Камден Пайк тяжело переживает смерть любимой девушки Вив, погибшей в автомобильной аварии. Он выжил, а Вив погибла, и Кам готов отдать что угодно за возможность все изменить или хотя бы еще разок увидеть Вив. И однажды случается невероятное: Камден находит вход в параллельный мир, где все сложилось иначе, где Вив жива и где они снова могут быть вместе.

Эмили Хейнсворт

Второй шанс

Аннотация

Старшеклассник Камден Пайк тяжело переживает смерть любимой девушки Вив в автомобильной аварии. Ведь Вив была единственным, в чем он видел смысл своей жизни после того, как из-за травмы окончилась его спортивная карьера, а после развода родителей его дом превратился в место, где его никто не ждет. Камден не в состоянии справиться со своим горем и готов отдать все на свете за одну только возможность еще раз увидеть Вив. И неожиданно, когда он в очередной раз приходит на место гибели Вив, он видит призрачную девушку, которая указывает ему на вход в другое измерение, где Вив жива и Камден может попробовать изменить ход истории

Эмили Хейнсворт

Второй шанс

Посвящается Стефану, показавшему мне другой мир, и Кортни, с чьей помощью я нашла в него дорогу.

В этом и мудрость любить и жить,

Брать, что судьба решит подарить,

Не молиться, вопросов не задавать,

Гладить кудри, уста целовать,

Плыть, куда страсти несет поток,

Обладать – и проститься, чуть минет срок.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд.

«По эту сторону Рая»

Глава первая

Уже два месяца мне снится один и тот же сон: Вив, будя громким смехом ночное эхо, появляется из-за стекла пассажирской двери, за которой горит огонь. Идет ко мне, порочно улыбаясь и покачивая бедрами. Я испытываю болезненное желание дотронуться до нее, погрузить пальцы в ее черные кудри. Позади Вив пылает жаркое пламя, и, оказавшись ближе, она превращается в темный контрастный силуэт на ярком фоне. Больше всего на свете мне хочется почувствовать аромат ее тела — от Вив всегда пахло весной, обнять, провести пальцами по коже и больше никогда уже не отпускать. Но она неожиданно останавливается и отворачивается. Отблески пламени играют на ее щеке. Хочется кричать, но я нем. Хочется дотянуться до нее, но меня словно разбил паралич. Вив разворачивается и уходит обратно, в огонь. Снова уходит.

Сжимаю пальцы в кулак и просыпаюсь. У библиотечного стола с видом человека, не знающего, что делать, стоит Майк Лиу.

Привет, Кам. Звонок прозвенел.

Вытираю уголок рта рукой и отрываю лицо от лежащего на столе блокнота. Спираль, которой скреплены страницы, оставила на щеке глубокий ребристый след.

Спасибо.

Прежде чем уйти, Майк поправляет лямки висящего за спиной рюкзака.

Не за что.

Глядя на его удаляющуюся спину, жалею, что ничего не смог сказать ему, кроме этих слов. Но с некоторых пор и пара слов стала для меня непозволительной роскошью.

Старшеклассники, сидевшие в читальном зале, разошлись, и я остался в одиночестве.

Смотрю в окно, откинувшись на спинку стула. С того места, где я сижу, отлично видны угол здания и перекресток. Долго смотрю туда, где случилась трагедия, до тех пор, пока за стеклом не появляется и, промелькнув, не исчезает женская головка со спутанными черными волосами. Вскакиваю на ноги, чуть не опрокинув стул. Замерев на месте и не дыша, я часто моргаю, пытаясь понять, что это было, но, похоже, мимо окна всего лишь пролетела ворона. Я выдыхаю. Вив нет в живых уже целых два месяца, но мне все время кажется, что она где-то рядом. Она везде и нигде.

На дворе начало октября, но на улице слишком жарко для этого времени года. Бабье лето. С деревьев еще не облетела листва, а с цветов — лепестки. Жизнь бьет ключом. Скорее бы пришла зима и заморозила все кругом.

Мне пора на урок тригонометрии, но вместо того чтобы отправиться туда, я бегу на угол. Пришлось поработать над расписанием занятий, но теперь я могу видеть эту часть здания из окон всех классов, в которых приходится бывать на протяжении дня. Для постороннего взгляда это обычный, ничем не примечательный перекресток. Переломившийся пополам столб уличного освещения заменили новым, повреждения на газоне и бордюре устранены. Фотографии, рисунки и мягкие игрушки выгорели на солнце и превращаются постепенно в одно сплошное безликое месиво. Цветы, которые я принес на неделе, увяли.

С момента трагедии прошло два месяца.

Сегодня ровно шестьдесят дней.

Если точнее, сегодня вечером.

Стараюсь не смотреть на фотографии, с которых улыбается Вив, но одна из них все же привлекает внимание. Она из ежегодного школьного альбома. Тогда Вив, едва успев стать старшеклассницей, записалась в группу поддержки нашей футбольной команды. Ее фигура еще не сформировалась, это видно по тому, как нескладно сидит на ней форма. В волосах красные и белые ленты. На щеках здоровый румянец; улыбка еще шире, чем мне казалось, когда Вив была жива. Заставляю себя еще раз прочесть записи на памятной доске, хоть и знаю их все наизусть.

«Вив, нам тебя не хватает».

Почему плохие вещи случаются только с хорошими людьми? Мне тебя не хватает, Вив. Поверить не могу в то, что тебя нет. Сжимаю кулаки, чувствуя, как кончики ногтей впиваются в ладони. С другими все не так. На самом деле всем только кажется, что им не хватает Вив. Я помню всех оставивших подписи в ее память. Никто из них не считал ее близкой подругой. Нельзя резко отказываться от участия в общественной жизни, как это сделала она. В таком случае ты либо перестаешь быть своим, либо становишься изгоем, как я.

Хочется курить.

На дне рюкзака спрятана пачка сигарет. Копаюсь в тетрадях и листах бумаги, стараясь ее найти. Наконец под пальцами шуршит целлофан. Вынув помятую пачку, стучу ею по ладони. Подняв картонную крышечку, достаю сигарету, засовываю в рот и хлопаю по карманам в поисках зажигалки. В карманах бардак, ничего не найти, и я раздражаюсь. Снова копаюсь в рюкзаке, пока не нащупываю небольшую выпуклость под подкладкой — ну, наконец-то. В подкладке небольшая прореха, и я, желая скорее закурить, еще больше рву ее, чтобы вытащить застрявшую зажигалку. Неожиданно оказывается, что вместо дешевенькой «Бик» я держу в руке свою старую «Зиппо». Эта неожиданная находка заставляет меня замереть на месте.

Опомнившись, провожу пальцами по монограмме, сделанной Вив в честь моего семнадцатого дня рождения. Это инициалы: две буквы — «К» и «П». Зажимаю металлическую коробочку в кулаке, чтобы не видеть гравировки, но чувствую ее кончиками пальцев, а это, оказывается, еще хуже.

Зажигалка холодная, гладкая и твердая. Сжимаю пальцы, пока они не становятся совсем белыми. Не успев даже осознать, что я делаю, забрасываю прямоугольную коробочку в искалеченные кусты, в которые влетела машина Вив. Я уверен, это то самое место, потому что, очнувшись рядом с ее бездыханным телом, пахнущим бензином и засыпанным осколками стекла, я вышел из машины и, обходя ее, упал в эти кусты. Колючие и жесткие ветки исцарапали меня, и спустя несколько дней после аварии я все еще видел следы под рубашкой. Я плохо помню события того вечера; только искаженные после удара о стекло водительской двери черты окровавленного лица Вив да эти чертовы кусты врезались в память навечно.

Если бы я не уронил проклятую зажигалку и Вив, хохоча и называя меня растеряхой, не нагнулась бы, чтобы помочь ее найти, — а главное, если бы она не гнала так, торопясь завалиться в постель у меня дома, — и если бы на улице не было так мокро из-за дождя — мне бы, возможно, не пришлось стоять, глядя на место, где окончилась ее короткая жизнь.

Лучше б погиб я, а не она.

Проклятая зажигалка.

Зря я сюда пришел. Мне всегда становится хуже на этом месте. Стою у столба, гладя рукой его шероховатую поверхность, и вдруг сзади кто-то окликает меня.

Кам?

Я оборачиваюсь, но никого не вижу. Сделав полный круг, так никого и не нахожу, но кто-то же произнес мое имя: ослышаться я не мог. Голос женский, но странный, с отчетливыми металлическими нотками, как будто его обладатель говорит сквозь вращающиеся лопасти вентилятора.

Мистер Пайк?

На этот раз меня окликнул мужчина, низким глухим голосом. Развернувшись снова, я вижу учителя физкультуры и заместителя директора Фаулер Хай Скул, мистера Рида. Подойдя ближе, он оценивающе смотрит на меня. Это взгляд педагога; почувствовав его на себе, ученик должен понимать, что учитель видит его насквозь. Мистер Рид тренирует школьную команду, но я из нее ушел, и с тех пор его пронзительный взгляд на меня не действует.

Пайк, ты находишься на территории школы.

Стою молча, ожидая высказывания по существу.

Выхватив сигарету изо рта, тренер подает ее мне. Черт.

Знаю, тебе уже исполнилось восемнадцать, но на территории школы курить все равно запрещено.

Подняв руку, тренер указывает на другую сторону улицы, где находится украшенная разноцветными граффити автобусная остановка, на которую вынуждены ходить все школьные курильщики — не важно, ученики или педагоги.

Если собираешься продолжать курить, делай это за пределами школы.

Смотрю на скамейку, скрывающуюся за видавшим виды небьющимся стеклом. Оно так исцарапано, что почти потеряло способность пропускать солнечный свет. Оглядываюсь на памятную доску Вив, на фотографии, кусты и фонарный столб. Через стекло всего этого я не увижу. Смотрю на незажженную сигарету в руке. Разве я мог подумать, что придется курить, стоя возле памятной доски, посвященной ей? Без нее? Выкидываю сигарету в урну.

Я бросил, сэр.

Вот так — три слова, и все. Ухожу прежде, чем мистер Рид — не хочу называть его тренером — успевает ответить. Представляю себе, как он раздосадован.

Мне положено быть на уроке тригонометрии. Медленно бреду обратно к школе и, дойдя до крыльца, открываю потрепанную металлическую дверь. Вхожу в коридор, ведущий к художественной мастерской.

Камден… — зовет меня тренер.

Бросаю в мусорную корзину полупустую пачку сигарет и, не останавливаясь, иду дальше. Дверь, щелкнув замком, закрывается за моей спиной.

Толпа, как всегда, выплескивается из столовой в коридор. Последовательное сокращение бюджета в сочетании с не слишком удачными попытками пополнить школьную казну за счет продажи выпечки привело к тому, что в школах, при наличии огромных столовых, ученики предпочитают завтракать в темных обшарпанных коридорах, вместо того чтобы сидеть в ярко освещенном помещении за столом, вдыхая запах несвежей пиццы. Так поступают практически все, включая меня.

В коридоре на равном расстоянии друг от друга расположены ниши, в которых скрываются двери, ведущие в аудитории. Эти ниши пользуются особой популярностью, потому что в них уютно, но мне достаточно быстро удается отыскать свободное место. Там уже сидят две девушки. Я присаживаюсь рядом с ними, а они тайком наблюдают за мной. Сажусь на пол, скрестив ноги, и стараюсь не смотреть на соседок. Одна из них что-то тихо говорит подруге, и обе застегивают молнии на рюкзаках. Я испытываю облегчение — они явно собираются уходить.

Однако вместо этого одна из девушек подходит и становится на колени рядом со мной.

— Привет...

У девушки рыжие волосы и лицо, формой напоминающее сердце. Я ее не знаю. Может быть, из девятого, а может, и десятиклассница, не знающая, как себя вести. Я отворачиваюсь и делаю вид, что не заметил ее присутствия.

Я хотела сказать... — продолжает она мягко, — что я тебе сочувствую. Мы не были знакомы, но мне ее очень жаль. Она была такая красивая.

Волосы, упавшие на лицо, закрывают глаза. Я продолжаю сидеть, не поднимая головы, и веду себя так, словно никого рядом нет.

Повисает неловкая пауза, длящаяся, наверное, секунд тридцать. Девушка продолжает стоять возле меня на коленях, ожидая ответа. Я смотрю в пол, изучая узор на плитке, и думаю о том, что людям не стоит напрягаться, изображая сочувствие. Наконец до рыжей доходит неуместность ее поведения. Не говоря более ни слова, она поднимается на ноги, берет рюкзак и присоединяется к подруге.

Ну, что? — спрашивает ее та. — Теперь ты мне веришь?

Они уходят, и я облегченно выдыхаю.

Завтракать я не собираюсь. Обычно мы с Вив ходили в кафе за пределами школы или просто шли курить. У меня с собой книга, которую я должен прочесть к ближайшему уроку литературы. Достаю ее из рюкзака. О чем она, я не знаю, но если ты чем-нибудь занят, шансы, что с тобой кто-нибудь заговорит, существенно уменьшаются. В коридоре глухие стены, а окна столовой выходят на школьный стадион, поэтому большая перемена — единственное за день время, когда я не вижу тот самый угол. Открываю книгу и стараюсь вжаться в стену, чтобы просидеть остаток перемены никем не замеченным. Голоса завтракающих учеников сливаются, превращаясь в неразборчивый гул.

Очевидно, я задремал, потому что глухой удар от падения рюкзака застает меня врасплох. Майк. А я и забыл, что он говорил что-то о том, что собирается найти меня на большой перемене. Возвращаюсь к книге, старательно делая вид, будто занят чтением, но потом замечаю, что держу ее вверх ногами. Майк тоже это видит, но, не говоря ни слова, садится рядом и вынимает из рюкзака планшет.

Монотонный гул толпы разрывает чей-то оскорбительно громкий гомон, заставляя меня оторвать взгляд от бесполезной книги. Логан Вест и Шариф Рахман топают по коридору во главе целой группы моих бывших товарищей по команде.

Здорово, Лиу! — громко кричит Шариф, завидев Майка.

Рахман, — отвечает Майк. — Как дела?

Привет, Пайк! — вопит Логан, окончательно выводя меня из себя. Если бы Вив сидела в нише рядом со мной, я бы его даже не заметил.

Они отваливают, а я продолжаю сидеть не шелохнувшись. Майк что-то рисует на приколотом к планшету листке бумаги, полностью отключившись от происходящего. Достав энергетический шоколадный батончик, он разрывает обертку и начинает жевать. Поверить не могу в то, что он по-прежнему ест эти штуки. Раньше, когда я еще был в команде, ни одной игры не мог без них провести, но на вкус они как покрытые шоколадом древесные опилки. В глубине ниши темно, и Майк, откинувшись назад, исчезает в тени, продолжая одновременно рисовать и жевать. А я сижу неподвижно, как каменное изваяние, и не знаю, что сказать.

Слушай, Кам... — неожиданно обращается ко мне Майк. — Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Нет, все в порядке, — отвечаю я, садясь прямо.

Опустив карандаш, Майк искоса смотрит на меня. Такие взгляды он, помнится, бросал на меня, когда я плохо играл. Я напрягаюсь, и он это замечает.

Да я просто... заметил, что ты все время на этот угол ходишь. Это нездоровая фигня, брат.

Вот чем отличается Майк от остальных ребят, проходящих мимо нас по коридору: он единственный человек, с кем я продолжаю дружить, — и он остался моим другом.

И в данный момент я его за это ненавижу.

Да нет, все нормально. Все будет хорошо, — повторяю я.

Майк качает головой.

Ты никогда не думал, что тебе лучше забыть об этой доске? — спрашивает он, стараясь говорить как можно тише. — Я имею в виду записки, фотографии и все такое?

Я поднимаю голову и впервые за всю перемену смотрю на него. Заглянув мне в глаза, Майк тут же дает задний ход.

Да нет, — говорит он, — это я так. Просто хотел сказать, что это тебе не на пользу.

Крепко сжимаю челюсти. Мы оба пожалеем, если я сейчас открою рот. Встаю и, захватив рюкзак, ухожу. Звенит звонок, и коридор заполняется людьми. Приходится проталкиваться между ними, чтобы пробраться к шкафчикам, стоящим в другом конце, так как для пятого урока мне нужна книга по истории.

Добравшись наконец до дверцы, я дважды набираю неверный код. Чтобы вспомнить нужную комбинацию, произношу цифры вслух. 17... 08... 31.

Третья попытка оказывается успешной, и я, отодвинув щеколду, открываю дверцу шкафчика. «История Второй мировой войны» первая в стопке книг, хранящихся у задней стенки ящика. Тянусь за ней, но чья-то мощная рука захлопывает дверцу прямо у меня перед носом. Толстые мясистые пальцы распластаны по металлической поверхности перед моими глазами. Их обладатель жарко дышит мне в шею, распространяя запах жареной картошки. Я поворачиваюсь и вижу перед собой раздувающиеся ноздри Логана. Он похож на быка, а я стою между ним и красными шкафчиками. Рукой он преграждает мне путь. Логан, поджав губы, недобро смотрит на меня немигающим взглядом. Короткие светлые волосы на его голове намазаны гелем и уложены в виде острых шипов. Я отворачиваюсь. Два года назад я был таким же, как он. Два месяца назад мне, как и ему, было бы все равно. Он, смеясь, протягивает вперед вторую руку и шлепает Шарифа по подставленной ладони у меня над головой. Наблюдаю за их уходом. Где-то на середине коридора Логан подскакивает и касается потолка кончиками пальцев. Они движутся по опустевшей школе, как хозяева.

Так и не открыв шкафчик, я ухожу, не обращая внимания на звонок на урок, туда же, откуда пришел. Выходя на улицу, я даже не удосуживаюсь взглянуть на секретарей, сидящих в главном офисе. Мне ужасно хочется оказаться как можно дальше от этой идиотской школы, черт бы ее побрал.

Глава вторая

Дома никого нет. Брожу по комнатам, пытаясь понять, где лучше расположиться, до тех пор, пока мне не становится ясно, что оставаться здесь я не хочу. В каждой комнате есть участок, в котором раньше что-то было — стул, стереосистема, книжный шкаф или гардероб. Мама так и не заполнила зияющие дыры после того, как ушел отец, и раньше мне казалось, что это неважно. Но после аварии я, кроме этих пустот, ничего в доме не вижу. Наконец я решаю остаться в кухне. Открываю холодильник, заглядываю внутрь и снова закрываю дверцу. Замечаю оставленную мамой записку, лежащую в вазе для фруктов между размякшей грушей и почерневшим бананом. Мама так и не освоила искусство эсэмэсок, так что ваза с фруктами продолжает выполнять функцию почтового ящика. К записке приложено несколько купюр.

Кам.

Надеюсь, ты не «забудешь» зайти к доктору Саммерс.

Буду поздно. Возьми деньги и закажи пиццу.

Люблю. Мама.

Пересчитав купюры, кладу их в карман. Сумма не изменилась — денег по-прежнему достаточно, чтобы поесть самому и накормить Вив. Ищу глазами карточку с номером доставки пиццы, висящую на двери холодильника. Компания называется «Скорая пицца-помощь», потому что курьер развозит заказы на мини-вэне, раньше служившем каретой «скорой помощи». Вив считала эту коммерческую идею гениальной. Она смешила ее до слез. Звоня им, она говорила что-нибудь вроде: «Нам нужна помощь. Привезите, пожалуйста, пеперони. Ситуация критическая!»

Мы оба неизменно смеялись над этой глупой шуткой, а теперь, услышав о «скорой помощи», я не могу представить ничего, кроме сломанного столба на перекрестке и машины с выключенной мигалкой, медленно отъезжающей от тротуара.

Иду в свою комнату, падаю на кровать и засыпаю.

Мне снова снится Вив. На этот раз я этому почти что рад. Она такая красивая, такая беззаботная во сне. На этот раз в сценарии произошли изменения. Она снова выходит из огня и направляется ко мне, но... я ничего не слышу. Звук отсутствует. Вив доходит до того места у столба, где она всегда останавливается, но все происходит в полной тишине. Все как обычно — я вижу ее темные глаза, отблески пламени на щеке, — а потом кто-то меня окликает. Но это не Вив. Я уже слышал раньше этот женский голос с металлическими нотками.

— Кам? Камден!

Во сне шарю по постели рукой, пытаясь погладить Вив, но ее рядом нет. Я один. Проснувшись, закрываю лицо подушкой, испытывая ненависть ко всему, и вслух, шепотом говорю о том, чего мне так мучительно не хватает с той августовской ночи. Но мой единственный молчаливый собеседник — мокрая подушка, и, кроме нее, слушать меня некому. Лежу в постели до тех пор, пока не чувствую, что отекшие веки уже просто-напросто не раскроются, если я немедленно не встану. Бреду в ванную с закрытыми глазами и встаю под душ. Прикосновение холодной воды заставляет проснуться. Кожа немеет от холода. Стою под обжигающими струями столько, сколько могу выдержать, и, только выключив душ, понимаю, что забыл раздеться.

Кабинет миссис Саммерс расположен на нижнем этаже здания с террасами, за десять кварталов от дома, в котором я живу. У дверей меня встречает, приветливо виляя хвостом, ее золотистый ретривер по имени Ланс. В кабинете стоят два невероятно мягких кожаных дивана, а у рабочего стола кресло на колесиках. Стены украшены фотографиями мужа и сына миссис Саммерс.

Я с порога понимаю, что происходит что-то необычное, потому что доктор Саммерс не сидит за столом в кресле, как это обычно бывает. Она полулежит на диване, опираясь локтем о подлокотник. На коленях планшет с листом бумаги. Ее короткие седеющие светлые волосы, как всегда, аккуратно уложены, но очки, которым положено сидеть на носу, лежат на столе. Когда я вхожу, миссис Саммерс окидывает меня взглядом внимательных глаз.

Мы не виделись с тобой почти две недели, Кам, — говорит она, улыбаясь, как обычно. — Как дела?

Извините, я забыл зайти на прошлой неделе.

Ложь получилась такой неумелой, что мне самому становится стыдно. Я прихожу в кабинет миссис Саммерс каждую пятницу ровно в четыре часа в течение последних двух лет, с тех пор, как ушел из команды. Вернее, с тех пор, как нас бросил отец. Она знает, что я чувствую по отношению к нему, что думаю о футболе и о ребятах в школе. Я всегда говорил ей все как есть, но за последние два месяца не сказал ни слова правды. Не хочу, чтобы она знала, что я чувствую после гибели Вив. Она знает, кем была для меня Вив при жизни, но в то, что творится в моей голове сейчас, я посвящать ее не готов. А творится в ней вот что: моя жизнь кончилась в тот день, когда умерла Вив. Кроме того, я считаю, что авария произошла по моей вине, и теперь, просыпаясь утром, не могу понять, ради чего остался здесь один.

От этих мыслей меня отвлекает Ланс, просовывая нос в щель между неплотно закрытой дверью и косяком. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

Миссис Саммерс тоже замечает собаку, и лицо ее проясняется.

Знаешь, я хочу нарушить правило, которое сама же и установила, — говорит она. — Пусть Ланс побудет с нами сегодня, один-единственный раз.

Прежде чем я успеваю что-нибудь ответить, собака победно врывается в комнату. Вид у пса такой, словно он только что выиграл главный приз в лотерее. Ланс занимает место у моих ног, отчаянно виляя хвостом, высунув язык и заглядывая мне в лицо. Бросаю взгляд на миссис Саммерс, снова удобно устроившуюся на соседнем диване. Она кивает, и я глажу пса по голове. А что еще остается делать, когда он так смотрит на меня?

Хороший у тебя сегодня день, — шепчу я Лансу в ухо.

А у тебя — плохой? — спрашивает доктор Саммерс, наклоняясь в мою сторону.

Прикусив язык, я смотрю на собаку, потом на нее, дивясь тому, как ловко она использовала обстоятельства для начала разговора.

Плохой, — соглашаюсь я, понимая, что преимущество на ее стороне.

Сегодня ровно два месяца, я не ошиблась?

Вопрос, видимо, риторический.

И что ты чувствуешь по этому поводу, Кам?

Сижу, стиснув зубы, вцепившись обеими руками в холку Ланса, покрытую рыжеватой шерстью. Немного успокоившись, разжимаю пальцы и виновато глажу его. Пес, взглянув на меня огромными карими глазами, принимается лизать руку.

Ты всеми силами стараешься не говорить о Вив с тех пор, как она умерла...

Слезы жгут глаза, как будто кто-то плеснул в лицо кислотой. Кусаю себя за щеку изнутри, пристально глядя в точку прямо перед собой. Никогда не плакал в кабинете миссис Саммерс и не собираюсь. Она почти наверняка понимает, что я ей лгал. От этой мысли мне становится еще хуже. Ланс, упав на пол, переворачивается, подставляя живот.

Кам, — говорит миссис Саммерс тихим, ласковым голосом, — мне можно рассказать.

Провожу пальцами по мягкой золотистой шерстке на животе Ланса. На миссис Саммерс я не смотрю намеренно, стараясь избегать ее вопросительного взгляда. Долго мне его не выдержать.

Мне снится один и тот же сон, о Вив, — говорю я.

Плечи миссис Саммерс расслабляются: видимо, она сочла, что для одного раза подробностей достаточно.

Он повторяется снова и снова. Сначала Вив идет ко мне, потом отворачивается...

Миссис Саммерс рассказывает, что может означать этот сон. Я делаю вид, что слушаю. Обычная психологическая болтовня, но нужно сохранять заинтересованный вид, иначе она меня просто не выпустит из кабинета. К пяти часам чувствую себя изможденным, но силы потрачены не зря, потому что, провожая меня, доктор Саммерс выглядит довольной.

Спасибо, что рассказал мне о своем сне, Кам, — говорит она, пожимая мое плечо. — Понимаю, тебе больно, и в такой ситуации это нормально... но, думаю, Вив не хотела бы, чтобы ты без конца переживал.

Я глажу Ланса, но, услышав последнюю фразу, замираю, держа собаку за ухо.

В каком смысле?

У тебя впереди так много всего...

А у Вив? — спрашиваю я сухо. — У нее, по-вашему, не было будущего?

Я не это хотела сказать... — отвечает доктор Саммерс после паузы.

Так что, вы хотите, чтобы я ее забыл? — спрашиваю я, чувствуя, как кожа покрывается мурашками.

Нет, ничего подобного... — говорит миссис Саммерс. — Мне просто кажется, что Вив желает тебе добра...

Да откуда вы знаете, чего она желает? Вы даже не были с ней знакомы!

Пес пытается лизнуть мою руку, но я отстраняюсь и, выскочив из кабинета, захлопываю за собой дверь. Поверить не могу в то, что миссис Саммерс, психотерапевт, к которой я регулярно хожу, пыталась вложить свои слова в уста моей мертвой девушки. Пробегаю квартал, потом другой, но вскоре травмированная нога начинает дрожать, а глаза снова наполняются слезами. Приходится снизить скорость, чтобы восстановить дыхание и успокоиться — на этот раз без помощи психотерапевта. Я даже не знаю, что собираюсь делать дальше, куда идти. Закрываю глаза и пытаюсь представить, чего бы хотела Вив. Если бы она была здесь, она сказала бы... Будь она здесь, я бы знал что.

Глава третья

Похоже, осень в этом году все-таки наступит. Пробродив по городу два часа, я снова оказываюсь на том же перекрестке. Жаль, не взял куртку. Одиннадцать часов; примерно в это время все и случилось. На небе сияет луна, освещая фотографии Вив, а я стою, плачу и не могу перестать. Это всего лишь несколько фотографий под пленкой, но на них Вив как живая. Глядя на снимки, можно подумать, что она просто уехала из города, а когда вернется, все случившееся окажется лишь дурным сном. Кошмаром.

Стою возле столба, обхватив себя руками. Я такой везучий, что сейчас наверняка явится Рид и отчитает меня за то, что я болтаюсь по школьной территории в неурочный час. Но не прийти сюда я не мог. Не знаю, почему так важно быть здесь спустя ровно два месяца после трагедии, но с другой стороны, это все равно что спросить меня, почему после той страшной ночи каждая прошедшая минута кажется такой значительной.

Там, где заканчивается газон и начинаются кусты, лежит большой камень. Подхожу и сажусь на него, дрожа от холода. Если бы Вив была со мной, мы бы закурили одну сигарету на двоих и грели бы руки, спрятав их друг у друга на груди под одеждой. Вспомнив, как это было, я улыбаюсь и, забыв обо всем, вспоминаю ощущения от прикосновения к ее коже... до тех пор, пока мне не приходит в голову, что, будь Вив со мной, нам незачем было бы мерзнуть на этом дурацком перекрестке. Закрываю глаза ладонями.

Где-то вне пределов видимости тормозит автомобиль — я слышу, как визжат шины, а еще через несколько секунд, подняв голову, я вижу на асфальте пляшущий свет фар. Машина выезжает из-за угла. Водитель, игнорируя запрещающий сигнал светофора, вылетает на перекресток и поворачивает в мою сторону. Автомобиль, виляя, выезжает на встречную полосу. В салоне кто-то визжит. Закрываю глаза. Машина проносится мимо, обдав меня волной теплого воздуха. Запах выхлопных газов щекочет ноздри...

Автомобиль, набирая скорость, летит вперед под струями осеннего дождя. Впереди, на перекрестке, горит зеленый свет — можно ехать. Я вкладываю сигарету в губы Вив, но «Зиппо» выскальзывает у меня из пальцев и падает в просвет между рулем и передним сиденьем. Вив убирает руку с моего бедра и, смеясь, чтобы скрыть раздражение, тянется за зажигалкой — и в этот момент загорается красный. Вив давит на тормоз, я хватаюсь за руль — в памяти от этого момента остались лишь косые струи дождя, бьющие по стеклу. Она так ни разу и не вскрикнула.

Открываю глаза. Задние подфарники пролетевшего мимо автомобиля кажутся теперь на расстоянии крошечными красными точками. Выброшенная из окна банка из-под пива три раза подпрыгивает, ударившись об асфальт, и останавливается на середине проезжей части, прежде чем я успеваю выдохнуть. Пятница, вечер. Люди развлекаются.

Стою, прислонившись к столбу. Ярко светит луна; я прячусь в тени. Ветер, набирая силу, проникает сквозь одежду, холодит кожу. На улице уже никого нет, но я, моргая время от времени, продолжаю смотреть вслед проехавшему мимо автомобилю. Как жаль, что он не врезался в столб и не убил меня заодно.

Да о чем, черт возьми, я думаю?

Расхаживаю взад-вперед мимо игрушечных медвежат, записочек и увядших цветов.

Возможно, Майк был прав... и мне действительно не стоит сюда ходить. Что толку торчать у поминальной доски, если Вив все равно не вернешь? На худой конец, стоит хотя бы признать, что авария случилась не по моей вине.

Голова болит от воспоминаний. Отчаянно хочется поговорить с Вив. Она бы поняла, что я чувствую, — она всегда меня понимала. Когда она была жива, мы как будто знали, о чем каждый из нас думает: я мог закойчить за нее фразу, а она читала мои мысли. Помню, однажды в «Кофе Хаусе» мы остановились перед стойкой, и Вив заглянула мне в глаза — как будто в душу посмотрела. Потом повернулась к бармену и сказала: «Латте с ванилью и бублик», — как будто я ее об этом попросил. Она умела дать то, чего мне не хватало. Рядом с ней я чувствовал, что живу полной жизнью.

Теперь же, кроме себя самого, поговорить не с кем.

Кам?

Вив?

Останавливаюсь возле столба. За ним снова виден свет. Прищурившись, я всматриваюсь, ожидая увидеть на дороге еще один автомобиль, но это не фары. Свет исходит откуда-то еще. Он не приближается; его источник находится не на дороге.

Кам!

Снова этот голос. Поворачиваюсь, чтобы найти того, кто говорил, но никого не вижу. Снова поворачиваюсь.

Никого нет.

Но свет не исчезает. Делаю несколько шагов в сторону, чтобы заглянуть за столб, где, как мне кажется, что-то светится. Что это? Огонь? Бросаюсь туда, где, по моему мнению, находится источник света, но останавливаюсь, упершись в растущие за столбом кусты. От страха по спине вдоль позвоночника пробегает холодок.

Это не огонь, но за столбом действительно есть что-то, испускающее зеленоватый свет.

Там стоит девушка.

И я могу видеть предметы, расположенные позади нее.

— Кам!

Кожа и одежда наполовину прозрачны, а исходящее от тела свечение окрашивает все вокруг в таинственный зеленоватый цвет. Я вижу листья, трепещущие на ветру позади нее, прямо сквозь тело.

Это безумие.

В желудке появляется ощущение, как будто я проглотил пушечное ядро и пытаюсь его переварить, но я, набравшись смелости, поднимаю глаза, чтобы взглянуть ей в лицо, пусть даже она и демон. В конце концов, во всех фильмах ужасов, а я их немало видел на своем веку, герои встречаются с демонами. Однако передо мной по-прежнему обычная девушка, только на лице какое-то странное выражение. На щеках видны потеки, как будто она недавно плакала.

Это определенно не Вив. Девушка мне не знакома.

Борясь с усиливающейся паникой, стараюсь понять, что делать. Лучше всего, конечно, бежать. Левая нога напряжена и готова унести меня как можно дальше от этого места, но правая, травмированная, похоже, не выдержит, если я снова побегу. Впрочем, через пару секунд я понимаю, что ни бежать, ни защищаться не нужно. Девушка стоит неподвижно, разглядывая меня.

Кам?

Не понимая, как нужно отвечать привидению, знающему мое имя, я молча киваю.

Девушка хлопает в ладоши и вытирает рукой заплаканное лицо.

О боже, — говорит она.

Неожиданно понимаю, что у меня галлюцинации. Я все-таки сошел с ума. Лезу в карман за телефоном, чтобы позвонить доктору Саммерс, но прежде чем я успеваю придумать, как объяснить ей то, что со мной происходит, девушка говорит нечто такое, что повергает меня в состояние глубочайшего шока.

Ты... ты привидение? — спрашивает она.

Я удивленно смотрю на нее. Девушка прозрачна и испускает зеленоватое свечение, но одежда на ней обычная, как у людей: сапоги, короткая юбка и джинсовая курточка. Волосы длинные, до плеч. Подняв руку к глазам, я долго разглядываю ее. Она непрозрачна. Я — привидение?

А ты? — спрашиваю я девушку.

Она закусывает губу. Хотел бы я знать, почему, раз уж у меня галлюцинации, я вижу не Вив, а какую-то незнакомку?

Неожиданно в голову приходит еще одно объяснение: тот автомобиль, что пронесся недавно мимо, может, он не свернул вовремя? Мог он меня сбить? Может, я и вправду мертв? Неужели мое желание сбылось?

Но если я мертв, где же Вив?

Ветер треплет волосы, пронизывая тонкую ткань рубашки. Нет, все-таки это галлюцинация. Вряд ли мертвецы испытывают холод, а мне холодно. Топаю ногой и засовываю руки в карманы. Девушка продолжает стоять передо мной, вытирая заплаканное лицо, и ничего не говорит.

Ты меня не слышишь? Ты привидение?

Девушка хмурится, что приводит меня в состояние полнейшего потрясения, потому что она стоит между мной и стеной школы, и прямо сквозь ее наморщенный лоб просвечивает окно художественной мастерской. Поджав губы, она лезет в карман, достает какой-то предмет и протягивает мне. Подхожу ближе, чтобы лучше видеть то, что она хочет мне показать — на случай, если она все-таки не плод моего воображения, — и, разглядев, поднимаю глаза.

На ее ладони лежит зеленый металлический прямоугольник. На боку выгравированы инициалы — «К» и «П». Привидение держит в руке зажигалку, которую я выбросил утром.

Вот чертовщина.

Кам...

Где ты взяла эту штуку? — перебиваю ее я. — Откуда ты знаешь мое имя?

На лице девушки появляется страдальческое выражение, и она, прикрыв глаза руками, снова начинает плакать.

Я бросаюсь прочь. Забыв о травме, я чувствую боль в ноге, лишь пробежав половину улицы. В голове пульсирует единственная мысль — «беги, скорее, беги», — но разве можно убежать от самого себя? Правая нога болит нестерпимо, ослабевшие мышцы отказываются служить, и приходится остановиться. Сжимаю челюсти так, что скулы сводит боль, почти такая же сильная, как в ноге. Оглядываюсь, готовясь увидеть призрачную девушку, преследующую меня, но за спиной, на дороге, никого нет. Я один.

Глава четвертая

Два месяца, один день.

Отработав половину смены в супермаркете «Смите», я сдаюсь и позволяю себе немного подумать над тем, что я видел накануне вечером. Бессонная ночь не стерла из памяти воспоминания о случившемся, и такого примитивного занятия, как сбор оставленных покупателями тележек, явно недостаточно, чтобы отвлечься. Каждый раз, оборачиваясь, я практически уверен, что снова увижу ту девушку — или по крайней мере услышу ее голос.

Может, я ошибся и передо мной был обычный человек. Привидения не носят джинсовых курточек. Глядя на нее, трудно было подумать, что она призрак... если бы, конечно, я не видел прямо сквозь нее. Пытаюсь сконцентрироваться на окружающей действительности — на покупателях, на том, что происходит на стоянке, но вместо того чтобы думать о рядах пластиковых тележек, я вновь и вновь мысленно возвращаюсь к тому, что случилось вчера вечером на перекрестке.

Может, ничего в действительности и не было. Возможно, все это мне просто приснилось, хотя вряд ли, иначе я бы не хромал сегодня утром. Нога болит ужасно — по крайней мере, убегал я вчера точно.

Может ли быть боль плодом воображения?

Скорее всего, я просто оказался психологически не готов к тому, что с момента трагедии прошло уже целых два месяца. Как это ни ужасно, но впереди еще немало круглых дат — три месяца, четыре, пять, полгода — год, наконец. Доктор Саммерс не раз говорила мне, что под воздействием стресса с людьми случаются странные вещи. Она никогда не оставит меня в покое, если узнает, что я вижу призраков и слышу голоса.

Можно, конечно, позвонить отцу.

Эта мысль оказывается настолько неожиданной, что я чуть не падаю, споткнувшись о тележку, посланную в моем направлении дамой, выложившей покупки. Можно подумать, мы с отцом в состоянии нормально поговорить.

Выуживаю наушники из-за воротника куртки и увеличиваю громкость до максимума. Никаких текстов — музыка в стиле драм-н-бэйс. Теперь мне кажется, что покупатели, входящие в магазин и выходящие из него, движутся в бешеном танцевальном ритме, бьющем в барабанные перепонки. Нет, не буду ему звонить. Мне нечего сказать. Еще один странный сон об этом перекрестке, каких я видел немало с тех пор, как умерла Вив, и все. Нет смысла демонстрировать ему слабость. Прихрамывая, иду в конец парковки, чтобы забрать тележку, оставленную на обочине дороги, и, возвращаясь, стыкую ее с цепочкой других.

Я не стану звонить ему, даже если девушка, которую я встретил, и впрямь была привидением.

Окончив смену, я не сразу иду домой. Брожу по Файетвиллю без особой цели, стараясь держаться подальше от школы и перекрестка.

Правая нога все еще побаливает, но я надеюсь размять икроножную мышцу ходьбой. Выйдя из супермаркета, иду по Первой авеню мимо ресторанчиков быстрого питания и торговых центров. Из дверей кафе под названием «Фаст Брейк» так разит жареной картошкой, что запах ощущается даже на другой стороне улицы. В кинотеатре «Шез Артист» показывают «Касабланку». Там мы впервые поцеловались. Однажды летом она устроилась на работу в кинотеатр, потому что он был расположен рядом с супермаркетом, в котором работал я. Окончив смену, я шел к ней в будку киномеханика, и мы, объедаясь попкорном, выдумывали диалоги действующих лиц иностранных фильмов, вместо того чтобы читать субтитры.

Пока шли титры с именами актеров, Вив гладила меня по шее над воротником рубашки, отчего по спине бежали мурашки, а я целовал ее в лоб над линией бровей, чтобы услышать, как она тихонько стонет от наслаждения.

Вынырнув из пучины воспоминаний, обнаруживаю, что ярко освещенные витрины магазинов и вывески ресторанов остались позади, а я медленно поднимаюсь в гору. Иду вперед до тех пор, пока дорога не заканчивается. В этом месте расположена водонапорная башня, стоящая над городом, как часовой. Мало кто ходит смотреть на этот массивный серый цилиндр, так как делать рядом с башней, в общем-то, нечего, хотя многочисленные разноцветные граффити, оставленные теми, кто здесь побывал, и свидетельствуют об обратном. На самом деле всех притягивает большая площадка у подножия водокачки. Небо над городом, если приехать сюда на закате, просто прекрасно — хотя, по правде говоря, мало кто приезжает сюда любоваться пейзажем. Мы с Вив тоже нередко останавливались здесь в ее маленьком голубом автомобильчике. Это практически единственное место в городе, где люди не беспокоят друг друга, потому что у них есть куда более приятное занятие.

Останавливаюсь на краю площадки, не желая идти дальше. Суббота, вечер — в это время здесь всегда много народа. Звуки музыки, рвущиеся из многочисленных автомобильных динамиков, смешиваются в ночном воздухе, превращаясь в какофонию. Окна по большей части закрыты, но из некоторых машин доносятся неразборчивые фразы и смех... В каждой машине по два человека.

У меня нет права находиться здесь.

Чувствую себя как человек, задыхающийся в плену зыбучих песков. Без Вив я не более чем мерзкий тип, подглядывающий в окна чужих автомобилей, пока другие занимаются любовью. Все это теперь не для меня; я даже не понимаю, зачем жить — зачем вставать утром, куда-то идти, дышать. Слушаю чужой смех, бормотание голосов и пытаюсь представить, о чем шепчутся сидящие в машинах люди. Когда-то я был одним из тех, за кем теперь наблюдаю, и чувствовал себя полноценным человеком.

Вдруг появляется ощущение, как кто-то или что-то мягко поглаживает меня сзади по шее. Отпрянув от неожиданности, чуть не падаю с насыпи. Оборачиваюсь, снова и снова хлопая ладонью по шее, ожидая увидеть позади призрак — той девушки или Вив, — но вокруг никого. Вернувшись на место, где я стоял, обнаруживаю свисающую почти до самой земли ветвь дерева. Тонкие сухие отростки на конце и гладили меня по шее. Ломаю их, а потом пытаюсь оторвать и саму ветку, но она живая, упругая, и у меня ничего не получается.

Дома тихо. Лежу в постели с закрытыми глазами, но спать мешает солнечный свет, падающий прямо на подушку. Приподнимаюсь, свешиваю с кровати правую ногу и, сидя, потираю шрам, идущий от бедра до самого колена. Тупая приглушенная боль все еще ощущается. Снова закрываю глаза и пытаюсь вспомнить, спал я ночью или нет. Может быть, и спал, но толку от этого никакого. Размышляю над тем, что лучше: мучиться, бодрствуя, или спать, видя во сне сплошные кошмары... а может быть, лучше моменты между тем и другим состоянием, когда я по крайней мере ощущаю разницу между ними? Окидываю взглядом комнату: пустые стены, груда белья возле кровати. На письменном столе беспорядок, стул лежит на полу — я уронил его, когда пришел домой вчера вечером. Но кроме меня в комнате нет ни души — ни живой, ни вымышленной, ни мертвой.

На столешнице в кухне лежит раскрытая газета. В мойке скопилась стопка грязных тарелок, а посудомоечная машина продолжает пищать, хотя в последний раз ее запускали на прошлой неделе. Открываю дверцу, закрываю снова, и писк прекращается. В вазе для фруктов нахожу новую записку от мамы.

Кам.

В понедельник процесс, придется работать все выходные.

Ищи меня в офисе; если понадоблюсь.

Прости! Скучаю. Целую, обнимаю.

Люблю.

Мама.

Бросаю записку обратно в вазу. Юристам часто приходится работать по выходным, особенно если юрист — разведенная женщина. Наливаю в кружку холодный кофе, засовываю на тридцать секунд в микроволновку и, вынув, пью без молока, разглядывая передовицу делового раздела в газете. Пролистываю статьи о бизнесе, спортивные новости на последующих страницах меня не интересуют, а на полноцветную обложку я не заглядывал... с августа.

В животе бурчит. Открыв шкаф, достаю кукурузные хлопья и одну из разнокалиберных тарелок. Половина посуды исчезла — вилки, ложки, стаканы. С таким же успехом отец мог забрать их все: мы с мамой практически перестали есть дома.

Беру телефон и набираю номер отца, чтобы отругать его за это.

Отец поднимает трубку после второго гудка.

Алло?..

Отодвинув телефон от уха, держу его перед собой на расстоянии вытянутой руки, потрясенный тем, что он ответил. Но что я хотел сказать? Слышно, как он дышит в трубку, ожидая ответа.

Кам? Дружище, это ты?

Зажимаю рукой динамик — не хочу его слышать.

Положив трубку, я в течение нескольких секунд смотрю на нее, потом поднимаю и неизвестно зачем, размахнувшись, бросаю ее на рычаг. Повторяю эту операцию снова и снова, пока от трубки не откалывается кусочек пластика. Оставляю ее болтаться, повиснув на проводе, и трубка, покачиваясь, ударяется о стену до тех пор, пока не начинает испускать короткие гудки, сигнализирующие о том, что ее следует вернуть на место во избежание отключения линии.

Держась рукой за столешницу, наклоняюсь и разглядываю лежащие на полу кусочки пластика.

Нога продолжает болеть.

Если бы Вив была здесь, я бы всего этого даже не заметил.

По крайней мере, она бы нашла что сказать.

Нужно снова сходить на перекресток. Если и есть возможность увидеть ее хотя бы еще раз в жизни, то только там. Я видел привидение, другого объяснения случившемуся я не нахожу. Даже если это была не Вив — в этом нет ничего удивительного, на свете полным-полно мертвецов, — то она должна быть где-то рядом. Она наверняка там, нужно просто ее найти...

Не может быть, чтобы Вселенная была ко мне так несправедлива.

Глава пятая

Стою на перекрестке. Над головой звездное небо. Вив улыбается мне с фотографий. Отхожу на полквартала влево, потом, вернувшись, не останавливаясь, иду в другую сторону. Возвращаюсь к месту поминовения, но ни там, ни на улице никого нет.

На перекрестке тихо и пустынно.

Воздух, который и раньше не был теплым, становится морозным, как зимой. Хорошо, что на этот раз я захватил куртку. Сажусь на камень и дышу на руки, чтобы согреться. Ужасно хочется курить. В кармане куртки есть пачка сигарет, но я ее не достаю. Наверное, привидение можно встретить где угодно, но я видел его один раз в жизни, и это было здесь. Жаль, я не уделял достаточно внимания передачам о призраках, которые так любила Вив. «Нужно быть готовым, Кам, — говорила она. — Что, если и нам однажды посчастливится встретить привидение?» Сдерживая желание закурить, пытаюсь сообразить, что мне известно о контактах с потусторонними силами, но, к сожалению, ничего, кроме неразборчивых аудиозаписей и свидетельств очевидцев, наблюдавших, как в доме сам собой гаснет свет, припомнить не могу. Никогда не видел привидения, давшего интервью на камеру или сказавшего нечто членораздельное в диктофон.

Зато я прекрасно помню, что видел накануне вечером. Только почему это была не Вив?

Поднимаюсь, прохаживаюсь туда-сюда, заглядываю за столб.

Ничего.

Я, чуть не плача, борюсь с отчаянием. Но мне почему-то все время кажется, что девушка где-то рядом.

Неожиданно я слышу какой-то посторонний звук. Напряженно прислушиваюсь. Поначалу он совсем слабый, но постепенно становится все громче, как будто его источник постепенно приближается. В нем слышны отчетливые металлические нотки, но производить такие звуки может только человек, это несомненно. Похоже, кто-то...

Плачет?

Ориентируясь по звуку, направляюсь к кустам, откуда, как мне кажется, доносятся приглушенные рыдания. Звук усиливается; мне снова становится страшно и хочется бежать. Обернувшись, я вижу за столбом слабое зеленоватое свечение, которого раньше там не было. Из него выходит девушка. Свет становится ярче, и я, не отрываясь, наблюдаю за тем, как она вытирает слезы с призрачной щеки.

Она бросает на меня такой же затравленный взгляд, как и в прошлый раз. Девушка испугана, но смотрит прямо в глаза, и я отворачиваюсь первым. Обхватив себя одной рукой за талию, она прикладывает другую руку к губам и издает тот похожий на приглушенные рыдания звук, который привлек мое внимание.

Ты здесь одна?

Что? — переспрашивает девушка, очевидно, не поняв вопроса.

С тобой есть кто-то еще? — говорю я, чувствуя, как по спине течет холодный пот.

— Ты меня не узнаешь? — спрашивает девушка, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.

Я изо всех сил стараюсь припомнить, где мог ее видеть, но все бесполезно. У девушки длинные прямые волосы, но цвет определить трудно из-за зеленого свечения. Она небольшого роста, с хорошей фигурой — как у Вив, — хотя это определенно не она. Это лицо, практически лишенное макияжа, большие темные глаза — я бы наверняка вспомнил их, если бы знал девушку. Маленький, вздернутый нос, пухлые губы. Думаю, личико выглядит мило, когда она улыбается.

Но я никогда ее не видел, это точно.

Качаю головой, дав понять, что не знаю ее.

Девушка бессильно опускает руки; ее глаза становятся печальнее. У меня появляется ощущение, как будто я, собирая картинку из кусочков, обнаруживаю, что не хватает какого-то очень важного фрагмента. Если передо мной привидение, должны быть веские причины для того, что я вижу ее, а не Вив. Если это, конечно, не розыгрыш...

Девушка продолжает нервно переминаться с ноги на ногу, поглаживая какой-то предмет, который она держит в руке. Присмотревшись, я понимаю, что это.

Эту зажигалку подарила мне на день рождения Вив, и мне не нравится, что странная девушка держит ее в кулаке. У меня возникает мысль, что, храня у себя коробочку с моими инициалами, она владеет частью моей души. Может, она считает и меня, и зажигалку своей собственностью? Рассердившись, я хочу вырвать у нее зажигалку, не задумываясь над тем, как призрак может держать ее в руке. Дотронувшись до ее пальцев, я неожиданно чувствую, что они теплые и твердые — совсем как мои. Отдергиваю руку и смотрю на нее — теперь моя ладонь и пальцы испускают такое же зеленоватое свечение, как у девушки. Я открываю рот и беззвучно кричу. Поднимаю руку выше — свечение исчезает. В тех местах, где ее пальцы касались моей кожи, ощущается покалывание.

Девушка тоже смотрит на руку. Глаза ее так широко распахнуты от удивления, что можно даже видеть белки — с зеленоватым отливом, как и все остальное.

Быстро делаю несколько шагов назад.

— Кам, постой!

Зацепившись ногой за камень, я падаю на спину. Кажется, сердце вот-вот остановится, но через секунду я уже на ногах. Выбежав на середину пустой улицы, я останавливаюсь и оборачиваюсь. Девушка держит на ладони мою зеленовато-серебристую зажигалку, как будто предлагая ее мне. Нет уж, спасибо, назад я не пойду. Не желаю приближаться к этой странной девушке. Но это моя зажигалка...

Ее подарила мне Вив.

Разобрать выражение лица девушки на расстоянии невозможно. В голову приходит миф, о котором нам рассказывали на факультативных занятиях по истории в прошлом году. Древние греки считали, что мужчина может стать жертвой чудовища в обличье женщины. Думаю, для меня все было бы уже кончено, если бы монстр появился передо мной в обличье Вив,

Девушка протягивает мне зажигалку.

Крупная мужская модель «Зиппо» кажется слишком большой для ее миниатюрной женской ладони. Серебристая сталь отражает исходящее от девушки зеленоватое сияние. Я вижу на боку зажигалки свои инициалы, выгравированные ровным, угловатым шрифтом.

Сдерживая волнение, делаю несколько шагов по направлению к девушке и, поколебавшись, протягиваю руку, чтобы взять лежащую на ее ладони серебристую коробочку. Каждый нерв в руке, объятой зеленоватым сиянием, дрожит, как натянутая струна. Беру зажигалку, зажимаю ее в кулаке... и вдыхаю исходящий от девушки аромат. От нее исходит запах, напоминающий духи, которые любила Вив, — пахнет весной. Закрываю глаза, вспоминая ее шелковистую кожу. Воспоминание практически осязаемо.

Кам, я скучала по тебе...

Вив?

Под кожей в тех местах, где моя рука касается руки девушки, ощущается покалывание. Судя по лицу, она испытывает то же самое. Наверное, это Вив... как может быть иначе? Не хочу открывать глаза. Хочу прижаться губами к шелковистой коже на тыльной стороне ее запястья, не отрываясь, подняться к плечу и выше, до самых губ, а потом слиться с ней в бесконечном поцелуе.

Девушка тянет меня к себе.

Очнись, — просит она.

Открываю глаза и понимаю, что передо мной не Вив. Меня обнимают две маленькие, но незнакомые ручки, и я могу видеть сквозь них. Привидение притягивает меня к себе, нежно, но непреклонно. Мои руки светятся. Зеленое свечение поднялось уже до локтей и ползет все выше — к плечам и груди. Покалывание усиливается, возникает ощущение, как будто через тело пропущен электрический ток. Опустив глаза, я вижу, что все тело уже испускает зеленоватый свет, и думаю... я готов. Мне уже все равно. Будь что будет.

Хочу снова закрыть глаза, как вдруг слева, едва попадая в поле зрения, появляется лицо Вив. Она смотрит прямо на меня с фотографии, висящей на памятной доске. Деревянный столб и цветная фотография выглядят бледными и невыразительными. Ярким и насыщенным кажется только зеленоватое сияние, исходящее от девушки и от меня. Она смотрит на меня. В глазах ее я читаю: «Не покидай меня».

Широко открываю глаза и, упершись каблуками в землю, заставляю себя сделать шаг назад.

— Нет... — срывающимся голосом произносит она, и я вижу в ее глазах нарастающую панику. Поднимаю руку, чтобы оттолкнуть ее, но она не отпускает меня.

Я в руках у чудовища.

Изо всех сил упираюсь в плечи девушки, стараясь оттолкнуть ее. Давно не приходилось так отчаянно сопротивляться — пожалуй, с тех времен, когда играл в футбол. Девушка падает. В течение пары томительных секунд мне кажется, что зеленоватое свечение поглотило меня безвозвратно. Но глядя на фотографии, я вижу лицо Вив, и мне кажется, что она, взяв за руку, выводит меня в безопасное место. Каждый нерв в теле вибрирует от напряжения. Прислонившись к столбу, приникаю лицом к фотографии и молюсь о счастливом избавлении, прося Вив придать мне сил. Слегка успокоившись, я понимаю, что мне уже не так страшно, и, обняв столб, сползаю на землю. Встав на четвереньки, я, не оборачиваясь, ползу по обочине прочь от перекрестка, пока от всего пережитого меня не начинает тошнить в растущих вдоль дороги кустах.

