Говорят, снаряд дважды в одну воронку не падает, но Татьяне Сергеевой «повезло» – уже вторая ее квартира пострадала от пожара! Пришлось Танюше принять любезное предложение компьютерного гения Димона пожить у него. Она наивно согласилась присмотреть за четырьмя рыжими кошками! Однако каждая хвостатая красавица требует особенного ухода, а разбираться в этом Танечке совершенно некогда, ведь у нее новое запутанное дело. Лена Киселева попросила найти настоящих родителей своей приемной дочки Ани. Кровная родня быстро отыскалась – не какие-нибудь голодранцы, а владельцы престижной клиники «Светлое детство» – и сразу признала Аню. Казалось бы, расследование закончено, но вскоре Таня получила страшное известие: Лена с дочкой и ее новые родственники отравились в ресторане ядом рыбы фугу, и это явно не случайность!
Золотое правило Трехпудовочки Эксмо Москва 2010 978-5-699-40826-9

Дарья Донцова

Золотое правило Трехпудовочки

Глава 1

Изредка гадкий утенок превращается в лебедя, но чаще всего из него вырастает гадкая утка.

Я поежилась и осторожно посмотрела на Чеслава. Начальник с невозмутимым видом слушал нашу гостью Елену Киселеву. Ничего особенного в новой клиентке не было: ни красоты, ни, похоже, исключительного ума. Встретишь на улице – не задержишь взгляда: одета средне, как все. А вот ее дочурка Аня, сидевшая в соседнем кресле, выглядела сногсшибательно. При виде девицы даже Марта скорчила гримасу удивления, а нашу Карц не сможет выбить из равновесия даже появление в офисе снежного человека. Скорее всего, при встрече с йети Марта вручит ему бутылочку жидкого мыла и прикажет: «Немедленно ступай в ванную и прими душ, терпеть не могу, когда от мужика несет старым козлом».

Однако Анечке удалось смутить дочь олигарха. Она не желала прятать красивую грудь под мешковатым свитером. Обычно девочки в юном возрасте стесняются невесть откуда взявшейся женственности, но Аня демонстрировала все свои прелести. На ней была коротенькая кофточка цвета взбесившейся морковки. Впрочем, можно ли назвать «кофточкой» небольшую полоску ткани, едва-едва достигающую солнечного сплетения и имеющую вырез, который не оставляет никакой возможности для воображения?.. Лифчиком Аня пренебрегла, и поэтому всякий раз, когда она чуть наклонялась, Чеслав отводил взгляд в сторону окна, а Димон усердно кашлял. Там, где оранжевая тряпочка заканчивалась, белел живот, в пупке торчала серьга с блестящими сине-зелеными камнями. «Изумруды» и «сапфиры» даже не пытались прикинуться настоящими. Анечка щеголяла в шортиках, расшитых стразами, желто-красных чулочках на ажурных резинках, которые ненавязчиво высовывались из-под штанишек, и в белых сапожках на каблуках, зашнурованных до колена. Прибавьте к этому чудовищный макияж, «гвоздик» в носу, колечко в губе, сильно начесанные, явно самостоятельно выкрашенные в фиолетовый цвет волосы, черный лак на ногтях, многочисленные бусы из желтого и красного металла, такие же по количеству и качеству браслеты, аромат въедливых духов – и получите Анечку Киселеву.

– Сядь прилично, – попросила Елена.

– А че? – лениво осведомилась Аня, перекатывая во рту жвачку. – Че приматываешься?

– Мы пришли по делу, – тихо сказала мать.

– И че? – бубнила дочь.

Лена попыталась обуздать чадо:

– Так не сидят в присутствии старших.

– Ладно, – неожиданно согласилась Аня, встала, подошла к дивану, расположенному у стены, и плюхнулась на него, забросив ноги на подлокотник.

– Анна! – взвилась Лена. – Как тебе не стыдно! Теперь понимаете, о чем я?

Я машинально кивнула. Лена сидит у Чеслава около двадцати минут и девятнадцать из них жалуется на поведение дочери: груба, постоянно хамит, не слушает мать.

– Ма, определись, че хочешь, – явно издевательски заявила Аня, – тока что сама сказала: в присутствии старших не сидят. Я легла, так тебя снова корежит.

Елена потеряла терпение.

– Я сказала «так не сидят».

– Как? – заморгала Аня.

– Хамски, – заявила Лена.

– Этта как? – заржала дочь. – Объясни, я не врубаюсь.

– Мама хочет, чтобы ты вернулась в кресло, и тогда мы продолжим разговор, – еле сдерживая гнев, сказала я.

– И че? – хмыкнула Аня. – Мама хочет, хочет и перехочет.

– Ты должна слушать Елену, – пискнула я.

Девица сунула под голову одну из трех подушек, украшавших диван.

– Кто сказал?

– Что? – удивилась я.

– Ну кто издал приказ про мои обязанности? – фыркнула Аня. – Покажите закон, напечатанный в газете.

– Мама старше, она умнее и желает тебе исключительно добра, – ввязалась я в глупый спор.

Аня схватила вторую подушку и засунула ее под спину.

– Разберемся в ситуации, – неожиданно почти нормально заговорила она, – у мамульки за спиной восемь классов школы и медучилище, которое она еле-еле закончила. Она меня обманывала, что получала одни пятерки, да я в бумагах порылась и ее диплом с трояками нашла. Глупо так брехать, если «красный» диплом имеешь, то в мединститут пойдешь, а не будешь в районной поликлинике бабкам температуру мерить. Ни одного иностранного языка она не выучила, книг хороших не читает, только журналы со сплетнями. Ей одни тупые сериалы нравятся, ну, про любовь и стрельбу. Спросите у нее, кто такие Феллини – Антониони – Тарантино? Ответа не получите. Вот про Пушкина мамахен слышала, только вопрос: читала ли она его? О художниках я уж и не говорю. Правда, думаю, она знает, что картины висят на стенах, скульптуры можно обойти кругом. Кто такой Роден? Ван Гог? Да хоть, блин, Айвазовский! Ну, чего молчишь?

Елена вжала голову в плечи, Аня села и расставила ноги.

– Я же свободно изъясняюсь на английском и французском, разбираюсь в музыке, литературе, кино, учусь на одни пятерки. Кто кого должен слушаться? А?

Я не нашла достойного ответа нахалке, похоже, Димон, Чеслав и Марта тоже были нокаутированы.

– Вот, – прошептала Лена, – и так каждый день на протяжении года. Я дура – она молодец. В школе на Аню не нахвалятся: первая везде, знает все! Я ходила к директору, жаловалась и услышала в ответ…

– Абсолютную правду, – нагло перебила ее Аня, – тебе сказали: «Уделяйте дочери побольше внимания. Девочке нужна любовь». А ты мужика завести мечтаешь, других целей в жизни нет!

– Хватит! – рявкнула Марта. – Какого черта мы эту ерунду слушаем? Если у вас проблемы с дочкой, обратитесь к психологу, мы занимаемся другими делами.

– Группенсексом? – захихикала Аня. – Да вы старички.

Карц подскочила к безобразнице, ловко скрутила ее и под неумолчные стоны Лены: «Осторожно, вы делаете ребенку больно», вытолкнула хамку за дверь, захлопнула ее и взглянула на Чеслава. Начальник встрепенулся.

– Елена Сергеевна, Марта права, мы не оказываем содействия в коррекции воспитания. Могу лишь вам посоветовать хорошего специалиста.

Лена откинулась на спинку стула.

– Выслушайте меня, пожалуйста. Дело не в безобразном поведении Ани, хотя и в нем тоже. Проблема в другом: я хочу найти ее родителей.

Димон щелкнул пальцами.

– Вы не мать Анны?

– Не биологическая, – уточнила Лена.

Марта поправила яркое шелковое платье, на мой взгляд слишком легкое для ранней весны, и заявила:

– Теперь, когда вашего постоянного раздражителя здесь нет, можете говорить спокойно или, наоборот, нервно, в общем, как заблагорассудится, мы разберемся.

Тут же полился рассказ.

Лена с детства мечтала о семье. Если ее одноклассницы думали о достойной профессии, собирались делать карьеру, то она хотела как можно раньше выйти замуж, родить не меньше троих детей и целиком уйти в заботы о супруге и чадах.

Судьба услышала пожелание девушки и послала ей тихого, непьющего, некурящего Витю. Виктор работал плотником, чурался шумных компаний и слишком самостоятельных, ярких женщин. Спокойная, неамбициозная Лена очень понравилась ему, а она оценила положительного Витю и быстро дала согласие стать его женой. Вероятно, на ее решение сильно повлияли два факта. У плотника была вполне симпатичная «трешка» почти в центре Москвы. А еще Лене до тех пор ни руку, ни сердце никто не предлагал. Вероятно, ухажеров пугала ее прямолинейность: едва сходив с кавалером в кино, она начинала строить планы вслух. Первую девочку хотела назвать Аней, мальчика Андрюшей, ну а третьему ребенку имя может дать муж. Понимаете, как реагировали парни, услышав подобное заявление? Во второй раз они девицу на свидание не приглашали. А вот Виктора Ленины рассуждения не оттолкнули, он тоже был настроен на большую семью.

Первые полгода новобрачные были счастливы, но потом забеспокоились. Несмотря на все старания, Лена не беременела. Киселевы пошли к врачу, узнали, что у жены есть небольшая проблема со здоровьем, и стали лечиться. Год, второй, третий, в конце концов оба поняли: у них никогда не будет многодетной семьи. Маловероятно, что удастся родить хоть одного ребенка. Лена пала духом, а Виктор решил не сдаваться. Кто-то из коллег подсказал ему: надо обойти двадцать московских церквей, в каждой заказать особый молебен. Вот только и эта мера не помогла. Тогда коллега Вити, тот самый, что познакомил его с Леной, вспомнил: на одном из московских кладбищ есть могила некой Евдокии, дух которой исполняет заветные желания и вроде особенно благоволит к тем, кто мечтает о детях.

Витя поехал на погост, истово помолился, прикрепил бумажку со своей просьбой среди прочих аналогичных на памятнике и услышал приятный женский голос:

– Вы кого больше хотите, мальчика или девочку?

– Кого бог пошлет, – вздохнул Виктор, разглядывая особу средних лет, одетую в скромное серое платье, – а вы, наверное, здесь при церкви работаете? Скажите, Евдокия помогает?

Незнакомка кивнула, на ее голове, несмотря на теплый, даже жаркий день, был платок.

– Да, но я не служу на погосте. В моем ведении приют для брошенных малышей, сюда помолиться прихожу за души тех, кто от своего ребенка отказался.

– Да их расстреливать надо! – жестко ответил Витя. – Кинуть родную кровиночку!

– Не судите и не судимы будете, – вздохнула женщина, – разные обстоятельства бывают.

– Нет таких обстоятельств, чтобы от ребенка отказываться, – гневно сказал Виктор.

– У вас с женой проблемы? – пожалела Витю собеседница. – Не отчаивайтесь.

Витя был старше Лены и никогда не отличался болтливостью, он не принадлежал к людям, которые, едва сев в купе, начинают самозабвенно рассказывать историю своей семьи. Но женщина в сером платье так печально и понимающе смотрела на плотника, что тот неожиданно поделился с ней своей бедой.

Через час разговора у Вити сложилось ощущение, что они с Владой Сергеевной знакомы всю жизнь, а та воскликнула:

– Случайных встреч не бывает, не зря нас провидение на могиле Евдокии свело. Ты молился о ребенке, а я просила родителей для Анечки. Совсем недавно к нам поступила девочка, ей, по определению врача, примерно пять лет.

Голос у Влады Сергеевны был убаюкивающе спокойный, она говорила монотонно, не меняя интонации. Скамейка, на которой устроились новые знакомые, стояла под бурно разросшимися кустами сирени, сладкий аромат плыл над кладбищем, солнце поднялось высоко, стало душно, как перед грозой.

Виктор, слушая Владу, постепенно впадал в оцепенение.

Приют, которым заведовала Влада Сергеевна Ильченко, предназначался для обычных детей. Новую девочку туда подкинули. В пять лет она практически не умела разговаривать, на все вопросы воспитателей твердила:

– Аня, Аня, Аня.

Ни фамилии, ни адреса, ни имени родителей, вообще ничего о себе ребенок не знал. Одежда на девочке была не новой, но чистой и аккуратно заштопанной, белокурые волосы заплетены в косички. Как Аня оказалось на пороге интерната, не знал никто, ее просто увидели сидящей на ступеньках. Стоит ли упоминать о том, что у детдома не было средств на установку камер видеонаблюдения?

Не так далеко от интерната находится Павелецкий вокзал, и спешно вызванная милиция предположила, что ребенок потерялся, случайно ушел от родителей. Аню хотели отвезти в детприемник, но девочка мертвой хваткой вцепилась в руку нашедшей ее Влады Сергеевны и подняла такой крик, поняв, что сейчас ее разлучат с ней, что Вероника Львовна, инспектор по делам несовершеннолетних, испугалась, а директриса живо сказала:

– Не надо трогать ребенка, у нее может случиться истерический припадок. Оставьте Аню пока у нас.

Влада и Вероника хорошо знали друг друга и понимали: правил без исключений не бывает. Один раз заведующая интернатом здорово помогла инспектору. Когда у той подстрелили мужа-участкового и потребовалось днями и ночами выхаживать раненого, Вероника попросила Владу временно присмотреть за своим трехлетним сыном. Влада Сергеевна, в нарушение всех существующих правил, пригрела мальчика в детдоме, кормила его за госсчет, выделила кровать в спальне. Понимаете, почему инспектор не стала спорить? Аня осталась в том детдоме, на ступенях которого ее нашли.

Некоторое время Аня повсюду ходила хвостом за Владой Сергеевной. Девочка была худенькой, но ее явно не морили голодом, о жестоком обращении тоже речи не шло, на теле не обнаружилось ни синяков, ни следов от ран, а рентген не выявил застарелых переломов. Вши и другие кожные паразиты отсутствовали. Одежда была без меток, зубы ребенку не лечили… Словом, установить личность крошки оказалось невозможно, ни одной особой приметы у Анечки не нашлось. Вероятно, она жила у необразованных людей, которые не обращали внимания на то, что она почти не говорит в пять лет.

Попав в руки умелых воспитателей, Аня стала делать успехи. Она явно была умненькой, просто девочкой никто не занимался.

– Анечке нужна хорошая семья с любящими родителями, – журчала Влада, – нас Евдокия с вами специально свела, это знак.

Виктор был суеверен. Вдобавок его разморило от жары и удушливого запаха сирени, а еще странный голос Влады: вроде тихий, деликатный, без визгливых нот, он проникал в мозг Виктора, как горячий нож в масло.

В конце концов плотник неожиданно для себя спросил:

– А когда можно посмотреть на Аню?

– Хоть сейчас, – обрадовалась директор. – Поехали?

И Виктор направился в приют. По дороге он из телефона-автомата позвонил Лене, та поспешила туда же, как всегда и не подумав спорить с супругом.

Когда воспитательница Марта Игоревна ввела в кабинет Влады Сергеевны девочку, Виктор и Лена вздрогнули, а сотрудницы детдома в один голос сказали:

– Как она на вас похожа!

Вспоминая потом тот день и разглядывая детские фото Анечки, которых Виктор сделал несчетное количество, Лена поняла: девочка вовсе не была копией приемных родителей, просто совпал типаж. Анечка была блондинкой с голубыми глазами и нежно-розовой кожей, Лена в детстве тоже походила на куклу Барби, а Виктор напоминал персонажей из древнегерманского эпоса про Нибелунгов: статный, светловолосый мужчина с правильными, но грубоватыми чертами лица. Если бы Аня была брюнеткой, ни Лена, ни Виктор не испытали бы прилива родительской любви к ребенку. Но они увидели свою ожившую мечту: именно такой представлялась им родная доченька.

Все хлопоты по удочерению Ани Влада Сергеевна взяла на себя, у нее были обширные связи, и она быстро преодолела все бюрократические препоны. Анечка оказалась у Киселевых. Чтобы никто из соседей, не дай бог, не рассказал ей правду про сиротское детство, Лена и Виктор сменили квартиру. И здесь им снова пришла на помощь Влада Сергеевна. Она договорилась со всеми инстанциями, и Киселевы из района метро «Автозаводская» перебрались в Тушино. Из одной стандартной «трешки» они переместились в другую стандартную «трешку». Когда в спешно отремонтированные стены внесли прежнюю мебель, у Лены сложилось впечатление, что она никуда не выезжала. Дабы избежать сплетен, Киселевы поменяли и работу: жена устроилась на службу в поликлинику, а муж нашел хорошее место в Красногорске. Семья не вызвала у соседей никакого ажиотажа: приятная пара с ребенком, таких сотни тысяч. Очень скоро народ начал ходить к Елене мерить давление и просить Виктора о мелком ремонте мебели.

Если среди ваших родственников есть медицинский работник или мастер на все руки, вы поймете Киселевых, которые никогда не отказывали соседям, но порой злились на их бесцеремонность. Впрочем, в том же подъезде жили продавец продуктов Вера и директор магазина детской одежды Людмила Петровна. Верочка отоваривала Киселевых дефицитом, Лена делала ей уколы, прописанные врачом. Людмила Петровна откладывала медсестре вещи для ребенка, а Виктор починил ей кухню, подогнал рамы, поправил дверь. По принципу бартера в девяностые годы прошлого века жили почти все москвичи.

Глава 2

Киселевым пришлось потратить немалые усилия, чтобы Аня из недоразвитой девочки превратилась в бойкого ребенка с обширным словарным запасом и знаниями в разных областях. Виктор очень любил книги, он собрал замечательную библиотеку и каждый вечер непременно усаживался с дочерью в кресло с книгой в руках. Он прочитывал Ане главу, затем просил ее пересказать услышанное. Сначала у Ани ничего не получалось, она даже не понимала, чего хочет папа, но потом дело пошло на лад. Виктор водил девочку в театр, купил абонемент в консерваторию и доходчиво объяснил ей разницу между скрипкой и альтом. Через год мама уговорила директора музыкальной школы принять Анечку в класс фортепьяно, и девочка стала играть гаммы. Впрочем, глагол «играть» не отражает суть дела. Пальцы не очень хорошо ее слушались, звуки, которые Аня извлекала из инструмента, резали слух даже школьной буфетчице, а на занятиях хора ученица Киселева всегда портила песню. Но Лена и Виктор не отчаивались. Отец накупил гору специальной литературы и выяснил, что умственное развитие ребенка напрямую зависит от физического. Грубо говоря, если девочка плохо бегает, она не слишком хорошо соображает. Вывод отца был слишком прямолинеен, но Виктор записал Аню в секцию художественной гимнастики и кружок лепки.

– Пусть разовьет мелкую моторику пальцев и научится владеть своим телом, – пояснил он Лене.

Елена была намного проще мужа, ее интересовали исключительно книги по кулинарии и домоводству, из музыки она предпочитала что-нибудь жалостливое, желательно про любовь, а в театре Леночку клонило в сон. Киселева искренне восхищалась мужем, который легко жонглировал фразами вроде «мелкая моторика пальцев» и мог спокойно разгадать самый сложный кроссворд, поэтому она никогда не вмешивалась в воспитание дочери. Лена занималась бытом, вскакивала в пять утра, чтобы успеть приготовить домашним горячий завтрак, стирала, гладила, убирала, пекла пироги и почти на все вопросы дочери отвечала:

– Папа вернется и объяснит.

День Анечки был расписан до предела. Подъем, зарядка, холодный душ в любую погоду, школа, обед, музыкальные занятия или спорт, кружок лепки или вышивания, домашние уроки, чтение книг, сон. Телевизор был вычеркнут, общение со сверстниками ограничивалось переменами, выходные дни Виктор делил на «спортивные» и «культурные». В субботу он с дочерью посещал театр, концерты, выставки, в воскресенье они бегали на лыжах, коньках или шли в бассейн. Лена оставалась дома, пекла торт или шила девочке платье.

К десяти годам Аня опережала сверстников по развитию, стала круглой отличницей, победительницей олимпиад и вдобавок красавицей. Художественная гимнастика отшлифовала фигуру девочки, она выгодно отличалась от одноклассниц. По идее, у школьницы Киселевой были все шансы стать в классе лидером: как правило, дети любят тех, кто быстрее всех бегает и выше прыгает, а еще Аня всегда первой сдавала тетради на контрольных. Но ее откровенно сторонились. Причина крылась в Аниной заносчивости. В классе учились дети очень обеспеченных родителей, их одевали в роскошные фирменные вещи, но Лена отлично шила, ей ничего не стоило за пару вечеров смастерить для Ани такой наряд, что одноклассницы синели от зависти. Киселева считала себя самой умной, самой красивой, самой ловкой, самой роскошной. Анечка абсолютно не задумывалась над тем, где родители берут деньги, и не понимала, что практически все заработанные средства идут на ее содержание. Лена много лет носила одно и то же пальто, а Виктор сам ремонтировал себе ботинки.

Когда Аня перешла в шестой класс, отец неожиданно умер, Лена осталась с дочерью одна. Проблемы начались сразу. Матери теперь пришлось уйти работать в больницу и набирать побольше ночных смен – за них много платили. Походы в театр и консерваторию прекратились, у Лены не было ни денег, ни свободного времени. Правда, мать попыталась сохранить заведенный порядок. Один раз она купила билеты на концерт какого-то пианиста и… заснула в зале.

– Я больше никуда с тобой не пойду! – возмутилась Аня, с трудом растолкав Лену после финальных аккордов.

Очень скоро Анечка поняла: мать – тупая коза. Да, у нее получаются вкусные сырники и ватрушки, она замечательно печет, но на какую тему с ней можно поговорить? О способах варки геркулесовой каши? Учителя и одноклассники тоже казались ей идиотами: первые пересказывали учебники, вторые были неспособны запомнить разжеванную педагогами информацию, читали тупую газету «Гвоздь», ржали над похабными анекдотами и фанатели от поп-группы «Бамс», создавшей бессмертный хит «Любовь на снегу». Вся школа от мала до велика распевала: «Когда наступит зима, ты уйдешь от меня, ветром любовь унесет, снегом ее занесет».

Анечка, воспитанная на классике, любила «Битлз», «Queen», «Rolling stones» и прочее, по мнению одноклассников, «пенсионерское дерьмо», морщилась, услышав песни российских поп-звезд, и презрительно заявляла: «Тынц-тынц, бумс-бумс, тынц-тынц. Шикарная мелодия, Моцарт отдыхает». Ну и как должны были относиться к Ане ровесники?

В тринадцать лет ученица Киселева пошла вразнос. Она покрасила волосы в черный цвет, сделала тату и на все замечания матери отвечала:

– Да пошла ты!

Испуганная Лена попыталась подлизаться к Ане, накопила денег и приобрела ей вожделенную кожаную куртку. Та с презрением отвергла обновку и заявила: «В следующий раз дашь свои копейки мне, я сама прикид подыщу».

Лена расплакалась, а любимая дочь, буркнув: «Фу, прекрати лить сопли», ушла в детскую и на всю громкость врубила проигрыватель, специально выбрав из огромной фонотеки группу «Рамштайн». Аня не любила «железный» рок, но она безошибочно угадала в тот день исполнителей. Через двадцать минут мучений от какофонии звуков рыдания Елены перешли в истерику.

Дальше – больше. Аня стала приносить домой одежду, книги, конфеты, парфюмерию.

– Где ты берешь деньги? – допытывалась у дочери Лена. – На какие средства покупаешь вещи?

– Ворую, – нагло отвечала Аня.

Вначале Лена думала, что девочка оговаривает себя, чтобы вывести ее из равновесия, но потом она увидела срезанные бирки и с ужасом поняла: Анечка нечиста на руку.

В полном отчаянии Елена не придумала ничего лучшего, чем побежать в детскую комнату милиции и сказать:

– Помогите! Моя дочь скатывается в пропасть.

Не осуждайте Лену: она до взрослых лет сохранила наивную веру в закон и порядок и, насмотревшись российских сериалов, полагала, что в райотделах сидят капитан Ларин, Дукалис и Настя[1], они непременно ей помогут, проведут с Аней воспитательную беседу, и девочка исправится.

Действительность отличалась от киноленты, как хрен от меда. Усталая тетка лет пятидесяти оторвала взгляд от каких-то бумаг и с легким раздражением переспросила:

– Анна Киселева? Не помню такую.

– Она не состоит на учете, – пролепетала Лена.

– Так чего вы пришли? – откровенно разозлилась инспекторша.

Елена, спотыкаясь на каждом слове, изложила проблему. Сотрудница милиции перешла от гнева к изумлению.

– Девочка пьет?

– Упаси бог, нет, – испугалась Лена.

– Наркотики? Ранняя половая жизнь? Бросила школу? Не приходит ночевать? Бьет вас? – задала новые вопросы тетка в форме.

– Вы за кого мою дочь считаете? – взвилась Лена. – Учится она на одни пятерки, занимается спортом, по подъездам не сидит, по дискотекам не шляется.

– Тогда в чем проблема? – заморгала инспектор.

– Она грубит, не слушается, – начала перечислять свои беды Лена, – вещи, говорит, ворует в магазинах.

– «Вещи, говорит, ворует», – повторила сотрудница детской комнаты милиции.

Потом она ткнула пальцем в шкаф.

– Там, мамаша, карточки на малолетних преступников, героинщиков, нюхальщиков клея, воров, проституток и убийц. У всех отбросов есть родственники, но никто из взрослых сам сюда не пришел и своего ребенка не сдал. А вы! Отличница ей нагрубила! Выдай девке ремня. До свидания.

– Но вещи! – заикнулась Лена. – Они откуда?

– Хочешь посадить дочь за воровство? – прищурилась собеседница.

Лена замотала головой.

– Тогда уходи, – буркнула инспектор, – кому расскажу, не поверят. Встречаются же такие мамочки!

Елена решила не сдаваться и ринулась в школу к директору. Но и здесь она тоже не нашла понимания. Вежливая Наталья Николаевна помрачнела и произнесла жаркий спич:

– Аня гордость школы, девочка редкого ума, она у нас победитель всех олимпиад, одинаково одарена как по математике, так и по русскому языку. Сочинения – лучшие в районе, знания по литературе на уровне МГУ. Киселева – для всех пример, маяк. Да, она не пользуется любовью одноклассников, но это зависть к более одаренной личности. О каких проблемах вы ведете речь?

– Она грубит, не слушается, – завела ту же песню Лена.

Наталья Николаевна позвала секретаршу и велела ей вызвать с урока Аню.

Та вошла и тихо сказала:

– Здравствуйте, Наталья Николаевна. Добрый день, мамочка.

У Лены глаза полезли на лоб. «Добрый день, мамочка!» Да дочь к ней давно обращается: «Хай, уродина!»

Наталья Николаевна поправила очки.

– Я удивлена, Анна, мама пришла с жалобой на тебя.

– Извините, – пролепетала нахалка, – если речь идет о сапогах, то я их не нарочно взяла без спроса.

– Сапоги? – переспросила директор.

– Ага, – зашептала Аня, – мои совсем развалились, подошва отлетела, вот я и взяла у мамы сапожки. Не замшевые новые, а кожаные, не лаковые на шпильках, а простые, на толстой подметке. Мамочка их давно не носит, говорит, они из моды вышли, такие только шестидесятилетним старухам на артритных ногах таскать. Ой, простите, Наталья Николаевна, я повторила мамулины слова.

– Ничего, деточка, – процедила сквозь металлокерамические коронки директриса, чей возраст зашкалил за седьмой десяток, – значит, у мамы шкаф обуви, а у твоей единственной пары отлетела подошва?

– Я быстро расту, нет смысла мне хорошие сапоги покупать, – объяснила Аня, – это неразумно. А мама еще молодая, ей надо мужа искать. Я виновата, что не спросила разрешения, но торопилась в школу, боялась опоздать на первый урок. Мамуля собиралась проснуться к полудню, ну не будить же мне ее?

Лена, ошарашенная не только наглой ложью, которую с самым наивным видом сообщала дочь, но и ее тихим, чуть испуганным голосом, растерялась и смогла лишь пробормотать:

– Аня! Что ты говоришь?

– Прости, мамулечка, – всхлипнула дочь, – ой, извини! Давай прямо сейчас отдам тебе сапоги? За картошкой после уроков могу и в кроссовках сбегать. Днем не так холодно, как ранним утром.

– Аня, – ахнула Лена, – какая картошка?

– Ну, грязная, мамулечка, – растерянно ответила Аня, – ты хорошо себя чувствуешь? Сегодня ведь среда, а я в середине недели всегда хожу на рынок, за овощами и фруктами для тебя.

Лена не умела быстро реагировать на неожиданные обстоятельства, она была не особенно сообразительной, поэтому в тот момент не заорала: «Анька! Ты даже не знаешь, где в нашем районе стоит грузовик, с которого торгуют морковкой, яблоками и луком, ты за всю свою жизнь ни разу тарелки не вымыла, кровати за собой не заправила, ты лентяйка и патологическая врунья».

Нет, Лена лишь моргала, наблюдая за тем, как лицо директрисы медленно вытягивается и краснеет. Анечка же решила сгустить краски и с заботой в голосе спросила:

– Мамуля! Ты опять ела розовые таблетки?

– Розовые таблетки? – переспросила Наталья Николаевна.

Девочка разыграла простодушие.

– Ага, – ответила она, устремив честный, прямой взгляд на директора школы, – мама работает в больнице и приносит оттуда пилюли. Съест одну и ходит веселая, потом плакать начинает, бросается на кровать и спит часами. Очень нехорошее лекарство, а еще дозу нужно постоянно увеличивать, сейчас маме уже по четыре штуки на один прием надо.

– Анечка, – ласково остановила девочку Наталья Николаевна, – через пять минут прозвенит звонок на большую перемену, беги в буфет, успеешь первой. Скажи Марии Антоновне, что я велела тебе бесплатно дать какао и пару булочек с корицей.

Аня захлопала в ладоши.

– Ой, спасибо! Плюшки такие вкусные! Я их обожаю! Но каждый день покупать не могу! Они денег стоят, а у меня их обычно нет! Вот исполнится мне четырнадцать лет, пойду уборщицей подрабатывать, тогда и маме смогу помочь, и наемся.

Безупречно сыграв роль девочки, которая растет в семье отпетой наркоманки, Аня, подпрыгивая, улетела в школьную столовую. Лена сидела с видом суслика, которого поразил удар молнии.

– Немедленно уходите, – прошипела Наталья Николаевна. – На что вы рассчитывали, врываясь сюда? Какую цель преследовали?

Елена не смогла адекватно отреагировать на гневную отповедь директора, до ее разума в тот момент наконец дошло: она абсолютно не знает свою дочь, Аня совсем не та, какой кажется.

– Где? – произнесла она одно лишь слово.

– Что? – рассердилась Наталья Николаевна.

– Где она этому научилась? – пробормотала Лена. – Почему? Мы с Витей внушали дочери библейские истины.

Директор встала.

– Ступайте прочь. Исключительно ради Ани, которая обожает непутевую мать, я не стану звонить ни в органы опеки, ни в милицию. Даю вам месяц. Бросайте пить таблетки, попытайтесь стать нормальной матерью талантливой девочке. Я буду пристально следить за вами. Если пойму, что вы не собираетесь меняться, начну действовать.

Елене пришлось спешно уйти домой под неодобрительным взглядом школьной начальницы, а потом и ее секретарши, которая, как всегда, прекрасно слышала беседу в кабинете у Натальи Николаевны.

С того дня жизнь Елены превратилась в настоящий кошмар.

Утром в школу уходила аккуратно причесанная, одетая в скромное платье отличница. Вечером, когда Лена возвращалась после работы, она находила дома размалеванное чудовище с пирсингом, которое разговаривало матом. Анечка окончательно затерроризировала мать, выбрасывала из окна продукты, которые любила Лена, пачкала ее одежду, выселила ее из спальни в темный чуланчик, где когда-то Витя хранил инструменты. В конце концов Лена не выдержала и крикнула:

– Ну в кого ты такая уродилась?

– Отличный вопрос, мамундель, – захихикала Аня, – уж точно не в тебя, дуру!

– Верно, – кивнула Елена, – ты мне не родная дочь, мы с Витей взяли тебя из приюта.

Глава 3

До той беседы Лене ни разу не удавалось ни смутить, ни лишить Аню самоуверенности, но, услышав последнюю реплику, дочь растерялась, правда, при этом попыталась сохранить лицо, и взвизгнула: «Врешь!»

И тут у Лены лопнуло бесконечное терпение. Она взяла ключи, спустилась в подвал, где у всех жителей дома имелись небольшие кладовки, вытащила из темного угла тряпичную сумку и протянула Ане со словами: «Изучай. Мы с папой сохранили твои вещи, уж не знаю, по какой причине. Сложили их в торбу вместе с документами и спрятали как можно дальше. Можешь считать и Витю, и меня врунами, но мы хотели оградить тебя от нелицеприятной правды».

Аня, растеряв наглость, вытащила из пакета ситцевое платье в белый горошек, нитяные колготки темно-синего цвета, оранжевые сандалии, розовые трусики и панамку. «Что это за дрянь?» – подскочила она. «Это одежда, в которой тебя нашли на пороге приюта, – пояснила Лена, – дальше история болезни девочки, которая в пять лет умела произносить лишь свое имя и больше ничего. Почитай – и поймешь, сколько сил в тебя вложили приемные родители. Извини, мы не оказались ни богатыми, ни знаменитыми, прости, что папа рано умер и у меня теперь не хватает ни денег, ни сил, чтобы водить тебя по театрам».

Всхлипнув, Лена убежала, Аня осталась в подвале.

Через час она вернулась и объявила: «Я не просила меня забирать. Все детство мучилась: ну почему я родилась у такой дуры, как ты? Теперь понимаю: ты мне не родная мать, и это меня только радует. Ужасно знать, что у тебя генетика идиотки. А еще я поняла: папа умер из-за твоей тупости. Кто не заметил у мужа первых признаков заболевания? Ты по менталитету кастрюля».

Елена задохнулась и замолчала.

– Вам не позавидуешь, – прошептала я, вспомнив свой недолгий педагогический опыт.

– Чего вы хотите от нас? – спросил Чеслав. – Мне думается, девочку надо показать опытному психологу.

– Я хочу ее отдать, – еле слышно пробормотала Лена.

– Нам? – испугался Димон и начал теребить свои длинные волосы, собранные на затылке в хвост.

– Нет, найдите ее биологических родителей, – попросила Лена.

Чеслав посмотрел на Марту.

– Вы надеетесь, что наша группа обнаружит женщину, которая почти десять лет назад подбросила к двери приюта пятилетку? – уточнила Карц.

Лена кивнула.

– Мы не волшебники, мы только учимся, – перефразировал известное высказывание Димон.

– Но вы помогли Рите Малковой, – вдруг сказала Лена.

Я вздрогнула. Дело Малковой! Абсолютно безнадежное, провальное, с уликами, указывающими на убийцу, человека, который, как потом выяснилось, был совершенно ни при чем.

– Рита лежала в нашей больнице, – шептала Лена, – мы с ней подружились, она позвонила…

– Спасибо, – остановил Киселеву Чеслав, – нам не нужна история о том, каким образом вы узнали о нашем существовании и кто вас сюда направил. Я имею четкие указания, предписывающие заняться вашей проблемой.

Мною овладело безудержное любопытство. Ага, сейчас Чеслав наконец-то проговорится и сообщит, кому он подчиняется. Однако начальник сказал совсем другое:

– Правда, я имею право отказаться, если…

– Можно попробовать, – неожиданно влез в разговор Димон. – Но зачем вам родители Ани? Не проще ли отказаться от девочки и вернуть ее в детдом?

– В пятнадцать лет? – слабо улыбнулась Лена. – Есть законы, которые охраняют права ребенка. Аня удочерена официально, она прописана в нашей квартире.

– Хотите лишить ее права на жилплощадь? – предположила Марта.

Лена сузила глаза.

– Конечно, нет. Аня моя дочь, она запуталась, винит в своем душевном дискомфорте женщину, которая взяла ее на воспитание. Выкинуть ребенка на улицу я не способна, хоть она и издевается надо мной.

– А-а-а, – протянула Марта, – думаете, что дама, произведшая Анечку на свет, обрадуется, узрев на пороге дочь, от которой отреклась? Схватит ее в объятия, поцелует, приголубит, заберет к себе, а вы вздохнете полной грудью?

Лена вскочила.

– Ни черта ты не понимаешь!..

На секунду мне показалось, что я сижу в зрительном зале и наблюдаю за пьесой, которую разыгрывают актеры. Вроде все хорошо, но это всего лишь спектакль и кто-то фальшивит.

– Я абсолютно уверена, что родная мать Ани, если она, конечно, жива, весьма непорядочная особа, – чеканила слова посетительница, – ни одна нормальная женщина не оставит практически немую малышку. Я найду эту… эту… эту…

– Мать, – подсказал Димон.

Елена косо посмотрела на нашего хакера.

– Да, верно, мать, и покажу ее Ане. Пусть девочка увидит, кто произвел ее на свет! Авось тогда оценит меня по достоинству.

Я решила промолчать, но в моей душе поселилась уверенность: Лена не до конца честна с нами. Марта права, Киселева хочет избавиться от проблемной девочки, но не знает, как провернуть это дело, чтобы сохранить самоуважение. С одной стороны, Лена не может и не желает жить с Аней, с другой – она не способна ни прогнать дочь, ни разделить свою квартиру.

– Сколько у вас комнат? – неожиданно поинтересовалась Карц.

– Три, а что? – удивилась Лена.

– Пятиэтажка? – ехидно уточнила Марта.

– Нет, блочная башня, построенная в начале восьмидесятых, – сказала Киселева.

– Все равно, – беспечно махнула рукой Марта, – район Тушино нельзя отнести к центральным, домишко затрапезный, при разделе квартиры максимум, на что вы можете претендовать, – однушка и комната в коммуналке. И то если повезет. Предполагаю, что дочурка захапает лучший вариант, а вы пожалуете на общую кухоньку.

Я опустила глаза. Карц мне не нравится, она единственное неприятное обстоятельство, которое мне мешает на службе. Капризная, вздорная, избалованная, богатая, слишком красивая, всегда шикарно одетая, сообразительная, пренебрежительная с простыми людьми и хамящая сильным мира сего, завсегдатай тусовок, ньюсмейкер для глянцевых журналов. На вид – бездельница, на самом деле – член бригады Чеслава, хитрая, расчетливая, умная блондинка с голубыми глазами, легко управляющая машиной, мотоциклом, катером, жадная и мотовка – это все можно сказать о Марте. Если она очутится в самолете, пилотов которого неожиданно поразила болезнь, Карц схватит штурвал и сумеет посадить лайнер, не имея опыта летчика и не зная, как им управлять. Если же самолет упадет, то будьте уверены, Марта вылезет из-под обломков живая-здоровая и заорет на спасателя, который попытается оказать ей помощь:

«Какой идиот жрет перед работой чеснок? Перестань на меня таращиться, прекрати лить пену на груду металла, рысью беги к багажному отсеку и вытащи мой чемодан, он сделан по спецзаказу фирмой «Луи Вуиттон», у него золотая ручка и монограмма «МК» из бриллиантов на крышке. Живо тащи его сюда, там мое любимое платье, которое стоит дороже тебя и идиотской пожарной машины, вместе взятых».

С другой стороны, Марта способна на добрые поступки и охотно протянет руку помощи, не требуя ответной услуги. Как правило, мы с Карц не совпадаем во мнениях: то, что ей видится белым, мне кажется черным, и наоборот. Но сегодня мы обе подумали об одном и том же: о квартирном вопросе.

Лена вскочила.

– Как вы можете!

– Сядьте, – приказал Чеслав, – вашим делом займутся Сергеева и Коробков.

Марта исподтишка показала мне язык, а я рассердилась на Чеслава. Ну почему нам с Димоном вечно достаются провальные дела? Чеслав сделал Карц и моего мужа напарниками, он не хочет, чтобы я и Гри работали вместе. Это нечестно, я почти не вижу Гри, моя семейная жизнь напоминает гостевой брак!

Поток мрачных мыслей прервал звонок мобильного. Я отлично знаю, как злится Чеслав, если во время совещаний кто-нибудь хватается за сотовый. Но и Чеслав в курсе, до какой степени мне хочется работать в паре с любимым мужем. Начальник нарочно нас разбивает, а я сейчас в пику ему начну разговор на пустую тему. На дисплее высветился номер моей соседки по дому Тони Цыганковой, ничего серьезного она сказать не может.

Я демонстративно поднесла трубку к уху, увидела укоризненный взгляд Чеслава, с огромным трудом удержалась от того, чтобы показать ему язык, и слишком громко воскликнула:

– Алло!

– Тань! Сюда! Скорей! – во весь голос заорала Тоня.

– Что случилось? – испугалась я.

– Пожар! – Антонина вопила с такой силой, что мне пришлось отодвинуть руку с телефоном от уха. – Горим! Уже все сгорело! Твоя! Моя квартира! Никита! Химик! Химик! Чертов химик! Бомба!

– Дима, немедленно отвези Таню домой, – приказал Чеслав.

Я вскочила и, забыв попрощаться, помчалась к двери, краем уха услышав фразу:

– Лена, мы начнем завтра, ровно в девять Таня приедет к вам.

Что ответила Киселева, мне неизвестно.

У Димона в джипе, как, впрочем, и у остальных членов бригады, есть «мигалки», «крякалки» и сирена. Спецоборудования лишена только я, причем сигнализацию мне не установили по уважительной причине: я не умею водить автомобиль, а привинчивать пешеходу на голову синий маячок и вооружать его «матюгальником» не принято.

Едва мы добежали до внедорожника, как Димон водрузил на крышу автомобиля синий фонарь, включил стробоскопы, врубил сирену, и мощный «Лендкрузер» выскочил из подземного гаража, пугая окружающих мигающим со всех сторон светом, воем и кряканьем.

– Спасибо, – прошептала я, падая при первом повороте на Коробка.

– За шо, мамо? – не упустил возможности поерничать хакер.

– Знаю, что вы пользуетесь спецсигналами только в случае крайней служебной необходимости, – пояснила я, пытаясь удержаться на сиденье, – в последний раз ты устроил такой выезд, когда мы гнались за маньяком Зинченко, помнишь?

– Гомосексуалист, убивавший детей? Этого не забудешь, – бросил Димон и заорал в громкоговоритель: – Вправо, подали вправо! Оперативная машина! Эй, козел на «БМВ»! Оглох? Ща поддам тебя под бампер, сам с левой полосы улетишь. Мне плевать, что ты на «Х-пятом» себя королем дороги чувствуешь. Вправо, ушли вправо!

Стоявший на дороге гаишник неожиданно взял под козырек.

– И тебе хорошего вечера, сержант, – крикнул через громкоговоритель Димон, – молодца! Правильно оценил наш номерной знак!

Я ухватилась за торпеду.

– Ты летишь, как на пожар!

– Так мы на пожар мчимся, мамо, – напомнил хакер, – сразу скажи, где у вас с Гри золото-брильянты лежат, чтобы я успел их вынести.

– У нас нет алмазного фонда, – вздохнула я, – а деньги, отложенные на отдых, в банке.

Коробок резко затормозил и успел вытянуть передо мной правую руку. Я ткнулась носом в рукав его кожаной с заклепками косухи.

– Да, мамо, похоже, у тебя теперь и квартиры нет, – объявил хакер, – вылазь на пепелище.

Я выпала из джипа, увидела толпу нервно переговаривающихся людей, несколько пожарных машин, парней в спецодежде и вздрогнула. Дежавю. Пару лет назад я вот так же стояла, задрав голову и рассматривая черные провалы окон на том месте, где еще утром находилась моя уютная квартирка…[2]

– Таняша! – бросилась ко мне Антонина. – Химик! Химик!

Я попятилась, похоже, у Цыганковой, и без того не очень сообразительной, окончательно отказали мозги.

– Посиди пока в джипе, – приказал Димон, запихивая меня назад в «Лендкрузер».

В ту же секунду ожил мой мобильный.

– Все плохо? – спросила Марта. – Правда сгорело?

– Похоже на то, – промямлила я, – внутрь не заходила, но снаружи смотрится жутко.

Карц, ничего не сказав, отсоединилась. Телефон снова зазвонил.

– Как дела? – спросил Гри.

– Все хорошо, прекрасная маркиза, – нервно захихикала я, – сгорел ваш дом с конюшней вместе, но это, право, ерунда, а в остальном, прекрасная маркиза, все хороши у вас дела!

– В смысле? – оторопел Гри.

– Ты где? – задала я вопрос.

– Жду во Внукове Марту, сейчас вылетаем в Кишинев, – отрапортовал муж.

Меня царапнула ревность.

– Надолго?

– Надеюсь, на пару дней, – ответил Гри.

Ну и как поступит абсолютное большинство женщин, услыхав о таких планах мужа? Кто из вас, девоньки, удержится от того, чтобы не заорать в ответ: «Надоело! Я тебя годами не вижу. Выбирай: или служба, или я!»

Но мне подобное заявление не к лицу. Я коллега Гри, служу с ним в одной бригаде, сама частенько убегаю на работу в понедельник, а возвращаюсь в пятницу. Мне отлично известно, как Гри относится к Карц: муж считает ее отличным профессионалом, но неприятной бабой, ни красота, ни деньги дочери олигарха ему не нужны. Я единственная любовь Гри. Но, согласитесь, стоя на руинах своей квартиры, хочется ощутить рядом крепкое плечо и услышать слова поддержки.

– Ты пошутила насчет пожара? – спросил Гри.

Я не успела проорать «нет», в трубке что-то щелкнуло, затем раздался противно вежливый голос: «Абонент находится вне зоны действия сети».

Мне оставалось лишь беспомощно смотреть на мобильник. Мы так гордимся достижениями научно-технического прогресса, но прекратись подача электричества, компьютер-телевизор-мобильный станут лишь набором микросхем, впрочем, не знаю, из каких деталей собирают вышеупомянутые устройства. Однако отлично понимаю: нет напряжения – нет возможности заправить блок питания, не будет ни кино, ни е-майл, ни поисковой системы, ни разговора с подругой. Ей-богу, жить в пещере надежнее, чем в пентхаусе на сорок пятом этаже. Заблокируется электронный замок на двери, отключатся лифты, отопление, плита, насосы, качающие воду, погаснут люстры, и продукты пропадут в размороженном холодильнике. А из пещеры легко выйти, под рукой всегда есть ветки для разведения костра, в лесу полно грибов и ягод!

– Я все узнал, – пропыхтел Димон, влезая в машину, – слушай.

Глава 4

Ситуация оказалась настолько идиотской, что в первый момент я даже не поверила, что все произошло в действительности.

Тоня купила своему десятилетнему сыну набор «Юный химик». Цыганковой двигало желание отвлечь безобразника Петю от бесконечных «стрелялок» с «бродилками» или тусовок с приятелями. В принципе Антонина рассуждала здраво: надо увлечь чадо чем-то интересным, тогда мальчик оторвется от компьютера и не станет творить безобразия в компании товарищей. Набор «Юный химик» полностью соответствовал поставленным задачам. Получив подарок, Петр сначала скорчил гримасу, но потом начал рассматривать пробирки с порошками, пообещал маме не отлучаться из дома, и успокоенная Тоня ушла бродить по магазинам. А Петя влез в Интернет, живо нашел там рецепт производства бомбы в домашних условиях, с радостью понял: почти все ингредиенты есть под рукой, недостающие же можно взять из шкафчика с бытовой химией – и применил теоретические знания на практике.

Бомба получилась на славу, для ее испытания Петя позвал двух одноклассников: Мишу и Ваню. Провести их Миша и Петя хотели во дворе, на пустыре, а Ваня настаивал на уничтожении двери у своей соседки. Словесный спор перешел в драку, кто-то из детей толкнул стол, прозвучал взрыв. К счастью, не мощный – все участники эксперимента остались живы-здоровы, но вспыхнул огонь. Школьники не растерялись, набрали «01». Пожарные примчались так быстро, как смогли, и залили пламя. Во всем доме пострадало только две квартиры: Цыганковой и наша.

Следующий час мы с Димоном бродили среди черных мокрых стен, пытаясь найти хоть какие-нибудь непострадавшие вещи. Увы, то, что не съел огонь, залила вода. У Цыганковой случился сердечный приступ, ее увезли в больницу. Петю забрал дедушка. Я видела, как он, безостановочно отвешивая внуку оплеухи, тащил ревущего Петю в свою старенькую иномарку. Где временно поселятся Цыганковы, было ясно, но куда деваться мне? Гри улетел невесть куда, связи с ним почему-то нет, Марта тоже не отвечает на звонки, близкими приятельницами, к которым можно заявиться со словами: «Я погорелица, пусти пожить на некоторое время», я не обзавелась.

К глазам подступили слезы. Я попыталась справиться с приступом отчаянья. Спокойно, Танюша. Все плохое, что с тобой происходит, в конечном итоге идет тебе во благо. Ну-ка вспомни первый пережитый тобою пожар! Жизнь в тот момент казалась мне законченной, ничего хорошего впереди не ждало. А потом – бац, именно благодаря несчастью начали развиваться мои отношения с Гри, и я стала не только счастливой женой, но и получила самую увлекательную работу на свете. Если судьба поставила вам подножку и вы упали носом в лужу, не спешите расстраиваться, а спокойно подумайте: почему это случилось? Вероятно, на дне ямы с водой лежит огромный бриллиант, всего-то надо пошарить рукой в грязи.

– Поехали, – решительно предложил Димон.

– Куда? – уныло спросила я.

– Ко мне, – пожал плечами хакер, – не ночевать же тебе на вокзале. Хоть и апрель настал, птички поют, травка зеленеет, но спать на газоне не есть хорошо, заработаешь радикулит. Да и прилетевшая с весной в сени ласточка легко может нагадить мирно сопящей госпоже Сергеевой точнехонько в середину лба[3]. Эй, раз, два, левой.

Я побрела в джип, подсчитывая в уме потери. Из одежды удалось кое-что подобрать, но в основном личные вещи, мои и Гри, погибли. Я осталась с небольшой сумкой.

– Не куксись, – велел Коробков, когда «Лендкрузер» припарковался у огромного серого дома сталинской постройки, – у меня пустует одна комната, есть ванная, туалет и чайник. Что еще нужно человеку для счастья? Разве что скоростной Интернет, но ты у нас не в ладах с компом. Вылезай. Кстати, каковы твои политические взгляды?

Я привыкла к манере хакера изъясняться немыслимым образом, но последний его вопрос меня изумил.

– Политические взгляды? У меня их нет.

– Совсем? – не успокоился Димон. – Может, ты ратуешь за воскрешение монархии в России? Или втайне мечтаешь о возврате к власти коммунистов?

Я спрыгнула на тротуар.

– Прости, если разочаровала тебя, но я не отличаю Жириновского от Зюганова.

– Отлично! – непонятно чему обрадовался Коробок. – И последнее. Как у тебя с кошками?

Я снова удивилась:

– С кем?

– У кошки четыре ноги, позади у нее длинный хвост, длинный хвост, но трогать ее не моги, не моги, за ее малый рост, малый рост, – пропел Димон.

– Я тоже смотрела культовый фильм про беспризорников, – сказала я, – куплеты помню.

– Так каково отношение госпожи Сергеевой к кошкам? – с абсолютно серьезным видом настаивал Коробок.

– Замечательное, – заверила я, успев сообразить, что у хакера живет некто усатый-полосатый.

– Все лучше и лучше, – дурачился Димон. – Тань, чему нас учат сказки?

– Не слушать маму, которая приказывает тебе ночью идти через лес, где обитает волк, имея при себе корзинку, набитую пирожками с мясом, – предположила я.

– Экая ты, – укоризненно покачал головой хакер, – совсем другому! Приютил тебя добрый человек, помоги ему с хозяйством, ну, типа, как Маша у медведей: тарелки помой, постельки заправь, кашу свари.

Пришлось признаться:

– Дим, я отвратительно готовлю, еще хуже убираю, зато умею включать стиральную машину.

– На хозяйстве у нас Анфиса с Маргошей, – заявил хакер, – а я должен кошек кормить. Вот и подумал: может, ты, пока живешь здесь, займешься кисами?

– С радостью! – пообещала я.

Ну какие хлопоты могут быть с милым животным? Насыплешь ему в миску готовый корм, поменяешь наполнитель в лотке – и свободна.

– По рукам! – обрадовался хакер. – Эне, бене, раба, квинтер, финтер, жаба, договор заключается, назад не расторгается. Поклянись страшными словами, пообещай следить за котами.

Я засмеялась.

– Не беспокойся, за предоставленный кров я отплачу тебе по полной.

– Шикарно, хоть и звучит угрожающе, – усмехнулся хакер и зашагал к подъезду.

Меньше всего я предполагала, что Коробков живет в такой квартире. Возраст Димона никому не известен, мне кажется, что ему от силы четырнадцать, но морщины на лице говорят, что Коробку хорошо за пятьдесят. Правда, на отметины времени быстро перестаешь обращать внимание, так как выглядит Димон незаурядно. Иногда волосы компьютерного гения приобретают розовый, синий или зеленый оттенок и застывают на его голове безумно начесанным и насмерть залаченным хаером, порой они каштановые и стянуты в хвост. Уши Коробкова украшены многочисленными колечками. Компьютерного гения, как занавеску, можно нанизать с их помощью на карниз. В правой ноздре Димона торчит серьга, на шее красуется кожаная полоска, утыканная шипами, на нехилых бицепсах наколоты масштабные картинки. На правой руке – битва орков с Фродо и его товарищами, на левой – гоблины дерутся с человекожабами. Первый сюжет взят у Толкиена, а второй – полет фантазии Коробка.

Димон обвешан ноутбуками, обмотан проводами и снабжен кучей агрегатов, названия которых я запомнить не способна. Если вы задумали кануть в безвестность, то Коробок легко отследит вас, найдет данные о вашей кредитке, подключится к многочисленным камерам наблюдения, взломает служебные сайты авиакомпаний, при помощи спутника отыщет мобильный, увидит вас через стены внутри дома, включив тепловизор.

У Чеслава есть группа экспертов: Гюльнара и Фатима. Те способны по щепочке определить, от чего она отвалилась, кто сделал мебель, кому ее продали. Но об этой славной парочке я расскажу в другой раз, сейчас продолжу о Коробкове.

Я думала, что хакер имеет суперсовременную берлогу: белые стены, черный пол, минимум мебели и всякие изогнутые железки в качестве кухонной утвари. Но сейчас я стояла в темной прихожей, плавно перетекавшей в длинный извилистый коридор.

– Тапки или вьетнамки? – спросил Димон.

– Лучше шлепки, – решила я, получила их, и мы пошли вперед, мимо череды дверей.

Апартаменты казались бесконечными, стены километрового коридора покрывали книжные полки, а там, где неожиданно возникал просвет, висели картины.

В какой-то момент мне почудилось, что в конце изгибающейся галереи за последней дверью обнаружится платформа с надписью «Бологое». Похоже, мы с Димоном уже находимся на полпути между Москвой и Питером.

Завернув за очередной угол, Дима вошел в кухню, оборудованную по моде шестидесятых годов прошлого века: белые шкафчики из пластика, газовая плита и холодильник «ЗИЛ».

– Знакомься! – воскликнул Димон. – Клепа!

Рыжая кошка лениво подняла голову и тихо мяукнула.

– Она ест корм с тунцом, – ткнул пальцем в большую картонную коробку хакер, – насыплешь ей утром миску и забудь до вечера. Клепушка не капризная, писает в обычный наполнитель, она девушка без звездных заморочек. Вон ее гранулы, называются «Чистый хвост». Усвоила?

– Считаешь меня идиоткой? – фыркнула я. – Чего тут сложного? Тунец и «Чистый хвост».

– Супер, – обрадовался Димон, – скачет всадник по полям с мертвецом в седле. Мда! Дальше не помню, стих «Лесной царь». Это Гера.

Из угла кухни выплыла вторая рыжая кошка.

Я понимающе кивнула. Многие люди очеловечивают животных, считают, что в одиночестве питомцу скучно, не с кем ему поиграть, вот и заводят несколько особей.

– Гера лопает только кролика, – продолжал Димон. – Видишь коробку? На ней нарисован лес и зайцы. С наполнителем тоже не так просто, Геруся предпочитает «Пикс-микс». Ты следишь за ходом разговора?

Я пожала плечами.

– Ничего непонятного не услышала.

– Шикарно, – потер руки хакер, – займемся Лерой, она дрыхнет в кресле.

Сообразив, что количество кошек увеличилось до трех, я вгляделась в сильно подранное кресло, увидела на подушке ком всклокоченной рыжей шерсти и удивилась:

– Ты говорил, что она Клепа!

– Так я и знал, – вздохнул Димон, – их все путают. Клепа давно ушла спать к Анфисе. Сейчас ты любуешься Лерой. Она на удивление покладиста, ласкова и готова сожрать все, что не приклеено. Но у Лерки аллергия, поэтому ей нужна жрачка «Антистресс», она стоит на буфете. Ок?

– Ок, – кивнула я, старательно фиксируя в памяти: Клепа – тунец и «Чистый хвост», Гера – кролик и «Пикс-микс», Лера – «Антистресс».

– В лоток ей насыплешь «Аромат розы», – бухтел Коробок.

– Йес, босс! – вытянулась я в струнку.

– Следующая у нас Ариадна, – объявил компьютерщик, – она на столике, у кастрюли. Эй, Аря, поздоровайся!

Рыжая тряпка, свисающая с плиты, неожиданно пискнула.

– Она самая умная, – похвастался Димон, – но капризная! Подавай ей лишь хрустики с паштетом, и с лотком она кочевряжится, любит гранулы «Фей», дороже их нет. Разобралась?

– Конечно, – храбро воскликнула я, – подумаешь! Четыре милые кошечки, каждая со своими заморочками. А как ты их отличаешь? Они абсолютно одинаковые.

– По лицу, – удивился Димон.

– Ага, – растерялась я, – здорово!

– Теперь о наборах! – зачастил Коробок.

– Подарочных? – хихикнула я. – Хочешь меня наградить?

– Не-а, – замотал головой компьютерный гений, – о едально-писательных. Клепа имеет пару розового цвета: миска – лоток, у Геры комплект синий, Лера пользуется зеленым, Ариадна красным. Ау, отреагируй. Не поняла? Повторю. В миску розового цвета кладешь тунец и «Чистый хвост», в голубую – кролик и «Пикс-микс». Ну и так далее.

– А как кошки еду от наполнителя отличают? – поразилась я.

Димон вытаращил глаза.

– Глупее вопроса не слышал. А как ты разбираешь, где котлета, а где туалетная бумага?

– Мясо я ем, а вторую использую в сортире, – протянула я.

– Во! Как это ни странно, кошки поступают так же, – заржал Димон, – Клепа хавает тунец и писает в «Чистый хвост».

– Ты секунду назад сказал: «В миску розового цвета кладешь тунец и насыпаешь «Чистый хвост», – напомнила я, – вот я и удивилась. Теперь мне понятно. Киса съедает всю рыбку и присаживается на гранулы.

– Тань, ты ку-ку? – оскорбился Коробок. – Кошка – самое чистоплотное животное на свете. Хорошо, что Клепа тебя не слышала! Корм бросают в МИСКУ, а гранулы в ЛОТОК. Они у Клепы розовые!

– А-а-а, – дошло до меня, – ясно. Ты специально подобрал разные цвета, чтобы не перепутать, где чья посуда!

– Фу! – выдохнул хакер. – Сергеева, у тебя в роду были жирафы? Можешь не отвечать, и так все ясно. Добрый вечер, Фиса!

У меня по спине пробежали мурашки. Как, еще одна киска?

– Опять ты поздно вернулся, – капризно ответил тоненький голосок, – а Марго в коридоре свой плакат повесила!

Я подпрыгнула. Говорящее животное?!

– Знакомься, Фиса, это Таня, она у нас временно поживет! – сообщил Димон и легонько пнул меня в бок.

Я стала искать на полу пятую рыжую кошку и наткнулись взглядом на две ноги, обутые в теплые тапочки. Вздох облегчения вырвался из груди: Фиса оказалась старушкой небольшого роста, одетой в темно-зеленый халат.

– Анфиса, – демократично представилась она, – если хотите чаю, наливайте без стеснения.

– Спасибо, – улыбнулась я.

– Заодно и нас напоите, – продолжила Фиса, усаживаясь за стол.

– Доктор Спок утверждает, что потребление жидкости после пяти вечера ведет к отекам и недоразвитости мозга, – прогремело от двери хорошо поставленное меццо-сопрано.

– Доктор Спок педиатр, – парировала Анфиса, – американец. В США все с недоразвитыми мозгами. Империя зла, мировая капиталистическая система, готовая в любой момент напасть на Советскую Россию. Жаль, Хрущев по Кеннеди из ракет не жахнул. И почему я должна принимать советы идеологического врага, да еще доктора для детей? Дайте чаю! С сахаром и вареньем! Назло Споку!

