По-разному сложились судьбы четверых школьных друзей: спустя пятнадцать лет после выпускного вечера один из них - бизнесмен, другой - рядовой сотрудник небольшого банка, третий - гражданин США, успевший стать миллионером, а четвертый - простой работяга. И вдруг кто-то открывает на всех четверых «сезон охоты»: В чем дело? Неужели в той абсолютно новой идее поисковой интернет-системы, осенившей когда-то одного из них? Чтобы ответить на этот вопрос и найти убийцу, Александру Борисовичу Турецкому придется поднять из архива уголовное дело восьмилетней давности, на первый взгляд не имеющее к нынешнему никакого отношения

Фридрих Евсеевич Незнанский

Обыкновенная жадность

1

Ресторан, избранный Виктором Александровичем Банниковым для прощального застолья, как выразился он сам по этому поводу, был по-настоящему шикарным. Он буквально слепил попавших сюда впервые посетителей своей поддельной античной роскошью, немедленно наводящей на мысль о поистине поднебесных ценах… Банников, следовавший чуть позади старых друзей через беломраморный холл и наблюдавший за ними исподтишка, усмехнулся про себя: оба они прореагировали на данное местечко вполне ожидаемо. Ромка, чувствующий себя не в своей тарелке заранее, едва влез в единственный «парадный» костюм, вышедший из моды лет пятнадцать назад, дернул плечом, шеей и подбородком одновременно: обширный нервный тик, вывезенный им из Чечни. Алешка, вполне пристойно прикинутый, улыбнулся своей фирменной ироничной улыбочкой, обретенной им еще в памятные школьные годы.

Наблюдать за ними дальше было не интересно — вот они, издержки многолетнего знакомства и дружбы! Да и возможность отсутствовала: когда метрдотель провел мужчин к столику, заказанному Виктором накануне, ему на правах хозяина застолья пришлось самому заняться обсуждением меню с моментально подскочившим официантом. И лишь после того, как бокалы с аперитивом очутились на хрустящей от собственной белизны скатерти, Банников оглядел своих сотрапезников еще раз. Все еще напряженно-неловкого Романа, подозрительно косящегося на «интеллигентское пойло», и вполне расслабившегося Алексея, спокойно пригубившего свой бокал, погруженного в какие-то размышления.

— Ну что? — Виктор улыбнулся: — Как говорится, легкой тебе дорожки, Рома?… Эй, Алеша, вернись!..

— А?… — Баканин поглядел на него более осмысленно и тоже улыбнулся. — Ты прав, меня и впрямь вдруг занесло далеконько… Все думаю: неужели выгорит?…

— А что, есть сомнения?

— Да как-то больно уж легко Леонид согласился… Не находишь?

Банников пожал плечами:

— Куда ж он денется с подводной лодки? Спасибо вон Ромке, сохранил бумаженцию… Я, кстати, Леньке в первом же разговоре сообщил, что расписка его жива-здорова и находится в надежном месте. Уж кто-кто, а он понимает: дойди дело до суда там, в Штатах, любой их суд присяжных вынесет решение в нашу пользу… Так зачем, спрашивается, ему дополнительная головная боль в виде оплаты судебных издержек, графологической экспертизы, — я уж не говорю об адвокате… В Америке адвокаты — самая дорогостоящая услуга.

— Да, спасибо Ромке… За тебя, Белецкий! — Алексей улыбнулся и приподнял свой бокал, с симпатией посмотрев на Романа.

— Да чего там… — Тот крякнул и потянулся наконец к аперитиву. Крупное, словно высеченное из грубой породы, лицо Романа моментально налилось краской. — Сохранил — и сохранил… Вообще-то, Марте спасибо, а не мне. Все мои школьные тетради хранит, записки, которыми на уроках перебрасывались, и вообще…

— Как она, кстати? — В голосе Алексея проскользнули сочувственные нотки, а Белецкий нахмурился:

— Все так же… Вот выгорит дело с Ленькой, тогда и разговор другой будет.

— А что доктора-то говорят? — поинтересовался Виктор. — Одной операции будет достаточно?

— Возможно, и вторая понадобится, — покачал головой Белецкий. — Но если дело выгорит…

— Да что ж вы, братцы, все «если» да «если»! — Виктор внезапно почувствовал, как внутри его всколыхнулось раздражение. — Уже выгорело, неужели не понятно?

— Цыплят по осени считают, — веско произнес Роман. Отхлебнул из своего бокала и поморщился: как большинство россиян, всем этим аперитивам и прочим «брэндям» он предпочитал нормальную водяру. Но, вероятно, в таких шикарных заведениях, в которое их приволок Витька (всегда был пижоном!), водяра не положена… Что ж, тем лучше. Напиваться он не собирался. Роман исподтишка оглядел лица друзей: не злятся ли на него?…

Конечно, по-хорошему лететь в Штаты должен был Витька. Однако и его, Романа Антоновича Белецкого, понять было можно: не хотелось отдавать в чужие руки, пусть даже в руки старого школьного товарища, эту, оказавшуюся столь важной, бумаженцию, до недавнего казавшуюся всего лишь памятью о детской, наивной игре в «страшные клятвы». И вдруг в одно мгновение сделавшуюся бесценной… Кто бы мог подумать?

— Слушай, насчет расписки… — прервал его размышления Банников. — Ты все сделал, как я сказал?

Белецкий молча кивнул.

— Смотри, даже ксерокопию в руки Леньке все-таки не отдавай… Я не к тому, что Славский может что-то предпринять, просто слышал, что женушка у него не в меру шустрая! Вряд ли она отнесется одобрительно к перспективе потерять три четверти своего состояния… Так что, Ромчик, будь, как говорится, осторожен, причем во всех отношениях!

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Белецкий.

— Черт их знает, этих америкашек, — вздохнул Виктор. — За свой капитал и придушить не постесняются, пожалуй… Что ни говори, а предусмотреть их психологию во всех деталях нам, русским, не дано…

— Я не русский, а хохол — это во-первых. — Роман поставил аперитив на стол, а рядом положил сжатые в увесистые кулаки ладони. — А вот это, чтоб ты, Витек, не сомневался, во-вторых… Неужели думаешь, что меня, старого «чеченца», можно вот так — запросто?… Да ежели что, их киллер еще в прицел глянуть не успеет, как я его шкурой почую!..

— Тихо-тихо, — вмешался молча слушавший их до этого момента Алексей. — Никто, Ром, и не покушается на твою воинскую честь… А ты, Виктор, видать, слегка спятил, если подозреваешь Леньку Славского в такого рода замашках!

— Кто говорил о Леньке? — Банников нахмурился. — Я, кажется, о его супруге речь вел, про которую мы с вами знаем только то, что она родилась и выросла на Лонг-Айленде…

— Вряд ли бы Славский взял в жены «кровавую Мэри», — усмехнулся Баканин. — Для этого самому нужно быть слабаком, а Ленька слабаком никогда не был и вряд ли стал им за прошедшее время.

— Пятнадцать лет прошло, — покачал головой Банников. — Пятнадцать, парни, даже не пять… Не забывайте: ведь проделал же он все это за нашими спинами, не удосужившись нам сообщить, а?… Между прочим, Алешка, несмотря на то что основная разработка программы была твоя… твоя! А наша — постольку-поскольку… Если уж совсем честно!

— Разрабатывали мы вместе, моей была идея. — Алексей опять улыбнулся: — И хрен бы я ее разработал без вас без всех…

— Все равно, меньше всех участвовал как раз Славский! — упрямо возразил Банников.

— Все хорошо, что хорошо кончается. — Роман убрал со стола свои пудовые кулаки, глянул в сторону бара, и взгляд его тут же слегка потеплел: на подносе двигавшегося явно в их сторону официанта высился графинчик с прозрачной как слеза жидкостью, не оставлявшей никаких сомнений в своей сути и качестве: высококлассная водяра, родная и близкая!

— Короче, — тоже бросив на официанта мимолетный взгляд, — завершил дискуссию Алексей Ба-канин, — все мы на самом деле молодцы. И ты, Витька, тоже не из последних: ни я, ни Ромка отродясь бы не засекли Славского, а вот ты…

— А я сделал это совершенно случайно, — мотнул головой Банников. — Вы вот меня за баб вечно поносите, а если б не моя последняя пассия, которой я письмецо намылился отправить… Если б я при этом еще и ее электронный адресок куда-то не запропастил… Словом, кабы не острая необходимость в мировой паутинке не образовалась именно на такой основе, так бы мы с вами и померли, ребятки, в нищете, а Ленчик наш, чего доброго, годиков через пять вошел бы в пятерку богатейших людей благословенной страны Америки…

— А что за пассия-то новая? — усмехнулся Роман.

— Моделька… Но еще и умная, а не только кра-соточка! И насладиться-то друг другом как следует не успели, как у нее — р-р-раз! — и контракт в Штаты… Так-то вот, ребятушки!

— Судьба! — иронично ухмыльнулся Алексей.

— И не только моя, как видишь, — заметил Виктор.

Официант к этому моменту уже успел переместить со своего подноса, нагруженного, по мнению Алексея, сверх всякой меры, принесенные разносолы на стол и бесшумно, как и полагается вышколенной обслуге, удалился.

— Ну а что касается нищеты, в которой мы якобы прозябаем, — продолжил Баканин, — то, судя по тому, что перед нами в данный момент находится, себя ты, Витек, к упомянутой категории причислил явно сгоряча!

Банников покачал головой:

— Все, друг мой Алеша, познается в сравнении… По некоторым разведданным, состояние господина Славского Леонида Ильича потихонечку приближается к миллиарду… Где уж нам, российским биз-несменишкам о таком мечтать?… Кстати, Ромка, нелишне бы еще раз перетереть все по Штатам, дабы ты там от неизбежной эйфории ничего не упустил.

— Да что там упускать-то? — Белецкий нетерпеливо поглядел на графин с водкой. — Дележ и есть дележ… По справедливости.

— А контракт насчет грядущих поступлений?…

— Само собой, — буркнул Роман.

— Как сказать, — вздохнул Банников. — Взять тебя… Ты вот полагаешь, что твоей доли, если все сложится, как нужно, вам с Мартой на всю оставшуюся жизнь хватит. Даже после двух операций… Алешка — тот вообще неизвестно что думает, поскольку мыслями своими с обществом не делится…

— Исключительно по причине их, то есть мыслей, полного отсутствия! — вставил Баканин. Но Виктор только рукой на него махнул:

— Да брось ты!.. Нет, я о чем? О том, что я единственный, кого упомянутое будущее волнует, — ваш покорный слуга! Поскольку, в отличие от вас, знаю, что такое бизнес… Особенно у нас, в России! И особенно если ты вознамерился свое дело расширить и поставить не на две ноги, а на все четыре! Вот тут-то и обнаружится, что сумма даже в четверть миллиарда проклятых американских рублей — тьфу! Так себе, почти что ничто…

— Витек, не зарывайся, — посоветовал Алексей, начавший собственноручно разливать водку. — Лично мне все это напоминает дележ шкуры неубитого медведя. Потому и мыслей особых, наличие которых ты у меня подозреваешь, нет. И чувство реальности происходящего, хоть убей, отсутствует…

— Ну почему? — неожиданно возразил ему Роман. — Я это насчет реальности… Просто тебя, Леш, жизнь не достала еще… Ты как родился сыном генерала, так и по сей день им остался. И жена у тебя тоже, говорят, генеральская дочка?

— «Он был титулярный советник, она — генеральская дочь…» — съехидничал Банников, подмигнув Алексею вполне добродушно.

— Дураки вы, — вздохнул тот. — Причем оба… Во-первых, Ромчик, когда я родился, мой папа никаким генералом не был, а если ничего не путаю, был он обыкновенным старлеем… Ну, может, и капитаном! Но главным в нашем семействе был вовсе не отец, а дед с маминой стороны!

— Тот самый академик, в наследство от которого тебе и достались мозги! — ухмыльнулся Банников.

— Против этого ничего не имею, — согласился Алексей. — Ну а что касается генеральского чина, то на данный момент отец уже два года как в отставке, и это вы тоже оба знаете! Так что главный кормилец у нас — я, собственной персоной! Поскольку отцовская пенсия, хоть и генеральская, а все же желать лучшего оставляет…

— В отличие от твоей должности, — скривился Роман и, не дожидаясь остальных, опрокинул в себя порцию водки.

— Ну, не такая уж она у меня великая и могучая: всего-то второй заместитель гендиректора, да еще и по техническим вопросам. И банк у нас, сами знаете, крупным не назовешь.

— А сумма оклада? — не отставал Роман.

— Может, хватит? — вмешался примолкший было Банников. — Давайте-ка лучше поговорим о других суммах. На мой взгляд, Алеша, куда более реальных, чем считаешь ты…

— А стоит? — Роман заметно оживился — то ли от водки, то ли после того, как услышал, что собой представляет реальное состояние господина Слав-ского, ныне гражданина США, а когда-то, в какой-то другой, порой кажущейся и вовсе сном жизни, закадычного школьного дружка, ближайшего из всей их дружной компашки «самых талантливых среди остальных просто одаренных», как шутили они. Четыре друга, четыре мушкетера, из которых на роль Портоса мог претендовать, несомненно, он, Роман Белецкий. А на д\'Артаньяна — так же несомненно — Ленька Славский…

Да и к остальным классические характеры любимых героев прилеплялись довольно легко: спокойный, склонный к задумчивости Алешка, интеллигент черт знает в каком поколении (во всяком случае, по материнской линии) — несомненный граф де Ла Фер… Роль интригана Арамиса автоматически доставалась нынешнему бизнесмену Витьке Банникову.

Впрочем, великие планы на будущее были у всех четверых, и, надо сказать, совсем не зряшные. Не их вина, что со временем им не повезло: на переломе эпох, как правило, приличным людям везет редко… Правильно сказал кто-то умный, что на поверхности бурного потока революции так же, как и на поверхности любого потока, плавают в лучшем случае щепки, а в худшем — дерьмо… Отчего-то Роману это высказывание запомнилось, хотя и прозвучало оно при нем давным-давно, на самом исходе той, прежней жизни.

Не то чтобы он считал, что его собственная судьба уж точно вышла дерьмовой. Такого бывший «чеченец» Белецкий думать о себе никогда бы не позволил, хотя бы ради Марты — маленькой Мар-туси, любимой сестренки, чудом выжившей в жуткой автокатастрофе, убившей их родителей… Их — убившей, а Марту — искалечившей… И сколько же терпения, нежности и кротости должно быть в человеческой душе, если за столько лет этой жуткой полунеподвижности его драгоценная Беляночка ухитрилась не озлобиться, не возненавидеть все подряд — жизнь, людей, проклятую нищету, из которой они никак не могли выбиться… Не ту якобы нищету, о которой только что вещал Витька, завсегдатай этого плюшево-мраморного рестораниш-ки, обряженный в костюмчик от Версаче, никак не менее. А нищету настоящую, с которой Роман, к своему стыду и отчаянию, никак не мог достойно справиться.

Большая часть его заработка на задрипанной бензозаправке, пусть и не такого уж дрянного, но все же недостаточного, уходила на Мартусины лекарства, на экологически чистую — круглый год! — зелень, насыщенную живыми витаминами, на… Черт знает, на что еще. И операции, дорогие, зарубежные операции, способные поставить девочку на ноги, все отодвигались и отодвигались в будущее. И вот теперь это будущее, словно в сказочном сне, вдруг приблизилось… Настолько, что впервые за много лет Роман Антонович Белецкий решился взять деньги в долг у своих друзей на это столь важное для всех троих дело… Решился, потому что именно ему из всех троих будущее богатство нужнее, чем остальным…

Хотя, понаблюдав за друзьями, он не мог уже утверждать это с той же уверенностью, что и прежде. Витьку Банникова он до его звонка, положившего начало нынешней эпопее, не видел, пожалуй, года три, не меньше. Алешку — с полгода, точно. А судя по тому, что сумел приметить, у Витьки тоже какие-то свои проблемы, в деньжатах явно нуждается, хотя и не в таких, как он, Роман. Ему проблемы бизнеса были малопонятны, слишком далеко они находились от него. Что касается Алешки, то вот кто, пожалуй, почти не переменился за прошедшие годы. Главным в друге Баканине всегда было спокойствие и куча «непоняток»: вот, например, не понятно, какое значение для него имеют эти деньги, главное, имеют ли вообще какое-то значение или участвует он в данной операции «Ы» исключительно из чувства солидарности? Или потому, что Витек его уболтал? Не исключается и момент благородства: Лешка мог и ради Ромки с его Мартусей на это пойти. Ведь именно он, пожалуй, раз двадцать за эти годы предлагал Белецкому «взаймы» на операцию сестренке, прекрасно зная, что никакого заема не получится, поскольку отдавать долг будет нечем.

Роман вздохнул и с грустью, непривычной и для него совсем не характерной, вдруг подумал о том, как же на самом деле далеко друг от друга развела их судьба. О том, что, в сущности, за этим навороченным столом сегодня собрались люди малознакомые, чтоб не сказать — чужие друг другу.

— Белецкий, ты чего запечалился? — Виктор, как всегда, оказался наблюдательнее Алексея. — Ну-ка, ребятки, давайте по второй… Не стесняйтесь, ежели не хватит, повторим и раз, и еще раз!..

— Не гони лошадей, — притормозил его Алексей. — Ромке в полет буквально через несколько часов… Во сколько у тебя, Ром, кстати, рейс?

Белецкий посмотрел на часы и, подумав, кивнул:

— Ты прав, повторять не стоит: мне из дома надо будет сваливать в начале пятого утра.

— Такси заказал? — поинтересовался Виктор.

— Я что, по-твоему, дурак — еще и за заказ платить? Не-а, поймаю левака, их по Москве всю ночь навалом шастает.

— Откуда знаешь? — усмехнулся Банников. — Лично я вот что-то не замечал, чтоб шастали… Разве что у злачных местечек толпятся. И какого хрена ты экономишь?… Если не хватает, так и скажи, мы добавим!..

— Да хватает, на все хватает! — Роман нахмурился. — Просто я против лишних трат — привычка, знаешь ли. У нас в районе их всегда полно. Ну и хватит об этом. Скажи своему прислужнику, чтоб горячее нес, что ли… Мне еще домой за вещами и с Мартуськой попрощаться.

— Ну что ж… — неожиданно легко сдался Виктор. — Тогда — по предпоследней. Как говорится в таких случаях, легкого тебе, Ромка, пути!

2

Как Роман и предполагал, Мартуся проснулась сразу же, едва он, подремав пару часов, переступил порог своей комнаты с потрепанной спортивной сумкой в руках и двинулся на выход.

— Ромчик…

Белецкий развернулся и, покачав головой, подошел к сестре:

— И что б тебе не спать, а? Ведь договорились вчера…

— Не сердись. Лучше поцелуй меня на дорогу. — Марта улыбнулась и, подтянувшись на руках, оказалась в полусидячем положении.

Роман наклонился и нежно прикоснулся губами к бледной щеке сестры. Совсем рядом сверкнули лукавым огоньком ее темно-синие глаза, опушенные неожиданно-темными длинными ресницами, и он в который раз с горечью подумал о том, какая же Марта красавица, какой радостной и счастливой могла быть ее жизнь, если бы не проклятая катастрофа, приковавшая девушку к постели двенадцать лет назад… Ведь не только внешность — характер у его сестренки тоже из тех, какие называют счастливыми!

Со стороны кухни послышался шорох, потом тяжелые, немного шаркающие шаги, и в комнату вошла Анна Васильевна.

— Ну что, ребятки? — Она широко зевнула и ласково посмотрела на брата с сестрой. — Поехал, Ромочка?

— Поехал, Анна Васильевна.

С соседкой им повезло по-настоящему. Бывшая медсестра, близкая подруга их покойной матери, она бы и бесплатно взялась заменить Белецкого возле Мартуси на время его отсутствия. Другой вопрос, что сам Роман и слышать об этом не хотел. Денег, которые он взял взаймы у ребят, вполне хватило на оплату услуг Анны Васильевны.

— Ну и с Богом, — кивнула та. И, подумав, трижды перекрестила Романа, что-то беззвучно шепча про себя.

Спустя несколько минут Белецкий, легко сбежав по ступеням со второго этажа их хрущевки, выскочил из подъезда в сырую и холодную предрассветную тьму нынешнего ледяного марта и… тут же замер на месте: прямо перед ним стояло такси — словно на заказ… Ну и ну!

— Заказывали?… — Водительская дверца слегка приоткрылась, и перед Романом оказалась заспанная, хмурая физиономия довольно молодого мужика.

— Да нет, — усмехнулся Роман. — Вероятно, кто-то из соседей… А вы в какую сторону?

Мужик нахмурился и, не отвечая на его вопрос, пробубнил:

— Дом вроде тот… Шестая квартира, Белецкий, Шереметьево… Неужто спутал чего?

— Та-а-ак. — Роман ухмыльнулся. — Не иначе как Витькины штучки… Делать ему нечего! Ладно, поехали: Белецкий — это я, и в Шереметьево — тоже мне.

— Ну вот, чего тогда голову-то морочишь? — буркнул водила и, нырнув обратно в салон, открыл переднюю пассажирскую дверцу.

Роман, так и не погасив улыбку, кивнул, ощутив внезапный прилив уверенности в том, что все будет хорошо, все сложится так, как задумано! А значит, впереди действительно новая, совсем другая жизнь!..

Выпуск 1991 года их — одной из лучших в Москве специализированных математических школ — был совсем небольшим. Когда-то в этой параллели наличествовало два класса. Потом, после девятого, остался один — «слитый» из двух: некоторые ушли в другие школы, поскольку программа обучения оказалась не по силам, кто-то поступил в колледж. Ну а за последующие три года класс все сокращался и сокращался, и до финиша добрались в конечном счете всего четырнадцать человек. Как сказал директор в своей речи на торжественной части выпускного вечера: «…доказавшие, что они-то и есть по-настоящему одаренные, талантливые ребята с большим будущим». Директор вообще любил пышные фразы и парадные речи…

Четверо друзей, как обычно, сидели тогда в последнем ряду и, услышав про «большое будущее», трое из них почти одновременно покосились на Леньку Славского, глядевшего на директора так сосредоточенно, словно он вознамерился просверлить взглядом во лбу поздравителя дырку. Насчет упомянутого будущего, не только большого, но и светлого, у них имелись собственные сомнения и соображения… Рядом с Ромкой едва слышно вздохнул Алешка Баканин — русоволосый, крутолобый, с мягким взглядом карих глаз. И Белецкий, помнится, подумал тогда, что у Алексея, если по-честному, оснований вздыхать куда больше, чем у него и Витьки — неисправимого оптимиста и живчика.

Идея принципиально новой поисковой интернет-программы за полгода до выпускного вечера пришла именно в Алешкину светлую голову. Потому и название для нее придумать друзья предоставили ему. Думал Баканин недолго, «Роза» — так звали его покойную мать, которую сам он едва помнил, зато папа-генерал, ставший к тому моменту предметом беззлобных подкалываний со стороны друзей, вместе с жившим с ними дедом-академиком забыть так и не смогли. И программа, пока что существовавшая в виде Лешкиной идеи, была соответственно названа «ROZA».

А дальше? Дальше все они дружно взялись за дело, решив разработать ее, довести до ума и — и что? То-то и оно! И первым вслух об этом сказал даже не практичный Ромка, а сообразительный Витька:

— Знаете, мужики, — у Банникова уже успел прорезаться к тому моменту нынешний басок, — все это, конечно, гениально и здорово. Однако история, похоже, вырисовывается, как с не менее гениальным изобретением телевидения.

— А что там с телевидением? — удивился Ленька, периодически удивлявший друзей неожиданными пробелами в образовании.

— О господи, Славский… — Витька вздохнул и посмотрел на друга с сожалением. — Только ты и можешь этого не знать: по-настоящему телевидение было изобретено впервые в России, уральским самоучкой…

— Да о чем вы, ребята?! — перебил его Роман.

— Лично я — о том, что вряд ли нашей «Розочкой» в данный момент хоть кто-нибудь заинтересуется. Ты погляди, чего творится: людям жрать нечего, прилавки пустые, водку и ту по талонам дают… Ну или будут давать… Ну кому, на хрен, нужен сейчас Интернет, а?… Ты покажи мне хотя бы с десяток своих знакомых, у кого вообще есть комп!

— Прогресс — штука необратимая, Вить, — возразил Алешка. — Сейчас — да, согласен, это вряд ли… Но ведь не навсегда же в России этот развал утвердился, верно? Когда-нибудь все устаканится, и тогда…

— А если нет? — Банников завелся всерьез. — Да ты хоть понимаешь, какие это деньги, если в цивильной стране, а не в этой… «Кисло-сладко-горькой?!..» А у нас, чего доброго, еще и сопрут, оставив тебе шиш в кармане!.. И вообще: как известно, хорошо яичко ко Христову дню!

В комнате Виктора — они в тот день корпели над программой, собравшись у Банникова, — повисла пауза. Роман, который о деньгах тогда и вовсе не задумывался, растерянно переводил взгляд с нахмуренного лица Алешки на сердитое и озабоченное Витьки. И тут посреди тишины вдруг пискнул своим тенорком Славский:

— Мужики… Не хотел я раньше времени говорить…

Все трое уставились на Леньку, самого робкого и стеснительного из четверки, правда, отменного драчуна, коим он зарекомендовал себя еще в младших классах, вопросительно.

Тот покраснел, потом мотнул головой и выпалил на одном дыхании:

— В общем, в июне мы на три года того… в Штаты! Отца в Нью-Йоркский универс позвали, контракт уже того… Подписан, вот!..

Витька в ответ только присвистнул, Алексей молча прищурился, а Ромка приоткрыл от удивления рот. И надо сказать, все они поняли одновременно и сразу, что не на какие на три года, а, скорее всего, на веки вечные отбудет их друг Славский в далекую Америку. Папаша Леньки, Илья Абрамович Славский, был ученым с мировым именем, он и в советские годы успел поездить на всевозможные симпозиумы физиков-атомщиков по всему миру. Его Ленька всегда был «прикинут» лучше всех даже в их не самой бедной по контингенту учеников школе. И то, что Илья Абрамович давным-давно мечтал свалить из нищей и неспокойной России, ни для кого не было секретом. А уж теперь, когда в стране развал и ни до каких научных исследований никому здесь и вправду дела нет — не до жиру, быть бы живу, и говорить нечего!

— Ну и чего ты, спрашивается, краснеешь, как провинциальная девица? — хмыкнул Витька, как всегда, первым успевший прикинуть, что к чему. — Похоже, у русских гениев от перемены эпох судьба не меняется… Быть нашей «Розочке» реализованной, так же как и прочим гениальным открытиям, за океаном…

— Ты это о чем? — нахмурился Баканин.

— Значит, дорогие мои гении, идея такова… — Банников обвел глазами лица друзей и приступил к изложению идеи, которой в будущем (им тогда казалось, что совсем близком) суждено было определить судьбы всех четверых. Правда, не совсем так, а точнее, и совсем не так, как они предполагали в тот момент, когда после долгих споров и обсуждений пришли наконец к соглашению.

Лично для Ромки работа над основой «ROZA», отнимавшая время от подготовки к выпускным экзаменам, обошлась в два трояка в аттестате. Пусть и не по профилирующим дисциплинам, однако сыгравшим в самом ближайшем будущем с ним злую и роковую шутку: он, единственный из них всех, не сумел поступить в институт — не хватило как раз учитывавшегося в те годы среднего балла аттестата. В итоге же загремел в армию, да еще и не со своим призывом: Алешкин отец, тогда уже генерал, поспособствовал, как мог, другу сына — в том, что Роман рано или поздно поступит на физмат, никто тогда не сомневался… Кто же знал, что грянет в семье Белецких трагедия, после которой останется у Романа на руках сестренка-инвалид и об учебе придется забыть?…

Увы, и Мартуся не спасла своего старшего брата от призыва: тогда была еще жива родная тетка Белецких, сестра покойной матери. И к ним она переехала сразу после гибели сестры. Словом, в армию Белецкий не просто «загремел» не со своими одногодками, а угодил прямиком на первую чеченскую. Не помогли ни слезы тетушки Инны Ильиничны, обивавшей пороги военкомата, ни генеральские связи старшего Баканина: сам он в тот момент как раз и находился все в той же Чечне, а в его отсутствие упомянутые связи не сработали… С точки зрения районного военкоматовского начальства, Роман Антонович Белецкий был типичным злостным уклонистом и должен был теперь не просто исполнять свой гражданский долг, а еще и «вину» замаливать… Очередная, только что раскалившаяся горячая точка подходила для этих целей как нельзя лучше!

Свои военные годы вспоминать Роман не любил — в отличие от большинства сослуживцев. Однако и судьбу за то, что Чечня стала фактом его биографии, тоже не упрекал, несмотря на два ранения и одну контузию, после которой и был признан негодным к дальнейшему прохождению службы по категории «В». То есть в дальнейшем Белецкий подлежал возвращению в армейские ряды исключительно в случае прямого нападения некоего мифического врага на Россию… Собственно говоря, дембель к тому моменту большого значения для Романа уже не имел, поскольку позади у него остались почти все те же два года службы без каких-то полутора месяцев. Правда, последние полгода ему довелось провести в Ивановском госпитале, о чем вспоминать он не любил тоже и, бог весть почему, вдруг вспомнил сейчас, когда желтое такси мчало его в сторону Шереметьево-2 сквозь пустую предрассветную Москву…

Звонок в доме Белецких раздался примерно полчаса спустя после того, как началось путешествие Романа. Уснувшая наконец Мартуся его не услышала. Зато Анна Васильевна, не собиравшаяся больше укладываться и занявшаяся стиркой, несмотря на удивление, — кого это могло принести в такую рань? — открыла все-таки сразу, решив, что «принести», кроме соседей, рядом с которыми прожила почти сорок лет, не могло никого… И тут же отшатнулась от распахнутой двери: на пороге стоял совершенно незнакомый мужичонка. Не то чтобы амбал, но и не хлипкий. Женщина рефлекторно схватилась за сердце, однако незваный гость заговорил раньше, чем она успела всерьез испугаться:

— И сколько я еще ждать-то должен?! — На физиономии мужика читалось искреннее возмущение. — Двадцать минут жду, жду… У меня сегодня еще пять заказов в разных концах, и все за город!..

— Вы… кто?… — Анна Васильевна тяжело сглотнула, ничего не поняв из его возмущенного бормотания.

— Как это — кто? Таксист я… Белецкий Роман Антонович тут живет?… — На лице водителя мелькнула неуверенность.

— Т-тут…

— Заказывали?…

Анна Васильевна молча мотнула головой, а таксист в сердцах сплюнул, правда чисто условно.

— Шутнички их, твою мать… Может, ты, бабусь, не в курсе? Где сам-то?…

— Да уехал он, — пришла наконец в себя Анна Васильевна. — Уж минут сорок, как уехал, а такси мы отродясь не заказывали, сейчас тоже не заказывали, так что иди-ка ты, милый, по своим делам!..

Она в сердцах захлопнула двери перед носом продолжавшего возмущаться водителя и для верности накинула крючок, болтавшийся тут с незапамятных времен. После чего, покачав головой, вернулась в ванную к затеянной стирке, так и не поняв, с какой стати заявился к ним этот таксист: может, Рома и правда заказал его, а потом позабыл? Да нет, это вряд ли… Как ни крути, ни верти, а по всему видно — вышла обыкновенная ошибка.

Спустя еще час в глубине большой, богато обставленной квартиры в центре Москвы тоже раздался звонок. Только не в дверь: заливался долгими, настойчивыми звонками телефон. Квартира находилась в большом «сталинском» доме с толстыми стенами, поэтому хозяйка, принципиально не державшая аппарат в спальне, среагировала далеко не сразу. Но невидимый абонент, прекрасно знавший ее привычки, не отступал, и в итоге Софья Эдуардовна Соркина с тяжким стоном и огромным трудом приоткрыла тяжелые, набрякшие веки, толком не понимая, что именно ее разбудило.

С минуту она вслушивалась в настойчивые, длинные гудки, прежде чем, сообразив наконец, что к чему, продолжая постанывать и кряхтеть, начала выбираться из-под пухового немецкого одеяла.

— Соня? — Приятный мужской голос прозвучал в трубке прежде, чем она успела что-либо произнести. — Ты как — получила?

Сон слетел с женщины моментально и окончательно:

— Если ты имеешь в виду эти гроши, то — да, еще позавчера!

Софья Эдуардовна сразу же начала говорить на повышенных тонах и от этого закашлялась. В горле саднило то ли после вчерашнего вечера, то ли просто не следовало так напрягаться со сна. Но иначе она не могла, обида, вспыхнувшая сразу, как только ее двоюродный братец заговорил, охватила все существо женщины.

— Соня, ты не права, — мягко возразил он, — ты должна понять ситуацию, ты же знаешь…

Голос ее собеседника звучал так ясно и отчетливо, словно и не было между ними немереных тысяч километров суши и океана.

— Что — что я должна понять?! — теперь и она говорила отчетливо, ничуть не уменьшив напор. — Да я этих твоих сопляков еще двадцать лет назад во всяких видах видела! А ты хоть знаешь, что одна квартира, все еще, между прочим, ваша, стоит мне уже почти триста баксов, а?! Я что, по-твоему, на оставшиеся двести должна существовать?… Да ты хоть представляешь, что у нас тут с ценами творится? Да мне этих сраных грошей только и хватит, что на хлеб да воду, даже на лекарства не останется… Ты слышишь меня?!

— Слышу, Соня. — Мужской голос стал заметно холоднее. — Но и ты меня выслушай… Я понятия не имею, как вообще сказать обо всем Джине…

— Чхала я на твою Джину! — почти взвизгнула, перебивая, Софья Эдуардовна.

— Я же просил — выслушай. — Холод в интонациях кузена сделался настоящим льдом, и она примолкла. — Так вот… Посылать тебе прежнюю сумму я действительно не смогу по меньшей мере года два, а там видно будет… Ну, возможно, еще пару сотен накину, но это — все. Ты меня поняла?

— Я тебя еще в прошлый раз поняла. — Софья Эдуардовна всхлипнула, а он, услышав это, вздохнул и заговорил чуть мягче:

— Сонечка, уж кто-кто, но ты действительно должна понять, ты же всегда относилась к ребятам… м-м-м… я бы сказал, очень хорошо…

Женщина насторожилась, пытаясь понять, не издеваются ли над ней. Но мужчина продолжил абсолютно спокойно:

— Пойми, дело даже не в той, фактически детской, клятве. И даже не в чести и совести… — В этом месте она не сдержалась и фыркнула. — Можешь не ерничать, для меня эти понятия, как, возможно, это тебе ни удивительно, все еще живы! Но, чтобы ситуация стала тебе доступна, попробую выразиться на другом языке…

— Если ты имеешь в виду эту дурацкую расписку, то ты еще в прошлый раз говорил, — снова всхлипнула она, — и я тебе сразу ответила, что никакого значения она не имеет.

— А вот тут ты ошибаешься, — возразил он. — Еще как имеет, во всяком случае, у нас! Соня, я действительно накину две сотни, сегодня же… Нет, сегодня уже поздно, завтра мне ехать в аэропорт встречать Ромку…

— Ты что же, не можешь поручить кому-нибудь из своих секретуток? Ты же всегда…

— А вот теперь не могу! — нервно возразил он.

— Из-за Джины? — догадалась Софья Эдуардовна. — Ну почему ты позволяешь этой рыжей кошке соваться в твои дела?!

— Ты знаешь почему, — сухо ответил Леонид Ильич Славский и, распрощавшись, положил трубку.

Еще раз, уже чисто автоматически всхлипнув, женщина тяжело поднялась из глубокого кожаного кресла, сидя в котором разговаривала с кузеном: к своим нынешним сорока восьми годам когда-то изящная Сонечка-оторва, как ее частенько называли тогда подружки и дружки, превратилась в грузную, старую женщину, которой с одинаковым успехом можно было дать и пятьдесят, и порой даже все шестьдесят — например, в такие дни, как сегодняшний, после вчерашних возлияний в обществе старого приятеля, едва ли не единственного из Сониных знакомых, не побывавшего в ее постели.

И дело было вовсе не в том, что в любовники ей не годился он по молодости лет, уж это-то Сонечку не смущало никогда! Не годилась на упомянутую роль, увы, она сама… По крайней мере, в последние десять лет — точно.

Софья Эдуардовна вышла из кабинета, когда-то принадлежавшего отцу Леонида, и, миновав длинный коридор, вошла на кухню. Поморщившись при виде стола с остатками вчерашних посиделок и раковины, в которой высилась гора немытой посуды, она на ходу включила электрочайник и, открыв буфет, извлекла оттуда банку кофе. Софья Эдуардовна предпочитала растворимый вариант этого напитка. Не столько сообразуясь с собственными вкусами, сколько от непреодолимой лени, свойственной ее натуре.

Хлопотать вокруг мельницы, пусть и электрической, и джезвы означало для Соркиной совершать лишние движения, а значит, напрягаться. Вот чего она терпеть не могла всю жизнь, так это напрягаться! Софья Эдуардовна всякий и всяческий труд ненавидела столь глубоко и искренне, что за всю свою жизнь не работала ни одного дня…

С огромным трудом одолев в свое время школьную программу, она в семнадцать лет поняла, что на этом исчерпала все свои ресурсы целиком и полностью. И выход нашла самый простой и легкий, благо в юности была хороша той самой хрупкой и на вид абсолютно беззащитной красотой, на которую так падки мужчины среднего возраста… Нет, проституткой Сонечка, конечно, не стала, во всяком случае, формально. Однако как называть девушку, живущую исключительно за счет «друзей»-мужчин, периодически передающих очаровательную «оторвочку» друг другу, словно эстафетную палочку?…

Ее покойная мать и ныне здравствующая, правда, в далекой Америке, тетушка, Ленькина мать, Мария Константиновна Славская, оправдывали ее одной фразой: «До чего же нашей Сонюшке не везет!..» Предполагалось, что периодическая смена ее «друзей» обусловлена поисками подходящего мужа… Увы, неудачными. Мать и тетка и сами трудягами не были, но вот им в свое время действительно повезло на супругов: у одной был известный ученый, благодаря чему она и очутилась в Штатах. У другой после развода с Сониным отцом («Абсолютной бездарью!..») тоже ничего — парторг крупного московского завода… И только «нашей бедной девочке» так и не повезло.

Единственная удача — тетка, которая в свое время мечтала о дочери, а родила сына, обожала Сонечку всю жизнь куда больше, чем собственного ребенка. И уезжая из страны, рыдала в голос именно по племяннице, остававшейся в этой кошмарной России: ее муж, пожалуй, впервые в жизни проявил небывалую для него твердость и забирать с собой Соню, которую считал шлюхой, отказался категорически… Вот и Леонид вслед за ним не то что на ПМЖ, а и в гости-то единственную кузину ни разу за все годы не пригласил! Такой же урод, как его папашка… Если бы не тетя Маня, не видать бы ей никаких денег от них вообще, слали бы исключительно плату на квартиру, которую она для них «караулит» уже добрых пятнадцать лет!

Софья Эдуардовна равнодушно отхлебнула кофе и, присев на скрипучий венский стул, задумалась: позвонить или не позвонить тетке, чтобы настучать на сыночка и на всю эту идиотскую историю с дележом капитала?… Между прочим, капитала семейного!.. Конечно, есть несколько путей решения проблемы. Но «мирных» не так уж много: это она отлично поняла еще месяц назад, позвонив Витьке Банникову и попробовав того усовестить. Так звонить или не звонить?

За последние годы Сонечка привыкла жить, прямо скажем, на широкую ногу. Лучшие напитки, лучшая еда, дорогая машина, разумеется, иномарка. Хотя бы дважды в месяц салон красоты (впрочем, похоже, зряшная трата, только деньги берут), не говоря о докторах и дорогих лекарствах (это — острая необходимость, тут она сказала правду Леониду). Ну а как раз перед первым звонком Леонида она наконец решилась на пластическую операцию: собственная физиономия, возникавшая в зеркальном стекле, приводила ее в отчаяние! Хирургов и их ножей Соня боялась как огня, но тут — решилась… И вдруг — звонок: извольте учесть, ваше «пособие» сокращается втрое… Он что — спятил?!

Конечно, если б Леонид знал, сколько Софья Эдуардовна дерет со своих квартирантов за квартиру, оставшуюся от ее покойных родителей, возможно, он и раньше бы ужал свою кузину. Но знать ему об этом совсем-совсем не обязательно! Слава богу, в российских расценках братец не ориентируется. Однако вдруг да заинтересуется, если она все-таки настучит на него тетке?

Так ничего и не решив, Софья Эдуардовна допила свой кофе и, немного подумав, отправилась обратно в спальню. Уснуть, конечно, уже не получится, однако под подушкой у нее имелся захватывающий роман, вполне способный скрасить печально начавшееся утро. Впрочем, до того как начинать внутрисемейные разборки, следовало дождаться результатов тех мер, которые она еще месяц назад предприняла самостоятельно: не исключено, что паниковать ей пока что рано и ситуация рассосется прежде, чем достигнет своей кульминации…

3

Из окон его апартаментов старинного, по американским меркам, поместья, расположенного на Лонг-Айленде, был виден роскошный парк. «Роскошный» — это по здешним представлениям, а на взгляд Леонида — почти искусственный в своей прилизанной красоте. Поместье они с Джиной приобрели год назад — за сумму, о величине которой лучше всего было не думать, особенно сейчас, сегодня… И, в отличие от большинства своих соседей, поселились здесь постоянно.

Сейчас, в этот то ли поздний, то ли ранний час парк был не виден, лишь угадывался в заоконной полутьме. Но даже если бы день был в разгаре, Леонид Славский все равно не увидел бы его, несмотря на то что, стоя у окна своей спальни, производил впечатление человека, напряженно вглядывающегося в даль. На самом деле он был настолько глубоко погружен в свои мысли, что не только ничего не видел, но даже не слышал голоса своего камердинера, с должным почтением докладывающего ему о том, что личный лимузин господина «Слаффски» подан.

И на почтении, и на том, чтобы должности слуг в точности соответствовали староанглийскому «протоколу», настояла Джина, помешанная на Старом Свете: правда, не на современном, а, как подозревал Леонид, приблизительно времен королевы Виктории… Ни к чему этому он так и не сумел привыкнуть, как не привык и к своему американскому имени «Люк», которым его называла жена и близкие знакомые: «Леонид» и даже просто «Леня» для здешнего англоязычного народа являлось словом практически непроизносимым.

В своих личных апартаментах Славский ночевал редко, всякий раз долго и трудно изобретая предлог, под которым оставлял Джину на ночь одну, на ее половине особняка, к чему она относилась, несмотря на десятилетнее супружество, крайне болезненно. Впрочем, и здесь, в собственной спальне, жена его не отпускала из-под своего присмотра: прямо напротив кровати Леонида висел ее портрет, написанный несколько лет назад каким-то поляком с фамилией, которую Леонид так и не запомнил, несмотря на то что Джина уверяла, будто художник — чуть ли не мировая знаменитость и вообще гений. К живописи Славский был глубоко равнодушен, но одна деталь в памяти все же застряла: поляк работал в стиле гиперреализма. И едва глянув на портрет жены, он тогда понял, что ненавидит этот самый гиперреализм всей душой: Джина на полотне была не просто похожа на себя реальную — узкое длинноносое лицо, поджатые и оттого почти невидные губы, густые рыжие волосы до плеч. Художник, выписавший каждую деталь ее лица, каждую едва заметную морщинку и веснушку, ухитрился одновременно создать портрет, казалось, самой натуры Джины, передать каким-то чудом самое ненавистное для Леонида: не только его жену, но и потаенную суть их взаимоотношений…

Они познакомились, если это можно назвать знакомством, в первый же год приезда Славских в Штаты: Джина Кауфман была самой некрасивой и самой богатой студенткой университета, куда оба они поступили одновременно. На том, чтобы Леонид избрал специальность «Экономика и банковское дело», настоял его отец, преподававший на другом факультете. И таким образом, сам того не подозревая, определил дальнейшую судьбу сына.

Спустя полгода весь факультет знал, что Джина, дочь владельца целой сети ювелирных магазинов, опутавшей едва ли не все Штаты, до полного умопомрачения влюблена в «этого русского» и бегает за ним, словно собачка за хозяином. Сам Леонид почти никакого значения чувствам убийственно некрасивой, пусть и богатой, американки не придавал, разве что жалел эту нелепую рыжую девчонку и в редкие свободные часы снисходил до общения с ней. Джина была к тому же исключительно навязчивой особой. А что касается Леонида, то ему и вовсе было тогда не до романов: отчаянно скучавший по Москве, а более всего по оставленным там друзьям, Славский был намерен в первую очередь осуществить их общий проект. Не потому, что их договор оформлен почти документально, а потому, что надеялся таким образом и ребят перетащить сюда, за океан, где Леонида почти с самого начала преследовало чувство какого-то по-особому тоскливого одиночества.

Первое, что он сделал, — разместил на домене университета «Розочку» и… принялся ждать, когда же объявится покупатель на эту несомненно оригинальную, талантливейшую разработку… Увы! День шел за днем, неделя за неделей, а затем и месяц за месяцем, и — ничего не происходило. Совсем ничего! Как же так?… Поделиться своим недоумением Леониду было решительно не с кем: он очень быстро понял, что обзавестись в университете хотя бы каким-то подобием друзей невозможно: улыбчивые и приветливые американцы за своим «Хау-ду-ю-ду?…» прятали какое-то, с его точки зрения, просто нечеловеческое равнодушие к чужим проблемам, горестям, да и радостям тоже. Его попытки сблизиться с парой однокурсников привели к тому, что Леонида просто-напросто начали сторониться. Поведение Славского в глазах этих ребят выглядело, как минимум, странным: делиться с окружающими неприятностями здесь считалось чуть ли не нарушением элементарных приличий. А неприятности не замедлили объявиться.

Вскоре администрация университета попросила Славского закрыть сайт «ROZA», дабы не перегружать сеть. Своих денег, к тому же немалых, чтобы открыть собственный ресурс, у него, разумеется, не было и быть не могло. А отец, даже если бы у него они были, никогда в жизни на это не пошел. Впрочем, и у отца всего, что он зарабатывал, хватало разве что на более-менее достойное содержание семьи. Казалось, ситуация сложилась тупиковая: как выяснилось, не только в России, но и в Америке несомненно талантливая разработка никому не нужна. Так же, как и сам Славский с его проблемой не нужен никому, кроме… Конечно же, кроме Джины, продолжавшей таскаться за ним по пятам.

Поначалу преданный собачий взгляд девчонки его откровенно раздражал: ну что она, эта уродина, в нем такого нашла, чтобы превращать себя, а заодно и Леонида, чуть ли не в посмешище всего факультета?! Потом он как-то притерпелся, привык, а позже, когда затею с «Розочкой» постиг крах, Джина оказалась единственной, кто всерьез не просто сочувствовал Славскому, но и к самой идее программы отнесся всерьез. Он не заметил, как и когда начал делиться со своей рыжей обожательницей и всей этой историей, и собственным одиночеством, подолгу рассказывая Джине о московской жизни, о своих друзьях, по-настоящему талантливых, даже гениальных, о школьных годах — самых лучших в его жизни.

Джина слушала внимательно, заинтересованно, всякий раз удивляя его редкими, зато исключительно существенными вопросами. Спустя еще полгода, когда начался летний семестр — во время предшествовавших ему каникул Леонид с девушкой не виделись, — она буквально с первых минут встречи потрясла Славского своим предложением… Зная Джеремию Кауфмана со всей его прижимистостью, высокомерием и цинизмом как облупленного, Леонид и по сей день не мог понять, каким образом Джине удалось уломать своего отца, нынешнего тестя Славского, на то, что неизбежно должно было выглядеть в его глазах обыкновенной авантюрой.

Почему Джеремия пошел на это? Из любви к единственной дочери? Вряд ли!.. Никакой особой любви к ней со стороны папаши Славский за все прошедшие десять лет так и не приметил. Более того, Кауфман, мечтавший о сыне, наследнике его ювелирной империи, так и не простил ни жене, ни дочери того, что Джина родилась девчонкой, к тому же еще и некрасивой — к слову сказать, точной копией самого Джеремии.

А может быть, он заранее решил, что Славский, который наверняка окажется в итоге в ловушке, это единственная возможность выдать Джину замуж?

Был и еще один вариант: осторожный Кауфман за спинами молодых людей вполне мог обратиться к специалистам и проэкспертировать «ROZA», а мнение экспертов здесь решающее.

Да, Леонид мог тогда отказаться от предложенного Джиной заема в сто тысяч долларов на раскрутку программы, мог! И в то же время — не мог: где-то там, в Москве, свято верили в благословенную Американскую Мечту его друзья, потерю которых он ощущал в первые годы жизни в Штатах столь остро и болезненно. А сто тысяч, почти немыслимая для русского уха сумма, была как раз той, которой затем хватило на то, чтобы открыть собственный ресурс в поисковой системе «Googee», и теперь уже оставалось не только терпеливо ждать, но и проталкивать драгоценную «Розочку», привлекая к программе внимание специалистов всеми доступными способами…

Заем был дан Славскому ровно на два года. Успех пришел через четыре. К тому моменту почти три из них он был женат на Джине: если Джере-мия, ввязываясь в «авантюру», рассчитывал купить мужа для единственной дочери, он не ошибся. Если Джеремия, заручившись мнением экспертов, рассчитывал к тому же выдать Джину замуж выгодно, он тоже не ошибся. Конечно, Кауфман мог обеспечить не только дочь на всю оставшуюся жизнь, но и внуков, и правнуков. И у Джины свои деньги, разумеется, были — огромное состояние, доставшееся от матери, не считая теперь уже почти миллиарда, принесенного им с мужем «Розочкой».

Однако Джеремия, так и не заполучивший вожделенного наследника, желал иметь не просто зятя, а зятя, способного, когда его самого не станет, не просто сохранить, но и приумножить семейный капитал. Впрочем, жить Кауфман собирался еще долго, несмотря на свои семьдесят с хвостиком, и не сомневался в том, что внуков дождется, хотя десять лет брака его дочери ожидаемых результатов пока не дали. В крайнем случае Джина, несмотря на то что была не наследником, а всего лишь наследницей, голову на плечах имела: по прошествии времени ее отец не мог этого не признать. И деньги любила, умела приумножать ничуть не хуже Дже-ремии…

А вот зять его довольно быстро разочаровал: типичный «русский еврей» из тех, которых у них в Штатах справедливо считают «блаженненькими»! Спасибо Господу Богу, что хоть стихов не пишет, как некоторые, вообще литературой не балуется, — увлечение бесполезной словесностью отец Джины глубоко презирал. Впрочем, в бизнесе зять все равно мало что понимал! Хорошо хоть умной головы его дочери хватает и на дела мужа, и на то, чтобы вникать в дела отцовской корпорации! Жаль, что до сих пор она никого не родила, однако доктора уверяют, что с обоими супругами в этом отношении все в порядке, а время впереди еще есть…

— Миста Люк… — Леонид наконец услышал голос слуги и, слегка вздрогнув, отвернулся от окна. Пора было ехать в аэропорт, Ромкин самолет должен прибыть через два с половиной часа.

То, что к ее мужу прибывает в гости один из его легендарных московских друзей, Джина, конечно, знала. Но о том, что прилетит он не просто в гости, они друг с другом не обмолвились ни единым словом. Леонид просто-напросто так и не придумал, каким образом сказать об этом жене, а она… Когда-то, давным-давно, он рассказывал ей об истории программы «ROZA», кажется, и о соглашении между ним и ребятами тоже говорил. Однако, судя по тому, что Джина молчит, она давным-давно об этом успела забыть.

Леонид Ильич Славский глубоко вздохнул, кивнул камердинеру и шагнул вслед за ним к дверям, с горечью подумав о том нелегком разговоре, который предстоит им с Ромкой, возможно, даже сразу после первых объятий. Как-то Роман прореагирует на его предложение?… Все-таки пятнадцать лет прошло, целых пятнадцать лет!

Покидая роскошное поместье, с тем чтобы отправиться в аэропорт, Леонид не подозревал о двух вещах. Во-первых, о том, что его жена в этот момент не только не спала, но вообще не лежала в постели, а, вполне одетая для выхода из дома, задумчиво прогуливалась по своему будуару, ожидая, когда лимузин мужа покинет территорию поместья.

