Это – не «жизнь на Миссисипи».

Это – смерть на Миссисипи..

...Гибнут негры, работающие на хлопковых плантациях Глубокого Юга. И – кому есть до них дело?

...Гибнут в своих спальнях и гостиных хозяева старинных усадеб Луизианы и Каролины. И – никому не найти причину их гибели!

...Плывет, плывет по реке пароходик по имени «Грезы Февра», зафрахтованный для «увеселительной прогулки» ночными охотниками. Вампирами. Убийцами, вечно жаждущими крови смертных.

Миссисипи – в крови. И кровь продолжает литься...

ru en Т. Замилова Roland ronaton@gmail.com FB Tools 2005-04-22 A3EF75E2-2CEB-432F-99EB-3D568B31E931 1.0

Джордж Мартин

Грёзы Февра

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Сент-Луис. Апрель 1857 года

Желая привлечь внимание портье, Эбнер Марш постучал по конторке набалдашником изящной трости из древесины пекана.

– Мне нужно увидеть человека по имени Йорк, – сказал он. – Джошуа Йорк. Во всяком случае, так он себя называет.

Портье, пожилой мужчина в очках, от внезапного резкого звука вздрогнул, но когда, повернувшись, узнал посетителя, расплылся в широкой улыбке.

– Да это же капитан Марш!.. Не видел вас вот уже полгода, капитан, хотя слышал о вашем несчастье. Ужасно, просто ужасно. Я здесь с тридцать шестого года, но такого льда не припомню.

– Не стоит говорить об этом, – с раздражением заметил Эбнер Марш.

Иной реакции он и не ожидал. Постоялый двор под названием «Дом переселенца» пользовался популярностью у речников. До той жуткой зимы Марш и сам регулярно захаживал туда пообедать. Однако после ледового затора он там больше не появлялся. И дело не только в ценах. При всем том, что Эбнеру Маршу нравилась еда, подаваемая в «Доме переселенца», он не испытывал ни малейшего желания встречаться с его завсегдатаями: лоцманами и капитанами, их помощниками, словом, речниками – старыми товарищами и старыми соперниками, которые, бесспорно, слышали о его неудаче.

Эбнер Марш в людской жалости не нуждался.

– Вы мне только скажите, в каком номере остановился Йорк, – не допускающим возражений тоном попросил он.

Портье нервно качнул головой.

– Мистера Йорка сейчас нет в номере, капитан. Вы сможете найти его в обеденном зале, он отправился перекусить.

– Как? В этот час?

Марш взглянул на богато украшенные гостиничные часы, затем расстегнул медные пуговицы своего кителя и вытащил из кармана собственный золотой хронометр.

– Десять минут первого, – не веря своим глазам, произнес он. – Так вы говорите, он ест?

– Да, сэр, именно. Мистер Йорк поступает так, как ему удобно. И он не из тех людей, которым можно ответить отказом, капитан.

Эбнер Марш, прорычав что-то, вложил часы в кармашек, молча отвернулся от стойки и размашистым тяжелым шагом направился через богато меблированный холл гостиницы к выходу. Человек он был крупный и к числу терпеливых не относился. Деловые встречи в полуночный час, судя по всему, не входили в его привычки. Свою трость Марш держал с прежним высокомерием, словно ничего не случилось.

Обеденный зал был почти таким же величественным и роскошным, как главный салон на большом пароходе – с хрустальными канделябрами, отполированными до блеска медными ручками и всем прочим. На столах, покрытых белоснежными скатертями тонкого льна, стояли приборы из лучшего фарфора и хрусталя. В обычное время зал переполняли бы путешественники и моряки, но в этот час столы были свободны, большая часть светильников не горела.

Полуночное свидание имеет одно преимущество, размышлял капитан Марш: по крайней мере не придется страдать от сочувственных речей. Возле кухонной двери о чем-то тихо переговаривались два чернокожих официанта. Не обращая на них внимания, Марш прошел в дальний конец зала, где в одиночестве трапезничал хорошо одетый незнакомец.

Мужчина не мог не слышать приближения капитана, но взгляда от тарелки не оторвал. Он сосредоточенно поглощал из фарфоровой миски фальшивый черепаховый суп. Судя по покрою длинного черного сюртука, к речникам незнакомец не относился. Он мог быть приезжим с Восточного побережья или даже иностранцем. Как заметил Марш, мужчина был довольно крупным, хотя, пожалуй, и не таким крупным, как он сам; сидя незнакомец производил впечатление человека рослого, но до размеров Марша явно не дотягивал. Поначалу из-за белых волос он показался Маршу стариком, однако, подойдя ближе, капитан заметил» что волосы не седые, а светло-пепельные. Незнакомец из старца сразу превратился в молодого человека. Йорк был тщательно выбрит. Его продолговатое холодное лицо не украшали ни усы, ни бакенбарды. Кожа почти такая же светлая, как и волосы. Кисти рук, как заметил Марш, оказавшись рядом со столиком, походили на женские.

Капитан постучал по столику тростью. Звук, приглушенный скатертью, получился приглушенным, не властно-требовательным, а нежно-просительным.

– Вы Джошуа Йорк?

Йорк поднял взгляд, и их глаза встретились.

До конца жизни Эбнер Марш не забудет мгновения, когда впервые взглянул в глаза Джошуа Йорка. Все мысли, которые он вынашивал, планы, которые строил, все поглотил водоворот глаз Йорка. В один миг не стало ни мальчика, ни старика, ни франта-иностранца; на смену им пришел Йорк, человек как таковой, источаемые им сила, могущество, мечта.

Глаза Йорка оказались серыми, удивительно темными для такого бледного лица. Казалось, их черные горящие зрачки тонкими буравчиками проникли в душу Марша и теперь оценивали, чего она стоит. Серая радужная оболочка словно жила своей жизнью. Она была подобна туману, вздымающемуся над рекой темной ночью, когда исчезают берега, когда не видно ни зги, и в мире ничего, кроме вашего суденышка, кроме реки и тумана, не существует.

В такие туманы Эбнера Марша посещали видения; они возникали внезапно и тут же рассеивались. Из бездонных колодцев глаз незнакомца на него взирал проницательный ум. Но в непроглядном сумраке тумана чувствовалось что-то и от зверя, темного, пугающего, прикованного к цепи и потому злобного и неистового. Смех и одиночество, жестокая страстность – все это одновременно отразилось в глазах Йорка.

И все же главным в глазах была сила, ужасная сила, беспощадная и безжалостная, как тот лед, который разрушил мечты Марша. Где-то в этом тумане Марш ощущал медленное движение льда, едва уловимое, и почти слышал жуткий скрежет парохода и надежд.

Эбнер Марш за свою долгую жизнь никогда не отводил взгляда первым. Казалось, он смотрит на Йорка вот уже целую вечность. Рука Марша с такой силой сжала трость, что он боялся переломить ее пополам. Но на этот раз капитану пришлось первому отвести глаза.

Человек за столиком отодвинул в сторону свой суп и, махнув рукой, сказал:

– Капитан Марш. Я ждал вас. Пожалуйста, присоединяйтесь ко мне.

Голос у Йорка оказался густого, приятного тембра. По всему было видно, что он хорошо образован.

– Хорошо, – произнес Марш мягко.

Он отодвинул стул напротив Йорка и сел. Марш был крупного телосложения, шести футов ростом и весил не менее трех сотен фунтов. Его красное, усеянное бородавками лицо покрывала густая черная борода, которую капитан отрастил, чтобы скрыть сплющенный, вдавленный нос. Марша называли самым безобразным человеком на всей реке, и он знал об этом. В темно-синем капитанском мундире с двумя рядами медных пуговиц он выглядел внушительно и грозно. Но взгляд Йорка лишил его свирепости. Это фанатик, решил Марш. Такие глаза он уже видел у безумцев и проповедников, а также в истекающем кровью Канзасе у человека по имени Джон Браун. Марш не желал иметь ничего общего ни с фанатиками, ни с проповедниками, ни с аболиционистами, ни с трезвенниками.

Впрочем, когда Йорк заговорил, он перестал походить на фанатика.

– Меня зовут Джошуа Энтони Йорк, капитан. Джей Эй Йорк – официально, Джошуа – для друзей. Я надеюсь, со временем мы станем не только деловыми партнерами, но и друзьями. – В голосе его, не лишенном рассудительности, прозвучали сердечные нотки.

– Посмотрим, – сказал Марш неопределенно.

Серые глаза теперь показались ему отчужденными и немного озадаченными; то, что он видел в них раньше, исчезло.

Капитан почувствовал замешательство.

– Полагаю, вы получили мое письмо? – продолжал Йорк.

– Оно при мне, – ответил Марш и вытащил из кармана сюртука сложенный конверт. Поступившее предложение показалось ему невероятной улыбкой фортуны, спасением всего того, что он боялся потерять. Теперь Марш уже начал сомневаться. – Вы хотите, посвятить себя пароходному делу, не так ли? – спросил он и подался вперед.

Появился официант.

– Будете обедать вместе с мистером Йорком, капитан?

– Прошу вас, не откажите, – попросил Йорк.

– Полагаю, что присоединюсь к вам, – сказал Марш. Спору нет, выдержать взгляд Йорка трудно, но на реке не найти второго человека, кто мог бы состязаться с капитаном Эбнером Маршем в еде. – Я бы съел такого же супа и с дюжину устриц, не помешает и парочка жареных цыплят с картофелем и начинкой. Да не забудьте как следует поджарить их, чтобы образовалась румяная корочка. Принесите, также что-нибудь запить все это. Что вы пьете, мистер Йорк?

– Бургундское.

– Отлично. Бутылочку того же и для меня.

На лице Йорка отразилось изумление.

– У вас жуткий аппетит, капитан.

– Это жут-кий го-род, – тщательно выговаривая слова, произнес Марш, – и река здесь тоже жут-ка-я, мистер Йорк. Приходится поддерживать себя в форме. Здесь не Нью-Йорк, да и не Лондон.

– Это мне хорошо известно.

– Что ж, я очень надеюсь на это, раз уж вы решили заняться речным делом. Это са-ма-я жут-ка-я вещь на свете.

– Может быть, тогда перейдем сразу к делу? Вы владеете пароходной линией, занимающейся почтово-пассажирскими перевозками. Я хочу купить половину дела. Следовательно, ваш приход я могу расценивать как проявление интереса к моему предложению.

– Я более чем заинтересован, – согласился Марш, – и одновременно озадачен. Человек вы, похоже, умный, и надо полагать, что прежде чем написать мне письмо, навели соответствующие справки. – Для придания своим словам большего веса он постучал по столу пальцем. – Вы не могли не знать, что последняя зима практически разорила меня.

Йорк ничего не сказал, но что-то в его облике заставило Марша продолжить.

– Грузопассажирская компания «Река Февр» – это я, – продолжал Марш. – Я назвал ее так не потому, что обслуживаю только эту реку, что, кстати, не так, – а потому, что родился в верховьях Февра note 1 неподалеку от Галена. У меня было шесть судов, которые в основном занимались коммерческими перевозками в верхней части Миссисипи, из Сент-Луиса в Сент-Пол, с заходом в Февр, Иллинойс и Миссури. Дела шли отлично. Почти каждый год я увеличивал свою флотилию на один, а то и два новых парохода. Я уже подумывал о том, чтобы расширить сферу своего влияния до Огайо и, возможно, до Нового Орлеана. Но в минувшем июле на моей «Мэри Кларк» взорвался паровой котел, и она сгорела. Случилось это в районе Дубьюка. От нее ничего не осталось до самой ватерлинии. Сотни людей погибли. А этой зимой… эта зима выдалась жуткая. Здесь, в Сент-Луисе, у меня зимовало четыре парохода. «Николас Перро», «Данлейт», «Прекрасный Февр» и «Элизабет А». Новенькая, с иголочки, она прослужила мне только четыре месяца. Славное было судно. Почти триста футов длиной, с двенадцатью большими паровыми котлами. Быстроходная, как ни одно судно на реке. Я очень гордился своей «Леди Лиз». Обошлась мне в двести тысяч долларов, но, должен признаться, она стоила этих денег.

Тем временем принесли суп. Марш зачерпнул ложку и попробовал. Лицо его помрачнело.

– Слишком горячий, – сказал он. – Впрочем, ладно. Сент-Луис – вполне подходящее место для зимовки. Река замерзает здесь не сильно, и лед держится недолго. Нынешняя же зима выдалась непохожей на все остальные. Да, сэр. Все дело во льду. Река замерзла, как никогда. – Марш вытянул над столом огромную красную руку ладонью вверх и медленно сжал пальцы в кулак. – Положите в мою руку яйцо, и вы получите полное представление о случившемся, мистер Йорк. Лед с большей легкостью способен раздавить корабль, чем я яйцо. И когда он начал вскрываться, стало еще хуже. Вниз по реке, тесня друг друга, неслись огромные льдины, сметая на своем пути все: пристани, дамбы, лодки. Зима закончилась, и я потерял все свои суда. Все четыре. Лед отобрал их у меня.

– А страховка? – спросил Йорк.

Марш принялся за суп, громко втягивая его в себя. Поднося ко рту вторую ложку, он покачал головой.

– Я не считаю себя игроком, мистер Йорк. По этой причине никогда не доверял страховке. Это все та же игра – за исключением лишь того, что в ней ты ставишь против самого себя. Заработанные деньги я вкладывал в пароходы.

Йорк кивнул:

– Полагаю, все же одно судно у вас осталось.

– Осталось, – подтвердил Марш. Доев суп, он подал знак, чтобы подали второе блюдо. – «Эли Рейнольдз», маленькое суденышко водоизмещением в 150 тонн. Я использовал ее на Иллинойсе. Из-за того, что у нее незначительная осадка и она зимовала в Пеории, ледяного затора ей удалось миновать. Это все, чем я владею, сэр, все, что у меня осталось. Беда, мистер Йорк, в том, что «Эли Рейнольдз» немногого стоит. Купил я ее за двадцать пять тысяч долларов, и было это в пятидесятом году.

– Семь лет, – заметил Йорк, – не такой уж большой промежуток времени.

Марш покачал головой.

– Семь лет для парохода – весьма существенный срок. Большинство из них не выдерживают и четырех-пяти. Река просто пожирает их. «Эли Рейнольдз» построена лучше, чем большинство ей подобных, но старушке уже не долго осталось.

Тем временем Марш приступил к своим устрицам. Раскрывая створки раковины, он заглатывал их целиком, запивая большими глотками вина.

– Так что я совершенно озадачен, мистер Йорк, – продолжил капитан после того, как с полдюжины устриц исчезли в его желудке. – Вы говорите, что хотели бы купить половину моего предприятия, всю ценность которого составляет один-единственный жалкий, доживающий свое пароход. В письме вашем была обозначена цена. Слишком высокая, я бы сказал. Возможно, раньше, когда я владел шестью судами, грузопассажирская компания «Река Февр» и стоила этих денег. Но только не сейчас. – Он проглотил очередную устрицу. – Вам не окупить ваших вложений и за десять лет. Во всяком случае, с «Эли Рейнольдз». Она не в состоянии брать много груза или пассажиров.

Марш вытер губы салфеткой и посмотрел на своего собеседника, сидевшего по другую сторону стола. Пища помогла ему восстановить силы, и теперь он снова чувствовал себя самим собой и господином положения. Взгляд Йорка действительно чертовски пронзителен, однако бояться его совершенно нет оснований.

– Вам нужны мои деньги, капитан, – сказал Йорк, – и в то же время вы отговариваете меня… Не боитесь, что я найду другого партнера?

– Я так не работаю. – Марш тряхнул головой. – Я провел на реке тридцать лет, мистер Йорк. Когда я был мальчишкой, то сплавлялся на плоту до Нового Орлеана, потом водил паромы и плоскодонки. Только после этого пересел на пароходы. Я был лоцманом, помощником капитана, матросом, помощником судового машиниста и даже чертовым клерком. Чтобы узнать дело, надо перепробовать все. Но жуликом я не был никогда.

– Честный человек. – Йорк произнес это таким тоном, что Марш не мог понять, говорит тот всерьез или насмехается над ним. – Я рад, что вы посчитали возможным рассказать мне о положении вашей компании, капитан. По правде говоря, все это мне уже известно. Мое предложение остается в силе.

– Но почему? – сердито спросил Марш. – Только дурак выбрасывает деньги на ветер. На дурака вы не похожи.

Йорк не успел ответить – принесли очередные блюда. Заказанные Маршем цыплята были покрыты чудесной корочкой, именно так, как он любил. Отделив от тушки ножку, капитан с жадностью накинулся на нее. Йорку принесли толстый кусок жареной говядины, красной, с кровью, обильно политой соусом. Марш заметил, как тот проворно и ловко принялся расправляться с нею. Его нож легко вошел в мясо, как если бы это был кусок масла. Чтобы разрезать мясо, Йорку даже не требовалось делать пилящих движений, к каким обычно прибегал сам Марш, выполняя аналогичную работу. Вилку Йорк держал, как истинный джентльмен. Сила и изящество; удлиненные бледные кисти рук Йорка обладали и тем, и другим, и Марша восхищало это. Такие руки могли быть у женщины. Белые, но сильные, твердые, как клавиши большого рояля в главном салоне «Эклипса».

– Так что? – спросил Марш. – Вы не ответили на мой вопрос.

Джошуа Йорк минуту помолчал.

– Вы были честны со мной, капитан Марш. Я не стану на вашу честность отвечать ложью, как намеревался ранее. Но не стану и обременять вас правдой. Есть вещи, о которых я не могу вам сказать, вещи, которые вам не нужно знать. Позвольте мне в этой ситуации назвать вам мои условия, посмотрим, может статься, мы придем к общему соглашению. Если нет, расстанемся как джентльмены.

Марш распилил грудку второго цыпленка.

– Продолжайте, – попросил он. – Я вас слушаю.

Йорк отложил в сторону нож и вилку и сложил ладони лодочкой.

– Я, из своих собственных соображений, хочу стать хозяином парохода. Я хочу отправиться в путешествие по великой реке в комфорте и уединении. Я хочу быть на пароходе не пассажиром, а хозяином. У меня есть мечта, цель, если хотите. Я ищу друзей и союзников, но у меня есть враги, много врагов. Детали не должны вас волновать. Если вы будете настаивать на подробностях, мне придется лгать. Поэтому лучше не давите на меня. – Глаза-Йорка на мгновение стали жесткими, но он улыбнулся, и они сразу потеплели. – Единственное, о чем вам нужно знать, так это о моем страстном желании владеть пароходом и командовать им, капитан. Как вы можете догадаться, я не речник. Я совершенно не разбираюсь в судах, ничего не знаю о Миссисипи. Мои знания ограничены исключительно сведениями, почерпнутыми из тех немногих книжек, которые я читал и изучал в течение недель, проведенных в Сент-Луисе. Вполне ясно, что мне нужен коллега, кто-то, кто знаком с рекой и речниками, кто мог бы выполнять рутинную работу по обслуживанию судна, дабы я мог спокойно заниматься своими делами.

Кроме того, этот коллега должен обладать и другими качествами. Он должен уметь хранить молчание, так как я не желаю, чтобы мое поведение, которое бывает порой весьма своеобразным, стало предметом пересудов. Он должен быть надежен, так как управление судном я намереваюсь всецело передать в его руки. Он должен обладать отвагой. Мне не нужен слабак или человек суеверный, как не нужен и религиозный фанатик. Вы человек религиозный, капитан?

– Нет, – ответил Марш. – Меня никогда не интересовали библейские врали, как, впрочем, и я их.

Йорк улыбнулся.

– Значит, вы прагматик. Именно такой человек мне и нужен. Человек, который сосредоточился бы на своей части работы и не задавал лишних вопросов. Я очень ценю свой покой, и если иногда мои действия могут показаться странными, или непредсказуемыми, или предосудительными, мне бы хотелось, чтобы они не обсуждались. Вам понятны мои требования?

Марш задумчиво пощипал себя за бороду.

– Если да?

– Мы станем партнерами, – сказал Йорк. – Предоставьте юристам и клеркам заниматься вашей компанией. Вы же сами отправитесь со мной в плавание по реке. Я буду выступать в роли капитана. Себя вы можете называть штурманом, помощником капитана, вторым капитаном, кем угодно. Фактически управление судном я оставляю за вами. Сам я отдавать приказы буду не часто, но, когда это случится, повиноваться мне придется беспрекословно. С нами в путешествие отправятся мои друзья, проезд их будет бесплатным. Возможно, я посчитаю удобным найти им какое-нибудь полезное занятие на судне с определенным кругом обязанностей, который выберу по собственному усмотрению. Мои решения в этом плане обсуждению не подлежат. Во время путешествия я могу приобретать новых друзей, которых также вправе приглашать на борт. Ваша задача – относиться к ним гостеприимно. Если вы примете мои условия, капитан Марш, мы с вами быстро разбогатеем и в дальнейшем легко и с комфортом будем бороздить вашу реку.

Эбнер Марш рассмеялся.

– Что ж, очень может быть. Но это не моя река, мистер Йорк. И если вы думаете, что на старушке «Эли Рейнольдз» можно путешествовать в комфорте, то вы жестоко ошибаетесь, что поймете сразу же, как только ступите на ее борт. Это старая развалина с отвратительными условиями для проживания. Большую часть времени она перевозит иностранцев, которые едва набирают на самый дешевый билет. Они, как перекати-поле, мотаются с одного места на другое. Я не поднимался на борт «Эди» вот уже два года. Там командует старый капитан Йегер. В последний раз, когда я катался на ней, старушка отвратительно воняла. Если вам нужен комфорт и роскошь, лучше попробуйте купить «Эклипс» или «Джона Симондза».

Джошуа Йорк сделал глоток вина.

– Послушайте, – сказал он, – давайте уйдем отсюда. Мы можем пройти ко мне в комнату и обсудить дела там.

Марш предпринял слабую попытку протеста. «Дом переселенца» всегда славился отменным выбором десерта, и ему не хотелось бы пропустить его. Но Йорк проявил настойчивость.

Комната Йорка оказалась просторной и хорошо обставленной. Это был самый лучший номер в гостинице. Обычно его оставляли для богатых плантаторов из Нового Орлеана.

– Садитесь, – командным тоном приказал Йорк и указал Маршу на массивное кресло в гостиной.

Марш сел, а его хозяин тем временем удалился во внутренние покои. Минуту спустя он вернулся, неся с собой небольшой обитый железом сундучок. Водрузив его на стол, Йорк принялся открывать замок.

– Подойдите сюда, – сказал он Маршу, но тот уже поднялся с кресла и стад за его спиной. Йорк откинул крышку.

– Золото, – тихо пробормотал Марш. Он вытянул руку и потрогал монеты, потом пропустил их между пальцами, давая себе возможность полнее ощутить прикосновение мягкого желтого металла, его сияние и звон. Одну монетку он поднес ко рту я попробовал на зуб. – Как будто настоящее, – сказал капитан, сплевывая, и бросил монету назад в сундук.

– Десять тысяч долларов в золотых монетах достоинством в двадцать долларов, – заметил Йорк. – Кроме этого, у меня имеется еще два подобных сундучка, а также кредитные письма из банков Лондона, Филадельфии и Рима на суммы еще более значительные. Не отказывайтесь от моего предложения, капитан Марш, и вы получите второе судно, куда больше, чем ваша «Эли Рейнольдз». Или, может, я должен сказать, у нас будет второе судно? – Он улыбнулся.

Эбнер Марш намеревался отвергнуть предложение Йорка. Он очень нуждался в деньгах, но человеком был подозрительным и не привык к тайнам, а Йорк просил довериться ему полностью. Предложение выглядело слишком заманчивым; Марш не сомневался, что оно таит в себе какую-то опасность, и если он все же примет предложение, то ему ее не избежать. Однако сейчас, воочию увидев размер богатства Йорка, капитан чувствовал, как его решимость слабеет.

– Новое судно, говорите? – слабым голосом произнес он.

– Да, – ответил Йорк, – и вое это не считая обусловленной суммы, которую я намереваюсь выплатить вам за половину вашей доли в грузопассажирской компании.

– Сколько.. – начал было Марш Но во рту у него пересохло. Он нервно облизал губы. – Сколько денег вы хотите потратить на постройку нового корабля, мистер Йорк?

– А сколько нужно? – спокойно спросил Йорк.

Марш набрал пригоршню золотых монет, а потом раздвинул пальцы и позволил им высыпаться назад в сундук. Как они сияют, подумал он, а вслух произнес:

– Вам не стоит держать при себе столько денег, Йорк. Есть негодяи, способные убить человека всего лишь за одну такую монету.

– Я умею за себя постоять, капитан, – сказал Йорк.

Марш поймал его взгляд и невольно поежился. Он не позавидовал бы грабителю, позарившемуся на золото Джошуа Йорка.

– Не хотите немного пройтись со мной? До пристани?

– Вы не ответили на мой вопрос, капитан.

– Вы получите ответ. Только сначала пройдемся. У меня есть, что вам показать.

– Очень хорошо, – согласился Йорк.

Он закрыл крышку сундука, и золотое сияние, освещавшее комнату, сразу померкло. Внезапно она показалась сумрачной и тесной.

Ночной воздух был прохладен и влажен. Они шли по пустынным темным улицам, эхо гулко разносило стук сапог. Йорк двигался проворно и грациозно. Марш – с грузным достоинством. На Йорке был свободный лоцманский китель, скроенный наподобие плаща, и высокая старая касторовая шляпа, которая в свете неполной луны отбрасывала длинные тени. Марш кинул грозный взгляд в сторону темного проулка между унылыми кирпичными строениями, используемыми под склады, и постарался придать своему лицу достаточно свирепое выражение, чтобы отбить желание нападать у всякого, кто вздумает посягнуть на его достоинство.

На пристани теснились пароходы – не менее четырех десятков. Даже в этот ночной час там еще наблюдались признаки жизни. Грузчики, пристроившиеся у клетей и стогов сена, передавали из рук в руки бутылку с вином или курили глиняные трубки. На десяти или более пароходах горели иллюминаторы. Ярко светился пакетбот «Уэйндетт», над ним струился дымок. На палубной надстройке одного из большеколесных пароходов, где размещался капитанский мостик, партнеры заметили человека, который с любопытством рассматривал их. Эбнер Марш провел Йорка мимо него, мимо темной вереницы притихших судов с устремленными в звездное небо высокими трубами, похожими на ряд обуглившихся деревьев со странными соцветиями на вершинах.

Перед большим, витиевато украшенным большеколесным пароходом со сложенным на главной палубе грузом капитан наконец остановился. Даже в слабом свете неполной луны было видно, что судно великолепие. На всей пристани не было второго такого красавца.

– Да? – тихо, с уважением произнес Джошуа Йорк. Именно это решило дело (позже вспоминал Марш), – уважение в его голосе.

– Это «Эклипс», – пояснил Марш. – Видите, там, на рулевой рубке, обозначено его имя. – Он показал тростью. – Вы можете его прочитать?

– Вполне отчетливо. У меня превосходное ночное зрение. Это что, особое судно?

– Да, черт возьми, особое. «Эклипс» был построен в 1852 году, пять лет назад, но и сейчас выглядит великолепно. Стоит он триста семьдесят пять тысяч долларов. Во всяком случае, столько за него просят, и не зря. На этой реке никогда не было более крупного, более замечательного, более крепкого судна. Я облазил его вдоль и поперек, специально покупал на него билет. Поверьте мне, я знаю, что говорю, – подчеркнул Марш. – Размеры парохода – 365 футов на 40, его большой салон достигает в длину 330 футов. Уверен, что никогда ничего подобного вы не видели. В одном конце его помещена золотая статуя Генри Клея, в другом – Энди Джексона. Им все время приходится пялиться друг на друга. Там больше хрусталя, серебра и тонированного стекла, чем могла бы себе позволить лучшая гостиница, написанные маслом картины, яства, которых вы от роду не пробовали, и зеркала, такие зеркала!..

Но все это не идет ни в какое сравнение с его скоростью. Внизу, под главной палубой, скрыты пятнадцать паровых машин. Длина хода поршня – одиннадцать футов. Могу заверить вас, нет судна на реке, способного обогнать «Эклипс», когда капитан Стерджен дает ему пара. Он с легкостью может выжимать восемнадцать миль в час, когда вдет вверх по течению. В 53-м он даже установил рекорд по преодолению расстояния между Новым Орлеаном и Луисвиллем. Это время я знаю наизусть. Четыре дня, девять часов, тридцать минут, он на пятьдесят минут побил рекорд чертова «Шотуэлла», и это при том, что всем известно, какой быстроходный «Шотуэлл». – Марш повернулся к Йорку лицом. – Я надеялся, что моя «Леди Лиз» в один прекрасный день сменит »Эклипс», побьет его рекорд или придет за такой же короткий срок… У нее бы ничего не вышло, теперь мне это точно известно. Я просто обманывал себя. У меня никогда не было достаточно денег, чтобы построить корабль, превосходящий «Эклипс».

Вы дадите мне эти деньги, мистер Йорк, и тогда станете моим партнером. Вот вам мой ответ, сэр. Хотите получить половину компании «Река Февр»? Вам нужен молчаливый партнер, который тихо делает свое дело и не задает лишних вопросов? Прекрасно. Тогда дайте мне деньги на строительство такого судна, как это.

Джошуа Йорк долгим взглядом посмотрел на большеколесный пароход, безмятежный и спокойный. В темноте казалось, что он тихо парит над водой, готовый принять любой вызов. К Эбнеру Маршу Йорк повернулся с улыбкой на губах и отблеском неясного света в глазах.

– Идет, – только и сказал он и протянул руку.

Обнажив в косой улыбке кривые зубы. Марш заключил белую тонкую ладонь Йорка в свою мясистую лапу и пожал ее.

– Тогда договорились, – сказал он громко и стиснул руку со всей своей медвежьей мощью. Марш всегда поступал так, заключая сделки, чтобы примериться к партнерам, посмотреть, на что они способны. Руку он обычно не отпускал до тех пор, пока не замечал в глазах боль.

Но глаза Йорка оставались ясными, и его собственная ладонь крепко обхватила руку Марша с неожиданной силой. Чем крепче становилось пожатие, тем больше каменели под белой кожей мышцы, превращаясь в железные пружины, цепко обвившие руку Марша. С усилием сглотнув. Марш подавил желание вскрикнуть.

Йорк разжал ладонь.

– Пойдемте, – сказал он и чувствительно похлопал Марша по плечу, так, что тому стоило труда не зашататься. – Нужно еще обсудить кое-какие планы.

ГЛАВА ВТОРАЯ. Новый Орлеан. Май 1857 года

На Французскую биржу Билли Типтон по прозвищу Мрачный Билли прибыл сразу после десяти. В дурном расположении духа он наблюдал за продажей четырех бочонков вина, семи клетей сухого товара и партии мебели. Только после этого вывели рабов. Мрачный Билли молча стоял, уперев локти в длинную мраморную стойку бара, занимавшего половину окружности ротонды, и прихлебывал абсент. Тем временем торговцы на двух языках расхваливали свой товар.

Мрачный Билли был смугл, со страшным, как у мертвеца, вытянутым лошадиным лицом, изъеденным оспой, которой он переболел в детстве. Редкие каштановые волосы были покрыты чешуйками перхоти. Улыбался Мрачный Билли редко, а его глаза отливали пугающим льдистым цветом.

Эти глаза, холодные и опасные, служили Мрачному Билли своеобразной защитой. Французская биржа была серьезным местом, слишком серьезным, на его взгляд, к тому же Мрачный Билли терпеть не мог посещать ее. Располагалась биржа в ротонде отеля «Сент-Луис», под вздымающимся куполом, из центра которого на покупателей и продавцов лился поток дневного света. Купол в поперечнике занимал не менее восьмидесяти футов. Внутреннее помещение окружали высокие колонны, на которых были сооружены галереи. Потолок покрывала изысканная роспись, стены украшали живописные полотна. Перила и стойка бара изготовлены из цельного мрамора, полы и столы аукционных выкликал тоже были из мрамора.

Посетители отличались такой же изысканностью, как и убранство интерьера: богатые плантаторы с верховья реки, молодые денди-креолы из старого города. Мрачный Билли презирал креолов, презирал за их богатые одежды и высокомерный вид, за темные, надменные глаза. Он не любил появляться среди них. Креолы вспыльчивы и агрессивны, им ничего не стоит вызвать человека на дуэль. Порой один из этих молодых сосунков уже собирался наброситься на Мрачного Билли, полагая, что тот нарочно коверкает их язык и не так смотрит на их женщин. Им претил его самонадеянный американский дух, его сомнительная репутация, его неряшливость. Но стоило задирам увидеть взгляд холодных глаз Мрачного Билли, таящих в себе угрозу, как они тотчас отворачивались и ретировались.

И все же Мрачный Билли предпочитал покупать невольников на Американской бирже в «Сент-Чарльзе», где манеры были менее изысканными, вместо французского говорили по-английски, и он чувствовал себя спокойнее. Роскошь и великолепие ротонды «Сент-Луиса» не впечатляли его, единственное, что Мрачному Билли там нравилось, так это качество подаваемых спиртных напитков.

Тем не менее наведываться туда приходилось раз в месяц. Американская биржа вполне подходящее место, чтобы купить раба для работы в поле или кухарку, но чтобы найти девушку, с которой можно было бы поразвлечься, смуглолицую красавицу-октаронку того типа, который нравится Джулиану, нужно идти на Французскую биржу. Джулиану требовалась красавица, и только красавица.

Мрачный Билли поступал так, как хотел Деймон Джулиан.

Было почти одиннадцать часов, когда торговля вином закончилась, и торговцы начали выставлять к продаже живой товар из бараков, расположенных на Моро, Эспланаде и Коммон-стрит; мужчин и женщин, старых и молодых, а также детей. Удивительно много среди них было светлокожих и пригожих лицом. Имелись среди рабов и образованные и, как полагал Мрачный Билли, вероятно, некоторые говорили по-французски.

Всех их выставили на обозрение вдоль одной из стен. Несколько молодых креолов с самодовольным видом принялись бойко прохаживаться вдоль ряда, чтобы получше приглядеться к выставленному товару и обменяться впечатлениями. Мрачный Билли не тронулся с места и заказал себе еще порцию абсента. Накануне он посетил большую часть площадок, где расположились невольники, и знал, какой товар будет выставлен на продажу. Ему оставалось только ждать.

Один из аукционистов опустил на мраморную столешницу своего стола деревянный молоток; посетители аукциона тотчас притихли и выжидающе повернули к нему головы. Он смахнул рукой, и на упаковочную клеть, пошатываясь, поднялась молодая женщина лет двадцати – квартеронка с большими глазами и по-своему хорошенькая. Одета она была в платье из набивного ситца, волосы перехвачены зеленой лентой. Аукционист с энтузиазмом принялся расхваливать ее достоинства, Мрачный Билли без интереса наблюдал за ходом торгов, за тем, как за право сделать покупку бились два молодых креола. Наконец девушку продали за тысячу четыреста долларов.

Следующей шла женщина постарше, о которой было сказано, что она прекрасная кухарка. Ее тоже продали. Потом следовала молодая мать с двумя детьми; их продали вместе. Мрачный Билли продолжал ждать. Часы показывали уже четверть первого, и в зале биржи от покупателей и зевак стало тесно, когда появился объект, выбранный им накануне.

Звали ее Эмили, как объявил выкликала.

– Вы только посмотрите на нее, господа, – трещал он по-французски, – только посмотрите на нее. Какое совершенство! Давненько не было у нас такого лота. Уверяю вас, подобного товара вы не увидите еще много лет.

Мрачный Билли не мог не согласиться. На вид Эмили было лет шестнадцать или семнадцать, но выглядела она вполне сформировавшейся женщиной. Она стояла на возвышении и казалась несколько испуганной. Невзрачная простота платья только подчеркивала совершенство фигуры. У Эмили было красивое лицо – большие ласковые глаза и кожа цвета кофе с молоком. Джулиану она непременно понравится.

Торг оживился. Такая изысканная красота не интересовала плантаторов, однако шесть-семь креолов принялись энергично биться за девушку, взвинчивая цены. Можно было не сомневаться, что другие рабы уже просветили Эмили относительно ее дальнейшей судьбы. Она была достаточно прелестна, чтобы со временем обрести свободу и жить на содержании одного из молодых креольских щеголей в маленьком домике на Рэмпатс-стрит, во всяком случае, до тех пор, пока он не женится. Она будет посещать балы, устраиваемые для квартеронок в бальном зале Орлеана, носить шелковые платья и ленты и послужит причиной не одной дуэли. Ее дочери будут обладать еще более светлой кожей, а повзрослев, окунутся в такую же прекрасную жизнь. Возможно, состарившись, она научится делать изысканные прически или будет содержать пансион.

Мрачный Билли с невозмутимым лицом продолжая потягивать абсент.

Цена росла. Когда она достигла двух тысяч долларов, осталось только три покупателя. В этот момент один из них, смуглолицый лысый мужчина, потребовал, чтобы девушка разделась. Выкликала отдал короткую команду, Эмили осторожно расстегнула платье, и оно соскользнуло вниз. Кто-то отпустил непристойную шутку, по залу пробежал смешок. Девушка слабо улыбнулась, а аукционист ухмыльнулся и присовокупил собственное замечание. Торги возобновились.

Когда сумма превысила две с половиной тысячи, лысый отказался от дальнейшего участия в торге. Интересовавшим его зрелищем он и так уже насладился. У Мрачного Билли оставалось только два соперника, оба креолы. Они поочередно опережали друг друга, подняв цену до трех тысяч трехсот долларов. Тогда накал несколько снизился. Аукционист назвал окончательную цену, предложенную более молодым из них: три тысячи триста долларов.

– Три четыреста, – спокойно вставил его оппонент.

Мрачный Билли узнал его. Это был худощавый молодой креол по имени Монтрейль, известный игрок, и дуэлянт.

Второй покупатель покачал головой; аукцион заканчивался. Монтрейль с самодовольной ухмылкой смотрел на Эмили. За секунду до того, как молоток опустился. Мрачный Билли поднялся с места и, отставив в сторону стакан с абсентом, четко и громко сказал:

– Три семьсот.

Выкликала и девушка в изумлении подняли головы. Монтрейль и несколько его приятелей метнули в сторону Билли полные угрозы взгляды.

– Три восемьсот, – не унимался Монтрейль.

– Четыре тысячи, – сказал Билли.

Это была слишком высекая цена даже для такой красавицы. Монтрейль сказал что-то своим спутникам, и все трое, резко развернувшись на каблуках и не проронив больше ни слова, покинули ротонду.

– Похоже, я выиграл аукцион, – заметил Мрачный Билли. — Оденьте ее и подготовьте отправиться со мной.

Зал с удивлением пялил на него глаза.

– Не извольте сомневаться! – сказал выкликала.

Тем временем со своего места поднялся другой аукционист с молотком в руке и вызвал на помост другую красотку. Внимание присутствующих переключилось на нее. Торги на французской бирже продолжались.

* * *

Мрачный Билли Типтон провел Эмили длинной анфиладой круглого зала, и они вышли на улицу Сент-Луиса с ее фешенебельными магазинами. Прохожие и богатые путешественники бросали на них любопытные взгляды. От яркого дневного света у Билли заболели глаза, и он сощурился. В этот момент к нему подошел Монтрейль.

– Месье, – начал креол.

– Если хочешь говорить со мной, говори по-английски, – резко оборвал его Мрачный Билли. – Ты имеешь дело с мистером Типтоном, Монтрейль. – Его длинные пальцы нервно дернулись, и он пригвоздил креола своим ледяным взглядом.

– Мистер Типтон, – сказал Монтрейль на хорошем, без акцента, английском. Лицо креола слегка покраснело. За его спиной, вытянувшись в струнку, стояли два его спутника. – Я и раньше проигрывал девушек на аукционе, – сказал креол. – Хотя она и поражает воображение, я не считаю ее большой потерей. Меня оскорбила ваша манера ведения торга, мистер Типтон. Вы сделали из меня посмешище, подразнили победой и превратили в дурака.

– Ну-ну, – сказал Мрачный Билли, – ну-ну.

– Вы играете в опасную игру, – предупредил Монтрейль. – Вам известно, кто я? Будь вы джентльменом, я бы вызвал вас на дуэль, сэр.

– Дуэли запрещены, – заметил Билли. – Вы не слышали? А я не джентльмен. – С этими словами он повернулся к квартеронке, ожидавшей его у стены гостиницы, откуда она наблюдала за сценой. – Пойдем. – Билли свернул в переулок, и девушка последовала за ним.

– Вы за это ответите, месье! – крикнул ему вдогонку Монтрейль.

Мрачный Билли не обратил на угрозу ни малейшего внимания и свернул за угол. Двигался он быстро, и поступь его отличалась достоинством, которое не ощущалось внутри помещения Французской биржи. На этих улицах Мрачный Билли чувствовал себя вполне уютно; здесь он вырос, здесь прошел науку выживания. Рабыня по имени Эмили, шлепая босыми ногами по каменной мостовой, семенила за ним следом, стараясь не отставать. Вдоль улиц Вье-Карре тянулись кирпичные дома, некоторые бьыи покрыты штукатуркой. Над узкими тротуарами нависали красовавшиеся на каждом доме балкончики с изящными коваными перилами. Но сами дороги были немощеными, и прошедшие недавно дожди превратили их в грязное месиво. Вдоль тротуаров шли канавы, глубокие траншеи со стоячей водой. Оттуда несло вонью разлагающихся отбросов.

Они проходили мимо аккуратных маленьких магазинчиков и бараков для рабов с забранными тяжелыми решетками окнами, мимо элегантных отелей и прокуренных лавок, торгующих спиртным, где толпились свободные негры. Мимо тесных, с застоявшимся воздухом, проулков и просторных дворов с собственными колодцами или фонтанами, мимо высокомерных креольских матрон, окруженных свитами слуг и компаньонок, мимо группы закованных в цепи и кандалы беглых рабов, которые под пристальным наблюдением белого мужчины с холодным взглядом и кнутом в руках чистили сточные канавы.

Вскоре Французский квартал остался позади, и они вошли в более новый район Нового Орлеана, где проживали американцы. Мрачный Билли оставлял лошадь привязанной возле питейной лавки. Вскочив в седло, он приказал девушке идти рядом. Из города они двинулись в южном направлении и вскоре покинули главную дорогу. Останавливался Мрачный Билли только раз, чтобы дать отдых лошади и перекусить черствым хлебом и сыром, которые он извлек из притороченной к седлу сумки. Эмили он позволил напиться из ручья.

– Вы мой новый масса, сэр? – спросила квартеронка на удивительно хорошем английском.

– Надсмотрщик, – ответил Мрачный Билли. – Сегодня вечером ты познакомишься с Джулианом, девочка. Как стемнеет. – Он улыбнулся. – Ты понравишься ему. – После этого он приказал ей замолчать.

Из-за того что девушка шла пешком, двигались они медленно и достигли плантации Джулиана только к сумеркам. Золотистая местность поросла испанским мхом, идти по которому было тяжело. Дорога тянулась вдоль ручья, петляя в густой чаще. Они обогнули огромный высохший дуб и оказались на просторе. Впереди простирались поля, окрашенные в розовые тона мягкой вечерней зари. Тут же стоял дом.

На берегу протоки ютились старая, полусгнившая пристань и лесной склад. За большим домом сразу начинались лачуги невольников. Но рабов видно не было, и поля, похоже, несколько лет никто не обрабатывал. Дом, однако, оказался не столь велик, какими обычно бывают дома плантаторов, и не столь величествен. Это было довольно скучное строение квадратной формы из почерневшего дерева. Краска кое-где обсыпалась. Глазу зацепиться было не за что, если не считать высокой башенки со стеклянной галереей вокруг.

– Вот мы и дома, – пробормотал Мрачный Билли.

Девушка спросила, нет ли у плантации своего имени.

– Когда-то было, – ответил Мрачный Билли, – много лет назад, когда владел ею Гару, но он заболел и умер, он сам и все его распрекрасные сыновья. Теперь у нее нет имени. А пока закрой рот и поторапливайся.

К дому он подвел девушку окольным путем, остановился у своей двери с висячим замком и отпер ее ключом, который держал на цепочке на шее. В распоряжении Билли имелось три комнаты в части дома, отведенной для прислуги. Он втолкнул Эмили в спальню.

– Снимай одежку, – скомандовал Мрачный Билли.

Девушка негнущимися пальцами начала послушно расстегивать платье, в глазах ее светился страх.

– Не смотри так. Ты принадлежишь Джулиану, и я не собираюсь тебя трогать. Я нагрею воды. На кухне есть ванна. Смоешь с себя грязь и переоденешься. – Он открыл деревянный шкаф с искусной резьбой и извлек оттуда платье из темного бархата. – Думаю, подойдет.

Девушка вскрикнула:

– Я не могу надеть это! Такое носят только белые леди!

– Закрой рот и делай, что тебе говорят, – рявкнул Мрачный Билли. – Джулиан хочет, чтобы ты выглядела шикарно, девочка. – Он оставил ее и прошел на хозяйскую половину дома.

Джулиан с бокалом бренди в руках тихо сидел в большом кожаном кресле. В библиотеке было сумеречно, все вокруг покрывала пыль. Со всех сторон Джулиана окружали книги, принадлежавшие Рене Гару и его сыновьям. За многие годы к ним никто не притронулся. Деймон Джулиан к числу читателей не относился.

Войдя, Мрачный Билли, не произнеся ни слова, остановился на почтительном расстоянии. Первым заговорил Джулиан.

– Ну, что?

– Четыре тысячи, – ответил Мрачный Билли, – но она придется вам по вкусу. Юная, милая и нежная, красивая, по-настоящему красивая.

– Другие вскоре придут. Алан и Жан уже здесь. У них руки чешутся. Когда она будет готова, проводи ее в бальный зал.

– Хорошо, – быстро ответил Мрачный Билли. – На аукционе возникли кое-какие проблемы, мистер Джулиан.

– Проблемы?

– Креольский мошенник по имени Монтрейль тоже хотел купить ее, и ему не понравилось, как я его обставил. Боюсь, как бы он не проявил излишнего любопытства. Он игрок и все время околачивается в игорных залах. Не нужно ли мне позаботиться о нем как-нибудь темной ночкой?

– Расскажи мне о нем, – велел Джулиан.

Голос у него был тягучий, мягкий и глубокий, чувственный, богатый оттенками, как хороший коньяк.

– Молодой, смуглый, с черными глазами и черными волосами. Высокий. Говорят, дуэлянт. Крепкий мужчина. Сильный и худощавый, но со смазливым лицом, как у большинства из них.

– Я сам позабочусь о нем, – сказал Джулиан.

– Хорошо, сэр, – ответил Мрачный Билли Типтон и удалился на свою половину.

Стоило Эмили облачиться в бархатный наряд, как она сразу преобразилась. От рабыни и ребенка не осталось и следа; умытая и хорошо одетая, она стала юной женщиной таинственной, почти неземной красоты. Мрачный Билли внимательно осмотрел ее.

– Что ж, порядок, – сказал он. – Пойдем, ты отправляешься на бал.

Бальный зал был самой большой и величественной из комнат дома. Его освещали три огромных хрустальных канделябра, в каждом из которых горело не менее сотни крошечных свечей. На стенах висели колоритные полотна с изображением местных пейзажей, написанные маслом. Красивые деревянные полы сияли. В одном конце зала имелись широкие двустворчатые двери, открывающиеся в холл. С другой стороны поднималась большая лестница, раздваивающаяся наверху, перила ее тоже сияли.

Когда Мрачный Билли ввел девушку, их уже ждали.

Их было девять, включая и самого Джулиана: шесть мужчин, три женщины. На мужчинах темные костюмы европейского покроя, на женщинах – платья из бледного шелка. Все, кроме Джулиана, почтительно ожидали на лестнице, неподвижные и молчаливые. Мрачный Билли их знал: бледные женщины именовали себя Адрианна, Синтия и Валерия, смуглый красавец Раймон с мальчишечьим лицом, Курт с горящими, как уголья, глазами и прочие. Один из них, Жан, в ожидании слегка подрагивал. Его губы не в состоянии были прикрыть длинные белые зубы, кисть руки нервно трепетала. Обуреваемый жаждой, он все же не предпринимал никаких действий. Он ждал Деймона Джулиана, все они ждали Деймона Джулиана.

Джулиан пересек зал и приблизился к юной рабыне. Двигался он с природной грацией кота. Как лорд, как король. Он наступал, как наступает ползущая темнота, густая и неотвратимая. Джулиан казался смуглым, хотя его кожа была очень бледной; ее оттеняли черные вьющиеся волосы и траурный костюм, глаза сверкали как алмазы.

Он остановился напротив рабыни и улыбнулся. Джулиан обладал очаровательной улыбкой искушенного жизнью человека.

– Изумительна, – только и произнес он.

Эмили покрылась румянцем и попыталась было что-то сказать.

– Заткнись, – резко оборвал ее Мрачный Билли. – Не произноси ни слова до тех пор, пока мистер Джулиан не велит тебе.

Джулиан провел пальцем по мягкой, смуглой щеке девушки. Она вздрогнула, но усилием воли заставила себя стоять спокойно. Он лениво погладил ее волосы, потом приподнял ее лицо к своему и глазами словно вобрал девушку в себя всю, без остатка. В это мгновение Эмили смутилась и испуганно вскрикнула, однако Джулиан крепко держал ее лицо в своих руках, и она не смогла отвести взгляда.

– Замечательно. Ты прекрасна, дитя. Мы все здесь умеем ценить красоту.

Он отпустил лицо девушки, взял ее маленькую ручку в свои и, склонившись, запечатлел на внутренней стороне запястья поцелуй.

Юная невольница все еще дрожала, но сопротивления не оказывала. Джулиан слегка повернул ее и передал ее руку Мрачному Билли Типтону.

– Не окажешь ли ты честь. Билли?

Мрачный Билли отвел руку назад и вытащил нож, висевший в чехле у него на поясе. Глаза Эмили от ужаса расширились и, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Она попыталась вырваться, но Билли крепко держал ее, к тому же он был проворен, очень проворен. Лезвие мелькнуло со скоростью молнии и тут же окрасилось кровью; один-единственный порез с внутренней стороны запястья в том месте, где Джулиан запечатлел свой поцелуй. Кровь из раны ударила фонтаном и закапала на пол. В тишине бального зала звук падающих капель раздавался гулкими ударами.

Девушка всхлипнула, однако прежде, чем она осознала, что происходит. Мрачный Билли уже спрятал свой нож в ножны и отступил в сторону, а Джулиан снова взял ее руку в свою. Он поднял тонкую руку И, припав губами к запястью, начал сосать.

Мрачный Билли удалился к двери. Остальные спустились с лестницы и подошли ближе. Женские наряды издавали мягкое шуршание. Жадным кругом сомкнулись они вокруг Джулиана и его жертвы. Их темные глаза горели. Когда Эмили потеряла сознание. Мрачный Билли тотчас подскочил к ней и подхватил под руки, чтобы рабыня не упала. Веса ее он почти не ощутил.

– Такая красавица, – с улыбкой пробормотал Джулиан, наконец оторвавшись от нее. Губы его блестели влагой, взгляд был тяжелым и сытым.

– Пожалуйста, Деймон, – взмолился тот, которого звали Жан. Он дрожал так, словно его била лихорадка.

Кровь темной струйкой медленно текла по руке Эмили. Джулиан смерил Жана холодным, зловещим взглядом.

– Валерия, – произнес он, – твоя очередь.

Вперед вышла бледная молодая женщина с фиалковыми глазами в желтом платье, грациозно опустилась на колени и принялась лизать жутковатую струйку. Только после того, как рука стала чистой, она прижала рот к открытой ране.

Следующим, по велению Джулиана, наступил черед Раймона, потом Адрианны, Хорхе. Только после того, как насытились все, Джулиан с улыбкой повернулся к Жану и подал знак. Тот набросился на свою жертву с едва сдерживаемым рыданием и, вырвав ее из рук Мрачного Билли, зубами начал терзать нежную плоть шеи.

Деймон Джулиан с отвращением поморщился.

– Когда он насытится, – обратился хозяин к Мрачному Билли, – убери тут все.

ГЛАBA ТРЕТЬЯ. Нью-Олбани, Индиана. Июнь 1857 года

На реке лежал плотный туман, воздух был влажным и промозглым. Стрелки часов миновали полуночную отметку, когда на опустевшей судоверфи Нью-Олбани Джошуа Йорк, наконец вернувшийся из Сент-Луиса, встретился с Эбнером Маршем. К тому времени как Йорк словно некое призрачное видение возник из тумана. Марш прождал его уже около получаса. Следом за ним, бесшумные, как тени, вошли еще четверо.

Марш в ухмылке обнажил зубы.

– Джошуа, – сказал он и любезно кивнул остальным.

С ними капитан уже встречался в апреле в Сент-Луисе до того, как предпринял поездку в Нью-Олбани, чтобы полюбоваться воплощением в жизнь своей мечты. Все они были друзьями Йорка и его спутниками в путешествиях, но более пестрой компании Марш еще не встречал. Двое оказались мужчинами неопределенного возраста с иностранными именами, которые нельзя было ни запомнить, ни произнести; к великому удовольствию Йорка, он называл их Смит и Браун. Они вечно препирались на каком-то заморском наречии. Третьим был уроженец Восточного побережья, человек с ввалившимися щеками, который одевался как гробовщик. Звали его Саймон, он практически никогда не разговаривал. Женщина по имени Кэтрин, похоже, была англичанкой. Высокая и несколько сутуловатая, с болезненным, пустым взглядом, своим видом она напоминала Маршу большого белого ястреба. Но она, как и все остальные, тоже относилась к числу друзей Йорка, а тот предупреждал капитана, что среди его друзей могут попадаться люди весьма своеобразные, так что Эбнер Марш держал язык за зубами.

– Добрый вечер, Эбнер, – сказал Йорк. Он остановился и осмотрел судоверфь, где в сером тумане просматривались силуэты многочисленных остовов недостроенных пароходов. – Холодноватая ночка для июня, верно?

– Ваша правда. Вы далеко остановились?

– Я снял номер в Голт-Хаус в Луисвилле. Нам пришлось нанять лодку, чтобы перебраться на другой берег. – Его холодные серые глаза с особым интересом осматривали пароход, находившийся ближе других. – Наш?

Марш фыркнул.

– Эта кроха? Конечно, нет. Это дешевое заднеколесное суденышко, которое строится для торговли в Цинциннати. Полагаю, вам не могло прийти в голову, что я поставлю на нашем судне гребное колесо сзади?

Йорк улыбнулся.

– Простите мне мою невежественность. Тогда где же наше детище?

– Извольте идти за мной, – сказал Марш, сопроводив свои слова широким взмахом трости.

Они прошли половину верфи.

– Вот, – наконец остановился Марш.

Туман, словно по заказу, несколько развеялся, и глазам предстало гордое и высокое судно, рядом с которым все остальные казались карликами. Каюты и поручни сверкали свежей, белой как снег краской, которая светилась даже в сером мареве тумана. Устремленная к звездам, расположенная на палубной надстройке рулевая рубка, казалось, мерцала; стеклянный храм с изысканно убранным куполом украшала филигранно выполненная резьба, богатством узора напоминавшая ирландское кружево. Трубы – двойные колонны, стоявшие перед палубной надстройкой – гордо вздымались вверх.

В туманной ночи среди более мелких и простых судов этот пароход казался видением, белым призраком из мечты речника. При виде его захватывало дух.

Смит что-то протараторил, и Браун ответил ему на том же тарабарском языке. Джошуа Йорк молча смотрел, затем кивнул.

– Мы создали нечто прекрасное, Эбнер, – сказал он.

Марш заулыбался.

– Я не ожидал увидеть его почти готовым, – добавил Йорк.

– Это Нью-Олбани, – пояснил Марш. – Потому я и приехал сюда, вместо того чтобы заложить судно на верфях Сент-Луиса. Судостроением они занимались еще в те времена, когда я был мальчишкой. В прошлом году они построили двадцать два корабля. Вероятно, столько же сойдет на воду и в этом году. Я знал, что они нас не подведут.

Я прибыл сюда с одним из твоих сундучков с золотом и вывалил его содержимое на стол управляющего, а потом сказал ему: «Хочу, чтобы для меня был построен пароход, хочу, чтобы построен он был срочно, еще я хочу, чтобы он был самым быстроходным, самым прекрасным я самым лучшим судном из всех, которые вы когда-либо строили, понятно? А теперь найдите мне механиков, самых лучших. Хоть из-под земли достаньте, меня это не касается. Но видеть их я хочу сегодня же, чтобы вечером мы могли начать. Также достаньте мне лучших плотников, маляров и конструкторов паровых котлов и прочих специалистов самой высшей квалификации. Если, не дай бог, среди них попадутся не самые лучшие, вы позавидуете мертвым». – Марш рассмеялся. – Нужно было видеть управляющего. Он не знал, то ли ему смотреть на это золото, то ли слушать меня. И то, и другое запугало его до полусмерти. Но свою службу он знает и выполнил то, чего мы от него ждали. – Марш кивнул в сторону судна. – Конечно, оно не закончено. Еще не покрашены кромки. Я хочу, чтобы их выкрасили в голубой и серебряный цвета, чтобы сочеталось с серебром, которым по твоему желанию изобилует салон. Кроме того, мы не получили кое-что из причудливой мебели и зеркала, которые ты заказал в Филадельфии, и тому подобные вещи. Но в основном пароход закончен, Джошуа, и почти готов сойти со стапелей. Пойдемте, я покажу вам.

На корме, на груде досок, рабочие оставили фонарь. Марш чиркнул спичкой о сапог, зажег фонарь и передал Брауну.

– Вот, понесете его, – коротко бросил он и, тяжело ступая, пошел вдоль длинного борта по направлению к главной палубе, остальные вереницей последовали за ним. – Будьте осторожны, старайтесь ни к чему не прикасаться, краска кое-где еще не высохла.

Нижняя, или главная, палуба была сплошь уставлена машинами. Фонарь загорелся ровным ясным светом, но Браун постоянно крутился, так что тени исполинских машин дергались и прыгали, как живые существа.

– Послушайте, держите фонарь ровно, – приказал Марш. Он повернулся к Йорку и своей тростью из пекана, похожей на длинный палец, указал на паровые котлы, огромные металлические цилиндры, идущие вдоль обеих сторон передней части палубы.

– Восемнадцать паровых котлов, на три больше, чем у «Эклипса». Каждый тридцати восьми дюймов в диаметре, двадцати восьми футов длиной. – Он качнул тростью. – Все топки выложены огнеупорным кирпичом и обшиты листовым железом, установлены на консолях и не соприкасаются с палубой, так что вероятность пожара сведена до минимума. – Далее Марш показал на трубы, идущие от котлов к паровым машинам, и присутствующие повернулись в сторону кормы. – Пароход оснащен тридцатишестидюймовыми цилиндрами, способными выдерживать высокое давление, ход поршня равен одиннадцати футам, то есть такой же, как на «Эклипсе». Должен вам сказать, что это судно будет летать по нашей старушке-реке как птичка.

Браун снова что-то затараторил, Смит так же нечленораздельно ответил ему, а Джошуа улыбнулся.

– Пройдемте наверх, – предложил Марш. – Похоже, твоих друзей не слишком интересует машинное отделение, но то, что они увидят наверху, им непременно понравится.

Лестница была широкой, с богатой отделкой: полированный дуб с изящными, в форме ножек бокалов, перилами. Она начиналась почти у самого носа корабля. Благодаря своей ширине лестница полностью скрывала от постороннего взгляда машинное отделение. Выше она раздваивалась и, изящно изгибаясь, расходилась в противоположные стороны, давая доступ на вторую палубу, называемую котельной.

Они прошли вдоль правого борта судна. Возглавлял процессию Марш, размахивающий тростью, следом за ним шел Браун с фонарем. Сапоги гулко печатали шаг по звонкому дереву верхней палубы. Все с восхищением разглядывали тонкую готическую резьбу стоек и перекладин перил. Изысканной формы, они сплошь были покрыты орнаментом, составленным из цветов, причудливых завитков и желудей. С носа до кормы протянулся бесконечный ряд дверей и окон кают – все двери из темного орехового дерева, а. окна застеклены витражами.

– Каюты пока не обставлены, – сказал Марш и открыл дверь одной из них. – Мы заказали лучшие пуховые матрасы и подушки. В каждой каюте будет зеркало и масляная лампа. Каюты второго класса больше обычных. Несмотря на то что наше судно не сможет брать столько же пассажиров, как другое такого же размера, здесь больше места. – Он улыбнулся. – Поэтому и стоимость проезда сделаем выше.

В каждой каюте имелось по две двери; одна вела на палубу, вторая внутрь корабля, в большой салон – кают-компанию парохода.

– Кают-компания пока не завершена, – заметил Марш, – но все же давайте пройдем и посмотрим.

Войдя в главное помещение судна, они остановились. Браун поднял фонарь высоко над головой, чтобы осветить пространство необъятного салона. Большой зад протянулся на всю длину паровой палубы. Ничто не прерывало его простора, если не считать прохода посередине.

– На носу судна располагается кают-компания для джентльменов, на корме – для дам. – Марш поднял трость к потолку. – Сейчас в такой темноте ничего не видно, однако хочу обратить ваше внимание на то, что световые люки над салоном оснащены витражными стеклами. Мы собираемся застелить пол брюссельскими коврами, а также положить ковры в каждой каюте первого класса. На деревянном столике оригинальной конструкции поставим серебряный сосуд с прохладительньми напитками и серебряные же фужеры. У нас будет рояль и новенькие, с иголочки, бархатные кресла. На столы постелем настоящие льняные скатерти. Но пока ничего этого здесь нет.

Даже без ковров, зеркал и мебели вытянутый в длину салон представлялся роскошным. Люди в молчании медленно прошлись по нему. Неверный свет фонаря выхватывал из темноты те или иные фрагменты величавой красоты, которая за их спинами тут же снова исчезала во мраке. Высокий сводчатый потолок поддерживался изогнутыми балками, покрытыми тонкой, ажурной, как дорогое кружево, резьбой и расписанными яркими красками. Двери кают первого класса украшали стройные рифленые колонны. Стойка бара была сработана из черного мрамора с характерными прожилками. Двойной ряд канделябров, каждый из которых венчали четыре больших хрустальных шара, поддерживался в висячем положении тонкой вязью кованого железа. Нужно только налить масла и чиркнуть спичкой, чтобы мерцающий свет озарил все это великолепие, отразил его в зеркалах и оживил грандиозный зал.

– Я бы сказала, что каюты второго класса слишком малы, – вдруг заметила Кэтрин, – хотя кают-компания будет великолепна.

Марш сердито посмотрел на нее.

– Каюты достаточно велики, мэм. Восемь квадратных футов. Обычно они не превышают шести. Это же пароход, как вы знаете. – Он отвернулся от Кэтрин и снова указал тростью. – Контора будет помещаться там. Кухня и прачечные разместятся возле кожухов гребных колес. У меня на примете имеется кок, которого я хотел бы нанять. Когда-то он работал на моей «Леди Лиз».

Крыша паровой палубы служила одновременно и навесной палубой. Гости поднялись по узкому трапу и оказались перед большими черными дымовыми трубами, затем по более короткому трапу прошли на палубную надстройку, которая от дымовых труб вела к кожухам гребных колес.

– Каюты команды, – бросил Марш, не став утруждать себя их обходом.

На корабельной надстройке размещался капитанский мостик, куда он и привел группу.

Оттуда, как на ладони, просматривалась вся судоверфь. Другие, менее крупные корабельные конструкции тонули в тумане. Дальше виднелись черные воды реки Огайо, и даже дальние огни Луисвилла призрачно мерцали в темном мареве. Просторное помещение капитанского мостика изнутри было обито плюшем. В оконных рамах стояло стекло лучшего в мире качества, его края окаймляли полоски витражей. В свете фонаря рубка сияла полированным темным деревом и Холодным бледным блеском начищенного серебра.

Тут размещался штурвал. Видна была только его верхняя часть, но даже видимая его часть поднималась до уровня роста Марша, в то время как нижняя уходила в специальную прорезь в полу. Штурвал был сделан из мягкого тикового дерева и на ощупь казался прохладным и гладким. Его спицы перехватывали замысловатые серебряные обручи, похожие на подвязки танцовщиц из мюзик-холла. Штурвал, казалось, не мог дождаться, когда руки рулевого обнимут его.

Джошуа Йорк подошел к рулевому колесу, дотронулся до него и бледной ладонью провел по черному дереву и серебряным обручам. Потом взял его так, как если бы сам был рулевым, и замер со штурвалом в руках, устремив серые глаза, в которых зажегся непонятный огонь, в непроглядную ночь, в июньский туман, несвойственный этому времени года. Все остальные умолкли, и даже Эбнеру Маршу в какой-то миг показалось, что пароход пришел в движение и по течению темной реки его воображения отправился в путешествие, странное и нескончаемое.

Наконец Джошуа Йорк повернулся и нарушил тишину.

– Эбнер, – сказал он, – мне бы хотелось научиться управлять этим судном. Ты сможешь научить меня?

– Управлять? – с удивлением переспросил Марш.

Ему не стоило труда представить партнера в роли капитана или хозяина парохода, но управление судном – нечто иное. Все же этот вопрос сделал партнера более понятным для капитана и позволил почувствовать к нему некоторое расположение. Эбнеру Маршу было хорошо известно, что значит это чувство, желание управлять кораблем.

– Что ж, Джошуа, – сказал Марш, – когда-то и я стоял за штурвалом судна, надо тебе сказать, это одно из грандиознейших ощущений на свете. Ничто не может сравниться с ним. Однако научиться этому с ходу нельзя, думаю, ты понимаешь, о чем я говорю.

– С первого взгляда кажется, что крутить колесо не представляет никаких сложностей, – сказал Йорк.

Марш рассмеялся.

– Конечно, нет. Но нужно не столько крутить колесо, сколько узнать саму реку, Йорк. Старушку Миссисипи. Я, прежде чем стать владельцем собственного судна, проходил рулевым восемь лет. Мне разрешалось водить суда по верховьям Миссисипи и Иллинойса. Только Огайо и Миссисипи в нижнем течении были для меня закрыты. Несмотря на знание речного и пароходного дела, я не отважился бы пуститься в плавание по тем рекам, слишком был велик риск расстаться с жизнью – я не знал их. Те, другие, были мне известны. Теперь, когда я уже столько лет не входил в рулевую рубку, чтобы снова начать водить пароход, мне пришлось бы заново изучать реки. Река меняется, Джошуа, это я тебе точно говорю. Она никогда не бывает одинаковой, даже если ты пройдешь по ней два раза подряд. Нужно знать каждый дюйм ее, как свои пять пальцев. – Марш торжественно подошел к штурвалу и благоговейно опустил на него одну руку. – Теперь мне хотелось бы хоть раз встать за штурвал этого судна. Когда мы будем состязаться с «Эклипсом», отстоять одну вахту, если ты понимаешь, о чем я говорю. Но это судно слишком роскошно для верховий Миссисипи. Ему нужен Новый Орлеан, не меньше, а это значит, нижнее русло реки, так что мне самому предстоит учиться. Мне придется изучать каждый фут его, будь он неладен. Для этого нужно время, нужно чертовски много приложить труда. – Он посмотрел на Йорка. – Сейчас, когда я объяснил, что к чему, ты по-прежнему хочешь быть рулевым?

– Мы могли бы учиться вместе, Эбнер, – ответил Йорк.

Тем временем спутники Йорка начали проявлять беспокойство. Они бродили от окна к окну, Браун то и дело перекладывал фонарь из одной руки в другую. Саймон стал еще мрачнее и своим видом все более напоминал покойника. Смит на своем языке сказал что-то Йорку, и тот кивнул:

– Нам пора возвращаться.

Марш в последний раз огляделся. Даже сейчас ему не хотелось уходить.

Когда они выбирались из судоверфи, Йорк обернулся и бросил прощальный взгляд на их пароход, стоявший на стапелях. Его силуэт смутным бледным пятном выделялся на темном фоне. Все остановились и безмолвно ждали.

– Ты знаешь, кто такой Байрон? – спросил Йорк Марша.

Марш на минуту задумался.

– Я знаю парня по имени Блэкджек Пит, он был рулевым на «Большом турке». Мне кажется, его второе имя было Брайан.

Губы Йорка тронула улыбка.

– Не Брайан, а Байрон. Лорд Байрон, английский поэт.

– А-а-а, – протянул Марш. – Вот ты о ком, я не слишком силен в поэзии. Но думаю, что слышал о нем. Он хромал, верно? И еще волочился за дамами.

– Тот самый, Эбнер. Поразительный человек. Мне выпал случай однажды повстречаться с ним. Наш пароход напомнил мне одно написанное им стихотворение. – Йорк начал декламировать:

Она идет во всей своей красе —
Светла, как ночь ее страны.
Вся глубь небес и звезды все
В ее очах заключены,
Как солнце в утренней росе,
Но только мраком смягчены.note 2

– Байрон, конечно же, писал о женщине, но слова, как мне кажется, можно отнести и к нашему судну, правда note 3 ? Взгляни на него, Эбнер! Что скажешь?

Бывалый речник толком не знал, что ответить.

– Очень интересно, Джошуа, – только и сумел он выдавить из себя.

– Как мы назовем его? – спросил Йорк, по-прежнему не сводя глаз с парохода. На губах его играла легкая улыбка. – Стихотворение не навело тебя ни на какую мысль?

Марш нахмурился.

– Не станем же мы называть судно именем какого-то хромого британца!..

– Нет, – успокоил его Йорк. – Нет, я и не думал предлагать это. Мне в голову пришло нечто иное, вроде «Смуглой леди» или…

– У меня у самого есть кое-какая задумка, – прервал его Марш. – Мы грузопассажирская компания «Река Февр», в конце концов, а это судно – воплощение моей самой сокровенной мечты. – Он поднял свою трость и указал на рулевую рубку. – Мы там напишем большими голубыми с серебром буквами нечто действительно мечтательное. «Грёзы Февра». – Он улыбнулся. – «Грёзы Февра» против «Эклипса». Об этой гонке будут говорить и после нашей смерти.

На какое-то мгновение в серых глазах Джошуа промелькнуло что-то странное, но исчезло так же быстро, как и появилось.

– «Грёзы Февра»… Тебе не кажется, что твой выбор несколько… зловещ, что ли? Мне он напоминает о недуге, лихорадке и смерти, искаженных видениях. Грезы, которые не должны грезиться, Эбнер.

Марш нахмурился.

– Мне ничего об этом неизвестно. Это название мне нравится.

– Будут ли люди путешествовать на судне с таким названием? Известно, что пароходы распространяют тиф и желтую лихорадку. Разве нужно нам напоминать им о подобных вещах?

– Они же не отказываются путешествовать на моем «Прекрасном Февре». Не отказываются они ездить и на «Военном орле», и на «Призраке», даже на судах, названных в честь краснокожих индейцев.

Тощий спутник Йорка по имени Саймон снова что-то сказал хриплым голосом, напомнившим Маршу звук пилы. Слова были произнесены на неизвестном капитану языке, отличающемся от того, на котором переговаривались Смит и Браун. Йорк выслушал его, и лицо его приняло задумчивое выражение, хотя все еще оставалось обеспокоенным.

– «Грёзы Февра», – снова повторил он. – Я надеялся… что название будет более жизнерадостным, однако Саймон доказал мне твою правоту, Эбнер. Итак, пусть будут «Грёзы Февра».

– Вот и славно, – обрадовался Марш.

Йорк с отсутствующим видом кивнул.

– Встретимся завтра за ужином в «Голт-Хаус». В восемь. Тогда составим план путешествия в Сент-Луис, обсудим состав команды и снаряжение судна. Устраивает?

Свое согласие Марш выразил в грубоватой форме. Йорк и его спутники направились к ожидавшей их лодке и растворились в тумане. Еще долго после их ухода Марш оставался на судоверфи и молча всматривался в застывший, немой силуэт парохода.

– «Грёзы Февра», – вслух произнес он, чтобы проверить, как воспринимается название на слух.

Странно, но впервые это имя показалось его слуху чуждым, чреватым скрытым смыслом, который ему не понравился. Внезапно Марш ощутил необъяснимый озноб и содрогнулся, потом прохрипел что-то нечленораздельное и отправился спать.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. На борту парохода «Грёзы Февра». Река Огайо, июль 1857 года

Пароход «Грёзы Февра» вышел из Нью-Олбани, когда уже опустились сумерки. Стояла удушливая ночь начала июля. За все годы, проведенные на реке, у Эбнера Марша не было более приподнятого настроения, чем в тот день. Утро капитан провел в Луисвилле и Нью-Олбани, заканчивая последние дела; за это время он нанял парикмахера, пообедал с работниками судоверфи и отправил несколько писем. В послеполуденный зной Марш наконец обосновался у себя в каюте, после чего занялся проверкой готовности судна к отплытию и встречей пассажиров, купивших билеты в каюты первого класса. Ужин прошел в спешке – следовало еще побывать на основной палубе, проверить состояние паровых машин, проследить за погрузкой и работой помощника капитана. Солнце немилосердно палило, воздух был влажным и неподвижным. Портовые рабочие, обливаясь потом, по узким сходням поднимали на пароход оставшиеся клети с грузом, тюки и бочки. Помощник капитана, изрыгая потоки брани, то и дело подгонял их. Марш знал, что по другую сторону реки на пристани Луисвилла готовились к отправке другие пароходы:

большой неповоротливый «Джекоб Стрейдер», занимающийся почтовыми перевозками, быстроходный «Южанин» из грузопассажирской компании Цинциннати и Луисвилла, а также с полдюжины других суденышек помельче. Время от времени он бросал в их сторону взгляды, желая узнать, не пойдет ли какое из них вниз по реке. Несмотря на одуряющую жару и рой москитов, с заходом солнца поднимавшихся от воды, чувствовал себя Марш просто великолепно.

Свободное от паровых котлов, топок и машин пространство основной палубы было сплошь уставлено грузом. Пароход вез сто пятьдесят тонн расфасованного в тюки листьев табака, тридцать тонн железных болванок, бессчетное количество бочек с сахаром, мукой и бренди, упаковки с причудливой мебелью для какого-то богача из Сент-Луиса, пару блоков соли, несколько рулонов шелковой и хлопчатобумажной ткани, тридцать бочонков с гвоздями, восемнадцать ящиков с ружьями, книгами, бумагой и всякой всячиной.

Еще он вез свиной жир. Дюжину больших бочонков прекрасного свиного жира. Но жир не был грузом в полном смысле слова, его закупил и приказал погрузить сам Марш.

На основной палубе среди груза и машин толклись пассажиры – мужчины, женщины, дети. Их было не меньше, чем вьющихся над рекой мошек. Почти три сотни. Заплатив всего по одному доллару, они получили возможность добраться до Сент-Луиса. Такая мизерная оплата давала только право проезда; еду, чтобы питаться в дороге, они брали с собой. Счастливчикам удалось найти на палубе более или менее пригодное место для сна. Основную часть пассажиров составляли иностранцы: ирландцы, шведы, рослые голландцы. Они орали друг на друга на непонятных Маршу языках, выпивали, грязно ругались и шлепали своих детей. Там же, внизу, можно было увидеть несколько охотников и простых работяг, которым оказалось по карману купить билет по сходной цене, предложенной Маршем.

Пассажиры, занимавшие каюты второго класса, платили за место по десять долларов, во всяком случае, те из них, кто следовал до самого Сент-Луиса. Несмотря на такую цену, билеты почти во все каюты были распроданы. Клерк из судовой конторы сообщил, что на борту сто семьдесят семь пассажиров первого и второго класса. Число это с двумя семерками Марш рассматривал как хороший знак. В списке пассажиров значились десятка полтора плантаторов, глава крупной компании из Сент-Луиса по производству мехов, два банкира, британец с тремя дочерьми и четыре монахини, следующие в Айову. На борту также находился священник; впрочем, серой кобылы с ним не было. Среди речников бытовала дурная примета: священник и серая кобыла на борту – быть беде.

Что касается команды, то Марша она вполне удовлетворяла. Двое нанятых рулевых ничего собой не представляли, их взяли временно, чтобы довести судно до Сент-Луиса. Они хорошо знали реку Огайо, а далее пароходу предстояло обслуживать маршруты Нового Орлеана. Марш разослал письмa в Сент-Луис и Новый Орлеан, и в «Доме переселенца» их ухе ждали два лоцмана, хорошо знакомых с Миссисипи в ее нижнем течении. Все остальные члены команды были такими же опытными, как и на любом другом речном судне, и Марш был уверен в них.

В качестве механика он взял вспыльчивого свирепого вида маленького человечка с бакенбардами по имени Уайти Блейк. Белые его бакенбарды постоянно носили следы копоти от паровых машин. Уайти работал у Эбнера Марша сначала на «Эли Рейнольдз», позже – на «Элизабет», и теперь вот на «Грезах Февра». Марш был уверен, что лучше этого человека никто не знает паровых машин.

Клерк Джонатан Джефферс носил очки в золотой оправе, зачесанные назад каштановые волосы и изысканные, застегивающиеся на пуговицы гетры. В конторской работе равных ему не было. Джефферс умел лихо заключать мелкие коммерческие сделки, никогда ни о чем не забывая. Человеком он был скаредным и даже в шашки играл на деньги. До того момента, как Марш пригласил Джефферса на «Грёзы Февра», тот служил в главной конторе компании. Он согласился, ни минуты не колеблясь. Несмотря на щеголеватую внешность, Джефферс был речником до мозга костей и никогда не расставался со своей тросточкой с вложенной в нее шпагой с золотой рукояткой.

Коком Марш взял вольноотпущенного цветного по имени Тоби Лэньярд. Тот проработал у Марша четырнадцать лет. Впервые его стряпню Марш попробовал в Натчезе, тогда он выкупил Тоби и дал ему свободу. Боцманом на пароход Марш взял Майкла Теодора Данна, который одновременно исполнял и обязанности помощника капитана. Но по имени его не называл никто, кроме портовых грузчиков, которые обращались к нему не иначе, как «мистер Данн, сэр». Все остальные звали его Волосатым Майком. Это был детина исполинских размеров и самый жадный и упрямый человек на всей реке. Росту в нем было не менее шести футов. Зеленые глаза, черные бакенбарды. Руки, нога и грудь покрыты густыми черными волосами. Майк славился сквернословием и дурным характером и нигде не появлялся без своей черной железной палки длиной в три фута. Эбнер Марш никогда не видел, чтобы Волосатый Майк кого-нибудь ударил ею, но она всегда была крепко зажата в его ладони. Портовые грузчики рассказывали, что однажды он раскроил череп неловкому бедолаге, умудрившемуся уронить в реку бочонок с бренди. Боцманом Майк был жестоким, однако справедливым, и под его присмотром погрузо-разгрузочные работы проходили, как правило, без происшествий. Не было на реке человека, который не уважал бы Волосатого Майка Данна.

Одним словом, команда на «Грезах Февра» подобралась на славу. С самого первого дня все они трудились, не покладая рук. К тому времени, когда над Нью-Олбани высыпали первые звезды, груз и пассажиры, аккуратно внесенные в списки, были на борту. Давление в паровых котлах поднялось на нужный уровень, ревущие топки отбрасывали вокруг багровый свет, и на основной палубе стало жарко. На камбузе готовилась вкусная еда. Еще раз все проверив, Эбнер Марш наконец поднялся на капитанский мостик. Поражая роскошью и благородством, тот с достоинством возвышался над веем этим ревущим адом и сумятицей.

– Отчаливай, – скомандовал он рулевому.

Рулевой приказал поддать в машины пару и дал двум огромным боковым колесам задний ход. Эбнер Марш, стоя в стороне, с уважением наблюдал за действиями рулевого. «Грёзы Февра» плавно выходил в черные, освещенные звездами воды Огайо.

Выведя судно на открытое пространство, рулевой, застопорив машину, направил его по течению. Большой корабль, слегка задрожав, легко скользнул в главный канал. Колеса, шлепая по воде, запели хорошо знакомую песню. Судно, благодаря совокупным усилиям паровых машин и скорости реки, двигалось все быстрее и быстрее, стремительное, как мечта моряка, стремительное, как грехопадение, стремительное, как сам «Эклипс». Высоко над головами две стройные трубы выпустили два длинных клуба черного дыма. Рассыпался, чтобы исчезнуть позади, фейерверк искр, похожий на рой красных и оранжевых светляков. Отдельные искры долетали до воды. Для Эбнера Марша зрелище дыма, пара и мерцающих искр было более прекрасным и грандиозным, чем фейерверк в Луисвилле, виденный им Четвертого июля.

Наконец рулевой протянул руку и подал паровой гудок, длинный пронзительный свист которого почти оглушил всех. Тон его ласкал Маршу слух, мощный, с надрывом, он должен был быть слышен на многие мили вокруг.

Только когда огни Луисвилла и Нью-Олбани исчезли за их спинами, и «Грёзы Февра», окутанный паром, принялся плавно рассекать грудью гладь вод, заключенную между берегами, черную и пустынную, как столетие назад, Эбнер Марш увидел, что на капитанский мостик поднялся Джошуа Йорк.

Одет он был с иголочки, в белоснежных штанах и таком же фраке, в жилете густо-голубого цвета и белой сорочке с многочисленными рюшами, воланами и кружевами. На шее повязан голубой шелковый галстук. Из кармашка жилета свешивалась серебряная цепь от часов. Один из бледных пальцев украшал большой серебряный перстень со сверкающим голубым камнем. Белый и голубой в сочетании с серебром были цветами парохода, и Йорк выглядел неотъемлемой частью его.

– О, мне нравится твой костюм, Джошуа, – не преминул заметить Марш.

Йорк улыбнулся:

– Спасибо, он как будто к месту. Ты тоже выглядишь потрясающе.

Марш купил себе новый капитанский китель с блестящими медными пуговицами и фуражку с вышитым на ней серебряной нитью названием парохода.

– Да-а-а, – протянул Марш. С комплиментами у него дела обстояли туго, гораздо проще и легче ему было выругаться. – Ты уже проснулся, когда мы отчаливали?

Большую часть дня, пока Марш, обливаясь потом и нервничая, фактически выполнял обязанности капитана, Йорк проспал у себя в капитанской каюте, размещенной на палубной надстройке. Марш постепенно привыкал к образу жизни, который вел Йорк и его компаньоны: днем они почивали и бодрствовали ночью. Как-то раз он выразил свое удивление; Джошуа только улыбнулся и снова прочел ему стихотворение о «броском одеянье дня».

– Я стоял на штормовом мостике перед трубами и видел, как мы отчаливали. Там было довольно прохладно.

– При быстром движении судна возникает сильный ветер, – пояснил Марш. – Значения не имеет, какая жаркая стоит погода или как сильно горят топки. Наверху всегда приятно и прохладно. Иногда я испытываю жалость к тем, кто едет на основной палубе, но что, черт возьми, я могу поделать, если за такой проезд они платят жалкий доллар.

– Конечно, – согласился Джошуа.

В этот момент судно слегка дрогнуло.

– Что это было? – поинтересовался Йорк.

– По всей видимости, мы наскочили на большое бревно, – ответил Марш. – Правильно я говорю? – спросил он у рулевого.

– Да, зацепили краем, – ответил речник. – Не беспокойтесь, капитан. Повреждений нет.

Эбнер Марш кивнул и повернулся к Йорку.

– Что ж, может быть, пройдем вниз, в кают-компанию? Там должны собраться все пассажиры. Сегодня первая ночь на корабле, они .могут волноваться. Нам нужно увидеться с ними, успокоить всех, проследить за тем, чтобы все шло своим чередом.

– С радостью, – согласился Йорк. – Но для начала, Эбнер, не зайдешь ли ты на минуту ко мне? Хочу угостить тебя вином. Мы должны отпраздновать начало плавания, не так ли?

Марш пожал плечами.

– Выпить по стаканчику? Почему бы и нет? – Он отдал честь рулевому. – Доброй ночи, мистер Дейли. Я прикажу прислать вам кофе, выпьете, когда пожелаете.

Оставив рулевую рубку, Марш и Йорк направились к капитанской каюте. У двери они немного задержались, пока Йорк отпирал замок. Он настоял на том, чтобы его собственная и все остальные каюты первого класса были оснащены хорошими замками. Маршу это показалось довольно странным, однако он закрыл на это глаза. В конце концов, Йорк не привык к жизни на борту парохода, к тому же большинство остальных его просьб оказались довольно разумными, как, скажем, все это серебро и зеркала в главном салоне, превратившие его в такое восхитительное место.

Каюта Йорка в три раза превосходила пассажирские каюты первого класса по длине и вдвое по ширине. По пароходным стандартам она была просто огромной. Марш пришел туда впервые с тех пор, как в ней обосновался Йорк. Он с любопытством огляделся. Пара масляных ламп, подвешенных на противоположные стены, заливали каюту теплым уютным светом. Широкие окна с витражами были затемнены; их закрывали жалюзи и занавеси из тяжелого черного бархата, который в свете ламп казался мягким и богатым. В одном углу стоял высокий комод с тазиком для воды. На стене, висело оправленное в серебро зеркало. Кровать с пуховой периной была узкой, но вполне удобной. Тут же имелись два кожаных кресла и большой широкий письменный стол розового дерева со множеством ящичков, полочек и других укромных мест. Он одиноко стоял у одной из стен. Над ним висела добрая старая карта бассейна реки Миссисипи. Стол был завален фолиантами в кожаных переплетах и кипами газет – еще одна из особенностей Джошуа Йорка: он читал необычно много газет, собранных чуть ли не со всего света; у него были газеты из Англии, газеты на разных языках, в обязательном порядке он читал «Трибюн» мистера Грили и «Геральд» из Нью-Йорка, а также все газетные издания Сент-Луиса и Нового Орлеана и бесчисленное множество разнообразных еженедельников маленьких речных городков. Каждый день ему доставляли груды газет. Но его интересовали и книги; в каюте имелся высокий книжный шкаф, забитый до отказа. Книги громоздились и на ночном столике возле кровати. На стопке книг стояла полусгоревшая свеча.

Эбнер Марш не стал терять времени на рассматривание книг. Рядом с книжным шкафом расположилась деревянная стойка для запасов вина. Аккуратными рядами там лежало около двадцати-тридцати бутылок. Он прямиком направился к ним и вытащил одну наугад. Наклейки бутылка не имела. Содержащаяся в ней жидкость была темно-красного, почти черного цвета. Пробку запечатывал черный блестящий сургуч.

– У тебя есть нож? – спросил он Йорка, повернувшись к нему с бутылкой в руке.

– Не думаю, Эбнер, чтобы это виноградное вино пришлось тебе по вкусу, – заметил Йорк. На подносе он держал два серебряных бокала и хрустальный графин. – У меня имеется отличный шерри, почему бы нам его не попробовать?

Марш испытал замешательство. Шерри у Йорка всегда отличался превосходным качеством, и ему не хотелось бы упускать такую возможность, но, зная Джошуа, он заключил, что вино, находящееся в личных запасах, должно быть высшего качества. Кроме того, его разбирало любопытство. Он перебросил бутылку в другую руку. Находящаяся в ней жидкость медленно колыхнулась, напомнив по консистенции густой сладкий ликер.

– Ну а это что? – спросил Марш, нахмурясь.

– Напиток домашнего приготовления, – ответил Йорк. – Смесь вина, бренди и ликера, по вкусу не похожий ни на одно, ни на другое, ни на третье. Редкий напиток, Эбнер. Я и мои спутники просто в восторге от него, хотя большинству людей он не нравится. Я уверен, что ты предпочтешь шерри.

– Что ж, – сказал Марш, определяя бутылку на вес, – мне подходит все, что ты пьешь, Джошуа. Должен признаться, твой шерри всегда отменного качества. – Лицо его прояснилось. – Предположим, что мы никуда не торопимся, и меня мучит страшная жажда. Почему бы нам не отведать из обеих бутылок?

Джошуа Йорк рассмеялся. Его грудной смех был музыкален и полон радости.

– Эбнер, – произнес он, – ты единственный в своем роде и непревзойденный. Ты мне нравишься. Все же мое питье тебе придется не по вкусу. Но, если ты настаиваешь, мы откупорим и ее.

Они расположились в кожаных креслах, на разделяющий их низенький столик Джошуа поставил поднос. Марш протянул ему и вторую бутылку. Из недр своего девственно белого костюма Йорк извлек изящный маленький нож с рукояткой из слоновой кости и длинным серебряным лезвием. Срезав воск, он одним ловким ударом всадил острие ножа в пробку, с хлопком вытащил ее. Жидкость, напоминая красно-черный мед, медленной струей наполнила сначала один, потом второй серебряные бокалы. Она была непрозрачной и, казалось, содержала какую-то взвесь черного цвета. Чувствовалось, что напиток крепкий. Марш поднял бокал и принюхался. Алкоголь ударил в нос, и на глаза капитана навернулись слезы.

– Нужно произнести тост, – сказал Йорк, поднимая свой бокал.

– За деньги, которые мы заработаем, – шутливо произнес Марш.

– Нет, серьезно, – сказал Йорк.

Как показалось Маршу, в его больших, серых, демонических глазах отразилась глубокая печаль. Он надеялся, что Йорк не начнет декламировать очередные стихотворные строчки.

– Эбнер, – продолжал Йорк, – я знаю, что значат «Грёзы Февра» для тебя. Я хочу, чтобы ты знал: и для меня это судно тоже значит очень многое. Этот день для меня является началом грандиозной новой жизни. Ты да я, мы вместе сделали его тем, чем оно стало. Далее мы оба превратим корабль в легенду. Красота всегда восхищала меня, Эбнер, но впервые за всю свою долгую жизнь я создал ее сам, во всяком случае, содействовал ее созданию. Приятное чувство – создавать прекрасное, претворять его в жизнь. Особенно для меня. Я должен поблагодарить тебя за это. – Он поднял бокал. – Друг мой, давай выпьем за «Грёзы Февра» и за все, что наше судно воплощает собой, – красоту, свободу, надежду. За наш корабль, за лучший мир!

– За самый быстроходный пароход на реке! – ответил Марш, и они выпили.

Капитан едва не поперхнулся. Хранимый для собственного употребления напиток Йорка обжег его глотку огнем, охватив своими горячими щупальцами все нутро. Но в нем чувствовалась какая-то клейкая приторность, какой-то почти неуловимый неприятный запах, который не могли скрыть ни крепость, ни сладость. Создавалось впечатление, будто в бутылке витает запах разложения.

Свой бокал Джошуа Йорк осушил одним длинным глотком, откинув голову назад. Отставив бокал, он посмотрел на Марша и снова рассмеялся.

– Выражение твоего лица, Эбнер… в нем есть что-то от гротеска. Не старайся быть вежливым. Я предупреждал тебя. Почему бы тебе не хлебнуть немного шерри?

– Думаю, что это не помещает, – ответил Марш. – Нет, не помешает.

После того, как двумя бокалами шерри ему наконец удалось перебить вкус, оставленный напитком Йорка, и Марш перестал ощущать во рту его запах, они начали разговаривать.

– Что ты намереваешься делать после Сент-Луиса, Эбнер? – спросил Йорк.

– Заняться обслуживанием коммерческих линий Нового Орлеана. Для такого большого судна, как это, нет иного пути. Йорк нетерпеливо встряхнул головой.

– Знаю, Эбнер. Меня интересует другое: как ты намерен исполнить свою мечту побить «Эклипс»? Как ты собираешься найти его и вызвать на состязание? Я не стану возражать, если это никак не отразится на нашем расписании и не изменит наших планов.

– Хотелось бы и мне, чтобы все было так просто, как представляется… Увы. Джошуа, по реке ходят тысячи пароходов, и всем им хочется побить рекорд «Эклипса». Но им, как и нам, нужно придерживаться маршрута, перевозить пассажиров и грузы. Они не могут постоянно устраивать гонки. С другой стороны, капитан «Эклипса» был бы полным идиотом, если бы легко принимал вызов. В конце концов, кто мы такие? Новенький, с иголочки, пароход, сошедший со стапелей Нью-Олбани, о котором никто слышать не слышал. «Эклипсу» есть что терять, но взамен, после гонок с нами, он не получит ничего. – Эбнер опустошил еще один бокал шерри и протянул его Йорку для новой порции. – Нет, сначала нам придется много работать, чтобы сделать имя, приобрести репутацию в верховье и низовье реки. Только после этого люди начнут судачить о том, какими быстроходными качествами обладает наш пароход и кто из двоих будет быстрее – «Грёзы Февра» или «Эклипс». Может быть, мы повстречаемся с «Эклипсом» на реке пару раз и попробуем обойти его.

Нужно заставить людей говорить, заставить их спорить. Может быть, мы пройдем одним из маршрутов «Экдипса» и побьем его время. Знаешь, на маршрутах предпочтение всегда отдается более скоростным судам. То же можно сказать о пассажирах. Они предпочитают путешествовать на известных кораблях, конечно, если у них водятся деньги. Как ты сам понимаешь, должно случиться следующее: люди начнут говорить, что в низовьях реки наше судна самое быстроходное, тогда и коммерческие предложения посыплются на нас, как из рога изобилия. Если «Эклипс» начнет нести материальный ущерб, вот тут-то его и заденет за живое. Тогда нам только останется выиграть гонку и еще раз доказать, что мы самые быстрые.

– Понятно, – сказал Йорк. – Итак, поездка в Сент-Луис должна стать началом нашей доброй славы, верно?

– Сейчас я не собираюсь побивать никакие рекорды. Пароход новый, и мы должны обкатать его. А пока у нас на борту даже нет постоянных рулевых, никто еще по-настоящему не знаком с поведением судна. Кроме того, нужно дать Уайти время отладить паровые машины и ходовую часть, научить обращаться с ними своих помощников. – Марш поставил на стол пустой бокал. – Правда, не хочу сказать, что у нас нет иного способа показать себя, – добавил он с улыбкой. – Извлечь выгоду из того или другого на маршрутах. Поживем – увидим.

– Хорошо, – кивнул Джошуа Йорк. – Еще шерри?

– Нет, – ответил Марш. – Думаю, нам пора спуститься в салон. Я куплю тебе выпивку в нашем баре. Могу заверить тебя, что она окажется куда лучше, чем твой напиток.

Йорк улыбнулся.

Эта ночь для Эбнера Марша была особой – волшебная ночь, воплощение мечты. Он мог поклясться, что она длилась по меньшей мере сорок или пятьдесят часов. Они с Йорком не сомкнули глаз до рассвета: много пили, вдоль и поперек исходили корабль… На другой день Марш проснулся с такой головой, что не мог вспомнить и половины того, что происходило накануне ночью. Но некоторые эпизоды прочно врезались в память.

Он помнил, как вошел в большой салон, который оказался роскошнее, чем прекрасные залы лучших отелей мира. Сиял, переливаясь, свет, источаемый хрустальными канделябрами. Зеркала вдоль длинных стен узкого зала зрительно увеличивали его, делая в два раза шире. Народ толпился в основном у бара. Разговоры велись о политике и тому подобных вещах. Марш подошел к пассажирам и некоторое время слушал жалобы относительно аболиционистов и споры о перспективе Стивена Эй. Дугласа стать президентом.

Йорк тем временем поздоровался с Брауном и Смитом, игравшими в карты; их партнерами по игре были плантаторы и один игрок с дурной репутацией. Кто-то наигрывал на рояле, двери кают первого класса все время открывались и закрывались. Помещение было наполнено светом и смехом.

Позже они спустились на основную палубу, в совершенно иной мир; уставленная грузом, она кишела простым людом. Грузчики и матросы, свернувшись калачиком, спали на канатных бухтах и мешках с сахаром. Семьи сидели, сгрудившись вокруг маленьких очагов, сооруженных для приготовления пищи. Из-за трапа, покачиваясь, вышел пьяный. Машинное отделение озаряли багряные отблески света из раскаленных топок. В самом центре всего этого ада в промокшей от пота рубахе, с копотью на бороде, находился Уайти. Чтобы помощники услышали его в реве топок, шипении пара и шлепанье колее по воде, Уайти приходилось кричать. Движущиеся взад-вперед исполинские поршни вызывали благоговейный ужас. Некоторое время, пока жара и запах машинного масла не стали непереносимыми, Марш с Йорком наблюдали за этим царством силы и мощи.

Потом они вышли на штормовой мостик: обдуваемые прохладным ветром, прохаживались и болтали, передавая друг другу бутылку вина. Звезды в небе сияли, как крупные бриллианты. На носу и корме судна развевался флаг «Грез Февра». Со всех сторон их обступала черная река, она была чернее самого черного раба из всех, когда-либо виденных Маршем.

В пути они находились всю ночь. В рулевой рубке Дейли отстоял самую длинную в своей жизни вахту. Судно двигалось с приличной скоростью. На темной Огайо их окружали ночь и одиночество. Ничто не прерывало их плавного бега – ни топляк, ни коряги, ни песчаные отмели. Только дважды для верности приходилось посылать вперед ял для измерения глубины, но оба раза грузило показывало, что путь свободен, и «Грёзы Февра» продолжал свой путь.

Иногда на берегу просматривались отдельные дома. Большей частью они были темными, запертыми на ночь, лишь однажды в высоком окне дома мелькнул зажженный свет. Интересно, размышлял Марш, кто коротает там бессонную ночь и что думает, видя проходящий мимо корабль. С освещенными палубами, звучащей музыкой и смехом, с затейливой вязью голубых с серебром букв, которыми было обозначено его имя, он скользил по реке со шлейфом дыма и россыпью искр, производя наверняка неизгладимое впечатление. Маршу даже отчаянно хотелось оказаться на берегу, посмотреть на это незабываемое зрелище.

Приподнятое настроение и восторженность достигли апогея около полуночи, когда впереди заметили шлепающий по воде второй пароход. Увидев его. Марш толкнул локтем Йорка и поспешно проводил его в рулевую рубку. Народу там собралось много. За штурвалом, потягивая кофе, по-прежнему стоял Дейли. Два других рулевых и еще трое пассажиров сидели за его спиной на диване. Среди пришедших рулевых не было ни одного из нанятых Маршем; профессия позволяла им путешествовать бесплатно, таков закон реки. Обычно они поднимались в рулевую рубку, чтобы переброситься словом-другим с человеком за штурвалом и последить за рекой. Марш не обратил на них ни малейшего внимания.

– Мистер Дейли, – обратился он к рулевому, – впереди пароход.

– Я его вижу, капитан Марш, – ответил Дейли с лаконичной усмешкой.

– Интересно, что это за судно? Ты не знаешь?

Каким бы оно ни было, с первого взгляда было ясно, что относилось судно к разряду заднеколесных лоханок с квадратным, плоским, как коробка галет, капитанским мостиком.

– Уверен, что не знаю, – ответил речник.

Эбнер Марш повернулся к Джошуа Йорку.

– Джошуа, ты настоящий капитан, и мне бы не хотелось брать на себя слишком много, но, честное слово, меня разбирает любопытство, что это за судно впереди нас. Почему бы тебе не приказать Дейли обогнать его, чтобы я мог немного расслабиться.

Йорк улыбнулся.

– Непременно, – сказал он. – Мистер Дейли, вы слышали капитана Марша. Как вы думаете, «Грёзы Февра» в состоянии обогнать впереди идущий корабль?

– Он в состоянии обогнать кого угодно, – ответил рулевой.

По слуховой трубе он передал, чтобы поддали пару, и дал гудок. Над рекой раздался леденящий душу звук, словно предупреждающий незнакомца, что «Грёзы Февра» идет за ним.

Сирены оказалось достаточно, чтобы все пассажиры из салона высыпали на палубу. Со своих спальных мест с мешков муки повскакивали и некоторые из палубных пассажиров. Двое-трое пассажиров даже попытались проникнуть на капитанский мостик, но всех их Марш отправил назад, включая и тех троих, которые ранее уже расположились на диване. Как и следовало ожидать, все сначала бросились на нос, а потом к левому борту, когда стало ясно, что второе судно останется по левую сторону.

– Проклятые пассажиры, – буркнул Марш Йорку. – Вечно толпятся по одному борту. Когда-нибудь, бросившись вот так к одному борту, перевернут какую-нибудь старую лоханку, голову даю на отсечение.

Несмотря на ворчание, Марш был доволен. Уайти подбросил в топку еще угля, паровые машины взревели, и большие колеса завертелись быстрее. Практически за доли минуты все кончилось. «Грёзы Февра» с легкостью прошел мили, отделявшие его от другого судна. В момент обгона с нижней палубы долетело нестройное «ура», ставшее для слуха Марша небесной музыкой.

Когда они пронеслись мимо маленького заднеколесного парохода, Йорк прочел его имя, выведенное на рулевой рубке.

– Похоже, это «Мэри Кей», – сказал он.

– Боже, разрази меня гром! – воскликнул Марш.

– Это что, известное судно? – спросил Йорк.

– Черт возьми, нет, – сказал Марш. – Никогда не слышал о таком. Как тебе это нравится?

Он зычно расхохотался и похлопал Йорка по спине Не прошло и минуты, как на капитанском мостике не осталось ни одного человека, кто бы не смеялся.

До того, как ночь подошла к концу, «Грёзы Февра» обогнал еще с полдюжины пароходов, включая и большеколесный пароход почти такого же размера, как и он сам, но наибольший восторг и веселье вызвал тот первый обгон, когда за своей кормой он оставил «Мэри Кей».

– Ты хотел знать, как мы начнем, – сказал Марш Йорку, когда они выходили из рулевой рубки. – Что ж, Джошуа, все уже началось.

– Да, – согласился Йорк, оборачиваясь назад, где вдали мерцала огнями «Мэри Кей». – Действительно, началось.

ГЛABA ПЯТАЯ. На борту парохода «Грёзы Февра». Река Огайо, июль 1857 года

Эбнер Марш был слишком хорошим речником, чтобы отлеживаться день в постели, даже если болит голова. Тем более, что этот день имея для капитана особенное значение. После нескольких часов чуткой дремы он наконец проснулся и сел на кровати. Было около одиннадцати. Ополоснув лицо тепловатой водой из кувшина на прикроватном столике, Марш оделся. Предстояла масса дел, а Йорк до сумерек не встанет. Надев на голову фуражку и бросив хмурый взгляд на свое отражение в зеркале. Марш немного пригладил бороду, взял трость и с палубной надстройки спустился на бойлерную палубу. Первым делом он наведался ь умывальные, а потом заглянул на камбуз.

– Я пропустил завтрак, Тоби, – сообщил он коку, который уже занимался обедом. – Прикажи одному из твоих ребят поджарить для меня с полдюжины яиц и увесистый ломоть ветчины. Пусть принесут все это на палубную надстройку, хорошо? Да не забудь про кофе. Желательно побольше.

В большом салоне Марш на минуту задержался, чтобы прополоскать горло парой стаканов чего-нибудь прохладительного. После этого ему стало чуть-чуть легче. Перекинувшись из вежливости несколькими словами с пассажирами и официантами, капитан поднялся к себе на палубную надстройку, чтобы позавтракать.

Подкрепившись, Эбнер Марш снова почувствовал себя самим собой. После еды он отправился на капитанский мостик. Вахтенный сменился, и теперь за штурвалом стоял второй рулевой. Компанию ему составлял один из его собратьев, пользующийся бесплатным проездом.

– Доброе утро, мистер Китч, – поприветствовал Марш рулевого. – Как ведет себя пароход?

– Жаловаться не на что, – ответил матрос, бросив на Марша мимолетный взгляд. – Ваше судно – довольно резвое, капитан. Как только доберетесь до Нового Орлеана, нужно будет нанять хороших рулевых. Кораблю требуется опытная рука.

Марш кивнул. В этом не было ничего неожиданного; он хорошо знал, что скоростные суда зачастую сложны в управлении. Эта проблема не волновала капитана. Брать первого встречного в качестве рулевого он не собирался.

– С какой скоростью мы движемся? – спросил Марш.

– С обычной, – ответил вахтенный и пожал плечами. – Можно было бы двигаться шибче, но мистер Дейли сказал, что спешки нет. Так что ползем как черепаха.

– Когда доберемся до Падука, нужно будет пристать к берегу. Там сходит пара пассажиров и надо выгрузить кое-какой груз.

Проболтав с лоцманом еще несколько минут. Марш снова спустился на бойлерную палубу.

Столы в кают-компании уже были накрыты для обеда, Благодаря витражным стеклам в оконцах потолка помещение заливал играющий яркими красками солнечный свет. Вдоль всего салона тянулся длинный ряд столов. Официанты раскладывали серебро и фарфор; в лучах света хрусталь бокалов играл всеми цветами радуги. С камбуза тянуло запахом самой изысканной пищи. Марш помедлил, отыскал взглядом меню и пробежал его глазами, после чего понял, что все еще голоден. Поскольку Йорка пока нигде не было видно, он не усматривал ничего предосудительного в том, чтобы пообедать вместе с пассажирами и другими офицерами команды. Напротив, это выглядело бы вполне уместно.

Обед, по мнению Марша, выдался на славу. Эбнер быстро расправился с большой порцией жареного барашка в соусе, приправленного петрушкой, маленьким голубем с гарниром из ирландского картофеля, зеленой кукурузы и свеклы, и закусил все это двумя ломтями знаменитого пирога Тоби с орехом-пеканом. К тому времени, когда обед завершился, капитан пришел в прекрасное расположение духа и даже разрешил священнику прочитать короткую лекцию об обращении индейцев в христианство, хотя обычно на своих судах не допускал религиозной пропаганды. В конце концов, решил Марш, нужно как-то развлекать пассажиров, потому что даже самый прелестный пейзаж может наскучить.

Вскоре после полудня судно причалило к пристани в Падуке, расположившейся на кентуккском берегу реки, в том месте, где в Огайо впадает Теннеси. В дороге это была их третья остановка. Ночью, пока Марш спал, они на короткое время пришвартовались в Россборо, где сошли трое пассажиров. Там же пополнили запас дров и взяли на борт небольшое количество груза, который требовалось доставить в Эвансвилл. В Падуке им предстояло освободиться от двенадцати тонн железных чушек, а также выгрузить часть муки, сахара и книг. Кроме того, своей отправки поджидали пятьдесят тонн строительного материала.

Падука была большим городом, специализирующимся на лесозаготовках, куда по реке Теннеси постоянно сплавлялся лес. Плоты загромождали реку, мешали судоходству. Подобно большинству речников. Марш не слишком жаловал плотогонов. Плоты в ночное время порой не имели огней, и поэтому некоторые невезучие пароходы наскакивали на них, тогда те имели наглость грязно ругаться, орать и бросаться чем попало.

К счастью, когда они пришвартовались в Падуке, плотов поблизости не оказалось. Марш взглянул на груз, поджидавший на речном берегу. Он состоял из нескольких высоких пирамид упаковочных клетей и кип табачного листа. Капитан заключил, что на основную палубу можно будет взять дополнительный груз. Было бы жаль оставлять все это добро какому-нибудь другому судну.

«Грёзы Февра» стал у причала, и подсобные рабочие начали устанавливать переходные мостки. Среди них проворно двигался Волосатый Майк, время от времени покрикивая:

– Давай, пошевеливайся, вы не пассажиры первого класса, вышедшие на прогулку. – Или: – Только посмей уронить, сынок, и этот железный пруток проверит прочность твоей головы, – и тому подобные вещи.

С грохотом опустились сходни, и пассажиры, ожидавшие высадки в Падуке, сошли на берег.

Марш мысленно принял решение и направился в контору судна. Джонатан Джефферс корпел над бумагами, сопровождающими груз.

– Эта работа у вас срочная, мистер Джефферс? – спросил он.

– Нет, не обязательно, капитан Марш, – ответил тот. Джефферс снял очки и протер их носовым платком. – Это для Каира.

– Хорошо, – обрадовался Марш. – Пойдемте со мной. Хочу сойти с вами на берег и узнать, кому принадлежит груз, выставленный на солнце, и куда его требуется доставить. Полагаю, он предназначается для Сент-Луиса, во всяком случае, часть его. Может, нас ждет удача, и мы сумеем заработать немного денежек.

– Отлично. – Джефферс встал, поправил свой аккуратный черный сюртук, проверил, заперт ли большой железный сейф, и взял в руку неизменную трость с вложенной в нее шпагой. Когда они выходили, Джефферс добавил: – В Падуке я знаю одну прекрасную винную лавку.

Предпринятый Маршем вояж оказался не напрасным. Владельца табака они нашли с легкостью и пригласили его с собой в винную лавку. Там Маршу ничего не стоило убедить владельца товара доверить свой груз «Грезам Февра». К тому же Джефферс назвал вполне сходную цену. Это дело отняло у них три часа, но благодаря заключенной сделке Марш по дороге на судно испытывал невиданное удовлетворение. Когда они вернулись на берег реки. Волосатый Майк, развалясь на причале, курил большую черную сигару и беседовал с помощником капитана соседнего парохода.

– Этот груз теперь наш, – сообщил ему Марш, указывая тростью на табак. – Прикажи своим ребятам быстро погрузить его, чтобы мы могли в скором времени отчалить.

Марш стоял, облокотившись на перила бойлерной палубы, и с удовлетворением наблюдал за работой портовых грузчиков, как те проворно и ловко перетаскивали кипы табака на борт его судна. Пока Уайта раскочегаривал машину, Маршу на глаза случайно попалось еще кое-что: на дороге, неподалеку от места швартовки, стояла вереница гостиничных омнибусов, запряженных лошадьми. Марш, пощипывая себя за ус, какое-то время с любопытством рассматривал ее, а затем прошел на капитанский мостик.

