Эйлин Гудж
Последний танец
Моим детям Майклу и Мэри и всем тем, кто знает прежде чем искать ответ, надо понять, какой вопрос следует задать.
Мы всё предполагаем и кружимся вокруг,
А тайна скрыта в центре и в знании, мой друг.
УДК 821.111 ББК 84(4Вел) Г93
Серия основана в 2001 году
Eileen Goudge
ONE LAST DANCE
1999
Перевод с английского В.В. Комаровой
Серийное оформление А.А. Кудрявцева
В оформлении обложки использована работа, предоставленная агентством Fort Ross Inc.
Печатается с разрешения автора и литературных агентств Writers House LLC и Synopsis.
Подписано в печать 18.12.2001. Формат 84х108 /я. Бумага типографская. Печать высокая. Усл. печ. л. 16,8. Тираж 10000 экз. Заказ № 3026.
Гудж Э.
Г93 Последний танец: Роман / Э. Гудж; Пер. с англ. В.В. Комаровой.—М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. – 318, [2] с. – (Праздник любви).
ISBN 5-17-011967-4
УДК 821.111 ББК 84(4Вел)
© Eileen Goudge, 1999
© Перевод. В.В. Комарова, 2002
© ООО «Издательство АСТ», 2002
Гудж Э. Последний танец: Роман / Э. Гудж; Пер. с англ. В.В. Комаровой. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. – 318, [2] с. – (Праздник любви). ISBN 5-17-011967-4
Глава 1
Дафна вошла и поняла, что все пропало. В этот дождливый апрельский вечер понедельника, несмотря на неудачный баскетбольный сезон и телевизионные повторы нудных шоу, магазин был пуст. Она окинула взглядом ряды массивных книжных полок, тускло поблескивающих в свете ламп. Посетителей было не много – несколько человек сидели в кафетерии, потягивая горячий кофе и сосредоточенно перелистывая страницы.
«О Господи, опять все повторяется!». Дафна тяжело вздохнула и украдкой бросила виноватый взгляд на мужа. Не стоит лишний раз напоминать Роджеру, что он пожертвовал ежемесячным покером с коллегами-врачами ради того, чтобы в очередной раз стать свидетелем ее неудач.
Переступив порог магазина, она вдруг вспомнила старинную публичную библиотеку в ее родном городе Мирамонте. В детстве Дафне приходилось вставать на цыпочки, чтобы достать до верхней полки. Тишину библиотеки нарушал только звучный хлопок печати суровой мисс Кабачник. Дафна скорее попила бы из фонтанчика, в который плюнул местный хулиган, чем задержала книгу хоть на день, рискуя тем самым навлечь на себя гнев библиотекарши… Сейчас она чувствовала себя ничуть не лучше. Ощущение было такое, будто ее прилюдно унизили.
В глубине зала, между секциями детской литературы и книгами по кулинарии, на покрытом ковром полу стояли шесть рядов складных стульев, по пять в каждом. Стулья были пусты.
У помощника менеджера был такой вид, словно он мечтал оказаться за тридевять земель отсюда, только бы не принимать еще одного безвестного писателя. Впрочем, радушие не входило в его обязанности.
Дафну охватила паника. Молодой человек вяло пожал ей руку, и его губы тронула вымученная дежурная улыбка, как у кассиров в «Макдоналдсе».
Пока он бормотал, что миссис Темпл, заведующая магазином, подхватила грипп, не пришла и просила передать Дафне свои извинения, глаза его были прикованы к Роджеру, который несколько раз энергично встряхнул зонтик над ковриком у входа, аккуратно сложил его и бросил в специальную корзину рядом со стойкой охранника.
Дафна давно привыкла к тому, что высокий и представительный Роджер невольно внушает окружающим почтение к себе. Казалось, помощник менеджера сейчас вытянется в струнку и козырнет по-военному.
– Вы подошли вовремя, – продолжал он, вновь обратив взгляд на Дафну. – Мы все подготовили.
– Вижу. Но боюсь, произошло какое-то недоразумение. Вам следовало позвонить моему пресс-агенту. Я просила, чтобы стулья не расставляли, пока не соберутся слушатели.
Юнец рассеянно ковырял прыщик на подбородке.
– Я ничего об этом не знал. Миссис Темпл сказала, чтобы я расставил стулья. Ведь вы собираетесь читать здесь свои произведения? По крайней мере так говорится в программке.
Роджер отечески похлопал парня по плечу.
– После часа езды под проливным дождем нас вряд ли испугают несколько пустых стульев. – Он добродушно усмехнулся. – А вы читали ее роман? – Его профессиональная улыбка врача-педиатра всегда оказывала магическое воздействие на маленьких пациентов и их мамаш. Роджер инстинктивно чувствовал, когда нужно ободрить, успокоить, а когда и предостерегающе сжать руку чересчур истеричной матери. И вот теперь, понизив голос, он многозначительно произнес: – К вашему сведению, «Прогулка после полуночи» получила восторженные отзывы в прессе.
Дафна готова была провалиться сквозь землю: ведь муж уже в который раз пытался вызволить ее из затруднительного положения. Ей неудержимо захотелось выбежать из магазина под проливной дождь.
– Господи, да у кого сейчас есть время на чтение книг? – Дафна улыбнулась помощнику менеджера, мельком взглянув на пластиковую карточку, пришпиленную к лацкану его пиджака: «Леонард». – Я буду вам весьма признательна, Леонард, если вы уберете несколько стульев, – добавила она таким тоном, каким уговаривала Дженни сесть на заднее сиденье автомобиля, а Кайла – загрузить в видеомагнитофон любимые мультики сестры вместо своего боевика. – Нам не понадобится так много мест.
Чтение было назначено на восемь, а сейчас уже пять минут девятого. Увы, у дверей магазина не собралась столь ожидаемая ею толпа фанатов!
Леонард пожал плечами и взглянул на часы. Его нетерпеливый жест чем-то напомнил Дафне Роджера, да и любого другого мужчину, рядом с которым у нее возникало ощущение, что просьбу, даже самую безобидную, необходимо сопровождать всевозможными женскими уловками. Когда это началось? Наверное, в особняке на берегу океана, похожем на пряничный домик, где Дафна и ее сестры во всем старались угождать папочке, как служанки из сказок, которые он частенько читал им в детстве. И не добрые и милосердные сказки Андерсена, а жестокие старые сказки жестокого века, в которых головы жен Синей Бороды описывались с отвратительными подробностями, а противные сводные сестры Золушки в кровь стирали ноги, пытаясь втиснуться в крошечную хрустальную туфельку.
В памяти Дафны тут же возникла знакомая картина: отец сидит в кресле у камина, склонив голову над толстым томом в кожаном переплете. Мягкий свет лампы под шелковым абажуром падает на пожелтевшие страницы с золотым обрезом, которые он осторожно перелистывает, назидательно приговаривая: «Только лентяи и невежды загибают уголки страниц». Закинув ногу на ногу и изредка проводя рукой по лысеющему затылку, отец читает вслух, и от его размеренного, низкого голоса мурашки пробегают по спине.
Послезавтра они с Роджером и детьми полетят в Калифорнию к родителям на сороковую годовщину свадьбы. Сестры тоже приедут вместе с семьями. Поскорее бы наступило послезавтра! Так хочется снова увидеть домик с остроконечными башенками на Агва-Фриа-Пойнт – там почти ничего не изменилось с тех пор, как Дафна уехала учиться в колледж. Годы шелестят, как пожелтевшие страницы книг на полках в отцовском кабинете, а в памяти по-прежнему царит бесконечное лето с купальными халатами, облупившимся носом и галлонами домашнего лимонада.
Как будто издалека до нее донесся голос помощника менеджера:
– Вряд ли кто-нибудь еще подойдет… вам придется рассчитывать на тех, кто сидит в зале.
Дафна кивнула. Да, ее чтения посещают всегда одни и те же категории слушателей: пенсионеры, готовые принять участие в бесплатном мероприятии; какой-нибудь длинноволосый аспирант, считающий своим священным долгом поддержать романистку-неудачницу; несколько будущих писателей, лелеющих надежду на признание и славу. И иногда, как жемчужина в илистой трясине, – случайная поклонница: «Мисс Сигрейв, я прочитала все ваши книги. Рада познакомиться с вами».
На ее выступлениях редко собиралось больше дюжины человек. Видно, она из тех авторов, чьи произведения неизменно получают хорошие отзывы в прессе, но никогда не становятся бестселлерами. Истории Дафны о семейных неурядицах, тоске и безысходности, скрывающейся за внешне благополучным фасадом, продавались довольно плохо, что давало издателю право отказать ей в очередном контракте.
В такие моменты Дафна с радостью отдала бы свой скромный гонорар, лишь бы заполучить еще хоть одного слушателя. Пусть это будет, к примеру, одинокий вдовец, пришедший скоротать вечерок, или неисправимый оптимист, которого дома ждут пачки уведомлений об отказе, или покупатель, уставший от беготни по магазинам. Словом, кто-нибудь.
В крайнем случае ее собственный супруг.
Но Роджер уже направился к биографическому отделу. Дафна смотрела ему вслед – он шел слегка вразвалочку, как все крупные мужчины, словно был уверен, что ему непременно уступят дорогу. «Не смей, – мысленно заклинала она его. – Не смей бросать меня в такую минуту!»
Дафна нагнала его в проходе между стойками с компьютерными руководствами, пестрящими красочными названиями. Роджер улыбнулся ей скорее снисходительно, чем ободряюще, и щеки Дафны вспыхнули.
– Не волнуйся, ты справишься, – заверил ее муж.
– Как ты можешь так говорить? Ты ведь не посторонний! Роджер, я не справлюсь одна!
Он укоризненно покачал головой. Дафна познакомилась с Роджером в колледже – он помогал ей разбираться в дебрях логики. Роджер был старше ее всего на несколько лет и тем не менее уже тогда усвоил особый менторский тон – для полного сходства с пожилым профессором не хватало только трубки во рту и кожаных заплаток на локтях пиджака. Порой после отчаянных попыток втолковать Дафне то, что казалось Роджеру очевидным, выдержка изменяла ему, и он срывался на крик: «Ну как ты не понимаешь! Если А и В не существуют, то С тоже не существует!»
Что же в характере мужа привлекало ее? Как ни странно, именно его предсказуемость, которая теперь так раздражала Дафну. После Джонни в сердце не осталось ничего, кроме всепоглощающей боли. Дни набегали друг на друга, как волны в необъятном океане. Роджер стал для Дафны якорем. Его присутствие не давало горьким воспоминаниям захлестнуть ее.
Джонни…
Этот образ со временем померк, как пожелтевшая фотография. Осталась только пестрая мозаика из обрывочных воспоминаний. Слабый запах его любимых сигарет «Уинстон». Нагловатая ухмылка (он улыбался так, чтобы скрыть кривые передние зубы). Грубый циничный смех, узкие джинсы (и это когда стильной считалась мешковатая одежда), байкерские сапоги и армейская куртка, доставшаяся ему от погибшего старшего брата, – все это как-то не вязалось с семнадцатилетним юнцом.
Вздохнув, Дафна постаралась отогнать воспоминания и вернуться к настоящему. Нет, Роджер вовсе не сухарь. Он всегда поддерживал ее в трудную минуту. Да и сегодня пожертвовал покером ради выступления жены и привез ее сюда, в Порт-Честер, под проливным дождем.
– В прошлый раз пришли шестеро, и все остались довольны, – напомнил Роджер с возмутительной точностью. – Да к тому же я никуда не денусь. Если я понадоблюсь – позови. Я рядом.
Дафна бросила испуганный взгляд на пустые стулья, которые Леонард ставил теперь вдоль стены. Он явно не спешил. Дафна в отчаянии уцепилась за рукав Роджера.
– Посиди со мной! Всего несколько минут, пока не появится еще хоть кто-нибудь. О большем я и не прошу.
Он снисходительно похлопал ее по руке.
– Обещаю быть в пределах видимости. Даже в туалет не отлучусь.
– Да я не о тебе беспокоюсь. – Дафна, стиснула руку мужа с такой силой, что он поморщился. – Я же буду выглядеть полной идиоткой!
– Неправда, ты никогда не будешь выглядеть глупо.
– Легко тебе говорить.
Широкое лицо Роджера выражало раздражение.
– Послушай, Дафна, ты серьезная писательница, а не какая-то дешевая сенсация. Никто и не ожидает, что поклонники будут бегать за тобой толпами.
– Роджер, я говорю не о толпе. Пришел бы хоть один дружелюбно настроенный слушатель – и я была бы счастлива.
Дафна ненавидела себя за свой униженно-молящий тон – так трехлетняя Дженни упрашивала Дафну проводить ее до дверей детского сада и дальше, до самой комнаты.
Роджер задумчиво потер переносицу.
– В этом-то все и дело, – терпеливо пояснил он. – Зачем тебе поддержка случайного посетителя? Ты просто не уверена в собственных силах.
Дафне вновь почудилось, что она слышит голос отца: «Встань прямо, расправь плечи! Не сутулься». Она помнила его неизменно подтянутым, строгим, красивым – голубые глаза сверкали, как лезвие скальпеля, которым отец препарировал трупы. Никто не смел противиться его железной воле, никто не смел ослушаться отца. Дафна понимала, что он, как теперь и Роджер, говорил так ради ее же блага, но тогда, в свои неполные четырнадцать, она страшно стыдилась своей плоской груди и пластинки на зубах, поэтому меньше всего хотела быть замеченной. И сейчас, спустя двадцать с лишним лет, Дафна снова внутренне сжалась, словно железные отцовские пальцы уперлись ей между лопаток, выпрямляя ее осанку.
«Роджер прав, – твердила она себе. – Чего мне бояться? Я известная писательница, образцовая жена и мать. Мне тридцать девять, а мужчины вдвое моложе по-прежнему провожают меня восхищенными взглядами. Между тем я не сижу на диетах, не крашу волосы…» По правде сказать, ее курчавая каштановая грива не требовала никаких искусственных ухищрений. Дафна провела рукой по волосам. Надо взять себя в руки и попытаться с честью выйти из этого затруднительного положения.
Глядя вслед удаляющемуся супругу, Дафна поймала себя на мысли, что ей хочется запустить ему в спину томиком «Windows-98 – руководство для "чайников"».
Мысленно приготовившись к предстоящей экзекуции, Дафна заняла свое место за столиком с разложенными на нем экземплярами «Прогулки после полуночи» и кружкой с полудюжиной ручек, поставленной кем-то из персонала. «Очень кстати, – усмехнулась Дафна. – Как будто в одной-единственной ручке не хватит чернил, чтобы подписать книги всем желающим. Можно подумать, за автографом уже выстроилась очередь фанатов».
Несколько посетителей равнодушно посмотрели на Дафну и тут же отвернулись. Это напомнило ей танцы на выпускном вечере, когда она просидела все время у стены, неестественно улыбаясь, отчего прямо-таки сводило скулы.
Дафна сейчас была бы рада даже обществу прыщавого помощника менеджера, который подходил к столику каждые десять минут, проверяя, не нужно ли ей чего. Дафне хотелось крикнуть ему: «Дайте мне что-нибудь тяжелое – стукнуть по голове вас, а заодно и моего супруга».
Роджер погрузился в чтение какой-то книги в дальнем углу магазина и, казалось, забыл о ней.
Отец никогда не оставил бы маму в трудную минуту. С дочерьми он был суров – это верно, но жену боготворил. Трогательно-нежные отношения родителей всегда вызывали зависть друзей и знакомых. Они прожили вместе душа в душу вот уже сорок лет. Дафна попыталась представить себе сорокалетие их с Роджером супружеской жизни, но сейчас ей казалось, что их брак не доживет и до вечера.
Она еще раз взглянула на мужа и заметила, что тот разговаривает с какой-то женщиной – судя по всему, давней знакомой. Блондинка с короткой стрижкой, не красавица, но миловидная, вероятно, из пригорода. Роджер что-то сказал ей, она улыбнулась и кокетливо склонила голову.
Наблюдая за ними, Дафна все больше проникалась смутными подозрениями. Роджер, похоже, не спешил вновь вернуться к книге, которую держал под мышкой. В сторону Дафны он даже не взглянул. Если эта женщина его хорошая знакомая, почему Роджер не представил ее жене? Роджер отмахивается от нее, как от назойливой мухи, а для посторонних у него всегда находится время.
Роджер небрежно оперся о верхнюю полку и теперь нависал над своей собеседницей, будто собирался вот-вот обнять ее за плечи. В Дафне закипал праведный гнев.
Пять минут незаметно перетекли в десять, и вот незнакомка с сожалением взглянула на часы. Она что-то сказала Роджеру и уже собралась уходить, как вдруг он протянул ей свою визитную карточку. Исподтишка, как показалось Дафне. Или же ей только померещилось нечто вороватое в их движениях? Визитка исчезла в темно-синей дамской сумочке.
Дафна сидела как громом оглушенная. Неужели Роджер… Неужели у него интрижка с этой женщиной? Ее охватила паника.
В голове промелькнула, как вспышка молнии, полузабытая картина из детства (сколько ей тогда было – восемь, девять?): темная комната, из коридора доносятся гомон и шум веселого праздника, и силуэты пары в освещенном дверном проеме…
Дафна чуть не зажмурилась, как тогда. «Глупо, – ругала она себя. – Ты раздуваешь из мухи слона, потому что разозлилась на Роджера».
– Простите, вы мисс Сигрейв?
Дафна увидела перед собой пожилую даму, робко прижимавшую к груди экземпляр ее книги. Маленькая, седенькая, скромно одетая, немного сутулая – такие, как она, ни за что не станут скандалить, если кто-нибудь втиснется в очередь прямо у них перед носом. Женщина взглянула на фото на обороте книги и, с облегчением вздохнув, положила экземпляр на место.
– Так это в самом деле вы! – Она прижала ладони к раскрасневшимся щекам. – О Господи, не знаю что и сказать! Как я рада встретить вас! Я читала все ваши книги. Знаете, – она чуть подалась вперед, будто сообщая Дафне страшную тайну, – вы моя любимая писательница. После Айрис Мердок.
– Благодарю. – Дафна принужденно улыбнулась. – Это самый приятный комплимент за весь вечер.
Дама огляделась, отчего Дафна внутренне поежилась: сейчас она увидит, что, кроме нее, никто не проявляет интереса к писательнице. Но восторженная поклонница сбивчиво пробормотала:
– Я так боялась опоздать! Думала, чтение уже закончилось и вы уехали. Но вы здесь – какое счастье! Меня зовут Дорис. Дорис Уингейт.
– Рада познакомиться. – Дафна пожала робко протянутую ей сухонькую ручку. – Хотите, я подпишу вам одну из книг?
Дорис густо покраснела.
– О, конечно! Я не думала… ну да, как глупо с моей стороны, вы же приехали, чтобы продать книги. Мне бы очень хотелось… но я беру книги в библиотеке.
Желая приободрить смущенную поклонницу, Дафна шепотом призналась:
– Прекрасно вас понимаю. Я сама частенько спасаюсь в библиотеке. У меня двое детей: дочке три года, а сыну – семь. Порой дома трудно сосредоточиться на чтении. – Женщины сочувственно улыбнулись друг другу, и Дорис вздохнула свободнее. Повинуясь внутреннему порыву, Дафна достала из сумочки кошелек и вынула из него двадцать пять долларов, написала несколько слов на титульном листе одного из экземпляров «Прогулки после полуночи» и протянула книгу Дорис: – Возьмите. Я дарю ее вам.
– Боже мой, не знаю как вас и благодарить! Это… это самый лучший подарок за всю мою жизнь. – В глазах Дорис блеснули слезы.
Дафна смотрела на пожилую даму и думала: «Неужели и меня ждет такая же участь? Неужели и я когда-нибудь вот так же униженно буду благодарить за малейшее внимание к своей особе? Как это похоже… на маму».
Дафна поспешно отбросила эту мысль. Мама не имеет ничего общего с бедной пожилой женщиной. «И сама я тоже. Надо поговорить с Роджером. Он должен успокоить меня».
Выждав удобный момент, она потихоньку выскользнула из магазина вместе с мужем и, усевшись в автомобиль, приступила к допросу.
– Кто эта женщина, с которой ты разговаривал?
– Какая? – Роджер, включив сигнал поворота, перестроился на соседнюю линию автомагистрали Лонг-Айленд.
– Мне показалось, вы хорошо знакомы.
Роджер усмехнулся:
– Просто не верится! Ты ревнуешь меня к Мэрианн Патранке?
– Что за глупости!
– Это мать моего маленького пациента. Мы не виделись несколько лет. – Роджер нервно забарабанил пальцами по рулю. Он не сказал Дафне, что дал Мэрианн свою визитную карточку. Если у них сугубо деловые отношения, то нечему удивляться. Если же нет…
– Ты мог бы меня представить, – холодно проговорила Дафна. – Я не отказалась бы поболтать с ней, не так уж я была занята.
– Ты продала одну книгу, я видел, – уклончиво заметил Роджер. – Это уже что-то.
Дафна не призналась мужу, что подарила книгу, ибо вдруг поняла, что предстать перед ним сейчас сентиментальной, отчаявшейся – значит окончательно признать свое поражение.
Она уставилась в окошко. Глядя, как потоки воды скатываются на обочину, Дафна думала не о предательстве Роджера и даже не о его возможной интрижке на стороне, а перебирала в памяти неотложные дела. Поскольку в пятницу они едут в Калифорнию, надо забрать свое атласное платье и смокинг мужа из чистки, немного отпустить брюки Кайла, который растет не по дням, а по часам, связаться с агентом из бюро путешествий и проверить, чтобы в Сан-Франциско их ждал именно четырехдверный седан. А еще позвонить сестре Китти и спросить, не согласится ли та посидеть с детьми, пока она будет помогать матери.
«И это твоя жизнь, – пронеслось у нее в голове. – Каждодневная рутина, тысячи неотложных дел, проблемы и планы на будущее…» Дафна аккуратно подгоняет их друг к другу, выстраивая прочный каменный домик, который не сокрушит даже злой волк из сказки. В этом домике-крепости она надеется забыть о той жизни, какую могла бы прожить… вместе с Джонни.
Может, поэтому она и не доверяет Роджеру? Ведь сама Дафна не раз изменяла ему душой, если не телом. Что, если она злится на холодность и небрежение Роджера только потому, что много лет назад ей пришлось выбрать его вопреки зову сердца?
«Выбрось это из головы, Дафна». Мамин голос, как прохладная ладонь, прижавшаяся к разгоряченному лбу. Познала ли она, как и ее дочь, горечь сожалений и несбывшихся надежд? Видит Бог, мать со многим могла примириться, а у отца характер не из легких. Но они любили друг друга все эти сорок лет и продолжают любить до сих пор…
То, что увидела маленькая Дафна в ту ночь в родительской спальне, вполне возможно, почудилось ей. Она могла неверно истолковать невинные объятия. В любом случае мать и отец давным-давно уладили все ссоры и недоразумения. Дафна гостила у них прошлым летом, и ее поразила, почти смутила трепетная нежность их отношений. Мама вся светилась от счастья, когда отец (в свои шестьдесят семь он все еще работает главным патологоанатомом в «Мирамонте дженерал») возвращался домой поздно вечером.
– Ну вот, дорога не слишком загружена, – проговорил Роджер. – Через несколько минут будет туннель, а там и до дома рукой подать.
Дом. Как ей хотелось сейчас очутиться дома! Но не на Парк-авеню. Больше всего на свете Дафна мечтала оказаться в своей спальне на верхнем этаже родительского дома на Сайприс-лейн, лечь на кровать и смотреть, как заходящее солнце золотит лужайки у Агва-Фриа-Пойнт.
Дафна представила себе, как идет по тропинке с мужем и детьми. На крыльце стоит мама, приставив ладонь козырьком к глазам, а другую руку прижимает к груди. А папа крепко обнимет ее и воскликнет басом: «Приехала? Молодец!»
Вечером того же дня, поднимаясь в лифте с мужем на двадцать четвертый этаж, где располагался их пентхаус, Дафна внутренне радовалась, что все неурядицы позади: несколько минут позора в книжном магазине, Роджер, любезничающий с какой-то женщиной, – все это ерунда по сравнению с тем, что она имеет. Не стоит гневить Бога – у нее прекрасный муж, двое детей. Родители пожилые, но все еще бодрые и любящие. Сестры – Китти и Алекс.
Войдя в комнату и увидев бледную, растерянную няню у телефона, Дафна сразу почувствовала, что ее ждет ужасная новость. Сьюзи передала ей трубку и дрожащим голосом сказала:
– Это ваша сестра. Она чем-то расстроена.
Китти. И она не просто расстроена – она в истерике захлебывается рыданиями и что-то пытается прокричать в трубку. Смысл ее сбивчивых слов был настолько страшен, что сознание отказывалось воспринимать его.
– Папа… наш папочка, – рыдала Китти на другом конце провода. – Мама застрелила его. Полиция. Ее увезли. Приезжай, Дафна. Скорее.
Глава 2
В тот роковой понедельник, который стал водоразделом между прошлой и будущей жизнью целого семейства, Китти Сигрейв месила тесто для булочек с корицей.
Празднование сороковой годовщины родительской свадьбы было назначено на ближайшие выходные в клубе, и она вызвалась испечь трехслойный торт «Леди Балтимор». И только сегодня Китти сообразила, что забыла заказать для него масло и яйца. Минувшая неделя окончательно выбила ее из колеи – Китти стыдно было признаться даже себе, что в последнее время она совсем не думала о родительском юбилее.
Это на нее не похоже. Китти Сигрейв всегда пекла к Рождеству сдобные булочки и, помня все дни рождения, рассылала родственникам поздравительные открытки. Китти – любящая тетушка и примерная дочь (последняя из ролей имела мало общего с настоящей Китти).
Но как она может думать о чем-то еще накануне судьбоносной встречи? Сегодня днем Китти встретится с шестнадцатилетней девушкой, которая способна подарить ей самый драгоценный на свете подарок или сделать глубоко несчастной.
Китти взглянула на круглые кухонные часы на стене. «Ровно через девять часов и тридцать шесть минут я увижусь с матерью моего будущего ребенка, – подумала она. – Если только все пройдет хорошо…»
А вдруг девушка, едва взглянув на нее, бросится бежать куда глаза глядят? Китти прекрасно понимала, какое впечатление она производит на людей незнакомых: незамужняя дама живет в Мирамонте одна и довольствуется обществом домашних животных. Впрочем, у нее хватило здравого смысла превратить свои кулинарные таланты в нечто, приносящее доход (Китти открыла чайный салон и продает там свою выпечку). Словом, такой женщине можно доверить детей на пару часов, но растить их и воспитывать… вряд ли.
А что, если переставить мебель наверху? Или спрятать подальше шелковый полог с бахромой?
Какая разница? Это ничего не изменит.
Есть вещи, которые стали частью тебя самой, как тембр голоса или отпечатки пальцев. Каждое утро Китти видела в зеркале тридцатишестилетнюю женщину, внешне мало изменившуюся с тех пор, как ей минуло четырнадцать. Ее лицо уже утратило свежесть юности, но в остальном это была все та же Китти Сигрейв с огненной гривой до пояса и весом не более ста фунтов (ей и Дафне повезло в отличие от Алекс, которая постоянно измеряла талию, злясь и завидуя сестрам).
Глаза у нее незабываемого оттенка – темно-темно-синие, как спелая слива. Бывший друг как-то сказал Китти, что цвет ее глаз напоминает ему воду в ночном пруду, и она приняла это за комплимент.
Однако Китти не слишком заботила собственная внешность. Веяния моды обходили ее стороной. Она предпочитала практичную, удобную одежду – джинсы, футболки, свитеры ручной вязки, шелковые топики с рукавами-крылышками. Любимые разношенные сандалии были ее верными спасителями после утомительного дня, проведенного на ногах.
«О Господи, хоть бы я ей понравилась! – взмолилась Китти, погружая руки в тесто. – Во мне столько нерастраченной любви и нежности». То, что очевидно для нее, совсем не очевидно для незнакомки: вряд ли девушка понимает, что этот ребенок не просто заполнит пустоту в сердце Китти, но станет смыслом ее жизни.
Китти так яростно месила тесто, что облачко муки поднялось к потолку. Предрассветный туман плотным покрывалом окутал дома вдоль Харбор-лейн, спускающейся к гавани, но наверху, где был расположен ее дом, почти рассеялся. Сад засверкал под первыми лучами солнца, наполняя воздух благоуханием жасмина, жимолости и настурций, тимьяна и розмарина, лимонов, которые Китти выращивала для тортов, чайных хлебцев и пирожков, не говоря уже о галлонах лимонада.
И все это великолепие Мирамонте она с радостью подарит своему ребенку: ее домик на побережье океана почти весь год согревает ласковое солнце, за исключением холодных зимних месяцев, когда наступает сезон ледяных ветров. Китти представила себе, как ее дочка (она почему-то была убеждена, что родится именно девочка) подрастет и будет сидеть в ненастные вечера рядом с ней на уютном плюшевом диване и пить горячий шоколад.
Взгляд Китти упал на заброшенную собачью конуру под старой сливой. Даже отсюда, из кухни, она видела маленький кратер – ее старый коричневый Лабрадор постоянно рыл землю в саду. Когда же Бастер умер в прошлом году, Китти не взяла себе щенка, как советовали друзья и знакомые. Вместо этого она приютила у себя парочку бездомных котят, которых как-то утром обнаружила в покинутой конуре. Впрочем, Фред и Этель сами выбрали Китти, безоговорочно признав в ней приемную маму. Они ходили за хозяйкой по пятам, сопровождая ее, куда бы она ни направлялась, в том числе и в туалет, прыгали к Китти на колени, стоило ей присесть, забирались на плечи, на голову и даже вылизывали уши.
Полгода спустя, когда Айван заявил ей, что уезжает в Санта-Фе, Китти получила очередной утешительный приз – добродушного пса по кличке Ромулус, помесь овчарки с лайкой, с роскошным пушистым жабо. Его бывший хозяин счел, что густая шерсть создаст его питомцу массу неудобств в жарком и сухом климате юго-запада, как-то позабыв, что Санта-Фе расположен на высокогорье, где зимой лежит снег.
В данный момент Ромми повернулся к Китти спиной и сосредоточенно изучал подвальное окошко гаража – вероятно, туда залезли кошки. С подросшими котятами Ромми был суров, как школьный надзиратель, но детей он любит и никогда не обидит. У ее ребенка будет верный друг и товарищ по играм.
Наблюдая, как пес с победоносным видом взял в зубы старый теннисный мячик, Китти улыбнулась, но тут же вспомнила о предстоящей встрече, и к ней вернулась нервозность.
Выложив готовое тесто в керамическую миску, она оставила его подниматься. Китти давно уже перестала рассчитывать примерное количество булочек: сколько бы она ни испекла, выпечку всегда удавалось распродать к полудню. Ее булочки с корицей пользовались неизменным успехом. По городу ходили слухи, что рецепт достался Китти по наследству – его передают друг другу женщины из рода Сигрейв начиная с прапрапрабабушки Китти, Агаты Розы, жившей в середине прошлого века.
Но сама-то Китти знала, что секрета тут никакого нет. Волшебный ингредиент всех ее рецептов – терпение. С тестом надо обращаться бережно, как с младенцем, и все время помнить о тех, кто будет вкушать результат. Итак, терпение и любовь, как ни банально это звучит.
Китти накрыла миску влажным полотенцем и приступила к приготовлению сдобных булочек. Нечего терзать себя размышлениями о том, что ей не дано изменить. Надо делать дело – скоро появятся первые посетители.
Она перешагнула через Фреда, мирно посапывающего на коврике у печи, и набрала в передник яиц из корзины. Яйца два раза в неделю – в субботу и в среду – поставлял ей фермер, выращивающий брюссельскую капусту на нескольких акрах земли неподалеку от Пискадеро. Сальвадоре, явно неравнодушный к Китти, частенько привозил ей двух-трех курочек, которые, по его мнению, не годились на продажу из-за чересчур волокнистого мяса… впрочем, вкус у него был нежнейший. Интересно, что подумал бы о ней этот бедняга, если бы узнал, что взамен курочек Китти охотно усыновила бы одного из смуглых ребятишек, робко поглядывающих на нее из отцовского обшарпанного пикапа.
Тщательно перемешав тесто для булочек, Китти разделила его на три части, добавив в одну из частей мелко нарезанные яблоки и орехи, а в две другие – свежезамороженную чернику и персики прошлогоднего урожая. Теперь она знала, как угодить своим посетителям: ее тыквенные оладьи с клюквой разбирались в День благодарения и на Рождество в мгновение ока.
Число завсегдатаев кафетерия неуклонно росло. Четыре года назад Китти и не помышляла о том, что ее скромное заведение превратится со временем в своеобразный центр общественной жизни города. Тогда ей хотелось лишь немного подзаработать – зарплата воспитательницы детского сада не так уж и высока. А теперь здесь, в ее маленькой чайной, собираются посплетничать соседи и дамы из «Общества леди-садоводов» обсуждают план предстоящего цветочного праздника. Служители церкви и отцы города, школьники и просто гуляющие – все приходят к Китти выпить чашку чаю с пирожными.
Степенные университетские профессора могут посидеть в тишине и покое, отдыхая от созерцания проколотых носов и красных волос своих питомцев. Юные влюбленные пишут инициалы друг друга на запотевших стеклах. Китти стало известно, что под крышей ее кафетерия было сделано несколько предложений руки и сердца. Здесь же получил начало бракоразводный процесс супругов Огилви, когда глава семейства признался своей жене, с которой прожил четырнадцать лет, что у него роман с домработницей из Финляндии.
Тем не менее сама идея кафетерия «Приятное чаепитие» была настолько проста, что когда посетители восхищались изобретательностью Китти, та еле сдерживала смех. Мысль создать собственное кафе пришла к ней во время обеда в детсадовской столовой. Грызя черствый пирожок, Китти с тоской вспоминала бабушкину выпечку. Где вы теперь, так любимые в детстве сладости? Вас заменили полуфабрикаты, приготовление которых не требует сноровки и умения.
Итак, идея зародилась у нее шесть лет назад. Китти тогда только исполнилось тридцать – в этом возрасте каждый волей-неволей пересматривает свою жизнь и задумывается о своем истинном призвании. Китти не была исключением и с воодушевлением начала искать на чердаке родительского дома книги старых бабушкиных рецептов. Несколько месяцев спустя, став постоянным поставщиком выпечки крупных городских закусочных, Китти задумалась о том, не создать ли собственный кафетерий в стиле пятидесятых. Поначалу друзья и знакомые подсмеивались над ней: старомодные рецепты и названия? Ананасовые торты, яблочные пироги – все это в прошлом, как хулахуп и бомбоубежища в подвальчиках частных домов.
Но Китти, не обращая внимания на насмешки, продолжала печь пирожки для городских булочных. Через два года она скопила достаточно, чтобы открыть собственное дело. Китти повезло, и она купила этот уютный домик в центре города, расположенный на одной из самых многолюдных улиц.
Теперь у нее было все, кроме самого главного.
Китти усилием воли отогнала от себя мысль о предстоящей встрече. У нее нет времени на праздные раздумья – надо еще успеть нарезать яблоки, наколоть орехи, выжать лимоны. Кроме того, ей и так неплохо живется.
Китти нравится заниматься любимым делом. Нравится перелистывать бабушкины замусоленные книжки рецептов, сохранившиеся с тех времен, когда подсчитывать лишние калории считалось дурным тоном, а жизнь казалась простой и бесхитростной, как румяный пирог с черникой. Китти особенно нравилось печь пирожки и торты, используя в качестве начинки сезонные фрукты и ягоды: весной – клубнику и ревень, летом – сливы, абрикосы и персики, осенью – малину и ежевику. Зимой, помимо яблок и груш, ее выручали мамины персиковые компоты.
«Мама. Надо бы ей позвонить», – подумала Китти, ощутив укор совести. В последнее время, стоит ей взяться за телефонную трубку, сразу находятся какие-то дела. А может, это просто отговорка? Да, она любит маму, но…
Но… Почему все, что имеет отношение к матери, завершается именно этим словом? Мама никогда не настаивает на своем. Если ей скажешь, что ты занята и не сможешь приехать, она выразит сочувствие, и только. И спустя несколько минут, разговаривая по телефону с Дафной или Алекс, заметит мимоходом, что у Китти своя жизнь и свои планы, как, впрочем, и должно быть у взрослой женщины. А эти воскресные семейные обеды! Китти ела мало, но чувствовала себя так, словно объелась до колик в животе. Вероятно, причина тому тошнотворно-приторная картина образцовой семьи, которая так нравится маме.
Стоило Китти вообразить, что ждет ее на праздновании сорокалетия родительской свадьбы (бесконечные тосты, отец с матерью, наслаждающиеся атмосферой всеобщего поклонения и зависти), как у нее опускались руки. Внезапно из глубин памяти всплыл один случай из детства: отец выстраивает их перед гостиницей у озера Модок, намереваясь сфотографировать все семейство.
Они ехали к озеру весь день, до самых сумерек. Теплые куртки остались в чемодане, и дети дрожали от холода в тени сосен, под которыми отец построил их по росту, начиная с самой высокой тринадцатилетней Дафны, которая стояла рядом с матерью, и кончая толстушкой Алекс. Он делал снимок за снимком (то кто-нибудь моргнул, то забыл улыбнуться), пока они окончательно не продрогли и едва не плакали. После, когда вещи распаковали, отец отвез их в городок, где вся семья поужинала в ресторане с обильным шведским столом, поразившим их. На обратном пути Китти, Дафна и Алекс чуть не подрались, споря, кто сядет на переднем сиденье рядом с отцом.
Эта мимолетная картинка – дрожащая от холода четверка под соснами – всего лишь одна из граней алмаза под названием «Благополучное семейство Сигрейв». А таких граней множество…
«Позвоню домой сегодня же вечером», – решила Китти. Она не сказала родителям о Хизер, чтобы не сглазить. Но если встреча пройдет хорошо, мама скоро обо всем узнает и удивится, почему Китти так долго молчала.
А вдруг ее ждет неудача?
Сердце Китти болезненно сжалось.
«Я непременно что-нибудь придумаю», – твердо сказала она себе. А пока у нее и без того дел хватает – маме может понадобиться их с Дафной помощь при подготовке к празднику.
Китти соскучилась по старшей сестре. Она не горела желанием увидеться с Роджером, которого считала семейным деспотом и занудой, но сестра у нее лучшая в мире, а племянники – просто прелесть!
С Дафной всегда было легко и просто. О том, что Китти переспала со своим школьным преподавателем в ночь после выпускного бала, знала только старшая сестра. Но даже с ней Китти старалась обходить острые углы, одним из которых, конечно, был Роджер. И родители…
«Понятно, почему Дафна предпочитает жить в Нью-Йорке, – мрачно подумала Китти. – Расстояние в три тысячи миль помогает забыть прошлое».
– Как вкусно пахнет!
Китти обернулась и увидела на пороге Уиллу. Та уже сняла кроссовки и вытряхнула из них песок на крыльцо.
С подобного приветствия начиналось каждое утро, и каждое утро ее помощница приносила на подошвах песок, грязь или пыль с улицы. Весной кафельный пол кухни приобретал желтоватый оттенок из-за пыльцы акаций, растущих на узких улочках Барранко – филиппинской общины, где жила Уилла.
Но девушка отличалась завидным трудолюбием, и Китти охотно мирилась с ее недостатками. Уилла сняла с крючка передник и собрала длинные иссиня-черные волосы в тугой пучок на затылке.
– Яблоки почистить? – Уилла указала на огромный деревянный ящик в углу кладовки. Китти кивнула, и девушка радостно заулыбалась, будто ей что-то подарили.
К своим девятнадцати годам Уилламена Акино весила почти двести сорок фунтов – в два раза больше, чем Китти, и родила двоих детей от разных отцов. Но Уилла не жаловалась на жизнь. Ее мать заботилась о малышах, пока она работала, а Китти каждый вечер нагружала ее сумками с фруктами и остатками выпечки. И улыбка не сходила с лица Уиллы.
Нрав у нее был на редкость добродушный, и даже самый привередливый посетитель не смог бы вывести ее из себя. Во время работы Уилла насвистывала себе под нос или без умолку болтала. Ее трескотня порядком утомляла Китти, потому что у Уиллы было только две темы для разговоров – крошки сыновья и мужчины.