Во-вторых, о том, что об их соглашении, а главное, что основным автором «ROZA» является вовсе не ее супруг, она не забыла… Джина таких вещей не забывала никогда. В отличие от Леонида, никакого уныния она не испытывала, а пребывала в состоянии вполне делового подъема, характерного для миссис Слаффски на старте очередной затеваемой ею операции, связанной с бизнесом. Особенно когда речь шла о приумножении или тем более охране капитала.

Джина подошла к зеркалу, пристально взглянула на свое лицо, к некрасивости которого привыкла и даже успела с ней смириться. Сейчас, однако, упомянутая некрасивость сглаживалась особым, почти кошачьим блеском ее небольших зеленоватых глаз, отчего они казались и больше, и ярче. Улыбнувшись собственному отражению, она развернулась в сторону двери, ведущей из будуара в спальню: как раз вовремя, чтобы обнаружить входившую в нее пожилую негритянку — горничную, преданно служившую своей хозяйке последние восемь лет.

— Мистер Люк уехал, — сухо доложила та, на дух не переносившая Леонида. И слегка улыбнувшись, добавила: — Ваша машина, миссис Слаффс-ки, ждет вас, как и было приказано, со стороны нижней веранды, у эркера…

С точки зрения Виктора Александровича Банникова, его нынешняя секретарша Наталья была лучшей из череды своих предшественниц. Конечно же, он с ней спал, то бишь занимался любовью непосредственно в комнате отдыха, смежной с его кабинетом, а то и вовсе в самом кабинете, на длинном столе для заседаний, примыкавшем к рабочему.

И, вне всяких сомнений, лучшим из комплиментов, которые она слышала от своего шефа, если не считать смачного, почти отеческого поцелуя в финале соития, была двусмысленная фразочка из безграмотной попсовой песнюшки: «У меня мурашки от моей Наташки…» Тем не менее никаких попыток нарушения субординации и «протокола» в промежутках между совместными утехами за ней не числилось. Опять же — в отличие от ее предшественниц.

Тем более поразительным явлением было появление Наташи в его кабинете в самый разгар крайне неприятного делового разговора со вторым заместителем генерального без какого бы то ни было предупреждения. Дверь просто-напросто распахнулась, причем настежь, едва не стукнувшись об «евростену», и девушка возникла на пороге, бледная, с дрожащими губами, готовая разреветься…

— В чем дело?! — рявкнул и без того выведенный из себя Банников. Разговор со вторым замом действительно был пренеприятнейший: основной контракт, на который он возлагал огромные надежды и который должны были вот-вот подписать, явно пролетел, как фанера над Парижем… Гигантскому алюминиевому заводу из Сибири конкуренты предложили куда лучшие условия. Из таких, которые он позволить себе в последний год просто не мог…

— Пр-ростите… — У Наташи на глазах действительно показались слезинки. — Он… Он говорит, если я вас с ним не соединю, он м-меня ув-волит…

Виктор Александрович округлил брови и примерно секунду смотрел на девушку, ничего не понимая, потом нахмурился:

— Кто?

— Бакашин какой-то… Ой, нет, Баканин…

— Ч-черт… Спятил он, что ли?! — Виктор Александрович все еще зло поглядел на Наташу и нехотя буркнул: — Соедини…

Девушка моментально исчезла, на этот раз осторожно и бесшумно прикрыв за собой дверь, и почти сразу телефонный аппарат на столе Банникова ожил.

— У тебя что, пожар?! — Виктор Александрович не счел нужным поздороваться с Алексеем.

— Что-то вроде! — В голосе друга слышалась тревога. — Прости, если не вовремя, но мобильный ты отключил… Словом, Ромка пропал!

— То есть? — На лице Банникова отразилось недоумение. — Как это — пропал?

— Два часа назад звонил Славка из Штатов: Роман в Нью-Йорк не прилетел! Он вообще на этот рейс, как выяснилось, не регистрировался. Это уже я по своей инициативе выяснил!..

— Ты хочешь сказать, что после вчерашнего он просто-напросто проспал? Но я же специально, чтоб не было накладок, такси ему заказал… Слушай, что за черт?!

— Вот и я о том же!

Виктор нахмурился и невидящим взглядом вперился во второго зама.

— Ни хрена он не проспал! Во-первых, я звонил Марте, таксист к ним и правда приходил, только Ромка к тому моменту уже отбыл из дома собственным ходом. Во-вторых, если бы что-то не вышло со временем, он что, не позвонил бы тебе или мне? Вить, мне здорово не по себе…

— Да брось ты… — неуверенно произнес Банников. — Ромка такой амбал, а если учесть Чечню…

— Сам знаешь, и на старуху бывает… Вот черт, ты прям как мой отец, тот то же самое сказал…

— Кстати, о твоем отце: он гость отставной, но все же эмвэдэшник, он что, не может своим позвонить, чтобы… Да нет, не может быть, чтоб с Ромкой…

— Отец уже позвонил, говорит — выясняют, — перебил его Алексей. — Я, собственно говоря, надеялся, вдруг ты что-то знаешь… Выходит, еще меньше моего. Извини, что оторвал от дел!

— Да брось ты… Если что-то прояснится, звони, мобилу я сейчас включу…

Банников положил трубку, продолжая пристально смотреть на своего зама по-прежнему отсутствующим взглядом.

Тот неловко поерзал на своем стуле и наконец нерешительно поинтересовался:

— Виктор Александрович, что-то случилось?…

— А?… — Взгляд его шефа стал более осмысленным, он нахмурился: — Будем надеяться — ничего серьезного… В отличие от того, что произошло у нас! Ты, Валентин Петрович, сдается мне, уже со вторым подряд клиентом не в силах договориться?

Валентин Петрович, и без того бледный в результате предыдущего разговора, позеленел:

— При чем тут я? — В его голосе звучала подлинная обида. — Что я могу сделать, если Колесников (речь шла о финансовом директоре) не в состоянии выбить приличный кредит?… А без кредита мы, сами знаете, как без рук сейчас! За ту цену, которую предложили заводчикам эти суки из «Ин-тера», поставлять ни компы, ни программное обеспечение тем более мы не можем, прямой убыток, — вот же, все документы я подготовил! — Заместитель пододвинул поближе к Банникову раскрытую папку. — Так при чем тут, спрашивается, я?

Шеф молчал, думая о чем-то своем, и, к удивлению Валентина Петровича, явно не о погоревшем контракте. Пауза получилась длинной. Наконец Банников вздохнул, отодвинул от себя документы.

— Ладно, иди, будем думать… Скажешь Колесникову, чтобы зашел ко мне часа в три… Нет, в половине четвертого: есть у меня одна мыслишка насчет кредита… Заводчикам пока не отказывай, пусть думают, что на новые условия мы пойдем. Все, свободен!

Между тем, переговорив с другом, Алексей Сергеевич Баканин, наверное, в третий раз за утро позвонил отцу:

— Ну что?

— Ничего! — Генерал был явно не в духе. — Как тебе известно, скоро только котята родятся! Ребята два часа назад только в Шереметьево выехали… Звонили мне минут пять назад, на регистрации он точно не объявлялся… Девушки там приметливые, по снимку опознали бы тут же. Не скажешь, какого лешего вы это все вообще затеяли?!

По тому, как взорвался Сергей Иосифович, Алексей понял, что в отличие от предыдущего разговора отец успел пересмотреть свое отношение к Ромкиному исчезновению. Просто так человек, да еще такой, как Белецкий, раствориться в воздухе не может, значит…

— Лично я ничего не затевал, — сдавленно произнес Алексей. — Ты мне лучше скажи, что, с твоей точки зрения, могло случиться?

— Что-что… Да что угодно! — Генерал продолжал злиться, и это было плохим, очень плохим признаком. Помолчав, он продолжил: — Пару лет назад, по-моему, в четвертом году, так или почти так, пропал один летчик… Ехал он, правда, из Шереметьева в Москву, а не наоборот, — после рейса…

— Что за летчик?

— Прилетел с посадкой в Средней Азии… В последний раз его видели, когда садился в машину явного «левака»: за рулем баба была, блондинка. Ну и все!

— Что — все?

— А то!.. Труп только через два месяца нашли, когда снег в лесопосадке, которая вдоль трассы идет, стаял: убит был из «макарова» старого образца, ствол там же обнаружили… Позже выяснилось, летчик к наркотрафику отношение имел…

— Пап, — внезапно охрип Алексей, — ты это к чему?

— К тому, — жестко сказал генерал, — что, если Ромку твоего и впрямь того… Скорее всего, обнаружить это удастся не скоро…

Этот день у Алексея Баканина вообще выдался каким-то горько-мутным, дурным. После разговора с отцом работа валилась из рук. О чем говорили на послеобеденном совещании у Генерального, спустя пять минут после того, как освободился, он не смог бы вспомнить и под угрозой смертной казни. Перед глазами у Баканина неотступно маячила Мартуся — ее нежное, испуганное лицо с широко распахнутыми синими глазами, в которых стыли отчаяние и ужас: к ней он, под каким-то предлогом свалив ненадолго из банка, заезжал по просьбе отца за фотографией Ромки… Ну и не стал лгать, признался, для чего понадобился снимок. Во-первых, лгать Баканин вообще не умел. Во-вторых, сделать это под пристальным, почти нереально-проницательным Мартусиным взглядом было просто невозможно.

Теперь Алексей сидел в своем небольшом каби-нетике и мучился угрызениями совести: надо было все-таки солгать, придумать любой предлог… Хотя, с другой стороны, как объяснишь вопрос насчет того, во сколько уехал Роман? А в сочетании с просьбой о фото… Марта никогда не была дурочкой… И до чего же мужественная девочка! Никаких истерик, паники… Только губки свои сжала крепко-накрепко. В отличие от бабульки-соседки, которая тут же заохала-закудахтала, словно курица-наседка.

Ближе к вечеру позвонил Банников, которому Алексей сухо и коротко пересказал историю про летчика, услышанную от отца. Больше сказать было все равно нечего. Но Витька — он и есть Витька: как-то удивительно ловко свел разговор, слегка попереживав вслух, на себя, любимого: кредит ему, видите ли, понадобился!

Баканин, услышав названную другом сумму, объяснил, что кредитов такого масштаба их банк не дает никому. Да, даже по блату. И по дружбе — тоже, тем более что от него, Алексея, раздача пряников вообще не зависит, сколько раз это можно повторять? На том и расстались. И чем ближе к вечеру, тем тяжелее было у него на душе. Звонить Марте он не стал, вместо этого отправился к Белецким сам, дабы лично убедиться, что девочка в порядке, насколько это в сложившихся обстоятельствах возможно. Попробовал позвать с собой Витьку, но у того, как выяснилось, на вечер было заранее назначено решительно неотменимое деловое свидание… Знаем мы эти «деловые свидания»! Небось с какой-нибудь очередной длинноногой фрей, обладательницей огромных и глупых, как у теленка, очей и тонкого нюха на мужские кошельки… Витька неисправим. В свое время первым из друзей сделался «настоящим мужчиной», дай-то бог памяти, лет, наверное, в пятнадцать. Да так и не женился к своим тридцати «с хвостиком», продолжая веселиться с прежним энтузиазмом!

Впрочем, сам Алексей женился недавно: из четверых друзей супругой своевременно обзавелся только Славский в своих Штатах. Как подозревал, основываясь на некоторых сведениях, полученных от Ленькиной кузины Сонечки, Баканин, Ленька женился вроде бы не совсем по любви, а возможно, и совсем не по любви… Впрочем, Сонька всегда была не только шлюхой, но и злопыхательни-цей. И, как убедился Алексей, встретив ее случайно на Тверской с месяц назад, за прошедшие годы ничуть не переменилась.

Визит к Белецким вышел не только грустный, но и неловкий: сказать что-либо утешительное Мартусе и этой их добрейшей старушенции Баканин не мог. Разве что заверить, что ищут Ромку полным ходом. Вот тут он все-таки соврал: какой уж «полный ход», если официальное заявление об исчезновении Романа можно будет подать только через два дня? Просто отцовские коллеги из добрых чувств к генералу послали в аэропорт парочку оперов — вот и весь «полный ход». И, судя по Мартусиному взгляду, она это поняла. Вскоре Алексей, почувствовавший себя совсем паршиво после жалкой попытки взбодрить расстроенных и напуганных женщин, засобирался домой. И, очутившись за рулем своей поношенной «бээмвухи», даже почувствовал некоторое облегчение. Зачем, спрашивается, приперся? Мог бы и звонком обойтись.

Он снова подумал о Витьке, который, в отличие от него, поступил куда разумнее. Потом, уже застряв в поздней пробке, образовавшейся из-за какой-то крупной аварии на шоссе, решил, что по крайней мере пока они с Банниковым должны поддерживать Марту материально: вопрос в том, под каким соусом поднести это ей? Алексей не сомневался, что девочка, обладавшая не только сильным, но и гордым характером, наверняка заартачится. Что же ей, если с Романом действительно случилось страшное, на инвалидную пенсию существовать?…

К своему дому он подрулил уже за полночь. Авария оказалась серьезной, и в пробке он простоял почти сорок минут. И вот абсолютная темнота в подъезде и не работающий соответственно лифт. В их престижном, расположенном почти в центре доме такое в последний раз случалось, вероятно, года три назад. Алексей в досаде сплюнул и обреченно потащился на свой шестой этаж.

Алексей Сергеевич Баканин никогда не был особо сильным физически, никогда не отличался, как тот же Ромка, хорошей реакцией. Поэтому он и не сразу понял, что, собственно, происходит, когда чья-то железная рука пережала ему гортань. Рука возникла из тьмы, откуда-то из-за спины, и Алексей рефлекторно схватился за нее, больше напоминающую толстенную металлическую трубу, обеими руками, пытаясь освободиться от нечеловечески сильной хватки… Но убийца и не собирался его душить.

В следующее мгновение острое лезвие точно и легко вошло сзади под левую лопатку Баканина — адская боль рассеяла тьму подъезда, превратившись в огненную крутящуюся воронку, необратимо потянувшую его в свой полыхающий смертоносный омут. Спустя секунду убийца выпустил из рук обмякшее тело своей жертвы.

Спускаться он не стал, почти спокойным шагом направившись наверх, к двери, ведущей на чердак, а оттуда — на крышу… Пути отхода с места убийства он изучил заранее, а удача, как обычно в таких случаях, сопутствовала ему.

Спустя тридцать минут убийца уже садился в неприметный серый «жигуль», поджидавший его в одном из соседних с элитным домом переулков, предварительно аккуратно протерев смертоносное лезвие и убрав его под сиденье. Элитным дом на деле оказался только по названию — ни охраны в подъезде, ни консьержки. Лишь домофон хорошо знакомой убийце конструкции. Единственная накладка — ждать пришлось дольше, чем он рассчитывал. Но это даже лучше: собачники успели выгулять своих тупых питомцев: ни один из них не тявкнул в сторону чердака, где он прятался в ожидании своей жертвы.

4

Прежде чем взяться за средней толщины пачку документов, поджидавшую его на рабочем столе с вечера, Александр Борисович Турецкий, помощник Генерального прокурора России, важняк с безупречным следственным опытом, осторожно водрузил с помощью левой руки локоть правой на столешницу… После недавнего ранения[1] предплечье все еще болело. Правда, доктор утверждал, что это — чисто психологическое явление. Саша ему не верил, полагая, что пуля, настигшая его в собственной машине, наверняка задела какой-то нерв, а врачи данный факт не углядели. Результаты последнего рентгена в их правоте его тоже не убедили.

Турецкий посидел немного просто так, бездумно уставившись в пространство, потом вздохнул, нахмурился и со слегка брезгливым выражением на осунувшейся за время болезни физиономии открыл наконец папку с бумагами: похоже, теперь ему предстоит не один месяц, а возможно, и год влачить жалкое существование «кабинетной крысы»… Однако углубиться в документы он не успел: селектор на столе Александра Борисовича ожил и голосом непосредственного начальника и старинного друга Кости Меркулова коротко скрипнул:

— Саня, зайди!

Такие вот ранние, еще до ежедневной летучки, вызовы к шефу, как правило, ничего хорошего не сулили. Но сегодня Турецкий был даже рад возможности оттянуть неизбежное общение с документами. И спустя пять минут, миновав приемную Константина Дмитриевича и, как всегда, ласково подмигнув его бессменной секретарше Клавдии, входил в кабинет Меркулова.

Костя был не один: помимо него в довольно тесном, но всегда хорошо проветриваемом кабинете находилось сразу два генерала, кроме того, в кабинете против обыкновения оказалось накурено — хоть топор вешай… Один из посетителей был Саше незнаком: сухощавый, пожилой, с абсолютно седыми волосами и серым, осунувшимся лицом. Зато при виде второго Турецкий улыбнулся и удивленно поднял характерным движением бровь.

— Ка-акие люди в гости к нам! — прокомментировал он появление в кабинете Меркулова (между прочим, без предварительного захода к нему самому!) еще одного своего старого друга, заместителя главы Первого департамента МВД Славы Грязнова.

На его попытку разрядить дымную и отчетливо напряженную атмосферу, тоже против обыкновения, никто должным образом не прореагировал, а непосредственный начальник даже соизволил слегка поморщиться:

— Садись, Саша… Знакомься, — он слегка наклонил голову в сторону незнакомого генерала, — генерал-майор МВД в отставке Сергей Иосифович Баканин… А это, Сергей Иосифович, и есть Александр Борисович Турецкий!

Обменявшись с поднявшимся со своего места Баканиным рукопожатием, Саша присел на жесткий диванчик напротив стола Меркулова и вопросительно уставился на Костю.

— Вот что, Саша. — Меркулов откашлялся. — У Сергея Иосифовича неделю назад убили сына… Как полагает он сам, причина убийства кроется в весьма странной истории, началась которая очень давно…

— Пятнадцать лет назад, — произнес Баканин и, повернувшись к Турецкому, посмотрел на него покрасневшими от горьких, бессонных ночей глазами. — Александр Борисович, я много о вас слышал… — Он на мгновение умолк, словно что-то сдавило ему гортань. Потом продолжил тихим, немного хрипловатым голосом: — Я уверен, если кто-то и сумеет разобраться в случившемся, найти убийцу моего сына и его друга, так это вы…

Саша бросил быстрый вопросительный взгляд на Меркулова и вновь со всем возможным вниманием сосредоточился на Баканине, вызвавшем у него с первых же слов острое сочувствие и несомненную симпатию.

Меркулов правильно истолковал взгляд Турецкого и тут же поспешно пояснил:

— Дело в том, что примерно за сутки или чуть больше до убийства Алексея бесследно исчез имеющий ко всей этой истории прямое отношение друг сына Сергея Иосифовича… Прямых свидетельств этого убийства нет, труп пока не найден, но судя по всему…

— Так, — прервал Константина Дмитриевича Турецкий, — поскольку я пока ничего не понимаю, было бы неплохо объяснить все сначала…

— Если никто не против, можно я? — заговорил молчавший до сих пор Вячеслав Иванович Грязнов. Саша понял, что не любящий излагать свои мысли, так же, как и все прочее, вслух, Славка, видимо, решился на это исключительно из сочувствия к генералу Баканину. Судя по непривычной задымленности меркуловского кабинета, мужчины сидели здесь давно, и Сергею Иосифовичу, вероятно, уже довелось (наверняка не в первый раз!) рассказывать свою историю.

А история и впрямь оказалась странненькая… Александр Борисович, отродясь не приветствовавший те моменты своей жизни, когда на него сваливалось очередное тухлое дело, сам не заметил, как в его душе, видимо, успевшей за долгие больничные недели основательно стосковаться по работе, вначале зародился, а затем и разгорелся не только интерес, но и тот самый кураж, который вел его по жизни в особо сложных расследованиях. Несмотря на скупость Славкиного изложения, отнюдь не грешившего художественными деталями, он словно вживую увидел и четверых друзей-мальчишек, создавших на гениальном прорыве (во всяком случае, так это было, по мнению генерала Баканина, изредка вмешивавшегося в монолог Грязнова) принципиально новую по своей сути программу поиска в Интернете. Их так по-разному сложившиеся за эти годы судьбы. И когда наконец Константин Дмитриевич передал Турецкому через стол пачку снимков, верхние из которых принадлежали фигурантам странного дела, Александр почти не удивился, что именно такими и представлял этих ребят, слушая Вячеслава Ивановича. Первые фотокарточки относились к далекому уже девяносто первому году…

На остальных перед ним оказались последовательно трое вполне взрослых мужчин, удивительно не похожих друг на друга, да и на самих себя пятнадцатилетней давности тоже… Наконец пошли и профессиональные снимки с места преступления…

— Как вы понимаете, — произнес генерал Баканин, устало наблюдавший за Турецким, — современных снимков Славского у меня нет.

Александр Борисович задумчиво кивнул и повернулся к Меркулову:

— Насколько понимаю, дело открыто в Центральном округе. Что успели сделать ребята с «земельки»?

— Фактически ничего, — вмешался Грязнов-старший, которого так называли, дабы отличить от имеющегося Грязнова-младшего, его племянника Дениса Андреевича, владельца едва ли не лучшего в Москве ЧОПа «Глория». Вячеслав Иванович дотянулся со своего места до стола Меркулова и подтолкнул к Турецкому тонкую папку: — Здесь все протоколы с места преступления и протоколы дознания соседей… Которые, как водится, ничего не видели, ничего не слышали…

— Алеша жил в старой «сталинке», — подал голос Баканин. — Стены там сработаны на совесть, а время было позднее. К тому же дом довольно специфический, проживают в основном отставники из тех, кто получал квартиры в семидесятых… В общем, старые люди, ведущие соответствующий образ жизни.

— Замкнутый, — кивнул Александр Борисович. — Это понятно… Теперь второе, Костя. Насколько я понял, объединять это дело с делом об исчезновении Белецкого никаких законных оснований пока нет?

— Правильно, нет… Тебе придется принять к производству два разных дела: о том, чтобы нам передали из округа все, что нужно, я позабочусь сам. Думаю, там только рады будут сбагрить в Генеральную явный «висяк».

— Ну, в этом можно не сомневаться, — невольно усмехнулся Турецкий. — Надеюсь, оперативно-следственную группу я могу сформировать по своему усмотрению? И, конечно, Слава, на тебя я рассчитываю!

Он красноречиво посмотрел на своего друга, ничуть не сомневаясь в том, что именно Грязнов-старший активно поспособствовал тому, чтобы трагедия, случившаяся с его бывшим коллегой, сделалась достоянием Генпрокуратуры в принципе и его, Саши, в частности.

— Не сомневайся! — серьезно кивнул Вячеслав Иванович. — Я тебе больше скажу: у меня Володя Яковлев сейчас занят делом, которое на контроле у самого Президента. Но если он будет тебе нужен, я и его с этого дела сниму!

— Будет, — кивнул Турецкий. — И он, и Галя Романова… Кстати, есть у тебя опера, свободно владеющие английским? Не исключено, что в Штаты все-таки придется отправляться, а я — сам видишь, пока что не вполне транспортабелен…

— Так у тебя же в Штатах, — немедленно вмешался Меркулов, — полно знакомых, чуть ли не приятелей!.. Ну, этот, как его… который еще, уйдя из полиции, открыл частное детективное агентство… Прям то, что надо!..

— Вижу, ты заранее о расходах беспокоишься. — Саша усмехнулся и покачал головой: — Ну и прижимист же ты стал, Костя… Ладно, насчет Вутервуда ты, пожалуй, прав. Но, дорогой Костя, не думаешь же ты, что Патрик станет работать на нас за красивые глаза и голливудскую улыбку? Если так, ты сильно заблуждаешься! А гонорары у него — о-го-го!..

И, увидев, как нахмурился Константин Дмитриевич, тут же поспешил успокоить шефа:

— Ладно, не кисни, что-нибудь придумаем… Помимо Патрика есть ведь и официальные каналы, хотя задействовать их в этой истории будет сложновато…

— Не нужно пока их задействовать, — подал голос генерал Баканин. — Подключайте вашего Патрика, я все оплачу… Все!

Саша смущенно посмотрел на Сергея Иосифовича, сообразив, что чересчур увлекся и начал обсуждать в присутствии Баканина, который и без того потрясен своим горем, то, что обсуждать при нем не следовало.

— Деньги у меня есть. — Генерал, казалось, не счел поведение Турецкого вопиющей бестактностью. — Пусть вас не волнует даже очень крупная сумма… Только выясните, сколько необходимо внести в качестве аванса, я переведу деньги тут же, по «Вестерн-юнион»… — Он протянул Турецкому визитку и с видимым усилием поднялся со своего места. — Если… То есть как только возникнут ко мне вопросы — по этим телефонам со мной можно связаться. Звоните в любое время суток.

Мужчины тоже поднялись, провожая Сергея Иосифовича. После того как дверь кабинета за генералом закрылась, некоторое время все молчали. Константин Дмитриевич сам поднял фрамугу окна, дабы выветрить дым: кондиционеров он не признавал, вычитав где-то, что это устройство крайне вредно для здоровья. Вернувшись за свой стол, он поглядел на задумчиво сидевших Турецкого и Грязнова:

— Ну, что приуныли-то, генералы? Или предстоящая работка не радует, Саня? Так благодари за нее на сей раз своего дружка Славу, его протекция. — Усмехнувшись, Константин Дмитриевич кивнул на Грязнова-старшего. — Как, кстати, себя чувствуешь?

— Нормально… А лишняя работа, Костя, даже ломовых лошадей не радует, хотя дело не в этом: просто думаю, кого из своих сыщиков брать в группу в качестве второго следака… Слав, у Баканина, похоже, сын-то был единственный?…

— То-то и оно, — с горечью отозвался Вячеслав Иванович. — Он, Сашка, на самом деле — железный мужик… Другой бы на его месте уже с инфарктом лежал после такого: совсем один остался на всем свете. Вот у меня хоть Дениска есть, я его, как собственного сына, люблю, да, собственно говоря, за сына и держу… А у Баканина — никого… Я бы эту сволочь, убившую Алешку!..

Грязнов увесисто рубанул ребром ладони по подлокотнику кресла, в котором сидел, и даже не поморщился.

— Ты Алексея хорошо знал? — сочувственно спросил Турецкий.

— Не так, конечно, как Сергея, зато с детства, — хмуро ответил Вячеслав Иванович. — Отличный был у него парень, уж ты мне поверь… Даже удивительно, что ввязался в эту историю с миллионами… Уверен, не его это инициатива была: либо их друга-бизнесмена, либо, что скорее всего, пропавшего Белецкого.

— Почему «скорее всего»?

— У Белецкого сестра-инвалид, совсем еще молодая. Больше десяти лет — лежачая, после автокатастрофы, говорят, ей может помочь операция, но очень дорогая и чуть ли не за рубежом… Ну а жили они более чем скромно: Белецкий после ранения в Чечне работу нашел с трудом. Кажется, простым работягой пахал…

Александр Борисович покачал головой:

— М-да-а-а… Вот она, жизнь… Талантливые мальчишки, спецшкола математическая… А один в бизнесмены подался, другой и вовсе… А Алексей чем занимался?

— Заместитель по социальным связям в каком-то микробанке, — с горечью усмехнулся Слава. — Судьба, говоришь?… Вот она, матушка-Россия, а уж что касается судьбы, так это производное от первого!

Они немного помолчали, не обращая ни малейшего внимания на недовольное выражение на лице

Меркулова: Константин Дмитриевич не любил, когда претензии к конкретным людям и обстоятельствам на глазах перерастали в те, что он считал политическими. Даже если отлично понимал, что его собеседники правы.

— Забирай документы, Саша, — прервал он друзей, — и, если вы не против, перемещайтесь в твой кабинет. У меня и так уже летучка на час вниз перенесена… Кстати, ты можешь сегодня не присутствовать.

— Вот уж спасибо так спасибо! — Александр Борисович произнес это довольно ядовито и, тут же поднявшись, кивнул Грязнову на дверь: — Пошли-ка, Слав, пока шеф не передумал и не усадил меня совещаться! Пойдем, покумекаем вместе, что да как…

Уже в Сашином кабинете по-прежнему хмурый Вячеслав Иванович поинтересовался:

— Ну что, решил, кого из своих возьмешь в качестве второго следователя?

— Решил. — Александр Борисович уселся за свой стол впервые за все послебольничное время, легко водрузив на него обе руки и даже не заметив этого. — Я понимаю, Слав, что Померанцев тебя периодически раздражает своим… э-э-э… темпераментом, но Поремский сейчас в командировке, а Перова по уши закопалась сразу в четырех делах, которые ведет. Так что…

То, что упомянутый Валерий Померанцев и впрямь периодически во время совместной работы выводил Грязнова из себя, было чистой правдой: этот молодой важняк являлся не самым дисциплинированным в смысле соблюдения субординации сотрудником Турецкого, а сам Александр Борисович, с точки зрения Вячеслава Ивановича, его в этом качестве периодически чуть ли не поощрял… Уж точно, разбаловал и распустил! Однако отрицать, что Валерий — спец высокого класса и при необходимости способен виртуозно выполнять не только свою часть работы, но и оперативную, было никак нельзя. А посему, поморщившись для порядка, Слава покладисто кивнул:

— Померанцев так Померанцев… Давай зови своего полуопера-полуважняка, что ли… А я пока с Яковлевым и с Галей свяжусь. На сколько их вызывать?

— А чего тянуть? Пускай, если свободны более-менее, прямо сейчас и едут… Кстати, твой Денис в городе?

— Думаешь, понадобится?

— Не исключаю, — кивнул Турецкий. — Видишь ли, поскольку Баканин вполне платежеспособен, возможно, и дешевле, и рациональнее отправить в Штаты Дениса: аглицкий он знает, на мой взгляд, только чуть хуже русского.

— Что ж, согласен. — Впервые за это утро Вячеслав Иванович улыбнулся — с гордостью за похвалу племяннику. — Может, тогда твоему Патрику и вовсе не будем звонить?

— Звонить ему мы будем обязательно и в любом случае, — не согласился Саша. — У Вутервуда связи, даже по американским меркам, фантастические. Ты хоть представляешь, сколько нам понадобится информации и какой именно?

— Вполне!

— Вижу, что не вполне, родительская гордость очи застит. Как думаешь, сведения о величине капитала Славского кому легче раздобыть, если это вообще возможно? Американцу со связями или приезжему русскому? А?… То-то и оно!..

Турецкий нажал клавишу своего селектора и, едва его секретарь Наташа отозвалась, попросил ее разыскать Померанцева, бродившего где-то в коридорах управления. После чего продолжил:

— Далее — сама семья Славских. Ну, не наруж-ку же за ними там устанавливать. А если устанавливать, то предварительно опять же собрав уйму сведений, в том числе и об образе жизни, о местах, в которых бывают, о возможных контактах в России…

— Все-все! Понял, не дурак, — обиженно прервал его Вячеслав Иванович.

Турецкий хотел возразить, что и не собирался называть своего старого друга столь неприглядно, но не успел. В дверь постучали, и, сразу же распахнувшись, она пропустила стремительно влетевшего Валерия Александровича Померанцева: высокого изящного брюнета с насмешливым, умным и ироничным лицом, весьма привлекательного, подвижного и, насколько знал Турецкий, большого любителя прекрасного пола, — именно последнее обстоятельство, видимо, и поспособствовало тому, что в свои тридцать «с хвостиком», плавно трансформирующимся в полноценный «хвост», Померанцев являлся почти хроническим холостяком.

— Здрас-сте, Сан Брисович, вызывали?… Здрас-сте, Вячеслав Иванович!

— Вызывал-вызывал… Проходи и садись, нечего вертеться посреди кабинета волчком!

Нарочито сердитый тон явно был избран Турецким на потребу Грязнова. Отлично понявший это Померанцев усмехнулся и притих.

На то, чтобы ввести Валерия в курс дела, у Александра Борисовича ушло почти двадцать минут. Реакция подчиненного его вполне удовлетворила, поскольку была точным повторением его собственной: искорка интереса, вначале едва мелькнувшая в глубине темных глаз Померанцева, в конце концов превратилась в настоящий костер:

— Ну и ну… — Валерий возбужденно покрутил головой. — В жизни ничего подобного не слышал! Неужели взрослые вполне люди могли отнестись всерьез к этим своим фактически детским играм?! Настолько, чтобы начать отстреливать претендентов?

— Да не егози ты! — все-таки не выдержал Вячеслав Иванович. — Вместо того чтобы суетиться и ахать, вникни: по штатовским законам эта, с твоей точки зрения, детская бумаженция есть вполне весомый юридический документ! Под которым стоит в том числе и подпись самого Славского…

— Ясен пень, он и организовал охоту за бывшими дружками! — снова встрял Померанцев. — А кто ж еще-то?

— А вот это нам и предстоит выяснить, — на сей раз Валерия прервал шеф. — Понимаю, соображать вот так, с налета, непросто, но все же мог бы: есть ведь еще и третий, пока что живой, слава богу, из друзей-россиян. Бизнесмен Виктор Александрович

Банников: его придется проверять от и до, включая все его связи, как рабочие, так и личные.

— А-а-а… Ну да, — кивнул Померанцев, — если весь доход от поисковой программы делится в равных долях, то после гибели этих двоих доля бизнесмена существенно увеличивается… Понял!

— Молодец! — ядовито заметил Грязнов. — Кстати, Банников после убийства Баканина настолько напуган, что даже на работу уже с неделю как перестал ездить, все дела свалил на своих замов. Охрану удвоил и сидит безвылазно на своей даче в Переделкине…

— Откуда дровишки? — поинтересовался Саша.

— От Сергея Иосифовича, — вздохнул Слава. — Ездил он к нему… Говорит, что тот горюет не меньше его самого, вроде бы даже бриться позабыл… Ну, не знаю. Проверять все равно придется все. И всех.

Мужчины помолчали.

— Александр Борисович, — уже гораздо спокойнее спросил Валерий, — а что будет с делом об исчезновении этого «чеченца»? Оно вроде как не по нашей части?

— Пока не по нашей, — согласился Турецкий. — И пока то да се, собственно говоря, для этого я тебя и вызвал…

Немного покопавшись в только что полученной от Меркулова папке с документами по делу об убийстве Баканина, Александр Борисович извлек оттуда простой листок, исписанный наполовину крупными буквами — Саша уже запомнил, это был почерк генерала Баканина.

— Вот тебе, Валера, что-то вроде справки, делом Романа Антоновича Белецкого занимаются в ОАО… Поезжай-ка ты в указанное здесь УВД, к следователю… Ага, Китаеву Илье Владимировичу, дело Белецкого пока что ведет он. Ознакомишься в неофициальном порядке, возможно, придется навестить его родных… Адрес тут тоже есть. Ну, что возможно — я имею в виду бумаженции, — отксеришь.

— Ехать прямо сейчас? — деловито поинтересовался Валерий.

— А чего ж тянуть-то? Только постарайся к четырем вернуться, я в шестнадцать ноль-ноль собираю всю группу на первое совещание. — И, поймав заинтересованно-вопросительный взгляд Померанцева, усмехнулся: — Хочешь знать, с кем придется работать на сей раз? Успокойся, останешься доволен, никаких представителей посторонних структур не предвидится!

— А опера?

— Яковлев и твоя любимая подруга Романова… Я ж говорил — останешься доволен!

5

Илья Владимирович Китаев, следователь УВД Северного административного округа Москвы, вздохнул и с самым что ни на есть обреченным видом посмотрел на своего коллегу из Генпрокуратуры.

— Так я и знал, — покачал он головой, — что со дня на день кто-нибудь из ваших объявится. Так и думал, что у нас, а не в окружной прокуратуре…

— Так ведь опера-то ваши работают, — усмехнулся Померанцев. — А откуда такое ясновидение?

— Откуда… Оттуда, что из МВД нам еще в самом начале звоночек был… Ну ладно, собственно говоря, это я так, использую возможность лишний раз пожаловаться на жизнь. На самом деле никаких оснований бояться проверок сверху у нас нет, работаем мы по делу Белецкого, как и положено, активно. Все оперативно-следственные действия…

— Илья Владимирович, — прервал следователя Валерий, — поверьте, что на самом деле ни о какой проверке речь не идет. Более того, думаю, со дня на день у вас дело Белецкого заберут. Просто, пока осуществляются известные вам формальности, сведения по исчезновению вашего фигуранта срочно понадобились Генпрокуратуре…

— Что, действительно заберут? — Взгляд Кита-ева смягчился. — Знаете, не стану скрывать, для нас это было бы облегчением, вы не представляете, насколько мы загружены!

— Мы — тоже, чего вы, видимо, не представляете, — сухо бросил Померанцев. — Так что, если можно, давайте к делу: меня интересует буквально все, что вы успели нарыть…

— Честно говоря, не то чтобы много: дело-то возбуждено было поначалу не у нас, документы по нему от шереметьевских поступили дней через семь-восемь после исчезновения Белецкого. Но кое-что есть.

Китаев, быстро перебрав бумаги, вытащил из папки несколько страниц и протянул их Померанцеву:

— Это протоколы дознания шереметьевских сотрудников: суть в том, что регистрации на рейс Роман Антонович Белецкий не проходил, то есть если он и выехал в аэропорт, то исчез по дороге. Как вы понимаете, зона поиска охватывает несколько десятков километров… При этом большая часть их — лесной массив по сторонам трассы, хотя кто сказал, что несчастье не произошло в пределах Окружной?… А главное — совершенно не ясно, каким именно образом и на чем Белецкий выехал в аэропорт… — Перед Валерием легло еще несколько извлеченных из папки страниц дела. — Вот здесь показания друга пропавшего без вести Белецкого — Виктора Александровича Банникова… Кстати, нашему оперативнику за этими показаниями пришлось отправляться к нему домой…

— Я в курсе, что Банников забаррикадировался, — усмехнулся Померанцев. — А вы в курсе, почему именно?

— А-а-а… Теперь понятно, какое именно дело у вас в Генеральной появилось и почему вы здесь. — Китаев наконец расслабился, очевидно, только тут поверив, что Валерий ничуть не лукавит относительно цели своего визита. — Что, неужели и правда кто-то подбирается к этому бизнесменишке, начав отстреливать его друзей?… Довольно необычный способ запугивания в наше время!

— Так что там с его показаниями? — Вопроса Ильи Владимировича Померанцев «не услышал».

Китаев усмехнулся и понимающе кивнул:

— Ну ладно… А с показаниями вот что. Господин Банников, по его словам, заказал своему экономному или там прижимистому другу на утро таксомотор, чтобы тот не опоздал на самолет. Утверждает, что был заинтересован в этом лично, поскольку тот намылился в Штаты по их какому-то общему делу. А вот — показания таксиста… Заказ действительно был, однако, явившись по указанному адресу, водитель обнаружил, что Белецкий успел уехать в аэропорт еще до него.

— С родственниками Белецкого успели пообщаться? — спросил Валерий.

— Сам лично ездил, — вздохнул Китаев. — Там настоящая беда… Сестра Белецкого, такая красавица и — инвалид… Вот, прочтите сами. Это — показания ее и соседки, которая за ней ухаживает.

В кабинете следователя, совсем недавно отремонтированном, все еще стоял жесткий и навязчивый запах краски. Холодный, но на удивление солнечный апрельский день за окнами УВД заливал помещение столь ярким светом, что у Валерия, вчитывающегося в протоколы дознания, слегка заломило глаза. И поэтому даже спустя долгое время после того, как следствие было завершено, воспоминание о жертвах и фигурантах дела ассоциировались у Валерия Александровича с этим неистребимым запахом и почти невозможным по яркости светом после серой и мрачной зимы.

А сестра Романа Антоновича Белецкого и впрямь оказалась красавицей. При взгляде на бледное до прозрачности лицо Марты, на боль, затаившуюся в больших темно-синих глазах, Померанцеву невольно пришло на память выражение «иконописные черты». И от этого обстановка маленькой квартирки, окружавшая девушку, выглядела, несмотря на опрятность, почти убогой, еще более бедной, чем на самом деле.

Наверное, не стоило удивляться тому мужеству, с которым держалась Марта: ведь столько лет, проведенные в постели, в полулежачем положении, уже сами по себе свидетельствовали о силе ее характера. И тем не менее Валерий, перекинувшийся с ней в самом начале визита несколькими словами, едва сдержался, чтобы не выразить своего восхищения Мартой вслух… С первых минут общения он понял, что с ней ему не нужно опасаться ни истерик, ни слез, неизбежных в таких случаях у близких человека, ставшего жертвой преступников. То, что Роман Белецкий не просто исчез, но почти наверняка убит, сомневаться, увы, практически не приходилось. И девушка понимала это ничуть не хуже Померанцева.

— Значит, вы из Генеральной прокуратуры, — негромко произнесла она, внимательно глянув на удостоверение Валерия. И, помолчав, добавила: — Хорошо, что вы пришли, потому что я и сама собиралась вам звонить.

Померанцев посмотрел на Марту вопросительно:

— У вас есть для этого какие-то особые причины?

— Да. Но правильнее сказать, что после… после Алешеньки они появились… Мне нужно кое-что вам отдать. Я больше не сомневаюсь, что все… Все происходит по одной и той же причине.

Валерий мимолетно отметил, что девушка старательно избегает таких слов, как «убийство» и «гибель», и острая жалость с новой силой сжала сердце успевшего повидать на своем коротком еще веку не одну трагедию следователя. Однако то, что сказала Марта, невольно сосредоточило его внимание на другом.

— Отдать? — Он автоматически пододвинул стул, который для него поставила в ногах кровати полная, с припухшими от слез глазами соседка Анна Васильевна, поближе к Марте.

— Да, — серьезно кивнула девушка. — Но вначале я кое-что скажу… То есть спрошу. Можно?

— Конечно, Марта Антоновна!

— Зовите меня просто по имени, хорошо? — Она едва заметно, слабо улыбнулась. — Я вот что хотела узнать: вы в курсе, зачем Рома полетел в Штаты?

— Да, Марта Ан… Да, Марта, я в курсе. К нам обратился отец Алексея Сергеевича Баканина, он и рассказал.

— Я знаю. Дядя Сережа был у нас вчера, говорил, что собирается к вам, но он называл другую фамилию следователя… Что-то такое… — Марта слегка порозовела, смутившись. — Связанное с Моцартом, вот!

Валерий не выдержал и усмехнулся:

— Вы имеете в виду моего шефа, Александра Борисовича Турецкого! Верно?

— Точно! — Марта окончательно смешалась. — Простите… Я просто думала, что он сам приедет, собиралась отдать ему.

— Видите ли, — мягко сказал Померанцев, — Александр Борисович действительно возглавляет оперативно-следственную группу, которая будет вести… уже, как видите, ведет расследование. Но в такую группу практически всегда, особенно если дело сложное, тем более, как в нашем случае, двойное, всегда входит еще один следователь по особо важным делам, а то и двое. Вот я и есть такой номер два!

— Понятно, — кивнула Марта. — Теперь понятно, я ведь в таких вещах совсем не разбираюсь, поэтому и спросила.

— Так что вы собирались нам передать? — напомнил Валерий.

— Сейчас…

Марта ловко подтянулась на руках и, как только оказалась в полусидячем положении, запустила правую руку под свою подушку и извлекла оттуда тоненькую голубую папку-«уголок» с одним-един-ственным листочком бумаги, явно вырванным из школьной тетрадки…

— Понимаете, — подняла девушка на следователя огромные, серьезные глаза, — мы с Ромоч-кой всегда во всем советуемся друг с другом. И в этот раз — тоже… Остальные ничего не знали — ни Алеша, ни Витя… То есть, если честно, Витя до сих пор думает, что их «соглашение» пропало вместе с… вместе с Ромой… — Голос Марты впервые за время их разговора слегка дрогнул. Тем не менее ей удалось почти сразу взять себя в руки и продолжить: — Витя был уверен, что мой брат последовал его совету и взял его с собой… Но мы подумали и решили, что делать этого не стоит. Рома просто сделал три копии документа… Это же документ, верно? В общем, сделал и заверил их у нотариуса…

Изумленный Валерий во все глаза взирал на «уголок», почти не веря такой удаче, и не нашел ничего лучшего, как переспросить:

— Три?

— Ну да, три. Вообще-то саму идею копий ему Витя и подсказал. Чтобы, значит, в руки Славику оригинал «соглашения» не отдавать. Но мы решили, что лучше везти с собой две копии, оригинал оставить здесь и спрятать… А третья копия — просто так, на всякий случай!

Померанцев осторожно взял из рук Марты папку и извлек из нее листочек — действительно из школьной тетради в клеточку, успевший слегка пожелтеть от времени и едва заметно пообтрепаться по уголкам. Текст, написанный полудетским, но крупным и твердым почерком, занимал ровно половину страницы:, и, едва пробежав его глазами, Валерий невольно покачал головой: только советские школьники и могли сочинить такое соглашение, удивительно напоминавшее пионерскую клятву.

«Мы, учащиеся Московской спецшколы №… (далее перечислялись имена всех четверых юных гениев), торжественно клянемся…»

Внизу, на второй половине страницы — подписи друзей, как и положено, рядом с каждой — расшифровка фамилии… Ну и ну! И впрямь документ, составленный по всем юридическим канонам.

Марта, казалось, поняла удивление Померанцева:

— Ребята, я очень хорошо это помню, переписывали все раз десять, наверное. В конце концов посоветовались с дядей Сережей, Лешиньгм отцом, он им помог. Правда, тогда к этому всерьез он не отнесся, считал, наверное, чем-то вроде игры. А насчет Славика, если он, конечно, очень сильно не изменился, я… я не верю… — Девушка немного помолчала и вздохнула: — Хотя кто знает? Столько лет прошло. Мог и измениться…

— Марта… — Валерий наконец взял себя в руки и заговорил: — Вы даже не представляете, насколько здорово, что это «соглашение» оказалось живо! Настоящий сюрприз, я думаю, для всех, кто имеет отношение к делу… Вы с Романом Антоновичем — молодцы, все сделали правильно! Но у меня к вам очень серьезная просьба.

— Слушаю вас. — Девушка сосредоточенно нахмурила брови.

— Ни одна душа, никто вообще, кроме нас, конечно, не должен знать, что оригинал документа никуда не пропал. Понимаете? Это действительно очень и очень серьезно. Вам придется, если ваша Анна Васильевна в курсе, и ее об этом предупредить. Скажите, что это — вопрос жизни и смерти.

— Она не в курсе, — покачала головой Марта. — Я даже дяде Сереже ничего не сказала.

— Умница! Никаких исключений: ни для Бака-нина, ни для Банникова — ни для кого!

— Я поняла. — Она внимательно посмотрела на Валерия: — Никто и ничего не узнает, даю вам слово.

— Я вам верю. И еще одно… Я что-то не вижу у вас телефона.

— А его и нет. Но Ромчик перед отъездом купил мне мобильный.

Марта снова нырнула рукой под подушку и достала явно бэушную «Мотороллу».

— Вот… Вам, наверное, нужен номер?

— Обязательно, — кивнул Померанцев. — Кроме того, запишете несколько, тоже мобильных, номеров, которые я вам сейчас дам. Один из них — мой… Насчет телефона я сказал в основном вот почему. Не исключено, что к вам могут наведаться какие-то малознакомые люди с вопросами, если и не о самом документе, то о его копии…

— Я должна буду вам тут же об этом сообщить? Кроме того, что говорить им, я тоже не вполне понимаю…

Валерий, замолкнувший на полуслове, пристально посмотрел на Марту и покачал головой. Потом, развернувшись в сторону кухни, куда исчезла соседка, тактично оставив их вдвоем, позвал:

— Анна Васильевна, можно вас на минуточку?

Соседка с крайне встревоженным выражением на лице возникла на пороге комнаты в ту же секунду и вопросительно уставилась на Померанцева. От Марты Валерий уже знал, что доверять этой женщине, подруге их покойной матери и вообще добрейшей душе, можно целиком и полностью.

— Скажите, пожалуйста, — мягко спросил он, — ваша квартира на этом же этаже?

— Напротив, — растерянно ответила женщина.

— С вами живет кто-нибудь?

— Кот у меня… Васька… — Ответ Анны Васильевны вызвал у Валерия улыбку. — А так… Сын с семьей давно в Питере, сама к ним ездию, а им некогда, занятые шибко…

— Значит, фактически вы живете одна, — кивнул Померанцев. — И, если я вас попрошу в интересах следствия временно перебраться в вашу квартиру вместе с Мартой, это возможно?

— Конечно! Если Мартуся согласится, хоть сейчас…

— А надо? — вмешалась Марта.

— Надо! — твердо произнес Валерий. — Марта Антоновна, судя по всему, мы имеем дело с человеком, который не остановится ни перед чем. Остается только удивляться, что до сих пор к вам сюда никто не наведался с… мягко говоря — с дурными намерениями…

Анна Васильевна при этих словах тихо ахнула и прикрыла рот рукой.

— А ведь вчерась… — начала она и тут же примолкла.

— Что? — живо среагировал Валерий.

— Пьяный-то тот, Мартуся, помнишь?… — Анна Васильевна округлившимися от страха глазами уставилась на девушку.

— Ну, не знаю… Возможно, действительно случайно ошибся дверью спьяну? — Марта растерянно повернулась к Померанцеву. — Вчера действительно к нам какой-то тип ломился, наверное, минут пять, пока я не крикнула тете Нюре, что уже звоню в милицию…

— Во сколько это было?

— Часов в десять, да, теть Нюр? Перепуганная Анна Васильевна только кивнула.

— Вот что, девушки, — Валерий поднялся со стула, — давайте-ка не будем терять времени и, пока я здесь и могу помочь со сборами и транспортировкой, перебазируемся. Да, ту копию, Марта, третью… Как я понимаю, она у вас… Оставьте ее, пожалуйста, здесь — там, где она в данный момент находится.

Марта бросила короткий взгляд в сторону узенького, как пенал, платяного шкафа с потускневшей от времени полировкой и молча кивнула.

Сборы заняли времени меньше, чем предполагал Валерий: гардероб девушки, практически все время проводившей в постели, соседка перенесла к себе за один прием. Лекарства были собраны в довольно увесистый пакет, за ними последовали книги, которых набралось на целую спортивную сумку. Наконец дело дошло и до самой Марты. И, недолго думая, Валерий осторожно вместе с одеялом подхватил ее на руки, отчего не ожидавшая такого жеста девушка ярко вспыхнула:

— Ой, что вы!

— Ерунда! — Валерий даже не задохнулся — настолько легким, почто невесомым оказалось ее тело. — Я мужик спортивный, для меня это плевое дело… Анна Васильевна, куда нам?

Они уже находились в соседней квартире, обстановка здесь была чуть подороже, чем у Белецких, однако назвать ее богатой даже самый невзыскательный гость затруднился бы…

— В маленькую комнату несите! — откликнулась хозяйка, успевшая застелить для Марты постель на узкой, но вполне удобной кушетке возле окна. Судя по недовольному виду громадного рыжего котяры, с брезгливым видом сидевшего на подоконнике, до сих пор это была его личная вотчина, которой он отныне лишился.

— А ну, брысь отсюда! — Анна Васильевна цыкнула на своего питомца, и, сердито мяукнув, тот спрыгнул на пол, после чего прошмыгнул мимо Померанцева с неожиданной для его величины скоростью.

Спустя несколько минут Марта, стараясь не смотреть на Валерия, уже лежала на кушетке, самостоятельно поправляя подушку.

— Может, тебе еще одну, твою принести? — забеспокоилась хозяйка.

— Нет, Анна Васильевна, — вмешался Валерий, — ничего оттуда не берите, договорились? А если кто-то у вас будет интересоваться, где Марта Антоновна, абсолютно всем говорите одно и то же: мол, в больнице, а какой — не знаете. Думаю, по нашим временам в безразличие к чужим бедам поверить легче, чем в участие. Можете добавлять, что у вас и своих, мол, проблем хватает.

Женщина вздохнула и покорно кивнула:

— Так и скажу… Значит, никому про то, что Мартуся у меня, знать не надо, верно?

— Верно. Никому, даже Сергею Иосифовичу — ни слова. — Померанцев повернулся к девушке: — Это и вас касается, Марта.

— Я уже поняла, — коротко ответила она. — Запишите мой телефон, кроме того, у тети Нюры телефон есть — я имею в виду, обычный.

Валерий посмотрел на часы и заторопился, поняв, что на совещание к Турецкому даже при самом удачном раскладе с транспортом он все-таки опаздывает. Почти как всегда…

6

Волновался Валерий насчет своего возможного опоздания совершенно напрасно: хотя все участники оперативно-следственной группы, включая Грязнова, успели собраться в кабинете Турецкого, сам Александр Борисович никак не мог завершить какой-то телефонный разговор. По лицам собравшихся Померанцев понял, что совещание еще не начиналось.

