мать работала уборщицей в каком-то учреждении. Кроме того она подрабатывала, убирая квартиры у частных лиц. Это тоже стало предметом зависти для соседей. Они писали анонимные доносы и открытые заявления в милицию и в Финансовые органы о якобы огромных нелегальных доходах Черновых. Но доходы на самом деле оказались настолько мизерными, что бдительные соседи в конце концов даже засовестились. Вспомнили о том, что Юрий был инвалидом. И написали письмо в те же органы власти с просьбой... оказать Черновым помощь. Да, русский народ поистине добр и отзывчив.

Юрий страдал не столько из-за таких несправедливостей как таковых, сколько из-за их мелкости, ничтожности, убогости. Они спускали его с вы сот полета его фантазии на грязную, убогую, кишащую злобой и завистью землю. Народ! Что такое есть этот кумир идеологии на самом деле?!

У него обнаружились выдающиеся математические способности. О них говорили, но почему-то не стали признавать их публично. Он написал дипломную работу, за которую рецензенты советовали присудить ему ученую степень кандидата наук. Его результат присвоил и опубликовал как свой его научный руководитель. Присвоил на правах руководителя, хотя абсолютно ничего не сделал как таковой. Чернов был поражен этим. Студенты же смеялись над ним: надо быть круглым идиотом, чтобы в дипломной работе делать открытия.

- Ты болван, - сказал ему его тогдашний приятель. - Наше общество есть общество подлецов, паразитов, шакалов, воров, хапуг... Чтобы выжить в этой помойке негодяев, надо самому пускать в ход все средства самозащиты и нападения. А ты - беззащитный тюфяк. Если есть способности, затаись, работай потихоньку и жди удобный момент, когда можно выскочить. А лучше всего плюнь на все и не рыпайся. Так будет спокойнее.

Общество уродов

В Партграде находился лучший в стране протезный комбинат, сочетавший исследовательские и конструкторские учреждения с производством протезов. Юрий состоял на учете в комбинате в качестве подопытного кролика. По мере того, как он подрастал, ему изготовляли новые протезы. На нем проверяли их достоинства и недостатки. Юрий был в высшей степени удобным с этой точки зрения. Он сам вел наблюдения за собой и высказывал дельные соображения сотрудникам комбината. За это ему делали протезы бесплатно и вне очереди, а за участие в испытаниях протезов даже платили небольшие деньги. Так что Юрий с детства был погружен в среду людей, являющихся инвалидами или имеющих с ними дело.

В комбинат приезжали инвалиды со всей России. Многие так или иначе оседали в Партграде насовсем, в основном - в районе комбината. Партградцы так и прозвали район инвалидным . Хотя официальная статистика относительно инвалидов не печаталась, на секретных совещаниях в комбинате назывались страшные цифры. Они становились известными сотрудникам комбината и связанным с ним инвалидам, а через них - рядовым партградцам. Да и по официальным докладам начальства комбината можно было судить о фактическим положении в стране. Однажды директор комбината, выступая по телевидению, расхвастался успехами комбината, но сделал и несколько самокритичных замечаний. Он сказал, что за последние два года продукция комбината утроилась (это плюс), но все равно комбинат еще не выполняет возросшие и все растущие потребности трудящихся в ручных и ножных протезах, инвалидных колясках, слуховых приборах (это - минус). Директор сказал также, что мы отстаем от растущей потребности в изобретении приборов для незрячих. Особенно сложным, подчеркнул директор, является обслуживание инвалидов от рождения. Число их неуклонно растет, так что приходится учитывать возрастные потребности инвалидов. Хотя директор заверил народ, партию и правительство в том, что дружный коллектив комбината справится с почетной задачей, возложенной на него, директору залепили строгий выговор по партийной линии, а нескольких ответственных работников телевидения освободили от работы. И напрасно, между прочим, так как никто из телезрителей не заметил юмора ситуации.

В годы перестройки (гласности) в центральной и партградской прессе стали появляться суммарные данные об инвалидах. В частности, было сообщено, что в России до двух миллионов детей дошкольного и школьного возраста являются слепыми и глухими от рождения. Но Юрия эти данные уже не удивили. Он, вращаясь с детства в обществе инвалидов, мог и без этих данных составить себе представление о масштабах тенденции современного ему общества к уродизиро-ванию. Это слово он изобрел сам, начав потом разрабатывать свою теорию уродства.

Обычные человеческие отношения, которые обнаруживают свою неприглядную природу в массовом исполнении в нормальном (здоровом) обществе, в обществе инвалидов проявлялись в еще более отчетливом и в ничем не замаскированном виде. Так что те социальные закономерности, открытие которых в нормальном обществе стоило усилий и требовало профессиональной подготовки, здесь были очевидны даже малограмотным уборщицам. Когда впоследствии Юрий обратится к сочинениям известных философов и социологов и будет разговаривать с профессиональными социологами, он будет удивлен банальностью их суждений и поразительной слепотой в отношении того, что на самом деле бросалось ему в глаза и заслуживало внимания.

Малов

После переселения Черновых в Партград врач Малов стал часто бывать у них. Юрий, привыкший считать мать частью своего тела, своими руками, сначала впал из-за этого в панику: он боялся ее потерять. Но убедившись в том, что отношения его матери с Маловым никак не влияют на его образ жизни, успокоился. Он даже подружился с Маловым.

- Малов хороший человек, - сказал Юрий однажды матери. - Почему бы вам не пожениться?

- Человек он хороший, - ответила она вздохнув, - только алкоголик. Не хочу брать на себя такую обузу. Мне одного тебя хватает.

Хотя Малов годился Юрию в отцы (он родился в

1922 году), между ними установились отношения равноправных собеседников. Малов был специалистом по врожденным отклонениям от норм психики и любил говорить на эту тему. Под влиянием этих разговоров Юрий начал задумываться над проблемой физических врожденных ненормальностей и их причинами.

- Число людей с врожденными отклонениями от норм психики в мире огромно, - говорил Малов. - И оно все растет. Это уже давно нашло выражением в культуре. В живописи, например, это - Кандинский, Пикассо, импрессионисты, экспрессионисты, абстракционисты. В литературе - Кафка. У нас - Булгаков. В поэзии - отрицание ее основ, т.е. рифмы и размера. В музыке - нынешние шлягеры, сводящие с ума молодежь, в общем - музыка, которую можно назвать антимузыкой. В драматургии - театр абсурда, Бекет. В кино - Бергман, Антониони, Феллини, у нас - Тарковский. Если с физическими инвалидами от рождения все вроде бы ясно, то психические отклонения от норм в большинстве случаев вообще не замечаются до поры до времени. Обычно они проявляются в экстремальных ситуациях.

- В чем причина этого явления? - спрашивал Юрий.

- Не причина, а причины, - отвечал Малов. - Их тысячи. И за ними не уследишь. А в общей форме объяснение тривиально. Слишком много людей. Заторможен или исключен совсем механизм естественного отбора. Ненормальные дети выживают так же, как и здоровые. Погибают или исключаются из нормальной жизни только крайние, очевидные отклонения. Более тонкие отклонения игнорируются, а порою даже поощряются. Ну и научно-технический прогресс, конечно. Успехи химии, атомные эксперименты. За прогресс приходится расплачиваться. Я думаю, что человечество в конце концов погибнет вследствие прогресса. Диалектика, брат, не вымысел марксистов. Она есть реальность эволюции.

- Имеется ли связь между психическими и физическими ненормальностями? спросил Юрий.

- Имеется. Но ты не волнуйся, тебя это не касается. В таких случаях, как твой, дети рождаются психически здоровыми и очень одаренными интеллектуально. Но у них могут развиться психические заболевания вследствие переживания физической неполноценности.

- Есть против этого защита?

- Есть.

- Например?

-- Например, одержимость большими идеями, замыслами и делами.

- Может ли такую роль сыграть идея покушения на людей, ставших символами и носителями зла.

- Мне понятны твои умонастроения. Не буду тебя разубеждать. Но если ты не возражаешь, я тебе расскажу пару поучительных историй. Обе они касаются одного фактора поведения и психики людей, который никогда не принимается во внимание, а именно - исторической справедливости.

Агония

Уже к концу сороковых годов сталинизм изжил себя. Но агония его продолжалась еще многие годы, причинив людям неисчислимые страдания. Последние годы жизни Сталина были особенно насыщены его страхами за свою жизнь и разоблачениями мнимых покушений на него. Эти разоблачения, однако, не получили огласки и были погребены в недрах органов. В них не было должной убедительности, и Сталин сам запрещал давать им выход на страницы истории. Лишь дело врачей-отравителей (1952 год) вырвалось наружу, не дав того эффекта, на который Сталин рассчитывал. Это был первый сигнал того, что дни сталинизма были сочтены. Мир стал иным, и в этом новом мире ему не оставалось места.

Степан Шутиков, служащий вокзала в г. Ярославле, зашел в уборную справить большую нужду. В ящичке, где по идее должны были находиться куски газет, выполняющие ту же функцию, что и туалетная бумага на разлагающемся Западе, валялся лишь обрывок листка из школьной тетради, исписанный мелкими буквами. Шутикова крепило. Чтобы скоротать время, он решил прочитать написанное на листке, который он уже измял, приготовив к употреблению. Он разгладил измятый листок, надел очки и углубился в чтение. Через минуту он забыл, зачем он пришел в это заведение. И было от чего! На обрывке бумаги было написано следующее: Ты; пишешь, что Его следует убить, и что ты готов для этого пожертвовать жизнью.

Я разделяю твои чувства. Но я считаю, что нужно делать что-то более серьезное. Конечно, Главный Бандит заслуживает того, чтобы его убили. Но от этого он только выиграл бы в глазах потомков, а убийство лишь подлило бы масла в огонь репрессий. Нужно сначала его судить. А для этого надо проделать огромную работу. У нас есть группа энтузиастов, которые уже несколько лет работают над этим. Я уверен, что ты тоже присоединишься к нам..

Шутиков перечитал написанное еще и еще раз. Его прошиб холодный пот. Он уже собрался было подтянуть штаны, как в животе и в кишках началось бурление, и задуманное им дело сделалось само собой с треском и свистом. Он автоматически сунул руку с бумажкой куда следует, но вовремя опомнился. Несколько капель все же попали на бумажку. Но Шутиков не обратил на это внимание. Он настолько был потрясен своим открытием, что потерял всякую осторожность. Ему и в голову не пришла мысль о том, что какие-то капли и крошки экскрементов могут сыграть в его жизни роковую роль. Подтянув штаны и аккуратно сложив крамольную бумагу, Шутиков двинулся куда следует сообщить о сделанном им открытии, а именно - в особый отдел, какие тогда были во всех крупных учреждениях и на предприятиях. По дороге он вспомнил о случае, имевшем место в том же самом туалете в прошлом году. Тогда один из дотошных пассажиров обнаружил в ящике для подтирочной бумаги вырванный из Правды портрет Сталина. Уборщицу, конечно, арестовали. Вспомнив об этой вражеской вылазке, Шутиков, старый член партии, комсомолец двадцатых годов, доброволец на великих стройках и ветеран войны, еще более укрепился в сознании исполняемого долга и ускорил шаг.

Уполномоченный МГБ Соколов выслушал торопливое и невнятное сообщение Шутикова. Взял бумажку. Развернул. Понюхал, заметив характерные следы. Изобразил на лице соответствующую гримасу. Сказал не то в виде вопроса, не то с угрозой, уж не хотел ли Шутиков скрыть этот документик от органов. Шутиков затрясся и позеленел от страха, стал бормотать что-то о своей любви к товарищу Сталину и о преданности органам, о том, что он чуть ли не с пеленок был осведомителем органов и всегда... Уполномоченный сделал знак Шутикову, чтобы тот заткнул пасть, и начал читать документик. Прочитал раз. Прочитал другой. И ему самому стало не по себе. Документик дурно пахнул не только в прямом, но и в переносном смысле.

- Так я, значит, могу уйти, товарищ начальник? - робко спросил Шутиков, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу от внезапно навалившейся потребности в туалете.

- Нет, Шутиков, тебе придется обождать, -· сказал уполномоченный со зловещими нотками в голосе. -Теперь ты можешь уйти лишь с разрешения самого высокого начальства, а то и Самого!

Уполномоченный, перечитав документ в десятый раз и окончательно уверовав в его реальность, позвонил самому начальнику областного управления МГБ товарищу Чижову. Тот приказал Соколову с Шутико-вым оставаться на месте и ждать его прибытия. Полчаса прошли в немом ожидании. Чижов застал Соколова за столом перед вонючим документом, Шутиков - стоял в углу кабинета. Через полчаса прибыл Чижов. Осмотрел документ. Спросил, знает ли о нем кто-либо еще. Получив отрицательный ответ, приказал помалкивать. Если кто-то еще, кроме них, узнает об этом документе, головы им не сносить. Сделал знак Соколову и Шутикову следовать за ним. На улице помимо личной машины Чижова стоял воронок - специальная машина для перевозки заключенных. Онемевших от ужаса Соколова и Шутикова втолкнули в него. Чижов приказал запереть их в одиночные камеры, ни о чем с ними не говорить и не позволять им говорить ни слова.

В управлении Чижов закрылся в своем кабинете и задумался. Чтобы понять сложность ситуации, нужно принять во внимание обстановку, которая к этому времени сложилась в высшем руководстве и в органах. Министр госбезопасности Абакумов сам стал арестантом и, по слухам, был расстрелян. На его место был поставлен Игнатьев. Но надолго ли? Ходили слухи, будто Сталин готовил расправу над Молотовым, Микояном, Ворошиловым и даже над Берией. Хотел сделать их козлами отпущения. Будто они скрывали от Сталина правду, дезинформировали его и искажали его указания. Сам Чижов лишь недавно сменил на посту начальника областного управления Рокотова, которого сочли сообщником Абакумова. Опять-таки надолго ли?! Что делать? Уничтожить документ, найденный Шутиковым, вместе с Шутиковым и Соколовым? Документ уничтожить пустяк. Но не так-то просто с Шутиковым и Соколовым. В управлении царит атмосфера подозрительности и всеобщего шпионажа. Пойдут слухи. Заместитель Чижова, метивший на место Рокотова, наверняка выведает от Соколова, в чем дело. А тот, спасая шкуру, выболтает секрет. И тогда Чижова ликвидируют в течение нескольких дней. А если дать ход документу, то по какой линии? Если сообщить новому министру, тот наверняка свяжется прямо со Сталиным. К чему это приведет, трудно предугадать. Берия же фактически оттеснен от руководства органами. Но его положение все равно пока еще надежнее положения Игнатьева. К тому же Берия знает его, Чижова, лично, - он много лет был человеком Берия. И Чижов решил пойти на риск - связаться лично с Берия, минуя министра. А риск был: разговор Чижова с Берия мог быть подслушан.

Условленным кодом Чижов дал понять Берии о необходимости личной встречи, причем - немедленно. Уже через час черный ЗИС с участниками дела мчался по направлению к Москве. Берия ждал их на своей подмосковной даче. Ознакомившись с документом, он тут же направился к Сталину. Сталин перечитал документ тоже несколько раз. Целый час он ходил по кабинету, задумавшись, даже позабыв о своей неизменной трубке. Наконец он как бы очнулся, подошел вплотную к Берии, сказал, что это дело действительно серьезное. Он поручает это новое дело лично Берии, и если тот не сделает его на самом высшем уровне, то пусть заранее прощается с жизнью.

Была создана специальная оперативная группа, в задачу которой вменили во что бы то ни стало найти автора письма и того, кому оно было адресовано. Два года длились поиски. Как они происходили - тема для большого исследования. В истории криминалистики вряд ли было нечто подобное тому, что сделала эта оперативная группа. В конце концов иголка была найдена в стоге сена, - был разыскан и автор письма, и тот, кому оно было послано. Чтобы дать представление об этих людях, надо вернуться назад, в первые послевоенные годы.

Кончилась война. Сталин и его подручные упивались победой. Были переполнены и постоянно пополнялись вновь тюрьмы и исправительные лагеря. Теперь они пополнялись главным образом за счет бывших военнопленных, крестьян из бывших оккупированных немцами районов страны и демобилизованных военнослужащих. Миллионы из этих демобилизованных пережили ужасы сталинизма и войны, побывали в Европе, мечтали заново перестроить жизнь у себя дома, но оказались обреченными на голод и бытовое убожество, на почти невознаграждаемый труд, на пьянство, воровство, разбой и мошенничество, на вспышки отчаянного и безнадежного личного протеста. Русский народ, который вынес на себе основные тяготы войны и понес самые большие потери, жил в условиях, какие даже вообразить себе не смог бы ни один цивилизованный народ в мире. Сталин и его режим казались вечными. Портреты и монументы величайшего гения всех времен и народов, величайшего мыслителя, политика, полководца и прочая и прочая и прочая заполонили все учреждения, предприятия и частные квартиры, все фасады домов, витрины магазинов, скверы, улицы и площади городов и деревень. Имя Сталина стало неотъемлемым элементом бесчисленных речей, статей, книг, журналов. Оргия анонимных и открытых доносов до такой степени охватила страну, что люди даже про себя боялись подумать что-нибудь такое, из-за чего им пришлось бы пополнить многомиллионную армию заключенных. И все же несмотря на все это находились смельчаки, восстававшие против всесильного тирана.

Летом 1946 года гвардии капитан Антон Громов демобилизовался из армии и вернулся в Москву. Сначала он думал найти подходящую работу и поступить на вечернее отделение университета. Но таких, как он, оказалось слишком много. Найти приличную работу он не смог и поступил на исторический факультет на дневное отделение. Очень скоро были съедены продукты, которые он получил как демобилизованный офицер, были прожиты все деньги, накопившиеся на полевой книжке во время войны, проданы и пропиты военные вещи. Началась голодная и убогая послевоенная жизнь. Антон забыл о том, что он был командиром батальона и превратился в обычного студента, вначале ничем не отличающегося от сокурсников, родившихся в 1928-29 годы и не нюхавших пороха. Помимо учебы, ему приходилось подрабатывать, чтобы не умереть с голоду.

И все же внутренне Антон был совсем не мальчик, каким он казался внешне. Он пережил великую войну, не раз смотрел смерти в лицо, исколесил всю страну, побывал в странах Европы. Он увидел, как люди живут на самом деле, и узнал, что они думают о своей жизни. Он был один из многих миллионов рядовых русских людей, переживших пока еще незримый переворот в сознании и вернувшихся домой с намерением в корне перестроить жизнь. Но дома их ожидало жестокое разочарование. Победа в войне придала новые силы сталинскому режиму. Его тиски стали все сильнее и сильнее сжимать тело и дух общества, которое за годы войны перестало фактически уже быть тем, чем оно было ранее.

Многие демобилизованные офицеры при виде этого пустились в безудержное пьянство, другие занялись уголовно наказуемыми махинациями, третьи быстро приспособились к новым для них условиям, начали устраиваться с комфортом и делать карьеру. Многие срывались, протестовали и пополняли ряды заключенных. В группе Громова арестовали бывшего старшего лейтенанта Тихонова, сказавшего на семинаре правду о причинах поражений в начале войны. Его осудили на 10 лет. Не помогли ранения и ордена Тихонова. Не помогло и ходатайство ветеранов войны. Им, включая Громова, объявили партийные и комсомольские взыскания, пригрозив в случае повторения такой политической слепоты исключением из университета. Арест Тихонова был одним из многих в то время. Громов из всего этого сделал для себя вывод, что еще не пришло время для открытой борьбы против обреченного, в чем он был уверен, но еще сильного и озлобленного сталинизма. Надо затаиться на время и готовиться к будущим схваткам.

Он днями и ночами думал о том, как именно нужно готовиться к открытой борьбе с отжившим сталинизмом. Сравнивал положение с тем, какое сложилось в России для молодых офицеров, переживших войну с Наполеоном и побывавших в Европе. Эти офицеры создали нелегальные организации, имевшие целью преобразование России. И теперь для таких, как Громов, наступило время готовиться к открытой борьбе с новым самодержавием - со сталинизмом. И путь для этого - создание нелегальной организации наподобие той, какую в прошлом веке создали декабристы.

Конечно, аналогия эта поверхностная. Она сыграла роль скорее эмоциональную и моральную, чем образовательную. Условия были совсем другими. В годы декабристов Россия шла к революции, тогда как Громов, и ему подобные родились после революции. Декабристы были обеспеченные люди, были связаны личными отношениями, оставались офицерами, имевшими в подчинении вооруженных солдат. Громов и ему подобные были выброшены из армии, рассеяны по стране как одиночки, были обречены на тяжелую борьбу за примитивное физическое выживание. Декабристы имели против себя царизм с изжившим себя крепостничеством, Громов и ему подобные - сталинскую систему власти, опирающуюся на завоевания революции, выдержавшую испытание в самой грандиозной в истории человечества войне и имеющую поддержку в массе населения. А сталинские органы государственной безопасности, искореняющие малейшие намеки на оппозицию, не имеют себе равных во всей истории человечества. Самое же главное - перед Громовым и ему подобными вообще не возникала проблема реорганизации социального строя страны. Он им казался незыблемым и не нуждающимся в переменах. Их врагом становился лишь Сталин и его методы управления страной. Они не понимали реальной сущности сталинизма. Они думали, что сталинизм есть нечто поверхностное для социализма, чуждое ему и преходящее. Устранив его, они могутпостроить в стране подлинный социализм, о котором мечтали и говорили лучшие представители рода человеческого.

Задумав создать нелегальную антисталинистскую организацию, Громов продумал путь ее создания и цели. Исходным пунктом, как думал он, должна стать группа людей, связанных дружескими отношениями. Такие группы возникают постоянно. Это всеобщий социальный закон. Никакая власть не способна предотвратить их возникновение. В таких группах в силу интимных отношений люди становятся откровеннее и оказывают влияние друг на друга. При их образовании естественным образом происходит отбор людей со сходными взглядами. И никакая армия осведомителей МГБ не способна усмотреть за всеми. Он, Громов, за время войны вел с другими солдатами и офицерами такие разговоры, за которые вполне могли поставить к стенке. Но они научились угадывать стукачей. Случаи, когда люди страдали из-за доносов, были не такими уж частыми. И вообще, осведомленность МГБ об умонастроениях людей сильно преувеличена. Страх доносов создавался искусственно. Надо с ним кончать. В тех группах, в которых ему приходилось бывать после войны, часто разговаривали уже так, как будто никаких стукачей не было.

Итак, началом должно стать создание дружеской группы. Полностью полагаться на стихийность тут не следует. Надо вовлекать в эту группу людей более или менее перспективных с точки зрения задуманного Громовым дела. Следующим шагом должно стать привнесение в группу некоторой нелегальности, того, что официально считается запрещенным или по крайней мере порицаемым. Степень нелегальности поначалу должна быть такой, чтобы не напугать участников группы опасными последствиями и чтобы группу нельзя было бы обвинить в чем-то криминальном. Серьезные цели с политической ориентацией должны появиться у группы постепенно и незаметно, как бы сами собой.

Человек входит в общество через множество признаваемых групп: по месту жительства, работы, учебы, отдыха, развлечений. Нелегальную группу нужно организовать так, чтобы интересы ее участников в ней пересилили их интересы в группах легальных. Нелегальная группа, естественно, менее устойчива, чем легальная. Но все же и тут возможна некоторая устойчивость. Есть правила, следование которым усиливает устойчивость нелегальной группы. Группа должна иметь общую цель. Неважно, какую именно. Важно, чтобы она была четко сформулирована, имела реальные основания и была гипертрофированна до уровня мании. Такая общая цель сближает людей, создает человеческое братство, делает жизнь осмысленной и интересной. В условиях советской житейской скуки и мелкой вражды жизнь, освещаемая этой маниакальной целью, может показаться единственно стоящей.

Группа должна быть дифференцирована как по линии разнообразия ролей членов, так и по линии разнообразия задач, чтобы каждый член группы ощущал свою нужность, уникальность, незаменимость. Если в этой дифференциации нет деловой необходимости, эти различные роли и задачи должны быть изобретены специально. Жизнь группы есть спектакль, члены ее - актеры и зрители в этом спектакле. Они все индивидуализированы. Здесь нет статистов и равнодушных. Поведение людей как членов группы обусловлено их ролями в спектакле группы и правилами игры. Групповое мнение о поступках людей становится высшим судьей. Групповое поведение становится доминирующим. Вообще, всякая социальная группа влияет на поведение людей больше, чем принято думать. А в нелегальной группе дело может дойти до того, что групповое поведение пересилит чувство самосохранения. Последнее переносится на целое - на группу и ее дело. Если это достигнуто, люди начинают поступать вопреки своей воле и желаниям. Они вынуждены поступать определенным образом в силу их групповых отношений. Как в спектакле актеры на время игры теряют свое я и обретают я своих ролей, так и здесь: люди , отчуждают свое я ради я играемых ролей.

Доведение членов группы до такого состояния есть длительный процесс вживания в роли и выработки ощущения единства переживаний и действий группы как целого. Людей надо для этого тренировать систематически. На любом подходящем материале. На любых пустяках. Но непрерывно, постепенно повышая уровень игры, обостряя и усложняя ее. Тут есть свои границы. Так, нельзя группу увеличивать сверх меры, иначе начнутся конфликты и расколы, неизбежно предательство. Нельзя слишком долго откладывать исполнение замыслов группы, иначе появится скука, апатия, разочарование.

Жизнь группы надо организовать так, чтобы со стороны казалось, будто никакой особой группы вообще нет, будто имеют место обычные компанейские встречи на основе выпивок, разговоров, совместной работы или учебы и других привычных факторов. Группа должна обнаружить себя в качестве нелегальной организации лишь в процессе выполнения главного задуманного дела, т.е. в завершающей фазе достижения цели. Группа и должна создаваться лишь для одной серьезной операции. Ничего другого ей все равно не удастся сделать. Ее обнаружение будет означать разгром ее властями.

Громов отобрал в свою группу пять студентов, которые тоже были офицерами во время войны и имели сходные с ним убеждения. Он уже встречался с ними в разных компаниях, разговаривал и убедился в том, что они - надежные товарищи. Как-то сама собой определилась и цель группы. В результате обмена мнениями участники будущей группы Громова пришли к единодушному выводу, что Сталин и его подручные фальсифицировали историю страны и партии. Нужно восстановить историческую правду. И уже это одно само по себе будет историческим судом над Сталиным и сталинистами. Возможности у них для этого были: они решили специализироваться по советскому периоду.

Приняв установку посмотреть на советскую историю не глазами Сталина и его лакеев, а глазами их оппонентов, студенты с первых же шагов своей деятельности даже в официально одобренных и дозволенных источниках обнаружили более чем достаточно материалов, подтверждавших их убеждение в том, что реальная советская история была весьма далека от ее принятого изображения. Оказывается, достаточно было на эти источники посмотреть с точки зрения здравого смысла и элементарной логики, как очевидной становилась их научная несостоятельность. Студенты добились разрешения заниматься в закрытых для прочих фондах, доступ в которые давался лишь в порядке исключения. Прошло несколько месяцев упорной работы, и идея разоблачения Сталина и сталинизма путем восстановления подлинной истории страны и партии целиком и полностью завладела их умами и душами. Они поклялись пойти этим путем до конца, чего бы это им ни стоило.

В 1951 году участники группы Громова окончили университет. Все они стали членами партии, написали вполне приличные с официальной точки зрения дипломные работы, отлично сдали экзамены. К тому же все были ветеранами войны. Троих из них оставили в аспирантуре при кафедре истории ВКП(б), двоих взяли в аспирантуру Института истории Академии наук. Но группа сохранилась. За прошедшие годы она накопила огромный разоблачительный материал и начала его научную обработку. В декабре 1951 года оперативная группа МГБ наконец-то нашла автора злополучного письма. Им оказался один из членов группы Громова. Всю группу арестовали. Арестовали и всех тех, кто был в близких отношениях с ними. Поскольку это было в декабре, арестованных назвали декабристами.

Берия доложил Сталину об успешном завершении операции. Сталин велел всех арестованных декабристов поселить на подмосковной даче МГБ и заставить их продолжать свою работу, предоставив в их распоряжение любые материалы, какие они захотят. Хотя декабристы не строили никаких иллюзий насчет своей судьбы, они продолжали работать с еще большим ожесточением, надеясь, что кому-нибудь и когда-нибудь результаты их труда пригодятся. Они педантично рассмотрели все этапы советской историй и фактическую деятельность Сталина. Получился документ объемом более трех тысяч страниц машинописного текста. На основе этого текста декабристы составили обвинительное заключение, в котором Сталин объявлялся величайшим преступником всех времен и народов.

И вот состоялся суд. Громов сам зачитал обвинительный акт. Сталин выслушал его очень внимательно. Громов предоставил слово Сталину. Тот говорил шесть часов без перерыва, это была самая длинная речь в его жизни. Говорил без всяких бумажек. Называл по памяти бесчисленные имена и факты, приводил данные по годам и порою по месяцам. Речь застенографировали. Не известно, сохранилась она или нет. Скорее всего нет, так как после смерти Сталина ее должны были уничтожить его бывшие соратники. Вот для примера некоторые идеи его речи.

Прежде всего - несколько предварительных общеметодологических замечаний. Сталин не есть просто частное лицо. Он был главой партии и государства в течение многих лет, причем - самых трудных лет советской истории. Какими бы личными качествами он ни обладал и какими бы мотивами ни руководствовался в своей деятельности, его историю нельзя отделять от истории страны и народа. Он часть ее, ее носитель, выразитель. Писать подлинную биографию Сталина - значит писать подлинную биографию страны, и наоборот. А это означает, что ошибочно оценивать поступки Сталина в понятиях морали и права. Эти понятия вообще неприменимы к большой истории и историческим личностям. Если встать на позицию морали и права, то вся история человечества будет выглядеть как цепь преступлений. Исходя из этих соображений, Сталин вообще отвергает правомерность какого-либо суда над ним. Он весьма неохотно дал согласие на Нюрнбергский суд над гитлеровскими преступниками, считая его исторической нелепостью. И в данном случае он дал согласие на суд над собою, приняв во внимание политическую неопытность и незрелость устроителей суда.

Есть бумажная история и есть реальная история. Они редко совпадают. Есть поверхностный поток истории и есть ее глубинное течение. Тут совпадения еще меньше. Есть взгляд на исторический процесс извне его и есть взгляд изнутри. Есть взгляд с точки, зрения участников событий и взгляд посторонних наблюдателей. Есть подход с позиций современников событий и взгляд на них после того, как они уже совершились. С какой точки зрения вы судите Сталина? Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны. Легко быть умным после того, как дело сделано. Легко судить других, зная, что от твоих суждений ничто не зависит и что правоту их нельзя проверить. Хотел бы я посмотреть, что делали бы вы, оказавшись на моем месте!

Далее Сталин прошелся по всем пунктам обвинения. Отпихнул Ленина, нарушил ленинские заветы? Вздор! Он был самым верным учеником и последователем Ленина. Вы просто не знаете реального Ленина, особенно- в последние годы его жизни. Не Сталин нарушил заветы Ленина, а жизнь сама не подчинилась идеалистическим сказкам Маркса и Ленина. Одно дело - идеи, другое дело - их воплощение в реальность. Ленин и ленинцы не поняли того, что реальный коммунизм имеет свои неотвратимые законы, мало что общего имеющие с абстрактными лозунгами. А что касается учения Ленина, то именно он, Сталин, сохранил его, очистив его от словесной шелухи, и возвеличил. Троцкий, Зиновьев, Бухарин и прочие делали все, чтобы занизить Ленина. Они сами считали себя классиками марксизма.

Сталин разгромил ленинскую гвардию? А что это такое - ленинская гвардия - было на деле? Одно дело - партия и революционная работа до революции, и другое дело - партия и партийная работа после революции. Разрушительный период революционной деятельности закончился. Начался период созидательной работы. А так называемые ленинцы остались мастерами слова и не стали мастерами дела. К тому же во время революции и Гражданской войны в партию влилась масса людей, ничего общего не имевших с ленинизмом, а считавших себя ленинцами. Надо было видеть с близкого расстояния, во что превратилась на деле ленинская гвардия. Идеологический хаос. Интриги. Демагогия. Тщеславие. Разврат. Каждый мнил себя вождем. Анархия... А нужно было работать. Работать ежедневно, самым прозаическим образом, без болтовни и ложной романтики. Они не годились для этого.

Идея Маркса и Ленина об отмирании государства оказалась вздорной. Роль государства после революции возросла. Сталину пришлось спасать глупые идеи классиков, внося свои коррективы. Например, сохранить идею отмирания государства путем его укрепления. Число служащих в системе власти и управления возросло. Старые дореволюционные чиновники в большинстве не годились для новых условий. Пришли миллионы новых. Большинствомалограмотные, неопытные. Надо было эту массу власти организовать. Ленинская гвардия была неспособна на это. Она, повторяю, вносила хаос, распущенность, анархию. Именно Сталину пришлось взять на себя самую неблагодарную роль роль учредителя минимального порядка во власти. Без разгрома ленинской гвардии это было немыслимо.

Сталин узурпировал власть? Как вы это себе представляете? Пришел Сталин, начал командовать, и все ему подчинились, потому что он был злобен и коварен, а остальные - добрые и честные? Так что ли? Вы же сами говорили, что в революции и во время Гражданской войны Сталин был фигурой десятистепенной важности. Где же логика? Как это фигура столь незначительная ухитрилась подчинить себе выдающихся вождей революции и Гражданской войны? Были ли эти фигуры на самом деле столь значительными? В чем на самом деле заключалась революция? Какие процессы на самом деле были главными и решающими в послереволюционные годы? Надо различать слова и дела, внешне эффектные проявления истории и ее прозаические фундаментальные деяния. Сталин не узурпировал власть. Сталина вытолкнули во власть, не понимая ни сущности, ни структуры, ни новой роли власти. Сталин это понимал с самого начала. Он не был рабом марксистской фразы. Сталин использовал это. Но совсем не в том смысле, как писал Ленин в своем Завещании и возмущались так называемые ленинцы, жаждавшие власти не меньше, чем Сталин, но без труда, за счет речей и статеек в газетах, а не за счет работы над созданием аппарата власти. Они эту работу считали черновой, делом второстепенной важности. На Сталина свалили эту черновую работу. Не вина Сталина, что она оказалась главной, а все прочее оказалось пеной и мыльными пузырями истории.

Сталин стремился к личной власти? Да, стремился. Но это ничуть не противоречит интересам революции и народа. Это противоречило интересам болтунов из ленинской гвардии, которые отождествили свои интересы с интересами революции и народа. Но именно их отождествление было ошибочно. В реальной, а не в бумажной и словесной революции главным оказался вопрос не столько о взятии власти, сколько о создании мощной системы власти после разрушения аппарата власти прошлого общества. Сталинское стремление к личной власти совпало с объективной закономерностью истории. Именно создание системы власти такого типа, к какой лично стремился Сталин, оказалось главным делом революции, главным условием сохранения ее результатов и выживания страны. Если вы не поймете этого, вы не поймете сущности нашей революции, нашей послереволюционной истории и нового общества, построенного во главе со Сталиным.

На Сталине лежит вина за коллективизацию и ее многомиллионные жертвы? Ответственность - да, но не вина. Сталин отменил НЭП. А почему? Потому что он исчерпал себя, превратился в источник все возрастающей преступности и в угрозу завоеваниям революции. Что можно было в тех условиях предложить вместо колхозов? Бухаринский план? Сам по себе план неплохой. Но ведь на осуществление его надо было сто лет. А в нашем распоряжении было всего несколько лет. Нам нужно было создавать промышленность в городах, нужна была рабочая сила, нужен был хлеб. Не сделай мы этого, нас раздавили бы. Вы думаете, Сталин исходил из теории, из каких-то априорных идей? Вздор! Сталин исходил из реальности. Да, жертвы были огромные. Но мы хотя бы как-то подготовили страну к обороне. Без этого жертвы были бы еще большими. Это были бы жертвы на всю последующую историю, в десятках поколений.

Сталин плохо подготовил страну к войне? Во-первых, речь шла все-таки о подготовке к войне. Именно предстоящая война маячила как важнейший фактор политики. Во-вторых, подготовка к войне зависела не от одной воли Сталина, а от тысячи других факторов, неподвластных Сталину. На все нужно время. Мы создали еще перед войной прекрасные танки, самолеты, пушки, ракеты. Но нужно было время и средства, чтобы наладить их серийное производство. Надо было подготовить людей, способных владеть этим оружием. Мы начали это делать. И мы добились своего, правда - уже в ходе войны. Нам не хватило пары лет. Сталин заключил пакт с Гитлером и всячески стремился оттянуть начало войны, чтобы выиграть время. Не вина Сталина, что это удалось лишь частично.