– У него родимое пятнышко в виде сердечка прямо вот здесь, – щебетала она, прижав палец к своей обширной ягодице. – Я над ним подсмеиваюсь, а он краснеет, бедняга. Неужто думает, что я его дружкам все разболтаю? Вот чудак! А вчера – угадайте, что придумал? Притащил мне охапку цветов – поди, клумбу оборвал. И на том спасибо. Господи, ну и жарища! Отопление включили, что ли?
Уилле всегда было жарко, независимо от погоды. Обычно Китти открывала окно, а сама натягивала свитер, если начинала замерзать. Сегодня она открыла дверь, ведущую в салон кафетерия, где с минуты на минуту должны были появиться посетители.
Джози Хендрикс оказалась первой и вошла в тот момент, когда Китти и Уилла выкладывали выпечку в лотки на прилавке.
– Доброе утро, леди, – пропела пожилая дама, учительница-пенсионерка, опираясь на палку с резиновой ручкой. – Вот и дверь больше не скрипит. Вы смазали петли тем маслом, которое я вам посоветовала?
Джози было уже за восемьдесят, но держалась она молодцом, несмотря на мучившие ее боли в суставах. Она обожала подмечать мелкие неполадки в чужом хозяйстве и давать советы по их устранению.
– О да, ваша смазка просто чудо! – подтвердила Китти. На самом-то деле она использовала старую смазку для швейной машинки, но ей хотелось сделать старушке приятное.
Джози уселась в свое любимое кресло за столиком у окна и, указав на отклеившийся уголок обоев под потолком, предупредила:
– Если вовремя не подклеить его, вспучатся обои по всей стене.
Китти дружелюбно улыбнулась и поставила перед Джози поднос. Пожилая дама появлялась каждое утро в пять минут седьмого и всегда заказывала одно и то же: кусочек персикового торта и такой крепкий чай, что его, по ее собственному выражению, «можно было бы резать ножом».
Над входной дверью снова звякнул колокольчик, и в кафе вошли Лианн Чапмен и Бад Джарвис, впустив в помещение влажный прохладный воздух с улицы. Оба попросили завернуть им пирожки с собой в дорогу: Лианн возвращалась домой после ночной смены в клинике «Мирамонте дженерал», где работала медсестрой, а Бад направлялся на кожевенный завод.
– Хорошо устроилась, – заметила Лианн, пока Китти отсчитывала ей сдачу. – Сидишь себе дома да пирожки печешь.
В усталых голубых глазах Лианн мелькнула зависть. Китти не на шутку обиделась, но из уважения к Алекс, когда-то дружившей с Лианн, промолчала. Как она смеет так пренебрежительно отзываться о ее работе!
К сожалению, у Лианн были все основания дуться на весь свет: муж ушел от нее, когда она ждала ребенка, родившегося потом умственно неполноценным. Китти знала от Алекс, что Лианн едва сводит концы с концами. Да, такой доле не позавидуешь!
На этот счет у Китти имелась своя теория: есть люди, появившиеся на свет под счастливой звездой, а есть и вечные неудачники. К числу последних принадлежала и бедная Лианн. Ей не везло с самого детства. Каникулы она проводила с отцом в штате Айова, тогда как все ее сверстники уезжали отдыхать на побережье. В школе, как Лианн ни старалась, оценки ее всегда были ниже среднего уровня. Стоило ей позволить своему парню «лишнее», как Стью Хардинг раззвонил всей округе, что Лианн Чапмен – дешевка.
А настоящие невзгоды ждут ее впереди…
Правда, глядя на нее, этого не скажешь. Лианн все еще недурна собой, и походка у нее легкая и чуть кокетливая, как в юности.
Лианн была уже у двери, когда Китти окликнула ее:
– Кстати, как себя чувствует малыш Фергюсон? Лианн откинула со лба рыжеватую челку.
– Бедняжка не может дышать самостоятельно. Мы подключили его к аппарату искусственного дыхания, но это вряд ли поможет. – Выражение ее лица смягчилось, и она напомнила Китти ту маленькую девочку, которая в детстве постоянно падала с велосипеда, старательно объезжая всех букашек и жучков, ползущих по дорожке. Неудивительно, что она стала медсестрой.
– Бедная Кэрол! Она так измучилась. – Кэрол Фергюсон училась вместе с Китти в колледже – кто бы мог подумать, что судьба будет к ней столь жестока? – Как только освобожусь, обязательно отнесу ей гостинцев. – Китти подумала о ребенке, который скоро будет принадлежать ей, и сердце у нее учащенно забилось.
Она вспомнила тот день, когда Сибилл Рэтвич отвела ее в сторонку и спросила, правду ли говорят, что Китти хочет усыновить ребенка. Китти не знала, что и сказать на это. Постоянные посетители сочувствовали ей, но от их вопросов было только хуже. Профессор Огден клялся, что видел ее во сне с младенцем на руках. Джози Хендрикс советовала ей взять на воспитание ребенка постарше. Отец Себастьян предлагал попробовать метод искусственного оплодотворения.
Никто из них не знал, что начиная с двадцати лет Китти перепробовала все возможные способы забеременеть, но каждый раз ее надежды разбивались в прах. Потом последовали бесконечные тесты в клиниках с тем же неутешительным результатом. Она неоднократно обращалась в агентства по усыновлению, но только в двух из них согласились включить в лист ожидания одинокую женщину. Правда, Китти прекрасно понимала, что пройдет не один год, прежде чем до нее дойдет очередь.
И вот появилась Сибилл и по секрету поведала Китти, что знает одну незамужнюю девушку-подростка на шестом месяце беременности, которая не прочь отдать ребенка на воспитание. Может, Китти это подойдет? Китти, держа поднос с булочками в дрожащих руках, радостно выдохнула: «Да! Да, конечно, подойдет!»
Девушку звали Хизер. Выходить замуж за своего парня она не собиралась, но и окончательного решения отдать ребенка еще не приняла. Прежде чем встретиться с Китти, Хизер должна была познакомиться с ней заочно.
По совету Сибилл Китти сделала небольшую подборку фотографий и написала Хизер о своем доме, кафетерии и четвероногих питомцах Ромми, Фреде и Этель и говорящем попугайчике Байроне.
Она умолчала только о том, как ей хочется ребенка. Что может знать о ее мучениях шестнадцатилетняя девушка? Ей не понять, какая сила бросала Китти в объятия очередного возлюбленного, как она каждый раз молилась о том, чтобы забеременеть.
В июле Китти исполнится тридцать семь лет. Последний раз она была близка с мужчиной полгода назад – в тот день, когда Айван укатил в Нью-Мексико. Надежда стать матерью таяла с каждым днем.
Китти снова подумала о несчастном малыше Лианн и о недоношенном младенце Кэрол Фергюсон, за жизнь которого сейчас борются все врачи родильного отделения. «Я тоже борюсь за жизнь», – сказала она себе. Невозможность иметь ребенка – хуже смерти во сто крат.
Ее спасала только работа. Весь день Китти крутилась как белка в колесе, и все ее мысли занимали только заказы, пирожки и торты.
К девяти утра чайный салон полностью заполнился посетителями – все тринадцать столиков заняты, причем каждый столик не похож на другой, как и ее пирожные и оладьи. Среди старомодной мебели викторианской эпохи, которой Китти обставила кафе, имелся и столик из-под швейной машинки «Зингер», переделанный в уютный уголок для двоих. В целом обстановка выглядела скорее эксцентричной, чем эклектичной, но посетителям тут нравилось.
Китти приветственно помахала рукой Глэдис Хонейк, владелице магазинчика пляжной одежды, расположенного через два дома вниз по улице. Глэдис, красившей волосы хной, давно перевалило за пятьдесят. Она развелась с мужем и частенько посмеивалась, что если в ее возрасте удастся затащить в постель мужчину, ему надо ставить стакан с водой для вставной челюсти на прикроватную тумбочку. Глэдис никак не хотела замечать, что Мак Макартур, главный редактор «Мирамонте миррор», заглядывает в кафе в те же часы, что и она. Зубы у него целы, и он уже похоронил двух жен, которых, по слухам, замучил своими неуемными сексуальными притязаниями. Видимо, он считал Глэдис выносливой в этом смысле.
Неподалеку от Глэдис за столиком пристроился отец Себастьян. Склонив курчавую темноволосую голову, он разгадывал кроссворд в утренней газете. До того как поступить в иезуитскую семинарию, будущий священник вел жизнь обыкновенного грешника. Потом решил очиститься от соблазнов и стать служителем церкви. Правда, до конца избавиться от них ему так и не удалось: отец Себастьян как-то в шутку признался Китти, что жизнь была бы невыносимо скучна без скачек и пирожков с фруктовой начинкой.
Китти частенько останавливалась поговорить со священником, но сегодня направилась к Серене Фетерстоун. Та сидела за столиком у окна, сосредоточенно перебирала карты Таро и, не поднимая головы, бормотала себе под нос: «Так, впереди нас ждут большие неприятности».
Китти внутренне поежилась. Может, эта женщина и вправду умеет предсказывать будущее? Прямые и длинные черные волосы, скуластое лицо индейского типа – она выглядит как настоящая колдунья.
Серена улыбнулась и сказала:
– Я заказывала булочку с изюмом. Уилла, должно быть, забыла ее принести. Если булочки уже кончились, меня постигнет страшное разочарование.
– Подождите секунду. – Китти поспешила к лоткам и тотчас вернулась с теплой булочкой, покрытой шоколадной глазурью с грецкими орехами.
Серена рассмеялась:
– Знаю, булочки не вяжутся с моим имиджем. Многие предпочли бы видеть меня с травяным чаем и рисовыми лепешками.
– Налить еще чаю? – спросила Китти, приподняв крышку заварочного чайничка на столе у Серены.
– Нет, благодарю, – ответила та и, подмигнув, добавила: – Впрочем, еще от одной булочки с изюмом я бы не отказалась – ничто человеческое мне не чуждо.
– А у вас много клиентов? – неожиданно для себя самой спросила Китти.
– Клиентов много, но далеко не каждый в этом признается. – Серена перекинула прядь волос, тронутых сединой, через плечо и внимательно посмотрела в глаза Китти. – А тебе самой никогда не хотелось узнать, что ждет тебя впереди?
Китти замялась.
– Это зависит от того, что именно меня ждет – удача или несчастье.
Серена отодвинула тарелку с булочками, взяла руку Китти, повернула ее ладонью вверх и нахмурилась.
– Линии судьбы говорят мне, что скоро ты полюбишь, и на этот раз всем сердцем. Те, кто был у тебя раньше, – не в счет.
Китти улыбнулась. Все гадалки говорят одно и то же.
– А дети у меня будут? – Несмотря на скептицизм, Китти испытывала странное волнение.
– Я вижу ребенка. Одного ребенка… и еще что-то. – Серена внимательно разглядывала ладонь Китти, поворачивая ее осторожно, словно руль лодки, плывущей к неведомым берегам.
– Ну что? – еле слышно выдохнула Китти.
Гадалка тряхнула головой.
– Странно… Никогда не видела ничего подобного… – Серена подняла голову, и в ее темно-карих глазах, окруженных морщинками, промелькнуло что-то похожее на чувство вины. Казалось, будто она только что выпустила джинна из бутылки и хотела бы снова загнать его обратно. – Послушай, ты уверена, что хочешь это узнать?
Китти размышляла не больше секунды.
– Да, – кивнула она.
– Над вашей семьей вьется смерть. Смерть приближается неумолимо. Смерть близкого тебе человека… Прости, я не должна была этого говорить. Видя, что человека ждет несчастье, я храню тайну при себе.
– Прошу вас… – Китти затрясло. О чем она просит? Сообщить ей подробности?
Серена выпустила ее руку.
– Я могу и ошибаться. Ты узнала то, что открылось мне, и только.
Китти машинально вытерла руку о передник, словно желая стереть что-то липкое.
– Спасибо за предупреждение. Я буду начеку. – Она постаралась произнести эти слова небрежно, а между тем мозг ее лихорадочно работал, тщетно пытаясь найти ответы на вопросы.
Что, если ребенка отнимут у нее?
Серена предсказывала смерть, но чью? «Только не Дафна! Господи, только бы не она!» Китти пришла в ужас – она молит Бога, чтобы умер кто-то другой? Кто-то, кого она любит меньше? Отец, или мать, или…
– Привет, сестричка!
Китти оглянулась. В дверях стояла ее младшая сестра в безукоризненном бежевом костюме от Армани и шелковой кремовой блузке. Здесь, в захолустье, где блузы-батики и юбки с запахом считаются воплощением элегантности, а о мобильных телефонах и факсах мало кто слышал, Алекс смотрелась экзотической птицей.
Китти было известно, что сестра не только носит в сумочке мобильный телефон, но и установила в своем автомобиле (она арендовала за небольшую сумму последнюю модель «БМВ») портативный факс. Алекс клялась, что все это ей необходимо для работы, и была отчасти права. Китти понимала, что состоятельные руководители из Силиконовой долины, которым Алекс показывала модные особняки, вряд ли согласились бы прокатиться в ее собственной старенькой «хонде».
Раз в месяц Алекс ездила в Сан-Франциско в дорогой парикмахерский салон – приводить в порядок прическу и подкрашивать волосы. По дороге домой она останавливалась в роскошных магазинах и запасалась косметикой, как верблюд водой перед долгим переходом по пустыне. Нет нужды говорить, что результат был налицо. Алекс являла собой сногсшибательное зрелище.
– Привет, привет! – радостно откликнулась Китти, мысленно коря себя за то, что минуту назад молилась о спасении Дафны, даже не подумав об Алекс. – Что занесло тебя сюда в такой ранний час?
– Я показывала покупателям дом на твоей улице. – Алекс подняла солнцезащитные очки, закрепив их надо лбом. Окинув взглядом занятые столики, она тряхнула кудрями. – Если тебе некогда, я зайду попозже.
– Ничего, присаживайся. – Китти подвинула к прилавку свободный стул. – Я принесу тебе чего-нибудь перекусить.
– Благодарю покорно, я и так полнею как на дрожжах. – Посмотрев на подносы с булочками, Алекс сморщила нос.
Китти миролюбиво сказала:
– Но ты хорошо выглядишь. Алекс передернула плечами.
– Хорошо выглядеть – еще не значит быть стройной. Никак не могу сбросить еще пять фунтов.
По мнению Китти, Алекс не мешало бы сбросить постоянное внутреннее напряжение, которое ее отнюдь не красило.
«Если она так недовольна собственной внешностью, то что же думает обо мне?» Под пристальным взглядом сестры Китти чувствовала себя неуютно, как под увеличительным стеклом. Наверное, Хизер тоже хотела бы, чтобы приемная мать ее ребенка более походила на уверенную, модно одетую Алекс.
Сердце ее сжалось при этой мысли.
– Раз уж я все равно оказалась по соседству, надо забрать у тебя салфетки для праздника. Мама боится, ты забудешь про них.
Китти охватила паника. Салфетки? О Господи, ну конечно, она же обещала закупить салфетки у своего поставщика! Но теперь уже поздно. Черт подери!
Алекс вперила в нее испепеляющий взгляд.
– Ты про них забыла?
– Не забыла. Я просто… – «Прекрати оправдываться! – мысленно приказала себе Китти. – Ты оправдываешься, потому что Алекс всегда первая начинает тебя упрекать, независимо от того, права она или нет». – Я была очень занята. Не беспокойся, я все сделаю.
– Ну, если ты так уж занята, не надо было предлагать свои услуги. – Алекс скрестила руки на груди. – Можно подумать, я не занята. У меня чуть не сорвалась выгодная сделка – слава Богу, мне удалось убедить владельца дома не выкорчевывать розовые кусты перед отъездом. И кто бы вместо меня отвез дочерей в аэропорт, чтобы они пожелали их папочке доброго пути перед полетом в Гонконг?
– А что Джиму понадобилось в Гонконге?
Алекс насупилась.
– Не старайся сменить тему разговора. – Поскольку Китти выжидательно молчала, Алекс неохотно пояснила: – У него там какие-то дела с заокеанскими поставщиками. Оттуда он отправится на Гавайи – к своей подружке, насколько мне известно.
Глядя на упрямо сжатые губы сестры, Китти вспомнила то лето, когда Алекс исполнилось шестнадцать и отец впервые посадил ее за руль. Вот так же, как сейчас, упрямо сжав губы, она пыталась припарковаться между двумя мусорными баками, которые отец приволок во двор. Желая во что бы то ни стало добиться его одобрения, Алекс в течение целого часа снова и снова загоняла машину в импровизированный бокс. Пот лил с нее градом. Наконец попытки сестры увенчались успехом – машина встала на расстоянии ровно восемнадцати дюймов от бордюра (отец замерял складным метром).
«Бедняжка Алекс! В нашей семье она самая несчастная», – подумала Китти.
Наверное, это расплата за то, что Алекс была папиной любимицей. Дафна всегда больше тянулась к матери, а отец души не чаял в младшей дочке. В детстве Китти не отдавала себе в этом отчета, но теперь видела все в несколько ином свете. Было что-то неестественное в том, как отчаянно Алекс стремилась заслужить одобрение отца. В ее жизни он занимал главное место и значил больше, чем все родные, включая и Джима.
Китти хотелось спросить сестру: «Когда ты осыпаешь проклятиями своего неверного муженька, тебе не приходит в голову, что ты сама толкнула его в чужую постель?»
– Хорошо, что ты вся в заботах, – весело заметила она вслух. – Значит, у тебя не будет времени дуться на Джима и воображать невесть что.
Сестра фыркнула.
– Мне наплевать, что он замышляет и чем тешит свое мужское самолюбие. Два года уже прошло. – Она посмотрела на свои дорогие золотые часы. – Ой, мне пора. Надеюсь, ты позвонишь папе и напомнишь ему забрать из химчистки смокинг?
– Это еще зачем? Он вполне в состоянии позаботиться о себе сам. Это вы с мамой прислуживаете ему, как горничные.
К счастью, Алекс спешила и не стала спорить. Смерив Китти презрительным взглядом, она бросила на ходу:
– Думай что хочешь, но если папе придется надеть старый костюм, пеняй на себя.
Китти вспыхнула. Вечно Алекс прикидывается строгой мамашей. Пора наконец прекратить эти игры – они уже взрослые.
Тяжело выдохнув, Китти вернулась к своим делам. Еще несколько часов, и она узнает, сбудется ее мечта или ей суждено со временем превратиться в такую же брюзгу, как Алекс.
Остаток дня прошел как в тумане. Посетители уже сменились по нескольку раз, а лотки с пирожными и булочками почти опустели. Но Китти избегала смотреть на часы: ей казалось, что томительные минуты ожидания протекут быстрее, если считать сдачу, а не секунды.
Ровно в половине пятого в дверях кафетерия появились хорошенькая темноволосая девушка и парень чуть постарше. Китти окинула парочку удивленным взглядом. Неужели это Хизер? Но она собиралась прийти одна. А вдруг… Господи, а вдруг это тот самый парень, из-за неосмотрительности которого чуть выпирает животик под мешковатой футболкой девушки?
Китти вышла им навстречу. Сердце ее отчаянно колотилось.
– Вы, должно быть, Хизер. – Она приветливо улыбнулась.
Девушка смущенно кивнула и бросила тревожный взгляд на своего хмурого спутника.
– Это Шон, – представила она молодого человека. – Мой старший брат.
Да, теперь Китти заметила сходство между ними. У обоих темные волосы и карие глаза. Но если Хизер заметно волновалась, то ее брат смотрел на Китти с нескрываемой враждебностью.
– Хотите лимонаду? – предложила Китти чуть дрогнувшим голосом. – Я делаю его из лимонов, которые выращиваю в своем саду.
Молодые люди промолчали, и Китти приказала себе: «Остановись! Что ты пытаешься им доказать? Что ты мастерица на все руки?»
– А у вас нет диетической кока-колы? – застенчиво спросила Хизер.
«Да она же почти ребенок», – подумала Китти. Неоформившаяся девочка-подросток с по-детски пухлыми губками и щечками. Наверное, Хизер все еще спит в обнимку со своим плюшевым медвежонком. Да, она совсем не похожа на разбитную шестнадцатилетнюю девицу, как представляла себе Китти. Трогательно-невинный облик довершали тоненькие пальчики с обкусанными ногтями и мешковатые джинсы, выглядевшие так, словно их успел изрядно поносить ее брат.
Шону на вид было чуть больше двадцати. Стройный, худощавый, он казался гораздо взрослее, чем сестра. Его темно-карие, почти черные, глаза смотрели прямо и пристально, оставаясь непроницаемыми. Свитер с открытой горловиной позволял заметить давний перелом ключицы. «Вряд ли он получил эту травму на горнолыжном курорте, – подумалось Китти. – Дети из таких семей бывают счастливы, если им хотя бы раз удается побывать в Диснейленде».
– Спасибо, нам ничего не нужно, – отрезал Шон, давая понять, что их визит носит сугубо деловой характер.
Китти вспыхнула. Надо срочно спасать положение, надо завоевать их расположение – не только Хизер, но и ее брата. «Смелее», – приободрила она себя, а вслух предложила:
– Почему бы нам не подняться наверх? Там мы спокойно поговорим и познакомимся поближе.
Шон окинул презрительно-насмешливым взглядом эксцентричную обстановку кафетерия, коротко кивнул и последовал за Китти. За ним покорно шла его сестра.
Едва Хизер ступила на порог огромной залитой солнцем гостиной, как ее личико расцвело улыбкой.
– Ой, как здесь уютно!
Китти поймала себя на том, что смотрит на свое жилище глазами юной гостьи. Лоскутный коврик у камина, индейское покрывало на диване, оловянная ваза с засушенными растениями на газетном столике, ромбики разноцветной мозаики на подоконнике, сверкающие в лучах вечернего солнца как драгоценные камни, – вся обстановка создавала радостное настроение.
Волнение ее постепенно улеглось. Быть может, встреча все-таки пройдет хорошо.
– Вы любите кошек? – Китти указала на диван, где, как парочка сфинксов, замерли Фред и Этель. – Они здесь настоящие хозяева, а меня сюда пускают только потому, что я кормлю их.
Хизер присела на краешек дивана, и Фред тут же прыгнул к ней на колени, громко мурлыча.
– Какой лапочка! – Девушка погладила его шелковистую шерстку и улыбнулась Китти. – У нас тоже был котик, но его задавила машина. Шон говорит, что мы живем слишком близко к автостраде, и в наших условиях заводить животных рискованно. – Она, покосилась на брата, который сел в кресло напротив и уставился в окно.
«В жизни многое связано с риском», – вертелось на языке у Китти, но вслух она спросила:
– Вы заканчиваете школу, да? Я сама когда-то в ней училась. С тех пор там почти ничего не менялось – так говорят мои племянницы. Может, вы знаете их? Нину и Лори Кардоса.
Хизер кивнула:
– Да, я часто вижу их. Это сестры Кардоса из девятого класса? Странно, они совсем не похожи, хоть и двойняшки. – Она смущенно взглянула на Китти из-под темной челки. – А вы давно живете в Мирамонте?
– Всю жизнь. Уезжала только на время учебы в колледже. – Почему же вы вернулись сюда? – В тоне молодого человека Китти послышался скрытый упрек.
Она попыталась представить себе, каким ее родной Мирамонте видится Шону. Для него это невзрачный захолустный городишко, гнездо застарелых предрассудков и несправедливости. Если бы ему удалось вырваться отсюда, он никогда не вернулся бы. Китти похолодела. Все идет совсем не так, как она задумала.
Но как сосредоточиться под хмурым взглядом темно-карих глаз? Шон не ребенок и многое понимает. Наверное, он никогда и не был ребенком. И дело не только в его отношении к младшей сестре, которую он опекает как заботливый отец. И Китти заметила свежие царапины на его натруженных руках.
– Простите меня за прямолинейность, – проговорил Шон, – но когда Хизер сказала мне, что собирается отдать ребенка… Послушайте, мы в состоянии сами о нем позаботиться. Правда, отец у нас инвалид, но у меня есть работа. Моей сестре не нужна социальная помощь.
Китти взглянула на потупившуюся Хизер и почувствовала себя ужасно неловко.
– Я подумала…
– Вы ошиблись, – перебил ее Шон.
Он смотрел на Китти с таким нескрываемым презрением, что ей вдруг захотелось залепить ему пощечину. Вместе с тем она понимала, чем вызвана грубость Шона: детские годы, проведенные в нищете, и перенесенные унижения закалили его гордость. Китти хорошо знала район, в котором жили Шон и Хизер: сразу за предприятием по выращиванию шампиньонов – унылый загородный пустырь, стоянка трейлеров, ветхие домишки.
Китти хотелось сказать, что ее решение усыновить ребенка Хизер продиктовано совсем другими мотивами и она не считает постыдной его бедность, но тут вмешалась Хизер:
– Прекрати, Шон! Думаешь, ты один знаешь, как лучше? Но на этот раз я сама решу, как поступить! – В глазах ее сверкнули слезы.
– Ну-ну, успокойся. – Шон сел рядом с сестрой на диван и обнял ее за плечи. Бросив на Китти виноватый взгляд, он пробормотал: – Простите. Стоит мне подумать об этом, и я становлюсь сам не свой. Этот негодяй бросил ее, как только она сказала ему, что беременна.
– Не извиняйтесь, – откликнулась Китти. – На вашем месте я бы чувствовала себя точно так же.
– Я знаю, решать предстоит Хизер, – вздохнул Шон. – Но я пошел вместе с ней, желая проверить, правда ли то, что вы написали ей в письме.
Китти затаила дыхание. Из клетки в углу комнаты донеслись выкрики попугая Байрона: «Вздоррр! Вздоррр!» Этель принялась тереться о ее ноги, требовательно мяукая. Внизу, на кухне, Уилла тихо насвистывала какой-то мотив.
Наконец Китти сказала, глядя в глаза Хизер:
– Мне тридцать шесть лет. Я не замужем и вряд ли теперь захочу иметь семью. Но моя жизнь мне нравится… хотя иногда я спрашиваю себя: как получилось, что я стала тем, чем стала? Только одно для меня непреложно: я мечтаю стать матерью.
После продолжительного молчания Шон, усмехнувшись, заметил:
– Мы тоже не можем считаться благополучной семейкой. Мать бросила нас, когда Хизер исполнилось шесть лет. С тех пор мы ничего о ней не знаем.
– А хозяйством занимается Шон, – подхватила Хизер, тут же забыв минутную размолвку с братом. – Он готовит даже лучше, чем папа и я.
Шон смутился.
– Не так уж это и сложно. – Он опустил глаза и разгладил потертые джинсы на колене.
«Ему и не надо тратиться на шмотки, чтобы хорошо выглядеть».
При этой мысли Китти покраснела. Он симпатичный парень, ну и что с того? Просто у Хизер есть брат, который опекает ее и заботится о будущем сестры.
Воспользовавшись паузой, Китти спросила:
– Вы не против… то есть вы не заняты сегодня вечером? Я бы хотела пригласить вас к себе на обед. – Она улыбнулась Шону. – Я и сама неплохо готовлю.
Просияв, Хизер с надеждой взглянула на брата. Тот нерешительно покачал головой:
– Ну не знаю…
– Пожалуйста, Шон. – Хизер потянула было руку ко рту, но вовремя отдернула ее.
«Интересно, – подумала Китти, – нет ли у нее других дурных привычек, кроме той, что она грызет ногти?»
– Не хотелось бы оставлять отца одного, – нахмурился Шон и пояснил Китти: – Спина у него побаливает – надорвался на кожевенном заводе, таская тяжелые бочки. Он и ходит-то с трудом.
– Я и его приглашаю.
– Ну что ж, спасибо, – смягчился Шон, но жесткий взгляд его непроницаемых глаз как бы говорил: «Еще ничего не решено».
Китти с облегчением кивнула. Да, решение еще не принято, но…
Но у нее появилась надежда.
Надежда, что однажды утром ее разбудит плач новорожденного младенца, а не противный писк будильника. А на каминной полке к галерее семейных фото прибавится фотография ее ребенка. И жизнь обретет смысл.
Шон и Хизер поехали за отцом, а Китти начала было с энтузиазмом хлопотать на кухне, но вдруг сообразила, что так и не позвонила отцу и не напомнила ему забрать смокинг из чистки. Правда, совесть мучила ее недолго – победу одержало врожденное упрямство.
Пусть мама и Алекс суетятся вокруг отца, как заботливые наседки – она не намерена уподобляться им. Самое забавное, что отец, кажется, уважал ее за это. Китти никогда не говорила ему о том, чему невольно стала свидетельницей в шестнадцать лет. Проезжая на мотоцикле мимо знакомого серого седана, припаркованного у Масоник-Холл, она увидела там отца, целующегося с миссис Малколм.
Домой Китти летела как сумасшедшая, на полной скорости. Въехав в ворота дома на Агва-Фриа-Пойнт, она поставила мотоцикл, спряталась в кустах, ничком повалилась на траву и захлебнулась рыданиями.
После этого Китти уже не могла уважать отца, как раньше. Догадалась ли мама? Вряд ли. Зная ее, можно было с уверенностью сказать, что миссис Сигрейв оставалась в полном неведении. Подобная новость убила бы ее.
Издалека донесся вой сирены «скорой помощи». Китти тут же вспомнила зловещее предсказание Серены Фетерстоун. Что, если это правда, и кому-то из близких угрожает опасность?
«Нервы совсем расшатались», – подумала она, прислушиваясь к затихающим звукам сирены и томясь от дурных предчувствий.
Глава 3
Алекс Кардоса тоже слышала сирену, ведя «БМВ» по Кварц-Клифф-драйв. Резко повернув руль и сместившись вправо, к ограждениям, за которыми начинался обрывистый берег океана, она бросила взгляд в зеркальце заднего вида и заметила красные сигнальные огни «скорой помощи», промчавшейся по направлению к Пасоверде-Эстейтс, где провела почти весь день. Эти состоятельные пенсионеры не придумали ничего лучше, как дурачить агента по продаже недвижимости, прося показать им особняки, которые они не собираются покупать. Наверное, кто-то из стариков упал в обморок на поле для гольфа.
Алекс мысленно представила себе пожилую чету Хендерсонов: Дик в очках с тонкой золотой оправой и его молодящаяся жена Пат в белых теннисных кроссовках, цвет полосок которых совпадал со спортивной повязкой на голове. Они требовали, чтобы Алекс показала им все особняки в округе, и в первую очередь дом Брюстера. Им всем не терпится увидеть роскошный дворец, в котором известная звезда телесериалов семидесятых Брик Брюстер пустил себе пулю в лоб.
Алекс нервно сжала руками обтянутый кожей руль. Из-за острой головной боли, пульсирующей в висках, она щурилась, хотя носила дорогие солнцезащитные очки – правда, скорее для шика, чем по необходимости. Алекс заметила велосипедиста в последний момент. Парень выскочил из-за угла прямо перед ее носом, и она еле успела затормозить.
Подросток пронесся мимо, и Алекс с трудом перевела дух. Черт подери, надо быть осторожнее, тем более что она так взвинчена! Да, вот уже несколько месяцев Алекс не помнила ни одного спокойного дня. Она уезжала на работу рано утром, не успевая проводить двойняшек в школу, а потом весь день носилась как угорелая: покупатели привередничали и никак не могли определиться в выборе, а владельцы особняков не желали сбавлять цены. В результате ей не всегда удавалось получить комиссионный чек до закрытия кассы.
Это бы еще ничего, если бы над Алекс не висел дамоклов меч в виде ежемесячных уведомлений от «Виза» и «Мастер кард», появлявшихся на экране компьютера с завидным постоянством. Отчеты бесстрастно фиксировали ничтожно малые суммы, которые никак не могли закрыть брешь в ее бюджете.
Оглядываясь назад, когда поправить уже ничего было нельзя, Алекс ясно видела свои просчеты и ошибки. Но понимание пришло к ней слишком поздно. Она потратила не только свою долю от продажи дома на Миртл-стрит, но и почти все свои сбережения: покупка дома и новой мебели, переезд и… да, еще и расходы по бракоразводному процессу, будь он неладен. Алекс надеялась накопить денег за счет комиссионных, причитающихся ей как риэлтеру, но цены на особняки за последние два года резко упали. Этих денег хватало только на ипотеку, кредитную карточку и мелкие домашние расходы. В настоящий момент ее долг Дяде Сэму составлял ни много ни мало сорок тысяч долларов.
При одной мысли об этом Алекс становилось дурно. Ее бухгалтеру удалось ненадолго отсрочить катастрофу, но если через два месяца она не выплатит долг, предупредил Бретт, то может лишиться всего: дома, машины, мебели. Даже зарплаты.
Сердце Алекс забилось как в лихорадке – последние несколько недель нервничать стало для нее так же естественно, как и дышать. Потому-то сегодня утром она и сорвала зло на бедной Китти. И в самом деле, как вам это понравится? Она, Алекс, с ног сбилась, готовясь к праздничному вечеру, увеличила семейные фото, заказала места в гостиницах для приезжающих родственников и нашла портниху, чтобы подшить скатерть, а Китти забыла купить какие-то дурацкие салфетки! Ведь так необходимо, чтобы праздник удался.
Если все пройдет хорошо и отец будет в добродушном настроении, то у него можно будет попросить взаймы. Папочка щедр в мелочах, но когда речь идет о крупных суммах, становится на редкость прижимистым. Особенно если долги – следствие расточительного образа жизни. А вдруг он откажет? Тогда Алекс придется распрощаться со всем своим имуществом.
Вот почему, вместо того чтобы ехать домой, она неслась по Кварц-Клифф-драйв к своей подруге Лианн. Необходимо проверить кое-какие предположения, вполне способные произвести эффект разорвавшейся бомбы, если Алекс не предпримет срочные меры.
Вчера, просматривая список приглашенных, она с удивлением отметила, что в их числе нет матери Лианн. Берил Чапмен была лучшей подругой матери вот уже сорок лет – столько же, сколько прошло со дня свадьбы родителей. «Должно быть, мама забыла внести Берил в список», – подумала Алекс. Но когда заговорила об этом с матерью, та ответила весьма уклончиво: «Берил нет в списке, потому что я не пригласила ее». Вот и все – разговор исчерпан. Сколько Алекс ни подступала к ней с расспросами, мать больше не сказала ни слова.
«Неужели она узнала про отца и Берил? Но как?» Это случилось много лет назад. Если мать не стала поднимать шум тогда, зачем делать это сейчас? Наверное, она просто поссорилась с Берил. Да, именно так.
Вот тут-то Алекс и понадобилась помощь Лианн. Может, ей что-нибудь известно? Вообще-то Берил не очень ладила с дочерью, но после рождения Тайлера стала навещать ее гораздо чаще, предлагая свою помощь. Если бы Берил и мать Алекс поссорились, Лианн обязательно сказала бы об этом.
А что, если Лианн знает больше, чем говорит? Она ведь была совсем маленькой, когда ее родители развелись. Предположим, отец сообщил ей истинную причину развода. Что тогда?
Нет, едва ли. Лианн непременно упомянула бы об этом. Ведь они знают друг о друге все. Алекс была первой, кому Лианн поведала, что у нее начались месячные (а случилось это в то лето, когда им обеим исполнилось тринадцать). А потом, в колледже, призналась Алекс, что ее изнасиловал пьяный приятель. Нет, не в характере Лианн скрывать что-либо от лучшей подруги.
Однако здесь есть еще одна сложность. Если Лианн и в самом деле ни о чем не подозревает, имеет ли Алекс право вводить ее в курс дела? У бедняжки Лианн и без того хватает проблем.
Алекс поежилась от холода – влажный вечерний ветер дул в открытое боковое стекло. Ей так хотелось пребывать в счастливом неведении, как Лианн или ее сестры! Уж им-то не приходится вскакивать среди ночи в холодном поту и трястись от страха, что тайна выплывет наружу. Она, Алекс, не сделала ничего дурного, так почему же она чувствует себя виноватой?
Отец впервые доверился Алекс, когда ей исполнилось одиннадцать. Это было во время вечерней прогулки вдоль берега океана, которую они, как обычно, совершали вдвоем после ужина. У Дафны и Китти всегда находились какие-то важные дела, а мама… она и не помышляла о том, чтобы бросить недомытую посуду и отправиться вместе с ними.
Алекс нравилось думать, что эти прогулки вдвоем – подтверждение ее статуса отцовской любимицы. Она всегда ощущала, что он относится к ней не так, как к сестрам. С Дафной и Китти отец часто бывал вспыльчив и суров, а Алекс могла рассказать ему все без утайки, и он спокойно выслушивал ее и давал советы, не стараясь настоять на своем. Поэтому в тот вечер она, ничуть не смущаясь, спросила его о том, что услышала сегодня от учительницы на внеклассном занятии для девочек, посвященном деторождению.
Миссис Лейдекер нарисовала мелом на доске нечто похожее на голову рогатого бычка (имелись в виду женские детородные органы) и начала было что-то говорить про яйцеклетку, которая выходит из фаллопиевой трубы и встречается с похожим на головастика сперматозоидом, как вдруг Лана Бутсакарис подняла руку и попросила: «Объясните, каким образом сперма попадает туда».
Миссис Лейдекер густо покраснела и пробормотала, что у людей это происходит примерно так же, как и у собак. Кто-нибудь видел, как спариваются собаки? «Вот, именно так», – замолчала она и поспешила перейти к следующей теме. Девчонки захихикали, гримасничая и кривляясь, а бедная Алекс сидела словно оцепенев. Она никак не могла представить себе, чтобы папа делал с мамой то же, что и ирландский сеттер Отис с соседской собакой. Если именно так получаются дети, Алекс ни за что не выйдет замуж!
Отец не рассмеялся, когда она спросила его, правда ли то, что сказала учительница. Он даже не покраснел, в отличие от мамы, которая заливалась краской при виде затянувшихся экранных поцелуев. Отец слегка улыбнулся и сказал: «Алекс, никогда не стыдись того, что естественно для человеческого тела. – И добавил: – То, что происходит между мужем и женой – прекрасное таинство, а вовсе не что-то гадкое и отвратительное».
Но Алекс знала, что это происходит не только между супругами. Неделю назад она посмотрела по телевизору старый черно-белый фильм, и там мужчина и женщина влюбляются друг в друга, а у каждого из них уже есть семья. И любовь приносит всем одни несчастья. Алекс спросила отца и об этом.
Он долго молчал, глядя, как серебристые волны набегают на берег. Солнце садилось, окрашивая небо во все цвета радуги. Их длинные тени ложились на мокрый прибрежный песок, вечерний бриз слегка шевелил волосы отца – он всегда тщательно причесывал и закреплял лаком свою редеющую шевелюру. Когда же отец вновь заговорил, Алекс показалось, что он обращается к самому себе, высказывая вслух свои мысли.
«Алекс, иногда случается и так, что супруги любят друг друга, но этого мало. Некоторые женщины избегают супружеских сношений, часто не по своей вине, и их мужьям не остается ничего другого, как искать утешения на стороне».
Неожиданно для себя Алекс выпалила: «Ты говоришь о себе?»
Отец внимательно посмотрел ей в глаза и горько усмехнулся. «Я очень люблю твою маму, и ты это знаешь. То, что я тебе сейчас сказал, должно остаться тайной. Поняла?»
Она кивнула. По спине ее побежали мурашки.
«У меня было много женщин, – продолжал отец. – Но я никогда не любил их так, как твою маму. Если ты случайно услышишь от кого-нибудь из подруг… да вот хотя бы от Лианн… Тогда вспомни, что я тебе сейчас сказал».
И Алекс запомнила его слова.
Прошло немало времени, прежде чем она узнала продолжение истории с матерью Лианн… и другими предшественницами Берил. По мере того как Алекс взрослела, отец доверял ей все больше и, не слишком вдаваясь в подробности, посвящал дочь во все свои интрижки.
Итак, после Берил была Анна Стимсон, студентка медицинского колледжа, проходившая у отца практику по анатомии. Их связь длилась восемь месяцев, пока Анна не перешла в отдел педиатрии. Насколько знала Алекс, они расстались друзьями. Затем отец встречался с Леонорой Крабб, владелицей магазинчика керамики. Леонора почитывала на досуге «Рубаи» и была убежденной фаталисткой. Отец крутил с ней роман, пока она не познакомилась с местным художником по витражам, от которого впоследствии родила двоих детей.
Начало восьмидесятых ознаменовалось появлением в жизни отца Мери Кейт Клаузен. Эта симпатичная темноволосая медсестра постоянно закатывала ему истерики, а когда он наконец бросил ее, грозила даже покончить с собой. После Мери Кейт у отца долгое время никого не было, а потом он стал встречаться с замужней дамой-аптекаршей из пригорода – ее имени Алекс не помнила. Может, их роман продолжается до сих пор? Если так, она наверняка знала бы об этом.
