---

8b8dc832-f405-102a-9d2a-1f07c3bd69d8 Три полуграции АСТ, Астрель, Харвест 2008 978-5-17-039030-4, 978-5-271-14721-0, 978-985-16-4045-0

Екатерина Вильмонт

Три полуграции

– Войдите!

В маленький тесный кабинет главного редактора стремительно вошла красивая рыжеволосая женщина. При виде незнакомки он улыбнулся приветливо, но даже не сделал попытки хоть чуть-чуть приподняться с кресла.

– Вы Олег Степанович?

– Я. С кем имею честь?

– Олег Степанович, будьте так добры, отпустите сегодня с работы Наталию Павловну Тропинину.

– А в чем дело? И кто вы такая?

– Ах да, я не представилась, но, согласитесь, когда мужчина сидит, а дама стоит, это как-то не располагает…

Главный редактор смутился. И вскочил.

– Простите, заработался. Садитесь, пожалуйста, – забормотал он. Черт ее знает, кто эта баба…

– Меня зовут Алиса Витольдовна Сухоцкая.

– Очень приятно. Дюжиков.

– Так вот, Олег Степанович…

– Я уже понял, вы хотите, чтобы я отпустил Тропинину. Что ж, я не возражаю, – неожиданно для самого себя пробормотал главный редактор. – Но только на сегодня.

– Разумеется. Я вам весьма признательна, – обворожительно улыбнулась Алиса. – Всего хорошего.

Женщина так же быстро покинула кабинет, оставив главного редактора в полном недоумении.

И почему я согласился, даже не спросил, по какому случаю… Черт, вот баба! Но хороша, просто зверски хороша… Представляю, как она командует мужем… Завтра спрошу у Натальи, кто она такая.

Но тут зазвонил телефон и мысли о рыжеволосой красавице вылетели у Дюжикова из головы.

Алиса буквально выволокла Тату на улицу и запихала в машину.

– Куда ты меня тащишь?

– В ресторан.

– Зачем?

– Зачем ходят в ресторан? Ты вообще что-нибудь ела в последние дни?

– Не помню… Только я в ресторан не могу…

– Почему это?

– Я в таком виде…

– Ничего, там полумрак, – усмехнулась Алиса. – Если уж ты в таком виде явилась на работу, то и в ресторан можешь, тем более днем.

– Алиска, а может, не стоит?

– Стоит, стоит. И потом я есть хочу, а дома у меня хоть шаром покати.

В ресторане было почти пусто. Их провели за столик, стоявший немного на отшибе, подали меню.

– Выбирай, Татка, тебе необходимо поесть.

– Не хочется.

– Мало ли что не хочется. Надо! Тебе сейчас силы нужны. У тебя, между прочим, дочь, а у дочери переходный возраст и распадаться на части ты просто не имеешь права. Подумаешь, большое дело, дорогой Илюшенька слинял…

– Ты не понимаешь… Я его люблю…

– Все я понимаю. Даже гораздо больше понимаю, чем ты думаешь. Но есть все равно надо.

И она заказала подошедшему официанту хороший обед.

– Выпить хочешь?

– Хочу! – неожиданно кивнула Тата. – Очень хочу! Но ты же за рулем.

– А я одну рюмку. Ну ладно, теперь рассказывай. Пока еще подадут…

– Он ушел… Подло, гнусно… И собаку забрал… Я вернулась с работы, а его нет. И еще, как назло, одна баба на работе в этот день сказала: счастливая ты, Татка, муж у тебя хороший, заботливый, летом ремонт сделал, когда ты в отпуске была… Ну я, дура, и вправду себя счастливой почувствовала… Прихожу домой, а Иришка вся в слезах. Лушка пропала. Как – пропала? Прибегаю, говорит, из школы, а ее нет, просто мистика какая-то. Я сперва решила, что Лушка спряталась. Стала ее по шкафам искать и вдруг смотрю – все Илюшины вещи исчезли. До единой. Я похолодела… Пытаюсь записку найти… думаю, не мог же он просто так нас бросить, ничего не объяснив…

– Нашла?

– Нет. Но он вскоре позвонил: «Тата, я ушел, прости, деньги на Иришку буду регулярно посылать. Сейчас оставил тебе пятьсот баксов, на первое время». И положил трубку, даже не дал мне слова вставить… И Лушку увел… Знаешь, меня это больше всего оскорбило. Что ж, выходит, собака ему дороже дочки, да?

Алиса с молчаливым сочувствием глядела на подругу. Поступок Ильи ее не очень удивил.

– И потом, он же знает, как Иришка любит собаку… Сволочь!

– Согласна! Последняя сволочь. Но к кому он ушел, ты в курсе?

– Нет. Понимаешь, – совсем тихо проговорила Тата, – мне приятнее думать, что он просто ушел… а не к другой женщине… Ну, может, устал…

– Устал? От чего, интересно, он устал? Наверняка у него какая-нибудь бабенка.

– Помоложе.

– Необязательно!

– Он любит молоденьких.

– По-моему, он всяких любит, ему без разницы.

Официант принес закуски.

– Тата, поешь, – проникновенно сказала Алиса. – И давай хлопнем по рюмашке. За нас!

– Давай! – вздохнула Тата. – За нас с тобой и за Соньку, конечно.

– Ну разумеется. А помнишь, мы в юности отдыхали в Сочи и какой-то пожилой дядька сказал про нас: три полуграции!

– Да, действительно… Ты тогда еще здорово обиделась, ведь ты была такая тоненькая, а вот мы с Сонькой были очень даже в теле. Я и сейчас не худенькая, а от Соньки половина осталась.

– И отлично! Ей так гораздо лучше. Но все равно, мы и тогда на трех граций не тянули, а уж почти в сорок хорошо хоть полуграциями можем считаться, согласна? Так выпьем же за нас!

– Ох, что бы я без вас делала, Алиска!

– Нет, что бы мы все друг без дружки делали? За нас, Таточка!

Тата залпом осушила рюмку и сразу налила себе еще.

– Ты поешь сперва, а то окосеешь, – грустно улыбнулась Алиса.

– Да-да, я вдруг так проголодалась…

Когда они уже приступили к десерту, к ним подошла немолодая женщина в каком-то весьма причудливом одеянии. На плече у нее сидел довольно большой попугай, светло-серый, с ярко-красным хвостом. В клюве попугай держал две бумажки.

– Какой красавец! – восхищенно проговорила Алиса.

– Милые дамы, узнайте свою судьбу! – таинственным голосом произнесла женщина. – Не пожалеете. Я предсказываю только хорошее. Вас ждет впереди много счастья, поверьте, иначе я бы к вам не подошла. Лека, золотко мое, отдай! – И она вырвала записки у попугая из клюва. – Прочтете, когда я уйду. – И она быстро удалилась.

– Странно, раньше тут никаких гадалок не было, – пожала плечами Алиса. – Они думают, что так привлекут клиентов? Что за фигня тут написана? – Она вскрыла записку и расхохоталась.

– Что у тебя? – заинтересовалась Тата, вертя в руках свою.

– Просто бред сивой кобылы. Интересно только, откуда она знает, что я Алиса? Ну-ка разверни скорее свою записку.

– Лучше ты… – Тата протянула бумажку подруге.

Та прочитала:

– «Найдет свое счастье Наташа с мужчиной по имени Паша».

– Паша?

– Паша, Паша. У тебя есть знакомые Паши?

– Алиска, а что у тебя?

– Да чушь. Вот. «Найдет свое счастье Алиса на пыльных дорогах Туниса». Но имя этого счастья почему-то не указано! Вероятно, что-то весьма экзотическое.

– Алиска, у меня плохо с географией. Тунис – это где?

– В Северной Африке. Но я туда не собираюсь.

– Кто знает… А вдруг?

– Это ты о Паше размечталась? Зря, подружка, глупости это все. Обыкновенная туфта.

– Дай мне твою записку, – протянула руку Тата.

– Возьми. Только зачем?

– А я сохраню. На всякий случай.

– Охота тебе всякую чепуху хранить? Странно только, откуда она наши имена узнала?

– Ты ведь здесь не первый раз? – спросила Тата.

– Но ты-то первый! И уж Наташей я тебя точно не называла. А Тата может быть и от Татьяны и даже от Тамары.

– Что ж, может, она и вправду ясновидящая?

– Поживем – увидим, – усмехнулась Алиса. Она была рада, что Татка наконец оживилась.

– Алиска, я со своими заморочками даже не поинтересовалась, как ты-то.

– Нормально. Правда, времени ни на что не остается. Кручусь целыми днями.

– Знаешь, вот ты приехала, и мне почему-то стало легче, просто удивительно…

– А Сонька?

– Сонька золотой человек, но так она не умеет.

– Умеет. Я же помню, как она меня выхаживала, когда с Эриком это случилось… Да и ты тоже…

– Нет, Сонька, она жалеет. А ты…

– Я тоже жалею.

– По-другому. Ты не просто жалеешь. Ты властная и хочешь, чтобы все сразу было по-твоему.

– Да? Может быть… А что это мы тут расфилософствовались? Нам надо многое решить.

– Что?

– Как жить дальше.

– Кому? Мне?

– Ну не мне же! Я буду жить как живу. А вот тебе необходимо начать совершенно новую жизнь.

– То есть? – испугалась Тата.

– Ну, ремонт у тебя в квартире сделан, – значит, тут ничего не обновишь. Тогда займемся тобой… Для начала нужно поменять имидж.

– Как?

– Элементарно, Ватсон! Первым делом постричься и, может быть, немного подкрасить волосы.

– Я не хочу стричься! Мне жалко…

– Совершенно не жалко! Со стрижкой ты будешь выглядеть лет на десять моложе. Погоди… – Алиса вытащила из сумочки сотовый телефон: – Алло, Тамара? Да, я. Тамарочка, у тебя сегодня все расписано? Нет? Очень удачно! Нет, это не мне, моей подруге. Ее необходимо подстричь. Договорились. Пока. Ну вот, начало положено. Через полтора часа она нас ждет.

– Алиса, это насилие! – со смехом воскликнула Тата.

– С тобой только так и можно! Силой!

– А если мне не понравится?

– Понравится, зуб даю!

– Алиса, что за выражения!

– Это наш завхоз всегда так говорит. Обычный блатной жаргон.

– Но тебе это как-то не…

– Не идет?

– Да нет, тебе, по-моему, все идет… Ой, Алиса, а сколько эта твоя парикмахерша стоит?

– Не бери в голову!

– Нет, я так не согласна!

– Могу я сделать тебе подарок? Могу. Имею полное право. Вот я и подарю тебе новый образ! Не хило, а?

– Ладно, дари новый образ, – сдалась Тата.

– И в этом новом образе ты встретишь своего Павла!

– Мужчину по имени Паша?

– Именно!

– Алиса, а что, если попросить эту тетку погадать на Соньку?

– Не смеши меня! Я и так знаю, что она нагадает. Найдет свое счастье Соня с мужчиной по имени Моня!

– Ну необязательно… – фыркнула Тата.

– Конечно, для разнообразия это может звучать так: найдет свое счастье Соня с каким-нибудь вором в законе!

– Спятила, да? – расхохоталась Тата.

– Найдет свое счастье Софа за чашечкой черного кофа!

– Алиска, прекрати!

– Найдет свое счастье Софья в объятьях мудилы Прокофья!

– Алиса, замолчи, умоляю! Если б мне кто-то сегодня утром сказал, что днем я буду ржать как ненормальная…

– Ты бы в рожу тому плюнула, я права?

…Все-таки Алиска – настоящее чудо, думала Тата, поднимаясь пешком на пятый этаж. Лифт опять не работал. И как у нее все получается? Интересно, Иришка дома? Наталия Павловна забыла взглянуть на окна. Но на площадке уже были слышны ужасающие звуки. Ясно, ребенок смотрит Муз-ТВ. Тата открыла дверь, и тут же в прихожую выскочила Иришка.

– Мам, ты где была? Я тебе звонила на работу… Ой, какая красотища! Мамулька, ты умница, тебе так идет! – верещала девочка, повиснув у матери на шее. – Мам, а ты что-нибудь ела?

– Ела, еще как ела. Меня Алиса потащила в ресторан. А ты?

– Я у Машки пообедала. Значит, это ты не сама постричься надумала, это все Алиса?

– Алиса.

– Круто. То-то я смотрю, стрижка у тебя классная.

– Тебе правда нравится? – спрашивала Наталия Павловна, глядя в зеркало.

– Я ж говорю – класс! Ты помолодела, мамулька! Молодчина! И вообще, у тебя совсем другой вид… Мам, мы ведь не пропадем, правда?

– Еще чего!

– Наконец-то! Я слышу нормальные речи. Подумаешь, не мы первые, не мы последние.

– Что?

– Ну я хочу сказать, не нас первых бросили…

– Ну тебя вообще никто не бросал. Это меня…

– Мама, не смей! И вообще, мы вот с Машкой разговаривали… Ее ведь тоже папашка кинул… ну так вот, мы с ней решили, что так даже лучше.

– Интересно.

– А что? Вот Машка считает, что им теперь куда лучше живется. Никто не напивается и вообще…

– Ну твой отец редко напивался.

– Неважно, все равно. Машка говорит, лишь бы бабки давал.

– Боже мой, – поморщилась Наталия Павловна.

– Мама, не строй из себя цацу! Сама знаешь, бабки в нашей жизни самое главное.

– Нет, не самое главное!

– Ладно, – махнула рукой Иришка, – пусть не самое главное, но все-таки это очень-очень важно.

– Бесспорно.

– Ну вот, а разве лучше было бы, если бы… если бы он жил с нами и ходил на сторону, а? По-моему, лучше по-честному. Ушел, и все.

– Если бы по-честному! А он… Лушку украл…

Глаза Наталии Павловны наполнились слезами.

– Мам, признайся, ты по Лушке больше скучаешь, чем по нему, да?

– Не знаю… ничего не знаю. И вообще, он еще, может быть, вернется, может, он просто устал…

– Нет, не вернется, – покачала головой Иришка.

– Почему ты так уверена?

– Мам, пообещай, что не будешь плакать!

– Что? Что случилось?

– Нет, ничего не случилось. Просто ты пообещай…

– Хорошо… обещаю. В чем дело?

– Мам, он бабник.

– Бабник? Ну и что? Да будет тебе известно, бабники часто бывают отличными мужьями. Такой вот парадокс, – тяжело вздохнула Наталия Павловна.

– Но он… Он был плохой муж.

– Да? С чего ты взяла?

– Я знаю, – насупилась Иришка, поняв, что сболтнула лишнее.

– Ах, Ирка, плохой, хороший – какое это имеет значение? Я его люблю, – тихо проговорила Наталия Павловна.

– И совершенно зря!

– Но он же твой отец!

– Никудышный отец!

– Неправда! Он хороший отец, он тебя обожает.

– Оно и видно. Даже любимую собаку стибрил. Папочка!..

Наталия Павловна внимательно посмотрела на дочь. Действительно, в последнее время, еще до ухода Ильи, она замечала, что Ирка как-то странно ведет себя с отцом, словно знает о нем что-то компрометирующее, но, занятая работой и домашними делами, она думала, что дочь с отцом просто поссорились из-за чего-то.

– Ну-ка, Иришка, скажи мне, что ты имеешь в виду? Из-за чего я должна плакать? Ты о чем-то догадывалась раньше, да? Про его женщину? Ты в курсе, к кому он ушел?

– Нет, мамочка, нет, клянусь, этого я не знаю! Честное благородное слово! – горячо заверила мать Иришка.

– Но что-то ты все-таки знаешь?

– Кое-что, – потупилась девочка.

– Ну говори, не томи душу. Худшее все равно случилось уже…

Ира внимательно смотрела на мать. Ей было ужасно ее жалко. Сказать или нет? Скажу, решилась она через минуту, глядя в испуганные глаза. Пусть знает, может, ей легче будет.

– Мам, я один раз видела…

– Что? Что ты видела? – воскликнула Наталия Павловна.

– Еще летом… Помнишь, перед отпуском у нас гости были?

– Ну?

– Я была на балконе, и вдруг в комнату вошла Алиса…

– И что? – замирая от ужаса, спросила Наталия Павловна.

– А за ней он. И он к ней… полез. А она…

– Что?

– Она ему по роже съездила, – с торжеством проговорила Ириша. – И сказала: если ты, сучий потрох, еще подойдешь ко мне хотя бы на пушечный выстрел, я от тебя мокрого места не оставлю… Вот!

– Фу, напугала… Я уж подумала…

– Ты могла подумать, что Алиса тебя предаст? Она не такая!

– Конечно, не такая, но… На этом свете все бывает.

– Мама, да как ты можешь так об Алисе?

– Знаешь, говорят, пришла беда – отворяй ворота. Вот я и испугалась. А что твой папаша, выпив рюмочку-другую, пристает к дамам, для меня никакая не новость. Я только не ожидала, что… Что это так кончится…

И она вдруг расплакалась.

– Мама, мамуля, не надо, не надо плакать… Ну пожалуйста, перестань. Он не стоит твоих слез.

Наталия Павловна улыбнулась:

– Звучит как в кино. «Он не стоит твоих слез»… Да, наверное, не стоит… Но иногда так приятно поплакать, как-то легче становится. – И она дала волю слезам. – Не мешай, Иришка, вот выплачусь, и все… Обещаю.

Девочка на цыпочках вышла из комнаты. Ей тоже хотелось разреветься, но должен же кто-то в семье быть сильным!

…Утром, проводив дочку в школу, Наталия Павловна замерла у зеркала в ванной. Тридцать девять лет – не шуточки уже. Но стрижка и вправду здорово молодит. А я еще ничего, вот только похудеть бы немного. Хотя как похудеешь с этой работой? Сидишь целыми днями, да к тому же вечно кто-то что-нибудь сладкое приносит, и авторы часто конфеты дарят, а я так люблю сладкое… Нет, надо себя ограничивать. Из трех полуграций я самая толстая. Но ничего, возьму себя в руки и с сегодняшнего дня сяду на диету. Всего-то и надо сбросить килограммов пять, не больше, совсем тощей я стать не хочу. Мое обаяние в некоторой полноте, мне всегда это говорили. «Ты такая уютная, Таточка», – восхищался когда-то Илюша. Но, видно, теперь его уют уже не устраивает… Сволочь, к Алиске приставал… Теперь я понимаю, почему она его недолюбливает. Конечно, ей за меня обидно. Надо же, даже по морде ему дала… Впрочем, ничего другого он и не заслуживает… «Ты такая уютная, Таточка». Да мне это многие повторяли! Нет, к черту, к черту, к черту! Похудею и действительно поменяю имидж. А там, может, и работу поменяю… На что, интересно знать. Уйду в другое издательство? А там что, чаи распивать не будут? Конфеты дарить перестанут? Нет. Значит, надо вырабатывать силу воли. Легко сказать… Но не ставить же на себе крест в тридцать девять лет? Ни за что! Муж ушел? Ну и черт с ним! Живет же Алиска уже десять лет совсем одна, и что? Вон она какая… Красивая, сильная, добрая и вовсе не несчастная. А я? Почему я должна обязательно быть несчастной из-за того, что прожила почти двадцать лет с таким? Я привыкла быть замужем. Мне одной будет плохо. Я не могу спать одна, мне как-то странно… Хотя одной, конечно, удобнее, можно раскинуться как угодно и вообще… Наверное, во всем можно найти хорошую сторону.

Ее глубокую задумчивость прервал телефонный звонок.

– Алло! Сонечка, привет!

– Татка, у тебя сегодня бодрый голос. До меня дошел слух, что ты постриглась. Надеюсь, не в монахини?

– Вот как раз размышляю над этим вопросом.

– Над каким?

– Как жить дальше? Монахиней или нет?

– Разумеется, нет! У тебя есть кто-то на примете? – деловито осведомилась Соня.

– Пока нет.

– Это потому что ты расслабилась от замужней жизни. А надо всегда быть в форме. Тебе не мешает похудеть.

– Я тоже так считаю.

– Кстати, имей в виду, Восьмого марта, как всегда, соберемся у нас.

– А Алиска?

– Естественно, придет.

– Отлично, я тоже буду. Только, Сонь…

– Что?

– Ты, надеюсь, не станешь приглашать для меня женихов?

– Нет, еще рано.

– То есть?

– Ты еще не годишься для сватовства, надо сперва обрести товарный вид, – засмеялась Соня. – Вот после праздника сядешь на диету. Согласна?

– Согласна, конечно, согласна. Сонька, а что будем готовить?

– Тоже еще рано. Ближе к делу решим. Ладно все, бегу на работу! Пока, Татка!

– Пока.

Да, с такими подругами не пропадешь, с нежностью подумала Наталия Павловна. Они дружили всю жизнь, с первого класса. И какие бы бури ни бушевали над каждой из них, они знали: в жизни есть надежная опора.

Придя в издательство, Наталия Павловна впервые за последние дни смогла наконец хоть что-то понять в тексте, который редактировала. Вот и хорошо, работа отвлекает, пришла в голову мысль, но тут в комнату вбежала молоденькая редакторша Вика:

– Наталия Павловна! Я хотела спросить… Ой, вы постриглись. Вам идет… просто класс!

– Вот моя дочка тоже так говорит, – улыбнулась Наталия Павловна. – А что ты хотела спросить?

– Да вот я Жихареву вычитываю…

– И что?

– У нее тут написано: «Он выглядел жалко, как нахлебник Достоевского. Но разве „Нахлебника“ Достоевский написал?

– Безусловно нет. Тургенев. И еще у Чехова есть «Нахлебники».

– Может, она что-то другое имела в виду?

– Да нет, думаю, просто забыла.

– А что же мне делать?

– Ничего, – пожала плечами Наталия Павловна.

– Но ведь это ошибка…

– Ошибка, конечно. Но это ее ошибка, а не издательская, верно?

– Ну да.

– Она желает печататься в авторской редакции? Так?

– Так.

– Ну вот, пусть печатается.

– Наталия Павловна, я так не могу. Я ей позвоню, а? Ну перепутал человек, с кем не бывает… Как вы считаете?

– Позвони, в конце концов, действительно, с кем не бывает. Это единственное, что тебя пока смутило?

– Вообще-то нет…

– Тогда ты уж собери все, что тебя смущает, чтобы не беспокоить мадам лишний раз. И будь предельно вежлива.

– Но я всегда вежлива…

– Это от неопытности, – улыбнулась Наталия Павловна.

– А что, опытные редакторы всегда невежливы?

– Бывает, – вздохнула Наталия Павловна. – Нервы, знаешь ли, не всякого автора выдержат. Я вот сейчас рукопись редактирую, так мне этого автора хочется убить… «Там сидело десять человек людей». Разве тут до вежливости?

– Десять человек людей? – ахнула Вика.

– Именно.

– Наталия Павловна, а вы Жихареву не любите, да?

В этот момент дверь распахнулась и на пороге возник главный редактор:

– Приветствую! Что тут происходит?

– Ничего, – пожала плечами Наталия Павловна. – Вика пришла посоветоваться…

Но Вики уже и след простыл.

– Как жизнь, Наталья? – спросил главный редактор, усаживаясь у стола.

– Нормально, – ответила Наталия Павловна. Она не хотела всех вокруг посвящать в свою личную жизнь. Надеялась, что в суматохе дней, когда в издательстве работала налоговая инспекция, всем было не до нее.

– Слушай, Наталья, а кто эта баба?

– Какая баба?

– Да вот вчера приходила тебя отпрашивать…

Наталия Павловна поморщилась, фраза была не слишком грамотной. Но внутренне она рассмеялась. Проняла его Алиса!

– Это моя подруга детства. Понравилась?

– Да не в этом дело… Что она за командирша такая?

– Командирша – да.

– Пришла, увидела…

– И победила? – улыбнулась Наталия Павловна. У нее с Олегом Степановичем были вполне приятельские отношения.

– Ну да, можно сказать и так. Слушай, а кто она? Чем занимается? Или только мужем командует?

– Нет, Олег, она не замужем.

– Шутишь?

– Нисколько.

– А где работает?

– На телевидении.

– То-то я гляжу… Но я ее никогда вроде бы не видел…

– Ну так она же на экране не светится. Она директор департамента развития сети, вот так!

– Директор департамента? Как-то по-иностранному звучит…

– Ну да. Частный канал с иностранным капиталом – «Виктория-ТВ».

– Ага, знаю.

– А ты почему интересуешься, Олег?

– Да я и сам не понимаю… Просто запоминающаяся дама. Но стервозина еще та, сразу видно.

– Ну что ты! Алиса удивительный человек…

– Удивительный – может быть, но стервозина – это точно, – тяжело вздохнул главный редактор. – Да, Наталья, тут у нас говорят, что…

– Что? – насторожилась Наталия Павловна.

– Ну что у тебя какие-то… неприятности дома… Это правда?

– Кто говорит?

– Да все…

– Черт, не скроешься. Но ты не волнуйся, на работе это не отразится, я уже оправилась.

Главный редактор внимательно на нее посмотрел.

– Действительно. Ты сегодня уже похожа на человека. Это твоя рыжая стервозина тебя в чувство привела?

– Представь себе.

– Понятно… Она что, феминистка?

– Ну феминисткой я бы ее не назвала, но…

– Но мужиков презирает, да?

– Есть немножко, – улыбнулась Наталия Павловна.

– Но она не лесбиянка?

– Боже упаси!

– Ясно. Ну ладно, трудись. А если нужна будет помощь, ты скажи. Чем сможем, поможем, ну в материальном смысле, конечно…

– Спасибо, Олег. Материальная помощь никогда не бывает лишней.

– Понял. Подумаем. Трудись!

С этими словами он вышел из комнаты.

Проняла его Алиска, засмеялась Наталия Павловна.

– Привет, Наталья! – воскликнула, появившись на пороге Рина, с которой они уже несколько лет работали в одной комнате. – О, да ты постриглась. Жалко. У тебя такие хорошие волосы были… Хотя стрижка тебя молодит. Волосы-то сохранила?

– Нет. Зачем?

– Зря. Пригодились бы. На парик или на продажу. Чудачка ты, Татка.

Наталия Павловна не успела ничего ответить, так как дверь вновь открылась и в кабинете возник довольно высокий мужчина:

– Можно?

– Илья? – ахнула Наталия Павловна.

– Приветствую, девушки! – нарочито веселым голосом поздоровался он. – Таточка, можно с тобой поговорить? – Он выразительно посмотрел на Рину.

Но та сделала вид, что не поняла намека.

– Тата, где тут можно поговорить? – стоял на своем Илья.

– Пойдем на лестницу, – обреченно произнесла Наталия Павловна.

– Татка, мне удалиться? – шепотом спросила Рина. – Только вам тут все равно не дадут покоя.

– Не стоит, мы сходим покурим…

С тяжело бьющимся сердцем она вышла в коридор. Илья шагал следом, теребя в руках меховую шапку.

К счастью, на лестнице никого не было. Они спустились на полпролета.

– Я тебя слушаю, – обернулась к нему Наталия Павловна.

– Тата, я хочу сказать…

– Зачем ты сюда пришел? Почему не домой?

– Дома… Дома неудобно.

– А тут, по-твоему, удобно? Ты, наверное, боялся, что дома я закачу истерику, да? А на работе уж как-нибудь сдержусь, да?

– Ну, в общем…

– Хорошо, говори. – От волнения у нее вдруг пропал голос.

– Тата, поверь, я очень долго думал, прежде чем решился на этот шаг… Но я больше не мог. И вообще, все так сложилось… Одним словом, я предлагаю в наших общих интересах и в интересах нашей дочери…

В одной фразе два «в интересах», машинально отметила она. Впрочем, здесь это служит для усиления эффекта, значит, можно. Недаром же считается, что профессиональные навыки отмирают последними. Господи, что за чепуха лезет в голову…

– Извини, что ты сказал? – подняла она на него измученные глаза.

– Я говорю, что в интересах нашей дочери нам следует сохранить нормальные отношения, ты не согласна? В конце концов, ты ведь тоже еще можешь устроить свою жизнь, правда?

– А ты? Ты ее уже устроил?

– Ну в известном смысле… Тата, ты же разумная интеллигентная женщина… Ну так случилось, я встретил другую… Так бывает. Мы ведь с тобой в общем-то неплохо жили и…

– А зачем ты Лушку увел?

– Что? Ах, Лушку… Но ведь с ней просто некому будет гулять. Кто ее выводил, может быть, ты?

– Я ходила с ней…

– Раз в год по обещанию! И Иришка тоже только тетешкалась с ней, а гулял почти всегда я. Собаку просто необходимо выгуливать как минимум два часа в день.

– Ты пришел, чтобы рассказать мне, сколько положено гулять таксам?

– Тата, не надо истерик. Я пришел сообщить, что вовсе не намерен исчезать из вашей с Иришкой жизни. Я буду регулярно с ней видеться, буду давать деньги, и вообще… если вам что-то понадобится, обращайтесь ко мне без всякого стеснения. Я вас вовсе не бросил, я просто теперь буду жить отдельно. Давай так считать, и всем станет легче.

– Илюша, ответь, когда ты делал ремонт, ты уже знал, что уйдешь, да?

– Ремонт? Нет, нет, – покраснел он. – Нет, все вышло спонтанно. Я и не думал…

Врет. Определенно врет, решила Наталия Павловна.

– Послушай, а ведь ты не умеешь врать, хоть и адвокат… Если адвокат не умеет врать, значит, он плохой адвокат. Я всегда считала, что ты профессионал. А теперь вот выяснилось… Это хорошо. Илюша, пожалуйста, разочаруй меня еще чем-нибудь.

– Знаешь, если бы ты была актрисой, я бы еще понял такие речи. Артисты же часто говорят словами из своих ролей. А ты, вероятно, выражаешься словами из какого-то идиотского романа… «Илюша, разочаруй меня еще чем-нибудь»! – злобно передразнил он ее.

– Пошел вон, – вдруг очень спокойно сказала она.

– Что?

– Пошел вон!

Она повернулась на каблуках и побежала вверх по лестнице.

– Тата, подожди!

Он догнал ее и схватил за рукав.

– Погоди, не надо сердиться! Мы еще не договорили.

– Я все поняла. Ты благородный, будешь давать деньги на дочку и по выходным встречаться с ней в каком-нибудь общественном месте. Что еще ты хочешь сообщить?

– Татка, ну зачем ты так? Ну мы же еще нестарые, можем начать новую жизнь, и потом, мы давно уже не любим друг друга. Так чего ради нам мучиться? Иришка уже большая, все понимает… Может, ты еще поблагодаришь меня когда-нибудь, что я разрубил этот гордиев узел…

Она застыла на месте. Давно уже не любим друг друга? Но я-то люблю его! А он, значит, давно… Только не смей говорить, что ты его любишь, не смей! – приказала она себе. Ты потом пожалеешь…

– Да, наверное, ты прав, – медленно произнесла она. – Я давно уже тебя не люблю. Просто, знаешь ли, неприятно, когда тебя так бросают. Я хотела ради Иришки… Терпела ради нее…

Он изменился в лице. Слышать, что его давно не любят было все-таки неприятно.

– Ну вот видишь… Стоило посмотреть правде в глаза – и все сразу прояснилось. Предлагаю остаться друзьями. Так будет лучше для всех.

– Хорошо.

– Я знал, что ты умница. И очень рад, что мы объяснились начистоту. Скажи, у тебя кто-то есть, правда?

– А тебя это совершенно не касается! И давай-ка поскорее оформим развод, я не хочу с этим тянуть.

– Таточка, золото мое!

Он поцеловал ей руку.

– Ну все, у меня много работы. До свидания!

И она бегом кинулась вверх по лестнице.

Илья Андреевич облегченно вздохнул и пошел вниз. Интересно, если у нее кто-то есть… Давно ли? Или она соврала? Да нет, вряд ли. Видно, сначала взыграло уязвленное самолюбие, а потом сообразила, что ей тоже нужна свобода… Вон я даже еще не заикался о разводе, а она уже потребовала… Любопытно!

…Во время «высокого сезона» Софье Давыдовне Штальман после работы хотелось обычно только добраться до дома и уставиться в телевизор. Но сейчас, в феврале, клиентов почти не было, поэтому она вполне могла позволить себе уйти с работы пораньше и прошвырнуться, например, по магазинам. Надо бы заранее купить подарок маме к Восьмому марта. Сама Соня, как и ее подруги, не считала этот день достойным внимания, но мама всегда ждала подарков и поздравлений. И очень обижалась на тех, кто позволял себе забыть о том, что она женщина. И гостей мама всегда собирала. Что бы такое ей купить? У нее вообще-то все есть… Куплю-ка я ей новые духи. Она их обожает.

Магазин парфюмерии располагался неподалеку. Небольшой, но шикарный. На улице было темно и промозгло, а в магазине светло, красиво и очень хорошо пахло. Из покупателей была только молоденькая девушка, которая с растерянным видом нюхала пробные флаконы. Немолодая, но элегантная продавщица обратилась к Софье Давыдовне:

– Добрый день. Что бы вы хотели?

– «Пятая авеню» есть?

– Да, конечно. Вот, туалетная вода…

Соня поднесла пузырек к носу. Не мой запах, как я и думала.

– Не нравится? – спросила продавщица.

– Не нравится, – ответила Соня. – Но я возьму.

– Знаете, я, конечно, понимаю, это модные духи, но если запах неприятен…

– Да нет, я не себе. Я маме. У нас очень разные вкусы, если этот аромат не по мне, значит, на нее обязательно произведет впечатление.

– А, ясно, – улыбнулась продавщица. – Берете?

– Беру, беру.

– Вот в подарок от фирмы вам еще косметичка.

– Спасибо, очень кстати…

В этот момент в магазин вошла пара, мужчина и женщина. Соня обомлела. Илья! Спутница его была совсем молоденькая, лет двадцати трех. Хорошенькая, но ничем не примечательная. Соня не хотела, чтобы Илья ее заметил, и, схватив покупку, шмыгнула к двери. А что это я удираю, как нашкодившая кошка? Нашкодил-то он… Ишь пришел духи покупать своей профурсетке. Соня взглянула на часы. Скоро шесть. Татка, скорее всего, уже ушла с работы. Надо к ней поехать, поддержать подругу. А про Илью я ей ничего говорить не стану. Да и что говорить? Что он к почти девчонке ушел? Нет. Промолчу.

Дверь Соне открыла Иришка.

– Давыдовна! Как здорово! – взвизгнула она, заключая ее в объятия. – А мамы еще нет. Вы договорились?

– Нет, я просто была неподалеку и решила заскочить.

– Чудненько, дивненько! Раздевайся!

– Дай тапки, Ирина… Ну как жизнь?

– Нормально, – пожала плечами девочка. – Ты ведь уже все знаешь.

– Знаю, – вздохнула Соня.

– Только давай не будем об этом говорить, ладно?

– Ладно.

– Ты мне лучше расскажи про твое агентство. Как дела идут?

– Мертвый сезон. Можно считать, никак не идут.

– И ничего такого интересненького?

– Какого интересненького? – улыбнулась Соня.

– Ну раньше у тебя вечно что-то интересненькое случалось. То бандиты наедут, то партнеры кинут…

– Действительно, очень интересненько! – засмеялась Соня. – Хотя вот недавно одна кретинка подала на нас в суд.

– За что? – округлила глаза Ириша.

– Она собиралась в Испанию с сыном. Так ей визу дали, а ему нет. Она таки поехала, а когда вернулась, подала на нас в суд.

– Но вы же не виноваты, это посольство…

– Вот даже ты, ребенок, можно сказать, понимаешь, а она нет.

– И что будет?

– Да ничего. Объяснят ей в суде, что это решение посольства. Вот с ним пусть и судится.

– Не понимаю.

– Чего ты не понимаешь?

– Как можно быть такой дурой…

– Ты это обо мне?

– Да ты что, Давыдовна! Это я о той тетке. А ты у нас умная! Хотя не очень. У тебя в договоре написано, что за действия посольства ты ответственности не несешь?

Софья Давыдовна озадаченно уставилась на девочку.

– Не написано! Вот теперь и расхлебывай! Хотя, конечно, тебе ничего не будет, но впредь все-таки вставь в договор этот пункт – и тогда с тебя взятки гладки.

– Ну, Ирина, ты даешь! Вот что значит дочь юриста! – сказала Соня и тут же осеклась: – Ой, прости…

– Да ладно! Не волнуйся. Рыдать не буду. Между прочим, я знаю, к кому он слинял. К молоденькой. Только маме не говори, хорошо?

– Ирина, а ты откуда знаешь?

– Выследила. Мы с Машкой выследили. И узнали, кто она.

– И кто?

– Тоже юристка. Только в этом году юрфак окончила. Двадцать три года. Зовут Олеся. Олеся Луговая.

– Луговая? Похоже на псевдоним.

– Ну зачем ей псевдоним? Это фамилия такая.

– Как ты все это разузнала? – поразилась Софья Давыдовна.

– Секрет фирмы! – хихикнула Ириша. – Только, чур, маме ни слова.

– Но ведь рано или поздно она все равно узнает.

– Лучше поздно, чем рано. Пусть пока привыкает, что его нет… Знаешь, как мне ее жалко! Она такая несчастная ходит. На ней просто написано: меня муж бросил. Хорошо хоть, Алиса заставила ее подстричься, но все равно… А я, Давыдовна, решила: ни за что замуж не выйду! Ни за что!

– Ну это мы еще поглядим.

– Нет, я серьезно. Зависеть от какого-нибудь козла? Чтобы он потом меня на Луговую сменял?.. Ну ничего, он эту Олесю тоже бросит, он такой… Еще потом приползет к маме, когда никому уже не нужен будет. А она, наверное, примет его, – вздохнула Ириша. – Она же у нас бесхребетная.

– Неправда! – вступилась за подругу Софья Давыдовна. – Она вовсе не бесхребетная, а добрая. И очень принципиальная.

– Только на работе. С авторами она воюет будь здоров!

Но тут в двери повернулся ключ, и Иришка прижала палец к губам.