Сталин виноват в поражениях и огромных потерях начала войны? В чем-то Сталин, конечно, виноват. Он не Бог. И такая война была первой в истории. Вы думаете, если бы не были уничтожены Тухачевский, Блюхер, Егоров, Уборевич и прочие командиры Красной Армии, то таких поражений не было бы? Вы ошибаетесь. Если бы на все командные посты назначили Наполеонов, положение мало изменилось бы. Допустимо, что таких поражений не было бы. Но тогда мы проиграли бы войну. Вы изучали диалектику, а практически ею не владеете. Нет худа без добра. Поражения и потери многому нас научили. Они повлияли на обстановку в мире. Надо брать весь комплекс событий и условий, чтобы правильно оценить роль того или иного отдельного действия руководства страной. Главное - мы победили. А победителей все-таки не судят.

Культ личности Сталина. Вы что же, думаете, сам Сталин его создал? Во-первых, не Сталин изобрел культ вождя. Был культ Ленина, Троцкого, Зиновьева, Бухарина и других. Знаете, сколько городов носило имя Троцкого? Культ вождей был рожден революцией и составлял элемент системы послереволюционного народовластия. Культ Сталина превзошел их всех, поскольку Сталин стал во главе партии и государства. Культ вождя будет создаваться и после Сталина. Культ Сталина - особый. Он создавался не столько путем сознательных усилий сверху, сколько путем стихийного движения масс снизу. Руководитель партии и государства в социалистическом обществе по самому своему положению обречен на культ. Это - не просто продукт его тщеславия, это - атрибут самой функции власти.

Наконец, главное обвинение Сталина - организация массовых репрессий. Но если быть верным истине, не Сталин изобрел их. Их изобрела революция. И первооткрывателями в этом отношении были сам Ленин, Свердлов, Троцкий, Зиновьев и тысячи представителей ленинской гвардии. Сталин тут действительно не был первым и самым выдающимся. Вот в этом деле он был фигурой десятистепенной. Сталинские репрессии превзошли все остальные? Верно. Но ответьте объективно хотя бы на такие вопросы. Можно ли было обойтись без репрессий в те годы? Были ли эти репрессии делом лично Сталина и кучки его подручных или они были продуктом деятельности миллионов людей? Были ли все репрессированные невинными жертвами? Можно ли было избежать злоупотреблений на этот счет в условиях тех лет и с тем человеческим материалом в системе власти? Можно ли в одну кучу сваливать репрессии в разных слоях населения? Что бы получилось в стране, если бы не были репрессированы троцкисты, зиновьевцы, бухаринцы и прочие? Можно ли сводить репрессии к личным качествам Сталина или имеются более серьезные объяснения? Какую роль в насилии со стороны сталинского руководства сыграла добровольность тех, кого насиловали?

Человек, рассказывавший об этом суде, запомнил лишь некоторые места из шестичасовой речи Сталина, причем - запомнил лишь в той форме, в какой это позволяло ему его собственное понимание.

В заключение Сталин попросил, чтобы судьи четко и конкретно сформулировали, какие действия были бы правильными в тех условиях, исходя из интересов страны. Он, Сталин, хочет извлечь для себя из этого процесса уроки на будущее. Он предупредил судей, что в случае оправдательного приговора для него их казнят как врагов народа.

Судьи начали совещаться. Уже при обсуждении преступлений Сталина в Гражданскую войну мнения разделились. Часть судей встала на сторону Сталина. Они утверждали, что Сталин зверствовал не больше, чем Троцкий и другие, что другие совершали ошибки и делали глупости не меньше, чем Сталин, что сам Ленин был инициатором бесчисленных расстрелов и создания концентрационных лагерей, и что вообще бессмысленно подходить с критериями морали и права наших дней к революционному периоду. Перевесом в один голос в поведении Сталина в период Гражданской войны не нашли ничего преступного.

Еще более острая дискуссия возникла при обсуждении захвата Сталиным власти в аппарате ЦК, завещания Ленина и обстоятельств его смерти. Произошла перегруппировка судей. Обвинение Сталина в убийстве Ленина отвергли почти единогласно. Большинством голосов отвергли также обвинение Сталина в захвате власти. Решили, что Сталину навязали роль генерального секретаря, еще не отдавая себе отчета в новой роли ЦК и генсека.

Новая перегруппировка произошла при обсуждении сталинской политики по отношению к НЭПу и политики коллективизации. Часть судей стала настаивать на том, что без коллективизации была бы невозможна индустриализация, а без последней мы проиграли бы войну с Германией. Другая часть, наоборот, утверждала, что из-за сталинской политики погибли миллионы людей, и страна оказалась неподготовленной к войне. Конфликт между судьями достиг такой остроты, что они даже перестали разговаривать друг с другом. Суд, казалось, прекратил существование. Но Сталин приказал продолжать работу и довести дело до конца.

К конфликтам, возникавшим в связи с пунктами обвинения и речью Сталина, присоединились личные конфликты. Началась борьба за лидерство. Два претендента на эту роль стали непримиримыми врагами. Личные отношения стали оттеснять на задний план суть дела. Когда добрались до репрессий тридцатых годов, переругались все со всеми. Сталин раскрыл перед судьями такую картину реальной жизни тех лет, что судьи просто растерялись. Предложение Сталина, чтобы судьи вообразили себя на его месте и придумали правильное поведение, за которое не стали бы обвинять в преступлениях, ввергло судей в уныние. Одни из них заявили, что ушли бы в отставку, другие же заявили, что стали бы действовать по- сталински. Никто не смог придумать лучшего варианта. Все попытки на этот счет были нещадно разгромлены и высмеяны большинством.

Таким путем, впадая во все большую растерянность, судьи с трудом добрались до послевоенных репрессий. И тут они отвергли все обвинения Сталина в преступном поведении. Раздавались даже голоса, обвинявшие его в излишней мягкости и непоследовательности. В частности, это касалось борьбы с космополитизмом и преклонением перед Западом.

Настал день вынесения приговора. Это был день рождения Сталина. Он вошел в помещение суда в мундире генералиссимуса. Председатель суда объявил, что сейчас будет зачитан приговор. Все встали. Наступила тишина. Председатель произнес только одно слово: Невиновен. Сталин, не сказав ни слова, покинул помещение.

Трудно сказать, почему декабристы вынесли оправдательный приговор. Возможно, они хотели тем самым задобрить Сталина, думая избежать казни. Но скорее всего сработало некое чувство исторической справедливости. Как бы то ни было они оправдали Сталина.

- Что с ними сделали? - спросил Юрий. - Расстреляли?

- - Нет. Их поместили навечно в психиатрическую больницу. Навечно.

- Что стало с ними потом?

- Скоро их сделали психически больными, причем неизлечимыми.

- Почему неизлечимыми?

- Они утратили великую цель, ради которой жертвовали жизнью.

-А вторая история?!...

Не успел

Еще в двадцатые годы сложилось убеждение, будто Сталин отступил от заветов Ленина, и будто бы из-за этого произошло все зло последующих лет. Если бы Ленин был жив и здоров, как думали, то все было бы хорошо. Не было бы насильственной коллективизации, иначе была бы осуществлена индустриализация, не было бы массовых репрессий, не было бы поражений в начале войны. Короче говоря, все зло - в Сталине. Хотя во всем этом была доля истины, в основном и в основе это было массовое идеологическое заблуждение.

Козырев рос в среде, в которой такое убеждение имело силу религиозной веры. Хотя он учился в сталинской школе и был примерным учеником и комсомольцем, он вырос убежденным антисталинистом- ленинцем. Он не принял формулу Сталин - это Ленин сегодня, изобретенную французским писателем Анри Барбюсом и ставшую неоспоримой догмой во все сталинские годы. Уже в юношеские годы у него возникла идея убить Сталина. Идея была не такой уж утопичной. Он уже видел себя в роли освободителя народа от тирана. Но случилось непредвиденное: выпускников школы стали призывать в армию. Это было в 1939 году. Через год он подпал под новый приказ: ребят со средним образованием стали посылать в военные училища. Начало войны он встретил, находясь в училище. Потери первых месяцев войны еще более убедили его в том, что Сталин был виновником всех несчастий народа.

В 1942 году Козырев окончил саперное училище. Как отличнику боевой и политической подготовки ему сразу присвоили звание лейтенанта. Его специальностью стало то, что связано со взрывами и их предотвращением. Он дошел с армией до Берлина. Получил ряд наград. Стал капитаном. Вступил в партию. Но мысли убить Сталина не оставлял. Он думал об этом постоянно, изобретая в воображении самые хитроумные способы осуществления замысла. Все они были, конечно, связаны с его военной профессией минера-подрывника. Дважды возникал слух, будто Сталин должен был появиться на фронте в расположении армии, в которой служил Козырев. Его подразделение органы государственной безопасности привлекали для операций по предотвращению возможных диверсий. Он мог спокойно взорвать Сталина со всей его свитой, и никто не подумал бы, что это - его рук дело. Конечно, его после этого расстреляли бы за халатность, если бы он уцелел. Но он не уцелел бы. Он погиб бы сам из принципа вместе со своими жертвами. Приезд Сталина оба раза почему-то не состоялся. Говорили, будто Сталин посетил другой участок фронта, а слух насчет участка, где находился Козырев, пустили специально с целью дезориентации врагов.

В конце войны, когда стало ясно, что мы победили, вновь началась волна бессмысленных репрессий. После войны репрессии еще более усилились. Началась демобилизация армии. Демобилизовали и Козырева, Найти работу по его военной профессии было невозможно. Как члена партии и ветерана войны его направили в колхоз председателем. За два года он тут насмотрелся такого, чего не видел даже во время войны. И вновь вернулся к идее покушения. У себя в сарае он создал целую лабораторию по изготовлению взрывчатых веществ и средств их доставки на место планируемого взрыва. Но оказалось, что его демобилизовали ошибочно. Его вернули в армию. Лабораторию пришлось уничтожить. В армии он попал в войска особого назначения, в задачу которых входила организация диверсий в тылу противника. Ему присвоили звание майора. Он получил доступ к новейшим достижениям взрывной техники и к методам организации диверсий.

Служил Козырев в Московском военном округе. Ему как опытному специалисту не раз поручали обезвреживание бомб, которые какие-то злоумышленники подкладывали в самых различных местах, а также экспертизу совершившихся взрывов. Однажды он удостоился высокой чести - участия в создании системы безопасности на подмосковной даче Сталина. Он не верил своей удаче: неужели наконец-то сбудется его заветная мечта?! И он начал готовить покушение на высочайшем профессиональном уровне. Он все рассчитал до мельчайших деталей. Ошибки не должно быть. Главное терпение и аккуратность.

По опыту войны он знал, что запланированному взрыву могут помешать какие-то пустяковые и совершенно непредсказуемые обстоятельства. Поэтому он решил подгадать завершение системы безопасности к моменту завершения подготовки взрыва, чтобы самому быть на месте взрыва и исключить случайности, могущие помешать взрыву. Кроме того, он должен погибнуть из принципа. Ошибка Штауфенберга, подготовившего покушение на Гитлера, состояла в том, что он хотел сам остаться в живых и покинул место покушения. Это даже не ошибка, а трусость и даже предательство. Он подвел своих сообщников. Сколько человек пострадало из-за этого?! И война затянулась. Штауфенберг, раз уж он пошел на такое дело, должен был взорваться вместе с Гитлером. Вообще, человек, решившийся на такое покушение, обязан оставаться на месте происшествия до конца. Покушение, которое не удалось из-за того, что покушающийся, спасая свою шкуру, остался жив, есть не политическое действие, а уголовное преступление. Оно не может быть оправдано морально.

Бывают ли морально оправданные террористические акты? Это зависит от того, как мы понимаем моральные нормы. Но как бы то ни было, человек, который убил бы Сталина, вошел бы в историю как герой.

Считают же героем Штауфенберга, хотя он скорее заслуживает порицания и презрения за то, что покушение не удалось по его вине.

Но вернемся к Козыреву! Ему не повезло и на этот раз: умер Сталин. Такое он, конечно, предусмотреть не мог. Он был в отчаянии: ушел его эпохальный враг, делавший его жизнь осмысленной, возвышавший его на уровень античной трагедии.

Поползли слухи, будто Сталина убили его ближайшие соратники, будто бы Сталин собирался освободить всех заключенных, сделав козлами отпущения за репрессии Берию, Маленкова, Молотова, Ворошилова и других высших лиц, а те, спасая свою шкуру, сговорились и устранили своего главаря. Это особенно удручающе подействовало на Козырева. Он был убежден, что только такие личности, как он сам, имели моральное право вынести приговор Сталину и казнить его, а не подручные Сталина, у которых у самих руки в крови бесчисленных жертв. Его не просто оп ередили, у него украли его законное моральное право на казнь тирана.

Сталина набальзамировали и положили в Мавзолее рядом с Лениным. Это нанесло Козыреву новую душевную травму. Положить самого большого негодяя в истории рядом самым великим человеком, - такого кощунства еще никогда не было. Козырев написал письмо в ЦК КПСС с протестом против этого кощунства и с требованием выбросить труп Сталина из Мавзолея на. помойку. Кончилось это для него плачевно: его исключили из партии и уволили из армии. Тогда он решил взорвать Мавзолей вместе с набальзамированным трупом Сталина. Конечно, при этом должны погибнуть и останки Ленина. Но Козырев нашел этому извинение: Ленин был против культа вождей, он ни за что не позволил бы создавать для него такой мавзолей.

Целый год Козырев готовил взрыв Мавзолея. Какая же для этого нужна была одержимость и сила воли?! Он самыми невероятными путями добывал взрывчатые вещества огромной разрушительной силы. Добывал буквально по крупицам. Наконец, накопил их достаточно для того, чтобы саркофаг с трупами Сталина и Ленина разлетелся на мелкие кусочки от взрыва. Изготовил специальную одежду, которую начинил взрывчаткой. Чтобы не было заметно снаружи, специально похудел. Это-то и сгубило его. Он добросовестно выстоял со своим страшным грузом в многочасовой очереди в Мавзолей, но потерял сознание, не дойдя сто метров до входа в него. Его подняли, не подозревая ничего, и отвезли в больницу. Только там обнаружили, что он был живой бомбой огромной силы.

- Что же он не предусмотрел такую возможность?

- Он думал об этом. Но он не мог предвидеть, где именно такое могло случиться. Он был уверен, что дотянет до саркофага.

- Что стало с ним потом?

- Его сочли психически ненормальным и поместили в сумасшедший дом в Казани.

- Он жив?

- Нет. Когда сообщили о докладе Хрущева на партийном съезде и о решении убрать Сталина из Мавзолея, он после этого покончил с собой.

- Но почему?! Он же должен был радоваться тому, что сбылась его мечта!

- Он счел величайшей исторической несправедливостью то, что правящие негодяи, бывшие при Сталине его подручными палачами, украли у него дело его жизни.

Бесшумная катастрофа

Партград, помимо исправительно-трудовых лагерей, был окружен множеством предприятий, портящих природу, - атомное предприятие Атом, химический комбинат, асбестовые и целлюлозные заводы и т.п. Спасала трясина, занимавшая четвертую часть области. В ней топили отходы этих предприятий. По расчетам ученых, трясина могла еще пятьдесят лет служить для этой цели без заметных отрицательных последствий. Кроме того, в области еще оставалось много незагаженных, пригодных для отдыха мест. В речках и озерах еще водилась рыбешка и можно было купаться. К усиленной радиации в районе Атома привыкли и даже подшучивали над ней, вспоминая дедовскую мудрость: что немцу смерть, то русскому - здоровье.

В 1977 году два молодых инженера из Атома написали письмо в газеты и в руководящие органы Парт-града о том, что на предприятии не соблюдаются элементарные нормы безопасности и что это может привести к катастрофе. На предупреждение инженеров не

обратили внимания. Они уехали в Москву. Но и там их игнорировали. Пока они обивали пороги разных учреждений в Москве, в Атоме произошла катастрофа, о которой они предупреждали. Это было в начале лета, в прекрасный солнечный день. Никакого взрыва не было слышно, никакого свечения и атомного гриба не было видно. Небо было ясное, голубое, без единого облачка. В окрестностях Партграда свежей зеленой листвой покрылись деревья и расцвели полевые цветы. День был выходной. Трудящиеся области наслаждались заслуженным отдыхом и ничего не подозревали о том, что в спрятанном в буйной зелени Атоме случилось нечто страшное. Так иногда бывает с людьми, наслаждающимися здоровьем и благополучием и не знающими еще о том, что в их организме поселилась смертельная болезнь.

О катастрофе узнали, вернее, догадались лишь после того, как район катастрофы был окружен специальными воинскими частями и полностью изолирован от внешнего мира. Солдаты прибыли на странных машинах и в странных комбинезонах, каких раньше никто не видел. Всякие разговоры о районе катастрофы были категорически запрещены. Распространители слухов жестоко наказывались. Все делали вид, будто ничего особенного не случилось. Ни один человек из зоны катастрофы не появлялся за ее пределами. И туда никого не пропускали.

После этой катастрофы в университете возникла группа зеленых, поставившая себе целью борьбу за охрану окружающей среды. Возглавил группу молодой преподаватель физического факультета. В группу вступили десятки студентов и аспирантов. Уговорили вступить и Чернова. Группа подготовила и распространила бюллетень, из которого было очевидно, что область загажена на все сто процентов и не пригодна для жилья, если руководствоваться строгими медицинскими критериями, и что природные ресурсы области на грани полной гибели и истощения. Бюллетень вызвал переполох в руководстве области. Слух о нем дошел до Москвы. Оттуда приказали немедленно прекратить это безобразие. Активистов группы уволили из университета и подвергли различным административным наказаниям. Несколько человек осудили на различные сроки заключения.

Макаров

Чернова пощадили как инвалида и талантливого математика. Но объявили выговор по комсомольской линии и провели с ним воспитательную беседу. Беседовал с ним член парткома университета профессор Макаров.

- Наше отношение к явлениям жизни зависит от того, с каких позиций мы на них смотрим, - говорил Макаров. - Если смотреть с позиций большой истории и судьбы страны, получим одни оценки. Если же взглянуть с более узкой точки зрения, т.е. с точки зрения судьбы отдельных людей и виновников тех или иных ошибок, получим другие оценки. С окончанием второй мировой войны борьба между Западом и Советским Союзом не прекратилась. Началась холодная война, имевшая целью разгром нашей страны, не удавшийся в прошедшей горячей войне. Запад имел атомное оружие. Наша страна должна была его иметь тоже, иначе мы не выстояли бы в борьбе с Западом. Конечно, мы многое делали халтурно. Жертвы были огромные. Но что бы Вы стали делать на месте нашего руководства? Вот в Ваших руках вся полнота власти. Действуйте!

- Я не отрицаю государственной необходимости развития нашей науки и техники, промышленности, атомных исследований и прочего, - говорил Чернов. Но надо же все это делать серьезно, добросовестно, как следует, а не халтурить, не заниматься очковтирательством!

- Вы думаете, что наше руководство умышленно делало все плохо, халтурно?

- Нет. Но...

- Легко рассуждать, когда тебе самому не приходится делать дело. Мы имеем определенные человеческие ресурсы, технологические средства, организацию дела. На улучшение всего этого нужны, Чернов, века. Одними приказами и призывами тут ничего не сделаешь. Западная цивилизация существует тысячелетия. Запад обладает огромными ресурсами. Мы фактически ведем беспрецедентную историческую борьбу с противником, который превосходит нас во много раз экономически, технологически, по человеческому материалу. Или мы выстоим ценой огромных жертв, либо с нами Запад сделает то, что он собирался

сделать с нами руками немцев. Вы, Чернов, уже не маленький. Хотя Вы и плюете на марксизм, азы мировой политики должны понимать и без него. А главное, что я Вам советую, не связывайтесь ни с какими группами, течениями, движениями и т.п. В наших условиях все они так или иначе превращаются в нечто безнравственное и отвратительное, с какими бы хорошими намерениями они ни возникали.

Разговор с Макаровым посеял в душе Чернова смятение. Кто прав? Где истина? Другой разговор с Макаровым состоялся после экзамена по марксизму-ленинизму. Юрий ни разу не был на лекциях и лишь пару раз появился на семинаре. На экзамене он не мог ответить ни на один вопрос. Но Макаров настоял на том, чтобы ему поставили оценку хорошо.

. - Я знаю, что Вы гениальный математик, - сказал Макаров при этом. Марксизм и вообще философия Вам ни к чему. Я не могу Вам поставить оценку отлично, так как меня обвинили бы за это в преступном либерализме, Вам бы устроили бы переэкзаменовку и закатили бы плохо. Но если Вы не против, я хотел бы с Вами поговорить особо.

Чернов дождался конца экзаменов. Макаров предложил пройтись пешком по проспекту Ленина. Сначала Макаров расспрашивал Чернова о его жизни и интересах. Потом рассказал кое-что о себе. В юности он тоже увлекался математикой. Но в 1939 году призвали в армию. Там стал заместителем политрука роты. В войну - политрук. Был в окружении. Был дважды ранен. Одним словом, было не до математики. После войны демобилизовался из армии в чине капитана. Учился на историческом факультете университета, по кафедре истории КПСС.

- Я понимаю Ваши умонастроения в отношении марксизма, Чернов, - сказал Макаров. - То, что я Вам скажу сейчас, я буду говорить не как член КПСС и не как преподаватель марксизма-ленинизма, а просто как умудренный жизненным опытом человек. Сейчас к марксизму почти все относятся критически. Даже идеологические работники и пропагандисты марксизма. Для этого, конечно, есть основания. Но беда в том, что никто, включая теоретиков марксизма, не знает толком и не понимает марксизм как интеллектуальное явление. О марксизме знают понаслышке, судят о нем по речам и сочинениям партийных работников и плохо

образованных преподавателей. Это все равно, как если бы об учении Христа судили по уровню деревенских попов. Попробуйте как-нибудь между делом почитать произведения Маркса в подлиннике. Почитать не спеша, не для экзамена, а для интеллектуального развлечения хотя бы. Будут вопросы приходите ко мне в любое время, поговорим.

После этого разговора Чернов начал читать произведения Маркса, Энгельса и других мыслителей прошлого, включая русских: Герцена, Чернышевского, Плеханова, Ленина. К своему удивлению он увидел, что они были совсем не такими глупыми и отсталыми, как было принято говорить о них в среде студентов. Скорее наоборот, они не зря имели славу великих мыслителей. Макаров был прав, когда говорил, что в сфере социального мышления человечество деградировало сравнительно с прошлым веком.

Но этот порыв Чернова продолжался недолго. Изучение мыслителей прошлого требовало времени и усилий больше, чем математика. Это было ему не по силам. И он отложил это на будущее.

Зрелость

Университет он окончил в 1980 году. В аспирантуре его не оставили под тем предлогом, что он якобы был аполитичен и даже симпатизировал диссидентам. Ни один из преподавателей не вступился за него, хотя в частных разговорах все признавали его самым талантливым студентом за все годы существования факультета. От него избавились с облегчением: а вдруг из этого калеки и в самом деле вырос бы новый Лобачевский!

Его распределили на работу в лабораторию моделирования в Протезный комбинат имени маршала С. М. Буденного на должность младшего научного сотрудника с заработной платой 120 рублей в месяц. Как инвалид он получал пенсию 40 рублей. Рублей сто зарабатывала мать. Так что жизненный уровень Черновых был даже выше среднестатистического.

Соседи по квартире наконец-то получили отдельную квартиру в новом доме. Их комната осталась за Черновыми. Это стоило немалых усилий. Помогло письмо от комбината, ходатайство Общества инвалидов, вмешательство газеты Партградская правда и, само собой разумеется, взятка. Черновы были безмерно счастливы. Они стали обладателями отдельной квартиры! Теперь у них приходилось по 10 квадратных метров жилой площади на человека при средней норме по городу три метра. Плюс к тому - кухонка и чулан. А главное - теперь у Юрия была своя отдельная комната, - предел мечтаний интеллигента, не имеющего шансов на служебную карьеру и творческий успех.

Как специалиста его ценили. Он щедро разбрасывал идеи, за которые другие получали премии, продвигались по службе и даже приобретали репутацию в науке. И все дружно замалчивали источник своих идей. Его как будто бы не было совсем. Он не настаивал на авторстве и на признании - для него этого было слишком мало. Он чувствовал в себе способность сделать открытие эпохального значения. Но избегал встать на путь к нему - он рано понял, что ему не дадут стать автором своего открытия и войти в историю науки на достойном его способностям уровне.

Началась унылая, серая, бессобытийная рутина жизни, как и у большинства людей его социальной категории. Только у него эта унылость усиливалась его физической неполноценностью.

Он достиг потолка жизненного успеха. Впереди ему не светило ни повышение в должности, ни увеличение зарплаты заметным образом, ни улучшение жилищных условий, ни изменение семейного положения. Он обрекался на жизнь воображаемую, т.е. на жизнь в своем самосознании и для него. Формула Декарта Мыслю, следовательно, существую для него трансформировалась в формулу Существую, т.е. мыслю.

Он стеснялся обнаруживать перед окружающими свою жизненную драму и выработал позу холодного, цинично бескомпромиссного мыслителя, с насмешкой относящегося к житейским благам и к своему собственному уродству. Его стали ставить в пример другим инвалидам как человека, умеющего наслаждаться жизнью, несмотря ни на что. В этом усматривали некую моральную порочность. Сначала это его огорчало. Но скоро он понял, что люди вообще неспособны на объективную оценку поведения своих ближних. Они сначала сами выдумывают ложное представление о них, а затем подвергают моральной оценке свой вымысел. И Юрий стал воспринимать свое ложное отражение в сознании окружающих как общее правило.

Любовь

В университете он влюбился. Однажды он осмелел и сделал ей предложение. Она высмеяла его. Она согласилась с ним переспать из уважения к его таланту и из сострадания к его уродству. Но выходить замуж - упаси боже! Он ужаснулся и заговорил о морали и любви. Она сказала, что он отстал от жизни по крайней мере на сто лет. Теперь женщины до замужества в среднем имеют пять любовников, а мужчины -десять любовниц. И женятся не ради любви, которая стала предрассудком прошлого, а по какому-нибудь расчету. Вот станет он академиком и лауреатом Ленинской премии, она может быть выйдет за него замуж. Но при этом она сохранит за собой свободу сексуальных связей. Он долго мучился от этого объяснения в любви. Хотел покончить с собой. Его спасли. Но он не был этому рад. Но извлек урок: в принципе он мог расстаться с жизнью в любое время и без особых колебаний. Потеря жизни, как он установил, не такая уж большая потеря. Смерть не есть трагедия.

В комбинате он познакомился с женщиной, которая была на много лет старше его и имела ребенка. Она проявила к нему интерес, главным образом из сострадания и потому, что он был интеллигент, не ругался матом и не пьянствовал, как ее бывший муж и любовники. Она привыкла к его уродству. Но их связь продолжалась недолго. Мать Юрия не могла допустить, чтобы кто-то заменил ее, а эта женщина не могла заменить ее полностью. Начались ссоры. За ними последовал полный разрыв. Мать подыскала сыну женщину, которая за небольшую плату удовлетворяла его потребности. Сначала Юрий не знал о сделке, а узнав, пережил самое сильное унижение в своей жизни. Впоследствии у него время от времени были женщины, разделявшие с ним ложе из сострадания, из любопытства или просто так. Но не было любви. В среду физически равных ему он опуститься не мог по своим жизненным претензиям и культуре, а в среде физически нормальных любовь предполагала адекватность партнеров.

Юрий читал в книгах о том, как молодые, здоровые и красивые женщины любили физически уродливых мужчин. Якобы за их ум и талант. Но он не верил в достоверность этих историй. Если нечто подобное и случалось, то физические уроды, обладавшие умом и талантом, привлекали женщин не столько умом и талантом как таковыми, сколько богатством, славой и высоким положением, которого они добивались с помощью ума и таланта. Но и в этом Юрий сомневался.

Однажды он прочитал статью о влиянии современного научно-технического прогресса и внедрения его результатов в общественную жизнь на механизм наследственности человека. Автор писал, что это влияние может оказаться роковым, что необходимо уже сейчас серьезно заняться этой проблемой. Почему, например, до сих пор держатся в секрете данные о жертвах атомных экспериментов и о том, как это сказалось на их детях? Прочитав статью, Юрий сделал для себя вывод, что ему рискованно иметь детей, так как они могут тоже оказаться уродами. Он готов простить своих родителей, родивших его уродом, ибо они не знали того, что стали жертвами атомных экспериментов. Но он, Юрий, не имеет морального права производить детей, которые почти наверняка были бы неполноценными. Значит, для него была исключена даже заурядная семья. Ему не было суждено пережить счастье отцовства. На нем обрывалась одна из ниточек рода человеческого.

Он с рождения был лишен одного из важнейших качеств личности потребности заботиться о других. Оно исключалось для него и в будущем.

Брежневский период

В годы перестройки брежневский период советской истории стали называть застойным. Но на самом деле это есть идеологическая ложь в горбачевском стиле. Брежневские годы были чем угодно, только не застоем. Они заслуживают более серьезного анализа.

Это были годы, в течение которых советское общество усложнилось по крайней мере в два раза сравнительно со сталинским и даже хрущевским периодом. Население выросло более чем на шестьдесят миллионов. Удвоилось или даже утроилось число предприятий, учебных и исследовательских учреждений, увеличилось количество средств массовой информации. Неимоверно разросся управленческий, идеологический аппарат. Число людей, занятых в культуре, выросло может быть в пять раз. Было построено огромное число новых домов. Миллионы граждан получили отдельные квартиры. Всеобщим достоянием стали холодильники и телевизоры. Возросли потребности людей, мобильность населения, контакты с Западом. Именно в брежневские годы Советский Союз превратился в одну из двух великих держав и развил такую мировую активность, которая породила страх во всем мире, что коммунизм действительно завоюет планету. Короче говоря, именно непомерный для коммунистического социального строя прогресс, а не застой, был характерен для брежневского периода. Тот факт, что во вторую половину брежневского царствования началось наращивание материальных трудностей и усиление репрессий в отношении диссидентов, ничуть не противоречит сказанному. Он говорит лишь о сложности и о противоречивости исторического процесса.

В брежневские годы произошли существенные перемены в социальной структуре советского общества. Резко возрос процент непроизводительного населения. В Партграде он почти удвоился. Заметнее стало расслоение населения на слои с различным уровнем благосостояния и образом жизни. В Партграде это расслоение даже не скрывалось, а подчеркивалось. Для высших и привилегированных слоев был построен комфортабельный жилой район в самой лучшей с точки зрения природных условий части города. Партградцы назвали его Царским селом.Тут на каждого человека приходилось минимум 20 квадратных метров жилой площади. На противоположной стороне города, на пустыре, был построен жилой район для низших слоев. Тут на человека приходилось не более пяти квадратных метров жилья. Представители высших слоев обзавелись дачами, автомашинами, дефицитной мебелью. Они снабжались предметами потребления из особых баз, минуя обычную торговлю. Представители низших слоев часами мотались по городу в поисках нужных продуктов питания и вещей и часами торчали в очередях.

В то время, как на низшие слои обрушивались потоки идеологических помоев и пропаганды, высшие слои цинично обделывали свои делишки и позволяли своим детям то, за что детей низших слоев жестоко наказывали. У них были заграничные радиоприемники. Они безнаказанно читали запрещенные для низов книги и слушали западные радиостанции. Моральное и идейное разложение советского общества началось прежде всего в высших и привилегированных слоях.

В брежневские годы в огромной степени усилилась тенденция к идеологическому кризису, зародившаяся еще в хрущевские годы как следствие десталинизации страны. Хотя в эти годы идеологический механизм, руководимый Сусловым, и идеологическая обработка населения достигли беспрецедентных масштабов, они не смогли остановить нарастание идеологического и морально-психологического кризиса советского общества. Чем мощнее становилось идеологическое давление на население, тем менее эффективной становилась идеология, и тем хуже относились к ней оболваниваемые массы. Чем больше старалась огромная армия идеологических работников приспособить достижения науки и техники к нуждам идеологии, тем больше последняя разрыхлялась, тем больше она теряла свою монолитность и воинственность. Разрастание идеологического и пропагандистского аппарата и проникновение в идеологию идей современной науки не устраняли главного фактора, лежащего в основе кризиса советской идеологии, а именно ее резкого расхождения с реальностью советского общества и интеллектуальным состоянием активной части населения. Весь послесталинский процесс модернизации советской идеологии заключался в накоплении элементов антимарксизма, антикоммунизма и антисоветизма в самой марксистско-ленинской идеологии как идеологии государственной. Освобождаясь от влияния марксистско-ленинской идеологии, советские люди, однако, не освобождались от идеологии вообще. Они подпадали под влияние западной идеологии, т.е. идеологии антимарксистской, антикоммунистической и антисоветской.

Местный прогресс

Город Красноармейск, где вырос Юрий Чернов, был почти полностью продуктом советской истории. До революции это был небольшой поселок Троицк с церквушкой и церковно-приходской (начальной) школой. После окончания Гражданской войны около Троицка построили казармы и конюшни для кавалерийской дивизии. Тогда-то и переименовали поселок в Красноармейск. Затем в поселке появился медицинский пункт, превратившийся в больницу, семилетняя школа, пункт по приему от крестьян натуральных налогов (сена, мяса, молочных продуктов), хлебопекарня и другие мелкие заведения. В конце двадцатых и начале тридцатых годов в Красноармейске открыли ветеринарный техникум, курсы трактористов и школу младших командиров. Значительной вехой на пути прогресса явилось открытие исправительно-трудового лагеря неподалеку от поселка и мастерских при нем. Красноармейск превратили в районный центр, разместив тут множество учреждений. Школа стала десятилеткой и открыли две новых. Около города вскоре возник крупнейший в области свиносовхоз. Короче говоря, к началу войны с Германией Красноармейск стал значительным по партградским масштабам городом. Были построены железнодорожная ветка и шоссейная дорога, соединившие его с Партградом.

Во время войны в Красноармейск эвакуировали военное училище, госпиталь и завод по производству снарядов и патронов, которые тут и остались насовсем.

После войны около города построили новый исправительно- трудовой лагерь, химический комбинат и атомное предприятие для мирных целей. Город стал вторым по размерам и по значению в области после Партграда. Когда в моду вошло слово спутник, его стали называть спутником Партграда. В городе появились новые школы, техникумы, училища, культурные учреждения, конторы и т.д. Тридцатикилометровое пространство между Красноармейском и Партградом было застроено так, что наметилась очевидная тенденция к образованию гигантского города, сосредоточившего в себе около половины населения всей области.

Какой бы ужасный вид ни имело все то, что создавалось и вырастало в Красноармейске и Партграде, в сравнении с аналогичными явлениями на Западе, это так или иначе означало колоссальное усложнение общественной жизни и беспрецедентный в истории скачок в развитии. Если бы те, кто стал усиленно проповедовать идеи возвращения России в дореволюционное состояние и идеализировать это состояние, сравнивая бы суммарную картину хотя бы одного Красноармейского района в начале восьмидесятых годов с суммарной картиной этого района в лучшие дореволюционные годы, они увидели бы, что никакого пути назад уже нет и никогда не будет. Но никто этого не сделал. И даже официальная идеология и пропаганда не смогли использовать этот мощнейший аргумент в борьбе с теми, кто с началом перестройки начал открыто проводить линию на дискредитацию и разрушение всего того, что было создано за семьдесят лет советской истории.

Упомянутое выше усложнение общественной жизни области и района сопровождалось разрастанием системы власти и управления. Но это разрастание шло таким путем, что с каждым годом возрастало расхождение между управляющей системой и управляемым общественным организмом. Первая становилась все более неадекватной второму, все более иллюзорной, замкнутой на свои собственные интересы, а второй все более уходил из-под ее контроля, превращался в фактически неуправляемую мешанину огромного числа людей, предприятий, учреждений, действий и событий. Символами этого чудовищного несоответствия системы власти и управления подвластному и управляемому обществу стали в Партграде- первый секретарь обкома партии Сусликов, а в Красноармейске секретарь райкома партии Елкина.

Положение сложилось аналогичное тому, какое имело место в начале войны с Германией в 1941 году, когда во главе фактически новой армии оказались руководители вроде Ворошилова и Буденного, способные лишь стоять на Мавзолее во время парадов войск или гарцевать на цирковых лошадях, принимая эти парады. Тогда пришлось отстранить этих дегенератов- полководцев от командования войсками. С дегенератами-руководителями в брежневские годы произошло обратное. Главный дегенерат-руководитель Брежнев был увешан наградами и раздут до масштабов эпохального гения. А дегенераты помельче, вроде Сусликова и Елкиной, сделали блистательную карьеру. Сусликов был поднят на высший уровень власти - в аппарат ЦК КПСС, а Елкина вознеслась на областной уровень. Так что не случайно ничтожества вроде Брежнева, Сусликова и Елкиной вырастали в величины символические в сознании молодых людей, остро ощущавших характер происходящего в стране процесса. Юрий Чернов был одним из них.