Наконец Турецкий с облегчением положил трубку и, оглядев по очереди всех присутствующих, улыбнулся.

— Ба-а-а, знакомые все лица!.. — удовлетворенно произнес он. И, обратившись уже более конкретно к Галочке Романовой, оперативнику Первого департамента МВД, и ее коллеге — тоже оперу, но старшему, Володе Яковлеву, поинтересовался: — Ну что, орлы и орлицы, Вячеслав Иванович, насколько понимаю, с делом вас успел ознакомить?

И Галочка, и Володя дружно, как по команде, кивнули. А Турецкий, прекрасно умевший читать по физиономиям своих сотрудников все оттенки владевших ими эмоций, переключился на Померанцева:

— Та-а-ак, Валерий Александрович, вижу, тебя распирает от какой-то, возможно, и впрямь сенсации, а?

Валерий невольно покраснел, однако вынужден был кивнуть. После чего поднялся и молча положил на стол шефа листочек с «соглашением», не сомневаясь, что Александр Борисович, все схватывающий на лету, моментально поймет, что именно раздобыл его подчиненный.

Он и понял, и задал всего один, вполне ожидаемый Померанцевым вопрос:

— Откуда?

Вот теперь можно было рассказывать все с деталями и подробностями, в полной уверенности, что никто тебя не перебьет и не упрекнет в излишке темперамента. Что Померанцев и сделал.

Наконец его рассказ был завершен, а одобрение от шефа тоже не заставило себя ждать:

— Молодец, что позаботился о девушке. — Турецкий посмотрел на своего следователя ласково. — Я тоже не сомневаюсь, что «гости» к Белецким пожалуют непременно. Ну а насчет того, что до сих пор было тихо, причина тут просматривается только одна, на мой взгляд, и весьма любопытная.

Четыре пары глаз уставились на Александра Борисовича с интересом.

— Похоже, друзья, — произнес он, выдержав небольшую паузу, — перед нами с очень большой долей вероятности не бандитское нападение по случайному стечению обстоятельств (эту версию ведь тоже в отношении жертв исключать нельзя), а действительно «заказ»… — И, поняв, что никто из присутствующих его мысль пока не ухватывает, пояснил: — То, что оригинала документа не оказалось при Белецком, само по себе просто обязано было подвигнуть заказчика на обыск в его квартире. Какие могут быть причины, по которым пока этого не произошло? Я вижу две: информация об отсутствии бумаги дошла до заказчика почему-то не сразу…

— В этом случае, — не утерпел и перебил шефа Валерий, — наиболее вероятный подозреваемый — Славский!

— Угу… Но не обязательно! Вторая причина: заказчик мог решить, что исполнитель обыскал Белецкого поверхностно, потребовал сделать это более тщательно, а исполнителю для этого понадобилось время! Если Белецкий убит, то труп его спрятан… Понимаете, о чем я?

— Да, — снова произнес Валерий. — Логично, если в вещах Романа Антоновича нужной бумаги нет, значит, она спрятана где-то на теле, а тело, в свою очередь, тоже спрятано… Для повторного обыска трупа необходимо не только повторить визит на место захоронения, но еще и… э-э-э… время на эксгумацию, затем вновь закапывать и маскировать, да еще проделать все это максимально осторожно, чтобы никто убийцу не засек на этом повторном визите.

— Во-во! — удовлетворенно кивнул Турецкий. — Если же учесть вчерашний визит «пьяницы» к Белецким, который наверняка был чем-то вроде разведки, похоже, и с этой задачей они успели справиться… Да, вовремя ты убрал девушку из квартиры, могли и опоздать!

— Вот что, Саня, — заговорил напряженно размышлявший о чем-то все это время Вячеслав Иванович, — все, что ты сейчас тут изложил, логично. Но из этого следует, что необходимо как можно быстрее устраивать на квартире Белецких засаду, а пока то да се… Понимаешь?

— Звони своему Денису, — кивнул Турецкий, — я как раз хотел тебя об этом попросить. Если возможно, сегодня после полуночи его ребята должны быть там, на месте… Валерий, предупреди об этом девушку. Марта, кажется?… А теперь давайте перейдем к плану следствия.

Оба оперативника и Померанцев невольно подтянулись и внимательно уставились на Турецкого.

— Никто не возражает по поводу основного посыла, я имею в виду, что в основе преступления лежит вот эта бумаженция? — Александр Борисович поднял над столом «соглашение». Никто не возражал. — Отлично, поскольку отец убитого Алексея Баканина обратился в Генпрокуратуру с просьбой расследовать именно этот вариант… Теперь — к версиям. У кого какие предложения?

— Я — по-прежнему за штатовский вариант! — отозвался Померанцев, а Галочка Романова тут же кивнула, соглашаясь с ним.

— Я — тоже, — произнесла она негромко. — Думаю, «замедленная» реакция заказчика на поиск документа связана с трудностями международной связи…

— Неужели? — Александр Борисович в своей слегка ироничной манере приподнял одну бровь. — Странно, что я таковых не заметил, когда пару часов назад звонил Патрику в Нью-Йорк… Единственной трудностью оказалось разбудить Вутер-вуда, а затем лишних пять минут ждать, когда же он закончит в этой связи ругаться…

Галочка тут же покраснела, а Слава Грязнов немедленно вмешался:

— Прекрати, Сань! Галя права: во-первых, твой Патрик — «свободный художник», застать его дома среди ночи проще, чем того же бизнесмена, частенько разъезжающего по всей стране и, возможно, миру… Во-вторых, звонить ему в это время, несмотря на ругань, удобно, у него профессия это предполагает! А Славский, между прочим, женат… Если заказчик он, то вряд ли станет такие вещи обсуждать при супруге! Кроме того…

— Все-все-все!.. — Турецкий изобразил на физиономии раскаяние. — Сдаюсь, я не прав, права капитан Романова… Володя, а ты чего молчишь?

Круглолицый, спокойный внешне Яковлев, всегда обманчиво медлительный и невозмутимый, едва заметно покачал головой:

— Жду, когда вы договорите, Александр Борисович… Насколько понимаю, рабочих версий будет минимум две?

— Вот! — Турецкий притворно нахмурился и обвел взглядом своих сотрудников. — Учитесь мудрости у Яковлева: сначала заполучить все возможные сведения и факты, затем их обдумать и только после этого составить собственное мнение! Скажу сразу, чем именно я озадачил Патрика: меня в первую очередь интересуют все нынешние связи Слав-ского с Россией — все контакты, как телефонные, так и физические. Имеются в виду возможные приглашения в Штаты Славским кого-нибудь из россиян. Это — раз! Во-вторых — состояние его счетов. Наконец, в-третьих, как говорится, дела семейные… Супруга, степень ее участия в делах мужа, чем занимается на данный момент Славский-стар-ший… Словом, все! Патрик начнет, как я и просил, с российских контактов, буде таковые имеются. Уверяет, что на это ему потребуется от силы день, после чего обещал мне отомстить и доложиться в точности, как я, посреди ихнего американского дня, который, как известно, у нас — глухая ночь!

Померанцев тут же фыркнул, за ним заулыбались остальные, даже особо хмурый в последнее время Вячеслав Иванович.

— Представляю, как твоя Ирина Генриховна будет рада! — подколол он друга.

— Зря иронизируешь, Ирина Генриховна будет именно рада! Забыл, как она рвется поучаствовать в нашем нелегком деле в качестве боевой подруги? Учти: я без иронии, она с прошлым делом не ошиблась в своих прогнозах ни разу! — В голосе Турецкого отчетливо слышалось нечто напоминающее гордость.

— Да помню я, помню, — буркнул Грязнов и пожал плечами. — Ума не приложу, что с ней такое случилось?… Обычно жены в таких ситуациях…

— Ладно, — прервал его Турецкий, сообразив, что вряд ли стоит рассуждать о своей личной жизни в присутствии оперативников и непосредственного подчиненного. Вон какие любознательные огоньки вспыхнули в глазах Померанцева! — Это мы отвлеклись совсем не по делу! — Он нахмурился и продолжил: — Итак, версия за номером два. Разумеется, речь пойдет о господине Банникове, на данный момент единственном живом из друзей, не считая Славского. Основания вам известны: в случае гибели остальных его доля резко увеличивается… На данный момент он у нас второй, и пока что последний, подозреваемый. Не исключено, что какие-то заинтересованные лица появятся после звонка Патрика, хотя это, конечно, вряд ли.

Грязнов одобрительно кивнул, остальные, наученные опытом Гали Романовой, предпочли никак не реагировать.

— Володя, — Турецкий повернулся к Яковлеву, — на тебе будут дела Банникова по его фирме. Все как обычно: выяснишь их состояние, пообщаешься с сотрудниками, разузнай, в какой степени фирма доходна или наоборот… Словом, не мне тебя учить.

Яковлев молча кивнул, быстро записывая в свой блокнот.

— Теперь ты, Галина Михайловна… Тебе придется нанести визит самому Виктору Александровичу…

— Вместе поедем, — поспешно встрял Померанцев.

— Ну а как же без тебя-то? — ухмыльнулся Турецкий. — Где ж ей без твоей помощи управиться со столь крутым мэном, к слову сказать, по мнению Сергея Иосифовича Баканина — ба-а-альшим женолюбом?…

Романова немедленно покраснела, отчего ее миловидное личико сделалось еще симпатичнее, зато Валерий ничуть не смутился:

— Александр Борисович, вы же знаете, насколько важны для любого следователя личные впечатления!

— А то! — Турецкий улыбнулся еще шире. — Да поезжай ты с Галочкой на здоровье, главное, не напугай Банникова еще больше, а то он и так, говорят, вовсю труса празднует. Протоколы дознания предыдущей беседы с ним я тебе передам, но, как ты сам понимаешь, откроют они нам мало что. Помимо грамматических ошибок того, кто их вел, ничего интересного. Запись разговора с Банниковым — тоже весьма паршивого качества… Не думаю, что она тебе вообще понадобится, сделаете свою. О чем пытать его, надеюсь, ясно?

— Конечно! — уверенно отозвался Валерий, а Галя просто кивнула.

— Ну-с, в таком случае будем считать, что старт по делу у нас состоялся! Ксерокопии необходимых документов возьмете в моей приемной у Наташи. Это пока все, работайте! — завершил Александр Борисович совещание почти что на официальной ноте.

Как всегда после оперативных совещаний по делам, которые они вели вместе, Слава Грязнов и

Турецкий остались вдвоем. И, тоже как почти всегда, Александр, подмигнув другу, извлек на свет бутылочку любимого обоими коньячка.

— А ты — ничего? — заботливо поинтересовался Грязнов, обнаруживший, что Саня орудует раненой рукой так же активно, как здоровой. — Я имею в виду… Тебе можно?…

— Славка, ты чего? — Турецкий удивленно воззрился на своего проверенного не только в работе, но и в застольях товарища. — Я ж не в желудок был ранен-то? С какой, спрашивается, стати нельзя?…

— А черт его знает, — добродушно отозвался тот. — Я в медицине ни хрена не понимаю! Ну, добро: коли можно, тогда — прозит!

Вячеслав Иванович поднял свою рюмашку, которую Турецкий успел наполнить, и с удовольствием управился с напитком одним махом. Последовавший его примеру Саня улыбнулся:

— Ну что, друг мой ситный, есть еще у нас порох в пороховницах?

— Само собой, есть! А чего это ты, Сань, такими, я бы сказал, стариковскими вопросами-то задаешься?

— Даже не знаю, что тебе сказать. — Александр Борисович неожиданно погрустнел и слегка ссутулился. И, поколебавшись, продолжил: — Смеяться не будешь?

— Не буду!

— Поверишь, Слав, отродясь никакими дурными предчувствиями не страдал! А в последнее время что-то неспокойно на душе… Вроде бы и никаких видимых причин нет — а неспокойно… Тревога какая-то, что ли… Знаешь какая?

— Какая? — Вячеслав Иванович серьезно вглядывался в лицо друга.

— Ну, как будто выпал такой ясный, солнечный, отличный во всех отношениях день, и потом, к вечеру, когда уже закат, немного жалеешь, что он кончился… Тьфу, не слушай ты меня! — оборвал вдруг себя Турецкий. — Видать, и правда старею, коли так рассопливился!..

— Ничего ты не рассопливился, это у тебя после ранения нервный стресс еще не прошел! — неожиданно выдал Грязнов, только что утверждавший, что в медицине ничего не понимает. Александр такой непоследовательности не выдержал и расхохотался:

— Ну ты даешь! И откуда что взял? Ладно, наплевали, забыли и выпили по второй!

— Давай, но на этом лично я и остановлюсь… Прозит!.. — Он решительно отодвинул от себя опустевшую рюмку и, с некоторым сожалением покосившись на почти полную бутылку, поднялся: — У меня сегодня еще совещание с сотрудниками по одному проклятому делу, которое на контроле у Президента… А Иришке от меня — низкий поклон! Умница она у тебя… Поверишь, такой дивной супруги, как у тебя, за все годы трудового стажа ни у кого не встречал! Ей-богу, кабы не наша дружба, непременно попытался бы ее у тебя отбить!

— Но-но! — Турецкий полушутя-полусерьезно погрозил Славе пальцем: — Смотри у меня, дошутишься… Я, знаешь ли, верю, что в каждой шутке есть доля правды!..

Предмет их обоюдной симпатии к тому моменту, как Александр Борисович (исключительно вовремя!) вернулся в стены родной квартиры, пребывал между тем не в самом лучшем расположении духа. Слегка побледневшее, к тому же отмеченное печатью уныния лицо супруги он отметил сразу же, едва очутившись дома и, соответственно, заглянув по привычке в ее вотчину — на кухню.

— Ирка, — провозгласил он с порога, — я тебе такую историю преинтереснейшую расскажу, что ты… Эй, что с тобой?

Ирина Генриховна жалобно поглядела на мужа:

— Здравствуй, дорогой… Сижу вот и гадаю, чем я могла так ужасно отравиться!

— Отравиться? — Саша озабоченно нахмурился. — И ты, сидючи тут одна, больная и бледная, разумеется, вызвать врача не догадалась? Иришка, ты — пещерный человек!..

— Я не пещерный, — капризно возразила она. — И дело вовсе не во мне, а в Нинке! Мне утром было плохо, рвало даже, но ты, я вижу, слава Богу, жив-здоров и даже сияешь, как новенькая копейка! А Нинка куда-то как сквозь землю провалилась: мобильный не берет и вообще недоступна! Не могла же я одна отравиться, если ем то же, что и вы…

Александр Борисович нахмурился и, вспомнив про свои смутные тревожные ощущения, почувствовал, как у него екнуло сердце:

— Как это — недоступна?! А подружкам ее ты звонила?

Ирина молча кивнула и внезапно всхлипнула:

— А вдруг ей стало плохо и… и она попала в больницу?

— Так… — Турецкий решительно уселся напротив жены, маявшейся своими подозрениями за пустым кухонным столом, и с некоторым усилием заставил себя рассуждать здраво: — Говоришь, тебе было плохо с утра?

— Ну…

— Я всегда говорил, что твоя дурацкая диета тебя до добра не доведет! Отравиться этой гадостью в виде размоченных в воде овсяных хлопьев и двумя листиками какого-нибудь салата ты, Иришка, именно в одиночестве и могла! Слава тебе, господи, что хоть Нинка пока что о фигуре не думает! А ужинали мы вчера все одним и тем же, я, как видишь, действительно жив-здоров и, к слову сказать, голоден, как дикий лев!..

— Ты думаешь… — Ирина Генриховна поглядела на мужа с надеждой. — Но тогда где Нинка? И как можно отравиться хлопьями?

— Отравиться хлопьями твоими как нечего делать! Мало ли что в них могло попасть? А что касается Нинки…

Продолжить он не успел: словно нарочно, именно в этот момент из прихожей и донесся щелчок замка, открываемого снаружи ключом. И Турецкий с удовольствием пронаблюдал, как в глазах его жены вспыхнула искорка облегчения, тут же сменившаяся вначале радостью, а вслед за этим со скоростью, близкой к световой, Ирина Генрихов-на сердито нахмурилась, живо вскочила со стула и к тому моменту, как Нина-Ника объявилась на пороге кухни, Сашина супруга уже находилась в состоянии полной боевой готовности.

— Мам, я есть хо… Ой, ты чего?…

Нина, в первый момент пребывавшая явно в замечательном настроении, широко распахнула в точности такие же, как у Ирины, ярко-голубые очи и замерла на пороге.

— Она еще спрашивает! — Ирина являла собой в эту секунду воплощенное негодование. — Ты где была целых два часа и почему у тебя выключен телефон?!

— Где? — Девочка замялась, но тут же нашлась, очевидно, твердо решив избежать ответа на вопрос. — Телефон у меня разрядился, я не виновата, там батарейка плохая! Если бы вы сразу купили мне новый аппарат, а не этот бэушный, она бы не разряжалась так быстро!

— Стоп! — Александру Борисовичу вдруг сделалось смешно. — Нинка, а ну-ка, кончай вилять хвостом, отвечай, где была! Тебя прежде всего, по-моему, об этом спросили?

Нина недовольно стрельнула в отца глазами, пожала плечиками и неохотно проронила:

— Ну, в кино была… Что — нельзя?

— Можно! — все еще нервно ответила Ирина. — Только предупреждать надо, ясно?

— Погоди, Ирина… — Турецкий сощурился и пристально уставился на дочь: — Лично я не против услышать, с кем ты была в кинотеатре?

— С кем?… С этой… Ну, с Верой…

— Да брось ты! — Ирина Генриховна внезапно успокоилась и, усмехнувшись, села обратно на стул. — Не умеешь врать, значит, и учиться не стоит… С Валерой, что ли, ходили?

Нина отвела глаза и, покраснев, неохотно кивнула. Потом, в точности как несколько секунд назад ее мама, сердито нахмурилась и, копируя ее недовольный тон, поинтересовалась:

— Меня сегодня кормить в этом доме собираются? И вообще, не понимаю: сейчас всего-то, наверное, семь часов, а вы тут панику поднимаете…

— Дело не во времени, а в том, что предупреждать надо! — Ирина Генриховна повернулась к мужу, все еще пристально и пока что молча разглядывавшему собственную дочь, словно впервые увиденную диковинку. — Шурик… Ты бы не мог сам вас обоих покормить? Ужин на плите… Мне, конечно, куда лучше, чем утром, но на еду я все еще смотрю с трудом…

— Конечно, Ириш, иди полежи… Ты хоть какое-нибудь лекарство пила?

— Три раза, — заверила его жена и с облегчением покинула кухню.

— А что случилось? — заинтересовалась Нина. — Мама что, заболела?

Мать на ее памяти всегда была вполне здоровой, а если и подхватывала какую-нибудь простуду или грипп, никогда не жаловалась.

— Немного отравилась, — пояснил Александр, поднимаясь и двигаясь в сторону плиты. — Ничего, к утру будет здорова… Мой руки — и за стол!

— Своей диетой, что ли, отравилась? — живо отреагировала Нина и тут же добавила, на этот раз с отцовскими интонациями: — Так я и знала, что рано или поздно эта гадость, которую мама жует по утрам, ее достанет!

По данному вопросу у отца с дочерью мнение совпадало целиком и полностью. Однако сбить Александра Борисовича Турецкого с мысли, коли уж она у него возникла, пока что еще никому не удавалось.

Дождавшись, когда Нина помоет руки и устроится за столом на своем любимом месте, Саша поставил перед ней тарелку, аккуратно выложил прибор и, убавив огонь под сковородкой, спокойно поинтересовался:

— Валера у нас — кто?…

Не ожидавшая нападения Нина, поперхнувшись неизвестно чем, закашлялась, глянула на отца округлившимися глазами, затем с надеждой бросила взгляд в сторону кухонной двери.

Александр Борисович ухмыльнулся и покачал головой:

— Твоя тактичная мама уже посапывает носиком в спальне, отходит, так сказать, от особенностей своей диеты… Я, как тебе известно, избытком деликатности не страдаю. А посему на случай, если ты не расслышала, повторяю свой вопрос: Валера у нас — кто?…

7

Для ночной засады Денис Грязнов, директор ЧОПа «Глория» и родной племянник Вячеслава Ивановича, прихватил двоих своих сотрудников: бывшего майора спецназа ГРУ Севу Голованова, отличавшегося талантом действовать в экстремальных ситуациях молниеносно и абсолютно бесшумно, и белокурого Колю Щербака — бывшего капитана спецназа, обладавшего помимо ловкости недюжинной силой.

В сущности, хватило бы и одного из них для столь незамысловатой, с точки зрения Дениса Андреевича, операции, как обыкновенная квартирная засада. Однако дядюшка настоятельно рекомендовал взять двоих. Не потому, что не доверял своему племяннику, а, как уверил Дениса по телефону, потому, что псевдограбителей могло быть двое. Грязнов-старший утверждал, что для такого предположения имеются основания, но какие именно, говорить по телефону не стал.

И никому из них — ни племяннику, ни дяде — и в голову не пришло, что на самом деле не только троих, а и одного сотрудника «Глории» для предполагаемой засады будет многовато…

На место Денис со своими ребятами прибыли в половине двенадцатого ночи. Нужный дом отыскался быстро, несмотря на то что он был точной копией окружавших его со всех сторон обшарпанных пятиэтажек, до сноса которых руки мэрии пока не дошли. Как и положено, на этой спальной окраине севера столицы давно стояла тишина и темнота: по нынешним временам граждане, имеющие несчастье проживать в подобных райончиках, предпочитали после одиннадцати вечера не прогуливаться даже по своим дворам. Даже в обществе своих четвероногих питомцев.

— Здесь что, и подростки вместе с курами спать укладываются? — удивленно поинтересовался вслух Щербак.

— Размечтался… — негромко возразил Денис и пояснил: — В следующем квартале имеются целых две дискотеки… Чем стены подъездов отирать, лучше уж под нынешнюю якобы музыку тусоваться… Я с участковым здешним созванивался днем, говорит, что эти два клубешника у них — самая большая головная боль… Ладно, пошли!

Как выяснилось, едва они вошли в подъезд, отнюдь не все подростки предпочитали дискотеку: прямо на первом этаже, возле почтовых ящиков, хихикала и обжималась парочка каких-то, как заметил минутой позже Сева, сопляков. При виде троих незнакомых дяденек парень с девчонкой на секунду притихли, Денис, глянувший на них искоса, уловил испуг в глазах мальчишки и тут же ускорил шаг. Не успев миновать даже второй лестничный пролет, он понял, что парочка возобновила свое общение: девчонка снова тихо хихикнула.

— Нет, ты подумай, — как раз тут и не выдержал Сева, отличавшийся пуританскими взглядами на жизнь, — мы в их возрасте в кино девушку и то стеснялись пригласить! А это соплячье…

— Погоди-ка… — остановил его Денис.

Все трое как раз достигли площадки, на которой находилась нужная им квартира. То, что дверь в нее слегка приоткрыта, Грязнов-младший заметил раньше других… Он повернулся к шедшему сзади Щербаку и едва заметно кивнул. Денис и его сотрудники давным-давно понимали друг друга без слов. В этом смысле опыт Севы был незаменим.

Николаю и Севе потребовалось несколько секунд, чтобы проверить всю лестничную площадку: четыре двери, выкрашенные одинаковой темно-рыжей краской, увы, лишенные «глазков». Глубокая тишина, если не считать возни парочки внизу.

Щербак, в свою очередь, кивнул Севе, быстрым движением извлек из-под расстегнутого полупальто пистолет и, прижавшись к стене справа от двери, дождался, когда Денис с Севой сделают то же самое с другой стороны. После чего аккуратно стволом своего верного «макарова» толкнул дверь, отчего она легко распахнулась настежь, едва слышно скрипнув. Все трое застыли в ожидании… Ничего не произошло.

Денис, выждав тридцать секунд, посмотрел на Щербака. Тот молча кивнул, и Грязнов-младший проскользнул в прихожую первым, за ним — Голованов, затем Николай… В квартире везде, кроме прихожей, горел свет. Но не это было главным: едва заглянув в комнату, Денис спрятал свой револьвер, который так же, как и Николай, и Сева, извлек за минуту до того, как все трое вошли в квартиру.

— Н-да-а-а… — пробормотал за его спиной Щербак, успевший побывать за полминуты на кухне и в ванной и теперь, слегка прищурившись, разглядывавший разгромленную комнату.

— В спальне то же самое, — сообщил Сева, обследовавший второе помещение. — Опоздали, стало быть…

— Коля, — хмуро бросил Денис, — запри входную дверь!

Достав из внутреннего кармана мобильный телефон, Грязнов-младший набрал номер дядюшки. Вячеслав Иванович отозвался сразу. Денис был более чем краток, его собеседник, судя по тому, как быстро завершился разговор, — тоже.

— Сева, — Денис повернулся к Голованову, все еще топтавшемуся на пороге спальни, — погляди-ка, шкаф бельевой, конечно, тоже выворочен?

— Ну! — подтвердил тот.

— Проверь там самым тщательным образом, нет ли среди выкинутого постельного белья бумажки, озаглавленной словом «Соглашение». Должна быть всего одна страница…

— Там вообще никаких бумаг нет, — ответил Сева. — Я тебе больше скажу: среди простыней на полу валяется купюра в сто долларов… Разве что ее считать за бумажку…

— Любопытно… — пробормотал Денис. — И все же посмотри еще раз, а я пока наведаюсь к Марте Антоновне…

Щербак присоединился к Голованову, а Денис, как и попросил его Вячеслав Иванович, вышел на лестничную площадку и нажал кнопку звонка квартиры напротив, отметив, что здесь, в отличие от двери Белецких, и замков целых три, и вообще дверь покрепче: неметаллическая, но явно укрепленная.

Грязнову-младшему пришлось еще три раза нажимать звонок, прежде чем за дверью квартиры Анны Васильевны послышался тихий шорох, а вслед за ним женский голос с опаской поинтересовался:

— Хто тут?…

— Анна Васильевна, — как можно громче и спокойнее отозвался Денис, — вам сегодня должен был звонить Валерий Александрович Померанцев, предупредить относительно нас… Я — Денис Андреевич Грязнов. Откройте, пожалуйста, нужно поговорить.

За дверью помолчали, затем женщина заговорила тоже громче, чем вначале:

— А откудова я знаю, что это вы, а не какие-нибудь бандюки?…

Денис вздохнул:

— Вы можете позвонить Померанцеву, он оставлял вам свой телефон… Скажите Марте Антоновне, чтобы она позвонила. Он перезвонит мне, потом вам и скажет, я это или не я…

Рядом с Грязновым-младшим образовался Щербак, бросивший на своего шефа восхищенный взгляд: надо же выдать такую сложную фразу и ни разу не запутаться!..

— Ты вниз? — тихо поинтересовался Денис.

— Ага… Может, эти два сопляка что-то или кого-то видели.

— Только не напугай их…

— А кто это там с вами-то? — поинтересовались из-за двери.

— Это, Анна Васильевна, мои сотрудники, в одиночку на такие операции не ходят даже профессионалы.

Очевидно, по каким-то непонятным причинам, связанным с сугубо женской логикой, именно последняя фраза убедила осторожную соседку. Все три замка щелкнули по очереди, и Денис наконец обрел счастье лицезреть Анну Васильевну. Вид у нее был самый что ни на есть суровый, но, глянув на распахнутую дверь квартиры напротив, она тут же испуганно ахнула и приоткрыла рот:

— Неужто кого поймали?!

— Тетя Нюра, кто там? — из глубины квартиры прозвучал встревоженный девичий голос.

— Свои, Марта Антоновна, — откликнулся немедленно Денис и протиснулся мимо Анны Васильевны в прихожую. — К сожалению, мы опоздали, кто-то успел побывать у ваших соседей до нас…

Последняя фраза предназначалась вновь хозяйке квартиры, ахнувшей вторично.

— Вы ничего не слышали? — Грязнов-младший, надо сказать, и не надеялся на положительный ответ, и не ошибся.

Анна Васильевна испуганно покачала головой:

— Я туда сразу после обеда заходила, еда в холодильнике еще была… Ой, батюшки, да что ж это такое делается, а?

— Могу я поговорить с Мартой Антоновной?

— Проходи, мил-человек, Мартуся там, в маленькой комнатке.

Соседка сделала попытку выдвинуться на лестничную площадку, но Денис остановил ее:

— Извините, но туда пока нельзя… Сейчас приедет опергруппа, в квартире могли остаться следы постороннего присутствия… Зато завтра с утра там придется прибраться.

Марта Белецкая, несмотря на тревогу, прозвучавшую в ее голосе, выглядела абсолютно спокойной. Дениса она выслушала молча, слегка поморщившись при известии, что в ее квартире незваный гость учинил разгром. Девушка подтвердила и то, что начиная с обеда Анна Васильевна никуда не выходила, и то, что никто их не беспокоил.

Она немного помолчала, после того как немногочисленные вопросы Дениса иссякли, а потом, горько усмехнувшись, совершенно неожиданно для него произнесла фразу, заставившую его растеряться:

— Кто ж это нас с Ромочкой так ненавидит? Ведь если соседям никто не звонил, не спрашивал ничего… Получается, нас с тетей Нюрой решили, ворвавшись в квартиру, просто-напросто убить?

— Возможно, — пробормотал Денис, — наведывались к другим соседям? С ними мы еще не беседовали…

— Нет, — уверенно возразила девушка. — В одной квартире живет тетя Настя, она у нас такая навязчивая, два раза сегодня пыталась прийти сюда, но тетя Нюра поговорила с ней в прихожей… Валерий Александрович предупредил: никто не должен знать, что я здесь. А вторая квартира только что продана, там пока никто не живет… Словом, мы бы знали, если б обо мне кто-то справлялся…

— Дело не в ненависти, — осторожно заметил Денис, которому на рассуждение Марты возразить было решительно нечего. — В этой истории, насколько я знаю, замешаны очень большие деньги…

И тут Марта удивила его во второй раз:

— Это для нас они большие… А для кого-нибудь по-настоящему богатого — не такая уж и крупная сумма… Для Вити Банникова, например, наверняка двести с чем-то там миллионов долларов — много. Он хоть и бизнесмен, фирма своя, но из наших… Вы не думайте, пусть я и не имею возможности участвовать активно в жизни, но за всем слежу: сейчас это возможно с помощью даже одного телевизора, правда? А еще и газеты есть, и подруга у меня часто бывает… Мы в школе вместе учились когда-то, давным-давно…

Марта помолчала и, нахмурившись, покачала головой:

— Вы, наверное, думаете, что и для Лени Славс-кого сумма, которую он обязан отдать ребятам, очень большая, и он мог… Я в это не верю! Ну не может быть, чтоб человек переменился до такой степени, даже если столько лет прошло… Я все время лежу и думаю, думаю… Леня всегда был самый мягкий из всех, самый… чувствительный, понимаете?… Я помню, однажды, он уже почти взрослый был, по-моему, в девятом ребята учились… В общем, прибегает к нам в слезах с каким-то облезлым щенком: мать его с ним из дома выгнала со скандалом, а Ленька его где-то на улице подобрал. Думал, может, мы возьмем?…

— И что? — вежливо поинтересовался Денис, решивший на всякий случай пересказать эту банально сентиментальную, на его взгляд, историю Турецкому: благо тот такие детали почему-то любит и ценит.

— Никому из остальных ребят взять этого щенка тоже не разрешили, но Леня, пока его не пристроил кому-то, не успокоился… В общем, я не верю, что он мог…

— Самое разумное, — подвел черту Денис, — верить в то, что следствие докопается до правды. Поверьте мне на слово, все основания для этого есть. Делом занимаются люди, которые на моей памяти — и это не один год, а гораздо больше — и не такие задачки разрешали!

Ответить Марта не успела, на пороге комнаты возник Щербак:

— Денис Андреевич, освободился? — поинтересовался он, и Денис понял, что разговор с парочкой оказался, как минимум, не совсем бесполезным. — Померанцев, кстати, уже в дороге, сам мне позвонил.

С разрешения Анны Васильевны парочку, действительно пребывавшую в не совсем подходящем, с точки зрения Дениса, возрасте для занятия, за которым их застали, пригласили к ней на кухню. Парню Сергею Гуляшову было пятнадцать лет, девчонке, Инне Кислицыной, и того меньше — четырнадцать. Оба учились в одной школе, но в разных классах. Гуляшов явно чувствовал себя «главным», настоящим мужиком, говорил в основном он, а его подружка только кивала, довольно глупо улыбаясь.

«И что за родители такие пошли? — вздохнул про себя Денис. — Час ночи, а этих, в сущности, пацанят никто не ищет, никто о них не беспокоится… И после этого мы еще чего-то от них требуем!»

Как выяснилось, в подъезде ни тот, ни другая не жили, они вообще жили в соседних домах. А на этот подъезд их выбор пал по простой причине — отсутствие кодового замка. Они, как выразился Гуляшов, заявились сюда, «чтобы поговорить», около десяти вечера.

— Тут в основном пенсии всякие живут, спать ложатся рано, — стараясь говорить басом, сообщил Сергей. — Ну мы и подумали, что никто не помешает! А тут сначала этот тип начал шастать, потом вот вы… А что случилось-то?

Он не выдержал и с любопытством покосился в сторону входной двери.

— Пока — ничего, просто попытались взломать квартиру, — ответил Денис.

— А-а-а… Это у нас тут бывает, мои предки еще в позапрошлом году железную дверь поставили.

— Так что за тип и что вы слышали?

— Слышать мы ничего не слышали, у него, наверное, ключ был от какого-нибудь наводчика! — продемонстрировал Гуляшов доскональное знание ситуаций ограбления, вероятно, почерпнутое с экрана телевизора.

— Почему вы решили, что «этот тип» — не обыкновенный жилец одной из квартир? — зашел Денис с другой стороны.

— Так говорю ж, тут одни пенсии живут! Ну а кто не пенсия, тех я знаю, мы с Инкой тут водились и выросли… И вообще, у нас таких тут нету, правда, Ин?

— Каких? — терпеливо поинтересовался Денис.

— Ну… таких… прикинутых.

— Как прикинутых?

— Я такое пальто в точности на Тверской видел, помнишь, Ин?

Девица хихикнула и кивнула.

— В витрине бутика, оно там кучу бабок стоило, черное… И шарф белый!

— Шарф на витрине или у типа? — Денис почувствовал, что его терпению предстоит немаленькое испытание.

— На витрине! У этого хмыря шарфа не было, зато рожа — в три дня не обхаркаешь! И зенки злые, как глянул на меня…

— Сорок пять тысяч! — неожиданно встряла девица.

— Что — «сорок пять тысяч»? — растерялся Денис.

— Пальто стоило… — Она снова хихикнула.

— Ясно… Ты хоть помнишь, какого цвета у него волосы или эти самые «зенки»? Рост хотя бы?

Вопрос он адресовал Гуляшову, и тот солидно кивнул:

— Ростом он не очень, пониже меня на полголовы, а у меня метр семьдесят девять. Волосы?… — Он напрягся, припоминая. — Ты, Ин, не помнишь?

Его подруга пожала плечами и глубоко задумалась.

— По-моему, черные… — Парень виновато глянул на Грязнова. — Лампочка в подъезде — сами видели — еле светит… По-моему, если и не черные, темные… Глаза — злые, кажется, тоже темные…

Ничего более существенного вынуть из парочки Денису не удалось. По словам ребят, «тип» после того, как глянул на них, шустро поднялся наверх и где-то там затих, где — они не обратили внимания, решив, что тот на ночь глядя заявился к кому-то в гости, возможно, чей-нибудь сын или взрослый внук пришел переночевать к родителям или к деду с бабкой… Однако спустя какое-то время, какое — никто из двоих сказать не мог, визитер про-шастал мимо них на выход и свалил. На парочку он на сей раз даже не взглянул.

— Ну хорошо, — вздохнул Денис. — Сколько он там пробыл, ответить вы не в состоянии… Возможно, вспомните, сколько времени прошло между его уходом и нашим появлением?

— Да немного… Мы с Инкой еще, когда вы наверх прошли, смеялись, что не везет нам сегодня, поговорить не дают, ходят один за другим…

Денис переглянулся с безмолвно присутствующим при разговоре Щербаком. У обоих мелькнула одна и та же мысль: возле дома они совершенно точно не видели ни единой души, ни одна машина никем не заводилась, даже в отдалении. Иначе запомнили бы обязательно, отметили и взяли на заметку просто так, на всякий случай. Из этого следовало, что незваный гость отбыл из квартиры Белецких несколько раньше, чем показалось ребятам. И успел благополучно унести ноги достаточно далеко от микрорайона, а не только от дома, не менее чем за пятнадцать — двадцать минут до их появления.

— Ладно, дальше с тобой следователь поговорит, — вздохнул Грязнов-младший, — он сейчас приедет… Ну неужели во внешности этого типа не было вообще ничего такого, что бы запомнилось? Я имею в виду что-нибудь, помимо злых зенок?

— Ну разве что усы? — наивно поглядел на Дениса Гуляшов.

— Усы?!

— Ну да… Усы вот точно черные, и такие, я еще подумал, густые, как в старом кино у этого… У Сталина — вот!..

Щербак не выдержал и фыркнул: оба они с Денисом понимали, что столь заметную деталь, как выдающиеся и в наше время совсем не модные усы, нельзя было считать приметой. Скорее всего — обыкновенный маскарад. Не исключено — и все остальное тоже сплошной грим. Марта Белецкая права: этот человек, отлично знавший, что в квартире находятся две беспомощные женщины, наверняка собирался убить обеих… Ни один киллер и даже просто дилетант в своем «натуральном» виде на дело не пойдет. А то, что в квартире побывал именно виденный парочкой человек, на данный момент тоже было вилами на воде писано.

Кто даст гарантию, что к Белецким не проникли еще днем? Неслыханная наглость? Верно, риск, что кто-то засечет незваного гостя, велик — с одной стороны. А с другой — вот ведь даже ушлому Турецкому и то не пришло в голову устроить засаду пораньше, возможно, прямо с утра… Ладно, в конце концов, это не его, Дениса, дело!

И едва Грязнов-младший дошел в своих рассуждениях до указанного места, как на пороге кухни возник слегка возбужденный, как всегда, со сверкающими глазами Валерий Померанцев.

— Здравствуйте! — Он быстренько окинул глазами крохотную кухню, а Денис моментально, с огромным облегчением в душе поднялся и, пожимая Валерию руку, не преминул заметить:

— Удивительно, как это некоторым удается круглые сутки находиться в рабочей форме. Такое чувство, что ты только что с утренней пробежки… Ребятки, — прежде чем уйти, повернулся он к притихшей парочке, — а вас мамы-папы не хватятся? Все же половина второго ночи!

— Не-а, — беспечно махнул рукой парень. — Они думают, мы на дискотеке, а оттуда мы раньше трех не возвращаемся!

— О времена, о нравы! — притворно вздохнул Померанцев и тут же, подмигнув Гуляшову, представился: — Следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России Валерий Александрович Померанцев… А вы, детки, чьих будете?…

И пока «детки», открыв рот, во все глаза пялились на Валерия, Денис вместе со Щербаком ловко выскользнули из кухоньки, покинув место действия. Уже на улице Грязнов-младший фыркнул:

— Интересно, сообразит эта парочка, что обычными ограблениями квартир Генпрокуратура не занимается? Если да — придется Валере выкручиваться. Так ему, хвастуну и пижону, и надо!..

8

— Класс! Ой, Шурик, ну просто класс!.. Такого расследования у тебя уже лет сто не было… Здорово!

Саша ласково посмотрел на жену и не сдержался — фыркнул. Ирина в этот момент, во-первых, ужасно походила на свою собственную дочь Нину, во-вторых — просто на восторженного подростка, заполучившего в качестве подарка нечто давно желаемое.

— Ты, Иришка, даешь! — с притворным осуждением покачал он головой. — В этой истории даже не один, а почти со стопроцентной гарантией два трупа, а ты вся в эйфории. Не совестно?

— Господи, я же вовсе не трупы имею в виду. — Ирина Генриховна слегка порозовела и огорченно посмотрела на мужа: — Я имею в виду психологическую сторону расследования! Ну и вредный же ты мужик, Турецкий! Ведь и сам все понимаешь…

Ирина с обиженным видом уткнулась в тарелку, а Саша окончательно развеселился: удивительный все-таки человек его жена! Такое парадоксальное сочетание почти детской наивности и абсолютно женской «взрослости» ему никогда и ни в ком, кроме нее, не встречалось. Он с удовлетворением бросил взгляд на завтрак, который с надутым видом поглощала его жена: слава богу, с сырыми хлопьями и бледной тепличной зеленью покончено. Перед Ириной Генриховной стояла тарелка пусть и овсяной, но по-настоящему сваренной каши и лежал крошечный бутерброд с сыром.

— Ладно, Солнышко, не сердись, я же пошутил… Зато я отлично помню, что через две недели у нас с тобой дата — почти круглая, и намерен преподнести тебе настоящий сюрприз!

— Да? — Ирина подняла глаза и задумчиво посмотрела на мужа: — Не исключено, дорогой, что и я для тебя приготовлю что-то вроде сюрприза… Я, кстати, не сержусь… И не переживай, пожалуйста, из-за того, что Денискина засада провалилась: вот увидишь, когда показания всех ваших фигурантов будут собраны, а я их проанализирую… Я ведь увижу их, да?… Ну вот тогда и ты увидишь, что такое психоанализ, когда он настоящий!

— Я и не сомневаюсь, — тепло произнес Саша, поднимаясь из-за стола, — что так все и будет. А насчет засады я и сам не слишком огорчился, при данном раскладе организовать ее быстрее мы просто физически не могли. Вот Славка Грязнов — тот и правда расстроился.

— Я это поняла по его звонку, — усмехнулась Ирина. — До сих пор он нам в четыре утра, по-моему, ни разу не звонил!

— Ладно, не злись на него, он больше не будет. Ты ж на Патрика не рассердилась? А он вообще в половине третьего звонил!..

— Патрик — совсем другое дело! — строго произнесла Ирина Генриховна. — Он в противоположном временном поясе живет, к тому же ты сам говорил — сведения, которые он раздобыл, важные…

— Часть из них и вовсе срочные… Я тебе не успел сказать: Славский, узнав, что Роман Белецкий исчез и, скорее всего, убит, завтра впервые за эти пятнадцать лет вылетает в Москву!

— Да ты что?! — Глаза его жены вновь вспыхнули целым снопом синих искр. — Ой, Шурик, чует мое сердце — эта девочка несчастная, Марта, права: если бы Славский был убийцей… ну, заказчиком… он бы ни за что сюда не полетел!

— А может, он просто такой хитрый? — прищурился Турецкий. — Может, как раз в расчете на такое вот рассуждение и решил посетить родину, дабы отмазаться от возможных подозрений?

— Ну, не знаю… — Ирина пожала плечами и задумалась.

— Во-во… Я тоже не знаю. — Саша посерьезнел и вздохнул: — Ладно, Солнышко, мне и правда пора.

— А что еще важного сказал твой Патрик?

— А-а-а… Ну да, действительно… Оказывается, уж не знаю, как ему это удалось столь быстро выяснить, по крайней мере один интересный московский контакт у Славского имеется! Двоюродная сестрица, которой все эти годы от братца шли ежемесячные переводы на весьма крупную сумму денег… И сумма, и адрес дамы, и ее имя-отчество ждут меня на рабочем месте в виде факса, который Патрик наверняка давно отправил… Все, Ирка, я побежал!

— Просто не знаю, не помру ли я от любопытства до вечера? — вздохнула Ирина Генриховна и тоже поднялась из-за стола.

— Я тебе скажу, как не помереть: сейчас ты позвонишь в свой институт, отменишь сегодняшние занятия и уляжешься спать! У меня, сама знаешь, такие беспокойные ночки, как сегодня, почти привычка, а у тебя вон синяки под глазами. Ты поняла меня? Спать!

Жена явно собралась ему возразить, но, слегка поколебавшись, передумала и кивнула:

— Честно говоря, я и сама собиралась выспаться. Вот только что на работе наврать, не знаю.

— Тебе и врать не надо! Кто у нас вчера со своей диетой допрыгался?

— Я! — весело ответствовала Ирина. — Шурик, ты — гений, я уже и забыть успела. Все! Объявляю сегодняшний день Днем Спящей Царевны! А тебя — Принцем, обязанным разбудить меня классическим способом!

И, вполне удовлетворенные друг другом, они наконец расстались.

Особняк, выстроенный около трех лет назад Виктором Банниковым, располагался на самом деле не в Переделкине, а в Новопеределкине, которое законные и, можно сказать, коренные жители писательского дачного поселка презирали всей душой и считали, что данное новообразование не имеет к ним никакого отношения.

Валерий Померанцев ожидал увидеть здесь то, что уже не раз наблюдал в подобных элитных местах для богачей: дом Банникова он заранее нарисовал себе как очередную уменьшенную копию замка средневековых рыцарей за не менее чем трехметровым забором из бетонных плит, снабженным колючей проволокой и видеокамерами. Ничего подобного он на самом деле, отыскав нужный адрес, не увидел.

Забор, разумеется, был, и довольно глухой и высокий — не менее чем метра два с половиной. Однако никакого железобетона не наблюдалось: просто крепкие, плотно пригнанные одна к другой доски, из них же сработаны и обычные ворота а-ля русс — с затейливым резным верхом, выступающим над забором, и узенькой подворотней. Рядом — небольшая дверца с кнопкой и неизбежным встроенным микрофоном. Сам дом Померанцев увидел, только войдя на территорию особняка, после того как переговоры с невидимым глазу охранником были завершены и узкая, тоже плотная дверь, щелкнув каким-то внутренним механизмом, открылась.

Охранников, кстати сказать, встретивших Валерия Александровича, было двое. Ступив на вымощенную обыкновенным красным кирпичом дорожку, Померанцев и увидел особнячок — в глубине участка, за голыми кустами и деревьями, обступавшими ведущую к нему пешеходную тропу. Рядом с тропой от ворот шла не слишком широкая подъездная дорога, уходившая куда-то за дом. Собственно говоря, жилище Банникова здорово напоминало Валерию сильно увеличенную в размерах избу Бабы Яги. Правда, вместо куриных ножек особняк, сработанный из дерева, подпирал бетонированный, выкрашенный зеленой масляной краской фундамент. Этаж — всего один, зато наверху, под острой двускатной крышей, имелась мансарда… Что ж, у каждого свой вкус и свои потребности.

Померанцев знал, что Банников холост, а бессемейному человеку краснокаменные дворцы с башенками и десятками комнат вроде бы действительно ни к чему…

Один из охранников между тем закончил изучать его удостоверение и, вежливо отступив в сторону, сделал джентльменский жест рукой, пропуская Валерия:

— Прошу… Виктор Александрович вас ждет.

Банников, судя по тому, что встретил следователя на пороге небольшого, но уютного холла, действительно ждал. Пока шел неизбежный обмен именами-отчествами, Померанцев успел оглядеться.

Изнутри особнячок тоже оказался отделанным исключительно деревом, только маленький камин — традиционный атрибут загородных домов — в качестве исключения и, очевидно, в целях противопожарных со всех сторон был отделан темно-красным мрамором или очень удачной его имитацией. В камине весело плясало потрескивающее пламя, в воздухе витал запах сосны. Если добавить к этому мягкую мебель из белой кожи, перемежающуюся с вправленными прямо в стены зеркалами, горевшие повсюду бра из хрусталя и тоже зажженную, несмотря на утренний час, люстру, обстановка холла удивительным образом диссонировала с обликом хозяина особняка.

Опустившись в предложенное ему кресло напротив Банникова, усевшегося за небольшой квадратный столик, уставленный бутылками и бокалами, Валерий пристально посмотрел на своего визави: осунувшееся и в самом деле по меньшей мере два дня не бритое лицо, небольшие темные глаза с покрасневшими, явно от излишних возлияний, белками, слегка засаленная и уже начавшая редеть шевелюра… Да, красавцем Виктора Александровича, облаченного к тому же в обычный купальный халат поверх пижамы, по крайней мере в данный момент, назвать было затруднительно… Словно подслушав его мысли, Банников нервно дернул плечом:

— Прошу простить меня за этот вид… Я… Я в шоке… Не могу поверить, что Алешку… И наверняка Ромку… И следующим уж определенно стану я!..

На последней фразе в голосе бизнесмена прорвались истеричные нотки, и Валерий невольно поморщился:

— Ну почему вы так решили? Осторожность, разумеется, соблюдать необходимо, что вы, судя по всему, и делаете. Тем не менее паниковать точно не стоит.

— Вам хорошо говорить! — почти взвизгнул Банников. — Это же не на вас с друзьями открыта охота, а… О господи! Простите меня, пожалуйста… — Его голос резко упал и последние слова он почти прошептал. — Я просто за эти дни едва не сошел с ума…

— Я вас понимаю, Виктор Александрович, — как можно мягче сказал Валерий. — Но все же попытайтесь успокоиться, у нас с вами впереди довольно длительный и серьезный разговор. Сейчас подъедет мой оперативник, капитан Романова…

— Романова? — Банников встрепенулся. — Женщина?… А я в таком виде! Какой кошмар… Вы позволите мне хотя бы переодеться?

Ответить Валерий не успел — у хозяина зазвонил лежавший рядом с ним на столе мобильник. Включив связь и послушав несколько секунд, он снова охнул:

— Это ваша… оперативница, в самом деле!..

— Идите приводите себя в порядок, — усмехнулся Померанцев. — Мы найдем, чем заняться. Кстати, у вас тут розетка близко? Мне необходимо вести аудиозапись нашей беседы, боюсь, батарейки быстро сядут.

— Конечно-конечно! — Виктор Александрович суетливо вскочил, косясь одновременно на входную дверь. — Чуть подвиньте столик к окну, под подоконником — розетка, и, кажется, даже удлинитель имеется…

Он поспешно двинулся к ближайшему из встроенных в стену зеркал, и Померанцев только теперь сообразил, что на самом деле это не только зеркало, но и закамуфлированная таким образом дверь — всего зеркальных дверей в холле насчитывалось четыре. Спустя секунду Банникова уже не было.

«Странно. — Валерий пожал плечами. — Несмотря на свои страдания, на женское присутствие реагирует просто панически… Кажется, и отец Ба-канина говорил, что этот бизнесмен — большой бабник. Похоже, так оно и есть! Поскольку в том, что переживает он искренне, сомневаться не приходится».

— Привет, Галочка! — Валерий и сам вскочил навстречу входившей в этот момент в холл Романовой с грацией записного женолюба. И, отметив это, едва не рассмеялся над собой.

— Приветик… Ты чего такой веселый? — Охранник, доставивший Галю в особняк, успел исчезнуть, и девушка с любопытством огляделась в холле. — А где хозяин?

— Помчался наводить марафет, едва услышал, что ты — дама… Как тебе тут?

В ответ на «даму» Романова фыркнула и кивнула:

— Уютно… Только пол почему-то голый, обычно всякие ковры или шкуры медвежьи имеются, а тут…

— Что ты хочешь — хозяин холостяк, а шкуры и ковры — изобретение женского ума!

— Почему ты так думаешь? — удивилась Галя.

— Ну вот я же не заметил их отсутствия, а ты — сразу, как вошла!

Тех пятнадцати минут, которые отсутствовал Банников, Валерию с Галиной вполне хватило, чтобы приготовиться к разговору с ним, а самому Виктору Александровичу — чтобы принять более-менее человеческий вид: за короткое время ему удалось побриться, даже не порезавшись, и переодеться в свежую голубую рубашку и серый костюм. Конечно, следы бессонных ночей, сдобренных алкоголем, никуда не делись, однако выглядел он теперь куда лучше, чем на момент знакомства с Померанцевым, сумев при виде хорошенькой Галочки даже изобразить улыбку. Правда, получилась она у него вымученной.

Галантно поцеловав Романовой руку, отчего та немедленно смутилась, Банников, тяжко вздохнув, придвинул к столику с бутылками, потеснив которые Валерий пристроил диктофон, третье кресло. После чего направился к входным дверям и, выглянув в предварявшую холл небольшую прихожую, что-то сказал. Почти сразу появилась молодая и удивительно хорошенькая блондиночка с подносом в руках и в столь короткой юбчонке, что ее можно было и вовсе считать набедренной повязкой. Девушка мило улыбнулась, кивнув гостям, и с небывалой ловкостью и скоростью освободила столик от алкогольной тары, после чего исчезла.