Глава шестая

Если я не возьму себя в руки в ближайшее время, мне конец. Решаю, что самое лучшее — вести себя нормально, словно ничего сверхъестественного не случилось. Попрошусь на сверхурочную работу в вечернюю смену, чтобы как можно меньше времени проводить наедине с собой; может, даже начну проявлять интерес к происходящему в школе — домашние задания выполнять, к примеру. Ведь пока я общался с ребятами в школе, никаких привидений не встречал...

Потирая руку в тех местах, где к ней прикасались пальцы призрачной девушки, ежусь от пережитого ужаса. Кем бы она ни была, помогать мне найти Вив явно не входило в ее планы.

Можно попробовать рассказать миссис Саммерс о том, что случилось на перекрестке. Она, вероятно, решит, что это было «психопатологическое ре-переживание» или что-нибудь в этом роде. Она уже упоминала этот термин раньше, рассказывая о том, что место трагедии может оказывать на участников событий негативное воздействие — люди сходят с ума и все такое.

Впрочем, я с ума не сошел и действительно видел девушку. Значит, к следующему визиту к миссис Саммерс — а он назначен на пятницу, на четыре часа дня — я должен взять себя в руки. И если я действительно хочу успокоиться, ходить на перекресток и встречаться с полупрозрачными девушками больше нельзя.

Высоко подняв голову, лавирую между машинами, которых, как обычно, на школьной стоянке предостаточно. Сегодня, пожалуй, впервые за год я испытываю желание как можно скорее оказаться в школе. Ребята окружают меня. Двери хлопают; мальчики и девочки болтают, жалуются на неудавшиеся вечеринки и обсуждают предстоящие на неделе письменные работы.

Эти разговоры кажутся такими нормальными.

Останавливаюсь, чтобы изучить расписание. По громкой связи передают утренние объявления, как это обычно бывает по понедельникам. Что-то по поводу сбора средств для «Модели ООН», товаров, поступивших в школьный магазин, и встречи болельщиков школьной команды, которое состоится в пятницу. Явка обязательна. Удивительно, как они любят эту фразу — «явка обязательна». И что? Типа, если ты не придешь в одежде командных цветов и с помпоном на голове, тебя и в школу не пустят? Все одеваются в красно-белое! Вперед, «Овны»!

Не зря я назначил визит к доктору Саммерс на пятницу.

Решив впервые за долгое время не опаздывать на урок тригонометрии, иду в класс короткой дорогой, по коридору мимо спортзала. Вообще я стараюсь по мере сил здесь не ходить. Из-за травмы ноги от физкультуры я освобожден, у спортзала не был давно, поэтому сегодня вид знакомой керамической плитки на полу возле раздевалок и запах пота в сочетании с ароматом бывшего в употреблении спортивного снаряжения буквально бомбардирует мои чувства. В кровь выплескивается поток эндор- финов, и приходится напомнить себе о том, что моя спортивная карьера окончена.

Задерживаю дыхание, проходя мимо раздевалок. Ребята входят и выходят, закрывая и открывая скрипучие двери. Я уже практически прошел мимо и готовлюсь вдохнуть обычного затхлого воздуха школьных коридоров, когда кто-то окликает меня:

Пайк!

Останавливаюсь и делаю вдох сквозь плотно сжатые зубы.

Да, тре... мистер Рид?

Можно тебя на минутку?

У меня скоро тригонометрия.

Я выпишу тебе пропуск. Зайди ко мне ненадолго.

Мистер Рид указывает на дверь находящейся неподалеку тренерской, где он сидит вместе с другими учителями физкультуры, когда его присутствие в качестве заместителя директора не требуется в учительской. Почему бы и не зайти к нему? Переживания, связанные с делами команды, уже утратили для меня былую остроту. Захожу в пустую тренерскую.

Мистер Рид закрывает за собой дверь и подходит к столу. Он одет в серый костюм с голубым галстуком, в котором, находясь в тренерской, он выглядит столь же нелепо, как и я. Из любопытства я инстинктивно оглядываюсь. В углу находится стеллаж, на котором лежит разнокалиберное вышедшее из строя спортивное снаряжение. На полу стоит раскрытая картонная коробка с комплектами новой формы. Судя по всему, содержание женской волейбольной команды в этом году включили в школьный бюджет.

На стене позади мистера Рида стоят кубки. С тех пор, как я последний раз побывал здесь, их стало несколько больше. Там можно увидеть отлитые в бронзе свидетельства побед во всех видах спорта за несколько десятилетий, от плавания до баскетбола и гольфа. Мое внимание привлекает большая фотография в рамке, стоящая на краю полки. С трудом сдерживаю волнение, разглядывая знакомую красную форму, которую мы носили в девятом классе, когда впервые победили на общенациональном турнире. Раньше я играл в команде юниоров, но в тот год Энди Лауэри повредил плечо в первой же игре сезона. Второй квотербэк команды старшеклассников уехал с родителями в другой город, поэтому осенью пригласили нас с Логаном. Он показывал хорошие результаты, а я забивал голы в каждой игре.

Теннисный кубок, стоящий перед фотографией, частично заслоняет ее, но, наклонив голову, я вижу ее целиком и вспоминаю. Энди стоит в заднем ряду, поддерживая за локоть мою высоко поднятую руку. Логан, преклонив колено, позирует в первом ряду, как обычно, нахмурившись.

Кровь шумит в ушах, как горная река. Мистер Рид указывает на стул, предлагая присесть. Сажусь, стараясь унять волнение, вызванное бешеным выбросом адреналина. Так я чувствовал себя, бывало, когда готовился выбежать на поле.

Как поживаешь, Кам? — спрашивает тренер. Его голос возвращает меня к действительности. Сижу, потирая травмированное колено.

Да так, неплохо.

Мистер Рид, помешкав, садится за стол напротив меня.

Слушай, я понимаю, ты у меня больше не тренируешься, но два месяца, прошедшие с того дня, когда Вив... мисс Хэйворд... были для всех нас тяжелыми.

Сжимаю зубы изо всех сил. Интересно, если бы умер я, он бы ей говорил то же самое?

Все будет в порядке, — отвечаю я, превозмогая себя.

Ты мне это уже говорил раньше, — замечает тренер, насупившись.

Я, не отрываясь, смотрю на коробку с волейбольной униформой.

Знаешь, я постоянно думаю... — продолжает он. — После того, как ты повредил ногу...

Я вам и тогда говорил, что все будет в порядке, — перебиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал по возможности спокойно. — О чем вы хотели со мной поговорить? О том, что случилось два месяца или два года назад?

Мистер Рид хватается за галстук в том месте, где, если бы он был на поле, висел бы свисток.

Нет. Я хотел поговорить о тебе. О том, что происходит сегодня. Прямо сейчас.

Я же сказал, все в порядке.

Я уже слышал это, Камден. И верил тебе. Но твоей девушки больше нет, и валить, получается, не на кого.

Что вы имеете в виду? — спрашиваю я, поднимая глаза на него. Лицо мистера Рида краснеет. — В чем, собственно, дело, мистер Рид? Я хожу в школу, выполняю домашние задания, ничего плохого не делаю.

Нельзя сказать, что я проявляю большое рвение, но школу закончить должен без особых проблем.

Да, ты прав. Оценки у тебя более-менее нормальные, — говорит мистер Рид, постукивая по столу ручкой, зажатой между ладонями. Положив ее на стол, он опускает руки и откидывается на спинку стула. — Я попросил тебя зайти, потому что волнуюсь. Когда ты оставил команду из-за травмы, ты перестал общаться со всеми, кроме Вив, но теперь, когда... — Мистер Рид резко обрывает фразу. Естественно, никто не хочет вслух говорить о том, что она мертва. — Словом, мне бы не хотелось, чтобы ты снова сдался, как это уже бывало раньше.

Благодарю за то, что вы беспокоитесь обо мне, мистер Рид, — говорю я, глядя ему прямо в глаза и поднимаясь со стула, — но у меня уже есть психотерапевт. Выпишите мне, пожалуйста, пропуск, чтобы меня пустили на тригонометрию.

Выходя из тренерской, чувствую, как сердце бешено колотится в груди, и стараюсь не обращать на это внимания. В очередной раз даю себе обещание больше не ходить мимо спортзала. Дверь мужской раздевалки открывается как раз в тот момент, когда я поспешно прохожу мимо, и чуть не ударяет меня по лицу.

Эй, полегче там, — говорю я.

Нет, это ты полегче, Пайк, — отвечает Логан, прижимая меня к стене. — Какого черта ты приходишь разговаривать с тренером?

Локоть, которым я ударился о стену, начинает болеть.

Твое-то какое дело?

Логан злобно смотрит на меня. Я отвечаю ему тем же. Интересно, он собирается меня ударить или нет?

Вчера я тебя тоже с ним видел. Там, на углу, — цедит он сквозь зубы.

И что?

Да то... — фыркает он. — Ты в команде на фиг не нужен.

В команде?

Да что за хрень ты несешь?

Логан наклоняется ближе.

Все ребята знают, что она погибла по твоей вине.

Жар ударяет в голову. Я бросаюсь на Логана, но он, предугадав мое намерение, хватает меня за плечи и прижимает лопатками к стене. Пальцы Логана сжаты так сильно, что ногти впиваются в кожу. Судя по его глазам, он охотно разбил бы мою голову о стену.

— Если бы она осталась со мной, была бы жива.

Бросаю на него полный ненависти взгляд, хотя оба мы в душе понимаем, что это правда.

Неожиданно отпустив меня, Логан уходит.

Вернувшись из школы, я бросаю рюкзак на диван. Больше всего на свете мне хочется закрыть шторы и завалиться спать, но... я боюсь. Может быть, стоит больше истязать тело работой. Тогда я буду спать как бревно и никаких снов не увижу. Решаю позвонить в супермаркет и попросить добавить мне еще одну смену, но, увидев разбитый телефон, досадливо морщусь. В вазе для фруктов лежит новая записка от мамы.

Кам.

Расскажешь мне, зачем ты это сделал, когда я вернусь.

Люблю.

Мама.

Перевернув листок, пишу ответ.

Мам.

Пытаюсь придумать какую-нибудь уважительную причину, но ничего не получается. Конечно, можно написать, что телефон упал со стены, но на самом деле мне хочется сказать что-нибудь вроде:

Мам, не волнуйся, я разбил его не из-за тебя, а из-за отца. Хотя если бы ты иногда приходила домой, а не работала все время, он бы, наверное, от нас не ушел.

Бросаю ручку, так ничего и не написав.

Смотрю на часы. Если повезет, когда она придет домой, на работе буду я. Ищу в рюкзаке сотовый телефон, чтобы позвонить в супермаркет с него.

На дисплее указано, что у меня шесть пропущенных звонков с двух номеров. В списке контактов их нет.

Кто-то стучит в дверь. Прислушиваюсь, отложив телефон в сторону. Опять, наверное, коммивояжеры. Может, мормоны или еще какие-нибудь сектанты. Боюсь, людям, проповедующим слово Божье, я ничего хорошего сегодня не скажу, поэтому остается только подкрасться к двери и подождать, пока они уйдут.

Снова стучат, на этот раз громче.

— Черт.

Господь, очевидно, услышал, как я чертыхаюсь, и передал информацию об этом тому, кто стоит за дверью, потому что стук усиливается. Теперь по ней уже молотят кулаками.

Открываю дверь так быстро, что приходится присесть, чтобы маленький кулачок не попал мне в лицо.

Увидев того, кто стучал, я замираю на месте как вкопанный.

На верхней ступени лестницы стоит, глядя на меня полными слез глазами, девушка, которую я видел на перекрестке.

Разница только в том, что она уже не прозрачная. И не зеленая.

Она реальна.

Глава седьмая

Слава богу, — говорит девушка, сползая вниз по косяку, —ты все еще живешь здесь.

Приложив к щеке тыльную сторону ладони, она вытирает заплаканное лицо.

— Я пошла домой. Но оказалось, что это уже не мой дом...

Она здесь, на моем пороге. В желудке пусто, но меня вот-вот стошнит от волнения. Девушка выпрямляется и смотрит на меня, поджав губы и чего-то ожидая. От изумления я не могу ни говорить, ни двигаться. Стою и смотрю на нее, не отрывая глаз.

Она реальна. Кожа нормального телесного цвета. Куртка серая, юбка темно-синяя. Волосы блестящие, красивого медного оттенка. Глаза карие, а не зеленые, как тогда. Нос в веснушках. Маленького роста.

Мы знакомы? — спрашиваю я.

Прошу тебя, Кам, я должна войти.

Оторвав наконец взгляд от лица девушки, смотрю через ее плечо на улицу, не зная в точности, что я хочу там увидеть. Может быть, за кустами кто-то прячется и смеется надо мной? Неожиданно мне приходит в голову, что Логан мог меня разыграть.

Кто тебя прислал?

Никто...

Что за идиотские шутки? — почти что кричу я, сжимая кулаки.

Не сердись...

Красная пелена ярости заволакивает глаза.

Это Логан, да? Я знаю, это он...

Ты виноват в том, что я застряла здесь! Это ты меня толкнул!

Я с шумом втягиваю воздух. Девушка указывает на плечо; именно в это место я ударил ее накануне вечером.

Послушай, я просто хочу попасть домой, — говорит она.

Вокруг глаз у нее темные круги; волосы не расчесаны. Она так отчаянно цепляется руками за косяк, что, наверное, вырвала бы его, если бы я попытался ее выпроводить. Не зная, что возразить, отхожу в сторону. Девушка заходит в дом. Я еще раз с подозрением осматриваю улицу. Конечно, торчать на крыльце смысла нет — ведь невидимые шутники, возможно, снимают нас на камеру.

Закрываю дверь.

Здесь что-то произошло? — тихонько бормочет девушка под нос.

Что?

Нет, ничего, — быстро отвечает она, пытливо изучая прихожую — мебель, книжные полки и прочее. Отмечаю мимоходом, что одно из двух комнатных растений, очевидно, умерло.

Девушка, не глядя на меня, устремляется вперед по коридору, ведущему в мою комнату. Идет она как лунатик или человек, находящийся под гипнозом — спотыкаясь и как будто паря над полом. На меня она не смотрит, просто проходит мимо, словно никого рядом нет. Такое впечатление, что она знает, куда идти. Бросаюсь вслед за ней.

Эй, туда нельзя...

Дверь в комнату открыта. Она задерживается возле нее ровно на столько, чтобы заглянуть внутрь, и закрывает глаза. Я протягиваю руку и захлопываю дверь. Удар отдается гулким эхом в пустом коридоре, и я рад этому грохоту, потому что в тишине готов был закричать. Сжимаю ручку изо всех сил.

Везде все не так, — говорит девушка. — Везде.

В коридоре темно. Мы оба, как ненормальные, стоим возле закрытой двери. Отпускаю ручку.

Да кто ты такая, черт побери?

Она не отвечает. Все это идиотские шутки Логана, других вариантов я не вижу. Понятно, что она не привидение. Я в изнеможении потираю лоб, а девушка выглядит так, будто с минуты на минуту умрет.

Можно мне... — говорит она дрожащим голосом, — стакан воды?

В холодильнике нет льда, если, конечно, не брать во внимание толстый слой инея, который покрывает пакет с горохом, лежащий здесь с незапамятных времен. Наливаю холодной воды из-под крана и ставлю стакан на стол, за которым мы обычно завтракаем.

Спасибо, — говорит она, опускаясь на табурет.

Я пытаюсь понять, в какой школе она учится и как Логан мог с ней познакомиться. Девушка молча пьет, потом ставит полупустой стакан на стойку. Судя по глазам, холодная вода ее успокоила, по крайней мере зрачки уже не такие большие. Наверное, репетировала эту сцену.

Тебе лучше? — спрашиваю я.

Она не отвечает. Сидит с несчастным видом. Хороший ход. Прислоняюсь к стене, на которой раньше висел телефон. В глаза она мне не смотрит — видимо, это уже слишком. Похоже, девушка хочет что-то спросить, но, так ничего и не сказав, закрывает рот.

Что? — спрашиваю я.

Она молча качает головой.

Что ты хотела сказать?

Она сидит, поджав губы, и смотрит в пол. Я разглядываю ее лицо. Интересно, что за трюк придумал Логан, чтобы придать лицу прозрачность? Или эту сверхъестественную черту придало ему мое собственное воображение? Изо всех сил сжимаю челюсти. Руки девушки непрозрачны и выглядят как обычно. Стакан сквозь них тоже не проскальзывает, но я тем не менее все еще опасаюсь, как бы она снова не начала испускать зеленоватое свечение или еще что-нибудь в этом роде. Мысленно ругаю себя за детский страх.

Так что, он тебе заплатил за это?

Я же сказала, это не шутка, — произносит она, закрывая глаза. — Жаль, что не шутка...

Значит, ты действительно привидение? — фыркаю я.

Нет, не привидение, — отвечает она, задыхаясь.

Тогда кто?

Я живая, — говорит девушка, задумчиво закусывая губу, — но, кажется, я не там, где должна быть.

И это произошло по моей вине? — спрашиваю я, складывая руки на груди.

Да.

Она неловко поводит плечами, как человек, которому тяжело сидеть, и я вспоминаю, как сильно толкнул ее. Ей, видимо, больно, а все потому, что я, наверное, понаставил ей синяков. Шея под воротником начинает гореть от стыда. Но я думал, что она привидение!

Что ты имела в виду, когда сказала, что не там, где должна быть?

Она дрожащей рукой отводит в сторону прядь волос, упавшую на лицо.

Сначала я никакой разницы не заметила. Долго приходила в себя, потом целую вечность выбиралась из кустов, куда я упала, когда ты меня толкнул, — говорит она, бросив на меня быстрый взгляд. — Но когда я пришла домой, оказалось, что там живут какие-то чужие люди... И это еще не все. Ладно, допустим, в два часа ночи я могла что-то перепутать, но когда я пришла домой к подруге, ее отец просто выгнал меня — а я знаю мистера Кассионе с десяти лет!

Распалившись, девушка говорит все громче.

Остаток ночи я провела в «Макдоналдсе» за чашкой кофе. Звонила всем подряд из автомата, но они либо не отвечали, либо, услышав, кто говорит, бросали трубку.

Девушка берет со стола стакан и заглядывает в него.

Утром я пошла в школу, но там меня не узнали или... В общем, когда я увидела тебя на улице, я пошла за тобой. Только у тебя дома тоже все не так!

Стакан выскальзывает из пальцев девушки и разбивается, покрывая пол живописным ковром из осколков.

Ой, прости, пожалуйста!

Я слежу за кусочком стекла, скользящим по полу. Ударившись об стену, он наконец останавливается. Девушка вскакивает с табуретки и, нагнувшись, начинает собирать осколки. Я наклоняюсь, чтобы схватить ее за плечо, но вовремя останавливаю себя. Не нужно ей подыгрывать.

Не трудись. Я все уберу.

Она смотрит на меня, потом на руку, которую я не успел убрать, и отступает. Потом самообладание, видимо, возвращается к ней, и девушка садится на стул, обхватив себя руками.

Либо кто-то сыграл со мной злую шутку, либо...

Сыграл с тобой злую шутку? — переспрашиваю я. Она заливается слезами, горестно качая головой.

Такое впечатление... — тихонько говорит она сквозь слезы, — что меня просто не существует.

Боже, да она могла бы получить за это «Оскар».

Да, знаешь, я тоже тебя раньше не встречал.

Меня зовут Нина Ларсон! — кричит она, хлопнув ладонью по столу. — Я учусь в Фаулер Хай Скул! Живу на улице Джениси-стрит, в доме двадцать шесть, с дурой-тетушкой и младшим братом, которому без меня плохо!

Ее голос срывается, и девушка, не выдержав напряжения, прячет лицо в ладони.

— Прошу, помоги мне, Кам.

Она произносит мое имя, и я чувствую, как по коже начинают бежать мурашки.

Сижу, сжав голову руками, и пытаюсь побороть себя. Не нужно им подыгрывать. Все это просто дурацкая шутка. Если бы там, в кустах, я заметил, что она пострадала, обязательно бы остался, чтобы ей помочь. Если бы, конечно, был уверен, что она реальна. Но передо мной актриса, и ее цель — причинить мне боль... Разглядываю ее удрученное заплаканное лицо. Логан, наверное, нанял ее как раз за умение играть трагические роли. А может... он еще и спит с ней заодно?

Нет, это уж слишком, даже для Логана.

Он должен был рассказать ей какие-то подробности моей жизни. Нужно проверить — посмотрим, смогу ли я найти в ее легенде слабые места. Пытаюсь воскресить в памяти что-нибудь из дурацких фантастических рассказов, фильмов или телепередач, которых я немало пересмотрел в свое время. Вспоминается передача о встречах с неизведанным, в которой охотник рассказывал о том, как однажды в лесу он увидел человека, возникшего буквально из воздуха и снова исчезнувшего без следа. Мужчина, по его словам, был одет в форму времен Войны за независимость.

А какой был день, когда ты была «там, где нужно»? — спрашиваю я шутливым тоном.

Девушка указывает на лежащий на столе свежий номер газеты.

Все совпадает. Я уже об этом думала. Во времени я не перемещалась.

В течение нескольких секунд она изучает содержимое страницы, а потом, видимо, удовлетворив любопытство, поднимает глаза на меня.

Кажется, я знаю... как вернуться назад.

Тогда почему не возвращаешься?

Оторвав край газетного листа, девушка рвет его на мелкие кусочки.

Я пыталась. Ходила на тот перекресток днем. Я думала, раз уж я попала сюда этим путем, может быть, там же нужно возвращаться. Но ничего необычного на перекрестке не было.

Ага, вот оно.

Значит, Логан послал тебя на перекресток, чтобы следить за мной? А что еще у вас запланировано? Потом туда придет вся школа, чтобы надо мной посмеяться и сказать, что я свихнулся? Чтобы я не пытался вернуться в команду?

Девушка пристально смотрит мне в глаза.

Когда ты коснулся моей руки вчера вечером, под кожей ощущалось покалывание.

Я моментально забываю, что хотел сказать. Поднимаю руку — ту, которой она вчера касалась, — и сжимаю кулак. Как Логан мог это подстроить? Не понимаю.

Ты тоже это почувствовала?

Девушка молча кивает.

Я подумала... — говорит она, — может, тебе стоит пойти туда со мной.

Нет.

Ты меня толкнул...

Ни за что.

И я оказалась здесь...

Не могу...

Соскользнув со стула, она направляется прямо ко мне, глядя на меня умоляющими глазами.

Может, если мы сделаем то же самое, я попаду домой!

— Я туда с тобой не пойду! — кричу я, пятясь. Стою, протирая глаза и следя за ее движениями. Выглядит она как испуганное животное; и все же она пришла ко мне в дом и сидит на кухне, как будто бывала здесь уже не раз. Если бы я знал, что задумал Логан, сейчас было бы легче... но что-то мешает сосредоточиться. Возможно, это ощущение покалывания, как от слабого разряда электрического тока.

Добравшись до школы, мы решаем дождаться темноты. На улице холодно, но дождя нет и на территории полно людей. Легкоатлеты из школьной команды бегают вокруг школы. Их маршрут пролегает как раз мимо места гибели Вив. На автомобильной стоянке разучивают трюки ребята на скейтбордах. На школьный стадион я даже заглянуть не решаюсь.

Я устал, а призрачная девушка, похоже, сдаваться не собирается, поэтому приходится ждать, пока все разойдутся. Сходив на автозаправочную станцию в конце квартала, приношу две чашки кофе. Возвращаемся на остановку. Девушка садится, а я прислоняюсь к стеклу. Мы почти не говорим, но я ловлю себя на том, что любуюсь ею. Ее щеки порозовели от холода, и румянец выглядит слегка неестественно, особенно на фоне волос. Она, пожалуй, симпатичная — не такая сногсшибательная красотка, как Вив с ее большими темными глазами и кудрявыми волосами, но по-своему очень хорошенькая. Кручу в руках зажигалку, которую она нашла, думая закурить, но решаю этого не делать. Подъезжает автобус, и водитель открывает двери. Мы не делаем попытки войти, и он смотрит на нас с видом человека, знающего, что понедельник — абсолютно конченый день.

Эта штука для тебя много значит? — спрашивает девушка.

Проследив за ее взглядом, понимаю, что она имеет в виду зажигалку.

Просто ты на нее все время смотришь, — объясняет девушка, — но не куришь.

Думал, она потерялась, — тихо говорю я.

Когда я утром пришла на перекресток, — говорит девушка, воодушевляясь, — она, перелетев через кусты, упала прямо возле меня. Я бы тебя никогда не увидела, если бы не посмотрела, кто ее бросил.

Закатив глаза к небу, убираю «Зиппо» в карман. Хватит с меня ее рассказов.

Девушка опускает глаза и смотрит на колени.

Когда все наконец разъезжаются, самостоятельно или с родителями, становится совсем темно. Мы вместе переходим улицу, и тут я неожиданно замечаю фары медленно приближающегося автомобиля. Девушка, взвизгнув, прижимается ко мне, а я стараюсь не отстраняться, когда свет падает на нас. Автомобиль проезжает мимо, и на улице снова становится тихо и темно. Похоже, на этой части школьной территории совсем никого не осталось, хотя еще полчаса назад было людно. Я испытываю облегчение, хотя и скрываю это. Если это все-таки подстава, свидетелей будет немного. Проходим мимо памятной доски с фотографиями, записками и лежащими у подножия столба мягкими игрушками. Девушка замедляет шаги, разглядывая лицо Вив на фотографиях.

Что? — спрашиваю я.

Да нет, ничего. Просто я... — говорит она и, не окончив фразы, умолкает, качая головой. — В общем, я ее знала.

Ты знала Вив?

Останавливаю сам себя, вспомнив, что эта фраза может быть частью розыгрыша. Неужели она рискнет зайти так далеко? Или это правда?.. Как они могли познакомиться? Я знаю о Вив все. Не может быть, чтобы у нее были друзья, о которых я бы не знал.

Это была автомобильная авария? — спрашивает девушка, нагибаясь, чтобы прочесть то, что написано в записках.

Я хочу ей ответить, но не могу: челюсти свело. Киваю в знак подтверждения, хотя получившееся движение больше напоминает судорогу.

Мне очень жаль, — шепчет она, отворачиваясь.

Мы стоим под фонарем. Очевидно, с ним что-то не так, потому что лампочка постоянно моргает. У подножия столба и в гуще кустов царит тьма. Предметов, испускающих зеленоватое свечение, нигде не видно.

Что будем делать? — спрашиваю я сквозь зубы, озираясь в поисках Логана. Хочется скорее покончить с этим делом. Очень уж мне все это не нравится.

Девушка, глубоко вздохнув, ныряет в кусты и начинает шарить там. Ничего не меняется — девушка на месте, под кустами темно. Если она все-таки не актриса, возможно, она просто сумасшедшая. Может быть, ей стоило бы встретиться с доктором Саммерс.

Ничего не найдя, девушка выходит из кустов.

Ничего не получается.

Она озирается как человек, понимающий, что чего-то не хватает, но не знающий, чего именно.

Может быть... — говорит она, заикаясь от волнения, — попробуем взяться за руки?

О нет, черт, только не это. Демонстративно засунув руки в карманы, с подозрением смотрю на нее, но она, похоже, говорит серьезно. Закусив губу от неловкости, она несмело протягивает мне руку.

У меня болит левая нога. Переношу вес тела на правую ногу, обдумывая сложившуюся ситуацию. Я не предполагал, что придется участвовать в таком нелепом представлении. Но если это поможет поскорее от нее избавиться...

Ладно;

Девушка медленно приближается, и я вытягиваю вперед правую руку, чтобы не дать ей подойти слишком близко. Она берет меня за руку. Ощущение от прикосновения к ее ладони ничем не отличается от того, что мне уже приходилось переживать, касаясь женской руки. Ладонь влажная и горячая, но покалывания, которое я ощутил, встретив ее в образе привидения, я не чувствую.

Впервые задумываюсь о том, что может произойти дальше. Выпрыгнет ли из кустов Логан и выложит ли он видео с нашими похождениями в социальную сеть? Может быть, она снова превратится в привидение и исчезнет?

Девушка тянет меня за руку, и я с ужасом вспоминаю, как в прошлый раз боялся, как бы она не затянула меня в зеленоватое свечение. К счастью, вокруг по-прежнему темно. Мы пробираемся через кусты, двигаясь по широкой дуге вокруг столба. В глубине души я чувствую детскую радость от того, что приходится раздвигать ветви или ломать их ногами. Такое впечатление, что мы водим хоровод, но почему-то в темноте и, мягко выражаясь, в неподходящем для этой невинной забавы месте.

В течение нескольких минут девушка сохраняет спокойствие, но потом начинает нервничать и сильно дергать меня за руку, очевидно, решив, что мы недостаточно стараемся и, если предпринять какие-то усилия, что-нибудь обязательно произойдет. Случайно заглянув ей в лицо, я вижу, что оно искажено страданиями.

Она отворачивается, но я успеваю заметить, что на щеках в тусклом свете фонаря снова блестят слезы.

— Может, нужно держаться ближе к столбу? — бормочу я. — Такое впечатление... что в тот раз мы были ближе... не знаю.

Она послушно кивает, и теперь я тяну ее вперед, чувствуя себя идиотом, занимающимся какой-то ерундой. Проходя мимо столба, я снова вижу, как Вив смотрит на меня с фотографий. Под ее пристальным взглядом мне кажется, что, держа за руку незнакомую девушку, я делаю что-то неуместное. Надеюсь, Вив понимает, что для меня она навеки останется единственной и неповторимой. Хорошо бы она это понимала.

Вернувшись на то место у столба, с которого начался поход по кустам, мы останавливаемся. Ничего не изменилось. Девушка так сильно сжала мою ладонь, что рука затекла, но я ничего не говорю. Она оглядывается с видом человека, желающего, чтобы все это место провалилось сквозь землю и исчезло навсегда, и я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать ей, что в данном случае наши желания полностью совпадают. Но в этот момент она отпускает мою руку, чтобы перебросить за плечо прядь волос, мешающую обзору, и я неожиданно замечаю, что их кончики испускают зеленоватый свет.

Это длится не более секунды, и, упав на плечо, волосы вновь приобретают обычный вид. Смотрю вперед, не решаясь даже моргнуть, а потом протягиваю руку через плечо девушки, туда, где, как мне показалось, я только что видел зеленоватую вспышку. Когда пальцы оказываются чуть дальше столба, тут же начинают светиться.

Я ощущаю рукой знакомое покалывание. Неужели это... правда?

— Здесь, — выдыхаю я.

Она смотрит на мои пальцы и, поняв, что я имею в виду, удивленно вскрикивает. Девушка протягивает руку вперед, в темное и пустое пространство позади столба, чуть ниже моей руки. Ее ногти начинают светиться, а когда девушка протягивает руку чуть дальше, зеленоватое сияние появляется и на пальцах. Через полсекунды светится уже вся рука по локоть. Я слежу за ее манипуляциями, раскрыв рот и едва дыша от изумления. Девушка делает шаг вперед и постепенно погружается в сияние целиком, но я останавливаю ее, схватив за рукав.

Постой! Ты уверена, что тебе это нужно?

Девушка поворачивается ко мне. Ее лицо искажается.

Я должна попасть домой, к брату.

Половина тела выглядит как обычно, а вторая стала прозрачной и светится. Смотрю на нее широко раскрытыми глазами. Одно дело — когда я видел ее в первый раз и она была прозрачной, и совсем другое — наблюдать за тем, как она постепенно превращается в призрака...

А что, если, уйдя туда, ты не вернешься домой? — говорю я, указывая рукой в то место, откуда исходит свечение.

Она наклоняется в мою сторону и становится прозрачной по пояс, а потом выпрямляется, и я снова вижу перед собой призрачную девушку, но по крайней мере целую. Это почему-то вызывает во мне чувство облегчения.

На другой стороне все как всегда... но и там, где живешь ты, почти то же самое, — неуверенно говорит она.

В ее голосе снова появились металлические нотки, которые я слышал во время нашей первой встречи, но эффект значительно смягчился. Глаза снова стали зелеными и полны решимости.

— Приятно было снова встретиться с тобой, Кам, — говорит она, улыбаясь слегка неестественно.

Я стою, открыв рот, и не знаю, что сказать. Чувствую, что не могу ее просто так отпустить — ведь она даже не рассказала, откуда знает меня или Вив. Где ее дом? Куда ведут врата, через которые она только что прошла? Да как такое вообще может быть? В голове вихрем кружатся вопросы, которые я, без сомнения, успел бы задать ей, если бы поверил в то, что она не актриса, раньше.

Но больше ничего сказать я не успеваю. Девушка отворачивается и, сделав шаг, моментально исчезает, а вскоре и зеленое свечение постепенно тает в воздухе.

Стою, не двигаясь с места в течение пары минут, которые кажутся мне вечностью.

На перекрестке тихо. Возле школы никого нет; даже цикад не слышно из-за холода. Во дворах лает собака. Где-то далеко воет сирена полицейского автомобиля, то тише, то громче. Возле деревянного столба все как обычно. Я не двигаюсь. Куда же она ушла?

Стою, часто дыша от волнения. Поднимаю руку, чтобы дотронуться до воздуха в том месте, где она исчезла, но останавливаю сам себя. А вдруг, протянув руку, окажется, что она светится? А что, если нет?

Внезапный порыв ветра ерошит волосы, заставляя поежиться от холода. Убираю руку в карман и плотнее запахиваю куртку.

Что, просто так взять и уйти? Не отрываясь, гляжу в то место, где исчезла девушка, и боюсь отвести взгляд или повернуться спиной к столбу. Хочется, чтобы произошло что-нибудь еще, хотя в душе я понимаю, что лучше бы ничего больше не было. Даже если сейчас случится что-нибудь еще, я все равно не смогу воспринять событие должным образом, потому что просто перестал доверять глазам. Неужели здесь и вправду только что стояла девушка? Неужели она действительно, возникнув из воздуха, провела полдня в моем доме? Чтобы проверить ощущения, пинаю подвернувшийся под ногу камень. Он отлетает на середину мостовой и ударяется об асфальт. Глухой звук удара не вызывает ни малейших сомнений в реальности происходящего. Рот сам собой раскрывается, и я неожиданно начинаю громко хохотать. Приходится закрыть рот рукой, чтобы заставить себя остановиться.

Осторожно дотрагиваюсь до столба и провожу рукой по фотографиям Вив. Это все, что у меня осталось; другого способа связи с ней не существует. Протянув руку, я отрываю ближайшую фотографию от доски — это снимок, сделанный во время выступления команды болельщиц. Карточка оказывается в моей руке, и пустота, образовавшаяся там, где она висела, вызывает ощущение утраты. Я впадаю в панику и пытаюсь вернуть ее на место, но скрепки вывалились, а скотч не желает приклеиваться, и ничего не выходит. После нескольких бесплодных попыток я сдаюсь. Фотография помята, и я разглаживаю ее до тех пор, пока улыбка на лице Вив не приобретает привычный вид. Аккуратно убираю фотографию в карман. Зря я испортил доску, ведь благодаря ей то, что случилось с Вив, остается в памяти людей. С опаской смотрю туда, где исчезла призрачная девушка — Нина. Возможно, я ошибаюсь, но, кажется, место я запомнил правильно. Получается, здесь исчезли две девушки — Нина и Вив. А я остался, в одиночестве. И даже призраков больше не вижу.

Глава восьмая

Добравшись до дома, я долго не могу открыть дверь в темноте. Мама дома, потому что ее машина стоит у крыльца, и я, оказавшись в коридоре, стараюсь передвигаться как можно тише. Вечер я провел у магазинчика на бензоколонке, потягивая кофе из крепко зажатого в обеих руках жаростойкого пластикового стаканчика. Стаканчик я сжимал меж ладоней потому, что постоянно хотелось трогать все, что было перед глазами, так как меня не покидало ощущение, что любой предмет, который я вижу, может исчезнуть, растворившись в воздухе. В голове туман, и, несмотря на воздействие кофеина, в то, что я бодрствую, а не сплю, верится с трудом. Это чувство появилось утром, когда в дверь постучала призрачная девушка, и сохранилось до поздней ночи. Все, что я видел сегодня, похоже на сон, и, вернувшись домой, я начинаю склоняться к мысли, что все это сном и было.

Чтобы попасть в спальню, нужно пройти через гостиную. Мама спит на диване в лучах света, исходящих от телевизионного экрана. Показывают какой-то допотопный сериал. Смех и одобрительные восклицания невидимой аудитории в темной комнате кажутся похожими на шепот носящихся в воздухе привидений. Мама уснула, не выключив телевизор и не сняв костюм. Только туфли стоят на полу возле дивана. В этом нет ничего из ряда вон выходящего. После ухода отца она чаще спит в гостиной, чем в спальне, не желая, видимо, ложиться в постель, которую раньше делила с ним.

Я чувствую, как моя собственная постель зовет меня, обещая покой и отдых, но вопреки желанию останавливаюсь, чтобы посмотреть на маму. Она лежит, свернувшись клубочком, и кажется такой маленькой. Решаю достать из гардероба одеяло и накрыть ее, но мама просыпается раньше, чем я успеваю двинуться с места.

Сколько времени, Каммер? Поздно?

Я думал, ты спишь. Да нет, не очень.

Мама садится, потягивается, подносит к глазам часы и всматривается в циферблат, пытаясь разглядеть стрелки в тусклом голубом свете, исходящем от экрана.

Да, не очень.

Из динамиков снова доносится смех невидимой аудитории, и мама, нажав кнопку отключения звука, похлопывает рукой по дивану, приглашая меня присесть.

Я вроде как спать собирался, — говорю я, огибая кофейный столик и садясь рядом с ней. — Завтра письменная работа по тригонометрии.

Как дела в школе?

Нормально.

Мама кладет руки на колени и сцепляет пальцы.

Отец опять звонил тебе сегодня. Он и почту посылал тоже, но...

Да мне все равно, — говорю я, глядя в экран, по которому передвигаются черно-белые персонажи со счастливыми лицами.

Кам, звонила миссис Саммерс. Она обеспокоена твоим состоянием.

Ясно...

В усталом сознании всплывает воспоминание о разбитом телефоне.

Прости за телефон, — говорю я, протирая глаза. — Я куплю новый.

А ты мне расскажешь, почему весь пол в кухне был усыпан битым стеклом?

Что?

Неожиданно я вспоминаю. Встряхнувшись, я вскакиваю с дивана и, подбежав к кухонной столешнице, щелкаю выключателем. На полу чисто, но в корзинке, стоящей рядом со шкафом, полно мусора и осколков стекла.

Я подмела... Слава богу, успела заметить и не прошлась по стеклу босиком, — говорит мама, подходя сзади и сжимая мое плечо. — Милый, что это было?

Я молча хватаюсь за косяк, чтобы не упасть. На столе лежит газета с оторванным краем. Возле стола друг напротив друга стоят табуретки. По их положению видно, что сидели двое. Я. И она.

Это был не сон.

Стряхиваю мамину руку с плеча, чтобы она не заметила, что я дрожу.

Да нет, ничего. Я просто забыл об этом, прости.

Кам...

Как прошло слушание? — спрашиваю я. — Надрала задницу прокурору?

Милый... — говорит мама, снимая очки. — Я сказала миссис Саммерс, что неплохо бы прописать тебе таблетки.

Я закрываю глаза, зная, что, протирая очки, мама на меня не смотрит. Пилюли счастья — вы ничего не почувствуете. Они уже хотели меня на них посадить. Я не хочу жить без Вив, но чувствовать боль от утраты все же лучше, чем не чувствовать ничего.

Нет.

Не нужно принимать решение сейчас, ночью. Я просто так сказала...

Нет, мам.

Она думает, я не заметил, что она отошла на шаг назад и говорит нарочито тихим голосом. Мама боится того, что может произойти после разбитого телефона и появления осколков стекла на полу, и не зря. Было время, когда я бил и другие предметы, если меня пытались заставить делать то, чего я не хотел.

Мне не нужны таблетки, — говорю я спокойно.

Мама удивляет меня. Она неожиданно берет меня за руку и заглядывает в лицо. Я замечаю, что она не стала менять прическу после того, как ушел отец. Не знаю уж, лень ей идти к стилисту или есть еще какие-то причины, но объемное каре, которое она сейчас носит, мне нравится. Каштановые волосы мамы начали седеть, но с этим каре она выглядит моложе своих лет. Без очков ее светло-карие глаза очень красивы. Заглядывая мне в лицо снизу, мама кажется маленькой, но я вспоминаю, что туфли на каблуках остались подле дивана.

Я горжусь тем, как ты держишься после того, как... — говорит мама дрожащим голосом. Она не произносит имени Вив. Никогда. — Но я хочу, чтобы ты пообещал мне не пропускать сеансы у психотерапевта. Они тебе сейчас нужны.

Ладно... обещаю.

Мама легонько пожимает мне руку и, поднявшись на цыпочки, целует в щеку. Я неловко обнимаю ее, бормоча что-то о работе по тригонометрии, иду в спальню и, прислонившись спиной к закрытой двери, сползаю на пол.

Я сижу в приемной миссис Саммерс, хотя сегодня не пятница, а вторник. Ланс, лежа у ног, тяжело дышит. Доктор Саммерс попросила перенести визит на начало недели в связи с разговором о таблетках, и это хорошо, потому что я и сам хочу разделаться с этим, чем раньше, тем лучше. Да, ничего себе, взял себя в руки, называется. Теперь придется плести бог знает что, чтобы убедить ее в том, что лекарства мне не нужны, но я не собираюсь выходить отсюда с рецептом в руке, даже если доктор Саммерс решит, что я окончательно спятил. Кладу руки на колени и смотрю на костяшки пальцев. Наконец дверь открывается, и миссис Саммерс выходит, чтобы позвать меня.

Мы идем в кабинет и закрываем за собой дверь. Ланс тихонько скулит от обиды. Доктор Саммерс, как обычно, садится за стол с чашкой кофе. На ней свитер из неокрашенной шерсти — ее любимая одежда. Ланс остался за дверью. Часы на стене ритмично тикают. Ничего особенного не происходит — если не принимать во внимание, что сегодня не пятница.

— Я знаю, мама с вами говорила, — начинаю я, не дожидаясь, пока она усядется, скрестив ноги, как обычно. — Мне примерно понятно, о чем. Поэтому я специально пришел к вам, чтобы сказать, что хорошо обдумал случившееся и таблетки пить не хочу.

Миссис Саммерс отвечает не сразу. Ее молчание кажется мне зловещим.

А почему ты думаешь, что мама хочет, чтобы ты пил таблетки? — спрашивает она наконец.

Она мне сказала. Мы вчера с ней разговаривали, и я все отлично слышал...

Нет, я имею в виду, как тебе кажется, почему она подумала, что тебе следует начать пить таблетки?

Ерзая от неловкости и глядя на колесики кресла, в котором сидит миссис Саммерс, обдумываю вопрос.

Не знаю.

У нее были какие-то причины для волнения в последнее время?

Я таких причин знаю, наверное, миллион — я и сам в последнее время за себя волнуюсь, но к тому, что я сижу здесь, они отношения не имеют. Сюда я пришел, чтобы избежать необходимости садиться на лекарства. Но если я расскажу миссис Саммерс, что вчера разговаривал с привидением, которое сказало мне, что знает Вив, а потом исчезло, таблетки покажутся просто детской забавой по сравнению с тем, что она мне пропишет.

Нужно срочно придумать отвлекающий маневр.

Да это глупость была вообще, — говорю я. — Ничего серьезного. Я расстроился из-за отца... Разбил в кухне кое-что.

Ты уже не первый раз так злишься, верно? — спрашивает миссис Саммерс, поднимая бровь.

Кажется, я все же сказал что-то не то, думаю я, стискивая зубы. В прошлый раз причиной их желания посадить меня на таблетки как раз и были вспышки гнева. Но тогда Вив смогла убедить меня, что ничто — вернее, никто из них — не стоит моих эмоций. Пока мы есть друг у друга, сказала она, все остальное неважно. Воспоминания отзываются болью в сердце. Ужасно не хочется втягивать в это дело Вив, особенно учитывая, что она здесь совершенно ни при чем, но если сказать, что дело в ней, миссис Саммерс не станет подвергать это утверждение сомнению.

Понимаете... в тот момент я почувствовал, как мне не хватает Вив.

На лице миссис Саммерс появляется выражение бесконечного сочувствия.

Дело в том, что мне никогда не хотелось говорить с отцом, до того как... — Не договорив, я делаю паузу и вздыхаю. — В общем, я решил ему позвонить.

И что из этого вышло, Кам?

Открываю и вновь закрываю рот. Смотрю на часы. Тяну время, придумывая, что бы ей сказать, и, что важнее, стараюсь прикинуть, чего говорить не стоит.

Ничего хорошего, — отвечаю я, в душе надеясь, что она не станет расспрашивать и попытается представить разговор, который предположительно между нами произошел, сама.

Вот как?

Я смотрю в глаза миссис Саммерс в надежде, что ее вопрос был риторическим. Однако она смотрит на меня беспристрастным взглядом психотерапевта и, очевидно, рассчитывает на дальнейшие объяснения. Прикладываю руку к виску и закрываю глаза, потому что мне стыдно: ведь отец звонил и даже писал по электронной почте, а я не стал с ним разговаривать и на письмо не ответил. А потом сам набрал его номер, но не сказал ни слова, когда он поднял трубку. Да и рассердился я на самом деле на самого себя — ведь, набрав его номер, я дал понять, что скучаю по нему, а это не так.

В общем, я сейчас не готов с ним разговаривать, понимаете?

Доктор Саммерс бросает на меня оценивающий взгляд. Так смотрят на людей роботы в фантастических фильмах, решая, убивать человека или отпустить на все четыре стороны.

Ладно, вернемся к этому позже. Но я рада, что ты решил позвонить ему, когда было тяжело.

Развожу в стороны руки, чувствуя попутно, как сильно вспотели ладони, и смеюсь чуть громче, чем следовало бы.

Все могло быть хуже. По крайней мере, с маленькими зелеными человечками я не разговариваю, и то хорошо...

Доктор Саммерс снова смотрит на меня, подняв бровь.

Надеюсь, ты мне расскажешь, Кам, если вдруг начнешь видеть маленьких зеленых человечков.

Да уж, думаю я, потирая шею. Как насчет маленьких зеленых девочек?

Обязательно дам вам знать, — быстро говорю я, от души надеясь, что она не раскусила меня. — Но если серьезно, на мой взгляд, если человек в моих обстоятельствах злится на отца, сажать его на таблетки не стоит.

Согласна.

Правда?

Миссис Саммерс кивает, отставляя кружку с кофе.

Не хочу сказать, что ситуация не может измениться, но своим поведением ты уже доказал, что я была не права в прошлый раз, когда считала, что без лекарств тебе этот период жизни не пройти. Результаты за прошедший год удовлетворяли меня до тех пор, пока...

Миссис Саммерс оставляет фразу незавершенной, но я и так понимаю, что она хотела сказать: до тех пор, пока не погибла Вив.

Минутная стрелка на часах, висящих на стене, пусть и медленно, как улитка, но движется. Сеанс мало-помалу приближается к завершению. Меня не посадят на лекарства, если я буду следить за тем, что говорю.

Неожиданно я решаю поделиться с миссис Саммерс сокровенными мыслями и сам этому удивляюсь.

Я хочу, чтобы у меня все было хорошо без лекарств. Ради Вив.

Мне кажется, это разумно, — отвечает миссис Саммерс с улыбкой.

Глава девятая

Как дела? — спрашивает Майк.

Он слушает музыку так громко, что по мелодии бас­гитары я успеваю угадать, какую именно композицию одной из его любимых от­вратительных групп, играющих в стиле инди­рок, он слушает, прежде чем Майк отключает звук.

Привет, — говорю я, закрывая роман «Итан Фром», по которому мне нужно написать эссе. Я надеялся подготовиться к уроку литературы во время большой перемены, пока все завтракают, вместо того чтобы сидеть, как это последнее время часто бывает, тупо глядя на страницу. Однако заставить себя читать я не смог, потому что мысли постоянно уносились в совершенно другие сферы.

По дороге в школу я прошел мимо памятной доски на месте гибели Вив, ничего необычного не заметив. Голоса Нины я не слышал, и ее самой на перекрестке не было. Сидя за книгой, я размышлял над тем, почему испускающий зеленоватое сияние портал, сквозь который она прошла, должен был открыться именно в этом месте. Потом начал жалеть, что так и не спросил Нину, откуда она знает Вив. Появление Майка заставило меня отвлечься от этих мыслей.

В общем, после тренировки мы всей командой хотим сходить поесть в «Фаст Брейк».,.

— Я рад за вас, — отвечаю я, перелистывая страницы книги в поисках места, на котором я остановился.

Я подумал, может, ты с нами сходишь, — произносит Майк, смущенно покашляв.

Перестаю перелистывать страницы, но на Майка не смотрю.

Я уже давно не в команде.

Разве обязательно быть в команде, чтобы зайти поесть с ребятами?

Поняв, что с чтением ничего не выйдет, захлопываю книгу и убираю ее в рюкзак.

«Фаст Брейк» — потрепанного вида забегаловка, в которую мы иногда ходили после тренировок и обязательно после каждой игры. Ребята из команды сидели в одном углу, а девочки из группы поддержки — в другом. Воспоминания снова заставляют меня задуматься. В девятом классе, еще до того, как Энди Лауэри получил травму и я стал квотербэком вместо него; когда мы с другими ребятами из «Овнов» сидели на, липких кожаных диванчиках в «Фаст Брейк», я впервые увидел Вив.

Тренировка только что закончилась, и я чувствовал себя великолепно. Когда в кафе вошли девочки из группы поддержки, ребята начали свистеть и кричать, подзывая их, и я вместе с ними.

Девчонки постарше нас игнорировали, а Вив обернулась, улыбаясь во весь рот. Это была ее первая тренировка, и она была счастлива. Увидев ее, я тут же перестал свистеть. Она подошла ближе и присела на колено Логана, который был за соседним столиком. Он по-хозяйски обнял ее за талию, и мое сердце упало, но потом Вив подняла глаза, и наши взгляды встрети­лись. Я подмигнул. Вив улыбнулась. Логан ничего не видел…

Теперь мне кажется, что все это было в другой жизни.

Майк смотрит на меня, не понимая, что за последние два года я ни разу не был в «Фаст Брейк». Можно подумать, что после этого я могу вот так просто взять и пойти туда как ни в чем не бывало.

Смотрю в сторону столовой. Из дверей выходит толпа ребят, и я замечаю среди них Логана. Он щиплет за задницу Тэш Клемон. Она с визгом оборачивается, одновременно заигрывая и сердясь на него.

Спасибо... но я не пойду. Не могу.

Проследив за моим взглядом, Майк ухмыляется.

Да ладно тебе. Вест, конечно, ублюдок, но все остальные...

Я молча качаю головой. Вряд ли «все остальные» будут рады меня видеть.

Майк, нахмурившись, помахивает у меня перед носом оберткой от энергетического шоколадного батончика.

Тогда давай сходим в это новое место, напротив. В «Ужин у Дины».

Куда?

Майк удрученно вздыхает.

Мы раньше все время куда-нибудь ходили, Кам.

Он прав. Даже после того, как я получил травму и не смог вернуться к тренировкам, а Вив ушла из команды болельщиц, Майк все время приглашал нас обоих куда-нибудь. Девочки из группы поддержки стали смотреть на Вив как на врага, а ребята из команды перестали со мной разговаривать, но Майк никогда не обращал внимание на других. Он просто продолжал относиться ко мне и Вив как и ко всем остальным — по-дружески. Вив сказала, что мне не следует афишировать дружбу с ним, потому что это вредит репутации Майка, и я не мог с ней не согласиться. «Он похож на доброго, преданного щенка, — сказала она, — а хороших собак обижать нельзя».

Заглядываю в открытый альбом, который Майк держит в руке. На странице нарисовано мохнатое чудовище — он всегда рисует либо монстров, либо девушек. Раньше мы с Майком часто куда-нибудь ходили. А сейчас я бы с удовольствием пообщался с человеком, которому нравится моя компания. Последнее время я, кроме мамы и доктора, никого не вижу, и одна из них к тому же получает за общение со мной деньги.

Ну, хорошо, давай попробуем...

Да ладно тебе, не на свидание же идем, — говорит Майк.

Начинаю смеяться: ничего не могу с собой поделать.

Слушай, а в этом новом месте есть жареная картошка с чили, как в «Фаст Брейк»?

— Такая же жгучая? Вряд ли, — говорит Майк, дружески толкая меня кулаком в плечо. — Ладно, тестируем картошку, в шесть часов. Встретимся там.

Я иду по стоянке перед «Ужином у Дины», глядя на вывеску — «Мы открылись!». На улице холодно; морозный воздух неподвижен. Снега еще нет; небо прозрачное и чистое, но выглядит так, будто охотно накрылось бы одеялом из облаков, чтобы не мерзнуть.

Бросаю взгляд на неоновую вывеску, висящую над входом в кафе напротив, Работает только правая половина, а левая, видимо, перегорела. Светится только слово «Брейк», и, кажется, в такой мороз вряд ли кто-нибудь стал бы с этим спорить. Ворота, через которые автомобили заезжали в гараж, сняты и заменены большими, похожими на витрины окнами, за которыми сидят люди. Чрезмерно большие проемы от потолка до пола да характерные яркие фонари, висящие на ржавых металлических столбах, напоминают о том, что когда-то здесь была автозаправочная станция с сервисными боксами. Когда заправка разорилась, новые хозяева, выкупив ее, переоборудовали в кафе. Выглядит оно еще более обшарпанным, чем раньше. Возможно, оно таким и было, и два года назад я просто не обращал на это внимания, а может, за это время все окончательно развалилось.

За отделенными друг от друга невысокими перегородками из голубого пластика столиками возле окон сидят люди, с которыми я раньше был знаком, и поедают жареную картошку с соусом чили, заливая ее шоколадными коктейлями из гигантских стеклянных бокалов. Казалось бы, что может быть легче — пересечь улицу, открыть дверь и зайти в кафе.

Хотя легче всё-таки не делать этого.

Открываю дверь ресторанчика «Ужин у Дины». Пол в зале покрыт зеленым ковром, на нем стоят деревянные столы и скамейки. В глаза бросаются бесчисленные куры. Они повсюду — их изображениями разрисована стойка, за которой сидит девушка, встречающая гостей; шторы покрыты вышивкой в виде куриных силуэтов; на полках, позади блестящих искусственных цветов в горшках, стоят чучела и пялятся на меня стеклянными глазами. В фойе имеется витрина, на которой выставлено не менее дюжины различных пирогов, и даже там, между блюдами, попадаются яркие керамические фигурки домашней птицы. В кафе достаточно людно, но вскоре я замечаю Майка, ожидающего меня в дальнем конце зала.

Петляя, я пробираюсь мимо столика, за которым сидят обрюзгшие пожилые люди, потом протискиваюсь мимо мамаши, пытающейся отправить пару малышей мыть руки. Добравшись до Майка, плюхаюсь на мягкий зеленый диванчик напротив.

Мы смотрим друг на друга так, как это бывало раньше — со смесью задора и взаимной приязни.

Я двигаюсь ближе к окну.