– Мама, смотри, кто у нас!

– Сонька! Как я рада!

– Татуша, до чего тебе идет стрижка! – воскликнула Софья Давыдовна, поразившись тому, как плохо выглядит Тата. – А я вот была тут рядышком и решила зайти. Ужином покормите?

– Конечно! Идем на кухню!

– Мам, ты меня позови, когда готово будет!

Иришка удалилась в свою комнату, давая им возможность поговорить наедине. И Тата тут же рассказала о сегодняшнем визите Ильи.

– Ты правильно повела себя, Татуша, – одобрила Соня. – Пусть думает, что у тебя кто-то есть. А ему наверняка это было неприятно.

– Мне так показалось.

– Вот и отлично! Не все же тебе от него терпеть. – О встрече с Ильей в магазине парфюмерии Соня умолчала. – Знаешь, я тут пообщалась с Иришкой, она такая умница у тебя.

– Знаю, – кивнула Тата. – Опора и поддержка. Ладно, Сонька, хватит о моих делах, надоело. Что у тебя?

– Все то же. Работа, мама, Славик.

– Именно в такой последовательности? – улыбнулась Наталия Павловна. – Славик на последнем месте?

– Ну не на первом же… Я, Татка, кажется, от него устала.

– Неужели? Только сейчас? Мы с Алисой от него уже давно устали.

– Раньше я все-таки на что-то надеялась, а теперь…

– Сонька, ну скажи ты мне, почему мы все такие невезучие? В личной жизни, я имею в виду.

– Раньше я считала, что невезучие только мы с Алиской, а у тебя все хорошо. Муж, дочка… А теперь… Не знаю, что и сказать. Мужиков-то кругом вроде бы много, а на самом деле их просто нету. Я вот смотрю, – все-таки через нашу контору много людей проходит, – но что-то ни одного не видела, от которого бы хоть сердце забилось. Разве что по телевизору…

– А от кого в телевизоре у тебя сердце бьется? – полюбопытствовала Наталия Павловна, вываливая на сковородку замороженные грибы.

– От Чубайса, например. Вот он настоящий мужик.

– Чубайс? А что, в нем действительно что-то есть. Только где Чубайс, а где мы… А вообще ты про Чубайса помалкивай, а то и побить могут! Известно же – «во всем виноват Чубайс»! Ну а поближе никого нет?

– Даже и не пахнет.

– А кому же ты меня сватать собиралась?

– Ваньке.

– Кто такой? – без особого интереса спросила Наталия Павловна.

– Сосед. Хороший мужик, овдовел не так давно. Детей нет. Неглупый, красивый…

– А что ж ты сама им не займешься?

– У него мама. А две мамы на меня одну – это слишком. К тому же его мать, кажется, антисемитка.

– Спасибо тебе, подруга! – рассмеяласьТата.

– Но ты же русская.

– Ну и что? Все равно терпеть не могу антисемитов! И вообще, Сонька, ты сама, что ли, не знаешь, что все эти знакомства – чепуха, почти никогда ничего не выходит. И не надо. Буду учиться жить одна, как Алиска.

– Так Алиска зарабатывает будь здоров, а в твоем издательстве много не получишь.

– Это правда. Но Илья будет давать деньги.

– А квартиру разменивать он не предлагал?

– Нет.

– Тогда соглашайся на все, Татка. Может, и хорошо… А роман закрутишь с каким-нибудь автором. Мало ли их у вас толчется.

– Нет, с автором не получится, – вздохнула Наталия Павловна.

– Почему?

– Мы печатаем в основном таких авторов, что хочется просто убить или отправить на конюшню, чтобы их там выпороли. Есть у нас один, Виктор Тушилов… Не знаю, как я ему в волосенки не вцепилась.

– А в чем дело? – улыбнулась Софья Давыдовна, поудобнее устраиваясь на кухонной табуретке. Она обожала Таткины истории об авторах.

– Является сегодня вопросы снимать. Он их посмотрел дома и взъярился. «Что вы мне тут три раза подчеркнули?» Я говорю: «У вас написано „Диплом, обрамленный в рамку“. – „Ну и что?“ – „По-вашему, „обрамленный в рамку“ – это хорошо? Почему не сказать просто „диплом в рамке“? Дешево и сердито“. – „Вот именно, что дешево! – фыркает этот стилист. – Но, если вы настаиваете, я, так и быть, это уберу. А тут вас что смущает?“ – Я говорю: „У вас написано, что герою заплатили гонорар в рейхсмарках“. – „Ну и что?“ – „Но у вас же дело происходит в наши дни“. Он смотрит на меня как баран на новые ворота. „Сейчас, – объясняю, – нет рейхсмарок – хотя бы потому, что нет и самого рейха“. – „Но деньги же так называются!“ – „Нет, отвечаю, они называются просто „марки“ или, на худой конец, „дойчмарки“. – „Вы уверены?“ – „Уверена!“ – „Вероятно, я что-то спутал. Но надо еще уточнить“. – «Уточняйте!“ А при этом морда у него наглая, и смотрит он на меня как на какую-то вошь, которая его, гениального, посмела укусить.

Вероятно, Тата могла бы долго еще продолжать о господине Тушилове, но тут на кухню явилась Иришка:

– Ой, как вкусно пахнет! Грибочки! Класс! Мам, ты опять про своих усосков?

– Про кого? – не расслышала Софья Давыдовна.

– Она моих авторов усосками зовет, – засмеялась Наталия Павловна.

– Ну, судя по твоим рассказам, она недалека от истины, – заметила Софья Давыдовна, хватая со стола соленый огурчик. – Ужас, как жрать охота.

– Сейчас, сейчас, сметанки добавлю…

– Ну, Ирина, что у тебя в школе? Как успехи? – обратилась к девочке Софья Давыдовна.

– Тоска смертная, – пожала плечами та, – жду не дождусь каникул.

– А на каникулах что?

– Да так… есть кое-какие идеи, – смутилась вдруг Ириша. И поспешила переменить тему: – Давыдовна, а как моя любименькая тетя Берта?

– Вот придешь к нам Восьмого марта, увидишь свою любименькую.

– А что такое будет Восьмого марта?

– Женский день, забыла?

– Да, вылетело из головы, что вы всегда в этот день тусуетесь.

– Придешь?

– Ну я еще не знаю…

– Хватит болтать, Ирина, руки помыла? Тогда садись! – распорядилась Наталия Павловна. Она была рада, что неожиданно явилась Соня и теперь не придется коротать вечер вдвоем с дочерью, которая явно изнывала от жалости к ней.

Поев, Ириша спросила:

– Мам, можно я к Машке пойду, а?

– Можно. Только не очень засиживайся.

– Ладно!

И она убежала.

– Сонька, какая ты умница, что пришла… А то Иришка из-за меня торчит вечерами дома как приклеенная. А ей это скучно.

– Я не пойму, она вроде даже не очень расстроена?

– Расстроена, еще как расстроена, но ей ведь всего пятнадцать. Не лить же слезы с утра до вечера, правда?

– А в тридцать девять надо лить? – ласково усмехнулась Соня.

– Но оснований-то больше… Знаешь, мне Ирка рассказывала, что видела летом, как Илья к Алиске приставал и получил от нее по морде. А к тебе случайно не подкатывался?

– Подкатывался. Сколько раз, – со вздохом призналась Соня. – Но и тут обломался… Не повезло ему с подругами жены.

– Кошмар! А я-то думала…

– Ничего ты не думала! Да и он ничего не думал, а цеплялся просто по пьяни. Ох, как же мне все надоело! – вдруг проговорила Соня.

– Что тебе надоело? – испуганно спросила Тата.

– Все, Татка. Я влюбиться хочу! Хочу замуж! Ребенка хочу!

– Сонька, но как же… Ты ведь всегда говорила…

– Мало ли что я говорила! Я, Татка, плакаться не люблю, вот и выдумываю себе… И не верь ты никому, все бабы одного хотят.

– Сонечка, но ведь поздно уже.

– Что – поздно?

– Рожать.

– А мне плевать. Почему поздно? Я еще могу… наверное.

– А есть от кого? Не от Славика же… – деловито осведомилась Тата.

– Ну производителя найти можно.

– Сонька, но тогда надо спешить.

– Поспешишь – людей насмешишь. И потом ты можешь себе представить, что будет с мамой?

– Да ничего с ней не сделается! Обрадуется! Будет обожать внука или внучку! Сонечка, милая, что ж ты столько лет потеряла, а? Неужели из-за мамы? Или Славика своего ждала?

– Да я не знаю. Все казалось успею, то одно было, то другое, а вот не успела… Ну и из-за мамы тоже… Она ведь у меня такая… Властная. Все хочет, чтобы по ее было.

– Сонь, не выдумывай, я сколько помню, она всегда твердила: хочу Сонечку замуж выдать.

– Да уж… – горько усмехнулась Соня. – Только вот все мои романы рушила, как бульдозер. Ты вспомни… Все ей не так было. Один плохо воспитан, другой недостаточно красив, третий слишком красив и так лет до тридцати. А когда уж я опомнилась и стала от нее все скрывать, время было потеряно. Потом Славик появился, все что-то обещал, а там уж и времена такие настали – не до любви, не до детей… Сейчас вроде бы чего-то добилась… Работа хорошая… Но все равно страшновато. Знаешь, меня тут Надюшка моя в гости позвала, помнишь Надюшку?

– Это с твоей прежней работы?

– Ну да. Она ж молоденькая еще, двадцать восемь лет, а у нее уже трое детей, можешь себе представить? Живут, конечно, трудно, но я, Татка, позавидовала… Такие детишки чудные, и муж хороший, вот я и подумала: неужели я так и помру, ни разу даже замужем не побывав? А уж про детей и говорить нечего… Да ерунда это все… Какие дети в сорок лет да без мужа…

– Муж не главное, ребенок гораздо важнее. – Тата с горячим сочувствием смотрела на подругу. Собственное горе показалось не таким уж и горьким. Ведь у нее есть Иришка. – Соня, а этот… производитель-то у тебя есть хоть на примете?

– Да нет у меня никого, даже на примете… И вообще, не бери в голову. Просто нашло на меня… Только прошу, не рассказывай Алиске, ладно? А то она дразниться будет. – Соня как-то по-детски шмыгнула носом. И улыбнулась: – Все. Закрываем тему.

И что это я вдруг рассиропилась? – подумала она. А может, и хорошо, по крайней мере Татка отвлеклась…

Они еще долго сидели на кухне, болтая обо всем и ни о чем. Потом вернулась Иришка, и Соня засобиралась домой.

– Давыдовна, ночуй у нас! Там погода – жуть! Мокро, скользко, просто мрак.

– Правда, Соня, оставайся!

– Нет, девочки, мне от вас на работу далеко, и мама волноваться будет.

– Так позвони, в чем проблема?

– Да нет, я уж как-нибудь доберусь. Машину поймаю.

– Зачем тебе это нужно?

– Просто люблю спать в своей постели, вот и все.

– Давыдовна, это старость! – поставила диагноз Иришка.

Женщины расхохотались, но как-то невесело.

– Да, детка, это типичные старческие причуды, – кивнула Соня, натягивая ботинки.

– Была бы сейчас Лушка, я бы тебя с ней проводила, – печально проговорила Тата.

– Дойду. Кому нужна такая старая кошелка.

Соня вышла на улицу. Черт побери, погода и вправду кошмарная, скорее бы весна, «высокий сезон», тогда уж не до глупостей будет, только успевай поворачиваться. Она ступила на проезжую часть и вскрикнула. Густая снежная каша залилась через край невысоких модных ботиночек. Она решительно подняла руку. Теперь уж не до экономии. Но машины проносились мимо, обдавая ее фонтанами брызг. Хорошо, что сообразила надеть кожаное пальто, обреченно подумала она, продолжая тянуть уже окоченевшую руку. Ну остановись же, остановись! Но автомобили мчались прочь. Вернуться, что ли? Но тут вдруг одна машина мигнула подфарниками и подкатила к ней. Старенькие «жигули».

– На Красноармейскую!

– Сколько?

– Полтинник!

– Шестьдесят!

– Ладно!

Соня села рядом с водителем, хотя мама сто раз ей внушала, что садиться надо сзади, так безопаснее. Однако сейчас ей хотелось только согреться.

– Ну и погодка! – проворчала она.

– У меня печка так шпарит, вмиг согреетесь.

Соня искоса посмотрела на мужчину за рулем. Очки на носу, а больше в темноте и не разглядишь. Голос приятный, интеллигентный. Но вступать в беседу она не собиралась.

– А на Красноармейской в какое место? – поинтересовался водитель.

Соня открыла глаза и назвала номер дома.

– Все там же живешь или к маме в гости едешь? – спросил вдруг он.

Соня непонимающе на него уставилась. Ослышалась она, что ли?

– Не узнаёшь?

– Нет… Ой, господи, Левка! Это ты?

– Я! Ну наконец-то! А я тебя сразу узнал. Ты совсем почти не изменилась.

– Ой, Левка, я так рада… Погоди, остановись на минутку, дай я на тебя погляжу!

– Нет, останавливаться не буду, а то простудишься еще. Изучай пока мой дивный профиль!

Но тут он встал на красный свет и повернулся к ней лицом:

– Сонька, давай поцелуемся! На радостях можно!

Они расцеловались.

– Левушка, сколько ж мы не виделись?

– Лет пятнадцать, наверное?

– Ничего себе! Как ты? Где ты?

– Да все там же.

– В МВТУ?

– Ну да. Только теперь это называется МГТУ. И вот видишь, подрабатываю извозом. Иначе не прожить.

– Понятно. А как вообще? Женат?

– В разводе. А ты?

– Семейное положение – не замужем!

– Не может быть! Почему?

– Желающих не нашлось.

– Ладно врать-то своим ребятам! Слушай, Соня, а как твои девчонки? Тата? Алиса? Вы еще дружите?

– А как же! Вот сейчас как раз от Татки еду.

– Надо же… А ты по-прежнему химичишь?

– Нет, Лева, я теперь совсем в другой области работаю.

– С химией покончила?

– Давно уже.

– И что теперь у нас в предмете?

– Туризм. Работаю в турагентстве.

– И кем?

– Исполнительным директором.

– Мать честная! Ты, значит, госпожа директор? И много у тебя подчиненных?

– Пять человек. Негусто, да? Так что я тот еще директор. Но зато я столько уже повидала… Знаешь, я больше всего на свете люблю ездить.

– Здорово. А я вот ни разу еще за границей не был.

– У тебя что, допуск?

– Какой там допуск! Просто инерция, наверное. Да и денег, честно говоря, нет. Зато дочка живет в Америке, вот так вот… Ты только не подумай, что я жалуюсь! Нет-нет! Просто встретил тебя, и что-то разбередилось… А вообще все не так уж скверно. Слушай, Соня, а давай я твой телефончик запишу… Или он у тебя не изменился, а?

– Нет, не изменился. Но ты… Ты лучше звони мне на работу. Вот тебе моя визитка…

– А что у тебя дома-то? Ты ж не замужем.

– Мама!

– Понял! – засмеялся Лева.

Соня вдруг покраснела. Почему она решила скрыть от мамы Левку? Да просто не хочется лишних разговоров. «Зачем тебе этот босяк?» – непременно скажет мама. А от Левкиного голоса у Сони стало тепло на душе. И не хотелось ни с кем этим теплом делиться.

Когда они подъехали к дому, Соня замялась. Но потом решительно вытащила кошелек.

– Не вздумай! – предупредил Лева.

– Но ты же этим живешь!

– Не волнуйся, я заработаю! И не верещи, я с тебя все равно не возьму!

– Ну как хочешь… Тогда знаешь что? У меня возле работы есть симпатичное кафе. Я приглашаю тебя туда. Поужинаем как-нибудь.

– Нет, я за счет женщин по кабакам не хожу. И не чувствуй себя обязанной, очень тебя прошу. Я тебе непременно позвоню, и мы что-нибудь придумаем. Все.

– Договорились. Спасибо, Левка!

– На здоровье.

Соня чмокнула его в щеку и выскочила из машины.

Едва она взбежала на свой второй этаж, как дверь квартиры распахнулась.

– Ну наконец-то! Сколько можно таскаться!

– Мама!

– Ты посмотри, на кого ты похожа! Пальто все в грязи!

– Подумаешь! Оно же кожаное, отмоется!

– Оно-то отмоется! А вот ты…

– А что – я? Я тоже отмоюсь!

– Не надо все понимать так буквально! Не все можно отмыть в ванной! Опять звонил твой мерзавец!

– Мамочка, тебе не надоело? – добродушно проворчала Соня, стаскивая ботинки.

– Мне не может надоесть называть мерзавца мерзавцем! Не может!

– Хорошо, пусть. Ну и что он сказал?

– Он ничего не говорил, он просто бросил трубку, когда услышал мой голос.

– А может, это не он?

– Он, он! Знаю я его манеру! Он, если тебя нет, звонит регулярно каждый час и швыряет трубку! Но я ему все выложила, что о нем думаю!

– Придется, наверное, купить сотовый телефон.

– Еще не хватало тратить деньги на этого мерзавца! Совсем дура. Ну как там Тата? – без всякого перехода спросила вдруг Берта Яковлевна.

– Жива.

– Господи, ну почему все нынешние мужчины такие мерзавцы?

– А раньше они не были мерзавцами? – улыбнулась Соня.

– Были. Но не все. А теперь все. Твой папа, например, мерзавцем не был. Но он так рано умер… Впрочем, может, поживи он еще, тоже стал бы мерзавцем.

– Мама!

– Что – мама? Что – мама? Просто я знаю жизнь. В отличие от тебя! Кто тебя привез?

– Левак!

– Левак? И ты опять села вперед? Ну разве ты не идиотка? Сколько раз я тебе говорила!

– Мама, это был… Таткин сосед, который подрабатывает извозом. Так что мне нечего было бояться.

– Все равно дура! Ты можешь себе представить, сегодня на Митковой был такой уродливый костюм! У нее в нем плечики такие узюсенькие, фу! Есть хочешь?

– Нет, мама, не хочу! Татка меня накормила.

– Значит, она и сама поела? Это хорошо… А то она в последнее время располнела, наверное, думает, что Илья из-за этого ушел, и теперь, чего доброго, решит морить себя голодом. А сейчас ей нельзя этого делать. Ей нужны силы. Да, еще Алиса звонила. Я сказала, что ты у Татки. Она туда не звонила?

– Нет.

– Хорошая девочка. Молодец, но тоже дура. Хоть и с принципами. Даже еще дурее тебя. Ты по крайней мере с этим мерзавцем иногда спишь, а у нее давно никого нет.

Соня с любовью смотрела на мать.

– Что ты на меня таращишься? Я хоть и стоматолог, но все-таки врач, и знаю, что женщинам, к сожалению, нужны эти мерзавцы… Ладно, я иду спать! Мне завтра рано на работу.

Отделалась малой кровью, подумала Соня. Почему-то от встречи с Левой у нее исправилось настроение. Хотя радоваться, собственно, нечему. Одинокий, безденежный мужик с дочкой в Америке, к тому же он никогда ей не нравился. И вряд ли понравится сейчас. И вовсе не в деньгах дело. Просто он так явно по этому поводу комплексует. Кстати, вполне возможно, он и не позвонит ей. Ну и пусть. А все равно приятно было встретить кого-то из той жизни, студенческой…

Лева Серафимович был старшим братом ее однокурсницы Леночки, удивительно милой и умной, которая в двадцать два года умерла от прозеванного врачами воспаления легких. Левка прибился к их компании, когда они учились на втором курсе химфака МГУ. После смерти Леночки он некоторое время еще по инерции звонил иногда, а потом совсем пропал. И вот эта встреча… Что-то подсказывало Соне, что она будет иметь продолжение. Хотя зачем ей еще один комплексующий из-за потери статуса мужик? Хватит с нее и Славика. Но тем не менее в душе появилась какая-то теплая точка. Пока только точка – это не страшно. И Соня спокойно уснула.

На следующий день она ждала звонка. Но Лева не объявился, а через неделю она уже перестала ждать. Это не было большим разочарованием, нет, просто еще одной крохотной зарубкой на сердце стало больше. Подумаешь, велика важность!

– Алиса Витольдовна, прошу вас, задержитесь немного! – сказал директор телекомпании, когда закончилась очередная планерка.

– Слушаю вас, Юрий Юрьевич.

– Алиса Витольдовна, голубушка, что это с вами? Создается впечатление, что вы буквально не выносите Воронина.

– Не выношу! – кивнула Алиса. – И, собственно, даже не намерена это скрывать.

– Простите меня, это что-то личное?

– Личное? – взвилась Алиса. – Боже меня сохрани! Я просто не могу видеть этого бездельника! Он же только симулирует деятельность! Я не хотела этого говорить, но вы сами спросили… – Алиса нервно сжимала и разжимала пальцы сплетенных рук.

– Да, спросил, потому что мне не хочется дрязг и скандалов. Я, безусловно, знаю, что Валентин Иванович не самый усердный труженик, но… Понимаете, когда иной раз бывает нужно… как говорится, для представительства… он весьма полезен.

– Юрий Юрьевич, в моем департаменте не так много народу, чтобы я могла держать человека с чисто декоративными функциями. Он получает зарплату вдвое большую, чем Люся, а делает в пять раз меньше, чем она, и к тому же еще старается как-то ей напакостить, возложить на нее ответственность за свои промахи и все в таком роде. Знаете, мне очень неприятен этот разговор.

– Признаюсь, мне тоже. И я хочу спросить вас напрямик: вы требуете, чтобы я уволил его?

– Юрий Юрьевич, помилуйте, я ничего не требовала, я молчала.

Юрий Юрьевич рассмеялся:

– Вы молчите так выразительно, что от вас буквально искры сыплются. Алиса Витольдовна, голубушка, потерпите еще немножко, а? Это моя личная просьба. Мне не хотелось бы его увольнять. Сейчас трудное время, у него все-таки семья… Но обещаю вам, через два месяца я вас от него избавлю.

– А что будет через два месяца?

– Через два месяца он отсюда уйдет. Слово дzжентльмена!

Алиса не отвечала.

– Ну, Алиса Витольдовна, пожалуйста!

– Хорошо, Юрий Юрьевич. Но через два месяца мы вернемся к этому разговору.

– Непременно! – обрадовался директор. – И я даже больше вам скажу, но это уж абсолютно между нами: можете пока подыскивать человека на его место, – таинственным шепотом добавил он.

– Мне и подыскивать не надо, – пожала плечами Алиса. – Его место займет Люся, а на Люсину должность я кого-то обязательно найду.

– Вот и отлично! А пока уж наберитесь терпения, ладно?

– Договорились. Я могу идти?

– Конечно, конечно! Спасибо вам.

До чего же хороший мужик, отметила про себя Алиса, выходя из кабинета. Только слишком мягкий. И это может ему боком выйти.

А директор подумал: какая обворожительная женщина, а главное – бесценный работник, хотя нет, главное – обворожительная женщина. И почему она одна? Просто ерунда какая-то…

Алиса вернулась к себе и залпом выпила стакан ледяной минералки. Ничего, два месяца я потерплю. Она взглянула на календарь. Сегодня двадцать первое февраля – значит, после двадцать первого апреля есть надежда избавиться от этого прыща. И она красной ручкой поставила в календаре галочку.

– Алиса Витольдовна, звонят из Кагалыма! – сообщила секретарша.

– Слушаю! Алло! Вы меня слышите? Екатерина Дмитриевна, добрый день!

У Алисы была феноменальная память. Она помнила имена и отчества всех директоров бесчисленных провинциальных телекомпаний, с которыми имела дело.

В кабинет заглянула Люся:

– Можно?

Алиса жестом указала ей на стул. Когда разговор о тюнерах был окончен, она спросила:

– Что у тебя, Люсик?

– Алиса Витольдовна, мне очень неудобно, – смущенно начала Люся, – но…

– Да говори же!

– Вы не могли бы одолжить мне…

– Сколько? – деловито осведомилась Алиса.

– Сто пятьдесят баксов. На месяц.

– Нормально, – улыбнулась Алиса. – Только у меня с собой нет. Завтра, ладно?

– Ну конечно, спасибо вам большое, – обрадовалась Люся. – Да, Алиса Витольдовна, меня Батицкий о вас расспрашивал.

– Батицкий? И что же его интересовало? – насмешливо подняла брови Алиса.

– Ну вообще-то его интересовали разные вещи, в основном личные…

– Личные вещи? – развеселилась Алиса.

– Нет, я просто неловко выразилась. Его волновала ваша личная жизнь.

– С чего бы это?

– Думаю, он на вас запал.

– И что ты ему сообщила о моей личной жизни?

– Ничего! Что вы, Алиса Витольдовна, как я могу… К тому же, если честно, я сама почти ничего об этом не знаю.

– Вот и хорошо, тем более что знать-то особенно нечего.

– Алиса Витольдовна, может, обратили бы внимание на него, а? – заговорщическим шепотом произнесла Люся. – Такой интересный мужчина.

Евгений Викторович Батицкий, директор телекомпании с Урала, был в самом деле довольно импозантен.

– Ты находишь? А по-моему, он… фуфло.

– Фуфло? Почему?

– Да пыжится, изображает из себя наикрутейшего босса, а сам… Нет, Люсик, мои отношения с Батицким никогда не выйдут за рамки служебных, так ему и передай. А не для передачи – пошел он на хер! Поняла?

– Вполне! – засмеялась Люся. – Ну я побегу, у меня еще столько дел…

Алиса хотела ее обрадовать открывшимися сегодня перспективами, но решила этого не делать. А вдруг ничего не получится? Воронин человек очень хитрый и в чем-то чуткий, как локатор, к тому же умеет использовать себе во благо доброту Юрия Юрьевича. Ну ничего, я от тебя, окаянный бездельник, все равно избавлюсь, с веселой злостью подумала Алиса и опять взялась за телефон. Это было ее основное орудие труда.

Возвращаясь домой, Алиса попала в пробку. Скоро по Москве вообще нельзя будет ездить, досадовала она. От нечего делать она посмотрела по сторонам и вдруг замерла. В соседней машине на переднем сиденье была не кто иная, как Иришка Тропинина, Таткина дочь. Первое, что бросилось в глаза, ее ярко накрашенные губы. За рулем черного «БМВ» сидел мужчина. Разглядеть его Алиса не могла. Очень интересно, что все это значит? Только бы Ирка ее не заметила. Но девчонке было не до окружающих. А тут еще мужчина обнял Ирку и поцеловал. Та прильнула к нему, и они уже не отрывались друг от друга. Боже, похолодела Алиса, ей ведь всего пятнадцать лет! Конечно, выглядит она на все семнадцать, но что это меняет? Как же быть? И кто этот тип? Что ему надо от девчонки? Впрочем, это как раз довольно ясно… Господи помилуй, что же делать? Спугнуть эту сладкую парочку? А что толку? Нет, я должна выяснить, кто он такой, а потом объяснить этому сукину сыну, что за совращение малолетних… Он, вероятно, не в курсе, сколько ей лет. А она… Из молодых, да ранних… Впрочем, это так понятно: дома у них сейчас царит уныние, а в пятнадцать лет унывать как-то не хочется… И тут подворачивается шикарный мужик на крутой тачке, небось обещает ей златые горы. Ладно, с ним я разберусь, решила Алиса, а как быть с Таткой? Говорить ей что-нибудь или не стоит пока? Нет, пока не стоит. Это может ее добить. А вот с этой дурищей я непременно побеседую. Но сперва с ним. И Алиса записала номер его машины.

Мало-помалу пробка рассасывалась. Интересно, куда он ее везет? А вдруг куда-нибудь за город, на дачу? Завезет, изнасилует… хотя насиловать, судя по всему, и не придется. А если он там будет не один? Алису била крупная дрожь. Погоди, успокаивала она сама себя. Зачем выдумывать всякие ужасы? Я последую за ними. И в случае чего помешаю. Если они выедут за город, я просто заставлю его остановиться и заберу эту дуру… Так она меня и послушается!

«БМВ» тронулся с места, но правая рука мужчины лежала на плече Иришки. Чуть помедлив, Алиса пропустила «БМВ» немного вперед. Вскоре ей удалось перестроиться в тот же ряд, и она теперь катила непосредственно за ними.

Да нет, они же едут к центру, а вовсе не за город, сообразила Алиса, и ей стало легче. Потом вдруг до нее дошло, что мужчина попросту везет Иришку домой. Слава богу, вот только хотелось бы знать откуда. Интересно, а в школе она сегодня была? Действительно, «БМВ» вскоре остановился в одном квартале от дома, где жила Тата. Но Иришка не спешила вылезать. Целуются, ясно. Может, подойти сейчас и застать, что называется, на месте преступления? Нет, пожалуй, не надо. Лучше сначала выяснить, что это за тип, а уж потом… А что потом? Что я могу сделать в этой ситуации? Но вот Иришка выскочила из машины и припустилась бегом к дому. Ага, торопится, понимает, что мать уже, наверное, пришла с работы. И то хорошо. Но все-таки не нравится мне эта история. Ох, не нравится. Алиса собиралась уже выскочить и подойти к «БМВ», чтобы сразу поговорить с этим растлителем, но не успела. «БМВ» рванул с места. Она хотела рвануть за ним, но не тут-то было. Мотор заглох, и она потеряла «БМВ» из виду. Ничего, сукин сын, я тебя все равно найду, со злостью подумала Алиса. Мотор не желал заводиться. Черт бы его побрал! А может, зайти к Татке, поглядеть, что там и как, раз уж машина забарахлила? Но тут она вдруг завелась как миленькая. Значит, не судьба, вздохнула Алиса и поехала домой.

На Якиманке она опять попала в пробку, но, во избежание новых неприятностей, старалась не смотреть по сторонам, а когда все-таки глянула, то обомлела: за рулем стоящей справа машины сидела… собака. Большая немецкая овчарка. Кажется, я схожу с ума, подумала Алиса. А может, какой-нибудь дурак решил удивить народ и надел маску? Но нет, это все-таки настоящая овчарка. А, наверное, хозяин куда-то выскочил, и собака перебралась на его место, сообразила Алиса. Но в этот момент машины тронулись. За рулем по-прежнему была овчарка. Или это какие-нибудь кинотрюки, или я сошла с ума. Меня ведь предупреждала Берта Яковлевна, что если я не найду себе мужика, то запросто могу спятить. И похоже, спятила.

Алису не интересовало уже ничего, кроме феноменальной овчарки, но, лишь миновав Большой Каменный мост, ей удалось поравняться с той машиной, и она облегченно рассмеялась. Автомобиль попросту был с правосторонним рулем! А овчарка сидела рядом с водителем. Слава тебе Господи! Я не сошла с ума, а всего лишь малость сдурела.

Войдя в квартиру, Алиса сразу испытала привычную радость. Хорошо, уютно, красиво и можно расслабиться. Хотя нет, сначала надо выяснить, кто этот чертов мужик, который был с Иришкой. Она бросилась к телефону, но тут же вспомнила, что рабочий день кончился и раньше завтрашнего утра ничего узнать не удастся. Ну и ладно, хоть поем спокойно.

На другой день, часам к двенадцати, Алисе уже многое было известно о владельце «БМВ». Святослав Игоревич Курбатов, генеральный директор фирмы «Каньон». Ах, сучий потрох, Иришка ему понадобилась, свежачка захотелось? Ну я тебе покажу!

Она набрала телефон фирмы. Грудной голос секретарши звучал весьма сексуально.

– Извините, пожалуйста, – начала Алиса, – с вами говорят с телевидения, секретарь директора департамента развития сети Алисы Витольдовны Сухоцкой. – Ударение она сделала на магическом слове «телевидение».

– Очень приятно, – произнесла секретарша.

– Не могли бы вы записать Алису Витольдовну на прием к Святославу Игоревичу?

– Если по вопросам спонсорства, это бесполезно! – отрезала секретарша.

– Нет-нет, это дело совсем другого характера, конфиденциального, – подпустила таинственности Алиса.

– А не могли бы вы хотя бы в общих чертах обозначить вашу проблему?

– Нет, это невозможно, я просто не в курсе, я всего лишь выполняю поручение.

– В таком случае, я не могу вашего директора записать на прием. Пусть она сама позвонит.

– Эй, подруга, послушай, – сменила тон Алиса, – ты такая же секретутка, как и я, зачем строить из себя невесть что? Запиши на прием, а они уж сами как-нибудь разберутся. Эта наша Алиса такая крутая баба, она меня просто выгонит, а работу найти трудно, сама, что ли, не знаешь?

На другом конце провода слышалось задумчивое сопение.

– Я бы записала, но если эта твоя крутая директриса начнет у шефа бабки просить, так он меня выгонит. Мне строго-настрого наказано по вопросам спонсорства не принимать.

– Да какое там спонсорство! У нас этим совсем другие люди занимаются. Я ж говорю: мы развиваем сеть!

– Значит, она точно не из-за денег?

– Точно.

– Ну а как обозначить проблему? Шеф спросит, по какому вопросу, и что я отвечу?

– Ну скажи, что… а черт, я же не знаю! Придумай сама что-нибудь такое, чтобы прохиляло у твоего шефа, но только в общих чертах, понимаешь?

– Понимаю! – хмыкнула секретарша. – Только что я-то буду с этого иметь?

– Ты куришь?

– Ну?

– Что куришь?

– Зеленый «Мо».

– Блок тебя устроит?

– Ну ты даешь! Круто!

– Получишь, не сомневайся!

– Годится. Значит, так… записываю твою шефиню на завтра, на одиннадцать тридцать. Пойдет?

– Пойдет. Спасибо, подруга! А как тебя звать? Кому послать сигареты?

– Илона меня зовут.

– Красивое имя, обалдеть! Ну все, Илона, пока!

Алиса повесила трубку и подумала, что с сигаретами она, пожалуй, сглупила. Не потому, что ей было жалко денег, но просто с какой стати одна секретарша дает взятку другой? И как быть с этими сигаретами? Не самой же крутой мадам их передавать секретарше? Не умею я врать. Ну да ничего, попрошу водителя служебной машины отвезти блок этой Илоне.

На следующий день в одиннадцать она отправилась на фирму «Каньон». У подъезда стояли машины одна шикарнее другой. Алисина «мицубиси» выглядела здесь бедной родственницей. Она оставила машину в переулке за углом. Пусть автомобильчик у нее и не супер, зато она сама выглядит на все сто! Даже охранник при виде нее вытянулся в струнку.

Секретарша оказалась совершенно такой, как ее представляла Алиса. Длинноногая красивая блонда лет двадцати пяти. Наверное, для Курбатова она уже стара, ему что посвежее подавай, с яростью подумала Алиса, и эта ярость прибавила ей боевого задора.

– Моя фамилия Сухоцкая, я на одиннадцать тридцать, – сказала она.

– Ах да, вам придется минут пять подождать, Святослав Игоревич вышел… Посидите пока.

– Вышел или ушел? – холодно осведомилась Алиса.

– Нет-нет, он здесь, просто вышел ненадолго. Не волнуйтесь.

Секретарша из-под ресниц разглядывала посетительницу. Немолодая, конечно, но чувствуется класс. За такой костюмчик можно душу отдать, а как сидит… И драгоценностями не увешана. Одно колечко всего. Наверное, и сережки есть, но под волосами не видно. Интересно, это у нее свой цвет такой или крашеная? Нет, похоже, цвет натуральный…

В приемную вошел мужчина лет пятидесяти в элегантном темно-сером костюме.

– Святослав Игоревич, это к вам.

Алиса вспыхнула от злости. Ах, старый развратник, я думала ему лет тридцать…

– Милости прошу! – Курбатов с любопытством посмотрел на посетительницу.

Хотелось с ходу надавать ему по морде, но Алиса сдержалась и прошла в роскошно обставленный кабинет.

– Садитесь. Хотите кофе?

– Нет, благодарю!

– Тогда, может быть, чаю?

– Спасибо, нет.

Она села в кресло напротив массивного письменного стола.

Хозяин кабинета тоже опустился в свое кресло и выжидательно уставился на Алису. Впрочем, еще и с огромным удовольствием. Она ему страшно понравилась. Сразу видно, стерва. Курбатов обожал стерв, особенно рыжих.

– Итак, что вас привело ко мне?

Алиса сосчитала до десяти и только потом ответила:

– Ненависть.

Ей сразу стало легче оттого, что она сказала чистую правду.

– Ненависть? Я не ослышался?

– Нет, не ослышались. И я требую, слышите, требую, чтобы вы оставили Иришку в покое.

На лице Курбатова отразилось искреннее недоумение.

– Какую Иришку? О чем вы говорите?

– Иришку Тропинину! Имейте в виду, я не обратилась прямо в милицию, только чтобы не мучить девочку. Или вы не в курсе, что ей всего пятнадцать лет?

– Ничего не понимаю! Это какое-то недоразумение!

– Нет, это растление малолетних!

– И все-таки я ничего не понимаю… – Он выглядел несколько растерянным, но не испуганным. – Может быть, вы сдержите свои эмоции и объясните, в чем дело? Или это попытка шантажа? В таком случае, должен вас огорчить, я сейчас же звоню в милицию. Вы хоть соображаете, в чем меня обвинили? И кто такая эта Иришка?

Алиса вдруг похолодела. А что, если этот холеный господин тут ни при чем, а она, как всегда, погорячилась?

– Послушайте, синий «БМВ» под номером 083 принадлежит вам?

– Не буду отрицать. Мне.

– В таком случае вы, вероятно, помните, куда отвозили пятнадцатилетнюю девчонку в начале седьмого позавчера? И целовались с ней, пока стояли в пробках? Вы станете это отрицать?

– А что, вы меня там видели? – вдруг развеселился он.

– Да, представьте себе.

– Меня?

– Вас. Это же ваша машина?

– Машина моя, не спорю. Но меня там не было, и я, увы, в это время не целовался с молоденькой девицей, а вел довольно трудные переговоры в Дортмунде.

– В Дортмунде? И вы можете это доказать?

– Ну разумеется.