– Очнись, Фиса, на дворе давно свобода, – не сдалось меццо.

Я потрясла головой и уставилась на вторую бабулю, вплывшую в просторную кухню.

– Прошу любить и жаловать. Маргоша. Маргоша, это Таня. Она здесь поживет немного, – быстро представил нас друг другу Димон.

Я лишь хлопала глазами. Четыре одинаковые кошки, каждая со своими едально-писательными привычками и личными наборами «миска – лоток», – еще куда ни шло, но две словно отлитые в одной форме старушки? Фиса и Маргоша, вероятно, близнецы, обе среднего роста, умеренной полноты, с круглыми лицами, чуть удлиненными, широко расставленными карими глазами, бровями-ниточками и волосами, тщательно уложенными при помощи бигуди. Угадайте, какого цвета были локоны бабулек? Абсолютно верно: сочного апельсина. Старушки маскировали седину хной и слегка перестарались с количеством краски.

– Она немая? – вскинула брови Маргоша. – Димочка, почему твоя жена молчит?

Хакер ткнул меня в бок.

– Таня, – пискнула я, – и я не супруга Коробкова, а коллега.

– До сих пор все многочисленные бабы, которых Димочка сюда притаскивал, представлялись его законными половинами, – с плохо скрытой язвительностью сказала Марго.

– Спать с коллегой запрещено моральным кодексом строителя коммунизма, – забеспокоилась Фиса, – вы член партии?

– Какой? – по глупости уточнила я.

Анфиса всплеснула руками.

– Димочка! Она диссидентка? У нас в стране, по счастью, одна партия! КПСС!

– Татьяна уже поняла, что ты со сдвинутой крышей, – перебила Анфису Марго, – КПСС давно нет.

– Я вчера по телевизору видела Ленина, – уперлась Анфиса.

– Кино крутили, – засмеялась Маргоша, – про вождя революции и Инессу Арманд, как они бедную Крупскую обманывали.

– Боже, боже, – зашептала Анфиса, – замолчи. Не говори глупостей. Арманд – развратная женщина! Так вы член КПСС?

Я покачала головой.

– Нет.

Фиса встала.

– Надеюсь, вы состоите в рядах ВЛКСМ?

Мне снова пришлось разочаровать старушку:

– Нет.

Маргоша села за стол.

– Слушай, Таня. У Фисы плохо с головой, для нее на дворе все еще семидесятые годы прошлого века. Не спорь с ней, и мы поладим. Я, в отличие от Анфисы, нормальная, слежу за питанием и хожу в фитнес. Короче, завтра разбудишь меня в семь, дашь на завтрак мюсли с черникой и проводишь на занятия спортом. А сейчас советую всем разойтись по спальням, у нас отбой! Ты жена Димочки?

– Нет, – уже в который раз за вечер произнесла я.

– Тогда ты не ляжешь с ним в одну кровать! – заявила Маргоша.

– Господи, я и не собиралась, – испугалась я, – мы коллеги, друзья, у меня есть муж!

– А кому наличие мужа мешает развратничать? – насупилась Маргоша.

Димон схватил меня за плечо, выпихнул из кухни и протащил до вполне уютной комнаты с большой кроватью.

– Устраивайся, сюда никто без стука не войдет. Давай договоримся: ты ухаживаешь за кисами и не лаешься с бабульками. А я… ну, короче, живи тут сколько хочешь, вернется из командировки Гри, ему тоже места хватит.

– Спасибо, – пробормотала я, не понимая, повезло мне со временным пристанищем или нет.

– С утреца впрягаемся в работу, – перешел к другой теме хакер, – дело твое, я на подхвате, ты, как обычно, старшая.

– Дай будильник, – попросила я, оглядывая спальню, – без звонка я вовремя не проснусь.

– Не переживай, – легкомысленно отмахнулся Коробок, – вскочишь как миленькая ровно в шесть ноль семь!

Глава 5

В нос впились колючки, я взвизгнула и открыла глаза.

Обычно на новом месте я мучаюсь бессонницей, но вчера заснула, едва успев укрыться пуховым одеялом. Ночь прошла замечательно, а вот пробуждение оказалось странным. Прямо перед моим лицом маячила мохнатая морда, круглые глаза буравили меня взглядом, длинные усы стояли торчком.

– Ты кто? – прошептала я.

Существо вытянуло лапу, поставило ее мне на нос… В ноздри вонзились иголки.

– А-а-а, – заорала я и села, – ты кошка! Что за ерунда! Который час?

Я схватила мобильный, который заботливый Коробок вчера подключил к зарядке. Шесть десять! Так вот что имел в виду хозяин, произнося вчера перед сном: «Вскочишь как миленькая ровно в шесть ноль семь». Роль будильника в этой квартире исполняет одна из кисок.

– Уходи, – приказала я и рухнула на матрас.

Через секунду мохнатая лапа вновь очутилась у меня на носу. Поскольку я здесь на правах гостьи, то не посмела вытолкнуть наглое животное за дверь, а натянула на голову перинку и начала сладко посапывать. Конечно, душно, зато спокойно.

В нос опять вцепились иголки – киса ухитрилась просунуть лапу под одеяло.

– Отстань, – прошептала я, пытаясь вытолкнуть вражескую конечность наружу, – имей совесть!

В ту же секунду меня укусили за пятку. Я изумилась: если наглое животное хватает меня за нос, то как оно могло впиться зубами в мою ногу? Пришлось снова сесть. Сразу стало понятно: кошек две.

– Что вы хотите? – безнадежно спросила я.

Рыжие бестии, задрав хвосты, прошествовали к двери. Меня осенило: кошки требуют завтрак, лучше насыпать им корм и вернуться в кровать. Конечно, вскакивать в несусветную рань совершенно не хочется, но мне, похоже, не дадут мирно подремать.

Очутившись на кухне, я нашла четыре разноцветные миски, отыскала разные пакеты с кормом, натрясла из каждого немного «хрустиков» и поставила еду на пол. Кошки похожи, словно яйца. Кто из них Клепа, где Гера, Лера и Ариадна, остается за гранью моего понимания, пусть сами разбираются!

– Хочу мюсли, – заорала Маргоша, врываясь на кухню, – с черникой!

Я вздрогнула. Сегодня на старушке был темно-синий спортивный костюм с капюшоном, а голову прикрывала бейсболка.

– Мюсли! – требовательно постучала по столу бабка. – Энергетический заряд! Коробка красного цвета! Бери белую пиалу и брось в нее полстакана хлопьев.

Я машинально выполнила приказ и поставила завтрак перед Маргошей. Она схватила ложку и спустя секунду заявила:

– Странненько. Сегодня завтрак какой-то другой.

– Невкусный? – заботливо спросила я.

– Наоборот, – с полным ртом ответила Маргоша и закричала: – Фу! Стой!

Я замерла на месте.

– Не двигайся! – вопила бабка.

– Я даже не дышу, – ответила я.

– При чем здесь ты? – удивилась Маргоша. – Я Лерой командую! Ну кто поставил миски на пол?

– А куда надо? – насторожилась я.

– Клепе на подоконник, Гере на табурет, Ариадне на мойку, а Лерке на диван, – объяснила Маргоша, – Лера без стоп-сигнала, сейчас бы она все слопала в одну морду, а остальные остались бы голодные.

Я заметалась по кухне, пытаясь оживить в памяти инструкции Коробка. Клепе в розовую миску тунец, Гере в синюю кролика или в зеленую «Антистресс»? Нет, нет! Я напутала. Клепе «Чистый хвост» в блестящую посуду с ручкой! Минуточку! Наполнитель не едят, я сейчас схватила сковородку. Вчера все казалось простым, а сегодня невыполнимым. Спокойно, Танечка, возьми себя в руки.

Я сделала глубокий вдох-выдох и оглядела кошачью стаю. Интересно, кто из них обжора Лера, объевшая коллег по стае? Значит, так! Про наполнитель временно забываю. Сосредоточиваюсь на корме. Клепа! Розовая миска с тунцом.

Я повернулась к коробкам на буфете.

– Дай еще мюсли, – потребовала Маргоша.

Думая исключительно о кошачьем завтраке, я, не глядя, схватила упаковку с овсяными хлопьями, натрясла немного в белую пиалу, вернула ее Маргоше и громко сказала:

– Клепа! Тебе тунец в синюю посуду, жрать будешь на подоконнике.

– Отличные мюсли, – похвалила Маргоша, – сделай одолжение, запомни название фирмы-изготовителя и впредь покупай для меня исключительно ее продукцию. Давно не едала таких свежих, ароматных, приятно хрустящих хлопьев. Вечно они мягкие, смахивают на переваренную капусту!

Продолжая активно нахваливать замечательный завтрак, Маргоша пошла было к двери, но на пороге притормозила и неожиданно спросила:

– Сколько мне лет? Определи по внешнему виду!

Бабка выглядела на шестьдесят, но я смело предположила:

– Пятьдесят?

– Ха! – топнула ногой Маргоша. – Мне семьдесят пять! Занимайся фитнесом, перейди на здоровое питание – и станешь в свои сорок пять на тридцать выглядеть. Лишний вес! Он тебе нужен?

Вопрос Маргоша задала, не ожидая ответа. Пока я пыталась вернуть на место свою отвисшую челюсть, престарелая спортсменка улизнула в коридор. Я медленно оценивала услышанное. Марго семьдесят пять? Потом пришло возмущение: мне до сорока пяти еще далеко! Может, начать есть мюсли? Взгляд переместился на коробочку, из которой только что в белую пиалу я высыпала хлопья: надо и впрямь запомнить название чудо-продукта.

Я прищурилась и прочитала текст, напечатанный на бордовом фоне белыми буквами: «Антистресс. Корм для капризных кошек с излишним весом. Содержит малое количество жиров, способствует нормализации обмена веществ, повышает упругость шерстяного покрова, укрепляет когти, придает энергию, сохраняет свежим дыхание и уничтожает кишечных паразитов».

В первую секунду меня обуял ужас. Я накормила старушку кормом для Леры! Во второе мгновение мне захотелось помчаться за Маргошей и отвезти ее к врачу на промывание желудка. Но потом я слегка успокоилась. Кошки выглядят здоровыми, значит, Лере хрустики идут на пользу. Ну чем Марго отличается от киски? Разве что у бабки отсутствует хвост. Похоже, ей от сухого корма дурно не стало. Хорошо, забуду про семидесятипятилетнюю фанатку спорта и переключусь на кошек.

– Тань, как спала? – поинтересовался Димон, всовываясь на кухню.

– Отлично, пока чья-то лапа не цапнула меня за нос, – призналась я.

– Это Ариадна, – хохотнул хакер, – кошмар нашего дома. Ты их покормила или запуталась?

Я искоса посмотрела на стаю. Простите, девочки. Если скажу правду, Коробок будет без устали подтрунивать надо мной.

– Конечно, – спокойно соврала я, – ничего сложного. Давай заниматься работой.

– Только умоюсь и кофе глотну, – засуетился Димон.

Я снова обозрела понурую стаю и пообещала:

– Вечером получите двойную порцию. Знаю теперь, как поступить, к концу дня не будет проблем с вашей едой. Будьте умницами, ложитесь баиньки, не выдавайте меня.

Выпив вкуснющий кофе, сваренный Димоном, я отдавала приказ:

– Ищешь информацию на семью Киселевых, собираешь данные о Лене и Викторе. А я отправлюсь на встречу с Еленой и попробую тщательно ее порасспрашивать.

– Есть, мой генерал! – оттарабанил Димон. – Ваш верный Мухтар помчит по следу за куропаткой.

Лена не рассердилась на мой ранний звонок, наоборот, воскликнула:

– Можете приехать ко мне на работу? У нас в подвале буфет для ходячих больных и сотрудников, там и поговорим. Кстати, от метро до торгового центра «Риф» ходит бесплатный автобус. Садитесь в него, докатите прямо до нужного места. Клиника за углом магазина. Зачем за проезд платить, если можно задаром добраться!

* * *

– Быстро доехали, – похвалила меня Лена, усаживаясь за столик.

– Исключительно благодаря вашему совету, – улыбнулась я, – на рейсовые маршрутки очереди, а на бесплатный транспорт – всего пара человек.

Лена с довольным видом кивнула.

– Когда имеешь небольшую зарплату и дочку-школьницу, надо экономить. Нас в отделении восемь медсестер, получаем почти одинаково, подрабатываем, но все равно денег не хватает. Шесть сотрудниц постоянно в долгах, то здесь попросят, то там перехватят, а мы с Соней Власовой до получки дотягиваем. Знаешь, почему у нас это получается? Ой, извини, что на «ты» перешла.

– Отлично, – кивнула я, – на «вы» слишком официально.

– Давай без реверансов, – обрадовалась Лена. – Могу объяснить свои принципы выживания. Я никогда не беру в долг! Деньги быстро испарятся. Знаешь, как говорится, берешь чужие и на время, а отдаешь свои и навсегда.

– Верно, – кивнула я.

– Составь план, – продолжала Лена, – исходи не из желаний, а из суммы, которую имеешь. Вот у меня со всеми левыми и правыми в месяц набегает двадцать восемь тысяч. Сначала я вычитаю коммуналку, электричество, газ. Затем непременно откладываю пять тысяч. Это святое. Коплю на отпуск и подарки Анечке на день рождения, Новый год. Еще две тысячи ежемесячно помещаю на особый счет с выгодными процентами, на государство надежды нет, собираю себе на пенсию. Потом затыриваю в коробку рублики на еду. Понимаешь? Счета оплачены, заначка собрана, жрачка обеспечена. То, что осталось, можно пустить на развлечения.

– И много остается? – грустно спросила я.

– Пара тыщ, – вздохнула Лена, – можно в кино сходить или купить чего. Если честно, я эти деньги Ане отдаю, пусть развлекается, пока молодая.

– Ты забыла про транспортные расходы и покупку одежды, – вздохнула я.

Собеседница обрадовалась.

– Вот! Самое главное: не трать там, где не надо. В метро можно мимо контролера в толпе прошмыгнуть, я научилась. От подземки до работы идет бесплатный автобус. Отличные шмотки легко за бесценок найти в «Стоке». Обедаю и ужинаю я в больнице и еще домой еду приношу. Больные капризные, им обычно родственники домашнюю еду приносят, а у нас вкусно готовят. Поэтому особенно на продукты не трачусь. Главное: план и умение отыскивать дешевый товар.

– Я так не умею, – призналась я. – Зайду в магазин, накуплю всякой ерунды, вернусь домой и понимаю: денежки тю-тю, а я ничего стоящего не купила.

– Вот наши девки тоже транжиры, – покачала головой Лена, – а мы с Аней в Турцию скатались аж на две недели. Расчет – план – самоограничение. Я всегда четко иду к поставленной цели.

– Стоит позавидовать такой силе воли, – восхитилась я. – Значит, ты вознамерилась найти биологических родителей девочки?

– Да, – подтвердила Лена, – увидит Аня, какие они алкоголики-нищие, и поймет, что неродная мать – самая лучшая.

– Попытайся вспомнить, что тебе рассказывала директор детдома о найденыше, – попросила я.

Лена обхватила пальцами чашку с чаем. Кстати, напиток нам налили бесплатно. Моя собеседница подмигнула буфетчице, а та поставила на поднос чайничек и положила на тарелку две плюшки, не требуя денег.

– Влада Сергеевна – хорошая женщина, – сказала Киселева, – она сейчас на пенсии. Когда мы забирали Аню, мне показалось, что директриса знает о воспитаннице больше, чем говорит. Может, тебе самой с ней потолковать? Я ничего нового не сообщу. Хочешь, звякну Ильченко?

– Было бы здорово, – обрадовалась я.

Лена протянула руку.

– Дай свой мобильный, мой разрядился.

Я протянула ей трубку. Умение не тратить зря ни копейки доведено Киселевой до совершенства: если можно воспользоваться чужим сотовым, она непременно это сделает. На секунду мне стало неприятно, но я усилием воли подавила возникшее ощущение. Работа есть работа, я обязана ее выполнять, мне совсем не обязательно любить и жалеть Лену, даже наоборот, расположение к клиентке помешает расследованию.

– Влада Сергеевна дома, ждет тебя, – сказала Лена, возвращая мне трубку, – езжай прямо сейчас. Почему булочку не ешь?

– Пытаюсь держать диету, – пояснила я.

– Возьму для Ани, – обрадовалась Лена и завернула плюшку в бумажную салфетку.

Я пошла к выходу и через пару шагов обернулась. Киселева сосредоточенно заматывала булочку в бумагу. Скорей всего, придя домой, она аккуратно распеленает булочку и угостит Аню. Потом стряхнет с салфеток крошки и спрячет их в кухонный ящик. Зачем зря тратить деньги, если нужную вещь легко получить задаром?

Глава 6

Влада Сергеевна передвигалась по квартире, опираясь на палку.

– Суставы подводят, – пожаловалась она, – врачи предполагают операцию, говорят, после нее народ бегает, но я опасаюсь – вдруг еще хуже станет. Чем я могу вам помочь? Лена была очень взволнована и ничего толком не объяснила.

– Вы дружите? – спросила я, устраиваясь в продавленном кресле.

– Пару раз в год перезваниваемся, – без тени улыбки ответила Влада Сергеевна. – Рождество, Восьмое марта, дни рождения. Вряд ли это можно назвать дружбой.

– Вы общаетесь с другими людьми, которые взяли детей на воспитание? – продолжила я.

Влада сложила руки на коленях.

– Я работала не в доме малютки, а в интернате, куда малыши поступали в возрасте трех лет. Основная масса бездетных пар хочет иметь младенцев. Чем старше ребенок, тем меньше у него шансов попасть в семью. А если он еще и болен, то сами понимаете… В пять лет девочки бойко болтают и готовятся поступать в школу, но Аня – особый случай.

– Вы помните, как нашли ребенка? – спросила я.

Влада Сергеевна опустила глаза.

– Смутно.

– Вам часто приводили детей и бросали на крыльце? – не успокаивалась я.

– Нет, – выдавила директриса.

– Сколько таких случаев было за вашу практику? – наседала я.

– Один, – прошептала Влада.

– И вы забыли детали? – всплеснула я руками.

Влада оперлась на палку.

– Ладно, расскажу. Прошло много лет, я уже на пенсии, да и наказывать, по сути, меня не за что. Я помогла хорошему человеку исправить ошибку, устроила Анину судьбу и осчастливила Киселевых. Ни копейки ни с кого не взяла. Видите, как я живу? Думаете, правда боюсь операции? Я о ней мечтаю, да денег нет. Поэтому и придумываю про страх, не хочется в нищете признаваться.

– Что вы сделали? – резко спросила я.

Влада Сергеевна поморщилась и вытянула ногу.

– Раньше по соседству со мной в квартире жили Гвоздевы, мать и сын. Юра человек мягкий, даже нерешительный, а Степанида Андреевна – полная ему противоположность. Сына она обожала, пылинки с него сдувала, любую женщину, которая на Юру покушалась, живо от дома отваживала. Юра с мамой не спорил, боялся ее расстроить. Степанида Андреевна отличный педиатр, еще в советские времена имела обширную частную практику. Сейчас, несмотря на возраст, она продолжает работать, владеет клиникой «Светлое детство».

– Это их реклама по всей Москве развешана? – воскликнула я. – Билборды с изображением очаровательного малыша и подписью «Ваш ребенок – наша любовь»?

– Точно, – кивнула Влада, – Юрий – главврач клиники. У Гвоздевых огромный центр, больница, несколько аптек. Говорят, Юра остался прежним, несмотря на богатство: тихий, милый, уступчивый, а у его матери по-прежнему железная рука и стальная воля, сын у нее под каблуком.

– Думаю, из Степаниды Андреевны получилась бы замечательная свекровь, – усмехнулась я.

Влада махнула рукой.

– Юра не женат, все свободное и рабочее время проводит с матерью. Обычно такие авторитарные дамы сами выбирают сыночку жену и заставляют родить внуков. Но Степаниде никого, кроме Юрия, не надо.

– Неужели он живет монахом? – усомнилась я.

Влада Сергеевна кивнула.

– Вы попали в точку. Юра нашел способ выползти из-под ее каблука. Подробности мне неизвестны, сколько у него любовниц, я тоже понятия не имею, могу лишь рассказать о его дочери.

Я округлила глаза.

– Юра ухитрился втайне от Цербера стать отцом?

Влада Сергеевна засмеялась.

– Не такой уж он простой оказался.

Я положила ногу на ногу и внимательно слушала пространный рассказ бывшей директрисы приюта.

Десять лет назад Влада Сергеевна поддерживала хорошие отношения со своими соседями по подъезду Гвоздевыми. Степанида строила медцентр, Юра постоянно мотался по поручениям матери в разные города. Педиатр отлично понимала: дубовыми полами, красивой мебелью и блондинками на рецепшен никого не удивить. Чтобы клиника стала популярной и прибыльной, нужны опытные врачи, вот Степанида и разыскивала таких. Юре вменялось в обязанность ездить туда, где жил очередной кандидат на должность, проводить собеседования, и, если у сына складывалось благоприятное впечатление, мать была готова предложить специалисту работу в столице.

В тот памятный вечер Влада уже собиралась спать, когда к ней в квартиру позвонил Юра и зашептал: «Бога ради, помогите! Не знаю, что делать! Катастрофа. Мне не к кому обратиться. Дело очень щекотливое. Я пропал».

Директор интерната ни разу не видела соседа в подобном состоянии и предположила: «Степанида Андреевна заболела?» Простой вопрос вверг Юру в ужас. «Только ни слова маме! Она меня убьет». – «Да что случилось?» – изумилась Влада Сергеевна.

Юра сел на диван, обхватил голову руками и изложил невероятную историю.

Шесть лет назад он познакомился с Олесей из города Бодольск. Юра столкнулся с девушкой в магазине, куда отправился за продуктами. Он рылся в холодильнике, отыскивая подходящий кусок мяса, рядом с ним тем же занималась симпатичная блондинка. Они обменялись случайными взглядами. Амур не дремал, он выпустил стрелу из лука. Юра проводил Олесю до Бодольска, благо ехать до подмосковного городка было не так далеко. Степанида, занятая с подрядчиками, временно ослабила вожжи, сын получил относительную свободу.

Бурный роман длился несколько месяцев, потом Олеся спросила: «Ты не хочешь сделать мне предложение?» – «Ну… в принципе… – замямлил Юра, – так… кхм». – «Начинай! – улыбнулась любовница. – Не бойся, я не откажу».

Юра растерялся, а Олеся удивилась: «В чем дело?» – «В моей маме, – нехотя признался мужчина, – она никогда не даст согласия на наш брак». – «Не волнуйся, – засмеялась Олеся, – я отлично лажу с людьми и сумею понравиться свекрови». – «Нет, – не согласился Юра, – моя мать всегда говорит: «Выбирай, сын, я или она». – «Ну и на ком ты остановишься?» – провокационно поинтересовалась Олеся.

Юра продолжал мямлить: «Ну… по сути… я тебя люблю… очень… мама… она… все для меня… ну… вот… вот… ну…» Олеся пожалела загнанного в угол кавалера. «Ладно, принесем ей внука, и она растает». – «Нет! – испугался Юра. – Мама детей не любит!» – «Она же педиатр! – изумилась Олеся. – Детский врач обязан обожать малышей». – «Вовсе нет. Он должен их правильно лечить», – уточнил Юра. «Короче, шансов на семейную жизнь у нас с тобой нет?» – подвела черту Олеся. «Нам и так хорошо, – залебезил Юра, – давай ничего не менять». – «Ладно», – согласилась девушка.

Через неделю Юра приехал в Бодольск и наткнулся в квартире любимой на незнакомую девицу, которая заявила:

– Олеся уехала. Куда, понятия не имею. Сдала мне «однушку» и умотала. Тебе просила передать: «Если ты не способен сделать выбор, то я сама его сделала. Прощай, не ищи меня».

Юрий вернулся домой, горевать не стал, постарался поскорее забыть Олесю. Его пугали девушки, желающие во что бы то ни стало заполучить штамп в паспорте. Шли годы, Юра вычеркнул Олесю из памяти, но два дня назад Гвоздеву позвонила женщина и, представившись Ниной, попросила приехать в Бодольск. «Что я там забыл?» – попытался открутиться Юра. «Олеся просила посылку передать, – прозвучало в ответ, – если сам не заберешь, я ее привезу и отдам твоей матери вместе с письмом от несостоявшейся невестки. Думаю, содержание послания ей не понравится».

Юра испугался и на следующее утро под благовидным предлогом рванул в Бодольск.

Нина не обманула. Едва Юрий очутился в крохотной прихожей, она протянула ему серый конверт. «А где посылка? – нервно спросил Гвоздев. – Что в ней?» – «Сначала читай, потом любопытствуй», – мрачно заявила Нина.

Гость пробежал глазами по короткому тексту. Листочек пожелтел, но буквы, напечатанные на принтере, были хорошо видны. «Юра! Я долго колебалась, сообщать ли тебе, трусу, правду, но решилась на откровенность. Я родила дочь Аню, это и твой ребенок. Если сочтешь нужным, можешь ей помогать материально. Не захочешь иметь с девочкой ничего общего, я не обижусь. Я сама могу воспитать и прокормить девочку, но считаю непорядочным утаивать от тебя факт ее существования. Олеся». – «Какая девочка?! – возмутился Юра. – Мы не виделись больше пяти лет». – «На дату посмотри, – приказала Нина, – Леська записку составила давно, но тебе не отправила. Я ее нашла, когда вещи бабы Веры перекладывала. Ну и подумала, может, сжалишься над девкой? Ее и так Господь обидел. Запихнут на всю жизнь в интернат, а ты богатый, с деньгами, связями». – «Какая баба Вера?!» – напрягся Гвоздев.

Нина обрушила на маменькиного сыночка лавину информации.

После рождения Ани Олеся временно уехала в деревню Каскино, там жила ее бабушка, простая деревенская старуха, еще вполне крепкая, чтобы нянчить правнучку. Олеся сдала квартиру в Бодольске, она планировала полгода кормить девочку грудью, а потом, оставив ее на временное попечение бабы Веры, выйти на работу.

Но через три месяца Олеся скоропостижно скончалась, бабка осталась с Аней одна. Пять лет девочка провела в деревне, а неделю назад ее прабабушка тихо умерла от старости. Нина – дальняя и единственная родственница старухи, она поехала в село, чтобы похоронить бабу Веру, и нашла в избе голодную грязную Аню. На тот момент Каскино считалось умирающим населенным пунктом, кроме бабы Веры, в нем жило еще три старухи, которые даже не могли вспомнить, как их зовут. В вещах бабки не нашлось никаких документов девочки, но на дне чемодана, где она держала «смертный наряд», лежал конверт с именем, фамилией, адресом и телефоном Юры. «Короче, вот твоя дочь, – объявила Нина и крикнула: – Анька!»

Из комнаты вышла девочка, светловолосая, голубоглазая. Юра вздрогнул. Аня походила на его детские снимки и как две капли воды напоминала Олесю. А еще у девочки был взгляд Степаниды, слишком суровый для ребенка.

Нина дернула Аню за плечо. «Как тебя зовут?» – «Аня», – сообщила крошка.

Юра присел на корточки перед ребенком. «А фамилию назовешь?» – «Аня», – покорно ответила девочка.

Гвоздев решил, что она смущается, повторил вопрос и услышал тот же ответ. «Можешь не стараться, – остановила врача Нина, – это единственное слово, которое девка способна произнести. Кстати, она сегодня впервые увидела зубную щетку, электрочайник и работающий телевизор». – «Где расположено Каскино?» – поразился Юра. «Неподалеку от Бодольска», – пояснила Нина. «Каким образом в ближнем Подмосковье могла вырасти Маугли? – воскликнул Юра. – И с чего вы решили, что она моя дочь?»

Нина мрачно усмехнулась: «Другой реакции от подлеца ожидать нечего. Я уже объясняла: в Каскине жили три калеки. Бабе Вере сто лет с малым перед смертью исполнилось. Посчитай-ка, сколько старухе натикало, когда она вдвоем с правнучкой осталась? Читать бабка не умела, всю жизнь в огороде и со скотиной провозилась. Ни одной книги или даже газеты в ее избенке не нашлось. Пенсия у старухи копеечная, Вера выживала за счет огорода, в Бодольск не ездила, очень дорого и суетно. У нее даже мыла не было, бабка вместо него золой пользовалась. Летом на огороде, в душе купалась, а зимой в баню ходила, за пятнадцать километров от дома. Но с малышкой столько не протопать. Поэтому старуха с ребенком в холодное время года даже не умывались». – «Почему?» – прошептал Юра. «Вода в колодце, – снисходительно пояснила Нина, – а он не во дворе, один на все село, каково с ведрами по сугробам переть? Вот и обходились кое-как. Электрочайник слишком дорогая забава, телик у бабки давно сломался, дальше продолжать? Тебя еще удивляет, что Аня Маугли? Старуха девочкой не занималась, отпускала ее утром, как кошку, гулять, вечером спать укладывала. Откуда речи взяться, если малышка ее и не слышала? Весь ее мир ограничивался пределами Каскина и полунормальными бабками». – «Что ты от меня хочешь?» – спросил Юра.

Нина засмеялась и указала на молчавшего ребенка: «Не понял? Знакомься, дочь Юрия Гвоздева. Олеська из гордости тебе о беременности не сообщила, очень уж непростой у нее характер, сказала мне: Юра матери боится, та ему никогда на простой девушке из Бодольска жениться не разрешит, сама воспитаю Аню». И свалила в Каскино с младенцем. Забирай девочку».

Хоть Юра и пережил шок, но не потерял до конца способности логично мыслить, поэтому ответил Нине: «Документов у ребенка нет, почему ты уверена в моем отцовстве?» – «Письма мало?» – нахмурилась Нина. «Не слишком убедительная деталь, – кивнул Юра, – на бумаге любую чушь нацарапать можно». – «Разуй глаза! – обозлилась Нина. – Она твоя копия!» – «Блондинка, – не сдался Гвоздев, – и все дела. Что тебе от меня надо?» – «Забирай девочку и воспитывай, – повторила Нина, – удочери бедняжку, ей полной мерой нищеты досталось».

Юра, успевший прийти в себя, парировал: «Сирот на свете много, но это не значит, что я обязан приголубить каждого. Попытка всучить мне дитя не удалась. Прощай и больше никогда мне не звони». – «Хорошо, – неожиданно сговорчиво ответила Нина, – уезжай, но знай: завтра я отправлюсь в газету «Болтовня» и продам им историю об известном педиатре, который обожает детей, имеет вместе с матерью на паях огромный медцентр для малышей и бросил родную дочь. «Болтовне» письма Олеси и моего рассказа вполне для серии репортажей хватит. Шикарная реклама для клиники Гвоздевых!» – «Ты этого не сделаешь!» – испугался Юра. «Да ну? – скривилась Нина. – И кто мне помешает?» – «Никто тебе не поверит!» – рявкнул врач. «Ложки нашлись, а осадок остался, – отбила подачу Нина, вспомнив старый анекдот. – А еще скатаю к Степаниде Андреевне и покажу ей это!»

Нина сунула в руку Юры небольшой альбом, врач машинально открыл его и замер. На первой странице красовалось фото: он и Олеся, обнявшись, стоят на фоне фонтана. Где и кем был сделан снимок, Юра не помнил, но выражение лиц не оставляло ни малейших сомнений в отношении чувств, которые испытывали друг к другу эти двое. «Короче, даю тебе двое суток на раздумья, – заявила Нина, – или забираешь девочку, или я действую по намеченному плану. Интересно, как отреагирует Степанида Андреевна на Аню? И что скажет, прочитав материал в «Болтовне»?»

Несмотря на зрелый возраст и статус главврача крупного медцентра, Юра боялся мать до одури. Степанида умела так глянуть на проштрафившегося сына, что у того тут же начиналась тахикардия. Впрочем, с учащенным сердцебиением можно справиться при помощи валокордина, гораздо больше Юра боялся доставить маме переживания. Вот почему он примчался к Владе Сергеевне с просьбой: «Возьмите девочку, пусть она живет в детдоме».

Директор попыталась разумно объяснить Юре невозможность этого, но сосед словно с цепи сорвался. Он умолял, чуть не плакал, кивал на не очень крепкое здоровье Степаниды Андреевны, заламывал руки и в конце концов предложил: «Давайте договоримся: вы пригреете Аню, а я обеспечу всем вашим воспитанникам полное обследование здоровья в своем центре, на самой современной диагностической аппаратуре».

Влада Сергеевна решила не упускать шанса и выдвинула встречное требование: «Я займусь устройством судьбы Ани, а ты прикрепишь моих ребят к своей клинике. Это будет не разовая акция, а постоянное наблюдение. Можешь представить это как благотворительность».

Юра скрипнул зубами и согласился. Он смотался в Бодольск, тайком привез Аню в Москву и передал ее соседке. Директор незаметно провела девочку в детдом и сообщила сотрудникам: «Она сидела на крыльце, малышку нам подкинули».

Через пару дней Влада Сергеевна случайно столкнулась у могилы Евдокии с Киселевым и предложила ему удочерить Аню.

Поведав почти без передышки эту историю, она замолчала.

– Но почему именно Киселевы? – удивилась я.

Влада объяснила:

– Они хотели девочку, мечтали о ребенке. Виктор произвел на меня впечатление человека, способного адаптировать Аню. Мы не отдаем воспитанников просто так, не суем их, как котят в переходе, по принципу «забери от меня, а дальше делай что угодно». Непременно проводим несколько собеседований, стараемся понять, какие цели преследуют будущие родители. Мотивация-то у всех разная: одни хотят иметь стакан воды в старости, другие мечтают прославиться как семья гениального математика или музыканта, третьи пытаются при помощи малыша склеить треснувший брак. Большинство людей думает о себе, а не о ребенке, такие родители не станут учитывать его желания, будут ломать и подгонять малыша под свою мечту. К сожалению, довольно часто приемные родители возвращаются с претензиями в интернат, говоря: «Мы представляли малышку в бантиках, которая будет нас любить, целовать, а она грубит и не слушается. Возьмите ее назад».

Я думаю: если Господь не дает кому-то чадо, то не следует спорить с его волей, он знает, что делает. Но Лена и Виктор казались мне людьми, которые желают помочь ребенку, а не себе. Аня нуждалась в таких маме с папой.

– Значит, у Киселевой есть отец и бабушка? – уточнила я.

Влада Сергеевна кивнула:

– Да, и они богатые люди, известные врачи, благотворители.

– Согласитесь повторить эту историю Юрию в глаза? – спросила я.

Влада Сергеевна забеспокоилась:

– Зачем? Аня может сдать анализ ДНК, который подтвердит либо опровергнет отцовство Гвоздева. Меня не надо вмешивать, я инвалид с костылем.

Глава 7

Едва выйдя от приветливой пенсионерки, я набрала номер Коробка и потребовала:

– Необходим сбор и проверка новой информации.

– Заявление по форме «А-один» в пяти экземплярах, – ответил Димон, – три печати, два штампа, восемь копий.

– Прости? – не поняла я.

– Я плохо пошутил? – расстроился Димон. – Слушай, ты в курсе, какие мюсли требует Маргоша? Она мне телефон оборвала!

Я вспомнила про коробку «Антистресса» для капризных тучных кошек и быстро ответила:

– Выбрось из головы, я сама куплю. Сосредоточься на работе. Гвоздев Юрий. Шестнадцать лет назад имел связь с девушкой Олесей из Бодольска. Есть предположение, что она родила от него девочку и уехала в деревню Каскино к своей бабушке Вере. Вероятно, ее ребенок и есть Аня Киселева. Оценил фронт работы? Да, чуть не забыла, у Олеси есть родственница Нина. Все.

– Фамилия Олеси? – спросил Димон.

– Не знаю, – ответила я.

– Место ее работы?

– Понятия не имею.

– Адрес?

– Не слышала, – «обрадовала» я Коробка.

Но нашего компьютерного гения трудно смутить.

– Хорошо хоть город можешь назвать, – весело прокомментировал он, – Бодольск сужает круг. Будь она Олесей из России, дело оказалось бы сложнее. Может, о бабушке чего известно?

Я порылась в памяти.

– Она умерла в глубокой старости.

– Отлично. Скончайся тетушка в ранней юности, не быть бы ей бабкой, – подхватил Димон. – Полагаю, о Нине ты тоже знаешь массу интересного?

– Нина, просто Нина, – буркнула я.

– Ну прямо Джеймс Бонд, просто Бонд, – восхитился Коробков, – задание понял, пускаю собак по следу, а ты, голубка сизокрылая, не забудь про мюсли. Маргоша упорная, она меня почти на бруски распилила.

– Уже вошла в супермаркет, – остановила я Коробка и сунула мобильный в карман.

Продовольственный магазин находился на первом этаже большого торгового центра. Я обрадовалась, сейчас приобрету все необходимое, а нужны мне ленточки разного цвета, набор фломастеров и блокнот. Не спрашивайте зачем, потом объясню. Еще хорошо бы найти четыре банки: розовую, голубую, зеленую и белую.

Похоже, у меня сегодня день безграничного везения. Ленточки я приобрела без проблем, фломастеры и блокнот тоже долго не искала, а поллитровая тара всех цветов радуги обнаружилась в лавке с вывеской «Лучшие подарки».

В отличном настроении я пошла искать магазин для животных, и он тут же попался мне на пути. Стоит ли говорить, что яркая коробка «Антистресса» была первой, что бросилась в глаза.

Вооружившись упаковкой, я вскрыла ее, вытащила несколько хрустиков, завернула их в бумажную салфетку, пришла в супермаркет, отыскала свободного продавца и спросила:

– Где здесь мюсли?

– Вы стоите перед ними, – любезно ответил парень. – Какие желаете?

Я развернула белую бумагу и протянула юноше ее содержимое.

– Они должны выглядеть вот так и иметь похожий вкус.

Консультант кивнул.

– Разрешите попробовать?

– Угощайтесь, – милостиво согласилась я и добавила, посмотрев на бейджик, прикрепленный к пиджаку менеджера: – Ешьте, Саша, на здоровье.

Александр интеллигентно взял сухарик, задумчиво пожевал, потом вскинул брови.

– Вкусно.

– Вот и моей бабушке понравилось, – сказала я, – давайте подберем похожий корм для старушки. В смысле мюсли.

– Но вот же они, – логично заметил Саша, – вы держите их в руке.

Я смутилась. Не очень к месту признаваться, что «мюсли» – сухой корм для капризных котов, склонных к ожирению.

– А-а-а, – вдруг обрадовался парень, – вы купили еду за границей и угостили бабку.

– Точно! – с радостью согласилась я.

– Мой приятель похожую глупость совершил, – участливо продолжал Александр. – Приобрел в дьюти-фри на сдачу сок и отдал маме. Та выпила, и все! Другого ей не надо! Колька мамахен объясняет: «Не производят его в России». А она: «Ну ты же один раз купил, просто не хочешь мне угодить».

– Что посоветуете? – улыбнулась я.

Саша кашлянул.

– Вам повезло. В магазине три дня идет акция, мы рекламируем сухие завтраки. Наш народ привык хавать бутеры с колбасой, яичницу, а не полезные изделия с витаминами. Хотим подтолкнуть пипл к здоровому образу жизни, а то у нас продажи по коробкам почти нулевые. Видите, возле каждого вида продукции стаканчики? Можно бесплатно брать оттуда содержимое и жевать. Точно найдете нужное.

– Отлично! – обрадовалась я, и мы вместе с консультантом пошли вдоль полок, самозабвенно запуская пальцы во все рекламные образцы.

На десятом я захотела пить, на пятнадцатом ощутила тошноту, двадцатая разновидность хлопьев, камнем плюхнувшись в желудок, почти убила меня.

– Пока ничего похожего, – признал Саша. – Я давно заметил, америкосы нам дерьмо отправляют. Хорошее себе оставляют, а в Россию скидывают то, что у них даже кошки не жрут.

Я поперхнулась очередной порцией хрустиков, вытащила из сумки бутылочку воды, запила еду и была чуть не сбита с ног малышом, который с воплем: «Хочу подушечки с пиратами!» – вихрем влетел в узкое пространство между стеллажами.

Ребенок ткнул меня головой в живот. Я не могу похвастаться хрупким телосложением, но мальчик тоже оказался упитанным. Чтобы не упасть, я схватилась за Сашу, нам удалось удержаться на ногах, но из моих рук выпал пакет с кошачьим кормом. «Сухарики» веером разлетелись по полу.

– Как тебе не стыдно! – закричала молодая женщина в белой кожаной куртке.

Она приказала сыну:

– Немедленно извинись!

Малыш не стал спорить, он послушно прошепелявил: «Большое извините», присел и начал аккуратно подбирать коричневые комочки.

– Брось, кака! – разозлилась мамаша, схватила сынишку за шиворот, рывком поставила на ноги и потащила подальше от зоны бедствия.

Саша всплеснул руками.

– Вот жалость! – Он нагнулся, поднял коробку и любезно предложил: – Могу по базе название фирмы-изготовителя прогнать и выяснить, поступает ли товар в Москву.

– Спасибо, не надо, – попыталась я притушить активность Александра, но тот продолжил:

– Хорошая новость! Есть инструкция на русском, значит, это экспортируется в нашу страну. «Насыпайте порционно в зависимости от веса и возраста кошки. Помните, что у животного должен быть свободный доступ к чистой воде». Что это? Вау! «Антистресс» для капризных котов с проблемами ожирения». Это же корм для… А!!!

– Незачем орать, – попыталась я заткнуть Сашу.

– Я жрал кошачьи сухари! – не утихал консультант. – Жуть! Гадость! Меня тошнит!

Я выхватила у парня упаковку.

– Успокойся! Еда произведена в Америке, видишь, внизу маленькими буковками написано: «Изделие прошло тщательный медицинский контроль и не тестировалось на животных».

Не успела я озвучить текст, как в мозг поступил сигнал. На ком еще могли опробовать еду для кошек, кроме как на самих кошках? Или у американцев с этой целью используются люди? Абсолютно идиотское предположение, в США трясутся над гражданами. Хотя там теперь много эмигрантов из нашей страны. Вероятно, в лаборатории подопытными свинками служат бывшие россияне, их-то Америке не жаль: не свои, родные, а чужие, пришлые.

– У меня чешется макушка, – прошептал Саша, – вероятно, шерсть расти начинает!

– Если от пары хрустиков у тебя на лысине проклюнутся волосы, живо беги в зоомагазин, забирай весь корм и продавай его как средство от алопеции, – не выдержала я. – Вмиг разбогатеешь. Успокойся. В пачке нет яда, вон, видишь состав? Сплошные витамины для укрепления костей плюс повышение густоты шерсти.

– Раз так здорово, покупай своей бабке кошачью жрачку и корми старуху, – зашипел Александр. – Отвратительно! Дала мне отраву! За такое и посадить можно! И что за намеки про лысину? У нас с отцом проблема, оба теряем волосы, у папы башка уже как колено! Еще и издеваешься!

Резко повернувшись, консультант убежал.

– Посмотри завтра внимательно на свою макушку, – крикнула я ему вслед, – увидишь на ней всходы полосатой шубки.

Конечно, это жестокая шутка, но глупость парня, испугавшегося корма для животных, меня рассердила. Правда, уже через секунду мне стало смешно, и я стала класть в пакет маленькие коробочки с хлопьями, содержащие одну порцию еды. Пусть Маргоша попробует из каждой и решит, которые ей более по вкусу.

– Девушка, – вкрадчиво произнес красивый баритон, – о каком средстве против облысения вы упоминали?

Я обернулась, увидела парня лет двадцати пяти с наголо бритым черепом и ответила:

– Ерунда.

– Нет, нет, – зашептал юноша, – я слышал, как вы обещали шубу на макушке. Мне очень надо, поверьте.

– Глупость получилась, – призналась я и вкратце рассказала незнакомцу про корм «Антистресс», намеренно не упомянув про Маргошу. Придумала подругу, которую случайно угостила хрустиками, и завершила спич фразой: – Вы же не думаете, что кошачья еда стимулирует рост волос у человека?

– Вполне может быть! – засуетился незнакомец. – Вот, например, крем для вымени коров и коз. Отлично помогает от артрита. Проверено на собственной маме.

Я засмеялась.

– И как дойные животные им пользуются? Идут в магазин, покупают мазилку, а потом своими копытами наносят на собственное вымя? Тем более артрит поражает суставы, а в груди их нет.

– Раз уж мы разговорились, давайте познакомимся, – странно улыбаясь, предложил парень. – Я Никита, работаю в сфере культуры, а вы?

– Таня, – представилась я, – служу секретаршей в офисе.

Сами понимаете, моя деятельность в бригаде Чеслава – закрытая тема для обсуждения. О том, кем на самом деле является госпожа Сергеева, знает ограниченное количество людей. Остальные искренне полагают, что я тоскую на рецепшен в конторе, разгадываю в служебное время кроссворды и часто летаю на пару дней в гости к сестре, которая живет вне Москвы.

– Танечка, коровы и козы имеют доярок, – пояснил Никита, – женщины ухаживают за животными. Артрит проходит не у тех, кто дает молоко, а у тех, кто его получает. Крем продается в ветеринарных аптеках, он там хит, потому что народ в курсе: намажешь больные места – и забываешь о напасти.

– Да ну? – поразилась я. – Никогда не слышала.

– Просто у вас пока отсутствует проблема с суставами, – не сдался Никита. – Кстати, в тех же торговых точках отпускают «Гель для лошадей», он шикарно успокаивает мышечные боли, попробуйте, не пожалеете.

– Спасибо, мне пора, – я попыталась отделаться от назойливого парня и поспешила к кассе.

Сейчас оплачу гору крохотных коробочек с мюсли и пойду в кафе. Выпью очень калорийный, но восхитительно вкусный латте.

Стакан с кофе опустел наполовину, когда на экране моего мобильного возникла надпись «Дима». Коробок сразу начал идиотничать:

– Пока в Бодольск сбегал, все тапки истоптал! Последние километры шел пешком по перекати-полю, пятки колючками изранил.

– Ты сведения нашел? – прервала я гундеж.

– Поскольку Дмитрий Коробков обладает острым умом, наточенной сообразительностью, чрезмерно развитой логикой и понимает, что Олесь в Бодольске, как мух небитых осенью… И поскольку Дмитрий – лучший ум во Вселенной, постольку он, раскинув громадным потенциалом своего мозга…

– Короче! – потребовала я. – Суть дела!

– Олеся Олеговна Семеняка скончалась от травм после автоаварии, – ответил Димон, – имела дочь Анну Семеняка. Отец ребенка неизвестен, судьба малышки тонет в тумане. Есть лишь сведения о ее рождении, больше ничего. В сад не ходила, школу не посещала.

– Как ты нашел Семеняку? – поразилась я.

– Ты не хочешь пространного рассказа, – объявил хакер, – старшей по делу подавай только инфу. Определитесь, доцю, тебе медленно или быстро?

– Быстро, но с подробностями, – велела я, – без лирических отступлений.

– Йес, босс! – булькнуло из трубки. – Я подумал, потыкал пальцем в комп, увидел, прочитал, позвонил тебе.

– Ты невыносим, – простонала я.

– Загадочная женская душа, – жалобно откликнулся Димон, – всем она недовольна. Лады.

Я допивала латте, одновременно слушая Коробкова. Он сразу решил плясать от деревни Каскино. Село действительно тихо умирало, в нем, по архивным данным, пятнадцать лет назад жили три старухи. Имя Вера носила лишь одна из них – Вера Марковна Семеняка. У нее была внучка Олеся Олеговна с той же фамилией.

Получив полные данные женщины, Димон полез в анналы местной больницы и нашел сведения о роженице Семеняка. Никаких проблем с произведением ребенка на свет у Олеси не было, девочка появилась доношенной, с параметрами «3 кг 500 г» и «52 сантиметра», но что-то насторожило врачей. Молодую мать выписали лишь на двенадцатые сутки. А потом снова положили в больницу, сделали операцию по поводу мастита. Коробков пошарил по сусекам детской поликлиники и узнал: к Семеняке на дом один раз приходила патронажная медсестра, потом визиты прекратились. Олеся впоследствии ни разу не обратилась в медицинское учреждение, Аню не показывали врачу, ей не делались прививки, не выписывался кефир и творог на молочной кухне. Девочка исчезла. А вот Олеся спустя короткое время появилась – но уже на местном кладбище.

Старуха Вера пережила внучку на пять лет, а затем ушла в мир иной. Воспитывалась ли у нее Аня? Вполне возможно, но никого, кто мог бы подтвердить это предположение, нет в живых: соседки Веры и Олеся давно покойники.

Глава 8

– Небольшая нестыковка в показаниях, – заметила я, когда Димон примолк, – Влада Сергеевна сказала, что Юра говорил, будто Нина сообщила: Аня воспитывалась у Веры до смерти старухи.

– «Она сказала, что он говорил, будто баба сообщила», – передразнил меня Коробок, – столько лет прошло, а директриса помнит в деталях незначительную беседу?

– Не соглашусь с тобой, – перебила я его, – ситуация с Аней Киселевой непростая, Влада Сергеевна крепко хранит ее в голове.

– Странно, что она обладает столь редкой способностью к устным мемуарам, – заухал Коробок.

– На вид ей и пятидесяти пяти не дать, – уточнила я, – из-за болезни суставов работу покинула.

– Ладно, пусть Влада Сергеевна суперкомп, – согласился Димон, – но я гляжу в документы. Олеся Семеняка скончалась примерно пятнадцать лет назад. Анне тогда еще не было трех месяцев, но нигде не указано, с кем жила девочка. Бумаги не врут.

Мне пришлось признать правоту Коробка.

– Ладно. А как с некой Ниной? Ну той, что пыталась всучить девочку Юрию?

Хакер оглушительно чихнул.

– Невезуха прет из всех щелей. Нина Петровна Семеняка, двоюродная сестра Олеси, проживала в Бодольске, работала в торговом центре кассиром, скончалась от пневмонии, похоронена на том же кладбище, что и Олеся.

– То есть никого из семьи Семеняк в живых нет? – уточнила я.

– Вера имела двух сыновей, Олега и Петра, – зачастил Димон, – мужики страдали самой распространенной на земле болезнью – алкоголизмом и умерли, не дожив до тридцати пяти. Жена Олега, став вдовой, тоже увлеклась выпивкой и ушла на тот свет, оставив дочь Олесю. Внучку забрала бабка. Олеся не пошла в родителей, хорошо училась, в шестнадцать лет досрочно получила аттестат и поступила в институт.

– Ого! – воскликнула я. – Непросто это для девочки без родителей.

– Диплом ей вручили в двадцать один год, – не останавливался Димон. – Олеся устроилась на службу в детсадик воспитательницей. Оклад был невелик, но и опыта работы у нее не имелось. Потом родила Аню и умерла. У Нины другая судьба, ее мама тащила одна через ухабы, Ниночка любила погулять, выпить, короче, ей досталась папина генетика. Когда мать скончалась от сердечного приступа, девушка кое-как окончила торговое училище, пристроилась кассиром сначала в один магазин, потом в другой, лечилась от любви к водке, посещала занятия местного клуба «Больше ни капли», вроде исправилась и умерла от воспаления легких. Баба Вера пережила сыновей, невесток и внучек. Может, мне съехать жить в деревню? Справлю там столетний юбилей.

– Тебе не поможет! – усмехнулась я. – И что мне теперь делать?

– Кто у нас ведет дело? – забухтел Димон. – Я типа поисковой системы, так, скромно сижу в углу, починяю примус. Промежду прочим, с примусом не всегда получается, как хочется. Я не нашел дело об удочерении Киселевыми Ани.

У меня вырвался возглас удивления:

– Почему?

Димон кашлянул.

– Смею предположить, что таких бумаг не существует в электронном виде. Увы, в России такое случается. Если очень-очень надо, тебе придется искать папку по старинке, рулить в архив, договариваться с начальником, спускаться в подвал, рыться там в пыльных скоросшивателях. Может, и обнаружишь нужное, а может, увидишь милое семейство крыс, которое слопало документы. Увы, в России и это бывает, причем довольно часто. Либо архив утонул или переезжал в новое помещение, а в процессе утерял ряд коробок. Важен результат: дело об удочерении девочки Киселевыми отсутствует. Равным образом нет и сведений о детдоме Ильченко. Кто у них там содержался десять лет назад, неизвестно. Ну не дошел прогресс до интерната, не поставили там компьютер в конце девяностых. Тебя это удивляет?

– Нет, но мне нужен твой совет, – сказала я. – Куда бежать, если везде шлагбаум?

– Остается Гвоздев, – серьезно ответил Коробок, – можно взять анализ ДНК, и тогда сомнений относительно его отцовства не возникнет. Мы имеем два варианта: Аня дочь Юрия, Аня не дочь Юрия. Молчишь? Не нравится мое предложение?

– Оно лучшее из всего возможного, но, боюсь, Гвоздев не согласится, – замямлила я. – Плохо получается. Лена задумала продемонстрировать обнаглевшей приемной дочери, что ее биологические родители – отребье общества, пьяницы-наркоманы, которые подбросили ненужного ребенка на порог интерната. По мнению Елены, увидев жутких, опухших родителей, Аня должна утратить самоуверенность, понять, что неродная мама вовсе не так уж плоха, прекратить хамить и жить дальше с Леной в любви и согласии. Немного наивно, но может сработать. Однако, если верить Владе Сергеевне, отец Ани богатый, уважаемый человек, главврач крупного медцентра, меценат, благодетель, полезный член общества. Его матушка и предполагаемая бабушка Ани Степанида Андреевна – хозяйка дела, ворочает миллионами. К гадалке не ходи, бизнес завещан любимому сыну. Боюсь, Ане такие папа и бабушка придутся больше по вкусу, чем Елена. Может, предупредить Киселеву?

– Лучше сходи к Юрию, – предложил Димон, – у тебя есть удостоверение сотрудницы агентства «Честные новости», прикинься корреспонденткой и прощупай обстановку.

– Можно попытаться, – обрадовалась я.

– Уно моменто, – пропел Димон, – спагетти – тефтели… Марчело-Брутелло, записывай номер мобилы Гвоздева. Однако телефонная компания наняла на работу лохов, хакнуть их служебные тайны – как пончик у зайчика отнять. Хотя, полагаю, косой начнет отчаянно защищать вкуснятину, засандалит лапой по черепу любому, кто на его жрачку покусится. А эти, не побоюсь грубого слова, телефонисты!.. Трехлетка до их списка абонентов доберется. Звони Гвоздеву!

Вдохновленная Коробковым, я незамедлительно набрала только что узнанный номер и услышала приятный тенор:

– Слушаю вас.

– Можно господина Гвоздева? – спросила я.

– Слушаю.

– Вас беспокоит Первый канал Центрального телевидения, – обнаглела я, – мы готовим программу о людях, которые помогают чужим детям. Надеемся привлечь внимание к проблеме малышей, брошенных родителями, им не оказывается вовремя и в необходимом объеме медицинская помощь. Вы сталкивались с подобным явлением?

– К сожалению, чаще, чем хотел бы, – ответил Гвоздев, – центр «Светлое детство» не государственный, родителям нужно заплатить энную сумму за диагностику и лечение, но у нас существует программа для неимущих, а каждый десятый малыш обслуживается бесплатно.

– Очень интересно, – возликовала я, – можно подъехать для более детального обсуждения? Я редактор, в мои обязанности входит правильно подготовить вопросы для ведущей, чтобы она с вами не о ерунде трепалась, а по сути.

– До одиннадцати вечера я буду в центре, – произнес Юрий. – Если захотите, могу показать клинику. У нас лучшее оборудование в столице, и это не пустые слова.

Пообещав приветливому доктору прибыть через полтора часа, я, прихватив пакет с покупками, двинулась к метро, не уставая по дороге повторять про себя:

– Молодец, Танечка! Редкий руководитель коммерческого заведения откажется покрасоваться в эфире Первого, главного телеканала страны, ты нашла отличный способ подобраться к Юре.

Внутрь современного здания меня впустили безо всяких формальностей. Охранник у двери не стал спрашивать пропуск, а симпатичная женщина на рецепшен, узнав, что я хочу видеть главврача, спокойно сказала:

– Поднимайтесь на пятый этаж, лифт за буфетом.

Я пошла по коридору, устланному ковровой дорожкой. Меньше всего центр Гвоздева напоминал медицинское учреждение. Тут и там слышался смех, а не плач детей, на стенах висели простые картины с изображениями героев сказок, из буфета пахло пирогами, а медицинский персонал носил яркую форму, совсем не напоминающую белый халат.

Пройдя почти до конца коридора, я не нашла никакого лифта и остановила мужчину со стетоскопом на шее:

– Простите, как подняться на пятый этаж?

Врач улыбнулся.

– Вы двигаетесь не в ту сторону. Здесь отделение для детсадовцев. Если у вас проблема со школьником, лучше вернуться во двор и пройти через третий подъезд. Сюда вас с подростком не впустит секьюрити.

– Но меня никто не остановил, – удивилась я.

Доктор кивнул.

– Вы, наверное, оставили ребенка в машине? У нас четкое разделение. Пациенты до года идут в первый подъезд. С двенадцати до тридцати шести месяцев – второй вход. Детский сад – пожалуйте в третий. Дети разных возрастов не пересекаются, а если ваше чадо с температурой, кашлем, насморком, то проход исключительно через бокс. Вот я и сделал вывод: раз вы хотите попасть на пятый этаж, значит, привели подростка.

– Как здесь тщательно продумана каждая мелочь! – восхитилась я. – Похоже, владельцы центра все предусмотрели.

– Отдавая дань гениальным организаторским талантам Степаниды Андреевны, все же отмечу: она не изобрела велосипед, взяла за основу схему советской детской поликлиники, – улыбнулся доктор, – в старой системе здравоохранения не все было плохо. Конечно, разные этажи для возрастных групп не отводили, был иной принцип. В понедельник – грудничковый день, во вторник – садовский, в среду с младшими школьниками, в четверг и пятницу со средними и старшими. Ну и конечно, если вы пришли с больным, то через бокс. Пойдемте, я вас провожу. Куда направляетесь?

– На пятый этаж, к Юрию Игоревичу Гвоздеву, – ответила я.

Доктор засмеялся.

– Здорово. Пошли. Похоже, я ошибся, вы не мать больного.

– Нет, я работаю на телевидении, – без смущения солгала я. – Какой потрясающий запах из буфета!

– Наши фирменные ватрушки, – кивнул врач. – Хотите попробовать?

– С моим весом о пирогах лучше забыть, – вздохнула я, – как, впрочем, и о жареной картошке с грибами, зефире и чае с сахаром.

– Зефирку можно! – весело воскликнул спутник. – Там пектин, очень полезная вещь. Одна маленькая булочка тоже худа не сделает, а вот постоянные мысли о диете доведут вас до стресса. Вы хорошо выглядите, не задыхаетесь при ходьбе, имеете здоровый цвет лица и приятные формы. Неужели предпочитаете выглядеть шваброй, которую увенчивает морщинистое лицо с землистыми щеками и синячищами под глазами?

– Нет, но повсюду пропагандируют стройность, – заныла я, – в журналах, на фото, исключительно…

– Модели, – вздохнул врач. – У них кариес, гастрит, язва желудка, аменорея, запах изо рта и истеричность, нервный срыв часто случается от недостатка питания. Никто из красавиц не может похвастаться красивыми волосами и чистой кожей. И потом, им всем нет двадцати лет. В столь юном возрасте тело еще не до конца сформировалось. Едва девушка сходит с подиума, как у нее начинаются проблемы. Рушится мир, где ею недолго восхищались, надо заново строить жизнь. Упаси бог девочек от карьеры в фэшн-бизнесе в качестве вешалок! Эй, что вы творите?

Доктор остановился у небольшого пеленального стола, где юная мать, которой по виду не исполнилось шестнадцати лет, пыталась натянуть на младенца одежду.

– Что вы делаете! – повторил он. – Распашонки и ползунки необходимо вывернуть наизнанку, тогда швы не травмируют кожу малыша. Кофточки лучше приобретать без пуговиц, а уж если вы непременно хотите застежки, то откажитесь от деревянных и пластиковых, возьмите мягкие, из поролона, обтянутого тканью. На Полянке есть магазин белья для новорожденных, там подобными торгуют.

Продолжая поучать нерадивую мамашу, врач живо одел ребеночка, запеленал его в одеяло и вернулся ко мне. Очевидно, у педиатра есть собственные дети, иначе откуда ему знать про торговую точку на Полянке?

– Вы замужем? – вдруг спросил спутник.

Я кивнула.

– Супруг требует от вас параметров девяносто-шестьдесят-девяносто? – поинтересовался он, входя в лифт. – Поэтому вы боитесь нормально питаться?

– Нет, он считает меня самой красивой на свете, – призналась я.