Зачем тут столько кур?

Майк открывает рот, чтобы ответить, но в этот момент подходит официантка. Он качает головой и принужденно смеется, показывая, что. не хотел бы обсуждать этот вопрос в ее присутствии.

Официантка подает нам меню, и вскоре я сам нахожу ответ на свой вопрос.

В «Ужине у Дины» посетителям предлагают отведать бургеры по-деревенски, стейки по-деревенски, картошку по-деревенски, жаркое по-деревенски и деревенские пироги. Очевидно, владельцы считают, если ты хочешь поужинать по-деревенски, лучше всего делать это в атмосфере птичьего двора.

Не думаю, чтобы у них была жареная картошка по-деревенски с соусом чили, — шепчет Майк.

Такого в меню действительно нет, но мы заказываем картофель фри с кусочками сыра и горячей подливкой по-деревенски. Сойдет в качестве замены.

В ожидании заказа я беспокойно верчусь, разглядывая интерьер. Многочисленные куры смотрят на меня изо всех углов. Вив они бы наверняка не понравились.

Послушай, а это не?.. — говорит Майк. — Кажется, я ее знаю.

Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, чтобы посмотреть, на кого он показывает, но за столиками в основном сидят тесные семейные компании, и разобрать, кого имеет в виду Майк, невозможно.

Ты о ком?

Да вон там, девушка. Не видишь? — Майк щелкает пальцами и, улыбаясь, указывает рукой на меня.

— Разве не с ней я видел тебя вчера вечером?

Газированная вода попадает не в то горло и бьет струей из носа. Кашляю до тех пор, пока комната не погружается в водоворот золотистых и зеленых точек перед стремительно теряющими фокусировку глазами. Отдышавшись, я протираю глаза и вижу в другом конце зала женскую головку с длинными каштановыми волосами с медным отливом. Однако рассмотреть девушку я не успеваю, так как она исчезает за кухонной дверью прежде, чем зрение окончательно проясняется.

Я не был... — бормочу я, кашляя и судорожно хватая ртом воздух, — с девушкой вчера вечером.

Майк удивленно смотрит на меня.

Я вчера проезжал возле школы после тренировки и видел вас так же близко, как сейчас. Хотел остановиться, но вы оба выглядели как­ то... В общем, я подумал, что она родственница Вив или что-нибудь в этом духе. Ты не хочешь с ней поздороваться? — спрашивает Майк, указывая рукой в дальний конец зала.

Проследив за рукой Майка, чувствую, что дышать снова нечем. В дальнем конце зала возле столика стоит Нина и принимает заказ. На ней зеленый фартук, а волосы убраны в аккуратный пучок на затылке. За ухом карандаш, и она улыбается, а не плачет... но это точно она.

Нина здесь.

Невнятный гул голосов посетителей усиливается в голове, превращаясь в шум водопада. В зале необычайно жарко и тесно. Светящиеся рекламные вывески горят слишком ярко. Куры таращатся на меня из углов большими стеклянными глазами. Обнаружив Нину в кафе в роли официантки, я испытываю еще больший стресс, чем в то утро, когда она стучалась в дверь нашего дома, потому что я не один. Майк не просто наблюдает за мной — он еще и указал мне на нее. Неужели и он с ними заодно? Я не могу в это поверить. Кажется, в городе нет большего дурака, чем я.

Это Логан тебя подговорил? — спрашиваю я. — Что это за дебильные шутки?

Логан? Погоди, ты о чем?

Признавайся! — кричу я, ударяя по столу кулаком. — Никогда бы не подумал, что ты...

Ух ты, — говорит Майк, поднимая руки вверх. — Кам, да о чем ты говоришь?

Я и сам не понимаю, о чем. Я собственными глазами видел, как Нина исчезла. Логан не мог это подстроить. Но если она вернулась, почему тогда работает официанткой в кафе?

Нина ходит по залу, перебрасываясь шутками с завсегдатаями. Легкий румянец играет на ее щеках.

Меня она не видит. Заметив, что она пошла за стойку и рядом никого нет, я срываюсь с места и бегу туда. Добравшись до стойки, я перегибаюсь через нее, глядя в лицо девушки немигающими глазами и стараясь уловить выражение лица в тот момент, когда она меня увидит.

Подняв голову, Нина замечает, что я на нее смотрю.

Вам понравился ужин? — спрашивает она.

Что?

Вы попробовали наш пекан по-деревенски?

Когда она улыбается, ее веснушчатый носик забавно морщится. Пораженный ее реакцией, смотрю на бэйджик на ее груди, где написано: «Здравствуйте, меня зовут Нина».

Ты мне больше ничего не хочешь сказать?

Девушка перестает улыбаться.

Что-то не так с вашим блюдом, сэр?

Сэр?

Я тянусь к ней, но вовремя подоспевший Майк хватает меня за руку и зажимает ее, как в тисках.

Пытаюсь высвободиться, но Майк держит меня мертвой хваткой. Вынув деньги из кармана свободной рукой, он кладет их на стойку.

Пожалуйста, рассчитайте нас. Мой друг ошибся, принял вас за... другую, извините.

Нина смотрит на меня, на Майка, потом на деньги и опять на меня. В карих глазах отражается недоумение, потом сочувствие, но она меня не узнает, это точно. Майк выводит меня за дверь.

Посреди стоянки он наконец отпускает мою руку и отходит на шаг.

Что, черт побери, ты там устроил? — спрашивает он тоном, не допускающим возражений.

Дар речи ко мне так и не вернулся, но, оказавшись на свежем воздухе, я по крайней мере снова могу дышать. В бесплодных попытках что-то понять я обхватываю голову руками и крепко сжимаю. Нина там, в кафе. Она никуда не исчезла...

Кам? — неуверенно зовет меня Майк.

Только в одном я по-прежнему уверен, хоть и знаю, что ошибаюсь: я видел, как она исчезла.

Логан Вест издевается надо мной!

Логан? — переспрашивает ошеломленный Майк. — Какое отношение то, что ты хотел устроить там, в кафе, имеет к Логану?

Я опускаю руки и смотрю на дверь, ведущую в «Фаст Брейк» на противоположной стороне улицы.

Он, наверное, платит этой девушке. Она с ним заодно.

— Мне кажется... — говорит Майк и умолкает, не решаясь продолжить фразу. После паузы, он, набравшись решимости, произносит решительно и громко: — Зря я, наверное, на тебя наседал. Не стоило так настойчиво звать тебя в кафе...

Я закатываю глаза, разворачиваюсь и ухожу по темной пустой улице. Логан мне за все заплатит.

Кам? Куда ты идешь? — кричит вдогонку Майк, срываясь с места и устремляясь вслед за мной.

На улице холодно, и я стискиваю зубы. Смотрю в огромные окна кафе напротив. Сквозь одно из них видно, что Логан на месте, сидит, окруженный многочисленной компанией. Рядом с ним, зажатая между Логаном и его соседом, сидит Тэш Клемон, хихикая и гладя приятеля по голове.

Остальные девочки, судя по глазам, с удовольствием понаблюдали бы за тем, как Тэш погибает под колесами автобуса. Логан сидит с видом заправского барина. Раньше так выглядел и я. Вспомнив об этом, испытываю приступ тошноты.

Майк снова крепко хватает меня за руку и останавливает — второй раз за вечер. Мимоходом отмечаю про себя, что он определенно находится в куда лучшей форме, чем я. Вырываю руку из его цепких пальцев.

Ты же не хочешь этого делать, — предупреждает меня Майк.

Взявшись за дверную ручку, я понимаю, что дело не только в том, что случилось сегодня вечером.

Я хочу это сделать уже два года.

Ладно, как скажешь, — говорит Майк, произнося слова так быстро, что они сталкивают­ся друг с другом, как вагоны поезда, сошедшего с рельсов. — Но сделай мне и себе одолжение: не цепляйся к нему у всех на виду. Чтобы пояснить смысл своих слов, Майк указывает через плечо, туда, где сидит Логан. Ему достаточно щелкнуть пальцами, и у тебя не будет ни единого шанса.

Стоя на пороге, пытаюсь прикинуть, сколько парней сидит за столиком вместе с Логаном. Десять? Пятнадцать человек?

— Давай я его выведу, — говорит Майк. — Здесь, на улице, и поговорите.

—Ни за что, — отвечаю я, сплевывая.

Как ты думаешь, что бы на это сказала Вив? Считаешь, она позволила бы мне стоять и наблюдать за тем, как тебя избивают?

Чувствую в сердце болезненный укол.

Ладно. Даю тебе две минуты, — цежу я сквозь зубы.

Майк открывает дверь и исчезает внутри.

Я не смотрю за тем, как он подходит к Логану, Сворачиваю за угол, где нас не будет видно. За окном в углу зала парень и девушка. Я не могу разглядеть их лиц. Они склонились друг к другу, улыбаясь, и не замечают суматохи и шума, царящих в той стороне, где сидят пришедшие поесть после тренировки спортсмены из моей бывшей команды.

Открыв дверь ногой, Логан выходит на улицу, вытаскивая за собой, словно мягкую игрушку, Тэш.

Майк следует за ним. К окнам приникают чьи-то лица, но больше из двери никто не выходит.

Ты хочешь мне что-то сказать, Пайк?

Логан стоит, расставив ноги, руки свободно висят вдоль тела. Он явно не настроен на конфронтацию. Заглянув в его глаза, я не вижу в них никакой враждебности... и, если бы не кривая ухмылка, играющая на его губах, можно было бы подумать, что он ни в чем не замешан. Значит, он считает, что все это забавно...

Замахиваюсь, чтобы ударить его. Тэш кричит, но прежде чем кулак попадает Логану в лицо, Майк, схватив за плечи, оттаскивает меня в сторону.

Если ты что-то имеешь против меня, ска­жи в лицо! — ору я.

Логан не сходит с места, хотя мой кулак пролетел в паре сантиметров от его носа. Он уже не ухмыляется; теперь на его лице написано раздражение. Ударяю Майка локтем в солнечное сплетение, и он, схватившись за живот и кашляя, отпускает меня.

Отвали от меня, Логан, добром прошу!

Логан снимает с рукава пылинку, как будто не понимая, что я могу его снова ударить.

Послушай, Пайк, — говорит он с видом человека, которому досаждает назойливая муха, — у меня нет времени на эту ерунду. Сходи к доктору.

Обхватив за талию Тэш, он разворачивается и собирается уходить.

Ты платишь этой девчонке... — кричу я срывающимся голосом, — чтобы доказать всем, что я спятил!

Логан останавливается и поворачивается к Майку. Обменявшись с ним взглядами, он пристально смотрит на меня.

Пайк... дружище, ты серьезно думаешь, что это нужно доказывать?

Глава десятая

Все считают, что я спятил.

Сижу на бордюре неподалеку от входа в «Фаст Брейк», глядя на окурок и расплющенную крышку от пивной бутылки, лежащие у ног. По стоянке гуляет ветер, разнося легкий запах бензина. Сижу, задумчиво обкусывая ноготь. Майк ушел около часа назад, попросив меня ему позвонить. На часах около полуночи, и ресторан постепенно пустеет — рабочий день, и ребятам завтра в школу. Кто-то проходит мимо меня, волоча на помойку мешок с мусором. Я не двигаюсь. Продолжаю сидеть, даже когда вывески гаснут и на стоянке становится совсем темно.

Нужно идти домой.

Заставляю себя подняться и пойти в нужном направлении. Дома меня ждет постель, в которой, как в машине времени, я отправлюсь в завтрашний день, а потом в следующий, и так далее. Иду вперед, машинально переставляя ноги. Выясняется, что они несут меня вовсе не к дому.

Оказавшись возле столба, останавливаюсь, чтобы перевести дух. Не помню, когда я перешел на бег, но, разогнавшись, остановиться уже не мог, хотя травмированная нога начала болеть.

Должен же я найти здесь хоть что-то. Мне нужно доказательство того, что все мне не приснилось. Я же не сумасшедший.

Прислоняюсь к столбу, чтобы не упасть. Одна из записок, висящих на доске, отрывается, и ветер, подхватив, несет ее вдоль улицы. Когда я снова обретаю возможность дышать, не чувствуя боли в легких, начинаю приглядываться. Земля у подножия столба усыпана увядшими лепестками: нужно было принести свежие цветы на неделе. На месте фотографии, которую я унес в прошлый раз, зияет дыра. Я чувствую, как сжимается сердце, вспомнив о том, что фотография до сих пор лежит в моем кармане, и достаю ее.

Разглядываю лицо Вив, медленно огибая столб. В девятом классе, когда эта фотография была сделана, Вив еще улыбалась широко, по-детски. На более поздних фотографиях лицо стало взрослее.

Самый поздний снимок сделал я. Сначала мне было жаль вывешивать эту карточку, но потом я подумал, что будет нехорошо, если на доске будут только старые фотографии.

Я сделал этот снимок за неделю до ее смерти, когда мы вместе ездили на природу. Мы гуляли по лесу, где никого, кроме нас, не было. На закате мы забрались на скалу, чтобы полюбоваться небом.

Я позвал ее и, когда Вив обернулась, сфотографировал. Она даже не сразу это поняла. Вив собиралась спросить, зачем я ее позвал. Она смотрит на меня с фотографии темными загадочными глазами. Позади, поверх вершин деревьев, золотом горит закат. Конец дня, конец лета. Мы гуляли по лесу, чувствуя себя последними людьми, оставшимися на земле. Она поцеловала меня и сказала: «Никогда не была так счастлива».

В сердцах пинаю подвернувшуюся под ногу ветку. Мемориал выглядит как обычно. Не знаю уж, что я рассчитывал здесь найти. Фонарь над головой мигает, но не разгорается. Осторожно оборачиваюсь, ожидая увидеть Нину в фартуке официантки и Логана. Они могут прийти вместе с Тэш и Майком посмотреть, как я брожу по кустам в поисках потерянного рассудка, и посмеяться надо мной.

А что, если Логан и вправду задумал свести меня с ума?

Сжимаю пальцы в кулак, но бить некого, и я, замахнувшись, наношу хороший свинг призраку старого столба в том месте, где, как мне кажется, о него ударилась голова Вив, когда машина, вылетев с дороги, застряла в кустах.

В тот же момент замечаю зеленую вспышку и ощущаю в пальцах знакомое покалывание.

Замерев, всматриваюсь во тьму.

Там ничего нет.

Протягиваю руку вперед и вижу... как пальцы становятся прозрачными и начинают испускать зеленоватое свечение. Это не плод моего воображения. Ощущение такое, будто я погрузил руку в кристально прозрачную воду такой чистоты, что поверхность невозможно увидеть до тех пор, пока не коснешься ее, и, лишь дотронувшись до нее, понимаешь, что в глуби­не может таиться что-то чужеродное и неизведанное. Поднимаю и убираю руку еще три или четыре раза, потом, приблизившись, просовываю ее в портал по локоть. На коже и в глубине мышц по самый бицепс ощущается покалывание, как будто сквозь руку пропущен электрический ток. Я бы не сказал, что это приятное ощущение, однако и болезненным его не назовешь.

Я не сумасшедший — то, что я вижу, реально существует. Оглядываюсь в поисках возможного источника странного свечения и опускаю руку. Она немедленно перестает светиться. Поднимаю руку выше, чтобы она оказалась перед глазами, и снова засовываю ее в портал, чтобы отмести последние сомнения. Хотелось бы понять, что это такое. Рука начинает светиться, и я, помахав ей, на что-то натыкаюсь. Если бы я махнул рукой влево, она бы ударилась о столб — я его вижу, но справа ничего нет, и ощущение такое, будто руку не пропускает плотный сгусток воздуха.

Протягиваю руку дальше, но впереди пусто; я ощущаю только покалывание и наблюдаю зеленоватое тусклое свечение. Сквозь него видно стену школы. Набираю в грудь побольше воздуха и, закрыв глаза, делаю шаг вперед, погрузив в портал лицо. Кожа па носу и щеках реагирует так же, как и на руке, — кажется, будто сквозь лицо проходит электрический ток небольшой силы. Открываю глаза и обнаруживаю, что руки стали прозрачными. Под кожей видны вены и кости — ощущение тошнотворное. Это что-то невероятное...

И в то же время очевидное.

Собираюсь вернуться назад, но, взглянув на фасад школы, замечаю нечто такое, что приковывает мое внимание и заставляет остановиться. Стена выглядит не совсем такой, какой я видел ее несколько минут назад. Щурюсь, чтобы приглядеться внимательней, но сконцентрироваться непросто, потому что энергия пульсирует уже во всей голове, сбивая с мысли. В памяти всплывают слова, сказанные Ниной перед исчезновением: «Внутри все выглядит так, как было раньше... но, и там, где живешь ты, почти то же самое».

Делаю шаг вперед и, поморгав, наконец понимаю, в чем разница. Дело в окне художественной мастерской. Вокруг окна должна быть рамка из копоти, появившаяся там примерно год назад после взрыва печи для обжига. Я отлично помню этот случай, потому что мы с Вив были в мастерской, когда Скотт Мелори, гончар-любитель, сушил в печи глазурь, сделанную по экспериментальному рецепту, и что-то пошло не так. А теперь, глядя на окно мастерской, я не вижу ни намека на следы копоти.

Когда Нина, пройдя через портал, вскрылась из виду, сам факт ее исчезновения настолько поразил мое воображение, что мне и в голову не приходило подумать о том, куда она могла уйти, до тех пор, пока я не увидел ее в кафе. А потом, когда она предстала передо мной в образе официантки, я решил, что все это часть мистификации, устроенной Логаном.

Но что, если этот светящийся портал действительно ведет в какое-то другое измерение? Если так, то это нужно немедленно выяснить.

Сделав шаг вперед, я погружаюсь в облако зеленоватого света целиком. Свечение достаточно яркое, но не ослепляющее. Находясь в облаке света, я могу видеть больше и глубже, чем раньше.

Дело не в том, что от него становится светлей — просто получается, что зрение как бы проникает в глубину предметов и позволяет видеть их в новом качестве. К примеру, глядя на руку, я вижу, что под кожей, и могу оценить, сколько места она занимает в пространстве.

Кроме того, мне кажется, что с воздухом я вдыхаю и выдыхаю какую-то энергию, схожую с электрической.

Оглядываюсь, чтобы сориентироваться, и тут же чувствую, как на меня накатывает волна паники.

Столба нет.

Разворачиваюсь на триста шестьдесят градусов, хотя, сказать точно, сделал я полный круг или нет, не могу — слишком сильно ощущение дезориентации в пространстве. Зеленоватое свечение, которым наполнен портал, тоже сбивает с толку. Сердце бьется так, что, кажется, вот-вот разорвется, и мне приходит в голову, что пот, выступивший на коже, может стать причиной неприятностей, так как вода проводит электричество, вызвавшее покалывание на коже. Возможно, я попал в магнитное поле, от которого мозги спекутся, как яблоко в микроволновке. Может быть, именно этот свет видят люди, находящиеся в состоянии клинической смерти. Болевых ощущений нет, но и нормальным такое состояние не назовешь. Стараюсь не двигаться и не дышать.

Впрочем, если я умру, то это даже хорошо, если, конечно, после смерти мне удастся встретиться с Вив.

Закрываю глаза. Становится темно — хоть что-то знакомое. Кажется даже, что я лежу в спальне, готовясь отойти ко сну. Не дышать совсем я не могу и, ощутив удушье, осторожно набираю полную грудь воздуха, стараясь не за­мечать покалывания в легких.

Протягиваю вперед руку. Сопротивления она не встречает, и я, затаив дыхание и не открывая глаз, делаю шаг вперед, а затем и второй.

Двигаюсь вперед, раскачиваясь из стороны в сторону, до тех пор, пока пальцы не натыкаются на что-то... Ощупав поверхность, понимаю, что это дерево. Открываю глаза. Передо мной покрытый трещинами шероховатый деревянный столб. Прыгаю прямо на него и, выскочив из облака зеленого света, обхватываю столб обеими руками, чтобы остановиться. Слава богу, столб крепкий, как обычно. Приходится держаться за него, чтобы прийти в себя — волны энергии покидают тело не сразу.

Зеленое свечение исчезло, и, погрузившись во тьму, я вглядываюсь в столб, ища глазами мемориальную доску, посвященную Вив.

Но ее нет.

Столб опоясывает изорванная белая лента. Под скотчем на доске остались обрывки бумаги; а у подножия лежит пара увядших лепестков и обрывок листка, на котором написано: «Навеки в наших сердцах»

Фотографий нет. Вынимаю из кармана снимок, сделанный после тренировки команды болельщиц, и, держа его в руке, огибаю столб в поисках всего остального.

Взглянув на фотографию, вижу знакомую улыбку Вив и, опомнившись, делаю судорожный вздох.

Трудно сказать, сколько времени прошло с того момента, когда я перестал дышать.

Неужели я в беспамятстве оторвал с доски все фотографии?

Этого не может быть... я же не сумасшедший. Да на такое даже Логан не способен.

Может быть, они сгорели под воздействием энергии, сокрытой в недрах портала? Но почему тогда я не пострадал, пройдя сквозь него?

Налетевший порыв холодного ветра остужает голову, и мысли постепенно начинают проясняться.

Снова вспоминаю слова Нины: «На другой стороне все как всегда...»

В желудке появляется неприятное тянущее ощущение. Здание школы, стоящее прямо передо мной, не освещено, но то, что можно разглядеть, выглядит как обычно. Заставляю себя снова посмотреть на столб. На нем, как и прежде, нет ничего, кроме изодранной белой ленты и обрывков фотографий.

Вокруг окна художественной мастерской нет копоти. Начинаю всерьез волноваться. Оглядываюсь в поисках предметов, оставшихся такими, какими я их помню. Хочется найти что-то незыблемое, внушающее чувство надежности и комфорта. Обшарпанная автобусная остановка на месте. Ветви кустов, как и там, откуда я пришел, изломаны и ободраны после аварии, унесшей жизнь Вив.

Мне страшно. Закрываю рукой рот, но то, что я успел увидеть, мне уже не забыть.

Глава одиннадцатая

Нина живет на Джениси­стрит. Помню, когда мы с Майком сидели в кафе, я вспомнил, что он живет на той же улице, но судя по всему, с Ниной не знаком. Однако, кроме нее, никому из тех, кого знаю я, о существовании портала не известно, а значит, только Нина может рассказать мне, что означают изменения, которые я наблюдал у школы... По крайней мере, я очень на это надеюсь. Добравшись до Джениси­стрит, я понимаю, что забыл номер дома. Двадцать шесть? Двадцать четыре? Медленно иду по темному асфальту и останавливаюсь у дома Майка. На нем висит табличка с номером семнадцать.

На первый взгляд его дом выглядит как обычно. Иду дальше и, оказавшись у дома под номером двадцать четыре, надолго останавливаюсь. Он ничем не выделяется из ряда других: обычное бесформенное темное строение с разноуровневыми этажами. Припоминаю рассказ Нины о том, как ее выгнали из дома подруги, потом в памяти всплывает образ разоренной памятной доски.

Поднимаясь по неровной тропинке, ведущей к крыльцу, пытаюсь решить, что я буду делать, если окажется, что это не тот дом. Бежать? Попытаться объяснить, кого я ищу? Не могу даже представить себе, сколько времени — слишком поздно для визитов или, наоборот, слишком рано?

Пройдя примерно половину расстояния от улицы до входной двери, обращаю внимание на то, что в окне следующего дома под номером двадцать шесть горит свет. Других освещенных окон нет — только одно, на нижнем этаже, в задней части здания.

Взглянув на крыльцо дома, у которого я нахожусь, снова смотрю на освещенное окно. Если сначала попытать счастья там, где горит свет, по крайней мере не придется будить хозяев.

Иду прямиком по газону и, выбравшись на дорожку, ведущую к двери дома номер двадцать шесть, сворачиваю к крыльцу. Поднявшись по ступенькам и приложив палец к кнопке звонка, я останавливаюсь, чтобы подумать еще раз. Что если это не ее дом и я разбужу абсолютно незнакомых людей? И что я скажу Нине, если она дома? Как она меня встретит? Узнает или нет? Сделает вид, что мы незнакомы? Нет, на этот раз такой номер не пройдет. От этих мыслей меня отрывает громкий звонок за дверью. Вероятно, задумавшись, я слишком сильно надавил пальцем на кнопку.

Что делать? Бежать? Попытаться объясниться?

После долгого ожидания, показавшегося мне вечностью, я слышу за дверью звук шагов и одновременно осознаю, какую глупость совершил. Сейчас, наверное, три или четыре часа ночи, а я звоню в дверь чужого дома. Если бы кто-то пришел в такое время ко мне, я бы либо не подошел к двери, либо, подойдя...

Человек, находящийся за дверью, отодвигает засов.

Я, сдерживая волнение, делаю шаг назад.

Между дверью и косяком появляется небольшая щель, сквозь которую кто-то выглядывает.

Надо мной загорается свет, и я моргаю, чтобы привыкнуть к яркому освещению. Изучающий меня сквозь щель карий глаз расширяется. Я слышу изумленный вздох, и на пол падает миниатюрная игровая приставка.

Оуэн, что ты... — произносит женский голос, и дверь распахивается. Кам...

На ней нет фартука с узором из кур. Она не смеется. Не светится зеленым. Передо мной стоит Нина, глядя на меня огромными изумленными глазами. За дверью прячется мальчик в пижаме. На вид ему лет десять. Лицо бледное как мел. Нина смотрит на него так, словно только что осознала его присутствие, и закрывает дверь у меня перед носом.

Тем не менее ее реакция нравится мне куда больше, чем прием, который она оказала мне несколькими часами раньше, в кафе.

До меня доносится приглушенный шум голосов, и когда дверь наконец открывается снова, я вижу перед собой Нину. На этот раз в одиночестве. Она выключает лампу на крыльце и, осторожно выглянув наружу, затаскивает меня в дом. Закрыв дверь, Нина задвигает засов и смотрит на меня испуганно, как на человека, больного чумой, шаря по стене в поисках выключателя. Тусклая лампочка, освещающая прихожую, гаснет. Нина делает шаг вперед и, нащупав мою руку, гладит ее.

Я отстраняюсь — и тут же понимаю, как это глупо. Она развязывает тесемки, удерживающие висящие над дверью веревочные шторы, и опускает их. Непонятно, чего она хочет этим добиться, так как луна ярко светит в окна, освещая прихожую.

Покончив с занавесками, Нина смотрит на меня отсутствующим взглядом, словно пытаясь решить в уме какую-то сложную задачу. Я ежусь, но, кажется, не от холода. Никак не могу избавиться от воспоминаний о нашей последней встрече в кафе, когда она смотрела на меня полными жалости глазами. Жалости, которую испытывают к незнакомому человеку, с которым происходит что-то нехорошее.

Объясни, что все это значит, — требую я.

Что «все»?

Что это за зеленое свечение? Что происходит, когда проходишь сквозь него? Почему ты сделала вид, что не знаешь меня, когда я подошел к тебе в кафе?

Нина хочет что-то сказать, но я еще не закончил.

Откуда ты знаешь мое имя, если мы не были знакомы? Как так вышло, что ты живешь на одной улице с Майком, но ходишь в другую школу?

Вспоминаю перекресток у школы, изорванную белую ленту и разоренный мемориал.

И кто, черт возьми, испортил памятную доску, посвященную памяти моей девушки?

Нина указывает глазами на лестницу. Наверху, за перилами, виден вход в неосвещенный коридор.

Не говоря ни слова, она медленно выскальзывает из прихожей, и я бреду вслед за ней, ориентируясь по единственной горящей в доме лампочке — над кухонным столом. Нина закрывает за мной дверь, и мы оказываемся в помещении, где все окрашено в желтый цвет. Желтые шкафы, желтые столешницы... Даже стулья в кухне из желтого пластика. Глядя на них, кажется, что им место не в доме, а в конференц-зале космического корабля. Нина проходит в другой конец кухни и закрывает вторую дверь, за которой видна еще одна лестница.

Не хочу, чтобы брат нас слышал, — говорит Нина, — ты и так его уже напугал.

Только сейчас обращаю внимание на то, что одежда на Нине на домашнюю не похожа. На ней джинсы и свитер. Она либо встала слишком рано и успела одеться, либо не ложилась.

— А что с ним?

Он болеет, — отвечает Нина, помешкав. Я его еле уложила, и тут появился ты. Зачем ты прошел через портал? — спрашивает она неожиданно, всплескивая руками.

Я, часто моргая от удивления, гляжу на нее. Это не я должен объяснять ей, что и как сделал и зачем, а она.

Ты хотя бы понимаешь, где находишься? — спрашивает Нина.

Понятия не имею. Зато точно знаю, в каком я настроении. Сейчас я здесь все разнесу. В клочья.

Прошу тебя, успокойся, — говорит Нина, закрыв глаза и потирая рукой лоб. — Сейчас ты в моем доме — но там, где живешь ты, это не мой дом. Я не могу точно сказать, почему так получается, но... мы с тобой живем в похожих местах, хотя между ними и есть некоторые различия.

Где-то в передней части дома хлопает дверь.

Нина резко оборачивается и смотрит туда, откуда мы только что пришли.

Оуэн? — зовет она.

Это я, — отвечает женский голос. — А ты рано встала сегодня.

Слышно, как говорившая женщина бросает на стол связку ключей, потом, судя по скрежету «молнии», снимает куртку или сапоги. Нина в панике поворачивается ко мне и, схватив за руку, пытается оттащить к двери черного хода в задней части кухни. Я упираюсь ногами в пол. Она пытается преодолеть сопротивление, но ее сила и вес — ничто для бывшего футболиста.

Ты должен спрятаться! — шипит она.

Кто это?

Прошу тебя, пойдем туда, пожалуйста!

Нина с трудом тащит меня к двери черного хода, но когда ей удается схватиться за медную ручку, выясняется, что замок заперт. Она машинально шарит по стене, стараясь нащупать ключ, висящий на крюке, но его там нет. Я сам, не выдержав, пытаюсь надавить на ручку в надежде, что она всё-таки поддастся, как будто удвоенные лихорадочные старания могут как-то воздействовать на замок.

Женщину в прихожей разбирает кашель курильщика. Звук приближается к кухне. Нина, развернувшись, смотрит на меня, как на вещь, которую она украла, с ужасом человека, понимающего, что полицейские вот-вот ворвутся в дом. Ее глаза, лихорадочно пошарив по кухне, останавливаются на двери, которую она закрыла, когда мы пришли.

Туда! — шипит она, схватив меня за руку.

Ни за что.,.

Через пятнадцать минут тетя Кэр будет спать как убитая, — побудь, пожалуйста, пока в моей комнате.

А потом что?

Поднимаясь по ступенькам, я хочу еще что-то сказать Нине, но звук женского голоса, принадлежащего, надо так понимать, тете Кэр, заставляет меня поспешить. Вскарабкавшись по ступенькам, я оказываюсь на площадке второго этажа.

Оуэн сегодня пойдет в школу, как мы договаривались...

Пойдет, — соглашается Нина.

Слышен чей-то вздох, потом кто-то хлопает дверью кухонного шкафа.

Вот и отлично. Трудная выдалась ночка. Посади его на автобус, а я пойду спать.

Нет, постой, я разогрею тебе блины! — говорит Нина неестественно высоким голосом.

Блины?

Я все равно хотела разогревать — для Оуэна.

Я чувствую легкий запах подгорающих блинов.

Да нет, спасибо, — говорит тетя Кэр с полным ртом. Судя по голосу, она подошла к двери и намеревается подняться. — Какая же всё-таки дрянь эта диетическая еда.

Спокойной ночи! — почти что кричит Нина.

Тетя Кэр взбирается по лестнице, топая тяжелыми ногами. Я отскакиваю подальше от перил.

Справа две двери, обе закрыты. Слева еще одна, открытая, за ней другая, судя по всему, ведущая в ванную комнату. По коридору можно пройти в глубь дома, но что там, за углом, мне неизвестно. Из трех комнат только одна может оказаться спальней тети Кэр, поэтому вероятность ошибки не так уж велика. Пригнувшись, я бегу к открытой двери и, влетев в спальню, закрываю за собой дверь. Замок с легким щелчком закрывается. Женщина поднимается на площадку второго этажа и останавливается, чтобы перевести дух. Слышно, как она что-то жует. Потом шаги приближаются к комнате, в которой нахожусь я.

Жду, затаив дыхание.

Тетя Кэр входит в спальню на противоположной стороне коридора. Испытывая колоссальное облегчение, я прислоняюсь к двери и сползаю на пол. В комнате раздается кашель, и я резко оборачиваюсь.

На кровати, прислонившись к украшенной футбольными мячами спинке, сидит Оуэн с игровой приставкой в руках. Когда я вошел, он, очевидно, потерял интерес к игре и теперь смотрит на меня, как будто в его спальню ворвалось чудовище.

Прости... дверью ошибся, — говорю я шепотом. Поднимаюсь, чтобы выйти из комнаты, но, подумав, оставляю эту мысль. Маловероятно, чтобы тетушка успела уснуть за такое короткое время, а что будет, если она меня поймает, я не знаю. Обернувшись, смотрю на мальчика. Вид у него по-прежнему испуганный.

Слушай, ты не возражаешь, если я у тебя здесь посижу?

Он открывает рот, чтобы заговорить, но потом, так и не сказав ни слова, молча кивает. Волосы у него темнее, чем у сестры, но карие глаза точно такие же, и веснушки на носу тоже.

Спасибо.

Оглядываюсь, потирая травмированное колено. В ногах постели на тумбочке стоит старый телевизор, а стены украшены плакатами с фотографиями профессиональных футболистов разных команд, хотя, похоже, игроков «Ковбоев» среди них больше всего. На полках несколько миниатюрных кубков из тех, что вручают подающим надежды малышам, начинающим играть в футбол. У меня таких было десятка полтора.

Вижу, ты любишь футбол, — говорю я тихо. В глазах мальчика загораются огоньки.

Да, сейчас как раз работаю над проходами, — говорит он после небольшой паузы. — Стараюсь бросать от бедра, как ты сказал.

Как я сказал?

Да... все правильно, — соглашаюсь, я, глядя в сторону. Если, вместо того чтобы спать, он решит сейчас поговорить о футбольной технике, я лучше выйду из комнаты. Бог с ним, пусть уж меня тетка поймает.

Тебе... было больно? — спрашивает Оуэн.

Отрываю взгляд от висящих на стене плакатов. Никто, кроме Вив, меня об этом не спрашивал.

Перед глазами мелькает красно-белая форма наших игроков, потом синие с оран­жевым толстовки ребят из команды противника. Помню, как увидел свои ноги в воздухе, потом глухой звук падения — и темнота. Вынырнув из воспоминаний, потираю шрам над коленом.

Да. Было больно.

В этот момент дверь резко открывается, ударив меня по плечу.

Ай!

Тсс! — шипит Нина. — Что ты здесь делаешь? Я же сказала, жди в моей комнате.

Поднимаю руки, как солдат, показывающий, что готов сдаться.

Я же не...

Оуэн, ты как? — прерывает меня Нина, поворачиваясь к брату. — Прости, что мы тебя потревожили. Дай мне пятнадцать минут, и я разогрею тебе блины. Ты таких в жизни не пробовал. С тобой правда все в порядке?

В порядке, — отвечает Оуэн, краснея. — Отстань.

Пятнадцать минут, — повторяет Нина, подталкивая меня к двери. Оуэн, не слушая ее, смотрит на меня.

Кам?

Да?

А сейчас тоже больно?

Прежде чем я успеваю ответить, Нина выталкивает меня в коридор. Осторожно закрыв дверь, она ведет меня, держа за руку, к одной из спален на противоположной стороне. Нина открывает дверь, и я, воспользовавшись случаем, вырываю руку. Она удивленно сморит на меня и, приложив палец к губам, указывает на соседнюю комнату. Из-за двери доносится размеренный храп. Оказавшись в спальне Нины, вижу ничем не украшенные белые стены и аккуратно заправленную кровать, на которой лежит простое светлое покрывало. У гардероба стоит старое трюмо, а у другой стены — письменный стол, на котором, кроме пары ручек и чашки, ничего нет. В углу у окна, под книжными полками, на которых ровными рядами стоят книги, лежит большое бескаркасное кресло. На полу не валяется одежда. Даже пары туфель и то не видно. Комната такая аккуратная, что я боюсь к чему-нибудь притронуться.

В комнате Вив, как и в моей, всегда царил беспорядок. После того, как она погибла, я совсем перестал убираться. Единственное кресло, стоявшее в ее комнате, было всегда погребено под грудой одежды, которую Вив характеризовала как «не грязную, но и не чистую». Все стены были увешаны фотографиями и рекламными плакатами из журналов, исписанными цитатами, выуженными Вив из книг, фильмов и разговоров и показавшимися ей интересными.

На белых, как в погребе, стенах комнаты Нины нет ни единой фотографии. Спальня походит больше на комнату для гостей, в которой никто постоянно не живет. На зеркале видны следы клея — очевидно, какие-то картинки висели на нем. На одной из книжных полок стоит небольшая фотография в красной рамке, напоминающей цветом британскую телефонную будку. На фотографии мужчина и женщина с маленьким ребенком на руках. Рядом стоит девочка постарше.

У нее каштановые волосы с медным отливом. На лице широкая улыбка, которую я уже видел, когда Нина смотрела на меня из-за стойки в кафе «Ужин у Дины».

Как так получилось, что твой младший брат знает меня? — интересуюсь я.

Что? — переспрашивает Нина, глядя в окно.

Как так вышло, что Оуэн знает меня — и ты знаешь, хотя вчера, в ресторане, ты это отрицала?

Нина продолжает молча смотреть в окно.

Слушай, я уже не сержусь, — лгу я, — просто хочу понять, как это получилось.

Нина наконец поворачивается ко мне, и я снова вижу в ее глазах слезы.

Ты мой... лучший друг.

К такому повороту я был не готов. Не зная, что сказать, я стою, пытаясь переварить информацию. Я точно не знал эту девушку раньше.

Она вытирает слезы, и на ее лице снова воцаряется отсутствующее выражение, как будто она пытается взять себя в руки. Устав от усилий, Нина вздыхает.

Ладно. Ты прошел через зеленый свет, так?

Да, прошел, — соглашаюсь я. — И что это за зеленый свет, кстати?..

Тебя кто-нибудь видел?

А это важно?

— Важно, Кам. Так тебя видел кто-нибудь или нет?

Да какая разница?

Нина издает какой-то звук, и поначалу мне кажется, что она смеется, но, когда она откидывает прядь волос за плечо, я замечаю, что ее рука дрожит. Она смотрит на меня с такой убийственной серьезностью, что хочется отвернуться.

В Файетвилле уже живет один Камден, — говорит она.

Когда смысл ее слов доходит до меня, кажется, что я снова попал в облако зеленого света — во всем теле возникает ощущение покалывания.

— Тебе не стоит... будет плохо, если тебя кто-нибудь увидит.

Нина шепчет так тихо, что конец фразы я буквально читаю по губам. Я думаю о том, как она, сидя на нашей кухне, чуть ли не в истерике говорила, что в ее доме живут чужие люди. Потом вспоминаю окно школьной художественной мастерской и след копоти, исчезнувший после того, как я прошел через портал. Оно выглядело так, словно пожара никогда и не было. Нина долго смотрит на меня не мигая, но потом, не выдержав, закрывает глаза.

В этом Файетвилле? — на всякий случай переспрашиваю я.

Протиснувшись мимо меня, Нина подходит к столу, открывает один из ящиков и начинает в нем что-то искать. Я смотрю в окно на дома на другой стороне Джениси­стрит в надежде найти подтверждение ее словам. Дома выглядят как обычно, такими, какими я их помню. Да и как может быть иначе? Нина вынимает что-то из ящика и, закрыв его, подходит ко мне.

Этот снимок сделан прошлым летом, на озере, — говорит она, протягивая мне фотографию.

Посмотрев на снимок, я чувствую в желудке тяжесть.

На ней изображены двое. Мы с Ниной, широко улыбаясь, держим на руках рыбу длиной не менее метра. Она держит хвост, а я — голову. Свободными руками мы обнимаем друг друга. Подношу фотографию к глазам, ища признаки обработки в «Фотошопе», но если они и есть, я их не вижу. На фотографии позади нас видна часть берега, и пейзаж мне знаком. Эти сосны на краю обрыва я мог бы нарисовать с закрытыми глазами. На этом озере у нас был свой катер — еще когда отец был с нами, и за плечом Нины я вижу его бело-голубой борт. Он стоит у причала, его тоже видно на фотографии за нашими спинами. Я так хорошо помню это место, что практически могу услышать, как хлюпают волны под деревянным настилом причала.

Этого не может быть, — громко говорю я, забыв, что нужно соблюдать тишину. — Я не был на озере уже два года. А катер отец продал, когда они с мамой развелись.

Он его так и не продал... после того как ты ему позвонил и попросил этого не делать.

Не может такого быть, — возражаю я, качая головой. — Но даже если это и так, я туда ездил только с...

Все правильно. Вив была твоей девушкой, — говорит Нина тихим, успокаивающим голосом.

Я смотрю на нее, чувствуя, что потерял дар речи. Она краснеет.

Я же сказала... ты мой лучший друг.

Нина, как и все остальные, случайно произнеся при мне имя Вив, чувствует себя неловко.

Набрав в грудь воздуха, я снова смотрю на фотографию, изучая свое лицо... если, конечно, его можно назвать моим. У парня на снимке прическа короче, чем у меня, — так я стригся, когда играл в футбол, чтобы было удобнее носить шлем. Он улыбается как идиот. Нина тоже выглядит довольной.

Но как? — спрашиваю я, потрясенно моргая.

Я тоже этого не понимаю, но, Кам...

Я не могу поверить в то, что нас двое!

Нет, вас не двое, — говорит Нина, сжимая зубы от напряжения. — Ты — это ты... но мир, в котором ты живешь, другой.

Другой мир? Мир, в котором я живу... Я испытываю сильнейшее желание немедленно уйти туда, где памятная доска Вив не разорена, а у отца больше нет катера. Я хочу домой. Берусь за дверную ручку, намереваясь немедленно от­правиться туда.

Нина молниеносно втискивается между мной и дверью.

Я пыталась тебе это объяснить. Нельзя выходить прямо сейчас. Ты же видел меня вчера вечером, верно? Только это была не я?

Вспоминаю ее в кафе за стойкой, ее улыбку и забавно сморщенный веснушчатый носик, фартук официантки, который был на ней. Чувствую, что вспотел от волнения — кожа кажется противной и липкой.

Да, наверное...

И какая она была? — спрашивает Нина дрожащим голосом.

Она выглядела точно так же.

Нина, напряженно улыбаясь, придвигается ко мне. Я вижу на лице знакомые веснушки, только носик не наморщен, как тогда, в кафе.

И вела она себя так же?

Нет, — говорю я, качая головой.

А в чем разница?

Прежде чем ответить, я пару секунд думаю, стараясь понять, чем отличается Нина, стоящая передо мной, от той официантки.

Знаешь, она была какая-то более... веселая, что ли.

Лицо Нины мрачнеет.

Вот видишь? Ты понял, что это не я. То же самое будет, если кто-нибудь увидит тебя. Сразу будет понятно, что ты — не Кам, которого все знают.

Вспоминая нашу с Ниной первую встречу, пытаюсь представить, как бы я отреагировал, увидев самого себя в роли прозрачного привидения, испускающего зеленоватые лучи света. Положив руку в карман, нащупываю фотографию Вив.

Да, нужно возвращаться, — говорю я.

Обязательно. Ты должен вернуться. Но, если сделать это сейчас, кто-нибудь может увидеть, как ты проходишь через портал.

Выглянув в окно, я вижу на небе бледно-розовые проблески зари. К тому времени, когда я доберусь до школы, будет уже совсем светло.

Если я побегу...

Нет, слишком поздно.

Нина преграждает мне путь руками, и это выглядит так глупо, потому что я мог бы с легкостью оттолкнуть ее, хотя я и не в лучшей физической форме. Но говоря о том, что меня могут заметить, она была права. В принципе, перспектива столкнуться с самим собой меня не слишком пугает.

Взглянув на фотографию снова, я задумчиво чешу подбородок. Неужели я — то есть он — все еще способен так улыбаться?

В это трудно поверить. Но одно я могу сказать точно — мне нужно побриться. Смотрю на довольную физиономию Нины на фото. Удивительно, насколько сильно мы оба отличаемся от наших... версий. Почему она работает официанткой? Почему отец решил отдать мне — то есть ему — катер? Почему, когда она улыбается, не морщит носик? И какого черта у этого парня на снимке такая довольная рожа?

Глава двенадцатая

Выйдя в коридор, Нина закрывает за собой дверь, и я слышу ее удаляющиеся шаги. Она спустилась в кухню, чтобы сделать брату завтрак. В комнате становится тихо, и я, не имея возможности поговорить, прислушиваюсь к тому, что происходит за стеной. Храп тети Кэр напоминает приглушенный рокот дизельного двигателя, но пока она спит, опасаться нечего. Подхожу к окну.

Ржавая красная «тойота», принадлежащая Майку, стоит у его дома — в этом смысле все как обычно.

Возвращаюсь к столу. Беру карандаш и начинаю катать по столу. Не понимаю, как можно жить в такой пустой комнате.

Фотография лежит на трюмо лицевой стороной вниз. Кажется, мне есть чем порадовать миссис Саммерс: я в полном порядке — это просто мир сошел с ума. Или миры? Жаль, я не включил в свое расписание физику, да и математике следовало уделять больше внимания. Беру в руки фотографию и снова изучаю свое лицо, но сколько ни стараюсь понять, как такое может быть, не могу. От мучительных размышлений начинает болеть голова.

Я брожу по комнате. Поскольку вряд ли мне грозит уронить что-то в комнате с такой спартанской обстановкой и произвести шум, разбудить тетю Кэр я не боюсь. На кровати сидит потрепанная тряпичная кукла, но даже у нее руки аккуратно сложены на коленях. Дверь гардероба закрыта неплотно, и я заглядываю внутрь сквозь щель. Внутри пахнет кедром и висит одежда, в основном скучных, темных оттенков. В углу у стенки стоит несколько постеров в рамках.

Заинтересовавшись, решаю взглянуть, что там. Взяв в руки ближайший, поворачиваю лицом к себе.

Это афиша первой экранизации «Живых мертвецов». Просмотрев всю стопку, обнаруживаю, что во всех рамках такие же афиши классических фильмов­ужасов: «Колодец и маятник», «Суспирия», «Экзорцист» и даже «Кэрри». Я видел все эти фильмы и люблю их — а Вив терпеть не могла «ужастики». Окинув взглядом стерильно-белые стены, снова смотрю на яркие афиши в рамках. Странно все это.

Закрываю дверь шкафа и перехожу к книжным полкам. Книги расставлены до безумия педантично и, кажется, даже расположены по алфавиту. Преобладает художественная литература — современная и классическая — из школьной программы. На одной из полок замечаю изрядно потрепанную книгу «Итан Фром». Возможно, Нина могла бы помочь мне с ней разобраться. Одна из книг на нижней полке, в твердом переплете красного цвета, нарушает обсессивно-компульсивный порядок расстановки тем, что высовывается на несколько сантиметров вверх. Меня разбирает любопытство. Переплет слишком высокий и толстый по сравнению с соседними.

Прислушиваюсь, чтобы определить, не возвращается ли Нина. Однако в коридоре тихо, и только через стену, как прежде, слышен храп тети Кэр. Нагибаюсь и, схватив книгу за корешок, осторожно тяну на себя.

Взглянув на заголовок, обнаруживаю, что передо мной ежегодный школьный альбом с фотографиями и краткими сведениями об отличившихся учениках старших классов и школьной жизни.

Не могу не признать, что книга меня заинтересовала. Может, там и «другой» Логан Вест имеется? Досадливо морщусь. Наверняка он там выглядит таким же ублюдком, каким является в жизни...

Возможно, там есть и что-то о моей «лучшей подруге» Нине. Может, я и Вив найду. Сердце начинает учащенно биться, а потом резко сжимается, когда я вспоминаю поломанные кусты и то, в каком плачевном состоянии я увидел ее памятную доску, пройдя через портал. Чувствую, как к горлу подступают слезы, и закрываю глаза, чтобы не расплакаться. Похоже, в этом мире все не только другое, но и дрянное к тому же. Сунув руку в карман, нащупываю лежащую там фотографию. Она была сделана в девятом классе, а альбом, который я держу в руке, прошлогодний, десятый класс.

Значит, ни меня, ни Вив там нет.

Открываю книгу и начинаю перелистывать страницы с чёрно-белыми и цветными фотографиями.

Время от времени попадаются развороты, сделанные на манер журнальных: на левой странице фотография из жизни школы, на правой — текст.

Увидев на одном из разворотов Вив, я резко останавливаюсь.

Снимок цветной. Вив улыбается так широко, что поначалу я, кроме ее лица, ничего больше не вижу.

Вив одета в красное платье из блестящей ткани, сидящее на ней просто великолепно. Люди, стоящие в стороне, тянут к ней руки. Некоторые держат красные картонные сердца на палочках. На ее аккуратно уложенных черных волосах красуется корона. Вив стоит под плакатом с надписью: «Танцевальный вечер в День святого Валентина. Красный король и его королева». За руку она держит парня в смокинге, напряженно улыбающегося в объектив.

Приходится несколько раз моргнуть, чтобы убедиться, что зрение мне не изменяет.

Это я.

Упав в стоящее под книжными полками кресло, подношу альбом к глазам, чтобы рассмотреть тех, кто стоит на снимке рядом с нами. Вижу Тэш Клемон и Никиту Робертс в белых платьях. Они стоят по обе стороны Вив, чуть позади, как пажи или секунданты. Справа от меня в тени прячется Майк; перед сценой стоят еще какие-то люди, но кто именно, разобрать невозможно. Все широко улыбаются, совсем как Вив. Головная боль, прятавшаяся где-то в висках, резко усиливается, как будто кто-то залил в череп расплавленный свинец. Зрение мутится.

Мы никогда не ходили на танцевальные вечера...

Захлопываю альбом.

Сжимаю переплет пальцами, словно от давления то, что я видел внутри, может измениться. Как же так? Люди, которых мы ненавидели, присуждают Вив титул Красной королевы танцев, которыми мы никогда не занимались?

Открываю книгу и начинаю лихорадочно перелистывать страницы в поисках чего-то знакомого — того, что могло бы хотя бы отдаленно показаться настоящим. Заметив на одной из фотографий кривую ухмылку Логана, снова останавливаюсь, чтобы изучить ее. Разворот посвящен футболу.

Под фотографией написано: «Капитаны школьной команды». Снимок сделан на поле. На фотографии запечатлены Логан Вест и Рашад Дэйвис, лучший полузащитник года, в полном боевом обмундировании. В руках шлемы, одно колено на земле, а посередине, в полный рост, стою я.

Смотрю на снимок, не в силах оторваться.

На мне красно-белая форма, в руке мяч, на лице кретинская улыбка. Снимок, очевидно, постановочный, потому что Логан и Рашад расположились по обе стороны от меня, а я стою с высокомерной улыбкой короля поля. Чувствуя подступающую тошноту, я часто и глубоко дышу.

Внимание привлекает заголовок в верхней части страницы: «Квотербэк школьной команды получил серьезную травму в разгар рекордного по количеству побед сезона».

Пытаюсь сглотнуть, но во рту сухо, как в пустыне. Пробегаю глазами статью, изучая другие фотографии. «Камден Пайк., сложный перелом правой ноги... прошлогодняя игра с командой ветеранов...»

На одном из снимков я бегу, глядя через плечо, не замечая полузащитника, на полной скорости бегущего мне наперерез. Вспомнив роковой момент последней игры, я в изнеможении закрываю глаза и подтягиваю к груди больное колено, Все произошло за долю секунды. Моя жизнь разом перестала зависеть от тренировок и расписания чемпионатов и, погрузившись в багряную пучину боли, измерялась отрезками от одной дозы морфина до другой. Врачи сказали, что я снова буду ходить, но сезон прошел без меня.

Иногда команда даже выигрывала с Логаном, занявшим мое место. Но меня это уже не интересовало.

Провожу дрожащей рукой над фотографией, где мы изображены втроем, боясь коснуться страницы.

Между пальцами мелькает лицо Вив, стоящей на боковой полосе с помпонами в руках, в форме команды болельщиц и с прихваченными резинкой на затылке волосами. Линии ее тела знакомы мне до мелочей. Тянущая боль в колене перемещается в промежность.

—Кам, я хотела спросить, может, ты голоден?..

Увидев лежащий у меня на колене альбом, Нина резко замолкает и, вернувшись к двери, закрывает ее.

—Это мой альбом, — говорит она.

—Уж точно не мой, — отвечаю я.

Нина, не зная, что делать, прислоняется спиной к двери.

—Забавно, правда? — спрашиваю я, поднимаясь и показывая ей фотографию. — Твой лучший друг — капитан команды, Красный король танцевальных вечеров, а его девчонке завидует вся школа...

—Говори тише, — шипит Нина.

—Так вот почему ты не хотела, чтобы я ходил по улицам? — спрашиваю я. — Боялась, что я встречу кого-нибудь, кто сразу определит, что я не он?

Я пристально смотрю на нее, морщась от боли в колене, но Нина не поднимает глаз и ничего не отвечает. Оттолкнув ее, рывком откры ваю дверь.

—Тебе нельзя выходить...

—К черту.

—Тетя заметит!

Но я уже в коридоре, на полпути к лестнице. Позади открывается дверь, и сонный женский голос произносит: «Нина, что ты... Мне показалось..,»

Не ожидая, пока Нина ответит, скатываюсь вниз по ступенькам и выбегаю на улицу.

В утреннем воздухе все еще чувствуется холод, но глядя на небо, можно предположить, что солнце скоро выйдет из облаков. Плюю на подъездную дорожку, ведущую к дому. Только на углу Джениси­стрит я понимаю, что альбом все еще у меня в руке. Повинуясь первому импульсу, хочу забросить его в чей-нибудь двор, но, повертев ее в руках и осмотрев красный кожаный переплет, засовываю под мышку. Я не готов расставаться с альбомом, в котором есть прекрасная фотография Вив, каким бы мерзким мне ни казался антураж. Никогда не видел ее такой счастливой, как на той фотографии, где она держит под руку своего звездного квотербэка. От этой мысли в желудке возникает спазм, и мне приходится прикусить губу, чтобы справиться с болью. Осмотревшись, понимаю, Что на улице, кроме меня, никого нет, и это мне не нравится, потому что я в таком настроении, что готов разорвать первого попавшегося прохожего, Пусть тот, другой Камден потом разбирается с последствиями. А то у него жизнь, судя по всему, слишком уж сладкая.

Глава тринадцатая

На потолке в моей спальне есть пятно красной краски с размазанными краями, отдаленно напоминающее Юпитер. Заставив себя снова пройти через этот идиотский портал с зеленым свечением и вернувшись домой, весь день лежу, пялясь в потолок. После нескольких часов созерцания мне кажется, что, провалявшись еще некоторое время на кровати, я попаду в гравитационное поле красной планеты и буду вращаться вокруг нее, как спутник.

