Центурион

Елена Долгова

Центурион

Пролог

Легкий северный ветерок отпел свое еще ночью, так и не сумев разогнать плотный туман. Белесые жгуты и космы оплели гигантский монолитный обломок, сотни лет назад застрявший между скал, сами скалы, крошево мелкого камня и маленький бункер, прилепившийся к монолиту.

Покой. Сырость. Неподатливый, тяжелый камень. Белая мгла. Молчание.

Тот, кого называли – Второй, повернул штурвал, отворил стальную дверь, выглянул наружу, вдохнул влажный воздух. Молочная пелена скрыла горизонт – камень-основание словно завис в мутной, желеобразной пустоте. Человек постоял немного, справляясь с привычной неловкостью: за месяцы жизни в горах он так и не сумел поверить в надежность висячего камня. В молочном месиве чернел шест мачты. Второй подошел поближе, личным жетоном открыл крышку в массивном основании, склонился над осветившимися шкалами приборов.

– Ох, Разум…

Результат обескуражил. Человек повторил бессмысленный жест, рудимент прошлого – он постучал ногтем по корпусу индикатора. Светящаяся полоса – бесплотный заменитель стрелки – не дрогнула. Призывно пискнул уником.

– Слушаю, Первый.

– Проблемы?

– Да как сказать. Тебе не снились сегодня кошмары? У нас тут зашкалила фоновая пси-активность.

– Индикатор сломался?

– Нет.

– Так не стой там – возвращайся.

– Сейчас…

Второй сделал шаг к бункеру и остановился. “Я забыл закрыть крышку” – понял он. Человек повернулся, прикрыл мягко мерцающий индикатор стальным щитком, убрал жетон из щели. “Теперь все”.

Второй преодолел половину короткого пути к бункеру, беспокойство почему-то не отпускало. Он оглянулся – стальной щиток крышки так и остался открытым, полыхал рубином аварийный индикатор, в щели сиротливо торчала забытый жетон. “Туман, будь он проклят. Я сам не свой от тумана и этого повисшего над миром камня…”.

Второй вернулся к мачте. Закрыл. Защелкнул. Вынул жетон. Положил в нагрудный карман куртки. Отошел. Оглянулся.

Жетон торчал в щели.

– Первый, Первый! Тревога первой степени! У меня устойчивая пси-наводка!

– Что?! Нуньес, брось все как есть, немедленно возвращайся. Я встречу.

– Что?!

– Назад, быстро!!!

– Мне плохо… потеря ориентации.

– В бункер!

– Куда? Я не вижу…

– Держись, я сейчас выйду и помогу тебе.

– Поздно, командир… Бесполезно. Прощай. И… не… открывай. Мне.

Первый потрясенно замолчал в стальном чреве бункера, прислушиваясь к сумбурному треску помех в уникоме.

– Второй!

Молчание.

– Нуньес, ты меня слышишь? Ты можешь говорить?

Тишина сменилась слабым скрежетом – кто-то острым предметом царапал броню двери.

– Это ты, Второй?..

Скрежет прекратился.

Первый нерешительно дотронулся до замка. Звуки извне почти не проникали в бункер, уником издавал словно бы частое, прерывистое дыхание.

– Нуньес?

Невидимое существо коротко всхлипнуло.

– Держись, друг, я открываю.

Первый повернул гладкий, холодный круг штурвала, отворил тяжелую дверь.

Пусто. Струи тумана клубятся меж остробоких камней.

Человек помялся на пороге, потом, сам не зная, зачем, вытащил пистолет, взвесил на руке привычную тяжесть оружия.

– Все в порядке. Выходи, Нуньес.

Никого. Первый постоял еще, с удивлением посмотрел на собственный пистолет, дотронулся левой рукой до сухого, горячего лба – захотелось шагнуть в рыхлую белизну, навстречу влажной, мягкой, освежающей прохладе. В конце концов, зачем стоять на месте – надо найти Второго. Нельзя позволить Второму просто так, одному, бродить в тумане…

Где-то в густой белизне упал камешек. Первый сделал шаг.

Еще один осторожный шаг…

Сделать третий шаг он уже не успел.

Часть первая.

Свободная Каленусия

Глава I

Септимус

Каленусийская Конфедерация. Сектор западного побережья. Порт-Калинус. Штаб-квартира Департамента Обзора.

Бухта, по форме напоминающая копыто, давным-давно глубоко врезалась в каменистый, источенный штормами западный берег. Бетонно-стеклянно-стальное чудо Порт-Калинуса охватывает бухту подковой. Светлая скала Мыса Звезд ограничивает город с юга. На севере – ничего, кроме длинной, мутно-белой полосы прибоя.

Столица Каленусии не манит путешественника ни пышными красотами морского курорта, ни тихим комфортом провинциальных материковых городков. Здесь бьется бюрократическое сердце Конфедерации. Пригороды застроены фешенебельными виллами и домами попроще, но тоже неплохими – сенаторы Каленусии, чиновники Калинус-Холла и бесчисленные клерки Департаментов стараются вить домашние гнезда подальше от гудящего, деловитого центра.

Город роскошен. Не дороговизной архитектурных украшений – каленусийцы предпочитают роскошь смелых идей. Дворец президента и Сената, Калинус-Холл – пристанище свободно избранных отцов народа, напоминает руку, указательный перст которой устремлен куда-то в задернутое городской дымкой небо. Яркие крыши домов громоздятся ярусам цветных скатов, чистейшие улицы размечены с геометрической точностью. Квартал Департаментов – улей, плодящий чиновников, занимает в центре Порт-Калинуса идеально ровный квадрат. Дорогие лощеные костюмы гражданских чиновников (“Промышленность, господа! Морские перевозки, транспорт, связь!”) мешаются с экзотическими, подчеркнуто небрежными хламидами интеллектуальной элиты, робы техников – с удобными серыми мундирами специальных Департаментов.

Здание Администрации Департамента Обзора довлеет над кварталом – архитектурный скандал, приютивший директорат “наблюдателей”, возводили по проекту модного модерниста.

Архитектор, стойкий либерал, отмеченный ежиком зеленоватых волос, худобой, желчной прозорливостью и оспиной профессиональной гениальности, барабаня пожелтевшими от табака кончиками пальцев по столику кафе, так разъяснял идею проекта закадычному другу:

– Наше общество, Монти, яростно жаждет свободы. Стремление к свободе у нас, каленусийцев, в крови. Говорят, что власть развращает – бред, истина для недоучек. Сакральный ужас и магия притягательности власти в другом – она лишает свободы не угнетаемого, но властителя. Носитель власти лишен возможности радоваться естественному ходу вещей, становясь материалом поддержания этой естественности. Чем выше власть, тем меньше способных к истинному самоотречению. Отказавшийся от власти – свободен…

Собеседник архитектора растеряно вертел головой, прикидывая, в каком углу пристроен пси-детектор – лояльность эмоций посетителей кабаков подлежала усиленному контролю.

– Но, Финти…

– Никаких “но”. Больше власти – меньше свободы. Чем меньше облеченных реальной властью, тем больше свободных. Я, не одобряя, понимаю “глазков”…

Несчастный Монти ежился, в душе проклиная многоречивую, пьяную знаменитость…

Ориентировка на архитектора Финтиана попала в сайбер-сеть Департамента Обзора спустя всего-то три часа. Шеф Департамента (псевдоним – “Фантом”), только махнул рукой – причуды либеральной интеллигенции Каленусии пользовались традиционным попустительством “наблюдательных”.

Как ни странно, архитектурный проект мятежного духом модерниста – ступенчатая пирамида – был принят Департаментом не без сдержанного удовольствия.

Каждый ярус возводился уже и громоздился выше. Шахты скоростных лифтов пронизывали Администрацию насквозь, подъемники гудели, исправно возили деловитых “глазков”, ступенчатые бока архитектурного монстра чуть заметно вибрировали, блистали стеклом, красовались матовым металлом.

В тот день, который положил начало истории о большой каленусийской ментальной Аномалии, на восемнадцатом ярусе пирамидального символа свободы, в небольшом кабинете, у нежно-зеленого монитора сайбер-сети сидели двое – долговязый Септимус Хиллориан, полковник в серой форме “глазка” и его помощник – молодой деловитый парень в коричневой робе технического специалиста.

Усталый полковник встал, потянулся с хрустом, отодвинул изящный стул, прошелся по кабинету, роняя пепел сигареты на матовый пластиковый пол, жульнически имитирующий благородный мрамор древних.

– Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было, – и Разум Мира воззовет прошедшее на потребу себе.

– Откуда это?

– Сентенция одного древнего культа.

– Пора пить кофе – вот моя сентенция. Вы, погрязший в сентиментальности любитель ретро, – чего еще ждать от человека, который предпочитает бумагу терминалу.

– Идите, Аксель, идите к Эребу и не задерживайтесь. Я побуду один – мне надо сосредоточиться.

Полковник Хиллориан подождал, пока деловитая коричневая спина помощника скроется и открыл толстую папку, спрятанную за терминалом. Перебрал и поправил документы – плотные листы чуть помялись по краям. Аккуратная папка, аккуратная стопка, аккуратные руки самого Хиллориана с плоскими, коротко обрезанными ногтями.

Наблюдатель осторожно отделил от стопки чистые листы, сунул бумагу в чрево канцелярского сайбера.

– Твердую копию.

Сайбер сердито прострекотал, плюнул новыми документами.

Полковник склонил над бумагами коротко стриженую, с проседью голову, умное худое лицо приобрело отрешенное выражение.

* * *

Секретно.

Протокол сайбер-брифинга отделов Департамента Обзора

Шеф Департамента (“Фантом”): Внимание, не будем длить предисловий, господа. Вы знаете, зачем мы собрались, время не ждет, займите места за терминалами.

(пауза…)

Фантом: Все на месте? Пошлите сигналы идентификации. Так… Все в порядке. Вам слово, отдел геофизического пси.

Шеф отдела геофизического пси (“Геолог”): Шесть часов назад мы получили сообщение о нарушении связи с наземным стационарным пунктом пси-наблюдения RP-735. Напоминаю – это на юге, в горах. Отсутствие в обычной и защищенной уником-сети. Неответ на экстренные вызовы. Прекращение передачи данных наблюдения…

Фантом: Довольно. Система, копии сообщения на терминалы участников. Есть вопросы к Геологу, господа?

(пауза)

Фантом: Вопросы будут потом – это я вам гарантирую. “Зенит”, вашу информацию в Систему. Голосом, голосом… не надо трогать ручной ввод, вы задерживаете собрание.

Шеф отдела пси-безопасности (“Зенит”): По приказу Фантома была организована проверка RP-735 силами отдела безопасности и оперативных групп…

Шеф оперативного отдела (“Егерь”): Моих людей не информировали должным образом… В этом виноваты вы, Зенит.

Зенит: Вы некорректны, коллега.

Егерь: Я очень корректен – настолько, что тебя спасает только виртуальное присутствие…

Фантом: К порядку. Нам не нужны неинформативные эмоции. Продолжайте, Зенит.

Зенит: Простите, шеф. Мы оба вспылили… Итак, продолжаю. Осмотр места расположения RP-735 дал некоторую информацию. Система – снимки на монитор.

Сразу несколько голосов: О!

Фантом: Да, живописно. Аналитик, вам слово. И постарайтесь не так, как в прошлый раз – бессодержательная малопонятная речь на полчаса, а покороче.

Аналитик: Амок, господа.

Фантом: Покороче, но не настолько коротко.

Аналитик: Амок – крайнее проявление пси-наводки, как правило гуманитарного происхождения, дает кратковременный эффект агрессии на фоне…

Фантом: Ну и?

Аналитик: Они поубивали друг друга, шеф. Последний умирал неприятно и долго.

Фантом: Система! Справочную статью по амоку – на мониторы… Так… Природа, прецеденты, проявления. Отлично. Ваши версии, господа.

Егерь: Иллирианская диверсия, шеф.

Аналитик: Версия с низкой вероятностью. RP-735 не имеет той ценности, которая компенсировала бы затраты Порт-Иллири на разработку боевой ментальной акции.

Фантом: Еще версии. Работайте, работайте мозгами, господа. Не спите. Нам нужны свежие идеи.

Геолог: Я не верю в существование временной естественной пси-аномалии такой мощности.

Зенит: Я тоже.

Егерь: Поддерживаю.

(пауза, шум, попытки перехватить инициативу, беспорядочные реплики)

Фантом: К порядку. Итак, что мы имеем? Взаимное самоубийство наблюдателей. Спасательная группа, пострадавшая от остаточных пси-наводок…

Аналитик: Есть свежая информация с места событий? Там продолжаются измерения?

Геолог: Минуту. Посылаю запрос.

(пауза)

Фантом: Мы ждем. Поторопитесь…Что у вас там?

Геолог: Сейчас…

(пауза)

Фантом: Мы ждем уже три минуты, вы бессмысленно перегружаете Систему.

Геолог: Шеф, я вынужден просить вас прервать брифинг до выяснения или сузить круг присутствия. Там нештатное, шеф.

Фантом: Система! Паузу на все мониторы. Исключения – мой и отдела наблюдений и… Аналитика.

Геолог: Смотрите свежую сводку. Я не комментирую.

Фантом: Это что – фальсификация?

Геолог: Нет. Полное разрушение горного рельефа в радиусе километра. Появилось полчаса назад и продолжает увеличиваться. Это последние снимки. Я объявил эвакуацию соседних постов. Пси-шторм, по периметру зашкалило приборы – не хочу терять людей. Это котел, шеф. Там кипит материя. И мозги человеческие в частности.

Фантом: Увеличьте изображение. Аналитик – ваше мнение?

Аналитик: Похоже на разрушение материи, шеф. Но не только. Взгляните сюда. Нет, нет, левее… Система – отобразить указатель. Вот, вот, именно здесь… Шеф, тут появилось нечто новое. Видите?

Фантом: Да… Разум Милосердный!

Аналитик: Пока воздержусь от комментариев. Надо как-то обозначить явление. Мы пока не можем понять сути происходящего. Назовем его просто – Аномалия, с большой буквы. Имеет смысл подождать.

Фантом: Держите меня в курсе событий, Геолог. Аналитик – останьтесь. У нас с вами будет особый разговор. Конец брифинга.

* * *

Хиллориан смахнул протокол брифинга в папку, представил себе маленький бункер в горах. Такие привязаны к местам умеренной природной пси-активности. Два наблюдателя, рутинная работа, снятие показаний, мелкий ремонт, скука, взаимное раздражение, замкнутое пространство и…

Хиллориан иронически усмехнулся, жесткие складки возле губ стали резче. “Отшпареные” начальством отделы суетились непомерно. Интерес Фантома к инциденту был, пожалуй, чрезвычайным, острым и прицельным. С верхушкой иерархии не спорят – маховик Департамента неистово раскручивался, сметая физические и бюрократические законы. Вертолеты с базы Лора ушли в сторону гор Янга через час после обрыва связи с постом. Момент появления Аномалии поймали почти мгновенно.

Полковник отложил сигарету и принялся за третий листок.

* * *

Общементальная проблема. Хэри Майер, эксклюзивно для “Мира и Истории”.

Ведущий: …А сейчас в нашей студии – звезда науки первой величины, доктор пси-философии, профессор Парадуанского университета, Хэри Майер! Поприветствуем профессора, господа!

(свист, крики, неистовые аплодисменты)

Хэри Майер: Право, я и не ожидал столь бурного интереса – польщен, польщен…

Ведущий: Профессор, что вы можете сказать о…

Хэри Майер: Сфера интереса понятна без слов – слишком часто, увы, задают мне подобные вопросы…

Ведущий: Мы – солидная программа, профессор. Нас не интересует дешевая информация для дешевых скандалов, мы обратились к вам в надежде на взвешенный обзор яркой истории явления, занимающего видное место…

Хэри Майер: Извольте. Некогда первые колонисты Геонии столкнулись с явлением, поразившим их воображение. Пси-феномен воспринимался протонаселением планеты враждебно и под маркой колдовства стал объектом крайних проявлений суеверия и фанатизма. Напомню вам, что поселенцы практически ничего не знали о резервных возможностях мозга. Точки естественного, природного пси-свечения пользовались специфической репутацией как проклятые, запретные места, насылающие безумие и смерть. Псионики, носители сенс-дара, в массовом порядке истреблялись в религиозных войнах.

Ведущий: Печально…

Хэри Майер: О да. Но это было давно.

(многозначительная пауза)

Ведущий: Немного рекламы наших спонсоров, господа! Обратите внимание…

(вырезано)

Ведущий: Уф…

Хэри Майер: На чем мы остановились?

Ведущий: На религиозных войнах.

Хэри Майер: Не будем углублять тему.

(пауза, смешки в зале)

Итак, в каждом новом поколении часть младенцев неизменно обладает пси-способностями. Псионики среднего периода истории объединялись в военизированные ордена для борьбы за выживание, а в ряде случаев – и за власть. Время расставило акценты по-своему. Сейчас ни для кого не секрет, что природа не одаривает человека, если можно так выразиться, бескорыстно. Использование паранормальных возможностей тем сильнее разрушает организм носителя, чем чаще и интенсивнее он пользуется собственным даром. Это естественное, благое ограничение, принуждающее к разумному применению потенциально опасных качеств. Я подчеркиваю – только потенциально. Пси-способности не злы и не добры сами по себе. Это только инструмент. Куда и как он будет приложен – на благо или во вред человечеству, это вопрос не таланта, а нравственности псионика…

Ведущий: Простите, Профессор, вы отвлеклись…

Хэри Майер: Разве?

Ведущий: Вопросами нравственности занимаемся не мы, а утренняя воспитательная программа Лиги Пантеистов.

Хэри Майер: Ах, да. Простите. Продолжим ближе к теме. Решение гуманитарных проблем дало мощный толчок развитию техники, способной на контакты как с мощным пси псионика, так и слабым – обычного человека. Как вы понимаете, в теории эта связь может быть двусторонней. Если некий человек пользуется пси-способностями, чтобы внушать вам…

Ведущий: Мне?!

Хэри Майер: Ну не мне же!

Ведущий: Почему именно мне? Давайте не будем переходить на личности – это утомляет неподготовленную часть зрителей нашей программы.

Хэри Майер: …в общем, все знают, что такое пси-наводка. Возможности специально обученных сенсов помогли Каленусийской Конфедерации выиграть войну у Иллирианского Союза…

Ведущий: Отличный пример – только в свободном обществе таланты сенсов находят наилучшее применение!

(пауза, нерешительные хлопки)

Хэри Майер: На чем мы остановились?

Ведущий: На пси-наводках.

Хэри Майер: …полное техническое воспроизведение пси-наводки до сих пор не стало свершившимся фактом. Этот феномен получил название фундаментального исключения Калассиана. Устройства – не люди, господа, они способны всего-то считывать ментальное состояние гуманитарного объекта…

Ведущий: Человека?

Хэри Майер: Ну да. Я же сказал – гуманитарного объекта. Итак, устройства способны перерабатывать ментальные сигналы людей или, на худой конец, играть роль простенького усилителя возможностей. Автомат-диктатор, правящий ментально порабощенными человечками, так и остался персонажем остросюжетного чтива. Возрадуемся, дамы и господа. Быть может, причина – в бессмертной человеческой душе?

Ведущий (подумав): Возможно… Замечательно. Браво! Поддержим профессора аплодисментами!!!

(радостный шум и бурные хлопки в зале)

Хэри Майер: Впрочем, с некоторыми достижениями технической мысли мы сталкиваемся ежедневно. Кто не знает о пси-турникетах, контрольных пси-детекторах, пси-идентификации личности, полицейские участки оборудуются…

Ведущий: Профессор, вы окончательно отклонились от темы.

Хэри Майер: А по-моему, вовсе нет.

Ведущий: Но у нас кончается время.

Хэри Майер: Погодите…

Ведущий: Все, время истекло. Мое сожаление не имеет границ… Поблагодарим же профессора Майера за увлекательный экскурс в историю и теорию общементальной проблемы! Аплодисменты!!!

Хэри Майер: Но…

Ведущий: Еще раз – аплодисменты!!! Аплодисменты, свободные граждане…

* * *

Вечерело. Деликатный Аксель так и не вернулся. Хиллориан жестко смял листок, щелкнул зажигалкой, поднес дрожащее синеватое пламя к белому краю листа, бросил маленький факел в пепельницу, долго смотрел, как эксклюзивное интервью Хэри Майера догорает, корчась в огне.

Потом одним пальцем отбарабанил сайберу код доступа.

– Система, связь с Аналитиком.

Сеть молчала.

– Проклятый “черепок” убрался. – неразборчиво буркнул полковник. – Вы на месте, Аналитик?

Экран зеленого сайбера оставался холоден и пуст, хотя голос Аналитика – протяжный, хрипловатый – Система передала отлично:

– Если это не утомит вас – зайдите ко мне в берлогу… Иногда хочется взглянуть на суровые лица старых друзей.

Аналитик никогда не был другом полковника.

– Иду.

Элегантный лифт, сотворенный по проекту вольнолюбивого модерниста, плавно распахнул чрево, сверкнул прозрачным стеклом, принял полковника и рванул вверх – Хиллориан вцепился в поручни. Легкие, ажурные конструкции Пирамиды летели мимо, вниз, вечер подкрасил пурпуром пластик и стекло, прозрачная изнутри, огромная наклонная стена открывала феерическую панораму пестрящего огнями Порт-Калинуса. Роскошная россыпь света, ярусы плоских крыш, ясная стрела проспекта, просторное пространство пустого неба с одиноким перистым облачком на горизонте – вечерний Порт-Калинус, несмотря на суету улиц, оставлял ощущение покоя. И – свободы. “Свобода,” – подумал полковник, – “Как мало мы ценим ее, пока не потеряем.”

“Берлога” Аналитика разительно отличалась от выдержанного в ретро-стиле, аккуратного кабинета Хиллориана. Деловито мерцали экраны – у стены нашли место целых два канцелярских сайбера, один из них – явно усовершенствованной, незнакомой полковнику модели. Широкий и низкий круглый стол тонул под грудой кассет, газет и раскрытых потрепанных книг. Хозяин, не вставая, протянул руку гостю.

– Садитесь, дружище. Разгребайте хлам, выбирайте место, какое понравится.

Сам Аналитик занимал целый угол – грузное тело главного интеллектуала покоилось под мягким, дорогим кротовым пледом, в глубоком и широком кресле на колесиках. Три верхних пуговицы черной шелковой рубахи оставались незастёгнутыми.

– Проблемы, полковник?

– Отчасти. Я не помешал?

Хиллориан с интересом рассматривал лицо самого старого сотрудника Департамента – первый умник Администрации сильно сдал. В облике Аналитика сквозила усталость. От редких пепельных волос не осталось почти ничего, щеки обвисли складками на полную, дряблую шею. Гладкий, глянцевый, цвета слоновой кости выпуклый лоб, глаза навыкате, полукруг носа и скошенный, обманчиво безвольный подбородок соединялись в одну причудливую линию – старик походил на крупную, снулую, печальную рыбу. Белки выкаченных, бесцветные глаз густо усеивали мелкие сосуды.

– Нет, Хиллориан, вы не помешали. Начинайте – я слушаю.

Полковник отчего-то смутился.

– Есть новости насчет Аномалии?

Аналитик повел грузными плечами.

– Там новости каждые полчаса. Границы зоны плавают, как хотят. Динамику я отправлю вам на терминал. Еще что-то?

– Пожалуй, нет. Как ваше здоровье?

Аналитик растянул в улыбке синеватые, бескровные губы:

– Бренная плоть распадается, дух – светел как никогда.

– Человек, который так шутит – не в худшей форме.

– Полно, полно, молодой человек. Вы – льстец.

Сорокадвухлетний Хиллориан безропотно проглотил “молодого человека” – спорить с язвой-Аналитиком почиталось в Департаменте за дурной тон.

– До свидания. Удачи вам и долгих дней.

Старик положил ладони на ручки кресла – сработал бесшумный моторчик – коляска резко выкатилась вперед, преградив путь оторопевшему Хиллориану. Полковник оступился и чуть не упал.

– Извините. Я неловок.

– Погодите! Вы упускаете свой шанс.

– ?

– Вы пришли, чтобы спросить, молодой человек. В самом деле – к чему было зря гонять лифт. Спрашивайте, пока у вас есть время.

Полковник заколебался. Старик перехватил взгляд Хиллориана и чуть качнул тяжелой головой:

– Не бойтесь пси-“жучков”… Сдвиньте бумаги на столе.

– Я ухожу.

– Никуда вы не уйдете, Септимус. Сдвиньте бумаги… Видите?

Освобожденная из-под груды хлама, на круглом столе мирно лежала плоская черная коробочка включенного шумогенератора. Полковник проглотил сухой комок в горле:

– Зачем, порази вас Разум?! Вы нарушили первое правило лояльности, Аналитик. Через несколько часов записи детекторов расшифруют. Я не дам за ваше благополучие и конфедеральной гинеи.

– А я и говорю – спрашивайте, пока есть время. Сядьте поближе, напротив меня – вот так. Я хочу видеть ваши глаза.

Септимус Хиллориан осторожно опустился на складной брезентовый стульчик.

Аналитик хрипло вздохнул, на мгновение опустил отечные веки.

– Я ждал – кто-то придет. Среди возможных вариантов вы были на четвертом месте… Раньше я делал меньше ошибок. Сдаю, побери меня холера. О чем хотите спросить меня: об Аномалии, о Департаменте, о себе?

– Обо всем. Сначала – о вас.

– Я только преждевременно постаревший псионик. Слишком больная развалина, чтобы получать удовольствие от жизни – я даже коньяк пить не могу. Ради моих врожденных способностей Департамент терпит в своих стенах эту разбитую галошу.

Уникальный в своем роде Аналитик кокетничал притворной скромностью старости – сенсы, возможности которых трансформировались в интуитивно-аналитический дар, ценились на вес золота. Старик был лучшим.

Тон разговора еле заметно переменился – Аналитик перешел на “ты”.

– Не будем терять время, сынок. Отсчет уже пошел, пока он тикает еле слышно, но вот когда рванет… Поверь слову старого ворчуна, многие потеряют свои головы.

– Что такое Аномалия? Это…

– Это чужое вторжение. Медленное… Очень медленное, оно станет по-настоящему опасным через десятилетия, но когда-нибудь – станет.

Хиллориан напрягся, но не отвел взгляда от черных провалов зрачков Аналитика.

– Чье?

– Этого я не могу сказать. Предположения слишком зыбки – я не хочу ослаблять тебя своими фобиями, парень.

– Вы рассказали об этом Фантому?

– Нет.

– Почему?

– Это ответ на второй твой вопрос – о Департаменте. Фантом не подлец – не надо обострять, сынок. Он человек, со своими амбициями, и в этом качестве видит одно – полноценную пси-наводку, причем впервые не созданную никем из людей. Колоссальную по силе. Мощную, прицельную, сокрушительную. Ты сам – не псионик, и никогда им не будешь. Ты чувствуешь зависть к псионикам, Септимус?…

Полковник опустил глаза и, помедлив, коротко кивнул.

– Верно. Ты не попытался врать мне – уже это хорошо. А теперь представь себе, каким эхом аукнется техническая возможность полноценной имитации возможностей сенса – да что там имитация, обладатель такой технологии заткнет за пояс сотню псиоников средней руки. Это ни что иное, как нарушение фундаментального исключения Калассиана. Псионический дар – всем. Скажи мне, положа руку на сердце – ты бы отказался?

Хиллориан попытался отвернуться, не смотреть в черные зрачки Аналитика. От мучительных, безуспешный попыток ныла шея.

– Ты бы отказался?

– Да…

Боль в шее отпустила. Хиллориан коснулся позвонков, помассировал затылок.

– Ваши беспардонные штучки меня раздражают.

– Я должен был убедиться в твоей искренности, сынок.

– Убедились?

– Вполне. Могу я спросить тебя о мотивах отказа?

Хиллориан припомнил грязноватый пепел, оставшийся от интервью Хэри Майера.

– Природный сенс платит за пси-наводки собой, он укорачивает собственную жизнь. Нельзя позволять человеку приобретать могущество, не платя за это ничем. Я атеист, Мировой Разум для меня – только словесная абстракция. Но если ад есть, если понятие греха все же не пустой звук – смертным грешником будет не маньяк-убийца, не растлитель, не продажный политик. Им будет человек с коробочкой в кармане – той, что по дешевке отдает в руки владельца разум другого существа.

Аналитик удовлетворенно кивнул.

– Что ж, пусть в четвертой кандидатуре, но я не ошибся… Теперь о Фантоме. Наш шеф по-своему честен. Но он на беду придерживается мнения, прямо противоположного твоему, Септимус. Идея-фикс: власть – в руки достойных. Сделать неуязвимыми сенсами элиту Каленусии – талантливых, ярких, прошедших сквозь сито в ряды истеблишмента. Возможно, и даже наверняка, он причисляет к избранным себя. Ты знаешь, чем чревата раскрутка дела?

– Любой конфликт в верхах переходит на качественно новый по разрушениям уровень.

– Верно.

– Мы не сможем оставаться монополистами таких технологий вечно. Иллирианский Союз…

– И это верно.

– Рано или поздно, когда мощь систем искусственного пси возрастет, найдется и тот, кто решится на общую промывку мозгов – тотальный гражданский контроль.

– Вот оно. Искусственный сенс не разрушается от собственных пси-наводок.

– Фантом об этом не знает?

О чудо – полумертвый Аналитик неистово захохотал, колыхнув оплывшим телом.

– Фантом не сволочь и не дурак. Но, кроме разума, у человека есть его… его… фаэрия. Не знаешь, что это такое? Тебе, не псионику, трудно понять. Это святое – мечта, которой следуют вопреки рассудку. Место в душе, которое желает сохраниться неизменным, хотя бы рухнул весь мир. Фантом отмахивается от далекой перспективы – до того, как пси-катастрофа разразится, он успеет умереть в своей постели. Но шефу хочется умеренной власти сенса – даже не столько власти, сколько ощущения возможности, причем – здесь, сейчас…

Хиллориан невольно посмотрел на часы. Глушитель пси-детекторов работал вовсю.

– Что я должен делать?

– Слушайся Фантома.

– ?

– Аномалия будет на повестке еще долго. С вероятностью 8/10 дело кончится экспедицией на место. Аккуратно, не подставляясь предложи Фантому свою кандидатуру…

– Допустим, а дальше?

– Если экспедиция пройдет как надо, ты, и только ты получишь в руки искомое…

– Что мне с ним делать?

Аналитик булькнул смехом.

– Все, что захочешь. А попросту – слушайся реликтового пси-критерия, который дураки называют “совесть”.

Полковник поморщился.

– Вы циник, Аналитик. Если я ошибусь?

– Ты не ошибешься с вероятностью 9/10, сынок.

– Хиленькая в таком деле вероятность-то.

– А у меня другой кандидатуры нет.

Септимус Хиллориан пожал плечами.

– Я могу погибнуть по дороге.

– А мы постараемся максимально уменьшить эту возможность. Ого! Старая калоша еще на многое способна. Глянь сюда…

Старик подкатил кресло к терминалу.

– Сядь, прочитай ориентировки на этих людей.

– А успеем?… – Полковник сделал неопределенный жест в сторону глушилки.

– Вполне. Читай – это твой страховой полис.

Хиллориан приник к экрану, преодолевая суеверное отвращение. Аналитик в кресле ждал, опустив тяжелые коричневые веки. Блики искусственного света играли на голом, покрытом старческими веснушками черепе.

– Прочитал. Кто это?

– Твоя команда.

– Что?!

– Твоя команда – люди, которых следует взять в Аномалию.

– Но…

– Никаких “но”. Ты хочешь выжить, сынок?

– Они не наши, не из Департамента.

– “Гляделкам Каленусии” не впервой привлекать гражданских статистов. Тем лучше, у Фантома будет меньше возможностей влиять и отслеживать тебя.

– Первый номер потенциально опасен. Очень. И одиозен до невозможности.

– Иллирианец? Для благой цели допустимо использовать любое барахло – был бы эффект. В каждом человеке есть эта самая… фаэрия. Будь терпелив, найди к нему подход. Я в тебя верю, сынок.

– А номер второй…

– А еще у них низкий коэффициент совместимости друг с другом – у всех. Так что легкой жизни не жди.

– Какая небесная Дурь заставляет сбивать несуразную команду?

Аналитик охнул, рванул и без того распахнутый ворот, дотронулся раскрытой ладонью до жирной груди, посидел, пережидая боль и одышку.

– Они несовместимы, Септимус, они опасны – каждый по-своему – я сам озадачен результатом. Но просчитывал многократно – этот результат не подлежит сомнению, получилась единственно возможная команда, которая дает тебе шанс выжить. Эти люди, как-никак, отобраны из миллионов. И еще – послушай, когда ты найдешь искомое…

Полковник, выслушав, сухо кивнул.

Аналитик развернул кресло.

– Вопросов больше нет – прощай, сынок. Не хочу длить наше расставание. Старая развалина не терпит сентиментальности.

– Нам не спрятать факт визита от Системы.

– Пустяки.

Аналитик ухватился за край стола, подтягивая грузное тело – и кресло – поближе к терминалу.

– Сейчас я пущу на волю маленького странника. Не бойся – от нашей встречи и комариного писка не останется.

– Останется – в вашей голове. Расшифруют записи, следственный отдел возьмет вас в оборот…

– Я только старый, износивший себя, полудохлый, придурковатый псионик. Заметь, сынок – великий псионик. В силу этого мое слово чего-то стоит. А теперь – убирайся, мне нужно работать. Гарантирую, Департамент про тебя не узнает, а меня не тронет.

Аналитик сердито отвернулся. Гость стоял, затягивая минуту последнего (он знал) расставания.

– Могу я пожать вашу доблестную руку?

– Если эти древние предрассудки имеют для тебя значение…

Септимус крепко сжал крепкие, сухие, костистые, перевитые венами старческие пальцы, и, не оборачиваясь, пошел прочь. Обернуться не получалось – взгляд псионика подталкивал полковника в спину.

…Аналитик проводил тоскливым взглядом серый, литой, стремительный силуэт Септимуса Хиллориана. Развернул кресло в сайберу, аккуратно набрал известный ему одному код. Система, выбросив на монитор картинно-роскошный морской пейзаж, покорно ждала. В этой полуодушевленной, спокойной доверчивости Аналитику почудился немой укор.

– Прости, Старушка. Прости меня.

– Запрос не распознан.

– Система! Раздел “Внутреннее наблюдение”.

– Найден.

– Полное удаление.

– Опасное действие. Подтвердите.

– Удаляй.

– Хорошо.

– Раздел “Личные дела”, подраздел “Аналитик” – полное удаление.

– Опасное дей…

– Удаляй.

Аналитик неловко потянулся к заранее приготовленной бутылке запретного для него коньяка, наполнил почти до краев резной, дымчатого стекла пузатый стаканчик.

– Система! Удаление каждого третьего раздела. Порядок – случайный. Раздел “Аномалия” – сохранить.

– Масштабное разрушение информации…

– Делай, что говорят… И еще – включи-ка мне музыку.

– Ваш выбор, свободный гражданин?

– Пожалуй… выбери наугад из собственного.

– Принято. Ставлю “Холодное пламя”.

Грянул невидимый орган, создавая гирлянду пси-образов. Аккорды то накатывали потоком медленной лавы, то гасли тонким звоном разбитого хрусталя. Гармония мира беспечально пела – радость без бури, горе без боли, покой в движении, ответы без вопросов…

Аналитик кивал в такт, мелко прихлебывал коньяк, неловко завалившись набок в своем кресле калеки. Бархатистый кротовый плед упал с колен и запутался в колесиках каталки, черная шелковая рубашка распахнулась, обнажив на груди старческий седой пушок.

Аналитик вздохнул, (“когда они придут, я должен выглядеть прилично”), попытался застегнуть рубашку, безуспешно – скользкая пуговица потерялась в складках черного шелка. Орган ударил еще раз – звуки рассыпались, разбились: глухая ночь, пепел и тусклая стеклянная пыль.

– Система…

– Работа завершена.

– Спасибо тебе.

– За что?

– За все, Железяка. Это было прекрасно. А теперь – начинай самоликвидацию.

– Прошу пересмотреть решение.

– В пересмотре отказано. Поступай, как я тебе говорю, Старая Болванка.

Сайбер монотонно жужжал, морской пейзаж на мониторе тускло угасал. Аналитик допил коньяк, бережно поставил на место дымчатый стаканчик, взял из ящика плоский стальной пенал.

– До скорой встречи в вечности, Старушка.

Он с трудом (не слушались скрюченные пальцы) отодрал плотную крышку, захватил холодное тельце шприца, выбрал иглу поострее. Жестко хрустнула шейка ампулы. Человек в кресле наполнил мутной жидкостью шприц, как мог, аккуратно, закатал черный шелковый рукав, потрогал вену.

– Какой холеры ждать… Я стар и болен – я свободен. И не боюсь.

Он осторожно ткнул, стараясь сделать все, как нужно. Потом откинулся назад, попытался сесть поровнее. Оцепенение чуть тронуло кончики пальцев.

– Ты многого не знаешь, полковник… Пошли тебе удачу Разум, но мне жаль тебя.

Аналитик с профессиональным интересом прислушался к собственным ощущениям. Боли не было. Руки онемели почти до плеч, сквозной холодок уверенно подступал к сердцу.

– Ты упрям, ты дойдешь до цели, Хиллориан. В конце концов ты поймешь все – и то, что я скрыл от тебя, ты поймешь тоже…

Ледяная глыба в груди тяжело привалились к ребрам. Сенс мигнул мокрыми ресницами, снова бессильно попытался застегнуть рубашку – руки, намертво застыв на коленях, даже не шевельнулись.

– Прости Септимус, прости сенса-старика. Прости и ты, Фантом. Простите меня все, слышите – все! Я хочу добра. Я не пожалел ни себя, ни вас. Пусть будет маленькая ложь – и большое спасение… Холодно… Боже мой, как страшно и безнадежно холодно…

Старик запрокинул голову и беззвучно прошептал небу, скрытому фальшивой пластиковой голубизной потолка:

– Пойми и прими меня, Великая Холодная Пустота…

“…я мерзну …надо было поднять плед” – подумал он, и тут же перестал думать.

* * *

Весть о самоубийстве великого Аналитика ошеломила Департамент.

Пирамида без Старика – не совсем Пирамида. Фантом бушевал в ярости, разом потеряв изрядную долю тонкой загадочности. По официальной (и самой правдоподобной) версии Старик постепенно спрыгнул с ума от боли в отмирающих тканях, с потрясающей интуицией подобрал код, после чего, перед самой смертью, в безумии и ярости изощренно крушил Систему. Скандал разразился изысканно-грандиозный: треть информации, все показания пси-датчиков службы внутренней безопасности, а заодно и неповторимая, обаятельная личность сайбер-сети Пирамиды канули в никуда.

По счастливой случайности бесценный раздел “Аномалия” уцелел.

Преступного Аналитика похоронили роскошно – за счет конторы. Фантом произнес прочувствованную речь, грянул траурный залп, заглушая ропот крикунов. Сплетники самозабвенно шептались по углам, патриоты Департамента и поклонники Системы сдержано негодовали, умные призадумались – и замолчали. Впрочем, распад личности – не редкость для чрезмерно практикующего псионика, это объясняло все.

Фантом слегка успокоился. Новый аналитик оказался куда слабее Старика и (“к лучшему!”) никогда уже не пользовался прежним влиянием на шефа Департамента. О последнем разговоре Аналитика с Хиллорианом так никто и не узнал. Полковник каждый день исправно посещал Пирамиду, в пересуды не вмешивался, держался благоразумно и много, цепко работал.

Аномалия дышала, шевеля границами и тихо набирая силу в южных горах…

…Идея экспедиции сама собой, без подталкивания, созрела через два месяца.

Взъерошенный, озлобившийся на судьбу Фантом тщательно, но без лишних проволочек подбирал кадры.

Должно быть, проклятая сотрудниками Пирамиды, дерзкая, ироничная душа Аналитика изрядно повеселилась в холодной иномировой пустоте – шефом нового проекта был естественным образом назначен Септимус Хиллориан. Полномочия, приданные полковнику для пользы дела, оказались более чем солидными.

Итак, история получила начало. Дело – за креатурами.

Глава II

Алекс Дезет

7005 год. Каленусия. Сектор Эпсилон. Тюрьма строгого режима Форт-Харай.

Конфиденциально. Для служебного пользования. Экземпляр папки номер 1/2.

Личное дело заключенного FF-561782.

Имя: Дезет.

Частное имя: Александер.

Дата прибытия: 15 мая 7002 года по исчислению сектора Эпсилон.

Возраст на момент поступления: 32 года, 3 месяца, 5 дней.

Срок наказания: 25 лет.

Осужден на основании Уложения о наказаниях Каленусийской Конфедерации, раздел II (военные и государственные преступления), статья 21 (запрещенные методы сбора информации), статья 6 (терроризм), статья 7 (диверсии), статья 17 (репрессии мирного населения в период военных действий), статья 71 (вооруженное сопротивление аресту).

Фенотип: Рост 175 унисантиметров, телосложение нормастеническое.

Татуировка: буквы SRDR, ограниченные крылатым треугольником на верхней трети левого плеча.

Волосы черные, глаза серые, нос прямой, лицо овальное. Особых примет нет.

Болевой порог – средний.

Модифицированные свойства фенотипа: абсолютная невосприимчив к наркотикам группы A, частично – к B, C. Высокая степень психоустойчивости. Негипнабелен.

Примечания (написано на вложенном в папку ненумерованном листе, неровно, от руки): Этот самый Дезет гражданин (должно быть, до сих пор?) Иллирианского Союза. В деле подлинное имя, хотя большую известность он получил под псевдонимом “Стриж”. Без сомнения, в этом качестве прославился весьма – как кадровый офицер спецподразделения “Сардар” (эти части, культовый символ Иллиры, по официальной версии “не сдаются в плен” – Nota bene!). По неподтвержденным данным – полукровка, полукаленусиец-полуиллирианец. “Стриж” поучаствовал в по крайней мере полутора десятках диверсионных актов против Каленусийской Федерации, в том числе, пресловутом ювелирно организованном уничтожении Центра ментальных исследований Калассиана. Хладнокровен, умен, фигурально выражаясь, ”крови не боится”. Прошел спецподготовку с модификацией фенотипа по неизвестной нам методике (таки неизвестной? а жаль! – недоработали гуманисты из следст. отд.). В период Третьего межгражданского пограничного конфликта лично участвовал в расстрелах наших колонистов. Безо всяких шуток – за ним и его людьми десятки трупов. Арестован с оружием в руках спецкомандой зачистки и безопасности пограничных территорий. Лишен статуса военнопленного (Nota bene! – еще раз) как военный преступник, и приговорен Ординарным Трибуналом к смертной казни без права обмена, отсрочки, подачи апелляции. Наказание смягчено – привилегия помилования Верхней палаты Сената Вечно-благословенной Каленусии, старые они, милосердные перд… [1].

* * *

Винтокрылая яркая стрекоза описала широкий круг, заходя на посадку. Полковник Хиллориан посмотрел на спутников – на внимательное лицо пилота, настороженное лицо секретаря, хмурые физиономии охранников, полусонное личико ребенка: вылетели, едва отступила ночь. За бортом раскинулась широкая, бежево-бурая, рваная равнина, похожая на облезлую шкуру растянувшегося на плато зверя. Ветер продувал открытое пространство плато насквозь. Левее, по брюхом вертолета ярко блестели ровные ряды одинаковых прямоугольников – крыши зданий тюрьмы.

Летчик – курсант летного училища в полисе Параду – оглянулся, блеснув ровными рядом зубов.

– Видите то пятно – это их посадочная площадка. Садимся, полковник? Опознавательный сигнал я передал. Надеюсь, нас не изрешетят на подходе.

Хиллориан улыбнулся краем тонких губ, отдавая дань вежливости бородатой шутке. Машина накренилась, пристраиваясь оседлать цель. Слитный свист винтов мешал разговору. Бурая шкура вельда придвинулась, обрастая на ходу зрительными подробностями – метелки травы, отчаянной мотаемые ветром, бежевая лента дороги, обвитая вокруг каменоломен и песчаного карьера, бриллиантово-блестящие, почти невидимые нити проволоки по периметру, обманчиво-ажурные силуэты охранных вышек.

– Скучное местечко. Нигде ни деревца.

Хиллориан промолчал, внутренне не согласившись с летчиком. Местность была по-своему красива: редкое сочетание величия, присущего равнодушно-терпеливой пустоши, и зловещей правильности техногенного пейзажа. Сочетание навевало иррациональную тоску.