– Ну и почему тогда не выпить чаю с ватрушкой? – продолжал доктор, выходя на пятом этаже. – Человеческий организм должен получать разнообразную пищу. Есть очень простой способ держать фигуру в рамках. Один день в неделю у вас разгрузочный, вы пьете кефир. Мы пришли.

Спутник толкнул дверь, мы очутились в приемной.

– Юрий Игоревич, – сказала секретарь, – приходила мать Ларионова, я ее отправила к Шелест.

– Молодец, Светлана, – кивнул врач.

– Вы Гвоздев! – подскочила я.

– Забавно столкнуться в коридоре с тем, кто тебе нужен, – сказал Юрий, – будем считать, что первую информацию о клинике вы получили. Устраивайтесь поудобнее. Не хотите изменить свое отношение к ватрушке?

– Съем с удовольствием, – согласилась я.

Юрий Игоревич сел за стол и повел обстоятельный рассказ о больнице и благотворительных программах. Через полчаса я, совершенно очарованная простотой, доступностью и умом главврача, прониклась к нему уважением. Гвоздев очень много делал для детей из неимущих семей и сирот.

Чем дольше говорил доктор, чем больше он показывал материалов, свидетельствующих о том, скольким малышам и подросткам здесь помогли бескорыстно, тем сильнее я сомневалась в том, что он отец Ани.

Ну не способен мужчина, посвятивший всю жизнь чужим отпрыскам, бросить своего ребенка. Юрий Игоревич категорически не походил на безответственного, злого, жестокого человека, скорей уж он напоминал доктора Айболита в расцвете сил.

В конце концов сомнения стали настолько сильными, что я бесцеремонно спросила:

– У вас есть дети? Вы так ловко одевали новорожденного. Наверное, вы женаты!

Гвоздев побарабанил пальцами по столешнице.

– Да, конечно, детский врач умеет обращаться с крошками. Кстати, я занимаюсь детьми младшего школьного возраста. Я не женат и никогда не связывал себя узами брака.

– Ребенка можно завести и без штампа в паспорте, – улыбнулась я.

Юрий Игоревич начал выпрямлять скрепку.

– Со мной случилось то, что бывает с трудоголиками. Работа заменила семью. Вы, вероятно, в курсе, что медицинским комплексом мы владеем на паях с моей матерью. Степанида Андреевна возводила центр в трудное для страны время, мы пропадали на стройке, буквально ночевали здесь. Тут стоял вагончик, у нас с матушкой были спальные мешки. Когда здание стало приобретать относительно рабочий вид, пришла пора закупки оборудования, найма сотрудников, потребовалось наладить функционирование центра. У нас со Степанидой Андреевной до сих пор нет возможности уйти в совместный отпуск, отдыхаем по неделе, порознь. Поверьте, нам это совсем не нравится, у нас есть друзья и соратники, но оставить комплекс на чужое попечение мы не рискуем. Здесь вечно что-нибудь случается. Возьмем прошлую неделю! Диетсестра обнаружила, что в стационар завезли испорченный кефир. Слава богу, контроль за питанием у нас строжайший, до детей гадость не дошла. В подростковом отделении пыталась покончить с собой мать, которой сообщили, что у ее дочери лейкоз. Абсолютная дура! Мы сто раз повторяли: вашего ребенка вылечат, надо лишь не опускать рук. Сейчас из ста детей с таким диагнозом девяносто восемь спустя пару лет навсегда забывают о болезни. Так нет же! Хотела вскрыть себе в туалете вены. Не буду всего рассказывать. Жена и дети в мою картину жизни не вписываются.

– И вам никогда не хотелось завести семью? – я осторожно подбиралась к главной теме.

– Особо над этим не задумывался, – вроде честно ответил Гвоздев.

– Представьте на минуту, что в ваш кабинет придет женщина и заявит: «Пятнадцать лет назад я родила от тебя ребенка». Как вы поступите? – осмелела я.

– Не знаю, – растерялся главврач, – ну… в принципе… вероятно… чисто теоретически… это возможно.

– Вы ей поверите? – наседала я.

– Надеюсь, что пока не впал в маразм и не забыл всех женщин, с которыми меня связывали длительные отношения, – улыбнулся хозяин кабинета, – но, даже если пойму, что передо мной одна из бывших любовниц, в случае предъявления мне ребенка попрошу сделать анализ ДНК.

– Разумно, – протянула я. – Вы помните Олесю Семеняку?

На лице Юрия отразилось неприкрытое удивление.

– А должен?

– По идее, да, – кивнула я.

– Уж извините, – пожал плечами главврач, – у нас огромное количество сотрудников; врачи, медсестры, техперсонал. Если вы имеете в виду конкретного человека, лучше обратиться в отдел кадров.

– Олеся никогда здесь не служила, – уточнила я.

– В таком случае я не могу дать мгновенный исчерпывающий ответ, но у нас строжайший учет, в архиве образцовый порядок.

– Семеняка девушка из Бодольска, шестнадцать лет назад у вас была интимная связь, – жестко прервала я главврача, – насколько мне известно, намечалась свадьба.

Юрий Игоревич заморгал, а мне показалось, что он вовсе не так уж мил и приветлив, как хочет выглядеть, главврач, похоже, первостатейный притворщик, разве можно забыть девушку, к которой испытывал сильные чувства?

– Олеся! – вдруг обрадовался Юра. – Очень симпатичная, но немного взбалмошная девочка. Точно! Стройная блондинка с голубыми глазами, у нас с ней было внешнее сходство. Можете не верить, но в юности я походил на Сергея Есенина; увы, мне не достался его поэтический дар. Олеся! Ничего о ней со времени нашей последней глупой ссоры я не слышал. Это она вам сказала о предполагаемой свадьбе?

Я предпочла отделаться маловразумительным мычанием.

Юрий засмеялся.

– Я типичный представитель мужского пола, боюсь выяснения отношений, тяжело переношу истерики. Олеся была привлекательной, и первое время мы чудесно ладили. Но потом она попыталась верховодить, стала раздавать указания и в конце концов агрессивно выдвинула ультиматум: идем подавать заявление в загс, – ну, я и убежал без оглядки.

– Струсили, – подытожила я.

Юрий Игоревич не смутился.

– Конечно! Любая жертва при виде крокодила с острыми зубами испытает желание побыстрее удрать.

– Странно сравнивать любимую женщину с аллигатором, – нахмурилась я.

Гвоздев не потерял хорошего настроения.

– Она мне просто нравилась, но женитьба тогда в мои планы не входила. Да и Олеся не казалась той самой, единственной. Она была красавицей со вздорным характером, а я не настолько падок на длинные ноги, чтобы повесить себе на шею скандальную особу, это был бурный, мимолетный роман, он длился менее месяца, такие бывают в юности почти у каждого мужчины. Знаете, я всегда задаю себе вопрос: могу показать эту женщину своей маме? Мне не будет стыдно перед ней? Так вот, Олеся бы точно ей не понравилась. И это стало веской причиной для нашего полного разрыва.

– Кто мне не понравится? – раздалось звонкое сопрано.

Глава 9

Юрий встал.

– Разрешите вас представить, Степанида Андреевна, председатель совета директоров нашего медцентра, доктор наук, академик, профессор. Татьяна Сергеева, представитель Первого телеканала.

Абсолютно седая, но очень стройная и модно одетая женщина протянула мне руку с большим кольцом на указательном пальце.

– Рада знакомству. Так кто мне не понравится? Светлана! Дай чай! Да поживее, копуша!

Юрий Игоревич смутился.

– Мы с Татьяной беседовали о наших благотворительных программах.

Степанида села в кресло.

– Хорошо, но почему мне это может прийтись не по вкусу?

Я поняла, по какой причине главврач побаивается мать и каким образом Степаниде Андреевне удалось поднять с нуля непростой бизнес. Дама идет к своей цели, не отвлекаясь на мелочи. Похоже, у нее менталитет танка.

Юрий опустил глаза, а я решила, что настал подходящий момент.

– Я принесла вам новость, но не знаю, хорошая она или плохая. По моим сведениям, Степанида Андреевна, у вас подрастает внучка.

Вероятно, у профессора была еще и нервная система асфальтоукладочного катка.

Лицо пожилой дамы не изменило выражения.

– У Юры нет детей.

– Официально да, – кивнула я, – но, так сказать, де факто существует некая Аня Киселева.

– Аня Киселева? – подпрыгнул главврач. – Я о такой бабе даже не слышал!

Слово «баба» из уст до сей поры подчеркнуто вежливого мужчины прозвучало особенно грубо, но я обрадовалась. Значит, Гвоздев начинает терять самообладание.

– Вероятно, мы имеем дело не с представителем Первого телеканала, – сухо предположила Степанида. – Кто вы? Адвокат? Некая женщина пытается повысить свое благосостояние за счет Юрия Игоревича? Она предъявит младенца?

Мне пришлось спешно менять роль.

– Я частный детектив, которого Лена Киселева попросила об услуге.

– И про Лену я ничего не знаю, – поспешил заявить Юрий.

Степанида Андреевна кивнула:

– Понимаю. Вы просто выполняете свою работу. Передайте клиентке, что она будет выглядеть посмешищем, если затеет судебный процесс. Я тоже одна поднимала сына, знаю, каково это, и лишь поэтому не стану выдвигать встречный иск о клевете. Чтобы сразу прекратить глупый разговор, сообщу: некоторое время назад Юрий Игоревич перенес тяжелое заболевание, вследствие которого стал стерилен. Мой сын не импотент, но он не способен зачать ребенка. Я положу на стол все медицинские документы, сын добровольно сдаст вашему эксперту анализы. В каком виде предстанет Аня Киселева?

– Лена, – поправила я, – она мать. Анна предположительно ваша внучка.

– Какое бы имя ни носила женщина, – не смутилась Степанида Андреевна, – ее младенец не от Юрия Игоревича. В конце концов, существует анализ ДНК.

– Аня не младенец, – тихо сказала я.

– Пусть себе ходит в детсад, – заявила профессор. – Вы же понимаете, что движет этой Леной. Исключительно финансовый расчет. Как только о Юрии написали несколько глянцевых изданий, к нам стали ходить авантюристы, в основном якобы дальние родственники. Справедливости ради следует отметить, что «внучка» – новый, пока ни разу не использованный ход.

– Когда Юрий Игоревич заболел? – решительно спросила я.

– Сначала скажите, сколько лет авантюристке-девочке, – потребовала Степанида.

– Пятнадцать, – уточнила я.

У Гвоздева дернулась щека.

В глазах его матери мелькнуло удивление, но она быстро справилась с собой.

– Уже почти взрослая. Юрий Игоревич был прооперирован шесть лет назад. Светлана! Ты забыла сахар. Ужасно невнимательная девица. Не способна даже чай подать!

Секретарша, внесшая поднос, покраснела и ушла.

– Спасибо за откровенность, – поблагодарила я, – следовательно, чисто теоретически Анна может быть его ребенком.

– Практически тоже, – усмехнулась Степанида, – мать согласится на анализ ДНК? Вообще говоря, если гражданка выступает с иском о признании отцовства, а ответчик начисто отрицает свою причастность к ребенку, анализ сделают по решению суда.

– Хоть убейте, не помню Лену Киселеву, – удрученно сказал Юрий, – я не из тех мужчин, которые вступают в связь на одну ночь. Все мои романы длились некоторое время.

– Олесю Семеняку вы же припомнили! – коварно напомнила я. – Женщину из Бодольска! Слегка истеричную блондинку с голубыми глазами, которая хотела вас отвести в загс? Роман на месяц, как вы только что сказали.

Степанида Андреевна кашлянула и взяла со столика бутылку минералки.

– А при чем тут она? – изумился Юрий.

Я выпрямилась и изложила историю Ани Киселевой: о ее жизни у бабушки и удочерении.

– Прямо не знаю, как реагировать, – растерялся Юрий, выслушав меня, – да, я спал с Олесей и разорвал с ней отношения после того, как она стала активно подталкивать меня к порогу загса. Семеняка после нашей ссоры ни разу мне не позвонила. Понимаете, она не походила на женщину, которая способна, забеременев, ничего не сказать партнеру. Олеся отличалась жадностью. Ей постоянно требовались подарки, деньги, это послужило еще одним побудительным мотивом для нашего разрыва. Капризная и алчная супруга – не лучший вариант. Я хорошо знал Олесю. Носи она моего ребенка, сразу выдвинула бы требование об алиментах.

И тут в кабинет вошла Светлана с сахарницей.

– Уйди вон, – приказала Степанида Андреевна и повернулась к сыну: – Тише, дорогой, никто тебя ни в чем не обвиняет. Насколько я поняла, Елена Киселева не требует денег?

– Нет, – согласилась я, – пока, во всяком случае. Она не знает, кто биологические родители девочки. Полагает – бомжи, наркоманы, алкоголики. Надеется, что Аня после встречи с родственниками кинется к ней на шею с криком: «Ты замечательная, прости меня за все». Нам сейчас стоит разговаривать честно.

– Вы упрекаете нас во лжи? – удивилась Степанида Андреевна.

– Да, – кивнула я. – Юрий, вы врете, говоря о своем незнании про беременность Семеняки. Десять лет назад с вами связалась Нина, двоюродная сестра Олеси.

– Не слышал о такой, – поспешил откреститься врач.

Я возмутилась:

– Перестаньте. Вы попали в неприятную ситуацию. Если про вашего внебрачного ребенка и про то, что вы упросили свою соседку по лестничной клетке Владу Сергеевну Ильченко, директора детского дома, взять в интернат осиротевшую Аню, узнает желтая пресса, вас разорвут на тряпки. Хорош меценат и благодетель! С чужих детей пылинки сдувает, а свою дочь выкинул, словно кожуру от банана.

– Мама! – по-детски жалобно пискнул Юрий. – Это бред! Какая Нина? Не знаю такой! Директор детдома? Ну есть у нас программы для сирот!

Степанида Андреевна подняла руку.

– Тише. Начнем с того, что у нас никогда не было соседки Влады Сергеевны.

Я ринулась в бой:

– Глупо отрицать очевидное. Дом на проспекте Мира, не знаю, где вы сейчас живете, но…

– В той же квартире, что и раньше, – перебила меня профессор, – в Романовом тупике. Мы с сыном урбанисты, не любим природу, не хотим тратить на дорогу по несколько часов в день. Я отлично знаю своих соседей. На нашей площадке было три квартиры, теперь весь этаж наш, пришлось потратить много времени, расселяя людей. Влады Сергеевны среди них не было.

– Романов тупик, – повторила я.

– Центр Москвы, – кивнула Степанида, – старая, до сих пор тихая, крохотная улочка, которой очень повезло, она упирается в здание одного из старейших театров Москвы, там всего два дома, которые считаются памятниками архитектуры. Нам не грозит строительство уродливой башни под окном.

– Зато сколько инстанций пришлось пройти, прежде чем нам разрешили объединить квартиры, – вздохнул Юра.

– Вы никогда не жили на проспекте Мира? – тупо повторила я.

– Никогда, – подтвердила Степанида, – Влада Сергеевна обманула вас. Юрий не мог обратиться к ней с такой просьбой. Мой сын с этой гражданкой незнаком.

– Почему она соврала? – пробормотала я.

– Вы вправду рассчитываете услышать ответ на сей вопрос в кабинете Гвоздева? – съехидничала профессор. – Лучше адресовать его по прямому адресу.

– Я не отрицаю факт отношений с Олесей Семенякой, – ожил Юрий Игоревич. – Но остальное?!

Степанида уперлась ладонями в колени.

– Думаю, надо принять решение. Пусть Елена Киселева завтра утром привезет девочку в центр, я лично проведу осмотр, сделаю ряд тестов, и сразу станет понятно, имеет ли эта Аня хоть малейшее отношение к семье Гвоздевых. Давайте сначала решим основную проблему, а уж потом вы будете выяснять, кто, кому, почему солгал.

Мне ее предложение показалось разумным.

– Я приеду вместе с Киселевыми.

– Великолепно! – согласилась Степанида. – Я никогда никого не обманываю. Если выясню, что Аня моя внучка, мы возьмем девочку к себе.

– Мама! – укоризненно воскликнул Юра.

Степанида Андреевна жестом приказала сыну замолчать и посмотрела мне в глаза.

– Сын достался мне трудно. Я классическая мать-одиночка, не пожелала вновь выйти замуж, не хотела приводить ребенку отчима. Когда вокруг Юры стали крутиться девочки, я принимала их в штыки, запрещала приглашать свиристелок домой, требовала от сына всегда ночевать в собственной постели. Признаюсь, я боялась невестки. Ночная кукушка дневную перекукует. Думала, Юра женится, пойдут дети, а мать побоку. Естественно, с течением времени Юрий стал вступать с женщинами в нежные отношения. Но, зная о моем страхе, он всегда находил благовидный предлог, чтобы улизнуть из дома. Ну, например, говорил, что едет с приятелем на рыбалку. Сын терпеть не может неудобств, ему претит убивать живых существ, даже окуней. Я знала: рыбалка – это прикрытие!

Юрий вскочил на ноги.

– Мама! Я…

– Сядь, – махнула рукой Степанида, – благодаря Татьяне нарыв вскроется. Рыбная ловля, охота, баня – мужские хобби, и я делала вид, что верю тебе. Ну не жить же парню монахом! Думала, годам к сорока ты найдешь невесту, которая понравится нам обоим. Но пришлось сделать операцию, и я вдруг сообразила, что натворила: у тебя никогда не будет детей. Род Гвоздевых исчезнет с лица земли. Кому передать медицинский центр? Вручить дело жизни в чужие руки? Жуть! В общем, так! Анна приходит завтра на обследование. Если она моя внучка, мы берем девочку под свою опеку, даем ей хорошее образование и воспитание. Если я не нахожу генетического сходства, то, пожалуйста, пусть подростка изучают ваши эксперты. Повторяю, я никого не желаю обманывать и буду рада, если в Ане обнаружится родная кровь. Но пока во всей этой истории многовато лжи. Да, кстати, я готова на беседу с Владой Сергеевной. Пусть она мне в лицо расскажет о нашей предполагаемой дружбе и соседстве.

На улице моросил апрельский дождик, я пошла к метро, одновременно беседуя по телефону с Чеславом.

– Хорошая работа, – скупо похвалил меня начальник, впрочем, дождаться от нашего босса даже этих слов практически невозможно. – И на чем вы порешили с Гвоздевыми?

– Завтра Аня и Лена приедут в центр, – пояснила я. – Буду сама сопровождать их в процессе похода по кабинетам. Чтобы не внушать ни девочке, ни ее приемной матери никаких надежд, никто не скажет Киселевым о Юре. Я преподнесу обследование как необходимую меру, которая должна помочь в поиске биологических родителей Ани. Боюсь, что пирсинг и боевой раскрас девочки слегка напугают потенциальную бабушку, но тут уж ничего не поделаешь. Посоветую им взять дневник Ани, может, сплошные пятерки скрасят ужасающее внешнее впечатление. Ну а дальше все будет зависеть от результатов анализов.

– Что с Владой Сергеевной? – поинтересовался Чеслав. – Ты с ней успела встретиться второй раз?

– У нее не отвечает телефон, вероятно, она уже спать легла.

– Рановато, – не согласился Чеслав. – Каковы твои планы?

Хороший подчиненный умеет не только быстро и правильно исполнять приказы начальства, он еще должен и предугадывать желания босса, поэтому я не замедлила с ответом:

– Раз Влада Сергеевна не спешит к трубке, поеду к ней домой и задам парочку неприятных вопросов.

– Действуй, – одобрил Чеслав. – Тебе Гри звонил?

Я удивилась его вопросу.

– Да.

– И что сказал?

– Ничего особенного.

– Поподробнее, – потребовал начальник.

– Абсолютно личный разговор, – отбивалась я, не понимая, какая муха укусила всегда корректного Чеслава.

– У членов нашей бригады нет ничего личного! – гаркнул босс.

Я налетела на прохожего, который рассматривал газеты на лотке, вздрогнула и залепетала:

– Ну, он сообщил про отлет с Мартой в командировку.

– Это все?

– Сказал: «Люблю тебя, целую», – выдавила я, – больше ни слова.

– Гри торопился? – наседал Чеслав. – Нервничал?

– Он спешил, – вспомнила я, – но никакого сверхволнения не проявлял. А что случилось?

Чеслав крякнул:

– Все о’кей. Завтра объясню.

– Гри здоров? – испугалась я. – С ним не стряслась беда?

– Конечно, нет, – ответил Чеслав. – Сказано: подробности завтра. Не отвлекайся. И помни про дело двести пятнадцать. Мы до сих пор о нем не беспокоились, но оно висит в воздухе.

– Ясно, босс! – отрапортовала я и со скоростью слегка уставшего, но еще бодрого ослика заторопилась к подземному переходу, над которым на столбе горела буква «М».

Дело двести пятнадцать – это шифр, болтовня про Гри явно отвлекающий маневр. Чеслав узнал, что наши телефонные разговоры прослушивают. Завтра он сменит всем номера. Меня предупредили о тайном знаке при приеме на службу, и до сегодняшнего дня я считала это детской игрой в шпионов. Но сейчас, похоже, кто-то сунул нос в дела бригады. Мне до завтра не следует решать никаких важных вопросов по мобиле.

Входную дверь в квартиру Влады Сергеевны украшала записка: «Тамара, ключ в сорок второй». Я нажала на звонок, высунулась дама с волосами, накрученными на бигуди.

– Чего хотите? – с раздражением спросила она.

Я указала пальцем на соседнюю створку.

– Влада Сергеевна оставила у вас ключи.

– Да, для домработницы Тамары, но вы не она, – бдительно напомнила тетка.

Я делано засмеялась.

– Конечно. Не знаете, куда подалась бывшая директриса? Ей тяжело ходить.

– Влада Сергеевна передо мною не отчитывается, – не стала любезнее женщина. – Похоже, она с ночевкой отправилась, в руках сумка спортивная была, а Тамара к ней раз в неделю по утрам приходит. Зачем мне ключи оставлять? Значит, к девяти утра Влада еще не вернется.

– Вы давно в этом доме живете? – поинтересовалась я.

– С конца шестидесятых, а вам какое дело? – возмутилась дама.

– Извините, пожалуйста, – заныла я, – ищу свою тетю, Степаниду Андреевну Гвоздеву, у нее еще сын есть, Юрий Игоревич. Нашла по Интернету ее адрес, приезжаю, а тут записка от Влады Сергеевны. Значит, тетя не в этой квартире живет?

– Ты еще аппендицит по Интернету удаляй! Нет у нас никаких Гвоздевых, – буркнула женщина.

– Я через весь город ехала, после работы, – попыталась я разжалобить сердитую особу, – может, вспомните?

Дверь открылась пошире, появилось мощное туловище в красном халате и ноги в полосатых тапочках.

– Я всех жильцов в подъезде знаю, – заявила соседка Влады, – у нас тихо, никто квартиры не меняет. Гвоздевы здесь не жили. Вы перепутали.

– Степанида Андреевна и Юрий Игоревич, они оба детские врачи, – на всякий случай повторила я, – мать профессор, сын доктор наук.

Тетка чихнула, бигуди на ее голове затряслись, как живые.

– Думаете, я не вспомню врачей? Живи у нас Айболиты, тут бы очередь стояла: все захотят по-соседски совета спросить. В последний раз говорю: начудил твой Интернет. Гвоздевых тут нет, и никогда ими не пахло.

Я отступила к лифту. Сама знаю, не было здесь Степаниды с Юрием, но проверить не мешало.

Глава 10

Коробок задержался на работе, я вошла в его квартиру как можно тише. Мне не хотелось беспокоить ни Анфису, ни Маргошу. Я мечтала принять ванну, спокойно выпить чаю и разложить полученные за день сведения по полочкам.

Но не успела я на цыпочках двинуться по коридору, как изо всех углов полезли кошки, бросая на меня взгляды умирающих от голода животных.

– Кис-кис, – зашептала я, – двигаем на кухню и подождем чуток. Мне надо составить график.

Клепа, Гера, Лера и Ариадна последовали за мной, сели в ряд на полу и пристально следили за тем, как я вынимаю фломастеры и блокнот. Некоторое время я молчала, но потом сочла нужным дать кискам объяснения:

– Смотрите. Здесь диаграмма. Клепа помечена розовым цветом, она ест тунца и пользуется наполнителем «Чистый хвост». Гера у нас будет синяя, у нее в миске кролик, а в лотке – «Пикс-микс». Лера с «Антистрессом» и «Ароматом розы» зеленая, Ариадна, ты желтая. Следующий этап. Я завязываю на ваши ошейники бантики, раскладываю корм в банки нужного цвета и более не имею проблем. Запомнить, кто из вас что ест и кто куда любит делать делишки, мне это не под силу. Поэтому необходимо наглядное пособие. Смотрю на него: Клепа розовая. Хватаю соответствующую тару, отмеряю корм и сую ее под нос кисе с розовым бантом, потом меняю наполнитель. Просто, как чихнуть. Хорошо придумано?

Кошки застыли истуканами.

– Молчание – знак согласия, – объявила я. – Клепа, иди сюда!

Киски демонстративно не шевелились, и я только сейчас поняла, что мой замечательный план может не осуществиться из-за маленькой детальки: ну кто из них кто?

– Девочки, – предприняла я попытку устаканить проблему, – ням-ням желаете? Тогда извольте представиться. Клепа? Ты где?

– Купила мюсли? – спросила Маргоша, вбегая в кухню.

– Вы знаете, которая из них Клепа? – в свою очередь спросила я.

Бабушка ткнула пальцем в одну из кошек.

– Она.

Из моей груди вырвался вздох облегчения. Проблема действительно ничтожная, хозяева отлично различают любимцев. Я присела и завязала на Клепе розовый бантик.

– Мило, – одобрила Маргоша и повторила: – Где мои мюсли?

Я быстро поставила на стол маленькие пачки.

– Выбирайте. Теперь скажите, которая Гера?

– Вон та, с пройдошистой мордой, – уточнила Маргоша, вскрывая одну упаковку.

Спустя короткое время все ошейники были украшены ленточками, я натрясла в мисочки необходимый корм и попыталась вспомнить, куда надо ставить ужин для каждой кисы. Вроде Ариадна питается у плиты, а Гера на подоконнике. В диаграмме явно не хватало информации.

Порывшись в памяти, я рассадила кисок у мисок и пошла заниматься их лотками. Маргоша самозабвенно тестировала мюсли, Анфиса не показывалась на глаза.

Первый попавшийся под руку в ванной тазик был зеленого цвета, он стоял на табуретке, в нем лежали ярко-синие шарики, они ничем не пахли, но Димон велел менять наполнитель.

Я взяла пластиковую тару, отнесла ее в туалет, высыпала содержимое в унитаз и побежала на кухню, чтобы глянуть в диаграмму. Так, синий цвет, Гера, значит «Пикс-микс».

Дело явно шло на лад. Я полетела в кладовку, притащила большой бумажный мешок, вскрыла его и увидела ярко-красные комочки. Глубочайшее изумление охватило меня. Я внимательно прочитала надпись на упаковке – «Пикс-микс». Значит, он алого цвета! Но в лотке-то лежали синие шарики! Пару минут я ломала голову над проблемой и сообразила – Гера писала в лоток! Случилась реакция, из-за нее красное стало синим. Подобное чудо нам демонстрировала в школе химичка, она соединяла две прозрачные жидкости и получала зеленое желе.

К мешку был предусмотрительно привязан совочек, я не замедлила воспользоваться им, водрузила полный лоточек туда, где его нашла, на небольшую табуреточку у раковины, и отправилась искать другой кошкин туалет. Почему лотки разбросаны в разных местах? И Герин сортир мелкий, неужели ей удобно моститься в миске?

Побегав по квартире, я вернулась на кухню и спросила у Маргоши:

– Где кошачьи унитазы?

– Приятного тебе аппетита, Марго, – прочавкала бабуся, – ужинай на здоровье.

– Простите, – смутилась я.

– В правом коридоре слева туалет, в левом коридоре справа туалет, – возвестила Марго, – толкнешь дверки, они там воняют.

В глубокой задумчивости я вышла на перекресток коридоров и, как богатырь из русской сказки, решила пойти налево. В самом конце пути нашелся еще один санузел, на этот раз совмещенный, а по углам стояли два лотка – синий и розовый.

Я быстро опорожнила их в унитаз, промыла и полетела на кухню посоветоваться с диаграммой.

– Хорошие мюсли, – одобрила Маргоша, шурша пакетом.

– Очень рада, – ответила я, – отложите коробку, которая больше всего пришлась вам по вкусу, завтра…

Слова застряли в горле. Минуточку! Розовый лоток – это Клепа, но синий – Гера! Я уже меняла его в первой ванной. Отлично помню наполнитель «Пикс-микс» ярко-алого цвета.

Секунду я стояла в замешательстве, глядя, как киса с зеленым бантом бодро жрет из синей миски, потом поняла: кошка лакомится не своей едой. Оттащила ее от посуды, увидела пустое дно и сообразила: в первой ванной стояла ЗЕЛЕНАЯ миска с синими гранулами! Это лоток… э… Леры. Ей надо положить «Аромат розы», я перепутала цвета!

– Выпей чаю, – радушно предложила Маргоша, – похоже, ты устала, аж осунулась.

– Нет времени отдыхать, – сквозь зубы ответила я и помчалась в кладовку за «Пикс-миксом» и «Розой».

Когда Гера и Лера получили чистые лоточки, я перевела дух и поплелась в правый коридор. Очень медленно до меня стало доходить: безумные апартаменты Коробкова ранее были тремя отдельными квартирами, потом жилплощадь объединили. Вот почему здесь столько коридоров и туалетов. Я повернула ручку и похвалила себя за сообразительность: все верно, вот еще ванная, унитаз и… два лотка, зеленый и желтый.

По спине потек пот. Получается, лотков пять? Или миска цвета сочной травы, та, куда я натрясла «Пикс-микс», не кошачий тубзик?

Не чуя под собой ног, я ринулась в первую ванную и обнаружила на тумбочке чисто вымытую миску. Мне захотелось завыть в голос. Лишь огромным усилием воли я подавила естественное желание. Я вцепилась руками в раковину, уставилась в слегка побуревшее от старости зеркало и громко сказала:

– Таня! У четырех кисок четыре лотка, по одному на каждую попу. Два ящика в правом туалете, столько же в левом, а посередине просто миска. Вопрос. Что в ней лежало и куда делся «Пикс-микс»? Ответ. В квартире сейчас три человека. Маргоша ужинает на кухне. Я сама красные комки не трогала. Остается Анфиса.

Сделав пару глубоких вдохов-выдохов, я постаралась навесить на лицо самую нежную улыбку и отправилась на поиски Анфисы. Клепа и Ариадна подождут, поменяю им наполнитель чуть позже, главное сейчас – понять, что пенсионерка сделала с «Пикс-миксом».

Анфиса сидела в кресле спиной к двери.

– Входи, входи! – закричала она, едва я приоткрыла дверь. – Маргоша, посмотри, какого цвета теперь делают цемент! Сердце радуется!

– Это Таня, – поправила я бабулю, Анфиса обернулась, я вцепилась пальцами в колченогую этажерку.

Лицо старушки покрывала масса ярко-красного цвета.

– Не пугайся, – защебетала она, – это цемент Новоселовой.

– Что? – прошептала я.

Анфиса объяснила:

– В нашей аптеке продают настоящий российский продукт, это тебе не капиталистический обман. Врач Новоселова придумала цемент. Его надо развести особым лосьоном, потом намазать на лицо, подождать, пока засохнет, и снять. Вот с последним нелегко, масса отколупывается с трудом, но после нее кожа делается очень свежей. У меня завтра с утра партийное собрание, я не могу предстать халдой перед товарищами по борьбе за светлое завтра. Не подумай, я не кокетка! Просто надо выглядеть прилично. Похоже, Новоселова рецепт изменила. Я обычным макаром высыпала катышки в миску и пошла за лосьоном, вот беспамятная, забыла, куда его поставила. Пришлось поискать. Потом сообразила – флакон на подоконнике, вернулась в ванную, а цемент покраснел. Явно средство лучше стало, щиплет здорово, действует.

– Немедленно умойтесь, – испугалась я.

– Еще четверть часа надо сидеть, – уперлась Анфиса.

– Может, у вас аллергическая реакция! – воскликнула я, понимая, что даже под страхом расстрела не расскажу бабуле про «Пикс-микс».

– Ерунда, – отрубила Анфиса, – красный цвет – мой любимый, от него плохого не случится.

– Холодная вода уберет раздражение, – настаивала я.

– Деточка, маску Новоселовой нельзя смешивать с простой водой, – снисходительно пояснила Анфиса, – она от контакта с ней каменеет, никакая сила ее не разрушит. Нужен специальный лосьон на базе наших российских, некапиталистических трав из Тибета.

– Тибет не Россия, – прошептала я и кинулась в туалет.

При первом же взгляде на унитаз мне стало понятно: наихудшие мои ожидания оправдались. Внутри фаянсового друга синел конгломерат, намертво закупоривший слив.

Мне снова захотелось зарыдать, но пришлось взять себя в руки. Плач не продуктивен. Сейчас нужно собраться и попытаться спасти сантехнику.

В который раз я слетала на кухню, убедилась, что Маргоша никак не может оторваться от мюсли, оттащила Леру от Гериной миски, спихнула Клепу с СВЧ-печки, усадила туда Ариадну, налила Маргоше чай, смоталась в кладовку, вернулась в туалет и начала сражение с цементом Новоселовой, закупорившим унитаз.

Следующие четверть часа я последовательно лила на синий цемент чистящие и моющие средства, ковыряла его проволочной губкой, испытывала ацетоном и жидкостью из темной бутылки, на которой были нарисованы череп и кости. Цемент устоял. Интересно, из чего состоит маска? Где госпожа Новоселова нарыла экологически чистую траву с предгорий российского Тибета?

Устав, как водовозная кляча, я поняла: сегодняшний день везения заканчивается оглушительной оплеухой от Фортуны. Выпав в коридор, я тщательно заклеила скотчем щель между дверью и косяком, повесила на ручку табличку «Не работает» и побрела на кухню. Там посередине стола стояла банка с розовой крышкой, на ней лежала записка: «Танечка! Хочу эти мюсли! Другие не бери! Они дрянь! Купи такие же. Они лучше утренних!» Я уставилась на ополовиненную тару с кормом для Клепы и поняла, что более не способна противиться обстоятельствам. Может, честно признаться Димону? Сказать ему: «Коробок, прости. Ты радушно приютил погорелицу, а я не сумела отплатить тебе добром за добро. Мне не под силу запомнить ни что ест каждая кошка, ни куда она писает. Извини, но Маргоша отныне предпочитает корм с тунцом, «Антистресс» ей нравится уже меньше, а Анфиса в восторге от маски из «Пикс-микса».

– Здрасте, девочки, – загудел из прихожей Димон, – какие у вас красивые розовые бантики!

Я живо схватила записку, скомкала ее и выбросила в помойное ведро.

– Как дела? – спросил Коробок, материализуясь на кухне. – Ты принарядила кисок? Розовое им к лицу, то бишь к мордам.

Я посмотрела вниз. Четыре ошейника имели одинакового цвета банты.

– Розовое им точно идет! – подхватила Маргоша, выруливая из коридора. – Ой, пить хочу! Сейчас всю воду в трубе выпью!

Я деликатно промолчала. Еще бы, съешь гору сухого корма, и потянет на водопой.

– Зеленый, синий и желтый выглядели ужасно, – в перерыве между глотками сообщала Маргоша, – я нашла на столе розовую ленту, теперь они одинаковые.

Я плюхнулась на табуретку. Спасибо, Маргоша, завтра мне опять придется идентифицировать кошек. Чем их пометить? Ну почему я не сообразила сразу, что ленточки легко развязать!

– Люди! – закричала Анфиса. – Люди! Сюда!

Чуть не свалившись на пол, я бросилась на зов и нашла вторую старушенцию в ванной.

– У меня нет морщин! – в экстазе провозгласила та. – Маска, улучшенная Новоселовой, дает невероятный эффект!

Я ущипнула себя за бок и ощутила боль. Нет, Танечка, ты не спишь, а на самом деле видишь сильно посвежевшее лицо бабуси.

– Здесь было пигментное пятно, – ликовала Анфиса. – И где оно?

– Нету, – в унисон пропели мы с Маргошей.

– Гусиные лапки испарились! – кудахтала Анфиса.

– Это зрительный обман, – встряхнулась Марго, – временный эффект! Надо посмотреть утром, при ярком солнечном свете!

– Завтра товарищи по партийной работе от зависти лопнут! – запрыгала Анфиса.

– Поосторожней, – предостерегла ее Маргоша, – твой организм не приучен к спортивным занятиям, еще развалится!

Но Анфису переполняло такое счастье, что она не обратила внимания на язвительное замечание Марго, а, громко распевая «Вихри враждебные веют над нами», ушла к себе.

– Опять туалет засорился, – вдруг сказала Маргоша.

Я попыталась изобразить удивление:

– Да ну? И часто это случается?

– Дом старый, – ответил Коробков, – завтра вызову сантехника.

– Выпью еще водички и лягу спать, – вздохнула Маргоша.

– Можешь найти сведения о Владе Сергеевне Ильченко? – спросила я, когда мы остались одни.

– Легко, – кивнул Димон, – пошли ко мне.

Спальня Коробка напоминала пульт управления космическим кораблем. В центре, на громадном столе, мигали экраны, стояли какие-то приборы с кнопками и лежала громадная клавиатура и несколько мышек.

Хакер постучал по клавишам.

– Ну… все чисто. Работала в детском доме, никаких нареканий. Давно живет на одном месте. Стопроцентно благонадежная гражданка. Службу бросила из-за болезни коксартроз, поражение тазобедренных суставов в тяжелой форме. Ей показана операция, но у Влады Сергеевны нету денег. Вот, читай здесь.

Я прищурилась.

«Если человек не вор, то он должен загибаться? Влада Сергеевна ничего у сирот не… а жила на зарплату, и че? Таперича ей не ходить? Давайте не жмотьте бабло».

«Богатая, да? Нафик ейной бабке помогать?»

«Ты всегда была…!»

«Ну и заДкнись».

– Что это? – удивилась я.

– «Живой журнал», – протянул Димон, – блог «Козulka-120». Судя по тексту, одна из бывших воспитанниц Влады Сергеевны пытается собрать ей средства на эндопротезы. А «Malpona» спорит, отговаривает людей перечислять средства. С Владой Сергеевной все ясно. Что тебя смутило?

– Ее умение врать не краснея, – вздохнула я. – Она излагала выдуманную историю про Юрия Гвоздева, как по написанному читала, ни одна мышца на лице не дрогнула.

Глава 11

Утром меня снова разбудил «живой будильник», на автопилоте я дошла до кухни и поняла, что не могу разобраться в стае кошек. Достала из холодильника батон «Докторской». Нервно оглядываясь на дверь, накрошила колбаски, насыпала в миски, потом, не заботясь о цвете «кормушек», поставила их в разных местах и заявила:

– Пусть это будет нашей маленькой тайной. Вечером получите полезный сбалансированный корм, а сейчас, битте, жрать подано, дамы. Кто закапризничает, останется голодным.

Рыжие тела заметались по кухне. Запах «Докторской» возбудил четвероногих, и Клепа, Гера, Лера и Ариадна стремглав бросились к мискам. Ни одна из них не закапризничала.

Я надела платье, взяла сумочку и поспешила на выход. Как всегда, примчалась на место раньше срока. Не могу приучить себя хоть чуть-чуть опаздывать. Сейчас придется топтаться у подъезда целых десять минут… Но тут раздалось:

– Таня! – И я увидела около большой двери две знакомые фигуры.

Киселевы оказались еще более нервными, чем госпожа Сергеева.

Лена выглядела как обычно. Неприметный костюм, дешевая сумка, слегка потрепанные туфли и почти полное отсутствие макияжа. А вот вид Ани поразил меня до глубины души. Где пирсинг, боевой раскрас, одежда с неприличными картинками? Куда подевались экстравагантная прическа и многочисленные браслеты с черепами? Сейчас передо мной стояла скромная девочка-подросток в светло-бежевом платье с темно-коричневыми пуговицами, в белых носочках и простых балетках. С ногтей снят черный лак. Руки сжимают портфельчик, личико сияет свежестью, на нем нет даже светло-розовой помады. Волосы Аня тщательно вымыла, и они пушились кудрявым облаком вокруг головы. Огромные голубые глаза смотрели на мир открыто. Аня производила впечатление милого домашнего ребенка, маминой дочки, отличницы, спортсменки, зубрилки, правильной донельзя. Метаморфоза была столь разительна, что я глупо спросила:

– Это ваша дочь?

Лена молча кивнула, а девица, явно довольная произведенным эффектом, хихикнула:

– Не узнали?

Мне очень не хотелось доставлять притворщице удовольствие, поэтому я совершила новую глупость, ответив:

– Отчего же? Ты не сильно изменилась за одну ночь. Меня смутил портфель. Зачем он нужен во время медицинского обследования?

Аня неожиданно почтительно ответила:

– Надеюсь, меня отпустят к полудню, хочу успеть на уроки биологии и химии, вот и взяла с собой учебники.

– Входи первая в здание, – велела я девочке, та, не переча, схватилась за ручку.

– Ане надо после одиннадцатого класса поступать в театральное училище, – не выдержала я, – вероятно, в ней пропадает талант незаурядной актрисы.

Лена горько вздохнула, а девочка повернулась и вежливо сказала:

– Я играю в школьном драмкружке, наш режиссер говорит те же слова, но меня не радует перспектива кривляться перед толпой. Что хорошего в актерстве? Постоянно изображать из себя другого человека? Глупо. У меня иная мечта. А если вы намекаете на мою одежду, то странно, что не понимаете: в школу никак нельзя ходить в том же виде, что и в клуб. В разных местах должен быть разный внешний вид. Вы отправитесь на похороны в белом платье с фатой?

Задав последний вопрос, Аня вперилась в меня взглядом и широко распахнула глаза.

– Нет, – пробормотала я.

– Почему тогда вас удивляет моя школьная форма? – спросила Аня. – Люди одеваются в зависимости от своего настроения и места, где им предстоит проводить время. Дома – халат, в гимнастическом зале – спортивный костюм, в клубе – блестки. Вчера у меня был рок-н-ролльный день, после школы и встречи с вами мы с друзьями собрались на концерт группы «Бакен-Барды». Хороша бы я там была в белых гольфах!

Высказавшись, Аня скользнула за дверь, не подумав ее придержать, та бухнула о косяк. Лена помрачнела.

– Извините, Аня непредсказуема и может так отчитать, что потом весь день ходишь больная. Меня она постоянно воспитывает, не пропускает ни малейшей моей оплошности. По большей части я чувствую себя тупой коровой.

Я кивнула.

– Начинаю вас понимать. Пойдемте, наверное, Степанида Андреевна уже заждалась.

– Обследование не связано с болевыми ощущениями? – забеспокоилась Лена, когда старшая Гвоздева подвела нас к большим стеклянным дверям с красной надписью «Диагностический центр. Вход в сопровождении персонала».

– Ради установления истины можно потерпеть, – заявила Аня.

– Ну разве только кровь из вены, – успокоила Степанида Андреевна, – я сама возьму, говорят, у меня легкая рука.

Мы, шаркая бахилами, вошли в большой зал.

– Ух ты! – завопила Аня. – «Эр эс пи эн четыре»! Ни фига себе!

– Ты разбираешься в медицинской аппаратуре? – не могла скрыть удивления владелица центра.

– Самый супернавороченный аппарат, – восхищенно затараторила Аня, – в России такого ни у кого нет! Даже клиника в Лос-Анджелесе его себе только недавно позволила. Я читала в Интернете, что «эр эс пи эн четыре» творит чудеса, он видит даже одну патологическую клетку. Одну! Понимаете, да? Можно сразу поставить диагноз. А что главное в медицине? Установить причину, а уж потом лечить. Вы меня на этом аппарате будете исследовать? Можно мне его поближе рассмотреть? Офигенная вещь! О! У вас самый самский вариант. С синими лампами!

– Где ты увидела синий свет? – растерялась Лена. – Аппарат выкрашен белой краской!

– Ну мама! – возмутилась Аня. – Это же «эр эс пи эн четыре»! Его педиатры прозвали «Спасатель»! Вон там панель, за ней лампочки, но сейчас они не включены. В описании прибора сказано: если обрамление темное, они вспыхнут синим. Есть еще образец с красными, он на пару миллионов дешевле, но и не такой точный. Вау! Можно я его потрогаю?

Я разинула рот, Лена, похоже, тоже обомлела, а Степанида воскликнула:

– Ты интересовалась «эр эс»?

– В инете читала, на форуме американских педиатров, – зачастила Аня, – там постоянно толчется доктор Бернард Браун, он первым начал работать на «эр эс пи», набирает учеников. Я ему написала, мы много болтали, и он меня к себе позвал, обещал предоставить хорошие условия.

– Ну и ну, – покачала головой Степанида. – Я знаю Бернарда, он к нам приезжал, проводил трехдневный семинар по диагностике. Неужели Браун мог предложить место девочке?

Аня опустила глаза.

– Да он бы со школьницей и разговаривать не стал. Я ему наврала, что заканчиваю медвуз.

– Доченька! – ахнула Лена. – Ты обманула взрослого человека, профессора, иностранца! Ну это ни в какие ворота не лезет!

– Мамочка, – ласково ответила Аня, – я очень хотела выяснить все про аппарат. Пришлось потом признаться: «Извините, профессор Браун, мне пятнадцать».

– Могу представить, как он тебя отчитал! – вздохнула Елена. – Потратил время на малолетнюю нахалку.

– А вот и нет, – с торжеством перебила ее дочь, – он мне сказал: «Получай аттестат, пришлю тебе вызов в Америку, поступишь в колледж, а потом возьму тебя к себе». Я ему ответила: «Огромное спасибо за предложение, но я из неимущей семьи, моя мама не сможет оплачивать обучение». А он новое письмо прислал: «Есть возможность получения стипендии, я дам рекомендацию совету университета». Ну и пришлось ему тогда совсем честно ответить: «Уважаемый доктор Бернард! Вы гений, и учиться под вашим руководством – мечта любого медика. Я бы с радостью стала вашей студенткой, считаю диагностику самым важным направлением в педиатрии и мечтаю лечить детей. Но мне после колледжа придется остаться в США. В Америке хватает детских врачей, а в России их мало. Если все убегут, кто будет помогать нашим малышам?»

Я вытаращила глаза, Лена затаила дыхание, а Аня спросила:

– Думаете, это грубо?

– Нет, милая, – ласково ответила Степанида Андреевна, – подростки максималисты, но твоя жизненная позиция вызывает уважение. Я, кстати, с тобой солидарна.

– А мама считает, что мне надо идти учиться на финансиста, – наябедничала Аня, – в банковской сфере хорошо платят, а врачи нищие. Но я хочу исключительно в медицинский.

Гвоздева усмехнулась:

– Не все доктора бедные.

– Так меня исследуют на «эр эс»? – запрыгала девочка.

Я в очередной раз поразилась, как в Анечке одновременно уживаются маленький ребенок и взрослый человек с твердыми принципами. Только что она прочитала нам лекцию, а сейчас скачет на одной ножке.

– Нет, голубушка, – остудила ее пыл Степанида Андреевна, – не вижу необходимости. Нам туда, за дверь.

Лена сделала шаг вперед, но была остановлена профессором:

– Вам лучше подождать в холле, в рентгеновский кабинет не следует заходить просто так, там все же излучение.

– Радиация! – всполошилась Лена.

– Не волнуйся, мама, – махнула рукой Аня, – от СВЧ-печки и то больше грэй получишь, хотя в бытовом приборе другое излучение.

– Кого? – не поняла Лена.

– Единица поглощенной дозы излучения «грэй» названа в честь английского ученого Грэя, – оттарабанила школьница, поднесла ладонь ко лбу и закрыла глаза.

– Опять, да? – забеспокоилась мать. – Сейчас дам цитрамон.

– У Анны частые головные боли? – насторожилась Степанида.

Лена кивнула.

– В детстве она ужасно мучились. Стоило Анечке побегать, попрыгать, покричать, как ее буквально скрючивало.

– Вы показывали ребенка врачу? – нахмурилась Степанида.

– Водили в районную поликлинику, – виновато ответила мать. – Терапевт ничего особенного не нашла, велела больше гулять. Понимаете, у меня случаются мигрени, врач сказала: это генетическая предрасположенность, она…

– Анна ваша приемная дочь, – остановила Киселеву Степанида Андреевна, – о какой генетике может идти речь?

Елена беспомощно посмотрела на меня и залепетала:

– Я не могла открыть доктору правду, мы с Витей скрывали удочерение.

– Исследования Ане делали? – осведомилась профессор.

– Нет, нам не предлагали, – жалобно ответила Лена. – Я давала Анечке травку, чаек заваривала.

– Здорово гомеопатия при опухоли мозга поможет! – рассвирепела Степанида. – Толченым кирпичом ей макушку не посыпали?

– Нет, а надо было? – сморозила глупость Киселева. – Господь с вами! Рака у нее не было! Анализ крови из пальца всегда хороший! Виктор девочку отдал в спорт, закалял, боль отпустила. Появляется изредка, когда Анечка волнуется, но таблетка цитрамона помогает.

– Понятно, – сказала Степанида, – ждите в холле.

Мы с Леной прошли в небольшую комнату и опустились в кресла.

– Аня необычный подросток, – не выдержала я, – мало кто в ее возрасте может на равных общаться с профессором-иностранцем.

– Одна беда от компьютера, – вздыхала Елена. – Я этой чертовой машинки боюсь, она не позволяет контролировать контакты ребенка. Только дьявол знает, куда там можно забрести. Лучше выкинуть ноутбук.

– Аня ничего плохого не совершила, – заступилась я за девочку, – и вы зря толкаете ее в банковскую сферу. Если она мечтает…

– У вас есть дети? – неожиданно разозлилась Киселева.

Мне пришлось ответить:

– Нет.

– Аня постоянно хочет спасти человечество, – недовольно забубнила Лена, – в понедельник ей хочется стать эпидемиологом, поехать в Африку и уничтожить лихорадку Бо… бу… ла… не могу вспомнить название.

– Эбола? – предположила я.

– Вот! – обрадовалась Киселева. – Во вторник она стремится найти вирус, из-за которого у человека мозг сохнет. В среду ей охота таблетку от инсульта придумать. Бежит ко мне и сообщает очередную чушь! Приходится ее на землю возвращать, говорить: «Аня, надо не в облаках витать, а об обеспеченной жизни думать. В банке стабильная зарплата, нормированный рабочий день. Вон у нашей соседки, Валентины Сергеевны, невестка сидит в кредитном отделе. В семь часов девушка уже дома, может хозяйством заниматься, мужем, детьми, оклад замечательный, и в долг ей, как сотруднику банка, беспроцентную ссуду дали. А врачи! Они нищие! И в больницах воняет, больные вредные. Разве я дурное тебе посоветую, медсестрой служу, правду изнутри знаю!» Однако Аня не воспринимает разумные слова, начинает грубить.

Елена отвернулась к окну и всхлипнула.

– Я вложила в нее всю душу, воспитывала лучше родной матери, тратила деньги, надеялась обрести опору в старости. Мне не удалось создать большую семью, вот я и полагала: хоть у моей девочки хорошо жизнь сложится. Трое деток, супруг, я возле ее счастья погреюсь! А у Ани в голове лихорадка Бо… бу… бе… плевать ей на меня! Неблагодарность черная! Полагает, что я ничего особенного не совершила! На днях я не выдержала и сказала ей: «Не смей меня дурой обзывать! Где бы ты обреталась, не возьми мы тебя из детдома? Сидела бы в интернате, а потом в шизухе для недоумков». Так она… представляете… как заорет: «Хорошие дела совершают не в расчете на благодарность!» Здорово получается! Я на дочь потратилась, а теперь обязана до смерти ее желания исполнять? А мне когда счастье будет?

Я молча слушала Елену, понимая, почему Аня в порыве подростковой нетерпимости назвала маменьку «тупой коровой». Нет, я не одобряю хамства, считаю, что Анна обязана держать язык за зубами и обеспечить матери тихую сытую старость. Но, может, вы помните советский мультфильм про черепаху, которая высидела яйцо орла? Пресмыкающееся пыталось воспитывать птенца на свой лад, учило его ходить по земле, а тот все рвался в небо. Вот и Лена с Аней как та черепаха и орленок.

Довольно долго мы с Еленой маялись в креслах, пересмотрели все журналы и газеты и были очень рады, когда в холле появилась Светлана со словами:

– Степанида Андреевна просит вас подняться в кабинет к главврачу.

В большой комнате, отделанной дубовыми панелями, присутствовал еще и Юрий Игоревич. Он сидел у окна, Аня расположилась возле напольных часов, нам с Еленой достался диван под книжными полками.

– Светлана, сгреби мозги в кучу и никого сюда не впускай, – приказала Степанида секретарше, – хоть раз в жизни продемонстрируй ум. Впрочем, ума у тебя нет!

Девушка испарилась. Гвоздева сложила руки на столе и стала похожа на прилежную второклассницу.

– Здесь находятся только посвященные в проблему люди, – сказала она, – поэтому прошу внимательно меня выслушать. Сначала я расскажу небольшую историю, а потом сообщу о результатах исследования.

Много лет назад меня около подъезда дома подстерегла девушка. Она назвалась Олесей Семенякой и заявила: «Я беременна от Юры».

Главврач дернулся.

– Мама! Ты мне ничего не сказала!

– Зачем? – пожала плечами Степанида Андреевна. – Кабы Олеся тебе нравилась, сам привел бы ее в наш дом. Не скрою, девушка не производила приятного впечатления, она требовала денег, грозила устроить скандал. Юрий был молод, я не хотела ломать его судьбу и в доступной форме объяснила нахалке, что будет, если та произведет на свет новорожденного. Развернула перед ее носом картину судьбы одинокой матери: бедность, неустроенная личная жизнь, малая вероятность выйти замуж за достойного человека – и спросила: «Ты готова нести ответственность за малыша? Я не разрешу Юре жениться, тебе предстоит длительная процедура установления отцовства».

Анализ ДНК тогда делали в исключительных случаях, а исследование крови считалось неточным, результат оспаривался в суде. У нас были все шансы выиграть это дело, совместного хозяйства Олеся и Юрий не вели, вместе на одной площади не жили, свидетелей их романа найти было трудно. В конце концов Олеся могла остаться с новорожденным и без алиментов. Судьи в основном женщины, а я бы постаралась, чтобы в деле разбиралась баба лет пятидесяти, имеющая сына-студента. Несомненно, такая встанет на сторону Юры, молодого мужчины-москвича, на которого решила наложить лапу аферистка из Бодольска.

– Мама, – ахнул Юра, – ты одна боролась с проблемой?

– Ну не впутывать же тебя? – улыбнулась Степанида. – Я предложила Олесе хорошие деньги за ее исчезновение из жизни сына и добавила на аборт. Девушка согласилась, взяла конверт и пропала. Мои подозрения подтвердились: «невеста» – алчная хищница, которая сначала сделала попытку захомутать столичного парня из хорошей семьи, а когда план захвата провалился, решила: «С паршивой овцы хоть шерсти клок» – и забрала мзду.

Мы общались с Олесей два раза. Первый раз у подъезда, а второй в конторе нашего приятеля, адвоката Евдокимова. Олеся написала расписку о получении денег, а еще был составлен документ, в котором она отказывалась от любых претензий к Юре.

– Сергей Николаевич знал и молчал! – возмутился Юра. – А я считаю его кем-то вроде дяди!

Степанида Андреевна повела плечами.

– Многолетние отношения с Евдокимовым сделали его членом нашей семьи. Но Сергей адвокат, он свято соблюдает тайны клиента. Семеняка уехала в Бодольск, весьма довольная совершенной сделкой, я посчитала малоприятное происшествие законченным, попросила Евдокимова прочитать Юрию лекцию о контрацепции и навсегда выбросила этот эпизод из головы.

Глава 12

Старшая Киселева открыла сумочку и вынула носовой платок. Я почувствовала запах дешевых духов. Аромат был настолько неприятен, что у меня защипало в носу.

– Так она ваша внучка? – выдохнула Елена, поднесла платок к лицу и судорожно зарыдала.

– Да, – согласилась Степанида.

– Вау! – заорала Аня. – Мне разрешат после уроков работать в центре санитаркой?

Елена вытирала потоком лившиеся слезы, Юрий начал тереть виски руками, а я с недоверием переспросила у профессора:

– Вы уверены? Конечно, я не эксперт, но слышала, что результат анализа ДНК надо ждать долго, за час его не сделать!

Степанида Андреевна стала теребить жемчужные бусы.

– Нет необходимости в дорогостоящей процедуре, – вымолвила она после томительной паузы, – Елена рассказала о головных болях Ани. Я могу предположить, что девочка поздно заговорила, казалась умственно неполноценной, а после пяти лет вдруг произошел взрыв: малышка начала обгонять сверстников по умственному и физическому развитию. Ведь так?

Поскольку Елена продолжала сидеть, закрыв лицо руками, отвечать пришлось мне.

– Вы правы. Первые годы Аня провела в обществе малограмотной бабы Веры. В детдом она попала в состоянии Маугли, разве что имела элементарные бытовые навыки.

Степанида откинулась на спинку кресла.

– Старуха не виновата, хотя, конечно, социальная среда имеет большое значение для развития личности. С Юрой было то же самое. До трех лет он не ходил, до четырех молчал.

– У нас сегодня просто день откровений! – воскликнул главврач. – Ты о моих проблемах тоже ни разу не говорила.

– В отличие от необразованной деревенской старухи, – как ни в чем не бывало продолжала Степанида, – я знала о некой патологии мозга своего ребенка и усиленно с ней боролась. К пяти годам Юрий начал опережать сверстников. Анне повезло меньше, она в этом возрасте очутилась в приюте. К сожалению, это дефект генетический, он передается по наследству. Я получила его от своего отца, передала Юрию, тот «подарил» его Ане. Если с ребенком старательно заниматься, мозг начинает функционировать нормально. Если оставить малыша в покое, к двенадцати годам он станет совсем примитивным, в лучшем случае окончит коррекционную школу. Аню, можно сказать, ухватили в последний час, ею активно занимался приемный отец. Анализ ДНК мне не нужен, на рентгеновском снимке видны остаточные признаки заболевания.

– Дай взглянуть, – попросил Юрий.

– Потом, – отрубила Степанида, – зачем пугать ничего не смыслящих в медицине людей медицинскими терминами?

– Я дура? – растерялась Аня.

– Конечно, нет, – улыбнулась Степанида Андреевна, – многие позавидуют твоему уму и сообразительности. Если человек не тренируется, разве он сможет сесть на шпагат?

– Нет, – тихо ответила Анечка.

– Вот и у тебя с родным отцом такая же ситуация, – продолжала Степанида. – Необходимо было с первых месяцев жизни нагружать ваш мозг, дабы он «сел на шпагат». Сейчас я не готова объяснить тебе ситуацию в деталях, чуть позже, когда ты подрастешь, наверное, я смогу подобрать слова. Эта патология очень редкая, вот так нам всем повезло. Конечно, головная боль – не самый приятный подарок судьбы, но зато кое-какие отклонения от стандарта на рентгеновском снимке стопроцентно свидетельствуют о твоем родстве с Юрием Игоревичем.

– Значит, Олеся родила дочь и сгрузила ее бабке! – подхватила я.

– Больше никаких вариантов, – кивнула Степанида, – наверное, пожалела денег на аборт.

Аня ткнула пальцем в Лену.

– Она мне не мать!

Елена разрыдалась, Степанида поморщилась.

– Успокойтесь. Ничего страшного не случилось. Наоборот, теперь судьба Ани изменится к лучшему. Она получит профессию врача и в перспективе станет владелицей этого центра.

– Вы моя дочь? – протянул Юрий. – Ну… рад знакомству. Хотите учиться на медфаке?

Степанида привычно постучала карандашом по столу. Наверное, подобным образом председатель совета директоров требует тишины во время заседаний.

– Нам придется пройти через ряд формальностей. Очень надеюсь на Евдокимова, не хочется кормить новостями желтую прессу. Может, сказать, что Аня воспитывалась в Швейцарии? Я подумаю, как избежать кривотолков.

– Вы намерены официально признать девочку? – с недоверием спросила я.

– Конечно, – моментально подтвердила Степанида. – Она подарок судьбы, родная кровь.

Меня словно черт толкнул в ребро.

– Шестнадцать лет назад вы имели другое мнение по поводу появления Анечки на свет.

– Тогда мой сын был здоров, – парировала Степанида, – я надеялась обрести внуков от приличной женщины, а не от порочной девки. Но сейчас я рада, что Олеся не сделала аборт.

– А я? – зарыдала Лена. – Как мне жить одной? Десять лет воспитывала девочку, деньги тратила!