Трясина

Значительную часть Партградской области занимали болота, заросшие местами настолько, что образовали своеобразное природное явление на грани между болотом и твердой почвой. Трясина занимала больше половины территории Красноармейского района. Жители области поэтому чаше называли район просто трясиной. Трясина играла в истории области существенную роль. Ее принимали во внимание в Москве, когда решали, где создавать исправительно-трудовые лагеря огромного размера, где строить крупнейший в стране химический комбинат и первое атомное предприятие для исследовательских целей и производства материалов для атомного оружия и для атомного топлива.

Партградская трясина стала прообразом социальной истории области. Природная эволюция трясины заключалась в структурировании этого куска материи, в усложнении, в обогащении жизненных процессов. Если бы естествоиспытатель сравнил состояние этого района планеты в то время, когда тут в постледниковый период образовались озера и появился какой-то растительный и животный мир, с тем, его состоянием, когда тут стали образовываться болота, а последние стали превращаться в современную трясину, он без всяких колебаний констатировал бы прогресс во многих отношениях. Но прогресс особого рода - прогресс трясинный. Нечто подобное стало происходить тут и в жизни людей в послереволюционные годы. На место чистых социальных озер с бедной флорой и фауной тут стало образовываться более сложное и оживленное социальное болото, а последнее стало стремительно превращаться в структурно сложную индустриальную трясину. Не только образованные и критически настроенные жители области, но и рядо-. вые граждане в бесконечных жалобах на свою жизнь называли ее не иначе как трясиной. - Что бы у нас ни делали, - говорили они, - все равно все заглохнет в нашей трясине. Вожди же области видели в этом не столько недостаток, сколько достоинство. Маоцзедунька не раз говорила в порыве пьяной откровенности, что нашу партградскую трясину не смогут взбаламутить никакие ураганы истории.

В личной жизни вождей области трясина играла роль исключительно прогрессивную. Когда началось освоение целинных земель в Казахстане, в Партграде с призывом начать освоение трясинных земель выступили первый секретарь обкома партии Портянкин и растущий партийный работник Сусликов, впоследствии сменивший скакнувшего в аппарат ЦК КПСС Портянкина на посту первого секретаря обкома. Оба они стали Героями Социалистического Труда. Молодой партийный работник районного масштаба Евдокия Елкина была награждена орденом Знак почета только за то, что половину территории ее района занимала трясина.

Диссиденты

Брежневский период советской истории немыслим без диссидентства. Слово диссидент было изобретено не в России, а на Западе. Оно было перенесено в Россию в интересах определенных кругов на Западе, а отнюдь не в интересах внутренней эволюции русского общественного сознания. Благодаря этому словечку, в одну кучу свалили всевозможных националистов, религиозных сектантов, сумасшедших, тех, кто хочет эмигрировать, танцоров, музыкантов, писателей, серьезных политических бунтарей, проходимцев и агентов КГБ, спекулянтов за счет несчастий народа и оппозиции, запоздалых антисталинистов и даже партийных реформаторов. Словечко диссиденты оказалось весьма удобным для средств массовой информации и всякого рода антисоветских организаций людей на Западе. Не надо думать, не надо анализировать советское общество, не надо за внешней формой явлений искать их скрытую сущность. Достаточно употребить универсальное словечко диссидент, как все становилось ясным. Только вот что становилось вроде бы ясным, кому, с какой целью?

Словечко диссиденты буквально переводится как инакомыслящие. Но что это значит - мыслить иначе? Сравнительно с кем и с чем иначе? Если сравнительно с официальной советской идеологией и пропагандой, то чуть ли не всех советских людей можно отнести к диссидентам. Дело не в инакомыслии, а в том фактическом положении, какое люди занимают в обществе, и в той форме поведения, на которую они вынуждаются в силу обстоятельств их личной жизни. Еще до войны в стране появились антисталинисты. Большинство из них вовсе не были инакомыслящими. Наоборот, они боролись за подлинный коммунизм, против искажения марксизма-ленинизма Сталиным, за соблюдение партийно-государственных норм жизни. В послевоенное время антисталинисты сыграли огромную роль в подготовке десталинизации страны. Они за редким исключением были членами партии, причем настоящими коммунистами в некотором идеализированном смысле. Многие были героями войны. И пострадали они гораздо сильнее, чем диссиденты бреж-невских лет. Они действовали внутри партийных организаций. Их лозунгом не было: Долой Сталина!. Они боролись за что-то другое - за изменение всего стиля жизни и работы, сложившегося в сталинские годы. И потому они вступали в конфликт со сталинистами, которые представляли и олицетворяли официальное советское общество. На Западе эту форму оппозиции вообще не заметили. А между тем она была массовой. Без нее был бы невозможен хрущевский переворот.

Не были инакомыслящими и либералы, появившиеся на арене советской истории в хрущевские годы. Их деятельность вышла за рамки партийных организаций. Но она протекала внутри советских учреждений. Либералы осуществили на деле десталинизацию советской системы власти и управления, проделали огромную работу по изменению всей моральной, психологической и идеологической атмосферы в стране. Без либералов было бы немыслимо никакое диссидентское (в узком смысле слова) движение в стране. Деятельность либералов тоже протекала в острой борьбе с консерваторами сталинского периода и стоила немалых жертв. На Западе либеральную форму оппозиции тоже проглядели.

В России диссидентами называли не всех, кто по каким-то причинам вступал в конфликт с обществом и властями, а лишь определенную категорию людей такого рода. Так, даже на Западе не причисляют к диссидентам лейтенанта Ильина, совершившего попытку покушения на Брежнева. Да и сами диссиденты возмутились бы, если бы поступок Ильина записали в их актив. Диссиденты хотя и действовали вне советских учреждений, все же стремились действовать в рамках советской законности, используя двусмысленность и неопределенность советского законодательства. Так, один из основателей диссидентского движения Александр Есенин- Вольпин вышел однажды на улицу с лозунгом: Соблюдайте советскую конституцию!. За это он был посажен в сумасшедший дом.

Диссидентское движение явилось результатом исключительного стечения обстоятельств в хрущевские годы, главными из которых были растерянность советской системы власти после хрущевского переворота, слишком далеко зашедшая инерция десталинизации, уничтожение железного занавеса, неслыханные до этого масштабы соприкосновения советского общества с Западом, мощнейшая идеологическая атака Запада на советское общество и поддержка Западом определенного рода оппозиционных явлений в стране.

Не следует думать, будто все советское население с энтузиазмом относилось к диссидентам и поддерживало их, по крайней мере, морально. Диссидентское движение рассматривалось ими как западное явление в советском обществе, питающееся идеями Запада и ориентированное на сенсации в западной прессе. А в таких русских городах как Партград диссидентство вообще не воспринималось как явление русское. Для таких русских людей, встающих на путь конфликта со своим обществом, всякий социальный протест означает потери, жертвы, в конечном счете - гибель. Для них были исключены контакты с западными людьми. Запад вообще игнорировал их существование. Об эмиграции на Запад они и не помышляли.

К началу восьмидесятых годов диссидентское движение исчерпало себя внутренне, так и не пустив никаких корней в умы и души более или менее широких слоев населения. Оно не породило никаких глубоких и захватывающих идей, ограничившись занесением в советскую среду чужеродных ей западных лозунгов насчет прав человека и демократических свобод. Большинство активных диссидентов оказалось на Западе, получив лично для себя и права человека, и демократические свободы, и материальное благополучие.

Но конец диссидентской эпохи не был концом оппозиционных умонастроений в стране. Советское руководство, будучи уверено в том, что с оппозицией покончено раз и навсегда, проглядело стремительный процесс идейного разложения советского общества,

который привел к неслыханному и неожиданному для властей кризису во второй половине восьмидесятых годов. Началась такая открытая и поощряемая сверху оргия саморазоблачения и мазохистского самобичевания, по сравнению с которой диссидентская оппозиция стала выглядеть как невинная забава.

Интеллигенция

Выделить интеллигенцию как особый социальный слой по уровню образования, служебному положению и профессии теперь было бы ошибочно. Теперь многие советские граждане, имеющие высшее образование и занятые интеллектуальным трудом, работают в партийном и государственном аппарате, в милиции, в КГБ, в идеологии, в армии, в промышленности и в сельском хозяйстве. Вместе с тем, большое число образованных граждан, работающих в системе образования, в медицине, в средствах массовой информации и в культуре, никак не отнесешь к категории интеллигентов. Словом интеллигенция теперь фактически называютне просто образованных людей, занятых интеллектуальным трудом, но таких, которые размышляют над проблемами социального значения, участвуют в их обсуждении и в какой-то мере высказываются публично. Таким образом, с этим словом связывают также определенную социальную роль граждан как выразителей общественного самосознания.

К началу восьмидесятых годов советская интеллигенция оказалась основательно зараженной антимарксистскими и антикоммунистическими идеями, т.е. идеями западной идеологии. Никто не видел в этом угрозу основам общества, так как даже в КГБ были убеждены в том, что самые антисоветские разговоры советских интеллектуалов имели здоровую просоветскую основу (слова из отчета начальника Управления КГБ Партградской области товарища Горбаня). Большинство представителей интеллигенции иронизировало по поводу советской идеологии и всего советского вообще в личных разговорах, в семьях и в дружеских компаниях, но при этом добросовестно выполняло свои обязанности и внешне, официально выглядело вполне ортодоксально. Другая, фрондирующая часть позволяла себе кроме того кое-что в публичных заявлениях.

Не настолько, чтобы можно было сомневаться в их лояльности. Ровно настолько, чтобы их считали не мракобесами, а, наоборот, мужественными борцами против язв советской истории и советского образа жизни.

В брежневские годы в среде интеллигенции сложилась особая категория граждан, которые выглядели исключением на фоне прочей массы их коллег. Им разрешалось быть немножко похожими на западных деятелей культуры. При том условии, конечно, что западные образцы для подражания уже устарели. Им разрешалось критиковать отдельные недостатки советской жизни, особенно такие, которые считались преодоленными. Эти избранные деятели культуры пользовались всеми благами привилегированных слоев советского общества, получали квартиры, дачи, премии, чины и награды. Но они претендовали на еще большее. Поскольку их аппетиты несколько сдерживались, они чувствовали себя обиженными. В уродливых советских условиях они приобретали репутацию талантов, которым жестокие власти не давали возможности развернуться во всю мощь. На Западе им создавали репутацию смелых борцов против режима. В том же направлении действовали западные журналисты в Москве. А между тем эти исключительные деятели советской культуры являлись такими же слугами советской социальной системы и ее органов власти, как и их прочие коллеги. Все то, что западным мастерам сенсаций казалось результатом личного мужества этих людей, на самом деле делалось с ведома советских властей и под их контролем. Только роль у них была особая. Она состояла в том, чтобы создавать видимость свободы творчества и в более завуалированной форме заниматься той же идеологической работой, что и их коллеги. Они фактически были самым хитрым и лицемерным инструментом советских органов власти в манипулировании умонастроениями людей в стране и на Западе.

Но все же эти люди находились в какой-то оппозиции к режиму. Пусть в кажущейся, пусть в неглубокой, но в оппозиции. К концу брежневского периода они затаились. Но число их росло. Росли их претензии. С началом перестройки они вдруг в огромном числе вышли на арену истории и стали ударной силой перестройки. Но это было еще впереди. О перестройке еще никто не помышлял.

Белов

Виктор Белов, ближайший друг Чернова, родился в 1953 году в семье офицера, в Сибири. В детстве считался вундеркиндом- математиком. Участвовал в математических олимпиадах и получал призы. Школу окончил с золотой медалью. Поступил на механико-математический факультет Московского университета. В аспирантуре не был оставлен потому, что подписал какое-то диссидентское воззвание, даже не прочитав его, - его попросили подписать, а он по доброте душевной и из ложного стыда прослыть трусом не мог отказаться.

После окончания университета Белова распределили на работу в Политехнический институт Партграда. Он собирался отработать диплом (т.е. проработать обязательные три года) в Партграде и затем податься куда-нибудь в теплые края. Партградская трясина, однако, засосала его. Он женился, получил небольшую квартирку в Новых Липках, защитил кандидатскую диссертацию, перешел на работу в Протезный комбинат заведующим отделом, в котором работал Чернов. На этом его научная и служебная карьера застопорилась.

Жена Белова после окончания экономического факультета Партградского университета устроилась на работу в учреждение, связанное со снабжением города предметами потребления. Вскоре Беловы обзавелись полезными знакомствами, благодаря которым они получили возможность приобретать все, что им нужно, без всяких затруднений и по минимальным ценам. Через пару лет Беловы получили новую хорошую квартиру. У них стали регулярно собираться интеллектуалы, склонные поболтать на остренькие темы и пожрать за чужой счет. Иногда в гостях у Беловых бывали даже лица из высшего слоя - ректор университета, директор комбината, работники городских и областных учреждений власти, писатели, артисты.

Ко времени знакомства с Черновым Белов уже определил свою идейную позицию. Сам он назвал ее социологическим цинизмом и изложил Чернову в первом же разговоре в такой форме. Идеальным обществом для Белова является такое, в котором есть недостатки, недостатки можно критиковать, за критику ты приобретаешь репутацию мужественного борца против язв режима, но не подвергаешься гонениям, живешь прилично и даже несколько преуспеваешь, т.е. такое общество, в котором можно хорошо жить за счет борьбы против недостатков его. А так как это доступно лишь для избранных прохвостов, то надо жить так, чтобы тебе не мешали оставаться на достигнутом тобою без особых усилий минимально человеческом уровне, наплевав на всех и на все на свете.

- Люди всегда враждовали друг с другом, - сказал Белов во время первого разговора с Черновым. - Раньше сражались дубинами, мечами, шпагами. Мы сражаемся доносами, липовыми отчетами, обличительными речами, сплетнями, клеветой. А чем речь на собрании хуже шпаги? Речь тоже может быть острой и разящей, как шпага. Д'Артаньянов в этом деле у нас побольше, чем при дворе Людовика Четырнадцатого. Раньше сражались за обладание женщиной, за честь, за корону, за веру. Мы сражаемся за премию к празднику, за надбавку к Зарплате, за жилье, за должность. Для нас надбавка к зарплате много важнее, чем какая-то герцогская и даже королевская корона. Париж стоит обедни, сказал Генрих Наваррский. Должность заведующего отделом стоит доноса, мог бы сказать наш Гробовой. У нас тоже есть свои правила борьбы и ритуалы. Есть даже свой кодекс чести. Гробовой, например, гордился тем, что написал на Горева не анонимку, а подписанный донос. Потом, когда угроза его положению миновала, он сам дал Гореву рекомендацию в партию, хотя в доносе обвинял его в политической неблагонадежности. Произошла сцена, аналогичная сцене примирения Д'Артаньяна с Де Рошфором.

- Я предпочел бы сражаться со шпагой в руках за честь женщины, а не с липовым годовым отчетом за копеечную надбавку к зарплате, - сказал Чернов. Живем один раз и не видим ничего яркого и значительного, о чем пишут романы, слагают стихи, поют песни. Если бы мне предложили вот сейчас взорваться, но так сильно, чтобы видели все и чтобы потом говорили, что это именно я взорвался, я бы не колеблясь пошел на это. Но у нас не допустят до этого.

-- Не допустят, - согласился Белов. - Тлеть и гнить разрешат. Но взорваться - это, уважаемый товарищ, есть гнилой буржуазный индивидуализм. Тут вам не Запад, а Партград.

Хотя Чернов и Белов не афишировали свои взгляды, скрыть свое нутро от сослуживцев они не могли. Оно так или иначе давало о себе знать. Сослуживцы острили, что в отделе общих проблем моделирования все представляется в черно- белых тонах. Но никаких далеко идущих выводов не делали. Отдел занимался абстрактными проблемами, далекими от политики и идеологии.

Чернов переживал все то, о чем говорил с Беловым, как мировую драму, заставлявшую страдать каждую клеточку его тела и мозга. Белов же относился к этому как к приятному времяпровождению, как к интеллектуальной игре, не обязывавшей ни к чему серьезному и не оставлявшей в душе никакого следа. В одном разговоре он мог развивать одни идеи, а в другом противоположные. Чернова это раздражало. Он обвинял Белова в беспринципности и даже приспособленчестве.

- Ты преувеличиваешь, - отшучивался тот. - Если бы я был приспособленцем, я вступил бы в партию и стал бы лезть выше. Я не беспринципен. У меня нет одеревенелой концепции, а это - другое дело. Я готов выслушать и обдумать любые принципы. Наша жизнь еще не стала настолько определенной, чтобы дать материал для устойчивых принципов.

Когда они узнали друг друга лучше и убедились в том, что могут разговаривать откровенно, не опасаясь доноса, Чернов стал высказывать затаенные мысли.

- Были бы у меня здоровые руки, - сказал он однажды, - я бы первым делом отправил бы на тот свет какого-нибудь высокопоставленного мерзавца.

- Со здоровыми руками ты тем более ничего подобного не сделал бы, сказал Белов. - Дело тут не в физической способности пойти на покушение и не в технических средствах, а в чем-то другом. Дело, грубо говоря, в перспективах. Не вижу в этом смысла. Я не хуже тебя знаю, что наше общество не рай земной, что живем мы по-свински. А где он, рай земной? Где всем людям хорошо живется? Я все вижу и все пониманию. Но я не созрел для протеста против того, что вижу и понимаю. Поговорить с тобой - на это я готов. Но не больше. Просто во мне не развито что-то такое, что толкает человека на действия. Короче говоря, я не борец.

- Я от тебя этого и не требую. Я лишь прошу тебя подумать. Допустим, в тебе это что-то такое есть. Но у тебя нет никакой возможности для легального открытого протеста, нет единомышленников, нет выхода во вне. Ты один. Что ты будешь делать?

- Ну, взорвался бы каким-нибудь нелепым образом. Морду побил кому-нибудь. На собрании бы выступил с заявлением, после которого меня уволили бы с работы, выслали бы куда-нибудь, посадили бы в лагерь или в психушку. Короче говоря, поступил бы так, как это и делают фактически многие другие. Этим взрывом исчерпалось бы все внутреннее давление. После этого я, как и другие, успокоился бы. Может быть раскаялся бы. Может быть пожалел бы о сделанном. Если бы уцелел, постарался бы наладить жизнь более или менее терпимо. Да что я тебе говорю?! Ты сам все это не раз наблюдал своими глазами

- Ага! Все-таки индивидуальный бунт. Индивидуальный бунт, не рассчитанный на поддержку со стороны других и на успех. Лишь невозможность сдержать внутреннее напряжение и желание высказаться и очистить душу. Это самая примитивная форма восстания - стихийный бунт одиночки в какой-то случайно сложившейся ситуации. Ты сам признаешь, что таких случаев много.

- Да, они суть обычное дело в нашей жизни. Большинство таких вспышек настолько незначительны, что на них не обращают внимания. Некоторые заметны, но и они не нарушают общего спокойствия. С ними легко справляются местными силами. Случаются из ряда вон выходящие вспышки. Их подавляют общими силами сослуживцы, соученики, коллеги, друзья и власти.

- Но как бы то ни было, эти вспышки не случайны. Они были, есть и будут. А что, если для них выработать какую-то общую теорию, объясняющую и оправдывающую их, и программу?! Что-нибудь вроде манифеста бунтарей. Если такой манифест широко распространить, можно сделать эти бунты более частыми и более целесообразными. Бунтари будут знать, что они не одиноки. Это подкрепит их бунтарские порывы. А если ко всему этому добавить практические образцы яркого и сильного бунта, в нашем стоячем болоте может начаться кипение и бурление. И тогда на этой основе наши преемники могут сделать новый шаг вперед. Они, конечно, осудят методы индивидуального бунта как неэффективные и, возможно, как аморальные. Это - их дело, а не наше. Но если они появятся и будут в состоянии осудить нас, наша роль будет уже одним этим оправдана.

- Теорию и программу мы можем выдумать. Это не проблема. По части болтовни мы мастера. Но ведь индивидуальный бунт есть явление иррациональное, а ты хочешь его рационализировать. Создав теорию и программу для бунтарей, ты тем самым убьешь эту форму протеста как таковую. Сам факт создания теории и программы есть отказ от индивидуального бунтарства и переход к чему-то другому. И о каких ярких образцах бунта ты говоришь?! Что яркое вообще возможно в нашей трясине?!

- Попытки такого рода уже были. Например, в Москве какой-то человек пытался взорвать Мавзолей. Лейтенант Ильин пытался убить Брежнева.

- Это в Москве, а не у нас. Что ты можешь взорвать у нас? Памятник Ленину? Он из гранитного монолита. Чтобы его взорвать, надо тонну динамита достать и подкоп лет десять делать. Бюст Портянкина взорвать? Так этим даже голубей и воробьев не удивишь. А кого можно пристрелить у нас? Сусликова? Маоцзедуньку? .

-Маоцзедунька олицетворяет нашу власть.

- Не олицетворяет, а омордотворяет. Покушение на нее - материал для анекдотов.

-Ты думаешь, Римский Папа или президент США лучше?

- Хуже. Но это не наши заботы. А если ты хочешь Маоцзедуньку шлепнуть, найми уголовников из Атома, они тебе ее за пол-литра водки кирпичом пришибут. Какая разница - убьешь ее ты сам или используешь убийство, совершенное другими, дав ему свое имя и смысл?!

- Ты опошляешь проблему.

- Я ее лишь проясняю.

Горев

В комбинате работал Андрей Горев, безногий инвалид от рождения, прозванный Роботом за то, что передвигался на изобретенных и изготовленных им самим протезах наподобие роботов первого поколения. Горев родился на год раньше Юрия в том же родительном доме в Атоме. Родители отказались его взять, и он вырос в интернате для детей такого же рода, как он сам, и учился в школе при интернате. После института стал работать инженером-конструктором и испытателем ножных протезов в Протезном комбинате.

Судьба Горева была во многом сходна с судьбой Чернова. Может быть отчасти поэтому Чернов избегал сближаться с Горевым, дабы не добавлять еще дозу горечи к и без того несладкой жизни. В комбинате неофициально Горев был признан выдающимся конструктором и изобретателем. Но лишь неофициально. Начальство комбината и коллеги Горева сделали, однако, все от них зависящее, чтобы талант Горева не получил официального признания и чтобы Горев не вырвался в значительные личности. Дальше заведования маленькой группкой его не пустили. Серийное производство изобретенных им ножных протезов Сорвали. Опять-таки неофициально их признали лучшими изо всего того, что существовало в мире, но в производство пустили американский образец. Вскоре выяснилось, что с советской технологией американские протезы нам не по силам, и производство их прекратилось. О горевских протезах, однако не вспомнил никто.

Горев в одиночку вел свое сражение за то, чтобы выглядеть нормальным человеком. Пьяницы комбината (а тут почти все были пьяницами) неутомимо пытались споить его. Но Горев оставался единственным, наряду с Черновым, кто оставался трезвенником. У Горева была своя теория компенсации физического уродства. Один из ее принципов гласил: никаких общечеловеческих пороков! Если ты физический урод, ты должен быть совершенством в моральном отношении.

Чернов и Горев

Чернов и Горев часто встречались в комбинате, обычно в столовой во время обеденного перерыва. Иногда Чернов сопровождал Горева после работы до центра города - Горев с целью\гренировок иногда преодолевал на протезах большие (для него) расстояния. В разговорах с ним Чернов развивал свою теорию уродств.

- Мы с тобой были лишь первыми ласточками процесса вырождения нашего народа, - говорил Чернов. - Известно ли тебе, что у нас ежегодно рождается 120 тысяч детей с тяжелыми психическими и физическими отклонениями? В стране около миллиона детей дошкольного возраста и больше миллиона школьниковглухие и слепые от рождения. Более 5 миллионов человек состоят на учете в психлечебницах. А в каком состоянии находятся так называемые здоровые?! Конечно, можно ужаснуться этому. Призвать к борьбе против этого. Но это морализаторская точка зрения, а не практическая. Практический же подход заставляет признать как факт, что если дело так пойдет еще несколько десятилетий, то большинство людей будет уродами. С уродством придется считаться как с неким социально нормальным явлением и принимать его в расчет в решении всех социальных проблем. А это означает, что надо создавать особую науку об уродствах, - уродологию.

Чернов импровизировал, отчасти шутя, отчасти бравируя своим несчастьем, отчасти жалуясь, отчасти наслаждаясь игрой интеллекта. Но Горев в шутовской форме построений Чернова угадывал нечто очень важное. Он не раз предлагал Чернову сделать доклад в комбинате на эту тему. Но Чернов отшучивался: если бы он был некто Блэк или Шварц, то ему памятник во дворе комбината поставили бы, а так как он всего лишь Чернов, то его подымут насмех и отыщут какого-нибудь Блэка или Шварца на Западе, который якобы давно все это открыл. Сам Горев испытал достаточно огорчений со своими протезами и оставил надежды реализовать свое изобретение под своим именем. Так зачем же он советует Чернову пережить нечто аналогичное?!

Имея сходную судьбу, Чернов и Горев были ярко выраженными противоположностями. Горев слыл и был на самом деле морально безупречным человеком, добрым и отзывчивым собеседником, надежным другом. Хотя был трезвенником, охотно проводил время в пьяных компаниях. Был щедр. Часто ссужал пьяниц деньгами на выпивку и давал в долг без расчета на то, что долг будет возвращен. Люди самого различного положения и возраста тянулись к нему. В нем ощущалось нечто стабильное и успокаивающее. Чернова же, наоборот, знакомые сторонились. В нем они ощущали нечто раздражающее и неустойчивое. Горев был добр и отзывчив. Чернов казался холодным и равнодушным к людям. В Гореве чувствовались искусственно заниженные амбиции, а в Чернове же, наоборот, чрезмерно преувеличенные, хотя Чернов никогда и ни в чем не обнаружил их. Именно пренебрежение Чернова к мелочам жизни комбината и окружающих его людей воспринималось ими как высокомерие и самомнение. Недочеловек с претензиями сверхчеловека - таким Чернов казался его друзьям, знакомым и сослуживцам. Чернов знал, каким видят его эти люди, и со своей стороны подыгрывал им, выработав манеру внешнего поведения английского лорда прошлого века или римского патриция.

Группа Горева

Вокруг Горева образовалась небольшая дружеская группа. В нее входили соседи Горева по дому и их друзья. Это - сосед по квартире Николай. Он недавно демобилизовался из армии, за что его все звали Солдатом, работал простым рабочим на заводе, одновременно занимался в вечернем техническом институте. Его друг по работе Антон, прозванный Остряком за склонность к шутовству. Он одновременно с работой учился в заочном юридическом институте. Настя, девушка, с которой дружил Солдат и в которую был безнадежно влюблен Горев. Школьный друг Солдата, прозванный Фюрером за склонность к руководящей деятельности. Он заканчивал технический институт, но мечтал об аспирантуре в Москве, в каком-нибудь привилегированном институте. У его отца там большие связи. Сосед по дому Сергей Григорьев, самый близкий друг Горева. Он слепой от рождения. Преподает математику в каком-то институте. Владеет немецким, английским и французским языками. Читает ему книги на этих языках молодая женщина Катя, учительница английского языка в школе.

Они часто собирались вместе. Отмечали праздники. Ходили в туристические походы. Собирались обычно у Фюрера или у Слепого по той простой причине, что у них были отдельные квартиры. Факт этот банальный, но важный. Нужны некоторые минимальные бытовые условия, чтобы оппозиционные умонастроения стали как-то суммироваться, в том числе - место, где можно собираться и сравнительно безопасно говорить на острые темы.

Членов кружка Горева нельзя было назвать единомышленниками. Скорее наоборот, как сказал Остряк, это была группа разномышленников. Их объединяла общая тематика споров и разногласий. Если Горев и Григорьев, например, настаивали на том, что советское общество есть вполне естественное социальное образование, что надо серьезно изучить его, прежде чем выдвигать программы преобразований, то Солдат и Остряк кидались в другую крайность. Они заявляли, что людям наплевать на всякие там объективные закономерности. Советское общество насквозь прогнило. Условия жизни ухудшаются. Процветает взяточничество, пьянство, халтура, воровство. Начальство сплошь хамы и жулики. Думают лишь о том, чтобы себе побольше нахапать. Всем наплевать на все, кроме себя. Что же, мы должны все это терпеть, поскольку есть какие-то неустранимые причины для этого? Да пропади они пропадом, эти причины! Хватит болтать! Надо действовать!

По вопросу о том, как действовать, группа тоже раскалывалась на непримиримые партии. Партия Солдата склонялась к анархизму. Суть его позиции выражалась формулой: Надо дать Им в морду!. Кому Им? Хотя бы Сусликову. Или той же стерве Маоцзедуньке. Вообще, всем власть имущим и богачам.

- Для меня, - говорил Солдат, - любая власть есть враг, любые привилегированные слои населения суть враги. Я не смотрю на них с некоей человеческой точки зрения. И не различаю среди них злых и добрых, плохих и хороших, глупых и умных. Для меня все они - коллективный эксплуататор и коллективный угнетатель.

- Но без власти и без распадения населения на различные слои с различными условиями жизни общество не может существовать, - возражал Фюрер, - Если уничтожить власть и...

- А я разве говорю, что ее можно уничтожить? Уничтожишь одних, появятся другие. От этого никуда не денешься. Но из этого не следует, что я должен любить власть и относиться к ней с почтением. Я утверждаю лишь то, что люди, оказавшиеся в таком положении, как мы, вынуждаются на враждебное отношение к власти.

- Ты перегибаешь палку, - говорил Горев. - Наша власть настолько обширна, что провести грань между властью и подвластными невозможно. Вот я, например, заведую группой. Власть я или нет? И насчет привилегий не так-то просто. Я как начальник получаю у нас в буфете пакетики с дефицитными продуктами. Отношусь я к привилегированным лицам города?

- А что в этих пакетиках? Кусок колбасы и сыра? Это же мелочь!

- Это не мелочь, а фундаментальный факт нашей жизни. Теперь никто не верит в марксистские сказки насчет райского коммунизма. Мы имеем достаточно здравого смысла, чтобы видеть усиление и укрепление социального и экономического неравенства. Но мы имеем также достаточно здравого смысла, чтобы считать это само собой разумеющимся и неотвратимым. Я как заведующий группой получаю немногим больше моих подчиненных. Но все-таки больше. И я счел бы несправедливым, если бы меня лишили этой жалкой надбавки к зарплате. Заведующий отделом получает еще больше, и все это считают справедливым. На такой справедливой основе вырастает колоссальное неравенство в материальном положении людей. Это - закон природы, а не злой умысел каких-то негодяев.

- Наш народ долго не удержишь на такой ненадежной узде, как здравый смысл, - говорил Остряк. - Помяните мое слово, он взорвется. Русские терпят-терпят, а потом устраивают разинщину, пугачевщину или кое-что пострашнее...

- Социалистическую революцию, например, - добавлял Солдат и Гражданскую войну. Будет кое-что похуже. Всеобщий бунт. Все разрушат, как это того и заслуживает.

- Ты думаешь, лучше будет? - спрашивал Горев.

- Пусть хуже! Приходит время все ломать. А ломать - так уж по-русски, до основания.

- И кто от этого выгадает?! Надо на все посмотреть с более высокой перспективы. Вы можете обвинять меня в чем угодно. Можете считать, что я говорю как пропагандист райкома партии. Согласен, наша пропаганда работает плохо. Но не все в ней вздор. Сейчас модно отождествлять наш строй с гитлеровским. Это - идеологическая ложь, только западная. Гитлеризм похож на коммунизм, но это - антикоммунизм. Это - явление западное. Запад хотел руками немцев разрушить Россию. Не удалось. Теперь Запад пытается сделать то же самое под видом борьбы за демократию, права человека, гуманизм и т.п. Идет война двух миров. На чьей мы стороне - вот что важно.

- Так что же, защищать нашу мерзость на этом основании?!...

- Надо обдумать, что делать, чтобы не оказаться в лагере врагов нашей страны.

Дело

По поводу какой-то очередной речи маразматика Брежнева в Партградской правде напечатали статью Маоцзедуньки на целую страницу. В комбинате устроили открытое партийное собрание, на которое загнали и всех беспартийных. Чернов сидел в самом последнем ряду, где обычно усаживались самые молодые сотрудники. Они рассказывали анекдоты о Брежневе, издевались над его речью и над статьей Маоцзедуньки.

- Как эта зажравшаяся дура смогла сочинить такой длинный текст? Она же пары слов связать не может!

- А кто тебе сказал, что она сама писала? Я сомневаюсь, что она прочитала свою статью.

- Я бы на ее месте тоже такое дерьмо читать не стал.

- Я произвел любопытные подсчеты. Слово гениальный в статье в применении к Марксу употреблено один раз, к Ленину - два, а к Брежневу пятнадцать. Каково?!

- Говорят, Сусликова забирают в Москву, в ЦК, а на его место посадят это чудовище Маоцзедуньку. Неужели там никого получше нет?

- Что ты! Она и есть самая лучшая кандидатура. А после этой сверххолуйской статьи Брежнев просто прикажет сделать ее хозяйкой области.

Чернов слушал, о чем шептали эти молодые люди, и дивился тому, как могли о своих руководителях говорить такое комсомольские активисты и члены партии. Вот один из них, комсорг их отдела, вышел на трибуну и произнес вполне холуйскую по отношению к Брежневу речь. В конце он сделал комплимент Маоцзедуньке за ее очень четкую и верную позицию в оценке речи Брежнева. Сделал он это, очевидно, на всякий случай: это его замечание где-то зафиксируют, и если Маоцзедунька станет хозяйкой области, и ей донесут о его мнении о ней, ему, комсоргу, от этого может польза выйти. Когда оратор вернулся на свое место в заднем ряду, его никто не упрекнул за его холуйскую речь. А он со спокойной совестью принял участие в продолжавшемся злословии по адресу Брежнева и Маоцзедуньки.

После этого собрания Чернов начал собирать досье на Маоцзедуньку. Завел папку, на которой написал Дело Елкиной Евдокии Тимофеевны. Статьяо Брежневе стала первым документом в Деле. У него зародилась пока еще смутная идея избрать именно Елкину объектом покушения. Но предварительно он должен подготовить обвинительный документ, прежде чем вынести приговор и привести его в исполнение.

Интеллигенция

После встречи Портянкина, о которой говорилось выше, на квартире у Белова собралась небольшая компания. Помимо уже известных читателю Чернова, Малова и Горева, пришли доцент филологического факультета университета Петров с женой, сотрудник журнала Россия Сидоров с приятельницей (с женой он разошелся), писатель Смирнов, сотрудница общества Знание Федорова, инженер секретного (номерного) завода Ложкин. Почему компания собралась именно в таком составе, вряд ли возможно объяснить достаточно убедительно. Горев дружил с Черновым и Беловым, жил неподалеку от Белова, его Белов пригласил, позвонив ему по телефону. Федорова жила в одном доме с Беловым. Ложкин сожительствовал с Федоровой. Жена Петрова была приятельницей жены Белова. Смирнов писал очерк о комбинате и не раз встречался с Беловым, Черновым и Горевым. Малов был у Беловых, можно сказать, своим человеком. Он был знаком с Юрием, часто бывал в пьяных сборищах во дворе дома, где жил Горев, и был хорошо знаком также и с ним. Кроме того, он бесплатно наблюдал дочь Белова и давал иногда консультации его жене. А то, что они собрались именно сейчас, было делом случая.

Коротко о том, что из себя представляют эти люди. Смирнов один из многих тысяч заурядных и мало кому известных писателей. Напечатал несколько рассказов о вымышленном героизме Брежнева во время войны. Издал их отдельной книжечкой. Приобрел местную известность очерками о партградских достопримечательностях. Пьяница. Бабник. Циник. Мастер рассказывать антисоветские анекдоты и имитировать Брежнева. Доцент Петров - совершенно бездарный преподаватель. Партийный активист. Секретарь партбюро Факультета. Был инициатором ряда кампаний по травле мнимых диссидентов. Скоро станет профессором. Сидоров проталкивает в своем журнале всякую дребедень, устраивает хвалебные рецензии на бездарные книги, сам холуйствует перед ведущими писателями, опубликовал несколько бесцветных литературно-критических статеек и стал за это членом Союза писателей. Федорова читает удручающе серые и скучные лекции от своего общества, зарабатывает большие деньги и дает возможность подработать знакомым, меняет любовников чуть ли не каждый месяц.

При всем при том многие из такого рода интеллектуалов воображают себя критиками и жертвами режима. Где-то и как-то в своих сочинениях и выступлениях они показывают кукиш в кармане. Им кажется, что они мужественные борцы против язв советского общества. В отличие от диссидентов они якобы не лезут на рожон, якобы действуют разумно и думают о будущем. Они чувствуют себя жертвами, поскольку то, что им удается урвать от общества, не соответствует их мнению о себе и их аппетитам. Недавно в комбинате появился новый сотрудник Сергей Миронов. Он назвал эту категорию интеллектуалов якобы расстрелянными. Они хотят иметь все блага общества и ничем не рисковать, но слыть при этом отважными борцами за прогресс, против несправедливостей, против тирании и т.п. Эти люди органически чужды Чернову. Но где взять других?