После того, что я видел, ничто уже не кажется мне странным.

Где-то под ухом звонит телефон. Порывшись под подушкой, нахожу его среди складок скомканной простыни.

— Алло?

— Камден? Где ты? Смена началась двадцать минут назад.

Смотрю в окно. Оказывается, уже вечер.

— Вот черт.

— Прошу прощения?

— Извините, сэр, я...

Глядя в глубину раскрытого шкафа, пытаюсь придумать какую-нибудь подходящую уважительную причину. Несколько рубашек каким-то образом еще висят в шкафу на вешалках, и это удивительно, потому что большая часть одежды лежит на дне. Куча росла постепенно, пока в один прекрасный момент не вывалилась на пол, как горный обвал. Из груды торчит белый рукав, похожий на флаг, с которым приходят парламентеры, чтобы подписать капитуляцию. Поверх кучи лежит белая спортивная толстовка с красной цифрой пять на груди. Увидев ее, сжимаю в кулаке телефон. Тот, другой Камден до сих пор играет под этим номером.

—Я уволился.

Нажимаю кнопку отмены вызова и выключаю телефон. Так легче отсечь попытки людей поговорить с тобой, если нет сил слушать их противные голоса.

Сгребаю валяющуюся на полу одежду, запихиваю ее в шкаф и, закрыв дверцу, прислоняюсь к ней.

Так, по крайней мере, я не вижу эту чертову красно-белую толстовку и могу не думать о нем. Да как я — вернее, он — может продолжать играть в футбол? Возможно, его нога не так изувечена, в этом разница? Боль была такая, что... Меня так усердно накачивали наркотиками, что я даже не помню, какая была боль. Но в первый день, когда мне прописали физиотерапию, оказалось, что заново учиться ходить труднее, чем выполнить любую нагрузку, которую только мог изобрести мистер Рид.

Врачи сказали, что я вряд ли смогу играть. Вряд ли — значит: все, парень, твоя карьера окончена.

Вив была со мной в тот день. Она держала меня за руку, когда врач сказал мне об этом. Я сохранял присутствие духа до последнего и сломался, только когда все ушли и она осторожно легла рядом со мной на больничную койку. Вив гладила меня по голове. Волосы у меня были короткие и жесткие, и она сказала, что мне неплохо бы их немного отпустить. Потом она прислонилась щекой к моей щеке и тихонько сказала: «Да бог с ним, с футболом. У тебя есть я, а у меня ты».

Она оставалась рядом со мной, днем и ночью, и мы вместе наблюдали за тем, как жизнь катится под откос. В том месяце ушел отец. Мама превратилась в одержимого трудоголика. Команда не одержала без меня ни одной существенной победы. Но Вив была со мной.

Украденный у Нины альбом лежит на полу возле кровати. Я открываю его на той странице, где напечатана фотография с Красной королевой и королем, и провожу пальцем по прекрасному лицу Вив. Она улыбается, как настоящая королева. Когда я ушел из команды, она бросила свою группу поддержки. Думаю, она не понимала тогда, что, выбрав меня, растеряет всех подруг. Но... эта... фотография как бы возвращает ее на то место во Вселенной, где ей положено находиться.

Не знаю уж, была бы она счастливее, если бы жизнь сложилась так, как на этой картинке, или нет.

Около десяти часов желудок выводит меня из состояния полусна. Включаю айпод в надежде заглушить музыкой урчание в животе, но через некоторое время мне начинает казаться, что желудок переваривает сам себя, и я неохотно встаю и плетусь на кухню. В доме темно. Машины на подъездной дорожке нет. Мама или уснула в офисе, или засиделась допоздна за работой. В вазе с фруктами никаких сообщений не наблюдается.

Беру из шкафа коробку с зерновыми подушечками, но там за исключением пары засохших огрызков, сиротливо перекатывающихся по дну, ничего нет. Копаюсь в буфете и, не обнаружив ни крошки, перехожу к холодильнику. Наконец у задней стенки морозилки, за упакованной в целлофановый пакет с застежкой форелью, которую мы выловили еще с отцом, когда последний раз были на озере, мне удается найти пару промерзших сдобных вафель. Искать на упаковке срок годности бессмысленно — ясно, что он давно истек. Разогреваю желтые круглые вафли, пока они не становятся более или менее мягкими, обильно намазываю арахисовым маслом, которое, похоже, испортиться просто не может, и возвращаюсь в спальню.

На полпути, в гостиной, замечаю мерцающий на трубке беспроводного домашнего телефона сигнал автоответчика, свидетельствующий о наличии не прослушанных сообщений. Облизав испачканные арахисовым маслом пальцы, я нажимаю кнопку и слушаю запись, оставленную школьным секретарем по поводу моего отсутствия в школе, сообщение от моего бывшего начальника и два от отца. Их я стираю, не прослушав. Очистив список неотвеченных звонков, возвращаюсь в кухню и оставляю в вазе для мамы записку.

Мам.

Почувствовал себя плохо. В школу не ходил. Сейчас лучше. Завтра понадобится объяснительная для секретаря.

Кам

Забросив альбом под кровать, заваливаюсь спать. Простыни воняют немытым телом. Провалявшись весь день в джинсах, чувствую, что натер промежность. Раздеваюсь до трусов, взбиваю подушку, ложусь и даю себе слово не думать. Ни о Нине, ни о зеленом свечении, ни о футболе, ни даже о Вив — словом, обещаю выбросить из головы решительно все. Нахожу в памяти айпода композицию с мощной басовой партией и без слов.

Мне почти удается заснуть, но в этот момент басовая партия выбивается из ритма и становится подозрительно громкой. Меня это раздражает, потому что музыка хорошая, но вскоре басы, похоже, приходят в норму. Отворачиваюсь к стене, намереваясь на этот раз уснуть во что бы то ни стало, но какофония начинается снова. Поставив проигрыватель на паузу, прислушиваюсь.

Оказывается, неритмичные удары доносятся не из наушников, а откуда-то извне. Кто-то стучится в окно прямо у меня над головой. Стук повторяется в определенной последовательности: четыре удара, пауза, два удара, снова пауза, и снова три удара подряд.

Мне становится страшно. Эту систему ис­пользовали мы с Вив, если кому-то из нас нужно было оповестить другого о незапланированном приходе.

Вскочив с кровати, отодвигаю занавеску в сторону — и вижу за стеклом лицо Нины. Скованные страхом мышцы постепенно расслабляются, и я снова начинаю дышать.

Опять Нина. А мне так хотелось увидеть Вив, хоть это и противоречит здравому смыслу.

Отпускаю край простыни, который я, оказывается, все время судорожно сжимал в руке и чувствую, что испуг проходит, уступая место раздражению. Открываю окно.

— Что?

— Нужно поговорить. Пусти меня.

— Зачем тебе говорить со мной? Поговори с ним.

— Пожалуйста, пусти меня, — говорит Нина, закрывая глаза.

— Я не пускаю в окно тех, у кого нет хотя бы пары сигарет, — отвечаю я и тут же жалею о том, что сказал это, так как в памяти возникает лицо Вив, стоящей на месте Нины с двумя сигаретами во рту — для себя и для меня.

Нина, игнорируя мои слова, перелезает через подоконник, ловко спрыгивая на кровать как человек, прекрасно ориентирующийся в моей спальне. На ней высокие коричневые ботинки со шнуровкой и теплые колготки, не заметить которые я просто не могу, так как моя голова находится примерно на уровне ее ног.

— Ты не куришь, — говорит Нина, спрыгивая на пол и поправляя юбку.

— Серьезно? — иронично спрашиваю я, складывая на груди руки. — А что еще я не делаю?

Нина краснеет.

Я, не отрываясь, смотрю ей в глаза. Так я поступал с Вив, когда хотел доказать свое превосходство.

Нина долго не выдерживает — совсем как Вив.

— Боже... — начинает она и обрывает фразу на полуслове. — Ты совсем другой... Но иногда ты чертовски на него похож.

— У того парня мое лицо, — говорю я тихо, — но в остальном мы разные.

Ожидаю, пока она присядет на кровать и скажет мне, что хотела, но Нина продолжает стоять, держа спину ровно, как оратор на трибуне.

Ее взгляд блуждает по комнате. Я тоже оглядываюсь и замечаю перевернутый стул, стоявший раньше у письменного стола, и сам стол с лежащим на нем ноутбуком, погребенным под грудой мусора. Нина стоит на единственном относительно свободном пятачке, хотя, приглядевшись, я вижу, что зеленый ковер под ее ногами усыпан крошками. Бросив на меня осторожный взгляд, она опускает глаза. Вспоминаю о том, что на мне, кроме трусов, ничего нет. Грязные простыни тоже оптимизма не добавляют.

— Послушай, — говорит она, нервно потирая руки, как человек, чувствующий неприятный зуд в ладонях, — я пришла попросить тебя не ходить больше на ту сторону. Это небезопасно.

— Ты имеешь в виду портал, в котором все светится зеленым? Я и не собирался больше в него соваться...

— Хорошо, — говорит Нина напряженным голосом. — Не знаю, что это такое и почему оно появилось именно там, но я просто уверена в том, что играть с этой штукой опасно... чем дальше, тем больше.

— И ты решила сунуться в него только для того, чтобы сказать мне об этом? — спрашиваю я, недоверчиво щурясь.

Да...

Помешкав, Нина разворачивается к окну, собираясь уходить.

— Ладно, пока.

— Постой, — говорю я, хватая ее за руку. Это импульсивное движение удивляет не только Нину, но и меня. Смотрю на свою руку, поражаясь тому, что сделал. Нина смотрит туда же. Я быстро отпускаю ее. — Я хочу, чтобы ты мне кое-что рассказала.

— Чем меньше ты знаешь, тем лучше, — говорит она сквозь зубы.

— У меня не было даже возможности расспросить тебя...

— Поверь, лучше этого не делать.

Сквозь открытое окно в комнату струится холодный свежий воздух, от которого по коже бегут мурашки, но, учитывая, что в комнате спертый воздух, я этому скорее даже рад. Заметив застрявшую между стеной и кроватью теплую спортивную толстовку с капюшоном, я вытаскиваю ее и надеваю через голову, чтобы согреться. Выпутавшись из капюшона, замечаю, что Нина за мной наблюдает. Когда я натягиваю фуфайку на голую грудь, ее щеки заметно розовеют. Я взглядом указываю на перевернутый стул, валяющийся у письменного стола, предлагая ей присесть. Она не реагирует. В глазах отсутствующее выражение. Разговаривая с ней, я не могу понять, о чем она думает, и мне это не нравится. С Вив все было иначе.

Слезаю с кровати и, сбросив на пол висящие на ножке стула старые джинсы, ставлю его на место.

— Присядешь?

— Что ты хочешь знать? — спрашивает она со вздохом.

Запрыгиваю обратно на кровать, испытывая облегчение от того, что догадался хотя бы сменить трусы.

— После травмы я больше не могу играть в футбол, — говорю я, чувствуя, как от этих горьких слов горло мучительно сжимается. — Как так получилось, что он... смог снова выйти на поле?

Нина размышляет над ответом, потирая висок.

— Он тоже хотел бросить тренировки, — говорит она наконец. — После консилиума по поводу ноги он сдался и принял решение больше не играть.

Я наклоняюсь к ней, стараясь не упустить ни слова. Со мной было то же самое...

— А дальше? Что было дальше?

— Не знаю, — отвечает Нина, пожимая плечами. — Наверное, он передумал.

—Нет, что-то здесь не так. Может, травма не была такой серьезной?

Качая головой, Нина отходит к столу и садится на стул. На лице все то же отсутствующее выражение, и только по поджатым в раздумье губам можно догадаться, что она пытается решить, что можно мне говорить и что нельзя.

— Нет, с ногой все было плохо. Они с Оуэном лежали в одной палате — и я туда приходила, — говорит она, глядя мне в глаза. — Просто после того разговора с врачом он сначала сдался, а потом, на следующий день... Я пришла навестить брата и увидела, как вы — они — сидите на кровати и разговариваете о футболе.

— Оуэн? В больнице?

— У него диабет, — едва слышно произносит Нина. — Ему было тогда очень плохо.

И все же что-то не сходится. Я пристально слежу за Ниной, стараясь понять, что она не договаривает. Девушка нервно теребит край юбки, но глаз не отводит.

— Гм. Значит, ты моя лучшая подруга, но не знаешь, как я вернулся в команду?

— Нет... Я тебя тогда так близко не знала, — говорит Нина и снова краснеет. — Зато я видела, как ты, однажды решив что-то сделать... Я никогда не видела раньше такого упорства, — добавляет она после паузы.

Я смотрю на руки. Отец когда-то говорил обо мне то же самое. Но тот, другой Камден по-прежнему ездит с отцом на озеро. Он капитан школьной команды. Пытаюсь представить себе парня, которого видел на фотографии в роли короля танцев, на больничной койке... но вижу только себя. Рядом, за занавеской, была пустая койка. Мама несколько раз спала на ней, пока снова не вышла на работу Отец, навещая меня, садился на нее, смущенно предлагая конфеты.

Вив всегда ложилась рядом со мной, на мою койку. Других больных в палате не было. Брата Нины я там точно не видел.

— Он в самом деле так увлечен футболом? В смысле, Оуэн?

— Он говорит, что когда перейдет в старшие классы, хочет стать похожим на... — говорит Нина и обрывает себя на полуслове, отворачиваясь. Я тоже не могу смотреть ей в глаза. На меня в том виде, в каком я существую здесь, мальчик точно похожим быть не захочет.

Нина встает.

— Я должна вернуться к брату, — говорит она. — Прощай, Кам.

— Постой, а ты ничего не хочешь узнать о себе? В этом мире?

— Нет, не хочу, — возражает Нина, поворачиваясь ко мне.

Я снова вижу ее лицо, но понять, о чем она думает; не могу. Должно быть, это ее осознанная позиция. Неужели ей не интересно, какой может быть ее жизнь в другом мире?

—Ну, наверное, ты не работаешь официанткой в кафе... но именно там я тебя встретил. Ты, широко улыбаясь, ходила между столиками, принимала заказы, подавала...

Слежу за реакцией, ожидая, что она рассмеется, услышав, насколько сильно отличается ее образ от того, что она знает о себе, но Нина не­подвижно стоит у окна на холодном ветру с отрешенным лицом.

— Это не я.

— Мы учимся с тобой в разных школах, если тебе...

— Я не хочу этого знать.

— Неужели тебе не интересно? Хотя бы немного?

Спрашивая, я осознаю, что мне это интересно... самому. Почему Нина, стоящая передо мной, так грустна, в то время как девушка, которую я видел в кафе, все время улыбается и старается всем угодить? В чем разница? Если у Камдена Пайка, живущего в ее мире, есть все, почему она несчастна?

— Мне нужно возвращаться. Оуэн ждет меня, — говорит Нина. — Ты действительно больше не будешь пытаться пройти... туда?

Я молча киваю.

— Хорошо, — говорит Нина, — я просто хотела... попрощаться.

Она делает шаг в мою сторону, потом, помешкав, забирается на кровать и, пригнувшись, перешагивает через меня, задев мою руку концами длинных волос. Сев на подоконник, Нина перебрасывает ноги на другую сторону, спрыгивает, и через секунду я слышу шуршание сухой листвы под подошвами ее ботинок. Я, привстав, пытаюсь сказать что-нибудь на прощание. Может быть, спросить, где ее родители или зачем она хранит в шкафу целую стопку афиш к фильмам ужасов в рамках. Но когда я выглядываю в окно, оказывается, что Нина уже растворилась во мраке.

Глава четырнадцатая

Весь сеанс доктор Саммерс распространялась о пользе дыхательных упражнений, а я молча сидел на диване, глядя на ковер. Вернувшись домой, снова нахожу в вазе записку от мамы и несколько купюр на покупку пиццы. Сую деньги в карман, не потрудившись оставить ответное послание. Включаю телевизор и переключаю программы до тех пор, пока не нахожу передачу о ребятах, катающихся на кроссовых мотоциклах. Даже в том состоянии, в котором я пребываю, мне бы вряд ли захотелось проводить вечер пятницы, глядя, как люди ка­таются по лесу на дурацких двухколесных драндулетах.

Но передача не об этом. На экране действительно мотоциклист, но он катается по городу и преимущественно на заднем колесе, заскакивая на погрузочные площадки магазинов и прыгая через припаркованные автомобили. Он проделывает несусветный трюк, прыгая с бетонного уступа на дорогу, находящуюся далеко внизу, делает в воздухе сальто и, успев принять нормальное положение, приземляется на усыпанную мусором мостовую. После этого показывают, как парень заводит мотоцикл в грузовой лифт и, вновь оседлав его, мчится к краю крыши старого кирпичного здания. Когда падение, кажется, уже неминуемо, он сворачивает, держась у самого края, и объезжает крышу по периметру.

Камера опускается вдоль стены и фокусируется на грязной мостовой у подножия восьмиэтажного дома. Когда она вновь поднимается, выясняется, что техники сняли с мотоцикла переднее колесо. Мне становится не по себе. Одно ошибочное движение, и явно недешевый мотоцикл, вильнув влево, упадет вниз, став лежащей на асфальте грудой металла, а каскадер разобьется в лепешку. Однако парень успешно повторяет трюк; объехав крышу на заднем колесе, и лишь по легкому покачиванию при поворотах под прямым углом заметно, каких усилий ему стоит удержать равновесие. Закончив, он спрыгивает с мотоцикла под громкие аплодисменты. Досмотрев трюк я обнаруживаю, что у меня вспотели руки.

Предполагается, что я, как и другие зрители, должен прийти в восторг от головокружительного трюка, выполненного этим кретином, но я могу думать только о том, что могло бы случиться. Что, если бы штаны попали в цепь и он упал? Что, если бы внезапно налетел порыв ветра или он допустил ошибку? А что, если бы на мою жизнь повлияли бы какие-нибудь другие случайности?

Если бы я не уронил зажигалку — или вообще никогда бы не курил? Изменилось бы что-то, если бы я познакомился с Ниной и ее братом в больнице? Или если бы Вив осталась с Логаном? Что, если бы я не бросил футбол, а она не оставила команду болельщиц? А что было бы, если бы мы с ней не были знакомы? Осталась бы она в живых и была бы счастлива?

Зря я открыл этот дурацкий альбом, украденный у Нины.

Выключаю телевизор и отправляюсь в спальню.

А может, жизнь того, другого Камдена не так хороша, как кажется... Не бывает же так, чтобы у человека все было в порядке. Замечательная жизнь, великолепная команда, прекрасная девушка... И вдруг, вспомнив разоренную памятную доску, там, на другой стороне, я чувствую, как меня начинают душить жгучие слезы.

Вот то, что я искал. Он поступал иначе, но все равно ее потерял.

Возможно, он не дорожил ею так, как я.

Включив свет, я лезу под кровать, чтобы изучить предметы, лежащие там грудой, как обломки потерпевшего крушение корабля, выброшенные на берег. Замечаю старые наушники. Провод, к которому они прикреплены, намотался на одинокий грязный носок мерзкого вида. Потянув за свободный конец, вытаскиваю всю «композицию» на свет божий. Кроме наушников, мне удается обнаружить старую школьную карточку со своим именем, которой я пользовался в девятом классе, палочку для еды, чистый компакт-диск и огромное количество пыли. Выгребаю все это богатство наружу и наконец нахожу книгу в твердом красном переплете. Падаю на кровать и открываю титульный лист.

Его украшает фотография здания Фаулер Хай Скул во всем великолепии пышных архи­тектурных излишеств эпохи шестидесятых. Под фотографией напечатан адрес школы, и больше на листе ничего нет. Заношу руку, чтобы перевернуть страницу, но мое внимание привлекает одна деталь, которую я сразу не заметил. В углу, на внутренней стороне обложки, имеется надпись, сделанная ручкой.

Приглядевшись, я узнаю... свой собственный почерк. Значит, у парня не только мое лицо, но и почерк. Отлично.

Я.

Ты спасла мне жизнь.

К.

Перечитываю автограф еще раз. Нина спасла меня? От чего? Вчитываюсь в каждое слово, но смысл надписи мне не понятен. Я получил серьезную травму ноги во время матча на нашей территории, но о вероятности летального исхода никто никогда не говорил. Был, конечно, один момент, когда я был близок к смерти...

Стараясь не поддаваться эмоциям, перелистываю страницу за страницей, но больше никаких подписей, сделанных от руки, не нахожу Разворот, посвященный Дню святого Валентина, я пропускаю, так как не чувствую в себе достаточно сил, чтобы смотреть на фотографию Вив в красном платье.

В конце альбома есть алфавитный указатель, при помощи которого можно найти страницу, на которой упоминается то или иное имя. Фамилии Пайк и Хэйворд я нарочно пропускаю, хотя после каждой из них значится по несколько номеров, и, водя пальцем по странице, нахожу Нину Ларсон.

Судя по указателю, информацию о ней можно найти на странице тридцать два.

Торопливо листаю книгу, негодуя по поводу слипающихся страниц, но в итоге нахожу лицо Нины во втором ряду чёрно-белых фотографий десятиклассников. Она смотрит в камеру с видом человека, решившего во что бы то ни стало не поддаваться на идиотские приемы фотографа, вроде просьбы сказать слово «с­ы­ы­р». Несмотря на мрачное выражение лица, снимок удачный. На чёрно-белой фотографии волосы Нины кажутся светлее. Губы поджаты, но не сложены в маску мрачного клоуна.

Она выглядит серьезной, но не грустной. Ловлю себя на том, что хотел бы знать ее лучше или хотя бы понять, как и почему мы стали друзьями. Захлопнув книгу, прикладываю ладони к глазам и давлю на них до тех пор, пока на внутренней стороне век не появляется картинка из движущихся цветных точек; как в калейдоскопе.

Решительно встаю с кровати и одеваюсь.

Формально я не обещал Нине, что никогда больше не отправлюсь в путешествие на другую сторону портала. По крайней мере, вслух я этого не говорил. Постояв за мемориальной доской и набравшись духу, сую руку в то место, где, согласно моим вычислениям, должен находиться вход в портал.

Увидев рамку из копоти вокруг окна художественной мастерской — очевидно, у администрации так и не дошли руки закрасить следы сажи, — закусываю губу. Нина права: этот портал, очевидно, не для забав... но я должен выяснить, что означает таинственный автограф в книге. Я его не писал; это сделал тот, другой Камден. Мне нужно знать зачем.

Пройти через зеленое сияние непонятного происхождения на этот раз оказывается куда легче, потому что я знаю, что меня ожидает на другой стороне. Неведомая энергия, будоражащая нервные окончания по всему телу, на этот раз вызывает только легкий приступ тошноты, не более того. Кое-какие изменения в портале всё-таки произошли — мне приходится слегка пригнуться, чтобы войти в него целиком; не припоминаю, чтобы мне пришлось делать это в прошлый раз.

Присев на корточки в кустах, дожидаюсь, пока успокоится желудок. Книгу, украденную у Нины, я держу под левой рукой. На всякий случай оглядываюсь, дабы убедиться, что попал именно туда, куда ожидал. Окно художественной мастерской, чудесным образом ставшее опять целыми и невредимым, убеждает меня в том, что я оказался в том же месте, что и в первый раз. Место поминовения Вив в таком же плачевном состоянии. Я касаюсь обернутой вокруг столба белой ленты, и она падает вниз, превратившись в неровное кольцо, лежащее у подножия. На тротуаре лежит огарок стеариновой свечи, а на доске остались только небольшие кусочки бумаги в тех местах, где фотографии были прикреплены к дереву скрепками. В принципе, увидев доску, можно предположить, что здесь кто-то погиб, но кто именно, уже никак не определить.

Если бы здесь вдруг появился он, я бы, наверное, вышиб из него дух. Здесь погибла Вив, а он даже не ухаживает за доской? Подумав об этом, начинаю ненавидеть себя за то, что в какой-то момент позавидовал ему.

Он справился с увечьем, которое могло превратить его в инвалида, спас репутацию и карьеру — но разве что-то из этого может сравниться по важности с тем, что у него было и что ни­кто не в силах отнять?

От волнения кровь, подгоняемая исступленно бьющимся сердцем, шумит в ушах, как горный поток. Я испытываю всепоглощающее желание обнять Вив, прижать ее к себе, чтобы она почувствовала боль утраты, от которой ноет все тело. Она возникла в тот день, когда я увидел тело Вив, лежащее в луже крови и усыпанное осколками стекла, и с тех пор уже не покидала меня. Я хочу вернуть Вив. Моя жизнь без нее пуста, как пересохший колодец. А он... он даже не приходит сюда!

Зажав под мышкой книгу, я направляюсь к дому Нины, стараясь больше нигде не задерживаться.

Если мы с ней лучшие друзья, я хочу знать почему. Мне нужно знать, зачем она спасла жизнь этому ублюдку Камдену.

Успев пройти половину улицы Эвклид, я останавливаюсь на перекрестке с Бельвью. Здесь жила Вив. Отлично помню ее дом, длинный и белый, второй от конца. За окном растут кусты можжевельника. Я мог бы найти это место с закрытыми глазами. Ноги сами собой сворачивают туда, и я иду по Бельвью, не в силах сопротивляться. Просто хочу увидеть этот дом, получить какое-то доказательство того, что Вив бы­ла и в этом мире.

Я не имею ни малейшего понятия о том, сколько времени, но на улице достаточно темно. В домах и возле домов видны признаки жизни — люди не спят. Кто-то смотрит телевизор, кто-то еще не выключил свет на крыльце. Тихо. Не слышно ни машин, ни собак.

Не нужно даже поднимать взгляд от дороги, чтобы понять — я на месте. Когда мы были в девятом классе, городская администрация распорядилась обновить на улице Бельвью дорожное покрытие, и мы с Вив тайком вышли ночью на мостовую, чтобы увековечить на поверхности свежего асфальта наши инициалы: В.Х + К.П. Буквы у меня под ногами. С этого места видно окно спальни Вив, а крыльцо дома скрыто за большой ивой. Вив подавала мне сигнал, и я забирался в окно, не рискуя быть замеченным. Я думаю, ее родители ничего не имели бы против, если бы я проходил через дверь, но так было быстрее. Никаких разговоров о пустяках или напоминаний о том, что не стоит засиживаться в спальне дочери — только я и она, и больше никого.

Поднимаю голову.

В спальне Вив горит свет.

Сердце останавливается на мгновение и начинает биться снова. Сначала мне приходит в голову, что туда мог кто-то забраться. Может быть, родители просто решили сделать уборку? Превратили комнату в кабинет? В спальню для гостей? Ужасно, если они разорили спальню, убрав любимые цитаты Вив и приклеенные к стенам фотографии. Мне становится плохо. Интересно, а вещи все еще хранят ее запах? Не успев даже понять, что я делаю, обнаруживаю себя на середине газона перед домом.

Осторожно забираюсь в кусты можжевельника, чтобы меня не было видно из дома. С мистером и миссис Хэйворд я не общался с самых похорон, и надеялся, что нам никогда больше не придется встречаться.

На кровати Вив кто-то сидит.

Подкрадываюсь к стеклу, осторожно заглядываю в комнату и на мгновение перестаю дышать.

На кровати, спиной ко мне, сидит девушка. Стройная, с короткими кудрявыми черными волосами. Она держит возле уха телефонную трубку, водя пальцем по стеганому одеялу. Иногда она кивает, но говорит что-нибудь или нет, не слышно, так как нас разделяет стекло. На ней красно-белая футболка, а длинные ноги, лежащие на кровати, прикрывает короткая плиссированная юбка.

Девушка быстро кивает несколько раз подряд, отнимает от уха телефон, нажимает кнопку окончания вызова и... вытирает слезы. Через секунду она опускает ноги вниз и начинает раздеваться. Футболка оказывается спортивной толстовкой из униформы группы поддержки. Она снимает ее и бросает на единственный в комнате стул, наполовину погребенный под грудой одежды.

Сняв юбку, она находит на кровати мятую розовую пижаму и начинает одеваться. Когда девушка поднимает руки, я вижу на боку, под лопаткой маленькое родимое пятно в форме бриллианта. Я узнаю отметину даже на расстоянии — потому что тысячу раз покрывал это место на спине поцелуями, как верующий икону.

Девушка оборачивается, и я чувствую, как земля уходит у меня из-под ног. Густые черные кудри, скрывавшие раньше половину спины, обрезаны и едва достигают подбородка. Волосы убраны в пучок и повязаны красной лентой. Исхудалое лицо покрыто пятнами; вокруг глаз красные круги. Но крылатые брови, на которые я не раз смотрел, любуясь, все те же.

Я не могу дышать. Как завороженный, слежу за тем, как девушка надевает пижаму, и не верю своим глазам, хотя это, безусловно, она. За три года я запомнил каждый квадратный сантиметр ее тела, каждую черту лица и два месяца безнадежно мечтал хотя бы на мгновение снова увидеть их.

Не осознавая, что я делаю, поднимаю руки и, барабаня по стеклу, кричу:

— ВИВ!

Глава пятнадцатая

Я бьюсь всем телом о стекло, молочу по нему кулаками и кричу, как раненый зверь. Произношу какие-то слова, с трудом понимая, что именно говорю. Я не могу глазам своим поверить и в то же время понимаю, что ничего больше не хочу на свете — только бы оказаться с ней рядом, дотронуться до нее, обнять.

Услышав грохот, она соскакивает с кровати, сжимая в руках одеяло. Зрачки лихорадочно движутся, когда она, шаря по комнате взглядом, пытается определить, где находится источник напугавшего ее шума. Когда ее взгляд останавливается на стекле, к которому прижато мое лицо, я улыбаюсь.

—Вив! Вив, это я! Я!

Пытаюсь поднять раму, но окно закрыто, и ничего не выходит. Остается только приплясывать и размахивать руками с видом полного идиота. Вив, отпрянув, прижимается к стене, прикрывая грудь одеялом. Вижу, как движутся ее губы — кажется, она беззвучно произносит мое имя, но точно сказать невозможно, потому что ее рот истерически кривится и Вив начинает кричать.

Пронзительный звук достигает моих ушей даже через стекло, режет грудь и отбрасывает меня в кусты, как ударная волна. Через несколько секунд в комнату врывается отец Вив. Он взволнованно смотрит на дочь, рухнувшую на пол, как поваленный сноп, и продолжающую кричать. Спустя пару мгновений входит дрожащая от страха миссис Хейворд и, заливаясь слезами, садится на колени возле девушки, горестно качая головой.

Голова наливается свинцом; я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Стою и тупо смотрю на черные, цвета воронова крыла, кудри Вив, пока мать пытается привести ее в чувство, гладя до спине.

Вив поднимает голову и вглядывается в темноту за окном поверх колен матери. Ясно, что там, где я стою, она видеть меня не может, но к облегчению в ее взгляде примешивается разочарование. Слышно, как мистер Хейворд что-то произносит гулким решительным голосом и широкими шагами направляется к двери, ведущей в коридор. На крыльце зажигаются огни, освещающие газон перед домом, и я чувствую в крови прилив адреналина. Так хочется ворваться в комнату, обнять ее и сказать, что все хорошо, что мы никогда больше не расстанемся. Но было что-то в ее испуганном лице такое, что мешает мне двинуться с места и заставляет глубже спрятаться в тень. Входная дверь распахивается, и первобытный инстинкт всеми силами побуждает меня бежать.

Неужели она не поняла, кто перед ней? Это же я, зачем так нервничать?

— Кто здесь? — кричит в мою сторону мистер Хейворд. Инстинкт берет верх над разумом, и ноги сами несут меня на соседний двор. Бегу, хватая ртом воздух и чувствуя жжение в глазах. И хотя от бешеной гонки сердце бьется, как птица о стены клетки, на душе пусто, как в разоренной могиле.

Пусто и темно.

Оказавшись у дома Нины, я уже почти ничего не вижу сквозь распухшие веки и не могу дышать носом. Падаю на крыльцо, как подрубленный, и в изнеможении кладу голову на ступеньку.

Кажется, изо рта вырывается стон, похожий на нечленораздельное мычание ожившего мертвеца, но я едва слышу сам себя.

Вив жива.

Я мечтал увидеть ее живой сто тысяч раз. Но только не так, не при таких обстоятельствах.

Дверь открывается, и на меня падает луч света. Слышу чей-то изумленный вздох.

— Нина! — кричит Оуэн.

Из глубины дома доносятся торопливые шаги. Они приближаются, замедляются и наконец замирают рядом с моей головой. Дверь закрывается, и мы снова в темноте. С трудом подняв лицо от доски, я утираюсь рукавом.

— Почему... — начинаю я и, закашлявшись, де­лаю паузу, чтобы справиться с голосом. — Почему ты мне ничего не сказала?

Глаза болят невыносимо, и я едва различаю силуэт Нины в бледных лучах лунного света. Она стоит неподвижно, прижавшись спиной к двери.

— Что я должна была тебе сказать?

— Что Вив жива.

Нина бледнеет. В наступившей тишине рассудок начинает проясняться, и сердце понемногу замедляет бег, переходя на привычный мерный темп. Она скрыла от меня правду. Неужели и сейчас ничего не скажет?

— Ты же видела эту доску — ты знала!

—Я не...

— Перестань мне лгать, Нина!

Лежа на полу и глядя на склонившуюся надо мной девушку, я вдруг замечаю в ее глазах то же выражение жалости, которое уже видел раньше — там в закусочной.

— Вив жива здесь... — произносит Нина, и голос ее начинает дрожать, — потому что погиб ты!

На улице вдруг становится так тихо, что, кажется, кроме нас на мили кругом никого нет.

Старательно борюсь с внезапно навалившимся удушьем, но понимаю, что это бесполезно, потому что воздух вдруг стал разреженным, как на вершине горы. Я никак не могу надышаться. Привстав, прислоняюсь к стене и закрываю глаза.

Вив жива, а я мертв?

— Но как? — спрашиваю шепотом.

— Тебя сбила машина, — отвечает Нина после паузы. — Водитель скрылся с места происшествия. Два месяца назад — в воскресенье, пятнадцатого числа.

— Пятнадцатого числа, — эхом повторяю я. — Сбила машина?

— На углу, возле школы, — говорит Нина.

Стараюсь представить себе то, что произошло в этом мире — гибель Красного короля бала — но ничего не выходит. В памяти этот день связан со смертью другого человека. Чувствую, как меня начинает мутить. В желудке появляется какое-то мерзкое ощущение. Что это? Чувство вины?

Вспоминаю, как ненавидел того, другого себя всего лишь час назад. Но разве он заслуживал смерти больше, чем я?

— Скажи... — просит Нина и добавляет после паузы, — а Вив тебя видела?

— Что? — спрашиваю я, открывая глаза.

— Я хочу знать, видела она тебя или нет?

Вспоминаю суматоху, поднявшуюся в комнате Вив после того, как я заглянул в окно. Она видела меня, это ясно... и испугалась, но когда вновь подняла голову, клянусь, она хотела увидеть меня снова.

— А зачем тебе знать, видела она меня или нет?

— Это важно, Кам, — она думает, что ты мертв!

— И что? — спрашиваю я, с трудом поднимаясь на ноги. — Я тоже думал, что она умерла, может, так и должно было случиться...

— Нет!

Мы оба умолкаем, удивленно прислушиваясь к раскатистому эхо, разбуженному криком Нины.

— Она не та, кем тебе кажется.

Нина делает шаг вперед и протягивает руку, чтобы коснуться меня, но я успеваю отстраниться. Альбом, который я все это время прижимал рукой, падает на крыльцо с громким глухим стуком.

Нагибаюсь, чтобы поднять его, но Нина опережает меня. Стоя на коленях, она держит книгу в руках, рассматривая что-то на раскрытой странице. Это надпись — автограф, сделанный моей рукой, и Нина поглаживает ее пальцами. «Ты спасла мне жизнь».

— Думаю, он был неправ, когда написал это, — говорю я.

Нина удивленно смотрит на меня, потом опускает взгляд, смотрит на автограф и прикрывает рот ладонью. На лице ее отражается смесь ужаса и горя, и мне становится не по себе. Слишком уж мне знакомы эти чувства. Зря я это сказал. Захлопнув альбом, Нина поднимается на ноги, выпрямляясь во весь свой скромный рост.

— Зачем ты вернулся? — требовательно спрашивает она.

Я стою, раскрыв рот. Раньше у меня был ответ на этот вопрос, но сейчас я могу думать только о Вив.

— Если здесь она жива, наверное, я пришел, чтобы увидеть ее.

— Если не хочешь навредить себе и ей... — начинает Нина, но, не закончив фразы, умолкает. Губы ее продолжают двигаться, как будто она все еще говорит, но если это так, значит, у меня что-то со слухом. Наконец она встряхивает головой и, набравшись решимости, снова говорит вслух: — Кам, прошу тебя. Отправляйся домой.

По щеке ее скатывается одинокая слезинка. Развернувшись, Нина уходит, захлопнув дверь прямо у меня перед носом.

Я в замешательстве спускаюсь с крыльца. Почему она не сказала мне, что Вив жива? Свет в окне на втором этаже гаснет. Пнув подвернувшуюся под ноги кочку, я собираюсь уйти, как вдруг входная дверь снова отворяется.

Я останавливаюсь и разворачиваюсь.

—Знаешь, если уж ты хочешь...

Оуэн стоит на крыльце в голубой пижаме, украшенной узором из футбольных шлемов.

Я смотрю на него в ожидании продолжения.

Мальчик воровато оглядывается и осторожно прикрывает дверь. Неожиданно почувствовав себя усталым и изможденным, провожу по лицу рукой и медленно возвращаюсь к крыльцу. Понимаю, что лучше всего мне сейчас просто уйти, но не стоит оставлять мальчика здесь в одиночестве.

— Тебе не пора спать? — спрашиваю я.

— Нина по тебе очень скучает, — говорит Оуэн, глядя на меня с легкой тенью улыбки на лице, — и я рад, что ты вернулся.

Не находя подходящего ответа, я стою молча, пытаясь понять, кого он во мне видит — героя или привидение — или понял уже, что я ни то, ни другое.

— Слушай, Оуэн...

— Мне бы хотелось, чтобы и папа с мамой тоже вернулись, — говорит он, опуская глаза. Я глотаю подступивший к горлу комок.

— А что с ними случилось?

Мальчик смотрит на меня с удивлением. Вероятно, я должен знать ответ.

— Знаешь, когда возвращаешься, — говорю я медленно, на ходу подбирая подходящее объяснение, — что-то случается с памятью. Некоторые вещи трудно вспомнить.

Оуэн кивает с понимающим видом: вероятно, моя версия показалась ему убедительной.

— Они уехали в отпуск и однажды утром не проснулись. Полицейские сказали, была утечка. Наверное, угарный газ.

У мамы было дело о смерти целой семьи. Они отравились угарным газом, потому что в подвале прохудилась труба. Легли спать, а утром никто не проснулся. Мать, отец и двое детей. Даже собака умерла. Не могу себе представить, что будет, если с моими родителями что-нибудь случится. Эта мысль поражает меня своей неожиданностью, но сомнений в ее истинности не возникает.

Опустившись на колени перед мальчиком, я обнимаю его за плечи.

— Мне жаль, О.

Оуэн пожимает плечами.

— Я тогда был совсем маленьким.

Подняв глаза, вглядываюсь во тьму за окном на втором этаже. Проследив за моим взглядом, Оуэн смотрит туда же, склонив голову набок.

— Когда я был маленьким, Нина не была такой, как сейчас. А когда мы с тобой познакомились, снова стала такой, как раньше, — говорит он с улыбкой.

— Да уж... — говорю я, испытывая неловкость, и поднимаюсь на ноги. — Я тоже раньше не, был таким.

Оуэн разворачивается и на цыпочках направляется к двери, но, не дойдя, снова поворачивается ко мне.

— Ты еще придешь, Кам?

Я отвечаю не сразу. Сначала мне вспоминается странное предупреждение Нины, но потом я представляю себе Вив, живую и здоровую, находящуюся от меня всего лишь в паре кварталов.

— Да, пожалуй, задержусь на какое-то время, — соглашаюсь я.

Удаляясь от дома Нины, я медленно бреду по Дженеси­стрит, стараясь разобраться в хитросплетении обрушившихся на меня фактов. В этом мире родителей Нины нет в живых.

В том мире мы с ней учимся в разных школах, и она не производит впечатления такого несчастного человека, как здесь. Следовательно, можно с большой долей вероятности предположить, что там они живы... Я получил травму что там, что здесь, но в этом мире мне каким-то образом удалось вернуться в команду и играть в футбол. Вот только теперь здесь я числюсь погибшим, а Вив мертва там. В голове все это укладывается с трудом. Кто — или что — решает, кому жить и кому умереть?

Неужели нельзя было убить Вив и меня в одном из миров? Если бы мы вместе погибли в той аварии там, а здесь я бы остался в живых и Вив продолжала жить, тогда Нина не потеряла бы лучшего друга и была бы, наверное... не такой несчастной. Тот, другой я делал бы то, что я делал раньше, и его Вив...

Неожиданная мысль заставляет меня резко остановиться прямо посреди тротуара.

Какой же я идиот. Вспоминаю ссутулившуюся спину и исхудавшую фигурку сидящей на кровати Вив и как она вытирала распухшее от слез лицо. Еще бы ей не закричать — ведь она думает, что я мертв.

В душе возникает и стремительно разрастается тупая боль — словно в груди открылась старая рана. Тяжело думать о том, что здесь так же, как и я там, в другом мире, страдает она. И неважно, кто из нас умер. Здесь Вив жива, но она страдает — потому что умер я.

Ноги сами несут меня дальше, в конец улицы, все быстрее и быстрее. Сколько раз я пытался убедить себя за эти несколько месяцев, что, умри я — с ней все было бы хорошо. Но выражение отчаяния и горя на ее лице было слишком знакомым. Ее сгорбленная истощенная фигурка слишком уж похожа на отражение, с которым я, глядя в зеркало, сталкиваюсь каждый день. Нужно еще раз увидеть ее. Про­сто посмотреть, все ли с ней хорошо. Не успев добраться до склона холма, я ускоряю шаги и перехожу на бег. Если уж и есть на свете человек, который знает, что чувствует Вив то это я.

Глава шестнадцатая

В комнате Вив по-прежнему горит свет. Остановившись в том месте, где на асфальте отпечатаны наши инициалы, я силой заставляю себя дождаться, пока утихнет боль в ноге. Нужно убедиться, что меня никто не подкарауливает. Фонари, освещающие лужайку перед домом, продолжают гореть, но темных мест во дворе не меньше, чем освещенных.

За окном в спальне Вив заметно движение. Стою не шелохнувшись.

В окне появляется стройный женский силуэт с короткими волосами. Вив останавливается и, обхватив себя руками, вглядывается во тьму за окном. Голова поворачивается то в одну сторону, то в другую, как будто она что-то ищет во дворе. Через несколько минут руки бессильно падают вниз, Вив отворачивается и исчезает в глубине комнаты.

Это мой шанс.

Продвигаюсь по двору короткими перебежками и останавливаюсь под ивой. Чтобы добраться до окна, нужно потратить полсекунды, но придется пересечь освещенный участок газона. Остается только рассчитывать на то, что в Окно никто не смотрит.

Осторожно приподнявшись, заглядываю в окно с угла, как и в первый раз, чувствуя, как бешено стучит сердце. Вив ходит по комнате. На ней все та же розовая пижама, поверх которой надета спортивная кофта с эмблемой нашей футбольной команды. Размер явно не ее. Помню, такая была когда-то у меня. Вив замедляет шаг, потом замирает, стоя ко мне спиной. Что именно делает Вив, неясно, но когда она поворачивается, вижу, что грызет ногти. Так она делала всегда, когда волновалась.

Пользуясь тем, что из дома меня не видно, осматриваю комнату. Все в ней мне знакомо, но... есть и небольшие отличия. В комнате беспорядок, но не такой, чтобы ее можно было сравнить с хлевом. Часть пола проглядывается, а вот стол и тумбочка завалены всяким хламом, поэтому аккуратной комнату тоже не назовешь. Стены, как и раньше, там, в другом мире, обклеены фотографиями и исписаны цитатами, но надписи явно другие. Фотографии более гламурные — по большей части портреты, а предметов и пейзажей меньше. Над кроватью висит снимок, на котором изображены мы. Это та самая фотография, которую я уже видел в книге — мы с Вив на балу в честь Дня святого Валентина.

Вив поворачивается и идет к окну.

Наши взгляды встречаются.

Ее тело сжимается, как пружина, но на этот раз Вив не кричит. Понимаю, что нужно подать знак, чтобы она поняла, что это я. И вдруг на меня снисходит озарение. Подняв руку, я легонько стучу по стеклу: 4-2-3. Ее напряженные плечи слегка расслабляются. Нажимаю на раму, и на этот раз она поднимается. Ее огромные, прекрасные темные глаза становятся еще больше, но Вив не кричит и стоит не шелохнувшись. В фундаменте здания есть выбоина, в которую, мне это известно, как раз помещается носок ботинка. Прежде чем вставить туда ногу, я еще раз внимательно смотрю на Вив, прижавшись грудью к карнизу. Прямо под окном в Спальне стоит кушетка, но я, забравшись на подоконник, не решаюсь двигаться дальше и замираю на месте, чтобы в случае необходимости соскочить вниз и скрыться в кустах.

Сидя на подоконнике и прислонившись спиной к раме, я, не отрываясь, смотрю на нее. Хотя я всеми силами старался сохранить в памяти ее образ, за два месяца все равно успел забыть, как она прекрасна. Даже в старой спортивной толстовке, с красными глазами и растрепанными волосами. С огромным трудом сдерживаю желание немедленно спрыгнуть с окна, преодолеть разделяющее нас пространство и заключить ее в объятия.

У Вив дрожат губы. Она продолжает стоять как вкопанная, но глаза ее сияют. Одной рукой она обхватывает себя за талию, а вторую подносит к губам, с трудом справляясь с дрожью. Понимаю, насколько разными глазами мы смотрим друг на друга. Мне известно, что ни я, ни она не привидения, не зомби и не еще какая-нибудь нечисть — но она-то этого не знает.

— Иди сюда, — шепчу я, протягивая руки. — Все нормально. Это я.

Вив судорожно хватает ртом воздух, но, похоже, основной барьер преодолен. Вытянув руки, она идет к окну, повинуясь зову тела, а не разума, влекущему ко мне. Оказавшись прямо передо мной, Вив замирает на месте, а я стараюсь сидеть тихо и не дышать. Страх на ее лице смешивается с недоверием. Она медленно, боязливо поднимает руку, чтобы дотронуться до моей щеки, и пальцы, коснувшись кожи, вздрагивают. Я, не отрываясь, смотрю ей в глаза, растерянные и полные недоверия. Вив гладит меня по щеке и проводит рукой по волосам, словно в поисках признаков подделки. Я стараюсь не рассмеяться — или не заплакать. Неожиданно силы ее покидают, и она садится на кушетку, не сводя с меня удивленных глаз. Ее рука, обвивавшая шею, сползает к подбородку; пальцы касаются губ.

— Это ты, — выдыхает Вив.

Я обнимаю ее и притягиваю к себе, а она судорожно хватает меня за плечи, за руки, словно стараясь удержать. Мы сливаемся в поцелуе, полном страсти и недоверия. Я наслаждаюсь прикосновением ее горячих сухих губ и жадно ловлю аромат ее кожи, дурманящий, как первый запах весны. Пальцы Вив гладят меня по подбородку; от этого у меня всегда по спине бежали мурашки. Проведя рукой по ее кудрям, я убеждаюсь, что даже став короткими, они не утратили своей былой привлекательности. Опустив руку на талию, я нахожу место, где тело не прикрыто пижамой, и начинаю гладить, чувствуя исходящий от гладкой, как шелк, кожи жар, в волнах которого мне хочется утонуть. Мы целуемся так, словно хотим поглотить друг друга без остатка, и я понимаю, что более возбуждающего ощущения я не испытывал за всю жизнь.

Начав задыхаться, мы нехотя размыкаем губы, но продолжаем сжимать друг друга в объятиях так крепко, словно наши тела слились воедино. Я покрываю поцелуями лоб над бровью Вив, и она не может сдержать вздох наслаждения, как это случалось всегда. Вив кладет голову мне на плечо, а я закрываю глаза, чтобы не дать улетучиться прекрасному моменту. Она крепко прижимается ко мне, обхватив руками, и вдруг замирает, превратившись в маленький неподвижный комок в моих руках.

Тишина такая, что слышно, как бьется сердце в ее груди.

Неожиданно тело Вив начинает судорожно сотрясаться.

Слегка отстранившись, чтобы посмотреть, что с ней, я понимаю, что она плачет.

— О... нет, — прошу я, вытирая слезы с ее щеки большим пальцем. — Все хорошо.

Она, не выдержав, громко всхлипывает, удрученно качая головой.

— Прости меня.

Я целую ее веки, пробуя на вкус горькие слезы. Из груди Вив вырываются долго сдерживаемые рыдания, и она прячет лицо у меня на груди.

Кто-то громко стучит в дверь.

—Вив? Что случилось? Открой.

Резко выпрямив спину, Вив смотрит на меня широченными глазами, словно я и вправду привидение.

— Отец.

— Да ничего, ничего, — говорю я, поворачиваясь к окну, — я сейчас выпрыгну.

— Нет! — чуть не кричит она, в последний момент заставляя себя понизить голос.— Не уходи, не оставляй меня.

Я смахиваю пальцем последнюю слезинку с ее лица, глядя в стремительно наполняющиеся паникой глаза.

— Вив, если сейчас не открыть дверь...

Взяв ее руками за голову, я прижимаюсь губами к ее губам.

— Я еще вернусь. Обещаю тебе.

Глава семнадцатая

Стоя на другой стороне улицы, я слежу за тем, как отец Вив обходит дом, словно караульный у форта Нокс. Трудно было предположить, что он поверит, будто все в порядке, увидев дочь в слезах. Через некоторое время свет в комнате Вив гаснет, и становится ясно, что нам обоим волей-неволей придется ждать до завтра.

Но что значит одна ночь по сравнению с двумя месяцами безнадежности.

На углу у школы тихо и темно, и я, никем не замеченный, вхожу в испускающий зеленое свечение волшебный портал. Боже, каким чудом кажется мне этот странный, но прекрасный свет! Оказавшись на другой стороне, я долго оглядываюсь, стараясь понять, туда ли я попал.

Взгляд останавливается на мемориальной доске, висящей на деревянном столбе, и я больше ничего не вижу вокруг. Сорвав снимок, сделанный на закате, я жадно изучаю его. Руки дрожат, но, дотронувшись до лица Вив на фотографии, я не испытываю успевшего стать привычным чувства опустошенности. Эти снимки два месяца, день за днем напоминали мне о том, что мне больше никогда не увидеть Вив, но сейчас, закрыв глаза, я чувствую ее запах, оставшийся на коже.

Не в силах совладать с собой, я срываю с доски еще одну фотографию. Потом берусь за открытку, потом за следующую, и так далее, уже не останавливаясь. Красные и белые ленты извиваются в руках, и я, смеясь, отбрасываю их прочь. Приколотый к доске плюшевый медвежонок падает на землю, и я едва сдерживаюсь, стараясь не хихикать с видом полного идиота. Но вся эта мишура больше ничего не значит. Когда я наконец беру себя в руки, столб становится тем, чем был тот, старый, что стоял здесь до аварии, — пустым и ничего не значащим бревном, а виски ноют от непривычного ощущения счастья, которого я давно не испытывал. Обрывки карточек с фальшивыми заверениями в вечной любви лежат на тротуаре, перемешавшись с увядшими мертвыми цветами и огарками свечей. Старательно собрав все это в кучу и убедившись, что на земле не осталось ни клочка фальшивой мишуры, я, блаженно улыбаясь, несу охапку на остановку, чтобы выбросить в стоящую там урну.

Я осторожно зажимаю фотографии под мышкой, решив оставить их себе на память. Раньше, смотря на них, я чувствовал себя без-мерно одиноким, как будто изображенная на них Вив вмерзла в лед, растопить который было мне не по силам, но, глядя на мемориальную доску, я понимал, что без них мне не удержать в памяти ее образ. Тогда я думал, что могу увидеть ее вновь лишь одним способом.

Подняв голову, я вглядываюсь в черное морозное небо, думая, что, может быть, там скрывается нечто — или некто, кого я должен поблагодарить за свалившееся мне на голову счастье, но через секунду мне приходит в голову, что шептать слова благодарности, возможно, следует в совсем другое небо.

Увидев у дома мамину машину, я останавливаюсь в нерешительности. Все окна в доме освещены, хотя на часах около шести утра, да к тому же сегодня воскресенье. Мама неожиданно решила стать заботливой матерью — а это мне сейчас совсем не нужно. Закрыв глаза, я еще раз вспоминаю, как целовался в спальне с Вив, и, ощутив вкус ее мягких теплых губ, снова вижу свет, исходящий из ее наполнившихся живой энергией глаз. Кажется, от этих мыслей где-то в глубине души начинает звучать музыка. От неожиданно нахлынувших чувств я ежусь, как от холодного ветра, но, открыв глаза, замечаю, что по-прежнему стою у маминой машины в полном одиночестве.

С трудом передвигая отяжелевшие ноги, я поднимаюсь на крыльцо и вставляю ключ в замочную скважину.

В доме стоит густой запах табачного дыма. Чтобы предупредить маму о своем появлении, я нарочито громко хлопаю входной дверью и, увидев, как она, глядя на меня одновременно устало и разъяренно, выкатывается из кухни, внутренне принимаю защитную позицию.

— Где ты был? — требовательным голосом спрашивает мама. — Ты знаешь, который час?

Собравшись ответить, так и остаюсь стоять с открытым ртом. Я и раньше приходил домой поздно. Странно, что мама это заметила, но еще больше удивляет меня то, что она не пожалела драгоценного времени и решила дождаться моего прихода. Щека начинает дергаться. Я знаю, что будет дальше — она хочет поиграть в судью и присяжных. Юристы любят практиковаться в этой игре со своими детьми.

Мама стоит напротив, уперев руки в бока.

— Я и сама поздно пришла домой, но тебя еще не было. И почему ты не отвечал, когда я звонила на сотовый?

Пристально глядя на меня, она скрещивает руки на груди. Теперь я должен сказать что-то в свою защиту. Пытаясь на ходу изобрести какое-нибудь достойное зала суда алиби, понимаю, что истинная причина была бы лучшим оправданием. Но она слишком уж невероятна.

— Мам, прости...

— Я уже собиралась звонить твоему отцу...

Звучащая в душе прекрасная музыка разом обрывается. Нет, этого нельзя допустить. Я думал, что мое позднее появление окажется незамеченным и вечером мне снова удастся тайком увидеться с Вив, но если она позвонит отцу...

— Де нужно этого делать, — прошу я.

— Камден, где ты был всю ночь?

Мамины глаза налиты кровью, как у быка. Одежда насквозь пропахла дымом «Мальборо».

— А когда это ты снова начала курить? — спрашиваю я.

Этот вопрос застает ее врасплох. Она опускает глаза и смотрит в пол. Рукой мама заправляет, за ухо выпавшую прядь волос, но толку от этого мало — прическа безнадежно растрепана.