– Мы найдем способ все вам возместить, – пообещала Степанида.

– Не хочу! – в голос заорала Лена, она зарыдала, повернулась и больно ударила меня по шее: – Какого хрена ты их нашла?

Я скорчилась, но пролепетала:

– Вы обратились к нам за помощью в розыске родных Ани.

– Да-а, – обиженно проныла Лена, – я просила найти алкоголиков-бомжей-наркоманов, чтобы девчонка меня гнобить перестала, а ты ей кого предоставила?

Юра вскочил и выбежал за дверь, Лена, размазывая по лицу слезы, продолжала рыдать, выговаривая сквозь плач:

– Одна… одинешенька… до смерти… хотела Аню попугать, а получилось…

Девочка подошла к приемной матери, обняла ее и сказала:

– Я тебя никогда не брошу.

– Правда? – шмыгнула носом Лена. – Ты же меня ненавидишь! Всегда споришь! Злишься! Возражаешь!

В кабинет вернулся Юра, он протянул мне пакет со льдом и посоветовал:

– Приложите к месту удара.

– Я не хотела, простите, – заканючила Лена.

Слава богу, от ее платка перестало вонять дешевым парфюмом, но у меня закружилась голова и неожиданно появилось уже знакомое ощущение. Такое бывает у человека, который сидит в зрительном зале. Пьеса гениальная, актеры изумительны, но все неправда.

– Мы не будем протестовать против вашего общения с Аней, – пообещала Степанида, – наш дом всегда открыт для той, что спасла девочку.

– Я тебя люблю, мы просто по-разному смотрим на мир, – сказала Лене Аня.

– Не убирайте холодный компресс, – предостерег меня Юра.

– Вечером встретимся с адвокатом! – воскликнула Степанида.

– Очень быстро развиваются события, – прошептала я.

– Что? – не расслышал Юрий. – Вам больно? Скоро пройдет.

Я отбросила пакет на столик.

– Можно мне взглянуть на снимок Ани?

– Вы рентгенолог? – вскинула брови Степанида.

– Нет, – призналась я, – и даже не терапевт.

– Тогда ничего не поймете, – заартачилась Гвоздева.

– У вас есть причина не показывать пленку? – ринулась я в атаку.

– Юра, принеси валерьянки, она нам не помешает, – велела профессор.

Главврач снова ушел.

Степанида Андреевна встала, взяла со стола большой пакет из желтой бумаги, подошла к какой-то коробке на стене, повозилась около нее, зажгла свет, и я увидела череп с зубами, покрытыми белыми пятнами. Аня страдала кариесом, ей чинили почти каждый резец и клык, а еще у нее были депульпированы два передних зуба. Светлые ниточки на снимке – это зацементированные стоматологом после удаления нервов каналы. Но зубы Ане не удаляли, ее челюсть напоминала тесно набитый семечками подсолнух.

– Видите вон тот изгиб? – спросила Степанида.

– Где? – прищурилась я.

– Слева, – уточнила профессор.

– Вроде, – кивнула я, – типа запятой.

– В нем корень проблемы, – объяснила Степанида, – такая особенность строения черепа есть лишь у нас, Гвоздевых. Если чужая генетика, то «запятой» не обнаружится.

– Валерьяны нет, остался настой пиона, – сказал Юра, появляясь в кабинете.

Степанида погасила подсветку снимка.

– Пион здесь не показан, загляни к Виолетте, в третье отделение.

Сын поспешил выполнить распоряжение, Степанида вынула пленку, уложила ее в пакет и спрятала в центральный ящик своего стола.

– Кстати, я вспомнила Владу Сергеевну, – неожиданно сказала она.

– Правда? – усомнилась я. – Вы никогда не жили на проспекте Мира.

– Зато снимали дачу в деревне Грибки, – засмеялась Степанида. – Влада жила с нами в одной избе. Довольно долгое время мы поддерживали близкие отношения. Она отличный человек немереной доброты. Но затем я занялась строительством центра, и связь между нами прервалась.

– Странно, что вы вчера об этом не вспомнили, – протянула я.

Степанида Андреевна склонила голову к плечу.

– Ну в этом виноваты вы. Завели речь о соседке с проспекта Мира. Я и ответила правду: мы живем в другом месте. Я никогда не называла директрису детдома по отчеству, и она для меня не Влада, а Лада. Отсюда и недоразумение.

Я попыталась выстроить логическую цепочку:

– Минуточку. Если Аня – ваша родная внучка, а Влада Сергеевна реально была знакома с вами, то Юрий нам врал. Он обращался за помощью к директору детдома!

Стеианида неожиданно улыбнулась.

– Таня, есть основные проблемы и второстепенные. Главное, понять, родная ли мы с Аней кровь. А уж то, лгал ли мой сын и почему, абсолютно не нужно выяснять. У нас с ним вчера был серьезный разговор, но вы ведь не ждете, что я буду при посторонних бичевать Юрия Игоревича, уличая его в некорректных поступках? Это исключительно наше, семейное дело. И последнее. Вы уверены, что двурушничал Юра, но, вероятно, вас обманула Влада Сергеевна. Предполагаю, она каким-то макаром была связана с Семенякой и пристроила Аню в хорошие руки. Упрекать во вранье надо не Юрия, а бывшую директрису. Лена, утрите лицо, Аня, тебе следует ехать в школу, Таня, вам надо получить гонорар за удачно проведенное дело.

Пока Степанида Андреевна привычно командовала окружающими, в кабинет вновь вернулся Юрий Игоревич.

– Эсфирь Львовна сказала, что валерьянку еще не подвезли, предложила пустырник.

– Забудь! – отмахнулась от него мать. – Все успокоились. И не занимай вечер. Пойдем в «Кинуки», там встретимся с Евдокимовым и в неформальной обстановке, за вкусной едой, исключительно келейно, обсудим это дело. Елена, вы, естественно, пойдете с нами.

В моем кармане тихо пискнул мобильный, я незаметно вынула его и открыла только что прилетевшую эсэмэску.

– Вы любите японскую кухню? – продолжала Степанида Андреевна. – Суши, роллы, сашими?

– Никогда не ела, – призналась Елена.

– Зря, – укорила профессор, – это самая здоровая пища. Недаром в Японии средняя продолжительность жизни превышает восемьдесят лет. В «Кинуки» подают удивительный деликатес. Фугу! Эту рыбу необходимо попробовать!

Я прочитала сообщение и, сказав:

– Пожалуй, мне пора, – направилась к двери.

– Не смеем вас задерживать, – вежливо попрощалась Степанида.

Я дошла до лифта и снова уставилась на текст. «Найдено тело Ильченко. Позвони. Чеслав».

Начальник был краток.

– Сегодня утром Владу Сергеевну обнаружили неподалеку от медцентра «Ист»[4]. Она в тяжелом состоянии, поторопись, я договорился с их главным, Филиппом Генриховичем Бутовым, тебя пустят к ней.

– Она жива! – обрадовалась я. – А в смс написано «тело».

– Не «труп» ведь, – ответил Чеслав. – Немного странно, что на Ильченко напали сразу после твоего к ней визита. Не находишь? У тебя есть новости по делу?

– Умопомрачительные, – сказала я, – сегодня снова день везения. Аня нашла бабушку с папой, те рады девочке и готовы пригреть под своим широким, инкрустированным золотом крылом не только внучку, но и Лену. Мы закрыли дело. Не припомню столь скоропалительной удачи.

Чеслав не обрадовался и приказал:

– Излагай подробности.

Глава 13

Клиника «Ист» выглядела намного проще медцентра Гвоздевых. Свежеиспеченными ватрушками тут не пахло, медперсонал не напоминал веселых зайчиков в разноцветной одежде, но и хлоркой с тухлыми щами в коридорах не воняло.

Филипп Генрихович любезно и не по-врачебному откровенно рассказал мне о случившемся:

– Влада Сергеевна давно наблюдается у нас по поводу болей в суставах. Ей показано протезирование. Мы готовы пойти навстречу Ильченко, сделаем ей операцию бесплатно, но необходимо купить эндопротез, он дорогой, и здесь наша клиника бессильна. Цена установлена дистрибьютором, который не имеет ни малейшего отношения к «Ист». Мы поддерживаем Ильченко, но в ее состоянии любые методы, кроме хирургического, бесполезны. Влада Сергеевна приуныла, потом воспряла духом: одна из ее бывших воспитанниц организовала в Интернете сбор денег для бывшей преподавательницы, вроде дело пошло на лад.

Дальше выяснилось, что вчера около семи вечера Влада Сергеевна позвонила врачу и воскликнула:

«Средства у меня на руках. На оба протеза. Можно я их сейчас привезу?» – «Уже поздно, – ответил Бутов, – завтра к восьми подходите». – «Ой, лучше сегодня, – попросила Влада Сергеевна. – Сумма большая, вдруг ее украдут? Пожалуйста!» – «Ладно, – согласился врач, – но уж не обессудьте, я могу подождать лишь до девяти. Мне надо мать из поездки встретить, если вы задержитесь, уеду». – «Уже на пороге квартиры стою! – вокликнула Влада Сергеевна. – Вы можете меня сегодня госпитализировать? Я так долго ждала! Умоляю!»

У Филиппа пожилая мать, да и большинство его пациентов немолодые люди. Беспокойство о деньгах, желание моментально очутиться на больничной койке – все это врачу знакомо. Влада Сергеевна была симпатична доктору, и он пошел ей на уступку.

«Хорошо, берите необходимые мелочи и можете не спешить. Я попрошу дежурного врача в порядке исключения оформить вас в ночной час. Деньги он положит в сейф». – «Вы святой человек, – прошептала Влада Сергеевна, – спаситель!» – «Не забудьте средства личной гигиены», – остановил поток благодарственных слов хирург.

К девяти вечера Ильченко в клинике не появилась, но Филипп не занервничал, он понимал: человеку непросто собраться в больницу, а Владе Сергеевне мешает боль в суставах, она передвигается медленно. Дежурный врач получил необходимые указания, медсестра приготовила палату, волноваться было не о чем, Бутов спокойно отбыл в аэропорт.

Сегодняшний день у хирурга не операционный, поэтому он позволил себе прийти на службу не в семь, а в десять утра. Его сразу огорошили новостью: Владу Сергеевну госпитализировали с обширной травмой головы.

– Я тут подумал и понял, что случилось, – методично продолжал рассказ Филипп Генрихович. – Ко входу в клинику нельзя подъехать на машине. Это сделано специально, чтобы автомобили не мешали больным. Знаете, какие водители встречаются? Припаркуются непосредственно у двери и уйдут на несколько часов. Им плевать, как остальным протискиваться мимо машины придется. Поэтому у нас парковка расположена чуть поодаль, от нее ведет дорожка, обсаженная кустами. «Ист» не скоропомощная клиника, мы занимаемся исключительно суставами, с инфарктами-инсультами сюда не поедут, торопиться не надо.

– Тяжело с палкой преодолевать дорогу, – неодобрительно заметила я.

Бутов не обиделся на мое замечание.

– Понятное дело. На парковке установлен телефон для связи с рецепшен, пациент набирает номер, к нему приходит санитар с коляской. Но после восьми вечера в холле сотрудников нет, клиника заканчивает прием, все больные сидят по палатам, остается лишь дежурная бригада. Влада Сергеевна доехала на такси до парковки, далее двинулась сама. На дорожке на медленно бредущую женщину напал грабитель, он ударил беднягу по голове, выхватил у нее сумочку и удрал. Как я уже говорил, мне пришлось уехать встречать маму, а медсестра и врач, ночевавшие в корпусе, на улицу не выходили. Владу Сергеевну нашла наша рентгенолог, Светлана Иосифовна, она, как всегда, торопилась на службу ранним утром.

– Как вы узнали, что жертва – Ильченко? – удивилась я. – Сумки-то при пострадавшей не было!

Филипп заморгал.

– Вот уж не ожидал подобного вопроса. Влада Сергеевна в «Ист» ходит постоянно, Светлана Иосифовна ее обследовала. Чтобы удостоверить личность этой пациентки, нам документ не понадобился. У Влады Сергеевна в нашей клинике есть карточка.

Я поняла, что сглупила, и быстро поинтересовалась:

– В каком она состоянии?

Доктор сложил руки на животе.

– Ничего конкретного не скажу. Делается все возможное.

Я подалась вперед.

– Филипп Генрихович, я не родственница, а сотрудница спецбригады. Со мной лучше разговаривать не как с членом семьи жертвы, а как с представителем правопорядка.

Врач покосился на окно.

– Когда Ильченко внесли в корпус, она казалась на удивление стабильной, очень четко произнесла: «Позвоните Татьяне Сергеевой, карточка у меня в кармане». Мы порылись в ее вещах и нашли визитки с несколькими номерами. Я сразу понял, один из них принадлежит Чеславу. Очень запоминающаяся комбинация из чисел «семь» и «два», мы год назад оперировали жену Чеслава, и этот номер определяется у меня на мобильном, он до сих пор туда вбит.

Я постаралась не взвизгнуть от изумления. У Чеслава есть супруга? Ну и ну, до сих пор я считала босса холостяком! Он ни единого раза не упомянул про наличие в его жизни женщины. И когда Чеслав занимается семьей? Он раньше всех приходит в офис, уходит в районе полуночи, правда, может днем пропасть на несколько часов. Но я сомневаюсь, что в это время он бродит с женушкой по ресторанам-магазинам-кино. Хотя, долго общаясь с Димоном и считая его своим напарником, я до последнего времени полагала, что Коробков проживает один. А у него в квартире обнаружились две бабушки и четыре кошки. Только сейчас мне пришло в голову, что я ничего не знаю и о частной жизни Марты. Новости о ней вычитываю из желтой прессы, которая упоенно описывает наряды дочери олигарха и сплетничает о ее кавалерах. Вот только мужчины всякий раз оказываются разные. Неужели у Марты не бывает длительных отношений? А еще я мало что знаю о Гри. Муж не любит распространяться о своем прошлом, из него нельзя выдавить информацию о родителях. Я в курсе, что они у него были, а сейчас их нет. Почему мои коллеги по работе так скрытны? Хотя я сама с ними тоже не предельно откровенна. Даже от любимого супруга закрыта информация о школьных годах госпожи Сергеевой. Ну кому охота признаваться, что в детстве был изгоем, предметом для насмешек и вечным аутсайдером?

– Сейчас Ильченко в реанимации, – говорил тем временем ничего не подозревающий о моих мыслях Филипп, – она в сознании, хочет вас видеть.

Я вскочила.

– Тогда пойдемте скорей.

Влада Сергеевна выглядела ужасно. Половину ее лица занимал огромный синяк, голова пряталась под бинтами, губы были фиолетового оттенка, но она не потеряла разума. Когда я села около кровати и погладила Владу по руке, она чуть приоткрыла один глаз и прошептала:

– Таня…

– Вас вылечат, – быстро пообещала я.

– Деньги… деньги… – с трудом произнесла Влада.

– Все в порядке, сумма на месте, – лихо соврала я, – вор ее не тронул. Можете вспомнить, что случилось?

Губы Влады Сергеевны медленно зашевелились.

– Шла… дорожка… ударили… не помню.

– Мерзавец подкрался сзади? – уточнила я.

– Да.

– Вы его не увидели?

– Нет. Деньги…

– Они в сейфе у Филиппа Генриховича, – снова солгала я.

– Деньги… плохие… грязные… их… надо… вернуть… – еле слышно пробормотала Ильченко, – зря… взяла… вот и поплатилась. Обман… деньги… она… пришла… знает все…

– Кто? – не поняла я.

– Зефирка, – вдруг четко и ясно произнесла раненая, – покой… забота… забота… нельзя… нет…

Я чуть не заплакала от жалости к Владе Сергеевне.

– О вас позаботятся самым лучшим образом. Не волнуйтесь.

– Забота, забота и покой… забота и покой, – почти закричала Ильченко, – забота и покой! Зефирка! Деньги… дети… зефир…

Я растерялась: ну как успокоить беднягу? Осталось лишь бормотать:

– Вы непременно получите и заботу, и покой. В больнице хорошие врачи, и зефир вам принесут, как только доктор разрешит.

– Дети… эти дети… – затряслась Влада Сергеевна, – прекратите… они… остановите… нельзя… ну нет…

– Поняла, – обрадовалась я, – средства на операцию вам собрали в Интернете бывшие воспитанники. Надо связаться с организатором и попросить остановить акцию, потому что сумма уже есть. Сегодня же выполню вашу просьбу.

Влада Сергеевна широко распахнула глаза.

– Забота и покой. Киселева… там… нет… нет… нет… не она… знает… зефир…

В изголовье кровати запищал какой-то прибор, замигала красная лампа над дверью у входа в палату, я не успела испугаться, как в комнату внеслись две медсестры. Одна кинулась к Владе Сергеевне, вторая нажала кнопку на стене и крикнула:

– Код десять!

В палате появились врачи. Из коридора втащили тележку со странным агрегатом, меня бесцеремонно вытолкнули в коридор, где я и просидела на банкетке около часа.

В конце концов из палаты стали выходить медики. Один мужчина, сдирая с рук перчатки, устало сказал женщине в белом халате:

– Неля, пометь там точное время.

– Конечно, Никита Андреевич, – кивнула медсестра.

Я вскочила с места.

– Что с Владой Сергеевной?

Никита Андреевич помрачнел.

– Вы ей кто?

Я ткнула ему под нос подлинное служебное удостоверение:

– Сергеева, бригада по расследованию особо тяжких преступлений, нахожусь тут с разрешения Филиппа Генриховича. Что с Ильченко?

– Скончалась, – буркнул Никита Андреевич и поспешил прочь по коридору.

Я побежала за ним и была остановлена Нелей.

– Давайте чаю вам налью, – предложила она и, не дожидаясь ответа, подтолкнула меня к двери с табличкой «Сестринская».

– Ну как же так, – твердила я, послушно следуя за медсестрой, – это неправильно! Влада Сергеевна разговаривала, была в сознании! Вы ошиблись, она жива.

Неля усадила меня за стол, включила чайник и сказала:

– Вы же из милиции, не должны реагировать так остро на чужую смерть.

– Я из особой бригады, – уточнила я помимо воли.

– Тем более, – заявила Неля, – не с первым трупом сталкиваетесь.

Я вцепилась ледяными пальцами в чашку.

– Вы правы, мертвое тело меня не пугает, спокойно могу осмотреть его до приезда эксперта. Но за пару секунд до кончины я с Владой разговаривала, она просила меня о чем-то. Ну как такое возможно? Взять и в мгновение ока скончаться? Лучше вместо чая накапайте мне валерьянки.

Неля села напротив и взяла с тарелки овсяное печенье.

– Валерьянку не используют как скоропомощное средство, она не действует в один миг, должна накопиться в организме. Лучше пустырник.

Мне почему-то стало не по себе.

– Пустырник лучше валерьянки?

– Травы разные, – дипломатично ответила Неля, – прием должен назначать врач. Но в случае необходимости пустырник или настойка пиона успокоят при однократном приеме, а валерьяна нет.

– Но все пьют именно ее, и помогает, – не согласилась я.

Неля сделала глоток чая.

– Эффект плацебо. Народ не разбирается в медицине.

В моей голове закопошились воспоминания. Настойка пиона… пустырник.

– В отношении того, что Ильченко разговаривала, – продолжала Неля, – то здесь сработал эффект устного завещания.

Я забыла про лекарства.

– Какой, простите, эффект?

Неля поставила кружку на стол.

– О подобном вам расскажут многие врачи. Человек не умирает до тех пор, пока не сообщит некую чрезвычайно важную для него информацию. Ждет приезда детей, родителей, супруга. Эти сведения для больного имеют огромную ценность, настолько большую, что организм отодвигает смерть. Но едва необходимые слова произнесены… все, конец. Влада Сергеевна держалась, потому что хотела вас о чем-то проинформировать. Она была очень милой женщиной и как пациентка выгодно отличалась от других, не капризничала, не вредничала. Ее болезнь связана с острой болью, но Ильченко всегда приходила сюда с улыбкой. А еще приносила нам вафельный тортик.

– Думаю, вы частенько получаете сладкое, – протянула я, – медсестер не удивить дешевыми сладостями.

Неля снова потянулась за печеньем.

– Это точно. Кое-кто трехэтажные бисквиты приволакивает. «Ист» не муниципальная больница, здесь надо деньги за визит платить. У Влады Сергеевны особых средств не было, она к нам приходила раз в месяц, похоже, с пенсии экономила. У самой копейки на руках, но про угощение не забывала. Понимаете? И ей было очень больно, уж не знаю, как она терпела. Многие мужики в голос орут, а Влада Сергеевна прихромает с палочкой, сядет у кабинета и улыбается. Вы уж выполните ее последнюю просьбу.

В самом мрачном настроении я вышла из больницы. По дороге к метро я поговорила с Чеславом, а потом соединилась с Коробком.

– Цветок души моей, – запел Димон, – с легким запахом, ты умойся поскорей, в нашем домике…

– Найди сайт бывших воспитанников детдома Ильченко, – оборвала я хакера, – и помоги мне связаться с девушкой, которая организовала сбор средств на операцию Владе Сергеевне.

– Это не просто, а очень просто, – зажурчал Димон, – у меня есть двадцать минут?

– Десять, – решительно заявила я.

– Супер, мне столько и надо. Правило Чебурашки сработало, – заржал Коробок. – Помнится, милый ушан говаривал: «Если нужен грузовик кирпичей, проси два». А может, это был не Чебурашка?

– Займись делом, – приказала я, – у меня второй звонок на линии.

– Солнышко, – ворвался в ухо голос Гри, – не волнуйся, у меня все в порядке, некоторое время у нас не будет возможности связаться. Но ты помни: я тебя люблю.

– Марта с тобой? – с плохо скрытой ревностью поинтересовалась я.

Муж тихо засмеялся.

– Нет, я работаю в одиночку. И я нарушил инструкцию, мне не следовало тебе звонить. Ты же все понимаешь.

– Угу, – грустно ответила я, – хорошо иметь в женах понятливую цирковую собачку. Интересно, псинке, выполняющей приказы дрессировщика, тоже бывает одиноко и грустно?

– Скоро вернусь, выпрошу у Чеслава неделю, и мы полетим к теплому морю. Целую, – скороговоркой выпалил Гри и отсоединился.

Я замерла у входа в метро. Если вы не связаны со спецслужбами и никогда не работали под прикрытием, притворяясь своим среди чужих и чужим среди своих, вам не понять, какой подвиг совершил Гри, позвонив сейчас жене. Мобильный телефон удобная вещь, но его легко отследить, определить, где находится владелец трубки, и подслушать беседу. Гри сильно рисковал, он очень-очень любит меня и мне об этом сообщил. Много ли существует мужчин, не исполняющих опасную работу, а просто перекладывающих в офисе бумажки, которые звонят со службы супругам с изъявлением чувств? Пусть я иногда неделями не вижу Гри, но он ради меня способен на геройский поступок. И я уверена, он выпросит у Чеслава недельку. Сейчас конец апреля, куда можно отправиться в июне?

Я вздохнула, хотела войти в метро, но тут увидела большую вывеску «Путешествия выходного дня» и замерла на месте. Вот это приятное совпадение. Ну-ка, загляну туда.

Глава 14

В небольшой комнате сидела лишь одна сотрудница, лет пятидесяти с виду.

– Добрый день, – обрадовалась она клиентке. – Входите, устраивайтесь. Чай, кофе? Меня зовут Ирина Николаевна, а вас?

– Татьяна, – представилась я.

– Ну тогда я Ира, – живо подхватила туроператор. – Что желаете?

– Пришла поговорить о поездке, – сказала я.

– Замечательно. Отлично. Шикарно, – со скоростью пулемета выдала Ирина. – Наша компания – крупнейшая на рынке.

Я с некоторым недоверием покосилась на офис с одиноким столом.

– Мы хотим быть ближе к клиенту, – правильно поняла мой взгляд Ира, – у каждого метро открыто отделение. Правда, это удобно? Что хотите – чай, кофе?

– Поехать на выходные отдохнуть, – четко сформулировала я желание, – в хорошее место, где есть море, тепло, нормальный сервис и недорого.

Ирина подвигала мышкой.

– Вот. Прямо сразу выпало. Сейшельские острова. Три недели, туда-сюда регулярным рейсом, не чартер. Погода шикарная, сервис офигительный. Пятьсот тысяч рублей. Чай, кофе?

Я чуть не упала со стула.

– Сколько?

– Полмиллиона на человека, – пояснила Ира. – Для Сейшел это дешево. Берете? Эксклюзивное предложение, боюсь, больше таких не будет. Вылет завтра.

Я почему-то всегда стесняюсь признаться в ограниченности средств, поэтому сослалась не на отсутствие финансов:

– Мне надо поехать в июне. И три недели – очень много. Какие же это выходные дни?

– Ну у всех они разные, – улыбнулась Ира, – кое-кто весь год отдыхает. Есть у меня одна клиентка, ее зять в кругосветку отправил, на триста шестьдесят дней. Чай, кофе желаете?

– Неделя в июне, – уточнила я, игнорируя очередное предложение об угощении. – Сейшелы не подойдут, у меня на них… э… аллергия.

– Бедняжечка, – искренне пожалела меня туроператор. – Цель отдыха?

– У отпуска может быть цель? – усмехнулась я.

Ирина начала загибать пальцы.

– Секс, еда, пляж, вино, шопинг, шубы – каждому свое. И соответственно страны разные. Чай, кофе?

Я почесала в затылке.

– Спасибо, напитков не надо. С сексом проблем у нас с мужем нет, покупки и в Москве сделаем, нам нужно море, хорошую погоду, качественную еду и ненавязчивый, но хорошо организованный сервис.

– Животных любите? – оживилась Ира.

Я кивнула.

– Конечно.

– Тогда Кения, – обрадовалась Ира. – Там волшебно! Национальный парк, львы и гепарды на свободе! Экзотическая кухня. Представляете, утром любуетесь на жирафа, а вечером на ужин лакомитесь его шеей!

Я изумилась.

– Как же он потом без шеи живет?

– Никак, – радостно возвестила Ира, – вы же ее съедите.

– Не хочу! – испугалась я. – И в Кении нету моря.

Ирина усмехнулась:

– Есть.

– Кения в Африке, – уперлась я, – там вода отсутствует!

– Черный континент весь омывается морями-океанами, – тоном учительницы географии пояснила туроператор. – Чай, кофе?

Я решила проявить принципиальность:

– Все континенты плавают в воде. Но это не означает, что вокруг Москвы плещется Тихий океан. Кения не имеет порта!

Ира открыла карту.

– М-м-м. Интересно. Отлично помню, было там море. И куда оно подевалось? Может, высохло? Ладно, при гостиницах открыты бассейны, поверьте, лучше плавать в воде с дезинфекцией, чем в грязном природном водоеме. Соглашайтесь, вижу спецпредложение. Кения. Двадцать тысяч с человека за неделю, перелет не включен, зато две экскурсии по парку бесплатно.

Я призадумалась. Может, ну его на фиг, море? Семь дней на песке лежать тоскливо, а в Африке животные на свободе. Вероятно, можно договориться с персоналом гостиницы, и они не станут убивать на ужин несчастного жирафа.

– Вот тут указано: за отдельную плату повар будет готовить вегетарианскую пищу! – воскликнула Ира. – Идеальная поездка. Афроафриканцы очень приветливы, они вас на руках от порога до джипа донесут. Чай, кофе?

– Смешное слово «афроафриканец», – не сдержалась я.

– Нужно проявлять политкорректность, – важно заявила Ирина, – слово «негр» в нашей фирме под запретом.

– Почему не просто африканец? – улыбнулась я.

– Так там белых полно, – подбоченилась Ира. – Ну? Берете? Сейчас очень выгодный курс. В июне евро всегда подскакивает.

Я пришла в ужас.

– Двадцать тысяч не рублей, а евро за неделю?

– Шикарный эксклюзив, – экзальтированно закатила глаза Ирина.

– У меня аллергия на жирафов, – быстро нашлась я, – и вообще, я патриотка, хочу поддержать отечественный бизнес. Черное море. Давайте там поищем.

– Сочи! – объявила Ирина. – Отель пять звезд, европейский завтрак, номер люкс из одной комнаты. В комнате – телевизор, рожок для обуви, вешалки в шкафу и постельное белье. Полотенца и халаты оплачиваются отдельно. Отель открыт до двадцати трех ноль-ноль, позже не впускают. До моря всего полчаса на автобусе, экскурсия по олимпийским объектам за особую плату. О, они даже примерное меню дали. Итак, завтрак, который входит в стоимость тура: яичница, манная каша, два куска хлеба, чай, кофе.

– Спасибо, не хочу, – машинально ответила я.

– Нет, это у них чай, кофе, – поправила Ирина, – если пожелаете, сахар или мед за доплату. Сорок тысяч. На одного.

Я перестала стесняться:

– Почему так дорого?

– Сорок тысяч долларов, – протянула Ира, – не евро.

Я онемела.

– Там будет Олимпиада, – верещала Ирина. – Да, они просят не пользоваться электроприборами вроде фена, провода не выдерживают, пробки вышибает. И вода в номер подается с шести до полседьмого утра. У них там перебои.

– А где моются отдыхающие по вечерам? – ожила я.

– В море, – пожала плечами Ира, – или, за особую плату, в бане при отеле.

Я решила не скрывать своего материального положения:

– Мы с мужем не владеем алмазными приисками, не имеем заводов по выплавке чугуна и алюминия. Найдите местечко у моря. Недорого.

– Только не нервничайте, – засуетилась Ира, – мы рады любому клиенту, даже бомжу. Остров Тхуси-Пуси. Лететь далеко, и билет недешевый, но возможны варианты. Смотрите.

Ирина схватила лист бумаги и начала писать, бормоча себе под нос:

– Вылетаете в Париж. Если покопаться, обнаружим особое предложение, без еды. Вам нужна в самолете жрачка?

– Нет, – помотала я головой.

– И правильно, – одобрила туроператор, – у «Аэрофлота» всегда куриные крылья, а у «Трансаэро» – шеи. Интересно, кто забирает белое мясо и ножки? Может, британцы? Ладно, не отвлекаемся. Следите за ходом моих мыслей. Прибываете в аэропорт «Орли». Там ждете десять часов и садитесь в лайнер «Саванэйр», он доставит вас в Лондон. Цена смешная, почти бесплатно. Снова передышка на четырнадцать часов, и грузитесь в самолет «Банкеро», он вас доставит в городок Мом. Вообще-то рейс грузовой, стюардесс там нет. Чай, кофе…

– Не хочу, – привычно отреагировала я на предложение Иры.

– Просто предупреждаю, в полете напитки не предложат, – потерла ладошки туроператор. – Всего за четыре часа доберетесь до Мома. Там придется прокуковать восемнадцать часов – и пожалуйте на борт Нерокаро. Это двадцатиместные воздушные такси, комфортабельные, надежные, как швейцарские банки. У них авиапарк из самолетов, произведенных в пятидесятые годы прошлого века. Умели раньше делать, ни одной аварии у Нерокаро. Надо лишь внимательно состыковаться, потому что они летают один раз в месяц. Ну, значитца, вас привезли на мыс Горн. Оттуда автостопом до Замбии, из нее на велосипедах в Бурунди, следом на мотоциклах в Марокко, и снова передышка на двенадцать часов. А уж после компания Бренс за каких-то полтора суток с тремя посадками доставит вас на остров Тхуси-Пуси. Там, поверьте, рай. Если будете следовать намеченному мной плану, истратите сущие копейки. Чай, кофе?

Я снова превратилась в статую, обрела способность к членораздельной речи спустя пару минут и возмутилась:

– У нас всего неделя! На дорогу туда-назад весь отпуск уйдет.

– Зато воспоминаний будет на весь год, – заворковала Ирина. – В той же Замбии придется прятаться от представителей разных племен, или, простите, я перепутала с Занзибаром? О! Да! Это же Малайзия. Знаете, где она находится?

– Нет, – честно призналась я, – но, судя по названию, можно ожидать, что в Азии.

– Точно! – воскликнула Ира. – На Ближнем Востоке, между Конго и Ливаном[5]. Очень увлекательный автостоп у вас с мужем получится. Непременно захватите с собой мухобойки!

– Зачем? – поразилась я. – Там много насекомых?

– Нет, в Конго в основном на свободе львы, гепарды и кровожадные человекоядные гориллы, – заулыбалась Ирина. – Мухобойка для отражения нападения диких племен. Там в лесах живут эти… ну… пигмеи. В случае покушения на вашу жизнь и свободу сначала, следуя международному праву, потребуйте свидания с российским консулом. Но, если поймете, что вас прямиком пинают к костру с котлом, без зазрения совести лупите людоедов мухобойкой.

Я схватила со стола какой-то проспект и начала им обмахиваться.

– Думается, пластиковая хлопалка не поможет, лучше взять револьвер.

Ирина понизила голос:

– Я не имею права выражать собственное мнение, но вы абсолютно правы. Вот только вас ни в один самолет не пропустят с оружием. А мухобойка нейтрально смотрится.

– Неужели в райское местечко Тхуси-Пуси можно добраться исключительно на перекладных? – пролепетала я.

– Есть регулярный рейс, прямой, четырнадцать часов лета, но тогда путевка будет стоить тридцать пять тысяч евро, – загрустила Ирина.

– Хочу отдых на воде, за умеренную цену и разумные деньги на дорогу! – закричала я. – Странный у вас перекос: либо дорого, либо дешево, но ужасно. Есть же люди средней обеспеченности!

– Они едут к родителям в деревню, – зачастила Ира, – плещутся в мутной речке, платят за билет на электричке. Ну, летите на Тхуси-Пуси? Решайте скорей, желающих полно.

– У меня аллергия на человекоядных обезьян, – нашлась я, – их подшерсток вызывает насморк и кашель.

– Вот уж не повезло, – снова пожалела меня туроператор. – Чай, кофе?

В моей сумке заворчал мобильный, я обрадовалась поводу прекратить беседу:

– Извините, мне пора на работу.

– Возвращайтесь, – сказала Ира, – есть тур на слонах по Лондону, сделаем скидки. Чай, кофе?

Я поспешила к двери.

– Неделя у пингвинов в Турции, – причитала Ира, – экскурсия по Гаити с жрецами вуду, можете стать участницей собственного жертвоприношения, или сбор гигантских черепах в долине Амазонки. Не убегайте. У нас бартер с вождем всех племен. Вы поедете к нему на недельку в качестве гостьи, а одна из его жен займет вашу квартиру в Москве. Баш на баш! Туда можно добраться на ослах! За копейки. Вождь вас кормить, поить, холить и лелеять будет, подарок преподнесет. Последней клиентке он подарил высушенную голову своего врага. Исключительной красоты вещь. Только у нас! Не ходите к конкурентам! Они все жулики! Чай, кофе!

Я выскочила на улицу, влетела в метро и, лишь очутившись на перроне, слегка расслабилась. Очень надеюсь, что Ирина не побежала следом за единственной клиенткой. Я не готова заменить на неделю жену «вождя всех племен» и могу запросто рухнуть в обморок при виде его подарочков. Что, если он решит всучить мне ожерелье из человеческих зубов?

Я села на скамейку и перевела дух. В голове почему-то возникла картина: Степанида Андреевна Гвоздева указывает пальцем на снимок черепа Ани. Зубы у девочки покрыты пломбами, полно удаленных нервов. Найдется ли в современном мире человек, не испытывающий никаких проблем с молярами и премолярами? Ну почему у людей вечная проблема с зубами? Сначала младенец мучается, когда режутся первые, затем молочные зубки выпадают, появляются постоянные, порой они торчат вкривь и вкось, начинается кариес. Ну и поехало. Брекеты, бормашина, депульпация, обточка под коронки, наклейка виниров. Да, чуть не забыла про зубы мудрости! У меня они начали расти лет этак в двадцать пять!

Перед глазами снова возникло изображение черепа с многочисленными залеченными зубами. Я удивилась настырности, с которой память подсовывает мне эту картинку, и услышала звонок телефона.

– Выпала из спячки? – спросил Димон. – Почему не отзываешься?

Я встряхнулась:

– Вся внимание.

– Сбором денег для Влады Сергеевны занимается Галина Родченко. Сейчас вышлю смс с ее телефоном и адресом, – пообещал Димон, – лови.

В ухе коротко прогудело, я посмотрела на дисплей и начала нажимать на кнопки. Из трубки понеслись гудки, затем раздался натужный кашель и хриплый бас:

– Слушаю!

– Можно Галину? – попросила я.

– У телефона, – пробасили в ответ, и Родченко принялась отчаянно чихать. Я успокоилась. Похоже, женщина заболела, сидит дома, осталось лишь напроситься к ней в гости.

Добраться до дома Гали оказалось просто. Я доехала до конечной остановки метро и, как предупреждала бывшая воспитанница Влады Сергеевны, выйдя из него, сразу увидела блочную пятиэтажку, разукрашенную граффити.

Галина открыла дверь в маске, вторую предложила мне.

– Надевайте, а то заразитесь. Правда, у меня не свиной грипп, но все равно неприятно.

– Уж извините, я принесла плохое известие, – сказала я, усаживаясь на маленькой кухне. – Влада Сергеевна умерла.

Галя ахнула:

– Когда? Вчера вечером мы разговаривали с ней по скайпу. Влада Сергеевна была такой веселой! Она собиралась ехать в клинику.

– Знаю, – кивнула я, – на нее напал грабитель, проломил голову, украл деньги.

Родченко заплакала.

– Сволочь! Жаль, что на смертную казнь ввели мораторий! Таких гадов надо на Красной площади расстреливать, тогда другие побоятся! Бедная, она очень мучилась от боли, ждала операции, так радовалась деньгам и – умерла.

– Она просила передать вам, что больше не надо собирать средства, – продолжила я. – Очень беспокоилась, наверное, не хотела вгонять бывших воспитанников в траты.

– Да, Влада Сергеевна была на редкость деликатна, – всхлипнула Галя. – Мы были ее детьми, любимыми. Сколько она хорошего для нас сделала. Квартиры нам выбивала, на работу-учебу устраивала. Насчет денег она мне вчера сказать успела. Собственно говоря, за этим она в скайп и стучала, я еще удивилась, что так рано, – мы предпочитали общаться после десяти.

– Ильченко владела компьютером? Необычно для дамы пенсионного возраста, – отметила я.

– Влада Сергеевна никогда не была старухой, – зашмыгала носом Галина, – и возраст тут ни при чем. Некоторые и в двадцать тухлые куры. Да, она часто сидела в Интернете, говорила, что это ее окно в мир. И по скайпу можно разговаривать бесплатно. Как она радовалась! Еще видеотрансляция не включилась, а я уже ее голос услышала: «Галчонок! Раздай деньги, мне принесли всю сумму».

– Раздай деньги? Но Влада Сергеевна поехала в клинику с немалыми тысячами, – удивилась я. – Что за странное сообщение?

Глава 15

– Ей кто-то дал всю сумму на операцию, – пояснила Галя, – мы и четверти пока не набрали. Все дико жадные, не могут с башлями расстаться, я уж их стыдила, а толку-то!

– Ильченко получила подарок? – поразилась я. – От кого?

– Нет, она заработала, – ответила Родченко.

– О какой сумме идет речь? – уточнила я.

– Десять тысяч евро, – охотно поделилась информацией бывшая воспитанница.

– Круто, – покачала я головой.

– Это из-за протезов, – объяснила Галя. – Они дорогие, а ей требовались какие-то особенные. Если честно, надежда собрать всю сумму мне не светила. Мы с Владой Сергеевной рассматривали множество вариантов. Взять в банке кредит? Его не дадут. Попросить в клинике разрешения платить частями? Но ей тогда придется делать взносы на протяжении пары столетий. На пенсию не разбежишься. Продать нечего, заложить тоже. Наши воспитанники жмотятся, а у Влады Сергеевны боль жуткая! И вдруг! Звонит она и говорит: «Галчонок, я заработала на новые ноги».

– Каким образом? – спросила я у Галины.

Родченко смутилась:

– Она не сказала.

– Даже не намекнула? – не отставала я.

Галя отвела взгляд в сторону.

– Ну… нет…

– Пожалуйста, скажите правду, – взмолилась я.

Родченко неожиданно впала в агрессию:

– Да какая разница? Влады Сергеевны больше нет. Или фамилия того, кто бескорыстно ей помог, поможет найти подонка, ее убившего?

Я решила успокоить Галину:

– Получается странная картина. Мы с ней беседовали в день несчастья, и Влада Сергеевна сокрушалась по поводу больных ног. Мы говорили о невозможности хирургического вмешательства, она призналась, что у нее нет средств. А через пару часов после моего ухода деньги появились, словно по волшебству. И кто знал о том, что тяжелобольной женщине доставили необходимую сумму? Вам она позвонила, но навряд ли поставила в известность еще кого-то.

– Вы на что намекаете? – закричала Галя. – Что я послала по следу Влады Сергеевны грабителя? С ума сошла, дура!

Я не обиделась на грубость бывшей детдомовки.

– Нет, я имею в виду другое. Человек, который предоставил Ильченко деньги, явно богат, наверное, он сам не помчался к Владе Сергеевне, а отправил шофера, домработницу, охранника. Прислуга могла кому-то проболтаться. Выстраивается простая цепочка: некий Ваня привозит деньги Ильченко, по пути разговаривает по телефону с Петей, бросает фразу вроде: «Хозяин меня как курьера использует. Сейчас пру бабло какой-то старухе».

Ване скучно, и он в деталях живописует ситуацию Пете, называет количество евриков. Петя моментально соображает: Влада Сергеевна не окажет сопротивления, она слабая больная женщина, отнять у нее сумку с купюрами можно элементарно. Не стану развивать свою мысль дальше. Узнав имя щедрого благодетеля, мы выйдем на преступника.

Галина сгорбилась.

– Простите, я нервничаю.

– Естественная реакция на ужасную весть, – кивнула я.

– Но Влада мне не сообщила ничего о том, кто отстегнул ей деньги! Она была в возбужденном состоянии, – промямлила Галя, – из нее радость при первом звонке фонтаном била. Но говорила она непонятно.

– Попытайтесь максимально точно вспомнить ее слова, – приказала я.

Галина начала ломать пальцы.

– Так. Она собралась прямо сразу ехать в больницу, боялась держать дома целое состояние. Смеялась, повторяла: «Неужели боль уйдет? Мне от нее в петлю залезть хочется, даже повернуться в кровати с боку на бок невыносимо».

– Вы сказали: «Из нее радость при первом звонке фонтаном била», – напомнила я. – Значит, Влада Сергеевна звонила вам несколько раз?

– Во второй она ко мне обратилась, когда вызвала такси, – сказала Галя. – Настроение у нее поменялось, радости поубавилось. Она спросила: «Вот думаю, правильно ли я сделала, что согласилась? С одной стороны, это обман, а все тайное непременно станет явным. С другой – кому плохо от того, что я сделала? Помогла бедным людям, осчастливила богатых. Но мне не по себе, я вдруг подумала: они, как ни крути, убийцы. Я полагала, что помогаю детям. А Маруся оказалась права! Здоровье и покой. Очень мне сейчас нехорошо. Но так больно! Что хуже, огонь в суставах или пожар в душе?»

Галина замолчала, а я, вспомнив последние слова покойной, в нетерпении воскликнула:

– Дальше!

– Все, – тихо сказала Галя, – она воскликнула: «Такси приехало, шофер в дверь звонит, как устроюсь в больнице, сообщу». И больше я ее не слышала.

– Не забеспокоились, когда Влада Сергеевна не объявилась? – с легкой укоризной спросила я.

Галя всхлипнула.

– Нет. Она же вечером поехала, мобильного Влада Сергеевна не имела, он дорогой, городской телефон, наверное, был недоступен. А утром ее на анализы должны были вести. Я так думала.

– Такси! – осенило меня. – Когда она расплачивалась с водителем, он мог увидеть в ее сумочке пачку денег и не устоял перед искушением.

– Нет, нет, – замахала руками Галина, – ее всегда Лида отвозила, наша бывшая воспитанница. Бесплатно доставляла.

– Можете позвонить ей и передать мне трубку? – попросила я.

Галя потянулась к аппарату, и спустя короткое время я услышала звонкий голос:

– Здрасте.

– Помните, что вчера говорила в машине Влада Сергеевна? – безо всякой предварительной подготовки огорошила я Лиду.

– Галка ничего не перепутала? – испуганно воскликнула Лида. – Она сообщила, что Владу Сергеевну убили. Ой, беда! Какие сволочи на свете живут! Напасть на инвалида с палкой! Галка только что сказала, вы из ментовки. Найдите эту сволочь. Я лично его колесами перееду.

– Полагаете, вашего бывшего директора лишил жизни мужчина? – ухватилась я за крохотный кончик ниточки.

– Не знаю, – сбавила обороты Лида.

– Но вы сказали: «Я его колесами перееду». Его, не ее, – уточнила я.

– Ну… убийца… он, – растерялась Лида, – так принято считать.

– Попытайтесь вспомнить, о чем шла у вас беседа, – вернулась я к первому вопросу.

– Мы не разговаривали, – ответила Лида, – Влада Сергеевна со мной не ездила. Я была на заказе, встречала постоянную клиентку. У нас с ней уговор: привожу и забираю из аэропорта. Рейс опоздал, я с пяти вечера до полуночи в зале ожидания маялась. Меня там знают, куча свидетелей подтвердит: бармен, продавщица газет, девушка из мини-маркета, у меня остался талон на парковку, там время указано.

– Вас ни в чем не подозревают, – успокоила я собеседницу. – Уверены, что Влада Сергеевна вам не звонила?

– Можете проверить мой мобильный, – вновь начала оправдываться Лида. – Да, я возила Ильченко, никогда не брала с нее денег. Но мы уговаривались за пару дней. Влада Сергеевна деликатная, она понимает, что я зарабатываю извозом, могу потерять выгодный заказ. Она всегда интересовалась: «Лидуша, когда нам лучше к доктору? Назови день недели». Не могу поверить, что ее нет! Этот гад даже не знал, какого человека убил. Роман с Павликом с ума сойдут! Мы все на суд явимся! Расскажем о Владе!

Из трубки понеслись рыдания, затем короткие гудки.

– Влада Сергеевна нам жизнь спасла, – тихо сказала Галя, – а мы ее не уберегли. Понимаете, она была необыкновенным человеком. Детдомовские дети часто бывают недоразвитые. Ну откуда взяться уму, если тебя родители в пьяном угаре сделали, а потом по голове били? Некоторые малыши, попав в интернат, выправляются. Я говорю о хороших приютах, где детей нормально кормят, одевают и обучают. У Влады большинство воспитанников расцветало. Но были и такие, как мы с Лидкой.

Родченко подперла щеку кулаком и продолжала:

– Я только в детдоме постельное белье увидела. Мне тогда исполнилось шесть лет, мать, когда ела, мне корки хлеба кидала, она на игле плотно сидела, ни о чем, кроме уколов, не думала, доширялась до смерти. Я по первости в интернате чуть с ума не сошла: тарелки, вилки, чашки, полотенца, мыло в ванной, игрушки. А каша на завтрак? Ее на молоке варили, изюм клали. Какао! Меня так потрясли простые бытовые вещи, что я потеряла речь. Могла лишь мычать, впадала в истерику. И куда такого ребенка деть? Сдать в дурку. Даже в хорошем интернате с идиоткой цацкаться не станут, оформят по комиссии и перекрестятся с облегчением. А Влада Сергеевна все правильно поняла. Она со мной возилась и через год вернула к нормальной жизни. С Лидкой еще хуже было, та писалась безостановочно, и днем и ночью. Отвели ее в поликлинику было, там сказали: «Физически здорова, беда с головой, отправляйте в специнтернат, девочка не может контролировать естественные потребности». У докторов в районной поликлинике такая установка: раз привели из детдома с проблемой, значит, кретин.

Влада Сергеевна Лидку сама лечила, отселила ее спать в свой кабинет, штанишки шила из клеенки, всем воспитанникам внушила: девочка больна, давайте ей поможем. Представляете? Так управиться с ребячьим жестоким коллективом, что его члены стали Лиду подбадривать, напоминали ей про туалет! Теперь Лидочка замужем, все у нее хорошо. И у меня тоже. Роман Костров весь дергался, руки-ноги у него дрожали, Павлик Мешков в корчах падал, считалось, у него эпилепсия. Нам всем светила дурка и ранняя смерть. Влада Сергеевна всех спасла, сделала нормальными.

Галя вцепилась в стол и заплакала.

– Попробуйте вспомнить, что говорила Ильченко про такси, – велела я.

Галина утерла кулаком слезы.

– Ну… «Пойду, машина приехала…»

– Автомобиль? – уточнила я. – Она произнесла слово «такси»?

Родченко начала наматывать на палец прядь волос.

– Не знаю… но ее всегда возила Лидка! У Ильченко маленькая пенсия, вся до копеечки рассчитанная. Такси, значит, за рулем Лидуха.

– Важны факты, а не ваши домыслы! – воскликнула я. – Начинаем заново. Сосредоточьтесь, закройте глаза, возьмите трубку, представьте, что беседуете с Владой Сергеевной. Ну!

Галя послушно потянулась за телефоном.

– Э… э… «Марина-то права! Боль терпеть невозможно. А они, наверное, мучаются. Здоровье и покой. Что хуже, огонь в суставах или пожар в душе? Все. Приехала машина. Мне пора, как устроюсь, позвоню».

Родченко открыла глаза.

– Точно, вспомнила! Не было слова «такси». Она скороговоркой бросила: «Приехала машина. Мне пора, как устроюсь, позвоню». Значит, за ней Лидка прикатила? Чего она врет?

– Алиби вашей подруги легко проверить, – остановила я Галину, – мы этим непременно займемся. Но Владу Сергеевну мог отвезти другой шофер.

– Нет, – уперлась Галя, – у нее есть только мы, в смысле бывшие воспитанники. Когда Влада заболела, мы стали ей помогать. Лидка ее возила, Роман по дому суетился, чинил краны, окна на стеклопакеты поменял, Пашка продукты притаскивал, он в супермаркете торгует, может по оптовой цене отовариться, я квартиру убирала, стирала, Валерка на лето Владу на дачу брал. Кто что мог, то и делал. Я все знаю. О деньгах она только мне рассказала, я у нее типа психотерапевт была. Влада при остальных улыбалась, делала вид, что все о’кей, но я-то в курсе про ее боль в ногах и тоску. Разве справедливо выгонять на пенсию человека, у которого в жизни только его детдом и есть?

– Ильченко заболела, работать она не смогла бы, – вздохнула я.

Галя вскочила.

– А у домашних детей родители здоровячки? Малышам любовь и забота нужны! Ну ездила бы Влада Сергеевна в инвалидной коляске по коридорам. И что?

– Кто такая Марина? – перевела я беседу в иное русло.

– Понятия не имею, – осеклась Галя.

– Девочка из детдома? – предположила я.

– Среди тех, кто постоянно поддерживал Владу, Марин не было, – отрезала Галя, – могу у наших поспрашивать.

– Сделайте милость, – попросила я, – и сразу соединитесь со мной, если узнаете даже самую, на ваш взгляд, ерунду.

Оставив Галю горевать, я вышла на улицу и поразилась случившейся перемене. В Москву вдруг пришло лето. На улице резко потеплело, прохожие сняли куртки, плащи, кое-кто из девушек даже надел босоножки. Мне в плотном платье и шерстяном кардигане стало жарко. Все мои вещи сгорели, мне придется заново покупать все, и я не испытываю ни малейшего восторга при мысле о шопинге. Но нельзя же щеголять в одном наряде! Рано или поздно его придется постирать, и у меня нет обуви, лишнего белья и прочего! Хорошо хоть Димон проявил христианское милосердие и пустил меня в свою квартиру. Только сейчас я оценила размер несчастья. Сгорела вся библиотека Гри, наши документы, вещи, милые мелочи, погибла мебель, холодильник, два телевизора, моя коллекция романтических комедий на DVD, альбомы с фото. У нас ничего нет! Непонятно, можно ли отремонтировать квартиру, Гри на спецзадании, ему сейчас не до бытовых проблем, а я…

Телефонный звонок прервал поток моих мрачных мыслей.

– Тань, привет, – сказал чуть надтреснутый баритон, – Чеслав велел сразу тебе сообщить.

– Кто это? – перебила я.

– Ну ваще, блин, не узнала! Богатым буду, хотя навряд ли, – засипела трубка. – Леня Мартынов.

– Что у тебя с голосом? – удивилась я.

Мартынов возглавляет убойный отдел, только не спрашивайте какой, я не разбираюсь во всех этих милицейских подразделениях, знаю лишь, что он большой начальник, дружит с боссом и частенько помогает нашей бригаде.

– Пивка холодного с рыбцом тяпнул, – признался Ленька. – Вчера вообще молчал.

– Представляю радость твоих подчиненных, – хихикнула я, – немой босс! Вот оно, счастье!

Мартынов попытался откашляться.

– Я и без слов могу ситуэйшен объяснить. Мало не покажется. Помнишь Эдуарда?

– Твой кошмар? Лентяй, вечно больной, да еще и глупый лейтенант? – спросила я. – Удивлена твоему терпению. Что он у тебя делает?

– Теперь ничего, – порадовался Ленька. – Его волосатая рука сверху держала, на днях эту лапу отрубили, я воспользовался моментом и турнул гада. На радостях пивка нахлебался. Короче, у нас четыре трупа и один полутруп.

– Сочувствую, – абсолютно искренне пожалела я его. – Но зачем ты мне звонишь?

– Чеслав велел, сказал, тебе это надо знать. Покойничков наших зовут Степанида Андреевна Гвоздева, Елена и Анна Киселевы, до кучи к ним Сергей Николаевич Евдокимов. Степанида – доктор наук…

– …профессор, владелица крупного медцентра! – закричала я. – Сергей Николаевич ее адвокат. Анна школьница, Елена ее мама. Что с ними случилось? Когда?

– Вчера вечером Гвоздевы, Киселевы и Евдокимов ужинали в японском ресторане «Кинуки», – отрапортовал Леня, – все отравились морскими гадами.

– Юрий Игоревич жив? – воскликнула я.

– Он и есть полутруп, – ответил Ленька, – в реанимации лежит. На месте преступления сейчас орудуют наши.

– Еду в «Кинуки», – засуетилась я, – говори адрес.

Едва я запомнила название улицы и номер дома, как трубка снова ожила, на этот раз меня разыскивал Коробков.

– Юная и наивная роза, послушай старого, побитого молью, но резвого умом тигра. Я тут подумал над последними словами Влады, и…

– Степанида и Киселевы умерли, – перебила я дедушку российского Интернета, – на тот свет они прихватили и адвоката Евдокимова. Юрий Игоревич в реанимации.

– Крутится, вертится шар голубой, – забубнил Димон. – Причина их спешного отъезда в мир иной известна?

– Предположительно отравление морскими гадами, – озвучила я версию Лени.

– Возможный вариант, – согласился Димон, – в глубине океанов полно нечисти, к которой не стоит приближаться. Например, русалка, до изумления бесполезное существо. Явно не рыба, сожрать ее не захочешь, но и как баба она не нужна. Че с ней делать? Это не объект для полноценного секса и вкусного обеда. Тань, ты как считаешь?

Я рассердилась:

– В отличие от тебя мне ни разу в жизни не хотелось попробовать котлеты из русалки. Перестань идиотничать, найди Марину.

– Просто Марину? – очень серьезно спросил Димон. – Отлично. Сейчас выясню, сколько их в России. Которую искать? Пожалуйста, не утруждайся, не сообщай мне ни отчество, ни фамилию, ни год рождения. Перешерстю с десяток тысяч дам, и ажур!

– Ты понял, что все, кто имел отношение к моему делу, скончались? – возмутилась я. – Влада Сергеевна, Аня, Лена, Степанида и даже незнакомый мне адвокат. А Юрий Игоревич кандидат на тот свет!

– Похоже, ты не приносишь удачу, – как ни в чем не бывало объявил Димон, – но раз завела разговор о Марине, она сейчас самый важный объект.

Я вошла в метро, вцепилась в поручень эскалатора и затараторила:

– Итак, о Марине. Она неким образом связана с Ильченко. Поройся в биографии Влады. Я не верю в совпадения. Директрисе проломили голову, остальные участники истории слопали протухшие морские гребешки или креветки. Странно это, не находишь?

– Теперь о моих идеях, – сказала трубка и замолчала.

Я глянула на дисплей. К сожалению, на некоторых станциях подземки отсутствует мобильная связь. Нам с Коробком не удалось закончить беседу.

Глава 16

На двери ресторана висела табличка «Закрыто по техническим причинам». Я постучала в стекло, на порог вышла японка в кимоно.

– Подите вон, пожалуйста, – заулыбалась она, демонстрируя черные зубы и кланяясь почти до полу. – Электричество сломалось.

– Врать надо умеючи, – вздохнула я. – Если нет тока, то почему в зале сияют люстры?

– Подите на фиг, пожалуйста, – отбивая поклоны, продолжала хостесс. – Моя исполнять приказ господина Осияка, он просит всех по шее стучать, на хрен.

– Эй, пропусти ее! – закричал Ленька, выйдя в холл. – Она из наших.

– Добро пожаловать в «Кинуки», – сменила пластинку девушка, касаясь кончиками пальцев пола, – наша кухня лучшая в мире.

Я покосилась на многочисленные кольца, украшавшие руки девчонки.

– Они тут постоянно кланяются, – вздохнул Леня, когда я вошла в зал, – глупо себя чувствую.

– Почему посторонние на месте преступления? – заорал тощий, смахивающий на стебель укропа мужик неопределенного возраста.

Сходство с ароматной травой ему придавал костюм игривого зеленого цвета и буйная шапка кудрей. Незнакомец, похоже, был очень злым.

– Мартынов, я к тебе, блин, обращаюсь, какого… тут баба? Эй, ты кто? Журналистка? Выкиньте ее вон! Мартынов!

Я растерялась, не зная, что ответить. Обычно Ленька на дознании самый главный, а тут появился некий вышестоящий «укроп».

– Андрей Львович, это эксперт, – не моргнув глазом соврал Леня, – Татьяна Сергеева.

– Почему не знаю? – не убавил звук мужик.

– Она практикуется исключительно по рыбе, – нашелся Ленька, – ранее ее услугами мы не пользовались. Ихтиолог высшей категории, доктор рыбоведческих наук, профессор академии акул и прочих.

Андрей Львович одернул пиджак.

– Разбирайтесь тут сами. Я объяснил все, что надо. Имей в виду, Леонид, дело на контроле там! – Указательный палец «укропа» поднялся вверх, а его обладатель произнес: – Проколешься – уволю.

– Да ну? – восхитился Ленька. – А я думал, рабов продают!

Из угла ресторана послышалось тихое хихиканье. Андрей Львович фыркнул и удалился.

– Это кто? – спросила я.

– Начальничек, с ручкой чайничек, – донеслось из глубины зала, – новый перец. Пытается нам на голову насрать, на кучу встать и до солнца дотянуться. Привет, Тань.

Рыжеволосый парень вышел из угла, я обрадовалась:

– Рада видеть тебя, Костик!

– Поцелуйтесь, и займемся делом, – вздохнул Леня. – На, Сергеева, натяни на лапы бахилы, на руки перчатки, и ажур.

– Рассказывай, – велела я, выполнив его указания.

– Информация минимальна, – начал Мартынов. – Вчера около девяти вечера теплая компания обедала вон за тем столиком. Поели, попили и умерли. Круто погуляли.

– Скончались в «Кинуки»? – уточнила я.

– Не отходя от жрачки, – кивнул Костик, – владелец ресторана бьется в судорогах.

– Я его успокоил, – хмыкнул Леня, – сказал: япона-мама, не дрожи. Русские особый народ, узнают про чужую смерть и толпой сюда ринутся. Чай, здесь не Токио! Считай, ты бесплатный пиар получил.

– Что они ели? – спросила я.

Леня щелкнул пальцами.

– Ну-ка! Хиросима, иди сюда!

Маленький японец тенью метнулся от окна и согнулся в поклоне.

– Спасибо, что выбрали наш ресторан, – с легким акцентом произнес он.

Я подавила желание поклониться ему в ответ и спросила:

– Кто обслуживал столик умерших?

– Амину, – поклонился японец, – спасибо, что спросили.

Улыбка служащего расширилась, на одном из его зубов блеснул крючок от бюгеля.

– Пожалуйста, – не выдержал Костя.

– Прекрати, – велел Леня, – у нас куча вопросов, задолбаешься кланяться, голова заболит.

– Позови Амину, – распорядилась я.

– Я к услугам господ, – склонился японец. – Спасибо, что захотели со мной поговорить.

– Ну ваще, – закатил глаза Костик. – Пойду пообщаюсь с их поваром.

У меня неожиданно заболела поясница.

– Амину, какой заказ сделали гости?