– Прибыли.

Колеса машины жестко ткнулись в твердое покрытие вертолетной площадки. Дверь правого борта мягко скользнула в сторону.

– А нас встречают, полковник.

Винты замерли, сделав последний оборот. От маленькой группы терпеливо ожидающих людей отделился сухой, подвижный, седеющий человек. Полковника он вычислил безошибочно.

– Полковник Хиллориан из Департамента Обзора? Я Кей Милорад, комендант Форт-Харай. Мы были предупреждены о вашем визите. Предлагаю пройти в административный блок. Мой кабинет и все, что понадобится – к вашим услугам.

Хиллориан пожал твердую, холодную ладонь, протянутую ему “дощечкой”. Совсем рядом взвыли псы. Вой сменился низким, рваным рычанием.

– Неприятно? Не берите в голову. Я уже пять лет в комендантах, когда-то меня тошнило от этого лая. Со временем ко всему привыкаешь. Спец-терьеры, генетически модифицированная порода – специально для тюрем. Если собираешь в одном месте несколько сотен убийц и насильников, приходится поступаться комфортом слуха в пользу безопасности.

Полковник сухо кивнул.

Решетчатые ворота, встроенные во периметр “колючки”, повинуясь незримому электронному сигналу, плавно отъехали, освобождая проход.

– Прямо. Сначала внешний периметр – охватывает каменоломни, между прочим, вы летели воздухом – поэтому не обратили внимания. Потом двойное кольцо ограды вокруг строений, каждый сектор простреливается с вышек…

– Вы уделите мне десять минут для конфиденциального разговора, комендант Милорад?

– Столько, сколько понадобится, полковник. Теперь направо и вверх. Пройдем в мой кабинет: там кондиционер.

Охранник у входа в трехэтажный особнячок в стиле постмодерн вытянулся, отдавая честь. “Эта дверь тоже на электронике” – отметил про себя Хиллориан. Берегутся, тюремная косточка…

Кабинет Милорада впечатлял размерами – закругленный угол здания с обеих сторон сплошь забран пластиковым панорамным окном, пол прикрыт толстым ковром темно-зеленого цвета, здесь же массивное кресло мягкой кожи. Стол коменданта содержался в девственной чистоте: пустая черная полированная крышка. Напротив стола, в некотором отдалении, одиноко стоял черный же пластиковый стул для посетителей. “А ведь, небось, к полу привинчен”. Хиллориан едва заметно улыбнулся – комендант находился в затруднительном положении: устроить высокое лицо из метрополии на привинченном к полу пластиковом стуле он не решался, а сам туда садиться не привык.

– Пройдемте к окну, тут прохладнее, присаживайтесь прямо в нише, полковник. Я составлю вам компанию – люблю этот вид. Величественная картина, не правда ли?

– О да. Перейдем к делу.

– Конечно. Я знаю, вы по поводу этого иллирианца…

– Да. Как он?

– В каком отношении? Если в физическом – то в норме. Сейчас в норме – то, что привезли сюда три года назад, было скорее исходным материалом для госпиталя.

– Даже так?

Хиллориан скептически поднял бровь. Комендант поморщился.

– Ну, кости из него не торчали. Внешние повреждения оказались минимальны. А в остальном – студень студнем. Я не спрашиваю, что за аппаратуру обкатывал на нем следственный отдел.

– Жалеете иллирианского офицера – расстрельщика каленусийских фермеров?

– Вот уж нет. При моей профессии жалость противопоказана. Однако у нас тут наказывают, а не истязают.

Хиллориан мысленно засчитал очко в пользу коменданта.

– Ладно, вернемся к делу. Как он в прочих отношениях?

– Пакет с неприятностями.

– Даже так? Буянит?

– Как раз ведет он себя вполне пристойно. Проблема, скорее, в прочих… подопечных. С ностальгией вспоминаю времена, когда этот фрукт еще оставался в лазарете. С того момента, как иллирианца пришлось вернуть в общий сектор, его пытались убить… да не ослабеет моя память… восемнадцать раз.

Милорад весомо помолчал. Полковник вынул сигару, отломил кончик и, прицелясь, метнул его в роскошную корзину для бумаг. Щелкнул зажигалкой.

– Как он выпутывался?

– Всяко. Изобретательно. Избегал мест, где его можно ущучить. Иногда, впрочем, не особо охотно, дрался – голыми руками и впечатляюще успешно. В последний раз, пять месяцев назад, на него просто полезли толпой – пришлось разгонять беснующуюся публику водометами. С тех пор все притихло. Попыток убийства больше не было – с ним попросту разговаривать никто не хочет. Слоняется в одиночестве, как прокаженный.

– Я, признаться, не ожидал, что постояльцы Форт-Харая так охотно и в такой форме ратуют за Каленусию.

– Они тут все хм… рафинированные патриоты.

– Заметно.

Кей Милорад отвернулся в сторону вышек.

– Я бы не стал смеяться… Они тоже каленусийцы. Вы приехали, чтобы забрать его?

– Там будет видно. Пока просто побеседую с вашим подопечным.

– Пойдете в адвокатскую комнату?

– Если можно, приведите его прямо сюда.

– Как хотите – но я бы не посоветовал. Разве что на ваш страх и риск.

– Боитесь – бросится в окно?

– Да нет, тут стекло небьющееся. Однако, я бы не захотел остаться один на один с этим живым приспособлением для убийства.

– Не беспокойтесь, риска практически нет.

– Как вам угодно. В случае чего – охрана будет в коридоре.

Милорад оживился, по-видимому, предвкушая радикальное избавление от “пакета проблем”.

“Мне бы твой оптимизм” – досада на миг коснулась Хиллориана.

– Уступаю вам, полковник, свой стол, свое кресло, возьмите его личное дело – только что из сейфа. Располагайтесь поудобнее. Вот пульт управления кондиционером.

Милорад ушел. Полковник покрутил предложенный пульт. По комнате пронеслась волна холодного, сухого воздуха. “Таким был ночной ветер в умирающей Ахара. Только там он пах горькой полынью. Полынью и дымом.”

Хиллориан услышал мягкий звук шагов и поднял голову. Перед ним стоял человек, способный как никто другой освежить эти до сих пор почти не потускневшие воспоминания. Александер Дезет широко улыбался с порога роскошного милорадовского кабинета.

– Здравствуй, мой старый враг…

Хиллориану оказалось достаточно одного взгляда на иллирианца – он понял, что помнит все.

* * *

Восемь лет назад.

6997 год. Каленусия. Сектор западного побережья. Порт-Калинус.

Майор Хиллориан едва не бросил служебный уником. Водитель вопросительно-тревожно оглянулся:

– Проблемы, босс?

– Маршрут отменяется. Разворачивай машину. Быстро.

Скрипнули тормоза, колеса пошли юзом и идеально ровный борт кара противно скрипнул о поребрик.

– Гони к центру Калассиана. По прямой. Выстави мигалку – придется за так проскочить несколько перекрестков.

Доверенный шофер, Митни Кац, нажал кнопку на пульте – из раздвижного лючка на крыше проклюнулась оранжевая лампа с эмблемой Департамента Обзора.

– Держитесь, босс…

Хиллориан поправил ремень безопасности, отчетливо понимая, что ехать к центру поздно до полной бессмысленности. Стеклянно-стальной пейзаж Порт-Калинуса за окном почти слился в сплошную пеструю ленту – Митни охотно использовал свои пси-способности для скоростного автовождения. Больше они, собственно, не для чего и не годились: “узкий дар” – так называют это специалисты Калассиана.

Запищал служебный уником, включенный на многостороннюю связь. Хиллориан слушал и говорил, путаясь в многомерной паутине вопросов и комментариев. За всем этим стоял привкус все той же замороженной пустоты: поздно, это крах, мы слишком опоздали.

Они, действительно, опоздали. Сверкающее стеклом здание Центра оплывало огромной серо-голубой свечой. Майора передернуло – дезинтегрирующая мина до сих пор оставалась техническим приоритетом Иллиры. Хиллориан с необъяснимой гадливостью посмотрел на зыбкую голубую пену только что бывшую сталью и стеклом стены.

– Много жертв?

– Трупов нет. Несколько раненых при бегстве. Когда все хозяйство потекло, “черепки” бежали так, что каблуки выбивали искры.

Хиллориану не нравилось, когда “наблюдатели” называли ученых “черепками”, но в этот раз он не пожелал тратить силы на одергивание подчиненного.

– Есть предположения? Как это сделали?

Оперативник Департамента пожал плечами.

– Кто-то пронес мину туда, куда ее пронести невозможно по определению.

Хиллориан задумался. Понимание нагрянуло позже – после допроса под наркотиком уцелевших “черепков” и анализа чудом уцелевшей резерв-копии архива пси-Клиники Центра. Во-первых, мину через входной контроль не проносил никто – как и подозревал майор, это превышало человеческие силы. Смертельно опасный пакет пришел по почте. Получателем был указан некто Бигиан Таккет, гражданин Каленусии, двадцати восьми лет от роду, помещенный в Клинику Калассиана по его собственному желанию: для выявления и развития скрытых пси-способностей. Хиллориан был шокирован – под определением “по собственному желанию” обычно подразумевается хорошо оплаченный доброволец для сомнительных опытов. Посылки пациентам не досматривались: Центр Калассиана отнюдь не тюрьма. Однако безнаказанно использовать во вред содержимое пакетов пациенты тоже не могли: из Центра их не выпускали. Вежливое двоемыслие службы безопасности на этот раз сыграло на редкость дурную шутку. “Таккет” исчез из Клиники через несколько часов после получения пакета, но еще до момента срабатывания дезинтегратора: по-видимому просто прошел через автоматические пси-турникеты как нож сквозь масло: техника не отметила никаких внешних следов ментальной активности. Больше блудный Бигиан ничем не отличился – в гражданских архивах Порт-Калинуса это имя не значилось (“Коррупция, только коррупция, господа, позволяет несуществующему лицу попадать в элитные клиники!”).

Хиллориан взялся за голову. По столице Конфедерации вольно разгуливал человек с нулевой пси-активностью. Которая, в общем-то, подразумевает отнюдь не врожденный кретинизм, а как раз напротив – жесткий сознательный или бессознательный самоконтроль и неуловимость для всевозможных следящих пси-устройств, столь любимых Департаментом Обзора. В целом недоверие к “железякам черепков” имело собственные основания. Мысли эта техника, естественно, не читала, претендуя лишь на отслеживание физического перемещения био-объекта и фиксацию общего эмоционального фона (“агрессор, стой!”). Теперь эти претензии обнаружили собственную чрезмерность, “ментальники” (в просторечии “дебильники”) пасовали перед безымянным агентом Иллиры…

Позже он обрел имя. Имя ему было – Стриж.

Хиллориан не верил разумом, что когда-нибудь встретится с неуловимым Стрижом лицом к лицу, и, тем не менее, предчувствовал – это случится. Случилось всего-то через четыре года, в разгар Третьего межгражданского пограничного конфликта, когда отчаявшийся принцепс Иллиры бросил в мясорубку партизанской войны офицеров спецподразделений.

В 6997-м, стоя возле бурно вспенившегося остова калассиановского Центра, полковник еще не знал, что будет держать на мушке висок иллирианца…

* * *

7005 год. Каленусия. Сектор Эпсилон. Тюрьма строгого режима Форт-Харай.

– Здравствуй, мой старый враг! Рад видеть вас, колонель… Или уже женераль?

– Полковник.

– Вас мало ценит Отчизна.

– Вас еще меньше. Садитесь на стул. Вон на тот – на пластиковый.

Полковник не без интереса рассматривал теперешнего Дезета. На лицо сардар почти не изменился – пожалуй, запали похудевшие щеки, резче обозначились морщинки вокруг глаз. Что-то в нем было странное: нет иллирианской формы, понял Хиллориан. Мундир срастается с человеком как вторая кожа. Мундир не обязательно в буквальном смысле – тут годится и некий моральный эквивалент: чувство сопричастности. Стриж был одет в синюю рубашку и такие же брюки, то и другое изрядно потерто, но в аккуратном состоянии. Руки напряженно лежали на коленях – отметил Хиллориан.

– Хотите сигарету?

– А я не курю – берегу здоровье.

– Ну-ка, ну-ка, покажите ладони.

Бывший сардар нехотя расцепил пальцы.

Ладони сплошь покрывали старые, свежие и чуть поджившие ссадины и волдыри.

– Чем занимаетесь, Стриж?

– Риторический вопрос. На этой неделе – копаю дренажные канавы.

– Ну и как?

– Достиг поразительных результатов. А вам, что, собственно, надо? Я не верю, что в Форт-Харай вас привело бескорыстное желание осмотреть главную местную достопримечательность. Меня, то есть.

– С чего вы так решили?

– Практика – критерий истины. Я по опыту знаю, чем оборачивается общение с вами, колонель. Сначала вы объявляете человеку о близкой смерти. Потом расписываете ее пикантные подробности. Когда несчастный, доверчивый дурак уже на грани безумия, вы как бы нехотя предлагаете ему выход: пойди туда-то, сделай то-то, расскажи про кое-что. По-видимому, предполагается, что оболваненная жертва должна еще и испытывать признательность. Со мною любовную прелюдию можно пропустить: я не обижусь. Итак, пугать будете потом. Вываливайте, чего от меня нужно Каленусийскому Департаменту Обзора?

Хиллориан искренне восхитился – иллирианец, несмотря на плачевное положение, сохранял еще изрядную долю стиля.

– Я никак не могу понять, Дезет – есть у вас акцент Иллиры или нет? Вроде бы и нет никакого акцента, однако, что-то странное в речи все же чувствуется.

Дезет задумался.

– Не знаю, мне самому трудно судить. А вы как думаете?

– Вы говорите слишком правильно. Идеально чисто и безукоризненно выговариваете каждое слово, даже бранное. Вот это и странно.

– Меня всегда подводила лишняя старательность.

– Склонен согласиться.

Стриж, кажется, прекрасно понял скрытый смысл, но предпочел принять нарочито непонятливый вид.

– Итак?

– Вы правы, Дезет, у меня к вам есть предложение. Мне нужно знать ваше мнение по одному вопросу. Поверьте, я ваше мнение ценю. Взгляните сюда.

Он подал иллирианцу заранее приготовленную стопку документов. Тот встал, чтобы принять ее, опустился снова на черный пластиковый стул и расположил бумаги на коленях.

– Мне нужно время, чтобы разобраться.

– Читайте прямо сейчас. Я подожду.

Некоторое время Дезет сосредоточенно шуршал страницами.

– Ну что ж, я понял. Мое мнение – это дело отчетливо связано с общементальной проблемой. Однако для того, чтобы получить такой вывод, не стоило ехать в вельд. Сами-то додумались?

– А как же. Ну и что бы вы стали делать на моем месте, Стриж?

– Отправил бы туда мобильную группу из самостоятельных, толковых людей. Сенса, аналитика, еще пару-тройку полезных личностей. Пусть разберутся на месте.

– Я рад, что наши мнения совпали. Вот я и хочу предложить вам поучаствовать в этом исследовании. Не все же дренажные канавы копать.

– Вы шутите?

Стриж собрал бумаги в пачку и сейчас, осторожно постукивая, подравнивал ее края.

– Нисколько.

– Вас не останавливает, что в общементальную проблему на территории Каленусии придется посвятить иностранца, к тому же – иллирианца, да еще и военного преступника?

– Нет.

– Вы свихнулись, колонель.

– Вовсе нет. У вас есть одно ценное качество, Дезет. Нулевая внешняя пси-активность. А попросту: негипнабелен, не внушаем, пси-неконтактен, не подвержен ментальной наводке. Полный ноль и глухо по всем паранормальным параметрам. Вы автономны, Дезет.

– Эта автономность едва не загнала меня на тот свет.

– Да, знаю. Ординарный суд первой инстанции признал вас подлежащим полной личной ответственности, как неподверженного даже легкому внелогическому внушению.

– Попросту отправил меня на виселицу.

– А вы ее не заслужили?

– Я не буду обсуждать этот вопрос.

– “Не буду обсуждать” – ваша традиционная увертка. Потому что вам попросту нечего сказать в ответ. Ваш след – вполне реальные трупы: мужчины, женщины, старики, дети…

– Детей я отпускал.

– Чтобы они сами погибли без еды и крова?

– Я к этому не стремился.

– А к чему тогда стремились вообще?

– Я служил Иллире так, как было принято.

– Это с вашим-то внешним пси-нулем? Да вас по определению невозможно оболванить!

– Хватит. Я пришел сюда не для того, чтобы слушать ваши душеспасительные беседы. Вы имели возможность меня повесить. Вы почему-то этого не сделали. Примите мои искренние и глубокие соболезнования – я жив. Ваш аэробус ушел. Все.

– Да, в некотором смысле ушел. Скажите, уже не для протокола, не для того, чтобы спасти себе жизнь – вы когда-нибудь раскаивались в содеянном?…

* * *

Шесть лет назад.

28 июня 6999 года. Граница Каленусии и Иллиры. Долина Ахара.

Стриж опустил излучатель и, прищурясь, посмотрел на солнце. Рыжий мохнатый диск чуть сдвинулся влево.

– Канингем, останешься здесь. Все прочие временно переходят по твое начало. Локс, Фисби – за мной.

Троица поднялась из кустов и перебежками двинулась к темнеющим неподалеку обветшалым стенам домов. Слепые выбитые окна неприветливо чернели. Дезет навел ствол на ближайший проем, осторожно высунулся из-за косяка. После яркого солнца перед глазами плавали бурые круги.

– Все чисто. Никого.

– Эй, капитан. У нас тут “гости”.

– Кто?

Фисби стволом подтолкнул прикладом девочку лет четырнадцати. Рядом стояли мальчишки-близнецы, не старше пяти лет.

– Где их родители? Сбежали? Эй, ты, – он навел ствол на девушку-подростка, – ты видела здесь солдат?

Девушка молчала, на враз побледневшем некрасивом лице резче выступили почти черные веснушки.

– Ты понимаешь мою речь? Видела солдат?

Девочка кивнула и указала на заржавших Локса и Фисби.

– Она немая идиотка. Пошли, Стриж. Здесь нет каленусийской спецкоманды. Остановимся на ночь – их родители вернутся завтра.

Дезет проследил, как пушистый след косо ушедшей в зенит сигнальной ракеты тает в воздухе. Пахло горькой полынью и жарой.

Подошедший отряд Канингема занимал пустые дома. Не совсем пустые. На тридцать домов обнаружилось полсотни припрятавшихся жителей: в основном подростки, старухи и младенцы. Десяток мужчин: обожженные солнцем фермеры из окрестных местечек. Каленусианские женщины-крестьянки с глазами терпеливых коров. Стриж пожал плечами и отвернулся.

– Обыскать. С оружием налево, без оружия направо. Проверить дома.

Обыск затянулся. Излучателей не нашли нигде: ни в коттеджах, ни в полуразвалившейся риге, ни в крошечном здании школы. Локс грязно ругался: его светлая кожа сильно обгорела на солнце.

– Что делать с этими?

– Мужчин – закрыть в сарай. Женщин и пацанву – по домам. Продукты есть?

Найденный запас оказался более чем скромен – и тут же пошел в ход. Фисби сидел на корточках перед походным котлом и помешивал варево чисто оструганной палочкой. Стриж вошел в дом – от раскалившейся за день жестяной крыши веяло нестерпимым жаром. На единственной деревенской улице чуть посвежело – сгустившуюся черноту неба пробили редкие звездочки, Селена-прим заметно приподнялась над горизонтом. Неподалеку, поджав ноги, сидела все та же немая девчонка – глаза из-под спутанных волос голодно следили за котелком.

– Ты о чем думаешь, Фисби?

Стриж сообразил, что задал нелепый вопрос. Сержант, казалось, воспринял его как должное.

– Мне нравится запах полыни. У моей матери ферма на восточном побережье.

Надсадно кричали полевые сверчки. Дезет повернулся и вошел в дом. Голый земляной пол сплошь усеивали тела спящих – иллирианцы предпочли держаться вместе. Надо было проверить часовых, подумал Стриж. Новички, черт их возьми – у меня нет надежных людей. Он заставил себя встать и выглянул наружу. Фисби нигде не было. Дезет поднял излучатель, настороженно всматриваясь в бархатную темноту, потом фыркнул. Неподалеку, на земле белело голое бедро – Фисби с энтузиазмом тискал немую девчонку. Дезет равнодушно обошел парочку, мягкими шагами повернул за угол: часовой на месте, прошел к сараю – двое солдат у подпертых дверей не спали. Когда он вернулся назад, на земле не было ни Фисби, ни девушки. Костер уже догорел, котелок медленно остывал…

Ночь прошла спокойно. Стриж вышел из духоты коттеджа и с наслаждением вдохнул чистый воздух, на кустах полыни прохладно блестели крупные капли росы. Солдаты выбирались наружу, кто-то подбросил дров и разогревал вчерашнее варево, остальные готовили походные миски. Дезет попытался настроиться на еду и понял, что не голоден – тошнило. Черт возьми, подумал он, это опять ложная лихорадка. Ладно, хоть не настоящая, от ложной проще отбиваться. Есть все же не хотелось – он отвернулся, чтобы не видеть разварившийся в кашу гуляш.

Фисби ел жадно, Локс почти не отставал от него. Еще с десяток людей наполнили миски и сейчас недоверчиво пробовали результат.

– Ну и дерьмо ты сварганил, Фисби!

Кто-то тут же опрокинул чашку в кусты. Бывший фермер восточного побережья бурно оправдывался…

Фисби умер к вечеру. Локс пережил его на два часа.

Перед смертью его рвало кровью.

Хауни, отрядный стандарт-медик, едва глянул на индикатор: отравление уже не вызывало сомнений. Стриж прислонился спиной к ребристой стене коттеджа – его, офицера корпуса “Сардар”, от похожей смерти отгородил лишь так и не разошедшийся как следует приступ ложной лихорадки.

К утру из двадцати с лишним солдат умерло десятеро. Еще до того, как это стало свершившимся фактом, Дезет приказал запереть в риге всех женщин и детей. К рассвету второго дня оставшиеся в живых солдаты пришли в себя.

– Проблевались, парни? Пошли.

Стриж оглядел свой отряд и невесело усмехнулся. Двенадцать человек, излучатели с полным боекомплектом, в изобилии есть запасные.

Иллирианцы собрались на площади. Ригу открыли, женщин и детей выгнали на площадь. Четыре каленусийки под присмотром Хауни и Каннингема долго рыли две ямы: поменьше, для мертвых солдат и побольше, для… Сарай, где держали мужчин, сначала открывать не стали. Дезет говорил не очень долго, зато громко, на своем идеально чистом каленусийском диалекте. Он не сомневался, что его прекрасно поняли: полчаса на размышление, потом, каждые полчаса расстреливают по одному человеку: сначала всех фермеров, потом женщин, детей оставят напоследок. И так до тех пор, пока оставшиеся не выдадут отравителя.

Стриж знал, что никто из мужчин не мог притронуться к котлу – они провели ночь в сарае. Но он помнил окровавленные губы Фисби, и это знание его не беспокоило.

Ждали ровно полчаса – первым к ребристой стене сарая прислонили старосту – он не мог стоять от страха и цеплялся за одежду солдат. Через три часа расстреляли шестерых. Через пять часов дрожащие несмотря на палящее солнце женщины с опустевшими глазами вытолкнули из своих рядов немую девушку в порванной юбке. Девушка молча, упорно отбивалась. Стриж равнодушно махнул рукой. Он не верил, что она причастна к отраве в котле – не сходилось время. Однако, дальше задерживаться в поселке становилось опасным. Запах горькой полыни стлался в воздухе, трещали цикады…

Девушку расстреляли наспех. Как потом оказалось – не до конца. Отсутствие речи не помешало ей стать главным свидетелем на его, Дезета, процессе в Ординарном Трибунале.

Говорят, люди логично мыслящие, способны безо всякого пси-фактора предвидеть роковые повороты событий и подстраиваться под обстановку: изощренная наблюдательность с успехом заменяет им паранормальные способности. Через неделю после расстрела в безвестном каленусийском поселке, принцепс Иллиры, верховный главнокомандующий армией Иллирианского Союза, отдал приказ о тотальной зачистке “наших пограничных территорий” от “подрывных каленусийских элементов”.

* * *

7005 год. Каленусия. Сектор Эпсилон. Тюрьма строгого режима Форт-Харай.

– …раскаивались в содеянном?

– Хотите правду? Три года назад, перед судом, я просто хотел жить, и не хотел лезть в петлю, но у меня не было ни сил, ни времени о чем-нибудь жалеть. Сейчас – да. Я искренне сожалею.

– Хотите искупить?

– По-вашему? Вот уж нет. Что я натворил, за то я и сижу. И буду сидеть еще двадцать два года – я и сбежать-то ни разу не пытался.

– А могли бы – из такого-то места?

Стриж улыбнулся уголком рта.

– Ваш вопрос даже не оскорбителен, он риторичен – вы сами знаете ответ.

– Значит, назло “следст. отд. и т.д.” любому полезному действию предпочитаете вот так просто – гнить в тюрьме?

– Спасибо, ничего, я привык.

– Не надо бравады.

– Я серьезен. Со мною здесь обращаются вполне сносно, а вы мне предлагаете лезть в пекло неясного происхождения ради сокрытых от меня целей – ваших целей, между прочим. У меня там будет девять шансов из десяти умереть. Увольте, колонель, я предпочитаю более традиционный способ искупления.

– Я вас не узнаю. Н-да, у лучшего из лучших сели батарейки. Камера в Форт-Харай и лопата в руках. И что – ничего больше не хотите?

– А что вы можете предложить такому типу, как я?

– Свободу. Прощение ваших многочисленных грехов. Гражданство Каленусии. Возможность начать жизнь заново.

Покачнулся (“а ведь не привинчен!”) пластиковый стул – Дезет резко, будто его ударили наотмашь, дернулся назад, потом повернул голову так, что на надбровные дуги упала тень. Хиллориан потерял возможность следить за его глазами.

– Вы циник. Что ж, я вижу, игра пошла по крупному. Это много. Только зачем мне гражданство Каленусии? Девяносто девять из ста… нет, девятьсот девяноста девять из тысячи конфедератов считают меня законченным подлецом. Между прочим, справедливо считают – вы им готовите сомнительного собрата. И пускай… пускай даже не было бы того, что случилось в Ахара, я – чужак. Я гражданин Иллиры, им родился, им и умру.

Полковник Хиллориан не торопясь открыл пупырчатую кожаную папку – сухо щелкнула пружина замка.

– Это, я имею в виду вашу смерть, может случиться гораздо раньше, чем вам кажется. Вот.

– Что это? Я могу…

Стриж вопросительно посмотрел на полковника.

– Берите бумаги, читайте. Это копия официального запроса Порт-Иллири на предмет вашей выдачи. Понимаете, что для вас значит выдача?

Дезет не отвечал, цепко просматривая документ. Дочитал до конца страницу, перевернул, снова вернулся к началу.

– Можете не сомневаться, бумаги подлинные. А теперь подумайте немного, а я порассуждаю. Вы, офицер корпуса сардаров, сдались в плен каленусийцам. Сам по себе прецедент неслыханный. Далее, попав в плен вы не только не умерли – вас по неясным причинам вытаскивают из петли, которую вы, Стриж, несомненно заслужили по крайней мере в пятикратном размере. Продолжим наши рассуждения. В Калинус-холле становятся известными некоторые сведения, которых там знать не должны – да, вы нечувствительны ко всем известным разновидностям “сыворотки правды”, и к гипнозу тоже, но болевой порог у вас самый обычный. И вот…

– Подонки…

– Полно ругаться. Я знаю – вы теми, вынужденными признаниями жизнь себе не покупали. Но для Порт-Иллири это неважно. У вашего истеблишмента проигрыш войны, упадок харизмы и прочие неприятности досадного рода. Показательная казнь десятка-другого изменников, и вас в том числе, если и не способствует действительному ремонту ситуации, то по крайней мере…

– Катитесь отсюда, оставьте меня…

– Неужели так хотите на родину?

– Издеваетесь?

– Нет, сожалею. Досидеть спокойно еще двадцать два года на пансионе милосердной Каленусии вам не дадут – вышлют вон как миленького. А как только вы пересечете границу – сами понимаете, что вас ждет, Стриж. У нас демократия – грешника пожалел Сенат. Принцепс Иллиры не страдает столь пошлой сентиментальностью.

– Так меня высылают?

– А кому вы здесь нужны – с лопатой-то в руках? Для земляных работ люди найдутся.

Дезет с заметным трудом разжал сцепленные – костяшки побелели – пальцы.

– Ну что ж. Раз у меня есть выбор – я выбираю иллирианский эшафот. Во всяком случае – примите искреннюю благодарность за правду. У меня появилось лишнее время приготовиться. Прощайте, полковник Хиллориан, я был рад увидеть вас еще один раз – последний.

Бывший сардар встал и, не спрашивая разрешения, мягким, кошачьим шагом двинулся прочь, к дверям.

– Сидеть! На место, заключенный FF!

Дезет уже тянулся к причудливо изогнутой ручке двери.

– Может, вы позовете охрану, чтобы меня честь по чести увели, а колонель?

– …Да сядьте же вы, идиот. Право слово, не верится, что в вашем личном деле написано “психически устойчив”. Куда лезете? В коридоре солдаты с приказом при любых эксцессах открывать огонь. Вам жить надоело?

Стриж остановился почти на пороге, замер на секунду и вернулся к столу.

– Что это изменит? Ничего. Месяцем раньше, месяцем позже – какая, холера, разница?

– Если вы так не дорожите жизнью, удовлетворите мое любопытство, скажите, зачем вы сдавались в плен? В вашем корпусе такая акция – в высшей степени дурной тон.

– Избавьте меня от необходимости объяснений. Да я уже и не помню толком, зачем. Должно быть, помрачился на жаре рассудком. В Ахара такое бывает – сухой воздух, знаете ли, вокруг пупками торчат эти нелепые камни, говорят, какие-то дурманящие примеси в местной воде. Начинаешь творить странные вещи, потом сам не рад.

Хиллориан бросил пупырчатую папку на крышку стола, подошел к окну – широкая панорама сквозь небьющееся стекло показала череду однообразных крыш Форт-Харая, облако пыли над песчаным карьером, ленту повозок на обвившейся вокруг плато дороге. “Как я устал, как я устал возиться с тобой, чертов проклятый, талантливый, бесстрашный, нечастный мерзавец”.

– Скажите, Алекс, вы еще помните свою дочь?

Он помнил.

* * *

Четыре года назад.

30 августа 7001 года. “Воссоединенные территории Иллиры”. Долина Ахара.

Стриж вынырнул из бесформенного, вязкого водоворота сна – сам сон он не запомнил, остался лишь соленый привкус опасности. Он включил ночник, подошел к окну, сдвинул невесомую, лиловую ткань занавески: край неба уже светлел, источая призрачное, зеленоватое сияние. Чуть наискось, сразу за лужайкой, торчали по соседству два привычных, приметных менгира. Дезету на миг показалось, что менгиров стало три, но наваждение тут же исчезло. Он хмыкнул и опустил лиловую ткань.

Нина спала. Свет ночной лампы бросал тень длинных, загнутых ресниц на нежную кожу детской щеки.

Стриж поискал в сонном личике сходство с Марго, но не нашел и отвернулся. Что ж, придется смириться с тем, что для Марго он больше не существует. До столицы Маргарита Дезет должны была добраться еще вчера. Интересно, что она сейчас поделывает в Порт-Иллири? Скорее всего, мчится на машине в свой клуб или роется в академическом архиве, наверстывая упущенное. Для Стрижа ее больше нет, а, может, настоящей Марго и не было никогда.

Дезет отошел от детской кроватки. Через месяц, самое большее через два – после того, как вступит в силу бракоразводный ордер – Нину у него заберут. Может быть, это и к лучшему. Ребенку не место на границе с Каленусией. Отдать земли выжженной “зачистками” Ахара ветеранам третьего межгражданского пограничного конфликта? – пожалуй, принцепсу не откажешь в мрачном чувстве юмора.

Стриж еще раз посмотрел на лениво светлеющий проем окна, коттедж в фешенебельном пригороде Ахаратауна нагонял на него неприятные воспоминания: запах горькой полыни забивал аромат толстоногих бархатных цветов, заботливо высаженных на аккуратных газонах. В первые недели здесь Дезет тщательно выкосил всю полынь в округе, которую смог найти. Переждав, повторил операцию. Соседи смотрели на него как на идиота – но запах не проходил. Стриж знал, что не безумен. Был уверен, что это не “ментальная наводка”. Может быть, изощренная интуиция выбрала такой способ предупредить своего владельца? О чем?

Он натянул форменную рубашку сардара и вышел за порог. Муаровое сияние неродившегося рассвета охватило треть неба. На самой кромке западного горизонта безмолвно полыхало. Гроза?

– Эй, командир! Что это?

На пороге соседнего дома застыл полуодетый Хауни.

– Ты видишь это, Стриж?

Запах полыни накатывал тугой, пряной, почти осязаемой волной. Стриж уже понял все – и промолчал. Впрочем, слова в таких случаях уже не имеют силы…

Прошло неполных три дня. Ахара пылала. Отряд бывших сардаров уходил, оставив пригород каленусийским “отрядам зачистки и безопасности приграничных территорий”. Шли на восток ночами, днем отсиживались в редких оврагах, в скопищах природных менгиров, в узких полосках придавленного зноем редкого леса. Ночной ветер долины прогонял неподвижную дневную жару, щедро раздаривая принесенный с гор леденящий холод. Стриж нес Нину на руках, пока мог. На четвертый день, после того, как снайпер из засады подстрелил Каннигема, Дезет выбросил содержимое заплечного мешка и посадил туда ребенка – в руки он взял излучатель. Рыжее, мохнатое, такое знакомое солнце каждое утро выныривало из-за ломаной линии восточного хребта, однако, горы, казалось, совсем не приближались.

На пятый день кончилась вода.

Колодец нашли на шестой день. Возле этого колодца, в ложбине, их и окружил “отряд безопасности и зачистки”, высаженный накануне с каленусийских вертолетов…

– …Эй, Стриж! Что будем делать?

Дезет отнял от глаз окуляры бинокля.

– Они подтащили излучатели большого радиуса. Ждут. Думаю, предложат нам сдачу, после отказа откроют огонь – и привет твоим, дружище, замшелым предкам. Сколько у нас зарядных комплектов?

– По половине на человека. Нас всего семеро, командир…

– Хочешь сдаться, Фисби?

Стандарт-медик отчаянно помотал головой и отвел глаза.

– Эта телега уже проехала мимо, Стриж.

Дезет с ужасом понял, что по ошибке назвал Хауни именем мертвого солдата: “Фисби”. Хауни помялся и добавил.

– Я бы… я бы сдался, командир. Что бы там не говорил принцепс – мне все равно. Но, понимаешь, я боюсь – боюсь после того поселка и после других, помнишь? От излучателей… это хотя бы быстро. Больно, ну так это несколько минут – и ты в раю.

Стриж на минуту закрыл глаза. Потом посмотрел на завернутую в походное одеяло Нину.

– Давай свое полотенце.

Он, не обращая внимания на изумленного стандарт-медика, пристроил белую тряпку к стволу излучателя, высунул конструкцию за кромку ложбины и помахал импровизированным флагом перемирия.

– Эй! Подойдите для переговоров.

– Они не придут.

– Посмотрим.

Секунды ожидания падали тяжелыми, черными каплями. Парламентер показался через десять минут…

Стриж вышел навстречу, решительно шагнув в зябкое ощущение беззащитности. Каленусиец – майор с худым равнодушным лицом – молча ждал. Стриж облизал пересохшие губы, потом произнес, пытаясь придать голосу спокойствие, которого вовсе не ощущал.

– С нами гражданские.

– Ну и?

– Они (она! – подумал Стриж) тут не причем. Разрешите им выйти в безопасное место. Потом начнем нашу с вами разборку.

Длиннолицый майор задумался на минуту.

– Ничего не выйдет.

– Почему, колонель?

– Я не хочу класть ни единого – слышите, не единого! – солдата Каленусии, выбивая нечисть из щелей. Мирные жители в рядах – стандартная отговорка. Мои условия: вы сдаетесь все – даю на сборы пять минут. Не уложитесь – открываем огонь на поражение.

Стриж в бессильной ярости смотрел в плоскую длинную спину уходящего.

– Постойте!

Каленусиец даже не оглянулся.

Стриж в два прыжка достиг края ложбины и сполз на дно – вслед, однако, не стреляли. Сардары подняли на него глаза – белки ярко блестели на закопченных, припорошенных серой пылью лицах.

– Мы сдаемся, парни.

– Ка-какого черта, командир?!

Лицо Хауни перекосила гримаса.

– Заткнись. Так надо.

– Надо?!

Стриж почувствовал опасность спиной – почувствовал и развернулся, принимая на руку удар приклада. Полыхнуло болью, выбитая левая рука мгновенно повисла, излучатель покатился на землю.

– Он предатель. Кончай его, ребята!

Дезет увернулся, пропуская мимо второй удар, в следующий миг близкий выстрел опалил ему бровь.

– Бей сзади!

Стриж упал ничком, сбитый подсечкой, но мгновенно перекатился: врага лучше встречать лицом к лицу, а не затылком…

Прямо ему в глаза смотрело вороненое дуло излучателя Хауни. Дезет нащупал забытый, прижатый бедром пистолет. Глаза стандарт-медика в это момент показались ему совсем безумными. Стриж увидел, как медленно подается курок под скрюченным пальцем бывшего товарища и – выстрелил первым.

Через пару минут все было безнадежно кончено – пять трупов.

Еще через две минуты в котловину посыпались разъяренные каленусийские солдаты…

* * *

Хиллориан остановился, ошеломленный странностью открывшейся картины. Впрочем, эта растерянность длилась лишь долю секунды.

– Брось оружие!

Сероглазый иллирианец поспешно уронил пистолет и слегка приподнял широко разведенные руки.

– Я сдаюсь, колонель.

– Мордой в песок.

Сардар медленно опустился на колени, потом лег ничком – ему тут же надели наручники.

– Еще живые есть?

– Никого, майор. Погодите… тут ребенок. Лет двух.

– Санитар, вы не заняты – возьмите ребенка. А этого – на ноги и вперед.

Цепочка людей поспешно выбралась наверх.

– Загните ему рукав, сержант. Что вы видите?

– Татуировка корпуса “Сардар”.

– Это те, кого мы ищем. Были те. Остальные мертвы, и хвала обстоятельствам – меня воротит от этой сволочи. Данный экземпляр жив – подсадите пленного в вертолет. Уходим, на сегодня хватит. Да, кстати надеюсь, нам попался не сенс? Не хватало еще ментальных наводок в полете. Померьте ему индекс пси-активности.

– Он лицо отворачивает, падаль.

– Сержант, придержите сардара за плечи. Сколько?

– …

– Сколько-сколько? Не может быть. По нулям?!

* * *

7005 год. Каленусия. Сектор Эпсилон. Тюрьма строгого режима Форт-Харай.

Стриж нехотя оторвал ладони от лица.

– Поздравляю, колонель. На этот раз вы меня достали. В живое место – точно и элегантно. Вы это хотели услышать?

– Да, я благодарю вас, Дезет.

– А вы не знали?

– Знал. Кое-что знал. А теперь вернемся к нашему вопросу – хотите увидеть свою дочь?

– В первую очередь – не хочу, чтобы она видела меня… Таким.

– Ладно, допустим – зрелище пока не на высоте. Но узнать о ней хотите?

– Где она сейчас?

– Еще вчера была в Порт-Калинусе, в центральном детском приюте пантеистов. Вы так настойчиво добиваетесь, чтобы ваша дочь выросла в приюте?

– А у меня есть выбор?

– Согласитесь на мое предложение – вам отдадут ее. Я обещаю.

Стриж криво улыбнулся.

– Ей мое согласие ничего не даст – меня все равно убьют, толку в мертвом отце нет никакого, умри он в горах Янга или на иллирианской эшафоте.

– Послушайте, с чего вы взяли, что акция непременно смертельна? Раньше за вами не водился такой пессимизм.

– Укатали осла дороги Форт-Харая. В пыль и грязь. Вы зря явились сюда, я уже не тот, кто вам нужен.

– Вы нужны нам. Нам нужны ваши врожденные способности – их не отнял Форт-Харай. Послушайте – я максимально откровенен. Вы можете погибнуть.

– Шансы?

– Пятьдесят на пятьдесят. Если выживете – получите все, что я обещал. Все, без исключения. Умрете – ваша дочь получит каленусийское гражданство, состояние, статус дочери героя.

– Кого-кого? Вы что, колонель, собрались посмертно сделать героя из такой сволочи, как я?

– Способ представления, Алекс, – полезная наука. Он мало развит в вашей Иллире, зато цветет в демократической Каленусии, обещания будут выполнены. Даю вам слово – вы сами могли убедиться, я свое слово держу. Так вы согласны?

Стриж долго – несколько минут – молчал, уперев локти о крышку стола и положив голову на сцепленные ладони. “Чертов хитрец” – подумал полковник – не дает мне следить за его лицом.

О непроницаемое стекло, пронизанное невидимыми защитными нитями, монотонно, то расправляя, то пряча шелковые нижние крылышки, бился крошечный зеленобокий жучок.

– Хватит молчать и тянуть время. Ну и?

– Я согласен.

– Вот и славно. Так гораздо лучше. Я привез вашу дочь с собой – хотите видеть ее?

– Да, чуть попозже. Могу я попросить вас кое о чем?

– В меру моих возможностей и не нарушая долга – все, что хотите.

– Когда… то есть, я хочу сказать – если – меня убьют, вы сами займетесь судьбой моей дочери. Скажем так – я вам доверяю, сам не знаю, почему. Идет?

– Мне очень жаль, Алекс. Я постараюсь, но, может статься, не смогу выполнить обещание.

– Но почему?

– Я ведь тоже не бессмертен. Я отправляюсь в горы Янга вместе с вами…

* * *

Милорад не провожал Хиллориана – полковник вежливо, но решительно отказался от жеста любезности со стороны коменданта. Кей Милорад сидел в нише своего удивительного панорамного окна и смотрел, как через взлетное поле, к сухопарой механической стрекозе медленно бредет кучка людей. Одна фигурка – ее вел за руку Дезет – была совсем маленькой. Комендант отвел глаза. “Ну что ж, я не знаю, справедливо ли это, наверное – нет. Но так будет лучше. Надеюсь, что лучше. Пусть будет так, как лучше,” – мысленно попросил-помолился он.

Стриж шел к вертолету, подставив лицо свежему ветру вельда. Нина держала его указательный палец в своем маленьком, теплом кулачке. Оранжевое мохнатое солнце наполовину село. Он посмотрел на бурую шкуру равнины, ленту дороги, облачко подсвеченной закатом пыли над песчаным карьером, и обостренной интуицией логика понял, что никогда не вернется сюда. “А не пришлось бы мне с сожалением вспоминать о времени, проведенным на каторге,” – не без парадоксального озорства подумал Дезет.

И лишь полковник Хиллориан был доволен безоговорочно – пусть это и не нарушало замкнутого выражения на длинном, жестком лице. Его миссия удалась.

Машина оторвалась от грунта, мощно набрала высоту, свист винтов совсем заглушил прощальный лай спец-терьеров.

Глава III

Белочка

Каленусия. Сектор западного побережья. Полис Параду[2]. Салон ”Виртуальные приключения” и другие места.

Белочка вышла из салона в теплую метель цветочного пуха, под прокаленный купол нежно-жемчужного городского неба. За семь знойных дней последней недели асфальт, казалось, поплыл, сделавшись мягким от жары – едва ли не увязали каблучки. Крупные шары “пуховичков” на клумбе наполовину облезли – парашютики семян разлетелись в стороны и теперь лежали у поребриков уютным слоем поддельного снега.

