Умирающий боевой робот Халцедония собирает на безлюдном побережье выброшенные на берег мелкие осколки корабельный аварий, чтобы создать мемориал в память о своих погибших товарищах. На берегу она случайно сталкивается с оборванным мальчишкой Бельведером, и эта встреча изменяет их обоих. © Demetrios В начале книги приведены краткие сведения об авторе.

Элизабет Бир

Береговая линия[1]

Элизабет Бир родилась в Хартфорде, штат Коннектикут, в настоящее время живет в пустыне Мохаве, недалеко от Лас-Вегаса. В 2005 году Бир получила премию Джона Кэмпбелла как лучший молодой писатель. Ее рассказы появлялись в таких изданиях, как «Sci Fiction», «Interzone», «The 3rd Alternative», «Оп Spec» и других. Перу Бир принадлежат три популярных научно-фантастических романа: «Выкованная» («Hammered»), «Шрам» («Scardown») и «На связи с миром» («Worldwired»). А также ряд других произведений: романы «Карнавал» («Carnival»), «Глубинное течение» («Undertow»), «Пыль» («Dust»), «Виски и вода» («Whiskey and Water») и «Спутник волков» («А Companion to Wolves») (совместная работа с Сарой Монетт), и сборники рассказов «Цепи, которые ты отвергаешь» («The Chains That You Refuse») и «Новый Амстердам» («New Amsterdam»). Недавно вышли два новых романа писательницы «Чернила и сталь» («Ink & Steeh) и «Ад и Земля» («Hell & Earth»)

Это трогательная история о последних днях боевого робота, который обязан исполнить скорбный долг в память о погибшем экипаже…

Халцедония не могла плакать. Ее создавали не для слез. Но, возможно, они оказались бы похожими на вытянутые, холодные бусины из стекла, закаленного адским жаром, испепелявшим ее нутро.

Слезы катились бы, звеня, по ее коже, по плавящимся сенсорам, и падали бы в песок. И Халцедония собирала бы их для своей драгоценной коллекции безделушек и обломков, болтавшихся у нее под брюхом и отягощавших ее разбитый панцирь.

Люди решили бы, что она рыщет среди обломков кораблей в поисках трофеев. Если бы, конечно, явились за нею, чтобы забрать в ремонтный док. Халцедония была последним боевым роботом, с виду — трехногой сплющенной каплей, но размерами не уступавшей тяжелому танку. Два огромных манипулятора-ковша и третий, поменьше, растопыренные под орудийной башней, напоминали паучьи лапы, а похожие на сетку в противоударном стекле нити поликерамической брони оплетали корпус. Оставшаяся без экипажа, Халцедония ковыляла по пустынному пляжу, волоча за собой поврежденную взрывом конечность. Участь ее была предрешена.

Там-то, на берегу, она и повстречала Бельведера.

Накатывающие волны тянули за собой гальку и легкий ракушник. По гладкому песку Халцедонии передвигаться было куда легче. Покалеченный манипулятор, единственный уцелевший из двух задних, служил хорошей опорой, но когда речь шла не о подъеме или преодолении препятствий.

Хромая вдоль кромки воды, Халцедония обнаружила, что за ней наблюдают. Она не подняла головы: в ее шасси были вмонтированы сверхчувствительные сенсоры, немедленно засекшие худое тельце, скрючившееся за глыбой песчаника с наветренной стороны. Оптическая система была занята анализом прибывших с приливом спутанных в клубки водорослей, деревянных обломков, кусков пенопласта и обкатанного волнами разноцветного стекла.

Неизвестный внимательно следил за нею, но был безоружен, так что ее алгоритмы не усмотрели в нем угрозы.

Тем лучше. В конце концов, ей нравился валун с плоской верхушкой, за которым непрошеный гость прятался.

На следующий день он явился снова. То был хороший день; Халцедония разжилась лунным камнем и горным хрусталем, оранжевым керамическим осколком и отполированными до опалового блеска стекляшками.

— Ты чего тут собираешь?