— Извините меня, — возвращаясь в кресло, вздохнул Банников. — Я сегодня паршивый хозяин… Конечно, надо было освободить стол сразу…

— Лучше поздно, чем никогда. — Валерий заставил себя улыбнуться как можно приветливее. — Ну что, приступим?

— Я весь ваш, — произнес Виктор Александрович, с явным интересом глядя при этом на Галочку. Но капитан Романова на сей раз осталась невозмутимой. Спокойно поправив диктофон, она наклонилась над страницами протокола и взяла лежавшую рядом с ними ручку.

— Неужели вас все еще заставляют заниматься этой писаниной? — удивился Банников. — Это в наш-то компьютерный век?

— Просто мы предпочитаем дублировать аудиозапись, — бросил Померанцев. — На всякий случай… Мало ли что! Но давайте к делу. Прежде всего, Виктор Александрович, мы хотели бы услышать, когда вы в последний раз до гибели Алексея Сергеевича Баканина и при каких обстоятельствах общались с ним. То же касается и Белецкого, пропавшего без вести. Можете начать с любого из них, как вам будет удобнее.

Банников прерывисто вздохнул, потом резким жестом потер обеими ладонями лицо. Отняв от него руки он, прежде чем заговорить, некоторое время смотрел прямо перед собой, видимо, размышляя о чем-то своем: взгляд у бизнесмена был отсутствующий.

— Знаете, — заговорил он наконец, — в последние годы, до всей этой истории, мы виделись куда реже, чем хотелось бы, особенно с Ромой… Как же я теперь об этом жалею!.. — Он снова помолчал, прежде чем продолжить. — Да, жалею… Правда, с Алешей я общался чаще, но в основном по телефону. Знаете, как это бывает? Проклятая текучка съедает все время, день кончается, не успев толком начаться. Сколько я не виделся с Ромой, даже сказать не могу. Но накануне его отъезда я пригласил ребят в ресторан, что-то вроде прощального вечера на удачу… — Банников горько усмехнулся, но рассказ свой не прервал: — Когда мы с Белецким за месяц до этого встретились после большого перерыва и уже по этому нашему делу, я был просто потрясен тем, насколько он изменился!

— Что вы имеете в виду? — уточнила Галя.

— Роман, в сущности, из интеллигентной семьи: его покойные родители были врачами, отец еще и известным специалистом в области пульманологии… За эти годы Рома здорово… Как бы это сказать? Опростился, что ли… Когда-то у них была квартира в центре, они ее продали сразу после гибели отца с матерью, деньги даже толком не успели потратить, как грянул черный август — и все… Кто бы мог подумать, что Ромка станет простым работягой? Никто! Ему, вы, вероятно, в курсе, деньги нужны были больше всех нас! Его сестра…

— Да, мы в курсе, — прервал Банникова Валерий. — Вы остановились на ресторане…

— Да… Вообще-то ресторан был глупостью: Роман чувствовал себя там не в своей тарелке. Он давно отвык от нормальной жизни, видимо, экономил на каждой мелочи: даже в Шереметьево собирался отправляться на «леваке», полагая, что это дешевле.

— Он сам так сказал?

— Ну да! Я попытался его переубедить, но вот упрямцем он как был, так и остался. Поэтому я и заказал ему такси, но, как вам, вероятно, известно, таксист опоздал. Судя по всему, Роман, как и собирался, поймал машину… С Алешей я тоже в последний раз виделся в тот вечер. Конечно, если иметь в виду общение в широком смысле, то мы перезванивались с ним весь следующий день, прямо с утра. О том, что в Штаты Роман не прилетел, я узнал как раз от Алексея. И в течение дня мы опять звонили друг другу, — точно не скажу, сколько раз, просто не помню… А на следующее утро я позвонил ему сам, трубку взял уже дядя Сережа… Ну, остальное понятно… Извините, но мне тяжело вдаваться в детали…

— Виктор Александрович, позвольте вернуться к сути того, что заставило вас, всех троих, развить бурную деятельность, — произнес Померанцев.

— Вы имеете в виду «Розочку»? — Банников слабо улыбнулся. — А что вы хотите знать?

— Насколько понимаю, эта разработка — по преимуществу идея Баканина, верно?

Банников нахмурился и мрачно глянул на Валерия:

— Вовсе нет! Мы, все четверо, участвовали в «Розочке» в равной степени, уж вы мне поверьте!.. Конечно, идея ее действительно мелькнула у Леши. Но без нас она бы как пришла, так и ушла… Вы и сами видите: то, чем я занимаюсь сегодня, весьма далеко от науки и вообще от моей основной профессии… Торговать электроникой — далеко не то же самое, что разрабатывать принципиально новые программы!.. Такое озарение, как тогда Лешку, настигает человека не более одного раза в жизни…

Он замолчал, словно оборвав самого себя на полуслове.

— И все-таки, — продолжал настаивать Померанцев, — как мне кажется, авторских прав на «ROZA» у него куда больше, чем у остальных! Кстати, и по закону тоже, в том числе и американскому…

Виктор Александрович неожиданно усмехнулся:

— Хотите, я расскажу вам одну историю? Между прочим, говорят, вполне правдивую… Не думаю, что это легенда…

Померанцев посмотрел на него вопросительно.

— Так вот история… Имя Билла Гейтса с его «WINDOWS» вам, конечно, хорошо известно…

— Кому ж оно не известно? — Померанцев тоже усмехнулся.

— Вот-вот… Кстати, как специалист замечу, что это далеко не лучшая из существующих программ, во всяком случае, по надежности. Зато именно благодаря ей компы стали доступны всем, включая домохозяек… Так вот: автор идеи «окон» вовсе не Билл Гейтс! А знаете кто?… Никогда не догадаетесь! Русский пьяница-матрос, с которым судьба свела Гейтса совсем ненадолго на каком-то корабле: нынешний самый богатый в мире человек в то время был чуть посостоятельнее церковной мыши…

Не только Валерий, но и Галя, забыв про протокол, который до сих пор заполняла своим убористым почерком, не поднимая головы, с интересом уставилась на Банникова.

— В общем, — Виктор Александрович говорил теперь намного оживленнее, — матросик наш по пьяни ознакомил Гейтса со своей идеей, казавшейся тогда бредом сумасшедшего. Правда, как выяснилось, не всем: заурядный программист Билли ее, как видите, оценил, а результат его дальновидности известен всем… А теперь представьте на минуточку, что этого не произошло, что идея так и осталась при своем авторе. Матросик наш, как это и водится у россиян, наверняка давным-давно спился и о знаменательной встрече он рассказывает в тысячный раз своим собутыльникам. Вероятно, горько сетуя… Беда в том, что делает он это совершенно зря: сам-то он для реализации своей идеи — готов держать пари — и пальцем бы не шевельнул! Не та страна, не те условия, не тот человек… И вообще, русская мечта сильно отличается от знаменитой американской!

— И чем же? — поинтересовалась негромко Галя.

— Тем, что располагается не в сфере материальных благ, а, я бы сказал, в сугубо философской, то бишь в сфере трепологии… Самый блестящий пример — художественный: Манилов… Мы все маниловы, и я в том числе никакое не исключение. Для нас главное — планы и собеседник, который их выслушает и одобрит, а еще лучше — восхитится. Все! Мы — счастливы, поскольку ничего большего нам и не надо. Это что касается материальной стороны… Ну, если жизнь заставит с помощью банального приема под названием «мордой об стол». Но и тогда не за осуществление безумной идеи возьмемся, а за то, что проще, доступнее, ближе лежит… И опять — вот он я — ваш покорный слуга… Нет, господа, никаких преимущественных авторских прав на НАШУ «Розочку» ни у кого нет — сами видите… Я ответил на ваш вопрос?

— Более чем, — задумчиво произнес Валерий, внимательно разглядывая Банникова, который, завершив свой бурный, особенно на фоне предыдущего его поведения, монолог, вновь сник, смялся, словно шарик, из которого выпустили воздух.

Покидая Новопеределкино спустя два часа в тесной Галочкиной машине, Померанцев вновь и вновь возвращался к этому моменту их разговора. Он и сам не понимал, что именно его зацепило: обида за русский народ? Но ведь, по сути, Банников был прав… Или нет?

— О чем задумался, детина? — усмехнулась Галя, искоса наблюдавшая за ним.

— В сущности ни о чем… Как тебе наш фигурант?

— Поживем — увидим, — непонятно ответила Романова, сворачивая на трассу.

9

В то самое утро, когда Валерий Померанцев и Галя Романова посетили особняк Банникова, старший оперуполномоченный Первого департамента МВД Володя Яковлев счел себя полностью готовым к визиту на фирму Виктора Александровича. Накануне всю вторую половину дня Владимир Владимирович провел у телефонного аппарата, общаясь с самыми разными людьми. Назвать их своими агентами Яковлев бы поостерегся, скорее — нужными связями. Такого рода визиты, какой предстоял ему, он никогда не делал без предварительной, максимально тщательной подготовки.

Теперь, отправляясь во владения Банникова, он, например, знал, что его и в самом деле небольшая фирма, торгующая электроникой, фактически находится на грани краха: вездесущий «Мир» с его широко раскинувшейся сетью аналогичных магазинов и супермаркетов давно подмял под себя десятки мелких конкурентов, захватив практически весь рынок. В числе пострадавших, но пока удерживающихся на плаву из последних сил, была и фирма Виктора Александровича. Раньше у нее было две торговые точки, то есть тоже не бог весть что. Но два месяца назад второй магазин пришлось закрыть, прекратив таким образом сугубо розничную торговлю. Вторая точка занималась преимущественно оптовыми поставками.

Впрочем, внешне офис Банникова с примыкавшим к нему магазинчиком произвел на Яковлева впечатление вполне благополучное: располагался он в одной из половин чистенького с виду, свеже-оштукатуренного двухэтажного особнячка неподалеку от Лесной улицы.

Толкнув тяжелую зеркальную дверь, Володя оказался прямехонько перед металлическим автоматом, напоминавшим появившийся в последнее время в столице транспортный «антизаяц». По другую сторону его сидел не самый накачанный охранник в заурядном камуфляже, за спиной которого виднелся небольшой холл с лестницей, ведущей на второй этаж.

Парень в камуфляже уставился на Яковлева вопросительно, но без малейшей тревоги, и тот, прежде чем заговорить, достал свое удостоверение. Едва глянув в него, охранник нахмурился и потянулся к стоявшему перед ним селектору, одновременно поинтересовавшись, к кому именно прибыл неожиданный визитер.

— Мне нужен кто-нибудь из вашего начальства, — спокойно пояснил Володя. — Я знаю, что господин Банников отсутствует. Любой из его замов подошел бы идеально. И не волнуйтесь, дело, которое привело меня сюда, ни к каким проверкам вашей фирмы отношения не имеет…

Молодой человек с явным недоверием посмотрел на Яковлева, после чего неохотно кивнул:

— Ясно… Вообще-то, заместитель у Виктора Александровича всего один… Сейчас попробую… — и, нажав на одну из клавиш селектора, дождался весьма раздраженного «Да?», произнесенного мужским голосом.

— Валентин Петрович, к вам посетитель из МВД. — В голосе охранника все еще слышалось недоумение.

— Откуда?!

— Из МВД… Старший опер Первого департамента Яковлев Владимир Владимирович…

Селектор пробормотал нечто неразборчивое, затем возник треск, напоминающий радиопомехи, наконец все тот же голос сдавленно произнес:

— Хорошо… давай…

— Подниметесь на второй этаж, вход там один, за ним коридор. — Молодой человек выключил селектор. — Направо третья дверь, кабинет двадцать четвертый.

Автомат, повинуясь какой-то кнопке, незаметно нажатой охранником, заморгал зеленым окошечком, и Яковлев наконец очутился по ту сторону металлического барьера.

Вопреки его ожиданиям у заместителя Банникова не было не только собственной секретарши, но даже и «предбанника» перед кабинетом. На его стук — «Войдите!» — он ответил сам, и Володя очутился в небольшой комнате, уставленной таким количеством растений — как в горшочках, так и в кадках, — словно это было не рабочее место, а оранжерея…

— Доброе утро. — Из-за стола, окруженного какими-то неизвестными оперативнику то ли пальмами, то ли их родственницами, с вымученной улыбкой поднялся худой, довольно высокий мужчина лет пятидесяти: узкое, тщательно выбритое лицо, все еще густая темная шевелюра с проседью, внимательные серые глаза.

Протягивая Володе руку, он слегка улыбнулся:

— Присаживайтесь… И не удивляйтесь этому обилию, — кивнул он на ближайшее растение. — Недавно мы вынуждены были закрыть свой второй магазин. От мебели избавились, а зелень шеф приказал перевезти сюда… Итак, чем обязан?

— Только не сочтите это проверкой сверху вашей отчетности, — тоже улыбнулся Яковлев. — Мой визит почти частный… Буду откровенен, о ваших финансовых трудностях мне известно… Кстати, большой здесь коллектив?

Валентин Петрович слегка поморщился:

— Сейчас, после ликвидации второго магазина, уже нет. Кроме шефа и меня есть старший менеджер, проще говоря, финансовый директор, господин Колесников. Пара сотрудников средней руки, три рядовых менеджера, главбух с двумя помощницами и — все… А что привело вас к нам? Насколько понимаю, Первый департамент вашего ведомства — это серьезно…

— Вы правы, — кивнул Яковлев, на которого Валентин Петрович произвел неплохое впечатление. — Речь идет о серьезном преступлении, случившемся в окружении, причем ближайшем, вашего шефа. — Володя немного поколебался и добавил: — В деле фигурирует очень большая денежная сумма.

— Теперь понятно. — Валентин Петрович, как отметил про себя Володя, произнес это с некоторым облегчением. — Я более-менее в курсе. — Он внезапно усмехнулся с откровенной иронией: — Во всяком случае, в курсе того, почему Виктор засел на своей даче и празднует там труса… Неужели эта дичь — правда?

— Что вы имеете в виду?

— Виктор утверждает, что на него и его друзей кто-то открыл «сезон охоты», деталей я не знаю, но… Так вы в этой связи к нам?

Володя кивнул:

— Ваш шеф если и преувеличил ситуацию, то ненамного.

Валентин Петрович покачал головой и нахмурился:

— Но при чем тут наше финансовое положение?… Ах да, кажется, приоритет задавать вопросы у вас, а не у меня… Спрашивайте, чем могу — помогу. Кстати, если вы в чем-то подозреваете самого Виктора, это нонсенс: вы правы, наша ситуация сейчас, я имею в виду фирму, мягко говоря, патовая. Только что пролетел контракт, на который мы рассчитывали как на спасательный круг. Виктор уже практически договорился со своим другом, тем самым, которого убили, насчет кредита в его банке… Крупного кредита! А теперь — теперь и это вилами на воде писано… В нашем банке заем исключен, мы еще прежний не только не вернули, но и успели просрочить… Уж кто-кто, а Банников точно не был заинтересован в смерти этого своего товарища!

— Договор о кредите с ним был, как я понимаю, пока только устный?

— Кажется, они и устно еще не успели окончательно договориться. Но Витя был уверен, что приятель… ну, или друг… словом, что он нас обязательно выручит.

— Скажите, если вы все-таки не достанете денег…

— Банкротство! — жестко произнес Валентин Петрович, прерывая Яковлева. — Оно над нами уже с год как маячит, теперь же стало реальностью… И хорошо, если всего, что осталось, хватит на погашение задолженностей… Если хотите, я приглашу сюда Колесникова и главбуха с документами, посмотрите сами. Но уверяю вас, это так и есть. Лично я пока что не вижу выхода из ситуации.

— Но в Москве куча банков, неужели нельзя взять в кредит в другом, не в «вашем»?…

— Можно, если ты не фигурируешь в «черном списке» хронических должников, которыми столичные банки обмениваются систематически. До сих пор чаша сия нас миновала, но буквально на днях я узнал, что «черную метку» мы все-таки получили… Так что, уважаемый Владимир Владимирович, если кто-то и был заинтересован в гибели друзей моего шефа, то никак не он сам. В нашем деле связи — это все, и больше, чем все!

— И что же теперь лично вы собираетесь предпринимать?

Валентин Петрович слегка пожал плечами и мрачно усмехнулся:

— Скорее всего, искать другую работу… Эту фирму может спасти только чудо!

Джина Слаффски обессиленно опустилась прямо на шелковое покрывало, которым была аккуратно накрыта постель, чего в нормальном состоянии никогда бы себе не позволила. Она закусила губу и с отчаянием посмотрела на мужа: никогда прежде Люк не проявлял столь непреодолимого, тупого упрямства!

— Не понимаю… — сказала Джина в спину Славскому, склонившемуся над большим клетчатым чемоданом на колесиках. — Я не понимаю, зачем тебе это понадобилось… Люк, ты меня слышишь?! Не делай этой глупости, умоляю тебя! Не оставляй меня здесь одну, одна я не справлюсь!

— Конечно, справишься. — Леонид распрямился, очевидно, отыскав нужную ему вещь, и повернулся к жене: — Просто с месяц будешь тратить поменьше времени на отцовские дела, а больше заниматься нашими… Джина, ты действительно никогда не поймешь, почему я, как ты изволила выразиться, «беспричинно сорвался в свою проклятую Россию»!

— Я пойму! Но ты же ничего не объясняешь, то, что ты говоришь, — ерунда, чушь!

— Господи… — Славский вздохнул и на мгновение возвел глаза к высокому лепному потолку, разрисованному по настоянию жены отвратительными, на его взгляд, купидончиками с неизбежными луками и стрелами. — И я ведь об этом… То, что для тебя — ерунда, для меня — куда важнее всего остального: я должен быть там, я должен разобраться, почему начали погибать мои друзья… Знаешь, к чему я никогда в жизни не привыкну в… в вашей Америке?

— В нашей? — взвилась Джина. — Она такая же твоя, как и наша! Как ты можешь вообще говорить это после того, как ты… как я… почти смирилась с тем, что ты на их стороне?!

Славский пристально посмотрел на жену и через силу улыбнулся:

— Извини, дорогая… — Он подошел к Джине и слегка провел рукой по ее растрепавшимся волосам. — Я только хотел сказать, что у вас… То есть что здесь, в Штатах, не принято дружить между собой так, как у нас, в России…

— А как же Джефферсоны? Чарльз Маккензи и Китти?! Разве это не наши друзья?… Ты сам говорил…

— Конечно, друзья. — Славский вновь вернулся к своему чемодану. — Но, дорогая, все это не то… Я говорил — ты не поймешь. В России дружить — означает прежде всего участвовать в проблемах друг друга, относиться к ним как к своим собственным. В Штатах даже делиться своими проблемами с друзьями, отнюдь не в расчете на их участие и помощь, просто делиться — и то не принято… Считается чуть ли не нарушением приличий!..

— Ты не совсем прав, — возразила Джина. — Я часто делюсь с Китти своими проблемами… Да и ты с Чарльзом!.. Кроме того, оберегать других людей от отрицательных эмоций — что в этом плохого?!

— Я и не говорю, что это плохо. — Леонид ощутил какую-то небывалую усталость. Больше всего ему сейчас хотелось наорать на жену, попросить ее и вовсе уйти из спальни, дав возможность спокойно собраться: до заказанного им чартера оставалось всего три с половиной часа. Но ничего такого сделать он не мог: тяжелейший разговор, состоявшийся между ним и супругой два дня назад, Джина неожиданно для Леонида выдержала с достоинством. Ожидаемого им скандала не случилось, кажется, единственной ее просьбой, высказанной, правда, дрожащим от ярости голосом, была просьба «ничего не говорить папе».

Далее последовало молчание, затянувшееся почти на сутки, и, наконец, сегодняшняя бурная реакция жены на его отъезд в Москву… Для сдержанной Джины — действительно бурная. Но объясняться это могло еще и тем, что Леонид, вопреки обыкновению, не посоветовался с женой, а просто поставил ее перед фактом.

— Что я скажу отцу? — с внезапной растерянностью в голосе произнесла вдруг примолкшая на минуту Джина, а Славский с большим усилием подавил в себе моментально вспыхнувшее раздражение: все эти годы старый ювелир, впрочем, крепкий, как дуб, не упускал возможности напомнить зятю, с чего именно началось его нынешнее благополучие. И Джина относилась к этому как к чему-то должному… Чертов старый хрыч, чертова его дочурка!.. Какую же глупость он когда-то совершил, согласившись на тот заем!..

Успех никогда не бывает случаен: не получилось бы у него тогда, получилось бы позже, и без их помощи! И не пришлось бы ему в качестве расплаты жениться на этой женщине, которую он не любил никогда, ни единой секунды своей жизни…

Зазвонил мобильный телефон Славского, и Леонид, обрадовавшись возможности не отвечать на вопрос жены, включил связь.

Конечно же это была мать с последними наставлениями по части подарков, отдельный чемодан которых он вез от нее Соне, любимой племяннице… Куда более любимой, как он подозревал с самого детства, чем ее собственный сын…

— Да, мам… Конечно… Конечно, обязательно…

Боковым зрением он перехватил настороженный взгляд жены: Джина не любила, когда муж переходил в разговорах с кем-то, в частности, со своей матерью, на русский язык. Но что прикажете делать, если Мария Константиновна за пятнадцать лет жизни в США так и не освоила в полной мере английский.

— Это мать, — пояснил он жене, хмуро ожидавшей, когда он завершит разговор. — Беспокоится, не забыл ли я подарки для кузины, и настаивает, чтобы отправился к ней прямо из аэропорта.

— Логично, — неожиданно согласилась Джина, хотя мнения ее и свекрови совпадали крайне редко. — Насколько знаю, твоя кузина живет в вашей бывшей квартире в центре Москвы?

— Не совсем в центре, скорее, рядом с ним.

— Ну это не столь важно! В любом случае, если уж ты туда летишь, квартиру необходимо продать: я узнавала, цены на недвижимость там сейчас на самом пике…

Славский изумленно уставился на Джину:

— Узнавала?… И у кого? Вот уж не знал, что у тебя есть связи с Россией!

— Никаких связей с Россией лично у меня нет, — холодно отрезала она. — У папиного знакомого один из братьев решил открыть филиал своей фирмы в Москве. С ним я и созвонилась еще вчера…

— Ну хорошо, а Соню я куда дену? Выставлю на улицу?

— Она же где-то жила до того, как вселилась в вашу квартиру?

Леонид на минуту задумался: Джина права, а вот он об этом почему-то не думал ни разу. Родители Сони давно умерли, после них действительно должна была остаться квартира, и, кажется, шикарная… Однако жадная до денег сестрица, к тому же ужасная транжирка, вполне могла ее давным-давно продать.

— Ладно, посмотрим, — нехотя кивнул он.

— Почему «посмотрим», если это самое логичное, что следует сделать, особенно сейчас? От нашего капитала, Люк, останется, если ты умеешь считать, конечно, больше, чем та сумма, которую когда-то тебе занял папа! Но наше поместье придется продать, ты хоть в этом-то отдаешь себе отчет?!

«Все-таки не удержалась, напомнила мне в очередной раз про этот клятый заем!» — Леонид молча сжал зубы.

— На сей раз плохо считала ты, дорогая, — сухо произнес он, — моих акций в нашем деле всего половина… Та самая, которую и предстоит делить… Остальное, если ты не забыла, принадлежит тебе и твоему отцу!

— У папы всего десять процентов. Ты прав, у меня больше, и делиться с твоими друзьями я не собираюсь… А вот ты — ты действительно останешься почти ни с чем!..

В глазах Джины мелькнул нехороший огонек, заставивший Славского замереть на мгновение в своем мельтешении по супружеской спальне: такого взгляда у своей жены он до сегодняшнего дня не видел ни разу… Возможно, плохо смотрел?

— Так что, — продолжила она, — продажа московской квартиры мелочь, но необходима прежде всего тебе самому!

— Посмотрим… В любом случае формально сделать это не так просто, как ты думаешь, — пробормотал Леонид. — Квартира принадлежит отцу, а вовсе не мне. По российским законам…

— Я знаю! — прервала его жена, одновременно извлекая из кармана несколько листов бумаги. — Твой отец успел сделать необходимые документы, дающие тебе право распоряжаться его московской недвижимостью… Аллен, в отличие от тебя, понял меня с полуслова!

Славский обалдело уставился на Джину:

— Когда… когда ты все это успела?!..

— Вчера, — спокойно ответила она. — Почему тебя это удивляет?

— Сам не знаю… — растерянно пробормотал Леонид.

— Люк, я — деловая женщина, и кому-кому, а тебе это известно лучше других. — Она несколько криво улыбнулась, но сразу же посерьезнела: — Ты так и не ответил мне, что я скажу папе по поводу твоего поспешного отъезда?

— А что, ты полагаешь, что обязана вообще что-то ему говорить в этой связи?

— Да, я так полагаю, — кивнула Джина.

Леонид Славский неимоверным усилием воли заставил себя сдержаться и немного помолчал, прежде чем заговорить.

— Скажи своему папе, — произнес он наконец, — что у меня внезапно появилась роскошная возможность открыть в Москве свой филиал!

И, не глядя больше на жену, он зло ткнул в кнопку звонка, вызывая обслугу: еще двадцать минут назад ему доложили, что лимузин, на котором он собирался проследовать в аэропорт, подан.

10

Между тем в далекой от американского поместья Славских Москве имелась женщина, у которой неожиданный приезд Леонида в российскую столицу вызвал панику не меньшую, если не большую, чем у Джины.

После звонка двоюродного братца, оповещавшего ее о своем приезде, Софья Эдуардовна Сор-кина пришла в ужас: этот визит мог окончательно разрушить всю ее налаженную, вполне комфортно протекавшую в последние годы жизнь! Конечно, человеком практичным Ленька, во всяком случае в свои юные годы, не был: тетя Манечка часто сетовала на то, что сын удался в отца, вечно «витает в облаках», существует в каком-то собственном потустороннем мире. Однако то, что свойственно семнадцатилетнему пацану, совсем не обязательно будет присуще ему и в тридцать с «хвостиком». К тому же американцы, как слышала Соня, самый практичный народ в мире. А с волками жить — как известно, по-волчьи выть!..

Ночь после звонка Леонида она спала, мягко говоря, плохо, можно сказать, и вовсе не спала. И едва дождавшись более-менее приличного часа — девяти утра, схватилась за телефон… Впрочем, приличным для утренних звонков этот час считался у нормальных людей, чего никак нельзя было сказать о Владимире Ивановиче Клабукове — старом Сони-ном приятеле. И Соркина заранее смирилась с тем, что прежде, чем перейти к сути дела, ей придется вытерпеть целый поток ругани за столь раннюю побудку человека, который, скорее всего, и спать-то лег совсем недавно…

Однако, как выяснилось, Владимир еще и не ложился. То ли гулял всю ночь напролет, то ли был занят своими темными делишками, о которых Соня имела самое смутное представление, а более ясного иметь не желала: собственное спокойствие дороже, а ее ныне покойный любовник, у которого Клабуков ходил в ближайших приятелях, еще в далекой молодости внушил Соркиной простую истину — «меньше знаешь — крепче спишь»… Ах, будь он жив, в свое время хорошо известный в самых разных кругах Муся Аркан, Сонечкина судьба сложилась бы совсем иначе!

Поскольку Клабуков ответил Соркиной голосом вполне трезвым, она склонилась к мысли, что тот вряд ли занят гульками, скорее, делами, вполне соответствующими темному времени суток.

Изложив Владимиру Ивановичу в виде тезисов, то бишь весьма для нее сжато, свои горести, Софья

Эдуардовна вопросительно умолкла: до сих пор все советы, которые он ей давал, были весьма и весьма полезными. Очевидно, в память о погибшем друге Клабуков, в обиходе смолоду известный больше под кличкой Кабул, все эти годы, прошедшие со смерти Муси, продолжал опекать его овдовевшую подругу. И если поначалу это и впрямь было что-то вроде дани памяти, со временем Соня и Кабул действительно сдружились.

Выслушав ее горькие сетования, Владимир Иванович немного помолчал, после чего поинтересовался:

— Ну и чего же ты, Софочка, от меня ждешь? Самое разумное, ты и сама это знаешь, припугнуть твоего братца, коли есть чем… Неужто нечем?… Святых-то в наше время — тю-тю!..

— Ленька, конечно, не святой, — вздохнула Софья Эдуардовна, — но вот блаженненький — точно! Вообрази, денежки-то ведь он один зарабатывал, с какой, спрашивается, стати эти сопляки на них претендуют?! Мало ли, что там в детстве они себе напридумывали? Вон, Витька, к примеру, с которым я тебя в прошлый год знакомила… Помнишь?…

Кабул неопределенно хмыкнул:

— Это с которым ты в его соплячьей юности переспала?

Теперь хихикнула Соня:

— Он мне спасибо должен всю жизнь говорить за то, что мужиком его сделала… А почему ты думаешь, что только в юности? — жеманно поинтересовалась она.

— Ничего я не думаю, — неожиданно сердито буркнул Владимир Иванович. — Твои постельные делишки, с кем ты там и когда кувыркаешься, меня отродясь не занимали… Так что там с этим бизнесменом?

— Ясно что! Коли бизнесмен, значит, и свои деньги водятся, а он еще и на наши, паразит, претендует! Звонила я ему как-то, так и слушать меня не стал…

— Ай-я-яй! — ядовито отозвался Кабул. — Как же это он так, со своей-то первой полюбовницей?

— Ох, Кабульчик, так это ж когда было! Ты не подумай, еще до нашего Мусечки, пусть земля ему будет пухом…

— Это вряд ли, — вздохнул Кабул. — Грехов на Аркане, считай, не меньше, чем на мне и тебе, вместе взятых, какой уж там пух!

— Не говори так! — обиделась за покойного друга сердца Соня. — Мусечка и доброго много сделать успел, взять хотя бы меня…

— Слушай, ты ж вроде как посоветоваться хотела? Так мой тебе совет самый первый: не говори братцу про свою квартиру, скажи, что ее давным-давно захапало государство! Коли он и впрямь, как ты считаешь, «блаженный», проверять вряд ли станет.

— Это я и сама понимаю, не дура…

— А вообще-то, Софочка, — вздохнул Клабу-ков, — положение твое и вправду не очень… Я бы сказал, хреновое.

— П-почему?… — глупо спросила Соркина.

— Рассуди сама: наилучший выход был бы от твоего братца избавиться, так?

— Ой, что ты такое говоришь?! — всполошилась Софья Эдуардовна, почувствовав, как испуганно трепыхнулось ее сердце. Конечно, она понимала, что старых связей Кабула, даже если он и вправду, как утверждает, отошел от дел, во что она не верила, хватило бы и на такой ужасный исход тоже. Однако она предпочитала делать вид, будто ничего не знает и ведать не ведает. Ну держит Владимир Иванович Клабуков небольшую охранную фирму, и что тут особенного? Таких фирм по Москве — пруд пруди. С нее и живет — не горюет! Охрана нынче каждому второму состоятельному человеку нужна, дело-то выгодное…

— А ты дослушай сперва, потом ойкай! — оборвал ее Кабул. — Вот я и говорю: избавляться тебе от него никак нельзя, поскольку денежки на твое содержание слать будет некому. Тетка-то твоя, ты говорила, тоже на сыночка живет?

— Ох, Вовик, что же мне делать? — Соня всхлипнула.

— Да погоди ты сырость-то разводить! — нагрубил своей приятельнице Кабул. — Прежде всего надо его планы выяснить.

— А как?

— Ну, может, тебе сам расскажет, он ведь у тебя на глазах будет? У тебя и остановится?… Будь с ним поласковей, расспрашивай, как да что, каждый день и сочувственно… Мол, все понимаешь, одобряешь и… Да не мне тебя учить! Это-то ты всегда умела! Ну а в остальном, чтобы, значит, все время на глазах был — так и быть, по старой дружбе велю своим ребятам за ним приглядывать. Чтоб, значит, никаких неожиданностей от него нам… то есть тебе, не было.

На том и порешили. Положив трубку, Софья Эдуардовна почувствовала себя значительно спокойнее, чем до разговора с Кабулом. Только вот никак не могла припомнить, когда ж это она ему рассказывала про свою тетку, вообще про американских родичей?… Ну, упоминала конечно то там, то сям… Впрочем, память ее в последнее время стала здорово подводить. А Вован — он всегда умел и слушать, и запоминать. Правильно она сделала, позвонив ему. Теперь ей есть на кого положиться: Кабул — настоящий друг… И Соня с умилением подумала о том, что с годами его привязанность к ней становится все крепче и крепче.

В прежние годы он ей, конечно, тоже помогал: например, пару раз припугнул ее зарвавшихся, опостылевших кавалеров. Но и денежки за свои услуги брать тоже не забывал! А сейчас вон взялся помочь совершенно бесплатно.

Растроганная Соня утерла глаза, повлажневшие от избытка чувств, и, почти успокоившись, решила все-таки прилечь и попробовать уснуть: в ее возрасте бессонные ночи уже не прокатывают мимо бесследно…

Александр Борисович Турецкий, внимательно выслушав Володю Яковлева, докладывающего о результатах своего рейда на фирму Банникова, удовлетворенно кивнул. И, немного помолчав, обратился к участникам рабочего совещания — всем сразу.

Оперативно-следственной группе предстояло с учетом собранной на первом этапе информации откорректировать дальнейший план следствия. Все они, включая вырвавшегося из пучины собственных дел Вячеслава Грязнова, вопросительно взирали в данный момент на своего руководителя. В самом дальнем от Турецкого углу пристроился, что бывало крайне редко, Константин Дмитриевич Меркулов. Костя, как с усмешкой отметил про себя Турецкий, изо всех сил старался быть как можно незаметнее, что ему плохо удавалось. И Галочку, и Яковлева, и даже Померанцева его присутствие в той или иной мере сковывало.

— Что ж, — произнес наконец Александр Борисович, — мне тоже есть о чем вам поведать. Прежде всего должен вас порадовать. Благодаря присутствующему здесь Вячеславу Ивановичу Грязнову, сумевшему задействовать свои связи, экспертизу наши медики провели в срочном порядке, а результаты ее господин генерал привез самолично. — Турецкий подмигнул невозмутимому, как буддийский бог, Грязнову-старшему и продолжил: — А в итоге у нас с вами появилась еще одна интересная зацепочка… Слава, давай-ка дальше сам, поскольку именно ты упомянутую зацепочку и обнаружил.

— Совершенно случайно. — Вячеслав Иванович кивнул, что не помешало ему поглядеть с гордостью в сторону Меркулова. — Бывают в нашей практике дела, которые запоминаются, как никакие другие, особенно если все заканчивается заурядным «тухляком»… Восемь лет назад, когда я еще трудился в МУРе, о чем все вы знаете, мы, помнится, почти полтора года кружили вокруг тогдашнего криминального авторитета, отличавшегося прямо-таки садистской кровожадностью, — некоего Мирослава Дубко… Сволочью этот хохол был знатной, но работал чисто: за полтора года мы с трудом наскребли на него исключительно косвенные улики. Но надеялись на лучшее, потому и тянули с арестом. На основании собранных нами косвенных доказательств дело в суде вообще могло развалиться, в лучшем случае получил бы этот гад пару-тройку годиков отсидки… Ну, дело известное… И вдруг — настоящий дар судьбы: в один прекрасный день Дубко находят зарезанным в его собственном загородном доме, охраняемом не хуже военного завода, в собственной постели… И пришлось нам в итоге заниматься поисками ловкача, засадившего ему перышко прямиком в сердце, да еще и со спины…

При этих словах все присутствующие слегка напряглись, уже понимая, что именно скажет Гряз-нов-старший дальше.

— Вижу, сообразили, — кивнул Вячеслав Иванович. — Все верно: результаты экспертизы раны Алексея Баканина абсолютно идентичны результатам в том давнем деле… Проще говоря, Алексей убит тем же колющим предметом, что и Дубко, — предположительно ножом, имеющим характерный изъян в нижней части лезвия, оставляющий в ране не менее характерные следы… Убийца загнал оружие под тем же углом в спину жертвы, что когда-то и Дубко… Судя по всему, орудовал он финкой, сделанной по индивидуальному заказу и давным-давно ему привычной…

— Может, с какой-нибудь из последних войн привез? Как память… А обернулось вон чем… — задумчиво произнес Померанцев.

Никто из присутствующих ему не возразил: и Афган, и последовавшие за ним две чеченские, увы, существенно пополнили ряды российских киллеров… Не новость, что война калечит людские души, порой до полной потери человеческого облика. Особенно если, вернувшись на родину, за которую ты проливал кровь, толком даже не понимая причин, по которым это делал, обнаруживаешь, что в любимой державе ты, оказывается, никому не нужен, а она уже давно занята другими проблемами…

Грязнов вздохнул и продолжил:

— В общем, поднял я из архива все нераскрытые дела, связанные с поножовщиной, за последние десять лет и к нынешнему утру обнаружил еще одно, в котором явно наследил «наш» убийца. И произошло это очень скоро после убийства Дубко, причем жертвой оказался один из охранников нашего адвокатишки… Я, кажется, забыл упомянуть, что по своему официальному статусу Мирослав Дубко был адвокатом… Да, так вот насчет охранника: молодой парень, и четверти века не прожил. Здесь причины, по каким его угробили, тоже не установлены, да, честно говоря, не очень-то и старались установить. Сошлись на том, что все это «внутрисемейные» разборки. Точно так же не зафиксировано документально и то, что по всем признакам и Дубко, и этот парень из мелких сошек убиты одним и тем же оружием.

— А что сейчас с группировкой Дубко? — поинтересовался Померанцев.

— Кто примкнул к «ореховским», кто и вовсе от дел отошел.

— Иными словами, — вернул себе инициативу Турецкий, — искать исполнителя следует в бывшем окружении покойного Мирослава… Володя, — он повернулся к Яковлеву, — упомянутое Вячеславом Ивановичем архивное дело получишь у меня, изучишь его досконально. Я успел по диагонали просмотреть все, что касается Дубко, кое-что весьма интересное, на мой взгляд, там имеется.

— Мы тогда довольно близко подошли к сути, — согласился Грязнов, — а потом, как водится, уперлись лбом в стену. Вроде бы проще всего это было сделать его любовнице, но у дамочки оказалось стопроцентное алиби… В любом случае «наш клиент» маячит в близком окружении Дубко: кто, скажите на милость, кроме начальника охраны и его жлобов, мог это сделать? А сам этот тип, начальничек, клялся-божился, что в доме уже два дня никого не было, ни единого посетителя… Его хозяин приболел и гостей не принимал даже по делу… Кстати, убитый позднее тем же оружием бандит как раз в ту ночь, когда зарезали адвоката, дежурил в особняке.

— Я бы тоже не отказался посмотреть это дельце, — проворчал Померанцев.

— Всему свое время, — возразил Турецкий, строго глянув на Валерия. — Володя ознакомится с ним раньше, поскольку ему необходимо как можно быстрее начать работать по этой версии. Потом, разумеется, все документы лягут тебе на стол. Не плачь, у тебя будет чем заняться! Я, между прочим, еще не все вам рассказал!

И Александр Борисович, пододвинув поближе лежавший у него на столе факс от Вутервуда, коротко изложил полученную из Штатов информацию.

— Слава, — поинтересовался он, — я едва не забыл… Думаю, Денис не откажет тебе в этом: Леонид Ильич Славский прибывает в Москву послезавтра, номер рейса и время прилета имеются — это чартер. Необходимо его встретить и «попасти», нельзя выпускать его из вида ни на минуту. Гале необходим сменщик, а Володя будет занят.

— Я все понял, — кивнул Грязнов. — Конечно, кто-нибудь из ребят Дениса подключится, я договорюсь.

— Вот и отлично. Теперь ты, Валерий: пока то да се, пока господин Славский добирается до нашей общей родины, у тебя чуть больше суток на то, чтобы найти повод и возможность пообщаться с его кузиной, не раскрывая истинной причины нашего интереса. Капитан Романова в самые сжатые сроки, на что я весьма надеюсь, соберет о ней все сведения… Верно, Галя?

— Верно, Александр Борисович… Мне тоже не светиться?

— Желательно. Уж как-нибудь постарайся… В общем, как видите, на ближайшие двое суток работы хватает всем. А результаты я жду утром, в день прилета Славского, — я имею в виду, по его сестре… Генерал Баканин, с которым я уже поговорил, эту деву смутно, но помнит. Вроде бы в свое время она вела весьма лихой образ жизни, в последние годы он о ней ничего не слышал. Всем все ясно?

И, поскольку вопросов ни от оперативников, ни от Померанцева не последовало, Александр Борисович завершил совещание. И первое, что сделал после того, как все, кроме Славы Грязнова, ушли, предъявил претензии собственному шефу.

— Костя, — сердито произнес он, — я, конечно, тронут твоим повышенным вниманием к этому делу, но, как и предупреждал тебя сразу, ребят ты напряг! Где это видано, чтоб даже у Валеры после совещания не возникло ни единого вопроса?! Тебя постеснялся, чтоб дураком в глазах высокого начальства, не дай-то бог, не показаться!

— Ну, знаешь… — Меркулов обиженно посмотрел на Сашу. — Даже в школе бывают открытые уроки!

— Вот именно, что в школе!

— Ребята, брэк! — остановил перепалку Слава Грязнов. — Чего это вы? Я думал, как обычно, посидим, на троих сообразим, расслабимся и побалакаем о деле…

— В рабочее время?! — свирепо нахмурился Меркулов. — А выговорешник своему другу Турецкому выхлопотать не хочешь?

Неизвестно, чем бы завершилась неожиданная перепалка, но в этот момент на столе у Саши ожил селектор и послышался голос бессменной секретарши Меркулова Клавы:

— Саша, Константин Дмитриевич у тебя?

— У меня!

— Передай, его срочно вызывает к себе Генеральный!

Таким образом у Меркулова и появилась возможность покинуть этот кабинет, не растеряв ни грамма чувства собственного достоинства.

— Ты чего такой нервный? — покачал головой Слава, дождавшись, когда Костя закроет за собой дверь.

— Я не нервный… Просто терпеть не могу, когда в процессе работы кто-нибудь висит над душой… Вот, забыл отдать Яковлеву протокол дознания любовницы этого типа, я его перед совещанием из папки достал, перечитать хотел, да не успел…

— Да ладно тебе, давай сюда, я передам. Володя сейчас наверняка в департамент поехал, у него там дела есть.

Вячеслав Иванович взял из рук Турецкого бумаги, мельком глянул в них и убрал в папку, а Саша неожиданно нахмурился:

— Слушай, у меня такое чувство, что я упустил что-то очень важное.

Он прикрыл глаза, попытавшись сосредоточиться, а Грязнов, поняв, что на коньячок сегодня рассчитывать не приходится, незаметно вздохнул. И, подождав немного, поднялся:

— Слушай, Сань, ты тут думай, а я, пожалуй, поеду, а то упущу Володьку и он эту Соркину не прочтет… Ты чего?

Турецкий внезапно подскочил на стуле и не просто открыл, а широко округлил глаза:

— Как, ты сказал, эту девку зовут?!

— С-соркина… — слегка вздрогнул от неожиданности Слава. — Соркина Софья Эдуардовна… А что?

Ничего не ответив, Саша молниеносно ткнул пальцем в селектор, и через несколько секунд в кабинете раздался голос Померанцева:

— Да, Александр Борисович?

— Валерий, вернись на минуту… Яковлев уже ушел, не знаешь?

— Знаю, — немного обиженно проворчал важ-няк. — Вот он тут сидит, напротив меня, ждет, пока я…

— Давайте оба сюда!

— Есть!

Еще через три минуты они входили в кабинет Турецкого. При этом Валерий прямо с порога бросил быстрый взгляд в тот угол, где еще недавно сидел Меркулов, и на его физиономии явственно обозначилось облегчение.

— Значит, так… Я был не прав: дело Дубко сейчас сядете и прочтете для начала оба…

— Уже! — буркнул Померанцев. — Володя потому и задержался, чтобы…

— Молодцы, — усмехнулся Саша, — поправили шефа… Но в следующий раз, пожалуйста, свои вопросы и аргументы высказывайте непосредственно в процессе совещания… Независимо от того, кто таится по углам!

Все четверо дружно заулыбались, после чего Турецкий продолжил:

— А теперь, ребятки, едва нами не упущенное, очень важное обстоятельство: упомянутая Вячеславом Ивановичем любовница Дубко и двоюродная сестрица Славского — одно и то же лицо. То бишь Софья Эдуардовна Соркина.

Последовавшая за этим сообщением немая сцена, с точки зрения, Саши была ничуть не хуже финальной сцены знаменитого «Ревизора»…

11

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — Яковлев вопросительно прищурился на Померанцева, только что закрывшего папку с делом об убийстве Мирослава Дубко по кличке Муся Аркан.

— Думать мы с тобой сейчас вместе будем, — заверил его Валерий и, достав мобильный телефон, пощелкал кнопками, отыскивая в записной книжке номер Романовой.

— Галка? Ты где?… Твоя, с позволения сказать, машина правильно делает, что не заводится, поднимайся обратно… Нет, ко мне… Да.

— Верно, — кивнул Володя. — Лишняя работа нам при сроках, выделенных твоим шефом, ни к чему.

Капитан Романова, появившаяся в кабинете Померанцева через несколько минут, выглядела недовольной и, вопреки обыкновению, слегка растрепанной.

— Честное слово, — заявила она с порога, — сама не понимаю, зачем я эти проклятые колеса приобрела! Метро — куда лучше… А что тут у вас стряслось?

— Ну, насчет колес история известная, называется «не гонялся бы ты, поп, за дешевизной», — фыркнул Валерий. — Ну а насчет «стряслось» — садись, устраивайся поудобнее и слушай…

Галочка это и сделала, прекрасно понимая, что из-за пустяка Померанцев ни за что не вернул бы ее с дороги при нынешнем дефиците времени.

— Таким образом, солнце мое, — завершил Валерий свой инструктаж, — сведения, которые ты будешь собирать об этой дамочке, нужны исключительно те, что касаются ее нынешнего образа жизни… Я бы начал с домоуправления… Или как там эта организация нынче зовется, РЭУ?

— Я бы тоже с него начала, — усмехнулась Романова, поднимаясь. — Спасибо, ребята, избавили меня от лишних хлопот!

— Чем прикроешься? — поинтересовался Валерий. — Не забыла, Турецкий не хочет, чтобы мы светились?

— Знаешь что? — Галя сердито уставилась на Померанцева.

— Все-все-все, молчу, — с нарочитым испугом замахал он руками. — И сам вспомнил: ты уже не девочка, не впервой на дело идешь… Хочешь угадаю? Наверняка под каким-нибудь предлогом в этом Дэ-Зе-Ру будешь собирать информацию по жильцам всего подъезда, где эта Сонька Золотая Ручка живет!

— Ну зачем ты так? — мягко посетовал Яковлев, после того как Романова вышла из кабинета, сердито хлопнув дверью. — Знаешь, какая Галка ранимая?

— Провинциальный комплекс у нее, а не ранимость! — жестко возразил Померанцев. — А я из нее этот комплекс при всяком удобном случае выбиваю, ради нее же и стараюсь… Ты вот можешь себе представить не просто хорошего, а очень хорошего опера с комплексами?

— Галя — отличный оперативник! Но ведь она — девушка…

— Это я давно заметил насчет девушки, — фыркнул Валерий. — Тем более ей надо избавляться от всяких там затыков… Ладно, давай по делу. Знаешь, что меня больше всего заинтересовало?

— То, что любовница Дубко-Аркана и сестра Славского одно и то же лицо? — предположил Яковлев.

— Кроме этого! Я имел в виду убийство охранника, как его?… — Померанцев вытащил из небольшой папки нижнюю, самую тонкую папку. — Вот, Хвостов Павел Петрович… Убит через три месяца после гибели своего хозяина, заметь, в собственной, хотя и съемной, квартире. Так же, как и Муся… Убийцу явно знал хорошо, впустил его к себе сам, поскольку следов взлома на двери нет. Ну то, что оба они с убийцей были знакомы, оба ему доверяли, — ясно. А вот причину, почему этого Хвостова замочили, вижу только одну: скорее всего, он знал, кто разделался с Дубко, и…

— И убийца это тоже знал? — закончил за Померанцева фразу Володя.

— Или парень оказался настолько глуп, что занялся шантажом. Короче, друг Володя, начни-ка ты с этой истории: в деле есть адреса бандюков, служивших в охране у Аркана. Двое из них считались друзьями Хвостова, один из двоих — москвич, отыскать его, если он, конечно, жив, будет попроще…

Яковлев задумчиво кивнул:

— Думаешь, Хвостов мог поделиться с приятелями чем-то, нас интересующим?

— Или с подружкой, если она у него имелась. Уж о подружке-то сотоварищи наверняка знали.

— Вообще-то, насколько тебе известно, эти все «сотоварищи» долго не живут: дай-то бог, хоть кого-нибудь из них отыскать… Ты, однако, прав, начинать надо, и на мой взгляд, не с окружения Аркана, а с окружения того парня…

— Я слышал, — подмигнул Володе Померанцев, — у тебя чуть ли не лучшая в Москве агентура…

— Неужели? — Яковлев ухмыльнулся и, крякнув, поднялся. — Всегда, пообщавшись с тобой, узнаю о себе много новенького… Ладно, Валера, засиделся я что-то, а работа заждалась… Да и тебе пора организовывать свой визит к этой дамочке!

— Ну, это мы на раз-два… Вот сейчас позвоню ей и напрошусь в гости…

Яковлев искоса глянул на Померанцева, а тот его взгляд истолковал правильно:

— Предлог теперь искать долго не надо: доследование по делу об убийстве ее сердешного друга: мол, всплыли новые улики…

— Думаешь, прокатит? — с сомнением спросил Володя.

— Вполне! Могу поспорить, мадам в наших тонкостях полный ноль!

— Дай-то бог, — кивнул оперативник, направляясь к дверям и явно думая о чем-то своем.

Телефон Кабула на сей раз, как назло, не отвечал, и Софья Эдуардовна, насмерть перепуганная звонком Померанцева, заметалась по квартире, обзывая Владимира Ивановича за его мертвецки крепкий сон (наверняка дрыхнет!) сволочью и мерзавцем… Господи, что еще могло случиться такого жуткого, что она понадобилась этому типу аж из самой Генпрокуратуры?! А вдруг?…

Соркина, пораженная внезапной мыслью, замерла посреди кухни: а вдруг из-за американских родственников ее хотят «привлечь» за связь с иностранцами?! Из головы перепуганной Сони в этот момент почему-то напрочь вылетело, что времена, когда это было реально, давным-давно канули в прошлое. Дурацкая мысль зацепилась в мозгу, увязав такой вариант с близким приездом братца… И какого черта его сюда понесло?! Все из-за него, паршивца!

Она посмотрела на свои дрожащие руки и снова кинулась к телефону. Бесполезно: Кабула либо не было дома, либо он и впрямь дрых, приняв, как обычно, на грудь. Телефона его охранной фирмы Соркина не знала, о чем сейчас горько сожалела… За этими сожалениями ее и застал звонок в дверь. Издав тоненький, похожий на скулеж звук, Софья Эдуардовна покорно поплелась в прихожую и, даже не поинтересовавшись, кто там, открыла двери.

— Здравствуйте, — приветливо улыбнулся молодой и совсем на вид не страшный, а, наоборот, симпатичный, брюнет. — Вы — Софья Эдуардовна?

Соня молча кивнула.

— А я — Валерий Александрович Померанцев, я вам звонил… А вот дверь вы, Софья Эдуардовна, не спрашивая, кто за ней находится, открываете зря. В наше время, знаете ли, элементарная осторожность не помешает! Войти можно?

— Да-да, конечно… — спохватилась Соркина, поспешно отступая в глубину прихожей. И, сглотнув ком, образовавшийся в горле, попыталась взять себя в руки. — Уж простите, у меня не убрано… Может, на кухню?… Там посветлее…

— Скажу вам по секрету, — подмигнул Валерий, сделавший вид, что не замечает ее испуга, — у меня и у самого дома не убрано… Отсутствие заботливой женской руки!

На этом месте Соню немного отпустило: представитель Генпрокуратуры оказался с виду вполне веселым парнем, может, ничего страшного и не случилось? В конце концов, он мужчина, а с мужчинами Соня всегда умела находить общий язык!

— Хотите кофе? Правда, у меня растворимый…

Валерий, успевший исподтишка окинуть взглядом кухню, в которой они как-то незаметно под его трескотню очутились, и отметивший царившую тут грязищу, от кофе отказался — так же, как и от чая. Пора было успокоить напуганную его визитом хозяйку.