Рулевой жевал кусок пирога и запивал его кофе.

– Мистер Китч, – обратился к нему Марш, – не трогайтесь с места, пока я не отдам приказ.

– Что-нибудь случилось, капитан? Погрузка почти завершена, и давление пара достигло желаемого уровня.

– Посмотрите лучше туда, – указал тростью Марш. – Те омнибусы доставили на пристань пассажиров или ждут, что они с минуты на минуту прибудут. Ясное дело, что ждут они не наших пассажиров и какую-нибудь заднеколесную лоханку так не встречают. Есть у меня одно подозрение.

Несколько минут спустя его подозрение подтвердилось. Выпуская клубы пара и дыма с блесками искр, на реке Огайо появилось быстроходное судно – длинный, классического вида большеколесный пароход. Марш узнал его почти тотчас, не успев даже прочесть названия. Это был «Южанин» из грузопассажирской компании Цинциннати и Луисвилла.

– Так я и знал! – воскликнул Марш. – «Южанин», должно быть, вышел из Луисвилла на полдня позже нас. Но скорость его оказалась выше.

Марш подошел к боковому окну и отодвинул изысканные занавески, спасавшие помещение от палящих лучей дневного .солнца. Пароход пристал к берегу и пришвартовался. Пассажиры начали сходить на берег.

– Много времени у него это не займет, – сказал он рулевому. – Только высадят пассажиров, никаких погрузочно-разгрузочных работ. Пусть от пристани отойдет первым, вы меня поняли? Пусть он немного спустится по реке, тогда за ним проследуем и мы.

Рулевой отправил в рот последний кусок пирога и вытер уголки губ салфеткой.

– Вы хотите, чтобы я пропустил «Южанина» вперед, а потом попытался обогнать его? Капитан, нам придется дышать его дымом всю дорогу до Каира. Потом его и след простынет.

Лицо Эбнера Марша стало чернее грозовой тучи, казалось, еще минута, и он взорвется.

– Что это вы такое говорите, мистер Китч? Я не желаю слышать ничего подобного. Если вы как рулевой никуда не годитесь, так скажите об этом прямо, и я вытащу из постели мистера Дейли и поставлю его у штурвала.

– Но это же «Южанин», – стоял на своем Китч.

– А это «Грёзы Февра»! – закричал потерявший самообладание Марш.

Он резко развернулся и, как ураган, вылетел из рубки. Настроение его упало. Чертовы лоцманы вечно думают, будто на реке они боги. Конечно, в этом есть доля истины, поскольку судно ходит по рекам, но все равно у них нет права жаловаться на малую скорость и сомневаться в быстроходности его корабля.

Ярость Марша слегка улеглась, когда он увидел, что на «Южанине» началась посадка пассажиров. Он рассчитывал на это с самого первого момента, когда только увидел «Южанина» на реке в Луисвилле, однако не смел надеяться, что это все же случится. Если «Грезам Февра» удастся обогнать «Южанина», то репутация ему обеспечена.

Пароход, с которым он вздумал состязаться, а также его собрат «Северянин» являлись гордостью компании. Это были особенные суда, построенные в 1853 году в расчете на высокую скорость. Меньшие по размеру, чем «Грёзы Февра», они, как было известно Маршу, занимались исключительно пассажирскими перевозками и не принимали на борт грузов. Марш не понимал, каким образом они извлекали выгоду, но волновало его другое: важно, что они отличались высокой скоростью хода. В пятьдесят четвертом «Северянин» установил рекорд для маршрута Луисвилл – Сент-Луис. На другой год «Южанин» побил его; он и сегодня показывал лучшее время, равное одному дню и девятнадцати часам. Высоко над капитанским мостиком на судне были установлены золоченые оленьи рога, символ самого быстроходного парохода реки Огайо.

Чем больше Эбнер Марш думал о состязании, тем более он возбуждался. Тут его посетила мысль, что Джошуа Йорк, невзирая на сладкий сон, никогда бы не простил ему, что пропустил такое замечательное событие. Охваченный возбуждением Марш с твердым намерением разбудить компаньона бросился к капитанской каюте и набалдашником трости резко постучал в дверь.

Ответа не последовало. Марш повторил стук. На этот раз он прозвучал более громко и настойчиво.

– Эй, ты там, просыпайся! Вставай, Джошуа, нам предстоит участие в гонках!

Из каюты Йорка не доносилось ни звука. Марш попытался открыть дверь, но та оказалась запертой. Он принялся барабанить по стенам, по закрытому ставнями окну, сопровождая стук криком… Увы, его действия не произвели никакого эффекта.

– Черт тебя подери, Йорк! Сейчас же проснись, иначе ты все пропустишь!

Тут в голову капитану пришла идея, и он пошел к рулевой рубке.

– Мистер Китч, сэр! – завопил он. Эбнер Марш, когда использовал всю мощь своих легких, умел кричать, как никто другой. Китч высунул из-за двери голову и сверху вниз посмотрел на него. – Подайте гудок и не отпускайте его, пока я вам не махну, хорошо?

Он вернулся к каюте Йорка и снова начал молотить в дверь. Вдруг прозвучал резкий звук сирены. Один раз. Два. Три. Он отзывался длинными сердитыми завываниями. Марш замахнулся тростью.

Дверь каюты Йорка отворилась.

Стоило Маршу увидеть глаза Йорка, и рот его непроизвольно открылся. Снова прозвучал гудок парохода. Марш поспешно махнул рукой. Сирена смолкла.

– Заходи, – холодным тоном прошептал Джошуа Йорк.

Марш вошел, и Йорк за его спиной немедленно захлопнул дверь. Марш слышал, как тот закрыл засов, хотя самого Йорка не видел, он вообще ничего не видел. Как только дверь закрылась, его окружила непроглядная тьма. Сквозь дверь и закрытые ставнями окна не пробивался ни единый лучик света. Маршу на мгновение показалось, что он ослеп. Но внутреннее зрение сохранилось, перед глазами все еще стоял тот образ, который уловил его взгляд прежде, чем погрузиться в чернильную тьму. Марш все еще видел представшего на пороге Джошуа Йорка, голого, в чем мать родила, с мертвенно-бледной кожей, ртом, искаженным в зверином оскале, глазами, похожими на дымящиеся серые расселины, ведущие в ад.

– Джошуа, – сказал Марш, – не мог бы ты зажечь лампу? Или поднять занавески? Сделай же что-нибудь. Я ничего не вижу.

– Зато я прекрасно все вижу, – отозвался из темноты за его спиной голос Йорка. Марш не слышал, как тот переместился. Он повернулся и тотчас врезался во что-то.

– Стой спокойно, – скомандовал Йорк. Голос прозвучал столь властно и гневно, что Маршу ничего не оставалось делать, как повиноваться. – Сейчас я посвечу тебе, пока ты не разнес мою каюту.

По другую сторону комнаты вспыхнула спичка, и Йорк поднес ее к стоящей на прикроватном столике свече, после чего сел на край смятой постели. Каким-то образом он уже успел натянуть на себя брюки, однако выражение лица его по-прежнему оставалось суровым и ужасным.

– Итак, – сказал он, – почему ты здесь? Предупреждаю, лучше бы у тебя нашлась для этого веская причина!

Внутри у Марша все закипело. Никто еще не говорил с ним в подобном тоне, никто.

– Рядом с нами стоит «Южанин», Джошуа. Самое скороходное судно на этой чертовой реке, увенчанное рогами и прочей дребеденью. Я вознамерился сняться с якоря вслед за ним. И подумал, что тебе хотелось бы видеть все это. Если ты считаешь, что это недостаточно веская причина для того, чтобы вытащить тебя из постели, значит, ты не речник и никогда им не станешь! И еще: в моем присутствии следи за своими манерами, ты меня понял?

Что-то вспыхнуло в глазах Йорка, и тот начал подниматься, но тут же сдержал себя и отвернулся.

– Эбнер, – сказал он, потом замолчал и нахмурился. – Прошу прощения, я не хотел обидеть тебя неуважением или напугать. Твое намерение было добрым.

Марш со страхом заметил, как рука его непроизвольно сжалась, после чего Йорк с усилием разжал ее. Затем резко, в три стремительных шага, пересек сумрачное пространство каюты и оказался возле письменного стола, на котором стояла початая бутылка с напитком, предназначенным для собственного потребления, которую Марш вынудил его накануне распечатать. Он налил себе полный бокал и, запрокинув голову, одним махом осушил.

– А-а-а, – мягко протянул Йорк, снова повернувшись к Маршу. – Эбнер, я дал тебе судно твоей мечты, но не в качестве подарка. Мы заключили сделку. Ты должен подчиняться тем приказам, которые я отдаю, уважать мое эксцентричное доведение и не задавать мне никаких вопросов. Ты согласен продолжать выполнять свою часть уговора?

– Я человек слова! – твердо сказал Марш.

– Хорошо, – отозвался Йорк. – А теперь послушай меня. Тобой двигало доброе побуждение, но ты неправильно поступил, разбудив меня подобным образом. Больше никогда этого не делай. Никогда. Ни с какой целью.

– Если взорвется котел и на судне возникнет пожар, я должен бросить тебя зажариваться заживо, так?

В сумраке глаза Йорка сверкнули.

– Нет, – заметил он. – Но для тебя было бы безопаснее оставить все, как есть. От внезапного пробуждения я становлюсь неуправляемым. Я выхожу из себя. Известны случаи, когда, разбуженный во внеурочный час, я делаю вещи, о которых позже очень сожалею. По этой причине я так грубо обошелся с тобой. За что прошу прощения, но такое может повториться снова. Или еще хуже. Ты понимаешь, Эбнер? Никогда не входи сюда, когда дверь на запоре.

Марш нахмурился, сказать ему было нечего, никакие слова не приходили в голову. В конце концов, он заключил сделку, если Йорку так уж нравится выходить из себя потому, что потревожили его сон, это его дело.

– Я все понял, – ответил он. – Твои извинения приняты, прими и ты мои, если это имеет значение. А теперь не желаешь ли подняться со мной на мостик и посмотреть, как мы обгоним «Южанина»? Тем более что ты все равно проснулся?

– Нет, – с сумрачным лицом ответил Йорк. – Нельзя сказать, что меня это совсем не интересует, Эбнер. Напротив, даже очень. Просто я нуждаюсь в полноценном отдыхе, для меня это жизненно важно. Кроме того, я не переношу дневного света. И солнце палит нещадно. Ты когда-нибудь получал тяжелые ожоги? Если да, то ты поймешь меня. Ты же видел, какая светлая у меня кожа. Солнце и я несовместимы. Таково медицинское заключение, Эбнер. Далее обсуждать подробности я не намерен.

– Хорошо, – сказал Марш. Палуба под ногами начала слегка вибрировать. Прозвучал пронзительный пароходный гудок. – Мы даем задний ход, Джошуа, – добавил он. – Мне нужно идти. Прости, что побеспокоил тебя, мне действительно очень жаль.

Йорк кивнул и, отвернувшись, снова взялся за бутылку со своим омерзительным питьем.

– Знаю, – сказал он, на этот раз потягивая напиток. – Иди. Увидимся вечером за ужином.

Марш двинулся к двери, но голос Йорка остановил его.

– Эбнер.

– Да? – отозвался Марш.

Джошуа Йорк одарил его слабой бледной улыбкой.

– Обгони его, Эбнер.

Марш усмехнулся и покинул каюту.

* * *

Когда он достиг капитанского мостика, «Грёзы Февра» уже вышел на открытое пространство. К тому времени «Южанин» удалился на приличное расстояние. В рулевой рубке собралось с полдюжины свободных от вахты матросов. Они переговаривались, жевали табак и заключали пари на предмет того, сумеют ли обогнать другой пароход. Даже мистер Дейли предпочел прервать свой дневной отдых и прийти сюда. Пассажиры чувствовали: что-то затевается. Нижние палубы были переполнены. Одни расселись у перил, наиболее удачливые протиснулись на полубак, откуда было видно лучше.

Китч размашисто крутанул черный с серебром штурвал, и «Грёзы Февра» направился в сторону главного фарватера, следуя курсом своего соперника. Рулевой крикнул в переговорную трубу, чтобы добавили пара. Уайти подбросил в топку угля, и люди на берегу увидели, как судно, отходя от пристани, окуталось плотной завесой черного дыма. Эбнер Марш стоял за спиной рулевого, опираясь на трость, и щурился. Впереди послеполуденное солнце, отражаясь от чистой синевы речной воды, бросало ослепляющие блики, от которых рябило в глазах. Темным оставался только след бурлящей воды, тянущийся за колесами «Южанина», где солнечные отражения были разбиты на тысячи мерцающих осколков.

Сначала все представлялось достаточно простым. «Грёзы Февра», окруженный облаком пара и дыма, устремился вперед. На его носу и корме бешено колотились звездно-полосатые флаги. Колеса шлепали по воде в нарастающем темпе. Внизу ровно гудели паровые котлы. Расстояние между судами начало зримо сокращаться. Но «Южанин» не какая-нибудь третьесортная лоханка вроде «Мэри Кей». Оставить его за кормой в два гребка, как заднеколесный пароходик, было невозможно. Вскоре капитан и рулевой «Южанина» поняли, в чем дело, и резко увеличили скорость. Противник послал в их сторону густое облако дыма, оставляемый на воде след стал еще более бурным. Китч, чтобы избежать его, был вынужден слегка изменить курс, и потерял скорость. Расстояние между кораблями снова увеличилось, и потом стало держаться на одном уровне.

– Не отставай, – бросил Марш рулевому после того, как стало ясно, что оба парохода не намерены сдавать своих позиций.

Он покинул капитанский мостик и отправился на поиски Волосатого Майка Данна, которого наконец обнаружил на полубаке основной палубы. Тот сидел с большой сигарой в зубах, задрав ноги на упаковочную клеть.

– Собери мне всех подсобников и матросов, – приказал Марш боцману. – Я хочу, чтобы они уравновесили судно.

Волосатый Майк кивнул головой и поднялся. Погасив сигару, он могучим голосом начал сзывать команду.

В скором времени большая часть команды разместилась на корме и по левому борту. Сделано это было с той целью, чтобы сбалансировать вес пассажиров, большая масса которых для наблюдения за гонкой столпилась на носу и по правому борту.

– Чертовы пассажиры, – ругался Марш.

Улучшив баланс, «Грёзы Февра» начал снова сокращать расстояние, отделявшее его от соперника. Марш вернулся на капитанский мостик.

Оба судна неслись теперь на всех парах. Силы их были примерно равны. Эбнер Марш пришел к выводу, что «Грёзы Февра» мощнее, однако этого оказалось мало. Он был сильно перегружен, сидел низко в воде, к тому же следовая в кильватере «Южанина», поэтому волны захлестывали его и снижали скорость, в то время как движению «Южанина» ничто не препятствовало. Тот, не обремененный грузом, стремительно скользил по спокойной воде.

Теперь все зависело от мастерства рулевых. Китч за штурвалом был воплощением внимания и сосредоточенности. Он с легкостью управлял судном и пользовался малейшей .возможностью, чтобы при каждом удобном случае выигрывать. минуту-другую. Собравшиеся за его спиной праздношатающиеся матросы, среди которых был и Дейли, все время тараторили, давая советы.

Гонка «Грез Февра» за «Южанином» продолжалась уже час. Несколько раз он терял своего соперника из виду, когда тот скрывался за поворотами, но каждый раз они выигрывали время, так как Китч при повороте проводил судно как можно ближе к берегу. Однажды они приблизились настолько, что Марш мог разглядеть лица пассажиров, собравшихся на корме другого судна, однако тогда «Южанин» добавлял пару и снова увеличивал расстояние между ними.

– Бьюсь об заклад, они сменили рулевых, – сказал Китч, сплевывая в ближайшую плевательницу табачную жвачку. – Видите, как пришпорили?

– Все я вижу, – проворчал Марш. – А теперь мне хотелось бы увидеть, как пришпорим мы.

И тут им представился шанс. Впереди ждал поворот реки, густо поросший лесом. Вдруг «Южанин» начал подавать гудки и замедлил ход, потом вздрогнул, и его лопасти стали крутиться в обратную сторону.

– Осторожно, – предупредил Дейли Китча.

Китч снова сплюнул и осторожно повернул штурвал. «Грёзы Февра», чтобы обогнуть противника и оставить его по правому борту, пересек турбулентный след, оставленный «Южанином». Но не прошли они и половины поворота, когда увидели причину внезапной остановки парохода; на песчаной банке сидело еще одно большое судно. Его основная палуба была уставлена кипами табака. Помощник капитана и вся команда с помощью брусьев и лебедок пытались снять пароход с мели. «Южанин» едва не врезался в них.

На несколько минут река превратилась в хаос. Люди на песчаной банке махали руками и громко кричали, «Южанин» изо всех сил пытался дать задний ход, а «Грёзы Февра» устремился на чистый участок воды. В этот момент «Южанин» снова дал задний ход, нос его повернулся. Было похоже, что он тронется наперерез «Грезам Февра».

– Чтоб тебе ни дна ни покрышки, идиот, – выругался Китч и чуточку сильнее заложил штурвал, при этом он попросил Уайта снизить обороты по левому борту. Однако не предпринял попытки ни притормозить, ни дать кораблю обратный ход.

Два крупных судна сближались, расстояние между ними сокращалось. Марш слышал, как внизу в испуге закричали пассажиры. Он пережил момент, когда и ему показалось, что столкновение неминуемо.

Но тогда скорость сбросил «Южанин», и его рулевой выправил нос судна, а «Грёзы Февра» прошел в считанных футах от соперника. Кто-то внизу крикнул «ура».

– Пусть продолжает движение, – пробормотал Марш так тихо, что его никто не расслышал.

«Южанин» не думал сдаваться. Колеса его крутились в бешеном темпе, и он сидел у них на хвосте. Соперник отставал, но ненамного, всего на корпус судна. Все пассажиры на «Грезах Февра», – будь они неладны, – бросились на корму, а команде пришлось мчаться на нос, так что палуба завибрировала от топота бегущих ног;

«Южанин» снова шел на обгон. Обойти их он намеревался по левому борту. Суда шли почти параллельно, только соперник слегка отставал. Теперь его нос сравнялся с кормой «Грез Февра». Постепенно он отвоевывал у «Грез» с таким трудом добытые дюймы. Они подошли бортами так близко друг к другу, что пассажиры при желании могли бы перескочить с одной палубы на другую, хотя «Грёзы Февра» был немного выше.

– Черт, – вырвалось у Марша, когда противник почти вырвался вперед. – Пожалуй, достаточно. Китч, крикни вниз, чтобы Уайти пустил в ход мой свиной жир.

Рулевой, бросив на него мимолетный взгляд, расплылся в широкой улыбке.

– Свиной жир, капитан? О, я подозревал, что вы хитрец! – По переговорной трубе он прокричал в машинное отделение распоряжение капитана.

Оба парохода неслись теперь нос к носу. У Марша от напряжения, с которым он охватил свою трость, онемела рука. Тем временем внизу подсобные рабочие пытались согнать с бочек с жиром устроившихся на них иностранцев. Жир следовало доставить в машинное отделение. Марш сгорал от нетерпения. Он был разгорячен, как тот жир, которому предстояло расплавиться. Хороший свиной жир дорог, но на пароходе он бывает полезен. Вот и сейчас он должен сослужить им добрую службу. Его мог бы пустить в дело кок. При плавлении жир чертовски горячий, именно по этой причине он и понадобился им в эту минуту. Хорошая порция горячего пара под высоким давлением, которую они не могли получить, сжитая в топке дрова и уголь.

Когда в топках закипел свиной жир, сомневающихся в рулевой рубке больше не оставалось. Из выпускных клапанов с громким шипением вырвались тонкие струи белого пара, в небо из высоких труб устремились клубы дыма, «Грёзы Февра», изрыгая искры, слегка вздрогнул, и его гребные лопасти заработали с утроенной силой, отбивая ритм, как колеса паровоза. От ударов поршня палуба вибрировала. Пароход с легкостью вырвался вперед и вскоре опередил «Южанина» на корпус. Как только судно оторвалось от соперника на безопасное расстояние. Китч подал его вправо, перерезав путь второму пароходу. Тому ничего не оставалось, как следовать у противника в кильватере.

На капитанском мостике началось невообразимое. Все безбилетные матросы и лоцманы, без цента в кармане, пришли в возбуждение. Они хлопали друг друга по плечам, передавали из рук в руки курево и на все лады расхваливали пароход под названием «Грёзы Февра». Что до Эбнера Марша, то он улыбался, как последний идиот.

В Каир, где чистые воды Огайо сливаются с грязной Миссисипи, они пришли на целых десять минут раньше «Южанина». К этому времени Эбнер Марш почти начисто забыл о незначительном эпизоде, связанном с Джошуа Йорком.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Плантация Джулиана. Июль 1857 года

Мрачный Билли находился перед домом, где метал нож в большое сухое дерево, возвышающееся перед посыпанной гравием дорожкой, когда к нему приблизились всадники. Стояло раннее утро, но было уже жарко, как в пекле. Мрачный Билли исходил потом и подумывал о том, чтобы бросить метать нож и спуститься к реке поплавать. Тут он заметил, как из-за поворота старой дороги, в том месте, где она выходит из леса, выехали всадники. Мрачный Билли подошел к сухому дереву и, вытащив нож, сунул его в ножны, которые носил на пояснице. От желания поплавать не осталось и следа.

Всадники приближались медленным шагом, но достаточно уверенно, как если бы не вторглись в чужие частные владения средь бела дня, а жили здесь. Мрачный Билли сразу заключил, что они не из местных, поскольку все соседи в округе знали, что Джулиан терпеть не может, когда нарушают его покой. Когда они находились еще на слишком большом расстоянии, чтобы можно было разглядеть лица. Мрачный Билли подумал, уж не приятели ли Монтрейля пожаловали, желая устроить заварушку. Если так, то креолам придется горько пожалеть об этом.

Когда Мрачный Билли увидел, почему их передвижение столь медлительно, у него отлегло от сердца. За двумя мужчинами на лошадях, еле передвигая ногами, плелись два скованных цепями негра. Он скрестил на груди руки и, прислонившись спиной к дереву, ждал, когда процессия окажется рядом.

Самоуверенные с виду, всадники смело направили лошадей к дому. Один из верховых осмотрел строение с его облупившейся краской и полусгнившим крыльцом парадного подъезда и, сплюнув на землю табачную жвачку, повернулся к Мрачному Билли.

– Это плантация Джулиана? – спросил крупный мужчина с красным лицом и бородавкой на носу, одетый в кожу. Голову его украшала неряшливая фетровая шляпа.

– Да, это она, – ответил Мрачный Билли.

Но смотрел он мимо всадника и его спутника, худого розовощекого юноши, который, по всей видимости, был его сыном. Ленивой походкой он подошел к двум несчастным неграм в оковах, изможденным и понурым. На его губах промелькнула улыбка.

– Как, – произнес Мрачный Билли, – неужто это Лили и Сэм? Вот уж не думал, что придется свидеться с вами вновь. Должно быть, не меньше двух лет прошло с тех пор, как вы сбежали. Мистер Джулиан по-настоящему обрадуется, узнав, что вы отыскались.

Сэм, мужчина крупного телосложения и сильный на вид, пристально посмотрел на Мрачного Билли. Вызова в его глазах не было, а только страх.

– Мы обнаружили их в Арканзасе, мой мальчик и я, – сказал краснолицый. – Пытались выдать себя за свободных негров… Меня не провести вокруг пальца. Я не поверил им ни на йоту, сэр.

Мрачный Билли посмотрел на охотников за рабами и кивнул:

– Продолжайте.

– Ужасно упрямые. Долго мы не могли заставить их сказать нам, откуда они сбежали. Что мы только не делали: и пороли их, и я применял еще кое-что из своего арсенала. Обычно негров стоит только чуточку припугнуть, как они тут же раскалываются. Только не эти. – Он сплюнул. – Но нам удалось вытянуть из них правду. Покажи-ка ему, Джим.

Юноша спешился, подошел к женщине и поднял ее правую руку. На руке недоставало трех пальцев. Третий обрубок еще не вполне зажил.

– Мы начали с правой, потому что заметили, что она левша, – сказал мужчина. – Не хотели калечить ее сильно, вы же понимаете нас, но мы ничего не могли выяснить, не было никаких объявлений ни в газетах, нигде, так что… – Он развел руками. – Когда мы добрались до ее третьего пальца, мужчина не выдержал и сказал нам. Женщина обругала его последними словами. – Он грубо расхохотался. – В любом случае вот они, голубчики. Два раба, как эти, должны что-то стоить, раз уж мы их поймали. Мистер Джулиан дома?

– Нет, – ответил Мрачный Билли и посмотрел на солнце. До полудня оставалось еще около двух часов.

– Ладно, – сказал тогда краснолицый. – Вы, должно быть, надсмотрщик, верно? Тот, кого называют Мрачным Билли?

– Точно, это я. Сэм и Лили говорили обо мне?

Охотник за рабами снова расхохотался.

– О да, как только нам стало известно, откуда они, бедолаги стали говорить без умолку. Нам пару раз приходилось затыкать им рты. Но через некоторое время они начинали болтать снова. Наслушались мы их россказней.

Мрачный Билли смерил беглых рабов холодным злобным взглядом; те старались не встречаться с ним глазами.

– Может, вы сами позаботитесь о них и выплатите нам вознаграждение? Мы бы поскакали обратно, – высказал мужчина свое соображение.

– Нет, – возразил Мрачный Билли Типтон. – Вам придется подождать. Мистер Джулиан захочет отблагодарить вас лично. Это не займет много времени. Он вернется к сумеркам.

– К сумеркам? – переспросил старший мужчина. Они с сыном обменялись взглядами. – Странно, мистер Мрачный Билли, эти два негра говорили нам то же самое. Они рассказывали нам невероятные истории о том, что происходит здесь после захода солнца. Мой мальчик и я предпочли бы получить деньги скорее и смотаться отсюда, вам-то все равно..

– Мистеру Джулиану не все равно, – сказал Мрачный Билли. – К тому же я не могу дать вам денег. И вы еще верите глупым байкам, которые рассказывали вам два старых негра?

Мужчина нахмурился, продолжая задумчиво жевать свою табачную жвачку.

– Негритянские байки – это одно, – сказал он наконец. – Но я знаю, что негры иногда говорят правду. Ладно, поступим так, мистер Мрачный Билли: будем ждать возвращения вашего мистера Джулиана. Только не воображайте, что вам удастся нас надуть. – На боку у него висел револьвер, и он похлопал по нему рукой. – Пока мы будем ждать, приятель мой будет со мной, и мальчик тоже имеет такого же дружка. К тому же мы оба хорошо владеем ножами. Вам понятно? Эти негры просветили нас о маленьком ножичке, который вы прячете за спиной, так что в нашем присутствии не пытайтесь воспользоваться им, а то и у нас руки могут зачесаться. Давайте все мы будем просто ждать и постараемся сохранить дружеские отношения.

Мрачный Билли перевел взгляд холодных глаз на ловца беглых негров, но тот был так глуп, что не заметил таившейся в нем угрозы.

– Будем ждать в доме, – сказал Мрачный Билли, стараясь держать руки на виду.

– Очень хорошо, – согласился охотник за рабами и спрыгнул с лошади. – Меня зовут Том Джонстон, а это, между прочим, мой сын Джим.

– Мистер Джулиан будет рад познакомиться с вами, – сказал Мрачный Билли. – Привяжите лошадей и приведите негров в дом. Будьте осторожны на ступеньках. Кое-где они совсем прогнили.

Женщина, когда их повели к дому, начала тихонько всхлипывать, но Джим Джонстон звонко шлепнул ее по губам, и она тотчас умолкла.

Мрачный Билли проводил их в библиотеку. Там он отодвинул тяжелые пыльные занавески, чтобы в сумрачное помещение мог проникнуть свет. Рабы опустились на пол, а поймавшие их люди расположились в массивных кожаных креслах.

– Ну вот, – сказал Том Джонстон, – здесь совсем другое дело.

– Все прогнило и покрыто пылью, папа, – заметил юноша. – Негры говорили нам то же самое.

– Так-так-так, – сказал Мрачный Билли и посмотрел на беглецов. – Так-так-так, – повторил он. – Мистеру Джулиану совсем не понравится, что вы распускаете сплетни о его доме. Вы, двое, заслуживаете хорошей порки.

Чернокожий детина Сэм, собравшись с духом, поднял голову и сердито пробормотал:

– Никакая порка меня не пугает.

Мрачный Билли краешком рта улыбнулся.

– Что ж, Сэм. Есть вещи и пострашнее порки. На самом деле есть.

Для женщины, которую звали Лили, этого оказалось больше чем достаточно. Она посмотрела на юношу.

– Он говорит правду, масса Джим, истинный Бог. Вам нужно прислушаться к нему. Уведите нас отсюда до темноты. Пусть лучше нашими хозяевами станете вы и ваш батюшка, мы будем работать на вас, мы будем работать, как волы, вот увидите, и убегать не станем. Мы хорошие негры. Мы бы никогда не убежали, если бы не… не… Не дожидайтесь темноты, масса, умоляю. Тогда будет слишком поздно.

Парень со всего размаха ударил Лили стволом револьвера. На щеке появился рубец. Она повалилась на пол и осталась лежать на ковре, сотрясаясь от рыданий.

– Заткни свой лживый черномазый рот! – сказал он.

– Хотите чего-нибудь выпить? – спросил Мрачный Билли.

Прошло несколько часов. За это время они почти полностью опустошили две бутылки лучшего бренди Джулиана, опиваясь им так, словно это было дешевое виски. Мрачный Билли говорил немного, предпочитая задавать вопросы, подначивая Тома Джонстона.

Пьяный и тщеславный, тот, казалось, упивался собственным голосом. Охотники за беглыми рабами действовали в Наполеоне, штат Арканзас. Но там долго не засиживались, в основном им приходилось много передвигаться. Имелась у них и миссис Джонстон, но она оставалась дома с дочерью. О своем занятии они ей особенно не рассказывали.

– Женщине не обязательно знать о том, где бывает ее муж и что делает. Стоит раз или два сказать, как тебе не будет покоя от вопросов и тебя загрызут, что поздно приходишь домой. Тогда придется учить кулаками. – Джонстон сплюнул. – Куда проще ничего им не говорить, пусть себе радуются, что хоть изредка появляешься дома.

Джонстон намекнул Мрачному Билли, что предпочитает спать с чернокожими шлюхами, так что отсутствие жены для него не проблема.

Тем временем солнце клонилось к западу.

Когда в комнате сгустились тени. Мрачный Билли поднялся, задернул занавеси и зажег свечи.

– Пойду за мистером Джулианом.

Мрачному Билли показалось, что молодой Джонстон побледнел, когда повернулся к отцу.

– Я не слышал, чтобы кто-нибудь подъехал, папа.

– Подождите, – сказал Мрачный Билли Типтон.

Он оставил их, пересек пустынный темный бальный зал и поднялся по огромной лестнице. Наверху Мрачный Билли вошел в просторную спальню с широкими французскими окнами. В центре стояла, прячась под черным бархатным балдахином, богатая резная кровать.

– Мистер Джулиан, – тихо позвал он от двери. В комнате было темно и душно.

За пологом кто-то зашевелился. Бархатные занавеси откинулись, и появился Деймон Джулиан – бледный, спокойный, холодный. Его черные глаза в темноте как будто светились, пронизывая Мрачного Билли насквозь.

– Да, Билли, – прозвучал мягкий голос.

Мрачный Билли рассказал хозяину о происшедшем.

Деймон Джулиан улыбнулся.

– Проводи их в столовую, я присоединюсь к вам через минуту.

В столовой висел огромный старый канделябр, но на памяти Мрачного Билли его никогда не зажигали. Пригласив туда охотников за беглыми рабами, он нашел спички и зажег небольшую масляную лампу, которую поставил на середину длинного стола. Она осветила на столе маленький круг, так что вся остальная узкая, с высоким потолком комната оставалась погруженной в темноту. Джонстоны сели, младший беспокойно озирался по сторонам, одна его рука касалась револьвера. Негры жались друг к дружке по другую сторону стола.

– Ну и где этот ваш Джулиан? – ворчливо поинтересовался Том Джонстон.

– Немного терпения. Том, – сказал Мрачный Билли. – Всему свое время.

Почти десять минут никто не проронил ни слова. Вдруг Джим Джонстон втянул в себя воздух.

– Папа, – сказал он, – посмотри. В дверях кто-то стоит!

Дверь вела на кухню, там все было окутано мраком. Наступила ночь, и единственным источником света в этой части дома служила небольшая масляная лампа на столе. За кухонной дверью ничего не было видно, угадывались только неясные пугающие тени, одна из которых походила на неподвижный человеческий силуэт. Лили всхлипнула, и чернокожий Сэм прижал ее к себе. Том Джонстон, скрипнув стулом, вскочил на ноги Лицо его приняло суровое выражение. Он выхватил револьвер и взвел курок.

– Кто там? Выходи!

– Не стоит так волноваться, – сказал Деймон Джулиан.

Они повернулись, и Джонстон подскочил так, словно увидел привидение. Джулиан стоял на черном фоне полукруглого проема дверей, ведущих в холл, и улыбался. На нем был темный костюм с долгополым сюртуком, на шее ярким пятном выделялся красный шелковый галстук. В темных глазах, отражающих пламя лампы, светилась тихая радость.

– Это всего лишь Валерия, – пояснил он.

Шурша юбками, она вышла из темноты и застыла в кухонных дверях, бледная, спокойная и все же поразительно красивая. Джонстон взглянул на Валерию и рассмеялся.

– Ах, – сказал он, – всего лишь женщина. Прошу прощения, мистер Джулиан. Эти негритянские байки совсем задурили мне голову.

– Я вас отлично понимаю, – отозвался Деймон Джулиан.

– За его спиной еще кто-то есть, – прошептал Джим Джонстон. Теперь они видели их всех, сумрачные фигуры, неясными тенями столпившиеся во тьме позади Джулиана.

– Мои друзья, – с улыбкой заметил Деймон Джулиан. Справа от него появилась женщина в светло-голубом наряде. – Синтия, – представил он. – Слева женщина в зеленом – Адрианна. – Джулиан поднял руку в ленивом медлительном жесте. – А это – Раймон, Жан и Курт. – Мягко, по-кошачьи передвигаясь, они появились одновременно из всех дверей, шедших по периметру длинной комнаты. – А позади вас Алан, Хорхе и Винсент.

Джонстон резко повернулся. Кроме шуршания одежды, издаваемого при ходьбе, других звуков слышно не было, никто не производил ни звука. Взоры их были обращены на гостей, и все они призывно улыбались.

Не улыбался только Мрачный Билли, хотя его страшно позабавило то, как Том Джонстон схватился за револьвер и бросает по сторонам испуганные взгляды, будто затравленное животное.

– Мистер Джулиан, должен вам сказать, что мистер Джонстон не позволит надуть себя. У него есть револьвер, мистер Джулиан, и у его мальчика тоже, к тому же они оба хорошо владеют ножами.

– А-а-а, – протянул Деймон Джулиан.

Чернокожие принялись молиться. Молодой Джим Джонстон посмотрел на Деймона Джулиана и вытащил свое оружие.

– Мы доставили вам ваших негров. Не станем беспокоить вас из-за какого-то вознаграждения. Мы просто уйдем и все.

– Уйдете? – переспросил Джулиан. – Но как же я отпущу вас, не вознаградив? Когда вы проделали такой путь из Арканзаса, чтобы вернуть нам черномазых? Я и слышать не желаю об этом.

Он пересек комнату. Джим Джонстон, словно пригвожденный взглядом темных глаз хозяина плантации, поднял оружие, но не двигался. Джулиан взял револьвер у него из рук и положил на стол. Он прикоснулся к щеке юноши.

– Ты станешь красивым мальчиком, если смоешь с себя всю эту грязь, – сказал Джулиан.

– Что ты делаешь с моим сыном? – вскричал Том Джонстон. – Оставь его в покое! – Он вскинул оружие.

Деймон Джулиан обернулся в его сторону.

– Твой сын обладает известной долей грубой красоты. Ты, напротив, обезображен бородавкой.

– Он сам бородавка, – вставил Мрачный Билли Типтон.

Том Джонстон бросил на него полный ярости взгляд, Деймон Джулиан улыбнулся.

– В самом деле, – согласился он. – Забавно, Билли.

Джулиан подал знак Валерии и Адрианне. Они бесшумно подошли, и каждая взяла молодого Джима Джонстона под руку.

– Вам нужна помощь? – предложил Мрачный Билли свои услуги.

– Нет, – ответил Джулиан, – благодарю тебя.

Грациозным, почти невесомым жестом он поднял ладонь и слегка коснулся длинной шеи парня. У того в горле что-то заклокотало, словно он захлебывался. На шее вдруг появилась тонкая красная линия – миниатюрное алое ожерелье, ярко-красные бусины которого начали на глазах набухать, становясь все больше и больше, пока одна из них не взорвалась и не покатилась тонкой струйкой вниз. Джима Джонстона затрясло, но железная хватка двух бледных дам лишила его подвижности. Деймон Джулиан наклонился и припал к струе губами, чтобы не дать пропасть горячей, яркой крови.

Из груди Тома Джонстона вырвался нечленораздельный животный вой, время для него словно остановилось. Наконец он вышел из оцепенения, взвел курок и прицелился. Дорогу Джонстону преградил Алан, тут же рядом очутились Винсент и Жан. Сзади к нему прикоснулись бледные ледяные руки Раймона и Синтии.

Джонстон грязно выругался и выстрелил. Последовала вспышка, едко запахло дымом. Тонкий, как былинка, Алан пошатнулся и, увлекаемый инерцией пули, упал. На белоснежной в кружевах манишке проступили пятна темной крови. Приподнявшись на локтях, Алан поднес руку к груди, и она окрасилась кровью.

Теперь Раймон и Синтия уже крепко держали Джонстона, а Жан легким движением забрал оружие из его рук. Краснолицый великан не сопротивлялся, а во все глаза смотрел на Алана. Кровотечение остановилось. Алан улыбнулся, при этом обнажились длинные белые зубы, острые и жуткие. Он поднялся и направился к нему.

– Нет, – закричал Джонстон, – я застрелил тебя, ты должен быть мертвым! Я застрелил тебя!

– Иногда черномазые говорят правду, мистер Джонстон, – сказал Мрачный Билли Типтон. – Вам следовало прислушаться к ним.

Раймон просунул пальцы под мятую шляпу Джонстона, схватил его за волосы и рывком запрокинул голову назад так, чтобы обнажилась толстая красная шея. Алан расхохотался и впился зубами в горло своей жертвы. Тогда к нему присоединились и другие.

Мрачный Билли Типтон занес руку за спину, вытащил нож и не спеша подошел к рабам.

– Пойдемте, – сказал он. – Сегодня вы не нужны мистеру Джулиану, но больше вам не удастся убежать. Отправляйтесь в подземелье. Давайте, пошевеливайтесь, иначе я оставлю вас с ними.

Эти слова заставили беглецов двигаться куда проворнее: Мрачный Билли знал, что угроза возымеет действие.

Подвал был тесным и сырым. Чтобы попасть туда, требовалось поднять люк, скрывавшийся под половиком. Местность в округе не слишком подходила для устройства настоящего подвала, однако этот никогда и не использовался по назначению. Пол покрывал двухдюймовый слой воды. Потолок нависал так низко, что человек не мог стоять, выпрямившись. На стенах зеленела плесень. Мрачный Билли приковал чернокожих рабов, но так, чтобы они могли дотянуться друг до друга. На его взгляд, это было гуманно. Он также принес им горячий обед.

Потом приготовил обед и себе и запил его бренди из второй бутылки, откупоренной Джонстонами. Он уже заканчивал, когда на кухне появился Алан. Кровь на его рубашке засохла. В том месте, где Алана пронзила пуля, виднелось черное обугленное отверстие, в остальном же он выглядел вполне нормально.

– Все кончено, – сообщил ему Алан. – Джулиан ждет тебя в библиотеке.

Мрачный Билли отодвинул тарелку и отправился к хозяину. Проходя мимо столовой, он заметил, что там требуется срочная уборка. В мрачной тишине наслаждались вином Адрианна, Курт и Арман. Тела – вернее, то, что от них осталось – валялись тут же, в нескольких футах. Остальные находились в гостиной и развлекались беседой.

Библиотека была погружена в кромешную темноту. Мрачный Билли рассчитывал найти хозяина одного, но, войдя, во тьме заметил три неясных тени, две из них сидели, одна стояла. Кто это. Мрачный Билли разглядеть не мог. Он остановился в дверях и ждал, пока Джулиан заговорит первым.

– В будущем никогда не приводи таких людей в мою библиотеку, – раздался в черноте голос. – Они отвратительно грязны и оставили после себя запах.

В душе Мрачного Билли шевельнулся страх.

– Слушаюсь, сэр, – сказал он, уставившись в кресло, откуда доносился голос. – Прошу прощения, мистер Джулиан.

Выдержав минутную паузу, Джулиан добавил:

– Закрой дверь, Билли, и пройди. Можешь зажечь лампу.

Лампа была изготовлена из броского красного стекла; ее свет окрасил пыльную комнату в буро-коричневый цвет засохшей крови. Деймон Джулиан сидел в кресле с высокой спинкой, длинными тонкими пальцами подпирая подбородок. На его лице играла легкая улыбка. По правую руку от Джулиана сидела Валерия. В схватке у нее оторвался рукав платья, но она как будто не замечала этого.

Мрачный Билли подумал, что выглядит она даже бледнее, чем обычно. В нескольких футах от Валерии за спинкой второго кресла стоял Жан. У него был настороженный вид, он нервничал и все время крутил на пальце массивное золотое кольцо.

– Должен ли он находиться здесь? – спросила Валерия Джулиана. Женщина бросила на Билли мимолетный взгляд, в больших пурпурных глазах блеснуло презрение.

– Почему бы и нет, Валерия? – ответил Джулиан, взяв ее руку в свою. Женщина задрожала и крепко сжала губы. – Я пригласил Билли успокоить тебя, – продолжал он.

Жан собрался с духом и, нахмурившись, посмотрел Мрачному Билли прямо в глаза.

– У Джонстона осталась жена.

«Ну и что из этого?» – подумал Мрачный Билли.

– Ты испугался? – насмешливо спросил он Жана.

Жан не относился к числу фаворитов Джулиана, так что можно было без опасения ответить ему.

– Да, у него осталась жена, – подтвердил Билли, – однако беспокоиться не о чем. Он никогда с ней ни о чем не разговаривал, никогда не докладывал, куда и зачем отправляется, когда вернется. Она не станет разыскивать вас.

– Мне это не нравится, Деймон, – проворчал Жан.

– А как насчет рабов? – спросила Валерия. – Они отсутствовали два года. Они слишком многое рассказали Джонстонам. Возможно, рассказывали и другим.

– Что скажешь. Билли? – спросил Джулиан.

Тот пожал плечами.

– Думаю, они трепались с каждым встречным и поперечным негром на всем пути отсюда до Арканзаса. Ерунда, меня это ничуть не беспокоит. Очередные негритянские сказки, которым никто не верит.

– Сомневаюсь, – заметила Валерия. Она умоляюще посмотрела на Джулиана. – Деймон, умоляю, Жан прав. Мы слишком долго оставались здесь. Теперь это небезопасно. Вспомни, что они сделали с той женщиной Лалаури в Новом Орлеане, которая ради удовольствия мучила своих рабов. В конце концов слухам поверили. А то, что она делала, ни в какое сравнение не идет с… – Она нерешительно замолчала, потом сглотнула и тихо добавила: – С тем, что делаем мы. Что должны делать. – Она отвернулась от Джулиана.

Медленно и осторожно Джулиан протянул к ней руку, прикоснулся к бледной щеке и нежно провел пальцем по лицу, затем приподнял подбородок Валерии и заставил ее посмотреть себе в глаза.

– Неужели ты так напугана, Валерия? Не должен ли я тебе напомнить о том, кто ты теперь? Будешь ли ты снова прислушиваться к Жану? Он ли здесь хозяин? Кто здесь господин крови?

– Нет, – ответила она. Глубокие фиалковые глаза еще больше расширились. Голос звучал робко. – Нет.

– Кто здесь заказывает музыку, дорогая Валерия? – спросил Джулиан. Его сверкающие глаза, казалось, готовы были пробуравить ее насквозь.

– Ты, Деймон, – прошептала она. – Ты.

– Посмотри на меня, Валерия. Как ты думаешь, могут меня испугать россказни жалкой горстки негров? Станет ли меня заботить то, что они обо мне болтают?

Валерия раскрыла рот, но не смогла выдавить ни слова.

Удовлетворенный Деймон Джулиан отпустил ее. В том месте, где к женщине прикасались его пальцы, остались глубокие красные отметины. Джулиан улыбнулся Мрачному Билли.

– Что скажешь. Билли?

Мрачный Билли Типтон уставился в пол и беспокойно начал переступать с ноги на ногу. Он знал, что ему надлежит сказать. В последнее время Мрачный Билли много размышлял, ему многое нужно было сказать хозяину, многое, что тому могло не понравиться. Но теперь он не видел для себя иного выбора.

– Не знаю, мистер Джулиан, – слабо пробормотал он.

– Не знаешь. Билли? Чего именно ты не знаешь? – Тон голоса был ледяным, в нем угадывалась угроза.

Тогда, невзирая ни на что, Мрачный Билли решился броситься с головой в омут.

– Не знаю, мистер Джулиан, как долго это может продолжаться, – сказал он отважно. – Я уже давно размышляю над этим, и многое из нынешней ситуаций мне не нравится. В руках Гару плантация приносила хороший доход, сейчас она практически потеряла свою ценность. Вы знаете, я способен заставить работать любого раба, разрази меня гром, если это не так, но тех, которые отошли в иной мир или дали деру, заставить работать я не могу. Беды наши начались тогда, когда вы начали забирать из их хибар детей, а также приказали доставлять в хозяйский дом смазливых девок, откуда те никогда не возвращались. Вот уже год, как здесь нет никаких рабов, кроме девочек для развлечений, да и они не задерживаются надолго. – Он нервно рассмеялся. – У нас и урожая больше нет. Половину плантации мы уже продали, лучшую часть ее к тому же. А девушки для забав… они очень дороги, мистер Джулиан. У нас денежные затруднения.

И это еще не все. Одно дело разделываться с ниггерами… но использовать для утоления жажды белых людей опасно. В Новом Орлеане, может быть, это и безопасно, однако мы оба хорошо знаем, что младшего сына Генри Кассада убила Кара. Он наш сосед, мистер Джулиан. Все они понимают, что здесь творится что-то неладное; если начнут умирать их рабы и дети, вот тут начнутся наши настоящие неприятности..

– Неприятности? – переспросил Деймон Джулиан. – С тобой нас почти двадцать. Что этот скот может с нами сделать?

– Мистер Джулиан, – сказал Мрачный Билли, – а если они придут днем?

Джулиан отмахнулся рукой.

– Такого не случится. Если же случится, мы поступим с ними так, как они этого заслуживают.

Мрачный Билли поморщился. Может, Джулиана это и не вполне касается, но Билли мог пострадать. Он рисковал, как никто другой.

– Думаю, она права, мистер Джулиан. Думаю, нам нужно поискать другое место. Наше нынешнее укрытие мы использовали до предела. Оставаться здесь дальше опасно.

– Меня здесь все устраивает. Билли, – сказал Джулиан. – Эти скоты меня кормят, зачем мне бежать от них?

– Все упирается в деньги. Где нам взять их?

– Наши гости оставили лошадей. Отведи их завтра в Новый Орлеан и продай. Только позаботься, чтобы их не опознали. Кроме того, можно продать и другие земли. Невилль из Бей-Кросс наверняка не откажется прикупить новые участки. Загляни к нему. Билли. – Джулиан улыбнулся. – Ты даже можешь пригласить его сюда отобедать, чтобы мы обсудили мое предложение. Попроси его захватить с собой свою прелестную жену и славного их сыночка. Сэм и Лили смогут прислуживать. Все будет выглядеть так, как в старые времена, когда рабы еще не убегали.

Мрачный Билли подозревал, что Джулиан шутит. Но к его словам нельзя было относиться легкомысленно.

– А дом? – возразил Билли. – Они приедут отобедать и увидят, как запущен дом. Это небезопасно. Они начнут судачить, вернувшись к себе, распускать слухи.

– Если вернутся домой. Билли.

– Деймон, – неуверенным голосом вставил Жан, – ты ведь не хочешь сказать…

В мрачной, залитой красным светом комнате было жарко. Мрачный Билли уже обливался потом.

– Невилль… Пожалуйста, мистер Джулиан, Невилля нельзя трогать. Нельзя трогать живущих тут людей, нельзя покупать девушек для забавы.

– Это существо впервые говорит разумные вещи, – слабым голоском сказала Валерия. – Послушай его.

Жан, вдохновленный тем, что и другие на его стороне, горячо закивал.

– Мы бы могли продать имение, – сказал Билли. – Тут уже все прогнило. Переехать в Новый Орлеан. Там нам будет лучше. Там столько креолов, свободных черномазых и всякого речного отребья. Одним больше или меньше, никто не заметит. Ты же знаешь.

– Нет, – твердо заявил Деймон Джулиан ледяным тоном.

По голосу они догадались, что дальнейших возражений он не потерпит. Мрачный Билли тотчас замолчал. Жан снова принялся играть со своим кольцом. Рот его сжался в трагическую складку, лицо стало угрюмым.

На удивление всем заговорила Валерия:

– Тогда уйдем мы.

Джулиан медлительно повернул голову в ее сторону.

– Мы?

– Жан и я, – пояснила она. – Отошли нас. Так будет… лучше. Для тебя тоже. Будет безопаснее, если нас здесь станет меньше. И девушек для забавы не потребуется так много.

– Отпустить тебя, дорогая Валерия? Как? Я же буду скучать. Да и переживать за тебя. Интересно, куда же ты отправишься?

– Куда-нибудь. Куда угодно.

– Ты по-прежнему надеешься найти в пещере свой темный город? – насмешливо спросил Джулиан. – Твоя вера трогательна, дитя. И ты ошибочно приняла слабого Жана за своего бледнокожего короля.

– Нет, – ответила Валерия. – Нет, нам просто нужен покой. Прошу тебя, Деймон. Если мы все останемся, вскоре нас обнаружат, устроят охоту и убьют. Давай уйдем.

– Ты так прекрасна, Валерия. Так изысканно прекрасна.

– Прошу тебя, – трепеща повторила она. – Уйдем. Нам нужен покой.

– Бедная маленькая Валерия, – проговорил Джулиан. – Покоя нет. Куда бы ты ни отправилась, твоя жажда будет преследовать тебя вечно. Нет, ты останешься.

– Умоляю тебя, – беззвучно прошептала она. – Мой господин.

Темные глаза Деймона Джулиана слегка прищурились, и улыбка сошла с губ.

– Раз ты так настаиваешь на своем уходе, возможно, будет лучше, если я тебе дам то, о чем ты просишь.

Оба, Валерия и Жан, посмотрели на него с надеждой.

– Очень может быть, что я и отошлю вас, – задумчиво произнес Джулиан. – Но не вместе, нет. Ты так прекрасна, Валерия. Ты заслуживаешь лучшего избранника, чем Жан. Что скажешь, Билли?

Мрачный Билли самодовольно усмехнулся.

– Отошлите их всех, мистер Джулиан. Вам никто из них не нужен. У вас есть я. Отправьте их всех, и вскоре они сами увидят, как им хорошо.

– Интересно, – сказал Деймон Джулиан. – Я подумаю над этим. А теперь оставьте меня. Билли, отправляйся с лошадьми и продай их. И переговори с Невиллем относительно земли.

– Никакого обеда? – с облегчением спросил Мрачный Билли.

– Никакого, – подтвердил Джулиан.

Последним из двери выходил Мрачный Билли. Сразу за его спиной Джулиан потушил свет, и комнату поглотила тьма. На пороге Мрачный Билли немного помешкал, потом снова обернулся.

– Мистер Джулиан, – сказал он, – ваше обещание… уже прошло несколько лет. Когда?

– Когда я перестану в тебе нуждаться. Билли. Днем ты – мои глаза. Ты делаешь вещи, которые не могу делать я. Как я могу пожертвовать тобой сейчас? Не бойся, осталось недолго. Когда присоединишься к нам, время перестанет для тебя существовать. Годы или дни – все равно для тех, чья жизнь бесконечна.

Обещание наполнило Мрачного Билли надеждой, и он отправился выполнять поручение Деймона Джулиана.

В ту ночь ему снился сон. Он видел себя таким же темноволосым и грациозным, как Джулиан, элегантным и кровожадным. Действие в его сне происходило ночью. Он бродил по улицам Нового Орлеана. С небес светила бледная полная луна.

Люди наблюдали за ним из своих окон, со своих ажурных балконов. Он чувствовал на себе их взгляды. Мужчины боялись его, а женщин влекла к нему какая-то непреодолимая темная сила. Скользя беззвучно по каменному тротуару, он преследовал их в темноте, слышал лихорадочный стук, топот их шагов, тяжелое дыхание. Под неверным светом уличного масляного фонаря он поймал щеголеватого молодого человека и со смехом разорвал ему горло. Издали за ним наблюдала креолка знойной красоты. Он начал преследовать ее. Она бежала по темным аллеям и тесным дворикам. Наконец на одном дворе, освещенном факелом в изящной оправе, креолка остановилась и повернулась к нему лицом. Она немного походила на Валерию. Ее фиалковые глаза были полны огня. Он приблизился к ней, опрокинул навзничь и взял ее. Кровь креолки была такой же горячей и сытной, как и их пища. Ночь принадлежала ему, и все другие ночи в его вечной жизни. Отныне им владела жажда крови.

Когда Мрачный Билли пробудился, то почувствовал, что горит, как в огне. Он дрожал, и простыни его были мокрыми.

ГЛABA СЕДЬМАЯ. Сент-Луис. Июль 1857 года

Пароход «Грёзы Февра» оставался пришвартованным в Сент-Луисе на протяжении двадцати дней.

Для всей команды, за исключением Джошуа Йорка и его странных спутников, наступило горячее время. С самого раннего утра Эбнер Марш был на ногах и занимался делами. В десять часов он уже шагал по улицам города, заходил к грузоотправителям и владельцам отелей и рекламировал свое судно, стараясь заключить сделку: Он получил пачку рекламных листовок, отпечатанных специально для «Грез Февра», и нанял мальчишек, чтобы те расклеили их по всему городу. Посещая лучшие закусочные и рестораны, Марш повсюду рассказывал историю о том, как «Грёзы Февра» обставил «Южанина». Делал он это намеренно, чтобы заставить горожан говорить о себе. В трех местных газетах капитан даже поместил рекламные объявления.

Новые лоцманы, которых Эбнер Марш нанял для проведения судна по нижнему участку реки, прибыли на «Грёзы Февра», как только пароход пришвартовался в Сент-Луисе. Они потребовали, чтобы с ними рассчитались за то время, пока они сидели сложа руки в ожидании его прихода. Рулевые всегда стоили недешево, особенно если речь шла о профессионалах такого класса, какими были эти двое.

Но Эбнер Марш не пожалел на них денег, поскольку для своего нового судна хотел самого лучшего. Получив жалованье, новые рулевые продолжали бить баклуши; на реке существовал такой закон: рулевые получали полный заработок в течение всего срока найма, хотя пальцем не шевелили до тех пор, пока судно не отправлялось в плавание. Выполнять какую-либо другую работу они считали ниже своего достоинства.

Однако те два рулевых, которых нанял Марш, отличались собственным стилем бить баклуши. Щеголеватого вида Дэн Олбрайт, чопорный и молчаливый, поднялся на борт в первый же день, когда «Грёзы Февра» вошел в порт. Он осмотрел судно, ознакомился с машинным отделением, рулевой рубкой. Удовлетворенно кивнув, Олбрайт тотчас удалился в предназначенную для него каюту и принялся там обустраиваться. Дни он проводил, читая книги из хорошо укомплектованной библиотеки парохода. Иногда в кают-компании на пару с Джонатаном Джефферсом он развлекался игрой в шахматы, хотя последний неизменно обыгрывал Олбрайта.

Карла Фрамма, напротив, всегда можно было отыскать в биллиардной где-нибудь на берегу реки. В широкополой фетровой шляпе, рулевой широко улыбался своей кривозубой улыбкой и хвастался, что он и его новый корабль обставят на реке всех и каждого. Репутация у Фрамма была скандальная. Он любил шутить, что в Сент-Луисе у него одна жена, вторая – в Новом Орлеане и третья – в Натчезе-под-холмом.

Времяпрепровождение рулевых не очень занимало Эбнера Марша, он был слишком занят то одним делом, то другим, чтобы волноваться на этот счет. Марш почти не виделся ни с Джошуа Йорком, ни с его друзьями, хотя знал, что тот часто предпринимает долгие ночные прогулки в город, беря с собой Саймона, молчаливого своего спутника. Саймон также учился смешивать напитки, поскольку Йорк поделился с Маршем соображением, что по пути в Новый Орлеан намерен использовать его в качестве ночного бармена.

С партнером Марш регулярно встречался за ужином в большой кают-компании, где собирались и остальные офицеры. После этого Йорк удалялся к себе или отправлялся в судовую библиотеку, где его ждали газеты, ежедневно доставляемые увесистыми кипами с приходящих в порт пароходов. Однажды Йорк объявил, что собирается пойти в город, чтобы послушать группу исполнителей. С собой он пригласил Эбнера Марша и других офицеров, но Марш от столь любезного предложения отказался, и Йорку пришлось идти с Джонатаном Джефферсом. Отклонив предложение, Марш пробормотал Волосатому Майку Данну:

– Стихи, пьесы… а потом начинаешь гадать: куда течет эта проклятая река?

Позже Джефферс начал учить Йорка играть в шахматы.

– У него незаурядный ум, Эбнер, – через несколько дней сообщил Джефферс Маршу. Было утро их восьмого дня в Сент-Луисе.

– У кого?

– Как у кого? У Джошуа Йорка, конечно. Два дня назад я объяснил ему правила. Вчера вечером я застал его в салоне за разбором одной из партий Морфи, которую он нашел в одной из своих нью-йоркских газет. Странный человек. Что тебе известно о нем?

Марш нахмурился. Ему не хотелось, чтобы команда проявляла излишний интерес к персоне Джошуа Йорка; в этом состояла часть заключенной сделки.

– Джошуа не слишком любит говорить о себе, да я и не расспрашиваю его. Я придерживаюсь мнения, что прошлое человека – не мое дело. Вам нужно относиться к этому так же, мистер Джефферс.

Клерк удивленно приподнял тонкие темные брови.

– Как скажете, капитан. – Но на его губах появилась холодная усмешка, которая обеспокоила Эбнера Марша.

Джефферс был не единственный, кто задавал вопросы. Как-то к нему подошел Волосатый Майк и сказал, что подсобные рабочие и кочегары распространяют о Йорке и его гостях всякие сплетни. Он поинтересовался у Марша, не нужно ли принять какие пресекающие меры.

– Какие сплетни?

Волосатый Майк многозначительно пожал плечами.

– О том, что он выходит только по ночам. Да и о его странных приятелях. Вы знаете Тома, который кочегарит у топки на середине левого борта? Он рассказывает, что в ночь, когда мы вышли из Луисвилла, ну, вы помните, сколько там было комарья над рекой, так вот, Том рассказывает, будто бы видел старину Саймона внизу на основной палубе. Тот просто бродил без дела, когда ему на руку опустился комар, тогда второй рукой он прихлопнул его. Ясное дело, раздавил. Ну, вы себе представляете, какими раздутыми комары иногда бывают – если их прихлопнешь, останется кровавое пятно. Том говорит, тот комар на руке Саймона оказался именно таким. Ну вот, говорит Том, Саймон смотрел-смотрел на свою руку, а потом поднес ко рту и, – разрази меня гром, если говорю неправду, – облизал ее начисто.

Эбнер Марш поморщился.

– Скажи своему Тому, чтобы попридержал язык, или ему придется бросать дрова в топку на каком другом судне.

Волосатый Майк кивнул и, со звучным шлепком перебросив свою железную дубину в другую руку, собрался было уходить. Марш остановил его.

– Нет, подожди. Скажи Тому, пусть не болтает, а если заметит что странное, пусть лучше расскажет об этом тебе или мне. Скажи, что за это мы дадим ему полдоллара.

– За полдоллара ему и соврать недолго.

– Тогда забудем о деньгах, а насчет всего остального его предупреди.

Чем больше Эбнер думал о рассказе Тома, тем больше беспокоился. Теперь он был рад, что Джошуа Йорк решил сделать из Саймона бармена, таким образом он все время будет находиться на виду. Гробовщики никогда не нравились Маршу, а Саймон по-прежнему непроизвольно напоминал ему человека этого рода занятий. Марш надеялся только, что в баре, обслуживая пассажиров первого класса, Саймон не станет лизать комаров. Подобное поведение в один миг способно испортить репутацию судна.

Вскоре Марш забыл о происшедшем и с головой ушел в дела. Но в ночь накануне отъезда случилось нечто такое, что вновь завладело его вниманием. Он зашел в каюту Джошуа Йорка, чтобы обсудить подробности их маршрута. Йорк сидел за письменным столом и своим изящным ножичком с ручкой из слоновой кости вырезал из газеты какую-то статью. Некоторое время они с Маршем обсуждали предстоящее дело, и Марш уже собирался уходить, когда на глаза ему попался экземпляр «Демократа», лежащий на столе Йорка.

– Сегодня они должны были дать одно из наших рекламных объявлений, – заметил Марш и протянул руку за газетой. – Она тебе больше не нужна, Джошуа?

Йорк, махнув рукой, отдал газету.

– Возьми, если надо.

Эбнер Марш с газетой под мышкой отправился в кают-компанию. Расположившись за столиком, он принялся листать ее, в то время как Саймон готовил для него напиток. Марш был разочарован, потому что не смог обнаружить свое объявление. Но не поместить его не могли; Йорк вырезал статью, напечатанную на оборотной стороне страницы, где размещались сообщения о перевозках. Дыра приходилась как раз по центру. Марш осушил стакан, свернул газету и пошел в корабельную контору.

– У вас есть последний номер «Демократа»? – спросил он у Джефферса. – Боюсь, как бы чертов Блеар не выбросил мое объявление.

– Вот лежит, – ответил Джефферс. – Только вы не правы, ничего он не выбрасывал. Посмотрите на странице, где помещаются сообщения о перевозках.

Точно, там оно и было. В прямоугольной рамочке в центральной колонке с аналогичными объявлениями:

РЕКА ФЕВР

В четверг в Новый Орлеан, штат Луизиана, со всеми основными остановками отправляется замечательный пароход «Грёзы Февра». Укомплектованный опытными офицерами и матросами, в пункт назначения он придет в наикратчайший срок. По поводу перевозки груза или приобретения пассажирских билетов обращаться на судно или в контору компании, расположенную в начале Сосновой улицы.

Эбнер Марш, президент

Марш изучил объявление, кивнул и перевернул газету, чтобы полюбопытствовать, что вызвало интерес Джошуа Йорка. Вырезанная статья оказалась перепечаткой из газетенки, выпускаемой в низовьях реки. Там говорилось о каком-то старике с лесного склада, который был найден мертвым в своей хибаре на берегу реки севернее Нового Мадрида. Его обнаружил помощник капитана парохода, причалившего к складу, чтобы пополнить запас дров, после того, как на их сигнал никто не откликнулся. Высказывалось два предположения. Согласно одному, причиной смерти были индейцы, согласно второму – волки, так как тело было разорвано на части и наполовину съедено. Других сведений в статье не было.

– Что-то случилось, капитан Марш? – спросил Джефферс. – Вы переменились в лице.

Марш свернул конторский экземпляр «Демократа» и вместе с номером Йорка сунул его под мышку.

– Ничего особенного. Просто в чертовой газете два-три слова напечатали с орфографическими ошибками.

Джефферс улыбнулся.

– Вы уверены? Насколько мне известно, орфография – не ваша стихия, капитан.

– Не смейте подшучивать надо мной, мистер Джефферс, или я выброшу вас за борт, – ответил Марш. – С вашего позволения, я возьму газету.

– Ради Бога, – ответил Джефферс, – я уже ознакомился с ней.

Вернувшись в бар. Марш снова перечитал историю о складском стороже. Интересно, зачем Джошуа понадобилось вырезать историю о каком-то старом болване, растерзанном волками? Ответа на вопрос Марш не находил, и это очень беспокоило его. Он поднял глаза и обнаружил на себе отраженный в большом зеркале бака взгляд Саймона. Марш поспешил свернуть газету и засунул ее в карман.

– Дайте мне стаканчик виски, – попросил он.

Марш тут же залпом выпил его и продолжительно крякнул. Горячительный напиток приятным теплом согрел грудь. В голове немного просветлело. В конце концов, не его ума дело, какие газетные истории любит читать Джошуа Йорк. Кроме того, он пообещал не совать нос в дела Йорка, а Эбнер Марш считал себя человеком слова.

Он решительно поставил на стол стакан и вышел из бара. По большой, сужающейся книзу лестнице Марш спустился на основную палубу и бросил обе газеты в темное жерло одной из топок. Подсобные рабочие с удивлением посмотрели на него, но у Марша тотчас отлегло от сердца. Не стоит разжигать недоверие к своему партнеру, особенно если им является такой великодушный и воспитанный человек, как Джошуа Йорк.

– Ну, чего уставились? – рявкнул он чернорабочим. – Или у вас нет работы? А то смотрите, позову Волосатого Майка, он живо найдет, чем вам заняться! .

Дело вмиг отыскалось. Эбнер Марш снова поднялся в кают-компанию и заказал себе второй стакан.

* * *

На другое утро Марш пошел на Сосновую улицу, в главный офис своей компании, где несколько часов занимался делами. Обедал он в «Доме переселенца» в окружении старых друзей и старых соперников. Чувствовал капитан себя великолепно. Марш много и красноречиво хвастал новым судном; выслушивая в свою очередь панегирики Фаррелла и О'Брайена, расточаемые в адрес своих кораблей, но все это было в порядке вещей. В заключение он улыбнулся и сказал:

– Ну что, ребята, даст Бог, свидимся на реке. Вот будет здорово!

Никто и словом не обмолвился о его прежних несчастьях. Потом к столику Марша подошли три разных человека и спросили, не нужен ли ему лоцман для нижнего течения Миссисипи. Словом, он славно провел пару часов.

По дороге на судно Марш случайно наткнулся на пошивочную мастерскую. У ее дверей он замешкался и принялся пощипывать себя за бороду, размышляя над идеей, которая вдруг пришла ему в голову. Потом с улыбкой вошел внутрь и заказал себе новый капитанский мундир. Белый, с двойным рядом серебряных пуговиц, как у Джошуа. В качестве аванса Марш оставил два доллара и договорился, что заберет мундир, когда «Грёзы Февра» вернется в Сент-Луис. Уходил он крайне довольный собой.

* * *

Речную пристань лихорадило. Партия сухого груза опоздала, и теперь грузчики, обливаясь потом, спешили срочно переправить его на борт парохода. Уайти уже привел в действие паровые котлы. Из выпускных клапанов поднимались высокие белые плюмажи пара, над трубами клубился черный дым. Пароход, стоявший по левому борту от «Грез Февра», под громкие крики отчаливал, выпуская тучи дыма и подавая пронзительные гудки. По правому борту разгружалось крупное заднеколесное судно. Груз укладывали на плавучую пристань – старую, отслужившую свой век лоханку, пришвартованную к берегу.

Вся береговая линия, насколько хватало глаз, в обоих направлениях была забита пароходами. Выше по течению реки стоял, принимая на борт пассажиров, роскошный трехпалубный «Джон Симондс». Чуть ниже покачивался на водах «Северный Свет» с броским изображением Авроры на гребных кожухах – новенький, с иголочки, пароход, предназначенный для обслуживания верхней Миссисипи. На Северо-западном маршруте утверждали, что это самое быстроходное судно, когда-либо появлявшееся в тех водах. Ниже стоял «Серый орел», потягаться с которым намеревался «Северный свет». Там же отдыхали «Северянин», и неповоротливый могучий заднеколесный «Сен-Джо», и «Дай Верной II», и «Натчез».

Марш разглядывал всех их по очереди, всматриваясь в хитроумные приспособления, свешивающиеся с труб, ажурно выполненную резьбу, яркую краску, шипящие струи пара, мощь колесных лопастей. Потом он перевел взгляд на собственный корабль, «Грёзы Февра», белый с голубыми и серебряными полосками. Маршу казалось, что его пар поднимается выше, чем у других, гудок приятнее и чище по тону, краска ярче, а колеса – мощнее. И посадка у него выше, чем у остальных судов, за исключением трех-четырех других, и корпус длиннее.

– Мы обставим их всех, – сказал себе Марш и направился к своему детищу.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. На борту парохода «Грёзы Февра». Река Миссисипи, июнь 1857 года

Эбнер Марш отрезал кусок от круга чеддера, аккуратно взгромоздил его на оставшуюся часть яблочного пирога и быстрым движением большой красной руки наколол все это на вилку. Рыгнув, вытер салфеткой рот, стряхнул с бороды несколько застрявших в ней крошек и с улыбкой откинулся на спинку стула.

– Пирог хорош? – спросил Марша Джошуа Йорк, сидевший рядом с бокалом бренди в руке.

– Другого Тоби не готовит, – ответил Марш. – Тебе следовало бы отведать кусочек. – С этими словами он встал из-за стола. – Ладно, допивай, Джошуа, нам пора.

– Пора?

– Ты же хотел изучать реку, забыл? Вряд ли ты сможешь этому научиться, рассиживаясь за столом.

Йорк допил бренди, и вдвоем они прошли на капитанский мостик. Вахтенным был Карл Фрамм. Сам он развалился на диване и, пуская клубы дыма, курил трубку, а за штурвалом стоял его воспитанник, высокий парень с прямыми светлыми волосами, свисающими до плеч.

– Капитан Марш, – произнес он, кивая. – А вы, должно быть, загадочный капитан Йорк. Рад встрече с вами. Раньше мне не доводилось ходить на пароходе с двумя капитанами сразу. – Он широко улыбнулся, блеснув золотым зубом. – На этом судне почти столько же капитанов, сколько у меня жен. Конечно, удивляться нечему, здесь больше паровых котлов, больше зеркал и серебра, чем на любом другом корабле, так что и капитанов здесь должно быть больше, как я полагаю. – Худощавый лоцман подался вперед и выбил пепел из трубки в топку большой железной печки. Она была холодной и темной, ночи стояли жаркие и удушливые. – Чем могу помочь, джентльмены?

– Мы хотим узнать эту реку, – сказал Марш.

У Фрамма брови поползли вверх.

– Узнать реку? У меня уже здесь есть один воспитанник, правильно я говорю, Джоди?

– Так точно, мистер Фрамм.

Фрамм улыбнулся и подернул плечами.

– Сейчас я обучаю Джоди, все уже устроено. Из своих первых заработков после получения лицензии и вступления в ассоциацию он отдаст мне шестьсот долларов. Я согласился помочь ему за такие ничтожные деньги только потому, что знаю его семью. Не могу сказать, что знаком с вашими семьями, но не могу и отказать вам.

Джошуа Йорк расстегнул пуговицы своего темно-серого жилета, под которым оказался пояс с деньгами. Он достал оттуда золотую монету достоинством в двадцать долларов и положил на плиту. На черном фоне железа золото мягко поблескивало.

– Двадцать, – произнес Йорк. Сверху он положил вторую монету. – Сорок, – сказал он. Потом третью. – Шестьдесят.

Когда цифра достигла трех сотен, Йорк застегнул жилет.

– Боюсь, что больше денег у меня с собой нет, мистер Фрамм, хотя уверяю вас, что средства к существованию у меня имеются. Давайте условимся: семь сотен вам и столько же мистеру Олбрайту, если вы оба согласитесь обучить меня основам управления судном, а также освежить знания капитана Марша, чтобы он сам мог стать к штурвалу собственного корабля. Плачу сейчас же, а не в далеком будущем. Идет?

На взгляд Марша, Фрамм очень уж спокойно отнесся к сказанному. Некоторое время он задумчиво продолжал посасывать трубку, словно раздумывал над предложением, наконец протянул руку и подгреб стопку золотых монет.

– Я не могу говорить за мистера Олбрайта, однако что касается меня самого, то я всегда любил цвет золота. Берусь обучить вас. Что скажете, если я попрошу вас прийти завтра днем, когда начнется моя вахта?

– Капитана Марша это вполне устроит, – ответил Йорк, – но я предпочитаю начать урок прямо сейчас.

Фрамм огляделся по сторонам.

– Черт, вы что, не видите? Сейчас же ночь. Джоди я учу уже почти год, но только месяц назад я разрешил ему вести судно ночью. Управлять судном в ночное время всегда трудно. Нет. – Голос его прозвучал твердо. – Сначала я буду учить вас днем, чтобы человек мог видеть, куда движется судно.

– Я буду учиться ночью. У меня иной, чем у других, распорядок дня, мистер Фрамм. Не беспокойтесь. У меня отличное ночное зрение, думаю, гораздо лучше, чем у вас.

Лоцман встал, подошел к штурвалу и взял управление на себя.

– Иди вниз, Джоди, – сказал он юнцу. Когда парень ушел, Фрамм заметил: – Нет такого человека, который бы настолько хорошо видел, чтобы мог в темноте рассмотреть тяжелый участок реки. – Он стоял к ним спиной, внимательно вглядываясь в черные, с бликами звезд воды. Далеко впереди виднелись далекие огни другого парохода. – Сегодня еще ясная выдалась ночь, нет облаков, и светит половина луны, видимость на реке хорошая.

Но, – продолжал Фрамм, – так бывает не всегда. Иногда нет луны, иногда все закрывают тучи, тогда так темно, что не видно ни зги. Берега окутывает непроглядный мрак, и ты не знаешь, где они. А если не видишь берега, то ничего не стоит в него врезаться. Порой на воде лежат тени, и ты думаешь, что это твердая земля, но нужно знать наверняка, что это не мель, иначе полночи потратишь на бегство от иллюзорных отмелей. Как вы думаете, откуда лоцману обо всем этом известно, капитан Йорк? – Фрамм не дал ему возможности ответить. Он постучал себя по виску. – Вот откуда. Лоцман все это держит в памяти. Видишь эту проклятую реку днем и все запоминаешь, каждый ее фут, каждый изгиб, каждый домишко на берегу, каждый лесной склад, глубокие и мелкие места, с которыми приходится сталкиваться. Управляешь пароходом на основании того, что знаешь, капитан Йорк, а не того, что видишь. Но прежде, чем ты что-то узнаешь, это нужно увидеть. Ночью же толком ничего не разглядишь.

– Это действительно так, Джошуа, – подтвердил сказанное Эбнер Марш и опустил руку на плечо Йорка.

Тогда Йорк спокойно произнес:

– Корабль впереди нас – это большеколесное судно с чем-то похожим на разукрашенную букву «К» между трубами и рулевой рубкой с куполообразной крышей. В настоящий момент оно проходит мимо дровяного склада. Там старая прошившая пристань, на краю которой сидит мулат и смотрит на реку.

Марш отошел от Йорка, приблизился к окну и, прищурясь, попытался что-либо разглядеть. Второе судно находилось далеко впереди. Он мог только разглядеть, что это большеколесное судно, но то, что находилось между трубами… черные на черном фоне неба трубы практически не-выделялись, Марш едва видел их благодаря вырывающимся снопам искр.

– Черт, – только и сказал он.

Фрамм с удивлением посмотрел на Йорка.

– Я и половины того не вижу, – заметил лоцман, – однако не сомневаюсь, что вы правы.

Несколько минут спустя «Грёзы Февра» миновал дровяной склад и сидящего на причале цветного старика. Все в точности соответствовало описанию Йорка.

– Он курит трубку, – с усмешкой сказал Фрамм, – вы это упустили.

– Прошу прощения, – извинился Джошуа Йорк.

– Так, – задумчиво произнес Фрамм. – Так, – снова повторил он, посасывая свою трубку и глядя прямо перед собой. – Вы и в самом деле просто отлично видите ночью, должен признать. Но я все же не уверен. В ясную ночь рассмотреть на берегу лесной склад не так уж сложно. Увидеть старого мулата, конечно, намного труднее, при том, что они сливаются с фоном. Все же это одно, а река – совсем другое. Есть множество деталей, которые лоцман должен видеть, а, скажем, пассажир даже не обратит на них внимания. Как цвет веды, когда под ней прячется коряга или отмель. Старые высохшие деревья скажут вам о состоянии реки на многие мили вперед. А как отличить настоящий риф от обманного? Нужно научиться читать реку, словно это книга, где словами служат всего лишь легкая рябь и водовороты, но иногда и этого нет, или они почти незаметны, тогда приходится полагаться на свою память о том, что ты видел на этой странице в последний раз. Вы же не станете пытаться читать книгу в кромешной темноте, правда?

Однако Йорк не обратил на это внимания.

– Рябь на воде я вижу ничуть не хуже, чем видел дровяной склад. Мне нужно только знать, на что смотреть. Мистер Фрамм, если вы не можете научить меня читать реку, то я найду другого лоцмана, кто сможет. Хочу напомнить вам, что хозяин и господин на «Грезах Февра» – я.

Фрамм снова обвел всех взглядом, на этот раз хмурым.

– Ночью больше работы. Если хотите учиться ночью, это будет стоить вам восемь сотен.

Лицо Йорка расплылось в улыбке.

– По рукам, – сказал он. – А теперь начнем.

Карл Фрамм сдвинул свою мятую фетровую шляпу назад, пока она не оказалась на затылке, и издал протяжный вздох, как человек, которого в неурочный час заставили тяжело трудиться.

– Хорошо, в конце концов, деньги ваши. И ваша лодка. Только не тревожьте меня, если повредите ей брюхо. А теперь слушайте. Река от Сент-Луиса и до Каира течет практически прямо. Потом вливается Огайо. Но знать ее нужно хорошо. Этот участок реки иногда называют кладбищем, потому что немало судов пошло тут ко дну. Кое-где можно видеть торчащие из воды трубы. Когда вода низкая, можно даже увидеть в песке их останки, то, что осталось ниже ватерлинии. Лучше знать, где и что покоится, иначе следующим лоцманам придется запоминать, где покоитесь вы. Нужно научиться запоминать важные для себя детали, а также научиться управлять пароходом. Станьте вот здесь и возьмите в руки штурвал, почувствуйте судно. Сейчас до дна не достать даже колокольней, так что можно быть смелее. – Йорк и Фрамм поменялись местами. – Первой остановкой после Сент-Луиса… – начал Фрамм.

Эбнер Марш сидел на диване и слушал наставления лоцмана. Он рассказывал то о приметах, то о премудростях управления судном, то перескакивал на пространные истории о пароходах, похороненных на «кладбище».

Йорк молча впитывал в себя услышанное. Похоже, что принцип вождения судна он освоил довольно быстро. Каждый раз, когда Фрамм останавливался и просил его повторить тот или иной кусок сказанного, Джошуа с неизменным успехом справлялся с задачей.

Наконец, когда они нагнали и обошли большеколесный пароход, плывший впереди них, Марш поймал себя на том, что зевает. Но ночь стояла такая ясная и свежая, что ему не хотелось идти спать. Он спустился к тендеру палубной надстройки, откуда вернулся с кофейником горячего кофе и тарелкой пирожных. Карл Фрамм как раз обводил судно вокруг останков «Дреннона Уайта», погибшего выше Натчеза в пятидесятом году с сокровищами на борту. «Эвемонд» попытался поднять его, но из-за возникшего пожара тоже пошел ко дну. В 1851 году в поисках сокровищ пришел спасательный пароход «Эллен Адамс», однако сел на мель и полузатонул.

– Все дело в том, что сокровище проклято, – говорил Фрамм. – Либо так, либо старый речной дьявол не желает расставаться с ним.

Марш улыбнулся и налил кофе.

– Джошуа, – заметил он. – Эта история вполне правдива, только не вздумай верить всему, что он тебе тут наплетет. Этот человек – самый знаменитый лжец на реке.

– Почему, капитан? – ухмыляясь, спросил Фрамм. Он снова повернулся к реке. – Видите ту старую хибару с покосившимся крыльцам? Неплохо было бы запомнить ее…

Фрамма снова понесло. Прошло по меньшей мере двадцать минут, прежде чем он смог прервать повествование о «Э. Дженкинс», пароходе длиной в тридцать миль с шарнирами посередине, чтобы он мог выполнять на реке повороты. Услышав это, даже Джошуа Йорк смерил лоцмана недоверчивым взглядом.

Марш окончательно ушел спустя час после того, как съел последнее пирожное. Фрамм довольно забавен, но свои уроки он будет брать днем, когда хорошо сможет различать приметы, о которых говорит лоцман.

Когда Марш проснулся, было утро, и пароход стоял на пристани Мыса Жирардо, где брал на борт предназначенное для отправки зерно. Как ему стало известно, Фрамм решил пришвартоваться там на ночь, когда их обступил густой туман. Мыс Жирардо, располагавшийся высоко на отвесных берегах, находился в 150 милях от Сент-Луиса вниз по течению реки. Марш произвел кое-какие расчеты и остался доволен. Рекорд они не побили, но результат показали хороший.

Не прошло и часа, как «Грёзы Февра» снова шел вниз по реке. Высоко над головой палило нещадное июльское солнце, в тяжелом влажном воздухе кружили тучи мошкары. На палубной надстройке было прохладно и спокойно.

Останавливался пароход часто. Требовалось держать пар в восемнадцати больших паровых котлах, поэтому пароход постоянно нуждался в топливе. Дрова в дороге не представляли проблемы. Дровяные склады встречались по, обе стороны реки на каждом шагу. Как только запасы топлива на борту снижались, помощник капитана подавал сигнал рулевому, и они причаливали к маленькой хижине, окруженной высокими поленницами бука, дуба или каштана. На берег спускались Марш или Джонатан Джефферс и заключали сделку с управляющим. Потом по их сигналу берег наводняли подсобные рабочие и перетаскивали дрова на борт. В мгновение ока все заканчивалось, и пароход отчаливал. Пассажирам первого и второго класса нравилось наблюдать за тем, как проходят операции по пополнению запаса топлива. Они собирались на бойлерной палубе и с удовольствием глазели. При этом пассажиры третьего класса всегда пугались под ногами.

Делали они остановки также и во всевозможных городишках, попадавшихся на пути, вызывая тем самым неминуемые восторги горожан. Однажды причалили у неизвестного пункта и высадили одного пассажира, потом на частной пристани взяли нового. Около полудня подобрали помахавшую им с берега неизвестную женщину с ребенком. В четыре часа дня судно замедлило ход, чтобы принять на борт трех людей, подплывших к «Грезам Февра» в утлой лодчонке. В тот день пройденное пароходом расстояние оказалось небольшим. Когда клонившееся к западу солнце окрасило широкие воды реки в багровые цвета, вдали показался Каир. Дэн Олбрайт решил пристать к берегу и остаться на причале до утра.

Южнее Каира в Миссисипи вливались воды Огайо, и обе реки представляли собой любопытное зрелище. Сливаются они не сразу, а некоторое время следуют одна подле другой; чистые голубые воды Огайо яркой лентой вьются вдоль восточного берега Миссисипи с ее грязно-бурыми водами. Кроме того, в этом месте нижнее русло реки вдруг меняет характер. От Каира до Нового Орлеана и залива расстояние составляет около ста десяти миль. На своем пути туда река извивается и петляет, словно змея, изменяя направление по собственному усмотрению. Воды ее пробиваются через мягкий грунт порой совершенно непредсказуемо, оставляя зачастую сухими доки и причалы либо затопляя целые города. Лоцманы утверждали, что здесь она никогда не бывает одинаковой два раза подряд.

Верховья Миссисипи, где родился, вырос и научился своей профессии Эбнер Марш, казались совершенно иной рекой. Там воды, заключенные между высоких скалистых берегов, текли прямо и спокойно. Марш долгое время стоял на штормовом мостике, вбирая в себя проплывающий мимо ландшафт, и старался почувствовать, чем он отличается от того, который окружал его ранее, и какое будущее ожидает его. Верхнее русло реки он сменил на нижнее и вступил, как ему казалось, в новый этап жизни.

В скором времени, когда Марш, сидя в конторе парохода, разделял с Джефферсом его трапезу, он услышал, как трижды ударили склянки. Сигнал свидетельствовал о том, что пароход собирается причалить к берегу.

Марш нахмурился и выглянул из окна конторы Джефферса. Но ничего, кроме густо поросших лесом берегов, он не увидел.

– Интересно, почему мы причаливаем? – произнес Марш. – Следующая остановка Новый Мадрид. Может быть, я не слишком хорошо знаю эту часть реки, но готов поклясться, что это не Новый Мадрид.

Джефферс пожал плечами.

– Вероятно, нам подали сигнал.

Марш извинился и отправился на капитанский мостик. За штурвалом стоял Дэн Олбрайт.

– Нам что, подали сигнал? – поинтересовался Марш.

– Нет, сэр, – ответил Олбрайт. Говорливостью он не отличался и, отвечая на вопрос, всегда давал лаконичный ответ.

– Что это за место?

– Дровяной склад, капитан.

Тут Марш увидел, что впереди, на западном берегу, действительно стоит лесной склад.

– Мистер Олбрайт, если я не ошибаюсь, не прошло и часа, как мы пополнили запас топлива. Не могли же мы так быстро израсходовать все дрова? Это Волосатый Майк отдал приказ остановиться? – Подавать сигнал о заправке топливом входило в обязанности помощника капитана.

– Нет, сэр. Приказ капитана Йорка. Мне передали, чтобы я остановился у этого склада в любом случае, независимо от того, будем ли мы нуждаться в пополнении запаса дров. – Олбрайт обернулся. Это был аккуратный парень невысокого роста с редкими темными усами. На шее повязан красный шелковый галстук, на ногах кожаные лакированные сапога. – Не хотите ли вы отдать приказ, чтобы я прошел мимо?

– Нет, – поспешно ответил Эбнер Марш. Конечно, Йорк мог бы и предупредить его, но, согласно их договору, Джошуа Йорк имел право отдавать причудливые приказы. – Вы знаете, как долго мы собираемся простоять здесь?

– Я слышал, что у Йорка на берегу какое-то дело. Если дотемна он не проснется, значит, пароход простоит весь день.

– Черт. Как же расписание? Пассажиры замучают нас бесконечными вопросами. – Марш нахмурился. – Ладно, все равно нет выбора. Раз уж мы здесь, нужно пополнить запас дров. Пойду и распоряжусь на этот счет.

О покупке топлива Марш договорился с управляющим складом, стройным чернокожим парнишкой в тонкой ситцевой рубашке. Парень оказался не слишком силен в заключении сделок. Маршу удалось купить у него бук по цене древесины тополя, а также заставить подбросить несколько вязанок сосны. Когда подсобники и матросы судна принялись грузить дрова. Марш приблизился к мулату и, улыбнувшись, напрямик спросил его:

– Ты ведь здесь новичок, не так ли?

Мальчишка кивнул.

– Ясное дело, капитан. – Марш уже собирался подняться на борт парохода, но слова юнца остановили его. – Я здесь всего неделю, капитан. Белого человека, который работал до меня, сожрали волки.

Марш долгим взглядом посмотрел на парня.

– До Нового Мадрида мили две, верно, парень?

– Так точно, капитан.

Когда Эбнер Марш вернулся на судно, он чувствовал себя очень взволнованным. Проклятый Джошуа Йорк! Что задумал этот тип, и почему они должны терять целый день на каком-то дурацком дровяном складе? У Марша внутри все кипело, и он уже собирался броситься к каюте Йорка и серьезно поговорить с ним, однако, хорошо все взвесив, изменил решение. Марш вынужден был себе напомнить, что, в конце концов, это его не касается. Ему не оставалось ничего другого, как ждать.

Время ползло медленно, а «Грёзы Февра» неподвижно стоял на якоре у богом забытого дровяного склада. Мимо, вниз по реке, к великому разочарованию Эбнера Марша, проходили другие пароходы. Не меньшее их количество прошло также вверх. Короткая ночная схватка между двумя пассажирами третьего класса, когда в ход были пущены ножи, но в которой, к счастью, никто не пострадал, также стала причиной дневного возбуждения.

Большинство пассажиров парохода и члены команды прохлаждались на палубах судна. Кто сидел на затененных тентами шезлонгах, кто курил; кто-то перекусывал, кто-то спорил о политике. Джефферс и Олбрайт играли в рулевой рубке в шахматы. Фрамм в кают-компании травил байки. Некоторые дамы предлагали устроить танцы. Нетерпение Эбнера Марша нарастало с каждым часом.

В сумерках Марш сидел в портике палубной надстройки и, отгоняя назойливых мошек, пил кофе, когда, случайно взглянув на берег, увидел, что Джошуа Йорк покидает судно. С ним шел Саймон. Они на короткое время остановились возле хижины мальчишки-управляющего и о чем-то переговорили с ним. После чего по изрытой колеями дороге направились в лес и вскоре исчезли из виду.

– Вот здорово, – произнес Марш, приподнимаясь с места. – Ни тебе здрасте, ни тебе до свидания. – Он нахмурился. – Даже не поужинав.

Время шло, пассажиры и команда начали беспокоиться. В баре собралось много желающих выпить. Кое-кто из переселенцев затеял игру в кости, другие принялись петь, а один молодой человек в твердом воротничке получил удар тростью за то, что призывал к запрещению рабства.

Около полуночи вернулся Саймон, один. Эбнер Марш находился в кают-компании, когда его тронул за плечо Волосатый Майк; Марш распорядился, чтобы о возвращении Йорка его известили немедленно.

– Пусть матросы поднимаются на борт, и скажи Уайти, чтобы разводил пары, – велел он своему помощнику, – нам нужно наверстывать время. – После этого Марш отправился повидаться с Йорком, но того на месте не оказалось.

– Джошуа хочет, чтобы мы продолжали путь, – сообщил Саймон. – Он отправится по суше и встретится с нами в Новом Мадриде.

Как ни старался, выудить что-либо еще Маршу не удалось. Саймон, уставившись на Марша своими холодными маленькими глазками, повторил сообщение. «Грёзы Февра» должен дожидаться Йорка в Новом Мадриде.

Плавание на полных парах до нового Мадрида было коротким и приятным. Город оказался всего в нескольких милях от дровяного склада, гае они простояли весь день. Когда в ночи они тронулись в путь. Марш без малейшего сожаления расстался с забытым богом местом.

В Новом Мадриде они потеряли почти полных два дня.

– Его нет в живых, – заключил Джонатан Джефферс после того, как они провели на причале более полутора суток.

В Новом Мадриде хватало гостиниц, биллиардных, церквей и всевозможных увеселительных заведений, поэтому пребывание там не показалось слишком утомительным. Тем не менее всем и каждому не терпелось поскорее отчалить. Человек пять пассажиров, недовольных отсрочкой в такую ясную погоду, когда пароход был в полном порядке и ситуация на реке тоже, подошли к Маршу и потребовали вернуть деньги за проезд. Им с возмущением отказали, но Марш всерьез обеспокоился и принялся вслух недоумевать, куда подевался Джошуа Йорк.

– Нет, Йорк жив, – сказал Марш. – Я не могу сказать, что с ним ничего не случилось, но он жив.

Глядя на него сквозь стекла очков, Джефферс недоуменно приподнял брови.

– Откуда у вас такая уверенность, капитан? Один, пешком, он отправился ночью через лес. Там полно всяких бродяг, да и звери тоже водятся. В окрестностях Нового Мадрида, как мне известно, в последнее время случилась не одна насильственная смерть.

Марш долгим взглядом посмотрел на него.

– О чем это вы? Откуда вы знаете?

– Читаю газеты, – пояснил Джефферс.

Лицо Марша помрачнело.

– Ну и что, не важно. Йорк жив. Я это знаю, мистер Джефферс. Я точно это знаю.

– Что же тогда, заблудился? – с холодной улыбкой полюбопытствовал письмоводитель. – Может быть, стоит организовать группу спасателей и отправиться на поиски, капитан?

– Я подумаю, – сказал Эбнер Марш.

Впрочем, это оказалось излишним. В ту ночь, час спустя после захода солнца, размашисто шагая, на причале появился Джошуа Йорк. С виду он вовсе не походил на человека, который в одиночестве провел в лесу два дня. Его сапоги и брюки были в пыли, но в целом костюм выглядел таким же элегантным, как в ту ночь, когда Йорк покинул судно. Он поднялся по сходням и, увидев Джека Эли, второго механика, приветливо улыбнулся.

– Найдите Уайта и скажите, что я распорядился разводить пары, – сказал он Эли, – мы отходим:

Прежде чем кто-либо успел его о чем-нибудь спросить, Йорк уже поднимался по большой лестнице.

Марш, несмотря на то что был зол и страшно беспокоился, с облегчением вздохнул, узнав, что Джошуа вернулся.

– Позвоните в этот чертов колокол, чтобы все, кто на берегу, знали, что мы отходим, – сказал он Волосатому Майку. – Я хочу отправиться в путь как можно быстрее.

Йорк находился у себя в каюте и над тазиком, стоявшим на комоде, мыл руки.

– Эбнер, – вежливо произнес он, как только после короткого громоподобного стука к нему ворвался Марш. – Как ты думаешь, могу я побеспокоить Тоби на предмет позднего ужина?

– Это я побеспокою тебя вопросом, почему мы потеряли столько времени? – спросил Марш. – Черт возьми, Джошуа. Я помню, ты предупреждал, что порой ведешь себя странно, но целых два дня!.. Должен сказать, что в грузопассажирской компании так дела не делаются.

Йорк тщательно высушил полотенцем свои бледные руки с длинными пальцами и повернулся к партнеру.

– Это было важно, более того, могу сказать, что такое может повториться снова. Тебе придется привыкнуть к моему поведению, Эбнер. Прими меры, чтобы мне не задавали вопросов.

– У нас на борту груз, который требуется доставить вовремя, и пассажиры, которые заплатили за проезд, а не за отдых на дровяном складе. Что, по-твоему, должен я им сказать, Джошуа?

– Что хочешь, ты достаточно изобретателен, Эбнер. Я обеспечиваю наше предприятие деньгами, а ты позаботься об объяснениях. – Тон Йорка был дружелюбным, но твердым. – Если тебя это успокоит, то знай, первое путешествие будет самым трудным. В будущем загадочных отлучек станет-меньше, возможно, их не будет вовсе. Я не помешаю тебе установить твой рекорд. – Он улыбнулся. – Приятель, возьми себя в руки, не иди на поводу у нетерпения. Мы своевременно прибудем в Новый Орлеан, и тогда все станет намного проще. Тебя это устроит, Эбнер? Эбнер? Что-то случилось?

Эбнер Марш прищурился, он едва слышал то, что говорил ему Йорк. Должно быть, его лицо приняло странное выражение, решил он.

– Нет, – спохватился капитан, – эти два потерянных дня, и ничего больше. Но ладно, не имеет значения. Пусть будет по-твоему, Джошуа.

Йорк, по-видимому, удовлетворенный, кивнул:

– Я собираюсь переодеться и побеспокоить Тоби относительно ужина, а потом поднимусь на капитанский мостик и пойду на урок судовождения. Хочу узнать реку. Кто сегодня стоит на вахте?

– Мистер Фрамм, – сказал Марш.

– Хорошо, – заметил Йорк. – С Карлом очень интересно.

– Это точно, – согласился Марш. – Прости меня, Джошуа. Мне нужно спуститься вниз и проверить, чтобы все шло, как нужно, если мы собираемся сегодня отчалить. – Он резко повернулся и вышел из каюты.

Оказавшись снаружи, в душной знойной ночи, Эбнер Марш тяжело оперся на трость и устремил взгляд в усыпанное звездной крошкой небо, стараясь вызвать в памяти то, что, как ему казалось, он увидел в каюте.

Если бы только он видел лучше, или хотя бы в каюте Йорка горело две лампы… Если бы только он осмелился подойти поближе… Разобрать что-либо на комоде было трудно. Но увиденное никак не шло у Марша из головы. Ткань, о которую Йорк вытирал руки, была в пятнах. Темных пятнах. Красноватого цвета.

И выглядели они слишком похожими на кровь.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. На борту парохода «Грёзы Февра». Река Миссисипи, август 1857 года

Один за другим ползли однообразные дни. Пароход продолжал идти вниз по Миссисипи.

Путь из Сент-Луиса до Нового Орлеана и обратно даже с промежуточными остановками для взятия груза и по случаю плохой погоды, которых в сумме набиралось до недели, быстроходный пароход проходил за двадцать восемь дней или около этого. Но с той скоростью, с которой передвигался «Грёзы Февра», чтобы достичь Нового Орлеана, ему требовалось не меньше месяца.

Эбнеру Маршу казалось, что все – Джошуа Йорк, погода и река – все сговорились, чтобы сдерживать его. Над водой вот уже два дня висел густой, плотный, как грязный хлопок, серый туман. Дэн Олбрайт пробивался сквозь него около шести часов. Он осторожно вел судно в плотной колеблющейся завесе, нехотя развевавшейся перед носом судна.

Марш нервничал. Будь это в его власти, он предпочел бы не рисковать судном, а поставить «Грёзы Февра» на причале и переждать, пока туман рассеется. Но на корабле имелся лоцман. Именно лоцман, а не капитан принимает решения в такие минуты. А Олбрайт требовал идти вперед. Наконец, когда туман лег слишком плотной пеленой даже для него, они полтора дня потеряли на пристани близ Мемфиса. Ничего не оставалось, как смотреть на коричневые воды, бьющие у борта, да слушать в тумане неясные всплески. Однажды мимо прошел плот с разожженным на нем костром. С плота что-то кричали, но до судна долетали только неясные, приглушенные туманом звуки, а вскоре река поглотила и плот, и крики.

Когда наконец туман поредел настолько, что Карл Фрамм решил снова отправиться в путь, они прошли менее часа – и врезались в песчаную отмель! Произошло это, когда Фрамм, чтобы срезать путь и сэкономить немного времени, попробовал пройти излучиной реки. Палубные матросы, пожарные и рабочие тотчас высыпали на берег. Под командованием Волосатого Майка они сняли пароход с мели, но работа эта заняла более трех часов.

Корабль пополз еще медленнее – впереди на ялике, проверяя глубину, шел Олбрайт. Наконец излучину миновали и вышли на чистую воду, однако на этом беды не закончились. Три дня спустя разразилась гроза, и пароходу не раз и не два приходилось идти длинным путем, обходя топляк и мелководье стремнин и излучин. Скорость порой, когда они следовали за яликом со свободным от вахты лоцманом, измеряющим глубину, падала до такой степени, что колеса еле ворочались. Вместе с лоцманом в ялике сидел один из офицеров и кто-то из команды. Они бросали лот и выкрикивали результаты замеров: «полтора», или «без четверти три», или «отметка три».

Ночи, если не было тумана, стояли черные, непроглядные; пароход двигался с большой осторожностью. Скорость приходилось держать не более четверти крейсерской, а то и меньше. При этом в рулевой рубке не разрешалось курить, и все окна и иллюминаторы внизу были плотно завешены, чтобы от корабля не было отблесков на воде, и рулевой мог видеть реку.

В такие ночи берега казались угольно-черными и пустынными. Они проплывали мимо, как безмолвные, неподвижные трупы. Иногда берега отклонялись то в одну сторону, то в другую, и невозможно было сказать, где кончается глубокая вода и начинается берег. Река текла черная, будто смертный гpex. Ни луна, ни звезды не отражались в ее смоляных водах.

Но Олбрайт и Фрамм, при всей их непохожести, были, первоклассными лоцманами и продолжали вести «Грёзы Февра», даже когда передвижение казалось невозможным. В моменты, когда пароход застывал неподвижно у какого-нибудь причала, на реке не наблюдалось никакого движения, если не считать плотов и бревен, а также отдельных плоскодонок и мелких пароходиков, которые почти не имели осадки.

Джошуа Йорк каждую ночь проводил на капитанском мостике и отстаивал свою вахту как примерный юнга.

– Я сразу сказал ему, что ночи, подобные этим, не годятся для учебы, – сказал как-то Фрамм Маршу за обедом. – Я же не могу показывать ему приметы, которые сам толком не вижу, правда? Но, должен признаться, этот человек ночью видит как филин. Встречаться с такими мне еще не доводилось. Бывают времена, когда мне кажется, что он видит сквозь воду, и для него не важно, темно или нет. Я держу его подле себя и называю приметы; в девяти случаях из десяти он замечает их раньше меня. Прошлой ночью на половине вахты я решил, что пристану к берегу и дело с концом. Я бы так и сделал, если бы не Джошуа.

Но Йорк продолжал и задерживать судно. Согласно его приказу пароход причаливал к берегу еще шесть раз, в Гринвилле и двух-небольших городишках, потом на частном причале в Теннеси и дважды на лесных складах. В Мемфисе у Йорка не было никаких дел на берегу, но в других местах он невыносимо растягивал их остановки. Когда они пристали к берегу в Хелене, Йорк ушел на всю ночь, в Наполеоне он продержал их три дня. Пропадал он неизвестно где и неизвестно чем занимаясь, вдвоем с Саймоном. В Виксбурге вышло и того хуже: пришлось простоять без дела четыре ночи, пока Джошуа Йорк наконец не вернулся на «Грёзы Февра».

Когда они отчаливали из порта Мемфиса, закат был особенно красивым. Редкая дымка, подернувшая реку, окрасилась в оранжевые тона, а облака на западе стали насыщенного зловеще-красного цвета, в то время как небо алело, словно охваченное пламенем. Но Эбнер Марш, стоявший в одиночестве на палубной надстройке, не смотрел по сторонам, его взгляд был сосредоточен на реке. Расстилавшееся перед ними водное пространство было спокойным. Кое-где ветер слегка морщил речную поверхность, да у корней старых поваленных деревьев, торчащих из берега, течение реки завихрилось, но в основном старый дьявол пребывал в благодушном настроении.

Когда солнце начало цепляться за горизонт, грязная вода приобрела красноватый оттенок. Красный отблеск разрастался, расползаясь по всей поверхности воды, и темнел. Вскоре стало чудиться, что «Грёзы Февра» плывет по кровавой реке. Когда солнце скрылось за деревьями и облаками, вода медленно начала буреть, как это случается с кровью, когда она высыхает. Наконец река приобрела черный, чернильно-черный цвет, черный, как могила. Марш наблюдал, как исчезли последние алые водовороты. В ту ночь звезд на небе не было. Ужинать он спустился с мыслями о крови.

С тех пор как вышли они из Нового Мадрида, прошло уже несколько дней. Марш много размышлял о том, что увидел или чего не увидел в каюте Джошуа Йорка. Конечно, до конца капитан не был уверен в том, что действительно что-то видел. Кроме того, даже если это ему не показалось, что из того? В конце концов, в лесу Джошуа мог порезаться… хотя на другую ночь Марш внимательно осмотрел руки Йорка и следов пореза или царапин не обнаружил. Может, он убил какое-то животное… или защищался от грабителей… На ум приходил не один десяток причин, но все они ничего не стоили перед фактом молчания Джошуа. Если Йорку нечего скрывать, то к чему ему окружать себя таким покровом таинственности?

Маршу доводилось видеть кровь и раньше, на его глазах ее пролилось немало; кулачные и собачьи бои, дуэли на шпагах и револьверах. Река протекала по стране, где пышным цветом процветало рабство, и кровь чернокожих тоже текла рекой. В свободных штатах ситуация складывалась ничуть не лучше.

Некоторое время Марш провел в истекающем кровью Канзасе, где видел предостаточно обгоревших и убитых людей, а в молодости служил в ополчении Иллинойса и принимал участие в сражениях против Черного Ястреба. До сих пор Маршу порой снился сон о нападении Страшного Топора, как они порубили людей Черного Ястреба, женщин и детей, когда те пытались спастись, переправившись на западный, безопасный берег Миссисипи… То был кровавый день, но избежать его было нельзя, так как Черный Ястреб разбойничал в Иллинойсе, совершая набеги на города и селения.

Кровь же, которая могла запачкать руки Йорка, была другого свойства. Эта мысль не давала Маршу покоя ни днем, ни ночью.

Все же он постоянно напоминал себе о том, что заключил сделку. Сделка для Эбнера Марша всегда была сделкой – человек обязан соблюдать условия договора независимо от того, нравятся они ему или нет. Договор, с кем бы он ни был заключен, со святошей ли, с жуликом ли, хоть с самим дьяволом, всегда остается договором. Марш вспомнил, что Джошуа Йорк как-то обмолвился: мол, у него есть враги, а с врагами человек волен поступать, как ему вздумается. С Маршем Йорк был достаточно честен.

Придя к такому заключению. Марш постарался выбросить из головы смущавшие его мысли.

Но окрашенная вечерней зарей Миссисипи превратилась в кровь, и сны Марша тоже стали кровавыми. Настроение на борту парохода становилось все более тоскливым и мрачным. Один из кочегаров по собственной неосмотрительности обварился паром, и в Наполеоне его пришлось высадить на берег. В Виксбурге с корабля сбежал подсобный рабочий – с его стороны достаточно глупо, поскольку штат относился к числу рабовладельческих, а сбежавший был цветным. Среди пассажиров третьего класса время от времени возникали потасовки. По мнению Джефферса, причиной явилось отсутствие занятий и удушливая сырая погода августа. Волосатый Майк соглашался с ним, говоря, что нищета в подобную жару всегда склонна к сумасбродству. Но Эбнеру Маршу казалось, что они просто несут свое наказание.

Позади остались Миссури и Теннеси. Мимо проплывали города и городишки, дровяные склады и плантации, недели мучительно растягивались. Из-за медлительности Йорка они теряли пассажиров и груз.

Марш посещал салоны и постоялые дворы, популярные среди речников; там ему пришлось услышать немало нелицеприятных сплетен о своем пароходе. Несмотря на количество установленных на его борту паровых котлов, он настолько велик и неповоротлив, услышал Марш как-то раз, что не способен развивать приличную скорость. Согласно другим слухам, у них барахлила паровая машина, и котлы могли в любой момент взорваться. Эти слухи были самыми опасными, поскольку на реке и пассажиры, и команда больше всего опасались именно взрыва.

Один речник из Нового Орлеана в Виксбурге сказал Маршу, что «Грёзы Февра» производит вполне приятное впечатление, однако его капитан ни на что не годится, так как доселе ходил только в верхнем русле Миссисипи и боится раскочегарить пароход во всю его мощь. Марш тогда едва не проломил ему голову. Сплетничали не только о нем, но и о Йорке и его друзьях, об их странном поведении. «Грёзы Февра» начинали приобретать репутацию – к несчастью, не такую, о какой мечталось Эбнеру Маршу.

К тому времени, когда они достигли Натчеза, терпение Марша истощилось.

Когда город впервые замаячил на горизонте, день клонился к закату, и кое-где уже зажглись фонари. С запада тянулись длинные тени. Если бы не изнурительная жара, день можно было бы назвать прекрасным. Впервые после Каира они показали приличное время. Река отливала золотом, и блики солнца на воде одевали ее в сверкающий наряд, нестерпимо яркий и легкий, меняющий свой узор при каждом дуновении ветерка.

После обеда Марш прилег – от такой непогоды ему нездоровилось, – но, услышав пронзительный звук сирены, вышел из каюты. Гудок прозвучал в ответ на приветствие другого парохода, красиво и гордо скользившего по воде. Марш знал, что идущие вверх и спускающиеся вниз по течению реки суда переговариваются между собой, решая, какое из них, чтобы разойтись, пойдет по правому, а какое по левому берегу реки. Такое происходило по десяти раз за день. Но сейчас .в звуке сирены встречного корабля капитану послышалось нечто такое, что насторожило его и заставило выбраться из мягкой постели.

Марш вышел на палубу как раз вовремя, когда другой пароход проходил мимо; это был «Эклипс», стремительный и высокомерный. Между труб, из которых валили клубы дыма, на солнце сияла позолотой эмблема. На палубах парохода толпились пассажиры. Марш провожал шедший вверх по течению реки корабль взглядом до тех пор, пока тот не скрылся из глаз. Почему-то у него защемило сердце.

Когда «Эклипс» растворился вдали, как по утрам растворяется сон. Марш повернулся и увидел впереди Натчез. Ударили склянки, известив о скорой остановке.

На пристани стояло несколько судов. «Грёзы Февра» ждали два города, начинавшиеся сразу за причалом. Сам город, Натчез-на-холме, со своими широкими улицами, деревьями и цветами, великолепными домами стоял на высоком крутом берегу. Каждый дом в нем имел название: Монмут, Ливден, Оберн, Равенна, Конкорд, и Белфаст, и Ветреный Холм, и Жар.

В молодые годы, до того, как стать судовладельцем. Марш часто бывал в Натчезе, и каждый раз он по традиции прогуливался мимо прекрасных многоэтажных зданий. Это были настоящие дворцы, и среди них Марш чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Обитавшие в них старинные фамилии тоже держали себя с королевским величием; холодные и надменные, они потягивали виски с содовой или шерри с сахаром и лимоном, охлаждая свои чертовы напитки льдом, или развлекались бегами чистокровных скакунов, охотой на медведей, дуэлями на револьверах и ножах при малейшем подозрений в насмешке.