– Докажите.

– Нет ничего проще.

Он вытащил из внутреннего кармана заграничный паспорт и протянул его Алисе.

Она с некоторой растерянностью взяла документ.

– Смотрите, смотрите, вон там отметка о прилете из Германии. Убедились?

– Да.

– Так что ваш шантаж не удался.

– Послушайте, а кто же это мог быть?

– У меня даже вопросов не возникает. Наверняка мой сын.

– Сколько ему лет?

– Девятнадцать. Он студент. И, по-видимому, полный дурак. Я в его возрасте предпочитал женщин постарше.

– Между прочим, в девятнадцать лет тоже можно сесть за растление, – утратив всю агрессивность, произнесла Алиса.

– Я с ним поговорю, обещаю вам, – уже вполне серьезно сказал Курбатов. Ему было приятно, что эта рыжая нахалка сбавила тон. – Я Денису такую головомойку устрою! Наглый мальчишка, берет мою машину и катает на ней всяких писюшек…

Алиса была подавлена. Давно уже она не чувствовала себя такой дурой. Хорошо хоть никого не посвящала в свою затею.

– Ну что ж, прошу меня извинить, – с трудом выдавила она и встала.

– Погодите, эта девочка – ваша дочь?

– Племянница.

– Послушайте, а почему вы начали с меня? Почему не поговорили сначала с ней? По-моему, это было бы разумнее. Или вы преследовали какую-то другую цель?

– О нет, а начала с вас, потому что… потому что…

– Потому что вы слишком темпераментны.

– Нет, – покачала головой Алиса, – дело не в темпераменте. Я просто дура. Всего хорошего.

– Подождите, Алиса… Витольдовна.

Она недоуменно смотрела на него и, стоя столбом возле его стола, действительно ощущала себя последней идиоткой.

– Алиса Витольдовна, знаете, я в некотором роде фаталист…

– Ну и что?

– Раз уж судьба привела ко мне такую интересную и темпераментную женщину, я просто обязан этим воспользоваться.

– Не понимаю…

– Вы сегодня вечером заняты?

Клеится он ко мне, что ли?

– Занята! И к тому же сегодня вечером вам предстоит сделать внушение сыну. Всего хорошего. Извините.

И она пулей вылетела из его кабинета.

Курбатов только головой покачал. И вызвал секретаршу:

– Илона, раздобудь мне координаты этой дамы. И чем скорее, тем лучше.

Алиса добежала до машины и, пыхтя от негодования, села за руль. У нее даже руки дрожали. Надо ж было так опростоволоситься! Какого дьявола я вечно лезу, куда меня не просят! Может, у Ирки любовь неземная, а я встреваю! Теперь папаша устроит сыночку скандал, тот расскажет Ирке… Черт, черт, черт! Нет, это точно, у меня сдвиг по фазе. Тетя Берта права, надо завести мужика. Я уже утратила всякое чутье. Вообразила невесть что – растление малолетних! Их растлишь, этих нынешних малолеток, они сами кого хочешь растлят. Небось у Ирки сексуальный опыт побогаче, чем у ее мамы… Я кретинка. Все, больше в чужие дела не суюсь! И вообще, пора на работу, там я по крайней мере уж точно на своем месте. Вот и хорошо, а мужики… Да пропадите вы все пропадом!

– Наталья, будь добра, посмотри вот эту рукопись, – сказал главный редактор, протягивая ей красную папку.

– Самотек? – спросила она.

– Нет. Автора рекомендовала Жихарева, говорит, талантливый. Если пойдет, пустим в серию «Бестселлер XXI века». Только не тяни, ладно?

– А ты-то сам смотрел?

– По-моему, вполне… Но ты же знаешь, я тебе больше чем себе доверяю.

– Хорошо.

– Наталья, только, пожалуйста, забудь, что за него Жихарева хлопотала. А то я тебя знаю, ты так ее не любишь…

– Олег!

– Да вы же, бабы, такой народ… Поэтому будь объективной.

– А если мне не понравится?

– Напишешь обоснованное заключение.

– Как будто мои заключения кого-то волнуют!

– Ну не преувеличивай!

– Олег, если ты помнишь, я была против того, чтобы печатали Тушилова, ну и что? Мне же теперь приходится это дерьмо хлебать большими ложками! Да и вообще…

– А Тушилов, между прочим, прекрасно продается!

– Ну еще бы! У всех его положительных героев член длиной тридцать сантиметров!

– А разве это плохо? – с некоторой грустью спросил главный редактор.

– Дело вкуса! – фыркнула Наталия Павловна. – Ладно, Олег, я пойду.

– Иди. Как дела-то?

– Нормально.

– Хорошо. Иди.

Вернувшись к себе, Наталия Павловна раскрыла папку. «П. Гущин. Дурная слава». Она вытащила наугад одну страничку. По крайней мере вполне грамотно, и на том спасибо. Ладно, заберу домой, вечером прочту.

Тата взялась вычитывать верстку очередного детективного романа. Только за работой она чувствовала себя человеком, а не брошенной женой. Сколько ни говорила себе, что жизнь в тридцать девять лет не кончается, что та же Жихарева вышла в третий раз замуж почти в пятьдесят, а корректорша Зинаида Иосифовна и вовсе в пятьдесят два, но ничего не помогало. К тому же Наталия Павловна сидела на диете, и от этого ей было еще хуже, а результатов что-то не видно.

В комнату вихрем ворвалась Рина, с грохотом отодвинула стул и изо всех сил хватила кулаком по столу. Так она обычно разряжалась после бесед с коммерческим директором издательства Кузоватовым.

– Опять с Витасиком поцапалась? – оторвалась от верстки Тата.

– С кем же еще? Я его когда-нибудь укокошу! Собственноручно!

– Что опять?

– Очередная гениальная идея! Он требует, чтобы авторы детской серии по возможности брали псевдонимы!

– Подумаешь, новость!

– Но ведь Богословская уже печаталась, это не первая ее книга, а он, видите ли, решил, что Богословская – неподходящая для детей фамилия! И требует, чтобы она звалась Корабликовой!

– Почему Корабликовой?

– Ему кажется, что детям это должно понравиться!

– Бред!

– Я ему то же самое сказала!

– А сама Богословская в курсе?

– Пока нет.

– Ну так чего ты расстраиваешься? Может, она еще пошлет его куда подальше.

– Ты ж его знаешь, он упрется и может начать настаивать. А Богословская талантливая, у нее хорошие книги, жалко если она уйдет.

– Не уйдет. Думаю, Витасик в результате откажется от своей роскошной идеи.

– Как же, жди-дожидайся! Татка, обещай, что не протреплешься. Обещаешь?

– Обещаю! А что такое?

– Он велел мне подготовить ему список «детских» фамилий!

– Что?

– Что слышала!

– Он рехнулся?

– Похоже на то.

– Но зачем это нужно?

– Он выразился так: «Чтобы давать авторам возможность выбора». Вот приходит, например, человек по фамилии Смирнов. А мы ему списочек: извольте выбрать сами, кем вам быть – Корабликовым, или Самолетиковым, или Собачкиным.

– Интересно, а Рыбкин, Птичкин, Кошкин – это детские фамилии?

– По-видимому, недостаточно.

– Тогда Пеленкин, Подгузников, Соскин.

– Гениально, Татка, я вот ему такой списочек составлю. Как ты сказала? Я запишу. Давай еще!

– Памперс! Роскошная иностранная фамилия – Елизавета Памперс, блеск! А еще можно целую серию выпустить – Мамулин, Папулин, Дедулин.

– Ага, Сынулин, Бабулин, – подхватила Рина.

– А для подростков спецфамилии не нужны? А то можно, например, придумать такие – Пубертатников, Кайфецкий и Кайфоломский!

– Татка, это уже не по теме.

– Ладно, посмеялись, и вроде полегче стало.

– Да, отпустило. Пусть Витасик подавится этими детскими фамилиями. Как думаешь, подавится?

– Обязательно!

Часов в пять, когда они давно и думать забыли о пресловутом списке, в комнату заглянула незнакомая женщина средних лет:

– Извините, я к Ирине Александровне.

– Слушаю вас!

– Извините, я вот принесла рукопись.

– Какую рукопись?

– Детский детектив. Мне посоветовали к вам обратиться… Я вообще-то из Питера… Но вот мне рекомендовали ваше издательство…

– А как вы прошли сюда? – полюбопытствовала Рина. – У нас ведь охрана.

– Я пришла к Геннадию Игоревичу.

Геннадий Игоревич был директором издательства.

– А, понятно.

– Геннадий Игоревич хотел сам меня вам представить, но я решила, что не стоит… Я бы и говорить не стала о нашем знакомстве, чтобы отношение ко мне было непредвзятым, но вы спросили… Пожалуйста, посмотрите, Ирина Александровна!

– Хорошо, разумеется, я прочту. Как ваша фамилия?

– Малышец. Елена Афанасьевна.

– Как? – чуть не расхохоталась Рина.

– Малышец!

– Это ваша настоящая фамилия или псевдоним?

– Нет-нет, настоящая. Я даже подумывала взять более благозвучный псевдоним. Например, Богоявленская. Мне эта фамилия очень нравится.

– Нет, только Малышец! – решительно заявила Рина.

– Вы полагаете? А почему?

– Оригинально, по крайней мере.

Тата, не выдержав, выскочила в коридор. Бывает же!

Вечером Иришка куда-то убежала, вероятно, к подруге, Тата решила просмотреть рукопись Гущина. Открыла и уже не могла оторваться. Книга была захватывающе интересной и отлично написанной. Надо же! Как здорово! Интересно, какой он, этот Гущин? И откуда взялся? Вероятно, герой романа – это некоторым образом он сам? Хорошо бы.

Тата заволновалась. Она всегда волновалась, когда натыкалась на талантливую рукопись. А «Дурная слава» даже не нуждается в редактуре. Ну, может, надо кое-что уточнить, убрать несколько повторов, но в целом роман можно сразу пускать в работу. Завтра с утра пойду к Олегу, обрадую его.

Тата даже не заметила, как вернулась и легла спать Иришка, вот зачиталась…

Утром она сразу же отправилась к главному редактору.

– Олег, можно к тебе?

– Заходи. Садись. С чем пожаловала?

– Я прочла Гущина, это блеск!

– Серьезно?

– Конечно. Прекрасно написано. Если хорошо оформить, вмиг расхватают. Настоящий бестселлер. Не оторваться.

– Ну вот и займись. Для начала позвони автору, пригласи для разговора ко мне. Я сам звонить не буду, чтоб не задавался. И не особенно восхищайся. Ну сама знаешь, осторожненько. Мол, нам ваша книга подходит, не более того. А то аппетит разыграется.

– Господи, Олег, да за такого автора…

– Не горячись, Наталья. Мы же совсем его не знаем. Иному в башку сразу залетит, что он гениальный и неповторимый, а нам потом мучайся. Короче, выполняй! И сдержи эмоции. Поняла?

– Конечно. У тебя есть его координаты?

– Да, вот возьми! – Олег Степанович протянул ей карточку. – Пригласи его на пятницу, к трем часам.

– А если он не сможет?

– Сможет, сможет! Ни секунды не сомневаюсь, прилетит на крыльях любви. Да, вот хотел тебя спросить…

– О чем?

– Эта твоя подружка рыжая на какой машине ездит?

– Алиса? – страшно удивилась Наталия Павловна.

– Кажется.

– А тебе зачем?

– Да я вчера вроде бы ее видел, но не был уверен.

– У нее серебристая машинка, маленькая такая, японская…

– «Мицубиси»? Ага, точно, это она была.

– Ну и что?

– Да ничего, просто так.

– Признайся, Олег, она тебе понравилась?

– Ну да, красивая, только ты ничего такого не думай… – И главный редактор покраснел как мальчишка.

– А что мне думать? – усмехнулась Наталия Павловна. – Тебе тут ничего не светит.

– А ты позови нас вместе в гости, а? Под каким-нибудь предлогом. Можешь?

– Легко!

– Лучше бы в будний день вечерком, а?

– Олег, я, конечно, могу позвать и тебя и Алису, только повторяю: тебе тут ничего не светит.

– Почему это?

– Алиса в принципе не имеет дел с женатыми мужчинами.

– А я как бы уже не очень женат, – вздохнул главный редактор.

– Как? – ахнула Тата.

– Да вот так… Светка себе французика нашла…

– Из Бордо? – вырвалось у Таты.

– А ты почем знаешь? – насторожился Дюжиков.

– Что? – не поняла Тата.

– Откуда ты знаешь, что он из Бордо?

– Олег, помилуй, это же просто цитата из «Горя от ума». «Французик из Бордо, надсаживая грудь…» Ну и так далее. У меня просто вылетело…

– А, ну да… А я было подумал, что уже все издательство в курсе. Ты только помалкивай, ладно?

– Можешь быть спокоен. А он и в самом деле из Бордо?

– Именно.

– Богатый, что ли?

– Светка утверждает, что жутко богатый. Она уже подала на развод. Торопится, сучка…

Олег Степанович выглядел очень расстроенным. Светку он года три назад вывез из родного Ставрополя, где она была удостоена титула «Мисс Ставрополье». Ей было всего двадцать четыре года. И Олег Степанович женою гордился. Она соответствовала мировым стандартам.

– Ладно, Олег, я попробую.

– Да черт с ней, с этой рыжей стервозиной. Можешь меня одного пригласить. Мы с тобой теперь товарищи по несчастью.

– Ну одного тебя я могу хоть сегодня позвать… Слушай, с Алисой тебе и правда не светит, но у меня есть еще одна подруга, Соня. Очаровательная женщина, умница, прелесть. Она вас, мужиков, всегда жалеет.

– Не замужем?

– Нет.

– Сколько лет?

– Сколько мне.

– И не стерва?

– Нисколечко.

– Дети есть?

– Нет.

– Ладно, договорись с ней на любой день. Можно и на субботу, только не на воскресенье. Я по воскресеньям пить не люблю.

– А в будни?

– В будни много не выпьешь.

– Поняла!

– Выпивку я обеспечу, имей в виду. Кстати, может, я с одним другом приду, а?

– Для меня, что ли?

– Ну ты там посмотришь, а то втроем как-то глупо…

– Чего не сделаешь ради начальства, – улыбнулась Тата.

– Вот и славненько.

В этот момент дверь кабинета распахнулась и в проем вдвинулась совершенно разъяренная Валерия Жихарева.

– Господин Дюжиков! Я возмущена! Собственно, я хотела пойти к директору, но его, видите ли, нет!

Олег Степанович, не вставая с кресла, пригласил:

– Садитесь, Валерия Семеновна.

– Я хочу побеседовать с вами с глазу на глаз!

Жихарева стояла в дверях, а так как кабинет был крохотный, то Тата просто не могла выйти.

– Я же сказала: при посторонних я разговаривать не буду!

– Разрешите, я выйду! – тихо проговорила Тата.

– Да уйдете вы когда-нибудь?

– Я бы ушла, если бы вы были постройнее. А так вам придется меня пропустить! – обозлилась Тата.

– Что ваши сотрудники себе позволяют? – завопила маститая писательница. – Это не издательство, это форменный бардак, а ваши девицы – типичные вокзальные проститутки! И хамки!

– Валерия Семеновна! Успокойтесь! – растерянно пробормотал главный редактор.

Самое смешное заключалось в том, что взбешенная дама по-прежнему загораживала выход, а за ее спиной в коридоре уже собирался народ.

– Наталья, исчезни! – потребовал Олег Степанович.

– Я когда-то в юности прыгала в высоту, но тут не разбежишься.

За спиной Жихаревой раздался смех. Она в гневе обернулась, и Тата, слегка ее оттолкнув, протиснулась за дверь.

И тут же на глаза ей попалась зареванная Вика. Девушка стояла у стенки, и по ее хорошенькому личику катились крупные слезы.

– Что там такое? – спросила Евгения Федоровна, технический редактор.

– Понятия не имею! – пожала плечами Тата. – Но думаю, Олег сейчас нахлебается… Вика, в чем дело? Пошли ко мне. – Она обняла девушку за плечи и повела в свою комнату. – Это из-за тебя сыр-бор?

– Из-за меня, – всхлипнула Вика. – Я ей просто сказала, что нашла несколько мелких погрешностей. Она сначала так бровки вздернула, губки поджала и говорит: «Ну-ну, посмотрим». Только это никакие не мелкие погрешности, а просто ошибки… ну насчет «Нахлебника», помните? Да и еще там… Она, например, пишет, что в ресторане подали меню вин. Но ведь это называется карта вин, правда же?

– Правда. Но я тебя предупреждала.

– Я не могу так… Ведь лучше же исправить ошибки. Наталия Павловна, меня теперь уволят?

– Еще чего! Да если из-за капризов таких дамочек всех увольнять… Но разговор неприятный может быть. Ничего, считай, это у тебя боевое крещение. К тому же, думаю, она про тебя уже и забыла. Сейчас весь гнев обращен, наверное, на меня. Но я привычная. Хочешь чаю?

– Если можно…

Тата заварила в кружке чай и достала из шкафа коробку зефира в шоколаде.

– Угощайся.

– А вы?

– А я на диете, – вздохнула Тата, с вожделением глядя на зефир. Она приоткрыла дверь и прислушалась. Из кабинета главного редактора доносились громкие голоса.

– Ругаются? – шмыгая носом, спросила Вика.

– Как ни странно, да.

– Почему – как ни странно?

– А Олег Степанович обычно с женщинами не препирается. Он их молча слушает, дает выговориться. Но сегодня он тоже что-то расшумелся.

Тата на цыпочках подошла к его двери.

– Только не надо меня шантажировать, дражайшая Валерия Семеновна, – услышала она голос Дюжикова. – И кричать тоже не надо, зачем портить себе нервы? Давайте договоримся мирно, по-хорошему. Впредь все ваши книги будут выходить в том виде, в каком вы их сдаете.

– Именно этого я и требую.

– И никто из редакторов их вообще читать не будет.

– Слава тебе Господи! Ваши редакторы…

– Но… – Тата, казалось, сквозь дверь видит, как Олег поднимает указательный палец. – Но… Если в книге совершенно случайно обнаружится какая-то ошибка, то уж не взыщите!

– Я прекрасно понимаю, что вы задумали! – взвизгнула Жихарева. – Ваши гнусные девки нарочно насажают мне ошибок, чтобы потом я краснела перед читателями! Я вас всех насквозь вижу. Это все зависть, черная зависть!

– Ну зачем вы так? Никто никаких ошибок вам сажать не будет, нашим девочкам некогда этим заниматься…

– Короче, я требую, чтобы вы объявили выговор Тропининой за хамство. Требую!

– Валерия Семеновна, но это уже наше внутреннее дело.

– В таком случае, пусть она немедленно извинится. И эта соплячка Вика тоже.

– Простите, но я не понял, за что должна извиняться Вика? За свою добросовестность? За хорошую работу? Дело в том, что «Нахлебника» действительно написал Тургенев, а не Достоевский. Но если вы настаиваете, пусть будет Достоевский. Я, лично, не возражаю.

– Вы что, в самом деле идиот или прикидываетесь? Я и без вас это знаю, я имела в виду не тургеневского определенного героя, а всех «маленьких людей» Достоевского…

– А! Понял. Спасибо, что разъяснили. Теперь, я полагаю, вопрос снят. Все останется так, как было. Обещаю вам. Хотите кофе?

– Стану я пить вашу бурду! Я только настаиваю, чтобы Тропинина извинилась. По-моему, это не так уж много, учитывая, как ваше издательство на мне наживается!

– Я не уверен, что она еще здесь. По-видимому, Наталия Павловна сейчас уехала по моему поручению!

– Ай да Олег! – обрадовалась Тата и поспешила скрыться в своей комнате. Более того, заперла дверь на ключ и приложила палец к губам. И тут же кто-то подергал дверь.

– Вот видите, она ушла, – донесся из коридора голос Дюжикова.

– Ну и черт с ней, с этой коровой!

Наконец все стихло.

– Что там было? – едва слышно спросила Вика.

– Бой быков.

– И кто победил?

– На сей раз, кажется, тореро. Олег стоял насмерть.

И Наталия Павловна рассказала Вике все, что удалось подслушать.

– Надо же, – покачала головой Вика. – Мы еще должны извиняться. Слышали бы вы, что она мне кричала! И ногами топала! Может, она ненормальная?

– Климакс, наверное. Но, впрочем, она всегда была противная. У меня на нее аллергия.

Минут через десять в дверь постучали.

– Наталья, открой!

– Сейчас!

– Окопались тут! Фу, я просто еле жив! Сделайте мне чашку чаю! Кошмар какой-то!

– Я вообще-то многое слышала, – призналась Наталия Павловна. – Ты молодец.

– Она потребовала, чтобы ты домой к ней явилась с извинениями.

– Еще чего!

– А я ответил, что в таком случае она должна будет публично извиниться за вокзальных проституток! Тут она и сникла… Ну, Наталья, неужели все кончилось? Просто себе не верю!

До Гущина Тата дозвонилась только вечером, из дому. Трубку сняла женщина. Судя по голосу, немолодая.

– Будьте добры, Павла Арсеньевича! – сказала Тата. И вдруг в памяти помимо воли всплыло: «Найдет свое счастье Наташа с мужчиной по имени Паша». Неужели это он?

– Его нет дома. А что передать?

– Простите, а с кем я говорю?

– Это его мама.

– Я из издательства, по поводу романа, который написал ваш сын.

– Да? – В голосе мамы явственно слышалось волнение.

– Книга нам понравилась. Мы хотим ее напечатать. Но Павлу Арсеньевичу следует прийти в издательство, поговорить с главным редактором, Олегом Степановичем Дюжиковым. Хорошо бы завтра, в три часа. Как вы думаете, это возможно?

– Я не знаю. Павлик сейчас гуляет с собакой, он скоро вернется. Может, вы еще разок позвоните, через полчасика? Очень вас прошу!

– Хорошо.

– А еще лучше оставьте ваш телефон. Он сам позвонит.

Интересно, какой у него голос, у этого «мужчины по имени Паша»? Почему-то Наталье Павловне казалось, что он должен быть таким… ну таким, как… Одним словом, Тата волновалась.

Звонок раздался даже раньше, чем она ожидала. Очень приятный мужской голос попросил Наталию Павловну.

– Это я.

– Говорит Гущин. Мне передали, что вы звонили…

– Да, Павел Арсеньевич. Вы не могли бы завтра в три часа прийти к главному редактору, обсудить условия и так далее…

– Простите, а кто читал мой роман?

– Я. И мне он очень понравился. И главный тоже читал. Решено его печатать. Это ваша первая книга?

– Да. – Ответ прозвучал как-то неуверенно. – Значит, вам понравилось… Извините, а вы кто?

– Я редактор. Вероятно, буду вести вашу книгу.

– Корежить будете?

– Корежить? Боже упаси!

– Это обнадеживает. А мне прямо к главному приходить или сначала к вам?

– Как хотите.

– Так, может, я сперва к вам зайду? Я, знаете ли, не очень люблю начальство.

– Хорошо.

Она объяснила Гущину, как ее найти, и с взволнованно бьющимся сердцем повесила трубку. Голос Павла Арсеньевича ей понравился. Глубокий, приятный…

– Мамочка, ты о чем задумалась? – ласково спросила Иришка, появившись в дверях.

– Да так просто… О работе.

– Мам, папа звонил.

– И что сказал? – устало осведомилась она.

– Знаешь, он меня в гости звал. Хочет со своей… ну с этой меня познакомить.

– А ты что?

– Согласилась. Мамочка, ну мне же интересно, пойми!

– Интересно, на кого он твою мать променял? – В голосе Таты уже дрожали слезы.

– Интересно! Да! Тем более я уверена, что он дурак. Хочу убедиться. Мама, только не реви, ладно? Ты и так уж… И вообще, я давно хочу тебе сказать…

Иришка села за кухонный стол напротив матери, подперла голову руками и молчала, видимо, подбирая слова.

– Ну, горе мое, что ты хотела сказать?

– Знаешь, мам, ты когда про все это говоришь, ну про папу, про эту историю… ты такая… неинтересная становишься!

– Неинтересная? В каком смысле?

– А во всех! И лицо у тебя какое-то… надутое. И слова – как в плохом кино.

– Ирка!

– Нет, правда-правда, дай я договорю! Я же о тебе думаю! Ты вообще-то клевейшая. Красивая, умная, язычок у тебя подвешен будь здоров – одним словом, класс! А тут… просто не женщина, а… геркулесовая каша на воде! Остывшая! Не то что хавать, а глядеть скучно. И слушать тоже!

– Ну и не слушай!

– Мам, ты не обижайся, я тебе добра желаю! Так нельзя. Ты посмотри, ты ведь даже одеваться нормально перестала. Все серенькое, скучненькое… Тебе что, надеть нечего? Ну ушел… ну бывает… Не пропадать же тебе! Мамочка, ну не плачь, ну пожалуйста! Хочешь, я не пойду к ним? Хочешь?

– Да при чем тут это? Ирка, у меня что, и вправду такой жалкий вид, да?

– Жуть с ружьем!

– Но что же делать?

– Взять себя в руки. Ты завтра идешь на работу?

– Конечно.

– Тогда разбуди меня пораньше.

– Зачем?

– А я прослежу за тобой! Я тебя приведу в чувство! На тебя еще все мужики кидаться будут!

– Ирка, ты ненормальная, – улыбнулась Тата сквозь слезы.

– Нет, я как раз нормальная. Я хочу своей мамой гордиться, как раньше! А не умирать от жалости. Понятно?

– Более или менее.

– Так, ты когда последний раз на ночь кремом мазалась? Забыла уже? Нет, я с тебя не слезу! Иди в ванную! За собой надо ухаживать, особенно в твоем возрасте, вон кожа какая сухая стала!

Тата покорно поплелась в ванную. Ирка права, я безобразно распустилась. Все силы уходят на диету… А если я намерена похудеть, то уж за кожей особенно надо следить… Да, надо же рассказать дочке о сегодняшней стычке с Жихаревой. Ей будет приятно, что мать все-таки не совсем превратилась в геркулесовую кашу.

– Софья Давыдовна, к телефону!

– Алло!

– Сончик, это я, ну как ты там?

– Славка, мне сейчас некогда.

– Ну вот, тебе всегда некогда, когда я звоню, а я соскучился. Мы уже четыре дня не виделись.

– Извини, у меня клиенты. Я сама тебе позвоню.

– Можно я заеду после работы?

– Заезжай.

Соня в раздражении швырнула трубку. Нет, эти отношения пора кончать, сколько можно? Посетителей у нее не было, но она принципиально не вела на работе личных разговоров. Зачем занимать телефон, ведь даже сейчас, в самое «глухое» время, какой-нибудь случайный клиент может позвонить, и, если будет занято, он запросто обратится в другую фирму. Ради чего рисковать?.. А Левка так и не появился. Да и зачем я ему? А он мне разве нужен? Нет. Но почему-то все-таки обидно. Просто я невезучая.

– Ой, Соня! Что я тебе расскажу! – запыхавшись, проговорила Нора, одна из сотрудниц агентства, тридцатилетняя женщина, безмерно озабоченная отсутствием мужа. – Ты помнишь Людку из «Атолла»? С такой короткой стрижкой и с громадной жопой?

– Помню, а что?

– Она замуж вышла!

– Ну и что?

– Как это – ну и что! – удивилась Нора. – Ты бы лучше спросила, за кого!

– За кого?

– За американца! За богатого американца и уехала с ним в штат Арканзас.

– И что дальше?

– Да она только что уехала!

– Не пойму, что ты-то так волнуешься, она же тебе не близкая подруга? Проживешь как-нибудь!

– Сонь, ты меня нарочно дразнишь, да? Все ты прекрасно понимаешь! Я тоже хочу замуж! И хорошо бы за американца!

– Хотеть не вредно.

– Да в том-то и дело! – Нора вдруг перешла на таинственный шепот: – Мне девчонки из «Атолла» объяснили, как ей это удалось! Через российско-американское брачное агентство! Представляешь? И я добыла адрес этого агентства!

– Поздравляю!

– Ну я-то не хуже Людки, а фигурка у меня в сто раз лучше! Так что шансы есть.

– По-моему, у тебя вообще много шансов и без всякого агентства.

– Ну уж нет, я этим воспользуюсь! Всего сто баксов, а выиграть можно миллион!

– За что сто баксов?

– Чтобы тебя на учет поставили. И еще надо фотографии в разных видах… Соня, давай вместе пойдем. Может, и тебе там тоже мужа найдут, а?

– Ну вот еще! Мне сто баксов не так легко достаются, чтобы я их в помойку выбрасывала. Лучше я себе туфли хорошие куплю, толку больше будет… К тому же не нужен мне никакой муж, тем более американский. Там курить нельзя!

– Но ты же не куришь! – страшно удивилась Нора.

– Ну и что? Все равно противно. А каково там курящим? Да и вообще, они все делают всей страной! А мне это не нравится!

– Сонечка, давай, прошу тебя!

– Нора, отвяжись, вон возьми Анюту.

– Анюту! – возмущенно фыркнула Нора. – Ей всего девятнадцать, рано еще! Соня, ты все-таки подумай до понедельника, я уже записалась на прием, может, еще решишься.

– Ладно, подумаю, – кивнула Соня, просто чтобы отвязаться. Дуреха эта Нора, неужели всерьез надеется выйти замуж таким путем?

Соня давно уже поняла, что есть женщины, которые постоянно выходят замуж, а есть такие, которым это никак не удается. И вовсе не оттого, что они чем-то хуже первых, отнюдь – просто так складывается судьба. И кстати, неизвестно еще, кому из этих женщин в жизни больше везет. Вот взять, к примеру, Алису – умна и красива, и все у нее получается, за что бы ни бралась, а личная жизнь не устраивается. А я сама? Тоже ведь не уродина и не дура, кажется. Но у меня, конечно, мама… И какой-никакой, а все-таки Славка… Алиса вот не понимает, всегда говорит: «Чем с таким козлищем, лучше одной!» Может быть, но страшно быть совсем одной. А вот Татка обязательно замуж выскочит. Очухается и выскочит.

Ее размышления прервал стук в дверь, и на пороге появился парнишка лет двадцати.

– Скажите, пожалуйста, вы меня в Египет отправить можете?

– Легко!

– Но так, чтобы не очень дорого, а то у меня с деньгами плоховато…

– Посмотрим, что можно сделать.

– Понимаете, мне неважно, какая там гостиница и все такое, мне главное пирамиду Хеопса своими глазами увидеть! Это у меня с детства мечта такая…

– Ладно, – улыбнулась Соня, – увидите вы пирамиду Хеопса, не сомневайтесь! А еще и в Красном море искупаетесь, тоже впечатление на всю жизнь! Коралловые рифы, рыбы, такая красота…

– Да я плавать не умею, – потупился паренек.

– Там вмиг научитесь!

– А вы сами бывали в Египте?

– Да.

– И пирамиду Хеопса видели?

– Видела.

– Ну и как?

– Грандиозно! – вдохновенно ответила Соня. На самом деле она эту пирамиду видела в такую жуткую жару, что у нее буквально плавились мозги и все плыло перед глазами. К тому же она в тот день что-то не то съела и ее все время мутило. С тех пор даже при виде рекламных снимков знаменитой пирамиды Соню начинало тошнить. – А у вас заграничный паспорт-то есть? – поинтересовалась она на всякий случай, а то бывают такие клиенты, которые даже не подозревают, что надо иметь, прежде чем куда-то собираться.

– Конечно, есть, только вчера получил! – Паренек с гордостью протянул ей паспорт.

– Отлично. Так когда вы думаете ехать?

– В конце марта. Это возможно?

– Да. Хорошо, что вы заранее побеспокоились, а то многие говорят: хочу уехать завтра!

– Нет, я понимаю…

– Люблю понимающих клиентов!

Соня вообще старалась любить клиентов, хоть это и не всегда удавалось. Такие мерзкие иной раз попадаются, хоть волком вой, но клиент всегда прав, и об этом надо помнить.

За весь день кроме любителя пирамид была всего одна клиентка, постоянная, которая каждый год ездила в Израиль на Песах, а больше никого. Соня проверила все, заперла офис и вышла на улицу.

– Сончик! – раздался негромкий голос.

– Славка, привет.

– Я решил подвезти тебя, погода плохая…

– Что ж, спасибо.

Она без всякой радости уселась в старую, раздолбанную «пятерку», в которой отчего-то всегда пахло псиной, хотя никаких собак Ярослав Игнатьевич не возил. Он обнял и поцеловал Соню. Она ответила на поцелуй, но подумала: «Как скучно».

– Что нового? – спросила Соня.

– Что у меня может быть нового? Все по-старому, вернее, все по-новому, только новости мои старые уже, начались вместе с этой проклятой перестройкой!

– О боже! – простонала Соня.

– Ты же знаешь, я фактически выброшен из жизни…

– Ну так делай же что-нибудь, шевелись, как другие шевелятся. Ты же еще нестарый! – вспылила Соня. – В конце концов, масса людей сменила профессию, попробуй и ты! Я вот тоже не всегда работала в турбизнесе, правда?

– Не сердись, Сончик! Я предлагаю на выходные поехать в Кружилино.

– Да? – без всякой радости проговорила Соня. – Там будет видно.

– Я ужасно соскучился.

– Ты же опять напьешься…

– Ну не буду, не буду, ограничимся пивом.

Я сейчас завою, подумала Соня. Мне его уже совсем не жалко.

– Ну, Сончик, не сердись, нам ведь хорошо вместе. Затопим печку, поболтаем, а потом ляжем рядышком…

– Нет, я не могу! – вдруг резко произнесла она.

– Почему?

– Не могу, и все!

– Но ты же только что сказала – там будет видно.

– Я просто забыла… Нет, Славка, я не поеду, извини.

– Не можешь или не хочешь?

– Не могу.

– А что это за дела такие у тебя в выходные дни?

– Какое это имеет значение?

– Опять с мамочкой куда-нибудь собираешься?

– А если и так?

– Тебе не надоело до сорока лет за мамину юбку держаться?

– А ты мне предлагаешь что-то на выбор?

– Естественно! По-моему, куда нормальнее в сорок лет провести субботу-воскресенье с мужиком, чем с мамой. Да и для здоровья полезнее. А от твоей мамаши только желчь разлиться может.

– Ты совершенно прав, с мужиком провести время совсем неплохо, – она сделала ударение на слове «мужик». – Но это-то мне не светит.

– По-моему, до сих пор ты не жаловалась, – довольно игриво отозвался он.

– По-твоему, мужик – это только вопрос потенции? – скрывая безмерное раздражение, спросила Соня.

– Но это главное, согласись.

– Не для меня!

– Не замечал.

– Значит, теперь, будь добр, прими это к сведению. И еще – останови на минутку.

– Где?

– У метро.

– Зачем?

– Надо!

– Соня, брось эти жидовские штучки.

– Так, приехали! Если ты не остановишь, я выскочу на ходу!

Он тут же притормозил, но схватил ее за руку.

– Ты что, шутки понимать перестала?

– Да! Вообще перестала понимать все, что связано с тобой.

– Ну, Сончик, ты такая сердитая, у тебя что, менструация?

Она только зубами заскрипела:

– Пусти!

– Нет, извини, я тебя отвезу.

– Ладно, отвези.

Соня закрыла глаза и подняла воротник. Ее знобило. Может, я заболеваю? Наверное. Иначе почему я так зверею от него, ведь я его когда-то любила… Только бы мамы дома не было. А то я сойду с ума.

– Ну, успокоилась немножко? – спросил он спустя минут десять. В этот час двигаться по Москве можно лишь с черепашьей скоростью, тем более что Ярослав Игнатьевич всегда умудрялся попадать на самую неудачную полосу. Вот и теперь они стояли в пробке. – Сончик! Ау!

Соня молчала. Он протянул руку и почесал ее за ухом, как котенка. Когда-то эта ласка заставляла ее трепетать, теперь же привела в ярость. Она дернулась и ледяным тоном произнесла:

– Не смей! Не смей прикасаться ко мне!

– Почему это?

– Потому что мне противно.

– Противно? Ты хочешь сказать, что я тебе противен? А ехать со мной не противно?

– Я же хотела выйти.

– Так выходи, я тебя больше не держу.

Но покинуть машину было невозможно. Автомобили стояли так тесно, что нечего было и думать открыть дверцу. Соня заметалась.

– Что, не вырваться? – захохотал он.

– Когда-нибудь пробка рассосется, и меня уже ничто не удержит, а пока наберусь терпения, – прошипела она.

– Живи надеждой! В следующем году в Иерусалиме! Так, кажется? Отпусти народ мой, да?

– Мудак!

– Ай, ай, ай, неужели наша еврейская мамочка позволяет своей детке говорить такие нехорошие слова?

– О тебе? Позволяет! Даже поощряет.

– Ну еще бы, она же меня иначе как мерзавцем не называет!

Соня неимоверным усилием воли заставила себя молчать. Ненавидела грубые хамские перебранки. Да и смешно это, в конце концов… Вот доеду до дому, и все.

Пробка мало-помалу начала таять.

– Ну что, барышня желают своими ножками топать или позволят нашей малости доставить их до дому?

– Нет, – охрипла от омерзения Соня. – Высади меня.

– У метро?

– Неважно! Чем скорее, тем лучше.

– Воля твоя.

Он подъехал к тротуару в самом неудобном месте. Чтобы выбраться, надо ступить в глубокую лужу. Плевать! Соня распахнула дверцу и, ни слова не говоря, вышла. Разумеется, вода залилась в ботинки. Но она даже не почувствовала. Хотела с силой хлопнуть дверцей, но передумала и оставила ее открытой. Так когда-то в юности делал Левка, если ловил машину, а шофер отказывался его везти или заламывал слишком высокую цену.

– Сучара жидовская! – услышала она.

Что ж, все правильно, так мне и надо! Мама в который раз оказалась права. Типичный мерзавец! Очутившись наконец на тротуаре, Соня двинулась к палатке:

– Дайте что-нибудь выпить!