— Вы знаете, Софья Эдуардовна, — улыбнулся он, опускаясь с некоторой опаской в плетеное продавленное сиденье венского стула, предложенного ему Соркиной, — я ведь к вам, можно сказать, с хорошим известием!

— Да? — Соркина растерянно распахнула глаза — манера, когда-то буквально сводившая с ума покойного Аркана. Иногда она забывалась и начинала видеть себя той самой хрупкой, изящной красоткой, оставшейся в прошлом, которой была когда-то, а не сегодняшней грузной и не слишком здоровой женщиной…

— Конечно, если вам все еще небезразлична судьба вашего давнего покойного друга, Мирослава Дубко…

Софья Эдуардовна почувствовала, как у нее екнуло сердце, и, приоткрыв рот, молча уставилась на незваного гостя, который словно не заметил ее изумления.

— Представьте себе, — как ни в чем не бывало продолжил он, — спустя столько лет мы вышли на след убийцы!

— Да что вы?! — ахнула Соня, наконец начав приходить в себя и сообразив, что никакие зарубежные родственники отношения к визиту симпатичного молодого человека не имеют. Конечно, не исключено, что и визит из-за покойного Муси особых радостей ей не сулит. Однако уж тут-то ей точно бояться нечего!

— Да! — просиял Валерий. — И нам очень хочется верить, что на сей раз мы взяли верный след, а для этого вот обходим всех свидетелей, всех близко знавших его людей, освежаем, так сказать, их показания: мало ли что могло всплыть за эти годы в памяти?… Вы ведь были с ним так близки!

Софья Эдуардовна медленно кивнула и горестно покачала головой.

— Мы так любили друг друга! — выдала она вполне пафосную фразу, явно позаимствованную из какого-нибудь мексиканского сериала. — Так любили… Муся был на самом деле очень добрым человеком, и, что бы там кто ни говорил, я никогда не верила в гадости, распространяемые о нем завистниками!

И, ободренная сочувственным кивком Померанцева, Соня ощутила нечто вроде вдохновения:

— У Муси всегда было полно завистников и врагов! Между прочим, как у любого адвоката… И он же не виноват в том, что к нему обращались самые разные… э-э-э… клиенты?… Адвокат обязан защищать всех! Он и защищал, а поскольку делал свою работу прекрасно, ему, конечно, платили… Отсюда и зависть!

То, что Мирослав Станиславович Дубко, будучи криминальным авторитетом, существовал под прикрытием адвокатской деятельности, Померанцева, когда он об этом узнал, ничуть не удивило. В свое время Муся, как следовало из дела, закончил юридический факультет Киевского университета, правда, закончил он его еле-еле, благодаря авторитету собственного отца, профессора того же факультета. Но на этом не только родительская опека, но и вообще всякие отношения с родителями были прерваны — по инициативе Аркана, перебравшегося в Москву после какой-то скандальной истории, случившейся в его родном Киеве. С точки зрения Померанцева, биография Муси свидетельствовала еще и о том, что бандитами не только становятся, но еще и родятся: трудно предположить, что домашнее воспитание в сугубо юридической семье могло поспособствовать тому, что один из двоих сыновей профессора стал тем, чем он стал…

— Вам, вероятно, до сих пор тяжело все это вспоминать? — аккуратно прервал словесный поток Софьи Эдуардовны Валерий.

— Вы правы, — тут же среагировала она. — Будь Мирослав жив, вся моя судьба была бы другой! Уж точно не жила бы сейчас в чужой, в сущности, квартире в качестве сторожа, да еще в условиях, когда каждый рубль приходится клянчить…

— Да что вы? — посочувствовал Померанцев. — Значит, квартира эта не ваша?

Одновременно при упоминании «каждого рубля» ему невольно припомнилась сумма, фигурирующая в отчете американского приятеля Турецкого: хотел бы он получать ежемесячно такие «рубли»!..

— Ну, не совсем чужих людей, конечно, — поправилась Соня, слегка смутившись. — Очень дальних родственников… Седьмая вода на киселе… покинувших когда-то родину…

— И что же, вы сами это все оплачиваете?!

— Ну, не совсем. — Софья Эдуардовна поморщилась и неохотно продолжила, кляня себя за неосторожный язык: — Какую-то сумму они, конечно, присылают… Но скоро будут слать и вовсе гроши, уже предупредили!

Она снова забыла о том, что перед ней не просто симпатичный молодой человек, а работник Генпрокуратуры: так уж была устроена Сонечка, бывшая красотка, что в присутствии мужчин всегда расслаблялась, начисто забывая, что былое обаяние, с помощью которого она когда-то вертела кавалерами, давным-давно испарилось.

— Представляю, как вам трудно живется, — подыграл Валерий. — Бросить на вас огромную квартиру и ни разу здесь с тех пор не появиться!

— Это бы еще полбеды! Уж поверьте, лучше бы они и правда обо мне забыли! А то один из хозяев обещал вот-вот нагрянуть: наверняка прослышали, что цены на недвижимость у нас сейчас просто сумасшедшие, и за все хорошее решили выкинуть меня на улицу без гроша в кармане!

— Какая неблагодарность! — покачал головой Померанцев. — И что же вы, собираетесь покорно все это воспринять?

— Слава богу, у меня пока что есть друзья, остались от прежних времен!

— В наше время это такая редкость, — поддакнул Валерий, не ожидавший, честно говоря, что ему удастся разговорить Соркину так быстро.

— Володечка меня не бросит, сам сказал… Кстати, если вы собираете какие-то сведения о Мусечке, — Софья Эдуардовна все-таки вспомнила о цели визита Померанцева, — Володечка вам многое может рассказать, он и тогда очень помогал следствию… Только те, кто им занимался, явно были подкуплены Мусиными врагами, понимаете?

— Вполне возможно, — легко согласился Померанцев. — А Володечка — это тот, который был начальником охраны?

— Что вы, совсем нет! Я того начальника терпеть не могла, очень подозрительный тип! Он — представляете? — даже на похоронах не был! Я имею в виду Володю Клабукова… Владимира Ивановича, мы с ним одни тогда только и горевали по-настоящему, больше никому не верила и не верю!..

— Да, я вас понимаю, — удовлетворенно кивнул Валерий. — Что меня удивляет, так это то, что после смерти вашего друга, насколько знаю, на вашу долю из его наследства не досталось ничего… Кстати, вы не в курсе, кто завладел его особняком?

— Вот именно, завладел! — Соня разволновалась настолько, что ее круглое мясистое лицо покрылось пятнами, очевидно, обида в ее сердце все еще была жива. — Муся собирался как раз сделать завещание, когда все это случилось, и — не успел… Он сам говорил, что все это — и дом, и деньги — мое! И Володя может подтвердить… Муся просто не успел! А потом как понаехали эти его племянники из Киева, так и все! И осталась я настоящей круглой сиротой!..

На глаза Софьи Эдуардовны навернулись слезы, и Померанцев испугался, что она сейчас разрыдается и впадет в истерику. Но женщина взяла себя в руки и с горечью закончила:

— Особняк они продали… Какой-то бизнесмен купил… Я в прошлом году туда поехала — просто так, посмотреть, повспоминать… Хотела зайти, взглянуть, что там и как…

— И что?

— Не впустили, — вздохнула Соня. — Какой-то жлоб у наших прежних ворот, даже камеру еще Муся ставил, и — не впустил!..

Женщина примолкла и задумчиво уставилась в окно. В этот момент Валерий даже испытал к ней что-то вроде сочувствия: уж очень непрезентабельно выглядела сейчас Софья Эдуардовна, во всяком случае, куда старше своих паспортных сорока восьми лет.

— Спасибо вам, вы мне очень помогли, — заговорил Померанцев, выждав небольшую паузу. — Знаете, для следствия очень важно иметь реальное представление о личности жертвы… Могу я от вас позвонить?

— Конечно-конечно. — Соня слегка вздрогнула и сделала попытку подняться, но Валерий ее остановил:

— Сидите, Софья Эдуардовна, не стоит хлопотать, просто скажите, где у вас тут аппарат телефонный…

— Ах, ну да, — слегка кокетливо отозвалась Соркина. — У вас же наверняка разговор не для посторонних ушей… — Померанцев с виноватым видом развел руками — мол, что поделаешь, профессия такая. — Телефон у меня в гостиной, дверь прямо напротив кухонной… Может, все-таки выпьете со мной кофейку? У меня и немножко коньячка есть!

— Спасибо, но — увы! Я на службе… Померанцев действительно был на службе, и здесь, в Сониной квартире, у него оставалось еще одно, сугубо служебное дело, о котором Турецкий и понятия не имел… Есть вещи, которые их шефу знать не положено, даже в случае, если он о них знает… Спасибо Грязнову-младшему, с которым Валерий пересекся всего на секунду по дороге к Соркиной…

Валерий, войдя в столь же неприбранную, как кухня, гостиную, сразу же увидел старый, еще дисковый аппарат, стоявший на столе, покрытом синей плюшевой скатертью. Встав спиной к двери, он покрутил несколько раз диск и лишь после этого снял трубку, очень удобную для его целей, если иметь в виду ее устаревший фасон: такие аппараты не выпускаются уже, пожалуй, лет десять… а зря!

Произнося довольно громко заранее заготовленный монолог, изредка замолкая, якобы выслушивая собеседника, Померанцев ловко свинтил панель трубки, прикрывавшую микрофон, и в одно мгновение вставил туда «жучок», полученный от Дениса Грязнова: в «Глории» таких штучек всегда было с запасом — в том числе и в расчете на аналогичные сегодняшней ситуации. Обратный процесс занял у Валерия не больше минуты, после чего наступило время попрощаться с гостеприимной хозяйкой.

Оказавшись на улице, следователь внимательно огляделся, но того, что искал, не увидел… Неужели Агеев опаздывает?

Но в этот момент негромкий автомобильный сигнал послышался откуда-то из-за его спины и, обернувшись, Померанцев обнаружил незнакомую серую «пятерку» самого затрапезного, как и полагается такому старью, вида.

— Ну ты даешь. — Подойдя к машине, Валерий наклонился к слегка опущенному водительскому стеклу. — И где только нарыл это ископаемое?

— Где нарыл, там ты точно не найдешь, — ухмыльнулся Агеев, подмигивая ему. — Между прочим, бегает не хуже твоей… Ну что, все в порядке?

— А то… Можешь приступать!

— Уже приступил… — Агеев быстренько засунул в уши современного вида наушники, тянувшиеся из обыкновенной магнитолы.

— Удачи тебе! — усмехнулся Померанцев.

— Не мне, а нам, — вполне серьезно возразил Филя и, выхватив откуда-то свежий номер «МК», тут же перестал обращать внимание на Валерия, уткнувшись в газету с самым сосредоточенным видом.

Следователь на него ничуть не обиделся и с улыбкой направился к собственной машине. Но, сев за руль, с места тронулся не сразу, задумчиво посидел, перебирая в памяти свой визит к Соне. В ушах Валерия, казалось, все еще звучал слащавый голосок Соркиной: «Мусечка был таким добрым… Мы так любили друг друга!..»

«Интересно, — усмехнулся Померанцев, — хоть одно слово правды я от мадам нынче услышал?… Ай да тетка! Сильна врать… И с фантазией, похоже, у нее тоже все в порядке…»

О причинах, по которым Софья Эдуардовна так старалась навешать ему на уши лапшу, Валерий пока не думал, ибо полагал, что всему свое время: дойдет дело и до причин!

12

Владимир Владимирович Яковлев не относил себя к категории особо впечатлительных людей. Однако, подходя к комплексу печально известных на всю страну зданий на Каширке, ощутил все-таки неприязненный холодок где-то в области солнечного сплетения: в памяти невольно всплыли обрывочные фразы из «Ракового корпуса» Солженицына, который прочел когда-то, еще в советские времена, на одном дыхании…

Деваться, однако, было некуда: именно здесь уже второй месяц, как выяснилось, влачил остатки своего существования необходимый ему человек… Валерий Померанцев, говоря о том, что у Яковлева едва ли не лучшая в столице агентурная сеть, был, в общем-то, не так уж далек от истины. Володе понадобилось не более полутора часов, чтобы отыскать бывшего начальника охраны покойного адвоката Дубко, он же Муся Аркан.

Василий Сергеевич Глазырин, в свое время проходивший срочную службу в Афгане и еще там заполучивший ожидаемую кличку Глаз, лежал на Кашир-ке во втором корпусе, в отдельной четырнадцатой палате. Восемь месяцев назад прооперированный по поводу злокачественной опухоли желудка, на сей раз никакой операции он не ожидал. Как пояснил Володе в телефонном разговоре, предварившем этот визит, заведующий отделением, Глазырин проходил здесь курс лучевой терапии. О прогнозах по поводу больного доктор выразился кратко и емко: «Неблагоприятные».

Против Володиных ожиданий палата, в которой лежал Василий Сергеевич, мрачной совсем не выглядела: чистенькая, очень светлая, с витающим в воздухе едва уловимым запахом хвои. Зато одного взгляда на самого больного, лежавшего на высокой койке изголовьем к окну, Яковлеву хватило, чтобы понять — дни Глаза сочтены… Казалось, желтая, как пергамент, кожа Глазырина натянута прямо на череп — настолько он был худ. Глубоко запавшие глаза выражали крайнюю из возможных для человека степень мрачности.

К высокому ложу Василия Сергеевича чья-то заботливая рука заранее придвинула предназначавшийся для посетителей, тоже выше, чем обычный, стул, на котором и пристроился оперативник после того, как поздоровался с обитателем палаты.

На его приветствие Глазырин не ответил, в удостоверение взглянуть тоже не удосужился. Пристально глядя из-под насупленных кустистых бровей на Яковлева, он криво усмехнулся, продемонстрировав подгнившие желтые зубы:

— Давненько ваш брат-менты меня не беспокоили… Кто ж это по мне так соскучился?

— Получается, я… — развел руками Володя и попытался улыбнуться. Попытка явно не удалась, поскольку усмешка Глазырина сделалась еще кривее.

— А я вот тебя и знать не знаю, и видеть не видел, и, честно сказать, никакого желания на то и другое не имею.

Яковлев сочувственно посмотрел на своего недоброжелательного собеседника:

— Отлично вас, Василий Сергеевич, понимаю. И пришел к вам исключительно в расчете, что и вы нас поймете: дело-то касается вашего бывшего подчиненного, убитого давным-давно неизвестно кем… Молодой парень, Павел Петрович Хвостов… если помните, конечно, такого…

Глазырин при последних словах Володи слегка сощурился, взгляд его обострился и сосредоточился на лице следователя.

— С чем, с чем, — произнес он негромко, — а уж с памятью-то у меня пока что все в порядке… А с чего это вы вдруг про Пашку вспомнили?… Тогда вроде и не сильно интересовались, кто его замочил.

— Следствие тогда вели не мы, — покачал головой Яковлев, — и вы правы, судя по документам, велось оно абы как, спустя рукава… — И, поскольку Глаз молчал, продолжая разглядывать Володю, он продолжил: — Ну а что касается причин, по которым мы к этому делу вернулись… Скрывать не стану: недавно совершено убийство, в котором использован тот же способ и то же оружие, что и в случае с Хвостовым…

— Ага… — насмешливо пробормотал Василий. — Небось шишку какую-нибудь замочили? Как же, тут вы сразу засуетились! А когда Пашку положили, — так, мол, ему, отморозку, и надо?

— Ну зачем вы так? — мягко возразил Яковлев. — Я же сказал, следствие не мы вели… Кстати, тем же ножом и тем же способом до этого был убит и ваш бывший шеф Дубко…

— Знаю… — Глазырин внезапно закашлялся, потом нажал какой-то рычажок, отчего изголовье кровати приподнялось под небольшим углом. Теперь Василий Сергеевич полулежал и разглядывал Володю почти в упор. Потом, видимо приняв какое-то решение, он еле заметно покачал головой и заговорил: — Ладно… Скрывать-то мне от вас нечего, а и было бы чего, бояться мне вас нынче поздно. Вон, Костлявая у порога стоит, ждет не дождется своего часа… — Он помолчал. — Что касаемо Аркана и Пашки Хвоста, пробовал я тогда сам маленько поковыряться, да бросил это дело на полпути…

Яковлев посмотрел на Глазырина вопросительно. Тот его отлично понял и скрывать причину, по которой не довел задуманное до конца, не стал.

— У меня еще с Афгана на Костлявую чутье особое было… Проще сказать, чуял я ее как бы шкурой… Ползешь, к примеру, ночью, тропа как тропа, днем всю округу вроде бы прошуровали, все чисто. И вдруг чую — дальше нельзя… Мужики вроде сперва ржали надо мной, да только ржачка их быстро кончилась после того, как те, что, значит, ноль внимания на мое это чутье, либо — в клочья, напоровшись на растяжку, либо — пулей в затылок из засады… Не-а, Костлявая меня там не ловила, здесь, выходит, ждала, чтоб, значит, наверняка…

Он замолк, видимо утомившись, а может, просто предавшись своим афганским воспоминаниям.

— Что же, и когда вы попытались самостоятельно расследовать причины гибели вашего хозяина, а затем и подчиненного, тоже было это самое чутье?

Глазырин кивнул:

— Оно… А затеял я это дело уже после того, как Пашку замочили. Только и успел, что с ребятами побалакать, хотя дало это мало что… Ну а потом, когда без всякой пользы к Вальке смотался, девке его… Вот тут и почуял. Ну и все…

— Несмотря на то что разговор с этой Валей был безрезультатным? — спросил Яковлев.

— С чего ты взял, что разговор был? — усмехнулся Глазырин. — Не было с ней у меня никакого разговора: Валька его ноги сделала, слиняла, даже на похороны женишка не явилась… Видать, было ей чего бояться, коли свалила в неизвестном направлении, даже мамашке своей не сказала куда… Я б ее, конечно, нашел, но как раз тут и почуял, чем эти поиски лично для меня закончатся…

— Значит, даже матери не сказала? — усомнился Володя.

— Зря сомневаешься. — Глазырин снова закашлялся. — Придется тебе, мент, мне на слово поверить: не знала… Собеседовать я умею… умел то есть… Не то что старуха гнилая, а и дуб здоровенный в те времена у меня из лгуна честнейшим парнем становился, без всяких ваших детекторов вранья… Уж поверь!..

Яковлев поверил.

— А как фамилия этой Валентины была, помните?

— Тут и помнить нечего — Иванова, коих в нашем отечестве, как воробьев нестреляных… А вот что касаемо адреска — нате вам, пожалуйста, глядишь, и доберетесь до девки, в отличие от меня, а там и вытянете из нее, по какой такой причине свалила в свое время… — Он покосился на Володю и поинтересовался: — У тя че, память особенная, что не пишешь за мной?

Володя улыбнулся и, поколебавшись, извлек из внутреннего кармана пиджака свой диктофон.

— Гляди-ка, надо же… Я и не углядел… Ладно, мент, вот тебе адресок, у меня-то с памятью все в порядке… Значит, в Сокольниках это, от метро плюхать на автобусе не меньше получаса, а дальше, значит, улица Вторая Колокольная, дом десять, а квартира двадцать… Или у тебя колеса?

— Если это можно, с вашей точки зрения, назвать «колесами», то да, — усмехнулся Яковлев, выключая диктофон.

Глазырин насмешливо поглядел на оперативника:

— Выходит, как были вы нищетрясами, так и остались… Правду говорят, что у вас в ментовках либо хмыри-взяточники трудятся на свою собственную пузу, либо блаженные… Ты-то у нас кто будешь?

— Я сам по себе, — усмехнулся Яковлев. — А что?

— Значит, блаженный, — с некоторым удовлетворением кивнул Василий. — Ну и дурак… О старости да смерти не думаешь…

— Вы, выходит, думали? — Володя слез со стула.

— А сам не видишь? Думаешь, у меня задарма здесь отдельная палата, лежанка с кнопками и ласковая медсестричка?… Да и доктора всей душой…

— Я об этом вообще как-то не думал, — усмехнулся опер. — И спасибо вам, Василий Сергеевич, за взаимопонимание… Вы мне и вправду помогли!

— Наше вам с кисточкой, — буркнул Глазырин и прикрыл веки.

А Владимир Владимирович, стараясь двигаться как можно бесшумнее, покинул залитую закатным солнцем палату, по каким-то причинам испытывая чувство вины, неизвестно откуда взявшееся. По адресу, который назвал ему бывший начальник Аркановой охраны, он намеревался побывать еще сегодня.

Примерно в это же время Александр Борисович Турецкий в компании со своим другом генералом Грязновым самым тщательным образом изучал второй факс, полученный от Патрика Вутерву-да: первый, впрочем, тоже находился на Сашином столе, за которым они оба пристроились.

— Та-ак. — Вячеслав Иванович вслед за Турецким успел вооружиться ручкой и бумагой. — Значит, давай-ка с самого начала пробежимся по основным моментам, начиная с его капитальца!

— Погоди, Слав… — Саша потер пальцами виски. — Что-то я никак не соображу, какая доля этой охренительной суммы принадлежит лично Леониду Славскому?

— У тебя, я вижу, с математикой по-прежнему нелады, — хохотнул Грязнов. — Чего тут считать-то? Вот, гляди: капитал в соответствии с документами ихними, нарытыми твоим уникальным Патриком, распределяется так же, как и доходы от самой фирмы, к слову сказать, неуклонно растущие. То бишь половина принадлежит действительно

Славскому, сорок процентов супруге и десять ее папаше, как утверждает Вутервуд, и без того мультимиллионеру. Я бы сказал, что даже при этих условиях и наш фигурант тоже мультимиллионер.

— То есть если девятьсот восемьдесят миллионов поделить пополам, получится?…

— Четыреста девяносто, Саня, получится… А?… Лично я и вообразить такую сумму не могу, а ты?

— А для меня она существует как величина отвлеченная, — улыбнулся Турецкий. — Интересна исключительно в применении к нынешней ситуации… Значит, вторая половина, принадлежащая супруге и этому «мульти-пульти», не в счет, я верно понял?

— Верно, — кивнул генерал и вздохнул: — Так ведь не в рублях, а в долларах… Я потому и говорю, что невообразимо…

— Слушай, ты дальше-то можешь посчитать? Наш юрист утверждает, что «Соглашение» может касаться исключительно половины капитала, принадлежащей лично Славскому… Давай, прикидываем дальше!

— Ну давай… Значит, вначале смотрим вариант, при котором все четверо живы-здоровы и получают свои миллионы в равных долях. Это… сейчас… — Вячеслав Иванович замолк не более чем на пару секунд, — по сто двадцать два миллиона с половиной…

Сан Борисыч смотрел на своего друга с нескрываемым восхищением: считать в уме с такой скоростью, деля даже вроде бы простые числа, с его точки зрения, было высшим классом!

— Теперь смотрим нынешний вариант — сумма делится всего-то между двоими. Тут, надеюсь, уж и ты не хуже моего высчитаешь: по двести сорок пять миллионов на нос… Я бы сказал, недурственно! Прямая выгода, но, к несчастью, тоже для обоих… пока.

— Ты все-таки думаешь, что цель приезда Слав-ского — угробить еще и Банникова? — задумчиво поинтересовался Турецкий. — В том смысле — лично поприсутствовать при…

— За такие деньги некоторые родных мать-отца гробили, — вздохнул Вячеслав Иванович. — «Се-лявуха», будь она неладна…

— Неужели, Слав, у нас с тобой в наличии второй на нашей памяти «заказняк» из-за моря?…[2]

— Там, помнится, баба фигурировала, — ответил Грязнов.

— Чем черт не шутит, может, и тут супружница подсуетилась? — Саша пожал плечами. — Понимаешь, если бы заказчиком выступал Славский, вряд ли бы он… В общем, причин, по которым он сюда катит, не вижу… А ты? Ведь первые две операции по уничтожению претендентов на его карман пока что сошли киллеру с рук!

— А я вот эту причину вижу, — возразил Слава.

— Думаешь, бесследно пропавшее для заказчика само «Соглашение»? — кивнул Турецкий. — Согласись, как-то неубедительно… Ну ладно, а что там насчет супруги?

— Отзванивай своему Патрику, пусть займется дамочкой отдельно, слишком мало информации, чтобы что-то думать… Ну разве что, если, как утверждает Банников, насчет дележа дохода от фирмы они со Славским вроде бы тоже договорились…

— Да, тут многое зависит от того, сумеет ли Патрик нарыть информацию о частной жизни супругов… — Александр Борисович согласно кивнул. — Допустим, пара они любящая и дружная, карман общий… Тогда получается, что любой дележ капитала бьет и по карману жены…

— Сам знаешь, в Штатах такое дело — большая редкость, — возразил Слава. — Это мы дураки-простаки, деньги общие, в шкафу в коробке из-под сандалий лежат… Там у них дружба — дружбой, любовь — любовью, а табачок всегда врозь!.. Нет, Сань. Если б речь шла только о капитале — одно дело: этой Джине должно быть практически все равно, как ее супруг распорядится своей частью… А вот что касается дохода по акциям, картина рисуется слегка другая.

— Обрисуй! — потребовал Турецкий.

— Щас… — Генерал Грязнов посмотрел на своего друга снисходительно. — Вот гляди: доход от фирмы по преимуществу не добавляется собственно к капиталу, деньги должны работать, верно? Во! Ну, они у них наверняка и работают, за вычетом какой-нибудь, с их точки зрения, малости, отправляются назад в дело, например, для его расширения. И я не думаю, что как раз тут супруги особо считают, чья часть в деле больше, чья — меньше. Здесь-то как раз, в этой самой точке, все как бы общее. Понял?

— Приблизительно… — пробормотал Саша.

— Большое достижение для тебя, молодец! — не удержался Слава. — Ладно, гляди и слушай дальше… Дальше — появляются еще акционеры. Ну, или даже один акционер…

— Понял! — обрадовался Турецкий. — Ей-богу, Слав, понял!.. Получается, теперь Джина, эта его супруга, вполне может почувствовать себя пострадавшей стороной: во всяком случае, ей придется поневоле считать и слегка сокращать свою долю, а долю мужа присоединять исключительно с согласия третьего акционера — Банникова!

— Ты хороший ученик, Саша, — вновь хохотнул Грязнов. — Если дело так и дальше пойдет, глядишь, через пару годиков экономистом станешь!.. Все верно: третий акционер для этой Джины «Лоллобриджиды» — лишний и совсем не маленький напряг! Особенно если учесть, что твой Патрик утверждает, будто она участвует в делах «Розы» на равных с мужем…

— М-да… — Александр Борисович покрутил головой. — С какой стороны ни взгляни, а количество подозреваемых пока что и не думает уменьшаться… Даже если сам Славский вдруг окажется ангелом, случайно залетевшим в нашу форточку, сама она все равно остается… Ладно, давай теперь вместе сформулируем следующую порцию вопросов для Вутервуда…

Но сделать это они не успели. В кабинет Александра Борисовича постучали, и в проеме открывшейся двери возник Померанцев.

— Извините, — немного смешался он при виде Вячеслава Ивановича. — Я не знал, что вы заняты, Наташи в приемной нет, вот я и…

— У тебя что-то срочное? — поморщился Турецкий.

— Вы же сами просили докладывать… Я был у Соркиной, вот и…

— Ладно, входи, — ворчливо буркнул Саша. — Только, если можно, по-быстрому!

Валерий постарался выполнить пожелание шефа как можно лучше, прекрасно понимая, что доложиться «по-быстрому» ему наверняка не даст сам шеф. Так и произошло, едва тот услышал про друга Софьи Эдуардовны.

— Что это за Володечка еще такой, не помнишь? — Турецкий вопросительно повернулся к Вячеславу Ивановичу.

— Как же, как же! — фыркнул тот. — Кто ж этого Володечку, то бишь на самом деле настоящего бандюка Кабула, не помнит, не знает? Правда, в мокрых делах до сих пор замечен не был, хотя, можно сказать, все девяностые по части рэкета равных ему тоже не было… Чем занят сейчас, не в курсе. Если выяснится, что пошел работать в детский сад воспитателем, ни за что не поверю! Несмотря на то что благодаря своему покойному другу Дубко, сколько раз он ни привлекался, столько раз до суда не дошло… Одним словом, дружок, вполне достойный нашего адвокатишки, у них наверняка и какие-то общие делишки были.

— Ты уже все понял? — Турецкий повернулся к Померанцеву.

— Есть, собрать о Кабуле все возможные сведения! И Романову после того, как выполнит задание, бросить на тот же прорыв! — улыбнулся, слегка ерничая, Валерий. — Кстати, а откуда у него такая кличка, если от фамилии, логичнее было бы выбрать погоняло Каблук, например…

— Тебя, должно быть, забыли спросить, когда погоняло лепили, — ворчливо произнес Грязнов. — Насчет кликухи мы особо не интересовались, но вроде бы он в свое время в Афгане был. Может, оттуда. А тебе-то это зачем?

— В нашем деле, Вячеслав Иванович, — подчеркнуто уважительно ответил Валерий, — любая мелочь сгодится… Так нас учит шеф!

Он с уморительной миной, выражавшей полнейшую, вплоть до тупости, преданность, поглядел на Турецкого, за что и был изгнан из начальственного кабинета спустя ровно две секунды.

13

Начальница нужного капитану Романовой РЭУ оказалась такой толстой дамой, что Галочке стоило больших трудов разглядывать свою собеседницу, сохраняя самый что ни на есть нейтральный вид. Екатерина Петровна Нушкина и без того нервничала из-за визита представительницы МВД, и, видимо, не беспричинно. Впрочем, темные делишки толстухи Романову в данный момент решительно не интересовали.

Легенда, выбранная Галей, была проста: Первый департамент занялся выборочной проверкой жильцов отдельных подъездов некоторых домов в центре столицы в рамках антитеррористических мероприятий: и дома, и подъезды, подлежащие проверке, избраны якобы с помощью специальной компьютерной программы.

Нушкина вытерла крошечным кружевным платочком вспотевший лоб и посмотрела на Галочку преданным взором.

— Я понимаю, — пролепетала она, нервно прикасаясь к стопке папок с документами, которые доставили ей в кабинет подчиненные с молниеносной скоростью, — поверьте, понимаю, что электроника никогда не ошибается, но… Честное слово, этот подъезд у нас абсолютно вне подозрений, клянусь вам… Кому и знать, как не мне, если я сама в нем всю жизнь живу?!

— Замечательно, — искренне обрадовалась Романова. — Значит, вы уверены, что ни одна квартира там внаем не сдается? И знаете всех жильцов еще и как своих соседей?

— Конечно… Конечно, знаю, конечно, не сдается!

— То есть абсолютно все живут в полном соответствии со своей пропиской? — Романова слегка прищурилась, а Екатерина Петровна приоткрыла рот и неожиданно вспыхнула:

— Ох… Я имела в виду не это…

— А что, простите?

— «Черным» никто ничего не сдает, я бы ни за что не допустила, сама их боюсь до смерти… Насчет регистрации я как-то не подумала, но и вы не подумайте ничего такого, чрезвычайного!

Дама снова вытерла лоб и зачастила:

— Это все Славские, поселили у себя родственницу еще пятнадцать лет назад, вот… — Нушкина ловко выдернула из стопки нужную папку. — Только даю вам слово, что эта самая Соркина — не более чем пожилая, больная женщина… Во всяком случае, последние, наверное, лет пять живет тихо, можно сказать, беззвучно, за квартиру платит всегда вовремя… Я, знаете ли, здесь уже почти двадцать лет работаю, помню, что даже сам профессор так аккуратно не платил…

— Вы сказали, — прервала ее Романова, — что эта… как ее, Соркина?… живет тихо последние пять лет…

— Ну, или около того, — домоуправша явно успокоилась. — Вы не подумайте, она и сама коренная москвичка, документы в полном порядке! Просто Славские давным-давно выехали в Штаты. Говорят, теперь у них там ПМЖ, а квартира здесь в их собственности! Все по закону! Это раньше, если кто покинул родину, все конфисковывалось, а теперь… — Нушкина прерывисто вздохнула и махнула рукой.

— Вы не ответили на мой вопрос насчет Сор-киной…

— Да знаете, Соня, пока не начала болеть и полнеть, действительно иногда… Словом, соседи на нее жаловались: уж больно шумные вечеринки устраивала, хотя и редко. Даже наши стены и те не всегда выдерживали…

— Похоже, весело жила? — усмехнулась Галя. А Екатерина Петровна окончательно расслабилась:

— Не подумайте, что я сплетница, но… В молодости о Соне всякое говорили, вплоть до того, что якобы она девица не вполне… правильного поведения… Лично я так бы о ней не сказала, у нее был постоянный друг… Потом, говорят, с ним то ли что-то случилось, то ли заболел и умер, то ли еще что… Соня целых полгода ходила вся в черном, как раз тогда и начала полнеть, болеть… Она мне жаловалась: мол, я-то понимаю, что такое лишний вес…

Нушкина горестно вздохнула, бросив взгляд на свою необъятную грудь, и продолжила:

— А я как раз тогда поняла, что наши кумушки подъездные просто оговаривают ее. Ну не были они с этим самым господином расписаны, так что из того? Вон, сейчас вовсю полно этих самых… как их… гражданских браков! И что? Никто ничего не говорит. Даже, кажется, закон уже какой-то новый имеется насчет прав гражданской жены… А Соне на этот счет просто не повезло! Правда, есть у нее и сейчас человек…

— Да? — проявила заинтересованность Галя.

— Ой, да вы не подумайте ничего такого, — всполошилась Нушкина. — Они просто друзья. Соня говорит, этот ее Володя на самом деле был близким другом ее друга сердца, и я ей верю! С ее нынешним здоровьем уж точно не до любовных отношений!

Романова проговорила с домоуправшей еще около получаса, но ничего существенного от нее так и не услышала. Осторожно порасспросив про неведомого Володю, она сочла, что для доклада Турецкому этого на первый раз, пожалуй, достаточно. А вот ей самой, прежде чем искать нынешнего друга Соркиной, придется внимательно просмотреть дело об убийстве Муси: наверняка его ближайший друг там фигурирует. Откуда было Галочке знать, что неведомого ей Володю уже успели вычислить без ее участия? Померанцев как раз собирался связаться с капитаном Романовой и сообщить ей об этом, заодно озаботив вполне конкретным новым заданием, но тут позвонили ему самому. И не кто-нибудь, а Филя Агеев, занимавшийся «про-слушкой» телефона Соркиной. И переданная им информация оказалась настолько интересной, что про Галочку Валерий просто-напросто забыл, начав немедленно названивать Денису Грязнову-младшему…

В принципе Померанцев был прав: оперативная работа, которой предстояло заняться в связи с возникновением в деле личности Кабула, отходила «Глории» автоматически.

В глазах молодой женщины, сидевшей на скамейке возле детской площадки, при виде Володи-ного удостоверения вспыхнул настоящий ужас. Взгляд ее от лица оперативника панически метнулся к песочнице, в которой мирно трудились возле только что завезенного, еще влажного песка двое малышей лет пяти — мальчик и девочка, явные двойняшки. Стоял удивительно теплый для апреля вечер, но на площадке никого больше не было: то ли остальные мамочки пока что не решались довериться неожиданному теплу, то ли Валентина Сергеевна Крикунова оказалась единственной молодой родительницей в унылом дворе, образованном двумя пятиэтажками и длинным бетонным забором, за которым шла какая-то стройка.

— Вы напрасно пугаетесь, — сочувственно произнес Яковлев. — Я к вам неофициально заехал, просто поговорить, поверьте. Валентина Сергеевна, никаких последствий мой визит иметь для вас не будет.

— Господи, о чем поговорить? Я совершенно не представляю…

— Понимаю, — мягко остановил ее Володя, — у вас муж, дети… Нормальная и наверняка хорошая семья. Даю слово, никто ни о чем не узнает, уверен, ваша мама будет тоже молчать. Зачем ей рассказывать о моем визите зятю?… Вы ведь именно этого боитесь?

Валентине было на вид лет двадцать семь — двадцать восемь: довольно хрупкая, невысокого роста, черноволосая женщина с серыми встревоженными глазами и тонкими чертами лица… Представить ее в роли девицы лихого парня сейчас было просто невозможно. Выждав несколько секунд и не услышав в ответ от нее ни слова, Яковлев продолжил, слегка сменив тактику:

— Думаю, вы и сами не хотели бы, чтоб мы вызвали вас официально…

Крикунова заметно вздрогнула и опустила голову.

— Что вы от меня хотите? — едва слышно пробормотала она.

— Всего лишь услышать, что именно стоит за вашим поспешным бегством из Москвы несколько лет назад… Насколько знаю, вернулись вы не так давно, года два как… Верно? — Валентина продолжала настороженно молчать, и оперативник продолжил: — Уехали вы внезапно, после гибели вашего тогдашнего жениха, даже не дождавшись его похорон. Как видите, многие обстоятельства мне известны.

Женщина, до этого сидевшая с опущенной головой, подняла на Яковлева побледневшее лицо.

— Если муж узнает, он меня бросит, несмотря на детей. — В ее голосе слышалась мольба. — Я все это время пыталась обменять квартиру в другой район, даже на Капотню была согласна, но эта стройка… — она с отчаянием кивнула в сторону бетонного забора, — целый день грохот, да и место глухое… Никто сюда не едет… Что вы хотите от меня услышать?

— Все с самого начала. — Яковлев незаметно включил диктофон, по-прежнему находившийся у него во внутреннем кармане.

— С начала… — Она горестно вздохнула: — Какое там начало?… Мы с Пашей вместе учились, только он на два года старше, любовь крутили еще с моих пятнадцати лет… Мне все девчонки в школе завидовали… — Валентина усмехнулась и продолжила чуть увереннее: — В общем-то с Пашей все было нормально, пока он не устроился к этому адвокату в охрану: Павел провалил экзамены в институт, ему грозила армия, а этот тип… У него были какие-то там связи, он его от армии отмазал, взяв к себе по чьей-то там рекомендации…

— Странно, — удивился Яковлев, — обычно в охрану предпочитают брать людей как раз отслуживших!

— Ничего странного, — возразила Крикуно-ва. — Павел был разрядником по стрельбе, кроме того, с детства занимался восточными единоборствами: его отец заставлял — помешался на том, что мальчик должен быть спортивным, ну и все такое… Кажется, этот тип, адвокат, Павла проверял и на стрельбу, и на единоборства, прежде чем помочь ему с армией… Помог, называется! Валентина покачала головой.

— Знаете, — неожиданно доверительно произнесла она, — мы бы, наверное, обязательно поженились, если бы не вся эта история. Я иногда думаю, меня просто Бог спас, что не поженились, не успели… Павел настаивал, но я тогда училась уже в техникуме, и моя мама буквально встала на дыбы. «Нет» — и все! Хотя относилась к нему неплохо. Я так ей благодарна, что она вмешалась…

— Неприятности начались после убийства адвоката, верно? — подтолкнул ее к нужной теме Яковлев.

— Да, — кивнула Валентина. — Но Павел вел себя странно… Понимаете, он ведь в ту ночь, когда этого типа убили, как раз дежурил в особняке. Дежурство у них менялось рано утром, по-моему, в шесть, он собирался сразу заехать за мной и отвезти на учебу, мы всегда так делали. Но на этот раз не заехал, я ждала-ждала, а его нет и нет… И не позвонил, я из-за него опоздала на занятия и жутко разозлилась, помню…

— Вам не пришло в голову, что могло что-то случиться?

— Нет. — Валентина пожала плечами: — С какой стати? Паша говорил, что работа — не бей лежачего, на дежурстве между обходами дома всегда удается поспать… И платил адвокат хорошо… Павел считал, что ему дико повезло, и даже поступать во второй раз в институт не стал. Вообще передумал поступать! Мы даже поссорились из-за этого, но он стоял на своем: мол, времена другие, и дипломы никому не нужны, нужны «бабки»… Он за время работы у этого типа стал смотреть на жизнь по-другому.

Крикунова вздохнула и помолчала, глядя куда-то вдаль, видимо, воспоминания о прошлом все еще возбуждали в душе женщины ностальгическое настроение.

— Что было потом?

— Когда — потом?… — повернулась она к Яковлеву. — Ах да, потом! Конечно, Павла, как и остальных охранников, таскали органы очень долго, да и между собой они все время что-то там выясняли: кто что видел или, наоборот, не видел, кто спал, и все такое… Получалось, никто ничего не видел, но Паша — это уже я чувствовала — что-то скрывал, таил про себя… Я ему так и сказала, потому что знала его очень хорошо! Понимаете?

— Понимаю, — кивнул Володя. — И что он вам ответил?

— Сказал, что все мне расскажет, но позже. И еще, что у него скоро будет столько «бабок», что даже моя мама разрешит нам пожениться… Думаете, я глупая? Нет, я сразу поняла, что Пашка затеял недоброе и неумное дело, что он собирается кого-то шантажировать, — кого-то, кого видел ночью в особняке и кого там не должно было быть… Возможно, сам же и впустил!

— Сколько вам было тогда лет? — спросил Яковлев.

— Почти девятнадцать… Ну и что? Я с детства обожала детективы, читала запоем… В общем, сразу все поняла! И так ему и сказала, а он в ответ: мол, не мое это и, вообще, не женского ума дело! Мы опять поссорились… А где-то через неделю виделись в последний раз…

— То есть?

— Павел пришел ко мне мириться. И нехотя так сказал, что если я права, если с ним что-то и правда случится, хотя он ни секунды в это не верит… Словом, чтоб я на всякий случай линяла из дома… Так и сказал: «линяла», у него за время службы у этого проклятого адвоката куча всяких словечек появилась, которых раньше не было.

— Что вы ему на это сказали?

— Я его чуть ли не на коленях умоляла не делать глупостей! — Валя взволнованно обхватила себя руками за плечи: было видно, что случившееся много лет назад до сих пор задевает ее больно и глубоко, несмотря на благополучный брак. — Плакала, а он уверял, что не собирается ничего предпринимать, а говорит мне это просто так, на всякий случай, мало ли что?… Но я-то видела, что он врет… Что я могла поделать?!

— Ничего! — поддержал ее Яковлев. — Вам себя винить не в чем!

Угадал он, видимо, совершенно точно: все эти годы бывшая невеста Павла Хвостова, оказавшаяся в итоге хорошей, а возможно, и просто замечательной девушкой, судя по всему, мучила себя сомнениями. Размышляла, перебирая в памяти те давние события, — что еще она могла сделать и не сделала для Павла Хвостова?…

Валентина на мгновение замолкла и глянула на Володю: на этот раз в ее взгляде вспыхнула слабая искорка благодарности.

— Думаете? — тихо спросила она.

— Не думаю, а уверяю вас, что так и есть, как профессионал уверяю.

— Ну, дальше вы, видимо, знаете, как и что… Пашу убили. Я узнала об этом только через день, мне его приятель позвонил… Ничего особенного я не знала, понятия не имела, кто именно был в особняке. И был ли вообще. Но перепугалась я страшно! Конечно, маме все рассказала, и мы вместе решили: мне нужно срочно уезжать… И мама сама решила: чтобы никто не знал куда, даже ей я сразу не скажу, какое место выбрала… У меня мама — просто удивительная женщина, она — вы только представьте! — по собственной воле пошла на то, чтобы целых полгода мучиться неизвестностью, где я и что со мной… Лишь бы со мной все было в порядке по большому счету…

— И вы полгода не давали о себе знать даже ей? — изумился Яковлев.

— Да! Так решила сама мама, она бы здорово на меня разозлилась, если б я… Я ведь тоже там, в Краснодаре, с ума сходила! Почти каждую ночь видела во сне кошмары, как мою мамулю из-за меня пытают, а она… она…

Володя смотрел на Крикунову с изумлением: это какой же силой воли нужно обладать, как при этом бояться за свою драгоценную жизнь, чтобы так вот… Впрочем, Вале тогда было всего девятнадцать, девчонка совсем… М-да-а-а…

— Почему вы выбрали Краснодар?

— Обычно в таких случаях все бегут куда-нибудь в Сибирь или на Север, — слабо улыбнулась она. — Ну а я решила поступить наоборот.

— Это вы тоже в детективах вычитали насчет Севера и Сибири?

Яковлев не выдержал и улыбнулся.

— Ну… Можно сказать, дополнительно заметала следы… Взяла вначале билет совсем не в Краснодар, а в Питер. А уж там… Вот, наверное, и все… С Андреем, моим мужем, я, между прочим, еще в краснодарском поезде познакомилась… Остальное вам, наверное, не интересно… Через полгода я передала маме письмо с оказией, она ко мне приезжала, тоже на двух поездах, как и я… Мы тогда еще боялись: у мамы Пашин начальник побывал и, кажется, был с ней груб…

— И все же вернуться домой вы решились только два года назад.

— Возможно, я бы вообще не вернулась, это все муж, — спокойно ответила Валентина. — Считает, что достойное воспитание и образование дети могут получить только в Москве… У нас в Краснодаре дом свой, сад, так хорошо — я привыкла… Но что поделаешь? Андрей умеет поставить на своем! Мы с мамой посоветовались и решили: раз за столько лет никто больше меня не искал, значит, либо никакой опасности не было, либо она миновала…

— Послушай, Джина… — Кэтрин Фокс нервно огляделась, хотя в этот ранний час в просторном кабинете, который делила еще с двумя девушками, находилась одна: специально пришла сегодня пораньше, чтобы разгрести поднакопившиеся бумаги. — Дорогая, ты… Ты, должно быть, сошла с ума! — выпалила она наконец на одном дыхании.

Кэтрин была стопроцентной американкой, несмотря на то что являлась представительницей четвертого поколения русских эмигрантов, перекочевавших в Штаты еще в конце XIX века и сменивших свою фамилию «Фокины» на англизированную «Фокс». Вопреки легкости, с которой ее пращуры расстались с родными именами, да и с самой исторической родиной, такие традиции, как знание языка далеких предков, а заодно и бережное отношение к рецептам русской кухни, в их семье чтили из поколения в поколение — не меньше, чем строгое завещание одной из прапрабабушек крестить всех появлявшихся на свет отпрысков в православную веру…

Словом, именно знание русского языка (Кэтрин говорила на нем почти без акцента) и принадлежность к упомянутой христианской конфессии и послужили самым веским аргументом в пользу девушки в тот момент, когда она, а с ней вместе еще полтора десятка претенденток «бились» за эту доставшуюся Кэт должность, предполагавшую работу в Москве, в резиденции американского посла. А вовсе не университетский диплом, который она, прямо скажем, заполучила с немалыми усилиями…

В последние месяцы дела на службе не то чтобы не складывались, а шли ни шатко ни валко: ни особым трудолюбием, ни выдающимися способностями мисс Фокс никогда не блистала. Между тем жизнь в российской столице неожиданно пришлась девушке по вкусу: за полгода работы в Москве она успела обзавестись друзьями среди относительно молодых бизнесменов, с которыми ей приходилось соприкасаться по службе. И не сомневалась, что по меньшей мере двое из них затеяли нечто вроде соперничества за ее нежную ручку и сердце… Словом, звонок Джины оказался не просто неожиданным, он вносил отчетливый диссонанс в существование Кэт и был, мягко говоря, некстати…

Джину Кэт знала с детства: еще не будучи замужем, та дружила с девушкой, несмотря на солидную разницу в возрасте, целых семь лет! Но так уж получилось — Кауфманы и Фоксы были знакомы и приятельствовали с незапамятных времен, и в свое время Кэтрин даже льстило, что пятнадцатилетняя Джина не гнушается ее жалким, всего-то восьмилетним возрастом, охотно играет с ней в куклы, когда Фоксы приезжали к ним на уик-энд в огромный особняк на Калифорнийском побережье.

Это были, если вдуматься, времена замечательные и светлые: времена, когда еще была жива мать Джины, дружившая с миссис Фокс. Собственно, именно благодаря женщинам и поддерживались отношения между двумя семействами, несмотря на то что принадлежали они, в сущности, к разным социальным слоям общества: родители Кэтрин бедняками, конечно, не были, но и до миллиардов

Джеремии им тоже было далеко… Поэтому не стоило удивляться тому, что со смертью его супруги Джина на довольно долгое время пропала из поля зрения Кэтрин, а поездки в Калифорнию, которые девочка так любила, прекратились.

Тем не менее, когда спустя годы та сама отыскала ее, учившуюся уже на первом курсе университета, Кэтрин страшно обрадовалась, тут же отменила ради встречи с Джиной очередное свидание, и их дружба — теперь уже дружба двух взрослых женщин — возобновилась. Именно миссис Слаф-фски и поспособствовала тому, чтобы Кэт участвовала в кастинге на ее сегодняшнюю должность…

«Похоже, пришла пора расплачиваться за оказанное содействие!» — мрачно подумала Кэтрин, вслушиваясь в настойчивый, почти приказной тон старшей подруги.

— Ты должна понять, мне это необходимо, это вопрос жизни и смерти… Кэтти, ты меня слышишь?!

— Слышу, — вздохнула девушка, мысленно добавив: «И не только я!..» Кто б сомневался, что все их здешние разговоры, а телефонные в особенности, прослушиваются русским ФСБ? Неужели Джина такая дура, что сама этого не понимает? И при этом обращается с такой просьбой…

Но Джина, похоже, понимала, почему ее подруга и протеже разговаривает с ней так натянуто и, можно сказать, грубо.

— Послушай, — произнесла она после паузы. — Так и быть, скажу тебе, в чем дело: я почти не сомневаюсь, что Люк отправился в Москву к женщине…

— Что? — Кэтрин растерялась. Вот уж не ожидала она от Джины подобных откровений! — С чего ты это взяла? И где он мог обзавестись русской женщиной?

— Половина Нью-Йорка — русские! — отрезала собеседница. И мисс Фокс почти поверила, что именно адюльтером супруга и обусловлена просьба Джины. Россиян в последние годы в Нью-Йорке и правда заметно прибавилось. Не только приезжающих на постоянное жительство, но и бизнесменов, курсирующих туда-сюда. Возможно, и бизнес-леди тоже? Причем молодых и симпатичных, по крайней мере, симпатичнее ее подруги, что само по себе было не трудно… Ну что ж… Хотя просьба Джины ей по-прежнему не нравилась, пугая возможными неприятностями по службе, тем не менее, поскольку дело это сугубо личное, Кэтрин поможет бедолаге… Возможно, у рыжей некрасивой миссис Слаффски действительно есть основания подозревать мужа в измене.

— Я сегодня же перешлю на твое имя нужную сумму, — с заметным облегчением произнесла Джина и положила трубку.

Посидев некоторое время в одиночестве и подумав, Кэтрин посмотрела на часы: через десять минут появятся ее коллеги.

Поднявшись, она выскользнула на балкон, выходивший во внутренний двор резиденции и, достав из кармана яркого пиджачка мобильный, нашла в запиской книжке слово «Юра», после чего нажала нужную кнопку.

Юрий Косовский был как раз одним из тех двоих бизнесменов, которые явно претендовали на серьезные отношения с хорошенькой американкой, и он ей нравился чуть больше, чем его соперник.

Косовский отозвался сразу:

— Доброе утро, радость моя!

— Это — кому как! — весьма, на ее взгляд, остроумно ответила мисс Фокс.

— Неужели кто-нибудь посмел омрачить твое всегда прекрасное настроение?! — с подчеркнутым изумлением воскликнул он. — Подать сюда этого негодяя немедленно!

— Скорее, негодяйку… Да нет, Юра, ничего особенного: звонила моя подруга из Нью-Йорка с необычной просьбой…

— Я могу помочь? — немедленно посерьезнел

он.

— Зачем же бы я тебе иначе звонила? — удивилась Кэт. — Конечно, можешь! Мне… То есть ей нужен надежный частный детектив, самый лучший… Для чего, извини, не скажу, это очень личная тайна!

— Детектив?… — Юрий, похоже, растерялся. — Где, здесь, в Москве?

— Здесь, в Москве… Ты наверняка знаешь, кто у вас самый лучший!

Бизнесмен немного помолчал. И после паузы, уже не с таким энтузиазмом, как до этого, ответил:

— Думаю, знаю… Не одного детектива, а целое агентство, где собраны действительно лучшие…

14

Валерий Померанцев, отодвинув с края рабочего стола бумаги, удобно расположился на столешнице. Володя Яковлев, как обычно, сидел на стуле для посетителей с самым дисциплинированным видом. Во взглядах, которые он изредка бросал на следователя, едва угадывалась легкая, ироничная смешинка. Несмотря на несколько снисходительное отношение к Померанцеву, Яковлеву Валерий нравился куда больше, чем его шефу, Грязнову-старшему, работать с ним он любил, считая Валерия Александровича умным и талантливым следователем. Например, анализировать вместе с «ватником» собранную на очередном этапе расследования информацию, прикидывая вытекающие из нее рабочие версии, как сейчас, было, с точки зрения Володи, сплошным удовольствием, чем-то вроде передышки на перевале для солдата.