Марш слышал, что их называли набобами. Славные они были ребята, и каждый имел звание полковника. Иногда они появлялись на пристани, и тогда, как бы они себя ни вели, их приходилось приглашать на борт своего парохода и угощать сигарами и вином.

Однако народ этот одновременно был странно слепым. Из своих огромных домов на отвесном склоне набобы взирали на сверкающее великолепие реки, но не видели того, что лежало у их ног.

Потому что ниже особняков, между рекой и склоном раскинулся другой город: Натчез-под-холмом. Там не возвышались мраморные колонны, не цвели изысканные цветы. Улицы были грязными и пыльными. У пароходной пристани и вдоль Серебряной улицы, вернее, того, что от нее осталось, тянулся нескончаемый ряд борделей. Еще двадцать лет назад большая часть улицы ушла под воду. Уцелевшие тротуары были полузатоплены и всегда переполнены вызывающе одетыми женщинами и опасными, фатоватыми молодыми людьми с холодными глазами.

Вся Главная улица сплошь состояла из салонов, биллиардных и игорных домов. Город, расположенный у подножия другого города, каждую ночь бурлил и колобродил. Ссоры, потасовки и кровь, покерные проходимцы, шлюхи, готовые на все, и мужчины, с улыбкой забирающие ваш кошелек, способные на спор перерезать вам горло, – все это был Натчез-под-холмом.

Виски и плоть, карты и красные фонари, непристойные песни и разбавленный водой джин составляли неотъемлемую часть жизни у реки. Матросы и офицеры пароходов любили и ненавидели этот город и населявших его дешевых женщин, головорезов, карточных шулеров, вольных негров и мулатов. Старики клялись, что город под холмом уже и близко не походит на тот, которым они знали его сорок лет назад или хотя бы до торнадо 1840 года, словно специально насланного, чтобы очистить его от скверны.

Но Марш ничего этого не знал; даже в нынешнем виде Натчез-под-холмом был для него достаточно разнуздан и дик. Здесь много лет назад он провел несколько незабываемых ночей. Но в этот приезд Марш испытывал к городу неприязненные чувства.

В какой-то момент он ощутил желание пройти мимо – подняться на капитанский мостик и приказать Олбрайту следовать без остановки. Но нужно было высадить пассажиров, выгрузить груз, к тому же команда с нетерпением ожидала возможности провести ночь в пресловутом Натчезе, и Марш не поддался сиюминутному настроению и дурным предчувствиям.

«Грёзы Февра» встал на ночную стоянку. После того как топки загасили, выпустили излишки пара и застопорили машину, команда, как кровь из открытой раны, хлынула на берег. Несколько членов команды задержались на пристани, чтобы купить мороженого или фруктов, но большинство сразу устремились на Серебряную улицу к призывно горящим ярким фонарям.

Эбнер Марш оставался на открытой площадке палубной надстройки до тех пор, пока не выглянули первые звезды. Из открытого окна одного из публичных домов донеслись звуки песни, однако от этого его настроение не улучшилось. Наконец дверь каюты Йорка открылась, и ее обитатель вышел в ночь.

– Ты спустишься на берег? – поинтересовался Марш.

Йорк прохладно улыбнулся.

– Да, Эбнер.

– Сколько времени ты будешь отсутствовать на этот раз?

Джошуа Йорк элегантно повел плечами.

– Не могу сказать. Вернусь, как только смогу. Ждите меня.

– Я бы предпочел пойти с тобой, – промолвил Марш. – Это Натчез. Натчез-под-холмом. Жуткое место. Мы можем прождать тебя месяц, а ты будешь лежать где-нибудь в канаве с перерезанным горлом. Позволь мне пойти с тобой и быть твоим провожатым.

– Нет, – возразил Йорк. – У меня на берегу дело, Эбнер.

– Мы же партнеры, не так ли? Там, где затрагиваются интересы «Грез Февра», твое дело становится и моим.

– Кроме парохода, у меня имеются и другие интересы, друг мой. Есть вещи, в которых ты бессилен помочь мне. Кое-что я должен делать сам.

– Саймон ведь ходит с тобой?

– Иногда. Это совсем другое, Эбнер. У Саймона со мной имеется… одно общее дело, в то время как твои интересы оно не затрагивает.

– Однажды ты обмолвился, что имеешь врагов, Джошуа. Если это тебя волнует и ты собираешься «позаботиться» о тех, кто причинил тебе зло, тогда поделись со мной. Я помогу.

Джошуа Йорк покачал головой.

– Нет, Эбнер. Мои враги не должны становиться и твоими врагами.

– Позволь мне самому решать это, Джошуа. До сих пор ты благородно обходился со мной. Позволь и мне отплатить тебе тем же.

– Я не могу, – с сожалением в голосе ответил Йорк. – Эбнер, мы с тобой заключили сделку. Не задавай мне вопросов. Прошу тебя. А теперь, если ты не против, позволь мне пройти.

Эбнер Марш кивнул и отошел в сторону. Джошуа Йорк проскользнул мимо и начал спускаться по лестнице.

– Джошуа, – позвал Марш, когда Йорк находился почти в самом низу. Тот обернулся. – Будь осторожен, Джошуа, – сказал Марш. – В Натчезе иногда… проливается кровь.

Йорк пристально посмотрел на него. Его серые глаза были непроницаемы, как дым.

– Да, – наконец произнес он. – Я буду осторожен.

Эбнер Марш видел, как Йорк спустился на берег – его высокая худощавая фигура отбрасывала длинные тени – и вскоре затерялся на улицах Натчеза-под-холмом. Когда Джошуа Йорк ушел. Марш направился в его каюту. Дверь, как он и ожидал, оказалась запертой. Марш опустил руку в карман и вытащил оттуда ключ.

Прежде чем вставить его в замочную скважину, он некоторое время раздумывал. Марш не считал предательством тот факт, что сделал запасные ключи, которые хранились в сейфе парохода. Это была простая предосторожность в рамках здравого смысла. Бывает, люди умирают в запертых каютах; в таких случаях разумнее иметь запасной ключ; чем ломать дверь. Но пустить ключ в дело – нечто другое; в конце концов, они заключили договор. С другой стороны, партнеры должны доверять друг другу, и если Джошуа Йорк не хочет довериться ему, то как может он ожидать ответного доверия?.. Марш решительно отомкнул замок и вошел в каюту Йорка.

Там зажег масляную лампу и запер за собой дверь. На минуту Марш неуверенно замер и огляделся, раздумывая, что именно хочет здесь обнаружить. Каюта Йорка была довольно просторной и выглядела сейчас точно также, как в те моменты, когда он приходил сюда. И все-таки в ней должно иметься хоть что-то, что могло бы поведать ему о Йорке, дать капитану хоть какой-то намек на происхождение странностей в поведении партнера.

Марш направился к письменному столу, с которого, на его взгляд, и надлежало начать. Он осторожно опустился на стул Йорка и принялся листать газеты. Обращался Марш с ними с великой осторожностью, предварительно замечая положение каждой, чтобы потом оставить на столе все в прежнем порядке.

Газеты оказались… самыми обычными газетами. На столе их лежало не менее пяти десятков. Среди них попадались старые номера и новые, «Геральд» и «Трибюн» из Нью-Йорка, несколько газет из Чикаго, журналы из Сент-Луиса и Нового Орлеана, газеты из Наполеона и Батон-Ружа, Мемфиса и Гринвилла, Виксбурга и Бейу-Сара, а также еженедельники из десятков мелких речных городков. Большая часть периодики оставалась целой, в нескольких имелись вырезанные статьи.

Под стопками газет Марш обнаружил два фолианта в кожаных переплетах. Он осторожно потянул их на себя, стараясь не обращать внимание на холодок, пробежавший между лопатками. Возможно, решил Марш, он наткнулся на судовой журнал или дневник, который поможет ответить на вопрос – откуда появился Йорк и куда направляется. Он открыл первый фолиант и разочарованно нахмурился. Никаких дневниковых записей, а только приклеенные мучным клейстером заметки, аккуратно вырезанные из газет: Под каждой имелась надпись, сделанная летящим почерком Йорка, с обозначением даты и места, гае произошло событие.

Марш прочел первую статью из виксбургской газеты. В ней говорилось о теле, выброшенном на берег речной водой. Событие произошло полгода назад. На второй странице разворота содержалось две статьи, обе также из Виксбурга: в двадцати милях от города в полуразвалившейся хибаре обнаружили мертвую семью; одна негритянка – возможно, беглая – нашла в лесу труп, причина смерти не установлена.

Йорк листал страницы, читал и снова листал. Через некоторое время он закрыл книгу и взялся за другую. В ней содержалось то же самое. Страница за страницей описывались трупы, таинственные смерти, тела, обнаруженные то здесь, то там. Все сведения располагались по городам.

Марш закрыл книги и, положив их на место, попытался вобраться с мыслями. Газеты пестрели и другими сообщениями о смертях и убийствах, которые Йорк не удосужился вырезать. Почему? Он снова вернулся к газетам и просмотрел некоторые из них. Поняв кое-что, Марш нахмурился.

Оказалось, что Йорка не интересовали убийства холодным или огнестрельным оружием, его не интересовали утопленники, обгоревшие и жертвы взрывов паровых котлов, а. также повешенные по приговору суда шулеры и воры. Истории, которые он собирал, очень отличались одна от другой. Но в них всех описывались кончины, произошедшие при невыясненных обстоятельствах. Люди с растерзанными глотками. Изуродованные, искромсанные трупы или уже разложившиеся, так что установить причину смерти не представлялось возможным. Тела неизвестных, а также погибших по непонятным причинам без видимых следов насилия или с ранками столь незначительными, что их не замечали с первого взгляда. Фолианты содержали пятьдесят – шестьдесят историй, случившихся за девять месяцев на нижнем отрезке Миссисипи.

В какое-то мгновение Эбнер Марш с ужасом подумал, что Джошуа Йорк собирает отчеты о собственных жестоких преступлениях, но тут же отогнал эту мысль. Часть убийств действительно могла быть совершена его рукой, но даты большинства смертей не подходили; когда с теми бедолагами приключилось то или иное несчастье, Джошуа находился либо с ним в Сент-Луисе, либо в Нью-Олбани, либо на борту «Грез Февра» и не мог быть повинен в них.

Все же Маршу стала теперь ясна причина остановок у загадочных берегов, где Джошуа совершал свои тайные прогулки. Он последовательно посещал места, где эти убийства происходили. Что искал Йорк? Что… или кого? Врага? Врага. который, содеяв такое, каким-то образом перемещается вниз и вверх по реке? Если так, тогда Джошуа стоял на стороне добра. До почему он хранит тайну, если его цели правые?

Должно быть, он имеет не одного врага, а многих, решил Марш. Не может один человек нести ответственность за все смертельные случаи, заключенные в двух томах. Да и Джошуа упоминал о «врагах» во множественном числе. Кроме того, из Нового Мадрида он вернулся с испачканными кровью руками.

На этом вопросы не кончались. Марш ничего не мог понять.

Он принялся обшаривать ящики и потаенные места письменного стола Йорка. Бумага, причудливые почтовые наборы с оттиснутым изображением парохода «Грёзы Февра» и названием компании, конверты, чернила, с полдюжины перьев, пресс-папье, карта бассейна реки с пометками на ней, крем для обуви, сургуч для запечатывания писем… Словом, ничего особенного. Все эти вещи ровным счетом ни о чем не говорили.

Среди прочих бумаг имелось два кредитных письма, остальное относилось к деловой переписке с агентами из Лондона, Нью-Йорка, Сент-Луиса и других городов. Марш наткнулся на письмо одного банкира из Сент-Луиса, в котором тот посоветовал Йорку обратить внимание на грузопассажирскую компанию «Река Февр». «Думаю, она в наибольшей степени соответствует целям в вашем изложении, – писал банкир. – Ее владельцем является опытный речник, известный своей честностью. Говорят, что он ужасно безобразен с виду, но прекрасен душой, к тому же недавно он пережил некоторые потрясения, так что на ваше предложение откликнется».

Вернув письма на место, Эбнер Марш поднялся и в поисках чего-нибудь необычного или того, что могло бы дать ключ к разгадке, прошелся по каюте. Однако ничего особенного не нашел. В ящиках лежала одежда, на подставке – бутылки с отвратительным напитком Йорка, во встроенном шкафу висели костюмы и книги повсюду. Марш просмотрел названия тех, что находились на ночном столике возле кровати Джошуа. Там имелся томик стихов Шелли и еще какая-то книга по медицине, из которой он не сумел понять ни строчки. В высоком книжном шкафу стояла литература примерно такого же содержания: много романов и поэзии, часть книг имела исторический характер, часть была посвящена медицине, философии, естественным наукам, имелся пыльный томик по алхимии. Целая полка была заставлена книгами на иностранных языках. На глаза капитану попались несколько книг без названия в переплетах тонкой ручной работы с золотым обрезом, и Марш, надеясь, что это дневник или ключ к разгадке, вытащил одну из них. Увы, прочесть он не мог ни слова. Слова, явно зашифрованные, шли какой-то затейливой вязью. Да и мелкий, убористый почерк явно отличался от легкого летящего почерка Джошуа. Несомненно, написаны они были чужой рукой.

Марш в последний раз обошел каюту, чтобы убедиться, что ничего не .проглядел. Наконец, так же необдуманно, как вошел сюда, он решил покинуть каюту. Марш вставил ключ в замок, осторожно повернул его, потушил лампу, вышел и тихо запер за собой дверь. Снаружи стало несколько прохладней. Марш почувствовал, что весь в поту. Он сунул ключ в карман и, повернувшись, уже собирался уходить.

И замер.

В нескольких ярдах стояла и пристально смотрела на него старая, похожая на призрак, Кэтрин. Глаза ее светились холодным недоброжелательством. Марш решил сделать вид, что ничего особенного не произошло. Он поднес руку к фуражке и произнес:

– Добрый вечер, мэм.

Рот Кэтрин медленно раздвинулся в подобии улыбки, от которой ее исказившееся лисье лицо превратилось в маску жуткого торжества.

– Добрый вечер, капитан.

Зубы у нее, как заметил Марш, были желтыми и необычно длинными.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Новый Орлеан. Август 1857 года

После того как Адрианна и Алан сели на пароход, направлявшийся в Батон-Руж и Бейу-Сара, Деймон Джулиан вдоль берега реки прошел во французскую кофейню, располагавшуюся поблизости. Рядом с ним, нервничая и бросая на прохожих полные подозрительности взгляды, шагал Мрачный Билли Типтон. Следом за ним двигалась остальная свита Джулиана: Синтия шла в сопровождении Курта, а замыкал процессию Арман, крадущийся и вертлявый, он уже начинал испытывать жажду. Мишель остался дома.

Все остальные по приказу Джулиана разошлись, исчезли – кто пароходом уплыл вверх, кто вниз по реке. Они отправились в поисках денег и безопасного места, где снова можно собраться вместе. Деймон Джулиан наконец решил принять меры.

Лунный свет, мягкий и яркий, лежал на воде мазком масляной краски. Ночь выдалась звездная. Вдоль береговой линии рядом с пароходами стояли и парусники с горделиво вознесшимися мачтами и свернутыми парусами. Чернокожие грузчики проворно переносили с одного судна на другое хлопок, сахар, муку. Воздух был влажным и благоуханным, улицы полны народа.

Они нашли столик, откуда могли спокойно наблюдать за уличной суетой, и заказали кофе с молоком и сахарные пирожные, которыми так славилась кофейня. Мрачный Билли вцепился в одно зубами, и тотчас его жилет оказался усыпан сахарной пудрой. Он громко выругался.

Деймон Джулиан рассмеялся – мягко, как лунный свет.

– Ах, Билли, каким потешным ты порой бываешь!..

Больше всего на свете Мрачный Билли ненавидел, когда его поднимали на смех, но он выдавил из себя улыбку.

– Да, сэр, – пробормотал он и беспокойно покачал головой.

Джулиан свое пирожное ел аккуратно, так, что ни одна сахарная пылинка не просыпалась ни на богатый темно-серого цвета сюртук, ни на алый блестящий галстук. Покончив с пирожным, он отхлебнул кофе с молоком. Тем временем взгляд его блуждал по речному валу и уличным прохожим.

– Вон, женщина под кипарисом. – Все посмотрели в указанную сторону. – Разве она не красива?

Это была креолка в сопровождении двух грозных на вид джентльменов. Деймон Джулиан уставился на девушку как влюбленный юнец – у него было бледное, без признаков морщин лицо, обрамленное копной темных кудрей, с большими печальными глазами. Но даже сидевший по другую сторону стола Мрачный Билли почувствовал испепеляющий жар тех глаз и забеспокоился.

– Она замечательна, – сказала Синтия.

– У нее волосы, как у Валерии, – заметил Арман.

Курт улыбнулся.

– Ты возьмешь ее, Деймон?

Женщина и двое мужчин шли вдоль кованой железной ограды. Деймон Джулиан провожал их задумчивым взглядом.

– Нет, – наконец произнес он и, снова сосредоточив внимание на кофе с молоком, отхлебнул глоток. – Ночь только наступила, и улицы слишком людны, а я устал. Давайте передохнем.

Снедаемый нетерпением Арман сразу понурился. Джулиан одарил его улыбкой и, подавшись вперед, коснулся его рукава.

– До наступления утра мы утолим жажду, – произнес он. – Даю тебе слово.

– Я знаю одно местечко, – тоном заговорщика сказал Мрачный Билли, – просто сказка, а не дом, с баром, красными бархатными креслами, хорошей выпивкой. Девушки там только красавицы, вот увидите. Там на всю ночь можно снять такую красавицу всего за двадцать золотых монет. А утром… – он хихикнул, – но нас к тому времени, когда они обнаружат то, что обнаружат, уже и след простынет. И поверьте мне, это гораздо дешевле, чем покупать девушек для забавы. Так-то, сэр.

Глаза Деймона Джулиана засветились радостью.

– Билли вечно пытается выставить меня скопидомом, но что бы мы без него делали? – Он снова обвел округу скучающим взглядом. – Мне следовало бы выходить в город почаще. Когда ведешь затворнический образ жизни, лишаешься стольких удовольствий… – Джулиан вздохнул. – Ты чувствуешь? Воздух пропитан этим. Билли!

– Чем? – спросил Мрачный Билли.

– Жизнью, Билли. – Джулиан смотрел на него с насмешливой улыбкой, и Мрачный Билли заставил себя тоже улыбнуться в ответ. – Жизнью, любовью, похотью, хорошей едой и хорошим вином, славными мечтами и надеждой, Билли. Все это вокруг нас. Столько возможностей! – Глаза его засверкали. – Зачем мне преследовать красотку, которая прошла мимо, когда вокруг полно других красоток, других возможностей? Ты мне не скажешь?

– Я… мистер Джулиан, я не…

– Нет, Билли, ты не скажешь, правда? – Джулиан рассмеялся. – Мои прихоти связаны с жизнью и смертью этих скотов, Билли. Если тебе суждено стать одним из нас, Билли, ты должен понять это. Я – удовольствие, Билли, я – власть. И сущность моего естества, то есть удовольствия и власти, заключается в возможностях. Мои собственные возможности огромны, неизмеримы, как безграничен наш век. Но я есть предел этого быдла, я – конец их надежд и всех их возможностей. Ты начинаешь понимать? Утолить красную жажду – это еще не все. Для этой цели подойдет и жалкий цветной старикашка на смертном одре. Но насколько же приятнее наслаждаться кровью молодых, богатых, красивых, у которых впереди еще вся жизнь, дни и ночи которых несут столько надежд! Кровь – всего лишь только кровь. Любая тварь способна припасть к ней, любой из них. – Он ленивым жестом указал на вереницу пароходов на пристани, где толклись с поклажами чернокожие и прохаживался богатый люд Вье-Карре. – Благородным и хозяином делает не кровь, Билли, а жизнь. Поедая их плоть, сам становишься сильнее. Наслаждаясь красотой, становишься прекрасней.

Мрачный Билли охотно внимал словам господина. Редко доводилось ему видеть Джулиана в таком возбужденном состоянии. Сидя в темноте библиотеки, Джулиан казался мрачным и страшным. Оказываясь вне пределов дома, он снова искрился радостью, напоминая Мрачному Билли о том, каким был когда-то, когда впервые прибыл на плантацию, где Билли служил надсмотрщиком. Он сказал об этом.

Джулиан кивнул.

– Да, на плантации безопасно, но сама безопасность таит в себе угрозу. – Когда он улыбался, обнажались его белые зубы. – Чарльз Гару… Ах, возможности той юности! Он был по-своему красив – сильный, здоровый. Смутьян, непоседа, любимец женщин, он вызывал восхищение других мужчин. Даже черномазые любили мистера Чарльза. Он мог бы прожить замечательную жизнь! У него была такая открытая душа, что ничего не стоило подружиться с ним и заслужить его искреннее доверие, стоило только спасти его от бедного Курта. – Джулиан со смехом замолчал. – Потом, когда меня пригласили в дом, мне уже не стоило особого труда появляться там каждую ночь и пить его кровь. Он бледнел и худел, все думали, что он умирает. Однажды он проснулся, когда я находился в комнате. Тогда он подумал, что я пришел, чтобы утешить его. Я склонился над его кроватью… он, протянув руки, обнял меня и прижал к груди, а я сосал его кровь. Ах, милый, милый Чарльз, где его сила и красота?

– Старик страшно расстроился, когда он начал хиреть и умер, – вставил Мрачный Билли.

Сам он был доволен. Чарльз Гару всегда говорил отцу, что Билли слишком жестоко обращается с неграми, и хотел его уволить. Будто можно заставить негра работать, обращаясь с ним мягко.

– Да, Гару был расстроен, – согласился Джулиан. – Как же повезло ему, что я оказался радом, чтобы утешить его в горе. Лучший друг сына. Как часто потом, когда мы вместе горевали, он говорил мне, что я стал для него четвертым сыном.

Мрачный Билли тоже хорошо помнил это. Джулиан действительно здорово все устроил. Младшие сыновья подвели старика; Жан-Пьер стал пьяницей, слабак Филипп, как женщина, рыдал на похоронах брата, но Деймон Джулиан являл собой образец мужской силы. Чарльза они похоронили на семейном кладбище на окраине плантации. Из-за того, что почва в тех местах такая сырая, его тело поместили в большой мраморный мавзолей с крылатой Никой на крыше. Даже в августовскую жару он оставался прекрасным и прохладным. Много лет Мрачный Билли спускался туда, чтобы выпить бутылочку и помочиться на гроб Чарльза. Однажды он затащил в мавзолей чернокожую девку, поколотил ее там, а потом три или четыре раза поимел ее, чтобы дух старины Чарльза видел, как следует обращаться с ниггерами.

Мрачный Билли вспоминал, что Чарльз был только началом. Шесть месяцев спустя Жан-Пьер, отправившись в город, чтобы пройтись по шлюхам и поиграть в азартные игры, больше не вернулся на ранчо. Вскоре после этого в лесу нашли растерзанное неизвестным зверем тело бедного скромного Филиппа. К этому времени у старого Гару не на шутку разболелось сердце, но Деймон Джулиан, готовый прийти на помощь, всегда находился рядом. В конце концов Гару усыновил Джулиана и переписал завещание, оставив ему практически все.

Вскоре после этого настала ночь, которую Мрачный Билли никогда не забудет, когда Деймон Джулиан показал, как действительно мало сил осталось в дряхлом теле старого Рене Гару. Случилось это в спальне старика, наверху. Присутствовали Валерия, Адрианна и Алан; в большом доме всегда радушно принимали друзей Джулиана. Они стояли вместе с Мрачным Билли и слушали, как Деймон Джулиан, сверля бедного старика черными глазами, у подножия огромной, с пологом кровати рассказывал старику о том, что на самом деле произошло с Чарльзом, Жаном-Пьером и Филиппом.

Джулиан носил на пальце кольцо с печаткой Чарльза, в то время как у Валерии на шее на цепочке висело точно такое же. Оно когда-то принадлежало пропавшему без вести Жану-Пьеру. Сначала Валерия не хотела надевать его. Преследовавшая ее жажда была так сильна, что с престарелым Гару она хотела покончить как можно быстрее и без всяких там лишних разговоров. Но холодный взгляд Деймона Джулиана и его мягкие слова сумели укротить ее, и сейчас, с кольцом на шее, Валерия безропотно стояла и слушала.

Когда Джулиан закончил свою историю, Гару трясло, его больные глаза были полны боли и ненависти. Тогда, к удивлению всех, Деймон Джулиан приказал Мрачному Билли протянуть старику нож.

– Он еще жив, мистер Джулиан, – запротестовал Мрачный Билли. – Он выпустит вам кишки.

Но Джулиан бросил на него мимолетный взгляд и улыбнулся. Мрачный Билли отвел руку назад и, вытащив свой нож, вложил его в морщинистую, покрытую стариковскими желтыми пятнами руку Гару. Руки у старика так сильно дрожали, что Мрачный Билли боялся, как-бы тот не уронил проклятую штуковину. Впрочем, тому каким-то образом удалось удержать ее. Деймон Джулиан присел на край кровати.

– Рене, – произнес он, – мои друзья жаждут.

Голос его прозвучал спокойно и лениво.

Больше он не сказал ничего. Алан приготовил стакан из прекрасного тонкого хрусталя с фамильной гравировкой, и старый Рене Гару, всхлипывая и дрожа, вскрыл на запястье вены и наполнил его своей дымящейся красной кровью. Валерия, Алан и Адрианна передавали бокал из рук в руки, последним пил Деймон Джулиан. Гару тем временем истекал на кровати кровью.

– У Гару мы правели несколько замечательных лет, – сказал Курт. Его слова вывели Мрачного Билли из забытья. – Богатые, предоставленные сами себе… И город был под боком, куда мы могли попасть в любой момент, стоило нам того захотеть. Нас ждали: еда, вино, черномазые да красивая девушка раз в месяц.

– Теперь все кончилось, – промолвил Джулиан печально. – Все на свете кончается, Курт. Ты жалеешь об этом?

– Ничто не повторяется, – заметил Курт. – Повсюду пыль, гниль, бегают крысы. Мне совсем не хочется куда-то перемещаться, Деймон. Вне укрытия мы всегда в опасности. После охоты приходится бояться, прятаться, бежать… я больше не хочу этого.

Джулиан саркастически улыбнулся.

– Не совсем удобно, правильно, но не лишено определенной прелести. Ты молод, Курт. Не забывай: как бы они ни преследовали тебя, ты господин. Ты переживешь их самих, их детей и детей их детей. Дом Гару разрушается, превращаясь в прах. Все созданное руками быдла разрушается и рассыпается в прах. Я видел, как в прах превратился сам Рим. Только мы продолжаем существование. – Он пожал плечами. – Не все еще потеряно, найдем второго Рене Гару.

– Пока мы с тобой, – страстно заметила Синтия, хрупкая прелестная женщина с карими глазами. После ухода Валерии Синтия стала фавориткой Джулиана, но даже Мрачный Билли понимал, что положение ее шатко. – Хуже, когда мы поодиночке.

– Итак, вы не хотите покидать меня? – спросил у нее Деймон Джулиан и улыбнулся.

– Нет, – прозвучало в ответ. – Пожалуйста.

Курт и Арман тоже смотрели на него. Отсылать от себя компаньонов Джулиан начал месяц назад. Это началось достаточно внезапно. Валерия отправилась в ссылку первой, как она и настаивала, только не с беспокойным Жаном, а со смуглым красивым Раймоном, жестоким я сильным и, как поговаривали некоторые, родным сыном Джулиана. Раймон способен обеспечить ей безопасность, с насмешкой сказал Джулиан, когда в ту ночь Валерия стояла перед ним на коленях. Жана отпустили на другую ночь, и он ушел один. Тогда Мрачный Билли подумал, что на этом все кончится. Но ошибся. У Деймона Джулиана на сей счет появились в голове новые мысли. Неделю спустя в мир отправили Хорхе, потом Кару и Винсента, затем всех остальных, кого парами, кого поодиночке. Те, кто остался, больше не чувствовали себя в безопасности.

– Ax, – обрадованно сказал Джулиан, обращаясь к Синтии, – теперь нас всего пятеро. Если мы будем осторожны и постараемся растягивать удовольствие от красивых девушек, нам будет хватать одной на месяц или два. Тогда, возможно, мы сумеем протянуть до зимы. К тому времени, может статься, кто-либо из ушедших пришлет весточку. Посмотрим. До тех пор оставайся, дорогая. И Мишель тоже, и ты, Курт.

Арман испугался.

– А я? Деймон, прошу тебя!..

– Это жажда, Арман? Из-за нее ты дрожишь? Держи себя в руках. Набросишься ли ты на друзей Билли и начнешь терзать их тела, когда мы их настигнем? Ты же знаешь, как мне это не нравится. – Глаза Джулиана прищурились. – Я еще не решил с тобой, Арман.

Арман перевел взгляд на свою пустую чашку.

– Я остаюсь, – объявил Билли Типтон.

– Ну да, – произнес Джулиан. – Конечно. Куда мы без тебя, Билли?

Ухмылка Деймона Джулиана совсем не понравилась Мрачному Билли.

Через некоторое время они отправились в то место, показать которое пообещал им Мрачный Билли. Заведение располагалось вне пределов Вье-Карре, в англоязычном районе Нового Орлеана, но туда не составляло труда дойти пешком. Впереди по узким, освещенным газовыми фонарями улочкам об руку с Синтией шел Деймон Джулиан. На губах Джулиана играло некое подобие улыбки, когда взгляд его блуждал по ажурным металлическим балконам, когда он заглядывал в ворота, ведущие во внутренние дворики с фонтанами и газовыми фонарями на высоких столбах.

Вел их Мрачный Билля. Вскоре они оказались в более темной и менее приветливой части города. Здания здесь преимущественно были деревянными или сложенными из ракушечника. Даже газовое освещение в этой части города отсутствовало, хотя газовую сеть в городе проложили более двадцати лет назад. На перекрестках на массивных железных крюках висели масляные лампы, поддерживаемые тяжелыми железными цепями. Они давали желтый тусклый свет.

Шагавшие впереди Джулиан и Синтия оказывались то на освещенном участке, то в тени, откуда снова попадали в поле света и вновь пропадали в сумраке. Вся остальная компания, включая Мрачного Билли, следовала по пятам.

Из темного закоулка вышла группа, состоявшая из трех человек, и пересекла им путь. Джулиан не обратил на них внимания, но один из мужчин узнал Мрачного Билли, когда того осветил уличный фонарь.

– Вы? – воскликнул он.

Мрачный Билли сумрачно посмотрел в их сторону, однако промолчал. Подвыпившие молодые креолы. В таком состоянии они особенно опасны.

– Я вас знаю, месье, – сказал мужчина, подступив к Мрачному Билли. Лицо его от выпитого спиртного и гнева пылало. – Вы что, забыли меня? Я был с Жоржем Монтрейлем в тот день, когда вы перебежали ему дорожку на Французской бирже.

Мрачный Билли тоже узнал его.

– Ну, и что?

– Месье Монтрейль одной июньской ночью исчез после того, как провел вечер за игорным столом в «Сент-Луисе», – не унимался упрямец.

– Я искренне опечален, – заметил Билли. – Вероятно, слишком много выиграл и стал приманкой для бандитов.

– Он проиграл, месье. Несколько недель ему отчаянно не везло, он все время проигрывал. Так что ничего ценного у него с собой не было. Я не думаю, что он стал приманкой для бандитов. Полагаю, тому виной вы, мистер Типтон. Он все время спрашивал о вас. Он намеревался расправиться с вами как с последним отребьем. Вы не джентльмен, месье, в противном случае я вызвал бы вас на дуэль. Если вы только посмеете еще хоть один раз показаться во Вье-Карре, даю вам слово, что выпорю вас прилюдно, как какого-нибудь провинившегося черномазого. Вы слышите меня?

– Слышу, – кивнул Мрачный Билли и плюнул на сапог молодого человека.

Из груди креола вырвалось проклятие, и лицо его побледнело от ярости. Он сделал шаг вперед и хотел было схватить Мрачного Билли, но между ними в эту минуту встал Деймон Джулиан и грудью закрыл своего подручного.

– Месье, – сладким, как вино с медом, голосом произнес он. Мужчина сконфуженно остановился. – Смею вас заверить, что мистер Типтон не причинял вреда вашему другу, сэр.

– Кто вы такой? – Даже в состоянии опьянения креол сообразил, что Джулиан – человек иного сорта, чем Мрачный Билли; его изысканный костюм, спокойные черты лица, грамотная речь – все свидетельствовало о принадлежности к дворянству. В свете лампы глаза Джулиана опасно мерцали.

– Мистер Типтон работает у меня, – ответил Джулиан. – Не могли бы мы утрясти наши дела где-нибудь не на людях? Я знаю одно укромное местечко, где мы могли бы посидеть под луной и за стаканчиком спокойно обо всем поговорить. Позвольте мне купить вам и вашим товарищам чего-нибудь прохладительного.

Один из креолов подошел к приятелю.

– Давай выслушаем его, Ришар.

Скрепя сердце, задира согласился.

– Билли, – обратился Джулиан к Типтону, – проводи нас.

Мрачный Билли Типтон, едва подавив торжествующую улыбку, отправился дальше. Они миновали квартал и свернули в проулок, ведущий в темный двор. Мрачный Билли присел на край грязного фонтана. Штаны тотчас стали мокрыми от воды, но он не обратил на это внимания.

– Что зто за место? – спросил друг Монтрейля. – Здесь и таверны нет!

– Ладно, – бросил Мрачный Билли Типтон, – должно быть, я не туда свернул.

Во двор вошли остальные креолы, а вслед за ними компания Джулиана. Курт и Синтия остановились у входа в проулок. Арман подошел ближе.

– Мне это не нравится, – заметил один из креолов. – Что все это значит?

– Значит? – спросил Деймон Джулиан. – Ах, темный двор, лунный свет, фонтан. Ваш приятель Монтрейль умер почти в таком же месте, месье. Не именно здесь, но в очень похожем месте. Нет, не смотрите на Билли. Он здесь ни при чем. Если хотите повздорить, я к вашим услугам.

– Вы? – спросил друг Монтрейля. – Как вам угодно. Позвольте мне на минуту отвлечься. Мои друзья будут моими секундантами.

– Конечно, – ответил Джулиан.

Креол быстро отошел в сторону и зашептался о чем-то со своими спутниками. Один из них двинулся в их сторону. Мрачный Билли поднялся ему навстречу.

– Я – секундант мистера Джулиана, – начал мужчина. У него было продолговатое красивое лицо, темно-каштановые волосы. – Мы должны определить вид оружия.

– Вид оружия, – повторил Мрачный Билли. Его рука метнулась за спину. – Я предпочитаю ножи.

Мужчина, охнув, пошатнулся и отступил назад. В ужасе он опустил глаза вниз. Нож Мрачного Билли по самую рукоятку вошел ему в живот. На жилете медленно растекалось кровавое пятно.

– Боже, – пробормотал он.

– Пока это только я, – тем временем продолжал говорить Мрачный Билли. – А я не джентльмен, нет, сэр, и секундант из меня никудышный. Да и ножи – тоже не тот вид оружия. – Мужчина упал на колени. Его друзья, завидев это, в тревоге бросились к нему на помощь. – У мистера Джулиана свои пристрастия. Его оружие, – Билли улыбнулся, – зубы.

Джулиан занимался другом Монтрейля, тем, кого звали Ришар. Третий повернулся и бросился бежать. Но в переулке его заключила в объятия Синтия и запечатлела долгий, влажный поцелуй. Креол отчаянно пытался освободиться, однако она не выпускала его из рук. Бледные пальцы вцепились креолу в шею, длинными, как лезвия, ногтями Синтия вскрыла ему вены. Пронзительный крик потонул в чмокающих звуках.

Мрачный Билли вытащил из живота скулящей жертвы нож и уступил место плачущему Арману. Кровь, стекающая с лезвия, в лунном свете выглядела почти черной. Билли направился было к фонтану, чтобы ополоснуть нож, но передумал. Нерешительно он поднес его ко рту и осторожно лизнул. Лицо Билли тотчас исказилось в гримасе. На вкус кровь была отвратительна и ничего общего не имела с тем, что он ощущал в снах. Все же Мрачный Билли знал, что когда Джулиан превратит его в одного из них, все изменится.

Мрачный Билли вымыл нож и убрал его в ножны. Деймон Джулиан передал Ришара Курту, а сам, стоя поодаль, мечтательно смотрел на луну.

Мрачный Билли нарушил его одиночество.

– Сэкономили немного денег, – сказал он.

Джулиан улыбнулся.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. Hа борту парохода «Грёзы Февра». Натчез, август 1857 года

Для Эбнера Марша ночь все еще продолжалась. Чтобы утолить голод и страхи, он немного перекусил, после чего удалился в свою каюту. Увы, сон не приходил. Долгие часы лежал Марш в темноте, всматриваясь в колышущиеся тени. Мысли в голове путались, в них все смешалось – чувство страха, вины, подозрительности. Под тонкой накрахмаленной простыней Марш обливался потом. Когда сон все же сморил капитана, спал он беспокойно, метался и ворочался с боку на бок, постоянно просыпаясь. Его одолевали отрывочные, бессвязные видения, наполненные тайным смыслом: льющаяся кровь и пылающие в пожаре пароходы, желтые зубы и Джошуа Энтони Йорк. Бледный и холодный, тот стоял, заливаемый алым светом, и его злые глаза горели огнем и источали смертельную угрозу.

Следующий день стал самым длинным в жизни Эбнера Марша. Все его мысли крутились вокруг одного и того же. К полудню решение созрело. Его застали за неблаговидным поступком. Выяснять отношения с Джошуа Йорком придется, никуда не денешься. Если это положит конец партнерству, пусть так и будет, хотя при мысли о возможной потере «Грез Февра» Маршу делалось плохо, начинало мутить и сосать под ложечкой, как в тот день, когда он увидел щепки, которые лед оставил от его кораблей. Для него это будет означать конец, думал Марш, хотя, вероятно, он это заслужил тем, что подорвал доверие Джошуа. Но капитан не мог пустить все на самотек. Джошуа должен услышать его собственное признание. Нужно встретиться с Йорком до того, как Кэтрин разболтает ему обо всем.

Он предупредил команду:

– О возвращении Джошуа сообщите мне немедленно, независимо от того, когда это произойдет и что я буду делать, непременно отыщите меня. Всем ясно?

Потом Эбнер несколько успокоился и в одиночестве приступил к трапезе. На обед ему подали жареную свинину с зелеными бобами и луком, на десерт – половину черничного пирога.

В два часа ночи пришел один из матросов.

– Капитан, Йорк вернулся и привел с собой еще кого-то.

Мистер Джефферс распределяет их по каютам.

– Джошуа уже поднялся к себе? – спросил Марш.

Человек кивнул. Марш схватил трость и направился к лестнице.

У каюты Йорка он немного помешкал, затем расправил плечи и набалдашником трости решительно постучал в дверь. Йорк открыл после третьего стука.

– Заходи, Эбнер, – сказал он с улыбкой.

Марш вошел, закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной. Йорк тем временем прошел на место и вернулся к тому занятию, которому предавался до того, как его потревожили. На столе стояли серебряный поднос и три бокала. Теперь он вытащил еще и четвертый.

– Я рад, что ты зашел, так как привел на пароход несколько человек и хочу тебя с ними познакомить. Как только они устроятся, то зайдут ко мне.

Йорк достал бутылку с напитком для личного пользования и ножом принялся срезать с пробки сургучную печать.

– Меня это не интересует, – резко сказал Марш. – Джошуа, мы должны поговорить.

Йорк поставил бутылку на поднос и повернул голову к Маршу.

– Вот как? И о чем же? Голос у тебя расстроенный, Эбнер.

– У меня на судне имеются запасные ключи от каждого замка. Они хранятся в сейфе мистера Джефферса. Когда ты сошел с парохода в Натчезе, я взял ключи и обыскал твою каюту.

Джошуа Йорк не шевелился, но, когда он услышал слова Марша, губы его сжались. Эбнер Марш посмотрел ему прямо в глаза, как и следовало мужчине в подобной ситуации. Он увидел в них ледяной холод и гнев преданного доверия. Он бы предпочел, чтобы Джошуа накричал на него или выхватил оружие, только бы не смотрел на него таким взглядом.

– Ты нашел что-нибудь интересное? – наконец спросил Йорк бесцветным и равнодушным голосом.

Эбнер Марш оторвал взгляд от серых глаз Джошуа и стукнул тростью о стол.

– В твоих книгах, – сказал он, – полно сообщений о мертвецах.

Йорк ничего не сказал. Мельком взглянув на стол, он сел в одно из кресел и налил себе порцию густого, мерзкого напитка. Только после того, как отхлебнул немного, он жестом указал Маршу на стул.

– Сядь, – скомандовал он. Когда Марш сел напротив, он коротко спросил: – Почему?

– Почему? – немного рассерженно повторил Марш. – Может быть, потому, что я устал от партнера, который ничего мне не говорит, который не доверяет мне.

– Но мы ведь заключили сделку.

– Я это знаю, Джошуа. Я и чувствую себя виноватым, если это имеет значение. Я раскаиваюсь, что сделал это, но еще хуже я себя чувствую от того, что меня застали. – Он горестно усмехнулся. – Кэтрии видела, как я уходил. Она еще расскажет тебе об этом. Послушай, мне следовало бы сразу подойти к тебе и сказать, что меня мучает, поэтому я пришел к тебе сейчас. Может быть, уже поздно, но вот он я, Джошуа. Я так люблю наш корабль, Джошуа, как не любил ничто другое на свете. Тот день, когда мы заберем рога у «Эклипса», станет самым счастливым днем в моей жизни.

Но я много думал и теперь знаю, что мне лучше забыть о пароходе. Потому что продолжаться так, как было до сих пор, не может. На реке полно бандитов и жуликов, и религиозных фанатиков, и аболиционистов, и республиканцев, и всяких странных типов, но, клянусь, такого странного люда, как вы, я еще не видел. Что вы делаете ночью – меня не волнует. Фолианты, набитые сообщениями о мертвецах, – это, конечно, нечто другое, но кому какое дело, кто что читает? Подумаешь, на «Большом турке» есть один лоцман, который читает такие книжки, что и Карл Фрамм покраснел бы от стыда.

Однако твои остановки, твои ночные вылазки в одиночестве… с этим я не могу больше мириться. Ты задерживаешь мой пароход, черт тебя побери. И, Джошуа, это еще не все. Я видел тебя в ту ночь, когда ты вернулся из Нового Мадрида. У тебя руки были в крови. Можешь отрицать сколько угодно. Можешь ругать меня последними словами. Но я знаю, что у тебя руки в крови, будь я проклят, если это не так.

Джошуа Йорк опустошил стакан и, нахмурившись, снова наполнил его. Когда он посмотрел на Марша во второй раз, лед в его глазах растаял. Взгляд Йорка стал задумчивым.

– Ты предлагаешь мне расторгнуть нашу сделку? – спросил он.

Марш почувствовал себя так, словно получил удар под дых.

– У тебя есть такое право, если ты настаиваешь. У меня же нет денег, чтобы откупиться от тебя. Ты можешь пользоваться «Грезами Февра», а я займусь «Эли Рейнольдз», может быть, с ее помощью и сумею хоть сколько-то заработать. Тогда потихоньку начну с тобой расплачиваться.

– Тебе бы этого хотелось?

Марш метнул в него яростный взгляд.

– Черт побери, Джошуа, конечно, нет!

– Эбнер, – сказал Йорк, – ты мне нужен. Без тебя я не смогу управлять «Грезами Февра». Я учусь водить пароход, я немного познакомился с рекой и ее поведением, но мы оба знаем, что я – не речник. Если ты оставишь меня, половина команды уйдет с тобой. Мистер Джефферс, и мистер Блейк, и Волосатый Майк уйдут, сомневаться не приходится, а также многие другие. Они преданы тебе.

– Я могу приказать им остаться с тобой, – предложил Марш.

– Я бы предпочел, чтобы ты сам остался. Если я соглашусь закрыть глаза на твой проступок, мы сможем продолжать, как прежде?

В горле Эбнера Марша застрял комок. Он не мог его сглотнуть и думал, что вот-вот задохнется. Потом, справившись с ним, капитан произнес самое трудное в своей жизни слово:

– Нет.

– Понятно, – услышал он Йорка.

– Я должен доверять партнеру, – сказал Марш. – И он должен доверять мне. Ты только скажи мне, Джошуа, дай объяснения, и снова обретешь партнера.

Лицо Джошуа Йорка исказила гримаса, он прильнул к стакану и медленно принялся пить, словно обдумывая предложение.

– Ты мне не поверишь. История еще более нелепая, чем байки мистера Фрамма.

– Попробуй, проверь ее на мне. Вреда не будет.

– Как раз напротив, Эбнер. – По голосу Йорка чувствовалось, что он говорит серьезно. Он поставил стакан и подошел к книжному шкафу. – Когда ты обыскивал каюту, ты не обратил внимание на мои книги?

– Обратил, – заметил Марш.

Йорк вытащил один из томов в кожаном переплете, вернулся на место и открыл книгу наугад. Страницы пестрели непонятными каракулями.

– Эта книга могла бы просветить тебя.

– Я видел ее, однако ничего не понял.

– Конечно, ты и не можешь понять, – согласился Йорк. – Эбнер, то, что я тебе скажу, трудно для восприятия. Но независимо от того, поймешь ты или нет, все, произнесенное мной, должно остаться в пределах моей каюты. Ты это понял?

– Да.

Глаза Йорка испытующе смотрели на него.

– Эбнер, ошибки быть не может. Ты понимаешь?

– Я же сказал «да», Джошуа, – ворчливо, с обидой в голосе сказал Марш.

– Очень хорошо, – прозвучало в ответ. Йорк указал пальцем на страницу. – Это – относительно простой шифр, Эбнер. Чтобы расшифровать его, нужно знать, что в основе лежит примитивный диалект русского языка, тот, которым никто не пользуется уже несколько сотен лет. Оригинальные тексты, содержание которых изложено в книге, очень и очень древние. В них рассказывается об одном народе, много веков назад жившем на северном берегу Каспийского моря. – Он замолчал. – Прошу прощения. Речь идет не о людях. Я не слишком силен в русском. Правильнее было бы употребить слово «оборотень».

– Что? – переспросил Марш.

– Это один из многочисленных терминов. На других языках название это звучит по-разному. «Крувиик», «ведомец», «вьешчи». Еще «вилкарис» и «врколак», хотя два последних по значению несколько отличаются от остальных.

– Ты несешь какую-то чушь, – заметил Марш, хотя перечисляемые Йорком слова прозвучали для его уха не так ух чуждо. Было похоже, что Смит и Браун изъяснялись на таком же языке.

– Тогда я не стану давать тебе африканские синонимы, – сказал Джошуа, – азиатские и какие-то другие. Слово «носферату» тебе о чем-нибудь говорит?

Марш смотрел на него непонимающим взглядом.

Джошуа Йорк вздохнул.

– Ну а «вампир»?

Это слово Эбнеру Маршу было знакомо.

– Что за историю ты собираешься мне поведать? – спросил он прямо.

– Историю о вампирах, – с кривой усмешкой сказал Йорк. – Уверен, что ты их уже слышал раньше. Живые мертвецы, бессмертные, рыщущие в ночи, создания без души, обреченные на вечные странствия. Они спят в гробах, наполненных их родной землей, избегают дневного света и креста, каждую ночь встают и пьют кровь живых. Они способны изменять свой облик и принимать вид летучей мыши или волка. Те, кто часто прибегает к волчьему образу, получают название «оборотень» и считаются совершенно иными существами, но это не так. Это две стороны одной мрачной медали, Эбнер. Вампиры способны также превращаться в туман, а их жертвы тоже становятся вампирами.

Удивительно, что, размножаясь с такой скоростью, вампиры до сих пор не вытеснили живого человека, К счастью, кроме могущества, они имеют и слабости. Несмотря на огромную силу, они не могут войти в дом, куда их не приглашали, ни под видом человека, ни под видом животного, ни в виде тумана. Они обладают великим даром животного магнетизма, о котором писал Месмер, и способны уговорить свою жертву пригласить их к ней в дом. Но они боятся креста, и чеснок служит для них непреодолимой преградой. Они не могут перейти текущую воду. Хотя они выглядят очень похожими на тебя и меня, у них нет души, поэтому они не отражаются в зеркалах. Святая вода способна сжечь их, серебро для них – проклятие, дневной свет способен убить вампиров, если рассвет застанет их где-то за пределами гробов. Но, чтобы избавиться от вампира, нужно отделить его голову от туловища и проткнуть сердце деревянным колом. – Джошуа выпрямился и, отхлебнув своего напитка, улыбнулся. – В этой книге рассказывается о некоторых из них. Они реальные. Старые, вечные и реальные. Эту книгу в шестнадцатом веке написал один оборотень. В ней он рассказал о тех, кто был до него.

Эбнер Марш хранил молчание.

– Ты мне не веришь, – произнес Джошуа Йорк.

– Не совсем, – ответил Марш.

Он принялся пощипывать себя за бороду. Йорк сказал ему еще не все. Все эти истории о вампирах, рассказанные Джошуа, не слишком заботили Марша; куда больше волновало его то, к кому Джошуа Йорк относил себя.

– Давай не будем выяснять, верю я или нет, – предложил Марш. – Если я в состоянии воспринимать байки мистера Фрамма, то смогу выслушать и твои.

Джошуа улыбнулся.

– Ты умный человек, Эбнер. Ты мог все давно сообразить и сам.

– Умный-то умный, да не настолько, – заметил Марш: – Будет лучше, если ты расскажешь.

Йорк снова сделал глоток и пожал плечами.

– Они мои враги. Они вполне реальны, Эбнер. Они на реке повсюду. Читая подобные книги, изучая газеты, прилагая неимоверные усилия, я многих из них выследил в Восточной Европе, в лесах Германии и Польши, в степях России. Теперь я здесь. В Новом Свете, в долине твоей Миссисипи. Я знаю их, и я кладу им конец. – Он улыбнулся. – Теперь мои книги стали тебе понятнее, Эбнер? И кровь на моих руках?

Прежде чем ответить, Эбнеру Маршу нужно было какое-то время подумать. Наконец он сказал:

– Помнится, в большом салоне вместо масляных холстов и тому подобного ты очень хотел повсюду установить зеркала. Для… защиты?

– Совершенно точно. И серебро. Тебе известен второй пароход с таким количеством серебра?

– Нет.

– И опять же, мы передвигаемся по реке. По старой коварной реке. Миссисипи. Бегущая вода, какой свет не видывал! «Грёзы Февра» – это священное место. Я могу охотиться за ними, оставаясь для них недоступным.

– Меня тогда удивляет одна вещь: почему ты не распорядился, чтобы Тоби все густо приправлял чесноком? – спросил Марш.

– Я думал об этом, – сказал Джошуа, – но беда в том, что сам я не жалую его.

Марш некоторое время поразмыслил над услышанным.

– Предположим, что я поверил, – промолвил он, – но мне нужно еще кое-что выяснить, и я продолжу задавать вопросы. Почему ты не сказал мне об этом раньше?

– Если бы я сказал тебе об этом в «Доме переселенца», ты бы никогда не согласился взять меня в свою компанию. Я должен иметь власть, чтобы отправиться туда, куда мне нужно.

– А почему ты сам выходишь только ночью?

– Они бродят только ночью. Гораздо проще отыскать их, когда они рыщут по дорогам, а не лежат, затаившись, в своих укрытиях. Я знаю привычки тех, за кем охочусь. Я придерживаюсь и их распорядка.

– А твои приятели? Саймон и прочие?

– Саймон был моим товарищем на протяжении многих лет. Другие недавно присоединились ко мне. Они знают правду и помогают мне исполнять мою миссию. Надеюсь, что с этих пор и ты станешь моим единомышленником. – Джошуа хмыкнул. – Не беспокойся, Эбнер, мы все такие же смертные, как и ты.

Марш запустил пальцы в бороду.

– Дай мне выпить. – Когда Йорк наклонился вперед, он быстро добавил: – Только не этого, Джошуа. Чего-нибудь другого. Виски у тебя есть?

Йорк поднялся и налил ему стакан. Марш одним залпом осушил его.

– Не могу сказать, что мне это нравится. Мертвецы, сосущие кровь, и прочая дребедень… я никогда не верил в подобные штучки.

– Эбнер, я веду опасную игру. Я не собирался вовлекать в нее ни тебя, ни кого-либо из команды. Я бы никогда не сказал тебе всего того, что сказал, но ты сам настоял. Если ты не будешь вмешиваться, я не стану возражать. Делай то, о чем мы первоначально договаривались, занимайся «Грезами Февра» – больше мне от тебя ничего не нужно, – а я буду заниматься ими. Ты же не сомневаешься в моей способности заниматься этим?

Марш взглянул на свободную посадку Джошуа, вспомнил силу, горящую в его серых глазах, силу его рукопожатия.

– Нет.

– Я многое рассказал тебе и был честен с тобой, – продолжал Джошуа. – Моя цель – это не единственная моя страсть. Я, как и ты, люблю этот пароход, Эбнер, и разделяю многие твои мечты на его счет. Я хочу научиться стоять за его штурвалом, хочу узнать реку. Я хочу внести посильный вклад в тот день, когда мы будем состязаться с «Эклипсом». Поверь, когда я говорю…

Раздался стук в дверь.

От неожиданности Марш вздрогнул. Джошуа Йорк улыбнулся и развел руками.

– Мои друзья из Натчеза зашли, чтобы выпить по стаканчику… Минутку! – громко отозвался он. Маршу же тихим голосом сказал: – Подумай о моих словах, Эбнер. Если хочешь, мы сможем поговорить в другой раз. Но обещай, что никому ничего не скажешь.

– Даю слово, – пообещал Марш. – Черт, да кто в это поверит?

Джошуа улыбнулся.

– Окажи мне любезность, пригласи моих друзей, а я тем временем разолью напитки, – попросил он.

Марш поднялся и открыл дверь.

Снаружи стояли мужчина и женщина и тихим шепотом переговаривались. За их спинами, похожая на театральную декорацию, висела большая желтая луна. Со стороны Натчеза-под-холмом донеслись приглушенные расстоянием обрывки непристойной песни.

– Проходите, – пригласил он.

Незнакомцы, как заметил Марш, оказались красивой парой. Мужчина был молод, почти совсем мальчик, хрупкого телосложения и очень красив – с черными волосами, светлой кожей и полным чувственным ртом. Он едва взглянул на Марша, но и этого холодного взгляда черных глаз оказалось достаточно, чтобы оценить сверкнувшую в них силу. А женщина… Стоило Эбнеру Маршу только посмотреть на нее, и он был уже не в силах оторвать от нее взгляд. Настоящая красавица. Длинные, черные как ночь, волосы, молочная тонкая кожа, высокие скулы. Талия ее была настолько тонкой, что Маршу захотелось обхватить ее руками, чтобы проверить, сомкнутся ли пальцы.

Женщина пристально рассматривала капитана необыкновенными глазами. Таких глаз Марш никогда раньше не видел: густого фиалкового цвета. Они сулили надежду. Он чувствовал, что готов утонуть в их омуте. Они напоминали Маршу цвет реки, который он видел однажды, от силы два раза за всю жизнь, в сумерках, когда воду на мгновение охватила сиреневая безмятежность, вслед за которой наступила тьма Марш, казалось, целую вечность беспомощно всматривался в ее глаза, пока наконец женщина, загадочно улыбнувшись ему, не отвернулась.

Джошуа наполнил четыре бокала; Маршу – виски, себе и другим – из своих личных запасов.

– Рад, что вы здесь, – сказал он, подавая напитки. – Надеюсь, устроились удовлетворительно?

– Вполне, – сказал мужчина, взяв бокал. Он с сомнением посмотрел на него. Вспомнив свой прошлый опыт, Марш не мог упрекнуть его в этом.

– У вас замечательный пароход, капитан Йорк, – тепло заметила женщина – Я с удовольствием прокачусь на нем.

– Надеюсь, что некоторое время мы будем путешествовать вместе, – любезно согласился Йорк. – Что касается «Грез Февра», я очень горжусь им, но комплименты вам лучше направить в адрес моего компаньона. – Он жестом указал на Марша. – А теперь позвольте мне представить вам этого грозного джентльмена: капитан Эбнер Марш, мой компаньон по грузопассажирской компании «Река Февр» и, но правде говоря, настоящий хозяин «Грез Февра».

Женщина снова улыбнулась Эбнеру, мужчина только слегка кивнул.

– Эбнер, – продолжил Йорк, – позволь представить тебе мистера Раймона Ортегу из Нового Орлеана и его невесту мисс Валерию Мерсолт.

– Очень рад знакомству, – неловко произнес Марш.

Джошуа поднял бокал.

– Тост, – сказал он. – За новые начинания!

Остальные эхом повторили эти слова и выпили.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. На борту парохода «Грёзы Февра». Река Миссисипи, август 1857 года

Ум Эбнера Марша немногим отличался от его тела. Он тоже был большим, вместительным по объему и способностям, и Эбнер постоянно занимая его, забивая всякой всячиной, попадавшейся в поле зрения. То, что Эбнер Марш считал нужным запомнить, надолго оставалось а памяти. Он был человеком властным, и мозг у него был властный, но тело и ум имели одну отличительную особенность: осторожность. Кое-кто мог бы сказать – медлительность. Марш не бегал, даже не танцевал, передвигался не быстро и не медленно, походка его была прямой, полной достоинства, тем не менее он всегда вовремя попадал туда, куда хотел. Так же можно было бы отозваться о его уме. Скоростью соображения Эбнер Марш похвастать не мог, медлил он и со словами, однако глупым его тоже нельзя было назвать; прежде чем что-то сказать, он тщательно все обдумывал и выдавал ответ в свойственной ему неторопливой манере.

Когда «Грёзы Февра» отчалил от Натчеза, Марш только начал размышлять над историей, рассказанной ему Джошуа Йорком. И все больше беспокоился. Если взять на веру невероятный рассказ Джошуа об охоте на вампиров, то нашла бы объяснение большая часть его странных ночных отлучек и странных событий, происходящих на «Грезах Февра».

Но кое-что еще оставалось необьясненным. Обстоятельная память Эбнера Марша продолжала услужливо подбрасывать ему вопросы и воспоминания, которые плавали в голове наподобие высохших деревьев, упавших в реку, ни на что не пригодных, вызывающих только тревогу.

Саймон, слизывающий комаров.

Экстраординарное ночное зрение Джошуа.

И больше всего то, как рассвирепел Джошуа в тот день, когда Марш средь бела дня вломился к нему в каюту. Но ведь он не вышел наружу, чтобы посмотреть, как они обгонят «Южанина». Это очень беспокоило Марша. Йорку не представляло никакого труда сказать, что ночные бдения он несет из-за того, что охотится на вампиров, однако это никак не объясняло его действий в тот день. Большинство людей, которых знал Эбнер Марш, придерживались нормального распорядка, но это вовсе не значит, что, если их разбудить в три часа ночи и позвать пойти поглазеть на кое-что интересное, они не выберутся из уютной постели.

Марш испытывал крайнюю нужду обсудить все это еще с кем-то. Джефферс чертовски много читал и был хорошо образован, и Карл Фрамм, вероятно, тоже слышал каждую чертову байку, пущенную по чертовой реке; любой из них о вампирах должен был знать все, что о них только известно. Однако поговорить с ними он не мог. Марш дал Джошуа слово, он и без того чувствовал себя обязанным человеку, которого уже предал однажды. Пойти на предательство во второй раз капитан решительно не мог. Во всяком случае, без веской причины, а все его нынешние соображения были не более чем пустыми домыслами.

По мере того как «Грёзы Февра» спускался все ниже по Миссисипи, подозрения капитана усиливались. Уже стало обычным, что днем они двигались, а с наступлением сумерек причаливали к берегу и оставались на стоянке до следующего утра. Время они показывали теперь лучше, чем до Натчеза, и это согревало сердце Марша. Остальные перемены радовали капитана меньше.

Новые друзья Джошуа пришлись ему не по нраву. Он сразу решил, что они такой же странный народ, как и старые его приятели. Они, как и остальные, вели ночной образ жизни. Раймон Ортега произвел на Марша впечатление беспокойного, недостойного доверия субъекта. Он вечно слонялся там, где пассажирам бывать не следует, и совал нос не в свои дела. Праздный и высокомерный, хотя и обходительный… У Марша к нему душа не лежала.

Валерия располагала к себе несколько больше, но мягкой речью, загадочными улыбками и потрясающими своими глазами вызывала не менее тревожные чувства. Вела она себя совсем не так, как Раймон Ортега. С самого начала Валерия была по-настоящему дружелюбно настроена по отношению к Джошуа. На взгляд Марша, даже слишком дружелюбно. Это могло стать причиной неприятностей. Настоящая леди предпочла бы держаться среди женщин, однако Валерия все ночи напролет проводила с Джошуа в большом салоне. Иногда она вместе с ним прогуливалась по палубе. Марш даже слышал, .как кто-то из пассажиров говорил, что она уходила к Джошуа в каюту. Марш предпринял попытку предупредить Йорка о скандальных сплетнях, поползших по кораблю, но тот только пожал плечами.

– Пусть получат свой скандал, Эбнер.. если им угодно, – сказал он. – Валерию интересует наше судно, и я не могу отказать себе в удовольствии сопровождать ее. Между нами ничего нет, кроме искренней дружбы, даю тебе честное слово. – Он выглядел почти грустным, когда говорил это. – Мне бы хотелось, чтобы это было не так, но от правды никуда не денешься.

– Тебе лучше быть разборчивее в своих желаниях, – не сдержался Марш. – У Ортега могут быть свои взгляды на подобные вещи. Он из Нового Орлеана и, возможно, относится к числу тамошних креолов. Они дерутся на дуэли из-за более пустяковых вещей, Джошуа.

Джошуа Йорк улыбнулся:

– Я не боюсь Раймона, хотя благодарю тебя за предупреждение, Эбнер. А теперь, пожалуйста, позволь мне и Валерии заняться делами.

Марш, как тот и просил, оставил его в покое, но на сердце у него оставалось неспокойно. Он был уверен, что Ортега рано или поздно причинит им неприятности. В этой уверенности Марш укрепился еще больше после того, как Валерия Мерсолт стала постоянной спутницей Джошуа, и все последующие ночи они проводили вместе. Чертова баба увлекала Джошуа за собой в омут, но с этим Марш ничего не мог поделать.

Это было только начало. После каждой остановки на борту появлялось все больше и больше незнакомцев, и Джошуа продолжал размещать их по каютам. Ночью в Бейу-Сара он сошел на берег вместе с Валерией. Вернулись они уже втроем, приведя с собой обескровленного человека крупного телосложения по имени Жан Ардан. После нескольких минут плавания вниз по реке они сделали остановку на лесном складе, где Ардан высадился и привел щеголя с бледно-желтым лицом, которого звали Винсент. В Батон-Руже на борт парохода поднялось еще четыре незнакомца; в Доналдсонвилле – еще трое.

Потом начались те застолья. По мере того как странная компания росла, Джошуа Йорк приказал, чтобы стол для них накрывали в небольшом зале палубной надстройки. Отныне в ночные часы он трапезничал там, разделяя стол вместе со своими старыми и новыми спутниками. Ужинали они со всеми остальными в кают-компании, однако ночные трапезы были уединенными. Традиция эта началась в Бейу-Сара.

Марш однажды обмолвился, что ему нравятся ночные застолья, но приглашения посещать их не получил. Джошуа только улыбнулся, и трапезы продолжались. Количество гостей еженощно продолжало расти. В конце концов любопытство Марша взяло верх, и он дважды проходил мимо маленького зала и заглядывал в окно. Ничего особенного капитан там не увидел.

Народ просто сидел за столом и ел. Тускло горели масляные лампы, занавеси были полуспущенными. Джошуа сидел во главе стола. По правую руку от него находился Саймон, по левую – Валерия. Гости потягивали из бокалов мерзкий эликсир Йорка, распечатанные бутылки с которым стояли на столе. Когда Марш проходил мимо первый раз, он увидел, что Джошуа о чем-то оживленно рассказывал гостям, остальные внимательно слушали его. Когда Марш заглянул в зал второй раз, Джошуа слушал Жана Ардана. Его рука покоилась на скатерти. На глазах Марша Валерия опустила на нее свою ладонь. Джошуа, взглянув на нее, нежно улыбнулся. Валерия ответила ему тем же. Эбнер Марш перевел взгляд на Раймона Ортегу и, нахмурившись, поспешил удалиться.

Марш продолжал ломать голову над тем, что происходит, старался понять странных гостей, странные застолья и смысл того, что рассказывал ему о вампирах Джошуа Йорк. Все было не так просто. Чем больше он размышлял на эту тему, тем больше запутывался. В библиотеке «Грез Февра» книг о вампирах и другой подобной литературы не было, а нового желания тайком проникнуть в каюту Джошуа Йорка у него не возникало.

В Батон-Руже Марш сошел на берег, где посетил несколько питейных заведений. Таким образом он пытался что-нибудь разузнать по интересующему его предмету. При каждой возможности капитан переводил тему разговора на вампиров. Обычно это выглядело следующим образом. Повернувшись к собутыльникам, он говорил: «Послушайте, вы что-нибудь слышали о вампирах в районе реки?» Он полагая, что говорить об этом на берегу куда безопаснее, чем поднимать эту тему на пароходе, где каждое неосторожно оброненное слово могло дать толчок дурным слухам.

Некоторые откровенно смеялись над Маршем, другие бросали на него странные взгляды. Один толстый парень из вольных негров с черной как сажа кожей и сломанным носом, к которому капитан подсел в одной из прокуренных таверн, услышав этот вопрос, поспешил сбежать. Марш попытался догнать его, но, тяжело пыхтя, оставил безнадежную затею. Другие как будто знали массу интересных историй на эту тему, но ни одна из них не имела ничего общего с Миссисипи. Все подробности о крестах и чесноке, а также гробах, заполненных землей, о которых он слышал из уст Джошуа, в разных вариациях повторяли и другие.

Марш начал более пристально наблюдать за Йорком и его компаньонами во время ужинов в большом салоне. Насколько ему было известно, вампиры не употребляли пищу и напитки, но Джошуа и его гости поглощали изрядное количество вина и виски, а также бренди, если не считать зелья из личных запасов Джошуа. К тому же они с радостью отдавали должное хорошему поджаристому цыпленку и свиной отбивной.

Джошуа продолжал носить серебряное кольцо с большим, с голубиное яйцо сапфиром, и никто из них не обращал особого внимания на обилие серебра на борту парохода. Во время ужина они и сами пользовались серебряными предметами, причем с большей сноровкой, чем члены команды «Грез Февра».

По ночам в кают-компании зажигались канделябры и всеми цветами радуги переливались в многочисленных зеркалах. В них оживали нарядные отражения отдыхающих гостей, которые танцевали, выпивали, играли в карты, как и их обладатели, реальные люди в реальном салоне. Каждую ночь Эбнер Марш неустанно смотрел в зеркала и находил Джошуа Йорка всегда на месте. То улыбаясь, то смеясь, Джошуа с Валерией под руку скользил от одного зеркала к другому, говорил о политике с пассажирами, слушал речные байки Фрамма, уединялся для приватных разговоров с Саймоном или Жаком Арданом. По ночам тысячи Джошуа Йорков прогуливались по покрытым коврами палубам «Грез Февра», и каждый был таким же живым и реальным, как и настоящий. Его друзья тоже имели в зеркалах не менее яркие отражения.

Казалось, чего еще нужно? – однако медлительный и подозрительный ум Марша не желал успокаиваться. Только после Доналдсвилла капитан принял решение осуществить один план, который должен был положить конец его беспокойству. В город он отправился, прихватив с собой флягу, чтобы наполнить ее святой водой из католической церкви, расположенной на берегу реки. Потом отвел в сторону парнишку, который прислуживал за столом, и протянул ему пятьдесят центов.

– Сегодня вечером в стакан капитана Йорка нальешь воду отсюда, ты меня понял? Я хочу разыграть его.

За ужином официант, не спуская глаз, наблюдал за Йорком, ожидая, когда же произойдет обещанная Маршем шутка. Он был разочарован, Йорк спокойно выпил святую воду и ничего не заметил.

«Черт, – выругался потом про себя Марш. – Пора положить этому конец».

В ту ночь Эбнер Марш, извинившись, удалился из большого салона, чтобы в уединении все обдумать. Откинувшись на спинку стула, стоявшего на задних ножках, и забросив ноги на перила, он уже целых два часа в полном одиночестве сидел в портике палубной надстройки, когда за спиной послышался шелест юбок.

По трапу поднялась Валерия и остановилась рядом. Она улыбнулась ему и поздоровалась:

– Добрый вечер, капитан Марш.

Капитан поспешно снял ноги с перил и нахмурился. Стул его с грохотом опустился на палубу.

– Пассажирам не следует находиться на палубной надстройке, – сказал он, стараясь скрыть недовольство.

– Внизу так жарко, я решила, что здесь будет попрохладнее.

– Что правда, то правда, – неожиданно для себя согласился Марш и замолчал.

Он не знал, о чем говорить дальше. Факт оставался фактом, в присутствии женщин Марш всегда чувствовал себя не в своей тарелке. В его мире пароходов для них не было места, и Марш не знал, как себя с ними вести. Красивые женщины смущали его еще больше, а Валерия к тому же отличалась изысканной красотой дамы из Нового Орлеана.

Она стояла, обхватив тонкой кистью резную стойку перил, и смотрела в сторону Доналдсвилла.

– Завтра мы приходим в Новый Орлеан, верно?

Марш поднялся, решив, что сидеть, когда Валерия стоит, невежливо.

– Да, мэм, – ответил он. – Сейчас мы находимся от него всего в нескольких часах ходу. Я намереваюсь поддать пару, так что вы и глазом не успеете моргнуть, как мы окажемся там.

– Понятно. – Валерия внезапно повернулась. Ее точеное лицо было очень серьезно, когда она устремила на него взор своих огромных фиалковых глаз. – Джошуа говорит, что вы – настоящий хозяин парохода. Он по-своему очень уважает вас. Он вас послушает.

– Мы партнеры, – пояснил Марш.

– Если бы вашему партнеру грозила опасность, вы бы пришли ему на помощь?

Эбнер Марш, вспомнив истории о вампирах, которые рассказывал ему Джошуа, сразу помрачнел.

– Джошуа знает, что если у него будут какие проблемы, он всегда может обратиться ко мне, – заметил Марш: – Только негодяй способен оставить своего партнера в беде.

– Это все слова, – презрительно бросила Валерия и тряхнула головой, откинув с плеч тяжелые пряди черных волос. На палубе было ветрено, и ветер снова принялся играть с ее локонами. – Джошуа Йорк – великий человек, сильный. Король. Он заслуживает лучшего партнера, чем вы, капитан Марш.

Эбнер Марш почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.

– Что, черт возьми, вы такое несете?

Валерия криво усмехнулась.

– Вы без спроса вторглись в его каюту, – сказала она.

Внезапно Марш пришел в ярость.

– Это Йорк сказал вам об этом? Разрази его гром, мы же все с ним выяснили. Да и не вашего ума это дело.

– Как раз моего, – не уступала она. – Джошуа в большой опасности. Он смел и безрассуден. Ему нужна помощь. Я хочу помочь ему, а вы, капитан Марш, только бросаетесь словами.

– Я никак не возьму в толк, о чем вы говорите, мадам, – сказал Марш. – В какой такой помощи нуждается Джошуа? Я предлагал ему помощь в деле с этими проклятыми вам… ну, с тем делом, которым он занимается, но он не захотел принять ее от меня.

Внезапно лицо Валерии смягчилось.

– Вы на самом деле хотите помочь ему? – спросила она.

– Он, черт бы его побрал, мой партнер.

– Тогда поверните ваш пароход в обратную сторону, капитан Марш. Увезите нас отсюда назад в Натчез, в Сент-Луис, вое равно куда. Только не в Новый Орлеан. Завтра мы не должны находиться в Новом Орлеане.

Эбнер Марш фыркнул.

– Не должны?

Валерия ничего не ответила и отвела взгляд.

Тогда Марш продолжил:

– Это, да будет вам известно, пароход, а не какая-нибудь кобыла, которую я могу повернуть, куда мне заблагорассудится. У нас есть расписание, которого мы должны придерживаться, купившие билеты пассажиры, груз, в конце концов. Нам нужно быть в Новом Орлеане. – Он нахмурился. – А как же Джошуа?

– С приходом рассвета он будет сладко спать у себя в каюте, – сказала Валерия, – а когда проснется, то будет находиться вне опасности и следовать вверх по течеию реки.

– Джошуа – мой партнер, – заметил Марш. – Человек должен доверять своему партнеру. Может быть, я один раз и шпионил за ним, но больше ничего подобного не позволю себе повторить, ни ради вас, ни ради кого бы то ни было. И поворачивать «Грёзы Февра» без его ведома я не стану. Теперь же, если Джошуа подойдет ко мне и скажет, что не хочет заходить а Новый Орлеан, черт с ним, может, мы это и обсудим. Только так и никак иначе. Вы хотите, чтобы я спросил об этом Джошуа?

– Нет! – в испуге воскликнула Валерия.

– В любом случае мне следовало бы.рассказать ему об этом, – сказал Марш. – Он должен знать, что вы за его спиной что-то затеваете.

Валерия взяла его под руку.

– Прошу вас, не надо, – взмолилась она и сильнее сжала его руку. – Посмотрите на меня, капитан Марш.

Эбнер Марш хотел было освободиться, но что-то в ее голосе заставило eго повиноваться. Он заглянул в бездонные фиалковые глаза и уже не смог отвести взгляда.

– Нельзя оторвать взгляд, правда? – с улыбкой произнесла Валерия. – Я видела, как вы смотрели на меня раньше, капитан. Вы не в силах отвести взгляд.

У Марша пересохло в горле.

– Я…

Валерия игривым, кокетливым жестом откинула волосы назад.

– Не может быть, что, кроме кораблей, вы больше ни о чем не мечтаете, капитан Mapш. Этот пароход – холодная жестянка. Теплая плоть лучше, чем дерево и металл. – Марш никогда не слышал, чтобы женщина произносила подобные слова. Он стоял, как громом пораженный. – Иди сюда, – сказала Валерия и потянула его к себе. Теперь он был всего в нескольких дюймах от ее обращенного к: нему лица. – Посмотри на меня, – снова сказала она.

Марш чувствовал ее трепещущее тепло. Она была так близко, стоило только протянуть руку. Глаза как два сиреневых омута, холодные, бархатные, манящие.

– Ты хочешь меня, капитан Марш, — прошептала она.

– Нет, – отшатнулся Марш.

– О нет, ты хочешь меня. Я вижу в твоих глазах желание.

– Нет, – запротестовал Марш. – Ты… Джошуа…

Валерия рассмеялась; смех у нее был легкий и непринужденный, чувственный, музыкальный.

– Не беспокойся о Джошуа. Возьми то, что тебе предлагают. Ты боишься, поэтому сопротивляешься. Не бойся.

Эбнер Mapш резко встряхнулся. Тут только до него дошло, что от страстного желания его начало трясти. Никогда в жизни он не желал женщину так, как сейчас. Bсe же он сопротивлялся, боролся с соблазном, хотя глаза Валерии продолжали притягивать его. Мир вокруг тонул в ее благоуханном аромате.

– Отведи меня в свою каюту, – прошептала она. – Сегодня я твоя.

– Ты? – слабо произнес Марш, чувствуя, как по лбу струится пот и застилает глаза. – Нет, – пробормотал он. – Нет, это не…

– Все может быть. Тебе нужно только пообещать.

– Пообещать что? – хрипло переспросил Марш.

Фиалковые глаза замерцали.

– Увези нас от Нового Орлеана прочь. Пообещай мне это, и я твоя. Ты же так хочешь этого. Я знаю наверняка.

Эбнер Марш взял Валерию за плечи. Его тело трясло. Губы пересохли. Ему хотелось смять ее в своих медвежьих объятиях, затащить в постель. Но вместо этого, призвав на помощь все свои силы, он грубо отстранил женщину. Она вскрикнула и, пошатнувшись, упала на одно колено. Марш, вырвавшись из плена ее глаз, зарычал:

– Убирайся отсюда! Убирайся с палубной надстройки, чтоб духу твоего здесь не было. Не знаю, что ты за женщина, но убирайся отсюда, ты ничто, ты… убирайся отсюда!

Лицо Валерии снова было обращено в его сторону. Она оскалилась.

– Я могу заставить тебя… – начала она злобно.

– Нет, – твердо прозвучал за ее спиной ровный голос.

Из тени вышел Йорк. Он появился так внезапно, что показалось, будто сама тьма приобрела очертания человеческого тела. Валерия, издав глубокий утробный звук, метнула в него гневный взгляд и бросилась вниз по трапу.

Марш почувствовал себя таким опустошенным, что едва мог держаться на ногах.

– Проклятие, – пробормотал он, вытащил носовой платок и вытер со лба пот. Все это время Джошуа терпеливо наблюдал за ним. – Не знаю, Джошуа, что ты видел, но это совсем не то, что ты можешь подумать.

– Я точно знаю, что происходило, Эбнер, – ответил Джошуа. Голос его не показался Маршу сердитым. – Я находился здесь почти все это время. Когда я заметил, что Валерия вышла из кают-компании, то отправился на ее поиски. Услышав на палубной надстройке голоса, я поднялся наверх.

– Я тебя не слышал, – сказал Марш.

Джошуа улыбнулся.

– Когда мне нужно, я умею передвигаться очень тихо, Эбнер.

– Эта женщина, – продолжал Марш, – эта женщина… она предлагала… черт… будь она проклята… – Он никак не осмеливался произнести нужные слова. – Она – не леди, – наконец тихо выдохнул он. – Высади ее на берег, Джошуа. Ее и Ортегу, обоих.

– Нет.

– Почему нет? – проревел Марш. – Ты же слышал, что она предлагала!

– Не имеет значения, – спокойно добавил Джошуа. – Я должен быть ей благодарен за все. Теперь я буду еще больше заботиться о ней. Она старалась ради меня, Эбнер. Я значу для нее больше, чем думал, больше, чем смел надеяться.

Эбнер Марш злобно выругался.

– Ты мелешь какую-то несуразную чепуху. Тому, что я слышал, я должен бы…

Джошуа мягко улыбнулся.

– Не такую уж чепуху. Это не должно тебя касаться, Эбнер. С Валерией я разберусь сам. Она больше не станет причинять беспокойства. Она боялась, вот и все.

– Чего? Нового Орлеана? – спросил Марш. – Вампиров? Ей все известно?

– Да.

–  Ты уверен, что справишься с тем делом, которое задумал? – поинтересовался Марш. – Если нам нужно проскочить Новый Орлеан, так и скажи, черт побери! Валерия считает…

– А ты как считаешь, Эбнер? – спросил Йорк.

Марш долгим взглядом посмотрел на него. Потом сказал:

– Я думаю, что мы пойдем в Новый Орлеан.

Оба улыбнулись.

* * *

Так оно и случилось. На другое утро «Грёзы Февра» вошел в порт Нового Орлеана. За штурвалом стоял Дэн Олбрайт, а Эбнер Марш в новом капитанском кителе и фуражке находился на капитанском мостике. Солнце ярко сияло в нестерпимо синем небе. Мельчайшие неровности дна и топляк обозначались на воде золотистой рябью, так что лоцману делать было нечего, и пароход показал превосходное время.

Пристань Нового Орлеана плотно облепили пароходы и суда всевозможных видов и размеров; над рекой постоянно разносились гудки и бой склянок. Марш горделиво опирался на трость и любовался раскинувшимся вдали городом. «Грёзы Февра» тоже подал свой голос, предупреждая о заходе в порт другие корабли. За многие годы, проведенные на реке, Марш много раз бывал в Новом Орлеане, но впервые он вошел в город, стоя на капитанском мостике собственного парохода, самого большого, самого красивого, самого быстроходного судна из стоявших на причале. Он чувствовал себя чуть ли не творцом мироздания.

Они пришвартовались, и впереди Марша ждала большая работа: следовало выгрузить груз, договориться о новой партии товара для обратного путешествия в Сент-Луис, дать в местные газеты рекламные объявления. Марш решил, что компании не повредило бы открыть в городе постоянное представительство. В связи с этим он занялся поиском подходящего места и проведением подготовительной работы. Предстояло также нанять агента и открыть банковский счет. В тот вечер ужинал он в отеле «Сент-Чарльз» в компании Джонатана Джефферса и Карла Фрамма. Но мысли его были далеки от еды и постоянно возвращались к словам Валерии об опасности, якобы поджидавшей Джошуа Йорка. Интересно, думал он, что затевает Джошуа?

Когда Марш вернулся на пароход, Джошуа беседовал со своими компаньонами в зале палубной надстройки. Казалось, ничто не изменилось, разве что Валерия, сидевшая рядом, выглядела мрачной и несколько рассеянной. Марш, отринув все заботы, отправился спать. В течение последующих дней он едва ли вспоминал о том, что произошло. Днем капитан бывал слишком занят делами «Грез Февра», вечером он ужинал где-нибудь в городе, после чего заходил пропустить стаканчик-другой горячительного напитка в ближайшую к реке таверну, где не уставал хвастаться достоинствами своего судна, затем прогуливался по Вье-Карре, восхищался прелестными креолками, красивыми двориками, фонтанами и балкончиками. Новый Орлеан был таким же прекрасным, каким Марш его помнил.

Постепенно беспокойство начало овладевать им с новой силой. Чувство внутреннего недовольства росло и крепло, заставляя смотреть на привычные вещи новыми глазами. Погода стояла изнуряющая; жара днем была невыносимой, стоило удалиться в сторону от речной прохлады, как воздух становился густым и влажным. Днем и ночью над открытыми стоками курилось марево, ветер далеко разносил зловонные запахи стоячей воды и гниющих отбросов. Неудивительно, что в Новом. Орлеане так, часты вспышки желтой лихорадки, думал Марш..

В городе было полно отпущенных на волю цветных и прелестных квартеронок, одевавшихся так же хорошо, как белые дамы. Хватало и рабов. Увидеть их можно было повсюду. Кто носился по городу, выполняя поручения хозяев, кто томился без дела на невольничьих площадках на Моро и Коммон-стрит. Вереницы скованных цепями рабов следовали к торговым биржам, чистили сточные канавы. Даже в местах швартовки пароходов глаз натыкался на следы рабства. Крупноколесные пароходы, обслуживающие маршруты Нового Орлеана, часто перевозили живой товар. Эбнер Марш. каждый раз, возвращаясь в порт, встречал чернокожих невольников, которых либо вели на посадку, либо выводили в город. Перевозили их когда в кандалах, когда без, но всегда они понура сидели, прижавшись друг к другу, под палящим солнцем среди кип груза или истекали потом у раскаленных топок.

– Мне это нисколько не нравится, – жаловался Марш Джонатану Джефферсу. – В этом есть что-то нечистое. Более того, я скажу тебе, что у меня на «Грезах Февра» их никогда не будет. Никто не посмеет набить ими мой пароход, вы слышите?

Джефферс искоса, оценивающе, посмотрел на него.

– Почему, капитан, ведь если мы не станем перевозить невольников, то мимо нашего кармана будет течь уйма денег? Вы говорите как аболиционист.

– Никакой я вам не аболиционист, – горячо запротестовал Марш, – но будет так, как я сказал. Если джентльмену понадобится провезти одного-двух рабов, его слуг, ради Бога, я не стану возражать. Я размещу их, согласно плате за проезд, в каюте или на палубе, как будет угодно, мне все равно. Но брать в качестве груза, скованных цепью каким-то сукиным сыном, мы их не будем.

На седьмую ночь пребывания в Новом Орлеане Марш внезапно почувствовал, что сыт городом по горло. Отчаянно хотелось как можно быстрее покинуть пределы его порта. В тот вечер Джошуа Йорк пришел на ужин с какими-то речными картами. Эбнер Марш со дня прибытия практически не виделся со своим компаньоном.

– Ну, как тебе Новый Орлеан? – спросил Марш Йорка, пока тот усаживался за столом.

– Сам город просто прекрасен, – странно взволнованным голосом ответил Джошуа. Его тон заставил Марша оторвать взгляд от булочки, которую он в тот момент намазывал маслом. – Нельзя не восхищаться Вье-Карре. Этот район совершенно не похож на другие речные города, попадавшиеся нам на пути. Он выглядит почти по-европейски, да и в американском квартале дома почти так же величественны. Все же мне здесь не нравится.

Марш нахмурился.

– Почему же?

– Я плохо себя здесь чувствую, Эбнер. Этот город с его .жарой, яркими красками, запахами, рабами, с виду в нем жизнь бьет ключом, но изнутри Новый Орлеан прогнил насквозь. Все здесь дышит богатством и выглядит так привлекательно: кухня, манеры, архитектура, однако под всем этим… – Он покачал головой. – Посмотри на дворики, в каждом красуется изысканный колодец. Тут же рядом видишь уличных торговцев, продающих речную воду из бочек, и понимаешь, что вода в колодцах для питья не пригодна. Вдыхаешь богатые ароматы щедро сдобренной соусами пищи, а потом узнаешь, что приправы используются для того, чтобы скрыть вкус подпорченного мяса. Проходишь мимо «Сент-Луиса», где взор ласкают мрамор и чудный купол со светом, льющимся в ротонду, а потом узнаешь, что это известный невольничий рынок, где людей продают, как какой-нибудь скот. Кладбища здесь тоже красивы. Не увидишь простых могильных плит или деревянных крестов, только величественные мраморные мавзолеи, один краше и горделивее другого, со статуей наверху и душещипательными стихотворными строчками, высеченными на камне. Но внутри каждого покоится гниющий труп, кишащий личинками мух и червями. Трупы здесь нужно заключать в камень, потому что земля для погребения не годится, в могилах стоит вода. Над прекрасным городом дамокловым мечом довлеет проклятие.

Нет, Эбнер, – добавил Джошуа, устремив вдаль взор серых глаз. – Я люблю красоту, но иногда красивая снаружи вещь скрывает внутри мерзость и зло. Чем скорее мы оставим город, тем больше он будет мне нравиться.

– Черт, – пробормотал Эбнер Марш. – Черт, не знаю почему, но я чувствую то же самое. Не беспокойся, мы сможем отчалить отсюда довольно скоро.

Джошуа Йорк нахмурился.

– Хорошо. Только сначала мне нужно выполнить последнее .задание. – Он отодвинул в сторону свою тарелку и разложил на столе карту, которую принес с собой. – Завтра в сумерках я хотел бы отвести «Грёзы Февра» чуть дальше вниз по реке.

– Вниз по реке? – с изумлением в голосе переспросил Марш. – Черт, ниже по течению для нас нет ничего интересного. Отдельные плантации, болота, многочисленные рукава и залив.

– Смотри, – сказал Йорк и пальцем провел по Миссисипи вниз. – Мы пройдем по реке вот тут, потом свернем в рукав и пройдем еще миль пять, сюда. Много времени это не займет. К следующему вечеру мы вернемся и заберем пассажиров, следующих в Сент-Луис. Мне нужна короткая остановка здесь.

Он был непреклонен.

Хотя перед Маршем на тарелке лежал кусок ветчины, он, не обращая на него внимания, наклонился над картой, чтобы посмотреть, куда показывал Джошуа.

На карте было написано «Кипарисовый причал».

– По правде, не знаю. – Марш оглядел кают-компанию. Сейчас, когда пассажиров на борту не было, она на три четверти пустовала. Карл Фрамм, Уайти Блейк и Джек Эли ужинали на другом конце стола. – Мистер Фрамм, подойдите сюда на минутку! – Когда Фрамм подошел, Марш указал на маршрут, обозначенный Йорком. – Вы сможете провести нас вниз по реке вот в этот рукав? Или у нас слишком большая посадка?

Фрамм пожал плечами.

– Некоторые рукава достаточно широкие и глубокие, по другим невозможно пройти и на ялике, не. говоря уже о пароходе. Кто знает, может, у меня и получится. Там имеются и другие плантации со своими причалами, следовательно, пароходы туда ходят. Хотя большинство из них не так велики, как наш. Могу только точно сказать, что продвижение будет медленным. Нам придется всю дорогу измерять глубину и постоянно опасаться, как бы не наскочить на топляк или не сесть на песчаную банку. Наверное, придется попилить изрядно деревьев, я имею в виду их ветки, если не хотим, чтобы они снесли нам трубы. – Он наклонился над картой, чтобы повнимательнее изучить маршрут. – Куда мы направляемся? Я был в низовье раз или два.

– Это место называется «Кипарисовый причал», – пояснил Марш.

Фрамм задумчиво сложил губы.

– Должно получиться. Это старая плантация Гару. Раньше пароходы регулярно приставали там к берегу, забирали у них сладкий картофель и сахарный тростник и доставляли в Новый Орлеан.. Hо Гapy умер, я вся eго семья тоже, с тех пор о Кипарисовом причале ничего не слышно. Хотя, насколько мне известно, о тех местах ходят всякие странные истории. Зачем нам идти туда?

– По личному делу, – сказал Джошуа Йорк. – Отчаливаем завтра в сумерках.

– Как скажете, капитан, – ответил Фрамм и вернулся на свое место.

– Где мое молоко, черт побери? – пожаловался Эбнер Марш. Он осмотрелся по сторонам. На пороге кухни появился официант, худощавый чернокожий парнишка. – Скорей неси мне мой ужин, – прорычал капитан, и парень задвигался шустрее. Марш повернулся к Йорку. – Эта поездка относится к тем мероприятиям, о которых ты мне рассказывал?

– Да, – коротко ответил Йорк.

– Она опасна?

Джошуа Йорк пожал плечами.

– Мне это совсем не нравится, – проговорил Марш, – вся эта история с вампирами. – Голос его перешел на шепот.

– Скоро все закончится, Эбнер. Заеду на плантацию, сделаю одно дело и вернусь оттуда со своими приятелями. На этом все кончится.

– Разреши мне пойти с тобой, – попросил Марш. – По этому твоему делу. Я не говорю, что не верю тебе, но мне будет все же проще поверить, если я увижу одного из них… ну, этих, .ты знаешь… своими собственными глазами.

Джошуа посмотрел на него. Марш на минуту заглянул ему в глаза, что-то в них отразилось и коснулось его. Вдруг, сам не зная почему, он отвел взгляд. Джошуа свернул карту.

– Вряд ли это было бы разумно с твоей стороны, – заметил он, – но я подумаю. А теперь извини. Дела. – Он поднялся и вышел из-за стола.

Марш проводил его взглядом. Что-то между ними произошло, но что именно, он не понял. Наконец капитан пробормотал:

– Ну и черт с ним, – и перенес свое внимание на ожидавший его кусок ветчины.

Несколько часов спустя у Марша были гости.

Он лежал в каюте и пытался уснуть. Тихий стук в дверь подействовал на него, как удар грома. Марш почувствовал, как тяжело заколотилось в груди сердце. По неизвестной лричине он испугался. В каюте было темно, как в преисподней.

– Кто там? – спросил он. – Чтоб вам!..

– Это Тоби, капитан, – услышал он тихий шепот.

Тут же от страхов Марша не осталось и следа, и теперь они казались ему глупыми. Тоби Лэньярд был добрейшей душой, ступавшей когда-либо на палубу парохода, и самым робким.

– Входи, – крикнул Марш, зажег на прикроватном столике лампу и пошел открывать.

Снаружи стояли двое мужчин. Тоби было около шестидесяти лет. На его голове блестела лысина, окруженная коротким ежиком седых волос. Лицо старое, сморщенное и черное, как пара удобных сношенных сапог. Рядом с ним стоял более молодой негр, толстый коротышка в дорогом костюме. В тусклом свете Марш не сразу узнал Джебедию Фримена, парикмахера, нанятого в Луисвилле.

– Капитан, – пробормотал Тоби, – мы бы хотели переговорить с вами с глазу на глаз, если можно.

Марш жестом предложил им войти.

– Что случилось, Тоби? – спросил он, прикрывая за ними дверь.

– Мы пришли как представители, – сказал кок. – Вы знаете меня уже много лет, капитан, и знаете, что я не стану вам лгать.

– Ничуть не сомневаюсь.

– И я не стал бы убегать. Вы дали мне свободу и все такое, и я вам готовлю. Но некоторые из них, другие черномазые, кочегары и прочие, они не желают слушать ни Джеба, ни меня, они не хотят знать, какой вы распрекрасный человек. Они боятся и намерены сбежать. Сегодня вечером мальчишка за ужином слышал, что капитан Йорк собирается заходить в Кипарисы, сейчас все негры только и говорят об этом.

– Ну и что? – спросил Марш. – Вы же никогда не бывали там раньше, никто из вас. Что вам этот Кипарисовый причал?

– Ничего, – согласился Джеб. – Но некоторые негры уже наслышаны о нем. Об этом месте ходят всякие слухи, капитан. У него дурная слава. Оттуда сбежали все негры, потому что там творится что-то неладное. Жуткие вещи, капитан, просто жуткие.

– Мы пришли просить вас, капитан, не ходить туда, – вставил Тоби. – Вы же знаете, я никогда вас раньше ни о чем не просил.

– Ни кок, ни цирюльник не вправе указывать мне, куда вести мой пароход, – твердо сказал Марш. Но, взглянув Тоби в лицо, смягчился. – Ничего не случится, – пообещал он, – но если вы двое хотите подождать нас в Новом Орлеане, я вас не держу. В таком коротком путешествии мне не понадобятся услуги ни кока, ни цирюльника.

Тоби с благодарностью посмотрел ему в глаза.

– А кочегары…

– Вот они как раз-то мне и нужны.

– Они ни за что не останутся, капитан, клянусь.

– Думаю, Волосатому Майку найдется что им сказать.

Джеб покачал головой.

– Конечно, они до чертиков боятся Волосатого Майка, однако еще больше боятся того места, куда вы собрались отправиться. Они непременно сбегут, можете не сомневаться.

Марш выругался.

– Чертовы дурни! Не можем же мы вести пароход без кочегаров. К тому же туда нужно идти не мне, а капитану Йорку. Дайте одеться, ребята, потом мы отыщем капитана Йорка, и я переговорю с ним об этом.

Двое чернокожих переглянулись, но ничего не сказали.

Джошуа Йорк был не один. Когда Марш подошел к двери каюты Джошуа, то услышал доносившийся изнутри громкий, размеренный голос партнера. Марш на какое-то время замешкался, а потом, когда понял, что тот читает стихи, простонал. Стон получился довольно громкий. Тростью он постучал в дверь, декламация прекратилась, и Йорк предложил им войти.

Джошуа сидел в спокойной позе с книгой на коленях, длинным бледным пальцем отметив на странице то место, где остановился. На столе подле него стоял бокал вина. В другом кресле сидела Валерия. Она подняла на Марша глаза и тотчас отвела их. После ночного эпизода на палубной надстройке Валерия избегала его. Удивительно, но Маршу на этот раз не стоило никакого труда проигнорировать ее.

– Скажи ему, Тоби, – попросил он кока.

Говорить с капитаном Йорком Тоби, похоже, было еще труднее, чем с капитаном Маршем, и все же он в конце концов отважился выложить все как есть. Закончив рассказ, Тоби стоял, опустив глаза, и мял в руках свою старую шляпу.

Лицо Джошуа Йорка помрачнело.

– Чего люди боятся? – спросил он вежливо-холодным тоном.

– Плыть туда, сэр.

– Передай им, что я даю слово, что с ними ничего не случится.

Тоби покачал головой.

– Капитан Йорк, не хочу вас обидеть, негры боятся и вас тоже, особенно теперь, когда вы собираетесь отправиться туда.

– Они думают, что вы один из них, – вставил Джеб. – Bы и ваши друзья хотите заманить нас туда, к другим. Из их рассказов следует, что те люди днем не выходят, капитан, вы, как известно, тоже. Конечно, я и Тоби думаем иначе, но у остальных другое мнение.

– Скажите им, что за время пребывания в том месте они получат удвоенное жалованье, – сказал Марш.

Тоби, не отрывая от пола глаз, покачал головой.

– Деньги их не интересуют. Они просто сбегут, и все.

Эбнер Марш выругался.

– Джошуа, если ни деньги, ни Волосатый Майк не способны повлиять на них, они туда не пойдут. Нам придется всех уволить и нанять новых кочегаров, матросов и грузчиков, а если так, понадобится дополнительное время.

Валерия подалась вперед и положила ладонь на руку Йорка.

– Прошу тебя, Джошуа, – тихо произнесла она. – Послушай их. Это знак свыше. Мы ведь не собирались туда отправляться. Давай вернемся в Сент-Луис. Ты обещал показать мне Сент-Луис.

– Я сдержу обещание, – сказал Джошуа, – но только после того, как закончу свои дела. – Он хмуро посмотрел в сторону Тоби и Джеба. – Конечно, на Кипарисовый причал я могу попасть и по суше. Наверняка, так будет проще и быстрее. Но меня это не устраивает, джентльмены. Этот пароход мой или нет? Капитан я или нет? Я не потерплю, чтобы моя команда мне не доверяла. Я не хочу, чтобы мои люди меня боялись. – Йорк с громким стуком положил томик стихов на стол. Было видно, что он расстроен. – Разве я сделал тебе что-то плохое, Toби? Разве я плохо обращался с тобой или другими:? Чем я заслужил ваше недоверие?

– ничем, сэр, – тихо согласился Тоби.

– Ничем, говоришь… И в награду за это они собираются оставить меня?

– Так точно, сэр. Боюсь, что так, капитан, – снова согласился Тоби.

Джвшуз Цирк решитеяьн® распрямился.

– А если я докажу, что я не тот, за кого они меня принимают? – Он посмотрел на Тоби, а потом перевел взгляд на Джеба. – Если увидят меня в дневное время, они станут доверять мне?

– Нет, – запротестовала Валерия. Вид у нее был испуганньй. – Джошуа, ты не можешь…

– Могу, – заявил он, – и сделаю так. Ладно, Тоби?

Кок поднял голову, посмотрел Йорку в глаза, и медленно кивнул.

– Что ж, может бьггь… Если они увидят, что вы не…

Джошуа какое-то время пристально разглядывал чернокожих визитеров.

– Очень хорошо, – проговорил он наконец. – Завтра я вместе с вами пообедаю. Поставьте для меня приборы.

– Будь я проклят, – пробормотал Марш.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. На борту парохода «Грёзы Февра». Новый Орлеан, август 1857 года

К обеду Джошуа вышел в белом костюме, и Тоби превзошел самого себя. Весть о предстоящем событии облетела весь пароход, поглазеть на Йорка собралась практически вся команда «Грез Февра». По салону то и дело сновали официанты, опрятные и одинаковые в безупречных белых куртках. На больших подносах, в фарфоровой посуде они доставляли в кают-компанию дымящиеся блюда, приготовленные коком. Там был и черепаховый суп, и салат из омаров, фаршированные крабы и фаршированный хлебец, устричный пирог и свиные отбивные, черепашье мясо, цыплята табака, репа и фаршированный перец, ростбиф и телячьи котлеты, ирландский картофель и зеленая кукуруза, морковь и артишоки, бобы и фасоль, а также всевозможные булочки и хлебцы, вино и крепкие спиртные напитки из бара, свежее молоко из города, бруски масла, а на десерт сливовый пудинг и лимонный пирог, воздушные пирожные и бисквит с шоколадной глазурью.

Эбнер Марш никогда в жизни не ел лучше.

– Черт, – заметил он Йорку, – почему бы тебе не обедать почаще, чтобы мы могли так питаться каждый день?

Сам Джошуа к еде едва прикоснулся. В ярком свете дня он казался совсем другим человеком, стал как-то меньше, незаметнее. Его бледная кожа в свете дня приобрела нездоровый, землистый, как выразился бы Марш, оттенок. Движения Йорка казались замедленными, будто во сне, иногда резкими. От присущей ему грации и силы словно ничего не осталось. Но самое главное отличие заключалось в его глазах. Под широкими полями белой шляпы, которую он надел, глаза выглядели усталыми, смертельно усталыми. Зрачки уменьшились до черных точек, не больше булавочной головки. Серая радужка стала бледной, почти бесцветной, лишившись яркости, которую раньше отмечал Марш.

Но он был там, и это все меняло. Йорк вышел из каюты в разгар дня, прошел по открытым палубам, спустился по трапу и на глазах всей команды сел к столу. Теперь, когда на Джошуа и его белый костюм струился солнечный свет, все сплетни и страхи, порождаемые его ночным образом жизни, казались ужасно глупыми.

Большую часть обеда Джошуа хранил молчание, однако на вопросы, которые ему время от времени задавали, отвечал вполне логично, изредка во время застольной беседы он бросал свои собственные реплики. Когда принесли десерт, он отставил тарелку в сторону и устало положил на стол вилку.

– Попросите Тоби выйти, – сказал он.

Из камбуза, припорошенный мукой, – вышел кок.

– Вам не понравилась еда, капитан Йорк? Вы едва к чему прикоснулись.

– Еда была просто превосходна, Тоби. Боюсь, что в это время суток у меня нет аппетита. Тем не менее я здесь. Надеюсь, мне удалось вам кое-что доказать.

– Так точно, сэр, – сказал Тоби. – Теперь никаких проблем не будет.

– Отлично, – проговорил Йорк. Когда кок вернулся на камбуз, он повернулся к Маршу. – Я решил задержаться на один день. Мы отплываем не сегодня, а завтра, с наступлением темноты.

– Хорошо, Джошуа, – кивнул Марш. – Передай мне еще кусочек пирога, если тебе не трудно.

Йорк улыбнулся и выполнил просьбу.

– Капитан, сегодня было бы лучше, чем завтра, – вмешался в разговор Дэн Олбрайт, ковырявший в зубах костяной зубочисткой. – Я чувствую приближение грозы.

– Завтра, – твердо повторил Йорк.

Олбрайту ничего не оставалось, как пожать плечами.

– Тоби и Джеб могут остаться. Они нам не понадобятся, – продолжил Йорк. – С собой я возьму ровно столько людей, сколько нужно для обслуживания парохода. Если на борту уже имеются пассажиры, пусть сойдут на берег и несколько дней подождут нашего возвращения. Так как никакой груз мы брать не будем, подсобные рабочие тоже могут остаться. Возьмем только одну вахту. Это осуществимо?

– Думаю, что да, – ответил Марш.

Он обвел взглядом длинный стол. Офицеры с интересом смотрели на Джошуа.

– Значит, завтра с наступлением темноты, – повторил Йорк. – А теперь простите меня, мне нужно отдохнуть. – Он поднялся и едва устоял на ногах. Марш поспешно выскочил из-за стола, но Йорк жестом отстранил его. – Со мной все в порядке, – заметил он. – Сейчас я возвращаюсь к себе в каюту. Проследи, чтобы до момента отплытия из Нового Орлеана меня никто не беспокоил.

– Ты сегодня не будешь ужинать с нами? – спросил Марш.

– Нет. – Йорк обвел глазами кают-компанию. – Все же ночное время меня устраивает больше, – промолвил он. – Лорд Байрон был прав. День слишком ярок.

– Э-э-э? – промычал Марш.

– Разве ты не помнишь? – сказал Йорк. – Стихотворение, которое я прочел тебе на судоверфи в Нью-Олбани. Оно так подходит «Грезам Февра». «Она идет во всей красе…»

– «…как ночь ее страны», – промолвил Джефферс, поправляя очки.

Эбнер Марш недоуменно уставился на клерка. Джефферс, как бог, играл в шахматы, как бог, разбирался в цифрах, даже ходил в театр, но Марш никогда не слышал, чтобы он когда-либо читал стихи.

– Вы знаете Байрона! – обрадованно воскликнул Джошуа. На минуту он стал похож на себя прежнего.

– Знаю, – согласился Джефферс, посмотрев на Йорка, и одна его бровь удивленно изогнулась. – Итак, капитан, вы считаете, что наши дни на «Грезах Февра» благословенны? – Он улыбнулся. – Это, несомненно, станет новостью для Волосатого Майка и мистера Фрамма.

Волосатый Майк грубо расхохотался, а Фрамм горячо запротестовал.

– Эй, послушайте, три жены еще не значат, что я чем-то плох! Да за меня может поручиться любая из них!

– О чем вы? – растерянно спросил Эбнер Марш.

Большая часть офицеров и матросов команды так же, как и он, ничего не поняла.

У Джошуа на губах играла загадочная улыбка.

– Мистер Джефферс напомнил мне заключительные строфы этого стихотворения Байрона, – сказал он и начал читать:

А этот взгляд, и цвет ланит,

И легкий смех, как всплеск морской,

Все в ней о мире говорит.

Ода в душе хранит покой.

И если счастье подарит,

То самой щедрою рукой

Души невинной…

– А мы невинны, капитан? – спросил Джефферс.

– Никто не может быть совершенно невинен, – ответил Джошуа Йорк, – но стихотворение это меня трогает, мистер Джефферс. Ночь прекрасна, и в ее темной красе мы можем надеяться найти покой и благородство. К сожалению, многие люди без причины боятся тьмы.

– Возможно, – сказал Джефферс. – Иногда все же ее следует бояться.

– Нет, – возразил Джошуа Йорк.

На этом он оставил их, внезапно оборвав словесную дуэль с Джефферсом. Как только Йорк ушел, из-за стола начали подниматься и другие члены команды, пора было приступать к выполнению своих обязанностей. Только Джонатан Джефферс не двигался с места. Он, задумавшись, продолжал сидеть за столом, устремив взгляд вдаль. Марш тоже сел, чтобы доесть пирог.

– Мистер Джефферс, – произнес он, – не знаю, что там ждет нас на этой реке. Проклятые стихи. Все же какой прок от всех заумных речей? Если этому Байрону было что сказать, почему он не сказал это простым, понятным языком? Ответьте мне.

Джефферс, хлопая ресницами, перевел на него взгляд.

– Простите, капитан, я пытался что-то вспомнить. Что вы сказали?

Марш проглотил большой кусок пирога и запил глотком кофе, после чего повторил свой вопрос.

– Дело в том, капитан, – начал Джефферс с легкой улыбкой, – что поэзия сама по себе прекрасна: то, как слова сочетаются друг с другом, ритм, картины, которые они рисуют. Стихи приятно слушать, когда их читают вслух. Приятен их ритм, их музыка, словом, то, как они звучат. – Он отпил немного кофе. – Мне трудно объяснить, если вы сами не чувствуете. Можно сказать, что они в какой-то степени походят на пароход, капитан.

– Мне никогда не попадались стихи такие же прекрасные, как пароход, – угрюмо заметил Марш.

Джефферс усмехнулся.

– Капитан, тогда зачем понадобилось «Северному Свету» на своей рубке огромное изображение Авроры? Кораблю это не нужно. Koлeсa и без нее будут хорошо вращаться. Почему мы свой капитанский мостик и другие отсеки так искусно украсили резьбой, завитушками и всякой всячиной? Почему на каждом достойном пароходе все отделано лучшими породами дерева? Почему там полно ковров, картин, хрусталя и фарфора? Зачем свои трубы мы украсили на концах цветами? Дым без труда выходил бы из них, будь они простыми.

Марш рыгнул и нахмурился.

– Пароходы можно строить простыми, без всяких там излишеств, – подытожил Джефферс, – но чем они наряднее, тем приятнее на них смотреть, тем приятнее на них путешествовать. То же можно сказать и о поэзии, капитан. Поэт, несомненно, мог бы изложить свой мысли прямо без всяких выкрутасов, но именно ритм и размер придают им величие.

– Что ж, похоже, – неуверенно согласился Марш.

– Клянусь, что могу найти стихотворение, которое понравится даже вам, – сказал Джефферс. – У Байрона одно такое имеется. Оно называется «Конец Сеннекериба».

– Это что?

– Это не что, а кто, – поправил, его Джефферс. – Это стихотворение о войне, капитан. Оно написано в чудном ритме, напоминающем галоп в «Буффало Голз». – Он поднялся и поправил сюртук. – Пойдемте, я покажу вам.

Марш, допив остатки кофе, тоже встал из-за стола и последовал за Джонатаном Джефферсом. Тот вел его на корму, где находилась библиотека «Грез Февра». Там Марш упал в одно из огромных кресел. Тем временем главный письмоводитель парохода принялся изучать книжные полки, которыми была уставлена вся каюта, пока не поднялся под самый потолок.

– Ага, вот он, – наконец пробормотал Джефферс и вытащил небольшой томик. – Я был уверен, что у нас есть книга стихов Байрона.

Он принялся листать страницы, некоторые из них даже не были разрезаны. Джефферс разрезал их с помощью ногтя, пока не добрался до того стихотворения, которое искал. Тогда он занял позу и начал читать «Конец Сеннекериба».

Даже Марш заметил, что стихотворению действительно присущ тот особенный ритм, о котором говорил Джефферс, тем более в его исполнении.

– Неплохо, – признал он, когда Джефферс закончил. – Хотя конец мне не понравился. Чертовы религиозные фанатики, готовы приплести Господа куда угодно.

Джефферс рассмеялся.

– Смею вас уверить, лорд Байрон не относился к числу религиозных фанатиков. Скорее он был безнравственным, во всяком случае, так утверждали. – Клерк задумчиво посмотрел на книгу и снова начал листать страницы.

– А теперь что вы ищете?

– Стихотворение, которое я пытался вспомнить за столом, – сказал Джефферс. – Байрон написал еще одно стихотворение о ночи, которое совсем не соответствует… ага, вот оно. – Он пробежался по странице взглядом. – Послушайте, капитан. Называется оно «Тьма»:

Я видел сон… не все в нем было сном.