— Ты что... накурился? Или еще что-то? — спрашивает она.

Я удивленно вскидываю брови. На лице мамы написана такая безнадежная серьезность, что я с трудом сдерживаю смех. Однако приходится следить за собой, потому что если бы я рассмеялся, мама подумала бы, что со мной и вправду что-то не так, а все, что связано с состоянием моего рассудка, сейчас слишком уж больная для нее тема. Мне же было бы хуже. Закрыв глаза, я вытягиваю вперед обе руки, а потом, согнув их в локтях, касаюсь указательными пальцами носа.

Эту процедуру, как будто перед лицом полицейских, я повторяю несколько раз. Покончив с первой частью, я расставляю руки в стороны и иду вперед, приставляя пятку одной ноги к носку другой. В конце комнаты я делаю разворот и возвращаюсь назад тем же манером.

Мама стоит в той же позе, ожидая меня. Очевидно, мое представление не произвело на нее должного впечатления. Оглянувшись, я замечаю засохшие растения в горшках, пыль, лежащую повсюду, и зияющие дыры, оставшиеся в тех местах, где раньше стояли вещи. Они повсюду. У мамы вид одинокого и уставшего человека. На секунду сквозь броню моего приподнятого настроения прорывается грусть и обида за маму. Интересно, когда она стала такой? Случилось ли это еще до того, как ушел отец?

— Кам, что ты делаешь?

Я не сразу решаюсь заговорить.

— Мам, это место не похоже на дом, в котором живут люди.

— Что?

Я пристально смотрю на нее, потом окидываю взглядом окружающую обстановку, не сопротивляясь более укоренившемуся в душе чувству тоски. Становится так больно и плохо, что даже говорить я уже не могу. Бреду к домашнему кинотеатру. Полка справа забита дисками в обложках- — слева пусто. Такое впечатление, что отец, уходя, сгреб с нее диски, не задумываясь, и пошел дальше, не оглядываясь.

Когда я представляю себе, что он чувствовал, мне становится еще хуже — и я ненавижу мать за это.

Сняв с полки часть дисков, я переставляю их на другую сторону, распределяя равномерно. Мне бросается в глаза еще одна зияющая дыра участок стены над каминной полкой. Раньше здесь висела большая картина с изображением зимнего пейзажа. В дальнем темном углу осталась на месте репродукция картины Пикассо в рамке. Я снимаю ее со стены.

— Что ты делаешь? — спрашивает мама. Выражение обиды сошло с ее лица. Она покраснела и явно рассержена моим поведением.

— То, что мы должны были сделать сразу после того, как он ушел, — объясняю я.

— Перестань...

Испытывая прилив адреналина, я прохожу мимо мамы, отодвинув ее локтем. Как так получилось, что там, на другой стороне, за зеленым порталом, все так хорошо, а здесь все так чудовищно плохо?

Привстав на цыпочки, я вожу рамой по стене над камином, пока прикрепленная сзади петля не попадает на торчащий из штукатурки старый гвоздь. Отхожу, чтобы оценить эффект.

Изображение обнаженной женщины смотрится над камином отлично.

— Ты говорил с отцом? — спрашивает мама злобно. — Это он тебя надоумил?

Я сердито смотрю на нее.

— А разве не он превратил это место в свалку?

Переместившись в кухню, я морщусь при виде застарелого беспорядка и грязи. Наверное, Нина, придя сюда, испытала нечто подобное. Интересно, там, в другом мире, в моем доме такой же бардак? Маловероятно. Открыв дверцы серванта, я распределяю немногочисленные чистые тарелки, чтобы полупустые полки были заставлены равномерно. Слышу, как мама входит на кухню вслед за мной, но смотреть на нее принципиально не желаю. Вытащив из-под мойки переполненный пакет с мусором, я выношу его на улицу. Вернувшись, включаю воду и принимаюсь мыть лежащие в раковине грязные тарелки, стаканы и кастрюли.

Мама не произносит ни слова. В течение какого-то времени на кухне раздается только тихий звон стаканов, перекатывающихся по дну наполненной водой раковины.

— Она была такая красивая, милый...

Из раковины, полной горячей воды поднимается пар. Выключаю кран. В одной руке мама держит горящую сигарету, на конце которой уже образовалась невесомая трубочка пепла. Я положил стопку фотографий Вив на стойку, а мама нашла их и разложила перед собой. По щеке ее скатывается слезинка. Она указывает рукой на снимок, сделанный во время внеклассной работы по биологии, когда мы ходили в поле изучать растения. Это было незадолго до того дня, когда я сломал ногу. На фотографии Вив наклонилась над усыпанным розовыми цветами кустом, чтобы разглядеть сидящую на нем бабочку. Она улыбается одной стороной лица, ожидая, пока насекомое заметит ее и упорхнет. Вив любила поступать так. Ей всегда было интересно знать, насколько близко можно подойти к живому существу. От этих мыслей на меня накатывает привычная волна горя, но неожиданно я вспоминаю, что не далее как сегодня держал Вив в своих объятиях.

Изучив фотографии, мама окидывает взглядом кухню, в которой мне удалось навести минимальный порядок.

— Я не знала, где ты можешь быть, и позвонила миссис Саммерс. Она хочет помочь...

— Она мне уже помогла, — перебиваю я, — но мне кажется... нужно сделать небольшой перерыв.

Положив тлеющую сигарету в переполненную пепельницу, мама пристально смотрит на меня.

— Звонил твой тренер.

— Рид? — снова перебиваю я. — Он больше не мой тренер.

— Он заместитель директора школы. Ему небезразлична твоя судьба, милый, как и всем нам.

Еще раз оглядев кухню, в которой появились робкие намеки на порядок, мама удрученно опускает плечи.

— Последние несколько месяцев были для тебя адом, я понимаю.

Я слежу за струйкой дыма, поднимающейся над пепельницей. Вот так мама представляет себе заботу о ребенке — нужно, чтобы я непременно знал, как все обо мне беспокоятся. На меня накатывает желание рассказать ей о своих сегодняшних открытиях. «Перестаньте волноваться, — мог бы сказать я, — Вив снова со мной». Но такого разговора, ясное дело, быть не может, поэтому проще подыграть маме. Сажусь на стул рядом с ней.

— Да уж... непросто было.

— Я готова сделать что угодно, — говорит она, взяв меня за руку, — лишь бы тебе было легче. Ты только скажи...

Я удивленно моргаю. Она только что сказала, что готова на все, лишь бы мне было хорошо. Если я хочу видеться с Вив, то чем меньше людей за мной наблюдают, тем лучше.

— Мы не можем больше жить так, мам.

Она долго и внимательно смотрит на кончик сигареты, не выпуская моей руки.

— Да, знаю.

— Кажется... — говорю я, заглядывая ей в лицо, — мне нужна небольшая передышка... Честно говоря, я бы хотел отдохнуть от лечения.

В маминых глазах снова зажигаются тревожные огоньки.

— Это зачем?

Взгляд падает на разбросанные по стойке фотографии, и сердце начинает биться учащенно. Я еще не успел привыкнуть к тому, что Вив не исчезла без следа и что я смотрю на эти снимки совсем другими глазами. Такое впечатление, что мной выстрелили из пушки. Собрав фотографии в аккуратную стопку, кладу их на стол рядом с собой.

— Доктор Саммерс постоянно говорит о прошлом. А мне нужно начинать думать о будущем...

Взгляд снова падает на верхнюю фотографию в стопке, с которой на меня смотрит Вив, и сердце снова трепещет в груди. Да как вообще я теперь смогу изобразить страдание, зная, что она жива?

Обернувшись, обвожу рукой кухню.

— Мам, ты только посмотри. Мне кажется, нам обоим следует подумать о жизни.

В окно проникают первые лучи зари, окрашивая помещение в теплые яркие краски.

— Это совсем другая точка зрения, — произносит мама, качая головой. Сделав последнюю пару затяжек, она гасит сигарету, вдавив ее в груду окурков. Подняв глаза, она смотрит на меня спокойно, чего не было на протяжении многих месяцев. Я сдерживаю чувства в ожидании продолжения, ощущая, как на коже проступает холодный пот.

Она не может мне отказать...

— Нужно посоветоваться с твоим отцом, — тихонько говорит мама. Я морщусь, но воздерживаюсь от дальнейших замечаний. Она и раньше произносила эту фразу.

— Ладно, поговорим об этом позже.

Поднявшись со стула, мама крепко обнимает меня и долго не отпускает. Я изучаю через плечо нашу грязную кухню. Любой человек, стоит ему только войти сюда, сразу поймет, что в семье не все благополучно. Но приглядевшись, я понимаю, что в ней произошли кое-какие изменения. Поначалу мне кажется, что у холодильника что-то стояло, а теперь этого предмета нет, но потом вспоминаю, что сам только что убрал переполненную мусорную корзину. Я пролил воду возле раковины, и в том месте, куда она попала, плитка, которой выложен пол, сверкает первозданной белизной. В раковине грязной посуды осталось больше, чем я вымыл, но то, что я начал, уже само по себе неплохо.

Глава восемнадцатая

Вечером, когда я вновь оказываюсь у дома Вив, на дворе еще совсем светло, но заставить себя ждать дольше, чем нужно, я не могу. Пересекая лужайку перед домом, я замечаю, что в окне спальне света нет, но это еще ничего не значит. Нужно просто не ошибиться и постучать в то окно...

— Тсс!

Услышав, как кто-то Невидимый просит меня не шуметь, я резко останавливаюсь у висящих до земли ветвей плакучей ивы и прислушиваюсь, но больше ничего не слышно.

— Кто здесь? — спрашиваю я шепотом. Под деревом темно, и я вздрагиваю, заметив, как ветви передо мной раздвигаются, словно театральный занавес.

— Ты вернулся, — произносит Вив.

Я медленно, с наслаждением, разглядываю ее всю и, удовлетворившись, смотрю в глубокие темные глаза.

— Как обещал.

Она до крайности похожа на привидение. Иллюзия так сильна, что я испытываю желание протянуть руку и коснуться ее, чтобы развеять сомнения, но инстинктивно чувствую, что следует сдержать порыв. Короткие темные кудри, обрамляющие лицо, я помню длинными, до плеч, — и это наталкивает на мысль о том, что и я, должно быть, выгляжу в ее глазах иначе. Вспомнив самоуверенного здоровяка, чье фото я видел в альбоме, задумываюсь над тем, есть ли между нами хоть какое-то сходство. Я потерял не менее пятнадцати килограммов с тех пор, как бросил играть в футбол, но дело не в весе... было в нем что-то еще. Такого выражения глаз я не видел, сколько ни смотрелся в зеркало. Он был победителем, это ясно, а я... Проводя по волосам рукой, чтобы снять нервное напряжение, начинаю жалеть, что не постригся. Вив, наверное, решит, что я оживший мертвец.

Сделав шаг вперед, я оказываюсь под прикрытием ветвей рядом с ней. Ветви свисают практически до самой земли, и под их сенью еще темнее, чем снаружи. Вив отходит в сторону, чтобы пропустить меня, двигаясь с излишней поспешностью. Прижавшись к стволу, она смотрит на меня испуганным взглядом внимательных глаз, хватая воздух сухими губами.

— Ты нервничаешь?

— Нет... — отвечает она слишком уж экспрессивно.

— Все хорошо, — говорю я, протягивая ей руку.

Она не торопится подать свою.

Я опускаю голову. Она реагирует иначе, не так, как вчера.

— Вив, это я. Чего ты боишься?

Она держится за ствол, словно он может ее защитить.

— Что ты здесь делаешь? Ты пришел, чтобы пугать меня?

О боже, она все-таки решила, что я восстал из мертвых.

— Да нет, что ты, Вив. Я не привидение, — говорю я, придвигаясь. Она пытается отстраниться, но я наклоняюсь вперед, беру ее за руку, и наши пальцы переплетаются. — Ты же чувствуешь, я живой.

Ее губы находятся в нескольких сантиметрах. Наши сердца бьются в такт, словно между ними образовалась невидимая связь. Напряженные пальцы Вив постепенно расслабляются, и теперь о том, что нервозность между нами еще не растаяла, напоминает лишь то, что мы оба сдерживаем дыхание. Когда наши губы соединяются, Вив, не удержавшись, издает тихий стон. Прижав ее к стволу, я ласкаю ее губами, не позволяя отстраниться. Одежда начинает казаться громоздкой и ненужной. Открываю глаза, только чтобы на миг увидеть ее лицо. Длинные ресницы трепещут на щеке, как крылья бабочки. Так всегда бывало, когда Вив пугалась и закрывала глаза. Я отстраняюсь.

Ей требуется всего секунда, чтобы вернуть присутствие духа, но руки продолжают дрожать.

— Так не должно быть, — говорю я. — Ты должна знать, кто я.

Вив закусывает нижнюю губу, но не от жеманства. Она боится.

— Ты... мой Кам.

— Нет, — говорю я, вздыхая. — Я не твой Кам. Но я и не привидение, Вив.

— Я вижу, что не привидение…, — произносит она замирающим голосом.

Я нежно беру ее за руку и прикладываю ладонь к груди, над сердцем.

— Я живой, из плоти и крови.

Жаль, что я не подумал, как объяснить ей все заранее, поэтому не остается ничего другого, кроме как импровизировать. Она должна знать — я хочу, чтобы она все знала.

— Я — не он. Я не отсюда. Понимаешь, есть другое место, похожее на это как две капли воды, но там умерла ты.

Упираясь мне в грудь, Вив отстраняется на расстояние вытянутой руки. Прикрывая ее ладонь своей и не позволяя отнять руку, я, как могу, объясняю все, что мне известно самому, не ударяясь в размышления и стараясь говорить просто. Рассказываю ей об аварии, о том, как прошел сквозь портал, излучающий зеленый свет, и нашел ее. Нину я не упоминаю. Объясняю ей разницу между двумя мирами — рассказываю о том, что они во многом идентичны, но есть и различия. К тому времени, когда я заканчиваю сбивчивые объяснения, мы оба сидим под деревом; прислонившись к стволу.

— Два мира? — переспрашивает Вив. — Да как такое может быть?

Пожимаю плечами, в сотый раз, наверное, размышляя о том, что это действительно невозможно.

— Может, их и больше, чем два, — говорю я. — Такое впечатление, что окно открылось как раз между нашими двумя.

Вив морщит лоб.

— А почему ты не думал?

— Не знаю. Мы оба умерли в одном и том же месте...

Сказав это, я вспоминаю слова Нины: «Два месяца назад — в воскресенье, пятнадцатого».

— Раз это случилось в один и тот же день; в одном и том же месте и приблизительно в одно и то же время, — говорю я, подаваясь вперед, — может быть, в результате произошел какой-то сбой. Может, это как-то связано снами.

— Каким образом?

— Возможно, мы оба горевали, — говорю я, пожимая плечами, — и наши чувства пробили брешь между мирами?

Чувствуя кожей, что Вив уже смотрит на меня совсем иначе, продолжаю сидеть, глядя на руки. До нее только что дошла мысль о том, что ее Кама не вернуть. Не могу заставить себя взглянуть ей в глаза, полные разочарования.

— Значит... в своем мире ты тосковал по мне? — спрашивает Вив. — Так же сильно, как я тосковала по нему здесь?

— Да... — выдавливаю я с трудом, а затем продолжаю скороговоркой: — Просто я подумал, раз уж нам обоим так не хватало друг друга, может, Вселенная решила распорядиться по-своему, и в том, что мы вновь встретились, заключается ее правосудие.

Вив неожиданно берет меня за руки, заставив вздрогнуть, потом гладит по волосам, отбрасывая челку с глаз. Точно так же она гладила меня, когда я несколько лет назад лежал в больнице, в другом мире. Подняв глаза, я замечаю на ее лице незнакомую, сияющую улыбку Королевы бала.

— Неважно, как это произошло, Кам. Поверить не могу в то, что ты вернулся.

Она целует меня мягкими жаркими губами и, удовлетворенно вздохнув, кладет голову на колени. Я сижу, прислонившись спиной к стволу, и боюсь пошевелиться, только глажу ее по коротким, черным как смоль кудрям, прислуживаясь к дыханию и спрашивая себя, во сне это все происходит или наяву.

— О чем ты думаешь? — говорю я через некоторое время. Вив молчит, но каждый раз, когда ее мысли уносятся куда-то вдаль, я это вижу.

Она поднимает голову и смотрит на меня, и я вздрагиваю, потому что выражение любопытства в ее глазах так знакомо. Она так похожа — на саму себя.

— Расскажи мне еще о том, чем отличается мир, в котором ты живешь.

— Ну, я не знаю... — говорю я, чувствуя себя неловко, вспомнив Камдена, которого знает она — здорового успешного парня, которому удалось вернуться в команду после травмы. Решаю рассказать о том, что происходило с ней самой. — Там ты не была в команде болельщиц — вернее, была, но потом ушла.

— Я ушла из команды? — переспрашивает Вив. — Почему?

— Понимаешь... — тяну я, лихорадочно размышляя над тем, как рассказать ей историю так, чтобы она не поняла, что я неудачник. — В общем, я сильно повредил ногу, и... после этого ты ушла из команды, чтобы поддержать меня.

Вив смотрит на меня с недоумением.

— Но зачем? Ведь ты поправился?

Вытянув вперед ногу, касаюсь колена.

— Нет, там все сложилось иначе.

Возникает долгая пауза, и Вив первая прерывает молчание.

— Ты ушел из команды? — спрашивает она, прикрывая ладонью мою руку, лежащую на бедре.

— У меня была ты, и футбол мне больше не был нужен, — говорю я, касаясь ее лица свободной рукой и проводя большим пальцем по изгибу брови. — Ты — вернее, она — всегда говорила: «Зачем нам кто-то еще, когда у тебя есть я, а у меня ты?»

На лице Вив снова возникает недоумение, но через секунду она медленно кивает. Сможет ли она поверить в правильность своих собственных слов, учитывая, что здесь все сложилось иначе? По лицу Вив крадется легкая улыбка, и она, приблизившись, быстро и нежно целует меня в губы, гладя по больной ноге. Мне снова кажется, что одежда стесняет наши движения.

— Я и правда так говорила!

Облегченно вздохнув, я всецело отдаюсь ласке ее пальцев, прикосновению волос и дурману исходящего от нее чудесного запаха.

— Мне нравится твой мир, — говорит она, прижавшись губами к моей коже.

От неожиданности я начинаю смеяться.

— Вив, после того как ты ушла из команды, а я бросил футбол... на нас все ополчились.

— Да кто нам нужен, если мы есть друг у друга?

Эти слова затрагивают в душе струны, которые, как я думал, оборвались давно и навсегда.

Притянув Вив к себе, я бережно кладу ее спиной на землю и ложусь сверху, стараясь не раздавить ее своим весом. Она смотрит на меня снизу вверх, и я вижу в ее глазах знакомый дьявольский огонек.

— Твой мир лучше, — говорю я. — Я не хочу идти домой.

На лице Вив появляется странное выражение. Решив, что ей неудобно, я перекатываюсь на бок и опираюсь на локоть, чтобы видеть ее лицо.

— Почему? — спрашивает Вив.

Подумав, я понимаю, что вижу главную разницу между моим миром и ее.

— Потому что здесь ты — а больше причин мне не нужно.

Поначалу Вив ничего не говорит, и я начинаю опасаться, что сказал что-то не то. Но потом она осторожно вытягивает вперед руку и гладит меня по плечу, становясь с каждым разом все смелее и смелее.

— Знаешь, это несправедливо, — наконец говорит она с легким намеком на игривость в голосе.

Услышав в ее тоне шутливые нотки, я расслабляюсь и касаюсь ее волос в ответной ласке.

— И в чем несправедливость?

— А как мне узнать, чей мир лучше, если я не видела твоего?

— Ты ничего не потеряла, — говорю я, с наслаждением гладя ее потрясающие волосы, гладкие, как шелк.

— Покажи мне его, — просит Вив.

— Кого?

— Твой мир. То место, откуда ты пришел. Я хочу проверить, существует ли оно в действительности.

Приподнявшись на руках, я зависаю над ней, пристально глядя в глаза.

— Ты хочешь пойти... в мой мир?

— Да, пойдем сейчас.

— Сейчас?

Вив привстает на колени.

— Да, давай посмотрим, чей мой мир лучше. Давай прямо сейчас это сделаем!

— Но... зачем их вообще сравнивать? — бормочу я, стараясь собраться с мыслями.

Голова кружится, и решимости от этого не прибавляется. То, что задумала Вив, мне не очень нравится, но разве я сам попал сюда не благодаря любопытству? Конечно, следовало ожидать, что она захочет посмотреть, что Там. Моя Вив всегда была импульсивной — и увидев искорки в ее глазах сейчас, я испытываю восторг узнавания, и ростки какого-то теплого чувства начинают шевелиться в моей душе. Эти искорки я наблюдал в ее глазах, когда Вив предложила отправиться в поход с палаткой в тот уик-энд, который оказался для нас последним. Мы не знали, зачем отправляться в поход — просто Вив понравилась эта мысль, и она настояла на ее реализации. Было в этом и простое желание приключений, хотелось чего-нибудь спонтанного и захватывающего. Вив хотела доказать, что мы можем вот так — взять и сорваться с места или по крайней мере доказать себе, что на это способна она. Сейчас, видя в ее глазах знакомый огонек, я чувствую, как он притягивает меня, заставляя согласиться. Теперь я точно знаю — передо мной моя Вив.

— Ну пожалуйста, — умоляет она. — Это же несправедливо. Ты пришел сюда, а я не могу посмотреть, что там. А мне интересно.

— Да там практически то же самое...

Вив обхватывает меня руками за шею.

— Ну пожалуйста?

Можно закрыть глаза, но ловушки, кроющейся в ее сладком, как мед, голосе, не избежать. Я и сам себе этого не простил бы. На секунду меня посещает воспоминание о Нине, но мысль исчезает так же быстро, как появилась.... Не сомневаюсь, ей бы эта затея не понравилась. Но ее здесь нет.

Тяжело вздохнув, как это уже случалось уже много раз раньше, чувствую, что готов уступить настойчивым мольбам Вив. Однако вздох не успевает еще растаять в воздухе, а я уже убедил себя, что не делаю ничего предосудительного, что иначе и быть не может. После ее гибели мне не хватало даже этой невозможности в чем-либо ей отказать.

Приняв решение, я с трудом сдерживаю довольную улыбку, стараясь не показывать ей, как мне самому хочется показать ей свой мир.

— Ладно, согласен. Но если тебе будет скучно, я не виноват.

Вив начинает хлопать в ладоши, но потом, опомнившись, прикрывает рукой рот. Я поднимаюсь и ставлю на ноги ее.

— Нужно соблюдать осторожность. Нас никто не должен увидеть, потому что...

— Да, конечно, — говорит она, улыбаясь. — Я же умерла.

Она осторожно на цыпочках идет к окну. Фонари, освещающие лужайку, сегодня не горят. Вив забирается в спальню, и я слышу, как она бродит по комнате в темноте.

Когда Вив спрыгивает с подоконника, я вижу, что она сменила красную куртку с эмблемой футбольной команды на толстый черный свитер. Волосы повязаны шелковым шарфом, на лице темные солнцезащитные очки. В таком виде она напоминает начинающую голливудскую звезду ушедшей эпохи.

— Темные очки? — спрашиваю я, сдвигая на нос неуместный аксессуар. — Ночью?

Вив поправляет очки и запрокидывает голову.

— В них никто не догадается, что я — это я.

Недоверчиво поднимаю бровь. Этот набор скажет любому, кто знал ее раньше, что это она, но спорить, похоже, бесполезно. В любом случае, ночью мы вряд ли кого-то встретим.

— Ладно, я их надену позже, — соглашается Вив, снимая очки и засовывая их в карман. Закончив, она берет меня под руку. — Показывай, где этот зеленый портал.

Улыбнувшись, нахожу ее ладонь и сжимаю ее. Хочется чувствовать ее постоянно — так мне проще поверить в то, что Вив и вправду со мной.

— Так он здесь? — спрашивает Вив, когда мы оказываемся у школы.

— Да, но ты его не увидишь, пока не коснешься...

Вытянув руку вперед, я указываю туда, где рядом с деревянным столбом находится вход в портал.

— Здесь?

Услышав страх в голосе Вив, я поднимаю голову, чтобы взглянуть на нее. Она стоит рядом, крепко обхватив себя руками за талию. У Вив абсолютно дикие глаза, лицо перекошено. Похоже, ее вот-вот стошнит.

— Что с тобой? — спрашиваю я, обнимая ее за плечи и дотрагиваясь до ее щеки свободной рукой.

Кожа на лице похолодела и покрылась испариной. Глаза лихорадочно бегают; взгляд останавливается то на столбе, то на кустах, то на тротуаре и так далее. Я крепко прижимаю ее к себе, и она, слегка успокоившись, наконец смотрит на меня.

Учащенное дыхание выравнивается. На побледневших щеках вновь начинает играть румянец, едва заметный в призрачном свете уличного фонаря.

— Давай я отведу тебя домой, — предлагаю я.

Она хватает меня за рукав.

— Нет, я просто... — говорит Вив и добавляет после паузы: — Дело в том, что здесь ты...

— Мы оба погибли на этом месте, — замечаю я, сжимая ее руку и нежно потирая похолодевшие пальцы. — Но это неважно, раз уж мы оба здесь.

Вив механически кивает, судорожно цепляясь за мою руку.

— Ты уверена, что хочешь туда пойти? — спрашиваю я. — Там правда не на что смотреть.

— Да, — отвечает она, выпрямляя спину.

Я снова вытягиваю руку вперед, разыскивая вход в портал, а Вив наблюдает за рукой, которая начинает светиться, когда я нахожу нужное место в воздухе.

— Ух ты, — говорит Вив, вытягивая вперед руку, но спустя мгновение отдергивает ее. — А это... безопасно?

— Не бойся. Я бы не позволил тебе идти туда, где что-то может случиться.

Я вхожу в портал первым, не отпуская ее руку. Когда мое тело погружается в зеленое свечение, я оборачиваюсь чтобы позвать Вив.

— Ты светишься зеленым! — говорит она испуганно.

— Закрой глаза, — быстро предупреждаю я. — Ощущение будет как от слабого разряда электрического тока. Будет щипать, но мы быстро окажемся на другой стороне.

Сжав мою руку изо всех сил и закрыв глаза, Вив шагает вслед за мной. Я быстро выхожу с другой стороны и вытягиваю ее. Наши движения напоминают замысловатую танцевальную фигуру. Вив спотыкается на выходе, но я успеваю подхватить ее. Она открывает глаза с изумленным вздохом.

— Боже, это было...

Оглянувшись, она замечает знакомые кусты, стену школы и фонарь.

— Мы никуда не пришли.

Улыбнувшись, я беру ее за подбородок и целую в губы.

— Помнишь, я сказал — все то же самое. Ничего интересного — за исключением того, что ты теперь здесь.

— Ты думаешь, я тебе поверю? Я хочу посмотреть, что здесь не так, как там!

— Ладно, вон там, видишь, окно мастерской? — говорю я, указывая рукой на стену школьного здания. — Этой черной копоти в твоем мире нет.

Вив недоверчиво поднимает бровь, показывая, что с ее точки зрения это полная ерунда.

— Ладно, хорошо, дай еще подумаю...

Пытаюсь вспомнить что-нибудь такое, чем можно ее удивить. Домой я отвести ее не могу — маме могло прийти в голову устроить за мной слежку. Ежегодного альбома из этого мира у меня нет, да и нашей фотографии в нем все равно не было. Кроме того, было бы жестоко с моей стороны показывать ей что-то такое, что может ее ранить — к примеру, объяснять ей, с кем мы здесь не дружили или чем она не занималась. Даже сама мысль об этом вызывает во мне чувство тревоги.

Можно было бы пойти к ее дому, но и это, наверное, не самое приятное впечатление. Кроме того, там мы можем напороться на ее родителей. Все, что приходит мне в голову, несет на себе негативный отпечаток.

— О, знаю! — говорит Вив. — Отведи меня на мою могилу.

От этой просьбы меня передергивает — гротеск какой-то. По коже бегут мурашки — возможно, потому, что я вспоминаю — где-то там, по ту сторону зеленого свечения, есть и моя могила.

— Нет, — говорю я.

— О, прошу тебя, пожалуйста. Как еще я могу удостовериться в том, что и вправду умерла здесь? — спрашивает Вив, с оттенком недоверия во взгляде наблюдая за мной. — А что, если я просто сошла с ума?

Я вздыхаю. Да, это чувство мне знакомо слишком хорошо.

— Ты не можешь просто поверить мне?

Вив молча думает.

— Не знаю. А вдруг ты вернулся по какой-то иной причине?

— По какой иной причине? — спрашиваю я, откидывая волосы со лба.

На лице Вив появляется выражение затаенного страдания.

— Может, Вселенная решила отомстить мне, — говорит она монотонным, расстроенным голо-дом, — за те плохие вещи, которые я делала.

— Плохие вещи? — переспрашиваю я, поднимая ее лицо за подбородок, чтобы заглянуть в глаза. — За какие плохие вещи? За то, что мы прятались ото всех, чтобы тайком целоваться?

—Может быть, — соглашается Вив с бледной улыбкой. — Но я точно не захочу делать это вновь, пока не увижу то, что хочу увидеть...

— Не надо идти на кладбище.

— Но это же просто место. Оно ничем не отличается от других, — говорит Вив, касаясь лбом моего лба. — И я же здесь, с тобой.

Я готовлюсь привести новые возражения, но Вив заставляет меня умолкнуть, наградив долгим жарким поцелуем. Сердце ускоряет бег, и думать трезво я уже не могу. Может, она и права: обычное место, такое же, как другие.

— Ладно. Давай сходим, — говорю я. — Просто это довольно депрессивное зрелище.

Она тянет меня за руку, увлекая вдоль улицы в сторону кладбища. |

— Что депрессивного может быть в том, чтобы пойти на мою могилу, да еще и в компании со мной?

Мало найдется на свете мест, где так пронзительно тихо и так страшно, как на кладбище ночью. Я не был на могиле со дня похорон. Просто мне всегда казалось, что душа Вив здесь не обитает. Там, на углу у школы у меня появлялось совсем другое ощущение. Полагаю, теперь я могу сказать, что знаю почему.

Пару раз в поисках нужного участка мы заблудились, но кладбище не столь уж велико, и в конце концов мне удалось найти ряд, в котором покоятся останки членов семьи Хэйворд. Надгробие у могилы Вив заметить нелегко. Можно запросто пройти мимо этого небольшого камня, но в ряду только одна свежая могила.

— Вон она, там, — говорю я, указывая рукой на засыпанный свежей землей прямоугольник.

Вив тянет меня за руку.

— Пойдем посмотрим.

Я качаю головой, отказываясь идти дальше:

— Без меня.

— Не может быть, чтобы ты позволил мне стоять над собственной могилой в одиночестве... — говорит Вив, закидывая голову и глядя на меня снизу вверх.

Смотрю через ее плечо на прямоугольный клочок разрытой земли. Трава уже пустила первые ростки, чтобы со временем покрыть могилу целиком, словно она всегда была здесь. Ежусь от нахлынувших чувств, как от порыва холодного ветра.

Вив, быстро осмотрев место, касается рукой моей щеки.

— Я здесь, Кам. Я жива.

Беру ее ладонь в свою и крепко сжимаю; Она воспринимает все с такой легкостью, остается только позавидовать ее самообладанию. К могиле мы подходим вместе. Надгробный камень я вижу впервые — во время похорон его еще не было. Он, в общем-то, ничем особенно от других не отличается. На камне, кроме полного имени Вив — Вивьен Фрэнсис Хэйворд — и даты рождения и смерти, ничего нет.

В голове без всякого предупреждения всплывают воспоминания, связанные с днем аварии: вижу дорогу, зажигалку, которую я искал, капли дождя на стекле, слышу скрип шин. Оставшиеся в памяти образы не утратили яркости, как будто события, к которым они относятся, произошли совсем недавно. Закрыв глаза и внутренне содрогаясь, я заново переживаю столкновение со столбом, вспоминаю, как вылез через окно и, увидев разбитое лобовое стекло, залитое кровью, упал в кусты.

Открываю глаза и судорожно притягиваю к себе Вив, прижимаясь лицом к ее шее. Она шепчет мне в ухо слова утешения, гладит меня по голове, рыдая вместе со мной. Я нежно глажу ее по спине, а Вив несколько раз целует меня в щеку.

— Прости, — шепчет она, — прости меня, Кам.

— Нет, — отвечаю я, качая головой, — ты меня прости.

Обнявшись, мы отходим от могилы, стремясь оказаться как можно дальше от холодного безжизненного камня, лежащего на земле. Находим по пути деревянную скамейку и садимся.

Набираю полные легкие морозного воздуха.

— Не знал, что так будет, — говорю я, обхватив голову руками. Хоть Вив и здесь, со мной, невозможно отрицать, что она одновременно лежит там, в земле. — Зря мы сюда пришли.

Вив не отвечает, и я, подняв голову, вижу, как она сначала всхлипывает, а потом заливается горькими слезами. Мне становится ужасно жаль ее. Когда Вив расстраивается, на меня наваливается ощущение бессилия. Жуткие воспоминания мигом улетучиваются из головы. Усадив Вив на колени, я обнимаю ее и покачиваю, а она безутешно рыдает, судорожно хватая ртом воздух в перерывах между спазмами.

— Что с тобой? — спрашиваю я шепотом. — Расскажи мне.

Вив неистово трясет головой.

— Я потеряла тебя и не могла в это поверить... — говорит она дрожащим голосом, продолжая всхлипывать. — А потом это случилось и... Как ты мог?

— О, Вив... я же не... это ведь не специально...

Она прячет лицо на моей груди, а я сижу и молча глажу ее по спине, чувствуя себя абсолютно беспомощным. Я ничего не могу сделать, только сидеть и слушать, как она плачет.

Наконец Вив удается справиться с собой, и ее дыхание понемногу выравнивается.

— Тебя не было рядом, и я не могла этого вынести... — говорит она, всхлипывая.

— Ну, не надо, успокойся, — шепчу я, сдвигая с ее головы шарф, чтобы погладить по волосам. — Ты же ни в чем не виновата.

Вив, тихонько скуля, кладет голову мне на плечо и крепко прижимается. Постепенно рыдания стихают, и вскоре мы уже дышим в такт — спокойно и ровно.

— Ты сказал... обещай мне... что никогда больше меня не оставишь.

Вспоминаю парня, лежащего в могиле в ее мире, и на секунду мне приходит в голову, что я, возможно, не смогу заменить его.

— Я буду с тобой, пока ты этого хочешь.

Вив обнимает меня и крепко прижимает к себе, как будто того, что я уже держу ее в объятиях, недостаточно.

— На этот раз я постараюсь быть лучше, чем раньше, обещаю тебе... — говорит она.

Закрыв глаза, вдыхаю ее запах, и целую в губы.

— Мы оба будем лучше, — отвечаю я.

Глава девятнадцатая

— Мы не можем просто остаться здесь? — спрашивает Вив, пока я бесцельно брожу вокруг фонарного столба, глядя в стремительно белеющее небо.

— Мы можем возвращаться хоть каждую ночь, — говорю я, — просто не хотелось бы, чтобы нас кто-нибудь увидел.

Нахмурившись, я начинаю искать вход в пор-ал. Уверен, раньше я находил нужное место быстрее. Наконец я чувствую на коже знакомое покалывание. Странно, что на этот раз я нашел его не сразу. Обернувшись, замечаю, что Вив снова плачет. Однако, похоже, она все-таки приняла мои опасения всерьез.

— Готова? — спрашиваю я. — Будешь закрывать глаза?

— А что, если... — спрашивает Вив, нервно комкая в руках край воротника, — если я не хочу домой?

Я отвечаю не сразу, пытаясь понять, серьезно она говорит или просто капризничает.

—Не могу же я привести тебя домой и спрятать в гардеробе.

Вив корчит гримасу, но ничего не говорит и не делает попытки двинуться с места. Взяв ее рукой за подбородок, я смотрю ей в глаза, неодобрительно хмурясь.

— Мы вернемся сюда завтра. Обещаю тебе.

Взглянув на мою полупрозрачную, испускающую зеленоватый свет руку, Вив вздыхает.

— Ты первый.

Взяв ее за руку, я погружаюсь в наэлектризованный воздух прямо передо мной. Вход, напоминающий облако светящегося зеленого газа, виден целиком. На этот раз мне почему-то приходится пригнуться, чтобы войти в портал. Оказавшись на другой стороне, я разворачиваюсь, чтобы помочь Вив, и в этот момент замечаю силуэт наблюдающего за нами человека. Запаниковав, я разворачиваюсь, но предупреждать Вив слишком поздно: она идет сразу за мной. Лихорадочно оглядываюсь в поисках укрытия, но вокруг нет ничего, кроме не-высоких кустов и столба.

— Кам?

Голова все еще гудит, как под напряжением, после прохода сквозь область зеленого свечения, но, узнав голос Нины, я облегченно вздыхаю. Вив выходит вслед за мной: сначала материализуется одна нога, затем все остальное. Вив продолжает держать меня за руку, и, выйдя наружу, она стоит, крепко сжимая мою ладонь, изумленно и вместе с тем радостно вздыхая.

— В этот раз мне даже понравилось!

Поняв, что Вив в безопасности, я отпускаю ее и поворачиваюсь к Нине.

— Слава богу, это ты.

Нина смотрит то на меня, то на Вив с напряженным выражением на лице,

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она меня.

Я хочу подойти к ней, но Вив, снова взяв меня за руку, удерживает на месте.

— Да все в порядке, — объясняю я. — Нина все это уже знает.

— Да? — недоверчиво произносит Вив, крепко сжимая мою руку.

— Я... показывал Вив, как работает портал, — говорю я, обращаясь к Нине и указывая рукой на

фонарный столб.

Нина стоит не двигаясь. На ней светлая куртка и джинсы в обтяжку. Волосы распущены — в этом мире она никогда, похоже, не собирает их в пучок, как было там, в закусочной, когда я встретил ее по ту сторону портала. Она стоит, опустив руки, и время от времени сжимает пальцы в кулак.

Вспомнив, что я сказал по поводу автографа в ее альбоме, чувствую угрызения совести. Однако просить прощения здесь и сейчас, когда стоящая рядом Вив держит меня за руку, мне кажется нелепым. Кроме того, они, похоже, агрессивно настроены по отношению друг к другу и напоминают дуэлянтов у барьера. Нина, не спуская взглядах Вив, медленно качает головой.

— Тебе небезопасно быть рядом с ней, Кам.

Подняв голову, я торопливо оглядываюсь.

— Нас никто не видел.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Нину Вив сквозь плотно сжатые зубы. Нина смотрит на нее пристально и слишком долго для человека, привыкшего соблюдать правила вежливости, и переводит взгляд на меня.

— Это опасно.

— Мы прекрасно понимаем, что делаем, — говорит Вив, выступая вперед. — И к тебе это никакого отношения не имеет.

— А вы понимаете, что будет, — спрашивает Нина, поджав губы, — если вас кто-нибудь увидит?

— Прекрасно понимаем, — отвечает Вив, — но к тебе это, повторяю, не имеет ни малейшего отношения.

Нина вопросительно смотрит на меня. Я пытаюсь представить, что бы сделал в этой ситуации тот, второй Камден. Я подхожу ближе к Вив и беру ее под руку. Нина смотрит на нас широко раскрытыми глазами. Через секунду она, сердито сжав зубы, разворачивается и уходит. Я, не понимая, что делать, хочу догнать ее, но Вив крепко сжимает мою руку и не отпускает. Морщусь и освобождаю руку, но прежде чем я успеваю что-либо сказать или сделать, Вив, развернувшись, решительно уходит в противоположном направлении.

— Вив, ПОСТОЙ...'

Приходится догонять ее. Когда я касаюсь ее руки, Вив резко останавливается и смотрит на меня полными обиды глазами.

— Да что случилось? — спрашиваю я. — Что это было?

— Откуда ей известно, что ты жив?

Открываю рот, чтобы объяснить, но подходящих слов не нахожу.

Вив смотрит на меня с недовольным видом, скрестив руки на груди. Закрываю рот. И во что я, спрашивается, здесь вляпался?

— Это долгая история... — говорю я наконец.

— Ты ходил к ней, прежде чем найти меня?

Вспоминаю, как увидел Нину в тот вечер — в облаке зеленого света, и позже, на пороге моего дома. Когда это было? На прошлой неделе? Впечатление такое, что с тех пор прошло несколько месяцев.

— Нина сама пришла ко мне, и я даже не знал, кто она такая. Мне было неизвестно, что ты жива.

Вив, прищурившись, смотрит на меня.

— Что ты хочешь сказать?

Я искоса смотрю на небо, розовеющее на востоке.

— Там, в другом мире, никакой Нины нет. Вернее, она есть, но я с ней не знаком...'

— Ты ее не знал?

Поднимаю руки ладонями вверх и качаю головой.

— Но я не уверен, что нашел бы тебя, если бы не она.

Вив, теребя край шелкового шарфа, разворачивается и снова устремляется прочь. Я вновь догоняю ее. Ничего не понимаю.

— Так что же там произошло? — спрашиваю я.

Вив продолжает идти вперед, как всегда, широко шагая. Над горизонтом появляется солнце, и она достает темные очки.

— Она была без ума от тебя, когда ты был жив, — говорит Вив. От неожиданности я спотыкаюсь об бордюр и чуть не падаю.

— Серьезно?

— Да. Она была расстроена не меньше меня, когда ты погиб. Даже мне было ее жалко... да, впрочем, и сейчас тоже.

— Но... я думал, мы с Ниной были просто друзьями.

Вив, скорчив гримасу, заправляет за уши растрепавшиеся кудри.

— Она была в тебя влюблена. Ты сказал ей, что вы останетесь друзьями — потому что ты был со мной, конечно, — но ей было тяжело это принять. В общем, она вела себя странно — появлялась неизвестно откуда, старалась на людях тереться возле тебя, оставляла тебе записки. Словом, вела себя как маньяк...

Нога разболелась от ходьбы, и мне приходится умерить шаги. Вив притормаживает и идет дальше вровень со мной.

— Маньяк? Нина не маньяк.

— Ну, если уж она помогла тебе найти меня, возможно, все уже позади.

От обилия новой информации у меня кружится голова. Похоже, не стоит рассказывать, что Нина не сказала мне напрямую о том, что Вив жива. Подумав, решаю этого не делать.

Мы стоим на тротуаре возле ее дома. В окнах по-прежнему темно, хотя солнце уже поднялось над горизонтом.

— Пожалуй, мне стоит уйти... прежде чем меня кто-нибудь заметит, — говорю я.

Вив, схватив меня за куртку, притягивает к себе.

— Но ты вернешься? Ко мне?

— Конечно вернусь.

Вив озабоченно хмурит брови, отчего на переносице образуется едва заметная морщинка.

— Ты пойдешь к Нине?

Не знаю, — говорю я. — Думаешь, не стоит?

— Я бы не хотела, чтобы она увела тебя, — нежно шепчет Вив, обхватив меня за шею и приникнув губами к самому уху. Я замираю. По ее невинному виду можно заключить: она не понимает, какая злая ирония таится в ее словах. Да и после того, что нам пришлось пережить,. — зачем вообще говорить такие вещи? Обняв Вив за талию, я прижимаю ее к себе и целую, стирая слова, готовые сорваться с ее губ.

Глава двадцатая

Воскресенье я потратил на уборку в комнате. Вечером я хочу привести домой Вив, а ей не обязательно знать, каким неряхой я стал за последнее время. Под столом и кроватью накопилась, наверное, целая тонна мусора. Листки с домашними заданиями, к которым я так и не притронулся, старые рецепты от врачей, пара тарелок с непонятными остатками неведомой еды. Перейдя к шкафу, я на минуту остановился, обнаружив белую футболку с огромной красной цифрой пять.

Выбросив ее в помойное ведро вместе с другим мусором, я, подумав, достал ее и вернул на место.

Помню, я впервые увидел фамилию Пайк на спине футболки с символикой школьной команды, когда мы с Майком вместе пошли за новой формой. При печати кто-то умудрился допустить ошибку в фамилии Лиу, и мы всю дорогу хохотали над тем, что находятся люди, способные переврать слово из трех букв. Держа в руках футболку, провожу пальцами по вышитой на ней эмблеме. Понятно, что возвращаться в команду поздно, хотя Логан, похоже, все еще этого боится, но и воспоминаний о тех замечательных временах, когда я носил эту форму, из памяти уже не стереть.

Сложив футболку, кладу ее в ящик комода.

Мы с Вив договорились провести следующую ночь вместе. По ее настоянию мы снова придем на мою сторону, и хотя мама сообщила, что будет ночевать дома, через час я осторожно исчезаю. Со мной пара теплых одеял, и мы с Вив идем на детскую площадку, где днем играют детишки из начальной школы. Мы долго качаемся на качелях, пока не чувствуем, что наши носы вконец онемели. На площадке стоит детская горка, сделанная в виде средневековой деревянной башни, и мы, забравшись внутрь, берем одеяла и кутаемся в них, стараясь согреться.

— Я хочу остаться здесь навсегда, — говорит Вив.

— Здесь холодно, — замечаю я, закутывая ее и себя в одеяло.

— Нет, не на этой площадке, конечно. Я имею в виду здесь, в твоем мире.

— А зачем тебе оставаться здесь? — спрашиваю я, поглаживая ее по голове и следя за тем, как кудри извиваются между пальцами. — У тебя дома есть все. Родители, команда...

— Но здесь я так свободна, — говорит Вив.

— Ну, это глупо. Что тебя может здесь интересовать?

— Команда мне точно не нужна! — заявляет Вив и делает паузу, чтобы подумать. — Ты сказал, что здесь я из нее ушла — очевидно, я понимала, что делала.

Глядя на звезды сквозь фигурные отверстия в крыше, вспоминаю, какой счастливой она была, когда носила форму, и как лучезарно улыбалась зрителям, танцуя на поле.

— Мне всегда казалось, тебе не хватает команды.

— Гм... — говорит Вив, закусывая губу. — Я, честно говоря, сама не понимаю, почему не бросила.

Родители сказали, что мне лучше продолжать.

Об этом я не думал. Действительно, у Вив наверняка было не меньше проблем с родителями после аварии, чем у меня. Мне пришлось ходить к психотерапевту, а ей — участвовать в делах команды.

—Ты из-за родителей хочешь остаться в этом мире?

В течение секунд тридцати Вив не произносит ни слова. Ее взгляд направлен в точку, находящуюся где-то очень далеко. Затем, повернувшись, она заглядывает мне в глаза и, подняв руку, проводит пальцем по моему небритому под-бородку.

— Не важно, почему я хочу уйти, — говорит она, — важно, зачем хочу остаться здесь. И причина в тебе.

Она наклоняется ко мне, и я закрываю глаза. Ночь так холодна, что я рефлекторно открываю их снова, когда наши губы соприкасаются. Мы смеемся. Я прижимаю Вив к себе И держу в объятиях, прислушиваясь к дыханию, сливающемуся с моим. Она права: ничто не важно, если у тебя уже есть то, чего не может быть.

— Как ты считаешь, — спрашиваю я, — куда мы поедем, когда закончим школу? Найдем какое-нибудь место, где нас никто не знает?

— О-о-о! Мы поедем на Таити — в твоем мире, — произносит Вив, дрожа от воодушевления, — или еще куда-нибудь, где всегда тепло.

Я смотрю на нее с удивлением.

— Мне казалось, ты никогда больше не захочешь валяться на пляже, после того как вы с кузинами ездили на Гавайи.

— На Гавайи? — переспрашивает Вив. — Я там никогда не была. Вряд ли я бы забыла поездку на острова. Это же райское место.

Я качаю головой, чувствуя, что окончател-но запутался.

— Ты не была на Гавайях в десятом классе? Вы ездили туда на весенние каникулы, когда твоя кузина Аманда поступила в Гарвард. Помню, ты приехала со страшными солнечными ожогами и поклялась, что больше никогда и нигде не появишься рядом с пальмами.

— В Гарвард? — переспрашивает Вив, бледнея.

— Да. Она и сейчас там учится. На врача.

— Этого не может быть, — хмуро говорит Вив. — Аманда уже второй раз лежит в реабилитационной клинике.

Мы оба ежимся от неловкости. Насколько мне известно, собираясь поступать в Гарвард, Аманда преодолела развившееся у нее пристрастие к наркотикам, но я уже боюсь об этом рассказывать.

—Аманда могла быть такой умницей, — произносит Вив, всхлипывая. — Наверное, здесь она всё-таки справилась с собой. Но это еще один аргумент в пользу этого мира.

От неожиданности я начинаю кашлять. Насколько я помню, Вив всегда гордилась Амандой, даже когда та боролась с наркотической зависимостью. А теперь говорит о ней как о конченом человеке.

Мне странно это слышать.

— Ладно, Таити в любом случае слишком далеко, — говорю я, меняя тему. — Что будет, если ты захочешь навестить дом?

Вив пренебрежительно машет рукой.

— Пошлю открытку. Как думаешь, много ли возьмут на почте, чтобы передать письмо в другое измерение?

Я смеюсь, а потом, вновь почувствовав холод, плотнее закутываю себя и Вив в одеяло.

— Нам не нужно ждать окончания школы, — говорит Вив спустя какое-то время.

— Если ты хочешь остаться в моем мире, придется ждать. Мама найдет меня и убьет, если я останусь в одном с ней измерении и не окончу школу.

Вив смеется, а я, взяв ее пальцами за подбородок, слегка поднимаю ее голову, чтобы заглянуть в глаза.

—Но если мы останемся на твоей стороне...

—Нет, ни за что, — говорит Вив, ожесточенно тряся головой.

Закатываю глаза к небу. Она всегда была упрямой девочкой, и этот вопрос, похоже, стал для нее камнем преткновения.

— Когда закончим школу, никто уже не будет интересоваться, где мы и что делаем, — говорю я. — Тогда и решим, куда ехать.

Вив, придвинувшись вплотную под одеялом, кладет голову мне на плечо.

—Ты хочешь сказать, тогда и решим, куда ехать в этом мире?

Глава двадцать первая

Отправляясь в школу в понедельник утром, встречаю на пороге целый отряд из службы уборки домов. Мама взяла на работе выходной, чтобы лично руководить работами. Я решил не говорить ей, что одним днем дело явно не ограничится. Хорошо, если удастся уложиться в недельный срок, чтобы разгрести все. Вспомнить, к примеру, пол в кухне. Он серый, хотя на самом деле плитка белого цвета. И все же я рад тому, что мама решилась на это мероприятие. Сам я неожиданно для себя прихожу в школу еще до первого звонка. Оказывается, я уже успел забыть, как трудно бывает пройти в дверь; когда все ученики разом стремятся внутрь. Какой-то парень из девятого класса несет плакатный щит с работой, сделанной за выходные, а девушка, знакомая мне по курилке на автобусной остановке, проносится мимо в обратном направлении, чтобы успеть зарядиться никотином перед уроками. Еще одна девушка, топающая по ступенькам прямо передо мной в розовых туфлях на чрезмерно высоком каблуке, спотыкается и падает назад, но я успеваю подхватить ее.

— Все нормально? — спрашиваю я, когда она, справившись с ходулями, снова принимает вертикальное положение.

— Да, спасибо, я... Камден?

Я немедленно отпускаю ее.

— Осторожней с этими штуками, Тэш.

Она снова начинает карабкаться по ступенькам, и я собираюсь пойти вслед за ней, как вдруг Логан Вест, весь красный от гнева, появившись неизвестно откуда, прижимает меня спиной к перилам.

— Ты что, клеишься к моей девочке, Пайк?

Достаточно трудно сказать что-то вразумительное, когда твоя спина изогнута под невероятным углом, а сам ты прижат к стальной трубе.

— К твоей девочке?

— Чтобы никакой самодеятельности на этот раз, ты понял? — требует Логан, кивая в ту сторону, где должна по идее находиться в настоящий момент Тэш. — Это моя девочка.

Проследив за его взглядом, я вижу ее. Тэш с утра начесала волосы так, что стала похожа на пуделя, одетого в розовую попонку. Даже если бы я не держал в объятиях Вив буквально несколько часов назад, намек на то, что я клеюсь к Тэш, все равно показался бы мне нелепым. Не выдержав, я громко смеюсь.

— Поздравляю. Я не знал, что вы официально встречаетесь. Помню, последний раз я слышал, что вы друзья с определенными допущениями.

Логан еще сильнее прижимает меня к перилам, и в какой-то момент кажется, что он собирается врезать мне как следует, чтобы я полетел за перила — что он, без сомнения, хотел сделать с тех пор, как я увел у него Вив... Однако я жду напрасно. Очевидно, между мной и вторым по популярности квотербэком стоит какая-то невидимая стена.

— Послушай, Вест, почему бы тебе не купить своей девочке более практичную обувь? — спрашивает подоспевший Майк. — Если бы Пайк ее не подхватил, она бы отбила задницу об ступеньки.

Красная от гнева физиономия Логана становится лиловой. Он смотрит на Майка, потом на меня, а потом переводит взгляд на Тэш, стоящую на лестничной площадке.

— Ты назвал меня его девушкой? — спрашивает она, посмотрев сначала на Майка, потом на Логана. — Нужно срочно написать об этом Ники!

Логан бросается к ней, пытаясь помешать, но Тэш успевает начать оповещение подруг раньше, чем он успевает возразить.

Я награждаю Майка сердитым взглядом. Он примирительно смотрит на меня, подняв брови.

— И тебе доброе утро, да?

Впервые за несколько дней у меня портится настроение. Я ушел из команды, это правда, но с чего Майк решил, что это причина возиться со мной и защищать? Вспоминаю Красного короля бала, гордо стоящего напротив школы и держащего под руку Вив. Что бы она сказала, узнав, что Майк вмешивается в мои разборки с ребятами?

— Я сам разберусь с Логаном, — говорю я.

— Прости, я не знал, что ты хочешь ходить со сломанным носом.

— Оставь мне самому расхлебывать мое дерьмо, — требую я, сжимая челюсти. — У тебя что, своих дел нет, или ты считаешь себя слишком славным парнем, которому никто не захочет врезать?

— Дружище, да какого...

— Просто перестань это делать, хорошо? — перебиваю его я, поднимаясь по ступенькам. Однако выражение, появившееся на лице Майка, заставляет меня остановиться. Как объяснить ему, что я не хочу быть неудачником по сравнению с тем, другим собой? Посмотрев на него, я снова начинаю подниматься по лестнице, но Майк окликает меня:

— Что с тобой случилось, Пайк, черт возьми?

Пожимаю плечами, продолжая подъем.

— Хорошо провел выходные, — бросаю я через плечо.

— Мистер Рид! — кричу я, направляясь по коридору к школьной столовой.

Мой бывший тренер останавливается и ждет, пока я выберусь из толпы учеников.

— Мистер Пайк? Чем я могу вам помочь?

Чувствую себя слегка глупо, обращаясь к нему по такому поводу, но теперь уже поздно — мы стоим лицом к лицу, и назад пути нет.