Сначала болтали о всяких пустяках, острили, рассказывали анекдоты и смешные служебные истории.

- У нас, - сказал Ложкин, - решили наладить производство труб для газопровода и утереть нос ФРГ, откуда эти трубы до сих пор ввозились. Все до мельчайших деталей скопировали у немцев. Но трубы все равно лопаются. Ни одна не уцелевает. В чем дело?

- В том, что эти трубы стали делать не для газа, а для того, чтобы нос утирать, - сказал Горев. - У нас с той же целью скопировали немецкие инвалидные коляски. Тоже ломаются сразу же. Но их по крайней мере можно разобрать на части и продавать на черном рынке.

- Меня такие истории не удивляют, - сказал Смирнов. - Мы на самом деле не живем, а лишь имитируем жизнь. Все наше общество есть имитация цивилизации. Имитация труб для газопровода. Имитация инвалидных колясок. Имитация литературы. Имитация вина. Имитация государственных мужей. И мы с вами лишь имитируем сделанное и сказанное другими.

- Не могу согласиться, - сказала Федорова. - Мы делаем много оригинального. Только мы не умеем использовать это как следует и убедить других в нашей оригинальности. Наш социальный строй не есть имитация других.

- И гулаг тоже.

- Это прошлое.

- Не тоскуй, оно еще возвратится.

- Видали, какая охрана у Портянкина, - перевел разговор на другую тему Белов. - У президента США нет такой. А ведь должно было бы быть наоборот покушения на президента суть обычное дело, а на наших руководителей никто не покушается. От них даже мух отгоняют.

- Охрана у нас имеет скорее престижное значение, чем охранное, сказала Федорова.

- Я бы не сказал этого, - возразил Смирнов. - Если охрану ослабить, сразу начнутся покушения и на наших вождей. Психов и у нас хватает. Вспомните лейтенанта Ильина!

- Но он же в космонавта стрелял, - сказала приятельница Сидорова.

- Он хотел стрелять в Брежнева, - сказал Ложкин. - По его сведениям это должна была быть машина Брежнева. Но брежневская машина в последний момент изменила маршрут и въехала в Кремль в другие ворота.

- Откуда у Ильина были сведения о порядке следования машин?

- Почему Брежнев поехал в другие ворота?

- Как Ильин попал в Кремль, да еще близко от того места, где должен был вылезать из машины Брежнев?

- Странно, что не было покушения на Хрущева, - сказала жена Белова. - А ведь он шлялся по белу свету почти без охраны. И попасть в него из пистолета было легко, он же такой толстый был.

- Он хотя и толстый был, зато подвижный, - сказала Федорова. - Он все время суетился, менял положение в пространстве.

- А на Брежнева было на самом деле два покушения, - сказал Ложкин. - Об одном вы знаете. Оно было скорее неудачной проделкой самого Брежнева и КГБ. Так что его и за покушение-то считать не стоит. Но вот второе было настоящее, причем - особенное. Рассказать?

- Если уж начали врать, так пойдем до конца! Давай!

- Сколько в нашем столетии было покушений, которые считались покушениями века! Но совершалось новое покушение, и прежние покушения века теряли свой статус. А почему? Да потому что все они были с изъяном, в них всегда чего-то не хватало. Убийство эрцгерцога Фердинанда имело последствием первую мировую войну, зато личность убитого была ничтожной. В случае покушения на Ленина личность- была огромной, зато последствий никаких. Убийство Кеннеди. И личность не очень большого масштаба, и последствия ничтожные. Короче говоря, все покушения, имевшие место в прошлом, можно квалифицировать от силы как покушения года, месяца или недели, но никак не века. К тому же все они не внесли ничего принципиально нового как в теорию, так и в практику покушений. Но все же в наше время имело место одно покушение, которое по всем параметрам могло бы считаться не только покушением века, но даже тысячелетия. Могло бы, если бы стало широко известно и если бы в мире существовала справедливая оценка масштабности событий. Оно связано с именем Брежнева. Этому эпохальному ничтожеству, вообразившему себя самой значительной личностью на планете, захотелось в своей биографии иметь свое покушение века. У Ленина было покушение. В американских президентов стреляют. А чем он хуже их?! Орденов у него побольше, чем у всех у них вместе взятых. Пора и ему стать объектом мировой сенсации. Но так, чтобы безопасно для жизни. Чтобы мир содрогнулся от ужаса, чтобы это стало покушением тысячелетия. Но чтобы даже волос не пал с его головы.

Задумались брежневские холуи над этой эпохальной проблемой. И нашли таки гениальное решение:

Организовать покушение, но так, как будто бы никакого покушения и не было совсем. И с этого момента . началась новая эпоха в "истории покушений: они превратились в оздоровительные меры, имеющие целью продление жизни личностей, предназначенных для покушений. Особенность этого покушения тысячелетия состояла в том, что оно было покушением не на жизнь, а на смерть исторической личности. Любой ценой сохранить и продлить жизнь объекту покушения, наказать его не смертью, а жизнью, чтобы он стал всеобщим посмешищем, - что может сравниться с такой карой?!

После рассказа Ложкина опять началась оргия злословия по адресу Брежнева. Кто-то сказал, что после смерти Брежнева с него сдерут шкуру и набьют ее опилками, и это чучело будет продолжать управлять страной, причем -лучше, чем живой Брежнев.

- А может быть это хорошо, что у нас такие чучела выбираются на вершины власти, - сказала Федорова, когда запас шуток иссяк. - Если к власти придет молодой и не в меру инициативный руководитель, нам тогда совсем житья не будет.

- Это маловероятно, - сказал Петров. - Если они там на верху проглядят такого ловкача и допустят его до власти, они же первыми станут его жертвами. Они же понимают это.

- Понимают, - сказал Белов. -- Да не все в их власти. Сталина ведь тоже не хотели допустить, а он все-таки всех обвел вокруг пальца.

- Вот умрет Брежнев, придет со временем к власти новый сталинообразный вождь, и люди будут вспоминать брежневские годы как золотой век нашей истории.

- Пусть будет хуже, лишь бы этот золотой век проходил быстрее, сказал Ножкин.

Дело

На городском совещании под каким-то мудреным названием, но фактически посвященном борьбе с диссидентами от обкома партии присутствовала Маоцзедунька. Когда в обкоме решали, кого послать на это совещание, секретарь по идеологии, видевший в Маоцзедуньке конкурента на пост первого секретаря, сказал, что Елкина, насколько ему известно, является крупным специалистом по свиньям, а не по вопросам идеологии. Петр Степанович Сусликов соизволил по сему поводу слегка пошутить, сказав, что не видит большой разницы между диссидентами и теми существами, специалистом по которым является Евдокия Тимофеевна. На совещании Маоцзедунька выступила с речью, смысл которой свелся к следующему: все диссиденты суть наймиты ЦРУ, давить их, гадов, надо! Речь напечатали в Партградской правде с фотографией Маоцзедуньки на трибуне, с поднятой рукой и с широко развестой пастью. Чернов прикрепил фотографию на стену и целый вечер Плевал в нее пережеванными кусочками бумаги. В конце концов он научился с расстояния в три метра попадать точно в центр физиономии Маоцзедуньки. Как все было бы упрощено, если бы он мог выплевывать гранату метров на десять хотя бы!

Отпуск Чернов решил посвятить своему Делу. Он поехал в Красноармейский район, где он родился и вырос и где Маоцзедунька начала свою блистательную карьеру. Переговорил с десятками людей, знавших ее, и записал их показания. Под видом писателя, собирающегося писать книгу о Маоцзедуньке, посетил райкомы комсомола и партии, где ему позволили заглянуть в архивные документы. У него стала вырисовываться более или менее ясная картина жизнедеятельности Маоцзедуньки.

Маоцзедунька

Природа не наделила Дуньку Елкину никакими не то что выдающимися, но даже средними интеллектуальными и творческими способностями. Зато она наделила ее смазливой физиономией и выдающимися женскими формами, которые развились у нее уже к четырнадцати годам и сводили с ума всех окрестных ребяти мужиков. Завистливые подружки говорили ей, что с такой мордашкой и такой задницей, как у нее, о будущем беспокоиться нечего. Большим человеком стать может, если сумеет как следует распорядиться таким богатством. Помимо качеств партградской Мерилин Монро, Дунька рано обнаружила способность напропалую врать, изворачиваться, вылезать сухой из воды и облаивать всякого, кто пытался в чем-то ее уличить или упрекнуть. Родители иногда слегка поругивали ее за это, но в глубине души гордились ею и радовались тому, что эта стерва за себя постоять сумеет и свое в жизни не упустит.

Дунька с грехом пополам окончила семь классов деревенской школы и собиралась на этом прекратить дальнейшее образование, намереваясь окрутить какого-нибудь офицеришку из воинских частей, в изобилии разбросанных по области. Но родители решили во что бы то ни стало вывести ее в люди. Отец зарезал поросенка, присоединил к нему бутыль самогона и отвез Дуньку в Красноармейск, в сельскохозяйственный техникум. Поросенок и самогон произвели должное впечатление на директора техникума, и он зачислил Дуньку в студенты, игнорируя школьное свидетельство о более чем скромных ее успехах в учебе.

История не сохранила никаких свидетельств о первой, чистой, девической любви Дуньки. Да и сама она во время приступов пьяной откровенности признавалась, что никакой такой первой любви у нее вообще не было, и что разговоры о некоей чистой любви суть старушечьи сказки. Был у нее, конечно, первый мужик. Но она толком не помнит, как все это случилось. Случилось, и все тут. Потом были другие. Были молодые, сопливые. Были и взрослые. Во всяком случае, в техникуме она уже считалась среди девчонок авторитетом по любовным делам. Училась в техникуме она не лучше, чем в школе. Но отметки ей ставили хорошие. Соученики злословили по ее адресу, что она хорошие отметки зарабатывала не головой, а местом ей противоположным. В пятнадцать лет она вступила в комсомол и стала проявлять активность. Научилась болтать на собраниях в том духе, как это требовалось, обличать, кого следовало, лебезить перед начальством и вообще перед всеми, кто мог быть полезен, делать открытые и тайные доносы. Ее считали стукачом, а она даже не утруждала себя опровержением слухов.

Уже в техникуме у Дуньки зародились тщеславные мечты. Родись она в США, жаловалась она подружкам, она стала бы звездой в Голливуде. А тут она вынуждена прозябать в каком-то паршивом техникуме, изучая коров, свиней, овец и прочую скотину. Но она свое еще возьмет! Она еще вырвется на районный уровень, а то и на областной!

После техникума Дуньку направили в лучший в области совхоз, расположенный поблизости от Партграда. Чтобы добиться такого распределения, ей пришлось переспать по крайней мере с десятком лиц, от которых зависело это. В совхозе она проявила полное равнодушие к профессиональным обязанностям и с головой окунулась в амурные делишки и комсомольскую работу. Ее выбрали секретарем комсомольской организации, лишь бы она не совала нос в коровники, свинарники, конюшни. В течение пары месяцев она соблазнила директора совхоза, который был старше ее на пятнадцать лет. Директор бросил из-за нее старую жену с двумя детьми и женился на Дуньке. Скандал замяли благодаря помощи секретаря райкома партии, который был приятелем директора и стал теперь частенько появляться в совхозе. С какой целью - это было ясно даже курицам.

В совхозе Дунька вступила в партию, получила первую медаль и первый орден за выдающиеся трудовые успехи. Когда она появлялась на людях с наградами, люди между собою язвили, что награды Дуньке следовало бы повесить на том месте, каким она их заработала. Вслух об этом говорить побаивались, так как у Дуньки рука в верхах, и за такие разговорчики могли запросто влепить срок как за антисоветскую агитацию и клеветнические измышления.

В 1963 году Дуньку избрали секретарем райкома комсомола, секретарь райкома партии хотел иметь ее поближе к себе. Ее муж к этому времени спился, не выдержав ее любовных приключений, запутался в каких-то махинациях и угодил в тюрьму. Хотя женихов было более чем достаточно, Дунька вновь выходить замуж не торопилась. Она решила посвятить себя делу служения комсомолу и партии. Через год она перешла на работу в райком партии, сначала - инструктором, затем - заведующим отделом. Когда ее покровитель поднялся в обком партии, Дунька заняла его место. На посту секретаря райкома партии она протрубила шесть лет, заработала еще орден и несколько медалей и стала известной фигурой в области.

В этот период Маоцзедунька сформировалась как способный партийный руководитель, можно сказать - как народный вождь. Она окончила заочную партийную школу, не удосужившись прочитать ни одной марксистской книги. На сей раз она использовала не свои природные данные, от которых осталось лишь одно воспоминание, а свое положение хозяйки района, снабжая работников школы продуктами подвластного ей района. Ее руководящим принципом был такой: Сам живи и давай жить другим. И надо признать, что годы, когда она была хозяйкой района, как рядовые граждане района, так и руководящие лица вспоминали как золотой век местной истории. Она наладила дело так, что и государственные планы и поставки выполнялись и перевыполнялись, и людям кое-что перепадало. Она не просто брала, а хапала взятки. Но и сама не скупилась. Ее район фактически превратился в даровую продовольственную ферму для партградского руководства и место, где оно обзаводилось почти даровыми дачами. Разумеется, и она имела для себя от этого немало.

За эти годы Маоцзедунька удвоилась в весе и превратилась в вульгарную, самоуверенную бабищу, в которой невозможно было узнать былую Мерилин Монро района. Но теперь ей былые прелести уже были без надобности. Они сыграли свою роль, уступив место другим не менее ценным качествам. Став уверенно на путь партийной карь еры и развернув во всю мощь свои способности деляги, хапуги и махинатора, она познакомилась с человеком, который подошел ей по всем статьям. Это был работник торговой сети, считавшийся одним из самых богатых и влиятельных дельцов в Партграде. Они поженились и объединили усилия. Жить друг другу они не мешали. Постепенно Дунька прибрала его к рукам и превратила в своего слугу и подручного.

В 1976 году начался подъем Маоцзедуньку на высоты власти на областном уровне. Используя репутацию и связи, приобретенные за годы работы в районе, Маоцзедунька перебралась в сам Партград, сменила ряд должностей и закрепилась в конце концов в обкоме партии на должности заведующей сельскохозяйственным отделом. Именно в это время московские интеллигенты, работавшие в колхозах области во время уборки урожая, прозвали ее Маоцзедунькой. Она об этом прозвище знала и гордилась им.

В отличие от прочих руководителей области, Маоцзедунька была яркой личностью. Она играла роль клоуна вроде той, какую при Сталине играл Хрущев. Одновременно она высказывала такие суждения, за которые другой немедленно полетел бы со своего поста. А у нее это сходило за чудачества и непосредственность. Над ней подшучивали, но беззлобно. Ее даже любили, - она была своя. Она тут выросла, тут сделала головокружительную по местным масштабам карьеру. На то, что под ее руководством сельское хозяйство области пришло в еще более жалкое состояние, чем раньше, никто не обращал внимания: оно и без нее пришло бы в это состояние, а то и еще похуже. Она часто появлялась среди крестьян и рабочих. Была не прочь выпить и поболтать на любые темы, по ее словам - не как партийный руководитель, а как человек с человеком. За это ее особенно любили: болтать не работать. Она ко всем, включая женщин, обращалась мужики. Ни при каких обстоятельствах не теряла оптимизма и уверенности. Во всех трудных ситуациях она говорила: А ну, мужики, нажмем! Преодолеем! Нам не привыкать! И не такое видали!.

Все знали, что она не забывала себя, родственников и друзей. Ее дом и дача были битком набиты ценными и дефицитными вещами. Ей это прощали - кто в наше время не использует свое положение в корыстных интересах?! Все знали также о том, что она была отъявленная конъюнктурщица. И это прощали ей - кто в партградском начальстве не был таков?!

Миронов

Сергей Миронов поступил на работу в Протезный комбинат почти одновременно с Черновым. Его прозвали Социолухом, поскольку по профессии был социологом, а в комбинате занимался делами, которые всеми сотрудниками комбината считались чепухой. До Партграда он жил, учился и пару лет работал в Новосибирске, где его отец заведовал секретной лабораторией. Отца назначили директором Атома, и Миронов перебрался с родителями в Партград. Отец устроил ему двухкомнатную квартиру и обеспечивал всем необходимым для благополучной жизни. Как холостяк с отдельной квартирой и с деньгами, красивый и здоровый парень, интересный собеседник и легкий в обращении человек Миронов имел успех у женщин и считался первым бабником в комбинате, но жениться и обзаводиться детьми не спешил. Чернов сразу почувствовал в Миронове собеседника равного интеллектуального уровня, сдружился с ним, стал часто бывать у него дома.

- Я не разделяю ни лозунгов, ни форм поведения диссидентов, - сказал Социолух в первую же встречу с Черновым. - Они поддерживаются с Запада и работают фактически на Запад. Думаешь, случайно там превозносят их, создают им паблисити?

- А почему ты не допускаешь, что они искренне выражают протест против мерзостей нашей жизни и хотят улучшений ее? - спросил Чернов.

- Я не отвергаю такую возможность. Но это не опровергает мое утверждение. Важно не то, что они такое субъективно, а то, кому и чему они служат объективно. Идет война между Западом и советским блоком. Хотя эта война и является холодной, она ведется по законам большой войны. Запад ведет идеологическую атаку на нас. И диссиденты осуществляют ее практически. Это пятая колонна Запада в нашей стране.

- Значит, расправа с ними справедлива?

- При чем тут справедливость? Как поступают с теми, кто в войне действует в пользу врага?

- Это позиция властей и КГБ.

- Наши власти и КГБ должны защищать интересы страны. А как же иначе? Ты хочешь, чтобы диссидентам предоставили у нас свободу действий и прославляли? Тогда они в течение нескольких лет развалят страну. Я думаю, что наши власти слишком вяло и непоследовательно борются с западной пропагандой. И это будет одной из причин того, что мы холодную войну проиграем.

- Ты призываешь сотрудничать с властями?

- Ни в коем случае! Я объективно анализирую ситуацию и стараюсь предвидеть будущее.

- Что ты предлагаешь сам?

- Прежде чем выдвигать какую-то программу преобразования общества, надо изучить научно, что из себя это общество представляет, каковы объективные тенденции его эволюции и какова ситуация в мире. В наше время ошибочно рассматривать внутренние проблемы изолированно от положения страны в мире. Надо создавать свою, отечественную оппозицию, выражающую потребности и интересы нашей страны, а не вливаться в ряды прислужников Запада, Обрати внимание, кого нам, русским, навязывают с Запада в качестве идейных вождей?! Солженицына, Сахарова. Я думаю, что это делают умышленно, с целью занизить интеллектуальный уровень нашей оппозиции и придать ей исключительно разрушительный характер. Нас стараются вернуть назад или повернуть в сторону Запада. Запад навязывает нам чуждые нам идеалы.

- Но диссиденты хоть как-то борются против недостатков нашего общества.

- Не одни диссиденты борются.

- А кто еще?

- Все.

- Что ты имеешь в виду? Поясни!

Бунт в помойке

Было бы грубой ошибкой думать, будто советские люди абсолютно покорны и не ведут никакой социальной борьбы. Как раз наоборот, они постоянно находятся в состоянии борьбы. Как говорил поэт, покой им только снится. Они борются с продавцами в магазинах, которые их обвешивают, с кассиршами, которые их обсчитывают, с жилищно- эксплуатационной конторой, которая тянет с ремонтом их домов, со слесарем-водопроводчиком, который деньги на выпивку взял (хотя это ему не положено), а кран не отремонтировал как следует. Они борются с официантами в ресторанах, которые часами не несут заказанную еду и дерут за это зверские чаевые, с соседями по квартире и по дому, с пассажирами в общественном транспорте, с коллегами по работе, с начальством, с хулиганами на улицах. Они борются со всеми, всегда, во всем. Они борются за коммунистический рай на земле. Они - борцы в самом широком, глубоком, точном и высоком смысле слова.

Вы скажете, что это - мелкая житейская борьба, а не борьба против язв режима, за гражданские свободы и прочие возвышенные явления цивилизации? Вы ошибаетесь. Это именно они борются против язв своего общества, за лучшие условия жизни, за гражданские свободы. Только они из этого не делают сенсаций и не извлекают прибыли. Они - скромные, самоотверженные, безвестные борцы. Именно потому они суть настоящие борцы.

Они не борются с Хрущевыми, Брежневыми, Андроповыми, Черненками, Портянкиными, Сусликовыми, Маоцзедуньками и прочими? Да. Но это - не их дело. С Хрущевыми борются Брежневы, с Брежневыми Андроповы. Это - дело самого начальства, а не народа. Они не борются за свободу совести? А на что она им? Хочешь молиться - молись, сколько душе угодно. Хоть лоб расшиби. Тебя из-за этого в партию не примут, из комсомола вышибут? И правильно сделают. Если ты в Бога веруешь, зачем тебе партия и комсомол? Они не борются за свободу слова? И это им не нужно. Они и без свободы болтают что угодно и сколько угодно. Их за границу не пускают? А кто их там ждет? И где на них валюты набраться? Они не устраивают демонстраций, не распространяют обращения и воззвания, не готовят обличающие документы? Тоже верно. Но они не умеют это делать, им некогда это делать, они и без этого знают, как они живут. У них свои методы борьбы. Они пишут жалобы в Книгах жалоб и предложений, атакуют письмами и анонимками учреждения власти, сами пакостят друг другу на каждом шагу, хамят, халтурят, обманывают, воруют, выкручиваются. Короче говоря, они борются все, со всеми, против всех, за все, против всего, любыми средствами и, само собой разумеется, с мизерными последствиями

В нашей помойке даже прогресс кое-какой происходит. Народ давит на руководство снизу внутри предприятий и учреждений, внутри партийных организаций, в общественных местах, короче - везде, где только можно выразить протест или требование. Постепенно давление снизу доходит до верхов. Там появляются прогрессивные деятели, которые в интересах карьеры придают этому вид борьбы за улучшения. В результате проводятся какие-то реформы. На все это нужно время. Изменения в таком гигантском социальном организме, как наша страна, зависят не от того, что думают о нем отдельные критически настроенные индивиды, а от того, каковы потребности и возможности самой организации миллионов людей в единое целое.

Сказанное не исключает возможности бури в нашей помойке. Я думаю, что сейчас как раз приближается такая буря. В стране созрели силы для огромного разрушительного бунта. В связи с приростом населения (а это - многие десятки миллионов людей) и изменением социальной структуры населения в послевоенные годы у нас образовалась скрытая армия безработных (потенциальных безработных) и всякого рода бездельников, главным образом - из молодых людей. Они идеологически циничны. Им не светит карьера и благополучие. Они жаждут иметь все современные жизненные блага, причем - сразу и без усилий. Они убеждены в том, что им эти блага положены по некоему прирожденному праву. Они кипят злобой, завистью, ненавистью. Они считают, будто все и все повинно в их жалкой участи. Они готовы мстить всем и всему за свою историческую неуместность и ненужность. Если найдутся инициаторы, которые направят их мысли и чувства в одном направлении, сфокусируют на некую вроде бы достижимую цель, они могут взорваться и разрушить все то, что создавалось у нас десятками лет неимоверных усилий. И такие инициаторы есть. Они уже работают. Они уводят таких людей из-под контроля властей и коллективов, дезорганизуют их сознание, проповедуют пороки Запада под видом добродетелей, чернят наш общественный строй, государственную систему и идеологию.

- Помяни мое слово, - закончил Миронов свой монолог, - скоро эти силы вырвутся наружу, и у нас разразится такая смута, какой не было за всю прошлую историю.

- А почему бы заранее не принять меры против нее, не предупредить ее, сказал Чернов.

- А кто будет слушать такие предупреждения, кто поверит в них?!

Дело

Слух о том, что Чернов собирает досье на Маоцзедуньку, дошел до КГБ. Чернова вызвали для беседы - узнать, с какой целью он это делает. Он объяснил вызвавшему его офицеру, что они с Елкиной земляки, что он знает ее еще со школы, что она интересует его как выдающаяся личность, и он хочет написать книгу о ней.

- Ты мне мозги не дури, - сказал офицер КГБ. - Мы знаем, какого рода книжки теперь сочиняют. А если даже у тебя честные намерения, имей в виду, что сбор материалов о партийном работнике можно производить только с ведома партийных органов. Причем, делать это могут только уполномоченные на это лица, а не кто попало. Мой тебе дружеский совет: прекрати это занятие, пока не поздно, а собранные материалы сдай нам.

Чернов сказал, что он обо всем этом узнал только сейчас, что собрал он самые пустяки, даже на статью не хватит, что все это он уничтожил, как только получил повестку из КГБ. Взяв с него подписку о неразглашении, его отпустили с миром.

Беседовавший с Черновым офицер КГБ отнесся к делу чисто формально. В отчете он написал, что с Черновым проведена беседа, что он сбор материалов прекратил, а собранные материалы уничтожил. Чернов же и не подумал прекращать начатое Дело. Он лишь стал более осторожным, перестал говорить на эту тему со своими друзьями, спрятал материалы так, чтобы их не нашли при обыске. В КГБ, выполнив положенную формальность, утратили к Чернову интерес. На всякий случай завели на него в картотеке особую карточку, как это сделали в свое время в психиатрической больнице. Это тоже была чисто бюрократическая формальность.

Навязчивая идея

Разумеется, Чернов не каждый день и не каждую минуту был занят мыслями о своем Деле. Он вел обычный образ жизни, лишь время от времени обращаясь мыслями к Делу. Порою он забывал его на много дней и даже недель. В эти дни он чувствовал себя умиротворенным, принимал решение никогда больше вообще не думать на политические темы. Но случалось что-нибудь необычное, и он возвращался к мыслям о терроризме.

В столовой он случайно сел за один стол с сотрудниками отдела по контактам с заграницей. Один из них был недавно в ФРГ и там узнал кое-что о Фракции Красной Армии.

- Оказывается, - говорил он сейчас, - это не случайные одиночки, а серьезная организация. Человек двадцать образуют нелегальное боевое ядро. Эти люди прошли специальную подготовку, возможно - в арабских странах или в ГДР. Затем двести человек находится на полулегальном положении. Они собирают информацию, планируют операции, обеспечивают боевое ядро всем необходимым (жилье, транспорт, еда, оружие, документы). Наконец, около двух тысяч легальных симпатизантов - сочувствующих и добровольных помощников. Плюс к тому, в стране есть большое число граждан, которые помогают террористам как-то косвенно или просто так, из негативного отношения к существующим порядкам. У нас в России такое невозможно.

- Терроризм играет все-таки и положительную роль, - сказал сосед по столу. - Знаете, как-то приятно осознавать, что высшие персоны трясутся за свою шкуру и делают в штаны даже при звуке вытаскиваемой из бутылки пробки, думая, что это - выстрел из пистолета, направленный в их бесценную персону.

- В наших условиях терроризм бессмысленен и бесперспективен. Не то что на Западе. Посудите сами!

В странах Запада террористические акты {теракты) суть явления довольно частые, можно сказать повседневные. В коммунистических же странах они исключительно редки. Есть множество причин, объясняющих это различие. Среди них существенную роль играет изобилие оружия в частном владении в странах Запада и почти полное отсутствие этого в странах коммунизма. Легкость передвижения людей по миру на Западе и трудность у нас. Мы прикреплены к месту жительства и работы. Мы не можем долго жить без работы - запрещено, да и кормиться не на что. Лица, на которые желательны покушения, у нас лучше охраняются, чем на Западе. Аналогично обстоит дело с объектами. В президента США может выстрелить любой дилетант в деле террора. А у нас на высших лиц даже муха не смеет сесть без ведома КГБ. На Западе террористы почти беспрепятственно взрывают посольства, отели, правительственные учреждения. Я не удивлюсь, если там однажды взорвут Эйфелеву башню или статую Свободы. У нас же самое большее, что можно сделать в этом духе, это поджечь мусорную урну в километре от важного объекта. Ближе не удастся. А если дальше, то никто не подумает, что это - теракт. У нас занимаются не столько расследованием уже совершенных терактов, сколько предупреждением таковых. Превращение профилактики терактов в основу деятельности антитеррористических органов власти означало превращение этого аспекта человеческой активности в прерогативу центральной власти. На Западе каждый теракт становится сенсацией. Достаточно позвонить в какую-нибудь газету, как весь мир скоро будет знать, что это - дело твоих рук. О нем долго помнят. К нему возвращаются снова и снова по всякому поводу. У нас же попытки терактов скрываются. Если что-то становится известным, то в умышленно искаженной форме, обычно - как действия психически больных или моральных уродов. Попытки терактов не производят у нас того возбуждения умов и чувств, на какие они бывают рассчитаны, и скоро забываются.

- Но, несмотря на это, теракты у нас время от времени готовятся и даже совершаются. Их не предают гласности, и потому создается ложное впечатление, будто их нет совсем.

- Насколько мне известно, органы не столько разоблачали реальные случаи подготовки терактов, сколько выдумывали их. Самым надежным средством предотвращения реальных покушений на Сталина была фабрикация фиктивных. Однажды Берия доложил Сталину, что готовится реальное покушение на его жизнь, и Сталин якобы сказал на это, что еще одно такое покушение, и Берии придется спасти его, Сталина, закрыв его от пули террористов своим телом. После этого Берия стал тщательно скрывать реальные случаи подготовки покушений, согласовывая со Сталиным фиктивные. Была разработана хитроумная система Фиктивных покушений, причем - с. привлечением выдающихся ученых. Фиктивные покушения организовывались так, что в их сферу наверняка попадали потенциальные реальные. Последние смешивались с фиктивными так, что различить их практически было невозможно.

Почему эти люди заговорили о терроризме, - думал Чернов. А что если они интуитивно чувствуют, что именно тут зарыта собака?! Террористов официально осуждают, а в глубине души питают к ним уважение. Кто из моралистов, осуждающих терроризм, бросит упрек немецкому офицеру Штауфенбергу, совершившему покушение на Гитлера?! Если бы какому-нибудь смельчаку удалось бы убить Сталина, он стал бы одной из самых высокочтимых личностей именно с моральной точки зрения. Пройдут годы, и русский лейтенант Ильин, предпринявший попытку покушения на Брежнева, войдет в число национальных героев России.

Конечно, на такой эффект, как на Западе, наши террористы рассчитывать не могут. Но какой-то эффект все же должен быть. Ведь знаю же я о лейтенанте Ильине! И одного того, что я знаю о нем и восхищаюсь им, достаточно для оправдания его поступка. А почему бы и мне не сделать нечто подобное, чтобы какой-то другой Чернов узнал об этом, восхитился бы моим подвигом и захотел последовать моему примеру?! Кто знает, может быть это станет традицией, и когда-нибудь появится Великий Чернов, которому удастся совершить Великое Покушение.

Малов

Каждые полгода Чернов являлся в психиатрическую больницу. Курировал его Малов. Малов был достаточно опытным психиатром, чтобы заметить одержимость Чернова какой-то идеей фикс. Он догадывался о сути этой идеи, но умышленно уклонялся от провоцирования Чернова на откровенность. Он считал, что для поддержания психического состояния Чернова в пределах относительной нормы какая-то идея такого рода необходима. А то, что эта идея могла быть криминальной, роли не играло: Малов был уверен в том, что дело ограничится лишь сферой воображения. Как бы далеко Чернов ни зашел в своих намерениях, он является достаточно здравомыслящим и умным человеком, чтобы вовремя остановиться. Поэтому в истории болезни Чернова не было зафиксировано ни малейшего намека на какую-то психическую ненормальность. После каждого осмотра Чернова Малов писал заключение: Практически здоров.

Позиция здорового эгоизма

После того, как Чернов и Миронов достаточно сблизились, Миронов стал высказываться с циничной откровенностью.

- Моя позиция есть позиция здорового эгоизма, - говорил он. - Для меня главным является не характер общественного устройства и не образ жизни масс людей, а то, как живу и как устроен я сам в данном мне обществе.

- А можно ли быть хорошо устроенным (в твоем смысле, конечно) в любом обществе, т.е. независимо от образа жизни прочих людей? - спросил Чернов.

- Вернемся к твоему вопросу после того, как я опишу мой идеал личной устроенности. Итак, что входит в мой идеал здорового эгоизма? Прежде всего то, что я физически вполне здоров.

- А если нет?

- Я говорю об идеале. Если ты не здоров, значит тебе не повезло. Но в принципе медицина должна заранее, уже в эмбриональном состоянии человека установить, будет он здоровым или нет.

- Что делать с теми, кто уже в зародыше нездоров?

- Это жестоко с какой-то точки зрения, но таких людей нельзя допускать.

- Согласен. Но тут есть одно но: сейчас миллионы таких, может быть большинство.

- Я говорю об идеале, не отвлекайся в сторону. Я о себе говорю. Я физически абсолютно здоров, и это меня устраивает.

- Но болезни все-таки бывают?

- Бывают. Но есть медицина, больницы, врачи.

- А ты знаешь, что это такое для простых смертных?

- Нет. Я пользуюсь привилегированной больницей отца. Мой идеал с этой точки зрения удовлетворен. Итак, я здоров. Занимаюсь спортом. Плаваю. Играю в теннис. Катаюсь на коньках и на лыжах. Такую возможность имеют не все. Но я это имею.

- В Партградской правде был Фельетон о состоянии спортивной работы в области...

- Я его читал. Меня лично это не касается. Пойдем дальше. Я вполне устроен в бытовом отношении. У меня отдельная квартира, ты это знаешь.

- Тебе ее устроил отец.

- Верно. Но она у меня есть. Кроме того, я считаю нормальным то, что родители могут помочь детям устроиться в жизни. Почему это нужно исключать?

- Я не исключаю. Я констатирую как факт, что родители очень редко способны обеспечить детей отдельными квартирами.

- Знаю это не хуже тебя. У нас в области лишь пять процентов детей могут быть обеспечены мало-мальски приличными жилищными условиями за счет родителей. А таких, как я, единицы. Итак, проблема жилья у меня решена. И в бытовом отношении я устроен неплохо. Ко мне приходит уборщица, которую оплачивают родители. Мать приезжает регулярно и заполняет мой холодильник и шкаф продуктами, какие не купишь в магазинах.

- Опять исключительное положение, привилегия.

- Да. Но я ее имею. И включаю это в идеал. Думаю, что такой идеал достижим для многих. На Западе...

- Оставь Запад! Мы договорились, что к типу общества мы вернемся в конце.

- Идет! Итак, я устроен в бытовом отношении. Еда. . Уборка. Белье. Одежда. Не скажу, что я живу в роскоши. Но то, что я имею, меня устраивает. Пусть это за счет родителей. Повторяю, я это имею.

- Тебе это дано изначально. У большинства на достижение этого идеала уходит вся жизнь.

- Верно. Но допустим, это достижимо сравнитель

но легко. Мы же все-таки ведем теоретический разговор!

- Допустим.

- Далее, у меня все обстоит идеально с женщинами. Я их имею в изобилии. Отбиваться от них приходится.

- Еще бы! Здоровый и красивый парень. Приятный собеседник. Отдельная квартира. Выпивка и закуска. Ну, а как быть с любовью? С семьей?

- Никаких проблем! И я влюблялся, причем - не раз. И теперь время от времени бывает. С женщинами, которые мне не нравятся с какой-то точки зрения, я встречаюсь спорадически или не встречаюсь совсем. Что такое любовь в конце концов?! Это дело субъективное. Моя потребность в женщинах удовлетворена. Захочу обзавестись семьей- могу выбрать женщину, которая меня для этой цели устроит. И с этой точки зрения мой идеал удовлетворен. Пойдем дальше! Что еще?

- Образование. Профессия. Работа.

- Я получил хорошее образование. Может быть не лучшее. Но я не жалуюсь. Владею двумя языками. Окончил такой факультет, какой хотел.

- Был приличный факультет?

- Я бы не сказал. Но я занимался сам, независимо от того, чем нас пичкали. Имел книги из закрытого фонда в неограниченном количестве.

- Опять привилегия.

- Да. Но разве в идеале нельзя позволить всем студентам читать все, что они хотят?!

- Допустим, можно.

- Профессию я выбрал такую, о какой мечтал еще в школе.

- В газетах опять-таки писали...

- Знаю! Более девяноста процентов детей выбирает профессию из того, что для них практически возможно, а не в соответствии с внутренней потребностью. А что такое внутренняя потребность? Я ведь профессионально изучал это. Когда речь идет о миллионах людей, проблема выбора теряет смысл как проблема индивидуальная. Меня моя профессия устраивает вполне. И работа тоже.

- В каком смысле работа устраивает?

- На исполнение служебных обязанностей уходит немного времени. Они меня не утомляют. Кроме того, я веду интересные для меня исследования. Делаю доклады. Печатаю статейки. Скоро закончу диссертацию.

- Знаю. Опять-таки исключение. Ты сумел занять особое положение. Другие твои коллеги жалуются, что занимаются никому не нужной чепухой, попусту тратят время, годами не могут напечатать ни строчки.

- Это их дело. Я здесь имею то, что хочу. И это меня устраивает.