Погасло солнце светлое – и звезды

Скиталися без цели, без лучей

В пространстве вечном; льдистая земля

Носилась слепо в воздухе безлунном.

Час утра наставал и проходил —

Но дня не приводил он за собою…

И люди – в ужасе беды великой

Забыли страсти прежние… Сердца

В одну себялюбивую мольбу

О свете робко сжались – и застыли…note 4

Голос письмоводителя звучал мрачно, обреченно; стихотворение оказалось длинным, гораздо длиннее, чем все предыдущие. Вскоре Марш утратил смысл слов, но они все равно трогали его и бросали в озноб, от чего делалось не по себе. Иногда в памяти оставались отдельные фразы и отрывки строк; стихотворение было проникнуто ужасом, безнадежностью, отчаянием. В нем говорилось о тщетности мольбы, о безумии и величии погребальных костров, о войне и голоде, об озверевших людях.

…Кровью куплен кусок был каждый;

всякий в стороне

Сидел угрюмо, насыщаясь в мраке.

Любви не стало; вся земля полна

Была одной лишь мыслью смерти – смерти,

Бесславной, неизбежной… страшный голод

Терзал людей… и быстро гибли люди

Но не было могилы ни костям,

Ни телу… пожирал скелет скелета…

Джефферс продолжал читать, одно зло сменяло другое, пока наконец он не подошел к финалу:

Ничего

Не шевелилось в бездне молчаливой.

Безлюдные лежали корабли

И гнили на недвижной, сонной влаге.

Без шуму, по частям валились мачты

И, падая, волны не возмущали…

Моря давно не ведали приливов…

Погибла их владычица – луна;

Завяли ветры в воздухе немом.

Исчезли тучи. Тьме не нужно было

Их помощи… она была повсюду…

Он закрыл книгу.

– Бред какой-то, – сказал Марш. – Такое впечатление, будто это написал человек в лихорадке.

Джонатан Джефферс слабо улыбнулся.

– Но о Господе здесь нет ни слова. – Он вздохнул. – Мне кажется, у Байрона на тьму было два взгляда. В этом стихотворении так мало невинности. Интересно, капитану Йорку оно знакомо?

– Конечно, знакомо, – кивнул Марш, выбираясь из кресла. – Дайте-ка мне. – Он протянул за книгой руку.

Джефферс передал ему томик.

– Заинтересовались поэзией, капитан?

– Не имеет значения, – ответил Марш и сунул книжку в карман. – Вам что, в контору не надо?

– Надо, – вздохнул Джефферс и откланялся.

Эбнер Марш постоял в библиотеке еще три или четыре минуты. Чувствовал он себя как-то странно; стихотворение произвело на капитана сильное впечатление и очень встревожило. Может, в стихосложении и есть какой прок, подумал он. Он решил познакомиться с книгой поближе, когда будет время, и поразмыслить над ней самому.

Но впереди Марша поджидали собственные дела, и он оставался занят всю оставшуюся часть дня до самого вечера. И совершенно забыл о томике, лежащем у нега в кармане. Карл Фрамм намеревался отправиться в Новый Орлеан, чтобы поужинать в «Сент-Луисе», и Марш решил составить ему компанию. На «Грёзы Февра» они вернулись, когда уже пробило полночь. Когда Марш раздевался, то снова наткнулся на книжку. Он осторожно положил ее на прикроватный столик, надел ночную рубаху и устроился почитать при свете свечи.

В ночном сумраке и одиночестве каюты парохода стихотворение «Тьма» показалось ему еще более зловещим, хотя написанные на страницах слова уже не несли той печати холодной угрозы, которая слышалась в исполнении Джефферса. Все же они тревожили его. Он полистал страницы и снова перечитал «Конец Сеннекериба» и «Она идет в красе», и некоторые другие стихи, но мысли постоянно возвращались к «Тьме». Несмотря на ночную жару, по спине капитана поползли мурашки.

На форзаце книги красовался портрет Байрона. Марш принялся рассматривать его. Довольно красивый, темноволосый, с чувственным ртом, он напоминал ему креола; с первого взгляда было ясно, почему женщины так бегали за ним, хотя он и был хромоног. Несомненно, человек благородного происхождения.

Под картинкой имелась подпись:

ДЖОРДЖ ГОРДОН БАЙРОН

1788—1824

Эбнер Марш продолжал рассматривать черты лица поэта, пока не понял, что завидует ему. Чувство красоты доселе было Маршу недоступно; если он и мечтал о величественных роскошных пароходах, так, вероятно, потому, что внутренне ему недоставало красоты. С его неуклюжестью, бородавками, большим приплюснутым носом о женщинах Маршу и думать было нечего. В молодые годы, когда он бороздил реку на плоскодонках и сплавлялся на плотах, даже потом, когда уже работал на пароходах, Марш регулярно посещал известные места в Натчезе-под-холмом и НовомьОрлеане, где за весьма разумную цену можно найти себе утеху на ночь.

Впоследствии, когда Марш стал владельцем грузопассажирской компании «Река Февр», у него в Галене, Дубьюке и Сент-Поле имелись женщины, каждая из которых согласилась бы выйти за него замуж, попроси он их об этом. Это были хорошие, дородные вдовушки, знающие цену крепкому здоровому мужчине вроде него, да со всеми пароходами в придачу. Однако после той злополучной зимы они быстро утратили к Маршу интерес. К тому же ни одна из них полностью не соответствовала его запросам. Когда Эбнеру Маршу приходилось думать о таких вещах – а делал он это довольно редко, – ему мечталось о темноглазых дамах, похожих на креолок, и смуглолицых свободных квартеронках Нового Орлеана, податливых и грациозных, как пароходы.

Марш фыркнул, задул свечу и пытался уснуть. Мысли не давали ему покоя. Время от времени в темных закоулках памяти вспыхивали отдельные пугающе-зловещие слова:

Час утра наставал и проходил —

Но дня не приводил он за собою…

…насыщаясь в мраке,

Любви не стало

И люди – в ужасе беды великой

Забыли страсти прежние…

…Кровью куплен

Кусок был каждый;

…удивительный человек.

Эбнер Марш подскочил в постели и теперь сидел, выпрямившись. Сна как не бывало. В груди гулко колотилось сердце.

– Проклятие!.. – Он нашел спички, зажег на прикроватном столике свечу и открыл томик стихов в том месте, где был изображен Байрон. – Проклятие, – снова повторил он.

Марш быстро оделся. Ему отчаянно не хватало грубой силы – мышц Волосатого Майка с черной железной дубинкой или трости-шпаги Джонатана Джефферса. Но это касалось только их двоих, его самого и Джошуа Йорка. К тому же он дал слово никому ничего не рассказывать.

Ополоснув лицо, Марш взял свою трость из древесины пекана и вышел на палубу, мечтая об одном: чтобы на корабле оказался священник или хотя бы крест. Томик стихов лежал у него в кармане. Дальше, на пристани, выпуская клубы пара, стоял другой пароход; там вовсю кипели погрузочные работы; Марш даже слышал тягучую песню, которую завели грузчики, перетаскивая по перекинутым на палубу доскам тяжелую свою поклажу.

У двери Джошуа Йорка Марш поднял трость и собрался было постучать, но, одолеваемый сомнениями, замешкался. Джошуа просил его не беспокоить. Джошуа страшно не понравится то, что Марш намеревается сказать ему. А ведь все это яйца выеденного не стоит, просто стихотворение расстроило его и навело на дурные мысли или он съел что-то не то. Все же, все же…

С поднятой тростью, хмурый и недовольный собой, Марш все еще стоял у порога, когда дверь вдруг бесшумно распахнулась.

Внутри было темно, хоть глаз коли. Луна и звезды едва освещали дверной проем; за ним все поглотила бархатная непроницаемая чернота. В нескольких шагах от двери маячила неясная тень. Лунный свет коснулся босых ступней, и тень приняла смутные очертания человеческой фигуры.

– Входи, Эбнер, – донесся из темноты голос.

Эбнер Марш переступил через nopoг.

Тень шевельнулась, и дверь внезапно закрылась. Марш слышал, как лязгнул замок. Он не видел ни зги. Сильная рука схватила его и потащила вперед. Потом капитана толкнули назад; на мгновение он испугался, но тут же ощутил под собой мягкое сиденье.

В темноте раздался шорох. Марш слепо обернулся, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте.

– Я не стучал, – услышал он собственный голос.

– Нет, – сказал в ответ Йорк. – Я слышал, как ты подошел. Я ждал тебя, Эбнер.

– Он сказал, что вы придете, – прозвучал второй голос. Мягкий женский голос с оттенком горечи. Валерия.

– Вы? – изумился Марш.

Он сразу смешался и разозлился, почувствовал себя неуверенно; присутствие Валерии все осложняло.

– Что вы здесь делаете? – спросил Марш.

– Я могла бы спросить вас о том же, – мягко ответил голос. – Я здесь, потому что нужна Джошуа, капитан. Чтобы помочь ему. А это стоит большего, чем все ваши слова, вместе взятые. Вы и вам подобные так подозрительны, так благочестивы…

– Достаточно, Валерия, – остановил ее Джошуа. – Эбнер, я не знаю, зачем ты пришел сегодня, но знал, что рано или поздно ты снова придешь. В партнеры мне нужно было брать тупицу, человека, который без вопросов выполнял бы мои приказы. Я понимал, что пройдет немного времени, и ты раскусишь ту ложь, которой я напичкал тебя в Натчезе. Я видел, как ты наблюдал за нами. И мне все известно о твоих маленьких проверках. – Он натужно, с хрипотцой рассмеялся. – Святая вода, подумать только!

– Как… значит, ты узнал? – спросил Марш.

– Да.

– Проклятый мальчишка.

– Не суди его строго. Он тут ни при чем, Эбнер, хотя я заметил, как за ужином он пялился на меня. – Смех у Джошуа был напряженным, жутким. – Нет, об этом мне сказала сама вода. Через несколько дней после нашего с тобой разговора передо мной на столе появляется стакан чистой, прозрачной воды. Что, по-твоему, я должен был думать? Все это время, проведенное на реке, мы пили грязную воду с мутным осадком. С тем количеством земли, которое оставалось на дне стакана, я уже давно мог бы разбить собственные грядки. – Он издал сухой звук, отдаленно напоминавший выражение радости. – Или заполнить собственный гроб.

Последнее Эбнер Марш пропустил мимо ушей.

– Или взболтать и выпить вместе с водой, – вставил он. – Как поступают речники. – Он помолчал. – Или просто люди.

– Ага, вот мы и добрались до сути вопроса. – Джошуа надолго замолчал, и в каюте от мрака и гнетущей тишины стало как будто тяжело дышать. – Ты принес с собой крест, Эбнер? Или кол?

– Я принес вот что, – сказал Марш, вытащил томик стихов и швырнул его в темноту, в то место, где, по его расчету, должен был находиться хозяин каюты.

Он уловил звук движения и шлепок. Запущенная книга была поймана на лету. Зашелестели страницы.

– Байрон, – удивленно произнес Джошуа.

Эбнер Марш готов был поклясться; что не видит даже кончика собственного носа, так плотно были задраены и зашторены в каюте окна. Однако Джошуа Йорк видел настолько хорошо, что оказался в состоянии не только поймать книгу, но мог даже читать. Марш почувствовал, что, несмотря на духоту, у него по телу побежали мурашки.

– При чем здесь Байрон? Ты меня озадачиваешь. Я ждал от тебя все что угодно, еще одну проверку, крест, вопросы. Но только не это.

– Джошуа, – произнес Марш, – сколько тебе лет?

Последовало молчание.

– Я хорошо ориентируюсь в возрасте. Но с тобой, твоими белыми волосами и прочим, все не так просто. По внешнему виду – по твоему лицу, рукам – я бы сказал, что тебе тридцать один, максимум тридцать пять лет. В этой книге написано, что Байрон умер тридцать три года назад, а ты говорил, что знал его.

Джошуа вздохнул.

– Да. – Его голос прозвучал горестно. – Глупая ошибка. Меня так очаровал вид этого парохода, что я забылся. Потом я решил, что это не имеет большого значения. О Байроне ты ничего не знал. Я был уверен, что ты забудешь.

– Может быть, я не так быстро соображаю, но я ничего не забываю. – Марш крепче сжал в ладони спасительную трость и подался вперед. – Джошуа, я хочу поговоритъ с тобой. Пусть женщина уйдет отсюда.

В темноте раздался ледяной смешок Валерии. Теперь она казалась ближе, хотя Марш не слышал, чтобы она передвигалась.

– Он отважный глупец, – сказала Валерия.

– Валерия останется, Эбнер – упрямо сказал Йорк. – Я полностью доверяю ей. Она может знать все, что ты намереваешься сказать мне. Она такая же, как я.

Марш почувствовал холодок, и ему стало очень одиноко.

– Как ты? – отозвался он, едва шевеля губами. – Ладно, тогда кто ты есть?

– Суди сам, – ответил Джошуа. Внезапно во тьме каюты вспыхнула спичка.

– О Боже, – прохрипел Марш.

Неяркое пламя осветило черты Джошуа неверным светом. Губы его опухли и потрескались. Обожженная почерневшая кожа плотно обтягивала лоб и скулы. Шея под подбородком была усеяна водянистыми пузырями. Рука, державшая спичку, была красной, с облезлой кожей. Глубокие глазницы зияли белками глаз в красных прожилках. Джошуа Йорк мрачно улыбнулся. Марш услышал, как лопнула натянувшаяся плоть. Из только что открывшейся раны по щеке потекла мутная белесая жидкость. Отпал кусок кожи, обнажив кровоточащую розовую мякоть.

Свеча потухла, и наступила благословенная тьма.

– Значит, его партнер… – обвинительным тоном промолвила Валерия. – Вы говорили, что собираетесь помогать ему. Вот она, ваша помощь. Все это сделали вы со своей командой, с вашими подозрениями и угрозами. Он мог умереть из-за вас. Он – бледный король, а вы – ничто, но он пошел на такое, чтобы завоевать ваше никчемное доверие. Вы удовлетворены, капитан Марш? Похоже, что нет, раз вы здесь.

– Что, черт возьми, с тобой случилось? – спросил Марш, пропустив слова Валерии мимо ушей.

– На свету яркого дня я пробыл менее двух часов, – ответил Джошуа; теперь Марш вонял, почему тот так натужно говорил. – Я понимал, что рискую. Я и раньше шел на это, когда требовалось. Четыре часа могли погубить меня, шесть часов убили бы точно. Но два часа, причем большую часть времени я провел вне досягаемости прямых солнечных лучей… Я знаю границы возможного. Ожоги выглядят куда хуже, чем они есть на самом деле. Боль вполне терпима. Все быстро пройдет. Завтра никто даже не догадается, что со мной такое приключилось. Уже сейчас моя плоть исцеляется. Пузыри лопаются, слезает мертвая кожа. Ты и сам видел.

Эбнер Марш зажмурил глаза и снова открыл их. Разницы не было. Что так, что иначе, со всех сторон его окружала тьма, и все же он еще видел перед собой бледно-голубое пламя горящей спички и жуткое изуродованное лицо Джошуа.

– Значит, святая вода и зеркала – все это чушь, – пробормотал он. – Однако днем ты и в самом деле не можешь выходить на свет Божий. Что ты говорил насчет своих проклятых вампиров?.. Они реальные. Только ты лгал мне. Ты лгал мне, Джошуа! Ты никакой не охотник за вампирами, ты сам – один из них. Ты, и она, и все остальные. Все вы Богом проклятые вампиры!

Марш вытянул перед собой пекановую трость, бесполезный деревянный меч, чтобы оградить себя от существ, которых он даже не видел. В горле у него пересохло и запершило. Было слышно, как непринужденно рассмеялась Валерия и пододвинулась к нему ближе.

– Сбавь тон, Эбнер, – спокойно сказал Джошуа, – избавь меня от твоего негодования. Да, я лгал тебе. На нашей первой встрече я предупредил тебя, что, если ты будешь задавать мне вопросы, в ответ будешь получать ложь. Ты сам заставил меня лгать тебе. Я сожалею только об одном, что ложь была состряпана не лучшим образом.

– Мой партнер! – сердито воскликнул Эбнер. – Черт, я даже сейчас не в силах поверить. Убийца, хуже, чем убийца. Что ты делал все эти ночи? Уходил, чтобы в укромном месте подкараулить кого-нибудь несчастного, разорвать ему горло и выпить кровушки? А потом как ни в чем не бывало возвращался… Да, так оно и было, теперь я понимаю. Почти каждую ночь ты оказывался на новом месте – и никакого риска. К тому времени, когда люди на берегу находили твою жертву, ты уже далеко. И бежать тебе никуда не нужно. Ты здорово устроился в прекрасной собственной каюте на роскошном пароходе. Неудивительно, что вам так хотелось иметь собственный корабль, мистер капитан Йорк. Чтоб тебе пусто было!

– Замолчи, – приказал Йорк. В голосе его прозвучала такая сила, что Марш тотчас закрыл рот. – Опусти трость, пока, размахивая ею, ты тут что-нибудь не разбил. Опусти, я сказал. – Марш опустил трость на ковер, – Очень хорошо.

– Он такой же, как все остальные, – вмешалась Валерия. – Он ничего не понимает. У него к тебе ничего нет, только ненависть и страх. Мы не можем оставить его в живых!

– Возможно, – нехотя произнес Йорк. – Я думаю, что все не так просто, хотя, возможно, я ошибаюсь. Что скажешь, Эбнер? Только берегись, взвешивай каждое свое слово.

Но Эбнер Марш был слишком зол, чтобы думать. Переполнявший его страх уступил место гневу, ему лгали, его заставили играть в игру, превратили в полного идиота. С Эбнером Маршем так не обращался еще ни один человек. И не имело значения, что это не человек вовсе. «Грёзы Февра», своего красавца, Марш превратил в плавающий ночной кошмар.

– Я давно на реке, – сказал Марш. – Не вздумай меня пугать. Когда я ходил на своем первом пароходе, то видел, как на моих глазах в салоне Сен-Джона выпустили кишки моему приятелю. Тогда я схватил того негодяя, который сделал это, вырвал у него нож и сломал ему спину. Участвовал я и в войне против Страшного Топора, был и в истекающем Канзасе… какому-то кровососу меня просто так не взять. Только попробуй тронь меня! Я в два раза превосхожу тебя в весе, к тому же ты обгорел до костей. Я откручу тебе башку. Может быть, мне давно следовало бы это сделать.

Ответа не последовало. Потом, к его великому изумлению, Джошуа Йорк разразился смехом.

– Ах, Эбнер, – сказал он, когда немного успокоился. – Ты – речник до мозга костей. Мечтатель, хвастун и полный идиот. Ты сидишь здесь и ни черта не видишь, в то время как мне хватает того света, который просачивается через щели в ставнях и двери, через ткань штор. Ты сидишь здесь, толстый и неуклюжий, а моя сила, насколько тебе известно, заключается в скорости. Уж кому-кому, как не тебе знать, как бесшумно я умею передвигаться. – Последовала пауза, потом скрип, и вдруг голос Джошуа донесся из другого конца каюты. – Вот так. – И снова наступила тишина. – И так. – Он уже оказался позади него. – Или так. – Он снова был там, где сидел первоначально; Марш, пытавшийся поспевать за ним и крутивший головой, почувствовал тошноту. – Ты начнешь истекать кровью, хотя моих прикосновений даже не ощутишь. Я могу в темноте подползти к тебе и вцепиться в горло, а ты даже не поймешь, что произошло. И все же, несмотря на все это, ты сидишь здесь, задрав бороду и направив взгляд не в ту сторону, ругаешься и угрожаешь мне! – Джошуа вздохнул. – У тебя сильный дух, Эбнер Марш. Ты не силен в рассуждениях, но в силе духа тебе не откажешь.

– Если хочешь убить меня, чего же медлишь, давай действуй, – сказал Марш. – Я готов. Да, обогнать «Эклипс», может быть, мне и не удалось, зато я выполнил почти все, что намечал в жизни. Лучше мне гнить в одной из тех могил Нового Орлеана, чем командовать пароходом, напичканным вампирами.

– Как-то я поинтересовался, считаешь ли ты себя религиозным или суеверным человеком, – снова заговорил Джошуа, – тогда ты дал мне отрицательный ответ. А сейчас я слышу, что ты говоришь о вампирах, как какой-нибудь необразованный невежа.

– Ты же caм рассказал мне о них…

– Да-да. Гробы с землей, бездушные твари, которые не отражаются в зеркалах, бояться ступить в текущую воду, способны превращаться в волков, летучих мышей и туман, но в ужасе застывают перед вязанкой чеснока. Ты, такой разумный человек, веришь в такую чепуху, Эбнер!.. На минуту отбрось свои страхи, свою злость и подумай.

Эбнер Марш невольно призадумался. Из-за насмешливой нотки в тоне Джошуа все действительно выглядело ужасно глупо. Возможно, Джошуа Йорк и обгорел на дневном свету, однако нельзя отрицать того, что святую воду он тоже выпил, носит серебро и отражается в зеркалах.

– Ты хочешь сказать, что ты не вампир… или что? – потерянно спросил Марш.

– Таких существ, как вампиры, нет на свете, – терпеливо пояснил Джошуа, – сильно смахивает на речные байки, которые так здорово умеет рассказывать Kapл Фрамм о сокровище «Дреннана Уайта». О призрачном пароходе Раюкурчи. О лоцмане, таком ответственном, что он продолжал нести вахту и после собственной смерти. Bсе это байки, Эбнер. Пустые истории, над которыми можно посмеяться, но взрослому человеку смешно принимать их на веру.

– В этих рассказах есть доля истины, – слабо возразил Марш. – Я хочу сказать, что знаю немало лоцманов, которые утверждают, будто видели свет призрачного корабля, когда проходили излучиной Раккурчи, и даже слышали ругань и проклятия eго лотовых. А что касается «Дреннана Уайтса»… хотя я не верю в проклятия, он пошел ко дну именно так, как говорил мистер Фрамм. И другие суда, которые приходили, чтобы поднять сокровище, тоже пошли ко дну. Что же до мертвого лоцмана, так я его знал. Он был лунатиком, вот кем, он стоял за штурвалом парохода, когда крепко спал. Только в слухах, пущенных по реке, все до невозможности преувеличено.

– Этой фразой ты оказал мне услугу, Эбнер. Если ты настаиваешь именно на этом слове, тогда я скажу тебе: да, вампиры действительно существуют, только истории о них сильно преувеличены. Твой лунатик превратился в мертвеца за какие-нибудь несколько лет, пока ходила сплетня. Подумай, что бы из него сделали, если бы история эта ходила сто лет или двести.

– Тогда кто ты, если не вампир?

– Не так-то просто найта подходящее слово, – ответил Джошуа. – Ты и тебе подобные могут называть меня вампиром, оборотнем, ведуном, вурдалаком, кровососом, демоном. Имеются и другие названия: носферату, например, упырь и другие. Этими именами люди окрестили таких бедных созданий, как я. Но ни одно из них мне не нравится. У нас у самих нет для себя подходящего слова.

– А на вашем родном языке… – сказал Марш.

– У нас нет своего языка. Мы пользуемся языком людей, пользуемся человеческими именами. Так повелось издревле. Мы не люди, но и не вампиры. Мы… другая раса. Когда мы себя как-то называем, то обычно используем одно из слов ваших языков, которому придаем секретное значение. Мы – люди ночи, люди крови. Или просто люди.

– А мы? – спросил Марш. – Если вы – люди, тогда мы кто?

Дхошуа Йорк на минуту нерешительно замолчал, тогда заговорила Валерия.

– Люди дня, – быстро сказала она.

– Нет, – возразил Джошуа. – Это я вас так называю. Однако мои люди не часто прибегают к этому термину. Валерия, время лжи миновало. Скажи Эбнеру правду.

– Она ему не понравится, – запротестовала Валерия, – Джошуа, риск…

– Неважно, – настаивал Джошуа. – Скажи ему, Валерия.

На минуту повисла свинцовая тишина. Потом Валерия тихо произнесла:

– Скот. Мы называем вас этим именем, капитан. Скот.

Эбнер Марш нахмурился, и его рука сжалась в огромный кулак.

– Эбнер, – заговорил Джошуа, – ты хотел услышать правду. Последнее время я довольно часто думал о тебе. После Натчеза я боялся, что придется устроить тебе несчастный случай. Мы не можем позволить себя обнаружить, а ты представляешь для нас реальную угрозу. Саймон и Кэтрин настаивали на том, чтобы убить тебя. Мои новые компаньоны, те, которым я доверился, Валерия и Жан Ардан, склоняются к тому же. Но несмотря на то, что я и мои люди чувствовали бы себя куда безопаснее, будь ты мертв, я воздержался от радикальных мер. Я устал от смертей, устал от страха, от бесконечного недоверия, существующего между нашими двумя расами. Я хотел бы работать вместе, однако у меня никогда не было полной уверенности в том, что тебе можно довериться. До той ночи в Доналдсвилле, когда Валерия пыталась тебя заставить повернуть «Грёзы Февра» вспять. Ты воспротивился ей, ты оказался гораздо сильнее, чем я смел рассчитывать, и более лоялен. Именно тогда я и принял жизненно важное решение: ты будешь жить, и, если еще раз придешь ко мне, я расскажу тебе правду, все – и хорошее, и плохое. Ты готов выслушать меня?

– А разве у меня есть выбор? – спросил Марш.

– Нет, – согласился Йорк.

Валерия вздохнула.

– Джошуа, я умоляю тебя передумать. Как бы ты ни любил его, он – один из них. Он не поймет. И они придут за нами со своими отточенными колами. Ты знаешь, так оно и будет.

– Надеюсь, что нет, – ответил Джошуа. – Она боится, Эбнер. Я собираюсь сделать то, что никто до меня не делал, а новое всегда чревато риском. Выслушай меня, но не суди; тогда, возможно, между нами установится настоящее партнерство. Я никогда не рассказывал правды ни одному из вас…

– Ни одному из скотов, – пробурчал Марш. – Что ж, я тоже раньше не слушал ни одного вампира, так что мы в равном положении. Валяй. Бык готов выслушать тебя.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. Дни тьмы и отчуждения

– Тогда слушай, Эбнер, только сначала прими мои условия. Я не хочу, чтобы ты перебивал меня. Не хочу никаких возмущенных восклицаний, никаких вопросов, никаких суждений. Во всяком случае, до тех пор, пока я не закончу. Должен заранее предупредить; многое из того, что я расскажу, покажется тебе жутким и кошмарным, но, если ты позволишь рассказать тебе все от самого начала до конца, возможно, ты и поймешь меня.

Ты назвал меня убийцей, вампиром… отчасти это соответствует истине. Но, как признался ты сам, ты тоже убивал. Ты считаешь, что твои действия были оправданы обстоятельствами. Мои тоже. Если не оправданы, то хотя бы смягчены. Прежде, чем осудить меня и мой народ, ты должен узнать все.

Позволь мне начать с самого себя, с моей жизни, потом я расскажу тебе и остальное, как я сам постигал жизнь.

Ты спросил, сколько мне лет. Я еще молод, Эбнер. По меркам моего народа я только вступил в пору возмужания. Родился я в провинциальной Франции в 1785 году. Своей матери я никогда не знал; почему так, я расскажу чуть позднее. Отец мой относился к мелкопоместному дворянству. То есть, по мере продвижения во французском обществе он снискал для себя титул. Во Франции отец прожил несколько поколений, поэтому пользовался определенным положением, хотя, по его собственному утверждению, родом он был из Восточной Европы. Отец владел богатством и небольшим наделом земли. Чтобы оправдать свое долголетие, он в шестидесятые годы прошлого века пошел на одну хитрость и выдал себя за собственного сына, став наследником самого себя.

Так что, как видишь, мне 72 года, и мне действительно повезло: я был знаком с лордом Байроном. Но это случилось позже.

Мой отец был таким же, как и я. А также двое наших слуг; фактически они были не столько слугами, сколько компаньонами. Итак, трое взрослых из моего народа учили меня языкам, манерам, знакомили с миром… учили осторожности. Днем я спал, а на улицу выходил только ночью. Я научился бояться восхода, как дети вашей расы, однажды получив ожог, боятся огня. Мне сказали, что я не похож на других, что я стою на ступеньку выше и являюсь господином. Хотя говорить о тех различиях я не должен был, чтобы скоты не испугались и не убили меня. Я должен был делать вид, что мой распорядок дня – просто прихоть. Я должен был усвоить католическую веру и соблюдать ее обряды. В нашей частной церкви я даже посещал ночные мессы и принимал причастие. Я должен был… впрочем, к чему продолжать? Ты и сам понимаешь, Эбнер, я был тогда всего лишь ребенком. Если бы все продолжалось, как было, то в свое время я научился бы большему, скорее бы понял суть вещей. Тогда я мог бы стать совсем другой личностью.

Но в 1789 году огонь Революции бесповоротно изменил мою жизнь. Когда наступила эпоха террора, нас взяли под стражу. Несмотря на все предосторожности, домашние часовни и зеркала, мой отец из-за своего ночного образа жизни, уединенности, мистического богатства попал под подозрение. Наши слуги – я имею в виду людей – объявили его колдуном, сатанистом, учеником маркиза де Сада. Сам же он называл себя аристократом, а в те времена это был тяжкий грех. Его двум компаньонам, которых все принимали за слуг, удалось улизнуть, а моего отца и меня арестовали.

Отчетливо помню камеру, в которую нас заключили. Холодная и сырая, с толстыми каменными стенами и огромной железной дверью, такой массивной и тяжелой, что даже неимоверная сила моего отца была совершенно бесполезна против нее. В темнице стоял резкий запах мочи. Спали мы без одеял на грязной соломе, брошенной прямо на пол. Под самым потолком имелось окно, прорезанное в толще стен – совсем крошечное и забранное снаружи толстой решеткой. Фактически мы находились под землей, как мне кажется, в каком-то подвале. Свет почти не проникал в темницу.

Когда мы остались одни, отец сказал мне, что нужно делать. Протиснуться к окну он не мог, так узок был к нему доступ, зато с этой задачей мог справиться я, поскольку тогда был еще мал, хотя у меня хватило сил, чтобы выбить решетку. Отец приказал мне бежать. Еще он дал мне несколько добрых советов, как, скажем, носить тряпье, чтобы не привлекать к себе внимание, прятаться в дневное время суток и добывать Пишу ночью. Никому не говорить о том, кто я. Найти крест и носить его. Тогда я не понял и половины того, что сказал мне отец, и вскоре о многом забыл, но я обещал следовать его советам. Отец велел мне покинуть пределы Франции и отыскать наших сбежавших слуг. Мстить за себя он мне запретил. В свое время я буду сполна вознагражден, потому что все эти люди умрут, а я буду продолжать жить. Потом он сказал еще кое-что, что я запомнил очень хорошо. «Они ничего не могут поделать. На нашем народе красная жажда, которую способна утолить только кровь. Это погибель для нас всех». Тогда я спросил, что значит красная жажда. «Вскоре узнаешь, – ответил отец. – Ее ни с чем не спутаешь». А потом велел мне уходить.

Я проскользнул в узкий проем, ведущий к окну. Решетка была старой и насквозь проржавевшей. Так как добраться до Нее не представлялось возможным, никто не подумал о том, чтобы заменить ее. В моих руках она быстро сломалась.

Больше своего отца я никогда не видел. После Реставрации, пришедшей вслед за Наполеоном, я попытался навести о нем справки. Мое исчезновение предрешило его судьбу. Его обвинили в двух грехах: он был колдуном и аристократом. Отца судили и приговорили к смертной казни. На одной из провинциальных гильотин ему отрубили голову. Поскольку его обвинили в колдовстве, то тело сожгли.

Но тогда я ничего об этом не знал. Я бежал из тюрьмы, бежал из провинции в Париж – в годы неразберихи там было проще выжить. Днем я прятался по подвалам, чем темнее подвал, тем лучше. Ночами я выходил из укрытия и воровал еду. В основном мясо. Овощи и фрукты меня практически не интересовали. Так я стал профессиональным вором. Я был проворен, передвигался бесшумно и обладал необычайной силой. С каждым днем мои ногти становились все острее и крепче. С их помощью я мог бы вскарабкаться на дерево. Я оставался незамеченным, никто не донимал меня вопросами. Я хорошо, как образованный человек, говорил по-французски, неплохо мог изъясняться по-английски и поверхностно знал разговорный немецкий. В Париже я научился и вульгарному французскому. Все это время я продолжал поиски пропавших слуг, единственных представителей нашей расы, которых я знал. Но я не знал, как найти их, поэтому мои попытки ни к чему не привели.

Так что рос я среди вашего народа… скота. Людей дня. Я был умен и наблюдателен. Несмотря на то, что внешне очень походил на окружавших меня людей, я вскоре понял, как сильно отличаюсь от них. И в лучшую сторону, как мне говорили. Я был сильнее, проворнее и – как я считал – более долгоживущим. Только в дневное время суток я уступал остальным. Но свою тайну я хранил в секрете.

Все же жизнь, которую я вел в Париже, была скудной, скучной и не позволяла мне совершенствоваться. Я хотел большего. Тогда я, кроме еды, начал воровать деньги. Нашел человека, который научил меня читать, затем при каждой возможности начал воровать и книги. Один или два раза меня едва не поймали, но мне всегда удавалось уйти. Я был способен буквально растворяться в тени, в мгновение ока взлетал по стенам и передвигался по-кошачьи бесшумно. Возможно, тем, кто преследовал меня, казалось, что я превратился в туман.

Когда начались Наполеоновские войны, мне пришлось хорониться от армии, поскольку я знал, что тогда не избежать дневного света. Но во время военных кампаний я следовал у них по пятам. Таким образом я путешествовал по Европе, видел кровь и пожары. Там, где прошел император, было чем поживиться.

В Австрии в 1805 году мне представился великий шанс. Ночью на дороге мне посчастливилось встретиться с богатым венским торговцем, который убегал от французского войска. У него с собой были все его деньги, превращенные в золото и серебро, баснословная сумма. Я шел за ним по пятам до постоялого двора, где торговец остановился на ночь. Когда я решил, что он спит, то влез к нему в комнату, чтобы ограбить. Увы, торговец не спал. Война сделала этого человека осторожным. Он ждал меня и был вооружен. Торговец вытащил из-под одеяла револьвер и выстрелил в меня.

От боли и шока у меня потемнело в глазах. Я упал на спину, кровь текла ручьем. Но вдруг кровотечение начало уменьшаться, и боль проходить. Я встал на ноги. Должно быть, я представлял собой жуткое зрелище, с бледным лицом и весь в крови. Тут меня охватило странное чувство, неизвестное доселе. В окно заглянула луна, торговец пронзительно закричал… Прежде, чем сообразил, что делаю, я бросился на него. Я хотел, чтобы он замолчал, хотел зажать ему руками рот, но… что-то нашло на меня. Руки мои потянулись к нему – у меня были такие острые и крепкие ногти. Я разорвал этому человеку горло, и он захлебнулся в собственной крови.

Я стоял и дрожал. Из несчастного фонтаном била черная кровь. Тело в бледном лунном свете дергалось на кровати. Он умирал. Я и раньше видел, как умирают люди, в Париже, на войне. Но на этот раз все было по-другому, я убил его. Меня захлестнуло непонятное чувство, и тут я ощутил… желание. Я часто читал о желании в книжках, которые воровал, о вожделении и плотских потребностях, которым подвержен человек. Но они были мне недоступны. Я видел нагих женщин и мужчин, видел совокупляющиеся пары, однако эти сцены никогда не трогали меня. Я не понимал всей той чепухи, о которой читал, о неподдающихся контролю страстях, о жгучем вожделении.

Теперь я познал их. Кровь, бьющая из жирного богача, умиравшего на моих глазах, звуки, которые он издавал, конвульсивно бьющиеся в агонии ноги – все это пробудило во мне зверя. Кровь текла по моим рукам, темная и горячая; вытекая из его горла, она дымилась. Я нагнулся и попробовал ее. От вкуса крови меня затрясло, помутилось в голове. Вдруг я погрузил лицо в его шею и вцепился в нее зубами. Я рвал его плоть, захлебывался кровью, терзал, пил, глотал. Он перестал биться, а я насытился.

Дверь распахнулась. По ту сторону стояли люди с ружьями и ножами. Я в испуге вскинул голову. Должно быть, я привел их в ужас. Они не успели сдвинуться с места, а я уже выскочил в окно и исчез в ночи. Однако, убегая, схватил пояс с деньгами. Там оказалась только малая часть богатства торговца, но и ее было достаточно.

Я бежал без остановки всю ночь. Под утро на заброшенной сожженной ферме я забился в подвал.

Тогда мне было двадцать лет. Когда на другой день я проснулся, то весь был покрыт засохшей кровью и прижимал к себе пояс с деньгами. Тут я вспомнил слова отца и понял, что пришла красная жажда. Утолить ее могла только кровь, говорил он. Я был утолен. Никогда еще я не чувствовал себя таким сильным и здоровым. Все же я был напуган, меня мутило. Как ты знаешь, я вырос среди людей и думал так же, как они. Я не был зверем или монстром. Тогда я решил, что должен что-то предпринять, чтобы подобная вещь больше не случилась. Я вымылся, раздобыл сравнительно чистую одежду, затем двинулся на запад, прочь от войны и сражений. На день я останавливался на постоялых дворах, ночью, нанимая дилижанс, переезжал из города в город. Наконец с большими трудностями я прибыл в Англию. Там я взял себе новое имя и решил стать джентльменом. Деньги у меня были, а всему остальному я мог научиться.

В разъездах я провел месяц. На третью ночь в Лондоне я ни с того ни с сего почувствовал себя плохо. За всю свою жизнь я никогда не болел. На другую ночь мне стало еще хуже. На следующую ночь я наконец понял, что все это значит. Меня одолевала красная жажда. Я рвал и метал. Я заказал себе превосходной еды, полагая, что огромный, с кровью, кусок мяса способен заглушить мое желание. Я съел его и усилием воли приказал себе успокоиться. Но все бесполезно. Не прошло и часа, как я оказался на улице, нашел темный переулок и затаился. Первой появилась молодая женщина. Одна моя половина восхитилась ее красотой, она обожгла меня жарким пламенем. Вторая половина изнывала от голода. Я почти оторвал ей голову… к счастью, все кончилось быстро. Потом я рыдал.

Несколько месяцев я провел в полном отчаянии. Из книг я понял, каким я стал. Те слова я заучил наизусть. На протяжении двадцати лет я считал себя существом высшего порядка, теперь же обнаружил, что являюсь чем-то противоестественным, зверем, бездушным чудовищем. Тогда я не мог решить, кто я, вампир или оборотень. Это сильно озадачивало меня. Ни я, ни мой отец не обладали силой превращаться во что или кого бы то ни было, однако красная жажда посещала меня каждый месяц, как будто в соответствии с лунным циклом, хотя и не всегда совпадала с полнолунием.

В то время, пытаясь постичь себя, я прочел много литературы на интересующую меня тему. Как мифический оборотень, я часто разрывал горло и съедал немного плоти, преимущественно тогда, когда особенно мучила жажда. В остальное время я казался вполне достойным человеком, что также соответствовало легендам об оборотнях. С другой стороны, серебро не имело надо мной власти, как и волчья отрава. Я не умел видоизменять свой облик, и у меня не отрастала шерсть. С вампиром меня роднило то, что я мог выходить на улицу только ночью. К тому же мне казалось, что я жаждал крови, но не плоти. Спал я в кровати, а не в гробу, сотни раз пересекал текущую воду, культовые предметы не беспокоили меня.

Месяц за месяцем меня продолжала посещать красная жажда. Те ночи были исполнены ужасного торжества, Эбнер. Забирая чужую жизнь, я жил, как никогда. Потом наступало отрезвление, и тогда я чувствовал омерзение к тому, кем стал. Я убивал преимущественно молодых и невинных. Они как будто обладали внутренним светом, от которого жажда разгоралась так, как ее не могли разжечь старики и больные.

Я отчаянно старался изменить себя. Увы, моя воля, такая сильная в обычные дни, пропадала вовсе, когда наступала красная жажда.

Я с надеждой обратился к религии. Как-то, почувствовав приближение красной жажды, я пошел в церковь и признался во всем священнику. Он не поверил мне, но согласился посидеть со мной и помолиться. С крестом на шее я опустился перед алтарем на колени и страстно молился. Меня окружали свечи, иконы, статуи святых. В доме Господа я как будто был в безопасности. Рядом со мной находился один из его пастырей. Но не прошло и трех часов, как я бросился на него и убил, прямо там, в церкви. Город был в шоке, когда на Другой день в церкви обнаружили труп.

Тогда я призадумался. Раз религия бессильна помочь, значит, то, что движет мной, не является чем-то сверхъестественным. Я убивал вместо людей животных. Я воровал человеческую кровь из медицинских учреждений. Я врывался в морги, когда знал, что туда подвезли свежий труп. Все это оказывало действие и немного утоляло жажду, однако не насыщало меня полностью. Лучшая из полумер заключалась в убийстве животного, когда я мог напиться его крови из еще теплого тела.

Так что, кроме крови, как видишь, мне нужна была еще и жизнь.

Вес это время мне приходилось принимать меры предосторожности. Я колесил по Англии, меняя местожительство, чтобы таинственные убийства не происходили в одной местности, и при каждой возможности хоронил тела жертв. Постепенно я начал применять в охоте свой интеллект. Мне было все равно, какой скот резать, так пусть это будет скот состоятельный. Я начал богатеть. Деньги приносили деньги. Получив начальный капитал, я начал зарабатывать деньги законным путем. К тому времени я довольно свободно говорил по-английски. Я снова сменил имя и начал одеваться как джентльмен. В Шотландии, в болотистой местности, где мое поведение могло оставаться незамеченным, я купил себе одиноко стоявший дом, нанял несколько преданных слуг. Раз в месяц я уезжал по делам и на другую ночь всегда возвращался. Ни одна из моих жертв не жила по соседству. Слуги ни о чем не подозревали.

Наконец я нашел ответ, который в ту пору показался решением моей проблемы. Одна из служанок, прелестная горничная, очень привязалась ко мне. Было похоже, что я ей нравлюсь, и не только как хозяин. Я отвечал ей взаимностью. Она была честной, жизнерадостной и вполне разумной, хотя и необразованной. Я начал думать об этой девушке как о своем друге и в ней видел избавление.

Мысль о том, чтобы приковать себя цепями или заключить в темницу, чтобы переждать красную жажду, уже не раз посещала меня. Однако до дела руки не доходили. Если оставить ключ в пределах досягаемости, я им воспользуюсь, когда жажда станет нестерпимой. Если выбросить его, тогда как потом освободиться? Нет, в этом деле мне требовалась посторонняя помощь, однако я хорошо усвоил предупреждение отца не доверять свой секрет ни одному из вас.

Но тогда я решил пойти на риск. Уволил всех слуг, отослал их прочь и никого взамен не нанял. В доме я построил специальную комнату: маленькое помещение без окон с толстыми каменными стенами и массивной железной дверью, такой, какая была в тюремной камере, куда заперли нас с отцом. Меня можно было закрыть снаружи на три прочных металлических засова. Так что выбраться я не мог. Когда все было готово, я вызвал свою прелестную маленькую горничную и проинструктировал ее. Но доверился ей не настолько, чтобы рассказать всю правду. Я боялся, Эбнер, что если она узнает, кто я на самом деле, то выдаст меня или убежит, и выход, казавшийся таким близким, растает как дым, а вместе с ним мой дом, моя собственность и моя жизнь, построенная с таким трудом. Я сказал девушке, что раз в месяц со мной случаются приступы безумия, похожие на эпилепсию. Во время приступа, сказал я ей, я войду в специальную комнату, где она должна будет запереть меня и продержать в течение трех суток. Еду и питье я собирался взять с собой, включая и живых кур, чтобы хоть немного утолить жажду.

Девушка была ошарашена и озадачена, однако проявила участие. В конце концов она согласилась выполнить все, о чем я ее просил. Думаю, по-своему она любила меня, поэтому была готова выполнить почти любое мое желание. Итак, я вошел в комнату, и она заперла за мной дверь.

Пришла ужасная жажда. Несмотря на то что в комнате окон не было, я чувствовал, когда наступал день и когда его сменяла ночь. Днем, как обычно, я спал, ночи же стали одним сплошным кошмаром. Кур я убил в первую же ночь, всех до одной, и насладился ими. Потом я потребовал, чтобы меня освободили, но моя маленькая преданная горничная отказалась сделать это. Я осыпал ее оскорблениями. Потом просто кричал и издавал нечленораздельные, нечеловеческие звуки. Я кидался на стены и изо всех сил молотил в дверь кулаками так, что они начали кровоточить. Тогда я сел на корточки и жадно принялся сосать собственную кровь. С помощью своих крепких ногтей я пытался разрушить мягкий камень, но выбраться все равно не мог.

На третий день я поумнел. Внешне казалось, что моя лихорадка пошла на убыль. Пик миновал, и я снова стал самим собой. Я чувствовал, что жажда оставляет меня. Я подозвал горничную к двери, сказал, что все закончилось, и попросил выпустить меня. Она отказалась, сославшись на мой приказ: я велел продержать меня в заключении трое суток. Я рассмеялся и вынужден был признать, что это на самом деле так. Однако, сказал я ей, приступ миновал и теперь ожидать его нового прихода раньше чем через месяц не стоит.

И все же девушка не отпирала дверь. Я не сердился на нее. Я сказал, что прекрасно все понимаю, похвалил ее за точное следование приказу. Попросил никуда не уходить и поговорить со мной, так как мне в моей темнице было страшно одиноко. Она согласилась, и мы проговорили почти час. Я вел себя спокойно, четко выражал свои мысли, был очаровательным и даже согласился провести взаперти еще одну ночь. Мы так хорошо поговорили, что вскоре она решила, что я в полном порядке. Я похвалил ее – какая славная девочка, так тщательно выполняет все инструкции. Я значительно преувеличил ее заслуги и свою любовь к ней. Наконец я попросил ее выйти за меня замуж, как только я освобожусь.

Девушка открыла дверь. Она выглядела такой счастливой, Эбнер. Такой счастливой и такой жизнерадостной. Жизнь в ней била через край. Она подошла и поцеловала меня. Я обнял ее за талию и притянул к себе. Мы несколько раз поцеловались. Потом мои губы скользнули вниз по ее шее, я нашел артерию и вскрыл ее. Я… пил… очень долго. Я слишком долго умирал от жажды, а жизнь ее была такой сладкой. Потом, когда я отпустил ее, и она, пошатываясь, отпрянула от меня, девушка все еще была жива, жизнь едва теплилась в ее теле. Почти полностью обескровленная, она умирала в полном сознании. Как она посмотрела на меня, Эбнер… как она на меня посмотрела…

Из всего, что я натворил, это было самым ужасным.

Потом мое отчаяние достигло таких пределов, что я попытался покончить с собой. Я купил серебряный нож с рукояткой, выполненной в форме креста – как видишь, суеверие еще крепко сидело во мне. Я лежал в теплой ванне со вскрытыми на запястьях венами. Но я не умер, я поправился. Потом я бросился на свою шпагу, как это делали воины Древнего Рима. Я поправился. Каждый день я узнавал о своих способностях что-то новое. Пережив короткий промежуток боли, я быстро выздоравливал. Моя кровь свертывалась практически мгновенно, какую бы рану я себе ни нанес. Как бы то ни было, я являл собой чудо.

Наконец я как будто нащупал выход. Снаружи дома я приделал к стене две толстые железные цепи. Ночью я приковал себя к стене и выбросил ключ так далеко, как только смог. Наступил рассвет. Солнце было нестерпимо жарким. Оно жгло и слепило меня. Все плыло перед глазами. Кожа моя горела, как в огне. По-моему, я начал кричать. Я закрыл глаза, зная, что смерть не за горами. Кроме вины, я ничего не чувствовал.

Потом, в предсмертной лихорадке, во мне вдруг проснулось отчаянное желание жить. Как, почему, я уже не могу вспомнить. Мне казалось, что я всегда любил жизнь, как в себе, так и в других. Поэтому здоровье, юность и красота всегда так притягивали меня. Я ненавидел себя за то, что приносил в этот мир смерть, и вот снова я убивал, и жертвой на этот раз был я сам. Я подумал, что не должен смывать свои грехи кровью и смертью. Чтобы искупить грех, я должен жить, нести жизни жизнь и красоту, я должен вернуться в мир, чтобы собой возместить то, что забрал. Тогда я вспомнил об остальных представителях моего народа. Вампиры, оборотни, колдуны, как там их именуют? – они существовали и каждую ночь выходили на свою охоту. Интересно, гадал я, как они обходятся со своей красной жаждой. Если бы только я мог отыскать их. Там, где нельзя довериться людям, следует довериться себе подобным. Мы могли бы помочь друг другу преодолеть зло, снедающее нас. Я мог бы поучиться у них.

Я решил не умирать.

Цепи были очень прочными – я сам позаботился об этом, понимая, что буду искать избавления от боли и смерти. Но теперь ради собственного спасения во мне проснулась сила куда более мощная, чем я мог себе представить. Она превосходила даже ту, которая владела мной во время жажды. Я решил вырвать цепи из стены в том месте, где прикрепил их. Я тянул и рвал изо всех сил. Они не поддавались… На солнце я провел уже несколько часов. Почему я все еще находился в сознании, до сих пор остается для меня загадкой. Кожа моя почернела и обуглилась. Боль стала такой интенсивной, что я перестал ощущать ее, но продолжал сражаться с цепями.

Наконец одна из них поддалась. Левая. Кольцо, вбитое в стену, вывалилось, оставив от кладки в месте крепления крошево. Я был наполовину свободен. Но одной ногой я уже стоял в могиле, у меня начинались галлюцинации. Еще немного – и я потеряю сознание, упаду на землю и уже не смогу подняться. Правая цепь держалась так же надежно, как и в начале неравной борьбы, которою я затеял целую вечность назад.

Цепь эта не хотела поддаваться, Эбнер. Все же мне удалось освободиться, и я бросился искать укрытия в холодном темном подвале. Там, корчась и извиваясь от боли, я провалялся в бреду более недели. Однако дела мои шли на поправку. Я снова становился самим собой. Я перегрыз правое запястье и вытащил культю из браслета оков.

Когда неделю спустя я пришел в себя, кисть моя была на месте – мягкая и маленькая, полусформировавшаяся и очень болезненная. Впрочем, со временем кожа огрубела. Потом рука раздулась, кожа натянулась и лопнула, и из нее вытекла густая белая жидкость. Когда раны подсохли, кожа снова слезла, под ней оказалась более здоровая плоть. Так происходило трижды. Процесс полного восстановления занял более трех недель. Я был потрясен.

Это произошло в 1812 году, и год этот стал поворотным пунктом в моей жизни.

Когда силы снова вернулись ко мне, я обнаружил, что вышел из испытания, решительно настроившись изменить свою жизнь и жизнь своего народа, освободить нас от того, что отец назвал погибелью для нашей расы. Только освободившись от красной жажды, мы могли вернуть миру жизнь и красоту, которую до сих пор забирали. Чтобы исполнить задуманное, мне в первую очередь предстояло отыскать себе подобных. Единственными представителями моей расы, о существовании которых я знал, были пропавшие слуги моего отца. Хотя тогда их поиски представлялись неосуществимыми – Англия находилась в состоянии войны с Францией, и сообщения между двумя странами не было, – вынужденная отсрочка не беспокоила меня. В конце концов, впереди у меня долгая, очень долгая жизнь.

В ожидании конца войны я занялся изучением медицины. О моем народе по-прежнему никто ничего не знал. Само наше существование, обросшее легендами, ставилось под сомнение. Тем не менее многое предстояло узнать о вашей расе, так похожей на мою и так отличающейся от нее. Я подружился с группой врачей; среди них был ведущий хирург своего времени и несколько членов факультета хорошо известной медицинской школы. Я читал медицинскую литературу, старую и новую, с головой ушел в изучение химии, биологии, анатомии, даже, чтобы докопаться до истины, не побрезговал алхимией. Для проведения экспериментов я построил свою собственную лабораторию в той самой комнате, где когда-то просидел в так печально закончившемся заточении. Теперь каждый раз, когда я лишал кого-то жизни – а делал я это каждый месяц, – тело своей жертвы я при каждой возможности приносил с собой. У себя в лаборатории изучал его и препарировал. Как не хватало мне трупов моих соплеменников, Эбнер, они были мне нужны для того, чтобы я мог обнаружить различия!

На втором году учебы я ампутировал себе палец на левой руке. Я знал, что вскоре он регенерирует. Для исследования требовались образцы моей плоти.

Одного пальца было недостаточно, чтобы ответить на сотню одолевавших меня вопросов. Все же перенесенная мной боль была вознаграждена сторицей. Я выяснил много нового. Костная и мышечная ткань, кровь – все значительно отличается от человеческих образцов. Кровь, как и мягкие ткани, бледнее, в ней отсутствуют многие из элементов, присущие человеческой крови. Кости, напротив, содержат компоненты, которых нет у людей. По этой причине они более крепкие и упругие, чем кости человека. Кислород, этот чудесный газ Пристли и Лавуазье, в крови и мышечной ткани присутствует в гораздо больших количествах, чем в аналогичных тканях вашей расы.

Я не знал, что означают полученные результаты, но меня просто лихорадило от одолевавших идей. Мне казалось, что отсутствие определенных элементов – именно та причина, которая лежит в основе моей потребности пить чужую кровь. В тот месяц, после того, как пришла жажда и я утолил ее, я взял на анализ образец собственной крови. Состав моей крови изменился! Каким-то образом кровь жертвы в моем организме преобразовала мою собственную. Она стала богаче и гуще, во всяком случае, на некоторое время. С тех пор кровь на анализ я брал у себя ежедневно. С каждым днем она становилась все беднее и беднее. Вероятно, жажда наступает тогда, когда состав крови доходит до критического уровня, подумал я.

Все же мое предположение не давало ответа на многие другие вопросы. Почему крови животных недостаточно, чтобы утолить эту потребность? Или даже человеческой, но взятой от трупа? Утрачивает ли она со смертью некоторые из своих качеств? Почему я не знал жажды до двадцати лет? Что было в юные годы? Ответы на те вопросы отсутствовали, и я не знал, как найти их. Но теперь, во всяком случае, у меня появилась надежда, точка отсчета. Я начал составлять рецепты снадобий.

Что тебе сказать?.. Годы ушли у меня на бесконечные эксперименты, исследования. Я использовал кровь людей и животных, всевозможные металлы и химические элементы. Я варил кровь, высушивал ее, пил ее сырой, смешивал с полынью, коньяком, со всякими жуткого запаха химическими консервантами, травами, солями, железом. Я перепробовал тысячу снадобий, и все напрасно. Дважды после приема порции очередного зелья меня начинало мутить и желудок выворачивало наизнанку. Все мои попытки заканчивались неудачно. Я мог опрокинуть в себя не один кувшин с зельем, кровью и медицинскими препаратами, и все же по ночам жажда продолжала выгонять меня на улицу. Теперь я убивал без зазрения совести и чувства вины. Я искал ответ и знал, что рано или поздно сумею победить свое животное начало. Я не отчаивался, Эбнер.

Наконец в 1815 году я нашел долгожданный ответ.

Знаешь, некоторые из моих смесей оказывались более удачными, и тогда я продолжал работать над ними. Я изменял их состав, добавляя новые ингредиенты, меняя их сочетание, и терпеливо испытывал все на себе. Каждый раз я искал новые подходы. Состав, который я наконец создал, в качестве главного компонента включает овечью кровь, смешанную с концентрированным спиртом, который, похоже, способствовал сохранению ее качеств. Конечно, это описание сильно упрощено. В него для успокоения и приятных видений я ввел большое количество настойки опия, соли калия и железа, полынь и всякие другие травы, а также алхимические препараты, долгое время не находившие применения. Три года ушло у меня на поиск заветного состава. Как-то ночью 1815 года я выпил это снадобье, как выпивал ранее другие. В ту ночь жажда не посетила меня.

На другую ночь я почувствовал признаки беспокойства, обычно предшествующие наступлению жажды, налил себе стакан зелья и выпил его. Я боялся, что мой триумф окажется только иллюзорной мечтой. Но чувство пропало. В ту ночь жажды снова не было. Я не выходил из дома и никого не убивал.

Я тотчас приступил к работе, чтобы заготовить жидкость в больших количествах. Не всегда просто приготовить ее с соблюдением точных пропорций. Если смесь приготовлена неточно, она не оказывает должного эффекта. Но я очень старался. Ты видел результат, Эбнер. Мой особый напиток. Он всегда рядом со мной. Я сделал то, чего не сделал ни один представитель моей расы, хотя тогда, в минуту триумфа, еще не понимал этого. Я начинал новую эпоху для моего народа, и вашего тоже. Тьма без страха, конец охоте и жертвам, конец бегству и отчаянию. Не будет больше ночей крови и деградации. Эбнер, я победил красную жажду!

Теперь я знаю, что мне необычайно повезло. Мои знания были поверхностными, а возможности ограниченными. Я думал, что разница между нашими видами заключается только в составе крови. Позже я понял, как жестоко заблуждался. Я полагал, что избыток кислорода влияет на распространение в крови лихорадки красной жажды. Сегодня же я думаю, что он придает моей расе силу и позволяет быстро восстанавливаться. Многое из того, что в 1815 году казалось мне научным фактом, теперь, как я вижу, является полной чепухой. Но это не имеет значения, поскольку ответ не был чепухой.

С тех пор я тоже убивал, отрицать не могу, Эбнер. Но убивал я так же, как и вы, по другим соображениям. После той ночи 1815 года в Шотландии я ни разу не вкусил кровь и не почувствовал позывов красной жажды.

Однако я не переставал учиться ни тогда, ни потом. В познании для меня заключается красота, и я радуюсь любому ее проявлению. Мне еще многое предстояло узнать о себе самом и своем народе. Но после сделанного мной великого открытия цель исследований изменилась, и я начал искать представителей моей расы. Сначала я прибегал к помощи агентов и писем. Позже, когда наступил мир, лично отправился в путешествие по континенту. Тогда мне стало известно о кончине отца.

Но куда более важным было то, что в старых провинциальных архивах я обнаружил записи, в которых говорилось, откуда он родом. Я отправился на предполагаемую родину отца. Прошел земли Рейна, Пруссию и Польшу. У поляков об отце сохранились отдаленные воспоминания как о неком затворнике, которого очень боялись их прапрадеды и если упоминали, то только шепотом. Кое-кто говорил, что он был тевтонским рыцарем. Другие отсылали меня дальше на восток, к Уральским горам. Но это не имело значения, поскольку тевтонские рыцари давно канули в Лету, а Урал находился так далеко, что слепо рыскать там в горах было глупо.

Не видя другого выхода, я решил пойти на риск. Надев на палец большой серебряный перстень и нацепив крест, что, как я надеялся, должно было оградить меня от излишних подозрений, я начал в открытую интересоваться вампирами, оборотнями и другими мифами. Одни смеялись мне в лицо и усмехались, другие крестились и старались побыстрее ретироваться, однако в большинстве своем люди с удовольствием рассказывали простоватому англичанину народные сказания, которые он хотел услышать. За это я угощал их едой и выпивкой. Рассказы их предопределяли направление моих поисков.

Дела продвигались ни шатко ни валко. Годы шли, а я все искал. Я выучил польский и болгарский, научился изъясняться по-русски. Я читал газеты на десятке языков, стараясь найти сообщения об убийствах, которые походили бы на случаи красной жажды. Дважды мне приходилось возвращаться в Англию, чтобы приготовить нового зелья и уделить некоторое время другим своим делам.

И наконец они сами нашли меня.

Я находился в Карпатах, на грязном сельском постоялом дворе. Ходил и задавал вопросы. И весть об этом разнеслась по окрестностям. Усталый и подавленный, с первыми признаками приближающейся жажды я рано вернулся к себе в комнату. До рассвета было еще далеко. Сидя перед потрескивающим огнем, я потягивал свое снадобье, когда услышал звук, показавшийся мне сначала стуком ветра о заиндевелое окно. Я повернулся.

В комнате царила темнота, если не считать горевшего в очаге огня. Окно было открыто, и на фоне испещренной звездами черноты и снега я увидел фигуру человека, стоявшего на подоконнике. Он совершенно бесшумно, с кошачьей легкостью спрыгнул в комнату. За ним вслед в комнату ворвался холодный зимний ветер, неистовавший снаружи. Были видны только смутные очертания, но глаза его горели, Эбнер, они горели.

– Тебя интересуют вампиры, англичанин, – прошептал он на ломаном английском языке и тихо закрыл за собой окно.

Я на минуту испугался, Эбнер. Наверное, просто ледяной холод с улицы, хлынувший в комнату, бросил меня в дрожь, хотя в душе я думаю по-другому. Этот незнакомец предстал передо мной, как я много раз представал перед другими людьми прежде, чем наброситься на них и взять их жизни. Окруженный мраком, с горящими глазами, он был ужасен. Зубастая тень, передвигающаяся с грациозной уверенностью и говорящая зловещим шепотом. Когда я приподнялся со своего стула, он вышел на свет. Я увидел его ногти. Это были когти длиной в пять дюймов, черные и острые. Тогда я поднял глаза и увидел его лицо. Это лицо было мне знакомо с детства. Стоило только взглянуть на него, как имя само собой слетело с языка.

– Саймон, – произнес я.

Он застыл, и наши взгляды встретились.

Ты видел мои глаза, Эбнер. Думаю, ты видел в них и силу, и многое другое, более мрачное. То же можно сказать и о глазах любого представителя нашей расы. Месмер писал о животном магнетизме, о странной силе, которая присутствует в любом живом организме, только у одних она развита в большей, у других в меньшей степени.

Проявления этой силы я наблюдал и у людей. На войне два офицера могут отдать своим солдатам два одинаково безрассудных приказа. Один будет тут же убит своими же собственными солдатами, а второй, используя в аналогичной ситуации те же слова, сумеет убедить солдат по доброй воле последовать за ним на верную смерть. Этой силой, я думаю, в полной мере владел Бонапарт. У нас ею владеют практически все. Она чувствуется в наших голосах, особенно в наших глазах. Мы – охотники и взглядом способны обездвижить и успокоить нашу естественную добычу, подчинить ее своей воле, а иногда даже можем заставить ее оказать нам помощь в собственном убийстве.

Но тогда ничего этого я не знал. Я видел только глаза Саймона и пылающий в них огонь. Я чувствовал, как кипит в нем жажда, и вид его разжег давно дремавшую во мне жажду крови. Потянуло чем-то знакомым, я испугался. Я не мог отвести взгляда, и он тоже. Мы молча смотрели друг другу в глаза и медленно ходили по кругу, не в силах разорвать сцепку. Мой стакан упал на пол и разбился.

Не знаю, сколько времени прошло… Наконец Саймон опустил глаза, и все кончилось. Потом он сделал нечто странное, что испугало меня. Он встал передо мной на колени, перекусил себе на запястье вену, откуда хлынула фонтаном кровь, и протянул мне руку.

– Повелитель крови, – промолвил он по-французски.

Пульсирующая кровь в такой опасной близости вызвала у меня сухость во рту. Я схватил его за руку и, дрожа, начал наклоняться над ней. Только тут я опомнился. Я ударил Саймона наотмашь и резко отвернулся. Бутылка стояла на столе возле очага. Я налил два стакана, один тут же осушил, а второй подтолкнул ему. Саймон недоуменно посмотрел на меня.

– Выпей, – приказал я.

Он сделал так, как я велел. Я стал повелителем крови, и мое слово было законом.

Так все началось в Карпатах в 1826 году.

Саймон, как я знал, был одним из двух последователей моего отца. Отец мой являлся повелителем крови. С его смертью главным стал Саймон, поскольку был сильнее, чем его товарищ. На другую ночь он привел меня на место, где жил. Укромная комнатка, спрятавшаяся в руинах старой крепости в горах. Там я встретился с остальными: с женщиной, которая в моем детстве также служила в доме отца, и еще двумя из моего племени, которых ты называешь Смит и Браун. Саймон был их господином. Теперь его место занял я. Более того, я принес с собой свободу от красной жажды.

Итак, мы выпили моего снадобья и провели вместе много ночей. Из их уст начал я узнавать историю людей ночи, их образ жизни.

Мы являемся древним народом, Эбнер. Еще задолго до того, как ваша раса начала на жарком юге возводить города, мои предки темными зимами охотились на севере Европы. Наши легенды гласят, что мы пришли с Урала или степных просторов, откуда в течение столетий расселились по всему западу и югу. Мы населяли Польшу задолго до поляков, бродили по германским лесам до появления там германских варваров, мы пронеслись по России до того, как по ней прокатились татары, до возникновения Великого Новгорода. Древний в моем понятии означает не сотни лет, а тысячелетия.

Мы, как повествует наша история, представляли собой жестокое племя хитрых, лишенных шерсти существ. Мы и ночь были неразрывно связаны. Молниеносные, свободные, несущие смерть. По долгожительству мы превосходили всех остальных животных, которые не умели убивать, повелителей созидания. Так говорится в нашей истории. Все живое, о двух или о четырех ногах, в страхе бежало от нас. Все живое служило для нас пищей. Днем, сбившись в кучи, мы семьями спали в пещерах. Ночью мы владели миром.

Потом с юга в наш мир вторглась ваша раса. Люди дня, так похожие на нас и в то же время так отличающиеся. Вы были слабыми. Мы с легкостью убивали вас и упивались радостью, потому что в вас мы видели красоту, а мой народ всегда стремился к красоте. Вероятно, особенно привлекательным стало ваше сходство с нами. Многие столетия вы оставались для нас всего лишь добычей.

Однако время несло перемены. Моя раса отличалась долголетием, но мы были немногочисленны. Потребность в размножении, как ни странно, в нас отсутствует, в то время как у вас, людей, она является ведущей, почти такой, как в нас красная жажда.

Саймон, когда я спросил его о моей матери, сказал, что желание у представителей мужского пола моей расы возникает только тогда, когда представительницы женского пола входят в раж, но это случается очень редко, в основном только после того, как разделили одну добычу. Плодовитостью наши женщины не отличаются, о чем мы не жалеем, так как беременность для них зачастую означает смерть. Саймон сказал мне, что причиной смерти моей матери стал я сам, когда прорывался из матки наружу. Я причинил матери такие повреждения, что спасти ее не могли даже наши регенерационные способности. Так происходит в большинстве случаев, когда на свет появляются наши младенцы. Свою жизнь мы начинаем в крови и смерти и продолжаем жить так же.

В этом видится определенное равновесие. Бог дает и берет – если ты веришь в него, – или Природа – если не веришь. Мы способны прожить тысячу лет или даже больше. Если бы мы отличались такой же плодовитостью, как вы, то вскоре заполонили бы весь мир. Ваша раса все время размножается, увеличиваясь в числе подобно мухам, но и умираете вы, как мухи. Раны и болезни, которые проходят для нас незаметными, уносят вас без счета.

Неудивительно, что поначалу люди не занимали наших мыслей. Но вы плодились, строили города, учились. У вас, как и у нас, есть разум; в отличие от вас, у нас не было нужды использовать его, мы и так были сильны. Ваш род дал миру огонь, армии, луки и копья, одежду и искусство, письменность и языки. Цивилизацию, Эбнер. А став цивилизованными, вы не могли больше оставаться просто добычей. Вы начали преследовать нас, истреблять огнем и колами, врываясь средь бела дня в наши пещеры. Наша численность стала неуклонно сокращаться. Мы боролись с вами и гибли либо пытались скрыться, но куда бы мы ни подались, вы вскоре находили нас. В конце концов нам пришлось сделать то, к чему нас вынуждали. Мы начали учиться у вас.

Одежда и огонь, оружие и языки, словом, все. Ничего этого у нас раньше не было, как ты понимаешь. Все это мы позаимствовали у вас. Мы начали организовываться, думать и планировать и в конечном итоге полностью растворились среди вас. С тех пор мы живем в тени мира, возведенного вами, делая вид, что мы такие же, как вы. Ночами, крадучись, мы утоляли красную жажду, а в дневное время суток, дрожа от страха и ожидая возмездия, прятались по своим укрытиям. Так и жила моя раса, мой народ ночи. Так продолжалось многие сотни лет.

О нашей истории я узнал из уст Саймона, а он за много лет до того услышал ее из уст тех, кого больше нет с нами, кто ушел в мир иной. Саймон был старшим в обнаруженной мной горстке соплеменников. Он утверждает, что ему более шести сотен лет.

Я слышал и другие истории, легенды, которые своими корнями уходят за пределы устных преданий, туда, где лежат истоки нашего происхождения, в глубины времени, когда само время еще только начинало свой разбег. Но даже и там угадывалась рука ваших людей, потому что свои мифы мы черпали из христианской Библии. Браун, который одно время был проповедником, зачитывал мне отрывки из книги Бытия, об Адаме и Еве, об их детях Каине и Авеле, первых людях, единственных людях. Когда Каин убил Авеля, ему пришлось отправиться в изгнание, где на далекой земле Нод он нашел себе жену. Откуда она взялась, если других людей не существовало?

Библия не дает объяснения. Но Браун нашел ответ; Нод была страной ночи и тьмы, сказал он, и та женщина стала матерью нашего рода. Свое начало мы ведем от нее и Каина. Таким образом, потомками Каина являемся мы, а не чернокожие народы, как вы привыкли верить. Каин убил брата и скрылся. Так и мы должны убивать своих дальних родственников и прятаться с восходом солнца, поскольку солнце – это Божий лик. Мы сохранили свое долгожительство, что, согласно вашей Библии, в прежние времена было присуще всем людям. Но на нашей жизни лежит проклятие, и мы должны влачить ее в страхе и во мраке. Так думают многие из моих соплеменников. Однако есть и такие, которые придерживаются иного мнения и питаются другими мифами, принимая на веру легенды о вампирах и считая себя материальным воплощением зла.

Я слышал рассказы о давно ушедших предках, о битвах и преследованиях, о наших метаниях. Смит поведал мне о большом сражении на пустынном берегу Балтийского моря, которое произошло тысячу лет назад, когда несколько сотен представителей моего народа ночью напали на многотысячную орду, а когда над полем взошло солнце, оно осветило море трупов, залитых кровью. Это напомнило мне «Сеннекериба» Байрона.

Рассказывал Саймон и о чудесной Византии, где на протяжении столетий в роскоши и довольстве жило множество наших пращуров, затерявшихся в огромном, кишащем народом городе. Так продолжалось до тех пор, пока не пришли крестоносцы. Они разграбили и разрушили великий город, и многих наших бросили в костер. Незваные гости принесли с собой крест; полагаю, именно так родилось предание о том, что моя раса боится креста и питает отвращение ко всем христианским символам.

Из уст многих я слышал легенду о построенном нами городе, огромном городе ночи, возведенном из железа и черного мрамора в темных пещерах в самом сердце Азии, у берегов подземной реки и моря, никогда не знавших солнечного света. Город наш был велик задолго до вознесения Рима, он древнее Ура. Так утверждали они, открыто противореча истории, поведанной мне ранее о голых зверях, в лунном свете продирающихся по заснеженным лесам. Согласно преданию, из города нас изгнали за какой-то проступок. С тех пор, забытые и никому не нужные, мы на протяжении тысячелетий бродим по земле. Город же как стоял, так и стоит, на прежнем месте. Однажды в нашем роду должен появиться король, повелитель крови более могущественный, чем те, которые были раньше, тот, кто соберет наш разбросанный по всему миру народ и отведет нас в наш город ночи на берегу не знающего солнечного света моря.

Эбнер, из всего того, что я услышал и узнал, легенда эта подействовала на меня сильнее всего. Я сомневаюсь, что такой огромный подземный город существует, сомневаюсь, что он вообще когда-либо существовал, однако сам факт такого предания свидетельствует о том, что народ мой не является носителем зла, не является бездушным сборищем вампиров из мифов. У нас нет искусства, нет литературы, мы даже не создали своего собственного языка, но легенда эта показывает, что мы обладаем воображением и способны мечтать. Мы никогда ничего не строили, ничего не создавали собственными руками. Мы пользовались творениями ваших рук, жили в ваших городах, паразитировали на ваших жизнях, питались вашей кровью, – но мы могли бы созидать, если бы нам представился шанс. Это сидит в нас, раз мы из уст в уста передаем легенды о наших собственных городах.

Красная жажда была нашим проклятием, она сделала наши расы врагами, она лишила мой народ благородных устремлений. Воистину, Каинова печать.

В прошлые века у нас были и великие вожди, Эбнер, повелители крови настоящие и вымышленные. У нас были наши Цезари и Соломоны, наши Иоанны Предтечи. Но мы ждем своего избавителя, своего Христа.

Сбившись в кучу в развалинах мрачного замка, слушая завывания ветра, Саймон и другие пили мой эликсир и рассказывали мне то, что знали, внимательно изучая меня алчными, горящими глазами. Я понимал, о чем они думают. Каждый из них на несколько сотен лет старше меня, но я был сильнее их, я стал повелителем крови, я принес им избавление от красной жажды. Я казался им получеловеком, Эбнер, во мне они увидели избавителя из легенды, долгожданного короля вампиров.

Я не смог отказаться от этого. Уже тогда я знал, что таково мое предназначение – вывести мой народ из мрака тьмы.

Мне так много нужно сделать, Эбнер, так много. Твой народ боязлив и суеверен, вы ненавидите нас, поэтому пока мы должны скрываться. Я видел, как вы воюете, читал о Владе Тепеше – который, между прочим, не относился к нашему числу, – о Гае Калигуле и других королях. Я видел, как вы сжигали своих женщин по одному только подозрению в принадлежности к нам, а здесь, в Новом Орлеане, стал свидетелем того, как себе подобных вы превращаете в рабов, порете их, продаете, как скот, и все только потому, что у них темный цвет кожи. Чернокожие люди по крови ближе к вам, чем мой род был, есть и будет. От их женщин вы способны иметь детей, в то время как о родстве между ночью и днем даже речи быть не может.

Нет, ради собственного спасения мы должны держаться подальше от людских глаз. Но, освободившись от красной жажды, мы, надеюсь, со временем сможем явиться перед наиболее просвещенными из вас, перед учеными мужами, вашими передовыми вождями. Мы во многом способны помочь друг другу, Эбнер! Мы расскажем вам о вашей собственной истории, и от нас вы многому научитесь. Пока мы только начинаем. Я уже поборол красную жажду и со временем, не без посторонней помощи, надеюсь победить само солнце, чтобы мы могли появляться средь бела дня. Ваши хирурги и медики помогли бы нашим женщинам в рождении детей, чтобы воспроизведение себе подобных не означало смерть.

Нет пределов тому, что в состоянии создать моя раса. Слушая Саймона, я понял, что мог бы сделать нас величайшим народом на земле. Однако сначала, чтобы начать задуманное, я должен отыскать и собрать его представителей.

Задача эта не из простых. Саймон сказал, что в дни его юности нас, разбросанных по Европе от Урала до Британии, было около тысячи. Согласно преданиям, некоторые из нас мигрировали на юг в Африку или на восток – в Монголию и Китай, но о точных маршрутах и местах мы не располагаем сколько-нибудь достоверными сведениями. Из той тысячи, которая скиталась по Европе, большинство погибло в войнах или на инквизиторских кострах, кого-то выследили и убили. Вероятно, уцелела жалкая сотня, полагает Саймон, а то и меньше. Уровень рождаемости у нас всегда был низок. Те же, кто выжил, разбросаны и напоказ себя не выставляют.

Так мы начали поиски, которые отняли у нас десятилетие. Не стану докучать тебе подробностями. В одной из церквей России мы нашли те книги, которые ты видел в моей каюте, единственный письменный источник, попавший ко мне из рук одного из нас. Я со временем расшифровал их. Там рассказывалось об общине, объединявшей пятьдесят человек крови, об их передвижениях, сражениях и смертях. Все они погибли, последние трое были распяты на кресте и сожжены за несколько столетий до моего рождения.

В Трансильвании мы обнаружили обгоревший остов стоящей в горах цитадели, в ее подземелье – костные останки двух представителей моего рода. Из скелетов торчали полусгнившие деревянные колы, а черепа были насажены на шесты. Я многое узнал, изучая скелеты, но никого из живых мы не увидели.

В Триесте удалось найти семью, которая при свете дня никогда не переступала порога своего дома. Ходили слухи об их необычной бледности. Эти люди оказались альбиносами. В Будапеште нам попалась одна богатая дама, которая порола своих служанок и пускала им кровь с помощью пиявок или ножа. Этой кровью она натирала свою кожу, чтобы сохранить красоту. Эта женщина оказалась одной из вас. Вынужден признаться, я собственными руками убил ее, такое отвращение она вызвала у меня. Ее поступками руководила не красная жажда, а злобная натура. Так ничего и никого не обнаружив, мы вернулись домой, в Шотландию.

Шли годы. Женщина из нашей группы, подруга Саймона, прислуживавшая в прошлом моему отцу, умерла. Причину ее смерти я так и не смог установить. Ей было менее пяти сотен лет. Я произвел вскрытие тела, и у нее оказалось по меньшей мере три органа, которые я никогда не видел у людей. Я мог лишь отдаленно догадываться об их предназначении. Сердце по размеру было в два раза меньше человеческого, а кишечник во много раз короче. Еще у нее имелся дополнительный желудок, как я понял, специально для усвоения крови. Нашлись и другие отличия, менее важные.

Я много читал, учил языки, писал стихи, поднаторел в политике. Мы посещали самые блестящие светские собрания, я говорю о себе и Саймоне. Смит и Браун, как ты их величаешь, никогда не проявляли интереса к английскому, поэтому вели более замкнутый образ жизни и держались вместе. Дважды мы с Саймоном отправлялись на континент, чтобы продолжить наши поиски. Один раз я отправил его в Индию, где на протяжении трех лет Саймон занимался поисками в одиночку.

Наконец, почти два года назад, в Лондоне, под самым своим носом мы нашли Кэтрин. Она, конечно, тоже принадлежит к нашему роду. И рассказала нам крайне интересную историю. Около 1750 года во Франции, Баварии и Австрии, а также в Италии проживала весьма значительная группа наших людей. Кэтрин даже назвала отдельные имена, кое-кто оказался знаком Саймону. Много лет она тщетно пыталась разыскать их. Кэтрин сообщила, что один из того числа в 1753 году был выслежен полицией Мюнхена и убит. Это напугало остальных. Тогда их повелитель крови решил, что Европа стала слишком густонаселенной для них, к тому же для собственной безопасности люди начали сплачиваться в специальные организации.

Они скрывались в тени и жили по подвалам. Численность наша, похоже, уменьшалась. Тогда он нанял корабль, который из Лиссабона отправился в Новый Свет, унося на борту уцелевшую горстку наших людей. Отсутствие цивилизации, бескрайние леса и грубые условия тамошней колониальной жизни сулили легкую добычу и безопасность. Почему среди них не оказалось моего отца, Кэтрин не могла сказать. Она тоже должна была присоединиться к ним, но гроза, заставшая ее в дороге, и сломанное колесо экипажа помешали Кэтрин попасть в Лиссабон вовремя. Когда она наконец добралась до места, корабль уже ушел.

Я тотчас помчался в Лиссабон, где углубился в изучение записей о грузовых и пассажирских перевозках того времени, сохранившихся в архивах. Мои труды не пропали даром. Как я и подозревал, корабль из своего вояжа так и не вернулся в порт приписки. Находясь в море так долго, наши люди не могли не перебить всю команду. Вопрос состоял в одном: сумели ли они достичь берегов Нового Света? Никаких записей относительно этого я не обнаружил. Все же мне удалось установить конечный пункт их маршрута – порт Нового Орлеана. Оттуда по реке Миссисипи они могли попасть в любое место континента.

Все остальное ясно и без слов. Мы тоже отправились в путь. Я не сомневался, что отыщу своих. Мне казалось, что, приобретя пароход, я получу комфорт, к которому привык, мобильность и свободу, в которых нуждаюсь для осуществления своей затеи. На реке всегда полно всяких эксцентричных личностей, кто станет обращать внимание еще на одного… Я полагал, что мне будет только на руку, если пойдет слух о сказочном пароходе и его загадочном капитане, который выходит из каюты только в ночное время суток. Слухи эти могли достичь ушей тех, для кого предназначались. Я ждал, что они придут ко мне, как в свое время пришел Саймон, и сделал нужный запрос. Так в Сент-Луисе произошла наша встреча.

Все остальное ты знаешь. Напоследок хочу сказать тебе еще кое-что. В Нью-Олбани, когда ты показал мне наш пароход, я не мог скрыть своего удовлетворения. «Грёзы Февра» прекрасен, Эбнер. Он именно такой, каким и должен быть. Впервые за все время на свет не без нашей помощи появилась красивая вещь. Это начинание новое для нас. Название несколько испугало меня. Февр ассоциировался у нашего племени с другим понятием, так иносказательно обозначали красную жажду. Но Саймон справедливо заметил, что это название могло заинтриговать представителей моей расы.

Теперь ты знаешь правду, на которой так настаивал. Ты отчасти был честен со мной, и я полагаю, что ты не обманул меня, сказав, что не являешься суеверным. Если моим мечтам суждено сбыться, то непременно наступит время, когда день и ночь, преодолев сумрак страха, разделяющего нас, соединятся в рукопожатии. Приближается время риска. Пусть мы встретим его вместе. Мои мечты и твои, наш пароход, будущее моего народа и твоего, вампиры и скот – все это я отдаю на твой суд, Эбнер. Чем все закончится? Доверием или страхом? Кровью или хорошим вином? Станем ли мы друзьями или врагами?

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. На борту парохода «Грёзы Февра». Новый Орлеан, август 1857 года

В гнетущей тишине, последовавшей за рассказом Джошуа, Эбнер Марш слышал собственное ровное дыхание и стук тяжело бившегося в груди сердца. Казалось, рассказ Джошуа занял несколько часов, но в кромешной темноте каюты трудно было судить о беге времени. Возможно, снаружи уже начало светать. Тоби, наверное, приступил к приготовлению завтрака, а пассажиры первого класса вышли на верхнюю палубу для утренней прогулки. Порт потихоньку оживал и приходил в движение. Но внутри каюты Джошуа Йорка продолжалась ночь, которой не было конца.

Снова вспомнились слова проклятого стихотворения, и Эбнер услышал собственный голос:

– Час утра наставал и проходил, но дня не приводил он за собою…

– «Тьма», – тихо произнес Джошуа.

– И ты прожил в ней всю свою жизнь, – сказал Марш. – У тебя ни разу не было утра, никогда. Боже, Джошуа, как ты смог вынести такое?

Йорк не ответил.

– Это самая жуткая история из всех, что довелось мне услышать на моем веку. Но будь я проклят, если не верю тебе, Джошуа.

– Я очень надеялся, что ты поверишь мне, – отозвался Йорк. – Что дальше, Эбнер?

«Дальше будет трудно», – подумал Марш.

– Не знаю, – честно признался он. – Несмотря на то что ты, как сказал, убил стольких людей, я все-таки испытываю к тебе сострадание. Не знаю, правильно ли это. Может, мне следовало бы попытаться убить тебя, может, с точки зрения христианина, это было бы единственно верным решением. Может, мне следует попробовать помочь тебе. – Раздосадованный необходимостью сделать выбор, Марш по-лошадиному фыркнул. – Думаю, нужно послушать тебя еще и не спешить принимать решение. Ты не все рассказал мне, Джошуа. Кое-что осталось.

– Да? – выжидательно спросил Йорк.

– Новый Мадрид, – твердо напомнил ему Марш.

– Кровь на моих руках, – вспомнил Джошуа. – Как бы объяснить… В Новом Мадриде я совершил убийство, но это было совсем не то, что ты думаешь.

– Тогда расскажи мне, как это случилось. Жду.

– Саймон многое поведал мне об истории моего народа, о наших секретах, обычаях, образе жизни. Одно, должен признаться, чрезвычайно обеспокоило меня, Эбнер. Мир, который вы построили под солнцем, с трудом подходит для нас. Иногда, чтобы облегчить себе существование, приходится обращаться к вам. С этой целью мы можем воспользоваться той силой, что источают наши глаза или голос. В ход мы можем пустить и силу физическую, нашу жизнестойкость или пообещать вечную жизнь. Себе во благо мы способны обернуть и легенды, которыми вы окружили наше существование. С помощью лжи, запугивания и обещаний мы в состоянии превращать людей в своих рабов. Такое существо весьма полезно. В дневное время суток оно послужит нам защитой, может появляться там, где не можем мы, а также вращаться среди людей, не вызывая подозрений.

В Новом Мадриде произошло убийство. На том самом лесном складе, где мы сделали остановку. Судя по сообщению в газете, я имел все основания надеяться, что это дело рук кого-то из моего племени. Однако я нашел – не знаю, как и назвать его – раба, домашнее животное. Холопа. Это был старый, старый мужчина. Мулат с лысой головой, морщинистый и безобразный. С бельмом на одном глазу, с лицом, изуродованным шрамами, следами старого ожога. Внешне он не вызывал приязни, а внутренне был просто омерзителен. Испорчен до мозга костей. Когда я приблизился к нему, он схватил в руки топор. Потом взглянул мне в глаза и узнал меня, Эбнер. С первого мгновения понял, кто я такой. Он упал на колени, плача и причитая, он превозносил меня, ползая у ног, как собака, и умолял выполнить обещание. «Обещание, – твердил мулат, – обещание, обещание».

В конце концов я приказал ему остановиться. Он подчинился. Сразу. И в страхе отполз в сторону. Видишь ли, он привык почтительно относиться к словам повелителя крови. Я попросил его рассказать мне о своей жизни, полагая, что его повествование поможет мне обнаружить следы моих соплеменников.

Его рассказ оказался таким же мрачным, как и мой собственный. Старик, хотя был цветным, родился в свободной семье в местечке под названием Свомп, которое в Новом Орлеане имело весьма дурную славу. Одно время он был сводником, потом резал кошельки, а затем и глотки, охотясь за приезжими лодочниками. Ему не исполнилось еще и десяти, а он уже убил двух человек. Позже он ходил под одним флагом с Винсентом Гамби, самым кровавым пиратом Баратарии. Был надсмотрщиком над невольниками, которых Гамби отбивал у испанских работорговцев и перепродавал в Новом Орлеане. Еще он занимался колдовством. И служил нам.

Он рассказал мне о своем повелителе крови, человеке, превратившем его в холопа. Тот посмеялся над его колдовством и дал слово обучить великому искусству черной магии. «Если будешь служить мне, – пообещал повелитель крови, – я сделаю тебя одним из нас. Твои шрамы исчезнут, твой глаз снова обретет зрение, а ты будешь пить кровь и жить вечно, никогда не старея».

Мулат сделался его слугой. На протяжении почти тридцати лет он преданно исполнял все, что ему приказывали. Он жил ради обещания. Ради обещания он убивал, научился есть парное мясо и пить кровь.

Пока наконец его хозяин не нашел ему лучшую замену. Мулат постарел и одряхлел, стал обузой. Так как пользы от него больше никакой не было, его списали со счета. Вероятно, было бы милосерднее убить его; вместо этого мулата отправили вверх по реке и бросили на произвол судьбы. Холоп не посмел перечить хозяину, хотя видел, что данное ему обещание оказалось ложью. Старик берегом реки медленно продвигался вверх по ее течению. Промышлял он грабежами и убийствами. Иногда, правда, добывал деньги и честным путем: ловил беглых рабов или устраивался на сезонные работы, но большую часть времени, как отшельник, проводил в лесу, ведя ночной образ жизни. Иногда, набираясь смелости, он ел мясо и пил кровь своих жертв, полагая, что это поможет ему вернуть молодость и здоровье. Он сказал мне, что в окрестностях Нового Мадрида обитал около года. Одно время рубил лес для владельца дровяного склада. Он знал, что это место редко кто навещал. Итак… ну а что было дальше, ты знаешь и сам.

Эбнер, твои люди многому могут научиться у моих, но только не тому, чему научился он. Только не этому. Мне стало жаль его. Он был стар, безобразен и потерял надежду. К тому же он разозлил меня, разозлил так, как та богатая женщина в Будапеште, которая любила умываться кровью. В преданиях вашего народа мои соплеменники выглядят воплощением зла. У вампиров нет души, нет благородства, нет надежды, нет избавления, говорится в них. Я не могу согласиться с этим, Эбнер. Я убивал бесчисленное множество раз, делал ужасные вещи, однако во мне нет зла. Я не выбирал своего пути. Когда нет выбора, нельзя говорить о добре или зле. Нами руководила красная жажда, наше проклятие и наше наказание. Она лишила нас того, чем мы могли бы стать. Но люди твоего племени, Эбнер… над ними не висит подобное проклятие. Тому существу, которое я обнаружил на дровяном складе близ Нового Мадрида, красная жажда была неведома. Он мог стать кем угодно и заниматься мог чем угодно. А вместо этого стал тем, кем стал. Хотя, чтобы быть до конца честным, следует сказать, что в его падении отчасти виновен и представитель моей расы, тот, кто пообещал исполнить неосуществимое желание. Все же, несмотря на то что мне это претит, я могу понять и объяснить его поступок. Союзник в вашей среде значит очень многое и в корне меняет жизнь. Нам всем, и вашему роду, и нашему, в равной степени известно, что такое страх, Эбнер.

Я только одного не могу понять, почему среди вас встречаются отдельные особи, которые с таким вожделением взирают на жизнь во тьме, с такой алчностью стремятся познать красную жажду. Вот и старик мечтал о ней, страстно мечтал. Он умолял меня не бросать его, как сделал это прежний хозяин. Я не мог дать ему то, о чем он просил меня. И не дал бы, даже если бы это было в моих силах. Я дал ему то, что мог.

– Ты ради его блага вырвал ему глотку, так? – донесся из темноты голос Эбнера Марша.

– Я же говорила тебе, – услышал Марш Валерию. Он совершенно забыл, что она находится тут же, так тихо сидела женщина.

– Я убил его, – признался Джошуа, – своими собственными руками. Да, его кровь обагрила мои ладони и капала с них на землю. Но я не притронулся к ней губами, Эбнер. Я похоронил его, не тронув.

Снова в каюте воцарилась тишина. Эбнер Марш, пощипывая бороду, размышлял.

– Выбор, говоришь, – осмелился он наконец. – В этом состоит разница между добром и злом, ты считаешь. Теперь, похоже, сделать выбор предстоит мне.

– Мы все делаем наш выбор, Эбнер. Каждый день.

– Может, оно и так, – промолвил Марш. – Говоришь, тебе нужна моя помощь, Джошуа. Предположим, я соглашусь. В таком случае чем я буду отличаться от несчастного старого мулата, которого ты убил? Ты можешь мне ответить?

– Я бы никогда не втравил тебя ни во что подобное, – заметил Джошуа. – Я даже не пытался. Эбнер, я еще много веков буду продолжать жить после того, как тебя не станет на этом свете, и память о тебе сгинет во мраке времени. Разве я когда-нибудь сулил тебе бессмертие?

– Вместо этого ты посулил мне проклятый пароход, – ответил Марш. – И ясно, как день, навешал на уши лапши.

– Даже в моей лжи имелась доля истины, Эбнер. Я сказал, что охочусь на вампиров, чтобы положить конец злу. Разве в этом нет правды? Мне нужна твоя помощь, Эбнер, но помощь партнера, а не холопа повелителя крови.

Эбнер Марш поразмыслил над его словами.

– Хорошо. Предположим, я поверю тебе. Предположим, я стану доверять тебе. Но ведь и ты должен доверять мне, если хочешь видеть во мне партнера.

– Я доверил тебе сокровенное. Разве этого недостаточно?

– Черт, конечно, нет, – сказал Эбнер Марш. – Да, ты сказал мне правду, а теперь ждешь ответа. Если я дам тебе не тот ответ, который ты хотел бы получить, живым из каюты я не выйду, так? Если не ты сам, так уж твоя подружка об этом позаботится – Очень проницательно, капитан Марш, – заметила невидимая в темноте Валерия. – У меня нет против вас злого умысла, но Джошуа не должен пострадать.

Марш фыркнул.

– Понимаешь, к чему я клоню? Это не доверие. На пароходе мы больше не партнеры. Положение вещей чертовски неустойчиво. Вы в силах убить меня, как только вам вздумается. Если я не буду паинькой, вы меня отправите на тот свет. В моих глазах все это делает меня рабом, а не компаньоном. Я тоже одинок. С тобой на корабле находятся все твои кровососущие дружки-приятели, которые в случае чего выручат вас из беды. Бог знает, что вы замышляете, а сказать можно все, что угодно. К тому же ты предупредил, что я не имею права ни с кем поделиться. Черт, Джошуа, может, лучше убить меня сразу. Не думаю, чтобы мне понравилось партнерство такого рода.

Джошуа Йорк молча обдумывал услышанное. Через некоторое время он сказал:

– Очень хорошо. Я тебя понял. Что, по-твоему, должен я сделать, чтобы продемонстрировать тебе свою лояльность?

– Для начала, – промолвил Марш, – предположим, что мне понадобится тебя убить. Как я могу сделать это?

– Нет! – встревоженно воскликнула Валерия. Марш услышал ее шаги, когда она бросилась к Джошуа. – Не смей говорить ему. Ты не знаешь, что он замышляет, Джошуа. Зачем ему справляться об этом, если он не намерен…

– Чтобы уравнять наши шансы, – мягко ответил Джошуа. – Я понимаю его, Валерия. И мы должны пойти на этот риск. – Она снова начала умолять его, но Джошуа велел женщине замолчать и сказал Маршу:

– Огонь справится с этой задачей. Меня можно утопить или прикончить выстрелом в голову. Мозг у нас уязвим, а выстрел в сердце только на время свалит с ног, пока рана не затянется. Легенды точны в одном. Если отрезать мне или мне подобному голову и вбить кол в сердце, я уже не встану. – Он хрипло рассмеялся. – О вас, думаю, можно сказать то же самое. Солнце, как ты видел, оказывает такое же смертоносное воздействие. Все остальное – чеснок, серебро – это чушь.

Эбнер Марш шумно выдохнул из легких воздух, он даже не осознал, что сидел, затаив дыхание.

– Разрази меня гром.

– Удовлетворен? – спросил Йорк.

– Почти, – ответил Марш. – Еще кое-что.

Чиркнула спичка, в сложенной ладони Йорка вспыхнул танцующий огонек. Он поднес его к масляной лампе, и пламя перешло на фитиль, озарив каюту тусклым желтым светом.

– Ну вот, – произнес Йорк и взмахом руки потушил спичку. – Так лучше, Эбнер? Теперь мы в более равных условиях? Партнерство требует света, ты не согласен со мной? Чтобы мы могли заглянуть друг другу в глаза.

Эбнер Марш заморгал. От долгого пребывания в темноте даже тусклый огонек показался нестерпимо ярким, и на глаза навернулись слезы. Комната теперь выглядела просторнее, а страх и давящая теснота отступили прочь.

Джошуа Йорк спокойно смотрел на Марша. Лицо его было покрыто струпьями сухой мертвой кожи; когда он улыбнулся, один из них отслоился и упал. Губы его по-прежнему были опухшими, а глаза казались непроницаемо черными, но следы ожогов и пузыри исчезли. Перемена была разительной.

– Так о чем ты говорил, Эбнер? Марш воспользовался предложением Йорка и посмотрел ему прямо в глаза.

– Я не собираюсь брать ответственность на себя одного. Я хочу рассказать…

– Нет! – воскликнула Валерия, которая все еще находилась подле Джошуа. – Один – это уже много, мы не можем позволить ему разнести слух по всему кораблю? Нас убьют!

– Черт возьми, женщина, в мои планы не входит давать объявление в «Тру Дельта», можете не сомневаться.

Джошуа сцепил пальцы и задумчиво посмотрел на Марша.

– Тогда что же входит в твои планы, Эбнер?

– Посвятить в дело еще одного-двух людей, – ответил Марш. – Ты знаешь, не я один проявлял подозрительность. К тому же может оказаться, что вам понадобится помощь, оказать которую в одиночку я буду не в силах. Я скажу только тем, в ком совершенно уверен. Волосатому Майку. И мистеру Джефферсу, он чертовски умен, к тому же уже давно интересуется тобой. Все остальные ничего не будут знать. Мистер Олбрайт слишком благочестивый и чопорный, он не правильно поймет, ну а если сказать мистеру Фрамму, это в течение недели станет известно всей реке. Что касается Уайти Блей-ка, мы можем спалить палубную надстройку, а он даже не заметит это, Лишь бы его паровые машины работали исправно. Но Джефферс и Волосатый Майк должны быть в курсе. Они хорошие люди, и нам может понадобиться их помощь.

– Понадобится их помощь? – переспросил Джошуа. – Что ты имеешь в виду, Эбнер?

– Вдруг кому-то из твоих соплеменников придется не по вкусу твой напиток?

Искренняя улыбка Джошуа в тот же момент исчезла. Он поднялся и пересек каюту, чтобы налить себе выпить – на этот раз виски. Выражение его лица по-прежнему оставалось хмурым.

– Не исключено, – произнес он. – Я подумаю. Если на самом деле им можно доверять… У меня имеются определенные опасения относительно путешествия в излучину реки.

Впервые за все время Валерия, несмотря на ожидания Марша, не произнесла ни слова. Марш бросил на нее взгляд исподлобья. Женщина сидела, сосредоточившись и крепко сжав губы. В глазах ее промелькнуло нечто, отдаленно напоминавшее страх.

– Что-то случилось? – спросил Марш. – Вы оба выглядите как-то… странно.

Валерия вскинула голову.

– Все из-за него, – сказала она. – Я просила вас повернуть пароход вспять. Я попрошу еще раз, если увижу, что вы оба послушаете меня. Там, на Кипарисовом причале – он.

– Кто? – спросил сбитый с толку Марш.

– Повелитель крови, – сказал Джошуа. – Пойми меня, Эбнер, не все представители моего рода думают так же, как и я. Даже среди моих собственных последователей не все являются моими однозначными единомышленниками. Саймон, скажем, проявляет лояльность, Смит и Браун безразличны, что до Кэтрин, с самого начала я чувствовал в ней сопротивление. Похоже, в душе она предпочитает жить по-старому. По всему видно, что Кэтрин ужасно скорбит, что опоздала тогда на корабль, и моя власть ее раздражает. Подчиняется она только потому, что должна. Я – повелитель крови. Но Кэтрин это не нравится.

И другие, которых мы подобрали на реке, я не уверен в них. Кроме Валерии и Жана Ардана, я никому не доверяю полностью. Помнишь, ты предупреждал меня о Раймоне Ортеге? Так вот, я разделяю твои опасения. Только Валерия для него ничего не значит и движет им не ревность, но в остальном ты прав. Чтобы заставить Раймона последовать за мной в Натчезе, мне пришлось подчинить его своей воле, как когда-то в Карпатских горах я подчинил своей воле Саймона. Трудно мне пришлось и с Карой де Грю и Винсентом Тибо. Теперь они следуют за мной, потому что должны – так у нас заведено. Все же я не уверен в том, что кое-кто из них не затаился до поры до времени. То есть, ждет и смотрит, как разовьются события в излучине реки, когда мне придется лицом к лицу столкнуться с тем, кто был их повелителем крови.

Валерия многое рассказывала о нем, Эбнер. Он стар, Эбнер. Гораздо старше Саймона и Кэтрин, он старше любого из нас. Уже одно это обстоятельство не дает мне покоя. Он называет себя Деймон Джулиан, однако раньше носил имя Жиль Ламонт. Именно ему тридцать бесполезных лет прослужил тот несчастный мулат. Известно мне также, что сейчас у него в услужении работает другой холоп из числа людей…

– Мрачный Билли Типтон, – с отвращением подсказала Валерия.

– Валерия боится Джулиана, – продолжил Джошуа Йорк. – И другие отзываются о нем со страхом, а иногда даже с некоторым уважением. Как повелитель крови он заботился о них, давал им прибежище, благосостояние, пищу. Питались они в основном рабами. Неудивительно, что он обосновался именно там.

Валерия покачала головой.

– Джошуа, оставь его в покое. Умоляю тебя, если не ради чего другого, так хотя бы ради меня. Деймон не обрадуется твоему появлению, и ему придется не по вкусу свобода, которую ты несешь с собой.

Джошуа раздраженно нахмурился.

– С ним все еще находятся наши соплеменники. Ты хочешь, чтобы я и их бросил на произвол судьбы? Нет. К тому же, возможно, относительно Джулиана ты тоже заблуждаешься. Он находился в плену красной жажды бесчисленное множество веков, а я могу успокоить эту лихорадку.

Валерия скрестила руки, и ее фиалковые глаза яростно полыхнули.

– А если он не успокоится? Ты не знаешь его, Джошуа.

– Он образован, умен, эстетически развит, любит красоту, – упрямо продолжал Йорк. – Ты уже все это говорила.

– Еще он силен.

– Как Саймон, Раймон и Кара; теперь все они следуют за мной.

– Деймон другой, – не отступала Валерия. Джошуа Йорк нетерпеливо махнул рукой.

– Не имеет значения, я покорю его. Эбнер Марш, до сих пор молча наблюдавший за их спором, наконец решил подать голос.

– Джошуа прав, – обратился он к Валерии. – Мне и самому раз или два довелось заглянуть ему в глаза. А когда мы впервые обменялись рукопожатиями, я думал, что он переломает мне все косточки. Кроме того, он… как бишь вы его называете? Король?

– Да, – кивнула Валерия, – бледный король.

– Что ж, если он ваш бледный король, то стоит надеяться, что он победит, разве нет?

Валерия перевела взгляд с Марша на Йорка, потом снова на Марша. Ее начала бить дрожь.

– Но никто из вас его не видел. – Она на минуту замолчала, тонкой бледной рукой отвела назад тяжелые черные волосы и посмотрела Эбнеру Маршу прямо в глаза. – Возможно, я ошибалась относительно вас, капитан Марш. У меня нет ни силы Джошуа, ни его веры, но красная жажда управляла мной на протяжении пяти веков. И ваши люди были моей добычей, а подружиться со своей добычей нельзя. Нельзя. И доверять ей тоже нельзя. По этой причине я настоятельно просила Джошуа убить вас. Нельзя просто так отбросить в сторону предосторожности, которыми руководствовался всю свою прежнюю жизнь. Вы понимаете?

Эбнер Марш неуверенно кивнул.

– И сейчас еще противоречия раздирают меня, – продолжала Валерия, – хотя я готова признать, что мы можем довериться вам. Наверное. – Лицо ее стало мрачнее тучи. – Но, как бы я ни ошибалась относительно вас, относительно Деймона Джулиана я права!

Эбнер Марш нахмурился, сказать ему было нечего. Джошуа взял руку Валерии в свою.

– Думаю, твои страхи напрасны. Обещаю, что буду чрезвычайно осторожен. Поступай, как знаешь, Эбнер. Можешь сказать мистеру Джефферсу и мистеру Данну. Если Валерия права, их помощь нам понадобится. Отбери людей для специальной вахты, а остальных отпусти на берег. Когда «Грёзы Февра» войдет в рукав реки, я хочу, чтобы с нами находились только самые лучшие и надежные, только те, без услуг которых не обойтись. Нам не нужны ни религиозные фанатики, ни боязливые, ни способные на необдуманные поступки.

– Мы с Волосатым Майком позаботимся о команде, – заверил его Марш.

– Я встречусь с Джулианом на собственном пароходе в удобное для меня время, имея в тылу тебя и лучших людей команды. Будь предельно осторожен, когда начнешь рассказывать обо всем Джефферсу и Волосатому Майку. Ошибки здесь недопустимы. – Йорк посмотрел на Валерию. – Тебя это устраивает?

– Нет, – ответила она. Джошуа улыбнулся.

– Больше я ничего не могу сделать. – Он снова перевел взгляд на Эбнера Марша. – Эбнер, я рад, что ты не в числе моих врагов. Теперь наши шансы равны, и моя мечта близка к исполнению. В борьбе с красной жаждой я уже одержал первую победу. Хотелось бы думать, что сегодня мы с тобой заложили начало второй, которая будет знаменовать зарождение дружбы и доверия между нашими народами. «Грёзы Февра» станет той границей, что отделяет ночь ото дня и положит конец старым страхам. Вместе мы достигнем небывалых высот, мой друг.

Хотя Марш не слишком любил цветистые выражения, тем не менее страстная речь Джошуа задела его за живое, и капитан сдержанно улыбнулся.

– Чтобы чего-то достичь, придется сначала чертовски много потрудиться. – Он взял свою трость и встал. – Что ж, пойду.

– Отлично, – с улыбкой сказал Джошуа. – Я лягу отдохнуть, увидимся после захода солнца. Прими все меры, чтобы корабль был готов к отплытию. Я хочу как можно быстрее осуществить задуманное.

– Я позабочусь о пароходе, – заверил Марш и попрощался.

Снаружи уже начался день.

Оказавшись на открытом воздухе, Эбнер Марш от яркого света заморгал. Судя по всему, было часов девять утра. За спиной щелкнул замок – Джошуа запер дверь капитанской каюты. Утро стояло мрачное, жаркое и душное. Солнце скрывала плотная серая пелена. В воздухе от множества пароходов висело марево сажи и дыма. Похоже, приближается гроза, подумал Эбнер Марш. Эта перспектива еще в большей степени осложняла их планы. Внезапно он ощутил, что совсем не выспался, и почувствовал себя невероятно усталым. Но предстояло сделать так много, что о сне он даже и мечтать не смел.

Решив, что плотный завтрак поднимет настроение. Марш спустился в кают-компанию. Пока Тоби готовил для него бифштекс и черничный пирог, Эбнер выпил галлон горячего черного кофе.

В салон вошел Джонатан Джефферс. Увидев капитана, он размашистым шагом направился к его столику.

– Присядьте и съешьте чего-нибудь, – предложил Марш. – У меня к вам длинный разговор, мистер Джефферс. Правда, не здесь. Лучше подождите, пока я закончу, а потом пройдем ко мне в каюту.

– Прекрасно, – несколько рассеянно произнес Джефферс. – Капитан, где вы были, я сбился с ног, искавши вас.

– Я имел беседу с Джошуа, – сказал Марш. – А что?..

– Здесь вас хочет видеть один человек, – сказал Джефферс. – Он появился на пароходе среди ночи и проявляет невиданное нетерпение.

– Не люблю, когда меня заставляют ждать, словно я какой-нибудь недостойный бродяга, – сказал незнакомец.

Марш даже не заметил, как тот вошел в салон. Не дожидаясь приглашения, человек пододвинул стул и сел. Это был страшный, изможденный на вид малый с обезображенным оспой лошадиным лицом. Редкие коричневые волосы безжизненными прядями свисали по обе стороны лба, а волосы и плечи были усыпаны белесыми снежинками перхоти, словно после снегопада. Одет он был в дорогой костюм из тонкого черного сукна. Грудь украшала белая в рюшах манишка. На пальце поблескивало кольцо с камеей.

Внешность незнакомца не понравилась Эбнеру Маршу с первого взгляда, как не понравился ему его тон, выражение плотно сжатых губ и холодных льдистых глаз.

– Кто вы такой, черт побери? Чтобы побеспокоить меня за завтраком, вы должны иметь веские основания, иначе я прикажу выбросить вас за борт.

Закончив эту не слишком вежливую тираду, Марш сразу почувствовал себя лучше. Он всегда считал, что нет смысла быть капитаном парохода, если время от времени не посылаешь кого-нибудь ко всем чертям.

Мрачное выражение лица незнакомца не изменилось ни на йоту, только льдистые глаза его уставились на Марша со злобной усмешкой.

– Я хочу прокатиться на вашей расписной лоханке.

– Черта с два, – сказал Марш.

– Может, позвать Волосатого Майка, чтобы он разобрался с этим грубияном? – холодно предложил Джефферс.

Мужчина бросил на письмоводителя мимолетный взгляд, полный молчаливого презрения, который тут же перевел на Марша.

– Капитан, я прибыл сюда вчера вечером, дабы передать вам приглашение, вам и вашему компаньону. Я полагал, что хотя бы один из вас ночью будет бодрствовать. Но поскольку уже настал день, приглашение переносится на сегодняшний вечер. Вас ждут к ужину в «Сент-Луисе», через час после захода солнца, вас и капитана Йорка.

– Я вас не знаю и знать не хочу, – сказал Марш. – И ужинать с вами не собираюсь. Кроме того, «Грёзы Февра» сегодня вечером отчаливает.

– Мне это известно. Более того, я знаю куда. Марш нахмурился.

– Что такое?

– Сразу видно, что вы не знакомы близко с неграми. Черномазым все становится известно заранее, вы еще чихнуть не успели, а они уже знают об этом. А я умею слушать. Что вам за радость вести пароход в излучину реки? Могу поспорить, что вы беспокоитесь – вдруг зацепите брюхом за дно. Я могу избавить вас от лишней головной боли. Понимаете, человек, которого вы ищете, сам здесь и ждет вас. Так что, когда стемнеет, отправляйтесь и доложите об этом своему господину. Передайте, что Деймон Джулиан ждет его в гостинице «Сент-Луис». Мистер Джулиан сгорает от нетерпения, так ему хочется познакомиться.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. Новый Орлеан. Август 1857 года

В тот вечер Мрачный Билли Типтон вернулся в гостиницу «Сент-Луис», чувствуя себя более чем напуганным. Джулиану вряд ли понравится известие, которое он принес с «Грез Февра», а Джулиан опасен и непредсказуем, когда расстроен.