Иногда проходили месяцы и годы, прежде чем отец вскользь упоминал о своем новом увлечении. И Алекс казалось вполне естественным, что он делится с ней своими секретами. Кому же еще ему довериться, как не любимой дочери?
Однако необходимость хранить отцовскую тайну становилась непосильным бременем для Алекс. Ей казалось, что она ходит по минному полю и неминуемо настанет день, когда все взлетит на воздух.
Джим частенько язвил, что Алекс постоянно натянута как струна и вот-вот лопнет. «Да, Джим. Если бы он не бросил меня, я не была бы сейчас по уши в долгах», – подумала она.
Ей пришлось продать дом, за который они выплатили почти всю необходимую сумму, и купить в рассрочку другой – на значительно менее выгодных условиях. Алекс буквально выбивалась из сил, стремясь, чтобы Нина и Лори не лишились того, к чему привыкли с детства, то есть модной одежды, карманных денег, уроков тенниса, верховой езды и членства в подростковом клубе.
Но хуже всего, что с уходом Джима Алекс потеряла того, с кем могла поговорить по душам. Она влюбилась в Джима в семнадцать лет, и он стал ее первой и единственной любовью.
На глазах Алекс выступили слезы досады. В июне исполнится шестнадцать лет со дня их свадьбы, а вместо того чтобы праздновать это знаменательное событие, она устраивает торжественный вечер по случаю юбилея совместной жизни родителей.
Возможно, они правы и секрет долголетия брака состоит в том, чтобы создать видимость внешнего благополучия, а на остальное попросту закрывать глаза. С иллюзиями жить проще, чем с суровой правдой.
Алекс глубоко вздохнула, и в следующую секунду печали и тревоги отступили – из-за поворота открылся чудесный вид на залив, который всегда оказывал на нее целительное воздействие и успокаивал ее мятущуюся душу, как старомодный мотив, случайно услышанный по радио.
Слева от Алекс вдоль дороги выстроились в ряд «пряничные» домики, словно сошедшие с рекламных проспектов. Когда-то этот район считался не престижным, но прошли годы, и коттеджи скупили состоятельные жители города, придав строениям модный лоск. Впрочем, местная архитектура отличалась эклектизмом, поскольку владельцы домов старались продемонстрировать свой достаток.
Улочка Снаг-Харбор-лейн, в миле от побережья, не идет ни в какое сравнение с фешенебельным кварталом. Трясясь и подскакивая по разбитой дороге, Алекс невольно содрогнулась, подумав: «Скоро и я могу тут очутиться». Если ей не удастся выплатить долги, придется довольствоваться деревянным домиком с видом на соляные топи с гнилостными испарениями.
Строительство здесь началось еще в шестидесятые, когда Мирамонте постепенно приобретал статус летнего курорта. Домики возводились с таким расчетом, чтобы выдержать летнюю грозу или внезапное нашествие гостей на выходные, и не более того. Зимой на отопление приходилось тратить уйму денег, а все остальное время в коттеджах было сыро. В отличие от прибрежных построек, на восстановление и ремонт которых были затрачены огромные суммы, Снаг-Харбор-лейн так и не привлекла к себе внимания застройщиков. Помешало одно-единственное «но» – болота, простиравшиеся насколько хватало глаз, оказались в ведении Береговой комиссии.
Снести летние домики и построить здесь современные коттеджи – значило углубить фундамент, а это, в свою очередь, могло нарушить экосистему и пагубно сказаться на экологии. Словом, чтобы обеспечить процветание болотных куропаток, домовладельцы вроде Лианн должны были принести в жертву собственный комфорт.
Домик Лианн стоял как раз на том вместе, где дорога заканчивалась тупиком и начинались болота. Когда-то стены его были ярко-желтого цвета, но сырость сделала свое дело, и краска приобрела оттенок сухого яичного порошка. Притормозив у обочины, Алекс помахала рукой подруге, поливавшей из грязного шланга пересохший газончик перед домом. Лианн помахала ей в ответ и пошла выключать кран.
День выдался не по сезону теплым, и на Лианн были брюки-капри и голубенький трикотажный топ. Золотисто-рыжие волосы она собрала в хвостик на затылке. «А она похудела», – отметила Алекс. Лианн всегда была стройная, но в последнее время выглядела усталой и изможденной. Ночные смены не прибавляют здоровья, не говоря уж о том, что Тайлер в свои четыре года так и не научился сидеть и есть с ложки и не узнавал никого, даже свою маму.
Лианн закрутила вентиль крана и, прищурившись, смерила Алекс насмешливым взглядом.
– Смотрите-ка, кто к нам пожаловал! Сотрудница косметической фирмы заехала в нашу глушь, чтобы поведать о новых достижениях в области очищающих средств для увядающей кожи лица.
Алекс улыбнулась:
– А что, твоя кожа нуждается в чистке?
– Нет, но рядом с тобой я выгляжу сущей уродиной, и мне срочно нужна косметическая помощь. – Подбоченившись, Лианн продолжила критический осмотр. – Да, на твоей мордашке не так-то просто отыскать прыщик, разве что с лупой. – Она направилась к дому, сделав Алекс знак следовать за ней. – Идем, я приготовлю лимонад. Тайлер спит, и у нас будет время поболтать.
Переступив порог комнаты, Алекс опустилась на диван, покрытый покрывалом, которое Лианн вязала, когда еще жила вместе с Чипом. Потом этот негодяй бросил ее, беременную, а после рождения Тайлера вязать у Лианн не было уже ни сил, ни времени.
– Располагайся, – сказала Лианн и пошла на кухню. Алекс слышала, как она хлопает дверцами буфета, размешивает лимонад в бокале, открывает холодильник… – Черт, льда-то и нет! – Лианн заглянула в комнату. – Холодильник опять отключился. Посиди, а я пока сбегаю к соседке за льдом.
– Не суетись, я обойдусь. Обожаю теплый лимонад.
– Врушка. – Лианн лукаво улыбнулась, что случалось с ней редко.
Лианн была самой красивой девушкой в их классе. С тех пор жизнь изрядно потрепала ее, но, как ни странно, с годами она стала интереснее. На одной из выставок Алекс видела серию фотографий, посвященных фермершам. Они чем-то напоминали Лианн – та же яркая, естественная красота, не нуждающаяся в косметических ухищрениях и модных прическах, та же внутренняя сила и то же чувство собственного достоинства. Слово «поражение» было неведомо Лианн – трудности и невзгоды не сломили ее.
– Не забывай, что я зарабатываю на жизнь враньем, – усмехнулась Алекс. – Пока ты спасаешь людей, я из кожи вон лезу, стараясь убедить беднягу покупателя, что стоит ему перекрасить стены и повесить новые гардины в комнате без окон, и там сразу станет светлее.
Лианн протянула ей бокал лимонада.
– Ты известная оптимистка, – рассмеялась она. – Помнишь, как мы списывали на тестировании по алгебре, а мистер Эванс заметил это и поставил нам самый низкий балл? Ты тогда сказала, что это знак свыше и нам не суждено знать алгебру.
– Женщине вообще не обязательно знать ни алгебру, ни геометрию.
– Хорошо тебе говорить – ты можешь себе это позволить. – В голосе подруги Алекс уловила затаенную обиду.
Почему она не призналась Лианн, что сидит на мели, Алекс не знала. Вполне возможно, боялась, что Лианн, вынужденная экономить каждый цент, сочтет ее транжиркой. Но Алекс чувствовала, что истинная причина не в этом. Просто в последнее время в их отношениях появился чуть заметный холодок, причем со стороны Лианн. Значит, подруга что-то утаивает.
Может, она чем-то невзначай обидела Лианн? Или их матери поссорились? Так или иначе, Алекс твердо решила, что не уедет, пока не выяснит все до конца.
Она окинула взглядом скромную обстановку уютной комнатки: удобные стулья из разных гарнитуров, столик вишневого дерева и кедровый комод, в котором Лианн хранила фотоальбомы и свои старые детские вещички. Правда, там не было комбинезончиков Тайлера – Лианн понимала, что их незачем хранить для сына, который никогда не улыбнется, вспомнив, каким он был маленьким и беспомощным.
«По крайней мере у меня есть Нина и Лори». Джим ушел, а девочки растут так быстро! Еще совсем недавно они неуверенно переступали крошечными ножками и держались за ее подол, выклянчивая крекеры «с дырочками», как говорила Нина. Алекс улыбнулась и вздохнула. А каково Лианн? Ее малыш растет, да не взрослеет. Бедняжка Лианн…
– Как твой судебный иск? Что новенького? – спросила она подругу.
Лианн устало откинулась на спинку дивана, поджав под себя ногу.
– Да все то же. Вот только у главной свидетельницы по делу, Агнес Батчелдер, вдруг обнаружилась полная потеря памяти. Прямо в родильной палате. Она ведь сама говорила мне, что Пирс должна была сразу сделать роженице кесарево сечение, а теперь, видите ли, ничегошеньки не помнит! Конечно, на нее нажали, вот она и струсила, старая клуша! Меня они уволить не могут – перевели на ночную смену.
– Думаешь, она придет на заседание суда?
– Если не придет, я не буду держать на нее зла.
– Черта с два!
– Да, ты права, так бы и придушила ее, – рассмеялась Лианн. – Ей два года до пенсии осталось, вот она меня и подставила. – Потягивая лимонад, она добавила: – Деннис, мой адвокат, говорит, что мы можем потребовать ее присутствия на суде, но что толку?
– На какой день назначен суд?
– Его перенесли на середину августа. Точнее, на пятнадцатое.
– Еще четыре месяца. За это время многое может измениться.
Лианн задумчиво кивнула, и Алекс снова почувствовала себя неуютно. Как пройдет праздник? И почему не пригласили мать Лианн? Она хотела уже открыть рот, но тут Лианн спросила:
– А у тебя что новенького? Мы с тобой не виделись недели две, и вдруг ты появляешься на своем «БМВ», как кинозвезда. Я-то думала, ты еле ползаешь после всех приготовлений к празднику.
Алекс вздохнула:
– Пусть тебя не обманывает мой цветущий вид. Макияж и лак для волос – вот и весь секрет.
– Насколько я знаю, основные заботы взяла на себя твоя мама?
– Конечно, но нам приходится не только составлять меню и заказывать цветы. По ходу дела возникают тысячи мелких проблем, которые необходимо решать. Вот хотя бы ссора между нашими мамами.
– Какая ссора? – удивилась Лианн.
– Да так, ничего особенного. – Алекс беспокойно взглянула в окно, за которым простирались соляные топи. – Твою маму почему-то не пригласили на праздник.
– Ты шутишь? Этого не может быть. Мама обязательно сказала бы мне об этом. – Тон и взгляд подруги показались Алекс странными. Лианн поставила бокал на столик, расплескав лимонад на пачку газет, – Что произошло? Она объяснила тебе?
Бурная реакция Лианн застала Алекс врасплох. Почему подруга приняла эту новость так близко к сердцу? Неужели что-то знает?
Скорее всего она что-то подозревает, не более того. Но и этого достаточно, чтобы вспылить. И злится Лианн не только на Берил, но и на отца Алекс. С самого детства подруга боготворила ее отца, который, как она сама говорила, был с ней гораздо ласковее, чем ее собственный. Родители Алекс брали Лианн в семейные поездки, она часто ужинала у них. Лианн и Алекс называли друг друга сестричками, да так оно и было по сути. Китти дружила с Дафной, у Алекс была Лианн. И все же… Алекс не могла отделаться от неприятной мысли, что если бы Лианн представился такой шанс, она бы тут же заняла ее место и не терзалась угрызениями совести.
– Может, твоя мама сама отказалась прийти? – с надеждой предположила Алекс. – Наверное, ей не хотелось оставлять тебя одну.
– Потому что я не могу пойти? Но у меня ведь Тайлер.
Лианн сердито взглянула на Алекс, и та оторопела, поскольку не сказала ничего такого, что могло вызвать вспышку ярости у подруги. Лианн побелела как мел, черты ее исказила злоба и отчаяние.
– Прости, я не хотела…
– Я бы обязательно пришла, ты же знаешь, – перебила ее Лианн. – Но Бет и так делает все, что может. Несправедливо заставлять ее сидеть с Тайлером целые сутки.
У старшей сестры Лианн было двое детей, но она неизменно присматривала за племянником, когда Лианн уезжала на ночные дежурства. В этом вся Бет – добрая, открытая душа, в отличие от скрытной, нервной Лианн.
– Тебе незачем передо мной оправдываться, – заверила подругу Алекс. – Ты тут ни при чем.
Лианн встала, прошлась по комнате, собрала в стопку журналы на столике, подняла с пола носочек Тайлера, поправила картину над телевизором (какая-то третьесортная мазня, изображающая коров, жующих травку на лугу).
– Понятия не имею, из-за чего поругались наши матери, – промолвила она наконец, видимо, успокоившись. – Никто мне ничего не говорил. Наверное, ты права. Как поссорятся, так и помирятся.
– Мы тоже ссорились, – подхватила Алекс, стремясь сменить тему. – Помнишь выпускной класс? Я разозлилась на тебя, потому что ты строила глазки Джиму.
Лианн усмехнулась.
– Ты испортила мой дневник и не разговаривала со мной целую неделю.
– Я не портила его – просто пролила чернила на ту страницу, где Джим написал: «Я благодарен тебе за четыре года, проведенные вместе».
– Держу пари, он писал это всем подряд. – Лианн внимательно посмотрела на подругу. – Неужели ты все еще дуешься на него? Прошло уже два года.
– Спасибо, что напомнила.
– Послушайся доброго совета: меньше обращай внимания на всякие слухи, а больше думай о своих проблемах.
Алекс подумала о том, что ждет ее дома: надо приготовить обед, постирать, а потом вооружиться калькулятором и засесть за счета.
– У меня на это никакого времени не хватит. Лианн сочувственно вздохнула:
– Знаю, знаю.
Алекс посидела еще минуту-другую, потягивая приторно-сладкий теплый лимонад, похожий на сироп от кашля, и, взглянув на часы, поднялась. – Ой, мне уже пора. Я обещала маме завезти кое-какие покупки по дороге домой.
Лианн проводила ее до двери.
– Прости, ничем не могу тебе помочь. Старушки, должно быть, впали в маразм. Ничего, они помирятся. Может, это произойдет еще до праздника.
Алекс не разделяла этой уверенности, но не стала спорить. Она уже и так сказала более чем достаточно. Не буди лихо, пока спит тихо…
«Спящее лихо не кусается».
Так говорила мама… Ее слова всплыли в памяти Алекс из ниоткуда, и она вздрогнула, словно ее укололи.
– Я позвоню тебе на неделе, поболтаем. – Но фраза эта прозвучала крайне фальшиво. Не менее фальшиво улыбнувшись, Алекс взялась за ручку двери.
Лианн несколько мгновений смотрела на нее отсутствующим взглядом, будто что-то решала для себя, затем улыбнулась и кивнула. И снова Алекс показалось, что подруга знает больше, чем говорит.
– Что ж, я не против. – Лианн перевела удивленный взгляд на скомканный носочек в руке, явно не понимая, как он к ней попал. – Если только не сдохну от усталости.
Всю дорогу к Агва-Фриа-Пойнт Алекс обдумывала разговор с Лианн. Да, вид у подруги и впрямь усталый, но это вовсе не оправдание, чтобы наброситься на Алекс из-за ссоры их матерей. Будто она, Лианн, имеет к этой ссоре самое прямое отношение.
Странно… Почему подруга чувствует себя виноватой? Допустим, она знает про Берил и отца – ну и что с того?
Алекс вдруг вспомнила, что в багажнике лежат подсвечники, взятые ею напрокат для праздника. Еще пять минут, и она наконец-то избавится от них. И если мама снова начнет причитать, что они не подходят к сервизу, Алекс не станет ее слушать. Все, с нее хватит! Сколько можно прикрываться мелочами, создавая видимость благополучия, и прятаться от главного?
Уже почти стемнело, когда Алекс повернула на Сайприс-лейн. Интересно, позвонила ли Китти отцу? Скорее всего нет. Сестра была сегодня утром явно чем-то озабочена. Да, проблемы есть у всех – не только у нее, Алекс. Надо будет завтра позвонить Китти и извиниться.
Примерно за квартал от дома родителей она заметила две полицейские машины, припаркованные прямо у подъезда. Вокруг суетились полицейские: один из них протягивал от крыльца желтую ленту, а двое других выходили из дома, складывая что-то похожее на пакеты для мусора.
В свете фар происходящее казалось Алекс сценой из фильмов ужасов, которые она с сестрами частенько смотрела по ночам. В чем дело? Почему здесь полиция?
У Алекс внезапно перехватило дыхание, и нервный смешок застрял в горле. Как в тумане подъехала она к обочине и остановилась, вперив взгляд в полумрак, где разворачивалось действие до жути реального кинофильма.
Кто-то постучал в боковое окошко автомобиля, и Алекс вздрогнула как ужаленная.
К окошку склонился полицейский. Алекс опустила стекло онемевшей рукой и уставилась на молодого человека в форме и со шрамом на лице.
– Что здесь происходит? – спросила она, и голос ее прозвучал на удивление холодно и отчужденно.
– Вы знаете владельцев дома? – осведомился полицейский.
– Конечно. Это мои родители. – Алекс колотила нервная дрожь.
Молодой человек смущенно взглянул на нее.
– Оставайтесь здесь, мэм. Так будет лучше для вас.
– Да что стряслось? – воскликнула Алекс.
«У мамы сердечный приступ», – вот первая мысль, которая пронеслась в голове. От этого умерла Нана, и они даже не успели отвезти ее в больницу. Потом Алекс вспомнила, что отец последнее время стал часто принимать лекарства от давления. По его словам, ничего серьезного, но кто знает…
Алекс начала лихорадочно отстегивать ремень безопасности.
– Я позову сержанта Купера. Оставайтесь здесь.
– Отцу плохо? Скажите, что с ним? – Но полицейский уже бросился к дому за помощью, которая была ей не нужна.
Наконец дрожащие пальцы Алекс справились с замком, и она выбралась из машины. Колени ее подкашивались от страха, и она неуверенно ступила на газон, выкрикивая срывающимся голосом:
– Папа! Мама! Да ответьте же мне, что здесь происходит? Вдалеке затихал пронзительный вой сирены «скорой помощи».
К ней подошел полицейский офицер средних лет и представился:
– Сержант Купер. Не согласились бы вы пройти со мной? Мне необходимо побеседовать с вами. – Он указал на патрульную машину, перегородившую въезд на территорию особняка.
– Что случилось? – в который раз спросила Алекс.
– Мэм, прошу вас, идемте со мной…
Алекс как зачарованная уставилась на полоску усов над его верхней губой, шевелившуюся словно противная мохнатая гусеница.
– Я никуда не пойду, пока вы не объясните мне, что происходит.
Заметив, что она близка к истерике, суровый страж порядка смягчился:
– Несчастный случай. Ваш отец, мэм, получил пулевое ранение в грудь. Рана очень опасная. Его увезли в больницу.
Алекс пошатнулась, как от удара. Голова у нее закружилась.
– О Господи! Мама! Я должна увидеть маму, – пробормотала она слабеющим голосом и рванулась к дому, но офицер удержал ее.
– Вашу мать увезли в полицейский участок.
– Но за что? Это же несчастный случай! – в отчаянии крикнула Алекс и тут же умолкла, похолодев.
– Ваша мать арестована по подозрению в покушении на убийство.
– Нет, неправда… нет… – Алекс рухнула на колени в мокрую траву и закрыла лицо руками. – Нет, это невозможно!
Подняв голову, она увидела над собой темное ночное небо. Звезды бесстрастно взирали на нее сверху, по-идиотски весело мерцая. Алекс почувствовала, как всю ее обволакивает густая пелена, лишая воли. Дом, патрульные машины, непривычно темные окна родительской гостиной – все потонуло в тумане, и Алекс погрузилась во мрак.
Глава 4
Самолет рейса 348, вылетевший из международного аэропорта Кеннеди, приземлился в Сан-Франциско в половине шестого. Дафна единственная из пассажиров за все время полета не сомкнула глаз. Шея у нее затекла от напряжения, а левое плечо, которое она в шутку называла своим «стрессометром», нещадно ныло. Дафна не могла ни есть, ни пить – при одной мысли о пище ее мутило. Но теперь она почувствовала, что здорово проголодалась.
«Твой отец убит, мать – в тюрьме, а ты мечтаешь о кусочке тоста с сыром?»
Подумав так, она чуть не рассмеялась вслух. Эта реакция не на шутку напугала ее.
Сообщение Китти повергло Дафну в шок. Она не помнила, как собиралась в дорогу, кто отвез ее в аэропорт. Может быть, Роджер? Или же она вспоминает обратный путь из книжного магазина, где проходила встреча с читателями? Да, похоже на то. Ведь когда Дафна отправилась в аэропорт, няня уже ушла домой. Роджер ни за что не оставил бы детей одних. Верно, он же пообещал приехать дня через два, когда уладит домашние дела. Поцеловал ее на прощание и…
И Дафна никак не могла вспомнить тот момент, когда села в такси… Но бот она уже в аэропорту и спокойно спрашивает, есть ли билеты на ближайший рейс.
Как будто ничего не случилось. Никто, глядя на Дафну, не догадался бы, что она летит в Калифорнию, потому что отец ее убит, а мать обвиняется в убийстве.
То, что отец убит, еще не дошло до сознания Дафны. Китти позвонила второй раз, когда она уже собралась в аэропорт. Плача, Китти сказала сестре, что отец умер по дороге в больницу. Несколько тяжелых пулевых ранений в грудь – у него не было шансов выжить.
Дафна старалась не думать о том, что наверняка последовало дальше – стальной стол в морге, а на нем лежит покрытое простыней тело в окружении зловеще поблескивающих инструментов. И стажеры отца будут теперь…
«Прекрати! Прекрати сейчас же».
Но что-то подсказывало Дафне, что лучше остановиться на этой страшной картине, чем представлять себе, как он будет встречать ее в аэропорту. Спускаясь по эскалатору к терминалу, она поймала себя на мысли, что ожидает увидеть отца у справочного окошка. Он стоит прямо, подтянутый, несмотря на возраст, и высматривает дочь в толпе зоркими голубыми глазами.
Но, войдя в зал, Дафна увидела только Китти, которая медленно поднялась с кресла, словно не вполне уверенная, что бледная заплаканная женщина и есть ее сестра, – Дафна и сама едва узнала себя, взглянув в зеркало в туалете аэропорта.
– О, Дафна, ты здесь… Слава Богу! – Китти крепко обняла сестру. – Я измучилась, пока ждала тебя.
– Я тоже.
Объятия Китти были для Дафны как глоток воздуха для утопающего. Только сейчас она поняла, как ей не хватало этих объятий, как необходим родной человек, с которым можно поделиться своим горем. Впрочем, то, что она сейчас испытывала, нельзя было назвать болью утраты – это еще впереди. Дафну не покидало ощущение, что ей предстоит узнать какую-то важную тайну.
– Идем отсюда. – Китти взяла сестру за руку и повлекла за собой к выходу. – У тебя есть багаж?
– Только спортивная сумка.
– Хорошо. Сэкономим время.
В четверть шестого они уселись в «хонду» Китти и выехали из подземного гаража в бледные предрассветные сумерки. Сестра повернула к Дафне усталое лицо.
– Мне не хотелось плакать при посторонних. Довольно и того, что я почти всю ночь провела в полицейском участке. Господи, Дафна, да как такое могло случиться?! Просто какой-то кошмар.
Дафна смотрела на сестру. Рыжеватые кудри Китти, собранные в хвост на затылке, спутались, под глазами обозначились темные круги. На ней джинсы и свитер – по-видимому, она не успела переодеться после работы. Ее трясло, как в лихорадке, но руки были холодны как лед.
– Расскажи, как все произошло, – попросила Дафна.
И Китти рассказала – правда, только после того как выехала на 96-ю автомагистраль.
– Поначалу я думала, что это просто несчастный случай. – Она вытерла ладонью слезы. – Вроде тех, о которых пишут в газетах – неосторожное обращение с оружием. Пистолет чистили, и он случайно выстрелил. Или мама приняла отца за грабителя. Но все совсем не так.
– Что же случилось на самом деле?
– Она убила его. Хладнокровно застрелила. Автомобиль повело в сторону, и Дафна воскликнула:
– Осторожнее! Надеюсь, ты не хочешь, чтобы мы попали в аварию?
Китти резко повернула руль, и «хонда» вновь вернулась на свою полосу.
– Прости.
Дафна слегка коснулась ее ледяной руки.
– Может, мне повести машину?
– Не думаю, что у тебя лучше получится, – мрачно усмехнулась Китти.
– Ты узнала обо всем в полиции?
– Я говорила с мамой. Она и рассказала мне, как все было.
Дафна закрыла лицо руками.
– Зачем? Зачем она это сделала?
– Я не стала подробно расспрашивать ее. Видишь ли, все, что она скажет сейчас, до появления адвоката, может быть использовано против нее.
– Адвокат? – До этой минуты Дафне ни разу не пришло в голову, что матери понадобится адвокат.
– Я позвонила Эллису Паттерсону, семейному адвокату родителей. Он посоветовал нанять лучшего адвоката в Мирамонте – Тома Кэткарта. Мы встретимся с ним сегодня утром – вот только перекусим и выпьем по чашке кофе.
– А мама?
Китти бросила на сестру недоуменный взгляд.
– Ты увидишь ее после того, как мы побеседуем с Кэткартом и дашь показания в полиции. Я знаю, тебе особенно нечего сказать, но если это поможет маме… – Она не договорила и, остановив машину, уткнулась носом в бумажную салфетку.
Сестры, плача, прижались друг к другу: шок, растерянность, усталость – все навалилось разом. Но главное – страх перед тем, что ожидало их впереди.
Китти первая взяла себя в руки и, слабо улыбнувшись, произнесла:
– Поехали, пока какой-нибудь добрый самаритянин не остановился рядом. Решит еще, что нам нужна помощь.
– Но нам и в самом деле необходима помощь. Правда, домкратом и насосом тут не поможешь. – Дафна высморкалась в салфетку. – А что Алекс? Она встретится с нами у адвоката?
Китти молча завела мотор.
– Алекс не собирается с нами встречаться. Вчера вечером я звонила ей… после свидания с мамой, а она сказала, что не может сейчас думать ни о ком, кроме папочки. И намерена проследить, чтобы похороны прошли как полагается. Точнее, благопристойно. Алекс не плакала, не билась в истерике и говорила со мной холодно и сдержанно. Голос у нее был какой-то безжизненный. Понимаешь, что я хочу сказать? Она вела себя довольно странно.
У Дафны засосало под ложечкой. Нет, сейчас нельзя думать об отце. Он мертв. Надо спасти маму.
– Я поговорю с Алекс. Нам надо сейчас держаться вместе. Всем троим.
– Не стоит рассчитывать на нашу младшенькую. Если то, что говорит мама, правда, Алекс никогда не простит ее.
– Мало ли что говорит мама! Должна ведь быть какая-то причина. Что, если рассудок ее помутился, а мы этого не заметили? – Дафна не могла представить мать сумасшедшей, но вдруг это правда? Родные всегда замечают подобные перемены позже других.
– Скоро мы все узнаем, – вздохнула Китти, явно успокоившись. Но Дафна понимала, что это спокойствие обманчиво – просто Китти устала и измучилась и у нее больше нет сил плакать.
Остаток пути они провели в молчании. Дафна внутренне собиралась с духом, зная, что ей предстоит нелегкое испытание. Она чувствовала, как тяжко давит на нее горе.
Случившееся напоминало кошмарный сон, с той лишь разницей, что сон оказался явью.
Три часа спустя Дафна сидела в полицейском участке перед стеклянной стенкой и вглядывалась в лицо пожилой женщины, сидевшей напротив. Крашеные волосы, запавшие глаза – нет, это не мама. Мама непременно сделала бы макияж, освежив стареющее, но все еще красивое лицо, уложила волосы, приоделась.
Утром Дафна и Китти встречались с Томом Кэткартом у него в офисе, расположенном в отреставрированном особняке викторианской эпохи. Адвокат, мужчина лет шестидесяти с безукоризненными манерами, предупредил сестер, что миссис Сигрейв упорно повторяет то, что сказала при первом допросе, будто твердит заученный урок. Но Дафна была совершенно не готова увидеть мать такой.
Дафна через силу улыбнулась, но женщина в оранжевом комбинезоне, на котором почти стерлись буквы «Городская тюрьма Мирамонте», смотрела мимо нее, как сомнамбула или медитирующая. Дафна невольно поежилась – таким отрешенным был этот взгляд.
И снова – уже в который раз – ее охватило ощущение нереальности происходящего. Голова закружилась, засосало под ложечкой. Если эта незнакомка ее мать, то что Дафна здесь делает? Чем можно помочь человеку в таком состоянии?
Дафна растерянно огляделась. Все это чья-то дьявольская шутка – и эта женщина, сидящая напротив, и помещение для свиданий. Здесь пахнет свежей краской и новым паркетом. Обстановка скудная, ничего лишнего. Вокруг тихо, только из соседней комнаты доносятся стрекот клавиатуры да негромкое жужжание вентилятора.
Тюрьма находилась на первом этаже в северном конце длинного трехэтажного здания суда. Внутри помещения были отделаны с шиком – красное дерево, никелированные ручки дверей, застекленные переходы с видом на японский сад из камней во внутреннем дворике. Об истинном назначении этого здания напоминали только охрана на входе и камеры слежения под потолком.
Дафна сняла трубку переговорного устройства. Может, мама не признала ее? Вдруг она совсем не в себе?
Ей хотелось крикнуть что есть силы, чтобы вывести мать из этого страшного оцепенения, но она молча сидела, прижав трубку к уху.
Прошло несколько секунд, прежде чем женщина, известная раньше как Лидия Сигрейв, верная и любящая жена доктора Вернона Сигрейва, председатель дамского садового общества Мирамонте и известная в местных кругах художница, очнулась от транса, в котором, похоже, пребывала все это время, и медленно, дрожащей рукой сняла переговорную трубку.
– Здравствуй, дорогая моя, – промолвила она.
Голос, который услышала Дафна, несомненно, принадлежал ее матери. Если закрыть глаза, можно подумать, что мама сейчас стоит на залитой утренним солнцем кухне и жарит яичницу. Слезы потекли по щекам Дафны.
– Мама… – Она закрыла лицо руками. Но слезы текли между пальцев и падали на сумочку, лежавшую у нее на коленях. Лицо матери выразило беспомощность и сочувствие, как будто они поменялись ролями, и это Дафна сидела в тюрьме и нуждалась в помощи. Дафна поспешно вытерла слезы. – Прости.
– Ничего, дорогая, ты держишься молодцом. – Лидия слабо улыбнулась, и в это мгновение к ней вернулась былая уверенность.
– Правда? По-моему, нет.
– Так всегда кажется, – вздохнула мать.
– Я встречалась с твоим адвокатом, – продолжала Дафна. – По его словам, ты охотно отвечаешь на вопросы, даже слишком охотно. Мама, нельзя всем и каждому говорить, что ты… что ты убила отца.
– Но это же правда, Дафна. – Лидия снова смотрела на нее невидящим взглядом, голос ее звучал холодно и ровно.
– Пусть так. – Дафна стиснула трубку и облизнула пересохшие губы. – Пусть так, но это же был несчастный случай, верно? Ты же не собиралась его убивать?
Лидия сидела неподвижно, чуть покачиваясь из стороны в сторону, и на ее застывшем, бледном лице жили только глаза цвета морской волны, которые унаследовала от матери Дафна.
Затем она прижала руку к груди, и Дафна заметила на ее запястье следы от наручников.
– Это не случайность, – возразила мать.
– То есть ты хочешь сказать, что ничего не помнишь. – Дафна в отчаянии ухватилась за соломинку. Если бы она могла сейчас с силой встряхнуть мать за плечи и заставить ее произнести необходимые слова. – Может, это временное помутнение рассудка? Вдруг доктор Кингстон по ошибке прописал тебе не то лекарство от болей в сердце? Ты же, наверное, не помнишь даже день, когда это произошло. Наверное, ты вчера…
– Нет, – тихо, но твердо перебила ее Лидия. – Ничего подобного.
Дафна поняла, что переубеждать мать пока бесполезно. Надо просто говорить с ней, чтобы Лидия снова не впала в транс. Помолчав, она спросила:
– Как ты себя чувствуешь?
– Я чувствую себя вполне сносно при данных обстоятельствах. – Губы Лидии скривила жутковатая усмешка. – Здесь же не дом, не так ли?
Дом. Где сейчас родной дом, в котором Дафна выросла, не имея ни малейшего понятия о том, что же действительно происходит под его крышей? Сейчас там находятся детективы и полицейские – снимают отпечатки пальцев, фотографируют следы крови и пороха.
Дафна перевела дух.
– Мама, я хочу помочь тебе. Мы все хотим тебе помочь. Если не можешь говорить это мне, расскажи адвокату. Том обязан защитить тебя. Позволь ему делать свое дело.
Лидия удивленно нахмурилась.
– Но ведь я уже рассказала мистеру Кэткарту, что произошло. Я ничего не отрицала.
– Ты не дала ему никакой зацепки. – Дафне стало жарко в теплом свитере. И почему она не надела что-нибудь полегче? «Ты ведь собиралась не на пикник», – сухо напомнил ей внутренний голос.
– Ему известно все, что следует знать, – возразила Лидия. – Я была в здравом рассудке и прекрасно понимала, что делаю.
Дафна снова почувствовала уже знакомый приступ дурноты. На этот раз он был гораздо сильнее. Опершись рукой о край стола, она пробормотала:
– Но должна же быть причина. Ты… ты же не могла это сделать просто так.
– А почему бы и нет? – В ее глазах сверкнул мрачный огонек. – Последние сорок лет я жила просто так.
– Скажи, может, мне не все известно об отце? – Дафна взмокла, пот струился у нее по спине. В чем виноват отец? Что такого он совершил, чтобы заслужить смерть? Вероятно, было что-то, о чем она и не подозревала. Но как такое возможно?
«Я никогда не подумала бы, что моя мать способна на убийство, а вот как все обернулось», – подумала Дафна.
– Больше никаких вопросов, – услышала она слова Лидии. – Спасибо за заботу, дорогая, но я очень устала. Ужасно устала. Тебе лучше уйти.
– Я приду позже, ладно?
– Не сегодня. Может быть, завтра. Ты остановишься у Китти?
– Да, наверное. Пока, во всяком случае.
– Вот и хорошо.
– Не волнуйся, мама, – твердо сказала Дафна. – Мы с Китти сделаем все, чтобы вытащить тебя отсюда.
– Ты ничего не говоришь об Алекс. – Не успела Дафна ответить, как Лидия остановила ее жестом. В глазах ее застыла печаль. – Я все понимаю, – промолвила она без всякой горечи. – Алекс всегда была отцовской любимицей. Вряд ли что-нибудь изменится теперь, когда его не стало.
– Мама, я…
Лидия покачала головой:
– Прости, дорогая, но мне пора. Спасибо, что пришла. Тебе тоже необходимо отдохнуть – ты выглядишь усталой, – добавила она точно таким же голосом, каким уговаривала пятилетнюю Дафну ложиться спать.
– Пожалуйста, не уходи. Я никак не могу понять…
Но Лидия уже повесила трубку и поднялась. Теперь она казалась маленькой и жалкой. К ней подошла надзирательница, молодая испанка, и повела ее к выходу.
Как только дверь за ними закрылась, силы покинули Дафну. Она уронила голову на руки и разрыдалась. В этот момент ей было все равно, смотрят на нее или даже записывают на видеокамеру. Дафна не могла больше сдерживаться.
Примерно через час она подняла голову, однако чувствовала себя совершенно разбитой. Только бы хватило сил и решимости хладнокровно встретить то, что, как догадывалась Дафна, ждет ее в ближайшем будущем.
Но сначала необходимо встретиться с одним человеком. Здесь, в этом здании. Конечно, прошло много времени, и эта встреча может принести больше вреда, чем пользы, но рискнуть стоит. К тому же у нее просто нет выбора.
Нечто подобное происходило, когда Дафна садилась за компьютер и начинала работать над очередной книгой. В какое-то мгновение включалось подсознание, и она уже не могла игнорировать его настойчивые сигналы, похожие на те, что посылает какая-нибудь далекая радиостанция. Сквозь треск и шум помех чей-то голос снова и снова повторял одно и то же имя: «Джонни… Джонни…»
Наверное, сейчас он уже Джон – солидный заместитель окружного прокурора Джон Девейн. По слухам, он давно женился. Алекс держала сестру в курсе всех местных новостей и сообщала, что часто встречает его с супругой в городе. Когда Джонни получил пост заместителя прокурора, Алекс вырезала статью из «Миррор» и послала Дафне. И та сохранила вырезку, сунув ее в середину толстого сентиментального романа, который Роджер ни за что бы не раскрыл.
Да, время не стоит на месте. Дафна тоже замужем, у нее двое детей. Она довольно известная романистка, у нее абонемент на весь сезон в «Карнеги-холл» и коллекция старых фотографий Нью-Йорка. Каждое Рождество Дафна поет в хоре в церкви Святого Варфоломея на Парк-авеню.
Много воды утекло с тех пор. Может, слишком много. А может, и мало. Вдруг он не захочет видеть ее? Кроме этической стороны вопроса (заместитель прокурора предается сентиментальным воспоминаниям с дочерью обвиняемой – чем не сенсация для репортеров?), остается тот факт, что двадцать лет назад Дафна разбила ему сердце. То, что он сделал первый шаг к разрыву, не более чем формальность.
И все же когда-то Джонни был готов ради нее на все. Что ж, скоро она узнает, остался ли он ее верным рыцарем. Если нет, Джонни скорее всего холодно сообщит ей, когда состоится слушание дела.
Дафна прекрасно понимала, что идет на встречу с ним не только ради матери. Инстинкт, древний, как тяга к воде, тянул Дафну к лестнице, рядом с которой висела табличка «к офису окружного прокурора». Там ее ждет тот, на кого она всегда могла рассчитывать.
Поднимаясь по гранитной застекленной лестнице, Дафна вспоминала тот день, когда впервые обратила внимание на Джонни Девейна.
Ей было семнадцать. Джонни, по-боксерски коренастый и широкоплечий, в армейской куртке артиллериста, вполне мог сойти за тридцатилетнего парня. Дафна частенько видела его на остановке за зданием лаборатории колледжа, известным как курилка – он стоял там, небрежно прислонившись к стене, и курил с дружками.
В третьем, предпоследнем классе колледжа они вместе ходили на уроки испанского. Дафна, считавшаяся лучшей по первому и второму году обучения – она единственная прочла «Дон Кихота» в оригинале и подготовила по нему реферат, – была удивлена и даже несколько уязвлена, когда выяснилось, что Джонни гораздо свободнее, чем она, говорит по-испански. Преподавателю он сказал, что вырос вместе с испано-язычными детьми. Дафна знала квартал, о котором упомянул Джонни, – Флэтс, район дешевых мотелей, кишащий подозрительными личностями. Когда сестрам Сигрейв пришла пора сесть за руль мотоцикла, отец строго-настрого запретил им бывать в районе Флэтс.
Впервые крамольная мысль съездить туда посетила ее в тот день, когда Джонни, ухмыльнувшись, сказал достаточно громко, чтобы его могли слышать окружающие: «Я знаю несколько словечек по-испански, которых нет в учебнике, но они не для урока».
Дафна буквально сгорала от любопытства: что же это за словечки? И не раз представляла себе, как идет по темному переулку мимо сияющего неоновыми огнями мотеля и встречает Джонни и его взрослых приятелей, только что совершивших налет на какой-нибудь магазин. Он, наверное, небрежно бросит ей: «Привет!» – и сверкнет белозубой улыбкой.
Обстоятельства их знакомства оказались более прозаичными. Как-то раз Дафна, несколько тяготившаяся славой светоча класса и лучшей поэтессы колледжа, шмыгнула за угол в курилку и одолжила сигаретку у Скита Уокера. Тот прямо-таки опешил от ее просьбы. Дафна знала, что ее друзья тоже будут в шоке, но ей было наплевать. Затянувшись, она поняла, правда, слишком поздно, что для начала следовало потренироваться дома. Согнувшись пополам и кашляя, Дафна вдруг уперлась взглядом в чьи-то байкерские сапоги.