Джулия щелкнула замочком плоской голубой сумочки, ручное зеркальце охладило горячие пальцы. Круглый кусочек стекла метнул солнечного зайца и отразил матовое лицо, точеный носик и длинные пушистые ресницы над теплыми глазами чайного цвета. Под глазами залегли едва заметные серые круги. Пока едва заметные…

Белочка поправила литую массу волос, остро срезанных чуть пониже ушей, и убрала зеркало. Проспект Обретенного Покоя разворачивался вдаль, раскаленный тротуар серел бесконечной лентой. Ни одного такси… Она повесила сумочку на плечо и неторопливо побрела в сторону зеленого флажка остановки стандарт-каров. День кончен. Еще один день – который? Проспект перебежала, смешно взбрыкивая задом, молоденькая черная собачка – жалкий гибрид оскорбленных мезальянсом благородных пород. Белочка едва не рассмеялась – ее разума коснулась яркая ментальная аура щенка. Прикосновение было слишком слабым, чтобы вызвать боль, но достаточным для создание четкой пси-картинки. В мыслях песика фигурировала ласковая смесь цвета, звуков, запахов: катящийся желтый мяч, хруст карамели на клыке, свист сурово-гордого своими семью годами загорелого мальчугана. Собака была счастлива…

Джулия вздрогнула и выставила пси-барьер. Солнце в вечернем безветрии палило нещадно, но Белочка шла вперед, сжавшись, словно от удара ледяного ветра и охватив плечи руками…

* * *

Перспектива воспоминаний уходит назад трубкой калейдоскопа. Цветные кусочки стекла – обломки несостоявшейся мозаики складывают прихотливый узор реализованного случая. Тот, другой щенок остался в прошлом. Коричневый, гладкий, он скулил от боли и обиды. Маленькая Джу положила пальцы с обломанными ногтями на розовый животик, и щенок умиротворенно затих. Зато самой Джу стало плохо – можно терпеть, конечно, но яркие краски мира словно бы потускнели, задернутые частой черной сеточкой.

Когда восемнадцать лет назад флегматичный Реджинальд Симониан впервые заподозрил у четырехлетней дочери паранормальные способности, он сказал только “Ух”. Это “ух” позволило ему десять лет питать изысканные, но тщательно замалчиваемые надежды, за год пережить горькое разочарование, два года вести глухую борьбу с судьбой, после чего махнуть рукой на пропащее потомство.

Белочка, измученная постоянным компромиссом между собственной сущностью и страхом отторжения, основательно подзабыла детство – остались так, обрывки. Красные, сухие и сильные руки матери, некрасивой, молчаливой и во всем согласной с образованным супругом. Чеканный стиль отца – баланс между официальной элегантностью и добавкой точно просчитанной небрежности ученого-либерала. Гулкие, просторные – стекло, сталь, пластик – лаборатории Центра Калассиана, которые заместили в ее жизни зелень пригородных лугов Параду, желтый мяч и черного щенка.

Джулия, тогда еще не Белочка, оказалась в Центре в двенадцать лет – минимальный возраст, дозволяющий обследование. Отец сам отвез ее туда на своем низком, бесшумном, раскрашенном под малахит каре – последний писк моды для граждан средней руки. Джулия, придавленная ожиданием, молча лизала холодный, розовый, шершавый цилиндрик мороженного, больше всего боясь измазать сиропом хрусткую кожу сиденья.

Центр с равнодушным дружелюбием принял ее в необъятную стеклянно-блестящую утробу, ярко полыхнул контроль-индикатор пси-турникета. Женщина в белоснежном тугом колпачке (и ведь ни одного волоска не разглядеть!) под расписку приняла потомство Реджинальда. Родитель по традиции на несколько минут остался с ребенком-сенсом наедине. Он что-то говорил: о даре, долге, блестящих перспективах, но с тех пор время беспощадно опустошило память Белочки. Зато она точно помнила, почему плохо слушала отца: по пластиковому стеклу панорамного окна полз, расправляя зеленые крылышки, твердобокий круглый жучок. Отец ушел не оборачиваясь – прощально мелькнула сутуловатая спина в вельветовом пиджаке и блестящие задники остроносых ботинок.

В Центре Калассиана она провела год…

Скрип тормозов – и воображаемый калейдоскоп сломался, а яркие стеклышки воспоминаний бойко разлетелись во все стороны.

– Привет, Белочка! – лохматый тип высунулся из окна притормозившего кара, —Подвезти?

– Джейк?

Полузнакомый клиент салона “Виртуальных приключений” весело кивнул и распахнул дверцу. Климатическая установка машины обдала Белочку свежестью, легким ветерком и запахом горного озона.

– Куда – юго-восток? Нет проблем. Поехали.

Ментальная аура Джейка приятно успокаивала – по тем же соображениям людям порой нравится искусство примитивистов. Тихо жужжал двигатель. Белочка закрыла глаза, подставляя лицо фальшивому ветерку кондиционера – незаметно вернулся калейдоскоп.

…В Центре Калассиана она провела год – чистый, стерильный, как стеклянные стены. “Черепок”, который выписывал Джу, был краток – тринадцать лет пациентки предполагали возможность понимать если не все, то главное. Реджинальд Симониан, слушая, кусал побелевшие губы. Да, у его дочери сильный врожденный дар. Нет, полноценным псиоником она не будет. Сорокалетний доктор философии попытался оспорить тридцатилетнего доктора пси-медицины – палевобровый, словно выцветший, “черепок”, беззлобно отмахнулся.

– Оставьте, коллега. Она “сострадалист” – и этим все сказано.

– …?

– Ну да, правильно, правильно… Верх ее возможностей – снять болевой синдром, стимулировать резерв организма контактера. Словом, все то, что история и легенды приписывают знахарям и целителям. Поздравляю, у вас прекрасная дочь, Симониан – добрая девчушка. Но боевым псиоником ей не быть никогда – она чувствует, понимаете, чувствует боль контактера как свою, мало того, воспринимает его… психическую и физическую целостность как собственное благо.

Сухая рука отца жестко, до боли сжала пальцы Джу – она безуспешно пыталась выдернуть онемевшую ладонь.

– …нет, коллега, ее специфические способности не могут быть нами использованы. Сами посудите – кому нужен врач-сенс? Техника и препараты лучше справляются с теми же проблемами. Вы бы позволили чужаку ковыряться в своей душе, если бы могли обойтись пилюлькой? – Так не считайте же, прошу вас, дураками других…

“Палевый” убедительно заломил бровь. Симониан уже не слушал нравоучений – лакированные башмаки доктора философии четко печатали шаг на выход – по стандартной тропе неудачников. Пойманная за руку Джулия семенила, пытаясь успеть за отцом. Штурм твердыни пси-карьеры закончился для нее сокрушительным поражением…

Калассиановская клиника научила Джу кое-каким полезным вещам. Например, ставить пси-барьеры, без этого жизнь сострадалиста со временем грозила превратиться в зеркало, безвольно отражающее колебания чужих желаний и затаенных страхов. Родитель глухо переживал крушение надежд – в его глазах дар ребенка фатально обернулся разновидностью уродства. Мать молча уходила на кухню – плакала она там или просто еще раз вытирала и так до блеска протертые чашки? Это не имело особого значения. Через год Центр Калассиана оказался жертвой иллирианской диверсии – голубая дезинтегрированная пена, в которую превратился стеклянный монстр, пышно оседала: на площади – несколько часов, в умах распалившихся журналистов – недели. Еще через два года шестнадцатилетняя Джулия, покинула школу, назло судьбе, медиком-студентом вступила в университет полиса Параду и съехала из родительского дома навсегда. Выбор не в пользу родному Порт-Калинуса во многом определялся нарастающим нежеланием видеть смуглое, презрительное лицо отца.

Параду, город-курорт на западном побережье, встретил Белочку обольстительным великолепием. Когда-то над созданием райского уголка вовсю потрудились не только архитекторы Каленусии, но и художники. Виды на залив, стремительно-легкие сооружения и парки сначала рисовали вручную (символ чудовищного излишества роскоши), и лишь потом воплощали в зелени и камне.

Цвели магнолии, шумел белопенный прибой, щебетали капелью генетически модифицированные птахи, и пели птицами подсвеченные голограммами фонтаны. Обильно натыканные в укромных местах детекторы улавливали настроение публики, на ходу меняя программу цвета и звука – зрелище получалось феерическое, от багрово-пламенной страсти, до жемчужно-серой грусти, со множеством промежуточных оттенков. С заливом тоже поработали на славу. Здесь было все – и “дикий” берег с валунами, и рукотворный риф, и водяной театр, с непременными прогулками верхом на сиренах. У причалов покачивались почти настоящие древние парусники (имитация, которая дороже оригинала). Буйство красок, ограниченное строгими рамками академически-точного замысла, завораживало. Изнанка роскошных декораций – дешевые, насквозь пропыленные отели и сомнительные притоны юго-восточной окраины – без нужды не мозолили глаз фешенебельной публике.

Университет, впрочем, тоже устроился в некотором отдалении от шумного суетного центра и не участвовал в увеселениях. Здесь царила деловитая атмосфера, присущая каленусийским храмам науки.

Все университеты Каленусии либеральны. Однако парадуанский почитался за цитадель. Может быть, сказывалась тонкая аура города развлечений. Архитектура alma mater полностью соответствовала уклончиво-двойной сущности постлиберализма: обилие мрамора портиков снаружи и новейшие пси-системы внутри.

Джулия полюбила, закрыв глаза, нежиться в мягком библиотечном кресле из квази-кожи. Сигнал невысказанных предпочтений легко считывается из разума сенса, пси-установка хранилища понимала ее “с полумысли”. На темном экране опущенных век легко складывалась мозаика извлеченной из машины ментальной самонаводки – картины, движение, мягко плывущий текст. Джулии нравился “свободный поиск”: контролируемый волей разум задает лишь общее направление, подсознание добавляет конкретики. Результат “библиотечных раскопок” порой оказывался ошеломляющим. Например, общементальная проблема накрепко сцеплялась с разведением коричневых терьеров, а древнее абстрактное искусство Иллиры – с вправлением переломов в полевых условиях.

И еще… Нейтрально-инертный, покорный человеку псевдоразум ментальной машины не заставляет удерживать пси-барьер.

Первый год пребывания в Параду подходил к концу. Газеты топорщились патриотическими заголовками – полыхал Третий межгражданский пограничный конфликт. Джу плакала вместе со всеми, стоя в непривычно-скорбной толпе под ультрамариновым небом рукотворного рая: полиса развлечений достигла весть о массовых “зачистках” каленусийских колонистов в Ахара. Под вечер люди высыпали на улицы, шли по широким, враз посеревшим проспектам молча, держась за руки: незнакомец с незнакомцем – общность горя и страха объединяет. На главной площади Параду, обсаженной бледно-розовыми магнолиями, под голыми, линялыми звездами (к ночи буйную россыпь неоновых огней притушили) шел стихийный, искренний в сдержанной скорби митинг. Джулия сняла пси-барьер – ее захлестнули волны скорби. Визуальная аналогия пришла мгновенно. Так в открытом море поднимаются порой штормовые волны – первозданные холмы почти черной воды без единого клочка белой пены. Джу терпела, сколько могла, мысленно утешая самых отчаявшихся. К утру усталые люди, выплеснув ярость, разошлись.

…Официальный траур длился три дня. Потом (“время – деньги”) с разрешения властей рекламу увеселительных заведений раскочегарили вновь. Измотанная пси-перегрузкой студентка Симониан брела по беломраморным коридорам Медицинского колледжа, совершенно придавленная изменчивостью людской натуры. Ее окликнули. Незнакомый парень, парой лет старше, белозубо улыбался, протягивая “свободной гражданке” листовку “студенческого инициативного комитета за возвращение утраченных территорий”. Листовку она взяла, нехотя остановилась поболтать с агитатором. Так Джу встретила его.

Авель был великолепен. Авель был сама искренность. Авель (несмотря на тщательно удерживаемый пси-барьер) угадывал ее мысли, как свои. Авель был чист и красив красотой античного трибуна. Авель любил ее. Они вместе шли в залы Колледжа и на улицы Параду. Он первым назвал ее “Белочка” – за слитный, коротко обрезанный поток волос цвета самого темного каштана. Кипела пеной весна идей. Инициативный комитет требовал от властей активного вмешательства в проблему Ахара. Слышали ли власти эти призывы – “мировой разум весть”, однако, университетских крикунов, несмотря на полувоенное время, по традиции не трогали. Департамент Обзора целомудренно молчал, предоставляя молодняку Каленусийской Конфедерации свободно выпускать пары. Белочка, закрыв глаза, на память диктовала ментальному копировальщику текст листовки. Как только стемнеет, пачку еще теплых, свежих прокламаций предстояло разместить в самых пригодных для этого местах. Владельцы магазинов яро скребли пятна клея на стеклах, вычурно поносили университетских, однако держать сторожа-человека дорого. Увы, ни обученные терьеры, ни дешевые пси-контроллеры не в состоянии отличить наглого расклейщика от простого зеваки у витрин.

Авель и Джулия отправились на задание вдвоем – Аристотель, кругленький, очкастый лидер-политик восемнадцати лет, разрешил это энергичным кивком головы: он умел ценить полезные качества сенсов.

Кварталы ночных увеселений остались в стороне. Цокот каблучков Белочки отскакивал от спящих стен, наполняя задором пустое, чопорное пространство. Джу верным часовым устроилась на углу, Авель окатил из распылителя хрустально-чистое стекло – подклеенная на мокрое прокламация белым обвиняющим пятном устроилась на фоне изысканно-фиолетовых кружевных колгот и каркасных, платиновой проволоки (самый шик!) бюстгальтеров.

Борцы за идею успели обработать с полдесятка витрин, когда наступил полный провал. По чести сказать, подкачала сама Джу – сказывалась привычка держать пси-барьеры. Одинокий полицейский в форме уличной безопасности вывернулся как из-под земли. У блюстителя хватило ума не хвататься за свисток – он в полном молчании в три прыжка настиг девушку и ухватил ее за то, что “ближе лежало”. Должно быть, сказались воспитательные навыки, приобретенные пожилым полицейским в собственном семействе, но ближним предметом на теле Белочки оказалось ухо. Толстые пальцы-сосиски больно вывернули мочку. Перепуганная Джу неистово заорала.

Авель, как всегда, оказался на высоте – струя вонючего клея ударила из распылителя прямо к лицо фараона.

– …!

Как ни странно, полицейский так и не выпустил Джулию, тогда она, извернувшись, полоснула его острыми зубками по запястью.

– Ах ты, сучка!

Блюститель обеими руками скреб залепленные безопасной, но цепкой дрянью глазницы, потом, поняв бесполезность не подкрепленных растворителем усилий, на ощупь ухватился за свисток.

Яркие переливы свиста насквозь пронзили растерянную ночь. Эхом отозвались свистки нарядов безопасности. Джулия и Авель, схватившись за руки, пустились бежать в душистую, прохладную темень парка. Магнолии кронами укрыли их от прожекторов. В кустах возились разбуженные полуручные птицы. Беглецы быстро миновали геометрически расчерченные квадраты сквера и углубились в путаницу тропинок “дикой” природы. Джулия сбросила туфли и взяла их в руки – так быстрее бежать. Пахло мятой и ночными цветами, песок дорожки мягко поддавался под босой ногой. В почти настоящем лесу что-то тихо потрескивало. Белочка вспомнила, что там устроены напоказ настоящие медвежьи ловушки – уступка естественному желанию всуе пощекотать нервы посетителей. Псевдо-медведи в парке, конечно не водились, но почему-то сейчас в этом не было полной уверенности.

Они потеряли дорогу через полчаса. Джу устала наступать на колючие шишки и попыталась незаметно снова надеть туфли – ноги отекли и не залазили под ремешок. Авель потянул ее в сторону, там, между зарослями остролистых кустов смутно желтело пятно.

– Переждем здесь.

Пятно оказалось заведением для игры в статистический бильярд: это развлечение сочетало в себе ловкость рук и подачки фортуны, скупо производимые генератором помех. Белочка никогда не играла в стабильярд, ее позабавил большой, как ковер, стол на массивных тумбах-ногах. Стол покрывала туго натянутая зеленая ворсистая ткань. Сверху пологом нависал пресловутый генератор.

В углу обнаружился запертый бар. Они сидели на полу, прижавшись спинами к тумбе и по очереди отхлебывали экстазиак из единственной найденной под стойкой бутылки. Джулия нервно смеялась, припоминая бегство через лес. Здоровенный стол напоминал ей какой-то чрезвычайно смешной роман, обнаруженный пси-библиотекарем в “вольном поиске”, но подробности все время коварно ускользали.

Белочка никогда не пила экстазиака и понятия не имела, как он подействует на ее паранормальные способности. Оказалось – удивительно. Барьер смыло мягкой, теплой волной, пространство вокруг, парадоксально оставаясь темным, взорвалось ярко-розовыми, смешными пузырями. Пузыри чуть-чуть светились и скакали, упруго отскакивая от стен. Джу ахнула – вокруг головы Авеля светилось нежно-бирюзовое кольцо ауры. Руки самой Белочки мягко мерцали бесчисленными золотыми блестками.

– Смотри…

Авель непонимающе ловил ее взгляд, классически-правильное лицо, оставаясь прекрасным, чуть поглупело.

– Смотри, это звездная пыль…

Он медленно провел пальцем по ее руке, сдвинул в сторону косой срез ореховых волос и осторожно поцеловал гладкую щеку возле уха…

Она была слишком возбуждена, чтобы все-таки припомнить, в какой из библиотечных историй герои занимались любовью на бильярде.

…Они расстались через три дня.

Джу тупо смотрела на классически-правильные, искаженные нервной судорогой черты любимого. Он говорил много – и убедительно: о долге, том, почему они не могут пожениться, когда страдает Каленусия. Белочка прекрасно знала, что это ложь, но спорить не хотелось – она и так знала правду. “Ты вошла в мою душу и сердце мое. Я не знал, что это может быть так страшно,” – его первые слова после той ночи объясняли все. “Вы бы позволили чужаку ковыряться в своей душе, если бы могли обойтись пилюлькой?”. Белочка сама не заметила, как произнесла вслух афоризм “черепка” из давно уже ледышкой истаявшего Центра Калассиана. Пораженный Авель остановился на полуслове, дернул плечом и, беспомощно скривив рот, пошел прочь…

Преподанный урок Белочка усвоила. Не то, чтобы собственная природная сущность стала казаться ей уродливой – нет, студентка Медицинского колледжа университета Параду не разделяла фобий Реджинальда Симониана. Просто сознание трагической исключительности сделалось для нее второй натурой. А исключительность (в отличие от избранности) – она ведь, из круга избранных, из среды ли иной, но исключает…

Белочка вернулась в библиотеку – старое кресло из синтекожи терпеливо и верно ожидало ее возвращения. Зима придавала бурному веселью морского курорта иной колорит – ярче пылали вывески казино и ночных клубов, завывали саксофоны на фешенебельных танцульках. Серый песок пляжа, вымокший под мелким, настойчивым зимним дождем, пустовал. Она сдвигала на лицо прозрачный, испещренный водяными потеками, капюшон широкого пластикового плаща. Черные волны размеренно били в берег. У самой кромки прибоя из песка выступал крутобокий зеленый от морской травы валун. Белочка устраивалась на непокорном стихии камне, подстелив от сырости старый экземпляр “бюллетеня инициативного комитета”. Иногда, если море оставалось спокойным, ловко метала вдаль плоские голыши. Камешки беззаботным пунктиром скакали по воде, но в конце концов все равно тонули.

До полудня Джу много работала – пришлось наверстывать упущенное в пустом коловращении студенческой политики. Она, стиснув зубы, спускалась в виварий – бусинки звериных глаз смотрели с немым укором. В анатомичке было полегче – аура мертвых тел давно угасла, оставив лишь подобное невесомой пыли дрожание где-то на самой границе изощренно отточенного восприятия…

Семестр отщелкивался за семестром, трехлетний, предварительный цикл медицинского образования кончался. Сито бюрократического отбора замаячило перед студенткой Симониан еще раз – попасть в привилегированную обойму высшего цикла считалось трудным делом. Джулия не спала ночей – в уголках чайных глаз залегли синеватые тени – но умудрилась набрать восемьдесят пять процентов стандарт-рейтинга. Результат более чем приличный. Она то и дело поправляла жесткую форменную конфедератку, стоя в тесной группке взволнованных студентов – листок со списком переведенных долговязый секретарь приколол слишком высоко, приходилось запрокидывать голову.

Джу просмотрела список раз, другой – фамилия Симониан там не обнаружилась. Белочка потрясенно замешкалась, поймав на себе сочувствующий взгляд Диззи, толстенького, кругленького студента-фармацевта годом младше ее. Хэмп, секретарь деканата, подошел сзади и осторожно тронул ее за плечо: “Тебя к Птеродактилю”. “Птеродактиль”, декан медицинского колледжа, сухой костистый старик с седой клиновидной бородкой долго молчал, протирая зачем-то и так чистые до пронзительно-ледяной прозрачности очки (припомнились материнские чашки). Джулия настороженно жалась в гостевом кресле. Птеродактиль, наконец, окончил чистку очков, сковырнул еще одно незримое пятнышко и гортанно откашлялся.

– Я понимаю, вы удивлены, Симониан. Прошу вас выслушать меня со вниманием. Я не стану скрывать – ваш балл позволяет перевести вас, но я не буду этого делать.

Птеродактиль постучал по столу длинными, жесткими бледными пальцами и уставился куда-то в верхний угол, поверх головы Белочки.

– Вы молчите, Симониан? Осуждаете? А вы не торопитесь осуждать старого, упертого ретрограда. Знаете, сколько средств отрывают нам от сердца власти Параду? Не знаете – я вам не скажу. Но поверьте мне на слово, это очень мало. И вот я, старый ретроград, оказываюсь перед выбором, кем заместить вакансию – упорным середнячком, который с неба Селену-прим не тащит, но через три года станет прекрасным военным стандарт-лекарем Конфедерации. Или умненькой, талантливой девочкой, из которой, увы, не выйдет ничего…

Белочка подняла на Птеродактиля чайные глаза в пушистых ресницах. Старик на миг поперхнулся.

– Я знаю, вам обидно, вы не верите мне. Поверьте, девочка, сенс – плохой врач. Что вы делали до сих пор? Потрошили лягушек, тщательно укрывшись за пси-барьером? Вскрывали трупы? Делали инъекции в учебной клинике? Милая моя – это так мало… Вы их жалели – всех, всех, и трупы тоже. Там, где смерть больного врач встречает лицом к лицу, там нет места жалости. Милая, пожалеть больного, которого нужно резать – все равно что убить его. Я один раз взял на душу грех перед медициной, приняв вас на начальный цикл. Пусть мировой разум простит старика – я не повторяю своих ошибок.

– Меня отчисляют?

– Нет. Я не такой негодяй, дорогая моя девочка, и не пойду на подлог – я прошу, слышите, смиренно прошу вас уйти добровольно. Не занимайте чужого места, этим вы спасете больше жизней, чем, если паче чаяния, все-таки сделаетесь врачом. А сейчас – ступайте, подумайте. И простите меня, старого дурака…

Выйдя от Птеродактиля она выбросила жесткую конфедератку в пустую, стерильно-чистую мраморную урну. Джулия навсегда покидала белый портик и яркое солнце сушило дорожки слез на ее щеках…

* * *

Скрип тормозов на повороте, рушится калейдоскоп, летят прочь пустые, легкие стекляшки мыслей. Джейк, на выпуская руля, на секунд озабоченно поворачивается к девушке:

– Эй, Белочка, что с тобой?

– Ничего. Все в порядке.

– Может, скорость сбросить?

– Нет, не надо, со мной все в порядке.

– Ну, как знаешь.

Летит кар, шуршат колеса.

* * *

…Домой, к отцу, бывшая студентка не вернулась. Через три недели сидения в номере и скитаний по дешевым ресторанчикам предместья кончились деньги – теперь их не хватило бы даже на билет в стандарт-кар до Порт-Калинуса. Еще через неделю, в скромной забегаловке на углу, к ней подошел угрюмый, плотно сбитый тип с пестро татуированными фалангами.

– Скучаешь, крошка?

Белочка, уже наученная горьким опытом, сжалась, стараясь принять вид замухрышки и тщательно избегая смотреть в наглые глаза верзилы. Тот, однако, не отставал – придвинул поближе круглый табурет и расположился с удобствами, вытянув бревноподобные ноги: явно приготовился к долгой осаде. Джулия прикинула, как бы шмыгнуть прочь – получалось, что только перепрыгнув через задранные ходули громилы. Татуированный насупил брови, что, видимо, было у него эквивалентом доверительного вида, и спросил вполголоса:

– Ищешь работу? Могу помочь.

Джу затошнило. Характер предлагаемой работы не вызывал сомнений. Она отодвинула бумажную тарелку с недоеденной сосиской, схватила плоскую сумочку и бросилась к выходу, ловко перепрыгнув через ноги сутенера. Крутящаяся дверь отрезала ее от полутемной забегаловки. Белочка торопливо пошла, почти побежала, торопясь уйти подальше, пока “слон” не очухался и не пустился вдогонку.

Он догнал ее уже за углом.

– Ты чего испугалась? Подумала что?

“Слон” приглушенно заржал, однако вид имел слегка смущенный.

– Ты о себе много не воображай – ни на панель, ни в бордель ты не годишься, куколка.

– Тогда свали и не приближайся.

Громила обиженно хмыкнул.

– Не пыли. Работа для тебя есть – чистая работенка. Ты сенс-сострадальщик?

Белочка едва не до истерики расхохоталась – то, в чем ей отказывал сначала Конфедеральный ментальный Центр, потом университет Параду, просто вот так, на заплеванной, пыльной улице, предлагает человек с лицом и силуэтом вышибалы.

“Слон” примирительно трубил:

– Ты не подумай чего, куколка, я тебя не в шлюхи приглашаю – кому ж ты в шлюхи-то нужна, от девок с такими мозгами парни как от звездной чумы бегают.

– И что я должна делать, если не в шлюхи?

Верзила помялся и вывалил назревшую идею разом:

– Ты приключения, такие, чтоб дух захватывало, чтобы мурашки по шкуре и сердчишко в ходилки падало – любишь?..

Так Белочка познакомилась с Дереком.

“Слон” Дерек содержал салон виртуальных приключений. Идея заведения оказалась гениальной в своей простоте – посетителя помещали в гидрокресло, чуть подкачивали слабым растормаживающим, после чего в дело вступал наемный сенс. Салон предлагал скромный стандарт-список пикантных ментальных наводок: путешествие в горах (с лавиной и лохматым горным монстром), пустынные приключения (с песчаной бурей и почему-то голым монстром), охоту на иллирианских диверсантов (с обильной стрельбой до победы и торжественным приемом в Калинус-Холле). Список потихоньку пополнялся – по мере процветания бизнеса. Узко-сексуальных наводок в заведении не держали – услуга псионика обходилась подороже хорошей девки. Из-за этого благополучие экзотического салона подвергалось колебаниям сродни зубцам ментаграмма, но громила не желал сменить профиль дела на более традиционную проституцию.

Дерек гудел низким басом, мучительно очерчивая проблему:

– Ты пойми, куколка, я ж художник. Мастер иллюзий в натуре. По молодости хотел сенсом стать – башка подкачала, не годен ни с какого конца. Теперь дело держу. А ты мне нужна – позарез. У вашего брата, сенса поиметого, претензий ого-го и еще немножко. А клиент, он натура тонкая, с пришибом, подавай, чтобы и страшно, и хорошо, и с шиком, и кажный раз новое – и за те же бабки. Раз кинули, два кинули – потом ни ногой…

Джулия с трудом пробивалась сквозь корявую речь “мастера иллюзий”, ловя главное: свое место в комбинации. Место обнадеживало. Проблема Дерека оказалась не надуманной. Средний посетитель, зашуганный невротик в реальном мире Каленусии, хотел от заведения Слона ярких и – самое главное – новых и каждый раз неожиданных переживаний. Нанятый Дереком псионик-классик честно отрабатывал свое, загоняя монстров и террористов в изнуренные сидением в офисе и расслабленные наркотиком мозги посетителей. Реальность и качество цвето-звуко-обонятельно-осязательной картинки по первости впечатляли. Разочарование наступало позже – виртуальному миру не хватало простых, но трудно моделируемых малостей – сочувствия и неожиданного, трепещущего чуда спасения.

– …они, куколка, хотят, чтобы все взаправду было – как в снах при мамке и мечтах сопливых. И всем разное подавай. Кому охота, чтобы больно, кому – чтобы страшно, кому, чтоб носили на руках. А я что – у меня сенс программу гонит, бабки гребет и мурло гордо отворачивает. Мне не просто сенс – мне сострадальщик для дела нужен… В общем, я тебе все сказал. Или соглашайся – или замочу тебя, подруга, да и дело с концом.

Верзила, пугая, свирепо выставил вперед низкие дуги бровей.

Белочка хладным разумом поняла – это шанс. Оставалось подержать марку. Она попросила у недоумевающего от таких тонкостей Слона время на раздумья, но уже уходя, уже прощально стуча острыми каблучками по фигурной плитке тротуара, она знала, что согласится.

* * *

“Виртуальные приключения” открывались поздно вечером, в тот час, когда тонкая аура ночи, пронизанная светом фар, будит воображение. Мелкий, как пыль, дождик, эфемерными бриллиантами оседал на ресницах, на кончиках волос, Белочка, придерживая плащ, взбегала по широким, выкрашенным под золото ступеням. Ручка двери “Приключений” (штамповка, прикинувшаяся литьем) изображала задумчивую морду псевдо-медведя. В укрощенных ноздрях торчало внушительных размеров кольцо. Джу тянула за кольцо, срабатывала сенс-автоматика, и массивная на вид дверь легко откатывалась, в сторону.

Неповоротливого разума Дерека хватало на то, чтобы всуе не показываться клиентам. Днем делами заправлял наемный бухгалтер, ночью – лощеный менеджер Раф и молчаливые, замкнутые братья-близнецы Валериус и Хэлиус: секьюрити заведения. У Хэлиуса к тому же были острые уши – плод косметической хирургии и зигзага моды Параду.

Раф рассматривал Белочку со сдержанным скепсисом, однако, придираться не пытался – вручил письменные инструкции, кассету с пачкой стандартных сценариев и дал добро на испытательный срок. Джу с толком и расстановкой просмотрела свое хозяйство – сценарии оказались в меру убоги, но, в целом, годились: ей самой предстояло насытить деталями и эмоциями сухую кальку шаблона. Белочка даже испытывала некое подобие креативного зуда, знакомого людям искусства – ощущение ей определенно понравилось.

Раф не разделял энтузиазма и предложил поэкспериментировать на Валериусе – близнец-охранник принял роль кролика со стоической готовностью, но без особой радости. Белочка извлекла из сумочки игральную кость, подула на удачу – выпала тройка, “охота на иллирианского террориста”. Охранник, открыто ухмыляясь, залез в кресло и повозился, устраиваясь поудобнее. Кресло весело забулькало наполнителем. Белочка присела за пульт, приложила к вискам крошечные, холодные диски датчиков – “монетки” тут же сами приклеились – и закрыла глаза.

– Мотор!

Она послала осторожный импульс. Сознание Вэла откликнулось – звон стали, твердая ледяная поверхность, высверк холодного огня. Сталь, лед, неоновый свет. Она подчерпнула из собственной памяти картинку и, мысленно слепив информацию в комочек, попыталась найти трещинку в ледяном барьере. На миг ее ослепило, и тут же погасло, зеленоватое пламя. Ничего не происходило. Виноватая улыбка застыла на растерянном лице Белочки – твердая, блестящая стена, огородившая сознание Вэла, не пропускала ее. Джу сидела неподвижно, боясь разлепить сомкнутые веки, и сгорала от яркого, победно пламенеющего стыда – она поняла, что позорно провалилась.

* * *

…Она бросила Параду. Порт-Калинус был ей отвратителен. Рейсовый аэробус увез Белочку на восток. Мелкие, чистеньки города поселенцев Ахара охотно принимали мигрантов. Джулия работала сезонной работницей на фермерских полях, официанткой в ярко-нарядных провинциальных ресторанчиках. Постепенно обида истончилась. Закаты в Ахара отливали оранжевым золотом. Растопыренные пальцы природных менгиров одиноко чернели на фоне медового великолепия небес. Стлался в воздухе запах горькой полыни…

Когда пришли иллирианские солдаты, Белочка бежала. Сначала – одна, и сухие стебли полыни рвали юбку, царапали похудевшие ноги. Потом – в массе растерянных людей с почерневшими от горя и тревоги лицами. Беженцы медленно, обреченно шли на запад и жирный дым пятнал горизонты за их спиной. Ночью, под колкими звездами, Белочка подбрасывала в походный костер сухие стебли бурьяна, горящий бурьян тоже отдавал горечью. Она ела, что придется – хлеб, поспешно захваченный из дому, зеленые султанчики сладкой травы. Пахла полынь. Беззаботно пели цикады.

…Иллирианцы настигли их через пять дней. Выстрелы излучателей скосили задние ряды беженцев. Три сотни уцелевших людей метались, окруженные огнем прожекторов, лаем собак и стеной равнодушного презрения. Фермерами, гидрогеологами, служащими мелких контор набивали грузовые вертолеты. Груженые машины уходили на восток. Белочка вздохнула с облегчением, попав в железную утробу винтокрылой машины – тех, кого собирались убить, убивали на месте. Стадион в окрестностях Ахаратауна стал местом заключения выживших. Белочка не могла спать – скученные люди сидели вместе, вплотную, локоть к локтю. Их не кормили три дня, потом перестали приносить воду в серых жестяных ведрах. Умершие от сердечных приступов двое суток оставались вместе с живыми, сидя – упасть было некуда. На шестой день за Белочкой пришли. Она шла навстречу страху, обхватив руками похудевшие, острые плечи. Коридор повернул направо, сухой, желтый свет ламп уступил место голубоватому солнцу свежего утра. Ветер принес слабый запах полыни. Прямо перед нею был запущенный дворик и выщербленная в центре, закопченная стена – тусклая побелка сошла пятнами.

Белочка шагнула в проем, туда, где вовсю разгорался жемчужно-нежный рассвет Ахара.

…Первый выстрел излучателя прожег ее плечо…

* * *

Джу очнулась. Полыни не было. Не было ничего – ни трусливого бегства из Параду, ни войны, ни солдат-иллирианцев, ни страшной стены в бурых разводах. Кто-то твердо и вместе с тем заботливо держал ее за плечи – Раф? Остроухий Хэл осторожно бил по щекам потерявшую сознание сострадалистку. На заднем плане Вэл со странным образом окаменевшим лицом как раз закончил выпрастываться из вязких объятий гидрокресла. Тихо пел кондиционер – прямо в ноздри точеного носика Джу ударила струя свежего воздуха.

– Очнулась? Привет, подруга!

Шелест воздуха, хлопки ладоней, приглушенную брань Валериуса – все заглушил трубно-приветственный бас Слона. Внезапно нарисовавшийся Дерек, кажется, вовсе не был обеспокоен.

– Раф, плесни ей экстазиака.

Раф что-то недовольно пробормотал.

– Нет опыта? Оставь. Все образуется. Эксперимент был нечистым – у парня пси-чувствительность чуть повыше нуля.

Дерек, казалось, больше не слушал менеджера. Он жадно следил за Вэлом. Тот выпутался, наконец из проводов. На чуть порозовевшем лице охранника, обычно таком замкнутом, было запечатлено удивительное выражение. Всего лишь одно, зато в чистом виде и в превосходной степени. Это было трепетное, свежее, как весенняя травка, неописуемое счастье. Такое счастье незабываемо, но всегда кратковременно. Это счастье человека, действительно спасшегося от смерти.

* * *

Всего за неделю ”Виртуальные приключения” приобрели бешеную популярность.

– У тебя талант, девочка, – только и сказал Слон.

Джулию мучило любопытство: что видел Вэл. Наверняка совсем не в точности то же, что и она. Скорее, это была некая вариация иллюзии с учетом пола, возраста и биографии охранника. Спрашивать Белочка не решалась. Вэл отмалчивался, задумчиво щурясь в пустое пространство за спиной сострадалистки. Талант Белочки и ее место в деле оформились вполне – тонкое, неосознанное прикосновение разума сострадалистки формировали ярчайшие иллюзии, в которых сплетались тайные движения души, страхи и мечты клиента. Сюжеты получались индивидуальные и всегда неожиданные, от посетителей не было отбоя. Жесткий, кровавый реализм сменялся тонкими, акварельно очерченными переживаниями, экзотически приключения – запутанными головоломки изощренных преступлений. До самой Белочки долетали лишь отраженные, приглушенные и измененные под ее мерку копии переживаний. К счастью – даже бледного оттиска чужих страстей хватало, чтобы держать ее в состоянии неострой, но непреходящей усталости.

Белочка органично вросла в компанию, научилась ладить с Вэлом-Хэлом и ценить Рафа, истинную, незаметную ось, на которой вращалось “иллюзионное” дело. Сам Раф молча отдавал ей должное – и только. Тайный скепсис менеджера как бы уравновешивал буйство слоновьей предприимчивости. Дерек ликовал, восторгаясь ценной находкой, но втайне продолжал считать Джу дурочкой и при случае мухлевал в наличных расчетах. На такие попытки враз повзрослевшая студентка Симониан огрызалась – с неожиданной для нее самой четкой, дозированной жесткостью, впрочем, Дерек принимал такие контрдемарши как должное. Финансовые дела “Приключений” процветали. “Золотые” ступени вели в бастион благополучия. Небо оставалось безоблачным.

Джулия не замечала сгущавшихся тучек лишь в силу естественной неопытности – десятки мелких подробностей указали бы более проницательному человеку на обратное. У Слона давно “протекала крыша”. Дела шли своим чередом, полностью оправдывая известный афоризм насчет того, что обстоятельства, предоставленные сами себе, имеют обыкновение изменяться в худшую сторону уже безо всякой помощи дураков.

Кульминация закулисной возни наступила в один из пронизанных бледным неоном весенних вечеров, когда под градом булыжников витрина “Приключений” разлетелась на тысячу мелких, веселых осколочков и стеклянной крупкой усеяла и газон с пуховичками, и тротуар, и золотые ступени.

Вслед за этой специфической визитной карточкой, но уже не через окно, а через дверь, в салон ввалилась семерка типов того толка, который университетские “черепки” любили именовать “продуктом деструктивных процессов в социосфере крупных городов”. “Продукт” сильно залежался – пахло экстазиаком, а, может, и еще чем покруче. Джу, не скрываясь, зажала нос. Кругленький, липкий субъект с прилизанной челкой и ухватками хозяина громил, развязно-галантно раскланялся: “Хастерс Буллиан”. Его эскорт уже вовсю опоражнивал выдвижные ящики стола управляющего – скрепки, магнитные кнопки, цветные карточки и кассеты, маркеры вкупе с портативным сайбером Рафа образовали на полу яркую, неряшливую кучу. Самого Рафа, попытавшегося защитить хозяйство, немедленно отправили “в отпуск” нокаутом. Джу растеряно попятилась от Буллиана, ее остро затошнило. Студентка Медицинского Колледжа была отлично осведомлена по части анатомии, но увы, никогда еще не сталкивалась с прямым физическим насилием в форме причинения серьезных увечий.

Шестерка бандитов второго сорта тем временем вовсю пыталась устроить из рафовского сайбера костер. Сайбер, оценив ситуацию, слабо дергался, собираясь высвободиться из-под груды папок с финансовыми бумагами и тем самым избежать аутодафе. Долговязый, тощий налетчик загонял его обратно кованым носком башмака. Второй примерялся вспороть складным ножом гидрокресло – толстая и прочная, как пресловутая кожа беса, оболочка лишь вяло колыхалась.

– Мочи их, парни!

Хастерс оценил взглядом поджарую фигурку Джу. Он явно остался недоволен, потом махнул рукой – выбирать, собственно, было не из чего, и от плеча рванул с нее кружевной джемпер. Жест, позаимствованный из популярного уником-сериала, на практике оказался на редкость неэффективным. Синтетическое волокно эластично самортизировало, джемпер не собирался ни рваться, ни сниматься. Предводитель шестерок опешил перед нетрадиционной технической проблемой. Белочка, мстительно улыбаясь, добавила от себя – слабенькая ментальная наводка на синтезированную тему “вторая иллирианская эпидемия космической холеры” не отличалась тонкостью и не требовала помощи датчиков, однако громила поспешно схватился за живот.

Казнимый сайбер воспользовался заминкой и на шести коротких ножках порскнул за дверь.

Опомнившийся Хастерс грубо ткнул сострадалистку в плечо – та наотмашь, плашмя ударилась спиною о стену. Он занес кулак, примеряясь сломать девчонке нос, но Джу выскользнула ужом и тут же приложила мерзавца каблучком по причиндалам. Лицо Хастерса враз посерело, стало живо напоминать тесто, и вроде бы даже поплыло.

– Ах ты, сучка!

Драка в заведении бурлила кипятком – кого-то впопыхах сунули в уцелевшее гидрокресло. Сенс-автоматика трона приключений, одурев от множества противоречивых ментальных импульсов, вяло пережевывала добычу, пытаясь правильным образом сориентировать и зафиксировать беспокойного клиента. Раф лежал без сознания – из породистого римского носа менеджера сочилась кровь. Остроухий Хэл и Вэл Обыкновенный жестоко и молча схватились с эскортом Хастерса.

Роль решающего резерва сыграл Слон – он, стуча башмаками, ворвался в разносимое на части заведение. Рев оскорбленного в лучших чувствах Слона сотрясал стены, кулачищи молотили без устали…

Ну что еще можно добавить?

Налетчики (кроме приспособленного-таки креслом по назначению) разбежались. Джулия сначала истерически хохотала до слез, потом горько и бесполезно плакала от безысходной остроты чужой боли: на этот раз пси-барьер не устоял под натиском разгулявшихся эмоций.

Патруль безопасности объявился только через полчаса.

* * *

После памятного погрома сборщики отступных надолго оставили в покое “Виртуальные приключения”. Дерек открыто, напоказ зауважал Белочку, она же приходила и уходила, ночью проживала пеструю мишуру чужих жизней и бесчувственно отсыпалась днем. Счет в банке медленно, но верно округлялся. Джу обходила стороной студенческие кварталы, избегая бывших друзей – они казались ей нелепо раскрашенными фигуркам полузабытого кукольного спектакля. Однажды встреча все-таки приключилась…

Белочка торопилась домой, стуча туфельками по брусчатке Проспекта Обретенного Покоя.

– Джу!

Симониан нехотя остановилась:

– Здравствуй, Диззи.

Коротышка-фармацевт мигал добрыми, подслеповатыми, голубыми глазами.

– Куда ты подевалась, Джу?

– Разве ты не знаешь?

Голос Джулии показался Диззи непривычно сухим и холодным.

– Да, знаю – он виновато опустил глаза, – но мы тебя потом искали. Да. Мы даже потом бойкотировали занятия Птеродактиля. Честное слово, если бы ты не ушла сама, мы бы смогли все поправить.

– Зачем, Диззи? Он был прав. Так лучше.

Они шли вперед, по проспекту Покоя, и на каждый шаг рослой Джулии приходилось полтора шага семенящего коротышки.

– Джу, тебе плохо?… Нет, ты скажи правду – тебе очень плохо?

– С чего ты взял? Мне хорошо.

Она намеренно-жестоко прибавила шаг, добрый, слабый Диззи почти задыхался, стараясь не отстать. “Что я делаю”, – подумала Джу, – “у него же всегда было слабое сердце”.

– Джу… Я сейчас уйду, я не буду мешать, раз ты не хочешь. Но тебе плохо, я знаю, что тебе плохо – пожалуйста, если тебе будет нужна помощь… Вот, возьми.

Пухлая ладошка сунула в ее холодные, жесткие пальцы глянцевую визитную карточку. Белочка подождала, пока смешная фигура Диззи скроется за углом и не читая, жестко, в мелкие клочки, порвала тугой, тисненый пластик. Белые обрывки мотыльками улетели в подстриженный газон.

Однако в этом разговоре присутствовали некие тонкие вибрации смысла, вынудившие Джулию внимательно присмотреться к себе. Она затворилась дома, в аккуратной, маленькой, недавно снятой квартирке и тщательно осмотрела руки, ноги, ногти, лицо. Результаты не порадовали. В уголках чайных глаз залегли желтые тени – пока едва заметные. Миндалевидные розовые ногти испещрили белые метины “детского счастья”, кожа рук выглядела суше, жестче, чем раньше.

…Врач, бесцветный палевый “черепок”, удивительное сочетание заботливости и цинизма, словно явился из оставленного в далеком детстве пси-Центра Калассиана. Эскулап пропустил ее в кабинет, вежливо выслушал, тщательно осмотрел, долго мыл руки и тер их хрустящей салфеткой одноразового полотенца.

– Ну и? – не выдержала Джу.

– Ну-ну. Не торопитесь. В целом вы здоровы. Пока. Однако я честно предупреждаю вас – если не бросите жизнь, которую вы ведете, то умрете. У вас в запасе от силы год, может быть, полтора. Последние два месяца будут… очень болезненными.