В темном холле их роскошных апартаментов горела одна-единственная маленькая свеча. В глубоком бархатном кресле у окна, потягивая ликер, сидел Джулиан. В его черных глазах играло пламя. В комнате царила тишина. Мрачный Билли физически ощущал на себе груз устремленных на него взглядов. Замок в двери за его спиной с тихим скрежетом повернулся, когда он прошел в комнату.

– Ну что, Билли? – мягко спросил Деймон Джулиан.

– Они не придут, мистер Джулиан, – сказал Мрачный Билли, пожалуй, слишком поспешно и слишком нервничая. В тусклом свете он не мог видеть реакцию Джулиана. – Он говорит, чтобы вы сами пришли к нему.

– Он говорит, – повторил Джулиан. – Кто он. Билли?

– Он, – сказал Мрачный Билли. – Второй повелитель крови. Он называет себя Джошуа Йорк. Тот, о котором вам писал Раймон. Второй капитан, Марш, толстяк с бородавками и бакенбардами, тоже не придет. Хам и грубиян к тому же. Но я дождался темноты, когда поднялся повелитель крови. Меня все-таки отвели к нему.

Мрачный Билли до сих пор не мог без содрогания вспоминать о том, как серые глаза Джошуа Йорка встретились с его собственными, и его едва не засосал их омут. В них светилась такая нескрываемая ненависть, что Билли немедленно отвел взгляд.

– Скажи нам, Билли, – сказал Деймон Джулиан, – как тот, другой, выглядит? Этот Джошуа Йорк, повелитель крови.

– Он… – начал Билли и замолчал, подыскивая нужные слова, – он… белый, я хочу сказать, кожа у него по-настоящему бледна, и волосы у него бесцветны. Он даже был в белом костюме, как какой-нибудь щеголь. И серебро, на нем до черта серебра. А как он движется… как эти чертовы креолы, мистер Джулиан, с благородством, как лорд. Он… Он, как вы, мистер Джулиан. Его глаза…

– Бледный и сильный, – промурлыкала Синтия из дальнего угла комнаты. – И с вином, которое побеждает красную жажду. Это он и есть, Деймон? Должно быть. Должно быть, все правда. Валерия всегда верила в эти сказки, а я смеялась над ней, но, наверное, все это правда. Он соберет нас всех вместе и отведет в потерянный город, в город тьмы. Наше королевство, наше собственное королевство. Ведь так, правда? Он повелитель повелителей крови, король, которого мы ждали.

В ожидании ответа она посмотрела на Деймона Джулиана. Тот продолжал потягивать свой ликер. На лице его промелькнула кривая коварная улыбка.

– Король, – задумчиво произнес он вслух. – И что этот король сказал тебе, Билли? Поведай нам.

– Он сказал, чтобы вы пришли на пароход, все. Завтра с наступлением темноты. На ужин. Он и Марш не придут сюда, как вы хотели, одни. Марш… Он сказал, что если они и придут к вам, то только вместе с остальными.

– Король странным образом робок, – заметил Джулиан.

– Убейте его! – вдруг вырвалось у Мрачного Билли. – Пойдите на тот чертов корабль и убейте его, убейте всех их. Он не прав, мистер Джулиан. У него глаза были, как у какого чертова креола, когда он посмотрел на меня. Как будто я тля, пустое место, хотя я сказал, что пришел от вас. Он считает себя лучше вас, и все другие тоже, этот их бородавчатый капитан и его проклятый клерк, все они смотрели сверху вниз. Позвольте мне зарезать его, пустить ему кровушку, чтобы залила его красивый костюмчик. Вы должны пойти туда и убить его!

В комнате после взрыва Мрачного Билли повисла тишина. Джулиан устремил взгляд в непроницаемую ночь. Окна были раскрыты нараспашку, в ночной тишине занавески только слегка колыхались. Снизу доносился уличный шум. Глаза Джулиана с полуприкрытыми веками оставались в тени. Взгляд его был сосредоточен на дальних огнях.

Когда он наконец повернул голову, в зрачках отразилось пламя одинокой свечи и застыло там, красное и подрагивающее. Его лицо приняло мрачно-зловещее выражение.

– Питье, Билли, – подсказал он.

– Он всех их заставляет пить его, – сказал Мрачный Билли, прислонившись к двери и вытащив свой нож. С оружием в руке он чувствовал себя спокойнее. Принявшись с помощью лезвия чистить ногти, он начал рассказывать:

– Это не просто кровь, как сказала Кара. В его составе есть еще что-то, что убивает жажду, во всяком случае, так они все утверждают. Я походил по кораблю, поговорил с Раймоном, и Жаном, и Хорхе, еще с двумя-тремя. Все говорили одно и то же. Жан все время тараторил об этом питье, что оно дает такое облегчение, конечно, если вы можете поверить в это.

– Жан, – с отвращением произнес Джулиан.

– Значит, все правда, – сказала Синтия. – Он сильнее жажды.

– Но это еще не все, – добавил Мрачный Билли. – Раймон говорит, что Йорк связался с Валерией.

Холл заполнила звенящая от напряжения тишина. Курт нахмурился. Мишель отвела глаза. Синтия отхлебнула из своего бокала. Все знали, что Валерия, прекрасная Валерия, была любимицей Джулиана; все бросали на него настороженные взгляды. Джулиан как будто погрузился в раздумья.

– Валерия? – произнес он. – Понятно.

Длинные бледные пальцы барабанили по подлокотнику кресла.

Мрачный Билли Типтон, довольный, кончиком ножа принялся ковыряться в зубах. Он предвидел, что сообщение о Валерии окажется решающим. У Деймона Джулиана имелись свои планы насчет Валерии, и Джулиан не любил, когда его планы рушились. Он все рассказал Билли, и не без удовольствия, когда удивленный Билли поинтересовался, как он отважился отпустить ее.

– Раймон молодой и сильный, он сможет позаботиться о ней, – сказал Джулиан. – Они будут одни вдвоем. Наедине друг с другом и со своей жаждой. Романтическая картинка, тебе не кажется? Через годик, а может, два или пять, Валерия понесет. Могу побиться об заклад, Билли.

Тогда он рассмеялся своим мелодичным смехом… Сейчас Деймон не смеялся.

– Что будем делать, Деймон? – спросил Курт. – Пойдем?

– Еще спрашиваешь? Конечно, – сказал Джулиан. – Едва ли мы можем устоять против такого любезного приглашения, тем более что исходит оно от короля. Тебе разве не хочется отведать его вина? – Он по очереди заглянул каждому в лицо; никто не осмелился подать голос. – Ах, где ваш энтузиазм? Жан рекомендует нам этот напиток, и Валерия тоже, я ничуть не сомневаюсь. Вино, слаще крови, густой напиток жизни. Подумайте о покое, который оно сулит нам. – Деймон улыбнулся. Все продолжали хранить молчание. Он ждал. Когда тишина затянулась, Джулиан пожал плечами и сказал:

– Что ж, надеюсь, король не станет о нас плохо думать, если мы отдадим предпочтение другому питью.

– Но ведь всех остальных он заставляет пить его, – сказал Мрачный Билли, – независимо от того, хотят они этого или нет.

– Деймон, – проговорила Синтия, – ты… откажешь ему? Ты не можешь. Мы должны пойти к нему. Мы должны выполнить то, о чем он нас просит. Мы должны.

Джулиан медленно повернул голову в ее сторону.

– Ты и в самом деле так считаешь? – спросил он с легкой усмешкой на губах.

– Да, – еле слышно прошептала Синтия. – Мы должны. Он – повелитель крови. – Она отвела взгляд в сторону.

– Синтия, – повторил Деймон Джулиан, – посмотри на меня.

Медленно, с явной неохотой она подняла голову и встретилась с Джулианом взглядом.

– Нет, – прошептала она. – Прошу тебя, о, умоляю тебя. Деймон Джулиан ничего не сказал. Не отрывая от него взгляда, Синтия сползла с кресла и, дрожа всем телом, упала перед ним на колени. На тонком запястье светился золотой витой браслет, усеянный аметистами. Она сбросила его с руки, губы се слегка приоткрылись. Поднеся руку ко рту, Синтия коснулась запястья губами. Потекла струйка крови.

Джулиан молча ждал, пока она на коленях подползла к нему и протянула в знак повиновения руку. С мрачным торжеством он принял предложенное ему подношение и начал пить, долго и жадно Когда Деймон насытился, Синтия, пошатываясь, поднялась с ковра, но снова упала на одно колено.

– Повелитель крови, – пробормотала она, – повелитель крови.

Губы Деймона Джулиана были красными и мокрыми. С уголка рта сорвалась вниз и скатилась крошечная алая бусинка. Джулиан достал из кармана носовой платок и аккуратно промокнул с подбородка оставленный след.

– Пароход большой, Билли? – спросил он. Мрачный Билли легким движением убрал нож в ножны. Рана на запястье Синтии, кровь на подбородке Джулиана – все это горячило, возбуждало его. Ну, теперь Джулиан покажет этим проклятым людишкам на пароходе, подумал он.

– Больше, чем какой бы то ни было пароход на реке, к тому же разукрашенный, все в серебре, зеркалах, мраморе, много витражей, ковры. Вам там понравится, мистер Джулиан.

– Пароход, – задумчиво проговорил Деймон Джулиан. – Интересно, почему мне и в голову не приходило устроиться на реке? Преимущества налицо.

– Так, значит, идем? – спросил Курт.

– Да, – ответил Джулиан. – О да. Как можно отказать, когда нас призывает повелитель крови. Король! – Откинув назад голову, он залился смехом. – Король! – выкрикивал он между взрывами смеха. – Король! – Постепенно начали смеяться и все остальные.

Джулиан внезапно поднялся, развернувшись, как складной нож на пружине. Его лицо вновь приняло скорбное выражение. Смех прекратился так же внезапно, как начался.

Джулиан устремил взгляд в темноту, на крыши домов.

– Мы должны принести с собой подарок. К королю без подношения не ходят. – Он повернулся к Мрачному Билли. – Завтра отправишься на улицу Моро, Билли, и принесешь оттуда то, что я хотел бы получить. Маленький подарок для одного бледного короля.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. На борту парохода «Грёзы Февра». Новый Орлеан, август 1857 года

Похоже, добрая половина пароходов, стоявших на пристани Нового Орлеана, вдруг решили покинуть причал в один день, думал Эбнер Марш, стоя на штормовом мостике и наблюдая за их отплытием.

– Для кораблей, идущих вверх по течению, традиционным временем отплытия было пять часов вечера. В три часа дня в топках разгорался огонь, оживали паровые машины. Их жерла с жадностью поглощали сосновую смолу, обычные дрова и уголь. Над соцветиями труб по очереди устремлялись к небу высокие столбы горячего дыма, черные вымпелы прощального привета. Вереница пароходов длиной в четыре мили, плотно стоящих на причале у берега, способна образовать изрядное количество дыма. Клубы копоти смешивались и превращались в гигантскую черную тучу, которая зависала над рекой на высоте пары сотен футов; она дрейфовала по ветру, просыпаясь черной сажей и искрами недогоревшей золы. Постепенно, по мере того как к отплытию начинал готовиться новый пароход, выбрасывая в воздух столбы дыма, она разбухала, без устали увеличиваясь в объеме. Завеса плотнела, закрывала солнце и начинала наползать на лик самого города.

С выгодной для наблюдения позиции на штормовом мостике Эбнеру Маршу казалось, что весь Новый Орлеан объят пламенем и дымом, и к бегству готовится вся флотилия. От этого делалось как-то не по себе, чудилось, будто все капитаны знают нечто такое, что ему, Эбнеру Маршу, пока неведомо. Отчаянно хотелось подготовить «Грёзы Февра» к отплытию и, не откладывая в дальний ящик, отчалить.

Маршу не терпелось покинуть город. Да, работа на маршрутах Нового Орлеана сулила богатство и известность, и все же он скучал по рекам, которые хорошо знал: по верховью Миссисипи с крутыми берегами, густо поросшими лесами, по неукротимой, грязной Миссури, которая истребляла пароходы, как ни одна другая река, по узкому Иллинойсу и по илистому, бурному Февру. Пробное путешествие «Грез Февра» вниз по Огайо казалось ему теперь почти идиллическим воспоминанием о лучших днях. С тех пор как они оставили Сент-Луис и направились вниз по реке, все словно пошло наперекосяк. И чем дальше на юг они углублялись, тем более трудным представлялось путешествие.

– Джошуа прав, – буркнул Марш себе под нос, глядя на Новый Орлеан. – В нем есть что-то гнилое.

Слишком жарко, слишком влажно, слишком много насекомых, отчего человеку начинало казаться, что на этом месте лежит Божье проклятие. Возможно, не в последнюю очередь повинно в этом было рабство. В последнем, однако, Эбнер Марш не был уверен на сто процентов. Единственное, в чем он абсолютно не сомневался, так это в своем желании приказать Уайти прибавить пару и поставить Фрамма или Олбрайта в рулевой рубке, чтобы сняться с якоря и направить пароход вверх по течению реки. Сейчас, до того, как сядет солнце. До того, как они придут.

Эбнеру Маршу так нестерпимо хотелось отдать этот приказ, что он даже ощущал горечь прилипших к языку, но еще не произнесенных слов. Зная о предстоящем событии вечера, капитан испытывал почти суеверный ужас, хотя снова и снова повторял себе, что совсем не суеверен.

Небо было тяжелым, атмосфера удушливой, на западе собиралась гроза и обещала превратиться в ураган, как еще пару дней назад и предсказывал Дэн Олбрайт. Пароходы продолжали уходить один за другим. Они отходили десятками. По мере того как Марш наблюдал за их отплытием, за тем, как пароходы, направляясь вверх по реке, по очереди растворяются в мерцающем мареве жары, он чувствовал себя все более и более одиноким, словно каждый корабль, исчезающий вдали, уносил с собой частицу его самого, частицу его мужества, изрядную долю его уверенности, мечту или маленькую, прокопченную надежду.

Каждый день Новый Орлеан покидает масса кораблей, мысленно успокаивал себя Марш, и сегодняшний день не многим отличается от всех других, самый обычный августовский день на реке, жаркий, подернутый дымкой, ленивый. Люди лениво переставляют ноги и ждут, что, может быть, дохнет откуда-нибудь свежестью и прохладой или чистый свежий дождь смоет с неба копоть и дым.

Но другая, более старая и мудрая половина души Марша знала, что ждут они не прохлады и чистоты, и ожидание не сулит избавления от жары, сырости, насекомых и страха.

Внизу, угрожающе потрясая железной дубинкой, Волосатый Майк покрикивал на подсобных рабочих, однако его крики тонули в доносящемся с пристани шуме, звуках склянок и гудков других пароходов. На набережной лежала гора груза, почти тысяча тонн, полная вместимость «Грез Февра». По шатким мосткам, проложенным на основную палубу, пока перетащили едва ли четверть всего груза. Понадобится еще много часов, чтобы покончить с погрузкой. Марш, даже если бы очень захотел, не смог бы отдать приказ об отходе, во всяком случае сейчас, пока гора груза оставалась почти нетронутой. В противном случае Волосатый Майк и Джонатан Джефферс решили бы, что он свихнулся.

Как хотелось Маршу рассказать им все, как он и намеревался сделать поначалу, чтобы вместе принять какое-то решение, но времени не было, все закрутилось так быстро, и сегодня вечером к ужину на борту парохода ожидалось прибытие Деймона Джулиана. Времени на разговоры с Волосатым Майком и Джонатаном Джефферсом не оставалось, не было времени на объяснения и убеждения, на разрешение сомнений и ответы на вопросы, которые неминуемо последовали бы. Так что вечер Эбнеру Маршу предстояло провести в одиночестве, почти в одиночестве. В комнате с ними, народом ночи, будут он да Джошуа. Джошуа Марш не причислял к разряду всех остальных. Джошуа сказал, что все пройдет отлично, у него при себе будет его напиток. Джошуа был полон надежд и ожиданий. Но Эбнера Марша мучили сомнения.

На «Грезах Февра» было тихо и спокойно. Корабль выглядел почти покинутым. Всех, кого можно, Джошуа отправил на берег. Такое положение вещей не устраивало Эбнера Марша, однако с Джошуа не поспоришь, если он принял какое-то решение. Стол в кают-компании был накрыт. Дым, пар, сгущающиеся на горизонте тучи – все это способствовало тому, что льющийся в главный салон через витражные стекла окон в потолке свет казался тусклым, мрачным и безрадостным. В салоне, да и на пароходе в целом, сумерки уже наступили. Ковры выглядели почти черными, в зеркалах колыхались тени.

За длинной стойкой бара из черного мрамора перемещалась фигура человека, занятого мытьем стаканов. Но даже он казался выгоревшим, бестелесным. Марш тем не менее кивнул ему и проследовал на камбуз, расположенный ближе к корме, непосредственно за рулевой рубкой. За ее дверью кипела работа. Два юных помощника Тоби помешивали что-то в больших медных чанах и утятницах, в то время как официанты слонялись без дела и подшучивали друг над другом.

По запаху Марш определил, что в огромных духовках: поспевают пироги. У капитана тотчас потекли слюнки, однако он, полный решимости, прошел мимо.

Тоби резал цыплят в правом отсеке камбуза, где вдоль стен стояли клетки с курами, голубями, кроликами, утками и прочей живностью. Птицы создавали страшный гвалт. Когда Марш вошел, Тоби поднял голову. У его локтя лежало три обезглавленные тушки, четвертого цыпленка, оказывавшего ему отчаянное сопротивление, кок держал перед собой на колоде. В другой руке он сжимал тесак.

– Капитан Марш! – с улыбкой воскликнул Тоби и точным ударом опустил тесак. Тот глухо стукнул. Брызнула кровь, обезглавленная курица судорожно соскочила с колоды, когда хватка кока ослабла. Его сильные черные руки были покрыты кровью. Он вытер их о передник. – Чем могу помочь?

– Я просто хотел сказать, чтобы сегодня, когда ужин будет готов, ты покинул пароход, – предупредил Марш. – Как только подашь нам все, уходи и уводи с собой своих поварят и официантов. Ты меня понял, да? Слышишь, что я говорю?

– Конечно, слышу, капитан, – с улыбкой произнес Тоби. – Конечно, непременно. Хотите посидеть в тесном кругу?

– Тебя это не касается, – отрезал Марш. – Как только закончишь работу – сразу на берег.

Он повернулся в сторону носа и собирался было уже уйти, но что-то заставило его обернуться.

– Тоби…

– Да, сэр?

– Ты знаешь, что рабство никогда мне не нравилось, хотя я открыто никогда не выступал против. Я бы подал свой голос против, если бы чертовы аболиционисты не были такими набожными. Последнее время я много думал об этом и теперь хочу сказать, что, похоже, они правы. Нельзя относиться к другим людям так, словно они не люди вовсе. Понимаешь, о чем я? Рано или поздно это кончится. Было бы лучше, если бы все закончилось миром, но пусть все закончится, даже если прольется кровь и будут полыхать пожары, понимаешь меня? Главное, набраться терпения и ждать, хотя надо быть готовым ко всему. Многое в мире устроено несправедливо. Но всему приходит конец.

Тоби недоуменно смотрел на него и рассеянно вытирал о передник руки, машинально водя ими вперед и назад, вперед и назад.

– Капитан, – тихо сказал он, – вы говорите как аболиционист. А это рабовладельческая страна, капитан. За такие слова вас могут убить.

– Возможно, Тоби. Я просто сказал, что думаю.

– Старый Тоби считает, что вы правильно поступили, капитан Марш, когда дали мне свободу. Так что теперь я могу для вас готовить.

Эбнер Марш кивнул.

– Не мог бы ты принести мне с камбуза нож? Только ничего никому не говори, ладно? Просто принеси мне хороший, острый нож. Лучше такой, чтобы можно было засунуть его в сапог. Ну что, принесешь?

– Да, сэр, капитан Марш, – сказал Тоби. Глаза на морщинистом черном лице слегка прищурились. – Конечно, сэр. – И он побежал выполнять просьбу.

Следующие два часа Эбнер Марш при ходьбе постоянно ощущал нож, засунутый за кожаное голенище сапога. К тому Времени, когда стемнело, он почти забыл о его существовании, так как уже привык к новому для себя ощущению и чувствовал себя гораздо спокойнее.

Гроза началась перед самым заходом солнца. Большинство пароходов, готовившихся к отплытию, к этому часу уже покинули пристань, хотя им на смену у берегового вала Нового Орлеана пришли другие. О своем начале гроза возвестила оглушительным раскатом грома, похожим на звук разгорающейся паровой топки. В небе засверкали молнии, и хлынул проливной дождь. Вода в реке вскипела, как во время весеннего паводка.

Марш, стоя под пологом, натянутым над прогулочной палубой, слушал ритмичный стук дождя и смотрел на пристань, где в поисках укрытия метался народ. Он не знал, сколько времени простоял там, облокотившись на перила и думая о чем-то своем, когда рядом вырос Джошуа Йорк.

– Идет дождь, Джошуа, – сказал он, указывая тростью на разыгравшуюся стихию. – Может статься, Джулиан не пожелает в такую погоду высунуть на улицу нос и не придет сегодня.

Джошуа Йорк выглядел необычно серьезно.

– Он придет, – произнес Джошуа. Больше он ничего не добавил.

Так оно и случилось.

К тому времени гроза пошла на убыль. Хотя дождь не прекратился, его силы порядком истощились, и сейчас он в большей степени напоминал туман.

Эбнер Марш все еще находился на бойлерной палубе, когда увидел их. Процессия шагала по раскисшей от дождя, пустынной набережной. Даже с такого расстояния он понял, что это они. Сама их манера передвигаться напоминала о грациозном хищник?, ужасном и прекрасном. Один из них ступал по-другому, раскачивался и скользил. Несмотря на отчаянные попытки походить на спутников, у него ничего не получалось. Когда они подошли поближе, Марш увидел, что это Мрачный Билли Типтон.

Эбнер Марш прошел в большой салон. Все уже сидели за столом: Саймон и Кэтрин, Смит и Браун, Раймон и Жан, и Валерия, и все остальные, кого Джошуа подобрал на реке. Они тихо переговаривались. Стоило Маршу появиться, как все тотчас умолкли.

– Идут, – сказал Марш.

Джошуа Йорк встал со своего места во главе стола и вышел им навстречу. Эбнер Марш прошел к бару и налил себе виски. Залпом осушив стакан, он сразу наполнил второй и направился к столу. Джошуа настоял на том, чтобы Марш сидел рядом с ним, по левую руку. Стул справа был приготовлен для Деймона Джулиана. Марш неуклюже плюхнулся на отведенное место и мрачно посмотрел на пустующее напротив.

Тут они вошли.

Марш отметил, что в салон прибыло только четыре ночных гостя – Мрачного Билли оставили где-то снаружи. Две женщины и огромный бледнолицый мужчина, с хмурым выражением стряхнувший влагу с сюртука. Четвертым был он. Маршу не составило никакого труда узнать его. У него было гладкое лицо, по которому невозможно судить о возрасте, обрамленное черными кудрями. В темном костюме, шелковой рубашке со свободным воротом и украшенной рюшами и кружевами манишке он напоминал лорда. На одном пальце поблескивал золотой перстень с сапфиром размером с голубиное яйцо. На черном жилете сверкал оправленный в золотую паутину отполированный черный алмаз.

Он пересек комнату, обошел стол и помедлив, остановился у места Джошуа, за спинкой стула во главе стола. Положив свои гладкие белые руки на его спинку, по очереди посмотрел на каждого из тех, кто сидел за столом.

И они встали.

Сначала те трое, которые пришли с ним, потом Раймон Ортега, потом Кара, за ними все остальные. Они поднимались по двое, по трое. Валерия встала последней. В комнате стояли все, кроме Эбнера Марша.

Деймон Джулиан улыбнулся очаровательной, источающей тепло улыбкой.

– Как приятно снова оказаться вместе, – промолвил он и внимательно посмотрел на Кэтрин. – Дорогая, сколько зим, сколько лет!

Лучше бы ему не видеть эту жуткую усмешку, осветившую ее ястребиное лицо, подумал Эбнер Марш. Пора брать дело в собственные руки.

– Садитесь, – рявкнул он Деймону Джулиану и потянул его за рукав. – Я страшно проголодался и уже достаточно долго жду ужина.

– Да, прошу вас, – произнес Джошуа. Пауза закончилась, и все снова сели. Но Джулиан занял место Джошуа во главе стола»

Джошуа подошел к нему и остановился возле Джулиана.

– Вы заняли мое место, – сказал он. Голос его показался ровным и одновременно натянутым. – Ваше место здесь, сэр.

Не будете ли вы столь любезны… – Йорк сопроводил свои слова жестом.

Его взгляд был сосредоточен на Деймоне Джулиане. Марш поднял на Джошуа глаза и увидел, сколько властности, холодной силы и решимости источали его черты.

Деймон Джулиан улыбнулся.

– А-а-а, – мягко протянул он. – Прошу прощения. Даже не взглянув Джошуа Йорку в лицо, он встал и переместился на другое место.

Джошуа сел и сделал нетерпеливый жест. Тотчас из тени возник официант и поставил на стол перед Йорком бутылку.

– Пожалуйста, покиньте комнату, – попросил Джошуа парня.

Этикетки на бутылке не было. Под канделябрами, в окружении сверкающего хрусталя и серебра бутылка выглядела темной и угрожающей.

– Вы знаете, что это, – спокойно сказал Джошуа Йорк, обращаясь к Деймону Джулиану.

– Да.

Йорк протянул руку, взял бокал Джулиана, до краев наполнил его и поставил перед гостем.

– Выпейте, – приказал он.

Глаза Йорка были прикованы к Джулиану. Джулиан не отрывал взгляда от стакана, в уголках его рта заиграла слабая улыбка. Казалось, что он участвует в какой-то одному ему ведомой забаве. В большом салоне воцарилась полная тишина. Откуда-то издалека донесся натужный звук пробивающегося сквозь дождь парохода. Время словно остановилось.

Деймон Джулиан взял бокал и приложил его к губам. Единым залпом осушил… Казалось, вместе с напитком из стакана ушло и напряжение, повисшее в салоне. Джошуа улыбнулся, Эбнер Марш прочистил горло, за дальним концом стола гости обменялись настороженными, недоуменными взглядами.

Йорк налил еще три бокала и передал их трем компаньонам Джулиана. Все трое выпили. За столом начали тихо перешептываться, завязалась беседа.

Деймон Джулиан улыбнулся Эбнеру Маршу.

– Ваш пароход впечатляет, капитан Марш, – тепло заметил он. – Надеюсь, что и еда столь же превосходна.

– Еда, – сказал Марш, – еще лучше.

Чувствуя себя снова в своей тарелке, он зычным голосом подал команду, и официанты начали вносить приготовленные Тоби яства. Более часа ушло на трапезу. Ночные люди обладали превосходными манерами и аппетитом столь же отменным, как у пышущих здоровьем речников. Они набросились на еду, как обычные грузчики, услышавшие команду боцмана: «Братва, жратва готова!»

Все, кроме Деймона Джулиана. Джулиан ел медленно, деликатно, время от времени отхлебывая вино из бокала. Время от времени по его лицу блуждала загадочная улыбка. Марш приканчивал уже третье блюдо, а тарелка Джулиана все еще оставалась наполовину полной. Велась непринужденная беседа, участники которой перескакивали с одной темы на другую. Те, кто сидел на дальнем конце стола, переговаривались возбужденно, но так тихо, что Марш не слышал, о чем они толковали. Содержание разговоров мало интересовало его, Эбнер Марш предпочитал всецело сосредоточиться на ужине.

После того как подали кофе с коньяком, официанты ушли. В большом салоне парохода не осталось никого, кроме Эбнера Марша и ночного народа. Марш отхлебнул коньяка и услышал громкий звук, произведенный этим действием. Только после этого он сообразил, что разговоры стихли.

– Наконец мы все вместе, – спокойным голосом произнес Джошуа Йорк. – Для людей ночи наступает новый период. Те, кто живет в дневное время суток, могли бы назвать это рассветом. – Он улыбнулся. – Для нас более подходящей метафорой могло бы стать выражение «новый закат». Сейчас я хочу, чтобы вы меня выслушали. Позвольте посвятить вас в мои планы. – Джошуа поднялся и начал свое вдохновенное выступление.

Как долго он говорил, Эбнер Марш не знал. Все это Марш уже слышал раньше: свобода от красной жажды, конец страху, взаимное доверие между днем и ночью, преимущества, которые сулит партнерство бывших врагов, великая новая эпоха… Джошуа говорил и говорил. Речь его была вдохновенной и изобиловала стихотворными цитатами и вескими словами. Марша больше интересовала реакция присутствующих. Он с интересом наблюдал за рядом бледных лиц по обе стороны стола. Все они смотрели на Джошуа и молча внимали ему. Но все они были разными. Саймон взбудораженно переводил взгляд с Йорка на Джулиана и обратно, Жан Ардан слушал Джошуа с восторгом и восхищением. Другие лица оставались непроницаемыми, равнодушными и холодными, недоступными для понимания. Раймон Ортега криво усмехался, большой увалень по имени Курт хмурился, Валерия нервничала, на жестком, худом лице Кэтрин застыло выражение такой откровенной ненависти, что Марша передернуло.

Тогда Марш перевел взгляд туда, где сидел Деймон Джулиан, и обнаружил, что Джулиан смотрит прямо на него. Его черные глаза горели, как два куска антрацита. В них Марш увидел бездонные глубины, мрачную бездну, в любую минуту готовую поглотить их всех. Он отвел глаза в сторону, не желая даже попытаться пересмотреть Джулиана, как когда-то в «Доме переселенца» по глупости попытался пересмотреть Йорка. Джулиан, улыбаясь, время от времени посматривал на Джошуа, прихлебывал холодный кофе и слушал. Эта улыбка Эбнеру Маршу совсем не нравилась, как не нравились бездонные глубины глаз. Его внезапно снова объял страх.

Наконец Джошуа закончил и сел.

– Пароход – превосходная идея, – удовлетворенно отметил Джулиан. Тихий мягкий голос тем не менее хорошо был слышен во всем салоне. – Твой напиток, возможно, даже будет полезен. Время от времени. Обо всем остальном, Джошуа, тебе лучше забыть. – Тон его был обворожителен, улыбка спокойной и ослепительной.

Кто-то со свистом вдохнул воздух, но никто не осмелился произнести ни слова. Эбнер Марш напрягся и распрямил спину. Джошуа нахмурился.

– Простите?

Джошуа лениво взмахнул рукой.

– Твоя история печалит меня, Джошуа. Выросший среди скотины, ты и рассуждаешь, как они. Конечно, это не твоя вина. Со временем ты все поймешь и проявишь свою истинную натуру. Тебя испортили маленькие животные, среди которых ты жил, ты проникся духом их ничтожной нравственности, их жалких религий, их утомительных мечтаний.

– О чем это вы? – рассердился Джошуа.

Джулиан не ответил ему прямо, а повернулся к Маршу.

– Капитан Марш, – начал он, – жаркое, которое так вам понравилось, когда-то было частью тела живой твари. Как вы думаете, если бы это животное умело говорить, оно бы согласилось быть съеденным? – Властные черные глаза застыли на Марше и требовали ответа.

– Я… черт, нет… но…

– Тем не менее вы его съели? – Джулиан непринужденно рассмеялся. – Конечно, вы со мной согласны, капитан. Не стоит стыдиться.

– Я и не стыжусь, – упрямо сказал Марш. – Это всего-навсего корова.

– Разумеется, это всего-навсего корова, – сказал Джулиан, – скотина всегда скотина. – Он снова посмотрел на Джошуа Йорка. – С точки зрения скотины, однако, все не так однозначно. Капитан, разумеется, предельно спокоен, ему плевать. Он стоит на порядок выше, чем корова. Его природа требует убивать, чтобы есть, и судьба коровы – быть убитой и съеденной. Как видишь, Джошуа, все действительно очень просто.

Твои ошибки проистекают из того факта, что ты воспитывался среди коров, которые научили тебя не употреблять их в пищу. Зло… Где ты выкопал это понятие? У них, несомненно, у скота. Добро и зло – слова из лексикона животных, пустые и никчемные, придуманные для того, чтобы сохранять свои бесполезные жизни. Они живут и умирают, пребывая в вечном страхе перед нами, своим естественным врагом, превосходящим их во всех отношениях. Мы не оставляем их в покое даже в снах, так что они вынуждены искать спасения во лжи. С этой целью они придумали богов, которые якобы имеют над нами власть. Они хотели бы верить, что кресты и святая вода могут воздействовать на нас.

Пойми, дорогой Джошуа, что нет ни добра, ни зла, есть только сила и слабость, хозяева и рабы. Тебя снедает их мораль, их вина и чувство стыда. Как глупо. Это их слова, не наши. Ты проповедуешь новые начинания, но что должны мы начать? Стать скотиной? Сгорать на солнце, работать, как проклятые, поклоняться их богам? Нет. Они – животные, наша естественная добыча, крупная и прекрасная. Вот так устроен мир.

– Нет, – возразил Джошуа Йорк. Он оттолкнул стул и поднялся, возвысившись над столом, как бледный, стройный Голиаф. – Они думают, они мечтают, они построили свой мир, Джулиан. Ты не прав. Мы двоюродные братья, две стороны одной медали. Они – не добыча. Посмотри на то, что они создали! Они несут в мир красоту. А что создали мы? Ничего. Красная жажда стала нашим проклятием. Деймон Джулиан вздохнул.

– Ах, бедный Джошуа, – произнес он и отхлебнул коньяка. – Пусть скоты создают жизнь, красоту, все, что угодно. А мы возьмем их творения, будем пользоваться ими, как нам понравится. Только так, а не иначе. Мы – господа. Господа не работают. Пусть они шьют платья, а мы будем носить их. Пусть они строят корабли, а мы будем кататься на них. Пусть они мечтают о жизни вечной, а мы будем жить вечно, и пить их жизни, и питаться их кровью. Мы – властелины мира, и в этом наше назначение. Наша судьба, если тебе угодно, дорогой Джошуа. Наслаждайся своей природой, Джошуа, не стремись изменить ее. – Джулиан недобро улыбнулся. – Ты никогда не задавался вопросом, почему Иисус Христос просил своих последователей вкусить его кровь, если они хотят жить вечно?.. Они сгорают от желания быть похожими на нас, так же как черномазые мечтают быть белыми. Видишь, как далеко они зашли. Чтобы поиграть в господ, они даже закабалили своих собственных сородичей.

– Ты тоже, Джулиан, – сказал Джошуа Йорк. В голосе его прозвучала угроза. – Как по-другому можно назвать твое господство над себе подобными? Даже тех, кого ты называешь господами, ты превратил в рабов, подчинив своей извращенной воле.

– Даже среди нас есть сильные и слабые, дорогой Джошуа, – сказал Деймон Джулиан. – Нет ничего противоестественного в том, что сильные должны лидировать. – Джулиан поставил стакан на стол и устремил взгляд в конец стола. – Курт, – обратился он к увальню, – позови Билли.

– Слушаюсь, Деймон, – отозвался толстяк, вставая.

– К чему ты клонишь? – спросил Джошуа, когда Курт, отражаясь в многочисленных зеркалах, вышел из салона.

– Ты достаточно поиграл в скотину, Джошуа, – сказал Джулиан. – Я собираюсь показать тебе, что значит быть господином.

Эбнеру Маршу стало зябко и страшно. Все присутствующие, не мигая, наблюдали за разворачивающейся на их глазах драмой. Хотя Джошуа Йорк и возвышался над сидящим Деймоном Джулианом, он не доминировал над ним. Серые глаза Джошуа источали силу и страстность, присущую человеку. Но Джулиан не человек, подумал Марш.

Через мгновение Курт вернулся. Мрачный Билли, должно быть, стоял прямо за дверью, подобно рабу, ожидая распоряжений хозяина. Курт снова занял свое место. Мрачный Билли проследовал к голове стола. Он что-то нес, и его льдистые глаза горели непонятным восторгом.

Деймон Джулиан рукой смахнул со стола тарелки, освобождая место. Мрачный Билли развернул свою ношу и опустил на скатерть перед Джошуа Йорком маленького коричневого младенца.

– Какого черта! – проревел Марш. Оттолкнувшись от края стола и гневно сверкая глазами, он начал вставать.

– Сиди спокойно и не дергайся, парень, – равнодушным, спокойным голосом произнес Мрачный Билли.

Марш повернулся к нему и тут же почувствовал прикосновение к шее чего-то холодного и острого.

– Только открой пасть, и я пущу тебе кровь, – предупредил его Мрачный Билли. – Можешь себе представить, что произойдет, когда они увидят сладкую горячую кровь?

Дрожа то ли от страха, то ли от ярости, Эбнер Марш снова сел, боясь пошевелиться. Острие лезвия ножа Билли прижалось к его шее чуточку сильнее, и он почувствовал, как теплая струя тонкой змейкой покатилась за воротник.

– Вот и славно, – прошептал Билли, – очень славно. Джошуа Йорк бросил на Марша и Мрачного Билли мимолетный взгляд, но тут же перевел его на Джулиана.

– Я считаю это мерзким, – холодно сказал он. – Джулиан, не знаю, зачем ты принес сюда ребенка, но мне это не нравится. Игра закончится сейчас и немедленно. Прикажи своему человеку убрать нож от горла капитана Марша.

– А-а-а, – протянул Джулиан. – А если я не соглашусь, что тогда?

– Согласишься, – сказал Джошуа. – Я – повелитель крови.

– В самом деле? – непринужденно спросил Джулиан.

– Да. Мне не нравятся твои методы убеждения, Джулиан, но, когда нужно, я прибегаю к ним.

– Ага, – произнес Джулиан. Он улыбнулся и встал, потягиваясь всем телом, как большой темный кот, пробудившийся после сладкой дремы. Потом через стол протянул руку Мрачному Билли. – Билли, отдай мне нож.

– Но как же с ним? – спросил тот.

– Капитан Марш теперь будет вести себя хорошо, – заверил Джулиан. – Нож.

Билли подал его рукояткой вперед.

– Хорошо, – сказал Джошуа.

Но продолжить ему не пришлось. Младенец – крошечный, костлявый, коричневый с ног до головы и совершенно голый – издал какой-то писк и слабо пошевелился. Тогда Деймон Джулиан проделал самое ужасное, что Эбнеру Маршу доводилось видеть за всю свою жизнь. Стремительно и грациозно наклонившись над столом, он опустил нож Мрачного Билли и одним верным ударом отсек кисть от крошечной ручки.

Ребенок зашелся в истошном крике. Кровь брызнула на стол и залила хрустальные бокалы, столовое серебро и белую скатерть. Конечности младенца слабо подергивались. Кровь образовала лужицу. Джулиан наколол крохотную ладошку, по размеру не превышавшую большой палец ноги Марша, на острие ножа Билли. Он поднял ее, кровоточащую, и поднес к Джошуа Йорку.

– Пей, – велел он, от его непринужденности и мягкости не осталось и следа.

Йорк ударил по ножу. Тот выскользнул из руки Джулиана и, с нанизанной на него ладошкой, упал на ковер в шести футах от них. Джошуа был страшен, как смерть. Он наклонился над столом и двумя сильными пальцами зажал запястье младенца. Кровотечение остановилось.

– Дайте мне шнур, – скомандовал он.

Никто не пошевелился. Ребенок продолжал пищать.

– Есть более простой способ успокоить его, – заметил Джулиан. Он поднес ко рту младенца свою бледную ладонь и прижал ее. Рука полностью закрыла лицо и заглушила звук. Джулиан начал сжимать ладонь.

– Отпусти его! – вскричал Йорк.

– Посмотри на меня, – сказал Джулиан. – Посмотри на меня, повелитель крови.

И глаза их встретились. Они оба стояли, возвышаясь над столом, и каждый из них прижимал свою руку к маленькому коричневому человеческому существу, лежавшему перед ними.

Эбнер Марш сидел, как громом пораженный. Его мутило, внутри клокотал гнев, ему хотелось что-то сделать, но по какой-то причине он не мог даже сдвинуться с места. Как и все остальные, он уставился на Йорка и Джулиана, на странную безмолвную схватку.

Джошуа Йорк дрожал. От гнева рот его был плотно сжат, на шее выступили жилы, серые глаза были холодны и беспощадны, как ледяной плен. Он стоял там, похожий на одержимого, бледный и страшный в гневе бог в бело-голубых одеждах и серебре. Невозможно выдержать этот напор воли, силы, подумал Марш. Невозможно.

И тогда он посмотрел на Деймона Джулиана.

Доминирующими на его лице были глаза: холодные, черные, злобные, непроницаемые. Только на одну минуту задержал Эбнер Марш на них свой взгляд, и у него тотчас закружилась голова. Где-то вдалеке он услышал человеческие крики и почувствовал во рту привкус теплой крови. Он увидел все маски, которые назывались Деймоном Джулианом, Жилем Ламонтом, Жильбером Д'Аквном, Филиппом Кейном и Сергеем Алексовым. Мужские образы быстро сменяли друг друга, за каждым новым вставал другой – более старый и более ужасный, под каждой новой личиной приоткрывалась все более звериная сущность. На самом деле явилось существо без обаяния и улыбки, без красивых слов, без богатых платьев и украшений, существо, не имеющее ничего общего с человеческим обликом, ничего общего с человеком, обуреваемое только жаждой, лихорадкой, красной, древней и неутолимой. Оно было примитивным и диким, оно было сильным. Оно жило и дышало, питаясь страхом, оно было древним, очень древним, древнее, чем человек и его творения, древнее лесов и рек, древнее, чем сны.

Эбнер Марш захлопал глазами, за столом напротив него стояло животное, высокое, красивое животное в костюме, в котором ничто даже отдаленно не напоминало человека, черты его лица были воплощением ужаса, а его глаза, – его глаза были красными, а не черными вовсе, красными, озаренными внутренним огнем, красными, горящими, ненасытными, красными.

Джошуа Йорк выпустил из рук обрубок маленькой конечности. На стол снова брызнул фонтан крови Мгновение спустя салон наполнился жутким хрустом.

Эбнер Марш, все еще пребывавший в полубезумном состоянии, украдкой вытащил из-за голенища сапога длинный кухонный нож и с диким криком, потрясая оружием, сорвался со своего места. Мрачный Билли попытался остановить его, но Марш оказался ему не по зубам, слишком он был силен и разъярен. Он сбил Мрачного Билли с ног и через обеденный стол бросился на Деймона Джулиана. Джулиан как раз вовремя оторвал взгляд от глаз Джошуа Йорка и немного попятился назад. Лезвие ножа прошло всего в доле дюйма от его глаза и оставило на правой стороне лица длинную, глубокую рану. Из раны потоком хлынула кровь, и у Джулиана из горла вырвался низкий вой.

Тогда кто-то сзади схватил Марша, оттащил его от стола и отбросил на другой конец большого салона, поднял и бросил его, все три сотни фунтов его веса, как если бы он был малым ребенком. Упав на пол, он больно ударился, но каким-то образом умудрился перевернуться и встать на ноги.

Он увидел, что отшвырнул его Джошуа, который стоял к нему ближе всех. Бледные руки Джошуа дрожали, его серые глаза были исполнены страха.

– Беги, Эбнер, – сказал он. – Уноси с парохода ноги. Беги. За его спиной из-за стола стали подниматься все остальные. Белые лица, немигающие глаза, пристальные взгляды, бледные руки, сильные и цепкие. Кэтрин улыбалась ему точно так же, как в ту ночь, когда застала его выходящим из каюты Джошуа Йорка. Старого Саймона трясло. Даже Смит и Браун плыли в его сторону, медленно окружая. И вовсе не дружелюбием светились их глаза, и губы их почему-то стали мокрыми. Они все пришли в движение, все без исключения.

Из-за стола выскользнул Деймон Джулиан. Двигался он почти бесшумно, кровь на щеке высохла, и рана на щеке затягивалась на глазах Марша. Эбнер Марш взглянул на свои руки и обнаружил, что нож он потерял. Он начал пятиться, шаг за шагом, пока не уперся спиной в зеркальную дверь каюты первого класса.

– Беги, Эбнер, – повторил Джошуа Йорк. Марш на ощупь открыл дверь и скрылся в каюте. Он успел заметить, что Джошуа встал у двери, прикрыв его собой от Джулиана, Кэтрин и всего остального ночного люда, вампиров. Это было последнее, что он увидел, потому что, не дожидаясь повторного приглашения, бросился бежать.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. На борту парохода «Грёзы Февра». Река Миссисипи, август 1857 года

Когда на другой день над Новым Орлеаном взошло солнце, показав свой желтый опухший глаз, окрасивши речной туман в алый цвет, Эбнер Марш в ожидании сидел на пристани. День обещал быть изнурительно жарким.

Минувшей ночью по освещенным газовыми фонарями улицам Вье-Карре он проделал большой путь. Он мчался, как сумасшедший, наталкиваясь на прохожих, едва не падая с ног, тяжело отдуваясь и пыхтя, он бежал так, как никогда в жизни не бегал, продолжая свой бег до тех пор, пока наконец запоздало не понял, что за ним никто не гонится. Потом Марш нашел захудалую, продымленную винную лавку, где тотчас одну за другой выпил три порции виски. Только после этого у него перестали дрожать руки.

Когда до рассвета оставалось совсем недолго, он отправился в сторону «Грез Февра». Никогда еще в своей жизни Эбнер Марш не чувствовал себя таким злым и таким пристыженным. Его заставили бежать с собственного парохода, приставили к горлу нож и на его глазах, на его столе зарезали несчастного младенца. Никто еще так не обращался с Эбнером Маршем. Никому он не позволит так обращаться с ним, думал Марш, ни белым, ни черным, ни краснокожим индейцам, ни вампирам. Деймону Джулиану придется жестоко пожалеть об этом, поклялся он себе. Теперь, когда настал день, охотники станут добычей.

Когда Марш появился в порту, работа на пристани уже вовсю кипела. Рядом с «Грезами Февра» пришвартовался другой большеколесный пароход и теперь осуществлял разгрузку. С тележек уличные торговцы продавали фрукты и замороженные сливки. На горизонте появился гостиничный омнибус. Марш с удивлением и тревогой увидел, что на «Грезах Февра» заработали паровые машины. Над высокими трубами заклубился темный дым. Группа портовых грузчиков заканчивала перетаскивать на борт парохода последнюю поклажу. Он ускорил шаги и, подойдя ближе, обратился к одному из них:

– Эй, вы там, подождите!

Это был огромный чернокожий детина плотного телосложения с блестящей лысой головой и одним ухом. Держа на правом плече бочонок, он повернулся на крик Марша.

– Слушаю вас, сэр, капитан.

– Что здесь происходит? – властно спросил Марш. – Почему работают паровые котлы? Я не отдавал приказа. Грузчик нахмурился.

– Я только таскаю груз, капитан. Мне ничего не известно, сэр.

Марш выругался и пошел дальше. На мостик, пошатываясь, вышел Волосатый Майк, сжимая в руке свою железную дубинку.

– Майк, – позвал его Марш.

Волосатый Майк нахмурился, его темное лицо приняло выражение крайнего сосредоточения.

– Доброе утро, капитан. Вы и в самом деле продали корабль?

– Что?

– Капитан Йорк сказал, что вы продали ему свою долю и что вы с нами не пойдете. Я вернулся часа в два, я и еще несколько других парней, и Йорк мне сказал, что вы с ним решили, что два капитана, пожалуй, многовато, и он выкупил у вас вашу долю. Он приказал Уайти поднимать пары, и вот мы здесь. Так это правда, капитан?

Марш нахмурился. Вокруг начала собираться толпа любопытных. Он схватил Волосатого Майка под руку и потащил его на главную палубу.

– Это длинная история, а у меня нет времени. – Они удалились от рабочих на порядочное расстояние. – Не задавай мне никаких вопросов, понял? Но сделай все, как я тебе скажу.

– Неприятности, капитан? – кивнул Волосатый Майк, взвешивая в крупной мясистой ладони свою увесистую дубинку.

– Сколько человек вернулось? – спросил Марш.

– Почти вся команда и кое-кто из пассажиров. Не все, несколько.

– Никого больше не станем ждать, – сказал Марш. – Чем меньше народа на борту, тем лучше. Ты приведешь мне Фрамма или Олбрайта, кого из них, мне все равно. Пусть займет свое место в рулевой рубке, чтобы мы могли отчалить. Прямо сейчас, ты меня понял? Я собираюсь отыскать мистера Джефферса. После того, как приведешь лоцмана, придешь в контору. Никому ничего не говори.

Волосатый Майк улыбнулся.

– Собираетесь по дешевке выкупить пароход, да?

– Нет, – разуверил его Эбнер Марш. – Нет, скорее собираюсь убить человека. Но не Джошуа. А теперь шевелись! Встретимся в конторе.

Однако Джонатана Джефферса в конторе не было, и Маршу пришлось пойти к нему в каюту. Она оказалась запертой, и он молотил в дверь до тех пор, пока на пороге в ночной сорочке не появился полусонный Джефферс.

– Капитан Марш, – пробормотал клерк, сдерживая зевок. – Капитан Йорк сказал, что вы продали свою долю. Мне показалось это неразумным, но вас нигде не было, и я прямо не знал, что и делать. Заходите.

– Расскажите мне, что произошло прошлой ночью, – попросил Марш, оказавшись в безопасности каюты письмоводителя.

Джефферс снова зевнул.

– Простите, капитан, я не выспался. – Он подошел к комоду, на котором стоял тазик с водой, и ополоснул лицо, потом нашел очки и снова вернулся к Маршу. Теперь он стал больше походить на себя. – Послушайте, дайте мне минутку собраться с мыслями. Мы находились в «Сен-Чарльзе», как я и говорил. Собирались пробыть там всю ночь, чтобы капитан Йорк и вы могли провести ужин в интимной обстановке. – Одна его бровь изогнулась дугой, придав лицу саркастическое выражение. – Со мной были Джек Эли, Карл Фрамм, Уайти и еще несколько его помощников. Словом, почти в полном составе. Вскоре пожаловал и ученик мистера Фрамма. Вместе с нами ужинал и мистер Олбрайт, но вскоре после еды он поднялся наверх и лег спать, а мы оставались внизу, выпивали и болтали. У нас там были заказаны номера и все такое прочее, однако как только мы разбрелись по комнатам… было часа два или три ночи, когда появились Раймон Ортега, Саймон и этот тип, как его, Мрачный Билли Типтон, они попросили нас вернуться на пароход. Сказали, что Йорк немедленно хочет нас видеть. – Джефферс повел плечами. – Мы пришли. Капитан Йорк встретил каждого из нас в кают-компании, заявил, что выкупил вашу долю и что через несколько часов мы должны отчалить. Кое-кого он отправил в Новый Орлеан, чтобы разыскать и привести на борт остальных членов команды, а также известить пассажиров. Полагаю, большая часть команды уже на борту. Весь груз я зарегистрировал и решил немного поспать. Может быть, теперь вы мне расскажете, что происходит на самом деле? Марш с шумом выдохнул воздух.

– У меня нет времени, кроме того, вы все равно не поверите. Ночью в салоне вы не заметили ничего странного?

– Нет, – сказал Джефферс. Одна бровь снова взметнулась вверх. – А что, следовало?

– Возможно.

– Со стола все было убрано, – добавил Джефферс. – Действительно, немного странно, тем более что никого из официантов на пароходе не оставалось.

– Думаю, уборкой занимался Мрачный Билли. Впрочем, не имеет значения. Джулиан был там?

– Да, он и еще какие-то другие, кого я прежде не видел. Капитан Йорк приказал мне найти для них каюты. Деймон Джулиан – довольно странный тип. Он все время держался в непосредственной близости от капитана Йорка. Очень вежливый, приятной наружности, если бы не шрам.

– Так, говорите, вы разместили их по каютам?

– Да, – ответил Джефферс. – Капитан Йорк велел, чтобы Джулиану я отдал вашу каюту, но я не пошел на это, там ведь находились ваши вещи. Я настоял, чтобы ему, пока мне не представится шанс переговорить с вами, дали одну из кают первого класса, которые тянутся вдоль салона Джулиан сказал, что это его вполне устраивает. Так что проблем с этим не было.

Эбнер Марш усмехнулся.

– Хорошо А Мрачный Билли, где он?

– Его каюта как раз рядом с каютой Джулиана, – заметил Джефферс, – только вряд ли сейчас он там. Когда я видел его в последний раз, мерзавец бродил по главному салону и вел себя так, словно владелец корабля он, и все время поигрывал со своим ножичком. Мы с ним даже повздорили. Вы не поверите, что он делал – метал нож в одну из наших красивых колонн, как будто это ствол старого высохшего дерева. Я велел ему немедленно прекратить, иначе, сказал я. Волосатый Майк вышвырнет его за борт. Перестать-то он перестал, но посмотрел на меня с угрозой. Нам придется повозиться с ним, с этим малым.

– Он все еще в главном салоне, как вы думаете?

– Хм, я спал, но когда я видел его в последний раз, он был там, храпел в кресле.

– Одевайтесь, – попросил Джефферса Эбнер Марш. – Да побыстрее. Жду вас внизу в конторе.

– Будет сделано, капитан, – озадаченно произнес Джефферс.

– Да, не забудьте захватить вашу шпагу-трость, – напомнил Марш, выходя из двери.

Не прошло и десяти минут, как он, Джефферс и Волосатый Майк Данн собрались в конторе парохода.

– Садитесь и, не перебивая, выслушайте меня, – начал капитан. – Возможно, вам покажется, что я сошел с ума, но вы двое знаете меня уже много лет, и вам чертовски хорошо известно, что я в своем уме и не похож на человека, который станет молоть чушь, подобно мистеру Фрамму. Это все чистая правда, клянусь вам, пусть подо мной лопнет паровой котел, если я вру.

Эбнер Марш сделал глубокий вдох и поведал все и сразу, остановившись только раз, когда гудок парохода прервал его, и палуба под ногами заходила ходуном.

– Отходим, – заметил Волосатый Майк, – идем вверх по течению, как вы и хотели.

– Хорошо, – кивнул Марш.

Он продолжил свою историю; тем временем «Грёзы Февра» покинул пристань Нового Орлеана, вышел на открытый участок воды и под палящими лучами солнца направился вверх по Миссисипи.

Марш закончил, но Джефферс продолжал задумчиво сидеть.

– Та-а-ак, – протянул письмоводитель, – увлекательно. Может, нам лучше обратиться в полицию? Волосатый Майк Данн фыркнул.

– Надо бы вам знать, что на реке каждый со своими неприятностями борется сам. – Он приподнял свою дубинку. Эбнер Марш согласился с ним.

– Это мой пароход, и я не собираюсь обращаться за помощью к чужакам, мистер Джефферс. Так принято на реке; куда проще прибить скандалиста и выбросить его за борт или предоставить возможность колесам расправиться с ним. Старый дьявол реки бережно хранит свои тайны. Тем более не собираюсь я обращаться за помощью к полиции Нового Орлеана. Плевать они хотели на какого-то цветного младенца. Они сами порядочные негодяи, да и не поверят нам. Ну а если и поверят, что тогда? Придут с револьверами и дубинками, которые совершенно бесполезны против Джулиана и его компании.

– Значит, придется нам выпутываться самим, – сказал Джефферс. – Как?

– Я соберу ребят, и мы живо расправимся с ними, – любезно предложил Волосатый Майк.

– Нет, – возразил Эбнер Марш. – Насколько я понял, Джошуа в состоянии управлять всеми остальными. Раньше у него это получалось. Он пытался все разрешить мирным путем, пытался остановить то, что происходило прошлой ночью, только Джулиан оказался ему не по зубам. Нам нужно до наступления темноты избавиться от Джулиана.

– Ну, это будет нетрудно, – предположил Волосатый Майк.

Эбнер Марш нахмурился.

– Я бы не стал утверждать, – сказал он. – В жизни не все так просто, как в дурацких россказнях. Они не беспомощны днем, а только спят. Когда их разбудишь, они такие же сильные и такие же быстрые, как ночью, нанести им увечье не так просто. Нужно хорошо все продумать. Хотя, полагаю, нам троим эта задача под силу. Не стоит впутывать других. Если что-нибудь не заладится, нам засветло придется высадить всех на берег и пришвартоваться в тихом месте, чтобы никто не мог помешать и чтобы никто из ночных людей не смог сбежать, если придется убить не только Джулиана. Хотя я не думаю, что такая потребность возникнет. – Марш посмотрел на Джефферса. – У вас есть запасной ключ от каюты, куда вы определили Джулиана?

– Да, в моем сейфе, – ответил письмоводитель, указав шпагой-тростью в сторону крепкого черного железного ящика.

– Хорошо, – сказал Марш. – Майк, как сильно ты можешь ударить этой своей штукой?

Волосатый Майк улыбнулся и шлепнул дубинкой по ладони. Удар получился звучным.

– А как вы хотите, капитан, чтобы я ударил?

– Я хочу, чтобы ты проломил его чертов череп. Причем с первого раза. На вторую попытку у тебя времени не будет. Если, не дай бог, сломаешь ему нос, он в то же мгновение вырвет тебе глотку.

– С первого удара, – повторил Волосатый Майк. – Пусть будет с первого.

– Тогда у нас остается одна проблема. Мрачный Билли. Он при Джулиане что-то вроде сторожевой шавки. В данный момент он, может, и храпит где-нибудь в кресле, но я уверен, что тотчас проснется, как только увидит, что мы приближаемся к двери Джулиана. Так что он не должен нас видеть. У кают первого класса по две двери. Если Билли находится в Салоне, мы должны проникнуть в каюту со стороны прогулочной палубы. Если он снаружи, нам нужно будет воспользоваться внутренним входом. Значит, первым делом следует точно определить местонахождение Мрачного Билли. Эту задачу я возлагаю на вас, мистер Джефферс. Вам предстоит найти мистера Мрачного Билли и сказать нам, где он, потом вам нужно будет удостовериться, что мерзавец не шатается по палубам. Если он услышит возню и направится в сторону каюты Джулиана, вам придется остановить его. Для этого у вас есть ваша шпага-трость. Окажите любезность, проткните его точнехонько, чтобы он больше не дергался, хорошо?

– Все понятно, – мрачно кивнул письмоводитель и поправил на носу очки.

Эбнер Марш на минуту замолчал и испытующе посмотрел на своих союзников: худощавый клерк франтоватого вида в очках в золотой оправе и застегивающихся на пуговицы гетрах, рот его плотно сжат, волосы, как всегда, аккуратно зачесаны назад. Рядом с ним огромный детина в незамысловатой одежде, с грубыми чертами лица и грубыми манерами; его зеленые глаза преисполнены решимости и выражают полную боевую готовность. На вид странная пара, но Эбнер Марш считал, что может положиться на них. Он удовлетворенно хрюкнул.

– Тогда чего мы ждем? Мистер Джефферс, отправляйтесь и разыщите Мрачного Билли.

Письмоводитель поднялся, смахнул с себя невидимые пылинки.

– Да, конечно.

Вернулся он минут через пять.

– Завтракает в главном салоне. Должно быть, проснулся от гудка. Ест вареные яйца и бифштекс и запивает все это кофе. Сидит прямо напротив двери каюты Джулиана.

– Хорошо, – кивнул Марш. – Мистер Джефферс, почему бы и вам не отправиться перекусить? Джефферс улыбнулся.

– В самом деле, что-то я проголодался.

– Сначала ключи.

Джефферс кивнул и склонился над сейфом. Получив ключи, Марш дал клерку еще не менее десяти минут, чтобы тот успел дойти до кают-компании, а потом поднялся и сделал глубокий вдох. Сердце его бешено колотилось.

– Пойдем, – скомандовал он Волосатому Майку Данну и открыл дверь конторы.

Стоял жаркий солнечный день. Маршу это показалось добрым предзнаменованием. «Грёзы Февра» легко скользил по реке, оставляя за собой двойной пенистый след. Капитан подумал, что пароход, должно быть, делает не менее восемнадцати миль в час и двигается плавно и гладко, как креол. Он поймал себя на том, что гадает, сколько времени понадобится пароходу, чтобы добраться до Натчеза. Внезапно больше всего на свете ему захотелось оказаться на капитанском мостике и любоваться любимой рекой… Эбнер Марш проглотил образовавшийся в горле комок и смахнул подступившие к глазам слезы. Чувствовал он себя неважно, не по-мужски.

– Капитан? – участливо обратился к нему Волосатый Майк.

Эбнер Марш выругался.

– Все в порядке. Просто я… чтоб им всем… Пойдем. Он решительно шагнул через порос, – сжимая в большой красной ладони ключ от каюты Деймона Джулиана. Даже костяшки пальцев побелели.

Возле дверей каюты Марш замер и осмотрелся. На прогулочной палубе почти никого не было. На корме у перил стояла какая-то дама, в противоположной стороне через десять дверей расположился мужчина в белой рубахе и мягкой шляпе – сидел в легком кресле спиной к каюте. На Марша и Волосатого Майка никто из них» не обратил ни малейшего внимания.

Марш осторожно вставил ключ в замочную скважину.

– Не забудь, – прошептал он своему помощнику. – Быстро и тихо. С первого удара.

Волосатый Майк кивнул, и Марш повернул ключ. Замок щелкнул, Марш толкнул дверь.

Внутри было душно и темно. Окна были плотно закрыты ставнями и зашторены, что полностью соответствовало привычкам ночного народа. Но проникший в каюту свет позволил им разглядеть распростертую на кровати бледную фигуру, прикрытую простыней. Передвигаясь так тихо, как только могли эти два больших и шумных человека, они проскользнули внутрь. Пока Марш закрывал дверь, Волосатый Майк, подняв над головой увесистую железную дубинку, метнулся к кровати. В смутном свете Марш заметил, что существо в постели, потревоженное звуком и светом, повернулось. Волосатый Майк в два прыжка подскочил к кровати – и железный прут в его огромной ручище, описав жуткую дугу, обрушился на бледную голову. Казалось, прошла целая вечность прежде, чем дубинка опустилась.

Тогда дверь каюты плотно прикрылась, и ниточка света померкла. В кромешной темноте Эбнер Марш услышал звук, напомнивший тот, что сопровождает разделку туши в лавке мясника. За ним последовал другой, похожий на хруст яичной скорлупы. Марш затаил дыхание.

В каюте было очень темно, Марш не видел даже кончика собственного носа. Из темноты до него донесся низкий грудной смешок. Марша прошиб холодный пот.

– Майк, – прошептал он и начал шарить по карманам в поисках спичек.

– Да, капитан, – донесся голос помощника. – Один удар и конец.

Эбнер Марш чиркнул спичкой о стену и зажмурился. Волосатый Майк с железной дубиной в руке стоял над кроватью. Воистину совершенное ими дело оказалось мокрым и грязным. У существа под простыней вместо лица было сплошное кровавое месиво. На простыни медленной струйкой стекала кровь. На подушке лежали клочья волос и кровавые ошметки. Одежда Волосатого Майка тоже выглядела не лучшим образом.

– Он мертв? – спросил Марш, внезапно жутко испугавшийся, что размозженный череп вдруг начнет срастаться, и бледное тело поднимется и обнажит в насмешливом оскале зубы.

– Мертвее не бывает, – заверил Волосатый Майк.

– Проверь, – приказал Эбнер Марш. – Проверь наверняка.

Волосатый Майк, не спеша пожав своими могучими плечами, снова поднял окровавленную дубинку и опять опустил ее на разбитую голову. Второй раз. Третий. Четвертый. Когда все закончилось, головы словно и не бывало. Волосатый Майк Данн оказался страшно сильным человеком.

Огонь опалил пальцы Марша, спичка погасла.

– Пойдем, – сказал он осипшим голосом.

– Что будем делать с ним? – спросил Волосатый Майк. Марш открыл дверь каюты. Снаружи сияло солнце, и река размеренно катила свои воды. Этот пейзаж принес благодатное облегчение.

– Пусть пока остается там, – решил Марш. – Ночью, когда стемнеет, выбросим его за борт.

Боцман быстро вышел за капитаном, и тот запер дверь. Марша мутило. Он всем своим грузным весом навалился на перила бойлерной палубы, отчаянно стараясь не вывалиться за борт. Не важно, был ли Деймон Джулиан кровососом или нет, но сейчас, после того, что они с ним сделали, он представлял жуткое зрелище.

– Нужна помощь, капитан?

– Нет, – успокоил Марш своего помощника и с трудом выпрямился.

Несмотря на утро, было уже жарко. Желтое солнце над головой жгло немилосердно, словно желая отомстить всему живому. От пота одежда Марша насквозь промокла.

– Я не выспался, – сказал он и с усилием рассмеялся. – По правде говоря, я не спал вовсе. К тому же то, что мы с тобой только что сделали, тоже чего-то стоило.

Волосатый Майк пожал плечами. Похоже, что ему это не стоило ничего.

– Вам нужно поспать.

– Нет, – возразил Марш, – пока не могу. Надо увидеться с Джошуа, объяснить, что мы сделали. Он должен знать и быть готов к встрече с другими.

Тут только Марш призадумался, как отреагирует Джошуа на известие об убийстве одного из своих соплеменников. После минувшей ночи ему бы и в голову не пришло, что тот может обеспокоиться, но все же нельзя быть уверенным ни в чем, к тому же он практически не знает ночных людей, не знаком с их образом мыслей. Да, Деймон Джулиан сосал кровь и убивал младенцев, но все они когда-то делали почти то же самое, включая и самого Джошуа. К тому же Деймон Джулиан и для Джошуа был повелителем крови, королем вампиров. Когда убиваешь короля, даже такого, которого ненавидят, никогда нельзя быть уверенным в том, что они ничего не предпримут в ответ. Эбнеру Маршу вспомнилась холодная сила гнева Джошуа Йорка. Теперь ему почему-то расхотелось немедленно броситься на палубную надстройку и разбудить Джошуа, особенно сейчас, когда потревоженный Джошуа будет не в самом лучшем расположении духа.

– Хотя, я могу и подождать, – пробормотал себе под нос Марш. – Пойду немного сосну. Волосатый Майк кивнул.

– Но сначала мне нужно увидеться с Джошуа, – сказал Марш. Он и в самом деле чувствовал себя скверно. Его тошнило и лихорадило. Он беспредельно устал. Ему нужно было пойти и пару часов полежать. – Нет, сейчас его нельзя тревожить. – Он облизнул губы, которые стали сухими, как наждачная бумага. – Пойди к Джефферсу, расскажи ему все. Непременно разбудите меня перед закатом. Загодя. Обязательно. Ты меня понял? Дайте мне по крайней мере час, чтобы я мог пойти и переговорить с Джошуа. Я разбужу его и выложу ему все, как есть. Потом, когда стемнеет, он уже будет знать, как вести себя со своим народом. А ты… возьми кого-нибудь из своих ребят и пусть он не спускает глаз с Мрачного Билли… с ним мы тоже разделаемся.

Волосатый Майк улыбнулся.

– Пусть река разделывается с ним.

– Может быть, так оно будет и лучше, – сказал Марш. – Может быть. А теперь я собираюсь отдохнуть, но прошу обязательно разбудить меня за час до захода солнца. Не дай вам бог прозевать время, ты все понял?

– Да, сэр.

Эбнер Марш устало поднялся на палубную надстройку. С каждым шагом он чувствовал себя все более уставшим и больным. У дверей собственной каюты он замер. Его одолел внезапный приступ страха, – а что, если, несмотря на слова Джефферса, внутри все же находится один из них? Но, когда Марш распахнул дверь, и свет залил помещение, он обнаружил, что в каюте никого нет.

Марш неуверенным шагом вошел, отдернул занавески и открыл окно, чтобы внутрь проникло как можно больше воздуха и света. Потом он запер дверь, грузно опустился на кровать и начал снимать с себя пропитанную потом одежду. Сил надеть ночную рубашку у него не хватило. В каюте было жарко, но он был слишком изнурен, чтобы обращать на это внимание, и почти мгновенно провалился в сон.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. На борту парохода «Грёзы Февра». Река Миссисипи, август 1857 года

Из глубокого забытья Эбнера Марша вывел настойчивый, резкий стук в дверь. Капитан зашевелился и, пошатываясь, принял сидячее положение.

– Минутку! – крикнул он.

Капитан неуклюже выбрался из постели, похожий на большого голого медведя, невзначай поднятого из спячки и потому в дурном расположении духа, и заковылял к тазику с водой. Только после того, как сполоснул лицо, вспомнил он обо всем.

– Чтоб вам всем провалиться! – сердито выругался Марш, уставясь на серые тени, сгустившиеся в углах его небольшой каюты. Багровое небо за окном темнело. – Проклятие, – снова повторил он, натягивая брюки, размашисто подошел к двери и распахнул ее. – Какого черта вы позволили мне спать так долго? – заорал он на Джонатана Джефферса. – Я же велел Волосатому Майку разбудить меня не позже чем за час до заката! Черт бы вас всех побрал!

– Так оно и есть. До заката еще час, – заверил его Джефферс. – Небо в тучах, поэтому так темно. Мистер Олбрайт утверждает, что приближается гроза. – Письмоводитель вошел в каюту Марша и закрыл за собой дверь. – Я вам кое-что принес, – сказал он и протянул Маршу его трость из пекана. – Я нашел ее в кают-компании, капитан.

Марш, смягчившись, взял трость.

– Я потерял ее минувшей ночью, – пояснил он. – Думал совсем о другом.

Он прислонил трость к стене и, нахмурившись, посмотрел в окно. Вся западная часть горизонта была обложена зловещими тучами. Они угрожающе надвигались, похожие на исполинскую стену мрака, и были готовы вот-вот поглотить все. Это не понравилось Маршу.

– Мне лучше немедленно отправиться к Джошуа, – сказал он и начал натягивать рубаху.

Джефферс оперся на свою шпагу-трость.

– Мне пойти с вами?

– Я должен поговорить с Джошуа с глазу на глаз, – сказал Марш, глядя на себя в зеркало и завязывая галстук. – Хотя я еще точно не решил, может быть, вам лучше подняться вместе со мной и подождать снаружи. Вдруг Джошуа захочет пригласить вас, чтобы мы вместе могли обсудить, что делать дальше. – Однако Марш не сказал Джефферсу об истинной причине, по которой хотел, чтобы тот находился поблизости. Возможно, звать клерка на помощь придется ему самому, если Джошуа не понравится новость о смерти Деймона Джулиана, которую он намеревался сообщить.

– Хорошо, – ответил Джефферс.

Марш надел капитанский китель и подхватил трость.

– Что ж, тогда идем, мистер Джефферс. Уже чертовски темно.

«Грёзы Февра», выпуская из труб черные клубы пара, плыл вверх по течению. Порывистый ветер трепал его развевающиеся флаги. В тусклом свете незнакомого багрового неба река казалась практически черной. Марш нахмурился и быстрым шагом направился к каюте Джошуа Йорка. Джефферс следовал рядом. На этот раз он, не раздумывая ни минуты, поднял трость и постучал. После третьего стука он подал голос:

– Джошуа, впусти меня. Нам нужно поговорить. После пятого удара дверь медленно открылась внутрь, обнажив за собой мягкую, как вата, безмолвную черноту.

– Подождите меня, – обратился Марш к Джефферсу. Он вошел в помещение и закрыл за собой дверь.

– Только сразу не заходись, Джошуа, – сказал он в темноту и ощутил, как страх свел внутренности. – Я бы не стал тебя беспокоить, но это очень важно, к тому же уже почти ночь. – Ответа не последовало, хотя Марш отчетливо слышал шум дыхания. – Черт, – сказал он, – почему мы всегда должны разговаривать в темноте, Джошуа? Я чувствую себя чертовски не в своей тарелке. – Он нахмурился. – Зажги свечу, ладно?

– Нет, – коротко произнес тихий, тягучий голос. Принадлежал он не Джошуа.

Эбнер Марш сделал шаг назад.

– Господи Иисусе, нет, – выдавил он.

Раздался шорох, и в тот же момент он дрожащей рукой нащупал дверь и распахнул ее. Дверь широко раскрылась, и теперь, когда его глаза привыкли к темноте, даже сумрачного света багрового, обложенного тучами неба оказалось достаточно, чтобы смутные тени в каюте приобрели форму. На кровати Марш увидел бледное голое тело Джошуа Йорка. Его глаза были закрыты, а одна рука свисала до пола. На запястье виднелся страшный черный кровоподтек или засохшая корочка крови. Навстречу Маршу, стремительный как смерть, двигался Деймон Джулиан. Он улыбался.

– Мы убили тебя, – пророкотал Марш, не веря своим глазам и пятясь назад. На пороге он споткнулся и практически упал к ногам Джонатана Джефферса.

В дверях Джулиан остановился. На его щеке, в том месте, где накануне ночью Марш нанес страшную рану, протянулась тонкая, не больше царапины, темная линия. В целом его лицо было безукоризненно. Он снял пиджак и жилет, и его кружевная рубашка тоже сияла чистотой и нетронутостью.

– Входите, капитан, – спокойно пригласил Джулиан. – Не убегайте. Проходите, потолкуем.

– Ты – мертвец. Майк разнес твою голову вдребезги, – проговорил Марш, задыхаясь. Смотреть в глаза Джулиана он не осмеливался. Еще стоял день, думал он, и снаружи он был в безопасности. Пока не зайдет солнце, и он не будет смотреть в эти чертовы глаза, вне каюты Джулиан до него не дотянется.

– Мертвец? – Джулиан улыбнулся. – Ах, это вы о той каюте. Бедный Жан. Ему так хотелось верить в Джошуа, а что вы сделали с ним? Размозжили ему голову, говорите?

Эбнер Марш поднялся на ноги.

– Ты сменил каюту, – хрипло произнес он. – Проклятый дьявол. Ты заставил его лечь в твою постель.

– Нам с Джошуа нужно было так много обсудить, – ответил Джулиан, сделав нетерпеливый жест. – Ладно, капитан. Я устал ждать. Проходите, выпьем вместе.

– Чтоб тебе гореть в геенне огненной! – выругался Марш. – Может быть, сегодня утром нам не повезло, но тебе от нас не уйти. Мистер Джефферс, бегите и позовите Волосатого Майка и его ребят. Десятка хватит, полагаю.

– Нет, – возразил Деймон Джулиан. – Вы этого не сделаете.

Марш угрожающе взмахнул тростью.

– Как раз ошибаешься. Сделаю. Кто меня остановит? Джулиан взглянул на небо, оно стало темно-фиолетовым с черными прожилками, напоминая огромный кровоподтек.

Сумерки сгущались.

– Я, – сказал он и переступил порог каюты. Эбнер Марш почувствовал, как ледяная рука ужаса сжала его сердце. Он поднял трость.

– Не подходи! – Голос внезапно сорвался в крик. Он сделал шаг назад. Деймон Джулиан с улыбкой двинулся ему навстречу. Не хватает света, с отчаянием подумал Марш.

Тут он услышал звук, с которым металл трется о дерево, и перед ним с обнаженной шпагой возник Джонатан Джефферс. Острый клинок описал угрожающую окружность.

– Идите за подмогой, капитан, – спокойно сказал Джефферс, свободной рукой поправив очки. – Я задержу мистера Джулиана. – Легко и проворно, как опытный фехтовальщик, он ринулся на Джулиана, размахивая клинком. Вооружен он был рапирой, с обоюдоострым, хорошо отточенным клинком.

Деймон Джулиан едва успел увернуться, и улыбка исчезла с его губ, когда удар клерка пришелся всего в нескольких дюймах от его лица.

– Уйди с дороги, – мрачно сказал Джулиан. Джонатан Джефферс не произнес в ответ ни слова. Он стоял в стойке фехтовальщика и медленно передвигался на пятках, стремясь прижать Джулиана к двери капитанской каюты. Затем письмоводитель сделал быстрый выпад, но Джулиан оказался проворнее и увернулся от удара рапиры. Джефферс нетерпеливо присвистнул. Деймон Джулиан, одной ногой стоявший в каюте, в ответ рассмеялся; смех его прозвучал почти что рыком.

Джефферс сделал второй выпад. И Джулиан, разведя руки, двинулся ему навстречу. Эбнер Марш видел все своими глазами. Джефферс сделал выпад, и Джулиан не предпринял попытки избежать удара. Рапира вошла в его тело выше паха. Бледное лицо исказилось, и из горла вырвался стон боли, но он не остановился.

Джефферс пронзил его насквозь, когда Джулиан ринулся навстречу. Не успел испуганный письмоводитель выдернуть из тела клинок, как руки Джулиана сомкнулись на его горле. Джефферс издал жуткий, клокочущий звук, глаза его вывалились из орбит, он попытался освободиться… Очки в золотой оправе слетели и упали на палубу.

Марш бросился вперед и принялся молотить Джулиана тростью, обрушивая удары на голову и плечи. Пронзенный клинком, Джулиан как будто ничего не замечал. Он резко повернулся, послышался звук треснувшего дерева. Тело Джефферса обмякло.

Эбнер Марш, собрав все силы, нанес последний сокрушительный удар, пришедшийся противнику прямо в лоб. Джулиан пошатнулся, разжал ладони, и Джефферс упал, как тряпичная кукла. Голова его была неестественно вывернута назад.

Эбнер Марш поспешно отступил.

Джулиан поднес руку ко лбу, как будто проверяя, какой эффект оказал нанесенный Маршем удар. Марш с горечью отметил, что крови нет. Каким бы он ни был сильным, до Волосатого Майка ему далеко. А трость из дерева пекана не шла ни в какое сравнение с железным прутом.

Деймон Джулиан освободил из мертвой хватки Джефферса рукоятку рапиры, поморщившись, неловко вытащил окровавленный клинок из собственного тела. Его рубашка и брюки пропитались кровью и при движении липли к телу. Он раскрутил рапиру и обыденным жестом выбросил ее за борт. Завертевшись, как волчок, та просвистела в воздухе и скрылась в темной воде.

Джулиан, хромая и оставляя за собой кровавые шаги, двинулся вперед. Он приближался.

Марш отступал. Убить его нет никакой возможности, думал он, ослепленный паническим ужасом, сделать ничего нельзя. Джошуа со своими мечтаниями, Волосатый Майк со своей железной дубинкой, мистер Джефферс со своей шпагой-тростью – ничто не может противостоять могуществу Деймона Джулиана. Марш по короткому трапу спустился на штормовой мостик и бросился бежать. Тяжело отдуваясь, он несся в направлении кормы, чтобы по другому трапу спуститься на прогулочную палубу. Там, оказавшись среди людей, он будет в безопасности. Он видел, что уже почти стемнело. Громыхая по трапу, Марш спустился на три ступеньки и, крепко ухватившись за поручни, замер, стараясь взять себя в руки.

Навстречу ему по трапу карабкались Мрачный Билли Тип-тон и еще четверо из них.

Эбнер Марш повернул назад и в мгновение ока взлетел по ступенькам вверх. Нужно бежать к колоколу и подать сигнал о помощи, подумал он лихорадочно, ударить в склянки и позвать на помощь… но к этому времени с палубной надстройки спустился Деймон Джулиан и уже двигался ему наперерез.

Марш застыл на месте как вкопанный. Выхода у него не было. С одной стороны на него наступал Джулиан, с другой – все остальные. Оружия у него не было, если не считать его бесполезной трости, да и это не имело значения, поскольку сражаться с ними было бессмысленно, их ничто не брало. Оставалось только сдаться. Джулиан приближался, на его лице играла легкая улыбка. Мысленно Марш уже видел, как это бледное лицо склоняется над ним, как обнажаются зубы, глаза лихорадочно и алчно разгораются, красные, древние и непобедимые. Если бы умел. Марш мог бы разрыдаться. Не в силах пошевелить ни ногой, ни рукой, он стоял, словно вросший в палубу. Даже трость показалась ему невыносимо тяжелой.

В это время на реке из-за поворота показался другой большеколесный пароход, который Эбнер Марш мог бы и не заметить сразу, но рулевому положено все видеть, и тот подал встречному судну гудок, который означал, что «Грёзы Февра», чтобы разминуться, примет вправо. Пронзительная сирена вывела Марша из оцепенения. Он повернул голову и увидел далекие огни корабля, спускающегося по реке вниз, вылетающие из высоких труб искры, низко провисшее над головой небо. Где-то далеко полыхнула молния, осветив изнутри тучи и реку, реку черную и бесконечную, реку, которая была его домом, делом его жизни, его другом и злейшим врагом, неверной, жестокой и любящей супругой. Она как ни в чем не бывало продолжала плавно нести свои воды, равнодушная и безразличная ко всему, что происходит. Она ничего не знала и не хотела знать ни о Деймоне Джулиане, ни о его сородичах. Они не значили для реки ровным счетом ничего. Они канут в Лету, о них забудут, а старый дьявол реки все также будет катить свои воды, прорывая новые рукава, затопляя города и смывая урожаи, переворачивая и круша корабли, чтобы выплюнуть потом на берег их жалкие обломки.

Эбнер Марш направился в ту сторону, где над палубой поднимались верхние части кожухов колес. Джулиан последовал за ним.

– Капитан, – позвал он. Голос Джулиана изменился, но по-прежнему звучал сладко.

Марш не обратил на него внимания. Он с невиданной для своего веса легкостью, подгоняемый близкой опасностью, подтянулся на руках и оказался на верху кожуха. Такую силу в себе капитан даже не подозревал. У него под ногами крутилось огромное колесо. Он чувствовал вибрацию дерева, слышал ритмичные шлепки о воду. Марш двинулся в сторону кормы, опасаясь, как бы при падении не промахнуться и не попасть под лопасти, тогда от него ничего не останется. Он посмотрел вниз. Уже совсем стемнело, и вода казалась черной. «Грёзы Февра» оставлял за собой бурлящий пенистый след. Топки парохода окрашивали его в красный цвет, отчего пена казалась кипящей кровью. Эбнер Марш не отводил от воды взгляда. Он окаменел. Новая кровь, подумал он, новая кровь, и никуда от этого не деться, и ничего с этим не сделать. Глухой стук поршней паровой машины отзывался у него в ушах ударами грома.

На кожух колеса взобрался Мрачный Билли Типтон и осторожно двинулся ему навстречу.

– Мистер Джулиан хочет видеть тебя, толстяк, – сказал он. – Давай, спускайся, дальше тебе хода нет. – Он вытащил свой нож и улыбнулся. У Мрачного Билли Типтона была по-настоящему жуткая улыбка.

– Это не кровь, – громко вслух сказал Марш, – это только чертова река. – Крепко сжав в руке трость, капитан сделал глубокий вдох и спрыгнул с парохода. Когда он ударился о воду, проклятия Мрачного Билли еще звучали у него в ушах.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. На борту парохода «Грёзы Февра». Река Миссисипи, август 1857 года

Когда Мрачный Билли спрыгнул с кожуха, прикрывающего колеса, Деймон Джулиан уже стоял внизу, поддерживаемый с двух сторон Раймоном и Арманом. Джулиан был похож на мясника, только что заколовшего свинью; его одежда густо пропиталась кровью.

– Ты позволил ему уйти. Билли, – сказал он холодно. Мрачный Билли поежился от его тона.

– С ним покончено, – уверенно ответил он. – Его затянет под колеса, и они раздавят его, или он утонет. Видели бы вы, как плюхнулся он в воду. Своим толстым брюхом вниз. Вам больше не придется видеть его бородавки. – Сказав это, Мрачный Билли оглянулся по сторонам.

То, что он увидел, ему не понравилось. Джулиан с ног до головы был залит кровью, красный ручеек оставил свой след на трапе палубной надстройки и на палубе штормового мостика. В конце палубной надстройки под тентом в неестественном положении лежал щеголеватый письмоводитель. У него изо рта еще шла кровь.

– Если ты подвел меня, Билли, тебе никогда не быть таким, как мы, – сказал Джулиан. – Надеюсь, что он мертв. Так будет и для тебя спокойнее. Ты меня понял?

– Да, – сказал Билли. – Что случилось, мистер Джулиан?

– Они напали на меня, Билли. Они напали на нас. Если верить усопшему капитану, они убили Жана. Вдребезги разнесли его дурацкую башку. Так, кажется, он сказал. – Он улыбнулся. – Повинны в этом Марш, его несчастный клерк и еще некто, кого они назвали Майком.

– Волосатый Майк Данн, – подсказал Раймон Ортега. – Он боцман и одновременно помощник капитана на «Грезах Февра», Деймон. Огромный, недалекий и неотесанный. Его работа заключается в том, чтобы покрикивать на черномазых и бить их.

– Понимаю, – сказал Джулиан. – Пустите меня, – попросил он Раймона и Армана. – Теперь я чувствую себя сильнее и могу самостоятельно стоять.

Сумерки сгущались. Они стояли в тени.

– Деймон, – предупредил Винсент, – смена вахты произойдет в ужин. Члены экипажа разойдутся по своим каютам. Нам нужно что-то делать. Мы должны избавиться от парохода, или команда разоблачит нас. – Он обвел взглядом кровавые следы и труп.

– Нет, – возразил Джулиан. – Билли все уберет. Не так ли, Билли?

– Так, сэр, – откликнулся Мрачный Билли. – Сейчас я отправлю клерка вслед за капитаном.

– Тогда не говори, а делай, Билли. – Улыбка Джулиана оставалась холодной. – Потом приди в каюту Йорка. Сейчас мы проследуем туда. Мне нужно переодеться.

Тридцать минут ушло у Мрачного Билли Типтона на то, чтобы убрать на палубной надстройке все следы смерти. Он работал быстро, хорошо понимая, что в любую минуту кто-нибудь может выйти из каюты или подняться по трапу. К этому времени уже было совершенно темно, что в какой-то степени помогало. Тело Джефферса он стащил вниз и с трудом поднял на кожух гребного колеса, откуда сбросил вниз. Письмоводитель оказался тяжелее, чем предполагал Мрачный Билли. Труп поглотила ночь и тьма, и всплеск прозвучал гораздо тише, чем всплеск от падения Марша; в шуме гребных колес он был почти неразличим. Мрачный Билли снял рубашку и принялся вытирать ею с палубы кровь, когда ему улыбнулась судьба. Гроза, собиравшаяся в течение всего вечера, наконец разразилась. Оглушительно пророкотал гром, полыхнула молния, и начался дождь. На палубу, смывая кровь и тотчас вымочив Мрачного Билли с ног до головы, обрушился чистый, холодный, сильный дождь.

Вода стекала с него ручьями, когда Мрачный Билли вошел в каюту Джошуа Йорка. Его когда-то чистая рубашка грязным комком лежала в руке.

– Все готово, – сказал он.

Деймон Джулиан сидел в глубоком кожаном кресле, уже переодевшись во все свежее, и пил вино. Выглядел он таким же сильным и здоровым, как всегда. Рядом с ним стоял Раймон. В другом кресле сидел Арман. Винсент сидел на столе, Курт – за столом. Джошуа Йорк примостился на кровати, понуро глядя себе под ноги. Голова его была опущена, кожа отливала меловой белизной. Мрачный Билли подумал, что своим видом он напоминает получившую трепку дворнягу.

– Ах, Билли, – проговорил Джулиан. – И что бы мы без тебя делали?

Мрачный Билли кивнул.

– Пока я был там, я не переставал думать, мистер Джулиан. В этом деле, как я его себе представляю, у нас только два выхода. На пароходе есть ялик, который используют для измерения глубины и тому подобного. Мы могли бы взять его и отчалить. Или сейчас, когда разразилась гроза, мы можем подождать, пока рулевой куда-нибудь не причалит, а потом сойти на берег. Мы находимся недалеко от Бейу-Сара, надеюсь, мы смогли бы там обосноваться.

– Бейу-Сара меня не интересует, Билли. Я не испытываю желания покидать этот чудесный пароход. «Грёзы Февра» теперь наш. Разве я не прав, Джошуа?

Джошуа Йорк поднял голову.

– Да, – сказал он. Голос его оказался так слаб, что был почти не слышен.

– Это слишком опасно, – стоял на своем Мрачный Билли. – Капитан и письмоводитель исчезли, что подумает команда? Их хватятся, начнутся всякие вопросы. И очень скоро.

– Он прав, Деймон, – вставил слово Раймон. – Я нахожусь на борту этого корабля с Натчеза. Пассажиры приходят и уходят, но команда… Здесь мы в опасности. Мы здесь не такие, как все, подозрительные и безвестные. Когда хватятся Марша и Джефферса, первым делом возьмутся за нас.

– Кроме того, имеется еще боцман, – добавил Билли. – Раз он помогал Маршу, значит, он все знает, мистер Джулиан.

– Убей его. Билли.

Мрачный Билли судорожно глотнул.

– Предположим, что я убью его, мистер Джулиан. Ничего хорошего из этого не выйдет. Его тоже хватятся. Под его командой находится целая армия ниггеров, тупых немцев и огромных шведов. Нас менее двадцати, а днем я и вовсе один Надо подобру-поздорову уносить с парохода ноги, и чем быстрее, тем лучше. Мы не можем сражаться с командой, даже если бы могли с ней справиться. А один я тем более не могу противостоять им всем. Нам нужно уйти.

– Мы останемся, Билли Пусть они боятся нас. Как можешь ты быть господином, когда рассуждаешь как раб? Мы остаемся.

– Что мы будем делать, когда выяснится, что Марш и Джефферс исчезли? – спросил Винсент.

– И как быть с боцманом? Он представляет реальную угрозу, – добавил Курт.

Деймон Джулиан многозначительно посмотрел на Мрачного Билли и улыбнулся.

– Ах, – отмахнулся он и отпил из бокала. – Пусть о таких мелочах вместо нас позаботится Билли. Пусть покажет нам, как он умен, верно. Билли?

– Я? – У Мрачного Билли от изумления отвисла челюсть. – Я не знаю…

– Что, Билли?

– Да, – быстро отреагировал Билли, – разумеется.

– Я сумею все разрешить без дальнейшего кровопролития, – подал голос Джошуа Йорк, в котором почувствовалась его прежняя решимость. – Я все еще капитан на этом пароходе. Я уволю мистера Данна и других членов команды, которых вы боитесь. Мы можем спокойно избавиться от них. Достаточно убийств на «Грезах Февра».

– Разве? – недоверчиво спросил Джулиан.

– Увольнение ничего не даст, – сказал Йорку Мрачный Билли. – Они начнут недоумевать и требовать встречи с капитаном Маршем.

– Да, – согласился с ним Раймон. – Они не послушают Йорка, – сказал он Джулиану. – Они не доверяют ему. Ему пришлось предстать перед ними средь бела дня, иначе они не соглашались идти с ним в излучину реки. Сейчас, когда Марш и Джефферс исчезли, он не сумеет справиться с ними.

Мрачный Билли Типтон с удивлением и внезапным уважением посмотрел на Йорка.

– Вы это сделали? – вырвалось у него. – Вышли к ним средь бела дня?

Другие иногда осмеливались выходить в сумерках, на закате солнца, или на некоторое время задерживались после его восхода, но он никогда не видел ни одного из них, когда солнце стояло еще высоко. Даже Джулиана.

Джошуа Йорк холодно посмотрел на него и не удостоил ответом.

– Дорогому Джошуа нравится самому играть в скотину, – не без удовольствия заметил Джулиан. – Вероятно, он надеется, что его кожа посмуглеет и станет дубовой.

Все вежливо рассмеялись.

Пока они веселились, Мрачному Билли в голову пришла идея. Он поскреб затылок и позволил себе улыбнуться.

– Мы не станем их увольнять. Мы заставим их бежать. И я знаю, как это сделать.

– Славно, Билли.

– Можете вы заставить его делать то, что я скажу? – спросил Билли, указав пальцем на Йорка.

– Я сделаю все, чтобы защитить моих людей, – сказал Джошуа Йорк, – а также мою команду. И заставлять меня не нужно.

– Так-так-так, – произнес Мрачный Билли. – Вот это по-настоящему славно. – Теперь все представлялось еще проще, чем он предполагал. Джулиан будет поражен. – Мне нужно сходить за свежей рубашкой. Оденьтесь и вы, мистер капитан Йорк. После этого мы примем кое-какие меры по нашей защите.

– Хорошо, – мягко добавил Джулиан. – Курт тоже отправится с вами. – Он указал стаканом в сторону Йорка. – На всякий случай.

Через полчаса Мрачный Билли проводил Джошуа Йорка и Курта на бойлерную палубу. Дождь немного утих, и «Грёзы Февра» рядом с десятком других, более мелких пароходов, стоял на причале в Бейу-Сара. В главном салоне накрывали столы для ужина. Джулиан и его люди уже были там и как ни в чем не бывало ели.

Место капитана пустовало. Рано или поздно это должны были заметить. К счастью, Волосатый Майк отсутствовал, занятый на основной палубе внизу. Шла погрузка товара и дров, и он деловито покрикивал на матросов и рабочих. Мрачный Билли пока не приступил к осуществлению своего плана и внимательно следил за ним. Данн представлял серьезную угрозу.

– Сначала тело, – напомнил Мрачный Билли, ведя их прямо к внешней двери каюты, в которой встретил свой конец Жан Ардан. Одним молниеносным движением руки Курт сломал замок. В каюте они зажгли лампу и увидели то, что лежало на кровати. Мрачный Билли даже присвистнул.

– Ну и ну, – произнес он. – Ваши приятели на славу потрудились над стариной Жаном, – сказал он Йорку. – Половина его мозгов – на простынях и половина – на стене.

В серых глазах Йорка вспыхнуло негодование.

– Не трать времени понапрасну, – бросил он. – Ты, как я понял, хотел, чтобы мы сбросили тело в реку.

– Нет, черт возьми, – отрицательно мотнул головой Мрачный Билли. – Зачем? Этот труп мы собираемся сжечь. Прямо сейчас, в одной из ваших топок, капитан. И прятаться с ним мы не станем, а пройдем прямо в салон, а оттуда вниз по главной лестнице.

– Зачем, Билли? – холодно спросил Йорк.

– Делайте, что вам говорят! – гаркнул Мрачный Билли. – Кстати, я для вас мистер Типтон, капитан.

Они завернули труп Жана в простыню, так что ни одна часть тела не была видна. Йорк направился к Курту, чтобы помочь поднять его, но Мрачный Билли опередил его и сам взялся за простыню.

– Будет не слишком хорошо смотреться, если владелец парохода самолично потащит мертвеца. Вы просто с озабоченным видом должны идти рядом.

Йорку не представляло труда справиться с этой частью задания, так как он и в самом деле был обеспокоен. Они открыли дверь в большой салон и вышли. Билли и Курт несли завернутое в простыни тело. Ужин подходил к концу Кто-то вскрикнул, все разговоры тотчас смолкли.

– Могу я чем-нибудь помочь вам, капитан Йорк? – спросил маленький мужчина с белыми бакенбардами и масляными пятнами на жилете. – Что-то случилось? Кто-то умер?

– Не подходите! – крикнул Мрачный Билли, когда коротышка сделал шаг в их сторону.

– Не вмешивайтесь, Уайти, – предупредил Йорк. Мужчина остановился. Ну да, конечно, но…

– Это всего-навсего мертвец, – пояснил Мрачный Билли. – Умер у себя в каюте. Его обнаружил мистер Джефферс. Он сел в Новом Орлеане, должно быть, был болен. Его лихорадило, когда мистер Джефферс услышал его стон.

Настроение присутствующих резко изменилось в худшую сторону. Один из мужчин страшно побледнел и, сорвавшись с места, стремглав бросился в свою каюту. Мрачный Билли приложил определенные усилия, чтобы скрыть довольную улыбку.

– Где мистер Джефферс? – поинтересовался Олбрайт, опрятный маленький лоцман.

– Пошел к себе, – быстро ответил Билли. – Он чувствует себя не очень хорошо. С ним Марш. Мистер Джефферс сошел с лица и пожелтел; похоже, зрелище умирающего человека произвело на него сильное впечатление.

Эти слова, как он и ожидал, возымели должное действие, особенно когда Арман, перегнувшись через стол, громким шепотом, как учил его Билли, сказал Винсенту:

– Бронзовый Джон.

После чего они, не закончив ужин, поднялись со своих мест и удалились.

– Что вы, это не Бронзовый Джон! – громко воскликнул Билли. Ему пришлось повысить голос, потому что за столом все вдруг заговорили, некоторые повскакивали с мест. – Успокойтесь, мы намереваемся сжечь труп, – добавил он, и они с Куртом снова двинулись в сторону главной лестницы.

Джошуа Йорк замешкался сзади. Подняв руки в успокаивающем жесте, он начал отбиваться от посыпавшихся на него со всех сторон настороженных вопросов. Пассажиры и члены команды старательно старались держаться подальше от Курта и Билли и их опасной ноши.

На основной палубе никого не было, если не считать пары иностранцев нищенского вида, купивших себе билеты третьего класса, да снующих туда-сюда грузчиков с поклажей на плечах. Топки были закрыты, хотя оставались еще горячими. Заталкивая в ближайшую из них завернутое в простыни тело, Мрачный Билли даже обжег себе пальцы. Он все еще прыгал от боли и тряс рукой, когда вниз спустился Джошуа Йорк.

– Они уходят, – сообщил Йорк. Его бледные черты выражали недоумение. – В настоящий момент почти все пассажиры заняты укладкой своего багажа, и уже половина команды обратилась ко мне с просьбой рассчитаться с ними. Кочегары, горничные, официанты, даже Джек Эли, второй механик. Я ничего не понимаю.

– На вашем пароходе по реке путешествует Бронзовый Джон, – просто ответил ему Мрачный Билли Типтон. – Во всяком случае, так думают они.

Джошуа Йорк нахмурился.

– Бронзовый Джон? Мрачный Билли улыбнулся.

– Желтая лихорадка, капитан. Похоже, вы ни разу не бывали в Новом Орлеане, когда там гостил Бронзовый Джон. Теперь на этом пароходе никто не задержится, никому не придет в голову из любопытства взглянуть на тело, и никто не захочет поговорить ни с мистером Джефферсом, ни с капитаном Маршем. Как вы догадались, я заставил этих идиотов поверить в то, что они тоже подхватили лихорадку. Она и в самом деле очень заразна. Не успеешь глазом моргнуть, как заболеешь. Сделаешься желтым, начнется черная рвота, тело будет гореть, как в огне, а потом умрешь. Только старину Жана нам нужно сжечь по-настоящему, чтобы они подумали, что все это не шуточки.

Понадобилось десять минут, чтобы снова разжечь топку. В конце концов на помощь пришлось позвать одного из кочегаров, шведа-великана. Это оказалось даже к лучшему. Мрачный Билли видел, какими глазами тот смотрел на труп, обкладывая его дровами. А когда он, закончив свое дело, поспешно убежал, Мрачный Билли не смог скрыть торжествующей улыбки. Очень скоро Жан весело полыхал. Некоторое время Мрачный Билли наблюдал за процессом, но вскоре ему это наскучило, и он отвернулся. Рядом он заметил бочки со свиным жиром.

– Вы используете это для повышения скорости? – спросил он Джошуа Йорка. Тот кивнул. Мрачный Билли сплюнул.

– В здешних местах, когда капитану приспичит показать, на что способно его судно, для поднятия паров бросают в топку какого-нибудь жирного ниггера. Свиной жир – слишком дорогое удовольствие. Как видите, и я кое-что понимаю в пароходах. Как жаль, что мы не можем приберечь старину Жана для такого случая.

Курт усмехнулся, а Джошуа метнул в его сторону рассерженный взгляд. Мрачному Билли этот взгляд совсем не понравился, но прежде, чем он успел что-либо сказать, Мрачный Билли услышал голос, который не ожидал услышать.

– Ты!

С полубака, покачиваясь, спускался Волосатый Майк Данн. С широких полей его черной фетровой шляпы стекали дождевые струи. Капли дождя повисли и на черных бакенбардах, мокрая одежда прилипла к телу. Глаза боцмана казались кусочками твердого зеленого мрамора. В руке он держал свою неизменную железную дубинку и угрожающе похлопывал ею по ладони. За его спиной стояло еще с десяток матросов, грузчиков и кочегаров. Среди них были и швед-великан, и еще более огромный одноухий негр, и жилистый мулат, и еще пара парней, вооруженных ножами. Боцман надвигался, все остальные следовали за ним.

– Кого ты здесь сжигаешь, парень? – пророкотал он. – И что это за слушок о желтой лихорадке? На судне ее и близко нет.

– Ну, что я вам говорил? – тихо, срывающимся шепотом сказал Мрачный Билли Йорку.

По мере того как боцман приближался, Мрачный Билли все дальше отступал от топки.

Джошуа Йорк встал между ними и поднял руки.

– Остановитесь! Мистер Данн, я вас увольняю, здесь и сейчас же. Больше вы не работаете на «Грезах Февра». Данн с подозрением окинул его взглядом.

– Не работаю? – Лицо его исказила гримаса. – Черт, вы не можете уволить меня!

– Я здесь хозяин и капитан.

– Так ли? Ну а я подчиняюсь приказам капитана Марша. Я уйду только тогда, когда он прикажет мне уйти. А до тех пор я останусь. Только не говорите мне, что выкупили его долю. Сегодня утром он сказал мне, что все это ложь. – Боцман сделал вперед еще один шаг. – А теперь уйдите с дороги, капитан. Мне нужно получить у мистера Мрачного Билли несколько ответов на мои вопросы.

– Мистер Данн, на пароходе зараза. Я увольняю вас ради вашего же блага. – Совершенно искренне, как показалось Мрачному Билли, солгал Джошуа. – Новым боцманом будет мистер Типтон. Он уже переболел этой болезнью.

– Он? – Железный прут звучно шлепнул по огромной ладони боцмана. – Какой из него речник?

– Я был надсмотрщиком, – вмешался Билли. – Знаю, как справляться с рабами.

Волосатый Майк Данн рассмеялся.

От этого у Мрачного Билли по спине пробежал холодок. Больше всего на свете он не выносил, когда его поднимали на смех. Однако сейчас ему не хотелось запугивать Данна. Гораздо приятнее было бы убить его.

– А эти негры и белая шваль тебе зачем? – язвительно спросил он боцмана. – Похоже, ты боишься встретиться со мной один на один.

Зеленые глаза Данна опасно прищурились, и он еще сильнее хлопнул железным прутом по ладони. Он сделал два стремительных шага вперед, остановился напротив раскаленного горнила топки, освещаемой адскими отблесками, и уставился на объятый пламенем труп. Наконец повернулся лицом к Мрачному Билли.

– Что ж, вижу, здесь только он, – сказал он. – Тебе повезло. Если бы тут, не дай бог, оказался капитан Марш или Джефферс, я, прежде чем убить, переломал бы тебе все косточки, до единой. А теперь я просто убью тебя.

– Нет, – вмешался Джошуа Йорк, вновь встав между боцманом и Мрачным Билли. – Освободите мой пароход, – настойчиво повторил он. – Вы уволены.

Волосатый Майк Данн отстранил его.

– Не встревайте, капитан. Это будет честная схватка, я и он. Если ему удастся обставить меня, он – боцман. Только я собираюсь разнести ему башку, а потом мы с вами пойдем и отыщем капитана Марша, и тогда посмотрим, кто оставит этот пароход.

Мрачный Билли быстрым движением выхватил из-за спины нож.

Джошуа Йорк в отчаянии перевел взгляд с одного на другого. Все остальные попятились назад и теперь выкрикивали Волосатому Майку ободряющие слова. Курт плавно выступил вперед и отвел Йорка в сторону, чтобы тот не мог вмешаться.

Озаренный пламенем топки, Волосатый Майк Данн походил на исчадие ада. От испарявшейся с его тела воды шел пар. Мокрая кожа блестела и отливала красным. Все так же похлопывая стальным прутом по ладони, он медленно наступал и улыбался.

– Мне и раньше доводилось биться с такими, как ты, ребятами, вооруженными ножичками, – сообщил он, акцентируя слова ударами дубинки по ладони. – Много их было, грязных, плюгавеньких парнишек. – Новый удар. – И меня тоже бывало резали. – Удар. – Порезы заживали, Мрачный Билли. – Удар. – Но голова… совсем другое дело. – Удар. Удар. Удар.

Билли неуклонно пятился назад. Наконец его спина уперлась в стену упаковочных клетей. Волосатый Майк видел, что загнал противника в угол. Он усмехнулся, высоко над головой поднял дубинку и с ревом бросился вперед.

В этот момент Мрачный Билли, подбросив нож в руке, метнул его. Нож угодил Волосатому Майку пониже подбородка и вошел в горло. Ноги боцмана подкосились, и он рухнул на колени. Изо рта хлынула кровь, и Майк повалился спиной на палубу.

– Вот так-то, – бросил Мрачный Билли, перешагнув через его тело. Толкнув голову ногой, он улыбнулся. Победная улыбка предназначалась столпившимся у топки неграм и иностранцам, но в первую очередь Джошуа Йорку. – Вот так-то, – снова повторил он. – Как я понял, теперь я – боцман.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. Сент-Луис. Сентябрь 1857 года

Дверь за Эбнером Маршем с грохотом захлопнулась, когда, тяжело ступая, он ворвался в контору грузопассажирской компании «Река Февр» на Сосновой улице.

– Где он? – проревел Марш, в несколько шагов пересек комнату и навалился на рабочий стол перепуганного агента. Вокруг его головы принялась кружить потревоженная муха. – Я, кажется, спросил, где он?

Агент, сухопарый, темноволосый молодой человек в полосатой рубашке, с зеленым козырьком на лбу для защиты от солнца, был очень взволнован.

– Капитан Марш, какая радость! Я не думал и не гадал… такая неожиданность, мы не чаяли вас увидеть, сэр. Совсем не предполагали, капитан. А что, «Грёзы Февра» пришел, капитан?

Эбнер Марш презрительно фыркнул, выпрямился и нетерпеливо стукнул тростью о голый дощатый пол.

– Мистер Грин, оставьте ваше дурацкое мычание и соберитесь. Я спросил вас, где он? А теперь ответьте, как вы думаете, о чем я спрашиваю, мистер Грин?

Агент судорожно глотнул.

– Понятия не имею, капитан.

– «Грёзы Февра»! – прорычал Марш. – Я хочу знать, где пароход! На причале его нет, это мне известно, я не слепой. И я не видел его нигде на этой чертовой реке. Корабль приходил сюда, уходил ли опять? Отправился ли он в Сент-Пол или пошел по Миссури? Или по Огайо? Не пяльтесь на меня, как громом пораженный, а просто скажите. Где мой чертов пароход?

– Не знаю, капитан, – пробормотал Грин. – Я хочу сказать, если вы не привели его сюда, то я и представления не имею. С тех пор как в июле вы отправились на нем вниз по течению реки, он в Сент-Луисе больше не появлялся. Но мы слышали… мы…

– Да? Что именно?

– О лихорадке, сэр. Мы слышали, что в Бейу-Сара на «Грезах Февра» разразилась желтая лихорадка. Люди умирали, как мухи, это мы слышали, как мухи. Мистер Джефферс и вы, тоже, говорят, заболели. Поэтому я никак не ожидал… мы думали, его сожгут. Пароход. – Он снял козырек и почесал лоб. – Как вижу, вы справились с лихорадкой, капитан. Очень, очень рад. Только… раз «Грез Февра» нет с вами, тогда где же он? Вы точно вернулись не на нем? Может быть, вы забыли? Я слышал, после лихорадки люди становятся страшно забывчивыми.

Лицо Эбнера Марша стало мрачнее тучи.

– Никакой лихорадки у меня не было. И, да будет вам известно, мистер Грин, я пока еще в состоянии отличить один корабль от другого. Я прибыл сюда на «Принцессе». Да, не стану отрицать, неделю или около того я проболел, но это была не лихорадка. Я простудился, потому что упал в чертову реку и едва не утонул. Вот так я потерял «Грёзы Февра», а теперь намерен во что бы то ни стало отыскать его. Ясно? – Он с шумом втянул в себя воздух. – А где вы слышали всю эту ерунду насчет желтой лихорадки?

– От команды, капитан. От тех, кто покинул корабль в Бейу-Сара. Кое-кто из них после возвращения в Сент-Луис наведывался сюда. Примерно неделю назад. Некоторые интересовались работой на «Эли Рейнольдз», капитан. Но там все места заняты, так что пришлось заворачивать их обратно. Надеюсь, я правильно все делал. Вас нигде не было, ни вас, ни мистера Джефферса, и тогда я подумал, что, вероятно, вас обоих уже нет в живых. Так что никаких распоряжении ко мне не поступало.

– Ничего, не расстраивайтесь, – сказал Марш. Новость в какой-то мере успокоила его. Несмотря на то что кораблем завладел Джулиан и его банда, кое-кому из команды удалось спастись. – Кто был здесь?

– Как кто? Я видел Джека Эли, второго механика, кое-кого из официантов и парочку кочегаров, – Сэма Клайна и Сэма Томпсона, – вот кого. Другие тоже приходили.

– Кто-нибудь здесь остался? Грин пожал плечами.

– Когда я не предложил им работы, они пошли искать в другом месте, капитан. Так что я не знаю.

– Проклятие, – выругался Марш.

– Минуточку! – воскликнул агент и поднял палец. – Мистер Олбрайт, лоцман, который и рассказал мне о лихорадке, был здесь дня четыре назад, и он не искал работу. Вы же знаете, что он лоцман на нижнем русле реки, так что «Эли Рейнольдз» ему без надобности. Он сказал, что будет подыскивать для себя место на одном из крупных судов, направляющихся вниз по реке, а пока поживет в «Доме переселенца».