— Ну, суперопер, и что ж ты об этом обо всем думаешь?

Яковлев хмыкнул:

— Думать твое дело, наше же — фактики вся-кие-разные собирать… А если серьезно, Валера, пытаюсь я сообразить, кого именно мог шантажировать покойный Хвост… У его невесты на этот счет никаких мыслей нет.

— По всему видно, — Померанцев кивнул на диктофон, лежавший на столе, — что шантаж действительно имел место, тут я с тобой и с этой Валентиной согласен целиком и полностью… Ты обратил внимание,

Хвост говорил об очень больших «бабках», которые, с его точки зрения, светили?

— Ну и что? Все шантажисты намереваются сорвать большой куш, иначе бы и шантаж смысла не имел!

— Не скажи! — покачал головой Валерий. — Хвостов говорил о такой сумме, которая могла бы убедить даже мамашу этой Валентины… А мамаша там, судя по всему, трудноубедимая, если так можно выразиться!

— Да?

— А ты послушай запись внимательно: Крику-нова — дамочка явно не глупая, но при этом, я бы сказал… Словом, безвольная!

— С чего ты это взял? — нахмурился Яковлев.

— Как — с чего? Во-первых, с того, что, судя по ее же словам, и своему Павлу, и своему нынешнему супругу она безусловно подчиняется. Считает и про того, и про другого, что они умеют настаивать на своем. Да будет тебе известно, так обычно считают женщины, привыкшие с детства подчиняться мамаше-лидерше… Добавь к этому, что и по сей день она полагает, что ее мать была права, когда не позволила ей выйти замуж за Хвостова и когда отправила ее в бега…

— Так ведь в самом деле права!

— А вот это уже никакого значения не имеет! — Валерий посмотрел на Яковлева с некоторым сожалением. — Я тебе сейчас о характере девушки говорю, а не о том, кто был прав или не прав!

— Слушай, а к чему это все? — окончательно запутался в рассуждениях Померанцева Володя. -

Мы ж вроде бы личность шантажируемого пытались выяснить… Ну, или там предположить, на кого нацелился тогда Хвост?

— Плохо ловишь мышей! — фыркнул Валерий. — Я к чему тебе все это сказал? К тому, что мать этой Валентины Сергеевны — явная лидерша, то бишь принадлежит к категории баб, коих лично я терпеть не могу: упрямых, властных, никаким аргументам не внимающих… Чтобы заставить такую тетку поменять свое мнение, например, о той же женитьбе Хвостова на ее дочери, нужны не просто деньги, а деньги ОЧЕНЬ большие… О чем это говорит?

— О чем? — Володя смотрел на следователя с интересом.

— О том, что объект шантажа — человек, как минимум, богатый, возможно, самый богатый в окружении адвоката. Конечно, не считая самого Дуб-ко.

Володя немного подумал, прежде чем заговорить, потом неуверенно качнул головой:

— Ну и что нам это дает? Окружение-то у Муси — расширяющееся в геометрической прогрессии! Одних клиентов не счесть… Добавь к этому его криминальную группировку — и получится, как звезд в небе. И все при «бабках»!

— Ты полагаешь, что посреди ночи охранник мог впустить к Мусе клиента? — усмехнулся Померанцев. — Лично я так не думаю. Если помнишь, замочили адвокатишку между двумя и тремя часами ночи. В это время прийти к нему под каким-нибудь, даже очень срочным предлогом мог только давний знакомец, причем близкий… Согласен, среди таковых у него, судя по делу, числится человек эдак пятнадцать… Но вот лично меня более всего почему-то интересует наш ньшешний фигурант, господин Кабул… Да, ты ж еще не знаешь!.. Мне звонил Агеев, я пытался с тобой связаться, но у тебя, похоже, в очередной раз телефон разрядился!

— Не понимаю, в чем дело, — вздохнул Яковлев, — второй подряд аппарат покупаю, и второй раз такая история. Разряжается после двух-трех звонков, причем входящих… Чертовщина!.. А что Агеев?

— А то! Мадам Соркина с час назад звонила нашему Владимиру Ивановичу, горестно жаловалась на приезд брата, а Кабул оборвал ее весьма любопытной фразой… Сейчас… — Померанцев пошарил среди бумаг на своем столе, извлек из-под какой-то пачки свой блокнот и, быстро пролистав его, нашел нужную запись: — Вот! Цитирую: «Хватит ныть, Соня, мы, сдается мне, договорились насчет твоего брательника, я своему слову — хозяин!..» Ну, дальше неинтересно, про болячки Соркиной… Как тебе?

— Кто будет «встречать» Славского? Ребята из «Глории»?

— На этот счет я подумал вначале, не добавить ли к ним тебя, к примеру? Потому и пытался тебе дозвониться… Сан Борисыч, однако, решил, что этим займется Галя, а тебя велено натравить на Кабула… Теперь тем более!

— Наружка?

— И она тоже, а если при этом успеешь через своих агентов собрать о нем максимум информации, — совсем хорошо… Пока наружку за нашим клиентом ведут ребята из «Глории», ты можешь присоединиться к ним, скажем, завтра после совещания. А до тех пор…

— Слушай, я не волшебник, я только учусь!.. По-твоему, я что — способен раздваиваться?! — возмутился Яковлев. — И что, кстати, означает твое «сейчас тем более»?

— То, что более близкого и более богатого дружка, чем Кабул, в окружении адвоката не было, это еще тогда ваши установили. А нынче, как видишь, этот тип вновь всплыл! Короче, несмотря на их, как уверяет наша Соня, нежную дружбу, вполне возможно, что Муся как раз в силу близости сумел наступить Кабулу на особо больную мозоль.

— Ты думаешь, именно он замочил Дубко, а Хвостов оказался свидетелем? — Яковлев произнес это с большим сомнением в голосе.

— Не мне тебе рассказывать, что между такими типами, как эти двое, любая дружба суть волчья. Обрати, кстати, внимание на бизнес Кабула: этот господин — владелец ЧОПа. Адрес в деле наличествует, надо поглядеть, кого он там присоб-рал. Ты вот веришь, что бывший рэкетир, то бишь бандит, вдруг взял да и ступил на путь честного бизнеса?

Яковлев фыркнул, а Померанцев кивнул:

— То-то и оно… В общем, за ним нужен глаз да глаз! Не забывай, что к тому же в особняке адвоката не было найдено никаких следов взлома-проникновения: он либо сам открыл убийце, либо это сделал Хвост, либо у убийцы была возможность войти в особняк в любое время суток без взлома. Допустим, сделал слепок с ключей…

— Это вряд ли, — покачал головой Володя и, поколебавшись, добавил: — На мой взгляд, осмотр был поверхностный, место преступления обследовали спустя рукава… Короче, лажанулись ребята. Теперь поздно кулаками махать, только гадать и остается.

— Ладно… Пошли-ка к Сан Борисычу заглянем, если он… — Валерий глянул на часы: — Если он еще не уехал: в последнее время шеф повадился домой ровно в девятнадцать ноль-ноль сваливать…

Александр Борисович, однако, был на месте — и не один: в кабинете, помимо него, находилась раскрасневшаяся и по каким-то причинам сердитая Галочка Романова, бросившая на Померанцева, вошедшего в святая святых первым, испепеляющий взгляд.

— А-а-а, — поприветствовал Валерия с Яковлевым Турецкий, — рыцари щита и меча! Рад видеть вас в рабочем состоянии! Померанцев, ты почему вовремя не проинформировал капитана Романову относительно Клабукова? По твоей милости Галина Михайловна, можно сказать, понапрасну потеряла уйму драгоценного времени в этом самом РЭУ, продублировав уже имеющиеся в нашем распоряжении сведения!

— Виноват, Сан Борисыч… Галка, извини, тут вот Яковлев объявился с новыми фактами, я и того… Закрутился, словом!

— И это при том, что у нас не хватает людей! — Саша сердито сверкнул глазами. — Ваши новые факты что, не могли подождать до завтрашнего совещания? Или ты, Валерий, разучился самостоятельно принимать решения?

— Сами сказали: держать вас в курсе, — обиделся Померанцев.

— Ладно, слушаю, — буркнул Турецкий.

Выслушал он, впрочем, как всегда внимательно, после чего, помолчав и поразмышляв над докладом Валерия, вынужден был кивнуть, соглашаясь с его выводами.

— Что ж, кассету с записью собеседований с начальником Мусиной охраны и невестой Хвоста оставишь, Володя, мне, прослушаю на досуге сам. А вот что касается двойной наружки за Кабулом — отставить. Попытайся-ка лучше до завтрашнего полудня собрать о нашем фигуранте информацию. Сумеешь встретиться с нужными людьми за это время?

Яковлев со вздохом посмотрел на часы:

— Попробую, конечно, хотя…

— Все же попробуй, Володя. Теперь ты, Галя, и ты, Валерий…

Но продолжить Саше не удалось, зазвонил его мобильный. Поморщившись, Турецкий извлек его из внутреннего кармана, где аппарат наигрывал знаменитый марш Моцарта, и включил связь.

— Да!.. А, привет, Денис… Давай, только быстро, я занят…

Но «быстро», как обычно, не получилось. Послушав Грязнова-младшего не более нескольких секунд, Александр Борисович, к удивлению своих сотрудников, поначалу изумленно поднял бровь, а потом… начал хохотать!..

Померанцев с Яковлевым невольно переглянулись: Денис что, позвонил их шефу, чтобы поведать ему смешной анекдот?

— Ну и ну! — Саша, все еще подхохатывая, вновь послушал Дениса некоторое время, после чего наконец посерьезнел: — Бывают же в жизни такие совпадения… Твой Кротов сейчас где — часом, не в отпуске?… Да, никакой иной кандидатуры для этого не вижу…

Алексей Петрович Кротов был, пожалуй, одним из самых загадочных сотрудников «Глории». Он был вхож в самые «высокие» круги столичного бомонда благодаря своей супруге, весьма успешной бизнес-леди, а по иным таинственным причинам мог запросто общаться с политической элитой, если в этом возникала необходимость. Он, судя по всему, в отличие от остальных ребят, работавших у Дениса, со своей бывшей службой во внешней разведке так до конца и не расстался.

Впрочем, разговоры на эту тему, в том числе в отсутствие Кротова, не приветствовались и, соответственно, не велись. Внешне Алексей Петрович являл собой довольно распространенный тип вальяжного брюнета с замашками сибарита: всегда одетый в дорогие костюмы, хрустящие от свежести сорочки, при соответствующем галстуке и с манерами потомственного лорда.

Услышав его имя, переглянулись уже все трое подчиненных Александра Борисовича, даже Галя забыла о своей обиде на Померанцева: Турецкий редко, только в исключительных случаях прибегал к помощи Кротова. Да и тот обычно отсутствовал в

Москве, пребывая в очередной из своих загадочных «командировок». Но на сей раз Алексей Петрович, судя по удовлетворенной мине Турецкого, был в столице.

Разговор Саши с Денисом наконец завершился, и, вернув мобильный аппарат на место, Турецкий поглядел на свою команду вполне осмысленно, хотя в глубине его зрачков все еще прыгали смешинки.

— У меня сюрприз, — сообщил он, хотя и так было ясно, кто именно его поднес. — Наш фигурант Славский, похоже, интересует не только нас с вами. Вы будете смеяться, но сегодня к Денису Андреевичу обратилась по рекомендации одного из его бывших клиентов некая сотрудница резиденции американского посла — Кэтрин Фокс… с просьбой, аналогичной нашей: мисс заказала «на-ружку» за господином Славским с того момента, как он ступит на московскую землю. — Переждав череду удивленных возгласов, Турецкий продолжил: — Но и это еще не все! Эта самая мисска утверждает, что цель слежки ей неизвестна, поскольку она всего лишь выполняет просьбу своей подруги, проживающей в Нью-Йорке… Как думаете, кого?

— Неужели его жены? — Валерий смотрел на своего шефа горящими от восторга глазами.

— Ее самой!

— Боже ж мой! — ахнула Галочка с внезапно объявившимся от волнения южнорусским акцентом. — Получается, это Джина «заказала» и Белецкого, и Баканина, а возможно, и своего мужа?!

Вместо Саши ей немедленно возразил Померанцев:

— Ничего такого, уважаемая капитан Романова, из этого не следует, по крайней мере до тех пор, пока мы мало знаем… А на самом деле ни черта не знаем об их отношениях! Тебе не приходит в голову, что жена Славского элементарно, после того как тут у нас замочили его друзей, может просто беспокоиться о своем муже, как любая россиянка на ее месте?

Галя немедленно снова покраснела, сердито сверкнув на Валерия глазами, а Саша кивнул:

— Померанцев прав… Я попробую сегодня вне очереди связаться со Штатами, возможно, Патрик уже успел что-то нарыть. Нам сгодятся сейчас даже крохи сведений. Володя, ты чего молчишь?

Яковлев улыбнулся и пожал плечами:

— Я думаю, что, если вы хотите, чтобы я что-то успел до завтрашнего совещания, мне надо идти…

— Добавь: не замусоривая мозги лишней информацией, — ухмыльнулся Турецкий. — А вообще, ты прав, тебе действительно пора, так что свободен.

Дождавшись, когда за Володей закроется дверь кабинета, он повернулся к Померанцеву:

— Только не говори мне, что ты, со своей стороны, не озаботил собственную агентуру.

Валерий улыбнулся и промолчал.

— И когда ожидаешь результатов?

— Сегодня после полуночи… У меня встреча в ночном клубешнике одном… Но учтите, Сан Бо-рисыч, я совсем не уверен, что это будет что-то существенное…

— Учту. Теперь ты, Галя. — Голос Турецкого смягчился, когда он заговорил с Романовой. — Твое задание, начиная с сегодняшнего вечера, затем с завтрашнего утра, разумеется, с перерывом на совещание, если только это не помешает делу…

— Да? — Галя взглянула на Сашу.

— В общем, я тут посидел-покумекал… Сдается мне, зря мы с вами, дорогие друзья, слегка подзабыли о Банникове… Поопекай-ка ты его, Галинка, полюбопытствуй, чем наш бизнесменчик занят: по-прежнему забаррикадирован на даче или вылез из норы? Если вылез, куда направил свои стопы, ну и так далее.

— Вы что же, хотите, чтобы я и ночью за ним присматривала?

«Наружка» за Банниковым девушке явно не пришлась по вкусу, в ее голосе слышалось разочарование.

— Завтра с утра, обещаю, тебя подменят, — немного виновато произнес Турецкий. — Не спрашивайте меня пока, с какой стати я вернулся к необходимости именно сегодня ночью за ним присмотреть.

— И так ясно, — не выдержал Померанцев. — Завтра утром прилетает Славский, а Банников у нас один из основных фигурантов…

— Или жертв, — добавил Александр Борисович. — И будь любезна, Галя, возьми с собой оружие. Черт его знает, всякое может произойти. Насчет оружия — приказ! — уточнил он, заметив пробежавшую по Галочкиному лицу тень: то, что она не любит оружие, он знал.

— Вот теперь, кажется, действительно все. — Саша поднялся из-за стола, неловко задев при этом раненую руку, и невольно поморщился: он, кажется, уже совершенно забыл о ранении, расследованием самого покушения на Турецкого занимался один из его коллег и, хотя Саше этого никто не говорил, Меркулов лично. Но в последнее время Александр Борисович даже не удосуживался поинтересоваться, на какой стадии оно находится. По каким-то непонятным ему самому причинам выстрел, который мог стать для Турецкого роковым, его уже не волновал столь остро, как поначалу…

Все, что было необходимо, он поведал и Меркулову, и следователю, занимавшемуся покушением, передал ему и то самое дело, которое считал первопричиной случившегося. Возможно, именно поэтому и возникло определенное безразличие к самому факту. А возможно, его действительно так сильно захватило новое расследование, что все остальное на этом фоне померкло?

Выпроводив из кабинета Романову с Померанцевым, Турецкий еще некоторое время посидел за столом просто так, а потом взял в руки трубку городского телефона и набрал свой домашний номер.

— Шурик? — Голос Ирины выдавал едва сдерживаемое волнение. — Я уже хотела сама звонить! Ты где?

После покушения Ирина Генриховна стала напоминать ему встревоженную наседку, потерявшую цыпленка, — всякий раз, как он опаздывал к ужину. Раньше она в таких случаях злилась, теперь — беспокоится. С одной стороны, Сашу это трогало, с другой — что уж себя обманывать, немного раздражало.

— Я, Иришка, на работе, — стараясь быть поласковее, сказал он. — Мы же с тобой договаривались: каждый раз, перед тем как выезжать домой, буду звонить. Если не звоню, значит, я еще здесь…

— Я думала, ты забыл, — виновато пробормотала жена.

— Ну здрассс-те! Когда это я что-либо забывал? Я ж тебе вчера полночи про это дело рассказывал, а сегодня привезу еще несколько записей послушать…

— Правда? — Ирина буквально вспыхнула от радости, и ее муж немедленно растрогался, отчетливо представив разрумянившееся лицо жены. Радуется, что он не пренебрегает ее помощью, словно маленький ребенок!

В силу своего характера Саша по-прежнему, как и во время прошлого расследования, делал перед женой вид, что, знакомя ее с делом, просто-напросто снисходит до ее неожиданного, как выражается их дочь Нина, «бзикунчика» — поменять профориентацию и, завершив учебу в Центре,[3] получить диплом юриста-психолога. После чего Ирина Генриховна собиралась расстаться с прежней работой и целиком и полностью сосредоточиться на роли «боевой подруги», помогая мужу в его расследованиях.

На самом деле Александр Борисович и самому себе не признался бы, что с какого-то момента начал относиться к Ирининому участию в его работе куда серьезнее, чем демонстрировал это ей: Сашу и впрямь впечатлил тот факт, что в прошлый раз, анализируя даже не весь материал, а лишь тот, что позволяла ему показать жене профессиональная тайна, она с абсолютной точностью вычислила способность всех фигурантов к совершению убийства и описала ему того, кто совершил преступление, не допустив ни малейшей ошибки.

— Ирка, — сказал Турецкий с невольной улыбкой, — ты меня глубоко трогаешь своим интересом, но… Как насчет твоего диплома? Это не помешает тебе, не отвлечет? У тебя же, кажется, осталось до защиты не больше месяца.

— Наоборот, поможет, — посерьезнела Ирина. — К тому же диплом почти дописан, а впереди еще пять недель: защита у нас в конце июня… Сань, а ты скоро приедешь?

Уловив в голосе жены нетерпение, родственное нетерпению гончей перед охотой, Александр Борисович рассмеялся:

— Уже выхожу! Так что жди — скоро буду.

15

Ровно в восемнадцать сорок пять Володя Яковлев в самом распрекрасном расположении духа подрулил к подъезду дома, в котором проживал последние пять лет Владимир Иванович Клабуков, он же Кабул. Заглушив движок своей неприметной с виду «шестерки», про которую никто бы никогда в жизни не заподозрил, что на самом деле под скромным серым капотом скрывается мощный мотор, не имеющий никакого отношения к тольяттинскому автозаводу. Яковлев неторопливо выбрался из машины и уверенно направился к припаркованному неподалеку серебристому «лексусу».

Водительское стекло слегка отъехало вниз, когда он почти достиг своей цели. Оперативник усмехнулся едва заметно, не поворачивая к приметной иномарке головы, кивнул и прошел мимо, в глубь двора, туда, где над широкими глухими воротами белела вывеска: «Шиномонтаж». По данным Дениса, находившегося за рулем «лексуса», переданным еще с утречка, это заведение сегодня по техническим причинам не функционировало. Подойдя к воротам, Яковлев слегка толкнул одну из створок, пару секунд постоял, затем развернулся и с самым разочарованным видом побрел обратно… В тот момент, когда он вновь водрузился за руль «шестерки», «лексус» негромко заурчал и через полминуты тронулся с места, почти сразу исчезнув за углом дома, в котором проживал Кабул. Таким образом наружная слежка за ним была теперь на совести Яковлева, а Денис, которому рано утром предстояло встречать в аэропорту чартер Славского, отправился домой отдыхать.

То, что помимо чуть приспущенного стекла на появление Владимира никакой реакции не последовало, означало, что за полчаса, прошедшие с момента их последнего общения, ничего не переменилось: Клабуков по-прежнему находится дома, в стенах собственной квартиры. И Яковлев, и Денис решили, что, поскольку Кабул проживал в довольно оживленном месте, при передаче «наружки» Володе общаться напрямую они не станут даже по мобильному: кто знает, вдруг какой-нибудь сверхнаблюдательный тип или, скажем, бабулька, засекут переговоры между водителями двух чужих в этом дворе машин? На заметный «лексус» здесь и так наверняка успели обратить внимание…

Яковлев, пока шел к «Шиномонтажу» и обратно, успел разглядеть по меньшей мере троих мамаш, все еще выгуливающих своих чад посреди двора на огромной детской площадке, и целую стайку старушенций, галдящих о чем-то своем на скамейках возле интересующего его подъезда. К тому моменту, как Денис уехал, бабульки успокоились и по меньшей мере одна их них, как приметил Володя, успела пару раз поглядеть в сторону его машины… Иногда внешняя неприметность срабатывает, увы, в обратную сторону: стоянка, в конце которой пристроился Яковлев, была забита навороченными иномарками: клабуковский дом считался престижным, не говоря уж о его месте расположения, — совсем недалеко отсюда справляли круглосуточный праздник жизни оба Арбата — Новый и Старый. На этом фоне Воло-дино авто выглядело почти бомжихой, пробравшейся на светский прием.

Вскоре, однако, ситуация начала меняться в его пользу. Поначалу засобирались и расползлись по домам наблюдательные пенсионерки, мамочки со своим потомством исчезли еще раньше. Затем нахлынула и схлынула волна собачников, и наконец на центр столицы опустилась благословенная темнота. Как выяснилось, в здешнем дворе с ней боролись не слишком активно: пара фонарей в районе детской площадки, как водится, тусклые лампочки под козырьками подъездов, время от времени высвечивающие выскакивающих из них то по одному, то попарно подростков. Во дворе они не задерживались, устремляясь сразу же к арке, которая выходила в сторону Арбата.

Проводив глазами очередную парочку «молодых да ранних», Володя вздохнул и тоже в очередной раз поднял глаза на окна интересующей его квартиры, где еще час назад вспыхнул свет. И тут же насторожился: на сей раз окна оказались темными. Поверить в то, что Кабул улегся спать с последними петухами, было трудно, а посему Яковлев немедленно повернул ключ зажигания, включая движок, и внимательно уставился на дверь подъезда.

Долго ждать ему не пришлось: Владимир Иванович Клабуков появился спустя полминуты. Даже в тусклом свете лампочки из-под козырька было видно, что одет он несомненно для вечернего выхода — в черный смокинг, не абы как! Гордо неся перед собой решительно портившее данную картину пивное брюшко, Кабул, не глядя по сторонам, направился прямиком к одному из двух своих транспортных средств — пребывающему на дворовой стоянке темно-зеленому «опелю».

Спустя пару минут «опель» покинул двор, нырнув в одну из двух арок, выходили которые в противоположные стороны, на параллельные друг другу улицы.

Спустя еще минуту следом за «опелем» из той же арки выскользнула неприметная на вид «шестерка» и ловко влилась во все еще густой поток машин на шоссе, ведущем в сторону от Кольца.

…Валерий Померанцев в ночном клубешнике с завлекательным названием «Эдем» бывал и прежде, причем не менее десятка раз. Между прочим, не в целях, которые обычно преследуют посетители таких местечек, а в связи со своей нелегкой трудовой деятельностью: от аналогичных заведений «Эдем» отличался отсутствием фэйс-контроля. Достаточно было заплатить входные пятьдесят баксов, и отдыхай себе на здоровье! Хочешь, тусуйся на здешней дискотеке в обществе местного подрастающего, а местами уже и подросшего поколения. Хочешь, отправляйся в полутемный зальчик, где, сидя за немногочисленными столиками, одновременно можно понаслаждать-ся выступлениями порой и впрямь известных «звездочек», в основном продуцированных популярным телепроектом, поставившим их производство на поток. Хочешь, просто отирайся у стойки неправдоподобно длинного бара или накачивайся потихоньку в примыкавшем к нему кафе: считалось, что напитки здесь все исключительно легкие.

Словом, лучшего места для встреч с нужным ему человечком и придумать было нельзя: народу, как обычно, уйма, половина друг с другом из-за открытости клубешника не знакомы, остальным никакого дела друг до друга, сели не считать собственной сиюминутной компании, нет.

Своего человечка Валерий увидел сразу, едва войдя в бар-кафе. Константин Словацкий, в просторечии Котик, был давним завсегдатаем «Эдема» и обладал в этой связи некоторыми привилегиями: правом располагаться за столиком на двоих, выполнявшим здесь роль служебного. Котик являлся исключительно нелюдимым типом, Померанцев подозревал, что обслуга клубешника его просто-напросто побаивается. Все знали, что этот здоровенный мужлан с неожиданным для такой комплекции лицом белокурого ангела, на котором полностью отсутствовали признаки интеллекта, дважды «гулял» на зону. Причина его привязанности к «Эдему» сомнений не вызывала, так же, как и профессия, в реестре рабочих не зарегистрированная. Словацкий был сутенером, а «Эдем» — его основной точкой, на которой трудилось по меньшей мере пять Котиковых «сотрудниц»…

В лапы Померанцева он, однако, попал вовсе не по этому поводу, а по куда более серьезному: был в жизни Кости момент, когда он надумал заодно подзаработать по мелочи и на наркоте… Мысль пришла Котику в недобрый час, поскольку, едва начав ее осуществлять, он и наткнулся на Валерия. Впрочем, было это года три назад и, насколько знал Померанцев, более таких попыток Котик не предпринимал.

Подойдя поначалу к барной стойке и взяв себе бокал пива, которое здесь отличалось действительно хорошим качеством, Валерий неторопливо прошествовал в сторону служебного столика и спокойно опустился напротив мрачно потягивающего какой-то коктейль несъедобного синего цвета Словацкого.

— Уфф… — отпив несколько глотков, он брякнул бокал на столешницу и лишь после этого посмотрел на своего агента. — Наше вам с кисточкой!

— По тому же месту, — буркнул Котик и мрачно уставился на Валерия.

— Как делишки? — невозмутимо поинтересовался тот, одновременно незаметно оглядывая небольшой зальчик и отмечая, что народу тут сегодня средне — то бишь не много и не мало. В самый раз!

— Какие там делишки? — скривился Словацкий. — Так, мелочовка одна… И той нет.

— Да ну? — Теперь взгляд Валерия в упор устремился на Котика. — Жаль…

— Да я это про себя, — буркнул его собеседник. — Не жизнь, а жопа одна…

— Говорю — жаль. — Померанцев сощурился: — Не будем терять времени, Котик! Мне завтра вставать как раз, когда тебе укладываться. Есть что-нибудь интересненькое?

— Смотря что тебя интересует… Насчет старого дела того, адвокатского, слухи ходили разные, однако впрямую ничего конкретного… А вот ЧОП, которым ты интересовался, тут ты прав: берут они «заказухи», точно берут…

— Откуда дровишки? — Внутренне Валерий подобрался, хотя внешне это никак не проявилось, а Котик криво ухмыльнулся:

— Тут я тебе не помощник… Но человечек сказал верный, сам по ходу туда обращался и, что хотел, сварганил. Дальше ты уж сам давай как-нибудь… И так засветился я!

— Ну-ну… Ничего, переживешь, — вздохнул Померанцев и, одним махом допив пиво, крякнул: — Жаль, что насчет того дельца у тебя ни слуху ни духу… Ладно, бывай!

Котик молча пожал плечами, а Померанцев, поднявшись и поколебавшись совсем немного, двинулся не к выходу, а к бару, решив взять себе еще одно пиво, а уж потом двигать домой. Результат встречи с агентом его почти разочаровал: обычно Словацкий добывал нужную ему информацию в нужном же количестве и, что важно, быстро, а тут… По ЧОПу, владельцем которого являлся Кла-буков, тем более на уровне слухов, то бишь полной неопределенности, он и сам собрал информацию без этих хлопот, а главное, без траты пятидесяти баксов, уплаченных за вход…

Второй из его агентов, задействованных по делу, был озадачен Валерием теми же вопросами, что и Котик. Созвонившись с ним около часа назад, Померанцев выяснил, что результатов пока нет, так что все его надежды были на «Эдем» — и вот на тебе…

Погрузившись в свои не самые веселые размышления, следователь не сразу сообразил, что кто-то тычет его в локоть, — несмотря на то что никакой тесноты у барной стойки не наблюдалось, народ сегодня предпочитал кучковаться за столиками.

— Какого черта?… — начал было Померанцев, сердито поворачиваясь к неловкому соседу слева, и — умолк, едва не ахнув от неожиданности.

— Давай чокнемся, а? А то одному пить как-то не того… — Володя Яковлев, заявивший о своем намерении развязным, полупьяным голосом, поднял в точности такой же бокал с пивом, какой стоял перед Валерием, и подмигнул вполне трезвым глазом.

— Д-давай… — отозвался Померанцев, изо всех сил пытаясь справиться с удивлением.

Они действительно чокнулись, после чего до слуха Померанцева долетела одна-единственная фраза:

— Мой здесь уже минут пять…

— Подожду в машине, — так же тихо отозвался Валерий и равнодушно отвернулся от неожиданно объявившегося оперативника.

Володя между тем допил свое пиво и вразвалочку, не слишком торопясь, двинулся из кафе в соседний зал, где помимо столиков находилась эстрада. Доносившиеся оттуда звуки какой-то дешевой попсы и гул, создаваемый зрителями, еще только-только входившими в раж ночной гулянки, на мгновение усилились, затем вновь превратились в фон. Это означало, что Яковлев покинул кафе, отправившись туда, где в данный момент находился его объект — Кабул…

Заинтригованный Померанцев некоторое время размышлял: а не отправиться ли ему следом? Тем более что повестка в Генпрокуратуру, которую Володечка должен был получить сегодня с утречка, предписывала ему явиться непосредственно к Турецкому, а не к Валерию, завтра, ровно в четырнадцать тридцать. Так что, даже если он попадется Кабулу на глаза и тот его каким-нибудь чудом запомнит, ничего страшного не произойдет.

Однако, подумав и заодно представив, что именно сказал бы сейчас Александр Борисович о его порыве, Валерий с сожалением вздохнул, расплатился за пиво и нехотя направился на выход, размышляя о том, в какую графу будущей докладной ему внести сегодняшние расходы.

Как выяснилось, вечерние сюрпризы, связанные с «Эдемом», на этом не кончились. Постояв на крыльце клуба и повдыхав немного приятный и уже по-весеннему теплый воздух, даже здесь, в сердце мегаполиса, Померанцев прогулочным шагом направился по ярко освещенной фонарями и вывеской «Эдема» аллейке, пересекавшей крохотный скверик, в сторону парковки, где его поджидала машина. И почти сразу сбоку, из темноты раздался тихий свист.

Померанцев быстренько огляделся и, убедившись, что ничьего особого внимания его персона не привлекает, легко нырнул на зов — явно Володь-кин. Очевидно, Яковлев, решил Валерий, по каким-то причинам решил переговорить с ним пораньше. Допустим, чтоб он не томился, ожидая его в машине.

— Ну? — После света аллеи, продравшись сквозь голые кусты, он едва разглядел в темноте яковлевс-кий силуэт, жавшийся к какому-то дереву.

— Чего — ну? Баранки гну!.. — раздался сердитый тоненький голосок, заставивший Померанцева в очередной раз, как выразился он позже сам, обалдетъ на месте. Это был вовсе не Яковлев, а Галина Михайловна Романова собственной персоной, причем в самых что ни на есть растрепанных чувствах!

— Это ты? — ничего более умного ему в голову не пришло.

— А кто же еще? — сердито поинтересовалась Галя. — Или я так изменилась за последние два часа, что стала неузнаваемой?

— О черт! — выругался Померанцев. — Ты-то что тут делаешь?!

— А еще кто?

— Володька Яковлев… Сговорились, что ли?

— Если и сговорились, то совсем не мы. — Галя подошла поближе и тщательно отряхнула юбку, что всегда являлось у нее признаком волнения, поскольку юбка капитана Романовой в отряхивании никогда не нуждалась. — Откуда я знала, что Банников ни с того ни с сего сюда сорвется? Да еще и без охраны… А там по пятьдесят баксов за вход требуют, представляешь?! Где я их возьму?

— Ох ты господи, горе мое… — Померанцев готов был расхохотаться, хотя в голосе Галочки что-то подозрительно дрожало, нечто весьма похожее на близкие слезы.

— Сегодня, — вздохнул он, сдержавшись, — день моего окончательного и бесповоротного банкротства… И за что мне это?! — Запустив руку за пазуху, Валерий с искренним вздохом сожаления извлек свой бумажник: — На, держи, горе луковое. Давно твой туда занырнул?

— Минут пять… Спасибо, Валерочка, все, я бегу! Некоторое время Померанцев стоял в кустах,

молча наблюдая за поспешным продвижением Романовой в сторону входа в «Эдем», затем, все-таки рассмеявшись, покачал головой и продолжил путь к парковке. В какое бы время это ни вылилось, он твердо решил дождаться хотя бы одного из оперативников.

Конечно, совпадения в этой жизни бывают всякие. Взять хотя бы нынешний вечер: именно здесь и именно сегодня он решил встретиться с Котиком, хотя мог бы сделать это и завтра, перед совещанием, и в другом месте.

Однако появление при этом в одном и том же месте в один и тот же час сразу двоих фигурантов по делу, один из которых — заинтересованное лицо, а другой — владелец ЧОПа, по слухам, не брезгующего мокрухой?… Вот это уж точно нельзя признать совпадением, даже если действительно имеет место случайность. Счесть ее таковой было бы верхом легкомыслия… Добавив к этому прилет Славского, совпавший с наблюдаемым оживлением в рядах фигурантов, о чистой случайности говорить можно с еще меньшей долей вероятности…

«Однако, — Померанцев автоматически щелкнул пультом от своего „вольво“ и нырнул внутрь салона, — если все так, почему по сей момент никаких связей между Банниковым и Кабулом и близко не обнаружено? И „крыша“ у банниковской фир-мешки совсем другая, и представить нельзя, чтобы их, да еще так тесно, где-то свела судьба… Мы бы на сей факт, будь это так, давно напоролись… Что-то тут не так… Что-то не так! Тем более надо дождаться оперов и поглядеть, чем сегодняшний вечерок развяжется… Или, напротив, завяжется…»

Устроившись поудобнее за рулем, Померанцев завел машину и, на малой скорости тронувшись с места, выехал с платной стоянки «Эдема». После чего, отъехав совсем немного в сторону успевшего опустеть шоссе, снова припарковался — так, чтобы выход из клубешника и его единственная подъездная дорога находились в поле зрения.

Время ожидания пошло, причем для Померанцева довольно быстро. В таких случаях важнее всего чем-то занять голову, а голова у него была очень даже занята — все теми же размышлениями: где и когда могли столкнуться, да еще и достаточно тесно, вращающиеся абсолютно в разных кругах Банников и Кабул? Если вообще столкнулись. Если это и впрямь не случайность. Ведь чего только не бывает в жизни!..

И в тот момент, когда в голове Валерия мелькнула наконец трудноуловимая, но, кажется, действительно ТА САМАЯ, нужная мысль, замершие на некоторое время события вновь двинулись с места.

Поначалу из толпы на крыльце клуба вынырнул Кабул, который, постояв немного и, видимо, так же, как Валерий, подышав воздухом, двинулся к стоянке. Вскоре на подъездной дороге показался темный «опель», развернувшийся в конце ее в сторону центра. После чего с той же стороны вылетела юркая Володина «шестерка» и дунула следом за Кабуловой тачкой… Что ж, минут через двадцать можно будет позвонить Яковлеву, поинтересоваться, что да как… Но и этот план пришлось слегка тормознуть, ибо в поле зрения Валерия внезапно образовались Галочкины «Жигули». Между прочим, в гордом одиночестве, решительно никого не преследующие.

Убедившись в этом, Валерий, не задумываясь, слегка нажал на свой клаксон — развалюха Романовой как раз почти поравнялась с его «вольво». И тут же резко затормозила.

— А где твой ведомый? — Выскочивший из машины Померанцев настороженно наклонился к водительскому стеклу «жигуленка», уже опущенному Романовой.

Девушка, похоже, была в не менее расстроенном состоянии, чем когда они столкнулись.

— Валера, — голову она подняла, но в лицо ему не смотрела, — я не знаю, где он! Понимаешь? Не знаю!..

— То есть? Упустила, что ли?…

— Нет! Я его там вообще не нашла, хотя своими глазами видела, как он туда вошел… Только не говори, что плохо искала, меня даже в служебную часть занесло, выгнать хотели, пришлось удостоверение доставать и плести всякую чушь… Никто его там не видел, Банников просто взял и растворился в воздухе, понимаешь?!

— Не понимаю! Допустим, он действительно растворился. А машина? Не ты ж его сюда подвозила?

— В том-то и дело! — Романова усмехнулась. — Знала бы, вообще туда не рвалась, тогда бы хоть какая-то вероятность поймать его оставалась… Пока я по этому проклятому клубешнику носилась, как последняя дура, его тачка со стоянки исчезла.

— Исчезла?

— Ты, кстати, ничего не видел? Ты вроде бы тут все время был…

— Чертовщина! — помолчав, констатировал Померанцев. — Если бы хоть кто-то за это время выезжал из клубешника, я бы обратил внимание… Никто, кроме Кабула с Володькой, за последние полчаса отсюда не выезжал! Если тебе интересно, подъездная дорога идет вокруг здания «Эдема», есть там пара съездов на соседние улицы…

— Знаю, туда их служебный ход выходит… Только он заперт изнутри, и охранник стоит… Клянется, что никто этим входом за весь вечер пока что ни разу не воспользовался… Либо врет, либо и впрямь чертовщина!

16

Голова у него закружилась, едва такси въехало в Москву. То, что казалось навсегда застряло в его памяти с того дня, как семья покинула Россию, было чем-то вроде черно-белого фильма, снятого последним выжившим документалистом на излете цивилизации: полупустые серые улицы, темные фасады домов и магазинов, за голыми витринами которых таились столь же голые прилавки; кое-как одетые и обутые редкие прохожие, спешащие еще до заката укрыться в стенах своих квартир, замотанные в жалкие тряпки бабульки, торгующие на обочинах квашеной капустой и нанизанными на нитки сушеными грибами…

То, что сейчас мелькало и плыло перед глазами Лени Славского, если уж продолжить сравнение, было цветным полнометражным кинофильмом из жизни справляющего неведомый праздник европейского мегаполиса, во всяком случае, на первый взгляд — сытого, довольного и нарядного… Славс-кий не узнавал улиц, по которым двигалось такси, в упор: нарядные здания с золотистыми тонированными стеклами, фигурными, как на теремах, крышами, обилие всех видов уличной рекламы, обширный поток иномарок — все это делало для него родной когда-то город неузнаваемым…

Таксист в очередной раз покосился на пассажира — довольно молодого брюнета-очкарика, правда, с ранней сединой на висках, и усмехнулся:

— Что, давненько у нас не бывали? Славского он принял за иностранца не только

из-за его чемоданов со штатовскими бирками и дорогого прикида, но еще и из-за легкого акцента, некоей замедленности речи, с которой тот говорил по-русски. Сам Леня вряд ли отдавал себе в этом отчет, но англоязычная среда за долгие годы действительно наложила свой отпечаток…

— Долго… То есть давно… — Он с трудом оторвался от созерцания и повернулся к водителю: — Я, вообще-то, русский, москвич то есть… Но так вышло — уехал.

Таксист с сомнением покосился на густую шевелюру пассажира, его нос явно семитских очертаний и вздохнул:

— Русский так русский… И сколько ты здесь не был-то?

— Пятнадцать лет. — Леонид тоже вздохнул.

— Ну, тогда действительно не диво, что как первый раз видишь… Небось и не узнаешь ничего?

— Не узнаю, — признался Славский. — Нет, вот теперь вижу, что мы почти на месте! Только вон того дома раньше здесь не было… И этого тоже! А тут что?

— Банк какой-то, — пожал плечами таксист. — А сейчас-то к кому едешь?

— К сестре, — пробормотал тот и тут же забыл про водителя, потому что машина въехала в его родной двор, — тут уж никаких сомнений не было! Вот он — его родной дом, слава богу, почти не изменившийся, если не считать глухих железных дверей на подъездах, которые запросто можно было не считать.

— Приехали. — Он сунул таксисту пятидесятидолларовую купюру и буквально выскочил из машины, замер на месте, пока тот неторопливо выбирался из-за руля и доставал из багажника два его чемодана. Он бы и попрощаться с водителем забыл, если б тот, немного поколебавшись, сам не тронул его за локоть:

— Эй, слышь, москвич…

— Да?… — Славский слегка вздрогнул и непонимающе уставился на дядьку: может, он ему мало дал? Но дело оказалось в другом.

— Говоришь, к сестре приехал? Леонид растерянно кивнул.

— Ну-ну… Не знаю, что у тебя за сестра такая, а только учти: нас с тобой от самого аэропорта вели…

— Вели?… — продемонстрировал Славский полное непонимание услышанного.

Водитель вздохнул и пояснил:

— Вели — это значит, кто-то сел нам… то есть тебе, на «хвост». Следят, одним словом! Теперь ясно? Да не оглядывайся ты, дурья голова! Лучше пили-ка поскорее в свой подъезд. Давай с чемоданами подмогну! А ежели тебя интересует, так тащилась за нами серая «вольва» с замазанными номерами, во двор, слава тебе господи, не поехала, на въезде тормознула… Словом, учти!

Полностью осознал слова таксиста Леонид, только очутившись перед дверью квартиры. То, что и нутро подъезда, и упомянутая дверь остались в точности такими, какими он их помнил, моментально перестало Славского трогать: впервые с того момента, как выяснилось, что Ромка бесследно исчез, а вслед за этим убили Лешку, он испытал ледяной, ползучий страх за собственную жизнь… Неужели Джина и на этот раз оказалась права, умоляя его не ездить в «эту жуткую Россию», а после беречь себя как можно тщательнее?! В то, что слежка, которую приметил опытный таксист, действительно имела место, Леонид Ильич Славский поверил сразу. Однако мысль, что она может быть хоть как-то связана с Соней, казалась ему абсурдной. Нет, не зря он сюда приехал, совсем не зря! Не будет ему покоя до тех пор, пока он сам, лично не разберется в обрушившемся на них на всех кошмаре!.. Что касается опасности для него лично, сегодня же он постарается найти какое-нибудь охранное агентство (конечно, если они вообще здесь имеются) и нанять охрану… В крайнем случае обратится в органы, с которыми ему все равно так или эдак предстоит общаться.

Славский не совсем еще забыл опыт своей прежней жизни и полагал, что помощь от соответствующих органов можно получить исключительно за хорошую — конечно же неофициальную — плату… Следовательно, в случае надобности «они» ее непременно получат.

Все это, вместе взятое, вкупе с изложенными выше соображениями наложило свой отпечаток на встречу с Соней, открывшей двери почти одновременно с его звонком, словно сестра караулила его прибытие непосредственно за дверью. Вопли и слезы Софьи Эдуардовны, кинувшейся Славскому на шею, не произвели на него ни малейшего впечатления — в том смысле, что не задели ни единой из струн его души. В отличие от Сонечкиного нынешнего веса, который Леонид очень даже ощутил, поскольку кузина повисла на нем всей своей тушей…

Терпеливо переждав первый бурный порыв, в который он, честно говоря, не слишком верил после их последних телефонных разговоров, Славский осторожно освободился из сестринских объятий и решительно направился в гостиную, некогда блиставшую чистотой и свежестью, поскольку его мать была отличной хозяйкой… Увы, одного взгляда стало достаточно, чтобы убедиться: лучшие времена для родового гнезда Славских безвозвратно ушли в прошлое.

— Извини, Ленюшка, у меня не прибрано. — Соня все еще изъяснялась сюсюкающим голосом. — Я так волновалась, ожидая тебя, что даже разболелась… Обострение… Чемоданчики твои куда отнести?

— Мой там только один, тот, что поменьше, — усмехнулся Леонид. — Во втором — все, что для тебя напихала маман…

— Милая тетя Манечка! — вновь завелась Соня, но Славский, которому ее ахи уже надоели, оборвал сестру:

— Соня, ты меня прости, но давай я тебе все про мать и остальных позже доложу… Ты ведь в курсе, из-за чего я приехал?

Софья Эдуардовна на секунду замолкла, потом горестно нахмурилась и тяжело опустилась в одно из кресел:

— Ну да… Такая беда!.. — Она бросила на брата быстрый, испытующий взгляд, не ускользнувший от Леонида. — Правда, я не очень понимаю, чем ты хочешь тут помочь…

— Про то, как у вас здесь расследуются такие дела, даже у нас известно. — Славский, поколебавшись, тоже сел в кресло напротив Сони. — Все зависит от платежеспособности заинтересованных в результате лиц… Впрочем, можешь не сомневаться, и у нас такое случается… Скажи, есть у вас тут частные детективы?

— Как собак нерезаных, — пожала плечами Соркина.

— Очень хорошо! Мне нужен лучший из лучших! Ты, конечно, мне в этом не помощница, понимаю…

— А вот тут ты очень даже ошибаешься! — с самым торжествующим видом перебила его кузина. — Еще какая помощница!..

— Что ты имеешь в виду? — удивился Славский.

— Мой друг… Мой самый лучший друг — владелец такого агентства… Ну или чего-то в этом роде!

— Что значит — «чего-то в этом роде»?

— У него ЧОП. Охранное предприятие! Славский с сомнением уставился на Соню, в

глазах которой поблескивали, как ему показалось, хитринки.

— Что ж, охрана мне, пожалуй, тоже понадобится, — произнес он, решив не вдаваться в подробности. — Но я имел в виду несколько другое — частного детектива, способного вести расследование.

— Уверена, Володечка тебе и тут поможет! Хочешь, я позвоню ему прямо сейчас?… Ох, какая же я дура! Ты ж, наверное, голодный с дороги, а мы все о делах да о делах…

— Я завтракал в самолете, — возразил Леонид. — Так что давай звони своему Володечке! И чем быстрее — тем лучше. Я пока пойду умоюсь и переоденусь… Звони!

Ноги сами понесли его в сторону комнаты, когда-то считавшейся его. И, едва переступив порог, он понял, что на сей раз у Сони хватило все-таки чуткости и ума именно ее для него и приготовить.

Между тем, убедившись, что брат отправился в ванную, Софья Эдуардовна поспешно схватила телефон и набрала номер Кабула, который по предварительной договоренности ждал ее звонка. Одновременно на противоположной от ее дома стороне улицы Коля Щербак, еще один сотрудник «Глории», глянув на заморгавшую красным глазком магнитолу, нажал нужную клавишу и, поудобнее устроившись в салоне все того же неприметного авто, в котором до него дежурил Филя Агеев, поправил маленькие наушнички, почти незаметные на его крупной голове. Разговор, длившийся не более пяти минут, Николая явно не только удовлетворил, но и заинтересовал.

Убедившись, что трубка в интересующей их квартире возвращена на аппарат, Щербак отключил запись и, взяв лежавший на соседнем сиденье мобильный, набрал номер Грязнова-младшего:

— Денис Андреевич?

— Случилось что?

— Да нет, ничего особенного. Подтверждаю, что замеченный вами серый «вольво» действительно из Кабулова ЧОПа…

— Ну это с самого начала было ясно!

— Это не все. Сестрица убедила Славского нанять оттуда охрану и детектива: господин Славский российским органам категорически не доверяет…

Денис немного помолчал, затем в трубке послышался короткий вздох:

— Ладно, сейчас отзвоню Турецкому, похоже, встречу с ним придется ускорить… Нам только бандита в качестве «коллеги» в этом сумасшедшем дельце недостает! Все, Коля, спасибо и до связи!

Переговорив с Александром Борисовичем, Грязнов-младший вновь приготовился терпеливо ждать дальнейшего развития событий. Правда, на самом деле долго скучать ему не пришлось: примерно минут через тридцать он приметил заруливающее во двор такси. Спустя еще несколько минут машина вынырнула из интересующего его двора с пассажиром, который заметно нервничал, поминутно озираясь, и в котором Денис безошибочно опознал Славского.

Прежде чем продолжить путь, Леонид неожиданно остановил такси и, выбравшись наружу, вновь огляделся. И почти сразу серый «вольво» с заляпанными грязью номерами тронулся с места и тормознул возле явно поджидавшего кого-то Слав-ского… От Грязнова-младшего не укрылось, что при виде этой машины, а затем вылезшего из нее типичного «круглоголового» типа в сером костюме американский гость заметно вздрогнул и, судя по его физиономии, на какое-то время лишился дара речи. Правда, ненадолго: что-то сказав пассажиру «вольво», весьма коротко и с самым что ни на есть неприязненным выражением лица, Славский вернулся в такси, которое тут же тронулось с места.

Включая движок своего «лексуса», Денис отметил, что и «вольво» через какое-то время двинулся следом за Славским, уже ничуть не скрываясь… Интересно, что так удивило Леонида Ильича? Немного поразмышляв на эту тему, да так ни до чего и не додумавшись, Грязнов-младший сосредоточился на дороге и своем объекте и очень скоро понял, что путь они держат в сторону дома так и не найденного пока, несмотря на все усилия оперативников, Романа Антоновича Белецкого. Очевидно, свои визиты к пропавшим, погибшим и пока что еще оставшимся в живых друзьям детства Славский запланировал в той же последовательности, в какой они становились жертвами. Хотя Банников, единственный оставшийся в живых, если не считать самого Леонида, ныне, судя по всему, куда больше напоминает подозреваемого, чем жертву. О том, что произошло сегодня ночью, Денис уже знал от Померанцева, позвонившего ему прямо с утра.

Валерию, похоже, так и не удалось поспать, поскольку, убедившись, что Банников действительно куда-то исчез, после того как вошел в клуб, он вслед за Галей покатил в сторону банниковской дачи, предположив, что, пока они «разевали рот от неожиданности и прочих непоняток», Виктор Александрович вполне мог спокойненько вернуться на свою дачу.

— Понимаешь, — пояснил он, громко зевнув в трубку, — на крыльце этого клубешника почти всю ночь кто-нибудь толчется, хоть и небольшая, а все же толпа… Я вполне мог его проглядеть, пока то да се… Ждал-то я не столько его, сколько Володьку или Галку. Ну и пока с парковки выруливал, местечко поудобнее искал для обзора, тоже мог упустить. Словом, когда мы до этого гребаного Ново-переделкина добрались, машина нашего дружка Вити уже торчала посреди двора. В том смысле, что один из его хмырей-охранников как раз ее разворачивал в сторону гаража.

Денису, понимавшему, что такой расклад вряд ли сильно порадует Турецкого, оставалось в ответ только сочувственно хмыкнуть: он знал, что Галя Романова работает практически без проколов и не зря считается одной из лучших оперативниц своего департамента. Тем более восприняла свою неудачу она наверняка тяжело.

— Ну и что ты сейчас намерен предпринять? — поинтересовался Грязнов-младший у Валерия.

— Ну многого-то я, пожалуй, сделать до совещания сегодняшнего не успею. — Померанцев вновь сладко зевнул. — Есть у меня, однако, один знакомец — завсегдатай этого клубешника. Знал бы, что все так обернется, еще вчера бы его поспрошал насчет ихней обслуги да администрации.

— Так он тебе все и выложит! — подначил его Денис. — Конечно, если упомянутый знакомец не на крючке у тебя.

— Пусть попробует не выложить! — фыркнул Валерий и завершил разговор, заявив, что ему пора заправляться неким напитком под названием «Энергетический коктейль», иначе он заснет прямо сию секунду, не успев отключить трубку.

…Леонид Славский конечно же знал о несчастье, постигшем семью Белецких, и в принципе считал себя готовым к встрече с сестрой Романа, которая уже много лет, по его сведениям, не вставала с постели. Но вот к чему готов он явно не был — так это к тому, что Марта окажется такой красавицей… Он-то весьма смутно помнил ее белобрысенькой девчушкой, частенько вертевшейся возле брата и его друзей, воспринимавших сестру Ромки в те времена как некую «липучку», мешавшую их общению.