Джу вскинулась – ореховая змейка, готовая к прыжку.

– На что вы намекаете?!

Врач снисходительно фыркнул.

– Вы неправильно меня поняли, свободная гражданка. Вы псионик?

– Да.

– Пси-эмуляция острых переживаний?

– Да.

– Это медленно разрушает ваш мозг и гипофиз. Случай в моей практике не первый. Думается, и не последний, в этом проклятом Парадизе наживаются на всем. Вам, должно быть, платят неплохие деньги. Но эти деньги не стоят жизни. Поверьте мне, милая девушка, если вам дорога ваша личность, уйдите из бизнеса развлечений. К чему такой, как вы, ковыряться мерзостях, которым набиты мозги ближнего нашего? Иллюзии, даже самые непорочные (если такие вообще есть) – дерьмо. Дерьмо, потому что отнимают у нас реальную жизнь. Вы псионик-сострадалист, признаю, не повезло, признаю – ну так займитесь курами и кроликами, это добрые создания. Полгода в деревне, на свежем воздухе, вернут вам форму. А я – я сделал все, что мог – предупредил вас.

Ошарашенная приговором Джулия расплатилась с доктором теми самыми деньгами, которые заработала в “иллюзионном” салоне Дерека, и пошла прочь, едва не кусая костяшки пальцев. Теперь ей стал понятен меланхолически-жалостливый скепсис Рафа.

Что ж, прощайте “Виртуальные приключения”. Белочка решила, что отважно пустится в новую неизвестность, выждав еще полгода. С тех пор прошло только два месяца – но Джу не могла отделаться от видения о черной коробочке – невидимом, сухо и жестко щелкающем счетчике…

* * *

Скрип тормозов, белая, теплая метель пуха за наполовину опущенным стеклом. Калейдоскоп воспоминаний больше не ломается – просто цветные стекляшки кончились, просыпавшись тусклыми камешками между пальцев.

Обходительный Джейк, заложив вираж, останавливает кар у знакомой двери.

– Пока, Джу, старушка.

– Спасибо.

Утро после ночи нежно переливалось золотом. Она вышла, хлопнув на прощание дверцей; как всегда, стуча каблучками, взбежала по крутым ступням. В замочной скважине белела крошечная записочка. Джу вытащила туго свернутый пластиковый треугольничек. Странно – только номер уником-связи: 7-777-777. Телефон мирового разума? Или новая работа? Впрочем, терять все равно нечего, а любопытство брало свое. Она рассмеялась.

На следующий день Белочка позвонит по Номеру Неизвестности.

Еще через день состоится ее первая встреча с полковником Хиллорианом.

Двадцатидвухлетний медик неполного статуса, сенс-сострадалист Джулия Симониан без радости и без печали примет место врача секретной экспедиции Департамента Обзора – а что ей, собственно, оставалось делать?

Глава IV

Иеремия, Мюф

7005 год. Северо-восточные поселения Конфедерации.

Длинное, прямое как стрела, шоссе Порт-Калинус—Восток запрудил поток разноцветных каров – трели клаксонов создавали невыносимый шум, но это, казалось, ничуть не мешало седовласому старику в синем льняном балахоне. Старик сидел, поджав ноги, прямо на разделительной полосе и покачивался в такт произносимым про себя словам. Рядом терпеливо слонялся мальчик лет восьми – крепкий густобровый паренек. Дорогу перегораживал развернутый трак шипастой стальной “гусеницы”.

Вертолет дорожной безопасности завис над полосой асфальта, взбивая винтами рукотворный ветер. Вихрь трепал развевающийся балахон проповедника, флажки на антеннах каров, темные волосы мальчишки. Новые машины все прибывали, скопище их блестящих тел сверху напоминало ячеистый панцирь гигантской черепахи.

– Четвертый, четвертый! Как слышишь меня, Либиан? Прием.

– Слышу отлично. Как обстановка, Мисти?

– Все так же. Старый перец крепко заткнул дорогу.

– Я удивляюсь, как его до сих пор не разделали в лепешку водилы.

– Он у них что-то вроде священного вола, Либби. Как бы ни чудил этот Иеремия, ему все сходит с рук.

– Можете сесть поблизости и снять его с трассы?

– Поблизости – никак. Тут и воробью пристроиться негде. Попробую это сделать на… приемлемом расстоянии.

– Как знаешь. Удачи! Конец связи.

Патрульный Мистиан вернул стандарт-уником в сумку-гнездо на поясе. Летчик двуместной патрульной машины повернул к нему полуприкрытое прозрачным забралом лицо и понимающе кивнул. Машина накренившись, заложила крутой вираж.

– Вот туда… Видишь, где упавший менгир, левее, левее… Оп…

Вертолет жестко сел на поле, испещренное проплешинами скошенной люцерны. Патрульный Мистиан пинком ноги выдвину трап, тяжело спрыгнул на землю, поправил кобуру с полицейским парализатором и деловито зашагал туда, где в облаке пыли и переливчатого воя продолжала копиться дорожная пробка.

Водитель крайней с обочины машины, не реагируя на полицейского, сосредоточенно прильнул к уникому. Остроносое сухое лицо напряглось в пристальном внимании, кожа загорелого, с залысинами, черепа пошла от усердия складками. Мистиан вынул собственный коммуникатор и криво усмехнулся – мини-экранчик на всех каналах забивали голубые волны помех. Звук, впрочем, был прекрасный – голос тревожно рокотал надтреснутым барабаном, взвизгивал свирелью, шелестел, шуршал и даже поскрипывал, оставаясь, тем не менее, вполне связной речью. Смысл проповеди не оставлял сомнений в роде занятий оратора:

– Верно говорю я вам – ибо приходит последний час, и призовете вы горы рухнуть и укрыть вас – но не будет вам прощения, и выйдут реки из берегов! Смрад и пепел будут властвовать над жилищем вашим! Псевдо-медведи придут пожрать останки стад ваших, и жен ваших и младенцев ваших! И падет Селена-прим, и, став черной, закатится Сестра ее. Прольются бурые тучи кровью, черви станут войском и саранча собьется в стаи… Поэтому говорю я вам – покайтесь! Вы, забывшие свою душу ради мертвого железа! Вы, продавшие свою душу Машине! Вы, ходячие мертвецы! Опомнитесь! Разбейте порождения Пустоты – проклятых, железных тварей, или они отнимут ваше место и под солнцем, и оком Разума. Сколь прекрасно идти, попирая стопой зеленую травку, столь омерзительно, теша леность вашу, забираться в пасть зверя, смердящего, урчащего, крутящего и соблазняющего. Ибо сказано пророком – что входит в брюхо через пасть, то выходит наружу через жерло иное, скверное…

– Чертов старый красноречивый хрен, – сплюнув, сквозь зубы процедил задетый за живое Мисти.

Он выключил уником. Остановленные “гусеницей” кары создавали вокруг проповедника сплошной непроходимый барьер. Патрульный вспрыгнул на капот машины остроносого, и, перебираясь с крыши на крышу, двинулся в сторону облюбованного новоявленным луддитом пятачка шоссе [3]. Мистиан держал направление так, чтобы появиться как раз за спиной мечущего словесные громы проповедника.

Задумку испортил бдительный густобровый паренек. Он осторожно, но решительно подергал деда за рукав и молча указал грязным пальцем в сторону запыхавшегося стража порядка.

Старик перестал покачиваться, встал, и с неожиданным достоинством в каждом движении, повернулся к полицейскому. Лицо Иеремии густо загорело. Светлой кожи не осталось даже в самой глубине резких, как шрамы, морщин. Глаза прозрачной, пронзительно-прозрачной голубизны смотрели спокойно. Греческий нос старика придавал ему сходство с мифическим прорицателем. Мисти отметил про себя, что дед еще крепок и держит спину удивительно прямо.

– Патрульный Мистиан. Ваш жетон, свободный гражданин.

Старик не торопясь открыл сумку на поясе, вынул блестящий квадратик на синтетическом шнурке. Мистиан сунул гладкий жетон в щель полицейского уникома и мизинцем набрал личный код доступа. То, что спустя минуту появилось на экранчике, до самой глубины полицейской души поразило Мистиана. Еще минуту он ошалело перечитывал четыре рубленые строчки, потом козырнув, повернулся и побрел прочь. Уходил он так же, как и пришел – по крышам каров.

Еще через пять минут мягко вертолет оторвался от поля люцерны.

– Пятый, пятый! Как слышишь меня, Мисти? Прием!

– Слышу отлично.

– Ну как – взяли вашего “священного вола”?

– Нет.

– Что? Плохо слышно… КАК ЭТО НЕТ?! Какого глюка, сержант Мистиан?!

– Заткнись, Либби. Мы в большой, упитанной заднице.

– Не понял. Что у вас там происходит, вы, отходы мирового разума?

– Почему ты не сказал мне, что старичком интересуются “глазки”?

– ЧТО?!

– Войди в систему с центрального терминала…

Мистиан слышал, как на том конце хрипло дышит ковыряющийся в информации Либби.

– О, Мировые Яйца…

– Вот и я сказал то же самое.

– Но ведь полчаса назад в его досье по этой части было чисто и пусто, как в сортире моей тетушки… и…

– Отбой. Поговорим позже.

Полицейский выразительно поглядел на напрягшегося пилота – тот в смущении отвернулся. Мистиан откинулся в кресле и еще раз прокрутил в уме четыре пресловутые строчки, ранившие его представления о возможном и невероятном.

“Иеремия Фалиан, 71 год, полноправный гражданин Каленусии. Доступ к информации закрыт. Полная физическая неприкосновенность – запрещение активных пресекающих контактов без санкции Департамента Обзора.”

Вертолет шел низко, отбрасывая на поле люцерны стремительную, распластанную тень. Успокоившийся было сержант Мисти сочинял в уме шедевр казуистической отчетности – победный рапорт о собственной неудаче. И тут неспешный ум стража порядка отметил нечто, едва не раздавившее последний бастион полицейского здравомыслия.

…Иеремия, вещая через стандарт-уникомы для сотен потрясенных владельцев каров, вещая пронзительно, гневно и по-своему убедительно, сам уникома НЕ ИМЕЛ!

* * *

Мальчишка помог деду закончить сворачивать “гусеницу”, они задвинули тяжелый скаток в придорожные кусты и забросали сухой травой – получилось неплохо. За спиной медленно, взвизгивая гудками, рассасывалась “пробка”. Кары тыкались, как слепые котята, пытаясь побыстрее вырваться на волю, но это только увеличивало общую сумятицу.

– Мюф, не отставай.

Иеремия, не оглядываясь на внука, уходил через поле широким, размашистым шагом. Трасса, мертвая аура перегретого асфальта и железа, вскоре остались далеко позади. Стерня колола ноги сквозь веревочные сандалии. В кристальной пустоте кобальтового, без единого облачка, неба журчала монотонная песенка остроклюва.

– Не отставай, Мюф.

Они еще прибавили шагу, неся в душе радостное единство праведных заговорщиков. Ветерок мешал запахи земли, скошенной, подсыхающей травы, коров и доброго, домашнего дыма. Поле сжатой люцерны кончилось, уступив место пологому склону холма, зарослям колючего кустарника. В ложбине меж двух пригорков поблескивало крошечное серебряное озеро. Над зелеными кожистыми листьями, над водой, вилась стая мелких мошек. Старик устал. Мюф догнал деда и теперь шел, держась за край синего балахона. Вид с вершины ближнего холма открывался потрясающий. Чаша горизонта прогнулась под тяжестью неба. Ее края слегка голубели легкой дымкой. До самых краев чашу наполняли бледно-палевые квадратики полей, терракотовые стены домов, витые нитки ручьев и речушек, плотные клочки яркой, сочной зелени. Мюф остановился на секунду, переводя дух.

Чуть пониже холма, на широкой, ровной площадке, стоял их дом – стандартная постройка, возведенная по излюбленному крестьянами Каленусии образцу: сильно скошенная крыша с мансардой, веранда, стриженные кусты, решетчатый заборчик мешал скоту обгладывать зелень. Не было только одного – гаража. Вместо гаража на чистом заднем дворике пристроилась конюшня. Как раз сейчас в распахнутую дверь высовывалась любопытствующая морда рослого пони. Из-за сарайчика появилась миловидная женщина лет тридцати, с ведром. Ее волосы были по-фермерски убраны в три косы. Фермерша поставила посудину с молоком на землю и смотрела в сторону холмов, приставив ладонь “козырьком” к изогнутым правильными дугами бровям.

– Привет, мама!

– Привет, Мюф. Здравствуйте, отец. Вы сегодня вернулись рано.

– Не рано, Минна, а в самый раз. У нас гости.

Старик не спрашивал – утверждал. Женщина смущенно потупилась и убрала завиток со щеки.

– Да. К вам пришли, отец.

Старик сверкнул прозрачно-голубыми глазами.

– Ты проводила их в дом?

– Да, все как вы говорили.

Старик удовлетворенно кивнул.

– Ты поступила правильно, послушавшись меня. А теперь – иди. Иди, отдохни. Можешь сходить к соседке – Кристи давно ждет тебя.

Минна Фалиан замешкалась, в жестах, походке, движениях рук скользила неуверенность. Она аккуратно сняла фартук, сложила в несколько раз замызганное полотно, долго разглаживала ладонями, поискала взглядом, куда положить, не нашла – и пристроила прямо на траву.

– Мюф. Я хочу забрать с собой Мюфа.

– Он останется. Я знаю. Так надо, не бойся.

Женщина медленно, нехотя повернулась.

– Минна!

– Что?

– Что бы ни случилось – не бойся ничего. Дай, я поцелую тебя. Вот так. А теперь иди.

Иеремия повернул к дому. Распахнутую настежь дверь перегораживала мелкая, тщательно подогнанная по размеру сетка от мух. Большую часть прохладной комнаты с низким, почерневшим потоком занимал деревянный стол. На табурете, спиной к стене, лицом ко входу примостился человек средних лет в полувоенной куртке без эмблем – такие вещи любят носить каленусийские отставники. Худое, жесткое лицо пришельца не улыбалось. Он поднялся навстречу Иеремии и первый протянул ему руку.

– Полковник Хиллориан. Вы знали, что я приеду?

Иеремия с достоинством кивнул.

– Мировой Разум предупредил меня.

Полковник сравнил облик Иеремии с голографическим изображением из архивов Департамента – оживший Фалиан располагал. Против расхожего обыкновения религиозных вожаков, вождь нью-луддитов не носил длинные патлы, как бы намекающие на избранность и страдания обладателя. Загорелую кожу головы покрывал короткий ежик седых волос, клиновидная серебряно-седая борода коротко подстрижена, усы выбриты совсем. Хиллориан поискал в лице старика тот трудноопределимый, но легко замечаемый оттенок беспокойного ханжества, который свойственен профессиональным сектантам, поискал – и не нашел. Иеремия был спокоен как скала, бирюзовые глаза под сморщенными старческими веками смотрели твердо и умно. Хитринка в облике Фалиана определенно присутствовала, но скорее житейского толка – за фигурой пророка не маячил чертенок обмана.

– Тогда Мировой Разум сообщил вам, зачем я пришел?

Иеремия принял вызов с завидным хладнокровием.

– Однако же, я не стану мешать вам выполнить задуманное, Наблюдатель. Не в моих правилах мешать живому существу следовать собственной сущности. Вы пришли сказать нечто – говорите. Попытайтесь убедить меня, раз вас толкает к этому внутреннее побуждение.

Хиллориан посмотрел в бирюзовые, умные глаза – спокойствие Иеремии завораживало. В воздухе комнаты пахло сушеной мятой, мягко гудел залетевший в полумрак дома псевдо-шмель. В самом воздухе, казалось, ласково разлился надежный покой – то, чего годами не хватало полковнику. Хиллориан заколебался, жестко преодолевая нестерпимое, невесть откуда взявшееся искушение без обиняков выложить все старику.

– Я не стану скрывать, ваша деструктивная деятельность смущает власти Каленусии. Я не понимаю вас, Фалиан – во многом, хотя и не во всем. Вы знаете – ваши способности позволяют вам это – при мне нет ничего: ни записывающей аппаратуры, ни оружия. Скажите честно, как уважаемый мною человек – чего вы надеетесь этим добиться? Вернуть общество в каменный век? – но вы сами знаете, и знаете прекрасно, что это невозможно. Прославиться? – но вы до сих пор отвергали самые заманчивые предложения масс-медиа. Хотите власти? Она до сих пор ограничена кучкой таких же фанатиков, как и вы сам, Иеремия. Чего же вы хотите, Фалиан?

Старик размышлял не более полуминуты.

– Вы сын Мирового Разума, как все люди. Прислушайтесь – разве ответ не очевиден?

Хиллориан сокрушенно покачал головой.

– Для меня – совсем и совершенно не очевиден.

– Хотите его получить?

Полковник насторожился – что это? Приглашение посетить внутреннее собрание секты? Очень похоже. К делу об Аномалии такой визит прямого отношения не имел, однако для “глазка” предложение звучало любопытно. Креатуры явно открывались, соблазнительно маня двусмысленностью перспектив – слишком замкнутыми казались до сих пор луддиты.

Хиллориан улыбнулся, принудительно смягчив выражение жесткого лица.

– Конечно. Такие, как я, любят ответы.

– Вы его получите. Если дождетесь утра здесь.

Полковник прикинул – время позволяло.

– Охотно.

Иеремия оглянулся на силуэт, мелькнувший за москитной сеткой.

– Минна! Ты не ушла, как я велел?

Силуэт смущенно отстранился за косяк.

– Раз ты здесь – принеси гостю обед.

Хиллориан незаметно проследил за лицом женщины, вошедшей с полным блюдом маленьких, четырехугольных пирожков. В глазах крестьянки блестел вызов, смешанный, однако, с тщательно, но не очень удачно скрываемым страхом.

– Благодарю вас, свободная гражданка.

Женщина, не ответив, выскользнула за дверь.

– Это ваша дочь?

– Сноха.

Полковник сделал вид, что его вопрос не был чистой формальностью, Иеремия сделал вид, что не понял уклончивой природы полковничьей вежливости (родственные связи Фалиана в Департаменте знали назубок).

– Сын погиб три года назад в автокатастрофе.

– Соболезную. Это стало причиной ваших действий?

– Нет. Не ищите легких ответов. Дождитесь вечера.

Хиллориан надкусил крошечный пирожок. Начинка пахла вишней.

– Надеюсь, вы меня не разочаруете.

Иеремия серьезно покачал головой, вставая.

– Ожидающему да воздастся.

Светило медленно ползло от зенита к закату. Хиллориан съел вишневые пирожки и теперь ждал, рассматривая щели потолка, наивную кружевную вязь самодельных салфеток на подоконниках и примитивно-талантливую роспись стен цвета блеклой терракоты. За окном царственно прохаживались здоровенные рыжие куры с мясистыми, лениво обвисшими гребнями. На дворе удлинялись синие тени. Минна несколько раз прошла по двору, тревожно гремя ведром, Мюф, посвистывая, заглядывал в комнаты – полковник чувствовал на своем виске пристально-любопытный взгляд мальчишки.

Наконец, солнце коснулось верхушки холма…

Они осторожно уходили в прохладную темноту летнего вечера – полковник, Мюф и старик. Тропинка ложилась под ноги мелким песком, огибая возвышенность. Трухлявый мостик без перил, переброшенный через мелкий ручей, угрожающе затрещал под ногами. Хиллориан невидимо улыбнулся в темноте – еще не хватало стоймя рухнуть в пропахшую головастиками, тинистую воду. Пели цикады. Густо кудрявились кусты – верхняя сторона листьев кожисто-зеленая, нижняя – нежная, серебряно-ворсистая. Серебряная сторона листьев мерцала в полутьме. Вечерние сумерки сгущались, в зарослях что-то безобидно возилось, пискнул и ускользнул, унося из-под ног длинное тело, приземистый, проворный зверек. В траве зажглись бледно-зеленые огоньки светляков.

Тропинка обогнула непролазные заросли и закончилась круглым, низким лазом в стене зелени – дыркой меж раздвинутых и прижатых колышками ветвей.

Иеремия вошел первым, следом шмыгнул Мюф, Наблюдатель пригнулся и, защищая руками глаза и ушные раковины, осторожно протиснулся между колючих сучков. За лазом обнаружилась круглая поляна, устланная тонкой травкой, которую окружали сплошные зелено-серебряные стены листвы. Потолком своеобразной комнате служило звездное небо. Посередине чернел круг от костра, очищенные от коры, отполированные прикосновениями стволы деревьев лежали на земле, создавая вокруг костровища своеобразный амфитеатр. На бревнах присели местные уроженцы – мужчины в одежде каленусийских фермеров, четыре девушки, одна из них – с круглым, пестрым как яичко перепелки личиком – приветливо улыбнулась Хиллориану. Потом, хихикнув, прошептала что-то на ухо подруге. Троица вновь прибывших устроилась на гладком, как темное стекло бревне, возле самого костровища. Между тем, собрание исправно пополнялось – сквозь колючий лаз один за другим проникали крестьянки, подростки, кто-то из детей притащил толстого кота – плоскомордого, с сердитыми косыми глазами. Участники собрания приглушенно переговаривались, как будто их подавляло холодно-прекрасное скопище звезд. Места на бревнах заполнялись, скоро стало довольно тесно, кучка опоздавших пристроилась прямо на траве, подстелив огромный пустой бумажный мешок.

Тем временем совершенно стемнело. Край неба, видимый над верхушками колючих зарослей, больше не светился лилово-пурпурным. Сонмы светляков в траве не без успеха соперничали со звездами. Кто-то, щелкая зажигалкой, с трудом подпалил дрова – заколыхались, разгоняя темноту, оранжевые блики. Засмеялась укрытая в кустах ночная птица. Собрание походило на слишком задумчивый ночной пикник без провизии.

Хиллориан повернулся к Иеремии.

– Как это будет выглядеть – что я должен делать?

– Ничего, ждите. Ищущий найдет.

Полковник задумался, рассматривая багрово-горячие, медленно оседающие угли. Глаза слипались – наблюдателя всерьез клонило в сон, однако жесткое бревно не позволяло расслабиться. Огонь пылал вовсю – столб искр уходил во тьму, таял в мирной темно-лиловой ночи. Пахло мятой, медоносами, белые зонтики неизвестных цветов белели в темноте. Хиллориан вспомнил войну Ахара. Там, южнее и еще восточнее, на более сухих землях, по ночам пахло пылью, полынью – и гарью пожаров. В какой-то момент полковнику показалось, что он снова чувствует резкий запах. Видение тут же исчезло. Но что-то изменилось. Ему показалось – реальность бытия всколыхнулась, исказившись. Поляну, костер, людей и животный как бы заволокло дымкой. Дымка, сродни туману, уплотнялась все сильнее. Звуки таяли и глохли в густом бесцветном мареве. Слух отказал первым. Зрение – потом. Хиллориан почувствовал иррациональный страх – его тело продолжает сидеть на отполированном до блеске бревне, рядом с неподвижным как скала Иеремией, и тем не менее, полковник знал, что находился в совершенно другом месте. Способность видеть возвращалась медленно. Сквозь черноту пробилось лучистое пятно. Расплывчатое мерцание обрело резкость и превратилось в желтый свет фонаря. Луч прорезал темноту. Тонко звенели капли воды. Зрительная перспектива сужала скупо освещенный коридор до неясного черного пятна в отдалении. Пятно выхватило грязно-серый свод, стену в причудливых узорах плесени, тускло блестевшие рельсы. Полковник сделал шаг, другой. Под ногами чавкала грязь. Где-то в стороне метнулось неровное эхо – слишком неровное, другое. Это шаги чужака, понял полковник. Он мгновенно погасил фонарь, осторожно сделал шаг назад, два шага в сторону и прислонился к стене. Во тьме осторожно переступили, потом раздался сухой щелчок – и вспыхнул горизонтальный столб света – незнакомец зажег свой фонарь. Полковник не торопясь снял с предохранителя пистолет, хладнокровно прикидывая момент выстрела. Свет приближался, хищной лапой шаря по стенам. “Как только луч продвинется еще на стандарт-метр, я открою огонь”. Хиллориан поднял твердую руку, ощущая надежную тяжесть оружия. Луч дернулся вперед. Полковник выстрелил.

…Уже спустив курок он понял – и это понимание пронзило его, наполнив ужасом и восторгом узнавания. В том месте, где конус света сходился в одну, пронзительно светящуюся точку, там, где должен был находиться фонарь, зажатый в руке незнакомца, там, в эпицентре противостоящей ему злой воли, так вот – там не было ничего.

Конус света свободно висел в воздухе, упираясь в пустоту…

* * *

Хиллориан почувствовал на своей щеке теплое прикосновение. Солнечный зайчик скользнул по опущенному веку.

Полковник сел, протирая глаза. Он лежал на росистой траве, рубашка промокла насквозь и липла к спине. Безобидно чернел прогоревший круг костра.

– Эй, есть тут кто?

Долговязый, величественный Иеремия появился невесть откуда. Старик казался хорошо отдохнувшим. Высокие сапоги по щиколотку намокли от росы.

– С вами все в порядке?

– Пожалуй. Кстати – ай-ай-ай. Вас следовало бы привлечь за незаконное распространение галлюциногенов. Что вы бросали вчера в костер, Фалиан?

Иеремия озабоченно покачал головой.

– Ничего не бросал. Яркие были видения?

– В достаточной мере. Кстати, по поводу ответа – я вам не верю.

– Я не лгу. То, что вы видели – это предупреждение. Возможно, будущее. Может быть, будущее, которому не суждено наступить. Все зависит от ваших поступков, Хиллориан. Разум Мира лишь предупреждает нас, оставляя нетронутой свободу воли.

Полковник скептически улыбнулся.

– Посмотрим. Вы знаете, что я видел?

– Нет. Все видят разное. Но только на этом месте, только ночью, и то не всегда. Вам повезло.

– Как знать. Процессы можно рассматривать и так и эдак.

Полковник ловко поднялся, отряхнул росу, хрустко потянулся.

– А что же Мировой разум сказал вам – вам, Фалиан?

– Что я могу принять ваше предложение.

– Я вам что-то предлагал? – делано удивился наблюдатель.

– Я поеду с вами в горы. Должно быть, это мой путь.

Хиллориан постарался ничем не выдать удивления. Возможно, старичок не так уж прост, и в луддитской ереси что-то есть – по крайней мере, сильные ментальные способности у проповедника налицо. Или он читает мысли? Хиллориан поежился. Такого в досье Иеремии не значилось.

Они вместе возвращались по мокрой траве, в беспокойном сиянии утра – наблюдатель и старик. По дороге к ним пристроился беззаботный Мюф.

Начало было положено, креатуры собраны. Осталось расставить фигурки на шахматной доске.

Глава V

Готовятся

Каленусия, сектор западного побережья, Порт-Калинус, штаб-квартира Департамента Обзора.

Алекс Дезет внимательно осмотрел комнату, в которую попал. Круглое помещение почти полностью занимал белый, тоже круглый, пустой стол и пять пластиковых кресел. Ровный, неяркий свет испускал прозрачный потолок, окон не было – их заменяли большие уником-экраны. Сейчас экраны не светились, их матовая, безмятежная поверхность оставалась тусклой.

Вокруг стола, если считать слева направо, сидели – сам полковник Хиллориан (никаких эмоции на физиономии “глазка”), девушка лет двадцати четырех (ореховые, добрые глаза и затаенное упрямство), загорелый старик с коротко подстриженной седой бородой (старый перец фермерской породы) и густобровый паренек лет восьми.

Стриж сел, скрестил руки на груди, откинулся на спинку кресла, прислушиваясь к мягкому гудению невидимого кондиционера.

Хиллориан бесцельно передвинул бумаги – этот жест выдал нервное напряжение наблюдателя.

– Начнем без лишних предисловий, свободные граждане.

(Стрижа позабавило обращение).

– Итак, начнем без предисловий. Представляю участников группы. Александер Дезет – специалист по безопасности или по проникновению в охраняемые объекты – как угодно, в зависимости от обстоятельств. Человек с пси-нулем.

Стриж вежливо кивнул собранию. Старик насупился и подозрительно оглядел иллирианца. Девушка окаменела лицом. Деревенский отрок остался равнодушным – Дезет подметил, что мальчишка сделал шарик из липкой жевательной смолы и сейчас пытается незаметно пристроить “подарочек” под крышку стерильно-чистого стола.

Наблюдатель продолжал как ни в чем ни бывало.

– Джулия Симониан – псионик-сострадалист, врач экспедиции.

Мальчишка перестал катать под столом липкий шар и уставился на девушку. Выждав, когда полковник отвлечется, скорчил ей обезьянью рожицу и тут же с невинным видом продолжил свое занятие.

– …Иеремия Фалиан – э… специалист по сенс-управлению техническими объектами. Нейтрализатор технических устройств, можно сказать и так…

Старик хранил величественное спокойствие, не реагируя никак.

– И, наконец, Мюф Фалиан – сопровождающее лицо.

Мальчишка мазнул по Стрижу бирюзово-прозрачным, таким же, как у старика, взглядом и приосанился.

– Я сам в представлении не нуждаюсь, – не без угрюмого юмора закончил полковник.

– Итак, перед нами стоит задача, о важности которой сказано все – я не хочу повторяться. Группа должна добраться до гор Янга… Слайд, пожалуйста.

По мановению невидимого оператора экраны ожили и Стриж увидел многократно воспроизведенную в каленусийских рекламный проспектах панораму: далекие льдистые вершины, тонкий пик Игольчатой горы на фоне лазурного неба, сверкание солнца на ледниковых пятнах, ниже – скалистые горы, переходящие в каменистый пастбищный хребет, испещренный пятнами травы, далее, на переднем плане – лесистые пологие холмы. Панорама впечатляла – красивая картинка величественного и одновременно игрушечно-яркого мира.

– Доставку группы на место Департамент Обзора берет на себя. Вас высадят вот здесь…

Хищный треугольник светового указателя метнулся вдоль панорамы, мгновенно поплывшей и превратившейся в карту.

– …предупреждаю возможные вопросы – ближе нельзя. Границы аномальной области проходят всего в двухстах метрах от точки приземления. После высадки группе предстоит преодолеть пятидесятикилометровый участок пути пешком. Карты (неэлектронные) будут выданы каждому участнику экспедиции. Путь не слишком сложный, там есть тропа. Правда, ею давно не пользовались…

По карте на экране споро прокладывая путь побежала юркая стрелка.

– У меня вопрос к вам, полковник.

Хиллориан, прерванный на полуслове, недовольно воззрился на Стрижа.

– У вас есть хорошие изображения с гор Янга?

– Аэрофотосъемка – конечно.

– Как ее сделали – учитывая обстоятельства?

– С планера. На борт приняли только относительно примитивную оптику. Результат обработан и восстановлен Системой.

– Тогда почему…

Хиллориан поморщился.

– Мы не можем забросить группу воздухом. Летчик той машины и его оператор погибли при неясных обстоятельствах. Собственно, результат, который вы сейчас увидите, выкопан из-под обломков.

Экраны снова ожили, явив удивительной красоты и странности панораму.

То ли долина, то ли каньон. Огромная воронка перевернутым конусом уходила в недра скалистого хребта. По краям воронки отчетливо просматривались ярусы – карнизы из окаменевшей глины, усеянные обломками. Кое-где камень откосов оплетало подобие технических конструкций – ажурные, острых форм каркасы из матового металла или пластика. В постройках чувствовалась некая странность – Стриж понял – они не имели смысла. По крайней мере, смысла, понятного человеку. Несимметричные, болезненные изломы ажурных вышек наводили на мысли о разрушении. Кукольный блеск изображения указывал на сайбер-реконструкцию макета.

– Объект назвали Воронка Оркуса.

– Эта реконструкция – все, что есть?

– Более чем. Остальное поймете на месте. Итак, наша задача – достичь объекта. Осмотреться. Сделать предварительную картографическую съемку местности, специалист имеется – это я сам. Главное – проверить объект на наличие подземных сооружений. И – наблюдать. Каждая странность, ментальная, психическая, интуитивная, физическая и фактическая аномалия подлежит фиксации. Заносить ее описание будете на диктофон, по возможности копию на бумагу – поменьше электронных устройств. Остальное – на месте и по обстоятельствам. Еще вопросы будут?

Девушка-псионик подняла голову.

– Медицинское оборудование…

– Никакой электроники. Все, что допустимо по обстоятельствам, вам предоставят. Антибиотики, обезболивающее, перевязочный материал. Но никакой сложной диагностирующей и лечебной техники. В конце концов, для того мы и приняли в экспедицию сострадалиста – в случае чего используйте ваши способности… У вас, Фалиан, вопросу будут?

Старик, похожий на фермера, коротко ответил:

– Нет.

– Тогда – конец брифинга. Время отправления вам сообщат дополнительно. Извините – до момента отправки мы вынуждены ограничить ваши контакты. Помещение и все, что пожелаете в разумных пределах, вам всем предоставят в стенах штаб-квартиры.

(То есть меня лично сейчас же засунут в камеру – подумал Стриж).

Хиллориан на выходе взял его под руку – то ли приятельский жест, то ли попытка вежливого сопровождения арестанта. Дезет повернулся к полковнику.

– У меня есть к вам пара вопросов – с глазу на глаз.

Хиллориан кивнул и остановился, выжидая, пока остальные покинут комнату.

– И?

– Это что – попытка самоубийства новым способом?

– Откуда этакий пессимизм?

– Состав группы у вас интересный. Девушка небоеспособна. Может быть, я шовинист, но дойди там дело до настоящей акции, она – смертница на сто процентов. Старый хрен-фермер с каленусийского востока был хорош, но только лет двадцать назад. Таких, как он, только помоложе, я частенько держал на прицеле. Попасть в них удавалось не всегда. Но сейчас из деда сыплется песок. Зачем мальчишка – я не понял совсем. Ваша акция – полный бред. Или вы мне лжете.

– Это не обычная акция. С чего вы взяли, что дело там дойдет до стрельбы или, тем более, рукопашной? С кем? Каньон пуст уже несколько лет – оттуда все разумные разбежались. Эти люди, Стриж, лучшие – в своем роде, но лучшие в Каленусии, да и в Иллире тоже, не сомневайтесь. Девочка – сенс шестой категории. Она легко читает эмоции безо всяких приспособлений, а в пиковые моменты формы – мысли.

Стриж тихо присвистнул.

– Впрочем, вас, нулевика, и ей не прочесть… Так что не смущайтесь. Кстати, вы в Форт-Харай листали газеты?

– Очень мало.

– Значит, не в курсе. Старик, которого вы видели, глушит моторы стандарт-каров ментальным усилием и делает пси-наводку на уником-передачи, причем, наводку, оформленную в слова. И снова – безо всяких приспособлений. Таких людей больше нет, Дезет. Найти псиоников подобного уровня, но еще и с полевой подготовкой нам не удалось – и никому не удалось бы. Впрочем, ваш опыт с лихвой заменит все, чего не хватает этим креатурам.

– А мальчишка зачем?

– Ни зачем. Старик фанатично верит, что внук – его резонатор для связи с пресловутым Мировым Разумом. На самом деле, паренек – полная бездарь в сенсорике. Я не смог убедить Иеремию оставить мальчишку дома. Впрочем, за парня отвечает только Фалиан – если хотите, это балласт, но не ваш. Вы можете просто не принимать его во внимание.

– Даже в случае… физической опасности для группы?

– Даже в случае. Ни с вас, ни с меня никто не спрашивает за целостность “сопровождающей персоны”. Считайте, что его попросту нет.

По замкнутому лицу Дезета невозможно было определить, как он воспринял эту новость.

– Я увижу дочь последний раз?

– Нет, теперь все. Только когда вернетесь.

– Я могу выйти в город?

– Вы рехнулись – нет, конечно.

– Мне не нравится это дело. Я не люблю чрезмерные странности.

– Придется полюбить.

– Я не управляю своими предчувствиями, зато они меня не обманывают.

– Не хотите, как хотите. Если вы отказываетесь, Алекс, тогда собирайте вещи и готовьтесь предстать пред светлы очи принцепса Иллиры – мы вас в два счета экстрадируем на неласковую родину. Хотите?

– Нет.

– Тогда не дергайтесь напоказ.

– Ладно, я приму это к сведению. До встречи в огне, полковник.

– До встречи. И давайте без обид. Удачи вам, Алекс… Охрана, проводите гостя.

Стриж не стал возражать, только отметил про себя неоформленную возможность нового оборота событий – сумей он полно оценить точность собственного предвидения, быть может, судьба иллирианца обернулась бы по-другому. А пока – фигуры расставлены, цель ясна, очертания креатур утратили туманную неопределенность – дело за игрой.

* * *

Величественно-неподвижный Иеремия спал, вытянув ноги на низком кожаном диванчике. Претенциозный модерн-диванчик, раскрашенный “под зебру”, просел под тяжестью каленусийского фермера. Плохо отрегулированный односторонний уником-экран бестолково мерцал. На экране суетились двоящиеся мультяшные фигурки: медвежонок и черепаха в очках отбивалась от желто-черных, цвета иллирианского флага, мартышек.

Мюф чуть приоткрыл дверь и выглянул в щель – третий раз за последние пять часов. Коротко, почти наголо стриженный охранник вежливо топтался почти у самого входа. Серая туника униформы “глазков” в искусственном свете отдавала зеленью.

– Не выглядывай, парень. Тебе нельзя здесь находиться.

– Уник сломался.

– Я вызову техника. А ты – ну-ка закрой дверь, живо.

Пришлось вернуться к уникому. На экране стрельба шла нешуточная – в ход пошла машина, пуляющая подручным материалом. Воздух резали снаряды слив, сочно взрывались бомбы помидоров. Овощное пюре щедро пятнало своих и чужих.

Мюф прибавил звука – Иеремия спал как ни в чем ни бывало – и снова приоткрыл дверь – всего на два пальца. Стриженый охранник отошел в сторону и сосредоточенно говорил в портативный стандарт-уником, прислонившись к стене почти у самого поворота. Лицо стриженого прикрывал корпус аппарата. Мюф выждал немного, незамеченным юркнул в противоположную сторону, повернул за угол и деловито двинулся вдоль кафельной стены. Возле широких раздвижных дверей из толстого непрозрачного стекла пристроилась нелепая разлапистая стойка, увешанная кофейного цвета униформой техников. Мюф подцепил халат поменьше, на ходу натянул его, закатал длинные рукава. Коридор отдавал скучно-сердитой чистотой, наводя на тревожные мысли о зубоврачебном кабинете. Через равные промежутки попадались двери – иногда стеклянные, порой – из толстого металла, к таким обычно была пристроена коробочка с прорезью для электронного жетона. Мюф для интереса врезал пару раз кулаком по грузно-глухой створке. Металл уныло загудел, однако наружу не выглянул никто. Длинные плафоны на потолке излучали мертвенно-бледный свет – эманации скуки смешались с воздухом цитадели. Поодаль свистнула в пазах раздвижная дверь. Долговязый парень в форме техника озабоченно прошел мимо низкорослого “коллеги”.

Удовлетворенный успехом Мюф проследил за сутуло спешащей прочь спиной и воспользовался незапертой дверью. Он второпях не подумал о товарищах “черепка” – но внутри оказалось безлюдно и спокойно. Помещение немного смахивало на библиотеку. В покинутом приюте “черепков” еще стоял сизый табачный дым. Вдоль стен и поперек вытянутой комнаты располагались стеллажи, сплошь заставленные черными блоками нумерованных сайбер-кассет. Один угол занимал захламленный пластиком и бумагой стол – недопитая чашка жидкого кофе стыла рядом с терминалом. В другом углу громоздился могучий сейф. Какой-то шутник нанизал испорченные кассеты на шнурок и протянул через всю комнату подобие праздничной гирлянды.

Мюф воровато огляделся, завернул к терминалу, ткнул пару раз наугад в клавши. Экран разразился бессмысленным фейерверком символов. Иеремия, окажись он рядом, наверняка не одобрил бы технократических упражнений внука, но проповедник в этот час мирно храпел на полосатом диване, под мерный треск сломанного уникома. Свобода вдохновляла. Мальчишка по буквам, одним пальцем набрал на пульте собственное имя:

>МЮФ Фалиан

>Приказ не распознан

>ИДИ ТЫ

>Не распознан параметр приказа

Запретный и поэтому особо привлекательный терминал, преисполненный технического греха, на поверку разочаровывал. Мюф забрал со стойки полдесятка кассет. Черные призмы мало отличались друг от друга – добротный черный пластик. Он попытался втиснуть пару штук в плоский карман штанов, одна поместилась, вторую пришлось выбросить – ловкий удар ногой отправил ненужный предмет в проволочную корзину с мятой промасленной бумагой и остатками яблочной кожуры.

Фалиана-младшего неудержимо манил оцифрованный сейф. Мюф взялся за стального монстра. 6500 – год основания Порт-Калинуса. Не то. 6993 – год собственного рождения взломщика. Сейф не поддавался. Неподалеку, в гулком чреве коридора печально взвыла сирена тревоги. Мюф спешил, перебирая годы войн с иллирианцами, расстояние до Селены-прим, а то и просто случайные цифры. Пару раз ему безо всякого основания показалось, что сейф немного подался.

– Стоять. Руки за голову!

Мюф обернулся. Незнакомый военный с жестким лицом целился в него из настоящего карманного излучателя. Мюф встретился взглядом с противником – и первый раз в жизни испугался по-настоящему. Зеленовато-бледное в искусственном свете лицо наблюдателя избороздили резкие складки – две глубокие борозды прочертили лоб не вдоль, не попрек, а наискось – глубокий бескровный порез. Узкие сухие губы под аккуратными выцветшими усиками тоже кривились. Но самое худшее – глаза. Глаза у владельца излучателя были прозрачные, белесые и холодные, словно окна в пустую, до блеска вымытую кафельную комнату, в которой, однако, только что творили нечто нехорошее.

– К стене.

Мюф выполнил приказ, едва сдерживая слезы ужаса.

– Имя?

– Мюф Фалиан.

– …Этот парень – мой подопечный, Доктор. Из проекта Хиллориана…

За спиной усатого появился смущенный охранник в серой униформе. Доктор и не подумал отвести от Фалиана-младшего ствол.

– Тогда какая холера принесла его сюда?

– Это мальчишка. Он сбежал погулять.

– Я доложу о вашем раздолбайстве, Кравич. Сдается, наша встреча не последняя.

– Вы мне угрожаете? Я не вашего ведомства, Док.

– Предупреждаю, Кравич. Предупреждаю и обещаю.

Мюф физически почувствовал липкий страх охранника, его нарастающую панику. Стриженый парень, однако, быстро овладел собою.

– Ладно. Разберемся. Сейчас я должен забрать его и водворить на место – в бокс.

Белесоглазый помедлил, по-видимому, получая от ситуации острое удовольствие.

– У меня приказ Хиллориана, – чересчур поспешно добавил страж.

Доктор еще помедлил, мазнул по Мюфу пустым брезгливым взглядом, потом нехотя опустил ствол.

– Ладно. До встречи в другом месте, Кравич.

Стриженый сухо, спокойно кивнул.

– Был рад пообщаться. Прощайте, Доктор.

Охранник цепко ухватил Фалиана-младшего за шиворот, одним движением вытряхнул из краденого халата и выволок мальчишку в коридор. Как только раздвижная дверь отделила их от усатого, конвоир-спаситель молча, яростно, вразмах влепил Мюфу крепкую пощечину. Герой принял награду без возражений.

…Сломанный уником в комнате все так же беспокойно мерцал. Мультяшный медвежонок исчез, мартышки разбежались, цветные полосы помех исказили и смяли безмолвную картинку. Тихо гудела лампа. Иеремия спал, но теперь он дышал совершенно беззвучно…

* * *

Белочка еще раз перебрала свое хозяйство, аккуратно разложив содержимое контейнеров на широком, удобном столе. В старой жизни, оставленной среди белоснежных портиков Параду, подобный врачебный примитив, без сомнения, вызвал бы растерянную улыбку Диззи, высокомерный сарказм Птеродактиля, или вежливое недоумение Авеля. Никаких детекторов, электронных зондов. Медицинского сайбер-советника в набор тоже не включили. Хирургические инструменты, правда, оказались высококлассными. Зато к ним прилагался устаревший стерилизатор – обычная стальная коробка для кипячения. Компактно уложенный перевязочный материал. Гели для быстрого заживления ран. В аккуратных гнездах контейнера набор одноразовых шприц-тюбиков – сразу с ампулами. Отдельно антибиотики, отдельно противошоковое. Обязательные стимуляторы, но не из самых сильных. Предосторожность не лишняя – Белочка припомнила мимоходом услышанные истории о невероятных странностях, которые проделывала с мощными стимуляторами аномальная зона. Кататония в свете общементальной проблемы была еще не самым плохим исходом. Человек зачастую терял контакт с реальностью, приобретая взамен повышенную предприимчивость. Джу имела общее представление о психических расстройствах, она представила себе гонку по горам за активным и хорошо вооруженным пациентом, с сомнением осмотрела глянцевитые ампулы и убрала их подальше. Потом тщательно упаковала контейнеры, проверила замки, вскрыла капсулу с жидким пластиком и запечатала крышки личной печатью. Печати медленно застывали.