- Пока. Погоди, дойдет до более серьезных вещей...

- Пусть, пока. Но в идеале я хочу, чтобы работа меня устраивала и чтобы результаты ее становились известны окружающим.

- И чтобы были оценены по достоинству?

- Конечно.

- А судьи кто?

- Это другой вопрос. Пока мой идеал и тут осуществлен. Пойдем дальше. Возьмем положение в коллективе...

- Ага, коллектив! Но это уже тип общественного устройства!

- Согласен. Скажем иначе, положение среди тех людей, с которыми приходится сталкиваться по работе. Коллеги...

- ...и начальство?

- Да. У меня хорошие отношения с коллегами и начальством. Пусть, пока. Но в идеале я доволен и с этой точки зрения.

- Зарплата.

- Зарплата, конечно, мизерная. Но мне пока хватает.

- Поскольку она идет у тебя на карманные расходы. Родители оплачивают твои основные расходы.

- То, что я имею, мне хватает. Через пару лет защищу диссертацию. Меня повысят в должности. Буду получать вдвое больше, чем сейчас. И, надеюсь, это не предел.

- Это все в идеале. А как будет на деле - вопрос.

- Правильно, в идеале. Далее - внерабочее время. В отпуск я езжу в лучшие места страны, отец достает мне путевки. Но я это имею. Не стыжусь этого. И не собираюсь отказываться от такой привилегии. У меня много друзей и знакомых, с которыми могу встречаться во внерабочее время, обмениваться мыслями, шутить, обсуждать интересующие меня проблемы.

- Ты полностью удовлетворен?

- Вот тут дела обстоят хуже. Я скажу тебе, чего мне не хватает, и что я включил бы в мой идеал здорового эгоизма.

- Автомашина?

- Знаю. Опять-таки исключение. Ты сумел занять особое положение. Другие твои коллеги жалуются, что занимаются никому не нужной чепухой, попусту тратят время, годами не могут напечатать ни строчки.

- Это их дело. Я здесь имею то, что хочу. И это меня устраивает.

- Пока. Погоди, дойдет до более серьезных вещей...

- Пусть, пока. Но в идеале я хочу, чтобы работа меня устраивала и чтобы результаты ее становились известны окружающим.

- И чтобы были оценены по достоинству?

- Конечно.

- А судьи кто?

- Это другой вопрос. Пока мой идеал и тут осуществлен. Пойдем дальше. Возьмем положение в коллективе...

- Ага, коллектив! Но это уже тип общественного устройства!

- Согласен. Скажем иначе, положение среди тех людей, с которыми приходится сталкиваться по работе. Коллеги...

- ...и начальство?

- Да. У меня хорошие отношения с коллегами и начальством. Пусть, пока. Но в идеале я доволен и с этой точки зрения.

- Зарплата.

- Зарплата, конечно, мизерная. Но мне пока хватает.

- Поскольку она идет у тебя на карманные расходы. Родители оплачивают твои основные расходы. - То, что я имею, мне хватает. Через пару лет защищу диссертацию. Меня повысят в должности. Буду получать вдвое больше, чем сейчас. И, надеюсь, это не предел.

- Это все в идеале. А как будет на деле - вопрос.

- Правильно, в идеале. Далее - внерабочее время. В отпуск я езжу в лучшие места страны, отец достает мне путевки. Но я это имею. Не стыжусь этого. И не собираюсь отказываться от такой привилегии. У меня много друзей и знакомых, с которыми могу встречаться во внерабочее время, обмениваться мыслями, шутить, обсуждать интересующие меня проблемы.

- Ты полностью удовлетворен?

- Вот тут дела обстоят хуже. Я скажу тебе, чего мне не хватает, и что я включил бы в мой идеал здорового эгоизма.

- Автомашина?

- Да. Сейчас многие имеют автомашины. Отец обещал подарить ко дню рождения. Конечно, машина нужна. Гараж нужен, а то украдут или испортят хулиганы. С обслуживанием будут проблемы. Но в принципе это разрешимо. Не это главное. Я бы хотел регулярно ходить в первоклассные музеи и смотреть картины лучших художников мира.

- В Партграде это исключено. Нужно в Москву, а еще лучше на Запад ездить.

- Угадал. Я бы хотел свободно ездить на Запад и наслаждаться достижениями мировой культуры. Хочу ходить в хорошие театры. Балет. Концерты классической музыки. Лучшие музыканты мира. И чтобы при' этом мужчины были одеты в смокинги, дамы - в вечерние платья. Драгоценности. Хочу в хороших ресторанах побывать. Вернее, ходить туда, когда мне хочется. Чтобы обслуживание было первоклассное. Опять-таки компания приятная. Хорошо одетые и красивые женщины. Съездить на знаменитые мировые курорты. Встречаться со знаменитыми людьми.

- Одним словом, чтобы была доступна жизнь, какую ведут или могут вести представители богатых слоев, аристократии и преуспевающей богемы на Западе. Так что ли?

- Хотя бы так.' Живем-то один раз. Видишь ли какое дело, мы... по крайней мере, такие, как я... мы получаем хорошее образование, имеем информацию о том, как живут люди в мире... Через кино, книги, разговоры... Нам известны все соблазны современной цивилизации. А возможности пользоваться этими благами у нас минимальные, если они вообще существуют.

- Одним словом, ты хотел бы дополнить те привилегии, которые ты имеешь и хочешь иметь как представитель наших высших слоев, теми привилегиями, какие имеют высшие слои на Западе. Это - не просто индивидуальная позиция здорового эгоизма. Это-позиция привилегированных классов нашего общества.

- Ты думаешь, наши привилегированные личности жаждут ходить по музеям, на концерты и выставки?

- А ты думаешь, что ты будешь ночевать в Лувре, Колизее, Ла Скала и прочих очагах культуры? Сомневаюсь. Сходишь пару раз, а там... Люди говорят, что наши образованные эмигранты, дипломаты, деятели культуры и туристы совсем не бывают в музеях и театрах или бывают в порядке исключения. А та роскошная жизнь, какую ты тут описал, подвергается жестокой критике честными писателями и мыслителями Запада. Остается одно: то, о чем мечтает наше привилегированное быдло.

- Но в этом быдле можно стать исключением.

- Не много же остается от твоего идеала здорового эгоизма. Кроме того, надо учесть то, что ты отсек с самого начала. Допустим, ты имеешь западный комфорт, доступный миллионерам. Но ведь для твоего идеала надо еще иметь всех тех людей, с которыми тебе приятно проводить время, которые способны оценить результаты твоей деятельности и по крайней мере не мешать удовлетворить твои амбиции. А это - общество, в котором ты живешь. Посмотрим, как будет обстоять дело с твоими идеалами, когда возрастут твои претензии насчет исследований и их результаты, когда уйдет на пенсию или умрет твой отец, и ты проживешь наследство, когда...

- Тогда изменится образ жизни, но не идеалы.

- Ты профессиональный социолог, а говоришь чушь. Ты же знаешь, как формируются идеалы и какое место они занимают в сознании человека. Твой идеал здорового эгоизма есть всего лишь констатация тех преимуществ, какие ты имеешь в качестве члена нашего общества сравнительно с другими, плюс желание иметь блага, о которых ты знаешь из кино и книжек и которые ты хотел бы иметь без усилий и без связанных с этими благами минусов.

- Послушай, где ты нахватался таких мыслей?

-- Я ведь тоже кое-что читаю. К тому же для таких мыслей не надо быть профессиональным социологом. Они очевидны.

Дома

Разговор с Мироновым привел его в мрачное расположение духа. Домой пришел поздно. Не стал будить мать и лег, не раздеваясь. Не спалось. Он уставился в потолок с разводами грязи и Осыпающейся штукатуркой. Рыжий ветхий абажур, приобретенный матерью еще тогда, когда он был ребенком. Перевел взгляд на мебель. Разваливающийся шкаф для одежды. Полки для книг, сколоченные из неструганых досок. Железная кровать с пружинным матрацем. Пружины разреГулировались и выпирали буграми. Покосившийся венский стул, сделанный бог весть когда, возможно - еще до революции. Приобретенный на свалке стол.

Взгляд скользнул по книгам. Вот книг у него много. Книги на полках, на шкафу, на столе, под столом, под кроватью. И книги хорошие. Он собирал их всю жизнь. Стоял в очередях за ними в магазинах. Приобретал втридорога у спекулянтов. Выменивал у знакомых. На книги уходила значительная часть зарплаты и вся пенсия.

Зарплата! Ее еле хватало на полунищенское существование. Человек с университетским образованием, которому сулили судьбу нового Лобачевского, не в состоянии содержать одного себя и мать на самом примитивном человеческом уровне! А что ждет его в будущем? Повышение зарплаты на несколько рублей. Никакой надежды на здоровую семью. И зачем она? Плодить новых уродов и нищих?! И итог жизни - еще более нищенский уровень. И одиночество, одиночество, одиночество. Ради чего жить? Стоит ли такая жизнь того, чтобы за нее цепляться? Есть, конечно, интеллектуальные интересы. Есть интеллектуальная жизнь. Но нельзя же вечно жить в мыслях, в идеях, в расчетах, в формулах, ь теоремах, в теориях! Он же все-таки человек. Человек? А может быть он есть всего лишь червяк, вообразивший себя человеком и дерзающий стать сверхчеловеком?

У него появилось Дело. Но что это за дело?! Такое же уродливое, как он сам, как все окружающее его общество, как вся жизнь вообще. Гармония мира есть вымысел, уродство мира есть реальность.

Дело

Сусликова перевели в Москву, в ЦК КПСС. Но на его место назначили не второго секретаря обкома партии и не Маоцзедуньку, а брежневского человека из Москвы - некоего Жидкова. Последний внешне был очень похож на Брежнева и подражал ему в манере речи. Пошел слух, будто он - побочный сын Брежнева. Формально Жидкова на пост первого секретаря обкома должны были избрать. С предложением его кандидатуры выступила Маоцзедунька. Она описала его как одного из величайших деятелей партийного руководства и верного соратника Брежнева. В Партградской правде напечатали портрет Жидкова, справку о его жизненном пути и хвалебную статью Маоцзедуньки. Партградцы на этом основании решили, что Жидков будет лишь числиться, а фактически первую скрипку будет играть Маоцзедунька. Как она будет играть, об этом никто не подумал, хотя она не умела играть даже последнюю балалайку. Вырезки из Партградской прессы и записи высказываний партградцев этих дней начали заполнять вторую папку Дела.

Мы и Запад

По проблеме взаимоотношений с Западом в группе Горева наметились две крайности - прозападная (ее представлял Фюрер) и антизападная (ее представлял Горев). Остальные колебались между ними.

Позиция Горева. Отношение Запада к Советскому Союзу и ко всему, что у нас происходит, определяется прежде всего тем, что Советский Союз - сильное государство, угрожающее существованию (по крайней мере - благополучию) Запада. Запад готов терпеть на территории Советского Союза что угодно, лишь бы это государство было слабым. Запад стал бы даже татаро-монгольскую орду превозносить как демократию, если бы она пришла на смену сильному коммунистическому режиму. На Западе обращают внимание только на такие явления советской жизни, которые, по мнению Запада, свидетельствуют о слабости советского режима или ослабляют его на самом деле. На Западе начисто игнорируют те явления советской жизни, которые важны с точки зрения внутренней эволюции советского общества как общества здорового, имеющего большие исторические перспективы. Чтобы заслужить внимание и одобрение Запада, надо поставлять материал для сенсаций в западной прессе и становиться агентами западных секретных служб. Мне это не подходит. Я не хочу прислуживать Западу. Я хочу остаться в нашей собственной истории. Мы в конце концов русские люди. У нас своя судьба, своя история, не совпадающая на все сто процентов с западной. У нас различно ориентировано сознание. У нас различные критерии оценок всего. Запад стремится подчинить своим интересам и нашу оппозицию, навязать советским людям свое понимание как западного, так и советского общества. Запад

занижает интеллектуальный уровень советской оппозиции и оппозиционных умонастроений советских людей вообще путем навязывания им в качестве духовных вождей определенного рода личностей. Эти личности всемерно раздуваются до масштабов сверхэпохальных гениев и пропагандируются в средствах массовой информации так, как это еще никогда не делалось ранее в человеческой истории. В результате в сознании советских людей разрушаются критерии различения таланта и бездарности, идеологической лжи и научной истины, ума и глупости, мудрости и суемудрия, честности и обмана. Ложные кумиры завладели умами и душами масс. Нам надо создавать свою отечественную, устойчивую, преемственную и независящую от Запада оппозицию. А что касается развития России, то Запад не может быть для нас образцом. Не надо идеализировать Запад. Не надо недооценивать наши возможности.

Позиция Фюрера. Наша система терпит крах. Мы должны встать на западный путь развития. Без помощи Запада мы обречены на застой и деградацию. Никакая оппозиция у нас без поддержки Запада невозможна. Только прозападная политика руководства может привести к скачку в нашем развитии.

- Позиция Горева имеет один недостаток, - сказал Слепой. - У нас могут допустить все что угодно, только не свое оригинальное и новаторское. Сами же наши оппозиционеры не допустят появление такой оппозиции, о какой говорил Горев. У нас преклоняются перед всем заграничным и топчут в грязь все значительное отечественное. Идеи Горева хороши, но у нас нет людей, способных их осуществить. Позиция Фюрера тоже имеет один недостаток: у нас просто нет людей, способных на самом деле повернуть развитие страны в западном направлении. Наш человеческий материал не годится для этого.

- Что ты имеешь в виду? - спросил Остряк.

- Принято считать, что с любым человеческим материалом можно построить любой тип общества. Но это ошибочно. С нашим, например, человеческим материалом такое общество, как в странах Запада, не построишь.

- Значит, мы обречены на ту мерзость, какую имеем?

- Почему мерзость?! Мы не так уж плохо живем. Погоди, пройдут годы, и люди об этих годах будут вспоминать как о золотом веке советской истории. Мы действительно обречены жить вечно хуже, чем на Западе, жаловаться на жизнь и завидовать Западу. Ничего не поделаешь, судьба! Кроме того, надо учесть тот факт, что в послевоенные годы население нашей страны увеличилось почти на сто миллионов.

-Ну и что?!..

- Как, что? Их же кормить надо, одевать, обучать, давать им развлечения.

- У нас в избытке территории.

- Неосвоенной территории, на которой мало кто способен жить. Ты же в Сибирь или за Полярный круг не поедешь? Нет. Я тоже. По моим подсчетам, у нас до пятидесяти миллионов излишнего населения. И это еще скажется катастрофически, помяни мое слово. Причем, у людей повысились потребности, они теперь не довольствуются тем, чем довольствовались наши отцы и деды. Плюс к тому, изменились пропорции населения в смысле разделения на производительную и непроизводительную часть. В стране в огромной мере разрослась непроизводительная часть и выросли ее аппетиты. Она сожрет страну. Лет через десять мы будет сидеть в жуткой яме.

Дело

В 1982 году, т.е. за три года до того, как Горбачев провозгласил установку на гласность, группа студентов университета решила издавать нелегальный журнал Гласность. Успели выпустить лишь один номер, так как редактора арестовали, а прочих исключили из университета и рассовали кого в армию, кого в Атом, кого в психушку. Слово издавать тут было употреблено всуе. Следовало бы сказать делать, так как журнал отпечатали на пишущей машинке и сделали несколько десятков копий на ксероксе.

Юрий прочитал журнал. В одной из статей говорилось о десяти богатейших людях Партграда. На первом месте стоял заведующий овощной базой Гробыко, считавшийся главой белой партградской мафии. Его состояние исчислялось несколькими десятками миллионов рублей при зарплате заведующего овощной базы в 150 рублей в месяц. На втором месте был заведующий авторемонтной мастерской Гизатуллин, считавшийся главой желтой партградской мафии. И третье место занимала Маоцзедунька. Ей в статье было уделено особое внимание: авторы статьи рассматривали ее как характерный пример срастания теневой экономики и партийно-государственного аппарата. Авторы призывали обратить особое внимание на этот феномен, видя в нем признак формирования особого правящего класса советского общества и социальную базу для будущей контрреволюции.

Другим значительным вкладом в Дело был фельетон в сатирическом журнале Еж о таинственном исчезновении пятисот свиней в свиносовхозе в том районе, где начала свою карьеру Маоцзедунька. Хотя ее имя в фельетоне не упоминалось, ни для кого не было секретом, кто стоял за этим исчезновением. Тот факт, что такой фельетон проскочил в печать, свидетельствовал о борьбе внутри правящей верхушки области.

Как жить в раю

Лаптев вылечил дочь Белова от какой-то болезни, от которой не могли вылечить больницы Парттрада и Москвы. Вылечил играючи, в три сеанса по полчаса. Поэтому Белов ему не заплатил ни копейки, решив отделаться приглашением на ужин в компании интеллектуалов, хотя заплатил кучу денег всякого рода светилам, не сделавшим для дочери ничего и признавшим болезнь пока еще неизлечимой.

- Что поделаешь, - говорил по этому поводу Белов. - Я всего лишь человек. Очевидно, есть какие-то неподвластные нам законы массовой психологии, по которым мы возвеличиваем ничтожества и замалчиваем гениев.

- Гении все же проскакивают и всплывают с годами.

- Случайно. Благодаря сильным покровителям. Люди не сразу разгадали. Да и много ли таких? Это когда проходят века, гении накапливаются, и кажется, что достаточно родиться гением, а признание придет само собой. Вот возьмите наш Партград! Много ли у нас было гениев?! Назовите кого-нибудь еще, кроме Лаптева! А что его ждет? Атом или психушка.

- Сусликов вроде покровительствует Лаптеву. Даже идею выдвинул создать для него лабораторию по лечению рака.

- Покровительствовал неделю, пока Лаптев его лечил. А потом забыл про обещания. Сусликову важно самому быть здоровым. Но чтобы и другие пользовались привилегией здоровья - это уже нарушение законов нашего строя.

На вечере у Белова Лаптев выглядел совсем чужим, неуместным. Знакомясь с ним, гости говорили: Лаптев? Тот самый? и тут же забывали про него. Все старались не столько знаменитого Лаптева послушать, сколько себя показать. Все старались перекричать друг друга. Лаптев тихонько сидел на краю стола. Молча пил и ел. Потом он как-то незаметно и вроде бы нехотя включился в общую беседу.

Разговор шел о крушении общественных идеалов. Лаптев делал какие-то малозначащие замечания, когда к нему обращались. Постепенно он завладел вниманием собравшихся. Казалось, что он не говорил ничего нового для них. Но он говорил это так, что говоримое теряло интеллигентский циничный оттенок и приобретало какой-то возвышенный, поэтически-религиозный смысл. Суть его речи заключалась в следующем.

Христос обещал людям рай. Дальше этого его воображение не шло. Я иду дальше: я ставлю проблему, как жить в раю, если ты в него попал? Достижение рая есть лишь часть задачи, причем - наиболее легкая. Остается другая часть задачи, причем - неизмеримо более трудная: что нужно сделать для того, чтобы жизнь в раю была сносной. В нашей стране построен рай земной. Уверяю вас, это - наилучшее общество изо всех мыслимых. Лучше его не было и не будет никогда и нигде. Если вы этого не поймете, все ваши надежды и усилия так или иначе пойдут прахом.

Создание земного рая не означает, что тем самым автоматически люди получают райскую жизнь. Создание этого рая есть лишь основа для борьбы за райскую жизнь, есть лишь возможность ее, но еще не действительность. Вы имеете рай, вы уже находитесь в нем. А теперь устраивайтесь в нем так, чтобы вам было хорошо, ибо это зависит от вас самих.

Когда заманивают в рай, сулят одно. А когда люди попадают в него, они видят в нем другое. Одним это нравится. Они решают, что попали именно туда, куда стремились. Другим это не нравится. Они не видят основ тех благ, какие получили и могут получить, видят лишь следствия, от которых стремились избавиться. Учить первых, как жить в раю, бессмысленно, они сами этому кого угодно научить могут. Учить надо вторых.

Несмотря ни на что, коммунизм есть единственное общественное устройство, которое предоставляет людям возможность добиваться райской жизни. Коммунизм дает людям гарантированные минимальные жизненные блага, освобождает человека от материальных забот, позволяет человеку сосредоточиться на более важных - подлинно человеческих жизненных ценностях.

Есть два пути для лучшего устройства людей в коммунистическом раю коллективный и индивидуальный. Первый путь есть практическое дело для подлинных коммунистов. Второй же путь есть дело каждого человека по отдельности. Я учу людей, как встать на второй путь и как идти им. Если оставить в сторону аналогии с христианским раем, основы моего учения выглядят так. .

Ты есть человек коммунистического общества. Ты родился и вырос в нем. Ты приучен жить в нем. Ты обречен дожить до конца жизни в нем. Но ты не принимаешь это общество как свое. Оно тебе чужое. Оно враждебно тебе. Ты должен жить по нормам этого общества, отвергая сами эти нормы. Ты не можешь изолироваться от него, но не видишь никакой возможности изменить его желаемым для тебя образом. Ты должен жить, как все, будучи не таким, как все. Ты не хочешь принимать участия в спектаклях власти. Ты не принимаешь идеологию этого общества. Ты не хочешь сражаться за материальные блага и делать карьеру. Ты протестуешь против самих основ этого общества, но не видишь лучшей альтернативы ему. Бессмысленно бороться за его изменение. Оно только что возникло и далеко не исчерпало своих потенций. Что бы ни делали люди, оно имеет свои внутренние- законы эволюции, неподвластные людям. Вместе с тем, ты хочешь прожить свою единственную и неповторимую жизнь на высшем уровне нравственных, духовных, интеллектуальных достижений человечества. Ты хочешь сохранить достоинство человека в условиях общества, стремящегося превратить человека в ничтожную единичку во множестве безликих единичек. Как этого добиться? Существует только один выход из этого положения: если нельзя данный тебе внешний мир сделать отвечающим твоим идеалам, интересам и вкусам, то можно создать в самом себе свой собственный внутренний мир. Стань внутренне свободным и создай свою собственную идеологию, психологию и систему правил поведения в соответствии со своими идеалами.

Быть внутренне свободным - это не так-то просто, как это кажется на первый взгляд. Для этого вовсе не достаточно думать, что хочешь и как хочешь. Внутренняя свобода не есть своеволие и распущенность в мыслях. Внутренне свободным может стать на самом деле лишь тот, кто обладает достаточно богатым материалом для работы мысли, высокоразвитым и хорошо организованным аппаратом мышления, способностью объективно понимать то, что происходит в окружающем мире, способностью противостоять всему тому, что пытается навязать ложный взгляд на мир, на человека, на общество. Внутренне свободный человек должен иметь в себе самом своего рода целое интеллектуальное государство, способное защитить его от всяких посягательств извне. Это государство должно быть организовано и должно функционировать по строго определенным правилам. В нем должна быть суровая внутренняя дисциплина и порядок.

Не может быть внутренне свободным человек, изолирующийся от жизни своей эпохи и от ее культуры. Внутренняя свобода есть способность защищать свое внутреннее государство в океане жизни со всеми ее тревогами, радостями, опасностями, несчастьями, достижениями, короче говоря - со всеми ее достоинствами и недостатками.

Все, что я сказал, есть лишь присказка. А сказка будет впереди. Моя сказка включает в себя определенное учение о человеке, о познании, о природе, о человеческом обществе, а также определенную систему правил внутреннего поведения, т.е. обращения со своим сознанием и подсознанием, и правил внешнего поведения на все случаи жизни, т.е. правил твоих поступков по отношению к окружающим тебя людям и общественным учреждениям. Не каждый способен создать для себя такое учение и жить в соответствии с ним. А тот, кто способен, должен употребить на это всю жизнь без гарантии успеха. Есть исключительные одиночки, которым такое учение и такое умение жить как суверенное государство дается сразу, с полной ясностью и со всеми деталями. Я - один из них, если не единственный. Я иду этим путем. Я не призываю вас следовать за мною. Я говорю: если хотите научиться жить в раю, идите со мною.

Мысли наедине

Этот путь суверенного государства из одного человека мне подошел бы лучше всех других. Но есть масса но, препятствующих этому. Во-первых, для этого надо быть физически здоровым, чего нет у меня. Во-вторых, для этого нужно лаптевское прозрение, чего тоже нет у меня. Чтобы такое прозрение у меня наступило самостоятельно, я должен вновь садиться за учебу и получать новое образование, а это уже поздно. Я не в силах начать жизнь сначала и переучиваться. Следовательно, я должен стать учеником и последователем Лаптева, дабы быстро овладеть его учением и сделать это учение своей собственной идеологией. А я вырос так, что не могу стать учеником кого-то другого, если бы даже этот другой был всамделишный Бог, а не какой-то бездельник, пьяница и болтун Лаптев. Прав был Христос: нельзя стать пророком в своем отечестве, тем более в таком отечестве, как Россия. Если уж я остаюсь равнодушным к словам Лаптева, то тому открыт один путь с его идеей суверенного человека-государства - путь в Атом или в психушку.

Дискуссия об идеологии

На этот раз речь зашла об идеологии. По словам Фюрера, наша идеология систематически развращала людей, вбивая им в голову идеи равенства и по потребности. Люди привыкли ждать, что им с небес руководства посыплется манна небесная. А между тем реальность шла в противоположном направлении. Вместо обещанного равенства возникло и усиливалось неравенство в социальном, материальном и культурном отношениях. Население раскалывалось на новые классы с различными интересами и образом жизни. А принцип по потребности оказался на деле не удовлетворением растущих потребностей людей, а распределением в соответствии с их социальным положением. Да, по потребности. Но что есть потребность? Любое желание людей? Ничего подобного. Потребностью на деле оказалось то, что признавалось в качестве разумной потребности для человека в его положении. Грубо говоря, принцип По потребности оказался на деле принципом Жри, что дают!. В результате в людях развился идеологический цинизм. Вот вам реальная диалектика: с одной стороны - жажда равенства и по потребности, а с другой стороны - неверие ни в равенство, ни в по потребности.

- А что ты хочешь, - возразил Слепой, - чтобы идеология прямо говорила людям, что неравенство неизбежно, что каждому дается столько, сколько ему положено по его социальному положению, так что ли?

- А почему бы нет, - настаивал Фюрер на своей позиции. - Обратите внимание, самыми устойчивыми и эффективными формами идеологии в истории человечества были те, которые либо говорили полную правду людям о их положении (буддизм, конфуцианство, иудаизм, магометанство), или освящали реальный общественный порядок (христианство).

- Наша идеология особая, - сказал Горев. - Ее цель - сдерживать стихийные общественные силы, удерживать их в определенных рамках. И эту роль она выполнила. Не будь ее, неравенство, коррупция, бюрократизм, воровство и все такое прочее давно разрушили бы нашу страну. Другое дело - она потеряла былую эффективность, нуждается в усовершенствовании.

- ао чем я говорю? - сказал Фюрер. - Нужно людям открыто сказать всю правду.

- Идеология не наука, - включился в дискуссию Слепой. - Идеология предназначена для масс. Массам же нужна не правда, а заблуждение. Наша идеология уже потеряла способность вводить людей в нужное заблуждение - вот в чем суть дела.

- Значит, надо обновлять идеологию, - сказал Солдат. - А как? Кто это сделает?

- Беда в том, - сказал Горев, - что у нас сейчаснет такого авторитетного и имеющего власть человека, который способен на это. А если появится такой гений где-то в низах общества, ему не позволят даже слово пикнуть. Положение сейчас критическое. Если будет дан сверху сигнал пересматривать идеологию, то начнется идейный разброд. Так что лучше ничего не трогать пока, оставить все как есть.

- Не согласен, - сказал Фюрер. - Если уж идеология потеряла эффективность, значит, ее надо отбросить как устаревший хлам.

- А что ты предложишь взамен? Отбросишь одну идеологию, на ее место устремится другая. Какая? Не трудно догадаться: враждебная нам западная.

- Почему же враждебная?! Пора покончить с этой устаревшей сказкой нашей идеологии насчет идеологической непримиримости двух систем. И вообще, что такое западная идеология? Нет такой вообще. Это миф!

- Нет, это не миф, а реальность, - возразил Горев. - На Западе нет единой государственной идеологии и особого идеологического аппарата вроде тех, какие имеются у нас. Тем не менее западная идеология существует. Ее создают и распространяют тысячи разного рода специалистов и учреждений, занятых формированием общественного сознания, а также школы, университеты, газеты, журналы, литература, кино, телевидение, реклама, церковь, секретные службы, политики. Западные люди оболваниваются не меньше, чем советские. В западной идеологии западное общество изображается гораздо более привлекательным, чем оно есть на самом деле. Одна из главных задач западной идеологии - вбивать в головы людям во всем мире, будто западное общество есть лучшее из всех возможных. Одновременно с превознесением достоинств Запада западная идеология и пропаганда ведут систематическую дискредитацию всех прочих общественных устройств, презрительно именуя их режимами. И главным объектом их нападок является, разумеется, режим коммунистический. Фальсификация всего, что связано с коммунизмом и советской историей, здесь есть обычное дело. Западная идеология создает и про-пагандирует представление о международной деятельности Запада как о благородной и гуманной миссии по освобождению человечества от гнета всякого рода тоталитарных и диктаторских режимов, как о миссии приобщения народов мира к достижениям цивилизации. Эта идеология освободительной и прогрессивной миссии прикрывает и оправдывает фактические действия Запада в отношении других народов, включая действия насильственные и карательные.

- Ого! - сказал Остряк. - Ты говоришь, как будто ты - работник аппарата идеологии и пропаганды.

- А я и есть такой работник, - сказал Горев, - и не стыжусь этого.

Затишье

Умер Брежнев. На его место избрали Андропова. Это никого не удивило, так как незадолго до этого Андропов оставил пост шефа КГБ и стал вторым секретарем ЦК. В Партграде избрание Андропова встретили с большим энтузиазмом. Тот факт, что Андропов 15 лет возглавлял КГБ и что под его руководством было разгромлено диссидентское движение, в Партграде поставили ему в заслугу. Заговорили о реформах. На очередную кампанию борьбы с пьянством не обратили внимания: не в первый и не в последний раз. Но Андропов не успел осуществить реформы. На его место пришел Черненко бледная тень Брежнева. Все чувствовали, что это ненадолго. Жили в ожидании крупных перемен. Понимали, что Черненко есть лишь отсрочка этих перемен.

Чернов на короткое время погрузился в научные исследования. В конце концов, решил он, лишь научное творчество есть единственная и абсолютная ценность в этом мире. Решить еще одну проблему, нерешенную до сих пор, доказать еще одну теорему, - это важнее с точки зрения прогресса человечества, чем тысячи реформ, личных бунтов и массовых движений. Это мы, думал он, беспристрастные ученые образуем основу цивилизации и обеспечиваем прогресс человечества, несмотря ни на какие идеологические запреты и карательные меры властей. Научное открытие и есть подлинный индивидуальный бунт. Сделав крупное научное открытие и став известным в мире, Чернов получит возможность для такого индивидуального взрыва, какой нельзя будет скрыть.

Теперь Чернов, как молитву, твердил про себя такие слова. Ты служишь одному единственному Богу, и этот Бог есть истина, познание. Никаких приспособлений к обстоятельствам. Никаких компромиссов. Ты можешь ошибаться, но не лгать и не лицемерить. Ошибки исправимы, ложь и лицемерие - никогда. То, как живут почти все люди, не подходит тебе. То, что ценится, имеет успех, владеет умами и чувствами людей, - не для тебя. Это все не стоит твоего внимания, тревог и усилий. Тебе все это чуждо и ты чужд всему этому. Ты должен как можно выше взлетать в своих мыслях и уходить в них как можно дальше вперед. Ты можешь жить в самых жалких условиях, можешь быть на самом дне общества. Но сознанием ты должен быть на самом верху. Чем выше витают твои мысли, тем равнодушнее ты к житейским благам, карьере, успехам, признанию. Твоя жизнь должна стать предельно упрощенной и бедной в бытовом отношении, но предельно усложненной и богатой духовно.

Но мысли такого рода на самом деле недолго занимали сознание Чернова. На заседании математического общества, где он сообщил о своих идеях, его буквально разгромили, причем - прикрываясь некими интересами науки и новейшими достижениями мировой науки. Под последними имелись в виду статейки в западных математических журналах, на которые на Западе никто не обратил внимания, но которые в Парт-граде были возведены в ранг новейших достижений. Чернов назвал своих оппонентов кретинами, за что его тут же исключили из членов общества. В комбинат написали длинное письмо по поводу его недостойного поведения, идеалистических ошибок и уступок буржуазной идеологии. В комбинате поставили вопрос о его профессиональной несостоятельности. Выручило его лишь заступничество Белова, Миронова и Горева. Они сказали, что Чернов - гениально одаренный ученый, что ему надо помочь реализовать свои способности, что он еще прославит русскую науку.

Гений

- Но русскую науку ты, между нами говоря, не прославишь, - сказал Социолух. - Так же как и я. И знаешь, почему? Не потому, что мы неспособны делать открытия, а как раз наоборот, потому что мы способны на это в высшей степени. Нам просто не позволят прославить русскую науку. Именно потому, что мы - настоящие гении. Я это говорю не в порядке хвастовства: хвастаться тут нечем. Дело в том, что гений - это не дар природы, а социальная роль. Если ты не возражаешь, я прочитаю тебе коротенькую лекцию на этот счет.

Гений есть не столько выдающийся природный талант, сколько явление социально-историческое. Появление гения зависит не просто от биологической случайности, а от стечения исторических условий. Как более или менее массовое явление гений характерен не для всякого общества, а лишь для такого, в котором большую роль играет частное предпринимательство. Успех последнего зависит от индивидуальных способностей людей и их инициативы. Не случайно потому ни один социальный строй не может сравниться с капитализмом по числу гениев. Для появления гениев в обществе должна сложиться психологическая атмосфера в отношении к индивидуальным способностям человека. Общество должно предоставлять какую-то возможность для одаренных людей обнаруживать свой талант, выживать, добиваться успеха. Индивидуальный талант должен стать по крайней мере потенциальным богатством человека, путем к богатству и средством подняться в высшие слои общества. В обществе должны быть влиятельные люди и группы людей, способные оценить талантливого человека, оказать ему поддержку, защитить его от массы посредственностей и завистников. Коммунистическое общество по самой своей природе исключает условия, необходимые для появления, выживания и расцвета гениев как явления более или менее массового. Гений есть форма крайнего индивидуализма. Коммунистическое общество есть общество коллективистское, в котором индивидуализм как психология, идеология и форма поведения считается преступлением. Способности отдельных людей здесь поощряются лишь в той мере, в какой они не угрожают правилам коллективизма и не уходят из-под контроля государства. Здесь гений как явление социальное убивается в зародыше. Его некому тут защитить. Защита со стороны государства позволяет какой-то части способных людей проявить и развить свои способности, порою - до очень высокого уровня. Но в результате получается лишь имитация гения, а не гений в собственном смысле слова. К такому человеку понятие гений применимо лишь в том же извращенном смысле, в каком его применяют к спортсменам.

В советском обществе, как и в любом другом виде общественного устройства, люди сочиняют музыку, играют на музыкальных инструментах, занимаются наукой, пишут книги, танцуют. Но люди делают это в определенной социальной среде, власть которой они ощущают на себе постоянно, в тысячах незаметных для посторонних наблюдателей мелочей и в сотнях рутинных действий властей, сослуживцев, коллег, знакомых и даже друзей. Коммунистический социальный строй глубоко враждебен гению как явлению в психологии, идеологии, образе жизни. Он стремится так или иначе низвести высокоодаренных людей до уровня посредственности. Даже в тех случаях, когда он, по- видимому покровительствует им, он накладывает на них свою печать серости и пошлости хотя бы самим способом возвеличивания.

Право на истину и открытие монополизируют тут те, кто признан в качестве носителей истины. Это не значит, что эти люди на самом деле знают истину. Они ее изрекают тогда, когда и без них что-то становится ясным. Их по их социальному положению и по социальной значимости признают носителями истины, а не тех, кто на самом деле способен делать открытия, но не допущен в их число. Для обывательски мыслящих людей человек, занимающий высокое положение или имеющий известность и определенную репутацию, знает больше и понимает все лучше, чем человек, не занимающий постов, неизвестный, не имеющий титулов и наград. Тут бессмысленно человеку низкого социального уровня делать открытия. Все результаты разворуют. Авторство за собой такому человеку удержать невозможно. Слишком много образованных, но бездарных жуликов, имеющих в своих руках средства массовой информации. Гениев тут просто назначают.

Если у тебя маленький талантишко, то ты имеешь шансы стать крупным ученым, писателем, артистом, художником... Но если у тебя огромный талант, то горе тебе. Или ты приспособишь его к общим условиям, чтобы добиться жизненного успеха, и тогда будешь страдать оттого, что загубил его. Или ты попытаешься проявить его во всю мощь, и тогда ты будешь страдать от зависти и мести своих менее одаренных собратьев. Бездарность, выглядящая как талант, есть главный талант нашего времени.