Сильная рука встряхнула ее за плечо, и знакомый голос насмешливо спросил: «Первый раз? Дайте покажу, как это делается…» Дафна выпрямилась и увидела Джонни Девейна, чьи серо-голубые глаза напоминали тень от облаков на водной глади океана. Джонни вынул сигарету из ее пальцев и сделал затяжку.
– Видите, как надо? Держите сигарету небрежно – так эффектнее. – И он смерил ее проницательным смеющимся взглядом.
«Все ясно, Джонни издевается надо мной», – подумала Дафна.
Смутившись, она сердито пробормотала:
– Я не стремлюсь производить впечатление.
– Вам это и не обязательно. – Он протянул ей руку. Ладонь у него была теплая и твердая. – Мы уже встречались?
– На занятиях по испанскому.
– Точно. – Джонни улыбнулся уголком рта, и Дафна поняла, что он проверял, запомнила ли она его.
Дафна тоже улыбнулась – все это так нелепо: остановка, усеянная окурками; Скит Уокер и Чез Ломбарди с любопытством уставились на нее, попыхивая сигаретами, а мистер Крейн, преподаватель английского, нахмурившись, наблюдает за ней из окна своего кабинета.
– Как поживаешь? – спросила Дафна по-испански, и Джонни прищурился, отметив ее фамильярное «ты». Поморщившись, она бросила взгляд на сигарету в его пальцах. – Глупо, правда? Я пришла сюда совсем не за этим. Может, научишь меня своим словам?
– Каким же это словам? – Губы его расплылись в плутоватой ухмылке.
– Ну, тем, которые нельзя произносить в классе, – кокетливо пояснила Дафна.
Услышав это, Джонни Девейн – тот самый Джонни, который, по слухам, поджег мусорные баки и выбил зуб Скиту Уокеру – от души расхохотался.
– Уж и не знаю, ваше высочество, – проговорил он, отсмеявшись. – Это мне надо у вас учиться.
И она действительно дала ему урок на всю жизнь.
Дафна научила его, что открытое сердце – разбитое сердце. И что предубеждения и предрассудки, привитые родителями, в конце концов всегда возьмут верх.
Она любила Джонни. А Джонни любил ее. Только сейчас, по прошествии многих лет, когда немного утихла боль, а воспоминания подернулись дымкой, Дафна поняла, как сильно он ее любил.
И теперь, проходя по коридору мимо кабинетов, откуда доносились голоса и телефонные звонки, Дафна чувствовала, как гулко колотится ее сердце. Узнает ли он ее? Узнает ли она в нем того восемнадцатилетнего парня, в которого была влюблена без памяти? Джонни отдал ей свое сердце, а она была настолько глупа, что не приняла этот бесценный дар.
Кабинет мистера Девейна находился в конце коридора. Дверь его была полуоткрыта, и Дафна, ожидая увидеть в приемной секретаршу, решительно переступила порог.
– Мне необходимо переговорить… – Она умолкла на полуслове, глядя на того, кто сидел за столом, заваленным бумагами и папками.
Мужчина поднял глаза, и Дафну обдало жаром – таким знакомым был этот взгляд.
– Здравствуй, Джонни, – тихо сказала она.
Он изменился: возмужал, приобрел внешний лоск. Русые волосы, прежде длиной до плеч, теперь были коротко подстрижены и в них появилась проседь, что придавало ему солидности. Джонни немного располнел, стал шире в плечах, выглядел спокойным и уверенным в себе. Казалось, парень, кулаками пробивавший себе дорогу во враждебном мире, наконец осознал, что настоящая сила – в способности обуздать зло законными методами.
И только серо-голубые глаза, смотревшие на Дафну с затаенным изумлением, остались прежними – глаза того, кто обещал ей достать луну с неба и кому она разбила сердце. Сейчас уже не имело значения, что Джонни ушел первым – Дафна не оставила ему другого выбора.
– Дафна! Сколько лет, сколько зим! – Джонни задержал на ней взгляд, поднялся и протянул руку.
Глядя на неестественно плоские косточки его пальцев, она вспомнила, что он сломал их, защищая ее от пьяного идиота Бифа Деболта, громилы, от которого все старались держаться подальше. Спокойный голос Джонни как-то не вписывался в воспоминания Дафны.
– Очень любезно, что ты зашла повидаться, хотя причина и не в этом, не так ли?
– Да. – Дафна отметила, что Джонни не изменил своей привычке сразу переходить к сути дела.
– Присаживайся. – Он сгреб с кресла бумаги и папки и пригласил ее сесть. Как только она опустилась в кресло, Джонни присел на край стола. – Я почти ничего не могу добавить к тому, что тебе уже, вероятно, известно.
– Мне известно только то, что мой отец убит! Но почему – я понятия не имею.
– Ты говорила с сержантом Купером?
– Такой крупный мужчина с седыми волосами? – Джонни кивнул, и Дафна ответила: – Мы говорили несколько минут, перед тем как мне разрешили свидание с мамой. Из его рассказа я помню только то, что службу «911» вызвала мама. Она сообщила им по телефону, что стреляла в моего отца и сознательно спустила курок. Но ведь это ничего не объясняет!
Джонни взял со стола бумагу, пробежал ее глазами. Лицо его во время чтения оставалось бесстрастным – непроницаемая маска игрока в покер, способного убедить окружающих в чем угодно. Но когда он поднял глаза на Дафну, они выражали сочувствие.
– Твой отец был убит двумя выстрелами в упор. Пули попали в грудь. Стреляли из пистолета «смит-вессон» 357-го калибра. Из рапорта Купера следует, что к моменту прибытия полиции твоя мать держала пистолет, завернутый в передник.
Кровь отлила от лица Дафны. Купер по рассеянности или из сострадания опустил эту деталь.
– Я хорошо помню этот пистолет. Отец держал его запертым в ящике, на верхней полке платяного шкафа. Он говорил, что знает множество случаев, когда чья-то неосторожность… – Дафна заплакала.
Джонни подождал, пока она овладеет собой, и мягко произнес:
– Мне жаль твоего отца, Дафна. Как только закончится расследование, мы узнаем, что произошло на самом деле.
– Но моя мать все это время будет в заключении?
– Слушание дела назначено на понедельник.
– Через неделю!
Джонни нахмурился и отвел глаза.
– Судья Гилкрист отказался вести дело. Мы ждем окружного судью.
Квент Гилкрист был старым другом отца Дафны и собирался к родителям на юбилей. У Дафны перехватило дыхание. «Господи, этого не может быть!» Сейчас она закроет глаза, а когда откроет их, дети, Роджер и она спустятся по трапу самолета и отправятся в Мирамонте на праздник.
– Не знаю, зачем я пришла к тебе. – Голос ее дрожал. – Это какое-то безумие – как и все, что случилось за последние несколько дней. Мы ведь с тобой должны быть врагами, верно?
– Отчасти да. – Джонни мрачно усмехнулся, и Дафна заметила, что он так и не исправил слегка неровные передние зубы.
Улыбнувшись ему, она высморкалась в бумажную салфетку. «Не слишком изысканно, – подумала Дафна, – но ведь я и не собираюсь ни на кого производить впечатление».
– Наверное, втайне я надеялась, что ты все уладишь.
– Как в ту пору, когда мы были детьми? – В глазах Джонни что-то вспыхнуло и тотчас погасло.
Дафна покраснела. Значит, он ничего не забыл.
– Ты первый бросил меня, – холодно отчеканила она.
– Ну, это как посмотреть. Точнее, я избавил тебя от необходимости сделать то, о чем ты впоследствии могла пожалеть.
– Ты имеешь в виду побег? Если не ошибаюсь, это была моя идея. – Дафна ощутила давно забытую злость и обиду.
– Просто убежать – далеко не то же самое, что сбежать с парнем.
И вот будто и не прошло этих двадцати лет – их спор продолжался, словно его не прерывали.
– Ты намекаешь на моего отца? Ну конечно. И все потому, что я боялась пойти против его воли. Признаюсь, я виновата. Мне было восемнадцать, я боялась. Мне казалось, что если мы тайно поженимся, отцу в конце концов придется признать тебя зятем.
– И он перестанет оплачивать твою учебу в колледже.
– И это тоже. Неужели хотеть учиться – преступление?
– Конечно, нет. – Выражение его лица снова стало непроницаемым.
Но оба они знали, что вовсе не деньги толкнули Дафну на этот отчаянный шаг. Она предложила Джонни бежать, потому что не была уверена в своих чувствах. Дафна так любила его, что наверняка не испугалась бы неодобрения отца, но испытания разлукой не выдержала бы. Поэтому она считала единственным выходом как можно скорее пожениться. Теперь же, оглядываясь назад, Дафна видела все глазами Джонни: если бы она любила его по-настоящему, то боролась бы за него, как он за нее.
Дафна глубоко вздохнула:
– Давай забудем об этом. Все уже в прошлом. Я слышала, ты женат, у тебя дети.
– Да, сын. Ему четырнадцать. Мы с Сарой в разводе, и он живет со мной.
Что ж, все ясно. Если сын Джонни хоть отчасти напоминает его в том же возрасте, едва ли с ним справится мать-одиночка. Тут нужна твердая рука.
– Я тоже замужем, – призналась она. – Мы поженились сразу после колледжа.
– Знаю.
– Мужа зовут Роджер. У нас двое детей. Мальчик и девочка.
Джонни грустно улыбнулся.
– Все эти годы я пытался представить тебя в роли жены и матери, хозяйки дома. Роджер? Да, он подходит тебе. – Джонни посмотрел Дафне в глаза, чего почти никогда не делал ее супруг.
Она вдруг начала оправдываться:
– Мы собирались приехать сюда всей семьей. На годовщину свадьбы родителей. Они… они были женаты почти сорок лет. Но в данной ситуации Роджер решил остаться дома с детьми, пока… – Дафна умолкла. «Пока что?»
– Буду откровенен с тобой, Дафна. Все очень серьезно. Том Кэткарт пытается замять дело. Но мой босс не пойдет на это. У него есть показания твоей матери. Она призналась, что совершила преднамеренное убийство. – Бросив быстрый взгляд на приоткрытую дверь, Джонни наклонился к Дафне и понизил голос: – Мне не сносить головы, если кто-нибудь нас услышит, но я все равно скажу. Если у нее есть хоть какие-то смягчающие обстоятельства, сейчас самое время припомнить малейшие детали.
– А если она не сделает этого?
– Тогда мы проследим за тем, чтобы правосудие свершилось.
– Значит, мне остается только надеяться, что суд оправдает мою мать.
– Я тоже надеюсь на это.
Джонни выпрямился, и только сейчас Дафна заметила, что он сидит совсем близко к ней. Она уловила слабый запах табака, и услужливая память сразу воскресила летний вечер, покатый горячий капот автомобиля, горячее дыхание Джонни…
Дафну бросило в жар. Она вскочила.
– Мне пора. Внизу ждет сестра.
– Прости, я ничем не могу тебе помочь.
– Мне просто надо было выговориться, и все.
Дафна пожала протянутую ей сильную ладонь. Как он тогда ударил Бифа Деболта кулаком в челюсть! Тот пошатнулся и рухнул на мостовую. А Джонни бросил: «Если ты, сукин сын, тронешь ее хоть пальцем, я тебе все зубы выбью».
Двадцать лет минуло с тех пор… Но как же ей хотелось вернуться назад, в то безмятежное время первой любви! И пусть Джонни вновь разобьет ей сердце – все же это будет лучше, чем то, что ждет ее впереди.
Он проводил ее до двери.
– Я позвоню, если удастся что-нибудь выяснить. У тебя есть телефон?
Дафна написала номер Китти на листке из блокнота.
– Я остановилась у сестры. Она содержит кафе на Оушен-авеню – «Приятное чаепитие». – Дафна нахмурилась. – Бедняжка Китти! Что теперь будет с ее бизнесом? Ты видел репортеров у входа?
Джонни кивнул.
– Я еле протиснулся мимо них в дверь, когда шел утром на работу. – Он слегка тронул ее за локоть. – Ты так бледна. Принести тебе воды?
– Лучше закажи бронированный автомобиль, не то меня разорвут на части журналисты. – Дафна тряхнула головой, борясь с желанием прильнуть к плечу Джонни. – Какое суровое испытание выпало нашей семье.
Но что ей известно о родителях? Что, если она сама придумала себе образ идеальной семьи? Какова бы ни была реальность, ей скоро придется столкнуться с ней.
– Если тебе что-нибудь понадобится, дай знать, – сказал Джонни.
– Хорошо. – Она улыбнулась. – Этого разговора не было, я правильно поняла?
– Да, будем считать, что так. Хочешь, дам тебе напоследок еще один совет?
– Конечно.
– Если твоя мать не заговорит, тебе и твоим сестрам придется предпринять самостоятельное расследование.
Глядя в суровые серо-голубые глаза Джонни и понимая, что малейшая попытка оказать ей поддержку может стоить ему карьеры, Дафна искренне отозвалась:
– Спасибо тебе. Я запомню твой совет.
Глава 5
Их было не более дюжины, но, вооруженные телекамерами, микрофонами и софитами, они казались целой армией. Китти, стиснув руку сестры, с тревогой наблюдала за репортерами, толпящимися на газоне перед выходом.
– «И ассириец бросился вперед, как волк в овчарню», – мрачно пробормотала Дафна. Они стояли на крыльце здания суда под навесом, который почти скрывал их из виду. Китти с недоумением взглянула на сестру. – Это из Байрона, – пояснила Дафна. – Он наверняка был знаком с прессой не понаслышке. Похоже, они уже заранее облизываются. Что будем делать?
– Главное, пригнуть голову и не открывать рта – тогда все обойдется, – ответила Китти, не вполне уверенная, что ей удастся добраться до своего автомобиля на подкашивающихся от страха ногах.
Она крепко взяла Дафну под руку, и сестры двинулись к поджидающей их толпе.
– Запомни, если мы пройдем через этот кошмар, то пройдем и через многое другое.
– Эй, вот ее дочери! – крикнули из толпы. – Пару слов для прессы, леди! – Мужчина в бейсболке кинулся к ним, держа наготове фотоаппарат размером с приличный тостер.
– Что вы можете сказать о своей матери? – подхватил его коллега.
– Она не изменила показания?
Вопросы посыпались один за другим – быстрые, напористые.
– Когда состоится суд?
– Ее признают виновной?
– Она сожалеет о своем преступлении?
– Мисс Сигрейв, считаете ли вы, что у вашей матери было временное помешательство?
Каблук Китти застрял в трещине мостовой, и она споткнулась и наверняка упала бы, если бы ее не поддержала Дафна. Но это было только начало.
Бойкая блондинка в розовом блейзере и черной мини-юбке сунула микрофон Дафне под нос.
– Синди Кипнис, второй канал. Правда ли, что ваши родители собирались отпраздновать в воскресенье сороковую годовщину свадьбы?
Должно быть, знакомое лицо журналистки так подействовало на Китти, что она выпалила:
– Мои родители любили друг друга. Мы не знаем, что произошло, но непременно найдем разгадку этой трагедии, хотя и не с вами!
Дафна шепнула ей в ухо:
– Бежим. Добравшись до дома, мы будем в безопасности. Они не посмеют вторгнуться в частные владения.
Китти могла бы поспорить с Дафной, которая всегда жила в каком-то иллюзорном мире и больше верила в книжный вымысел, чем в реальность, но на разговоры не было времени.
Уклоняясь от сыпавшихся со всех сторон вопросов, сестры протискивались через толпу мимо наставленных на них микрофонов.
Усталость Китти как рукой сняло, в крови заиграл адреналин, зрение стало острым. Она заметила вспышку фотокамеры, женщину в желтой нейлоновой куртке, застывшую с открытым ртом и недоеденным пончиком в руке.
Китти не остановилась и тогда, когда путь им преградил репортер с телекамерой, нацеленной на них, как снайперская винтовка.
Она еще издали отыскала глазами свою «хонду» на стоянке и тут же вспомнила, что забыла закрыть ее. Усталая и измученная, Китти даже не подумала о том, что автомобиль могут угнать. В тот момент ей это казалось сущим пустяком по сравнению с тем, что уже случилось.
Распахнув дверцу, она заняла водительское место, бросила взгляд в зеркальце заднего вида и заметила, что к Дафне подскочил фотограф. Он явно намеревался сделать снимок для газеты, но сестра проскочила мимо него и села рядом с Китти. Через минуту сестры отъехали, и репортеры остались позади. Издали они напоминали скопление суетливых насекомых.
Проехав около мили и свернув с Эмерсон-авеню на Оушен-авеню, Китти и Дафна разразились истерическим хохотом. Они смеялись, пока слезы не потекли по щекам. После этого нервного срыва они испытали облегчение, словно сбросили напряжение, накопившееся за прошедшие сутки. Атака репортеров – цветочки по сравнению с тем, что им предстоит пережить на следующей неделе.
Впереди похороны отца и суд над матерью. И Китти предпочитала не думать, как все это повлияет на ее жизнь. Катастрофа обрушилась внезапно и перемешала все планы.
Но теперь она сообразила, что Хизер и Шон наверняка прочитали об убийстве в утренних газетах и пришли в ужас. Любой испугался бы на их месте. Что за семья у Китти, можно ли доверить ей воспитание ребенка – вот вопросы, которые они сейчас обсуждают. Китти все же надеялась убедить Хизер, что все это не имеет к ней самой никакого отношения. Впрочем, убедить девушку будет трудно, почти невозможно. И все же…
Китти устыдилась этих мыслей. Но что поделаешь? Должно же в ее жизни случиться что-то хорошее на фоне смертей и трагедий. Пусть это будет ребенок Хизер.
И тут она вспомнила об отце. «Он мертв и не сможет спасти нас от всего этого кошмара», – подумала Китти, подъехав к дому с противоположной стороны улицы и посмотрев, нет ли поблизости репортеров.
– Как будто все спокойно. – Дафна огляделась.
Китти заметила, что вокруг нет никого, кроме старенькой миссис Лэндри, которая выгуливала своего маленького песика по кличке Пип. Ворота коттеджа были закрыты на замок, на влажном после вчерашнего дождя газоне виднелись отпечатки следов Уиллы, приходившей сегодня утром.
Выйдя из машины, Китти сделала знак Дафне, что все в порядке, и быстро взбежала на крыльцо. Минуту спустя входная дверь на кухню, окна и ставни были плотно закрыты. Возясь с неподатливым замком на парадной двери, Китти увидела, что у обочины тротуара остановилась первая машина телевизионщиков.
– Так, мы будем не одни, – сказала она Дафне.
Если Хизер еще не в курсе, то скоро обо всем узнает. В новостях будут смаковать подробности жизни их семьи и покажут крупным планом саму Китти – дочь убийцы… Хизер откажет ей в усыновлении.
Едва она повесила на дверь табличку «Закрыто», зазвонил телефон.
Китти не успела предупредить Дафну, что сегодня с самого утра беспрестанно трезвонят журналисты, и та крикнула из кухни: «Я взяла!»
Но это оказался не репортер. Она слышала, как Дафна воскликнула:
– Слава Богу, Алекс, это ты!
Китти сняла другую трубку, у прилавка, и, устало рухнув в кресло, поймала обрывок фразы:
– …обо всем позаботилась. Панихида состоится в десять утра в воскресенье, и я назначила часы прощания в пятницу и субботу.
Голос Алекс звучал холодно, деловито, как будто она давала отчет из лаборатории по анализу крови. Последовала пауза, потом Алекс настороженно осведомилась:
– Это ты, Китти?
– Я здесь, – хмуро отозвалась Китти. – Почему ты с нами не посоветовалась?
В трубке послышался раздраженный вздох:
– Проверь сообщения на автоответчике – я звонила пару часов назад.
– Мы были в это время у адвоката, – сказала Дафна. Молчание, затем сердитое:
– Вижу, у нас разные приоритеты. Лично меня заботит только то, чтобы похороны отца прошли достойно.
– Послушай, Алекс, мы все в шоке от случившегося. Не знаю, как ты, а я сейчас мечтаю только выспаться. Нам надо встретиться позже и все обсудить. – Дафна говорила спокойно, мягко, как…
«Как мама», – подумала Китти и вздрогнула.
– Для начала надо обзвонить родственников, если они еще не узнали обо всем из газет или теленовостей, и сообщить им, когда состоятся похороны, – отрезала Алекс.
– О Господи! – Дафна вспомнила о многочисленных тетушках и дядюшках из пригорода, собиравшихся приехать к ним на праздник через пять дней. – Как я скажу им об этом?
– Скажи правду. Сообщи, что отца хладнокровно застрелили. Ведь именно так все и произошло, верно? И нечего пытаться это замять. Не думай, что она помешалась. Мать сделала это сознательно, чтобы поквитаться с ним.
– Поквитаться? Но за что? – воскликнула Дафна. Китти поспешно вмешалась в разговор:
– По-моему, сейчас не время…
Алекс перебила ее:
– Да пусть она гниет в тюрьме, мне наплевать! И пожизненного заключения мало! – Сестра тяжело дышала в трубку, явно пытаясь справиться с собой, потом добавила уже более спокойно: – Надеюсь, вы обе придете на церемонию прощания.
– Он ведь и наш отец, или ты забыла? – устало огрызнулась Дафна.
Китти вздохнула:
– Алекс, почему бы тебе не приехать к нам? Мы бы все обсудили. – Только сейчас она вдруг осознала, как ей хочется рухнуть на постель и уснуть.
– Если посмотреть на карту, – съязвила Алекс, – до твоего дома столько же, сколько и до моего. Приезжайте, милости прошу. Не обещаю домашней выпечки, но чашкой чаю, так и быть, угощу.
– Не злись. Нам надо держаться вместе, – сказала Китти.
– Да неужели? – усмехнулась Алекс. – Вы с Дафной стараетесь спасти мать, но отцу уже ничем не поможешь. Он мертв. – Всхлипнув, она повесила трубку.
Притворяться бессмысленно. Китти прислонила голову к стене. Выстрел, убивший отца, расколол их семью. Пока он был жив, все они поддерживали видимость родственной близости. Но что с ними будет теперь? Как им выдержать это испытание?
Пустая комната кафе, казалось, вопрошала: «Что останется от твоего бизнеса и от тебя самой, когда все кончится?»
Китти закрыла глаза. Чья-то рука нежно погладила ее по голове, и она вспомнила про Дафну. Сестра стояла рядом и улыбалась. Выражение ее лица, наивное и беззащитное, как у ребенка, тронуло Китти до глубины души… и заронило в ней надежду.
Вместе они справятся со всем, что им предстоит пережить. Как-нибудь справятся.
Неделя пролетела как во сне. Перво-наперво пришлось принимать бесконечные визиты и соболезнования от друзей и родственников… затем обзванивать остальных, причем список множился с каждым новым звонком. «Кузен Джек из Дэйтона? Дорогая, разве ты не помнишь его? Он твой троюродный брат со стороны матери… или двоюродный? Я совсем запуталась…» Правда, некоторые родственники вызвались помочь. Среди них была и тетя Роза, мамина старшая сестра. Она работала в бюро путешествий, а недавно вышла на пенсию по состоянию здоровья (у нее обнаружилась эмфизема). Глотая слезы, она произнесла с обычной деловитостью: «Я сама сообщу Биллу и Сьюзи. У вас и так полно забот».
Если бы это был не телефонный разговор, Китти расцеловала бы ее. Но, дойдя до конца списка родственников, она забыла о тете Розе.
Вчера, протиснувшись сквозь толпу репортеров, осаждавших дом, Китти и Дафна поехали на свидание к матери, а затем на встречу с адвокатом. Кэткарт пытался перенести судебное разбирательство, но все безрезультатно. Слушание дела было назначено на понедельник – ближайший день приезда нового судьи. «Давайте расценивать это так, – сказал он сестрам. – У нас будет больше времени, чтобы подготовиться». Он умолчал лишь о том, что если Лидия будет по-прежнему хранить молчание, адвокат не поможет ей.
В пятницу вечером Китти внезапно обнаружила, что сделала все намеченное. Передышка обрадовала и испугала ее. Кафетерий был закрыт, Уиллу она отправила в отпуск на неопределенный срок. Поставив чайник, Китти вдруг осознала, что не в силах больше сдерживать горе и откладывать серьезный разговор с сестрой.
Поставив на поднос чашки, она отнесла его в гостиную, где Дафна возилась с бумагами и записками, разложенными на столе: она начала осторожно расспрашивать родных и друзей о жизни родителей, пытаясь выудить хоть какую-нибудь информацию, полезную для мамы. Отец мертв… но Дафна твердо решила помочь матери выбраться из тюрьмы.
И все же кое-что сестре необходимо знать.
– Тебе чай с молоком или с лимоном? – спросила Китти, передавая Дафне чашку с ароматным дымящимся напитком. – Я забыла, что ты больше любишь.
Дафна вскинула на нее глаза.
– В последний раз ты интересовалась моими пристрастиями, когда мама запекала форель, которую папа поймал на озере. Помню, ты осведомилась, что я предпочитаю: голову или хвост?
Китти слабо усмехнулась и села в кресло напротив.
– Не знаю, как ты, а я не могу есть то, что смотрит мне в глаза.
Она старалась держаться так же, как обычно. Если только слово «обычно» вообще применимо в данном случае. Нормальная, спокойная жизнь сейчас казалась Китти далекой страной, где она когда-то жила и куда уже не вернуться. Только юмор поддерживал ее все эти дни. Мрачный черный юмор, больше напоминающий издевку. Но злословие помогало Китти умалчивать о том, что знали и понимали обе сестры: то, что заставило мать совершить убийство, связано лишь с их семьей. Это зло, невидимое для посторонних, но его можно выявить и обезвредить.
Дафна уронила голову на руки – воспоминания детства нахлынули на нее. «Если бы наша семья была дружной и сплоченной, Дафна была бы главным хранителем семейных традиций», – подумала Китти. Из троих сестер только она до сих пор верила в сказку об их безоблачном детстве. Способность представлять все в розовом свете, наверное, и сделала Дафну талантливой писательницей. Но она так и не поняла, что толкнуло мать на убийство. «Да, переработанный роман становится только лучше, а вот семейная история – еще запутаннее», – мрачно размышляла Китти.
Она ласково погладила сестру по плечу, чтобы успокоить ее. Нежный затылок, тонкие завитки. Дафна – ее любимая сестра и лучшая подруга… и все же иногда Китти хотелось резко встряхнуть Дафну, чтобы она перестала видеть все в розовом свете. Дафне надо открыть правду, какой бы горькой она ни была.
Но едва Китти собралась поведать сестре о менее приятных воспоминаниях детства, как Дафна, словно почуяв неладное, сказала:
– Мне молока, пожалуйста. Я всегда пью чай с молоком.
Китти вздохнула:
– Надеюсь, у меня найдется немного молока. – Идти в магазин за покупками мимо репортеров и зевак, тесно обступивших ворота коттеджа, было выше ее сил. Придется составить список необходимых продуктов и отправить заказ в супермаркет.
Идя на кухню, она бросила тревожный взгляд в окно. Возле дома стоял фургон телевизионщиков – они дежурили там уже двое суток. К работникам местного телевидения вскоре присоединились репортеры со всего штата. Вчера им с Дафной едва удалось протиснуться сквозь толпу к подъезду дома.
Сегодня сестры решили не выходить на улицу, пока не придет время ехать в церковь прощаться с отцом.
Китти открыла холодильник, нашла там начатый пакет молока и отнесла его Дафне.
– Я могла бы что-нибудь приготовить, но вряд ли тебе понравится овсяная каша. А кроме нее и пирожков, у нас ничего нет.
– Я не так уж голодна и к тому же очень устала, поэтому обойдусь пирожками. – Дафна взяла с подноса булочку.
Несмотря на элегантные наряды и лоск столичной жительницы, в Дафне было что-то неуловимо старомодное, как будто она из другого века. Большие зелено-голубые глаза, мягкие локоны… Китти представила себе, как Дафна в платье с турнюром и оборочками разливает чай из фарфорового чайничка.
– Роджер не звонил тебе? – спросила Китти.
Дафна задумчиво покачала головой:
– Пока нет… Чуть позже я попытаюсь позвонить в его офис. – Она положила недоеденную булочку на блюдце. – Надо будет заказать обед в каком-нибудь ресторане. Может, к тому времени я проголодаюсь.
«Другими словами, ты не хочешь обсуждать со мной, почему он не звонил уже несколько дней». Но Китти оставила свои мысли при себе.
– Неподалеку есть неплохой китайский ресторанчик. Вполне возможно, что там не читали газет, так как почти ни слова не понимают по-английски.
Но Дафна уже не слушала ее, погрузившись в свои размышления.
– Когда я пишу роман, я хотя бы знаю, как начать его. Но то, что случилось… – Она в отчаянии стиснула руки. – Это похоже на страшные сказки, которые папа читал нам по вечерам. Какие-то злые чары околдовали маму – иначе я не могу объяснить.
То ли потому, что Китти почти не спала все эти дни, то ли потому, что терпение истощилось, но она неожиданно для самой себя проронила:
– Да, хорошо жить вдали от дома и видеть все через розовые очки.
– Как ты можешь так говорить? – возмутилась Дафна.
– А как можешь ты считать наше детство безоблачным и счастливым? Оно вовсе не было идеальным, Даф. Помнишь твое сочинение в пятом или шестом классе школы, в котором ты писала о том, как папа случайно оставил нас на автозаправочной станции?
Дафна кивнула:
– Да, он забыл, что мы пошли в туалет. Обыкновенная рассеянность.
– Да я не об этом. Мама заставила тебя порвать сочинение и переписать его заново. Она сказала тебе, что все было не так и папочка вовсе не бросил нас, а, напротив, отправился искать, решив, что мы потерялись.
Дафна поморщилась.
– Это было так давно. Какое теперь это имеет значение?
– Да разве ты не понимаешь? Мама уже тогда заставляла нас приукрашивать действительность и видеть то, чего не было на самом деле. И все потому, что она боялась правды. Отец, занятый чем-то другим, попросту забыл о нас. Ты права, это не преступление. Отец был всего лишь далек от идеала. Спрашивается, почему бы маме не смириться с этим?
– Не знаю…
– Да потому, – отрезала Китти, – что мама понимала: признать это – значит, открыть глаза и на многое другое.
– Что ты имеешь в виду? – удивилась Дафна.
– Хотя бы то, что отец не был примерным мужем.
Дафна смотрела на сестру во все глаза. В ней шла внутренняя борьба. Она хотела бы знать правду, но предпочла бы сохранить привычные представления о семейной жизни родителей.
Дафна помнила тот далекий вечер накануне Нового года. Тогда, в детстве, она решила, что увиденное пригрезилось ей в каком-то странном сне, но сейчас этот случай приобрел совсем другой смысл. Дафна закрыла лицо руками.
– Господи, значит, мне не почудилось!
– Так ты тоже знала? – изумилась Китти.
Дафна взглянула на сестру.
– Мне тогда было восемь лет. Праздновали Новый год, и мы втроем играли в прятки – я, ты и Алекс.
– Да, что-то припоминаю.
– Я спряталась в платяной шкаф в комнате родителей. Там было темно, пахло духами. Наверное, я заснула, потому что меня разбудил чей-то шепот. Я услышала скрип дверных петель, и хотя в спальне был полумрак, увидела… все. В комнате находились двое, и они не просто разговаривали…
– Отец и чужая женщина? Я тоже наблюдала подобную сцену лет десять спустя. – И Китти рассказала сестре, как случайно заметила отца, целующегося в автомобиле с их бывшей соседкой миссис Малколм.
Дафна тряхнула головой.
– Не понимаю. Почему же ты скрывала такое от меня все эти годы?
Китти отвела глаза.
– О том же я могу спросить и тебя.
– Но тебе же было четырнадцать! А я была еще совсем ребенком и не понимала, видела ли я это на самом деле или… или все это мне приснилось.
– Вот-вот, об этом я и говорю. Нас так воспитали. Все, что не соответствует образу идеальной семьи, созданному мамой, – плод больного воображения.
– Так вот почему мама… – Дафна прижала ладонь ко рту.
– Наверное, она все эти сорок лет закрывала глаза на интрижки отца, но ее терпение наконец лопнуло. Вполне возможно, мы никогда не узнаем этого.
– А как же Алекс? Знает ли она?
– Я всегда подозревала, что наша младшенькая знает гораздо больше, чем говорит.
Значит, родители не любили друг друга, а только притворялись нежными, заботливыми супругами?
– Вот в этом и кроется загадка, – задумчиво отозвалась Китти. – Думаю, отец не любил маму по-настоящему.
Голоса репортеров за окном стихли. Ромми шевелил ушами и подергивался, словно гонялся во сне за кошками. На мгновение Китти показалось, что все вернулось на круги своя – кто-то нажал на кнопку и отмотал пленку назад.
Сейчас раздастся мелодичный звон дверного колокольчика, комната кафетерия наполнится посетителями. В кухне будет насвистывать Уилла, а Хизер Роббинс подойдет к Китти и скажет, что приняла решение. «Я поняла, что лучше, чем вы, никто не воспитает моего ребенка».
Мечты Китти прервал резкий телефонный звонок. Телефон не смолкая трезвонил целый день, но последние полчаса молчал, а теперь все началось снова. Китти слушала собственный голос, записанный на автоответчик: «Извините, сейчас я не могу взять трубку. Похороны состоятся в десять часов утра в воскресенье в церкви Эвергрин-Мемориал на Черч-стрит. Церемония прощания сегодня с четырех до шести…»
Час спустя Китти подъехала к церкви с белыми колоннами в неоклассическом стиле, напоминающей особняк времен рабовладельческого Юга. Она боялась этой минуты, хотя и не признавалась в этом себе. И вовсе не потому, что ей предстояло увидеть отца в гробу, а рядом безутешную Алекс, похожую на маску скорби в греческой трагедии. Китти обратилась к Дафне:
– Ни о чем не спрашивай – мне надо уехать ненадолго. Ты не рассердишься, если я не пойду с тобой туда?
Дафна печально улыбнулась:
– Честно говоря, в последний раз я сердилась на тебя в седьмом классе, когда ты без спросу взяла мой магический браслет. А когда ты потеряла нашего песика Скотти, я думала, что никогда тебя не прощу. Но простила. – Она ласково коснулась щеки сестры. – С тобой все будет в порядке?
– Обо мне не беспокойся. – Китти взглянула в окошко автомобиля и увидела несколько женщин в почти одинаковых черных плащах, медленно поднимавшихся по ступенькам церкви. – Это тебе придется принять на себя гнев Алекс. Она на нас здорово разозлилась.
– Потому что мы не рвем на себе одежду и не посыпаем головы пеплом? Я тоже любила отца… но сейчас мой долг – вытащить маму из тюрьмы. И вот еще что: Алекс, наверное, и не задумалась о том, что отцу всегда претила помпезность. – Дафна поежилась. – Церковь, открытый гроб. Господи, о чем она думала, устроив этот мрачный спектакль?
Китти почти пожалела, что сама не занялась похоронами, но в тот момент, подавленная случившимся, даже не помышляла, что сестра устроит из похорон голливудское шоу.
– Она старается сделать как лучше. Так же как мы с тобой. – Китти тяжело вздохнула. У нее не было ни сил, ни желания размышлять о мотивах, побудивших Алекс к этому.
Китти отъехала от церкви и, посмотрев в зеркальце заднего вида, проводила взглядом одинокую фигурку Дафны, стоявшей у входа. Впервые за эти дни она со всей силой ощутила горечь невосполнимой утраты. Отец умер… Господи, он умер! Никто не тронет ее за плечо и не скажет: «Простите, это была ошибка». Это не сон, и ей не вырваться из мрачной реальности.
В памяти Китти всплыла картина из раннего детства: отец подбрасывает ее на руках, она смеется и визжит. Глаза у него голубые, как озера, которые Китти видела из окна самолета, когда они летали навестить Нану. В таких глазах можно утонуть. «Ну, как поживает мой самый рыжий рыжик?» – рокочет знакомый бас, и Китти снова смеется, потому что знает: она его единственный рыжик. Пытаясь увернуться, Китти хохочет, но когда отец внезапно опускает ее на землю, ей кажется, что она только что летала и вдруг упала с небес.
«Неужели тебе было мало нашей любви, папа? Тебе было мало маминой любви? Ты любил этих женщин или же это всего лишь инстинкт охотника?» Китти вдруг поняла, что почти ничего не знает о том, каким отец был на самом деле. Ее затрясло.
Свернув с Локест-авеню, она остановила машину на стоянке недалеко от парикмахерской и пиццерии, немного пришла в себя и двинулась дальше.
Проехав около мили, Китти свернула на Бишоп, пропустив поворот на автостраду. Резкий запах со стороны грибной фабрики ударил ей в нос. Через несколько поворотов Китти увидела небольшой поселок из маленьких домиков, огороженных сеткой.
Солнце только что село, сгущались сумерки. Должно быть, обитатели домов сели ужинать. Следовало позвонить заранее. Хизер может не понравиться, если Китти вдруг появится у нее на пороге без приглашения. Незачем навлекать на себя ее недовольство.
Тем не менее она продолжала поиски дома, сверяясь с адресом, нацарапанным на клочке бумаги неровным детским почерком. «Наверное, так чувствует себя наркоманка», – подумала Китти. Сердце колотится как бешеное, нервы натянуты как струна. Она знает, что делает глупость, что это убьет ее… но ей уже все равно.
Медленно продвигаясь по темной улочке, которую со всех сторон обступили деревья, Китти пыталась разглядеть номера домов на почтовых ящиках, но цифры стерлись от времени.
Наконец она нашла дом Хизер. Он стоял напротив пустующего участка, заросшего бурьяном. Разросшиеся деревья, обветшалый заборчик из штакетника и ржавые качели во дворике указывали на то, что здесь живет семья. Приглядевшись, Китти увидела ухоженный газончик и желтый старенький грузовичок, нагруженный сухими ветками.
К чему приведет ее неожиданный визит? Вечером того дня, когда она пригласила их на ужин, Хизер вела себя дружелюбно, да и Шон оттаял и рассказал о своем приработке – он стриг городские деревья и кустарники – и занятиях в университете. И эту идиллию разрушил звонок Алекс…
Надо бы подождать еще несколько дней – Хизер и сама поймет, что Китти ни в чем не виновата и не имеет никакого отношения к тому, что случилось.
«А вдруг уже ничего не поправить?» – шепнул внутренний голос.
Вздохнув, Китти вышла из автомобиля и медленно двинулась к дому. Но не успела она дойти до крыльца, как из темноты раздался низкий мужской голос:
– Ее нет дома.
На фоне желтого грузовичка Китти заметила силуэт мужчины. Его небрежно-ленивая поза показалась ей знакомой. Огонек сигареты описал неторопливую дугу, отбрасывая отблески на лицо Шона.
– А когда Хизер вернется, не знаете? – спросила Китти с замиранием сердца.
– Это без разницы. Она не хочет вас видеть, – презрительно бросил он.
Но Китти не так-то легко было смутить. В конце концов, по возрасту он вполне мог бы быть ее младшим братом.
– Понимаю, Хизер сейчас нелегко, – сказала она. – Но если бы я объяснила ей все…
– Не надо нам ничего объяснять, – грубовато перебил ее Шон.
Он вышел из темноты на слабо освещенную тропинку, ведущую к дому, как и прошлый раз одетый в потрепанные джинсы и свитер с закатанными рукавами. На руках – следы древесной смолы, волосы влажные – должно быть, Шон только что принял душ.
– Можно, я зайду к вам на минутку? Мне что-то нехорошо, – пробормотала Китти, внезапно почувствовав ужасную слабость. Казалось, она вот-вот упадет.
Его темные глаза окинули ее настороженным взглядом – он, вероятно, считал, что Китти притворяется с какой-то целью. Но наверное, вид у нее и впрямь был неважный, поскольку Шон угрюмо кивнул и сделал ей знак следовать за ним.
Китти прошла по дорожке, посыпанной гравием, в дальний угол двора. Высокий деревянный забор почти скрывал от глаз автостраду, пролегавшую сразу за домом, но не спасал от яркого света фар проносящихся мимо автомобилей и рева двигателей.
Справа, почти у самого забора, стоял небольшой домик, который Китти поначалу приняла за сарайчик. Шон направился к нему, и Китти поняла, что это его жилище. «Ну да, он ведь уже не ребенок, – подумала она. – И дома-то Шон живет только ради Хизер и больного отца».