– Выпить или попить? – деловито справился молоденький продавец.

– Выпить! Лучше из баночки… Но не пива!

– Понял! Джин-тоник или водку с томатным соком?

– Водку!

Она схватила жестяную емкость, сорвала кольцо и единым духом проглотила отвратительное пойло. Но ей сразу стало легче. Она швырнула банку и что было сил поддала ногой. Видела бы ее сейчас Берта Яковлевна! Впрочем, какая-то женщина все-таки очень удивилась: с виду приличная особа, непохожа на алкашку, а ведет себя… Ужас просто!

Соня между тем уже поймала машину и вскоре дрожащими руками отпирала квартиру. Ее мольбы были услышаны. На подзеркальнике в прихожей лежала записка: «Я в Большом. Целую. Мама». Соня тут же ощутила досаду. Лучше бы мама была дома, согрела бы ей ужин, отвлекла бы своими бесконечными разговорами… Но ведь известно, нет в жизни счастья. Она первым делом отправилась в ванную, ей хотелось как можно скорее принять горячий душ, чтобы смыть с себя мерзкий запах псины. Теперь понятно, откуда эта вонь в его машине. Так пахнут антисемиты. Псиной, перегаром, хамством… А собаки тут вовсе ни при чем. Ни одна даже самая шелудивая собака не воняет так гнусно, как этот… Тоже мне любовничек! Нет, маме про это говорить нельзя ни в коем случае, она меня со свету сживет. Подумать только, ведь она всегда твердила: «Поверь, этот мерзавец еще и антисемит. Я это пупком чую». А я-то, идиотка, смеялась над мамой. Господи, ну почему, почему я не бросила его раньше? Я ведь давно его не люблю… Жалела, дурища проклятая. Вот и получай…

Соня терла кожу жесткой мочалкой с ароматным гелем и, когда в ванной уже было нечем дышать, облилась холодной водой и выскочила, накинув халат. В прихожей надрывался телефон. Наверняка этот гад!

– Алло!

– Сонька, ты дома?

– Алиса, слава богу!

– Что стряслось? – встревожилась Алиса. – Что-то с мамой?

– Нет-нет. Ты где?

– Я тут недалеко, я заеду?

– Алиска, какое счастье! Скорее, давай!

– А мама дома?

– В театре!

– Еду!

Через четверть часа Алиса уже входила в квартиру с букетом умопомрачительных коричневатых тюльпанов.

– Это по какому случаю? – спросила Соня.

– Без всякого случая, просто попалась такая красота. Привет, подруга. Жрать хочу смертельно.

– А выпить?

– Я же за рулем.

– Жалко, – вздохнула Соня, роясь в холодильнике.

– А что, есть повод?

– Угу.

– Ладно, по рюмашке дернем, так и быть. А что произошло? Плохое или хорошее?

– Это как посмотреть…

– Уже интересно. Тебе помочь?

– Нет, что ты.

– Сонь, ты почему все время морду от меня воротишь, а? Ты ревела?

– Ну ревела, и что?

– Ничего. Просто интересно – из-за чего.

– А тебе бы понравилось, если б тебя сучарой жидовской назвали?

– Ну смотря кто… Если пьяный бомж, то мне бы, наверное, было… безразлично.

– А если не бомж?

– А кто? Неужто кто-то из клиентов? – испугалась Алиса.

– Боже сохрани!

– Ясный перец, твой Славик.

– Откуда ты знаешь?

– Догадливая я, Сонечка.

– Слушай, Алиска, ты что, как мама, пупком чуешь в нем антисемита?

– Не знаю, пупком или еще чем, но чую.

– Но ты же не еврейка!

– Ну и что? – удивилась Алиса. – По-твоему, антисемиты противны только евреям?

– Алиска, почему у меня все так?

– Что – все? – ласково и чуть покровительственно улыбнулась Алиса.

– Ну жизнь… Личная жизнь… Почему мне так не везет?

– А кому везет?

– Бывает же…

– Редко.

– Это да. Но все-таки. Хоть раз в жизни может повезти?

Лицо Алисы исказилось гримасой такой боли, что Соня даже испугалась. Неужели она все еще мучается?

– Раз в жизни обязательно повезет. В сорок лет ничего не кончено еще, Сонька. Вот давай за это и выпьем, а потом ты мне все расскажешь.

Они выпили по рюмке водки, и Соня, захлебываясь слезами, все поведала подруге.

– Говнюк! – определила Алиса. – И слава богу, что ты наконец с ним распрощалась. Я надеюсь, что распрощалась.

– Я его видеть больше не могу. Алиска, может, мне в брачное агентство обратиться, а?

– Не будь дурой, какое брачное агентство?

– Мне сегодня Норка все уши прожужжала.

– Нет, Соня, не для нас это. Да и какие женихи из агентства с твоей мамой? Смешно! Нет, тебе другое нужно… – задумчиво проговорила Алиса, вертя в тонких пальцах хрустальную рюмку.

– А что? Что мне нужно? Родить?

– Родить? Я об этом не думала…

– А о чем ты думала?

– О том, что тебе просто необходимо научиться жить одной.

– Без мужика?

– Без всех. А главное – без мамы. Иначе будет поздно.

– Как – без мамы?

– Сонька, пойми меня правильно. Ты же знаешь, я просто обожаю тетю Берту. Она чистое золото, но ведь тебя она скрутила по рукам и ногам. А то, что она кое-как терпела твоего мозгляка…

– Кого?

– Мозгляка, я всегда его так про себя называла: Сонькин мозгляк. Так вот, закончу мысль – твоя мама его терпела только потому, что она мудрая женщина и понимала: с ним она тебя не потеряет. Ты целиком ему не будешь принадлежать никогда. Так, немножко твоей души и немножко твоего времени. А всех остальных как она всегда гнобила – ты вспомни, вспомни.

– Алиска, ты и вправду так считаешь?

– Конечно. Тетя Берта рано осталась одна, с тобой на руках, а она ведь типичная еврейская мама, для которой ее дитятко – центр мира. Она всю себя отдала тебе, а теперь хочет получить за это сторицей. Только не сочти меня за антисемитку, – усмехнулась Алиса, – просто если уж у нас пошел такой разговор… Сонь, весь ужас в том, что она на самом деле не дает тебе дышать. И с этим надо что-то делать.

– Но что? – испуганно спросила Соня. Сколько раз уж ей самой приходили в голову подобные мысли, но она отгоняла их.

– Не знаю. Может, для начала разъехаться…

– Как? Разменять квартиру? Она никогда на это не пойдет, скажет, что не для того себе в молодости во всем отказывала и так далее… Что она хочет оставить мне приличную квартиру – словом, сама понимаешь…

– Значит, нужно уехать.

– Уехать? Куда? В Израиль?

– В Израиль, в Америку, в Германию, все равно.

– Она просто поедет со мной.

– Да. Это верно. Тогда… Тогда необходимо найти такую работу, чтобы умотать отсюда хотя бы на год. В какую-нибудь заграничную турфирму, ну сама знаешь… В представительство или как там это у вас называется…

Соня засмеялась.

– Чего ты смеешься?

– Ну, во-первых, на такую работу устроиться безумно сложно, к тому же туда предпочитают брать молодых.

– Да, ситуация… А может, твоя идея лучше?

– Какая идея?

– Родить. Родишь, подкинешь ребенка маме, вот тогда-то уж точно и овцы будут целы, и волки сыты. Только вот от кого родить? Мужики нынче такие никчемные… И вообще, Сонька, все это херня, все наши планы.

– Почему?

– Потому что жизнь все равно распорядится по-своему, и мало ли что еще может хорошего у нас случиться…

– Или плохого.

– Ну нет, подруга, настраиваться надо только на хорошее, но… реальное, сбыточное, понимаешь?

– Что ж тут непонятного? Если замуж, то уж точно не за принца?

– Ну в общем и целом верно. Сонька, помнишь, как в университете ты рыдала, что тебя не пустили во вшивую Болгарию? А теперь ты уже полмира объездила. Так что есть в нашей жизни и много положительного. Все, закрываем тему и ждем от жизни приятных сюрпризов. И поверь, не мужиком единым жива баба.

– Легко тебе, Алиска, говорить, а как я уеду, как без тебя и без Татки проживу? Ты об этом подумала?

– Сонька, да ты пьяная! Это что, с двух рюмок?

– Нет, я еще на улице выпила.

– Смотри, сопьешься. Кажется, по-еврейски это называется шикса?

– А черт его знает… Давай еще дернем? Да-да, ты за рулем, но можно ведь и у нас переночевать… Давай!

– Нет, Сонечка, ты пей, а я не буду.

– Алиска, вот скажи… Я сегодня заметила… Тебе про Эрика до сих пор думать больно, да?

– Да. Только обсуждать это я не хочу.

– Все. Не будем.

В этот момент резко зазвонил телефон. Подруги вздрогнули от неожиданности.

– Алло! – не слишком твердо ответила Соня.

– Соня, это я. Прости меня, если можешь.

– Не могу!

– Подожди, не бросай трубку! Я понял… Я все понял, что между нами происходит… Я осознал. Сончик, прошу тебя, выходи за меня замуж! – торжественно произнес Ярослав, упоенный собственным великодушием.

Соня ошарашенно молчала.

– Ты поняла меня, Сончик? Ты согласна, да?

И вдруг Соня захохотала. Ей казалось, она сейчас лопнет от смеха.

– Что? Что такое? – не поняла Алиса. – Чего ты ржешь?

А в трубке раздался недоуменный возглас:

– Так ты согласна? Что тут смешного?

– Я… До меня дошло… – заливалась хохотом Соня. – Надо же, только теперь дошло… Ты же просто… просто жопа!

И она положила трубку.

…Алиса вернулась домой в половине второго ночи. И по привычке первым делом включила автоответчик. Какой-то незнакомый голос: «Дорогая Алиса Витольдовна, умоляю, позвоните. Это Курбатов. Вас невозможно застать». Курбатов? Что ему, интересно, понадобилось? Наверняка поговорил с сынком и возникли какие-то недоразумения. Или сынок кому-то еще давал машину. Или… А вдруг что-то с Иришкой? Нет, вряд ли… А впрочем, надо будет утром узнать, в чем дело… Интересно, откуда у него мой домашний телефон? Ох, как я устала, может, не ходить завтра на работу? Пожалуй, так я и сделаю. Отдохну денек, они вполне без меня обойдутся.

И, приняв благое решение, она уснула.

Тата в волнении собиралась на работу под придирчивым взглядом дочери.

– Нет, мама, эта блузка не годится.

– Почему?

– Потому что она тебе узка, сама, что ли, не видишь?

– Я вроде уже похудела.

– Недостаточно. Надень лучше черненький джемпер.

– Сама ж говорила, что я скучно одеваюсь.

– Черный – это не скучно. А к джемперу вот эти бусы, будет клево. И еще… нет, с бусами плохо, вот этот шарфик… То что надо! Просто супер!

– Кажется, и правда ничего! И почему я раньше так не носила?

– Учись, пока я с тобой!

– Что значит, пока ты со мной? – всполошилась Тата.

– Ну я же не всегда буду с тобой.

– Почему?

– Мам, не смеши меня!

– Но ты же утверждала, что не собираешься замуж!

– А кто говорит про замуж? – пожала плечами Иришка.

– Ирка, ты меня дразнишь, да?

– Я пытаюсь тебя расшевелить, маманя!

– Да ну тебя, нельзя так пугать человека!

– Почему? Когда человек икает, его нужно напугать.

– Но я же не икаю!

– Какая разница!

– Ну ты даешь! – засмеялась Тата.

– Что и требовалось доказать! – закричала Иришка. – Наконец-то ты похожа на живую женщину. Все, я побежала, а то там школа без меня может развалиться. Пока, мазер!

– Пока! – вздохнула Тата.

А что, действительно этот шарфик здорово оживляет. Всегда мне шел бирюзовый… Хорошо, что Ирка за меня взялась. Ведь сегодня придет Гущин. Первое впечатление так важно. Мужчина по имени Паша… А мама зовет его Павликом. Интересно, какой он? Мне кажется, среднего роста, такой крепкий, с красивыми руками, глаза у него, наверное, светлые, серые или голубые, а может, зеленые. Конечно, не красавец, но это ведь в мужчине не главное. Главное, чтобы изюминка была, а судя по голосу, она есть.

Короче говоря, Наталия Павловна ощущала какой-то странный подъем. Конечно же эта самая изюминка – несомненный дар Гущина. Разве мало? Но как до трех часов не растерять этот запал? А то явится какая-нибудь бездарь, вроде Тушилова, и все настроение испортит. Или Жихарева опять начнет требовать извинений. Да мало ли что может быть… Какая-нибудь верстка потеряется, в производственном отделе что-то напортачат. Нет, сегодня все будет хорошо, просто отлично. Сегодня придет мужчина по имени Паша! У нее даже озноб пробежал по коже. Что это, предчувствие? Но я ведь люблю Илюшу… А он любит другую, значит, надо его забыть. С мужчиной по имени Паша.

– Татка, ты чего такая? – удивленно воскликнула Рина, когда Тата вошла в комнату.

– Какая?

– Красивая! Глаза блестят!

– Просто решила, что хватит нюни распускать.

– Ну и правильно.

– Рина, ты когда-нибудь слышала про такого писателя Павла Гущина?

– Нет, а что?

– Да ничего, я так спросила, вдруг ты знаешь.

– Да сейчас писателей как собак нерезаных.

– Но Гущин талантливый.

– Талантливые тоже попадаются, – откликнулась Рина, водя карандашом по строчкам и не вдумываясь ни в вопросы, ни в ответы.

Тата тоже занялась делом. Часа в два в комнату заглянул главный редактор:

– Наталья, зайди ко мне.

– Иду!

– Слушай, Наталья, – в некотором смущении начал он, – помнишь, мы с тобой говорили…

– Насчет приглашения? Я помню. Можно прямо завтра.

– Да нет, понимаешь, я вот поразмыслил, не стоит, наверное.

– Почему?

– Да так как-то… Мне эта рыжая понравилась, а другую… нет, не надо!

– Ну не надо так не надо, – пожала плечами Тата. Но ей вдруг стало жалко Дюжикова, товарища по несчастью. – Знаешь, Олег, в конце концов, Алискины принципы – ее личное дело.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что если она так тебя взволновала, нужно дать тебе шанс. А вдруг у вас что-то получится…

– Ты думаешь? – заметно оживился главный редактор.

– Честно?

– Честно!

– Нет, я так не думаю, но чем черт не шутит.

– Так ты ее позовешь?

– Нет, давай по-другому сделаем, это будет не так нарочито. Восьмого марта мы всегда собираемся у нашей подруги, и я возьму тебя с собой. Согласен?

Олег Степанович ответил не сразу.

– А кто там еще будет?

– Компания человек десять, наверное. Получится куда органичнее.

– Но в каком качестве я туда явлюсь?

– Да ни в каком. Просто со мной.

– Значит, я буду считаться твоим кавалером?

– Олег, я тебя умоляю! Там все свои. Предупрежу, что приду со своим коллегой, которому в праздник некуда податься, только и всего. Можешь мне поверить, будет весело, уютно и вкусно. Ну а больше я тебе ничего не обещаю. Кстати, вполне возможно, с нами и Иришка поедет.

– А эта… вторая подружка?

– И она тоже. Может, и еще какая-нибудь дамочка появится, так что выбор я тебе гарантирую.

– А это удобно?

– Удобно, удобно. Ты фаршированную рыбу любишь?

– Обожаю!

– Тогда все в порядке.

– Слушай, Наталья, только ты… не звони про это нашим, ладно?

– Олег!

– Ну я должен был сказать… Сама понимаешь.

– Ты меня только за этим звал?

– Ну да.

– Тогда я пойду?

– Иди. А ты уверена, что это удобно?

– Удобно, говорю же тебе.

– Хорошо. Погоди минутку. Как ты считаешь… Праздник все-таки, надо будет что-то принести в дом, а?

– Конечно.

– А что?

– Ну цветы…

– Торт, может быть?

– Нет, – улыбнулась Тата, – в этом доме покупных тортов не признают, лучше уж конфеты.

– Понял. Ладно, иди.

Бедняга, подумала Тата, кисло ему. И, видимо, одиноко. Он ведь не москвич, близких никого. Нужно, кстати, сегодня позвонить Соньке и предупредить насчет гостя.

Тата посмотрела на часы. Время близилось к трем. Она побежала в туалет – освежить макияж.

Ровно в три в дверь постучали.

– Войдите! – Голос Таты внезапно сел.

Дверь распахнулась, и на пороге возник совсем молодой человек в ярко-синем свитере.

– Добрый день! – широко улыбнулся он.

«Это что за юноша?» – подумала Тата.

– Вы к кому? – осведомилась Рина, изумленно глядя на красавца. Такие тут нечасто появляются.

– Я к Наталии Павловне.

– Это я, – отозвалась Тата.

– А я Гущин!

Не дожидаясь приглашения, он опустился на стул и положил перед Татой крохотный букетик альпийских фиалок.

– Для знакомства. Здравствуйте!

Это Гущин? – разочарованно подумала Тата. Но ему же лет двадцать пять… Вот тебе и мужчина по имени Паша.

– Здравствуйте, – растерянно произнесла она. – Садитесь, пожалуйста.

Он заливисто расхохотался.

– А я уже сижу!

– Вы Павел Арсеньевич Гущин? – решила уточнить Тата. А то мало ли что бывает, вдруг это его младший брат или племянник.

– Да, верно, я Гущин, Павел Арсеньевич. Так сказать, собственной персоной. Вы почему-то удивлены, да?

– Ну, честно говоря, есть немножко, – смутилась Тата. – Извините, но, прочитав ваш роман, я вас по-другому себе представляла.

– По-другому? А каким же вы меня себе представляли? Старым и немощным?

– Нет, но… Простите, сколько же вам лет? Мужчинам можно задавать такие вопросы.

– Мне? Двадцать восемь.

– И это ваш первый литературный опыт?

– Да. То есть я писал какие-то пустячки еще в школе, но это не в счет. А тут попал в аварию, пришлось полежать в больнице, и, чтобы не спятить, решил попробовать… Вам правда понравилось?

– Правда, – совершенно искренне ответила Тата.

– Наталия Павловна, я понимаю, что такой букет не заслуживает внимания, но все-таки лучше его поставить в воду.

– Ох да, простите! Должна признаться, что обожаю фиалки, я просто немного растерялась от вашей молодости…

– Тата, я поставлю цветы, – вызвалась Рина и достала из шкафа большую рюмку. Забрав букетик, она вышла.

– Знаете, я рад, что это вы мой редактор, – каким-то интимным шепотом проговорил Гущин и пристально посмотрел Тате в глаза.

Она смутилась. Он что, решил меня кадрить?

Тата сняла трубку внутреннего телефона:

– Олег Степанович, тут пришел Гущин…

– Наталья, минут через десять приводи его, у меня люди.

– Хорошо… Павел Арсеньевич, придется немного подождать, главный сейчас занят.

– Подожду! Даже с удовольствием.

– Извините мое любопытство, а вы кто по профессии?

– Я? Врач. Врач-гематолог.

– О! Врачи – самая, наверное перспективная профессия для писателя. Чехов, Булгаков, Вересаев…

– Ну я не претендую, – радостно потупился Гущин. – Наталия Павловна, я человек неопытный в издательских делах… Не могли бы вы мне хоть намекнуть, как все теперь будет происходить?

– Побеседуете с главным редактором, если договоритесь, то подпишете договор. Через две недели получите деньги.

– Я не про деньги…

– А, вас интересует процесс?

– Именно.

– Ну что ж… Как только договор будет заключен, книга пойдет в работу. Я еще раз ее прочту, что называется с карандашиком, но вы не бойтесь, я там ничего корежить не собираюсь, надо будет кое-где убрать повторы, паразитические рифмы…

– Рифмы? Но это же не стихи, – растерянно пробормотал Гущин.

– Конечно, – улыбнулась Тата. – Я имела в виду, что иногда бывают фразы типа «Нет, – ответил дед».

– А, ясно, – кивнул Гущин.

– Одновременно вашу книгу будет читать художник. Кстати, у вас есть дискета?

– Дискета? Нет.

– Но у вас же компьютерный набор.

– Ну да. В принципе дискету я могу хоть завтра принести. Я просто не знал…

– Прекрасно.

Зазвонил внутренний телефон.

– Наталья, запускай Гущина! – распорядился главный редактор.

– Павел Арсеньевич, идите в соседний кабинет, Олег Степанович вас ждет.

– А вы разве не со мной?

– Да нет, вы и без меня справитесь.

– Ну я пока не прощаюсь.

– Счастливо вам.

Он ушел.

– Татка, ты про этого Гущина спрашивала? Красавчик, просто киногерой. И неужели талантливый?

– Очень.

– Бывает же… Он, наверное, шизофреник.

– Почему?

– Понятия не имею, просто он как-то не похож на писателя.

– Сказать по правде, я его совсем другим себе представляла, – призналась Тата.

– Постарше, поуродливее?

– Точно. Мне очень хотелось с ним работать, а сейчас…

– Расхотелось?

– Ну не то чтобы расхотелось, но…

– Энтузиазма не ощущается, да?

– Именно.

– Странно.

– Мне самой странно.

– А вообще-то случается, что молодые хорошо пишут. Вон Томас Манн «Будденброков» в двадцать четыре года написал, а непохоже… такая книга, кажется, ее мог создать только умудренный жизнью, пожилой человек.

– Ну на Томаса Манна Гущин все-таки не тянет, – усмехнулась Тата.

Прошло, наверное, не меньше получаса, прежде чем Гущин появился вновь. Вид у него был не такой победительный. Ага, подумала Тата, видно, Олег не слишком-то расщедрился.

– Ну как? – спросила она. – Все обсудили?

– В общем, да. Хотя я не думал, что за книги такие гроши платят.

– Да, в наше время быть писателем совсем не выгодно, – сочувственно заметила Рина.

– Но вы подписали договор? – осведомилась Тата.

– Нет пока, я взял проект договора с собой, хочу показать понимающим людям, а то обштопаете меня, обдерете как липку! – Он весело подмигнул Тате.

– Но ведь договор – коммерческая тайна!

– Ну о цифрах там пока ничего не говорится! Только о всяких закавыках, в которых я несилен!

– Ну что ж, желаю удачи.

– А удачу я, похоже, уже поймал за хвост! – проникновенно глядя в глаза Тате, произнес он. – Всего доброго, Наталия Павловна.

У Таты как-то неприятно заныло сердце.

– Слушай, Татка, а он, по-моему, к тебе клеится, – заметила Рина, едва за Гущиным закрылась дверь. – Имеешь шанс!

– Да ты что, он же мне в сыновья годится!

– Ну если только родить в одиннадцать лет. Хотя бывает и такое! Но я бы на твоем месте не упустила своего. Думаю, он классный любовник.

– Рина, ты рехнулась, что ли?

– Почему? Ты слишком добродетельная, Татка! Тебя давно пора развратить!

– Слушай, мы здесь уже все говорим какими-то цитатами… Меня, кстати, Илья в этом много раз упрекал.

– А показаться бы тебе с таким парнем Илюше на глаза, лопнул бы с досады!

– Мне он не нравится.

– Кто, Илья? – фыркнула Рина.

– Да нет, Гущин. Какая-то в нем червоточина. Я чувствую.

– Говорю же, шизофреник! Но это неважно, если от него не рожать. А в постели, я думаю, он хорош…

– Займись, разрешаю!

– Да я-то тут при чем? Он тебе глазки строил.

…Когда вечером Тата вышла из издательства, ее окликнул из своей машины Олег Степанович:

– Наталья! Садись, подвезу!

– Спасибо, Олег. – Она была очень удивлена. Видно, ему совсем плохо.

– Ну и типчик этот Гущин, – сказал Дюжиков, выруливая со стоянки.

– А что?

– Хватка бульдожья, хоть и прикидывается таким неопытным.

– Не могу его за это осуждать. Дай вам волю, вы бы вообще авторам не платили, – усмехнулась Тата.

– Ну ясное дело, у них задача побольше с нас содрать, а у нас – поменьше им заплатить, таков закон жанра, как говорится.

– Тогда что ты удивляешься Гущину?

– А черт его знает…

– Он тебе не понравился?

– Ну он не баба, чтобы мне нравиться… Но, боюсь, мы с ним еще нахлебаемся. Если книга будет иметь успех…

– Будет, ни минуты не сомневаюсь.

– Вот и наплачемся. Ладно, черт с ним. Ты будешь его вести?

– А больше некому?

– Некому, Наталья.

– Значит, буду. Раз уж взялась. К тому же там редактору почти нечего делать.

– Наталья, а что, если я тебя приглашу куда-нибудь поужинать, а? Так есть хочется… А одному тоскливо как-то.

– Поужинать? В ресторан, что ли?

– Ну да.

– Нет, Олег, поедем лучше ко мне, я тебя покормлю, – сжалилась Тата.

– А выпить у тебя найдется?

– Ты же за рулем!

– Плевать. У меня алка-зельцер с собой.

– Не помню, наверное, есть коньяк.

– А водки нет?

– Может, и есть.

– Ладно, купим. Не проблема, слава богу. Помнишь, водку по талонам давали, во мрак был!

– И сигареты тоже.

– Я, к счастью, никогда не курил.

– А я помню, Алиса тогда курила, и вот мы с ней пошли в ЖЭК за талонами на водку и табак, а на обратном пути заглянули в большой универсам, где во всем громадном помещении продавался только сироп из красной смородины, и ничего больше.

– Какой год-то был?

– Кажется, девяностый.

– Смотри, как мало времени прошло… Я тогда уже жил в Москве, правда, в такой вшивой коммуналке… А эта твоя Алиса что, сейчас не курит?

– Нет, давно бросила.

– Слушай, а почему она одна? Красивая ведь…

– У нее была великая любовь.

– И что?

– Олег, зачем тебе это?

– Ну интересно просто… Да ты не бойся, я не болтун, ты же знаешь.

– Да тут, собственно, ничего такого нет… Она в молодости влюбилась в человека на двадцать пять лет старше нее, бросила мужа. А он не смог жену оставить. Но они все равно были счастливы, а потом он умер. И Алиса с ним вместе… умерла.

Олег Степанович озадаченно взглянул на Тату:

– Вдовствующая королева?

– А что? Пожалуй, это очень точно… – задумчиво проговорила Тата. – Ты не представляешь себе, Олег, какой прекрасный человек наша Алиса. Только она в чувствах максималистка. Уж если полюбит…

– А не полюбит, то что – со свету сживет?

– Если ты не станешь путаться у нее под ногами, то просто не обратит внимания. Но если ее задеть, то может и не поздоровиться…

– М-да, чую, перспективы мои не слишком радужные.

– Олег, тебе нужно что-то другое, поверь мне, – мягко заметила Тата, – а ты все не по плечу деревья рубишь. Вот твоя «мисс Ставрополье» и кинула тебя.

– Наталья, а у тебя суп есть?

– Суп?

– Ну да, обыкновенный суп?

– Есть, я по привычке варю. Илья всегда требовал суп…

Поздно вечером, когда они поели, выпили, поговорили по душам, Олег Степанович сказал:

– А Восьмого марта я все-таки с тобой пойду. Чем черт не шутит! Хорошая ты баба, Наталья, я всегда это знал.

С этими словами он удалился.

– Мам, чего это он приперся? – полюбопытствовала Иришка.

– Да грустно человеку. Его жена бросила.

– «Мисс Ставрополье»?

– Да. Супчику захотелось, оголодал мужик.

– А что, «мисс Ставрополье» ему супы варила? – безмерно удивилась Иришка.

– Представь себе! Он уверяет, что она потрясающе варила борщ.

– Чего только на свете не бывает. А у вас, значит, СБС?

– Что? – не поняла Тата.

– Союз брошенных супругов.

– Ирка, тебе не совестно?

– Ни чуточки. Смотри не выскочи за него замуж по запарке. Он тебе не подходит. Вернее, ты ему не подходишь.

– Ирка, у тебя бред. По-твоему, если я его накормила, то это достаточное основание для брака?

– С этого все и начинается. Ты его пожалела, сегодня накормила, завтра пуговицу пришьешь, потом поедешь к нему уборку делать, а там, глядишь, и замуж выйдешь. Но это будет роковая ошибка.

– Какая жизненная мудрость! Просто поразительно! Но я не в его вкусе. Ему, если хочешь знать, не я нужна, а Алиса, так что успокойся.

– Алиса? У него губа не дура.

– Ладно, умница, спать пора.

– Не пора еще. Завтра суббота, между прочим.

– Ох, какое счастье, можно выспаться!

– Мам, а все-таки не зря я с тобой утром работала. Сразу мужик образовался, пусть неподходящий нам, но все равно.

– Ирка!

– Что – Ирка? Я неправа?

– Ты неправа абсолютно.

– Мам… Я хотела тебе сказать…

– Что?

– Я завтра с папой встречаюсь.

– Где?

– У него.

– Где?

– У него дома… ну там, где он живет…

– А где он живет?

– На Лесной. Мам, мне интересно…

– Вполне понятно. Ладно, Иришка, я спать хочу, устала сегодня.

И она ушла в ванную.

Иришка осталась в легком недоумении. Я думала, она истерику закатит… Не поймешь этих родителей. Только я не хочу, чтобы она за этого мистера Ставрополье выходила, а то задолбают профессиональными разговорами.

Алиса устроила себе маленькие каникулы – в пятницу не пошла на работу, чтобы покончить в этот день со всеми делами, которые обычно делала по субботам, тогда два дня можно будет нормально отдохнуть. Утром поеду по магазинам, решила она, на рынок, надо еще какие-то мелкие подарки к Восьмому марта купить. Берте Яковлевне, девочкам на работе, Марьяне Григорьевне, приходившей к ней убирать квартиру, тете Наде.

Сама Алиса этот праздник любила только потому, что вот уже лет двадцать пять они всегда собирались у Сони. Седьмого вечером помогали Берте Яковлевне готовить ее чудесные яства, а восьмого праздновали. Состав гостей, конечно, менялся. Даже Эрик один раз побывал там. Эрик… Нет, не буду вспоминать, больно. А еще говорят, время лечит…

Она встала, сделала свои «сто восемь шагов по ручью» – положила шланг душа на дно ванны, пустила как можно более холодную воду и сделала сто восемь шагов. С тех пор как Алиса этим занялась, она забыла о простудах. И даже в эпидемию гриппа оставалась неуязвимой, не говоря уж о том, что эта процедура здорово бодрит.

Выпив кофе с тостами, Алиса начала одеваться. Она уже стояла в дверях, когда зазвонил телефон.

– Алло!

– Алиса Витольдовна?

– Я. – Она сразу узнала бархатный голос Курбатова.

– Алиса Витольдовна, это Курбатов, я оставил вам сообщение…

– Я вчера поздно вернулась. А в чем дело?

– Да, собственно, ничего особенного, просто вы мне очень понравились. Видите, я достаточно откровенен… Мне хотелось бы с вами встретиться.

– Действительно, откровенно, – засмеялась Алиса.

– В таком случае и вы ответьте всю правду.

– Попробую.

– Вы любите балет?

– Очень!

– Тогда я надеюсь, вы не откажетесь пойти со мной в Большой театр на «Жизель» с Ананиашвили?

– Боже, как заманчиво!

– Значит, согласны?

– Согласна. Только когда?

– Завтра.

– Хорошо.

– Вы позволите за вами заехать?

– Не стоит. Лучше встретимся у театра.

– Ну как скажете. Видите, какой я смирный?

– Вижу, вижу!

– Тогда без четверти семь у входа?

– Договорились. Спасибо за приглашение.

Настроение после звонка Курбатова неожиданно улучшилось. «Жизель» с Ниной Ананиашвили – это просто восторг. Я так давно не была в Большом. А Курбатов? Что – Курбатов? Ну понравилась я ему, что в этом удивительного. Он вроде не противный. И в конце концов, меня это ни к чему не обязывает. Кстати, я правильно сделала, что не позволила за мной заехать. А то начнутся провожания, намеки, нельзя ли чашечку кофе и вообще вся эта ненужная канитель. Не хочу… Я уже забыла и вспоминать не желаю. А он, кажется, не дурак. Понял, что просто в ресторан я бы с ним не пошла… Да, кстати, надо сегодня заехать к тете Наде.

Надежда Михайловна была подругой ее покойной матери. Она жила одна на пенсию, подрабатывала уроками французского, и Алиса частенько ей помогала. Сегодня она ввалилась к пожилой женщине с огромной сумкой и с большим букетом розовых с темно-красными прожилками гвоздик.

– Алиса! – воскликнула Надежда Михайловна. – Ты опять как Дед Мороз!

– Сказали бы уж как Снегурочка, а то сразу дед! – засмеялась Алиса, целуя хозяйку в нос.

– Раздевайся, детка, идем на кухню, я испекла для тебя хачапури.

– Ну зачем? А фигура?

– У тебя прекрасная фигура. Как теперь говорят, ноги от ушей. Только ты, дурочка, этим совсем не пользуешься. Смотри, поздно будет.

– А мне не надо. Я, тетя Надя, если хотите знать, вполне счастлива. У меня есть любимая работа, за которую к тому же прекрасно платят, что в наше время уже само по себе счастье. У меня уютная квартира, чудесные подруги… А от мужчин одни неприятности.

– Погоди, ты еще встретишь своего…

– Я его уже встретила, но он умер. А два раза такого не бывает. Паллиативы мне не нужны.

Надежда Михайловна с грустью смотрела на Алису.

– Тетя Надя, не надо меня жалеть, ей-богу. Лучше давайте есть хачапури!

– Одно другому не мешает, детка. Но женщине обязательно нужна любовь.

– Зачем? Для здоровья? Это не проблема. А все остальное… Боже мой, да от этой любви сплошные страдания, постоянные сомнения, неуверенность… Позвонит – не позвонит, придет – не придет? Почему он так сказал, а если сказал, то почему поступает наоборот? Я не понимаю их логики. Да и вообще… Нет, не хочу!

Надежда Михайловна грустно улыбалась:

– Алиса, деточка, ну что же делать, так устроен мир…

– В наше время, тетя Надя, можно себе позволить наплевать на такое дурацкое несправедливое устройство. Понимаете, всегда хотела быть слабой, а жизнь мне этого не позволяет. Ну я стала сильной. Даже, говорят, крутой. И мне хорошо!

– Ты можешь пообещать мне кое-что?

– Запросто!

– Когда ты все-таки влюбишься и отбросишь свои феминистские бредни, ты мне первой об этом сообщишь.

– Ладно, обещаю.

Часа через полтора Алиса попрощалась с Надеждой Михайловной. Разговор немного разбередил ее, и она не стала ждать лифт, а побежала пешком с шестого этажа. Едва она открыла дверь на улицу, как сразу увидела, что двое парней лет двенадцати лупят третьего. Они повалили мальчишку на грязный снег и мутузили что было сил. Алиса, недолго думая, подскочила к ним и, заложив два пальца в рот, свистнула. Свист получился поистине молодецкий. Парни шарахнулись в сторону.

– А ну убирайтесь вон, трусы! Говнюки! Двое на одного!

Они переглянулись и не спеша, засунув руки в карманы, побрели прочь.

– Ты как? – наклонилась к избитому Алиса.

– Нормально, – шмыгнул мальчик расквашенным носом. Его лицо и куртка были в крови.

– Вставай, а то простудишься.

Алиса протянула ему руку. Он с трудом, болезненно морщась, поднялся.

– Спасибо. Ой!

– Что?

– Нога…

– Дойти по подъезда сможешь?

– Зачем?

– Надо же кровь смыть и вообще…

– Не надо, я домой.

– А ты где живешь?

– Далеко… На Ленинском.

– Ничего себе! Нет, в таком виде нельзя. Пошли, обопрись на меня.

– Ничего, я сам.

Однако, сделав два шага, паренек вскрикнул от боли.

– Постой немножко, я сейчас подгоню машину. И отвезу тебя в травмопункт.

– Не надо, лучше домой, если не трудно…

– Сначала в травмопункт, а потом посмотрим, – не терпящим возражений тоном заявила Алиса. Она подогнала свой «мицубиси», помогла мальчишке сесть, достала аптечку и первым делом промыла ссадину на скуле.

– Вот теперь ты похож на человека, хотя и отдаленно. Ну где тут может быть травмопункт, ты не в курсе?

– Нет, откуда…

– Ничего, сейчас узнаем.

Она схватила мобильник и набрала номер Надежды Михайловны:

– Тетя Надя, это Алиса, где у вас поблизости травмопункт?

– Что с тобой, деточка? – всполошилась Надежда Михайловна.

– Не со мной, тут человек один ногу подвернул…

Надежда Михайловна сказала, где травмопункт, и Алиса рванула с места.

– Извините, пожалуйста, а можно я домой позвоню, а то там, наверное, волнуются.

– Звони! – протянула ему мобильник Алиса.

Мальчик набрал номер:

– Привет, это я. Я задержусь еще на часок, ладно? Нет, все в порядке. Ну пока.

– Слушай, а как тебя звать?

– Рома. Роман.

– Какое красивое имя! А я Алиса Витольдовна, но можно просто Алиса.

К счастью, в травмопункте народу было немного и вскоре врач уже осматривал Рому.

– Повезло тебе, малый. Просто растяжение. Сейчас сделаем повязку, а дома будете ему холодные ванночки делать. Ничего страшного.

– А ушибы? – поинтересовалась Алиса.

– Благодаря вам он отделался только испугом.

– Почему благодаря мне? – удивилась Алиса. Они ничего не рассказывали врачу.

– Куртку прекрасную сыну купили, вот она его и защитила. Правда, вид у нее теперь не слишком роскошный. Ну да ничего, отчистится.

А, доктор принял меня за его мать, – сообразила Алиса, но возражать не стала. Рома тоже промолчал.