Официант стал безостановочно сгибаться и разгибаться.

– Салат из морских водорослей. Суши на большом блюде, креветки-темпура.

– Все? – уточнила я, когда японец замер в почтительном полупоклоне. – Маловато для компании из пяти человек.

Амину снова попытался врезаться в пол лбом.

– Можно проверить на кассе.

– Блюда по спецзаказу были? – не успокаивалась я.

– Мы подаем лишь по карте, – забыв согнуть спину, сообщил Амину.

– Гости не попросили фугу? – с недоверием спросила я.

Амину сделал шаг назад.

– Конечно, нет, мы ее не готовим. Можно проверить по кассе.

Я почувствовала усталость.

– Хватит, вы слишком много врете.

Амину спешно поклонился, но меня уже понесло:

– Для начала вы не японец, вероятно бурят или казах, хотя точно не скажу. И девушка у входа тоже из ближнего зарубежья, она плохо владеет русским языком, но не японка. Могу объяснить ход своих мыслей. У красавицы черные зубы, они покрыты специальным лаком. Действительно, в Японии была подобная мода, но она давно прошла. На пальцы самой низшей по рангу служащей ресторана нанизаны кольца, но по этикету она не имеет права их носить, любой японский начальник сделал бы суровый выговор подопечной, решившей выделиться. Вы сами, когда я спросила про спецблюдо, занервничали и перестали бить поклоны, но жители Японии вежливость усваивают с молоком матери, кланяются они автоматически. А вот если человека не так давно научили приветствовать гостей, тогда, конечно, в момент сильного волнения он забудет о чуждом ритуале. Далее. Вы пытаетесь внушить нам, что являетесь простым официантом, но мужчина с подносом не имеет права беседовать с милицией, это прерогатива метра или управляющего. Охотно верю, что вы вчера сами обслуживали Гвоздевых и их гостей. Степанида Андреевна постоянный клиент «Кинуки», ходила она сюда за рыбой фугу, ею они все и отравились.

– Откуда ты столько знаешь про японцев? – поразился Ленька.

– В детстве читала книги Всеволода Овчинникова, в частности «Ветку сакуры», – ответила я. – Очень интересные произведения с огромным количеством бытовых подробностей. А еще, когда Амину разговаривает, на одном из его зубов поблескивает крючок от бюгеля. В России еще остались люди, в основном пенсионеры, которые носят во рту эту неудобную съемную конструкцию. Но сейчас стоматология сделала огромный шаг вперед, при отсутствии зубов ставят импланты или мосты из металлокерамики. А вот если уважаемый Амину прибыл к нам, допустим, из Средней Азии, то присутствие во рту бюгеля неудивительно. В бывших советских республиках народ живет бедно, там импланты гражданам не по карману, а протезирование делают по старинке.

– Ты ухитрилась разглядеть в чужом рту загогулину, – восхитился Мартынов.

– Чеслав любит меня за умение замечать незначительные детали, – не упустила я случая похвастаться. – Так что, Амину, вспомнили про рыбу фугу? Вчера Степанида Андреевна говорила о ней, чуть ли не облизываясь. И последнее, знаете, если компания людей скончалась после ужина в ресторане, то проводят такую неприятную процедуру, как вскрытие трупов. Эксперт возьмет содержимое желудков и…

– Пожалуйста, не надо, – забыв про акцент и поклоны, прошептал «японец», – меня тошнит.

– Это хорошо, – кивнул Леня, – значит, ты жив.

– Начнем от печки, – предложила я, – забудем первый дубль. Итак, как к вам обращаться и кем вы являетесь в данном ресторане?

– Максим, – мрачно представился «Амину». – Я управляющий.

– Дело пошло на лад, – приободрил его Мартынов. – Сядем в уголок, съедим пирожок.

– Хотите перекусить? – встрепенулся Максим.

– Только не у вас, – хором ответили мы с Ленькой.

Максим стиснул губы, но потом, сделав глотательное движение, наконец-то стал честно рассказывать о вчерашнем происшествии.

Степанида Гвоздева обожала японскую кухню, часто приводила сюда своих гостей и оставляла хорошие чаевые. Для владелицы медцентра резервировали столик в углу, Степанида не заказывала место предварительно, оно всегда ее ждало.

Степанида любила все блюда в меню, но более всего ее привлекала фугу. Это ядовитая, очень опасная рыба, ужинать ею – все равно что играть в русскую рулетку. Если повар неправильно обработает тушку, можно отравиться до смерти. Фугу импонирует тем людям, кто любит азарт и ощущает нехватку адреналина в крови. Чтобы готовить эту рыбу, повар должен иметь особую квалификацию, а ресторан – лицензию на ее приготовление. Но эти правила действуют лишь в Японии, в России фугу готовят, не заморачиваясь дипломами и аттестатами. Но рыба-то на самом деле очень опасна, и в «Кинуки» ее подают не всем. Фугу не обозначена в меню, деликатес готовят исключительно для своих, на кухне есть повар-японец, виртуозно обращающийся со сковородками.

– Да, на обслуживающем персонале хозяин сэкономил, – каялся Максим, – однако почти во всех московских японских ресторанах средней руки бегают с подносами и стоят на кухне отнюдь не уроженцы Страны восходящего солнца. У нас отличный шеф, рыба свежайшая, до сих пор никаких неприятностей не было.

Фугу в «Кинуки» подают по-особому. Сначала столик отгораживают ширмой, потом официант – а Степаниду из уважения всегда обслуживал сам Макс – приносит блюдо под крышкой. Раскладывая куски по тарелкам, рассказывает о фугу. Посетители ахают, боятся, но едят. Пару раз, правда, рыбу возвращали на кухню нетронутой, но, как правило, ее сметают до крошки. Что и сделала компания Гвоздевой.

– Поймите, – с жаром твердил «японец», – наша фугу абсолютно безопасна. Никогда не возникало ни малейших проблем.

– Раз в год и шапка стреляет, – возразил Леня.

– Что-то необычное вчера заметили? – насела я на управляющего.

– Нет, нет, нет, – словно мантру затвердил тот, – нет, нет. Хотя… Юрий Игоревич!

– Ну! – расвирепел Мартынов. – Хорош мямлить!

– Юрий Игоревич никогда не ел фугу, – выдавил Максим, – он говорил, что у него от нее кашель начинается. Но, полагаю, доктор просто боялся. А вчера, когда я поднял крышку, Степанида Андреевна ехидно спросила: «Юра, тебе, наверное, заказать угря?» Но сын ответил: «Нет, съем фугу». Помнится, я подумал: достала его мать. Степанида Андреевна могла так похвалить, что потом будто помоями облитый ходишь. Постоянно ехидничала.

– Гвоздева скончалась, отведав деликатес, – уточнил Мартынов. – И то, что Юрий не ел рыбу, а вчера, чтобы избавиться от маминых подколок, слопал кусок, нам ничего не дает. Вот если бы, наоборот, он постоянно ее жрал, а тут взял и не захотел насладиться рыбешкой и остался жив… Но он в реанимации, что автоматически снимает с парня подозрения.

– Какие подозрения? – посерел Максим. – Может, они перед походом к нам сосисками на улице перекусили, кофе в забегаловке выпили!

– Сам-то в это веришь? – хмыкнул Леня. – Пой, птичка, дальше. Принесли компашке эту фугу-мугу, и что?

Максим зачастил:

– Они начали есть, но тут пришла девушка с работы, принесла Юрию Игоревичу бумаги на подпись. Степанида Андреевна на нее заругалась, ну да она на всех налетает, если в возбужденном состоянии находится, заорала: «Что, нельзя до завтра подождать? Забирай и проваливай». Та попятилась, налетела на нашу тележку с десертами, свалила на пол торт. Испугалась, залепетала: «Дайте тряпку, я уберу». Народа в зале было мало, все на бедняжку уставились, но Степанида Андреевна ей не посочувствовала, велела мне: «Возьмите с неряхи деньги за убыток. Пусть усвоит урок! В следующий раз крепко подумает, прежде чем мешать начальнику вечером!»

– Секретарша Гвоздева, – кивнула я, – Степанида ее и при мне шпыняла.

– Это неинтересно, – отмахнулся Леня, – вернемся к ужину со смертельным исходом…

Проведя в «Кинуки» около двух часов, я поехала в свой временный дом. Кошки встретили меня на пороге и заголосили в едином порыве. Сегодня их ошейники украшали зеленые бантики: Маргоша сменила ленточки.

– Вот что, киски, – зашептала я, направляясь на кухню, – я очень устала, ноги гудят от беготни, заниматься жонглированием коробок с вашими кормами мне абсолютно не хочется. В мои планы входит чай, пара бутербродов с сыром и просмотр романтической комедии, только что приобретенной в магазине у метро. Вы согласны поужинать чем бог послал?

– Мяуууу! – взвыли Клепа, Гера, Лера и Ариадна.

– Отлично, – обрадовалась я, – если и дальше будете так выступать, появится шанс попасть в хор в Большом театре. Сосиски или сардельки? Выбирайте!

Кошки начали тереться о мои ноги.

– …! – заорал из коридора мужской голос.

– Что такое? – испуганно спросила Марго.

Я схватила эмалированный ковшик и помчалась на звук.

Принято считать, что обороняться можно лишь при помощи оружия. Но выстрелить в живого человека способен не каждый. А вот треснуть по башке грабителя сковородкой, скалкой, кастрюлей может даже престарелая женщина. Если вдуматься, кухня наполнена приборами, которые обезвредят хулигана. Ну, допустим, миксер! Выставим перед собой железные крючочки для замешивания теста и включим прибор на полную скорость. Или набор специй. Красный, черный, белый перец, соль, чесночный порошок: все они, попав в нос и глаза, временно парализуют противника, и тут настает момент для применения вышеупомянутой сковородки. В конце концов, вора можно лишить способности передвигаться, если метнуть в него испеченный мною кекс. Удивительное дело: я соблюдаю рецепт до мельчайших деталей, взвешиваю муку и масло, тщательно отмеряю молоко, скрупулезно выставляю температуру в духовке… и получаю на выходе кирпич, о который ломаются ножи. Но не стоит унывать. Да, мой кексик несъедобен, зато он может служить метательным снарядом или изумительным стройматериалом для сарайчика на даче. Во всем плохом есть положительная сторона, ничто не бывает абсолютно черным.

Крепко сжимая ковшик, я влетела в ванную и увидела помятого мужика, который, тыча пальцем в унитаз, орал:

– …?…!…?!

Рядом, обнявшись, стояли Маргоша и Анфиса. Старушки временно забыли о политических разногласиях, они находились в растерянности и обрадовались моему появлению больше, чем голодные кошки.

– Что он говорит? – жалобно спросила Маргоша. – Танечка, ты понимаешь этот язык?

Глава 17

Я быстро оценила ситуацию. За последние двадцать пять лет в России произошли глобальные перемены: перестройка, ускорение, программа «500 дней», падение коммунистического режима, множественные денежные реформы, появление «новых русских», расцвет организованной преступности, разбушевавшийся научно-технический прогресс. Просыпаешься утром, включаешь новости и замираешь с раскрытым ртом: ба, сегодня отменили привычные деньги! Или президент за пару минут до Нового года сообщит о своей отставке. Или услышишь вечером клятвенное заверение премьер-министра, что правительство гарантирует народу стабильность цен, а утром обнаружишь в магазине батон хлеба, подорожавший за ночь в пять раз.

Однако на фоне полнейшей нестабильности есть вещи, которые никогда не меняются. Как приятно осознавать, что в Москве есть некая константа, не зависящая ни от режима, ни от времени года, ни от экологической обстановки, ни вообще от каких-либо других факторов. Она сродни луне, которая появляется ночью на небе, или солнцу, радующему землю на рассвете. Я веду речь о слесаре, который приходит к вам из ЖЭКа.

Это всегда мужчина неопределенного возраста, с помятым лицом, чуть опухшими глазами и характерным запахом. На ногах у мастера непременно будут ботинки, которые оставляют на паркете и кафельной плитке несмываемые черные следы. С собой профессор санитарных наук приносит чемодан, внутри которого обнаружится большое количество ржавых гаек, винтов, здоровенный ключ и пучок чего-то сильно напоминающего рыжую банную мочалку. Еще он прихватывает синюю изоленту, потому что каждому россиянину с детства известно: вещь, обмотанная синей изолентой, будет служить вечно. Вот чего в чемодане не найдется, так это нужных для решения именно вашей проблемы запчастей.

– Что он говорит? – переспросила Маргоша.

– Не знаю, – честно ответила Анфиса.

– Это же представитель любимого тобой пролетариата, – не забыла подколоть противницу Маргоша, – ты должна понимать его суахили!

– …!…! – вопил слесарь.

– Он предатель! – трусовато сказала Анфиса. – Не имеет ни малейшего отношения к передовой части рабочего класса, это низшая категория! Человек, не способный вдохновенно трудиться и развиваться, короче, люмпен!

– Слышь, бабка, не выражайся тут! – обиделся слесарь. – …!…!…!

– Прекратите материться! – возмутилась я.

– А кто ругается? – поразился мужик. – …!…!…! Чего в унитаз напихали? Не отковыривается! Зацементировалось насмерть!

– У вас есть дрель? – спросила я, оглядывая темно-синий цемент, заполнивший сливное отверстие. – Может, ею попробовать?

– …?…!…! – буркнул слесарь и закрыл чемоданчик.

– Любезный, вы куда? – занервничала Маргоша. – Надо починить сортир.

– …!…!…? – с достоинством произнес мужик. – До свидания!

Я быстро протянула нахалу купюру. Чемоданчик вновь открылся.

– Эх, бабы, – вздохнул слесарь, – шо б вы без нас делали! Эй, молодая, сгоняй за удлинителем. А вы, старушки-пенсионерки, шлепайте на кухню, не мешайтесь под руками. Так вас перетак!

Анфиса с Маргошей послушно выползли в коридор и замерли у стены. Мастер наладил дрель, опустил ее в фарфорового друга, я зажала уши. В душе росло чувство вины: ведь это я перепутала кошачий лоток с миской, в которой Анфиса готовит маску для лица, и залила в унитаз цемент Новоселовой.

– Ага, зараза! – заорал мужик. – Ща…!…!…!

Раздался хлопок, в квартире погас свет, затем что-то грохнуло, бухнуло, зазвенело.

Маргоша стала громко читать молитву, Анфиса запела «Интернационал». Путаясь в кошках, я поспешила на лестничную клетку, нашла щиток, щелкнула рычажками пробок, с радостью увидела вспыхнувший свет, вернулась назад и застала дивную картину: мастер сидит, обняв одной рукой унитаз, а вторая его длань прячется внутри оного.

– Вы живы? – осторожно уточнила я.

– Да, – быстро ответили старушки.

Слесарь же протяжно проныл:

– Смотря что считать жизнью. Скорей уж я существую на маленькую зарплату, выполняя тяжелую работу.

Вот тут мне стало страшно. Судя по вылетевшим пробкам, мастера слегка тряхнуло током. В истории мировой медицины описаны случаи, когда после воздействия электричества человеческий организм радикально менялся, пробуждалась генетическая память, люди начинали разговаривать на древнегреческом или цитировали в оригинале пьесы Шекспира. Вероятно, подобный казус произошел и с сантехником.

– Не могу вынуть руку, – простонал он, – словно в капкан попала. Lupys moralis est![6]

Я покрылась холодным потом. Ну вот, теперь он говорит на латыни. Меня в свое время в институте целый семестр обучали этому мертвому языку, но перевести слова сантехника я не способна.

– Разрешите представиться. Анатолий, – продолжил слесарь. – Хоть обстоятельства нашего знакомства являются странными, тем не менее считаю необходимым сообщить свое имя.

Я не потеряла самообладания.

– Таня. Бабушек зовут Анфиса и Маргоша. Сейчас попробую вас освободить.

Следующие десять минут прошли в безуспешных попытках вытащить длань Анатолия. Потерпев полнейшее поражение, я побежала звонить Димону.

– Общество с неограниченной безответственностью слушает, – отчеканил Коробок, – решение всех чужих проблем при помощи кнута и пирожка.

Я бесцеремонно перебила хакера:

– Послушай, я могу разбить унитаз?

– Думаю, да, – не задумываясь, ответил Димон, – но только не колоти по нему ногой, заработаешь перелом стопы или синяки. Лучше всего шандарахнуть его чугунной сковородкой. Одного мощного удара должно хватить.

Все-таки Димон молодец, другой бы на его месте стал задавать десятки вопросов, и прежде всего: зачем уничтожать необходимую в быту вещь? Коробок же с готовностью выдал мне разрешение на уничтожение унитаза и даже подсказал, какое орудие использовать для достижения оптимального результата.

– Теперь о деле, – как ни в чем не бывало продолжил хакер.

– Не сейчас! – крикнула я и побежала на кухню.

Сковородка нашлась в духовке. Я притащила черную чугунину в ванную и услышала радостный возглас Маргоши:

– Хочешь испечь блинчики? Мне, пожалуйста, с корицей.

– Посуду лучше мыть на кухне, – посоветовала Анфиса, – а при коммунизме женщина освободится от ярма домработницы. Все будут делать роботы.

– Сделайте одолжение, уйдите в комнату, – попросила я, прикидывая, куда лучше опустить чугунину, чтобы добиться молниеносного эффекта.

– Почему? – уперлась Анфиса.

– У нас демократия, где хотим, там и стоим, слава богу, социализма нет, – не упустила момента пнуть идеологического врага Маргоша, – партия и правительство теперь гражданами не руководят!

– Нынче эпоха власти рубля, – ринулась в бой Анфиса, – человечество поклоняется золотому тельцу.

– Кому твой рубль нужен, – скривилась Маргоша. – Я вот предпочитаю евро.

– Ты предатель! – заявила Анфиса. – Мы немцев победили! Нечего их валюту использовать.

– Рука опухла, – пожаловался Анатолий.

Я испугалась и начала распоряжаться, как Кутузов на Бородинском поле:

– Маргоша и Анфиса, выйдите в коридор. Анатолий, не поднимайте голову.

– Молодой женщине и мужчине, если они не состоят в законном браке, неприлично оставаться вдвоем в ванной, это противоречит нормам коммунистической морали, – ханжески заявила Анфиса.

– Даже если мужик не может вытащить руку из унитаза? – обозлилась я.

– И что вы здесь собрались делать наедине? – не успокаивалась старуха. – Я, как старшая, обязана уберечь молодых от ошибок.

– Если он ей нравится, то вопросов нет, давай уйдем, – легкомысленно предложила Маргоша.

– Ты поощряешь разврат? – возмутилась Анфиса. – А я нет! Если в загс не ходили, нельзя оставаться с глазу на глаз. Беда случится!

– С глазами? – спросила Маргоша.

Анфиса зарделась.

– Нет.

– А с чем? – не успокаивалась Маргоша.

– Ну… сама знаешь, – прошептала старушка.

– Понятия не имею, – с самым невинным видом заявила Марго, – я замуж не ходила. Ты, кстати, тоже. И теперь вопрос: откуда ты знаешь, чем бабы с мужиками в темноте занимаются, а? Неужели имела опыт?

– Маргоша, – возмутилась Анфиса, – у тебя были любовники! А я всю жизнь хранила верность одному Сергею.

– Без штампа, – окончательно загнала собеседницу в угол Маргоша. – Сама радовалась жизни, потом постарела, потеряла интерес к сексу и стала всех поучать!

– Я обязана стоять на страже морали, – пискнула Анфиса.

– И где твои принципы пятьдесят лет назад были? – засмеялась Марго. – Помню я нашу командировку в колхоз «Светлый луч».

– Я туда не ездила, – быстро ответила Анфиса, – с агрономом местным дел не имела, меня его жена не била! Все вранье. Всю жизнь я думала исключительно о работе и партийных делах.

– Днем, – кивнула Маргоша, – а ночью? Фиса, ты чего? Неужто все хорошее позабыла? Странный у тебя маразм, неправильный. По мне, так лучше работу из головы выкинуть, а агронома запомнить. Танечка, тебе нравится наш гость? Мы вас оставим друг с другом наедине!

– Нет! – рявкнула я. – Больше всего мне не нравится, что Анатолий не может уйти. Вы готовы содержать его тут на протяжении многих лет? Носить сюда супчики?

Старушки проявили редкостное, несвойственное им единодушие, замотали головами.

– Тогда уйдите, не мешайте разбивать унитаз, – вздохнула я. – Осколки полетят в разные стороны, еще вас поранят.

– Никогда не присутствовала при подобной процедуре, – обрадовалась Маргоша. – Непременно останусь!

– Ты отвратительно любопытна, – констатировала Анфиса, – я несу за тебя ответственность и поэтому не сдвинусь с места. Не из праздного интереса, а как старшая по квартире.

– И кто тебя выбрал? – насупилась Маргоша. – Покажи протокол собрания!

– Ладно, не уходите, но только не двигайтесь, – пресекла я их спор, глубоко вдохнула-выдохнула и с силой шандарахнула сковородиной по основанию унитаза.

Раздался треск. Белый фаянс медленно распался на части. Мне показалось, что одного удара маловато. Я подняла сковородку, размахнулась, и тут черный кругляш отвалился от обгоревшей ручки. Дальнейшие события напоминали мультфильм из серии про Тома и Джерри. Ручка осталась в моих руках, сковорода угодила в стену, кафель жалобно дзынькнул и посыпался дождем на пол. Чугунный диск отлетел к зеркалу, шандарахнул по нему, по керамической полочке, превратив ее в пыль, и угодил в раковину. Последствия оказались разрушительными. Останки посеребренного стекла смешались с руинами полки, на которой пару секунд назад стояли стаканчики с зубными щетками и тюбиками, рухнули в рукомойник, а уж потом, вместе с его кусками, ковром устелили пол. Я выпустила деревяшку, та угодила точно по макушке Анатолия. Слесарь от неожиданности вскинул освобожденную из плена руку с дрелью. Та выскользнула из его пальцев, по широкой дуге взлетела к потолку, сшибла трехрожковую люстру и вместе с ее останками угодила в ванну. Раздалось оглушительное ба-бах, гул, стрекот тысячи кузнечиков, затем погас свет.

Все заняло пару секунд, я первой обрела дар речи:

– Эй, все живы?

– …!…!…? – произнес Анатолий.

Меня затопила радость. Клин клином вышибают. Небось сантехника снова тряхнуло током, и он стал самим собой. Ну, я же говорила, что в любой неприятности есть масса положительных моментов!

– Что случилось? – прогремел голос Димона.

Я обрадовалась его приходу и не замедлила с ответом:

– Свет погас! Проверь пробки на щитке.

Послышались шаги, я начала осторожно шарить по полу, чтобы встать на ноги. Мне надо на что-то опереться, но вокруг одни осколки, не хочется порезаться. Ладонь наткнулась на нечто мягкое. Тряпка. Я попыталась обмотать ею пальцы, тряпка укусила меня, не больно, но неприятно. Это оказалась одна из кошек, которую любопытство пригнало на место происшествия.

В коридоре зажегся свет, его лучи проникли и в темную ванную.

– В квартире тайфун? – предположил Димон, пытаясь рассмотреть последствия катастрофы.

– …!…!…? – вякнул Анатолий.

– О, у нас гости? – изумился хакер.

Маргоша и Анфиса начали путано объяснять происходящее:

– Танечка ударила сковородкой по унитазу!

– Ба-бах! Все разбилось!

– А зачем Танюша уничтожила столь необходимый в быту предмет? – поразился Коробок.

– Ты мне сам разрешил! – напомнила я.

– Кто? – заморгал Димон.

– Забыл? Я спросила: «Могу разбить унитаз?» Ты ответил: «Да», – возмутилась я.

– Ты не уточнила, что он установлен в моей квартире, – засмеялся Коробок, – я думал, это праздное любопытство. Ну, в смысле, под силу ли тебе в принципе его кокнуть.

Я обиделась:

– Я, по-твоему, дура?

– Тыща, – коротко сказал Анатолий.

Мы с хакером повернулись к слесарю.

– Тыща, – повторил тот, – за работу.

– Унитаз разбит, – растерялась я.

– Сама его…!…!…! – пожал плечами сантехник.

Мне захотелось зареветь, но тут на плечо опустилась теплая рука, и Димон сказал:

– Спокуха! Все проблемы беру на себя. Бабушки идут в гостиную, девушка на кухню, мастер-ломастер двигается на выход.

– Тыща, – не сдвинулся с места Анатолий.

– Про реактивное ускорение слышал? – нежно спросил Димон. – Вспомни, на каком месте у ракеты сопла установлены? Вот туда пинок и получишь.

Сантехник нахмурился. Я решила не участвовать в продолжении беседы, переместилась на кухню и села у стола. В душе росло чувство вины, когда оно превратилось в океан, появился Димон.

– Пожалуйста, прости, – начала умолять я хозяина, – я не хотела, это получилось случайно.

Слова застряли в горле, если продолжать извинения, то придется рассказать про косметический цемент Анфисы, выброшенный мною в унитаз, и про наполнитель «Пикс-микс», который очутился на лице старухи. Правда, она после «косметической» процедуры выглядит восхитительно, думаю, Анфиса произвела фурор на собрании товарищей по борьбе за счастливое коммунистическое завтра. Но мне от этого не легче, потому что надо сообщить про то, что не могу правильно кормить Клепу, Геру, Леру и Ариадну. И какое мнение составит обо мне хозяин? Пустил по доброте душевной погорелицу в дом, а та не может даже помочь с животными!

– Забудь, – отмахнулся хакер, – все равно ремонт пора делать. Закрою эту ванную, будем пользоваться другими. Знаешь, какая мысль пришла мне в голову?

Я шмыгнула носом.

– Нет.

Димон включил чайник и начал рыться на полке в поисках заварки.

– Влада Сергеевна перед смертью хотела сообщить крайне важную вещь. Она не один раз повторила: «Здоровье и покой».

– Верно, – подтвердила я, – но нам ее слова ничего не дают. Влада Сергеевна мечтала стать здоровой, она измучилась от боли и надеялась обрести покой, как физический, так и душевный.

– А я вот подумал, – невозмутимо сказал Димон, наливая в чашку кипяток, – вдруг это название?

Глава 18

Мысли о разгромленной ванной разом покинули мою голову.

– Название? Чего?

Коробок сел за стол.

– Магазина, сайта, учреждения. Я порылся в сети и обнаружил центр помощи детям «Здоровье и покой», он находится в ближайшем Подмосковье, в местечке Звягино. Угадай, кто его основатель?

– Понятия не имею, – удивилась я.

– Гвоздева Степанида Андреевна, – огорошил меня Димон. – Центр пытается реабилитировать детей с тяжелыми проблемами: параличи, нарушение умственной деятельности, неспособность к обучению. Там есть платное отделение для обеспеченных семей и палаты, где несчастных ребят содержат из милосердия. Степанида Андреевна была настоящим врачом, она изо всех сил старалась помочь обездоленным. Вот тебе пример. Девочка Регина Каретникова, одиннадцать лет, тяжелая форма эпилепсии, постоянные припадки, умственная неполноценность, вспышки агрессии. В семье еще есть мальчик, ему три года. Семья Каретниковых тратила все деньги на лечение дочери, им предлагали отказаться от ребенка, но родители не бросили дочь. Вот только что ждало их впереди? Регина неизлечимо больна, ни малейшей надежды на улучшение нет. Можно лишь поддерживать ее относительно стабильное существование лекарствами, которые день от дня делаются дороже и дороже. Квартира у Каретниковых маленькая, больной необходимо предоставить отдельную комнату, Регина имела и это. А вот ее мама, папа, брат и бабушка ютились на площади в двенадцать квадратов. Правда, старушка благородно уходила спать в ванную. Кухня у Каретниковых меньше клетки для морской свинки.

– Ужасно, – вздрогнула я.

– Прибавь к этому необходимость постоянного наблюдения за больной, невозможность оставить ее одну дома – и поймешь, что отцу девочки надо при жизни воздвигнуть памятник, – вздохнул Димон.

– Матери с бабушкой тоже, – прибавила я.

Коробок принялся, стуча ложечкой по чашке, размешивать сахар.

– Женщины терпеливы, а мужики нет. У каждого парня в голове живет уверенность: в рождении ребенка-инвалида виновата мать. Это у бабы кривая генетика, вот и получился дефектный малыш. У отца полный порядок, он уйдет к другой, и та произведет на свет здоровячка. По статистике, если в семье появляется ребенок-аутист, даун или с ДЦП, то восемьдесят процентов браков распадается. Угадай, кто получает инвалида на воспитание?

– Думаю, мать, – вздохнула я.

Димон кивнул:

– Ты, как всегда, не ошиблась. Но Каретников оказался настоящим мужчиной, он нашел центр «Здоровье и покой». Регина сейчас живет там, получает уход и должное внимание, ее семья вздохнула свободно, мать и отец постоянно навещают дочку. Короче, ты можешь поехать туда завтра и поговорить с директором, его зовут Алексей Николаевич Воробьев. Версия такая: у тебя больной ребенок, у него ДЦП, Андрей Каретников посоветовал обратиться в «Здоровье и покой». Не зря же Влада Сергеевна перед смертью без устали твердила название этого учреждения!

– Она еще говорила про зефир, – вздохнула я, – упоминала о лжи, о своей вине. Не уверена, что Ильченко произносила это осознанно.

Димон отвернулся к окну, я спохватилась:

– Огромное тебе спасибо за подсказку. Завтра с утра помчусь в Звягино. А ты что-нибудь узнал о Марине?

Коробок помотал головой.

– Среди сотрудниц детдома женщин с таким именем нет, среди соседей Ильченко тоже, на сайте ее бывших воспитанников никакая Марина не появлялась. Похоже, это тупик. Ты любишь Гри?

От неожиданности я растерялась и по-детски ответила:

– Ага.

– И простишь ему все-все? – спросил Димон.

Мне стало страшно.

– Что случилось?

– Ничего, – пожал плечами Коробок, – Гри никогда нет в Москве, Чеслав обожает отправлять его по городам и весям. Наверное, постоянное отсутствие мужа не делает тебя счастливой?

– Психологи утверждают, что самые крепкие отношения бывает у пар, которые проводят вместе не более четырех часов в неделю, – фыркнула я, – да, у нас случаются длительные разлуки, но за ними следуют встречи.

Коробков кивнул, встал, пошел к двери, потом обернулся.

– У меня есть друг, хороший парень, неженатый. Зарабатывает прилично, в жилплощади не нуждается, имеет машину, счет в банке, отличную работу. Внешне вполне симпатичен, умен, не зануден, с чувством юмора. Как тебе такой вариант?

Я обомлела, но решила замять неловкость шуткой:

– Не пьет, не курит, сам сирота?

Димон неожиданно серьезно кивнул.

– Да. Следит за своим здоровьем, особых проблем не имеет.

– Ты решил меня сосватать? – пролепетала я. – Извини, я замужем.

– Знаю, – согласился хакер, – но жизнь течет, все меняется. Если вдруг ты решишь разорвать отношения с Гри, скажи мне об этом первому. Ты красивая, умная, талантливая.

– Я толстая, – ляпнула я, – даже жирная.

Коробок улыбнулся.

– У тебя отличная фигура. Кому нужна швабра в обмороке? В общем, он первый в очереди на твою руку. Заметано? Или есть еще претенденты? Ответь честно.

– Нет, – выдохнула я, – извини, конечно, но в мои планы не входит изменять мужу.

– Никто не предлагает тебе совершать прелюбодеяние, – хмыкнул Димон, – даже на свидание не зовут. Мой друг – человек старого воспитания, ну, вроде «я другому отдана и буду век ему верна». Но, если у вас наметится развод, стукни мне.

Не дождавшись моего ответа, Димон исчез в коридоре. Я попыталась привести в порядок растрепанные чувства. Если не ошибаюсь, то я услышала от хакера признание в любви. Никакого друга у Коробка нет, речь он вел о себе. И что мне теперь делать? Доложить Чеславу? Попросить его сделать меня напарницей Гри? Но начальник не позволяет нам с мужем работать совместно. Один раз я нарушила субординацию и, услышав от босса фразу: «Гри и Марта займутся другим делом, а Таня с Димой едут на место происшествия», дождалась, пока коллеги покинут кабинет, и спросила в лоб: «Почему вы против нашей совместной работы с Гри?» Чеслав оторвал глаза от ноутбука: «Потому что». – «Это не ответ», – обнаглела я. Шеф отодвинул мышку.

«В нашей работе случаются всякие коллизии, не исключен вариант, что в некий момент Гри придется выбирать: сохранить жизнь жене или успешно выполнить задание. Как считаешь, решение будет в пользу работы? Вот он лежит на крыше, держа тебя за руку над пропастью, и решает проблему: отпустить супругу и броситься за преступником или пусть бандит уходит, а мне надо спасти Таню?»

Я начисто забыла о хорошем воспитании: «Вот уж глупый вопрос. Во-первых, у нас не происходит гонок по высотным зданиям, а во-вторых, Гри сделает все возможное для сохранения моей жизни».

«Ты сама ответила на свой вопрос, – спокойно сказал Чеслав, – поэтому вы никогда с мужем не будете работать в паре. Исключение, если вся бригада работает над одним делом, вот тогда вы можете пересечься».

Я посидела, переварила услышанное и возмутилась: «Полагаете, что Гри отпустит Марту в такой ситуации? Позволит ей упасть и кинется преследовать фигуранта?» Босс уставился в ноутбук. «Надеюсь, ему не придется принимать подобное решение. Иди займись делом. Кстати, начальство было против того, чтобы вы с Гри очутились в моей бригаде. Тебя хотели пристроить к Степану. Радуйся, что я убедил руководство в твоей незаменимости именно в нашем коллективе».

У меня отвисла челюсть. «Над вами есть начальник?» – «Даже у папы римского есть шеф, – усмехнулся Чеслав, – имя ему Господь. Но надо мной стоят вполне земные люди». – «И существуют другие бригады? – не успокаивалась я. – Сколько?» Шеф указал мне на дверь: «Ступай. Больше информации, чем положено знать, не положено». – «Между прочим, мы с Гри можем уволиться, – рассердилась я, – уедем к теплому морю и вместе ляжем на песочек».

Чеслав резко опустил крышку ноутбука. «Не уверен, что Гри на это согласится. Из бригады не уходят. Это невозможно». – «А пенсия?» – прошептала я. Босс улыбнулся: «Ее пока никто не просил. Иди, Таня, мы ни о чем не беседовали. Даже Гри не следует пересказывать эти глупости, он их не одобрит. От родственников можно убежать, возненавидеть их, прервать общение, забыть, но они тем не менее останутся родней. Бригада – это семья». – «Типа мафия?» – ошарашенно уточнила я. «Ступай», – прекратил разговор босс.

После нашей памятной беседы утекло много воды, я больше никогда не пыталась выяснять никаких подробностей. Сначала попросту боялась, потом поняла: мы ловим преступников, какая разница, кто у нас маршал. А еще я сообразила: ради нас с Гри сделано исключение. Марта, Чеслав, Димон, эксперты Гюльнара с Фатимой живут работой. Надо радоваться тому, что хоть изредка видишь мужа, и понимать: в твоей жизни есть цель – сделать мир чище. А многие ли могут похвастаться, что борются со злом? Я люблю свое дело и не смогу жить без него, Чеслав прав: в домике у моря мы с Гри выдержим не более месяца. Но что делать с Димоном?

Глава 19

Главврач Алексей Николаевич встретил меня приветливо, выслушал мой придуманный рассказ о ребенке-инвалиде и сказал:

– «Здоровье и покой» имеет большую благотворительную программу. Но, как вы понимаете, желающих лечить больных детей больше, чем мест в нашем центре.

– Вот беда, – пригорюнилась я, – Андрей Каретников меня обнадежил.

– Им с женой повезло, – кивнул Алексей Николаевич, – они случайно очень быстро продвинулись в очереди.

– У вас есть лист ожидания? – заморгала я.

– Конечно, – сказал врач, – мы вносим туда только очень больных детей.

Я попыталась и дальше играть роль обеспокоенной матери.

– И что мне делать?

– Собрать документы, – начал перечислять Алексей Николаевич, – я дам вам список. С готовым пакетом приезжайте в Звягино, бумаги изучат наши специалисты. Если они придут к выводу, что ребенок подлежит госпитализации, привезете сына сюда и оставите на неделю. В течение семи дней мальчик пройдет полное обследование, и лишь тогда вопрос о его помещении в «Здоровье и покой» вынесут на заседание правления. Если решение собрания будет положительным, вы попадете в лист ожидания.

– Так сложно, – вздохнула я.

Алексей Николаевич снял очки и потер переносицу.

– У нас сорок бесплатных мест. Это капля в море. Поэтому мы очень тщательно отбираем кандидатов. И окончательное решение зависит не от медперсонала, а от родителей. Если они согласятся, тогда вам зажгут зеленый свет.

– Кто должен согласиться? – не поняла я.

Алексей Николаевич вернул очки на место.

– В «Здоровье и покое» существуют два отделения: платное и благотворительное. Сразу уточню: ни малейшей разницы в содержании детей нет, одинаковые одноместные палаты, качественная еда, медобслуживание на высшем уровне. Те ребята, кто способен к общению и обучению, могут совместно проводить часть времени, естественно, под неусыпным наблюдением персонала. Такие, как Регина Каретникова, выходят из палаты только на прогулку. У нас большой парк. Так вот, чтобы иметь возможность помогать неимущим, мы ставим условие богатым людям: примем вашего ребенка только в случае оплаты вами еще и места для нищего инвалида.

– И родители соглашаются? – с недоверием поинтересовалась я.

Доктор кивнул.

– Безо всякого хвастовства скажу: «Здоровье и покой» – лучшее подобное заведение в России. Мы стараемся дать детям здоровье, а их родственникам покой. Отцы и матери понимают, что инвалидам здесь хорошо. Да, обеспеченный человек идет на двойные траты, но он хочет знать, за кого отдает немалые деньги. И если спонсор сочтет вас недостойной, мы ничего поделать не сможем. Благодетель выбирает из списка кандидатов. Естественно, мы рассказываем о самых нуждающихся, демонстрируем истории болезни, рекомендуем ребенка, но окончательный выбор за спонсором. Каретниковым очень повезло. Регина была в списке пятнадцатой. Но у нас есть девочка, ее ровесница, со схожим диагнозом, и ее отец решил помочь именно Регине. Не исключено, что вашему сыну тоже улыбнется удача. Но на сегодняшний день у нас полный список страждующих и ни единого свободного места, я имею в виду бесплатного.

– А за деньги можно? – оживилась я. – Могу квартиру продать.

Алексей Николаевич с жалостью взглянул на меня. На его лице читалась не высказанная вслух мысль: «Дурочка, где тебе найти столько?» Но вслух доктор произнес:

– Сходите в наш отдел оформления, это небольшой одноэтажный дом. Там вас встретит Юлия Николаевна, она объяснит финансовые подробности.

Как многие мужчины-начальники, Алексей Николаевич не любил говорить посетителям неприятные вещи, он предпочитал сваливать эту обязанность на свой персонал.

Кстати, Чеслав отличается тем же качеством. Если нам нужно поехать на дом к родным жертвы, принести им ужасную весть о смерти дорогого человека, босс всегда говорит: «Марта, Таня, отправляйтесь по адресу». Ни Гри, ни Димона шеф не посылает, проявляет мужскую солидарность.

Я поблагодарила Алексея Николаевича и вышла в парк.

Для конца апреля в Подмосковье очень тепло. Зазеленела травка, деревья надевали первые листочки. Главврач не обманул, большая территория выглядела ухоженной, повсюду стояли скамейки, мне по пути встретилось несколько детских площадок и указатель «Бассейн». Правда, на дорожках не было пациентов, но, учитывая, что еще не наступил полдень, я предположила: наверное, они на занятиях или принимают предписанные процедуры.

Я уткнулась носом в столб с черной стрелкой: «Отдел оформления» – и повернула в ту сторону. Дорожка резко вильнула за высокие туи, пропетляла между фонарями и вывела на небольшую площадку перед длинным, темно-серым, мрачным домом.

Не успела я догадаться, что забрела не в ту степь, как большая дверь отворилась и вышел хмурый мужчина в черном костюме. В руках он держал небольшую, ярко отполированную деревянную коробку. За ним шла женщина в строгом платье мышиного цвета, с платком на голове. Последней двигалась старушка в синем халате.

Пара молча поставила ящик в багажник, мужчина сел за руль, женщина, сохраняя каменное выражение лица, умостилась рядом с ним, джип, взвизгнув колесами, стартовал в сторону видневшихся справа ворот. Санитарка перекрестилась, а я вдруг поняла: коробка – это гробик, темно-серый дом – местный морг, а для того, чтобы список детей, ожидающих госпитализации в фирме «Здоровье и покой», продвинулся на одну позицию вперед, необходимо, чтобы кто-нибудь из инвалидов умер.

– Ищете кого? – приветливо спросила старушка.

Я покосилась на бейджик у нее на халате.

– Шла в отдел оформления. Скажите, Варвара Николаевна, здесь часто умирают дети?

Санитарка снова осенила себя крестным знамением.

– Тут больница. Хочешь кого-то сюда поместить?

– Сына, – соврала я, на всякий случай сложив за спиной пальцы левой руки в фигу, – сейчас увидела гроб и испугалась.

– Сколько твоему? – поинтересовалась старуха.

– Пять лет, – продолжала я лгать.

– Не волнуйся, – сказала Варвара Николаевна, – у нас хороший уход. Но если ребенок тяжело болен, сама понимаешь. Видела этих, на джипе?

Я кивнула.

– Бедные родители, похоже, их малыш совсем крошечный.

– Три месяца, – ответила Варвара Николаевна, – эти ему не мать с отцом, и хорошо, что ребенок помер.

Я вздрогнула.

– Ужас! Что вы такое говорите!

Варвара Николаевна одернула халат.

– Твой чем болен?

– Тяжелая форма эпилепсии, – выдала я.

– Ну и что с ним дальше будет? – сурово поинтересовалась она. – Вылечить его нельзя, станет тебя мучить и сам настрадается. Лучше, когда такие ребятки в младенчестве уходят. Не жалеть их надо, а Бога благодарить, что вовремя прибрал. Да родителям этого не объяснишь, убиваются по инвалиду, не знают, от чего их доброта Господня спасла. Насмотрелась я тут всякого! Но эти, что уехали, – шофер с домработницей, видно, отец с матерью не сильно переживали. И понятно, младенчик совсем недоразвитый был, из роддома прямиком к Марине переместился.

Имя подействовало на меня как ожог крапивой.

– Кто такая Марина?

– Юрьева, – объяснила бабушка, – заведующая грудничковым стационаром.

– Здесь есть места для тех, кто только появился на свет? – поразилась я.

– Не все здоровыми рождаются, – пояснила санитарка, доставая из кармана халата сигареты. – Куришь?

– Нет, спасибо, – отказалась я от любезного предложения.

Варвара Николаевна с наслаждением затянулась.

– Чего притихла? Если дома больной мальчик, небось намоталась по больницам, понимаешь, всякое бывает.

Я прилежно исполняла роль матери сына-инвалида.

– Верно, да только начинаешь сомневаться в Божьей доброте, глядя на крохотный гробик.

Варвара Николаевна быстро поднесла ко лбу правую ладонь, сложенную щепотью.

– Не богохульствуй. Все наоборот. Вот этот, новорожденный из третьей палаты, ну, за которым джип приехал. У него синдром русалки был. Редкая напасть, я много лет в санитарках, а с такой впервые столкнулась.

– Синдром русалки? – переспросила я.

Санитарка выпустила из рта очередную порцию дыма.

– Ноги вместе срослись, получилось что-то наподобие хвоста, оттого так и называется. Марина Осиповна даже студентов привозила, показывала им патологию, да и врачи сбежались: люди о таком только в учебниках читали, а в натуре не видели. Юрьева молодым говорила, что подобных детей на земном шаре можно по пальцам пересчитать.

– Вместо того чтобы устраивать из несчастного ребенка шоу, следовало созвать консилиум и разъединить бедняге ножки, – возмутилась я, – сейчас даже сиамским близнецам делают операции.

– А того ребенка никак нельзя переделать, – вздохнула Варвара Николаевна. – Костей у него нет, выделительных органов тоже, как ему жить? Ни ходить, ни сидеть в инвалидной коляске он не сможет, в придачу еще букет болезней. Родители его домой не повезли, не захотели никому показывать, небось соврали, что в родах умер. Но не бросили, сюда пристроили, правда, не навещали. Марина Осиповна объясняла студентам: «Такие дети редко доживают до года. Хотя в Америке был случай десятилетней малышки». Одна девчонка и ляпнула: «Зачем их в живых оставлять? Мучить ребенка и отца с матерью? Сделать укол и сказать, что появился на свет мертвым».

Остальные на нее накинулись, давай фашисткой обзывать, чуть не передрались. А Марина Осиповна им и говорит: «Впереди у вас летняя практика, нам всегда нужны нянечки и санитары. Оформлю вашу группу во второй корпус, поработаете там два месяца, а потом снова на морально-этические темы поспорим».

Варвара Николаевна аккуратно погасила окурок и пояснила:

– У нас второе отделение самое тяжелое – лежачие да безумные. Не права ты, по доброте Господь русалку к себе прибрал.

– Замечательно, – не удержалась я, – но возникает вопрос: зачем Создатель допустил появление на свет инвалида?

– За грехи родительские, – строго пояснила Варвара Николаевна, – это им сигнал: подумайте о своей жизни, неправильно вы ее проводите, неужели огромные деньги честно заработали?

Меня почему-то задели размышления старухи, и я вместо того, чтобы идти по своим делам, продолжила спор:

– Здорово у вас получается! Отец с матерью наподличали, а расплачивается невинный малыш, умер-то он, а не взрослые.

Варвара Николаевна сложила руки на груди.

– У тебя правда ребенок есть?

– Конечно, – поспешила я заверить санитарку.

– Что-то не похоже, – протянула бабушка, – или ты плохая мать.

– Нормальная, – быстро ответила я, – как все.

– Все разные, – сурово сказала Варвара Николаевна, – но настоящая мамочка знает: нет хуже наказания, чем несчастье с малышом.

Я не успела возразить: из морга высунулся мужчина и пробасил:

– Николаевна, на цветы сдавала?

– А как же, – кивнула санитарка.

– Сколько не пожалела? – спросил медбрат.

– Тысячу, – гордо сообщила старуха.

– Ну ты даешь, – щелкнул языком мужик, – у меня только сотня в заначке.

– Ты Степаниду Андреевну не знал, можешь на венок не тратиться, – успокоила его Варвара Николаевна.

– Правильно, – обрадовался медбрат и исчез.

– Собираете деньги на похороны Гвоздевой? – спросила я.

Варвара Николаевна начала креститься.

– Святая женщина, это ее молитвами наша больница возникла. Они с Юрием Игоревичем милосердные врачи, столько добра людям сделали, не о себе думали, о детях несчастных да их родственниках. Мы и хотим от патологоанатомии венок послать.

Варвара Николаевна прищурилась:

– Что, плохо тебе?

Вопрос показался мне не относящимся к делу, но требовал ответа.

– Не очень хорошо.

Санитарка поманила меня пальцем:

– Нагнись.

Я послушно исполнила просьбу, и старуха зашептала мне почти в самое ухо:

– Опоздала ты. Сейчас уж не помогут. Где раньше была?

Я выпрямилась:

– Вы о чем?

Варвара Николаевна округлила глаза.

– Поговори с Надей Соломатиной, скажи, я отправила, может, она придумает чего. Надюша все может. А мне пора, заведующий за перекур обругает, он у нас языкатый.

– Где искать Соломатину? – спросила я.

Санитарка поджала губы и прошипела:

– Не ори! На гардеробе она сидит, в главном корпусе, у фонтана, одноразовые тапки выдает.

У меня сильно развита интуиция. Тихий внутренний голос монотонно забубнил: «Иди, Таня, иди». Я вежливо попрощалась с Варварой Николаевной и поспешила в главный корпус. Идти оказалось недалеко, через пару минут я очутилась в гулком холле.

Я ожидала увидеть пожилую тетушку, но возле небольшого столика с объявлением: «Сдайте сумки, верхнюю одежду, наденьте халат и бахилы» – сидела миловидная брюнетка едва ли тридцати лет от роду. Я подошла к ней и сказала:

– Добрый день, Надежда.

Глава 20

– Здравствуйте, – ответила Надя, – вашу сумку необходимо сдать, в отделение можно войти исключительно в халате. И посещение у нас после шестнадцати часов.

– Вижу, никого нет, – улыбнулась я, – родители послушные, никто не лезет в неурочное время.

– Если есть пропуск от доктора, то идите, пожалуйста, нет – дождитесь начала пятого, – вежливо уточнила гардеробщица. – У нас кафе открыто, можно там посидеть. Или по Звягину погуляйте, погода хорошая, весна пришла.

Я смущенно потупилась.

– Меня к вам направили.

– Ко мне? – искренне удивилась Соломатина. – Вы ничего не путаете? Я не врач, не медсестра, простая гардеробщица.

– Варвара Николаевна из морга, – понизив голос, пояснила я.

– Да ну? – вздернула брови Надя. – Зачем бы?

– Она сказала, вы все можете, – прошептала я.

– Что? – оторопела Надежда.

– Ну… все, – повторила я и добавила: – У меня мальчик пяти лет, тяжелый инвалид, хочу его сюда пристроить, да очередь на бесплатное место бесконечная.

Гардеробщица повертела пальцем у виска.

– Варвара Николаевна при покойниках служит, совсем она ку-ку стала. Наш завхоз слышал, как бабка с трупами беседует.

– Значит, вы мне не поможете? – заныла я.

– Как? – спросила Надя.

– Ну… не знаю, – продолжила я.

Гардеробщица легла грудью на стол.

– Ладно, хоть и неохота рассказывать, да скажу. Здесь служит Ирка Карякина, язык длиннее ног. Один раз я шла с работы, хотела на маршрутку сесть, чтобы до станции доехать, и тут как ливанет! Стена упала! Я в секунду вымокла, стою лахудрой, не понимаю, куда деваться. К больнице бежать далеко, к платформе тоже, кругом одни кусты, от дождя не укрыться. Вдруг по шоссе машина катит. Я ее сразу узнала, нашего главного доктора Юрия Игоревича, сына Степаниды Андреевны, тачка, помнится, я еще позавидовала ему: несется в тепле и сухости. А он притормозил, стекло опустил и крикнул: «Надя, садись скорей!»

Удивленная гардеробщица не преминула воспользоваться любезным предложением, влезла на кожаное сиденье и сказала: «Спасибо огромное, откуда вы мое имя знаете?» – «Ты ж работаешь у нас, – улыбнулся Юрий Игоревич. – Возьми сзади плед и накинь на плечи, а то простудишься».

Гвоздев привез Надю назад к главному корпусу и галантно довел до входа под своим зонтиком. На пороге, под козырьком, курила Ира Карякина. У нее чуть челюсть не отвалилась, когда она увидела вместе Юрия и Надю.

С того дня по больнице поползли слухи: у Гвоздева интрижка с Надей.

– Карякина эту глупость разнесла, – злилась Соломатина, – а люди поверили. Мне теперь в лицо улыбаются, а за спиной шушукаются. Кто понахальнее – прямо спрашивает: «Скоро старшей медсестрой станешь?» Не доходит до людей, что никто меня без специального образования к больным не подпустит. Другие, вот как Варвара Николаевна, о моих возможностях рассказывают! Вчера дилер привязался из фармакологической фирмы. Разложил здесь свои образцы и ну щебетать. Я его остановила, сказала: «Дорогой, вы перепутали. Я гардеробщица, лучше вам пойти к врачам или к заваптекой».

А идиот давай подмигивать и шепчет: «Мне одна соловушка напела, что вы все можете. Потолкуйте с глазу на глаз с Юрием Игоревичем, устройте нашей фирме контракт на поставку, получите пять процентов от общей суммы сделки». Знаю я эту птичку, сто кило весом, по фамилии Карякина! Вы тоже стали жертвой сплетен. Я малообразованная, могу только выдать посетителю нерваные бахилы. Аж жарко стало! Ну и дура наша Варвара Николаевна! Она и правда решила, что я вашего ребенка вне очереди в палату положу?!

Покраснев, Надежда встала и распахнула окно за спиной. В душный холл влетел свежий ветер, лицо Соломатиной медленно приобретало нормальный цвет. Женщина и впрямь обозлилась на бабку: кожную реакцию невозможно подделать, для этого актерских способностей мало. Полагаю, подобный трюк умеют проделывать йоги, не доморощенные любители, а настоящие. Вот только Надя мало похожа на такого человека.

Я съежилась.

– Простите, пожалуйста.

Надя вновь села за стол.

– Вы ни в чем не виноваты. Любая мать цепляется за соломинку, желая помочь ребенку. Вот закончится моя смена, пойду и наподдам Варваре Николаевне! Башню ей откручу.

Я попятилась к двери.

– Извините, простите, больше вас не побеспокою.

Очутившись на улице, я сделала пару шагов и прижалась к стене возле распахнутого настежь окна.

Соломатина весьма успешно изобразила гнев и рассказала убедительную историю про свою случайную встречу с Юрием Игоревичем. Элементарная любезность Гвоздева породила гору слухов, и я понимаю, что это вполне возможно. Но, как я уже говорила, вызвать румянец на щеках трудно, значит, Соломатина и впрямь разгневалась. На что? Ну, подошла к ней наивная мать с просьбой о помощи, можно спокойно сказать: «Варвара Николаевна пожилая особа, у нее маразм. Извините, я простая гардеробщица и никоим образом не отвечаю за фантазии санитарки». И все, вопрос исчерпан. Но Надя стала рассказывать про дождь, зонтик, она краснела, бледнела и злилась. Это как-то чересчур для незначительного случая.

До моего слуха долетело мерное попискивание. Я возликовала: мой расчет оправдался, Надежда звонит по телефону.

– Баба Варя, ты дура? – раздался тихий голос. – Нет, это ты меня выслушай! Какого… прислала толстуху? Насрать! Совсем…? Сколько раз говорено, никого с улицы! Ты ее видела? Шмотки с рынка! Сумка из задницы! Морда хитрая!

Мне стало обидно. Симпатичный лаковый ридикюльчик я приобрела на распродаже в бутике весьма известной фирмы!

– Еще раз отчебучишь подобное, сдадут на мыло, – злилась Надя, – усекла…? Старая…! Жить надоело? Ты внучке все купила?…! Квартиру девке приобрела? Смотри у меня! Падла!

Воцарилась тишина, я на цыпочках отошла от стены и поспешила к воротам. Надо срочно связаться с Коробком!

Не успела я вытащить сотовый, как он завибрировал в руках: Димон сам решил разыскать меня.

– Кто на свете всех умнее? – спросил он, забыв поздороваться, и поспешил ответить: – Это он, это он, Коробков, наш чемпион. Слушай внимательно! Меня осенило! Лена Киселева получила эту фамилию, выйдя замуж за Виктора. А знаешь, кем она была до того? Макаровой!

– Ну и что? – не разделила я радости Коробкова. – Чемпионский пояс тебе не носить. Совершил ошибку, не проверил девичью фамилию клиентки-жертвы, догадался это сделать поздно. И что нам дает фамилия Макарова? Сомневаюсь, что в ее прошлом зарыты ужасные тайны.

– Я свалял дурака, – неожиданно согласился Димон, – но сейчас исправился. Смотри. Лена расписалась с Виктором через месяц после совершеннолетия. И вроде ты права, ну что плохого? С другой стороны, помнишь дело Морозовой?

– Тринадцатилетняя Наташа отравила вторую жену отца, ее мать и сводную сестру, – вздохнула я, – на Новый год осталась ночевать у папы и открыла конфорки газовой плиты. Дурацкая затея, ее сразу вычислили, достаточно было задать девчонке простой вопрос: почему ты в два часа ночи убежала из квартиры родственников? И та мигом раскололась.

– Подростки бывают хуже взрослых, – вздохнул Димон, – и нет никого более жестокого, чем дети, но не о том речь. Вернемся к Лене. В шестнадцать лет она, не закончив школу, оказалась у своей родственницы, Антонины Семеновны Макаровой. Лена провела почти год вне Москвы, потом вернулась в столицу. Ее мать вскоре умерла, Леночка выскочила замуж за Виктора. Если разобраться, Киселев не очень подходил юной девушке. Он был гораздо старше ее, но Лена мечтала иметь мужа и получила его. Много детей, правда, у них не было, но они жили счастливо, удочерили Аню. Все вокруг говорили, что семья Киселевых – образцовая. До кончины Виктора все шло прекрасно, а после его смерти, естественно, начались финансовые трудности…

На дороге появилось маршрутное такси, я отчаянно замахала свободной рукой и, продолжая разговор с Димоном, влезла в микроавтобус.

– Забудь о своей оплошности, не грызи себя, ты, как правило, глупо не прокалываешься.

Из трубки донесся хруст: хакер утешал себя чипсами.

– Я вдруг подумал, – прокряхтел он, – почему мать Лены внезапно отправила дочь в деревню, в глушь, в Саратов?

– Цитируешь «Горе от ума»[7] или Лена правда очутилась в Саратове? – уточнила я.

– Демонстрирую образованность, – хмыкнул Димон, – надеюсь поразить тебя своей начитанностью.

– Если человек вспоминает про бедного Йорика или не успевшую помолиться на ночь Дездемону[8], это не означает, что он обожает старика Вильяма, – язвительно заметила я, – он просто слышал крылатые выражения от других.

Димон вернулся к прежней теме:

– По какой причине девочку из Москвы отправили к дальней родственнице?

– Набедокурила, – предположила я, – секс, наркотики, рок-н-ролл, вот мать и выдернула дочь из неподходящей компании.

Димон закашлялся, я чуть не оглохла и возмутилась:

– Прекрати лопать чипсы.

– Никогда их не ем, гадость какая, – возмущенно парировал Коробок, – это кукурузные хлопья. Знаешь, где провела почти год Лена? В Бодольске.

Я чуть не уронила телефон.

– Где?

– В Бодольске, – повторил Коробок, – городке, где жила биологическая мать Ани, Олеся Семеняка.

– Вот это совпадение! – ахнула я.

– Чудес не бывает, – буркнул Димон. – Я предположил, что Лена в шестнадцать лет по глупости забеременела. Ее мать, в отличие от школьницы, понимала, чем грозит появление младенца, и постаралась это скрыть от общественности.

– Метро, – объявил водитель, – вылазьте!

Пассажиры цепочкой потянулись к двери, я вышла последней и встала около магазина косметики, продолжая слушать Димона, а Коробок тарахтел дальше.

Он узнал, что мать Лены принесла в московскую школу справку, в которой указывалось: ученица Макарова сломала позвоночник и находится на лечении в ЦИТО. Бумажка вполне удовлетворила школьное начальство. Но в институте травматологии никогда не выхаживали Елену Макарову, там о ней даже не слышали. Зато в роддом города Бодольска была помещена семнадцатилетняя девушка с таким именем и фамилией. После родов Елена заболела маститом, ее перевезли в больницу, сделали операцию. Угадай, с кем она лежала в одной палате? Кто еще мучился воспалением? Олеся Олеговна Семеняка!

– То есть Лена и Олеся были знакомы? – уточнила я.

– Более чем, – подтвердил хакер, – они поступили в одну ночь, обеим одновременно провели секторальную резекцию, потом девицы очутились на соседних койках. Совместные переживания сплачивают, думаю, Семеняка и Макарова подружились. Дальше события развивались по такому сценарию.

Елену из клиники забрала Антонина Семеновна Макарова, девочка провела в Бодольске еще месяц с небольшим. Лена недолго возилась с новорожденной, уехала в Москву, вышла в скором времени замуж за Виктора, а через пять лет удочерила Аню.

– А куда делась дочь Лены? – воскликнула я.

– Никуда, – хмыкнул Димон, – ее судьба покрыта мраком неизвестности. В роддоме выдали справку о рождении, и все. Больше никаких документов я не обнаружил. Думаю, она осталась в Бодольске. У Семеняки тоже своя история. Она назвала ребенка Аней, зарегистрировала его в загсе. Дальше… неизвестность. Через некоторое время после появления на свет дочери Олеся вышла на службу. Она вела себя не как молодая мать. Отсиживала полный рабочий день. А потом погибла в автоаварии.

Я попыталась привести в порядок расползавшиеся мысли:

– Если девочка Семеняки неизвестно где, то кого удочерили Киселевы?

– Свою Аню, – пояснил Димон. – Полагаю, Лена забрала дочь из Бодольска, каким-то образом сумела договориться с Владой Сергеевной, и та озвучила Виктору историю о маленькой Маугли, удивительно похожей на Киселевых.

– Аня – это Аня! – подпрыгнула я. – Ничего не понимаю! Зачем Лене выдумывать немыслимую историю?

Димон тихо засмеялся.