– Раньше тут жил художник, а это была его мастерская, – пояснил Шон, слегка усмехнувшись и словно удивляясь, что творческий человек мог обитать в такой дыре. – Кухни нет, зато есть водопроводный кран и туалет.
Над входом на веревке висел тибетский колокольчик, и перезвон его латунных трубочек приветствовал гостью.
Комната, в которую вошла Китти, была на удивление уютной: на полу лежал двуспальный матрас, с высокой табуретки свешивались побеги филодендрона, на стене висели одежда и несколько полок, уставленных потрепанными томиками в бумажных обложках.
Она взглянула наверх и застыла как завороженная. Над головой сияли звезды и месяц – крыша бывшей мастерской была застеклена.
Шон проследил за ее взглядом и с гордостью заметил:
– Да, я сплю под открытым небом, и мне не нужен будильник.
Сквозь жалюзи на окнах пробивался свет фар автомобилей, низкий рокот моторов то нарастал, то затихал вдалеке. Но Китти этого не замечала. Она стояла, запрокинув голову к потолку и любуясь звездами на бархатном небе.
Внезапно пол покачнулся у нее под ногами, как палуба корабля, комната почему-то накренилась набок, Китти рухнула на матрас, больно ударившись локтем о ножку стола, и слабо вскрикнула от боли. Все поплыло у нее перед глазами, в ушах зашумело.
Очнувшись, она увидела перед собой встревоженное лицо Шона. Он склонился над Китти, напряженно буравя ее черными глазами.
– Эй, как вы?
– Не знаю… Все произошло так внезапно… – Она снова закрыла глаза от слабости.
– Когда вы ели в последний раз?
– Не помню.
Шон шагнул к маленькому холодильнику в углу комнаты, вынул оттуда банку кока-колы и протянул ее Китти.
– Выпейте. – Он понимающе улыбнулся. – Поверьте, вам сразу полегчает.
Странно, но Китти и в самом деле поверила ему. Приподнявшись, она отпила глоток. Кока-кола вообще ей не нравилась, но сейчас показалась божественным напитком. Судя по всему, Китти не только проголодалась, но и мучилась от жажды. Что подумает о ней Шон? Если она толком не может позаботиться о самой себе, как ей можно доверить ребенка?
– Вы правы, мне не следовало приезжать, – произнесла она.
– Не извиняйтесь, – буркнул Шон. – В том, что случилось, вы не виноваты.
– Отец погиб, мать в тюрьме, и я ни в чем не виновата. – Китти нервно засмеялась.
Шон уселся на матрасе напротив нее, скрестив ноги. В полумраке комнаты взгляд его казался совершенно непроницаемым.
– Послушайте, я тогда вел себя как осел, – смущенно начал он. – По правде сказать, я против вас ничего не имею. Вы симпатичная, и наверняка из вас получится хорошая мама. Но нам тут и так не сладко живется – неприятностей и без того хватает. А ваша семья, простите за резкость, попала в серьезный переплет.
Шон вовсе не хотел унизить или оскорбить ее – просто говорил со свойственной ему жесткой прямотой. Видно, он не испытывал жалости ни к ней, ни к кому-либо другому. Еще до того как отец был признан недееспособным, Шон взял на себя все заботы по хозяйству и опекал младшую сестренку. «Он рассуждает как умудренный опытом человек», – подумала Китти.
Голова ее мало-помалу прояснилась, и комната перестала раскачиваться. Китти слабо улыбнулась.
– Помню, в вашем возрасте я тоже считала, будто знаю, что такое несчастье. Но только сейчас поняла, что такое настоящая беда.
Шон язвительно усмехнулся:
– Послушать вас, так вам лет сто. А вы немногим старше меня.
– Наверное. – Он смотрел на нее в упор, и Китти ощутила странную неловкость. – А сколько вам лет?
– В следующем месяце исполнится двадцать пять. «Зачем мы обсуждаем возраст? – с тревогой подумала она. – Все дело в том, как он смотрит на меня», – ответила себе Китти. От откровенно оценивающего, напряженного взгляда у нее мурашки побежали по спине.
– Я пришла сюда не для того, чтобы пытаться переубедить Хизер, – сказала она, желая сменить тему. – Я просто надеялась…
– Вы надеялись, что Хизер проявит сострадание, великодушие и не станет винить вас в случившемся. Если хотите знать, мне жаль вашего отца – правда. Черт, даже не представляю, что вам пришлось пережить, – сочувственно добавил он. – Но постарайтесь понять мою сестру. Она совсем еще ребенок, а уже как следует хлебнула горя. Такое испытание ей не по силам.
Китти отставила кока-колу и откинулась на матрас. Слезы текли у нее по щекам.
– Я не осуждаю Хизер. На ее месте я вела бы себя точно так же, – горестно вздохнула она.
Когда Шон наклонился и ласково провел рукой по волосам Китти, она еще не осознавала, что барьер уже сломан. Граница между мыслями и действием исчезла. Секунды текли, и Китти не помнила, как получилось, что Шон вдруг лег рядом с ней и заключил ее в объятия. В тот момент это казалось ей вполне естественным.
Она закрыла глаза – от него пахло мылом и душистыми древесными опилками, а объятие было удивительно нежным. Китти провела рукой по его жесткой щеке, и Шон поцеловал ее. Нереальность происходящего напоминала чудесный сон, и каждое прикосновение, каждый поцелуй только усиливали это ощущение.
Китти казалось, будто она плывет по безбрежному океану, и Шон ее единственное спасение в холодных волнах. Она не воспротивилась, когда он снял с нее свитер. В этот момент свет фар проезжавшего за окном автомобиля выхватил из мрака лицо Шона, и Китти увидела его глаза – они были темнее ночи. В них можно было утонуть.
Шон обнял Китти за шею и впился в ее губы. Настойчивый, жадный поцелуй зажег в ней ответный огонь. «Что я делаю… Господи, что я делаю…» – шептал голос рассудка, но она уже не слушала его.
Китти, конечно, понимала, что сейчас не время и не место для романтических отношений, тем более с братом девушки, чей ребенок, возможно, станет ее ребенком. Но она уже ни о чем не думала – ее несло вперед, и Китти не могла остановиться.
Сейчас для нее существовали только Шон и звезды над головой, мерцающие сквозь застекленный потолок. Он выпрямился и стянул с себя свитер небрежным движением – так раздевается тот, кто молод, хорош собой и не стыдится своей наготы. Работа на свежем воздухе сделала его мускулистым и сильным, как те деревья, на которые Шон взбирался ради заработка. Тело труженика, не атлета.
Китти расстегнула его джинсы, и металлическая пряжка пояса приятно охладила ее горячую ладонь. Когда же он вошел в нее, она запустила пальцы в его густые волосы, чтобы не потерять сознание и насладиться каждым мигом пленительного единения. В этот момент только жар их переплетенных тел имел смысл в ее безумном, ускользающем мире.
Глава 6
Гроб из каштанового дерева обошелся в солидную сумму. Но Алекс вовсе не думала о том, чтобы произвести впечатление. И если сестры будут возмущаться, ей все равно. Она выбрала каштан, потому что он напомнил ей одно стихотворение.
«Под раскидистым каштаном деревенский кузнец стоит».
Много лет назад Алекс учила этот стишок в школе. Ее одноклассники никак не могли запомнить его, но она декламировала стишок без запинки. И не потому, что Алекс была самой способной, – просто поэтический образ заворожил ее. Она представляла себе, что это ее отец стоит под каштаном, гордый и сильный…
«И молот по наковальне бьет, высекая искры…»
Глазами полными слез Алекс смотрела на отца, лежавшего в гробу. Сказочный богатырь превратился в старика, уснувшего вечным сном. Его восковой профиль поблескивал в приглушенном свете свечей, суровые губы были плотно сжаты, словно выражали недовольство.
Сидевшая рядом с сестрой Дафна сжала ее руку. Наверное, Алекс сейчас думает о том же. Да, отец порой бывал с ними суров, но, обаятельный, остроумный, он страстно любил жизнь. Люди тянулись к нему и уважали его. А главное, с ним Алекс чувствовала себя в безопасности.
Когда-то давно, еще в детстве, она с родителями и сестрами гуляла по побережью неподалеку от их особняка, возвышавшегося на краю утеса. В лучах заката он напоминал пряничный домик с сахарной крышей. Алекс было тогда лет пять, и ей позволили идти по самому краю берега. Зазевавшись, она споткнулась, и тут же огромная волна накрыла ее с головой. Конечно, огромной она казалась только маленькой девочке, еще не умеющей плавать.
Прошло много лет, а Алекс до сих пор помнила, какой леденящий ужас охватил ее, маленькую и беспомощную, когда волна завертела ее, как тряпичную куклу. В рот и в ноздри набился песок, она больно оцарапала плечо о камень, купальный халатик развязался и насквозь промок.
Хлебнув соленой воды, Алекс закашлялась и поняла, что тонет, но сильные руки подхватили ее и подняли вверх, на воздух, к жизни.
– Папа, папочка, – пролепетала она, всхлипывая и прижимаясь к отцу.
– Я здесь, здесь, – успокаивал он ее. – Ничего с тобой не случится, пока я рядом.
Алекс поежилась. Она выбрала для отца черный отлично сшитый костюм и репсовый галстук. Алекс нашла костюм в платяном шкафу родительской спальни рядом с черным смокингом, который отец должен был надеть на праздник. Теперь уже не узнать, он ли заехал в химчистку, или это сделала мама, прежде чем спустить курок?
Алекс проглотила подступивший к горлу комок. Вот уже два дня она с трудом ела и пила. Наверное, у нее ангина или что-то еще.
Взглянув на сестру, она заметила, что Дафна даже не смотрит на отца. Дафна сидела, потупясь, будто она не дочь покойного, а случайная знакомая, с нетерпением ожидающая, когда можно будет потихоньку ускользнуть. Дафна рассеянно потерла щеку, но вытирала она не слезы – след помады какой-то чувствительной родственницы, одной из тех, кто подходил выразить соболезнование.
Алекс вскипела. Почему Дафна не проронила ни слезинки? Словно в гробу лежит не ее отец, а дальний родственник!
Если Дафне все равно, почему она не осталась дома вместе с Китти? Сидели бы там и придумывали, как вытащить мамочку из тюрьмы. Сестра подняла голову, и Алекс поразило необычное, задумчивое выражение ее лица. Как если бы Дафна пыталась понять, нет ли в том, что случилось, вины самого отца?
А вдруг и другие думают точно так же? Алекс в панике посмотрела на друзей и родственников. Вот сидит тетя Роза, вся в черном, – копия мамы, только старше. Болезнь иссушила ее, но держится она по-прежнему прямо. Строго напротив Алекс расположились тетя Джуна и дядя Дейв. Они приехали с восточного побережья. А двоюродная бабушка Эдит со своим сыном Кэмероном – из Мэна. Все знают, что Кэмерон голубой – все, кроме его матери, которая утверждает, что он убежденный холостяк.
У всех застывшие, словно оцепеневшие лица – как у людей, чудом уцелевших в авиакатастрофе. Видя по телевизору интервью с такими пассажирами, Алекс тут же переключалась на другую программу.
Вот так бы сделать и сейчас – нажать кнопку и стереть весь этот ужас прошедших дней. И завтра, вместо того чтобы идти на похороны отца, она танцевала бы с ним в клубе, легко скользя по паркету на высоких каблуках.
Алекс вытерла слезы. Ей стало страшно. Как она будет теперь жить? Скандал помогает распродавать газеты, но ее семье он нанесет непоправимый урон. За примером далеко ходить не надо – взять хотя бы поместье Брюстера, чье самоубийство отпугнуло от его дома солидных покупателей. А то, что произошло в семье Алекс, наверняка отразится на ее комиссионных. Теперь и речи быть не может, чтобы выплатить долги – хорошо еще, если ей не придется стоять в очереди за социальным пособием.
Дафне повезло… У нее муж – преуспевающий врач и пентхаус в Манхэттене. Дафна может позволить себе сидеть дома с детьми и писать свои слащавые романы, совершенно не связанные с реальной жизнью. Как только все закончится, сестра вернется в Нью-Йорк, и ее не будут преследовать слухи и сплетни. А вот ей, Алекс, придется испить эту чашу до дна.
Леденящий страх закрался в ее душу. Хорошо еще, что она сидит прямо перед гробом, и никто не видит ее лица, на котором наверняка отразилась паника. Да и сухие глаза Дафны тоже у многих вызвали бы недоумение.
– Дать тебе платок? Я захватила пачку для тебя – на всякий случай, – язвительно прошептала Алекс, указывая на свои глаза, опухшие от слез.
Дафна смерила ее холодным, укоризненным взглядом.
– Нет, спасибо. – И чуть слышно добавила: – Не беспокойся, тебе не придется краснеть за меня на похоронах.
– Могла хотя бы притвориться расстроенной.
– А почему ты решила, что я не расстроена? Не только ты потеряла отца. Ты была его любимицей, но это не дает тебе права обвинять меня. – Дафна говорила тихо, но каждое ее слово дышало еле сдерживаемым гневом. – И ты ужасно ведешь себя по отношению к маме.
Алекс бросила испуганный взгляд через плечо.
– Ради Бога, Дафна, перестань. Нас могут услышать.
– Прекрасно. Пусть слышат.
И Дафна с вызовом посмотрела на сестру. Такой Алекс ее еще не видела. Теперь понятно, почему Дафна такая напряженно-притихшая: она просто старается скрыть раздражение, хотя и злится на Алекс.
«Так было и в детстве – Дафна и Китти против всех, а я, как всегда, одна». Но где же Китти? Наверное, у мамы, а может, у этого жирного кота адвоката, которого наняла Китти. А они должны быть здесь, с отцом.
В тишине звучали приглушенные голоса, и Алекс хотелось закричать что есть силы.
Она бросила взгляд на гроб и со стоном выдохнула:
– Господи, скажи, что это неправда! Это не наш отец лежит здесь… – Алекс закрыла лицо руками.
Дафна обняла сестру за плечи. Алекс взглянула на Дафну и увидела слезы в ее глазах.
– Я знаю, – прошептала Дафна дрогнувшим голосом. – Мне тоже все это кажется кошмарным сном.
– В ту ночь у дома… – В голосе Алекс послышались сдавленные рыдания. – Я чуть не потеряла сознание прямо там, на газоне.
Алекс не сказала, что и в самом деле потеряла сознание на несколько минут.
– В самолете я никак не могла отделаться от мысли, что все это ужасная ошибка, – продолжала Дафна.
Но не успела Алекс ей ответить, как заметила, что к ним приближается… Лианн, бледная, с красными от слез глазами. За ней шла ее мать.
Некогда первая красавица Мирамонте, Берил Чапмен была с ног до головы в черном, словно это она – безутешная вдова. Глаза ее были скрыты за темными очками, а губы сурово поджаты.
Берил уселась в кресло через два ряда от Алекс и Дафны. Что эта женщина имеет отношение к смерти отца, Алекс знала наверняка. Хотя и косвенно, она все же виновна в его гибели. Они с мамой поссорились, и Берил в пылу гнева рассказала о своем романе с отцом. Вполне возможно, Берил знала и о своих преемницах. Да, похоже, все происходило именно так. Если бы мама просто узнала, что отец изменил ей тридцать с лишним лет назад, ничего бы не случилось. Но она поняла, что Берил была далеко не единственная, и это вывело ее из себя.
«Как она посмела появиться здесь! – возмутилась Алекс. – Сейчас подойду к ней и…»
– Алекс!
Она вздрогнула и обернулась. Лианн опустилась в кресло справа от нее. Вблизи она выглядела еще более несчастной и убитой горем. На шее ее висело маленькое золотое распятие на цепочке. Дрожащая Лианн обняла Алекс.
– Ах, Алекс, с тех пор как ты мне позвонила, я все время плачу.
От Лианн пахло духами «Келвин Кляйн», которые Алекс подарила ей на Рождество. А Лианн, обычно не тратившая ни копейки на себя, не то что на друзей, вручила Алекс кружевную салфетку. И здесь, в помещении, где царствовали смерть и почти зимний холод, на Алекс словно повеяло теплом. Лианн любит ее больше, чем родные сестры. Она и отца любила. Но сейчас Лианн плакала из-за сочувствия к горю Алекс.
– Спасибо, что пришла. – Она вытерла скомканным платком щеки Лианн. – Отец был бы рад, что ты пришла попрощаться с ним.
Лианн отвела взгляд и отстранилась. «Она не хочет огорчать меня», – подумала Алекс. Когда они были детьми, Лианн боготворила ее отца. Алекс подозревала, что и дружила она с ней только поэтому. Но как бы Лианн ни обожала его, как бы втайне ни мечтала о том, чтобы он был ее отцом, она всегда оставалась для них другом семьи, не более, и ни разу не переступила эту черту.
В эту минуту Алекс испытывала к ней благодарность.
– Я бы приехала пораньше, но Тайлер проснулся, – пояснила Лианн. – Пришлось подождать, пока Бет управится со своими и придет с ним посидеть. Да еще маме, видите ли, понадобилось срочно купить сигарет.
Оглянувшись через плечо на Берил, Алекс с трудом сдержала гнев. Ради Лианн и отца надо сохранить мир, даже если придется прикусить язык.
Когда-то Алекс еще не умела так искусно притворяться, хотя всегда недолюбливала мать Лианн. Пока дочь была маленькой, Берил ничуть не заботило, где та пропадает целыми днями. У нее была любимица – Бет. И друзья, собиравшиеся по вторникам поиграть в карты. И статус разведенной дамы. Лианн шутила, что ее мать скорее пристрелит потенциального супруга, чем выйдет замуж и откажется от алиментов.
Эта шутка теперь приобрела зловещий смысл.
Подругам исполнилось четырнадцать, и свободной жизни Лианн неожиданно пришел конец. Это случилось в тот день, когда они с Алекс примеряли платья для бала, назначенного на пятницу. На этой вечеринке девочкам полагалось танцевать с отцами. Лианн, счастливая от того, что ее тоже пригласили на танцы, позвонила матери и сообщила радостную новость: доктор Сигрейв согласился взять ее на бал вместе с Алекс. Берил ответила, что сейчас заедет за дочерью и они поговорят об этом по дороге домой.
Ни Лианн, ни Алекс не заметили в ее тоне ничего особенного. Берил никогда не кричала и не злилась. Наверное, поэтому они с матерью Алекс все эти годы оставались ближайшими подругами. Но распахнулась дверь, и в комнату влетела разъяренная Берил.
Глаза ее потемнели от гнева, ярко-алые губы горели на бледном лице. Оттенок ее помады назывался «Красные джунгли» – Лианн и Алекс красились косметикой Берил, когда той не было дома. Берил и впрямь в тот момент напоминала дикую тигрицу, готовую к прыжку.
Она бросилась на дочь, вцепилась ногтями в ее руку и рывком подняла с кровати.
– Ах ты, маленькая дрянь! Да как ты смеешь? Тебе мало того, что ты торчишь тут с утра до вечера? У тебя что, нет семьи? Нет отца? – На ее бледных щеках вспыхнул румянец.
Лианн побелела как полотно и, глядя на мать ненавидящими глазами, полными слез, выкрикнула фразу, которую Алекс запомнила навсегда:
– А я хочу здесь жить! Всем на меня наплевать, но у отца по крайней мере есть оправдание: он за три тысячи миль отсюда.
Алекс соскочила с кровати и выкрикнула:
– Оставьте Лианн в покое! Не трогайте ее!
Берил смерила Алекс презрительным взглядом и молча вывела дочь из комнаты.
После этого случая Лианн стала бывать в доме Сигрейвов все реже и реже, лишь иногда выезжая с ними на пикник. Алекс никогда не говорила с ней о том, что произошло в тот день, и не рассказывала о случившемся родителям. Отец решил бы, что Берил злится на него за прошлое, а мама стала бы защищать Берил – мол, она права, и у Лианн есть родной отец.
«И вот теперь я тоже лишилась отца», – думала Алекс, глядя на гроб.
Лианн, наверное, угадала ее мысли, вдруг стиснула руку Алекс с такой силой, что обручальное кольцо впилось ей в ладонь. Почему Лианн все еще носила кольцо? Прошло ведь уже пять лет, с тех пор, как ее негодяй муженек бросил ее, беременную и без гроша.
– Он был прекрасным человеком, – прошептала Лианн. Не сразу сообразив, что она говорит о ее отце, а не о Чипе, Алекс кивнула. Дафна наклонилась к Лианн и, поцеловав ее в щеку, сказала:
– Спасибо, что пришла.
В глазах Лианн сверкнула затаенная обида, или Алекс это только почудилось?
– Я сочувствую вашему горю. Если вам понадобится моя помощь, дайте знать.
Не успела Дафна ответить, их внимание привлекло какое-то движение в задних рядах. Берил Чапмен, высоко вскинув голову и зловеще поблескивая темными очками, пробиралась между кресел к гробу.
Алекс заметила, что Лианн смотрит на мать с таким ужасом, будто та принесла с собой змею, а та случайно ускользнула из клетки и вот-вот кого-нибудь ужалит.
Дафна и Алекс обменялись недоуменными взглядами. Они увидели не ближайшую подругу мамы, частенько обедавшую с ней, ходившую за покупками, выбиравшую подарки на Рождество и сплетничавшую по телефону, а незнакомку.
Берил, бледная как призрак, смотрела на отца будто в трансе, сжав тонкие пальцы с ярко накрашенными длинными ногтями в кулаки. Рот ее скривила жуткая гримаса ненависти, и она прошипела:
– Проклятый ублюдок, чтобы ты горел в аду!
Последние посетители направлялись к выходу из церкви. Алекс, Дафна и Лианн сидели молча, но вдруг Лианн робко спросила:
– Не подбросите меня до дома?
– Конечно, – сказала Алекс, а сама подумала: «Это неспроста – Лианн злится на мать или смущена ее поведением и хочет извиниться».
Лианн подошла к Берил. Та стояла у стола, где Алекс раскрыла альбом в кожаном переплете, чтобы родственники и друзья выразили соболезнования. На лице Берил промелькнуло явное неодобрение, но она кивнула и, бросив Лианн несколько слов, удалилась.
Дафна предложила остановиться по дороге и выпить по чашечке кофе на Дель-Рио-бульвар за четыре квартала от дома Китти. Лианн, к удивлению Алекс, сразу же согласилась.
– Мне так неловко за мать, – призналась она, когда они расположились за столиком кофейной. – Она… она сама не своя, с тех пор как узнала о вашем отце. Это было для нее тяжелым ударом.
– Не похоже, чтобы она испытывала к нему дружеские чувства, – холодно возразила Дафна.
Алекс бросила на сестру тревожный взгляд. Дафна настороже – это видно. Она пытается что-то выведать и не остановится ни перед чем, чтобы оправдать маму, – даже если придется очернить память отца.
Лианн побледнела и нервно затеребила пакетик с сахаром.
– Я очень беспокоюсь за вашу маму. Что будет с Лидией? Моя мать чувствует себя виноватой.
Алекс чуть не крикнула: «Ну конечно! Это ведь она толкнула мать на убийство!» Но вслух она спросила:
– Лианн, что ты скрываешь от нас?
Лианн подняла на нее глаза, выражавшие такую муку, что Алекс пожалела о своем вопросе. Она поняла, что сейчас скажет Лианн, и ей не хотелось это услышать. Поскольку признание Лианн будет означать, что она солгала ей в тот день, когда отец…
Лианн дрожащей рукой поднесла кружку с кофе ко рту и отпила глоток.
– Прости, Алекс, мне следовало бы сказать тебе об этом раньше. Я знала, почему твоя мама не пригласила мою мать на праздник. Но у меня выдался такой тяжелый день, и я… мне не хотелось, чтобы ты подумала, будто я имею какое-то отношение к их ссоре.
– Наши матери поссорились? Впервые об этом слышу. – Дафна нахмурилась.
– Мама говорила, что больше не может спокойно смотреть, как он обращается с Лидией, которая сорок лет живет во лжи. И несколько недель назад она… она не выдержала.
Алекс вспыхнула:
– Так ты знала…
– Об изменах отца, – закончила за нее Дафна, устремив на сестру холодный взгляд зелено-голубых глаз.
«Значит, моя сестричка не так уж наивна», – подумала Алекс.
– Похоже, я узнала об этом в последнюю очередь, – продолжала Дафна. – Мне пару часов назад рассказала Китти. Господи, неужели это известно всему городу?
Лианн пожала плечами.
– Я слышала кое-какие сплетни на этот счет – людям нравится перемывать косточки друг другу. Но я не придавала этому особого значения.
– А давно ли ты знаешь об этом? – осведомилась Алекс.
– Мама рассказала мне, что у нее с Верном был роман. Однажды ночью несколько лет назад она напилась и выболтала свой секрет. Но я решила, что это несерьезно – так, интрижка на стороне.
– Интрижка? – изумилась Алекс. – Да ведь твои родители развелись из-за этой интрижки!
Лианн поморщилась и отставила чашку.
– Тогда я была совсем маленькой, но потом поняла, что их брак с самого начала неудачен. Мама изменяла отцу, потому что была несчастна с ним.
– Итак, давайте подытожим. – Дафна задумчиво потерла виски. – Тридцать с лишним лет назад твоя мать и наш отец тайно встречались. Берил скрывала это от своей лучшей подруги Лидии много лет. Почему же она вдруг решила признаться? И почему это так подействовало на маму?
Лианн покачала головой. Вокруг беседовали посетители, сновали официанты – жизнь шла своим чередом, и окружающие наивно полагали, что их никогда не коснутся несчастья, о которых сообщают в вечерних новостях.
– Прости, Алекс, я напрасно скрывала это от тебя, – снова заговорила Лианн. – Я слышала от одного практиканта, что ваша мама принимает антидепрессанты.
– Даже если это правда, ее все равно нельзя назвать безумной, – возразила Дафна. Но сомнение зародилось в ней – Алекс видела это по глазам сестры.
– Я и не говорю, что она безумная, – согласилась Лианн. – Я бы и не упомянула об этом, если бы… – Она беспомощно развела руками и печально добавила: – Вернон был выдающимся человеком, несмотря на все свои недостатки. – Лианн обратилась к Дафне: – Ты, наверное, понятия не имела, что именно твой отец добился разрешения на использование донорских органов в нашей больнице. Он говорил, что это позволит безутешным родственникам, потерявшим близких, примириться с трагедией, поскольку смерть дорогих им людей может спасти чью-то жизнь. И Вернон оказался прав. Вскоре поступления донорских органов увеличились на тридцать процентов.
– Я ничего об этом не знала, – смущенно проговорила Дафна.
Алекс вдруг поняла, что не только для нее отец был кем-то вроде сказочного героя.
– Но мы до сих пор не знаем, почему его убили, – с горечью заключила она. Злоба на мать, будоражившая ее последние несколько дней и отвлекавшая от мрачных предчувствий, понемногу утихла. Отодвинув нетронутый кофе, Алекс откинулась на спинку кресла.
– И неизвестно, узнаем ли вообще. – Вздохнув, Дафна достала кошелек. – Я смертельно устала и хочу спать. Сейчас мне не отгадать даже простейший кроссворд. Давайте вернемся к этому разговору после похорон.
Но Алекс понимала, что другого такого случая может не представиться. Лианн снова замкнулась и ушла в себя. Из нее теперь и слова не вытянешь.
А у Алекс уже не было сил думать о том, что Лианн солгала ей в день убийства отца, и раньше тоже лгала… После всего этого Лианн вряд ли можно назвать подругой.
Алекс подъехала к дому, когда совсем стемнело. Она перебралась в этот район в прошлом году, продав дом, в котором они с Джимом жили до развода. Им пришлось ко многому привыкнуть: Джима больше не было рядом, да и девочки не сразу освоились на новом месте и в новой школе. Возможно, ей придется продать и этот дом и купить совсем дешевый коттедж-развалюху по соседству с Лианн.
При мысли об этом у Алекс снова заболела голова. Она вспомнила, как Берил застыла над гробом отца, словно кобра, готовая к броску. Вспомнила и Лианн, прячущую глаза. Что же это все значит?
Предположим, подруга знает гораздо больше, чем говорит. Но это еще ничего не доказывает. Даже если у отца был роман, и Берил выбрала не самый удачный момент, чтобы раскрыть глаза своей лучшей подруге, все равно непонятно, как мама, всю жизнь избегавшая ссор и споров, взяла пистолет и…
Алекс постаралась отогнать эти мысли. Голова у нее раскалывается, а дома ждут дочери. Надо забыть обо всем и дать волю слезам. Нет, нельзя позволить себе такую роскошь.
Заметив во дворе «ауди» серо-голубого цвета, принадлежащую экс-супругу, Алекс вскипела. Джим летает в Гонконг бизнесс-классом и отдыхает на курортах с подружкой – он понятия не имеет, что значит экономить каждый цент.
И вот Джим явился, не думая о том, что ей сейчас не до него. У Алекс и так хватает неприятностей.
Остановившись у тротуара, она попыталась овладеть собой, потом выбралась из автомобиля и направилась к дому по мощенной гравием дорожке.
Войдя, Алекс услышала из кухни веселый смех. Нина и Лори на седьмом небе – приехал их любимый папочка. О том, что привело его сюда, они, вероятно, уже забыли.
Алекс трясло от бешенства. Да как ему не совестно! Воспользовался ее горем, чтобы повеселиться с обожающими его дочерьми! О, она прекрасно изучила Джима, и сама не раз прибегала к тем же приемам.
«Я готова ради него на все… но не намерена закрывать глаза на его измены, как это делала мама». Алекс не давала Джиму ни малейшего повода для измены.
Швырнув сумочку на скамейку в холле, заваленную рюкзачками, учебниками и мятыми футболками, она вошла в кухню, где ее дочери, склонившись над столом, читали инструкцию к новенькой машине по изготовлению попкорна, пока Джим собирал агрегат. Три пары глаз уставились на Алекс с удивлением, тут же сменившимся тревогой.
Она похолодела. Неужели у нее такой грозный вид? Дочки смотрят на мать почти с ужасом. Еще немного, и они начнут ходить на цыпочках и говорить шепотом…
«Как это делала ты, когда кое-кто возвращался домой не в духе».
Алекс захотелось обнять их, прижать к себе – темноволосую смуглянку Нину, копию Джима… и Лори с ангельским личиком и длинными белокурыми волосами. Им обеим уже по пятнадцать: у Нины фигурка почти оформилась, а Лори все такая же худышка.
Лори первая нарушила молчание:
– Привет, мам. Мы тебя не ждали так рано.
Алекс хотела сказать, как она рада, что снова дома, но, поймав на себе сочувственный взгляд бывшего мужа, прикусила язык. Ей не нужна его жалость. Ей нужен он сам.
– Вижу, что не ждали. – Она скрестила руки на груди и смерила Джима ледяным взглядом. – А ты как здесь очутился? У твоей подружки изменились планы на вечер?
Он покраснел, чему Алекс сначала обрадовалась, но тут же устыдилась своих слов. Румянец ему к лицу… Ну почему он так хорош собой? Даже красивее, чем в колледже – курчавые черные волосы и глаза, как у Майкла Корлеоне из «Крестного отца», только в волосах появилась седина.
– Мы с девочками готовили поп-крон, – спокойно сообщил Джим.
– Старый агрегат сломался, – объяснила Лори, – и нам пришлось купить новый. – Она робко улыбнулась матери. – Классный агрегат – нам и масло не понадобится, он будет поджаривать кукурузу так, на одном воздухе.
Нина ткнула сестру ложкой в бок.
– Дура! Не видишь, что мама расстроена? Дедушка умер, а ты все о своем попкорне! – Она заискивающе взглянула на Алекс. – Не сердись, мам. Мы не хотели тебя обидеть, просто папа решил…
– Что надо передохнуть. – Джим обнял Нину за плечи. – Я уйду, если ты хочешь. Но не лучше ли сесть и спокойно все обсудить? Может, я чем-то помогу.
Алекс презрительно хмыкнула.
– Ты уже достаточно натворил дел. – Она подошла к раковине с горой грязной посуды. – Если бы ты действительно был способен помочь мне, я бы не отказалась. Но вряд ли это возможно. Мой отец мертв, а мать проведет остаток жизни в тюрьме, если ее не спасет чудо.
– Зря ты так говоришь, – заметил Джим.
– Она убила его! И заплатит за это! Лори зашмыгала носом.
– Девочки, идите наверх, – мягко, но твердо сказал Джим, и Алекс почувствовала, что ненавидит этого человека, умеющего быть нежным и любящим отцом, тогда как ей не по силам проявить чувства к детям. Когда дочери ушли, Джим сказал: – Ситуация сложная, но не безнадежная. Китти сообщила мне, что адвокат твоей матери намерен добиваться смягчения приговора и собрать свидетельства в ее защиту.
– Я уже наслышана об этом. Тем более что мамочка, кажется, не раскаивается в содеянном. – Алекс вылила в воду средство для мытья посуды.
– По-твоему, она испытывает удовлетворение?
Алекс быстро обернулась к Джиму, и хлопья пены упали на кафельный пол.
– Понятия не имею! Я знаю только то, что мой отец убит, и застрелила его она!
Джим стоял посреди кухни и смотрел на Алекс. Его присутствие напомнило ей о том, что было у нее когда-то и что она потеряла. Из ее жизни ушли тепло и любовь.
– Когда же это кончится, Алекс? – грустно проронил Джим. – Когда ты наконец перестанешь оправдывать его? Твоего отца больше нет – пора взглянуть правде в глаза.
– Не смей меня поучать! Сам-то ты хорош! Или мне следовало закрывать глаза на твои интрижки?
– Давай не будем об этом.
– Почему? Запретная тема?
– Нет, но все не так, как ты себе представляешь.
– По крайней мере я никогда не изменяла тебе!
– Физически – нет.
Алекс оторопела. Понятно, кого он имеет в виду. Ее отца. Она стряхнула с рук пену и ударила его по щеке. Звук пощечины прозвучал в тишине резко, как выстрел.
На мгновение Алекс показалось, что Джим сейчас ударит ее. Черт подери, ей хотелось, чтобы он сделал это! Но за шестнадцать лет совместной жизни Джим ни разу не поднял руку на Алекс и не собирался сейчас изменять своим правилам. Он молча повернулся и взял со стула куртку. Она следила за каждым его движением, и сердце ее разрывалось от обиды и любви.
– Попрощайся за меня с девочками, – спокойно сказал Джим. – И чаще о них вспоминай. – Остановившись в дверях, Джим смерил Алекс тяжелым взглядом. – Старик всегда был для тебя на первом месте, и они это чувствовали. Но он их дедушка.
И Джим ушел. Алекс застыла как статуя. Ей казалось, что если она сейчас пошевелится, то разобьется на тысячу мелких осколков, как фарфоровая ваза.
Очнувшись, Алекс с глухим стоном опустилась на стул. Сзади нее шумела вода – она забыла закрыть кран, и теперь мыльная пена перелилась через край раковины и стекала на пол. Но Алекс впервые в жизни не бросилась за тряпкой. Ее туфли намокли, а инструкция к попкорну, которую она случайно смахнула со стола, набухла и покоробилась от влаги.
Глава 7
– Не сможешь приехать на похороны? Что это значит? – Дафна прикрыла трубку ладонью, хотя Китти была внизу, на кухне.
Последовало молчание, затем донесся тяжелый вздох Роджера.
– Мне очень жаль, радость моя, но я не оставлю Дженни. У нее температура и кашель.
Дафна встревожилась: дочка больна!
– Я думала, у нее обычная простуда.
– Надеюсь, ничего серьезного, но лучше проявить осторожность.
Дафну одолевали сомнения. Материнский инстинкт требовал, чтобы она немедленно летела домой. Однако что-то в голосе Роджера насторожило Дафну – шестое чувство подсказывало ей, что Дженни не так уж серьезно больна. Насморк – не более того. Дафна знала это почти наверняка.
Трагические события последних дней стерли из ее памяти сцену в книжном магазине: Роджер, флиртующий с блондинкой. Да-да, именно флиртующий. Тогда Дафна даже не допускала мысли о том, что Роджер изменяет ей. Но теперь, после того, что Китти рассказала ей об их отце, после безобразного поведения Берил у его гроба, она готова была в это поверить.
– А твоя мама? – Дафна стиснула телефонную трубку. – Она наверняка согласится посидеть с детьми несколько дней.
– Мама и папа в Лондоне, – ответил Роджер так, будто повторял это в сотый раз, хотя Дафна слышала об этом впервые. – Я не хочу оставлять моих детей без присмотра. Они очень расстроены. – И тоном, взбесившим ее, добавил: – Мне очень жаль, что ты там одна, но надо думать в первую очередь о Кайле и Дженни.
«Мои» дети! Как будто только Роджер в ответе за них и ставит интересы детей выше собственных. А его жена не понимает этого, и ему приходится терпеть придирки Дафны, поскольку он несет ответственность и за нее тоже.
Да, на это трудно что-либо возразить. Если Дафна скажет, что нуждается в его поддержке, какая же она после этого мать? Предположим, Дженни серьезно больна. Значит, Роджер правильно сделал, что остался с детьми.
Так почему же образ заботливого отца, укладывающего детишек спать и читающего им на ночь книжки, не приносит ей утешения?
«Да потому, что ты не веришь ему…»
Роджер всегда делал вид, что заботится о других, а на самом деле заботился только о себе. Позапрошлой зимой Дафна подхватила грипп и просила мужа прийти с работы пораньше, и он пришел пораньше – всего лишь на полчаса. Или их поездка в Санибел в феврале – сбой в компьютере стоил Дафне обратного билета… и Роджер вылетел без нее, оправдываясь тем, что ему, видите ли, необходимо присутствовать на операции, и он не имеет права опаздывать.
– Так когда же ты приедешь? – спросила она.
– Не знаю. Но как только представится возможность, я сразу же прилечу, Даф. А пока я тут позвонил кое-кому, связался с нужными людьми.
– С нужными людьми?
– А ты не считаешь, что твоей матери не обойтись без хорошего адвоката? Давай без обиняков.
Дафна чувствовала, что теряет контроль над собой.
– Насколько мне известно, Том Кэткарт прекрасный адвокат.
– Да – для такого маленького городишки, как Мирамонте, – хмыкнул Роджер. – А я хочу нанять знатока своего дела.
Неделю назад Дафна не стала бы спорить с мужем, ведь у него железная логика, и он старается ради ее матери. Но за последние несколько дней что-то изменилось и в Дафне, и в ее отношении к Роджеру – так маленькая, незаметная глазу поломка мешает колесам вращаться.
– Жить в большом городе – еще не значит быть семи пядей во лбу, – парировала она. – Если помнишь, я тоже уроженка Мирамонте, однако же это не помешало мне выйти за тебя замуж.
Роджер умолк. По его неровному дыханию Дафна поняла, что он вне себя. Но вместо того чтобы извиниться, Дафна молча села на кровать. Она смотрела, как ветерок колышет кружевной тюль на окнах, за которыми виднеется искрящаяся полоска океана, словно далекая несбыточная мечта. Роджер первый нарушил молчание:
– Видимо, я ошибался, полагая, что тебе нужна моя помощь. – В его голосе прозвучала обида.
– Мне нужно, чтобы ты вел себя как подобает мужу.
– А как же я веду себя, по-твоему?
Дафна представила, как Роджер недоуменно вскинул брови, удивляясь, что на нее нашло.
«А ты ведешь себя, как снисходительный папаша», – подумала она, но вслух заявила:
– Роджер, хотя бы сейчас оставь свои рациональные доводы – меня тошнит от них.
– Ты хочешь, чтобы я кричал и топал ногами? – Он произнес это так, словно ему и в самом деле хотелось прикрикнуть на нее. Но не таков был Роджер. Наверное, поэтому Дафна и вышла за него замуж. Тогда ей был нужен именно такой человек – рассудительный и уравновешенный, с кем она чувствовала бы себя как в тихой гавани. – Скажу тебе как врач: ты сейчас сама не своя, Дафна, тебе следует отдохнуть. Если ты не сделаешь этого, то заболеешь.
Дафна понимала, что Роджер прав. Она падала с ног от усталости и мечтала только о том, чтобы прилечь на диване и накрыться пледом. Окинув взглядом уютную, со вкусом обставленную комнатку Китти, Дафна заметила на стене одну из маминых акварелей – прелестный пейзаж, изображавший берег океана и скалистый утес, на котором стоял их дом.
Любуясь нежными цветовыми нюансами, как известно, достигающимися особой техникой живописи, Дафна размышляла о том, можно ли узнать наверняка, что творится в душе того, кого любишь… или это всего лишь иллюзия знания, которая поддерживает тебя до поры до времени.