Гений есть вообще явление, чужеродное коммунистическому обществу. Для гения нужны покровители и поклонники, которые с точки зрения восприятия его творчества находятся на высочайшем уровне культуры. А тут имеет место засилье посредственности. Посредственность порождает псевдогениев воинствующую посредственность, которая вытесняет и убивает настоящих гениев. Тут вообще нет слоя высоконравственных, чутких, высокодуховных интеллигентных людей. Такой слой возможен лишь в условиях существования многовековой аристократии, которая избавлена от житейских хлопот и забот. Но особенно ужасно то, что в наше время подлинного гения, не прогремевшего при жизни, не откроют и после смерти. Все его наследие разворуют, а его самого навечно вычеркнут из истории.

- Так что суди сам, есть у тебя шансы пойти путем гения или нет, сказал Социолух. - А если ты подаешься в сферу социальных явлений, то тут к сказанному выше присоединяется еще одно обстоятельство. Здесь число людей, считающих себя специалистами, больше, чем в любой другой сфере познания. Они воображают, будто нет ничего проще, чем понимание явлений жизни, происходящих на их глазах. На самом же деле они переносят средства обывательского способа мышления на сложные общественные явления, с необходимостью впадая в заблуждения. Им вообще не нужна никакая истина и ясность. Им нужна лишь правдоподобная ложь, запутанность, мутность. Истина в понимании общественных явлений есть удел одиночек. По моим наблюдениям, у тебя есть задатки социального мыслителя. Но чтобы развить их, нужна профессиональная подготовка и долгие годы кропотливой работы по обработке гигантского эмпирического материала. Для этого надо родиться заново. Добавь к сказанному то, что ты - русский гений. Это значит, что у себя дома тебе не дадут проявиться и быть признанным в качестве гения свои русские бездарные и завистливые собратья, а на Западе тебе не пробиться потому, что ты русский. Русскому гению на Западе не позволят быть признанным в качестве такового ни в коем случае. Так что мой тебе дружеский совет: не строй иллюзий и не пытайся даже раскрыть заложенные в тебе потенции.

Диагноз Малова

Осмотрев Юрия, Малов посоветовал ему отдохнуть с месяц где-нибудь в деревенской глуши. Юрий взял очередной отпуск. В месткоме ему дали бесплатную путевку в дом отдыха комбината. Учитывая особенность Юрия, путевку за небольшую плату (со скидкой) дали и его матери. Кормили в доме отдыха сравнительно неплохо. Погода стояла прекрасная - бабье лето. В первое же воскресенье Черновых навестил Малов. Он был трезв и на редкость весел. Рассказывал забавные истории, новые анекдоты. Вечером Юрий проводил его до железнодорожной станции.

- Знаешь, я много лет наблюдаю людей в их психологических крайностях, сказал Малов, когда они ожидали поезда. - Психически больные в некотором роде суть характерные представители своего народа. Я наблюдал тысячи психически больных людей. И не могу отделаться от мысли, что различные народы даже с ума сходят различно. Если бы меня сейчас попросили рассказать, что такое русский народ, я бы мог сделать это, рассказав, что такое русский сумасшедший. Но я сейчас хочу другое сказать. По моим наблюдениям наш народ изначально болен неизлечимой психической болезнью. Сейчас он находится на грани психической катастрофы. Еще чуть-чуть, и он свихнется окончательно. И тогда у нас начнется такое, чего еще не было за всю прошлую историю России. Это я говорю как специалист, причем - как хороший специалист. Если бы я был дурак и прохвост, я бы давно был академиком.

- Я Вам верю. Я не специалист, а тоже чувствую, что что-то плохое движется. А что делать, чтобы это остановить?

- Остановить это невозможно. Жаль, что ты не пьешь. Эх, напились бы мы с тобой по этому поводу!!

Чего мы хотим

В другое воскресенье Чернова навестила вся группа Горева. Привезли еду и выпивку. Расположились на высоком берегу реки. Говорили сначала о том о сем. И как всегда перешли к политике.

- Давайте ответим себе с полной откровенностью, чего мы хотим, - сказал Горев. - Хотим мы свергнуть наш социальный строй или нет? Если хотим, можно ли это сделать, не уничтожив миллионы людей и не ввергнув страну в состояние разрухи и хаоса? Как к этому отнесется сам спасаемый народ? Пойдет ли он на это? Что создавать на место свергнутого коммунизма? Капитализм? Годится ли он нам? И возможен ли он теперь у нас? Если же мы не хотим свергать коммунизм, принимаем ли мы его таким, каков он есть у нас? Хотим ли мы его реформировать? Допускаем ли мы возможность его усовершенствования? Если да, какими путями?

По мере дискуссии определились такие позиции. Позиция Горева, которую поддержал Слепой, свелась к следующему. Социальный строй не выбирают подобно тому, как выбирают представителей власти на Западе. Это - результат большой истории, явление эпохальное. Нам социальный строй уже дан историей, причем -дан на века. Мы лишь в начале новой исторической эпохи - эпохи коммунизма. Конечно, со временем встанет вопрос о его свержении, а именно - тогда, когда он исчерпает свои потенции. Но альтернативой ему будет не социальный строй прошлого, а что-то другое. Появятся новые критерии, новые потребности. Наши потомки вряд ли будут сражаться за возврат в дореволюционное прошлое и за капитализм. Мы принимаем нашу социальную структуру в целом, организацию наших деловых коллективов, структуру власти и основы образа жизни вообще. Мы признаем даже неизбежность социальной иерархии и различия в уровне потребления. Но мы за справедливость в рамках нашего общественного строя, мы за то, чтобы повысился уровень жизни (зарплата, жилье, одежда, еда, отдых), чтобы не были такими огромными различия в распределении материальных благ, чтобы не было бюрократизма, коррупции и прочих мерзостей. Мы за то, чтобы тот, кто лучше работает и кто способнее других, получал больше материальных благ. Мы за то, чтобы вся наша жизнь была лучше организована в рамках тех возможностей, которые нам предоставляет наш социальный строй. Как этого добиться? Чтобы выработать реалистическую программу Преобразований, необходимо изучить наше общество на уровне серьезной науки, а не довольствоваться дилетантскими соображениями.

Позиция Солдата и Остряка. Мы не Академия наук, чтобы истины открывать. От знания того, что рабство было исторически обусловлено, рабам не было легче. Они все-таки восставали, заранее зная, что обречены на поражение. Ну, а что если у нас вызывает протест сам объективный ход эволюции человечества со всеми его неумолимыми и железными законами? Опыт истории учит, что борьбу против недостатков начинают всегда дилетанты. Они не обдумывают свои поступки и их последствия. И не имеют ясных целей. Они выражают общественное недовольство, и все. Если бы люди всегда заранее знали, что возможно и что нет, что разумно и что нет, они так и остались бы в самом начале эволюции. Люди пытаются сделать что-то такое, что невозможно с научной точки зрения, и добиваются какого-то неожиданного успеха. Надо бунтовать против язв нашего общества! Мы не рабы, в конце концов!

Позиция Фюрера. Я отвергаю иррациональный бунт в духе Солдата и Остряка. И не принимаю позицию исторического терпения Горева и Григорьева. Ждать столетия?! Люди хотят улучшений условий жизни сейчас, для себя, а не для отдаленных потомков. Для этого нужны радикальные перемены в стране. Нужна новая революция, причем сверху, по инициативе высшего руководства. Нужны такие реформы, чтобы народ перестал ждать подачек сверху, чтобы он был вынужден работать так, как работают на Западе.

- Ты предлагаешь капитализм?

- Чушь! Это - идеологическая сказка, будто Запад есть капитализм. Запад - это плюрализм, демократия, индустриальное общество.

- Что, там уж и капитализма больше нет?

- Есть. Но это - совсем не то, о чем нам прожужжали уши. И роль его не та.

- Ты можешь привести пример твоих радикальных реформ?

- Сколько угодно. Например - безжалостно закрывать экономически нерентабельные предприятия.

- А что это будет означать на деле для миллионов людей? Безработицу, принудительную высылку в места, где люди не хотят добровольно жить. На словах твоя реформа выглядит хорошо, а на деле она есть покушение на самое фундаментальное завоевание нашей истории - на гарантированную работу. Народ это понимает своей шкурой. И, естественно, будет протестовать по-своему.

- Позиция народа реакционна. Надо его заставить в принудительном порядке начать жить по-новому.

- А как сочетать это насилие над народом с демократией?

- А я и не настаиваю на демократии. Я за разумную диктатуру.

- Наш народ по горло сыт этой разумной диктатурой. Он стремится разрушить ее.

-Сейчас в стране назрели огромные разрушительные силы, - сказал Горев. - Сейчас как проповедь иррационального бунта снизу, так и попытки ради

кальных реформ сверху могут иметь один и тот же результат, а именно разруху, хаос, смуту, деградацию, катастрофу. Сейчас настоящий борец за блага народа и страны не тот, кто призывает к восстанию или к преобразованиям, а тот, кто стремится удержать страну от этого. Надо думать не о том, чтобы приобрести что-то новое, а о том, чтобы сохранить, осознать и оценить то хорошее, что мы уже имеем.

- А что хорошего мы имеем?

- Хотя бы эту прекрасную природу!

- Я должен вас разочаровать. Эта прекрасная природа испорчена навечно. Здесь - зона повышенной радиации.

Чернов не хотел произносить эти слова, чтобы не портить настроение. Они вырвались непроизвольно. Ночь он не спал. Ему не давала уснуть мысль: почему самые простые элементы человеческого бытия оказались самыми труднодоступными и самыми уязвимыми для мирового зла?! Оправдан ли прогресс вообще?!

Прогресс не есть абсолютное благо. Прогресс в одних отношениях сопровождается регрессом в других. Ничто не дается даром. Ничто не проходит безнаказанно. И за прогресс приходится расплачиваться. И плата порою достигает таких размеров, что невольно возникает вопрос о том, оправдан прогресс или нет. Прогресс в каком-то отношении достигает предела, за которым его издержки начинают превосходить выгоды от него. От прогресса выгадывают одни, а расплачиваются другие. Число жертв прогресса в мире растет, причем - быстрее, чем число счастливчиков. Прогресс давно вышел из-под контроля людей и превратил их в своих марионеток. Он стал принудительным. Прогресс не делает людей лучше. Он ведет к разрушению самых высших продуктов цивилизации - принципов и критериев нравственности. Прославление прогресса есть идеология благополучных.

Современный научно-технический прогресс не есть просто прогресс во имя улучшения условий жизни людей. Он имеет социальные основы, не имеющие ничего общего со стремлением облагодетельствовать человечество. Его движущим мотивом являются эгоистические интересы лишь какой-то части человечества, навязываемые всем в качестве всеобщих. Человечество покатилось по наклонной плоскости прогресса. Оно уже не в силах избежать его катастрофических

последствий. Человечество утрачивает нечто гораздо более важное, чем очевидные достижения прогресса, а именно - утрачивает человека и человечность. Люди превращаются в роботообразные существа, объединенные в роботообразную цивилизацию с фальшивыми страстями и примитивными мыслями.

В отпуске

Отпуск летом 1984 года Юрий провел в Красноармейске. Мать уехала на Юг с Маловым. Заботу об Юрии взяла на себя бабушка.

Большую часть времени Юрий бродил в одиночестве по окрестностям города. Иногда доходил до Атома . Однажды он встретил там мужчину лет сорока. Тот тоже бродил без цели. Разговорились. Новый знакомый назвался Робертом Кузьминым. Он отбыл семилетнее заключение за антисоветскую (как гласил приговор) деятельность. Теперь ему предстояло провести в Атоме еще пять лет внутренней ссылки.

- Вы будете смеяться, - сказал Кузьмин, - но меня осудили за защиту коммунизма.

- Как так, - удивился Чернов.

- А вот так! Бывает защита похуже критики. Если бы я критиковал коммунизм, мне дали бы два или три года обычных лагерей. А за защиту мне влепили семь лет тюрьмы и лагерей строгого режима с последующей пятилетней ссылкой.

- Что же это за защита, если Вас так сурово наказали?!

- Я написал книгу, в которой обосновал закономерность всех зол коммунизма. В результате диссиденты не стали меня защищать, объявив меня махровым сталинистом. На Западе книгу не стали печатать поэтому. А наши власти сочли книгу клеветой на наш общественный строй.

- А что Вы думаете теперь о нашем строе?

- Сейчас надо о другом думать, о более важном.

- Что Вы имеете в виду?

- Близится великая смута. Скоро у нас все начнет рушиться. Боюсь, что придется защищать коммунизм иначе, от всякой мрази, которая похуже коммунистов будет.

- Откуда она возьмется?

- Всякого дерьма в России всегда было в избытке. А наш социальный строй породил дерьмо эпохальное, причем - в огромном количестве. Все наши привилегированные слои таковы. Рыба, как говорится, с головы гниет.

Чернов встретился с Кузьминым еще несколько раз. Тот развивал ему свои идеи насчет коммунизма. Чернов к своему удивлению слушал с любопытством.

- Сам по себе идеал коммунизма хорош, может быть лучше всех прочих идеалов, - говорил Кузьмин. - Но, увы, его невозможно осуществить на деле. Он предполагает разрушение частнособственнической психологии. А поди попробуй это довести до конца! Для этого надо ликвидировать семью, накопление имущества в семьях, наследование имущества, прославление писателей, музыкантов, актеров и прочих конкретных личностей. Нужно установить строгую иерархию распределения благ, ликвидировать все источники дохода, кроме официальной работы. Нужно, чтобы вся жизнь людей протекала на виду у коллективов. Надо ограничить образованность людей и культуру.

- А это зачем?! Я думаю, надо как раз наоборот поступить!

- Для страны достаточно двести писателей. А их у нас десятки тысяч. Число художников, музыкантов, актеров, спортсменов и прочих паразитов в сотни раз превышает здоровые потребности общества. А ведь каждый из них воображает себя гением и требует привилегий. Избыточное образование прививает людям завышенное представление о себе, хотя практически люди все равно остаются ничтожествами л даже еще больше портятся.

- Значит, коммунистический идеал вообще неосуществим?

- Осуществим лишь в малых масштабах, частично и на короткое время. А наше общество стало разлагаться, не успев сложиться как следует.

- Но хоть какое-то приближение к идеалу возможно?

- Чем ближе общество подходит к идеалу в каком-то одном отношении, тем дальше оно отдаляется от идеала в другом отношении. Это - изначальное и вечное противоречие всякого социального идеала.

Узнав о том, что вместе с Черновым работает сын начальника Атома, Кузьмин попросил через него воздействовать на отца, чтобы Кузьмину разрешили переселиться в Красноармейск. Он мог бы преподавать

в школе или техникуме, в крайнем случае - работать в библиотеке или сторожем. Миронов пообещал поговорить с отцом, но обещание не выполнил. А Чернов как-то позабыл о случайном собеседнике.

Приговор

В начале 1985 года Чернов закончил сбор материалов относительно жизнедеятельности Маоцзедуньки и на их основе вынес ей приговор. Это был не просто приговор некоей Елкиной Евдокии Тимофеевне как частной личности, но приговор всему советскому обществу, лишь символизируемому этой Елкиной. Естественно, он познал это общество в том виде, в каком оно сложилось в брежневские годы, включая несколько лет правления Андропова и Черненко как их инерцию. Причем, он познал это общество не как профессиональный ученый, способный наблюдать его с той же объективностью, с какой естествоиспытатель изучает стадо обезьян или муравейник, а как социологически и философски безграмотный, но от природы неглупый и наблюдательный человек, испытывающий на себе самом все недостатки этого общества. Он познал его в его негативных проявлениях, не обращая внимания на его исторически завоеванные достоинства, принимая эти достоинства как нечто само собой разумеющееся, как нечто данное от природы. Ему и в голову не приходило взглянуть на деятельность Маоцзедуньки с точки зрения объективных закономерностей функционирования власти вообще и коммунистической власти в особенности, ибо он этих закономерностей не знал и даже не подозревал о их существовании. Его знакомство с философско-социологической литературой оборвалось в самом начале, еще до того, как он мог заметить приложимость идей мыслителей прошлого к феноменам современности. Он познавал свое общество и символизирующие его личности как наиболее страдательная ткань этого общества. Наверно, так познавали бы человека израненные и окровавленные части тела человека, вынужденного преодолевать трудности ради спасения своей жизни.

Приговор Чернова гласил: Евдокия Тимофеевна Елкина, прозванная Маоцзедунькой, приговаривается им, Черновым, к публичной смертной казни за ее преступную деятельность в качестве представителя власти советского общества и выразителя преступной сущности этого общества. Теперь осталось привести приговор в исполнение. Для этого нужен был надежный и убежденный помощник. Найти его - задача Чернова на ближайшее время. Не может быть, чтобы в таком огромном скоплении людей не нашелся такой человек!

Но неожиданное для Чернова развитие событий в стране нарушило его четко определившиеся планы.

Перестройка

Период, начавшийся в Советском Союзе в 1985 году с приходом к высшей власти Горбачева, стали называть перестройкой. Первоначальным намерением новой власти было заставить страну ускоренными темпами догонять Запад. Началась эпидемия принудительных реформ, вследствие которых страна была ввергнута в состояние кризиса и смуты. Я описал эту смуту в книге Перестройка и контрперестройка (Ed. Olivier Orban, 1991), к которой и отсылаю читателя.

Каждый тип общественного устройства вырабатывает свою систему запретов и ограничений - систему табу. Назревший в Советском Союзе в брежневские годы и разразившийся в горбачевские годы кризис разрушил сложившуюся систему табу и вверг страну в состояние смуты. Это состояние на Западе отчасти по неведению, а отчасти умышленно было расценено как эволюция советского общества в сторону западной демократии. На самом же деле смута не есть нечто позитивное, подобное западной демократии. Она есть явление сугубо негативное, т.е. состояние распущенности, хаоса, неподконтрольности, неспособности сохранять прежнюю систему табу. Тут все оказывается дозволенным, но не в качестве нормальной эволюции общества, а в качестве отклонения от нормы, в качестве заболевания. Здесь человек совершает поступки, ранее считавшиеся недопустимыми, не в силу органической потребности и в рамках существующих норм, а в силу представившейся возможности безнаказанно и даже с выгодой покуражиться публично, воображая себя смелым; талантливым и умным борцом за свободу и прогресс. Смута есть имитация свободы и прогресса,

но не свобода и не прогресс. Человек здесь в гораздо большей мере есть раб обстоятельств и других людей, чем в условиях системы табу. Общество в состоянии смуты подобно человеку в состоянии опьянения или действия наркотика.

Хотя предпосылки кризиса вызревали в самих основах общества по всей стране, описанное выше состояние наступило в Партграде не сразу. Партград втягивался в него постепенно. Политика перестройки ввела в заблуждение и обольстила многие миллионы людей в стране, в том числе - и партградцев. Ухудшение материального положения первое время горбачевцам еще удавалось отнести за счет застойного брежневского периода. Потребовалось по меньшей мере два года, чтобы партградцы стали воспринимать ухудшение всех аспектов их жизни как следствие именно политики перестройки. На высотах власти в Москве к этому времени было произнесено слово кризис. Стали его употреблять и в Партграде.

Чернов

Чернов с самого начала перестройки обратил внимание на такие три ее особенности. Первая из них - узурпация высшей властью функций критиков недостатков советского общества. Разгромив диссидентов, власть в лице Горбачева и его сообщников вернула себе право на критику своего общества, которую (критику) на короткое время захватили в свои руки оппозиционеры. Высшие руководители страны сами заговорили, как диссиденты. Запад преисполнился неслыханными восторгами по этому поводу. О людях, которые ценой жертв и даже ценой жизни сумели сказать Западу правду о советском обществе, теперь позабыли совсем или отпихнули куда-то на задворки. В качестве главных критиков советского режима стали выступать те люди, которые ранее были оплотом режима и душили его критиков. В этом Чернов усмотрел первую величайшую подлость перестройки.

Вторым из явлений перестройки, затронувшим Чернова, была дестабилизация и дезорганизация всего привычного строя жизни. Чернов приготовился к тому, что коммунизм с его привычными атрибутами пришел на многие века. Как бы он ни относился к этому, он был

уверен в том, что страна жила, живет и будет жить стабильно и в будущем, и строил стратегию своей жизни применительно к этому фундаментальному условию. Теперь же все, казалось, рушилось. Он, Чернов, не был сторонником коммунизма. Но кажущееся и частично реальное крушение коммунизма его не обрадовало. То, что приходило на смену привычному состоянию общества, оказывалось неизмеримо хуже его, грязнее, подлее, оскорбительнее. В ситуации хаоса теряла смысл любая честная жизненная стратегия. Решающую роль приобретали самые гнусные качества людей. Раньше Чернов мог построить свой независимый мирок в рамках того стабильного образа жизни. Теперь этот мирок рухнул, а создать нечто подобное вновь было в принципе невозможно.

И третьим явлением, глубоко затронувшим Чернова, было поведение окружавших его людей. Как только стало ясно, что на вершине власти принята установка на разоблачение, дискредитацию, очернение и оплевывание всего советского и коммунистического, неисчислимое множество всякого рода подлецов, прохвостов, конъюнктурщиков и прочего сброда ринулось исполнять эту установку, наживая себе репутацию мужественных борцов против режима и глубоких мыслителей. На самом деле мужество требовалось на то, чтобы не попасть в эту моральную и интеллектуальную помойку, выпущенную из гнойников человеческих душ. А глубокомыслие этих мыслителей было взято из антисоветской и антикоммунистической литературы, из передач антисоветских радиостанций, из критических книг самиздата и тамиздата . Идейные воры и мародеры завладели умами и чувствами людей. Эти люди, большинство из которых сделало сравнительно успешную карьеру в доперестроечные годы и пользовалось какими-то благами того периода, стали изображать из себя жертвы брежневского террора. Перестройка в огромных масштабах удовлетворила затаенное желание палачей выглядеть жертвами, апологетов режима выглядеть его критиками, бездарностей выглядеть талантами, трусов выглядеть храбрецами, дураков выглядеть умными, короче говоря - желание ничтожеств выглядеть значительными и благородными личностями.

Вот долгожданные приблизилися сроки. И свора старых подлецов,

Приняв обличие борцов, Отважно ринулася обличать пороки.

Чернов решил, что эта перестройка не для него. Ему в мире, захваченном этим сумасшествием, места нет и быть не может. Перестройка сделала бессмысленной его идейную ориентацию. Перестройщики, пришедшие к власти, с огромной выгодой для себя сделали то, что по законам нормальной истории должны были бы сделать исключительные одиночки в борьбе с властью и ценой жертв. Они превратили в источник и средство для своей корысти и тщеславия все то, что было источником потерь и страданий для этих исключительных одиночек. Они присвоили себе все то, что по праву распределения функций в обществе выполняла его страдающая часть. Но они это сделали не с целью самим пережить страдания, а с целью появиться на арене истории в обличий благодетелей рода человеческого. Подлость и лицемерие коммунистического общественного устройства в этом антикоммунистическом обличий превзошли все подобные случаи прошлой истории. Самодурство коммунистической власти здесь проявилось как саморазрушение, а хамелеонство коммунистических подвластных как холуйская готовность вывернуться наизнанку и наплевать самим себе в лицо.

Маоцзедунька

Маоцзедунька была первой в партградском руководстве, кто сообразил, что горбачевская политика есть нечто более серьезное и долговременное, чем новая метла. Хотя первый секретарь обкома партии Жидков из кожи лез, чтобы показать, что он не консерватор, что он душой и телом за перестройку, судьба его была предрешена. Новая Великая Революция Сверху требовала жертв. В Москве начались поиски козлов отпущения среди брежневцев. Первой жертвой стал выходец из Партграда, секретарь и член Политбюро ЦК КПСС Портянкин, обвиненный в консерватизме и в коррупции. Жидков как брежневский ставленник должен был стать козлом отпущения на уровне области. Маоцзедунька почуяла это и с яростью накинулась на Жидкова, сваливая на него вину за все недостатки прошлого. В Партградской правде была напечатана гигантская статья за ее подписью с дифирамбами по адресу Горбачева и с руганью по адресу Брежнева, Портянкина, консерваторов и, разумеется, Жидкова. По слухам, статью для нее написал писатель Смирнов, упоминавшийся выше.

Маоцзедунька была уверена, что ее изберут на место Жидкова, и размечталась о том, как она потом скакнет в Москву и войдет в число лидеров перестройки. Чем черт не шутит! Те, кто сейчас всплыл на поверхность, ничуть не умнее ее. Ту чушь, какую они там порют, она, Маоцзедунька, может сама пороть, даже глотнув без закуски бутылку водки. Но надежды ее не оправдались. Из Москвы прислали своего человека, Крутова, старого приятеля Горбачева по совместной работе в Ставрополе. И по законам борьбы за власть с ней произошло то, что произошло в Москве с Ельциным, которому не удалось стать первым, а именно - она ударилась в ту самую крайность, в какую ударился Ельцин в Москве. Она стала шляться по магазинам и призывать стоявших в очередях граждан взять дело перестройки в свои руки. Ее популярность стала расти не по дням, а по часам. Она вкусила яда славы. В ней пробудилась страсть к власти более высокого качества, чем та, какую она имела, - к власти повелителя и, вместе с тем, избранника народа. Кругов перестал спать ночами, дрожа от страха, что эта жирная, обнаглевшая от дурости свинья скинет его и займет его место. Начальник управления КГБ Горбань не раз намекал Крутову, что с этой взбесившейся сукой надо что-то делать, иначе она подведет всех под монастырь. Лишь замечание Горбачева в какой-то речи о необходимости бороться против двух крайностей, т.е. против консерватизма и авантюризма, несколько охладило пыл Маоцзедуньки.

Видя такое превращение Маоцзедуньки из партийного работника, характерного для брежневского периода, в активного перестройщика, Чернов начал сбор материалов об ее деятельности в этой новой роли. Упомянутая выше статья в Партградской правде, подписанная Маоцзедунькой, стала первым документом в третьем томе Дела.

Белов

Некоторые представители культурной фронды искренне попались на удочку горбачевской политики. В их числе оказался Белов.

- Горбачев делает то, к чему стремились все критики режима, диссиденты, либералы и вообще порядочные люди, - говорил Белов. - Это большая удача, что во главе власти оказался наш человек, можно сказать - диссидент. Уникальный случай в истории! Мы должны всячески его поддерживать. Ему нелегко. Консерваторы еще держат власть во всех звеньях и на всех уровнях системы власти. Ты только взгляни, какие он дела начал заворачивать!...

- Какие дела?! - говорил Чернов. - Война с пьянством, с бюрократией, с коррупцией? А когда этого не было?! Освобождение диссидентов? А что от них осталось после того, как их разгромили те же Горбачевы?! Экономические реформы? А кто их не пытался осуществить?! Если хочешь сохраниться порядочным человеком, поступай всегда с точностью до наоборот по отношению к тому, как поступают наши власти.

- Выходит, власти никогда не совершают приличных действий? Не могу с этим согласиться. Не будешь же ты отрицать, что намерения Горбачева заслуживают всяческой поддержки?!

- Буду, причем - самым решительным образом. Надо различать слова и дела. Надо различать намерения и их реализацию. Давай, проанализируем все прекрасные слова и благородные намерения Горбачева с точки зрения реальности этих слов и намерений...

- Но он же не виноват в этом.

- Не будь таким наивным! Откуда он взялся на высотах власти? С Марса прилетел? Он уже в сталинские годы стал комсомольским активистом. В хрущевские и брежневские годы был партийным функционером, стал первым секретарем Ставропольского краевого комитета партии, затем работал в аппарате ЦК. Между прочим, заведовал сельским хозяйством. Руководимый им край и сельское хозяйство при нем пришли в упадок. Не будь он ловким партийным ловкачом, он не сделал бы такую карьеру.

- Но он все-таки лучше Брежнева.

- Не лучше и не хуже. Другое время - другая поза. И чем лучше он выглядит в своих речах и жестах, тем

опаснее он. Погоди немного, и ты сам увидишь, к чему она ведет.

Интеллигенция

Хотя с едой и выпивкой стало много хуже, чем раньше, собираться компаниями стали чаше. Причем, в любых сборищах одновременно с выдвижением высоких идей и планов осмеивали любые идеи, любые планы, любые события.

- Горбачев опять требует особых полномочий.

- У него же с самого начала были неограниченные полномочия. Зачем ему новые, если он и старые-то не может пустить в ход.

- Не удивлюсь, если он потребует полномочий императора. Будет Горбалеон Первый!

- Бери выше: фараона. Представляете: будет Фараон Советского Союза Горбахотеп Первый.

- Точнее, Антисоветского Антисоюза.

- Слыхали: опять новая реформа!

- Какая еще?

- Штаны решено надевать через голову.

- Скоро наша страна распадется на тысячу суверенных государств.

- И при поездке из одной области в другую виза потребуется.

- И обмен валюты.

- Это не проблема. Валюта будет конвертируемой. По одну сторону границы бросаешь в помойку валюту данной области, а по другую сторону вытаскиваешь из помойки валюту другой области. Валюта - это то, что валяется.

- Сколько у Горбачева советников? Сто? Больше? Зачем ему столько?

- Умный правитель имеет одного умного советника, а глупый - сотню глупых. Он думает, что из сотни дураков можно сложить одного умника.

- Не впадайте в панику, друзья. Коммунизм у нас кучка сталинистов построила настолько прочно, что теперь общими усилиями всего населения его не удастся развалить до конца. ,

- Отношение тут противоположно этому: строили коммунизм миллионы, а разваливает его разыгравшаяся кучка маньяков, честолюбцев, шарлатанов. Боюсь, что они добьются своего.

- Ты предлагаешь приватизировать сельское хозяйство. Покажи пример! Для себя-то ты хочешь сохранить коммунизм с твердой зарплатой.

- Так я не крестьянин, а ученый.

- Не могу понять, почему такие дураки и бездари имеют мировой успех.

- Кумиром дураков и бездарей могут быть лишь выдающиеся дураки и бездари.

- У нас хотят все проблемы решить волюнтаристски, т.е. в приказном порядке, не принимая во внимание объективные возможности и фактор времени, причем

- решить раз и навсегда. Это в принципе невозможно. Можно задурить головы людям, но нельзя обмануть законы истории.

- - Наши демагоги могут обмануть кого угодно, даже твои объективные законы.

Вот в таком духе шел часами на первый взгляд бессмысленный треп. Причем, определить, к какому направлению принадлежали говорящие, по тому, что они говорили, было невозможно. И они сами сначала не знали этого. Профессор Петров, например, был любителем и коллекционером анекдотов, включая анекдоты про Горбачева. Он для них завел новую тетрадь. А писатель Смирнов собирал скабрезные сплетни про Маоцзедуньку, намереваясь со временем написать о ней разоблачительный роман.

Представителей всех течений партградской интеллигенции объединяло одно: полное неверие в то, что горбачевские реформы принесут тот результат, на какой они были рассчитаны, стремление урвать для себя максимум возможного в удобной ситуации или как-то сохранить то, что уже сумели приобрести.

Слушая такую болтовню, Чернов поражался тому, что в его окружении не было ни одного фанатика коммунистических идей, готового с потерями для себя сражаться за эти идеи. Люди думали только о себе, о своем благополучии, о возможности как-то вылезти на сцену истории, привлечь к себе внимание, наговорить как можно больше смелой чепухи. Неужели так было всегда? Нет! Были же декабристы. Были Радищев и Чернышевский Были народовольцы! Были большевики! 1

Раскол интеллигенции

Партградская интеллигенция пережила сложную эволюцию, прежде чем в ней появились какие-то более или менее определенные группы, течения, направления. Сначала большинство встретило политику перестройки настороженно, скептически и со страхом. Когда в Москве определилась устойчивая установка на новый курс, наиболее ловкие и беспринципные партградские интеллектуалы, отталкивая друг друга, наперегонки ринулись догонять московских собратьев. Произошел раскол на перестройщиков и консерваторов, в число которых вошли и нейтрально настроенные: перестройщики мыслили по принципу: Кто не с нами, тотпротив нас. Потом перестройщики разделились на умеренных (горбачевцев) и радикальных (ельцинцев). Радикалы разделились на деструктивных и конструктивных. Умеренные раскололись на сторонников компромисса с консерваторами и упорных перестройщиков. Консерваторы, в свою очередь, разделились на противников перестройки, нейтралов и симпатизантов. Противники перестройки разделились на брежневистов, сталинистов и неокоммунистов. Симпатизанты перемешались с конструктивными радикалами. Потом началась такая мешанина, что позицию того или иного интеллектуала определить можно было только на короткий срок, да и то без полной уверенности в том, что он одновременно не стоит на позиции противоположной.

Посторонние наблюдатели делили партградских интеллигентов на три группы - нейтралов, радикалов и горбачевцев. Радикалов стали считать подлинными перестройщиками, а горбачевцев скрытыми консерваторами. Позиция нейтралов выражалась формулой:

нам на всю эту реформаторскую суету наплевать, все равно из нее ничего хорошего не выйдет. Позиция радикалов выражалась формулой: если ломать, так уж до конца, чем больше сломаем, тем лучше. Позиция горбачевцев выражалась формулой: поддерживать политику Горбачева, так как для нас любое другое руководство было бы хуже. У нейтралов никаких лидеров не было, поскольку не было никаких планов преобразований. У радикалов было много лидеров, так как было много разнообразных планов преобразований. Среди них особенно стал выделяться писатель Смир

нов. Он срочно опубликовал разоблачительный роман, который он якобы сочинил еще в брежневские годы, но который якобы был тогда запрещен, вышел из КПСС, вступил в Демократическую партию, стал одним из ее вождей и ближайшим советником Маоцзедуньки. Гор-бачевцам никакие лидеры не требовались, что роднило их с нейтралами, поскольку все официальные проводники горбачевской политики и были их лидерами, что роднило их с радикалами.

Перестроенное собрание

Во всех учреждениях и предприятиях города прошли собрания - партийные, комсомольские и общие. Самые ловкие и беспринципные карьеристы и конъюнктурщики стали вдруг реформаторами, начали обличать язвы брежневизма и сталинизма, выявлять консерваторов и бюрократов. Жертвы выбирались со знанием дела и с расчетом, что они не дадут сдачи и не будут поддержаны пассивной массой сотрудников. Но консерваторы, бюрократы, брежневисты и недобитые сталинисты, привыкшие к покорности перед высшим начальством и к покорности нижестоящих, не оказали никакого сопротивления. Они восприняли это как новую установку высшей власти и думали только об одном: как бы уцелеть. Одни из них просто поджали хвосты и затаились. Другие ринулись вместе с перестройщиками призывать мыслить по-новому и клеймить консерваторов.

Прошло такое собрание и в Протезном комбинате имени маршала С. М. Буденного С докладом о перестройке выступил сам директор. Он пересказал то, что говорили высшие реформаторы и писали центральные газеты, призвал (вслед за Горбачевым) мыслить по-новому, выразил уверенность в том, что здоровый коллектив комбината сделает все от него зависящее для ускоренного развития, короче говоря - сказал все то, что и должен был сказать руководитель предприятия в такого рода ситуации, дабы заслужить одобрение еще более высоких руководителей и удержаться на посту. Но в конце речи директор сделал промашку, - решил показать, что и он способен мыслить по-новому и открыто выразить свое собственное мнение. Он сказал, что к перестройке комбината надо подойти с учетом его конкретных особенностей, а именно того, что он прежде всего является исследовательским, экспериментальным и медицинским учреждением, что при переводе его на самофинансирование надо учитывать платежеспособность (а вернее неспособность) инвалидов и т.д.

Директору аплодировали. Но, как оказалось, преждевременно. В кругу высших перестройщиков области он уже был зачислен в консерваторы, которые пихают палки в колеса прогресса. Пронюхавший каким-то путем об этом заведующий отделом ножных протезов Гробовой выступил с резкой критикой директора. Он сказал, что директор недооценивает важности и сущности перестройки и фактически саботирует ее, маскируясь ссылками на конкретные особенности комбината. На самом деле вся технологическая база и деловая организация комбината безнадежно устарели. Нужно все радикально обновлять, чтобы подняться на уровень высших мировых достижений. Одним словом, директора и ряд других замаскировавшихся консерваторов надо прогнать и на место их выдвинуть молодых, инициативных и действительно по-новому мыслящих работников. Хотя все понимали, что речь Гробового была чистой демагогией, все понимали также, что такой прохвост не стал бы так говорить на свой страх и риск. Он наверняка где-то пронюхал новую установку насчет комбината или получил прямые инструкции.

После речи Гробового в зале наступила гробовая (как потом шутили сотрудники) тишина. Неожиданно для всех слово попросил Горев. Он поддержал мысль директора о том, что с перестройкой комбината торопиться не следует. Комбинат так или иначе выполняет свои функции. Торопливая перестройка может просто разрушить его. А ведь речь тут идет не просто о судьбе нескольких людей, которых решили считать консерваторами, а о судьбе многих тысяч инвалидов. Нельзя ломать старое, не построив новое, которое лучше старого. Пусть сначала товарищ Гробовой создаст новое предприятие на мировом уровне, которое сделает излишним существующее предприятие, и тогда последнее можно будет ликвидировать или переделать. Легко перестраивать на словах. А практически следование призывам товарища Гробового приведет к гибели комбината.