– Таняша, ты порой демонстрируешь удивительную наивность. Лена осталась одна, средств к существованию нет, а тут подворачивается Витя, который мечтает о большой дружной семье. Он не богат, но честен, порядочен, надежен, имеет ремесло в руках, он старше Лены, значит, будет холить и лелеять молодую жену.

У Леночки нет образования, у нее нет даже школьного аттестата, а еще у девушки отсутствуют карьерные амбиции, ей неохота ни учиться, ни получать профессию, ни добиваться успеха. Лена согласна на роль домохозяйки и быстро идет в загс с Виктором. Она надеялась родить не менее трех детей. Виктор хоть и старше жены, но ему в тот момент было всего тридцать с небольшим.

Мне послышалось в речи хакера неодобрение, и я сказала:

– Еще в Библии написано: плодитесь и размножайтесь. Не всем суждено быть Марией Кюри. Домашнее хозяйство тоже работа, причем не из легких.

– Не знаю, но верю тебе, – согласился Коробок. – Виктор в отсутствие наследников принимается воспитывать Лену. Он заставляет ее экстерном окончить школу, отправляет в медучилище, Елена выходит на работу, ей даже она нравится. Молодая женщина служит в детской больнице, но своих детей у нее нет.

– И тогда она, вспомнив про свою Аню, забрала ее у тетки, сговорилась с Владой Сергеевной и удочерила собственного ребенка, обманув Виктора? – выпалила я.

– Бинго! – воскликнул Димон. – Волки сыты, зайки целы.

– Ошибка в рассуждениях, – занервничала я.

– Ну, говори, – потребовал Коробок.

– Если мы примем твою версию, то вся история с самого начала не имеет ни малейшего смысла, – сказала я. – Лена пришла к Чеславу с просьбой отыскать родителей Ани. Мотивация приемной матери казалась простой: кто бросает на пороге детдома девочку, не умеющую в пять лет нормально разговаривать? Очевидно, наркоманка, алкоголичка, психически нездоровая особа. Виктор воспитал в Ане редкостную самоуверенность, дал девочке отличное образование, внушил ей мысль о ее исключительности. Отец хотел как лучше, он считал, что женщине с завышенной самооценкой легче идти по жизни. Сам папочка завел простую жену, увлеченную выпечкой пирожков и наведением уюта, но для дочки захотел иной судьбы.

В результате Аня обожала отца, ощущала с ним духовное родство и снисходительно относилась к маме. После кончины Вити Лена не могла справиться с Аней и решила: пусть Чеслав найдет ее настоящую мать. Посмотрит девочка на пьянь мерзкую, притихнет, сообразит, что в жилах у нее течет не царская кровь, и оценит по достоинству Лену. Глупо, но могло сработать.

– К чему еще раз пережевывать известные факты? – захрумкал хлопьями Димон.

– Да к тому, что Лена знала, кто произвел Аню на свет! – воскликнула я. – Ее действия лишены смысла! Почему Влада Сергеевна сразу раскололась про Юрия? Она мгновенно рассказала мне правду про «соседа». Без этого чистосердечного признания нам бы никогда не выйти на Гвоздева. Девочку, не умеющую произнести ничего, кроме слова «Аня», оставили у двери интерната. Владе Сергеевне следовало сказать любопытной Тане: «Уважаемая, рада бы помочь, но возможности не имею».

А она тут же, без всякого нажима, выкладывает чужие «секреты», а по сути, врет. Почему? Они договорились! Лена хотела, чтобы Аню признали дочерью Гвоздева. Вот по какой причине она принеслась к нам. Решила подбросить кукушонка в чужую семью. Черт, я все поняла!

Глава 21

Опасаясь, что Димон перебьет меня, я зачастила скороговоркой. На мой взгляд, план мошенницы был прост. Влада Сергеевна наводит меня на Юру. Гвоздев, которому неделикатно напомнят про Олесю Семеняку, испугается и согласится если не взять к себе Аню, то платить ей алименты. Лена буквально за руку привела меня к детскому врачу, она талантливый манипулятор и постановщик спектакля.

– Хорошая версия, – одобрил Димон, – но в ней есть дыры. Почему Влада Сергеевна согласилась помогать Лене в грязном дельце?

– Деньги! – подскочила я. – Ей дали деньги на операцию. Все складывается. Смотри. Она исполняет песню про Юрия, а вечером получает необходимые средства. Пасьянс сложился.

– Ладно, пусть Влада, измученная болью, решила совершить подлость, – согласился Коробков. – Но неужели Елена не слышала про анализ ДНК?

– Вероятно, нет, – поспешила я с выводом.

– О! – воскликнул Димон. – Какая тупоголовая медсестра. Хорошо, соглашусь и с этим. Киселева не знала про генетические тесты, это мало, конечно, вероятно, но возможно. А теперь ответь, по какой причине Степанида Андреевна признала Аню своей внучкой? Почему не взяла у девочки соскоб изо рта? Тоже не знает про анализ ДНК?

Я прикусила губу, а Коробок говорил дальше, и чем больше аргументов он приводил, тем яснее становилось: я ничего не понимаю.

Степанида Андреевна всю жизнь отгоняла от сына девушек, боялась, что он женится, наплодит детей и перестанет любить маму. Юрий Игоревич не пытался вырваться из-под опеки властной родительницы, он уютно устроился под ее крылом, ему не нужны были ни жена, ни тем более ребенок. И вдруг Степанида Андреевна, проведя короткое исследование, безапелляционно заявляет:

– Аня моя внучка!

Невероятные слова, но она их произнесла, пригласила Киселевых на ужин, позвала еще и семейного адвоката. Наверное, Степанида Андреевна хотела представить девочку Евдокимову. А потом они все умерли, съев рыбу фугу. Причем опасным деликатесом побаловался и Юрий Игоревич, который до рокового вечера не прикасался к этому яству.

– Нам никогда не разобраться в этом деле! – выпалила я.

– Нет ничего тайного, что не стало бы явным, – возразил Димон. – Всегда найдется сосед, подсматривавший сквозь занавеску, любопытная бабуля, услышавшая чужую беседу.

– Ну и где в этой истории сосед и старуха? – сникла я.

– Есть бабуля, – пропел Коробок, – тетя Лены Киселевой, та самая, к которой девочку отправили из Москвы. Жива-здорова, курилка.

– И ты молчал? – обозлилась я.

– Вот говорю, – завредничал Димон. – Макарова Антонина Семеновна, тысяча девятьсот тридцать девятого года рождения. Ей чуть перевалило за семьдесят. Живет в Бодольске, на старом месте, улица Ленина, дом два, квартира пятнадцать. Ты где находишься?

– У метро, – ответила я.

– Гениально, – хохотнул Коробок, – станцию назови.

– «Тушинская», – уточнила я.

– Везение цветет буйными кустами, – обрадовался Димон, – ищи автобус или маршрутку до Бодольска, у них там конечная. Время в пути, согласно расписанию, сорок минут. Маршрут идет через Красногорск, дальше по полям, по лесам. Можно обратиться с личной просьбой?

– Конечно, – разрешила я. – Хочешь получить сувенир из Бодольска? Набор открыток с местными достопримечательностями?

– Кстати, там находится монастырь, – сказал Димон, – не в самом Бодольске, а на въезде. Нет, купи для Маргоши хлопья. Она утверждает, что ты нашла необычайно вкусные хрустики, у нее от них цвет лица улучшился, ногти ломаться перестали, волос на голове прибавилось. Где ты откопала чудо-жрачку?

«В отделе для животных обычного супермаркета», – чуть было не ответила я, но сдержалась и промямлила:

– Конечно, непременно.

– Удачи тебе полные карманы, – пожелал Димон. – Если что, я на связи.

Я запихнула раскаленный от долгой беседы сотовый в сумочку и пошла к остановке, где парковались маршрутки.

Место в микроавтобусе мне досталось на длинном диванчике в задней части салона. Там уже сидели четыре девушки с большими пакетами с надписью «Мир игрушек». Похоже, юные мамаши катались в Москву за вещами для деток. Кое-как я втиснулась в узкое пространство и приготовилась услышать фразу: «Вам надо два билета покупать», но милые блондинки потеснились, а одна сказала:

– Ничего, родишь – похудеешь. Я на последнем месяце на танк походила.

– Как себя вспомню, так вздрогну, – подхватила другая, – куда ни повернусь, везде животом на мебель натыкаюсь.

Я постаралась не обидеться. Ну неужели я такая толстая, что напоминаю беременную? Просто платье не очень удачное, оно расклешено от груди, я надела его в день пожара, потому что остальные вещи были в стиральной машине. Но сейчас, когда наша с Гри квартира сгорела… Ой, не буду думать о плохом! Скоро вернется муж и займется всеми бытовыми проблемами.

Одна из блондинок вытащила мобильный и затараторила:

– Мам! Как Андрюша? Ел? Спал? Не сиди с ним у телика! Не злись! Вот черт!

Последние слова девочка адресовала подругам.

– Просто сил никаких нет, – начала она жаловаться, – берет внука, кладет около себя на диван и пялится в экран. Сто разов ей объясняла: «Мама, в книжках написано: от телевизора идет вредное излучение, ребенку нельзя глядеть на ужас!» Так она обижается, кричит: «Я тебя здоровой без дурацких пособий вырастила. Слишком умной на свою голову воспитала! И младенец программу не понимает. Не нравится бабушка, сама с крикуном сиди». Ну и что с ней делать?

Подружки переглянулись.

– Натка, не кати баллон на тетю Катю, – сказала одна. – Вот мне никто не помогает, оставила сейчас Машу с Колькой, даже звонить боюсь!

Ната скорчила гримасу.

– У тебя, Ирка, муж есть, он каждый день в семь вечера дома, ему можно ребенка доверить. А я одиночка!

Ира засмеялась.

– Кольке Машу доверить? Я тут приболела, отправила Коляна в ясли за дочкой, он ее приводит домой в черных штанишках, футболке с идиотским человеком-пауком, сверху толстовка серая, на ногах ботинки мальчиковые и бейсболка с гоночной машиной до кучи. Я прямо онемела! Потом отмерла, спрашиваю: «Колян, че в яслях случилось? У Мани было платье розовое, курточка белая, колготочки светлые, туфельки с бантиками. Если она описалась или испачкалась, так в шкафчике сменка висит, сарафанчик, блузка». Муж развел руками: «Не знаю, надел то, что было».

Ира поспешила к телефону, но он зазвонил сам, на том конце провода оказалась воспитательница из малышовой группы. Ситуация прояснилась. Коля пришел за Машей в тот момент, когда дети спали после обеда. Нянечка провела отца в спальню и прошептала: «Оденьте свою тихонечко, не разбудите остальных, вещички на стульчике».

Колян выполнил пожелание няни, но перепутал стульчики, взял штаники мальчика, чья кровать стоит около Машиной. И даже не удивился, почему у девочки все серое, зачем ей человек-паук и бейсболка с автомобилем!

– Это еще ерунда, – подхватила нить беседы третья мамаша, – а мой один раз парня уложил спать в ботинках. Я с работы прихожу, а папа гордый. Ну как же, сына сам накормил и в кровать запихнул. Я наклоняюсь одеяло поправить… Господи! На Никитке валеные чуни, он их дома вместо тапок носит.

– Врешь, Нинка, – засмеялась Ната.

– Ты без мужика живешь, даже не представляешь, на что они способны, – вздохнула Нина. – Я своего спросила: «Зачем чуни натянул?» Валера мне в ответ: «Ты сама велела мне по телефону следовать твоим указаниям. Я их даже записал, чтобы ничего не напутать».

И сует мне листок. Читаю его конспект и фигею. «На ужин подогреть кашу, 1 мин. в СВЧ-печке, порция в холодильнике. Надеть пижамку синюю, рисунок кораблики, положить в кровать, накрыть одеялом, спеть песенку, любую, но не громкую». Валерка же мне бубнит: «И где тут про то, что чуни снять надо? Ты о них даже не упомянула». А еще он Никитке на момент нашего приезда из роддома футбольный мяч купил, думал, они скоро вместе играть пойдут.

– Зато ваши мужики супружеский долг выполняют, – вздохнула Ната, – а я в холодную постель ложусь.

Ира захихикала.

– Вовремя пожрать – вот их главная супружеская обязанность. А уж трýсы какие! Мой на днях от боли мучился, три ночи не спал, зуб у него ныл, но к врачу не пошел. Ночью просыпаюсь, слышу чавканье. Включила ночник, а муж прорезыватель грызет.

– Что? – не поняла Ната.

– Колечко из силикона, – снисходительно пояснила Ирина, – его деткам дают, когда у них зубы режутся. Я ребенку самый суперский купила, его сначала в холодильнике держат.

– Так и ангину заработать можно, – не одобрила идею Ната.

– Нет, – не согласилась Ира, – горло болит от микробов, деснам от холода хорошо.

– Ему игрушка от кариеса помогла? – захихикала Нина. – Все парни при виде бормашины трусят.

– Не, у моего зубы мудрости лезли, – развеселилась Ира, – вот он и решил прорезывателем воспользоваться!

– Ни фига себе, у твоего явно задержка в развитии, – заржала Ната. – Скоро четвертак отметит, а еще жевалки не отрастил. Это уже зубы не мудрости, а тупости.

– Сама ты дура, – неожиданно обиделась Ира. – Зубы мудрости после двадцати лет вылезают, их поэтому так и назвали, что человек уже поумнел.

– Ну это кто как, – философски заметила Нина. – Натка верно схохмила, у некоторых зубы тупости прорезываются. Мой себе брекеты поставил, мамаша у него не позаботилась в свое время, про прикус сына не подумала, зато сейчас меня гнобит, припрется в гости и ну поучать: «Распашонку байковую на тонкую надень, чепчик ребенку завяжи, простудишь мне внука, коза!» Я недавно не выдержала и ответила: «Сами вы, мама, козища! Че к сыну в рот не поглядели? У него там частокол вырос, теперь деньги не на жену с сыном, а на свою пасть тратит».

Так он, девочки, чего учудил! Сделал рентгеновский снимок головы. На новую работу устраивался, а там велели полное обследование пройти. Приносит домой пленку, чуть не плачет, тычет мне ее под нос и гундит: «Нин, позырь, че у меня с зубами! Такие там дырищи! В каждом!» Ну я поглядела и отвечаю: это твои брекеты! На пленке всегда металл так выглядит. Вот у нас в хирургии случай был. Пришел парень, принес снимок, врач поглядел и говорит сестрам: «Видите, девоньки, у мальчика был перелом позвонков шейных, ему их винтом скрепили, вот, отлично видно». А больной возмутился: «Ничего я никогда не ломал, гайморит у меня». Но штырь-то торчит!

– И че это было? – с жарким любопытством поинтересовалась Ната.

– Пирсинг в языке, – захихикала Нина, – это ж болт, который перпендикулярно торчит, вот и получилась хрень в позвонках. Мы потом над доктором посмеивались, а он не злился, говорил: «С каждым случиться может. Иногда женщины серьги снять забудут, и получается на рентгене черепушка с висюльками».

– Угарно! – еще сильнее развеселилась Нина.

– Избавь нас от своих рассказов, – поморщилась Ната, – ты медсестра, а другие не хотят про болячки слушать. Фу.

– А у меня соседка Верка своего парня Пашку разоблачила, – сменила тему Нина. – Они дома телик смотрели, а им своего бебика Наташка с третьего этажа принесла, попросила приглядеть полчасика. Малыш описался, Верка растерялась, а Пашка ловко памперс поменял, правильно его заклеил, чтобы не вонял, и в помойку отнес. Тут-то Верку и торкнуло: откуда у Пашки навык, если своих не имеет? Навела справки и выяснила: есть у него жена и сын. Во! Уж лучше, когда наши крендели с детьми неправильно обращаются, значит, опыта нет.

– На Ленина выходит кто? – закашлял водитель.

– Если у тебя свиной грипп, нечего за руль лезть! – взвизгнула Нина. – У нас дети, мы помирать не хотим.

– Спокуха, девчата, это туберкулез, – сохраняя самое серьезное выражение лица, сообщил шофер.

– Ну тогда ничего, – успокоилась Нина.

Парень за баранкой расхохотался.

– Чего ржешь? – возмутилась медсестра.

– От твоей тупости тащусь, – весело заявил тот, – прикольно палочку Коха получить. Она, по-твоему, лучше свиного гриппа?

– Замолчи, Кох, мне от тебя ничего не надо! – заорала Нина. – Вот гастарбайтеры чертовы, наприезжали сюда, Кохи всякие!

– Я москвич, – сказал водитель.

– С фамилией Кох? – хмыкнула Нина. – Не ври, из Молдавии припер.

Шофер зашелся в хохоте и кашле.

– Ой, дура, – простонал он, – ничего про туберкулез не слышала?

– Молодой человек, – ожила старушка на втором сиденье, – на Ленина тормозните, около пятнадцатого дома.

– Плиз, бабуля, – ответил юноша, – уже на месте. Не спим, граждане, следующая остановка рынок.

Тут я вспомнила, что мне тоже нужна улица, носящая имя пламенного марксиста, и поспешила к двери, провожаемая дискантом Нины:

– Какими палочками ты хвастаешься?

Очутившись на тротуаре, я запоздало удивилась глупости медсестры, которая так и не выучила, чтó является возбудителем туберкулеза, и пожалела мужей девчонок. Наверное, парни не подозревают, с каким презрением относятся к ним юные жены, считают их дебилами, трусами, никчемными отцами. Остается лишь удивляться, по какой причине милые леди не разводятся с сэрами. Не хочется думать, что они сохраняют видимость семьи исключительно из финансовых соображений.

Я пошла по широкому проспекту, вспомнила недавно услышанное выражение «зуб тупости» и невольно улыбнулась. Вот в этом случае молодая мамаша права: у некоторых людей прорезаются именно зубы тупости, мудрости у них нет ни капли.

Антонина Семеновна не захотела открыть дверь незнакомке.

– Вы кто? – бдительно поинтересовалась она.

– Татьяна Сергеева, – представилась я, достала из сумки удостоверение и поднесла его к глазку.

– Милиция? – тревожно отреагировала Макарова. – А ну как я сейчас в райотдел позвоню и поинтересуюсь, работает ли у них такая сотрудница?

– Я приехала из Москвы, – терпеливо объяснила я. – У вас есть племянница Елена Киселева?

– Двоюродная она мне по бабкиной линии, – сбавила агрессию хозяйка.

– Уж простите, я привезла вам плохую новость, – нехотя произнесла я, – Лена умерла.

Загремели замки, залязгали цепочки, дверь приоткрылась, из щели высунулась рука, очень напоминающая птичью лапку.

– Давай корочку, – потребовала она.

Я, нарушив служебную инструкцию, протянула бордовую книжечку. Железная дверь захлопнулась. Некоторое время на лестнице стояла тишина. Потом снова раздалось лязганье, и я увидела бабулю, румяную, словно свежеиспеченный кекс.

– Заходи, – приказала она, – раздевайся аккуратно, руки вымой с дороги, а то эпидемия ходит. Я потом на тебя мирамистином брызну, для надежности.

Глава 22

Я покорно вытерпела дезинфекцию и была допущена на кухню. Двери в комнаты старушка на всякий случай закрыла. То ли у нее в квартире было неприбрано, то ли она не хотела демонстрировать чужим глазам накопленное добро.

– Ленка померла? – довольно равнодушно спросила она, указывая мне на табуретку.

Я села и кивнула.

– Царствие ей Небесное, – перекрестилась Антонина Семеновна. – А от меня чего надо?

– В случае подозрительной смерти принято опрашивать родственников, – вздохнула я. – У Елены никого, кроме вас, нет. Еще раз извините за доставленные переживания, но таковы формальности.

Антонина Семеновна совершенно не казалась расстроенной.

– Спрашивайте, коли надо, но мы не сильно дружили.

– Похоже, вас не очень удивила кончина племянницы, – не выдержала я.

– Родство дальнее, – кивнула Макарова, – а у Ленки в голове всю жизнь ветер гудел. Ей везло, выскакивала сухой из воды, мать хорошая досталась, потом муж золотой, дочка славная, несмотря ни на что, получилась. Сколько же фартить может? Господь справедлив: детство счастливое – зрелость печальная, в молодые годы глаза выплакал – в старости сыром в масле кататься будешь. Баланс соблюдается.

– У Лены были проблемы с дочерью? – ухватилась я за нужный крючок.

– Кто сказал? – по-птичьи склонила голову набок старушка.

– Вы, – отрезала я, – «дочка славная у нее, несмотря ни на что, получилась». А на что смотреть надо было?

Антонина Семеновна поджала губы.

– Я о родных не сплетничаю.

– Жаль, – вздохнула я, – можете потерять квартиру.

Глаза Макаровой чуть сузились.

– Квартиру? Какую?

Я поерзала на жесткой табуретке, потом без приглашения пересела на небольшой диванчик у окна и заявила:

– Лена и Аня внезапно скончались обе. Родственников, как я уже упоминала, кроме вас, у них нет.

– Мне восьмой десяток пошел, – занервничала Антонина, – живу на пенсию, еле-еле себе на похороны наскребла. Киселевых хоронить не могу.

– У покойных есть квартира в Москве, – продолжила я. – Если не найдется наследников, она отойдет государству вместе с мебелью и остальным добром.

– Как не отыщется! – пришла в возбуждение Макарова. – Я вот она!

– Вам придется доказывать родство, – сказала я, – предъявлять документы.

Старуха бодро убежала из кухни, вернулась назад, принесла с собой несколько фотоальбомов и начала перелистывать страницы, тыча пальцем в снимки. Я терпеливо ждала нужного момента, и он настал.

– Это Ленка, – сказала Макарова, в очередной раз перевернув страницу, – ее сюда, в Бодольск, отправили грех скрыть. Забеременела она.

– Рановато девочка решила обзавестись потомством, – подначила я Антонину.

– Спуталась с парнем, – забыв о своем принципе не сплетничать про родню, зачастила старуха, – он был из обеспеченной семьи, москвич, студент. Ленка понадеялась, что у них семья сложится. Это ей Наташка, дура, в башку вбивала. Мать у Ленки тупее многих была, у самой личная жизнь наперекосяк ехала, вот она и пела девочке с малолетства: «Главное – муж. Найдешь хорошего человека, держись за него, остальное приложится».

Я ей раз сказала: «Туся, ты поступаешь глупо. Ребенка надо нацеливать на учебу».

Но разве свой мозг в чужую голову вложишь? И вот результат, Ленка забеременела в шестнадцать. Натка перепугалась и сюда девку отправила, чтобы в Москве соседи не судачили да в школе ярлык «шлюха» не приклеили. Ната надеялась малыша в роддоме оставить, аборт они опоздали сделать, Лена призналась, когда на пятый месяц потянуло.

– И вы приняли девочку? – с недоверием спросила я.

Антонина махнула рукой.

– Мать моя, Пелагея, была жива, она ее и пригрела, я дома в те года редко появлялась, моталась по командировкам.

Лена родила девочку и уехала в Москву, никому не нужным ребенком занялась Пелагея Ильинична. Она заперла малышку в квартире, не водила ее гулять, не показывала врачу, не рассказывала никому о девочке.

– Вот странно, – не выдержала я.

Антонина махнула рукой.

– Старая закалка. У мамы в голове занозой засело, что ребенок, рожденный вне брака, – грех, позор, его скрывать надо. Ну и конечно, к старости у нее ум повредился, вот она и не разрешала Ане даже из комнаты выходить, девчонка одна в четырех стенах сидела, старыми газетами играла.

– Почему Лена не оставила дочь в роддоме? – поразилась я. – Похоже, она не слишком любила малышку.

– Пелагея запретила, – сердито сказала Антонина. – Мать у меня властная была, с ней не поспоришь. Родить без мужа грех, но бросить ребенка еще грешнее. Вывод: воспитывай выблядка тайком.

– Чудовищная история, – ужаснулась я, – бедная Аня.

– Пелагея ее кормила, поила, – встала на защиту матери Макарова.

– В комнате запирала, на улицу не выпускала, – не успокаивалась я, – собаку и ту во двор выводят.

Антонина пожала плечами.

– Мама так решила.

– А Лена с Наташей? Они почему не вмешались? – разозлилась я.

– Натка умерла за день до того, как Ленке восемнадцать исполнилось, – пояснила Антонина, – а девчонка мужика приличного нашла, замуж за него собиралась. Был ей резон про первую беременность рассказывать? Мне подфартило, в Питере на работу взяли, я из Бодольска съехала.

Антонина плавно вела рассказ, а я не понимала: она патологически равнодушный человек или просто отлично владеет собой, не желая демонстрировать мне свои подлинные чувства?

Макарова покинула Бодольск, когда Ане исполнилось пара месяцев, а вернулась спустя почти пять лет. Пелагея слегла, вот Антонине и пришлось поспешить в родные пенаты, чтобы ухаживать за мамой. Тут-то она и увидела Аню, которая умела произносить лишь свое имя и походила на Маугли. Хорошо хоть Пелагея обучила девочку одеваться, пользоваться туалетом и есть самостоятельно.

Ясное дело, Антонина пришла в ужас. Мало того, что в квартире лежит парализованная старуха, так еще и этакое чудо бродит. Обозлившись на мать, взвалившую на свои плечи чужую беду, и на Лену, которая счастливо живет с мужем, Антонина позвонила в Москву. Трубку снял Виктор, Макарова не постеснялась выложить ему нелицеприятную правду. Через пару часов Киселевы примчались в Бодольск и забрали девочку.

– Виктор знал, что Аня родная дочь Лены? – подскочила я.

Антонина скривилась.

– Говорю же, ей везло! Ленка как Аню увидела, давай рыдать: «Доченька, прости! Что с тобой Пелагея, сволочь, сделала!» И как вам это заявленьице? Спихнула на старуху младенца, ни разочка о нем не вспомнила, денег не давала, и такие слова!

Антонина не удержалась и высказала Лене в лицо все, что о ней думает. Виктор, вместо того чтобы тоже накинуться на супругу, обманувшую его, начал… жалеть Лену, обнял ее и завел: «Солнышко, мы воспитаем Анечку, сумеем вернуть ее к жизни, я обращусь к лучшим врачам. Успокойся, я вас люблю, вы мои девочки!»

Антонина чуть не задохнулась от зависти и злости, а Киселевы схватили Аню и умчались.

– Вон какие мужики на свете бывают, – резюмировала Макарова. – Баба от него некрасивую тайну имела, обманывала, бездетной прикидывалась. Ее следовало вон выгнать, а Витька давай ее любить-жалеть. Моей Машке такой дурак не попался.

– Кто мне не попался? – долетел из прихожей звонкий голос. – Мама, я принесла тебе творог и йогурты.

В кухню вошла женщина с туго набитым пакетом.

– Здравствуйте, – сказала она.

– Это милиционер из Москвы, – ввела дочь в курс дела Антонина. – Ленка и Анька умерли, нам их московская квартира достанется. Ты журнал купила?

Маша опустилась на стул.

– Умерли? – с ужасом переспросила она.

– Мы можем в столицу переехать, – не скрыла радости Макарова, – надо лишь родство доказать. Ты вроде с Ленкой постоянно переписывалась? Вот и покажи все. Где мой журнал?

– На полочке, – прошептала Маша, – в прихожей.

– Непонятливая ты, – укорила мать, уходя из кухни, – сколько раз я говорила, не кидай прессу у двери, неси в спальню.

Мы с Машей остались вдвоем.

– Они действительно скончались? – чуть слышно переспросила младшая Макарова.

– К сожалению, да, – подтвердила я.

– Их убили! – отрезала Маша. – Я могу назвать имя убийцы – Степанида Гвоздева. Я предупреждала, говорила, просила… но она уперлась.

– Почему вы решили, что Степанида Андреевна, уважаемый человек, владелица крупного медицинского центра, лишила жизни Киселевых? – воскликнула я.

Маша схватила со стола посудное полотенце, вытерла им глаза и, не обращая внимания на размазанную по щекам тушь, заявила:

– Больше некому. Я все показания дам. Конечно, буду не очень красиво выглядеть, раз согласилась участвовать в обмане, но Лена мне как сестра была, даже ближе. Вы мою маму видели? Правда, она не производит впечатления заботливой родительницы?

Комкая полотенце, Маша начала быстро говорить, а я замерла на диване, понимая, что у дочери Макаровой шок, отсюда и безудержная болтливость. Люди по-разному реагируют на стресс. Одни замыкаются, других начинает тошнить, третьи падают без чувств, четвертые принимаются поглощать еду в огромных количествах. Маша принадлежала к категории тех, кому требовалось немедленно выговориться. Сейчас, под влиянием минуты, она выплескивала такие сведения, которые непременно скрыла бы в обычных условиях.

Первые годы жизни Маша провела вместе с мамой в Бодольске, девочка сидела на пятидневке. Антонина пыталась сделать карьеру, ребенок ей, очевидно, мешал, поэтому Машеньку сдали в круглосуточные ясли, а потом мать отправила ее в интернат в Москве. Антонине предложили хорошую работу, но она была связана с частыми командировками. Конечно, можно было попросить посидеть с ребенком Пелагею Ильиничну, но Тоня давно не ладила с матерью и не хотела одалживаться. Одной из причин согласия Антонины пойти на службу, которая предполагала постоянные разъезды, было активное нежелание постоянно видеть Пелагею. Если уж совсем честно, то Антонина на дух не переваривала свою мать, а та платила ей тем же. Между женщинами шла тихая война, обе старались побольнее морально ущипнуть друг друга, и Маша пала жертвой этого сражения: ее детство прошло в государственных учреждениях. Из двух закусивших удила теток Пелагея оказалась более жалостливой: когда Тоня поселила дочь в столичном интернате, бабка позвонила своей родственнице Наташе и велела ей брать девочку к себе на выходные.

Ната была не злой, а Пелагея отличалась властностью, с ней никто, кроме Антонины, никогда не пытался спорить. Наталья стала приглашать Машу на субботу, воскресенье, ее дочь Лена была одного возраста с Макаровой, между школьницами возникла крепкая дружба. Летние каникулы они проводили в Бодольске, сердитая Пелагея никогда не злилась на Лену, кажется, она даже ее любила.

Ясное дело, у девочек не было тайн друг от друга. Маша первая узнала, что Лена забеременела, и ей стало известно имя виновника. Это был Леша, студент. Узнав о будущем ребенке, Лена обрадовалась, она с ранних лет хотела иметь семью. «Ты дура, – убеждала Маша подругу, – надо сделать аборт». – «Никогда! – решительно отрезала Лена. – Мы с Алешей поженимся». «Тебе шестнадцать лет, – напомнила Маша, – в таком возрасте не расписывают». – «По специальному разрешению можно, – уперлась Лена. – Я замуж хочу». – «Надо сказать тете Наташе», – не успокаивалась Маша. «Мы вместе с Лешей к маме придем», – заверила ее Лена.

Но «вместе» не получилось. Узнав о беременности юной подруги и ее твердом желании родить ребенка, парень сказал: «Конечно, я пойду к твоей маме, но я приехал в Бодольск на каникулы, много вещей не брал, сначала смотаюсь в Москву, возьму костюм, белую рубашку, галстук. Неприлично заявляться к будущей теще в джинсах и футболке. В понедельник поеду в столицу, в пятницу вернусь, а после выходных двинем к тете Наташе».

Лена поверила Алексею, тот, как и обещал, уехал в столицу. Девочка прождала неделю, затем вторую, наступил сентябрь, она отправилась в Москву, надеясь, что Алексей ей позвонит. Думаю, дальше продолжать рассказ не имеет смысла: старая как мир история, вы слышали подобные в разнообразных вариантах. Наташа узнала о случившемся, когда об аборте было поздно думать. Бедная Леночка, сообразив, что Ромео ее обманул, боялась признаться матери и взяла с Маши обещание ничего не говорить тетке о будущем младенце.

Неизвестно, как бы все сложилась дальше, но в ситуацию активно вмешалась Пелагея. Она забрала Лену в Бодольск и заперла ее до родов в квартире. С течением времени у старухи начало развиваться психиатрическое заболевание. Бабка постоянно твердила о позоре, который падет на семью после появления на свет младенца, пугала Лену рассказами о дьяволе, который захватил душу девочки, не выпускала беременную гулять во двор. Антонина, как обычно, ездила по командировкам, Наташа жила в Москве, регулярно наезжать в Бодольск она не имела ни малейшей возможности. Обе женщины не замечали изменений, происходящих с Пелагеей, а внучки не усмотрели в ее поведении ничего странного. Старуха всегда демонстрировала набожность и крутость нрава. В глубине души даже Леночка считала, что бабушка права: шестнадцатилетняя беременная девочка позор для приличной семьи.

Когда на свет появилась Аня, Лена тут же получила мастит, была отправлена в больницу и прооперирована. С новорожденной возилась Пелагея. Потом Антонина получила направление на работу в Питер, уехала в город на Неве, прихватив с собой дочь, которая поступила в университет и поселилась в общежитии.

Теперь общение Маши и Лены сводилось к редким телефонным разговорам. Писать письма они обе не любили. В Бодольск Антонина вернулась через пять лет. Маша осталась получать диплом, на родину приехала спустя полгода после матери и от нее узнала все об Ане. Стоит ли упомянуть, что Макарова в последние годы совсем не общалась с матерью и не знала, что та тихо превратилась в сумасшедшую? Но, едва переступив порог отчего дома, Антонина сообразила: Пелагея психически больна. Все комнаты имели шпингалеты, на холодильнике висела записка «Не тешь дьявола», в детской, на кровати, не было матраса, о книжках и игрушках Аня никогда не слышала. Тоне попался дневник матери, где та описывала, как изгоняла из правнучки беса. Даже глубоко равнодушную ко всему, что не касалось ее лично, Антонину пробрало до дрожи. Пелагея считала Аню отродьем сатаны. Она, правда, исправно кормила девочку, но не разрешала той гулять, общаться со сверстниками, укладывала спать на доску, запрещала издавать громкие звуки, наказывала за смех.

Почему соседи не обратились в милицию? Сами знаете, большинство людей охотно сплетничают, но предпочитают не вмешиваться в дела чужой семьи. К тому же жильцы, населявшие подъезд, не знали о существовании Ани, бабка сделала все возможное, чтобы скрыть присутствие в квартире «дитя дьявола».

Глава 23

– С трудом верится, что эта история могла случиться в наше время, – поежилась я, – пахнет средневековьем.

Маша кивнула:

– Верно, но это правда. Антонина тут же позвонила Виктору. Мать отнюдь не добрый человек, ее до зубной боли злила необходимость таскать судно из-под Пелагеи, вот она и оторвалась на Лене. Думаю, она рассчитывала, что ее муж взбесится, бросит жену, Ленка останется одна, да еще получит доченьку-Маугли. Но Витя оказался святым человеком, он обрадовался ребенку, у них с Леной были идеальные отношения. А вот когда он умер!..

Маша замолчала.

– Говорите, пожалуйста, – попросила я.

Мария обхватила себя руками.

– Лена служила медсестрой, зарабатывала мало, семью обеспечивал Витя, он был опытный краснодеревщик, тонул в заказах и получал большие деньги.

Некоторое время после кончины супруга Лена проживала накопленное, а когда заначка опустела, ввела режим жесточайшей экономии.

– Она мне рассказывала, – вздохнула я, – поездки на бесплатном автобусе, питание в больнице, одежда из сток-центра.

Маша кивнула.

– Лена просто робот, она считала каждую копейку. Знаете почему?

– На крохотную зарплату трудно выжить, – ответила я.

– Ленка копила на образование для Ани, – пояснила Маша, – она мечтала отправить девочку в Америку, в университет. Словно молитву твердила: «В этой стране плохо, а в США хорошо. Анечка получит там диплом, устроится на работу, выйдет замуж, я к ней перееду». Понимаете, Лена бросила новорожденную дочь, считала ее появление на свет случайным, не интересовалась девочкой, но после того, как Витя забрал Аню, мать словно наизнанку вывернули. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь так обожал дочку. Лену стало мучить запоздалое раскаяние, она ради Ани была готова на все. Но и Анечка выросла замечательной, лучшая мамина подружка. Они везде ходили за руку, в прямом смысле слова, никогда не ругались. Аня оказалась невероятно способной и трудолюбивой, в школе получала одни пятерки, сплошные победы на олимпиадах, грамоты. Когда ввели пробный ЕГЭ, ученица Киселева набрала сто процентов. Ей не поверили, решили – девочка списывала, заставили повторно пройти испытание на глазах у комиссии, и снова получился наивысший результат. После смерти Вити Лена рассказала дочери правду о ее рождении, про то, как бросила ее у Пелагеи. Я была против этой беседы, внушала Лене: «Анечка ничего не помнит о том времени, не буди лихо, пока оно тихо».

Но Елена порой проявляла ослиное упрямство, она не послушалась Машу и открыла нелицеприятную правду девочке.

Аня кинулась к матери на шею, обняла ее и сказала:

– Бедная мамусечка! Ничего, теперь мы никогда не расстанемся.

– Прямо идиллия, – с недоверием хмыкнула я, – верится в это с трудом, в особенности если вспомнить, как вела себя замечательная дочь во время нашей встречи! Она так хамила матери, что все присутствующие были шокированы.

Маша криво усмехнулась.

– Все правильно. Они обе разыгрывали спектакль. А теперь умерли. Я боялась, что их план рухнет, но столь страшного исхода не предполагала. Когда Лена поделилась со мной задуманным, я тут же ей сказала: «У вас ничего не получится. Гвоздева не дура, она мигом унюхает обман и засадит вас за решетку». А Ленка с ее ишачьим упрямством, естественно, отмахнулась от моих слов, бубнила свое: «Никуда она не денется, ты мне только денег на три дня одолжи, десять тысяч евро».

– Десять тысяч евро? – повторила я. – На три дня?

Маша протяжно вздохнула.

– Я на квартиру коплю, хочу в Москву переехать. Лена была в курсе моих планов, она знала, что я банкам не доверяю, наличность в укромном месте держу.

– Зачем ей понадобилась столь крупная сумма на короткий срок? – поразилась я. – И каким образом медсестра, не имевшая лишней копейки, собиралась возвращать долг?

Маша встала, походила по кухне, потом снова села.

– Вы только не осуждайте Лену, – сказала она, – у нее возник план, на мой взгляд поразительно глупый, а по ее мнению – превосходный.

Около года назад Лена поняла: ей никогда не насобирать денег на поездку Ани в Америку – и впала в депрессию. Дочь попыталась утешить маму, говорила: «Ничего страшного, я легко поступлю в московский медвуз, а там возможны варианты. Студенты-отличники часто получают предложение стажироватся за границей. Я непременно уеду в США».

Но Лена плакала и повторяла: «Я отвратительная мать. Сначала отреклась от тебя, опомнилась лишь благодаря Вите и теперь должна устроить твою судьбу наилучшим образом».

Аня позвонила Маше, та приехала, стала Лену утешать и в конце концов бросила фразу: «Никогда нельзя сдаваться. Слезами горю не помочь. Если возникла проблема, надо искать пути к ее разрешению. Не можешь насобирать денег? Продай квартиру, ищи спонсора, побегай по меценатам, благотворительным организациям. Ну я не знаю что еще! Действуй, а не ной!»

Если бы Машенька могла предположить, какой будет резонанс! Но «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется».

Лена перестала хныкать, спустя несколько месяцев вновь встретилась с Машей и изложила ей план.

Киселевы разыграют спектакль. Они отправятся к профессиональным сыщикам, чья репутация не вызывает сомнения. Лена попросит найти настоящих родителей Ани, расскажет историю о том, что девочка невыносима, груба, хитра, ну и так далее.

– Им это удалось в полной мере, – зло сказала я, – вероятно, Ане следовало планировать не поступление в американский университет, а покорение Голливуда. Она так ловко исполняла свою роль, что купились все члены нашего коллектива. Один ее пирсинг произвел потрясающее впечатление!

– Они долго готовились, от Олеси Лена знала о ее романе с Гвоздевым, – горько подтвердила Маша. – Ане не очень нравилась эта идея, но ради матери она согласилась на авантюру. А Лена словно обезумела, в ней проснулся режиссер-сценарист и великая актриса. Понимаете, она мечтала искупить вину перед дочерью, воздать ей за первые пять лет жизни.

Лена должна была подсказать сыщикам, куда идти за информацией: к Владе Сергеевне Ильченко. А бывшей заведующей предписывалось изложить историю про девочку, найденную на ступеньках детдома, и про соседа Юрия Гвоздева, который якобы просил выручить его в сложной ситуации.

Маша закашлялась, встала и начала наливать в стакан воду из чайника.

Я в растерянности смотрела на нее. В принципе я уже додумалась до правды, но лишь сейчас осознала свои ошибки. Чеслав считает меня человеком, всегда подмечающим никому не бросающиеся в глаза детали, я, так сказать, специалист по ловле мелких мышей. Вот только в деле Киселевых госпожа Сергеева не заметила стаю громадных жирных крыс.

Вспомним мою беседу с Владой Сергеевной, ту ее часть, где она озвучила свой разговор с Юрием. Якобы Гвоздеву позвонила Нина, двоюродная сестра Олеси, и сообщила ему о дочери. Но! Если баба Вера умерла в глухом селе, где, кроме нее, жила еще пара выживших из ума старух, если там не было ни газа, ни электричества, ни телефона, то как Нина узнала о кончине бабки? Старухи не могли позвонить. Ладно, пусть тело бабы Веры нашел почтальон, который приносил пенсию, но он не оставил бы в избе крохотного ребенка. А Нина, по словам Влады, уверяла, что, лишь прибыв на похороны бабки, она обнаружила Аню. Теперь вспомним другой факт: Нина позвонила Юре. Маленький вопрос: где она взяла телефон Гвоздева? Роман у Олеси с Юрой продолжался недолго, с той поры прошло пять лет. Юра мог неоднократно сменить номер, но в принципе Нина могла найти контакт. Ладно, пускай о смерти бабы Веры Нине сообщил почтовый работник, а телефон Юры она сумела разыскать. Но письмо, которое она якобы обнаружила в укромном месте, в избе у старухи! С какой стати Олеся привезла его в деревню и спрятала там?

Вы попытаетесь возразить мне: «Семеняка настрочила послание, находясь в Каскине».

Но я отлично помню, как Влада Сергеевна заявила: «Листочек пожелтел, но напечатанные буквы читались отлично».

Напечатанные буквы!

Ильченко хорошо владела ноутбуком, для нее, ограниченной в движениях, он был окном в мир, потому Влада машинально и брякнула «напечатанные буквы». А откуда у бабы Веры принтер? Компьютер? Пишущая машинка? Следовательно, Олеся привезла письмо из города и спрятала в избе. Вот уж чушь!

А что стоило заявление Влады Сергеевны о встрече с Виктором на кладбище! Ну как директор детдома, кстати, педагог, искренне любящая своих воспитанников, согласится отдать девочку на воспитание едва знакомому человеку?

Из этой истории во все стороны торчали незавязанные нити, но я не заметила ни одной. Кстати, если вы удочеряете ребенка, то в целях сохранения секретности ни в каких документах малыша не будет указано о том, что он приемный. Коробок не смог найти дело Ани, оно не существовало в электронном виде, и я успокоилась, не стала копаться в семейной истории Киселевых, проверила лишь их данные по прописке. И увидела: раньше Виктор и Лена жили в одной квартире вдвоем, потом очутились в другой – втроем. А дальше приняла их легенду. Да, все верно, только Анечка никогда не была в детдоме. А дело об удочерении отсутствовало, потому что никого не удочеряли.

Влада Сергеевна очень занервничала, когда я спросила ее: «Если Юрий начнет все отрицать, вы повторите свой рассказ при нем?»

Ильченко явно испугалась, но я не придала значения ее реакции. Решила, что ей неудобно перед Гвоздевым за то, что она выдала его тайну.

Таня! Ты идиотка! Ложь лезла из рассказа Влады Сергеевны во все стороны, не заметить ее было сложно. Ильченко якобы согласилась помочь Юрию за бесплатное обслуживание своих воспитанников в его медцентре. Ну почему я не проверила, правда ли, что детдомовцы там лечились? Коробков легко мог поднять любые документы. Но нет, мне словно заклеили уши, завязали глаза и затуманили мозги. Можно попытаться оправдать себя, вспомнить про пожар, отъезд Гри в командировку, пережитый стресс. Вот только я профессионал и не имею права во время работы на личные переживания.

– Но по какой причине Влада Сергеевна согласилась помочь Лене? – задала я вопрос.

Маша вернула пустой стакан на стол.

– Я спросила то же самое у Лены. Знаете, у нее все было продумано до мелочей. Лена хорошо владела компьютером, он заменял ей друга, давал возможность общаться. После смерти Виктора она ощущала себя одинокой. Даже очень любимая дочь не заменит мужа. Когда Анечка укладывалась спать, Лена залезала во Всемирную паутину и зависала там порой до утра, забыв, что предстоит ни свет ни заря отправляться на работу. В одном из чатов Лена набрела на Владу Сергеевну, которая тоже просиживала ночь у компьютера. Медсестра и бывшая директор детдома подружились, Лене Ильченко могла пожаловаться на боли в суставах, посетовать на отсутствие средств для операции, рассказать о сборе денег, предпринятом ее воспитанниками.

А потом Елена начала разрабатывать план по обману Гвоздевой и предложила Владе Сергеевне десять тысяч евро за участие в нем. Лена рассуждала просто. Если она сама заявится к Степаниде Андреевне и скажет: «Аня ваша внучка», та не захочет даже с ней разговаривать. А вот если к Гвоздевой придет представитель серьезной организации, в которую обратится Елена, попросив отыскать родных Ани, то, согласитесь, реакция владелицы центра «Светлое детство» будет иной. Но как натолкнуть сыщиков на след? Вот здесь и понадобилась Ильченко.

Влада Сергеевна сначала отказалась, но Лена соблазнила ее деньгами, обещала тут же привезти всю сумму. Ноги у несчастной болели невыносимо, ее воспитанники собрали лишь малую толику средств, и Ильченко дрогнула. Ей показалось, что ничего дурного не произойдет. Тем более что Елена сказала Владе Сергеевне:

«Аня на самом деле внучка Степаниды. Я это знаю точно, но документов нет. Поверь, Гвоздева не станет с тобой разговаривать, она сразу поймет: девочка от Юры. Но вот сыщиков нужно натолкнуть на этот след. Все будут счастливы. Аня поедет в США, Степанида обретет внучку. А ты навсегда забудешь о боли. Кому от этого плохо?»

Лена и Влада договорились: как только экс-директор все выложит детективу, то прямо сразу, в тот же день, Лена вручит ей деньги, которые Киселевой на короткий срок одолжила Маша.

Я застыла, как жена Лота. Часть головоломки встала на место. Ильченко сплела мне сказку и сразу отчиталась перед Леной о проделанной работе, Киселева ее не обманула, она быстро привезла деньги. Влада Сергеевна, несмотря на участие в спектакле, человек щепетильный. Поэтому она позвонила детдомовке Галине и попросила ту вернуть собранную сумму, а уж потом поспешила в медцентр. И если вспомнить последние слова Ильченко, то становится понятно, почему она хотела видеть именно меня. Влада пыталась сообщить об обмане, повторяла «зря взяла деньги». А еще говорила про центр «Здоровье и покой» и про зефир. Ну какое отношение к этой истории имеет клиника для инвалидов, которая тоже принадлежит Гвоздевым? Вот это пока не ясно.

Маша, не знавшая о моих мыслях, продолжала:

– Понимаете Ленин расчет? Вы находите «отца», тот с распростертыми объятиями принимает Аню, восхищается ее умом, талантом, начинает помогать «дочери». Гвоздевы богаты, им отправить девочку в Америку легко.

– И вы не попытались внушить Лене сомнение: почему Юрий Игоревич должен кинуться к ребенку с поцелуями? Скорее всего, он выгонит самозванку, – сердито спросила я.

Маша дернула плечом.

– Именно это я и сделала. Но Лена все предусмотрела. Пятнадцать лет назад, после родов, она попала на операцию. В одной палате с Леной лежала Олеся Семеняка. Она родила девочку и тоже назвала ее Аней. Леночка была в депрессии, а Олеся находилась в радостном возбуждении, твердила: «Ну я теперь из нищеты вылезла, Анька мой пропуск в обеспеченную жизнь».

Лена выглядела старше своих лет, и Олеся не сомневалась, что ее новая подружка студентка. Семеняка откровенно рассказала Лене о своих планах: она родила от Юрия Гвоздева, сына богатой бизнесвумен. Через короткое время, вылечившись от мастита, Олеся поедет непосредственно к Степаниде Андреевне, положит ей на стол внучку и потребует денег на ее содержание.

«Отстегнет, старая крыса, никуда не денется! Не захочет скандала, придется платить. Хотя может быть иной выход: Юра женится на мне, тогда все денежки в семье останутся», – твердила Семеняка.

Олеся в деталях рассказала о своих отношениях с Гвоздевым, в ярких красках живописала Степаниду Андреевну, нюансы короткой связи с Юрием, и Лене стало казаться, что она великолепно знает врача и его мамашку.

Вот только Олесе не удалось обогатиться за счет новорожденной. Ее дочь Аня умерла вскоре после выздоровления матери, а потом сама Олеся погибла в автокатастрофе.

Лена постаралась поскорее забыть все связанное с появлением на свет дочки, она вычеркнула из памяти и Олесю. История вспомнилась случайно. Как-то раз, тоскуя на ночном дежурстве, Леночка бесцельно щелкала пультом от телевизора в сестринской и наткнулась на программу о медцентре «Светлое детство». Сначала корреспондент беседовал со Степанидой и Юрием на тему педиатрии, экран показал клинику, современное оборудование, палаты, амбулаторный многоэтажный корпус. А затем журналист перевел разговор на личные темы, и Юра сказал: «Я холост, не имею ни жены, ни детей, живу только работой».

«Значит, передать бизнес некому», – бесцеремонно ляпнул ведущий.

Гвоздев сделал вид, что не заметил бестактности, и спокойно ответил: «Пока я не собираюсь умирать, а когда пойму, что пора в последний путь, непременно найду преемника».

«Но лучше-то, когда бизнес остается детям, – бесцеремонно гундел парень с микрофоном, – сыну или дочери».

Стоило позавидовать воспитанию Юры, он не послал корреспондента по известному адресу, а улыбнулся: «Хорошо, чтобы доставить вам удовольствие, я непременно усыновлю или удочерю ребенка. Он получит капитал и мое дело».

И Лену осенило. Киселева решила разыграть спектакль, выдать свою Анечку за наследницу Гвоздевых.

– Очень шаткая история, – заметила я.

Маша развела руками.

– Точно. Я налетела на Ленку, предостерегала ее, говорила: «Степанида Андреевна далеко не дура, она не станет принимать в семью абы кого».

Лена лишь усмехнулась:

– Есть аргумент, который ее мигом убедит.

– Какой? – спросила Маша.

– Забудь, – беспечно отмахнулась родственница, – долго пересказывать. Степанида примет Аню. Это точно. Только дай мне денег на пару дней.

Я снова оцепенела. Лена оказалась талантливым режиссером-постановщиком, они с Аней устроили в клинике масштабное представление. Девочка явилась на первое свидание с Гвоздевой в образе школьницы-зубрилки, восторгалась аппаратом «эр эс», пела о своей любви к медицине, сообщила об общении в Интернете с профессором-американцем. Даже сухая и циничная Степанида Андреевна попала под обаяние младшей Киселевой, та ей очень понравилась. Мне понятно почему. Но дальше начинается фантасмагория.

Степанида забирает ребенка на исследования. Ну почему она мне поверила? По идее, Гвоздевой следовало выставить меня за дверь с моим рассказом про Аню. Но нет, хозяйка медицинского центра соглашается на встречу с Киселевыми, а затем неожиданно заявляет: «Аня моя внучка».

Вот так просто, без анализа ДНК? И каким образом Степанида Андреевна углядела в черепе девочки «семейную патологию Гвоздевых»? Я теперь точно знаю: Анечка – родная дочь Лены, она ни с какого бока не родня Юрию. Однако Степанида заявляет о кровной связи. Почему? Что заставило ее так поступить? Какой козырь держала в рукаве Лена? Во время нашего пребывания в центре «Светлое детство» старшая Киселева помалкивала, словами фонтанировала Аня. Мать разговорилась лишь на короткое время, когда Анечка поморщилась от головной боли, Лена сообщила о мигрени, которая мучила девочку в детстве. Но это же ерунда!

Перед моим внутренним взором вновь появился рентгеновский снимок и зубы девочки, точнее, многочисленные пломбы.

– Лена проявилась с незнакомой мне стороны, – еле слышно продолжала Маша, – я только поражалась: откуда у нее столько фантазии? Вот, например, еще деталь. Лена решила, что приемная мать, которая внезапно отыскала родственников Ани, не должна в момент беседы со Степанидой сидеть спокойно. Надо плакать, иначе Гвоздева может насторожиться.

– Елена рыдала весьма искренне, – вспомнила я, – слезы потоком лились по ее щекам.

– Вот-вот, – кивнула Маша, – слезы лились, но как их вызвать? Они всегда свидетельствуют о глубине переживаемых чувств, да только Лена не Мерил Стрип, зарыдать по желанию не сможет. Знаете, что она придумала? Смочила носовой платок каким-то составом, взяла его в больнице. Стоит поднести тряпку к лицу, и глаза наполняются влагой, эффект как от лука, только запаха нет.

Я тут же вспомнила, как из открытой сумочки Киселевой повеяло странным ароматом, и воскликнула:

– Запашок был, но я его приняла за шлейф дешевых духов. Лене следовало переквалифицироваться в сценариста или режиссера! Впрочем, как актриса она тоже не подкачала. Да и Аня оказалась на высоте.

В кухне повисла пауза, потом Маша тихо сказала:

– Не посчитайте меня корыстной, но я хочу побывать в квартире Киселевых. Лена хранила у меня запасную связку ключей.

– Думаю, никто не будет против, – кивнула я, – вы с матерью наследники. Через полгода получите и жилплощадь, и вещи.

Маша понизила голос:

– Ленка не могла меня обмануть. Она одалживала деньги на пару дней. Думаю, они лежат у нее дома, я хочу их забрать.

Я вскочила на ноги.

– Черт подери! Деньги! Как Лена предполагала их вам отдать? Из каких средств?

Маша замялась.

– Она предполагала, что их даст Степанида в качестве подарка за Аню. Ленка не собиралась доить Гвоздеву, взяла бы у нее всего один раз. А еще у нее имелась заначка. Она и раньше у меня одалживала деньги и всегда долг отдавала.

– Большие суммы? – насторожилась я.

– Нет, сто, двести евриков, десять тысяч впервые взяла. Сказала: «Машенька, не могу снять накопленное в банке. Средства лежат на депозите, я потеряю проценты», – шептала Маша, – но я не сомневалась. Сестра в отличие от меня доверяла финансистам, ей нравилось, что деньги не просто лежат, а прирастают процентами.

Я опустилась на стул. Есть лишь одно объяснение поведению Елены.

Она знала, что Влада Сергеевна не сможет деньгами воспользоваться, Лена заберет непотраченные десять тысяч и вернет их Маше. Только сейчас мне в голову пришла мысль: Владу Сергеевну всегда возила в клинику ее воспитанница Лида, но в день убийства директриса воспользовалась другой машиной. Что, если Лена приехала к Ильченко, вручила ей деньги, а потом повезла больную в клинику, убила ее, забрала десять тысяч и вернулась домой?..

Глава 24

Но не успело мое предположение оформиться, как я мигом отмела его. Зачем столько сложностей? Ильченко можно было тихо убить в ее квартире и не устраивать авантюры с деньгами. Нет, Лена замыслила спектакль для Гвоздевых, она мошенница и далеко не дура, скорее всего, Владу Сергеевну лишил жизни другой человек. Кто? Связана ли смерть больной женщины с пьесой, сочиненной Еленой, или мы имеем дело с вульгарным ограблением?

– Лена честный человек, – пыталась обелить родственницу Маша, – историю с Гвоздевыми она затеяла из-за желания обеспечить Ане хорошее образование и устроить девочку в Америке. Любого человека в ее больнице или в «зефирке» спросите, он только самое хорошее о ней расскажет.

– Где? – подпрыгнула я. – При чем тут зефир?

Маша мягко улыбнулась.

– Вы не москвичка?

– С рождения живу в столице, – заверила я.

Собеседница удивилась:

– И ничего не слышали про «зефирку»? Это памятник архитектуры начала тридцатых годов прошлого века. Белый круглый дом, очень похожий на зефир. Не помню, кто его построил, здание расположено в лесопарковой зоне, в районе между Ленинградским шоссе и улицей Космонавта Волкова, неподалеку от Тимирязевской академии. В «зефирке» долгие годы располагался какой-то НИИ, в девяностые годы учреждение умерло, дом ветшал, но он имеет статус исторического памятника, поэтому его не сносили. В конце концов помещение на долгие годы взял в аренду некий бизнесмен, привел его в порядок и устроил там платный родильный дом, детскую поликлинику и стационар. Лена после смерти Вити постоянно искала приработок, вот Влада Сергеевна и нашла ей вторую службу в «зефирке». Ленуська туда в свободные от основной работы дни бегала, там хорошо платили. Ильченко имела какие-то связи в администрации, я не в курсе. Так вы думаете, я могу съездить, поискать свои деньги?

Я кивнула. Сил на разговор больше не было, я устала, захотела спать и есть одновременно.

Выйдя от Макаровых, я поспешила к остановке маршрутного такси, раздавая по дороге указания Димону:

– Выясни, не вызывала ли Влада Сергеевна на дом такси. Если да, то уточни, кто сидел за рулем.

– Йес, босс! – гаркнул Димон. – Что еще?

– Пока ничего, – устало ответила я.

– Тебе надо поесть, – заботливо предложил Коробок.

– Хорошо, – согласилась я, – сейчас поищу приличное заведение.

– Поосторожней с фаст-фудом, – не успокаивался Коробок, – гамбургеры, сосиски, лапша до добра не доведут.

– Степанида Андреевна с компанией ужинала в дорогом японском ресторане, – отбила я подачу, – и сейчас почти все попали в морг. Погоди, Коробок, у меня вторая линия.

– Перезвони, когда освободишься, – попросил Димон, – прочитаю тебе лекцию о здоровом питании.

Я нажала на зеленую кнопочку, бас Коробка исчез, зато прорезался баритон Лени Мартынова.

– Вскрытие закончено, – отрапортовал он. – Гвоздева, Киселевы и Евдокимов умерли от отравления тетродотоксином.

– Что за зверь этот тетродотоксин? – поинтересовалась я.

– Сейчас зачитаю страничку из «Википедии». Эй, слушаешь?

– Да, – подтвердила я, садясь в микроавтобус, – очень внимательно.

– Цитирую! – завел Леня, перед которым явно стоял ноутбук.

Дальнейший текст Мартынов оттарабанил без запинки, он определенно влез в «Википедию» и сейчас знакомил меня с одной из статей.

«Фугу – традиционное, очень популярное блюдо японской кухни. Чаще всего для приготовления фугу используется рыба вида бурый скалозуб. Она содержит смертельную дозу тетродотоксина, концентрация которого должна быть уменьшена до допустимой в процессе приготовления. Фугу считается деликатесом, ее употребляют как с целью «пощекотать себе нервы», так и для получения легкого эйфорического эффекта, вызываемого остаточным количеством сохранившегося в блюде яда.

Прием в пищу неправильно приготовленного фугу опасен для жизни. Поэтому начиная с 1958 года японские повара проходят специальное обучение и получают лицензию. В прошлом в Японии существовала традиция, согласно которой в случае отравления фугу повар, приготовивший блюдо, должен был его сам съесть либо совершить ритуальное самоубийство.

На протяжении долгого периода в Японии запрещалось употреблять фугу в пищу, даже существовал мораторий на отлов рыбы. Аналогичные запреты действуют сейчас в некоторых странах Юго-Восточной Азии, впрочем, они не всегда эффективны. Так, несмотря на запрет фугу в Таиланде с 2002 года, ее до сих пор можно приобрести на местных рынках. Рыба фугу содержит смертельную дозу тетродотоксина во внутренних органах, в основном в печени, икре, желчном пузыре и коже. Печень и икру рыбы фугу нельзя употреблять в пищу вообще, остальные части тела только после тщательной специальной обработки. Яд блокирует натриевые каналы мембран нервных клеток и парализует мышцы, вызывая остановку дыхания. Несмотря на лицензирование работы поваров, готовящих фугу, ежегодно некоторое количество людей, съевших неверно приготовленное блюдо, погибает от отравления. В настоящее время не существует противоядия, единственная возможность спасти отравившегося состоит в искусственном поддержании работы дыхательной и кровеносной систем до тех пор, пока не закончится действие яда.