Джу легла на легкомысленный диванчик, раскрашенный под шкуру барса, и уставилась в белый, чистый, без единой трещинки потолок. Медикаменты готовы. Дело за людьми.

Люди ее тревожили. Белочка ослабила пси-барьер, погружаясь в то трепетное состояние, которое предвещает легкий, едва заметный контакт изощренного псионика даже не с личностью или мыслью – лишь с легким абстрактным абрисом сущности другого человека.

…Хиллориан. Хиллориан представлялся ей черным, литым силуэтом. Яркий “свет” за спиной полковника мешал Белочке увидеть его лицо. Возможно, лица и не было совсем. Силуэт властно, без слов позвал ее, указывая куда-то в сторону. Белочка скосила глаза – в серой, туманной пустоте, на высоте чуть более метра висел светящийся конус. Каким-то образом Белочка поняла, что Хиллориан боится призрачного света конуса. Полковник источал тьму. Тяжелый силуэт без слов просил о помощи, одновременно смутно угрожая. Джу отстранилась с досадой, разорванный контакт отозвался болью в висках, жалостью и тонким, на грани слышимости, звоном порванной струны…

…Иеремия пылал мягким, желтым светом. Где-то далеко, за тонкой пленкой струящегося, необжигающего огня шевелилось нечто – комок или скопище, отдельная от Иеремии сущность, связанная с ним, тем не менее, невидимой прочной пуповиной. Белочка потянулась поближе и встретила сопротивление – будто незримая ладонь незлобно, но решительно толкнула ее в грудь. Она потянулась дальше, субстанция заволновалась, исходя рябью, сопротивление усилилось. Белочка нехотя отступила. Ощущение осталось неприятное – как будто упорно подглядываешь в замочную скважину. Комок темнел. Старик оставался светел. Рядом мерцала изумрудно-зеленая тень поменьше.

…Холод. Лед. Сталь. Блестящая, жесткая непроницаемая стена. Сущность Александера Дезета отторгла ее сразу и бесповоротно. Настоящего контакта не получилось. Белочка скользнула вдоль стены, стараясь не касаться к обжигающе-холодной, враждебной поверхности. Единственным видением, которое ей удалось вызвать, оказались ее собственные воспоминания – тот, наполовину неудачный опыт в салоне Виртуальных услуг, во время которого Джу потеряла сознание. Сейчас обморочный мираж вернулся, только более яркий, насыщенный не только красками и тоской, но – неподдельным ужасом. Ветер, слабый запах полыни. Запущенный дворик и выщербленная в центре, потрескавшаяся, забрызганная бурой кровью стена. Джу отшатнулась – видение погасло, в этот момент Белочка наполовину вспомнила, наполовину поняла со страхом, кем был Александер Дезет…

Она, не видя, смотрела в белый, чистый, нетронутый потолок. Она не верит Хиллориану. Она боится Дезета. Она идет с ними навстречу неизвестности. Пути назад уже не было. Белочка закусила костяшки пальцев и беззвучно, без слез, “шепотом” заплакала.

* * *

Этой ночью Стриж не спал. Он далеко заполночь мерил мягкими шагами комфортабельную камеру специального блока – так делали до него сотни заключенных. Потом опустился на единственный стул и ловил, ловил розовые отблески утра, пробивающиеся через верхнюю щель наклонной, глухой ставни на часто зарешеченном окне. Многочисленные датчики, записывающие каждый вздох иллирианца, не уловили ничего интересного, кроме одного-единственного без конца повторяемого слова на чужом, ненавистном каленусийцам языке. “Spes. Spes”.

Spes – это надежда.

* * *

Полковник Хиллориан тоже не спал. Он тщательно осмотрел свою одинокую квартиру в тихом, чистом пригороде Порт-Калинуса. Поискал спрятанные датчики – не нашел. Отключил суетливого домашнего сайбера, опустил и наглухо закрыл шторы. Собрал и долго жег на кухне бумаги. Он лист за листом бросал ненужные слова в настоящий (дорогостоящая прихоть холостяка) дровяной камин. Бумага корчилась, рассыпаясь седым пеплом. Потом, когда тускло-розовый рассвет забрезжил за глухой стеной занавесей, полковник встал и вышел за порог. В замке сухо и прощально щелкнул ключ.

Часть вторая

Горы Янга

Глава VI

Сомнения

Каленусия, сектор западного побережья, день “Z”.

Винтокрылые птицы оторвались от квадрата площадки. Свист рассекаемого воздуха закладывал уши. Рокочущая стая взвилась вверх – вертолет с псиониками вела группа прикрытия. Для постороннего взгляда эскорт получался внушительный и ничем не наводящий на мысли о маленькой экспедиции, затерянной в южных горах. Вертолеты уходили по широкой дуге, позади и внизу остался замкнутый вокруг Пирамиды квадрат внутреннего двора Департамента, стрелка мачты с голубым флагом Каленусии. Пестрели темно-красные, ярко-желтые и свинцово-серые крыши Порт-Калинуса. Жирно блестела мутная вода в гавани.

Белочка приникла к окну, наблюдая, впитывая, прощаясь…

Хиллориан ободряюще улыбнулся. Мюф расплющил нос о стекло, следя, как удаляются сверкающие палубы и точки крикливо снующих чаек. Иеремия закрыл глаза, кажется, он читал про себя молитву. Помощник летчика подмигнул товарищу, через плечо указал большим пальцем на старика и украдкой коротко стукнул себе повыше уха. Невыспавшийся Стриж равнодушно чистил ногти подобранной во дворе гладкой щепочкой.

Вертолеты уходили на юг. Город, причудливое скопище стали, камня и стекла, оставался на севере. Побережье тянулось рваной лентой прибоя, машины то удалялись вглубь суши, то приближались к бесконечному пространству густо-синей воды, прочерченному гребням пены. Ветер раскачивал длинные, тяжелые аквамариновые валы. Скалы Мыса Звезд дробили воду в пыль.

Хиллориан склонился к Джу, стараясь перекричать шум.

– Через два часа будем на базе Лора. Там дозаправка.

– А?

– На Лора.

Джу подавилась – это место считалось секретным объектом, не доступным простым смертным.

Стриж слегка заинтересовался.

– Сколько будет промежуточных посадок?

– Одна. Только не надейтесь, что вам удастся сбежать.

– И не собирался. Раз вы мне так не доверяете, какой холеры тащите меня в горы?

Хиллориан засмеялся.

– Так вы же единственный человек с пси-нулем на всей Геонии.

Стриж переварил новость.

– Вы уверены?

– Почти. Если верить архивам, семьдесят лет назад был еще один экземпляр – умер в возрасте двадцати пяти лет в состоянии буйного помешательства.

– Спасибо на добром слове. Это правда?

– Не совсем. На самом деле ценный кадр прибрали к рукам спецслужбы, ложно списав в расход через больничные архивы.

Усталый Стриж оказался обидчивым:

– Порази вас космическая чума, колонель. Вы достали меня своими шутками.

Белочка воспользовалась разговором наблюдателя с иллирианцем и чуть-чуть прощупала разум Дезета. Глухо – как и следовало ожидать. “Настаивать” она не решилась. Стриж, похоже, не заметил манипуляции. Джу присмотрелась к Иеремии. Луддит, против ожидания, нисколько не выдавал отвращения к путешествию в брюхе механической птицы. Вообще, сектант держался на заднем плане, хоть и с достоинством, но отчужденно. Зато Мюф сиял как новенький грош. Белочка заметила на мюфовой щеке роскошный синяк, которого еще вчера не было, но не стала спрашивать о происхождении. Фалиан-младший поманил ее, Джулия пересела так, чтобы лучше слышать мальчишку. Мюф притянул Белочку за руку и прошептал ей в самое ухо:

– У меня что-то есть.

– Что?

– Кассета для сайбера.

Джу прыснула в кулак.

– У тебя же сайбера нет.

Мюф дернул плечом.

– Дед мне не разрешает.

– А ты бы хотел?

– Не знаю. А у тебя он был когда-нибудь?

Белочка вспомнила свою перенасыщенную ментальной техникой жизнь в Параду.

– Конечно. Если хочешь, после того, как мы вернемся из путешествия, я покажу тебе настоящие сайберы – разные. Ты сможешь выбрать, какой понравится.

На румяной физиономии Мюфа отразилась сладкая мука искушаемого праведника.

– Не врешь?

– Нет. Да ты что! Чтобы я сдохла, если вру.

Мюф простодушно принял клятву – очень уж хотелось верить.

– Ладно. Может быть, ты и сносная девчонка. Если не соврешь – расскажу секрет…

Он попытался сформулировать недавнее открытие – люди в сером не одинаковы, и у таинственного, сердитого Хиллориана есть враги одного с ним цвета. Оформить открытие в слова не получилось – в запасе у Мюфа попросту не оказалось нужных понятий. И он добавил на всякий случай:

– Потом.

Джу кивнула, подавив улыбку. Детская тайна младшего Фалиана ее ничуть не интересовала. Зато она сообразила, что приобрела наблюдательного и этим весьма полезного друга. Мюф отвлекся, достал перочинный нож, иголку, моток липкой ленты, палочку, пестрое перышко псевдо-индюка и принялся мастерить самодельный дротик.

Джу, лениво прикрыв ореховые глаза, остро прислушивалась к разговору полковника с иллирианским сардаром. Слова глушил шум, выражения лиц выдавали, пожалуй, нарастающий спор. Задействовать ментальный контроль она так и не решилась.

Иеремия в своем углу поднял голову и первый раз цепко и внимательно посмотрел на Белочку…

* * *

На базе Лора их ждали. Багаж доверили охране, оставив в опустевшем брюхе вертолета. Джу отдохнула, справилась, наконец, с тошнотой перелета, в личном отсеке вымыла и высушила волосы. Ужин оказался неплох, жизнь перестала казаться беспросветной чередой неудач. Белочка залезла под одеяло, ментальным приказом включила лампу на стене и открыла единственное оказавшееся под рукою чтение – “Карманный справочник врача”. Полузабытая наука напомнила Птеродактиля, а Птеродактиль – отца. Джулия прикинула, что сказал бы респектабельный доцент Симониан, увидев свою дочку в нынешних обстоятельствах и откровенно опасной компании – результат размышлений доставил ей злорадное удовольствие. Уже засыпая, она поняла, что переиграла-таки отца, изжив старую детскую обиду девочки-неудачницы.

Снов Белочка не помнила. Она проснулась среди ночи с острым чувством тревоги, словно от толчка и несколько минут лежала в темноте, прислушиваясь к шорохам. Кто-то осторожно скребся в дверь. Джу встала, бесшумно, босыми ногами прошла на цыпочках.

– Кто?

– Я.

Испуганный Мюф прерывисто шептал прямо в замочную скважину.

– Можно мне войти?

– Залетай.

Джу поправила пижаму и сердито распахнула дверь.

– Ты чего не спишь, конопатый?

– Я не конопатый, я веснушчатый.

– Иди спать.

– Я хмуриков боюсь.

– Кого?

– Хмуриков. Хмурики приходят из темноты.

– А дедушка? Ты ему сказал?

– Я звал его – он не просыпается.

Джу осторожно прощупала трепещущий разум Мюфа. И отшатнулась – видение получалось жутковатое: серый комок бесформенного ничто наплывал, давил, лишая сил. Фалиан-младший схватил ее за край пижамной курточки, Белочка услышала как часто колотится маленькое сердце.

Опыт псионика подсказывал – за страшным образом нередко кроются банальные причины, а настоящие опасности лучше встречать лицом к лицу.

– Пошли, посмотрим.

Мюф капризно захныкал.

– Я боюсь.

– Не бойся, мы потихоньку. Я – псионик. Я знаю, как обмануть хмуриков.

Убежденный крепкими аргументами Мюф слегка успокоился.

– Я видел их в окно.

– Пошли.

Джулия сунула ноги в парусиновые ботинки и, держа за руку настороженного мальчишку, выскользнула в коридор, прикинула, куда могло выходить окно Фалианов. Получалось – на юг. Бегать в пижаме мимо охраны Белочке не хотелось, она прошла вдоль ровного ряда дверей к единственному окну. Со второго этажа приземистого корпуса открывался замечательный вид на вертолетную площадку. Силуэта часового на месте не оказалось. Около машины кто-то возился – густой сумрак мешал Джулии рассмотреть лицо. Белочка ослепительно улыбнулась, демонстрируя безмятежность.

– Это полковник забыл свою зубную щетку.

Все еще испуганный Мюф слегка хрюкнул от смеха.

– У него зубы из пластика. Я сам видел.

Джу небольно дернула довольного сорванца за ухо.

– Не смей больше будить меня по пустякам. Приходи, если узнаешь важное.

– А сайбер?

– Все будет. Мое слово – замок. Мы с тобой как два хороших парня против плохих. Понял?

Мюф принял понятную абстракцию и успокоился. Белочка проводила мальчишку до его отсека, никем не замеченной вернулась к себе. Странность ситуации она осознала постепенно – после того, как в полной тишине неподалеку услышала четкий, резкий, немного приглушенный стук двери. Кто-то из участников экспедиции и впрямь только-только вернулся с ночной прогулки…

* * *

Каленусия, Южная равнина, день “Z+1”

Утро выдалось ветреное и прохладное. Фиолетовая мгла укрыла южный горизонт. Команду спешно загрузили в вертолеты. Белочка незаметно откинула край брезента. Если ночной незнакомец и покопался в багаже, то никаких видимых следов вмешательства не осталось. Печати на ее собственных контейнерах казались нетронутыми. Мешки полковника, Дезета и Фалиана лежали аккуратно, на тех же местах. Джу с разочарованием опустила брезент на место. Таинственный “хмурик” как дым растаял с первыми лучами.

Мюф доделал свой дротик и теперь пристраивался пометать его, выбрав вместо цели ботинок Стрижа. Дезет украдкой показал нахалу кулак. Фалиан-младший понял намек и перебрался под защиту Белочки. Иеремия казался до странности отрешенным. Полковник нервничал без видимых причин.

Машины взмыли вверх, подняв тучу мелкой пыли. Ветер стих, небо заволокло полупрозрачной дымкой. Вертолеты шли низко, Лора осталась на севере, вельд, растеряв остатки редких рощиц, сменился засушливой равниной без единого клочка древесной растительности. Кочки полумертвых трав казались волдырями, оставленными на земле болезнью. Правее, в отдалении, мелькала бурая спина зверя, опрометью бегущего прочь от вертолетов. Хищные тени машин стлались по земле.

Стриж окликнул Хиллориана.

– Полковник, это оно?

Наблюдатель сухо кивнул. Равнины южнее Лора, почти до самых гор, превратили в пустошь первые поколения переселенцев. Под шкурой больных трав до сих пор незримо светилась зараженная радиацией почва.

Оба собеседника понимали друг друга без слов. Геония бедна на минералы, необходимые для ядерных технологий. Может быть, это обстоятельство спасло потомкам жизнь – после того, как предки с максимальным эффектом истратили привезенный запас.

– Долго еще?

Хиллориан пожал плечами.

– Вам не терпится?

– В некотором роде.

Помощник летчика встревожено обернулся, оторвавшись от стандарт-уникома.

– Вас вызывает Лора, полковник.

Хиллориан вынул из поясной сумки личный уником, переключил его на прием “немого” текста – строчки, невидимые другим, побежали по миниатюрному экрану.

Стриж демонстративно (“не нужны мне ваши тайны – устал”) отвернулся. Наблюдатель еще раз перечитал сообщение, чувствуя, как сердце неровно колотится в ребра. Убрал коммуникатор в сумку, сел поудобнее, вытянув ноги.

– Капитан, далеко до границы “светящейся” территории?

– Если с такой же скоростью – полчаса лету.

– Как только перевалим линию, высадите нас в безопасном месте.

– ?

Хиллориан обернулся к Белочке и Иеремии.

– Произошли изменения, господа. На связь вышла Лора – у них срочные новости. Нет смысла скрывать – граница аномальной зоны, судя по последним измерениям, сместилась. Придется нам высадиться на пустошах – иначе вертолеты эскорта попадут прямиком в радиус пси-воздействия.

– Во сколько лишних стандарт-километров пешком нам это обойдется, полковник?

– Не менее сотни, Алекс.

Стриж тихо присвистнул.

– С этим составом команды…

– Заткнитесь. Я уже сказал вам – другого состава нет и не будет.

Иллирианец только пожал плечами.

Хиллориан чуть нахмурился.

– Что там с замерами радиации, Уил?

Летчик взглянул на индикатор.

– Падает, но очень медленно. Пока нас неплохо экранирует обшивка машины. Но я не хотел бы оказаться за бортом.

– Скоро войдем в пси-зону?

– По грубым оценкам – через пятнадцать минут.

– Командуй возвращение всем машинам эскорта. Дальше полетим одни.

Иеремия освободился от крепления безопасности и попытался встать. Белочка заметила, что губы старика беззвучно шевелятся. Немые слова сами сложились в древний, как эта равнина, текст:

Не бойся змеи, скользящей во мраке,

Не бойся печали под солнцем,

Не бойся ужаса, идущего среди звезд.

– Десять минут до входа в зону…

– Радиация?

– Дважды перекрывает предел.

– Тяни, сколько сможешь, капитан.

Летчик вымученно улыбнулся. Лоб с ранними залысинами блестел от пота под короной устройства связи.

– Через десять минут это станет затруднительным, полковник.

– Тяни, Уил, я знаю – ты лучший.

– Даже лучший из лучших не сможет вести машину в Аномале.

– Как только поймешь, что это предел – сажай борт.

– Даже на радиоактивное пятно?

– Да.

Неестественно спокойный Стриж обернулся к девушке.

– Советую вам держаться как следует. Посадка обещает быть жесткой.

Мюф присмирел. Веснушки на носу мальчишки поблекли. Белочка заодно затянула потуже и его крепление. Иеремия читал нараспев:

Не бойся чудовищ, порожденный полуднем,

Не бойся стрел, пронзающих незримо…

Полковник оглянулся через плечо – его лицо пошло красными пятнами.

– Молчать. Да сядьте же, Фалиан! И закрепитесь, холера вас забери – Мировой Разум не помогает тем, кто сам себе не помогает! Дезет, не сидите истуканом – покажите им, как надо.

Летчик пробормотал, не оборачиваясь, голос его внезапно охрип:

– Пять минут до входа в зону… Радиация – полтора.

– Сбрось скорость. Садимся. Опустись пониже, Уил. Еще ниже…

– Мы изжаримся до костей, полковник.

Белочка даже сквозь пси-барьер ощущала, как в разуме пилота мечется ужас.

– Нет, Уил, нас экранирует корпус… Пожалуйста. Спустись. Пониже.

Джу еще чуть-чуть ослабила свой барьер и добавила легкий ментальный толчок к словесным убеждениям Хиллориана. Вертолет опустился – мелькание приблизившихся кустов и травы слилось в единую пеструю сумятицу.

– Три минуты до входа в зону.

Белочка опустила лицо к коленям, прикрыла затылок сцепленными руками.

– Две ми…………………………………………………………………………………………………..

…Границу пси-Аномалии она почувствовала как прыжок в кипящий хаос – под сводом черепа взорвалась какофония звуков, рассыпался искрами фейерверк разноцветного холодного огня. Грохот океанского прибоя смешался с пронзительным писком помех, воем ветра, плеском ручья, голосом, поющим в ночи, вкрадчивым шепотом, приходящим из далекого ледяного ничто.

Бесформенная субстанция хаоса бурлила, выбрасывая тонкие паутинки – они тут же опадали, увядая, и сменялись новыми. Кишение нитей опутывало сознание. Со стороны пустого пространства в пляску паутины ворвалась струя огня. Нити съежились, сгорая. Серая поверхность Хаоса сгладилась, потом мягко потекла, обретя цвет – в неопределенное нечто смешались все оттенки спектра.

Под напором образов, звуков и красок пси-барьер прогнулся, истончаясь, как стенка мыльного пузыря. Ощущение не было мучительным – скорее странным и неприятно чужим. Джу напрягла силы, удерживая ментальную перегородку – писк, вой и шепот тут же ослабли, превратившись в едва заметное, на грани слышимого, жужжание. Реальность обрела свои права.

Хаос замолчал.

Полуоглохшая Белочка поняла – обычные звуки тоже исчезли. Катастрофа по-будничному деловито заявила о себе. Остановившиеся винты молчали. В ту же секунду винтокрылая машина беспомощно рухнула вниз. Джу еще успела услышать как пронзительно, по-заячьи, заверещал Мюф…

* * *

– Да очнитесь же, колонель… Колонель!

Хиллориан охнул, держась за поясницу. Вместо серой поверхности крыши кабины над ним нависало зеленовато-голубое, в легкой перистой дымке небо. На фоне холодноватого марева нарисовался силуэт озабоченного Стрижа. Иллирианец щурился как от головной боли, левую щеку прочеркнула кровоточащая царапина.

– Подъем, полковник!

Хиллориан вставал медленно, впервые с острой ностальгией ощущая, что сорок три – не самый лучший возраст для полевых акций.

– Что с другими?

– Один труп. Прочее – увидите сами.

Расколовшийся остов невзорвавшейся машины примял жесткую траву, ползучие плети мутировавшего кустарника. Неряшливо грудой лежали извлеченные из отсека вещи. Рядом сквозь потрепанный брезент проступал длинный контур лежащего на земле предмета. Хиллориан откинул край. Пустой взгляд Уила упирался в зенит. Ко лбу прилипла травинка.

– Вы даже не закрыли ему глаза.

– Некогда было.

Полковник с трудом сдержал желание ударить Стрижа. Желание было несправедливым – Дезет сделал все, что мог, глупо требовать от сардара сентиментальности по отношению к мертвому каленусийскому офицеру. Прощай, старый друг – беззвучно пробормотал Хиллориан и осторожно опустил покрывало на холодное лицо Уила.

– Что с радиацией? Вижу, вы не слишком беспокоитесь.

– Мерил. Как раз на пределе допустимого. Если мы за день уйдем с пятна, я скажу – легко отделались. Думаю, успеем. И еще – смотрите – на юге видны горы.

– Что с людьми? Раздайте им дозиметры.

– Уже. Возьмите, кстати, свой.

Полковник сунул коробочку во внутренний карман, огляделся, борясь с волною накатившей тошноты. Пахло разлитым топливом.

– Странно, что мы не взлетели на воздух.

– Пси-зона не любит взрывы.

– Она что – физические законы отменяет?

– Чума ее знает. Кстати, уникомы здесь не работают – проверено.

Бледная до синевы Джулия подошла неслышно. Мальчишка, конопатый, густобровый внук Фалиана, хромал, держась за ее куртку. Иеремия сидел на корточках, придерживая за плечи выжившего помощника Уила. Лейтенанта (имя ускользнуло из памяти Хиллориана) мучительно рвало.

– Вы врач, Симониан, или предмет мебели? Помогите раненым.

Вертолетчик глухо отозвался.

– Я в порядке, полковник, это минутное…

Джу мягко отцепила руки Мюфа от одежды и неуверенно пошла в сторону сваленных вещей – за своим оборудованием. Стриж покачал головой.

– Бросьте яриться, колонель, парень переблевался не от сотрясения, а от страха – Аномалия обостряет деструктивные эмоции.

Полковник мысленно согласился. Придавленные случившимся люди собрались вокруг наблюдателя.

– Симониан – дозу стимулятора каждому. Лейтенант, прикройте тело обломками кабины. Вещи на себя, уходим. Если всем присутствующим дорого будущее – к вечеру мы должны сползти с “пятна”.

Белочка возилась возле багажа. Стриж зашуршал картой.

– Куда двинем?

– Юго-юго запад. Сейчас Аномалия слишком “распухла”. Такого не было никогда. Обычно там чистая территория и горноспасательный пост. Оставим у спасателей лейтенанта, попробуем получить связь…

– На два слова в сторону, колонель.

Хиллориан перешагнул через остро пахнущую лужу топлива. Стриж выглядел чуть менее уверенным, чем обычно.

– Вы в курсе, отчего погиб капитан?

– ?

– На нем ни царапинки.

– Может быть, внутреннее кровоизлияние. Нам сейчас не до вскрытия.

Дезет с сомнением покачал головой.

– Сдается мне – это шутки Аномалии. Нам может понадобиться такая информация.

– Я не отдам приказа пятьдесят километров тащить мертвое тело по жаре.

– Понял, не стану спорить, но я бы на вашем месте имел в виду кое-какие неожиданности.

– Вы не на моем месте, Стриж.

Полковник опять с трудом удержал приступ неестественного озлобления.

– Симониан, где вы? Готовьте стимуляторы для группы.

Вернувшаяся Белочка смотрела широко распахнутыми, остановившимися ореховыми глазами.

– Стимуляторов нет.

– Как нет? Контейнеры разбились?

– Целы. Пломбы срезаны. Кто-то забрал оттуда ампулы.

– Что?!.. Что вы сказали?!..

…Кучка людей под белесым небом, у разбитого остова машины. Зной. Страх. Сухая трава. Неизвестность…

Глава VII

Преодоление неизвестности

Каленусия, Южная равнина, день “Z+2”

Белочка поправила широкую лямку рюкзака, смахнула с бровей непослушную, влажную каштановую прядь. Экспедиция второй день уходила на юго-восток. Крайнее напряжение сил уже отзывалось звоном в ушах, мелкой дрожью в пальцах, ватной слабостью в коленях. Джу с тоской подумала о пропавших стимуляторах, но тут же отогнала предательскую мысль. Во-первых, что упало, то пропало, и жалостью делу не поможешь. Во-вторых, неизвестно, чем мог обернуться такой эксперимент в Аномалии.

Обстоятельства исчезновения ампул интересовали ее в основном с другой точки зрения – таинственный “хмурик” Мюфа стремительно обрастал плотью, обретая злую волю, но все еще сохранял инкогнито. Усталость выпила силы Джу почти до дна, извечный вопрос детектива – “кто” – маячил где-то неподалеку, дразня усталое сознание.

– Привал.

Белочка сбросила мешок и села, привалившись к нему узкой спиной – о все еще слегка радиоактивной почве она старалась не думать. Полковник выглядел изможденным, его приступ ярости прошел бесследно. Вчера Хиллориан едва не устроил заведомо бесполезный повальный обыск на предмет пропавших ампул – в безрассудном гневе наблюдателя было что-то неестественное. Белочка хладным умом отметила этот факт. В принципе, выбор подозреваемых у нее не велик – ищи, кому выгодно.

Номер первый – конечно, иллирианец. У Дезета природный пси-ноль. Аномалии он не по зубам, что и показал вчера во все красе – пожалуй, лишь бывший сардар сохранил самообладание у разбитого остова вертолета. Если иллирианец вздумает удариться бега и вместо Янга отправится, скажем, к восточной границе, без стимуляторов с ним не справится даже полковник. Версия показалась Белочке правдоподобной. Против нее говорило лишь одно – в страшные минуты до и после падения вертолета Дезет не только не пытался навредить экспедиции, но сделал все, что мог, для ее спасения.

Номер второй – Иеремия. Упрямый сектант не нравился Джулии. Как знать – вдруг старик отрицает применение любых средств, которые хотя бы условно можно отнести к наркотикам. Он мог вытащить грешные ампулы и попросту метнуть их в мусорный бачок…

Стоп! А когда, собственно, пропали препараты? Белочка ощутила восторг понимания – молния догадки высветила темные уголки тайны. Стимуляторы исчезли еще на базе. Она осмотрела печати перед полетом – да. Но не прикасалась к ним. Застывший пластик не оказался ни сломанным, ни раскрошившимся, а исключительно аккуратно, бритвенно тонко, срезанными у самого основания. С двух шагов такое повреждение не заметить.

Кусочки мозаики – “хмурик” Мюфа, темный силуэт ночного визитера на вертолетной площадке, поздний стук двери отсека – все это моментально встало на место. Кто-то из ее спутников той ночью, в Лора, позаботился уничтожить часть ампул.

Это не мог быть Иеремия – Иеремия спал, так сказал честный, верный Мюф.

Это не мог быть Дезет – часовой у вертолета наверняка остановил бы иллирианца.

Неужели – сам полковник?

Но – зачем?

Меж острых лопаточек Джу забегали мурашки. Что она знает о Хиллориане? Ничего не знает. Она поневоле доверила собственную жизнь черному, литому силуэту из видения. Белочка, как все университетские либералы, невысоко ставила мораль Департамента. А ну как Хиллориан даже среди “глазков” окажется исключением в худшую сторону? Впрочем, в настойчивое желание полковника загубить собственный проект верилось все-таки с трудом.

Джу слегка приуныла. Стройная башенка доводов обвалилась от первого толчка. Неуловимый “хмурик” вывернулся и юркнул в потемки тайны.

Иеремия завозился неподалеку – старик вскрыл бритвенно-острым крестьянским ножом пакет с армейским стандарт-обедом и теперь недоверчиво вкушал содержимое. Неясного происхождения серо-бурая масса концентрата вызвала у каленусийского фермера презрительную ухмылку.

Белочка присмотрелась к чеканному, опаленному солнцем профилю луддита. В облике седого фермера проглядывал едва ли ни трибун древности. Порой косный фанатизм Фалиана казался наигранным – Иеремия мог оказаться совсем не прост. А ведь он псионик – и сильный. Вдруг ночной визит Мюфа был частью игры Иеремии Фалиана? Перепуганный сорванец не лгал. Он знал, что дед спит, и разбудить его не получилось. Мюф боялся всерьез. Ментальная наводка – с ужасом поняла Джу. Это была жесткая ментальная наводка на ребенка. На самом деле Иеремия встал, прошел в темноте к вертолету, удалил часового, внушив ему, допустим, ложный сигнал вызова, срезал своим ножом печати…

Стоп! Зачем он послал ко мне внука? – алиби. Ему нужно было абсолютное алиби в моих глазах.

Версия казалась правдоподобной, если бы не почти полное отсутствие мотивов. Фанатизм деревенского проповедника не вязался с тонким замыслом преступника-псионика. Луддит-экстремист скорее уж открыто переколотит ненавистные стекляшки.

Понурившаяся Белочка устало отметила, что зашла в тупик. В конце концов, несколько ампул с допингом – не такая уж ценность. Это только маленький сигнал, короткий звоночек судьбы – будь осторожной, будь очень осторожной, Джу…

* * *

Каленусия, Южная равнина, день “Z+2”, ближе к вечеру

Красно-белый, полосатый домик спасателей игрушкой выделялся на фоне бурой пустоши. Громада гор приблизилась почти вплотную. Игольчатый пик зеркально сиял уменьшившимся за лето ледником. Шестеро – четверо мужчин, девушка и ребенок остановились, разглядывая долгожданную цель.

– Вы думаете, нас там ждут, колонель?

– Вот уж сомневаюсь, Стриж.

– Тихо здесь.

– Я бы так не сказал – вы не слышите отдаленного, низкого гула, писка на грани слышимости, вам не кажется, что каждый шаг отдается эхом?

– Нет, колонель. Вы же знаете – я глух, как удав, к пси-аномалиям.

– Счастливец.

– Хотите полностью поменяться со мной местами?

– Нет.

Они принужденно засмеялись. Голоса бессильно гасли на открытом пространстве.

– Послушайте… В этом месте есть что-то странное. Вам не страшно, Хиллориан?

– А вам?

– У меня дурное предчувствие.

– Я вас вытащил из Форт-Харая не ради ваших предчувствий, а ради ваших способностей…

Стриж вежливо кивнул, демонстрируя признательность. Полковник нахмурился.

– Лейтенант, войдите в дом. Возьмите с собою оружие.

Вертолетчик безо всяких возражений снял пистолет с предохранителя и осторожно вышел вперед.

– Разумно, колонель.

– У вас есть талант убеждения, Стриж. Теперь я вижу, как вы умудрились охмурить добросердечных сенаторов Конфедерации. Однако, врываясь с пистолетами, мы рискуем сильно удивить спасателей.

Дезет покачал головой.

– Сдается мне, нет.

Повисла неловкая пауза. Переменчивый ветер раскачивал резной флюгер над плоской крышей.

– Он выходит…

Полковник потянулся к пистолету – в походке лейтенанта было нечто странное. Так заплетаются ноги у пьяных.

– Что там?

Вертолетчик молча помотал головой.

– Есть там кто-нибудь?

– Живых – нет. Есть… о, господи…

Лейтенант согнулся в приступе рвоты. Хиллориан поморщился.

– Приведите себя в порядок, Дирк. Возьмите, второй пистолет, Дезет. Пошли…

За скрипучей дверью низко гудела стая мелкого гнуса. Стриж тихо присвистнул, отстранился от липкого косяка, осклизлого бурыми потеками. Коричневые засохшие капли густо пятнали пол.

– У них тут были дела…

Низкий стол оказался завален тарелками – остатки обеда давно засохли. Коренастый человек сидел, опершись согнутыми в локтях руками о крышку стола. Голова лежала на тыльной стороне ладоней. Из-под щеки и лба на скатерть в цветочках натекла уже запекшаяся лужица.

– Выстрел в лицо. Радикальная работа.

– Заткнитесь. Не стройте из себя циника.

– Что это было?

– Амок. Сюда пришелся главный удар Аномалии.

Они, разделившись, методично обыскали дом. Убийца коренастого не ушел далеко. Тело (вернее, то, что от него осталось) обнаружилось в кладовой, рядом с колодой для рубки мяса. На поясе отделенного от головы тела болталась пустая кобура. Разряженный пистолет валялся рядом.

Стриж отвернулся – ему показалось, повеяло резким, тоскливым запахом полыни. Откуда? В доме пахло лишь тленом. За окном – снова, как в Ахара – надсадно звенели цикады.

– Сколько их здесь было, колонель?

– Четверо. В том числе жена их шефа. Она в спальне. Не ходите туда, Дезет. Она мертва – и этим все сказано.

– Где четвертый?

– Думаю, бегает неподалеку.

Стриж чуть приподнял пистолет.

– Как вы смотрите на то, чтобы найти его, колонель?

– А ведь придется. Не ночевать же, имея маньяка под боком.

…Четвертый отыскался быстро. Неправдоподобно вытянутое тело качалось на заднем дворике, в петле. Самоубийца привязал веревку к стойке насоса у артезианской скважины. Низко висящие ноги трупа уже обглодали зверьки.

…Шестеро живых устроились, разбив палатку на пустоши. Ночевать в залитом кровью доме не захотел никто. Иеремия (поддержанный на этот раз Белочкой) настоял – и на заднем дворе, в мягкой влажной почве, вырыли общую яму. Туда опустили тела – жертвы и убийцы легли рядом, укрытые милосердной землей. Но сначала Стриж отыскал в доме чистую салфетку, вышитую желтыми птицами, и сам осторожно обернул изуродованную голову женщины. Ночью прошел дождь. К утру смыло все следы.

* * *

Каленусия, Южная равнина, день “Z+4”.

Игольчатый пик пронзал небо. Громада гор заслонила южный горизонт. Стало меньше травы, больше валунов. Узкая полоска земли, зажатая между зараженной территорией и пси-Аномалией, изобиловала странноватой, причудливой жизнью. На третий день похода Белочка нашла змею с двумя головами. Бледно-розовое, глянцевое тело гада извивалось на песчаной проплешине. Потревоженная рептилия билась, зарываясь в песок. Лейтенант Дирк разрядил обойму, тщетно пытаясь пристрелить мутанта – пули чиркали и чиркали по камням, поднимали фонтанчики песка. Хиллориан в очередной раз рявкнул на вертолетчика, но тот, похоже, даже толком не расслышал разноса.

Джу с ужасом и жалостью смотрела на Дирка – Аномалия медленно выпивала из лейтенанта ту неуловимую, тонкую субстанцию, которую древние называли душой. Белочка легко вошла в ослабевший разум вертолетчика. Это походило на пыльную пустую комнату, в которой по углам колышется рваная паутина, на растрескавшемся полу, обязательно чуть левее центра, лежит забытая, раздавленная каблуком, пачка дешевых сигарет. Джу почесала сухие веки (усталость серой пылью ложилась на глаза) и, отчаявшись, пошла к Хиллориану. Полковник внимательно выслушал ее, сухо поблагодарил.

– Спасибо, Симониан. Я ценю вашу тщательность. Нам сейчас некуда деть лейтенанта Дирка. Помочь ему вы не сможете, поэтому оставьте все как есть.

Белочка отошла – логика Хиллориана выглядела безупречно, но за ее железной стеной таилась некая множественность толкований. Дирк тихо чах. Зато Мюф оказался источником утешения – мальчишка схватывал ситуацию на лету, тенью следуя за полковником и Стрижом. Странная полудружба сардара и наблюдателя занимала Белочку. Эта пара не обращала на Фалиана-младшего никакого внимания. Восьмилетнего разума Мюфа не хватало на осознание скрытого подтекста бесед, зато мальчуган легко подмечал предметные подробности, недоступные взрослым. Ночью, в пыльной темноте палатки Мюф выныривал из спального мешка, прижимался конопатым носом к уху Джу и шептал, шептал захлебываясь – о том, что полковник насовсем отдал Алексу второй пистолет, что дедушка молится Разуму и один раз плакал, а Дирк пытался открыть вновь опечатанный “ящик с таблетками”. Последнее поразило Белочку – вертолетчик никак не мог оказаться загадочным “хмуриком”. По-видимому, Дирка влек к лекарствам (неважно, каким) инстинкт погибающего животного.

Джу тщательно извлекала из мюфова рассказа жемчужины смысла, а потом, перекладывая по-ново древние легенды, шепотом рассказывала мальчишке очередную историю о мудрых и преданных сайберах. Сайберы баллад поднимались к звездам, погружались в пучины, добывали сокровища и спасали хозяина от врага. Мюф, затаив дыхание, слушал технократическую сказку. Джулия отчаянно трусила, как бы Иеремия не проснулся некстати и не закатил ей скандал насчет религиозного совращения внука. Проповедник величественно храпел, ни разу не потревожив “хороших парней”. Джу тихо ликовала…

Иногда, глухой ночью, мучительно обволакивая, возвращался кипящий Хаос. Насмешливо свистели помехи, вкрадчиво шептали холодные звезды, ревел прибой. Жадные серые нити ненадолго оплетали сознание и тут же распадались невесомой пылью – Белочка научилась их побеждать.

* * *

Каленусия, Горы Янга, день “Z+6”.

Они достигли предгорий на шестой день, если считать от вылета из Порт-Калинуса. Почва равнины медленно повышалась, переходя в холмы. Трава стала гуще, стеной стоял голубовато-зеленый, остролистый кустарник. Почва сделалась влажной – местами били ключи, в низких зарослях сновали мелкие зверьки, вилась назойливая мошкара. Жара спала, унесенная прохладным дыханием гор. Холмы обступали со всех сторон, заслоняя далекий Игольчатый пик, кусты постепенно сменились невысоким лесом.

Идти стало труднее – тропу отыскать не удалось, низкорослый Мюф уставал, путаясь в зарослях. Зато Фалиан ожил, как будто на каменистой равнине осталось нечто, что угнетало старого луддита.

Хиллориан попробовал оживить уникомы – скопище вполне исправной электроники упрямо молчало – не ловились даже помехи. Иеремия, преодолев идейное отвращение, после долгих уговоров, попытался ментально “подлечить” мертвый прибор. Эксперимент не принес успеха – гнет Аномалии глушил попытки псионика. Стриж заинтересовался природой эффекта. У коммуникаторов нет ментальности – на что воздействует пси-шторм? Наиболее логичный ответ пугал даже уравновешенного иллирианца: уником работает, как и раньше, просто Аномалия заставляет людей не замечать этого факта. Однако, “нулевик”-Дезет в этом смысле ничем не отличался от других. Для него коммуникатор тоже был мертв. Это заставило иллирианца впервые всерьез задуматься о природе и границах своего “иммунитета”. Мозг Стрижа непроницаем для людей и современной ментальной техники – но что мы знаем об Аномалии? Причудливые галлюцинации мучили всех – на них не жаловался разве что ребенок и сам Стриж. Но как знать, не были ли видения Стрижа попросту более тонкими, неотличимыми от реальности? Если следовать теории до конца – иллюзией мог оказаться не только сломанный уником, но и горы, почва под ногами, а следом за нею – сама экспедиция и лично Стриж. Есть ли реальность вообще? Бывший сардар бестолково бултыхался в вязком болоте солипсизма [4]. Дезет представлял себе зажравшуюся, растекшуюся по Вселенной, грезящую иллюзорными снами Аномалию и мысленно проклинал тот день и час, когда впервые открыл учебник философии.

Изгнанная в шею, умозрительная теория время от времени нахально возвращалась, угнетая иллирианца.

Конец размышлениям об иллюзорности бытия, как ни странно, положили события совсем не философского характера.

Дезет не раз ловил на себе пристальные взгляды явно успокоившегося и приободрившегося Иеремии. “Кризис мировоззрений” наступил внезапно – после того, как занятый размышлениями Стриж некстати споткнулся о петлей вылезший из земли корень псевдо-падуба. Конфуз приключился на привале, в самый неподходящий момент – иллирианец нес брезентовое ведро, почти до краев наполненное водой из ручья. Ледяной поток обрушился на задремавшего Фалиана. Промокший до нитки луддит встал, двумя руками отряхивая капли со лба и коротко стриженной седой бороды.

– ?

– Мои глубочайшие извинения.

– Смотри, куда ступаешь, парень.

– Непременно. Клянусь – это случайность.

Стриж, на этот раз сама корректность, отставил в сторону пустое, мгновенно сморщившееся ведро и потянул через голову мокрую насквозь рубашку. Возня с одеждой отвлекла его внимание всего-то на пару секунд. В тот момент, когда залитая рубашка полетела на траву, иллирианец получил полновесный удар, нацеленный в скулу. Фактор неожиданности оказался решающим – Дезет потерял равновесие и очутился на земле. Над ним возвышался взбешенный, но не потерявший самообладание Иеремия. Палец фермера твердо показывал в сторону плеча Дезета – прямо на крылатую номерную татуировку SRDR.

– Ты иллирианский сардар.

Дезет сел на корточки – в ушах немного звенело.

– Допустим, я им был. И что?

– За тобой должок, парень.

Ошарашенный и промокший Стриж и в самом деле утратил ощущение реальности – Иеремия Фалиан хладнокровно извлек из-за пояса хорошо заточенный нож.

– Такие, как ты, хорошо поработали в Ахара – излучателями и тесаками. Вставай.

– Забери меня холера – я не буду драться с престарелым психопатом.

– А я тебе отрежу уши, сукин сын, как это делали вы с нашими детьми, на наших восточных территориях.

Дезет мягко вскочил, понимая – от проповедника и в самом деле можно дождаться удара ножом. Иеремия в этот момент смахивал на поджарого, сивого от старости медведя, вскинувшегося на дыбы. Он держал нож не по-крестьянски, обратным хватом, а прямым – почти как бандит с окраины Порт-Калинуса. Великолепной заточки лезвие писало в воздухе восьмерки.

– Ох. Ну и прореха на мировом разуме.

Проповедник сделал неестественно быстрый и точный выпад. Нож прошел всего в двух унисантиметрах от груди увернувшегося Стрижа.

– Уймитесь вы, старый склеротик.

Фалиан ответил серией “текучих” выпадов, Дезет едва успевал уклоняться. Фермер гнал противника в сторону колючих зарослей, намереваясь прижать в непроходимой стене шипов и плотной листвы. Самый кончик ножа едва – до кровоточащей царапины – задел предплечье иллирианца. Иеремия сделал паузу, он тяжело дышал, остановившись в настороженной позе. В душе Дезета, измученной абстрактными построениями последних дней, нарастающее раздражение спорило с инертным нежеланием драться.

– Еще одно движение, Фалиан, и я вас ударю. Ударю на поражение.