– Ничего, парень, синяки да шишки мужчине к лицу! Вот маме твоей такой фингал не пошел бы… А сын на вас очень похож, очень!

То же самое твердила и пожилая медсестра, промывая и заклеивая ссадины на лбу и скуле.

У Ромы были хоть и не рыжие, но золотистые волосы, аккуратно и даже элегантно подстриженные, и одет он был хорошо. Наверняка мальчик из небедной семьи. И если бы не следы драки, он был бы очень красив. А ведь у меня и вправду мог бы быть такой сын, – вздохнула про себя Алиса.

Наконец их отпустили. С повязкой Роме было легче идти.

– Может, я теперь сам доеду?

– Ну вот еще! Ноге нужен покой, ты же слышал, что сказал врач. Рома, ты не голоден?

– Нет.

– А то я могу чего-нибудь купить тебе…

– Спасибо, не надо.

По дороге они мало говорили. Подъехав к дому в начале Ленинского проспекта, Алиса спросила:

– Тебе влетит?

– Наверное.

– А что тебя занесло в те края? И почему они на тебя напали?

– Сейчас это уже неважно. Спасибо вам за все.

– Хочешь, я с тобой поднимусь, отмажу тебя?

На мгновение огромные зеленоватые глаза Ромы зажглись благодарной радостью, но он тут же отказался:

– Нет, спасибо, это будет не по-мужски.

– А! Ну извини, корешок!

– Ой, как вы смешно это сказали! Спасибо вам еще раз! Вы… Вы очень клевая… просто супер! До свидания!

Он вылез из машины и скрылся в подъезде.

Какой чудный парнишка. И видно, хорошо воспитанный. Ишь ты, «не по-мужски»! Интересно, кто это ему внушает? Отец, наверное.

Черт, я так давно не была в Большом, даже не знаю, что надеть, думала Алиса, стоя перед открытым шкафом. Недостатка в туалетах у нее не было, но в основном ее гардероб состоял из строгих деловых костюмов. Ну и что? Не в вечернем же платье идти… Вот, кажется, то, что надо – черное платье-костюм. Элегантно и при этом строго, правда, на юбке вполне легкомысленный разрез… Добавить нитку жемчуга – и хватит с Курбатова. Интересно, почему я вдруг согласилась? Неужели только из желания увидеть Ананиашвили на сцене? Ну в значительной степени, конечно, из-за этого, она изумительная балерина. И еще, наверное, потому, что чувствую себя немного виноватой перед Курбатовым за идиотское обвинение в растлении малолетних. Балда! Дубина стоеросовая, умудрилась же такое устроить… Вот теперь и должна искупить свою вину. Надеюсь, он удовлетворится совместным походом в театр. По крайней мере, представился случай надеть норковую шубку, а то висит в шкафу без дела. Так рассуждала Алиса, наводя красоту.

Уже перед выходом она погляделась в зеркало и осталась весьма собой довольна. Пусть Курбатов обалдеет! Мне это не нужно, но все равно приятно.

Он и в самом деле обалдел.

– Алиса Витольдовна, я восхищен! – Он поцеловал ей руку. – Вы удивительно точны. Честно говоря, я был готов к тому, что вы опоздаете.

– О нет, я не считаю себя вправе красть чужое время.

– Всем бы иметь такие принципы, – вздохнул Курбатов.

Он тоже выглядел очень элегантно. Пожалуй, даже слишком. Алиса не любила чересчур лощеных мужчин. Но ей ведь вовсе не обязательно его любить.

– Я уже и не помню, когда была в Большом. Говорят, его скоро закроют на ремонт, – сказала Алиса, усаживаясь в кресло в седьмом ряду партера.

– Я тоже слышал.

Но тут вышел дирижер, и вскоре Алиса забыла обо всем на свете.

– Святослав Игоревич, спасибо вам огромное, я получила такое наслаждение, – искренне проговорила Алиса, когда они выходили из зала. – Чудесный вечер!

– Да, я тоже очень доволен. А посему предлагаю его продлить.

Алиса удивленно взглянула на него.

– Можем поехать куда-нибудь поужинать.

Начинается, подумала с досадой Алиса.

– Спасибо большое, но нет… Мне нужно домой.

– Ну нет так нет, – не слишком опечалился Курбатов. – Я должен был сам догадаться. Вы ведь нарочно приехали на своей машине. Но хотя бы до машины вы позволите вас проводить?

– Ну разумеется.

– О! А я думал, у вас по меньшей мере «вольво»! – улыбнулся он при виде серебристой малютки «мицубиси».

– Вы разочарованы?

– Я заинтригован. Вы разрешите вам еще позвонить?

– Да, конечно. Еще раз спасибо вам!

Он опять поцеловал Алисе руку, лишь на долю секунды задержав ее у своих губ. На долю секунды дольше, чем следовало.

Она села в машину и уехала. Глядя на удаляющиеся огоньки, Курбатов довольно улыбался. Никуда ты, рыжая, от меня не денешься. И не таких обламывал… Хотя нет, такие, пожалуй, мне еще не попадались. Ну да ничего, тем интереснее.

И какого рожна мне надо, размышляла Алиса, лежа в постели. Покажи любой бабе этого мужика, и она наверняка скажет, что я просто набитая дура. Но во мне ни одна жилочка не дрогнула. Не хочу я его, и все тут. А мне ведь хотелось взволноваться, да, хотелось, никуда не денешься, приходится признать. Откуда вдруг такое желание? Во мне что-то просыпается или разговоры окружающих так действуют? Возможно, предчувствие весны? Ладно, что об этом думать! Не взволновалась, – значит, не судьба. А может, стоило все же принять приглашение на ужин? Может, просто обстановка в Большом никак не располагает к интимности? Или я и вправду дура? Хотя нет, с Эриком я волновалась всегда. Но тогда я была настроена на эту волну, а сейчас нет… Значит, нужно попытаться. Ладно, если он еще позвонит и куда-нибудь позовет, попробую еще разок, так сказать, для очистки совести, чтобы потом «не было мучительно больно».

Принятое решение успокоило Алису, и она мирно заснула.

Она ожидала, что Курбатов объявится уже в воскресенье, но он не позвонил. Ну и черт с ним.

– Юрий Юрьевич! – Алиса стремительно вошла в кабинет директора. – У вас есть пять минут?

– Садитесь, Алиса Витольдовна, голубушка. Вы прямо как княжна Инстасса!

– Нет, – засмеялась Алиса, – я как дежурная адъютантесса! Ведь это именно она «вмолнила в комнату быстрей экспресса»!

– Боже, Алиса Витольдовна, вы не устаете меня изумлять! Неужто вы так хорошо знаете Северянина? А я думал, в наше время его уже не читают.

– Я обожаю Северянина с детства!

– Ох, с каким бы удовольствием я побеседовал с вами о поэзии, но, чувствую, вас привело ко мне что-то вполне прозаическое.

– Увы, Юрий Юрьевич. Нужны деньги.

– Какие, голубушка моя?

– Ерундовые! Приехал Хольченко, и ему абсолютно негде ночевать. Надо заплатить за гостиницу. У них такая бедная телекомпания, работают практически на голом энтузиазме…

– Подождите. Хольченко… Хольченко… Что-то очень знакомое…

– Это тот, что без ноги, на протезе… Я даже предложила ему остановиться у меня, но он ни в какую. Юрий Юрьевич, пожалуйста!

– Успокойтесь, Алиса Витольдовна, разумеется, мы все сделаем!

– Спасибо! Спасибо вам большое!

– Рад быть вам полезным. Только прошу об одном…

– Да?

– Не говорите никому об этом, ладно? Просто пришлите ко мне Агнию Викторовну. А больше никому ни звука.

– Не понимаю…

– Незачем Воронину знать о таких вещах.

– При чем здесь Воронин?

– А при том. Он и так, по-моему, собирает на вас компромат.

– А хрен с ним, пускай собирает. Он что, с этим в ФСБ пойдет? Сухоцкая порадела больному человечку за счет телекомпании?

– Да нет, если он куда и пойдет, то ко мне.

– И что? – заинтересовалась Алиса.

– А и в самом деле, – развеселился вдруг директор. – Знаете, это все призраки прошлого. Вы еще молодая, большого страху не натерпелись.

– Натерпелась! Еще какого! Вот помню один случай… Ой, у вас, наверное, нет времени…

– Есть ровно десять минут. Расскажите.

– Мне было лет шестнадцать, и у нас в доме завелся «Архипелаг ГУЛАГ», не помню уж откуда, кажется, кто-то из друзей отчима привез. Естественно, мы кому-то давали это читать. Я поехала к нашим друзьям забрать книгу. Был жаркий летний день, я с «Архипелагом» в сумке выхожу на улицу и хочу поймать такси: мне велено было в метро с таким грузом не ездить. Вдруг подходит ко мне мужик в черном костюме, нейлоновой рубашке и с черным галстуком, хватает меня за руку, вот так, повыше локтя, и говорит: «Думаешь, ты уже совсем убежала?»

– Какой кошмар! – воскликнул Юрий Юрьевич.

– У меня сердце в пятки, смотрю на него, как кролик на удава, и вдруг каким-то уже даже не шестым, а двадцать шестым чувством понимаю, что он просто ко мне пристает! Тогда я как двину его локтем в живот и как припущусь бежать…

– А он что?

– Да ничего! Но меня еще долго трясло от ужаса.

– Да… Какие мы видели сны…

– Какие мы лжи претерпели! – закончила строчку Алиса.

– Вы и Чухонцева знаете?

– Конечно!

– Поразительно! У вас, кажется, техническое образование?

– У вас ведь тоже?

– Да, – махнул рукой директор. – Люблю я с вами разговаривать, Алиса Витольдовна, но увы… увы… Так вы пришлете ко мне Агнию? Хотя нет, я лучше сам ее вызову. И не волнуйтесь о Хольченко.

– Спасибо!

Мы с тобой одной крови, подумал Юрий Юрьевич, с сожалением глядя вслед Алисе. Был бы я помоложе да посвободнее… Эх, но что зря травить душу, лучше займемся нашими баранами.

– Маша, вызови ко мне Агнию Викторовну!

Вечером седьмого марта подруги собрались на кухне у Сони.

– О, все три дурищи тут! – воскликнула Берта Яковлевна с порога. Она только что вернулась с работы. – Дайте я вас поцелую! И не надейтесь, что вам не придется возиться с рыбой! Даже не мечтайте! Но ваше большое гойское счастье в том, что чистить придется Соньке, а ее большое еврейское счастье в том, что карпы зеркальные!

– Слава богу, – вздохнула Соня.

Берта Яковлевна критически взглянула на длинные ногти Алисы:

– Ну, конечно, госпожа директор департамента с такими руками может существовать только впроголодь! Например, почистить морковку и свеклу для рыбы точно слабо!

– Ничуточки! Я перчатки надену!

– В таком случае, Татка, мы с тобой займемся штруделем. Они пускай тут разбираются с рыбой, а мы пойдем в комнату! И там все подготовим.

– Тетя Берта, а штрудель с чем? С яблоками или с орехами? – поинтересовалась Алиса.

– С орехами. Я признаю штрудель только с антоновкой, а какая в марте антоновка? Можно подумать, ты этого не знаешь, Алиса! Между прочим, ты мне не скажешь, почему Сорокина всегда в брюках?

– А она всегда в брюках? Я как-то не обращала внимания, – улыбнулась Алиса.

– Мама, ты не хочешь поесть? – спросила Соня. – Мы с девочками перекусили…

– Да ты что! Сегодня нас кормили тортами, хоть и мерзопакостными, но аппетит перебили! И шампанским поили!

– Тоже мерзопакостным? – поинтересовалась Алиса.

– А вот и нет! Шампанское было роскошное. Абрау-дюрсо. Его принес один мой пациент. Он между прочим заявил: «Благодаря вашим золотым рукам я теперь могу, Берта Яковлевна, зубами вынимать пробки из бутылок». Кстати, Татка, у Иришки тот зуб больше не болел?

– Нет, тетя Берта, все в порядке.

– Ты только смотри за своими страданиями по мерзавцу не запусти зубы! И что, интересно знать, ты сидишь? Давай поднимай задницу, неси в комнату орехи, изюм, курагу!

– А тесто?

– Дурацкий вопрос! Тесто я еще вчера сделала.

В комнате на большом столе они расстелили старенькую клеенку и занялись подготовкой начинки для штруделя.

– Тетя Берта, а можно я завтра приду с одним приятелем? – спросила Тата.

– И что это за мерзавец? Где ты его откопала? Или он уже давно завелся, а я не в курсе?

– Да нет, это не мерзавец, – засмеялась Тата, – это наш главный редактор.

– Холостой?

– Его жена бросила, и ему грустно. Вот я и пообещала взять его с собой. Можно?

– Что ты задаешь идиотские вопросы? Скажи, он на тебя имеет виды?

– Да нет.

– А ты на него?

– Боже упаси!

– Тогда зачем?

– Мне его жалко. И потом, вдруг ему кто-то из девчонок понравится… – Тата не стала говорить, что Олег Степанович уже в восторге от Алисы.

– А почему жена его бросила, этого мерзавца?

– Потому что она сама мерзавка! И к тому же молодая, всего двадцать четыре года!

– Ого! А ему сколько?

– Сорок два.

– Поц! Кто же женится на таких молоденьких? Боюсь, Татка, что после такой девахи вы ему покажетесь старыми кошелками. А он гой?

– Гой. Олег Степанович Дюжиков.

– Надеюсь, не антисемит?

– Нет, насколько я знаю.

– Что ты можешь знать! Вот я, например, всегда чуяла, что этот Сонькин мерзавец в душе антисемит. Ярослав Мудный!

– Тетя Берта! – расхохоталась Тата.

– Что – тетя Берта? Скажешь, я неправа была? Ты же в курсе, что они с Сонькой расстались?

– Конечно.

– Слушай, Тата, Соньку надо срочно выдать замуж! Хотя я это твержу уже больше двадцати лет, но ничего не получается… А ты мне вот что скажи… – Берта Яковлевна умолкла, словно не решаясь задать вопрос.

Это было так на нее непохоже, что Тата замерла.

– Что, тетя Берта? – заинтригованно проговорила она.

– Ты мне скажи, я как, уже окончательно утратила товарный вид?

От неожиданности Тата вытаращила глаза.

– Только отвечай как на духу!

– Да что вы, тетя Берта! Вы еще красавица! – совершенно искренне воскликнула Тата. – Конечно, за молодку вам не сойти, но для своих лет вы выглядите просто потрясающе!

Берта Яковлевна довольно улыбалась.

– Тетя Берта, у вас завелся мерзавец? – шепотом полюбопытствовала Тата.

– Еще не завелся, – тоже шепотом отозвалась Берта Яковлевна, – но, кажется, может завестись.

– А сколько ему лет?

– На два года старше меня. Ерунда для мужчины, правда?

– Конечно! Вы чудо, тетя Берта!

– Только прошу, Соньке ни звука! И Алиске тоже! Они будут смеяться!

– Обещаю. Тетя Берточка, а он кто? Ваш пациент?

– Нет. А вообще, много будешь знать, скоро состаришься! И молчи в тряпочку, а то раззвонишь, а он окажется мерзавцем!

– Но пока он не мерзавец?

– Нет, пока он просто старый поц!

– Алиска, почему у тебя такой таинственный вид? – спросила Соня, аккуратно вырезая невероятно острым ножом мясо зеркального карпа из-под кожи. Работа, требующая умения и сосредоточенности.

– Таинственный? Тебе показалось.

– А с кем это ты в Большом театре была? Или станешь отрицать? – подковырнула Соня.

– Откуда дровишки? – поразилась Алиса. – Я никому не рассказывала!

– Нет ничего тайного, что не стало бы явным.

– Меня там кто-то засек?

– Точно! Тебя видела Нора. Мужик, говорит, просто классный! Кто такой?

– Ох, Сонька! Я такая законченная идиотка…

И Алиса поведала подруге историю своего знакомства с Курбатовым.

– Ничего себе! А что с Иришкой?

– А что с Иришкой? Нормальный роман, надо полагать.

– Алиска!

– Я же не могу вмешиваться.

– Но ведь вмешалась!

– Ну я думала, это старый развратник…

– А если молодой развратник, это лучше?

– Лучше! – уверенно ответила Алиса. – И потом, почему развратник? И что я могу сказать? Главное – Иришке? Бесполезно, она меня и слушать не станет.

– Но Татке надо бы сказать.

– Не уверена.

– Ну хочешь, я сама с ней поговорю?

– Мне, кажется, не стоит. Представляешь, как будет глупо, если Татка в курсе? Выйдет, что мы доносчицы – собачьи извозчицы. А если, не дай бог, случится что-то, думаю, Иришка сама сообразит, что может к нам обратиться.

– Ты имеешь в виду, если она залетит?

– Ну да.

– Это вряд ли, они сейчас, по-моему, уже все знают.

– Не сомневаюсь. И даже подозреваю, что она нам всем троим может преподать урок сексуальной жизни.

– Черт ее знает… Вообще-то это хорошо. А то жутко вспомнить, какие мы были темные и глупые.

– Да уж…

– Помнишь, как классе в седьмом Большую советскую энциклопедию изучали? Татка с вытаращенными глазами прибежала: «Девчонки, что такое онанизм?»

– Ага, только мы почему-то искали не «онанизм», а «анонизм»… Вот дуры были!

– А нынешние, считаешь, умнее?

– Да, конечно. Они чуть ли не с первого класса уже все знают.

Но тут интересный разговор был прерван Бертой Яковлевной:

– Ну что тут у вас?

– Мамочка, все в порядке! – заверила ее Соня. – Смотри сама…

– Ой, вэйз мир, Сонька, почему такие тонкие куски? Из них же весь фарш вывалится!

– Мама, ничего не вывалится, и куски нормальные, как всегда!

– Между прочим, советую вам, коровы, завтра быть в форме!

– А что такое?

– Татка приведет мерзавца!

– Какого мерзавца?

– Со своей работы! Главного редактора, кажется! Покрутите перед ним хвостом. Особенно ты, Алиска!

– Почему особенно я? – рассмеялась Алиса.

– Потому что он будет есть наши с Сонькой шедевры, надо ж тебе тоже иметь шанс!

– Мама, прекрати!

– Тетя Берта, знаю я этого главного! Обычный тюфяк!

– Дуры, вы ведь уже залежалый товар! Вам перебендивать не приходится!

И с этими словами она удалилась.

– Сонька, а твоя мама, как всегда, права. Мы уже залежалый товар.

– И ты грустишь по этому поводу?

– Я? Боже упаси! Я всех мужиков видала в гробу!

– В белых тапочках?

– А как же!

…С утра Восьмого марта Тата занималась уборкой. Иришки не было дома. После встречи с отцом она была какой-то притихшей и задумчивой. А Тата сочла ниже своего достоинства расспрашивать дочь. Рано или поздно она сама все расскажет, если посчитает нужным. А если нет, то ее и пытать бесполезно. Да и вообще, пусть Илья живет как хочет… А я не пропаду!

Позвонил Олег, поздравил с праздником. Спросил, не отменяется ли сегодняшний поход в гости.

– Чем занимаешься, Наталья?

– Квартиру убираю.

– А, дело хорошее…

– Олег, у тебя в голосе такая тоска… Ты там что, грязью зарос? – догадалась Тата.

– Есть немножко.

– Я дам тебе бесплатный совет.

– Валяй!

– Попроси тетю Лену, заплати ей, и она превратит твою квартиру в игрушку!

Тетя Лена работала в издательстве уборщицей.

– А что, это мысль! – обрадовался Олег Степанович. – Наталья, ты мудрая баба! Завтра же попрошу! Черт, с тобой пообщаешься – и как-то легче.

– Олег, мне надо убирать…

– Понял. Я за тобой заеду в полшестого, да?

– Да. Пока!

Она включила пылесос, и почти тут же опять зазвонил телефон.

– Ну а это еще кто? – проворчала Тата. – Алло!

– Наталия Павловна?

– Да!

– Здравствуйте! Это Гущин.

– Здравствуйте, Павел Арсеньевич.

– Я хочу вас поздравить!

– Спасибо, но я не люблю этот праздник!

– Неважно, мне просто хотелось услышать ваш голос. Он у вас такой приятный, такой волнующий!

Ну что на это можно ответить? Сердце как-то тяжело ухнуло и даже заболело слегка. Почему, интересно? Он ведь мне совсем не нравится, этот мужчина по имени Паша.

– Что ж вы замолчали? Вам неприятны мои слова?

– Ну почему же… Просто я, Павел Арсеньевич, сейчас занимаюсь уборкой.

– В праздник? Это грех!

– Ну в этот праздник не грех! – засмеялась Тата. – А в будние дни мне некогда.

– Так весь день и проведете, наводя порядок в квартире?

– Нет, конечно.

– Наталия Павловна, я послезавтра приду в издательство подписывать договор.

– Поздравляю!

– Но мне не хочется ждать до послезавтра… Может, мы увидимся еще сегодня?

– Зачем это?

Он весело рассмеялся.

– Просто мне хочется вас увидеть. А сегодня есть повод. Праздник все-таки! Вы любите мимозу?

– У меня на нее аллергия! – соврала Тата. Ей почему-то был неприятен его тон и вообще весь этот разговор.

– Понятно. Короче, вы не хотите сегодня со мной встречаться?

– Я просто не могу, Павел Арсеньевич. У меня есть свои планы. И потом, моей дочери – это так, для справки, – уже пятнадцать лет!

– Ну и что?

– Ничего!

Черт возьми, я чувствую себя полной дурой…

– Хорошо, я понял, сегодня вы заняты. А завтра?

– Завтра рабочий день.

– Ну что же, тогда до послезавтра. Увидимся в издательстве. Хотя, признаюсь, это не совсем то, чего я желал. А точнее, совсем не то.

– Послушайте, Павел Арсеньевич…

– Нет, вы хотите прочитать мне какое-то нравоучение на правах старшей по возрасту, а я терпеть не могу нравоучений, так что до встречи послезавтра! – И он положил трубку.

А Тата осталась в некоторой оторопи. Неужто она произвела столь огромное впечатление на этого молодого талантливого красавца? Чепуха какая-то. Но, судя по всему, именно так оно и есть… Иначе зачем все это? Какой ему от меня прок? От меня практически ничего уже не зависит. Книгу его я прочитала, одобрила…

Тата оставила пылесос и подошла к зеркалу. Нет, сейчас я слишком зачуханная, глаза, правда, почему-то блестят… Помню, когда Илья за мной ухаживал, он все цитировал Гумилева… Кстати, тогда Гумилева у нас не печатали, просто в доме его родителей был растрепанный тоненький томик. «…Глаза, как персидская больная бирюза!» А я все ему доказывала, что к моим глазам это не имеет отношения. Персидская больная бирюза – она совсем не голубая. И у Гумилева сказано: «На твои зеленоватые глаза…» Но Илья смеялся, целовал меня в глаза и говорил: «Все равно они у тебя бирюзовые, а лучше Гумилева никто не написал про бирюзовые глаза…» Тьфу ты, опять я ударилась в воспоминания… Нельзя, нельзя! А волноваться от комплиментов какого-то мальчишки можно? Нужно! Лишь бы не думать об Илье… А о ком думать? Ну не об Олеге же… А больше и не о ком… Смешно, наверное, в наше время, но, кроме Ильи, у меня никого не было. Ужас какой! А ведь если бы он не ушел, я могла бы всю жизнь прожить с одним мужчиной… Но пока у меня и другого нет. И, возможно, не будет. Почему это – не будет? Будет! Обязательно будет! А кто, интересно? Этот молокосос? Тате вдруг стало жарко. Нет, этого допустить нельзя. Мне же с ним работать… Нет ничего хуже, чем смешивать работу с интимными отношениями. Тем более он на одиннадцать лет моложе меня. Я буду всегда чувствовать себя рядом с ним старухой…

Кукушка в кухонных часах прокуковала два раза. Кошмар! Тата решительно включила пылесос и за час покончила с уборкой. Потом отправилась в ванную. Когда она лежала в мыльной пене, закрыв глаза, к ней неожиданно ворвалась Иришка:

– Мама! Смотри, что мне подарили!

Она стояла в куртке, держа роскошный букет чайных роз.

– Ничего себе! Кто это тебе подарил?

– Красотища, правда? Ой, мамуленька! Восторжище!

– Ирка, я спрашиваю, кто подарил?

– Один знакомый! – томным голосом ответила Иришка. – Ой, надо их в воду поставить!

И она выскочила, плотно притворив за собою дверь.

– Покой нам только снится, – проворчала Тата. И, быстро смыв пену, накинула халат. – Ирка! Говори, кто подарил такую роскошь?

– Денис!

– Денис? Кто это?

– Парень.

– Не морочь мне голову! Что за парень, откуда? Из школы?

– Нет.

– А откуда?

– Познакомились… Мам, ну не устраивай мне допрос с пристрастием! Он очень хороший!

– Интересно, где он взял деньги на такой букет?

– А у него папашка крутенький!

– Сколько ему лет?

Девочка замялась.

– Ирка, я тебя спрашиваю!

– А какое это имеет значение? Ну девятнадцать…

– Но он ведь уже взрослый, – испуганно проговорила Тата. – А тебе только пятнадцать…

– Ну и что? Папа старше тебя на шесть лет, и что тут такого? А его новой жене вообще только двадцать три! Он вдвое ее старше, подумаешь, великое дело!

Двадцать три года? Вот это новость! Тата совершенно растерялась. Но в конце концов, сколько лет новой Илюшиной пассии, ее не должно касаться. О чем она и поспешила сообщить дочери.

– Мне абсолютно наплевать, сколько лет его девицам, а вот сколько лет твоему… кавалеру – это меня непосредственно касается!

– С какой стати?

Глаза Таты вдруг наполнились слезами.

– С такой стати, что ты – моя единственная дочка, и дороже у меня никого нет. А если ты сама не понимаешь…

– Мам, ну ты что? Ты, наверное, решила, что я с ним… это… сплю? Так ты не думай! Ничего такого пока не было!

– Пока?

– Да, пока! Я ведь, между прочим, обет целомудрия не давала!

– Ирка!

– Мама! Ну прекрати слезы лить. Или ты из-за Олеси?

– Кто это – Олеся?

– Папина новая…

– Еще чего! – всхлипнула Тата. – Я тебя умоляю, давай обойдемся без этих кошмаров с абортами и вообще… Закончи сначала школу… А где, кстати, ты с этим парнем встречаешься?

– Сегодня, например, он пригласил меня в театр. В «Сатирикон»! Иногда еще мы ходим в кафе, в кино…

– А может, ты пригласишь его домой.

– Легко! – пожала плечами Ириша.

– Вот и хорошо, мне будет спокойнее.

– Мам, ты не волнуйся, он нормальный! Студент…

– И где учится?

– В МГУ. На психфаке.

– И он в тебя влюблен?

– Представь себе! – с гордостью заявила Иришка.

– Он что, постарше себе не нашел?

– Мама!

– Ладно, ладно, не буду. А как его зовут?

– Я же сказала – Денис!

– Слушай, а он… Он не наркоман? – произнесла Тата то, что больше всего ее волновало.

– Нет! Я же говорю – он нормальный. Мам, а ты мне от тети Берты вкусненького принесешь?

– Принесу, – вздохнула Тата.

Все мысли о молодом поклоннике бесследно исчезли. Она чувствовала себя опять несчастной, старой, брошенной не просто так, а ради молоденькой девчонки. И еще бремя ответственности за дочку, у которой сейчас такой трудный возраст, тоже не давало разогнуться.

Когда Тата принялась наводить красоту, глаза уже были не бирюзовыми, а какими-то блеклыми, неинтересными. Так, во всяком случае, ей казалось. Опять она превращается в остывшую геркулесовую кашу. На воде. Мымра и есть мымра! И ничего у такой мымры не будет!

В половине шестого за ней заехал Олег. Подарил букетик нарциссов.

– А ты чего такая? Невеселая?

– Да не обращай внимания, настроение ни к черту. Ничего, в гостях разойдусь.

– Наталья, а как хозяйку-то зовут?

– Берта Яковлевна, а дочку – Соня. Софья Давыдовна.

– А сколько лет дочке?

– Сколько мне. Она моя старая подруга.

– Ясно. Наталья, я тут бутылку ликера взял, хорошего. «Бейлис». Нормально?

– Прекрасно!

– И вот цветы… Гвоздики. Пойдет?

– Пойдет. Все хорошо, Олег. Никто тебя там не съест, обещаю!

– Просто я никого там не знаю, неудобно как-то…

– Удобно, удобно! Расслабься и попытайся получить удовольствие.

– А рыжая будет?

– Будет.

Алиса с радостью собиралась в гости. Во-первых, можно будет отдохнуть от телефона. Ей беспрерывно звонили с поздравлениями буквально со всех концов страны. «Мои региональщики» – так она называла этих людей, многих из которых никогда даже не видела, общаясь лишь по телефону. Непонятно, откуда они знают мой домашний номер. Но тем не менее приятно, что ни говори… Значит, не зря все-таки трачу на них практически все свое время. Однако не было ни одного звонка, который бы хоть чуточку взволновал меня как женщину. Даже этот лощеный Курбатов не позвонил, хотя, казалось бы, идеальный повод – Восьмое марта. Вроде бы я ему понравилась, но, видно, отпугнула чем-то. Да и черт с ним, не нужен он мне. Мне вообще никто не нужен… После смерти Эрика вся моя нерастраченная любовь превратилась в сумасшедшую деловую энергию. Кажется, именно это Фрейд именовал сублимацией. Что ж, не зря я все-таки сублимировала. Из полной нищеты в самом начале девяностых я сумела выбиться, никого не угробив, не подставив, ничего не украв, просто работая в полную силу. Могу собой гордиться… Я умна, красива, энергична – в общем, образец современной деловой женщины. И, как большинство из них, абсолютно, пугающе одинока. Так, что иной раз хочется выть на луну… Конечно, найти мужика не проблема. Проблема в том, что с этими мужиками я еще более одинока, чем без них. Никому, даже таким близким людям, как Татка и Соня, я никогда не рассказывала, что всегда особенно остро ощущаю свое одиночество именно в постели с мужчиной. Или мне просто не везло? Только Эрик… Все, что были до него и после, оставляли меня разочарованной. И дело вовсе не в мужских доблестях. А в том ощущении тепла, уюта, надежности и полной душевной близости. В отсутствии барьеров… Я тогда поняла, что нет ничего важнее в отношениях с мужчиной, когда с первой встречи вдруг понимаешь, что этот человек близок тебе, что с ним ты можешь обсуждать все на свете хоть сутки напролет – и тебе не будет скучно. Наверное, именно это и подразумевается, когда говорят о пресловутой «второй половинке». Но, видимо, два раза в жизни вторую половинку нельзя встретить, это попросту противоречит всем математическим законам… Хотя, если допустить, что какая-то женщина свою вторую половинку так и не встретила, то почему бы ей не достаться мне? Как говорится в кретинской рекламе: «Ведь я этого достойна!» Одно совершенно ясно: Курбатов отнюдь не моя половинка. А значит, и думать о нем нечего. Он этого не достоин.

Черт побери, как хочется есть! В предвкушении роскошных блюд тети Берты и Соньки Алиса не стала обедать, и сейчас у нее буквально живот подвело. Она схватила подарки и побежала на стоянку к машине.

У Сониного подъезда с домофоном тихонько ругалась какая-то очень толстая женщина:

– Ох, мать твою за ногу, что ж ты, стерва, не открываешься! Тьфу, наша родная техника, едрит твою налево!

– Разрешите, я попробую! – усмехнулась Алиса.

Женщина обернулась.

– Никак чего-то не отпирается… Алиска, чертова кукла, это ты?

Алиса вгляделась в лицо женщины:

– Боже мой! Антонина Михайловна! Откуда вы?

Женщина сгребла Алису в охапку и смачно расцеловала.

– Ох, черт, тут у вас все по-старому! Восьмого все собираетесь. Мать вашу за ногу, как здорово!

– А мне Сонька не сказала, что вы приехали.

– Так они и не знают! Я им сюрпризик, сучкам, сделать решила… Как думаешь, обрадуются?

– Не то слово!

– А ты все одна кукуешь, коза драная?

Алиса не успела ничего ответить.

– И Сонька тоже замуж не вышла, ясное дело? Ладно, что мы с тобой тут торчим. Пошли наверх!

Шумная толстуха была давней и лучшей подругой Берты Яковлевны. Уникальный специалист по гнойной хирургии, она служила в Афганистане, делала сложнейшие операции, спасала, казалось бы, безнадежных раненых, но однажды была ранена сама и с тех пор уже не могла оперировать. Сначала она запила с горя, но сумела взять себя в руки и стала преподавать, а потом ее сын уехал в Америку и она отправилась вместе с ним. С тех пор о ней почти ничего не было слышно. И вот сегодня такой сюрприз!

– Слушай, Алиска, там у них все нормально, а?

– Да. Нормально.

– Никаких там жутких болячек, никаких мировых трагедий?

– Слава богу, нет.

– Я почему спрашиваю… А вдруг я не к месту со своими примочками?

– Да что вы, Антонина Михайловна! Вот только одно…

– Ну?

– Татка с мужем разошлась, так что…

– Ясно, не буду спрашивать про мужа, хорошо, что ты сказала! – Они поднялись на второй этаж. – Звони давай! – распорядилась Антонина Михайловна, становясь в сторонке.

Дверь открыла Соня.

– Алиска, наконец-то! О Господи, тетя Тоня! Мама! Мама! – не своим голосом завопила она.

– Что ты орешь как ненормальная? – выскочила в прихожую Берта Яковлевна. – Ой, вэйз мир, Тоня! Тонька, мерзавка, это ты?

– Я! Я! Что ты уже старая грымза, я знала, но что у тебя совсем мозги отказали, не ожидала! Ой, Берточка, как же я соскучилась! Мать вашу за ногу, до чего ж хорошо!

Соня стаскивала с Антонины Михайловны пальто, Берта Яковлевна все целовала подругу, у обеих глаза были полны слез.

– Берта, я вот тут кое-что вам с Сонькой привезла, потом разберетесь, а вот выпивка, закусь всякая… Мать твою, какой стол! Берта, рыба фиш есть?

– А как же, Тонечка! – всхлипывала Берта Яковлевна.

– Дайте поглядеть на нормальный московский стол! Красота! А холестеринчику сколько! Прелесть просто! Я, ребятки, от этой сраной Америки совсем озверела! Сонька, пепельницу поставь! Надеюсь, вы еще не отупели, курить разрешаете? – И она с удовольствием уселась за стол. – Что-то я Татку не вижу! Она придет?

В этот момент в дверь позвонили.

– Это, наверное, как раз Татка, – предположила Соня и побежала открывать.

В самом деле это пришла Тата, за спиной которой смущенно переминался с ноги на ногу Олег Степанович.

– Вот познакомьтесь, Соня, это Олег Степанович, Софья Давыдовна!

– Очень приятно, проходите, пожалуйста! Спасибо, какие чудные гвоздики! Нет-нет, обувь снимать не надо, ни в коем случае!

Соня с любопытством разглядывала Олега Степановича. Нет, не моего романа, решила она.

– Сонька, что там за шум? – шепотом спросила Тата.

– Сюрприз!

Едва ступив на порог, Тата закричала:

– Матерь Божья! Кого я вижу! – и кинулась целовать Антонину Михайловну.

Олег Степанович растерянно озирался. Но к нему подскочила Берта Яковлевна:

– Молодой человек, не стесняйтесь, проходите! Уже все в сборе, садитесь, садитесь, вот тут, рядом с Таточкой, чтобы вам было спокойнее. И прошу, чувствуйте себя как дома. Тата, хватит чмокаться с Тонькой, сядь наконец, вон Алиска аж побледнела с голоду!

Олег Степанович, встретившись взглядом с Алисой, кивнул ей и неуверенно улыбнулся. Она кивнула в ответ. Ох, хороша, даже вздрогнул Олег Степанович. Но я почему-то ее боюсь. А чего, собственно, бояться? Вот выпью рюмку-другую, может, и страх пройдет. Хорошо, что мы на такси приехали, хоть выпить можно, тем более под такую закуску… А эта Софья тоже, между прочим, недурна. Не такая эффектная, конечно, но приятная, глазки красивые. И женственная…

Он сидел между Татой и Антониной Михайловной.

– Тебя, малый, как звать? – обратилась к нему толстуха.

– Олег, – почему-то без отчества ответил он.

– Вот что, Олежек, поухаживай за старухой, налей-ка мне водочки, вон той, желтенькой. Это Берта на апельсиновых корочках настаивает. Мечта! Ты-то сам употребляешь?

– А как же!

– Вот и славно! Я сразу провозглашу тост, вы не против? У всех налито? В таком случае давайте выпьем за то, что мы вот уж столько лет – и теперь можно сказать, с разных концов света – стремимся сюда, за этот стол, к этим людям… И всем нам тут хорошо! Берточка, Сонька, за вас! – Антонина Михайловна опрокинула рюмку. – Ох, хорошо, мать вашу за ногу! Вкуснее твоей водки нет ничего на свете, Берта! Я там, в этой Америке, пробовала тоже настоять водку на корочках, а все не то… Ну, будем здоровы! Олег, наливай еще!

Кроме Олега Степановича за столом был только один мужчина – хрупкого сложения пожилой художник Александр Рувимович, дальний родственник Сониного отца.

Вот уж точно – восемь девок, один я, подумал мельком Олег Степанович. Но ему здесь нравилось. Уютно, вкусно, просто… И эта чудная толстуха рядом явно прониклась к нему материнскими чувствами.

– Олежек, не расстраивайся, подумаешь, молодая девчонка тебя послала на хер… Так она ж дура! Все эти «мисски» из глубинки такие. – Олег уже успел пожаловаться на судьбу. – Ничего, ты парень видный, все при тебе, не пропадешь. Ты уж так безумно ее любил?

– Не знаю, – вздохнул Олег.