— Я тут думал... в смысле, хотел попросить вас... Как вы думаете, могу я попасть в спортивный класс?

Мистер Рид открывает рот, готовясь что-то ответить, но я, не давая возможности ни ему, ни себе подумать, продолжаю:

— У меня есть свободное время во второй половине дня. Понятно, что у меня разбито колено, но мне просто хотелось бы привести себя в форму. Я подумал, это будет полезно. Не то чтобы я снова хотел играть, конечно, но... я не знаю...

Лицо горит от стыда. Рид в течение некоторого времени стоит абсолютно без движения. Готов поклясться, он целую минуту, наверное, даже не моргает.

— Если ты думаешь, что готов для этого... — наконец произносит он, — я попрошу, чтобы тебя перевели, Камден.

У меня просто челюсть отваливается. Я-то предполагал, он скажет, что подумает или что-нибудь в этом роде.

— Ладно, понял. Спасибо, м-м-м... тренер.

— Кам, — говорит он поспешно, — шкафчик для тебя будет готов к завтрашнему дню. Принеси форму.

Все, меня взяли обратно.

Иду в столовую, но лишь для того, чтобы купить еды. Бургеры не стали лучше с тех пор, как мы с Вив пробовали их в прошлом году, но, обсыпав котлеты со всех сторон огромным количеством перца и измазав горчицей, я в конце концов чувствую, что их как будто бы даже можно есть. Заново упаковав гамбургеры в фольгу, я оставляю поднос у двери и выхожу в коридор. В проеме двери, где я привык пережидать большую перемену, как обычно, склонившись над блокнотом, сидит Майк.

Заметив его, я замедляю шаг. Подняв глаза, он видит в моей руке упакованные бургеры.

— Ты что, — спрашивает он, когда я подхожу, — снова начал есть?

— Было бы неплохо набрать пару килограммов, — осторожно говорю я.

Хочется найти какое-нибудь другое место и поесть в одиночестве. Незаметно заглянув в блокнот, лежащий у Майка на коленях, обнаруживаю на странице детальный рисунок привлекательной девушки-оборотня. Удивительно — раньше он рисовал либо девушек, либо вурдалаков, не смешивая.

— Так что, будешь стоя завтракать? — спрашивает Майк.

Он как ни в чем не бывало сидит, рисует в блокноте и жует энергетические батончики, словно я не обошелся с ним утром как последняя скотина. Помешкав, сажусь рядом с ним.

Бутерброды я ем чисто механически, без аппетита, и просто стараюсь сделать так, чтобы процесс продолжался как можно дольше — так у меня по крайней мере есть законное основание не разговаривать. Во время еды я смотрю по сторонам, наблюдая за тем, что происходит вокруг. Киша Тодд и Джеймс Кларк страстно целуются напротив. Рядом с нами сидят парни из математического клуба и, склонившись, решают в блокнотах замысловатые уравнения. В конце коридора появляется Тэш, держа под руку лучшую подругу. Очевидно, они сговорились заранее и обе пришли на шпильках, так что сегодня им приходится поддерживать друг друга.

— Да, слушай, я хотел тебя спросить, — говорит Майк, пряча карандаш за ухо. — Я тут заметил, что памятная доска куда-то исчезла... Это ты ее сорвал?

Почему даже после утреннего хамства он все равно хочет со мной говорить? Любой нормальный человек на его месте точно обиделся бы.

— Ага, — отвечаю я, вытирая с губ остатки горчицы.

— Ты не обидишься, если я спрошу зачем?

— Ты сам вроде бы советовал мне жить будущим, а не прошлым. Что тогда спрашиваешь?

— Разве... нет, ну может быть, — пытается возразить Майк, сжимая бутылочку с энергетическим напитком. — Нет, конечно, ты можешь делать все что хочешь. Я просто хотел узнать, какой, смысл был ее срывать?

— Я ее просто сорвал, — отвечаю я, сминая в кулаке фольгу, в которую были завернуты гамбургеры.

— Нет, ну странно просто, — замечает Майк. — То ты чуть не падаешь на пол, стоит только Логану на тебя посмотреть, то помогаешь Тэш, нарываясь тем самым на драку. Что же случилось в эти выходные, Кам?

— Нельзя грустить вечно, — говорю я, поднимаясь, чтобы уйти, и закидывая рюкзак за спину.

Глава двадцать вторая

На дворе еще совсем светло, когда я оказываюсь на углу у школы, но ждать темноты у меня просто нет сил. Без Вив я чувствую себя одиноким и брошенным. Пригнувшись, прохожу сквозь портал и сразу же направляюсь к ее дому. Небо затянуто тучами, но на улице не так уж холодно, и снега, похоже, не будет. Тем не менее приходится идти быстро, чтобы не замерзнуть.

По дороге я думаю о том, куда мы можем пойти, чтобы побыть вдвоем — хотелось бы найти какое-нибудь место, где теплее, чем на детской площадке. Можно попробовать пойти в кино, например. В темноте нас никто не увидит.

Переходя улицу, я слышу в отдалении гул чьих-то голосов. Вглядевшись, я вижу группу старшеклассников: несколько ребят и пара девчонок — они идут прямо на меня. Поначалу я никого не узнаю. Они увлечены беседой о каком-то телесериале, и на меня никто не обращает внимания.

Но уже миновав их, я зачем-то оглядываюсь и встречаюсь взглядом — с Логаном.

Он останавливается, и я останавливаюсь. Уверен, что знаю, что происходит в этот момент: наши сердца одновременно дают сбой. По крайней мере, по его лицу это можно сказать совершенно точно. Он долго и пристально смотрит на меня. Никогда я не видел раньше, чтобы его бегающие расчетливые глазки становились такими огромными.

— Эй... — произносит он, но я, не дав ему договорить, отворачиваюсь и бросаюсь прочь.

Так быстро по дворам я не бегал, даже когда был действующим квотербэком. Набросив на голову капюшон, я перепрыгиваю через забор, с трудом удерживаюсь от падения в бассейн и вскоре оказываюсь в другом квартале. Продолжаю бежать по улице, пока не понимаю, что меня видно со всех сторон, и, пригнувшись, я снова прячусь в тени чьего-то дома, за стеной гаража. Услышав лай собаки, перебегаю к соседнему дому. Понемногу становится понятно, куда я попал. Обернувшись, я не обнаруживаю за спиной преследователей и, проскочив еще пару дворов, останавливаюсь у дома Нины. Прижавшись к стене под прикрытием растущих у крыльца кустов, я выжидаю, опасаясь, что рядом вот-вот появится группа из пяти человек, ищущих меня.

Проходит несколько минут, и, убедившись, что кругом тихо, я понемногу успокаиваюсь. Сердце уже не бьется с такой бешеной скоростью, как раньше, и голова, очевидно, выходит из аварийного режима, потому что я начинаю чувствовать острую боль в колене. Осторожно высунувшись из убежища, я осторожно выглядываю на улицу и убеждаюсь, что на ней никого нет. В тишине слышно только, как по соседнему кварталу едет машина. Наклоняюсь, чтобы помассировать больное колено, и наконец выдыхаю. Какой же я идиот, черт возьми. Как я мог допустить такую дурацкую оплошность?

В конце улицы раздаются чьи-то крики, и мышцы снова твердеют. Остатки и без того призрачного чувства безопасности улетучиваются как дым. Схватившись за перила, я на секунду замираю, чтобы подумать. Последний раз я видел Нину при весьма странных обстоятельствах. Что она сделает, если я сейчас постучу в дверь ее дома? Шорох шин приближающегося автомобиля подстегивает меня к действию. Сейчас нужно спасаться, а подумать можно будет и потом — что будет, если меня здесь поймают? Быстро взбираюсь на крыльцо и нажимаю кнопку звонка.

В доме тихо. Проходит несколько секунд, но кроме приглушенного звонка я по-прежнему ничего не слышу. Стучу по косяку и начинаю нервно расхаживать по крыльцу. Слава богу, свет на улице ни у кого не горит.

Поднимаю руку, чтобы позвонить снова, но в этот момент за дверью раздаются чьи-то шаги. Через некоторое время она открывается, и на крыльце появляется Оуэн. Мальчик смотрит на меня непонимающим взглядом.

Втолкнув его внутрь, задвигаю засов и, прислонившись к двери спиной, облегченно вздыхаю. Оуэн продолжает смотреть на меня незрячими глазами.

— Эй, дружок, — говорю я, — как дела?

На лице Оуэна появляется бледная тень улыбки, но он не произносит ни слова в ответ.

— Слушай... а Нина дома?

Он пожимает плечами. Я замечаю, что мокрые волосы на голове белого как мел мальчика пропитаны испариной и прилипли ко лбу.

— Оуэн, где Нина? — спрашиваю я, опускаясь на колени.

Мальчик смотрит на меня стеклянными глазами, но не похоже, чтобы он был в состоянии сфокусировать взгляд. Пытаюсь вспомнить, что говорила Нина по поводу его болезни. Кажется... диабет? Что же нужно делать в таких случаях? Оглянувшись в поисках кого-нибудь еще, убеждаюсь, что в доме тихо и темно.

— Она наверху? — спрашиваю я.

— Я не хотел ее беспокоить... — говорит Оуэн угасающим голосом.

— Пошли, О, — говорю я, взяв мальчика за руку. — Пойдем найдем Нину, хорошо?

Его пальцы холодны как лед. Поднимаясь по лестнице, Оуэн спотыкается. Я придерживаю его, стараясь сохранять самообладание. Поднявшись на второй этаж, вижу, что дверь, ведущая в спальню Нины, закрыта. Стучу, но, не дождавшись ответа, открываю дверь и захожу в комнату. Нина лежит на постели, заправленной; так же аккуратно, как и в прошлый раз, когда я был здесь. На ней джинсы и свитер, глаза закрыты. Перед ней раскрытая тетрадь, исписанная математическими выкладками. Она спит, зажав в руке книжку комиксов. Рядом лежит айпод, но наушники вывалились из ушей. Музыки не слышно — очевидно, список композиций окончился.

Беру ее за лодыжку и трясу.

— Нина!

Девушка, взвизгнув, начинает брыкаться, но я уворачиваюсь. Нина пытается подняться, но, запутавшись в проводе наушников, снова падает на подушки.

— Боже... Кам?!

— С Оуэном что-то не так, — говорю я.

— Какого черта ты... — начинает Нина и, не закончив фразу, смотрит на брата. — Оуэн, что с тобой?

Увидев Оуэна, с трудом держащегося на ногах, она мгновенно спрыгивает с постели, чтобы потрогать его лоб.

— О, что с тобой? Что случилось?

— Есть хочется, — бормочет Оуэн.

Нина широко раскрывает глаза от удивления.

— Сколько времени? Ты ужинал?

Оуэн качает головой.

—Тетя Кэр сказала, ты меня скоро покормишь.

Стиснув зубы, Нина хватает мальчика за плечи.

— Оуэн, ответь мне на важный вопрос. Она сделала тебе укол перед уходом?

Оуэн надолго задумывается, затем нерешительно кивает.

— Скоро мы будем кушать? — спрашивает он.

На лице Нины появляется озабоченное выражение. Она оглядывается с видом человека, пытающегося наскоро составить какой-нибудь план, и, подумав, идет к двери.

— Слушай, я могу чем-то помочь? — спрашиваю я. — Может, лучше «скорую» вызвать?

— Ему нужен сахар! — кричит из коридора Нина.

Оуэн выглядит как умирающий. Беру мальчика на руки и отправляюсь вниз вслед за Ниной.

Она уже на кухне. Порывшись в холодильнике, Нина достает большую бутылку апельсинового сока. Я аккуратно усаживаю Оуэна на стул, наблюдая за тем, как Нина наливает сок в стакан. Лицо у нее такое же бледное, как у брата. Когда она прикладывает стакан к губам мальчика, становится заметно, что ее рука дрожит. Я забираю стакан и начинаю поить Оуэна.

— Я устал, — бормочет он, отворачиваясь.

— Пей, Оуэн, прошу тебя, —умоляет его Нина.

— Оуэн, пей сок, дружище, — говорю я. — Я тебе расскажу все футбольные секреты, если ты не будешь спать.

Услышав мое предложение, Оуэн поворачивает голову и открывает один глаз. Стараюсь убрать с лица озабоченное выражение. Мальчик берет стакан с соком и, отпив сначала маленький глоток, вскоре отдает мне пустой стакан. Отставив его в сторону, смотрю на Нину — похоже, она успокоилась. Увидев это, я тоже начинаю испытывать некоторое облегчение. Не знаю уж, при чем здесь апельсиновый сок, но если уж Нина перестала нервничать, видимо, это хороший знак.

— А что ты здесь вообще делаешь? — утомленно спрашивает она.

— Ничего... — говорю я, вспоминая встречу с Логаном. Такое впечатление, что с того момента прошло сто лет. — Но, похоже, я зашел как раз вовремя.

Через десять минут Оуэн уже не спит, хотя ему по-прежнему нехорошо. Несу его в спальню, где он может устроиться поудобнее, а Нина проверяет уровень сахара, наверное, раз пятьдесят подряд. Успокоившись, она отправляется за арахисовым маслом и конфитюром, чтобы покормить мальчика.

— Ты уверена, что ему не нужно в больницу? — спрашиваю я.

Нина, стоя у кровати, отрицательно качает головой.

— Нет, с ним все будет в порядке.

— Тебе хуже или как? — спрашиваю я, поглядывая на прибор для измерения уровня сахара. Оуэн искоса смотрит на меня, потом отворачивается и начинает разглядывать узор из футбольных ворот на одеяле.

— Как же я буду играть в футбол, если мне все время нехорошо? — спрашивает он.

— Ты же в этом не виноват, О, — говорит Нина.

Я присаживаюсь на край кровати.

—Спортом занимаются люди с куда большими проблемами, чем у тебя. А тебе нужно просто следить за собой.

Оуэн не смотрит на меня.

— Чтобы играть в футбол, не нужно быть идеальным, Оуэн, — говорю я, стараясь не вдумываться в смысл слов. — Лучшие игроки — это те, кому больше всего на свете хочется играть и кто всегда готов идти ради этого на жертвы.

Взяв лежащий на полке мяч, отмечаю про себя, насколько приятно держать его в руках, и отдаю пас Оуэну. Он принимает его.

— Печально, если в команде не будет такого хорошего квотербэка, каким можешь стать ты.

Оуэн смотрит на меня скептически, но больше не хмурится.

— Правда, Нина?

Не услышав ответа, я оборачиваюсь и не нахожу ее там, где она только что стояла.

— Так ты обещаешь, что не будешь какое-то время хандрить? — спрашиваю я, вновь поворачиваясь к мальчику.

—Да... — отвечает он, вздыхая и откидываясь на подушки. — Спасибо, Кам.

Дверь в спальню Нины открыта, но ее там нет. Нахожу ее на кухне, где она вытирает со стойки разлитый сок ворохом бумажных полотенец.

— Все нормально? — спрашиваю я, тут же ощущая идиотизм вопроса.

— Да, более-менее.

Нина не плачет, но у нее красные глаза. Она усердно стирает со стойки что-то такое, чего я не вижу, и на меня не смотрит. Подхожу ближе, не зная, что еще спросить. Кажется, Оуэна успокоить было легче.

— С ним все будет хорошо. Ты же сама мне так сказала.

— Да, я знаю, — отвечает Нина с заметным раздражением.

— Тогда в чем дело?

Смяв бумажные полотенца в ком, она бросает его в раковину, находящуюся почти у меня за спиной.

— Если бы я лучше следила за ним, ему бы не стало плохо!

— Да ладно! — говорю я, поднимая руки вверх. — Нина, мне кажется, ты здесь ни при чем.

Она недоверчиво фыркает и идет к раковине. Думая о том, как правильно объяснить, что я хотел сказать, кладу ей руку на плечо.

— Не нужно винить себя, — говорю я. — По идее, не ты должна заботиться о брате.

Почувствовав на плече мою руку, Нина замирает. Опомнившись, она вынимает ком размокшей бумаги из мойки, выбрасывает в ведро с мусором и начинает мыть раковину, избегая встречаться со мной взглядом. Я опускаю руку.

— Спасибо, конечно, но кто еще будет им заниматься? Тетя Кэр постоянно все забывает.

— Что ж, может быть, тебе следует с ней серьезно поговорить — она же единственный взрослый в доме. Это просто несправедливо...

— Вся жизнь несправедлива, Кам! — перебивает меня Нина.

Я изумленно смотрю на нее.

— Не было такого дня, чтобы я не мечтала вернуться в старую школу, в наш родной дом, где об Оуэне заботились родители, а не я. Но когда они погибли, все изменилось.

Нина отворачивается, и волосы, упав с плеча, закрывают ее лицо. — Не думаю, что ты поймешь меня.

Я сжимаю зубы до скрежета. Неужели она забыла, с кем говорит?

— На случай, если ты не помнишь, у меня была раздроблена нога, от нас ушел отец, а моя девушка погибла...

—А теперь, видишь, она снова с тобой, — перебивает меня Нина.

Поразившись тому, с каким цинизмом она об этом говорит, я тем не менее стараюсь держать себя в руках. Вряд: ли стоит объяснять ей, что Вселенная в долгу передо мной и Вив. То, что произошло, простое проявление справедливости к нам обоим.

— И все же мне пришлось все это пережить.

— То, что случилось с тобой, — исключение. Мои родители погибли, и мне их больше никогда не увидеть.

— Послушай, мне жаль, что они умерли. Жаль, что ты не можешь встретиться с ними, как я встретился с Вив...

— Люди умирают, Кам, — говорит Нина ледяным тоном, глядя мне прямо в глаза. — Хотя я бы все на свете отдала за возможность снова их увидеть, но пришлось признать, что этого никогда не будет. Точно так же я смирилась с необходимостью заботиться о брате.

От расстройства и обиды кусаю себя за щеку с внутренней стороны.

— Не нужно обвинять меня в том, что мне случайно повезло.

— Считаешь, все это в порядке вещей? — спрашивает Нина, негодующе фыркая. — То, что происходит у вас с Вив, опасно и неправильно.

Открыв рот, чтобы ответить, понимаю, что слова Нины заставили меня задуматься. Как она может говорить, что это неправильно? Это же прекрасно, черт возьми! И все же мне кажется, что с моей стороны будет жестоко лишний раз демонстрировать ей свое счастье, подчеркивая ее незавидное положение.

— Я не могу позволить себе потерять ее снова, Нина, — говорю я тихо.

Нина меняется в лице, и мне становится еще больше жаль ее. Кроме того, я почему-то уверен в том, что родители Нины в том, другом мире живы.

— Будь осторожен, Кам...

— Постараюсь, — отвечаю я, касаясь ее руки. — Прости меня...

Наши пальцы на мгновение сплетаются, но Нина, взглянув вниз, отдергивает руку.

— И ты меня прости, — говорит она.

Глава двадцать третья

Оказавшись в конце концов у дома Вив, я не нахожу ее на месте. Окно открыто, но в комнате темно. Я тихонько зову ее снаружи, скрываясь в тени дерева, но мне никто не отвечает. Осторожно обойдя дом, я вижу, что свет горит только в гостиной, где отец Вив уснул перед телевизором.

Взглянув на светящийся циферблат настенных часов в кухне, понимаю, что пробыл у Нины дольше, чем думал.

Вероятно, Вив ушла искать меня, но если я отправлюсь вслед за ней, мы можем снова разминуться.

Скрывшись под ветвями ивы, я сажусь, прислонившись спиной к стволу, и решаю дожидаться ее возвращения. Но чем дольше я сижу, тем труднее бороться с усталостью. За этот вечер на мою долю выпало так много неприятностей, что больше всего на свете мне хочется обнять Вив и, лежа рядом с ней, слушать убаюкивающий звук ее голоса. Может, она просто вышла погулять...

Через некоторое время усталость сменяется нетерпением. Вдруг она решила, что сегодня я не приду? Что бы она в таком случае стала делать? Вероятно, у Вив здесь есть подруги. Пошла бы она к кому-нибудь из них за утешением, решив, что я ее обманул? Маловероятно, чтобы она отправилась, например, плакаться в жилетку Тэш Клемон, рассказывая о том, как мертвый жених кинул ее, обещав прийти и нарушив обещание.

Экран телевизора в гостиной гаснет — мистер Хэйворд отправляется в постель. Встаю, чтобы размяться, чувствуя, что утомленное тело вконец затекло от сидения на жестких корнях. Если бы со мной был телефон, можно было бы попробовать набрать Вив, хотя не факт, что роуминг в другом измерении входит в набор услуг, предоставляемых сотовым оператором. , В последний раз взглянув на темное окно спальни Вив, нехотя направляюсь домой, думая по дороге, как завтра объяснить ей свое отсутствие. Я буду молить о прощении, покрывая ее тело легкими поцелуями.

Когда я вспоминаю ее соблазнительные бедра, мое внимание привлекает неожиданно мелькнувший впереди свет. Успев поднять глаза как раз вовремя, вижу, как Вив, покачиваясь, выходит из облака зеленого света. Успеваю подбежать к ней, пока она кашляет, согнувшись пополам.

— Вив! — восклицаю я, помогая ей разогнуться и не давая упасть. Поначалу она почти не может двигаться, но вскоре уже сжимает мою руку, глядя в глаза.

— Кам? — спрашивает она. — Что ты... Я искала тебя!

— Прости, — отвечаю я. — Вот ты меня и нашла.

Пытаюсь поцеловать ее в губы, но Вив отстраняется.

— Где ты был?

Я отпускаю ее, и она делает шаг назад.

—Я... я был здесь. В смысле, ждал тебя у дома. Я подумал...

— Ты должен был прийти несколько часов назад — я волновалась! — говорит Вив, в нерешительности прикрывая рот рукой. — Я подумала, что-то случилось...

— Не расстраивайся, — прошу я, желая взять ее за руку, но не решаюсь это сделать, опасаясь, что она снова отстранится. — Произошла путаница. Я здесь уже давно, но брату Нины стало плохо и...

— Ты был с ней?

Услышав в ее голосе нотки раздражения, я умолкаю.

— Зачем ты ходил к ней?

— Да нет... я просто..; как раз шел к тебе.

Вив смотрит на меня с таким выражением, что я начинаю чувствовать себя чужим. Мне становится не по себе. Вив никогда раньше меня не ревновала... в наших отношениях не было места этому чувству. Я знал, что она мечтала о таком парне, как я, и получила именно того, кто ей был нужен, и был уверен в том, что испытываю к ней такие же чувства. А теперь Вив, это очевидно, ревнует меня к Нине, и я не понимаю, что с этим делать. Не знаю уж, приходилось ли тому, погибшему Камдену сталкиваться с этим или нет.

— Виви, — говорю я, называя ее ласковым именем, которое употребляю лишь в особых случаях, — неужели ты действительно думаешь, что Нина нужна мне больше тебя?

Вив остается закрытой и скованной, но сердитые складочки на лбу постепенно разглаживаются. Я снова придвигаюсь к ней и, преодолев сопротивление, беру за руку.

— Нина хорошая девушка, но ты... — говорю я, прижимая Вив к себе. — Ты — это ты.

Она еще немного противится моим движениям, испытующе глядя в глаза, но, не выдержав, сдается и расслабляется. Я целую ее в теплые влажные губы и ощущаю особую прелесть поцелуя в том, что прикосновение к ним создает ощущение чего-то близкого и родного. От возбуждения под кожей ощущается покалывание. Я ждал этого поцелуя всю ночь и, дождавшись, понял, что мы с Вив, как всегда, единое целое.

Глава двадцать четвертая

— Кам? Что Ты здесь делаешь?

Приподняв голову и оторвавшись от завязывания шнурков, я ищу глазами того, кто меня окликнул.

— Не знал, что ты в спортивном классе.

— А я не знал, что ты, — говорит Майк, оглядывая мою форму и засовывая сумку в шкафчик. — Мне казалось, тебя освободили от физкультуры навсегда.

— Я специально попросил меня допустить, — отвечаю я, закрыв дверцу и крутя колесики кодового замка.

— Ты хочешь заниматься физкультурой?

— Да, захотелось набрать форму.

— Но ведь... — начинает Майк и обрывает фразу на полуслове, искоса глядя на мою правую ногу. — А ты знаешь, что занятия во второй половине дня ведет Эрнандес?

Я пожимаю плечами. Эрнандеса ненавидят все — но в особенности девочки — за то, что он заставляет тренироваться до пота. Но именно за этим я и пришел. Разминаю плечи. Майк снимает футболку и начинает говорить что-то еще, но я глух и нем. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, в какой я плохой форме. Мой плоский, бледный торс напоминает тело больного человека, если сравнить его с крепкой, рельефной фигурой Майка, регулярно занимающегося тяжелой атлетикой. Не произнося больше ни слова, я закрываю шкафчик и ухожу в зал.

Эрнандес начинает занятия с бега по кругу. Ребята стонут, но послушно стартуют. Если не начать бежать по свистку, Эрнандес отстранит от занятий на весь день. Я бегу в хвосте колонны, стараясь сфокусироваться на ощущениях, и останавливаюсь, услышав, что тренер зовет меня.

— Пайк, иди сюда.

Я подбегаю к нему.

— Я тебя освобождаю от бега. Посиди, пока они закончат.

Взглянув через плечо, обнаруживаю, что ребята успели пробежать примерно полкруга. Останавливаться, раз уж я начал, совершенно не хочется.

— Если вы не против, сэр, я бы хотел поучаствовать.

Он рефлекторно бросает взгляд вниз, на мою ногу, точно так же, как это сделал Майк. Конечно, Эрнандес — футбольный тренер, но он, как и все остальные, знает, что случилось с моим коленом. Я и тренировочные брюки надел вместо шорт, чтобы скрыть шрам.

— Меня попросили не наседать на тебя слишком сильно, — усмехается он.

— Я ценю вашу заботу, но хотелось бы по крайней мере попробовать.

На раздумья Эрнандесу требуется не менее пятидесяти секунд.

— Ладно, Пайк, ты сам напросился. Шевелись! — рявкает тренер, обращаясь ко всем, когда я возвращаюсь в хвост колонны.

Я оказываюсь в компании девятиклассников, старающихся не отставать от остальных. Когда не ходишь на физкультуру больше двух лет, о существовании и правилах игр вроде «вышибал» просто забываешь. По окончании бега я испытываю неловкость, поняв, что сейчас нужно будет примкнуть к одной из команд, но, на счастье, Эрнандеса не интересуют взаимоотношения между старшими и младшими и прочие тонкости школьной иерархии. Он просто делит группу пополам от того места, где стоит сам, и я, обнаружив, что Майк играет в другой команде, все оставшееся время пытаюсь ради спортивного интереса «вышибить» его. Когда мы меняемся ролями, я с некоторым раздражением обнаруживаю, что он как раз намеренно старается в меня мячом не попадать, но поскольку в желающих «вышибить» меня недостатка не наблюдается, решаю на это обстоятельство внимания не обращать.

Вернувшись в раздевалку, я пахну потом и резиной, из которой делают баскетбольные мячи, но чувствую себя нормально. Сказать, что самочувствие отличное, было бы преувеличением — голова тяжелая из-за недостатка сна, но телесные ощущения изменились. Такое впечатление, что тело начинает просыпаться. После звонка к окончанию урока я примерно минуту разминаю поврежденную ногу. Она болит, но не так, как обычно. Мышцы напряжены после тренировки: и поджилки трясутся, но обычной ноющей боли нет. Завтра будет хуже... Но я ожидаю новых ощущений, пусть даже неприятных, чуть ли не с радостью.

— Кам... — окликает меня Майк, когда я уже собираюсь отправиться на урок тригонометрии. Его отлично слышно сквозь гул голосов и хлопанье дверей. — Утром я заходил на твою страницу в «Фейсбуке». Что происходит?

Я, недоуменно моргая, смотрю на него.

— Что? На «Фейсбук» заходил?

Оглянувшись, Майк продолжает говорить вполголоса:

— Тебе не кажется, что ты заходишь слишком далеко?

Для таких разговоров в пропахшей потом раздевалке слишком шумно. Внутри зарождается и быстро разрастается страх перед неведомым, побуждая меня немедленно отправиться домой и засесть за компьютер.

— Я не заходил на свою страницу, — говорю я, медленно выговаривая каждое слово, — уже несколько месяцев.

В течение какого-то времени Майк смотрит на меня, не произнося ни слова.

— Ясно. Значит, это был призрак.

Чувствую, как по спине ползут мурашки. Наверное, это проделки Логана. Не так трудно вскрыть аккаунт... Но спросить Майка, что именно он видел, у меня не хватает духу. Пытаюсь закрыть крышку ящика, но она заедает. Приходится снова ее открыть и как следует хлопнуть.

Похоже, минутная стрелка на стенных часах в классе, где проходит урок основ гражданского права, сломалась. Она ползет по циферблату, но крайне медленно, как будто в агонии. Я пытался войти на «Фейсбук» при помощи компьютера, стоящего в библиотеке, но доступ на этот веб-сайт из школьной сети запрещен. Я бы ушел со всех оставшихся уроков, но меньше всего на свете мне сейчас хочется привлекать к себе излишнее внимание. К счастью, все, кому могло бы прийти в голову заинтересоваться содержимым моей страницы, сейчас тоже находятся в школе. Нервно постукивая концом карандаша по столу, я поспешно заполняю клеточки в последних заданиях теста по гражданскому праву— выбираю из четырех вариантов — А, В, С и D. Закончив, вскакиваю с места и пулей лечу к выходу. Я до такой степени поглощен своими мыслями, что, опомнившись уже на половине пути к двери, возвращаюсь, чтобы передать листок с ответами мистеру Муру.

Прихрамывая, но не находя в себе сил сбавить темп, я, повернув за угол, вбегаю на нашу улицу.

Сердце стучит в груди как молот, грозя проломить грудную клетку. Необходимо зайти на свою страницу в «Фейсбуке», прежде чем туда снова заглянет Майк. Неожиданно замечаю на крыльце дома сидящую сгорбленную фигурку. Кто мог прийти сюда днем? Неужели Вив? При этой мысли сердце дает сбой, но, приблизившись, понимаю, что это не Вив, а Нина.

— Что случилось? — спрашиваю я, подлетая к крыльцу.

Достаю дрожащими руками связку ключей, роняю ее, поднимаю снова и в конце концов вставляю нужный ключ в замочную скважину. Открыв замок, нажимаю на ручку, и дверь к моей радости открывается. Нина вбегает в дом вслед за мной.

— Ты расскажешь мне, почему во время большой перемены в столовой Логан Вест рассказывал всем, что видел тебя вчера вечером живым?

— О боже... — говорю я, путаясь в лямках рюкзака и тщетно стараясь сбросить его с плеч.

— А после этого Вив вбежала в туалет, закрывая лицо руками. Я не могла понять даже, плачет она или смеется... Ты меня слушаешь вообще?

— Я должен кое-что сделать... — говорю я, бросая взгляд через плечо в коридор, где находится дверь в мою комнату.

Крышка ноутбука, стоящего на столе, открыта. Рядом лежит мой айпод, соединенный кабелем с компьютером. Все нормально, за исключением того, что крышку ноутбука я никогда не оставляю раскрытой. Хлопнув рукой по клавиатуре, падаю в кресло, однако сократить время выхода из спящего режима, конечно же, не могу. В отчаянии я чуть ли не рву на себе волосы, ожидая, пока на экране появится окошко для ввода пароля. Три раза ввожу пароль «радужная форель», который не менял уже лет пять, но система отклоняет его, каждый раз отвечая, что пароль неверен. Стиснув зубы, ввожу его снова и снова, но безуспешно. Вонзив от злости ногти обеих рук в ляжки, с трудом сдерживаюсь, чтобы не заорать... как вдруг в голову при-ходит светлая мысль. Нужно попробовать ввести пароль Вив — «один за всех».

Войдя в систему с первой попытки, я обнаруживаю на экране открытое окно браузера с загруженной страницей «Фейсбука» Моей страницей.

— Что ты делаешь? — спрашивает Нина, подкравшись сзади. Успев уже забыть о ее присутствии, я вздрагиваю от неожиданности. — Ты хотя бы слышал, что я сказала?

Подскакиваю, надеясь заслонить от нее экран спиной, но Нина стоит прямо за креслом и видит на экране то же, что и я — надпись «Люблю тебя навсегда» на моей стене.

Руки от волнения покрываются гусиной кожей. Бросаю взгляд на Нину. Открыв рот, она стоит, не отрывая взгляд от экрана.

— Это еще что такое? — спрашивает она. Зайдя в аккаунт Вив, я немедленно стираю пост. Пока она была здесь, она успела поменять фотографии профиля не только у себя, но и у меня. Теперь на главной странице обоих аккаунтов красуется снятая на мобильный телефон несколько месяцев назад фотография, где мы изображены целующимися в машине. Крупным планом. Конечно, она не могла знать, как я ненавижу этот снимок, напоминающий мне о том, как она погибла.

Поспешно уничтожаю его, оставив на месте фотографий обоих профилей пустые серые силуэты.

— Кто-нибудь видел это? — требовательным тоном спрашивает Нина.

— Только Майк, я так думаю.

Два года назад я отписался от всех «друзей», кроме Майка и Вив.

Нина в ярости захлопывает дверь в мою спальню.

— Один человек — это уже слишком много. Ты слышал, что я рассказала про Логана? Вив не должна существовать здесь, Кам, это надо прекратить...

— Ладно, ладно, я знаю! — говорю я, вскакивая и начиная расхаживать по комнате. — Дай мне время разобраться с этим, я с ней поговорю.

— Думаешь, тебе удастся ее вразумить? Ты с ума сошел?

— Она меня послушает...

— А что насчет Логана? — спрашивает Нина. — Не одна Вив ведет себя странно.

— Больше это не повторится, — говорю я, утомленно проводя рукой по лицу.

— А если повторится, тогда что?

— Все, перестань! — кричу я срывающимся голосом. В наступившей тишине слышно только шум вентилятора, охлаждающего процессор. Нина долго ничего не говорит, и я начинаю надеяться, что она просто уйдет, но вместо этого она подходит ко мне и берет за плечи.

— Я знаю, тебе было тяжело, когда она умерла. Но если ты откажешься от нее сейчас, будешь хотя бы знать, что вы оба существуете — просто в разных местах. Это не то же самое что... смерть, — говорит она, заглядывая мне в глаза.

Она так близко, что я чувствую исходящий от ее волос запах персиков. Она опускает руки и смотрит вниз, на мои ладони. Внезапно решившись, она берет меня за руки и снова поднимает голову.

Заглянув в ее ясные глаза, я чувствую, как она тянется ко мне всем телом — и отстраняюсь, отпустив ее руки.

— Я не оставлю ее, Нина.

Девушка делает шаг назад и прислоняется к стене у окна. Я сажусь в кресло и берусь за воротник футболки. Не знаю в чем дело: в том ли, что сегодня я после долгого перерыва занимался физкультурой, или в том, что я целый день переживал, не зная, что написано на моей стене в «Фейсбуке». Может, мне просто нужно выспаться — но чувствую я себя предельно усталым и изможденным. Приходится положить локти на колени и подпереть голову руками. Я не чувствовал себя таким усталым с тех пор, как она умерла.

Нина садится на кровать напротив меня.

— Не позволяй ей помыкать собой, — говорит она, склоняясь ко мне.

— Я не позволяю. Да она и не пытается, — говорю я, судорожно сглотнув.

— Ты и сам знаешь, что это не так.

Беру айпод и, взглянув на экран, обнаруживаю, что мой список композиций заменен другим — и называется новый плейлист «Vibes аlа Viv». В списке полным-полно дурацких любовных композиций, которые так нравятся Вив.

— Ты можешь жить дальше без нее, Кам, ты это уже доказал — и она тоже может жить без тебя.

Я смотрю на Нину. Быть может, мы с Вив и правда научились жить друг без друга, но, пожалуй, ни я, ни она не рискнули бы назвать это жизнью. Спокойно слушать то, что говорит Нина, я больше не могу.

— Ладно, мы будем вести себя осторожней, — говорю я.

Нина берет за угол лежащую на кровати подушку, подтягивает ее к себе и, облокотившись, грустно качает головой.

— Только до следующего прокола, — говорит она.

Вставив в айпод провод от колонок, жму на кнопку «пуск». Комната наполняется синтетическими звуками танцевальной музыки, и в этот момент дверь в спальню распахивается.

— Я так и думала, что ты здесь, милый, — говорит мама и вдруг, увидев Нину, умолкает на полуслове.

— Миссис Пайк! — восклицает Нина, вскакивая, и, спохватившись, добавляет: — Я хотела сказать, вы, должно быть, миссис Пайк.

Мама, хлопая глазами от удивления, смотрит на Нину, потом — вопросительно — на меня. Я выключаю музыку.

— Пока, Нина. Прости, но тебе пора домой.

Нина делает шаг к двери, но мама останавливает девушку.

— Нет, постой, пожалуйста... — говорит она, неловко улыбаясь. — Нина? В последнее время Кам нечасто приводит друзей домой. Ты не останешься на ужин?

Нина смотрит на меня с таким явственным укором, словно все неприятности, происходящие во Вселенной, случаются по моей вине.

— Ты... ты... готовишь ужин? — спрашиваю я, глядя на маму.

Мамино лицо приобретает пунцовый оттенок.

— Я подумала... может, закажем китайскую еду?

— Спасибо, миссис Пайк... Мне нужно вернуться к брату, — говорит Нина, улыбаясь и проскальзывая мимо мамы к двери. — Мне нравится, как выглядит дом после уборки...

Нина обрывает фразу на полуслове и обращается ко мне:

— Кам, дай знать, если снова понадобится помощь с тригонометрией, — говорит она, выскальзывая за дверь, прежде чем мы с мамой успеваем отреагировать. Мама долго и с удивлением смотрит на меня, но наконец, широко и одобрительно улыбнувшись на прощание, исчезает в глубине дома, напевая на ходу.

Глава двадцать пятая

Выйдя из портала, я обнаруживаю на углу у школы Вив. Она ждет меня. От радости и удивления я чуть не застреваю в узком светящемся коридоре, заглядевшись на изящную фигурку, завернутую в куртку с символикой школьной команды и сидящую на декоративном валуне у дороги.

— Привет, красавица, — говорю я, целуя ее, — разве я не сказал, что зайду за тобой?

— Я подумала, может, мы сегодня пойдем на твою сторону?.. Не хотела тебя пропустить, а то вдруг бы ты еще куда-нибудь решил зайти по дороге...

В желудке после ее слов появляется неприятное ощущение, которое лишь усугубляется, когда я вспоминаю то, что вчера сказала Нина. Но Вив не помыкает мной — она просто не знает, как вести себя в сложившейся ситуации. И кто бы посмел винить ее после того, что я рассказал вчера? Нужно просто показать, насколько я лоялен по отношению к ней, и все.

— Я не собирался сегодня заходить к Нине, — говорю я, приподнимая брови. Вив смотрит на меня осуждающе, но потом, не выдержав, расплывается в улыбке и смеется, обнимая меня за плечи.

— Я так по тебе соскучилась со вчерашнего дня.

Чувствуя облегчение, улыбаюсь в ответ.

— Хорошая музыка, — говорю я как бы невзначай.

— О, ты заметил?

— Да, и сообщение на «Фейсбуке»... — говорю я напряженным голосом, снова обдумывая то, что сделала Вив. Отстранившись и держа ее за плечи, стараюсь придать взгляду суровое выражение. — Вив, не нужно делать такие вещи... если бы кто-нибудь прочитал, подумал бы, что это сделал я.

— Но ты же будешь любить меня вечно, правда? — спрашивает Вив, проводя пальцем по моему подбородку.

Не зная, что еще сказать, я сдаюсь и, прижав ее к себе, целую в губы.

— Прошу тебя, больше так не делай.

— Приятно было увидеть себя в качестве одного из двух твоих друзей, — шепчет Вив мне на ухо.

Глупо, конечно, но от ее слов в душе возникает тупая боль. Мы с Вив специально уничтожили списки друзей. Это был не просто символический жест: так нам по крайней мере не нужно было читать всякие глупости, написанные другими членами команд, из которых мы ушли. Вспомнив фотографию, где она держит под руку Камдена — звезду футбола, думаю о том, что в этом мире друзей на «Фейсбуке» у нее должно быть немало. Напомнив себе, что сейчас я ее Камден, беру Вив за руку. Она ведь ничем не обделена... не так ли?

— Не сердись на меня, — просит Вив, подталкивая меня к столбу. Шаря рукой в воздухе в поисках входа в портал, она бросает на меня взгляд через плечо. — Слышала, ты вчера напугал Логана?

Я отстраняюсь, почувствовав внезапный испуг. Вив, улыбаясь, поворачивается ко мне.

— Он сегодня прожужжал всем уши: «Я видел на улице призрак Камдена!» Ты бы видел его физиономию! Майк так расстроился. Пришлось в туалет бежать — не хотела, чтобы все видели, как я смеюсь!

— Надо было лучше соображать — такая глупая ошибка, — говорю я, закрывая глаза руками.

— Может, он по крайней мере отстанет от меня на какое-то время.

— Что?

Вив смотрит на меня, приподняв бровь.

— Последнее время он, очевидно, думает, что ему все можно, и не отстает от меня ни на шаг.

При мысли о том, что Логан пристает к Вив и может сделать с ней все что угодно, у меня темнеет в глазах.

— Тебя же нет, вот он и считает, что отказать ему никто не может.

— Пойдем найдем его, — говорю я, сжимая кулаки. — Этот ублюдок сам напросился.

Я уже готов сорваться с места, но в голове раздается предостерегающий голос Нины, призывающий меня не делать глупости. Опускаю руки и оглядываюсь.

— Если меня увидят... я не смогу больше сюда приходить.

— Тогда пойдем на твою сторону, — предлагает Вив, улыбаясь.

Начинает болеть голова. Ну вот, опять. Как ни неприятно это сознавать, но я испытываю нечто вроде раздражения при необходимости разгуливать по моей стороне. Но что можно сделать — Вив почему-то вбила себе в голову, что мой мир лучше. Ерунда какая-то.

— Не пойду, пока ты не пообещаешь, что не будешь входить в мой дом в мое отсутствие и писать на «Фейсбуке» от своего имени. Эти записи может увидеть кто угодно...

— Между прочим, засекли не меня, а тебя, — возражает Вив.

— Но я не пытался привлечь внимание Логана!

— А меня вообще никто не видел, — парирует Вив, хитро улыбаясь.

— Майк видел твой пост, — сообщаю я, глядя ей в глаза.

—Ну и черт с ним,—говорит Вив с презрением.

Легкая головная боль понемногу превращается в полномасштабную мигрень.

— Объясни мне, почему тебя так тянет на мою сторону? — прошу я.

— Просто мне там больше нравится, — говорит Вив, снова подталкивая меня к столбу и шаря в воздухе свободной рукой.

— Но есть же какая-то причина?

— Там все проще, — говорит Вив, держа перед собой полупрозрачную руку, испускающую призрачное зеленое свечение, и глядя на меня с серьезным видом, — а еще... возможно, я ревную.

Не говоря больше ни слова, она исчезает в вихре зеленого света. Я стою, беззвучно шевеля губами. Ничего не остается, кроме как последовать за ней. Пригнувшись, я проникаю в тоннель, и вот мы уже оба стоим на другой стороне, стараясь успокоить нервы после прохода сквозь область рассеянного в воздухе электрического тока.

— К кому ты меня там ревнуешь? — спрашиваю я, отдышавшись.

— Да ни к кому, забудь.

— Нет, ты не просто так об этом заговорила, — настаиваю я. — Скажешь мне?

Она подходит, чтобы поцеловать меня, но я прикладываю руку к губам. Вив хмурится.

— Мне кажется, здесь ты любишь меня больше. Кажется, я ревную... к самой себе.

Оправдания, которые я уже начал было придумывать, мигом вылетают из головы. Набираю полные легкие воздуха, но что сказать, не знаю. Проходит не менее минуты, прежде чем смысл слов, сказанных ей, доходит до меня. Как может Вив ревновать меня к... Вив?

Мы идем вдоль улицы по направлению к футбольному полю.

— Трудно было встречаться со звездой футбола, — признается Вив. — Я тебя так любила, но ты был нарасхват. Иногда мне казалось, что в тебе мало что остается для меня.

— Но если он был таким же человеком, как я, как он мог любить тебя меньше?

— Я уверена, что он любил меня так же, — шепчет Вив, — но то, что было у меня — у нее — здесь... Ты был предан ей, принадлежал ей без остатка.

Я смотрю на проволочную сетку, окаймляющую поле, покрытое темной, холодной травой. Мне-то казалось, она беспокоится по поводу Нины, а Вив, оказывается, хочет получить то, что было у той девушки, которая погибла здесь?

Стараясь осмыслить все это, я постепенно замедляю шаг. Как может человек ревновать... к самому себе? Подняв голову, смотрю на белую штангу, стоящую в зоне защиты, и вдруг все неожиданно проясняется. Я наконец понимаю, что она чувствует, потому что и сам подсознательно пытаюсь конкурировать с тем, другим Камденом.

Взяв Вив за руку, я веду ее мимо штанги ворот на пустое футбольное поле.

— Пойдем туда.

— Куда? — спрашивает Вив, неуверенно смеясь, но, подчинившись, послушно ступает на траву вслед за мной.

Пересекаем пятидесятиярдовую линию, и хотя меня тянет к скамейке запасных, мы идем дальше, на трибуну. Сквозь настил нижнего яруса, обвивая металлический каркас, к которому крепятся сиденья, пробиваются ростки травы. Поле зрения частично заслоняет старая комментаторская будка, которую никто давно уже не использует по назначению. Иногда ребята, правда, забираются туда, чтобы покурить травку. Мы поднимаемся все выше и выше. С верхнего яруса отлично видно поле и часть школьной территории. На улице темно и холодно, но наверху нас никто не потревожит.

— Зачем мы сюда пришли? - спрашивает Вив, ежась от холода.

— Чтобы ты принадлежала мне одному, — отвечаю я, садясь в кресло. Усадив ее на колено, обнимаю за талию и прислоняюсь спиной к перилам ограждения.

Она вертится, стараясь устроиться поудобнее. Когда ее нога обвивает мою, наши интимные места соприкасаются, и я, не в силах сдержаться, начинаю тихонько стонать от наслаждения.

С этой точки поле выглядит совершенно иначе. Я всегда был внизу и никогда не забирался на верхний ярус. Смотрю на разметку, выделяющуюся на темном фоне травы, стараясь восстановить в памяти свою последнюю игру, да так, чтобы увидеть ее с той точки, в которой мы сейчас находимся.

Трудно перестать воспринимать все от первого лица, но я хочу увидеть, как маленький, если смотреть на него с высоты, мяч попадает мне в руки. Маленькая фигурка игрока вырывается вперед, подозревая о том, что случится в следующую секунду. Почувствовав, как замерзшие пальцы Вив проникают под рубашку, я вздрагиваю от холода, но позволяю им погреться на моем теплом теле.

— О чем ты думаешь? — спрашивает она.

— Пытаюсь вспомнить, каким я был до того, как сломал ногу.

— А, — говорит Вив, прижимаясь холодным носом и губами к обнаженной груди в разрезе рубашки. — Тренировки, тренировки, тренировки... Потом, когда это случилось, после больницы — физиотерапия, занятия на тренажерах и снова тренировки.

— А мне кажется, было не совсем так, — говорю я, крепко прижимая ее к себе. — Вив; тренировки; Вив, Вив; тренировки; Вив.

Тянусь, чтобы поцеловать ее, но Вив игриво отводит мое лицо в сторону рукой.

— Нет, неправильно.

— Что ж, если бы на его месте был я...

— Так это и был ты, — поправляет меня Вив, хитро улыбаясь.

— Удивительно, насколько разная у нас с ним была жизнь...

— Ты, в отличие от него, сделал все правильно, — говорит Вив, внимательно глядя на меня сверху вниз.

Я смеюсь, запрокинув голову.

— Да я как раз все сделал неправильно! Не мог заставить себя снова играть в футбол... Если бы я вернулся, меня бы сейчас вся школа не презирала...

— Но ты же выбрал что-то взамен футбола? — спрашивает Вив, заглядывая в глаза и стараясь проникнуть взглядом в глубину души.

— Я выбрал... тебя.

Не успев еще договорить, я уже чувствую правоту сказанных слов. Разве нам нужен кто-то еще, пока мы есть друг у друга? Мне ничего не было нужно до того вечера, когда она погибла.

Вив хмурится, и в ее глазах появляется выражение такой беспредельной грусти, что смотреть в них у меня нет сил.

— Неужели я так плох?

Я обнимаю ее крепче, и Вив жмется ко мне. Черные кудри, рассыпавшись, скрывают ее лицо.

Ощущаю тепло ее губ, даже холодный ночной воздух не в силах их остудить.

— Ты для меня все, — говорю я.

Она, всхлипывая, выпрямляет спину и слегка отстраняется.

— Пожалуйста, позволь мне остаться здесь навсегда?

— Ну, будь серьезной, Вив... — говорю я, проводя пальцем по ее идеальному носику. — Что плохого в твоей жизни там?

Она, потупившись, Смотрит на колени и отвечает не сразу:

— Каждый думает, что может судить меня. Я просто хочу уйти от всего этого — с тобой.

Приподняв ее лицо за подбородок, заглядываю в глаза.

— Я уже говорил, что придется ждать. Тебе нельзя оставаться здесь сейчас, но и я никуда от тебя не уйду.

Вив отвечает мне внимательным долгим взглядом. Выражение счастья на ее лице угасает, и она медленно сползает с моих колен.

— Разве что к Нине, — бросает она.

Я сижу без движения, чувствуя, как тепло, рожденное соприкосновением наших тел, медленно растворяется в воздухе. На этот раз я был готов к чему-то подобному, но Вив сказала это таким тоном, что снова застала меня врасплох.

— Перестань, Вив, я же говорил тебе, что этого не будет...

— Откуда мне знать?

— Ты что, до сих пор считаешь, что она ведет себя странно? Потому что я не думаю...

Я беру Вив за руку, но она вырывается.

— При чем тут это?!

— Но она сегодня пыталась мне помочь...

— Что?!

Понимаю, что сказал не то, что следовало, но исправлять ситуацию уже поздно. Вив, крепко сцепив руки на груди, смотрит прямо перед собой.

— Я не ходил к ней — она пришла ко мне, — говорю я, делая глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Давай вести себя разумно.

Неожиданно Вив запрыгивает на кресло прямо передо мной.

— Ты с ней почти не знаком — не знаешь, что она сделала. Она пыталась увести тебя...

— Вив, иди сюда, — прошу я, вскакивая и протягивая к ней руки. — Ты упадешь, а трибуны старые. У кресел нет спинок, и верхний ряд ограничен лишь низкими металлическими перилами, не дающими сидящим на последнем ярусе людям упасть назад.

В глазах Вив пляшет дикая злоба, как у хищника, загнанного в угол. Никогда не видел ее раньше в таком состоянии. Наклонившись вбок, она старается удержать равновесие, раскинув руки в стороны, как гимнастка, выполняющая упражнение на бревне. Бросив взгляд за перила, Вижу усыпанную битым стеклом землю, до которой не менее пятнадцати метров. Вив смотрит туда же, наклонившись вперед так сильно, что у меня щемит сердце. На лице грустное отсутствующее выражение. Холодный ветер немилосердно треплет ее кудри, то закрывая, то открывая лицо. Я ни с того ни с сего думаю о том, что стоит ей отбросить волосы назад, она тут же увидит, насколько неправильно все, что она сейчас делает.

Словно услышав мои мысли, Вив отбрасывает волосы в сторону — и ничего подобного не происходит.

— Интересно, больно было, когда я умерла? — спрашивает она, прижимая к груди сжатую в кулак руку и раскачиваясь. — Не думаю, что было так же больно, как сейчас.

Чувствую, как кожа покрывается холодным потом, но едва ли даже ледяной ветер сейчас может остудить мои разгоряченные мысли. Дрожа от волнения и прислушиваясь к бешеному ритму сердца, поднимаю руки вверх, как солдат, готовый сдаться на милость врага.

— Хорошо! Я обещаю, мы с ней никогда больше не встретимся. Прошу тебя, слезай!

Заметив испуг в моих глазах, Вив улыбается. Она делает шаг назад, чтобы сойти с кресла, но то ли теряет равновесие, то ли передумав в последний момент, решает не спускаться. Я кричу что есть сил. Не понимая даже, куда она падает — назад или вперед, я лишь вижу в ее глазах страх перед падением. И вдруг мы как будто снова оказываемся на переднем сиденье ее машины. Вив тянется за зажигалкой, а оставшийся без управления автомобиль, наткнувшись на бордюр, начинает кувыркаться, и это продолжается без конца. Прыгнув вперед, я протягиваю руку, хватаю Вив за куртку и тяну на себя. Мы валимся в проход между рядами, как подрубленные деревья, и я прижимаю ее к себе так, что мог бы, наверное, задушить нас обоих.

— Прости, я просто хотела тебя проверить, — шепчет она.

Я чуть-чуть ослабляю хватку, чтобы глотнуть воздуха, но отпустить ее совсем не могу.

Глава двадцать шестая

Около полуночи я без дальнейших приключений привожу Вив домой, пообещав зайти за ней на следующий день в девять часов вечера. Опустив за собой раму, я выбираюсь из спальни и медленно иду к тротуару. Ощутив под ногами асфальт, я открываю рот, чтобы вдохнуть — оказывается, я задержал дыхание еще у дома и все это время не дышал. Чувствую себя опустошенным и ни в чем не уверенным, и это еще слабо сказано. События вечера прокручиваются в памяти, как закольцованный фрагмент фильма, но каждый раз, как дело доходит до момента, когда я вижу Вив — мою Вив — на краю трибуны, рассудок мутится. Если я не хочу чувствовать себя совершенно разбитым завтра, нужно срочно бежать домой и ложиться спать, но вместо того чтобы повернуть налево в конце улицы, на которой живет Вив, я поворачиваю направо. Менее чем через минуту я оказываюсь на Дженеси­стрит и стою там, понимая, что дом Нины — последнее место на земле, где я должен быть.

Оглянувшись, прежде чем нажать кнопку звонка, испытываю неловкость человека, понимающего, что у него паранойя. Я все понимаю, но легче мне от этого не становится. Вив была так расстроена сегодня — наверное, есть что-то такое в ее жизни, чего я не знаю. А Нина — единственный человек, которого я могу попросить снабдить меня недостающей информацией. Пытаюсь убедить себя в том, что не делаю ничего плохого, так как действую в интересах нас обоих. Если я буду знать, что происходит, то смогу как-то воздействовать на события, что в конечном счете принесет пользу нам с Вив.

На этот раз застаю Нину в пижаме, хотя по глазам видно, что она не спала. На ней свободные серые шаровары, украшенные изображениями маленьких пингвинов, и кружевной топик синего цвета, явно не из того же комплекта. Не ожидал увидеть ее в таком виде, но отмечаю про себя, что выглядит она весьма привлекательно.