– Значит, Олбрайт, – произнес Марш. – А как насчет Карла Фрамма? Вы видели его? – Если оба лоцмана, и Фрамм, и Олбрайт, покинули борт парохода, отыскать «Грёзы Февра» будет не так сложно. Без квалифицированных лоцманов он мог передвигаться только на ограниченном пространстве.

Но Грин покачал головой.

– Нет, мистера Фрамма я не видел.

Забрезжившая надежда померкла. Если Карл Фрамм все еще на «Грезах Февра», пароход мог находиться где угодно. Они могли войти в русло одного из многочисленных притоков, могли даже повернуть назад, в Новый Орлеан, пока Марш валялся на забытом Богом и людьми дровяном складе к югу от Бейу-Сара.

– Пойду, навещу Дэна Олбрайта, – сказал он агенту. – А вы, пока я буду отсутствовать, напишите несколько писем. Агентам, лоцманам и другим речникам из Нового Орлеана, кого вы знаете. Спросите их о «Грезах Февра». Наверняка его кто-нибудь видел. Пароходы просто так не исчезают. Все эти письма нужно подготовить к вечеру, вы меня поняли? Потом сразу отправляйтесь на пристань и пошлите их с самым быстроходным судном. Я намерен отыскать свой корабль.

– Будет сделано, сэр, – пообещал агент. Не откладывая в долгий ящик, он вытащил стопку бумаги, обмакнул перо в чернильницу и принялся писать.

Клерк за конторкой постоялого двора «Дом переселенца» приветливо вскинул голову.

– Да это же капитан Марш!.. Слышали о вашем несчастье, просто ужасно. С Бронзовым Джоном шутки плохи. Я рад, что вам лучше, капитан. Искренне рад.

– Ничего, – с раздражением ответил Марш. – В какой комнате остановился Дэн Олбрайт?

Олбрайт занимался тем, что начищал свои сапоги. Холодно, из вежливости поздоровавшись с капитаном, он пригласил его пройти, после чего снова занял свое место и, сунув одну руку в сапог, углубился в прежнее занятие, как если бы не прерывал его вовсе, чтобы открыть дверь.

Эбнер Марш, тяжело опустившись на стул, не стал тратить времени на пустые любезности, а перешел сразу к делу.

– Почему вы оставили пароход? – без обиняков спросил он.

– Из-за лихорадки, капитан, – прозвучало в ответ. Олбрайт быстро взглянул на Марша и, не добавив ни слова, снова погрузился в свое занятие.

– Расскажите мне об этом, мистер Олбрайт. Меня не было там.

Дэн Олбрайт нахмурился.

– Не было? А я понял, что больного первыми обнаружили вы и мистер Джефферс.

– Вы не правильно поняли. А теперь расскажите мне все. Продолжая чистить сапог, Олбрайт рассказал ему о грозе, об ужине, о мертвом теле, которое Джошуа Йорк, Мрачный Билли и еще кто-то третий пронесли через салон, о бегстве с корабля пассажиров и членов команды. Все это он поведал в нескольких словах. К тому времени, когда он закончил, сапоги его сияли глянцем.

– Ушли все? – поинтересовался Марш.

– Нет, – уточнил Олбрайт. – Кое-кто остался Не все так хорошо, как я, знают, что такое желтая лихорадка.

– Кто?

Олбрайт пожал плечами.

– Остался капитан Йорк. Его друзья. Волосатый Майк. Кочегары и матросы тоже. Думаю, слишком уж они боялись Волосатого Майка, чтобы бежать. Особенно там, где процветает рабство Уайти Блейк тоже, должно быть, остался. Еще я думал, что вы и мистер Джефферс.

– Мистера Джефферса нет в живых, – сказал Марш. Олбрайт ничего не ответил.

– А Карл Фрамм? – спросил Марш.

– Не могу сказать.

– Вы же коллеги.

– Мы не были с ним близки. Я не видел его. Марш нахмурился.

– Что произошло после того, как вы взяли расчет?

– День я провел в Бейу-Сара, а потом сел на «Натчез» капитана Ледерса С ним добрался до Натчеза, искал на реке работу. Неделю провел там, потом на «Роберте Фолке» прибыл сюда, в Сент-Луис.

– Что случилось с «Грезами Февра»?

– Пароход ушел.

– Ушел?

– Ну да. Отчалил. Когда на другой день после того, как разразилась лихорадка, я проснулся, его в Бейу-Сара уже не было.

– Ушел без команды?

– Должно быть, там оставалось достаточно народа, чтобы справиться с управлением и прочим.

– Куда он направился? Олбрайт пожал плечами.

– С «Натчеза» я его не видел Или просто пропустил. Я не интересовался. Может быть, он пошел вниз по течению.

– От вас и впрямь помощи, как с козла молока, – в сердцах бросил Марш. Олбрайт обиделся.

– Я же не могу говорить то, чего не знаю. Вдруг его сожгли? Лихорадка все-таки. Думаю, нельзя было давать судну это имя. Несчастливое.

Эбнер Марш уже начал терять терпение.

– Его никто не сжигал. Корабль, должно быть, где-то на реке, и я намереваюсь разыскать его. Кто вам сказал, что он несчастливый?

– Грозы, туман, постоянные задержки, а потом еще лихорадка… Он проклят, этот корабль. Я бы на вашем месте поставил на нем крест. Там не все благополучно. Бог оставил его. – Лоцман поднялся. – Да, чуть не забыл. У меня тут есть кое-что из того, что принадлежит вам. – Он взял две книги и протянул их Маршу. – Из библиотеки «Грез Февра». В Новом Орлеане я как-то сыграл с капитаном Йорком в шахматы и обмолвился, что люблю поэзию, и на другой день он принес мне это. Когда я уходил, то по ошибке прихватил и их.

Эбнер Марш повертел книги в руках. Стихи. Томик стихов Байрона и стихи Шелли. Именно то, что в данный момент нужно, подумал он. Парохода нигде нет, сгинул где-то на реке, и все, что ему от него осталось, – две дурацкие книжки стихов.

– Оставьте их себе, – сказал он Дэну Олбрайту. Олбрайт покачал головой.

– Они мне не нужны. Такую поэзию я не люблю, капитан. Стихи и одного, и другого безнравственны. Неудивительно, что корабль проклят, с такими-то книжками.

Эбнер Марш, опустив книжки в карман, поднялся. Выражение его лица было мрачным.

– Достаточно, мистер Олбрайт. Я больше не желаю выслушивать подобные бредни о моем пароходе. Это такое же хорошее судно, как и любое другое на реке. Никакое оно не проклятое. Нет такого понятия, как проклятие. Да, может быть, порядки там были несколько странные…

– Это вы верно заметили, – перебил его Дэн Олбрайт. – Мне нужно позаботиться о каюте для себя, – сказал он, провожая Марша до дверей. – Капитан, оставьте все, как есть.

– Что?

– Этот пароход, – уточнил Олбрайт. – Он не подходит вам. Вы же знаете, как я умею распознавать приближающуюся грозу?

– Да, – согласился Марш. Олбрайт умел чувствовать приближение непогоды, как никто другой на реке.

– Иногда я чувствую и другие вещи. Не ищите его, капитан. Забудьте о нем. Я считал вас умершим, но ошибался. За это вам нужно благодарить судьбу. Возвращение вам «Грез Февра» не принесет радости, капитан.

Эбнер Марш не мигая смотрел на него.

– И это говорите мне вы? Вы стояли за его штурвалом, вы вели его по реке. И вы мне это говорите? Олбрайт ничего не ответил.

– Я не буду вас слушать, – упрямо сказал Марш. – Это мой пароход, мистер Олбрайт. В один прекрасный день я сам встану к его штурвалу. Я собираюсь обогнать на нем «Эклипс», вы меня слышите, и.. и… – Обозленный и разгорячившийся, Марш начал задыхаться, язык повиновался с трудом.

– В вас говорит гордыня, капитан, – сказал Дэн Олбрайт. – Оставьте все, как есть. – С этими словами он закрыл за Маршем дверь, и тот остался стоять в коридоре.

* * *

Обедать Эбнер Марш пришел в обеденный зал «Дома переселенца». Он сел в углу и ел в полном одиночестве. Слова Олбрайта потрясли его. На борту «Принцессы» по дороге в Сент-Луис Марш не переставал думать о том же. Он съел баранью ногу в мятном соусе, салат из репы и фасоль, три порции тапиоки. Однако и это не могло успокоить его.

С другой стороны, он по-прежнему владеет своей компанией и «Эли Рейнольдз», в банке на счету у него лежат деньги. Всю жизнь он проработал в верховьях реки. Да, он совершил большую ошибку, отправившись в Новый Орлеан. Его сон, его мечта в стране рабовладельцев, в краю, где властвует жара и лихорадка, превратились в ночной кошмар. Но теперь все закончилось, его пароход исчез, испарился, как утренний туман. Если бы он только захотел, то мог бы сделать вид, что ничего этого не было, что никогда не существовал пароход с именем «Грёзы Февра», что не было на свете ни Джошуа Йорка, ни Деймона Джулиана, ни Мрачного Билли Типтона. Джошуа появился ниоткуда и канул в никуда.

В апреле «Грез Февра» и в помине не было, как не существовал корабль для Марша и сейчас. Разве здравомыслящий человек поверит в этот бред с кровососами, с их ночным образом жизни и бутылками с какой-то мерзостной дрянью. Все это грезы больного воображения, навеянные лихорадкой. Теперь, когда лихорадка миновала, можно как прежде жить в Сент-Луисе.

Марш заказал еще кофе. Отхлебнув глоток, он подумал, что они будут продолжать убивать, продолжать пить кровь, и не будет убийствам конца и края, и никто не остановит их.

– Я тоже не могу остановить их, – пробормотал Марш себе под нос.

Он сделал все возможное, он и Джошуа Йорк, и Волосатый Майк, и бедный старина Джефферс, который уже больше никогда не вскинет бровь и не расставит на доске шахматные фигуры. Они ничего не добились Обращаться к властям тоже бессмысленно. Кто поверит в небылицу о вампирах, укравших пароход? Решат, что это следствие лихорадки, горячечный бред, а то, может статься, поместят его в лечебницу для душевнобольных.

Эбнер Марш оплатил счет и снова вернулся в контору своей компании на Сосновой улице. В порту, как обычно, было людно и шумно. Над ним раскинулось ясное синее небо, внизу в лучах солнца мерцала река, сверкающая и чистая. В воздухе витал привкус дыма и гари. Слышны были гудки судов, идущих встречными курсами, да колокол крупного большеколесного парохода, намеревающегося пристать к берегу. Раздавались крики боцманов, пение грузчиков, таскающих с берега на суда поклажу.

Эбнер Марш стоял и слушал. В этом состояла его жизнь, все остальное – бред. Вампиры, как сказал ему Джошуа, убивали на протяжении тысячелетий, как же Марш мог надеяться, что сумеет остановить их? Скорее всего Джулиан прав. Убивать естественно для их природы. А Эбнер Марш по своей природе был речником и никем иным. Он не обладал бойцовскими качествами. Йорк и Джефферс предприняли попытку бороться и поплатились за это.

К тому моменту, когда Марш вошел в контору, он полностью уверился в мысли, что Олбрайт прав. Надо забыть о «Грезах Февра», забыть обо всем, что случилось. Сделать это будет трудно, но он попробует. Он всецело займется своей компанией, может, ему повезет, и он заработает больше денег, а через год или два построит себе другой корабль, еще крупнее.

Увидев Марша, агент засуетился.

– Я написал двадцать писем, капитан. И уже отправил их, как вы просили.

– Очень хорошо, – бросил Марш, опускаясь в кресло. Он едва не сел на томики стихов, небрежно засунутые в глубокий карман. Вытащил их и принялся листать страницы. Бегло прочитав отдельные названия, он отложил книжки в сторону. Стихи как стихи. Марш вздохнул.

– Принесите мне бухгалтерские книги. Я хочу посмотреть на них.

– Да, капитан, – сказал Грин и пошел за книгами. Там же он заметил еще кое-что, что привлекло его внимание, и все вместе понес капитану.

– Вот, чуть не забыл. – Грин протянул Маршу большой сверток, упакованный в коричневую бумагу и перевязанный бечевкой. – Его принес для вас какой-то коротышка недели три назад. Я сказал ему, что вы в плавании на «Грезах Февра», и заплатил. Надеюсь, что поступил правильно.

Эбнер Марш хмуро посмотрел на сверток и резким движением руки порвал шнурок. Бумага соскользнула и обнажила коробку. Внутри лежал новенький, с иголочки, капитанский китель, белый, как снег в верховьях реки зимой, чистый и ослепительный, с двойным рядом поблескивающих серебряных пуговиц. На каждой из них вязью было написано «Грёзы Февра». Марш вытащил его, и коробка упала на пол. На глаза навернулись слезы.

– Убирайся! – прорычал Марш.

Агенту стоило только один раз взглянуть капитану в лицо, как его словно ветром сдуло.

Эбнер Марш поднялся, надел и застегнул белый китель на все пуговицы. Сидел он просто превосходно. Невесомый и прохладный, много легче, чем тяжелый синий китель, который он носил. Зеркала в конторе не было, и Марш не видел, как он выглядит, но мог это представить. В воображении он видел себя таким же, как Джошуа Йорк, великолепным, статным и изысканным. Ему показалось, что ткань просто сияет белизной.

– Я выгляжу как капитан «Грез Февра», – сказал Марш вслух самому себе.

Он гулко стукнул тростью о пол и почувствовал, как кровь прихлынула к щекам.

Он вспомнил. Вспомнил, как выглядел пароход в туманной дымке Нью-Олбани. Вспомнил, как мерцали многочисленные зеркала, вспомнил серебряное убранство, вспомнил оглушительный рев сирены и биение поршней паровых машин, громкое, как гул грома. Вспомнил, как далеко за кормой оставил он «Южанина», как соревновался он с «Мэри Кей». Вспомнил и команду. Карла Фрамма с его невероятными байками, Уайти Блейка, вечно перепачканного сажей и маслом, Тоби, рубящего головы цыплятам, вечно покрикивающего на грузчиков и матросов Волосатого Майка, Джефферса за шахматами, в сотый раз обыгрывающего Дэна Олбрайта. Если Олбрайт так умен, почему он ни разу не сумел обыграть Джефферса в шахматы?

И напоследок Марш вспомнил Джошуа, Джошуа во всем белом, Джошуа, сидящего в темноте и задумчиво рассказывающего о своих мечтах. Его серые глаза, сильные руки, стихи.

«Все мы делаем выбор», – пришли на память слова. Час утра наставал и проходил, но дня не приводил он за собою.

– ГРИН! – завопил Марш во всю мощь своих легких. Дверь приоткрылась, и агент нервно просунул голову внутрь.

– Мне нужен мой пароход, – сказал Марш. – Где, черт возьми, он находится?

Грин сглотнул.

– Капитан, как я уже сказал, «Грёзы Февра»…

– Не тот! – оборвал его Марш, тяжело стукнув о пол тростью. – Мой второй пароход Где, черт возьми, мой второй пароход?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. На борту парохода «Эли Рейнольдз». Река Миссисипи, октябрь 1857 года

Прохладным осенним вечером Эбнер Марш на борту парохода «Эли Рейнольдз» наконец вышел из порта Сент-Луиса и отправился вниз по течению реки в поисках «Грез Февра». В путь Марш тронулся бы на несколько недель раньше, но оставалось еще много дел. Пришлось дожидаться возвращения «Эли Рейнольдз» из плавания вверх по Иллинойсу, потом готовить судно к путешествию в низовье реки, а также нанять пару лоцманов, знающих Миссисипи. К тому же Маршу нужно было уладить иски, предъявленные ему после исчезновения парохода разъяренными владельцами грузов, которые «Грёзы Февра» должен был доставить из Нового Орлеана в Сент-Луис.

Марш мог бы добиться, чтобы убытки пострадавших считались частью его собственных, но он всегда гордился своей честностью, поэтому расплатился с ними из расчета пятьдесят центов за доллар.

Его ожидала еще одна неприятная миссия – встреча с родственниками мистера Джефферса. Марш понимал: рассказать им, что произошло на самом деле, нельзя, поэтому сослался на желтую лихорадку. Были и другие семьи, куда не вернулись братья, сыновья, мужья, и они осыпали Марша бесчисленными вопросами, на которые он не мог дать ответа. В связи с этим капитану пришлось иметь дело с правительственным инспектором и представителем лоцманской ассоциации. Кроме того, требовалось привести в порядок счета, просмотреть массу бухгалтерских книг… Все вместе это вылилось в месяц задержки, отчаяния и тревог.

Но Марш не переставал надеяться. Когда письма, разосланные по его просьбе Грином, остались без ответа, он разослал новые. В свободное время ходил в порт встречать приходившие корабли, чтобы порасспрашивать их о «Грезах Февра», о Джошуа Йорке и о Карле Фрамме, о Уайти Блейке и о Волосатом Майке Данне, и о Тоби Лэньярде. Нанял двух сыщиков и, дав им подробные инструкции, отправил в низовье реки. Даже начал покупать газеты, воспользовавшись маленькой хитростью Джошуа, печатающиеся в бассейне реки; ночи проводил за изучением газетных страниц с сообщениями о речных перевозках и расписаний движения пароходов, включая такие далекие города, как Цинциннати, Новый Орлеан и Сент-Пол. Чаще, чем было в его привычках, наведывался в «Дом переселенца» и другие любимые места речников, где не уставал задавать вопросы.

Увы, «Грёзы Февра» словно сгинул. Казалось, что он больше не бороздит реку. Никто не видел парохода. Никто не встречал ни Уайти Блейка, ни мистера Фрамма, ни Волосатого Майка и ничего о них не слышал. На газетных страницах название «Грёзы Февра» также не попадалось.

– Абсурд какой-то, – жаловался Марш офицерам «Эли Рейнольдз» за неделю до отплытия. – Большой новенький пароход, скорости хода которого мог позавидовать любой речник. Такое судно не может оставаться незамеченным!

– Если только оно не затонуло, – высказал предположение Кэт Грув, жилистый коротышка, боцман «Эли Рейнольдз». – На реке есть места, где скроются выше крыши целые города. Может, оно утонуло со всеми, кто был на борту.

– Нет, – упрямо твердил Марш. Он не рассказывал им всей истории, потому что не знал, как можно это сделать. Поскольку никто из них ни разу не ступал на борт «Грез Февра», они бы не поверили. – Нет, пароход не затонул. Он скрывается от меня где-то в низовье реки. Но я во что бы то ни стало разыщу его.

– Как? – поинтересовался Йергер, капитан «Эли Рейнольдз».

– Река большая, – согласился Марш, – и у нее множество притоков, речушек, излучин, рукавов и прочих мест, где мог бы спрятаться пароход и долгое время оставаться незамеченным. Но река не бесконечна, в конце концов ее всю можно облазить. Мы начнем с одного конца и проследуем до другого. Если достигнем Нового Орлеана, так и не обнаружив его, то проделаем то же самое на Огайо, Миссури, Иллинойсе, Язу и на Красной реке. Чтобы найти этот проклятый пароход, я готов сунуться хоть в ад.

– Потребуется много времени, – заметил Йергер.

– Ну и что?

Йергер пожал плечами, офицеры «Эли Рейнольдз» обменялись вопросительными взглядами. Эбнер Марш помрачнел.

– Не забивайте себе голову ерундой. Плевать на время. Ваше дело – подготовить пароход, вы меня поняли?

– Да, сэр, капитан, – сказал Йергер.

Это был высокий и худой мужчина в годах с сутулившимися плечами и тихим голосом. Пароходы он водил с незапамятных времен и научился ничему не удивляться.

Когда настал назначенный день, Эбнер Марш надел свой белый капитанский китель с двойным рядом серебряных пуговиц. Костюм этот казался ему вполне уместным. В «Доме переселенца» он заказал себе обильный ужин – меню «Эли Рейнольдз» не вполне удовлетворяло его, да и коку было далеко до Тоби Лэньярда, – после чего отправился на пристань.

Паровые машины «Эли Рейнольдз», как отметил Марш с удовлетворением, уже разогрелись. Все же этот пароход оставлял желать лучшего. Небольшой по размеру и узкий, он имел слишком большую осадку для тех мелководий, по которым они намеревались пройти. Длина корабля составляла всего четверть длины пропавшего и половину его ширины. Нагруженный до отказа, он был в состоянии перевезти только 150 тонн груза, в то время как исчезнувший красавец брал на борт до тысячи тонн. На «Эли Рейнольдз» было всего две палубы, отсутствовала палубная надстройка, и команда занимала каюты, расположенные в носовой части бойлерной палубы.

Перевозить пассажиров первого класса «Эли Рейнольдз» Приходилось редко. Ее колесо с лопастями размещалось на корме и приводилось в движение за счет работы одного-единственного парового котла. Словом, пароход не отличался замысловатостью и изяществом. Сейчас груза на борту почти не было, и Марш видел паровую машину, несколько выдвинутую к носу. Верхняя палуба поддерживалась рядами простых, побеленных известью деревянных колонн, похожих на неустойчивые ходули. Стойки, на которых покоился навес прогулочной палубы, имели квадратную в сечении форму и выглядели достаточно простыми, напоминая частокол. Кожух заднего колеса представлял собой огромный деревянный ящик в форме куба со следами потускневшей от времени и местами облезшей красной краски, а само колесо являло жалкое зрелище. И в других местах краска слезала лоскутьями. Над палубой парохода возвышалась незамысловатая рулевая рубка в виде деревянной надстройки с окнами. Короткие трубы не имели украшений и торчали обрубками черного железа. Прикорнувшая у причала «Эли Рейнольдз» казалась древней, невероятно уставшей старушкой. Ее словно перекосило, и можно было подумать, что она в любую минуту готова лечь на борт и затонуть.

Ее ни в коем случае нельзя было сравнить с огромным и могучим пароходом по имени «Грёзы Февра». Но, кроме нее, другими судами Эбнер Марш в данный момент не располагал. А раз так, придется довольствоваться тем, что имеешь, рассуждал Эбнер Марш. Он подошел к пароходу и по сходням, истоптанным бесчисленным количеством ног, поднялся на борт. На полубаке его встретил Кэт Грув.

– Все готово, капитан.

– Скажите рулевому, чтобы отчаливал, – бросил Марш. Грув отдал приказ, и «Эли Рейнольдз» подала сигнал. Гудок показался Маршу тонким и жалобным, но отчаянно бесшабашным. По узкому крутому трапу он вскарабкался в кают-компанию. Там было сумрачно и тесно. Салон едва достигал сорока футов в длину. Лежавший на полу ковер пестрел пятнами, а пейзажи, написанные на дверях кают, изрядно потускнели и выглядели смазанными. В помещениях парохода стоял застарелый запах несвежей пищи, кислого вина, масла, гари и пота. Внутри было слишком жарко, а единственное окно в потолке салона с простым стеклом слишком закоптилось, чтобы пропускать достаточно света.

В салоне, когда Марш вошел, за круглым столом сидели и пили кофе Йергер и свободный от вахты рулевой.

– Свиной жир уже доставили? – спросил Марш. Йергер кивнул.

– Как вижу, на борту почти нет груза. Йергер нахмурился.

– Я решил, что так будет лучше, капитан. С грузом мы двигались бы медленнее, и в дороге было бы много остановок. Эбнер Марш, взвесив его слова, одобрительно кивнул.

– Правильно. Мой багаж тоже доставили?

– В вашей каюте, капитан, – ответил Йергер. Марш раскланялся и удалился к себе. Койка, когда он грузно опустился на край, жалобно скрипнула под ним. Марш открыл саквояж и вытащил ружье и патроны. Он внимательно осмотрел оружие, проверил ствол. Ружье приятно оттягивало руку. Возможно, простой револьвер и не мог противостоять людям ночи, но это оружие было особенным. По личному заказу Марша его изготовил лучший оружейник Сент-Луиса. Это было ружье для охоты на бизонов с коротким широким стволом восьмигранной формы. Пятьдесят изготовленных на заказ патронов по размеру были больше любых других, которые когда-либо приходилось делать оружейнику.

– Черт, – буркнул он тогда, – эти пули разнесут вашу добычу в клочья.

Эбнер Марш только кивнул в ответ. Меткостью ружье похвастаться не могло, тем более в руках Эбнера Марша, но ему это и не требовалось. С близкого расстояния оно должно было во что бы то ни стало стереть улыбку с лица Деймона Джулиана и снести его проклятую голову с плеч. Марш аккуратно зарядил ружье и повесил на стену над койкой, откуда в любой момент мог сорвать его. Только после этого позволил он себе лечь.

Так начались его поиски. День за днем «Эли Рейнольдз», пуская дым, спускалась по реке вниз. Шла она в ведро и непогоду, сквозь дождь и туман, останавливаясь в каждом городе и городишке, на каждом причале и дровяном складе.

Повсюду он наводил справки, задавая один-два вопроса. Свое время Эбнер Марш проводил на штормовом мостике, сидя у старого треснувшего колокола на деревянном стуле, и часами смотрел на реку. Иногда он даже ел там. Когда Марш уходил поспать, его место занимали капитан Йергер, Кэт Грув или письмоводитель.

Когда мимо проплывали плоты, плоскодонки и прочие суда. Марш выкрикивал:

– Эй, вы там! Не попадался ли вам пароход по имени «Грёзы Февра»?

Но в ответ, если он приходил, Марш всегда слышал:

– Нет, капитан. Точно, не видали.

Ничего не могли они добиться и от людей, работающих на причалах и дровяных складах. Река и днем и ночью кишмя кишела пароходами, большими и малыми, идущими вверх и вниз по реке или стоящими полузатопленными у берегов. Однако «Грез Февра» среди них не было.

Небольшое, медлительное судно «Эли Рейнольдз» ползло по реке со скоростью, которую большинство речников посчитали бы для себя позорной. Остановки и расспросы еще более замедляли продвижение. Все же в смешении дней и ночей они оставляли за собой города и веси, дровяные склады и леса, дома и пароходы, песчаные наносы и острова. Лоцман, искусно минуя мели и топляк, вел судно все дальше на юг. Прошли мимо Сен-Женевьев, Кейп-Жирардо и Кросно. Ненадолго пришвартовались в Хикмане и чуть дольше задержались в Новом Мадриде. Карутерсвилл терялся в тумане, но они отыскали его. В Оцеоле было тихо и спокойно, Мемфис являлся его полной противоположностью. Хелена, Роуздейл, Арканзас-Сити, Наполеон, Гринсвиль, Лейк Провидено…

Когда «Эли Рейнольдз» одним ненастным октябрьским утром, пуская клубы дыма и пара, вошла в порт Виксбурга, на причале стояли двое мужчин.

Эбнер Марш почти всю команду отправил на берег. Гостей в кают-компании принимали Марш, капитан Йергер и Кэт Грув. Один из пришедших – крупный мужчина плотного сложения с красными, как сырая свинина, бакенбардами и голой, как голубиное яйцо, головой – красовался в черном, свободного покроя костюме. Второй был высокий и стройный, одетый с иголочки чернокожий с проницательными черными глазами. Марш пригласил их за стол и предложил кофе.

– Ну? – спросил он. – Где корабль?

Лысый подул на свой кофе, и лицо его помрачнело.

– Не знаю.

– Я заплатил вам для того, чтобы вы отыскали мой пароход, – напомнил Марш.

– Его нигде не найти, капитан Марш, – вставил чернокожий мужчина. – Хэнк и я искали повсюду, уверяю вас.

– Не могу сказать, что мы совсем ничего не нашли, – снова вступил в разговор лысый. – Только в данный момент мы еще не определили местонахождение парохода.

– Ладно, – махнул рукой Марш. – Выкладывайте, что узнали.

Чернокожий из внутреннего кармана сюртука достал сложенный листок бумаги и развернул его.

– Большая часть вашей команды и почти все пассажиры сошли на берег в Бейу-Сара, после того как на корабле якобы разразилась желтая лихорадка. На другой день ваш пароход снялся с якоря и, согласно всем сведениям, отправился вверх по реке. На одном из дровяных складов мы разыскали негров, которые клянутся, что заправляли «Грёзы Февра» дровами. Таким образом нам стало известно направление, в котором ушел ваш корабль. Мы нашли и других свидетелей, готовых поклясться, что видели его на реке. Во всяком случае, они утверждают, что видели.

– В Натчез пароход не прибыл, – вставил его напарник. – Таким образом… его путь составляет восемь-десять часов вверх по течению реки.

– Меньше, – задумчиво произнес Марш, – «Грёзы Февра» был чертовски быстроходным.

– Судно затерялось где-то между Бейу-Сара и Натчезом.

– На этом участке впадает Красная река, – заметил Марш. Чернокожий мужчина кивнул.

– Но ваш пароход не появлялся ни в Шривпорте, ни в Александрии, его не смогли вспомнить ни на одном из дровяных складов, на которых мы справлялись о нем.

– Проклятие, – выругался Марш.

– Может, он все-таки утонул? – высказал предположение Кэт Грув.

– Это еще не все, – сказал лысый сыщик. Он отхлебнул еще кофе. – Как вы знаете, ваш пароход в Натчезе не видели, зато некоторые люди, которых вы ищете, там были.

– Продолжайте, – с интересом произнес Марш.

– Мы много времени провели на Серебряной улице. Все расспрашивали. Как оказалось, там знают человека по имени Раймон Ортега, он значился в вашем списке. Ортега снова появился там в начале сентября, побывал на приеме у одного из набобов с холма, а также нанес множество визитов под холмом. С ним было еще четверо мужчин, в частности один, описание которого совпадает с описанием Мрачного Билли Типтона. Там они оставались неделю. Сделали много интересного. Наняли людей, и белых, и цветных, без разбору. Вы и сами хорошо знаете, каких людей можно нанять в Натчезе-под-холмом.

Выходит, Мрачный Билли Типтон разогнал всех людей из команды Марша и нанял таких же головорезов, каким был сам.

– Речников? – спросил Марш. Лысый кивнул.

– Типтон наведался в Вилку-на-дороге.

– Большой невольничий рынок, – пояснил его чернокожий партнер.

– И купил там прорву рабов. За покупку рассчитался золотом. – Лысый вытащил из кармана золотую монету достоинством в двадцать долларов и положил ее на стол. – В Натчезе, также расплатившись золотом, купил еще кое-что.

– Что именно? – полюбопытствовал Марш.

– Все, что нужно, чтобы держать рабов в узде, – сказал чернокожий. – Кандалы, цепи, наручники, молотки.

– Еще немного краски, – добавил другой.

Внезапно Эбнера Марша, как молния, озарила догадка.

– Господи Иисусе! Краска! Неудивительно, что никто не видел его. Черт побери, они прекрасно соображают, а я старый болван! – В сердцах он стукнул своим огромным кулаком по столу, да так, что подпрыгнули чашки с кофе.

– Мы догадываемся, о чем вы подумали, – снова заговорил лысый мужчина.

– Они перекрасили пароход и сменили название.

– Одной краски мало, чтобы сделать неузнаваемым знаменитое судно, – возразил Йергер.

– Конечно, однако оно еще не было знаменито. Черт, мы только раз спустились вниз по реке, но так и не вернулись назад. Сколько найдется людей, способных узнать «Грезы»? А сколько человек вообще что-нибудь слышали о нем? Новые корабли появляются каждый Божий день. Измените имя на борту, добавьте иные цвета – и вот вам другой корабль.

– «Грёзы Февра» достаточно велик, – напомнил Йергер. – И скороходен, как вы сами говорили.

– На этой чертовой реке полно больших пароходов, – сказал Марш. – Да, он был почти больше всех, кроме «Эклипса», но кто может сказать это по внешнему виду, не сопоставив с размерами другого корабля? Что касается скорости, то не составляет особого труда заставить его тащиться в полсилы.

Марш рассвирепел. Наверняка именно так они и поступали-ползли как черепахи, используя машины вполсилы. Поэтому так трудно было обнаружить «Грёзы Февра». В какой-то мере дело стало проясняться.

– Проблема состоит в том, – заключил лысый, – что нет способа определить, какое ему дали название. Конечно, мы можем проверять все пароходы подряд, подниматься на борт и осведомляться о нужных вам людях, но… – Он развел руками.

– Нет, – сказал Эбнер Марш. – Я отыщу его более простым способом. Никакая краска не изменит «Грёзы Февра», так что я легко узнаю его, когда увижу. Раз уж мы здесь, то продолжим наш путь в Новый Орлеан. – Марш подергал себя за бороду. – Мистер Грув, – обратился он к боцману, – найдите наших лоцманов. Они знают низовье реки и все местные пароходы. Попросите их просмотреть сохранившиеся у меня газеты и отметить суда, которые покажутся им незнакомыми.

– Хорошо, капитан, – отозвался Грув. Эбнер Марш снова повернулся к детективам.

– Боюсь, джентльмены, ваши услуги мне больше не понадобятся. Если вам все-таки случится натолкнуться на мой пароход, как найти меня, вы знаете. За мной не станет, я щедро вознагражу вас. – Марш поднялся. – А теперь соблаговолите вернуться в корабельную контору, и я рассчитаюсь с вами окончательно.

* * *

Марш заканчивал ужинать, доедая жареных цыплят с тушеным картофелем. Цыплята, к его величайшему огорчению, оказались непрожаренными. В этот момент к нему подошел Кэт Грув и подставил рядом стул. В руке он держал листок бумаги.

– У них ушел почти целый день, капитан, но они справились с задачей, – сообщил Грув. – Чертовски много оказалось пароходов. Из них штук тридцать незнакомы им обоим. Тогда я просмотрел газеты сам – данные о размерах судов, об их владельцах и тому подобное. Некоторые имена были знакомы мне, и я вычеркнул все маломерные и заднеколесные суденышки.

– Сколько же осталось?

– Только четыре. Четыре крупных большеколесных корабля, о которых прежде никто не слышал. – Грув протянул список Эбнеру Маршу. Там, аккуратным столбиком, печатными буквами были написаны четыре названия:

«Б. ШРЕДЕР»

«КУИН СИТИ»

«ОЗИМАНДИАС»

«Г.Ф. ХЕКИНДЖЕР»

Марш, хмурясь, долго и пристально рассматривал список, словно в имени должна скрываться подсказка, а он ее не видит.

– Они вам говорят о чем-нибудь, капитан?

– Это не «Б. Шредер», – вдруг сказал Марш. – Его строили в Нью-Олбани примерно в то же время, когда мы строили «Грёзы Февра». – Он почесал затылок.

– А последнее судно! – Грув указал пальцем. – Взгляните на инициалы, капитан. Г.Ф. Может, под ними скрываются «Грёзы Февра»?

– Может быть. – Марш начал вслух произносить имена:

– Г.Ф. Хекинджер. Куин Сити. Ози… – Это было трудное. Он порадовался, что ему не требовалось произносить его по буквам. – О-зи-ман-ди-ас.

И тогда медлительный ум Эбнера Марша, который никогда ничего не забывал, выдал ответ – с легкостью, с какой река выбрасывает на берег плывущую корягу. Над этим словом не так давно он уже ломал голову, листая книжку.

– Минутку. – Марш поднялся и быстро зашагал в свою каюту. Книги лежали на дне одного из ящиков комода.

– Что это? – спросил Грув капитана, когда тот вернулся.

– Дурацкие стихи, – ответил Марш.

Он полистал Байрона, но ничего не нашел там, тогда переключился на Шелли. Искомое лежало перед глазами. Марш откинулся на спинку стула, нахмурился и снова перечитал.

– Капитан, – тронул его Грув.

– Послушайте вот это, – сказал Марш и прочел вслух:

«Я – Озимандиас. Отчайтесь, исполины!
Взгляните на мой труд, владыки всей Земли!»
И рядом – ничего. Вкруг места, где лежали
Столетьями той статуи руины,
Бескрайние пески теряются вдали.

– Что это?

– Стихотворение, – сказал Эбнер Марш. – Дурацкое стихотворение.

– И что оно означает?

– Оно означает, – сказал Марш, закрывая книгу, – что у Джошуа депрессия от поражения. Хотя причину этого вы пока не поймете, мистер Грув. Важно одно: предмет нашего поиска носит название «Озимандиас».

Тогда Грув протянул ему другой листок бумаги.

– Я выписал сюда из газет еще кое-какие сведения, – пояснил он и прищурился, чтобы разобрать собственный почерк. – Давайте посмотрим. Этот Ози… Ози, как там бишь его, обслуживает линии Натчеза. Хозяина зовут Дж. Энтони.

– Энтони, – повторил Марш. – Черт. Второе имя Джошуа – Энтони. Натчез, говорите?

– Натчез – Новый Орлеан, капитан.

– Мы останемся здесь на ночь. Завтра с рассветом тронемся в Натчез. Вы меня поняли, мистер Грув? Не хочу терять ни минуты светового дня. Чтобы с восходом солнца наши паровые котлы уже вовсю работали, и мы были готовы к путешествию.

Может, у бедного Джошуа и не оставалось ничего, кроме отчаяния, но Эбнер Марш чувствовал, что настроен куда решительнее. Ему предстояло свести кое с кем счеты, а потом, когда он покончит с этим, от Деймона Джулиана не останется ничего, как и от той дурацкой статуи.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. На борту парохода «Эли Рейнольдз». Река Миссисипи, октябрь 1857 года

В ту ночь Эбнер Марш не спал. Длинные часы темного времени суток он провел в своем кресле на штормовом мостике, сидя спиной к смутным огням Виксбурга, лицом к реке. Ночь была прохладной и тихой, вода походила на черное стекло. Временами в поле зрения в венце огней, дыма и искр возникал какой-нибудь пароход, нарушая тишину всплесками воды. Пароход швартовался у причала или проходил, звук его гудка угасал вдали, и безмолвная темнота снова поглощала округу. Над водой серебряным долларом висел месяц. Эбнер Марш прислушивался к вечному говору реки, на фоне которого звучали натужные скрипы старушки «Эли Рейнольдз», случайные голоса или звуки шагов, обрывки песни, доносившиеся со стороны Виксбурга. Река катила свои воды на юг, билась о борт судна, словно хотела увлечь его за собой дальше на юг, туда, где ждали его люди ночи и «Грёзы Февра».

По странной причине Марш чувствовал себя преисполненным ночной красоты и той темной прелести, которая так трогала хромого британца Байрона. Капитан прислонил спинку стула к старому колоколу и устремил взгляд на луну, звезды, реку, подумав, что, возможно, ему в жизни выпал последний момент тишины и покоя. Потому что завтра или послезавтра он непременно найдет «Грёзы Февра», и летний кошмар может начаться сызнова.

В голове теснились дурные предчувствия, воспоминания и картины. Перед мысленным взором все еще стоял Джонатан Джефферс с тростью-шпагой, такой задиристый и самоуверенный и ставший таким беспомощным, когда Джулиан налетел на его клинок. В ушах еще звучал хруст шеи клерка, когда рука Джулиана сжала ее. Марш никак не мог забыть, как сорвались и золотой искрой упали на палубу очки мистера Джефферса, издав при ударе еле слышный звук.

Его большие руки крепко сжали неизменную трость. На фоне темной реки виделись капитану и другие вещи. Крохотная ладошка, нанизанная на острие ножа, стекающая каплями кровь. Джулиан, пьющий зелье Джошуа. Чмокающие удары железной дубины Волосатого Майка… Эбнер Марш испытывал такой страх, какого не знал раньше. Чтобы отогнать видения, вызванные тьмой, он попробовал представить себе, какое будущее его ждет. Вот он с тяжелым ружьем у двери капитанской каюты. Он услышал раскат ружейного выстрела и почувствовал сильный толчок отдачи, увидел бледную улыбку Деймона Джулиана и разлетевшиеся в стороны его черные кудри. Как дыня, сброшенная с высоты, дыня, наполненная кровью, раскололась его голова.

Но почему-то, когда лицо исчезло, и дым рассеялся, глаза оставались на месте, они, не мигая, смотрели на Марша, пробуждая в нем низменные чувства: злобу, ненависть и еще что-то более потаенное и страшное. Глаза были черными, как сама преисподняя, с красными глубинами, бездонными и вечными, как река. Они взывали к Маршу, пробуждая в нем вожделение и его собственную красную жажду. Они плыли перед ним, и Эбнер Марш заглянул в них, в их обволакивающую черноту и увидел там ответ, ответ, как покончить с ними лучше и надежнее, чем с помощью шпаги, кола или крупнокалиберного ружья.

Огонь. На реке горел пароход со знакомыми очертаниями. Эбнер Марш ощущал его почти физически. Жуткий внезапный грохот, ворвавшийся в уши, был оглушительнее любого грома. Рев пламени и дыма, горящие куски дерева, рассыпающийся в золу уголь, обжигающе горячий пар, оказавшийся на свободе, белым саваном смерти окутывал пароход, лопались и взрывались переборки, взлетали в воздух объятые пламенем или полусварившиеся тела, трубы надломились и рухнули… пронзительные вопли… корабль начал крениться и погружаться в воды реки, издавая шипение и пуская клубы пара и дыма, среди обломков лицом вниз плавали обугленные трупы. Большеколесный красавец рассыпался на куски, оставив после себя лишь обгоревшие куски дерева и торчащие из воды обезображенные трубы. В его воображении, когда взорвались паровые котлы, имя парохода, написанное на рулевой рубке, вновь сменилось на «Грёзы Февра».

Это будет гораздо проще. Партия товара, предназначенная для доставки в порт Нового Орлеана; они ничего не заподозрят. Бочки с динамитом, небрежно складированные на основной палубе в опасной близости от раскаленных топок и исполинских паровых котлов. Запал и часовой механизм – и Деймон Джулиан со своим ночным народом сгинет навек.

Эбнер Марш закрыл глаза. Когда он снова открыл их, горящий пароход исчез, как исчезли звуки криков и взрывов. В ночи снова воцарилась тишина.

– Не могу, – произнес он вслух. – Джошуа тоже на борту. Джошуа.

И остальные, как он надеялся: Уайти Блейк, Карл Фрамм, Волосатый Майк Данн и его матросы. Нельзя забывать и о самом пароходе, красавце по имени «Грёзы Февра».

Тогда Маршу представилось иное зрелище. Он увидел поворот реки. Стоит тихая ночь, похожая на эту. Рядом несутся два огромных парохода, оставляя за собой плюмажи дыма. Скорости их уравниваются. Трубы полыхают пламенем, колеса бешено вращаются. Они состязаются из последних сил, и вот один начинает вырываться вперед; отрыв с каждой минутой увеличивается, пока наконец опережение не составляет целый корпус и не открывает борт парохода. Когда видение начало рассеиваться, он все еще продолжал лидировать, и Марш увидел выведенные на кораблях имена. Впереди шел «Грёзы Февра». Флаги его весело развевались, когда, стремительный и торжественный, он шел вверх по реке, за ним следовал «Эклипс», великолепный даже в поражении.

«Я добьюсь, чтобы это стало явью», – сказал себе Эбнер Марш.

* * *

К полуночи большая часть команды «Эли Рейнольдз» вернулась на корабль. Марш видел, как поодиночке и группами плетутся они из Виксбурга, слышал, как руководит погрузкой топлива Кэт Грув, отдавая в лунном свете короткие команды. Через несколько часов над трубами парохода закурились первые завитки дыма. Паровые котлы оживали. До рассвета оставался еще час. Примерно в это время на штормовом мостике с собственными стульями и кофейником появились Йергер и Грув. Они молча уселись по соседству с Маршем и налили ему кружку кофе. Кофе был горячим и крепким. Он с благодарностью отхлебнул бодрящей жидкости.

– Ну что, капитан, – через некоторое время прервал тишину Йергер. Его длинное лицо было серым и утомленным. – Не пора ли объяснить нам, что же на самом деле скрывается под всем этим?

– С тех пор как мы вернулись в Сент-Луис, – добавил Кэт Грув, – вы только и говорили о том, чтобы найти ваш корабль. Завтра, похоже, мы его наконец отыщем. Что тогда? Вы нам толком ничего не сказали, капитан, за исключением того, что не собираетесь вмешивать в это дело полицию. Почему все-таки, если корабль у вас украли?

– По той же причине, по которой я ничего не рассказываю вам, мистер Грув. Они не поверят ни слову.

– Команда любопытствует, – заметил Грув. – Я тоже.

– Это не их дело. Хозяин парохода я, не так ли? Вы работаете на меня, да и они тоже. Делайте, как вам приказывают.

– Капитан Марш, – вмешался Йергер. – Этой старушке уже достаточно много лет, и я достаточно давно хожу по реке. Вы передали ее мне сразу, как только приобрели второй пароход, кажется, назывался он «Ник Перро», и было это в 52-м году. С тех пор эту даму я берегу и лелею, и вы никогда не жаловались на меня, сэр. Если я уволен, то так и скажите. Если я все же ваш капитан, то должен знать, на что обрекаю стой пароход. Это право, по-моему, я заслужил.

– Я сказал об этом Джонатану Джефферсу, – начал Марш, – и что же? Из-за этого он умер. Может быть. Волосатого Майка тоже уже нет на белом свете, я не знаю.

Кэт Грув услужливо наклонился вперед и снова налил в чашку Марша уже начавшей остывать жидкости.

– Капитан, из того, что вы нам сказали, выходит, что вы не знаете, жив ли Волосатый Майк, но не это главное. О других вам тоже ничего неизвестно. Уайти Блейк, ваш лоцман, и все остальные, кто остался на «Грезах Февра»… Вы им все рассказали?

– Нет, – покачал головой Марш.

– Тогда не совсем понятно, – промолвил Грув.

– Если впереди на реке нас ждет опасность, мы имеем Право знать об этом, – заключил Йергер.

Эбнер Марш поразмыслил над этим и увидел долю истины в словах своего капитана.

– Вы правы. Однако вы ни за что не поверите. И я не могу себе позволить потерять вас, мне нужен этот пароход.

– Мы не бросим вас, – заверил его Грув. – Расскажите нам все.

Эбнер Марш вздохнул и еще раз поведал свою историю. Закончив, он вопросительно посмотрел на слушателей. У обоих выражение лиц было настороженным и не выдавало истинных чувств.

– Действительно, трудно поверить, – сказал Йергер.

– А я верю, – поспешно вставил Грув. – В это не труднее поверить, чем в призраков. А я сам видел призраки, черт, десятки раз.

– Капитан Марш, вы часто говорили о желании разыскать «Грёзы Февра», – продолжил Йергер, – но ни разу о своих намерениях после того, как найдете. У вас есть какой-нибудь план?

Маршу вспомнилась ночная фантазия о пожаре, об извергающих огонь и пар котлах, о пронзительных воплях врагов. Но эти мысли он отогнал прочь.

– Я собираюсь вернуть свой пароход. Вы видели мое ружье? Как только я снесу Джулиану голову, Джошуа будет нетрудно обуздать всех остальных. – Вы уже пытались справиться с ним с помощью Джефферса и Данна, когда владели ситуацией на пароходе. А сейчас, по словам ваших детективов, корабль полон рабов и головорезов. Вам не пробраться на борт, не будучи узнанным. Как вы сумеете приблизиться к Джулиану?

Эбнер Марш пока не размышлял на эту тему. Но сейчас, когда Йергер затронул вопрос, он понял, что просто так, с оружием наперевес, по трапу не поднимешься. Если бы попасть на борт в качестве пассажира… Йергер прав, это неосуществимо. Даже если бы он сбрил бороду, все равно на реке не отыщется второго человека, хотя бы приблизительно похожего на капитана Марша.

– Мы прорвемся силой, – после минутного колебания сказал он. – Я возьму с собой всю команду «Эли Рейнольдз». Джулиан и Мрачный Билли, по-видимому, полагают, что я погиб; мы преподнесем им сюрприз. Но только в дневное время суток. Днем у нас будет больше шансов. Ни единая душа из людей ночи знать ничего не знает о «Эли Рейнольдз», да и сам Джошуа, если слышал о ней, то краем уха. Как только мы увидим «Грёзы Февра» на причале, тотчас пришвартуемся рядом, потом дождемся ясного солнечного утра, после чего я и все находящиеся на борту «Эли Рейнольдз» возьмем его приступом. Мразь – она всегда мразь. Каких бы негодяев ни набрал Мрачный Билли в Натчезе, они не станут рисковать шкурами и не полезут на ножи и ружья. Может, нам придется особо позаботиться о Мрачном Билли, тогда наш путь будет свободен. На этот раз, прежде чем разнести башку Джулиану, я постараюсь убедиться, что это он и есть… Ну что, устраивает?

– Звучит неплохо, – кивнул Грув.

Йергер был настроен более пессимистично. Но ни один из них не мог предложить ничего лучшего, так что после короткого обсуждения они согласились с планом Марша.

Рассвет уже позолотил вершины холмов Виксбурга, «Эли Рейнольдз» была готова к отплытию. Эбнер Марш поднялся и потянулся. Для человека, который за всю ночь ни на минуту не сомкнул глаз, он чувствовал себя удивительно бодро.

– Будем отчаливать, – громко сказал он лоцману, спешащему к незамысловатой рулевой рубке. – Место назначения – Натчез!

Матросы отвязали швартовы, с помощью которых «Эли Рейнольдз» удерживалась у пристани. Заднеколесный пароход кормой отошел от берега. Когда судно оказалось на свободном пространстве, рулевой отдал приказ застопорить машину, а потом скомандовал: полный вперед! К этому времени серые тени на восточном берегу сменились красными, и облака на западе начали розоветь.

Первые два часа плавания показали хороший результат. Они миновали Уоррентон, Хард Таймз и Гранд Галф. Их обогнало три или четыре большеколесных корабля, но в этом ничего удивительного не было: «Эли Рейнольдз» не предназначалась для гонок. Эбнера Марша скорость ее хода вполне устраивала. Он на полчаса спустился к себе: проверить и почистить ружье, зарядить его, съесть завтрак, состоявший из блинов с черникой и сваренных вкрутую яиц. Между Сент-Джозефом и Родни небо обложило. Маршу это совсем не понравилось. Спустя короткое время на реке разразилась гроза По мнению Марша, она была недостаточно сильной, чтобы помешать плаванию, но у лоцмана на этот счет имелось другое мнение, и он около часа продержал корабль на причале у дровяного склада. Все это время Марш беспокойно бродил по пароходу, меряя шагами его палубы. Если бы за штурвалом стояли Фрамм или Олбрайт, они продолжали бы путь, несмотря на непогоду. Гром, молния и дождь такой силы не могли служить для них препятствием. Но глупо приглашать на лоханку, подобную этой, классного лоцмана.

Дождь был серым и холодным. Когда он наконец кончился, на небе расцвела радуга, что немало порадовало Марша. К тому же у них с избытком хватало времени, чтобы достичь Натчеза засветло.

А через пятнадцать минут после отправления «Эли Рейнольдз» со всего хода налетела на песчаную банку.

Ошибка была глупой, непростительной. Молодой лоцман, только что закончивший курс обучения, желая наверстать упущенное время, вместо того, чтобы оставаться в главном русле, свернул в какой-то сомнительный рукав, делавший широкую петлю в восточном направлении. Месяц или два назад этот шаг был бы вполне оправдан, но сейчас река значительно обмелела.

Эбнер Марш рассвирепел. Изрыгая проклятия, он сердито расхаживал по палубе. Когда же стало ясно, что снять пароход с мели, дав задний ход, они не смогут, гнев его еще более усилился. Кэт Грув приказал матросам приготовить лебедки и шесты. Пару раз их мочил дождик, еще более усложняя задачу. Спустя четыре с половиной изнурительных часа, проведенных в воде и грязи, старания команды наконец были вознаграждены, и рулевой вырвал «Эли Рейнольдз» из песчаного плена. Разбрасывая фонтаны грязи и песка, пароход, дрожа всем корпусом, словно вот-вот рассыплется на части, вырулил на чистый участок воды и, издав победоносный гудок, продолжил путь.

Еще полчаса они с осторожностью ползли по излучине. Скорость «Эли Рейнольдз» существенно возросла только после того, как они вернулись в основное русло, и их подхватило течение. Пуская клубы дыма и пыхтя, «Эли» неслась вниз по реке, но наверстать упущенное время уже не представлялось возможным.

Эбнер Марш сидел на желтом выцветшем диване в рулевой рубке, когда впереди на высоком отвесном берегу замаячил город. Капитан поставил чашку, которую держал в руках, на уставленную горшками плитку, и встал рядом с рулевым, выполнявшим сложный маневр. Не обращая на него никакого внимания, он устремил взгляд на далекий причал, где пришвартовалось два десятка кораблей.

Тот, который искал Эбнер Марш, тоже, как он и ожидал, был там.

Марш узнал его сразу же. Он был самым крупным пароходом у пристани и на добрые пятьдесят футов возвышался над ближайшим соперником. И его дымовые трубы тоже были самыми высокими. По мере приближения «Эли Рейнольдз» Марш увидел, что внешний вид парохода не претерпел значительных изменений. Основными цветами корабля по-прежнему оставались голубой, белый и серебристый, хотя колесные кожуха теперь были выкрашены в красный цвет, такой же яркий, как губы проститутки из Натчеза. Сбоку, на колесном кожухе, желтыми витиеватыми буквами, грубоватыми для его стройных форм, было выведено имя корабля: «ОЗИМАНДИАС». Марш мрачно усмехнулся.

– Видите того великана? – указал он рулевому. – Пришвартуйтесь как можно ближе к нему, понятно?

– Да, сэр.

Марш неприязненно посмотрел на раскинувшийся перед ними город. На улицах уже сгущались тени. Водная гладь реки окрасилась в алые и золотистые тона заката. Небо, к несчастью, было обложено тучами. Они слишком много времени потеряли во время стоянки у дровяного склада и в проклятой излучине, к тому же в октябре солнце садится гораздо раньше, чем летом.

В рулевую рубку поднялся капитан Йергер. До сознания Марша донеслись его слова:

– Сейчас не идите, уже слишком поздно. Менее чем через час совершенно стемнеет. Подождите до завтра.

– За какого дурака вы меня принимаете? – едва не взорвался Марш. – Конечно, подожду. Однажды я совершил непростительную ошибку, больше я не могу себе этого позволить Он с раздражением стукнул об пол тростью. Йергер собирался было сказать еще что-то, но Марш его не слушал, по-прежнему не в силах оторвать глаз от большеколесного красавца на пристани.

– Проклятие, – вдруг проговорил он.

– Что-нибудь не так? Марш указал тростью на курящийся над трубами дымок.

– Черт бы их побрал, они поднимают пары Должно быть, собираются отчалить.

– Не горячитесь, – предупредил его Йергер. – Раз он отчаливает, пусть себе. Мы нагоним его дальше по руслу реки.

– Должно быть, они идут ночью, – решил Марш, – а днем стоят на каком-нибудь причале. Мне следовало бы догадаться. – Он повернулся к рулевому – Мистер Норман, отставить швартовку, продолжайте движение вниз по реке. Остановимся дальше, у первого дровяного склада. Когда этот пароход пройдет, отправитесь за ним. Конечно, он во много раз быстроходнее «Эли Рейнольдз», так что не отчаивайтесь, если потеряете его из виду. Просто продолжайте движение вниз по реке с максимально возможной скоростью.

– Как скажете, капитан, – ответил рулевой. Он крутанул видавший виды деревянный штурвал, и «Эли Рейнольдз», резко вильнув носом, продолжила движение по основному руслу.

На дровяном складе им пришлось прождать битых полтора часа. Только через двадцать минут после того, как наступила ночь, в поле зрения появился «Грёзы Февра». Марша даже забил озноб, когда он увидел, что его судно приближается. Огромный большеколесный пароход скользил по реке с плавной грацией, что делало его похожим на Деймона Джулиана. Корабль был погружен в полумрак. Основная палуба светилась красновато-розовым огнем раскаленных топок. На бойлерной палубе было освещено всего несколько окон. Палубную надстройку окутывала непроницаемая тьма, так же как и капитанский мостик. Маршу показалось, что он разглядел там одиноко стоящую фигуру, но он не был уверен, так как судно стремительно пронеслось мимо. В бледном сиянии луны и звезд смутно светился белый с серебристой окантовкой корпус парохода, темными оставались только красные колесные кожухи.

В это время показался второй пароход, шедший навстречу, и суда обменялись в ночи предупредительными сигналами Несмотря на то что Маршу хорошо был знаком гудок своего корабля, тем не менее тон его свистка показался ему на этот раз холодным и трагичным Никогда раньше не слышал он такого заунывного стона, в котором звучало столько боли и отчаяния.

Матрос отдал швартов, удерживавший их на причале, и «Эли Рейнольдз», проглотив изрядное количество смолы и сосновых дров, отправилась в путь, устремившись за своим большим собратом. Минуту-две спустя чужое судно, поднимавшееся вверх по реке, сравнялось с «Грезами Февра» и пошло им навстречу, подав предупредительный сигнал. «Эли Рейнольдз» ответила, но ее гудок по сравнению с мощной сиреной «Грез Февра» показался жалобным и тонким. От этого Маршу стало как-то не по себе.

Он полагал, что «Грёзы Февра» через несколько минут скроется из глаз, однако этого не случилось. «Эли Рейнольдз» шла по пятам большеколесного парохода еще не менее двух часов. Много раз теряла она его за поворотами реки, а потом тот снова появлялся в поле зрения. Расстояние между двумя кораблями увеличивалось, но так медленно и плавно, что никто этого не замечал.

– Мы идем почти на пределе, – сказал Марш капитану Йергеру, – а они еле движутся. Если они не свернут в Красную реку, то думаю, что остановятся в Бейу-Сара. Там мы их и догоним. – Он улыбнулся. – Должно получиться, верно?

Имея на борту восемнадцать огромных паровых котлов, которые нужно прокормить, чтобы пароход двигался, «Грёзы Февра» потреблял гораздо больше топлива, чем его преследователь. Им приходилось несколько раз останавливаться, чтобы пополнить запас дров, при этом расстояние между «Грезами Февра» и «Эли Рейнольдз» сокращалось, хотя Марш предусмотрительно просил рулевого сбавить ход, чтобы не обогнать великана, пока тот загружается дровами. Самой «Эли Рейнольдз» тоже пришлось один раз остановиться, чтобы загрузить почти опустевшую основную палубу двадцатью вязанками свежеспиленных березовых дров. Когда пароходик снова отправился в путь, огни «Грез Февра» превратились в крошечные красноватые точки на черной воде. Марш приказал бросить в топку бочонок свиного сала, такая солидная заправка дала «Эли Рейнольдз» возможность почти полностью наверстать упущенное время.

Недалеко от устья Красной реки, где она вливает свои воды в Миссисипи, расстояние между пароходами составляло около мили. Марш как раз принес в рулевую рубку кофейник со свежим кофе и наполнял кружку лоцмана, когда тот прищурился и сказал:

– Взгляните-ка туда, капитан. Похоже, их сносит, там некуда сворачивать.

Марш отставил в сторону чашку и посмотрел. Пароход вдруг оказался гораздо ближе, чем он думал. Лоцман был прав, его взору теперь открывалась значительная часть левого борта «Грез Февра». Если они не выполняют маневр, значит, судно снесло в сторону течения притока. Он не понимал, как опытный лоцман мог допустить такое.

– По-видимому, обходит топляк или банку, – сказал Марш далеким от уверенности тоном.

У него на глазах пароход еще больше развернуло; теперь по отношению к ним он находился почти под прямым углом. В лунном свете виднелось начертанное на борту название корабля. Казалось, что пароход плывет по течению, но из труб продолжал валить, рассыпаясь искрами, дым. Корабль продолжал разворот, и теперь взору преследователей открылась корма.

– Черт, – громко выругался Марш. Его обдало холодом. – Разворачиваются!.. Чтоб им всем!

– Что мне делать, капитан? – спросил лоцман. Эбнер Марш не ответил. Он с ужасом продолжал наблюдать за маневром «Грез Февра». У заднеколесного парохода есть две возможности выполнить разворот, и обе в одинаковой степени неуклюжие. Если русло реки достаточно широкое, можно описать гигантскую букву «U», но для этого требуется уйма времени и простора. В другом случае надо останавливаться, давать задний ход, поворачиваться, снова останавливаться и снова пятиться, и так до полного разворота.

Большеколесный пароход во много раз маневреннее. Чтобы повернуться, ему достаточно застопорить одно колесо, а второму позволить вращаться. Судно при этом способно развернуться на пятачке, как балерина. Взору Эбнера Марша теперь предстал бак парохода. Поднятые сходни в лунном свете смотрелись как два белых длинных зуба. В передней части основной и бойлерной палуб собрались бледнолицые фигуры в темных одеждах. Перед ними высилась могучая громада «Грез Февра». Теперь пароход почти завершил разворот, а «Эли Рейнольдз» все еще продолжала движение ему навстречу. Шлепщлеп-шлеп – пели колеса, приближая «Рейнольдз» к мертвенно-белым лицам, к темноте и горящим красным глазам.

– Ты, чертов болван! – заревел Марш. – Останови его! Дай задний ход, разрази тебя гром! Разверни его! Ослеп, что ли? Они движутся прямо на нас!

Рулевой бросил на него растерянный взгляд и сделал движение, чтобы остановить колесо и начать разворот. Но Эбнер Марш и так видел, что все напрасно, времени уже не оставалось. Даже если бы они успели развернуться, все равно «Грёзы Февра» в считанные минуты догнал бы их. Мощь его паровых машин сразу даст о себе знать, когда оба парохода устремятся против течения.

– Нет, – жестом остановил рулевого Эбнер Марш – Так держать! Быстрее. Нужно как можно дальше обогнуть их. Добавьте в топку еще свиного жира, пошевеливайтесь, черт бы вас побрал! Мы должны проскочить мимо прежде, чем они опомнятся.

Теперь «Грёзы Февра» медленно приближался. На его палубах толпились люди ночи. Из труб валил дым. Марш даже мог пересчитать сгрудившиеся на палубах фигуры. Лоцман хотел было потянуть за гудок, но Марш снова схватил его за руку и воскликнул:

– Не надо!

– Мы столкнемся! Капитан, мы должны предупредить их, каким бортом пройдем.

– Пусть поломают голову, – возразил Марш. – Черт тебя побери, это наш единственный шанс! Да кидайте же в топку проклятый жир!

«Грёзы Февра» на темных, с проблесками лунного света водах подал торжествующий сигнал. Он прозвучал, как вой волка, вышедшего на охоту.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. На борту парохода «Озимандиас». Река Миссисипи, октябрь 1857 года

– Ну вот, – с удовлетворением заметил Мрачный Билли, – идет нам прямо в руки. Разве не любезно с его стороны?

– Ты уверен, что это Марш, Билли? – осведомился Деймон Джулиан.

– Взгляните сами, – предложил Мрачный Билли и передал Джулиану телескоп. – В рулевой рубке старой развалины… Кто еще может быть таким жирным и бородавчатым? Не зря я решил проверить, с чего это они не отстают от нас.

Джулиан опустил подзорную трубу.

– Да, – проговорил он и улыбнулся. – И что бы мы без тебя делали, Билли? – Тут улыбка сошла с его лица. – Билли, ты ведь уверял меня, что капитана нет в живых. Когда он упал в реку… Наверняка помнишь. А, Билли?

Мрачный Билли настороженно посмотрел на хозяина.

– Сейчас мы удостоверимся в этом, мистер Джулиан.

– Ага, – промолвил Джулиан. – Да, лоцман, когда будем проходить мимо, я хочу, чтобы расстояние между нами не превышало одного фута. Ты меня понял, лоцман?

Джошуа Йорк, не выпуская из рук большое, черное с серебром колесо штурвала, на короткое время оторвал взгляд от поверхности реки. Его холодные серые глаза в темноте капитанского мостика на мгновение встретились с глазами Джулиана, но тут же поникли.

– Мы пройдем достаточно близко, – пообещал он пустым голосом.

На диване за плитой беспокойно заерзал Карл Фрамм. Он, пошатываясь, встал, подошел к Джошуа Йорку и уставился на реку бессмысленным, остекленевшим взглядом, Фрамм двигался медленно, рывками, как пьяный или ослабший старик. Глядя на него, ни за что нельзя узнать того беспокойного лоцмана, каким он был, подумал Мрачный Билли. Поначалу Деймон Джулиан относился к Фрамму с достаточным уважением, однако в день, когда тот, непринужденно болтая и хихикая, вернулся на корабль, не подозревая, как все переменилось, лоцман сдуру ляпнул о своих трех женах, и Джулиану случилось находиться поблизости и все слышать. Эта бахвала позабавила Деймона Джулиана.

– Поскольку ты их больше не увидишь, – чуть позже сказал Джулиан Фрамму, – у тебя на борту парохода будут три новые жены. В конце концов, лоцман должен пользоваться привилегиями.

Теперь поочередно заботиться о нем стали Синтия, Валерия и Кара. Стараясь не слишком усердствовать, кровь его они пили все же регулярно. Поскольку на борту Фрамм был единственным дипломированным лоцманом, смерть его представлялась недопустимой даже сейчас, когда почти все время за штурвалом стоял Джошуа Йорк. Фрамм утратил свою бодрость, силу и больше никому не досаждал. Теперь он редко раскрывал рот и с трудом передвигался. Жилистые руки были сплошь покрыты ранами и следами от укусов. Глаза его дико блуждали.

Подслеповато мигая, он наблюдал за приближением плоского заднеколесного суденышка. Фрамм на минуту как будто приободрился и даже улыбнулся.

– Ближе, – пробормотал он, – ему никуда не деться. Джулиан посмотрел на него.

– Что вы имеете в виду, мистер Фрамм?

– Ничего, – отозвался Фрамм, – кроме того, что он собирается врезаться в нас. – Старик усмехнулся. – Готов поклясться, что капитан Марш нафаршировал свою лоханку взрывчаткой до самого верха. Известный на реке трюк.

Джулиан метнул взгляд в сторону реки. Заднеколесный пароход, изрыгая дым и огонь, несся прямо на «Грёзы Февра».

– Он лжет, – заверил его Мрачный Билли. – Он всегда лжет.

– Да вы только посмотрите, как они несутся, – сказал Фрамм.

Действительно, подгоняемый течением пароходик, дико вращая единственным колесом, приближался к ним с яростью дикого быка.

– Мистер Фрамм прав, – согласился Джошуа Йорк и плавным движением сильных рук повернул рулевое колесо.

«Грёзы Февра» резко отвел нос влево. В мгновение ока несшийся прямо на них заднеколесный пароход круто свернул в противоположную сторону и ринулся от них наутек. На его борту поблекшими буквами было начертано имя: «ЭЛИ РЕЙНОЛЬДЗ».

– Что за шутки? – завопил Мрачный Билли. – Они уйдут! Джулиан холодно заметил:

– Там нет никакого динамита. Подведи нас ближе. Йорк снова начал вращать штурвал, но было уже поздно; на корабле Марша представившуюся возможность расценили как единственный шанс и с неожиданной скоростью, выпуская из труб высокие струи белого дыма, рванули вперед. Хотя «Грёзы Февра» отличался хорошей маневренностью и уже снова повернул нос, «Эли Рейнольдз», находившаяся всего в тридцати ярдах от правого борта, целая и невредимая, стрелой пронеслась мимо и пошла вниз по течению реки. С нее, когда суда сровнялись, прогремел одинокий выстрел, такой громкий, что был слышен, несмотря на стук поршней паровой машины и лопастей колес «Грез Февра». Никто не пострадал.

Деймон Джулиан, сделав вид, что не замечает усмешки Фрамма, повернулся к Джошуа Йорку.

– Ты их догонишь, Джошуа, я так хочу. В противном случае я велю Мрачному Билли выбросить твои бутылки за борт, и будешь тогда лакать кровь вместе с остальными. Ты меня понял?

– Да, – отозвался Йорк. По слуховой трубе он передал в машинное отделение команду застопорить оба колеса, потом приказал малым ходом запустить левое. Пароход снова начал разворачиваться. Отчаянно шлепая кормовым колесом, «Эли Рейнольдз», выпуская из труб столбы дыма и снопы искр, уходила от погони. «Грёзы Февра», подгоняемый течением, шел следом.

– Хорошо. – Деймон Джулиан повернулся к Мрачному Билли. – Билли, я иду к себе.

Большую часть времени Джулиан проводил в одиночестве в своей каюте. В темноте, не удосуживаясь даже зажечь свечу, он, устремив взгляд в никуда, потягивал бренди, все чаще и чаще командование пароходом поручая Мрачному Билли. Точно так же, как раньше поручал ему управлять плантацией, в то время как сам просиживал в пыльной темной библиотеке.

– Оставайся здесь и проследи, чтобы наш лоцман выполнил указание. Когда настигнем пароходишко, капитана Марша приведешь ко мне.

– А как быть с остальными? – с неуверенностью в голосе спросил Билли.

Джулиан улыбнулся.

– Уверен, что ты придумаешь.

Когда Джулиан ушел, Мрачный Билли уставился на реку. «Эли Рейнольдз» неслась на всех парах, опережая их на несколько сотен ярдов. Но даже неопытному человеку было ясно, что так долго продолжаться не может. На скорости, которой «Грёзы Февра» давно не знал, корабль мчался вперед. Оба колеса давали максимальное количество оборотов, топки ревели, палуба от ударов могучих поршней ходила ходуном. Расстояние между судами сокращалось прямо на глазах. «Грёзы Февра» как будто не плыл, а летел над водой. Через считанные минуты Марш нанесет визит Деймону Джулиану. Мрачный Билли Типтон с нетерпением ждал этого момента, и с каждой секундой нетерпение становилось все острее.

Тут Джошуа Йорк отдал распоряжение замедлить ход правого колеса и начал закладывать штурвал.

– Эй! – запротестовал Билли. – Ты снова собираешься упустить их! Что ты делаешь? – Он выхватил свой нож и приставил его к спине Йорка. – Что ты делаешь?

– Пересекаю реку, мистер Типтон, – равнодушным голосом отозвался Йорк.

– Немедленно поверни штурвал назад. Марш, насколько я вижу, не собирается сворачивать, а продолжает мчаться вперед.

Йорк не обратил внимания на эту команду, тогда Мрачный Билли рассердился.

– Поверни штурвал, тебе сказано – Минуту назад мы прошли мимо устья ручья с сухим тополем. Это примета. Здесь я должен сделать петлю. Если мы проследуем прямо, непременно зацеплюсь за дно и утоплю судно. Там впереди – скалистый выступ, достаточно высокий, чтобы разодрать нам брюхо. Я правильно говорю, мистер Фрамм?

– Я бы не смог сказать лучше.

Мрачный Билли подозрительно огляделся по сторонам.

– Я вам не верю. Марш не выписывал никакие петли и не разодрал брюхо, во всяком случае, мы ничего не заметили. – Он взмахнул ножом. – Вы не дадите ему уйти.

Расстояние между «Грезами Февра» и «Эли Рейнольдз» увеличилось еще на сотню ярдов. Только потом маленькое судно слегка повернуло вправо.

– Нашел с чем сравнивать, – презрительно фыркнул Карл Фрамм. – Эта заднеколесная лоханка так высоко сидит в воде, что после хорошего дождичка могла бы проплыть половину Нового Орлеана и даже не заметить, что покинула русло реки. Эбнер не лыком шит. И его лоцман тоже. Они знают, что риф им не помеха даже при таком уровне воды в реке. Они проскочили прямо над ним, думая, что мы ринемся вслед и пропорем брюхо. В лучшем случае нам пришлось бы просидеть на мели до рассвета. Теперь вы все поняли, мистер Типтон?

Мрачный Билли, почувствовав себя идиотом, поморщился и убрал нож. Карл Фрамм рассмеялся. Получился только сдавленный смешок, но и этого для Мрачного Билли оказалось достаточно. Он взорвался.

– Заткнись, или я позову твоих женушек! «Эли Рейнольдз», оставив пелену дыма, скрылась за поворотом реки.

– Почему вы так боитесь, что Эбнер уйдет? – спокойно спросил Йорк. – Разве капитан причинил вам какое зло, мистер Типтон?

– Терпеть не могу бородавки, – холодно ответил Типтон. – К тому же он нужен Джулиану. А я всегда делаю то, что нравится Джулиану.

– И что бы он без вас делал, – заметил Джошуа Йорк. Мрачному Билли совсем не понравился тон, с которым это было сказано. Но не успел он высказать недовольство, как Йорк уже продолжал:

– Он использует тебя, Билли. Без тебя он ничто. Ты думаешь за него, действуешь за него, днем защищаешь его. Благодаря тебе он такой, какой есть.

– Да, – с гордостью согласился Билли.

Он осознавал всю важность своего положения И оно ему очень нравилось. На пароходе он чувствовал себя вообще великолепно. Билли нравились обязанности боцмана. Негры, которых он покупал, и нанятый им белый сброд, все трепетали перед ним. Они величали его «Мистер Типтон» и сломя голову бросались выполнять все приказания. Ему даже не требовалось повышать голос или смотреть в их сторону. Однажды кое-кто из белых матросов попытался оказать неповиновение, тогда Мрачный Билли вспорол провинившемуся брюхо и затолкал труп в топку. После этого все прониклись к нему уважением. Негры никаких хлопот не доставляли, разве что на стоянках, когда их приходилось приковывать цепями к палубе, чтобы не убежали. Быть боцманом Билли нравилось куда больше, чем надсмотрщиком на плантации. Надсмотрщик – человек второсортный, все смотрят на него сверху вниз. А боцман на пароходе – человек с положением, офицер, правая рука капитана, с ним считаются, его уважают.

– Обещание, которое Джулиан дал тебе, ложь, – произнес Йорк. – Ты никогда не станешь одним из нас. Билли. Мы относимся к разным расам. У нас разная анатомия, плоть и кровь. Он не в силах обратить тебя, что бы он там ни говорил.

– Должно быть, ты считаешь меня круглым идиотом, – сказал Билли. – Что мне слова Джулиана, когда я слышал рассказы! Я знаю, как вампиры плодят вампиров. Когда-то ты тоже был таким, как я, Йорк, так что можешь мне лапшу на уши не вешать. Только ты слаб, а я нет. Ты боишься? – Билли и в самом деле так думал. Йорк хотел, чтобы он предал Джулиана, потому что когда Билли станет одним из них, он будет сильнее Йорка, возможно, таким же сильным, как сам Джулиан. – Ты боишься меня, правда, Джош? Ты считаешь себя таким распрекрасным, но подожди, я доберусь до тебя, когда Джулиан обратит меня. Ты будешь валяться у меня в ногах. Интересно, какая она на вкус, твоя кровь? Джулиан знает, он ведь пробовал ее, да?

Йорк ничего не ответил, однако Мрачный Билли знал, что задел его за живое. С той первой ночи на борту «Грез Февра» Деймон Джулиан десятки раз пробовал кровь Йорка. По правде говоря, больше ничью кровь хозяин не пил. «Потому что ты так хорош собой, дорогой Джошуа», – говорил он с легкой улыбкой и протягивал стакан, чтобы наполнить его кровью. Ему как будто нравилось унижать Йорка.

– Он все время смеется над тобой, – через некоторое время произнес Йорк. – Каждый день и каждую ночь. Он смеется над тобой и презирает тебя. Несмотря на то что ты так полезен, он считает тебя безобразным и алчным. Для него ты простое животное. Как только он подыщет себе другого, более сильного зверя, способного служить ему, он перешагнет через тебя, как через пустое место. Причем с огромным удовольствием. Но к тому времени ты будешь настолько испорчен и гнил, что и тогда будешь верить ему и пресмыкаться перед ним.

– Я ни перед кем не пресмыкаюсь, – рявкнул Билли. – Заткнись. Джулиан не лжет!

– Тогда спроси, когда он намерен обратить тебя. Спроси, как он собирается сотворить это чудо. Как он осветлит твою кожу? Как заставит твои глаза видеть в темноте? Спроси Джулиана, если считаешь, что он не обманывает тебя. И еще, мистер Типтон: прислушайтесь к его голосу, когда он разговаривает с вами, и вы услышите в нем насмешку.

Мрачный Билли сжал зубы, ничего другого ему не оставалось. Он не мог воткнуть нож в широкую спину Джошуа Йорка, потому что знал, что тогда тот набросится на него, да и Джулиану это тоже не понравилось бы.

– Ладно, спрошу. Он старше тебя, Йорк, и знает то, чего ты не знаешь. Может быть, я спрошу у него прямо сейчас.

Карл Фрамм снова хихикнул, даже Йорк отвел взгляд от штурвала, чтобы скрыть едва сдерживаемую ухмылку.

– Тогда чего же ты ждешь? – произнес он. – Спроси! И Мрачный Билли поспешил вниз на палубную надстройку.

Деймон Джулиан занял капитанскую каюту, которую прежде занимал Джошуа Йорк. Билли вежливо постучал.

– Да, – раздался за дверью ласковый голос. Билли открыл дверь и вошел. В комнате было совершенно темно, но он чувствовал, что хозяин сидит в нескольких футах от него.

– Мы что, уже поймали капитана Марша? – поинтересовался Джулиан.

– Нет, пока еще гонимся за ним, – ответил Билл, – но очень скоро мы его поймаем, мистер Джулиан.

– Ага. Тогда почему ты здесь, Билли? Я же велел тебе оставаться с Джошуа.

– Мне нужно кое о чем спросить у вас, – сказал Мрачный Билли. И он повторил все, что говорил ему Джошуа Йорк. Когда он закончил, в комнате было очень тихо.

– Бедный Билли, – наконец произнес Джулиан. – Неужели после стольких лет ты в чем-то сомневаешься? Если сомневаешься, ты никогда не сможешь закончить преобразование, Билли. По этой причине и страдает наш дорогой Джошуа. Его сомнения обратили его в полухозяина-полускота. Понимаешь? Нужно набраться терпения.

– Мне хочется начать, – упрямо повторил Мрачный Билли. – Уже прошли годы. Теперь, когда у нас есть пароход, ситуация изменилась для нас в лучшую сторону. Я хочу быть одним из вас. Вы мне обещали.

– Действительно, обещал. – Деймон Джулиан хмыкнул. – Ладно, Билли, коли так, начнем. Ты верой и правдой служил мне, раз ты настаиваешь, я едва ли смогу отказать тебе. Ты такой умный, что мне не хотелось бы потерять тебя.

Мрачный Билли не мог поверить своим ушам.

– Вы хотите сказать, что сделаете это? «Джошуа Йорк жестоко пожалеет о своем насмешливом тоне», – подумал Билли радостно.

– Конечно, Билли. Я же дал тебе обещание.

– Когда?

– Превращение нельзя осуществить за одну ночь. Понадобится время, чтобы изменить тебя, Билли. Годы.

– Годы? – произнес Билли встревоженно. Ему не хотелось ждать годы.

– Боюсь, что да. Подобно тому как из мальчика ты вырос в мужчину, ты из раба станешь превращаться в хозяина. Мы будем хорошо тебя кормить, Билли, и с кровью ты будешь впитывать в себя красоту, силу, стремительность. Ты будешь пить жизнь, и она, растекаясь по твоим венам, преобразует тебя в человека ночи. Этот процесс не протекает быстро. Все будет так, как я обещал. Ты обретешь вечную жизнь и владычество, и тебя наполнит красная жажда. Мы начнем очень скоро.

– Как скоро?

– Чтобы начать, ты должен вкусить кровь. Билли. Для этого нам нужна жертва. – Джулиан рассмеялся. – Капитан Марш вполне тебе подойдет, Билли. Когда мы нагоним его пароход, приведи его сюда, как я просил. Он должен быть цел и невредим. Мы привяжем его в кают-компании, и ты будешь пить его кровь. Ночь за ночью. У него наверняка много крови. Человека такой комплекции должно надолго хватить, Билли. Он откроет для тебя путь к преобразованию. Да. Ты начнешь с капитана Марша, как только он будет у нас в руках. Поймай их. Билли. Для меня и для себя.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. На борту парохода «Эли Рейнольдз». Река Миссисипи, октябрь 1857 года

Эбнер Марш стоял на капитанском мостике «Эли Рейнольдз» и видел, как «Грёзы Февра» начал описывать петлю. Он тяжело стукнул тростью об пол и громко выругался, но в глубине души не знал, сожалеть ему или радоваться. Марш не сомневался, что если бы этот великолепный красавец на его глазах разодрал о подводный риф брюхо, у него разбилось бы сердце. С другой стороны, корабль неотступно преследует их, и, если он догонит «Эли», Деймон Джулиан сам вырвет сердце из груди Марша. В любом случае он терпел поражение.

Марш, хмурясь, продолжал стоять на мостике, в это время рулевой повернул штурвал и начал выполнять собственный обходной маневр. Преследовавший их в ночи «Грёзы Февра» представлял собой грозное зрелище. Марш построил его с намерением обойти стремительный «Эклипс», мечтая создать самый быстроходный пароход на реке, а теперь надеялся уйти от него на старой жалкой развалюхе.

– Ничего не поделаешь, – сказал он вслух, поворачиваясь к рулевому. – За нами гонятся. Позаботьтесь о том, чтобы мы ушли от погони.

Лоцман взглянул на него как на безумца.

Сам Эбнер Марш спустился на основную палубу, чтобы посмотреть, что можно сделать. Кэт Грув и главный судовой механик, Док Терни, тоже времени зря не теряли. На палубе было жарко, как в преисподней. В топке ревел огонь и потрескивали дрова. Каждый раз, когда кочегары подбрасывали свежие поленья, языки пламени норовили вырваться наружу. Грув приказал всем своим помощникам спуститься вниз, и теперь, обливаясь потом, они без устали кормили прожорливую красно-оранжевую утробу. Прежде чем подбросить поленья в топку, они обильно сдабривали их свиным жиром. Грув с ведром виски в руках и большим медным ковшом обошел по очереди всех помощников и дал им выпить. По его голой груди струился пот, лицо из-за ужасающей жары было красным, как и у остальных кочегаров. Непонятно, как они вообще могли переносить такую температуру. Тем не менее топка исправно получала очередную порцию дров.

Док Терни следил за показаниями манометров паровой машины. Марш подошел поближе, чтобы тоже посмотреть на приборы. Давление неуклонно поднималось. Инженер взглянул на Марша.

– За те четыре года, что я на нем работаю, давление ни разу не поднималось до таких отметок, – прокричал он.

Чтобы быть услышанным в этом гуле, в котором смешалось шипение пара, рев огня и грохот поршней, приходилось кричать. Марш осторожно приложил к паровой машине руку, но тут же отдернул ее. Котел был раскален.

– Что делать с предохранительным клапаном, капитан? – спросил Терни.

– Заблокируйте его, – прокричал Марш. – Нам нужен пар, мистер.

Терни нахмурился, но сделал так, как ему велели. Марш посмотрел на манометр – столбик продолжал ползти вверх. От давления пара трубы застонали, но принятые меры оказали свое действие; паровая машина тряслась и стучала так, словно в любую минуту могла разорваться на части. Кормовое колесо стремительно вращалось. Такой скорости «Эли Рейнольдз» не знала с рождения. Шлеп-шлеп-шлеп. Старый пароход, вибрируя и дрожа, мчался вперед, оставляя за собой веер брызг.

Вокруг паровой машины суетился второй механик с помощниками, обильно поливая поршни маслом. Издалека они походили на вертких черных обезьянок, вымазанных в дегте. И двигались они так же проворно, как обезьяны. Иначе было нельзя. Не так-то легко смазывать стремительно движущиеся части машины в процессе работы, особенно сейчас, когда паровая машина «Эли Рейнольдз» набрала невиданные для нее обороты.

– Пошевеливайтесь! – пророкотал Грув. – Пошевеливайтесь вы с этим жиром!

От жерла топки, пошатываясь от жары, отошел большой рыжеволосый кочегар и опустился на колени. Тут же его место занял товарищ. К упавшему человеку немедленно подскочил Грув и из ковшика плеснул на голову перегревшегося помощника. Человек поднял мокрую голову, заморгал и открыл рот, тогда боцман влил ему алкоголь в горло. Через минуту он уже поднялся на ноги и смазывал сосновые поленья жиром.

Инженер поморщился и открыл предохранительные клапаны. Горячий пар со свистом вырвался в ночную тьму, давление немного упало. Потом вновь стало подниматься. Кое-где на трубах начал плавиться припой, но люди стояли на страже, в любую минуту готовые залатать образовавшуюся брешь. От нестерпимого жара топки одежда Марша тоже пропиталась потом. Вокруг него суетились кочегары: бегали, кричали, передавали жир и поленья, подкармливали топку, следили за котлами и паровой машиной. Работающий поршень и колесо создавали страшный грохот, языки пламени из топки окрашивали все в мерцающий красный цвет. Это был сущий ад, наполненный грохотом, суетой, дымом, паром и опасностью. Пароход, словно человек, готовый в любую минуту рухнуть и умереть, дрожал, кашлял и вибрировал. Но он двигался, и Эбнер Марш не мог ничего ни сказать, ни сделать, чтобы заставить его двигаться быстрее.

Он поспешно вышел на бак, подальше от нестерпимого жара. Пиджак, рубашка и брюки были насквозь мокрыми, словно он только что вынырнул из реки. Марш с облегчением вздохнул, когда почувствовал дуновение ветра. Мгновение он наслаждался благодатной прохладой. Впереди показался остров, разделявший реку на две части. За ним, на западном берегу, светился огонек. Они стремительно приближались к нему.

– Черт, должно быть, мы делаем не менее двадцати миль в час. А может, и все тридцать.

Марш сказал это довольно громко, почти крикнул, как будто громогласным голосом мог воплотить вымысел. В свои лучшие дни «Эли Рейнольдз» делала всего восемь миль в час. Сейчас, правда, ей помогало течение.

Марш тяжело протопал по трапу, ведущему наверх, проворно пересек кают-компанию и вышел на штормовой мостик, чтобы посмотреть, что делается позади. Приземистые широкие трубы извергали дым и искры, иногда оттуда вырывались языки пламени. Палуба ходила ходуном и напоминала собой кожу живого существа. Кормовое колесо вращалось с такой бешеной скоростью, что из водопада, извергающегося снизу вверх, образовалась стена воды.

Прямо по пятам следовал пароход по имени «Грёзы Февра»; погруженный в полумрак, он деловито дымил, выбрасывая дым из своих высоких труб чуть ли не до луны. Теперь судно находилось ярдов на двадцать ближе, чем тогда, когда Марш спустился на основную палубу.

Подошел капитан Йергер.

– Мы не можем уйти от него, – сказал он усталым, печальным голосом.

– Нужно поддать пару! Поддать жару!

– Лопасти не в состоянии вращаться быстрее. Если Док, не дай бог, не вовремя чихнет, паровой котел взорвется к чертовой матери и отправит нас к праотцам. И двигателю уже восемь лет, того и гляди развалится. Да и жир у нас на исходе. Когда он кончится, придется бросать в топку голые дрова. «Эли Рейнольдз» – старушка, капитан. А вы хотите заставить ее танцевать, как на свадьбе. Долго она не выдержит.

– Проклятие! – Марш выругался и оглянулся. «Грёзы Февра» настигал, расстояние между ними неуклонно сокращалось. – Проклятие, – снова повторил он. Он знал, что Йергер прав.

Марш посмотрел вперед. Они шли прямо на остров. Главное русло реки поворачивало на восток. Западная развилка представляла собой рукав, причем довольно мелкий и сужающийся; было видно, как склоняются к самой воде растущие по берегам сучковатые деревья.

Марш снова направился в рулевую рубку.

– Войдите в рукав, – приказал он лоцману. Рулевой недоуменно оглянулся. На реке такие решения принимает лоцман.

– Нельзя, сэр. Посмотрите на берега, капитан Марш. Вода спала. Я знаю эту излучину. Сейчас она непроходима. Если я сверну туда, пароход застрянет, и мы просидим на нем до весеннего паводка.

– Может, и так, – сказал Марш. – Но если мы там не пройдем, значит, «Грёзы Февра» не пройдет и подавно. Им придется обходить остров другой стороной. Для нас сейчас стократ важнее избавиться от них, и плевать на всякие там банки, топляк и прочую чепуху. Вы меня поняли?

Лоцман нахмурился.

– Никто вам не давал права, капитан, указывать мне, как проходить реку. Я не посрамлю свою репутацию. До сих пор Я не разбил ни одного корабля и сегодня не собираюсь. Мы останемся в главном русле.

Эбнер Марш почувствовал, что лицо его наливается кровью. Он оглянулся. До «Грез Февра» оставалось три сотни футов, не больше. Расстояние продолжала быстро сокращаться.

– Чертов болван! – завопил Марш. – Эти наши гонки, возможно, самые решающие на реке, а у меня вместо рулевого за штурвалом стоит болван. Они бы уже догнали нас, если бы корабль вел мистер Фрамм или если бы у них был боцман, хорошо знающий свое дело. Может, они в топках сжигают тополь. Взгляни, – он указал тростью в сторону преследовавшего их парохода, – даже с той черепашьей скоростью, с которой они тащатся, нас нагонят в считанные минуты, если только мы не обхитрим их. Слышишь меня? Сворачивай в этот проклятый рукав!

– Я могу пожаловаться на вас в ассоциацию, – упрямо сказал лоцман.

– А я могу вышвырнуть тебя за борт, – в том же духе ответил ему Эбнер Марш и угрожающе двинулся навстречу.

– Отправьте вперед ялик, капитан, – предложил лоцман. – Измерим глубину и посмотрим, сумеем ли мы пройти. Эбнер Марш презрительно фыркнул.

– С дороги, щенок! – взревел он и грубо оттолкнул лоцмана в сторону. Тот упал.

Марш схватил рулевое колесо и закрутил его вправо. «Эли Рейнольдз» послушно повернула нос. Лоцман выругался. Марш, не обращая внимания, всецело сосредоточился на штурвале. Пароход обогнул выступавший мыс острова и начал обходить его с западной стороны. Марш на мгновение обернулся через плечо и увидел, что «Грёзы Февра», находившийся всего в двух сотнях футов позади, вынужден был замедлить ход и остановиться. Потом его колеса начали стремительно вращаться в обратную сторону.

Когда минуту спустя Марш обернулся второй раз, их преследователь начал поворачивать в сторону восточного берега. А потом стало не до наблюдений.

«Эли Рейнольдз» тяжело врезалась во что-то – судя по звуку, в большое бревно. От удара у Марша так щелкнули зубы, что он едва не откусил себе кончик языка. Чтобы устоять на ногах, ему пришлось буквально повиснуть на штурвале. Лоцман, который уже поднялся, снова упал и застонал. «Эли Рейнольдз» летела с такой скоростью, что перепрыгнула через препятствие, которым, как успел заметить Марш, оказался ствол огромного полупритопленного, почерневшего от воды дерева. Раздался жуткий грохот, оглушительный треск и стук. Судно задрожало так, словно попало в руки сумасшедшего великана, потом начало вибрировать, после чего последовал сильный толчок, сопровождаемый звуком расколовшегося дерева. Ствол дерева угодил в лопасти колеса.

– Проклятие! – выругался лоцман и снова поднялся на ноги. – Дайте-ка мне штурвал!

– С удовольствием, – сказал Эбнер Марш и отошел с дороги.

«Эли Рейнольдз» оставила мертвое дерево позади себя и теперь стремглав неслась вперед по мелководью излучины, вздрагивая и сотрясаясь каждый раз, когда налетала на очередную песчаную банку. При этом скорость ее падала, да и рулевой решил вмешаться в этот процесс. Он вцепился в колокол и, как безумный, начал звонить в машинное отделение.

– Полный стоп! Полный стоп колеса!

Колесо еще пару раз лениво повернулось и со стоном замерло. Из выпускных труб вырвались две высокие струи белого пара. «Эли Рейнольдз», потеряв ход, неустойчиво закачалась, штурвал в руках лоцмана безвольно поворачивался.

– Мы потеряли руль, – сказал он, когда пароход врезался в очередную банку.

И судно встало.

Эбнер Марш, налетев на рулевое колесо, все-таки прикусил язык. Выпрямившись и сплюнув кровь, он услышал, как внизу кто-то закричал. Было чертовски больно; хорошо еще не откусил язык совсем.

– Проклятие, – проговорил лоцман. – Взгляните.

«Эли Рейнольдз» не только потеряла свой руль, но и половины гребного колеса как не бывало. Судно еще раз выпустило струю пара, застонало и погрузилось в ил, слегка накренившись на правый борт.

– Я же говорил вам, что по рукаву пройти нельзя, – сказал лоцман. – Меня не вините!

– Заткнись, болван! – рявкнул Эбнер Марш. Он смотрел назад, за деревья. На реке никого не было. Наверное, «Грёзы Февра» прошел дальше. – Сколько времени нужно, чтобы обогнуть этот поворот?

– Какое вам дело? Все равно мы до весны отсюда никуда не тронемся. Нам нужен новый руль, новое гребное колесо, да и высокий уровень воды, чтобы сняться с мели.

– Поворот, – снова спросил Марш. – Сколько времени нужно, чтобы пройти поворот? Лоцман сплюнул.

– Тридцать минут, может быть, двадцать, если он будет нестись как оглашенный. Какая разница? Говорят же вам…

Эбнер Марш распахнул дверь рулевой рубки и громовым голосом позвал капитана Йергера. Его имя ему пришлось прореветь трижды, и только через пять минут капитан Йергер наконец появился.

– Простите, капитан, – извинился старик, – я был внизу, на основной палубе, там сильно обварились ирландец Томми и Большой Йохансен. – Увидев, что случилось с гребным колесом, он замолчал. – Моя бедная старушка…

– Что, лопнула труба? – спросил Марш.

– Несколько труб, – признал Йергер, отводя взгляд от поврежденного гребного колеса. – Там все окутано паром. Могло бы быть еще хуже, если бы Док Терни вовремя не открыл выпускные клапаны и не оставил их в таком положении.

Марш осел. Это был завершающий удар. Кроме того, что им предстояло сняться с мели, поставить новый руль, задним ходом выйти на чистый участок воды, сдвинув предварительно с места проклятое дерево, на них обрушилось еще одно несчастье – полетело несколько паропроводных труб, а возможно, поврежден котел. Даже взятая в отдельности, каждая проблема представляла собой задачу не из легких.

– Капитан, – проговорил Йергер, – теперь мы, конечно, не сможем преследовать их, как вы собирались, но, во всяком случае, мы в безопасности. Когда «Грёзы Февра» выйдет из-за поворота, они решат, что мы далеко впереди, и, желая догнать нас, пойдут вниз по реке.

– Нет, – сказал Марш. – Для обожженных изготовьте носилки, будем выбираться отсюда. Пойдем лесом. – Он указал тростью на берег, от которого их отделяла узкая, футов десять, полоска мелководья. – Нужно попасть в город. Он где-то неподалеку.

– В двух милях от этого острова, – вставил лоцман. Марш кивнул.

– Хорошо, вот вы и отведете их туда. Я хочу, чтобы все ушли, и поживее. – Внезапно он вспомнил, как сверкнула золотая оправа очков Джефферса, когда очки упали, такой короткий жуткий всполох… Только не дать этому повториться снова, только не дать, не подставить невинных! – Найдите доктора, пусть осмотрит раненых. Думаю, вы спасетесь. Им нужен я, а не вы.

– Вы не идете с нами? – спросил Йергер.

– У меня есть ружье, – напомнил ему Марш. – К тому же у меня обязательства перед самим собой. Я подожду.

– Пойдемте с нами.

– Если я пойду, они будут преследовать нас. Если они возьмут меня, вы спасетесь. Во всяком случае, я так полагаю.

– А если они не придут…

– Тогда с первыми проблесками рассвета я последую за вами, – пообещал Марш и нетерпеливо пристукнул тростью – Я пока еще капитан здесь, не так ли? Прекратите действовать мне на нервы, делайте то, что я вам сказал. Я хочу, чтобы на корабле не осталось ни одной живой души, вы меня поняли?

– Капитан Марш, – снова заговорил Йергер, – позвольте хотя бы Кэту и мне остаться, чтобы помочь вам.

– Нет, уходите.

– Капитан…

– УХОДИТЕ! – завопил Марш с перекошенным лицом. – УХОДИТЕ!

Йергер побелел и за руку вывел перепуганного лоцмана из рулевой рубки. Когда они ушли. Марш еще раз бросил взгляд на реку – там по-прежнему никого не было. Только после этого он спустился в свою каюту. Снял со стены ружье, проверил его и зарядил, положил в карман своего белого кителя коробку изготовленных по заказу патронов. Вооружившись, поднялся на штормовой мостик, откуда открывался хороший обзор. Если они умны, то наверняка знают, как низок в это время года уровень воды в реке. Им также должно быть известно, что «Эли Рейнольдз» могла пройти, а могла и не пройти этот рукав. В любом случае ей пришлось бы двигаться чрезвычайно медленно, все время останавливаясь и измеряя глубину. Обогнув остров, они должны были понять, что обогнали свою жертву, а раз так, то идти вниз по течению реки незачем. Они остановятся у излучины по ту сторону острова и будут ждать. Тем временем люди или как там их – ночной народ, – пересядут в ялик и отправятся по излучине на тот случай, если «Эли Рейнольдз» остановилась или где-то застряла. На их месте Эбнер Марш именно так и поступил бы.

Маленький участок реки, открывавшийся его взору, по-прежнему был пуст. Ожидая, он почувствовал, что начинает замерзать. Но теперь в любую минуту из-за поворота мог появиться ялик и мрачные безмолвные фигуры с белыми, как смерть, ухмыляющимися в лунном свете лицами. Марш снова проверил оружие. Он хотел только одного – чтобы Йергер поторапливался.

С тех пор как ушли Йергер, Грув и остальные члены команды «Эли Рейнольдз», прошло четверть часа, на реке по-прежнему никого не было видно.

Ночь пронизывали всевозможные шумы. О разбитое судно с плеском ударялась волна, в вершинах деревьев гулял ветер, то и дело пробегала или пролетала в лесу ночная живность. Марш, положив палец на спусковой крючок, поднялся и настороженно осмотрел видимый ему участок реки – ничего, кроме илистой речной воды, торчащих из нее узловатых корней и черного ствола поваленного дерева, сломавшего гребное колесо его парохода.

– Может статься, они не так прозорливы, – пробормотал он себе под нос.

Вдруг краем глаза на берегу по ту сторону ручья Марш уловил что-то бледное. Он резко повернулся и вскинул ружье, но там тоже ничего не было, если не считать густых, окутанных тьмой лесных зарослей и широкой полосы речного ила на берегу. От темного безмолвного острова его отделяло двадцать ярдов мелководья. Сердце в груди Эбнера Марша гулко колотилось. А что, если они не стали спускать ялик на воду? Что, если высадились и пошли пешком?

«Эли Рейнольдз» жалобно скрипнула, беспокойство Эбнера Марша с каждой минутой увеличивалось. Она просто оседает, сказал он себе. Уперлась в дно и просто оседает. Вторая половина его сознания нашептывала, что его ухо уловило скрип шагов. Может быть, пока он смотрел на реку, они подобрались совсем близко. Может быть, они уже на корабле. Может быть, Деймон Джулиан уже беззвучно пересек кают-компанию и сейчас поднимается по трапу – ему хорошо было известно, как тихо умеет передвигаться Деймон Джулиан, – обыскивает каюты и приближается к другому трапу, который выведет его сюда, на штормовой мостик.

Марш слегка повернул стул, чтобы в поле зрения попал трап и он мог вовремя заметить грозящую оттуда опасность. Руки, сжимавшие ружье, вспотели, ствол стал липким и мокрым.

Со стороны трапа до него донесся тихий шепот.

Вот они и пришли, подумал Марш. Собрались там внизу и обдумывают, как бы лучше достать его. Здесь он как в западне. И один. Но тот факт, что он один, особого значения не имеет. Однажды ему помогали, но для них это значения не имело.

Марш поднялся, подошел к ступенькам и заглянул вниз, в темноту, испещренную полосками лунного света. Он крепко сжал ружье и замер в ожидании, когда кто-либо покажется. От напряжения заболели глаза. Ждать пришлось нескончаемо долго. Так и стоял он, прислушиваясь к невнятному шепоту. В груди гулко, как старый поршень паровой машины «Эли Рейнольдз», стучало сердце. «Они хотят, чтобы я себя обнаружил», – подумал Эбнер Марш. Хотят взять на испуг. Тихо, бесшумно, как призраки, проникли они на его пароход и теперь хотят вселить в его душу ужас.

– Я знаю, что ты там, внизу, – заорал он. – Давай, поднимайся. Я тут кое-что для тебя припас, Джулиан. Ответом была только тишина.

– Будь ты проклят, – взвыл Марш.

У подножия трапа послышалось какое-то движение и молнией промелькнула бледная стремительная фигура. Марш взвел курок, но фигура исчезла даже раньше, чем он успел прицелиться. Марш выругался, спустился на две ступени вниз и остановился. Им ведь только это и нужно, они пытаются заманить его вниз, на прогулочную палубу с ее темными каютами и сумрачной кают-компанией, освещенной лунным светом, что пробивается сквозь грязный потолочный фонарь. Здесь же, на штормовом мостике, он может дать им отпор.

– Капитан, – позвал его тихий голос. – Капитан Марш. Марш поднял ружье и прищурился.

– Не стреляйте, капитан, это я. Это только я.

Она вышла из тени и остановилась у подножия трапа.

Валерия.

Марш заколебался. Она с улыбкой ждала, в темных разметавшихся волосах играли лунные блики. На ней были брюки и мужская в рюшах рубашка, расстегнутая на груди так, что виднелась кожа, нежная и бледная. Валерия поймала взгляд Марша, и он почувствовал, что погружается в мерцающий фиолетовый омут, бездонный и прекрасный. В этих глазах он мог бы плавать целую вечность.

– Идите ко мне, капитан. Я одна. Меня прислал Джошуа. Спускайтесь вниз, поговорим.

Марш, пойманный в силки прекрасных сверкающих глаз, спустился на две ступеньки. Валерия простерла навстречу ему руки.

«Эли Рейнольдз» внезапно застонала и осела, накренившись на правый борт. Марш покачнулся и тяжело рухнул на ступени, ударившись копчиком. От боли на глазах выступили слезы. Внизу он услышал легкий смех и увидел, как исчезла с лица Валерии ласковая улыбка. Выругавшись, Марш вскинул на плечо ружье и выстрелил. Отдача была такой сильной, что едва не вывернула ему плечо и отбросила его на ступени. Валерия исчезла, словно ее и не было. Марш, исторгая проклятия, поднялся и, отступая наверх, полез в карман за вторым патроном.

– Джошуа, говоришь… Как бы не так! Тебя прислал Джулиан, будь он проклят!

Когда он снова оказался на штормовом мостике, имевшем теперь уклон в тридцать градусов, Марш почувствовал, как что-то твердое уперлось ему в спину между лопаток.

– Ну и ну, – раздался сзади голос, – капитан Марш собственной персоной.

После того как Марш выпустил из рук ружье и оно с громким стуком упало на палубу, начали появляться и остальные, один за другим. Последней пришла Валерия, она старалась не смотреть в его сторону Эбнер Марш обругал ее вдоль и поперек, как самую последнюю и гнусную шлюху. В конце концов она бросила на него ужасный, полный обличения взгляд – Вы думаете, у меня был выбор? – горько спросила она Марш оборвал свою тираду. Но успокоили его не слова ее, а взгляд Потому что в той бездонной фиолетовой пучине, открывшейся ему на мгновение, увидел он позор, ужас… и жажду.

– Пошел, – скомандовал Мрачный Билли.

– Будь ты проклят, – выдохнул Эбнер Марш.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. На борту парохода «Озимандиас». Река Миссисипи, октябрь 1857 года

Эбнер Марш ожидал, что окажется в темноте, но когда Мрачный Билли втолкнул его в капитанскую каюту, она была озарена мягким свечением масляных ламп. Теперь каюта стала пыльнее, чем раньше, а в целом в ней почти ничего не изменилось с тех пор, как тут проживал Джошуа Йорк. Мрачный Билли закрыл дверь, и Марш оказался наедине с Деймоном Джулианом. Он крепко сжал в руке свою трость из древесины пекана, и его лицо помрачнело. Ружье Мрачный Билли выбросил в реку.

– Если намереваешься убить меня, давай попробуй, – сказал он, – а играть в игры у меня нет настроения. Деймон Джулиан улыбнулся.

– Убить вас? Что вы, капитан! Я намеревался угостить вас обедом. – На маленьком столике между массивными кожаными креслами стоял серебряный поднос. Джулиан поднял крышку и показал тарелку с жареным цыпленком и зеленью, репой и луком. Тут же лежал кусок яблочного пирога, припорошенный сверху сыром. – Вино тоже имеется. Прошу вас, садитесь, капитан.

Марш взглянул на еду и вдохнул ее аромат.

– Значит, Тоби еще жив, – с неожиданной уверенностью в голосе произнес он.

– Конечно, жив, – кивнул Джулиан. – Не желаете ли присесть?

Марш осторожно сделал шаг вперед. Он терялся в догадках – что замышляет Джулиан? Поразмыслив, Марш решил, что ему теперь все равно. Может, еда отравлена, но смысла в этом не было, в их распоряжении имелись более простые способы расправиться с ним. Он сел и взялся за цыплячью грудку, еще горячую. Марш с жадностью вцепился в нее зубами. Тут только он вспомнил, как давно не ел приличной пищи. Возможно, в скором времени ему суждено умереть… что ж, во всяком случае, он умрет на сытый желудок.

Деймон Джулиан, одетый в коричневый костюм и золотой жилет, с довольной улыбкой на бледном лице наблюдал за тем, как Марш ест.

– Вино, капитан? – Он наполнил два бокала и для приличия отпил немного из своего собственного.

Отправив в рот последний кусок пирога, Марш распрямился в кресле и рыгнул, потом поморщился и повернул лицо к Джулиану.

– Вкусная еда, – сказал он неохотно. – Ну, так зачем я здесь, Джулиан?

– В ту ночь, когда вы так поспешно покинули нас, капитан, я только хотел сказать, что намереваюсь переговорить с вами. А вы не захотели мне верить.

– Чертовски верно подмечено. Я и сейчас вам не верю. Однако добавить мне нечего, так что слушаю вас.

– Вы отважны, капитан Марш. Сильны. Я восхищаюсь вами.

– Я бы не сказал, что могу быть вам полезным. Джулиан рассмеялся. Смех у него был чистым, мелодичным, темные глаза светились.

– Забавно, – промолвил он. – Все это пустые слова.

– Уж не знаю, зачем вам понадобилось умасливать меня, но это вам не поможет. Никакие жареные цыплята в мире не позволят мне забыть то, что вы сделали с тем бедным младенцем и мистером Джефферсом.

– Вы как будто забыли, что ваш мистер Джефферс проткнул меня шпагой, – напомнил ему Джулиан. – Такие вещи никогда даром не проходят.

– Но у бедного младенца не было шпаги.

– Он всего лишь раб, – непринужденно заметил Джулиан. – Собственность, согласно закону вашей страны. Я избавил его от жизни в ярме, капитан.

– Чтоб тебе провалиться, – бросил Марш. – Это был несчастный ребенок, и ты отрубил ему ладошку, как если бы это была голова куренка, а потом еще и раздавил его голову. А он ничего тебе не сделал.

– Нет, – согласился Джулиан – Так же и Жан Ардан не сделал ничего худого ни вам, ни вашим людям. Однако пока он спал, вы размозжили ему голову.

– Мы думали, что это ты.

– Ага, – произнес Джулиан и улыбнулся. – Значит, по ошибке. Но независимо от того, ошиблись вы или нет, вы лишили жизни невинного человека. Причем мне не кажется, что вас гложет чувство вины.

– Он не был человеком. Он был один из вас Вампир Джулиан нахмурился.

– Прошу вас. Мне, как и Джошуа, неприятен этот термин. Марш пожал плечами.

– Вы сами себе противоречите, капитан, – продолжал Джулиан. – Вы считаете меня злом, обвиняя в поступках, аналогичных вашим, которые вы совершаете без угрызений совести – отнимаете жизнь у других, не таких, как вы. Не имеет значения. Вы защищаете себе подобных. Куда вы причислили даже чернокожую расу. Меня это в вас восхищает. Вы знаете себе цену, свое место в жизни, свои способности, свою природу. Так и должно быть. В этом мы с вами похожи.

– У меня нет с вами ничего общего, – сказал Марш.

– Разве? Каждый из нас остается самим собой и не желает становиться другим, вопреки своей истинной природе Я презираю слабых, перевертышей, которые так сильно ненавидят себя, что готовы прикинуться кем-то еще. Вы относитесь к ним точно так же.

– Нет.

– Нет? Тогда почему вам ненавистен Мрачный Билли?

– Он мерзок.

– Разумеется, мерзок! – Это замечание явно развеселило Джулиана. – Бедный Билли слаб, но жаждет быть сильным. Ради того, чтобы стать одним из нас, он готов пойти на все. На все. Я знал и других, подобных ему, большое множество. Они бывают полезны, иногда с ними весело, но моего восхищения они никогда не вызывают. Вы презираете Билли, капитан Марш, потому, что он раболепствует перед моей расой и охотится на себе подобных. Дорогой Джошуа чувствует то же самое, хотя не понимает, что в Билли он видит собственное отражение.

– У Джошуа и Билли Типтона нет ничего общего, – твердо сказал Марш. – Билли – проклятый проныра. Может быть, Джошуа совершил в жизни много безобразного, но он пытается искупить свой грех. Он мог бы помочь вам всем.