– Да, у меня был тяжелый день, – устало промолвила она. – Поцелуй Дженни и Кайла. Скажи им, что я скучаю по ним и вернусь… – «Когда? Судебный процесс может затянуться на месяцы». – Как только все кончится.
На следующее утро, в десять часов, церковь на кладбище Эвергрин-Мемориал была переполнена. «Алекс собрала достойную аудиторию», – подумала Дафна, расположившись с сестрами в первом ряду. Все скамейки и кресла были заняты, у входа толпились опоздавшие, более сотни пар глаз устремились на дочерей Вернона Сигрейва, склонивших головы в глубокой скорби.
Дафна кивнула бывшему мужу Алекс и поцеловалась с племянницами, сидевшими с ним рядом. Джим пожал Дафне руку. Ее зять. По-прежнему считая Джима родственником, она была рада его приходу. В строгом темно-синем костюме и галстуке он выглядел солидно – отец остался бы доволен. Чуть ранее Джим встречал приглашенных у входа в церковь, пока сестры договаривались со священником о порядке проведения церемонии.
Сейчас он сосредоточил внимание на Алекс, опасаясь какой-нибудь эксцентричной выходки. «И в самом деле, – подумала Дафна, – сестра сама на себя не похожа». Широкие поля черной соломенной шляпки отбрасывали сероватые тени на ее бледное лицо. Она посмотрела на гроб невидящими глазами и вдруг негромко пробормотала:
– Не правда ли, цветы великолепны? Я выбирала их вместе с мамой.
Китти, сидевшая справа от Дафны, пришла в ужас.
– Только не говори, что это те самые цветы, которые ты заказывала к празднику.
– Зачем же им пропадать? – Алекс окинула взглядом роскошные цветы, покрывавшие полированный гроб пышным ковром.
Дафна боролась со слезами. Цветы и в самом деле великолепны – еще одно доказательство маминого безупречного вкуса. Диссонировали с ними лишь оранжевые тигровые лилии, выглядевшие несколько вульгарно. Но кто знал, что им предназначено украшать гроб, а не праздничный стол?
Преподобный Томас Бакхорст прочел псалом, затем поднялся дядя Спенс, самый нелюбимый из двух папиных братьев, чтобы произнести панегирик усопшему. Глядя, как он выходит на подиум, Дафна ощутила всю несправедливость судьбы: эта бледная копия отца, высокомерный, ничем не примечательный человек пережил своего выдающегося брата.
Она слушала слезливо-сентиментальные воспоминания Спенса об их детстве, о ее дедушке, умершем до рождения Дафны. Сейчас дядя Спенс говорил о нем почти благоговейным тоном. Между тем Дафна знала от матери, что дед был скуп и недалек. Послушать дядю, так в доме Сигрейвов редко повышали голос, а их отец поднимал руку только для благословения.
Последовали и другие панегирики: молодой врач, работавший у отца, друг детства. Последним вышел человек, которого Дафна не сразу узнала. Высокий, слегка сутулый пожилой лысеющий мужчина. На нем был плохо подогнанный костюм, из слишком коротких рукавов пиджака торчали костлявые запястья, что придавало ему сходство с деревенским проповедником на воскресном гулянье.
– Я не знал доктора Сигрейва лично, – робко начал он тихим голосом, – но двадцать пять лет назад он спас жизнь моему сыну…
И память Дафны мгновенно воскресила тот забытый вечер. Они возвращались домой от дяди Дейва и тети Джуны. Шел второй день пути, выехали они рано утром. Темнота навалилась внезапно, как всегда бывает за городом – словно кто-то задернул небо черной шторой. Вокруг только фермы да маленькие городишки.
Отец заехал в один из таких поселков. До Фрости-Фриза, где сестрам были обещаны гамбургеры и картошка-фри, оставалось совсем немного, как вдруг Дафна заметила небольшой пикап, свалившийся в придорожную канаву. Рядом стоял мужчина и отчаянно размахивал руками, призывая на помощь. Как выяснилось впоследствии, у него было сломано ребро. Но срочная помощь требовалась не ему, а его сыну – светловолосый мальчик неподвижно лежал рядом с пикапом, и луна освещала его худенькую фигурку.
Остановившись у обочины, отец выскочил из машины.
– Мой сын Бенджи, – выдохнул мужчина. – С ним беда – ему плохо.
– Я врач, – сказал ему отец. – Позвольте, я осмотрю его. Мальчику на вид было лет шесть или семь. Он был без сознания, и Дафна, ее сестры и мама смотрели со страхом и восхищением, как отец ловко поднял его на руки и понес к их автомобилю. Расстелив на капоте простыню, он соорудил таким образом нечто вроде смотрового стола. Мама светила ему фонариком, пока он осматривал маленького пациента.
Кроме шишки на лбу, у мальчика не обнаружилось никаких повреждений, но лицо его опухло, и дышал он с трудом. Отец взглянул на фермера, тот стоял рядом, жалкий и растерянный; сделав шаг к отцу, он протянул руки так, словно призывал его сотворить чудо. И отец действительно оказался волшебником.
– У вашего сына нет аллергии на пчелиные укусы? – спросил он фермера.
Мужчина бросил на него тревожный взгляд и покачал головой:
– Нет, как-то не замечал.
– Похоже, у мальчика острый приступ аллергии, вызванный проникновением в кровь пчелиного яда.
Испуганный взгляд мужчины прояснился.
– В кабину залетела оса, и я все махал, махал руками и, видно, выпустил руль. Так мы и очутились в канаве. С Бенджи все обойдется?
– Да, как только я сделаю ему укол. – Из черного докторского саквояжа отец достал шприц для подкожных инъекций. Буквально через минуту после укола дыхание мальчика выровнялось, а опухоль спала с лица.
Они подвезли фермера и его сына в ближайшую больницу. Мужчина стал совать отцу помятые банкноты, смущенно бормоча, что это деньги за бензин, но тот сказал:
– Пришлите нам открытку к Рождеству, – и дал ему адрес. – Напишите, как поживаете вы и ваш сынишка. Другой благодарности мне не нужно.
И фермер, которого звали Доусон, с тех пор аккуратно присылал им поздравления каждое Рождество в течение двадцати пяти лет.
Сидя в переполненной церкви и слушая рассказ Доусона, Дафна чувствовала, что его слова залечивают раны в ее душе. Отец не был идеальным человеком, но он был прекрасным врачом. И любил свою семью – она это точно знала.
И пусть отец не нравился Джонни… Дафна долго не могла ему этого простить. Но теперь былые обиды позабылись, и сладостные слезы прощения и любви потекли по ее щекам.
Час спустя, когда выступили все желающие, мистер Бакхорст, тучный священник с растрепанной редеющей шевелюрой, придававшей ему сходство с огромным пухлым младенцем, снова взял микрофон.
– В таком маленьком городке, как наш, не трудно выделиться, – начал он. – Гораздо сложнее заслужить уважение и любовь окружающих скромным каждодневным трудом. И жизнь доктора Вернона Сигрейва – яркое тому подтверждение…
Далее последовали слова благодарности: отец добыл деньги для реконструкции больницы и оснащения ее новейшим диагностическим оборудованием; ревностно защищал исторические памятники Мирамонте. Упомянули даже уроки по оказанию первой помощи, которые он проводил в начальной и старшей школах.
Но, слушая все это, Дафна представляла себе отца, склонившегося над маленьким мальчиком, лежавшим на капоте автомобиля.
«Сейчас я не буду думать о другой стороне его личности. Пока не буду. Сегодня я вспоминаю того, кем всегда гордилась и чья преждевременная смерть стала для всех горькой утратой. За шестьдесят семь лет жизни отец сделал гораздо больше добра, чем зла».
Заканчивая свою речь, священник снял очки, протер их большим носовым платком и сказал:
– Я призываю всех вас помолиться за его жену Лидию. Ибо, как не дано нам постичь всего величия Господа нашего и Его творения, так не дано нам и судить деяния наших братьев и сестер. Помните о том, что Господь не только знает все, но и все прощает. И мы тоже должны научиться прощать. – Он опустил голову и торжественно произнес: – Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
Дафна огляделась вокруг. На заплаканных лицах друзей и родственников – удивление, замешательство, смущение. Младшая сестра мамы, тетя Джинни, тихо плачет, уткнувшись в платочек. Рядом с ней – тетя Роза, бледная как смерть, с маленькой кислородной подушкой, которую она принесла на церемонию. Вторая жена дяди Спенса, по возрасту годившаяся ему в дочери, с притворным благочестием держит его под руку. А старушка Эдит, мамина кузина, нахмурясь, нервно теребит в руках слуховой аппарат. Все они сейчас мысленно спрашивают себя: «Зачем она это сделала?»
Неужели мама и впрямь сошла с ума? Дафна с семьей была у нее несколько месяцев назад и ничего такого не заметила. Но после того, что ей сказала Лианн, Дафну охватили сомнения. То, что мама принимала лекарства, свидетельствует о депрессии. Но что, если за этим крылось серьезное психическое расстройство? Что-то угнетало и тревожило ее задолго до того, как Берил Чапмен добавила свою каплю яда.
Вспомнив о Берил, Дафна поежилась. После той безобразной сцены у гроба она боялась, что старая кобра появится на похоронах. Но если она и пришла, ее не было видно. Через несколько рядов от них сидели дочери Берил: Лианн со своим несчастным мальчиком, полулежавшим у нее на коленях, и ее старшая сестра Бет, рыжеволосая толстушка. Бет ловко вытирала платком слюни с подбородка племянника – по всему видно, ей приходилось проделывать это так часто, что движения ее были почти машинальными.
Окинув взглядом церковь, Дафна заметила знакомое лицо. Джонни.
Но что он-то здесь делает?
«Разве не понятно? – откликнулся внутренний голос. – Он здесь ради тебя. Старый король умер, и нищий, на самом деле оказавшийся принцем в изгнании, пришел за своей возлюбленной». Дафна чуть не рассмеялась – придет же такое в голову! Какая чепуха! Будто у Джонни нет других дел, как только пожирать глазами свою постаревшую Джульетту.
«Все, кто знал отца, пришли отдать ему последний долг, – рассуждала она. – Так почему бы и Джонни не прийти? Другом он не был, но с отцом знаком не понаслышке. Даже слишком близко».
Но сердце ее заколотилось так, будто он совсем рядом, а не в дальнем углу церкви. В темно-сером костюме с синим галстуком, Джонни стоял, скрестив руки на груди. Увидев Дафну, он снял темные очки, и она сразу же поняла, что не ошиблась: Джонни действительно пришел ради нее. Его пристальный взгляд выразительнее всяких слов говорил о том, что Джонни не забыл их разговор в офисе, и он на стороне Дафны и ее матери. Да, это похоже на него. Он все такой же бесстрашный и прислушивается к своему сердцу больше, чем к голосу рассудка.
Дафна отвернулась, пытаясь справиться с волнением. Джонни… Встретившись с ним взглядом, она вспомнила то, что хотела бы забыть, и увидела отца его же глазами – не как филантропа и доброго самаритянина, а как жестокого деспота и сноба. Если бы не отец, они с Джонни сейчас были бы мужем и женой.
Впрочем, кто знает? Четыре года в колледже – срок не малый. Дафна вполне могла бы охладеть к нему. «Предположим, – рассуждала она, – отец не стал бы препятствовать нашей дружбе. Что тогда? А тогда я мчалась бы на встречу с Джонни при первой же возможности. Разлука только сильнее разожгла бы огонь».
Дафна вдруг вспомнила вечер после школьных танцев. Она немного захмелела после коктейля, и Джонни отвез ее домой. Остановившись у ворот, он вызвался, как истинный джентльмен, проводить Дафну до дверей… хотя и заметил темный силуэт ее отца у окна. Как только она вошла в холл, отец окинул взглядом растрепанные волосы Дафны, мутные глаза, туфли на шпильках, которые она сбросила, поднимаясь по лестнице, и кинулся вслед за Джонни. Дафна приросла к месту, онемев от неожиданности. Отец догнал его у ворот и рывком повернул к себе. Схватив Джонни за лацканы смокинга, он начал трясти его что есть силы и выкрикивать оскорбительные слова, которых Дафна ни разу от него не слышала. Джонни стоял белый как мел, в полуразорванном смокинге, взятом напрокат (на новый не было денег), и Дафна видела, что он неимоверным усилием воли сдерживает себя. Вот тогда она поняла, что он любит ее по-настоящему – не как другие парни. Он любит ее так, как Ромео любил Джульетту. Если бы его схватил не ее отец, а кто-то другой, он давно уже валялся бы в пыли, отведав кулаков Джонни.
Может, именно это мужественное противостояние Джонни и стало последней каплей. Дафна отшвырнула туфли и в одних чулках выскочила на газон. Подняв с земли садовые грабли, она сделала то, чего никогда не позволила бы себе даже в страшном сне, – ударила отца сзади под колено.
Даже сейчас, вспоминая об этом, Дафна вздрогнула. И вместе с тем легкая торжествующая улыбка промелькнула на ее губах.
Зазвучал орган, исполнявший кантату Баха – изысканную, величественную и бесстрастную. «Отцу понравилось бы», – подумала она. Два брата отца, дядя Нед – мамин брат, Уилл Хардинг и Джим, бывший муж Алекс, подняли гроб и понесли к выходу из церкви.
К горлу Дафны подступил комок – как она могла так думать об отце в день похорон? Чувство вины сменилось печалью. Всхлипнув, она прижала ладонь к губам. Все встали и двинулись к выходу. Дафна тоже поднялась, и у нее чуть не подкосились ноги. Подождав, пока дрожь в ногах пройдет, она последовала за сестрами к лимузину, который ждал их, чтобы отвезти на кладбище.
Когда Дафна дошла до стоянки, Китти и Алекс уже сели в автомобиль. Другие тоже рассаживались по машинам. Кто-то осторожно тронул ее за локоть. Она обернулась и увидела Джонни.
– Прими мои соболезнования. – Он смотрел на нее с искренним сочувствием.
Признательная ему за поддержку, Дафна залилась краской от его взгляда.
– Хорошо, что ты пришел, – сказала она.
– Слово «хорошо» твой отец никогда не употреблял, говоря обо мне, – заметил Джонни. – Но мы с ним похожи: каждый из нас готов был ради тебя на все.
Она усмехнулась.
– Как видишь, я прекрасно справляюсь без вашей помощи. – Подумав о Роджере, Дафна ощутила смутное беспокойство.
Джонни окинул ее восхищенным взглядом.
– Кто бы сомневался. Дафна начинала нервничать: к чему он клонит?
– Зачем ты здесь, Джонни? У тебя были все основания ненавидеть моего отца. А теперь ты и твои коллеги намерены посадить мою мать за решетку. Разве не странно, что мы с тобой стоим тут и мило беседуем, как старые друзья?
– Об этом я и хотел поговорить с тобой – о предстоящем суде. Но не здесь. – Джонни сжал ее локоть. – Может, встретимся позже? Как насчет Планкеттс-Лагун? Мы там раньше часто бывали вместе, помнишь?
Дафна уставилась на него во все глаза. Помнит ли она? Да ведь там они впервые были близки – костер, звезды на черном небе, искры пламени, озаряющие их нагие тела. Иногда по ночам она вспоминала нежные осторожные прикосновения Джонни, запах дыма в его волосах и песок, шуршащий под покрывалом. Господи, ей бы не помнить, а забыть все это – вот в чем проблема.
– Я буду у Китти, – сказала Дафна. – Там соберутся друзья и родственники после похорон. Но думаю, чуть позже я смогу отлучиться часа на два.
– Я буду ждать тебя. Она покачала головой:
– Не теряй понапрасну время. Я позвоню тебе перед уходом.
Но Джонни упрямо сжал губы – он уже принял решение.
– Я ждал все эти годы. Могу подождать и еще немного.
Грунтовую дорогу к Планкеттс-Лагун из года в год утрамбовывали тысячи автомобилей, и со временем она стала твердой, как асфальтовое покрытие. Сюда приезжали влюбленные подростки – они останавливались у болотистых зарослей, где их никто не мог видеть, и разводили по ночам костры возле песчаных дюн. Родители подростков, предпочитавшие более уютные и защищенные от ветра бухточки, редко бывали в той стороне и не догадывались, что там проделывали их повзрослевшие детки под шерстяными пледами.
Джонни свернул на дорогу, по которой много лет ездил на пикники с женой и сыном, а чаще всего один, и у него появилось странное чувство, что он не был здесь целую вечность.
Джонни вспомнил ту ночь, когда они с Дафной приехали сюда после весеннего школьного бала на его стареньком «понтиаке». Стекла автомобиля запотели изнутри от их дыхания и от тумана снаружи. Как всегда, они проделали все, кроме того, что ему больше всего хотелось… но что он откладывал до того момента, когда Дафна будет готова. И вдруг без всякого предупреждения, как будто этот момент наконец наступил, она сняла платье и бросила его на переднее сиденье с такой непринужденной беззаботностью, словно отдавала ему не девственность, а кусочек торта.
Заниматься любовью с Дафной – это все, о чем Джонни мечтал с самой первой их встречи, когда она пришла в курилку рядом со школьной лабораторией. Хорошенькая ухоженная девочка с Агва-Фриа-Пойнт. Джонни обратил на нее внимание еще на уроках по испанскому и был приятно удивлен, что она тоже вспомнила его. Ему казалось, что он не в ее вкусе. Но Джонни ошибался… и не только в этом.
Тогда Джонни был уверен в одном: он нашел то, что искал.
В своем воображении Джонни сейчас видел Дафну так же ясно, как в ту ночь: завернувшись в покрывало, она смеялась и убегала от него по песчаным дюнам, а он пытался догнать ее. Позже, когда они развели костер, отблески пламени заливали Дафну теплым светом, и ее обнаженное тело как бы лучилось изнутри.
Остановившись на небольшой площадке, тридцативосьмилетний мужчина, к которому все теперь обращались не иначе как Джон или мистер Девейн, размышлял о том, понимала ли Дафна, как сильно он любил ее? Знала ли она, что решение оставить ее было самым трудным в его жизни? Джонни вышел на дорогу с двадцатью долларами и перочинным ножиком в кармане, останавливая случайные попутки, стреляя сигареты и перебиваясь плохим кофе и сандвичами в придорожных забегаловках.
«Ты ничтожество, подонок!» – кричал на него отец Дафны. Но те же слова Джонни слышал и от собственного отца. Их старики были чем-то похожи: оба ограниченные, упрямые, нетерпимые. Но если доктор Сигрейв был в городе уважаемым человеком, Фрэнк Девейн пользовался авторитетом только среди своих дружков-собутыльников.
Выйдя из машины и прислонившись к теплому капоту, Джонни закурил сигарету. Вокруг не было никого – час влюбленных парочек еще не пробил, а для любителей пляжного отдыха сегодня прохладно.
Джонни поднялся по склону ближайшей дюны и, прищурясь, смотрел, как солнце опускается в огненно-красные воды залива.
Дафна наверняка уже готова волком выть от соболезнований родственников и знакомых, но слишком хорошо воспитана, чтобы сразу уйти.
Пока Джонни скитался по дорогам и перебивался случайными заработками в автомагазинах, Дафна училась в Уэллсли, читала Чосера и Гегеля, участвовала в антивоенных маршах, которым никто не придавал значения, пока протестовать против войны не вошло в моду. К тому времени когда Джонни, повзрослев и поумнев, поступил в Калифорнийский университет, Дафна уже закончила учебу и уехала с мужем в Нью-Йорк.
«Убежден, у этого парня нет на теле следов от ее зубов», – успокаивал себя Джонни. Когда они в последний раз были вместе, Дафна уже знала, что он покидает ее навсегда, и чуть не сошла с ума от отчаяния и желания. В пылу страсти она укусила его в плечо до крови. Шрам со временем побледнел, но слабые отпечатки ее зубов все еще видны.
Джонни, щурясь, вглядывался вдаль, где серебрилась полоска горизонта. Глаза слезились от холода и соленого ветра с океана. Невдалеке хлопнула дверца автомобиля и кто-то позвал его: «Джонни!»
Он обернулся и увидел Дафну в джинсах, свитере и ветровке. Она стояла рядом, обратив лицо к последним лучам заходящего солнца, и в ее глазах цвета морской волны сверкали отблески заката. Печали и горести последних дней не потушили их изумрудный огонь, и Джонни радовался этому.
– Ни одной таблички – все поснимали, – заметила Дафна, оглядывая длинный забор, тянувшийся вдоль пляжа по границе частных владений. Обитатели местных коттеджей вели постоянную войну с отдыхающими.
– Подростки – их рук дело, – ответил Джонни. – Деревяшки пошли на костер.
Он улыбнулся, вспомнив, как они с Дафной пробирались сюда, не обращая внимания на таблички, запрещавшие здесь ходить, выгуливать собак и разбивать палатки.
– Им наплевать на запреты – они делают то, что им нравится. – Дафна лукаво усмехнулась.
– И мы с тобой живое тому доказательство.
– Я не о нас с тобой.
– Все ты врешь, – возразил Джонни. – Уж я-то знаю.
– Нет, это ты постоянно врешь, Джонни Девейн. Раньше я верила тебе, потому что считала тебя умнее. Но теперь поняла, что ты просто пытаешься сбить меня с толку.
Она слегка улыбнулась, и Джонни вдруг подумал, как давно не целовал ее.
– Умнее? Ну это вряд ли. Ты мне льстишь.
– Полагаешь, что если я заслужила высший балл по английскому, меня можно считать гением? Я имела в виду вовсе не это. Ты был гораздо умнее меня, потому что лучше знал жизнь и не смотрел в рот старшим. Ты лихо водил машину, но всегда четко знал, куда едешь, и мог поменять сдутую шину с закрытыми глазами.
– Да я и теперь могу. К сожалению, несмотря на весь этот опыт, я так и не понял, в чем смысл человеческого существования. – Он предложил: – Давай пройдемся, пока не стемнело. – Джонни протянул Дафне руку, но она не приняла ее. Некоторое время они шли молча, потом он внезапно спросил: – Помнишь встречу с читателями в университетском клубе Беркли пару лет назад? Я был там и сидел в последнем ряду.
Дафна остановилась и удивленно уставилась на него.
– Встреча, на которую пришло более пятнадцати человек? Но почему ты не подошел поздороваться со мной?
– Испугался, наверное. Ведь я и понятия не имел, что ты так талантлива. Вдруг сделаешь вид, что не знаешь меня?
Дафна горько рассмеялась:
– Моя жизнь совсем не похожа на волшебную сказку. – В огненных лучах заката ее лицо светилось изнутри и казалось таким прекрасным, что у Джонни перехватило дыхание. – Жаль, что ты не подошел и не пожал мне руку. – Она улыбнулась. – Тебе вовсе не обязательно было покупать мою книгу.
– У меня и так есть все твои книги. И я бы не ограничился рукопожатием.
Она покраснела и укоризненно произнесла:
– Мог бы сказать «привет».
– Привет! – Джонни снова протянул ей руку, и на этот раз она крепко пожала его широкую ладонь.
Джонни отбросил притворство – да и к чему изображать равнодушие, когда его буквально пожирает желание прижать ее к своей груди? Это ведь не вечер встречи одноклассников – он ни разу не был ни на одном из таких вечеров, поскольку знал, что там не будет Дафны.
– Джонни!
Она произнесла его имя, слегка растягивая «о», как когда-то прежде, и он подхватил это одно-единственное слово, как брошенную монетку.
Джонни и не думал целовать ее. Но Дафна отвернулась, и он заметил, что в ее глазах сверкнули слезы. И ему ничего не оставалось, как обнять Дафну и сделать то, о чем он мечтал с того момента, как она неожиданно появилась в его офисе несколько дней назад.
Сначала Дафна испуганно замерла, но не сопротивлялась. Спустя мгновение она вернула ему поцелуй с удвоенным жаром, будто им снова было шестнадцать лет – наивный возраст, когда еще не знаешь, что радость близости можно испытать далеко не с каждым.
Наконец Джонни отстранился и посмотрел на нее. Перед ним была женщина, которой многое пришлось пережить: она вышла замуж и родила детей, но так и не забыла ту далекую ночь на пустынном берегу у костра, когда они впервые занимались любовью почти рядом с тем местом, где сейчас стояли. Джонни понял, что муж не балует Дафну вниманием и заботой, поэтому она научилась не ждать от жизни слишком многого.
Он поймал себя на мысли, что ему хочется ударить человека, которого никогда не видел.
– Я три года злился на тебя за то, что у тебя не хватило смелости пойти наперекор отцу. И двадцать лет злился на себя.
– Ты сделал как лучше для меня. – В тоне Дафны слышалась досада, но Джонни понял, что она сердится вовсе не на него.
– Но нам не стало от этого легче.
– Да, это так.
Он снова поцеловал Дафну, и губы ее были солоны на вкус (морская соль или слезы?). Джонни почему-то подумал о бывшей жене. Бедная Сара – неудивительно, что она ушла от него. Каждый раз, когда он занимался с ней любовью, в постели было две женщины: одну он держал в объятиях, а другую хранил в сердце.
– Если бы у нас было время, я развел бы костер, – шепнул Джонни.
Дафна вздрогнула, потом рассмеялась.
– Как же мы разведем костер – все таблички сожгли еще до нас.
– Поищем хорошенько – может, найдем хоть одну.
– Увы, у меня есть неотложное дело. И тебе не следует забывать об этом. – Волнуясь, Дафна всегда начинала употреблять чопорные обороты. Джонни увидел слезы в ее глазах. – Джонни, что с нами происходит? – спросила она дрожащим голосом.
«То же, что и раньше, и твой старик снова стоит между нами, стремясь разлучить нас даже из могилы», – подумал он, хотя понимал, что есть и более серьезные препятствия – она замужем.
– То же, что и раньше, – ответил Джонни, обнимая Дафну. – Но мы извлекли уроки из прошлого. И оба, наверное, стали умнее.
– А что будет завтра, после слушания дела? Останемся ли мы друзьями? – Дафна печально вздохнула.
– Я должен исполнить свой профессиональный долг. Но обещаю сделать все, чтобы суд над твоей матерью был справедливым.
– Даже ценой собственной карьеры?
– Да.
– Джонни, я не прошу тебя…
– Тише-тише. – Он коснулся губами ее губ. Если бы она попросила, он достал бы ей луну с неба. – Ты ни о чем меня не просила. Считай, что я выполняю долг перед самим собой. И чем бы это все ни кончилось, надо хотя бы попытаться.
Дафна присутствовала на суде один раз много лет назад и была в числе присяжных. Слушалось дело женщины, которую сбило такси, и теперь она жаловалась на хронические боли после ушибов. Судебное заседание длилось несколько дней, после чего дело было решено в пользу пострадавшей. Но сегодня, в понедельник, сидя в переполненном зале окружного суда № 2 города Мирамонте, Дафна опасалась, что услышит менее благоприятное решение судей.
Первое слушание дела, как объяснил ей адвокат, преследует две цели: будет подано прошение в суд и даны соответствующие гарантии. Если суд присяжных не предъявит обвинение, судья решит, Достаточно ли оснований для судебного разбирательства. «Это не более чем формальность», – предупредил ее Кэткарт. Судебное разбирательство будет обязательно назначено. Дафна вспомнила заголовок одной из газет, которую просматривала в очереди в супермаркете: «Убийца заявила полицейским: "Это сделала я!"».
Неужели мама подтвердит свои слова? Или же Кэткарту удалось переубедить ее? В последний раз, когда они разговаривали, мама была непреклонна. Это не несчастный случай и не акт самозащиты, упорствовала Лидия. Зачем же отрицать правду?
Дафна возразила, что это не может быть правдой. Но выход есть. Если мать признают невменяемой, или же она скажет, что отец угрожал ей, пусть так и будет. Отец мертв, и ему уже ничто не поможет.
Но мама отказалась помогать адвокату.
– Я хотела бы вернуться домой, если мистеру Кэткарту удастся добиться освобождения под залог. Но ты должна понять, что я никогда не буду свободна. Даже если меня оправдают и признают невиновной.
Дафна бросила тревожный взгляд на Китти, сидевшую с ней рядом в первом ряду. Но сестра, погруженная в свои мысли, выглядела рассеянной. Может, она думает о том молодом человеке, который подошел к ней после похорон, чтобы выразить соболезнования? Вокруг было полно людей, но Дафна сразу выделила его из толпы, заметив, как смотрит на него Китти. Высокий, стройный молодой человек, темноволосый и черноглазый – о таких глазах мама сказала бы: «взгляд соблазнителя».
Парень отвел Китти в сторону, и они долго разговаривали, вероятно, о чем-то глубоко личном: сестра слегка склонила голову набок, и Дафна поняла, что она смутилась. Придет время, и Китти расскажет ей об этом молодом человеке. Но не сейчас – позже.
Дафна перевела взгляд на мать. Лидия сидела на скамье подсудимых рядом с адвокатом Кэткартом и его помощницей, миловидной белокурой женщиной лет тридцати. Она была так моложава, что Дафна подумала: «Ей вряд ли можно доверить присмотреть за детьми, а уж тем более защищать женщину, обвиняемую в убийстве собственного мужа».
Зато Том Кэткарт излучал уверенность и солидность. Глядя на него, Дафна решила: «Он производит сильное впечатление». И в самом деле: высокий, представительный, с густой седеющей шевелюрой, в сером костюме в тонкую полоску и дорогом галстуке, Кэткарт казался воплощением надежности и элегантности.
Даже мама выглядела как нельзя лучше – аккуратно уложенные волосы, скромный макияж. Она надела костюм, который ей привезла из дома Китти. В этом самом костюме Лидия была прошлым летом на открытии выставки своих акварелей.
При этом воспоминании на глаза Дафны навернулись слезы, и она полезла в сумочку за бумажными салфетками, Дафна ни разу не взглянула на Джонни. Входя в зал суда, она заметила, что он сидит рядом с окружным прокурором – крупным мужчиной с азиатскими чертами лица, – но встретиться сейчас с ним взглядом было выше ее сил. После вчерашнего свидания на пляже Дафна неотступно думала о нем – о его словах, прикосновениях, поцелуях. Неужели все это растает как дым перед суровым лицом реальности?
Голос рассудка шептал ей: «Забудь о том, что ты замужем. Вы оба стали старше и мудрее. Подумай о том, каково тебе будет выступать в роли свидетельницы? Сможешь ли ты любить человека, во власти которого отправить твою мать в тюрьму?»
Она не знала ответа на этот вопрос. Или не хотела знать – все и так очевидно. И это для нее не ново – всю жизнь прятаться от жестокой правды.
Дафна покосилась на Китти. Как получилось, что они выросли вместе под одной крышей и вынесли из детства совершенно разные воспоминания? Для Дафны родительский дом всегда был уютным и теплым, как плюшевые зверушки в ее спальне. Да, бывали вечера, когда домашние ходили на цыпочках, боясь потревожить отца, если тот был не в духе после тяжелого дежурства в больнице. Но в остальном сестры пользовались почти неограниченной свободой. Летом они почти не вылезали из купальников, проводя все дни на пляже рядом с домом. Друзья приходили к ним запросто, как члены семьи, а многие, как Лианн, предпочитали огромный белый особняк на Сайприс-лейн своим собственным коттеджам.
Лидия тоже не походила на других матерей. Она сама пекла домашний хлеб и выращивала овощи в саду. Весной мама возила Дафну и сестер на ферму в Пирсонвилле, в двух часах езды от Мирамонте, где они собирали свежие огурцы с грядки, и Лидия потом мариновала их. Летом собирали в саду абрикосы, персики и сливы, а осенью – яблоки. И ни одно Рождество не обходилось без нарядной голубой ели, которую они сами выбирали и рубили на ферме рождественских елок.
Немногие свободные часы мама посвящала живописи, а по утрам в теплое время года устраивала заплывы вдоль побережья – почти на полмили туда и обратно. Она говорила, что всю зиму ждет не дождется, когда можно будет купаться и плавать, и в первый же теплый день апреля или мая пружинящей походкой спускалась по деревянным ступенькам к пляжу, перекинув через плечо полотенце. Даже если вода была холодная и все остальные кутались в свитеры, мама уверенно рассекала волны сильными взмахами рук.
Теперь Дафна почти не сомневалась, что эти заплывы были для матери чем-то вроде психотерапии и помогали ей хотя бы на время отвлечься от тяжелых мыслей и подозрений. А ведь она наверняка подозревала своего мужа, которого безумно любила. Любила так сильно, что…
Что убила его, испугавшись, что он бросит ее.
При этой мысли Дафна вздрогнула и выпрямилась – резкое движение вызвало боль в спине. Что, если отец потребовал у мамы развода? Еще неделю назад сама мысль об этом показалась бы ей абсурдной.
Вдруг мамино кроткое спокойствие было не чем иным, как тихим помешательством? Она всю жизнь закрывала глаза на правду, и в конце концов это не могло не сказаться на ее психике. Дафна похолодела.
«А разве я не так же веду себя с Роджером? Разве я не притворяюсь? Еще как притворяюсь».
Например, что она любит Роджера. Дафна, конечно же, любит его. Он отец ее детей, она уже пятнадцать лет спит с ним в одной постели. Их многое связывает – дети, друзья, совместные поездки. Словом, обычный семейный набор. Но она не испытывает к нему страстной любви.
А сам Роджер? Он тоже не до конца честен с ней. Все его отговорки – хорошо замаскированная враждебность и холодность. И та женщина, с которой он флиртовал тогда в книжном магазине, только подтверждает тот факт, что Роджер лгал ей, говоря, будто для него существует только Дафна.
«Кто бы обвинял, – укорил ее внутренний голос. – Вчера на пляже вы с Джонни отнюдь не в куличики играли».
Она наконец решилась посмотреть на него. Джонни склонился над раскрытым кейсом и перебирал бумаги. Дафна видела его затылок, аккуратно подстриженные седеющие волосы. Раньше он носил волосы длиной почти до плеч. Она любила перебирать его русые пряди, когда они лежали рядом в постели, утомленные любовью, и Джонни курил, внимательно глядя на нее.
Дафна бистро опустила голову, чтобы скрыть слезы.
В этот момент помощница шерифа, пожилая дама с крашенными хной волосами, выступила вперед и громко объявила:
– Прошу всех встать – достопочтенный судья Гарри Кендалл.
По залу пронесся шум и шелест бумаг. «Сколько народу!» – подумала Дафна. В основном репортеры, хотя чуть ранее она заметила несколько знакомых лиц: мамины сестры, тетя Роза и тетя Джинни, миссис Ландри, хозяйка галереи, где мама выставляла свои акварели. А еще несколько женщин из церкви.
Но Лидия, казалось, не замечала устремленных на нее глаз. Она спокойно поднялась и взглянула на бронзовый барельеф над креслом главного судьи, изображавшим Правосудие с завязанными глазами.
Кэткарт бросил тревожный взгляд на свою подзащитную, и Дафна вспомнила опасения Роджера. А вдруг этот адвокат и в самом деле не так уж хорош, как о нем говорят? Способен ли он противостоять окружному прокурору? Время покажет.
Брюс Хо, шести футов росту, явно жаждал крови. В его чертах сказалось смешение негритянской, китайской и самоанской рас. Китти рассказывала Дафне о последнем сенсационном деле, проведенном им: пьяный водитель сбил мать с двумя детьми, и все они умерли в больнице. Хотя водитель был уважаемым в городе дантистом и членом муниципального совета, окружной прокурор приговорил его к двадцати годам лишения свободы.
Брюс наклонился и что-то негромко сказал Джонни. Джонни взглянул на окружного прокурора, и Дафну поразило мрачное, суровое выражение его лица. «Ему нелегко», – подумала она, вставая.
Судья Кендалл, грузный высокий мужчина лет пятидесяти, с маленькими глазками на мясистом лице, недовольно прищурился, окинул взглядом зал, и неожиданно спросил:
– Неужели только я мерзну? Я был бы очень признателен, если бы кто-нибудь отключил кондиционеры. – Он уставился на помощницу шерифа, и та поспешила выполнить его просьбу.
Если в зале и было прохладно, Дафна этого не заметила – щеки ее горели от волнения.
Судья откашлялся в микрофон и произнес:
– Заседание суда считаю открытым. Прошу всех садиться. Мистер Кэткарт, вы готовы начинать?
– Да, ваша честь, – ответил адвокат.
Хо, не дожидаясь приглашения, поднялся во весь свой богатырский рост.
– Ваша честь, мы готовы доказать всем присутствующим, что обвиняемая Лидия Сигрейв совершила ужасное преступление…
Кендалл сделал ему знак замолчать.
– Это еще не судебный процесс, мистер Хо. Мы все в курсе дела. Предлагаю не зачитывать формальное обращение к суду присяжных. – Он поправил широкие рукава черной судейской мантии и вперил в Лидию суровый взгляд. – Миссис Сигрейв, вы понимаете, в чем цель данного судебного разбирательства?
Лидия встревоженно посмотрела на своего адвоката и неуверенно ответила:
– Да, ваша честь.
– Вы понимаете, что заявление, сделанное вами в полиции, может быть использовано против вас?
Лидия кивнула, и сердце Дафны сжалось.
– Прошу занести в протокол, что обвиняемая ответила утвердительно. Миссис Сигрейв, вы обвиняетесь в убийстве мужа. Осознаете ли вы, что вам грозит пожизненное заключение? – раздраженно спросил он.
Лидия снова кивнула. Кэткарт вскочил:
– Ваша честь, протестую, на мою подзащитную оказывают давление…
Кендалл остановил его властным взмахом руки и, прямо глядя в глаза Лидии, произнес:
– Миссис Сигрейв, это свободная страна. Вы имеете право защищать себя. – Бросив предупредительный взгляд на адвоката Лидии, он добавил: – Вы можете пренебречь советом вашего защитника. Я предпочел бы, чтобы по этому делу было сразу вынесено решение. Действовали ли вы по собственной воле, подписывая показания? – Кендалл держал в руке документ, вынутый из стопки бумаг, лежащей перед ним.
Китти сжала руку Дафны, и та словно издалека услышала, как вмешался Кэткарт:
– Ваша честь, я предлагаю не выдвигать формальных обвинений, пока моя клиентка не пройдет полное психиатрическое обследование.
Не обратив внимания на эти слова, судья спросил:
– Миссис Сигрейв, по вашему мнению, вы психически здоровы?
Тень улыбки появилась на губах Лидии.
– Надеюсь, ваша честь.
– Значит, вы осознаете свои действия в ту ночь?
– Да, ваша честь. Кендалл откинулся назад.
– Ваше заявление отклонено, мистер Кэткарт. Давайте продолжим. Чего хочет ваша клиентка?
Дафна боролась с желанием перескочить через барьер, схватить мать и трясти ее, пока она не придет в себя. Китти, очевидно, поприветствовав это, вцепилась в руку сестры.
Дафна метнула взгляд на Джонни, и он перехватил его. На долю секунды их глаза встретились. Его взгляд смягчился.
Казалось, Джонни умолял ее простить его за то, что не сумел предотвратить случившегося с Лидией. А может, он просил прощения за вчерашний поцелуй на пляже? Поцелуй, приоткрывший дверь, которую она считала захлопнутой навеки. Дафна мучительно размышляла, войти в эту дверь или нет.
В зале суда воцарилось молчание. Затем, словно прося о милосердии, Лидия сказала:
– Ваша честь, я признаю свою вину.
Глава 8
На двери дома Китти под табличкой «Извините, закрыто» был прилеплен листок бумаги с написанным от руки текстом: «Траур в семье. Благодарим за проявленное терпение».
После похорон прошло две недели. Наступил май, со стороны океана подули ветры, небо расчистилось, и установилась ясная солнечная погода. Клуб леди-садоводов готовился к ежегодной выставке бегоний.
Кафе «Приятное чаепитие» было закрыто с середины апреля, но это не отпугнуло его постоянных посетителей. Во вторник, на следующий день после первого слушания дела Лидии, ровно в 7:05 Джози Хендрикс постучала тростью в запертую дверь кафетерия. Напуганная обилием репортеров, окруживших дом, она призналась, что зашла принести соболезнования. Но раз уж Джози здесь, не затруднит ли Китти налить ей чаю?
В среду к ней заглянул отец Себастьян и предложил отслужить заупокойную мессу по Вернону. Китти, тронутая до глубины души, угостила его кусочком пирожного с марципаном – горячего, только что из духовки.