Беда в том, что я хотел поговорить с ней о Вив, чтобы понять причины ее странных поступков, но, увидев Нину в таком виде, сразу чувствую, что не смогу завести прямой разговор на интересующую меня тему.

— Как Оуэн? — спрашиваю я. — Он поправился?

— Да, он чувствует себя хорошо. Спит... — говорит Нина и, умолкнув, внимательно смотрит на меня. Мне сразу начинает казаться, что она видит меня насквозь и мой преувеличенно оптимистичный тон ее не обманывает. — Хочешь чаю? — спрашивает она наконец.

Нервы, взвинченные до предела недавними драматическими событиями, вопиют о разрядке. Чай — это то, что мне нужно. Решаю позволить себе расслабиться. Никаких клятв, признаний и театральных сцен. Просто Нина, ее дом и открытая дверь.

Попав на кухню, я тут же плюхаюсь в неудобное желтое кресло странной формы эпохи покорения космоса, наблюдая за тем, как Нина наливает воду в чайник. Пока бежит вода, Нина стоит спиной ко мне, прислонившись к шкафу. На меня она не смотрит, видимо, из принципиальных соображений.

Я внимательно слежу за ней. Нина ставит на стол две кружки, достает чай, наполняет сахарницу, и все это молча, ни разу не оглянувшись. Вопросов она не задает, и похоже, мое внезапное появление не вызвало у нее тревоги. У меня до такой степени дрожат руки, что приходится подсунуть их под себя.

— Я хотел зайти раньше... узнать, как себя чувствует Оуэн.

Она пожимает плечами.

Я вздрагиваю. В принципе, ее поведение не должно меня волновать, но то, как она намеренно демонстрирует незаинтересованность, почему-то меня раздражает. Я смотрю на синее пламя все время, пока закипает чайник, и отрываюсь от этого зрелища, только когда он начинает свистеть.

Нина разливает по чашкам кипяток, дает чаю настояться и кладет в мою кружку две ложки сахара. Внезапно мне становится приятно, что она знает, сколько сахара я кладу в чай.

— Спасибо, — говорю я, зажав кружку в руке.

— Мама всегда говорила: не бывает таких неприятностей, которые нельзя было бы пережить, если перед тобой стоит чашка хорошего чая, — отвечает Нина, улыбаясь и пожимая плечами. — Хотя ты, наверное, уже слышал это раньше.

— Это был не я, — поспешно поправляю я, поняв по тому, как Нина наморщила нос, что ей неприятно осознавать, что она, возможно, повторяется.

— Моя мама была родом из Англии, — поясняет Нина, — и однажды я тоже уеду туда жить — в то местечко, где родилась мама. Хочу жить подальше от больших городов, читать книги и приглашать гостей на чашку чая...

Внезапно испугавшись, что рассказ о романтических мечтах неуместен, Нина замолкает.

— Прости, тебе, наверное, это неинтересно.

— Нет, нет, рассказывай. Это так мило.

— Иногда мне кажется, что я тебе все это уже рассказывала, — говорит она, глядя на меня со странным выражением.

Пытаюсь представить, как она живет где-то в маленьком коттедже, но картина получается неполной, так как мне неизвестно, какие еще компоненты она считает необходимыми для счастья.

— И что же ты станешь делать долгими вечерами в Англии? — спрашиваю я, вспоминая стопку постеров в рамках, которую я видел в шкафу. — Будешь в одиночестве смотреть фильмы ужасов?

Нина смотрит на меня исподлобья, не поднимая головы.

— Я случайно увидел твою коллекцию, — поясняю я, чувствуя себя преступником. — У тебя хороший вкус.

— Ты... эти постеры подарил мне ты, — говорит Нина, нерешительно улыбаясь. — Мы с тобой вместе ходили в кино. Раз в неделю на фильм ужасов. Если он нам нравился, ты, то есть он, находил афишу и дарил мне. Так что я неплохо разбираюсь в морях крови и зомби.

— А что, своих зомби знать полезно, — говорю я, поднимая брови. — А почему ты их не повесила на стену?

— Они раньше там и висели, — говорит Нина, и улыбка исчезает с ее губ. Я вспоминаю голые стены ее спальни, похожей на тюремную камеру.

— Не обижайся, но в твоей комнате без зомби даже как-то страшнее.

Нина негодующе фыркает, но, не выдержав, начинает потихоньку смеяться.

— Поэтому он мне их и дарил, — замечает она. Она смеется все громче и громче и не может остановиться. Бледные щеки понемногу розовеют, и постепенно румянец заливает все лицо. Надо признать, что это ей идет.

В течение какого-то времени, отсмеявшись, мы не говорим ни слова. Нина достает из холодильника молоко и, задумчиво улыбаясь, помешивает ложечкой в своей кружке. Я стараюсь устроиться в кресле поудобнее. Правильно, что я зашел сюда. Может, в кружке чая все мои неприятности и не утопить, но рядом с Ниной я почувствовал себя гораздо спокойнее.

Напряжение возвращается, когда я вспоминаю, зачем пришел. Я сажусь прямо, понимая, что момент спокойствия и уюта прошел.

— Почему вы с Вив недолюбливаете друг друга? — спрашиваю я.

Нина широко раскрывает глаза, но с ответом медлит.

— Почему ты спрашиваешь? Она что-то сказала?

— Нет, просто... мне так показалось, — объясняю я.

Нина продолжает помешивать ложечкой в кружке, но это получается у нее все громче. Лучше бы она перестала это делать, а то я совсем не могу сосредоточиться. Спину она держит прямо, как будто собирается вскочить, но смотрит вниз на руки, а не на меня.

Собравшись с духом, я всё-таки решаюсь спросить о том, что хотел знать, направляясь к ней:

— Мне кажется или Вив действительно... злится, когда видит тебя?

Нина продолжает звенеть ложкой в кружке, по, видимо, громкий звук начинает раздражать и ее, потому что она вынимает ложку и держит се на весу.

— Да, — говорит она, — можно и так сказать.

Я сижу молча в ожидании продолжения, но Нина держит перед собой ложку и не произносит больше ни слова. Мне снова вспоминается, как Вив балансировала на краю трибуны, раскинув руки в стороны и глядя на меня бешеными глазами.

— Иногда она ведет себя опрометчиво, — говорю я.

— А что, разве она не была такой?

— Прежде, чем умерла? Да, была, но не до такой степени.

Я обдумываю дальнейшие слова, пытаясь понять, как объяснить Нине разницу между той Вив, которую знал я, и той, которую знает она.

— Она всегда была бесшабашной, но все это было скорее для смеха. А здесь она другая.

— В каком смысле?

Лицо Нины напоминает непроницаемую маску — это ужасно раздражает. На лице Вив всегда отражается все, что она в данный момент испытывает. По крайней мере можно понять, что она думает, хотя не всегда ясно почему. Понятно, что Нина никогда не скажет мне, что она в действительности думает о Вив, но мне было бы легче, если бы я мог понять хотя бы примерное направление ее мыслей. Но как бы внимательно я ни всматривался, ее лицо даже не дрогнуло.

— Сегодня я боялся, что она причинит себе вред.

— Вред? — спрашивает Нина, вскидывая глаза на меня. — Сама себе?

— Я не знал даже, что и подумать, Нина. Вив — моя Вив — никогда так себя не вела.

Я произнес это вслух и теперь чувствую, что меня вот-вот стошнит.

— А что именно она сделала? — спрашивает Нина напряженным голосом.

Я машу рукой, давая понять, что это не важно, и ставлю локоть на стол.

— Не имеет значения, что она сделала. Сейчас с ней все в порядке. Понимаешь, я просто хотел узнать, что происходит между вами?

Нина, прищурившись, смотрит на меня.

— А почему ты решил, что между нами что-то происходит?

— Какой смысл задавать этот вопрос мне, если я только что здесь появился? — спрашиваю я, нервно проводя рукой по волосам. — Ты не можешь просто сказать мне, почему она на тебя злится? А то мне уже начинает казаться, что Вив чувствует, даже когда я просто думаю о тебе.

— Ей никогда не нравилась наша... дружба, — с трудом произносит Нина.

Я сжимаю зубы, стараясь отогнать воспоминание, которое посещает меня снова и снова — о том, как Вив чуть было не упала с большой высоты. Она разозлилась, стоило мне просто упомянуть имя Нины. В ее глазах было такое отчаяние. А я так боялся, что она упадет — каждая клеточка моего тела кричала о ее спасении. Я закрываю глаза. Если я открою их, то снова увижу себя стоящим в темноте на верхнем ярусе трибун — или в машине перед аварией — под черным небом, грозящим проглотить нас обоих. Сижу, прислушиваясь к своему учащенному дыханию и шуму крови в ушах.

— Кам?

Почувствовав на своей руке теплую ладонь Нины, я подскакиваю от неожиданности и открываю глаза. В кухне тепло и уютно, горит яркий свет. Нина смотрит на меня с сочувствием. Я разжимаю судорожно сжатые кулаки и смотрю на нее. Нина отвечает мне легкой улыбкой. Неожиданно я чувствую в душе какой-то слабый отклик.

— Вив... — говорит Нина, хмурясь, — у нее немного неуравновешенная психика.

— А разве у нас лучше? ?— спрашиваю я, смеясь и протирая глаза.

— Я немного не то имела в виду.

— Да, понимаю, я тоже не могу это объяснить, — говорю я, чувствуя себя глупо. Однако зародившееся в душе призрачное чувство благодарности не оставляет меня. Подняв руку, я кладу ладонь поверх ее руки, не касаясь. — Ино­гда я просто не понимаю, что она сделает в следующую секунду.

— Да, что-то в этом роде,

— Но с тобой все не так.

Нина краснеет, но не делает попытки отстраниться. Опасливо глядя то на свою руку, то на мою, она касается меня. Чувство, зародившееся в моей груди, постепенно растет и расширяется, и я начинаю бояться его, поняв, что это не простая благодарность. Мне тяжело дышать — я осознаю, кто передо мной, — и так быть не должно. Хочу убрать руку, но Нина поглаживает меня так нежно, так успокаивающе, что я вспоминаю... мы лучшие друзья. Разве не может быть в моей жизни для нее особого места? Ведь она никак не конкурирует с Вив? Размышляя об этом, я понимаю: так, видимо, решил и тот, другой Камден. Все это кажется мне весьма достоверным ровно до того момента, пока Нина, подойдя вплотную, не целует меня в губы.

Повинуясь инстинкту, я отвечаю ей, и мы целуемся, закрыв глаза. В течение какого-то времени я не ощущаю никакого противоречия в том, что мы делаем. Даже когда рассудок, включившись, начинает предостерегать меня, я инстинктивно продолжаю прижиматься к Нине. Открыв глаза, я вижу ее руку, лежащую на моей щеке, и закрытые глаза. Ей хорошо, и она не хочет прерываться.

Мне становится страшно, и я резко отодвигаюсь назад вместе с креслом.

Нина, покачиваясь, стоит напротив. Ее щеки пылают. Уронив кресло, я поднимаюсь на ноги.

— Боже... прости меня...

— Не надо.

— Кам... я...

— Прекрати! — кричу я, отворачиваясь. Не могу смотреть на нее, не могу даже думать. Мы говорили о Вив, а потом она... что же я наделал? Почувствовав вкус ее губ на своих губах, я поспешно вытираю рот рукавом. — Ты не хотела говорить мне, что Вив жива, помнишь? Она пыталась предупредить меня, что ты сумасшедшая.

— Что? — бледнея, спрашивает Нина.

— Она сказала, что…

Я устремляюсь к выходу, и Нина бросается за мной.

— Кам! — кричит Нина. — Кам!

Я разворачиваюсь на ходу.

— Слушай, я не знаю, какие грязные отношения были у тебя с тем, другим парнем, но не ты моя любимая девушка, а Вив.

Услышав это, Нина чуть не падает, как будто я ударил ее.

— Кам, прошу тебя... — шепчет она.

— Прекрати! Какие бы мерзкие фантазии тебя ни посещали, держи их при себе!

Я распахиваю входную дверь с такой силой, что она ударяет по стене.

— Ты прав насчет Вив, она опасна! — кричит мне вдогонку Нина, стоя на крыльце. — Еще не поздно, ты можешь все это прекратить. Он бы мне поверил...

Я бегу прочь сломя голову, и ее голос постепенно затихает вдали.

Глава двадцать седьмая

Я снова вижу тот дурацкий сон, от которого не мог избавиться два месяца. Все то же самое — хаос после аварии, огонь внутри машины, только теперь мы с Вив стоим рядом у раскрытой дверцы. Она смотрит на разбитую машину испуганными глазами, а потом, повернувшись ко мне, улыбается. Я обнимаю ее, но неожиданно понимаю, что в моих руках уже не Вив, а Нина. Вив стоит рядом.

Увидев Нину, она падает с высоты, как это было на трибунах. Я отталкиваю Нину в сторону и прыгаю вперед, чтобы удержать Вив, но хватаюсь руками за воздух — и лечу куда-то во тьму.

Один.

Проснувшись в холодном поту, прислушиваюсь к оглушительному биению сердца. Я даже двинуться не могу — так бывало во время матчей, когда на грудь садился кто-то из нападающих команды противника.

Сон продолжает крутиться в голове и переметается с реальностью в такой запутанный клубок, что мне приходится напряженно вспоминать, точно ли я оставил Вив вчера в ее спальне. Сев в постели и заглянув на стол, где стоит будильник, узнаю время — три часа двадцать шесть минут. Раннее утро. Вытерев потное лицо салфеткой, вспоминаю, что мы с Ниной вчера целовались, и в ужасе падаю обратно на подушку. Я бы отдал все что угодно, лишь бы этого не было или хотя бы была возможность отмотать время назад и прервать поцелуй раньше, чем я это сделал. Я почистил зубы и долго полоскал горло, придя домой, но на всякий случай я еще и еще раз провожу по губам рукой, как будто на них могло остаться что-то уличающее меня... и что может заметить Вив.

Снова сажусь в постели и отбрасываю простыни в сторону. Мне кажется, что в комнате жарко и совсем нечем дышать, поэтому, приподнявшись, я открываю окно над кроватью. Холодный воздух, льющийся в комнату, отрезвляюще действует на рассудок. Она никогда не узнает о том, что случилось вчера. Как она может узнать?

Если только кто-то из нас расскажет ей об этом, а Нина этого не сделает. Снова ощутив прикосновение ее губ, сжимаю кулаки — Вив не должна узнать об этом. Если узнает, никогда меня не простит.

Вглядываясь во тьму за окном, я на некоторое время ощущаю уверенность в себе, но вскоре, обмякнув, ложусь грудью на подоконник. Наверное, нужно ей обо всем рассказать. У нас с Вив никогда не было секретов друг от друга, так почему это правило должно измениться сейчас? Нина сама меня поцеловала — я же не сделал ничего плохого, нужно было внимательней прислушаться к предостережениям Вив. Если я сам расскажу ей о случившемся, она поймет: нельзя же злиться на человека за то, чего он не делал. Почувствовав озноб, я закрываю окно и снова ложусь в постель.

Теперь и комнате слишком холодно. Завернувшись и одеяло, чтобы согреться, я подсовываю под голову подушку и лежу, пытаясь решить, что лучше: солгать или рассказать правду.

Пригнувшись, я прохожу сквозь портал, больно ударившись рукой об его невидимый край. Удар кажется сильнее из-за воздействия электрического тока, рассеянного внутри. Однако размышлять о том, почему проход стал таким тесным, у меня нет времени. Накануне я так устал, что выспаться смог только днем. Я остро нуждался в этом; потому что в последнее время спать практически не получалось. Мне удалось не только выспаться, но и подумать. Проснувшись, я пришел к выводу, что необходимо рассказать Вив о том, что вчера вечером сделала Нина. При мысли о предстоящем объяснении у меня дрожат колени, и я не могу предсказать реакцию Вив, но жить дальше, нося на душе такой камень, еще тяжелее. К тому же мне хочется сказать Вив, что теперь я понимаю, насколько она была права насчет Нины — и мне не следовало сомневаться в ее словах.

Плохо только то, что я должен быть у ее дома через пять минут, а мне точно известно, что даже бегом я не могу добраться туда быстрее чем на десять.

В спешке я не замечаю едущую по улице машину до тех пор, пока она не останавливается у тротуара прямо около меня.

— Эй, красавчик, хочешь прокатиться? — окликает меня Вив.

Машина надолго приковывает мое внимание — и в этом нет ничего удивительного. Последний раз, когда я видел это синее купе, автомобиль был буквально намотан на столб. Внимательно изучив кузов, я убеждаюсь в том, что он, как всегда, покрыт вмятинами и сколами, но передние стекла целы.

Они не разбиты, а просто опущены вниз.

— Прости, задержался, — говорю я, кое-как справившись с голосом. — Пришлось... помочь маме.

Кусаю себя изнутри за щеку от злости. Да что со мной такое? Целый день ушел на то, чтобы убедить себя говорить только правду, но стоило мне увидеть Вив, и я тут же начинаю лгать?

— Ну... — улыбаясь, тянет Вив, — если ты опять опоздаешь, придется тебя наказать.

Чувствую некоторое облегчение. Ладно, небольшая ложь во имя большой правды — не та­кая уж страшная вещь. Отрадно, что Вив не знает, где я был вчера вечером, и не догадывается о том, что произошло в доме Нины. По крайней мере пока. Двигатель автомобиля, работающий на холостых, тихонько позвякивает. Звук напоминает скрежет зубов.

Вив кашляет.

— Прости, ты сядешь в машину, или нужно отъехать и дождаться, пока ты проголосуешь?

Открываю дверь, стараясь не вспоминать, когда я это делал в последний раз. В самый последний раз. Вив убирает с сиденья какое-то барахло, и я сажусь, но на спинку не откидываюсь. Слишком уж эта машина похожа на гроб.

— Закуришь? — спрашивает Вив.

Она уже держит сигарету во рту, а в руке — красную дешевую зажигалку «Бик». На секунду мне мерещится моя старая серебристая «Зиппо», и ощущение дежа-вю резко усиливается — на­столько, что я выхватываю сигарету из ее губ и зажигалку из руки и выбрасываю все это в окно.

— Эй! Какого черта?

— Я...

Говорить трудно — в горле жжет так, будто я только что выкурил целую пачку.

— Ты же не будешь изображать из себя неженку-спортсмена? «Ах, не курите на меня!» Да ты и не спортсмен уже!

Хочется что-то возразить, но в том, что она сказала, так много злобы, что я теряюсь. Я провинился и пришел просить прощения и нахожусь не в том положении, чтобы спорить. Вив молча разглядывает меня. Со вчерашнего дня я так и не собрался переодеться и побриться.

— Выглядишь погано, Кам. Что с тобой сегодня?

— Можем мы куда-нибудь поехать... чтобы поговорить? — с трудом выдавливаю я.

— О чем? — спрашивает Вив, стискивая руль. — Почему не поговорить здесь?

Выглянув из окна, вижу перекресток, ставший для нас роковым. Вряд ли вид этого места придаст мне сил начать непростой разговор.

— Давай поедем куда-нибудь, где меньше народа. Я хочу побыть с тобой вдвоем.

Вив, сдвинув брови, включает коробку передач.

— Ладно. Я знаю только одно место, где можно, как ты говоришь, побыть вдвоем.

Покрутившись в лабиринте улиц позади школы, автомобиль начинает подниматься в гору.

Пристегнувшись ремнем безопасности, сижу, стараясь скрыть от Вив, как судорожно я цепляюсь за ручку. Свободной рукой я нажимаю кнопки на панели магнитолы в поисках какой-нибудь хорошей радиостанции. Машина ползет вверх, а гора в окрестностях Файетвилля только одна, так что я прекрасно понимаю, куда мы едем.

— К водокачке?

— Да, как в старые добрые времена, — отвечает Вив, поджав губы.

Чем выше мы забираемся, тем меньше вокруг домов и больше деревьев с остатками листвы на ветвях. Гора не такая уж высокая, но, очевидно, охотников жить рядом с огромным водяным баком, разукрашенным граффити, находится немного. К тому же это единственное и самое популярное в округе место, куда приезжают люди, чтобы заняться любовью в автомобиле.

Мы приезжали сюда каждый раз после ус­пешной футбольной игры, а когда я учился в десятом, побед было немало.

Когда мы въезжаем на площадку у водокачки, там стоит только одна машина, да и ту, похоже, просто бросили. Вив подъезжает к краю площадки, откуда отлично видны огни города, оставшегося внизу. Никогда раньше мне не приходилось любоваться с этого места пейзажем, а он, оказывается, очень красив.

— Я уже успел забыть, каково это — приезжать сюда с тобой.

— Да, я тоже, — говорит Вив, дергая вверх ручку парковочного тормоза. Она тянется за сигаретой, но потом, видимо, передумав, поворачивает ключ в замке зажигания и выключает двигатель.

Я протягиваю ей пачку.

— Прошу тебя, кури, если хочешь. Я жалею о том, что сделал там, внизу.

— Сейчас я уже не хочу, — отвечает Вив, барабаня пальцами по рулевому колесу. Понятно, что ей не терпится скорее узнать, о чем я хотел поговорить. Я смотрю на звездное небо над городом.

— Как ты думаешь, они там вместе? — спрашиваю я.

Вив перестает стучать по рулю пальцами и смотрит на меня.

— Кто?

— Наши... другие сущности? Они оба мертвы, а мы здесь, живые и вместе. Вот я и думаю, что с ними?

Вив, запрокинув голову, смотрит туда же, куда и я.

— Нет, — говорит она.

— Ты так думаешь? Думаешь, они не вместе — или их просто больше не существует?

— Я об этом не думаю.

— Ясно.

— Кам, ты — это он, только лучше, — говорит она, взяв меня за руку. — Неужели я недостаточно хороша, чтобы быть ею?

Я размышляю над ее словами, следя за ее реакцией, Улыбка сходит с ее лица.

— Ты во многом на нее похожа, но...

— Но?

Я пытаюсь подобрать подходящие слова, Чтобы объяснить ей, в чем разница, но ничего не могу придумать.

— Нет, ничего. Ты и есть моя Вив, — говорю и, взяв ее за руку, чтобы она снова начала улыбаться. Или этого мало и нужно как-то еще ее утешить? — Я хотел тебе кое­что рассказать... Ты была права насчет Нины.

Вив пристально смотрит на меня, и я, не выдержав, опускаю глаза.

— Я видел ее вчера вечером.

— Но ты же... — изумленно вздыхает Вив.

— Прости меня за это, но я хотел сам во всем разобраться!

Вырвав у меня руку, Вив прижимает ее к груди. Я в панике тянусь к ней, но Вив отодвигается к дверце, насколько это позволяет сиденьем и засовывает сжатые кулаки в карманы куртки. Я с тревогой смотрю в ее расстроенное лицо.

— Это было ужасно, ты была права! — торопливо говорю я. — Она сумасшедшая, у нее действительно какая-то мания. Мы сидели и разговаривали... и вдруг она меня поцеловала.

Взгляд Вив становится острее кинжала.

— Ты ее поцеловал?

— Нет! Это она меня поцеловала!

— Да как ты мог?

— Я ничего не делал!

Стекла, запотевшие от нашего разгоряченного дыхания, становятся матовыми, и я чувствую себя запертым в железной коробке.

— Я хотел помочь нам обоим!

Я слышу звук пощечины и спустя долю секунды чувствую боль. Вив пытается выскочить из машины, но я хватаю ее за плечи.

— Вив, послушай меня!

Мне по-прежнему непонятно, что нужно сказать, чтобы как-то исправить ситуацию. Притянув Вив к себе, пытаюсь поцеловать, но она не отвечает мне. Я глажу ее по голове, прижимаюсь губами к ее губам, пока могу дышать. Когда я в конце концов отстраняюсь, она смотрит на меня как на покойника.

— Ты должна меня понять, — говорю я срывающимся от отчаяния голосом.

— Нет, это ты должен, — говорит Вив, глядя на меня глазами, похожими на два черных бездонных колодца. — Он ушел от меня к ней. Я пыталась объяснить тебе это вчера вечером.

Я перестаю дышать. Если бы боль в щеке не напоминала мне о пощечине, можно было бы подумать, что Вив ударила меня в солнечное сплетение.

— Что? — Вив закрывает глаза, как от боли. — Но это же смешно. Я бы никогда...

— А он ушел.

Я упираюсь локтями в колени и зажимаю руками голову. Попытки представить себе вариант развития событий, при котором я, оставив Вив, ухожу к Нине, заводят меня в тупик. Кровь приливает к голове. Нет, этого не может быть. Мы с ним, очевидно, жили по-разному, но при этом он — это я, а я — это он. Решившись на такое, он предал нас обоих.

— Это Нина его увела, — говорит Вив, как бы отвечая моим мыслям. — Она что-то с ним сделала, и он стал относиться ко мне враждебно. А потом он умер, — добавляет она, глядя на меня горящими глазами. — Я думала, что все кончено, и тоже хотела умереть... а потом ты вернулся ко мне.

Я снова тянусь к ней, и на этот раз она уже не отстраняется.

— Я не он.

Мы целуемся, пока хватает воздуха в легких. Когда воздух заканчивается, я прерываюсь, чтобы вздохнуть, и провожу губами по ее шее, чувствуя, как под кожей бьется пульс. Холодные пальцы Вив сплелись с моими в тесный клубок. Свободной рукой она стягивает с меня куртку, а я помогаю ей снять футболку. Вив, склонившись, расстегивает пряжку на ремне, и в ответ на ее касания в глубине тела что-то начинает вибрировать. Сорвав с себя свитер, прижимаюсь к ней, чтобы ощутить жар ее тела, но рефлекторно сжимаюсь, ударившись об руль поврежденным коленом. Боль такая, что приходится кусать себя за щеку, чтобы превозмочь. Постепенно штыри и скрепки, удерживающие части костей, встают на свои места, и боль стихает. К тому времени, когда я прихожу к себя, Вив уже сидит прямо, откинувшись на спинку кресла, и с любопытством смотрит на меня из-под полуприкрытых тяжелых век, накручивая, по обыкновению, на палец прядь волос.

— Кам, — говорит она, обольстительно улыбаясь, — я вот думала... а вы с ней когда-нибудь?..

Я краснею так, что, пожалуй, впервые в жизни по-настоящему благодарен природе за то, что на свете существует ночь. Стеснение заставляет меня отвернуться и оторвать взгляд от ее нежного полуобнаженного тела. Раньше каждый из нас жил своей жизнью, так почему же мне в голову так и не пришло спросить ее о том же?

— Нет...— отвечаю я, закашлявшись и с трудом справляясь со срывающимся голосом. — Но мы как раз ехали ко мне, чтобы сделать это. В тот вечер, когда случилась авария.

— О, прости...

Возникает томительная пауза, которая длится, кажется, целую вечность.

— А вы? — наконец решаюсь спросить я.

— Нет, не успели, — говорит Вив едва слышно, голосом, полным скрытой грусти.

Не выдержав, я вздыхаю, но не от сожаления, а от радости. Вив ежится как будто от холода и потирает руки.

— Ты замерзла, да?

Пошарив вокруг, нахожу свой свитер и накидываю на ее обнаженные плечи. Вив заворачивается в него и, подтянув рукава к самому носу, вдыхает мой запах. Затем, наклонившись и оперевшись локтем о консоль между сиденьями, смотрит на меня, капризно оттопырив нижнюю губку.

— Как же мне надоело прятаться, — говорит она, — забиваться в машину, мерзнуть на детской площадке. К тому же это быстро надоедает.

Пожав плечами, я тянусь, чтобы погладить ее.

— Мы не можем рисковать. Нас кто-нибудь снова заметит.

Вив смотрит на меня, загадочно и коварно улыбаясь.

— А что, если я предложу тебе провести ночь в доме с большой удобной кроватью, у камина с настоящим огнем? И при этом мы будем в безопасности? Никто нас там не застанет, я гарантирую.

Опустив спинку сиденья, я сажусь так, чтобы быть как можно ближе к Вив.

— Когда и где мы можем это сделать?

— Родители в пятницу уезжают. Их не будет всю ночь. Это незапланированная поездка — умер кто-то из коллег по бизнесу. Я хотела тебе сказать об этом сразу, как только сама узнала, — говорит Вив, улыбаясь. Она приподнимается, и свитер падает на колени. Ее кожа испускает легкое сияние, отражая тусклый свет фонаря, висящего на верхней части водонапорной башни. Я привык к тому, что у нее длинные волосы, спадающие на плечи мягким каскадом и закрывающие верхнюю часть тела, но теперь кудри Вив едва достигают подбородкам и ничто не мешает мне любоваться ее полуобнаженным телом. Между мной и ее нежной округлой грудью остается лишь яркий лиловый бюстгальтер со смелым вырезом, скрывающим очень немногое.

— Проведи со мной ночь, — просит Вив, склоняясь ко мне.

Я снова ежусь, но на этот раз не от холода.

— А почему бы не сделать это прямо сейчас?

Вив проводит рукой по моей обнаженной груди, и каждое нервное окончание, спрятанное под кожей, отзывается на нежное прикосновение ее пальцев.

— Я хочу, чтобы в первый раз все было красиво... а не как у тех, кто приехал наскоро пообжиматься на заднем сиденье.

Выдохнув, я кусаю губу, стараясь отвлечь себя болевыми ощущениями и не зацикливаться на том, насколько она красива и как тяжело мне справиться с собой. С той ночи, когда это должно было случиться, прошла, кажется, целая вечность. Глядя Вив в глаза, я вспоминаю, сколько раз это чуть было не случилось. Вероятно, Вив прочла мои мысли по лицу, потому что даже в полутьме видно, как она покраснела. В салоне автомобиля становится нестерпимо жарко. Я беру Вив за руку — и может быть, именно это нам сейчас нужно больше всего. Рукопожатие — как печать, скрепляющая наш союз и позволяющая отбросить все сомнения.

Глава двадцать восьмая

Половина четверга проходит как в тумане — вокруг кипит людской водоворот, уроки начинаются и кончаются, в раздевалке хлопают дверцы шкафчиков. Утро, за которое я кое как написал тест по тригонометрии и с трудом выдержал очередной раунд игры в «вышибалы», наконец заканчивается.

Если к пятому уроку я успею написать эссе по «Итану Фрому», домашних заданий на неделю не будет, но сосредоточиться трудно, так как голова занята тем, что запланировано на вечер пятницы.

Выбравшись на большой перемене в столовую и купив еды, я, как обычно, занимаю место у двери и достаю блокнот с карандашом. В эссе я должен ответить на поставленный вопрос: к какому важному выводу приходит главный герой повести «Итан Фром». Успеваю написать пол страницы, когда мое внимание привлекает скользящий по полу в мою сторону продолговатый серебристый предмет. Когда он, ударившись об мою ногу, останавливается, выясняется, что передо мной чей-то сотовый телефон. Подняв его, оглядываюсь в поисках владельца, и вижу, что ко мне, вытянув вперед руку, направляется не кто иной, как Логан.

— Что-то потерял, Вест? — спрашиваю я, поднимая руку с телефоном.

— Давай сюда, Пайк.

Он зол, и у меня тут же возникает желание позлить его еще. Размахнувшись, я бросаю ему телефон: Логан рефлекторно пригибается, но, справившись с удивлением, поднимает руку, чтобы поймать летящий предмет. Ему это почти удается, но телефон, на миг задержавшись в руке, проскальзывает между пальцев. Я успеваю поймать его, прежде чем он падает на пол.

— Не взял, — говорю я, поднимаясь на ноги. Лицом Логан становится похож на красного Овна — эмблему нашей футбольной команды. Я подаю ему телефон. Люди останавливаются, чтобы посмотреть, как Логан надерет мне задницу. Я размышляю над тем, испугался бы он, если бы случайно увидел «привидение» Вив, и стал бы распространять слухи о том, что встретил ее. Мысль меня забавляет, и я уже не хочу бить Логана по лицу.

— Жаль, что вы без меня в этом сезоне не выиграете, — замечаю я, хлопая его по плечу. Логан, сжав кулаки и раздувая ноздри, смотрит на меня, как разъяренный бык... но в этот момент появляется Тэш и берет его за руку. Логан смотрит на нее, потом на меня, но уже заметно спокойнее. Положив телефон в карман, он уходит, расталкивая любопытных плечом и таща Тэш за собой.

Сквозь редеющую толпу ко мне пробирается Майк.

— Что тут, черт возьми, случилось? — спрашивает он.

— Да ничего, — отвечаю я, с трудом садясь на пол после двадцати отжиманий, сделанных утром на уроке физкультуры: может, в футбол мне больше и не играть, но выглядеть достойно рядом с Вив я еще могу.

Майк, бросив на меня хмурый взгляд, разворачивается, чтобы уйти. Я беру в руки блокнот, но, передумав, бросаю его на пол и поднимаюсь, чтобы догнать Майка.

— Эй! — кричу я ему вслед.

Майк, жуя, по обыкновению, энергетический батончик, оборачивается.

— Если моя мама позвонит вам в пятницу вечером... скажите ей, что я у вас.

Майк перестает жевать.

— Ты хочешь, чтобы я тебя прикрыл?

— Да.

— А почему я должен это делать?

До меня доходит, что Майк, похоже, обижен. Да и как ему не обижаться? Последнее время я веду себя с ним как последний ублюдок.

— Слушай, извини меня, — бормочу я. — Просто это для меня важно. Я бы не стал просить просто так.

Лицо Майка смягчается.

— Что за девушка? — спрашивает он.

— Девушка? Да нет никакой... — начинаю я, но, взяв себя в руки, обрываю фразу на полуслове. — Так да или нет?

— Кам, я думаю, ты у меня в долгу. Я не буду делать это просто так.

Он, не мигая, выдерживает мой испепеляющий взгляд. Я в задумчивости хмурю брови. Сейчас не время торговаться. После пятницы все будет хорошо, да что там — замечательно. Но вечер пятницы, который мы проведем в доме Вив, не должен быть ничем омрачен. Ничто не должно нам помешать.

Придя к этому выводу, я приказываю себе успокоиться. Не стоит уделять внимание деталям, когда все поставлено на карту. Если что-то пойдет не так... мы лишимся не только этой ночи. Стоит, наверное, попросить его об одолжении, тем более что он стоит и ждет.

— Ты прав, — говорю я, удивив самого себя. — Я твой должник.

Майк смотрит на меня недоверчиво, видимо, считая, что я его обманываю, но в конечном счете выражение моего лица, очевидно, убеждает его в обратном.

— Ладно, — говорит он, — заметано. Я тебя прикрою.

Глава двадцать девятая

Когда я возвращаюсь из школы, у дома стоит мамина машина. Раньше, увидев ее в это время, я решил бы, что это недобрый знак, но в последнее время, задумав стать мне хорошей матерью, она уделяет работе меньше времени. Кроме того, мама старается поддерживать жилище в приличном состоянии.

Войдя в дом и услышав шум льющейся воды в ее душевой, я направляюсь в кухню в поисках еды. Взявшись за ручку холодильника, я слышу звонок нового цифрового телефона, висящего рядом на стене. Сняв трубку и прижав ее к уху плечом, открываю дверцу холодильника.

— Алло?

— Кам?

Я замираю на месте, держа в руке бутылку фруктового коктейля.

— Не вешай трубку... мы можем поговорить? — неуверенно спрашивает отец. Я стою не дыша. — Слушай, я пытался дозвониться до тебя...

— Как дела?

Теперь наступила очередь отца затаить дыхание. Почему я его об этом спросил? Зачем вообще решил заговорить? Заношу палец над кнопкой отмены вызова, но нажать не решаюсь.

— Я выкупил катер, Кам.

Что он сделал?

От удивления я закрываю рот рукой, не зная, как реагировать.

— Мама сказала, тебе нелегко приходится последнее время. Вот я и подумал... может... — говорит отец, вздыхая, — может, ты захочешь съездить на озеро?

Я стою и молчу, как дурак, держа трубку в руке. Но думаю, слыша мое прерывистое дыхание, отец понимает, что я еще здесь.

— Не нужно принимать решение прямо сейчас. Погода все равно неподходящая.

Я открываю рот, чтобы ответить, но решаю подумать еще. Конечно, представив себе, как мы с отцом сидим в катере, покачивающемся на сонных волнах, я испытываю радость. Кажется, В комнате даже запахло рыбой. Я хочу крикнуть: «Да! Да, конечно!» — но в то же время ищу причину отказаться.

— А Шерил тоже поедет с нами?

— Нет, — говорит отец, — только мы с тобой.

Я сажусь на стул. Раньше ненавидеть его было так просто. Но с тех пор, как случилась авария... Он звонил каждый день эти два месяца и вот дозвонился.

— Ты выкупил наш катер?

— Да, — отвечает отец, кашлянув. — Потерял, конечно, деньги на этом, но, думаю, дело того стоило.

Смотрю на лежащую передо мной на столе газету, не понимая ни слова из того, что там написано.

— Я скучаю по тем временам, когда мы с тобой вместе плавали, дружище...

— Понятно, — говорю я, чувствуя тяжесть в груди от его слов. — Ладно, мне пора идти.

— Ты подумай, ладно? — просит отец. — Я буду ждать.

Окончив разговор, продолжаю сидеть на месте, не двигаясь. Даже поверить в то, что я с ним вот так, запросто, говорил, трудно. Открыв глаза, вижу в дверях маму. Ее мокрые волосы обернуты полотенцем.

— Отец звонил? — спрашивает она.

— Ты знала, что он позвонит?

— Я подумала, будет неплохо, если вы наконец поговорите.

— Зачем? — в недоумении спрашиваю я. — Ты же его ненавидишь, наверное, еще больше, чем я?

— Он уже не ведет себя так мерзко, как раньше, — отвечает мама, теребя край рукава халата.

— Мам! Он же ушел от тебя к этой...

— Не нужно мне об этом напоминать!

— Качаю головой, понимая, что нужно взять себя в руки и эмоции сейчас ни к чему.

— Так ты что, хочешь меня ему отдать, что ли? — спрашиваю я.

— В каком смысле?

Я указываю рукой на гору грязных тарелок, которыми опять заполнена раковина.

— Ну, тебе последнее время нелегко живется, и если отдать меня ему...

— Я даже и мысли такой не допускаю.

— Тогда зачем вообще с ним общаться? — спрашиваю я, глядя на покосившийся тюрбан из полотенца на маминой голове.

— Он твой отец, Кам.

— И что, ему теперь орден за это вручить?

Мама, вздыхая, вынимает из кармана пачку сигарет.

— Мы с ним развелись, — говорит она, склонив голову, — и у меня действительно больше нет повода общаться с ним. Но в твоих жилах течет его кровь, и другого отца у тебя нет.

Фыркнув от негодования, вставляю телефон в держатель на стене.

Мама хлопает по карманам в поисках зажигалки. Достав из ящика коробок спичек, подаю ей и снова берусь за ручку холодильника, но дверцу не открываю, поняв, что есть уже не хочется. Вспомнив Оуэна, пытаюсь представить себе, каково ему и что лучше — иметь плохого отца или не иметь его вовсе.

Отпустив ручку, смотрю на стену, где висит фотография Вив — та, где она изображена на фоне заката. Мама вставила ее в рамку и повесила — а теперь вот я, глядя на нее, испытываю грусть, как раньше. Словно она и вправду умерла... и мне ее больше никогда не увидеть.

— А что ты вообще делаешь дома? — спрашиваю я. — Сейчас только четыре часа.

— На завтра было назначено судебное заседание, — объясняет мама, — но его перенесли на следующую неделю. Вот я и подумала — поработаю дома, похожу в пижаме и проведу выходные с сыном.

— Ясно... А я собираюсь к Майку.

— О, — говорит мама, удивленно моргая, — но ты уже несколько месяцев...

— Ты помнишь, что мы с тобой договорились жить иначе? Я пойду к нему в гости в пятницу вечером.

Говоря это, я заставляю себя не отводить глаза: когда лжешь юристу, этого делать нельзя.

— К Майку Лиу? Я его сто лет уже не видела. Почему бы вам не прийти сюда? Здорово будет, как в старые добрые времена!

— Нет, мам. У нас мужские дела. Тебе не понравится, если мы придем сюда. — Ясно, что это дешевый трюк и нужно объяснить маме, что за «мужские дела» мы будем делать. — Мы там в одну компьютерную игру собрались поиграть! Вышла новая версия «Зомби против пришельцев», а у меня такой приставки нет. У Майка есть, поэтому... придется пойти к нему.

Мама смотрит на меня, недоверчиво приподняв бровь. Мне становится не по себе.

— Ладно, но ты не будешь возражать, если я позвоню его маме и спрошу у нее, как ее зовут, кстати?

Мама тянется за трубкой, а я от страха не могу произнести ни слова. Ладони становятся влажными. Не потому, что миссис Лиу через минуту провалит мое прикрытие — это и так уже ясно. Страшнее представить себе, что будет, когда Вив узнает, что я не могу прийти. Что она сделает?

Мама разыскивает номер, а я не делаю попы­ток помочь ей. Нужный телефон находится в голосовой справочной телефонной станции — благо семья с фамилией Лиу в городе всего одна, и мама начинает набирать цифры.

— Миссис Лиу? О, нет? Николь! У тебя такой взрослый голос, совсем как у мамы. Я ошиблась... а она дома?

Сейчас мама мне устроит.

— О, понимаю. Нет-нет, все в порядке. Это Лоретта Пайк, мама Камдена. Попроси, пожалуйста, маму перезвонить мне, когда она сможет...

Мама делает паузу и смотрит на меня.

— Хорошо, я скажу ему, — продолжает мама, смеясь. — Хорошо, ладно, до свидания.

Сердцб, которое едва билось несколько секунд назад, снова включается в полную силу.

— Маленькая сестренка Майка сказала, что считает тебя симпатичным, — говорит мама, подмигивая.

— Да уж. Замечательно, — отвечаю я, глядя на телефон и стараясь вычислить, когда закончится тренировка, чтобы можно было предупредить Майка. Отодвигаю стул и встаю, чтобы пойти к себе.

— Ладно, мне пора делать уроки. У меня там куча всего. Проверишь меня как-нибудь в другой раз.

Мама, кивая, раскрывает объятия, приглашая меня подойти.

— Ладно, иди сюда, — говорит она. — Я тебя уважаю за то, как ты держишься. Ничего не имею против того, чтобы ты ходил к друзьям и развлекался.

Я чувствую угрызения совести. Лгать было легче, когда мама не старалась так усердно принимать участие в моей жизни. Я обнимаю ее, вдыхая исходящий от волос аромат шампуня с легкой примесью табачного дыма и маминых любимых духов. Как я ни старался, так и не смог привыкнуть к тому, что приходится нагибаться, когда я хочу обнять маму. Даже сейчас я стараюсь не сжимать руки слишком сильно, чтобы не раздавить ее. Когда я ее отпускаю, она щиплет меня за щеку, чего я не помню со времен, когда мне было шесть лет.

— О! — восклицаю я, потирая лицо.

— Твоя очередь мыть посуду.

Глава тридцатая

— Давай я войду и спрячусь — они меня даже не услышат, — прошу я.

Вив, перегнувшись через подоконник, заставляет меня замолчать, страстно целуя в губы. Она долго и игриво ласкает мою нижнюю губу, а потом, приложив руку к моему лбу, мягко, но неумолимо отстраняет от окна.

— Я же сказала... сегодня к ужину придет наш адвокат. Он опаздывает, — говорит Вив, закатывая глаза, но в то же время посматривая через плечо на закрытую дверь. — Я должна быть послушной дочерью.

Я смотрю на нее, недоверчиво приподняв бровь.

— С каких это пор ты стала послушной?

Она начинает смеяться, но потом, вспомнив об опасности, прикрывает рот рукой и знаками приказывает мне молчать.

— Дом будет в нашем полном распоряжении завтра вечером. Мистер Уинтерс зайдет в субботу утром проверить, все ли у меня в порядке, но ты в этот момент спрячешься. А родители вернутся только во второй половине дня.

— Адвокат придет проверить, все ли у тебя в порядке? Что это они так усиленно заботятся о твоей безопасности?

— Они не спускают с меня глаз с тех пор... как ты умер, — говорит Вив, глядя в землю. — Хотя все это не так страшно. Он мне практически как родственник.

Вздыхая от расстройства, я слезаю с подоконника.

Вив, нагнувшись, снова целует меня, выглядя в розовой пижаме необыкновенно привлекательно с той точки, где стою я. Не сдержавшись, я прижимаюсь губами к ее шее, тихонько постанывая от наслаждения.

— Пойду приму холодный душ.

Вив, соблазнительно улыбаясь, закрывает окно.

— Я постараюсь вознаградить тебя за терпение. Обещаю.

Иду по темной пустой улице в одиночестве, стараясь справиться с охватившим меня возбуждением. Тело жаждет Вив, но то, что я испытываю, не грязная похоть, а ожидание чего-то волшебного и прекрасного. Никогда еще время, оставшееся до вечера следующего дня, не тянулось так мучительно долго.

Зато теперь мне точно известно, что все будет замечательно.

Вернувшись на угол, к столбу и нащупав вход в портал, я любуюсь исходящим от руки зеленым свечением. Разряды электричества, покалывающего кожу, кажутся мне чуть ли не благодатью. Сквозь облако зеленого света видна часть школы — моей школы. Здание, которое вижу я, как бы накладывается на реальность, существующую по эту сторону портала.

В который раз уже беззвучно благодарю сам не знаю кого за то, что на свете есть это призрачное окно со всеми странными параллелями, которые возникают в результате его существования.

Подумав об этом, я протискиваюсь сквозь портал, чтобы пойти домой. Где­то на половине пути чувствую, что застрял. Потоки электричества, текущие сквозь тело, мешают сориентироваться. Чтобы понять, где я, шарю рукой, нащупывая стены тоннеля. Они гораздо ближе, чем казалось раньше, — до такой степени, что у меня начинается клаустрофобия.

Повернувшись боком, я нахожу место, где можно просунуть руку наружу, и, присев на корточки, кое-как выбираюсь из туннеля. Выкарабкавшись, я, пошатываясь, отхожу в сторону и, встав на колени, начинаю кашлять. Очевидно, задерживаться внутри надолго вредно для здоровья.

— Что, еле пролез на этот раз?

Быстро поднявшись на ноги, я стараюсь разглядеть во тьме того, кто это сказал. Удается мне это не сразу, так как глаза еще не привыкли к темноте. В конце концов я различаю сидящую на камне в метре от меня Нину, одетую в куртку с капюшоном. Похоже, она ждет меня и пришла сюда уже давно.

— Держись от меня подальше, — предупреж­даю я, направляясь в сторону дома.

— Он уменьшается, Кам. Мне кажется, вскоре он совсем закроется…

Почувствовав приступ паники, я останавливаюсь, но, поняв, чего добивается Нина, отворачиваюсь.

— Ничего не получится, — бросаю я ей, — ты просто в отчаянии и готова уцепиться за любую соломинку.

Нина, поднявшись на ноги, подходит ближе.

— Может, так оно и есть, — говорит она мрачно.

Испугавшись ее хмурого взгляда, невольно делаю шаг назад. Нина встречает мои маневры зловещим смехом.

— Сначала я подумала, что просто забыла, как нужно проходить через эту штуку, но сегодня я попробовала снова и поняла, что туннель сузился.

— Врешь ты все, — возражаю я неуверенно.

Нина совсем близко и смотрит на меня снизу вверх. Низко надвинутый капюшон куртки спадает назад. Ожидая увидеть распухшее от слез лицо и маниакальный взгляд, я с удивлением обнаруживаю, что выглядит она безупречно — кожа хоть и бледная, но безукоризненно гладкая, а волосы аккуратно расчесаны и красиво уложены.

— Не веришь мне? — спрашивает она. — Ты же чаще меня ходишь туда-сюда... хотя, конечно, у тебя голова вечно занята не тем — еще бы ты заметил.

Гляжу на столб с сомнением. Действительно, оказываясь здесь, я вечно спешу. Кажется, с того момента, когда я впервые прошел через портал, чтобы найти Нину, прошло уже несколько лет. Но ощущение от первого прохода я помню ясно — несмотря на страх, достаточно было шагнуть внутрь и выйти с другой стороны, как через дверь. Почесав голову, пытаюсь вспомнить последние несколько проходов. Приходилось нагибаться и пролезать боком, иначе бы я застрял. Поняв это, прикрываю рот рукой, чтобы скрыть объявший меня ужас.

— Если эта штука закроется, — говорит Нина, указывая рукой в сторону столба, — ты не сможешь ходить на ту сторону к ней.

У меня окончательно портится настроение. Конечно, Нина говорит это лишь затем, чтобы разлучить меня с Вив — это ясно.

— Ты ненормальная, — произношу я, наклоняясь, чтобы она меня услышала.

Нина стискивает зубы и сжимает кулаки.

— Я наблюдала за тем, как ты вылезал оттуда пять минут назад — сам прекрасно понимаешь, что я права!

Развернувшись, я вновь направляюсь в сторону дома, но слова, брошенные Ниной вслед, заставляют меня замереть на месте.

— Машина была синяя... Тот водитель, что сбил тебя и скрылся с места преступления, был на синей машине... такой же, как у Вив.

Проходит немало времени, прежде чем смысл ее слов доходит до меня. Ясно представив себе Вив за рулем той машины, чувствую, как в теле сжимается каждая мышца. Так бывает, когда ждешь удара.

Видение настолько реалистично, что я не могу даже моргнуть, не то что закрыть глаза. Вижу струйку пара, в которую превратился вздох, вырвавшийся из моих легких. Поклубившись, она растворяется в холодном ночном воздухе. Я так напряжен, что приходится сделать над собой усилие, чтобы вдохнуть снова.

— Откуда ты это знаешь? — спрашиваю я.

— Потому что я сама видела, как это случилось. Я шла сюда, чтобы встретиться с тобой. — Одинокая слеза, выкатившись из глаза, стекает по гладкой щеке девушки. — К сожалению, я не успела.

По спине пробегает холодная волна, как от прикосновения привидения. Я пристально смотрю на Нину, стараясь проникнуть взглядом в ее мысли, но прочитать что-либо по ее лицу, как обычно, невозможно. Я жду хоть какого-то признака дрожи, который бы выдал ее, по которому я бы понял, что она лжет, но ожидание напрасно. Отвернувшись, смотрю на угол школы, пытаясь понять, может ли она быть в отчаянии настолько, чтобы придумать всю эту историю.

— Это ложь.

— Я не видела ее лица, только машину — но накануне она узнала о том, что ты ушел ко мне. Кам, она все знала...

— Заткнись!

Нина стоит, плотно сжав губы и не отрывая взгляда от меня. Я отворачиваюсь, чтобы не видеть ее лица и не смотреть ей в глаза.

— В понедельник будет судебное заседание... Я расскажу им то, что видела.

— Заседание? А что на нем будут разбирать? — спрашиваю я, резко поворачиваясь к ней.

— Они хотят понять, был ли это несчастный случай или нет, — отвечает Нина, тяжело вздыхая.

У меня дрожат руки. Я засовываю их в карманы, но это не помогает.

— Вив рассказала бы мне, если бы все было так серьезно.

— Ты думаешь? — спрашивает Нина, покачивая головой.

Отвернувшись, я смотрю в конец улицы, где мостовая теряется во тьме. Даже если Вив действительно сбила меня, это могло; произойти только случайно.

— Послушай, я не хотела тебе все это рассказывать, но если ты останешься, я боюсь, все может повториться.

Я сжимаю кулаки, чтобы не закричать на нее.

— Этого не будет, Нина, потому что я никогда не уйду от Вив к тебе! Заруби это себе на носу. Мы. Никогда. Не. Будем. Вместе.

— Я уже потеряла тебя однажды, — отвечает Нина срывающимся голосом. — И понимаю, что снова потеряю тебя. Но если я буду знать, что ты здесь, в безопасности, а она осталась на той стороне, со мной...

— Даже не пытайся нас разлучить.

— Черт возьми, Кам, — почти кричит Нина, топая ногой, — ты хотя бы что-то из того, что я сказала, услышал?

— Что ты обвиняешь Вив в убийстве? Ты к этому клонишь?

Приблизившись вплотную, Нина, выставив вперед руку, тычет пальцем мне в грудь.

— Ты сам пришел ко мне, чтобы сказать, что иногда тебе кажется, что ты не знаешь, как поведет себя Вив.

— Да, незадолго до того, как ты бросилась мне на шею.

— Иногда я забываю о том, какой ты ублюдок, по ошибке приняв тебя за него, — отвечает Нина, запрокинув голову назад. Я ударяю ногой по растущим справа от меня кустам. Поврежденное колено тут же начинает болеть, и я распаляюсь еще больше.

— Если портал закрывается, — говорю я, указывая рукой на столб на углу, — можешь быть уверена, я останусь на той стороне, с Вив, и как можно дальше от тебя.

Сказав это, я разворачиваюсь и направляюсь к дому.

— Нет! — кричит Нина, которая, судя по звуку шагов, бросилась вдогонку за мной. — Послушай, я не знаю, какой была твоя Вив. Может быть, она не была одержимой и не пыталась оградить тебя от посторонних, а может, меня просто не было рядом, и она держала себя в руках...

— Прекрати!

— Просто ты путаешь одну Вив с другой!

— Не смей о ней говорить! — кричу я, чувствуя, что на улице, во тьме, мой крик напоминает жалкий истерический писк. Я снова оглядываюсь на столб, туда, где раньше висела памятная доска.

— Мне жаль, — говорит Нина, увидев, куда я смотрю. Крепко обхватив себя руками, она вздыхает, глядя вниз, на мостовую. — Я не смогла спасти ему жизнь. Вот я и подумала, что смогу хотя бы спасти твою. Но мне никогда не везло. Второго шанса сделать что-то у меня ни разу не было.

Чувствую, что она смотрит на меня, но поворачиваться к ней не хочу.

— Я его правда любила, — тихонько говорит Нина, — и не важно, что ты думаешь.

Развернувшись, она идет к столбу. Я наблюдаю за тем, как она, нащупав вход в портал, вытягивает вперед руку, и та становится прозрачной. Повернувшись боком, Нина протискивается в сузившийся проход и исчезает в облаке зеленого света, так ни разу более не оглянувшись.

На углу темно и тихо. Так было всегда, и я понимаю, что вскоре так будет снова. Подойдя к тому месту, где исчезла Нина, я улавливаю легкий запах ее персикового шампуня. Вытянув вперед руку, наблюдаю за тем, как мои пальцы, став прозрачными, излучают зеленый свет. Пощупав край портала, который раньше был похож на дверь в вечность, окончательно убеждаюсь в том, что он превратился в небольшое окно, которое вскоре закроется.

«Машина была синяя...» — эти слова, сказанные Ниной, звучат в голове как эхо.

Глава тридцать первая

Сон, который я часто вижу, изменился. Я стою на перекрестке один. Как всегда, вокруг тихо, и я не могу сдвинуться с места. В какой-то момент внимание привлекает фигура человека, мечущегося в отдалении. Кто это? Нина? Она бежит ко мне, размахивая руками, но сколько бы ни бежала, находится все на том же расстоянии. Я пытаюсь позвать ее, но говорить не могу. Повернувшись в другую сторону, вижу надвигающееся на меня массивное синее тело, слепящее меня лучами белого света.