– Он мог бы сделать нас похожими на вас. Капитан Марш, ваша собственная раса на предмет рабства, основанного на расовых признаках, имеет противоречивые взгляды. Предположим, что вы знаете, как покончить с ним. Предположим, что вы знаете способ, как за одну ночь всех белых в этой стране превратить в чернокожих. Стали бы вы делать это?

Эбнер Марш нахмурился. Идея превратиться в черного, как сажа, негра ему не слишком импонировала, но он хорошо понимал, к чему клонит Деймон Джулиан, и поддаваться на эту удочку ему не хотелось. Поэтому капитан ничего не ответил.

Деймон Джулиан отпил из бокала вина и улыбнулся.

– Ага, – произнес он. – Вы меня понимаете. Даже ваши аболиционисты, и те считают черную расу низшей. Вряд ли стали бы они терпеть раба, пожелавшего прикинуться белым, и уж точно не стали бы пить зелье, чтобы превратиться в чернокожего. Того ребенка я изувечил не по злобе. Во мне нет злобы, капитан Марш. Я сделал это, чтобы задеть Джошуа, дорогого нашего Джошуа. Он так красив, но он утомляет меня.

Вы – совсем другое дело. Неужели вы и в самом деле решили, что в ту августовскую ночь я намеревался причинить вам зло? Хотя, не буду кривить душой, в приступе боли и ярости я способен и не на такое. Меня привлекает красота, капитан Марш, но в вас ее нет. – Он рассмеялся. – По-моему, я в жизни не встречал более безобразного человека. Вы огромны, жирны, покрыты жестким колючим волосом и бородавками. От вас разит потом. У вас поросячьи глазки и приплюснутый нос, зубы кривые и прогнившие. Вы не больше, чем Билли, способны пробудить во мне жажду. Все же вы обладаете недюжинной силой и отвагой и знаете себе цену. Все это меня восхищает. Ну и вдобавок вы умеете управлять кораблем Капитан, мы не должны быть врагами. Станьте моим союзником. Возьмите на себя командование «Грезами Февра». – Он улыбнулся. – Или как там бишь называют его сейчас. Билли решил, что судно следует переименовать, и Джошуа откуда-то откопал это имя. Если хотите, смените его на прежнее.

– Сейчас пароходом командует Билли Типтон, не так ли?

Джулиан пожал плечами.

– Билли – надсмотрщик, а не речник. Я могу сместить его. А вашей первой наградой, в случае, если вы согласитесь перейти на мою сторону, могла бы стать смерть Билли. Я покончу с ним ради вас. Или предоставлю вам возможность разделаться с ним. Он убил вашего боцмана, вы знаете?

– Волосатого Майка? – спросил Марш и почувствовал, как по телу у него побежали мурашки.

– Да, – подтвердил Джулиан. – И вашего механика, спустя несколько недель. Он поймал его, когда тот пытался испортить паровые котлы, чтобы они взорвались. Не хотите отомстить за ваших людей? Все это в вашей власти. – Джулиан наклонился вперед, его глаза от возбуждения сияли. – Вы сможете получить и многое другое. Богатство, например. Мне ничего не надо, распоряжайтесь моими деньгами.

– Которые вы украли у Джошуа? Джулиан улыбнулся.

– Повелитель крови получает много подарков… Я и женщин могу вам предложить. Я много лет жил среди вас, поэтому мне хорошо знакома ваша похоть, ваши страсти. Как давно у вас не было женщины, капитан? Хотите Валерию? Она может стать вашей. Она прелестнее любой из ваших женщин, и при вашей жизни она не состарится и не станет безобразной. Вы можете получить ее. И других. Они не причинят вам вреда. Что еще вам нужно? Еда? Тоби все еще жив. Если пожелаете, он будет готовить вам шесть, семь раз в день.

Вы практичный человек, капитан. Вы не разделяете религиозных предрассудков вашей расы. Подумайте над тем, что я вам предлагаю. Вы будете обладать властью, которая позволит вам наказывать врагов и защищать друзей, у вас будет много пищи, денег и женщин. И все это в обмен на одно, к чему вы и так отчаянно стремились – управлять этим кораблем. Вашим «Грезами Февра».

Эбнер Марш фыркнул.

– Он больше не мой. Вы осквернили его.

– Посмотрите вокруг. Так ли плохо все вышло? Мы регулярно курсируем между Натчезом и Новым Орлеаном. Пароход в отличном состоянии. Сотни пассажиров ступали на его борт и покидали его, так и не заметив ничего странного. Кое-кто исчезал, но большинство пропадали на берегу, в городах и весях, куда мы заходили. Билли говорит, что так безопаснее. Очень немногие простились с жизнью на вашем корабле, капитан, те, чья красота и молодость были выше всяких похвал. В Новом Орлеане каждый день мрет куда больше рабов, однако вы и палец о палец не ударите, чтобы положить конец рабству. В мире много зла, Эбнер. Я не прошу вас простить или принимать участие. От вас лишь требуется командовать пароходом и не соваться в наши дела. Нам нужен ваш опыт. Билли отпугивает пассажиров, мы теряем деньги. Даже денежные средства Джошуа не бездонны. Ну же, Эбнер, подойдите, дайте мне вашу руку. Соглашайтесь. Вы ведь хотите этого, я чувствую по вашим глазам. Вы хотите снова вернуть себе пароход. Это ваша жажда, ваша страсть. Возьмите же его. Добро и зло – глупая ложь, чушь, придуманная для того, чтобы заражать чувствительных людей. Я знаю вас, Эбнер, и могу дать вам то, чего вы страстно хотите получить. Встаньте на мою сторону и служите мне. Вот вам моя рука, и вместе мы обставим «Эклипс».

Темные глаза загорелись огнем, приоткрыв бездонные глубины, и заглянули в самую душу Марша, обшарив все ее потаенные закоулки. Бессовестные и нечистые, они обладали необыкновенно притягательной силой, они звали его. Джулиан протянул руку, и рука Марша потянулась ему навстречу. Джулиан так мило улыбался, и его слова были так благоразумны. Он не просил Марша делать что-то ужасное, а просто хотел, чтобы тот командовал кораблем, предоставил ему свою защиту и защищал своих друзей. Черт, он же защищал Джошуа, а Джошуа тоже был вампиром, разве нет? Возможно, на борту его парохода и убьют кого-нибудь, но на «Сладком Февре» в 54-м был задушен какой-то пассажир, а на «Нике Перро» застрелили двух игроков, когда Марш командовал им, ну и что? Разве он виноват в их смерти? Он занимался своими делами, управлял своими судами и никого не убивал. Мужчина должен защищать своих друзей, а не весь свет. Он проследит за тем, чтобы Мрачный Билли получил по заслугам. Как здорово выходит на словах, чертовски удачная сделка.

Глаза Джулиана были черными и голодными, кожа прохладной, рука крепкой, как у Джошуа, как у Джошуа в ту ночь на берегу…

…и Эбнер Марш отдернул руку.

– Джошуа, – сказал он громко. – Вот в чем дело. Вы ведь его еще не до конца победили, не так ли? Вы выпороли его, но он жив, и пить кровь вы его пока не заставляете, не требуете, чтобы он изменился. Вот почему. – Кровь прилила к лицу Марша. – Вам все равно, сколько денег приносит этот пароход. Если завтра он потонет, вам будет все равно, вы найдете куда податься. А Мрачный Билли… вероятно, вы хотите от него избавиться и получить меня взамен. Но все это не важно. Дело в Джошуа. Если я встану на вашу сторону, это разобьет его последнюю надежду, докажет, что вы правы.

Рука Джулиана все еще висела в воздухе. Мягко поблескивали на длинных бледных пальцах кольца.

– Будьте вы прокляты! – заревел Эбнер Марш. Схватив свою трость, он с силой оттолкнул руку в сторону. – БУДЬТЕ ВЫ ПРОКЛЯТЫ!

Улыбка исчезла с губ Деймона Джулиана, и его лицо утратило человеческое выражение. В темных глазах осталась только мгла, бремя множества веков и мерцающие отблески злобного пламени. Он поднялся и встал над Эбнером Маршем. Когда тот замахнулся на него тростью, Джулиан выхватил ее из рук капитана и с легкостью, с какой Марш мог сломать старую спичку, переломил ее и отшвырнул в сторону. Обломки, ударившись о стену, упали на ковер.

– Ты мог бы войти в историю как человек, обогнавший «Эклипс», – ледяным тоном сказал Деймон Джулиан. – Но вместо этого ты умрешь. Ты будешь умирать очень долго, капитан Марш. Ты слишком безобразен для меня. Я отдам тебя Билли, пусть попробует вкус крови. Может, и дорогому Джошуа придется отведать стаканчик. Это пойдет ему на пользу. – Он улыбнулся. – Что касается вашего парохода, капитан Марш, не извольте беспокоиться, я позабочусь о нем после вашей смерти. Никто на реке во веки веков не забудет «Грёзы Февра».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. На борту парохода «Озимандиас». Река Миссисипи, октябрь 1857 года

Уже забрезжил рассвет, когда Эбнера Марша вывели из капитанской каюты. Над рекой плотной пеленой висел туман. Серые пряди, курясь и извиваясь, как живые существа, обволакивали перила и стойки парохода. С первыми лучами утреннего солнца они растают и исчезнут. Деймон Джулиан, увидев окрашенный алым заревом восток, остался в сумраке каюты, вытолкнув Марша за дверь.

– Отведи капитана в его каюту, Билли. Охраняй и береги его до темноты. Не будете ли вы так любезны присоединиться к нам за ужином, капитан Марш? – Он улыбнулся. – Я знал, что вы мне не откажете.

Мрачный Билли в черном костюме и клетчатом жилете сидел на стуле спиной к стене палубной надстройки и ножом чистил ногти. Когда дверь открылась, он поднялся и с легкостью подбросил нож в руке.

– Будет сделано, сэр, мистер Джулиан. Взгляд его льдисто-холодных глаз замер на Марше. С ним были еще двое. Люди ночи, которые помогли Билли захватить Марша на «Эли Рейнольдз», разошлись по каютам, чтобы избежать встречи с утром, так что Билли, по-видимому, позвал себе в поддержку кое-кого из речного сброда, которым теперь кишел пароход. Как только Джулиан закрыл дверь, они выступили вперед. Первый – молодой портовый парень с кудлатыми коричневыми бакенбардами и притороченной к поясу дубиной из сырого дуба. И второй – настоящий великан. Таких уродливых субъектов Эбнер Марш сроду не видывал. Росту в нем было не меньше семи футов.

Крохотная головка, узкие щелочки глаз и полное отсутствие носа. Эбнер Марш с любопытством разглядывал его.

– Что вы пялитесь на Безносого, капитан? – сказал Мрачный Билли. – Это невежливо.

Безносый в знак согласия грубо схватил Марша за руку и заломил ее за спину, так что тот едва не вскрикнул от боли.

– Его нос откусил аллигатор, – сказал Мрачный Билли. – Бедняга не виноват. Держи крепче капитана Марша, Безносый. А то у капитана есть дурная привычка сигать в воду, а нам это сейчас совсем ни к чему. – Билли резким движением руки приставил нож к животу Марша. – А вы плаваете лучше, чем я предполагал. Наверно, этот жирок значительно облегчает задачу и не дает утонуть. – Внезапно он дернул рукой и срезал с белого кителя серебряную пуговицу. Она со звоном упала на палубу и покатилась. Мрачный Билли наступил на нее ногой. – Сегодня никаких купаний. Мы собираемся вас устроить, как надо. У вас даже будет собственная каюта. Только не думайте, что сумеете улизнуть оттуда. Может, люди ночи и будут днем спать, но только не мы с Безносым. Он или я будем нести дежурство у ваших дверей. А теперь пошли. – Билли лениво подбросил нож в воздух и убрал его в ножны. Отвернувшись от Марша, он повел их в сторону кормы. Мрачный Билли возглавлял процессию, в середине, подталкивая Марша, шел Безносый, а замыкал ее молодой парень с дубинкой.

Они завернули за палубную надстройку и едва не налетели на Тоби Лэньярда.

– Тоби! – воскликнул Марш.

Он попытался сделать шаг вперед, но Безносый так заломил его руку, что Марш застонал от боли и остановился.

Мрачный Билли Типтон тоже замер и с удивлением вытаращил на кока глаза.

– Ты что здесь делаешь, черномазый?

Тоби не смотрел на него. Он стоял в своем потрепанном коричневом костюме, спрятав руки за спину и опустив голову, нервно постукивал одной ногой о палубу.

– Я тебя спрашиваю, ты что тут делаешь, черномазый? – с угрозой в голосе повторил Мрачный Билли. – Почему не сидишь прикованный на кухне? Либо ты немедленно ответишь мне, черномазый, либо очень жестоко пожалеешь об этом.

– Прикованный?! – проревел Марш. В этот момент Тоби поднял голову.

– Мистер Билли говорит, что я снова раб и мои бумаги об освобождении – ничто. Когда мы не работаем, он нас всех приковывает.

Мрачный Билли запустил руку за спину и выхватил нож.

– Как ты освободился?

– Его цепи разбил я, мистер Типтон, – прозвучал голос. Они подняли головы и увидели, что на палубной надстройке стоит Джошуа Йорк. В ослепительном белом костюме на фоне восходящего утреннего солнца, в развевающемся на ветру сером плаще он смотрел на них сверху вниз.

– А теперь, – сказал Йорк, – не будете ли вы так любезны отпустить капитана Марша?

– Уже светло, – заметил молодой парень и показал дубинкой в сторону солнца. Голос его выдавал испуг.

– А ну убирайся отсюда, – сказал Мрачный Билли Тип-тон Йорку, неуклюже изогнув шею, чтобы видеть бунтовщика. – Только попробуй отмочить что-нибудь, и я позову мистера Джулиана.

Джошуа Йорк улыбнулся.

– В самом деле? – спросил он, глядя на солнце. Хорошо видимое теперь, оно сквозь утреннюю дымку, окрашенную в оранжевые и красные тона, являло миру свой огненный желтый глаз. – И вы полагаете, что он выйдет?

Мрачный Билли нервно облизнул тонкие губы.

– Ты меня не запугаешь. – Он поднял нож. – Сейчас день, и ты один.

– Нет, не один, – вмешался Тоби Лэньярд, и из-за спины показались его руки. В одной из них он держал кухонный нож, в другой – большой зазубренный тесак.

Мрачный Билли Типтон с опаской посмотрел на него и сделал шаг назад.

Эбнер Марш бросил взгляд через плечо. Безносый, прищурясь, по-прежнему таращился на Йорка, однако его хватка несколько ослабла. Марш решил воспользоваться случаем. Он бросился на великана, Безносый пошатнулся и упал на палубу. Эбнер Марш тотчас навалился на него всеми своими тремя сотнями футов. Великан застонал так, как будто ему в живот угодило пушечное ядро. Марш выдернул свою руку и повернулся Этот маневр пришелся как нельзя кстати, ибо в этот самый момент в дюйме от его лица в палубу вонзился нож. Марш судорожно глотнул и тут же улыбнулся. Выдернув клинок, он встал.

Парень с дубинкой сделал два поспешных шага вперед, но передумал, отступил назад. В это мгновение у него перед носом на палубу с молниеносной быстротой спрыгнул Джошуа и предотвратил страшный удар дубинкой. Не успел Марш и глазом моргнуть, как юнец бездыханный лежал на палубе. Удара, лишившего его чувств, Марш даже не заметил.

– Не подходи ко мне! – сказал Мрачный Билли, пятясь от Тоби. Его спина уперлась прямо в живот Марша. Тот схватил его и, развернув, с силой ударил о дверь.

– Не убивайте! – взвыл Билли.

Марш, придавив рукой его горло, навалился на Билли всем телом и приставил к тощей груди нож. Льдистые холодные глаза от ужаса и страха расширились.

– Нет!..

– Почему же нет?

– Эбнер! – услышал Марш предостерегающий голос Джошуа и обернулся.

Безносый рывком поднялся на ноги и, издав звериный крик, бросился в атаку. В этот момент на него кинулся Тоби. Он оказался проворнее, чем Марш мог себе представить. Великан зашатался и, захлебываясь собственной кровью, упал на колени. Тоби одним ударом тесака перерезал громиле горло. Кровь текла ручьем. Безносый беспомощно замигал и поднес руки к горлу, словно хотел закрыть рану, но тут же рухнул бездыханным.

– Зря ты, Тоби, – спокойно сказал Джошуа. – Я мог остановить его.

Тоби Лэньярд нахмурился и посмотрел на нож и выпачканный кровью тесак.

– Я не настолько хорошо отношусь к ним, как вы, капитан Йорк. – Он повернулся к Маршу и Мрачному Билли. – Убейте его, капитан Марш. Клянусь Богом, у мистера Билли нет сердца.

– Не делай этого, Эбнер. Достаточно с нас одной смерти. Эбнер Марш слышал и одного, и другого. Он чуть-чуть сильнее надавил на нож. Мрачный Билли почувствовал укол, потекла тоненькая струйка крови.

– Как тебе это нравится? – спросил Марш. Лоб Билли покрылся испариной. – Сам ты любишь держать нож, не так ли?

Билли попытался что-то сказать, но у него не получилось. Тогда Марш слегка отпустил его тощую шею.

– Не убивайте меня! – прохрипел Билли. Голос его стал слабым и тонким. – Я не виноват. Это все Джулиан, он меня заставляет. Он убьет меня, если я не буду выполнять его приказы!

– Ублюдок убил старину Волосатого Майка, и Уайти тоже, – сказал Тоби, – и пропасть других людей. Одного он сжег в топке парохода, вопли того бедняги можно было слышать по всему кораблю. Он сказал мне, что я снова раб, капитан Марш. А когда я показал ему свою вольную, он порвал ее и бросил в огонь. Убейте его, капитан.

– Врет! Все они, черномазые, врут!

– Эбнер, – сказал Джошуа. – Отпусти его. Он беспомощен. Если ты его убьешь сейчас, то будешь ничем не лучше его самого. Он нам пригодится, если кто-то попытается нас остановить, когда будем уходить. Нам еще нужно добраться до ялика.

– Ялика? – повторил Эбнер Марш. – К черту ялик. Я собираюсь вернуть себе пароход. – Он улыбнулся Мрачному Билли. – И вот кто поможет нам проникнуть в каюту Джулиана.

Мрачный Билли с трудом проглотил образовавшийся в горле комок. Марш почувствовал, как задвигался под рукой его кадык.

– Если собираешься напасть на Джулиана, пойдешь один, – сказал Джошуа. – Я не буду помогать тебе.

Марш повернул шею и удивленно посмотрел на Йорка.

– После всего, что он сделал?

Джошуа вдруг весь поник и как-то сжался.

– Я не могу, – прошептал он. – Он слишком силен, Эбнер. Он повелитель крови, он управляет мной. Даже то, на что я пошел сейчас, – неслыханная дерзость в истории моего народа. Он столько раз подчинял меня себе, заставлял поить его моей кровью. Каждое подчинение делает меня… слабее, все в большей степени превращает в его раба. Эбнер, пойми, я просто не могу. Стоит ему только взглянуть на меня своими глазами, и я скорее убью тебя, чем Джулиана.

– Тогда мы сделаем это вдвоем с Тоби, – сказал Марш.

– Эбнер, послушай. Сейчас мы можем сбежать. Я подвергся большому риску, спасая тебя. Не упускай такой возможности.

Марш снова посмотрел на беспомощного Билли и поразмыслил над словами Йорка. Наверное, Джошуа прав. Ружья у него больше нет и нет вообще ничего, чем можно было бы покончить с Джулианом. Надеяться на ножи и тесаки особенно не приходится. Кроме того, ему совсем не хотелось оказаться с Деймоном Джулианом один на один.

– Хорошо, мы уйдем, – произнес он наконец, – но только после того, как я расправлюсь с Билли. Мрачный Билли всхлипнул.

– Нет, – захныкал он. – Отпустите меня, я помогу вам. – Его обезображенное оспой лицо стало мокрым. – Вам с вашим расчудесным пароходом и всем остальным легко, а у меня никогда не было выбора, и вообще ничего не было, ни семьи, ни денег. Я делал то, что мне приказывали.

– Ты не единственный, кто вырос в бедности, – возразил ему Марш. – Это не может служить оправданием. Тебе самому хотелось быть таким, как он, и ты им стал. – Рука капитана дрожала, так сильно хотелось ему проткнуть это отродье ножом, но только не так. Так он не мог. – Черт с тобой, – сказал Марш нехотя, отпустил Билли и сделал шаг назад. Билли повалился на колени. – Пойдем, проведешь нас на ялик.

Тоби с отвращением фыркнул, и Мрачный Билли с опаской обернулся к нему.

– Держите этого чертова кока и его тесак от меня подальше!

– Вставай же! – подтолкнул Марш Билли и посмотрел на Джошуа. Тот стоял, прижав ладонь ко лбу. – С тобой все в порядке?

– Солнце, – с усталостью в голосе проговорил Джошуа. – Нужно торопиться.

– А другие? Как Карл Фрамм? Он жив? Джошуа кивнул:

– Да, и другие тоже, но мы не можем освободить их всех. У нас нет времени. Мы и так сильно замешкались. Эбнер Марш нахмурился.

– Наверное, так оно и есть, – сказал он, – однако без мистера Фрамма я не уйду. Кроме него и тебя, никто не может управлять этим пароходом.

Джошуа кивнул:

– Его охраняют. Билли, кто сейчас с Фраммом? Мрачный Билли с трудом поднялся на ноги.

– Валерия, – произнес он, и Марш вспомнил бледный силуэт и сверкающие фиалковые глаза, завлекающие его в темноту.

– Хорошо, – сказал Джошуа. – Нам нужно спешить. Они пошли. Марш не спускал настороженного взгляда с Мрачного Билли. Тоби спрятал оружие в складках и карманах своей одежды. Каюта Фрамма располагалась на палубной надстройке, в дальнем конце корабля. Окно было задернуто шторой и закрыто ставнями, дверь заперта. Одним коротким ударом сильной белой руки Джошуа сломал замок и распахнул дверь. Марш, толкнув вперед Мрачного Билли, вошел следом.

Фрамм в одежде лежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и на шум не отреагировал. Рядом с ним поднялась бледная тень и уставилась на них широко раскрытыми злыми глазами.

– Кто… Джошуа? – Валерия быстро соскочила с кровати, встревожив складки своей белой ночной сорочки. – Сейчас день. Что ты хочешь?

– Мне нужен он, – указал Джошуа на Фрамма.

– Уже день, – настойчиво повторила Валерия. Ее глаза на минуту задержались на Марше и Мрачном Билли. – Что вы задумали?

– Мы уходим, – ответил Джошуа Йорк. – И мистер Фрамм вместе с нами.

Марш приказал Тоби не спускать глаз с Билли, а сам подошел к кровати. Карл Фрамм не шевелился. Марш перевернул его. На шее старика виднелись раны, а на рубашке и подбородке следы запекшейся крови. Он слабо, как пьяный, зашевелился, и идти, по-видимому, не мог. Но, слава Богу, пока дышал.

– Меня одолевала жажда, – едва пролепетала Валерия, переводя взгляд с Марша на Джошуа. – После охоты… Деймон отдал его мне.

Марш сделал жест рукой.

– Тоби, Билли, отнесите мистера Фрамма в лодку.

– Джошуа, прошу тебя, – взмолилась Валерия. В ночной рубашке она выглядела беспомощной и напуганной. Трудно было вообразить Валерию такой, какой предстала она на «Эли Рейнольдз». – Когда Деймон обнаружит, что его нет, он накажет меня. Пожалуйста, не делай этого.

Джошуа проявил нерешительность.

– Мы должны забрать его, Валерия.

– Тогда возьмите и меня, – воскликнула она. – Пожалуйста!

– Сейчас день.

– Если ты рискуешь, могу и я. Я сильная и не боюсь.

– Слишком опасно, – продолжал отговаривать ее Джошуа.

– Если ты оставишь меня здесь, Деймон будет уверен, что я помогала тебе. Он накажет меня, разве он мало наказывал меня? Он ненавидит меня, Джошуа… он ненавидит меня, потому что я любила тебя. Помоги мне. Я не хочу этого больше… не хочу жажды. Не хочу! Умоляю, Джошуа, позволь мне пойти с тобой!

Эбнер Марш видел страх на ее лице… и вдруг она перестала казаться ему одной из них, а стала просто женщиной, самой обычной женщиной, которая просит о помощи.

– Пусть идет с нами, Джошуа.

– Тогда одевайся, – сказал Джошуа Йорк. – Поторопись. Надень что-нибудь из одежды мистера Фрамма. Она плотнее твоей и лучше защитит кожу.

– Да, – обрадовалась Валерия и сбросила с плеч ночную сорочку. Обнажилось стройное белое тело с высокой полной грудью и сильными ногами. Из ящика она достала рубашку Фрамма и надела ее. Менее чем через минуту Валерия была полностью готова – в брюках, сапогах, жилете и сюртуке. Голову прикрывала фетровая шляпа. Одежда была явно велика, тем не менее как будто не стесняла движений.

– Пошли, – поторопил Марш.

Билли и Тоби тащили Фрамма, подхватив старика под руки. Лоцман все еще находился без сознания, ноги его цеплялись за палубу. Марш шагал сразу за ними. Нож он заткнул за пояс и держал на нем руку. Сверху нож и руку прикрывали полы кителя. Процессию замыкали Валерия и Джошуа.

В кают-компании было много пассажиров, кое-кто с любопытством посмотрел в их сторону, но никто ничего не сказал. На основной палубе им пришлось перешагивать через спящих матросов. Когда они приблизились к ялику, навстречу вышли двое мужчин.

– Куда это вы направляетесь? – властно спросил один из них.

– Не твое дело, – отрезал Мрачный Билли. – Нам нужно доставить Фрамма к доктору. Он как будто занемог. Эй, вы оба, помогите нам погрузить его в лодку.

Один, увидев Джошуа и Валерию, замер в нерешительности.

– А Джулиану известно об этом?

Марш заметил, что теперь на них со всех сторон глазели и другие. Он крепче обхватил рукоятку ножа, готовый в любую минуту всадить его в шею Билли, если тот проболтается.

– Ты еще разеваешь на меня пасть, Тим? – холодно спросил Билли. – Лучше вспомни, что случилось с Аллигатором Джорджем. А теперь шевелите вашими задницами, да поживее!

Тим поморщился и бросился выполнять приказ. На помощь ему поспешили еще трое. В считанные минуты ялик спустили на воду, в него осторожно уложили Карла Фрамма. Джошуа помог Валерии перебраться через борт, за ними спрыгнул Тоби. Вдоль палубы выстроились любопытные матросы. Эбнер Марш вплотную приблизился к Мрачному Билли Типтону и прошептал:

– До сих пор ты вел себя хорошо. А теперь живо полезай в лодку.

Мрачный Билли взглянул ему в лицо.

– Вы же говорили, что отпустите меня.

– Я солгал, – ответил Марш. – Ты останешься с нами, пока мы не выберемся отсюда. Мрачный Билли попятился.

– Нет. Вы меня убьете. – Он повысил голос:

– Остановите их! Они взяли меня в плен, они убегают, остановите их!

Билли бросился прочь и вскоре оказался в недосягаемости Марша. Марш выругался и выхватил нож, но было уже слишком поздно. Навстречу ему двинулись стоявшие на палубе матросы и подсобники. Он видел, что кое-кто из них тоже вооружился ножом.

– Убейте его! – вопил Мрачный Билли. – Приведите Джулиана, приведите помощь, убейте их!

Марш схватил веревку, с помощью которой лодка была привязана к пароходу, одним ударом перерубил ее и метнул нож в вопящий рот Мрачного Билли. Бросок оказался неудачным, но Мрачный Билли пригнулся. Кто-то схватил Марша за полы кителя. Он с силой лягнул его в лицо и швырнул в напиравшую сзади толпу. Ялик сносило течением. Марш сделал шаг, чтобы успеть сесть в него. Джошуа крикнул, чтобы он поторопился, но кто-то схватил его за шею и потащил назад. Эбнер Марш начал ожесточенно отбиваться ногами, однако державший не отпускал. Ялик сносило все дальше, Джошуа продолжал кричать.

Тогда Марш решил, что с ним все кончено. В этот момент рядом с ухом, отхватив кусок, со свистом пронесся тесак Тоби Лэньярда. Державшая его рука отлетела в сторону, плечо Марша обагрилось кровью. Он бросился вперед, навстречу ялику. Преодолев половину расстояния до лодки, Марш животом тяжело плюхнулся в воду. От удара у него перехватило дыхание и обожгло холодом. Марш забарахтался и пошел ко дну. Набрав полный рот воды и речного ила, он вынырнул. Увидев, что лодку сносит вниз по течению, Марш энергично заработал руками и поплыл вдогонку.

Рядом с головой что-то шлепнулось в воду, нож или камень, он не успел разглядеть. Другой шлепок раздался в ярде от него. К этому моменту Тоби уже освободил весла и притормозил ялик. Наконец Марш догнал его и схватился рукой за борт. Пытаясь взобраться в лодку, он едва не перевернул ее. Но Джошуа вовремя пришел на помощь и вытащил его из воды. Марш, не успев опомниться, уже лежал на дне лодки и отплевывался. Когда он сел, они отплыли от «Грез Февра» ярдов на двадцать. Подхваченная течением, лодка быстро набирала скорость. Мрачный Билли откуда-то достал револьвер и теперь целился в них с полубака, но попасть в кого-либо ему не удалось.

– Черт побери, – сказал Марш. – Мне следовало убить его, Джошуа.

– Если бы ты это сделал, нам бы ни за что не удалось вырваться.

Марш нахмурился.

– Может, оно и так.

Он осмотрел лодку. Тоби сидел на веслах и судя по всему, отчаянно нуждался в помощи. Марш взял второе весло. Карл Фрамм все еще находился без сознания.

«Интересно, – подумал Марш, – как много крови выпила у него Валерия».

Сама Валерия выглядела и того хуже. Зарывшись в ворохе одежды Фрамма и натянув на лицо шляпу, она как будто скукожилась от света. Бледная кожа приобрела розоватый оттенок, большие фиалковые глаза стали как-то меньше, потускнели и не походили на глаза здорового человека.

«Сумеем ли мы уйти?» – подумал Марш, опуская в воду весло и наваливаясь на него всей своей силой. Рука его болела, ухо кровоточило, а в небе поднималось яркое солнце.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. На реке Миссисипи. Октябрь 1857 года

Уже двадцать лет Эбнер Марш не сидел за веслами ялика для измерения глубины. При условии, что грести приходилось только им двоим, ему и Тоби, работа эта, несмотря на подмогу течения, оказалась чертовски тяжелой. Уже через полчаса спина его и руки отчаянно болели. Марш стонал, но продолжал упорно грести. «Грёзы Февра» уже давно пропал из виду. Солнце неумолимо ползло к зениту. Река стала невероятно широкой.

– Больно, – произнесла Валерия.

– Укройся, – отозвался Йорк.

– Я вся горю, – сказала она. – Никогда не думала, что будет так больно.

Валерия посмотрела на солнце и вздрогнула, как от удара. Марша беспокоила выступившая на ее лице краснота.

Джошуа Йорк попытался было двинуться в ее направлении, но внезапно, едва не потеряв равновесие, остановился. Он приложил ладонь ко лбу и с трудом сделал медленный вдох. Потом осторожно пододвинулся к ней.

– Спрячься за меня, – сказал он, – и натяни поглубже шляпу.

Валерия, свернувшись калачиком, устроилась на дне лодки, почти на коленях Джошуа. Он неловким движением поправил воротник ее сюртука, а потом положил руку ей на затылок.

Марш обратил внимание, что берега здесь были лишены леса, за исключением отдельных рядов декоративной поросли. По обеим сторонам тянулись плоские бесконечные поля обработанной земли, то здесь, то там прерываемые величественными зданиями плантаторских домов, построенных в стиле греческого ренессанса, с куполами, отражающимися в широкой спокойной реке. Впереди, у западного берега дымилась, распространяя вокруг себя серый удушливый дым, куча выжимок сахарного тростника. Куча была огромной, как дом; и дым от нее затянул всю ширь реки. Пламени Марш не видел.

– Может быть, нам лучше пристать к берегу, – предложил Марш. – Тут, куда не кинь взгляд, сплошные плантации.

Джошуа сидел с закрытыми глазами. Когда Марш заговорил, он открыл их.

– Нет, мы еще слишком близко. Нужно уйти от них как можно дальше. Билли может пойти за нами берегом и, когда стемнеет… – Он замолчал, не договорив.

Эбнер Марш тяжело простонал и снова взялся за весла. Джошуа закрыл глаза и еще глубже нахлобучил на голову свою белую широкополую шляпу.

Более часа плыли они по реке в полном молчании, прерываемом всплесками воды и случайным чириканьем какой-нибудь птахи. На веслах сидели Тоби Лэньярд и Эбнер Марш, в то время как Джошуа Йорк и Валерия лежали, прижавшись друг к другу, словно спали. Карл Фрамм распластался под одеялом. Солнце стояло высоко в небе. День был холодный и ветреный, но ясный. Марш испытывал благодарность к плантаторам, по воле которых вдоль берегов дымились огромные кучи отходов сахарного тростника, поскольку серый дым, окутавший реку, служил людям ночи единственной защитой от прямых лучей солнца.

Один раз Валерия, как от страшной боли, вскрикнула. Джошуа приоткрыл глаза и склонился над ней. Он начал гладить ее длинные черные волосы и что-то нашептывать. Валерия всплакнула.

– Я думала, что ты он, Джошуа, – сказала она. – Бледный король. Я думала, что ты пришел, чтобы все изменить, чтобы отвести нас назад. – Когда Валерия заговорила, тело ее задрожало. – Город, мне рассказывал о нем отец. Он существует где-нибудь, Джошуа? Темный город?

– Тихо, – ответил Джошуа Йорк. – Лежи тихо. Ты теряешь силы.

– Но он существует? Я думала, что ты отведешь нас домой, дорогой Джошуа. Я мечтала об этом. Мечтала. Я так устала от всего. Я думала, ты пришел, чтобы спасти нас.

– Успокойся, – попросил ее Джошуа. Он попытался придать своему голосу силы, но он прозвучал печально и устало.

– Бледный король, – прошептала Валерия, – приди и спаси нас. Я думала, ты пришел, чтобы спасти нас.

Джошуа Йорк легко коснулся губами ее опухших, покрытых пузырями губ.

– Так оно и было, – горько произнес он. Потом прижал к ее губам пальцы, чтобы не позволить больше говорить, и опять закрыл глаза.

Эбнер Марш продолжал грести. Река несла их вперед, солнце стояло над головой, и ветер разносил над водой дым и пепел. В глаз ему попала зола, Марш выругался и принялся тереть его. Он тер до тех пор, пока не прекратилось слезотечение. Глаз покраснел и опух. К этому времени от боли капитан уже не чувствовал тела.

Через два часа плавания по реке Джошуа заговорил, не открывая глаз. Голос его был слабым и хриплым от боли.

– Он безумец, ты знаешь. Он прикладывался ко мне ночь за ночью. Бледный король, да, я тоже так думал. Думал, что я это он… но Джулиан все время покорял меня, и я подчинился. Его глаза, Эбнер. Ты видел его глаза. В них тьма, такая тьма. И старость. Я думал, что он злобен, силен и умен. Но я узнал, что все не так. Джулиан не таков… Эбнер, он сумасшедший, он в самом деле сумасшедший. Когда-то он действительно был таким, каким показался мне, но сейчас… он пребывает как будто во сне. Иногда он на короткое время пробуждается, и тогда начинаешь чувствовать, каким он был когда-то. Ты видел, Эбнер. В ту ночь за ужином. Ты видел, как встрепенулся, как пробудился Джулиан. Но большую часть времени… Его не интересуют ни корабль, ни река, ни люди, ни события вокруг него. «Грезами Февра» управляет Мрачный Билли, он составляет планы по обеспечению безопасности моего народа. Джулиан редко отдает приказы, но те, которые он отдает, порой спорны и глупы. Он не читает и не принимает участия в беседах, он не играет в шахматы. Ест он без аппетита. Мне даже кажется, что он не ощущает вкуса пищи. Оказавшись на «Грезах Февра», он словно погрузился в какой-то темный сон. Большую часть времени он проводит у себя в каюте, в темноте и одиночестве. И пароход, преследовавший нас, заметил не Джулиан, а Мрачный Билли.

Сначала я думал, что Джулиан воплощение зла, темный король, ведущий свой народ к гибели, но, понаблюдав за ним, понял, что он сам уже ничего не стоит, он бесплоден и пуст. Он упивается жизнями твоего народа, потому что в нем самом этой жизни уже нет. У него даже нет собственного имени. Когда-то меня интересовал вопрос, о чем он думает все эти дни и ночи, пребывая в темноте и одиночестве. Но теперь я точно знаю, что он не думает вообще. Хотя, нет, возможно, я и ошибаюсь. Он думает о смерти, о конце. Он пребывает в этой черной пустоте каюты, как если бы это была могила, и оживает только при запахе крови. А поступки, которые он совершает… они опрометчивы. Он ищет погибели и разоблачения. Как мне кажется, Джулиан страшно хочет конца, отдохновения. Он так стар. Каким беспредельно усталым должен он ощущать себя.

– Он предлагал мне сделку, – сказал Эбнер Марш. Не прекращая своего изнурительного труда, Марш пересказал Йорку содержание своей беседы с Деймоном Джулианом.

– Это только полуправда, Эбнер, – заметил Джошуа, когда Марш закончил. – Да, он хотел склонить тебя на свою сторону, подчинив себе, как подчинил меня. Но это не все. На словах ты мог бы согласиться, но только на словах. Ты мог бы лгать ему, а сам дожидаться удобной возможности, чтобы попытаться расправиться с ним. Думаю, Джулиан это знал. Доставив тебя на борт, он играл со смертью.

Марш фыркнул.

– Если бы он хотел умереть, мог бы постараться получше. Джошуа открыл глаза. Они стали маленькими и бесцветными.

– Чувство близкой опасности пробуждает его. Вернее, зверя в нем… Зверь этот старый, безумный и беспредельно усталый, но когда он пробуждается, то отчаянно борется за жизнь… он очень силен, Эбнер. И очень стар. – Джошуа слабо рассмеялся, горьким смехом без тени веселья. – После той ночи… после этого все пошло не так… Я снова и снова спрашиваю себя, как могло это случиться. Джулиан выпил целый стакан моего… моего зелья… этого было достаточно для того, чтобы утолить красную жажду, должно было хватить… Я ничего не понимал… раньше это действовало безотказно, всегда, но только не с Джулианом, только не с ним. Сначала я подумал, что все дело в его силе, его могуществе, заключенном в нем зле. Тогда… тогда однажды ночью он увидел в моих глазах вопрос, он засмеялся и сказал мне. Эбнер, ты помнишь… когда я рассказывал тебе свою историю жизни, когда я был очень юн, я не знал красной жажды. Ты помнишь?

– Да.

Джошуа слабо кивнул. Кожа туго обтягивала его лицо. Она выглядела красной, раздраженной.

– Джулиан стар, Эбнер, стар. Жажда… он не испытывал жажды много лет… сотни, тысячи… лет… поэтому питье… не возымело действия. Я и не догадывался об этом. Никто из нас не знал этого. Жажда со временем проходит… и он не испытывал ее… но продолжал алкать, потому что ему так хотелось, помнишь, что он сказал в ту ночь? Потому что в мире этом есть сила и слабость, хозяева и рабы. Иногда мне кажется, что его человеческий облик – это пустая личина, маска… а сам он – старый зверь, который от старости уже утратил вкус к пище, но тем не менее продолжает охотиться, потому что это все, что он помнит, потому что он всего лишь зверь. В легендах вашего народа, Эбнер, в ваших историях о вампирах… говорится о живых мертвецах, нежити, как вы окрестили нас. Так вот, Джулиан, как я думаю, полностью соответствует вашим определениям. Он даже жажду утратил. Он – нежить. Холодный и пустой, неживой.

Эбнер Марш собирался было дать ответ Джошуа по поводу несправедливости частицы «не» в характеристике, данной Йорком Деймону Джулиану, но в этот момент Валерия вдруг выпрямилась в лодке и села. Марш вздрогнул и застыл с занесенным над водой веслом. Под мягкой фетровой шляпой вместо лица была сплошная кровоточащая рана. Краснота сменилась темно-лиловым цветом. Опухшие губы потрескались, она, втянув их, издала бессмысленный смешок. Обнажились длинные белые зубы. Белки глаз раздулись до невероятных размеров, и сами глаза казались слепыми и безумными.

– Как больно! – закричала она, воздевая над головой в попытке защититься от солнца красные, как клешни рака, руки. Глаза ее, пошарив по лодке, замерли на безвольном теле едва дышащего Карла Фрамма. Раскрыв рот, Валерия стала пробираться к нему.

– Нет! – воскликнул Джошуа Йорк. Он бросился на нее и повалил прежде, чем ее зубы успели сомкнуться на обнаженном горле лоцмана. Валерия дралась с ожесточением сумасшедшей, не переставая кричать. Джошуа крепко держал ее, не давая свободы. Зубы Валерии щелкнули, потом снова и снова. Они щелкали до тех пор, пока не прокусили собственную губу. Рот ее наполнился слюной и кровью. Несмотря на то что Валерия боролась изо всех сил, Джошуа Йорк все же оказался для нее слишком силен. Наконец она как будто поутихла, и агрессия ее пропала. Она тяжело повалилась на спину и слепыми белками глаз уставилась на солнце.

Джошуа в отчаянии взял ее на руки.

– Эбнер, – сказал он, – лотлинь. Под ним. Я спрятал ее там вчера ночью, когда они ушли за тобой. Пожалуйста, Эбнер.

Марш бросил грести и прошел к лотлиню, тридцатитрехфутовой веревке, которую используют для измерения глубины, с залитой свинцом трубкой на конце. Под кольцами веревки он обнаружил то, о чем просил Йорк; бутылку без наклейки, более чем на три четверти заполненную снадобьем. Он передал ее Йорку, тот открыл пробку и поднес к опухшим и потрескавшимся губам Валерии. Жидкость потекла по подбородку и большая часть ее вылилась за шиворот, но все же сколько-то Джошуа удалось влить в рот. Это как будто помогло. Внезапно она приникла к бутылке с жадностью, с какой грудной младенец приникает к материнской груди.

– Спокойно, – утешил ее Джошуа Йорк. Эбнер Марш передвинул лотлинь и нахмурился.

– Это и все? Всего одна бутылка? – спросил он. Джошуа Йорк кивнул. Его собственное лицо тоже теперь казалось ошпаренным кипятком. Оно напомнило Маршу лицо его второго помощника, который слишком близко стоял от паровой трубы, которую разорвало. Начали появляться пузыри и трещины.

– Джулиан мои припасы держал у себя в каюте, выдавая каждый раз по одной бутылке. Я не осмелился возражать. Очень уж часто он забавлялся идеей уничтожить весь запас. – Он забрал у Валерии бутылку. Теперь в ней оставалось меньше половины. – Я думал… думал, этого хватит пока, а потом я сумею приготовить новую порцию. Я не рассчитывал, что Валерия будет с нами.

Его рука задрожала. Йорк вздохнул, приложил бутылку к губам и сделал один длинный глоток.

– Больно, – снова простонала Валерия. Она мирно свернулась калачиком, тело ее дрожало, но приступ как будто миновал.

Джошуа Йорк протянул бутылку Маршу.

– Пусть она будет у тебя, Эбнер, – сказал он. – Ее должно хватить. Придется экономить.

Тоби Лэньярд перестал грести и пялил на них глаза. На дне лодки слабо пошевелился Карл Фрамм. Лодка плыла по течению. Впереди Эбнер Марш увидел дым поднимающегося по течению парохода. Он взялся за весло.

– Греби к берегу, Тоби, – сказал он. – Давай же, я хочу окликнуть это судно. Нам во что бы то ни стало нужна каюта.

– Слушаюсь, сэр, капитан, – ответил Тоби. Джошуа коснулся лба рукой и поморщился.

– Нет, – мягко произнес он. – Нет, Эбнер, нельзя. Будут вопросы. – Он попытался подняться, но, закачавшись, осел и упал на колени. – Жжет, – сказал он. – Нет, слушай меня… Только не корабль, Эбнер. Продолжай путь. Город, нам нужно в город. К темноте мы будем там… Эбнер?

– Черт, – взорвался Эбнер Марш, – ты пробыл на свету уже четыре часа. Посмотри на себя, посмотри на нее. Вы оба превратитесь в головешки, если я не спрячу вас в каюте.

– Нет, – возразил Йорк. – Они начнут задавать вопросы, Эбнер. Ты не можешь…

– Заткни свой глупый рот, – сказал Марш, налегая на весло.

Лодка устремилась поперек течения. Пароход, полоща на ветру вымпелами, приближался. Горстка пассажиров прохаживалась по прогулочной палубе. Когда корабль приблизился, Марш увидел, что это грузопассажирское колесное судно среднего водоизмещения из Нового Орлеана. Называлось оно «Г.Э. Эдвардз». Он махнул веслом и закричал, Тоби продолжал грести, и лодку сильно качало. Пассажиры на палубе тоже помахали в ответ и показали назад. Пароход подал нетерпеливый сигнал. Эбнер Марш повернул голову и позади первого корабля вдалеке увидел светлую точку. Сердце у него опустилось. Они соревновались. Он понял это сразу. В мире еще не было такого корабля, который во время гонок остановился бы и взял на борт пассажиров.

«Г.Э. Эдвардз», яростно вращая колесами и не снижая скорости, пролетел мимо. Идущая за ним волна бросала и швыряла лодку так, словно она попала на быстрину. Эбнер Марш выругался, понося пролетевший мимо корабль и угрожающе потрясая веслом.

Приблизился и на еще большей скорости пролетел мимо второй пароход, извергая из труб фонтаны искр. Оставшись на реке одни, беглецы снова поплыли вниз по течению. С обеих сторон тянулись бескрайние пустые поля. Над головой сияло солнце. Ниже по реке, пыхтя в небо серым дымом, горела куча выжимки сахарного тростника.

– Греби к берегу, – скомандовал Марш Тоби, и они направились к западному берегу.

Когда лодка коснулась земли, он выпрыгнул и, стоя по колено в иле, подтянул ялик выше. Даже на проклятом берегу, подумал он, оглядевшись, ни единого деревца, ни укрытия, где можно было бы спрятаться от безжалостного солнца.

– Вылезай оттуда, – рявкнул Марш на Тоби Лэньярда. – Нужно вытащить их на берег. Потом мы вытащим на берег и эту проклятую лодку, перевернем ее и спрячем их под нее.

Тоби кивнул. Первым они вынесли на берег Карла Фрамма, потом Валерию. Когда Марш поднял ее, она задрожала всем телом. Лицо ее выглядело так плохо, что он боялся прикоснуться к нему, полагая, что от прикосновения с него слезет и кожа, и мясо.

Когда они вернулись за Джошуа, тот уже сам выбрался из лодки.

– Я помогу, – сказал он. – Она тяжелая. – Йорк прислонился к борту лодки.

Марш кивнул Тоби, и втроем они вытолкнули ялик из воды. Работа эта оказалась тяжелой. Эбнеру Маршу пришлось приложить всю свою недюжинную силу. Илистый берег цепко держал лодку своими мокрыми пальцами и не хотел отдавать ее. Без Джошуа у них наверняка ничего бы не получилось. Но в конце концов они преодолели береговой вал и отнесли лодку в поле. Перевернуть ее было довольно просто. Марш снова подхватил Валерию под мышки и затащил под лодку.

– Ты тоже полезай туда, – приказал он Джошуа и оглянулся Тоби был занят Карлом Фраммом, пытаясь напоить его речной водой. Джошуа нигде видно не было. Марш помрачнел и обошел ялик. Брюки его промокли и выпачканные грязью липли к ногам. – Джошуа, – проревел он, – куда ты, черт возьми, подевался…

Джошуа Йорк беспомощно лежал на берегу реки, цепляясь красной обожженной рукой за грязь.

– Проклятие, – пророкотал Марш. – Тоби! Тоби бегом бросился ему на помощь, и вдвоем они оттащили Джошуа в тень. Глаза последнего были закрыты. Марш взял бутылку и попытался влить снадобье Йорку в горло.

– Выпей. Джошуа, выпей. Черт тебя возьми.

Наконец Йорк начал глотать. Он не отрывался до тех пор, пока бутылка не опустела. Эбнер Марш хмуро уставился на нее. Оттуда выкатилась и упала на грязный сапог Марша последняя капля чудодейственного снадобья Джошуа Йорка.

– Черт, – выругался Марш и запустил пустую бутылку в реку. – Побудь с ним, Тоби, – сказал он. – Пойду поищу помощи. Должен же быть здесь кто-нибудь поблизости.

– Хорошо, сэр, капитан Марш, – отозвался Тоби. Марш зашагал по полю. Весь урожай сахарного тростника уже сняли. Широкие поля были пустынны, но дальше на горизонте Марш увидел тонкую струйку дыма Он направился к ней, надеясь, что это жилой дом, а не очередная куча проклятой выжимки. Надеялся, как оказалось, напрасно, но, минуя костер, он увидел группу работавших в поле рабов. Он с криком бросился в их сторону. Они отвели его в дом плантатора, где он выложил надсмотрщику печальную историю о взрыве парового котла, из-за которого затонуло их судно, и все погибли, за исключением нескольких человек, которые пересели на ялик. Человек кивнул и позвал хозяина.

– У меня там двое людей с тяжелыми ожогами, – сказал Марш. – Нам нужно поторапливаться.

Две минуты спустя в фургоне, запряженном парой лошадей, они уже мчались по полю.

Когда они прибыли на место, Карл Фрамм, пошатываясь, уже стоял на ногах. Эбнер Марш выскочил из фургона и замахал руками.

– Давайте, пошевеливайтесь, – скомандовал он прибывшим с ним мужчинам, – Тех, кто обварился, поместим сюда Помогите им. – Он повернулся к Фрамму. – Вы в порядке, мистер Фрамм?

Фрамм слабо улыбнулся.

– Мне уже лучше, капитан, – сказал он, – но было просто ужасно.

Двое мужчин перенесли в фургон Джошуа Йорка, его белый костюм был забрызган грязью и вином. Он не шевелился. Третий мужчина, младший сын хозяина плантации, выполз из-под лодки, вытер руки о штаны и нахмурился. Вид у него был неважный.

– Капитан Марш, – сказал он, – та женщина, ей, похоже, уже ничем не поможешь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. Плантация Грея, Луизиана. Октябрь 1857 года

Из дома вышло двое слуг. Они вытащили Джошуа Йорка из фургона и по широкой лестнице понесли наверх, в спальню.

– Самую темную! – крикнул вдогонку Эбнер Марш. – Обязательно спустите чертовы занавески, вы слышите меня? Там не должно быть солнца.

Он повернулся к своим спутникам, в то время плантатор с сыновьями, захватив двух рабов, снова отправился на берег реки, чтобы позаботиться о теле Валерии. Фрамм, чтобы держаться прямо, обнял Тоби за шею.

– Вы съели что-то не совсем качественное, мистер Фрамм, – предупредил его Марш. Лоцман кивнул.

– И запомните нашу версию происшедшего. Мы находились на «Эли Рейнольдз», и у нее взорвался паровой котел. В результате взрыва все погибли, спаслись только мы. Она затонула, полностью скрылась под водой выше по течению реки. Это все, что вам известно, вы меня поняли? А все остальное я расскажу сам.

– Что-то еще, кроме того, что мне известно? – спросил Фрамм. – А как я сюда попал?

– Какая вам разница? Слушайте, что я буду рассказывать.

С этими словами Марш отвернулся от него и зашагал по лестнице вверх, в то время как Тоби осторожно усадил Фрамма на стул.

Джошуа положили на широкую кровать с балдахином. Когда Марш вошел, его раздевали. Больше всего пострадало лицо Джошуа и руки. Они были красными и в волдырях. Под одеждой его белая кожа тоже слегка покраснела. Когда с него стягивали сапоги, он слабо пошевелился и застонал.

– Господи! Как же он обварился, – заметил один из слуг и покачал головой.

Марш помрачнел и подошел к окну, которое было широко распахнуто. Он закрыл его и притворил ставни.

– Принесите мне одеяло или еще что, – велел он, – чтобы повесить на окно, здесь чертовски много света. И опустите занавески вокруг кровати. – Все это было сказано командным тоном, не допускающим и мысли о возражении.

Марш ушел только тогда, когда благодаря его стараниям в комнате стало достаточно темно, и врачевать Йорка пришла сухопарая чернокожая служанка с лекарственными травами, мазями и холодными полотенцами. Внизу за столом сидели сам плантатор, – мужчина с каменным выражением на грубом лице и выдающейся вперед челюстью, назвавший себя Аароном Греем, – и двое его сыновей, а также Карл Фрамм. Запах пищи заставил Марша вспомнить о том, что у него давно уже во рту даже маковой росинки не было. Он почувствовал, что проголодался, как волк.

– Прошу вас, присоединяйтесь к нам, капитан, – пригласил Грей, и Марш, не дожидаясь повторного приглашения, подсел к столу. Тут же ему в тарелку положили жареного цыпленка, кукурузную лепешку, сладкие бобы и несколько картофелин.

Джошуа оказался прав, подумал Марш, с жадностью набрасываясь на еду. Грей буквально засыпали их вопросами. Марш, когда его рот не был до отказа набит едой, в силу своих возможностей старался давать исчерпывающие ответы. Он только приступил ко второму блюду, когда Фрамм, извинившись, поднялся из-за стола. Внешний вид лоцмана оставлял еще желать лучшего, поэтому его пришлось проводить до постели. Чем больше задавалось вопросов, тем менее уютно Марш себя чувствовал. Он не был прирожденным лжецом, как большинство речников, и это становилось понятнее с каждым произнесенным им словом. Как бы то ни было, но до конца трапезы он кое-как справился со своей ролью, хотя, как ему казалось, к тому времени, когда подали десерт, Грей и его старший сын смотрели на него как-то странно.

– С вашим негром все в порядке, – произнес младший сын хозяина, когда они встали из-за стола, – Роберт пошел за доктором, чтобы он осмотрел пострадавших. А пока о них позаботится Салли. Не нужно волноваться, капитан. Может быть, сейчас вам лучше самому отдохнуть? Вам пришлось столько перенести, потерять пароход и ваших товарищей.

– Да, – согласился Эбнер Марш. Как только речь зашла об отдыхе, он сразу почувствовал, как невероятно устал. Не спал он уже часов тридцать. – Был бы весьма признателен, – заметил он.

– Покажи ему его комнату, Джим, – сказал плантатор. – Да, капитан, доктор зайдет и в похоронное бюро. Для этой бедной женщины. Какая трагедия, какая трагедия. Как, говорите, ее звали?

– Валерия, – ответил Марш. Но он никак не мог припомнить, как было ее второе имя. – Валерия Йорк, – на ходу соврал он.

– Похороним ее, как положено, по христианскому обычаю, – сказал Грей, – если только вы не хотите отвезти тело семье?

– Нет, – поспешно ответил Марш, – нет.

– Хорошо. Джим, проводи капитана Марша наверх. Помести его рядом с его обгоревшим другом.

– Хорошо, папа.

Марш даже не взглянул на отведенную ему комнату. Он сразу повалился на кровать и уснул мертвым сном.

* * *

Когда он проснулся, было уже темно.

Марш с трудом поднялся и сел. Несколько часов, проведенных за веслами, давали о себе знать. Он пошевелился, и суставы его жалобно захрустели. Плечи как будто свело судорогой, руки болели так, словно их колотили дубинкой. Капитан со стоном подвинулся на край кровати и опустил босые ступни на пол. Поднявшись и с трудом переставляя ноги, он подошел к окну и распахнул его. В комнату проник холодный ночной воздух. За окном имелся небольшой каменный балкон, за которым простирались залитые лунным светом бескрайние пустынные поля, окаймленные китайскими деревцами. Вдали Марш видел тусклое мерцание еще горящей кучи выжимок сахарного тростника, над которой курился дымок. Еще дальше слабо поблескивало зеркало реки.

По телу Марша пробежала дрожь, он закрыл окно и вернулся в постель. В комнате теперь было холодно, он натянул на себя одеяла и повернулся на бок. Лунный свет испещрил комнату тенями. В призрачном свете незнакомая обстановка казалась еще более незнакомой и чужой. Сон не шел. Марш поймал себя на том, что мысли его крутятся вокруг Деймона Джулиана и «Грез Февра». Интересно, думал он, стоит ли пароход там, где они оставили его. Еще он думал о Валерии. Он хорошо рассмотрел ее, когда они вытащили тело из-под лодки. Выглядела она не лучшим образом. По ее виду ни за что нельзя было сказать, что когда-то она была красавицей, белолицей, изящной и чувственной, с огромными фиалковыми глазами. Эбнеру стало жаль ее. Эта жалость вызвала в нем странное чувство. Еще вчера, примерно в этот же час, он хотел застрелить ее из своего крупнокалиберного охотничьего ружья. Воистину мир странное место, подумал он, раз так многое могло измениться всего за один день.

Наконец он снова уснул.

– Эбнер. – Ворвавшийся в сон шепот разбудил его. – Эбнер, – снова прозвучал зовущий голос, – впусти меня.

Эбнер Марш резко сел. На его балконе стоял Джошуа Йорк и постукивал бледными пальцами покрытой шрамами руки по стеклу.

– Подожди, – сказал Марш.

За окном по-прежнему царила тьма, и дом был погружен в тишину. Джошуа улыбнулся, когда Марш выбрался из постели и, ковыляя, направился к нему. Его лицо покрывали трещины, мертвая кожа местами свисала лоскутами. Марш открыл балконную дверь, и Джошуа вошел в комнату. На нем был белый костюм, теперь перепачканный грязью и помятый. Только сейчас, когда Джошуа оказался в помещении, Марш вспомнил о пустой бутылке, которую выкинул в реку. Он резко отшатнулся.

– Джошуа, ты не… тебя не мучит жажда?

– Нет, – успокоил Джошуа Йорк. В открытую балконную дверь ворвался ветер и взметнул складки его серого плаща – Я не хотел ломать замок или бить стекло. Не бойся, Эбнер.

– Тебе, я вижу, лучше, – заметил Марш, глядя на него.

Хотя губы Йорка еще оставались потрескавшимися, и глаза смотрели из глубоких темно-лиловых глазниц, в целом его состояние значительно улучшилось. В полдень он выглядел не краше покойника.

– Да, – ответил Джошуа. – Эбнер, я хотел сказать тебе, что ухожу.

– Что? – ошарашенно спросил Марш. – Ты не можешь никуда уйти.

– Я должен, Эбнер. Они видели меня, я имею в виду хозяев плантации. Кроме того, меня никогда не лечили доктора. Завтра я буду совершенно здоров. Что они тогда подумают?

– А что они подумают, когда утром принесут тебе завтрак и увидят, что от тебя и след простыл? – поинтересовался Марш.

– Разумеется, они удивятся. Тем не менее объяснить это будет несложно. Ты тоже можешь прикинуться удивленным, Эбнер. Скажешь им, что я поднялся и ушел, по-видимому, в лихорадке. Меня никто не найдет.

– Валерия умерла, – промолвил Марш.

– Да, – вздохнул Джошуа. – Там снаружи стоит фургон с гробом. Для нее, как я понял. – Он горестно покачал головой. – Я подвел ее. Я подвел всех моих людей. Нам не следовало брать ее с собой.

– Валерия сама сделала свой выбор, – сказал Марш. – Во всяком случае, она освободилась от него.

– Освободилась, – с еще большей горечью в голосе произнес Джошуа Йорк. – Неужели такую свободу я принес своим сородичам? Жалкое подношение. Какое-то время, до того, как Деймон Джулиан вошел в мою жизнь, я смел мечтать, что в один прекрасный день Валерия и я станем возлюбленными. Только не так, как это происходит у моего народа, в кровавом разгуле. Я надеялся, что наша страсть родится из нежности, любви и взаимного желания. Мы говорили об этом. – Вокруг его рта образовались горестные страдальческие складки. – Она верила в меня, а я погубил ее.

– Черта с два, – возразил Марш. – Перед кончиной она сказала, что любила тебя. Ее не заставляли идти с нами, она сама этого захотела. Нам всем приходится выбирать… Она была очень красивой.

По телу Джошуа Йорка прошел озноб.

– «Она идет в своей красе, как ночь», – произнес он тихо, опустив взгляд на сжатые кулаки. – Иногда я спрашиваю себя, Эбнер, настанет ли когда для моего народа его час. Ночи исполнены крови и ужаса, но дни беспощадны.

– Куда ты пойдешь? – спросил Марш.

Лицо Джошуа помрачнело.

– Я возвращаюсь.

Марш нахмурился.

– Возвращаешься?

– У меня нет выбора.

– Ты же только что бежал! – воскликнул Марш. – После всего того, что мы пережили, чтобы освободиться, ты не можешь вот так подняться и вернуться. Подожди, укройся в лесу или в городе. Когда я уйду отсюда, мы где-нибудь встретимся с тобой и придумаем, как вернуть пароход.

– Опять? – Джошуа покачал головой. – Знаешь, со мной была одна история, о которой я тебе не рассказывал. Случилось это очень давно, в первые месяцы моей жизни в Англии, когда красная жажда регулярно посещала меня и выталкивала на улицу в поисках жертвы. Однажды ночью я отчаянно боролся с ней и не справился. Я бродил по ночным улицам города и встретил парочку. Мужчина и женщина куда-то спешили. Обычно на таких прохожих я старался не обращать внимания и искал одиноких странников, так было безопаснее. Но меня одолевала дикая жажда, и даже с большого расстояния я видел, как хороша собой женщина. Она влекла меня, как огонь влечет мошкару. Я напал на них из темноты, схватил мужчину за шею и вырвал ему горло, во всяком случае, так я думал. Я оттолкнул его в сторону, и он упал. Это был здоровенный детина. Я заключил женщину в объятия и приник ртом к ее шее, очень нежно. Глаза мои заворожили ее, она не двигалась. Я только вкусил первые капли горячей и такой сладкой крови, когда меня сзади схватили и оторвали от моей жертвы. Это был тот мужчина, ее спутник. Оказывается, я не убил его. Шея у него была могучая, жирная и мясистая, я только нанес рану. Хотя текла кровь, он мог держаться на ногах. Мужчина не произнес ни слова, а кулаком со всего размаху и с силой, достойной чемпиона, ударил меня прямо в лицо. Удар оглушил меня и рассек бровь. В голове все смешалось. Когда тебя отрывают от жертвы, всегда испытываешь головокружение и теряешь ориентацию. Мужчина снова ударил меня, и тогда я бросился на него с кулаками. Он тяжело грохнулся о землю. Щека у него была рассечена, и один глаз наполовину выбит. Я снова повернулся к женщине и приник губами к открытой ране. Но он опять поднялся и кинулся на меня. Я сбросил с себя его руку и практически вырвал ее из сустава, ударом ноги я сломал ему голень. Он упал. На этот раз я не спускал с него глаз. Он снова, превозмогая боль, встал и, подняв кулаки, двинулся на меня. Еще дважды сбивал я его с ног, и дважды он поднимался. Наконец я сломал ему шею, и он испустил дух. Потом я убил и женщину.

Долго еще я не мог забыть о них. Наверное, он понял, что я не человек в полном смысле слова. Несмотря на свою немалую силу, он не мог не осознавать, что не годится мне в противники, ни по силе, ни по скорости, ни по одержимости. Охваченный лихорадкой жажды и красотой его спутницы, я не добил свою первую жертву. Он мог бы уцелеть. Он мог убежать. Он мог позвать на помощь. Он мог улучить момент и найти оружие. Однако ничего такого он не сделал. Увидев, что его спутница оказалась в моих руках, что я сосу ее кровь, он не мог ни о чем думать, а только бросался на меня с кулачищами. Потом я невольно восхищался его силой, его безумной отвагой, любовью, которую он наверняка испытывал к той женщине.

Но, Эбнер, несмотря на все это, он был глуп. Он не сумел ни спасти свою даму, ни спастись сам.

Ты напоминаешь мне того человека, Эбнер. Джулиан забрал у тебя твой пароход, а ты думаешь лишь о том, чтобы вернуть его. Ты упорно продолжаешь вставать на ноги и бросаться на противника с кулаками, а Джулиан продолжает посылать тебя в нокдаун. Однажды ты не сумеешь подняться, Эбнер. Остановись, брось бесцельные попытки!

– Что ты такое говоришь, черт побери? – сердитым голосом взревел Марш. – Сейчас беспокоиться надо Джулиану и его вампирам. «Грёзы Февра» без лоцмана не сдвинется с места.

– Я могу встать к штурвалу, – сказал Джошуа Йорк.

– И ты сделаешь это?

– Да.

У Марша от злости помутилось в голове.

– Но почему, Джошуа? Ты ведь не такой, как они!

– Если не вернусь, то стану таким, – печально произнес Йорк. – Если у меня не будет моего снадобья, жажда, которую я столько лет держал в узде, набросится на меня с новой силой Мне придется убивать и пить кровь, как Джулиан. И в следующий раз я войду ночью в спальню отнюдь не для того, чтобы поговорить.

– Тогда возвращайся! Забери свое питье! Но не трогайся с места, пока я не приду на пароход.

– С вооруженными людьми. С заостренными кольями и ненавистью в сердцах. Убивать… Я не допущу этого.

– На чьей ты стороне, Джошуа?

– На стороне своих сородичей.

– На стороне Джулиана, – вырвалось у Марша.

– Нет, – со вздохом возразил Джошуа Йорк. – Послушай, Эбнер и попытайся понять. Джулиан – повелитель крови. Он управляет ими, всеми до единого. Некоторые из них похожи на него, такие же испорченные, злобные. Кэтрин, Раймон и другие следуют за Джулианом по доброй воле. Но не все такие. Ты видел Валерию, ты слышал, что она сегодня говорила в ялике. Я не одинок. Наша раса не так уж разномастна. В каждом из нас есть и доброе, и злое начало, и все из нас способны мечтать. Все же, если ты нападешь на «Грёзы Февра», если двинешься против Джулиана, все они встанут на его защиту, невзирая на свои личные привязанности и надежды. Ими будут двигать столетия вражды и страха. День и ночь разделены рекой крови, и перейти ее не так-то легко.

Если ты придешь, Эбнер, ты и твои люди принесут смерть. И не только Джулиану. На его защиту встанут другие и будут стоять насмерть. И ваших людей тоже погибнет немало.

– Иногда нужно идти на риск, – сказал Марш. – А те, кто помогает Джулиану, заслуживают смерти.

– Разве? – Джошуа погрустнел. – Возможно, и так, возможно, нам всем следует умереть. В мире, построенном вашей расой, нам нет места. Твой народ почти полностью искоренил нас, уцелела жалкая горстка. Возможно, настало время истребить последних… – Он невесело усмехнулся. – Если именно это тебе и нужно, Эбнер, тогда вспомни, кто я. Ты мой друг, но они моя кровь, мой народ. Я из их числа. Я думал, что я их король.

В его голосе прозвучало столько горечи и отчаяния, что Марш почувствовал, как гнев улетучивается, и на смену ему приходит жалость.

– Ты пытался, – приободрил он Джошуа – Мне не удалось. Я подвел Валерию и Саймона, подвел всех тех, кто в меня верил. Я подвел и мистера Джефферса, и того младенца. Думаю, что по странной прихоти судьбы я подвел наверняка и самого Джулиана.

– Но это не твоя вина, – заверил его Марш. Джошуа Йорк пожал плечами, и взгляд его серых глазах зажегся холодным огнем.

– Что было, то было. Теперь меня больше беспокоит день, вернее, ночь сегодняшняя и то, что будет завтра и через день. Я должен вернуться. Я им нужен, хотя, возможно, они этого и не понимают. Я должен вернуться и сделать то, что в моих силах, пусть даже мой вклад окажется ничтожным.

Эбнер Марш фыркнул.

– И ты еще говоришь мне, чтобы я сдался? Ты считаешь меня глупым идиотом, который бросается на тебя с кулаками? Черт, Джошуа, а ты сам кто? Сколько раз Джулиан пил твою кровь? Мне кажется, ты такой же упрямец и остолоп, каким считаешь меня. Джошуа улыбнулся.

– Возможно, – согласился он.

– Проклятие, – выругался Марш. – Ладно. Черт с тобой, возвращайся к своему Джулиану. А что прикажешь делать мне?

– Тебе следует как можно быстрее покинуть это место, – сказал Джошуа, – пока они ничего не заподозрили.

– Я это и без тебя знаю.

– Вот и все, Эбнер. Не пытайся снова искать нас. Эбнер Марш помрачнел.

– Черта с два.

Джошуа улыбнулся.

– Ну и дурень же ты, – сказал он. – Ладно, раз тебе это так нужно, можешь искать Только ты все равно не найдешь нас.

– Это мы посмотрим.

– Возможно, для нас еще не все потеряно Я вернусь и приручу Джулиана, и возведу мост между ночью и днем, и вместе, ты да я, обставим этот «Эклипс».

Эбнер Марш иронично хмыкнул, но в глубине души ему хотелось верить в это.

– Позаботься об этом чертовом пароходе, – попросил он. – Еще не было более быстроходного судна, и оно должно быть в хорошей форме, когда я вернусь.

Джошуа улыбнулся. Омертвевшая кожа вокруг рта треснула и порвалась. Он поднес ладонь к лицу и сорвал ее. Она снялась полностью, как безобразная, покрытая морщинами и шрамами маска. Внизу открылась кожа молочной белизны, нежная и без изъянов, готовая к новой жизни, к новым испытаниям. Йорк смял в руке свое старое лицо; следы пережитой боли снежинками просыпались сквозь пальцы и упали на ковер. Он вытер ладонь о пиджак и протянул ее Эбнеру Маршу. Они обменялись рукопожатием.

– Нам всем нужно делать свой выбор, – сказал Марш. – Это твои слова, Джошуа. Ты был прав. Выбор не всегда прост. Придет день, и выбирать придется тебе, во всяком случае, мне так кажется. Между твоим ночным народом и… назовем это «добром». Смотри, не ошибись. Ты понимаешь, о чем я. Сделай правильный выбор, Джошуа.

– И ты, Эбнер. Делай выбор с умом.

Джошуа Йорк, взмахнув плащом, повернулся и вышел на балкон. С грациозной легкостью он вскочил на перила и с двадцати футов спрыгнул вниз, приземлившись на ноги, как будто занимался этим каждый день. Не успел Марш и глазом моргнуть, как его и след простыл. Он исчез, словно растворился в темноте. Может, и в самом деле превратился в чертов туман, подумал Эбнер Марш.

Где-то вдали, на сияющей глади реки прозвучал гудок парохода, слабый, меланхоличный звук с оттенком потерянности и одиночества. Сейчас Маршу не хотелось бы оказаться на реке. От холода его передернуло, и он подумал, не будет ли заморозков. Закрыв балконную дверь, Эбнер Марш вернулся в кровать.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ. Годы лихорадки: Ноябрь 1857 года – апрель 1870

Каждый из них оказался верным своему слову: Эбнер Марш продолжал искать, но не находил.

Они покинули дом Аарона Грея сразу же, как только Карл Фрамм достаточно окреп, чтобы отправиться в путь. Это произошло через несколько дней после исчезновения Джошуа Йорка.

Марш был рад уйти. Любопытство Грея и его домочадцев достигло высшей точки. Они докучали ему вопросами, почему в газетах не было сообщений о взрыве на пароходе, почему об этом ничего не слышали соседи и почему исчез Джошуа Йорк.

Марш уже начал путаться в собственной лжи. Когда вместе с Тоби и Карлом Фраммом они добрались до того места на реке, где оставили «Грёзы Февра», парохода там уже не оказалось. Он предвидел это. Марш вернулся в Сент-Луис.

На протяжении всей слякотной зимы продолжал Марш вести упорные поиски. Он писал письма, наведывался в портовые бары и биллиардные. Он повторно нанял сыщиков и читал множество газет. Он разыскал Йергера и Грува и других членов команды «Эли Рейнольдз» и в качестве пассажиров разослал их по всей реке. Но все его попытки не дали никаких результатов. «Грёзы Февра» никто не встречал, как никто никогда не слышал о пароходе с названием «Озимандиас». Тогда Эбнер Марш заключил, что они снова сменили имя судна. Он прочел все стихи, написанные Байроном и Шелли, но на этот раз это не принесло плодов. От отчаяния он даже заучивал стихи наизусть. От Байрона и Шелли он перекинулся и на других поэтов. В результате чего вышел на жалкий заднеколесный пароход с названием «Гайавата».

От своих детективов он получил одно сообщение, в котором, правда, не оказалось никаких новых для него сведений. Большеколесный пароход по имени «Озимандиас» покинул Натчез той октябрьской ночью с четырьмя сотнями тонн груза на борту, сорока пассажирами первого и второго класса и примерно восьмьюдесятью пассажирами третьего класса. Груз по месту назначения доставлен не был. Ни пароход, ни пассажиров с той ночи никто больше не видел. Исключение составляли несколько дровяных складов вниз по течению реки. Эбнер Марш несколько раз перечитал письмо и нахмурился. Цифры показались ему странно низкими, это могло означать, что Мрачный Билли чертовски плохо работал или специально не брал на себя лишнего, чтобы Джулиан и его люди пользовались относительной свободой. Пропали без вести сто двадцать человек, исчезли, не оставив следа. Марша обдало холодным потом. Уставясь на письмо, он вспомнил слова Деймона Джулиана: «Никто на реке во веки веков не забудет „Грёзы Февра“».

Многие месяцы Эбнера Марша преследовали жуткие ночные кошмары, в которых ему снился плывущий по реке корабль, черный, без единого признака света, с закрытой черной парусиной грузопассажирской палубой, чтобы даже тусклый свет топок не проникал наружу, корабль, черный, как смерть, и темный, как грех, движущаяся в лунном свете и в тумане тень, едва видимая, безмолвная и быстрая. Во сне пароход двигался совершенно бесшумно, по его палубам скользили белые фигуры, белые фигуры толпились в кают-компании. В каютах в страхе жались пассажиры. В полночь двери открывались, и тогда раздавались пронзительные крики. Один или два раза Марш просыпался от того, что сам начинал кричать. Даже бодрствуя, не мог он забыть его, корабль из своего сна, окутанный мраком и ужасом, с дымом черным, как глаза Джулиана, и паром цвета крови.

Когда весной в верховье реки началось вскрытие льда, Эбнер Марш столкнулся с проблемой выбора. «Грез Февра» он не нашел, и интенсивные поиски подвели его к грани банкротства. Бухгалтерские книги рассказывали печальную историю; сундуки Марша были почти пусты. Он владел пароходной компанией, в которой не было ни единого корабля, у него даже не осталось средств для того, чтобы построить скромнейшее судно. Скрепя сердце. Марш написал своим агентам и детективам, что прекращает поиски.

Захватив последние средства, он отправился вниз по течению реки, туда, где все еще стояла брошенная им в речном рукаве, разбитая «Эли Рейнольдз». Они установили на ней новый руль, подлатали гребное колесо и стали ждать весеннего паводка. Вода наконец поднялась, и рукав стал судоходным. Под командованием Йергера команда «Эли Рейнольдз» доставила ее в Сент-Луис. Там ей заменили лопасти, установили новую паровую машину, в два раза мощнее прежней, и второй паровой котел, и даже обновили краску. В кают-компании постелили новый желтый ковер. После ремонта Марш определил ее для выполнения грузопассажирских перевозок на маршрутах Нового Орлеана. Ни по размеру, ни по своим техническим характеристикам она не годилась для такой работы, тем не менее Марш пошел на это, чтобы заниматься поисками самому.

Еще до того как начать, Эбнер Марш знал, что задуманное им дело почти бесперспективно. От Каира до Нового Орлеана лежал участок реки протяженностью в одиннадцать сотен миль. До Каира от самых водопадов Святого Антония шла еще река Миссури, кроме нее были Огайо и Язу, и Красная река, и около пятидесяти второстепенных речек и притоков, каждый из которых был судоходен. У большинства рек имелись еще собственные притоки, не говоря уже о мелких ручьях, рукавах и излучинах, которые в определенное время года при наличии хорошего лоцмана тоже годились для плавания. «Грёзы Февра» мог скрываться где угодно, и если «Эли Рейнольдз» по случайности прошла мимо, не заметив, это означало, что поиски пришлось бы начинать сначала. Воды Миссисипи и ее притоков бороздят тысячи пароходов. Каждый месяц появляются новые имена, что еще больше усложняет работу с газетами. Но упрямства Маршу было не занимать. Он упорно искал, и «Эли Рейнольдз» стала его домом.

В коммерческих перевозках она не очень преуспевала. На линии Сент-Луис – Новый Орлеан с ней конкурировали более крупные, более быстроходные и более комфортабельные суда. Старенькая и медлительная «Рейнольдз» не могла состязаться с крупными большеколесными пароходами.

– Мало того, что она не отличается проворством змеи, так она еще в два раза ее безобразнее, – сказал Маршу его агент из Нового Орлеана осенью 1858 года и предложил подыскать себе другого агента. – Да и вы сами пользуетесь дурной славой, сказать вам по правде.

– Я? – проревел Марш. – На что это вы намекаете?

– Народ на реке всякое рассказывает, вы и сами знаете. Говорят, что вы самый невезучий судовладелец. Говорят, что на вас лежит проклятие, еще хуже того, что лежало на «Дренноне Уайте». На одном из ваших пароходов взорвался паровой котел, говорят, и всех поубивало. Четыре, как будто, раздавило во льдах. Один после того, как все на нем поумирали от желтой лихорадки, сгорел. А последний, говорят, вы разбили сами, когда сдурели и отходили вашего лоцмана дубинкой.

– Чтоб ему пусто было, – выругался Марш.

– А теперь позвольте полюбопытствовать, кто захочет иметь дело с человеком, на котором лежит такое проклятие? Кто захочет плавать или работать? Только не я, уверяю вас. Не я.

Человек, которого он нанял вместо покойного Джонатана Джефферса, много раз просил его перевести «Рейнольдз» на линии верхней Миссисипи или Иллинойса, где она была бы более к месту, или даже на Миссури – опасную и неспокойную, но приносящую невероятную прибыль, если пароходу удавалось выжить на ней. Эбнер Марш отказался, а когда письмоводитель продолжал настаивать на своем, уволил его. Он полагал, что шанс обнаружить «Грёзы Февра» на северных реках сводится к нулю.

Кроме того, в течение последних нескольких месяцев Марш в ночные часы делал секретные остановки на дровяных складах Луизианы и пустынных островах Миссисипи и Арканзаса, где подбирал беглых рабов и переправлял их на север, в свободные штаты. Тоби познакомил его с тайной группой, именовавшей себя подпольной железной дорогой. Операции эти осуществлялись под их руководством. К железной дороге Марш был еще не привычен и предпочитал называть это дело подпольной рекой. Занятие это наполняло Марша чувством, что, помогая неграм, он как-то наносит вред Деймону Джулиану. Иногда он с кем-нибудь из беглых рабов присаживался на палубе и заводил разговор о ночном народе или «Грезах Февра» и тому подобных вещах, полагая, что, может статься, чернокожим известно что-нибудь, чего не знают белые. Но никто из них не сообщал ему ничего полезного.

Свои поиски Эбнер Марш продолжал почти три года. Годы эти выдались тяжелые. К 1860 году Марш из-за убытков, которые приносила «Эли Рейнольдз», был по уши в долгах. Пришлось закрыть конторы, открытые им в Сент-Луисе, Новом Орлеане и других речных городах. Ночные кошмары больше не беспокоили капитана, но с каждым годом он становился все более и более замкнутым. Иногда Маршу казалось, что он по-настоящему жил только в течение того времени, что провел с Джошуа Йорком на борту «Грез Февра», а потом жизни в полном смысле слова не было.

С той поры месяцы и годы проходили для Марша как во сне. В другие времена отношение к тому периоду у него было прямо противоположным. Реальностью он считал настоящее, красные чернила в бухгалтерских книгах, палубу «Эли Рейнольдз» под ногами, запах ее дыма, пятна на новом желтом ковре. Воспоминания о Джошуа, великолепие построенного ими вместе большого парохода, холодный ужас, который вызывал в нем Деймон Джулиан, все это было сном, думал Марш, поэтому нет ничего удивительного в том, что все бесследно исчезло, неудивительно, что речники считают его помешанным.

События лета 1857 года еще в большей степени напоминали сон. По очереди, один за другим уходили из его жизни те люди, с которыми были связаны воспоминания Марша о «Грезах Февра». Через месяц после возвращения в Сент-Луис старый Тоби Лэньярд уехал на север. Слишком яркими остались в его памяти воспоминания о возвращении в рабство, и он хотел как можно дальше убраться от рабовладельческих штатов. В начале 1858 года Марш получил короткое письмо, в котором говорилось, что он нашел место в одном из отелей Бостона. Дэн Олбрайт устроился на новенький, с иголочки, быстроходный большеколесный пароход из Нового Орлеана. Летом 1858 года, когда в Новом Орлеане разразилась желтая лихорадка, Олбрайт, к своему несчастью, вместе с кораблем находился в городе. Лихорадка унесла жизни тысяч людей, включая и Олбрайта, но благодаря ей власти города решили наконец всерьез заняться улучшением его санитарного состояния и ликвидацией открытых сточных канав. Капитан Йергер командовал «Эли Рейнольдз» до конца сезона 1859 года, после чего ушел в отставку и поселился у себя на ферме в Висконсине, где год спустя тихо умер.

Когда Йергер ушел, Эбнер Марш в целях экономии сам стал командовать своим заднеколесным пароходом. К тому времени из старых членов команды почти никого не было. Дока Терни прошлым летом ограбили и убили в Натчезе-под-холмом. Кэт Грувер покончил с рекой и перебрался на запад, сначала в Денвер, потом в Сан-Франциско, а оттуда куда-то в Китай или Японию или еще какое Богом забытое место. Вместо Дока Терни Марш нанял Джека Эли, работавшего когда-то вторым механиком на «Грезах Февра». У него служили и другие члены команды с пропавшего парохода, но постепенно кто отправился в мир иной, кто нашел другую работу. К 1860 году из всех переживших триумф и ужас лета 1857 года уцелели только сам Марш и Карл Фрамм.

Фрамм, несмотря на то, что его квалификация позволяла ему водить более крупные и престижные суда, работал на «Эли Рейнольдз». Память его хранила много такого, о чем он не хотел рассказывать даже Эбнеру Маршу. Лоцман по-прежнему оставался человеком добродушным, но уже не был таким рассказчиком, как раньше. В глазах его поселилась печаль, которой до этого Марш не замечал там. Теперь Фрамм никогда не расставался с револьвером.

– На случай, если мы их найдем, – пояснил он. Марш только фыркнул.

– Эта вещица не причинит Джулиану никакого вреда.

Карл Фрамм криво улыбнулся, сверкнув золотым зубом.

– Это не для Джулиана, капитан. Это для меня. Живым я им больше не дамся. – Он посмотрел на Марша. – Я и вам могу помочь, если уж дойдет до дела.

Марш помрачнел.

– До этого не дойдет, – покачал он головой и ушел из рулевой рубки.

Этот разговор сохранится в памяти Марша до конца дней. Еще он помнил рождественский вечер в Сент-Луисе 1859 года, который давал один из капитанов большого судна из Огайо. Марш и Фрамм пришли на него вместе с другими речниками города. После того, как немного выпили, настал черед рассказывать речные небылицы. Почти все из них он знал наизусть, однако есть в этом что-то успокоительное и приятное, когда слушаешь, как бывалый речной народ потчует байками коммерсантов, банкиров и красивых женщин, которые ничего подобного в жизни не слыхали. Рассказывали истории о Старом Эле, короле аллигаторов, о корабле-призраке Раккурчи, о Майке Финке и Джимми Боуи, об Оглушительном Джеке Расселле, о большой гонке между «Эклипсом» и «А.Л. Шотуэллом», о лоцмане, который прошел страшный участок реки в тумане, хотя уже умер, о проклятом пароходе, который двадцать лет назад завез на реку черную оспу, в результате чего погибло что-то около двадцати тысяч индейцев…

– И к чертовой матери скатилась торговля мехами, – закончил рассказчик.

Все рассмеялись, не смеялся только Эбнер Марш да еще несколько человек. Потом кто-то начал врать о невероятно огромных пароходах, «Урагане» и «Э. Дженкинсе», которые якобы себе на дрова растили на штормовых мостиках собственные леса, и гребные колеса у них были таких не правдоподобных размеров, что для полного оборота им требовался год. Эбнер Марш улыбнулся.

Тогда сквозь толпу с бренди в руках пробрался Карл Фрамм.

– Послушайте не байку, а сущую правду, – начал он голосом подвыпившего человека. – Есть пароход по имени «Озимандиас», вы знаете…

– Никогда не слышали о таком, – отозвался кто-то. Фрамм улыбнулся уголками губ.

– Лучше бы вам никогда его не видеть, – сказал он, – потому что тех, кто его видел, уже нет на белом свете. Пароход появляется только ночью, весь темный-темный. Выкрашен такой же черной краской, как и трубы, только внутри в кают-компании лежит ковер цвета крови, и повсюду висят серебряные зеркала, множество зеркал, но в них никто не отражается. Зеркала всегда пусты, хотя в салоне полно народу, белолицые пассажиры в прекрасных одеждах. Они все время улыбаются. Только не отражаются в зеркалах.

Кто-то вздрогнул. Все вокруг смолкли.

– А почему так? – спросил знакомый Маршу инженер.

– Потому что все они мертвые, – сказал Фрамм. – Все до единого. Только лежать они не лежат. Это грешники, и плавать им вечно на этом корабле, черном корабле с его красными коврами и никого не отражающими зеркалами. Так и плавают вниз-вверх по реке, никогда не заходя в порты, нет, сэр.

– Привидения, – сказал кто-то.

– Призраки, – добавила женщина, – как корабль Раккурчи.

– Черта с два, – возразил Карл Фрамм. – Вы можете пройти сквозь привидение, но только не сквозь «Озимандиас». Это вполне реальный корабль, и, к вашей печали, вы быстро поймете это, если, не дай бог, свидитесь с ним ночью. А мертвецы голодные. Они пьют кровь, горячую красную кровь. Они прячутся в темноте, а когда видят огни другого судна, начинают его преследование, а как догонят, толпой поднимаются на его борт. Все эти мертвые белые лица, с улыбками и в красивых одеждах. Потом они потопят корабль или сожгут его, так что над водой будут торчать только трубы. Убьют всех, кроме грешников. Грешники поднимаются на борт «Озимандиаса» и плавают на нем вечно. – Он отхлебнул бренди и улыбнулся. – Так что если будете на реке ночью и увидите на воде за собой тень, разглядите ее получше, вдруг это окажется тот самый пароход, выкрашенный в черный цвет, с командой белой, как призраки. На нем не бывает ни огонька, так что порой его нельзя заметить до тех пор, пока он совсем близко не подберется к вам, шлепая по воде черными колесами. Если вам случится повстречаться с ним, пусть вам повезет с лоцманом, пусть окажется он мастером своего дела, а на борту найдется немного угольного масла или свиного жира. Потому что пароход тот большой и быстроходный, и, если он догонит вас в ночи, вас уже ничто не спасет. Слушайте его гудок. Если он прозвучит, значит, он увидел вас. Услышите гудок, начинайте подсчитывать свои грехи.

– А на что похож его гудок?

– Точь-в-точь человеческий вопль, – сказал Карл Фрамм.

– Как, говорите, его название? – спросил кто-то из молодых лоцманов.

– «Озимандиас», – повторил Фрамм.

– Что оно означает?

Тут поднялся Эбнер Марш.

– Это из стихотворения, – сказал он. – «Взгляните на мой труд, владыки всей Земли».

Толпа смотрела на него в изумлении, а одна толстая дама издала нервный смешок, больше похожий на бульканье.

– На дьявольской реке случаются и еще более жуткие вещи, – вступил в разговор низкорослый клерк. – Вот недавно…

Пока он говорил, Марш взял Фрамма под локоть и отвел в сторону.

– Какого черта ты решил рассказать эту историю? – гневно сверля его взглядом, спросил Марш.

– Пусть боятся, – ответил Фрамм. – Если повстречают его однажды ночью, пусть им хватит ума дать стрекача.

Пораскинув мозгами, Эбнер Марш нехотя кивнул.

– Ладно, думаю, все обойдется. Ты привел название, данное Мрачным Билли. Если бы, мистер Фрамм, ты сказал «Грёзы Февра», я бы тут же свернул твою безмозглую башку. Понял, я тебя спрашиваю?

Фрамм понял его, но это уже не имело значения. История получила хождение. Месяц спустя во время обеда в «Доме переселенца» Марш услышал несколько измененную версию этой истории из уст другого человека, потом еще два раза зимой. Конечно, каждый рассказ претерпевал определенные изменения, даже имя черного корабля не избежало этой участи. Название «Озимандиас» оказалось слишком странным и труднопроизносимым словом для большинства рассказчиков. Но независимо от того, как они именовали корабль, суть истории не менялась.

Не прошло и полгода, как Марш услышал иную историю, которая перевернула всю его жизнь.

Он только что зашел в небольшую гостиницу Сент-Луиса, чтобы пообедать. Обед там стоил дешевле, чем в «Доме переселенца» или «Южанине», и еда была отменной. К тому же место это не пользовалось такой широкой популярностью у речников, как упомянутые заведения, и Марша это вполне устраивало.

В последние годы старые друзья и конкуренты посматривали на него как-то странно. Одни старались избегать встреч с ним, считая, что он приносит неудачу. Другие подсаживались и начинали обсуждать его несчастья, что неизменно выводило Марша из себя. Он предпочитал, чтобы его оставили в покое и не лезли в душу. В тот день 1860 года Марш мирно сидел со стаканом вина, ожидая, когда официант принесет заказанную им жареную утку с мясом, жареными бобами и подогретым хлебом. Тут его одиночество было нарушено.

– Не видел вас не меньше года, – воскликнул мужчина, которого Марш едва узнал.

Несколько лет назад тот работал помощником судового машиниста на «А.Л. Шотуэлле». Скрепя сердце, он пригласил его присесть за свой столик.

– Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – спросил тот и тут же пододвинул стул и, не мешкая ни секунды, начал выкладывать Маршу последние слухи.

Теперь он служил вторым механиком на каком-то новоорлеанском судне, о котором Марш даже не слышал. Его так и распирало от новостей и сплетен, которыми он поспешил поделиться с давнишним знакомым. Марш, гадая, когда же подадут еду, вежливо слушал. Он целый день не ел.

Наконец принесли утку, и Марш намазывал масло на здоровенный ломоть горячего хлеба, когда механик сказал:

– Постойте, а вы не слыхали об урагане, разыгравшемся в районе Нового Орлеана?

Марш откусил кусок хлеба, прожевал его и откусил второй.

– Нет, – сказал он, не слишком интересуясь предметом беседы. Ведя уединенный образ жизни, он практически не имел информации о наводнениях, штормах и других природных бедствиях.

Человек присвистнул, обнажив желтые щербатые зубы.

– Черт, было что-то жуткое. Несколько кораблей оторвало от причала и разбило в щепки. Между прочим, «Эклипс» тоже. Слышал, что он очень пострадал.

Марш проглотил хлеб и отложил в сторону нож с вилкой, которыми приготовился атаковать утку.

– «Эклипс»? – переспросил он.

– Да, сэр.

– Как сильно он пострадал? Не может быть, чтобы капитан Стерджен не восстановил корабль.

– Как бы не так. Слышал, его восстановление влетело бы в копеечку, – сказал судовой механик. – Сейчас как будто его останки используются в качестве плавучей пристани в Мемфисе.

– Плавучей пристани? – ошеломленно повторил Марш. Воображению сразу представилась вереница старых серых лоханок, стоящих у причалов Нового Орлеана, Сент-Луиса и других крупных речных портов. Корабли, с которых сняли паровые котлы и машины и теперь использовали только для складирования и переброски груза.

– Не может быть… не может быть…

– Я лично считаю, что иной участи он и не заслуживает, – сказал мужчина. – Черт, мы бы обставили его на «Шотуэлле», если бы не…

У Марша из горла вырвался какой-то сдавленный рык.

– А ну катись отсюда к чертовой матери! Не будь ты механиком с «Шотуэлла», я за такие слова пинками вытолкал бы тебя на улицу. Убирайся отсюда, живо!

Мужчина резво вскочил на ноги.

– Вы и в самом деле сумасшедший, – бросил он, уходя. Эбнер Марш еще долго сидел, не шевелясь и тупо уставившись прямо перед собой. Еда его оставалась нетронутой, а на лице застыло каменное выражение. Наконец к нему подошел смущенный официант.

– Что-то не так с уткой, капитан? Марш посмотрел на стоявшую перед ним тарелку. Утка давно остыла.

– У меня пропал аппетит, – сказал он, отодвинул от себя тарелку, оплатил счет и вышел из-за стола.

Следующую неделю он был занят изучением бухгалтерских книг и подсчетом долгов. Потом пригласил к себе Карла Фрамма.

– Все пропало, – сказал ему Марш. – «Грезам» уже никогда не соревноваться с «Эклипсом», даже если мы отыщем его, а этого никогда не будет. К тому же поиски страшно утомили меня. Переведу-ка я «Рейнольдз» в Миссури, Карл, нужно заработать немного денег.

Фрамм осуждающе посмотрел на него.

– У меня нет разрешения на вождение судов по Миссури.

– Я знаю и потому не держу тебя. В любом случае ты заслуживаешь парохода получше моей «Эли Рейнольдз».

Карл Фрамм молча посасывал трубку. Марш избегал смотреть ему в глаза и, чтобы создать видимость занятости, принялся перебирать бумаги.

– Я выплачу тебе все, что задолжал.

Фрамм кивнул и собрался уходить. У двери он остановился.

– Если я найду себе место, то буду продолжать поиски. А если найду, дам тебе знать.

– Ты ничего не найдешь, – уверенным тоном сказал Марш.

Фрамм закрыл дверь и ушел с корабля и из его жизни. Эбнер Марш вновь стал таким же одиноким, каким был всегда. Рядом не осталось никого, кто помнил бы «Грёзы Февра», белый костюм Джошуа и глубины ада, скрывавшиеся в глазах Деймона Джулиана. Теперь воспоминания об этом существовали только в памяти, и Марш принял решение забыть обо всем.

* * *

Шло время.

«Эли Рейнольдз» обслуживала линии Миссури и приносила доход. В тех водах Марш эксплуатировал ее почти год. Работал он до седьмого пота, был ее капитаном и сам присматривал за пассажирами, грузом и вел бухгалтерский учет. Денег, заработанных в первых двух ходках, хватило для того, чтобы рассчитаться с двумя третями его весьма значительного долга. Он мог бы даже разбогатеть, если бы ему не помешала череда событий, повлекшая крупные изменения в стране: выборы Линкольна (Марш тоже голосовал за него, несмотря на то что был республиканцем), раскол, стрельба в Форте Самптер. Когда случилась кровавая бойня, Маршу вспомнились слова Джошуа Йорка: ваш народ одолевает красная жажда, и только кровь способна утолить ее.

Крови действительно пролилось много, с горечью размышлял Марш впоследствии. Он редко упоминал о войне, о своем участии в ней, и терпеть не мог, когда люди в разговорах снова и снова касались этой темы.

– Война кончилась, – говорил он тогда. – Мы победили. Теперь с ней покончено, и я не вижу смысла, к чему бесконечно ее мусолить. Гордиться тут особенно нечем. Война принесла единственное благо – положила конец рабству. Все остальное мне непонятно. Стрелять в людей – не слишком большая заслуга, черт побери.

В начале военных действий Марш вместе с «Эли Рейнольдз» вернулся в верховье Миссисипи и занимался тем, что переправлял войска из Сент-Пола, Висконсина и Айовы. Позже он служил на канонерской лодке и пару раз принимал участие в речных баталиях.

Карл Фрамм тоже сражался на реке. Марш слышал, что в одном из сражений у Виксбурга он погиб, хотя эти сведения нуждались в уточнении.

Когда наступил мир, Марш вернулся в Сент-Луис и начал водить «Эли Рейнольдз» по маршрутам верховья Миссисипи. Он создал ассоциацию, куда вошли еще четыре капитана, владельцы аналогичных судов, организовав грузопассажирскую компанию с твердым расписанием для более эффективной конкуренции с более крупными компаниями, доминировавшими в верховье реки. Но капитаны оказались твердолобыми упрямцами, не желавшими идти на уступки, и после шести месяцев ссор и споров ассоциация приказала долго жить.

К тому времени Марш почувствовал, что речной бизнес больше не привлекает его. Река стала другой. После войны по ней ходило меньше трети пароходов, чем до нее, но конкуренция ужесточилась, так как увеличилось число перевозок, осуществляемых по железной дороге. Теперь в порту Сент-Луиса на причале можно было увидеть не более дюжины пароходов, в то время как раньше вереница их тянулась на милю с лишним.

В те послевоенные годы произошли и другие перемены. Почти повсеместно, кроме, пожалуй, наиболее диких участков Миссури, на смену дровам начал приходить уголь. Федеральное правительство издавало указы и законы, которые требовалось неукоснительно соблюдать. Оно ввело страховки, обязательную регистрацию и тому подобные вещи, а также попыталось запретить гонки.

Да и сами речники были уже не те. Из знакомых Марша кто умер, кто удалился от дел. Им на смену пришли иные люди, с новыми понятиями и образом жизни. Прежний тип речника, горластый сквернослов и транжира с дурными манерами, который мог подойти к тебе, похлопать по плечу и всю ночь напролет угощать выпивкой и травить речные байки, вымирал. Даже Натчез-под-холмом превратился в жалкую тень себя прежнего. Марш слышал, что город нынче стал спокойнее и начал походить на город на холме с его величественными особняками и затейливыми именами.

Однажды поздно вечером в мае 1868 года, десять лет спустя после последнего свидания с Джошуа Йорком и «Грезами Февра», Эбнер Марш решил прогуляться по речному валу. Ему вспомнилась ночь, когда он впервые встретился с Джошуа и вдвоем они прошлись по этой же набережной. Тогда вдоль всего берега реки плотным рядом тянулись корабли, величественные и горделивые большеколесные пароходы, выносливые заднеколесные работяги, старые и новые. Среди них пришвартованный к плавучей пристани, стоял и «Эклипс». Теперь же «Эклипс» сам стал плавучей пристанью, а на реке выросло новое поколение юнцов, называвшее себя помощниками судовых машинистов, бумагомарателями и учениками лоцманов, которое «Эклипс» даже в глаза не видело.

Сейчас причал был почти пуст. Марш остановился и принялся считать. Всего пять пароходов. Шесть, если брать в расчет «Эли Рейнольдз». А «Эли Рейнольдз» стала такой старой, что Марш даже боялся выводить ее на реку. Она… по всей вероятности, древнейшее судно на реке, думал он, с самым старым капитаном, и оба они страшно устали.

На «Великой республике» шла погрузка. Этот новый большеколесный пароход сошел со стапелей Питтсбурга около года назад. Говорят, что в длину он достигал 335 футов. Теперь, когда «Эклипса» и «Грез Февра» не стало, и о них забыли и думать, «Республика» оказалась на реке самым крупным пароходом. Бесспорно, она была величественна. Марш десятки раз любовался ею и однажды даже поднимался на ее борт. Капитанский мостик на корабле окружала затейливая резьба, над ним возвышался высокий купол. Внутреннее убранство с живописными полотнами и хрусталем, полированным деревом и коврами могло разбить сердце кому угодно. Создатели «Великой республики» планировали построить самое красивое и изысканное судно на свете, достаточно комфортабельное и роскошное, чтобы повергнуть в стыд все старые корабли. Но Марш слышал, что особой быстроходностью пароход не отличается и по этой причине ужасно убыточен.

Сложив руки на груди, в своем строгом черном кителе, суровый и угрюмый наблюдал Марш за погрузкой. Грузчики теперь в основном были чернокожими. Иммигранты, работавшие грузчиками, кочегарами и матросами до войны, все вдруг куда-то исчезли. Куда они подевались, Марш не знал, а их место заняли обретшие свободу негры.

Работая, грузчики пели. «Ночь темна, день долог. И мы далеки от дома. Рыдай, брат мой, рыдай». Напев этот Маршу был знаком. Там имелся и другой куплет, в котором говорилось: «Ночь миновала, длинный день прошел, и мы идем домой. Ликуй, мой брат, ликуй». Но этот куплет они не пели, Во всяком случае в тот поздний вечер, на пустынном причале, перетаскивая груз на ослепительно нарядный, новенький корабль, который не приносил прибыли.

Эбнер Марш смотрел на них, слушал, и ему казалось, что река умирает, и он вместе с ней. В свое время он достаточно видел и темных ночей, и длинных дней – хватило бы на две жизни, – а сейчас даже не был вполне уверен, есть ли у него дом.

Эбнер Марш медленным шагом покинул пристань и вернулся в гостиницу. На другой день он уволил своих офицеров и матросов, распустил грузопассажирскую компанию «Река Февр» и выставил «Эли Рейнольдз» на продажу.

Забрав оставшиеся деньги, Эбнер Марш навсегда покинул Сент-Луис и купил небольшой дом в своем старом родном городе Галена с видом на реку. Только эта река больше не называлась Февром; много лет назад ее переименовали в Галену, и теперь все называли ее только так. Новое наименование не вызывает дурных ассоциаций, говорили в народе. Но Эбнер Марш упорно продолжал называть реку Февром, как именовалась она в его детстве.

В Галене он ничем особым не занимался. Теперь Марш читал много газет, что за годы поисков Джошуа переросло у него в привычку. К тому же Маршу хотелось знать, какие корабли самые быстроходные и какое они показывают время. Их можно было пересчитать по пальцам. «Роберт Э. Ли» сошел со стапелей Нью-Олбани и снискал славу неукротимого судна. Кое-кто из речников называл его «Дикий Боб Ли», другие – просто «Плохой Боб».

В 1869 году капитан Том Ледерс, один из самых упрямых и придирчивых грубиянов на реке, спустил на воду новый «Натчез», шестой с аналогичным названием. Ледерс все свои пароходы называл одним и тем же именем. Новый «Натчез», как писали газеты, был самым быстроходным из прежних. Он резал воду, как нож масло, и Ледерс повсюду бахвалился, что в один прекрасный день покажет капитану Джону Кэннону и его «Дикому Бобу Ли». Этому газеты уделяли много внимания и места. Похоже, пахло гонками; они, по-видимому, состоятся в Иллинойсе и станут событием, говорить о котором будут многие годы.

– Как бы мне хотелось стать свидетелем этих чертовых гонок, – сказал Марш женщине, приходившей раз в педелю убирать его дом. – Но помяните мое слово, ни один из них не смог бы тягаться с «Эклипсом».

– Они оба показывают лучшее время, чем ваш «Эклипс», – сказала она. Ей, этой женщине, нравилось поддразнивать его.

Марш фыркнул.

– Ерунда! Река теперь короче. Она с каждым годом делается короче. Очень скоро из Сент-Луиса до Нового Орлеана будем ходить пешком.

Марш читал не только газеты. Благодаря Джошуа в нем проснулся интерес к поэзии и тому подобным высоким материям. Иногда его можно было увидеть с романом в руках. Еще капитан пристрастился к резьбе по дереву и делал по памяти детальные модели своих пароходов. Вырезал он их, стараясь придерживаться одного масштаба, потом раскрашивал и дополнял аксессуарами. Их можно было поставить в ряд и сравнить размеры.

– Такой была моя «Элизабет А», – с гордостью похвастался Марш домработнице в тот день, когда закончил шестую по счету и самую большую модель. – Более красивого парохода река не видала. Если бы не проклятый лед, он бы поставил не один рекорд. Видите, каким большим он был, почти три сотни футов длиной. Посмотрите, каким карликом рядом с ним кажется мой старый «Ник Перро», – указал он на другую модель. – А это «Прекрасный Февр», а это «Данлейт» – столько было хлопот с его паровой машиной по левому борту, столько хлопот! – а рядом моя «Мэри Кларк». На ней взорвались паровые котлы. – Марш покачал головой. – Много людей погибло. Может, и моя вина в том есть, не знаю… Самый маленький из них – моя «Эли Рейнольдз». Смотреть особенно нечего, но это была славная, крепкая старушка. Она выдерживала все, все передряги. Она была способна на многое, всегда хорошо поднимала пары и крутила колесо. Знаете, сколько она продержалась, эта некрасивая старушка с гребным колесом на корме?

– Нет, – ответила домработница. – А разве у вас не было еще одного корабля? И вправду затейливого? Я слышала…

– Не имеет значения, что вы слышали. Да, было у меня еще одно судно. «Грёзы Февра». Названное по имени реки. Домработница расшумелась.

– Неудивительно, что город не растет – с таким-то народом, помешавшимся на реке Февр! И почему вы не называете ее правильно? Теперь это река Галена.

Эбнер Марш фыркнул.

– Сменить дурацкое имя дурацкой реки… в жизни не слыхал большей глупости. Что до меня, то река была, есть и будет для меня Февром, и плевать мне на то, что говорит мэр. – Он принял суровый вид. – И вы вместе с ним. К тому же, судя по тому, как ее загрязняют, скоро из реки она превратится в дурацкий ручей!

– Боже, что за речь! А я-то думала, что человек, читающий стихи, способен усвоить язык нормальных граждан.

– Какое вам дело до моей чертовой речи? – бросил Марш. – И не болтайте о стихах всему городу, вы меня поняли? Просто я знал одного человека, который любил эти стихи, лишь потому и держу их. И вообще, прекратите повсюду совать свой нос, ваше дело – содержать мои пароходы в порядке и чистоте.

– Разумеется. А вы сделаете модель вашего того корабля, а? «Грёзы Февра»?

Марш опустился в глубокое пухлое кресло и нахмурился.

– Нет, не думаю. Это единственный корабль, о котором я хотел бы забыть.

Он взял газеты и принялся читать последние новости о «Натчезе» и хвастливых заявлениях его капитана. Домработница, что-то прокудахтав, наконец приступила к уборке.

Дом Марша имел высокую круглую башенку, выходящую на южную сторону. По вечерам Марш любил подниматься наверх со стаканом вина или чашкой кофе в руках, а порой и куском пирога. Теперь он уже не обладал тем волчьим аппетитом, который был у него до войны. Еда как будто утратила былой вкус. Марш по-прежнему оставался мужчиной крупного телосложения, хотя со времени своего знакомства с Джошуа Йорком и дней, проведенных на «Грезах Февра», потерял в весе не меньше сотни фунтов. Кожа на нем болталась, словно он купил ее на пару размеров больше в расчете, что она сядет.

– Я стал еще безобразнее, чем был, – ворчал Марш, когда ему случалось посмотреться в зеркало.

Со своего места в круглой башне Марш видел реку. Там, с вином и книгами, он часто коротал ночи и любовался открывающимся сверху видом. Река в лунном свете была изумительна. Она неустанно катила вперед свои воды, как катила их до его рождения, как будет катить и после того, как он умрет и будет похоронен. Это зрелище вселяло в душу Марша мир и покой, и он очень дорожил этим чувством. Большую часть времени он пребывал в меланхоличном настроении и чувствовал себя уставшим. В одном стихотворении Китса он прочитал, что нет на свете ничего более грустного, чем видеть, как умирает прекрасное, и Маршу иногда казалось, что все прекрасное в этом мире куда-то пропадает. К тому же Марш был одинок. Он так много времени провел на реке, что настоящих друзей в Галене у него не осталось. К нему никогда не приходили гости, он никогда ни с кем не разговаривал, если не считать вечно досаждающей ему домработницы. Порой она допекала Марша по-настоящему, но он терпел, как терпят плохую погоду, потому что это было единственным, что вносило в его жизнь хоть какое-то разнообразие. Иногда Маршу казалось, что жизнь уже, собственно, кончилась; тогда он злился и лицо наливалось краской. Многого он так и не успел сделать, многое оставалось незавершенным… увы, Марш старел и не мог отрицать этого. Когда-то, отдавая дань моде, он повсюду носил с собой старую тросточку из древесины пекана; теперь приобрел для себя дорогую трость с золотым набалдашником и при ходьбе тяжело опирался на нее. Вокруг глаз и даже между бородавок собрались морщинки, а на тыльной стороне левой ладони появилось странного вида коричневое пятно. Капитан даже не заметил этого. Он продолжал сквернословить и читать книжки.

Марш сидел в гостиной и читал книгу мистера Диккенса о путешествиях по реке на просторах Америки, когда домработница принесла ему письмо. Он в изумлении чертыхнулся и захлопнул том, пробурчав под нос:

– Чертов болван этот британец, бросить бы его в проклятую реку.

Он взял письмо, разорвал конверт, и тот упал на пол. Получить письмо уже само по себе было для него чем-то необычным, но это было необычно вдвойне. Первоначально письмо адресовалось в Сент-Луис, в гроузопассажирскую компанию «Река Февр», и уже оттуда переправлено в Галену. Эбнер Марш развернул хрустящий желтоватый листок, и у него перехватило дыхание.

Эту почтовую бумагу он сразу узнал. Он заказал ее тринадцать лет назад и положил в ящик стола каждой каюты своего парохода. В верхней части листа красовался выполненный пером рисунок крупного большеколесного парохода с витиеватой надписью «ГРЁЗЫ ФЕВРА». Почерк, изящный и летящий, тоже был ему знаком. Записка гласила:

Дорогой Эбнер,

Я сделал свой выбор,

Если ты здоров и не против встретиться со мной, быстро, как, только сможешь, приезжай в Новый Орлеан. Меня ты найдешь в «Зеленом дереве» на Галлатин-стрит.