Горевуне аплодировали. Его выступление было явно не в духе идей перестройки. Странно, что именно он так выступил. Ведь в годы брежневского застоя именно он больше всех пострадал, именно его изобретения не пустили в производство. Кто не пустил? Да тот же Гробовой, который раньше лизал зад директору, глушил любое новаторство в своем отделе, а теперь вдруг оказался энтузиастом перестройки. Ловкий негодяй, ничего не скажешь! А что делать?! Нельзя же поддерживать Горева и директора, хотя они абсолютно правы. Неприятностей не оберешься. С работы выгонят. Так думали молчавшие сотрудники.

Опять наступило замешательство. И опять неожиданно для всех выступил заведующий отдела проблем моделирования Белов. Он сказал, что он не любитель произносить публичные речи, но что в сложившейся обстановке начала перестройки страны уклоняться от участия в дискуссии было бы преступно. Его, откровенно говоря, удивило выступление товарища Горева. Он, Белов, не думал, что Горев окажется в лагере противников перестройки. Михаил Сергеевич абсолютно прав, назвав перестройку Второй Великой революцией. Она давно назрела. И теперь каждый должен для себя определить, по какую сторону баррикад он окажется. Мы должны оставить в стороне свои личные пристрастия и поступить так, как под сказывает гражданский долг. Всем известно, что у него, у Белова, всегда были дружеские отношения с товарищем Горевым и конфликтные (мягко говоря) - с товарищем Гробовым. Но он, Белов, несмотря на это, осуждает выступление Горева и всячески приветствует выступление Гробового.

Белову аплодировали, хотя и не очень охотно. Во всяком случае сотрудникам комбината становилось ясно, откуда и куда дует ветер, и они разворачивались в нужном направлении. После выступления Белова слова стали просить многие. Выступали в основном сотрудники, считавшиеся молодыми. Все они поддерживали идеи перестройки и критиковали застойный период. Выступил и Миронов. Он сказал, что бессмысленно спорить на тему, нужна перестройка комбината или нет. Она просто неотвратима. Комбинат превратился в допотопное предприятие. Работать так дальше нельзя. Возьмите хотя бы такой факт: в комбинате до сих пор нет ни одного компьютера. Ни одного! На Западе даже детские игрушки делают с компьютерами, а тут!... Одним словом, комбинат не может и дальше работать без современной западной технологии. В наш век всеобщей компьютеризации... И т.д. и т.п. В заключение речи Миронов сказал, что надо исправить историческую нелепость, а именно: надо отказаться от имени маршала С.М. Буденного. Какое отношение имеет этот сталинский монстр Буденный, который умел лишь шашкой махать, к комбинату?!...

Призыв Миронова был встречен бурными овациями. Аплодировали все, включая обруганного директора. В заключительном слове директор признал критику в свой адрес справедливой. Ему тоже аплодировали. Единогласно приняли резолюцию, осуждающую консерваторов и одобряющую перестройку.

Чернов

Чернов в дискуссии и кипении страстей участия не принимал. Он был не в восторге от перестройки. Он чувствовал, что она несет что-то враждебное ему. Уже одно то, что инициативу захватывали прохвосты вроде Гробового, красноречиво говорило о сущности ее. Но и защищать то, что было в прошлые годы, защищать сложившийся в комбинате порядок, он не мог никак. Он ему был враждебен тем более. И выбирать меньшее зло из двух зол ему не приходилось, было еще не известно, в какое зло перерастет перестройка. Жизнь проходила мимо него, чуждая ему в любой ее форме.

Выступление Горева его удивило. Сначала оно показалось ему действительно защитой консерваторов. Но Горев не тот человек, чтобы примыкать к каким-то консерваторам и заискивать перед директором, дни которого, очевидно, сочтены. Горев защищал на самом деле тех, кто мог стать самой уязвимой жертвой перестройки, т.е. тех, кого обслуживал комбинат, инвалидов. С подъемом комбината на высший мировой уровень технологии все равно ничего не выйдет. Надо свои, отечественные изобретения и открытия внедрять в производство. Они не хуже западных, а главное - они доступны нам с нашими возможностями. Горев, конечно, прав. Но защищать его позицию в сложившихся условиях невозможно и бессмысленно. Начинается

период всеобщего сумасшествия. Для позиции здравого смысла в нем нет места.

Но Белов и Миронов! Эти- то зачем вылезли? Что, они не знают, кто такой Гробовой?! Неужели тоже поддались общему сумасшествию и тоже захотели на арене истории покривляться?! Или тоже почуяли, что тут наживой пахнет?

Домой он добирался один. К Белову и Миронову подходить не хотелось. Они теперь ему представлялись самыми заурядными прохвостами. К Гореву ему подходить было стыдно. Он чувствовал себя предателем, бросившим товарища в беде. Вместе с тем, ему казалось, что Горев сам поставил его в такое ложное положение, заставив делать выбор из двух позиций, которые обе для него неприемлемы.

Демократизация

Горбачевское руководство вознамерилось перестроить советский казарменно-бюрократический социализм в демократический, гуманный социализм. Слово коммунизм перестали употреблять - оно стало почти что синонимом слова фашизм и уж во всяком случае слова тоталитаризм. Этот процесс в горбачевской прессе назвали демократизацией. В Партграде по этому поводу появилась шутка: соотношение демократии и демократизации является таким же, как соотношение канала и канализации. На приоритет в изобретении этой шутки претендуют во многих других местах страны, в Москве - в первую очередь. Но скорее всего это изобретение было сделано одновременно во всех районах страны. Это свидетельствует о том, что и в других местах происходило нечто подобное демократизации в Партграде. А аналогия с канализацией тут была полная.

В Партграде, как и повсюду в стране, демократизация заключалась в том, что высшая власть даровала гражданам гражданские свободы и права человека, допустила многопартийность и начала переводить систему власти на путь парламентаризма. Высшая власть осуществила это как революцию сверху, так как у самих партградцев ничего подобного до этого даже в мыслях не было.

Первым шагом демократизации по- партградски

явилось официальное признание того, что гражданские свободы и права человека являются врожденными и неотъемлемыми. Партградцы сначала пришли в замешательство. Никаких таких прав и свобод у них до сих пор не было. Если верно, что нельзя у людей отнять то, чего у них нет, то права и свободы в Партграде можно было считать неотъемлемыми. А вот насчет врожденности - это сомнительно. Как можно говорить, например, о прирожденной свободе вероисповедания и публикаций, если религия была открыта сравнительно недавно, а книгопечатание было изобретено всего несколько столетий тому назад. А для свободы эмиграции нужно по крайней мере иметь различные государства, закрепленные законом границы и гражданство. Если верить газетам, свободы и права партградцам дали сверху, из Москвы, а отнюдь не в родильном доме. А раз дали, так ведь и отнять могут. Как быть тогда с их неотъемлемостью? Не вашего ума дело, - сказали партградцам реформаторы. На передовом Западе, который теперь стал для нас образцом и который мы будем догонять ускоренными темпами, свободы и права считают врожденными и неотъемлемыми. Так что извольте слушаться, а не то!.. Партградцы намек поняли и кинулись наслаждаться врожденными и неотъемлемыми правами и свободами. Умудренные опытом старики, глядя на начавшийся содом демократизации, качали головами и говорили: если так живут на Западе, то слава Богу, что мы прожили жизнь не там.

В Партграде появились десятки новых газет и журналов. Разобраться в их направлениях было невозможно. Объединяло их то, что все они наперегонки поливали грязью все то, что чтилось раньше, и превозносили все то, что порицалось раньше. Поносили не только Брежнева и Сталина, но также и Ленина, и Маркса. Превозносили Бухарина, Троцкого, генерала Власова, Колчака, Столыпина, царя Николая Второго. Статьи, в которых не было оплевывания всего советского и коммунистического и тем более статьи в защиту того, что оплевывалось, пропускались в порядке исключения, да и то с целью показать плюрализм, терпимость к другому мнению, свободу слова.

Начались бесчисленные конференции, дискуссии, круглые столы, митинги и прочие сборища трепачей на любые темы. Город превратился в своего рода огромное собрание, на котором каждый, стараясь перекричать других, болтал все, что ему взбредет в голову. Каждый вдруг почувствовал себя способным стать мыслителем века. Люди, понятия не имевшие о марксизме-ленинизме, громили его воображаемые глупости, сами впадая в чудовищные реальные глупости. Люди, понятия не имевшие о законах общественного устройства и эволюции, выдвигали планы преобразований общества один нелепее другого. Интеллектуальная и моральная помойка захлестнула город.

Маоцзедунька

Развитие событий навязывало Маоцзедуньке роль, какая ей никогда не снилась, - роль партградского Ельцина. Не исключено, что тут свою роковую роль сыграла ее фамилия: Елкина - это почти Ельцина. Ее кандидатуру на пост председателя областного Совета (президента области) выдвинули демократы. Она набрала восемьдесят процентов голосов, тогда как ее конкурент, выдвинутый обкомом партии, набрал всего двадцать процентов. Газеты изобразили это как блистательную победу демократов над коммунистами. Маоцзедунька отказалась от заведования отделом и вообще вышла из состава обкома партии. Поскольку партийные органы стали оттесняться от руководства, Маоцзедунька фактически становилась фигурой номер один.

Революция и контрреволюция

По всей стране началась оргия переименований городов, улиц, площадей, заводов и даже кораблей. В Партграде по инициативе Маоцзедуньки Ленинской улице вернули дореволюционное название Дворянская. Районный город Красноармейск, где Маоцзедунька начала восхождение на высоты власти и где Чернов провел свое детство, переименовали в Троицк. Здравомыслящие люди писали бесчисленные письма в газеты и органы власти с возмущениями по этому поводу. Они обращали внимание на то, что все эти переименования стоят огромных денег, которые нужны на более важные дела. Эти переименования фактически ведут к тому, что из нашей истории вычеркивается ее самая значительная часть. А главное - жизнь людей от этого нисколько не улучшается. Но с мнением этих людей новые власти считаться не стали. Они были опьянены своей революционностью.

В Протезном комбинате тоже прошло общее собрание, на котором под бурные аплодисменты было решено отказаться от имени маршала С.М.Буденного. Ни в чем неповинного героя Гражданской войны облили грязью и объявили сталинским палачом. Эпидемия массового сумасшествия захватывала самые недра России.

После собрания Горев, Чернов, Миронов и Белов собрались в кабинете Белова.

- Что скажете, - со смехом сказал Белов. - Забавно все-таки. Что бы там ни было, а в такой форме осуществляется суд истории. Слышали, что сказал Гробовой? Только в нашей области более трехсот объектов носило имя Буденного. Сколько же их было по стране?! А за что такие почести?

- Буденный был символом победы н рода в Гражданской войне, - сказал Горев. - Я согласен, тут был явный перегиб. Но можно было его исправить постепенно, без шума. А теперь вместо серьезного дела по перестройке жизни страны к лучшему мы кидаемся в другую крайность и разрушаем все то, что надо было бы сохранить навечно.

- Когда речь идет о массовых явлениях, по-другому не получится, сказал Белов. - Массы всегда кидаются из одной крайности в другую.

- Массами манипулируют. Если бы вышла установка свыше начать присваивать городам, улицам и предприятиям имена Горбачева, Ельцина и прочих реформаторов, массы с таким же энтузиазмом сделали бы это.

- Горбачев назвал весь этот начавшийся по его инициативе бардак революцией сверху и даже Второй Великой революцией, - сказал Чернов. - В таком случае и манифест царя Александра Второго об освобождении крестьян можно считать революцией. И смуту времен Лжедмитрия. И реформы Петра. И даже разгром восстания декабристов.

- Не придирайся к словам, - сказал Миронов. - Что такое революция? На Западе любую значительную перемену называют революцией.

- Ладно, пусть революция, - сказал Горев. - Важно, какая именно. В истории обычное дело, когда учас

тнйки и свидетели событий не отдают отчета в их сущности и облекают их в ложную идеологическую форму. Контрреволюционный переворот 18 брюмера 1799 года во Франции даже революционеры считали продолжением революции 1789 года. Большинство современников именовали его революцией 18 брюмера. Сходство с сегодняшней ситуацией у нас поразительное. Горбачевская революция сверху не есть продолжение Октябрьской революции. Это - контрреволюция по отношению к ее результатам. Октябрьская революция уничтожила классы частных собственников, принесла колоссальное облегчение труда и улучшение условий жизни широким слоям населения. С этой точки зрения она была народной революцией. А что пытается сделать Горбачев? Возродить класс частных предпринимателей. С какой целью? С целью заставить производителей ценностей работать так, чтобы правящие и привилегированные слои имели уровень жизни, какой имеют высшие слои на Западе. Это будет означать усиление эксплуатации низших слоев в интересах высших. Это антинародная революция.

- Но ведь наши привилегированные и правящие, слои как раз страдают от перестройки, подвергаются гонениям, - сказал Белов. - Дали же по шапке Портянкину, Жидкову и многим другим!

- Надо в таких случаях мыслить диалектически, - сказал Горев. Революция, как и контрреволюция, есть явление сложное и противоречивое. Возьми Октябрьскую революцию. В чем была ее социальная сущность? В том, что были ликвидированы классы частных собственников, и господствующим классом стал класс государственных чиновников. Этот класс как класс выгадал отреволюции, расширился, укрепился, стал хозяином общества. Но конкретные представите-. ли этого класса дореволюционной России пострадали от революции и противились ей.

- В таком случае горбачевская -революция действительно есть продолжение Октябрьской, раз наши правящие слои выигрывают от нее, -сказал Миронов.

- Странно, что профессионал не понимает сути дела, - сказал Горев. Это Горбачев надеется, что его власть сможет удержать частников под контролем и использовать их в своих интересах. А что думают сами частники? Если этот процесс пойдет дальше всерьез, то частники захватят власть в обществе. Они подчинят

себе государственную власть, и страна покатится к капитализму.

- А может быть это и хорошо, - сказал Белов. - Может быть и мы начнем жить, как живут на Западе.

- Когда? -спросил Чернов. - Через сто лет, через двести? И кто заживет? И во что это обойдется народу? Да и как на самом деле люди живут на Западе?

Где лучше

Двадцать лет назад один партградец эмигрировал на Запад. Все эти годы он занимался активной антисоветской пропагандой. С началом перестройки отношение к эмигрантам изменилось. Их стали приглашать в Советский Союз, печатать их интервью и статьи, давать возможность выступать по телевидению. Принимали их как героев, как жертв брежневской эпохи, как знатоков не только западной, но и советской жизни. Навестил Партград и упомянутый эмигрант. Его встретили так, как сказано выше. Поили наилучшей водкой, кормили икрой, развесив уши слушали его трепотню о райской жизни на Западе. Газеты напечатали интервью с ним. Он пел дифирамбы Западу. На вопрос о том, где лучше - у нас или у них, - сказал, что тут двух мнений быть не может: конечно, на Западе. Вскоре гость уехал обратно и напечатал в западной газете статью о том, что он увидел на своей бывшей Родине - в Партграде. Статья была грязная и подлая. Но ее перепечатали многие газеты города с различными комментариями. Все комментарии были дурацкие, за исключением одного, принадлежавшего обыкновенному школьному учителю, ни разу не выезжавшему на Запад.

Учитель писал, что хотя он ни разу не был на Западе, он имеет представление о том, как там живут. Он руководствуется обычным здравым смыслом. Где лучше - на Западе или у нас, - вопрос бессмысленный.-Смотря, кому. Смотря, с какой точки зрения. В каждом обществе есть люди, которым живется хорошо, и есть люди, которым живется плохо. Это вздор, будто на Западе все и всегда счастливы, а у нас - несчастны. Это - вздор, будто Запад есть воплощение добра, а мы - зла. Надо понять, что коммунистический социальный строй и западная демократия суть равноправные исторические партнеры. Что из них лучше - это не вопрос для теоретических дискуссий. Это решится в длительной исторической эволюции. Советские люди, посещая Запад, видят изобилие вещей в магазинах. Но они не хотят знать, как люди добывают деньги, чтобы эти веши покупать. Кроме того, советские люди сравнивают свое положение с положением людей аналогичной социальной категории на Западе. Причем, они обращают внимание лишь на бытовой и материальный аспекты жизни, игнорируя прочие, в частности - условия труда. Им в голову не приходит поставить вопрос: а достигли бы они такого положения, какого они достигли дома, на Западе или если бы у нас был капитализм? Мнение советских людей, выезжающих на Запад, доверия не заслуживает, поскольку они как правило ездят туда обарахляться, и настоящей жизни на Западе не знают. Тем более не заслуживают доверия слова эмигрантов. На Запад уехали далеко не лучшие советские граждане, а главным образом шкурники, проходимцы, искатели более сытой жизни. И нахваливают Запад те из них, кто пристроился к западному пирогу, служа западной пропаганде и секретным службам.

Запад навязал нам, русским, свое понимание явлений не только своей, но и нашей жизни и истории. Запад поступил с нами так, как европейцы в свое время поступили с индейцами в Америке. Он подкупил нас самыми грошовыми отходами своего образа жизни и заразил нас своими пороками. У нас не оказалось иммунитета против тлетворного влияния Запада. Мы предали великие завоевания нашей революции и советской истории за жевательную резинку, джинсы, рок-музыку, свободу проституции и грабежа народа.

Эта короткая заметка вызвала бурю негодования у прозападно настроенных партградцев. Редакции газет были завалены сотнями писем с требованием выяснить, почему таким учителям доверяют воспитание детей. Бедного учителя, добросовестно проработавшего в школе более тридцати лет, уволили с работы. Учитель не вынес такой несправедливости и повесился. Об этом в нескольких строках сообщила газета Вечерний Партград. Но на это сообщение никто не обратил внимания. Партградцы рвались к западнизации, им было не до жизненной трагедии какого-то школьного учителя.

Маоцзедунька

По предложению Маоцзедуньки снесли бюст бывшего секретаря ЦК КПСС Портянкина в Новых Липках. На митинге по этому поводу Маоцзедунька заявила, что в Областном Совете решается вопрос о возвращении городу дореволюционного имени Царьград. Эти слова Маоцзедуньки восторженными воплями приветствовала толпа монархистов, явившихся на митинг с царскими знаменами и портретами царя Николая Второго. Привыкшие ко всему партградцы диву дивились, откуда в городе набралось столько монархистов. Такие репрессии и чистки в сталинские годы проводились, а они все-таки уцелели! Но приглядевшись к монархистам, партградцы увидели, что большинство из них были молодые люди, никакого отношения к монархии и к дворянству не имевшие.

В Партградской правде, иногда печатающей статьи с робкой критикой крайностей перестройки^ откликнулись на призыв Маоцзедуньки статьей дотошного экономиста, подсчитавшего, во что уже обошлась области оргия переименований поселков, городов, улиц и предприятий. Цифра была астрономическая. А переименование Партграда по крайней мере удвоит эти траты. Инициаторы переименований должны принять во внимание, писал дотошный экономист, что Партградская область живет не изолированно от других частей страны и всего мира, и что партградские переименования будут стоить огромных средств всей стране. А не лучше бы было потратить эти средства, предлагал экономист, на улучшение бытовых условий жителей области, например - на повышение пенсий и на пособия безработным, число которых неумолимо растет в области?

Газета Партградские новости, ставшая рупором радикалов, напечатала статью самой Маоцзедуньки, которая обвинила Партградскую правду в консерватизме и в повороте назад, к брежневизму и сталинизму. Наш народ, говорилось в ее статье, должен сначала полностью и окончательно распрощаться с проклятым прошлым, чтобы уверенно двигаться вперед по пути демократизации и рыночной экономики.

В дискуссию включились и прочие органы печати. В газете Литературный Партград появилась статья уже упоминавшегося популярного журналиста Владлена Коровина. Он соглашался сМаоцзедунькой в том, что с проклятым прошлым надо, конечно, рассчитаться, но не путем создания еще более проклятого будущего. Интересно, как стали бы вести себя инициаторы переименований, если бы их заставили за это платить из своего кармана?! Всех богатств некоторых из них (намек на Маоцзедуньку), накопленных в годы проклятого прошлого, вряд ли хватило бы на то, чтобы вернуть партградским улицам, названным в честь выдающихся революционеров и героев Гражданской и Великой Отечественной войн, дореволюционные названия Дворянская, Купеческая, Навозная, Троицкая и т.п., а также имена купцов Чушкина, Сундукова и Криворылова. И хотелось бы получить от Евдокии Тимофеевны разъяснение, как она понимает западную демократию и рыночную экономику, которые она намерена ввести в нашей области на место проклятого прошлого.

Многопартийность

В Москве приняли решение ликвидировать монополию КПСС на власть и о необходимости многопартийной системы. В течение короткого времени в стране возникло множество партий. Демократическая платформа, Народный Фронт, Социалистическая инициатива, Социалистическая партия, Конфедерация анархо-синдикалистов, Либеральные демократы, Социал-демократическая партия. Социал-демократическая ассоциация, Демократическая партия, Либерально-демократическая партия, Союз конституционных демократов, Христианско- демократическое движение, Демократический союз, Мемориал, Память, Щит, Альтернатива, Спасение, Республиканская партия, Монархическая партия, Либертарианская партия и т.д. и т.п. Короче говоря, началась такая оргия демократии, какая на Западе и не снилась.

В Партграде возникли отделения всех московских партий. Начались расколы, объединения, переименования, склоки. Переругались демократы и распались на множество групп (более пятидесяти), объявивших себя самостоятельными партиями. Это - Демократы, Либералы, Социалы, Демократические либералы, Демократические социалы, Либеральные демократы,

Либеральные социалы, Социал-демократы, Демократ-либералы, Либерал-социалы. Социал-либералы и т.д. (полный список был опубликован в Партградской правде). Переругались патриоты и тоже распались на множество групп (около ста), объявивших себя самостоятельными партиями. Это Русолюбы, Русофилы, Антисемиты, Антижиды, Антисионисты, Патриотические антижиды, Националы, Национал-демократы, Национал-либералы, Национал-социалы, Национал-русолюбы, Национал-антижиды, Монархисты, Монархо-либералы, Монархо-демократы, Монархо-социалы, Монархо-антижиды и т.п. (полный список найдете там же).

Жители Партграда, равнодушные к идейно-политическим различиям партий, называли, как это имело место во времена Великой Французской революции, их по названию мест, где они пьянствовали и где находились вытрезвители, в которых их приводили в чувство. Так, в Партграде возникли партии Мусорщиков, пьянствовавших в районе мусорной свалки, Навозников, протрезвлявшихся на Навозной улице, Засранцев, пьянствовавших за Саранским рынком, Могильщиков, пьянствовавших на кладбище, Милитаристов, протрезвлявшихся неподалеку от военного завода, и многие другие. Как писали газеты, о такой многопартийности на Западе даже и не мечтают. Маоцзедунька сказала по этому поводу, что еще пару лет демократии, и в Партграде каждый бездельник, паразит и пьяница будет иметь свою партию. Горбань сказал, что это хорошо, лишь бы это отребье не вздумало объединяться. Опасения Горбаня оказались пророческими. Начался обратный процесс - объединение партий. Что тут получилось, без компьютера не разберешься. Выражение без компьютера не разберешься пришло на смену выражению без пол-литра не разберешься застойного периода.

Демократы у власти

В результате многопартийного брожения образовался блок партий и групп, получивший название Союза социал-демократов, сокращенно - ССД. Демократы одержали победу на выборах в органы власти почти на всех уровнях и повсеместно. Они победили коммунистов под популистскими лозунгами ликвидации монополии КПСС и лишения партократам привилегий. Поддержка народа была столь мощной, что органы КПСС спешно покидали свои административные дворцы, отдавая их под детские сады, интернаты, школы, больницы, библиотеки. Партийный аппарат подвергся резкому сокращению. Партаппаратчики лишились персональных автомашин, дач, закрытых распределителей. А дальше случилось то, чего и следовало ожидать. Не заботы о нуждах населения и улучшение работы учреждений власти, а политические баталии, пустопорожние словопрения, некомпетентность, амбициозность, погоня за высокими окладами, которые они сами устанавливали дружным голосованием, - вот что оказалось реальностью их правления. Результативность деятельности Советов резко снизилась, за-то расходы на них выросли сравнительно с прежними годами, по крайней мере, втрое.

Дискуссия о свободе

В комбинате организовали дискуссию о свободе. Чернов решил принять в ней участие. Он основательно подготовился к ней - это должно было стать его первым публичным выступлением. Основная идея, которую он собирался развить в своей речи, заключалась в следующем. Надо различать свободу как политическую форму жизни общества и свободу как неспособность власти бороться против распущенности и хаоса, сохранять общественный порядок. Надо различать, далее, свободу, дарованную сверху, и свободу, завоеванную снизу. Свобода, дарованная сверху, есть либо бессилие власти, либо тактика власти, либо махинации власти. Такая свобода является в основном иллюзорной и скоропреходящей. Ее дали, ее могут и отобрать, когда захотят. Только такая свобода, которая завоевана в результате длительной эволюции общества, причем - снизу и в борьбе с верхами, есть свобода более или менее устойчивая и в значительной мере реальная. То, что мы имеем сейчас, есть политика свободы, а не свобода в собственном смысле слова, и банальная неспособность властей держать в узде разбушевавшуюся стихию.

Когда началась дискуссия, с трибуны в зал обрушилось безответственное словоблудие, некомпетентность, злоба, клевета на критикуемых и отсутствие каких бы то ни было оригинальных идей. Все говоримое было взято из антисоветских передач западных радиостанций или украдено из сочинений критиков режима, о которых старались не вспоминать. Дорвавшись до трибуны и начав болтать, ораторы не могли остановиться. Их с трудом сгоняли с трибуны. Из двадцати человек, записавшихся для выступлений, сумели высказаться не более десяти. Прочим, включая Чернова, просто не осталось времени.

Если уж за возможность высказаться перед этой шумной и плохо слушающей аудиторией идет такая звериная драка, подумал Чернов, так что же должно твориться в среде тех, кто рвется на трибуну более широкую, - в прессу, на телевидение и радио?!

Угроза приватизации

Протезный комбинат, где работал Чернов, никогда не был рентабельным предприятием. Это было скорее медицинское и исследовательское учреждение, а не производственное. Комбинат поставлял для продажи в магазины протезы и другие предметы для инвалидов, включая инвалидные коляски и костыли, но они продавались по условным ценам много ниже их себестоимости. Так что перевод комбината на самофинансирование означал катастрофу. Какое-то время он еще мог существовать за счет побочной продукции - манекены для магазинов, детские игрушки, детали для автоматических устройств и т.п. Очень быстро побочная продукция вытеснила основную. Со всех донцов страны во все учреждения власти и в газеты посыпались жалобы на дефицит предметов для инвалидов. Комбинат стал объектом яростной критики со стороны перестройщиков и был включен в число нерентабельных предприятий, подлежащих ликвидации или приватизации.

Такой поворот дела вызвал возмущение у сотрудников комбината и у огромного числа инвалидов, так или иначе связанных с комбинатом. Стихийно возник митинг на территории комбината. Выступавшие ораторы требовали восстановить статус комбината как медицинского и исследовательского центра, находившегося на дотации у государства. Неожиданно приехала сама Маоцзедунька и закатила речь смысл которой свелся к обещанию, что после приватизации сотрудники комбината будут получать зарплату вдвое больше, чем сейчас, и комбинат повысит производительность, по крайней мере, втрое. Она не сказала, сколько сотрудников останется в комбинате и какую продукцию он будет выпускать. Никто не догадался спросить ее об этом. После ее отъезда собравшиеся раскололись, и инициативой завладели проповедники приватизации.

- Ну что же, товарищи, - сказал Белов сотрудникам своего отдела, против потока истории не попрешь. Комбинат наверняка продадуткаким-нибудь жуликам на ближайшем же аукционе. Что они тут устроят, легко предвидеть: что угодно, только не то, чем занимались мы с вами. Так что советую вам искать новую работу, не дожидаясь официального увольнения.

- Вот теперь, - продолжал Белов, когда сотрудники разошлись, и Белов с Черновым остались вдвоем, - я эту гадину прибил бы сам. Чем угодно кирпичом, отверткой, ножницами. Если ты еще не забросил свой замысел и если надумал что-то дельное, можешь рассчитывать на меня.

- А что это изменит, - усмехнулся Чернов, - если мы убьем эту гадину? Отдел-то все равно закроют. Нас с тобой посадят в психушку, если не расстреляют. Эта гадина станет героиней. На ее место придет другая гадина.

- Ты иронизируешь. А что ты можешь предложить посерьезнее?

- Делать, так по- большому, как говорится. Ходит слух, будто сам Президент приезжает к нам, хочет поговорить с трудящимися лично. Надо думать, побывает на крупнейших предприятиях - на химическом комбинате, на заводе автоприборов, на военном заводе. А лучше всего - в аэропорту. Помнишь наш разговор там десять лет назад?

В кабинет зашел Социолух. Сказал, что заведующий его отдела посоветовал им искать работу. Отдел наверняка закроют. Но паниковать не стоит. Таких математиков, как Белов и Чернов, возьмут в любом приличном учреждении. Хотя бы в Атоме. В крайнем случае его отец поможет. А платят там вдвое больше. Что касается его, Социолуха, отец обещал пристроить/ его референтом к какому-нибудь высокому лицу. Ра

бота не бей лежачего. Глядишь, и он начнет карьеру делать.

- Но если без шуток, - сказал он, видя мрачные лица друзей, настроение поганое. Я бы, честно говоря, с удовольствием всадил бы этой гадине обойму в рыло и в пузо.

- Юрий считает, что это мелковато, - сказал Белов.

- Надо выше брать. - Неплохая идея!

Мысли наедине

Все-таки моя интуиция меня не обманула. Обстоятельства складываются так, что все, абсолютно все средства борьбы потеряли смысл, кроме одного: терроризма. Ареной истории завладели самые гнусные отбросы общества. Есть только один способ избежать гибели, которую несут с собой эти гады: убивать, убивать и еще раз убивать! Нужно, чтобы это стало массовым'явлением. Для этого нужен яркий пример. Не организация, а именно пример. Я уверен, что в стране есть многие тысячи людей, способных пойти на такой шаг ценой своей жизни. Им нужно подать сигнал и показать пример. Это - наш гражданский долг. Если мы не сделаем это, страна либо погибнет, либо погрузится в еще худшую трясину серости, грязи, зловония.

Суд истории

К концу восьмидесятых годов кампания по восстановлению исторической правды в Советском Союзе переросла в мазохистское саморазоблачение и самобичевание. Объектом критики в средствах массовой информации стали и органы государственной безопасности - органы. Даже в официальных газетах и журналах стали появляться статьи с требованием предать гласности все дела органов и судить оставшихся в живых преступников. С требованием ликвидировать органы стали выступать даже депутаты Советов и партийные работники. По всем городам прошли показательные суды над бывшими сталинскими палачами - суды истории, как их торжественно называли в прессе.

Был такой суд и в Партграде. Суд проходил в помещении драматического театра. Зал был переполнен.

На сценезаседал трибунал. Среди его членов были писатель, профессор, депутат, бывшие заключенные сталинских лагерей, офицер, рабочий, студент, колхозница, домашняя хозяйка, короче - пятнадцать специально отобранных людей, по идее представляющих основные категории граждан. В стороне сидел ничем не примечательный старик - отставной полковник КГБ, который когда-то был начальником управления КГБ области. Он согласился быть обвиняемым на суде истории. Обвинителями выступали ловкие на язык молодые и средних лет люди - писатели, научные работники, профессора, журналисты и т.п. Они игнорировали старика. Задача последнего заключалась в том, чтобы сидеть и символизировать собою сталинский режим и его преступления. Фактическим обвиняемым, как заявляли обвинители, был Сталин и его подручные. Выступления обвинителей прерывались аплодисментами и возгласами одобрения.

Дали в конце концов слово и обвиняемому. Надо признать, что собравшиеся не ожидали, что этот похожий на сморчка человечек преподнесет им сюрприз. Старик говорил спокойно, уверенно, с достоинством. И даже с точки зрения красноречия он явно превосходил обвинителей. Те пускали пену из слов и фраз, а он говорил по- существу.

Вот содержание его речи.

Вы требуете реабилитации деятелей революции и советского государства, расстрелянных как врагов народа в сталинские годы. Верно, что эти люди не были предателями и шпионами. Но ведь таковыми не были и Ежов, и Ягода, и Берия и другие сталинские палачи, ставшие тоже жертвами репрессий. И их надо реабилитировать. Но реабилитируя жертвы сталинизма, не надо кидаться из одной лжи в другую, не надо превращать жертвы в невинных ангелов. Зиновьев был мерзавец не меньше Сталина. Бухарин был безответственный болтун. И вел он себя как политическая проститутка. Тухачевский подавлял восстание в Кронштадте и восстание тамбовских крестьян. И бонапартистские идеи у него на самом деле были.

Вы люди образованные, а совершаете логическую ошибку, непростительную даже малограмотным. Вы сегодняшнее знание и понимание прошлого переносите на само прошлое так, будто оно должно было бы восприниматься таким образом самими деятелями прошлого. Но реальным фактором истории было не то, как и что люди думают о прошлом теперь, а то, как люди тогда понимали и переживали факты своей истории, какие у них были намерения и возможности. Ошибочно с критериями настоящего судить о поведении людей в прошлом. Нельзя игнорировать различие условий нашего времени и тех лет, когда действовали рассматриваемые личности. Нельзя вырывать поступки исторических личностей из конкретной ситуации, в которой они совершались, и оценивать их самих по себе. Нельзя игнорировать объективную суть поведения людей в тех условиях. В результате ошибок такого рода прошлое предстает в ложном свете, т.е. в том виде, в каком его хотят изобразить наши тенденциозно мыслящие современники. Сегодня важно не столько идеализация жертв сталинизма, о которых тут шла речь, и осуждение сталинских палачей, сколько объективно беспристрастное понимание того, почему политическая борьба в те годы принимала такие формы.

Да, он служил в органах и не стыдится этого. Его совесть чиста. Он на свой счет не принимает ни одного из обвинений, высказанных тут. И он не есть исключение. Большинство сотрудников органов, с которыми ему приходилось работать, никакими преступниками не были. Сейчас легко судить прошлое. А судьи кто? Имеют ли они сами моральное право судить кого-либо, тем более целую эпоху, целые поколения людей, благодаря которым страна выжила в тяжелейших исторических испытаниях. Сейчас никто не хочет знать, в каких условиях и с какой целью создавались органы, какую фактическую роль они сыграли в истории страны. Разве не было попыток свергнуть новый строй и расчленить страну?! Не было контрреволюционных восстаний, саботажа?! А беспризорщина! А коррупция! А шпионаж! Вы сейчас кричите по поводу засилья хулиганов, бандитов, мафии. А что творилось тогда?! В те годы преступность превосходила нынешнюю во много раз. Были и кулаки настоящие. Были и террористы. Без органов страна просто не выстояла бы. И в массе населения органы любили. К ним обращались за помощью по самым различным проблемам. И они на самом деле помогали. Без органов мы не победили бы в войне с Германией. И тогда страну разорвали бы на кусочки. И наш народ был бы превращен в рабов. И не было бы никаких судов истории. Не было бы этого театра. Не были бы вы профессорами, писателями, инженерами, депутатами ... Больше трех классов вам образования не дали бы. Да и то неизвестно, допустили бы вас до жизни вообще. Были, конечно, злоупотребления. Были преступления. Об этом надо говорить. Но как? Нельзя же кидаться в другую крайность и разрушать с трудом созданный государственный строй и порядок только на том основании, что в прошлом в силу исторических условий имело место то, что мы сегодня осуждаем. Надо не судить прошлое, а понять его объективно и извлечь из него уроки. Поглядите, что сейчас творится в стране! Если дальше так продолжаться будет, страна погибнет. И Запад добьется того, чего ему не удалось добиться руками Гитлера. Уверяю вас, без органов вывести страну из этого состояния смуты не удастся.

Когда прошел первый шок от речи старика, собравшиеся вновь настроились на обличительный лад. Старика прерывали. Из зала раздавались угрозы и крики с требованием судить его не условным, а настоящим судом. Ему так и не дали договорить. Перед тем, как покинуть трибуну, он все-таки успел сказать, что этот суд истории ему напоминает процессы тридцатых годов, когда вот так же обвиняемым не давали слова сказать в свое оправдание, и что он готов предстать перед любым справедливым и компетентным судом. На эту реплику зал ответил бурей негодования. В заключение трибунал вынес символический приговор старику как представителю преступных органов.