Проснувшись, долго ворочаюсь, глядя в темное небо через открытое окно. Удивившись тому, что не закрыл его, встаю и сдвигаю раму вниз. Лоб покрыт испариной, и я вытираю его краем футболки. Я весь мокрый. Переодев трусы, снова заворачиваюсь в одеяло, но ни расслабиться, ни уснуть не могу. Так бывает всегда, когда меня посещает этот сон.

Никогда не спрашивал Вив или Нину об обстоятельствах его гибели — они казались очевидными. Человек, сбивший его, испугался и скрылся с места преступления — я решил, что его так и не нашли.

А теперь даже боюсь думать об этом, особенно вспомнив, как Вив призналась, что жалеет о каких-то неизвестных мне грехах... Кроме того, иногда мне кажется, что она хочет убежать из своего мира, а ее ревность, возможно, тоже вызвана страхом. Но кто станет винить ее за это? Он погиб, и это был ужасный несчастный случай.

Как может Нина утверждать, что это было не так?

Вечером в наступившей темноте я, подойдя к столбу, прячусь в тени кустов, чтобы проверить, не следит ли кто-нибудь за мной. В такой важный момент нельзя полагаться на авось. На сегодня был назначен футбольный матч, но он, слава богу, уже закончился.

С севера пришла волна арктического воздуха и принесла с собой настоящий мороз. Такое впечатление, что даже внутри легких воздух не согревается и там при дыхании образуются кристаллы льда. Сердце бешено колотится, пока я шарю в воздухе рукой в поисках прохода. Увидев, как рука начинает испускать знакомое зеленое свечение, я радостно выдыхаю. Неужели я иду туда в последний раз? Вернусь ли я домой вообще, и будет ли со мной Вив? Нет, лучше об этом не думать.

Ощупывая правой рукой края прохода, стараюсь оценить его размеры. Похоже, со вчерашнего дня он еще уменьшился, но точно сказать невозможно. Странно, что я сам этого не замечал, пока Нина мне не сказала. Прежде чем протиснуться внутрь, я оглядываюсь еще раз, но ее нигде не видно. И правильно: если она не хочет неприятностей, лучше ей не появляться здесь, в частности, когда мы будем возвращаться назад. Я решил, что поговорю с Вив и узнаю, что ей известно об аварии, а потом мы вместе вернемся на мою сторону и останемся здесь.

Просунув сначала одну ногу, я, присев на корточки и задержав дыхание, с некоторым трудом пролезаю на другую сторону, впервые порадовавшись тому, что моя мускулатура существенно уменьшилась по сравнению с тем, что было два года назад. Постояв немного и подождав, пока прекратится воздействие электрического тока, которое, кстати, на этот раз оказывается на удивление непродолжительным, оглядываюсь в поисках посторонних. От холода зуб на зуб не попадает. Такое впечатление, что на этой стороне мороз еще сильнее. Здесь так же мрачно, темно и одиноко, как и в том мире, из которого пришел я — и который вскоре станет нашим с Вив единственным домом. Вскоре мы будем жить на одной стороне, не деля миры на мой и ее. Мы будем вместе, и так будет всегда.

Где же я буду ее прятать?

На соседней улице кто-то заводит автомобиль, и звук двигателя заставляет меня очнуться.

Сжавшись и приготовившись бежать, прислушиваюсь, но непохоже, чтобы автомобиль ехал в мою сторону. «Машина была синей...» — снова вспоминаю я с содроганием. Эти три слова преследуют меня с того момента, когда Нина рассказала, как стала свидетельницей его смерти. Неизвестно еще, что он на самом деле делал на углу посреди ночи. Вив признает, что я — то есть он — оставил ее и ушел к Нине, а Нина утверждает, что на углу он дожидался ее...

Не может быть, чтобы за рулем той машины была Вив. Это был какой-нибудь пьяный водитель. Чаще всего именно они, сбив кого-то, скрываются с места преступления.

Ветер продувает куртку, заставляя меня ёжиться от холода.

«Тот водитель, что сбил тебя и скрылся с места преступления, был на синей машине...»

Необходимо поговорить с Вив. Немедленно.

К тому времени, когда передо мной возникает желтый свет, льющийся из окна спальни Вив, я уже едва могу сжать в кулак замерзшие пальцы, чтобы постучать в стекло. Воздух настолько морозный, что я кашляю, когда он попадает в легкие, но рама приподнимается в ответ на стук, и Вив выглядывает на улицу.

— Ух ты! Холодно! — говорит она, обхватив себя руками.

Увидев ее, я тут же обо всем забываю. Хотя на улице холодно, Вив одета в красные шорты и обтягивающий топик того же цвета, не скрывающий практически ничего. Я дышу на руки, но, похоже, все бесполезно: кровообращение остановилось навсегда.

— Привет... — беспечно говорю я, обращаясь к ее декольте.

— Иди к двери, — говорит Вив, смеясь. — Я тебя там встречу.

Она отходит от окна, а я, не видя ее, я возвращаюсь к мыслям, посетившим меня на углу у школы.

Иду вдоль стены дома к входной двери. Вив, придерживает ее, чтобы впустить меня, и я поспешно захожу внутрь. Она берет мои замерзшие руки в свои и ведет в гостиную, к яркому огню, горящему в камине.

Пока Вив растирает мои замерзшие пальцы и дышит на них, я смотрю на нее. Как Нина могла подумать, что Вив способна на убийство?

— Ну как, уже лучше? — спрашивает она, снимая с меня куртку. — А где же твои вещи?

Я еще недостаточно отогрелся, чтобы начать думать быстро, и не успеваю ответить Вив.

— Ты не принес с собой зубную щетку и пижаму? — продолжает она. — Будешь спать голым?

— Я не думал, что понадобится так много... всего, — говорю я, думая о том, что, если начать разговор издалека, она, возможно не испугается. Сажусь на диван и приглашаю ее присесть на колени. От Вив пахнет великолепно.

Длинные гладкие ноги будоражат рассудок. Я с трудом отрываюсь от созерцания и, поморгав, чтобы сфокусировать взгляд, смотрю на нее. Боже, как же трудно думать!

— Ты вроде бы говорила, что утром придет адвокат, чтобы проверить, что здесь и как?

— Все под контролем, — отвечает Вив, проводя пальцем вдоль воротника футболки, от чего в том месте, где палец касается обнаженной кожи, возникает ощущение, похожее на боль от ожога. Я чувствую, как разбегаются мысли. — О, кстати, я стащила упаковку пива из папиных запасов в гараже...

Вив вскакивает и убегает из гостиной прежде, чем я успеваю ее остановить. Я сижу, потирая лоб рукой. Нужно было сразу переходить к делу, как только я вошел. Через несколько се­кунд Вив снова появляется в гостиной с двумя открытыми банками пива в руках.

— Может быть, пойдем... в мою комнату?

Я смотрю в коридор за ее спиной, где находится дверь в ее спальню, представляя себе нежное постельное белье розового цвета и фотографии на стенах. Приходится напомнить себе, что там висят не те фотографии, к которым привык я, — на них другие лица, и события запечатлены не те, в которых участвовал я. Снимок, сделанный во время школьного бала, висит прямо над кроватью.

— Мне и здесь неплохо, — поспешно говорю я. — Может быть, позже?

— А... отлично, — говорит Вив, садясь рядом со мной и передавая мне банку с пивом.

— За второй шанс, — говорит она.

— За второй шанс, — эхом отзываюсь я, быстро глотая горькое некрепкое пиво. — Вив, я...

— Тсс...

Ее пальцы ползут вверх по моему бедру к поясу, и Вив начинает целовать меня в шею, поднимаясь выше, к губам. Я закрываю глаза и отключаюсь, наслаждаясь привкусом вишневой помады на губах.

Нужно бы попросить ее остановиться — так и сделаю, — но через секунду. Сколько месяцев я мечтал об этом? Откинувшись на спинку дивана, я глажу ее сначала по волосам, затем по плечам, наслаждаясь прикосновением к шелковистой гладкой коже. Ее запах окутывает меня, как облако, утешая и заставляя забыть обо всем. Он такой знакомый и теплый. Думаю, до этого момента я не понимал по-настоящему, что это такое — жить без нее.

Вив меняет позу, и угол подлокотника врезается мне в бок. Я стараюсь не обращать на это внимания. Вив поднимает голову, улыбается и тянется к пряжке на ремне джинсов. Глубоко вздохнув, стараюсь ни о чем не думать. Похоже, это всё-таки случится. Что ж, поговорим, потом.

Вив ложится мне на колени, поместив большую часть веса на больную правую ногу.

— Ой! — не выдержав боли, вскрикиваю я и рефлекторно дергаю ногой, сбрасывая Вив на пол с такой силой, что она чуть не прикусывает язык. Поднявшись с пола, она отползает к дальнему концу дивана, глядя на меня широко раскрытыми глазами.

Не смея взглянуть ей в лицо, я, сожалея о своей несдержанности, смотрю на край ее шортиков и вздыхаю.

— Да что с тобой? — спрашивает Вив.

— Этот свет... — говорю я, — окно на ту сторону... в общем, эта штука, не знаю, как ты ее называешь... она уменьшается.

— Какая штука? — спрашивает Вив, хмурясь.

— На углу... Вив, мы больше не сможем ходить туда-сюда.

Вив выпрямляет спину: очевидно, смысл моих невнятных объяснений дошел до нее.

— О чем ты говоришь? Конечно, сможем.

— Еле пролез сегодня, — говорю я, качая головой. Глаза Вив расширяются от ужаса.

— Но почему?

— Я не знаю!

Она спрыгивает с дивана, уронив подушку.

— Тогда надо скорее идти!

В животе появляется неприятное чувство, будто кто-то завязал мои кишки узлом. Она права — мы должны идти немедленно, но...

— Мы пойдем, Вив, но…

— Почему ты мне сразу не сказал? — Вив бросается в прихожую, останавливается и, повернувшись, бежит назад ко мне. — Нельзя, чтобы оно закрылось прежде, чем мы пройдем! — говорит она, произнося слова скороговоркой. — Мне нельзя здесь оставаться. Нужно идти!

— Я не знал... — говорю я, стараясь собрать обрывки мыслей, рассеянные в царящем в голове тумане. — Вив, мы не можем пойти сейчас.

Отбросив прилипшую к уголку губ прядь волос, Вив смотрит на меня с удивлением и отвращением, словно у меня голова повернута назад. Она стоит на месте, тяжело дыша и время от времени оглядываясь на входную дверь.

— Почему?

Облизав пересохшие губы, я, не отрываясь, смотрю на нее. Край топика задрался, приоткрыв часть животика прямо над поясом шорт. Нет, я так не могу. Тело готово сдаться вопреки всем доводам разума.

— Ты уже не сможешь вернуться сюда, это же ясно, — говорю я торопливо, — а родители и друзья подумают, что...

— Ты шутишь? — спрашивает Вив, перебивая меня.

— Нет.

Вив поднимает глаза к потолку и проводит рукой по коротким, аккуратно уложенным кудрям. Затем закрывает глаза и, судя по лицу, старается успокоиться и дышать ровнее. Выпрямившись, она возвращается и садится рядом со мной на диван.

— Кам, Сколько еще раз я должна это сказать? — говорит она, взяв меня за руку. — Мне все равно.

Узел в животе от ее прикосновения затягивается туже. Вив говорит спокойно, но в ее глазах я вижу непреклонную решимость.

— Я знаю, просто подумал...

— Я что, не нужна тебе? — спрашивает она тихо.

От этих слов по рукам бегут мурашки,

— Что ты! Конечно нужна!

— Тогда зачем ты это говоришь? — спрашивает она, нежно водя пальцем по моей ладони, продолжая цепко удерживать ее второй рукой. Заглянув в ее глаза, я вижу в них непреклонный стальной блеск. — Ты что, хочешь вернуться туда без меня?

— Нет, что ты, — говорю я, пожимая ее руку и стараясь оставаться спокойным, хотя голос выдает мое паническое настроение. — Я просто не хочу, чтобы ты потом жалела.

— Жалела? — переспрашивает Вив, продолжая сжимать мою руку все сильнее и сильнее. — А ты о чём-то жалеешь?

«Машина была синяя...»

Эти слова всплывают в памяти в самый неподходящий момент. Заставляю себя опустить глаза, чтобы Вив не прочла по ним мысли. Положив ее руку на колени, смотрю на длинные тонкие пальцы с аккуратно подстриженными и опиленными ногтями. Эти руки не могут убивать.

Потом я представляю себе, как она сидит, вцепившись в руль побелевшими пальцами.

— Вив, — осторожно начинаю я, — мне известно, что случилось той ночью.

Я сказал это вслух, и слова как будто зависли в воздухе между нами. Ход за Вив — она должна либо опровергнуть сказанное мной, либо подтвердить.

— Не понимаю, о чем ты. — Отстранившись, она вскакивает с дивана и отходит в другой конец комнаты. Взяв сигарету из отцовской пачки, лежащей на столе, она не закуривает, а вертит ее в руке. — Это Нина тебе что-то сказала? Она лжет, она сумасшедшая...

— Мне... просто нужно разобраться, — заикаясь, говорю я. — Прошу тебя...

Вив награждает меня долгим тяжелым взглядом и, взяв со стола коробок, закуривает, дважды чиркнув спичкой. Затянувшись и встряхнув кудрями, она, подбоченившись, разглядывает свою руку.

Стряхнув с нее соринку, которую видит только она, Вив медленно, крадучись, подходит к дивану, садится рядом и закрывает глаза.

— Он не хотел понять, — говорит она, открывая глаза и проводя рукой сначала по моей шее, затем по груди. — Мне так нравится тебя касаться...

Сердце бешено стучит, грозя проломить ребра, но тело остается холодным. Хочется накричать на нее, заставить сказать что-то еще в оправдание. Не может быть, чтобы все было так, как она говорит... нет, это не так.

— Значит, — говорю я, с трудом справляясь с голосом, — ты это сделала...

— Он сам не знал, чего хотел, — отвечает Вив хрипло. — А она пыталась увести его у меня.

Узел в животе затягивается так сильно, что, кажется, кишки вот-вот порвутся. Даже не знаю уже, о ком она говорит — о нем или обо мне, но, похоже, это уже неважно. Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.

Раздавив сигарету в пепельнице, она подбирается ближе и обхватывает меня руками за талию. Тело, ставшее деревянным, не реагирует на прикосновение ее рук. Она проводит пальцами по моей руке, по шее, гладит волосы, как будто удивляясь тому, что я рядом. Повернув голову, я смотрю в лицо, которое так хорошо знаю, и вижу глубокие карие глаза, полные губы и брови, выгнутые красивой дугой. Я могу распознать любое чувство, пробегающее по нему — будь то страх, сомнение или нежность. Но сейчас, глядя в ее глаза, я понимаю, что сидящий рядом со мной человек мне незнаком. Меня начинает тошнить; каждый вдох дается с трудом. Радость, которую я ощутил, увидев ее впервые после гибели, давшая мне надежду на будущее, исчезла без следа. Сжимая кулаки, чувствую, как боль от усилия передается в каждую одеревенелую мышцу, поднимаясь выше, распространяясь вширь и отдавая ломотой в костях.

— Кам?

— Она бы никогда не поступила так со мной... — шепчу я.

— Если любила тебя так же сильно, как я, сделала бы то же самое, — говорит Вив с ледяным спокойствием. — Чтобы никому тебя не отдавать.

Я не могу ни пошевелиться, ни ответить.

Вив резко отстраняется.

— Но это не важно! Не сейчас! Мы пойдем на твою сторону и начнем все сначала. Таити, Кам! Мы забудем обо всем, как будто ничего не было! — кричит она срывающимся голосом. — Ты же уже бросил футбол, а я так этого хотела. Никто не будет нам мешать. Только ты и я, и никого больше...

Я закрываю глаза.

— Потому что раз у меня есть ты, а у тебя — я, нам больше никто не нужен?

— Да!

Открываю глаза и часто моргаю, чтобы восстановить зрение. Все эти места, которые мы мечтали посетить, наши мечты — вся наша жизнь ушла, так и не начавшись. Поднявшись с дивана, я направляюсь к выходу.

— Постой... куда ты? — спрашивает Вив, бросаясь за мной. — Кам!

Я открываю дверь, и ворвавшийся в дом ледяной вихрь бьет прямо в лицо. Я ничего не чувствую, но по тому, как Вив, вскрикнув, пытается закрыть дверь, можно понять, что ветер холодный.

— Кам, холодно! — восклицает Вив, обхватывая себя руками в бесплодной попытке прикрыть свое чувственное и такое опасное для меня тело. — Закрой дверь и помоги мне собраться!

Видя, что она не понимает, качаю головой. Отодвинув ее в сторону, я выхожу на улицу.

Неожиданно понимаю, что ничего не чувствую. И дело тут не в том, что услышанное потрясло меня: я отчаянно боюсь. Выхожу на крыльцо, и Вив выскакивает вслед за мной, вися на моей руке.

— Куда ты идешь? Кам, пойдем в дом! Пожалуйста... — рыдая, просит она. — Кам, прошу тебя, пожалуйста... это был несчастный случай, я пыталась затормозить...

И Вив бежит по улице босиком. Она пытается удержать меня, упираясь пятками в землю, но я стремлюсь вперед и тащу ее за собой. Она плачет, а я хочу только одного — чтобы она отпустила меня. Я много раз представлял себе, как иду с ней под руку, но эта сцена никогда не вы­глядела так, как сейчас. Кое-где в окнах горит свет, выхватывая из пустоты фрагменты мостовой с кружащимися над ней снежинками.

— Прости меня, — рыдает Вив.

Я тоже чувствую, как подкатывают слезы, но, вырвав руку, отбрасываю Вив в сторону. Она падает.

Лежа на земле, она похожа на тряпичную куклу. Смотрю на нее и чувствую, что видеть ее не могу.

Я разворачиваюсь и бросаюсь прочь что есть сил.

Глава тридцать вторая

Мне казалось, что я бегу к школе. Вроде бы вокруг те же дома, и улица мне знакома, но, очевидно, я перенапряг зрение, так как при попытке приглядеться картинка расплывается. Стараясь не обращать на это внимания, продолжаю двигаться вперед. В воздухе кружатся мелкие снежинки. Куртку я оставил в доме Вив и конечно же возвращаться за ней ни за что не стану. Спрятав руки в рукава, прислушиваюсь к грустному ритму, который выбивают подошвы моих башмаков.

Нина была права.

Эта мысль пробивается сквозь шум ветра и стук подошв по мостовой единственной ясной пронзительной нотой. Но с этим уже ничего не поделаешь. Нужно возвращаться домой — не могу же я остаться в мире, где все считают меня мертвым.

Выйдя на знакомый угол, понимаю, что попал не туда, куда шел. Всматриваюсь в надпись на указателе, пытаясь понять, куда я попал и далеко ли еще идти, но разобрать удается только одно слово: Дженеси.

В глаз попадает случайная снежинка. Выругавшись, я зажмуриваюсь и пытаюсь растопить ее горячими слезами. Поморгав, понимаю, что путь, на который я вступил, впервые за всю ночь ясен и понятен.

В окне спальни Нины на втором этаже мерцает голубой свет телевизора, и он кажется мне теплее и ярче любого огня. Понятия не имею, сколько времени, но кто-то там, наверху, не спит.

Нажав кнопку, слышу внутри дома громкий мелодичный звонок, и приглушенный звук телевизора, доносящийся сверху, практически в ту же секунду стихает. Голубой свет в окне продолжает мерцать. Заставить себя не опускать глаза у меня не хватает духу, и я, потупившись, стою у двери, пока за ней не раздается скрежет засова, который открывает чья-то рука. Ручка поворачивается, и я, затаив дыхание, жду появления того, кто стоит за дверью.

Увидев меня, Нина замирает на месте, не говоря ни слова, и, не отрываясь, смотрит на меня. Так было в первую нашу встречу, когда мы увидели друг друга сквозь призму зеленого света. Только на этот раз она уже не считает меня ожившим мертвецом.

Мне приходит в голову, что Нина, повстречавшись со мной там, на углу, должно быть, испугалась не меньше, чем я.

— Ты права, — говорю я. — Это была Вив.

Нина прикладывает руку к губам. Я стою на крыльце, в изнеможении привалившись к дверному косяку, без куртки. Трудно даже представить, какое у меня сейчас лицо.

— Кам, какой ужас! — восклицает она, делая шаг вперед и протягивая ко мне руки. Но я отстраняюсь, и Нина, опомнившись, возвращается на место. — Что случилось?

Стараясь сдержать эмоции, я крепко сжимаю челюсти и киваю ей, показывая, что все хорошо и волноваться не стоит. Заставить себя смотреть ей в глаза я не могу. Нина распахивает дверь.

— Заходи скорее, — говорит она, — на улице снег.

Я вхожу и закрываю дверь.

— Тебе нужно согреться. Сейчас я принесу одеяло и поставлю чайник.

Прислонившись спиной к закрытой двери, я молча качаю головой.

— Нет, мне нужно идти.

— Да, — соглашается Нина, склоняя голову, — нужно.

Наши взгляды наконец встречаются, и я внутренне сжимаюсь, готовясь увидеть в ее глазах осуждение и презрение, но, к удивлению, ничего этого во взгляде Нины нет. Ни упрека, ни укора, ни желания сказать «вот видишь, а я что тебе говорила». Я не вижу в ее глазах ни малейшего желания унизить меня или заставить просить прощения за то, что она была права, а я нет. Ничего такого, что наверняка читалось бы во взгляде Вив. Ничего, кроме искреннего сочувствия ко мне в ее светло карих глазах.

— Я решил, что должен по крайней мере извиниться.

— Не стоит... — говорит она. — Ты мне ничего не должен.

Не зная, что еще сказать или спросить, поднимаю руку вверх, указывая на потолок.

— Оуэн спит?

Нина, обернувшись, смотрит на лестницу и берет меня за руку. Стараясь не шуметь, мы поднимаемся на второй этаж. Оказавшись в коридоре и вспоминая первое утро, проведенное в этом доме, чувствую, как по коже бегут мурашки. Приложив палец к губам, Нина заглядывает в приоткрытую дверь. Я тоже осторожно просовываю голову в комнату Оуэна и вижу, что он лежит на кровати поверх одеяла и спит. На полу стоит полупустая миска с попкорном.

— Мы смотрели «Вспоминая Титанов», — шепчет Нина.

— Извини, — говорю я тихонько, — я не хотел вам мешать.

Покачав головой, Нина медленно направляется в свою комнату.

— Фильм давно закончился, просто я не хотела будить Оуэна и оставила его там, где он уснул.

— Хороший фильм, — говорю я, чувствуя, как дергается уголок губ, — а из Оуэна через несколько лет выйдет отличный квотербэк.

Нина мягко улыбается в полутьме коридора.

— Думаешь, он сможет играть?

— Если его поддержать, то да, — говорю я, встретившись с ней взглядом и снова опуская глаза.

Нина крепче сжимает мою ладонь, и я осознаю, что все это время держал ее за руку. Хочу что-то сказать, но в этот момент Нина включает свет в своей спальне.

Проходит несколько секунд, прежде чем глаза привыкают к яркому свету, и даже когда зрение возвращается, я не сразу понимаю, что изменилось. Со всех стен на меня смотрят вурдалаки и чудовища. У шкафа висит изображение Твари из Черной Лагуны. Над столом — афиша к «Психо» Альфреда Хичкока, а над кроватью — постер к «Маске Сатаны». Все афиши из стопки, которую я видел в шкафу, красуются на стенах, а с ними и несколько новых, к фильмам, которых я не знаю.

— Мне всегда нравилась «Запретная планета», — говорю я, любуясь картинкой, висящей у двери.

— Я знаю, — отвечает Нина, складывая руки на груди и смеясь.

Развернувшись, оглядываю спальню. Кровать, как всегда, безукоризненно заправлена, нигде не пылинки. Но теперь комната сверкает всеми цветами радуги. Она словно ожила, вернее, ее оживили, если это определение уместно по отношению к фильмам ужасов, чудовища, глядящие со всех стен.

— Почему ты решила их развесить?

— Не знаю. До того, как я снова встретила тебя, мне было очень плохо. Это состояние началось, когда умерли родители, и возобновилось, когда погиб ты. Мне казалось, что жизнь — это тяжелая болезнь, которую нужно превозмогать. А потом я пересмотрела несколько фильмов из тех, на которые мы с тобой ходили, и поняла, что нужно относиться к ней с большим оптимизмом, — отвечает Нина, с улыбкой глядя на висящие чуть ли не вплотную друг к другу красочные афиши. — К тому же их не любит тетя Кэр.

Я изучаю комнату, стараясь запомнить ее такой, какой она стала теперь. На полке стопка дисков с фильмами, расставленными в алфавитном порядке — и к каждому из них есть афиша.

— Жаль, нельзя посмотреть хотя бы один из них с тобой, — говорю я, глядя на фотографию, прикрепленную к зеркалу. На ней мы с Ниной, на озере.

— Я снова буду тосковать по тебе, — говорит Нина, увидев, куда я смотрю.

Я незаметно изучаю ее, чтобы образ глубже врезался в память: гладкие волосы цвета потемневшей меди, бледное лицо, карие глаза, полные нежности и грусти. Протягиваю руку, чтобы погладить ее по щеке, и вижу, как лицо меняется и на нем появляется выражение кротости и умиротворения. Мы обнимаемся, и я чувствую себя совсем не так, как совсем недавно чувствовал себя в объятиях Вив.

Близость Нины утешает меня, внушая спокойствие. Кладу голову ей на плечо, вдыхая свежий запах волос. Она гладит меня по спине, и мы стоим молча, прижавшись друг к другу.

— Кам, я... — решается нарушить молчание Нина. Она поднимает голову, и я, чуть отстранившись, смотрю на нее. Мы почти касаемся друг друга губами. Я смотрю ей в глаза, не решаясь поцеловать, и хотя между нами буквально несколько сантиметров, кажется, будто мы смотрим друг на друга из разных вселенных. Я нарушаю границу первым и спустя мгновение касаюсь ее горячих губ, источающих чудесный аромат, похожий на запах чая с едва заметной примесью меда.

Нина прерывает поцелуй первой.

— По крайней мере, — говорит она, — на этот раз мне представилась возможность попрощаться.

Я понимаю, что остаться не могу. Кивнув Нине на прощание, разворачиваюсь и иду к двери.

— Давай я тебя провожу, — просит она.

— А как же Оуэн? — спрашиваю я, обрадовано кивая в ответ на ее предложение.

Нина на цыпочках пересекает коридор и заходит в комнату брата. Укрыв его одеялом, она подходит к телевизору, по которому показывают что-то вроде «Магазина на диване», и включает звук почти на минимальном пределе слышимости.

— Жаль, что он спит, — говорит Нина, — ему бы наверняка захотелось попрощаться.

— Может, оно и к лучшему, — отвечаю я, касаясь ее плеча, — а то подумал бы, что я ему снюсь.

Когда мы спускаемся с лестницы, я, подойдя к двери, выглядываю наружу.

— Там все еще снег идет.

— А ты не замерзнешь? — спрашивает Нина.

Почувствовав, как холод проникает под футболку, я закрываю дверь.

— Я оставил свою куртку не там, где нужно.

— Подожди-ка.

Нина поднимается по лестнице и ненадолго исчезает в глубине дома. Вскоре она возвращается с большой красной толстовкой с капюшоном в руках. Она украшена логотипом нашей команды, а на спине красуется большая белая надпись «Пайк». Под надписью цифра пять — мой номер.

— Больше у меня ничего, что подошло бы тебе, нет, — говорит Нина. — Забери ее.

— Не помню, чтобы у меня была такая, — замечаю я, надевая толстовку через голову. — Ты точно готова с ней расстаться?

От толстовки исходит ее запах. Нина смущенно кивает и принужденно улыбается.

— Она тебе больше подходит по размеру.

Погода на улице хуже некуда, но мы все равно не торопимся.

Я все время думаю о том, что нужно что-то сказать, но все, что приходит в голову, кажется слишком тривиальным. Какой смысл при таких обстоятельствах говорить о школе, о будущем или о чём-то еще в этом роде? Что еще можно сказать, кроме слов прощания?

Когда мы подходим к школе, снег идет уже не так густо. С неба лишь изредка падают одинокие грустные снежинки. Повернув налево, мы оказываемся на знакомом углу. Свет уличного фонаря образует на припорошенной снегом мостовой четко очерченный круг. Я резко останавливаюсь, и Нина замирает рядом. Руки, лежащие в карманах толстовки, вспотели, болит нога. Да и не только нога, все остальное тоже. Даже глотать трудно.

— Я ничего не могу понять.

— О чем ты? — спрашивает Нина шепотом.

— Как все это могло произойти?

Нина медленно качает головой.

— Не знаю, может, в движении Вселенной случился какой-то сбой. Ты тосковал по ней, она — по тебе, — говорит она и, сделав паузу, продолжает: — И я по тебе тосковала.

— Но должно же быть этому какое-то разум­ное объяснение? Иначе какой в этом смысл?

Я смотрю вперед, вспоминая все, что случилось за последние дни. Пройти сейчас через портал — значит оставить все позади, хорошее и плохое, все исчезнет без следа. Нина берет меня под руку, а я, вынув ладонь из рукава, пожимаю ее теплую ладонь.

— Может, он не закроется, — говорю я.

Нина, сжимая руку, смотрит мне в глаза, но ничего не отвечает.

На угол мы выходим вместе.

Ночь холодна. Тишину нарушает только звук наших шагов. Я смотрю на ноги, стараясь не думать о том, как близка цель нашей прогулки. Неожиданно черные ботинки Нины замирают на месте, а пальцы крепче сжимают мою руку.

— Что случилось? — спрашиваю я, поднимая глаза.

Она не отвечает. Отпустив меня, Нина медленно приближается к столбу. По тому, как она поводит головой из стороны в сторону, ясно, что она что-то ищет или прислушивается.

— Что, Нина? — спрашиваю я снова, уже поняв, что именно она услышала.

Я поворачиваюсь как раз в тот момент, когда из-за угла на бешеной скорости появляются два ярких круглых огня автомобильных фар. Машина скользит в заносе по припорошенной снегом мостовой и, снова встав на курс, летит прямиком на Нину. Когда автомобиль оказывается в круге света, я вижу, что он тёмно-синий.

Пулей преодолев расстояние, отделяющее меня от Нины, я делаю попытку столкнуть ее с траектории полета тяжелого тела, но она выставляет вперед руки, пытаясь оттолкнуть меня. Фары приближаются с неумолимой скоростью. Мотор ревет так, что я не слышу не только Нину, но и свои собственные мысли. Драгоценные моменты потеряны, и остается только загородить девушку своим телом и упереться в землю ногами в ожидании удара.

Раздается душераздирающий скрип шин, и сердце останавливается. Наступает мертвая тишина.

Ноги обдувает поток горячего воздуха. Хромированная решетка машины Вив находится в нескольких сантиметрах от моих колен, а свет фар режет меня пополам. Открыв глаза, я, сощурившись, смотрю на гладкий капот машины, радуясь тому, что сердце по-прежнему стучит в груди. Из окна водительской двери высовывается женская головка с короткими волосами.

— Уйди с дороги, Кам.

— Нет, — говорю я, чувствуя, как на щеке тает одинокая снежинка.

Вив ударяет кулаком по рулю.

— Немедленно садись в машину.

— Нет, — отвечаю я, прислушиваясь к учащенному дыханию Нины за спиной.

Раздается скрежет открываемой двери. Кузов наклоняется, и свет фар движется по моим коленям вверх-вниз. В ярко освещенном пространстве перед решеткой радиатора появляется стройная женская фигура. Вив переоделась — теперь на ней джинсы и свитер. В глазах, отражая свет фар, сверкают слезы.

— Пожалуйста... пойдем со мной, — просит она срывающимся голосом. — Нужно пройти на ту сторону, пока еще есть время.

По щеке стекает слеза, и я чувствую, что долго не выдержу: часть души все еще отдана ей, даже после того, что случилось.

— Вив, я ухожу без тебя.

Она останавливается и, прищурившись, смотрит сначала на меня, потом на Нину, медленно прикрывая рукой губы.

— С ней?

— Нет, — отвечаю я, качая головой. — Один.

— Я с тобой.

Смотрю на столб, стоящий на углу. Вив, обернувшись, смотрит туда же.

— Но ты же вернулся ко мне, — говорит она сквозь слезы.

— Нет, не вернулся, Вив, — отвечаю я, поворачиваясь к ней. — Я — не он.

Она хватает меня за руку.

— Мне все равно, я просто хочу пойти с тобой. Пожалуйста... У меня здесь ничего не осталось...

Я вырываю руку. Она продолжает хвататься за меня, но постепенно мне удается ее пересилить. Смотрю на ее мягкие кудрявые волосы — снег уже успел припорошить их. Глаза Вив похожи на два темных глубоких колодца. Она, покачиваясь, стоит на краю тротуара, и кажется, легкий ветерок может опрокинуть ее. Я вспоминаю всю цепочку событий, в результате которых мы все встретились здесь, на углу, стараясь представить все возможные варианты окончания этой ночи. Я очень хорошо знаю Вив и понимаю, что она жалеет о содеянном — до определенной степени, конечно. Не сомне­ваюсь, она убила его именно по той причине, которую назвала — потому что слишком сильно любила.

— Отпусти.

В течение нескольких секунд Вив продолжает смотреть на меня с недоверием, но в конце концов лихорадочный огонек в ее глазах гаснет и рука, цепляющаяся за мой рукав, опускается. Она разворачивается на месте и, не оглядываясь, уходит в машину. Двигатель оживает с ревом, от которого у меня снова на миг останавливается сердце. Фары разгораются с новой силой, и я ничего не вижу, кроме ослепи­тельного света, и стою в полной прострации, ориентируясь лишь на слух, который подсказывает, что автомобиль слегка отъехал назад. В подтверждение этого поток горячего воздуха, только что обдувавший колени, слабеет. Замерзшая рука Нины касается моей, и я наконец перевожу дух, прислушиваясь к скрежету двигателя, работающего на холостых оборотах.

Цикличное постукивание механизмов вдруг прерывается, сменяясь ревом, вызванным резким нажатием на педаль газа, и автомобиль пятится назад, на мостовую. Я, не выдержав, вскрикиваю от радости.

Свет фар, скользнув по ногам, меняет направление, и я вижу едва различимое в темноте лицо Вив, сидящей за рулем. Ощутив облегчение, я начинаю дышать спокойнее, но в этот момент замечаю, что синий автомобиль движется не вперед или назад по улице, а по диагонали — к противоположному тротуару. Машина медленно пятится и останавливается у края мостовой, осветив бордюр красным огнем стоп-сигналов. В свете фонаря видно, как из глушителя вьется струйка дыма, как бывает, когда держишь между пальцев за­жженную сигарету.

— Что она делает? — спрашивает Нина. Я не успеваю ответить, потому что в этот момент рев мотора раздается снова, и автомобиль, буксуя, срывается с места. Он несется прямо на нас, и фары, работающие в режиме дальнего света, окончательно ослепляют меня и лишают возможности ориентироваться. Я даже не понимаю уже, откуда надвигается на нас опасность. Нина судорожно цепляется за мою руку и кричит.

Но автомобиль с ревом проносится мимо — близко, но все же не зацепив нас. Зрение восстанавливается лишь через несколько секунд. Я вижу заднюю часть машины, которую мотает из стороны в сторону. Вив, вероятно, промахнулась и теперь собирается повторить попытку.

Но едет она слишком быстро, и машина, очевидно, не слушается. Она несется прямо в столб.

Как в том страшном сне, начинаю кричать и сам себя не слышу. Стою и не могу оторвать взгляд от стремительно удаляющегося автомобиля. Сейчас будет столкновение, звон стекла, пожар. Но этого не происходит. Я слышу только легкий треск и вижу вспышку зеленого света.

Автомобиль задевает столб, лишается зеркала заднего вида и ломает растущие за столбом кусты. Пронесясь боком по лужайке, он вылетает на школьную автостоянку и, описав по асфальту плавную дугу, снова выезжает на улицу.

Я инстинктивно делаю шаг назад и тут же вспоминаю о том, что позади Нина, которая цепляется за меня. Я обнимаю ее и прижимаю к груди. Она, прикрыв рот рукой, смотрит на дорогу. Я прижимаю ее к себе еще крепче, следя за тем, как небольшая синяя машина, выехав со стоянки, поворачивает в другую сторону.

Глава тридцать третья

К земле примерзла обертка от шоколадного батончика. На столбе, покрытом слоем замерзшей грязи, свежая отметина в том месте, где об него ударилось боковое зеркало машины Вив. Кусты выглядят так, будто по ним прошло стадо бизонов. Подойдя к столбу, начинаю шарить в воздухе и довольно долго ничего не могу найти. Однако в конце концов где-то в полуметре от земли мои пальцы начинают испускать зеленое свечение. Я с облегчением перевожу дух. Нина делает вид, будто ее интересует то, что находится вокруг. Она с серьезным видом изучает камни, траву и то, что можно увидеть на горизонте, стараясь смотреть куда угодно, лишь бы не на меня. На ней та же теплая куртка с капюшоном, в которую она была одета, когда мы виделись с ней в этом же месте в прошлый раз и она пыталась предупредить меня насчет Вив. В памяти ни с того ни с сего всплывает фотография, на которой мы изображены вместе с ней. Та, на которой мы — то есть они, Нина и Кам, — стоят с этой дурацкой рыбой в руках теплым летним днем и смеются. С трудом верится в то, что та девушка на фотографии и Нина, стоящая передо мной в теплой куртке с капюшоном, — одно и то же лицо. При всем желании не могу заставить себя представить беззаботную улыбку на ее бледном осунувшемся лице.

— А что, если я останусь здесь? — спрашиваю я.

— Что? — удивляется Нина и подходит ближе, качая головой. — Нет, ты должен идти.

Мне никак не удается убедить себя в том же, хотя я знаю, что она права. Расставание с ней кажется мне горькой несправедливостью — ведь я только недавно начал по-настоящему ее понимать... и она так много сделала для того, чтобы я начал разбираться в своих желаниях. Заметив высвободившуюся из-за уха прядь волос, я осторожно заправляю ее назад.

— Может быть, ты пойдешь со мной?

Нина снова качает головой, грустно улыбаясь.

— Кто же позаботится о том, чтобы Оуэн стал квотербэком?

Вздыхая, поднимаю голову и гляжу в небо, с удивлением обнаруживая несколько звезд, подмигивающих сквозь плотную завесу облаков.

— Как думаешь, звезды здесь и там одинаковые? — спрашиваю я.

Нина, задрав голову, смотрит в небо вместе со мной.

— Думаю, они одинаковые… — отвечает она, — и вместе с тем другие. Как мы.

Я продолжаю смотреть на звезды, пока тучи не скрывают их. Опустив глаза, замечаю, что Нина смотрит на меня. Обычно по ее лицу трудно что-либо прочесть, так как в умении скрывать чувства ей нет равных, но сейчас я прекрасно понимаю, о чем она думает.

— Мне очень жаль, — говорю я.

— О чем ты? — удивленно спрашивает Нина.

— Мне жаль, что ты его потеряла, — говорю я тихо. — Я знаю, как это больно.

Нина пожимает мою руку, глядя мне в глаза с легкой тенью улыбки на лице.

— Он был частью моей жизни, жаль, что недолго. Но это было счастливое время.

—Мне кое-что непонятно... — говорю я, подходя чуть ближе. — Можно я тебя кое о чем спрошу?

Нина смотрит на меня, подняв брови, и пожимает плечами.

— Что означает эта надпись? В альбоме. «Ты спасла мне жизнь».

Нина, поджав губы, смотрит вниз.

— Не знаю, — отвечает она после паузы.

— Но у тебя же должны быть какие-то предположения, почему он написал эту фразу?

— К сожалению, не знаю, — говорит она, вздыхая и пожимая плечами. — Он написал это в тот вечер, накануне смерти. Я не видела ее, а потом было уже поздно. Мне так и не удалось его об этом спросить.

Я беру ее за руку, чувствуя потребность извиниться, что сказал ей в свое время грубость по поводу того, что написано в книге.

— Прости, я не знал.

— Когда у меня хорошее настроение, — говорит Нина, поднимая голову, — я думаю, что эта надпись имеет отношение к Вив. Он только-только с ней расстался и, возможно, понимал, каких неприятностей от нее можно было ожидать. А когда у меня на душе тяжело, я думаю, что это был знак мне. А я не разгадала его вовремя.

По ее щеке катится слеза, и я, обняв Нину, осторожно прижимаю ее голову к груди. Мне хочется оказаться на его месте, понять, что он хотел сказать, но в голову приходит только одно объяснение.

— Я не знаю, что имел в виду он, но мою жизнь ты спасла точно.

Мы стоим, обнявшись, вероятно, слишком долго, но когда Нина отстраняется, я с радостью замечаю на ее лице подобие бледной улыбки. Когда она смотрит на меня, кажется, я вижу в ее глазах легкую тень настроения, оставившего свой след на снимке, сделанном на озере. В них на миг мелькает солнце, радость и все хорошее, что было там и продолжает жить в ее памяти.

— Спасибо, — говорит она, целуя меня в щеку.

Мы одновременно поворачиваемся к столбу.

Но я еще не готов. Не могу я просто так уйти. Слишком рано.

— Ты еще не передумала ехать в Англию? В тот маленький городок, где родилась твоя мама? — спрашиваю я, желая хотя бы знать, что она будет делать, раз уж мне никогда больше ее не увидеть.

— Конечно — говорит Нина, — я не только поеду туда, но и буду там когда-нибудь жить.

Она кладет мне на плечо теплую ладонь, и я понимаю — пора.

— Скажи Оуэну, я буду за него болеть, — говорю я.

— Хорошо, — шепчет Нина.

Присев на корточки, пытаюсь измерить высоту и ширину отверстия, сквозь которое мне предстоит пролезть. Будет нелегко, это понятно сразу. Сев на землю, я сначала просовываю в портал одну ногу. Нужно сделать это сейчас, иначе мне уже не вернуться. Даже через ботинок ощущаю электрический разряд, отзывающийся на коже покалыванием. Поворачиваюсь на бок и просовываю в отверстие вторую ногу. По пояс мне удается пролезть сравнительно легко, но верхняя часть тела не проходит.

— Кофта задралась, — замечает Нина, садясь на колени рядом со мной. Ощупав тело рукой в том месте, где оно застряло, убеждаюсь, что она права.

— Она все равно мне велика, — говорю я, снимая толстовку через голову и продолжая протискиваться, но Нина останавливает меня.

— Возьми ее с собой, — просит она.

— Нет, — отвечаю я, качая головой. — Пусть будет у тебя. Кроме того, она не моя.

Пожав ей руку на прощание, я протискиваюсь внутрь с головой. Меня окружает знакомый зеленый свет. Нина ложится на землю, чтобы видеть меня.

— Ты уверен, что там есть выход? — спрашивает она встревоженно.

Я вытягиваю ногу, чтобы нащупать выход. В проходе слишком тесно, и ног не видно, но судя по тому, что покалывание в вытянутой вперед ступне ощущается меньше, чем в других частях тела, выход все-таки есть. Кроме того, под ногой у меня трава.

— Всюду хорошо, а дома лучше, — говорю я, протискиваясь дальше и постепенно вылезая наружу.

Когда в портале остается только голова, я смотрю на Нину. Ее лицо едва различимо сквозь светящийся зеленый фильтр. Так же выглядела она в тот вечер, когда мы встретились в первый раз.

Нина прикрывает рот рукой.

— Прощай, Кам, — говорит она, протягивая мне руку.

Мы оба лежим на земле. Я беру ее за руку и пожимаю, понимая, что это все.

— Прощай.

Тоннель сжимается вокруг моей головы. Стены давят так, что трудно дышать. Портал закрывается, а я еще внутри. Нужно срочно выбираться. Отпустив руку Нины, я выползаю из туннеля, извиваясь всем телом и потея, несмотря на холод, идущий от покрытой инеем травы. Лежа в кустах, я приподнимаю голову и вижу сквозь крохотное отверстие, похожее на форточку с матовым зеленым стеклом, Нину, машущую мне на прощание. Я машу ей в ответ. Вытащив руку из портала, я не успеваю даже вздохнуть, прежде чем он закрывается окончательно, и Нина исчезает.

Глава тридцать четвертая

Я нахожусь в забытьи, на границе сна и яви. В этой зыбкой реальности все просто замечательно до тех пор, пока в нее не проникают мои мысли. Я пытаюсь загнать их в подсознание и погрузиться в настоящий сон — без сновидений, глубокий, как обморок. Но ничего не выходит, и приходится открыть глаза.

В лицо мне бьет солнечный свет, и я щурюсь как человек, долго находившийся в подземелье. Сколько времени и какое сегодня число, мне неизвестно, так как я намеренно стараюсь не вести счет дням с того момента, когда закрылся портал. Судя по бьющим в окно лучам солнца, на улице день. Взглянув на телефон, я с удовлетворением понимаю, что сегодня воскресенье, а значит, вставать рано смысла нет. Натягиваю на голову покрывало, чтобы ничего не видеть.

Дверь в комнату открывается настежь, и на пороге появляется мама.

— На завтра назначен сеанс у миссис Саммерс, — заявляет она. — Нужно положить этому конец.

— Что? — спрашиваю я, привставая на кровати. — Мам...

Вид у мамы возбужденный. Она скрещивает руки на груди.

— Слушай, я не знаю, что произошло на этой неделе — все было так хорошо. Мне показалось, что ты наконец справился с мыслями о том, что случилось с Вив...

Если бы она только знала, думаю я, отворачиваясь к стене.

— Миссис Саммерс ждет тебя в четыре, Кам, — говорит мама и делает паузу. — Если хочешь поспорить — позвони отцу.

Доктор Саммерс сидит напротив меня, сложив руки на колене.

— Похоже, в школе дела у тебя пошли в гору. С отцом отношения тоже налаживаются. Я подумала, может, стоит поговорить о Вив?

Поерзав в кресле, смотрю на часы, но с начала сеанса прошло всего пятнадцать минут, а я, к сожалению, исчерпал запас безопасных тем. По правде говоря, я и сам мечтал поговорить с ней о том, как снова потерял Вив, но как это сделать, не показавшись безумцем, так и не придумал.

Упершись локтями в колени, я потираю виски, надеясь, что это поможет упорядочить мысли.

Вероятно, в физическом смысле слова Вив мне больше не нужна, но, очевидно, в отмщение она продолжает проникать в мои мысли. Такое впечатление, что во мне осталась какая-то ее часть, которая не желает из меня выходить. Или это часть моей души, отданная ей?

— Не то чтобы я не хотел о ней говорить... — начинаю я, лишь бы что-нибудь сказать.

Доктор Саммерс никак не комментирует мои слова, давая понять взглядом, что ожидает продолжения. Я мучительно стараюсь подобрать слова.

— Просто я не уверен, что наши с ней отношения всегда были такими, какими я их считал...

— Почему ты стал сомневаться в этом сейчас?

Я отворачиваюсь к окну. Этот вопрос и меня самого интересует, но не могу же я спросить, как один и тот же человек, живущий в двух мирах, может быть таким разным и — как я недавно понял — таким одинаковым. И в том, и в другом мире Вив была человеком с нестабильной психикой, но чрезвычайно преданным. Кроме того, она во что бы то ни стало желала получать то, что ей нужно.

Посоветовать мне бросить футбол после травмы было для нее естественным поступком. Для нее это была возможность стать для меня всем миром. Что мне непонятно, так это то, как там, в другом мире, я смог ей отказать. Кроме того, меня пугает, что Вив, погибшая здесь, и Вив, живущая там, в моем сознании, похоже, слились воедино, став одним человеком. Но мне уже никогда не узнать, как отреагировала бы моя Вив, если бы я поступил иначе.

— Я любил ее... и знаю, что она любила меня, — говорю я, не глядя в глаза миссис Саммерс. — Просто я много думал о том, как все было и как могло быть. Хотя это глупо, потому что я ничего не могу изменить.

— Да, будущее нельзя предугадать, — говорит миссис Саммерс, согласно кивая, — но не следует забывать и о том, что поступки, которые мы совершаем, влияют на него.

— Так как же мне тогда понять, правильно я поступаю или нет? — спрашиваю я, глядя на нее.

— Порой правильно и неправильно — это не те категории, которыми следует руководствоваться, — говорит она тихо. — Иногда нужно следовать зову сердца.

Глава тридцать пятая

В какой-то момент я решил, что самый лучший способ избавиться от неусыпной заботы матери — найти работу. По этой причине я и выхожу из торгового центра с пачкой визитных карточек в одной руке и несколькими стандартными бланками резюме в другой. Очевидно, все, кому нужна временная рабочая сила на День благодарения, уже нашли подходящих кандидатов, но в жизни может случиться все что угодно, и работодатели всегда охотно берут резюме у подростков на случай, если в декабре выяснится, что есть острая необходимость в дополнительных работниках.

Из-за угла магазина «Macy’s» выезжает красная ржавая «тойота» Майка. Машу ему, и он, заметив меня, мигает фарами. Когда машина подъезжает ближе, я слышу доносящуюся из колонок музыку какой-то жуткой группы, играющей в стиле инди­рок, которую Майк слушает на предельной громкости.

— Ты что, сабвуфер поставил? — спрашиваю я, стараясь перекричать оглушительную какофонию звуков.

— Да, ты угадал, — удовлетворенно замечает Майк, убавляя громкость.

Забравшись внутрь, я убеждаюсь, что грудная клетка вибрирует, хоть уровень громкости и стал значительно ниже.

— Что, папа неожиданно расщедрился?

— Я пообещал ему выиграть конкурс рисунков и занял второе место, — говорит Майк, подавая мне украшенный красной лентой лист бумаги.

Я узнаю рисунок. Майк трудился над ним несколько недель, а я даже не удосужился спросить зачем. Да уж, награду за внимательное отношение к друзьям мне не присудят, это точно.

— Поздравляю, дружище.

Посмотрев вперед сквозь лобовое стекло, Майк включает поворотник.

— Отвезти тебя домой? — спрашивает он.

— Слушай, а ты есть не хочешь? — неуверенно предлагаю я, рассматривая рисунок. — Может, перекусим где-нибудь?

— Ну, у меня дела вообще-то, — отвечает Майк, газуя на месте в ожидании зеленого сигнала светофора.

— Ладно, извини, я знаю, что вел себя как конченый ублюдок, — говорю я. — Но, может, ты не откажешься посидеть со мной где-нибудь? В том месте с курами, например?

Майк, продолжая следить за ситуацией на перекрестке, удивленно поднимает бровь. Я ерзаю на сиденье, вспоминая наш предыдущий поход в куриное заведение. Тогда ему пришлось буквально вытолкать меня оттуда. Но потом я вспоминаю Нину в зеленом переднике.

— Слушай, помнишь, я попросил тебя помочь с прикрытием и сказал, что я у тебя в долгу?

— Ага, — говорит Майк и трогается с места на зеленый свет. На перекрестке мы сворачиваем на улицу, ведущую к куриной забегаловке.

Я смотрю в звездное небо.

— Давай я в качестве уплаты долга покормлю тебя ужином?

Сегодня в «Ужине у Дины» не так много народа, как в прошлый раз. Майк просит найти для нас столик, а я стою, стараясь справиться с собой, но тщетно — состояние лихорадочного возбуждения в душе сменяется самой настоя­щей паникой. Молодой человек в костюме петуха отводит нас, как мне кажется, к тому же самому столику, где мы сидели в прошлый раз.

— Будешь смеяться, но я реально хотел еще раз поесть этой самой картошки фри с кусочками сыра и горячей подливкой по-деревенски, — говорит Майк.

— Да, звучит неплохо, — соглашаюсь я, резко останавливаясь, — я тоже ее возьму. А пока... пойду помою руки. Я быстро.

Пересекая зал, бросаю взгляд на выход. Не знаю, зачем я сюда пришел. Нужно уйти, наверное. Даже если она продолжает здесь работать, смена может быть не...

Поток мыслей неожиданно прерывается, и я замираю на месте как вкопанный.

За стойкой бара стоит она. Нина принимает заказ по телефону, а я смотрю на нее. Она, улыбаясь, что-то пишет в блокноте. Глядя на ее губы, я поражаюсь тому, какая у нее беззаботная улыбка.

— Хорошо, мам. Я записала, не нужно... что? Скажи Оуэну: раз он терпел целую тренировку, потерпит еще двадцать минут! — говорит она, смеясь. — Ладно, мне пора. Увидимся здесь.

Девушка вешает трубку, улыбаясь и качая головой.

— Нина? — зову ее я и тут же пугаюсь, понимая, что она меня не знает и удивится тому, что я назвал ее по имени. Потом мне приходит в голову еще более отчаянная мысль: что, если она помнит, как странно я вел себя в прошлый раз?

— Привет, — говорит она, явно стараясь вспомнить, где могла меня видеть.

— Простите, мы незнакомы. Я прочел ваше имя на бэйджике.

— А, понятно, — говорит Нина, касаясь приколотого к фартуку пластикового прямоугольника и рассеянно улыбаясь. — Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Я теряюсь. На продолжение разговора я даже не рассчитывал, не говоря уже о самой встрече. Зачем же я подошел?

— Я хотел попросить бланк резюме! — говорю я, внезапно ощутив прилив вдохновения. — В смысле, если они, конечно, у вас есть. Я ищу работу.

— Да-да, конечно! — отвечает она, засовывая руку под стойку и вынимая точно такой же бланк, который мне уже выдали, пожалуй, в двадцати других местах. Очевидно, все бизнесмены, нанимающие на временную работу школьников, пользуются одной и той же формой. Положив бланк на стойку передо мной, Нина протягивает мне ручку.

— Заполните прямо сейчас. По-моему, нам нужны мойщики посуды.

Снова не понимаю, что делать дальше. Она говорит непривычно беззаботным тоном, но со знакомой мне ноткой тепла и дружелюбия в голосе. Я постепенно расслабляюсь. Пишу в бланке все те же успевшие уже надоесть мне подробности биографии, которые описывал в других местах, сам не зная, что будет дальше. Вполне возможно, я ей вовсе не понравился, но, может, мы хотя бы станем друзьями.

— Ну вот, готово.

Передавая ей бланк, я нечаянно касаюсь ее руки, неожиданно ощутив в пальцах знакомое покалывание, как от воздействия электрического тока. Эффект не такой сильный, как при проходе через тоннель, но ощущения схожие. Нина роняет ручку, и я нагибаюсь, чтобы поднять ее.

Выпрямившись, я замечаю в ее глазах любопытство. Неужели тоже почувствовала?

—Да, спасибо, — говорю я. — Камден Пайк...

Бросив взгляд в резюме, Нина подает мне руку. Я таращусь на нее, от волнения забыв, что означает этот общепринятый жест, но потом в голове срабатывает какой-то переключатель, и я пожимаю предложенную руку — снова и в первый раз.

— Приятно познакомиться, — говорит она. — Меня зовут Нина Ларсон.

Перевод А. Руднева.