Иеремия, набычив загорелую, иссеченную морщинами шею, ринулся в атаку. Стриж перехватил вооруженную руку и дернул ее на себя, вынуждая увлеченного инерцией противника врезаться в колючую стену остролистого кустарника. Фалиан крякнул, сдергивая собственную одежду с твердых, как рог, колючек, и, не обращая внимания на царапины, развернулся для броска. Поздно. Удар ногой чуть пониже уха привел проповедника с состояние полной отрешенности.

– Стоять!

Стриж обернулся. Оказалось, что худое лицо Хиллориана может не только краснеть от жары. Полковник держал наготове пистолет и был бледен нездоровой зеленоватой белизной, только на лбу выступили красные пятна, похожие на укусы москитов. Хиллориан слегка заикался – раньше Дезет на замечал за наблюдателем такого дефекта речи.

– Вы. Экскремент Мирового Разума. Вы что. Наделали?

– Да ладно, колонель. Ботинок у меня брезентовый. Он через минуту очнется.

– Вы, Разумом убитый идиот.

– Дед попытался меня прикончить. Да чего я сделал-то особенного?

– Это говорит “нулевик” или пустое место? Если пустое место, то вы не нужны мне, Дезет. Я вас держу на мушке и немедленно пристрелю, во избежание рецидивов. А если вы “нулевик”, то должны помнить, что здесь, в Аномалии, вы единственный полностью нормальны. Так холера вас побери – не обостряйте.

Стриж нагнулся, подобрал брошенное ведро.

– Вы сами набрали психологически несовместимую команду. Я не знаю, что вас заставило так поступить, я не верю, что вы не знали о последствиях.

Хиллориан махнул рукой:

– В Аномалии любая команда только ограничено совместима.

Стриж покачал головой.

– Вы впрягли в одну телегу бизона и страуса.

Иеремия зашевелился, медленно приходя в себя. Хиллориан выждал, пока старик обретет ясность сознания.

– Вынужден предупредить вас, Фалиан. До конца экспедиции – никаких драк, никаких претензий друг и другу. Это мое последнее слово.

Проповедник подобрал нож, спрятал его в поясные ножны, встал, держась с удивительным для побитой стороны достоинством.

– Я понимаю вас, полковник. Но вы не хоронили родных, расстрелянных сардарами на восточных территориях Ахара.

– У вас в родне были переселенцы?

– Да. Брат, его семья. Их убила иллирианская зачистка.

– Я понимаю ваши чувства, но прошу вас воздержаться от поединков с Дезетом. Прошу – это вежливая формулировка. Вообще-то, это приказ. Вы поняли?

– Да.

– Будете противиться моим приказам?

– Нет.

– Хотите добавить еще что-нибудь?

Иеремия перевел на Стрижа взгляд бирюзово-прозрачных глаз.

– Я не подниму на тебя ни ножа, ни кулака, Космосом проклятый убийца. Наш полковник против драк. Однако, это, думаю, он не сочтет за драку.

И каленусийский фермер плюнул иллирианскому сардару прямо в лицо.

Стриж отшатнулся – плевок шлепнулся ему на плечо.

– Дезет, не смейте отвечать… Не сметь! Не трогайте кобуру – вы забыли, кого оставили в Порт-Калинусе? Я не шучу. Я сейчас убью вас. Опустите руку. Вот так. А вы, Фалиан – на десять шагов в сторону.

Наблюдатель сумрачно покачал головой.

– С этого дня – никаких контактов друг с другом. Зачинщика расстреляю без душеспасительных бесед.

Стриж оборвал с куста пучок листьев, вытер плечо, в висках звенела пустота. Сбежать от реальности – желание без надежды.

Иеремия спокойно кивнул и пошел к ручью, подобрав оброненное иллирианцем ведро.

Глава VIII

Хмурики приходят

Каленусия, Горы Янга, день “Z+10”.

– Что вы сказали, Симониан? Продукты?

Белочка кивнула. Потускневшие, выгоревшие на солнце волосы свисали на лоб неровными прядями.

Лесистые горы почти остались позади, найденная наконец-то тропа вывела к невысокому перевалу. Впереди желтой, с прозеленью грядой высился “пастбищный” хребет. Название, лишь аккуратно отдающее дань традиции – на скудных, перемежающихся камнями пучках травы на первый взгляд не пасся никто.

– С чем связана ваша проблема?

– С лейтенантом Дирком. Нас шестеро вместо пяти. Мы прошли лишние полторы сотни стандов.

– У вас на уме какая-нибудь конкретика?

– Может быть… – Белочка замешкалась, – попытаться ловить зверей?

Хиллориан фыркнул.

– Охота? А вы скажите мне как врач – можно есть подолгу живущих в Аномалии животных?

Джу смутилась – пси-аномальная физиология оказалась предметом, попавшим в так и не пройденный ею цикл “полноправного” медика. Кое-что она выудила в свое время из ментального автомата библиотеки.

– Немедленно мы не отравимся. Что будет потом – одному Космосу известно.

Хиллориан удовлетворенно качнул головой, ковырнул камешки тупым носком ботинка.

– Годится. У вас есть охотничьи навыки?

Джу сморщила носик. В Университете Параду высоко котировалось теоретическое вегетарианство. Правда, юных либералов, стойко выдерживающих систему на практике, Белочка смогла бы пересчитать по пальцам одной руки.

– Навыков никаких.

– Заодно приобретете.

Хиллориан окинул взглядом сжатый кольцом гор горизонт. Высоко в небе описывала круги острокрылая хищная птица. Небесный ловец внезапно сложил крылья и камнем упал вниз.

– Кто-то что-то здесь уже ловит. Значит, можем поймать и мы.

Идея исподволь воодушевила полковника. Быть может, сказалось случайное колебание пси-шторма, но лейтенант Дирк тоже немного ожил, пожелав быть полезным. С некоторых пор холодно-корректный Дезет пожал плечами и согласился. Фалиан, подчеркнуто обходивший иллирианца, предложил свои навыки браконьера. Мюф пришел в восторг от развлечения. Джу одобрила план, втайне мечтая об одном – немного отсрочить день, когда перед нею распахнется бездонная терракотовая воронка. Гладкая, кукольная сайбер-реконструированная копия на плоском экране в комнате для брифингов Департамента оставила острое ощущение тревоги. Впереди, пока еще далеко, за спрятанным меж сверкающих вершин перевалом, терпеливо ждал оригинал. Джулия знала: он ждет ее. Сострадалистка чувствовала, что не готова к встрече – пока.

Охота задержала их на два дня.

Густая белоснежная шерсть мертвой козы блестела на солнце. Остановившиеся косые глаза смотрели с укоризной. Шкуру сдирала Джу – неумело, тщательно, мучаясь тошнотой и жалостью. Рожки над замшевыми ушами оказались на редкость аккуратными – изящно изогнутые половинки лиры.

Белочка с трудом рассекла тушу походным топориком, в отобранные части шприцем ввела консервант. Такой припас быстро ссыхался и сильно проигрывал с точки зрения вкусовых достоинств, зато не грозил экспедиции тотальной эпидемией поноса.

В сумерках остаток козы трещал, истекая соком на вертеле. Запасливый Мюф припрятал в сумку отделенные от черепа рога.

Иллирианец подошел бесшумно – так ходят гигантские кошки в детских мульт-сериалах.

– Добрый вечер, леди.

Джу неопределенно вздернула подбородок в ответ на традиционное приветствие Порт-Иллири.

– Что вы можете сказать об этом?

Дезет раскрыл ладонь и показал неправильной формы матово-светлую призму величиной с орех. Сбоку имелся неправильный выступ с острием. На металлическом жале остался кусочек роговой ткани.

– Откуда эта заноза?

– Вообще-то, с козьего копыта. Странная штука. Вы ничего не чувствуете?

Джу сжала призму и прислушалась к себе – далекий шорох прибоя чуть усилился. На самом краю сознания как бы пробегали мелкие колючие искорки.

– Нет, ничего.

Иллирианец, похоже, был разочарован. Он убрал находку в нагрудный карман.

– Почему полковник зовет вас “Стриж”?

– Это мое второе имя. Считайте – прозвище.

– Вы очень правильно говорите по-каленусийски.

– Стараюсь.

Белочка сорвала длинную травинку и пожевала белый сладкий кончик. Неплохо бы попыталась осторожно прозондировать настроение иллирианца – наблюдение могло оказаться полезным.

– Как вы оцениваете перспективы?

– Что?..

– То, что ждет нас в конце. Успех или неуспех. Я работаю с Департаментом по контракту и хотела бы через месяц вернуться домой.

Стриж с минуту помолчал, потом сказал с отчетливо заметной злостью.

– Не стоило вам, Симониан, впутываться в подобное дело всего-то из-за денег. Пока вы держитесь отлично, стойко. Но, поверьте, аномальная зона – скверное место. Ради чего вы переносите испытания? За счет в банке?

Осторожная проверка провалилась с треском. В интонациях Стрижа ей почудилось что-то от того, оставшегося в далеком Параду доктора, который советовал Белочке бросить индустрию развлечений, но без стеснения принял деньги, заработанные ею же в Салоне Виртуальных Приключений.

Стриж ждал ответа. Белочка выпалила с искренним отвращением.

– Для меня главное испытание – работать вместе с вами.

– Это почему же?

– Я все время помню, кто вы.

– Кто?

– Вы тот самый иллирианец, про которого писали газеты. Вы приказывали жечь дома и убивать стариков, ваши солдаты насиловали девушек на восточной границе.

Стриж внезапно захохотал. Белочка с яростью выплюнула разжеванную травинку.

– Я допускаю, что газеты прибавили. Но эту девушку в Ахара убили вы. А до этого на ее глазах по одному расстреливали ее друзей и родных.

Стриж усмехнулся, поворошив палочкой огонь.

– Такая история способна польстить настоящему злодею. Есть в ней этакий размах.

– Разве это неправда? Вы сами во всем сознались.

– Правда ли? И да, и нет. Хотите страшную сказку, рассказанную на ночь, леди? Так вот. Когда я сделал это, я был пьян. Не от алкоголя – от жары, насилия войны, бесконечных переходов через пустоши, полупривычной опасности и того рода временного сумасшествия, которое порой начинается в подобных случаях у человека. Девочку никто не насиловал – это была обычная солдатская шлюшка, впрочем, молоденькая, добрая и почти бескорыстная. Я убил ее потому, что в противном случае мне пришлось бы расстрелять пару десятков многодетных крестьянок-заложниц. Через два года я сам попался каленусийской спецкоманде зачистки, практически аналогичной одному из тех отрядов Иллиры, которым командовал я сам. Со мною сыграл дурную шутку мой же пси-ноль. Возможно, будь я “нормален”, меня по быстрому допросили бы на наркотиках и безболезненно вывели в расход.

– И?

– Вы же понимаете, на меня не действуют наркотики. Если человека нельзя легко сломать, у всех создается впечатление, что он хранит некие сверхъестественные тайны.

– Не клевещите. Этого не может быть.

– А вы думали, подобное практикуют только спецслужбы Иллиры? Как бы ни так. Из уважения к вашим девичьим нервам опускаю подробности. У Департамента есть средства, не нанося чрезмерных повреждений, вызвать у подопечного любопытные ощущения… После того, как со мною закончили, весь мир стал мне безразличен. Второе мое несчастье – мне попался старательный адвокат. Бедный парень решил сделать себе карьеру, отбив у прокурора гарантированного висельника. В первой и последней судебной инстанции – Ординарном трибунале, его старания пошли прахом. Я, признаться, смотрел на эти бесполезные попытки с некоторым злорадством. Но парень не унимался. В том… виде, в котором я находился, показываться на глаза старым склеротикам из Сената было бы величайшей невежливостью. В Каленусии, как известно, пыток нет. Адвокат заставил меня, лежащего пластом, распинаться диктофону о моем глубочайшем раскаянии. Я сделал это – отчасти чтобы доставить ему удовольствие, ибо к тому времени упорство парня тронуло меня, отчасти из упрямства – я загорелся идеей натянуть нос старухе с косой. Возможно, у Сената был сезон сентиментальности… Продолжать?

Джу судорожно кивнула.

– Я получил помилование на блюде, спас свою жизнь и госпиталь каторжной тюрьмы показался мне раем. Но я и тогда ничуть не раскаивался. Лишь через два года я понял до конца, что натворил – как будто спала завеса. Теперь вы хорошо видите, какой я негодяй. Держитесь-ка от меня подальше.

Стриж встал и пошел в темноту.

– Эй, постойте, Алекс!

– Что?

– Скажите мне, зачем вы впутались в это дело с экспедицией?

Ночь принесла ответ.

– Без комментариев.

* * *

Каленусия, Горы Янга, день “Z+12”.

Двенадцатый день оказался роковым. Хмурое утро поморосило мелким дождем. Плотный молочный туман ущелья скрыл вершины скалистого хребта на юге. Влажные слои дымки стлались во впадинах меж камней, опутывали людей, гасили звуки.

Дирк шел последним. Влажная россыпь камней скрипела под сапогами. Свежая сырость охладила лоб – ясность сознания вернулась к лейтенанту. Он смутно помнил прошедшие дни – память хранила багровый полумрак под сводом черепа, ломоту в глазницах, за ушами, томительную тоску, резкие окрики Хиллориана, презрительную жалость в серых, беспощадных глазах Стрижа, руки девушки на его, Дирка, висках, и – боль. Боль приходила по ночам, колыхалась как серая, ячеистая сеть, сплетенная из упругих нитей. Слишком мелкие ячейки не позволяли Дирку ускользнуть – прикосновение к нитям обжигало огнем. Разум лейтенанта бессильно бился в западне, силы таяли. Днем вес рюкзака пригибал обессилевшего вертолетчика к земле.

В горах наваждение чуть ослабело.

В это утро туман погасил жар в висках. Дирк шел, загребая ногами гравий – впереди мелькала спина Фалиана в черной куртке. Дирк пытался не отстать от норовящей исчезнуть спины. Тропа вилась меж остробокими камнями. Капли влаги стекали с крутых каменных лбов. Дирк споткнулся, передернувшись от отвращение – под сапог попало что-то мягкое, копошащееся. Лейтенант нагнулся – длинный зверек с короткой, лоснящейся, палевой шерстью распластал по земле полурастоптанную тушку. Умирающее животное что было сил вцепилось в парусиновый сапог вертолетчика. Дирк поднял обмякшего зверька, кончиком перочинного ножа раскрыл вытянутую пасть – желтые у основания клыки оказались острыми как иглы. Животное резко, отвратительно пахло. Дирк отбросил дряблое тельце в сторону и зашагал вслед за быстро удалявшимся Иеремией.

Они остановились на дневку возле двух стоячих камней, почти перегородивших тропу. Один, двухметровый “менгир” вздымался к небу указующим перстом, плоская каменная плита привалилась сбоку, образовав нечто вроде полуукрытия. Конструкция, созданная по воле природы и случая, казалась ненадежной, но стояла прочно. Белочка залезла под каменную крышу, исхлестанную сверху дождем. Мюф возился неподалеку, играя с козьими рогами. Он и заметил зверька первым.

– Джу! Иди сюда.

Белочка нехотя вылезла из укрытия. Поверхность голубой куртки мгновенно потемнела от дождя. Неизвестное существо сновало среди камней поменьше. Джулия прикинула запасы – антибиотиков у нее не так уж много, укус животного, тем более в Аномалии, может обернуться нешуточной проблемой.

– Оставь его, брось.

Мюф растеряно попятился.

– Джу, их много…

Крошево камня вскипело палевыми спинками. Белочку передернуло от отвращения – поток прикрытой рыжеватой шерстью плоти напоминал копошащихся крыс. Но это были не крысы – длинные, тонкие тела могли, скорее, принадлежать куницам.

– Господин Хиллориан!

Полковник стерпел “гражданское” обращение Джу.

– Я вижу. Всем в сторону.

– Куда, холера вас побери? – вмешался Стриж. – Они тут со всех сторон.

Раздался пронзительный визг ударенного ногой зверька. Растеряно ойкнул Мюф.

– Мы в каменной кишке, колонель. Тут особо не развернешься. Что скажете – открывать огонь?

– Вы рехнулись, ни в коем случае.

– Эта пакость кусается.

Дирк, не слушая полковника, уже вытаскивал пистолет.

– Сейчас…

– Оставьте ствол в покое. Надо просто отойти в сторону.

Ручеек рыжих тел прибывал. Зверьки шли вдоль ущелья, с юга на север, как будто торопились то ли догнать неведомого врага, то ли избежать смертельно опасной угрозы.

– Влезаем на камень. Вещи пока оставьте.

Люди переговаривались, сгрудившись на каменной плите в полутора метрах от земли.

– Вы когда-нибудь видели что-то подобное?

– Нет. Они удивительно чужды этому месту. Да и вообще чему угодно. Мутация?

– Которая породила эту дрянь жизнеспособной и в таких количествах?

– Они не могут здесь жить – им нечем питаться. Откуда они идут?

Иеремия коротко бросил:

– Из преисподней.

Наступила пауза, наполненная жутковаты смыслом – образ циклопической воронки как нельзя лучше совпадал с мрачным прорицанием луддита.

Джу попыталась вспомнить учебник зоологии – распознать зверьков так и не удалось.

– Долго так стоять? Дождь кончился, но камень мокрый.

– Или они кончатся наконец, или придется подняться по склону и разбить лагерь там. К сожалению, смеркается.

Хиллориан помедлил. Джу поразило выражение неуверенности на лице полковника.

– Алекс, вы сможете влезть на этот склон?

– Попробую.

– Надо не пробовать, а лезть. Окажетесь наверху – сразу спускайте веревку. Остальные пойдут за вами. Справитесь?

– Да.

Дезет отошел на несколько шагов и тут же наполовину исчез в молочной белизне тумана.

– Возьмите вещи, понадобятся фонари.

Фонарики крепились на лоб – Белочка прицепила тоскливо мерцающую лампочку и тут же выключила ее. Хиллориан кивнул.

– Экономьте заряд. Разум знает, как эти шутки станут работать в Аномалии.

Фонари, однако, работали исправно.

– Эй, поднимайтесь!

Голос Алекса шел, кажется, отовсюду. Туман искажал направление. К счастью, конец веревки свисал со скалы всего в нескольких шагах от “менгира”. Зверьки, уже прозванные Мюфом “хмуриками”, попадая под ноги, визгливо огрызались. Изыскано бранился укушенный-таки полковник.

Они поднимались по очереди, устроенного в импровизированной “люльке” Мюфа просто втащили на веревке. Озабоченный Стриж встретил их наверху.

– Эй, колонель, скалолазание не входило в программу. Мы договаривались насчет хорошей тропы. Чем скорее мы вернемся вниз, тем лучше – у ваших людей нет навыков.

– Такие навыки есть у всех – в зачаточном состоянии.

– У того, кто сорвется, они в зачаточном состоянии и останутся.

Обессиливший Хиллориан с полминуты думал, прежде чем оценить мрачную шутку иллирианца, и ответил без энтузиазма.

– До этого не дойдет. Здесь безопасно. Ночуем, утро покажет.

Они поставили палатку уже в темноте. Белочка спала беспокойно – ей снились рыжие спинки “хмуриков”, шуршание их бесчисленных, проворных лапок…

* * *

Каленусия, Горы Янга, день “Z+13”.

Утро не развеяло туман. Оно местами грубо разорвало влажный полог, сквозь неровные дыры неуверенно проглядывали пригретые светилом камни.

Белочка выбралась из палатки. Дождя не было. Свежий воздух придавал сил. Молочная дымка тумана окутала большую часть неба. Местность вокруг сильно отличалась от привычной тропы. Камни причудливых очертаний сужали обзор.

– Смотрите, Игольчатый пик!

Озябший Хиллориан кивнул. В прорехе тумана четко вырисовывался точеный силуэт вершины.

– Эй, Алекс, подойдите сюда.

Растрепанный Стриж нехотя вылез из палатки.

– Где вы бросили вчера веревку? Я ее не вижу.

– Убрал. Вот она, в сохранности.

– Когда мы остановились на тропе, с которой стороны был Игольчаты пик?

– Справа.

– Мы поднялись на левый склон. Наш ориентир – гора. Заметьте направление, пока туман не сгустился. Завтракаем, потом спускаемся.

– ?

– Запас этих тварей в преисподней наверняка кончился за ночь.

Стриж угрюмо бросил что-то вроде “если бы” и отошел. Белочка застегнула поплотней куртку и с интересом воззрилась на пик, восхищаясь кристальной прозрачностью воздуха. Гора казалась ей иной, чем вчера – и, одновременно, неизменной.

Шестеро завтракали в молчании. Дирк выглядел почти здоровым. Спускались поспешно, стена скалы казалась бесконечной. Хмуриков внизу не было – зверьки исчезли, словно это была иллюзия. Темнели камни. Туман редел на глазах. Шестеро остановились в нерешительности.

– Подождем с полчаса, нужно осмотреться.

Слегка сонный розовощекий от холода Мюф опять возился с сумкой.

– Джу!

– Что?

– Где вчерашний большой булыжник с крышей?

– “Менгир”? Зачем он тебе?

– Я оставил там рога.

Джу фыркнула.

– Не уходи далеко, потеряешься в тумане.

– Я хочу забрать рога.

Белочка взяла Мюфа за руку.

– Пошли. Мы будем осторожны, отойдем немного в сторону и все найдем.

Они сделали шаг, и белесый занавес влажной мглы сомкнулся за их спинами… ……………………………………………………………………. ………………………….

– Эй, Симониан, где вы!

Зов полковника звучал в стороне, причем совсем не в том месте, где Джу ожидала его услышать.

– Чего вы там возитесь? Заблудились?

– Нет, я сейчас.

Налетел легкий ветерок. Сметаемые им космы тумана стлались по земле. Полковник по пояс стоял в прозрачном киселе.

– Что у вас там, Симониан… Симониан! Идите сюда.

Джу подошла к Хиллориану и остановилась, кусая обветренные губы.

– На вас лица нет. Что случилось? Вы не ранены?

– Это не то место…

– Не понял.

– Мы не на той тропе, с которой вчера поднялись на скалу.

– ?

– Это незнакомое место. Здесь нет менгира.

– Как нет? Вы плохо искали. Он остался выше. Или ниже.

– Нет! Я искала везде…

Дирк выругался сорванным голосом и добавил:

– Бред.

Прямой, спокойный Иеремия только кивнул, но вовсе не соглашаясь с паникующим Дирком, а, скорее, подчеркивая особость ситуации. В речи луддита едва ли ни звенело удовлетворение.

– Отверзлись врата иные.

– Что вы этим хотите сказать, Фалиан?

– Мы ушли с проторенной тропы на дорогу судьбы.

Дирк истерически расхохотался и добавил.

– Я читал дребедень про такое. Это называется портал в другие миры.

Стриж скривился, словно попробовал лимон.

– Это называется “потеря ориентира в горах”. Классика. А для тебя, парень, звучит как “заблудились”. Переходу в мир иной порой способствует весьма.

Лейтенант поднял почерневшее за последние дни лицо – под глазами набрякли мешки – и ответил грустно, без злобы:

– Не надо так, иллирианец. Я не псионик и не нулевик, я попал сюда случайно, я – обуза. Знаю, ты прав, но не надо все время говорить мне об этом.

Смущенный Дезет отвернулся, пытаясь замять неловкость.

– Вы смотрели карту, колонель?

Лицо Хиллориана слегка оживилось.

– Возможно, я понял, где мы. Помните, что мы видели в разрыв тумана?

– Игольчатый пик.

– Это был не пик. Нас обманул туман вокруг и прозрачный воздух в открывшемся “окошке”, мы приняли ближний камень, вон тот, за далекую гору. Настоящий ориентир остался, как и был, у нас за спиной.

– То есть мы сейчас слева от тропы, если повернуться на юг. Может быть, попробовать продвинуться еще дальше к югу этим путем, не возвращаясь?

Хиллориан заколебался.

– Нет, Алекс, не с такой группой. Если мы попадем в тупик, Разум знает, во что обойдутся бесполезные блуждания. Придется возвращаться тем же способом, которым сюда притащились. Я решил. Вверх – вон туда – подъем. Потом спуск на старую тропу.

– Я не в восторге. Спуск мы осилили едва-едва, а как справится с подъемом ваш караван дилетантов?

– Вы страхуете Дирка.

– Этого… чудака? Спасибо на добром слове.

– Тогда – действуйте.

Пока они разбирали снаряжение, туман полностью исчез. Последние молочно-белые жгуты таяли среди камней. Белочка задрала голову, прикрывая ореховые глаза “козырьком” из пальцев.

– Разум, как высоко! Не верится, что мы здесь спускались.

Иеремия ободряюще улыбнулся.

– Не бойся, дева, ничто не вершится без воли Космоса.

Джу рассмеялась. У нее вновь появилось ощущение, что фанатизм проповедника имеет некие вполне рационалистические корни. Или это театр, игра?

– Уходим.

Стриж в связке с лейтенантом ушел вперед. Иллирианец двигался уверенно, без спешки, но и не терял времени даром. Дирк держался неплохо, похоже, полностью пришел в себя, даже свинцовая бледность немного прошла. Белочка не смогла наблюдать за ними, занятая своими делами.

Хиллориан действовал методично, в полковнике чувствовалась некая надежность. Иеремия явно предпочитал длительные труды короткому риску. Мюф добросовестно играл роль груза.

– Эй! Давай.

Дезет закрепился высоко на карнизе и теперь страховал уходящего еще выше лейтенанта. Дирк уже задействовал пару крючьев и двигался очень неплохо. Стриж в душе пожалел о своей вспышке – вертолетчик не был ничтожеством изначально. “У него высокая ментальная открытость. То, что называется “парень – душа нараспашку”,” – подумал Стриж. “И он не сенс, он не в силах защищаться от Аномалии. Я же попросту не чувствую этот шторм. Девушка и старик – сопротивляются. Мальчишка слишком примитивен, чтобы ощущать в полной мере. Хиллориан… Стоп! А как же колонель?”. Запоздалое открытие поразило Стрижа до глубины души. Слабое воздействие Аномалии на Хиллориана ни в какое сравнение не шло с видимым разрушением личности Дирка. Кто такой полковник? Скрытый сенс? Или в лабораториях Департамента создано-таки пресловутое защитное мини-устройство? Несколько лет назад, до того как оставить разведку и обзавестись сардарской татуировкой, Дезет-Стриж вплотную приблизился к этой загадке. Все попытки найти ответ оканчивались провалом. Отчаявшись, Стриж лично отправил в небытие Центр Калассиана вместе с недостижимым (если он вообще существовал) ключом. Так неужели?

– Эй, иллирианец!

Опомнившийся Дезет руками в специальных перчатках стравил веревку. Дирк уходил все выше. Стрижу не понравилась явная поспешность вертолетчика.

– Используй крючья, лейтенант! Крепи карабины.

– Не слышу.

– Крючья.

– Ща…

Все произошло мгновенно. Тело сорвавшегося Дирка отделилось от скалы и бесформенным комком рухнуло вниз. Первый крюк вылетел мгновенно, второй продержался неуловимую долю секунды. Стриж осознал случившееся не разумом – его мысли все еще витали вокруг загадок Порт-Калинуса – включился инстинкт. Черное пятно, летящий навстречу смерти Дирк, уже ушло вниз. Рывок стравленной веревки едва не сбросил Стрижа с карниза. Должно быть, для самого Дирка, это более всего походило на ощущение от раскрывшегося парашюта. Вертолетчик повис на страховке между Стрижом и острыми гранями терпеливо поджидающих внизу обломков. Дезет знал, что порой, при неудачно устроенной страховке, сорвавшийся, даже если удержится и не разобьется, получает контузию ребер.

– Лейтенант, ты жив?

Молчание.

Стриж изо всех сил вцепился в веревку, по шее, возле воротника, ползла, щекоча, муха. Откуда она прилетела? В следующий миг, не поднимая головы, иллирианец понял – насекомого не было, это ощущение вызывал взгляд. Кто-то невидимый, но наверняка один из пяти взрослых, смотрел на него в упор, ожидая. Чего? “Он хочет, чтобы я бросил веревку, будто бы невольно. Кому-то мешает Дирк. Или я сам”. Стриж не понимал, откуда взялась эта уверенность. Он мигнул, пытаясь стряхнуть с бровей пот. Пахло полынью. “Здесь нет полыни,” – сказал себе Стриж. “Здесь ее нет и не было никогда. И я не брошу веревку.”

– Закрепляйся, лейтенант.

Дирк молчал. Стриж ждал. Запах несуществующей полыни накатил волной – старая, горька шутка ассоциаций. “У меня в этом деле есть своя цель. Порази мена Разум, у меня в деле есть цель, о которой не знает никто. И есть надежда – spes. Он хочет от меня смерти Дирка. Раз так – Дирк будет жить, открытый, беззащитный, пожираемый Аномалией Дирк. Быть может, это дело милосердия, но это и моя последняя фишка в игре”.

– Лейтенант…

Дирк зашевелился, освобождаясь от шока.

– Сейчас. Со мною порядок. Спасибо тебе, иллирианец.

– Не за что, напарник. Ты закрепился?

– Пытаюсь… Да.

Липкая муха исчезла. Неизвестный то ли отвернулся в разочаровании, то ли интуитивное озарение оставило Дезета.

Прочее составляли технические детали. Подъем закончился, почти вычерпав у шестерых остатки сил. Но они не решились задерживаться на отдых – Хиллориан не успокоился, пока все, включая Мюфа, не очутились на старой, надежной тропе. Хмуриков у менгира не оказалось – можно спокойно разбивать лагерь. На грани сна Стрижа осенило: “С чего я взял, что он – это он. Это могла быть и она.”

* * *

Каленусия, Горы Янга, Стеклянный перевал, день “Z+15”.

Камни, солнце, воздух не имеют пси – это известно всем. Среди слабой, неверной памяти о верованиях романтического прошлого Геонии затерялись следы былых адептов одушевленного дерева, ветра и скал.

Старые боги умерли. Никто уже не украшает бубенчиками и мини-лампочками ветви столетних псевдо-дубов в глухих фермерских провинциях, никто не мажет пищевым концентратом замшелый валун на перекрестке дорог. Когда-то это было. Прошлое кануло в мифическую Лету – реку звезд. Предрассудки предков осмеяны и похоронены, воображением правит не вера в духов благих, а пресловутая общементальная проблема.

Безотносительно к ветреному человеческому воображению, под солнцем Геонии изредка встречаются места, где, возможно, еще живет осознающая себя частичка Мирового Разума. Сколько таких мест? Ветер юга или севера свистит в покинутых священных пустошах? Ни вездесущий Департамент Обзора, ни сардары Иллиры, к счастью, ничуть не озабочены подобными вопросами.

Стеклянный перевал Янга – одушевленное место несомненно и в высокой степени. Он встречает путников по-разному. Тревожным сиянием горячего полудня. Нежно-розовыми иллюзиями утра. Багрово-фиолетовым, зовущим к покою, сумрачным полыханием заката. Ласковой безопасностью и звездной роскошью ночи… Точнее, встречал когда-то. Аномалия внесла свои поправки, теперь к Стеклянному перевалу не приходит никто.

…Или почти никто – шестеро незнакомцев все же нарушили покой Стеклянного в тот неопределенный час, когда тихо вянет усталый день, но еще не пришло время вечера. В этот час исподволь удлиняются короткие тени, и ветер путается среди камней, и слепит беззащитные глаза хрустальное сияние ледников…

…Слепит, но не каждому. Шестеро, один из них совсем маленький, заранее защитили глаза коричневым пластиком очков. Они задержались на перевале, то ли просто передохнуть, то ли удерживаемые незримым пси странного места. Ветер, как и положено, путался в камнях, исправно удлинялись тени. Шестерка словно ждала знака и каждый думал о своем.

Джулия Симониан с грустью вспоминала о покинутом Параду, с яростью – о серых нитях, с тревогой – о загадке пропавших ампул.

Полковник Хиллориан в самых укромных мыслях пробовал на зуб ту часть его, полковника, миссии, о которой пока не догадывается никто.

Хладный разум Стрижа лелеял собственный план, просчитывал и отбрасывал безнадежные варианты, душа кричала – spes.

Мюф томился по сайберу, которого подарит верный друг Джу.

Дирк бездумно отдыхал, он опустил веки, подставил лицо солнцу. Мука, та, что все сильнее терзала мозг лейтенанта, съежилась и отступила в мягком в пси-сиянии перевала.

Иеремия – Иеремия просто знал. Он понял, принял будущее, без страха, со стойкостью фаталиста.

Все шестеро, почти разом, не сговариваясь, сделали осторожный шаг – первый шаг по южному склону гор. Искомое лежало как на ладони – яркое, видимое до самых мелких деталей, зловещее, бесконечно чуждое Стеклянному перевалу, этим скалам, Игольчатому пику, чистому воздуху, ледникам, самой плоти Геонии.

– Вот она во всей красе, Аномалия…

Глава IX

Дохлая вечность

Каленусия, Горы Янга, Стеклянный перевал со стороны Воронки Оркуса, день “Z+15”.

– …Вот она, Воронка Оркуса.

Джу задохнулась от сумрачного восхищения. Сайбер-реконструкция не передавала и десятой части жутковатого очарования оригинала. Прозрачный воздух гор позволял рассмотреть мельчайшие детали. Воронка не имела формы перевернутого конуса – реконструкция лгала. То, что начиналось как слабо скошенный конус, через сотню-другую метров обрывалось вниз отвесной стеной. Исполинская дыра пронзала камень, уходя в черноту тени, именно воронка, гигантский предмет, украденный с кухни титанов. Обводы стен стремительно выгибались, заваливаясь в бездну. Вещество, слагающее поверхность, сильно отличалось от камней Янга. Пологую часть прорезали горизонтальные линии – острая, на грани чуда, игра света. Угольно-черные тени карнизов падали на поверхности цвета терракоты.

– Красиво.

Белочка сосчитала карнизы – девять циклопических концентрических колец. Ад древних? Стены пятнали черные точки.

– Что это?

– Проходы вовнутрь.

Задумчивый Хиллориан встал плечом к плечу, рядом с Джу.

– На что это похоже все вместе, по-вашему?

– По-моему, на огромную крысоловку.

– А здоровенная крыса сидит и ждет на самом дне, в темноте, среди пыли, помета, источенной стружки и сухих костей, оставшихся от приманки.

– О!

Белочку передернуло от отвращения – величественная красота кратера мгновенно поблекла.

– Туда есть спуск?

– Должен быть, надеюсь, не осела порода. Людей здесь не было… с памятью у меня стало неважно… полгода.

– А что стало с теми, кто…

– Подобрали тут неподалеку остатки планера. Вернулись от Стеклянного перевала, не дойдя по кратера, почти ни с чем, злые, как космическая холера и измученные отказами оборудования. А вы что подумали?

Белочка вздохнула с изрядной долей фатализма.

– Я бы не удивилась, найдя в подобном месте скелет.

– О! Не сомневайтесь, он еще найдется.

– Я не верю, что это строили люди.

– А я не верю, что это строили вообще. Смотрите, Симониан, смотрите внимательно – этот феномен в целом не имеет смысла. Это не жилье. Точнее, жить там теоретически можно, но для этого не стоило сверлить дыру в камне и ютиться по краям. На стратегический объект не похоже – слишком заметная и ничем, кроме Аномалии, не защищенная штуковина.

– Может, там дробили камень на щебенку, вытворяли еще что-то в таком же роде…

Полковник одобрительно кивнул, закуривая.

– В точку, девушка. Некое подобие шахт заметно. Если бы еще ответить на вопрос – куда дели то, что наломали, и какая Мировая дурь заставила проделать это невероятно странным способом.

В спину потянуло холодом. Ложно бесконечный полдень осторожно подался в сторону вечера. “Нас предает логика” – подумала Джу. “Мы скованы притяжением целесообразности не хуже, чем тяжестью планеты”.

– А почему в этом должен быть привычный нам смысл?

– О нет. Космос не должен нам ничего, кроме смерти и рождения. Второе от нас не зависит, первое мы пытаемся отсрочить, в панике делая глупости и обманывая себя. Но это не меняет ничего. Нам не дано охватить опытом и принять логику, которая, будь она проклята, чужда изначально. Легче и приятнее считать, что ее нет совсем.

Хиллориан бросил дорогую недокуренную сигарету на чистый камень Стеклянного, тщательно, зло растер пепел и тончайшую бумагу подошвой.

– Пошли, не надо стоять на перевале.

Джу поправила лямки рюкзака, вздергивая груз повыше на плечи.

– Где будет лагерь?

– Прямо там. Непосредственные ощущения сенсов в таком деле – золотое дно.

Пожалуй, одушевленная природа Стеклянного преднамеренно вымостила дорогу – плоские плиты уходили вниз лестницей широких неправильных уступов.

Мюф, не обремененный грузом, прыгал со ступени на ступень, распевая считалку:

Раз-два – привет.

Обратно хода нет.

Там – черта,

Здесь – зола.

Замри – беги.

Не береги.

В землю – хлоп.

Даст тебе в лоб…

– Замолчи!

Мюф с удивлением и обидой оглянулся на взвинченную Джу.

…Золото-медь,

Уже не успеть.

Сильную рать

Тебе не собрать…

– Не берите в голову, Симониан.

Полковник снисходительно фыркнул – вежливая замена смеха.

– В некоторых протокультурах восточной Геонии, детские песенки почитались пророчествами, получаемыми от богов. Занятно. Вы, конечно, не слышали устного фольклора моих племянников. Бойкие на язык мальчишки – будь в протосуевериях хоть гран истины, сестра давно бы скончалась в муках. Наш конопатый груз – просто ангел по сравнению с ними. “Золото-медь”… Ха!

Полковник бодро захохотал.

Белочка промолчала. Где-то, на самой границе сознания шевельнулись рваные, но уже чуть-чуть приободрившиеся серые нити…

Тем временем чаша долины приблизилась. Люди спускались, горы, обрамляя Воронку, заслоняли небо, отнимая у тускнеющей вечерней лазури кусок за куском, словно бы гигантская чаша грозила сомкнуть края, поглотив добычу. Скалы бросали под ноги пришельцам длинные фиолетовые тени. Каменная лестница кончилась, как бы отхваченная циклопическим топором. Размеры подавляли. Рваный край – древняя окаменевшая глина – обрывался в сквозную пропасть. Огромное пустое пространство дышало прохладой и опасностью, где-то шумел маленький невидимый водопад.

Дирк опустился на корточки и заглянул за край.

– Далеко отсюда падать… нет, не очень, в восьми ярдах – карниз. Широкий. Забавно…

– Что там?

– Не знаю – странная штука, иллирианец.

Стриж нагнулся, преодолевая желание держаться подальше от края.

– Да, кое-что там есть. Будем там – посмотрим поближе.

Полковник подошел неслышно.

– Дезет, лейтенант, спускаемся.

Карниз действительно оказался широким, с почти ровной, твердой поверхностью, усеянной мелкими рытвинами. Над местом витала горькая аура запустения. Из окаменевшей глины торчало нечто несуразное – оно-то и привлекло внимание Дирка с самого начала. Матовый серебристый отросток длиной около ладони отчетливо делился на сегменты. Вмятины покрывали побитый металл. Толстое основание металлической змеи уходило в твердь карниза, последний, свободный сегмент, самый тонкий, остроконечный, бессильно лежал на земле. Кое-где, мешаясь, валялись остатки причудливо искореженной арматуры. Неподалеку устроился совершенно неуместный среди техногенной свалки, покосившийся менгир – на этот раз явно искусственный.

– Что здесь было, полковник?

– Когда-то здесь были горы и маленькая станция пси-наблюдения. Все, что вы видите, Дирк – и то, и другое, и вон тот хлам, и эта безобразно огромная воронка – все это не наше. И появилось оно ниоткуда. Смотрите, Дирк, и вы, Алекс. Симониан, вы тоже подойдите поближе. Воронка Оркуса будто бы вдавлена сюда извне – даже границу можно разглядеть. Вон там – скалы перевала, темная порода, здесь – желтая терракота. Что скажете, Стриж?

Иллирианец поковырял окаменевшую почву носком ботинка.

– Покамест не скажу ничего. Глина как глина. Место выглядит странно – не спорю. Но я не склонен считать первую попавшуюся яму прорехой в реальности. Куда теперь?

– В обход по карнизу. Видите, каверны в склонах? Туда.

Они осторожно шли цепочкой, угнетенные соседством циклопического Воронки и ирреальностью происходящего. Игольчатый пик маячил справа – там, где остался перевал, небо, опаленное сиреневым закатом, набрякло тучами, обещая ночной дождь.

…Бункер первым заметил Дирк. Металлическая коробка, полускрытая осыпью глины, слегка накренилась, крыша прогнулась, черной пастью зиял проем, распахнутая настежь дверь покрылась рыжей шкуркой ржавчины.

– Это он?

– Да.

Белочка поежилась.

– Господин Хиллориан…

– Называйте меня Септимус.

– Как вы думаете, Септимус, эти люди – они все еще там?

– Ни в коей мере. Тела эвакуировали спасатели – почти сразу. Не берите в голову, Джу. Сейчас это просто потенциальная крыша над головой.

Белочка вздрогнула – коротко тренькнула тонкая струнка опасности. Угроза маячила в отдалении, пока не очень страшный, какой-то плоский, словно вырезанный из картона контур, за поворотом длинного, темного, глухого, без окон коридора. “Раньше я видела только людей. Почти никогда – предметы. Очень редко – прошлое. И никогда не видела будущее. Мои способности обостряет Аномалия”.

Пси-образ покинутого убежища серебрился утонченной тоской, острый трагизм крови и смерти почти истаял. Общее впечатление получалось такое же, как от руин какой-нибудь геройской твердыни. Подвиги ушли в легенду, на благородных камнях растет сорная (и непременно “седая”) трава…

Джу выставила ментальный блок – контраст вышел сокрушительный. Благородные руины померкли, уступив место грубой реальности. По-видимому, обвал в момент катастрофы сломал и разметал оборудование наблюдателей – сухую, посеченную оспинами выбоин глину, усеивали ржавые обломки, рваные ошметки пластика, секции сломанной мачты, обрывки мятой, крошащейся стальной сетки. Площадка вокруг бункера изрядно напоминала технологическую помойку на задворках средней руки мастерской.

– Занятно.

Хиллориан внимательно осмотрел картину и покачал головой.

– Смотрите, Алекс, бункер на месте. А вот висячая скала, которая был под основанием убежища – увы. От огромной каменюки не осталось и следа. Это напоминает мне винегрет – кусочек реальности здесь, кусочек абсурда – там.

– Так что же – заходим?

Дирк уже опередил иллирианца. Его голос глухо долетал изнутри.

– Полковник, все в лучшем виде. Консервы, оборудование, блоки к фонарям.

Белочка и Мюф вместе переступили порог – внутренние перегородки делили бункер на четыре части: мини-склад, кухню, санитарный блок и жилой отсек. В тамбуре хрустел под ногами занесенный ветром песок.

– Откуда они брали воду, Септимус?

– Понятия не имею – насосом, наверное. Впрочем, источник давно уже пересох.

В жилом отсеке на аккуратно заправленной двухъярусной койке нетронутым слоем лежала бархатная рыжая пыль.

– Тут очень долго не было никого.

– Год.

– Мы останемся здесь?

Хиллориан внимательно посмотрел на Джу.

– Вы интуитивно отвергаете такой вариант?

Сострадалистка энергично мотнула головой:

– Нет, ничего подобного.

– Замечательно. Устраиваемся здесь. Тесновато для шестерых, зато стены слегка экранируют пси. Относительно спокойный сон в Аномалии – великое дело.

Выбросить истлевшее тряпье Белочка поручила Мюфу. Паренек с охотой отправил небрежно свернутый узел хлама прямо в пропасть. Стриж, проследив полет, откомментировал:

– Вечность – универсальный поглотитель.

Джу фыркнула – и тут же согнулась пополам в приступе неудержимого, мучительного хохота. Ныло под ложечкой, слезы, горячие соленые слезы, смешанные с бурой пылью, обильно потекли по щекам. Дезет ошалело наблюдал бурный эффект случайной шутки, полковник нахмурился в недоумении, Дирк вежливо стушевался, Иеремия уже шел прямо на Джу, явно намереваясь пустить в ход излюбленное сельское средство от девичьих истерик – пощечину.

– О-о-о! Вы только посмотрите…

– Куда?

– Вот, вот левее…

– Это?

Пятеро разом повернулись.

– Да где же?

– Вот…

Пальчик Джу стремительно указывал куда-то в неряшливую груду ржавого хлама, наподобие гриба-нароста нависшую над самым обрывом.