– Я тебе дам совет, – шептала Антонина Михайловна, – ты по сторонам-то не зыркай! Алиска, конечно, хороша, но не для тебя… И Сонька, между прочим, тоже.

– Почему?

– Я очень люблю Соньку, и еще больше Берту. Но такую тещу и врагу своему не пожелаю. А вот Татка – это как раз то, что тебе надо, ты уж мне, старухе, поверь!

– Антонина, ты, по-моему, рехнулась на старости лет! – заявила вдруг Берта Яковлевна. – Ты чего в молодого человека впиявилась?

– Жить его учу! Он вот говорит, что сирота. Значит, надо о нем позаботиться! Не обращай внимания, Олежек, они все мне просто завидуют, и всегда завидовали! Я всю дорогу как в компанию попаду, все мужики сразу мои! – Она весело подмигнула Берте Яковлевне. – Один Додик, покойник, на мои чары насрать хотел, предпочел Берту. Только мне уж мужики-то без надобности, хотелка усохла. Мне теперь уму-разуму мужика поучить – самое милое дело!

Все громко расхохотались, и тут раздался звонок в дверь.

– Еще кого-то нелегкая принесла! – воскликнула Антонина Михайловна. – Или ждете кого?

– Нет.

Соня пошла открывать.

На пороге стоял Ярослав Игнатьевич с букетиком мимозы.

– Здрасте, я ваша тетя! – сказал он. – Незваный гость хуже татарина. Сончик, я пришел мириться!

Соня мгновенно притворила дверь в комнату. Она видела, что Славик уже пьян.

– Пожалуйста, уходи! – прошептала она.

– Нам надо поговорить!

– Только не сейчас!

– Почему не сейчас? У вас праздник, а я что, лишний на вашем празднике? Лишний, да?

– Да.

– Сончик, ты оскорбилась? Но, согласись, ты тоже вела себя по-свински…

В прихожую выглянула Берта Яковлевна:

– Соня, кто пришел? Ах, это вы? И что вам тут надо?

– Мадам, я хотел попросить прощения у вашей дочери. И вы не можете лишить меня слова! Вы, слава богу, не спикер…

– Зато вы – типичный депутат! – фыркнула Берта Яковлевна.

– Вы желаете меня оскорбить? Да?

– Я желаю…

– Мама, я тебя умоляю, не надо!

– Даю тебе пять минут! – грозно проговорила Берта Яковлевна. И скрылась в комнате, плотно прикрыв за собою дверь.

– Так и будешь держать меня в прихожей? Как холуя?

– Слава, уйди, ради бога, не устраивай скандала! – взмолилась Соня.

– Ради бога? А ради какого бога? Отца, Сына и Святого Духа?

– Боже, что ты несешь, ты пьян!

– А, наверное, ради этого, как его… Яхве, что ли? Так мне на него наплевать, на вашего жидовского бога!

– Перестань, прошу тебя… Уйди, потом поговорим, – испуганно лепетала Соня.

– А я хочу сейчас! Сонька, ну не будь же ты дурой! Я к тебе с миром, а ты… На вот, возьми цветы!

– Спасибо, только сейчас уходи.

– А если я не уйду?

– Уйдешь.

– А вот не уйду! – Он слегка оттолкнул ее и плюхнулся на стул в прихожей. – У тебя гости, так позови меня к столу, как нормальные люди делают. Где ваше хваленое гостеприимство? А? Можно подумать, вы не в России живете!

– Слава, уйди! – устало повторила Соня.

– И не подумаю! – Он скинул на пол пальто и распахнул дверь: – Здрасте, господа! Я вот пришел с вами попраздновать! По законам гостеприимства вы должны меня усадить за стол! В конце концов, я здесь не совсем чужой, мадам! – обратился он к побелевшей от ярости хозяйке дома.

За столом царила напряженная тишина.

– Да-да, я тут нечужой! И вполне заслужил пару рюмок и кусок вашей знаменитой рыбы.

– Нет, вы сейчас уйдете! – каким-то особенным, звенящим голосом проговорила Берта Яковлевна. – Я в этом доме хозяйка и не желаю вас видеть. Вы здесь абсолютно чужой!

– Слава, иди домой! – Соня потянула его за рукав, надеясь, что все еще как-то образуется.

Он стряхнул ее руку и уселся на Сонино место:

– Мадам! Пожалейте человека!

– Берта, дай ему рюмку! – распорядилась Антонина Михайловна. – Человеку хочется выпить, закусить, святое дело!

Ох, добром это не кончится, испуганно подумал Олег Степанович, понимая, что придется вышвырнуть этого типа. И ведь, кроме меня, некому. Надо же, как неприятно! Никогда не умел драться… Но он напрашивается, а я не могу ударить лицом в грязь перед этими женщинами… А может, все еще рассосется? Может, эта мудрая тетя Тоня все уладит?

Берта Яковлевна, поджав губы, вышла из комнаты.

– Ну что вы, мамаша, как неродная?

– Не смейте называть меня мамашей! И убирайтесь! – донесся ее голос из коридора.

– Слушай, парень, а может, тебе и вправду лучше уйти? – примирительно сказала Антонина Михайловна. – Иди себе, проспись, а завтра придешь и выяснишь отношения с Соней на трезвую голову, а?

Ярослав улыбнулся пьяной улыбкой:

– Да, русский русского всегда поймет…

– Да при чем тут это, дурачок? Просто ты перебрал – праздник, понятное дело. А тут люди незнакомые тебе, ступай себе тихо, мирно.

– Не пойду! – стукнул он кулаком по столу. – И пусть эта старая жидовка не воображает! Я ее дочку драгоценную драл как сидорову козу, а они…

Тут уж Олег Степанович не выдержал. Он вскочил и кинулся к Ярославу. Но его на долю секунды опередила Алиса. Она размахнулась и отвесила хаму такую оплеуху, что тот покачнулся и свалился со стула.

– Отойдите! – крикнул Олег. – Я сам с ним разберусь! – Он за шиворот выволок Ярослава из комнаты и выкинул на лестничную площадку. Тут же кто-то швырнул Славику вдогонку его пальто. И дверь захлопнулась.

– Вы-то зачем полезли? – запыхавшись, спросил Олег Степанович Алису. – Это мужское дело.

– А я не была уверена, что вы решитесь, – усмехнулась Алиса. – Какое дерьмо! У вас есть сигареты?

– Я не курю, – развел руками Олег Степанович.

Праздник был испорчен. Соня горько рыдала на кухне. Тата и Берта Яковлевна утешали ее.

– Я что-то ничего не понял! – слегка дребезжащим голосом произнес Александр Рувимович. – Кто это был?

– Сонькин хахаль, – мрачно объяснила Антонина Михайловна. – Не нашла лучше, что ли?

Молчавшая до сих пор жена Александра Рувимовича тихо сказала:

– Почему-то сейчас это из многих наружу полезло. Раньше как-то стеснялись, что ли… Отвратительный тип!

– А ты чего сунулась ему морду бить? – напустилась на Алису Антонина Михайловна. – Он же мог тебя ударить! И у нас тут мужик есть!

– Я не привыкла на мужиков рассчитывать, тетя Тоня.

– И всегда так, чуть что – по морде?

– А что вы предлагаете? – взорвалась Алиса. – Слушать, что несет этот хам? Мурло свинячье!

– Все! Успокоились! – скомандовала Антонина Михайловна. – Надо выпить! Олежек, наливай!

– Тетя Тоня, дайте сигаретку! – попросила Алиса, у которой все еще дрожали руки.

– Нечего тебе курить, раз бросила. Все! Еще не хватало, чтобы из-за этого скота снова закурила! А кто он вообще такой?

– Раньше был химиком, как Сонька. Но не сумел вписаться в новые условия и обозлился на весь свет.

– Я, конечно, понимаю, это нелегко, но нельзя же терять человеческий облик, – опять подала голос жена Александра Рувимовича. – Алиса, а чем он сейчас занимается?

– Не знаю, кажется, где-то преподает.

– Да, трудно теперь, – вздохнул Александр Рувимович, – а в тяжелые времена всегда во всем виноваты евреи, известное дело. Что вы хотите от этого человека? Он неоригинален.

– Я просто хочу, чтобы он не имел отношения к Соне! – решительно заявила Алиса. – А главное – она сама этого уже давно не хочет! Все, я на кухню! Хватит им там рыдать!

Алиса вышла и вскоре привела в комнату засевших на кухне женщин.

Но вечер был безнадежно испорчен.

…Доволен остался только Олег Степанович. Он чувствовал себя героем, настоящим мачо, вступившимся за честь женщины, причем не своей, что только еще больше подчеркивало его заслуги. Правда, первый удар нанесла рыжая, но об этом как-то не хотелось помнить.

– Олег, кто мог знать, что так получится, – сказала Тата, когда они ловили такси.

– Да ну что ты… Все нормально, бывает…

– Ну как, с Алисой ничего не вышло? – сочувственно спросила она.

– При ближайшем рассмотрении я понял: это не то. Она слишком воинственная. Мужик в юбке… Хоть и красивая, зараза. Но вообще, если бы не этот инцидент, все было бы просто здорово! А эта тетя Тоня просто блеск… Умереть не встать!

– А Соня?

– Что – Соня?

– Понравилась она тебе?

– Да, она милая. Только плачет некрасиво.

– Ну знаешь ли! Это твоя «мисс Ставрополье», наверно, красиво плакала! Не всем же такими быть! – обиделась за подругу Тата.

– И вообще, Наталья, из троих ты мне больше всех нравишься.

– Вот новости! – засмеялась Тата. – Просто ты меня давно знаешь.

– А твоя дочка где?

– Надеюсь, уже дома. А что?

– Слушай, поехали сейчас ко мне?

– К тебе? Зачем?

– Ну как – зачем? Не понимаешь, что ли?

– Олег, ты что, очумел?

– Почему?

– Потому что! Я с тобой по-дружески, а ты…

– Ну не хочешь, не надо. Извини…

– Ладно, извиню, если ты забудешь эти глупости!

Подъехала машина, Тата села на заднее сиденье, но не подвинулась, а сказала:

– Садись вперед.

Олег Степанович покорно сел рядом с шофером.

Утром Соня вышла на кухню еле живая.

– На кого ты похожа! – воскликнула Берта Яковлевна. – Не ходи на работу, а то всех клиентов распугаешь. Смотреть противно. И все из-за какого-то вонючего антисемита!

– Мама, я уеду!

– Опять в рекламный тур? Куда на этот раз?

– Нет, мама. Я вообще отсюда уеду! В Израиль!

– Новости!

– Я не хочу больше слушать, что я жидовка! Я устала!

– А в Израиле что? Там ты будешь русская! И это будет звучать ничуть не лучше здешней жидовки.

– Я так больше не могу.

– Прекрати свои глупости, кому ты там нужна в сорок лет? А я? Что там делать?

– Я поеду одна, а уж потом…

– Ты хочешь просто избавиться от меня, так?

– Мама, ну что ты говоришь…

– Сонька, ты в Израиле была как туристка. Что ты там кроме красот и всякой исторической муры могла видеть, скажи своей маме? А я, между прочим, прожила там в семье полтора месяца и кое-что таки повидала. Там совсем не сахар и не мед!

– А тут сахар? А тут мед?

– Нет, тут тоже говно, но… свое говно, оно, Сонька, меньше воняет. И потом, вчера, когда этот мерзавец начал хамить, Алиска врезала ему по его антисемитской роже, а совсем незнакомый человек, между прочим, гой, выбросил его, как шелудивого щенка, на лестницу. А в Израиле, когда тебя обзовут русской, никто никому морду бить, скорее всего, не станет.

– Мама, но я…

– Сонька, в Израиле арабы, и это тоже не сахар и не мед! И вообще, кончай блажить. И слушай свою маму. Я говорила, что твой Ярослав паскуда? Скажи, говорила?

– Говорила, – кивнула Соня.

– А ты меня слушала? Нет, ты меня слушать не желала. И еще обижалась, что я не хочу его в дом пускать. Вот и нахлебалась. Так тебе и надо! Я тебе говорить не хотела, но сейчас уж скажу. Когда я вернулась из Израиля, то сразу поняла: Сонька своего Славика тут пасла.

– Ну и что?

– А знаешь, как я догадалась?

– Ну? – испугалась почему-то Соня.

– Да ну, неохота даже…

– Мама!

– Он в ящик моего трюмо презервативы напихал. Использованные!

– Не может быть!

– Думаешь, у меня такое богатое воображение?

– Но почему ж ты тогда промолчала?

– А ты забыла? Ты ведь в день моего возвращения в Италию улетела! Ну я в твое отсутствие это и обнаружила. Конечно, если б ты тут была, я бы тебе все высказала. Но когда ты вернулась, я уже перекипела. Жалко мне тебя, дурищу, стало.

– Какой ужас!

– Да не ужас это, не ужас, а… Гадость, пакость мелкая. Но не ужас! Просто лишний пример того, что мать твоя в людях лучше тебя разбирается. Давай звони на работу, предупреди, что сегодня не придешь. Олег тебе не понравился?

– Что? Какой Олег? Ах этот… Нет, ничего, но…

– Да перестань слезы лить! Ох, мы ведь из-за этого мерзавца даже не посмотрели Тонькины подарки. Это ж неприлично!

У Алисы выдался поистине сумасшедший день. Посетитель за посетителем, непрерывный телефонный трезвон.

В разговорах пролетело полдня, и Алиса совсем охрипла.

– Алиса Витольдовна, вы пойдете обедать? – спросила Люся. – Идите, пока есть время, а то на четыре Малькову назначено…

– Ох, спасибо, Люсик. Я и вправду зверски проголодалась.

Алиса спустилась в кафе. Заказала рыбу с жареной картошкой и в ожидании ее машинально жевала черный хлеб, намазывая его горчицей. За соседним столиком обедал Воронин. Алиса с отвращением смотрела, как он ест. Странно, он ведь, вероятно, считается красивым, и ест, наверное, нормально, но меня от одного его вида тошнит…

Она отвернулась. Обещание директора в конце апреля избавить ее от Воронина придавало ей сил. Она попросту не должна его замечать.

– Алиса, ты позволишь? – спросил Воронин, подойдя к ней, и, не дожидаясь ответа, сел напротив.

Она только-только приступила к еде и даже не подняла на него глаз.

– Я хочу тебе кое-что сказать…

– Обязательно сейчас?

– Да. Сейчас по крайней мере ты одна, а то твои верные клевреты не дают к тебе приблизиться.

– Валя, не драматизируй. У наших уборщиц, например, нет никаких проблем, если им надо со мной поговорить, так что твои претензии просто смешны. Что ты хочешь?

– Я хочу понять, что ты затеваешь?

– А что я затеваю?

– Ты надумала от меня избавиться?

– Мечтаю, но, боюсь, мечты эти несбыточны. Ты слишком хорошо умеешь пользоваться добротой Юрия Юрьевича.

– Но что ты хочешь от меня? Конкретно ты?

– Я хочу одного – чтобы ты работал.

– Я работаю.

– Нет, ты только делаешь вид. Работай, и все мои претензии отпадут. Лично против тебя я ничего не имею, – покривила душой Алиса.

– Я лично против тебя тоже ничего не имею, наоборот, я, можно сказать, твой поклонник и потому считаю своим долгом тебя предостеречь…

Алиса вскинула брови. Ну что за сволочь, даже поесть нормально не дает.

– Ты вот носишься со своей Люсей, как дурак с писаной торбой, а она, если хочешь знать…

– Я не хочу знать! Люся – прекрасный работник, она еще ни разу меня не подвела. А слабости есть у всех!

– Ты зря не желаешь меня выслушать. Она вовсю обсуждает твою личную жизнь со всеми встречными-поперечными.

Алиса засмеялась.

– Чего ты смеешься? – недоуменно спросил Воронин.

– Ты сам слышал эти обсуждения моей личной жизни?

– Да, представь себе!

– И о чем конкретно была речь? Мне интересно.

В глазах Воронина промелькнул испуг.

– Ну я же не баба, чтобы передавать сплетни! – выкрутился он.

– Знаешь, Валя, ты уж постарайся все-таки припомнить хоть что-то определенное, иначе я сочту, что ты просто гонишь пургу.

– Что у тебя за манера выражаться! – поморщился Воронин.

– Да уж какая есть. А впрочем, можешь ничего не говорить. Мне и так ясно, что ты все просто выдумал. А если Люся даже и обсуждала с кем-то мою личную жизнь, то пусть… Мне не жалко, поскольку обсуждать-то нечего. Но! – Алиса подняла вверх указательный палец. – Имей в виду: если в ближайшее время до меня дойдут разговоры о том, что я тебя, бедненького, преследую, потому что ты не отвечаешь на мои страстные чувства, то предупреждаю: через день вся компания будет знать о твоих запоях, которые ты так тщательно скрываешь. А теперь дай мне спокойно поесть!

Воронин глянул на нее с такой ненавистью, что другая на ее месте подавилась бы рыбой. Но только не Алиса! Слишком мелок этот тип – его можно только презирать!

После обеда Алиса не спеша поднималась к себе на этаж. Как все-таки хорошо, что я одна. За последние два дня мужчины показали себя во всей красе. Этот Ярослав, Воронин, главный редактор, который выбросил хама только тогда, когда я ему уже по морде съездила…

– Алиса Витольдовна, – встретила ее секретарша, – вам уже три раза звонил какой-то Курбатов.

– Да? И что сказал?

– Ничего, просил ему позвонить. Вы знаете его телефон?

– Да. Спасибо, Аня.

Не буду я ему звонить, ну его к черту, ну их всех к черту. Надо ему – сам дозвонится.

Алиса погрузилась в работу и начисто забыла о Курбатове.

Но вечером, когда она в изнеможении лежала на диване перед телевизором, Святослав Игоревич позвонил.

– Алиса Витольдовна, наконец-то я слышу ваш голос!

– Добрый вечер.

– Что с вами? Вы простужены?

– Нет, просто накричалась по телефону.

– Ну я не стану вас мучить долгими разговорами. Хочу предложить завтра вечером вместе отметить окончание рабочей недели.

– Это как?

– Ну, к примеру, пойдемте куда-нибудь поужинать, в какое-нибудь уютное местечко. Вы мне страшно нравитесь, вы, вероятно, уже это поняли?

– Еще не поняла, но заподозрила.

– Вы прелесть! Так как?

– К сожалению, я завтра занята.

– А в субботу? В субботу вы тоже заняты? Или вы просто не хотите идти в ресторан? Тогда скажите куда… Или, может, вы сами позовете меня в гости?

– И не мечтайте! – засмеялась Алиса.

– Ну хорошо, от этого предложения вы точно не откажетесь. Я приглашаю вас на выставку тюльпанов!

– На выставку тюльпанов? – У Алисы дрогнул голос.

– Ее устраивает одна голландская фирма…

– Пойдемте, – поспешила согласиться Алиса.

– В таком случае в субботу в половине второго я за вами заеду.

– Я…

– Алиса, вы что, боитесь меня?

– С чего вы взяли?

– В таком случае я за вами заеду! И обещаю доставить вас домой в целости и сохранности.

– Ладно, – решилась Алиса. – Договорились.

– Всего наилучшего. Спокойной ночи.

Интересно, он наврал про выставку тюльпанов или нет? Если наврал, то пошлю его куда подальше… Да, кстати, надо бы выяснить, женат ли он. Я как-то про это забыла, когда пошла с ним в театр. Зачем мне неприятности с какой-то теткой? Да и тетке зачем делать гадость, если этот Курбатов мне совершенно не нужен? Любопытно, откуда он знает, что я обожаю цветы? Наверное, я сама сболтнула. А впрочем, черт с ними со всеми. Я устала и хочу спать.

В пятницу к Тате явился сияющий Гущин:

– Наталия Павловна, можете меня поздравить, я подписал договор.

– Поздравляю, – без особого энтузиазма отозвалась Тата. У нее с утра раскалывалась голова.

– Наталия Павловна, что с вами такое? – участливо осведомился Гущин. – Вы нездоровы?

– Мигрень.

– Вы что-нибудь пьете от мигрени?

– Да, но без толку.

– А давайте я вам сделаю массаж.

– Массаж? Нет, не надо, – отчего-то испугалась она.

– Да не бойтесь, я же все-таки врач.

– Тата, соглашайся! – посоветовала Рина. – Массаж иногда помогает.

– Ну попробуйте.

Гущин подошел сзади, положил руки ей на голову и стал слегка массировать виски.

– Расслабьтесь. Закройте глаза. Ни о чем не думайте. Сейчас вам будет легче, боль отступит…

Как ни странно, боль и в самом деле стала затихать.

– Вам уже легче, легче… Правда?

– Кажется, да…

– Ну вот, – сказал он через несколько минут, – а теперь выпейте горячего чаю, и все будет прекрасно.

– В самом деле… Проходит… Спасибо, Павел Арсеньевич.

– У вас часто бывают мигрени?

– Нет, довольно редко.

– Я вас научу, будете сами себе делать массаж. Хотя лучше, чтобы это делал кто-то другой. Муж, например…

– У меня нет мужа, но дочка сможет.

– Простите мою бестактность.

– Мы в разводе.

– Еще раз простите. Наталия Павловна, как теперь будут складываться наши отношения?

– Какие отношения? – испугалась Тата.

– Деловые, разумеется, – едва заметно усмехнулся он.

Тату бросило в жар от стыда.

– Я уже говорила, что прочту еще раз ваш роман и потом покажу вам свои замечания. Судя по первому впечатлению, их будет совсем немного. Если вы с ними согласитесь, то… Кстати, вы принесли дискету?

– Да, конечно, вот она.

– Отлично.

– А сколько времени вам понадобится, чтобы прочесть мою вещь?

– Думаю, за недельку управлюсь.

– Так долго… – разочарованно протянул Гущин.

– Павел Арсеньевич, у меня же это не единственная рукопись. В первый раз я проглотила вашу книгу за полночи, но просто как читатель. И уверяю вас, неделя – это пустяк!

– Простите, я совсем ничего в этом не смыслю.

– Да, кстати, вы что-то новое пишете?

В его глазах что-то промелькнуло, но что, Тата не поняла.

– Да, конечно. Вообще-то у меня уже написан второй роман.

– Да? Почему же вы его не принесли?

– Думал, пусть сначала выйдет первый…

– Нет-нет, что вы. Если он так же хорош, мы могли бы выпустить сразу два, это было бы лучше… Сразу две книги привлекут больше внимания, – заволновалась Тата.

– Вы думаете?

– Мне так кажется. Впрочем, поговорите с Олегом Степановичем.

– Знаете что, давайте-ка я принесу рукопись сначала вам, что называется, в частном порядке. Вы человек доброжелательный, скажете мне правду. Ведь бывает, первая книга удалась, а вторая полная мура. Бывает так, верно?

– Бывает, конечно, но… Хорошо, приносите, я посмотрю.

– Дискету принести?

– Рукопись сначала. У меня дома нет компьютера.

– Хорошо! Договорились. Спасибо!

– Спасибо вам за массаж!

– Я врач, – скромно ответил Гущин, – и обязан оказывать помощь страждущим. Ну я пойду?

– Всего хорошего, Павел Арсеньевич.

Гущин ушел.

– Татка, ты совсем, что ли, отмороженная? – не без ехидства поинтересовалась Рина.

– Почему?

– Да он же явно к тебе неровно дышит. Как он тебе массаж делал, с ума сойти можно! Такой красавчик! А ты как рыба снулая… Неужели он тебя не зажигает?

– У меня так голова болела, какое тут зажигание…

– Советую не пренебрегать. В наше время молодой мужик – это ценный товар.

– По-моему, молодые мужики во все времена были ценным товаром. Только…

– Ладно, ладно, ты просто еще не отлепилась от своего Ильи. Давай не упускай шанса! Я не говорю про великую любовь, но в койке такой может очень пригодиться.

– Рина!

– Татка, не строй из себя целку! Ты нормальная живая баба, и тебе нужен мужик. А этот молодой и красивый! Много ли ты таких видала в нашем богоугодном заведении?

– Отстань!

– Хорошо, я отстану, но ты зря. Пробросаешься!

К Тате пришла Ольга Николаевна Даниленко, милая интеллигентная женщина, которая пыталась издать книгу своего покойного мужа, известного в советское время, а ныне почти забытого писателя.

– Таточка, ну что вы мне скажете?

– Ольга Николаевна, милая, я ведь это не решаю! Я и по телефону вам советовала обратиться к руководству. Мы ведь в основном издаем популярную литературу, детективы, бестселлеры…

– Но это в свое время был бестселлер. Книги моего мужа выходили миллионными тиражами.

– Но ведь времена изменились… Ольга Николаевна, давайте я вас отведу к директору издательства, и пусть он решит. А я что, я просто редактор.

– Нет, Тата, я знаю, что к вам здесь прислушиваются.

Господи, думала Тата, мне ее безумно жалко, но эту книгу сейчас никто издавать не будет. Любовь на стройках коммунизма, это сейчас никому не интересно. Но как объяснить это вдове, чтобы ее не обидеть?

Внезапно в комнату влетел маленький румяный толстячок с двумя охапками мимозы.

– Барышням привет! Это вам, Наташенька, а это вам, Риночка! Простите, мадам, не имею чести знать, – поклонился он Ольге Николаевне. – Девушки, уделите по веточке, чтобы никто не был в обиде! Не успев еще вручить букеты, он сделал из двух три. – Вот теперь все справедливо. С прошедшим вас праздником, прекраснейшая половина человечества. Как дела? Как жизнь? Уверен, что все у вас хорошо, а если еще не все, то наладится! Непременно наладится! Как наши дела, дражайшая Наталия Павловна?

– Что вы имеете в виду? – спросила Тата.

– Когда наша следующая нетленка выйдет в свет?

– Да не раньше конца месяца.

– Вот и славно, славно! Они ведь распродаются. И очень неплохо! – Толстячок потирал короткие ручки. – А вот и следующая поспела! – Он жестом фокусника вытащил из кейса рукопись в пластиковой папке. – Держите, Наташенька, и будьте снисходительны! Дискетка тоже там, в папочке. Вы как, мне ее обратно отдадите?

– Обязательно, только в следующий раз, а то у нас компьютер сегодня что-то забарахлил.

– Конечно, конечно! Ну все, я помчался, у меня еще миллион дел! А лучше бы миллион денег, не правда ли?

И он колобком выкатился за дверь.

– Боже, кто это? – ошеломленно спросила Ольга Николаевна.

– Ирина Бурова, – со смехом ответила Рина.

– Кто? – не поверила своим ушам интеллигентная дама.

– Ирина Бурова, знаете такую писательницу? – улыбнулась Тата.

– Нет, первый раз слышу… Но ведь это же… мужчина?

– Ну и что? Жорж Санд была женщиной. Подумаешь, большое дело. – Тата сняла с полки несколько ярких книжек в мягких обложках. – Вот видите – Ирина Бурова.

– Тата, вы меня дурачите, да? Некрасиво так обращаться с пожилым человеком.

– Да побойтесь Бога, Ольга Николаевна. Этот человек пишет под псевдонимом Ирина Бурова. Только и всего.

– Но зачем?

В ответ Тата пожала плечами.

Ольга Николаевна взяла в руки одну из книжек.

– Подождите, но тут ведь на обложке фотография! И это безусловно женщина!

– Ольга Николаевна, – чуть понизила голос Рина, – я вам объясню. Когда-то наше руководство навязало начинающей писательнице псевдоним Ирина Бурова. Она согласилась. Написала две-три детективные истории, которые неплохо пошли, а потом родила двойню и уехала жить в Австралию. А псевдоним остался. Чем раскручивать нового автора, лучше по-прежнему торговать Ириной Буровой. Вот этот толстячок и старается. Кстати, это уже четвертая Ирина Бурова. Две предыдущие тоже, кстати, были мужского пола.

– Но ведь у каждого автора свои особенности, свой стиль…

– Это смотря у каких авторов, – засмеялась Тата.

– Какой кошмар! И что, на это и вправду есть спрос?

– Есть, – кивнула Тата. – Книжки недорогие, карманные, очень удобно взять в самолет, в поезд. А прочел – и выбросить не жалко.

– Да… Значит, мне у вас, по-видимому, нечего делать, да?

Тата молча развела руками.

Когда Даниленко ушла, обе женщины облегченно вздохнули.

– Жалко мне ее, – проговорила Тата.

– А мне ничуточки! Потому что по сравнению с ее муженьком Ирина Бурова просто гений.

– Не преувеличивай!

– Знаешь, почему его издавали миллионными тиражами? Потому что он был хороший писатель? Ни фига! Он был секретарем Союза писателей! Я как-то студенткой еще попала в сельский магазин, там все было завалено «секретарской» литературой. Ее тогда печатали огромными тиражами, а на нормальные книги вечно бумаги не хватало, не помнишь, что ли?

– Почему? Помню.

– Ну вот и сиди со своей жалостью!

– Я и сижу!

Выйдя вечером из издательства, Тата неожиданно столкнулась лицом к лицу с Гущиным.

– Наталья Павловна!

– Вы что, меня ждали? – удивилась она.

– Честно говоря, да.

– Боже мой, зачем?

– Мне хотелось вас увидеть на улице. Не в этом вашем кабинете… Без соседки… Так и кажется, что она ловит каждое слово. И вообще… Вы мне нравитесь!

– Павел Арсеньевич! – смутилась Тата.

– Можно я вас провожу?

– Ну разве что до троллейбуса…

– А до дома нельзя? Обещаю, что не стану напрашиваться в гости.

Тата промолчала. А Гущин вдруг взял ее под руку:

– Осторожнее, тут скользко!

Наверное, я должна чувствовать себя польщенной, но мне почему-то неловко и неприятно. Хотя он, кажется, милый и, безусловно, красивый. И обаятельный… Только я не верю, что нравлюсь ему. Вот не верю, и все.

– Как голова, больше не болит?

– Нет, спасибо, вы меня вылечили.

– Наталия Павловна, а можно я вас буду звать просто Наташей? А вы меня – Пашей. Паша и Наташа! Отлично звучит!

– А ваша мама зовет вас Павликом…

– Откуда вы знаете? Ах да, вы же говорили с мамой. Дурацкое имя, Павлик, терпеть не могу. Маленький павлин! Впрочем, если хотите, зовите Павликом, у вас это может ласково получиться… А кстати, ведь вы Павловна. Как звали уменьшительно вашего отца? Или зовут?

– Звали… Мама называла его по-разному. То Поль, то Пабло, то Паоло, то Пауль, – с ласковой грустью сказала Тата. – Ей не нравилось имя Паша. Она говорила, что… Впрочем, это неважно.

– А вам тоже не нравится имя Паша?

– Почему? Мне все равно.

Они шли молча и не заметили, как миновали троллейбусную остановку.

– Ой, – спохватилась вдруг Тата, – мы прошли, надо вернуться.

– А вам далеко?

– Пять остановок.

– А что, если пешком? Сможете?

– Ну не знаю…

– Пойдемте, Наташа. После мигрени совсем неплохо прогуляться. Полезно.

– Но сегодня так сыро, – неуверенно произнесла Тата.

– Ничего, не страшно. Пять остановок можно быстро пройти.

– Павел Арсеньевич, ответьте, что вам от меня нужно?

– Нужно? Мне ничего не нужно, – смутился он. – Хотя нет, вру! Вы мне нравитесь! Честно, честно! Я… как это… за вами ухаживаю!

– Но я же намного старше вас.

– Ну и что? Меня молоденькие не интересуют!

Тата замолчала. А что, в самом-то деле, разве такого не бывает? Бывает… Тут же, конечно, вспомнился пример Пугачевой и Киркорова. Там еще не такая разница в возрасте… Но ведь он мне не нравится… Вот он держит меня под руку, а я совершенно спокойна. Рина сказала, что я как снулая рыба, а Ирка – что как остывшая геркулесовая каша… Какой кошмар! Неужели я произвожу такое впечатление? Хотя если он не врет, то…

– Наташа, о чем вы задумались? – мягко спросил Гущин.

– Я? Павел Арсеньевич, какая у вас собака?

– Собака? – страшно удивился он. – Откуда вы знаете, что у меня есть собака?

– Когда я звонила, ваша мама сказала, что вы гуляете с собакой.

– А, как все оказывается просто. Да, действительно, как просто… И сколько информации вы умудрились извлечь из одного краткого телефонного разговора… Вы опасная женщина! Так вот, у меня стаффордшир. А у вас есть собака?

– Была. Такса.

– Ну такса – это дамская собачка.

Много ты понимаешь, возмутилась про себя Тата. Лушка самая умная собака на свете. Права все-таки тетя Берта. Все мужики – мерзавцы. И этот вот завел себе такого страшного пса… Хотя стаффорды бывают вполне мирными…

Тата и не заметила, как они дошли до ее дома.

– Вот здесь я живу. Спасибо за прогулку, Павел Арсеньевич. – Она привычно взглянула на окна, там было темно. И вдруг ей стало так грустно, так тоскливо, что неожиданно даже для самой себя она сказала: – Может, зайдете? Я смотрю, вы без перчаток, руки, наверное, замерзли…

– Чаем напоите?

– Конечно.

– С наслаждением зайду. – И он на секунду сжал ее руку.

Господи, зачем я это сделала? Что ж теперь будет? А вдруг он ко мне полезет? И тут же Тата рассердилась на себя. Что за идиотка? Мне скоро уже сорок лет будет. Ну начнет приставать, а я его поставлю на место, чтобы неповадно было…

Первым делом, поднявшись в квартиру, она посмотрела, есть ли записка от Иришки. Записки не было. Значит, скоро вернется, с облегчением подумала Тата.

– Как у вас уютно! Сколько книг!

– Да я уже не знаю, куда от них деваться, по-моему, книги скоро меня отсюда выживут.

– А где ваша дочка?

– Скоро придет. Павел Арсеньевич, пойдемте на кухню. Я сейчас что-нибудь приготовлю. У меня сегодня нет обеда, но…

– Да вы не беспокойтесь, я неприхотлив.

Черт побери, как-то это искусственно звучит в его устах. «Я неприхотлив». Ох, опять я редактирую…

– О, дочка позаботилась о маме, сделала винегрет! Будете?

– Конечно.

– И можно открыть селедку, у меня есть баночка, очень вкусная…

– Знаете что, я, может, сбегаю за бутылкой, а?

– Нет.

– Ну почему? Сегодня пятница, завтра вам на работу не нужно.

– Я просто не хочу.

– Как вам угодно.

– Павел Арсеньевич, я хочу вам сказать…

Но закончить она не успела, так как в двери повернулся ключ и послышался голос Иришки:

– Мам! Ты дома?

– Ира, иди сюда!

– Мам, а я не одна, я с Денисом.

– Ирка, надо же предупреждать, – испугалась Тата и поспешила в прихожую.

Рядом с Иришкой топтался довольно высокий, крепкий с виду паренек. Лицо у него было милое, веселое.

– Мам, это Денис!

– Очень приятно.

– Мам, мы голодные! Но я там винегрет сварганила… Денис, иди мыть руки! Ой, здрасте! – воскликнула она, увидев сидящего за кухонным столом Гущина. – А вы кто? Автор?

– Автор, – засмеялся тот.

– Гущин, наверное?

– Как ты догадалась?

– Мама говорила, что вы молодой и красивый. У них там такие нечасто попадаются.

– Ирка!

– А что такого? Здорово, у нас сегодня гости! Мам, тебе помочь?

– Помоги, а то твоего винегрета маловато будет.

На кухню заглянул смущенный Денис.

– Знаете что! Вы с Денисом идите пока в комнату, а мы тут с мамой быстренько все приготовим, хорошо? Ой, а как вас зовут?

– Павел Арсеньевич, – поспешила сообщить Тата.

– А можно я вас буду звать просто Паша? Вы не обидитесь? Вы ведь еще не маститый, правда?

– Правда!

– Ой, мам, какой он красивый! – прошептала Иришка, когда молодые люди вышли из кухни.

– Ты находишь? – спросила Тата, просто чтобы что-то сказать.

– Еще бы! Он на Тома Круза похож!

– Не выдумывай.

– Правда-правда! Мам, а как тебе Денис?

– Я еще не поняла.

– Поймешь. Он тебе понравится, он клевый! И жутко много читает.

– Да? Что же он читает? Стивена Кинга?

– Нет. Он вообще очень начитанный! Сама убедишься. Мне он признался, что еще ни одной книжки твоего издательства даже в руках не держал…

– А! Это солидная рекомендация!

– Ты что, обиделась?

– Ирка, отвяжись! Достань лучше арбузное варенье! Оно на верхней полке.

– Ого! Это ради Дениса или ради Тома Круза?

– Успокойся. Ради Дениса.

Минут через пятнадцать все было готово, и они вчетвером сели за стол. Тата с волнением наблюдала за Денисом. Мальчик явно неплохо воспитан. У него хорошие глаза, и на Ирку он смотрит с восторгом и нежностью. А вот у Гущина вид отчего-то напряженный. И улыбка какая-то неискренняя. Досадует, что не остался со мной наедине?

Уже все напились чаю с арбузным вареньем, подаренным Натэллой, соседкой с девятого этажа (сама Тата на такие кулинарные подвиги не была способна), как Гущин вдруг заторопился:

– Наталия Павловна, извините, мне пора. Мне же с собакой еще гулять…

– Ну что ж, – не стала его удерживать Тата. И вышла в прихожую вслед за гостем.

– Наташа, я вот тут папку с собой захватил… Это второй роман. Вы обещали…

– Ах да, ну что ж, я посмотрю, – сухо произнесла Тата. Так вот чем было вызвано его провожание. Идиот, не мог прямо сказать: я вам рукопись принес.

– Только вы не подумайте, что я из-за этого, – как-будто прочитал ее мысли Гущин. – Это так, мимоходом, как говорится…

– А я абсолютно ничего по этому поводу не думала! Я прочитаю.

– Когда позвонить?

– Я сама вам позвоню.

– Спасибо за все, и за вкусный ужин, и вообще… За то, что вы такая…

Тата улыбнулась вымученной улыбкой и ничего не ответила.