— Бусины после кораблекрушения, — ответила Халцедония. В течение нескольких дней он подбирался все ближе, пока наконец открыто не увязался за роботом, словно чайка, выбирая ракушки из взбороненного манипулятором песка, которые тут же отправлял в лоскутный мешок. Источник питания, решила Халцедония. И действительно, он раскрыл одну из раковин складным ножом, который внезапно появился в его руке. Ее сенсоры проанализировали обломанное лезвие. Оружие, но для нее не опасное.

Разделался он с моллюском довольно ловко: вскрыл, высосал содержимое и выкинул раковину. Три секунды. Но пищи явно оказалось недостаточно. Энергозатраты были непропорционально велики по отношению к такому маленькому кусочку питательной субстанции.

Худое, щуплое тельце укрывали лохмотья. Он был слишком маленький. Вероятно, ребенок.

Халцедония ожидала, что он спросит: «После какого кораблекрушения?» — и тогда она широким жестом указала бы на побережье, где когда-то стоял город, и сказала бы: «Их тут много было». Но он ее удивил.

— И чего будешь с ними делать?!

Испачканной в песке ладонью он утер рот. Кулачок беззаботно сжимал нож.

— Когда соберу достаточное количество, сделаю ожерелья. — Халцедонию привлек блик света под гибким кораллом, зовущимся «пальцами мертвеца», и она приступила к трудоемкому процессу снижения корпуса, чтобы достать предмет, высчитывая верный угол, ведь гироскопы давно вышли из строя.

Предполагаемый ребенок глядел во все глаза.

— Не-а, — сказал он наконец. — Из такого ожерельев не выйдет.

— Почему?

Она опустилась еще на дециметр, балансируя на поврежденной конечности. Угроза падения была минимальна.

— Видал я, чего ты собираешь. Всё разное.

— Так и что?

Халцедония одолела еще несколько сантиметров. Гидравлика жалостно скулила. Однажды этим узлам и топливным клеткам придет конец, и она застынет на месте, изъедаемая коррозией, словно уродливая статуя. Приливы и отливы будут сменять друг друга, безучастные к ее разбитому и давно лишившемуся герметичности панцирю.

— Там не всё бусины.

Манипулятор раздвинул отростки коралла, и под ними обнаружилось настоящее сокровище: фигурка толстого весельчака из серо-голубого камня. Отверстий в фигурке не было. Покачиваясь, Халцедония выпрямилась и осмотрела находку в солнечных лучах на предмет изъянов в структуре камня, которых не обнаружила.

Из свободного манипулятора выехал алмазный наконечник дрели толщиной с волос, и Халцедония просверлила в статуэтке отверстие, сверху вниз. Потом продела скрученную проволоку, закрепила концы и подвесила к целой гирлянде безделушек, звякавших об искалеченное шасси.

— И что?

Ребенок поддел пальцем фигурку Будды и отпустил; та качнулась, зацепив соседний керамический осколок. Халцедония подняла корпус, чтобы мальчик не мог дотянуться.

— Бельведер я, — сказал он.

— Привет, — отозвалась она. — Я Халцедония.

На закате, когда пришла пора отлива, Бельведер прыгал и скакал вокруг, болтая без умолку и распугивая чаек, чтобы самому полакомиться моллюсками, раковины которых он загребал пригоршнями и промывал в воде, прежде чем проглотить их содержимое. Халцедония почти не обращала на него внимания, прочесывая фарами мелководье.

Через несколько шатких шагов она наткнулась на еще одну драгоценность. Спутанная цепочка с несколькими бусинами — яркие стекляшки, золотые и серебряные вкрапления…

И вновь Халцедония приступила к трудоемкому процессу снижения корпуса — и резко замерла, потому что Бельведер внезапно выскочил прямо перед нею и схватил цепочку. Пальцы у него были грязные, с обломанными ногтями. Халцедония едва удержала равновесие. Она уже собиралась отнять сокровище и закинуть ребенка подальше в море, но тот поднялся на цыпочки и вытянул что было сил руку, передавая находку роботу. В свете фар его тень расстилалась по песку черным профилем, повторяя каждую прядь на макушке и волоски бровей. Халцедония была изумлена.

— Лучше мне доставать эти штуки, — сказал Бельведер, когда ее тонкий манипулятор аккуратно сомкнулся на звеньях цепочки.