И вот сейчас, сидя на принесенном полной женщиной с добрым и грустным лицом стуле возле Мартиной кровати, Славский никак не мог заставить себя оторвать взгляд от нежного, обрамленного путаницей светлых локонов лица девушки. Он понимал, что его поведение выглядит, мягко говоря, не совсем приличным, однако взгляд ее невероятно синих огромных глаз, светившихся вполне искренней радостью, Леонида буквально заворожил. Неожиданно Марта весело улыбнулась и, еще раз глянув на так пока и не раскрывшего толком рта Славского, заговорила сама:

— Молодец, что приехал… Знаешь, ты почти не переменился, я бы тебя обязательно узнала, если б… Если б, например, встретила где-нибудь случайно…

Она слегка прикусила нижнюю губу, очевидно, сообразив, что сказала глупость: никого «встретить» ни случайно, ни нарочно она в ее положении была не в состоянии. Леонид почувствовал, как его щеки обдало жаром.

— Марточка, — сглотнул он внезапно образовавшийся в горле ком, — я… я просто потрясен! Ты стала такой красавицей!

И понял, что покраснел еще больше: так уж сложилась жизнь Леонида, что говорить дамам комплименты он не научился. А эта наверняка прозвучавшая грубо фраза выскочила словно сама по себе. Похоже, едва открыв рот, он сумел зарекомендовать себя в глазах девушки круглым дураком.

Белецкая в ответ тоже слегка порозовела, а после покачала головой:

— Ну, красавицей меня, по-моему, назвать трудно… — Ее взгляд невольно скользнул на тщательно прикрытые одеялом ноги, и Леонид, понявший, что допустил не просто глупость, но еще и жуткую бестактность, от отчаяния похолодел. Единственным выходом было, как это ни ужасно, продолжить тему, задел которую поневоле…

— Скажи, — с трудом преодолевая неловкость, спросил он, — разве ничего сделать нельзя?… Мне кажется, во всем мире… есть же какие-то операции, специальные массажи…

— Есть, — спокойно кивнула Марта. — Собственно говоря, знаешь, почему я еще так рада тебя видеть?

— Почему?

— Я так хотела сама объяснить тебе, из-за чего Ромочка… — на имени брата голос девушки слегка дрогнул, но она тут же взяла себя в руки: — почему Ромочка в… в это во все ввязался…

— Что ты имеешь в виду? — Теперь Славский смутился совсем по другой причине.

Марта бросила на него укоризненный взгляд и была права: для чего он задал этот вопрос? Чтобы выгадать время и на ходу начать оправдываться, придумав новые аргументы, а вовсе не те, которые заготовил для ребят?… Так ведь и тупому ясно, что с ТАКОЙ девушкой никакая ложь, никакая фальшь не пройдет!

Леонид Ильич Славский вовсе не был уверен в том, что он сам, по собственной инициативе, хоть когда-нибудь попытался бы не только вспомнить о «Соглашении», но и выполнить его… Если бы не звонок Витьки, после которого он почувствовал себя ворюгой, пойманным на месте преступления, вряд ли бы он…

— Знаешь, Лень, — прервал его внутренние метания голос Марты, — я была категорически против поначалу, когда… когда они все это затеяли. Мы с Ромочкой даже едва не поссорились… А ваше это «Соглашение» я хранила просто так, на память, вместе с Ромочкиными тетрадками школьными и записками, которыми вы на уроках перебрасывались… Но Рома стоял на своем как раз из-за меня. Понимаешь? — Она подтянулась на руках и села. — Он где-то вычитал, что в Германии такие операции делают… Или в Швейцарии?… Да, в Швейцарии. Ну и вбил себе в голову, что это якобы выход, хотя я точно знаю, что операция помогает не всегда.

— Но шансы есть, и очень большие! — Славс-кий внезапно почувствовал какую-то странную, почти горячую волну, поднявшуюся, кажется, из самой глубины его души, — абсолютно не знакомое ему ощущение. — Марточка, я вспомнил, я тоже это знаю… Марта, прости меня!

Если бы кто-нибудь еще час назад сказал Леониду Ильичу Славскому, мистеру Слаффски, что он способен стоять на коленях перед пусть даже самой распрекрасной в мире женщиной, при этом еще и целуя ее руки, он бы даже не рассердился: мало ли в мире сумасшедших фантазеров? Просто пожал бы плечами и тут же забыл об этом… Тем не менее именно это сейчас и происходило, к немалому потрясению не только его самого, но и вспыхнувшей до ушей Мартуси, и подглядывающей в щелочку слегка приоткрытой двери за этим визитом Анны Васильевны.

— Марта, если даже с Ромой действительно… что-то ужасное… Клянусь, я вытащу тебя, я все сделаю, чтобы вытащить тебя, поднять… Молчи, пожалуйста, прошу тебя, молчи!..

Собственно говоря, Марта и не пыталась говорить. Она как раз молчала, изо всех сил пытаясь удержать столько дней подряд сдерживаемые слезы, предательски закипавшие на глазах. А еще ей казалось, что все происходящее в данный момент ей просто-напросто снится… Ну не мог в реальной жизни, а вовсе не в ее смешных и наивных детских мечтаниях, Леонид Славский, в которого она была влюблена чуть ли не с детского садика, вот так вот, как сейчас, стоять перед ней на коленях, целовать ей руки!.. Боже мой, разве могла она знать, что иногда сбывшиеся мечты причиняют такую острую, почти непереносимую боль?!

Славский не сразу увидел и не сразу осознал, что девушка плачет. Ему понадобилось на это какое-то время, ушедшее на то, чтобы справиться с собственными, совершенно прежде не свойственными Леониду Ильичу Славскому, ощущениями. Но, увидев слезы в Мартиных глазах, он, никогда не отличавшийся какой-то особой сверхчуткостью и проницательностью, словно по наитию понял и почти ощутил ее горечь, боль и отчаяние, на грани которого она балансировала… Именно это и заставило Леонида собраться и почти мгновенно взять себя в руки. И уже гораздо спокойнее, но все с той же впервые им испытанной нежностью, он привлек ее к себе и осторожно обнял.

— Не плачь, девочка, — прошептал Славс-кий. — Все будет хорошо, вот увидишь — все будет хорошо… Только не плачь!..

У него не было ни секунды для того, чтобы самому понять причины, по которым он говорил это, в сущности, не знакомой ему девушке, говорил с абсолютной уверенностью в том, что именно так все и будет. Да и окажись для этого время, все равно бы, пожалуй, не понял: ведь и Леня Славский, и господин Люк Слаффски отродясь не верили в столь эфемерное, к тому же затасканное по страницам дамских романов понятие, как любовь с первого взгляда…

Он собирался прямо тут, сейчас, рассказать ей, каким эгоистом, какой свиньей по отношению к ребятам был все эти годы, и, хотя никогда по-настоящему не забывал об их «Соглашении», тем не менее все тянул и тянул со звонком в Москву, оправдывая себя то тем, то другим, то сумма недостаточно большая и недостаточно круглая, то денег на расширение фирмы и без того не хватает… А на деле… на деле…

И Славский уже набрал в легкие воздуха, уже открыл рот для покаяния, но… Видимо, в жизни и впрямь трогательное и смешное охотно существуют рядом.

Именно в этот момент за дверью комнаты послышался громкий всхлип, затем кто-то трубно высморкался, и тут же раздались тяжелые шаркающие шаги, удалявшиеся в сторону кухни. Леонид с Мартой невольно переглянулись и так же невольно расхохотались, и этот смех моментально высушил слезы на глазах девушки.

— Ох!.. — прошептала она. — Тетя Нюра такая смешная и милая… Она меня правда любит…

— А тебя можно не любить? — ласково поинтересовался он. — Я этого не заметил! Марточка, я ведь хотел сказать…

— Не нужно. — Она посерьезнела и, протянув руку, накрыла ладонью его рот. — Ты ни в чем и ни перед кем не виноват, Леня, и никому из нас ничем не обязан… Я так думаю и буду так думать всегда! И не говори ничего, ладно?

Ее ладонь была легкая, прохладная и еле уловимо пахла фиалками.

Леониду Славскому вдруг показалось, что многие годы, посвященные вначале раскрутке «Розочки», потом отчаянной борьбе с конкурентами, потом… А черт его знает, чему еще — все это, включая Джину и ее папашу Джеремию, ему просто приснилось. И он улыбнулся мелькнувшей у него в голове смешной мысли о том, что теперь точно знает, что именно чувствует вдоволь наскитавшийся, потрепанный бурями корабль в тот момент, когда достигнет наконец родного берега.

17

Александр Борисович посмотрел на свои наручные часы, затем на электронные, висевшие напротив его рабочего стола, и слегка поморщился.

— Больше никого ждать не будем, — с неудовольствием в голосе произнес он и решительно открыл папку с делом по убийству Баканина.

«Никого» — означало, вообще-то, всего одного из членов его оперативно-следственной бригады, а именно Валерия Померанцева. Поскольку все остальные — Володя Яковлев, Галя Романова и даже Грязнов-старший — присутствовали в кабинете Турецкого уже добрых пятнадцать минут.

Но разозлиться на опаздывающего Валерия как следует он не успел. Именно в этот момент дверь без предупреждения распахнулась, и взъерошенный, слегка раскрасневшийся Померанцев объявился на пороге.

— Простите, Сан Борисович, я все объясню! Весь вид следователя свидетельствовал о том,

что дорога в родную контору действительно далась ему нелегко. А посему Саша, несмотря на то что время поджимало, все-таки решил предоставить своему подчиненному шанс.

— Вот с тебя и начнем! — сурово произнес он. — Ну и?

— Если можно… пусть вначале капитан Романова, иначе никто ничего не поймет, — с несвойственной ему робостью в голосе возразил все еще топтавшийся на пороге Валерий.

Теперь наступил черед Галочки вначале охнуть, затем вспыхнуть до ушей: такой подставы со стороны следователя она ну никак не ожидала! Получается, ей сейчас придется во всеуслышание, с места в карьер рассказывать о вчерашнем проколе?… «Не думала, что Валерка такая свинья!» — Галочка закусила губу и попыталась, не вставая с места, отряхнуть подол юбки. Ничего не получилось! А поскольку все присутствующие, включая Турецкого, успели повернуться и уставиться на Романову, она решительно тряхнула головой и как можно суше и короче, стараясь не смотреть в сторону предателя Померанцева, поведала о событиях сегодняшней ночи.

— Около пяти утра, — завершила Галочка свое краткое изложение, — меня подменил Сева Голованов из «Глории»… Судя по всему, объект вскоре после того, как я… как мы добрались до его дачи, лег спать. — И, подумав, пояснила: — Свет в окне его спальни погас и больше не зажигался.

В кабинете на некоторое время воцарилось всеобщее молчание, во время которого Вячеслав Иванович бросал на Галю сочувственные взгляды. Затем Турецкий, до того задумчиво перебиравший на своем столе бумаги, повернулся вновь к Померанцеву, успевшему проскользнуть на ближайший к нему пустующий стул.

— Поначалу я хотел бы услышать, — сухо поинтересовался он, — что делал в «Эдеме» ты сам?

— Встречался со своим агентом, которого зарядил на информацию о Кабуле и его фирме, — с готовностью начал Валерий. — И когда я после разговора с ним, который, честно говоря, почти ничего не дал, последовательно наткнулся вначале на Яковлева, потом на Романову, честно говоря, даже растерялся от удивления. Можно сказать, обалдел на месте — причем дважды!

Все присутствующие, за исключением сурово разглядывающего следователя Грязнова-старшего, не выдержали и улыбнулись: Валерий был в своем репертуаре. Шут гороховый! Но ведь и в самом деле смешно!

Турецкий, моментально подавивший улыбку, для острастки насупил брови:

— И каким образом твое «обалдение» связано с сегодняшним опозданием?

— Прямым! — заверил Померанцев. — Галя забыла сказать, что, когда она во время своей беготни по клубу в поисках Банникова попробовала добраться до генерального директора «Эдема», он же и его хозяин, охранники заявили, что господин Кисс Михал Михалыч в отъезде… Верно, Галь?

Валерий как ни в чем не бывало простодушно посмотрел на Романову. Она пожала плечами:

— Верно… Возле приемной стояли двое в камуфляже, они и сказали, предложив обратиться к администраторше, но той тоже не было на месте. Я заглянула к ней в кабинет — никого.

— Вот-вот! — снова перехватил инициативу Валерий. — Ну я и подумал: неплохо было бы поинтересоваться этим Киссом у кого-нибудь из завсегдатаев клубешника, тем более что мой агент как раз и есть завсегдатай… Пришлось на сей раз отправляться к нему на хазу, а это не ближний свет: Медведково, между прочим… Вот и опоздал в результате!

— Ты нам что, информацию излагаешь или за свое опоздание оправдываешься? — непоследовательно буркнул Турецкий и требовательно добавил: — Дальше!

— А дальше, пока я добудился, пока привел в чувство этого… персонажа… — И, обнаружив характерный блеск в очах своего шефа, поспешно замотал головой: — Все-все-все, дальше по сути! Словом, по предъявленным мною агенту снимкам тот опознал в Викторе Александровиче Банникове сводного братца упомянутого Кисса, а на Кабула указал как на такого же, как и он сам, завсегдатая «Эдема»… Это все. Хотя нет, еще не все: якобы уехавшего хозяина клуба мой агент видел там где-то через час после того, как наша оперативно-следственная бригада в полном составе покинула район этого злачного местечка… Так что он либо никуда не уезжал, либо внезапно приехал. Вот теперь точно все!

И Валерий, с видом победителя оглядев присутствующих, тут же скромненько опустил глаза.

Вячеслав Иванович при этом хмыкнул и скептически поинтересовался:

— Ну и что это дает для следствия? Конечно, за исключением того факта, что склонность к бизнесу у этих братцев наследуется по материнской линии?

— Почему по материнской? — не понял Саша.

— Потому что сведения по биографиям фигурантов мне предоставили сегодня утром, как ты и просил, но до совещания, судя по всему, просмотреть не успел. А там насчет этого Кисса, второго супруга мамаши Банникова, есть… Они, Валерий, чтоб ты знал, как говорят в Одессе, не сводные братья, а единоутробные! Это значит — отцы разные, так же, как и отчества и фамилии, а мать одна…

— Мы здесь что, проблемами генетики занимаемся? — ядовито поинтересовался Турецкий. — Лучше продолжи относительно следствия, если не трудно!

— Зря ты так, — обиженно покачал головой генерал. — Насчет того, что Кабул вчера был в «Эдеме», Володя мне уже сказал. И насчет визита Померанцева — тоже. Капитана Романову он, получается, не видел. Но, поскольку Кабул действительно любитель этого ночного клуба, ничего удивительного, что он туда наведался. Я, кстати, звонил начальнику тамошнего УВД, знал его когда-то… Так у них большие подозрения, что в клубе господина Кисса, помимо всего прочего, имеется подпольный катран.[4] Не исключено, что оба наши фигуранта затем туда и ездят, а к делу все это никакого отношения вообще не имеет! Кроме того, мало ли какой разговор в качестве срочной необходимости возник у брата к брату? Общаются они, по моим сведениям, довольно часто…

— Позвольте с вами не согласиться, — возразил с места Померанцев. — Оба фигуранта прибыли в «Эдем» почти одновременно и почти одновременно оттуда убыли. Это — во-первых. Во-вторых, за то время, что они там провели, игру в картишки не провернешь, разве что сдать их игрокам на руки успеешь.

— Да мало ли какие дела и разговоры были у тех же Банникова с Киссом! — Вячеслав Иванович даже не посмотрел в сторону Валерия. — Единственное, с чем можно согласиться, с тем, что клуб — как раз то место, где эти двое могли снюхаться. Опять же вместе их там никто и никогда вроде бы не видел…

— Тоже верно, — кивнул Валерий. — Я у своего агента этим специально интересовался. Думал он и припоминал долго, но такого, чтоб обоих в одной компании приметить, так и не вспомнил. Что, однако, не говорит о том, что они не могли, как вы выразились, снюхаться, например, в кабинете Кис-са, подальше от чужих глаз. С целью преступного сговора. А если это так, вряд ли бы они стали светиться перед публикой!

— Вы оба правы, — прервал легкую перепалку внимательно слушавший Александр Борисович. — Давайте послушаем Володю… Что с твоим фигурантом?

— Если иметь в виду вчерашнюю ночь, вы уже почти все знаете. — Володя слегка улыбнулся: — Я почти уверен, что в «Эдеме» вчера Кабул с Банниковым не пересекались.

— Почему «почти»? — прищурился Саша.

— Потому что из поля зрения я Клабукова выпускал всего минуты на три, пока разговаривал с Валерой… Так ведь, Валер?

— Думаю, чуть больше, — не согласился тот. — Мы около бара топтались минуты три, это правда, а потом, пока ты пробирался к выходу, я там еще постоял. Не у стойки, а так, в толпе…

— Так я о себе и говорю! Потому что, когда я вошел в кафе, Кабул преспокойненько сидел там с каким-то типом, толковали о чем-то, и довольно мирно. Пока я прокладывал себе дорогу в их сторону, упомянутый тип поднялся и ушел куда-то за эстраду. Мой объект посидел еще немного, допил свою порцию, на мой взгляд, бренди, после чего, никуда не торопясь, отправился, как вскоре выяснилось, домой. Вывод: в «Эдем» он приезжал действительно ради встречи, но не с нашим фигурантом, а с упомянутым господином.

— Опиши-ка нам его, Володя, — прищурился Турецкий. — Я имею в виду господина собеседника Кабула, а не фигуранта…

Яковлев на секунду задумался, потом кивнул:

— Хорошо, попробую… Рост где-то метр семьдесят два-семьдесят три, широкоплечий, темноглазый и темноволосый, смуглый либо загоревший. Лицо — круглое, глаза посажены глубоко, темные… Совершенно не идущая ему «испанская» бородка и тонкие усики… Брюхо такое… я бы сказал, среднеобъемное… Одет в дорогой темно-синий…

— Стоп! Достаточно… Слава? — Турецкий посмотрел на Грязнова, и тот задумчиво кивнул:

— Похоже… — И, повернувшись к Померанцеву, поинтересовался: — А ты у своего агента насчет внешности Кисса не догадался спросить?

— Вы, Вячеслав Иванович, все время так и норовите меня обидеть, — сверкнул глазами Валерий. — Разумеется, я попросил его описать этого типа. Как мог, он описал — с учетом своего младенческого интеллекта. Смею вас уверить, у Яковлева это получилось куда лучше. Никаких сомнений, встречался Кабул там с самим хозяином заведения. Насчет бородки, круглой хари и смуглой кожи мой агент, правда, в других терминах более ему свойственной лексики тоже говорил. Он его, кстати, терпеть не может.

— Почему? — полюбопытствовал Турецкий.

— Думаю, прежде всего потому, что тот категорически запретил своим барменам поить моего подопечного в долг.

— Ну и какое это имеет отношение к делу? — вновь не утерпел Грязнов-старший.

Ответить Померанцеву не дал Саша.

— Что-то мы сегодня до дела действительно никак не доберемся, — остановил он уже открывшего рот Валерия. — Посему, уж извините, однако микрофон я у вас конфискую. Вначале выводы из всего ныне услышанного нами всеми. Я имею в виду сегодняшнюю ночь… Итак, сосредоточимся исключительно на фактах! Два фигуранта по делу Баканина, а возможно, и исчезнувшего бесследно Белецкого, в одно и то же время посетили один и тот же клуб «Эдем», хозяин которого является родственником одного из «наших», а именно бизнесмена Банникова Виктора Александровича. Вместе их в клубешнике не видел никто и, как выясняется, никогда. При этом господин Кисс открыто встречается с Кабулом, а господин Банников растворяется в воздухе… Позволю себе высказать предположение, что на самом деле наш Виктор Александрович, войдя в клуб, пока ты, Галина Михайловна, носилась кругами вокруг «Эдема», помирая от желания туда проникнуть, не заходя ни в один из залов, прямиком поднялся в кабинет своего братца… И сразу же после этого, заметим, братец якобы куда-то уехал… А на самом деле спокойненько вел беседу с Кабулом на глазах публики. Где был в это время Банников? Скорее всего, уже переговорив о чем-то срочном с родичем, покинул клуб и отбыл на свою дачу, выехав с другой стороны. Заметим еще раз: та дорога, которой он убыл из «Эдема», менее удобна и слегка длиннее для него, если иметь в виду путь в Новопеределкино.

— Саня, — осторожно прервал его Грязнов, — я понимаю, что такое развитие событий выглядит весьма вероятным. Но, согласись, пока это только предположительная версия, а на деле существует еще с десяток вариантов…

— Кто ж спорит? — Турецкий добродушно усмехнулся Грязнову: — Но лично мне она кажется наиболее реальной и наименее ошибочной. Володя, ты ни слова не сказал, было ли у твоего фигуранта что-то в руках… Ну там барсетка или кейс?

Яковлев смущенно посмотрел на Сан Борисыча:

— Извините, я просто не успел договорить, собирался сказать после того, как опишу Кисса… Но вы меня прервали. Словом, когда Кабул добрался до клуба, из машины он вышел как раз с барсеткой.

— А из дома?

— Без нее, — уверенно произнес Яковлев. — Я бы заметил. Барсетка была у него в машине.

Турецкий задумчиво посмотрел на оперативника:

— Как думаешь, нормальный человек может оставить вместе с машиной на парковке, да еще и, насколько понимаю, не охраняемой, скажем, документы или там деньги?

— Возможно, такие лохи и есть, но только не Кабул, — улыбнулся Володя. — Думаете, Александр Борисович, что барсетка была пустая?

— Думаю, что да. Правда, не на обратном пути.

— Мой прокол, — вздохнул Яковлев. — Вот на это я точно внимания не обратил.

— Полагаете, кто-то, а с большой долей вероятности господин Б., таким образом, через Кисса, расплатился с Кабулом за… за услугу? — вздохнул

Грязнов-старший. — Не слишком ли просто? Да и под услугой не обязательно может пониматься наше дело.

— Ты, Слава, как всегда, прав. На этом и остановимся, что касается событий нынешней ночи. К сожалению, генерал прав не единожды, а трижды: предполагать можно, а вот доказать, во всяком случае, пока — увы… Ну а сейчас переходим к нашему американскому гостю, прибывшему на историческую родину без чего-то там восемь утра… Будет проще, если я вам просто зачитаю отчет Дениса Андреевича и его сотрудников, которые и в данный момент продолжают вести господина Славского. Нет, проще пересказать! Едва очутившись в аэропорту, наш Леонид Ильич, — на этом месте Турецкий не удержался и фыркнул, — сделал два звонка. Один, надо думать, сестре, другой, возможно, в дом Белецких или Банникову. Валерий, попытайся-ка насчет распечатки выяснить…

— У Белецких домашнего телефона нет, вы забыли, — напомнил Валерий шефу.

— Я никогда ничего не забываю! — возразил тот. — Но девушка в данное время у своей соседки проживает, если не ошибаюсь?

— Да нет… — Померанцев неловко поежился. — Забыл вам доложить, что на другой день после налета на ее квартиру… Словом, Марта Антоновна Белецкая по собственной инициативе вернулась обратно… Как я ее ни убеждал, уперлась — и все тут. Аргумент один у нее, но веский: мол, бандиты убедились, что искать тут нечего, значит, больше не появятся.

— Забыл, значит? — покачал головой Сан Бо-рисыч. — Что-то с памятью твоей стало, значит? Останешься после совещания, я тебе ее освежу, и не только ее!

Далее Турецким была выдержана замечательно тяжелая пауза, в процессе которой Валерий вдобавок ко всему подвергался еще и воздействию сверлящего взгляда шефа. Убедившись, что настроение у Померанцева окончательно упало до нулевой отметки шкалы поощрений, Александр Борисович продолжил:

— Итак, вернемся к Славскому. Непосредственно с того момента, как он покинул аэропорт, за ним ведется слежка — и не только Денисом… Вторая «наружка» — бравые ребята из ЧОПа, принадлежащего господину Клабукову. Насколько стало известно, к данному факту имеет отношение еще и сестра Леонида — Софья Эдуардовна Соркина, которая с Кабулом — не разлей вода… Должно быть, по старой памяти, когда тот дружил с ее покойным ныне дружком-адвокатом. В этой связи — Померанцеву: пора вызывать кузину на допрос сюда, к нам, вполне официально.

Валерий подобострастно кивнул, очевидно, в надежде, что гроза его сегодня все-таки минует: уж он-то знал, насколько его непосредственный начальник на самом деле отходчив!

— Надеюсь, — продолжил Саша, в пух и прах разбивая его надежду, — на сей раз ты не забудешь ознакомить меня заранее с планом дознания. Продолжим… Да, так вот — о Славском. После аэропорта он двинул к сестрице, но пробыл там недолго. Однако за это время Софья Эдуардовна ухитрилась уговорить Славского нанять в качестве охраны клабуковских парней… Слава, за тобой как можно более полная информация об этом ЧОПе и его сотрудничках, не забыл?

— Я тебе что, Померанцев? — съехидничал Грязнов-старший. — И к слову сказать, кое-что могу уже сейчас изложить. Когда ты договоришь.

— Мне осталось всего ничего, — кивнул Турецкий. — Наш американский фигурант, судя по всему, своим сопровождением остался крайне недоволен, однако планов своих менять, кажется, не стал и поехал к Белецким… где находится и по сей момент, уже не менее трех часов! Остается только догадываться, что это, такая ностальгия, что наговориться не может? Или вознамерился выяснить, где оригинал «Соглашения», не поверив в его исчезновение?

— Думаешь, он в курсе, что оно исчезло? — спросил Вячеслав Иванович.

— Понятия не имею… В любом случае с Белецкой необходимо встретиться сразу, как только Славский от нее уйдет. И займешься этим ты, Померанцев. Так, теперь Романова… Галя, у тебя время до вечера, чтобы отыскать таксиста, который вез Славского из аэропорта. Делать круглые брови не надо, я поясню: то, что наш Леонид Ильич при виде «охраны», навязанной ему сестрицей, был не только крайне недоволен, но еще и выразил, по словам ребят из «Глории», изумление, на мой взгляд, деталь раздражающая. Узнай у водителя, не произошло ли по дороге из аэропорта что-нибудь такое-эта-кое? Если Славский был настороже, то мог и заметить слежку. Тогда понятно, почему такая реакция на этих гвардейцев. Словом, поговори с мужиком. Галя молча кивнула.

— Номер таксопарка и машины я тебе дам после совещания… Это не все. Сколько тебе нужно времени, чтобы отдохнуть от нынешней ночи?

— Нисколько, — уверенно сказала Галочка. — Я уже поспала и вообще отдохнула… Я сюда из дома приехала.

— Очень хорошо. В таком случае именно ты по-прежнему на «хвосте» у Банникова. За тобой, Володя, по-прежнему Кабул со всеми его перемещениями. И — это касается всех — докладывать лично мне по мобильному, как минимум, каждые три часа, не считая нештатных ситуаций, если таковые возникнут. Так что там, Слава, насчет его ЧОПа?

Вячеслав Иванович, успевший расслабиться, слегка вздрогнул, не ожидая, что именно в этот момент его дернет Турецкий. Но сориентировался моментально.

— Сейчас… Скажи мне только, Славского ты собираешься вызывать?

— Я с ним собираюсь поговорить, — вздохнул Александр Борисович, — попробую завтра позвонить и пригласить, если сам не явится… Никто, часом, не забыл, что он — гражданин США?

— Ты полагаешь, может и сам объявиться?

— Я полагаю, что следующий его визит будет к генералу Баканину, а с ним я уже договорился относительно того, чтоб он Славского на знакомство с нами подбил… Слав, насчет ЧОПа?

— А тут все как в плохих детективах, господа, — покачал головой Грязнов-старший. — Ну это когда менты абсолютно точно знают насчет организации, что она — преступная, а поймать не могут. Помните убийство директора «Бетты-плюс»?

— Банкира, что ли? — нахмурился Турецкий.

— Его… В общем, уйма косвенных деталей и ниточек, свидетельствующих о том, что подозреваемый в «заказняке» месяца за полтора до этого активно якшался с Кабулом, а через неделю после убийства с его счета исчезла сумма — в точности такая же, какая объявилась на счету ЧОПа. Однако все, кто мог бы помочь в этом деле несчастным ребятам из УВД и присоединившимся к ним из МУРа, словом, пойти в свидетели… делать этого не только не хотят, но и вообще начинают страдать провалами памяти, едва разговор не то что приближается к Кабулу и его фирме, а хотя бы намек на такую перспективу появляется… Ну и собрал он там, конечно, помимо кое-кого из «ветеранов» Муси в основном «чеченцев» первой… Дальше рассказывать?

— Дело по «Бетте-плюс» поглядеть нельзя? — поинтересовался Саша.

— Ну… Попробую что-нибудь сделать, только вряд ли это тебе что-то даст: самый существенный из нарытых фактов я тебе уже сказал — насчет суммы, перепрыгнувшей со счета на счет… Да они особо-то и не таились с этими деньгами, следов не путали! И не подкатишь: мало ли за какие услуги?… А тот факт, что вокруг Кабулова ЧОПа слухи ходят и все на одну тему — мол, оказывает его фирмочка в числе прочих и киллерские услуги, — к делу не подошьешь.

— Это что касается его «сотрудников», — вздохнул Саша. — Насчет них поверить могу. Только скажи, ты веришь, что Кабул и сам такими делами не гнушается? Насколько знаю, за ним и в лучшие годы никакой мокрухи не водилось.

— Александр Борисович, — негромко произнес Володя Яковлев, — можно я скажу?

— Конечно, Володь. Что у тебя?

— Да так, может, и ерунда, но все же… Я сегодня утром тоже со своим агентом встречался. Поскольку вы меня подвесили к Кабулу, решил поспрошать одного человечка, пересекавшегося с ним еще в Афгане, где он схлопотал свое погоняло…

— И что?

— Мой знакомый утверждает, что любимым оружием Клабукова в те времена был нож… Вроде бы он владел им просто блестяще… Ерунда, конечно, я понимаю…

— Да какая ж это ерунда?! — не выдержал Померанцев. — Да ты что, Володь? Сан Борисыч, скажите ему…

Турецкий покачал головой и улыбнулся:

— Знаешь, Володя, как ни странно, но Валерий на сей раз прав… Слава, а как тебе эта «деталька»?

— А что? — Вячеслав Иванович с довольным видом поглядел на Яковлева и кивнул: — Я всегда говорил, что Володька отличный опер… Вот что значит наследственность[5]

18

Внешне Владимир Иванович Клабуков, он же Кабул, держался, во всяком случае на первый взгляд, вполне спокойно. Однако долгие годы следственной практики давно научили Турецкого подмечать детали мелкие и вроде бы несущественные, на самом же деле свидетельствующие о подлинном состоянии собеседника.

А посему, доброжелательно поздоровавшись с визитером и вполне преднамеренно, не забыв извиниться, попросив подождать его «еще минуточку», пока он допишет уже почти исписанный лист неведомого Кабулу «документа», Александр Борисович старательно продолжил заполнять бумагу… совершенно ни ему, ни кому бы то ни было еще не нужную. Конечно, Клабуков не мог знать, что сия сценка разыгрывается перед ним важняком специально, с целью вполне конкретной, — так же, как и вполне преднамеренно его, явившегося в Генпрокуратуру точненько ко времени, указанному в повестке, продержали в приемной Турецкого ровно двадцать минут. Всем известно, что следаки вечно пишут, исписывая горы бумаг. А от этого обалдевают и тупеют, на радость своим «клиентам».

С такими персонажами, как Кабул, чья совесть последний раз была чиста еще в колыбели, этот прием, как определял его для себя Саша, «эмоциональной раскачки», в девяти случаях из десяти срабатывал: вначале вызванный в целях дознания, но неизвестно, какого именно, фигурант начинал нервничать в ожидании вызова из приемной в кабинет; затем, попав наконец туда и обнаружив «отупевшего» от писанины, явно не имеющей к нему отношения, следователя, неизбежно слегка успокаивался и, соответственно, расслаблялся. С Кла-буковым прием сработал на сто процентов, тем более что от Сони он уже знал, что Генпрокуратура по каким-то причинам вновь заинтересовалась делом покойного друга Муси и опрашивает свидетелей по второму кругу.

Решив, что важняк не обращает на него внимания, уткнув нос в свое эпистолярное творчество, Кабул старался мысленно прогнать в уме все, что заготовил в этой связи к озвучиванию, дабы, не приведи бог, не выскочило что-нибудь лишнее. И сам не заметил, как, подумав об этом «лишнем», до хруста сжал пальцы рук, сцепленные на коленях. В ту же секунду Турецкий резко поднял взгляд от писанины и глянул Клабукову прямо в глаза, чего тот никак не ожидал. «Приемлемо», — усмехнулся про себя Александр Борисович, успевший поймать в глубине зрачков фигуранта вспыхнувшую искорку страха.

Итак, Кабул и волнуется, и боится, даже будучи уверенным, что вызван сюда как свидетель по успевшему покрыться пылью делу его убиенного друга. Значит, основания нервничать у него есть.

— Прошу прощения за задержку, — снова произнес Турецкий и кивнул Померанцеву, пристроившемуся за спиной Кабула возле журнального столика с целой пачкой протоколов дознания, которые в момент появления фигуранта по распоряжению своего шефа тоже заполнял столь увлеченно, что даже на приветствие «гостя» не ответил. Кивок Турецкого означал, что Валерий может включать записывающую аппаратуру, что тот и сделал.

— Ну что вы? — выдавил из себя Клабуков. — Я понимаю, вам приходится заполнять кучу бумажонок…

— Ну вам, вероятно, тоже? — Саша прищурился и вновь поглядел на своего собеседника в упор.

— Мне?… А-а-а, ну да… Особенно по налогам, — не сразу сообразил тот, что речь идет о его сегодняшней деятельности.

— Но, вероятно, дело того стоит? Я имею в виду по доходности?

Клабуков, ожидавший совсем иных вопросов, а никак не собеседования о доходах его фирмы, раздраженно пожал плечами:

— Какие там доходы — так, едва на плаву держимся!

— Ну так уж и едва на плаву? — изобразил удивление Саша. — Знаете, восемь лет «на плаву» — это исключительно много. Если не ошибаюсь, ваш ЧОП зарегистрирован через два с половиной месяца после гибели адвоката Дубко?

— Не помню, я не считал. Но то, что после смерти Мирослава, — верно… Я слышал, что следствие по этой истории возобновлено?

Теперь в глазах Кабула читалась настороженность, он явно собрался внутренне, коли уж делает попытку прощупать почву под ногами.

— Да-а-а, — протянул задумчиво Саша, — что ни говорите, а история и впрямь таинственная…

На вопрос Кабула он и не подумал ответить, задав вместо этого свой:

— Неужели уже поползли слухи насчет доследования? Надо же! Не успели, как говорится, дело с полки снять.

— Насчет слухов не в курсе. Лично я узнал от бывшей подруги Му… Мирослава, Софьи Эдуардовны Соркиной. У нее побывал кто-то из ваших сотрудников.

— Вижу, вы с ней общаетесь, несмотря на гибель своего друга?

— Надеюсь, мне это не собираются вменять в вину? — Кабул усмехнулся: — Да, общаемся, я бы даже сказал, приятельствуем. Но не более того.

— Так уж и не более того? — вздохнул Турецкий и посмотрел на Кабула укоризненно. Тот мрачнел на глазах.

— Что вы имеете в виду? — буркнул Клабуков, лихорадочно пытаясь вычислить в уме, чего именно не сказала ему проклятая дура Сонька и где она могла проколоться.

— Допустим, вашу заботу о Софье Эдуардовне, связанную с приездом ее американского кузена… Славского, кажется?

Потемневший лицом Клабуков тем не менее прореагировал на слова Александра Борисовича чуть спокойнее ожидаемого. Пожав плечами, ответил почти безразлично:

— А-а-а, вот что?… Но охранять клиентов как раз по нашей части, не вижу ничего особенного, что брательник Сони обратился к нам по ее рекомендации… Было бы странно, если б она не порекомендовала!

— Да-да, конечно… И не просто странно, но, я бы сказал, удивительно то, что ваши сотрудники приступили к своим обязанностям куда раньше, чем Славский вообще узнал о вашем существовании.

Клабуков пристально поглядел на важняка, помолчал, потом пожал плечами:

— Ну ладно… Негоже выдавать тайны своих клиентов, но коли уж такая пляска пошла… Да, Соркина обратилась к нам еще до приезда этого ее брательника! Хотела выяснить планы его на квартиру, в которой она живет… Квартира-то не ее, а как раз его… Ну и что? Это что, преступление?

— Что вы, что вы! Просто одна, вновь с моей точки зрения, удивительная деталька: сколько вы берете со своих клиентов за услуги такого рода? Я имею в виду — по контракту, который, по нашим сведениям, в данном случае и вовсе не заключался?

— В срочных случаях мы заключаем контракты задним числом! — зло произнес Кабул, играя желваками. — Так делают все, и вам это прекрасно известно, гражданин следователь! Со Славским мы договорились пока что на словах, с Сонькой тоже… У меня просто не было времени выбраться к ней… — Он криво усмехнулся: — Понимаю, это действительно… нарушение, но мы готовы уплатить штраф…

— Вы не ответили мне насчет оплаты услуг? — напомнил Саша.

— Сто пятьдесят баксов в день, — буркнул Кабул и, подумав, добавил: — Как и везде.

— Что ж, могу вам только посочувствовать относительно убытков. Ибо неизвестно, сколько здесь пробудет господин Славский, который, к слову сказать, от ваших услуг наверняка сегодня же откажется… А вот Софья Эдуардовна вряд ли отменит «наружку» за своим кузеном! Между прочим, хотя вы и заявили, что ваши отношения с ней не более чем приятельские, бесплатно, несмотря на то что ваш ЧОП раньше не был замечен в склонности к благотворительности.

— Это она вам сказала?! — Кабул начал медленно багроветь, а его пальцы непроизвольно сжались в увесистые кулаки, как отметил про себя скромно молчавший Померанцев, которому в данной ситуации была отведена роль молчаливого писаря.

— Мало того, — в очередной раз «не заметил» его вопроса Турецкий, — ваша нежная дружба к Соркиной простерлась столь далеко, что слежку за Славским — напомню, совершенно бесплатно! — вы сами же ей и предложили: вряд ли Софья Эдуардовна, зная о материальном положении вашего ЧОПа, который, как вы сказали, едва держится на плаву, решилась бы на это даже намекнуть!

В кабинете на несколько секунд наступила тишина, после чего Александр Борисович Турецкий продолжил куда более жестким голосом:

— Сами-то вы на моем месте поверили бы в такую сладенькую историю насчет бескорыстного порыва? Вот и я, извините, не верю! И единственное, что мне остается предположить, так это, что у вас, Кабул, во всей ситуации имеется личная заинтересованность.

— Какая еще у меня может быть личная?…

— Не знаю! — оборвал его Турецкий. — Но узнаю обязательно, даю вам слово… Так же, как и о том, из-за чего вы в свое время, восемь лет назад, насмерть поссорились со своим дружком Мусей, вслед за этим безвременно погибшим!

Померанцев на мгновение обмер. Ни о какой ссоре, и он это знал точно, между Кабулом и Му-сей информации у следствия не было. Значить это могло лишь одно: его шеф брал в данный момент Клабукова «на пушку», ловил на живца, то бишь беззастенчиво лгал…

— Это вам Сонька наплела про ссору?! Не верьте ей, старой дуре, маразм у нее!.. Мозги набекрень!.. Какая еще ссора?!

Стул под Клабуковым отчаянно заскрипел, взывая о помощи, потемневшая от ярости физиономия пылала подлинной ненавистью…

И Померанцев невольно мысленно взмолился, чтобы ребята, посланные за Софьей Эдуардовной час назад, во-первых, застали ее дома, во-вторых, успели привезти в прокуратуру раньше, чем Кабул покинет кабинет Турецкого. Лично он и сушеной мухи не дал бы за то, что, столкнись Кабул с Сор-киной сейчас в коридоре, так и пройдет мимо, а не кинется на подружку с кулаками в присутствии представителей закона… В любом случае те, кто имел бы возможность сейчас созерцать Клабуко-ва, выведенного из себя, легко поверили бы в его способность собственноручно прикончить человека. И если Александр Борисович Турецкий в числе прочего жаждал проверить и это обстоятельство, он мог чувствовать себя вполне удовлетворенным.

Очевидно, так оно и было, поскольку Турецкий, откинувшись на спинку стула, взглянул на Кабула поверх очков, сдвинутых на кончик носа, и впервые за всю дознавательную процедуру ответил на его вопрос:

— О том, какая ссора, почему она произошла и чем завершилась, поговорим, с вашего позволения, в следующий раз. Надеюсь, вы не намерены в ближайшие дни покидать столицу? Уж извините, но свидетель вы весьма важный, а времени на более подробный разговор о вашем покойном друге-адвокате у меня, как видите, сегодня больше нет. Валерий Александрович, будьте любезны, бланки протокола и один, незаполненный, подписочки о невыезде.

— Не имеете права! — рявкнул не ожидавший такого поворота Кабул.

— Серьезно? — Турецкий удивленно поднял бровь. — Ну надо же, вы, похоже, еще и борец за права человека? Хотите, чтобы я отправил непосредственно сейчас опергруппу в ваш ЧОП и в течение вполне обозримого времени обзавелся упомянутыми вами основаниями? А вы бы пока чайку у нас тут в ожидании попили…

— Черт бы вас побрал! — Клабуков посмотрел на Турецкого с нескрываемой ненавистью. — Где ваши сраные бумажки?

— А вот грубить я бы на вашем месте поостерегся, — укоризненно покачал Турецкий головой. — Валерий Александрович, поторопитесь, господин Клабуков наконец нас понял…

После того как Кабул, едва не выхватив из рук Александра Борисовича подписанный пропуск, в бешенстве вылетел из кабинета, Валерий Померанцев, выждав с полминуты, решил, что право голоса ему уже вернули.

— А если свалит? — поинтересовался он у шефа.

— Не свалит. — Саша уверенно покачал головой. — С его стороны это было бы непростительной глупостью. Да и на то, чтобы свалить, время тоже требуется: не бросать же эту «плавающую» фирму? Наверняка его отмороженные чоповцы по уши в делах, денежка течет если и не рекой, то уж ручейком точно… Где это видано, чтоб такой тип, как Кабул, плюнул на баксы или возможность их заработать?

— Теперь он будет, как минимум, настороже, — снова возразил Валерий. — А улик у нас — сами знаете. Так же, как и уверенности, что убийства — его рук дело.

— Да-да… — рассеянно прореагировал Александр Борисович и затем, словно спохватившись, произнес совсем другим, деловым тоном: — Кстати, насчет улик: надо добывать… Мне необходимо лично встретиться с Денисом, причем вместе с тобой. Есть одна идея…

И поскольку Турецкий вновь замолчал, Померанцев, поколебавшись, напомнил:

— Вы не забыли? Ребята должны были привезти Соркину, я велел проводить ее прямиком в мой кабинет.

— Пусть посидит-поволнуется, нашему делу это только на пользу! И сколько раз тебе повторять, что я никогда ничего не забываю? Ты меня что, в старческом маразме подозревать начал?

— Боже упаси! — ужаснулся Валерий.

— То-то же… — Турецкий ткнул пальцем в селектор: — Наташа? Принеси-ка нам по-быстрому кофейку, еще одну чашечку — даме, которую должны были доставить в кабинет Померанцева… Очень рад, что она там уже давно… Ничего, пусть потерпит! Говорю ж, кофейку предложи!..

Софья Эдуардовна Соркина между тем не столько волновалась, сколько тревожилась и злилась: с какой это стати ее, совершенно, на Сонин взгляд, безобидную, больную женщину, вдруг берут и везут аж в Генпрокуратуру двое хотя и вполне вежливых, но крайне настойчивых молодых людей? Да еще без предупреждения, к тому же в момент, когда ее голова и без того полна забот и тревог? Позвонили в дверь, заявившись, как снег на голову, предъявили «корочки» и, хотя она попробовала возмутиться, вынудили поехать с ними, клятвенно пообещав и обратно домой доставить на машине. Намекнув, что в противном случае повестку все равно оставят и поехать так и так придется…

Погруженная в свою тревогу и полнейшую неизвестность, Соня от кофе отказалась. А вымотанная ожиданием, даже обрадовалась, когда дверь кабинета наконец распахнулась, пропуская двоих мужчин, одним из которых оказался тот самый молодой человек, который приходил к ней по поводу Муси. Софью Эдуардовну при виде него сразу отпустило: гибель Мирослава была для нее темой грустной, но, несомненно, безопасной…

Второй мужчина тоже произвел на Соню прекрасное впечатление. Во-первых, по возрасту вполне мог быть ее ровесником, во-вторых — внешность весьма импонирующая. Ах, если бы она не располнела и не подурнела так рано… Звали второго Александром Борисовичем, и он оказался человеком весьма важным — аж помощником самого генерального прокурора!.. Обнаружив, кто именно собирается с ней пообщаться, Софья Эдуардовна даже почувствовала некую гордость за свою персону.

— Ну что ж… — произнес тот, что оказался помощником, вполне доброжелательно разглядывая Соркину. — Вы уж извините, что мы вас так с места в карьер, Софья Эдуардовна…

— Вы можете называть меня просто Соней, — все-таки не удержалась она, — мы, по-моему, ровесники, и мне так удобнее!

Померанцев моментально закашлялся, отчего здорово раскраснелся, потом извинился и продолжил заполнять шапку протокола.

— Очень любезно с вашей стороны, — серьезно произнес Александр Борисович. — Тем более что у нас к вам возникла пара срочных вопросов, на которые, кроме вас, нам никто ответить не может.

— Ах, если смогу, пожалуйста… Это по поводу Мусечки?

Она взглянула на следователя подчеркнуто грустно. Симпатичный помощник кивнул.

— Насколько знаю, вы были очень близкими людьми… Вероятно, после того несчастья вы долго чувствовали себя одинокой?

— Я и сейчас себя чувствую одинокой. — Соня кокетливо стрельнула на Турецкого глазами, а Валерий снова закашлялся.

— Валерий Александрович, — заботливо поинтересовался у него Саша, — может, вам водички выпить? А то, смотрю, у вас в горле першит.

— С-спасибо, уже прошло, — пробормотал тот и уткнулся в бланк протокола.

— Вот и славно… — Турецкий снова повернулся к Соркиной: — Знаете, если вы были столь близки, наверняка вам покойный господин Дубко подробно рассказывал о той ссоре со своим другом Владимиром Ивановичем Клабуковым, о которой последний нам сегодня упоминал?

— Ах, это?… — Соня на секунду смешалась, потом нахмурилась. На секундочку ей показалось странным, что Кабул вдруг взял да и разоткровенничался с этим удивительно симпатичным Александром Борисовичем, хотя еще тогда сам же и предупреждал Соню, что сообщать об этом следствию вовсе ни к чему, только путать их в поисках убийцы. Впрочем, что тут такого особенного? Тем более что Володенька сам сказал, а иначе откуда бы прокурорские о ссоре вообще знали? Она снова улыбнулась и кивнула: — Ну конечно, я в курсе. С кем же еще было Мусечке делиться, если не со мной? Мы ведь собирались пожениться, если б не этот кошмар…

— Да-да, — посочувствовал ей помощник. — Так что там насчет ссоры?

— Ах, они бы все равно помирились, тем более что Володечка был не виновен, никаких денег не присваивал, и Муся непременно бы это выяснил… Он как раз и собирался заняться выяснением! Понимаете?

— Пока не очень, — признался Александр Борисович. — И что за деньги?

— Ну… Я не слишком разбираюсь в делах, но, если ничего не путаю, какие-то деньги, вроде бы большие, должны были прийти на какой-то счет… Кажется, Володечка их и отправлял для Муси… Куда — я не знаю… Что-то там такое случилось, точно не знаю, но Муся почему-то решил, что виноват Володя. Но Володю просто подставили! И это бы непременно выяснилось, если бы Мирослав остался жив!

— Когда вам рассказал об этом ваш друг?

Софья Эдуардовна немного снова поколебалась. Потом смущенно посмотрела в глаза Турецкому: помощник глядел на нее ласково и доброжелательно. Что ж, если Кабул сам выболтал…

— Видите ли, он мне не совсем рассказал… Так получилось, что я… Только вы не подумайте, ради бога, что я подслушивала! Я, знаете ли, не так воспитана… Но, когда Мусечка стал обвинять Володечку, я находилась в соседней комнате и невольно услышала… Да, они тогда здорово поссорились, но Володя даже настаивал на проверке, которой Мирослав ему сгоряча угрожал… Я не очень поняла, какая проверка, потому что в делах не слишком разбираюсь.

— Ну а сумму — сумму, из-за которой вышла накладка, вы помните?

Соня вдруг замолчала, и в глазах ее Турецкий обнаружил неожиданно вспыхнувшую панику. Именно в этот момент, когда дело дошло до суммы, фигурировавшей в давней ссоре между адвокатом и его сотоварищем «по особым поручениям»

Кабулом, она поняла наконец, что попала в ловушку… Ведь следующий, вполне закономерный вопрос — это даже Соня сообразила, — откуда взялась подобная сумма у обычного, пусть и с богатой практикой, адвоката и почему, несмотря на то что Кабул и она о ней знали, деньги в подобном количестве ни разу не всплыли во время первого следствия?…

— Софья Эдуардовна, — мягко произнес помощник, — будет лучше, если вы ответите на вопрос сами. Поверьте, при нынешнем развитии компьютерной системы и Интернета рано или поздно мы найдем следы этих денег. Вы нам очень поможете, если не станете сейчас молчать. Да и себе, смею вас уверить, тоже. Так сколько, по мнению Мирослава Дубко, прикарманил тогда его друг Кла-буков Владимир Иванович, он же Кабул?

— Почти миллион, — прошептала Соня. — Девятьсот сорок тысяч долларов…

Турецкий бросил на Валерия Померанцева быстрый взгляд и спокойно кивнул:

— И выяснилось это в тот день, когда Дубко был убит?

— Накануне… — прошептала Соня и расплакалась.

Померанцев глянул на своего шефа и, уловив еле заметный кивок, поднялся и вышел из кабинета. Вернулся он буквально через минуту, неся стакан минеральной воды, позаимствованной им у секретаря Турецкого.

— Спасибо… — Соркина действительно поглядела на Валерия с благодарностью, одним махом выпила полстакана, залезла в свою сумочку и, вынув оттуда носовой платок не первой свежести, шумно высморкалась.

— Вам полегче? — доброжелательно спросил Турецкий. И, дождавшись, когда женщина кивнет, ободряюще ей улыбнулся: — Думаю, вы в состоянии вспомнить и другие детали, верно? Во всяком случае, Софья Эдуардовна, давайте попробуем: расскажите все, что помните, в деталях, начиная с момента, когда Дубко и Клабуков оказались в одной комнате, а вы — в соседней…

Примерно через час, завершив допрос Сорки-ной, Александр Борисович настоятельно порекомендовал Соне ни под каким видом в ближайшие дни не встречаться с Кабулом.

— У вас есть квартира, на которой сейчас живут другие люди, верно?

Женщина обреченно кивнула.

— Придется им потесниться, потерпеть хозяйку рядом. Тем более что хозяин вашего жилища, ваш кузен Славский, вернулся в Москву… Вполне естественно, он предпочтет жить в собственном доме один. Да не волнуйтесь вы так, Софья Эдуардовна! Смею вас заверить, это ненадолго… Возможно, вопрос упирается в считанные дни!

19

— Ну, давай помянем Алешку… С приездом тебя, Ленюшка, не приветствую, поскольку, сам понимаешь, повод…

Славский, прежде чем опрокинуть в рот вслед за генералом небольшую граненую рюмку водки, посмотрел на Сергея Иосифовича с горечью и почтением. Кто-кто, а он-то точно знал, какая тяжесть обрушилась на Баканина-старшего. Лешку он растил после смерти жены, как говорится, «в одни руки», оттого и не женился, что полностью сосредоточился на единственном сыне. Сколько же мужества нужно иметь, чтобы вот так, по-доброму, встретить его, Леонида, скорее всего, оказавшегося хоть и косвенным, но виновником Алешиной смерти!..