Джошуа

– Чтоб вам всем пусто было! – выругался Марш. – После стольких лет неужели этот чертов дурень думает, что может прислать мне такую вот дурацкую писульку, и я сломя голову брошусь в Новый Орлеан? И никаких тебе объяснений! Да кем он себя, черт возьми, считает?

– Уверена, что не знаю, – вставила слово домработница. Эбнер Марш резко поднялся.

– Женщина, куда вас угораздило засунуть мой белый китель? – проревел он.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ. Новый Орлеан. Май 1870 года

Эта улица, думал Марш, торопливо шагая по Галлатин-стрит, походит на дорогу, проложенную через ад. С обеих сторон ее тянулись танцевальные залы, салоны и дома терпимости. Повсюду было многолюдно, грязно и шумно. На тротуарах толклись пьяные, проститутки и всякая шушера. По дороге Марша окликали шлюхи, насмешливо приглашая поразвлечься, но он не обращал на них внимания, и их насмешки превращались в язвительные колкости. Неопрятные мужчины с холодными глазами и медными кастетами смотрели на него, не скрывая презрения. Из-за этих взглядов Марш очень сожалел, что выглядит таким респектабельным и старым. Чтобы избежать встречи с толпой сгрудившихся напротив танцевального зала мужчин, вооруженных дубинками, он перешел на другую сторону улицы и оказался перед «Зеленым деревом».

Это был танцевальный зал, ничем не отличающийся от других, мерзкая дыра, окруженная такими же дырами. Расталкивая народ, Марш прошел внутрь. Внутри было сумрачно и многолюдно, дым висел коромыслом. В синеватой дымке двигались пары, раскачиваясь в такт дешевой музыке. Один мужчина в красной фланелевой рубахе, плотного сложения, спотыкаясь, топтался на танцевальном пятачке в обнимку с партнершей, которая, похоже, уже ничего не соображала. Сквозь тонкую ткань он тискал грудь женщины, одновременно пытаясь удержать ее на ногах.

Никто из танцующих не обращал на них внимания. Местные женщины все были типичными клиентками заурядного танцевального зала, в полинялых коленкоровых платьях и потрепанных тапочках. На глазах Марша мужчина в красной рубахе споткнулся и уронил свою партнершу, а сам грохнулся сверху, чем вызвал взрыв хохота. Он выругался и, пошатываясь, встал на ноги, женщина осталась неподвижно лежать. Смех пошел на убыль, мужчина наклонился и, схватив партнершу за лиф платья, потянул. Ткань затрещала, он, вырвав клок, отбросил его в сторону и усмехнулся. У нее под одеждой ничего не оказалось, кроме красной подвязки на одной белой, мясистой ляжке. За подвязку был заткнут маленький кинжал с розовой, в виде сердечка рукояткой. Мужчина принялся расстегивать брюки, но тут к нему направились двое вышибал, огромные с красными лицами детины с кастетами и увесистыми дубинками.

– Неси ее наверх, – рявкнул один.

Мужчина в красной рубашке отпустил длинную тираду, пересыпанную грязными ругательствами, однако послушался и, взвалив женщину на плечо, в сизом дыму, под смешки присутствующих нетвердым шагом отправился наверх.

– Хотите потанцевать, мистер? – прошептал Маршу в ухо невнятный женский голос.

Он повернулся и смерил обратившуюся к нему женщину тяжелым взглядом. Говорившая по своей комплекции, должно быть, не уступала Маршу. Белая, как тесто, она стояла в чем мать родила, если не считать узкого кожаного ремешка с висевшими на нем двумя ножами. Женщина улыбнулась и погладила Марша по щеке, но он резко отвернулся от нее и начал продираться сквозь толпу.

В одном особенно шумном углу у деревянного ящика собрались мужчины. Громко ругаясь и рыгая, они наблюдали за боем крыс. У стойки бара тоже стояла плотная толпа мужчин. Каждый из них был вооружен и бросал на окружающих сердитые взгляды. Бормоча извинения, Марш протиснулся мимо худосочного парня с заткнутым за пояс кнутом. Тот о чем-то горячо разговаривал с низкорослым мужчиной, с ног до головы обвешанным оружием. Парень с кнутом замолчал и недоброжелательно уставился на Марша. Второму даже пришлось повысить голос, чтобы привлечь внимание приятеля к прерванной беседе.

– Виски, – скомандовал Марш, оказавшись у стойки бара.

– Это виски прожжет в твоем желудке дыру, Эбнер, – мягко сказал бармен.

Несмотря на шум, Марш отчетливо услышал каждое слово, произнесенное тихим голосом. У капитана открылся рот.

Стоявший по ту сторону бара человек в мешковатых брюках из грубой мешковины, подвязанных шнурком, белой рубашке, такой грязной, что она казалась серой, и черном жилете улыбался ему. Его лицо было таким же, как и тринадцать лет назад, бледным и гладким, без единой морщины. Его обрамляли прямые белые волосы, выглядевшие теперь несколько неопрятными. В тусклом освещении танцевального зала серые глаза Джошуа Йорка как будто источали свой собственный свет. Протянув руку через стойку, Джошуа сжал плечо Марша.

– Поднимемся наверх, – сказал он торопливо, – там мы сможем поговорить.

Когда Йорк обогнул стойку бара, второй бармен в изумлении уставился на него, а навстречу метнулся жилистый мужчина с лицом проныры.

– Куда это ты направляешься? Живо вернись и налей мне виски!

– Я ухожу, – бросил ему Йорк.

– Уходишь? Смотри, как бы я не перерезал твою проклятую глотку!

– Попробуй, – спокойно предложил Джошуа, выжидающе обведя взглядом всех присутствующих. В помещении на мгновение стало тихо. Никто не сдвинулся с места. – Я буду наверху с моим другом, если все-таки решитесь, – сказал он вышибалам, собравшимся у бара.

Потом, взяв Марша под руку, провел его через толпу танцующих к маленькой черной лестнице. Наверху, в коротком коридоре, освещенном мерцающей газовой лампой, располагалось с полдесятка комнат. Из-за закрытой двери одной из них доносились стоны и пыхтенье. Вторая была раскрыта настежь; там у порога лицом вниз лежал мужчина. Перешагивая через него, Марш заметил, что это тот самый танцор в красной рубахе.

– Что с ним стряслось?

Джошуа Йорк пожал плечами.

– Возможно, Бриджит пришла в себя, огрела его дубинкой и забрала деньги. С ней лучше не связываться. Думаю, своим ножичком она уложила по крайней мере четверых. – Он поморщился. – Когда дело доходит до кровопролития, Эбнер, моему народу нечему учить твой.

Джошуа открыл дверь в пустую комнату.

– Будь любезен, заходи. – Он зажег одну из ламп и притворил дверь.

Марш грузно опустился на постель.

– Проклятие, куда ты притащил меня, Джошуа? Эта дыра еще почище Натчеза-под-холмом, каким он был двадцать лет назад. Черт побери, вот уж не рассчитывал увидеть тебя в подобном месте.

Джошуа Йорк улыбнулся и сел в потертое старое кресло.

– Мрачный Билли и Джулиан тоже не рассчитывают. Это главное. Я знаю, что они ищут меня. Но им туго придется, если они вздумают поискать на Галлатин-стрит. Джулиан с его внешностью явно состоятельного человека тотчас подвергнется нападению, а Мрачного Билли тут знают в лицо. Слишком много увел он отсюда женщин, которые так и не вернулись. Только сегодня в «Зеленом дереве» находятся два человека, которые, не задумываясь, прикончат Мрачного Билли, стоит им его увидеть. Улица, на которой расположено это заведение, принадлежит Парням с Дубовыми Дубинками. Они просто так, ради забавы, могли бы забить Билли насмерть. – Йорк пожал плечами. – Даже полиция боится соваться на Галлатин-стрит. Я здесь в безопасности, как, впрочем, и в любом другом месте. К тому же на этой улице мой ночной образ жизни не привлекает внимания. Здесь это в порядке вещей.

– Ладно, не важно, – нетерпеливо заметил Марш. – Ты прислал мне письмо. Сказал, что сделал свой выбор. Ты знаешь, почему я здесь, но я еще не совсем понимаю, почему ты позвал меня. Наверно, будет лучше, если ты мне объяснишь.

– Едва ли я знаю, с чего начать. Прошло много времени, Эбнер…

– Для меня тоже, – грубо заметил Марш. Потом его тон смягчился. – Я искал тебя, Джошуа. Столько лет, что и представить страшно. Я пытался найти тебя и мой пароход. Но чертова река слишком велика, а времени и денег так мало.

– Эбнер, – сказал Йорк, – ты никогда бы не нашел нас на реке, имей в своем распоряжении все время и все деньги в мире. Потому что последние тринадцать лет «Грёзы Февра» стоит на сухой земле. Он спрятан возле старых чанов с индиго на плантации, принадлежащей Джулиану, в пяти сотнях ярдов от протоки, но увидеть с воды его практически невозможно.

Марш воскликнул:

– Как, черт побери…

– Я сделал это. Но позволь мне начать с самого начала и рассказать все по порядку. – Йорк вздохнул. – Начну с той самой ночи тринадцать лет назад, когда мы расстались.

– Я помню.

– Так быстро, как только мог, я отправился вверх по течению реки, – начал Джошуа. – Я спешил – боялся, что меня одолеет жажда. Дорога была не из легких, но на вторую ночь после моего ухода с плантации я достиг «Грез Февра». Судно только слегка изменило свое положение и находилось на порядочном расстоянии от берега. По обе стороны от него плескалась темная вода. Ночь стояла холодная и туманная. Корабль был окутан мглой и не подавал никаких признаков жизни. Нигде ни огонька, ни дыма, ни пара. Он стоял совершенно безмолвный, так что в тумане я едва не прошел мимо. Возвращаться мне совсем не хотелось, но я знал, что иного выхода нет. До корабля я добрался вплавь. – На секунду он в нерешительности замолчал. – Эбнер, ты знаешь, какой образ жизни я вел одно время. Я видел и сделал много ужасного. Но, как оказалось, был совершенно не готов к тому, что мне предстояло увидеть на «Грезах Февра». Такое не могло присниться и в кошмарном сне.

Лицо Марша стало мрачнее тучи.

– Продолжай.

– Я уже говорил тебе как-то, что считаю Деймона Джулиана сумасшедшим.

– Да, помню.

– Сумасшедшим и беспечным, играющим со смертью, – сказал Джошуа. – Он еще раз подтвердил это. О да. Еще раз подтвердил. Когда я взобрался на палубу, пароход был окутан мертвой тишиной…

– Рассказывай, Джошуа, – попросил Марш. Рот Йорка плотно сжался, образовав по углам скорбные складки.

– Это была настоящая бойня, Эбнер. – Он снова замолчал, и страшные слова словно застыли в воздухе. – Тела валялись повсюду. Повсюду. И части тел тоже. Я шел по основной палубе, и везде лежали трупы – среди груза, между котлами и паровыми машинами. Повсюду валялись руки, ноги и другие части… оторванные от тела. Рабы и кочегары, скованные цепями, с разодранными глотками. Над цилиндром вниз головой висел судовой механик; ему вскрыли вены так, что кровь стекала в машину, словно могла заменить собой смазку. – Джошуа с печальной улыбкой покачал головой. – Количество мертвых, Эбнер… ты не можешь себе представить их число. Трупы были обезображены. Дико, до неузнаваемости. Я шел по палубе, и сцены случившегося постепенно разворачивались перед моими глазами. Там, где мгновение назад еще лежала смутная тень, окутанная туманной дымкой, возникал тот или иной жуткий образ. Рассеиваясь, туман открывал мне то одну, ту другую безобразную картину. Не успевал мой разум воспринять увиденное, как тут же взору открывалось нечто еще более гнусное.

Наконец с болью в сердце и дрожа от ярости, я достиг широкой лестницы, ведущей на бойлерную палубу. В кают-компании… там все повторялось почти один к одному. Тела и их части. Пролилось столько крови, что ковер насквозь пропитался, и у меня хлюпало под ногами. Повсюду я отмечал следы бойни. Десятки разбитых зеркал, поломанные двери кают, перевернутые столы. На одном столе стояло серебряное блюдо – с человеческой головой. Ничего более жуткого я в жизни не видел. Три сотни футов длины главного салона дались мне с огромным трудом. В темноте и тумане не было никакого движения. Казалось, на пароходе не осталось ни одной живой души. Я бесцельно бродил взад и вперед по коридору, не зная, что делать, и остановился перед охладителем воды, большим серебряным охладителем воды, который ты поставил в носовой части салона. Во рту у меня пересохло. Я взял одну из серебряных чашек и повернул кран. Вода, вода вытекала очень медленно, Эбнер. Очень медленно. Даже в темноте салона я видел, что она была черной и вязкой. Наполовину… свернувшейся..

Я стоял с чашкой в руке и слепо водил глазами по сторонам. Мой нос уловил запах… запах, запах был просто ужасным, он… словом, можешь себе представить. Я стоял посреди этого ада и тупо смотрел, как капля за каплей стекает из охладителя воды липкая струйка. Я стал задыхаться. Я почувствовал, как во мне поднялась волна ужаса, гнева… Я запустил чашку в другой конец салона и закричал.

Тогда корабль начал оживать. Послышался шепот, глухие удары, всхлипывания, плач, угрозы. Голоса, Эбнер, голоса живых людей. Я огляделся, и мне стало еще хуже. С десяток дверей кают первого класса оказались заколоченными гвоздями, а их обитатели превратились в узников, ожидавших решения своей участи. Они были живыми запасами Джулиана. Меня начало трясти. Я подошел к ближайшей из дверей и начал отдирать доски, которыми она была забита. С громким скрипом, похожим на крик агонии, они поддались.

Я все еще трудился над той дверью, когда раздался голос:

– Дорогой Джошуа, тебе лучше остановиться. Дорогой наш пропавший Джошуа, вернись к нам.

Когда я обернулся, то увидел, что все они собрались за моей спиной. Джулиан улыбался. По одну сторону от него стоял Мрачный Билли, по другую – остальные, даже мои люди, Саймон, Смит и Браун, все, кто оставался… они молча наблюдали за мной. Я дико закричал что-то нечленораздельное. Они были моим народом и все же натворили такое, Эбнер… Ненависть переполняла меня.

Позже, несколько дней спустя, я узнал обо всем случившемся со всеми подробностями и познал глубину безумия Джулиана. Вероятно, отчасти я тоже виновен в происшедшем. Спасая тебя, Тоби и мистера Фрамма, я навлек смерть на сотню невинных пассажиров.

Эбнер Марш с шумом выпустил из легких воздух.

– Не говори так. Это дело рук Джулиана, ему и надлежит нести ответ. Тебя там и близко не было, как можешь ты обвинять себя?

Серые глаза Джошуа отразили внутреннее волнение.

– Я много раз пытался убедить себя в этом, – сказал он. – Но позволь мне закончить мою повесть. А случилось вот что. Когда Джулиан проснулся ночью и обнаружил, что мы бежали, он впал в ярость. В неистовство. Не хватит слов, чтобы описать его гнев. Возможно, в нем пробудилась дремавшая столько веков красная жажда. Более того, ему могло показаться, что конец близок. У него не было ни лоцмана, ни рулевого. А без них корабль не мог тронуться с места. Наверное, он решил, что днем ты вернешься, нападешь на корабль и уничтожишь его. Ему и в голову не приходило, что назад приду я, приду, чтобы спасти их.

Несомненно, мое вероломство и предательство Валерии вселили в его душу страх, наполнили неуверенностью. Он потерял контроль. Он был повелителем крови, и все же мы ослушались его. Такого еще не бывало в истории народа ночи. Думаю, что в ту жуткую ночь Деймон Джулиан почувствовал дыхание смерти, которую он так желал и которой так боялся.

Как мне стало известно впоследствии, Мрачный Билли настаивал, чтобы они оставили пароход, распались на группы и дальше шли берегом, договорившись снова собраться в Натчезе или Новом Орлеане. Это предложение представлялось вполне разумным, но Джулиан был невменяем. Весь кипя от злости, он вошел в кают-компанию, когда к нему обратился один из пассажиров и начал жаловаться на то, что пароход выбился из графика, простоял весь день и как будто не собирается двигаться дальше.

«Ага, – сказал Джулиан, – тогда мы должны немедленно сдвинуть его с места». Он приказал переместить пароход ближе к середине реки, чтобы никто не мог сойти на берег. Когда все было готово, он вернулся в главный салон, где обедали пассажиры, подошел к тому несчастному, который имел неосторожность пожаловаться ему, и на глазах у присутствующих убил его.

Тогда началась бойня. Люди повскакивали с мест, с криком бросились бежать, прятались, закрывались в каютах. Но бежать было некуда. Джулиан обратил против них свою силу, свой голос, свой взгляд, на помощь призвав своих людей. Насколько мне известно, в ту ночь на борту «Грез Февра» находилось около ста тридцати пассажиров. Сто тридцать против двадцати моих соплеменников, движимых красной жаждой и приказами Джулиана. В такие моменты жажда бывает просто ужасной. Она, как лихорадка, способна передаваться от одного к другому, пока все не окажутся в ее плену. У Мрачного Билли к тому же на такой случай имелось подкрепление, сброд, Нанятый в Натчезе-под-холмом. Он, пообещав хорошую добычу, разрешил им убивать и грабить людей. Потом, когда бойня зашла далеко, мои соплеменники повернулись против людей, своих сообщников.

Все это, Эбнер, происходило в тот момент, когда я стоял и разговаривал с тобой. Вопли, резня, дикий приступ смертельного страха Джулиана… Но не все шло по его плану, пассажиры оказывали сопротивление. Как мне сказали, ранены были почти все мои сородичи, но, естественно, все их раны затянулись. Винсент Тибо получил ранение в глаз и умер. Два кочегара схватили и бросили в топку Кэтрин. Она сгорела прежде, чем Алан и Курт успели вмешаться. Так что двое из моих соплеменников погибли. Двое из нас и более сотни ваших. Уцелевших затолкали в каюты, двери которых заколотили досками.

Когда все кончилось, Джулиан начал ждать. Все пришли в неописуемый ужас и хотели бежать, но Джулиан не разрешил. Он, как я полагаю, искал разоблачения. Говорят, он вспоминал тебя, Эбнер.

– Меня? – ошеломленно спросил Марш.

– По его словам, он обещал тебе, что на реке никогда не забудут «Грёзы Февра». Он рассмеялся и добавил, что на славу потрудился, чтобы сдержать обещание.

Эбнер Марш почувствовал, как его охватила волна гнева.

– Чтоб ему ни дна ни покрышки!

– Но в ту ночь, когда я вернулся на «Грёзы Февра», я ничего этого не знал, – продолжил Джошуа Йорк. – Я знал только то, что видели мои глаза, что вдыхали мои ноздри, обо всем остальном оставалось догадываться. Я рассвирепел, Эбнер, рассвирепел, как никогда. Как я уже сказал, я отдирал доски, когда появился Джулиан, и я с криками набросился на него. Я орал что-то нечленораздельное. Я жаждал мести. Я испытывал страшное желание убить его, никого еще мне не хотелось убить так, как его. Хотелось перегрызть его бледное горло, узнать вкус его проклятой крови! Мой гнев… знаешь, слова бессильны передать его.

Джулиан терпеливо ждал, когда я кончу орать, а потом спокойно так заявил: «Осталось всего две доски, Джошуа. Оторви их и выпусти его. Должно быть, тебя мучит жажда». Мрачный Билли прыснул. Я ничего не ответил. «Продолжай, Джошуа, – сказал Джулиан. – Сегодня ты по-настоящему присоединишься к нам, так что больше уже никуда не убежишь Продолжай, дорогой Джошуа. Освободи его и убей».

Наши взгляды встретились. Глаза Джулиана завораживали меня, затягивали, пытаясь взять меня в плен и больше никогда не выпускать. Я знал, что если снова попробую вкус крови, то буду всецело принадлежать ему и телом и душой. Он десяток раз побеждал меня, заставлял меня падать перед ним на колени, пил мою кровь. Но еще ни разу не смог он заставить меня убить. Это была моя единственная защита, единственное, что сохранилось во мне от прежнего, от того, во что я верил, что пытался сделать. Теперь его взгляд сдирал с меня последнюю защитную оболочку, за которой не оставалось ничего, кроме смерти, крови и ужаса и бесконечных пустых ночей, которые в скором будущем могли стать моей жизнью.

Джошуа Йорк замолчал и отвел взгляд. Глаза его были затуманены и непроницаемы. Эбнер Марш к своему изумлению увидел, что рука Джошуа дрожит.

– Джошуа, – сказал он, – что бы тогда ни случилось, это произошло тринадцать лет назад. Это прошлое. Оно минуло и кануло в Лету, как канули все те, кого ты убивал в Англии. У тебя не было выбора. Никакого. Ведь ты сам мне говорил, что не бывает ни зла, ни добра, когда у тебя нет выбора. Даже если ты убил того человека, ты и Джулиан – не одно и то же.

Йорк посмотрел ему прямо в глаза и как-то странно улыбнулся уголками рта.

– Эбнер, того человека я не убивал.

– Нет? Тогда что…

– Я оказал сопротивление, – сказал Джошуа. – Я пришел в неистовство, Эбнер. Я посмотрел ему в глаза и ослушался. Я боролся с ним – и на этот раз победил. Мы стояли так добрых десять минут… Наконец Джулиан отвел взгляд и с воплями бросился по ступеням в свою каюту. За ним засеменил Мрачный Билли. Все остальные в изумлении замерли. Вперед выступил Раймон Ортега и бросил мне вызов. Но менее чем через минуту он уже преклонил передо мной колени. «Повелитель крови», – сказал он и склонил голову. Тогда один за другим попадали передо мной на колени и все остальные. Арман и Кара, Синтия, Хорхе и Мишель Ле-Кур, даже Курт, все без исключения. Лицо Саймона просияло, он явно торжествовал победу. Некоторые другие тоже испытывали такое же чувство. Царство Джулиана для многих из них оказалось тяжелым бременем. Теперь они обрели свободу. Я покорил Деймона Джулиана, несмотря на его силу и возраст. Я снова стал предводителем своего народа. Я понял, что теперь имею возможность выбора. Если я не начну действовать, и действовать немедленно, «Грёзы Февра» может быть обнаружен. Тогда все мы погибнем – и я, и Джулиан, и весь наш народ.

– Что же ты сделал?

– Я нашел Мрачного Билли. В конце концов, он был боцманом и правой рукой капитана. Билли в смущении отирался у дверей каюты Джулиана. Я велел ему заняться грузопассажирской палубой, а остальным приказал его слушаться. Работать пришлось всем. С перепуганным насмерть Билли они вскоре подняли на пароходе пары. Мы кидали в топку дрова, жир и тела. Мерзко, правда, но нам нужно было избавиться от трупов. Причалить у дровяного склада было бы слишком большим риском. Я поднялся на капитанский мостик и встал к штурвалу.

Корабль двигался без огней, так что нас никто не мог заметить, даже обладай он способностью видеть сквозь туман. Порой нам приходилось измерять глубину, и тогда мы ползли как черепаха. Порой, когда туман отступал, мы неслись вперед так, что ты мог бы гордиться пароходом, Эбнер! В темноте нам попалось несколько других судов, я им сигналил, и они отвечали. Но все они оставались на достаточном расстоянии от нас и не могли прочесть на борту название корабля. На реке в ту ночь было пустынно, большинство судов из-за тумана стояли на причале. Я, как лоцман, проявил беспечность, но в противном случае нас ждали разоблачение и верная смерть.

Когда наступил рассвет, мы все еще находились в пути. Я не позволил уйти никому. Билли для защиты от солнца натянул над основной палубой парусиновые тенты. Я оставался в рулевой рубке. Когда мы миновали Новый Орлеан, над горизонтом показался край солнца. Мы пошли дальше вниз по течению и свернули в протоку, узкую и мелкую, пришлось проверять почти каждый дюйм. Наконец мы достигли старой плантации Джулиана. Только тогда позволил я себе укрыться в каюте. У меня опять были страшные ожоги. – Йорк умиротворенно улыбнулся. – Похоже, это уже стало входить в привычку… На другую ночь я обошел владения Джулиана. Пароход мы привязали у старой полусгнившей пристани, но это место не представлялось надежным. Если бы тебе взбрело в голову заглянуть на Кипарисовый причал, ты бы без труда обнаружил судно. Разрушать его мне не хотелось, тем более что его мобильность еще могла нам пригодиться. Все же я понимал, что пароход нужно спрятать надежнее.

Вскоре я нашел ответ. Когда-то на плантации занимались разведением индиго, потом, более пятидесяти лет назад, владельцы перешли на производство более выгодного сахарного тростника. Хотя у Джулиана ничего не росло, с южной стороны хозяйского дома я обнаружил старые заброшенные чаны для хранения индиго. К ним от протоки вел канал. Вода в нем была застойной, вонючей, поросшей ряской. Индиго – не слишком полезный для здоровья продукт. Канал по ширине и глубине едва ли подходил для «Грез Февра».

Я принял решение углубить и расширить его. Мы разгрузили пароход и занялись расчисткой прилегавшей к нему земли: вырубили деревья, углубили русло. На это ушел месяц еженощного каторжного труда, Эбнер. Потом я отвел пароход вниз по протоке и с большим усилием носом вогнал в канал. Судно буквально лежало на брюхе. Закрытое со всех сторон зеленым пологом деревьев, оно оставалось практически невидимым. В последующие недели в том месте, где канал соединялся с протокой, мы соорудили дамбу, использовав для этой цели песок и ил, которые до того тщательно выбирали из канала. Потом пустили воду. Примерно через месяц «Грёзы Февра» уже покоился на сыром илистом дне, загороженный со всех сторон дубами и кипарисами. Никто бы во веки веков не догадался, что там когда-то была вода.

Эбнер Марш помрачнел.

– Не слишком радостный конец для корабля, особенно такого, – с горечью заметил он.

– Я знаю, – отозвался Джошуа Йорк, – но мне в первую очередь нужно было думать о безопасности моего народа. Я сделал выбор, Эбнер. Когда все было готово, я чувствовал себя победителем, исполнившим свои долг. Там нас никогда бы не нашли. Большую часть трупов мы сожгли или закопали.

С той ночи, когда я бросил вызов Джулиану и победил его, он почти не показывался. Он редко покидал стены своей каюты, и то лишь для того, чтобы поесть. Общался с ним только Мрачный Билли. Билли трепетал от страха и потому неукоснительно подчинялся, все остальные были мне послушны. Вместе мы пили мое снадобье – я приказал Билли вынести его из каюты Джулиана и разместить в баре главного салона. Оставалась одна большая проблема: что делать с узниками, теми пассажирами, которым удалось уцелеть после кровавой резни. Не решив ее, я не мог приступить к обустройству будущего моего народа. Во время нашего бегства и изнурительного труда мы держали их взаперти, но никто не пострадал. Я следил за тем, чтобы пленников хорошо кормили. Я даже пытался поговорить с ними, обратиться к их разуму, но это оказалось бесполезным делом. Стоило мне подойти, как у них от страха начиналась истерика. Мне совсем не хотелось удерживать этих людей в плену неопределенно долго, однако они все видели, и я не представлял, как можно без риска отпустить их.

Тогда вдруг проблема разрешилась сама собой. Однажды темной ночью Деймон Джулиан вышел из каюты. Он, как и некоторые другие, наиболее преданные ему, жил на пароходе. В ту ночь я вместе с другими сородичами работал в хозяйском доме, который Джулиан довел до такого дикого состояния. Вернувшись на «Грёзы Февра», я обнаружил, что двое из пассажиров выведены из кают и убиты. Над их телами в главном салоне пировали Раймон, Курт и Адрианна во главе с Деймоном Джулианом.

Эбнер Марш не выдержал.

– Проклятие, Джошуа, ты должен был при первой же возможности расправиться с ним!

– Должен был, – к вящему удивлению Марша, согласился Джошуа. – Я думал, что смогу управлять им. Трагическая ошибка. Я попытался исправить ее. От увиденного мне стало плохо, и я пришел в ярость. Между нами произошла перепалка, мы наговорили друг другу много горьких слов. Я исполнился решимости положить конец преступлениям в его длинной и такой чудовищной жизни. Я приказал ему взглянуть мне в лицо. Я вознамерился заставить его пасть передо мной на колени и предложить мне свою кровь. Если будет необходимо, думал я, я проделаю с ним это бесчисленное число раз, столько, сколько нужно для того, чтобы он всецело оказался в моей власти, чтобы он был опустошен и обескровлен, разбит и безобиден. Он поднялся и посмотрел на меня и… – Йорк безрадостно и безнадежно рассмеялся.

– Он победил тебя? – спросил Марш. Джошуа кивнул.

– С легкостью. Как всегда, если не считать той единственной ночи. Я призвал на помощь всю свою силу и волю, весь свой гнев, но не мог тягаться с ним. Мне кажется, даже Джулиан не ожидал этого. – Он покачал головой. – Джошуа Йорк, король вампиров. Я снова подвел их. Мое царство продолжалось чуть больше двух месяцев. Последние тринадцать лет нашим хозяином и повелителем был Джулиан.

– А пленники? – спросил Марш, заранее зная ответ, хотя все же надеялся на иное.

– Они умерли все по очереди. Их забирали по одному на протяжении нескольких месяцев. Марш поморщился.

– Тринадцать лет, Джошуа, достаточно большой срок. Почему ты не бежал раньше? Наверняка такая возможность у тебя имелась.

– Много раз, – согласился Джошуа. – Мне кажется, Джулиан хотел, чтобы я исчез. Он был повелителем крови в течение тысячелетий или больше. Он самый сильный и самым кровожадный хищник, когда-либо ступавший по земле. А я на два месяца превратил его в раба. Никто, ни он, ни я не могли объяснить мой кратковременный и такой горький триумф, но ни один из нас не мог и забыть о нем. На протяжении всех этих лет мы снова и снова сходились в схватке, и каждый раз, прежде чем Джулиан призывал на помощь всю свою силу, я видел, как в его глазах вспыхивал огонек сомнения – вдруг ему не повезет, и он окажется в моей власти? Но больше этого не случалось. И я оставался, Эбнер. Куда я мог пойти? Что хорошего я мог сделать? Мое место среди моих людей. Все это время я продолжал надеяться, что настанет час и я сумею увести их. Даже потерпев поражение, я видел, что мое присутствие стало для Джулиана своего рода уздой. Инициатива померяться силами всегда исходила от меня, никогда от него. Он не предпринимал попыток убить меня. Когда запасы моего питья стали истощаться, я собрал оборудование и занялся его изготовлением. Джулиан не стал мешать мне. Кое-кому он даже разрешил присоединиться ко мне – Саймону, Синтии, Мишелю и некоторым другим. Свою жажду мы заглушали снадобьем.

Со своей стороны, Джулиан почти все время оставался в каюте. Можно даже сказать, что он постоянно пребывал в дреме. Временами, кроме Мрачного Билли, никто не видел его неделями. Так проходили годы, Джулиан витал где-то в облаках, хотя его присутствие ощущалось всеми. Разумеется, он не забывал принять свою порцию крови. По крайней мере раз в месяц Мрачный Билли отправлялся в Новый Орлеан, откуда возвращался с очередной жертвой. До войны он в основном приводил рабов. Потом настал черед девушек из танцевальных залов, проституток, пьяниц и прочего сброда. Одним словом, тех, кого удавалось завлечь.

Во время войны Джулиан слегка встрепенулся, несколько раз он выводил своих людей в город. Потом отправлял их туда одних. Войны для моих сородичей всегда означали легкую наживу, хотя с другой стороны, они чреваты опасностями. Эта война тоже взяла свое. Однажды ночью в Новом Орлеане на Кару напал солдат Соединенных Штатов. Разумеется, она убила его, но у него остались товарищи… ее мы потеряли первой. Филиппа и Алана арестовали и заключили под стражу. В ожидании допроса их поместили в форте под открытым небом. Но взошло солнце и погубило их обоих. Однажды ночью солдаты сожгли хозяйский дом на плантации. В пламени погиб Арман, а Хорхе и Мишель получили тяжелые ожоги. Позже, правда, они поправились. Все остальные разбежались. Когда мародеры ушли, мы вернулись на «Грёзы Февра».

Годы шли. Между мной и Джулианом существовало нечто вроде мирного договора. Нас было мало, меньше дюжины, и между нами существовали разногласия. Мои последователи вместе со мной пили зелье, последователи Джулиана пили кровь. Ко мне примкнули Саймон, Синтия и Мишель; остальные поддерживали Джулиана. Часть их считала себя его единомышленниками, часть видела в нем повелителя крови. Его наиболее верными приверженцами были Курт и Раймон. Еще Билли. – Выражение лица Джошуа стало суровым. – Билли – людоед, Эбнер. На протяжении тринадцати лет Джулиан пытался сделать его одним из нас, во всяком случае, он так говорил. Несмотря на все старания, от крови Билли все равно делалось плохо; я десятки раз видел, как его затем рвало. Но есть человеческое мясо Билли научился. Джулиан считает это забавным.

– Тебе нужно было позволить мне убить его.

– Возможно. Хотя без Билли на пароходе нам пришлось бы в тот день туго, вероятно, мы погибли бы. Он обладает живым умом, хотя Джулиан порядком извратил его, как он извращает всех, кто следует за ним. Заведенный Джулианом распорядок жизни без Билли рухнул бы. Билли ездит в город и регулярно доставляет на плантацию добычу. Билли продает серебро с парохода и наделы земли, словом, делает все, чтобы имелись наличные деньги, В конце концов, благодаря Билли мы с тобой встретились снова.

– Я считал, что рано или поздно так и должно случиться, – сказал Марш. – Ты так долго пробыл с Джулианом и не предпринимал никаких действий. Но сейчас ты здесь, а Джулиан и Мрачный Билли ищут тебя. Ты написал мне это чертово письмо. Зачем? Почему вдруг? Что изменилось?

Джошуа крепко сжал ладонями подлокотники кресла.

– Мирный договор, о котором я говорил, закончился. Джулиан снова ожил.

– То есть?

– Билли, – сказал Джошуа. – Билли является нашим связующим звеном с внешним миром. Отправляясь в Новый Орлеан, он наряду с едой, вином и жертвами всегда привозит для меня газеты и книги. Еще Билли в курсе всех событий, он слушает городские и речные толки.

– Ну и что? – не понял Марш.

– Последнее время много внимания занимает одна тема. В газетах только об этом и пишут. Эта тема близка и дорога тебе, Эбнер. Пароходы. Речь идет о двух конкретных пароходах.

Эбнер Марш нахмурился.

– «Натчез» и «Дикий Боб Ли», – произнес он, не понимая, на что намекает Джошуа.

– Точно, – согласился Йорк. – Насколько я могу судить из газет и согласно слухам, которые, по словам Билли, наводняют город, впереди нас ждут гонки.

– Черт, да, – согласился Марш. – И довольно скоро. Ледерс растрепался по всей реке, он уже начинает мешать торговым перевозкам «Ли». Во всяком случае, так говорят. Капитан Кэннон не сможет долго мириться с этим. Состязания не избежать. – Он потрогал себя за бороду. – Только не вижу, какое отношение все это имеет к Джулиану, Билли и всем остальным людям ночи.

Джошуа Йорк мрачно улыбнулся.

– Билли слишком много болтал, и у Джулиана пробудился интерес. Он помнит, Эбнер, помнит о том обещании, которое дал тебе. Однажды я остановил его. Но теперь, будь он проклят, намеревается снова пойти на это.

– Снова пойти на что?

– Хочет повторить кровавую бойню, которую учинил когда-то на «Грезах Февра», – пояснил Джошуа. – Эбнер, тема отношений «Натчеза» и «Роберта Э. Ли» вызвала интерес всей нации. В газетах пишут, что даже в Европе делают большие ставки. Если они устроят гонки по маршруту Новый Орлеан – Сент-Луис, на это уйдет три-четыре дня. И три-четыре ночи, Эбнер. Три или четыре ночи.

Вот тут-то Эбнеру все стало яснее ясного, и его сковал страх, которого он не ведал прежде.

– «Грёзы Февра»…

– Они собираются снова вывести его на воду, – сказал Йорк, – расчищают дамбу, которую мы когда-то соорудили. Мрачный Билли собирает деньги. В конце этого месяца он собирается приехать в город и нанять команду, чтобы подготовить корабль к плаванию и укомплектовать специалистами, когда придет время. Джулиан считает, что будет очень весело. На «Грезах Февра» он намерен прибыть в Новый Орлеан и простоять там до начала гонок. Потом он позволит «Натчезу» и «Роберту Э. Ли» отчалить, после чего на «Грезах Февра» отправится за ними вдогонку. С наступлением темноты он предполагает сравняться с ведущим кораблем, притереться к нему бортом и… ты догадываешься, что он сделает дальше.

Народу на обоих пароходах будет минимальное количество, чтобы уменьшить вес кораблей. Так что Джулиан не видит никаких препятствий. Принять участие в этом мероприятии он намеревается заставить нас всех. Я – его лоцман и рулевой. – Йорк горько рассмеялся. – Вернее, был когда-то. Когда я впервые услышал о его безумном плане, то снова вызвал Джулиана на поединок и снова проиграл. На рассвете другого дня я украл у Билли лошадь и бежал. Я думал, что своим бегством расстрою его планы. Без лоцмана он не сможет осуществить их. Но после того, как я поправился от ожогов, то понял, что это ничего не даст, так как Билли в состоянии нанять другого рулевого.

У Эбнера Марша защемило сердце. С одной стороны, план Джулиана превратить «Грёзы Февра» в демонический корабль вызвал в нем бурю возмущения и боли. С другой стороны, смелость замысла не могла оставить его равнодушным. Он уже видел, как «Грёзы Февра» проучит обоих капитанов, и Кэннона и Ледерса, и покажет всему миру, на что способен.

– Черт с ним, с рулевым, – сказал Марш. – Эти два парохода – самые быстроходные суда на всей реке, Джошуа. Если Джулиан позволит им сняться с причала первыми, он ни за что не догонит их и никого не убьет. – Даже говоря это, Марш сам не верил своим словам.

– Джулиан считает, что это делает его план еще более привлекательным, – ответил Джошуа. – Если они сумеют уйти от него, то останутся в живых, если нет… – Он покачал головой. – Джулиан говорит, что верит в твой пароход, Эбнер. Он намерен прославить его. Потом он намеревается уничтожить оба парохода, а мы все скроемся на берегу и подадимся на восток, в Филадельфию или даже Нью-Йорк. Река ему надоела, утверждает Джулиан. Хотя я полагаю, что все это пустая болтовня. Он устал от жизни. Осуществление его плана будет означать конец моей расы.

Эбнер Марш встал на ноги и в ярости ударил тростью об пол.

– К черту все! «Грёзы Февра» догонит их. Я точно знаю, что догонит. Готов поклясться, что мой пароход догнал бы «Эклипс», если бы ему представился такой шанс. Черт побери, Джулиан не сделает этого с моим кораблем, клянусь, не сделает!

На губах Йорка заиграла легкая опасная улыбка. Когда Эбнер Марш заглянул ему в глаза, он увидел решимость, с которой впервые столкнулся в «Доме переселенца», и холодную ярость, которую испытал на себе, когда потревожил Йорка средь бела дня.

– Нет, – сказал Йорк. – Не сделает. Поэтому я и написал тебе, Эбнер. Я молил Бога, чтобы ты был еще жив. Я много думал об этом и решился. Мы убьем его. Иного выхода у нас нет.

Марш выругался.

– Много же времени понадобилось тебе, чтобы понять это. Ладно, я с тобой. Только… – Он указал тростью Йорку в грудь. – Мы не должны причинить ущерб пароходу, ты меня слышишь? В чертовом плане Джулиана плохо только одно, что он всех собирается убить. Все остальное мне очень по душе. – Он расплылся в улыбке. – Кэннона и Ледерса ждет сюрприз, от которого они никогда не придут в себя. Джошуа поднялся и тоже улыбнулся.

– Эбнер, обещаю тебе: мы приложим все усилия, чтобы «Грёзы Февра» не пострадал. Предупреди и своих людей. Марш нахмурился.

– Каких людей?

Улыбка исчезла с лица Джошуа.

– Твою команду, – сказал он. – Я решил, что ты прибыл сюда на одном из твоих пароходов и, естественно, не один.

Тут только Марш вспомнил, что Джошуа отправил ему письмо на адрес грузопассажирской компании «Река Февр» в Сент-Луисе.

– Проклятие! – вырвалось у него. – Джошуа, у меня больше нет ни пароходов, ни команды. Я действительно приехал на пароходе, но в качестве пассажира.

– А как же Карл Фрамм? Тоби? – напомнил Джошуа. – Все те люди, которые работали под твоим началом на «Эли Рейнольдз»…

– Кто умер, кто уехал… Никого не осталось. Я сам едва не умер.

Джошуа нахмурился.

– Я думал, мы возьмем его силой, днем… Это все меняет, Эбнер.

Эбнер Марш стал чернее тучи.

– Черта с два меняет! Может, ты вообразил, что мы отправимся туда с целой армией, но я ни о чем подобном и не помышлял. Я – старик, Джошуа, и, вероятно, скоро умру. Деймон Джулиан, будь он проклят, больше не страшит меня. Он и так слишком долго владел моим пароходом, и мне совсем не нравится то, что он задумал с ним сделать. Я либо отберу свой корабль назад, либо положу свою жизнь в попытке сделать это. Ты написал мне, что сделал свой выбор. Так что же теперь? Ты со мной или нет?

Джошуа Йорк спокойно выслушал гневную тираду Марша, и черты его бледного лица озарила непроизвольная улыбка.

– Хорошо, – наконец произнес он. – Попробуем сами.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ. Плантация Джулиана, Луизиана. Май 1870 года

Из Нового Орлеана они выехали в полночь на фургоне, купленном Джошуа Йорком. В ночи на ухабистой дороге гулко разносился топот копыт. Правил лошадьми Джошуа. В развевающемся темно-коричневом плаще с капюшоном он выглядел так же прекрасно, как в былые дни. Рядом с ним сидел сумрачный Эбнер Марш. На выбоинах и ухабах фургон подскакивал, и его мотало из стороны в сторону. На коленях, крепко обхватив руками, он держал двустволку. Карманы топорщились от патронов.

Как только город скрылся из виду, Джошуа свернул с главной дороги. Вскоре они съехали и с проселочной дороги и направились по еле приметной, мало используемой тропе, совершенно пустынной в этот полночный час. Тропа постепенно сужалась, превращаясь в петляющий след, бегущий сквозь густые заросли желтой сосны, магнолии и кипариса, эвкалипта и дуба. Временами кроны деревьев вверху смыкались, образуя внизу длинный черный коридор. Когда деревья стояли плотной стеной и закрывали луну, становилось так темно, что Марш порой абсолютно ничего не видел. Но Джошуа, глаза которого были привычны к темноте, ни разу не замедлил бег лошадей.

Наконец слева от них появилась протока, и дорога пошла вдоль речного рукава. В спокойных черных водах отражалась бледная луна. В дремотной ночи то там, то здесь мелькали жуки-светляки. Марш вслушивался в низкое кваканье лягушек и вдыхал густой, тяжелый аромат, идущий от воды, где густо цвели водяные лилии, а берег был сплошь усеян белоснежным кизилом и кувшинками, над которыми возвышались старые исполинские деревья. Возможно, это последняя в его жизни ночь, думал Эбнер Марш. Он жадно вдыхал запах ночи, с одинаковым удовольствием наслаждаясь как благоуханными его оттенками, так и гнилостными.

Лошади, управляемые твердой рукой Джошуа Йорка, неслись сквозь ночь вперед. Он, с головой окунувшись в свои мысли, смотрел прямо перед собой.

Ближе к рассвету, когда на востоке забрезжил первый свет, и звезды начали блекнуть, они миновали старый засохший испанский дуб. По его стволу и корявым ветвям тянулись полоски мха. Они свисали до земли, переходя в обширный мшаник. За дубом начиналось неоглядное, заросшее травой поле. Вдали Марш увидел ряд жалких, почерневших, как гнилые зубы, лачуг. Чуть ближе к ним, уставившись на мир черными провалами окон, вздымались обугленные стены бывшего хозяйского дома. Джошуа Йорк остановил лошадей.

– Здесь мы оставим фургон и дальше пойдем пешком, – сказал он. – Теперь уже близко. – Он взглянул в сторону горизонта, где полоска неба заметно посветлела и теперь, расширяясь, поглощала звезды. – Когда настанет день, мы нанесем удар.

Согласно проворчав, Эбнер Марш, продолжая крепко сжимать в руках оружие, слез с повозки.

– Хороший будет денек, – сказал он Джошуа. – Разве что слишком яркий.

Джошуа улыбнулся и надвинул шляпу на самые глаза.

– Сюда, – показал он дорогу. – Не забудь наш план. Я распахну дверь и встану перед Джулианом. Когда он сосредоточит внимание на мне, войдешь ты и выстрелишь ему прямо в лицо.

– Черт, – буркнул Марш. – С чего это я должен забывать? Я уже столько раз во сне палил в это лицо.

Джошуа шел быстро, отмеряя землю длинными шагами. Рядом с ним, стараясь не отставать, тяжело ступал Марш. Свою трость он оставил в Новом Орлеане. В это утро, впервые за много лет, он снова ощутил себя молодым. Воздух, сладкий и прохладный, был напоен всевозможными ароматами. Марш был исполнен решимости вернуть свое детище, милый его сердцу пароход «Грёзы Февра».

Они прошли мимо хозяйского дома. Миновали невольничьи лачуги. Пересекли поле, густо поросшее розовым и пурпурным буйством цветов индиго. Прошли мимо старой высокой ивы, свесившей до земли свои гибкие ветви, одна из которых нежной женской ладонью провела по щеке Марша. Потом они окунулись в густую чащу кипарисов, перемежающихся с пальметто и цветущим камышом, где по земле стелились кувшинки и лилии всех цветов и оттенков. Почва была влажной, болотистой, и с каждым шагом становилось все мокрее. Эбнер Марш почувствовал, как в старых его сапогах захлюпала вода.

Джошуа наклонился и нырнул под серую прядь испанского мха, свисавшую с корявой низкой ветки, и Марш последовал его примеру. Тут-то он и увидел его.

Эбнер Марш еще сильнее сжал ствол ружья.

– Черт, – только и сказал он.

Старый черный канал снова был наполнен водой. Вода окружала «Грёзы Февра» со всех сторон, но уровня ее пока не хватало, и пароход упирался килем в дно. Покоился он на подушке из ила и песка, задрав нос к небу и накренившись градусов на десять в сторону левого борта. Гребные колеса находились выше уровня воды, поэтому были сухими. Когда-то пароход был выкрашен белой краской с серебряными и голубыми полосками. Теперь он приобрел серый цвет старой гниющей древесины, которая слишком долго оставалась на солнце и в сырости и давно забыла, что такое краска. Казалось, Джулиан и его проклятые вампиры высосали жизнь и из корабля. На капитанском мостике еще были заметны следы алой краски цвета губной помады шлюхи, в который когда-то выкрасил его Мрачный Билли. От измененного названия уцелело только две блеклые буквы «ОЗ», похожие на угасшее воспоминание, другие не сохранились. Зато там, где старая краска потрескалась и облупилась, теперь проглядывало истинное имя. Больше всего пострадала побелка перил и колонн. Они стали совершенно серыми и кое-где покрылись пятнами зелени. Стоило Маршу увидеть свое детище, как его начала бить дрожь. Вся эта сырость и жара, и гниль, подумал он. В глазах что-то зачесалось, и он сердито потер их. Из-за того, что пароход накренился, трубы казались покосившимися. По одному боку рулевой рубки тянулись заплатки из испанского мха. Пряди его свешивались с флагштока. Веревки, когда-то удерживавшие на весу сходни левого борта, давным-давно сгнили, и трап обрушился на полубак. Большая, раздваивающаяся наверху лестница, поражавшая раньше великолепием полированного дерева, была покрыта липкой слизью. То там, то здесь взгляд Марша натыкался на дикие растения, проросшие в расселинах между досок палубы.

– Черт побери, – сказал он. – Черт побери, Джошуа, как мог ты позволить довести его до такого состояния? Как ты мог… – У него перехватило горло, и голос отказался ему повиноваться, да и слов у Эбнера Марша не находилось.

Джошуа Йорк мягко коснулся рукой его плеча.

– Мне очень жаль, Эбнер. Но я пытался…

– О да, я знаю, – буркнул Марш. – Это он натворил с ним такое. Он заставил его гнить, как гниет и разлагается все, к чему прикасаются его руки. О, я уверен, что знаю, кто это был. Клянусь Богом, знаю. Непонятно только, зачем вы мне солгали, мистер Йорк. Зачем нужна была вся эта ложь с «Натчезом» и «Робертом Э. Ли»? Бред. Он никого не перегонит, он никогда больше не сдвинется с места. – Его лицо побагровело, как свекла, и голос угрожающе окреп. – Чтоб вы все провалились! Он навсегда останется в этой дыре. Будет стоять здесь и гнить, и ты знал это! – Марш неожиданно замолчал, по-видимому, испугавшись, что своим криком может разбудить спящих вампиров.

– Да, я знал это, – с печалью в глазах согласился Джошуа Йорк. За его спиной светило утреннее солнце, и в золотисто-красных лучах он казался бледным и слабым. – Но ты был нужен мне, Эбнер. И не все было ложью. Джулиан на самом деле выдвигал план, о котором я рассказал тебе. Однако Мрачный Билли напомнил ему, в каком ужасном состоянии пребывает пароход, и он сразу отбросил его. Все остальное правда.

– Какого черта я тебе поверил? – спросил Марш самого себя. – После всего, что мы пережили вдвоем, ты мне солгал. Ты, мой несчастный партнер, и ты солгал мне!

– Выслушай меня, Эбнер, прошу. Я все объясню. – Йорк приложил руку ко лбу и прикрыл глаза, потом снова открыл их.

– Давай валяй, – сказал Марш. – Рассказывай. Я весь внимание.

– Ты был мне нужен. Я знал, что ни за что не справлюсь с Джулианом в одиночку. Другие… даже те, кто со мной, они не могут устоять перед ним. Они не могут выносить взгляда его глаз… он способен заставить их делать все, что угодно. Ты был моей единственной надеждой, Эбнер. Ты и люди, которых, как я надеялся, ты приведешь с собой. В этом горькая ирония судьбы. Мы, дети ночи, бессчетное число тысячелетий охотились на вас, детей дня, и теперь я, чтобы спасти мой род, обращаюсь к тебе. Джулиан погубит нас. Эбнер, возможно, от твоей мечты остался только прах, но моя пока еще жива! Однажды я помог тебе. Без меня ты не смог бы его построить. Теперь ты помоги мне.

– Тебе просто нужно было попросить меня об этом, – сказал Марш. – Рассказать мне всю чертову правду.

– Я не был уверен, что ты захочешь пойти спасать моих сородичей. Но совершенно точно знал, что ради парохода пойдешь.

– Я бы пошел ради тебя. Мы ведь партнеры, не правда ли? Партнеры?

Джошуа Йорк посмотрел на него печальным взглядом.

– Да, – согласился он.

Марш еще раз взглянул на серую полусгнившую развалину, которая когда-то была его гордостью, его любимым детищем. Он заметил, что на одной из труб какая-то птаха свила себе гнездо. Другие птицы с беспокойством перелетали с «ветки на ветку и громко щебетали, вызывая у Марша раздражение. Свет утреннего солнца, проникающий сквозь ветви возвышающихся над „Грезами Февра“ деревьев, испещрил пароход яркими желтыми полосами, в которых плясали мириады пылинок. Последние тени спешили убраться в чащу подлеска.

– Но почему именно сейчас? – спросил Марш Йорка, нахмурившись. – Если причиной послужили не предполагаемые гонки между «Натчезом» и «Робертом Э. Ли», что тогда? Чем день сегодняшний отличается от предыдущих дней прошедших тринадцати лет? С чего это ты решил сбежать и написать мне письмо?

– Синтия ждет ребенка, – сказал Джошуа. – Моего ребенка.

– Вы кого-нибудь убили вместе? – Эбнер Марш вдруг вспомнил о том, что когда-то рассказывал ему Йорк.

– Нет, впервые за всю историю моего племени оплодотворение произошло не под влиянием совместного утоления красной жажды. Синтия пила мое снадобье на протяжении многих лет. У нее возникла готовность… к сексу без стимула крови и лихорадки. Я ответил на ее готовность. Чувство было таким сильным, Эбнер, таким мощным… как жажда, только совершенно иным и чистым. Жажда жизни, а не смерти. Когда настанет время родов, она умрет, если ваши люди не придут на помощь. Джулиан никогда не пойдет на это. Кроме того, нужно позаботиться и о ребенке. Я не хочу, чтобы он попал под дурное влияние Деймона Джулиана, не хочу, чтобы он попал в его рабство. Я хочу, чтобы это рождение ознаменовало для моей расы начало новой эры. Поэтому я решил действовать.

Проклятый Богом ребенок-вампир, который мог вырасти и превратиться во второго такого Джулиана, думал Эбнер Марш, и ради него он собирается встретиться с Джулианом. Хотя, возможно, младенца ждет иная судьба – вырасти похожим на Джошуа.

– Если ты намерен что-то делать, – заговорил Марш, – какого черта мы с тобой продолжаем стоять здесь и трепаться? – Он указал двустволкой в сторону серой махины полусгнившего парохода.

Джошуа Йорк улыбнулся.

– Извини, что пришлось солгать, – сказал он. – Эбнер, на всем белом свете нет такого второго человека, как ты. Спасибо тебе за все.

– Ладно, оставим любезности, – сказал Марш грубовато. Благодарность Джошуа заставила его смутиться. Он вышел из тени подступивших к кораблю деревьев и шагнул навстречу «Грезам Февра», за которым вздымались огромные заброшенные чаны для изготовления краски индиго, покрытые пурпурными пятнами. С трудом вытаскивая из чавкающей грязи сапоги, капитан приблизился к пароходу и еще раз проверил, заряжено ли ружье. Потом в мелкой стоячей воде нашел доску и, приставив ее к борту «Грез Февра», поднялся на основную палубу. Бесшумный и стремительный, Джошуа Йорк последовал за ним.

Они подошли к раздваивающейся лестнице, ведущей на бойлерную палубу, где располагались каюты первого класса. Там, в гулком сумраке длинного салона, за зашторенными окнами и закрытыми дверьми спали их враги. Марш не спешил идти.

– Хочу сначала посмотреть на мой пароход, – наконец произнес он и, обойдя лестницу, направился в сторону паровых котлов, где располагалось машинное отделение.

Швы на двух котлах разошлись, кое-где ржавчина проела трубы. Паровые машины, коричневые от ржавчины, были словно покрыты бурым инеем. Маршу, чтобы не провалиться сквозь прогнившую палубу, приходилось смотреть под ноги и ступать очень осторожно. Он подошел к топке. В ней лежала застарелая зола, в которой виднелись еще какие-то твердые вкрапления, порой желтоватые, коричневые или черные. Он засунул в топку руку и вытащил кость.

– Кости в топках, палуба насквозь прогнила, на полу все еще валяются невольничьи кандалы. Повсюду ржавчина. Черт! Черт! – Он повернулся к Джошуа. – С меня довольно.

– Я говорил тебе, – сказал Джошуа.

– Мне хотелось посмотреть на него.

Они снова вернулись на солнечный свет полубака. Марш еще раз через плечо обвел грустным взглядом то, что осталось от великолепного красавца его мечты.

– Восемнадцать больших паровых котлов, – хрипло произнес он. – Уайти так любил их мощь.

– Эбнер, пойдем, мы должны сделать то, для чего пришли. Осторожно передвигаясь, они поднялись по широкому трапу. Ступени, покрытые зловонной слизью, были скользкими. Марш слишком тяжело оперся о вырезанный на деревянных перилах желудь, и тот остался у него в руке. Прогулочная палуба тоже была серой, заброшенной и не внушала доверия. Они вошли в главный салон. Глазам Марша предстало три сотни футов разорения и безысходности. Красота уступила место гниению. Ковер прохудился и был покрыт пятнами грибков и плесени. По его поверхности, как раковая опухоль, расползались зеленые проплешины. Расписные когда-то потолочные окна салона кто-то покрыл черной краской. Внутри было темно. На длинной мраморной стойке бара лежал слой пыли. Двери кают были где сорваны с петель, где разбиты. Один из канделябров валялся на полу. Треть зеркал отсутствовала, кое-где вместо них торчали осколки. Уцелевшие почернели и ослепли, местами серебряное их покрытие свисало лентами. Под ногами хрустели осколки стекла.

Когда они вышли на штормовой мостик, Марш, увидев солнце, с облегчением вздохнул. Он еще раз проверил ружье. Над ними возвышалась палубная надстройка. Двери ее кают были закрыты и хранили молчание.

– Он все еще занимает капитанскую каюту? – спросил Марш.

Джошуа кивнул. Они вскарабкались по короткому пролету трапа, ведущего наверх, и направились в сторону каюты.

В тени полога палубной надстройки их поджидал Мрачный Билли Типтон.

Внешне Эбнер Марш никогда бы не узнал его. Мрачный Билли выглядел такой же развалиной, как и пароход. Он всегда был худым и жилистым, а сейчас походил на живой скелет. Из-под землистой, болезненного вида кожи, грозя ее прорвать, выступали острые кости. Голова стала черепом, обтянутым восковой, в оспинах, кожей. Волос почти не осталось, и макушка была покрыта струпьями и свежими мокнущими язвами. Одет Билли был в какие-то черные лохмотья. Ногти на руках достигали четырех дюймов в длину. Только глаза его оставались прежними, льдистого цвета, горящие лихорадочным огнем. Смотрели они, не мигая, стараясь выглядеть страшными и напоминать глаза вампира, Джулиана, например. Мрачный Билли знал об их приходе. Должно быть, он слышал их. Они столкнулись с ним, как только повернули за угол. Он встретил их с ножом в своей меткой, безжалостной руке.

– Ну… – произнес он.

Эбнер Марш вскинул ружье и выстрелил сразу из обоих стволов прямо Мрачному Билли в грудь. Маршу вовсе не хотелось слышать это «ну» во второй раз. Во всяком случае, в тот момент.

Прогремел выстрел, Марш ощутил сильную отдачу. Грудь Мрачного Билли сразу во многих местах окрасилась кровью. Удар отбросил его назад. Прогнившие перила палубной надстройки не выдержали, и он с грохотом рухнул на штормовой мостик. Все еще сжимая нож в руке, Билли попытался подняться на ноги. Пошатываясь, как пьяный, он встал и сделал несколько нетвердых шагов. Марш спрыгнул за ним на штормовой мостик и перезарядил ружье. Мрачный Билли схватился за кобуру револьвера, висевшую у него на поясе, Марш выстрелил повторно. Заряд буквально смел Билли с палубы.

Револьвер вылетел из его рук, и Эбнер Марш услышал, как Билли закричал и тяжело куда-то упал.

Марш перегнулся вниз и увидел, что Мрачный Билли, изогнувшись в неестественной позе, лицом вниз лежит на полубаке. Под ним расплывалось кровавое пятно. Свой проклятый нож он продолжал держать в руке, но теперь было не похоже, что он еще сумеет им воспользоваться. Эбнер Марш удовлетворенно хмыкнул и, вытащив из кармана пару новых патронов, повернулся к палубной пристройке…

Дверь капитанской каюты была широко распахнута. Под пологом палубы, вперив глаза в Джошуа Йорка, стоял Деймон Джулиан, бледное исчадие ада с горящими черными глазами. Джошуа Йорк замер, как загипнотизированный.

Марш опустил взгляд на ружье и патроны в руке. Притворись, что его здесь нет, сказал он себе. Ты на солнце, и он не может броситься на тебя. Не смотри на него, просто спокойно заряди ружье. Пока Джошуа приковал его внимание, заряди и дай залп из обоих стволов ему в голову. Его рука дрожала, Марш сосредоточился и вставил один патрон в патронник.

Тут Деймон Джулиан расхохотался. При звуке смеха Эбнер Марш непроизвольно поднял голову, и второй патрон застыл в ладони. Джулиан обладал исключительно мелодичным смехом, таким добродушным и радостным, что ни за что нельзя было сказать, кто он такой, сколько зла натворил и на что способен.

Джошуа упал на колени.

Марш выругался и сделал три непроизвольных шага вперед. Джулиан, все еще улыбаясь, резко повернулся и метнулся в его сторону. Вернее, сделал попытку. С открытой площадки палубной надстройки Джулиан спрыгнул на штормовой мостик. Но Джошуа, увидев это, поднялся на ноги и одним прыжком нагнал его. На мгновение они сцепились и повалились на палубу. Марш услышал, как Джошуа вскрикнул от боли. Он наконец оторвал взгляд, вставил второй патрон и закрыл ствол. Когда Марш вторично поднял голову, то увидел, что Джулиан наступает. Впереди маячило его бледное лицо, сверкали в оскале зубы, жуткие зубы. Его палец конвульсивно нажал на спуск, и выстрел прогремел прежде, чем он успел навести проклятое ружье на цель. Отдача сбила Марша с ног, и это спасло ему жизнь. Джулиан пролетел мимо. Развернувшись, он на минуту замер, когда увидел, что Джошуа поднимается на ноги. По его правой щеке катились четыре струйки крови.

– Посмотри на меня, Джулиан, – тихо позвал Джошуа. – Посмотри на меня.

У Марша еще оставался один выстрел. Распластавшись на палубе, он поднял ружье, но движения его оказались слишком медлительными. Деймон Джулиан оторвал взгляд от Джошуа и увидел нацеленный на себя ствол оружия. Он отскочил в сторону, и выстрел пришелся по пустому месту. Пока Джошуа Йорк помогал Маршу подняться на ноги, Джулиан бросился вниз по широкой лестнице и исчез из виду.

– Иди за ним! – выкрикнул Джошуа Йорк. – Будь начеку! Он наверняка затаился.

– А ты?

– А я прослежу за тем, чтобы он не ушел с корабля, – сказал Джошуа.

Проворно повернувшись на сто восемьдесят градусов, он легко и бесшумно, как кот, перемахнул через перила штормового мостика и спрыгнул на полубак. Приземлился он в ярде от тела Мрачного Билли. Мгновение спустя он уже был на ногах и устремился в сторону большой лестницы.

Марш вытащил из кармана еще два патрона и зарядил ружье. Подойдя к лестнице, с опаской посмотрел вниз и начал осторожно спускаться. Ружье он держал на изготовку. Под его грузным телом деревянные ступеньки жалобно скрипели. Никаких других звуков слышно не было. Но Марш знал, что это ничего не значит, поскольку они умеют передвигаться бесшумно, все без исключения.

Ему казалось, что он знает, где может скрываться Джулиан: в большом салоне или в одной из кают, выходящих из него. Марш положил палец на спусковой крючок и на минуту задержался, чтобы глаза привыкли к темноте.

В дальнем конце салона он различил какое-то движение. Марш прицелился и затаил дыхание, потом опустил ствол. Это был Джошуа.

– Он не выходил, – выкрикнул Джошуа и повел головой, обшаривая глазами, лучше приспособленными к сумеречному зрению, чем человеческие, темное пространство кают-компании.

– Я тоже думаю, что нет, – сказал Марш.

Внезапно в салоне стало зябко, словно повеяло могильным холодом. Было темно и тихо, как в саркофаге. Марш почти ничего не видел, кроме зловещих мрачных теней.

– Мне нужен свет, – бросил он и, вскинув ружье, выстрелил по потолочному окну.

В замкнутом пространстве залп прозвучал с оглушительным грохотом. Окно разлетелось, и на пол посыпались осколки стекла. Помещение залил солнечный свет. Марш достал патрон, чтобы перезарядить второй ствол.

– Ни черта не вижу, – проговорил он и, держа ружье под мышкой, сделал шаг вперед. Он заметил, что в длинном салоне совершенно тихо и пустынно. Может быть, Джулиан сидит, пригнувшись, за стойкой бара, подумал он и осторожно направился туда.

До его слуха донесся слабый тонкий звук, похожий на перезвон хрусталя на ветру. Эбнер Марш нахмурился.

Раздался крик Джошуа:

– Эбнер! Над тобой!

Марш поднял голову, и в это самое мгновение Деймон Джулиан отпустил хрустальный канделябр и спрыгнул на него. Люстра закачалась из стороны в сторону.

Марш хотел было вскинуть ружье и выстрелить, но было уже поздно, к тому же он оказался непростительно нерасторопным. Джулиан приземлился прямо ему на плечи и вырвал Оружие из рук Марша. Оба повалились на пол. Марш попытался освободиться, но что-то крепко держало его. Тогда он изловчился и размахнулся своим огромным кулачищем. Откуда-то из пространства пришел ответный удар, от которого у Марша едва не раскололась голова. На мгновение он отключился. Руку его схватили и грубо заломили за спину. От боли Марш вскрикнул. Давление сверху не ослабевало. Он попробовал подняться на ноги, однако его руку заломили еще сильнее. Капитан услышал, как в ней что-то хрустнуло, и снова вскричал, на этот раз громче. Резкая боль пронзила тело и запульсировала по всем членам. Голова Марша безвольно ударилась о палубу, и он уткнулся лицом в покрытый плесенью ковер.

– Только пошевелитесь, капитан, – прозвучал сладкий голос Джулиана, – и я сломаю вам вторую руку. Лежите спокойно.

– Отпусти его! – сказал Джошуа.

Марш поднял глаза и увидел, что тот стоит в двадцати футах от них.

– Как бы не так, – отозвался Джулиан. – Не вздумай двигаться, дорогой Джошуа. Если ты попытаешься приблизиться ко мне хоть на дюйм, я вырву глотку капитану Маршу. Если останешься там, где стоишь, сохраню ему жизнь. Ты меня понял?

Марш попробовал пошевелиться, и от резкой боли прикусил губу. Джошуа, выпустив вперед руки, словно когти, стоял, не двигаясь.

– Да, – ответил он. – Я понял.

Его серые глаза грозно сверкали, но в них появилась нерешительность. Марш глазами поискал ружье. Оно лежало в пяти футах от него. Дотянуться до оружия он при всем своем желании не мог.

– Хорошо, – отозвался Деймон Джулиан. – А теперь почему бы нам всем не устроиться с большим комфортом? – Марш услышал, как тот подтянул к себе ближайший стул и сел позади Марша. – Я расположусь в тени, а ты можешь оставаться на солнце, которому капитан так любезно предоставил доступ в салон. Давай, Джошуа, делай, как я велю, если не хочешь увидеть, как он умрет.

– Если ты убьешь его, мне уже ничто не помешает, – сказал Джошуа.

– Возможно, меня устраивает подобный риск, – ответил Джулиан. – А тебя?

Джошуа Йорк медленно обвел взглядом кают-компанию, взял стул и, нахмурившись, поставил его в пятно солнечного света, проникавшего внутрь через разбитое окно.

Его от них отделяло футов пятнадцать.

– Сними шляпу, Джошуа, я хочу видеть твое лицо. Йорк поморщился и, сняв свою широкополую шляпу, отшвырнул ее в тень салона.

– Замечательно, – констатировал Деймон Джулиан. – Теперь мы будем ждать некоторое время, Джошуа. – Он громко и радостно рассмеялся. – До темноты.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. На борту парохода «Грёзы Февра». Май 1870 года

Мрачный Билли Типтон открыл глаза и попытался закричать. Но с губ сорвался только тихий всхлип. Он втянул в себя воздух и почувствовал привкус крови. Билли уже много раз пробовал кровь и хорошо знал, какая она на вкус. Только на этот раз ему пришлось глотать собственную кровь. Он закашлялся и принялся ловить ртом воздух. Чувствовал он себя не слишком хорошо. Вся грудь горела огнем. Лежать было мокро. Вокруг все было в крови, и она продолжала вытекать.

– Помогите мне, – слабо позвал Билли.

Но голоса его не было слышно уже в трех футах. По телу его пробежала дрожь, и он снова закрыл глаза. Может быть, он немного соснет, и рана затянется.

Но боль не уходила, и рана не затягивалась. Мрачный Билли продолжал лежать бесконечно долго. Дыхание его было неровным и свистящим. Грудь поднималась и опускалась толчками. Уткнувшись лицом в палубу, он мог думать только о том, что кровь уходит из него. Чем-то воняло. Запах был отвратительный. Наконец Мрачный Билли понял, что это. Падая, он обделал штаны. Он ничего не чувствовал, но запах ощущал. Билли заплакал.

Это продолжалось недолго. Слезы истощились, и боль была невыносимой. Болело ужасно. Он, чтобы отвлечься от боли, попытался заставить себя думать о чем-то другом. Медленно он начал вспоминать. Здесь с ружьем были Марш и Джошуа Йорк. Это они выстрелили в него. Они пришли, чтобы погубить Джулиана, вспомнил Билли, а он пытался остановить их. Только на этот раз он подкачал, ему не хватило проворства. Он снова попробовал подать голос.

– Джулиан! – позвал Билли немного громче, но все-таки достаточно тихо, чтобы быть услышанным.

Ответа не последовало. Мрачный Билли всхлипнул и снова открыл глаза. Оказывается, он упал со штормового мостика и теперь лежал на полубаке. Стоял день. Деймон Джулиан не мог слышать его. Даже если бы услышал, что мог он сделать. Было утро, и Джулиан не мог прийти ему на помощь. Джулиан до темноты никуда не выйдет. К вечеру он умрет.

– К вечеру я умру, – сказал Билли вслух, слова прозвучали так тихо, что даже он сам едва мог расслышать их. Он закашлялся и проглотил новую порцию крови. – Мистер Джулиан… – слабо позвал он.

Потом на некоторое время Билли успокоился и начал размышлять, во всяком случае, предпринял такую попытку. Его, конечно, продырявили. Грудь, должно быть, представляла собой сплошную рану. Он должен был умереть. Марш стоял совсем рядом с ним, он должен был давно умереть. Но он не умер. Мрачный Билли усмехнулся. Он знал, почему до сих пор оставался жив. Ружейный выстрел не мог убить его. Теперь он почти стал одним из них. Все случилось так, как предсказывал Джулиан. Мрачный Билли не сомневался, что так оно и произойдет. Каждый раз, глядя на себя в зеркало, он думал, что кожа его делается белее, а глаза все больше и больше напоминают глаза Деймона Джулиана, Он сам это видел. Ему даже казалось, что за последний год или два он стал лучше видеть в темноте. Все это сотворила кровь, думал Билли. Если бы ему не было так плохо от нее, возможно, его успехи были бы еще заметнее. Иногда от крови ему делалось по-настоящему плохо, в желудке начинались дикие спазмы, и его рвало. Но он продолжал пить ее и, как говорил Джулиан, благодаря этому делался сильнее. Порой он хорошо чувствовал эго, а выстрел в упор сейчас доказал его правоту. В него выстрелили, он упал, но не умер, нет, сэр, он оставался жив. Он поправится, как поправился Деймон Джулиан. Теперь он стал почти таким, как они. Мрачный Билли улыбнулся и подумал, что пролежит здесь до тех пор, пока совсем не поправится. Потом он поднимется и убьет Эбнера Марша. Он мог себе представить, как тот испугается, когда увидит Билли после всего того, что они с ним сделали.

Если бы только он так не страдал. Интересно, думал Мрачный Билли, Джулиану тоже было так больно в тот день, когда проклятый клерк пронзил его шпагой? Но мистер Джулиан проучил негодяя. Мрачный Билли тоже проучит кое-каких людишек. Некоторое время он позволил себе помечтать об этом и о том, что сделает. Он будет гулять по Галлатин-стрит там, где ему вздумается, а они будут чрезвычайно любезны с ним. Он наконец вместо шлюх из танцевальных салонов выберет себе настоящих красоток из числа смуглолицых мулаток или креолок, попользуется ими, а потом напьется их крови. Тогда они больше никому не достанутся и никогда больше не будут смеяться над ним, как это делали в былые дни проститутки.

Мрачному Билли нравилось думать о том, как все будет складываться в будущем. Время шло, сколько минут минуло или часов, он точно не знал. Но мысли о будущем больше не забавляли Билли. Ни о чем другом, кроме боли, он думать не мог. Она диким зверем набрасывалась на него каждый раз, когда он делал вдох. Он считал, что боль должна пойти на убыль. Но она и не думала отступать, и кровь продолжала лить потоком. Билли потерял уже столько крови, что у него начала кружиться голова. Если он начал выздоравливать, тогда почему кровотечение все еще оставалось обильным? Вдруг Мрачному Билли стало страшно. Может быть, преобразование его организма еще не закончилось. Может быть, он все-таки не поправится и не встанет как ни в чем не бывало, и не пойдет и не рассчитается с Эбнером Маршем. Может быть, он просто истечет кровью?

Билли выкрикнул:

– Джулиан!

Он крикнул что было сил. Джулиан поможет ему закончить преобразование, поможет облегчить его состояние, поможет сделаться сильнее. Если бы он только мог докричаться до Джулиана, все изменилось бы к лучшему. Джулиан принес бы ему кровь, и ему полегчало бы. Джулиан позаботится о нем. Мрачный Билли ничуть не сомневался в этом. Что Джулиан будет без него делать?

Билли снова позвал, на этот раз он закричал так громко, что горло от боли едва не лопнуло.

Снова ответом была тишина и никакого движения. Он прислушался, надеясь услышать шаги Джулиана или кого другого, кто пришел бы ему на помощь. Ничего. Кроме… он вслушался пристальнее. Мрачному Билли показалось, что он слышит голоса. Один из них принадлежал Деймону Джулиану! Он слышал его! Билли почувствовал облегчение, за которым последовала слабость.

Только Джулиан не слышал Билли. А если бы и услышал, то не смог бы прийти, он бы не вышел на солнце. От этой мысли Мрачному Билли стало жутко. Джулиан мог прийти, когда станет темно, прийти и закончить преобразование. Но когда на землю опустится тьма, будет уже поздно.

Нужно самому пойти к Джулиану, подумал Мрачный Билли Типтон, лежа в луже крови и корчась от боли. Он должен встать и пойти туда, где находится Джулиан, и Джулиан поможет ему.

Мрачный Билли прикусил губу и, собрав все силы, попытался подняться.

Он вскрикнул.

Боль, пронзившая Билли, когда он попытался пошевелиться, была подобна удару раскаленного кинжала. Резкая, острая, невыносимая, она прошила все тело и унесла с собой все мысли, и надежду, и страх. Кроме боли ничего не осталось. Он закричал и замер в неподвижности. Кровь продолжала пульсировать. Сердце бешено колотилось, боль постепенно начала отступать. Тогда вдруг Мрачный Билли Типтон понял, что не чувствует своих ног. Он попытался пошевелить пальцами ног, но ничего не ощутил.

Он умирал, и это было несправедливо. Он так близко подошел к цели. Тринадцать лет пил он кровь и набирал силу. Он изменялся и уже был близок к завершению этого процесса. Он собирался жить вечно, а теперь все это ускользало от него. Они все отняли у него, ограбили его. Его всегда обирали, у него никогда не было ничего своего. В который раз его надули. Мир снова обманул его. Над ним вечно насмехались и негры, и креолы, и богатые бездельники. Теперь же его лишали жизни, возможности отомстить и всего-всего.

Ему нужно во что бы то ни стало добраться до Джулиана. Если бы только он мог завершить процесс преобразования, все стало бы на свои места. В противном случае он умрет сейчас и здесь, и они снова будут потешаться над ним и обзовут его дураком, мразью и еще всякими другими словами. Они будут мочиться на его могилу и смеяться над ним и после смерти. Нужно во что бы то ни стало добраться до мистера Джулиана. Тогда смеяться будет он, да, он еще посмеется.

Мрачный Билли сделал глубокий вдох. В ладони он почувствовал рукоятку своего ножа. Он поднес дрожащую руку к лицу и взял нож в зубы. Ну вот! Теперь не так больно, подумал он. С руками у него все было в порядке. Билли растопырил пальцы в поисках опоры на скользкой от крови и плесени палубе. Упираясь локтями и ладонями, подтянул тело вперед. От этого движения грудь снова обожгло болью, нож едва не выпал изо рта. По телу пробежала дрожь, и он еще сильнее стиснул лезвие зубами. В изнеможении он упал плашмя. Когда боль потихоньку отступила. Мрачный Билли открыл глаза и улыбнулся, насколько позволял зажатый в зубах клинок. Он продвинулся вперед! На его взгляд, он продвинулся вперед на целый фут. Еще пять или шесть таких усилий, и он окажется у подножия большой лестницы; тогда, цепляясь за балясины резных перил, он подтянет свое тело и поднимется. Как ему казалось, голоса доносились сверху. Он доберется до них. Он был уверен, что доберется. Он должен!

Мрачный Билли Типтон, сжав зубами лезвие ножа, выпростал вперед руки и вонзил в дерево палубы длинные ногти.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. На борту парохода «Грёзы Февра». Май 1870 года

Часы проходили в тишине, и тишина была пропитана страхом. Эбнер Марш сидел, прижавшись спиной к мраморной стойке бара, баюкая сломанную руку и обливаясь потом. Он находился в непосредственной близости от Деймона Джулиана. Джулиан разрешил ему подняться и занять сидячее положение после того, как боль стала для Марша невыносимой, и он начал постанывать. В таком положении боль не слишком беспокоила его, но он знал, что стоит пошевелиться, и она обрушится на него с новой силой.

Марш никогда не был отменным шахматистом, и Джонатан Джефферс десятки раз доказывал это. Порой за игрой он забывал, как передвигать чертовы фигуры. Но даже его жалких знаний хватало, чтобы распознать возникновение патовой ситуации.

Джошуа Йорк неподвижно сидел на стуле. Его глаза с такого расстояния казались темными и непроницаемыми, тело было напряжено. Сверху лился солнечный свет, унося по капле его жизнь, испаряя силу, как по утрам он испаряет над рекой утренний туман. Йорк не шевелился. Причиной тому был Марш. Джошуа знал, что стоит ему что-либо предпринять, как Эбнер Марш тут же захлебнется в собственной крови. Может, потом ему и удастся убить Деймона Джулиана, а может, и нет, но Маршу уже было бы все равно.

Положение Джулиана тоже было тупиковым. Если он убьет Марша, то потеряет защиту. Тогда Джошуа сможет броситься на него. Ясно, что такой исход пугает Деймона Джулиана. Это чувство было знакомо Эбнеру Маршу. Поражение не проходит бесследно, даже для такого существа, как Деймон Джулиан. Джулиан десятки раз ломал Джошуа Йорка, десятки раз пил он его кровь, чтобы подкрепить победу. Йорк только однажды праздновал триумф, но и этого оказалось достаточно. Джулиан утратил уверенность. В нем поселился страх, разъедающий душу, как черви мертвое тело.

Марш чувствовал себя слабым и беспомощным. Рука жутко болела; взгляд, когда он не смотрел на Джулиана или Джошуа, то и дело возвращался к отброшенному оружию. Оно слишком далеко, повторял он себе. Слишком далеко. Выхода не было. Марш знал, что в подобной ситуации не смог бы ничего сделать даже в лучшие свои времена. А сейчас, да еще со сломанной рукой… он закусил губу и попытался придать мыслям иное направление. Джонатан Джефферс, возможно, на его месте что-нибудь и придумал бы. Что-нибудь умное, изобретательное и неожиданное. Но Джефферс умер, и Маршу, кроме себя самого, рассчитывать не на кого. Единственное, что приходило ему на ум, было простым и глупым – постараться завладеть проклятым ружьем. Но Марш знал, что если попытается сделать это, то умрет.

– Тебе не мешает свет, Джошуа? – спросил один раз Джулиан после того, как они просидели в таком положении достаточно долгое время. – Раз уж ты собираешься стать одним из них, тебе давно пора было привыкнуть к нему. Хорошая скотина любит солнечный свет.

Йорк не ответил, и Джулиан больше не заговаривал.

Наблюдая за ним, Марш пришел к выводу, что сам Джулиан порядком опустился. Он пришел в такое же состояние, как и пароход, как Мрачный Билли. Теперь он стал другим, более страшным. После этого вопроса он больше не произнес ни одной колкости. Он молчал и не смотрел ни на Марша, ни на Джошуа. Взгляд его был рассеянным. Глаза устремились в никуда, холодные, черные и безжизненные, как уголь. Но они не утратили своей способности светиться. В том сумраке, в котором пребывал Деймон Джулиан, они то и дело сверкали из-под бледного опущенного лба. Они больше не походили на глаза человека, как не походил и сам Джулиан.

Марш вспомнил ту ночь, когда Джулиан впервые поднялся на борт «Грез Февра». Когда он заглянул в его глаза и увидел спадавшие одну за другой маски, бесконечную сменяющуюся череду масок, пока не появился скрывающийся в глубине зверь. Теперь все представлялось по-иному. Теперь маски больше не существовали. Раньше Деймон Джулиан виделся Маршу существом, похожим на злобного человека; таившиеся в нем пороки встречались у людей: злобность, лживость, жуткий мелодичный смех, жестокая радость при виде страданий, любовь к красоте и наслаждение ее гибелью. Теперь всего этого не стало. Оставался только зверь с горящими глазами, забившийся в тень, загнанный в угол, страшный и не по вдающийся увещеваниям. Джулиан больше не насмехался над Джошуа, не рассуждал на темы добра и зла, силы и слабости, не шептал Маршу лживых обещаний. Теперь, съежившись в темноте, он просто сидел и ждал, с лицом без возраста и выражения, с пустыми древними глазами.

Тогда Эбнер Марш понял, что Джошуа Йорк прав. Джулиан был сумасшедшим, он был хуже любого безумца. Джулиан стал призраком, и существо, обитавшее в его теле, не имело разума.

Все же, с горечью думал Марш, победителем выйдет оно. Деймон Джулиан, по всей вероятности, умрет, подобно тому как на протяжении веков умирали сменявшие одну за другой маски, а зверь, обитающий внутри, останется. Джулиан мечтал о тьме и забытьи, но зверь умереть не мог. Он был умным, терпеливым и сильным.

Эбнер Марш снова бросил взгляд на ружье. Если бы только он мог до него дотянуться. Если бы только он был таким же быстрым и сильным, как сорок лет назад. Если бы только Джошуа мог достаточно долго удерживать внимание зверя. Но это тоже не годилось. Зверь мог не встретиться с глазами Джошуа Йорка. А Эбнер Марш не был больше скор и силен, и его сломанная рука напоминала о себе пульсирующей болью. Он ни за что не успел бы вскочить на ноги и схватить ружье. К тому же ствол смотрел совсем не в ту сторону. После падения он был направлен на Джошуа. Если бы он был обращен в сторону Джулиана, может, и имело бы смысл рискнуть. Тогда Маршу нужно было просто броситься на ружье, молниеносно поднять его и нажать на курок. Но в нынешнем положении он должен успеть схватить его и развернуться, чтобы выпалить в монстра, именующего себя Деймоном Джулианом Со сломанной рукой это не представлялось возможным. Нет. Марш знал, что все это кончится неудачей. Зверь был слишком проворен.

С губ Джошуа сорвался стон. Он поднес ладонь ко лбу и, наклонившись вперед, закрыл лицо руками. Кожа его уже порозовела. Вскоре она станет красной, потом вздуется, почернеет и обуглится. Эбнер Марш видел, как жизненные силы покидают его тело. Что удерживало его в этом кругу палящего солнца, Марш не знал. Джошуа Йорк обладал мужеством, и Эбнер Марш не мог отказать ему в этом. Вдруг Марш ни с того ни с сего произнес вслух громко и отчетливо:

– Убей его. Джошуа, встань и напади на него. Черт со мной.

Джошуа Йорк поднял голову и слабо улыбнулся.

– Нет.

– Пусть катится все к чертям собачьим, упрямый ты дуралей. Делай, что я сказал тебе! Я старик, моя жизнь и гроша не стоит. Джошуа, сделай, как я тебе сказал!

Джошуа покачал головой и снова опустил лицо в ладони. Зверь странным взглядом посмотрел на Марша, как будто не мог понять его слов, как будто позабыл все языки на свете. Марш посмотрел ему в глаза и содрогнулся. Рука его болела так, что на глаза наворачивались слезы. Он принялся чертыхаться и ругаться на чем свет стоит, пока лицо его не налилось кровью. Это было все же лучше, чем ронять слезы, подобно слабой бабе. Потом он выкрикнул:

– Ты был настоящим партнером, Джошуа, и я по гроб жизни не забуду тебя.

Йорк улыбнулся. Марш видел, что даже улыбка для него стала болезненной. Джошуа слабел на глазах. С этим Эбнер тоже ничего не мог поделать, как не мог дотянуться до этого проклятого, ставшего бесполезным ружья. Когда сядет солнце, и на «Грёзы Февра» опустится темнота, зверь с улыбкой встанет со своего места. Двери вдоль большого салона начнут одна за другой открываться, проснутся и вернутся к активной жизни дети ночи, вампиры, сыновья и дочери, рабы зверя. Они появятся из-за разбитых зеркал и выцветших картин, с холодными улыбками на бледных лицах и ужасными глазами. Некоторые из них были друзьями Джошуа, а одна даже носила в чреве его ребенка, но Марш совершенно точно знал, что это не имеет ровным счетом никакого значения. Они принадлежали зверю. Джошуа умел красиво говорить, взывать к справедливости и мечтать, а Джулиан обладал реальной властью. Он пробуждал звериное начало в других, пробуждал в них красную жажду, подчинял их своей воле. Сам он уже не испытывал жажды, но хранил воспоминание о ней.

Когда двери начнут открываться, Эбнер Марш умрет. Деймон Джулиан говорил, что намеревается сохранить ему жизнь, но зверь в нем не имеет никакого отношения к глупым обещаниям Деймона Джулиана, он хорошо знает, какую опасность представляет собой Эбнер Марш. Невзирая на свою безобразную внешность, он в эту ночь утолит их жажду. И Джошуа тоже умрет, или, что еще хуже, станет таким же, как они. И его ребенок вырастет в такого же зверя, и убийствам не будет конца и края, и в последующие века красная жажда, никем не потревоженная, продолжит свое победное шествие, и горячечные мечты перейдут в болезнь и разложение.

Может ли быть иной конец? Зверь сильнее их, он представляет силу природы. Зверь был подобен реке и вечен. Его не мучили сомнения, он не ведал мыслей, не умел мечтать и строить планы. Джошуа Йорк мог победить Деймона Джулиана, но, когда Деймон Джулиан сдавался, его место занимал дремавший в нем зверь, активный, безжалостный, могучий. Своего зверя Джошуа опоил зельем, подчинил собственной воле, поэтому зверю Джулиана он мог противопоставить только свою человеческую природу. А одной человеческой природы, как оказалось, мало. Шансов на успех у него не оставалось.

Эбнер Марш нахмурился. В голове вертелась какая-то, пока еще неясная мысль и не давала ему покоя. Он пытался сформулировать ее, но она все время ускользала. Рука нестерпимо болела. Ему хотелось выпить чертова зелья Джошуа. Вкус у него был мерзкий, но Джошуа как-то сказал, что оно содержит настойку опиума, это могло бы облегчить боль. И алкоголь тоже не помешал бы.

Угол, под которым били в отверстие в потолке солнечные лучи, изменился. Пошла вторая половина дня, решил Эбнер Марш. Солнце стало клониться к западу. У них остается совсем немного времени. Потом двери начнут открываться. Он посмотрел на Джулиана, затем перевел взгляд на ружье. Марш стиснул руку, как будто это могло облегчить боль. О чем, черт возьми, он думал? О дурацком снадобье Джошуа для своей руки… нет, о звере, о том, что Джошуа никогда не сумеет побороть его, потому что…

Эбнер Марш прищурил глаза и бросил взгляд в сторону Джошуа. Но однажды он поборол его, вспомнил Марш. Однажды он поборол его, невзирая на зверя. Почему он не может сделать это еще раз? Почему? Марш обхватил руку и начал медленно раскачиваться из стороны в сторону, чтобы боль отступила и не мешала думать. Почему, почему, почему?

И ответ пришел сам собой, как всегда бывает в таких случаях. Может быть, Марш был тугодумом, но он никогда ничего не забывал. Его осенило. Напиток, подумал он. Теперь он ясно представил себе, как все было. Когда Джошуа на солнце стало плохо, он вылил остатки зелья ему в горло, перевернул бутылку и, увидев, что она пуста, запустил ее в реку. Спустя несколько часов Джошуа покинул его, сколько времени ему понадобилось, чтобы добраться до корабля? Сколько… дни, да, несколько дней ушло у него на то, чтобы вернуться на «Грёзы Февра». Он бежал к своим проклятым бутылкам, бежал от красной жажды. Потом он нашел пароход и мертвецов на нем, начал отрывать доски, и тут появился Джулиан… Марш вспомнил слова Джошуа… «Я с криками набросился на него. Я орал что-то нечленораздельное. Я жаждал мести. Я испытывал страшное желание убить его, никого еще мне не хотелось убить так, как его. Мне хотелось перегрызть его бледное горло, узнать вкус его проклятой крови! Мой гнев…» Нет, подумал Марш. Дело было не только в гневе. Жажда. Вот почему. Вот почему Джошуа так разъярился, хотя сам так и не понял этого. Он находился в первой стадии красной жажды! Должно быть, как только Джулиан улизнул от него, он пошел и выпил своего снадобья. Поэтому он и не понял, что это было и почему он был так не похож на себя прежнего.

Тут у Марша внутри все похолодело. Интересно, осознавал ли Джошуа истинную причину того, почему он начал отдирать те доски, и что случилось бы, не помешай ему Джулиан? Неудивительно, что в тот раз Джошуа победил и что больше ему это не удавалось. Его ожоги, страх, кровавая резня вокруг и многодневное отсутствие питья… несомненно, это была жажда. В ту ночь в нем самом пробудился зверь, и он оказался сильнее зверя Джулиана.

На мгновение Эбнера Марша охватило возбуждение. Потом внезапно он понял, что его надеждам не суждено сбыться. Возможно, он и сделал важное для них открытие, но что толку? Это уже не поможет. Сбежав от Джулиана, Йорк сделал для себя изрядные запасы зелья. И, отправляясь в эту их поездку на плантацию Джулиана, он перед отбытием из Нового Орлеана выпил полбутылки своего средства. Марш не знал, каким образом пробудить в Джошуа лихорадку, лихорадку, которая могла стать их единственным шансом… взгляд его снова упал на двустволку, проклятое, бесполезное ружье.

– Черт, – пробормотал он. Забудь о нем, сказал он себе. Оно бесполезно. Думай, думай, как думал бы на твоем месте мистер Джефферс. Уж он-то что-нибудь да придумал бы. Это как во время пароходных гонок, пришло Маршу на ум. Просто так второй такой же быстроходный корабль не обгонишь, тут нужно применить хитрость. Нужен классный лоцман, который знает все рукава и излучины, знает, где и как можно сократить путь, как обставить соперника. Может быть, для этого вам понадобится скупить все березовые дрова, чтобы противнику остался только тополь, может быть, понадобится иметь в резерве бочонки со свиным жиром. Без хитрости не обойтись!

Марш нахмурился и здоровой рукой принялся пощипывать бакенбарды. Он понимал, что в этой ситуации не может сделать ничего. Решение оставалось за Джошуа. Только Джошуа сгорал на солнце и с каждой минутой терял силы. Он не сдвинется с места до тех пор, пока на карту поставлена жизнь Эбнера Марша. Если бы только нашлось средство, способное заставить Джошуа пошевелиться… пробудить в нем жажду… Как это происходило? Каждый месяц, как будто, если только регулярно не употребляешь это зелье. Могло ли что-то другое пробудить ее? Что еще могло спровоцировать ее? Марш полагал, что что-то было, но что именно, он не знал. Может быть, гнев имел какое-то отношение к этому, но его одного было недостаточно. Красота? Действительно, красивые вещи представляли для него искушение даже при наличии снадобья. «Возможно, он выбрал меня в партнеры, потому что я был самым безобразным капитаном на чертовой реке», – думал Марш. Но и этого мало. Проклятый Деймон Джулиан достаточно красив, и вызывает у Джошуа ярость, но Джошуа все же проигрывал ему, всегда проигрывал, и виной тому было его питье, во всяком случае, так он полагал… Мысли Марша снова вернулись к тем рассказам, которые он слышал от Джошуа Йорка, о темных ночах, о смерти, о страшных горьких временах, когда жажда завладевала его душой и телом.

«…попал мне прямо в живот, – сказал Джошуа, – кровь из меня хлынула потоком… Я поднялся. Должно быть, я представлял жуткое зрелище, с бледным лицом и весь перепачканный кровью. И я испытал странное чувство… Джулиан прихлебывал свое вино и с улыбкой говорил: „Неужели вы и в самом деле думали, что в ту августовскую ночь я намеревался причинить вам зло? Хотя, не буду кривить душой, в приступе боли и ярости я был способен и не на такое. Но не до этого…“

Перед мысленным взором Марша возникло его лицо в тот момент, когда он вытаскивал из тела клинок мистера Джефферса, искаженное и звериное… он вспомнил обгоревшую Валерию, умиравшую в ялике, вспомнил, как взывала она и бросилась к горлу Карла Фрамма… он вспомнил, как Джошуа Йорк говорил ему: «…человек снова ударил меня, и я набросился на него с кулаками… он снова пошел в атаку…»

Все правильно, думал Эбнер Марш, все именно так и есть. Это единственное решение, которое подсказывала ему логика. Он поднял глаза к потолочному окну. Угол солнечных лучей еще более заострился. Ему даже показалось, что свет приобрел несколько розоватый оттенок. Джошуа теперь частично оставался в тени. Час назад этот факт Марш воспринял бы как облегчение. Теперь это чувство у него не возникло.

– Помогите мне… – раздался голос.

Это был сдавленный шепот, искаженный болью и страданием. Но они все услышали его. В мрачной тишине он прозвучал вполне ясно и отчетливо.

Из сумрака, оставляя за собой на ковре кровавый след, выполз Мрачный Билли Типтон. Он даже не полз, как увидел Марш, он подтаскивал тело, втыкая свой маленький ножичек в палубу и подтягиваясь на руках, ноги и вся нижняя часть туловища безвольно тащились сзади. Позвоночник был перекручен неестественным образом. Ничего человеческого в Билли не оставалось. Он весь был, покрыт слизью и грязью вперемешку с засохшей кровью. Кровотечение не останавливалось. Билли подтянул себя еще на фут вперед. Грудь его казалась запавшей, и лицо искажала безобразная гримаса боли.

Джошуа Йорк медленно приподнялся со стула. Он походил на человека во сне. Марш успел заметить, что лицо его горит огнем.

– Билли… – начал он.

– Не двигайся с места, Джошуа, – прозвучал голос зверя. Йорк тупо посмотрел на него и облизнул пересохшие потрескавшиеся губы.

– Я не причиню тебе вреда, позволь мне убить его. Это будет милосердно.

Деймон Джулиан улыбнулся и покачал головой.

– Если ты убьешь бедного Билли, – сказал он, – я буду вынужден убить капитана Марша.

Он снова стал похож на прежнего Джулиана; тягучая утонченность голоса, холодок, скрытый между словами, признаки тайного удовольствия.

С огромным трудом и болью Мрачный Билли передвинулся еще на фут вперед и застыл на месте. Тело его тряслось. Изо рта и носа капала кровь.

– Джулиан, – произнес он.

– Тебе нужно говорить громче, Билли. Мы не слышим тебя.

Мрачный Билли сжал нож и поморщился. Он сделал попытку приподнять голову и удержать ее в приподнятом состоянии.

– Я… помогите мне… больно, как мне больно. Ужасно. Внутри все болит… внутри, мистер Джулиан. Деймон Джулиан поднялся со стула.

– Я все вижу, Билли. Чего же ты хочешь? Уголки рта Мрачного Билли задергались.

– Помогите… – прошептал он. – Преобразование… завершить преобразование… нужно… я умираю…

Джулиан смотрел то на Билли, то на Джошуа, который так и не сел. Эбнер Марш напряг мышцы и бросил взгляд на ружье. Сейчас, когда Джулиан стоял на ногах, это представлялось невозможным. Он не успеет повернуть ружье против него и выстрелить. Может быть… он посмотрел на Билли, безмерные страдания которого почти заставили Марша забыть о собственной сломанной руке.

Билли начал умолять:

– Вечная жизнь… Джулиан… измените меня… один из вас…

– Ах, – протянул Джулиан. – Боюсь, что у меня для тебя печальные новости, Билли. Я не могу изменить тебя. Неужели ты на самом деле думал, что тварь, подобная тебе, может стать одним из нас?

– ..обещали, – настойчиво прошептал Билли. – Вы обещали. Я умираю!

Деймон Джулиан улыбнулся.

– И что только мы будем делать без тебя? Он непринужденно рассмеялся, тогда Марш понял, что Деймон Джулиан вернулся, что зверь уступил ему место. Это был смех Джулиана, богатый по тембру, мелодичный и глупый. Смех этот еще звучал в ушах Марша, когда он взглянул на лицо Мрачного Билли. Тот дрожащей рукой вырвал нож из палубной доски.

– Чтоб тебе! – прорычал Марш, адресуя проклятие Джулиану, и вскочил на ноги.

Джулиан в страхе перевел на него взгляд. Марш, чтобы не застонать от боли, прикусил губу и прыжком рванулся к ружью. Джулиан был в сотню раз проворнее его. Марш тяжело рухнул на оружие и от острой боли, пронзившей его, едва не лишился чувств. Только он ощутил под животом холод двустволки, как тут же почувствовал на шее мертвую хватку ледяных рук Джулиана.

Все перемешалось. Деймон Джулиан взвыл. Эбнер Марш перевернулся. Джулиан, пошатываясь, сделал шаг назад. Руками он закрывал лицо. Из его левого глаза торчал нож Мрачного Билли. Сквозь белые пальцы сочились струи крови.

– Умри, проклятый, – пророкотал Марш и нажал на курок.

Выстрел сбил Деймона Джулиана с ног. Ружье ударило Марша в предплечье, и он вскрикнул. На мгновение от боли потемнело в глазах. Когда боль несколько стихла, и он снова обрел дар зрения, Марш попытался подняться на ноги. Эта попытка далась ему с величайшим трудом. Тут же он услышал резкий хруст, как будто переломили ветку.

От тела Мрачного Билли Типтона отошел Джошуа Йорк. На его руках была кровь.

– У него не было шансов, – сказал Йорк. Марш сделал глубокий вдох, сердце в груди гулко колотилось.

– Нам удалось, Джошуа, – сказал он. – Мы убили проклятого…

Кто-то рассмеялся. Марш обернулся и отступил назад.

Джулиан улыбался. Он не умер. Он потерял глаз, однако нож не проник достаточно глубоко и не задел мозг. Он ослеп на один глаз, но не умер. Марш слишком поздно осознал свою ошибку. Он выстрелил Джулиану в грудь, а надо было целиться в голову; вместо этого он сделал то, что было проще. Халат Джулиана болтался кровавыми лохмотьями, но сам он был жив.

– Меня не так легко убить, как бедного Билли, – проговорил Джулиан. Из глазницы фонтаном била кровь.

Марш попытался удержать ружье больной рукой, в то время как здоровую сунул в карман за патронами. Прижав ружье к телу, он отступал, но боль сделала его неповоротливым и слабым. Пальцы не слушались, и один патрон упал на пол. Пятясь, Марш спиной налетел на колонну и больно ударился. Деймон Джулиан рассмеялся.

– Нет, – сказал Джошуа Йорк и встал между ними. Лицо его было красным и кровоточило. – Я запрещаю. Я повелитель крови. Остановись, Джулиан.

– Ага, – проговорил Джулиан. – Снова, Джошуа? Значит, снова. Но этот раз будет последним. Даже Билли узнал свое подлинное место. Настало время и для тебя узнать свое, дорогой Джошуа.

Вместо левого глаза у него был запекшийся сгусток крови. В правом разверзлась ужасная черная бездна.

Джошуа Йорк стоял, не шевелясь.

– Ты не сможешь побороть его, – сказал Эбнер Марш, – проклятого зверя. Нет, Джошуа.

Но Джошуа Йорк не слышал. Ружье выпало из-под сломанной руки Эбнера Марша. Нагнувшись, капитан подхватил его, положил на стол перед собой и здоровой рукой начал заряжать. Для одной руки задача не из легких. Толстые пальцы были неповоротливыми и непослушными. Патроны все время выскакивали. Наконец он справился с этой задачей, закрыл ствол и поднял оружие здоровой рукой.

К нему медленно, как «Грёзы Февра» в ту ночь, когда его преследовала «Эли Рейнольдз», повернулся Джошуа Йорк. Он сделал шаг в сторону Эбнера Марша.

– Джошуа, нет, – сказал Марш. – Не подходи. – Джошуа неотвратимо приближался к нему. Тело его дрожало. – Уйди с дороги, – повторил Марш. – Дай мне выстрелить.

Но Джошуа, похоже, не слышал. На его лице застыл странный помертвелый взгляд. Лицо скорее походило на морду зверя. Им овладел зверь. Его сильные белые руки были высоко подняты.

– Черт, – сказал Марш. – Черт, Джошуа. Я должен это сделать. Я все понял. Это единственный способ.

Джошуа Йорк схватил Эбнера Марша за горло, его широко распахнутые серые глаза светились демоническим огнем. Марш сунул ствол ружья в подмышечную впадину Йорка и нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел. Запахло дымом и кровью. Йорк завертелся на месте и тяжело упал, воя от боли. Марш попятился прочь.

Деймон Джулиан сардонически усмехнулся и, метнувшись в сторону Марша, как гремучая змея, вырвал у него из руки дымящееся ружье.

– Ну вот, капитан Марш, теперь нас осталось только двое, – заметил он. – Только двое, дорогой капитан.

Он все еще улыбался, когда Джошуа издал не то вой, не то крик и сзади набросился на Джулиана. Джулиан от изумления вскрикнул. Они сцепились и, яростно кружа, начали бороться. Потом, ударившись о стойку бара, распались. Первым на ноги вскочил Деймон Джулиан, вслед за ним поднялся Джошуа Йорк. Плечо его представляло собой кровавое месиво, рука безвольно висела вдоль тела. Но в прищуренных серых глазах сквозь марево боли и крови Эбнер Марш увидел ярость рассвирепевшего зверя. Йорк страдал от боли, и боль была способна пробудить жажду, думал он, ликуя.

Джошуа медленно наступал; Джулиан так же медленно, с улыбкой пятился.

– Не я, Джошуа, – сказал он. – Ранил тебя капитан. Капитан.

Джошуа остановился и бросил взгляд на Марша. Маршу показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он увидел, куда направила Джошуа его жажда и кто хозяин положения – он сам или зверь.

Наконец он еле заметно улыбнулся Деймону Джулиану, и безмолвный поединок возобновился.

У Марша от радости ноги сделались как ватные. Он немного постоял, собираясь с силами, а потом наклонился за ружьем. Подобрал его и снова взгромоздил на стол. Переломил ствол, медленно и тяжело принялся заряжать его. К тому моменту, когда Марш поднял ружье и прижал здоровой рукой к туловищу, Деймон Джулиан стоял на коленях. Он поднес пальцы к окровавленной глазнице и, вырвав слепой глаз, в сложенной ладони протянул кровавое подношение Джошуа Йорку. Тот нагнулся над предложенной данью.

Эбнер Марш проворно двинулся вперед и, приставив двустволку к виску Джулиана, к прекрасным черным кудрям, нажал сразу на оба спусковых крючка.

Джошуа стоял ошеломленный, словно его внезапно вывели из какого-то странного забытья. Марш застонал и бросил ружье.

– Ты не хотел этого, – сказал он Джошуа. – Стой спокойно, я принесу то, что тебе нужно.

Тяжело ступая, капитан обошел бар и нашел там темные винные бутылки без наклеек. Взяв одну из них, сдул со стекла пыль. В этот момент он обернулся и увидел открытые двери и выглядывающие из-за них бледные лица. Они безмолвно смотрели на капитана. Выстрелы, подумал Марш. Их встревожили выстрелы.

Открыть пробку одной рукой оказалось довольно сложно. Наконец, пустив в ход зубы, Марш справился с задачей. Ему навстречу плыл, словно во сне, Джошуа Йорк. По его глазам было видно, что внутренняя борьба в нем еще продолжается. Марш протянул ему бутылку, но Джошуа схватил его за руку. Марш застыл как вкопанный. Долгое время он не знал, что предпочтет Джошуа – то ли взять бутылку, то ли вскрыть на его запястье вены.

– Нам всем приходится когда-нибудь делать выбор, Джошуа, будь он неладен, – тихо проговорил Марш.

Сильные пальцы Джошуа по-прежнему крепко сжимали его руку. Казалось, что Джошуа Йорк смотрел на него целую вечность. Потом он вырвал бутылку из руки Марша и, запрокинув голову, приложил горлышко к губам. Темная жидкость медленно потекла вниз, облив подбородок.

Марш вытащил вторую бутылку с отвратительным зельем и отбил горлышко о край мраморной стойки. Подняв бутылку, он провозгласил:

– За «Грёзы Февра»!

Они выпили вместе.

ЭПИЛОГ

Старое, поросшее травой кладбище наполняют звуки реки. Расположено оно высоко на обрывистом берегу, где внизу изо дня в день, как и тысячи лет назад, катит свои воды Миссисипи. Можно сесть на крутом обрыве и, свесив вниз ноги, смотреть на реку, упиваясь покоем и красотой. Река отсюда кажется многоликой. Иногда поверхность ее бывает золотистой, покрытой рябью от пляшущих у самой воды мошек в тех местах, где воды омывают притопленные ветви. На закате она становится бронзовой, а потом краснеет. Краснота разливается по воде и наводит на мысль о Моисее, о другой реке и другой эпохе. В ясную ночь вода струится темная и чистая, как черный шелк. Под ее мерцающей поверхностью блистают звезды и светлая луна – она подрагивает и танцует и кажется больше и прекраснее той, что сияет в небе.

При смене времен года река тоже меняется. С приходом весеннего половодья она делается коричневой и грязной и подбирается к высоким отметкам уровня, обозначенным на деревьях и речных берегах. Осенью в синих объятиях лениво проплывают листья всех цветов и оттенков. Зимой река замерзает, и падающий снег прячет ее под собой, превращая в немыслимую белую дорогу, по которой никто не ездит, такую белую, что глазам больно смотреть. Но и подо льдом воды продолжают свое вечное движение, ледяные и бурные, они не знают покоя. Наконец река встряхивается, зимний лед с оглушительным грохотом лопается, и по нему бегут ужасные, расширяющиеся трещины.

С кладбища можно видеть все настроения реки. Отсюда река выглядит точно так же, как выглядела она тысячу лет назад. Даже сейчас, со стороны Айовы, она такая же, с ее деревьями и высокими скалистыми берегами. Сама река смирная, пустынная и спокойная. Тысячу лет назад можно было бы смотреть часами и ничего не увидеть, разве что одинокого индейца на каноэ, сооруженном из бересты. Сегодня можно просидеть почти столько же и увидеть только длинную вереницу груженых барж, которую толкает один-единственный маленький буксир, заправляемый дизельным топливом.

Между прошлым и настоящим был период, когда река бурлила и жила кипучей жизнью, когда повсюду над ней клубился дым и пар, раздавались гудки и вылетали искры. Но время пароходов давно минуло. На реке установились тишина и покой. Покойникам на кладбище это вряд ли понравилось бы. Половина из похороненных в жизни были речниками.

На кладбище тоже царит покой. Большинство захоронений произведено давным-давно, и уже умерли даже внуки тех, кто здесь покоится. Посетители бывают здесь редко, а те немногие, кто приходит, навещают одну невзрачную могилу.

На некоторых могилах воздвигнуты величественные монументы. Один из них – статуя человека в форме рулевого. Он изображен с фрагментом штурвала и смотрит вдаль. На некоторых могильных плитах имеются колоритные описания жизни и смерти на реке, сообщения о том, что тот или иной погиб в результате взрыва парового котла, или на войне, или утонул. Но не к ним приходят посетители. Могила, которую они навещают, относительно проста. Камень ее перенес вот уже больше сотни лет непогоды и погожих дней, однако он по-прежнему крепок. Вырезанные на нем слова с легкостью читаются еще и сегодня: имя, даты и две стихотворные строчки.

КАПИТАН ЭБНЕР МАРШ

1805-1873

Не бродить уж нам ночами

В серебристой лунной мгле…

Над именем, вырезанным в камне с большим мастерством и тщанием, имеется маленькое украшение: с тонкой прорисовкой деталей изображены два крупных большеколесных парохода в момент гонок. Время и атмосферные воздействия не прошли бесследно, слегка испортив изображение. Все же еще можно увидеть вьющийся над трубами дым и почти физически ощутить их скорость. Если наклониться ниже и провести кончиками пальцев по камню, то можно различить имена. Идущий в фарватере корабль называется «Эклипс», в свое время он был знаменит. Тот, что впереди, большинству специалистов по истории реки неизвестен. Его имя «Грёзы Февра».

Посетитель, который приходит сюда чаще других, всегда, словно на счастье, прикасается к изображению.

Как ни странно, приходит он только ночью. 

body
section id="FbAutId_2"
section id="FbAutId_3"
section id="FbAutId_4"
Перевод И. Тургенева