Она поднесла сокровище поближе к фарам. Отличный образец, семь сантиметров, четыре бусины, похожие на драгоценные камни. При движении раздался скрип, и из головных сочленений Халцедонии посыпалась ржавая крошка. Она добавила вещицу к своей коллекции и сказала:

— Дай мне сумку.

Мальчик потянулся к промокшей насквозь котомке, полной моллюсков. Вода капала с днища и струилась по голой ноге.

— Мою сумку?

— Дай ее мне.

Халцедония с усилием выпрямилась, насколько позволяла поврежденная конечность, и теперь возвышалась над ребенком на два с половиной метра. Халцедония протянула манипулятор и из архива файлов выудила программу вежливого обращения человеческих существ:

— Пожалуйста.

Грязные пальцы Бельведера нащупали узел, отвязали котомку с плечевого ремня и отдали Халцедонии. Манипулятор сомкнулся над ношей. Анализ показал, что волокна хлопковые, не из нейлона, так что Халцедония переложила сумку в большие манипуляторы и обдала маломощным микроволновым импульсом.

Она не должна была этого делать. Подобная активность опустошала ее топливные клетки, пополнить которые она уже не сможет. Но у нее оставалось последнее задание.

Она не должна была. Но не колебалась ни секунды.

Из сомкнутых манипуляторов поднимался пар, и щелкали, открывались раковины моллюсков, запекавшиеся в собственном соку во влажных листах водорослей, которыми было выложено дно сумки. Халцедония осторожно вернула котомку Бельведеру, стараясь не расплескать получившуюся похлебку.

— Аккуратно, — предупредила она. — Горячо.

Ребенок последовал ее совету и, опустившись рядом на песок, скрестил ноги. Под листом водоросли раскрытые раковины напоминали крохотные самоцветы: бледно-оранжевые, розовые, желтые, зеленые, голубые… Россыпи драгоценных камней на подушечке из прозрачно-зеленой ульвы, морского латука. Бельведер осторожно попробовал одного моллюска и остальных умял с великой скоростью и аппетитом, разбрасывая пустые раковины.

— Водоросли тоже ешь, — сказала Халцедония. — Они богаты питательными веществами.

Когда начался прилив, Халцедония продолжила поиски. Она походила на гигантского горбатого краба, лишившегося пяти конечностей. В лунном свете ее панцирь сиял, словно спинка насекомого, и болтавшиеся под брюхом путы с драгоценностями побрякивали, словно камушки, что перекатывают в ладони.

Ребенок шел за ней по пятам.

— Тебе надо поспать, — сказала Халцедония, когда Бельведер уселся на песчаной отмели, под возвышающимися, словно башни, глинистыми наносами.

Он ничего не ответил.

В динамиках зашипело, заклокотало, прежде чем Халцедония заговорила снова:

— Тебе надо взобраться наверх, уйти с пляжа, эти наносы неустойчивы. Сидеть под ними небезопасно.

Бельведер подобрался к краю насыпи, выпятил нижнюю губу:

— Ты же остаешься.

— У меня панцирь. И я не могу карабкаться. Раскачиваясь взад-вперед на двух больших манипуляторах,

Халцедония постаралась для пущей устойчивости врыть поврежденную конечность в песок как можно глубже.

— Но твой панцирь расколот.

— Это не важно, ты должен вскарабкаться наверх.

Она подняла Бельведера над головой. Тот задергался и заверещал. В испуге Халцедония решила, что причинила ему вред, но мальчишка, как оказалось, просто заливался смехом. Она посадила его на пологий склон недалеко от вершины наноса и осветила путь фарами:

— Лезь!

Бельведер взобрался наверх. И вернулся на следующее утро.

Под заботливым присмотром робота он начал набирать вес, хотя по-прежнему бегал в грязных лохмотьях. Халцедония ловила и жарила для него морских птиц, учила разводить костер, обшаривая свою огромную базу данных в поисках пособий по уходу за человеческим отпрыском. Рос он быстро, доли миллиметра в день. Она анализировала и исследовала состав морских водорослей и заставляла Бельведера есть их, а он добывал для нее сокровища, которые Халцедония была не в состоянии подобрать. На некоторые из них реагировали датчики радиации. Для робота они опасности не представляли, но она предпочитала такие находки оставлять без внимания. Теперь на ее попечении человек; программа требовала заботиться о его здоровье.