– До свиданья, Наташа! – шепнул он и ушел.

Тата побрела на кухню мыть посуду. Вскоре к ней заглянул Денис:

– Наталия Павловна, я ухожу, спасибо, был очень рад познакомиться.

– Мам, я его до лифта провожу.

– Хорошо. До свиданья, Денис. Приходи к нам.

– Спасибо, обязательно.

Минут через пять вернулась Иришка:

– Мам, а он противный!

– Кто?

– Этот… Том Круз.

– По-моему, тоже… Но с чего ты так решила? – Тата доверяла интуиции дочери.

– Не знаю. Сначала он мне, наоборот, понравился, а потом нет…

– Разонравился?

– Ага! Он какой-то… ненастоящий.

– То есть?

– Ну я не знаю… Фальшивый, что ли… Денису, между прочим, тоже так показалось… Он, Гущин твой, как бы это сказать… Он внутри железобетонный. А снаружи вроде белый и пушистый. Но не очень свою железобетонность умеет скрывать. Понимаешь?

– Более или менее.

– Мам, он за тобой ухлестывает, да? Только не надо… Уж лучше Олег Степанович, он хоть нестрашный…

– А Гущин страшный? Сама ж говорила красивый…

– Нет, внешне он красивый, но я его почему-то боюсь. Неуютно как-то при нем. Может, он преступник, а?

– Ирка, что ты выдумываешь!

– А зачем он к нам пришел?

– Рукопись второго романа принес. – Тата не намеревалась рассказывать дочери о сегодняшней прогулке. – Ладно, больше, я надеюсь, он сюда не явится. Все, пора спать, Иришка… Да, давно собиралась тебя спросить, ты Лушку-то видела?

Иришка испуганно взглянула на мать.

– В чем дело?

– Мам, она… Я не хотела тебе говорить… Она… под машину попала. Сразу насмерть…

– Ох боже мой! – Татка схватилась за сердце. Это было последней каплей. Она разрыдалась.

Когда Курбатов увидел вышедшую из подъезда Алису, у него даже дух захватило. Ух ты, до чего же эффектна! Норовистая, видать, лошадка, но я ее объезжу. Да, с такой можно где угодно появиться. Хороша, очень хороша!

– Алиса Витольдовна, вы ослепительны!

Он поцеловал ей руку, открыл дверцу машины.

– Поехали?

– Поехали. Иначе зачем я здесь?

– Боже, вы всегда так рациональны? А как же эмоции?

– Какие эмоции? По какому поводу?

– Ну когда вы впервые вошли в мой кабинет, вы начали как раз с эмоций, разве не так?

– Простите еще раз, я погорячилась… И нещадно себя за это ругала.

– Ах, оставьте, я просто в восторге, что вы тогда поддались эмоциям… Между прочим, я поговорил со своим балбесом насчет той девчушки. У них, оказывается, большое светлое чувство! Так что не волнуйтесь. А вчера он даже побывал у нее дома, познакомился с матерью… Это действительно ваша сестра? Родная?

– Нет, это моя очень близкая подруга, почти сестра.

– А, иной раз друзья и вправду куда ближе, чем родственники, ведь мы их сами выбираем, по душе, так сказать…

Алиса посмотрела на него с удивлением. С приятным удивлением.

Выставка голландских тюльпанов была невелика, но поистине великолепна. Самые немыслимые расцветки, самые изысканные формы лепестков. Алиса была в полном восторге.

– Спасибо вам, Святослав Игоревич. Вы опять доставили мне большое удовольствие.

– Очень рад. А я могу рассчитывать, что и вы не откажетесь доставить мне огромную радость и пообедаете со мной?

– Почему бы и нет? С удовольствием.

– Отлично! Я знаю одно прелестное заведение, уверен, вам понравится. Вы любите грузинскую кухню?

– Обожаю! Святослав Игоревич, вы просто волшебник, вы чудесным образом угадываете мои вкусы.

– Как по-вашему, о чем это говорит?

– Ну либо о фантастической интуиции, либо о разветвленной шпионской сети.

Курбатов вздрогнул: он ведь и в самом деле поручил одному сотруднику собрать сведения об Алисе. Но тут же понял, что она просто шутит. Однако с этой дамочкой надо держать ухо востро. Умна и проницательна. Лишний довод в пользу ее кандидатуры. Не говоря уж о том, что от ее духов у него сладко кружилась голова и безумно хотелось ее обнять. Смешно, что с объятий на сиденье этой самой машины все и началось…

Он привез ее в маленький грузинский ресторанчик, где их приветливо встретили и усадили за столик, на котором уже стоял небольшой букет бледно-лиловых тюльпанов. На других столиках цветов не было.

– О! Значит, вы были заранее уверены, что я соглашусь пойти с вами обедать?

– Нет, но я очень надеялся…

Ей это было неожиданно приятно. Такое внимание… Да и вообще, он скорее нравился Алисе. С ним было интересно разговаривать, что само по себе уже немало. И его неприкрытое восхищение тоже льстило. Наверняка бабы на него гроздьями вешаются. И обручального кольца на пальце нет, хотя это как раз ничего не значит. К тому же обед в ресторане ни к чему не обязывает.

– Алиса, вы полька? – спросил он вдруг.

– По отцу. А по матери русская.

– Но в вас очень чувствуется польская кровь. Вы язык знаете?

– Увы, нет. Я и отца своего не помню. Это был студенческий роман. Отец потом уехал в Польшу, а мама вышла замуж за моего отчима. Он был хороший человек, я его очень любила.

– И вы с отцом никаких связей не поддерживаете?

– Нет.

– «Нежнее, чем польская панна, а значит, нежнее всего…» Вам наверняка это уже цитировали?

– И не раз, – улыбнулась Алиса. – Только ко мне это отношения не имеет. Я скорее уж гоноровая пани. Кажется, так говорят?

– А вы когда-нибудь трогали живот у ежа?

– Что? – ошарашенно переспросила Алиса.

– Знаете, я в детстве обожал ловить ежей. И если делать это с умом, то можно потрогать ежиное пузо, оно такое нежное…

– А, поняла! Вы хотите сказать, что если взяться за меня с умом, то можно нащупать уязвимое место?

– Я не говорил о уязвимости.

– Нежность всегда очень уязвима, я это хорошо усвоила, – серьезно ответила Алиса. – А потому отрастила колючки везде… Тьфу, какая-то двусмыслица получается, хрен знает что!

– Алиса, что за выражения? – рассмеялся Курбатов. – Но вы прелесть… Ничего, я не теряю надежды, что ежик еще окажется ручным.

– А вот это уже вполне сознательная пошлость!

– Ладно, оставим эту тему, а то она какая-то скользкая.

– Да уж!

– Расскажите мне лучше про эту девочку, дочь вашей подруги. А то чем черт не шутит, еще женится мой охламон на ней. Надо ж быть ко всему готовым.

– И вы позволите ему так рано жениться?

– Ну я надеюсь, он не сделает этого немедленно. Но давить на него я не буду. Это ведь ему жить. На меня в свое время так давили, что чуть не угробили. Поэтому я даю сыну дышать, разумеется, до тех пор, пока уверен в том, что он не губит себя. Но, к счастью, похоже, он разумный парнишка. А поскольку растила его в основном моя тетка, дама весьма интеллектуальная…

– Ваша тетка?

– Да. Мы с женой расстались очень давно, и она уехала за границу. У нее другая семья, в Германии. Так что я практически старый холостяк.

Произнося это, он посмотрел в глаза Алисы. Но в них ровным счетом ничего не отразилось. Ни радости, ни надежды, ничего. Она просто приняла его слова к сведению, и все.

– А вы, Алиса?

– Что?

– Почему вы одна?

– Так сложилось.

– Несчастная любовь?

– Наоборот, очень счастливая. Но после нее все кажется чем-то не тем, понимаете?

– Вполне.

– Здесь уютно и аппетитно пахнет, – перевела разговор Алиса. – Есть даже захотелось.

– А вот нам уже несут…

К концу потрясающе вкусного обеда Алиса наконец расслабилась. Ей было хорошо. Но то чудесное ощущение, что между нею и этим, несомненно, очень привлекательным мужчиной нет никаких барьеров, не появилось. И не появится никогда больше. А значит, не стоит зря обнадеживать мужика. Я его не хочу.

– Алиса, почему вы так смотрите на меня?

– Как?

– Очень задумчиво. Вас что-то во мне смущает?

– В вас? Да нет, во мне… Впрочем, это неважно.

– Алиса, а вы знаете, что мужчины иной раз куда любопытнее женщин?

– Знаю, еще бы не знать. И сплетничают хуже баб. А что конкретно вызывает ваше любопытство?

– Мне безумно интересно посмотреть, как вы живете.

– Ну, Святослав Игоревич, это примитивно!

– Вы меня совершенно превратно поняли, я вовсе не набиваюсь, как говорится, на чашечку кофе, чтобы сразу же к вам пристать. Это вообще не мой стиль. Просто мне действительно интересно, как живет такая женщина, как вы. Потому что вы мне вообще интересны. Мне хочется знать, что вас окружает, среди каких вещей проходит ваша жизнь…

– Действительно, такие вопросы чаще, по-моему, волнуют женщин.

Алиса вспомнила, как безумно, неистово она желала увидеть, как живет Эрик. Но так и не довелось…

– Ну что ж, я ведь и не пытаюсь предстать перед вами эдаким супермачо. Я охотно признаюсь в своих слабостях. Но мне правда страшно любопытно побывать у вас дома. Вы, например, умеете готовить?

– Да, я хорошо готовлю. Только не люблю делать это каждый день. Для себя готовить вообще тоска смертная.

– А если я дам вам честное слово, что буду вести себя тише воды ниже травы, вы пустите меня ровно на пятнадцать минут? Больше я не задержусь.

– Так сказать, на экскурсию?

– Если угодно.

– Хорошо, пущу, но сперва дайте честное слово.

– Перед лицом своих товарищей…

– Не пойдет! – засмеялась Алиса.

– Почему?

– Потому что в ответ на пионерскую присягу, я должна выкрикнуть: «Будь готов!» А это в мои планы не входит!

Курбатов расхохотался:

– Алиса, вы неподражаемы!

– Надеюсь!

– И что я должен сказать?

– Да не говорите ничего. Если вы поведете себя как-то не так, я всегда сумею дать вам отлуп.

– Боже, где вы нахватались таких выражений?

– Везде. А кому не нравится, может перейти на другую сторону улицы!

– Вы тоже любите О. Генри?

– Ну надо же! – изумилась Алиса.

– И вы удивитесь, я помню даже, как называется этот рассказ. А вы?

– И как же? Я-то точно помню.

– «Пурпурное платье».

– Потрясающе, а еще говорят, что «новые русские» вообще ничего не читают!

– А я не «новый». Я старый. Очень старый! Мои предки были богатыми нижегородскими купцами. Очень дальние предки. А мой прадед, например, был уже известным меценатом, весьма утонченной натурой и даже покончил с собой из-за неразделенной любви. Так что у меня и такие гены есть.

– Подумать только!

– Ну так что, поедем к вам?

– Почему бы и нет? Удовлетворю ваше любопытство.

…В машине Курбатов взглянул на Алису. Она раскраснелась, что необычайно ей шло, глаза блестели. Вот посмотрю на ее дом и тогда решу… Хотя какая разница, какой у нее дом – она так хороша, умна, сообразительна…

По дороге он вдруг свернул в какой-то переулок.

– Куда вы?

– Ну не могу же я в первый раз войти в ваш дом без цветов!

Он выскочил у цветочного магазина и вернулся через пять минут с завернутой в шелковую бумагу корзинкой.

– Что это? – полюбопытствовала Алиса.

– Азалия! Срезанные цветы там были убогие, недостойные вас, а азалия роскошная.

– Спасибо! – почему-то вдруг смутилась Алиса. Он ей нравился. И вел себя без нуворишеских замашек, и говорить с ним было приятно, весело. Чем черт не шутит, возможно, я еще увижу что-то хорошее в этой жизни. Хотя нельзя Бога гневить, я и так вижу много хорошего. Ну, может, я просто еще буду хоть немножко счастлива как женщина, на что уж и не надеялась. А вдруг?

Они поднялись в квартиру. Вот уж чем Алиса действительно гордилась, так это своим домом. Оставшуюся от родителей трехкомнатную квартиру она превратила просто в игрушку. Пусть посмотрит!

Он в самом деле пробыл у нее ровно пятнадцать минут.

– Видите, какой я смирный и дисциплинированный? – спросил он, целуя ей на прощание руку.

– Вижу. Ценю.

– Я буду звонить вам, можно?

– Можно.

…В субботу с утра Тата с дочерью отправились закупать продукты на неделю, потом Иришка умчалась к подруге, а Тата, загрузив белье в стиральную машину, решила взяться за рукопись Гущина. Она невольно то и дело возвращалась к мыслям о нем. А почему, и сама не знала. Неужели дело только в том, что он обратил на меня внимание как на женщину? – подумала она. Но он-то мне не нравится! А ты в этом уверена? – спросила она себя. Ведь он молодой, красивый… Ну мало ли молодых-красивых! Но за мной-то больше никто из молодых-красивых не ухаживает. Нет, он меня тревожит не оттого, что молодой-красивый, а прежде всего оттого, что талантливый, а вдобавок уж молодой-красивый… А если он ухаживает за мной с какими-то далеко идущими целями? Хотя какие цели! Будь он безграмотный, я бы подумала, что ему нужны мои редакторские навыки. Бред какой-то! Я ведь еще нестарая и, говорят, привлекательная женщина… Неужели все из-за разницы в возрасте? Нет-нет, дело в другом. Вон даже дети, Ирка и Денис, почувствовали в нем какую-то фальшь… Ну ладно, хватит, займусь лучше своим прямым делом и прочту его новый роман. Может быть, что-то я о нем пойму…

Тата умела распознавать авторские комплексы и надеялась, что Гущин не станет для нее неразрешимой загадкой.

Второй роман тоже увлек ее, и она прочла его очень быстро. Опять удача! Несомненно, Гущин очень талантлив, но какой-то червячок все-таки точил ее редакторскую душу. Есть там комплексы, есть, но они совсем не ощущаются в нем самом. То есть в нем тоже есть комплексы, но вроде бы какие-то другие. Странно. Или он так стихийно талантлив, что просто невозможно сопоставить автора и героя? Наверное, в этом все дело… Или я уже не могу это читать непредвзято, как его первую вещь? Ну конечно, дело не в нем, а во мне! Он, что называется, смутил мой покой… Вот бы показать рукопись Маргарите!

Маргарита Людвиговна была когда-то редактором в издательстве «Художественная литература», куда после института пришла работать Тата. Они тогда сразу сдружились, несмотря на огромную разницу в возрасте, и сейчас, когда Маргарита давно уже была на пенсии, продолжали общаться, хоть и не слишком часто. Тата, недолго думая, набрала ее номер, но дочь сказала, что Маргарита Людвиговна сейчас в подмосковном санатории и вернется только через неделю.

Ну что ж, завтра, то есть нет, послезавтра отнесу книгу Олегу. Ее надо печатать. Позвонить Гущину: обрадовать его? Мужчина по имени Паша… Почему-то Тата твердо уверовала в предсказание случайной гадалки. А чем черт не шутит! Может, это и есть моя судьба – молодой талантливый писатель? Может, именно для встречи с ним я и родилась? Просто это я сама полна всяких дурацких комплексов и пытаюсь перенести их на него… Он ведь врач и сейчас начал новую страницу своей жизни. Как странно, этого совсем нет в его книгах. Абсолютно ничего медицинского… Хотя глупости, я просто ищу какой-то предлог, чтобы не влюбиться в него без памяти, – вот в чем причина. Я боюсь. Я просто боюсь. И от страха накручиваю черт знает что… Надо поговорить об этом с Алисой, она умеет поднять настроение, убедить в том, что я чего-то в этой жизни стою… Нет, еще рано…

Тата в задумчивости бродила по квартире. Машинально открыла стенной шкаф, и оттуда на нее вывалилась груда неглаженого белья. Гладить она ненавидела, но что же делать, откладывать больше нельзя. Она с проклятиями достала гладильную доску и поставила ее в комнате напротив телевизора. Когда на экране что-то мелькает, водить утюгом не так противно. Через пять минут должен был начаться какой-то фильм, вот и отлично. Тата принесла в комнату гору белья, налила воду в утюг, и, пока он нагревался, уставилась на экран. Поползли титры «По мотивам повести Валерии Жихаревой». Ну нет, это я смотреть не желаю! Она тут же переключилась на другую программу. И вдруг ее словно что-то ударило. Жихарева! Ведь это именно Жихарева рекомендовала Гущина! Вот, наверное, что мне подспудно мешает. У меня на нее аллергия… Но как странно, что Гущин сам в разговоре со мной ни разу о ней не обмолвился. Даже не упомянул о знакомстве с такой известной писательницей… А может, он с нею и не знаком? Может, кто-то просто передал ей рукопись молодого автора, она сочла ее талантливой и рекомендовала Олегу? Что ж, вполне возможно. Но Олегу-то Гущин об этом сказал? Или не он, а сама Жихарева? Очень странно… Надо спросить Олега… Но я не доживу до понедельника.

И словно в ответ на ее мысли, Олег Степанович сам ей позвонил:

– Привет, Наталья! Что делаешь?

– Глажу.

– А я, знаешь ли, хотел тебя поблагодарить.

– За что?

– За тетю Лену. Она так здорово у меня убрала, совсем другое дело.

– Олег, я как раз собиралась тебе звонить…

– Еще куда-то в гости пригласить решила? Или к себе?

– Нет, у меня тут другое… Гущин принес рукопись второго романа. Он тоже очень хорош, вот я и подумала: а не выпустить ли сразу два, как ты думаешь?

– Неплохо бы, только надо еще с Кузоватовым поговорить, ты ж его знаешь… Но я сперва хочу сам посмотреть. Хотя твоя рекомендация сама за себя говорит.

– Олег, у меня еще вопрос… Он первый раз сам тебе рукопись принес?

– Ну да, а что?

– Ты говорил, его вроде бы Жихарева рекомендовала?

– Да.

– А в какой форме?

– Не понял.

– Ну я хочу спросить… Она что, письменно его рекомендовала или как?

– Или как. Она позвонила и очень настойчиво советовала поговорить с молодым человеком, который принесет весьма талантливую вещь. А почему тебя это интересует, я что-то не пойму.

– Буду с тобой откровенна. Ты же знаешь, как я «обожаю» Валерию Семеновну.

– Это к делу не относится. Ты же сама утверждаешь, что Гущин талантливый…

– Да, конечно, но что-то меня в нем настораживает, вот я и решила просто в самой себе разобраться, не связана ли эта настороженность с моим отношением к Жихаревой.

– Ну, Наталья, это уж чересчур, какие-то бабьи глупости, даже не ожидал от тебя… Какая, к черту, разница, кто его рекомендовал, если книга талантливая и будет иметь успех?

– Тоже верно.

– И кончай ты эти интеллигентские самокопания, они до добра не доведут… Или… Постой-постой, а он, часом, за тобой не приударил?

– Да бог с тобой, Олег! – вдруг покраснела Тата и порадовалась, что видеотелефонов еще нет. – Я ему в матери гожусь!

– А то я уж подумал…

Она могла бы поклясться, что в голосе главного редактора прозвучала явная ревность. Еще только этого не хватало!

– Наталья, а что ты завтра делаешь, может, сходим в театр?

– Нет, Олег, я завтра не могу, я обещала дочке… – испуганно залепетала Тата. – Ну ладно, ты там не скучай! – И поспешила повесить трубку.

Бедолага Олег, видно, ему так тоскливо, что он хватается за меня как за соломинку. Ничего хорошего из этого выйти не может. Только испортятся наши прекрасные дружеские отношения. И ведь его зовут не Пашей…

Всю субботу Соня пролежала на диване лицом к стене. Благо мама куда-то исчезла и можно было свободно упиваться своим горем и безмерно себя жалеть. Но под вечер позвонила Антонина Михайловна и по голосу Сони поняла, что та в растрепанных чувствах.

– Киснешь?

– Кисну, да.

– Не надоело?

– Пока нет.

– Сонечка, ну не стоит он того, мать его за ногу!

– Да я не из-за него…

– Знаю, знаю, из-за своей пропащей жизни. Ну и как ты киснешь? Лежишь на диване и льешь слезы? Очень продуктивное занятие!

– Тетя Тоня, а что вы предлагаете?

– Да пока ничего. А где мать?

– Я не знаю, она утром что-то невразумительное сказала…

– Да ты небось и не слушала, упоенная своим горем.

– Наверное, да… Кстати, тетя Тоня, спасибо вам за подарки!

– Скажи-ка мне, душа-девица, Берта скоро вернется?

– Понятия не имею.

– А что, если я к тебе зайду, я тут неподалеку. Примешь?

– Господи, я так рада!

– Вот и отлично. Даю полчаса, чтобы привела себя в божеский вид.

Соня бросилась в ванную, умылась, переоделась и к приходу Антонины Михайловны и в самом деле была уже похожа на человека.

– Сонька, ну что за так твою мать, краше в гроб кладут! – воскликнула Антонина Михайловна. – Никуда это не годится. А что, Берта не объявлялась?

– Нет. Она вам нужна?

– Наоборот, она мне сейчас совсем даже не нужна, – почему-то перешла на шепот пожилая дама. – Я как раз хочу поговорить с тобой без нее.

– Господи, – перепугалась Соня, – вы что-то знаете о маме? Она больна, да?

– Нет, ты совсем сдурела! Я что, по-твоему, явилась сюда сообщить, что твоя мама умирать собралась? Боже упаси! Ничего такого, слава богу, нет. Я хочу поговорить о тебе. Сонька, так жить нельзя! Я обожаю Берту, но она тебя схавала! Она твою жизнь, можно сказать, заела – и все от бешеной любви к единственной дочке. А у тебя не хватает ума или сил ей сопротивляться.

– Я сопротивляюсь… – не слишком уверенно возразила Соня.

– Ты? Я видела твой протест! Этого пьяного субъекта, мать его за ногу! Это, моя милая, не протест, это соломинка, за которую ты хваталась, чтобы не захлебнуться в материнской любви. Я сама мать и знаю, что такое любить свое чадо, но меру-то во всем нужно соблюдать. И я вот что хочу тебе предложить… А рюмашка у тебя найдется?

– Найдется, найдется, – обрадовалась Соня. Ее угнетал этот разговор.

– А ты со мной дернешь?

– Могу.

Они уселись на кухне. Соня достала из холодильника какие-то баночки, мисочки, но тетя Тоня распорядилась:

– Никакой жратвы не надо, только хлебца черненького и соленых огурчиков. Под это дело самая задушевная беседа получается, а нам с тобой это очень надо сейчас… Ну давай, Сонька, за твою маму выпьем, чтобы она была здорова и чуть-чуточку меньше тебя любила. Да ты не хмурься, я ж из лучших побуждений… Я к вам из самой Америки примчалась… Эх, как мне там ее не хватает, знала б ты… И вообще… Ну так вот, Сонька, что я придумала. Я хочу пригласить тебя к нам, в Америку, месяца на два. Поживешь, оглядишься, я тебя кое с кем познакомлю, вдруг без Берты что и сладится. Отдохнешь, силенок наберешься, впечатлений, а там, может, и отлипнешь немного от маминой юбки, а то и замуж выйдешь. Необязательно на всю жизнь, но, как говорится, лиха беда начало… Как ты на это смотришь?

– Идея неплохая, но, увы, несбыточная.

– Это еще почему? Из-за работы?

– Нет, тетя Тоня, не из-за работы, хотя такую работу терять тоже не хотелось бы…

– Но Берта мне сказала, что ты не так уж много получаешь.

– Получаю я немного, но зато имею возможность ездить за очень маленькие деньги. Всякие рекламные туры… Но дело даже не в этом. Сейчас, тетя Тоня, практически невозможно простому человеку поехать в Америку.

– Это почему?

– Да американское посольство почти никому не дает визы.

– То есть как?

– Вот так. Уж я-то знаю. У нас были связи с одной американской фирмой, но все поломалось из-за посольства. Не пускают, например, брата к сестре, дочь к отцу, что уж говорить о просто друзьях.

– Нет, Сонька, ты что-то не то плетешь…

– То, тетя Тоня, то! Я ж с этим постоянно сталкиваюсь, и не только по работе. Вот у моей приятельницы сестра живет в Калифорнии, родная сестра. И сын ее, семнадцатилетний парнишка, три года назад ездил к тетке без всяких проблем, а прошлым летом приятельница сама туда собралась. И не выпустили ее. Вернее, не впустили! И таких случаев – тринадцать на дюжину. Они, миленькие, дерут по сорок долларов за отказ. Да еще и в паспорт этот отказ шлепают, что в некоторых случаях может затруднить получение другой визы, особенно английской. Нет уж, мне такого счастья не надо.

– Что, совсем никому не дают?

– Нет, кому-то дают, бывает, а по какому принципу, ей-богу, не понимаю. Но в основном отказывают.

– А я и не знала. Мы ведь живем в отрыве от эмигрантских колоний, в нашем Арканзасе русских раз-два и обчелся… Да, ты меня ошарашила… Но ведь можно судиться! Там в Америке все постоянно судятся.

– Нет, тетя Тоня, зачем? Обойдусь я пока без Америки. Конечно, я бы с удовольствием к вам приехала на недельку-другую, но…

– Вот чертовы америкашки! – задумчиво проговорила Антонина Михайловна. – Но ты, Сонька, не огорчайся, я все равно что-нибудь да удумаю, чтобы тебя от материнской юбки оторвать. Я не я буду! Я, конечно, могла бы протестовать, но мы ж еще подданства не имеем, только грин-карт, а это ведь не полноправная жизнь… Даже ихнего президента выбирать не будем. Мне, правда, как-то до феньки, кто им станет, но все-таки… Во, я, кажется, уже придумала!

– Что вы придумали? – улыбнулась Соня.

– У моего Витьки есть друг, чудесный парень, Джим, ему сорок два года, он вдовец и почему-то без ума от русских и давно мечтает приехать в Россию. Я его уговорю, пусть он на тебе женится!

– Тетя Тоня!

– Ну для начала, может, фиктивно…

– Господи, зачем?

– Чтобы ты, дуреха, в Америку уехала от мамы! А вдруг что и не фиктивно получится… Любовь…

– Тетя Тоня, любовь, по-моему, никому не нужна.

– Что еще за новости?

– Знаете, сколько во мне этой любви? Захлебнуться можно. Только что-то никому она не требуется… Я имею в виду мужиков. Переспать с женщиной – пожалуйста, с дорогой душой, а вот любовь… это для них что-то лишнее, обременительное. Они ее как огня боятся. Наверное, это уже пережиток какой-то для них. Не до любви им, видно, – с горечью говорила Соня, вертя в руках пустую рюмку. – А я хочу любить, тетя Тонечка… Ну, конечно, лучше бы взаимно, но в моем возрасте об этом грезить уже смешно. Знаете, я ведь Ярослава любила. А он… Все растоптал… Не понял…

– И слава богу! Счастье просто, что ты с ним рассталась.

– Он таким не был. Он был милый, умный… – И вдруг она вспомнила то, что рассказала ей мать. Ее прошиб холодный пот. – Нет, наверное, я просто хотела видеть его таким. Я, наверное, дура.

– Дура, и спорить не стану, – ласково улыбнулась Антонина Михайловна. – Но пока не поздно, надо что-то делать. Родить, что ли… Хотя нет, поздновато уже… Без мужа-то… Короче, Сонька, я беру это дело на контроль, ясно? И я не я буду, если еще в этом году не сыщу выход из положения, мать твою за ногу! Ты мне веришь?

– Верю, – кивнула Соня.

– Тогда давай хлопнем по рюмашке за успех!

– Давайте!

Они выпили.

– Сонь, а что, у Алиски тоже никого нет?

– Нет. Но ей вроде бы и не надо. А то ведь могла бы… Ей достаточно только мигнуть. Она такая красивая…

– Господи, да разве ж в красоте дело? Знаешь ведь, не родись умен, не родись красив… Что-то вы вообще невезучие девки, все три… Три полуграции, кто это вас так называл?

– Да какой-то подвыпивший интеллектуал на юге… Надо же, вы помните…

– Наверное, дело в том, что времена изменились. Действительно, мужикам сейчас совсем не до любви стало… Это вот в мое время все были помешаны на любви и просто на траханье, а теперь, по-моему, и это как-то из моды вышло. Все только деньгу зашибают… И вообще, впечатлений у людей море. Один телевизор чего стоит… А тогда… По телевизору такая тоска, сплошное чувство глубокого удовлетворения. Ничего нельзя. Нормально реализоваться почти никто не мог, особенно мужики… Так, разве что на треть. Вот и спасались романами, все крутили романы… А теперь… Или, может, я просто не знаю, выпала, так сказать, в осадок?

– Да нет, вы правы. Знаете, я вот часто езжу в рекламные туры. Казалось бы, идеальная почва для кратких романов. Я не о себе говорю, но даже молодые не тем заняты. То есть девушки, конечно, не прочь, но мужики… Просто удивительно…

– Добродетельные такие стали? Или импотенты? Наверное, все-таки импотенты, – вздохнула тетя Тоня.

– Многим все заменяет компьютер… Я вот знаю, у моей одной коллеги сыну двадцать три года, нормальный вроде бы парнишка, приятный с виду, так он девственник. В двадцать три года! Целыми днями и ночами за компьютером сидит, и ничего ему не надо. И он не один такой.

– Но ведь дети все-таки рождаются… пока, – немного даже испуганно проговорила Антонина Михайловна. – Ох, Сонька, что-то мы не о том… Нам сейчас главное – тебя устроить.

– Тетя Тоня, по-моему, ничего устроить нельзя, если оно само не устраивается.

– Да что ты такое несешь, едрит твою налево? Что значит ничего нельзя устроить! Еще как можно!

– Да, можно, но только не в любви…

– Сонька, ты что, все еще из-за этого подонка горюешь?

– Нет.

– Сколько лет ты с ним промаялась?

– Семь… даже чуть больше…

– И почему он на тебе не женился? Он что, женатый?

– Нет. Не хотел, видимо. То есть он все время обещал. Вот устроюсь получше, вот найду работу повыгоднее, мне нечего тебе предложить… А когда я находила ему какие-то варианты с работой, он гордо отказывался: я специалист высокого класса и все такое. И вот видите до чего дошел… А скорее всего, просто он не любил меня, хоть и твердил, что жить без меня не может, ревновал, подкарауливал.

– Пил много?

– Да. Особенно в последнее время. Но я и сама уже давно ничего от него не ждала, жалела просто.

– Сонька, жалость тебя погубит.

– Уже, считайте, погубила.

– Э нет, мать твою за ногу! Тебе еще сорок не исполнилось, ты что? Сейчас все только начнется, вот увидишь, но не растекайся в лужу! Побольше оптимизма, Соня! Да ты глянь на себя в зеркало, вон кожа какая, с ума сойти от зависти можно. Тебе больше тридцати двух не дашь, и вообще красотка, а ты расквасилась!

Соня вдруг рассмеялась.

– Ты чего? – удивилась Антонина Михайловна.

– Знаете как называется то, чем мы сейчас тут с вами занимаемся?

Антонина Михайловна смотрела на нее с недоумением.

– Ну что мы с вами в данный момент делаем?

– Киряем!

– Нет, теперь говорят – квасим!

– Да, в этом сраном Арканзасе отстаешь от жизни. Будь здорова, просветительница!

– …Поймите, Виктор Петрович, именины и день рождения – это не одно и то же! – горячилась Тата, стараясь не смотреть в тупо-надменное лицо Тушилова.

– А как же называют того, у кого день рождения, так сказать, виновника торжества? Именинник!

– Ничего подобного! Именинник – это тот, у кого именины! Неужели непонятно?

– А как же его все-таки называют, если не именинником?

– Ну, новорожденным, например!

– Какая глупость!

– Можно, как вы уже сказали, виновником торжества, если угодно, но не именинником! Именины – это день ангела!

– Хорошо, пусть будет по-вашему, – великодушно согласился Тушилов. – Ну что там у вас еще?

– Вот еще, это уж ни в какие ворота не лезет… У вас написано: «Они ехали по серпентарию».

– И что вас смущает?

– Вы знаете, что такое серпентарий?

– Я-то знаю! А вот вы, похоже, нет.

– Ну допустим. Это что, такой большой серпентарий, что по нему можно ездить на машине?

– Что значит – большой? Вы хотите спросить, широкий или узкий?

– Нет, я спрашиваю: такой большой, что по нему можно ездить на машине? – голосом холодного убийцы повторила Тата.

На самодовольной роже Тушилова отразилось некоторое сомнение:

– Что вы хотите сказать?

– Ничего. Я хочу получить ответ на свой вполне определенный вопрос.

– Ладно, не нравится серпентарий, назовите это просто горной дорогой!

– Вот именно! Только, дорогой Виктор Петрович, горная дорога называется серпантин, а не серпентарий. И хотя это однокоренные слова, но…

– Ах ну да, конечно, серпантин, я просто перепутал. А что ж такое серпентарий, я что-то позабыл…

– Серпентарий, к вашему сведению, – всего лишь помещение, где содержат змей для получения у них яда.

– Ух ты, промашечка вышла! А вы уверены?

– Уверена!

– Ну тогда спасибо, Наталия Павловна.

– На здоровье!

– Еще есть вопросы?

– А как же! Вот тут фраза: «Он это хорошо запамятовал».

– И что вам не нравится? Старинное русское выражение.

– Извините, но у вас обратный смысл. Запамятовать – это что, по-вашему?

– Запомнить, что же еще?

– О боже, – простонала Тата. – Запамятовать – значит, наоборот, забыть!

– Вы уверены?

– Уверена. И вообще, Виктор Петрович, не старайтесь писать красиво. А уж если вас тянет на красивые слова, то справляйтесь хотя бы в словаре…

– А вам за что деньги платят?

Эх, если б я могла, как Алиса, дать ему в рожу. Но нельзя же бить авторов, а жалко… Иногда так хочется…

– Мне, Виктор Петрович, платят за редактуру, а не за ликбез, – не удержалась она, уверенная, что сейчас начнется крик и шум.

Но, как ни странно, Тушилов вдруг сбавил тон:

– Наталия Павловна, не будем пререкаться. Я вам верю. И знаете что, правьте сами как хотите! Я надеюсь, что вы мне ничего не испортите. И не советуйтесь со мной, чего зря нервы друг другу трепать.

Что это с ним? Рехнулся, что ли?

– Нет, Виктор Петрович, так не пойдет.

– Почему?

– А какие у меня гарантии, что вы потом не будете ко мне в претензии? Мне деньги платят за то, чтобы я все-таки согласовывала правку с автором.

– Вы обиделись? Зря.

– Виктор Петрович, на сегодня все! – объявила она, закрывая папку.

– Наталия Павловна, а знаете, вы очень интересная женщина.

– Что? – не поверила своим ушам Тата.

– Я даже не прочь за вами поухаживать.

– Извините, Виктор Петрович, но, пожалуй, не стоит.

– Почему? – игриво осведомился Тушилов.

Потому что меня от тебя тошнит, и я тебя через пять минут просто пришибу, мысленно ответила Тата, а вслух сказала:

– Не имеет смысла.

– Кто знает, кто знает! Просто вы сегодня не в настроении, дорогая моя. Но, как говорится, еще не вечер! Всего наилучшего! Ручку поцеловать не дадите?

– Нет, это в обязанности редактора не входит! Всего доброго, Виктор Петрович!

– А вы злючка! Но меня это заводит.

И с этими словами он удалился.

Он что, спятил? Или решил сменить тактику: мол, к поклоннику я буду более снисходительна? Бред, зачем ему мое снисхождение?

Тата достала из ящика пудреницу и посмотрелась в зеркальце. Ничего особенного она там не обнаружила. И что это их прорвало? Гущин, Олег, этот тупой кретин Тушилов… Неужто чуют одинокую женщину, как кобели течную сучку? Но мне-то ничего и не надо.

– Татка, ты чего задумалась? – спросила Рина, только что пришедшая на работу.

– Рин, скажи, я изменилась?

– В каком смысле?

– Внешне.

– Внешне? Ну похудела немножко. А что?

– Да нет, просто…

– Больше я лично ничего не замечаю. Что, мужики липнуть начали?

– Кажется, да… Представляешь себе, сегодня Тушилов мне тут говорил, какая я интересная.

– Ну надо же! – рассмеялась Рина. – В тебе, наверное, манок появился, ты сама еще себе отчета в этом не отдаешь, а мужики уже стойку делают.

– Думаешь?

– Вижу! Вот Гущин обмирает… Скоро ты тут такого шороху наведешь! Ой, умоляю, закадри Кузоватова!

– Фу!

– Ничего не фу, было бы полезно! Может, вышибла бы из него всякие дурацкие идеи, – мечтательно проговорила Рина.

– А что он опять придумал?

– Пока, слава богу, ничего. Но вообще…

В комнату заглянула Вика:

– Наталия Павловна, Олег Степанович зовет!

– Иду!

…– Наталья, заходи, садись! – приветствовал ее главный редактор. – Как жизнь?

– Нормально.

– Слушай, Наталья, я задам тебе странный вопрос.

– Валяй.

– Ты в галстуках разбираешься?

– В галстуках? – не поверила своим ушам Тата.

– Ну да, в галстуках.

– А зачем тебе?

– Ну надо…

– Олег, я не знаю… – растерянно сказала Тата. – Мне кажется, что разбираюсь, Илье всегда нравились галстуки, которые я ему покупала.

– А вот этот галстук как тебе?

– Честно говоря, не очень.

– Почему, можешь объяснить?

– Ну, на мой лично вкус, он ярковат и совершенно не подходит к этой рубашке. Олег, ты что, влюбился и дама сердца не одобрила твой гардероб? Да?