После суда группа студентов предложила старику пойти с ними в кафе и выпить немного по поводу такого блистательного процесса. Старик согласился. Зашли в частное кафе. Узнав о ценах, студенты пришли в негодование. Раздались крики о жуликах, о бессилии милиции, о продажности властей. Кто-то вспомнил об органах. Почему они бездействуют?! Старик сказал, что им запретили вмешиваться в частный бизнес, и спросил ребят, что бы они в таком случае делать стали.

- Сажать этих гадов надо!

-К стенке ставить!

- Между прочим, - сказал старик по поводу этих эмоций, - органы были учреждены отчасти и для того, чтобы прекратить самосуды и расправы населения со всякого рода негодяями. Если вы не возражаете,

пойдемте ко мне. Выпить кое-что найдется. И закусить жена что-нибудь найдет.

Старик жил неподалеку в малюсенькой квартирке. Студенты с трудом разместились за столом. Заговорили, естественно, о только что пережитой комедии суда. Старик сказал, что добрая половина обвинителей и судей ловкачи и конъюнктурщики. А сколько из них были осведомителями КГБ?!

- Что же Вы не сказали об этом в суде?!

- А кто бы поверил мне? Сказали бы, что я прибегаю к сталинистским методам. К тому же есть профессиональная этика - осведомителей не выдавать. Кстати, председатель сегодняшнего трибунала уже в сталинские годы был таким отъявленным прохвостом, что его органам приходилось одергивать. При Хрущеве лизал зад Хрущеву, при Брежневе Брежневу. Теперь Горбачеву зад вылизывает. Если слетит Горбачев, этот подонок первым его продаст и ринется лизать зад новому начальству.

- Что же получается? Опять та же ложь?!

- Это уж вы сами разбирайтесь Мы свое дело сделали. Большинство из нас погибло ради того, чтобы... чтобы вы могли нас осудить, очернить и оплевать. Делайте жизнь лучше нас. Вы хозяева теперь.

- Какие мы хозяева?! Нас ни о чем не спрашивают.

- А вы думаете, раньше делалось по-нашему? Это теперь легко сказать не доноси, не клевещи, держись мужественно, протестуй... А на деле не так-то просто стать таким прекрасным человеком. Практически бессмысленно. И не то что не дадут, а сам не захочешь, причем отнюдь не по злобе. Что вы думаете, всю черную работу в прошлом прирожденные злодеи делали? Фанатики? Ничего подобного! Обычные люди. И вы на их месте поступали бы не лучше. Была рутина жизни. Люди работали. И те, кто становились жертвами, исполняли свою историческую роль. Время было такое. Оно диктовало свои законы поведения. Мы выполняли самую черную и неблагодарную работу истории. В итоге из нас сделали козлов отпущения.

- Вы много лет работали в органах. Были ли в Вашей жизни случаи, когда Ваша совесть была не чиста?

- Смотря по тому, как понимать совесть. Я лучше расскажу вам об одном случае, который мне до сих пор не дает покоя. Я из-за него испытываю если не угрызения совести, то чувство стыда.

Поклонником Сталина никогда не был. Был обычным комсомольцем. Хорошо учился. Культ Сталина вызывал у него негативные эмоции, но не настолько, чтобы протестовать открыто и вообще придавать этому особое значение. Он просто игнорировал это. О репрессиях знал, но тоже не очень переживал их. Его и его родственников это не касалось. Время от времени в институте становилось известно, что кто-то арестован как враг народа. В обвинения не то чтобы верили, скорее не хотели не верить. Тут дело было не в вере или неверии, а в чем-то другом. Была политика руководства, и рассказчик, как и люди из его окружения, эту политику так или иначе принимали. Она воспринималась ими как часть генеральной линии руководства. Принимая эту линию в целом, они принимали и ее части. Они были руководимыми, вроде солдат в армии, и это было не их дело сомневаться в правильности линии руководства. Аналогично рассказчик относился и к процессам тридцатых годов. Опять-таки дело не в том, что он на все сто процентов верил в их честность. Просто не было ни веры, ни сомнения. Тем не менее лично к Сталину он симпатий не питал. Ему не раз приходилось сталкиваться с антисталинистскими настроениями у своих соучеников. Он никогда не доносил на них. Ему доверялись. Как эти ни странно, он не был стукачом. Ему просто не предлагали быть им. Если бы предложили, скорее всего согласился бы.

Еще будучи студентом вступил в партию. Рабочее происхождение. Безупречная анкета, хорошая репутация. И в 1939 году ему предложили поступить в школу органов. Он согласился, это давало ему хорошую профессию. Окончил школу досрочно в начале войны, был направлен в особый отдел авиационной бомбардировочной дивизии. Проявил себя хорошим работником. Был назначен начальником особого отдела полка. Работа не имела в себе ничего романтического. Разоблачал мелкие преступления. Следил за умонастроениями людей. Высказывал свое мнение, когда речь заходила о наградах, званиях, должностях. Приходилось иметь дело и с политическими доносами. Они принимались во внимание. Но те, на кого писались доносы, хорошо воевали и погибали как герои. Так что такого рода доносам большого значения не придавали.

Но вот однажды ему передали заявления пилот и штурман одного экипажа. Это были доносы друг на

друга. Так как оба доносчика не были осведомителями и свои доносы подписали, рассказчик назвал их заявлениями. Доносчики каждый обвинял другого в одном и том же. Из бесед с ними рассказчик установил следующее.

Оба парня жили в деревне. Оба познали колхозы. Окончили школу в районном городишке. Учились в аэроклубе, затем - в авиационных школах, один - на пилота, другой - на штурмана. Случайно попали в один полк, попросились в один экипаж. Оба были склонны к гусарству, не прочь выпить и похохмить (пошутить и позлословить). Обоим осточертело прославление Сталина. Оба видели в нем причину всех зол, включая колхозы и поражения в начале войны. Говорили между собой на эти темы. Дружили и доверяли друг другу. Так было и на этот раз. Вечером отправились к девчонкам. Выпили основательно. По дороге в часть заговорили на ту же больную тему. Один сказал, что готов жизнью пожертвовать, лишь бы Сталина шлепнуть. Другой поддержал его. Пошутили. Посмеялись.

- А ведь в нашем положении это осуществимо, - сказал один. - До Москвы лететь пустяк. Нагрузим бомбы и вместо немецких объектов сбросим их на сталинскую дачу под Москвой.

- Дача не реальный объект, - сказал другой. - Поди, найди ее в лесу! Лучше в Кремль вдарить. Можно для верности самим в дом, где кабинет Сталина находится, врезаться. Все равно нам крышка.

- Вряд ли он в Кремле работает. Наверняка где-нибудь глубоко под землей. И спит там. Так что наша затея лишена смысла.

Поболтали таким образом. Легли спать. Прочухались к утру. Вспомнили вчерашний разговор и струхнули. Одно дело - шуточки молодых пьяных парней. И другое дело - разговор пилота и штурмана боевой машины с грузом бомб, способным снести с лица земли Кремль. А что, если друг донесет?! И оба в панике написали доносы. Причем, каждый изображал свое поведение как желание прощупать умонастроение другого.

Что было делать? Если дать ход делу, обоих ребят отстранят от полетов и посадят. Могут и к расстрелу приговорить. Пятно на полку и дивизии будет несмываемое. Командира полка и заместителя по политической части снимут, разжалуют, посадят. Не исключено, что полк расформируют. Начнут копать, десятки людей попутают. И ему, рассказчику, не поздоровится. Куда, мол, глядел?! Ущерб для страны, как видите, огромный вышел бы. Целые сутки думал рассказчик, как выкрутиться из положения. Советоваться ни с кем нельзя было, наверняка донесли бы. Наконец, надумал наилучшее решение. Позвал к себе ребят. Рассказал им о тех последствиях, какие угрожают в случае, если он даст ход делу. Предложил: либо дает ход делу, и тогда всем крышка, либо сделаем вид, будто никакого криминального разговора и никаких заявлений не было. Ребята, естественно, с радостью выбрали второй вариант. Рассказчик сжег на их глазах доносы и посоветовал впредь держать язык за зубами.

- Чувствовал я себя после этого, признаюсь, препогано,- закончил рассказ старик. - Боялся, что ребята еще наделают глупостей по пьянке. Успокоился только после того, как ребят сбили над Берлином. И до сих пор чувствую себя подлецом из-за того, что успокоился только после гибели крамольного экипажа. Вздохнул с облегчением.

- А могли эти летчики пойти на покушение, если бы точно знали местонахождение Сталина и имели бы реальную возможность разбомбить это место?

-- Думаю, что нет. Поговорить и помечтать - одно дело, а действовать практически - другое. Тут было одно но, которое сдерживало дамке яростных антисталинистов. Сталин, несмотря ни на что, был народным вождем. Он был квинтэссенцией народа. Он и был сам народ. А то, что народ был таким, это дело истории. Нам вбили в голову, будто народ есть нечто абсолютно положительное, невинная жертва злодеев. А реальный народна самом деле может быть массовым злом. Таким был народ и у нас, и в Германии. Если уж судить, то надо весь народ судить. А на этом пути придется привлечь к суду все человечество. Чушь этот ваш суд истории. Спектакль для подлецов и дураков. Суд историй, как и божий суд, есть выдумка идеологов и поэтов. Никаких справедливых судов истории не было и не будет. Есть и будет лишь расправа негодяев над беззащитным и безопасным прошлым.

Лесков

Прошел такой суд истории и в комбинате. Собрание шло так, как и следовало ожидать. Но вот слово предоставили заведующему складом готовой продукции Лескову. Было известно, что Лескова репрессировали еще до войны с Германией и что он провел в лагерях почти двадцать лет. Был освобожден и реабилитирован после двадцатого съезда партии. Поскольку он отбывал наказание в лагере неподалеку от Партграда, он так и остался здесь насовсем.

- Я с юности был антисталинистом, - начал Лесков. - В 19 3 8 году я как антисталинист был осужден на 25 лет лагерей строгого режима. Из них я отбыл в заключении 19 лет. Я это говорю не с целью заслужить ваше сочувствие и похвалу, а с надеждой на то, что вы меня не обвините в пристрастии к сталинизму и не зачислите в недобитые сталинисты и консерваторы. Я был антисталинистом всю мою жизнь и остался таковым. И сейчас я буду говорить как убежденный антисталинист.

В зале наступила зловещая тишина. Собравшиеся почуяли недоброе. Но останавливать оратора не оыло оснований.

- Сейчас все вдруг стали храбрыми антисталинистами, антибрежневистами, обличителями язв прошлого и настоящего, борцами против консерваторов и бюрократов. Ну а раньше-то вы где были?! Что, вы вдруг все вместе прозрели? Прозрели!.. Дали установку свыше прозреть, вот вы и прозрели. Я ведь не первый год в комбинате. Я вас всех знаю. Не раз слушал ваши холуйские речи по адресу Брежнева. Не раз видел, как вы лизали задницу тем, кого громите теперь как виновников некоего застоя.

Раздались крики возмущения и требования лишить оратора слова. Другие требовали дать возможность выступавшему договорить. Перебранка длилась минут двадцать. Наконец, решили дать Лескову еще пять минут.

- Ругаете сталинизм, - продолжал он, - а сами что делаете? Что же вы затыкаете рот человеку, думающему иначе, чем вы? Где же свобода слова, гласность?! Вы удивляетесь, как все могло случиться при Сталине. А вот так, как сейчас со мной, и тогда поступали с теми, кто не хотел петь в общем хоре. Еще пару

слов! Большинство присутствующих - молодые люди, толком не знающие нашей реальной истории и политической борьбы прошлого. Вы ругаете сталинизм и бреж-невизм, рассматривая брежневизм как продолжение сталинизма, а нынешнюю политику - как освобождение от обоих, как прозрение, А ведь это фактически и теоретически неверно.

Договорить Лескову не дали.,Председатель заявил - категорически, что регламент исчерпан, и дал слово следующему оратору. Лесков махнул рукой, сошел с трибуны и покинул зал. За ним вышло несколько молодых людей, и в их числе Чернов.

- Горбачевцы к нам не с другой планеты прилетели, - сказал Лесков. Большинство из них начало карьеру еще в сталинские годы в качестве комсомольских активистов.

- И доносчиков, - сказал кто-то.

- И доносчиков, разумеется. Все они сделали успешную карьеру при Брежневе. Они стали руководителями районов и областей, стали основной силой в партийном аппарате. Так что если уж искать виновников тяжелого положения в стране, то это они в первую очередь. Горбачев довел до жалкого состояния Ставропольский край, где он много лет хозяйничал. А потом в ЦК он был ответственен за сельское хозяйство. Ельцин делал то же самое в Свердловской области.

- Почему же они пошли на перестройку?

- Сложный вопрос. Думаю, что им голову вскружила слава диссидентов и критиков режима. Западная пропаганда сработала. Западных благ захотелось. Рыба, как говорится, с головы портится. Не подумали о последствиях. Надеются порядок удержать и в лучах мировой славы погреться. Ну да сейчас речь не об этом. Сравните горбачевскую политику со сталинской. Во-первых, те же нападки на партийный аппарат под маркой критики консерваторов. Сталин ведь тоже воевал против консерваторов. То же стремление создать аппарат личной власти вне партийного аппарата и над ним. Во-вторых, то же стремление к насильственным преобразованиям. Все реформы Горбачева, начиная от борьбы против пьянства и кончая властью и хозяйством, суть насильственные реформы. Так кто же тут сталинист?!

- Но сталинская политика была успешной. Так может быть и теперь...

- Теперь время не то, страна не та, народ не тот, международные условия не те. Помяните мое слово, эта политика еще дорого обойдется нам. Она приведет страну к катастрофе. Не случайно Горбачев стал кумиром Запада. Запад не стал бы так хвалить его, если это не было бы выгодно ему. Горбачевская политика пе-рейдет в политику предательства интересов страны и народа, помяните мое слово!

На другой же день Лескова уволили на пенсию. Не было никаких торжественных проводов, хотя он был старейшим работником комбината и единственной настоящей жертвой сталинизма.

На распутье

Всеобщее разложение захватило и группу Горева. Солдат вышел из комсомола, бросил заочный институт и перешел на работу в кооператив, где стал получать в три раза больше, чем на заводе.

-- Нужно быть круглым идиотом, чтобы упускать такую возможность, сказал он. - Имею предложение от одного частника. Конечно, он жулик. Но год протянет как минимум. А за год я у него заработаю на кооперативную квартиру и автомашину.

- А как насчет идеалов? - спросил Горев.

- Все идеалы затоптаны в грязь, - ответил Солдат. - Разве за идеалами удирает Фюрер в Москву? Спросите его, почему инженер по образованию устраивается в аспирантуру Института международных отношений и как это ему удалось? Или вотнаш новоиспеченный Дубровский. Пусть он расскажет, в какую группку он ввязался и с какой целью!

- Мы ставим своей задачей отбирать у жуликов вроде твоего частника награбленные ими богатства и передавать их народу, ответил Остряк.

- Какому народу?! - не унимался Солдат. - И когда? В будущем? А пока вы употребляете эти нажитые нечестным путем и честно экспроприируемые вами богатства для своих собственных нужд.

-Это клевета!

- Поживем - увидим, клевета или нет. Нет, друзья мои. Я хотя и необразованный болван, кое-что начал все же понимать. Наше общество своим примером на долгое время, может быть- на сто лет, похоронило все идеалы, похоронило самую идею образцового социального строя, к которому стоило бы стремиться. Более того, мы вынуждаемся на борьбу против единственного социального строя, за который стоило бы бороться.

- Браво! - воскликнул Слепой. - Суть дела не выразишь лучше. Мы в самом начале истории коммунизма, а относимся к нему так, как будто он безнадежно устарел и подлежит уничтожению. Надо начинать все сначала, причем - на национальной основе. Я лично вижу такой путь развития. В высших и средних слоях общества постепенно растет число хорошо образованных, интеллигентных, высоко нравственных и патриотически настроенных личностей. Они образуют своего рода духовное братство, имеющее целью постепенное улучшение деловой и нравственной атмосферы в самой активной и деловой части русского населения.

- Почему только русского?

- Идеи интернационализма тоже потерпели крах. Дело идет к развалу империи. Все стремятся к национальной определенности и независимости. А чем мы, русские, хуже других. Я лично за выход России из Советского Союза и за превращение ее в федерацию русских государств. Ельцин прав!

- Наша область тоже будет самостоятельным государством?

- Не говори пошлостей! России для ее возрождения нужна национальная духовная элита и своя правящая аристократия.

- Так может быть царя обратно пригласить? На Западе нам уже заготовили.

- Президент или царь - какая разница?!

-До чего мы докатились?!

- А ты предложи что-либо получше!

- В нашей стране, - сказал Горев, - максимум возможного был достигнут в брежневские годы. Как показывает опыт перестройки, любые преобразования ведут лишь к ухудшениям и к гибели страны. Можете меня называть как угодно, но моя позиция такова. Наша страна не нуждалась ни в какой перестройке, ни в какой революции сверху, ни в какой западнизации. Нужны были не маниакальные планы, а преобразования и усовершенствования обычными методами, не вызывающими сенсаций на Западе. Я считаю политику перестройки не просто ошибкой, а преступлением перед страной и народом.

- Что ты предлагаешь? Возвращаться назад?

- В прошлое не возвращаются. Надо восстанавливать нормальный порядок в стране.

- Что ты считаешь нормальным порядком?

- То, что построили за семьдесят лет нашей истории.

- Никогда бы не подумал, что в тебе таились такие махровые консервативные идеи, - сказал Слепой.

- Я этого тоже не знал, - сказал Горев. - Я, как и все вы, мыслил на уровне личной неустроенности. Только теперь, когда над страной нависла угроза гибели, я начал кое-что соображать на более высоком уровне - на уровне исторической ответственности за судьбу страны и народа.

- А стоит ли наша страна и наш народ того? - сказал Фюрер. - Я думаю, что есть один выход: последовать примеру Запада.

- И когда ты сделал это открытие? - спросил Остряк. - Когда тебе посветила карьера дипломата, выполняющего установку на западнизацию?! Значит, ты будешь готовиться на роль предателя на высоком уровне?

- Прекратите пустую ругатню, - вмешалась Катя. - Дело не в этом.

- А в чем?

- А в том, что нас обманывают все, кому не лень. В том, что мы лишь марионетки в чьей-то грязной игре.

Народный трибунал

По словам Остряка, их группа называется Народный трибунал. Возникла она с целью борьбы против организованной преступности. Власти фактически неспособны остановить ее, а в значительной мере вступают в сговор с преступниками. Группа Народный трибунал берет на себя те функции, которые должны были бы выполнять органы власти. Но она выполняет эти функции своими методами, разумеется - нелегальными, порицаемыми морально и запрещаемыми юридически. А что делать, если в стране царит бесправие и полное моральное разложение. Народ вправе как-то защищаться. В группу входят молодые рабочие. Все уже отслужили в армии. Ребята смелые. Умеют обращаться с оружием. Такие группы возникают по всей стране. Наверняка произойдет их объединение, и через несколько месяцев они станут силой, с которой придется считаться.

Оставшись наедине с Горевым, Чернов спросил его мнение о группе Остряка.

- На первый взгляд, - сказал Горев, - цели у них благородные. Но ты сам знаешь, благими намерениями вымощена дорога в ад. То, что они наказывают грабителей, это хорошо. Но ведь они их сами грабят. Так что вряд ли их деятельность можно считать совсем бескорыстной. Они наверняка не остановятся на том, что делают сейчас. Я нисколько не удивлюсь, если они выдвинут лозунг Бей перестройщиков!.

- А что в этом плохого?

- Я не говорю, что это само по себе плохо. А ты подумай вот о чем. Бывшие солдаты создают группу, о которой говорит весь город. Имеют оружие. Почти открыто делают налеты на миллионеров и бандитские шайки. Не кажется ли тебе, что за их спиной стоят более серьезные силы? Кто-то хочет их руками каштаны из огня таскать. Кто? Я ничуть не сомневаюсь в том, что к этому делу так или иначе причастно КГБ. Я тебе не советую связываться с этим Народным трибуналом.

Лесков

Узнав адрес Лескова в отделе кадров, Чернов решил навестить его. Лесков жил одиноко. Жена его умерла несколько лет назад. Дети завели свои семьи. Он разделил с ними квартиру, получив в качестве своей доли маленькую комнатушку в старом доме на окраине города. Когда пришел Чернов, Лесков лежал в постели больной. Соседка по квартире приготовила ему что-то поесть. Чернова он узнал: он сохранил хорошую память, помнил всех сотрудников комбината. Разгово--рились. Чернов сказал, что его интересует проблема покушений на Сталина. Лесков провел много лет в лагерях, наверняка встречал таких заключенных, которые обвинялись в подготовке покушений на Сталина.

- Я сам был осужден по обвинению в подготовке покушения на Сталина, сказал Лесков.

- Само собой разумеется, - сказал Чернов, - обвинение было ложным.

- Почему же ложным?! Мы на самом деле планировали такое покушение.

- Но ведь нам сообщали, что Вы были осуждены по клеветническому доносу!

- Вышла установка сверху считать всех репрессированных невинными жертвами сталинизма. Вот в комиссии по реабилитации и ринулись в другую крайность.

- Так значит Вас осудили Правильно?! Никакой клеветы не было?!

- Была и клевета. И несправедливость.

- Не понимаю!

- В доносах и в обвинении говорилось то, чего на самом деле не было. Это и дало основание комиссии реабилитировать нас как невинные жертвы. Но в наших замыслах было нечто такое, что не попало в доносы и в обвинение.

- А если бы попало, тогда что было бы?

- Тогда нас расстреляли бы.

- У вас была группа?

- Да. И довольно большая: более десяти человек.

- Что вы собирались делать?

- Достать оружие и во время демонстрации на Красной площади броситься к Мавзолею, обстрелять стоящих там вождей и забросать гранатами.

- А в чем вас обвинили?

- В том, что мы якобы собирались обстрелять из винтовок и минометов машину со Сталиным на его пути с дачи в Кремль.

- Какая разница?! Вас же все равно должны были расстрелять!

- Разница большая. С того места, откуда мы якобы собирались обстреливать машину Сталина, сделать это было практически невозможно. Клеветнический характер доноса был очевиден. И мы не стали его опровергать, признались.

- Почему вы решились на такой шаг?

- Мы все были искренними коммунистами. Мы решили, что Сталин предал идеалы революции, отступил от принципов марксизма-ленинизма и построил совсем не то, на чем настаивали настоящие коммунисты.

- А что Вы думаете о нынешних руководителях области? Считаете Вы их настоящими коммунистами?

- Какие это коммунисты?! Шкурники. Карьеристы. Настоящих коммунистов истребили при Сталине. Теперь их нет. Кто знает, может быть они еще появятся в будущем.

- А что бы Вы стали делать, если бы сейчас были молодым?

- Трудно сказать. Скорее всего стал бы настоящим террористом.

- Но Вы старый член партии. А коммунисты отвергают индивидуальный террор.

- Отвергали для своего времени. И после того, как терроризм сыграл свою историческую роль. А после взятия власти... Впрочем, после революции их самих почти всех истребили. А что Вы можете другое предложить в наше время, чтобы заставить людей опомниться?

- А на кого Вы стали бы покушаться?

- На тех, кто предал интересы нашего народа и нашей страны, продался Западу за подачки и похвалу.

- Кого Вы имеете в виду персонально?

- Прежде всего главного подлеца - самого Горбачева. Затем его помощников вроде Яковлева, Шеварднадзе и прочих гадов.

Отщепенцы

В доперестроечные годы получилось так, что Чернов не был принят в качестве своего в тех кругах партградского общества, представители которого жили благополучно, делали карьеру и добивались жизненных успехов. Они чувствовали, что Чернов чужой для них во всех отношениях - по образованию, по ментальности, по жизненным претензиям, по образу жизни и даже по физическим данным. Казалось, что с началом перестройки он должен был бы оказаться в кругу людей, начавших добиваться успехов за счет новых условий. Но это не случилось. Он и на сей раз оказался в положении отщепенца. Постепенно от него отошли его ближайшие друзья - Белов и Миронов, быстро приспособившиеся к условиям перестройки и начавшие извлекать из нее пользу для себя. Не получилось и особой близости с Горевым, оказавшимся в оппозиции к перестройке. Было что-то такое, что мешало их сближению. Это что-то различные причины неприятия перестройки. Горев отвергал ее как настоящий (идеальный) коммунист, Чернов - как человек, для которого был неприемлем как коммунизм, так и порожденный им антикоммунизм. Начавшийся в Партграде расцвет антикоммунизма Чернов воспринимал как проявление все того же коммунизма, - как вскрытие гнойника коммунизма, как торжество коммунистической помойки.

- Начинается время, когда будет решаться судьба нашей страны, - сказал Горев, Чернову шедшему с ним после работы от комбината в город. - Нам надо четко определить свою позицию. Преступно в такое время оставаться в положении постороннего наблюдателя.

- А стоит ли ломать голову над этим, - сказал Чернов. - Нам все равно не позволят остаться в стороне. Нас все равно вынудят на определенное поведение, что бы мы сами ни предпринимали. Буду я выступать за перестройку или против нее, меня все равно не примут в свои ряды ни те, ни другие. Тебя, между прочим, тоже. . - Почему ты так думаешь?

- Потому что мы суть отклонение от нормы как с точки зрения одних, так и с точки зрения других. Мы - уроды, но не нормальные советские прохвосты, способные приспособиться к новым условиям. К тому же судьба нашей страны меня не очень-то волнует. Если она рухнет, туда ей и дорога. Значит, она окажется нежизнеспособной. Страной- уродом, как и мы с тобой.

- Ты слишком мрачно смотришь на жизнь.

- А ты стараешься убедить себя и других в том, что ты - полноценный гражданин этого общества. Но общество- то неполноценное. А ты в своей полноценности заходишь слишком далеко, дальше, чем это позволяют нормы нашего общества-урода. Ты тоже поэтому обречен, как и я. Так стоит ли рыпаться?

Такой разговор не приносил ясности и облегчения. Наоборот, он усиливал мрачное ощущение огромного несчастья, надвигавшегося на всех партградцев и на них, на Чернова и Горева, в первую очередь.

- Ходит слух, - сказал Чернов на прощание, - будто ты собираешься из партии выходить. Вроде бы Гробовой об этом говорил в партбюро.

- Этот подонок первым побежит из партии, как только это станет выгодным. Нет, я останусь в партии хотя бы из духа противоречия. Если даже в Москве объявят о роспуске КПСС, я буду ратовать за ее сохранение.

- Ты такой фанатичный коммунист?

- Нет. Я вообще не коммунист в формальном смысле слова. Просто КПСС не есть партия вообще. Это - нечто другое.

- Что именно?

- Государственность. Крах КПСС равносилен краху нашей государственности, а значит - страны вообще. К сожалению, этого не могут вслух признать даже наши партийные руководители от Горбачева до секретарей первичных партийных организаций.

Второй день следствия Московская комиссия прибыла в Царьград вечером 22 сентября. День 23 сентября ушел на ознакомление с материалами КГБ и психиатрической больницы. На следующий день Рябов отсыпался до обеда после сильного перепоя в гостях у Крутова. Воробьев вновь отправился в психиатрическую больницу с целью узнать, стоит ли на учете в больнице молодой человек, о котором ему сказал Соколов. Соколов отправился в Управление КГБ с целью познакомиться с результатами прочесывания города сотрудниками КГБ и с донесениями осведомителей.

Воробьеву сразу же сообщили, что интересующий его объект состоит на учете в больнице уже с 1973 года, регулярно проходит здесь осмотр, находится под наблюдением врача Малова. В истории болезни Воробьев не нашел ничего особенного: таких молодых людей миллионы. Он решил поговорить с Маловым. Последнего в больнице не оказалось, он находился на бюллетене , т.е. был в очередном запое. Пришлось ехать к нему домой.

Малов жил в Новых Липках. Дверь Воробьеву открыл старик с иссиняфиолетовым лицом и с седыми взлохмаченными волосами. Воробьева это не удивило, он таких на своем веку перевидал многие сотни. Воробьев представился. Малов извинился за беспорядок в квартире, очистил для Воробьева стул, сбросив с него на пол книги и одежду.

- Если я не ошибаюсь, мы с Вами уже встречались, - сказал Воробьев.

- Да, - ответил Малов. - В Москве. И в Казани. Я ^ Вас хорошо помню, Вы почти не изменились. Ну, а меня трудно узнать. Сами видите... Извините, я покину Вас на минуту. Чайник поставлю. Больше мне Вас нечем угостить. Сами понимаете, какое время.

- Да Вы не беспокойтесь, я уже позавтракал в

гостинице. Я Вас долго не задержу. Меня интересует один Ваш пациент.

- А почему он Вас заинтересовал?

- Буду с Вами откровенен. Я здесь нахожусь в связи с убийством Елкиной. Органы государственной безопасности, естественно, обязаны рассмотреть все, что так или иначе связано с нею. Несколько лет назад Ваш пациент начал собирать досье на Елкину. С ним провели по этому поводу беседу в Управлении КГБ. Само собой разумеется, этот факт заинтересовал следователя КГБ. А мне поручено познакомиться с этим человеком с точки зрения его психического состояния.

- Ясно. Что Вам сказать? Я знаю этого человека с тех пор, когда он еще школьником был. Несчастный мальчик.

- Почему несчастный?

- В истории болезни не отмечено, что он - инвалид от рождения. Безрукий.

- А почему это не отмечено?

- Я сделал это умышленно, чтобы не акцентировать внимание на это. Он был одержим идеей выглядеть так, как будто он полноценный человек. Кроме того, его отец был репрессирован в сталинские годы. Умер в Атоме... Вы знаете, что это такое?

- Представляю.

- Умер, когда мальчику еще не было и года. Его растила мать. Героическая женщина. Только в России возможны такие. Если бы от меня зависело, я бы ей памятник из чистого золота поставил.

- Не надо из золота, украдут в первую же ночь.

-Я фигурально выражаюсь. С медицинской точки зрения мальчик психически был вполне здоров. Только обладал одним неизлечимым недостатком.

- Каким?

- Он был гениально одаренным.

- Почему же это недостаток?

- В России вообще, в нашей глуши - в особенности, с его физическим дефектом быть гением от рождения есть большое несчастье.

- В чем проявлялась его гениальность?

- Прежде всего в математике. Математические способности суть показатель интеллектуальных способностей вообще. Он был рожден интеллектуальным гением, способным к выдающимся открытиям во многих областях творчества. А жизнь складывалась так,

что ему не дали проявиться ни в одном из них. Вы же профессионал в таких делах. Вам наверняка встречались аналогичные случаи.

- Конечно, встречались. Но обычно это были иллюзорные гении.

- Но были и настоящие?

- Кто знает? О том, что человек является гением, мы узнаем по результатам его творчества.

- Не только. Посредственные люди, каких подавляющее большинство, узнают гения еще до того, как он начинает предпринимать попытки проявиться. И делают все от них зависящее, чтобы помешать этому. Я интересовался этой проблемой. На тысячу обычных. людей рождается один с гениальными задатками. Но лишь один из тысячи прирожденных гениев пробивается.

- Возможно, Вы правы. Вернемся к Вашему пациенту. Замечали ли Вы в нем интерес к социальным проблемам? Как он реагировал на факты несправедливости? Что он думал о диссидентах? Был ли у него интерес к террористам, в особенности - к нашим?

- Кого Вы имеете в виду?

- Лейтенанта Ильина, например.

- Особого интереса к диссидентам и к террористам я у него не замечал. Социальными проблемами он интересовался не больше других. Скорее наоборот, он был склонен к индивидуализму, к замыканию в своем внутреннем мире.

- А тот его интерес к Елкиной?

- Я об этом узнал впервые только что от Вас. Не знаю, с какой целью он начал собирать досье на нее. Я сомневаюсь в том, что он мог продолжить это дело. Он человек порывистый, мятущийся. По моим наблюдениям, он живет в основном в мыслях, в воображении. И зачем Вам нужно что-то знать о нем? Ведь эту Елкину убили уголовники, это же точно установлено!

- Чистая служебная рутина. Для отчета.

- Ясно. Так может быть выпьете чаю?

- Нет, спасибо. Я должен идти. Дела. Благодарю Вас за информацию.

Соколов ознакомился с теми материалами, какие собрали сотрудники КГБ и осведомители. Его внимание привлекло лишь то, что касалось группы Народный трибунал. Но это лишь было достаточно серьезным, чтобы... А вот что должно следовать за этим

чтобы, Соколов не торопился высказать отчетливо даже самому себе. Эти молодые рабочие и бывшие солдаты стремятся к расправе с перестройщиками. Он, Соколов, в глубине души на их стороне. Действительно, пора остановить перестройщиков, фактически ставших предателями интересов страны, пятой колонной Запада. Будь он, Соколов, молодым, как эти народные судьи, он, по всей вероятности, сам присоединился бы к ним. Но его положение обязывает пресекать деятельность таких Народных трибуналов. Конечно, в их деятельности больше слов, чем дела. Но ведь от слов они могут перейти к делу. И стоит ли им препятствовать в этом?! Во всяком случае, после убийства Ёлкиной они наверняка поджали хвосты, попрятались и затаились, дрожа от страха. Если сейчас членов этого Народного трибунала задержать и начать допрашивать, они бог знает что наговорят друг о друге. А если это получит огласку в прессе, то на них обрушатся со всех сторон. Перестройщики от этого только выиграют. В героях ходить будут. Нет, тут надо проявить максимум осторожности и благоразумия.

Обдумав проблему Народного трибунала, Соколов встретился с Горбанем и изложил ему свои соображения. Решили, что вся информация об этой группе не имеет никакой доказательной силы. Это все суть лишь слухи, а народ теперь болтает без всякого удержу. Соколов намекнул Горбаню, что если его люди как-то причастны к этому Трибуналу, пусть затаятся. Во всяком случае, надо принять меры к тому, чтобы слухи о Трибунале не выползли на страницы прессы, и чтобы их не связывали с убийством Ёлкиной.

В три часа пополудни в Управление пришел Воробьев и доложил о результатах своей работы. Обедать поехали к Горбаню. Пробыли у него до позднего вечера. Позвонил дежурный по Управлению. Сообщил, что сведения на интересующий Соколова объект собраны, но самого объекта дома не оказалось, и где он сейчас находится, его мать и соседи по дому не знают. Соколов приказал завтра произвести в квартире объекта обыск, если он не объявится до того времени, и принять меры к его розыску.

-- Интуиция мне подсказывает, - сказал Соколов, - что тут что-то кроется.

- Я думаю, что это направление поисков более перспективно, чем мифический Трибунал, - прогово

рил Горбань. - Кстати, что поделывает глава Вашей комиссии товарищ Рябов?

- Очевидно, обделывает какие-то свои делишки, - ответил Соколов. - Было бы лучше, если бы он вообще не совал нос в дела, в которых он не смыслит ничего.

Жить до-новому

Протезный комбинат не приватизировали по той простой причине, что его никто не захотел купить. Тогда по предложению Маоцзедуньки, ставшей яростной поборницей рыночной экономики, комбинат превратили в совместное советско-германское предприятие. Немцы очень энергично взялись за дело. Семьдесят процентов сотрудников было немедленно уволено. Не помог митинг протеста. Люди потолкались во дворе, пошумели и разошлись. Все более или менее важные посты заняли немцы. Как-то незаметно прекратили существование партийная и комсомольская организация. Они бесшумно испарились. Здание комбината немцы отремонтировали сами. И так же бесшумно из комбината исчезли все монументы, бюсты и портреты Ленина и Маркса. Лишь кое-где повесили портреты Горбачева и канцлера Коля. Территорию комбината очистили от инвалидов, которые подкармливались тут самыми различными способами, вплоть до роли подопытных кроликов. Немцы на этом настояли категорически, полагая, что судьбой этих инвалидов должны заниматься городские власти и медицинские учреждения города. Немцы собирались сделать комбинат предприятием высшего международного класса, ограничив его деятельность исключительно производством протезов на уровне современной технологии, инвалидных колясок и предметов быта, ориентированных на инвалидов.

Белова, конечно, оставили в комбинате. Ему повезло: пара его статей была перепечатана в немецком журнале, так что немцы считали его серьезным ученым, и он мог работать на компьютере. Гробовой стал директором комбината, а Социолух - его помощником. Не повезло Чернову. Комбинат по настоянию немцев полностью компьютеризировался, а Чернов, естественно, не удовлетворял этому требованию, и его

уволили. Уволили и Горева. Поскольку направление исследований его группы не соответствовало новой ориентации комбината на западную технологию.

Мать

Юрий по-своему любил мать: он привык относиться к ней как к части своего собственного тела, как к необходимому условию своего бытия. Он никогда не разговаривал с ней на серьезные темы: у нее было самое примитивное образование, книг и газет она вообще не читала, смотрела лишь телевизор, да и то только развлекательные программы. Они разговаривали лишь на бытовые темы, да и то односложно, без эмоций и обобщений. У нее был хороший голос и слух, но петь было некогда и некому. Тем более в моду вошли такие голоса, мелодии и формы исполнения, какие ей были непонятны и неприемлемы.