Халцедония рассказывала истории. Библиотека ее была обширна — полна книг о войнах, морских сражениях, космических кораблях, о чем Бельведер по каким-то непостижимым причинам любил слушать больше всего. Катарсис, полагала Халцедония, повторяя снова и снова легенды о Роланде и короле Артуре, о бесстрашной Хонор Харрингтон, Наполеоне Бонапарте, капитанах Горацио Хорнблауэре и Джеке Обри. Произнося слова, она выводила их на монитор, и быстрее, чем можно было предположить, Бельведер начал читать следом за нею.

Так прошло и кончилось лето.

К равноденствию Халцедония обнаружила, что собрала достаточно сокровищ. Прилив до сих пор доставлял их к берегу в огромном количестве, и Бельведер по-прежнему выбирал и приносил самые лучшие, но Халцедония уже занималась другим: она раскладывала коллекцию на том самом плоском камне, за которым однажды прятался мальчуган. Из куска найденной меди она сделала проволоку, нанизала находки и получила нечто вроде гирлянды в несколько рядов.

Первый блин комом. Чувство прекрасного у Халцедонии пребывало в зачаточном состоянии, поэтому ей пришлось перепробовать различные комбинации, собирая и разбирая гирлянду бесчисленное количество раз, прежде чем она остановилась на приятной ее сенсорам. Дело было не только в гармоничном сочетании форм и цвета. Халцедония столкнулась с трудностями в подборе «бусин». То они не подходили друг другу по весу и гирлянда некрасиво провисала, то топорщились в разные стороны или большие заслоняли предметы помельче. Приходилось все начинать заново…

На достижение удовлетворительного результата ушли недели упорного труда. Памятники, похоронные венки и тому подобные вещи являлись важными атрибутами человеческой культуры, пусть Халцедония никогда не постигнет до конца их смысла. Воздвигнуть гробницу в память о погибших товарищах было ей не под силу, но те истории, которые Бельведер обожал, словно кот сметану, помогли ей сформировать концепцию ритуальных ожерелий. У нее не было ни клочка одежды погибших, ни пряди волос, но, вероятно, на месте кораблекрушения найдется что-либо, что сойдет за драгоценности, достойные памяти ее взвода?

Но вот загвоздка: кто будет носить эти ожерелья? Наследники, родственники… Те, кто сохранит память о погибших. Халцедония располагала полной информацией о семейных связях ее товарищей, но она не имела понятия о том, выжил ли кто-нибудь и есть ли смысл их разыскивать.

Поначалу Бельведер держался поблизости, уговаривая Халцедонию на совместные прогулки и поиски новых сокровищ. Эти просьбы она игнорировала. Запас топлива был ничтожно мал, а с приближением зимы ее способность накапливать солнечную энергию снижалась с катастрофической скоростью. К тому же подступала пора штормов, когда путь в океан ей будет отрезан.

Она была обязана исполнить свой последний долг прежде, чем окончательно выйдет из строя.

И мальчуган все чаще бродил в одиночестве, охотился и жарил на костре птиц уже самостоятельно. Халцедония считала это хорошим знаком: Бельведер должен рассчитывать только на себя. Вечерами, впрочем, он возвращался к ней, усаживался на свой плоский камень, помогал сортировать «бусины» и слушал истории.

Они были пронизаны той же идеей, над которой без устали трудилась Халцедония: живые обязаны воздать последние почести тем, кто пал. Правда, теперь она рассказывала истории, которым сама была свидетелем: об Эмме Перси, спасшей ребенка под Саванной, о рядовом Майклсе, закрывшем собой сержанта Кей Паттерсон, когда боевые роботы угодили в ловушку во время перестрелки на подступах к Сиэтлу.

Мальчик внимательно слушал и, к удивлению Халцедонии, в подробностях запоминал услышанное, хотя не дословно. Отличная память, пусть и не сравнимая с памятью машины.

Однажды Халцедония услышала отдаленный крик Бельведера.