Вскоре по городу прошел слух, что хотя «Приятное чаепитие» официально закрыто на неопределенный срок, для завсегдатаев делается исключение – достаточно постучать в дверь и сказать, как всем не хватает горячих булочек и ароматных пирожных. Так, Джо Доунли появился на пороге кафетерия и, робко переминаясь с ноги на ногу, смущенно пробормотал, что очень сожалеет о смерти отца Китти, а в газетах про ее мать пишут невесть что. Но Китти может рассчитывать на поддержку и помощь со стороны всех рабочих его цеха. Жизнь продолжается, и если Китти займется кафетерием, боль утраты утихнет. Да и работа не спорится без ее булочек с корицей.
Китти поблагодарила его за теплые слова, сложила в пакет всю выпечку, оставшуюся от завтрака, и Джо отправился на работу с полной сумкой и довольной ухмылкой на лице.
И Китти сдалась. Пусть все в ее жизни пошло кувырком, но она все еще способна приносить радость людям, а это главное. Когда Глория Консепсьон попросила у нее рецепт лимонного пирога, Китти была польщена. А когда Глэдис Хонейк шепотом осведомилась, правда ли, что бедняжку Лидию не выпустили под залог, Китти поняла, что та не злорадствует и у нее появился еще один человек, на которого можно положиться в трудную минуту.
После этого у Китти исчезли последние сомнения насчет того, открывать ли кафетерий. Даже Дафна с радостью поддержала сестру и предложила свою помощь. И хотя пирожные Китти вряд ли завоевали бы приз на конкурсе, доморощенный экстрасенс и суровый критик «Приятного чаепития» Серена Фетерстоун великодушно попросила принести ей еще одну порцию.
В первый понедельник мая Китти с утра занялась уборкой кухни: накануне вечером она обнаружила в муке червячков. Китти знала по опыту, что надо немедленно провести дезинфекцию, иначе испорченная мука довершит то, что оказалось не под силу даже скандалу: кафетерий придется закрыть.
Она тщательно протирала каждую полочку, когда на пороге появилась Уилла. Удивленно уставившись на нее, Китти улыбнулась: за Уиллой тянулся зеленый след свежескошенной газонной травы.
– Привет! – сказала помощница, помахав рукой. Несмотря на прохладную погоду, на ней было легкое цветастое платье, обтягивающее все ее проблемные места, и босоножки, позволявшие видеть ярко-красный лак на ногтях.
– Привет, привет!
– Я проезжала мимо и решила зайти к тебе – посмотреть, как ты тут. Похоже, тебе нужна помощь. – Уилла окинула взглядом перевернутые стулья и гору грязной посуды в раковине. – Я ведь и по дому неплохо управляюсь – могу постирать, погладить. Ты только скажи, что надо отправить в сушилку. Представляешь, я тут как-то постирала мамин свитер, так он сел на два размера, а мама сказала, что в следующий раз лучше сама залезет в сушилку – ей надо похудеть хоть немного. – Уилла робко улыбнулась.
Китти была тронута до слез.
– Уилла, как хорошо, что ты пришла… но со мной сейчас не весело.
Круглое миловидное личико Уиллы выразило озабоченность.
– Мой дядя Эдди как-то напился и пырнул ножом одного парня в баре. Когда мы с братьями были маленькими, мама часто возила нас к нему в Ломпок. Но я никогда не плакала – ни разу. – Она пожала плечами – в ее среде такие трагедии случались довольно часто.
– Ну коль ты пришла, поможешь мне вымыть пол? – деловито осведомилась Китти. – А я пока проверю автоответчик.
От репортеров не было покоя – они трезвонили целый день. Вчера, например, позвонил один из «Пипл», да еще пожилой сосед спрашивал, правда ли то, что он прочитал в «Глоуб»: будто бы ее мать не выпустили под залог, поскольку она глава сатанинской секты.
От Шона и Хизер по-прежнему не было никаких вестей. Но если добродушная Уилла не придает скандалу особого значения, может, он не повлияет и на Хизер. Что же касается Шона…
Китти никак не ожидала увидеть его в день похорон. Романтическая интерлюдия неделей ранее казалась ей странным сном, на который их толкнуло необъяснимое помешательство. Она не думала, что встретится с ним еще раз.
Но Шон придерживался другого мнения. Выразив соболезнования, он дал понять Китти, что хочет видеть ее. Ужасно смутившись, Китти, однако, почувствовала себя польщенной. Она нервно усмехнулась и сказала, что в данных обстоятельствах эта затея представляется ей абсурдной. Но Шона не так-то легко было спровадить. Китти явно недооценила его упрямство и интерес к ней. По правде говоря, свидание с ним и самой Китти казалось заманчивым…
В конце концов она пообещала ему подумать, после того как разрешатся все проблемы. В данный момент необходимо сосредоточиться только на том, как вытащить мать из тюрьмы. Окружной прокурор добился того, чтобы Лидию не выпустили под залог. А судья, сбитый с толку ее сенсационным признанием и заподозривший в нем скрытую хитрость, согласился с окружным прокурором. В итоге Лидия Сигрейв осталась в тюрьме.
Дафна тяжело переживала все это. Она больше, чем Китти, надеялась на то, что маму выпустят под залог. Но неудача придала ей решимости бороться за освобождение Лидии. И Дафна начала обходить соседей и расспрашивать, не заметил ли кто из них чего-нибудь необычного в поведении Лидии незадолго до убийства. Пока ей не удалось ничего разузнать, но она твердо решила обойти всех знакомых, внесенных в мамину записную книжку.
Последней в этом списке значилась Берил Чапмен. После ее скандальной выходки в церкви и неубедительного объяснения Лианн Китти вознамерилась отправиться к ней и потребовать, чтобы Берил рассказала всю правду. Но потом передумала. Услышав признание Берил, все сочтут маму обманутой женой, а тут надо действовать осторожно. Сестры решили не подавать виду, что им многое известно о Берил, пока не подвернется удобный случай. Если же Берил откажется отвечать по доброй воле, Кэткарт вызовет ее в суд. Но это последнее средство.
Китти проверила автоответчик – слава Богу, ни одного сообщения! – и вернулась на кухню, где Уилла усердно возила шваброй по кафельному полу.
– Ну что? – спросила она.
– Ничего. – Китти устало покачала головой. – Если бы ты знала, что здесь творилось! Нас донимают репортеры и всякие психопаты, но это еще полбеды.
– Психопаты?
– Религиозные фанатики. Однажды мне позвонила пожилая дама и заявила, что моя мать будет гореть в аду за содеянное. Доброжелатели пачками присылают нам религиозные брошюры, чтобы спасти ее душу. Дафна говорит, что пора открывать собственный цех по переработке макулатуры.
Уилла опустила швабру в ведро.
– Мне нравится твоя сестра. Хорошо, что она с тобой. Но Дафна, наверное, скучает по детям. Я бы точно с ума сошла.
– За детьми присматривает се муж.
– Муж? – удивилась Уилла.
– Его зовут Роджер.
«Неудивительно, что Уилла не помнит, что Дафна замужем, – подумала Китти. – Муж сестры нечасто появлялся здесь в последние годы».
Уилла продолжала протирать пол.
– Что ж, всем сейчас несладко. А твою мать могут отправить в тюрьму, как моего дядю Эдди. Чем бы ей помочь? Вот если бы докопаться до правды… Вдруг удастся раскрыть тайну…
Хоть и не сразу, но Китти поняла: девушка что-то знает. И это имеет прямое отношение к маме.
– Какую тайну? – спросила она с нарочитой небрежностью. Уилла отвела глаза.
– Да ничего особенного.
– Так скажи мне.
Уилла перестала остервенело возить шваброй по полу и прижала ее к груди.
– Мама кое-что видела.
– Что именно?
– Она говорила, это нас не касается. Да и кто бы нам поверил? – Уилла нахмурилась. – Надо было давно тебе об этом сказать, да я подумала, что ты расстроишься… – Она прикусила губу и по ее пухлой щечке скатилась слеза.
Китти ждала, храня напряженное молчание.
– Это касается твоего отца, – наконец призналась Уилла. – Он постоянно бывал… в нашем мотеле. Обычно приходил в обед, когда меня не было, вместе со своей… подружкой. Мама говорила, они никогда никого не беспокоили. Но раз твоя мама попала в переделку, тебе надо об этом знать.
И тут Китти осенило. Женщина! Ну конечно! Заметив, что помощница смотрит на нее с нескрываемым ужасом, она пояснила:
– Извини, Уилла, но эта женщина далеко не первая подружка отца. Кто она? Я ее знаю?
Уилла покачала головой.
– Мама говорила, она гораздо моложе его и хорошенькая. Но по-моему, она знает больше, чем говорит.
Китти решительно взяла швабру из рук Уиллы.
– Так чего же мы ждем? – Если есть хоть малейший шанс, что эта таинственная подружка прольет свет на убийство отца, необходимо этим воспользоваться. – Позвони своей маме и скажи, что мы сейчас приедем. Я пошла за машиной.
Спускаясь с крыльца, Китти заметила знакомый желтый грузовичок у обочины. Сердце ее заколотилось.
Шон! Она видела, как он спрыгнул с подножки и хлопнул дверью грузовичка. Заметив Китти, Шон помахал ей.
Она словно вросла в землю, глядя, как Шон приближается к ней. Похоже, он заехал сюда после работы – рукава рубашки закатаны, на джинсах следы древесной смолы, в черных коротких волосах опилки.
«Он же гораздо моложе меня. Почему же я стою перед ним, онемев от смущения, как шестнадцатилетняя девочка?»
Надо что-то делать. Подойти к нему и сказать, что она поразмыслила и решила больше не встречаться с ним. Во-первых, у них нет будущего. А во-вторых, что подумает Хизер?
То, что произошло между ними в ту ночь, было неожиданно, как удар молнии, и прекрасно.
Но Китти не успела сказать Шону об этом. Он уже открыл калитку и, пройдя по газону, остановился у крыльца. Взглянув на куртку и ключи от машины в руке Китти, он вопросительно посмотрел ей в глаза.
Китти вспыхнула.
Ромми, обычно чуравшийся незнакомцев, лизнул руку Шона. Потрепав пса по загривку, Шон взял у Китти ключ.
– Не знаю, куда ты собралась, но вид у тебя неважнецкий. Так можно и в аварию угодить. Машину поведу я.
Они поехали в Барранко по автостраде вдоль побережья, выбрав более длинный, зато менее извилистый путь.
Поглядывая на расстилавшиеся справа темно-зеленые поля брюссельской капусты и на серебристо-серые воды океана, раскинувшегося слева под облачным небом, Китти мысленно ругала себя на чем свет стоит. Одно дело – переспать с Шоном в минуту душевной слабости, и совсем другое – отправиться с ним в Барранко, прихватив с собой Уиллу, да к тому же рассказать ему о цели поездки. Словом, сущее безумие. Она ведь совсем не знает его. Что, если он продаст пикантную информацию об отцовских похождениях в бульварные газеты? Ведь им с Хизер нужны деньги, а Шон не связан с Китти никакими обязательствами.
И все же Китти почему-то доверяла Шону. Она чувствовала, что он скорее загонит последнюю рубашку, чем кого-то предаст. Более того, между ними возникла хрупкая связь, которая со временем может перерасти в нечто большее. Китти молчала, а Шон уже свернул на дорогу, ведущую к поселку, где жила Уилла.
Когда они подъехали к обшарпанному мотелю, который содержала мать Уиллы, начал накрапывать дождик. Выйдя из машины, Китти невольно содрогнулась, окинув взглядом грязно-розовые кирпичные стены двухэтажного здания. Уилла никогда не жаловалась на жилищные условия, но то, что увидела Китти, производило впечатление крайней нищеты. Шон прав: Китти и понятия не имела, что значит бедность.
Перешагивая через огромную лужу, Китти ухватилась за руку Шона и нервно огляделась. Но кто здесь осудит ее? Уилла? Китти улыбнулась. Добродушная мать-одиночка вряд ли возмутится, даже если случайно застанет их голыми, раскачивающимися на люстре.
В этот момент Уилла не думала ни о Китти, ни о своих кавалерах. Дверь открылась, и к ней навстречу выбежали два смуглых черноволосых малыша – младший обхватил Уиллу за ногу, а старший прыгнул к ней на руки.
– Тонио, Уокер, соскучились по мамочке? А как мы поели, а как поспали? А хорошо ли мы себя вели? – тараторила Уилла, покрывая малышей поцелуями, как будто не виделась с ними целую неделю, а не пару часов.
Китти вспомнила, как присутствовала на собрании приемных родителей. Одна дама злобно выкрикивала: «Это несправедливо! Все эти безмозглые девчонки, выросшие на чипсах и кока-коле, не имеют права становиться матерями!» Но, глядя на Уиллу с детьми, Китти понимала, что хорошей матерью можно стать в любом возрасте.
Шон сжал ее руку, и она взволнованно взглянула на него.
– Мне кажется, что бы я здесь ни узнала, это только осложнит положение. Обещай не презирать меня за то, что мой отец изменял матери в дешевых мотелях.
– Что хуже – то, что он изменял, или то, что изменял в дешевых мотелях?
Заметив в его глазах лукавый огонек, Китти нахмурилась.
– Будем считать, что я этого не слышала.
Они вошли в дом, и миссис Акино, грузная женщина необъятных размеров, тяжело поднялась им навстречу со старого стула. Пол комнаты покрывал ветхий коврик; по нему были разбросаны игрушки, на стенах висели дешевые картинки на религиозные сюжеты и фотографии малышей Уиллы.
– Спасибо, что согласились встретиться с нами, миссис Акино, – сказала Китти. – Это мой… друг Шон Роббинс. Мы не отнимем у вас много времени – знаем, как вы заняты.
Мать Уиллы хрипло рассмеялась и хриплым голосом завзятой курильщицы ответила:
– Занята? Да уж, с этими обезьянками не соскучишься. – Бросив усталый, но любящий взгляд на внуков, она добавила: – Садитесь. Вам диетическую или обычную?
Китти в замешательстве уставилась на нее, не понимая, о чем речь. Выручил Шон, сказавший:
– Две диетические коки.
Они сели на продавленный диван напротив матери Уиллы, и та начала:
– О мертвых плохо не говорят. – Миссис Акино взглянула на черно-белый фотопортрет, висевший над телевизором и запечатлевший щеголеватого самоуверенного мужчину с пышными усами и гладко зачесанными назад черными волосами. Так это отец Уиллы, бросивший их, когда она была еще ребенком? «Да, сходство есть», – подумала Китти. Миссис Акино продолжала: – Мне нет дела до того, чем занимаются мои постояльцы, – платят, и ладно. Но когда я узнала, что стряслось…
– Миссис Акино, пожалуйста, вспомните все, что знаете. Любая информация может облегчить ситуацию. – Китти хотела добавить, что и так знает почти все и грязные подробности не смутят ее, но Шон предупреждающе сжал ее руку.
Вынув из кармана сигарету, он протянул ее миссис Акино. Та кивнула в знак благодарности и щелкнула зажигалкой, которую достала из фартука необъятного кармана.
Прищурив маленькие глазки, она затянулась, и Китти вдруг сообразила, что миссис Акино ненамного старше ее самой, хотя имеет взрослую дочь и внуков.
– Не хочу, чтобы нам надоедали расспросами, – буркнула мать Уиллы. – У меня и без того забот хватает.
– Никто не причинит вам беспокойства, – заверил ее Шон. – Ваше имя нигде и никто не упомянет.
– У меня мотель. Не бог весть что, но на жизнь хватает. – Миссис Акино тяжело вздохнула.
– Обещаю, мы не будем… – начала Китти.
– Полиция об этом не узнает, – вмешался Шон. – Богом клянусь. – Он перекрестился, как истый католик, взглядом призывая Китти молчать и позволить вести беседу ему. – Скажите нам, что вы видели. Ваши слова не выйдут за пределы этой комнаты.
Китти бросила на него удивленно-восхищенный взгляд. Шон, выросший в таком же бедном квартале и не понаслышке знакомый с несправедливостью и стражами правопорядка, знал, как успокоить настороженную женщину.
Миссис Акино наконец сдалась.
– Я видела ее всего раз, издалека. Молоденькая. Но старше Уиллы – ей тридцать, а может, и тридцать пять. Светлые волосы. Вот досюда. – Она коснулась рукой плеча.
– Что еще? – спросил Шон.
– Вот, взгляните. – Женщина поднялась и взяла с полки над телевизором какую-то блестящую вещицу и протянула ее на ладони Китти. – Маритес нашла это, убирая комнату.
Золотая сережка в форме маленького узелка. Такие серьги можно купить в любом супермаркете. Нет, эта вещь не поможет найти ее хозяйку. С трудом скрыв разочарование, Китти спросила:
– Можно, я возьму ее с собой?
«Кто знает, вдруг пригодится?» – подумала она. Миссис Акино долго не отвечала, и Уилла, сидевшая на полу с детьми, укоризненно протянула:
– Ма-ма!
Ее мать нахмурилась и протянула сережку Китти.
– Только никаких полицейских, договорились?
– Конечно.
Шон и Китти собрались уходить и уже стояли в дверях, как вдруг миссис Акино произнесла фразу, заставившую их обернуться:
– А еще медсестра – кто же о больных будет заботиться, пока она развлекается?
– Какая медсестра? – Сердце Китти учащенно забилось. Миссис Акино равнодушно пожала плечами, словно эта информация не имела никакого значения.
– Да та девица, что сидела в машине с вашим отцом. На ней была форма медсестры.
Они вернулись домой только к вечеру. Всю дорогу Китти молчала, обдумывая услышанное. Итак, у отца был роман с медсестрой. Неудивительно – в его больнице полно медсестер, и это, наверное, одна из них. Отыскать ее по маленькой сережке не легче, чем Золушку по хрустальной туфельке.
Только вот эту женщину Золушкой не назовешь…
Шон подъехал к дому Китти, и она заметила в кабине его грузовичка, припаркованного у тротуара, темноволосую девушку. Девушка обернулась, и Китти узнала Хизер. О Господи, да она вне себя!
– Черт, я забыл встретить ее после школы. – Шон так резко затормозил, что они качнулись вперед. Выключив двигатель, он бросил Китти ключи и выскочил из машины.
Хизер неловко спустилась с подножки грузовичка – ее беременность стала заметнее. В своих ярко-желтых леггинсах и розовом свитере с медвежонком-аппликацией она напоминала капризную шестилетнюю девочку, а вовсе не шестнадцатилетнюю будущую мать.
– Хизер! Рада видеть тебя. – Китти шагнула к ней навстречу как ни в чем не бывало, но мысли вихрем кружились в ее голове: «Как она здесь оказалась? Неужели Хизер известно про меня и Шона?»
Очевидно, нет, потому что Хизер, едва взглянув на Китти, накинулась на брата:
– Ты ведь обещал приехать! Мне же сегодня к доктору, или ты забыл? Если бы Мисти не предложила подвезти меня из школы, я до сих пор не знала бы, где ты! Мы собирались заехать к ней, как вдруг я увидела твой драндулет у тротуара.
– Прости, сестренка, так получилось. – Шон шутливо вскинул руки. – В девяноста девяти случаях из ста я выполняю свои обещания.
– И все равно я тебя не прощу. – Уголки ее губ плаксиво опустились, нижняя губа задрожала. – Шон, ты же знаешь, каково мне. Когда я одна, мне так плохо. Все меня бросили.
– Я не бросил тебя, я просто забыл за тобой заехать. – Шон обнял сестру за плечи. Глядя на них, Китти вдруг почувствовала себя лишней.
И вместе с тем ее влекло к Шону. Не так, как в ту ночь, когда она упала бы в его объятия, даже если бы он признался, что грабит банки. Нет, теперь все было по-другому и поднималось в ее душе неотвратимо, как волна прилива. «Господи, похоже, я влюбилась в него».
Этому надо положить конец – здесь и сейчас. Ей не нужна любовь, а нужен ребенок, которого ее так жестоко лишила судьба.
– Может, зайдете в дом? – предложила Китти с напускным спокойствием. – Я заварю чай. Хизер, тебе бы не мешало выпить чашечку.
Дождь перестал, но бедняжка дрожала от холода и сырости.
– Нет, спасибо. – Хизер сердито покосилась на нее.
– Не стесняйтесь, проходите.
– Я сказала: нет, спасибо.
Китти невольно сделала шаг назад и вспыхнула. Злость на Шона теперь обратилась на нее. Хизер выпятила нижнюю губу и уставилась на Китти настороженно, как загнанный зверек.
Не успела Китти ответить, как за нее вступился Шон.
– Перестань дуться. Она же хочет помочь тебе. Если надо выпустить пар, злись на меня. Я виноват.
Он говорил спокойно, видимо, хорошо понимая, что резкий окрик приведет к взрыву. Но Китти чувствовала, что он защищает ее.
Хизер перевела удивленный взгляд с Шона на Китти, как будто впервые осознав, что брат приехал сюда вместе с ней, и дерзко спросила:
– Что случилось, Шон? Мне казалось, ты против того, чтобы отдавать ребенка в чужие руки.
Шон полез в карман за сигаретой.
– А кто говорит, что я передумал?
– Тогда почему ты здесь?
– Хизер, я не изменила решения, – поспешно вмешалась Китти. – Если ты дашь мне шанс, я докажу, что стану прекрасной матерью твоему малышу.
Хизер смерила ее презрительным взглядом.
– Да вы что, шутите? Думаете, после того, что сделала ваша мать, я подпущу вас к своему ребенку? – Она произнесла эти слова с неожиданно взрослыми интонациями и злобой, которых не было при первой встрече.
Китти обхватила себя руками за плечи, ежась от внутреннего холода. «Ты знала, что так будет», – мысленно корила она себя, но легче ей от этого не стало.
– Черт подери, Хизер, зачем же грубить? Сказала нет – и хватит, – заявил Шон.
Его сердитый тон отрезвил Хизер. Она закрыла лицо руками и начала громко всхлипывать. Китти осторожно коснулась ее плеча, но Хизер зарыдала еще горше. «Совсем как ребенок», – подумала Китти. Маленькая девочка, потерявшая маму. Хизер робко взглянула на нее и, всхлипывая, пробормотала:
– Простите, я не хотела вас обидеть. Шон прав. Это не ваша вина.
– Ничего, все в порядке, – ответила Китти.
– Из вас получится очень хорошая мама. Может быть, если… – Хизер умолкла и вытерла нос рукавом розового свитера.
Китти ждала затаив дыхание, не в силах пошевелиться. Но Хизер обратилась к брату, совершенно забыв о Китти:
– Шон, поедем? Мне что-то нехорошо.
Китти едва не воскликнула: «Нет, постой! Скажи, что у меня есть надежда!»
Шон обнял сестру за плечи:
– Поедем. Как только ты будешь дома, тебе полегчает.
Хизер послушно пошла с ним к грузовичку, и брат помог ей залезть в кабину. Обойдя машину, он бросил на Китти выразительный взгляд, означавший: «Ложная тревога».
Но для Китти ложная тревога обернулась полным крахом. Все мечты о ребенке растаяли как дым – Хизер почти не оставила ей надежды. «Если бы только она поверила в меня…»
Глядя вслед удалявшемуся грузовичку Шона, Китти хотела бы броситься за ним бегом, но вместо этого застыла и только молча молилась, чтобы поскорее настал тот день, когда она возьмет на руки ребенка, о котором столько мечтала.
Глава 9
– Потрясающий вид с четвертого этажа. Хотите взглянуть? – Алекс ослепительно улыбнулась хорошо одетому мужчине лет сорока, своему новому клиенту, выразившему желание полюбоваться паркетным полом в холле.
Она считала своим долгом обращать внимание клиентов на детали, даже если они были в восторге от дома в целом. Да и кто не восхищался старинным особняком, расположенным через два квартала от дома, в котором выросла сама Алекс? За такую цену его с руками оторвут за считанные дни и даже часы. Единственная ложка в бочке меда – у Алекс не было никаких преимуществ перед другими риэлтерами. Только за сегодняшний день их побывало тут уже шестеро, и если Алекс первая не уговорит клиентов купить особняк, комиссионные уплывут в чужие руки.
«Господи, не дай мне спугнуть его своей настойчивостью!»
Одному Богу известно, как отчаянно нужны ей эти деньги. Уже май – трудно поверить, но со дня похорон отца прошло более двух недель. Но если в первые дни трагедии время для Алекс как бы остановилось, жизнь не стояла на месте, и подтверждение тому – пачка неоплаченных счетов у нее на столе. Тон этих сообщений становится все более требовательным, как, например, записка из «Фог-Сити моторс», которому она задолжала три тысячи долларов за аренду «БМВ». Если долги не будут оплачены к десятому мая (через неделю!), автомобиль отберут. А как ей работать без машины? Вряд ли клиенты согласятся возить Алекс по особнякам в собственных автомобилях – ее зарплата в этом случае будет не выше, чем у секретарши.
Да еще и налоговое управление. На прошлой неделе бухгалтер сообщил Алекс пренеприятную новость: сделка, о которой он пытался договориться, не состоялась. Федеральный агент, противный коротышка, оказался тверже, чем они думали. Похоже, криминальная семейная история бросила тень и на саму Алекс: видимо, агент решил, что она сбежит в Бразилию первым же рейсом.
Смешно, ей-богу! У нее едва хватит денег на автобус до аэропорта, не то что на билет до Рио. Последний месяц Алекс не везло с клиентами, особняки не покупали, и комиссионные вышли мизерные. И дело не в том, что в первую неделю после гибели отца она не работала. Люди избегали ее – Алекс это чувствовала. Те, кто знал о трагедии в ее семье (а кто не слышал об этом?), шарахались от Алекс, как от зачумленной, или деликатно сторонились ее.
В офисе было еще хуже. Коллеги выражали соболезнования, пряча алчный блеск глаз под маской притворного сочувствия. «Я с удовольствием возьму на себя твоих клиентов на несколько дней… если тебе надо побыть с семьей», – заявила ей на днях Мими Ромеро. «Ну конечно, – мысленно съязвила Алекс, поблагодарив ее вслух. – Тебе не терпится урвать мои комиссионные». Стоит Алекс оступиться, и они накинутся на нее, словно стая гиен.
Как ни старалась Алекс скрыть это от окружающих, с каждым днем силы ее таяли. Она была на грани срыва. «Может, если бы я могла плакать, было бы лучше», – думала она порой. У могилы отца Алекс стояла, оцепенев от горя и глядя сухими воспаленными глазами, как гроб засыпают землей. Отца больше нет… и матери тоже, в некотором смысле. И никакие слезы тут не помогут. Если она начнет плакать, то не остановится никогда.
Поднимаясь по дубовой лестнице с резными перилами, Алекс подсчитывала в уме, сколько комиссионных может получить от этой сделки. Шесть процентов от восьмисот пятидесяти тысяч – достаточно, чтобы заткнуть рот наиболее рьяным из ее кредиторов. Об остальных она подумает после. Придется постараться…
Алекс помедлила на площадке третьего этажа. Как только клиент насладится прекрасным видом с верхнего этажа, можно рискнуть и показать ему крохотную ванную комнату этажом ниже и полутемную спальню – ослепленный внешним великолепием особняка, он не заметит мелких изъянов и следов обветшалости.
– Здесь все восстанавливали вручную, – продолжала Алекс, автоматически произнося заученные профессиональные фразы. – Предыдущие хозяева большинство работ выполняли сами – к примеру, реставрацию деревянных перил или кафельной плитки в коридоре. Помните прелестный зубчатый карниз в столовой? Его заново восстановили.
Ее энтузиазм и детальный рассказ были вознаграждены заинтересованным взглядом клиента. Лоуренс Годвин – в самом имени слышался шелест купюр. Он назвался представителем крупной компании, но не сказал, какой именно. Наверное, юридической, заключила она по его короткому твердому рукопожатию, самоуверенному виду и респектабельному костюму. И внешность у Годвина ничего – высокий, примерно шести футов росту, белые мелкие ровные зубы и слегка скошенный подбородок. К несчастью, всех мужчин Алекс всегда сравнивала с Джимом, что неизменно оказывалось не в их пользу.
На верхнем этаже он полюбовался видом на залив, где белели яхты, и пристань, вытянувшуюся вдоль берега. День выдался солнечный, и картина предстала в самом выигрышном свете.
Лоуренс Годвин тихо присвистнул.
– Да, вы не преувеличивали. Чудесный вид! Честно говоря, я не понимаю, как можно продать такой дом.
– Мистеру Рудману предложили место профессора в школе дизайна Род-Айленда, – объяснила Алекс. – Но они с женой ужасно сожалеют, что им придется продать свое уютное гнездышко.
«Незачем упоминать о том, что они от этого только выгадают», – добавила она про себя.
– Понятно, – отозвался Лоуренс. – А что скажете о соседях?
У Алекс по спине побежали мурашки. Если заводят разговор о соседях, глядишь, доберутся и до ее дома. «Господи, хоть бы он купил особняк!»
– Агва-Фриа-Пойнт – один из самых старых и фешенебельных районов города. И вы увидите почему. Тут есть даже маленький уединенный пляж – его называют бухтой Контрабандистов. – Алекс улыбнулась, мысленно добавив, что единственное сокровище этой бухты – жемчужное ожерелье, которое она потеряла, когда развлекалась там с Джимом после школьного выпускного вечера.
– Мне хотелось бы поговорить с соседями, – высказал пожелание Лоуренс. – Это помогает поближе познакомиться с местом, в котором предстоит жить – какие тут школы, общества и прочее. – Алекс уловила в его глазах жадный блеск, которого не замечала ранее.
– Для начала вы можете поговорить со мной. – Она нервно усмехнулась. Обычно Алекс не давала клиентам никакой информации о себе – к чему им знать ее любимые блюда и какую музыку она предпочитает слушать? Но если это поможет делу, она готова начистить до блеска его ботинки.
Лоуренс отошел от окна и улыбнулся Алекс. На его лице обозначились резкие тени, придававшие ему какой-то зловещий вид.
– Может, вы скажете мне, правда ли то, что я прочитал в газетах?
Алекс оторопела. Бросив на него подозрительный взгляд, она сказала себе: «Нет, это похоже на паранойю».
– Рекламные объявления, как правило, грешат преувеличениями, – уклончиво ответила она.
– Я не имел в виду объявление о продаже этого дома. Мурашки поползли у нее по спине. Знает ли он, кто она?
Или же спрашивает из праздного любопытства?
– Насколько я понимаю, вы имеете в виду трагедию, произошедшую на Сайприс-лейн, – холодно заметила она. – Но в округе все спокойно, смею вас заверить.
– А вы знали доктора Сигрейва?
Нет, это не простое любопытство. Блеск в его глазах, который она поначалу приняла за проявление заинтересованности, выражал совсем другое. Он похож… на акулу. Заметив на шее Лоуренса под рубашкой золотую цепочку, Алекс поежилась. Никто из ее респектабельных клиентов в жизни не надел бы ничего подобного.
Сделав вид, что не расслышала последний вопрос, она направилась к двери, коротко бросив на ходу:
– Пойдемте, я покажу вам жилые комнаты – они производят впечатление сногсшибательной роскоши.
Но, услышав слова Годвина, Алекс остановилась как вкопанная.
– Буду с вами откровенен – я не собираюсь покупать особняк. Я репортер из «Баннер».
Сердце Алекс упало. «Баннер» – самая кровожадная бульварная газетенка из всех, какие она знала. Сенсации и кровавые трагедии – их хлеб.
Алекс вспыхнула:
– Да как вы посмели!
Он равнодушно пожал плечами.
– Я выполняю свою работу, мэм. Впрочем, как и вы. Простите, если вас это задело.
Годвин улыбнулся, блеснув мелкими ровными зубами и снова напомнив ей акулу.
– Убирайтесь, – потребовала она.
Он вскинул руки примирительным жестом.
– Можете презирать меня… но коль уж я здесь, не согласитесь ли дать вашу версию происшедшего? Неужели вас не возмущает грязь, которую печатают в газетах? Вы могли бы пролить свет на это событие.
– Ах вы, газетные шавки! Да меня от вас тошнит! Вы опозорили мою семью и представили нас…
– Кем? – живо подхватил он.
– Мерзавцами и отребьем! А мой отец был лучше всех вас во сто крат! Вы ему и в подметки не годитесь! Теперь понятно, почему вы здесь рыщете, – вам никто и слова дурного про него не скажет.
– Да? Держу пари, у вашей матушки были к нему кое-какие претензии.
Алекс смотрела на него, приоткрыв рот. В ее семье вежливость была нормой, ни одна просьба не обходилась без «пожалуйста». И теперь этот репортер, этот… этот грубиян лезет ей в душу и бередит свежие раны. Как будто ее семейная трагедия – страничка дешевого детектива.
И во всем виновата мать.
Алекс хотелось крикнуть: «Хватит и того, что она натворила! Почему я должна расплачиваться за ее грех всю жизнь?» Господи, что, если бы она это сказала вслух? Нет, при всей ненависти к матери предать ее Алекс не способна.
«Но ты же предавала ее все эти годы, разве забыла? Ты хранила отцовские секреты, скрывала от матери его измены», – нашептывал ей внутренний голос. И кому, как не Алекс, расплачиваться теперь за ложь! Если бы не ее сообщничество, отец был бы жив.
Эта мысль поразила Алекс как молния. Выскочив в коридор, она бросилась вниз по узкой деревянной лестнице. На полпути Алекс споткнулась, зацепившись каблуком за ковровую дорожку, и неминуемо покатилась бы вниз по ступенькам, не ухватись вовремя за балясину лестницы. Перегнувшись через перила и тяжело дыша, Алекс взглянула вниз, в лестничный проем, словно в отверстую пасть чудовища, готовую проглотить ее в любой момент.
Алекс не понимала, что на нее нашло. Она не могла вспомнить, как попала сюда. Только что она стояла перед табличкой «Продается», перед въездом на территорию особняка… и вот уже выходит из автомобиля перед домом родителей, находившимся почти через два квартала.
Время и пространство сместилось, рассудок молчал. Ее тянула к дому какая-то неведомая сила. В подсознании теплилась единственная мысль – проверить, правда ли то, что случилось. Правда ли, что отца больше нет. Алекс до сих пор не верила в это. Казалось, стоит зайти в дом, как она увидит отца в его любимом кресле у камина с раскрытой папкой на коленях.
Как во сне взглянула Алекс на трехэтажный особняк в викторианском стиле, напоминавший вычурной отделкой декора пряничный домик. Зеленеет газон, на клумбах зацветают первые розы.
«Я снова дома», – подумала она.
После свадьбы они с Джимом купили прелестный коттедж, в котором долгое время были счастливы – по крайней мере так ей казалось тогда. Но своим домом Алекс по-прежнему считала особняк, где выросла. Странно. Окончив школу, она рвалась прочь из родного гнезда – его мрачных коридоров и обветшалых коммуникаций.
Теперь, спустя много лет, Алекс вдруг поняла, что бежала прежде всего от себя самой – вернее, от той, в кого превратилась. Сообщница, хранительница чужих тайн… и не только чужих. Что сказал бы отец, узнав, что Кенни Рэт изнасиловал ее на заднем сиденье автомобиля, принадлежавшего его отцу?
Алекс было тогда пятнадцать, и она знала обо всех отцовских романах. «Моя девочка», – говорил он про дочь, лукаво глядя на нее. И все же Алекс чувствовала, что говорить ему про Кенни не стоит. Отцу можно сказать все, но только не это.
Удивительно, но уже на шестой неделе беременности она сблизилась с матерью… Результаты анализов повергли ее в шок, и Алекс чуть не совершила непоправимую глупость. От подруг она узнала о клинике в Беркли, где анонимно делали аборты. Но что там за доктора, никто не мог ей сказать. Хуже всего, что после операции Алекс некому было бы забрать.
Кенни? Он был так пьян в ту ночь, что, вероятно, ничего не помнил. После, встречаясь с Алекс в школьном коридоре, он даже не замечал ее. Сестрам она ни за что не призналась бы: Дафна и Китти общались только друг с другом. Оставалась Лианн, но лучшая подруга, хотя и посочувствует, наверняка придет в ужас, узнав, что Алекс больше не девственница.
До сих пор Алекс так и не поняла, как мама обо всем догадалась. Наверное, женская интуиция. Но почему та же самая интуиция умолкала, когда дело касалось ее мужа? Как бы то ни было, в ночь накануне запланированной поездки в клинику мама неожиданно вошла в комнату Алекс и присела к ней на кровать. Поговорив минуту-другую о том о сем, она спросила напрямую: «Алекс, ты ничего не хочешь мне сказать?»
Алекс перед этим сообщила ей, что едет завтра на весь день к Майерсонам – посидеть с детьми. Но как мама узнала про ее план? Может, она беседовала с Кэрол Майерсон, которая на самом деле никуда не собиралась? Алекс хотела заверить мать, что все в порядке, но вдруг разрыдалась.
Всхлипывая, она поведала матери обо всем. Поразительно, но мама совсем не рассердилась.
– Не плачь, дорогая моя. – Она поглаживала по спине дрожащую дочь. – Мы все ошибаемся. Плохо лишь то, чего нельзя исправить.
В стеганом небесно-голубом халатике и бигудях мама напоминала старую деву – из тех, что живут с престарелыми родителями, по вторникам играют в бридж с друзьями и густо краснеют при мысли, что мужчина может воспользоваться ими. Если бы Алекс не была так расстроена, она улыбнулась бы.
– Ты должна ненавидеть меня. Я сама себя ненавижу, – всхлипнула Алекс.
Мама выпрямилась и твердо сказала:
– Я никогда не буду ненавидеть тебя, Алекс. И ты не казни себя. Мы все исправим вместе.
Так все и вышло. На следующий день они сказали отцу, что у Майерсонов изменились планы и мама едет с Алекс за покупками. Они отправились в отцовском автомобиле, чтобы Алекс было удобнее на обратном пути. В клинике мама, обычно со всем покорно соглашавшаяся, убедила медсестру немедленно прооперировать Алекс.
Когда все было кончено, Алекс чувствовала себя так скверно, что даже толком не поблагодарила мать. Прошли недели и месяцы, и воспоминания об этом ужасном унижении постепенно стерлись из ее памяти. Вероятно, потому, что этого хотела сама Алекс. Она предпочитала считать мать слабой женщиной, живущей в плену иллюзий.
Но сейчас с запоздалым стыдом и смущением Алекс осознала, что в тот день мама вовсе не пряталась от реальности, а была рядом с ней, помогая дочери чем только возможно.
«А когда ей понадобилась твоя помощь, ты отвернулась от нее». Запоздалые угрызения совести проснулись в душе Алекс, но только на мгновение. Она решительно тряхнула головой и направилась к дому, стараясь думать только об отце.
Алекс вспоминала, каким он был – высокий, энергичный, даже в старости. В семейном альбоме хранились его фотографии времен Второй мировой – со снимков смотрел бравый молодой офицер в форме. В детстве отец представлялся ей идеальным киногероем, словно сошедшим с экрана.
Поднявшись на крыльцо, Алекс почувствовала, как к горлу се подступил комок. Цветники заросли сорняками, между перилами крыльца натянута желтая лента с надписью: «Место преступления. Проход воспрещен».
Глухо всхлипнув, Алекс разорвала ленту. Наплевать на запреты – это ее дом, черт подери!
Вытащив ключ из связки, она открыла парадную дверь и вошла. Глаза ее не сразу привыкли к полумраку. В холле было прохладно, пахло сухими травами, как из маминого буфета.
На маленьком деревянном столике в прихожей лежала аккуратно сложенная пачка писем – вероятно, их просматривали следователи в поисках улик. «Как мило с их стороны», – рассеянно подумала Алекс, обходя осыпавшийся плющ, который давным-давно никто не поливал.
Сердце ее тяжело стучало, как дедушкины часы, по-прежнему тикающие на стене рядом с лестницей. Алекс почему-то вспомнила фразу из дешевого вестерна: «Никто не выйдет отсюда живым». И в самом деле, ее не покидало ощущение, что, войдя в этот пустой дом, она уже не будет такой, как прежде.
Раздвинув двери в гостиную, Алекс собралась с духом и шагнула в полутемную комнату. На первый взгляд ничего здесь не изменилось.
Но, присмотревшись, она увидела следы, оставленные полицией, – стулья, сдвинутые к стене, высокие китайские вазы, составленные в угол.