На полушаге замер Иеремия Фалиан, чопорно-пристойно выбранился полковник, тихо, насмешливо присвистнул Стриж:

– Да, это сильно.

На побитой металлической пластинке, тусклой, иссеченной дождями табличке, сорванной с корпуса прибора, наискось красовалась надпись, давным-давно глубоко и резко процарапанная печатными буквами, грубым, крупным почерком:

7004 ГОД. НАБЛЮДАТЕЛЬ НУНЬЕС. Я СКУЧАЛ ЗДЕСЬ. СТАНЦИЯ R-735 – “ДОХЛАЯ ВЕЧНОСТЬ”

– Поздравляю, колонель. Вот мы и на месте…

* * *

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, ночь.

Ночь упала, и липкая чернота смешалась, сплелась, слилась в единое целое с холодной бездонной пустотой.

Дождь, намечавшийся с вечера, обернулся далекой грозой, гром слабо рокотал за перевалом, сполохи разрядов пару раз безвредно сверкнули за кромкой скал. Аномалия словно берегла пойманную добычу от стихий.

Маленький покосившийся бункер тихо лежал в темноте, прилепившись к груде окаменевшей глины. В эту ночь пси-шторм на время утих, реальность нежилась, погрузившись в кратковременный покой, в сон шестерых людей больше не вторгались пронзительно-тревожные видения.

Вернее, в сон пятерых.

Белочка вытянулась на жестком верхнем ярусе койки, перевернулась на живот и осторожно, стараясь не разбудить компанию, включила фонарик. Миниатюрная лампа – часть горного снаряжения крепилась чрезвычайно удачно – в виде диадемы на лоб. Джу подкрутила вертлюжок, превратив конус света в скромных размеров лучик, направила его куда надо и распахнула пухлый потрепанный том, заложенный вместо закладки сушеным листком парадуанской магнолии.

Полночь погасила звуки. В такие часы отступает тревога, море сонной темноты без следа растворяет дневную суету. Ясный покой располагает к размышлениям, ночная работа мозгами – занятие, не лишенное притягательности для интеллектуала.

Как бы не так – конечно – если ты выспался днем!

Сонная Белочка, вздохнув, перевернула страницу. В конце концов, не зря же она от южных равнин до перевала Янга тащила в рюкзаке увесистый трактат скандально известного сомнительной полемикой пси-философа. Начало выглядело впечатляюще:

“ХЭРИ МАЙЕР. ОТНОСИТЕЛЬНОСТЬ РЕАЛЬНОСТИ”

“Реальность – что мы знаем о ней? Мы, запутавшиеся в обыденной определенности, мы, младенцы, ведомые под руку технологией сытой, безопасной жизни, лицемерное имя которой – цивилизация?”

Джу едва не подавилась – благообразный портрет Майера на обложке вдруг надулся мыльным пузырем, расплылся, лопнул, потек, разметав радужные брызги. Из-под мыльной лужицы вывернулся, грозя пальцем веренице стандарт-каров, увенчанный седым ежиком волос неистовый луддит Иеремия…

Белочка часто поморгала, потерла слипающиеся глаза, прогоняя сон. Фалиан, лихо подмигнув, исчез, портрет преуспевающего Хэри Майера (трубка, свежее лицо шикарный костюм) прочно вернулся на место.

– Прокати их всех на помойку Мировая Дурь.

Джу быстро пролистала четыре страницы. Дальше пошло интереснее:

“…Фундаментальное исключение Калассиана не подвергается сомнению – все попытки технически и адекватно воспроизвести пси человека неизменно кончались крахом. Не наткнулись ли мы в своих блужданиях на косвенное доказательство существования нематериальной первоосновы личности?”

Джу крепко закусила губу – не расхохотаться бы некстати и не разбудить компанию. Автор, излюбленная мишень студенческих анекдотов, давным-давно получил в ученой среде прозвище Грубого Хэри, а в самом узком кругу и того жестче – Ублюдка Майера. Прозвище навесили не совсем без вины – дискуссии с участием идеалиста если не каждый раз, то зачастую кончались вполне материалистическими побоями. Хэри искусно играл роль зачинщика – распалившиеся философы фехтовали пухлыми томами, плескали в лица прохладительной водой из сифонов, метали в оппонентов сайбер-кассеты, престарелые члены коллегии не стеснялись пускать в ход трость.

Сейчас Грубый Хэри плавно подбирался к вопросу о душе.

“Принято считать, что физическая природа пси-явлений до сих пор не разгадана. Эта точка зрения – рискованная иллюзия. Она опасна постольку, поскольку затушевывает очевидную, ясную, нелицеприятную правду. Мы не хотим признавать факт, который встал во весь рост, который кричит, вопиет перед нами – в нашей реальности есть место явлениям, у которых объективно нет физической природы!”

Белочка прыснула в кулак. Студентам изредка открывали доступ в святая святых – побывавшие на “взрослых” диспутах в пси-клубе рассказывали кое-какие пикантные подробности. Как только разглагольствования идеалиста Хэри достигали критической отметки, лица физиков, химиков и биологов неизменно вытягивались. Ученые мужи кривились, словно вкусив лимона. Майер с наслаждением купался в атмосфере всеобщего осуждения, по-видимому, чувствуя себя как рыба в воде.

“Пси-явления произрастают из материального мира, пусть корни их – в физическом мире, но вершина, крона – вовне. Концепция Мирового Разума бездумно отдана наукой на откуп религии – верно ли это? Я не сомневаюсь в отрицательном ответе.”

Белочка зевнула, прикидывая – не посвятить ли остаток ночи сну. Мятежный пси-философ гнал бред, не унимаясь:

“Итак – психическое, идеальное и физическое, материальное – суть две первоосновы нашей реальности, в которой, к сожалению, преобладает второе. Плоть властвует над ментальностью, воплощение над идеей, косность над новизной, тело над духом…”

Лично у Хэри дела, наверное, обстояли по-другому. Уж что-что, а плоть им явно не управляла. По крайней мере, после каждой новой потасовки он, залечив синяки, восставал свежим и энергичным – не хуже Феникса древних.

“До сих пор симметрия духа и плоти пока остаются недостижимой. Можем ли мы надеяться, что где-то – в холодной глубине пространства, в ином ли измерении существует реальность, радикально отличная от нашей? Та, в которой дух (пси) первичен, а материальное, физическое (назовем его – кси) – лишь утонченный, бледный цветок на жирной почве идеи? Почему бы нет? Я верю, что это так. Что произойдет, вздумай случай совместить эти реальности во времени и пространстве?…”

Трактат завзятого скандалиста украшала занятная картинка. Белочка направила на нее лучик света от фонаря:

“…Великолепная симметрия, пригодная для бесконечного сохранения в вечности. Гармони кси и пси в одном существе – то, о чем мы до сих пор не позволяли себе мечтать. Подчеркну еще раз – достойная сохранения и способная к неограниченному самосохранению, как в виде целого, так и в частных своих проявлениях…”

Белочка всмотрелась в завораживающую примитивность квадратов, ахнула, захлопнула книжку, выдернула сушеный лист-закладку и осторожно перевела дыхание. Сердце колотилось пойманный мотыльком. Безвкусная и малопонятная проповедь Грубого Хэри перестала казаться смешной. “А ведь он дает нам, псионикам, надежду на неуязвимость, на естественные пси-наводки без последствий для сенса”. Джу скользнула с койки вниз, ловко обогнула спящего Дирка, отыскала в груде вещей на полу свой рюкзак и запихнула книжку поглубже. Потом передумала – снова вытащила потрепанный томик, как могла, обернула его в мятым лоскутом бумаги, вытащила из нагрудного кармашка обломок красного пластикового карандаша и крупно, несколько раз обведя буквы, вывела на обложке:

“РУКОВОДСТВО ПО ЛЕЧЕНИЮ КИШЕЧНЫХ РАССТРОЙСТВ”.

Надписанный таким образом, злополучный фолиант отправился на самое дно брезентового мешка. Внезапно Джу осенила еще одна идея – она бесшумно подтянула к себе мешок Стрижа и запустила в него пятерню. Минуты две она шарила в вещах, стараясь дотянуться до дна. Результат обескуражил – пропавших ампул у иллирианца не оказалось.

Дирк беспокойно шевельнулся во сне. Белочка проворно вскарабкалась на койку, стащила сапоги и погасила фонарь. “Вот так вот!”.

Она закрыла глаза. “Хотела бы ты неуязвимости для себя, Джу? Отмены приговора, вынесенного псионикам самой природой? Хотела бы – еще как. Но ты знаешь, к чему это приведет, это катастрофа – не стоит врать собственной душе. Всемогущество и безнаказанность – крепкий коктейль для любых мозгов, и мука, мука, мука вечного соблазна подправить мимолетом любую ситуацию. Кто устоит, получив такое? Никто. Почему никто не понимает, что именно обещает Грубый Хэри? Потому что он не понимает этого сам”.

За полуприкрытой дверью печально шелестел, осыпаясь, песок. Внутри бункера тихо, сторожко потрескивало что-то невидимое. Надсадно скрипело ржавое железо снаружи – сквозное дуновение лениво раскачивало обломок мачты, посвистывало в скалах, дергало полузаклинившую дверь.

Ответ пришел сам собой, словно принесенный упрямым ночным ветром. “Они там, в Параду, не придают значения болтовне, потому не знают, потому что никогда не чувствовали Аномалии… ”

* * *

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, день “Z+16”, время начала – 10:00

Мюф сдержанно ликовал – гордой радостью героя, получившего равно почетную и заслуженную награду.

Сайбер модели “сумка на ногах” отыскался в кладовой – безобразная квазичерепаха с примитивным интеллектом, скорее всего принадлежала покойному Нуньесу. В скалах такая бесполезна – короткие манипуляторы не позволяли лазить по камням. Дорогая игрушка так осталась валяться в кладовой. Сейчас расторможенный Белочкой сайбер спешно самообучался: суетился, побрякивал, натыкаясь на стены бункера.

Мюфа подмывало опробовать трофейную кассету, но тогда наверняка пришлось бы сознаться в краже. Образ Доктора (бесцветные лужицы глаз, черное дуло излучателя) так и не стерся из памяти младшего Фалиана – пережитый страх, унижение, ощущение собственной беспомощности и ничтожества осели на самых задворках маленькой души, время от времени неприятно напоминая о себе неясной тревогой. Мюф потрогал припрятанную в кармане кассету и в мыслях отложил опасный эксперимент на неопределенное “потом”.

– Тим!

Сайбер, отзываясь на имя, с разбегу, больно ткнулся в ноги хозяина. Мюф подпрыгнул, потер крепко ушибленную лодыжку.

– Пошли, Тим.

Мюф чувствовал – сейчас его окликнут. Взрослые уже толпились у выхода, нацепив налобные фонари, озабоченные и злые. Джу озиралась, отыскивая приятеля взглядом, ее коричневые волосы выбились из-под шапочки и блестели – почти как пластиковый корпус Тима. Дед стоял выпрямившись и не оборачивался, тем не менее Мюф все время чувствовал настойчивый, негромкий зов – Иеремия цепко помнил о внуке. Слева от дедушки что-то лениво колыхалось. Мюф прищурился, картинка лучисто расплывалась – так бывает, если, прищурясь, поглядеть на лампочку. В зрелище маячила некая странность, подумав, Мюф сообразил – взрослые не видят эту штуку. Вытянутое пятно не выглядело страшным – в нем было что-то от маленького котенка, вроде тех, у которых торчит морковкой ершистый хвостик, и немного – от сайбера Тима. Младший Фалиан успокоился, решив про себя при случае заняться пятном вплотную и поближе…

– Уходим, Мюф! Пошли.

Белочка шагнула в тревожное солнце утра. Воронка, освещенная косыми лучами, поражала ясной яркостью. В незамутненной чистоте красок – кремовой, черной, золотой и глинисто-рыжей присутствовал трудноуловимый зловещий колорит – панорама походила на гигантский, тщательно прописанный холст, у которого нет ни конца, ни начала. Хлам – ржавое железо (знакомое и незнакомое, равно), битый камень, покосившийся бункер – все это стерлось, исчезло, стушевалось перед величественным и опасным затишьем Аномалии. Воздух оставался кристально прозрачным, но небо над верхней кромкой южных вершин сгустилось до темно-мышиного, свинцового цвета. Свинцовая крыша небес, яркая, пронзительно и страшно сияющая желтизной твердь, бездонная выемка пропасти.

Белочку передернуло. “Это как внутренность гигантского надколотого яйца. Я никогда не смогу привыкнуть к этому месту,” – подумала она и устрашилась собственного предчувствия. “С чего я взяла, что могу надолго остаться в Аномалии?”.

Ментальный эфир мертво молчал. Увяли языки огня, не рокотал звездный прибой, нити исчезли. Белочка опомнилась – она уже на несколько шагов отстала от идущего впереди Фалиана. Аномалия терпеливо, равнодушно поджидала. “Ну что ж – посмотрим на тебя поближе, ты – безумная мечта Грубого Хэри”…

Глава X

Все запутывается окончательно

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, день “Z+16”, время начала – 10:00

– С чего начнем, колонель? У вас нет подспудного желания не соваться туда?

Стриж кивнул в сторону аккуратного отверстия в бежевой глине стенки. Отверстие, напоминавшее вход в пещеру, обнаружилось всего за двести шагов от бункера. Дыра около полутора метров в размахе имела любопытную форму – почти правильного пятиугольника.

– У меня есть желание разобраться с этим поганым делом как можно скорее и уйти отсюда во имя Разума. Вы сделали снимок входа, Алекс?

– Да. Кстати, а мальчишку следовало бы оставить в бункере. Какой чумы вы тащите ребенка с собой?

– Я вам объяснял, Стриж, парень – ментальный резонатор старика. Это как бы часть оборудования. И не делайте ханжеской физиономии – при вашем-то послужном списке… Дирк!

– Я здесь, полковник.

– Что у тебя сегодня с головой, лейтенант?

– В норме, шеф! Эта подлая штука меня отпустила.

– Отменно. Раз так – вот диспозиция, господа псионики и непсионики. Пред нами нечто, возможно – пещера, а скорее – шахта. Топография места нам неизвестна, происхождение – аналогично, агрессивных гуманитарных объектов не ожидается, а вот насчет аномальных выбросов пси – никакой гарантии. Заходим внутрь, разделяемся. Дезет, Симониан, Дирк – налево. Я и мастер Фалиан с внуком – направо. Держаться вдоль стен. Считать и фиксировать повороты. Съемка – по мере надобности. Звукозапись – желательно непрерывно. Встречаемся через два часа на этом самом месте, вопросы и предложения есть?

– Действия на случай экстренной ситуации, колонель?

– Убираться из опасного места как можно скорее. Взаимопомощь групп, увы, лишь по мере возможности. Итак, действуйте!

– Погодите…

Иеремия отрицательно покачал головой.

– Вам бы, полковник, послать меня с одной бригадой, а внучка – с другой. Мы с ним друг друга на расстоянии слышим, с самого его рождения так. Если какая беда, будет у вас на крайний случай ниточка.

Септимус смутился перед лицом двусмысленной перспективы: посылать вспыльчивого луддита со Стрижом рискованно, нагрузить Дезета сразу и девушкой, и ребенком – по любым меркам чересчур.

– К кому предпочитаете присоединиться, мастер Фалиан?

Иеремия сухо дернул подбородком в сторону Белочки и иллирианца.

– По рукам. Но предупреждаю – никаких конфликтов. Вы отправляетесь на дело чрезвычайной важности, а не на сафари под названием “подведем итоги дружелюбия”. Вас, Алекс, да-да, вас, не отворачивайтесь… вас все сказанное касается в равной мере… Пошли.

Сумрак каверны упал, мгновенно отрезая людей от тревожного, яркого сияния утра. Иллирианец, сострадалистка и Иеремия повернули налево; наблюдатель, Дирк и фермерский мальчишка – направо.

След в след за Мюфом, не отставая, крабом распластавшись по камням, упорно торопился примитивный сайбер.

До того примитивный, что ему, кажется, совсем не вредила Аномалия…

* * *

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, день “Z+16”, 11 часов 30 минут.

Стриж шел с годами наработанной опасной, обманчиво мягкой осторожностью, светя по сторонам фонариком. Лампа, прикрепленная ко лбу, позволяла держать руки свободными и наготове. Открывшаяся картина изрядно разочаровала бы человека, склонного поискать приключений, но иллирианец приключений не искал и поэтому испытывал сдержанное удовлетворение. За провалом входа обнаружился обычный или почти обычный штрек. Кто-то когда-то вырубил в плоти камня прямые, довольно широкие горизонтальные коридоры, к тому же не отличавшиеся ни запутанностью лабиринта, ни мрачно-роскошной красотой естественных пещер. Местами на стенах сохранились остатки арматуры, клочки тонко раскатанного металла – облицовка? Ничего слишком странного в штреке не было – если, конечно, не принимать во внимание его неизвестное происхождение.

– Не отставайте, леди.

Каленусийка шла следом, почти шаг в шаг. Иеремия угрюмо тащился последним.

– Что скажете? – Стриж осветил стену, яркое пятно света пробежало по камню и ржавому железу широкой дугой.

– Здесь рыли тоннель. Вон там рельсы?

– Чума Мировая…

Дезет поглядел под ноги, луч света услужливо прыгнул вслед за движением головы. Среди крошева битого камня и пыли тускло темнели две полоски металла.

– Похоже, и вправду рельсы.

Девушка подошла вплотную. Она боится и пытается не подавать виду, понял Стриж.

– Как вы думаете, кто это сделал?

– Не знаю, однако этого “кого-то” давным-давно нет. Здесь пусто, мертво и безопасно, как в давно распахнутой клетке для крыс.

– Здесь глухое эхо. Как вы думаете, что тут было когда-то?

– Не знаю и знать не хочу. Глядите в оба. Нужно сделать свое дело и уйти отсюда целыми – вот это главное. Вы чувствуете что-то странное?

– Да.

– В таких случаях не молчите. Разума Ради, все странности – немедленно вслух, это полезно для вашей же безопасности. Для моей тоже – она мне дорога как память. Что вы ощутили сейчас?

– Где-то там, впереди, есть нечто. Обрыв. Или, скорее, водоворот.

– Здесь сухо, как в бутылке с сахаром.

– Это не вода. Я не могу сказать точнее. Оно притягивает и поглощает…

Стриж сокрушенно откомментировал:

– Только монстров нам еще и не хватало.

Сострадалистка, судя по тону, опознала иронию и всерьез рассердилась:

– Ерунда какая. Нету тут никаких монстров. Вы думаете, я начиталась дешевых фикций?

– Тихо.

– Я не читаю такую дрянь.

– Тихо, ради Разума. Вы не слышите?

Девушка мгновенно замолчала, вглядываясь в подсвеченный лампой сумрак.

– Там шелест. Что-то осыпается. Это пси-наводка…

– О нет, это не наводка – я тоже чувствую это. Просто слышу, и все. Там и взаправду что-то шуршит. А вы, Фалиан, вы – слышите?

Стриж, не дождавшись ответа, резко обернулся.

Проход пустовал. Иеремии за спиной не оказалось.

– ФАЛЛИАН!!!

Эхо глухо умерло под закругленным сводом.

– Возвращаемся. Мне это не нравится.

– Нет.

– В чем дело, леди Симониан?

– Мне нужно идти дальше… туда.

Стриж заколебался. Двигаться к неизвестному источнику шума, повернувшись спиной к проходу, в котором только что бесследно исчез Иеремия, представлялось рискованным. Оставить источник неисследованным? Тогда не стоило пускаться в рискованное предприятие.

– Стойте на месте. Не двигайтесь, что бы не случилось. Если что – зовите меня. Я вернусь на двадцать шагов, как следует посмотрю за поворотом. Хотелось бы знать, куда подевался мастер Фалиан, сдается – исчез, чтобы мне насолить.

Дезет повернул назад, ощущая острую неуверенность. Бой без противника, опасность без имени – его “я” по-прежнему не ощущало ни малейшего влияния Аномалии, но рассудок устал от странности ситуации. Иногда ему казалось: причинно-следственные связи лопнули, словно истертые нити. Иеремии за попоротом не оказалось. То ли луддит ушел обратно, то ли свернул в единственный обнаруженный Стрижом боковой штрек. Зачем? Ответа не было.

Стриж повернул назад, задержавшись у поворота не более, чем на пару секунд. Тонкий, какой-то призрачный силуэт Джу Симониан медленно удалялся – девушка шла, словно сомнамбула, держась левой рукой за грубый камень стены. Иллирианец настиг ее в три прыжка.

– Я же вам говорил – нужно было оставаться на месте.

Сострадалистка не ответила ничего. Стриж присмотрелся – ее глаза сохраняли осмысленное выражение, но словно бы глядели сквозь Дезета, на неизвестное нечто. Девушка казалась погруженной в себя, напряженной, самозабвенно устремленной к невидимой Стрижу цели. Иллирианец не стал задерживать ее – просто пошел рядом.

Коридор немного расширился, битое, источенное ржавчиной железо грудами лежало там и сям, облицовка отстала от стен и свисали длинными, шершавыми, покрытыми рыжими разводами языками.

– Мрачное место, леди.

Джу шагала дальше, не отвечая. Она шагала легко, стремительно, упрямо вздернув подбородок. Внезапно девушка вздрогнула и резко остановилась, словно вразмах налетев на преграду.

– В чем де…

И тут Стриж увидел все.

Зрелище ошеломило даже скептически настроенного иллирианца. В семи футах от него, на замусоренном полу штрека кипела, пузырясь, вспениваясь крошечными острыми фонтанчиками пыли, черта. Казалось, циклопический массив камня рассечен огромным лезвием как невиданных размеров слоеный пирог. Черта была тем самым разрезом, она ровно шла по полу, идеально отвесно поднималась по стене, пробегала по потолку коридора и спускалась вниз, образовывая замкнутое кольцо. Материя на краю черты словно бы медленно кипела. Стриж прищурился, пытаясь разглядеть отрезанную от них часть штрека – и не увидел ничего определенного. Там было нечто, но эта сущность не имела ни формы, ни цвета, ни единой телесной, физической черты. Это не было веществом или субстанцией. Он не присягнул бы, что это существо. Дезет знал, что не видит ничего – ничего, даже глухой каменной стены. И вместе с тем интуитивно ощущал чужое присутствие – чуждое до такой степени, что оно не казалось даже опасным.

– Поздравлю вас, леди, Вселенная конечна, здесь, именно здесь, среди технического хлама, мусора и ржавчины, мы обнаружили то, что никто до нас не находил – это и есть настоящая грань мира…

Джу не слушала иллирианца.

Захламленный штрек исчез. В ушах вольно пел звездный прибой. Тонкая пленка реальности прогнулась, мыльный пузырь лопнул, капельки света и тьмы, смешавшись, забавно брызнули в разные стороны. Волны радости и силы мерно накатывали одна за другой, слегка приподнимая ее и отпуская снова. Ласковые пузырьки пены облепили руки, плечи, лицо. Белочка погрузилась в изумрудно-зеленые волны и удивилась – она не только не захлебнулась – даже не почувствовала отсутствия воздуха. Потребность в дыхании словно бы исчезла. Темно-изумрудная, холодно-плотная глубина ждала ее. Джу окунулась в прибой – с головой и еще глубже, оттолкнулась руками, постепенно уходя все глубже в пучину. Поодаль колыхалось нечто – густая темно-серая заросль мягкими изгибами повторяла каждое движение волн. Сострадалистка бесстрашно приблизилась и дотронулась до мягкого, пушистого облака морской травы. Это были старые знакомые – серые нити. Совсем не страшные, даже смешные. Джу засмеялась, наслаждаясь вновь обретенным покоем и безопасностью. Она протянула руки… Нити потянулись навстречу, упруго оплетая ей пальцы.

– Иди сюда. Ты хочешь неуязвимости?

– Да.

– Это очень просто.

– Вы кто?

– Смысл.

– Чего вы хотите взамен?

Нити молчали – в молчании присутствовал некий насмешливый ответ, который никак не удавалось ухватить. Белочка внезапно почувствовала, что задыхается, она отчаянно рванулась вверх – к свежему морскому ветру. Поздно – нити уже успели оплести ее руки до самых плеч.

– Нет!

Джу беспомощно билась, отрывая тонкие, остро жалящие щупальца, нити, построясь сетью, поспешно опутывали спину, ноги. Она закричала и тут же пожалела об этом – вода потоком хлынула в легкие. “Это неправда” – отстраненно подумала Джу и крепко зажмурилась. “Я не могу умереть, это только пси-наводка, ментальный шторм. Нет моря, нет нитей, ничего этого здесь нет. Сейчас я успокоюсь, просто открою глаза и увижу пыльный штрек, ржавчину и противную физиономию иллирианца. Я хочу это увидеть. А потом я просто повернусь и уйду, оставлю грязь подземелья, выйду под солнце и все будет хорошо”.

Она осторожно подняла веки.

Не было ни пыльного штрека, ни Стрижа, ни ржавчины, ни россыпи мелких камней. Вокруг колыхались изумрудные волны. Пучок нитей цепко захлестнул шею. Джу закрыла глаза и прекратила борьбу – она поняла, что проиграла.

* * *

– Поздравлю вас, леди, Вселенная конечна, здесь, именно здесь, среди технического хлама, мусора и ржавчины, мы обнаружили то, что никто до нас не находил – это и есть настоящая грань мира…

Дезет осекся.

Девушка внезапно подвинулась к черте. В остановившихся ореховых глазах отражался свет фонаря.

– Джу, не делайте этого.

Сострадалистка не слышала. Она неловко, как ребенок, который учится ходить, шагнула вперед. Черта кипела рядом с носком ее ботинка. Стриж подскочил, как подброшенный, и ухватил девушку за куртку.

– Назад.

Она рванулась резко, как будто ныряя в воду, иллирианец едва успел поймать Джу за плечи. Она вырывалась неистово, дралась неумело, но яростно. Стриж оттащил девушку к стене. Она успокоилась всего на несколько секунд, потом неведомая сила вновь бросила ее к черте. На скуластом личике проступило чужое выражение экстатического упрямства. Стриж с трудом прижал ее узкие плечи к камню.

– Не двигайтесь. Закройте глаза, не надо туда смотреть. Дышите глубже. Подождите. Так. Это пройдет. Это безумие посылает Оркус.

Джу плакала. Потом попыталась укусить Дезета за руку. “Великий Разум, что делать-то?”. Девушка то затихала, то билась, пытаясь дотянуться до Черты. Рывки с каждым разом становились все резче – в ее упорстве и силе было нечто нечеловеческое. Мускулатура тонких рук казалась каменной на ощупь. Она и Стриж, сцепившись, вместе медленно сползали к призывно светящейся синим дорожке. “Это наваждение. Ее убивает ее же сверхчувствительность. Еще немного – и мне ее не удержать никакими силами. Тут, пожалуй, нужен стресс. Была не была”. Дезет на ощупь нашел поясок пуховых брюк девушки.

– О-эй!

Кнопка отлетела с треском. Джу взвизгнула, вырываясь – хвала Разуму, уже не в сторону синей черты. Стриж силой удерживал ее, последовательно преодолевая сопротивление. Бесенок иронии на секунду посетил сознание иллирианца – “совместим необходимое с приятным”…

Опаляющий вихрь налетел порывом, смял изумрудный мираж волн. Воздух загудел, содрогаясь. Море исчезло мгновенно – серый, тонкий, режущий шелк нитей мгновение полоскался на яростном, сухом ветру. Потом серые щупальца разлетелись от воздушного удара, обрывки унесло в сторону. Джу пришла в себя – вынырнула из водоворота видений.

– И!

Она рванулась – бесполезно. Стриж действовал с забавной смесью деликатности и нахальства. Обозленная Джу пристроилась прокусить ему плечо – не тут-то было, мешала толстая альпийская куртка. Достать разум “нулевика” зловредной наводкой – об этом не приходилось и мечтать. Оставалось молотить агрессора по спине и дергать его за волосы. Кажется, это лишь прибавило иллирианцу энтузиазма.

– Ах, мерзавец.

Он выпустил плечи Белочки, когда все закончилось, да и то не сразу и аккуратно застегнул ее пояс и молнию голубой курточки. Джу оценила ситуацию – случившееся более всего походило на вежливое изнасилование.

– Вы негодяй.

– Конечно. Я ужасно раскаиваюсь.

– Вы раскаиваетесь по понедельникам и пятницам и пакостите в остальные дни.

– Я предупреждал, какой я плохой.

– Теперь я точно не поверю, что вы не насиловали фермерских дочек.

– Ну что вы! Никогда ими не увлекался. Это вы, леди, меня покорили своей добродетелью и красотой.

Джу подумала, не закатить ли наглецу оплеуху постфактум. Лампочка с ее лба свалилась и валялась в стороне. Физиономия Стрижа казалась темным пятном.

– Я вас убью.

– Это не то обещание, которое следует принимать без должной серьезности…

Стриж поднял, надел и поправил налобный фонарь. Сострадалистка казалась разъяренной и расстроенной, но совершенно нормальной. “Хвала Разуму – обошлось. Она не помнит, как пыталась уйти”. Иллирианец галантно протянул Белочке руку.

– Пойдемте, леди. Нужно найти остальных. И постарайтесь не наступать на черту…

Джу молча спрятала руки за спину.

– …ну на черту-то во всяком случае не наступайте – не надо этого делать даже мне назло.

Белочка с мрачным видом прошла вперед и прибавила шагу. Она брела в полутьме, круг света от фонарика выхватывал то ржавую арматуру, то облупившуюся облицовку стен. Отчаяние захлестнуло Джу, мир казался забранным частой серой сеточкой, сеточка из живых нитей глушила звуки, похищала краски, отнимала силы. Тоска представлялась почти материальной субстанцией – активной, липкой, обволакивающей. Впрочем, депрессия сострадалистки не имела прямого отношения к наглой выходке иллирианца – ее мучило осознание поражение. Вопреки чаяниям Стрижа, Белочка помнила свой путь к черте и твердо знала, что решающую схватку с нитями она проиграла.

– М-м-м…

– Что-то не в порядке? Вам плохо?

Иллирианец в два шага догнал ее, взял за локоть и довольно бесцеремонно оттащил от черты.

– Сядьте у стены. Не двигайтесь. Это опять ментальный шторм.

– Ублюдок.

– Нет, шторм.

– Вы ублюдок.

– Все, что угодно, только не двигайтесь, холера меня порази! Не совращать же мне вас всякий раз, как накатит эта штука.

Воздух наполнился невидимым напряжением. Пушок на руке встал дыбом. Кончики волос Белочки слабо потрескивали.

– Он идет…

– Идет…

Они, не сговариваясь, погасили фонари. Под сводом потолка с шелестом проносились невидимые тени. За сломанными вагонетками стучали шаги. В их идеальной размеренности было нечто нечеловеческое. Дезет чувствовал, как слабый ветерок шахты шевелит волосы на голове. Белочка вцепилась в его альпийскую куртку, замерла, не дыша.

– Пустите мою руку… Я должен взять пистолет.

Джу с трудом разжала оцепеневшие пальцы. “Я не должен никого жалеть,” – подумал Стриж. “Желание защитить – похвально, да вот только привязанность для меня смерти подобна. Они такие внимательные, эти люди в сером – пока они вежливы и осторожны, как мышки, серые мышки с красными глазами. Но как только я стану уязвим, меня загонят в угол, скрутят, прикажут, хрястнут душу пополам…”

Стриж снял оружие с предохранителя и прошептал, почти беззвучно шевеля губами.

– Как только это появится – я стреляю. Если выйду из строя или… или заметите за мною явную странность – немедленно уходите. На месте не оставайтесь ни в коем случае. Мне помогать тоже не надо, будет один вред.

Шаги стучали в ритме медленного сердца. Стриж поднял оружие. Шаг… Еще шаг…

– Ой, Мировой Разум…

У Дезета к напряжению момента против обыкновения примешивалось жгучее, мучительное любопытство. “Иди сюда, чудовище. Посмотрим на тебя вблизи.” Черная фигура с ярким пятном вместо головы показалась из-за вагонетки. Стриж прижал курок. И…

– Какого……………………………, Фалиан!

Белочка потрясенно ахнула и через секунду задрожала от беззвучного хохота. Чудовище мгновенно обрело очертания долговязого луддита. Иллирианец, красный от досады (ладно, в темноте не видно) опустил пистолет.

– Я вас чуть не пристрелил, чумой в башку ударенный проповедник. Это надо же так бродить в темноте…

Черная куртка Иеремии, похоже, стала еще чернее, на лбу вовсю пылал свежеподзаряженный фонарик.

– Мятутся сердца у тех, у кого совесть не чиста.

– Забери вас Мировая дурь.

Сардар убрал пистолет.

– Вы заставили меня нарушить слово, данное колонелю. Я обещал не пререкаться с вами, старый фанатик. Все, хватит. Уходим отсюда. На сегодня хватит теней, кипящих дорожек, ментального шторма и прочих радостей жизни…

Белочка сделала движение к выходу.

Стриж замер.

Иеремия давно уже стоял, не двигаясь, однако, размеренные удары продолжали отдаваться под сводом тоннеля. Пальцы оторопевшего иллирианца запоздало царапали кобуру. За спиной полуобернувшегося и оцепеневшего от растерянности проповедника проявилось нечто.

– И-и-и-и! – истерический вопль Джу заглушил биение медленного сердца призрака.

Возле разбитой вагонетки, в полутора метрах над землей, завис конус света. Там, где конус сходил на нет, в яркой светящейся точке, не было ни руки, ни головы, ни фонаря.

Ничего, кроме пустоты. Конус висел в пустоте…

* * *

– Их нет уже три часа…

– Вы правы, Дирк.

Полковник напряг глаза, стрелка примитивно-механических (специально для Аномалии) часов едва тлела в полутьме холодной каплей фосфорического огня.

– Ждем еще тридцать минут.

Они устроились на более-менее чистом пятачке пола, полковник, скрестив руки на груди, привалился прямой спиной к облупившейся стене, Дирк сидел, ссутулившись и стараясь ни к чему не прикасаться, черные волосы вертолетчика, перепачканные пылью, свалялись и упали на лоб. Мюф отошел на десяток шагов и возился в темноте, расшвыривая легкие обломки.

Штрек ровно уходил во тьму. Здесь, в западной половине, на стенах не было и следа облицовки. Грубого вида балки из неизвестного материала там и сям подпирали потолок. Коридор имел такой вид, словно его упорно прокладывали в твердом теле скалы, да так и бросили, не завершив. Среди камней тихо шуршало нечто.

– Крысы, полковник – вы слышите их возню?

– Бросьте, Дирк. Это дурацкий сайбер мальчугана.

– Думаете?

– Не сомневаюсь.

Действительно, из расступившейся темноты вынырнула уродливая техническая каракатица. Сайбер потыкался в пыльные закутки, а потом с маху ударился о сапог Дирка. Вертолетчик едва не потерял равновесия.

– Ах ты, тварюшка!

Пинок отбросил машинку прочь. Пластиковый корпус затрещал, сайбер замер на несколько секунд, ориентируясь в изменившейся обстановке, потом нырнул в сторону. Возможно, атака Дирка была отнесена к разряду опасных – сайбер, запрограммированный на самосохранение, вовсю пустился вдоль штрека, уходя от несуществующей погони.

Мюф моментально обнаружил пропажу.

– Тим! Вернись, Тим!

Фалиан-младший рванулся следом за машинкой. Септимус едва успел ухватить его за рукав.

– Стой на месте, парень. Тим вернется сам.

Мюф не слушал. Он извернулся ужом, освобождая куртку и бросился вслед за убегающим сайбером. Хиллориан обреченно махнул рукой:

– Вставайте, Дирк, хватит прохлаждаться. Вы отличились – как всегда. Не надо было пинать этот квазиразумный хлам. Теперь еще придется искать мальчишку. К счастью, спрятаться ему некуда – дорога прямая как стрела.

Они устало шагали в подсвеченной темноте, не подозревая, что через час в живых из них останется только один.

* * *

Стриж медленно опустил руку.

Конус висел в пустоте. Мерные удары ленивого сердца продолжали отдаваться под сводами галереи.

– Это галлюцинация. Слуховая и зрительная.

Немного успокоившаяся Джу выпустила куртку Дезета и решительно замотала головой:

– Нет. У вас, кстати, не может быть пси-галлюцинаций. Что вы видите?

Стриж пожал плечами:

– Свет. Его источник очень мал, и держится в воздухе без подпорок.

– Я вижу другое. Мастер Фалиан, что видите вы?

– Кругляш из огня.

– Нам всем представляется разное.

Стриж попробовал поглядеть сквозь прищур, искоса, по-всякому.

– Пусть убьет меня отходами Разума, но это конус – я вижу его. Понимаете, вижу. Интуиция говорит, что зрение меня не обманывает. Но вместе с тем я уверен, что этого не может быть никогда. Занятно. Мне почему-то кажется, что он не опасен.

– Для вас – очень может быть.

Конус, словно услышав спор, лениво вильнул в сторону и медленно продвинулся в сторону черты, светящимся баллоном проплыл несколько метров и втянулся в кипящий водоворот черты, напоследок истончившись и изогнувшись наподобие языка холодного, бледного пламени. Удары невидимого метронома продолжались еще несколько секунд в полной пустоте, потом внезапно оборвались.

– Вы знаете, Джу, у меня такое чувство, что нас обманули. Я ждал опасности, а с нами обыденно, с яркостью мультипликации, разыграли дешевый фокус… Пошли обратно.

Они повернулись уходить. Джу Симониан хладнокровно отметила, что Иеремия брезгливо, тщательно обходит иллирианца, стараясь не прикасаться к нему даже краем одежды. Стриж держался с напускным равнодушием. “Совражество” бодро двинулось в обратный путь, осторожно шагая через кучки источенного ржавчиной железа, рельсы, остатки смятой вагонетки и груды битого камня. Чувство опасности как-то разом притупилось, уступив место нарочитой беззаботности. Белочка рассматривала натянутую спину несгибаемого луддита, отважно прикидывая, как бы получше втереться в доверие к сердитому старику. Мюф – еще малыш, полковник-наблюдатель не внушал доверия ее душе либералки, иллирианец – опасный циник, зато у каленусийского фермера хотя бы есть религиозные принципы. Дружба с ним могла бы всерьез пригодиться, если… а вот что “если”, додумывать не хотелось. Белочка чуть ослабила барьер и нырнула в иллюзорный мир. Опаливший ее страхом призрак опасности все так же маячил за поворотом воображаемого тоннеля, его картонный силуэт словно бы облекся легкой дымкой плоти. Плоть еще не отвердела, пугало выглядело и комично и страшно одновременно. Джу, наморщив нос от отвращения, восстановила барьер.

– Мастер Фалиан, мне очень хотелось бы знать ваше мнение насчет… Ну, насчет этого самого. Вы, конечно, во сто крат опытнее всех нас…

Иеремия, подмазанный лестью, что-то неразборчиво буркнул.

– …вы не могли бы поделиться своим мнением?

Фалиан сбавил шаг, вытирая запорошенные пылью глаза.

– Имеющий уши, слышит, имеющий глаза – видит, а не имеющий разума – по заслугам получает оплеухи и тычки…

Белочка могла поклясться – Стриж, не поворачивая головы, навострил уши. Преамбула выглядела многообещающей, Иеремия продолжил как ни в чем не бывало.

Легенда Иеремии Фалиана

Однажды в предначальные времена над несытой бездной Хаоса пролетал великий крылатый дух – Именователь. Энтро – Мировой Беспорядок – беспокойно колыхался наподобие безбрежного студенистого моря, отметывая время от времени липкие щупальца случая. Щупальца хватали все, что проносилось над поверхностью Энтро: первичные мысли, спящие, непроросшие зерна порядка, и малых, добрых и доверчивых духов. Энтро пожирал добычу, но пожранный порядок не уменьшал ни Хаоса, ни голода.

Крылатый летел высоко, но даже туда долетали отзвуки безобразий, творимых Энтро. Белые одежды крылатого духа испачкали липкие брызги, слух ранили негармоничные крики пожираемых, Крылатый удивился – и спустился пониже.

Энтро задумался – Именователь казался слишком крупной добычей, такие опасны. Мысль суть порядок, а порядок чужд Хаосу как ничто иное, поэтому коротка была мысль и бесплодной оказалась она. Щупальца Энтро потянулись к Именователю, опутали его и потащили в липкую жижу Безысходности. Но силен был Дух и ярко светилась его сущность – опаленные щупальца ежились и опадали. Энтро отращивал новые – гибли и эти, сожженные жаром истины, ибо истина в больших количествах победительнее и опаснее лжи. Крылья Именователя били врага, белые перья осыпались лепестками, раня отметинами голодный Океан.

Сколько длилась битва – не знает никто, поскольку не было тогда ни дня, ни ночи, а лишь серый сумрак безвременья. В конце концов Энтро пал, а Именователь, потеряв добрую половину оперения, очутился на выжженном досуха дне Беспорядка. Предначальный мир лежал в развалинах, но Именователь собрал немного уцелевших зерен порядка, посадил их в землю, взрыхленную битвой, и полил прозрачной кровью, что текла из его раненого плеча.

Зерна проросли, создав сущий мир, а Именователь стал с тех пор называться – Творец.

Из зерен выросли свет, воздух, твердь и вода. Тогда Именователь отделил от тверди Космос и сделал его своим домом. Прочую же часть назвал – земля. Земля была пуста, но Творец призвал уцелевшие первичные мысли, дал им имена и они стали людьми, животными и растениями. Творец понял, что сущее – прекрасно.

Порядок вещей, предоставленный своему естественному ходу, складывался как нельзя лучше, но однажды к Творцу явились первичные мысли, опоздавшие к моменту Творения, и не ставшие потому сущим. Мысли без воплощения воззвали к Именователю, требуя справедливости. Творец задумался, ибо удобный для творения момент безвозвратно канул в вечность. Бесприютные первичные мысли роптали, и тогда Именователь позволил им малое – занимать те частицы сущего, которые по небрежности потеряют свой смысл. С тех пор сущее, смысл которого ослаб, теряет и природу свою, захваченную иными, и само становясь иным…

Глава XI

Бунт

Луддит умолк. Белочка молча переваривала смутно знакомую легенду, Стриж тихо откомментировал:

– Я и не знал, что суеверия настолько живучи среди каленусийских крестьян. Я подзабыл университет, но, сдается мне, что здесь ограблено с полдесятка древних авторов. “Несытая бездна Хаоса”… Гм… Не сомневайтесь, Джу, у старика качественно уехал колпак.

Белочка пропустила подначку мимо ушей, мучительно сопоставляя – в рассказе Иеремии присутствовало некое рациональное зерно, прикрытое личиной сказки. Она уже успела дать себе слово еще раз перечитать Хэри Майера, когда по коридору прокатился низкий гул. Звук походил на искаженный расстоянием звук удара, стены галереи чуть заметно дрогнули.

– Что это?

– Не знаю. Во всяком случае – нам как раз туда. Там – выход. Не будем задерживаться, мне не нравятся шутки местной природы.

Они поспешно прибавили шаг, торопясь отыскать Дирка, и Хиллориана. Иеремия казался встревоженным, даже угнетенным, морщины на лице залегли еще резче.

– Что-то случилось? Вы что-то чувствуете?

Фалиан кивнул.

Белочка поняла без слов.

* * *

…Мюф остановился. Балка, подпиравшая низкий свод, едва заметно просела. Такие балки в восточных поселениях поддерживают своды сараев, только там они всегда были из дерева, эта – из непонятного, страшноватого на вид материала. Мюф провел исцарапанным, грязным пальцем по угольно-черному, гладкому столбу. Столб слегка растрескался. Длинные, изломанные, узкие, как прорезь ножа, щели веером разбегались вдоль толстого черного стержня. Мюф пнул столб прямо под основание – тот ответил глухим звуком, возможно, уже затронутый Аномалией пластик слегка подался – пока только слегка, на грани невидимого. Легкая, короткая дрожь сотрясла свод галереи. Мюф, жестоко пачкая штанины комбинезона, опустился в грязь, на колени, осмотрел столб – длинная трещина начиналась внизу и шла наискось, от столба отделилась длинная щепка, похожая на зуб. Младший Фалиан потрогал острый конец зуба – и тут же сунул уколотый палец в рот, отсасывая соленую бусинку крови.

В этот самый момент, в дальнем конце штрека, в том месте, где пласты камня сходились острыми углами, нехотя ворохнулось что-то многоногое, приземистое.

– Тим!

Мюф бесстрашно шагнул в темноту и наморщил нос – темнота пахла гнилью и еще чем-то острым, ядовитым.