Вот уже несколько дней она оставалась без движения: замерла в нелепой позе с вытянутым на песке поврежденным манипулятором, нависая над валуном, служившим ей импровизированным верстаком.

Куски камня, стекла и проволоки посыпались на песок, когда Халцедония, прилагая неимоверные усилия, перенесла вес на большие манипуляторы, чтобы подняться. Последнее, как ни удивительно, удалось с первой же попытки, и пару секунд она стояла, дрожа и покачиваясь, испытывая острую нужду в стабилизаторах, давно отказавших.

Бельведер закричал снова, и Халцедония чуть не упала.

О подъеме в гору не могло быть и речи. Но бежать она еще была способна. Парализованная конечность пропахивала в песке глубокую колею, и начинавшийся прилив не оставлял роботу шансов избежать разрушавшей панцирь и сочленения морской воды.

Халцедония выскочила из-за скалистого выступа как раз вовремя: два взрослых человека повалили ребенка на песок, грозя палками и пытаясь отнять сумку. Взмах дубины, и Бельведер закричал, схватившись на бедро.

Халцедония не смела пускать в ход микроволновые проекторы, но в ее арсенале имелось кое-что другое, в том числе лазерная винтовка с разрывными пулями. Люди-враги оказались легкими мишенями. У этих двоих даже не было доспехов.

Она зарыла тела на пляже: убитый враг достоин погребения. Таков протокол войны. Бельведеру пока ничто не угрожало: Халцедония наложила шину на поврежденную ногу и обработала кровоподтеки.

Копать песок было тяжело: он то и дело осыпался, но Халцедония не допускала возможности отправить тела в последний путь по волнам. Она делала все, что могла.

Закончив, она отнесла Бельведера к их камню и принялась собирать рассыпавшиеся ожерелья.

Нога мальчугана не была сломана: пострадали только сухожилия да имелись обширные синяки. Тем сильнее он, вопреки всякой логике, стремился к новым поискам, едва пошел на поправку. К этому он приступил уже через неделю, опираясь на костыли и подволакивая ногу, совсем как Халцедония. Когда шина была снята, Бельведер начал уходить еще дальше, чем прежде. Хромота его нисколько не смущала и не сказывалась на скорости. Бывало, он пропадал где-то целыми сутками. Он рос, рос стремительно, и сделался почти таким же высоким, как морские пехотинцы. И становился все более самостоятельным. Случай с мародерами научил его осмотрительности.

Тем временем Халцедония собирала похоронные ожерелья, достойные каждого из ее погибших товарищей. По ночам она оставалась неподвижной, что отдаляло момент завершения работы. Спасение Бельведера вынудило ее распределять энергию в еще более жестком режиме; теперь она уже не могла себе позволить включать фары.

Разумеется, Халцедония сохраняла способность видеть при лунном свете, но ночное и тепловое видение оказывалось бесполезным, когда требовалось различать цвета.

Всего ей предстояло собрать сорок одно ожерелье, по одному на каждого из членов взвода, и она бы не позволила себе опуститься до поделок, сляпанных кое-как.

В октябре, когда дни стали короткими, было готово сороковое ожерелье. Как-то на закате она приступила к последнему — для главного механика сержанта Паттерсон — с синим Буддой посередине. Бельведера Халцедония не видела уже несколько дней, но не волновалась. Все равно сегодня завершить работу ей не удастся.

В ожидании солнца она пребывала в оцепенении. — Халцедония?

Что-то пищало. Младенец, решила она. Но теплый комочек в руках у Бельведера не был младенцем. Он принес щенка немецкой овчарки, вроде тех собак, что работали порой с командой Л.

На собак Халцедония не обращала внимания, но некоторые вояки побаивались за своих питомцев, хотя и не признались бы в этом. Сержант Паттерсон однажды сказала: «Да бросьте, Хал сама как милейший боевой пес» — и под всеобщий смех демонстративно почесала панцирь робота между телескопическими визуальными сенсорами.

Щенок был ранен. Тепловые сенсоры фиксировали кровь, сочившуюся из задней лапы.

— Привет, Бельведер, — сказала Халцедония.

— Вот, щеночка нашел. — Мальчик опустил его на потрепанное одеяло.

— Ты хочешь его съесть?

