---

— И не спорьте, суеверны, осознаём мы это или нет, — настаивал Фэн. — Хотите, устроим небольшую проверку?

Все дружно согласились.

— Я расскажу вам о деле Коппингов.

— О, преступление! Как интересно! — воскликнул кто-то.

— И если кто-нибудь из вас сможет разгадать эту загадку без моей помощи, то с этого человека мое обвинение будет сразу же снято.

Он оглядел присутствующих и начал свой детективный рассказ.

— Род Коппингов был очень древний. И, как все такие семьи, он оставался верен старинным традициям, основной из которых было отцеубийство.

Не всегда оно принимало формы убийства как такового. Иногда то были несчастные случаи, иногда смерть наступала по неосторожности, а случалось, родителей доводило до самоубийства ужасное отношение к ним отпрысков. С течением времени количество жертв росло, и Коппинги стали вырождаться. К 1948 году из всей семьи остались только двое. Вдовый Клиффорд Коппинг и дочь Изабел. Правда, Изабел была замужем и потому в фамильном доме поблизости от Уонтйджа больше не жила. Но вот в августе 1948 года они с мужем ненадолго приехали туда погостить. Тогда-то все и случилось. Что до меня, то я специально сделал крюк через Уонтидж на пути из Бата в Оксфорд, чтобы иметь возможность отобедать в пабе «Уайт харт». Вскоре после шести вечера я разговорился там с мужем Изабел — Питером Дойлом. Он основательно выпил и без четверти восемь стал настойчиво зазывать меня в дом Коппингов к ужину. Идти с ним мне не очень-то хотелось, но я поддался уговорам, и мы пустились в путь. Вечер выдался превосходный, и прогулка доставила мне истинное удовольствие. По дороге к нам привязалась кошка — очаровательное пепельного цвета создание природы.

— По-моему, она хочет войти, — заметил я, когда мы добрались до дверей дома Коппингов.

— Пускай, — сказал Питер спокойно, — Изабел и мой тесть кошек обожают.

Так получилось, что мы с кошкой были представлены Изабел одновременно. Эта молодая женщина произвела на меня весьма благоприятное впечатление, но с самого начала мне стало ясно, что отношения между супругами натянутые. Некоторое время мы вели вполне заурядную светскую беседу, а потом, поскольку до ужина оставалось десять минут, Дойл сказал, что просто обязан представить меня тестю, который наверняка не сможет присоединиться к нам за столом.

— Он немного не в себе последнее время, — объявил Дойл, — но не простит, если мы не познакомим его с вами.

Естественно, я бормотал обычные в подобных случаях отговорки: не хочу, мол, навязываться и тревожить старика. Уверяю вас, я бы отказывался еще более настойчиво, если бы знал то, что вскрылось потом на следствии: Клиффорд Коппинг страдал тяжким нервным расстройством и был склонен к самоубийству. Однако это мне не было известно, и я легко дал себя уговорить. Отец живет наверху в башне, сказала Изабел, и мы с Дойлом направились туда в сопровождении неотвязной кошки. Башня стояла обособленно от дома. Метров двадцати высотой, с ровно оштукатуренными стенами и узкими бойницами вместо окон она была построена, вероятно, в середине XV века. Я предположил, что внутри она изрядно обветшала, но, к своему удивлению, обнаружил, что ошибся. Перед одной из дверей на лестничной площадке второго этажа Дойл остановился. Я был в этот момент у него за спиной, все еще одолевая последние ступеньки лестницы.

— Подождите секундочку, будьте добры. Я только войду и предупрежу, что привел вас, — сказал Дойл.

Меня это слегка смутило — ведь он сам уверял, что тесть будет просто безумно рад меня видеть. Разумеется, я согласился. Дойл достал из кармана ключ, который, как я раньше заметил, ему дала жена, отпер дверь (да-да, она определенно была заперта) и полуоткрыл ее. Потом он повернулся ко мне и, понизив голос, спокойно сказал:

— Вам, конечно, покажется это странным, но тестю нравится иногда сидеть под замком, только чтобы ключи были у Изабел. Ей он доверяет безгранично. Взаперти да за этими мощными стенами он чувствует себя в полной безопасности. Разумеется, больше всего он любит запираться изнутри сам, но врач этого не разрешает. Поэтому с двери убрали все засовы.

— Ага, — только и смог вымолвить я. Видимо, мои чувства отчасти отразились на лице, потому что Дойл поспешил добавить:

— Вообще-то он в полном порядке. Но если вы… Встречу можно и отменить.