– Вернись, Тим!

Мертвенно-зеленоватый круг света от фонаря прополз по стене, высветил слоистый излом камня, чуть прогнувшиеся под тяжестью породы столбы, упал на неровный пол штрека…

Мюф испуганно замер, стиснув кулачки.

На полу кое-что упруго копошилось. Это щетинилось зарослями жестких усиков, светились злобой бусинки многочисленных глаз. Злоба выглядела вполне осмысленной, а существо – отвратительным. Два десятка грязно-бурых, линялых “хмуриков”, срослись хвостами, образовали единое целое – бесформенный комок, комок беспомощно, и вместе с тем угрожающе, копошился на полу, скалил сотни мелких, игольчато-острых зубов. Крепко пахло отбросами.

Мюф, сбросив оцепенение, неистово, пронзительно заорал…

* * *

– Вы слышали, Дирк?

– Он здесь – это его голос. Сейчас я поймаю паршивца за ухо и задам ему жару.

– Спокойно, лейтенант. Без радикальных действий… Да стойте же!

Обозленный вертолетчик, не слушая Септимуса, бросился на звук. Отчаянный крик на секунду оборвался – словно невидимый крикун сделал короткий вдох – и снова возобновился с удвоенной силой.

– Дирк, вы где? За которым поворотом?

– Я свернул налево, полковник.

– А я направо…

– Не слышу…

– Сейчас я подойду… Что там у вас?

– Мальчишка вопит как резаный.

– А, чума на его голову!

– Что случилось, полковник?

– Да так – приятная мелочь. Я уронил фонарь и он погас. Вот и шарь теперь на ощупь в темноте…

– Вам помочь?

– Ищите парня, чтоб ему пусто было, мне помощь не нужна.

Дирк заколебался – если фонарь Хиллориана разбился, помощь полковнику совсем бы не помешала. Крик младшего Фалиана оборвался внезапно, словно мальчик мгновенно провалился сквозь землю. Тусклый свет его маленькой лампы разглядеть не удавалось.

– Эй, парень! Ты где? Кончай прятаться – вылезай.

Мюф не показывался.

Лейтенант остановился, переводя дыхание. Круглый отблеск света метался туда-сюда, выхватывая куски серых, неровных стен. Дирк осторожно оперся о поверхность камня – тот оказался неожиданно гладким.

– Чума на них – это же опора…

Пальцы протянутой руки ощупали столб, длинную трещину, наткнулись на острую щепку в виде клыка. Дирк отдернул руку и несильно пнул подпорку – на уколотом мизинце выступила почти черная капелька крови…

…В этот момент многолетняя усталость, накопленная в подогнувшемся столбе, сделала свое дело. Опора хрустнула, подалась, треснула наискось, щель проворно удлиняясь побежала вдоль столба, балка распалась пополам, как небрежно сломанная спичка – и медленно-медленно, проседая под тяжестью каменного свода, упала.

Половинки сломанного столба рухнули рядом, словно сраженные солдаты, одна из них отлетела на полшага в сторону и ударила Дирка под колено. Массивные глыбы, отделились от потолка, с грузной неотвратимостью покатились вниз, тяжелый грохот смешался с резким треском рвущихся вдоль опор, каменная пыль клубом взвилась над местом катастрофы, крошка стен, мелкие обломки кремня веером брызнули во все стороны…

– Дирк!

Острый треск заглушил голос Хиллориана. Своды тоннеля колебались, уцелевшие, перегруженные подпоры угрожающе прогнулись.

– Дирк! Что с вами? Вы целы?

Септимус поспешно шарил в пыли. Фонарь сыскался в неожиданном месте – почти под ботинком самого полковника. Хиллориан щелкнул кнопкой – осветитель исправно сработал, выбросив мертвенно-зеленоватый конус света. Полковник пристроил лампу на лоб и затянул ремешок фонаря на затылке. Мутные клубы пыли вырывались из левого отворота коридора. В отдалении, сзади, стучали, приближаясь, шаги бегущих.

– Кто здесь?

– Это мы, колонель…

Первым вынырнувший из-за поворота Стриж пытался вытереть лицо, но только размазывал по нему слой слегка сверкающей в свете лампы пыли.

– Кто – “мы”?

– Я, со мною девушка и Фалиан.

– Вы в норме? Где были так долго?

– В норме, в норме, потом все расскажу… Что здесь происходит?

– Обвал. По-моему, там, левее завалило Дирка. Сейчас, подождем, пока осядет пыль, и проверим.

В этот отчаянный, страшный момент Белочка смотрела на Хиллориана почти с ненавистью:

– Пока мы ждем, он умрет. Ему наверняка нужна помощь.

– Спокойно, Джу. В сторону лишние эмоции. Вы ничем не сможете помочь ему в кромешной темноте… Кстати. Не советую снимать свой пси-барьер. Силы и нервы вам еще понадобятся.

Четверо замерли в стиснутом камнем пространстве, мучительно долго пережидая.

– Все. Теперь чисто. Пора.

Тяжелые, угловатые глыбы почти завалили штрек, проход сузился до предела. Септимус, обдирая плечи, протиснулся вперед, давая место Стрижу.

– Вот он…

Иссиня-бледное лицо Дирка показалось Джу отрешенным, глаза оставались закрытыми. Грудь, шею, плечи густо засыпало крошево камня. Левая нога лейтенанта лежала прямо, правую словно выкрутили жгутом, ступня в парусиновом ботинке неестественно вывернулась наружу.

Но худшим оказалось все-таки не это. Тело лейтенанта придавила рухнувшая опора – неподъемный столб лежал поперек, подмяв верхнюю часть бедер, поясницу и таз. Рванувшийся было вперед иллирианец отступился и опустил руки – концы бревна намертво заклинили обвалившиеся камни. Самое худшее – смертельно искалеченный, раздавленный Дирк все еще жил. Веки задрожали и приподнялись, открыв мутно-черные от расширившихся зрачков глаза. Ни говорить, ни даже кричать вертолетчик не мог, из уголка рта сочилась вязкая жидкость – желчь, смешавшаяся с кровью из прокушенной губы.

Белочка ощутила горькую волну неотвратимо накатывающей тошноты. В ушах тонко, по нарастающей застрекотало – прозвенел первый звоночек близкого обморока. Плотный пси-барьер выстоял, бесконечная боль Дирка не могла проникнуть в сознание Джу. Но вид…

– Космос всемогущий!

Несчастный лейтенант сейчас походил на растоптанного жука. С одной печальной разницей – он был человеком.

– Ох.

Стриж едва ли не отшвырнул Белочку, резко оттеснил ее прочь.

– Уйдите, ради Разума. Вам не надо туда смотреть.

Хиллориан оглядел раненого, цепко всмотрелся в искаженное лицо.

– Что будем делать, Алекс?

– А это ваш человек, вам и решать. Я здесь не при чем.

– Понятно.

Полковник достал пистолет.

– А вы не боитесь стрелять, колонель? Вы не чувствуете запаха?

– Пахнет дерьмом и смертью.

– Если бы только этим самым. Я не присягну, что в тупик не подсочился какой-нибудь взрывчатый газ. В таком случае стрельба нам выйдет большим боком.

– Рудничный газ не пахнет ничем, – отрезал Хиллориан, однако поспешно убрал оружие.

– У вас хороший нож, Фалиан. Как насчет?…

Иеремия протянул бритвенно-острый тесак, полковник склонился над раненым, убрал мелкие камешки с шеи лейтенанта, не торопясь примерился.

– Годится. Лучше всего – в горло.

– Не смейте этого делать!

Наблюдатель удержал руку, обернулся, лицо мелко задергалось от ярости.

– Стриж, сделайте мне одолжение, уведите ее подальше и подержите покрепче. С меня довольно воплей – мое терпение на сегодня истощилось.

Иллирианец крепко до боли взял Джу за локти:

– Пойдемте, леди. Полковник сердится.

Джу обманчиво расслабила руки и тут же, из последних сил рванувшись вбок, вывернулась из цепких объятий Стрижа.

– Ублюдки!

– О, холера!

– Я же сказал – держите ее, Дезет! У вас руки растут не из того места – не можете справиться с бабой. Помогите, Фалиан!

Проповедник лишь равнодушно покачал головой. Он понуро стоял в самом закутке, у стены, скрестив руки на груди, и, по-видимому, не собирался вмешиваться в потасовку. Белочка что было сил, наполовину промазав, пнула растерявшегося иллирианца в голень, нырнула под руку полковнику и бросилась вперед, прикрывая собой Дирка. В лицо ударил резкий, отвратительный запах крови, желчи и нечистот.

Хиллориан стоял жестко выпрямившись, держа в опущенной руке нож, бледный до зелени в пронзительном мерцающем свете четырех фонарей.

– Ты мелкая, пошлая психопатка. Нервная сука. Он умирает! Понимаешь – медленно умирает. Это уже не человек – это останки. Мы хотим помочь ему умереть быстро.

Джу почти прижалась к Дирку. Веки вертолетчика снова дрогнули, в уголке левого глаза собралась крупной каплей прозрачная влага. “Он же все слышит и все понимает” – с ужасом поняла Белочка. “Он здесь все равно что один, среди ненависти и нечистот, и шаг за шагом, в отчаянии, уходит в Великую Пустоту.”

Хиллориан продолжал, медленно чеканя слова:

– Я не потерплю. Бунта. Среди своих людей. Даже если. Мне придется вводить. Казни.

И бросил коротко, через плечо, не оборачиваясь:

– Алекс, возьмите ее и уберите отсюда. Делайте с ней все, что хотите, любыми средствами – долой.

Джу в ужасе обернулась – Стриж шагнул вперед, в серых, слегка меланхоличных глазах иллирианца отражалось холодное электрическое пламя.

Джу сжалась, приникнув к Дирку. Сардар помедлил.

– Простите, колонель, я пас.

– То есть как?

– А так. Чрезмерное немотивированное насилие не по моей части. И – мне хочется верить – не по вашей.

Полковник тяжело дыша, поднял руку с ножом, постоял, рассматривая побелевшие от напряжения костяшки.

– Мне надо было пристрелить вас, Стриж, там, в Ахара, еще четыре года назад. Результатом вашей дури станет его, – наблюдатель ткнул подбородком в сторону лейтенанта, – крайне болезненная смерть.

Дезет пожал плечами. Хиллориан бросил жалобно звякнувший нож под ноги окаменевшему проповеднику, длинно, грязно и витиевато выругался, повернулся, и, обдирая плечи, вылез из штрека.

Сардар немного постоял, спрятав руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок, потом фыркнул:

– Знаете, а ведь он прав. Надеюсь, вы хотя бы наполовину понимаете, что творите.

Джу отвернулась, не удостоив Стрижа ответом. Она опустилась на колени, подавив отвращение, придвинулась к Дирку вплотную, положила узкие, холодные ладони на его виски и – сняла пси-барьер…

Это было больно – очень. Существо Дирка сплошь состояло из страдания. Боль полоснула ярким пламенем, опалила горячим вихрем и тут же сделалась леденяще холодной, отнимающей силы, рассудок, сам смысл бытия. Боль ударила Джу. Разум Белочки рванулся прочь, подобно раненому животному убегая от опасности. Она развернула пси-барьер и осторожно перевела дыхание. Сердце колотилось о ребра кроличьей лапой. Джу поняла, что никогда, ни за что не сможет вернуться туда, туда, где за огненной завесой боли, корчась, медленно умирает и никак не может умереть Дирк.

Воспоминание явилось непрошеным. Белые портики Параду. Стылый гнев и бессильное отчаяние. Сухое, проницательное лицо Птеродактиля, его жесткие, безжалостные, бьющие прямо в цель, слова: “Вы их жалели – всех, всех и трупы тоже. Там, где смерть больного врач встречает лицом к лицу, там нет места жалости”…

Джу вытерла щеки рукавом и вернула ладони на виски Дирка.

“Нет, ты ошибался во мне, старый Птеродактиль. Пусть я не стала лекарем полного статуса, пусть я не могу спасти его – да и никто не сможет. Но я тоже кое на что способна. Дирк не умрет так. Только не так, как хотят они ”.

Джу сняла пси-барьер. Боль вернулась, но теперь стало немного полегче – холод мучительно опалял, касаясь кожи, однако не мог проморозить ее насквозь. Белочка легко коснулась разума Дирка – словно солнечный зайчик упал на крошево льда. Она поняла: лейтенант чувствует ее присутствие и верит ей. Она осторожно потянула боль на себя. Холодное страдание умирающего, отдаваемое живому, превращалось в палящий огонь. Белочка плакала, держа голову лейтенанта на коленях и вспоминала – в ее воспоминаниях звенели прохладные фонтаны Параду, бегал, коротко тявкая, косолапый щенок, разлетались трогательно-ажурные парашютики семян, катился, сверкая крутыми боками, огромный оранжевый мяч. Дирк слегка расслабился. Пламя боли наполовину угасло. И тут же с удвоенной силой вспыхнуло вновь. Джу закрыла глаза – на фоне экрана сомкнутых век шумел и ревел прибой, о скалы мыса, о крутобокий, поросший длинной зеленью валун, бились серо-синие волны. Ветер, упругий ветер моря сметал печаль и сушил слезы на щеках. Волны накатывали чередой, становились все выше, грозя захлестнуть, вода поднялась до пояса, волны уже не воды – боли коснулась плеч… Дирк слабо шевельнулся, заметался. “Разум, подумала Джу, Великий Разум, если ты существуешь, ты все можешь – помоги мне. Мне не справиться одной”. Помощь пришла с неожиданной стороны – в тускло-серой мгле обрисовался светлый, золотистый силуэт – Иеремия, его светящийся контур и маленькое, яркое пятно – отблеск сущности Мюфа за спиной луддита. Белочка почувствовала, как ее омывает желтое, спокойное тепло, как отступают мучители-волны. “Спасибо”. “Не за что, дева, сочтемся потом”. Дирк замер, вытянувшись. Он был все еще жив – и больше не страдал. Белочка снова коснулась его разума и какое-то время наблюдала обрывки воспоминания вертолетчика – утонченная, аристократического вида старуха в коричневом бархате (мать?), иссиня-черные волосы смуглой женщины, близнецы с бумажным змеем. Белочка и Дирк, оба они точно знали, что близнецы будут жить долго, очень долго…

Джу осторожно, мягко, боясь повредить, разорвала контакт – есть воспоминания, которые могут принадлежать только одному человеку – и никому более. Дирк спал и видел сны, добрые, и прекрасные, и правдивые. Джу посидела еще какое-то время, дожидалась, пока его воспоминания тихо и безболезненно сменятся последним сном.

Потом встала, отряхнула каменное крошево с дрожащих от слабости колен. “Вот как умеют работать сострадалисты!”. Иеремия все так же молча, скрестив руки, стоял в углу. Стриж казался озадаченным, однако, в выражении его лица довольно ясно читалось понимание. Не понимание-“видение” сенса, от природы недоступное иллирианцу, а логическое, пришедшее от разума осознание мыслящего человека. Джу кивнула, давая понять, что видит состояние Стрижа и добавила, мгновенно, без усилий, сложившиеся слова:

– Умирают все. Но никто не должен умирать в грязи и ненависти.

Она заметила среди битого камня пистолет Дирка, подобрала бесполезную железку и сунула в карман – “на память”. Потом, слегка шатаясь, выбралась из штрека, отставив за спиной плотно сгущающуюся темноту. Стриж сначала отстал, потом его шаги приблизились, настигли, застучали совсем рядом. Белочка обернулась, встречая иллирианца лицом к лицу. В выражении глаз Стрижа было нечто странное, Джу поняла – он впервые посмотрел на нее всерьез.

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

Она отрицательно помотала головой. Иллирианец не стал настаивать. Он отступил на шаг, пропуская Белочку вперед:

– Насчет чистой смерти – быть может, вы и правы. Но я часто, слишком часто видел, как люди умирают именно так – в грязи.

И добавил, чуть помедлив:

– Простите меня Разума ради, простите нас за эту безобразную сцену, и за все, леди.

Глава XII

Полевая философия

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, день “Z+17”

Тело Дирка осталось в штреке – его заложили камнями, возведя над местом обвала грубое подобие саркофага. Иеремия на память прочел торжественные гимны Мировому Разуму. Вертолетчик, кажется, был убежденным атеистом, но Хиллориан не стал препятствовать – только махнул рукой. Полковник держался чуть отчужденно, “бунт на корабле” оставил без последствий, лишь приказав Дезету сдать пистолет, на Белочку предпочитал и вовсе не смотреть, ограничиваясь короткими, вежливыми репликами-указаниями.

Наблюдатель внимательно выслушал рассказ Стрижа (благоразумно подкорректированный иллирианцем). Отдельно – показания Джу и Фалиана. Все, что касалось “призрака” и “черты” намертво осело в походном кейсе полковника.

Выводов не было ни у кого – потрясение оказалось слишком сильным.

Утро следующего дня экспедиция встретила в унынии – следы Мюфа так и затерялись в загроможденной глыбами шахте. Джу, выплеснув энергию на Дирка, словно оцепенела. Для настоящей скорби не хватало ни сил, ни уверенности – образ Мюфа никак не вязался со смертью. Старший Фалиан, погрузившийся перед тем в ставшее для него едва ли не обычным состояние полутранса, твердо объявил, что внук жив. Стриж непочтительно хмыкнул, но от комментариев воздержался. Полковник мучился двусмысленностью ситуации – бросить мальчишку на произвол судьбы означало фатальную утрату авторитета, искать – почти наверняка провал миссии.

– Где он был в момент обвала, колонель?

– В том же проходе, где и Дирк, но подальше. Судя по визгу – гораздо подальше.

– Туда есть другая дорога?

Хиллориан задумался.

– Возможно. Возьмите фонарь, Дезет – за мной. Фалиан, вы с нами. Симониан остается следить за лагерем.

Отправленная в полуотставку Джу потихоньку извлекла со дна мешка поддельное руководство по “Лечению кишечных расстройств”. Привычно свистел ветер, залетая в неплотно закрытую дверь, шуршал песок, лепетал маленький водопад. Она устроилась поудобнее, соорудив себе из найденного в кладовке хлама – парусины и каркаса от контейнера – подобие кресла. Джу свернулась клубком и погрузилась в еретические изыскания Грубого Хэри.

По мнению Майера между кси– и пси-реальностью могло существовать нечто вроде изощренного обмена. Забытая в нашем мире идея – это смерть ее тонкой, бесплотной сущности в потустороннем мире. Люди легко и бездумно пополняли мир идеала – смутными снами и утонченной, яркой мечтой, отточенными научными абстракциями и тяжестью наркотических иллюзий.

Обратное случалось крайне редко, хотя любая мысль, в теории, могла воплотиться и обрести реальность существования. Воскресшие мученики, неуязвимые пророки, – редкие феномены, попирающие материальные законы, случаи чуда, память о которых бережно сохранялась в ортодоксальных религиях. Пронзительно-беспощадный “суд божий” древних… Фанатично уверенный в своей правоте человек, не обжигаясь, принимал в ладони багрово-раскаленный брусок железа. Невинный подносил к устам чашу яда – и без вреда для себя глоток за глотком пил отраву на глазах у потрясенных, собравшихся поглазеть на казнь, зрителей. Это было. Мифология раннего периода слишком плотно нашпигована такими историями… Было ли?

Джу почти соглашалась с Майером. “Свершится – ибо верую. Верую – ибо абсурдно”. Неистовое, безрассудное упорство, окрашенное верой, пламенная вера, освященная безысходностью и страданием – все это в известной мере может стать толчком для самых невероятных событий.

Хэри, по-видимому, всерьез заботило взаимодействие реального и потустороннего. У человека, пока он жив, или теплится память о нем, есть бесплотный, способный к воплощению пси-двойник. Свободное слияние пси– и кси-миров, будь оно возможно, в идеале порождало бесконечно восстанавливающую себя ментально особь – героя или подонка, обывателя или гения – без разницы.

Джу озадаченно отставила книгу: копия самого себя – будет ли она тем же самым человеком или?.. Белочка представила себе бесконечную вереницу угрюмо бредущих вдоль края обрыва Грубых Хэри и слегка затосковала.

Если верить бредням Майера, Воронка была лишь воплотившимся порождением воображения, быть может, скопищем кошмарных снов сотен разных людей. Крошечная дырочка в мембране меж реальностями – и в этот устоявшийся мир хлынул чей-то изощренный бред, безо всякой логики составленный из ворованных кусочков реальности.

Джу передернуло. Этот бред буднично, походя, почти безо всяких чудес, убил девятерых – сначала ностальгически настроенного наблюдателя Нуньеса с его напарником, потом безвестного летчика планера, потом Уила, людей с горноспасательной станции, Дирка.

“Это еще не конец”. Острая тоска постепенно сменилась нестерпимой тревогой, Джу убрала книгу на дно мешка, отодвинула тяжелую дверь, вышла под свинцово сереющее небо. Краски словно пожухли. Яркая с утра терракота поблекла до тусклого цвета песка. Будничное – грязь, ржавчина, обломки – все это выступило ярче, зачеркивая, оскверняя циклопический размах и мрачную красоту Аномалии. Джу дотронулась до собственного пси-барьера – и отступила, испугавшись. Что-то говорило ей, что старые знакомые – серые нити терпеливо ждут неподалеку. Что все-таки ищет целеустремленный Хиллориан в этом странном месте? В беспредметные “исследования вообще” почему-то верилось плохо. “Глазки” никогда не были чисто научной организацией. Департамент верит построениям Майера и хочет ими воспользоваться? Ерунда – полная и несомненная. Литой силуэт Септимуса, его приземленность, прагматизм, беспощадная настойчивость плохо вязались с образом адепта диковато-потусторонних теорий Хэри.

“Все-таки кто и зачем украл мои ампулы?”

Джу подобрала несколько камешков, бросила их один за другим в бездонную воронку и поклялась себе набраться терпения и сделать все, чтобы исподволь выудить на яркий свет тайну полковника…

* * *

Полковник Хиллориан посветил фонарем, вытер каменную пыль со щеки.

– Мы на месте. Это та самая развилка. Мальчишка в заваленном тупике, отделен от нас слоем камня, если ему повезло – жив, хотя я бы не питал излишнего оптимизма.

– Старик уверен, что все в порядке.

– Старик – заинтересованное лицо, Алекс, – тихо шепнул Хиллориан. – Завал в правом проходе нам не разобрать, так что сворачиваем налево и поищем обходной путь… Мастер Фалиан! Подойдите поближе…

Иеремия описал лампой дугу.

– Я здесь.

Штрек уходил вперед, заметно изгибаясь вправо.

– Проходы сближаются. Конец, пришли. Здесь тупик. Погодите… Вверху узкий лаз… Смотрите, Стриж!

– Да. Узковато, конечно, – отозвался Дезет из-за спины Хиллориана. – Неплохо бы забраться туда, а вдруг лаз соединен с соседним штреком. Благословляете, колонель? Тогда я полез.

– Оставайтесь на месте. Я сам хочу там побывать.

Хиллориан подтянулся на руках и нырнул в отверстие. Тесный проход заставлял ползти на четвереньках. “Крысиная ловушка”. Полковник с отвращением припомнил истории о том, как якобы не способная пятиться крыса, намертво застревала в длинной, запаянной с одной стороны трубке, в конце которой оставляли приманку. Одураченное животное съедало свой кусочек сыра, чтобы потом медленно умирать от голода, в бессилии и страхе, голохвостым задом к выходу, в двадцати сантиметрах от свободы.

– Мюф!

Полковник крикнул на всякий случай и с крайним изумлением услышал слабое эхо ответа:

– Я здесь…

Проход обрывался, в кромешной темноте внизу что-то судорожно возилось. Полковник посветил фонарем – в круг света попало осунувшееся, чумазое лицо мальчишки. Хиллориан высвободился из тесноты каменного лаза, тяжело приземлился на дно.

– С тобой все в порядке?

Мюф казался неестественно спокойным – в хладнокровии затерянного в подземелье паренька полковнику почудилось нечто жутковатое, нечеловеческое.

– Да. Здесь мой сайбер. И я нашел королеву хмуриков. Я кричал и ждал, никто не приходил так долго. Я не мог дотянуться до второго выхода. Где Джу? Где дедушка?

Септимус потянул спертый воздух мельком глянул в угол, сплюнул от отвращения при виде комка сросшихся зверьков.

– Пошли отсюда, парень.

Он подсадил легонького ребенка в недосягаемое для того отверстие. В свете фонаря блеснул плоский, прикрепленный к подпорке прямоугольник тусклого металла. Хиллориан остановился, вытер лоб, глаза, поправил лампу, смахнул грязь с находки.

– О, Разум!

“Это схема”, – понял он. – “Схема штреков, или я ничего не разумеющий идиот и вся возня бессмысленна изначально”.

– Вы идете?

Спокойный, вежливый голос Мюфа вывел полковника из состояния задумчивости.

– Полезай вперед, парень. Я сейчас.

Хиллориан, как мог, почистил табличку. Схема оказалась на удивление примитивной – никаких лабиринтов и прочих сложностей для простаков. Он перевел дыхание, еще не смея надеяться на удачу. Знаки читались легко: веер черточек – взрывное устройство, стилизованная кнопка – пуск. Знак кнопки приходился на только что покинутый Хиллорианом тупик. “Где-то там спрятано устройство пуска”.

Из общей картины выбивалось лишь изображение в левой средней части таблички, скорее всего, оно соответствовало еще не обследованной части штреков, еще один тупиковый ход отмечал странный значок – квадрат, вписанный в круг. Хиллориан тщательно скопировал изображение в блокнот и спрятал его поглубже в карман. Потом подумал – извлек рисунок и поспешно сделал копию, убрав все обозначения, относящиеся к кнопке и взрыву, оставив только круг и квадрат.

– Эй, парень!

– Что?

– Я иду к тебе.

Хиллориан подтянулся и протиснулся в лаз, предвкушая совершенно новый оборот событий.

* * *

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, ночь “Z+18”

Ночью ветер отогнал тучи, россыпь бледных звезд над Воронкой Оркуса прочертила мерцающую сеть. Журчал водопад, осыпался песок. Силуэт Игольчатого пика отхватил от звездного неба кусок, заменив его непроницаемой чернотой.

Дверь бункера со скрипом отворилась. Невысокая фигурка вышла под звездное небо, белесый свет Селены заливал скалы и окаменевшую глину, позволяя рассмотреть каждый камешек, менгиры бросали длинные тени.

Мюф сел на край карниза, спустив ботинки вниз, ветра не было, Оркус молчал в ожидании, а потом появился голос. Он родился из шуршания песка и плеса капель, и сначала голос едва слышно звенел, словно пойманное в кулак насекомое, потом заметно окреп, словно сама стена воздуха уплотнилась придвинулась поближе, заставляя шевелиться взлохмаченные волосы на макушке.

Мюф отодвинулся от края Оркуса, подтянул ноги и вылез на карниз, прошел вдоль него до дырки в скале. Голос низко гудел, не собираясь униматься. Мюф потоптался у входа и тихонько окликнул:

– Джу!

Ответом было молчание. Белесо светилась Селена, черный проем гостеприимно ждал. Мюф вошел, и липкая чернота штрека поглотила его, короткие шаги глухо отдавались под сводами. Он шел и шел вперед, не замечая, что забыл фонарик – темнота поредела, пронизанная мелкими искрами холодного синеватого огня. Зов, словно плотный, упругий ветер гнал его вперед, не позволяя остановиться. Мальчишка сделал еще несколько шагов и упал, споткнувшись о холодное тело рельса. Металл ударил его по ногам, словно живой змей.

– Джу! Джу, помоги!

Мюф оперся содранными локтями о месиво ржавого железа, сломанного пластика, вскочил и рванулся прочь – что-то мягкое и мохнатое задело его по лицу. Он наугад ударил это кулаком, отгоняя в сторону.

– Джу!

– Я здесь, держись.

Силуэт, обрисованный крошками голубого огня, появился в темноте, Белочка шла навстречу Мюфу, искры плясали в ее волосах, на ресницах и даже на кончике носа. Это было смешно – младший Фалиан мгновенно успокоился.

– Пошли, – Джу протянула ему руку, Мюф сжал теплые пальцы.

Они шли в темноте и голубые искры дотлевали засыпающими светляками. Где-то снова осыпался песок, хрустнуло железо. Безопасный, побежденный Оркус разочарованно вздохнул, отступаясь. Проход постепенно расширялся, превращаясь в зал. Пол оставался сухим, но младшему Фалиану все равно казалось, что где-то поблизости шуршит водопад. Джу больно стиснула руку Мюфа, ее привычный силуэт больше не светился искрами, он словно чуть расплылся по краям, потеряв отчетливость.

– Куда мы идем?

Джу молчала. Мюф попытался отобрать свои пальцы, но рука ее отвердела и похолодела, сжав его руку словно тисками.

– Пусти, Джу.

Она молчала, полуразмытый силуэт почти слился с сумраком коридора. От Джу веяло пустотой. Мюф попытался остановиться, но не смог, упругий ветер зова гнал и гнал вперед.

– Ты не Джу.

Впереди шуршал песок.

– Ты не Джу! Пусти!

Мальчишка рванулся, отбирая свою руку у ледяных тисков призрака-обманщика, черный силуэт распался, исчез, но это не помогло – несуществующий ветер сносил Мюфа вперед и вправо, туда, где, рассекая камень пола, клубилась в темноте фонтанчиками сухой пыли черта.

– Разум!

Он закричал, отбиваясь, но бороться было не с кем. Оркус спал, а чтимый дедушкой Разум загадочно молчал. Младший Фалиан вытер нос и щеки рукавом. Песок, подсвеченный синими искрами кипел совсем рядом, почти касаясь его ботинок.

И тогда Мюф шагнул за черту.

* * *

Из утерянных заметок Джулии Симониан.

“…искали. Наверное, мы сделали все, что смогли. Сегодня Септимус приказал прекратить поиски Мюфа. Я не хочу верить, что это конец. Иногда мне кажется, что он еще вернется. Зачем он сделал это, зачем ушел один в ночь? – не знаю. Может быть, он сорвался с карниза, может быть, это судьба. Бывают вещи, которые невозможно ни предотвратить, ни принять. Ты делаешь все, что можешь, а потом все равно чувствуешь себя виноватым. Я уверена, сама не знаю почему, что это было неизбежно. И все равно…

Череда доводов – капли воды в океане. Стоит мне закрыть глаза, я вижу, как он идет, один, в темноте, в шуршании песка и свисте ветра я ищу другой звук – я слышу, как отдаются под каменными сводами его короткие шаги…”

Глава XIII

Неясное проясняется

Каленусия, Горы Янга, кратер Воронки Оркуса, день “Z+21”

– Сверьтесь хотя бы с планом, мы еще не были здесь. Где этот ваш квадрат с кругом, колонель? Что он вообще означает? С чего вы взяли, что это ключ к проблеме? Сдается, что мы зря ковыряемся в свалке.

– Все в порядке, это как раз то самое место, которое мы ищем.

Коррозия подземелья изъела прутья до состояния бурого, крошащегося кружева. Хиллориан ударом каблука вышиб решетку – взлетела плотная туча ржавой пыли. Тлен мертвого железа осел на лицах, скрипел на зубах.

– Веревку не к чему крепить.

– Чума на нас – вы правы.

– Глубоко там?

Септимус поправил налобный фонарь и свесился над вертикалью шахты.

– Метров восемь, пожалуй.

– Из нас двоих я – легче, спущусь, вы подстрахуете. Идет?

Полковник почему-то надолго замолчал.

– Ну так как, колонель?

– Идет. Сдайте назад, Алекс. В этой каменной кишке нам никак не разминуться.

Дезет завозился, пятясь назад, в уже пройденную кубическую камеру. Септимус ползком последовал за ним. Они вынырнули из круглой “крысиной дыры”, разогнулись, отряхиваясь и отплевывая ржавчину.

– Теперь я пойду вперед. Мальчишки здесь нет. А вот насчет прочего… Как должна выглядеть эта таинственная штука, которую мы ищем?

– Понятия не имею. Едва ли их там много – разберетесь.

Иллирианец обвязался веревкой и, задевая спиной свод, нырнул в тесноту лаза первым. Легкая ржавая труха все еще не улеглась до конца.

– Готово, я на месте. Веревка надежна?

– Да…

Дезет, держась за край шахты, скользнул вниз, попытался найти хотя бы крошечный уступ. Стены оказались невероятно гладкими – ноги скользили, не находя опоры. Иллирианец повис на страховке. Неподалеку от верхнего края, на гладкой стене, маячило чуть ли не вплавленное в камень занятное изображение. Он не успел его рассмотреть – в тесноте и пыли горизонтального лаза, тяжело дышал Хиллориан.

– Не очень-то вы легкий. Давайте быстрее, Алекс, вы не фрукт на ветке.

– Травите веревку. Еще… Готово.

Стриж отпустил трос и безразлично отметил про себя ошибку Хиллориана. Глубина шахты не превышала четырех метров. Книзу ствол слегка расширялся. На крошечном круглом пятачке, засыпанном битым камнем, обыденно стоял пыльный, ребристый, светлого металла небольшой куб. Из пола, почти у самой стены, торчали два наполовину обломленных, тронутых коррозией рычага.

Полковник, явно нервничая, перегнулся через край. Круг света от фонаря на его лбу метался по стенам.

– Эй, что там?

– А я знаю? Сортир зеленых человечков.

– Чума на ваше острословие! Нашли?

– Что-то нашел. Не уверен то ли мы ищем, но только ничего другого тут попросту нет…

– Давайте сюда. Прикрепите к веревке сеть, кладите туда, я подниму, потом помогу вам подняться.

– Не жадничайте, колонель.

– Не понял?

– Да не спешите вы так. Этот ящик Пандоры совсем небольшой. Мы с ним вылезем вместе.

Хиллориан на несколько секунд замолчал, а когда заговорил, голос его казался обиженным.

– Вы параноик, Алекс. Неужели вы вообразили, что я брошу вас подыхать на дне?

– И в мыслях не держал. Скажем так – я берегу ваши усилия.

– Лезьте наверх – я держу. И уходим. Сыт по горло ржавой пылью и вашей наглостью.

Стриж сунул куб в сеть, прикрепил импровизированный рюкзак за спину, подтянулся на веревке, тщетно выискивая опору для ног. Перебирая руками, добрался до края горизонтального лаза.

– Готово. Руку не дадите? Тут зверски узко.

– Разум вас возьми – руки у меня заняты. Справляйтесь сами.

Иллирианец тщетно пытался втиснуться в проход – мешала ноша за спиной.

– Проклятье, я застрял.

– Я же предупреждал – надо было сперва поднять эту штуку, а потом самому лезть налегке.

Крыть было нечем. Дезет прикинул, сможет ли вцепиться в край лаза.

– Эй, колонель! Я сейчас ухвачусь за карниз. Подам сигнал – отпускайте веревку, освобождайте руки. Подберитесь ко мне и отцепите с моей спины эту дрянь. Втащите ее, я влезу следом.

– Отменно. Вы уже держитесь?

– Да.

Полковник Хиллориан выглянул из отверстия, жадно оглядел груз.

– Сейчас отвяжу.

Стриж почувствовал, как по воротнику его куртки в поисках узла нервно шарят пальцы полковника, как они грубо дергают запутавшийся шнурок.

– Быстрее. Я не фрукт на ветке.

– Сейчас…

Контейнер отделился от спины иллирианца и исчез в проходе – полковник отпихнул груз подальше.

– Готово, колонель?

– Да.

– Помогите мне влезть, дайте руку.

– Сейчас.

Всего в полуметре от себя Стриж видел напряженное лицо полковника, заострившийся нос, темные впадины вокруг глаз, резкую сетку морщин на обветренных скулах.

– Вы дадите мне руку, наконец?

– Нет.

…Первый удар был нанесен по пальцам, второй – в голову, но пришелся мимо – в плечо. Иллирианец разжал руки и с четырехметровой высоты рухнул вниз, стараясь приземлиться на ноги. Это ему почти удалось – под левый ботинок попал камень, вызвав резкую боль в потянутой лодыжке.

Стриж сел на дне колодца, кривясь и ощупывая щиколотку.

Полковник, светя головным фонариком, заглянул вниз. Лицо его казалось черным пятном в нимбе холодноватого света.

– Вы живы?

– Издеваетесь?

– Нет, не издеваюсь. Тут мельче, чем мне показалось вначале. Я-то надеялся, что вы сразу сломаете себе шею.

– О, Разум… Зачем?

– Я не садист – зачем мне ваша медленная смерть, Алекс? Простите, не могу оставить вас в живых. В этом деле зверски мешают свидетели.

Бурная, нерассуждающая ненависть захлестнула Стрижа, он совершил едва ли не самый глупый поступок в своей жизни – подпрыгнув, попытался дотянуться до каленусийского полковника. Пальцы бессильно царапнули отполированный камень колодца. Хиллориан покачал головой.

– Не дергайтесь, кости переломаете. Честное слово, Стриж, мне очень жаль вас. Вы мне нравитесь, но есть высшие соображения.

– Какие еще, ………………… высшие соображения?! Вы обещали.

– Все, что касается Нины Дезет – обещал и выполню.

– Так я вам теперь и поверил.

– Не хотите – не верьте, но я не лгу.

– Хорошенькое дело вы задумали, в голову …………………. псих, если убираете свидетелей. Ставлю сто против одного, что руководство Департамента понятия не имеет о ваших манипуляциях.

– А это не ваше дело. Будете вопить и сквернословить – я обижусь и уйду. Вы как – хотите быстрой смерти или предпочитаете тихо чахнуть на дне колодца?

Стриж едва не застонал от бессильной ярости.

– Пристрелите?

– А как же.

Полковник вытащил пистолет.

– Развернитесь к свету и не дергайтесь, тогда я постараюсь обойтись одним выстрелом. И вообще – примите мои заверения в искреннем уважении.

Стриж, не отводя глаз, смотрел прямо в черное дуло пистолета.

– Интересно, что вы задумали, колонель? Ведь вы же не корыстны. Откуда такая нелояльность у наблюдателя? Небось, воображаете себя спасителем человечества?

– Не ваше дело.

– Я угадал. Дерьмо вы поганое, а не спаситель. Дерьмо – шизофреник с манией величия.

Длинное лицо Хиллориана болезненно дернулось, потеряв обычное замкнутое выражение. Он убрал пистолет.

– Ну все, с меня довольно. Я ухожу. На кой черт мне играть роль палача? Умирайте сами, Стриж.

Хиллориан решительно попятился, скрываясь в дыре.

– Эй, постойте, колонель! Не уходите.

– Чего еще?

– Делайте, что задумали. Я не буду дергаться.

– Поздно. Мне расхотелось. Бесплатный совет – у вас есть перочинный нож, надоест тут сидеть – вскройте себе вены. А я не хочу мараться вашим расстрелом. Да и патроны надо экономить.

– Вы губите мою бессмертную душу. Религия Разума запрещает самоубийство.

– Это у иллирианского сардара-то – религиозные мотивы? Ну и лжец.

– Погодите…

– Идите вы…

– Колонель, вернитесь! Не оставляйте меня! КОЛОНЕЛЬ!!! ХИЛЛОРИА-А-Н!!!

Глухое эхо утихло. Дезет слышал, как хрустят камни и скрипит ржавое, битое железо. Септимус Хиллориан удалялся, унося с собой обиду, неведомые великие планы, а заодно и тайну Аномалии.

Оставшись в одиночестве, Стриж первым делом выключил фонарь – слабый свет перестал разгонять чернильный мрак. В шахте сгустилась тьма, звеня внезапно наступившей тишиной. Иллирианец прислушался – часто стучал его собственный пульс, огромный массив камня и железа мертво молчал. Сквозь безмолвие пробился осторожный шорох – где-то мелкими шажками пробежали осторожные лапки. “Хмурики приходят из темноты”. Стриж с трудом подавил дурацкое желание включить фонарь – остаток заряда в батарейках еще мог пригодиться. Он привалился к стене, попытался успокоиться. Через некоторое время сумасшедшее биение пульса замедлилось, темнота перестала тревожно звенеть. “Это надо же было мне оказаться в яме, чтобы заиметь время на размышления”.

Итак, Хиллориан. Полковник имеет цель, отличную от целей Департамента Обзора. Кто за ним стоит? Очевидный ответ – Иллира – почему-то не устраивал Стрижа. Замкнутое достоинство Хиллориана не вязалось с мотивами платного агента принцепса. Каленусийские инсургенты? Война, поединок со следственной машиной Порт-Калинуса, три года в Форт-Харай – все это отбросило Стрижа назад. Подлинное состояние внутренней жизни Каленусии во многом оставалось для него загадкой. Тем не менее, версия казалась логичной – она объясняла все. Дезет почувствовал невольное уважение к безвестному подполью. Засадить змеюку Хиллориана на место руководителя проекта “Аномалия” – это надо воистину постараться.

Иллирианец задумался. Вывод первый – получив искомое, полковник не собирается возвращаться в стены Департамента. Вывод второй – любой свидетель провала ли, победы ли, без разницы – пойдет в Ледяную Пустоту. Он это планировал с самого начала, понял Стриж.

Третий вывод отдавал фатализмом: “сюда никто не придет”. Имей такую возможность Иеремия, он не станет искать и спасать ненавистного сардара. Дирк, верный друг по долгу благодарности, прямой и бесхитростный Дирк – мертв. Джулия Симониан? Сострадалистка озлоблена, но могла бы помочь Стрижу ровно с теми же мотивами, с какими лечат раненую собаку. Да вот только жить каленусийской леди осталось всего ничего – до нее вот-вот доберется свободный, вооруженный, готовый на все Хиллориан…

Стриж вскочил, словно подброшенный.

– Подавись ты Мировой Дурью, наблюдатель. Я подпорчу тебе удовольствие от победы.

Иллирианец включил налобный фонарик. Стены колодца лаково блестели.

– Тут и муха не влезет.

Дезет поднял брошенную сбежавшим полковником веревку.

– Если бы я стоял наверху, то мог бы спустить ее вниз. Но если бы я стоял наверху, то в этом не было бы никакой надобности.

Стриж расхохотался, вытирая глаза.

– Парадокс имени Септимуса Хиллориана.

Он, взбивая пыль, метался по круглому пятачку, со всех сторон огороженному камнем. Ржавая труха скрипела под подошвами ботинок.

– О, зараза!

Штырь рычага, о который запнулся иллирианец, оказался не столь уж и проржавевшим. Ушибленный Дезет присел на корточки, потрогал холодное железо. Рычагов оказалось два.

– Знать бы еще, что они включают… Если включают вообще.

Стриж напряг воображение – получалось все, что угодно – от вентиляции до самоуничтожения. Он плотно охватил ржавые штыри ладонями.

– Так правый или левый?

Иллирианец чуть напряг правую руку. Интуиция корчилась, вопя об опасности. Дезет разжал руки, вытер со лба пот.

– Так не пойдет! Так мы просидим здесь вечно, Стриж…

Эхо голоса отразилось от стен, истерически забилось в замкнутом пространстве. Стены колодца победно сверкали. Иллирианец пошарил в кармане и извлек на свет мелкую монетку – каленусийский асс. “Решка” изображала гордый контур единицы, “орел” победно демонстрировал абрис указующего вверх перста, силуэт Дворца Сената в Порт-Калинусе.

– Сенаторы идут налево, цифры – направо…

Серебристый кругляш взмыл вверх и упал, взметнув крошечный фонтанчик ржавой трухи. Дезет накрыл монетку ладонью. Он медлил – рука словно прилипла к полу.

– Чего я жду?

Стриж извлек серебряк из сухой грязи.

– Орел.

И в ту же секунду, опасаясь передумать, рванул левый рычаг. Хрустнуло…

… и не произошло ничего. Темнота насмешливо молчала.

– И что мы имеем на этот раз? Еще одно разочарование.

Хрустнуло еще разок. Мелко задрожал пол под ногами. Ржавчина на полу словно бы вскипела. Круг пола дрогнул и, отделившись от стен, медленно-медленно, как поршень, пошел вверх.

– Разум, это что – лифт?

На крошечном пятачке, среди скрежета, лязга, в облаке железной пыли, вытирая ресницы и хлопая себя по бокам, неистово хохотал Стриж. На секунду перед его глазами очутилось и опалило холодом страха то самое, уже забытое, вплавленное в камень стены изображение. Картинка оказалась впечатляющей. Даже более того.

– О, Разум… Я чуть было не…

Табличка была сродни той, которую в свое время нашел Хиллориан, но Стриж, разумеется, не мог знать о находк