Сейчас существует возможность массово выращивать рыбу фугу, не содержащую яда. Исследования показали, что фугу накапливает тетродотоксин, поедая естественную для нее пищу, поэтому при искусственном разведении можно уменьшить концентрацию яда просто за счет смены режима кормления. Впрочем, против этого существуют коммерческие соображения (повара-асы не хотят терять высокооплачиваемую работу), возражения ревнителей традиций (которым не хотелось бы, чтобы рыба лишишась романтического ореола риска) и даже возражения самих потребителей, которые, с одной стороны, любят пощекотать себе нервы, а с другой – реагируют на остаточные микродозы яда как на своего рода наркотический источник необычных ощущений обездвиженности и бесчувственности тела».

– Спасибо за лекцию, – язвительно поблагодарила я Леню, когда тот наконец-то озвучил весь текст. – Я теперь настоящий профи по фугу. Могу сделать вывод, что гости «Кинуки» пришли туда не в добрый час.

Мартынов рассердился:

– Дослушай до конца, а уж потом торопись с выводами. Наличие тетродотоксина в крови жертв объяснимо, они ели фугу. Но содержимое их желудков говорит о другом: фугой, уж не знаю, изменяется ли слово по падежам, там и не пахнет. Прости, конечно, за кретинский каламбур. Наши эксперты и ваша Фатима голову дают на отсечение, утверждая, что компания лопала особый вид морского окуня, безобидного, как кусок яблочного пирога.

– Да ну? – засомневалась я.

– Вот тебе и «ну»! – закричал Леня. – Я помчался в «Кинуки», зажал в угол фальшивую япона-маму, пригрозил скандалом, и падла признался: они гостям фугу не подают.

У меня немедленно закружилась голова.

– Что значит «фугу не подают»?

Мартынов зачастил:

– Там сплошной обман. Обслуга – якобы японцы, а на самом деле люди с примесью азиатской крови из Средней Азии. На кухне москвич. Глаза у него как у совы, волосы рыжие, кучерявые! Ну типичный житель Токио!

– Ага, – ошалело согласилась я.

– Под видом фугу они преподносят окуня, – несся дальше Леня. – Ну где простому человеку понять, от какой рыбины филе? Еще посетитель заворожен церемонией, заказ он делает шепотом и абсолютно уверен – ему подадут нечто незаконное. Официанты расставляют ширму, приносят под крышкой еду, рассказывают про фугу, думаю, зачитывая все тот же текст из «Википедии», а в конце получают астрономический счет.

– Ловко! – воскликнула я. – Хозяин «Кинуки» наживается на любителях адреналина. Неужели его ни разу не уличили?

– Разновидностей фугу много, – засмеялся Ленька. – Всегда можно сказать: «Вы ели иной вид, оттого и вкус другой».

– Ай да Максим! – восхитилась я. – Сберег тайну, решил, пусть уж лучше разразится скандал с отравлением настоящей фугу, чем признание в обмане. В первом случае народ бросится в «Кинуки», идиотов полно, захотят полакомиться смертельным блюдом. А во втором клиенты разозлятся, и тогда конец бизнесу. Постой, а откуда в трупах яд?

– Кто-то подмешал его в еду, – ответил Леня, – и это был человек, который не знал, что в «Кинуки» мошенничают. Убийца полагал: смерть всей компании спишут на фугу. В рыбе тетродотоксин – в телах он же. Но окунь безвреден.

– Это не случайная смерть, а спланированное убийство, – перебила я Мартынова.

– Точно, – подтвердил Леня, – остались сущие пустяки, надо понять, кто и почему решил одним махом избавиться от всей компании. Орудовал очень близкий к семье Гвоздевых человек.

– Полагаешь? – спросила я.

– Сомневаюсь, что Степанида Андреевна направо и налево сообщала о своем желании поужинать в «Кинуки» в узком кругу, – заявил Леня. – Ей предстояла деликатная беседа с Киселевыми и адвокатом, про подобные мероприятия не кричат на каждом углу.

Я приложила трубку к другому уху.

– Возможны варианты. То, что Степанида любит посещать «Кинуки», ни для кого не секрет. О походе с Леной и Аней она договорилась утром, а ужинали они вечером. С момента назначения встречи до самой трапезы прошло много времени. К владелице центра в течение рабочего дня обращается масса людей, она, вполне вероятно, сказала кому-то: «Сегодня вечером я иду в «Кинуки» на деловую встречу, вашим вопросом займусь завтра». У Гвоздева есть помощница Светлана, милая, но не очень красивая. Во время нашей беседы в центре «Светлое детство» шефиня гоняла девушку, как савраску, безостановочно делала ей замечания. Помню, я, когда уходила, подумала: «Степанида до сих пор не хочет видеть сына женатым, наверное, специально подобрала ему в секретари толстую бабу».

– Тань, – перебил меня Леня, – ты считаешь себя тумбой и полагаешь, что народ вокруг относится к толстушкам с брезгливым предубеждением. Ошибаешься, киса, лично я в восторге от девушек с четвертым размером бюста. Надеюсь, ты понимаешь, что в комплекте с пышной грудью идут аппетитная попка и пухлые ножки? Прекрати идиотничать. Обмотанная платьем метла – это обмотанная платьем метла, ей никогда не превратиться в сладкую ватрушку.

– Ты прямо поэт, – хмыкнула я, – любая девушка придет в восторг от сравнения с булкой с творогом.

– Алле, гараж, вернемся к теме, – раздраженно остановил меня Леня. – При чем тут фигура секретаря?

– Ни при чем, – призналась я, – к слову пришлось. Ты прав, размер ее лифчика нам неинтересен. Но сильно сомневаюсь, что Степанида Андреевна сама заказывала столик, не царское это дело. Гвоздева дала поручение Светлане. Теперь представь. Помощница беседует с метрдотелем «Кинуки», уточняет время, а вокруг туда-сюда бегают сотрудники центра, в кабинет к начальнице постоянно рвутся подчиненные, дилеры по продаже лекарств и оборудования, просители, родители. Любой из них мог услышать Светлану и понять, где Степанида собралась скоротать вечерок. Знаешь, как надо действовать?

– Ну? – мрачно спросил Леня. – Говори, умная ты наша.

Я не обиделась на Мартынова: мужчинам трудно расписываться в собственной беспомощности, они не способны признать, что некоторые женщины одарены умом и сообразительностью.

– Тетродотоксин мог попасть в окуня либо на кухне, либо уже в зале ресторана, других вариантов нет. Или рыбу отравили повар – официант, или кто-то из посетителей. Необходимо еще раз очень тщательно допросить метрдотеля Максима. Задать ему несколько вопросов: не менялся ли у вас шеф? Не появился ли на кухне новый поваренок? В день убийства никто из посторонних не входил в блок, где готовят еду? Может, нанимали незадолго до происшествия официантов? Потом, полагаю, следует проинтервьюировать обслугу. Кто из гостей вел себя в тот вечер странно? К столику Гвоздевой подходили знакомые? Степанида Андреевна отходила от компании? Как в деталях проходил ужин? Подчеркиваю, в деталях, самых мельчийших. Кстати, у них нету камеры? Очень часто в ресторанах, тайно от гостей, а порой и от персонала, ведется видеонаблюдение. Хозяин не желает, чтобы его обманывали, вот и присматривает за подчиненными. И последнее. Полагаю, тетродотоксин нельзя купить в аптеке. Где достали яд?

Запас моей сообразительности иссяк. Леня пару секунд сопел в трубку, затем у него прорезался голос.

– Спасибо за лекцию. Не сомневался, что ты подумала об элементарных вещах. Но я тоже не первый год замужем.

– Метро! – заорал в этот момент водитель. – Эй, не спим, шевелимся, сами приехали, дайте возможность другим покататься.

Я, согнувшись, поспешила к выходу.

– Усе! – гаркнул Леня. – Мне пора. Захочешь поучить нас уму-разуму, звони. Если буду свободен – непременно послушаю твой детский лепет.

Я вышла на улицу и улыбнулась. Раз Мартынов разозлился, я попала иголкой в его больное место. На что угодно поспорим: Ленька не подумал о видеонаблюдении и не принял в расчет секретаршу. Кстати, я тоже совершила ошибку – не поговорила с девушкой, а она, кстати, привозила в «Кинуки» документы и опрокинула там тележку с десертами. Но не надо корить себя за оплошность, идеальны одни роботы, да и они ломаются. Не следует пытаться стать самой лучшей, перфекционизм еще никого до добра не доводил.

– Женщина, – промяукал около моего плеча вкрадчивый голос, – вы давно думали о радости?

Я остановилась, окинула взглядом паренька в светлой куртке и решительно ответила:

– Спасибо. С детства исповедую православную веру, в секту «Свидетелей Иеговы» вступать не собираюсь.

В среде сотрудников МВД давно ходит история, более похожая на анекдот. Якобы один из начальников районного отделения милиции, придя на работу с больной головой и соответственно в отвратительном настроении, натолкнулся на группу людей, которые смирно стояли около дежурного. Местный царь обозлился и налетел на сотрудника с воплем:

– Что у нас за бардак? Какого черта тут орда цыган топчется!

Дежурный устало ответил:

– Это не цыгане, по одежде сразу видно.

– Не умничай! – еще сильнее взъерепенился босс. – Устроил из отделения дискотеку! Посторонним здесь толпиться не положено.

– Они свидетели, – вздохнул подчиненный.

– По какому делу? – слегка сбавил тон шеф.

– Эй, парень, повтори свою фамилию, – попросил дежурный, – заковыристая слишком, никак не запомню.

– Мы «Свидетели Иеговы», – представился мужчина, – хотим пройти и донести нужное слово.

Начальник треснул кулаком по столу дежурного.

– Распустились совсем! Живо узнай, кто этим Иеговой занимается, и отправь граждан свидетелей в соответствующий кабинет.

Анекдот умалчивает о том, как завершилась история, но мне почему-то кажется, что это правда. Представляю, как запарился дежурный, пытаясь отыскать следователя, и что за выражансы полились из его сахарных уст, когда до парня дошло, какие «свидетели» жаждут проникнуть в святая святых наших доблестных органов.

Глава 25

– Вы меня неправильно поняли, – усмехнулся юноша. – Я спросил: давно ли вы доставляли радость близким? В смысле когда дарили им подарки?

Я начала переминаться с ноги на ногу. Ну почему ко мне постоянно подходят лохотронщики и коробейники? У меня что, на лбу написано: «Эта не пошлет куда подальше»?

– Если хотите сохранить семью, – соловьем заливался уличный торговец, – то знайте: мелкие радости здорово ее укрепляют. Загляните в наш семейный магазин. Вон туда!

Я проследила взором за рукой парня, увидела просто вагончик, украшенный вывеской «Маленькие семейные радости», и вдруг сообразила: я временно живу у Димона, стараюсь ухаживать за кошками, пью по вечерам чай с Анфисой и Маргошей, но ни разу не принесла в дом даже пряника.

Мне стало неудобно, потом стыдно. Ну, Танечка, ты отвратительно невоспитанная особа, нужно угостить хозяев тортиком.

– Торгуете конфетами? – спросила я у зазывалы.

Тот обрадовался и зачастил:

– Пирожные, лакомства на любой вкус. Наш консультант вас обслужит по полной программе, ответит на ваши вопросы, продемонстрирует весь ассортимент.

– Спасибо за идею, – кивнула я и поспешила в лавку.

Внутри все неожиданно оказалось в розово-черных тонах, а за прилавком маячила блондинка, одетая в обтягивающее платье с провокационным декольте. Вдобавок к этому в вагончике странно пахло, отнюдь не ванилином с корицей, а какими-то духами. Вероятно, нимфа торговли облилась парфюмом. К сожалению, кое-кто из продавцов забывает простое правило: никогда не злоупотребляй на рабочем месте ароматами, потеряешь потенциального клиента.

В конце марта я заглянула в магазин постельного белья, приценилась к паре симпатичных комплектов и уже собралась идти в кассу, но тут подошла продавщица. Я была сбита с ног мощной волной дорогих духов с «восточными» нотами. В горле зацарапали когтями невидимые кошки, легкие начал раздирать кашель, и я унеслась вон, так и не вытащив кошелька. А ведь могла пополнить кассу торгового предприятия. Хотя что ни делается, все к лучшему. Новое красивое белье сгинуло бы в пожаре.

– Желаете наполнить жизнь небольшими семейными радостями? – басом загудела блондинка. – Могу посоветовать…

– Спасибо, сама посмотрю, – пресекла я ее попытку навязать мне товар.

Но продавщица оказалась из породы прилипал, а может, ей надоело тосковать в одиночестве, вот и захотелось поболтать.

– Подарок для мужчины? – хитро улыбаясь, спросила она.

– Да, но в придачу к нему три дамы, – ответила я, не забыв и о себе.

– Возьмите пирожные, – подмигнула девица, – поверьте, это лучший вариант. Смотрите, какая прелесть.

Рукой с хищно изогнутыми акриловыми ногтями торговка открыла витрину. Я уставилась на пирамидки, облитые голубой и розовой глазурью.

– Бисквит, пропитанный ромом, шоколадный крем и клубничка, – зачастила продавщица, – привезли час назад.

– Ладно, – кивнула я, – четыре штуки, цвета незабудки.

– У вас же один мужчина, – напомнила девушка, одергивая корсет, из которого вываливалась пышная грудь.

– Ну и что? – не поняла я.

– Мальчику пирожные голубого цвета, девочкам розового, – заявила кондитерша и начала подцеплять десерт, смахивающий на земляничное мыло.

Я в принципе толерантный, готовый к компромиссам человек. Начни торговка уговаривать меня, скажи она о специальной выпечке для дам, я бы согласилась купить розовый десерт для себя и старушек, но есть ситуации, которые меня бесят. Терпеть не могу, когда кто-нибудь навязывает мне свою волю. Если услышу от парикмахера: «Вам необходимо покраситься», а от консультанта в бутике слова: «Немедленно купите костюм, вижу вас исключительно в прямой юбке», я моментально уйду прочь. Это МОЯ голова и МОЯ фигура, поэтому только МНЕ решать, как причесываться и что носить. Тактичный совет приму с благодарностью, но если человек норовит принять решение за меня, то я назло ему поступлю наоборот.

– Беру голубые пирожные, – процедила я.

– Они для мальчиков, – не уступила продавщица.

Я развернулась и сделала шаг к двери.

– Стойте, – занервничала продавщица. – Что не так?

– Все, – сердито сказала я. – Я сделала выбор, зачем предлагать что-то по своему вкусу?

– Но оно мальчиковое, – глупо возразила блондинка.

– Вот уж не знала, что еда продается по половому признаку, – съехидничала я.

– Есть водка для женщин, – выдвинула свой аргумент торговка.

– До свидания, – сказала я, – у метро много магазинчиков, найду пирожные там. Кстати, ваши хоть и оригинальные, но очень дорогие.

– Уже кладу голубые, – засуетилась красотка. – Я хотела как лучше. Понимаете, дело в начинке…

– Спасибо, – остановила я ее и вынула кошелек.

– Если понравится, приходите, – кокетливо стрельнула глазами продавщица и протянула мне фирменный пакетик с коробкой. – У нас обширный ассортимент, можно сделать заказ по каталогу.

Еле отделавшись от назойливой продавщицы, я вышла на улицу и опять налетела на зазывалу.

– Че купили? – спросил тот бесцеремонно. – Вау! Для мальчиков! Четыре штуки! У кого-то праздник намечается.

– Девушка, погодите! – закричала продавщица, выскакивая из вагончика. – Я забыла вам подарочек дать. У нас акция. Если берут больше двух изделий для мальчиков, мы дарим элитный чай. Вот, вам положено две порции.

Девушка протянула мне небольшой пакетик с фирменным логотипом, я машинально взяла его.

– Соблюдайте способ заварки, – кричала мне в спину девушка, – там инструкция по применению лежит, изучите ее внимательно!

Мне стало смешно. Отличная идея – приложить к чаю книжечку с советами по его приготовлению. Заранее знаю содержание! Ополосните чайник горячей водой, насыпьте необходимое количество заварки и залейте кипятком.

Кошки встретили меня громким мяуканьем, они задрали хвосты трубами и начали подталкивать меня к холодильнику.

– Что, опять надеетесь на человеческую еду? – шепотом осведомилась я, косясь на дверь. – Творога хотите? Могу развести его йогуртом.

Клепа, Гера, Лера и Ариадна ринулись к мискам и замерли.

– Вы намного умнее, чем кажетесь, – восхитилась я, наполняя плошки, – ешьте быстрее, не ровен час, Димон вернется, мне тогда влетит по полной программе.

Киски с урчанием набросились на творог, я посмотрела на разноцветные банки, шеренгой стоявшие на буфете. Интересно, эти сухари-комочки действительно так полезны для четвероногих? Неужели нормальная еда хуже? Может, кто-то зарабатывает на кормах миллионы, а домашние любимцы – заложники «диетической» программы. Вот, например, Клепа, она демонстративно отворачивала усатую морду от хрустиков, а сейчас быстрее всех заглатывает творожок.

– Ты купила мюсли? – зашумела Маргоша, влетая на кухню. – Посмотри, у меня от них начали расти волосы!

– Где? – попятилась я.

– На голове, – изумилась Маргоша, – где ж еще, по-твоему?

«Если жевать кошачий корм, то шерсть отрастет на спине», – чуть было не брякнула я, но вовремя придержала язык. Вот еще одна проблема: чем наполнить банку? Нельзя ведь приобретать для бабушки «Антистресс» или «Обед с тунцом». Хотя в отличие от кисок Маргоша в восторге от готовой кошачьей еды.

– Посмотри, что у меня есть! – воскликнула старушка и многозначительно похлопала себя пониже спины. – Ну, угадай?

Я пришла в ужас:

– Хвост?

Неужели любительница хрустиков превращается в перса или сиамку?

– Что? – вытаращила глаза Маргоша.

Я пришла в себя. Успокойся, Танюша, можно слопать гору сухариков, но никогда не превратишься в животное.

– Я купила новую юбку, – радостно объявила старушка, – с большой скидкой! Досталась мне за гроши. Жаль, великовата слегка.

Я улыбнулась.

– Это поправимо, вот пирожные. Лучший способ поправиться – поужинать бисквитом.

– Выглядят замечательно, – одобрила Маргоша и заорала: – Фиса, иди чай со сладким пить!

Анфиса не замедлила явиться на зов и тут же стала громогласно восхищаться десертом:

– Красота! Вид потрясающий!

– Цвет не коммунистический, – поддела ее Маргоша, – не красный, и узора с серпом и молотом нет.

Но Анфиса сегодня была настроена дружелюбно.

– Надо положить каждому по пирожному, – засуетилась она. – Димочкину порцию отнесу ему в кабинет, вернется вечером, а на тумбочке сюрприз.

Мы сели пить чай, голубые «пирамидки» оказались очень вкусными. Нежный, пропитанный ромом бисквит прослаивался шоколадным кремом с вкраплением цукатов.

– Ой, клубничка! – обрадовалась Анфиса.

– И у меня, – возвестила Маргоша.

Я тоже обнаружила ярко-красную ягоду, старательно поковыряла ее ложечкой и сообразила, что начинка пластиковая. Не успела я возмутиться кондитером, который запихнул в десерт эту дрянь, как Анфиса заликовала:

– Коробочка! Она открывается!

– Киндер-сюрприз! – с горящим взором подхватила Маргоша. – Там подарок.

Бабули за считаные секунды вскрыли пластиковые контейнеры и вытряхнули их содержимое на клеенку.

– Что это? – разочарованно спросила Анфиса.

– Где-то я вроде видела похожее, – задумчиво произнесла Маргоша.

Я вскочила, смела со стола два презерватива, засунула их в карман и широко улыбнулась.

– Это… э… реклама!

– Чего? – требовательно спросила Анфиса.

– Покажи, – приказала Маргоша.

Я сделала вид, что не расслышала, и бодрой рысцой потрусила к мойке.

– Она забрала мой подарок, – пожаловалась Фиса.

– Верни, пожалуйста, – протянула Маргоша.

Я растерялась: отдавать старушкам средство контрацепции не стоит.

И тут я увидела на столике пакетик, тот самый, что мне вручили в качестве презента за покупку пирожных. Белый полиэтилен украшали красные буквы: «Маленькие семейные радости. Сеть магазинов для взрослых. Только у нас любовные сувениры для супружеских пар в оригинальной подаче». Наконец до меня дошло, почему девушка за прилавком настойчиво повторяла: «Голубое пирожное для мальчиков». Сладкое предлагалось на десерт к романтическому ужину, который завершится в постели.

Ну почему я не поняла, что вместо кондитерской зарулила в лавку с секс-игрушками! Почему? Да, я там никогда не бывала, заглядывала пару раз по службе и всякий раз натыкалась на специфические изделия всех цветов и форм, выставленные на прилавках, но нам с Гри они не нужны. А сегодня в вагончике были лишь одни пирожные.

– Верни сувенирчики, – повторила Маргоша.

Я вытащила из мешочка два пакетика. На желтом фоне чернели мелкие буквы, зрение у меня стопроцентное, поэтому прочитать название не составило ни малейшего труда: «Чай красоты «Венера Милосская». Однако странное наименование. О чем должен подумать потребитель, прочитав сие? Что у него отвалятся обе руки? Но размышлять о пустяках не было времени. Я сцапала заварку и с улыбкой повернулась к старушкам:

– Простите, я решила, что это ненужная бумажка. Ан нет, там чай.

Маргоша с подозрением прищурилась.

– Это точно подарок? Вроде он был другим.

Более наивная и дальнозоркая Анфиса обрадовалась:

– Пакетик! Очень мило! Сначала лакомишься сладким, потом запиваешь его. Танечка, налей нам в кружечки кипяток. Лет эдак двадцать тому назад торговля практиковала наборы.

Очень довольная тем, что старушка переключилась на другую тему, я быстро вскрыла глянцевые конвертики и организовала чай. Он получился бордового цвета, от него исходил резкий запах рыбы.

– Очень хорошая услуга, – предавалась воспоминаниям Анфиса, – люди получали все сразу. Зеленый горошек, шпроты, баночку кофе, немного салями.

В моей памяти ожило воспоминание. Вот мой отец ставит на стол потрепанную картонную коробку. Бабушка откидывает крышку и принимается разглядывать содержимое, приговаривая: «Ну черти! Запихнули не мясо, а один жир!» – «Зато в этот раз дали болгарские маринованные огурчики и две банки майонеза», – радуется папа. «Конфет не положили, – расстраивается бабуля, – слушай, почему тебе к Новому году не выдали шампанское?» Отец тяжело вздыхает: «Бутылки достались тем, кто числится в особых списках, ветеранам войны и многодетным. Остальным полагается заказ без спиртного. Не нравится – назад отнесу».

Бабушка краснеет и молча размещает продукты в холодильнике. Отцу делается неудобно, он уходит в прихожую, потом с хитрым видом возвращается и протягивает бабуле черный непрозрачный пакет: «Вот». – «Ну и что там?» – сердито бубнит старушка. «Посмотри», – загадочно говорит папа.

Бабуля засовывает руку внутрь, вытаскивает баночку, на ее лице появляется выражение восторга. «Крабы!!! Откуда?» – «Какая разница, – гордо отвечает отец, – дальше шуруй!» На свет появляется новая железная банка.

«Икра! – чуть не падает в обморок старушка. – Господи! Там еще кусок осетрины! Индийский растворимый кофе! Чай в железной банке! Мясной паштет из Венгрии! Две курицы!» – «Заказ для членов парткома, – гордо говорит папа. – Только не спрашивай, как я его раздобыл!» Бабуля кидается обнимать добытчика, прибежавшая из комнаты на шум мама целует мужа, а я с восторгом думаю: «Мой папочка лучше всех, он к празднику самые вкусные продукты принес».

– Набор, конечно, – это хорошо, – ехидно сказала Маргоша, – но ты забыла уточнить, что его составлял не покупатель, а члены месткома. И приобрести его можно было только несколько раз за двенадцать месяцев, на Новый год, Седьмое ноября и Первое мая.

– Зато сколько радости он доставлял! – парировала Анфиса. – Разве молодые сейчас ликуют, увидав российский сыр? И раньше индийский чай так не пах. Фу!

– Вот здесь спорить не стану, – согласилась Маргоша, – воняет изрядно. Но чего же ты хочешь от подарка? На дармовщину элитный сорт не дадут.

Маргоша взяла кружку и переместила ее на мойку.

– Хоть и жаль, да придется вылить, – сказала она.

– Что тебе жаль? – поинтересовался Коробков, входя в кухню.

– Димочка, мы ели изумительные пирожные, – застрекотала Анфиса, – внутри лежали пакетики.

В то же мгновение я сообразила, что возле кровати, на тумбочке хакера ожидает «маленькая семейная радость», а Димон в отличие от бабулек в мгновение ока сообразит, каково предназначение презента, засунутого в голубую пирамидку. Ну и что он обо мне подумает?

– Танечка нам принесла! – пояснила Маргоша. – Мы твое отнесли в комнату.

– Пойду гляну, – улыбнулся Димон.

Я посмотрела в спину уходящему Коробку, юркнула в свою спальню и затаилась. Спустя минут десять послышался тихий стук. Я схватила со стола невесть откуда взявшуюся там книгу, плюхнулась в кресло и, приняв вид дамы, которую оторвали от увлекательнейшего чтения, крикнула:

– Войдите.

– Тронут до глубины души, – сказал Коробок. – Не помню, когда мне в последний раз покупали пирожное. Может, мама в детстве?

– Понравилось? – пискнула я. – Старушки хвалили их за свежесть.

– Восхитительно! – кивнул Димон и показал пустую тарелочку. – Я слопал в одну секунду и вылизал блюдечко. Что же касается содержания…

– Давай не будем, – стыдливо прошептала я, – глупый прикол. Шутка. Ничего такого, о чем ты подумал, я в виду не имела. Извини.

Коробков почесал макушку.

– Тань, интересная книжонка?

– Захватывающая, – соврала я ничтоже сумняшеся, – острый сюжет, интересные характеры, динамика…

– Оригинальное восприятие, – хмыкнул Димон. – Ты сейчас углубилась в справочник под названием «Таблицы Брадиса»[9]. Я иногда к нему обращаюсь, но не заметил интересных характеров и запутанной интриги. Вероятно, ты очень одаренная натура, способная в алгебре найти поэзию. Или все дело в том, что ты держишь пособие вверх ногами? Я восхищен до глубины души! До сих пор не сталкивался с индивидуумами, способными читать таблицы Брадиса в перевернутом положении.

Глава 26

Я быстро вернула книгу на стол, Димон поставил туда же пустую тарелочку из-под пирожного, сел в кресло и подмигнул мне.

– Теперь о содержании…

– Ну не надо, – остановила я Коробка. – Никакого двойного смысла в этом нет! Я не делала ни малейших намеков.

– На что? – заморгал Димон. – Я хотел рассказать о телефонных звонках Степаниды.

Кровь отлила от моих щек. Интеллигентный Коробок решил сделать вид, что не нашел в пирожном сюрприза. Как это мило с его стороны!

– Слушаю тебя внимательно, – выпалила я.

Димон закинул ногу за ногу.

– Лучшая мысля всегда приходит опосля. Без приказа с твоей стороны я полез в анналы телефонной компании и выяснил, с кем вела беседы в день смерти Степанида Андреевна. Около восьми утра она соединялась с косметическим салоном, потом ей звонили сотрудники медцентра «Светлое детство». Затем перерыв на длительное время.

– Правильно, – подхватила я, – Гвоздева проводила обследование Ани сама, никому из врачей этого не доверила, а потом мы сидели в ее кабинете. Вероятно, Степанида отключила мобильный или поставила его в режим «без звука», не желая отвлекаться.

Коробок обхватил руками колено.

– После она завела разговор на полчаса. Это самая длинная беседа, остальные длились пару минут. Потом она поболтала с адвокатом Евдокимовым и снова звякнула в салон. Я не поленился пообщаться с представителями заведения, где дамы обновляют лицо. Используя свое удивительное обаяние, я выяснил: Степанида Андреевна ходила на уколы ботокса, делала их раз в полгода и никогда не пропускала процедуру. Утром Гвоздева подтвердила свой приход в семь вечера к дяде-шприцу, но потом спешно его отменила, попросив перенести визит на пятницу.

Я пожала плечами.

– Ничего странного, она приняла решение пойти вечером в «Кинуки». Думаю, столик ей заказала помощница Светлана.

– Зачем самой обращаться в регистратуру косметического салона, если имеешь секретаря? – хмыкнул Коробок.

Я засмеялась.

– Мужчине этого не понять, а мне ясно, Степанида не хотела, чтобы об инъекциях знали посторонние. Не удивлюсь, если у нее в ежедневнике на этот день записано: «Встреча с Иголкиным». Секретаршам про ботокс не рассказывают.

– Глупо, – нахмурился Димон, – чего стыдного в инъекциях?

– Мужчине не понять, – повторила я. – А с кем Гвоздева общалась тридцать минут?

Димон вздернул подбородок.

– Вопрос дня. Номер зарегистрирован на Акимова Николая Романовича, домашний адрес прилагается. Я включил инстинкт охотничьего пса, помчался по следу, пошуровал лапами в болоте и выудил жирного бобра.

– Строители плотин живут исключительно в чистой воде, – пробормотала я.

– А этот затаился в стоячей! – воскликнул хакер. – Можно сказать, у Степаниды Андреевны была традиция. Каждую ночь, примерно около часа, она соединялась с Акимовым. Разговор всегда длился долго – тридцать минут, сорок пять, шестьдесят. Выходит, Николай Романович – близкий ей человек. С остальными она ограничивалась краткими диалогами.

– Может, он психотерапевт? – предположила я. – Некоторые специалисты соглашаются консультировать по телефону.

– Нет, – энергично замотал головой Димон. – Я проверил. Акимов детский врач, он заведует больницей для малышей. Это тоже частное предприятие, оно расположено в одном из самых оригинальных архитектурных памятников Москвы, белом доме, так называемой…

– «Зефирке»! – подскочила я.

– Фокус не удался, факир напился, – скорчил обиженную гримасу хакер. – Могла бы дать мне возможность продемонстрировать свои находки.

Но мне было не до обид Коробка.

– Если он не психотерапевт, то любовник!

Димон прочистил горло.

– Акимов на двадцать лет моложе Гвоздевой.

– Это не аргумент! – азартно заявила я. – В наше время кавалерами из детсада никого не удивить. Завтра же рвану в «зефирку» и попытаюсь вытряхнуть из Акимова правду о его отношениях с Гвоздевой. К этой детской больнице ведет множество нитей, там подрабатывала Лена Киселева, Влада Сергеевна, умирая, произнесла слово «зефир». Слишком много совпадений.

Коробок зевнул.

– Пойду лягу. Кстати, спасибо за кошек. Они буквально распустились, как бутоны ранним летом. Вот что значит правильное кормление.

Я смутилась и решила не сообщать про колбасу и творог.

– Ерунда. Нет никакого труда насыпать в миски корм.

– Не скажи, – улыбнулся Коробок, – я постоянно путал коробки и миски. А ты составила диаграмму, и дело пошло.

Даже сейчас, услышав незаслуженную похвалу, я не призналась, что милые животные едят не хрустики, а человеческую пищу. Можете считать меня малодушной трусихой, но я прикусила язык. К сожалению, сообщив о колбаске, насыпанной в миски, мне придется озвучить историю про цемент в унитазе и рассказать о страсти Маргоши к корму с тунцом. Извините, моральных сил на это признание у меня пока нет. Но с завтрашнего дня я непременно начну потчевать Клепу, Геру, Леру и Ариадну сухим кормом и спрячу подальше от Маргоши банку с хрустиками. Что же касается унитаза, то он уже умер, и нет ни малейшей необходимости озвучивать причины его преждевременной смерти. Скоро зарплата, я куплю нового «фаянсового друга» и установлю его у Коробка. Некоторые секреты должны быть похоронены навсегда.

Когда Димон ушел, я увидела на столе грязную тарелочку, отнесла ее на кухню и решила помыть.

Я открыла дверцу, за которой пряталось помойное ведро, собралась сбросить в него крошки с блюдечка и увидела пирожное в виде голубой пирамидки. От бисквита был аккуратно отломан небольшой кусочек.

Я закрыла мусорницу. Димон не любит сладкое, но он не стал расстраивать гостью, выбросил лакомство в ведро, а мне продемонстрировал пустую тарелочку, на которой для вящей убедительности раскрошил малую толику десерта. Хакер решил, что он искусно разыграл мизансцену, но не подумал о содержимом мусорного ведра. Измазанная тарелочка должна была убедить меня, что Дима слопал пирожное. Мне стало смешно. Коробок – член бригады по раскрытию сложных преступлений, а сам прокололся, как дошкольник. Права поговорка про сапожника[10].

Утро началось со «звонка» «мохнатого будильника». Едва мой нос ощутил острые коготки то ли Геры, то ли Леры, как я вскочила, на автопилоте прошлепала на кухню, зевая, открыла холодильник, нашла там гречневую кашу с мясом, подогрела ее, разложила по мискам и поставила на пол.

Кухня наполнилась довольным урчанием, а я вспомнила, что вчера приняла твердое решение угощать кошек специальной едой, и рассердилась на себя. Через минуту, когда к столу подсела Маргоша с банкой в руках, мне стало стыдно. Про «хрустики» старушки я тоже позабыла. Ладно, вечером исправлюсь.

– Последнюю порцию съела, – расстроенно протянула бабуля. – Танюша, купи мюсли.

– Непременно, – кивнула я, – принесу к ужину.

– Ты очень хорошая девочка, – обрадовалась старушка, – раньше Димону попадались одни жабы. Ленка ходила по дому в ночной сорочке, Катька вечно выливала наш шампунь, Нинка ела пророщенные зерна и нам их совала, Наташка любила выпить, Оксана вечно мыла полы.

– Аккуратная, значит, – растерянно заметила я, пораженная таким количеством женщин у Димона.

Ну кто бы мог подумать, что Коробок отвязный казанова?

Маргоша перевернула пустую банку и начала трясти ее над пиалой.

– Оно верно. Но Оксана с тряпкой постоянно ходила. Стою я у плиты, а девка уже на изготовку, ждет, когда отойду, чтобы пол вытереть.

– Похоже на фобию, – поставила я диагноз незнакомке.

– Не, она просто нервная, – выдвинула свою версию Маргоша, – вот Галка и Валька – те психические. Первая везде чертей видела, вторая любила сидеть в темноте, никогда свет не включала. Я уж и не говорю про Настю, Лизу, Карину и Марфу! Но все они меркнут перед Натэллой!

– Рита была еще хуже, – объявила Анфиса, – спортсменка, женский бокс.

– Еще про Альбину вспомни! – покачала головой Маргоша.

Анфиса хлопнула в ладоши.

– Та тоже спортом занималась! Фигурным катанием. Только о нем и говорила. Прихожу я домой, а Альбина в прихожей стоит и кажется слишком высокой. Я присмотрелась, а у девчонки к ногам утюги примотаны. Ну, такие, древние, со съемными ручками. Мы ими вместо ограничителей для дверей пользуемся. Можешь полюбоваться, в коридоре стоят. Я ей и говорю: «Биночка, зачем ты утюжки к тапочкам привязала?» А она мне: «Это коньки».

Маргоша кивнула:

– Чистая правда. Я следом пришла, рот разинула и сдуру заявила: «Ошибаешься, солнышко. Где у них лезвия?» А Альбина вниз посмотрела и ответила: «От частых тренировок растоптались». Ну, Димочка ее в больницу и спровадил.

– Не везет мальчику, – пригорюнилась Маргоша, – все его красавицы одна за другой в психушку отъехали. М-да.

– Излучение от компьютеров! – важно заявила Анфиса. – У него в спальне его полно. Мужскому организму это по барабану, а женский нежный, не выдерживает.

– Ты у нас восемнадцатая, – прошептала Маргоша.

– Двадцать вторая, – поторопилась уточнить Анфиса.

– Ошибаешься, – не согласилась Марго, – память тебя подводит.

– Это ты не способна запомнить Димочкиных невест за год, – возмутилась Анфиса, – слишком уж увлекаешься здоровым образом жизни, лишила себя необходимых для мозга жиров. Двадцать две их вместе с Региной, не считая Никиты.

Я вздрогнула. Как, еще и Никита? Димон начинает раскрываться с неведомой стороны. У него было, по одной версии, восемнадцать, по другой – более двадцати любовниц за год. И еще Никита. Коробок пытался подкатиться даже ко мне, говорил о мифическом друге, которому я понравилась, интересовался крепостью наших отношений с Гри. Вероятно, мне следует поживее уносить из его квартиры ноги. Хотя никаких активных действий в отношении меня Димон не предпринимал.

Из глубины коридора послышался кашель. Я спешно понеслась одеваться. Лучше умчаться по делам, не столкнувшись с хакером: боюсь, выражение моего лица покажется ему странным.

Здание детской больницы действительно напоминало гигантский зефир. Круглая ребристая конструкция с узкими окнами была выкрашена в белый цвет. Внутри тоже преобладал этот цвет, а персонал носил традиционные халаты и бейджики с именами.

Попасть на прием к главврачу клиники сложно, но секретарь, сторожившая дверь в его кабинет, бросила быстрый взгляд на мое удостоверение, ткнула пальцем в кнопку и сказала:

– Николай Романович, к вам милиция.

– Пусть заходят, – четко прозвучало в ответ.

Я знала возраст врача, но все-таки Акимов поразил меня своей моложавостью. Ему никак нельзя было дать больше тридцати пяти.

– Я ждал вас, – сказал Николай Романович. – Правда, чуть позже, после вскрытия завещания Степаниды Андреевны. Понимал, что она уйдет из жизни раньше меня, но так ужасно и внезапно! Она очень следила за своим здоровьем: посещала фитнес-клуб, держала диету, регулярно проходила обследование.

– Вы были близки? – без всякой предварительной подготовки спросила я.

Акимов взглянул в окно, побарабанил пальцами по столу и решился на откровенность:

– Теперь я могу не хранить тайну. Мы являлись мужем и женой на протяжении почти двадцати лет.

Я постаралась скрыть удивление.

– Никаких упоминаний о браке Гвоздевой и Акимова нет.

Николай Романович достал из ящика стола портсигар.

– Если не возражаете, я закурю и расскажу нашу историю.

– Сделайте одолжение, – кивнула я.

Коля Акимов, подающий надежды студент-отличник, поступил в аспирантуру и начал писать диссертацию о детском церебральном параличе. Его научным руководителем стала Гвоздева. Будущий ученый проявлял горячий интерес к знаниям, а профессор с радостью делилась ими. Как-то раз, поздней весной, Степанида поехала на научную конференцию в Питер. Вместе с ней отправился и Николаша, которому там впервые в жизни предстояло публично выступить перед аудиторией.

Профессор и аспирант поселились в одной гостинице, в соседних номерах, вечер они провели, тщательно готовясь к конференции. На следующее утро Николай блестяще прочел доклад, а после Степанида Андреевна позвала подопечного отметить успех. Николай зашел в номер Гвоздевой и вышел оттуда лишь к завтраку.

Так начался их роман, который обоим участникам сперва показался лишь мимолетной интрижкой. Степанида Андреевна в те годы выглядела ненамного старше Акимова. Она была активна, жизнерадостна, полна планов, имела вес в научном мире, много зарабатывала и оказалась страстной любовницей. Николаша жил с родителями, искренне хотел стать хорошим врачом и уже имел опыт общения с женщинами.

Степанида сняла квартиру, Николай перебрался туда с вещами, и любовники стали весело проводить время. Сначала их связь строилась исключительно на сексе, они оказались созданными друг для друга. Но потом Николай понял: со Степанидой ему интересно разговаривать, она умна, читала книги, о которых Акимов даже не слышал. В свою очередь, Коля научил Степаниду кататься на лыжах, летом возил ее на речку, водил в лес за грибами. Медленно, но верно завязалось чувство, которое любовники тщательно скрывали от всех. На людях Николаша величал Гвоздеву исключительно по отчеству, а она довольно сухо разговаривала с аспирантом. Во все времена, при любом режиме в университетах разных стран мира не одобряют неуставные отношения «преподаватель – ученик». Гвоздеву могли выгнать с работы, а Николаю не дали бы защитить кандидатскую. Но была еще одна, самая веская причина, по которой Степанида и Коля продолжали шифроваться даже после того, как Акимов получил все дипломы, а Гвоздева возвела собственный медцентр. Юра. Степанида была сумасшедшей, ревнивой матерью. Она обожала сына, опекала его, следила за каждым шагом и отпугивала от парня потенциальных невест. Любая женщина, с интересом посмотревшая на Юрочку, автоматически попадала в список врагов его матери. Николай лишь удивлялся терпеливости младшего Гвоздева, подчинявшегося домашнему диктатору. Степанида же в разгар романа жестко предупредила возлюбленного: «Не хочу, чтобы Юра переживал, узнав, что у меня есть сердечный друг». – «Может, он обрадуется, – возразил Николай, – вздохнет с облегчением. Мама устроила свою интимную жизнь и теперь признает право сына на личное счастье».

Степанида побагровела.

«Я не лишаю Юрия сексуальных отношений с бабами, – заявила она. – Но ему на пути попадаются наглые, алчные хамки. Дуры, желающие войти в семью, вертеть моим сыном в своих целях. Я абсолютно объективна, но Юрий лучший мальчик на свете. Как только я пойму, что у него появилась достойная девушка, которая любит Юрия, а не жаждет войти в обеспеченную семью, сразу уйду в тень».

Пламенная речь лилась и лилась. Николай сообразил, что есть болевые точки, на которые ему никогда не следует нажимать. Сын для Гвоздевой – свет в окне, мать не замечает недостатков парня, у нее при взгляде на «ребеночка» на носу возникают розовые очки, стекла которых чернеют, если в радиусе двух метров от сына возникает любая баба. Степанида – типичный пример ненормальной материнской любви, она душит Юру в объятиях и никогда не допустит его женитьбы.

Глава 27

Можете не верить, но Юра ни разу не высказывал матери претензий. Вероятно, он сам не хотел идти в загс, его устраивали легкие отношения без всяких обязательств. Юрий Игоревич уютно пригрелся под нежным материнским крылом, предоставил Степаниде возможность защищать его от любой непогоды.

Не следует считать его инфантильным капризником, представителем золотой молодежи, получающим от матери мешки с пиастрами. Гвоздев стал отличным врачом, он активно помогал Степаниде при строительстве центра, ни один человек не посмел бы назвать Юрия Игоревича лентяем или захребетником. Он дневал и ночевал на стройке, мотался по городам в поисках лучших врачей, потом твердой рукой управлял медпредприятием. Но все стратегически важные решения принимала исключительно Степанида. Она отдавала указания, сын их беспрекословно исполнял. Мать была мозгом бизнеса, Юра – руками и ногами. Вдвоем они составляли замечательный тандем, но ведущей всегда являлась Степанида.

Когда Гвоздева открыла центр, Коля предложил ей расписаться, но она категорически отказалась. «Юра ничего не должен знать, – твердила она, – у вас с ним пара лет разницы в возрасте, как он отнесется к отчиму-ровеснику?»

Николай обиделся, попытался разорвать отношения, но не смог. Тогда он уже сильно любил Степаниду и решил жить по ее условиям. Гвоздева тоже не мыслила себя без Акимова. Она взяла в аренду здание «зефирки», открыла там клинику. Вернее, по документам бизнес принадлежал Николаю, на него же был оформлен договор о найме архитектурного памятника на пятьдесят лет. Но дело разворачивалось на деньги Степаниды и с использованием ее обширнейших связей. Гвоздевы были членами правления больницы, Юра и Николай встречались на совещаниях. Сын Степаниды был любезен с Акимовым, но в приятели не навязывался. Впрочем, надо отметить, что Юра не имел закадычных друзей, все его время поглощала работа. Однажды Коле в голову пришла не слишком приятная мысль. Он в душе подсмеивается над Юрой, удивляется, почему тот сидит под пятой у матери, а он сам? Пришлось признать, что Степанида заставила плясать под свою дудку и молодого любовника, но Николашу это не раздражало, наоборот, даже нравилось. В любой момент он мог снять трубку и сказать: «Степа, назрела проблема».

И все. Фея взмахивала волшебной палочкой, ямы и ухабы на дороге исчезали бесследно, Николаша скакал дальше без всяких сложностей.

Со временем у странной семьи выработались свои привычки. Юра увлекался охотой и рыбалкой, иногда он укатывал на Байкал или бродил с ружьем по Алтаю. В эти дни Степанида оставалась ночевать у Акимова, который давно построил уютный коттедж в Подмосковье. Отдыхать Коля и Степа ездили вместе. Они соблюдали секретность, которой мог бы позавидовать Джеймс Бонд, садились в разные самолеты, оказывались на каком-нибудь острове, где мирно развлекались в личном бунгало. Назад тоже летели порознь.

Юра вопросов не задавал. Но один раз Николай по чистой случайности заехал в Красногорск – там жил один из лучших московских ювелиров, Акимов хотел заказать для Степы кольцо. Врач запутался в незнакомых улицах, притормозил у большого супермаркета, стал расспрашивать парковщика и услышал знакомый голос: «Солнышко, мы сразу домой или заглянем в кафе?»

Николай скосил глаза и ахнул. Около симпатичной красной «Ауди» стояла пара: Юра и незнакомая женщина. Гвоздев должен был находиться в отпуске, но он оказался в Подмосковье. И Акимов понял: скорее всего, Юрочка отлично знает об их любви со Степанидой Андреевной, прикидывается охотником-рыбаком, дабы дать матери побыть с Акимовым наедине, и спокойно заводит романы с женщинами, но хранит их в тайне, не желая беспокоить маму.

Николай Романович взял бутылку с водой, сделал несколько глотков и взглянул мне в глаза.

– В последний год у Степаниды Андреевны появились проблемы со здоровьем. Внешне она выглядела чудесно, была активна, никто не замечал перемен. Но я-то знал: Степа смертельно устает, она стала более мягкой, сентиментальной, могла даже всплакнуть, говорила, что жалеет об отсутствии внуков. Правда, ее волновала не сохранность рода Гвоздевых, а судьба бизнеса. Я, как врач, понимал: у жены от напряженной работы началась депрессия, да и возраст берет свое. Тайком от Степы я приобрел небольшое шале в Швейцарии, свозил ее туда и сказал: «Мы не жили друг для друга. Давай официально оформим отношения и уедем сюда. Передай Юре дело, он хороший руководитель, отпусти сына, тот, конечно, после своей операции не сделает тебе внука, но еще может жениться. Нам некого стесняться. Оглянись, на дворе двадцать первый век, сейчас даже гомосексуальные свадьбы не эпатаж».

И Степанида согласилась, правда, попросила: «Не гони лошадей, я постепенно подготовлю Юру, не хочу огорошить его внезапно. Но твердо обещаю, осенью переберемся на Женевское озеро. Ты прав, надо пожить для себя».

Акимов снова отпил из бутылки.

– Я пойду на похороны, принесу венок, потом подойду к Юре и признаюсь во всем. Расскажу, какая любовь нас связывала, предложу ему дружбу. Мы остались сиротами, нам необходимо держаться вместе.

– Юрий Игоревич в реанимации, врачи к нему никого не пускают, – напомнила я.

– Знаю, – дернулся Акимов, – поэтому все скорбные процедуры возьму на себя. И мне плевать, что пойдут пересуды. Я был мужем Степаниды Андреевны, теперь вдовец. Такова правда.

– Извините за бестактность, – сказала я, – но смерть вашей супруги не случайна. Это, похоже, убийство. Мне придется задать вам кое-какие вопросы.

Николай поперхнулся водой, которую в очередной раз глотал из бутылки.

– Убийство? Чушь. Степа делала исключительно добро, спасала больных детей, занималась благотворительностью, не имела политических амбиций. Да, у нее был солидный капитал, но она никого не вытесняла с рынка. У Гвоздевой не было врагов, тысячи родителей молились за ее здоровье.

– Иногда пациенты умирают, – сказала я, – кое-кто из родственников не может смириться с потерей и начинает мстить врачу.

Реакция Акимова меня удивила, он вскочил, опрокинул бутылку и закричал:

– Что это за намеки? Не смейте марать светлую память покойной.

– Я не хотела вас обидеть, – залепетала я, – всего лишь напомнила о психически нестабильных людях, которые способны напасть на врага. У Степаниды Андреевны возникали проблемы с родителями пациентов?

Николай Романович сел в кресло и снова закурил.

– А у кого их нет? Матери, реже отцы – беда любой детской больницы. Вмешиваются в лечение, грубят персоналу, истерят, требуют особого отношения к своему дитятке. Встречаются и приятные люди, но скандалистов больше. Они приходят в мой кабинет, к Юрию Игоревичу, к Степаниде. Это обычное явление, ничего сверхъестественного.

– Гвоздевой не грозили те, кто потерял ребенка? – гнула я свою линию.

Акимов нахмурился.

– Никто из нас не любит сообщать людям горькие вести. Раньше неприятная обязанность возлагалась на врача-стажера. Но вот уже пять лет, как у меня и в «Светлом детстве» работают психологи, это их прерогатива. Главврач в сознании горюющего родителя не связан со смертью, скорей уж безумец помчится с кулаками к лечащему педиатру.

– Теперь совсем личный вопрос. О чем вы в течение почти сорока минут беседовали со Степанидой Андреевной в день ее кончины? Вы изменили привычке общаться по ночам, значит, произошло нечто экстраординарное, – выпалила я.

Николай Романович прищурился.

– Вы сами заметили, что это личное и к делу не относится.

– Речь шла об Ане Киселевой? – почти прошептала я. – Степанида рассказала вам о внучке? Вы знаете, что они погибли вместе? Во время ужина?

Николай вздрогнул.

– Если бы вы знали! Я никогда не слышал, чтобы Степа так рыдала! Сначала я не понял, кто говорит! Определился номер жены, а голос не ее!

Степанида плакала так горько, что Коля решительно сказал: «Я к тебе еду». – «Нет, – внезапно успокоилась она, – извини, нервы сдали». – «Что случилось, говори немедленно», – приказал муж. «У Юры была связь с некой Олесей Семенякой, – всхлипнула Степанида, – девчонкой из Бодольска». – «И что? – удивился Николай, потом не смог удержать возглас облегчения: – Ты переживаешь из-за романа Юры?»

Степаниде удалось взять себя в руки, она заговорила почти спокойно, рассказала про Олесю, про то, как Семеняка взяла денег на аборт, но не стала его делать, родила девочку и позвонила Гвоздевой с ультиматумом: «Либо Юрий ведет меня в загс, либо я устрою скандал».

Степанида расстроилась, взяла с собой большую сумму денег и помчалась в Бодольск. Гвоздевой удалось заткнуть рот девушке, но та через неделю объявилась снова и опять потребовала мзду.

– Нельзя платить шантажисту, – вздохнула я, – эта порода людей ненасытна.

Акимов кивнул:

– Я того же мнения, но тогда, пятнадцать лет назад, Степа и словом не обмолвилась о казусе. Она еще несколько раз передавала Олесе деньги, а потом младенец умер. Синдром детской смертности, о нем хорошо знают врачи, здоровая крошка засыпает и перестает дышать во сне. Семеняка попыталась тянуть из Степы деньги и дальше, но вскорости ее сбила машина. А потом появилась Аня Киселева, и Степа узнала в ней свою внучку.

– Как? – спросила я. – Что навело Степаниду Андреевну на мысль о родстве?

Акимов опустил глаза, сделал быстрое глотальное движение и выдал уже знакомую мне версию:

– Некий генетический дефект. Не стану щеголять терминами, вы их не поймете. Но Степа сразу убедилась: девочка родная.

– Очень интересно, – вздохнула я, – в особенности если знать, что Аня никогда не была дочкой Юрия. Вот вам кролик из шляпы: Аня биологическая дочь Елены. Она ни с какого боку не родня Степаниде и Юрию. Лена задумала обмануть Гвоздевых, обеспечить за их счет счастливую жизнь своей родной доченьке. Старшая Киселева была знакома с Олесей и спустя немалое количество лет после ее кончины решила использовать в собственных целях историю Семеняки. Свою долю в запутанную ситуацию внесли и одинаковые имена девочек. У Лены Аня и у Олеси Аня, но это две разные девочки. Но тем не менее Степанида Андреевна признала в младшей Киселевой свою внучку. Вопрос: почему?

Акимов отвел глаза в сторону.

– Понятия не имею. Она невероятно расстроилась, плакала, бормотала что-то про божью кару.

– Ваша жена была религиозна? – поинтересовалась я.

Акимов посмотрел в окно.

– Большинство врачей, даже циники-хирурги, рано или поздно говорят себе: Господь есть. Иначе как объяснить факт выздоровления некоторых безнадежных больных и смерть тех, кто явно шел на поправку? Но Степа всегда повторяла: «Я верю исключительно в антибиотики и передовые методы лечения». Нет, она не была воцерковленным человеком. Очень часто родители вешают на кровать больного ребенка иконку, а уж если необходима операция, тут все в ход пустят: повесят на шею крестик, талию обмотают поясом с молитвой. Степа была категорически против этих невинных манипуляций, увидит образ в палате и говорит: «У нас не храм и не ваша личная спальня. Уберите это. Вместо того чтобы деньги на свечи и службы тратить, лучше купите ребенку хорошие книги, больше толка будет».

Поймите, Степа любила детей, но она считала, что болезнь – это работа, с ней надо справляться засучив рукава, а не плакать, полагаясь на божью волю. Она была очень сильной, несгибаемой, с жесткой позицией по ряду вопросов. Я всегда просил ее: «Милая, не высказывайся. В особенности если дело касается тех, кто обречен с рождения».

– То есть? – не поняла я.

Николай махнул рукой.

– Вечный вопрос медицины. Стоит ли продлевать жизнь безнадежным инвалидам? Есть ли смысл выхаживать ребенка с тяжелым параличом или глубоким поражением мозга? Надо ли поддерживать растительное существование малыша в коме? Может, милосерднее отключить аппараты? Понимаете, иногда на свет рождаются слепоглухонемые дети, уроды в медицинском понимании этого слова. Какая судьба ожидает человека без рук? Он полностью зависим от родителей. А если те умрут? Социальный интернат – не самое светлое место на земле. Степанида очень возмущалась, говорила, что люди с тяжелыми заболеваниями, алкоголики, наркоманы и пожилые пары не имеют права обзаводиться детьми. Это приведет к вырождению человечества. У древних греков не было понятия совести, в Спарте больных младенцев скидывали со скалы. До двадцатого века смертность среди новорожденных пугала своим размахом. Врачи не имели понятия ни о сульфамидных препаратах, ни об антибиотиках, отсутствовали томографы, узи, фармакология находилась в зачаточном состоянии, опиум считался невинным обезболивающим. Скарлатина, дифтерит, ложный круп, корь, ветрянка – все было смертельно. Выздоравливали лишь дети с сильной иммунной системой. С другой стороны, не было достойных противозачаточных средств, женщины рожали по десять-двенадцать детей. Слабые погибали, крепкие оставались, происходил естественный отбор, человечество делалось более стойким. А сейчас? В семье чаще всего один малыш, он может родиться больным, его спасут, он останется жить, принимая постоянно таблетки, родит ребенка, а тот будет еще слабее.

– Где-то я уже слышала о желании сделать человечество чистым по крови и стерилизовать евреев вместе с неарийцами, – возмутилась я. – Сдается мне, эту мысль постоянно доносил до ушей немцев министр фашистского правительства Геббельс. И если вы считаете, что человеку, лежащему в коме, нужно отключить аппараты, вспомните о случаях, когда больные просыпались после десяти лет сна! Для вас он безнадежный больной, а для матери любимый ребенок.

Николай снисходительно посмотрел на меня.

– Из комы выбираются единицы, поэтому о них и сообщают в новостях. И эти дети никогда не станут нормальными. Я знаю ситуацию изнутри, вижу матерей, которые таскают на себе безнадежных инвалидов. У нас регулярно лечился Андреев с поражением спинного мозга. Он родился таким, мать не бросила мальчика, обихаживала, простите, живой труп. Ни малейшего прогресса за десять лет. Андреев даже маму не узнавал. Слава богу, он умер, а если б и дальше жил? Ну и кому от такого ребенка счастье? Давайте прекратим этот разговор, мы забрели в такую чащу, что рискуем не выйти.

В кабинет заглянула девушка.

– Простите, Николай Романович, приехал Огнев, он в переговорной.

Акимов встал.

– Это очень щедрый спонсор, занятой человек, уж извините, я не могу его заставлять маяться в ожидании. Если прояснил вам ситуацию – очень рад. Коли остались еще вопросы, посидите в нашем кафе, я освобожусь часа через полтора, сами понимаете, спонсор в наши времена главнее всех.

Я встала, и мы вместе покинули кабинет. Николай Романович поторопился к лифту, а я пошла искать туалет и обнаружила его в тупике около двери с надписью «Склад № 2».

Если хотите узнать, как обстоят дела на фирме, не смотрите на убранство зала для совещаний, а зарулите в местный сортир. Вот там вы мигом поймете, устойчиво ли материальное положение конторы. Если перед вашим взором предстанет треснувшая раковина, надколотое зеркало, ржавые трубы, а в кабинке не окажется ни бумаги, ни крючка для сумки, ни дезодоранта, то, вероятно, руководству предприятия наплевать на сотрудников либо у него нету денег на оборудование приличного туалета.

Туалет в больнице Акимова выглядел достойно. Кругом царила чистота, к стене крепилась коробка с одноразовыми бумажными сиденьями, на дверце висело устройство, время от времени фыркающее дезодорирующим средством, нашлось и крепление для сумочки, а пипифакса было целых три рулона: один висел на стене, два стояли на крышке бачка.

Не успела я закрыть защелку, как в предбаннике раздались шаги, до моих ушей долетело всхлипывание и бормотание:

– За что? Почему я? Чем провинилась? Не могу, не могу…

Следом я услышала рыдания, скрип, из-под двери подул ветер.

– Ой, высоко, – простонала невидимая женщина, – ой, страшно. Ой, прости меня, мама!

Быстрым движением ноги я пнула дверцу и вылетела в пространство у рукомойников. Большое окно было раскрыто, на подоконнике головой вниз лежала стройная женщина, она медленно ползла наружу.

– Стой! – заорала я и вцепилась незнакомке в ноги. – Немедленно вернись! Вот дура!

Глава 28

Хорошо иметь объем талии шестьдесят сантиметров, но и в тучности есть свои преимущества. Девушка, замыслившая самоубийство, едва ли весила сорок пять кило, поэтому я без особых усилий втянула ее назад, захлопнула раму и злобно спросила:

– С ума сошла? Ничего лучше не придумала?

Незнакомка широко раскрыла карие глаза и зашептала:

– Сыночек умер… да… должен… но… он…

Я растерялась, потом обняла бедняжку, та уткнулась в мое плечо и разрыдалась. Как можно утешить мать, потерявшую ребенка? Нет таких слов на свете.

Я стала гладить девушку по спине и бормотать:

– Ну-ну, он теперь ангел, его взял к себе Господь. Говорят, Бог забирает самых лучших, не позволяет им грешить, балует в раю.

Девушка подняла голову.

– Он жив! Понимаешь? Жив!

– Твой малыш? – окончательно растерялась я. – Чего тогда в окно вывесилась?

– Его держат в палате, – шептала незнакомка, – говорят, что он выживет. Спасибо, нас взяли в программу, я приготовилась на сегодня. А у них главная умерла! Ой, умерла! Без нее они растерялись. О-о-о! Лучше умереть. Я не могу его оставить и жить с ним не могу. Да, да! Лариса! Лариса! Лариса.

Я прислонилась к стене.

– Хочешь, чтобы я сбегала за Ларисой? Пошли вместе, одну тебя я не оставлю.

– Меня зовут Лариса, – неожиданно нормальным тоном представилась незнакомка.

– Таня, – ответила я.

– У тебя есть дети? – спросила Лариса.

Мне очень хотелось увести ее подальше от злополучного окна, поэтому я лихо соврала:

– Да.

Бездетная женщина никогда не сможет понять ту, у которой подрастает малыш. Лариса могла утратить ко мне доверие, снова перевеситься через подоконник и свалиться вниз быстрее, чем я охну. Хотя ей потребуется некоторое время, чтобы распахнуть раму, я определенно опять ее удержу. Но ведь окон-то в здании полно. Ларису необходимо успокоить. Многие потенциальные самоубийцы, выпив под влиянием горькой минуты снотворное, вдруг понимают, какую совершили ошибку, и звонят в «Скорую». Но если Лариса выбросится из окна, у нее не будет вариантов. Моя задача образумить ее и передать в руки врачей.

– Здоровые? – спросила Лариса.

Я кивнула.

– Ну тогда ты меня осудишь, – всхлипнула она.

– У меня больная племянница, – живо соврала я, – совсем плохая.

– Лежачая? – встрепенулась Лара.

Мне пришлось подтвердить.

Девушка схватила мою ладонь ледяными пальцами.

– Пошли, здесь есть место тайное.