Заметив краем глаза какое-то движение, Алекс чуть не вскрикнула, но тут же нервно рассмеялась – это было ее собственное отражение в зеркале. Однако, взглянув на турецкий ковер, покрывавший пол, она в ужасе умолкла. «Господи, да ведь здесь отец…»
Алекс попятилась назад и задела маленький столик. Раздался стук и звон, и, обернувшись, она увидела на полу осколки вазочки для конфет, которую подарила матери в прошлом году на Рождество. Алекс не могла отвести глаз от ковра.
Кровь.
Огромное пятно, напоминавшее очертания какого-то материка. Гренландия или Африка – где она никогда не бывала и куда вряд ли когда-нибудь поедет. Застонав, Алекс опустилась в кресло.
«Это кровь отца, кровь отца», – мысленно повторяла она. Здесь, на этом ковре, где они с сестрами играли в детстве. Боже милостивый!
О чем думала мать в тот момент? Она выстрелила в отца случайно, обезумев от ревности?
«Вряд ли. Мама никогда в жизни не теряла самообладания. Это было преднамеренное убийство».
Алекс попыталась представить себе, что случилось в тот вечер…
Прошло несколько недель с того дня, как Берил раскрыла свою тайну. И все это время мама прокручивала в памяти прошлое, собирая воедино подозрения, копившиеся в течение всей совместной жизни с отцом. Они разъедали ее изнутри, отравляя душу, пока терпение мамы не иссякло. Все эти гости, которые соберутся на праздник, бесконечные тосты – вынести эту пытку она была не в силах. Мама поднялась на третий этаж, ступая тяжело и медленно, как во сне.
Войдя в спальню, она подвинула пуфик к платяному шкафу и встала на него, чтобы дотянуться до верхней полки. Приподнявшись на цыпочки, мама ухватилась за металлическую коробку, втиснутую между пыльным чемоданом из крокодиловой кожи с инициалами Наны и пачкой старых журналов «Нью-йоркер», которые отец никак не решался выбросить.
Коробка оказалась на удивление тяжелой – неужели пистолет так много весит? В юности маме приходилось стрелять из спортивного пистолета на соревнованиях по плаванию в колледже, но тогда оружие не казалось ей таким тяжелым. Впрочем, все равно. Она готова была думать о чем угодно, только не о том, что ей предстояло совершить.
Пистолет был заряжен. Мама сунула его в карман передника и подумала: а что, если застрелиться самой? Это разом решит все проблемы. Ей не страшно умирать. Вот только у Вернона по-прежнему будут женщины, и одна из них вскоре займет ее место. Вторая жена будет есть из ее тарелок и спать с ним в постели, в которой они зачали детей. Нет, этому не бывать!
Услышав, как хлопнула входная дверь, мама вздрогнула. Муж вернулся домой из больницы. Он нетерпеливо окликнул ее из холла. И она крикнула, что сейчас спустится. Секунда потребовалась ей на то, чтобы снять пистолет с предохранителя – и вот уже мама медленно спускается по лестнице…
Алекс не помнила, долго ли просидела в кресле, рассматривая пятно на ковре. Очнувшись, она огляделась и заметила, что за окном стемнело.
Ее размышления прервал глухой стук, доносившийся из холла – кто-то стучал в дверь и, видимо, не собирался уходить. Вероятно, полиция. Алекс понимала, что заходить в опечатанный дом противозаконно, но кто, как не она, имеет на это полное право?
– Открыто! – откликнулась Алекс, так и не поднявшись. Дверь осторожно приоткрылась, и на пороге гостиной появилась…
– Лианн! – изумилась Алекс. – Что ты здесь делаешь? Щеки Лианн пылали, волосы растрепались, как будто она бежала сюда бегом.
– Я могла бы спросить тебя о том же. Алекс, ты в своем уме? – Лианн казалась сердитой и испуганной, как мать, заставшая своего ребенка за опасным занятием.
– Я… я пришла проверить, все ли на месте, – пробормотала Алекс.
– Глупо. Во-первых, ты нарушила закон. А во-вторых… тебе не следовало сюда приходить, вот и все.
– Но я должна была прийти. – Алекс смотрела на Лианн сквозь пелену слез. – Хотела увидеть все своими глазами.
Лианн перевела взгляд на ковер и, заметив кровавое пятно, приглушенно вскрикнула:
– Боже мой, Алекс! Пойдем отсюда скорее!
Она схватила подругу за руку и потянула к двери, но та споткнулась и упала бы, если бы Лианн не поддержала ее. Что-то жесткое впилось Алекс в грудь – это оказалась ламинированная карточка Лианн, приколотая к верхнему кармашку медицинского халата. Наверное, она заехала сюда по пути в больницу.
Но нет, Агва-Фриа-Пойнт находится далеко в стороне от дороги в больницу. Значит, Лианн специально свернула сюда. Но зачем? Что ей здесь понадобилось?
Алекс внимательно посмотрела на нее:
– Ты не ответила на мой вопрос. Что привело тебя сюда?
В глазах Лианн промелькнуло что-то неуловимое, мрачное, но тут же исчезло. Она сжала руку Алекс и снова потащила ее к выходу.
– Я здесь по той же причине, что и ты. Правда, я не собиралась заходить в дом, пока не увидела твой автомобиль, припаркованный у ворот.
– И что ты здесь искала?
Лианн взглянула на Алекс полными слез глазами.
– Я все еще не могу в это поверить и пришла убедиться. В этот момент Алекс осознала, что она не одна. На свете есть человек, понимающий и разделяющий ее скорбь и боль утраты. Как она могла сомневаться в Лианн?
– И убедилась? – спросила Алекс.
– Все еще ужаснее, чем я представляла.
– Как по-твоему, она… она заранее все подготовила… или это произошло случайно?
Лианн устало сказала:
– Думаю, нам надо выпить. – Она взглянула на часы. – К сожалению, у нас только полчаса – хватит на чашку кофе. Мне пора на работу. По пути заедем в кафе.
Чуть позже, следуя на своем «БМВ» за автомобилем Лианн, Алекс вдруг вспомнила слова подруги, на которые поначалу не обратила внимания. Лианн сказала, что не собиралась заходить в дом. Значит, у нее есть… ключ.
Алекс сразу же отбросила это предположение. Зачем Лианн ключ от дома родителей? Чепуха!
Просто игра слов, не более того.
Несколько часов спустя Алекс вернулась домой. Четыре порции джина с тоником не прошли бесследно – она сидела на кафельном полу ванной, склонившись над унитазом и сжимая в руке телефонную трубку. Интересно, удастся ли ей наконец позвонить сестрам или этому конца не будет? Двойняшки вполне в состоянии сами о себе позаботиться. Но они ужасно перепугались, когда Алекс появилась в дверях пьяная в стельку. Тетушки их успокоят – хотя бы на время.
Господи, ну зачем же было столько пить? О чем она думала, сидя в баре, после того как Лианн уехала на работу? К тому же завтра придется снова вызывать такси и отправляться на другой конец города за машиной, оставленной на стоянке рядом с баром. Не говоря уже о похмельном синдроме.
В дверь ванной постучали, и Алекс простонала:
– Уходи. Мне плохо.
Наверное, одна из дочерей беспокоится за нее. Немудрено – она даже не предупредила их, что задержится, а когда они увидели ее в таком состоянии…
«Кровь на ковре. Кровь отца», – снова застучало в мозгу Алекс. На лбу выступил пот, и она склонилась над унитазом, почувствовав спазмы, но ее не вырвало – желудок был пуст. Ванная поплыла перед глазами Алекс.
Тук-тук, – громче на этот раз.
– Алекс, это я, Джим. Можно войти?
Джим? Господи, а ему-то что здесь понадобилось? Нельзя, чтобы он увидел ее такой. Джим убедится в том, что она никудышная мать и недостойна своих любящих дочерей, которые позвонили ему и попросили о помощи… Алекс была готова придушить их за это. Зачем они позвонили именно Джиму?
– Убирайся, – пробормотала она.
Но он либо не слышал, либо не хотел слышать, потому что, подняв голову, Алекс увидела, что Джим стоит перед ней, скрестив руки на груди. Сейчас он казался ей гигантом из рекламного ролика. Она захихикала, силясь подняться с пола.
Джим подхватил ее на руки и понес в спальню. Там он опустил Алекс на кровать, и она вновь попыталась приподняться, хотя и боялась свалиться на пол. Алекс со стоном откинулась на подушку:
– Боже мой, девочки не должны видеть меня в таком виде.
– Не беспокойся о них. Я принес им еду из китайского ресторана. Они сидят внизу в холле и смотрят телевизор. – Он ухмыльнулся: – Я сказал им, что ты отравилась. К счастью, они не часто видят тебя пьяной.
При упоминании о жирной китайской кухне Алекс снова чуть не стошнило.
– Я не пьяна, – возразила она.
Джим снял с нее туфли.
– Если ты не пьяна, наверное, умираешь.
– Черта с два!
– Вот что мне больше всего нравится в тебе, Алекс. Ты никогда не сдаешься.
Она застонала и перевернулась на бок, прижав подушку к животу.
– Перестань читать мне проповеди. Поучай лучше своих подружек.
– Черт подери, Алекс, сколько можно об этом?
– А разве не с этого все началось? Ты возвращался поздно вечером, и от тебя несло джином. – Она села на постели. – Господи, Джим, неужели нельзя было подобрать кого-нибудь пореспектабельнее глупой секретарши, пользующейся дешевыми духами?
– Ну ладно, твоя взяла. Я подлец. Мне нет прощения, и ты имеешь полное право ненавидеть меня. Но не лучше ли забыть былые обиды? Хотя бы сегодня? Я здесь не для того, чтобы ссориться с тобой.
Алекс улеглась на спину и сердито уставилась на него.
– Тогда зачем ты здесь?
Ей хотелось ненавидеть Джима, но в полумраке спальни его силуэт казался таким родным, что к горлу ее подступили рыдания.
И она заплакала, горько всхлипывая и цепляясь за Джима как за соломинку. Она оплакивала отца… маму… самого Джима и все, что они потеряли. Злость Алекс куда-то улетучилась, осталась только горечь и печаль.
Кроме мамы, только Джим знал о том, что она делала аборт. Ее первая беременность закончилась выкидышем, и Алекс чувствовала себя ужасно, считая, что Бог наказал ее за грех юности. Когда Алекс рассказала об этом Джиму, он ни в чем не упрекнул ее. Она думала, что он будет презирать и ненавидеть ее, но он обнял Алекс, пока она, всхлипывая, как сейчас, изливала ему свою душу.
– Джим, Джим, – захлебывалась рыданиями Алекс. – Ну почему все так получилось? Почему?
Глава 10
– За тридцать два года юридической практики у меня впервые такой случай. – Том Кэткарт задумчиво отхлебнул кофе из кружки. – Лидию наверняка отпустили бы под залог, если бы не ее признание. Судья был на стороне миссис Сигрейв, и она знала, что он хочет от нее услышать, но… не сказала этого.
Дафна вздохнула, рассеянно ковыряя вилкой салат из креветок. Она была расстроена, но не видела в этом ничего нового. А вот безнадежность и отчаяние крепли в ней с каждым днем.
– Раньше казалось, я понимала, что происходит в душе мамы, – печально произнесла она. – Все ее суждения были предсказуемы – будь то мнение о поступках моих сестер или советы по воспитанию детей. Даже то, что она заказывала в ресторане. Непростительная самонадеянность с моей стороны – никогда нельзя точно угадать намерения другого человека.
Дафна и Кэткарт завтракали в залитом солнцем кафе неподалеку от офиса адвоката. Он предложил перекусить здесь, вдали от трезвонящих телефонов и жужжания факсов. Надоедливые звонки репортеров и новых клиентов, привлеченных скандальной известностью защитника миссис Сигрейв. Дафна отметила, что дела в конторе «Кэткарт, Дженкинс и Холт» пошли в гору.
Однако для его несчастной клиентки почти ничего не изменилось. Мама уже четвертую неделю находилась в тюрьме, а тем временем холодные майские ветры сменились теплым бризом, предвещавшим начало лета, улицы утопали в цветах – пышная герань и вьющиеся розы радовали глаз.
Дафна хотела, чтобы Китти тоже пришла на встречу с Кэткартом, но у сестры сейчас не менее важное дело. Она собрала у себя в кафе подруг матери из общества леди-садоводов: несколько дней назад женщины решили подать прошение в суд с просьбой отпустить миссис Сигрейв на поруки, и Китти надеялась уговорить их дать письменные показания в суде, свидетельствующие о спокойном характере матери и ее многочисленных добрых делах. Но пока согласились только мисс Холлиман и престарелая миссис Картер. Остальные же побоялись, что это бросит тень на их репутацию.
Китти оказалась более терпимой, чем Дафна, которая сразу заклеймила их как предательниц, и предложила сестре встретиться с Кэткартом, а сама направилась уговаривать садовниц.
Кэткарт удрученно покачал головой:
– Я делал все, что мог, но она не давала мне развернуться. Можно подумать, миссис Сигрейв не терпится, чтобы ее осудили.
«Хороший он человек, – подумала Дафна. – Немного высокомерный, самонадеянный, но, в сущности, глубоко порядочный. Похоже, он расстроился не из-за профессиональных амбиций, а потому, что не может помочь матери».
«Никогда не доверяй мужчинам, которые носят брюки с подтяжками», – вспомнилось ей одно из странных маминых предостережений. Удивительное совпадение – Кэткарт постоянно носит подтяжки, причем постоянно их меняет: к примеру, сегодня на нем желтые с черными циферблатами. Правда, после манжет с монограммой и кожаных туфель от Гуччи – Роджер предпочитал респектабельный стиль – веселенькие подтяжки Кэткарта смотрелись довольно оригинально.
Дафна перешла прямо к делу:
– Давайте пока сосредоточимся на том, что в наших силах. Во-первых, почему бы не приблизить дату суда? Четырнадцатое августа еще не скоро, а моя мама женщина пожилая. Четыре месяца ожидания – большой срок.
Дафна, конечно, понимала, что процесс может затянуться на годы, но при одной мысли об этом ею овладевало отчаяние. Единственный выход – делать все от нее зависящее, чтобы обеспечить матери надежную защиту.
«Кэткарт – хороший адвокат… но что, если он недостаточно опытен для такого сложного дела?» Вдруг Роджер прав? Может быть, напрасно она в порыве гнева отклонила предложение мужа нанять высококлассного адвоката? Да, Кэткарт профессионал, но тут нужна и определенная смелость – не каждый решится выступить против Брюса Хо.
Дафна напряженно ждала, что он ответит. Если Кэткарт начнет юлить и вилять, она не раздумывая откажется от его услуг.
Адвокат откашлялся, откинулся на спинку стула и поправил подтяжки.
– Я понимаю, чем мы рискуем, Дафна, но в интересах вашей матери следует придерживаться прежней тактики. Чем больше у нас будет времени, тем лучше. Я сделаю все возможное, чтобы ее освободили под залог. Хо выступает против – он жаждет крови, но я надеюсь на лояльность судьи, который, кажется, не прочь отпустить ее. А пока необходимо использовать все, чем мы располагаем, даже если это не потребует непосредственного участия самой Лидии. – Внезапно весь респектабельный лоск слетел с Кэткарта, и он напомнил Дафне хитрого карточного шулера.
Насторожившись, Дафна спросила:
– Что вы намерены предпринять? – Расследование уже началось, и если не считать нескольких маминых знакомых, согласившихся свидетельствовать в ее пользу, положительных сдвигов почти не было. В этой ситуации любые факты, способные помочь маме, должны быть взяты на вооружение.
Например, медсестра, о которой узнала Китти. Разыскать ее пока не удалось, но даже эта ниточка лучше, чем ничего. Как только Берил заговорит, а Алекс наконец ответит на их звонки, дело сдвинется с мертвой точки.
– Я намерен сыграть на психическом расстройстве вашей матери, – ответил Кэткарт.
Дафна растерялась:
– На психическом расстройстве? Но мама ни разу в жизни не пользовалась услугами психиатра. Она всегда считала это блажью. Впрочем, я слышала, будто незадолго до смерти отца мама принимала антидепрессанты, но не знаю, правда ли это.
– Мы скоро все выясним.
– Но как вы узнаете, если мама это не подтвердит?
– С завтрашнего дня она начнет посещать психотерапевта.
– Но как вам…
– Вы хотите сказать, что я не заручился согласием вашей матери? Но так распорядился суд. Кендалл принял это предложение сегодня утром. И он согласен пересмотреть решение об освобождении под залог, если будут приведены показания врача-психиатра. Эйвери Шайнер – слышали о таком? Я с ним работал – он хороший специалист, а главное, не сотрудничает с окружным прокурором.
При упоминании о прокуроре Хо Дафна подумала о Джонни, и сердце ее забилось быстрее. Что на это сказать? Да ничего – если не считать поцелуй и ночь, проведенную без сна.
– И вы полагаете, это даст моей матери шанс выйти из тюрьмы? Ее признают невиновной на основе медицинской экспертизы?
– Нет, не совсем так. Объявить ее невменяемой тоже рискованно. Во-первых, временное помешательство, по мнению суда, не заслуживает снисхождения. В тюрьму миссис Сигрейв не отправят, но остаток жизни она проведет в психиатрической клинике, и неизвестно, что хуже. Я предлагаю другой вариант. Мы докажем суду, что ваша мать находится в здравом рассудке и совершила убийство, потеряв самоконтроль. Она раскаивается в содеянном и сама просит, чтобы ее наказали, то есть действует не в своих интересах. Следовательно, судить ее по всей строгости закона нельзя.
Дафна обдумывала его слова. Пытаясь доказать, что мама была доведена до грани, придется выставить отца чудовищем или по крайней мере неверным мужем. Справедливо ли это по отношению к отцу? И нужна ли им всем еще большая огласка семейной трагедии?
«Иного пути нет, – подумала она. – Пусть имя отца смешают с грязью – сейчас речь идет о маминой жизни».
– Что вы предлагаете? – спросила Дафна адвоката.
– Я бы хотел, чтобы вы дали согласие на опеку. А это значит, что пока ваша мать не в состоянии позаботиться о себе сама, вы с сестрами несете за нее ответственность.
– И можем выхлопотать для нее освобождение под залог?
– Вот именно.
Дафна кивнула и с уважением взглянула на собеседника. Кэткарт, конечно, не Кларенс Дарроу, но и его не так-то легко провести. Китти правильно сделала, что выбрала именно его.
– Буду откровенна с вами, Том. Я категорически против того, чтобы мать выставили невменяемой, но у нас нет другого выхода. Поговорив об этом с Китти, я дам вам знать. Вы будете у себя в офисе вечером?
Он взглянул на часы.
– До половины восьмого или даже до восьми – если жена не потребует, чтобы я пришел раньше. К тому же я должен повидаться с вашей матерью по дороге в офис.
– Странно, но кажется, мама никогда еще не видела все так ясно, как сейчас.
– Что вы имеете в виду? Дафна замялась.
– Мама обожала отца. Вам в это трудно поверить, но дело не в том, что она мало любила или даже втайне ненавидела его. Она слишком любила отца. И заплатила за эту любовь.
– Как это?
– Любить человека слишком сильно – значит, делать все, чтобы его образ остался незапятнанным. Ради этого можно лгать самой себе, закрывать глаза на правду. И даже убить свою любовь.
Дафна умолкла и огляделась. За столиками сидели нарядные посетители, разговаривали, улыбались. Как это не похоже на хмурую нью-йоркскую публику! Но что скрывается за этими улыбками и приветливыми взглядами? Какое отчаяние, какие трагедии прячут люди от посторонних глаз?
– Женам изменяют большинство мужей. Но их же не убивают, – заметил Кэткарт.
Дафна покачала головой:
– Я понимаю, это звучит неправдоподобно, но… Представьте, что у вас прекрасная ваза, которую вы бережете как зеницу ока. И вот однажды вы замечаете на ней трещину. Ваза все еще держит воду, но она уже с дефектом. И каждый раз, стоит вам взглянуть на трещину, ваше сердце сжимается. В конце концов вы решаетесь выбросить вазу, но перед этим вы разбиваете ее, чтобы она никому не досталась.
– Интересная аналогия, – произнес адвокат.
Дафна подождала, пока официантка убирала тарелки со стола. Сама она почти не притронулась к салату из креветок. В последнее время у нее пропал аппетит.
– Это только мое предположение. – Дафна пожала плечами.
Она не сказала Кэткарту, что ее догадка ближе всего к истине. Дафна знала, к чему приводит безграничная любовь человека, который любит вопреки всему и готов пожертвовать ради этой любви самым дорогим, что у него есть. Разве не такую любовь она сама испытывала к Джонни?
Последний раз Дафна виделась с ним на прошлой неделе – он заехал в «Приятное чаепитие», когда она говорила по телефону с Роджером. Дафна страшно разозлилась на мужа: сколько можно откладывать? И что это за отговорки? Видите ли, его практика переживает кризис. «Я прилечу на следующей неделе, – пообещал Роджер. – Не беспокойся о детях – папа и мама позаботятся о них. Кстати, они передают тебе привет».
Дафна так и не поняла, кого он имеет в виду – своих родителей или детей. Ей хотелось думать, что Кайла и Дженни.
В этот момент вошел Джонни. В джинсах и кожаной куртке он напомнил ей того парня, с которым двадцать лет назад она готова была сбежать в такое же дождливое майское утро. В тот день Дафна так же разозлилась на отца, как сейчас на Роджера.
– Джонни! Тебе не терпится выпить чаю с булочками? – спросила она преувеличенно бодрым тоном, чтобы Глэдис Хонейк и Мак Макартур, сидевшие за соседним столиком, не догадались, что они не просто друзья.
– Спасибо, я на минутку. Возьми. – Джонни протянул ей запечатанный конверт. – Откроешь его потом.
Они немного поболтали – Джонни рассказал о своем сыне, потом они вспомнили одноклассников, и Дафна призналась, что очень скучает по детям. Она ничего не сказала о Роджере, но Джонни понял, что Дафна расстроена. Она видела, что ему хотелось спросить ее, что случилось. Однако Джонни сдерживался, очевидно, поняв, что сейчас это неуместно. И Дафна оценила его деликатность.
Когда он ушел, Дафна поднялась в гостевую спальню и вскрыла конверт. Там оказалось не письмо, а буклет: комната на двоих и завтрак в прибрежном отеле, расположенном в нескольких милях от Мирамонте. Записки не было. Да она и не нужна. Предложение Джонни понятно без слов.
Развернув буклет, она увидела два смятых билета на автобус. Они упали на пол, и, подобрав их, Дафна увидела, что автобус должен был отправиться двадцать один год назад, в ту ночь, когда они с Джонни решили сбежать. И все эти годы он хранил их.
Дафна опустилась на постель, и слезы потекли по ее щекам. «Еще не поздно – мы еще можем успеть на свой автобус», – как бы говорил ей Джонни.
Но что, если они обманывают себя? Что, если ее чувство к Джонни так же безрассудно, как та любовь, которая убила ее отца?
Отмахнувшись от воспоминаний, Дафна взглянула на адвоката, в руках этого человека была судьба ее матери. Кэткарт глубоко задумался, и когда официантка предложила им кофе и десерт, сказал, не дожидаясь ответа Дафны:
– Счет, пожалуйста. – Наконец, вспомнив о Дафне, он произнес: – Вы дали мне неплохую пищу для размышлений. Ничего нового… просто несколько неожиданный аспект проблемы. Это поможет мне понять мотивы убийства.
Дафна протянула адвокату пакет, который передала ей Китти для матери.
– Скажите, что это от Китти.
Кэткарт заглянул в пакет – там лежала розовая картонная коробка, перевязанная ленточкой.
– А мне не положено знать, что там? – полушутливо осведомился он.
– Боитесь, что там ножовка или напильник? – Дафна горько усмехнулась. – Нет, это только пирог, который испекла сестра. Мамин любимый.
– Как он называется?
– «Леди Балтимор».
Этот пирог мама собиралась испечь к празднику в честь сорокалетия свадьбы.
По дороге домой Дафна решила заехать в местный книжный магазин «Букворм». В детстве она любила подолгу рыться в книгах, расставленных на полках аккуратными рядами. Магазин был своего рода символом Мирамонте – он пережил несколько землетрясений и сильное наводнение в 1976 году, разрушившее большинство торговых точек города.
Как и прежде, он стоял рядом с бывшим обувным магазинчиком, где теперь продавалась керамика ручной работы. «Букворм» имел солидный вид старинного здания – желтая штукатурка со временем выцвела, а разноцветная мексиканская керамическая плитка, окаймлявшая витрину, покрылась мелкими трещинками.
Войдя, Дафна почувствовала себя так, словно вернулась домой. Никаких кафетериев, клерков и плакатов – только книги, книги и книги повсюду. Популярная фантастика и художественная литература мирно соседствуют с менее известными авторами и классикой. Потертые кресла, стулья и диванчики ждут своих верных читателей-книголюбов. Рядом с кассой – залепленная снизу доверху доска объявлений: продаются котята, открывается кружок любителей вегетарианской кухни и т. д. и т. п. Единственное новшество – стойка с ароматическими маслами («каждому настроению – свой аромат»). Дафна представила, как изумится бородатый продавец, если она скажет: «А что у вас есть для женщины, решившей изменить мужу?»
Она так и не выбросила буклет, присланный ей Джонни, а сунула его в нижний ящик стола. «Так, на всякий случай».
На какой же случай? Если она, забыв об осторожности, бросится в объятия Джонни? Но даже не будь Дафна замужней женщиной с двумя детьми, у нее и так достаточно проблем – первым делом надо вызволить мать из тюрьмы.
Тем не менее мысли о Джонни не покидали Дафну – она постоянно вспоминала их последнюю встречу на берегу моря, лучи заходящего солнца и длинные тени на песке. Стоя в магазине, она возвращалась в то время, когда еще не знала Джонни, и ее кумирами были герои любимых книг – мистер Рочестер, Хитклифф. В детстве Дафна часами сидела в кресле, уткнув нос в очередной роман и переживая события вместе с его персонажами.
Она хорошо помнила тот день, когда окончательно решила стать писательницей. Дафне было тринадцать, и она только что с тяжелым вздохом перевернула последнюю страницу «Унесенных ветром». «Если бы я была автором, то обязательно написала бы, что случилось с Реттом и Скарлетт потом», – подумала она.
Вот в этом-то все и дело – ей всегда хотелось точно знать, чем заканчивается история. Разглядывая прохожих или пассажиров в автобусах, Дафна пыталась угадать, что происходит в их душах, чем они живут, о чем мечтают. Она мечтала создать для них воображаемую реальность, над которой имела бы неограниченную власть. Ее герои будут ошибаться, отчаиваться… но в конце концов найдут единственно правильный путь и обретут счастье.
За два года, прошедшие с того дня, Дафна написала несколько рассказов, живописующих душевные муки и страдания юных девиц, и наконец приступила к созданию первого в своей жизни романа в готическом духе. Она сочинила леденящую душу историю, в которой злодей упал с лошади прямо в заросли ядовитого плюща и сломал себе шею. Юная писательница гордилась своим ироничным стилем и искрометным слогом, однако издательство, куда она отослала свой шедевр, вернуло его с кратким замечанием: «А вам не приходило в голову, что от ядовитого плюща можно умереть?»
Дафна подошла к столику рядом с кассой, где лежали книжные новинки. Здесь она проводила свою первую встречу с читателями и сейчас ничуть не удивилась, увидев среди новинок свой последний роман «Прогулка после полуночи».
Улыбнувшись, Дафна провела пальцем по пыльной глянцевой обложке, на которой была изображена луна, отражающаяся в воде. Отражение напоминало женское лицо. Идея романа пришла к ней несколько лет назад, во время отпуска, проведенного вместе с Роджером в Барбадосе. Одна женщина из их отеля утонула, купаясь ночью в океане. Никто не знал, что случилось, – предполагали, что она погибла от сердечного приступа. Но, по словам ее мужа, она отличалась завидным здоровьем и отлично плавала. Дафна вернулась домой, так и не узнав причину трагедии. А сейчас подумала, что некоторые тайны лучше и не пытаться разгадывать, поэтому все ее попытки домыслить чужие истории всего лишь желание уйти от собственных проблем.
– Это теперь самый популярный роман.
Дафна обернулась к продавщице, круглолицей девушке в мешковатой блузке. Ее длинные каштановые волосы были заплетены в толстую косу.
– Писательница родилась в нашем городе, – продолжала та. – Может, слышали? Дафна Сигрейв. А старушка, убившая своего мужа, – ее мать.
Девушка с любопытством уставилась на Дафну, и та решила, что продавщица узнала ее, но, взглянув в зеркало, увидела свое мертвенно-бледное лицо. Неудивительно, что на нее таращатся как на привидение.
– Да… я что-то слышала об этом, – отозвалась она.
– Я еще не читала роман, и мне не терпится поскорее начать его, – тараторила девушка. – Когда он попал в список бестселлеров, нам едва удалось закупить его. Эта партия пришла совсем недавно. – Она указала на огромную стопку новеньких книг, от которой Дафна чуть не шарахнулась в ужасе.
Надо выбираться отсюда. Сейчас же. Пока эта настырная девица не узнала ее.
«Мечтать надо осторожно», – вспомнила Дафна слова матери. Как часто Дафна мечтала, чтобы ее романы получили признание! Но она никогда не думала, что заплатит за известность такую страшную цену.
Выходя из магазина, Дафна вспомнила, что Роджер в недавнем телефонном разговоре упоминал о нескольких сообщениях, которые оставила на автоответчике ее издательница. Дафна давно собиралась позвонить Клэр. Правда, настойчивость этой дамы действовала Дафне на нервы – той и в голову не пришло, что у нее сейчас есть дела поважнее, чем издание дополнительных трех тысяч экземпляров книги.
Теперь она поняла, почему Клэр так рвется поговорить с ней. Если роман включили в список бестселлеров в «Сан-Франциско кроникл», значит, ее книги буквально сметают с прилавков по всей стране. До сегодняшнего дня произведения Дафны издавались пятнадцатитысячным тиражом, не более. Радость Клэр понятна, но она не подумала о том, как будет чувствовать себя Дафна, наживаясь на семейной трагедии.
Идя к дому Китти, она вся взмокла, несмотря на прохладную погоду. У здания суда какой-то фокусник развлекал детвору. Глядя на смеющиеся детские мордашки, Дафна подумала о своих детях, и сердце ее сжалось. Когда-нибудь Кайл и Дженни спросят мать, как она стала знаменитой. Что она им ответит?
«Мечтать надо осторожно – мечты иногда сбываются».
Сейчас Дафна мечтала только о том, чтобы все это оказалось кошмарным сном, и она очнулась бы в Нью-Йорке, с семьей. И никогда не встречалась ни с Томом Кэткартом, ни с Джонни. Особенно с Джонни. Ведь если бы она не встретила его снова, то никогда бы и не узнала, как попасть на тот автобус, на котором они не уехали двадцать лет назад.
От быстрой ходьбы закололо в боку, и Дафна с трудом добралась до дома сестры. Войдя через заднюю дверь на кухню, она рухнула на стул. Китти вынула свежеиспеченный пирог из печи и взглянула на сестру. В смешных рукавичках, сшитых в виде клешней краба, которые Дафна подарила ей на прошлое Рождество, сестра смотрелась на редкость комично.
Китти осторожно переложила пирог на поднос. От него так аппетитно пахло орехами и апельсиновыми цукатами, что у Дафны потекли слюнки.
– Как только он остынет, я отрежу тебе кусочек, – сказала Китти.
– Отрежь два. Ты отощала больше, чем я.
Китти заварила чай и отрезала два больших куска пирога.
– Вид у тебя какой-то убитый, – заметила она. – Плохие новости от Тома Кэткарта?
– Хуже. – Дафна скинула туфли под стол, где дремала кошка. – Я заглянула в книжный магазин. Похоже, мои книги пользуются бешеным успехом из-за скандала, раздутого прессой.
Китти покосилась на окно. Но фургоны телевизионщиков, окружившие их дом сразу после ареста мамы, разъехались в поисках более свежих преступлений. Во дворе не было никого, кроме ее пса, загнавшего на дерево одного из котов. Она взглянула на сестру и вздохнула:
– Даф, я понимаю, что ты чувствуешь. Но ты в этом не виновата.
– Легко тебе говорить. Ты не наживаешься на семейной трагедии. Прости, я не хотела тебя обидеть. Но… похоже, нам придется расплачиваться за все.
Китти поставила поднос с чашками и пирогом перед Дафной.
– Да, мне тоже нелегко.
– Как прошла встреча с дамами из клуба садоводов?
– Миссис Андервуд попросила у меня рецепт лимонного печенья. А Арделия Спивак предложила прислать садовника, чтобы он скосил газон перед маминым домом. Да, и еще они собрали почти двести подписей.
– То есть никто не согласился свидетельствовать в ее пользу на суде.
– Пожалуй, так.
Дафна откусила кусок пирога.
– Есть одна древняя китайская поговорка: «Настоящие друзья – как вечнозеленые сосны. Их можно узнать только зимой».
– Запомню. – Китти горько усмехнулась и налила сестре чаю. – Как прошел обед с адвокатом?
– Ничего нового. Но у Кэткарта появилась одна идея. Она рассказала Китти о предложении адвоката оформить опеку над мамой. Дафна не пришла в восторг от этой затеи, но Кэткарт прав: у них нет другого выбора. Но Китти была категорически против.
– Убедить суд, что мама не в состоянии сама о себе позаботиться, значит, признать ее невменяемой. Не знаю, как ты, Даф, а я соглашусь на это только в самом крайнем случае.
– У тебя есть идея получше?
– Думаю, пора нанести визит Берил Чапмен.
Берил Чапмен жила в нескольких милях от города в поселке, который некогда процветал, а теперь пришел в упадок. И все из-за того, что его тихую улочку расширили и соединили с въездом на четырехполосное шоссе, переходящее в автостраду. Цены на земельные участки моментально упали, да так и не поднялись.
Дом Берил с плоской крышей и потрескавшимися от времени стенами, покрытыми плесенью, представлял собой печальное зрелище. От него веяло заброшенностью и унынием. Это впечатление не могли рассеять ни дешевые «преобразования», как, например, крохотная веранда, ни розовые кусты, посаженные вдоль тропинки, ведущей к крыльцу.
Берил поговорила с сестрами по телефону дружелюбно, но настороженно. Сказав, что у нее на вечер назначена встреча, она тем не менее пригласила их на чашечку кофе.
Берил встретила их при полном параде: тщательно уложенные волосы цвета платины, безукоризненный макияж, на который, вероятно, было потрачено не менее часа, и накладные ресницы. На ней был широкий шелковый халат. Не хватало только тюрбана и сигареты с мундштуком, чтобы довершить сходство с картинкой из модного журнала.
– Ах, девочки, – воскликнула Берил, – хорошо выглядите. Прошу вас, заходите.
Внутри дом Берил выглядел таким же запущенным и обветшалым, как и снаружи, несмотря на все попытки хозяйки придать ему уютный вид.
– Не выпить ли нам кофе в гостиной? – Берил махнула широким рукавом халата в сторону маленького столика.
– Я не хочу, спасибо, – отозвалась Китти. Заметив, что Берил нахмурилась, Дафна ответила:
– Мне черный и без сахара, пожалуйста.
Берил проплыла в кухню, шелестя шелками, и напомнила Дафне Норму Дезмонд, стареющую кинозвезду в поисках роли. На месте режиссеров они с Китти не поскупились бы на крупный план.
Бывшая подруга матери вернулась через несколько минут с двумя чашками дымящегося кофе и в сопровождении маленького белого пуделя. Заметив Дафну и Китти, собака злобно затявкала.
– Маффи, будь хорошей девочкой. – Берил подхватила собаку под мышку. – Я заперла ее в ванной – когда приходят гости, она становится прямо-таки несносной. Но у нее был такой несчастный вид. Правда, Маффи, крошка? – Она зарылась носом в курчавую шерсть пуделя и опустила его на пол. – Итак, – Берил села на диван и достала сигарету из эмалевой коробочки, – чем я могу помочь вам, девочки?
«По крайней мере перестаньте называть нас девочками», – чуть не вырвалось у Дафны, но Китти опередила ее:
– Мы здесь ради мамы.
– Да, бедная ваша мать. – Уголки ярко накрашенных губ Берил опустились. – Как Лидия? Я все время думаю о ней. Мне до сих пор не по себе от этой истории.
«Но вы не делаете ничего, чтобы помочь ей», – неприязненно подумала Дафна, а вслух сказала:
– У мамы все хорошо, насколько это возможно в ее положении. Вы не навещали ее?
Берил щелкнула зажигалкой и жадно затянулась.
– Вы не представляете, как часто я выходила из дома, твердо решив навестить Лидию, но у меня не хватает мужества это сделать. Как представлю себе бедняжку в камере… – Она поежилась и прижала костлявую руку к груди. – Но я готова помочь ей чем смогу.
– Ваша помощь нам очень нужна, – сказала Китти. – Последний раз вы говорили с мамой за несколько недель до… выстрела. Но одного я не понимаю.
– Чего именно? – осведомилась Берил.
– Почему вы поссорились с мамой? – спросила Дафна. – Лианн рассказала о вашей ссоре.
– Ссора? Я никогда не поссорилась бы с ней. Да, мы немного повздорили, хотя и знаем друг друга почти сорок лет. Пара резких слов вряд ли способна разрушить нашу дружбу.
– Значит, случилось что-то еще, так? – допытывалась Китти.
Берил злобно прищурилась, как загнанная в угол кошка.
– Не пойму, куда вы клоните.
– Позвольте освежить вашу память, – вмешалась Дафна. – Когда-то давно вы с отцом были любовниками. Нам все известно, Берил. Для вас все это в прошлом, но для мамы это было ударом.
Берил поняла, что игра проиграна, и в ней заговорила совесть.
– Что вы хотите от меня? Ну хорошо, я все ей рассказала. Я больше не могла терпеть, потому что знала о других его любовницах, знала, что он обманывал Лидию все эти годы. Она же моя подруга, черт подери! Значит, имеет право знать правду.
– А надо ли было говорить ей правду? – Китти пристально посмотрела на Берил.
– Вы сделали это не ради мамы, – вставила Дафна, – а ради себя. Вы завидовали ей. У Лидии было все, чего не имели вы, – муж, деньги. Она собиралась праздновать сороковую годовщину свадьбы, а вы… остались ни с чем.
– Это ложь! – Берил вскочила, и Маффи залаяла как оголтелая. – И не пытайтесь свалить на меня всю вину!
– Мы вас ни в чем не обвиняем, – возразила Китти. – Нам нужна ваша помощь, вот и все.
– Мы хотим, чтобы вы выступили на суде в мамину защиту, – пояснила Дафна.
Собачонка скакала вокруг нее на тонких ножках, заливисто тявкая. Берил зажала уши ладонями и закричала:
– Да заткнешься ты или нет? Заткнись сейчас же! Дафна не сразу поняла, что кричат не на нее, а на пуделя.
Китти подхватила дрожащую собачку на руки и прижала к себе.
Берил так злобно покосилась на нее, будто Китти похитила ее ребенка.
– Я ничем не смогу вам помочь, – холодно отрезала она. – Это непростительная трусость, но я не могу. У вашей матери был Берн, это так. А у меня есть незапятнанная репутация. Без нее я ничто.
Она опустилась на диван, лицо ее сморщилось, плечи поникли.
Дафна продолжала настаивать, втайне сочувствуя Берил.
– Вы ее единственная надежда. Никто лучше вас не знает, что маме довелось пережить. После стольких лет совместной жизни вдруг обнаружить, что муж, которого она боготворила, постоянно изменял ей, – это тяжелое потрясение.
Берил уронила голову на руки и всхлипнула.
– Я не думала, что она убьет его!
– Да, ничего подобного вы не могли предугадать, – согласилась Китти, – однако это произошло. И теперь настал ваш черед сказать правду.
На мгновение сестрам показалось, что Берил почти сдалась. Но тут она затрясла головой, и крупная слеза покатилась по ее увядшей щеке, оставляя за собой черный след туши.
– Это бесполезно. Лидия признала себя виновной. Мои слова ничего не изменят. Зачем же нам обеим страдать?
Дафне захотелось ударить ее. Берил напомнила ей Роджера – такая же слабовольная натура, ищущая для себя оправданий и не желающая нести ответственности за собственные поступки. Господи, как мама могла дружить с такой женщиной?
– Если суд присяжных узнает о смягчающих вину обстоятельствах… – возразила Китти.
Но Берил не дала ей договорить. Вскочив, она вырвала Маффи у Китти из рук, и собачка глухо зарычала.
– Прошу вас удалиться, – процедила Берил с язвительной учт