«Да, и как можно скорее» — так хотелось мне ответить, но Дойл задал вопрос в расчете на вежливое «нет» и добился своего. После этого я остался нервничать на лестнице, а Дойл вошел в комнату. И обнаружил труп. Впрочем, точности ради следует сказать, что первой его обнаружила кошка. Еще когда мы разговаривали, кошка заглянула в комнату, и увиденное там ей не понравилось. Вам наверняка случалось замечать, как у кошек выгибается спина и шерсть становится дыбом? Так вот, минуты через полторы-две Дойл медленно вышел, трясущийся и бледный. Он присел на верхнюю ступеньку и обхватил голову руками. У меня сразу возникли вопросы, но я их не задал и прошел в комнату.

Что там было? Кухонный нож, перерезанная глотка и невообразимое количество крови. Убедившись, что в комнате никто не прячется, а в узенькое окошко не мог бы протиснуться даже ребенок, я пощупал Коппингу старшему лоб, осмотрел лужу крови и заключил (как потом выяснилось, совершенно справедливо), что бедняга мертв уже по меньшей мере час (в тот момент было 8.24). Затем я запер комнату, отдал ключ Дойлу, и мы вместе вернулись в дом, где он по телефону вызвал полицию и врача, а я занялся своими делами — вы легко догадаетесь какими.

Остальное совсем просто. Последней Коппинга видела в четверть седьмого Изабел, когда заперла его в башне, а за пять минут до этого его видели живым и невредимым двое слуг. Так что если это и было убийство, то Дойл совершить его не мог.

Версия об убийстве появилась почти сразу. Правда, на рукоятке ножа были обнаружены только отпечатки пальцев самого Коппинга. Но вот на одной из стен в самом низу можно было разглядеть тонкий след крови, какой мог оставить, к примеру, подол юбки. Ни Дойл, ни я — не в счет, как и покойник, потому что между трупом и этой стеной пол нигде больше не был запятнан кровью.

У нее был ключ от той, практически неприступной, комнаты. Она должна была унаследовать всю собственность отца. Наконец, в ее шкафу полицейские нашли поспешно скомканный испачканный кровью плащ…

Вот, собственно, и все. Полиции я рассказал, как представляю себе эту историю. И вообразите, даже выслушав меня, они все еще собирались арестовать Изабел. Чистейшей воды суеверие…

Фэн поднялся из кресла.

— Что ж, приятный был вечер, но пора и честь знать…

Возмущенные возгласы чуть не оглушили его. Он обвел присутствующих взглядом с напускной мрачностью.

— Как, ни одного рационально мыслящего человека? Но ведь все элементарно, если отбросить суеверие. Жена Дойла собиралась с ним разводиться, что лишило бы его прав на свою часть наследства Коппинга. Он ненавидел ее за это и в смерти тестя увидел подходящий шанс отомстить. Конечно же, именно он повесил в шкаф жене запятнанный кровью плащ — и сделал это, пока еще не приехала полиция. Я это точно знаю, потому что заподозрил, какие у него намерения, и проследил за ним.

— Но, Джервас. При чем же здесь суеверие? — недоуменно спросила молодая блондинка.

Фэн рассмеялся.

— О, перестаньте! Только суеверные люди могли подумать, что кошка так бурно отреагировала на труп. Чтобы она выгнула спину и зашипела, нужна куда более простая и веская причина. Это могла быть собака, но тогда она подала бы голос. Логический вывод: там была другая кошка. В этой семье кошек любили, как вы уже слышали. Нетрудно было предположить, что в доме могла водиться одна или две. Дойл вошел, поймал ее и выбросил в оконце с этой страшной высоты. Понимаете, он заметил след крови на стене — ее там, конечно же, оставила кошка — и понял, что, если избавиться от животного, пятно может стать основанием для обвинения в убийстве.

Потом, разумеется, ему нужно было бы избавиться от трупика, но, пока он звонил в полицию, я успел найти палевую сиамскую кошку в кустах у башни, куда она отползла умирать. На лапах крови не оказалось, но большое пятно расплылось на боку. Оно появилось, несомненно, в тот самый момент, когда умер Коппинг.

— Значит, он сам наложил на себя руки, — протянула та же белокурая девушка. — Странно. Нет, этого определенно не может быть! — Она пристально посмотрела на Фэна. — Тот факт, что Дойл хотел бросить тень подозрения на свою жену, не означает еще ее невиновности, или я не права?

— Умница! — улыбнулся ей Фэн. — Только двенадцать недель спустя слуга, которого полиция склонила к сотрудничеству, застал Изабел, когда она сжигала окровавленное платье. В нем она была в день убийства отца. Впрочем, лучше поздно, чем никогда.

Что, недурна концовка? Она лишний раз свидетельствует, что семейные традиции — вещь удивительно живучая.