Новая знакомая отлично разбиралась в хитросплетениях коридоров «зефирки», она привела меня в небольшую каморку, набитую хламом, села на колченогий стул и похлопала рукой по скособоченной табуретке:

– Плюхайся. Это офис тетки с косой.

Я тут же пожалела, что покорно отправилась с Ларисой, а не отвела ее на пост, где дежурит медсестра.

– Думаешь, я того, ку-ку? – хмуро спросила Лара. – Крыша съехала, вот и бросилась к окну? Тетя с косой – это смерть, я с ней здесь, в чулане, об услуге договорилась, да несчастье стряслось. Как мне теперь жить? Что делать?

– Любую беду можно преодолеть! – оптимистично воскликнула я. – Надо лишь не отчаиваться.

Лариса тихо засмеялась.

– Слышала, сама это повторяла, пока в мышеловку не попала.

Слова полились из девушки потоком. Сначала я обрадовалась: если человек начал говорить, он выплеснет стресс и сможет впоследствии его преодолеть. Но потом, по мере понимания масштабов беды, которая случилась с Ларисой, я испытала липкий страх и бесконечную жалость к незнакомой собеседнице.

Год назад Лариса родила ребенка и почувствовала себя счастливой. Муж носился по магазинам, скупая распашонки, а две новоиспеченные бабушки мыли квартиру, готовясь к приезду внука. Андрюше еще не исполнилось дня, а семья уже обожала мальчика.

На вторые сутки соседям по палате принесли пищащие кульки, а Ларисе мальчика не показали. Не успела молодая мать впасть в истерику, как ее вызвали в кабинет завотделением. Суровая Нина Егоровна, которую в клинике все боялись, неожиданно стала ласковой, усадила Лару в кресло и сказала: «Вы еще молоды, у вас родятся другие дети». – «Андрюша умер?» – пролепетала Лара. «К сожалению, он жив», – сказала Нина Егоровна. «Что вы несете? – возмутилась мать. – Где мой мальчик?»

Нина Егоровна налила в стакан воды, поставила его перед посетительницей и рассказала ей правду. Андрей появился на свет с тяжелой патологией. Он никогда не сядет, не встанет, не заговорит, не узнает маму. Мальчик останется младенцем, за которым потребуется постоянный уход: памперсы, кормление, мытье в ванне.

«Он не вырастет?» – оторопела Лара. «Будет прибавлять и в росте, и в весе, – мрачно пояснила Нина Егоровна, – но никаких радостей материнства не ждите. Мой вам совет: оставьте сына в роддоме, мужу и остальным родственникам скажите, что он умер, и забудьте». – «Нет, – закричала Лара, – никогда!» Битый час Нина Егоровна уговаривала девушку, но та стояла на своем и ушла из роддома вместе с мальчиком.

Через шесть месяцев муж бросил ее, сказав на прощание: «Я не способен всю жизнь отдать на обслуживание инвалида».

Очевидно, над супругом поработала свекровь, она с первой недели пребывания дома Андрюши причитала: «В нашем роду одни здоровяки, казацкая кровь! Угораздило же связаться с больной семьей». Лара обозвала мужа предателем, свекровь завопила: «Хочешь, ничего не делая, жить на алименты за урода?»

Не прошло и двадцати дней после фактического развода, как скоропостижно скончалась мать Ларисы, и молодая женщина осталась вдвоем с Андрюшей. Выйти на работу она не могла, сын требовал постоянного пригляда, алименты супруг давал со скандалом. Андрей, несмотря на полнейшую неподвижность и неконтактность, быстро рос. Когда мальчику исполнилось одиннадцать месяцев, хрупкая Лара с трудом доставала его из кроватки. Но главное – она поняла, что ничего не изменится, мальчик не поправится. Потом Андрей заболел воспалением легких, и «Скорая» привезла его в клинику доктора Акимова. Лара находилась с малышом в палате и с непередаваемой завистью смотрела на других мамочек. Пусть их дети болели, но они капризничали, плакали, требовали от матерей внимания, убегали от врачей, а у Лены на руках было бесчувственное тело с пустыми глазами.

На третьи сутки ночью Лару разбудила врач, Ирина Михайловна. «Пойдем поговорим», – прошептала она. «Сейчас?» – поразилась Лара. «Днем времени не будет», – пояснила доктор и привела ее не в ординаторскую, а в кладовку.

«Ты понимаешь свои перспективы? – без обиняков спросила Ирина Михайловна. – Оцениваешь будущее?» – «Ну… да», – пролепетала Лара.

«Дети, подобные Андрею, редко доживают до десяти лет, – жестко сказала Ирина, – сейчас у тебя есть шанс родить второго малыша, а через пару годков ты его упустишь, надорвешься и физически и психологически». – «Знаю, – заплакала Лара, – но что мне делать? В детдом Андрюшу не возьмут, да и я не смогу его отдать государству, сын привык к хорошему уходу».

Ирина Михайловна кивнула: «Могу тебе помочь. В Москве есть центр «Здоровье и покой», там на коммерческой основе присматривают за детьми, подобными Андрюше». – «Я мать-одиночка, – поспешила уточнить Лариса, – денег не наскребу на лишний пакет кефира». – «Это бесплатно, – подняла вверх палец Ирина, – благотворительная программа. Одна беда, чтобы попасть в грудничковое отделение, ребенок должен быть младше года, идеальный вариант – пара недель или месяцев. Но я на твои мучения полюбовалась и попытаюсь уломать Марину Осиповну Юрьеву, она там капитан. А ты должна сама принять решение». – «Отдавать ли Андрюшу? – воскликнула Лара. – Если в хорошие условия, то да!» – «Подумай о другом, – еще больше понизив голос, продолжала врач, – милосердно ли продолжать мучения мальчика? Не лучше ли прекратить их разом?»

Я вцепилась в сиденье табуретки.

– Тебе предложили… э… лишить ребенка жизни?

– Разве это жизнь? – вздохнула Лариса. – Ирина пообещала перевести Андрюшу в «Здоровье и покой», в отделение для младенцев. Ну и вчера… он должен был… там…

Передо мной моментально развернулась картина. Я стою перед серым корпусом, мрачный водитель и домработница устанавливают в джип маленький гробик. На пороге морга крестится санитарка Варвара Николаевна, которая потом шепотом сказала мне: «Надя может помочь». Она знала, что в центре убивают неизлечимо больных новорожденных, и направила меня к гардеробщице. Та в отличие от сердобольной бабки не пошла на контакт с незнакомой женщиной, прогнала меня прочь, а потом отчитала старуху по телефону. Я подслушала ее гневную отповедь, стоя под открытым окном. Так вот что имела в виду Влада Сергеевна, повторяя перед смертью: «Здоровье и покой. Остановите… нельзя…» Бывшая директор детдома знала о том, что творится в корпусе для новорожденных, и хотела рассказать мне перед смертью правду. Понимаю теперь, почему Влада Сергеевна назвала деньги «грязными». Десять тысяч евро ей дала за содействие в обмане Лена Киселева. Боль в суставах так измучила Ильченко, что та решилась на участие в спектакле, но потом, очутившись в реанимации и поняв, что смерть рядом, не захотела брать грех на душу. Ее разговор со мной – это попытка исповеди, но я его неправильно истолковала, решила, что Ильченко просит вернуть собранную сумму бывшим воспитанникам. Галина Родченко, которая подбила всех собирать деньги, сказала мне, что, прежде чем сесть в машину, Влада Сергеевна пробормотала в телефонную трубку: «Марина права. Боль терпеть невозможно. Они, наверное, мучаются. Что хуже, огонь в суставах или пожар в душе?»

Родченко не поняла смысла высказывания, мне он тоже был до сего момента не ясен. Но сейчас-то все встало на место. Марина – это Юрьева, заведующая грудничковым отделением центра «Здоровье и покой». Похоже, она говорила Владе Сергеевне про мучения, которые испытывают больные дети.

Лариса вытерла глаза рукавом кофты.

– Все застопорилось. Умерла у них главная, говорят, рыбой отравилась, она все решала. Андрюшу велят забирать из «Здоровья и покоя», а что будет с деньгами? Я продала мамино кольцо.

Из глаз Лары потоком хлынули слезы.

– Какие деньги? – в который раз поразилась я. – Ты же говорила про милосердие?

Лара кивнула:

– Ну да! Меня свели с Надеждой, она в центре служит простой гардеробщицей, но на самом деле ловко делами ворочает. Надя пообещала, что Андрюшу примут на несколько дней, оформят якобы для обследования на трое суток, надо лишь заплатить за ампулу… э… те… три… кси…

– Тетродотоксина? – подсказала я.

– Точно, – кивнула Лариса, – лекарство… ну… ой! Не могу! Оно дорогое, пять тысяч баксов стоит. Я продала кольцо мамы и отнесла вырученное Наде. И ничего не получилось из-за смерти их начальницы. Надежда, правда, пообещала: «Я никого не обманываю. Сейчас в центре начнется пертурбация, забери Андрюшу, через месяц я все улажу. Надо на время затаиться».

Лариса прижала руки к груди.

– Месяц! Тридцать дней ухаживать за ним, зная, что впереди? Я решилась от отчаяния, Ира-то права: Андрей, вероятно, мучается, у него все болит, а сказать он не может. И эта бабка из морга! Варвара Николаевна! Она такие жуткие вещи рассказала. Раньше, ну, давно-давно, в двадцатом веке, некоторые акушерки жалели детей… таких… как Андрюша. Они им в голову втыкали иголку, и ребенок умирал. Никаких следов снаружи не оставалось. Ну разве что рентген сделать, да кто же его трупу назначит. Все бубнила: еще в древности люди милосердие выказывали, не мучь мальчика. Вот! Жуткая старуха.

Я на мгновение оглохла. Рентген. Снимок головы Ани, большое количество зубов с пломбами и зацементированными после депульпации каналами. Тут же вспомнился разговор молодых матерей в маршрутке, тех, что самозабвенно ругали своих мужей-растяп. Одна из девушек, медсестра, поведала занимательную байку про парня с пирсингом в языке. Юноша не вынул перед рентгеном болтик, и на снимке получилась проекция позвонков, якобы скрепленных штифтом.

Я схватила Ларису за руку и одновременно начала набирать номер телефона.

– Пошли скорей.

– Куда? – спросила девушка.

– Сейчас за тобой приедет Дмитрий Коробков, отвезет тебя в наш офис, там решат твою проблему, – пообещала я, – ты больше не будешь одна.

Лариса молча встала. Вслед за перевозбуждением на большинство людей наваливается апатия, они не способны трезво мыслить и готовы слушаться первого попавшегося прохожего. Посттравматический синдром может длиться долго, и мне очень жаль бедную женщину. Но Лара является ценным свидетелем, и моя задача – переправить ее к Чеславу в целости и сохранности.

Устроив совершенно не сопротивляющуюся девушку в джипе рядом с Димоном, я посмотрела вслед удаляющемуся автомобилю, вернулась в клинику, поднялась на нужный этаж и, несмотря на гневные восклицания секретарши: «Стойте, куда вы, там люди», распахнула дверь в кабинет главврача.

Николай Романович с удивлением воззрился на меня. Две тетки в белых халатах, сидевшие в креслах, синхронно сдвинули брови.

– Вернулись? – безо всякой радости спросил Акимов. – Есть вопросы?

– Точно, – кивнула я, – их много, но главный один. Почему ваша жена не отправила Аню на томограф, не сделала ей анализ ДНК, а признала внучку по рентгеновскому снимку? Хотите ответ? Она увидела иглу!

Тетки переглянулись, Николай Романович попытался смикшировать ситуацию:

– Валентина Семеновна, Татьяна Гавриловна, договорим после обеда.

– Да, конечно, – сказала одна из докторш, и обе плавно утекли за дверь.

– Что за чертовщину вы несете? – взвился Акимов.

Я без приглашения села в кресло.

– Вы прекрасно знаете ответ, Степанида Андреевна вам все рассказала. Варварский способ умерщвления младенцев, в основном им пользовались в прежние годы бабки-повитухи: в родничок ребенка втыкается игла. Спустя некоторое время малыш тихо умирает, никаких следов насильственной смерти. Вскрытие обычно делают либо по просьбе родителей, либо по требованию врача, но баба Вера из деревни Каскино и не слышала про патологоанатома. Она просто, без всяких затей, похоронила Аню, забыв оформить свидетельство о смерти. А потом Олеся погибла, и история канула в Лету.

Николай Романович застыл статуей, а я продолжала:

– Известны случаи, когда младенцы с иглой в голове выживали. Их мучили мигрени, головокружения, кое-кто испытывал проблему со зрением, слухом. Рано или поздно все обращались к врачам, тогда правда вылезала наружу. Иглу отлично видно на рентгеновском снимке.

Акимов не шелохнулся.

– Думаю, Степанида Андреевна лишила жизни дочь Олеси. Семеняка вела себя нагло, хотела стать женой Юры. Требуй она денег, Гвоздева постаралась бы решить проблему мирным путем. Но охамевшая девица нацелилась на самое святое – на Юру. Вот у профессорши и сгорели предохранители. Целых пятнадцать лет Степанида живет счастливо, забыв Семеняку. И тут появляется Аня, блондинка с голубыми глазами, та же масть, что у Гвоздевых. Однако это не убедило бы Степаниду, на свете много людей славянской внешности. Да только Лена отлично продумала пьесу, женщина, которая догадалась намочить носовой платок особым веществом, чтобы вызвать у себя обильное слезотечение, способна на многое. Анечка под стать маме, обе Киселевы хотят получить возможность слинять в Америку. Лена методично движется к цели, она кремень. Стоит вспомнить, как медсестра поучала меня правильному ведению хозяйства, чтобы понять: старшая Киселева – китаец пополам с немцем, она будет не покладая рук трудиться, последовательно идя к вершине своего благополучия. То-то мне все время казалось: разыгрывается спектакль, я чувствовала фальшь. Первый раз такое впечатление возникло, когда Лена и Аня пришли в наш офис, второй – в момент беседы в кабинете Степаниды. Вы следите за ходом моих мыслей?

Акимов кивнул.

– Отлично, – обрадовалась я, – не отвлекайтесь. Аня внешне похожа на Юрия, она увлечена медициной, у нее часто болит голова, в детстве была задержка развития, и девочка… приемная дочь Лены. Думаю, Степанида очень испугалась. Если выяснится, что в голове у Анны игла, то представляете последствия для Гвоздевой? Километровые заголовки в желтой прессе наподобие «Педиатр-убийца», закат бизнеса, негодование Юры. Да, сын всегда смотрел в рот маме, обожал ее, беспрекословно слушался. Но убийство младенца! Согласитесь, Юрий Игоревич мог взбрыкнуть и уйти. Профессору не пришла в голову простая мысль: «Кто сумеет доказать, что попытку убить малышку делала Степанида?» Свидетелей-то нет, а сказать можно что угодно. Страх оказался намного сильнее разума. Вот почему Степанида сразу призналась, что разговаривала с Олесей, знала о рождении внучки. Если Гвоздева начнет ерепениться, Киселева может пойти к другим врачам, начать обследование Ани, чтобы доказать ее родство с Юрием. А ну как все правда? Девочка выжила, посторонние увидят иголку. Степанида Андреевна не могла этого допустить, вот почему она не отправила предполагаемую внучку на томограф, а повела на рентген. Если в теле есть металл, он способен начать двигаться во время исследования. Не спрашивайте почему, не отвечу. Из рентгенкабинета Степанида выходит с заявлением: «Анна моя внучка».

Профессор увидела иглу, сомнения отпали, анализ ДНК не нужен. Степанида еще сильнее боится привлечь к делу других врачей, на карту поставлено не только ее материальное благополучие, но и отношения с обожаемым сыном. Она даже признает свое знакомство с Ильченко, спешно придумывает историю про съемную дачу. Честно говоря, мне непонятно, почему Степанида так поступила, но я точно знаю: Аня – родная дочь Лены. Так откуда в голове у нее игла?

Глава 29

– Откуда? – с волнением в голосе прошептал Николай Романович.

– Старая как мир уловка, – вздохнула я, – кто-то из врачей, то ли Амосов, то ли Долецкий, то ли другой хирург, вспоминал в своей книге про ребенка из детдома, который ужасно не хотел возвращаться из больницы в интернат, вот и втыкал перед рентгеном в свою ночную рубашку на уровне спины булавку. Врачам казалось, что острая железка внутри подростка, и они упорно ее искали, пока не разоблачили симулянта. А еще меня натолкнул на эту мысль рассказ медсестры из маршрутки про пирсинг в языке.

– Где? – заморгал Акимов.

– Не важно, – отмахнулась я. – Аня засунула в волосы иглу, Степанида делала снимок в прямой проекции и увидела то, что ожидала. Догадайся профессор сделать боковой вариант, обманщица попалась бы. Но Елена точно рассчитала эффект. Едва перед глазами Гвоздевой возникла игла, в голове осталась одна мысль: как скрыть случившееся от Юрия?

Степанида возвращается в кабинет, где ее ждут. Снимок Ани она приносит в конверте из плотной желтой бумаги, не собирается демонстрировать пленку. Но тут излишне любопытная Таня Сергеева требует объяснений, и Гвоздева впадает в панику. Юрий хороший врач, но даже плохой увидит на рентгенограмме иглу. Степанида спешно отправляет Юру за валерьянкой и вынимает из стола… снимок другого пациента. Она боится показать настоящий мне и Лене.

Как назло, профессору под руку попадается изображение черепа взрослого человека, у которого сильно испорчены зубы, повсюду пломбы и видны зубы мудрости. Ох, не зря память постоянно возвращала меня к тому снимку. Подсознание поняло: ну не могут быть у подростка запломбированы все зубы. И зубы мудрости! Крайняя редкость для столь юного возраста.

Юра открывает дверь и говорит: «Валерьянки нет, есть настойка пиона». Валерьяна не скоропомощное средство, она накапливается в организме и лишь тогда дает нужный эффект, пион поможет сразу. Степанида не может не знать этого, но велит сыну: «Ищи настойку корня валерианы».

Гвоздева не хочет, чтобы сын присутствовал при беседе, позже, услышав от него про пустырник, мать вновь приказывает найти все ту же любимую котами траву. Юра не сопротивляется, он привык к закидонам Степаниды. Валерьянка так валерьянка, он уходит, Гвоздева переводит дух. Поспорим, что в ее сейфе найдется снимок с иголкой? У меня осталась малая толика вопросов. Откуда у вашей жены в столе изображение черепа взрослого человека?

– Одна из медсестер принесла, – вдруг сказал Николай, – ее мужу хотят ставить импланты, говорят о недостатке костной массы, предлагают операцию по наращиванию. Девушке показалось, что стоматологи дурят ему голову, она принесла Степе снимок, просила поглядеть. Я задал жене тот же вопрос, и она ответила.

– Вы знали про иглу! – подпрыгнула я.

Акимов закрыл глаза рукой.

– Степа позвонила после ухода Киселевых в истерике и все выложила. Дело обстояло немного по-другому. Семеняка, отвратительная шантажистка, сначала взяла большую сумму на аборт, потом родила и стала требовать у моей жены денег, денег, денег… Степанида хотела избежать скандала, но Олеся перла танком. Жена не посоветовалась со мной, я казался ей слишком молодым, да и были мы на тот момент всего четыре года вместе. Степа попросила Семеняку привезти ребеночка, она тогда служила в частной клинике. Жена мотивировала свое желание просто: она хочет убедиться, что Аня дочь Юрия, исследовать ее кровь. Семеняка привезла девочку, Степа приготовила иглу, Олеся со словами: «Боюсь крови», – выскочила в коридор. И тут… Степа сама не поняла, как… ну чисто случайно… игла попала в темечко малышки.

– Случайно? – переспросила я. – Вместо пальца попала в голову?

Николай Романович встал.

– Младенец был не нужен матери. Семеняка отвезла новорожденную к бабке в деревню и занялась своими делишками. Девочка была лишь способом вытянуть деньги. Олеся понимала, что Юра на ней не женится. Поверьте, произошел несчастный случай, они бывают в медицине.

– Младенца увезли в село и там он через пару дней умер, – прошептала я, – Олеся попала под машину.

Акимов лег грудью на стол.

– Вы всего не знаете. Спустя неделю после посещения клиники Олеся позвонила Степаниде и сказала: «Убийца. Я знаю про иглу. Девочка выживет, а тебе теперь придется долго и дорого платить, чтобы я молчала. Помни, младенец у меня на руках, а под его черепом улика, способная тебя уничтожить. Даю на раздумья две недели, а потом начнешь отстегивать валюту». Понимаете состояние Степы?

– Я никогда не пыталась извести младенца и не способна сейчас ощутить ужас вашей жены, – зло сказала я. – Значит, Аня не умерла?

– Олеся утверждала, что нет, говорила о своей подруге, которая подтвердит, если что. Но потом попала под машину, и все прекратилось.

Я закусила губу.

– Ага! Когда появилась взрослая Аня, Степанида решила, что девочка-таки выжила, а вероятно, Юра втайне от мамы просил Владу Сергеевну устроить дочь в детдом, попытался сохранить лицо. Она сразу поверила Киселевым. Это все объясняет. Значит, Лена все знала, наверное, она и есть та подруга, о которой говорила Олеся. Интересно, Семеняка сама угодила в автоаварию?

– Степа тут ни при чем, – замахал руками Николай, – Семеняка была пьяной. Можно найти документы о происшествии. Нет, нет, Олесю жена не трогала! Стечение обстоятельств. Вы же не станете позорить светлую память Гвоздевой? Своей безупречной жизнью, беззаветным служением детям, милосердными делами моя жена пыталась искупить ту оплошность. Центр «Светлое детство», спецпроект «Здоровье и покой». Последний вообще не приносит никакой прибыли, исключительная благотворительность.

– С оплатой пять тысяч долларов за ампулу с ядом? – спокойно возразила я. – Корпус для новорожденных в «Здоровье и покое» – это перевалочный пункт на кладбище. Скольких детей там убили по приказу Степаниды Андреевны?

Николай Романович вздрогнул, сделал шаг в мою сторону, я вскочила, и тут издалека послышался шум, дверь распахнулась, и под гневный крик секретарши:

– Николай Романович, я их не пускала, сами вошли! – в кабинет ворвались Чеслав и Мартынов.

– Как дела? – осведомился босс.

– У меня хорошо, – отрапортовала я, – а у Николая Романовича не очень. На данной фазе беседы мы пытаемся разобраться со смертностью младенцев в центре «Здоровье и покой». Думаю, если провести там обыск, изъять документы…

– Коробков передал мне твое сообщение, – кивнул Чеслав.

– В «Здоровье и покое» уже наши, – добавил Мартынов, достал из кармана свое рабочее удостоверение, продемонстрировал Акимову и продолжил: – Там сейчас даже мышей проверят.

– Мы не брали денег, – прошептал Акимов.

– Здорово, значит, Лариса наврала, – хмыкнула я. – Вот только, полагаю, в корпусе найдется спецпалата, в которой лежали детки для установления диагноза. Двое суток проведут и… умирают. Сколько их таких? А?

Николай Романович заломил руки.

– Да. Иногда нам приходилось принимать тяжелое, но милосердное решение. Поймите, некоторым детям вообще не следует появляться на свет!

– Ты, значит, Господь, – прошипел Леня, – решаешь, кому жить, кому умирать!

– Эти дети не жили! – затрясся Николай Романович. – Мучили себя, родителей, государство на их содержание тратит деньги, которые могли бы достаться тем, кому можно помочь!

– Обожаю песни о государственных делах! – мрачно произнес Чеслав. – Речь идет о вас! Детей убивали вы!

– Я? Никогда! – попятился Акимов.

– Конечно, – рассвирепела я, – сам не убивал, на то есть специально обученные медсестры. Но Степанида Андреевна и ее муж отправляли жертв в «Здоровье и покой». Вы считали себя санитарами леса? Отличное прикрытие преступления. Убивали из жалости, только отсчитайте деньги за ампулу. Сколько доз содержит одна стекляшка? Сто? Много ли яда требуется для крошки? Да вы получали невероятную прибыль. Один ребенок – пять тысяч в американской валюте, десять – пятьдесят. Даже я, человек, плохо разбирающийся в математике, легко подсчитаю ваш навар.

Акимов метнулся к сейфу, Чеслав и Леня бросились к нему, но доктор успел вытащить из железного ящика папки и швырнул их на пол.

– Любуйтесь. Артемьев Вадим. Синдром Денди-Уокера. Врожденный порок развития четвертого желудочка головного мозга, одновременно пороки развития сердечно-сосудистой и мочеполовой системы. Это неизлечимо. Прогноз? Умственная отсталость как минимум и вероятная смерть в пубертатном возрасте. Логинова Катя. Перелом шейных позвонков при рождении. К несчастью, осталась жива. Никогда не сядет, не повернется самостоятельно, питание через зонд. Михалюки Сергей и Юрий. Срощенные близнецы. Одно сердце, три руки, две ноги, две головы, печень, желудок в единичном экземпляре. Ваши соображения? Любуйтесь, господа! У меня еще есть. Желаете поинтересоваться? Артемьева тянула одна бабушка, родители бросили младенца. У Логиновой есть мать, отец, две маленькие сестрички, но последним даже яблок купить не могли, все средства уходили на Катю. Михалюки подлежали отправке в дом малютки, их оставили в роддоме. Да, Степа и я помогали этим несчастным обрести покой, они ушли без мучений. Родственники дали на это согласие. Мы никогда не принимали решения самостоятельно. Есть совет из медиков и других специалистов.

– И кто в него входит? – выдавил из себя Леня, которого явно потрясли ужасные детские фотографии.

Николай Романович выпрямился.

– Я взял все на себя, не хотел, чтобы жена занималась оформлением милосердной смерти. Сначала мы вдвоем принимали решение. Потом я обращался к членам совета, Степанида Андреевна не знала их имен. Она доверяла мне, понимала: я сделаю все наилучшим образом, каждый член совета не знал, кто еще дает согласие на процедуру. Всей информацией владел лишь я, хоть убейте, никого не выдам.

– Ильченко умерла, – сказала я, – ей хуже не будет. Влада Сергеевна входила в состав вашей камарильи?

– Да, – кивнул Акимов, – она, как директор детдома, давала заключение, возможно ли содержание малыша в госучреждении. Ильченко отличный специалист. Повторяю, я привлекал лучших. Влада Сергеевна, Степанида, четыре врача, педиатр, невропатолог, хирург, узкий специалист именно по болезни каждого ребенка, психолог. Решение принималось коллегиально. Если к нам попадал безнадежный малыш, мы тщательно изучали все грани его состояния и, лишь убедившись в полнейшем бессилии медицины, предлагали родителям решение. Имейся у малыша хоть один шанс на миллион, он продолжал бы мучить семью и себя. В «Здоровье и покой» отвозили только стопроцентно бесперспективных. Фактически уже трупы. Им предстояло медленно умирать в страданиях, а мы обеспечивали тихую безболезненную кончину. Доза тетродотоксина выдавалась Степанидой под строжайшую отчетность. У нас была полная прозрачность. Яд хранился у Гвоздевой, она его вручала Марине Юрьевой, строго для одного малыша! Никаких ампул. Шприц в контейнере. Мы врачи, а не убийцы. Докторам порой приходится брать на себя трудные решения. И, повторяю, Степанида не знала ни имен, ни фамилий членов совета.

– Гримаса судьбы, – пробормотала я, – Лена нашла в Интернете Владу Сергеевну и соблазнила ее деньгами на операцию. Ильченко согласилась участвовать в обмане, уж очень болели ноги. Я верю Акимову: члены совета не получали мзду, в противном случае директриса давно купила бы себе новые суставы.

– Уж и не знаю, что сказать, глядя на эти снимки, – печально произнес Мартынов, – лучше кое-чего вообще не видеть.

– Испугались? – прищурился Акимов. – Это всего-то фотографии. А когда их вживую видишь да рядом мать стоит? Вам повезло, с бандитами боретесь, а я с болезнями, они беспощаднее ваших убийц. И мы никогда не брали денег! Никогда! Ни одной копейки.

– Юрий, конечно, знал обо всем, – еле слышно пробормотала я и тут же вздрогнула от резкого звука: у Чеслава зазвонил телефон.

Босс поднес к уху трубку, сказал:

– Таня, поехали, Гвоздеву врач разрешил пообщаться с нами, ему намного лучше.

Уже уходя из кабинета, я услышала, как Леня мягко сказал:

– Простите, Николай Романович, но нам придется отвезти вас в отдел. Здесь останутся люди, которые осмотрят ваш кабинет. Не волнуйтесь, они будут аккуратны, все вернут на место. Ордер, как вы догадываетесь, у меня есть.

– Понимаю, – без малейшей агрессии ответил Акимов, – ключи от всех замков на столе.

– Пожалуйста, не нервничайте, – сказал Леня. – У вас, наверное, есть адвокат? Немедленно позвоните ему.

Когда мы сели в машину Чеслава, я не удержалась от замечания:

– Фотографии несчастных детей произвели очень сильное впечатление на Леню.

– А на тебя нет? – немедленно спросил шеф.

– Не хватит слов, чтобы описать мои чувства, – призналась я. – Не понимаю, как следует оценивать действия Акимова.

– Наша задача не судить, а собирать улики, – буркнул босс, – мы обязаны быть беспристрастными. Феликс Дзержинский, соратник Ленина и основатель ВЧК[11], говорил: «Чекист должен иметь холодный ум, чистые руки и горячее сердце».

– Отличное высказывание, – одобрила я, – с холодным умом в России напряженка, с чистыми руками совсем плохо, а горячее сердце Лени сейчас явно на стороне Акимова.

– У него был друг Алексей, а у того младшая сестра, – вдруг разоткровенничался Чеслав, – она болела детским церебральным параличом. Родители временно отдали Лешку в интернат, выхаживали дочку. Он под чужим присмотром почти все школьные годы провел, до сих пор с родителями не очень близок, а сестра его умерла, когда ей исполнилось пятнадцать. Думаю, у Леши в голове бродят разные мысли. Стоило ли портить детство мальчику из-за сестры, которая никогда не станет на ноги? Почему безнадежная девочка была более любимой?

– Учитывая моральный аспект, Мартынову следует отказаться от дела, – еле слышно сказала я, – он не сможет быть объективным.

Чеслав исподлобья взглянул на меня.

– Почти у всех есть дети, кое у кого больные, кое у кого безнадежные, кто-то имеет приятелей или коллег, у которых беда с ребенком. В деле Акимова никто не будет объективным. Каково твое мнение по данному вопросу? Эти врачи совершали благое дело или преступление?

– Не знаю, – прошептала я, – с одной стороны, да, это милосердно. С другой – они убийцы. И ведь у Ларисы требовали деньги.

Шеф аккуратно припарковался на стоянке, где висел знак «Только для машин сотрудников».

– Акимов даст показания, назовет фамилии родителей, тех допросят. В дело вмешаются газеты, телевидение, начнется масштабная война, Интернет передерется насмерть. Но несколько тысяч лет назад было сказано: «Не убий», и это самый веский аргумент. Хотя у меня тоже нет однозначного отношения к Николаю Романовичу. Вылезай.

– Я не верю, что он брал мзду, – заявила я, входя в корпус.

– Не надо оперировать глаголом «верить», – возразил шеф, – во всяком случае, не в нашем ремесле.

– А как же интуиция? – возмутилась я. – Чутье сыщика?

– Почему ты ходишь в одном платье? – вдруг спросил Чеслав.

– Вещи сгорели, – удивилась я.

– Купи новые, – приказал босс.

– Жду зарплату, – призналась я.

– Сегодня тебе на карточку перевели материальную помощь, – сказал Чеслав, – приобрети все необходимое и спокойно живи у Коробкова. Это мое решение.

– Думаю, когда приедет Гри, мы снимем квартиру и начнем ремонт своей, – поделилась я планами.

Чеслав остановился.

– Гри вернется не скоро. Не в этом году. Он работает под прикрытием. И это все, что я могу сообщить.

Я онемела.

– Мы скоро решим твою жилищную проблему, – продолжил босс, – а пока ты квартирантка Димы. Все. Вопросы есть?

– Нет, – пролепетала я.

– Правильно, – кивнул начальник, – ты стала настоящим профессионалом.

Я с огромным трудом проглотила тугой комок в горле. Члены бригады не имеют права на любопытство. Приказ есть приказ, кто-то решил судьбу Гри, не вспомнив о его жене. Но муж нарушил инструкцию, позвонил мне, сказал слова любви. Вот почему Чеслав так забеспокоился, узнав, что Гри общался со мной: побоялся, что он засветится, этим объясняется несвойственный ему интерес к личной жизни подчиненной. Хотя есть ли она у меня, эта личная жизнь? Впрочем, можно задать и другой вопрос: она мне нужна?

– Кто убил Гвоздеву, Киселевых и адвоката? – резко перевел беседу в иное русло Чеслав. – Они ели не фугу, а окуня. Как там оказался тетродотоксин?

– Не знаю, – честно призналась я.

– Вот и думай об этом, – приказал босс, – выкинь все остальное из головы.

Юрий Игоревич сидел в кровати, на коленях у него стоял специальный столик с тарелкой и пустой чашкой, в которой был пакетик с заваркой.

– Пытаюсь обедать, – вяло улыбнулся он нам, – и, предвосхищая ваши вопросы, скажу: мало что могу прояснить. Мы сели за стол, сделали заказ, съели закуску, принялись за рыбу, а потом у меня перехватило дыхание.

– Я принесла чайник, – послышалось из коридора.

– Спасибо, Светлана, – сухо произнес Юра, – идите на работу и перепечатайте заявку на лекарства.

В палату вошла секретарша Гвоздева.

– Ой, – чуть испугалась она, – здрасте. Я тут Юрию Игоревичу служебные документы показывала и за горячей водой сбегала. Вот.

Меня удивили виноватые нотки в голосе молодой женщины. Очевидно, Гвоздев тоже их уловил, потому что остановил Светлану:

– Ну хватит. Переделайте бумаги, я вас не ругаю, просто предупреждаю: впредь будьте внимательней.

– Да, да, да, – закивала секретарша и налила кипяток в чашку с пакетиком.

По палате незамедлительно поплыл знакомый запах. Я еще раз внимательно посмотрела на поднос, уютно устроенный на коленях Юрия, перевела взгляд на тумбочку, где лежал пустой полиэтиленовый пакетик, и чихнула.

– Ну и заварка! Воняет рыбой.

Гвоздев снисходительно улыбнулся, а Светлана решила просветить ничего не понимающую в чае посетительницу:

– Это такой сорт, называется «Лапшанг Сусонг». Лист коптится на специальных дровах, поэтому приобретает особый вкус и аромат.

– Питье на любителя, – кивнул Гвоздев, – у нас в стране «Лапшанг Сусонг» мало распространен, он не пользуется спросом, найти его трудно. Я был удивлен, когда случайно в одном магазине мне дали в качестве презента пакетик, в котором находился элитный вариант «Лапшанга».

Светлана кивнула:

– Да, Юрий Игоревич теперь в эту лавку ходит не за основным ассортиментом, а за подарком.

– Света, лучше езжайте в центр, – разозлился Гвоздев. – Что за глупая болтовня? Кому какое дело, где я беру чай?

– Нет, стойте, – резко сказала я, – на пакете на тумбочке я увидела название этого магазина. Возле метро «Тушинская» есть лавка с пирожными для взрослых. Судя по голубым крошкам на блюдечке, вы только что слопали пирожное, внутри которого лежал презерватив. Наверное, в мусорной корзинке осталась обертка, так? И зачем вам заходить в специфический магазин?

Светлана быстро шагнула к ведерку с крышкой.

– Там пусто!

Я усмехнулась, Юра поморщился.

– За чаем.

– А первый раз? – не успокаивалась я. – Когда вы еще не знали, что там в подарок «Лапшанг Сусонг» дают? Зачем заглянули в секс-шоп?

Гвоздев откинулся на подушку.

– Бесцеремонный вопрос. Хотя я отвечу. Ехал мимо, решил купить жвачку, притормозил у метро, ко мне подскочил зазывала, ну я и решил поглядеть на игрушки для взрослых. Я не монах, обета целомудрия не давал.

– Парень с рекламными листовками говорил о семейных радостях, лавка называется так же – «Маленькие семейные радости». Почему закоренелый холостяк отправился в эту торговую точку? – не успокаивалась я. – Вы не их целевая аудитория. Этот секс-шоп пытается выделиться среди остальных, потому и позиционирует себя как магазин для семейных людей. Вам что там делать? Светлана, вы давно работаете в «Светлом детстве»?

– Два года, а что? – растерялась секретарша.

– У вас есть дети? – налетела я на толстушку.

– Мальчик, – ответила та.

Чеслав тихо кашлянул, но я не остановилась:

– Сколько ему лет?

– Пять, – хмыкнула Света.

– А кто ваш муж? – наседала я.

– Я воспитываю мальчика одна, – гордо вскинула голову секретарша.

Я погрозила ей пальцем.

– Врать некрасиво, да и глупо. Мы возьмем фотографию Юрия и пойдем по вашим соседям, опросим сотрудников близлежащих магазинов, ну, знаете, таких небольших тонаров и киосков, где круглосуточно продают сигареты, хлеб, минералку. Кто-нибудь да вспомнит Гвоздева.

– При чем здесь я? – вспыхнул врач.

– Степанида Андреевна умерла, – жестко сказала я, – скрываться более нет причин. При чем вы? При том, что отца сына Светланы зовут Юрий Игоревич Гвоздев.

Глава 30

– Ой! А как вы узнали? – ахнула секретарша. – Я никому ни словечком не обмолвилась. Даже в метрике у Игорька отец не указан.

– Замолчи, – процедил Юрий.

– Пусть щебечет, – милостиво разрешила я, – вы молодец, небось назвали мальчика в честь своего папы.

– Игорь распространенное имя, – пожал плечами Юра, – я не помню отца.

Я кивнула.

– Конечно. Могу ответить на вопрос Светы, как я узнала про ваши отношения. Попросту догадалась. Помните нашу первую встречу? Мы шли по клинике, и вдруг вы увидели глупую мамашу, неправильно пеленавшую новорожденного. Вы моментально подошли к женщине и стали учить ее уму-разуму. «Распашонки и ползунки надо надевать наизнанку, иначе швы травмируют нежную кожу младенца. Не берите рубашечки с пуговицами. А уж если хотите именно такие застежки, смотрите, чтобы они были не деревянными, не пластиковыми, а из поролона, обтянутого тканью, такие продают в магазине на Полянке». Я не обратила внимания на ваши слова, но потом, сидя в маршрутном такси, услышала разговор юных леди, которые болтали о своих мужьях. Внезапно я подумала: «Откуда Гвоздев так хорошо разбирается в нарядах для грудничков?»

– Я же педиатр! – напомнил Юрий Игоревич. – Это моя работа.

– Но мне вы сказали, что занимаетесь младшими школьниками, – не дрогнула я, – и упоминание магазина на Полянке говорит о вашем личном опыте. Но теперь нет разницы, как я догадалась. Светлана подтвердила: у вас есть сын.

– Это еще требуется доказать, – помрачнел Юра.

Я повернулась к опешившей секретарше:

– Все мужики сволочи, да? После того, что вы для него сделали, Юра не спешит объявить вслух о вашей любви. Даже сейчас, когда Степанида Андреевна умерла, он не сделал вам предложения руки и сердца. Вероятно, Гвоздев вас не любит. Он очень комфортно устроился. Вроде есть ребенок и гражданская жена, и вроде он свободен. Юрочка дает вам деньги и кормит обещаниями: «Мать против моего брака, подождем чуть-чуть».

Думаю, он вас пристроил секретарем специально, чтобы Степанида привыкла к вам, стала считать своим человеком.

– Взаимоисключающая чушь! – возмутился Юрий. – Если я хотел скрыть эту связь, то зачем свел Светлану с мамой?

– Чтобы она понравилась Степаниде, постаралась ей угодить.

Гвоздев молчал, Света начала всхлипывать.

– Он… он… хороший. Заботится о нас. Обещает оформить отношения. Но Юра боялся матери, та считала его своей собственностью. Мы все вместе решили. Я буду постоянно около Степаниды, вытерплю ее заморочки, она привыкнет к секретарше, поймет, что я лучшая партия для ее сына. И тут мы покажем Игорька. Но Степанида Андреевна меня шпыняла и не становилась добрее.

– Поэтому вы ее отравили? – выложила я на стол свой козырь.

– Как? – ужаснулась Света.

– Очень просто, – продолжила я, – метрдотель Максим вспомнил, что вы в тот день были в «Кинуки».

– Да, – согласилась Света, – я привезла бумаги на подпись Юрию Игоревичу.

Я съязвила:

– Такие важные, что пришлось пойти в ресторан, где ваш начальник ужинал в тесном кругу?

– Да, – уже более решительно подтвердила Света.

– Ну и что случилось в трактире? – я медленно загоняла секретаршу в угол.

– Ничего, – промямлила та.

– А тележка со сладким? – тоном змеи осведомилась я.

– Ах это, – «вспомнила» Света, – глупая история, я случайно попятилась, налетела на тележку, уронила пару десертов на пол.

– Вы знали про тетродотоксин в сейфе у Степаниды, – отрубила я, – прихватили ампулу и подлили ее содержимое в рыбу. Одна беда: в «Кинуки» обманывают гостей. Вместо фугу подают окуня, а тот не содержит яда.

Юра дернулся и опрокинул поднос.

– Как окуня?

– Я ничего не слышала об отраве, – зарыдала Света, – ключи от сейфа были только у Юрочки и Степаниды, мне их не доверяли.

– Дура, блин, идиотка! – взвизгнул Юра, теряя всю интеллигентность. – Сколько раз я тебе внушал: «Молчи, б…!»

Чеслав крякнул, Света вжалась в стену, Гвоздев со злостью сбросил на пол столик и еще раз смачно выругался.

Я покачала головой.

– Я ни секунды не подозревала Свету в убийстве. Ей не рассказывали про то, чем занимается Степанида, не сообщали о центре «Здоровье и покой» и никогда бы не разрешили подойти к сейфу, где хранился тетродотоксин. А вот господин Гвоздев – другое дело. Юрий Игоревич ловко обстряпал дело, даже слишком ловко, учитывая то, что у него были считаные часы на выполнение замысла. Но сначала я попытаюсь обрисовать психологические моменты, правда, в них нет ничего нового. Авторитарная мать, слабовольный сын, которому, с одной стороны, комфортно, а с другой – тяжело, ведь даже во взрослом возрасте приходится прятать личную жизнь. Впрочем, Степанида тоже не афишировала своих отношений с Акимовым, стеснялась разницы в возрасте с любовником. Вот такая у Гвоздевых семья: мать жила для сына, тот был почтителен с ней, и оба имели втайне друг от друга интимных партнеров. Степанида почти двадцать лет жила с Николаем Романовичем, Юра менял любовниц и вдруг заболел, потребовалась операция, не лишавшая его сексуальных способностей, но грозящая бесплодием. Думаю, зная о последствиях, он разрешил беременной Свете родить сына. А еще полагаю, что Гвоздев захотел иметь полноценную семью, но боялся огорошить мать известием о внуке. Вот он и решил: пусть все идет, как идет, у него есть гражданская жена, сын, в конце концов все устаканится. Юрий привык к своему образу жизни, Светлана не перечила супругу, какой смысл в переменах? Если Гвоздев рискнет рассказать маме правду, та с большой долей вероятности заявит: «Либо я, либо она».

И придется делать выбор. А так жизнь прекрасна. Светлана любит отца своего ребенка, старается понравиться Степаниде, та довольна сыном, а он вполне счастлив.

И в этот уютный мир с его устоявшимся ритуалом вторгаются Аня и Лена Киселевы. Степанида Андреевна признает в девочке внучку, вызывает в ресторан Евдокимова. Юра огорошен, он ни сном ни духом не знает про иглу. Мать не открыла сыну правду.

– Про какую иглу? – взвизгнул Юрий.

– Потом, – отмахнулась я, – лучше ответьте: что хотела сделать ваша мать во время ужина?

– Она сошла с ума! – заплакала Света. – Так кричала после вашего ухода! Я дверь в приемную заперла, испугалась, что сотрудники услышат.

– Замолчи, – процедил Гвоздев.

Но, похоже, секретарше надоело исполнять роль немой.

– Юра не виноват, Степанида его в землю втаптывала, дышать не давала. Мы надеялись, что она скоро отойдет от дел, в последний год она болела, давление ее мучило. Степанида Андреевна купила дом в Швейцарии, говорила: «Скоро я уеду, передам бизнес Юрию. Пора нам порознь жить».

Она уже почти решилась на переезд, конечно, никому из посторонних об этом не сообщала, но мы-то знали. Ждали, вот-вот Юрий Игоревич избавится от мамаши.

Я, вспомнив беседу с Акимовым, кивала. Степанида безмерно устала, она собиралась провести тихую старость за границей вместе с Акимовым, спрятаться там, где никто ее не знает и не осудит за связь с мужчиной, по возрасту годящимся в сыновья. Роль сверхзаботливой матери, врача и человека, распоряжающегося жизнями больных детей, стала тяготить Гвоздеву. Ей захотелось простого счастья. И тут появилась Аня.

Света тем временем частила:

– Она вызвала Евдокимова, хотела выяснить, как можно оформить права Ани, похоронила идею уехать на Женевское озеро, загорелась новыми планами, ну прямо как живой воды выпила. Твердила: «Мне надо все исправить! Заплатить по счету! Аня не случайно возникла! Это божий перст!»

А еще Степанида налетела на Юру, стала кричать: «Почему ты мне не рассказал о звонке родственницы Олеси? Зачем поперся к Владе Сергеевне? Знай я о девочке раньше, все бы сложилось по-иному!» – Света перевела дух и продолжила: – Юра ей ответил: «Это выдумка! Я никогда не обращался к Ильченко». Но Степанида Андреевна сыну не поверила, как заорет: «Хватит! Не бреши! Аня твоя дочь от Семеняки! Мне пришлось выдумать про наше дачное соседство! Ты идиот».

Сын не выдержал и тоже повысил голос:

«Мать! Включи мозги! Где доказательство моего отцовства?» Степанида заговорила тише: «В голове у девочки. Я ей помогу! Это я виновата! Я все исправлю. Игла». – «Игла?» – переспросил Юра.

Профессор перешла на шепот, больше Светлана ничего не услышала.

– Вот! Вот как было дело, – зарыдала секретарша.

Я подняла руку.

– Тише. Все ясно. Юра понял, что его судьба – остаться под каблуком матери, и взял тетродотоксин.

Ход мыслей педиатра мне понятен – ужин состоится в японском ресторане, фугу легко отравиться. А вы помогли ему, пришли в трактир, опрокинули десерт. Пока все смотрели на руины торта и смущенную Свету, Юра полил рыбу ядом. Первая часть плана была выполнена без сучка и задоринки, а вот потом пошли ошибки.

Гвоздев ни разу до того вечера не ел фугу, он элементарно боялся пробовать рыбу. Но, согласитесь, тот, кто не ел горячего и остался жив, вызовет подозрение у милиции. Поэтому Юрий и решил «попробовать» деликатес. Самую малость, крошечку. И тогда он тоже станет жертвой непрофессионального повара, случайно оставшейся в живых. Об умышленном убийстве никто не подумает. Господин Гвоздев был неоригинален, историй о преступниках, которые прикидывались пострадавшими, можно вспомнить много. Его план мог сработать, если бы в «Кинуки» не обманывали клиентов. Фугу содержит тетродотоксин, милиция обвинит в отравлении повара и владельцев харчевни. Но в окуне яда нет. Гвоздеву не повезло. Правда, он избавился от матери и новых родственников, но наслаждаться положением хозяина своей судьбы, а заодно и бизнеса ему не придется.

– А Евдокимов тут при чем? – впервые подал голос Чеслав.

– Он случайная жертва, – пояснила я, – оказался в плохой час в неправильном месте. Адвокат, близкий друг Степаниды, почти член семьи. Ясно, что она решила показать ему Киселевых.

– Интересная интерпретация событий, – кивнул Гвоздев, – но где улики? Доказательства? У вас одни догадки и домыслы.

Когда мы вышли в коридор, я посмотрела на Чеслава.

– Ну, в принципе Юрий прав. Съезжу-ка к одной женщине, сдается, она была со мной при первой беседе не очень откровенна. Хоть и поздно, да придется ее побеспокоить.

Босс посмотрел на часы.

– Сам отвезу тебя в Бодольск, но сначала подождем Мартынова, он сюда несется на всех парах с информацией об убийце Ильченко.

– Как вы догадались, что я хочу еще раз потолковать с Машей Макаровой? – удивилась я.

Шеф бодрым шагом двинулся к моргу.

– Элементарно, Ватсон. Абсолютно понятно, что Лена знала про то, каким образом Степанида расправилась с дочкой Олеси. Но кто ей об этом рассказал? Мне тоже интересен ответ на сей вопрос, люблю, когда в деле не остается недосказанности. Маша была в курсе аферы, задуманной Киселевой. С большой долей вероятности я предполагаю, что родственница поведала ей все. Елена не Штирлиц. Да, она хитра, расчетлива, готова сдвинуть горы ради исполнения своей мечты. Но она женщина, поэтому явно хотела поделиться с близким человеком, не соблюла первое правило преступника: если тайну знают двое, это уже не тайна.

Когда Маша увидела меня на пороге, она с недовольством спросила:

– Который час, знаете? И почему мне не отдают тела Ани с Леной? По какой причине не позволяют похоронить близких людей?

Вместо ответа я задала вопрос:

– Лена знала про убийство ребенка Олеси. Ведь так?

Маша прикусила губу, потом кивнула:

– Ей Семеняка рассказала.

Я рассвирепела:

– А вы от меня решили утаить эту информацию.

Макарова пожала плечами.

– Какая теперь разница? Они все умерли. Ладно, пошли на кухню.

Рассказ Маши был длинным, и сейчас, выкинув ненужное, я сообщу лишь сухие факты. Во время совместного пребывания в клинике Лена и Олеся подружились. Вскоре после возвращения в Москву у Елены умерла мама, Олеся, приезжавшая в столицу шантажировать Гвоздеву, оставалась ночевать у приятельницы. И в тот день, когда Степанида Андреевна решила осмотреть младенца, Семеняка прибыла к Лене вместе со своей Аней. Олеся любила выпить, всякий раз, получив деньги, она покупала бутылочку и устраивала праздник. Спустя пару дней после визита в детскую клинику Олеся внезапно, без предупреждения, примчалась в Москву и сообщила Лене чудовищную новость.

Крохотная Анечка умерла дома, Олеся заподозрила неладное и обратилась к одному из бывших любовников, который работал в морге помощником прозектора. Парень провел несанкционированное вскрытие и обнаружил иглу.

Кончина дочери не ужаснула Олесю, вернее, она расстроилась, увидев тело младенца. Но факт потери алиментов огорчил… И тут игла!

Семеняка впала в состояние крайнего возбуждения. Она позвонила Степаниде и заявила: «Ане стало плохо, ей сделали рентген, угадайте, что нашли в ее мозгу? Девочка будет жить, а тебе, сука, придется платить не только алименты, но и приличную сумму за мое молчание».

Степанида испугалась, растерялась и пообещала Семеняке много денег. Олеся помчалась к Гвоздевой, получила первый куш и радостно заявила Елене: «О смерти моей дочери я никому не говорила, похоронила ее в огороде у бабки Веры, в Каскине. Там три калеки живут, никто ничего никому не расскажет. Свидетельства о смерти оформлять не буду. Пусть Степанида платит!»

Распив на радостях очередную порцию спиртного, Семеняка уехала в Бодольск и погибла там в аварии.

Лена постаралась все забыть, но потом, мечтая отправить Анечку в Америку, придумала свой план. Она понимала, как отреагирует Гвоздева, увидев девочку-подростка с иглой в голове, и поставила спектакль. Вот только у Юрия была своя мечта, и Елену с Аней он отравил.

Машу в квартиру покойных не пустили, но она не особенно переживала: московское жилье стоит значительно больше десяти тысяч евро.

Эпилог

Смерть Влады Сергеевны никоим образом не была связана с делом Гвоздевых и Киселевых. Леня Мартынов нашел такси, которое поздно вечером доставило Ильченко к больнице. Уже на первом допросе шофер во всем признался. Когда пассажирка стала расплачиваться по счетчику, водитель заметил у нее в сумочке толстую пачку денег, перехваченную резинкой, и мигом сообразил: на улице почти ночь, место безлюдное, тетка на костылях, такая не окажет сопротивления. Он подождал, пока Влада Сергеевна дойдет до середины тропинки, ударил ее сзади, забрал десять тысяч евро и уехал, уверенный в своей безнаказанности.

Николай Романович Акимов покончил с собой в следственном изоляторе. Врач оставил записку, в которой еще раз подчеркнул: денег с родителей он не брал. Арестованная гардеробщица Надежда не стала отрицать свою вину. Она с двумя медицинскими сестрами из фирмы «Здоровье и покой» помогала Марине Юрьевой находить клиентов. Заведующая грудничковым отделением в отличие от Влады Сергеевны, Акимова, Гвоздевой и других членов консилиума, никогда не бравших денег с несчастных родителей, решила поправить свое материальное положение, продавая укол тетродотоксина за пять тысяч долларов.

– Я предоставляла услугу, – шипела Юрьева на допросе, – деньги небольшие, это была плата за риск, я отдавала часть выручки Надежде и медперсоналу. Думаете, легко все правильно оформить? Степанида и Николай имели свой бизнес, а я нищая, врач на окладе. Кому было плохо?

Я по сию пору удивляюсь, ну как Леня сдержался, не надавал ей пощечин?

Через неделю после описанных событий Чеслав дал мне три дня отпуска, чтобы я купила себе новые вещи и окончательно обосновалась у Коробкова. Сгоревшую квартиру шеф предложил продать.

– Ремонтировать ее влетит в копеечку, – сказал он, – да и плохая примета – жить там, где случился пожар. Завтра твоей проблемой займется риелтор, он же подберет новое жилье.

– А деньги? – заикнулась я. – Руины стоят недорого.

Босс кивнул.

– Это не твоя проблема. Мы все устроим, через пару месяцев будешь осматривать варианты.

– Ну не могу же я вечно жить у Димы, – заныла я.

– Почему? – спросил Коробок, сидевший в соседнем кресле. – Тебе у меня не комфортно?

– Замечательно, – заверила я.

– Тогда чего лыжи навострила? – удивился Димон.

– У меня есть золотое правило, – после некоторого колебания ответила я.

– Вот здорово! – восхитился Чеслав. – Интересно, какое?

– Никогда не следует решать свои проблемы за счет других людей, – гордо объявила я. – Нельзя садиться на шею никому, даже хорошим приятелям.

– Золотое правило Трехпудовочки, – пробормотал Димон. – Тебе не приходило в голову, что друзья с радостью приходят на помощь в трудную минуту!

Я опешила, а потом возмутилась:

– Золотое правило Трехпудовочки? Вот как ты меня за глаза называешь! Трехпудовочка! Намекаешь на мои объемы?

Димон усмехнулся.

– В пуде шестнадцать кило, умножь эту цифру на три, сколько получится? Впрочем, не отвечай, непременно неправильно посчитаешь, сам скажу, сорок восемь килограммов! Считаешь такой вес огромным?

– Нет, – ответила я.

– Вообще-то я имел в виду, что у тебя столько ума, – с самым серьезным выражением лица продолжил наш компьютерный гений, – а теперь еще узнал и про золотое правило!

Ну разве можно с Коробковым разговаривать серьезно?! Ладно, отступать некуда, сейчас назову истинную причину, по которой не могу жить с ним в одной квартире.

– Не хочу мешать твоим романам, – призналась я.

Коробок заржал, Чеслав тоже неожиданно расхохотался, а потом сказал:

– Маргоша с Анфисой рассказали тебе о многочисленных бабах Коробкова?

– Вы знаете бабулек? – удивилась я.

Чеслав развеселился еще больше.

– Мы встречались. Милые старушки. Они очень боятся, что Дима устроит свою личную жизнь и уйдет от них. Вот и нафантазировали, понадеялись, что ты не захочешь связываться с развратником. Не волнуйся, мы все уладим.

Димон перестал хихикать.

– Жаль, я сразу не догадался. А ты им понравилась.

– Они мне тоже, – призналась я, – а историю про одну из твоих женщин, сумасшедшую фигуристку, которая…

– …растоптала лезвия коньков до состояния утюгов? – смутился Димон. – Ну… это, типа, правда. Была такая.

– Катька была не лучше, – подхватил Чеслав, – а Ира совсем никуда. Вот Лариса, Нина и Марина мне нравились, а ты их скучными посчитал! Безошибочно выбираешь идиоток. Одна Карина чего стоила? Брр! А про Олю с Анютой мне и вспоминать не хочется.

Я разинула рот. Так милые старушки придумали про хоровод любовниц нашего компьютерного гения или Димон отвязный казанова? Бабки боятся остаться вдвоем и поэтому пытались спровадить меня или в Москве не осталось ни одной дамы, с которой Димон не пообщался бы?

– Поговорили, и будет, – подвел черту Чеслав. – Дима, поезжай с Таней по магазинам.

– Сама справлюсь, – возразила я.

– Куда покупки сложишь? – деловито спросил Коробок. – Не занудствуй, я сегодня твой шофер.

Бегать с хакером по лавкам оказалось комфортно. Димон не лез с советами и на все мои вопросы типа: «Брать синее или зеленое платье?» – отвечал: «Покупай оба, шмоток много не бывает».

Около одиннадцати вечера мы решили ехать домой, влезли в машину, и Коробок вырулил с парковки.

– Тань, – сказал он, включая поворотник, – я тихий, аутичный юзер, максимум, на что способен, хакнуть то, что спрятано в Сети. Какие бабы? У меня на них времени нет. Я вообще не интересуюсь женщинами, весь в работе. Надеюсь, ты понимаешь, что Чеслав и Маргоша с Анфисой шутили?

Я не успела ответить, Димон опустил стекло и заорал:

– Гоблины! Стрелку не видите? Какой смысл переть? Ну ни одна сволочь не пропустит человека, который выезжает на проспект, соблюдая все правила!

Сбоку послышался гудок, новая ярко-красная «Мазда» притормозила и мигнула фарами.

– О! Мерси! – кивнул Коробок.

Из иномарки высунулась блондинка лет двадцати.

– Привет! – воскликнула она.

Димон превратился в сплошную улыбку.

– Премного благодарен! Крайне любезно. Вы светлый ангел в аду дороги. Если у вас есть проблемы с компьютером, звоните, сейчас дам визитку, а вы мне свой телефончик!

Я испытала сильнейшее желание треснуть Коробка по гребню из волос, которым гений Интернета украсил свою голову. Раньше Димон при мне никогда так себя не вел. Правда, до сегодняшнего дня мы ни разу не ездили вместе по магазинам, общались только по службе, а сейчас он не работает.

– Ты меня не узнал? – фыркнула владелица «Мазды».

– Мы где-то встречались? – удивился Коробок.

– Ага, в постели, – заявила блондинка, – передай привет Анфисе с Маргошей.

Красная иномарка рванула с места, Димон оторопело посмотрел на меня и протянул:

– Она забыла сказать, от кого привет.

Я попыталась сохранить серьезное выражение лица.

– Наверное, полагала, что ты помнишь всех своих подружек!

Димон кашлянул и живо сменил тему:

– Слушай, заедем в супермаркет? Купи Маргоше мюсли, а то она мне все уши о них прожужжала.

Я втянула голову в плечи. Честное слово, прямо сегодня прекращу кормить Леру, Геру, Клепу и Ариадну «человеческой» едой. Больше никаких сосисок для кисок! Однако я уже начинаю слагать стихи! А Маргоша должна забыть про «Антистресс» и прочие изыски. Но вот беда, киски мечтают о сосисках, а бабушка подсела на их корм. Это как-то неправильно.

– Чего притихла? – с подозрением спросил Димон.

– У всех свои секреты, – против воли ляпнула я.

– Это точно, – хмыкнул Коробок, – но мы, мужчины, откровенны, все как на ладони, ничего не скрываем, даже возраст. А теперь представь, что ответит сорокалетняя тетушка на вопрос: «Сколько вам лет?»

Радостно хихикая, Коробок перестроился в левый ряд. Я уставилась в лобовое стекло. Димон сейчас сказанул откровенную глупость. Женщин, отметивших сороковой год рождения, не бывает. Есть восемнадцатилетняя девушка с двадцатидвухлетним стажем.

body
section id="n_2"
section id="n_3"
section id="n_4"
section id="n_5"
section id="n_6"
section id="n_7"
section id="n_8"
section id="n_9"
section id="n_10"
section id="n_11"
ВЧК – Всероссийская чрезвычайная комиссия, затем неоднократно переименованная в ЧК, НКВД, МГБ, КГБ и так далее. Образована как орган борьбы с контрреволюцией в 1918 году.