— Халцедония!!! — воскликнул Бельведер и прикрыл щенка руками, защищая.

Она подумала.

— Ты хочешь, чтобы я заботилась о нем?

Ребенок кивнул, и она погрузилась в размышления. Ей потребуются свет и энергия, невосполнимые запасы энергии. Антибиотики, коагулянты, хирургические инструменты. Животное может не выжить. Но собаки крайне важны; Халцедония знала, как высоко их ценили, даже больше, чем ценила своего боевого робота сержант Паттерсон. Кроме того, в базе данных Халцедонии содержалось достаточное количество информации по ветеринарии.

Так что она включила фары и активировала нужные файлы.

Она закончила только под утро, когда ее топливные клетки почти опустели.

Взошло солнце, щенок мирно спал. Глубокая рана на его бедре была зашита, а кровоток насыщен антибиотиками. Халцедония вернулась к последнему ожерелью. Ей нельзя было медлить, ведь на ожерелье для сержанта Паттерсон пошли самые ценные, самые хрупкие и красивые «бусины». Те, что Халцедония все это время откладывала, боясь повредить прежде, чем наберется необходимого опыта.

Движения становились все медленнее, все мучительнее. Солнечного света не хватало, чтобы восполнить энергозатраты прошлой ночи. Но, бусина к бусине, ожерелье росло: кусочек свинца, осколок керамики, стеклянная слезинка, зародыш жемчужины… И халцедоновый Будда — ведь сержант Паттерсон была главным механиком Халцедонии.

Когда солнце достигло зенита, работа пошла быстрее. Щенок дремал в тени робота; недавно он пообедал остатками птицы, которую принес Бельведер. Сам мальчик сидел перед Халцедонией на камне и следил за ее работой.

— Это для кого? — спросил он, прикасаясь к свисающей с манипулятора гирлянде.

— Для Кей Паттерсон, — ответила Халцедония, нанизывая на проволоку зеленовато-коричневый керамический осколок, напоминавший защитную расцветку униформы.

— Сэр Кей, — продекламировал Бельведер. Его голос ломался и порой почти пропадал посередине слова, но на этот раз мальчик справился великолепно. — Она ухаживала за конем короля Артура, и была его названым братом, и держала его боевых роботов в стойлах. — Похоже, он был невероятно горд своей памятью.

— Она не тот Кей, — поправила его Халцедония. — Тебе скоро придется уйти. — Еще одна «бусина» завершила ряд, и манипулятор завязал узел.

— А тебе не уйти с пляжа. Ты не можешь карабкаться.

Ничего не подозревая, он беспечно взял ожерелье для Родейла и развел руки, чтобы получше его разглядеть. Бусины словили лучи света, нежно, тонко звякнули.

Бельведер оставался здесь, даже когда день стал клониться к закату. Халцедония работала теперь исключительно на накопленной солнечной энергии. Едва опустится ночь, она снова погрузится в оцепенение. А когда придет сезон штормов, то волны станут перекатываться через ее панцирь, и даже небесное светило окажется не в силах вернуть ее к жизни.

— Ты должен идти, — напомнила Халцедония, когда манипуляторы замерли над практически готовым ожерельем. И добавила, солгав: — Ты мне здесь не нужен.

— Это для кого? — спросил Бельведер. Щенок поднял голову и заскулил.

— Для Гарнера, — отозвалась Халцедония и рассказала ему про Гарнера и Энтони, про Явеца, про Родригеса, про Паттерсон и Уайта, и про Вощину, пока не стемнело настолько, что ее динамики и зрительные сенсоры отключились.

Наутро Бельведер положил готовое ожерелье для Паттерсон в клешни Халцедонии. Похоже, он работал при свете костра всю ночь.

— Не сумел только завязать хорошенечко, — оповестил он, заботливо раскладывая звенья гирлянды в манипуляторах.

Молча Халцедония затянула узлы, один за другим. Щенок, прихрамывая, кружил возле плоского камня, принюхивался, облаивал волны, чаек, семенивших по своим делам крабов.

Закончив, Халцедония вытянула клешни и повесила ожерелье на шею притихшему Бельведеру. На его щеках уже рос мягкий пушок. Мужчины-пехотинцы всегда выскабливали свои щеки до гладкости, а у женщин-пехотинцев на лицах волосы не росли.