– Да ты что, Наталья! Понимаешь, у меня был один автор… Он мне заявил, что этот галстук к этой рубашке не подходит, и вообще, мне надо одеваться посолиднее… подороже.

– Егоров, что ли? – догадалась Тата.

Егоров был талантливый и довольно милый человек, имевший одну маленькую слабость – поговорить о пиджаках и галстуках.

– Точно! Но я вижу, ты разбираешься, у тебя такое же мнение, как и у него. Ты мне не поможешь с этим делом, а?

– А ты лучше Егорова попроси, – улыбнулась Тата.

– Да ты что! У нас с ним не такие отношения. И к тому же он в каких-то жутко дорогих магазинах одевается. Представляешь, я ему говорю: «Алексей Алексеевич, какой пиджак!» Знаю, ему приятно будет, и спрашиваю, от Версаче или от Валентино, я больше никаких фирм и не знаю, а он мне на полном серьезе и немножко даже с презрением: «Нет, от Корнелиани!» Представляешь?

– Вполне, – засмеялась Тата.

– А ты про Корнелиани этого в курсе?

– Первый раз слышу, но я вообще не по этому делу.

– А я, понимаешь ли, подумал: может, он прав и мне надо как-то иначе одеваться, а?

– Олег, ты меня за этим позвал?

– Ну да, а что?

– Вообще-то я могла бы с тобой в субботу поехать в какой-нибудь магазин, если ты полагаешься на мой вкус, но предупреждаю: я все-таки не эксперт и могу Егорову не угодить.

– Умница! – обрадовался Олег Степанович. – Значит, на субботу мы договорились?

– Считай, договорились. Только объясни, бога ради, почему тебя это вдруг взволновало?

– Сам не знаю… Ну все, Наталья, иди работать.

Тата пожала плечами и вернулась к себе. На ее столе лежала крупная бледно-розовая роза.

– Ринка, кто это принес?

– Догадайся с трех раз.

– Гущин? – упавшим голосом спросила она.

– Гущин, Гущин. Очень огорчался, что тебя нет, но обещал непременно заглянуть снова. Ты розу-то поставь в водичку, а то жалко такую красоту, завянет!

– Не пахнет, – сказала Тата, понюхав цветок.

– Сейчас розы вообще почему-то чаще не пахнут.

Тата поставила розу в высокий стакан. От мысли, что сейчас появится Гущин, ей стало как-то тревожно. Его долго не было, и она решила, что он больше не зайдет, но он нагрянул к концу рабочего дня.

– Наталия Павловна, вы сегодня чудесно выглядите!

– Спасибо за розу.

– Я бы с наслаждением осыпал вас розами, но, увы, гонорары пока не позволяют!

Тата не стала отвечать ему. Она молча складывала в сумку верстку, которую ей предстояло прочесть дома.

Рина простилась и быстро ушла.

– Вы позволите вас немного проводить?

– Зачем на этот раз? – вырвалось у Таты.

Гущин оскорбленно округлил аквамариновые глаза:

– А в прошлый раз, по-вашему, я вас провожал с какой-то целью? Напрасно вы так думаете. Какие вы, женщины, подозрительные и обидчивые. Мне впору и самому обидеться. Но я не стану…

– Вы невероятно великодушны!

– Ну вот, вы издеваетесь, – огорчился Гущин. – Я с самыми добрыми намерениями, а вы… Но раз вы меня гоните, я повинуюсь! До скорой встречи, Наталия Павловна!

И он исчез. Тата облегченно вздохнула. В какую игру он играет? Или я в самом деле произвела на него впечатление? А в нем действительно что-то есть… Ну и черт с ним, это, как говорится, не мой пирожок.

Тата надела пальто. Подумала мгновение, не взять ли домой розу, но решила, что не стоит.

Она направилась к троллейбусной остановке.

– Наталия Павловна! – окликнул ее мужской голос.

Она оглянулась:

– Павел Арсеньевич? Что за детские игры?

– Почему – детские? Мужские. Это мужские игры, Наталия Павловна, – ждать даму, проводить ее… А розу мою вы кинули в одиночестве?

– Сегодня холодно, я боялась ее заморозить, – сама не зная почему, начала оправдываться Тата.

– Наташа… – Он взял ее под руку довольно властно, и она не стала сопротивляться. – Наташа, я заключил первый в моей жизни договор, согласитесь, это немаловажное событие…

– Понимаю.

– И его надо отметить! Мне говорили, что в таких случаях некоторые авторы приносят в издательство выпивку, конфеты и все такое. Но я ведь практически никого не знаю, и выпивать с чужими людьми неохота…

– Вполне естественно. Так выпейте со своими, в чем проблема?

– В том, что мне хочется отметить это с вами, и только с вами. Вы первая одобрили мой роман. Вы первая сказали мне хорошие слова. Это для меня очень много значит, не говоря уж о том, что вы меня безумно волнуете.

Тата испуганно вырвала у него руку:

– Павел Арсеньевич!

– Ну что, что? Чего вы шарахаетесь от меня? – Он поймал ее руку и поцеловал. – И не напоминайте мне о разнице в возрасте, она не имеет никакого значения! К тому же я не в постель вас приглашаю, а всего-навсего в кафе. Просто мне было бы приятно посидеть с вами вдвоем, глядя в ваши дивные глаза…

Тата была в смятении. Ее вдруг затряс озноб. Может, действительно нет ничего страшного в том, чтобы пойти с ним в кафе?

Он заметил ее сомнения.

– Ну решайтесь же!

– Что, прямо сейчас?

– Конечно! Вот телефонная карточка, вон там автомат, позвоните дочке, предупредите, что задержитесь. Думаю, она даже обрадуется.

– Почему это?

– Потому что у нее тоже есть возлюбленный…

– Что значит – тоже?

– Идите, идите.

Он сунул ей в руку карточку и почти подтолкнул к автомату.

Господи, что я делаю, подумала Тата.

– Ирка, я сегодня задержусь, поужинай без меня, ладно?

– Мам, что случилось, у тебя такой голос… Какая-нибудь беда?

– Беда? Нет-нет, что ты, просто тут у нас в издательстве… Я тебе потом объясню. Ты там одна?

– Нет, с Машкой. Денис сегодня занят.

– Ну хорошо, я пошла…

– Вот видите, все очень просто, – каким-то особенным голосом произнес Гущин, беря ее под руку. – И не смотрите на меня так затравленно. Это же смешно.

Последнее слово ее отрезвило. В самом деле, смешно почти в сорок лет так пугаться приглашения в кафе. Чушь какая-то. Что он мне там сделает? А из кафе я пойду домой, и дело с концом.

Она немного встряхнулась. Приосанилась:

– И куда же мы отправимся?

– Тут неподалеку я знаю одно маленькое кафе.

Действительно, кафе было маленьким, всего на семь столиков, и вполне уютным. Гущин помог ей снять пальто, при этом чуть коснувшись ее плеча. Она вздрогнула, и от него это не укрылось.

– Что вы будете пить?

– Все равно, только совсем немножко.

– В таких случаях, кажется, пьют шампанское.

– Да нет, я не очень его люблю.

– Тогда, может, просто водки? Мы с вами, увы, не за рулем… Но во всем есть свои положительные стороны.

– Вы оптимист?

– Конечно, я оптимист, хотя писателю, вероятно, следовало бы это скрывать.

– Почему?

– Ну оптимистов почему-то считают дураками. А как не быть оптимистом, если первый же мой роман называют удачным, собираются печатать и к тому же он попадает в руки к такой женщине… Тут хочешь не хочешь станешь оптимистом. Только мы с вами никому про это не скажем. Во имя имиджа.

Как плохо звучит – «во имя имиджа», очнулся в Тате редактор.

– Кстати, ваш второй роман мне тоже понравился.

– Да здравствует оптимизм!

– Если вы не возражаете, мы выпустим обе книги сразу, я уже поговорила с Олегом Степановичем. Правда, решать будет Кузоватов, но думаю…

– Кто это – Кузоватов?

– Коммерческий директор.

– А… Наташа, спасибо вам.

Подошла официантка, и Гущин замолчал. Девушка расставила на столе закуски.

– Приятного аппетита!

– Спасибо, – машинально ответила Тата.

– Наташа, вам надо выпить, а то вы какая-то замороженная, – улыбнулся Гущин. – И поесть тоже не мешает, это я вам как врач советую. Здесь вкусно кормят.

В самом деле, все блюда выглядели аппетитно и восхитительно пахли.

– Ну что ж… За ваш успех!

– Нет, за будущий успех пить нельзя, лучше выпьем за вас, мою первую и самую красивую читательницу.

Он опрокинул рюмку и запил минеральной водой. Тата тоже выпила. И с наслаждением ощутила, как водка теплом проникает в ее окоченевший организм.

– Хорошо, да?

– Да. Павел Арсеньевич, я вот что хотела спросить…

– Все что угодно, Наташа! И не называйте меня по имени-отчеству!

– Хорошо. Паша… Вот вы сказали, что я ваша первая читательница, а разве ваша мама не читала?

– Мама не в счет.

– А Валерия Семеновна?

Он вдруг вспыхнул:

– Она тоже не в счет.

– То есть как – не в счет? Она же известная писательница, и именно она рекомендовала вас Олегу Степановичу. С нее все началось. Как же так?

– Не хочу о ней говорить, хотя я конечно же безмерно ей благодарен, в долгу перед ней и все такое прочее. Но сейчас не желаю о ней говорить.

– Почему это? – полюбопытствовала Тата.

– Неинтересно! Меня в данный момент интересуете вы, а не Жихарева.

– Странно, ее многие считают очень обаятельной…

– Наташа, я же просил! – В его голосе звучало неприкрытое раздражение.

Кажется, Жихарева его достала, подумала Тата с удовлетворением, но оно быстро улетучилось, осталось лишь недоумение. Но ничего, я потом все выясню. Он забудет о ней, а я его огорошу вопросом. А сейчас сменю тему…

Эти мысли проносились в ее голове, затуманенной алкоголем и… желанием. Она же живая женщина и просто не могла оставаться равнодушной к этим красивым глазам, волнующему и взволнованному голосу, к теплу его рук, отогревавших ее ледяные пальцы. Только нельзя дать ему это почувствовать…

– Павел Арсеньевич!

– Паша.

– Пусть Паша… Паша, а вы…

– Давайте выпьем на брудершафт. Хотя… – он посмотрел ей прямо в глаза, – пить на брудершафт с такой женщиной лучше без посторонних глаз. А давайте сделаем так… Мы сейчас все-таки выпьем на брудершафт и перейдем на «ты», а самую сладкую часть этого ритуала оставим на потом, когда будем одни, да?

Он пошляк, мелькнуло в голове у Таты, но она кивнула.

– Да.

– Наташа, ты чудо! Итак, мы теперь на «ты»?

Она промолчала.

Официантка принесла мясо в горшочках, хотела опять пожелать приятного аппетита, как ее учила хозяйка, но поняла, что эти двое ее просто не услышат. Любовь, наверное, с завистью подумала девушка. А ведь женщина заметно старше. Везет некоторым…

– Наталья Павловна, нет, Наташа, Наташенька… Наталочка… Ты ешь, а то остынет…

Тата ела и не чувствовала вкуса. У нее кружилась голова, сердце билось где-то в горле. Наверное, я заболеваю. Или влюбляюсь… Только этого не надо. Нет, не надо… Но «найдет свое счастье Наташа с мужчиной по имени Паша». И он зовет меня не Татой, а Наташей… Какая удивительная гадалка, неужели все на свете предначертано, а она умеет это прочесть? И я действительно нашла свое счастье? Но он же мне не нравится! Нет, я сама себе вру, – нравится, еще как нравится! Вон глаза какие… аквамарин. Ох, у меня же есть мамино кольцо с аквамарином, точь-в-точь такого цвета. Почему я его не ношу? Надо найти. Камень красивый… Господи, отчего мне так тревожно, даже страшновато? А может, так всегда бывает, когда находишь свое счастье?

– Наташа, Наташенька, что с тобой? Ты отморозилась?

– Что? – очнулась она, услышав это ненавистное словечко, которое прозвучало таким диссонансом. Неужели он сам этого не слышит?

– Да-да, я что-то не очень хорошо себя чувствую… – пролепетала Тата.

– Неправда, – ласково улыбнулся Гущин. – Ты просто борешься с собой, со своими желаниями. Не нужно, желаниям лучше потакать, тем более таким естественным, – жарко прошептал он.

А для Таты эти слова были как холодный душ.

– Павел Арсеньевич, о чем вы говорите!

– Ты…

– Знаете, я не могу так быстро. Просто воспитана иначе. Мне трудно переходить на «ты». – Она словно протрезвела и уже держала себя в руках.

Гущин был явно очень недоволен:

– Тяжело с тобой, Наташа… Но я не привык отступать перед трудностями…

– Это штамп, – вырвалось у нее.

– Что? – не понял он.

– Да нет, ничего, извините, просто я невольно редактирую каждое слово. Профессиональная болезнь…

А вот это стало ледяным душем для него. Что-то похожее на испуг промелькнуло в его глазах. Они сделались холодными, чужими.

– Не надо, Наташенька, не надо. Забудь о том, что мы связаны профессиональными отношениями, просто отбрось это. Я не желаю все время помнить, что ты мой редактор. Мне это тяжело… Ты меня сводишь с ума как женщина, что гораздо важнее. И ты увидишь, я это докажу…

– Господи, я не требую от вас никаких доказательств.

– Ты прочитала по второму разу «Дурную славу»? – вдруг жестко спросил он.

– Нет еще. На меня свалилась неожиданная верстка, заболела моя коллега, и пришлось…

– Ничего страшного, я просто поинтересовался.

Но Тата вдруг испугалась. Сейчас перед ней сидел совсем другой человек. Такой и убить может, подумала она, и даже появилось ощущение, будто он ищет предлог, чтобы поскорее завершить свидание. Она решила его опередить:

– Павел Арсеньевич, простите, что, возможно, нарушаю ваши планы, но я, пожалуй, пойду… Спасибо за приятный вечер.

– Да бросьте вы ваши штучки! – неожиданно взорвался он. – Что вы мне глаза колете хорошим воспитанием? Цирлих-манирлих! Скажите просто, что я чем-то вам не угодил. Интересно только знать чем?

– Вероятно, именно отсутствием хорошего воспитания! – ледяным тоном произнесла она и встала.

– Наташа, прости, прости меня!

– Нет, это вы простите меня, Павел Арсеньевич. Будем считать, что никаких разговоров не было.

Она выхватила из сумки сторублевую бумажку.

– Вот, этого, вероятно, мало, но у меня больше нет. – Она швырнула купюру на стол.

Гущин побелел:

– Вы что, с ума сошли? Вы меня оскорбляете.

Тата сорвала с вешалки пальто.

– Наташа, постой, так нельзя! – Он отнял у нее пальто. – Что с нами случилось? Куда ты бежишь? Что за ерунда? Сядь, приди в себя, забери свои дурацкие деньги. Вот, выпей воды… Ну что за чепуха… Прости меня, это все нервы. Мне показалось, что мы уже настроились на одну волну, и вдруг какие-то дурацкие помехи… Ну не сердись, приди в себя. Давай лучше выпьем еще по рюмочке. Ну что, мир?

– Мир, – нехотя кивнула Тата.

В самом деле, все вышло на редкость глупо. Это я от неопытности. Или от желания любви… Старая дура!

Гущин пытался вернуть утраченное настроение, но ничего не получалось. Посидели еще полчаса, и он проводил ее до дома. По дороге они почти все время молчали. Он сжимал ее руку, но сейчас это не производило на Тату впечатления.

– Спасибо, Павел Арсеньевич, и извините, если что не так…

– Извиню, конечно, но все было не так. И я сам виноват. Ну ничего, лиха беда начало.

– До свиданья.

– До свиданья, Наташа.

Господи, как глупо, как нелепо и бездарно я себя вела… И какое мне дело до его отношений с Жихаревой? Он неблагодарный, а мне-то что? Что я за моралистка? Разве это важно? А что же важно? То волнение, которое я испытала. Это было так приятно. Я совсем забыла, как это бывает… Дура, дура, дура! Ну ладно, если он не врет, что я ему нравлюсь, то ничего не потеряно, я же буду с ним работать, и, если это было не минутное помрачение рассудка, все еще можно сто раз вернуть.

…Прошло уже несколько дней, Курбатов больше не звонил. Не то чтобы это занимало Алисины мысли, но иногда она с недоумением вспоминала о нем. Может, уехал или заболел? А скорее всего, у него слишком много дел. И вообще, это не имеет никакого значения, он герой не моего романа. Просто задето мое самолюбие. Хорошо, что у меня хватает ума не принимать задетое самолюбие за влюбленность или хотя бы влечение. Конечно, я сама могла бы ему позвонить, но уж этого он от меня не дождется. Я даже Эрику старалась не звонить…

В субботу утром Алиса проснулась в отличном расположении духа. Впереди два дня отдыха, никаких определенных планов на эти выходные нет. Значит, можно поваляться с книжкой, посмотреть какой-нибудь фильм, поболтать с Таткой и Сонькой… А начну я вот с чего, решила Алиса, устрою себе хороший завтрак и включу свой любимый фильм «Как украсть миллион»! Гарантия прекрасного настроения на весь день.

Так она и поступила. Свежий апельсиновый сок, кофе, яйцо всмятку, тосты с сыром – и Одри Хепбёрн и Питер О’Тул в придачу. Мечта идиотки.

И вдруг раздался звонок в дверь. Кого это черт принес? Может, соседка? Алиса выключила видак и побежала открывать. На пороге стоял Курбатов с букетом роз. Алиса опешила. Она ожидала чего угодно, но не этого визита.

– Вы? Что это значит? – холодно спросила она, понимая, что вид у нее не самый авантажный – спортивный костюм, очки на носу. А впрочем, какая разница!

– Простите меня, Алиса, но я только что прилетел, и так нестерпимо захотелось вас увидеть…

– Вы решили застать меня врасплох? Вам это удалось.

– Не пригласите меня зайти?

– Заходите. Что, кроме нездорового любопытства, привело вас ко мне?

– Раздеться можно?

– Пожалуйста, вот вешалка. И вероятно, вам надо предложить кофе?

– Хорошо бы.

– А может, еще и завтрак?

– Просто прекрасно было бы. Я голоден, – засмеялся он. – И возьмите цветы!

– Спасибо. Пойдемте на кухню… Кайфоломщик!

– Я сломал вам кайф? А можно полюбопытствовать, в чем он заключался, если это не будет нескромно?

– Я ела и смотрела видео.

– Ну это не страшно.

– Кому как, – проворчала Алиса. – Апельсиновый сок будете?

– Ни за что, терпеть его не могу! – сморщился Курбатов.

– Кофе, яичницу? Есть ветчина.

– Если можно, яичницу с ветчиной и кофе. И уж простите мою наглость, но у меня к вам есть дело…

– Какое дело?

– Важное. Но сначала дайте человеку подкрепиться.

– Хорошо, – пожала плечами Алиса, включая плиту.

Через несколько минут она подала ему яичницу с ветчиной и помидорами.

– Петрушкой посыпать?

– Если не сложно. Спасибо, очень аппетитно выглядит. А вы еще кофе не выпьете? Со мной?

– Пожалуй.

Давно я не кормила тут мужчину… Но никакой радости по этому поводу не испытываю. А как у меня замирало сердце, когда я кормила Эрика! Мне это доставляло огромное удовольствие. А на этого я смотрю, не чувствую отвращения, и слава богу.

– Спасибо, это было прекрасно, как все, что исходит от вас.

– Так какое дело вас ко мне привело в субботу утром и без звонка? По-видимому, действительно что-то важное?

– Очень. Алиса, я хочу вам сделать одно предложение… вернее, не так… Я хочу вам предложить руку и сердце.

– Что? – совершенно ошалела Алиса.

– Выходите за меня замуж!

– Замуж? Вы что, с дуба упали?

– Да, именно такого ответа я и ожидал, – рассмеялся он. – Принимая во внимание вашу манеру выражаться…

– Святослав Игоревич, что вам взбрело в голову?

– Вы мне безусловно нравитесь, это раз, я всегда мечтал о такой жене.

– Простите, но это бред сивой кобылы… то есть сивого мерина!

– Уверяю вас, я не мерин! Я еще вполне сойду за жеребца… Простите, если это грубо прозвучало, но я совершенно серьезно прошу вас стать моей женой.

– Но мы же совсем не знаем друг друга… А главное – мы друг друга не любим!

– Алиса, неужто вы столь романтичны? Вы же деловая женщина! Поверьте, браки по страстной любви куда реже бывают счастливыми, чем браки по расчету, тем более взаимному…

– Ничего не понимаю, какой взаимный расчет? Ну вы, допустим, крутой бизнесмен и все такое прочее, а я обыкновенная хорошо оплачиваемая служащая, какой у вас-то может быть расчет?

– Вы чудачка, Алиса, дело не в материальной стороне. Просто мы подходим друг другу, мне нужна именно такая женщина – умная, самостоятельная и при этом незаурядная, оригинальная, не говоря уж о том, что вы очень красивы. Такая жена сделает честь хоть президенту.

– Спасибо за теплые слова в мой адрес… Кажется, так выражаются супруги президентов? Ну предположим. Только что я-то буду с этого иметь?

– Мужа, дом, очень прочное материальное положение, так сказать, опору в нашей весьма нестабильной жизни. Согласитесь, это не так мало. И потом… Я не сомневаюсь, что мы полюбим друг друга. Но я очень и очень занят, у меня просто нет времени на долгие ухаживания.

– Черт знает что… Выходит, вы явились с утра пораньше, чтобы посмотреть, как я выгляжу дома без косметики и все такое? И вас это не отпугнуло?

– Наоборот, восхитило!

– Хрень какая-то…

– Алиса, у нас может быть сказочная жизнь! Я сделаю для вас все что пожелаете! Еще пару лет – и я смогу отойти от дел…

– Но я-то не собираюсь отходить от дел! Неужели вы не понимаете, что я совсем не тот человек…

– Вы именно тот человек, мне подсказывает интуиция. А у меня ого-го какая интуиция!

– Это просто как в каких-то мексиканских сериалах… Нет, Святослав Игоревич, боюсь, тут вас ждет облом…

– Ничего подобного. Я все обдумал. Конечно, сейчас вы еще не оправились от элементарного удивления. Но подождите, поразмыслите, прикиньте все… И убежден, вы признаете мою правоту. Разумеется, вам надо немного ко мне привыкнуть, но вы сумеете меня оценить.

– Нет, – покачала головой Алиса, – я не хочу.

– Алиса, никогда не говорите «никогда»! Признайте хотя бы мою прямоту. Я ведь мог бы пудрить вам мозги, уверять в неземной любви, затащить в постель, нагородить невесть сколько всякой романтической чепухи, и вы бы сдались, никуда не делись бы. Разве не так?

– Не так!

– Но согласитесь, я с вами честен. Это не так уж часто встречается в наше время.

– Допустим.

– Так вот, я предлагаю для знакомства удрать из Москвы хотя бы на два дня. Больше я не сумею выкроить… Поедем куда-нибудь к морю, в тепло и проведем вместе это время. Может, в результате вы и передумаете.

– Или вы откажетесь от своей безумной затеи.

– Не надейтесь.

– И что, вы собираетесь отправиться прямо сегодня? Сию минуту?

– Нет-нет, через неделю, на следующие выходные. Но решить это хорошо бы сегодня. Тогда я отдам распоряжение, чтобы нам все оформили. Или вы не хотите к морю? Тогда, может быть, в Париж? В Вену? Выбирайте.

– А на Таити слабо?

– Слабо, – совершенно серьезно ответил Святослав Игоревич. – Слишком долгий перелет, не уложимся.

– И вы рассчитываете за два дня в Париже меня обломать?

– Нет, я рассчитываю за два дня вас завоевать. Соглашайтесь, Алиса.

– Нет, вы действительно псих…

– Справку из диспансера представить? – засмеялся он.

– Что вам стоит купить любую справку?

– Ну как?

– А подумать можно?

– Минут пять.

– Ну и напор.

– Алиса, чем вы рискуете? Выходными? Обещаю быть скромным. Вас это ни к чему не обязывает, запомните. Мы просто будем общаться. А если… то…

– Хорошо, – решилась Алиса. – Только два условия.

– Я весь внимание.

– Я сама плачу за себя, и у меня будет отдельный номер.

– Отдельный номер – это естественно, а вот… Хотя если вам так легче…

– Конечно, легче. Это просто будет роскошный уик-энд со знакомым, не более того.

– Значит, едем?

– Едем! Я немного авантюристка, наверное… Но куда?

– Выбор за вами.

– Только не к морю. На два дня слишком обидно лететь к морю.

– Париж? Лондон? Брюссель?

– Давайте так – решите это сами. Я отправлюсь с удовольствием в любой город.

– А потом скажете, что я сделал неверный выбор? Ну нет!

– А давайте положимся на судьбу, кинем жребий. Напишем все доступные города на бумажках…

– Знаете, какой город я безумно люблю?

– Нет, откуда!

– Прагу! Хотите в Прагу? Вы там бывали?

– Нет, но давно мечтала.

– Отлично, значит, в Прагу! Это к тому же все упрощает. Там еще не ввели визовый режим, хотя собираются. Ну что, договорились?

– Договорились.

– Алиса, я в восторге! Я в вас не ошибся! А сейчас мне пора. Я думаю, мы вылетим в пятницу вечером, а вернемся, скорее всего, в понедельник утром. Вас устроит?

– Вполне.

– Я вам позвоню сегодня. Пока, Алиса!

Курбатов ушел, а она осталась в полном ошалении.

Зачем я согласилась? Я, наверное, сошла с ума… Хотя чем я, в конце концов, рискую? Деньгами? Но это не такие уж большие деньги – дорога до Праги и два дня в отеле – чепуха, вполне могу себе позволить. К тому же Прага, я слышала, изумительный город. И мне абсолютно ничем не надо заниматься, он все организует. Нет, точно у меня крыша съехала. И у него тоже. Замуж за него я, положим, не выйду, а провести два дня в Праге в приятной компании совсем неплохо. Он не противный, с ним интересно общаться. В конце концов, почему бы не устроить себе маленький праздник. А что мне взять с собой? На два дня много вещей не нужно, главное, удобные туфли и какое-нибудь нарядное платье, мало ли куда придется пойти вечером… Но особенно выпендриваться не буду… Нет, я все-таки рехнулась.

В пятницу Тата опоздала на работу.

– Наталия Павловна, вас тут Дюжиков обыскался, – тихонько сообщил ей охранник.

– Подумаешь, на десять минут задержалась, – проворчала Тата.

Почему-то у нее противно засосало под ложечкой. Наверняка какая-то неприятность. Она всегда их чует нутром. Но лучше выяснить, в чем дело. И она отправилась к главному.

– А, Наталья, заходи. Опаздываешь?

– На десять минут всего. Троллейбуса долго не было.

– Ладно, неважно, – махнул рукой Олег Степанович. – Скажи-ка мне, Наталья, что у тебя вышло с Гущиным?

– С Гущиным? – вспыхнула она. – Ничего.

– Тогда почему, спрашивается, он вчера явился ко мне и потребовал, чтобы его рукопись передали другому редактору?

– Как? – ахнула Тата. – Почему?

– Я это хотел у тебя узнать.

– Но я понятия не имею… – растерянно ответила она. – Честное слово, Олег, я даже представить себе не могла! Так странно…

– Мне казалось, что он от тебя в полном восторге, и вдруг такой номер.

– Но он сам как-то это объяснил?

– Нет. Просто сказал, что просит передать свою книгу другому редактору. Я в тот момент очень спешил и не стал особо вникать. Но если ты против…

– Я не против, мне наплевать! – в сердцах воскликнула Тата. – Тем более он не слишком приятный тип. А кому ты передашь роман?

– Да хоть Вике, какая разница, ты ж сама говорила, что там и редактировать практически нечего.

– А-а, я, похоже, поняла, в чем дело. Это наверняка Жихарева постаралась. Нашептала ему, какая я стерва…

– Ошибаешься. Жихаревой нет в Москве. Она отбыла на лечение в Карлсбад, – кажется, так раньше Карловы Вары назывались?

– Тогда уж совсем непонятно… Это все, Олег?

– Ты не забыла, что мы завтра по магазинам собирались?

– Ах да… Ладно, поедем.

Тата вернулась к себе в полной растерянности. Что бы это значило? Или Гущин не хочет, чтобы нас связывали какие-то служебные отношения? Он ведь даже что-то такое говорил… Неужто он так влюбился в меня? Нет, ерунда, в таком случае он должен был бы меня спросить, ну хоть поинтересоваться, кому лучше отдать книгу… Может, он это сделал в порыве страсти, так сказать? Но вчера он у меня даже не появлялся. Я и не знала, что он был в издательстве… Конечно, я в тот вечер вела себя довольно глупо, но это же не повод отбирать у меня рукопись. Хорошо, что у нас с Олегом такие добрые отношения, а не то Гущин мог бы меня просто подставить, ведь не каждый день авторы требуют поменять редактора. Значит, он сознательно сделал мне гадость, так, что ли? За что? За то, что я сразу не упала в его объятия? Нет, это как-то слишком мелко, особенно для начинающего автора… Это какой-нибудь маститый идиот может оскорбиться и нажаловаться начальству. Но идиот просто не в состоянии написать такие книги… Или он все-таки сумасшедший? Ничего не понимаю… А почему, собственно, я должна теряться в догадках? Надо просто поговорить с Гущиным. Пусть приедет ко мне за второй рукописью, я не обязана таскать ее. Он мне ее принес неофициально, вот пусть и забирает сам, а я посмотрю в его аквамариновые глаза и прямо спрошу, в чем дело. В конце концов, это наносит урон моей профессиональной гордости. И ведь он еще не работал со мной как с редактором и ничего плохого о его книгах я не говорила никому – ни ему, ни другим…

У Таты отчаянно разболелась голова, она совершенно не в силах была работать и сидела, уставившись в одну точку.

– Наталия Павловна, что с вами? – донесся до нее голос Вики. – Вам плохо? У вас вид какой-то странный… Мне Олег Степанович велел забрать у вас рукопись Гущина…

– Да, знаю. На вот, возьми.

– Наталия Павловна, почему?

– Понятия не имею. Да мне не жалко, бери.

– У вас какие-то неприятности? Из-за Гущина?

– Нет-нет.

– Знаете, у нас тут болтали, будто он за вами приударяет… Он такой красивый, на Тома Круза похож…

– Да? По-моему, больше на Дракулу…

– Наталия Павловна!

– Нет, это я так… неудачно пошутила, голова болит. Иди, Вика, мне позвонить надо…

Она хотела сию же минуту связаться с Гущиным, но тут же сообразила, что сейчас он, скорее всего, на работе. Да и вести такой разговор лучше дома. Она сняла трубку внутреннего телефона:

– Олег, можно я уйду? У меня голова страшно разболелась…

– Ну что ж, иди… А у тебя сегодня никаких встреч не назначено, я имею в виду, с авторами? А то забудешь…

– Нет-нет.

– Ты таблетку выпила? У меня есть баралгин… Ты из-за Гущина расстроилась? Не стоит. Я никому ничего не скажу, не волнуйся.

– Спасибо, Олег.

– Ладно, иди. Я бы тебя отвез, но дел куча…

– Да что ты, Олег, я прекрасно доберусь. Спасибо тебе.

Какой он все-таки хороший парень, с благодарностью подумала Тата. Ему, похоже, на пользу пошло, что его «мисс Ставрополье» бросила. До чего ж неподходящей парой они были…

На улице пахло весной. Тате вдруг безумно захотелось мороженого. Это у меня первый признак весны. Весна… Наверное, самая безрадостная в моей жизни. Муж бросил. И еще эта история с Гущиным. Настоящий женский крах. Как женщине мне грош цена… Я дура, непроходимая дура… Вообразила, что Гущину до меня есть дело. Мало ли что он мне говорил. Бред… Совершенно непонятная, я бы даже сказала, таинственная история… Да что зря голову ломать…

Она купила в палатке эскимо. Но разве это эскимо? Вот в детстве было эскимо… Или это всегда так кажется, что в детстве все было вкуснее, ярче, красивее? Тогда были мама с папой и жить было не страшно. И казалось, что просто не может не быть счастья… А бывает ли оно вообще? Не знаю. Я думала, что была счастлива с Ильей, а теперь вижу, что просто убедила себя в этом… Алиса говорит, что была абсолютно счастлива с Эриком… Но это ей тоже просто казалось. Вернее, кажется сейчас, когда его давно нет. Потому что какое может быть счастье, когда любимый человек живет в другой семье? Даже если он любит тебя без памяти? Или я чего-то не понимаю? Может, я мещанка? Почему я решила, что счастье может быть только в семье? Наверное, человек и один умеет быть счастливым… А все-таки мороженое невкусное…

Она не доела эскимо и бросила его в урну. Пойду домой пешком, хоть воздухом подышу. Нет, ни за что! Буду идти и вспоминать, как этот недоделанный Том Круз меня провожал…

И Тата вскочила в подошедший троллейбус.

Дома она сразу схватилась за телефон. Набрала номер Гущина. Никто не ответил. Вероятно, его мама еще нестарая женщина и тоже работает.

В двери повернулся ключ. Ирка?

– Мама? Ты дома?

– Да. А ты чего так рано?

– У нас физичка заболела. А на историю мне идти неохота.

– Ирка, что за разговоры?

– Мам, не надо меня воспитывать… Ой, что это у тебя вид такой убитый? Что стряслось? Что-то плохое?

– Нет-нет, просто я себя неважно чувствую, вон даже с работы отпросилась.

– У тебя температура, давай-ка градусник поставим. Без разговоров!

Тата покорно поставила градусник. Хорошо бы и вправду заболеть, чтобы не ходить на работу, чтобы никто не приставал с разговорами… Лечь, укрыться с головой и спать, спать…

– Мама, давай градусник! Ого! Ни фига себе! Тридцать девять и пять! Что у тебя болит?

– Ничего не болит. Я не знаю…

– Я сейчас вызову врача!

– Не вздумай! Я отлежусь за выходные, все пройдет… Я, правда, обещала Олегу с ним завтра поехать по магазинам…

– Мам, у тебя бред, да? Давай я тебя раздену. Мамочка, тебе аспирин дать?

– Ну дай. Только сначала я лягу… Ох, хорошо… Знобит… Принеси-ка мне еще плед. Посплю немного.

…Алисе было весело. С ума сойти, как интересно повернулась история с Курбатовым. Конечно, я не собираюсь за него замуж, мне это совсем не нужно, но… Приятно иметь такого поклонника, а может, и друга, а может, даже любовника… Она закрыла глаза и попыталась представить себя в его объятиях, но ей не стало ни жарко, ни холодно. Ничего не ощущала. Ну и не надо. Это просто не мой тип мужчины. Поедем с ним в Прагу, погуляем два дня по красивому городу, а там будет видно.

Захотелось обсудить все это с подругами. Алиса позвонила Соне. Но трубку никто не взял. И куда они в субботу подевались? Алиса набрала номер Таты:

– Алло, Иришка? Привет, а мать дома?

– Алиса, – всхлипнула девочка, – мама заболела, у нее температура под сорок.

– Грипп?

– Непохоже. Не чихает, не кашляет, просто ей совсем плохо.

– Врача вызвала?

– Сегодня же суббота.

– Ну и что? Дежурный врач должен быть… Ладно, я сейчас приеду разберусь.

– Ой, правда, Алиса, приезжай!

– Да не реви ты, дуреха, почему ж сама не позвонила? Все, я еду. Что-нибудь надо купить?

– Не надо.

Алиса мгновенно оделась. Бедная Ирка. Раньше, когда Татка болела, был отец, а теперь…

Через час – пришлось еще заехать на заправку – она стояла у дверей Таткиной квартиры. Ей открыла Ирка. В глубине слышались какие-то голоса.

– Там врач, – шепнула девочка.

– Районный?

– Нет, Олег Степанович привез.

– Да? – удивилась Алиса. – Ты что, ему позвонила?

– Нет, конечно. Он сам. Оказывается, они с мамой сегодня куда-то собирались. Я сказала, что она заболела. Так он своего знакомого врача привез. Старенького…

– Ира! – раздался голос Олега Степановича.

– Иду!

Алиса пошла за ней.

– Здравствуйте, – удивился Олег Степанович. – Вот, Александр Николаевич тут рецепты выписал…

– Я сейчас сбегаю! – воскликнула Иришка.

– Погоди, – распорядилась Алиса, – так что же с Татой, доктор?

«Старенький» доктор, мужчина лет пятидесяти пяти, с удовольствием взглянул на Алису.

– Ангина, представьте себе, но скрытая форма. Горло не болит, а налеты жуткие. Как я выяснил, вашей маме, – повернулся он к девочке, – уже нездоровилось, а она еще на холоде мороженого поела, вот и результат. Вот тут все назначения, надеюсь, жар уже к вечеру спадет, в крайнем случае к утру. Ну и пить надо побольше, только не холодное и не горячее, хорошо бы клюквенного морсу… Витамины тоже, но когда снизится температура. Вот, пожалуй, и все.

– Хорошо, что вы приехали, – сказал Олег Степанович Алисе. – Я должен отвезти доктора, я обещал, а надо за лекарствами сходить…

– Я все куплю и побуду тут до завтра, так что не беспокойтесь и спасибо вам большое.

– Да не за что, – почему-то вдруг смутился Олег Степанович.

– Алиса, лучше ты с мамой побудь, а я в аптеку слетаю, ладно? – сказала Иришка, когда Олег Степанович с доктором ушли.

– Как хочешь. Кстати, у вас клюква есть? Я бы пока морс сварила.

– Посмотри сама в морозилке. По-моему, была.

Клюква действительно нашлась, Алиса поставила ее варить и на цыпочках вошла к Тате в комнату. На широкой супружеской кровати больная Татка выглядела как-то очень сиротливо.

– Алиска!