— Ты сказала, это Кей. — Мальчик поддел ожерелье ладонями, любуясь, как переливаются на свету стекло и камни.

— Для того, кто будет ее помнить. — Все вместе ожерелья весили немало. Она не была уверена, сумеет ли Бельведер поднять их. — Так помни ее. Ты знаешь, какое для кого?

И по одному Халцедония передавала ожерелья мальчику, а тот называл имена тех, кому они предназначались. Роджерс, Родэйл, Ван Метьер, Перси. Бельведер расстелил темно-синее шерстяное одеяло — и где только он раздобыл его?! Вероятно, там же, где нашел щенка, — и старательно разложил на нем сокровища.

Они сияли.

— Расскажи мне о Родэйле, — потребовала Халцедония, указывая манипулятором на одно из ожерелий.

Бельведер рассказал, основательно сдобрив повествование отрывками из легенды о Роланде. Вышла превосходная история, мальчик проявил себя великолепным рассказчиком. Халцедония была обязана судить строго.

— Возьми ожерелья, — сказала она. — Отдай людям и расскажи им истории. Они должны перейти к тем, кто станет помнить и чтить павших.

— Где ж я возьму этих людей? — Бельведер насупился и скрестил руки на груди. — На пляже их нету.

— Верно, — согласилась Халцедония. — Здесь их нет. Тебе придется их найти.

Но Бельведер не ушел. Вместе с собакой он продолжал путешествовать вдоль береговой линии, пока осень вступала в свои права. С каждым днем делалось холоднее. Халцедония все дольше оставалась недвижной и безмолвной, низкое солнце возвращало ее к активности только в обеденный час. Наступило время штормов, но камень-верстак служил неплохим волнорезом, поэтому соленая вода хотя и сковала суставы, но пока не повредила процессор. Халцедония более не двигалась и говорила крайне редко даже днем, и Бельведер со щенком использовали ее панцирь вместо укрытия; дым от разводимых им костров закоптил ее брюхо.

Халцедония накапливала энергию.

В середине ноября она решила, что запаслась достаточным ее количеством, и заговорила с Бельведером, когда тот вернулся с прогулки.

— Тебе пора идти, — напомнила она и добавила, едва мальчик открыл рот, чтобы возразить: — Пришло время отправляться в путь.

Рука Бельведера сама потянулась к ожерелью Паттерсон, которое он до сих пор носил под дырявым пальтецом, обернув дважды вокруг шеи.

Со страшным скрипом она сняла остальные сорок ожерелий со своей орудийной башни. Ржавчина посыпалась из сочленений.

— Ты должен найти людей, которым это принадлежит. Бельведер небрежно отмахнулся:

— Они все мертвы.

Воины мертвы, но истории о них будут жить вечно. Зачем же ты спас щенка?

Он облизал губы и вновь дотронулся до ожерелья Паттерсон.

— Потому что ты спасла меня. И рассказывала мне истории. О хороших воинах и плохих воинах. И вообще, Перси спасла бы пса, так ведь? И Хейзел-ра.

Эмма Перси, Халцедония не сомневалась, спасла бы щенка. И Кевин Майкле спас бы мальчишку. Она протянула ожерелья:

— Кто защитит других детей?

Бельведер упрямился, пряча руки под мышками:

— Ты не можешь карабкаться.

— Не могу. Ты должен сделать это вместо меня. Найди людей, расскажи им о моем взводе. Я не переживу зиму. — Внезапно ее осенило: — Итак я доверяю эту миссию вам, сэр Бельведер.

Звенья драгоценных гирлянд сверкали на солнце, раскачиваемые ветром; позади устало накатывали на берег свинцовые волны.

— Кого искать-то?

— Тех, кто поможет ребенку. Или раненой собаке. Тех, кто был бы достоин службы во взводе.

Бельведер помедлил. Потом провел ладонью по «бусинам», заставил их зазвенеть. Он вытянул обе руки и просунул их в ожерелья по самые локти, принимая ношу Халцедонии.

"Tideline," by Elizabeth Bear. Co