— Ты вот что… — Генерал поставил опустевшую рюмку на кухонный стол, за которым они сидели. — Давай сразу расставим некоторые точки над «и»: тех денег, из-за которых вся эта история затеялась, мне лично не вздумай предлагать… Погоди, Лень, помолчи… Алексей и сам бы, скорее всего, не взял, ему эта затея поперек горла была. Пошел на это на все исключительно ради Ромки и Виктора… В основном ради Ромки, конечно. Ты, вероятно, в курсе насчет его сестры?

— Я не только в курсе, Сергей Иосифович. — Славский решительно мотнул головой. — Я был у Марточки и сам себе клятву дал: сразу, как… Как эта история исчерпается, отвезу ее в лучшую швейцарскую клинику, все сделаю для того, чтобы она… Я вытащу ее! Знать бы раньше!..

— Ну тут я тебе сказать ничего не могу, дело твое, Леня… — Генерал немного помолчал. — А вот насчет того, как и когда эта история кончится, от тебя тоже зависит.

— То есть?

— Если ты не в курсе, следствием по обоим делам — и Ромкиному, и Алешиному занимается сейчас Генпрокуратура. А возглавляет весь процесс некто Александр Борисович Турецкий. Тебе его имя ничего не скажет, Леонид, но у нас, в определенных кругах, конечно, человек этот — известный. Почти легенда, «важняк» божьей милостью… Тебе нужно встретиться с ним как можно быстрее. Насколько знаю, у Турецкого к тебе накопились вопросы…

— Ко мне? — Славский посмотрел на Сергея Иосифовича удивленно. — Но… меня ведь не было здесь, когда все это случилось! Скорее, вопросы накопились у меня, ведь для этого я, собственно говоря, и приехал!

Баканин задумчиво покачал головой и посмотрел на Славского.

— Похоже, о том, как работают наши органы, ты и у себя в Штатах наслышан… — И неожиданно сменил тему: — Ты с Виктором уже встречался?

— Не успел, — признался Славский. — Я с ним созвонился, договорились на завтра, на утро, слава богу, хоть он жив…

— За него не волнуйся, сидит, по моим сведениям, на своей даче под охраной… Только, Леня, позволь мне все же попросить тебя об одном одолжении: встреться с Турецким до того, как увидишься с Виктором.

— Сергей Иосифович, — Леонид бросил быстрый взгляд на свои часы, — поймите, мне неудобно во второй раз откладывать встречу с Витькой, а сейчас уже девять вечера… Генпрокуратура, насколько понимаю, давно завершила свой рабочий день.

— Генпрокуратура — возможно, — согласился генерал. — А вот насчет Александра Борисовича совсем не уверен. Ты позволишь мне ему позвонить и, если это возможно, договориться о встрече, пусть и неофициальной?

— А что, такое возможно? — Славский изумленно уставился на Баканина.

— У нас тут тебе не ваша Америка, — еле заметно усмехнулся тот. — В России, Леня, все возможно!

Славский на мгновение задумался, представив свое возвращение в ставшую чужой, запущенную Соней квартиру, суетливую и пустую болтовню сестрицы, основное выяснение отношений с которой у него еще впереди… Не считая того, что она навязала ему более чем странную «охрану». И, больше не колеблясь, кивнул:

— Звоните, Сергей Иосифович, я согласен! Разговор с неведомым Турецким занял у Баканина не больше трех минут. Положив трубку, он вернул аппарат на подоконник кухонного окна, где у того, видимо, было постоянное место, и повернулся к Славскому:

— Значит, так, Леня… Беседа с Турецким тебе предстоит пока что предварительная и, если так понятнее, — неофициальная… Александр Борисович приглашает тебя к себе домой… Адрес сейчас дам, но есть одно условие…

— Да?

— Свою, с позволения сказать, охрану, которую тебе организовала Соня, гони к черту прямо сейчас, до того, как поймаешь такси…

— Откуда вы знаете? — изумлению Славского не было предела.

— Знаю не я — Турецкий… Дальше: если воспротивятся, скажешь, что вообще передумал «охраняться», понял?

— Да, но… Они ж могут поехать за мной и по собственной инициативе? Скажут, например, что нам по пути… Что тогда?

— Не поедут. Но это, как я понял, уже не твоя забота. — Сергей Иосифович тоже поглядел на свои часы и кивнул: — Тебе пора, Леня. Все-таки не стоит злоупотреблять гостеприимством Турецкого, явившись к нему за полночь…

…Между тем Турецкий, переговорив с генералом Баканиным, немедленно развил достаточно бурную для семейного вечера деятельность. Вытащив для начала из-за компьютера крайне недовольную этим дочь и не обращая ни малейшего внимания на Нинкины протесты, он отправил ее на кухню — мыть посуду, оставшуюся после ужина.

— И чтоб быстро! — сурово подвел он черту под дискуссией. — Не более чем через полчаса у нас объявится американский гость. Тебе хочется, чтобы мы перед ним в прямом смысле слова ударили в грязь лицом?

— Что, правда американский? — Нина округлила синие материнские глаза и приоткрыла рот.

— Правда! Но для тебя, детка, это значит одно: покончив с делами, отправляешься в свою комнату и до завершения зарубежного визита носа из нее не высовываешь!

И, не слушая более очередную порцию обиженных воплей дочери, Александр Борисович поспешно направился в спальню, где его любимая жена, без трех минут дипломированный психолог-юрист, уже в пятый раз прослушивала записи разговоров следователей с фигурантами.

— Иришка, кончай… Сейчас у тебя будет замечательная возможность послушать кое-кого вживую! К нам едет сам господин Славский.

Ожидаемой бурной реакции не последовало, что Сашу немало удивило. Ирина Генриховна всего лишь кивнула и снова повернулась к диктофону.

— Погоди-ка, я сейчас… — В спальне звучал голос Кабула. Ирина наконец выключила пленку и улыбнулась: — Это очень хорошо, Шурик, насчет Славского… Но жалко, что я до его прихода ничего не успела.

— По-моему, ты тут не меньше часа одно и то же слушаешь… Что — совсем ничего не скажешь? — улыбнулся Турецкий.

— Ну разве что предварительно, в общих чертах — вот об этом типе, — кивнула она на диктофон.

— Ты прямо как наши судмедэксперты выражаешься! — Саше действительно стало смешно. — Они тоже у нас постоянно осторожничают и оговариваются, что, мол, это их предварительное мнение, а результатов придется подождать. Так что там с Клабуковым?

— С ним, между прочим, проще, чем, например, с Банниковым, — серьезно заявила Ирина. — У него ярко выражен паранояльный радикал.

— Ирка, мы ж договаривались, что будешь изъясняться со мной на человеческом языке!

— Ну хорошо, извини… Это я под впечатлением своего диплома… В общем, у этого фигуранта предельно выраженное стремление к лидерству при весьма скромном интеллекте… Ты чего морщишься? Я же только начала! Ну вот… Скорее всего, там имеют место легкие органические изменения мозга определенного характера. Такие типы всегда точно знают, чего хотят, а окружающие для них — не более чем подспорье в достижении их целей, понимаешь?

— В общем и целом… А поконкретнее нельзя?

— Можно! Из таких, как он, подчеркиваю, что исключительно при условии низкого интеллекта, как раз и получаются бандиты… Между прочим, из известных личностей наиболее сильно этот радикал был выражен у Гитлера. Жалости к ближним такие типы не знают, окружающих людей не ставят ни в грош и, вообще, идут к цели наподобие асфальтового катка. Кандидата на роль убийцы лучшего, чем он, и представить нельзя, если бы не одно «но»…

— И какое?

— Сочетание с так называемым «тревожным» радикалом, который также присутствует достаточно отчетливо.

— А это с чем кушают?

— Знаешь, Шурик, у этого Клабукова почти невероятное сочетание тупого стремления к лидерству с обыкновенной трусостью… Словом, убить ближнего ему ничего не стоит, но лишь в случае достаточно сильного стимула. Например, если его собственной жизни грозит опасность… Ну, или основным интересам…

— А если наоборот? — заинтересовался Турецкий.

— Что ты имеешь в виду?

— Допустим, в результате убийства лично ему светит колоссальная сумма денег?

— Шурик, я же говорила тебе, что могу пока высказываться только предположительно… Мне нужно поработать с пленкой еще минимум несколько часов! Если б я его живьем увидела, сказала бы точно, или если б ты мне хотя бы его биографию подробно пересказал… Но твой вариант при определенных условиях проходит. Хотя такие типы в большинстве случаев предпочитают действовать чужими руками и подбирают вокруг себя соответствующий коллектив…

— Что он и сделал несколько лет назад, — кивнул Саша. — Ирка, ты молодец… Между прочим, даже в своей среде он считается жлобом, то бишь жаден до денег…

— Что ж, — улыбнулась Ирина Генриховна, — все зависит от цели: если его цель — обеспечить свою старость и возникнет ситуация, когда чужими руками сделать дело означает существенно поделиться… Слушай, я поняла, к чему ты ведешь!

— И к чему? — хитро прищурился ее супруг.

— Господин «важняк», — Ирина тоже прищурилась, — если вас интересует, не «заказняк» ли это, в котором Клабуков сыграл роль исполнителя, а именно к этому вы и пытаетесь меня подвести, скажу вот что: «заказ» такие люди, как данный персонаж, могут взять исключительно в особых ситуациях, если так можно выразиться, «индивидуальный»…

— Например, — сказал Турецкий, — если за это светит астрономическая сумма денег?

— Таким образом, — констатировала его жена, — круг замкнулся… Ничего большего тебе, Шурочка, пока основательно не поработаю с пленками, сказать не могу. А еще я буду рада, если ты мне конкретизируешь задачу.

— Запросто! — кивнул он. — При условии, что это и есть «индивидуальный заказ», то бишь «за-казняк», можно сказать, разовый, мне бы очень хотелось выяснить, кто из остальных фигурантов, чирикающих на пленках, способен его сделать…

Ответить Ирина Генриховна не успела, только кивнуть — из прихожей раздался характерный звук домофона. И из умного эксперта она немедленно превратилась в обычную домохозяйку, охнув почти с ужасом:

— Шурик, кошмар! Это, должно быть, твой американец! Его же чем-то угощать надо?! И посуда на кухне немытая…

— Посуду давно вымыла Нинка, — успокоил ее Саша, направляясь в прихожую, — а насчет угощения — обойдемся чаем с конфетами!

— У меня есть в заначке коробка трюфелей и голландское печенье!

— Вот и отлично. Надеюсь, ты понимаешь, что слушать наш разговор тебе придется из соседней комнаты? Тогда чай накроешь в гостиной!

Как ни странно, но Славский почти с первых минут общения произвел на Турецкого неплохое впечатление. Не было в нем той почти подсознательной заносчивости, которая так характерна для богатых людей, особенно разбогатевших россиян… Как ни говори, а перед Сашей в его прихожей довольно робко топтался без малого миллиардер! Однако, несмотря на соответствующий прикид, Леонид производил скорее впечатление человека робкого, совершенно случайно попавшего с корабля на бал. Немного растерянные темные глаза неуверенно взирали на Александра Борисовича из-за стекол дорогих очков.

«От чая наверняка откажется!» — предположил Турецкий и не ошибся.

— Что вы, что вы, — замотал головой Славс-кий, — спасибо… Мы с дядей Сер… с Сергеем Иосифовичем перекусили…

— Знакомьтесь — моя жена, — представил Саша Ирину Генриховну, исхитрившуюся в считанные секунды избавиться от домашнего платьица и причесаться.

— Точно чаю не хотите? — радушно поинтересовалась она и, выслушав вторичный отказ, кивнула. — Тогда не стану вам мешать!

— Что ваш «хвост», успели избавиться? — поинтересовался минутой позже Турецкий, убедившись, что гость устроился со всеми возможными удобствами в предложенном кресле, но при этом все еще чувствует себя напряженно.

— «Хвост»? Ка… А, «хвост»?

— Ну да, серый «вольво», упакованный круглоголовыми мальчиками?

Славский улыбнулся:

— Поразительно, что вы так быстро их засекли.

— Быстрее, чем вы думаете: эти господа сопровождали вас от аэропорта.

— Получается, не только они? — насторожился Леонид.

— Получается, — кивнул Турецкий — А вы как думаете? Нам в этой истории лишние трупы, да еще иностранного происхождения, совсем ни к чему… Кто знает, что еще может произойти…

Славский нахмурился:

— Я полагал, вы уже хоть что-то знаете…

— Правильно предполагали, — улыбнулся Саша. — И не что-то, но довольно много, хотя и недостаточно для определенных выводов.

— Могу я спросить? — И, получив в ответ кивок, Славский продолжил: — Соня… Неужели она имеет к этому кошмару отношение?…

Турецкий немного поколебался, прежде чем ответить.

— Я так не думаю, — произнес он наконец. — Во всяком случае, прямого отношения… Вашу кузину гораздо больше волнует вопрос с квартирой и деньгами.

Славский невольно поморщился, вспомнив о бумагах, которые всучила ему перед отъездом Джина и которые до сих пор находились во внутреннем кармане его плаща, в данный момент висевшего в прихожей важняка.

— А вот что касается окружения Софьи Эдуардовны, тут я бы не стал давать аналогичных гарантий. Тем более что обвести женщину вокруг пальца умному человеку — раз плюнуть… Могу теперь я задать вам несколько вопросов?

— Да, разумеется… И вы правы: к тому же Соня умом никогда не блистала.

Он криво усмехнулся и поднял на Турецкого вопросительный взгляд.

— Леонид Ильич, скажите, с какой целью вы приехали? — негромко поинтересовался Саша.

— Но… Разве не понятно?… Турецкий промолчал.

— Хорошо, я поясню! — Славский нервным жестом поправил очки. — Ребята… Мои друзья начали гибнуть сразу, как только попытались реализовать наше «Соглашение»… Что я, по-вашему, должен был сидеть и ждать, пока и Витька тоже?… Или, не дай бог, Марта?… Согласитесь, по совести я должен не только разобраться, что происходит, но и решить все наши дела как можно быстрее здесь, на месте… Я очень рад, что приехал!

Прежде чем задать следующий вопрос, Саша выдержал паузу.

— Вы полагаете, что некто, заинтересованный в том, чтобы ваше «Соглашение» не реализовалось вообще никогда, находится здесь, в Москве?

Славский некоторое время непонимающе взирал на Александра Борисовича, потом лицо его начало медленно белеть.

— Что… вы хотите этим сказать?…

— Скорее, напомнить, что в капитале, который вы сумели создать благодаря «Розе», в том, чтобы он остался нетронутым и, главное, беспрепятственно приумножался и впредь, заинтересовано не так уж много людей: вы сами, ваша супруга и — чуть меньше — ваш тесть…

— Удивительно, насколько хорошо вы проинформированы… — еле слышно проронил Леонид. — За столь короткое время…

— Работа такая, — пожал плечами Турецкий. — Мне продолжить?

— Если вы подозреваете меня — это нонсенс! — Славский моментально охрип. — Будь это так, я бы сюда не приехал.

Отметив про себя, что ни Джину, ни ее отца Славский к своей компании невиновных не присоединил, Турецкий не колеблясь задал прямой вопрос:

— Есть еще ваша жена и тесть. Как насчет них?

— Джина — это исключено, — мотнул головой Леонид. — А вот давать руку на отсечение за старика я бы действительно не стал…

— В таком случае объясните, почему именно ваша супруга, а не «старик» к моменту вашего приезда сюда организовали за вами слежку?

— Что?! — Лицо Славского вытянулось. — Вы хотите сказать, что на самом деле вовсе не Соня, а?…

— Я хотел сказать совсем не это, — усмехнулся Александр Борисович. — А то, что вашего приземления в аэропорту ожидали представители сразу двух ЧОПов, получивших свои заказы независимо друг от друга. Вы, Леонид Ильич, даже не представляете, насколько популярна тут у нас ваша персона!

Славский сглотнул застрявший в горле ком:

— И вы, что же, точно знаете, что один из заказов — от моей жены?!

— Абсолютно точно, — подтвердил Турецкий.

И тут вполне интеллигентный миллионер, гражданин США, доказал с такой безапелляционностью свое русскоязычное происхождение, неожиданно для его собеседника витиевато и без малейшего акцента выругавшись, что Саша не выдержал и фыркнул. А миллионер немедленно покраснел до ушей:

— Простите…

— Ничего, на здоровье. — Он все еще усмехался: — Тем более дам тут нет… Честно говоря, я вас, как мужчина мужчину, понимаю!

— Из-звините… — повторил Славский и покачал головой: — А вообще-то это и к лучшему…

— То есть? — уточнил его собеседник.

— Видите ли, возможно, вам это покажется странным, неправдоподобным даже. Но после того, как вся эта ужасная история завершится, я… Словом, вряд ли я вернусь дом… то есть в Штаты, во всяком случае, сразу… И я очень благодарен вам за то, что вы рассказали мне об этой гадости, которую моя супруга себе позволила…

— Вы намерены остаться в России? — не сумел скрыть Турецкий своего удивления.

— Я намерен везти Марту Белецкую в Швейцарию и лечить ее там до победного конца, даже если для этого понадобятся годы!

Славский сказал это без малейшего пафоса, спокойно, как о давно принятом решении… «Возможно, так оно и было», — подумал Саша. А Леонид словно почувствовал его сомнения.

— Один раз, — сказал он, — я уже сумел нарушить свое обещание, и в результате погибли ребята… Сегодня я очень долго говорил с Марточкой и пообещал ей, что сделаю то, что не сумел сделать Ромка. Во второй раз обещания я не нарушу. Поверьте. И еще одно… Очень вас прошу: об этом не должен знать никто, я боюсь за Марту…

Александр Борисович молча кивнул, чувствуя в основном глубокую растерянность, что случалось с ним крайне редко. Он просто не знал, что сказать Славскому: что потрясен степенью его благородства? Вообще-то, не то чтобы потрясен, но ничего похожего от него и вправду не ожидал. Но произнеси это вслух, и тут же начнешь выглядеть глупо! А посему он предпочел вернуться к интересующей его теме:

— Леонид Ильич, вы так и не конкретизировали свой ответ на мой главный вопрос: как полагаете, насколько велики прагматические, если можно так сказать, основания к тому, чтобы кто-то из вашей американской семьи действительно решил устранить покушающихся на их состояние людей? Я имею в виду именно прагматику: велика ли в их глазах сумма, на которую пострадает, в случае если «Соглашение» реализуется, ваше дело? И где тот порог ее величины, после которого вы не можете гарантировать невиновность, в том числе супруги?

Славский кивнул, давая понять, что понял Турецкого, и надолго, не менее чем минут на пять, задумался.

— И все-таки, — произнес он наконец, — Джина ни при каких условиях, на мой взгляд, не станет убийцей, даже косвенно… К тому же она и без нашей фирмы богата: состояние матери, завещание отца плюс акции в его деле… Что касается Джеремии, черт его знает: старик хоть и богат, как Крез, но и жаден еще похлеще. Но дело в том, что у него вряд ли есть в России такого рода связи, о каких идет речь… У него вообще нет здесь никаких связей, поскольку у Дже-ремии на Россию натуральный бзик, он считает, что вся здешняя демократия — сплошной обман. Для того чтобы заманить простачков-миллионеров на здешние просторы и наложить потом лапу на их капитал… Он бы не стал инвестировать в российский бизнес ни цента, поскольку так считает — и все. И от любых контактов с россиянами бежит, как черт от ладана… Кстати, насчет того, что у Джины они тут есть… Как ей это удалось? Конечно, если это не тайна?

— В резиденции вашего посла работает ее знакомая…

— Кэт?! — Славский вновь разволновался. — Так она еще и перед этой девчонкой меня опозорила?! О господи!

Турецкий приготовился услышать еще одно русскоязычное заявление, но ругаться Славский больше не стал. Помолчав, он покачал головой:

— Вот что, Александр Борисович… Я сделаю так, что, если весь этот кошмар организован… Словом, если на ваш вопрос существует положительный ответ, я сделаю так, что эта история прекратится — завтра же.

— Что вы намерены предпринять? — Турецкий насторожился: ему только самодеятельности не хватало в этом и без того странном деле!

— Не беспокойтесь, вмешиваться в следствие я не собираюсь, — слабо улыбнулся Леонид. — Но мне нужны гарантии безопасности моих друзей хотя бы с этой стороны… Сегодня же я свяжусь со своими юристами и с Джиной, сообщу, что забираю свой капитал из дела при любом раскладе, как бы эта история ни повернулась… Забираю и перевожу в Швейцарию, где у меня есть небольшой счет…

— Не боитесь, что ваша супруга после этого подаст на развод? — прищурился Турецкий.

— Скорее, пытаюсь вынудить ее сделать это… Близкими людьми мы так и не стали, если вас интересуют абсолютно все мотивы моего решения… Впрочем, к делу это отношения не имеет, извините.

— Это действительно ваше личное дело, — кивнул, соглашаясь Турецкий. — Хотя я бы на вашем месте, прежде чем резать, все-таки отмерил бы, если и не семь раз, то хотя бы дважды.

— Спасибо за совет. — Славский доброжелательно посмотрел на него и понял, что на данный момент вопросы Турецкого исчерпаны.

20

Структурно-логическая схема следствия, выведенная Турецким из компьютера с максимальным увеличением, была приколота к стене его кабинета так, чтобы все члены оперативно-следственной бригады, занимающиеся делами Баканина и Белецкого, видели ее во всех деталях.

После разговора со Славским, а затем и с собственной супругой, с которой они проговорили почти до утра, Саша, кажется, понял наконец, что именно в процессе расследования подсознательно не дает ему покоя. Он отлично знал эту почти неуловимую, время от времени возникающую в душе тревогу, которая всегда свидетельствует о том, что нечто существенное Турецким упущено. Что именно?… Вчера, точнее, сегодня под утро ему показалось, что он уловил ответ на этот вопрос. И, переговорив около восьми утра с еще сонным Денисом, он обзвонил оперативников, весьма удивленных тем, что их на этапе следствия, явно близком к завершению, внезапно снимают с заданий и собирают на совещание.

Не меньше оперов был удивлен и Слава Гряз-нов, которого вслед за Денисом Турецкий поднял с постели и озаботил в срочном порядке заданием, на взгляд генерала, совсем не срочным. Пожалуй, и вовсе бесполезным. Однако, подумав и справедливо решив, что Сане, как говорится, виднее, в свою очередь, поднял с постели новенькую оперативницу, недавно появившуюся у них в департаменте, Марину Шишканову: девушка, по его наблюдениям, отличалась сообразительностью, веселым характером и бесценной способностью схватывать информацию на лету.

И только Валерий Померанцев, получив с утра пораньше вызов на внеочередное совещание от своего шефа, нимало не удивился. Его и самого время от времени мучило ощущение, что, несмотря на режим, в котором Турецкий вел следствие, что-то гдето они упускают. Именно это он не надеялся «вычислить» самостоятельно, понимая, что, если кому такая задачка по плечу, так, несомненно, драгоценному Сан Борисычу… И вот сейчас, сидя напротив шефа, стоявшего с указкой возле структурной схемы, вслушиваясь в то, что он говорил, Валерий смутно начал догадываться, к чему тот ведет.

— Итак, как видите, «пустых» квадратов с вопросами у нас с вами на данный момент не так уж и много. Но сосредоточены они практически все во второй части дела, а если точнее, вокруг первой предположительной жертвы — пропавшего бесследно Романа Антоновича Белецкого. Труп его, как вы знаете, до сих пор не найден, хотя благодаря в том числе связям генерала Баканина его действительно ищут, а не делают вид… Что, Галина?

Романова, на чьем лице отчетливо читалось недоумение, секунду поколебавшись, решилась:

— Александр Борисович, но разве… Разве весь ход следствия не указывает на одного и того же человека?… Я имею в виду…

— Всем понятно, кого ты имеешь в виду, — спокойно прервал ее Саша. — И ты права — указывает. Да так настойчиво, словно кто-то тычет в него специально пальцем… Кто-то умный, сумевший просчитать заранее все ходы, связи, соответственно, и логику наших с вами размышлений над случившимся… — Валерий, — Турецкий посмотрел на Померанцева, — Кабула доставили?

— Как вы и просили — около часа назад, — кивнул Померанцев. — Когда ребята его запирали в моем кабинете, матерился по-черному… Насколько известно от Яковлева, — следователь стрельнул глазами в сторону Володи, — до Соркиной он вчера так и не добрался, хотя караулил ее возле подъезда больше часа.

— Она что, действительно ночевала у своих квартирантов?

— Не думаю, — улыбнулся Валерий, — поскольку сегодня утром была дома. Судя по телефонному разговору с какой-то Лизой, после прокуратуры отправилась к ней в гости, вернулась поздно. Повезло ей, что со своим приятелем не столкнулась, — мог бы сгоряча и покоцать старушку…

— Она, Александр Борисович, — вставил Яковлев, — действительно вернулась поздно, как раз в тот момент, когда вы сняли «наружку» за Славским. Мне Денис сообщил, видел, как они с кузеном нос к носу столкнулись у собственного подъезда.

— С какой это стати Денис тебе доложился? — удивился Саша.

— Он мне не докладывался, — возразил Яковлев. — Просто Денис и я, если работаем по одному делу и ведем фигурантов, созваниваемся изредка… Тем более если вы его с «наружки» за Славс-ким сняли.

— Снял, — кивнул Александр Борисович и ненадолго задумался, после чего вновь повернулся к Романовой: — Во сколько тебя нынче подменил Щербак?

— Ни во сколько, — отозвалась Галя. — Ваш звонок застал меня на подъезде к Новопеределкино… Ночью там был Агеев, я успела с ним созвониться… Ничего нового: Банников сидит на даче, как мышь в норе, под охраной. Его поход в «Эдем» — единственная вылазка за все эти дни.

Телефон на столе Александра Борисовича настойчиво затрезвонил и, поскольку ожил аппарат, номер которого был известен далеко не всем знакомым важняка, тот поспешно подошел к столу и взял трубку.

— Да… Привет, Слава… — до оперативников доносились характерные басовитые раскаты голоса Грязнова-старшего, но разобрать слова было невозможно. Между тем слушал Турецкий генерала довольно долго, и по мере этого процесса на лице его все отчетливее проступала озабоченность. Наконец по ту сторону провода Славин басок умолк.

— Спасибо и тебе, и твоей девочке… Шишкано-ва, говоришь, Марина? Надо запомнить… Да, это очень важно, думаю, ты и сам понимаешь… Конечно, невероятно, но как видишь… Да! Все, Слава, пока!

Обратно к наколотой на стену схеме Александр Борисович возвращался медленно и некоторое время, не обращая никакого внимания на оперативников и Померанцева, смотрел на нее отсутствующим взглядом, что-то обдумывая. Наконец, видимо, приняв какое-то решение, он встряхнулся и повернулся к присутствующим.

— Так, ребятишки… — Он откашлялся и зорко оглядел притихшую бригаду: — Сейчас каждого из вас я озабочу заданием, выполнять которое желательно четко, но главное — быстро… Похоже, времени мы и так потеряли достаточно… Галина, ты отправишься по адресу Белецких, но не к сестре Романа Антоновича, а пройдешься еще раз по тем квартирам, окна которых выходят, так же как и подъезды, во двор. Сегодня суббота, многие должны быть дома, поскольку на дачи пока рано… Вдруг да повезет и все-таки отыщется хотя бы один свидетель отъезда Белецкого?

— Но ведь не отыскался же, когда их опрашивали в первый раз? — В голосе Гали слышалось разочарование. Такого рода опросы, да еще проводимые в гордом одиночестве, она терпеть не могла.

— Мы не знаем, насколько тщательно поработали тамошние опера с «земли», а скорее всего, паршиво работали… Если и у тебя будет пусто, попытайся наведаться в соседний дом, благо, он там такой один, из него тоже кто-нибудь что-то мог увидеть…

Валерий посмотрел на Галочку сочувственно и, поколебавшись, решился все-таки дать совет:

— Ты вначале зайди в отделение, прихватишь из тамошних оперов кого-нибудь с собой, все равно им делать наверняка нечего… — И, повернувшись к Турецкому, пояснил: — Вы ж понимаете, у одной у нее быстро точно не получится.

Саша кивнул и переключился на Яковлева:

— Володя, на твоей совести доставка сюда Банникова… Скажем, часам к трем. До этого поприсутствуешь у меня при дружеской беседе с Кабулом, который, возможно, уже успел на данный момент высадить дверь в кабинете Померанцева. Мужик он, как вы все знаете, весьма темпераментный… И последнее: независимо от наработок, а также от того, кто чем будет на тот момент занят, в семнадцать ноль-ноль на связь со мной выходишь ты, Галочка, потом — ты, Валерий, где-нибудь в семнадцать десять…

— Пока что вы, Сан Борисыч, ни словом не обмолвились, где мне предстоит в указанный час находиться.

— Галя, ты свободна, иди выполняй. — Саша кивнул Романовой и повернулся к Володе: — Ты сейчас отправишься в кабинет Померанцева… Валера, дай ему, пожалуйста, ключ… если есть необходимость, утихомиришь Владимира Ивановича и подготовишь аппаратуру к собеседованию: допрашивать его будем там… Ну а теперь с тобой, Валерий.

Дождавшись, когда они останутся вдвоем, Турецкий пытливо посмотрел на следователя:

— Ну что? Гадаешь все еще над смыслом моих действий?

— И да, и нет, — неуверенно улыбнулся Померанцев.

— Тогда попробуй предположить, куда именно ты сейчас отправишься?

— Вообще-то я должен был сегодня посетить сестру Белецкого Марту Антоновну. Что-то изменилось?

— Ничего, кроме вопросов, которые ты ей задашь. Ну и того факта, что в ее квартире вполне можешь столкнуться с господином Славским, который что-то весьма бурно вокруг нее расхлопотался… Кстати, насчет Славского. Вчера вечером я с ним разговаривал. Патрик сейчас тщательнейшим образом проверяет его супругу, которая, по его сведениям, такой

«генерал в юбке», секущий в бизнесе куда лучше мужа… Семейным счастьем там не пахнет совсем…

— Что, наш Леонид Ильич из категории подкаблучников? — заинтересовался Валерий.

— Во всяком случае, человеком с очень сильным характером его не назовешь. Но и не слабак, не трус… Будешь смеяться, скорее, романтик…

Померанцев округлил глаза до максимальной высоты:

— Хотите сказать, что, по вашему мнению, его можно исключить из категории подозреваемых?

— И, боюсь, не его одного, — вздохнул Турецкий.

И Валерий, и его шеф некоторое время пристально глядели друг на друга. Молчание нарушил Померанцев. Для человека стороннего заданный им вопрос никакого особого смысла не имел:

— По-моему, вы, Сан Борисыч, хотите сказать, что Белецкого до сих пор не нашли потому, что не там искали?…

Турецкий посмотрел на Валерия почти любовно и широко улыбнулся, поскольку не был человеком со стороны и отлично понял, что именно хотел сказать важняк Померанцев на самом деле.

— Рад, что мы понимаем друг друга с полуслова.

— Это что же… Вячеслав Иванович что-то та-кое-эдакое нарыл?

— Вячеслав Иванович просто-напросто выполнил одну мою небольшую просьбу. А нарыла новая оперативница, которую он мне, судя по всему, нахваливал пару дней назад вполне заслуженно… А теперь слушай меня внимательно…

Примерно через полчаса после короткого, но весьма содержательного разговора, состоявшегося между «важняками», Александр Борисович как ни в чем не бывало входил в кабинет успевшего уехать на задание Валерия. Вопреки его ожиданиям, обстановка там была более-менее мирная. Яковлев, явно успевший подготовить аппаратуру, спокойно вписывал в бланк протокола дознания данные с паспорта Кабула, придерживая документ в раскрытом состоянии одним пальцем. Сам Кабул, хмурый, как осенняя туча, молча пялился на заоконный пейзаж. Впрочем, назвать пейзажем успевшее после ясного утра затянуться тучами небо, служившее фоном для крыш нескольких домов, можно было лишь с натяжкой.

— Здравствуйте, Владимир Иванович, — произнес Турецкий, направляясь к столу, возле которого сидел Кабул, и сделав вид, что не заметил удивленного взгляда фигуранта, обнаружившего, что окликнули его по имени-отчеству.

Расположившись напротив Клабукова поудобнее, Турецкий не стал затягивать с началом дознания, сразу же приступил к делу.

— Если помните, вчера мы с вами остановились на вашей ссоре с адвокатом Дубко — из-за бесследно пропавших денег, которые вы должны были перевести на его счет, но не перевели… Только не вздумайте утверждать, что все это ложь: сумма нам тоже известна… назвать?

— Ни к чему, — буркнул Кабул, судя по всему, ничуть не удивившийся словам Турецкого. И неожиданно криво ухмыльнулся: — Вижу, Сонька здорово с вами разоткровенничалась… Однако не до конца!

— Буду рад послушать продолжение, — кивнул Саша.

— А и продолжать нечего, — пожал плечами Клабуков. — Деньги на счет пришли на другой день, когда Муся порадоваться этому уже не имел возможности, поскольку там, где он пребывал, баксы и вовсе ни к чему… Думаю, они там и сейчас находятся: номер счета того Австрийского банка я вам дам, проверяйте, коли не верите… Не мочил я его! Ясно вам? И никакой причины мочить, хоть век ищите, не найдете!

— Не сомневаюсь, что счет, упомянутый вами, открыт на предъявителя, — прищурился Александр Борисович. Но и это Кабула тоже не смутило.

— Копайте… — Он вздохнул и бросил на следователя насмешливый взгляд. — Зря время потратите, гражданин следователь, вот вам крест. Лучше поспрошайте Соньку, за какие такие грехи покойный мой дружбан Муся так ее перед разборкой с интересующим вас абсолютно понапрасну счетом отделал, что она в его спальне отлеживалась? По этой причине и заполучила возможность наш базар послушать…

— С этого места, пожалуйста, подробнее, — подобрался Турецкий. — Ну и?

— Подробнее? — проворчал Кабул. — Кабы знал, выспросил бы тогда у Муськи подробности-то, а так… Сонька наша примерной девочкой отродясь не была, это-то хоть вам известно?

Турецкий кивнул.

— К Муське у нее в основном корысть имелась, будь она не такой дурой, сидела бы тихо. Но тихо она тогда еще не могла… Ничего еще бабенка была, хоть и в возрасте. Муська ее к каждому столбешни-ку ревновал. Между прочим, правильно делал: девка своего не упускала! Ну и засек он ее в конце концов с каким-то молодым кобелем, да так отделал, что как раз с тех пор с Соньки всю ее красоту как ветром сдуло…

— Вы что же, — поинтересовался Турецкий, намекаете, что Софья Эдуардовна самолично Дубко…

— Да где ей? — невежливо перебил следователя Кабул. — А вот дружку ее — в самый раз! Говорили, парень-то отмороженный был у нее тогда, «чеченец» какой-то…

— Кто говорил?

— Кто?… Да я уж и не помню, кто-то из охранников… Вроде бы с одним из них он как раз друж-банил. А Сонька тогда не то что перышко в кого всадить, шевельнуться лишний раз не могла. Муся ее, когда я от него уезжал, в мою машину, как тряпку, зашвырнул: отвези, сказал, эту шваль куда хочешь, мол, оба вы суки продажные… А более я его живым не видел…

— И куда вы отвезли тогда Софью Эдуардовну? В дом отсутствующего кузена?

— Какого еще кузена?… А-а-а… Брательника, что ли, этого?… Не-а, туда она побоялась, зная Му-сечку: запросто мог наведаться и добавить ей по шарам… К подружке какой-то отвез, такой же оторве, как Сонька. А дальше, гражданин следователь, вам работа предстоит: ройте, проверяйте, а я погляжу, чего нароете… А держать меня тут права не имеете!

— Где подружка жила и как звали, помнишь?

— Нужно мне больно имена еще их запоминать! А жила та… — Кабул наморщил лоб, старательно припоминая, а у Турецкого ожил мобильный телефон. Быстренько глянув на номер, он включил связь и, послушав с минуту, поблагодарил кого-то, находившегося на том конце мобильной линии, нажал отбой и вновь вопросительно уставился на Кабула.

— Где-то на Ордынке, не помню я где…

— Ну а если прокатиться по Ордынке, вспомнишь? — прищурился Турецкий.

— Да с какой стати-то?! Мне на фирму надо, а не раскатывать тут с вами… Права не имеете меня тут держать и того… заставлять!

— Успокойся, Кабул, — усмехнулся Турецкий. — За своими правами обращаться будешь в Комитет по их охране, только вряд ли тебе там пойдут навстречу. Разрешение у тебя, насколько мне известно, есть на один ствол, а не на четыре. Или я не прав насчет прав?

Клабуков побледнел и нервно дернул плечом:

— Поехали, твоя взяла… Покажу тебе дом, а номер квартиры и так помню… Ту оторву звали то ли Лизка, то ли Катька, точно не помню, вот те крест!..

— Так бы сразу и сказал, — кивнул Турецкий. — Вместо того чтобы чинить препятствия следствию… А арсенал свой домашний — даю тебе ровно сутки, чтобы либо уничтожил, либо зарегистрировал… Учти, номера у нас есть…

— Ладно… — Кабул, по наблюдениям и Турецкого, и Яковлева, был огорчен обнаружением «арсенала», но не перепуган. Если учесть, что номера на пистолетах спилены не были, стволы, видимо, оказались против ожиданий не паленые… Побывавший на квартире Клабукова с несанкционированным обыском Денис на пару со своим сотрудником Головановым не удержался и высказал данное мнение Турецкому по телефону. Как и просил Александр Борисович, все четыре найденных пистолета они не тронули, оставив их лежать в тайнике под подоконником, где те и были обнаружены. Турецкого интересовал нож, а никак не эти старые, вышедшие в основном из употребления «макаровы».

Клабуков между тем тяжело поднялся с места и, ожидая, когда следователь и опер будут готовы к выходу, неожиданно счел нужным хотя бы раз в жизни пооткровенничать с «мусорами» по собственной инициативе:

— Стволы эти, гражданин Турецкий, дружба-нам моим принадлежали, на веки вечные оставшимся в Афгане. Ясно? Это чтоб ты чего лишнего не подумал!

Появлению Померанцева Марта Белецкая ничуть не удивилась и встретила его вполне приветливо. К облегчению Валерия, никого постороннего (предполагаемого Славского, например) в квартире не было. Анна Васильевна хлопотала на кухне, куда и удалилась, оставив их с Мартой вдвоем.

— Вы… — Девушка неловко подтянулась на руках, принимая полусидячее положение. — У вас есть что-то… новое? — В ее глазах вспыхнула тревога.

— Нет-нет, — поспешно возразил Валерий. — Ничего нового, помимо предположений, которые я и пришел проверить с вашей помощью.

Марта удивленно глянула на следователя, но тут же кивнула:

— Конечно, я вам помогу, если сумею. Валерий отметил, что сегодня она выглядит гораздо лучше, чем при первом их общении. Девушка словно посвежела, боли в ее глазах как будто поубавилось. Очевидно, все это было следствием визита к ней Славского, о котором ему рассказал подробно Александр Борисович. Подумав об этом, Померанцев невольно почувствовал, как его настроение начало стремительно падать: если предположения шефа верны, еще неизвестно, чем все это обернется для Марты… Девушка ему нравилась, да она и не могла не нравиться — не только потому, что была по-настоящему красива, но и обладала какой-то совершенно не передаваемой в словах чистотой натуры, которой от нее веяло, и — мужеством, удивительнейшим образом сочетавшимся в ней с чуть ли не христианским смирением…

Следователь вздохнул и приступил к самой неприятной части своего визита: вопросам, которые предстояло задать.

— Скажите, Марта Антоновна, когда ваш брат уезжал и оставил при этом вам «Соглашение», он ведь предупреждал вас, что говорить о том, что оригинал у вас, нельзя никому и ни под каким видом?

— Да, но об этом я вам уже рассказывала.

— Тем не менее вы его мне вручили…

— А что, не надо было? — Она едва заметно усмехнулась: — Рома ведь не мог знать, что… что именно случится… Конечно, вас он в виду не имел, верно?

— Абсолютно! — кивнул Валерий. — Вы поступили правильно, не сомневайтесь.

— Вы тоже, когда временно переселили меня к тете Нюре… Это все, что вы хотели узнать?

— Далеко не все, — покачал головой Валерий. — Видите ли, сейчас, когда поиски ведутся ежедневно столько времени, можно с уверенностью утверждать, что, если Роман Антонович поехал в аэропорт, по дороге с ним самого страшного не случилось… Вся трасса благодаря генералу Баканину, его настойчивости проверена…

— Что значит «если поехал»? — Марта нахмурилась: — Куда же он мог еще поехать, кроме аэропорта? Рома специально пораньше вышел, чтобы успеть поймать машину!

— Давайте представим такой вариант… — Валерий отвел глаза, поскольку намеревался сейчас «нести пургу», чего проделывать с этой девушкой ему никак не хотелось. Но распоряжение Турецкого любыми методами «прокачать» Мартусю было, с его точки зрения, вполне обоснованным.

— Какой? — поторопила его она.

— Допустим, Романа Антоновича заранее поджидала машина с каким-то его знакомым, который знал об отъезде вашего брата и которому срочно нужно было с ним поговорить… Скажем, это был его близкий приятель?

— Вы что же, Витю имеете в виду?!

— Не обязательно! Разве у Романа Антоновича других друзей нет?

— Конечно… То есть я хотела сказать, что есть, конечно, товарищи по работе, но… В общем, Рома после армии очень трудно сходился с людьми…

— А до армии?

Марта задумалась, потом слегка пожала плечами:

— Наверное, тоже не слишком легко… Алеша с Витей от него как-то отошли, что ли…

— И он совсем ни с кем из своих ровесников не общался?

— Почти. — Марта задумчиво поглядела в окно. — Одно время вроде бы подружился с парнем одним… Они вместе поступали в институт, и оба неудачно… Он с ним и после армии какое-то время общался, а потом они, по-моему, поссорились… Но это было давным-давно, я еще ребенком была… А почему вы спрашиваете?

— Вы не помните, как звали его приятеля?

— Кажется, Паша… Как-то он к нам заходил, тогда они, по-моему, и поссорились… Хотя нет, точно я не знаю.

— Словом, вы никого не в состоянии представить на месте этого гипотетического приятеля, кроме Банникова или Баканина?

— Наверное, кроме Баканина… Виктор у нас вообще ни разу не был с тех пор, как я… В общем, не был. А тот Паша и вовсе ни при чем, говорю же, все это было давным-давно!

— Да, невеселая жизнь у вашего брата: ни друга, ни подруги…

— Это из-за меня. — Марта вспыхнула и с горечью пояснила: — Я имею в виду подругу… Точно знаю, что у Ромочки была девушка, хотя кто — не знаю. Он о своей личной жизни не рассказывал даже мне, но одно время я хоть и была тогда подростком, но сразу поняла, что у Ромки роман… Он ходил такой… такой… — Марта покачала головой, не найдя нужных слов. Потом вздохнула: — Я его жутко ревновала, сама не знаю к кому, наверное, он это заметил и… и все… А может, эта девушка, узнав обо мне, его бросила, не знаю…

— А еще вполне возможно, — сочувственно коснулся Померанцев Мартиной руки, — что все это нарисовано вашим воображением! И в любом случае винить себя вам не в чем, поверьте.

— Воображение тут ни при чем, по Ромке все было видно, как по открытой книжке: бери и читай… — Она взглянула на Валерия: — Знаете, совершенно не понимаю, к чему этот наш разговор. А вы?

— Почти, — через силу улыбнулся Валерий. — Но у меня к вам уже самые последние вопросы остались.

— Это радует, — сухо прокомментировала девушка.

— И вновь — гипотетические, учтите! Допустим, ваш брат попал все-таки в ситуацию, когда ему угрожает реальная опасность? Ехать на аэродром, как бы важно это ни было, нельзя. При отсутствии друзей, как думаете, если бы ему понадобилось укрытие…

— Вы с ума сошли! — Марта сердито сверкнула на Валерия глазами: — Ромке — опасность?! Он никогда не был трусом и с любой опасностью справился бы в два счета! И никогда не стал бы прятаться! Вы забыли, он же в Чечне воевал!

— Помню, — мягко произнес Валерий. — И тем не менее, если бы случилось нечто, вынудившее его исчезнуть… Это ведь факт, верно?

— Вынудившее? — Марта растерялась.

— Возможно, его просто где-то удерживают… Роман Антонович — не единственный храбрец на свете, есть ведь и еще… А среди них — люди с тем же опытом, способные справиться даже с очень сильным и профессиональным человеком… Да не пугайтесь вы так! Это не более чем предположение! Лучше подумайте: если он исчез, вынужден был исчезнуть, скрыться на какое-то время…

— Я вас поняла, — выдохнула Марта. — И хотя ни секунды не верю, что Ромка мог так сделать и не найти за все это время возможности сообщить мне… Есть всего одно место, куда он мог спря… поехать: тети Нюрин домик в Дубне…

— В Дубне?

— Это не та Дубна, про которую вы подумали… Это деревенька такая маленькая, под Орехово-Зуевом…

На этот раз квартиру Белецких Валерий покидал с еще более тяжелым осадком на душе, чем в первый раз. Несмотря на то что вся информация, на которую рассчитывал Турецкий, была им получена.

В квартире на Ордынке, адрес которой был уточнен с помощью Кабула, оказавшегося куда более памятливым, чем ему хотелось выглядеть в глазах следствия, проживала некая Елизавета Константиновна Станцева одна тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения. Помимо нее, там же был прописан и Станцев Вадим Константинович, год рождения тысяча девятьсот восемьдесят первый. Брат? Ну тогда «очень младший». Скорее всего, подумал Александр Борисович, сын. А то, что отчество у них одно, может свидетельствовать, например, об изначальном отсутствии папаши… и о том, что, по словам Клабукова, которым он почему-то верил, подружка — «такая же оторва, как Сонька». Саша не забыл.

В общем и целом все так и оказалось. Хотя женщине, легко и сразу, даже не спросив, кто это, открывшей им дверь, на вид можно было дать ну никак не более тридцати пяти лет. Поверить в то, что она всего лишь на год моложе Софьи Эдуардовны, было просто невозможно.

— Ох… — Обнаружив на пороге двоих незнакомых мужчин, хозяйка квартиры испуганно отступила, едва не уронив дымящуюся сигарету, зажатую в пальцах левой руки. В темных, умело накрашенных глазах мелькнула настороженность. — Вы… Вам кого?

— Если вы Елизавета Константиновна Станце-ва, то вас, — доброжелательно улыбнулся Турецкий, одновременно доставая удостоверение. — Не пугайтесь… Хотя спрашивать: «Кто стучится в дверь ко мне», разумеется, надо.

— Я думала, сын… Вадик должен приехать вот-вот… — Тревоги и настороженности в глазах женщины, после того как она посмотрела на Сашины «корочки», ничуть не убавилось. — А в чем, собственно, дело?

— Поверьте, совсем не в вас, — по-прежнему доброжелательно сказал Турецкий. — Возможно, вы все-таки впустите незваных гостей? Нам необходимо поговорить о вашей подруге, Софье Эдуардовне Соркиной…

— С Соней что-то случилось?! — всполошилась Елизавета Константиновна, отступая наконец в сторону. — Проходите, конечно! Я просто растерялась… Так что с Соней?

— Не волнуйтесь, жива-здорова. — Александр Борисович первым вошел в просторный коридор, исполнявший здесь функции прихожей, и проследовал за хозяйкой в сторону одной из двух распахнутых дверей, оценивающе разглядывая даму со спины: удивительно стройная, подтянутая фигура, тяжелый узел темно-рыжих волос на затылке, дорогой брючный костюм цвета морской волны… Словом, диаметральная противоположность кузине Славского. Что, помимо веселого прошлого, явно на этой женщине, в отличие от Сони, никак не отразившегося, может их связывать? Все-таки женщины — народ действительно загадочный…

Гостиная, в которую их провела хозяйка, тоже в отличие от Сониной, блистала чистотой и порядком, была обставлена хорошей итальянской мебелью, далеко не всем доступной по цене. Хозяева квартиры явно не бедствовали.

Усадив гостей на удобный мягкий диван, Елизавета Константиновна и сама присела на другой его конец, после чего Володя Яковлев, извинившись, попросил разрешения пересесть в одно из полукресел напротив хозяйки — к круглому столу на витых ножках

— Конечно-конечно, — немного смутилась Станцева. — Я не сообразила, вы ведь, наверное, должны что-то писать. Так вам удобно?

— Вполне, — заверил ее Турецкий. И, внимательно глянув на хозяйку, добавил: — Знаете, не могу удержаться от комплимента… Замечательно выглядите, никогда бы не сказал, что вы с Сорки-ной ровесницы.

Елизавета Константиновна польщенно улыбнулась:

— Вообще-то, я ее на полтора года младше, но вы правы: никто не верит, что у меня двадцатипятилетний сын, хотя родила я его совсем не рано… Вадим у меня умница, занимается бизнесом… — Она немного помолчала и, слегка нахмурившись, покачала головой: — Что касается Сони, она очень больной человек, ее нельзя не пожалеть, зная Со-нечкину жизнь…

— Я слышал, вы дружите с юности, — осторожно отозвался Саша, — общая молодость, друзья, словом…

— Словом, — усмехнулась Станцева, — судя по всему, вам уже успели охарактеризовать этот период, как не в меру бурный… — и, не дав ему возможности возразить, продолжила: — Что ж… Я не собираюсь открещиваться от ошибок своей молодости. Благодаря рождению сына я, как мне кажется, сумела их исправить. А Соне, ей просто не повезло.

— Вы имеете в виду гибель Дубко, с которым она прожила больше десяти лет?

— Если точно, двенадцать с половиной… Да, его в первую очередь. Соне не нужно было связываться с Мирославом сразу, я ее тогда предупреждала.

— То есть вы хотите сказать, что знали о Дубко нечто такое, из-за чего не советовали подруге с ним связываться?

— Нет! Нас познакомила Соня. До этого я о нем и не слышала, не то что знать… Просто он мне не понравился с первого взгляда, интуитивно! В отличие от Сони, у меня всегда была безошибочная интуиция на таких типов… Чувствовалось в Мирославе что-то… не просто неприятное, ужасное! Взгляд у него был такой… Такой, словно он в человека гвозди заколачивает… — Елизавета Константиновна слегка поежилась.

— Подруга вас, судя по всему, не послушалась.

— Не послушалась, — кивнула Станцева. — Она поначалу влюбилась в него, простите, как кошка. А потом, когда сама разобралась, и рада была бы от него уйти, да он ей такой возможности не дал: Дубко оказался ревнивым, как Отелло… Я совсем не уверена, что от какой-то там безумной любви к ней! Скорее — из садизма! Вот садистом он точно был! — Елизавета Константиновна достала из кармана пачку «Парламента» и, ловко выбив одну сигарету, закурила. — Ну а завершилось это все тем, что он, до того, как какой-то божий человек отправил Мирослава в преисподнюю, не просто избил Сонечку — бил он ее и раньше — а изуродовал на всю жизнь!..

— Мы в курсе, что после избиения, накануне своей гибели, он отправил вашу подругу сюда, к вам…

— Он ее просто вышвырнул, как ненужную тряпку, а ко мне ее привез Володя Клабуков… Тоже тот еще тип, но ни в какое сравнение с Дубко не идет. По крайней мере, что-то человеческое в нем все же и тогда было… Они с Соней до сих пор дружат, насколько знаю.

— Вы, вероятно, тогда же вызвали «неотложку»? Станцева ответила не сразу. Докурив сигарету и затушив ее в хрустальной пепельнице, стоявшей рядом с диваном на журнальном столике, она вздохнула:

— Я хотела… Возможно, если бы настояла на своем, последствия для нее были бы не такими тяжелыми… Но Соня мне не позволила…

Женщина отвела глаза и вновь достала пачку «Парламента».

— Елизавета Константиновна, — продолжил Турецкий. — Мы в курсе того, что у Софьи Эдуардовны в то время был тайный друг, я имею в виду «тайный» от Дубко. И знаем, что именно из-за этого и случилось избиение…

Станцева крепко сжала губы и сердито сверкнула глазами на Александра Борисовича:

— Никто не вправе судить ее за это! Сонина жизнь с этим типом была сущим адом, но должен же быть у человека даже в аду хоть какой-то просвет?!

— Я и не сужу, Боже упаси! — остановил ее Турецкий. — Я просто даю вам понять, что скрывать какие-то детали случившегося у вас никакой необходимости нет. Ведь Софья Эдуардовна в тот вечер, когда Клабуков привез ее сюда, отказавшись от врача, вызвала этого человека, верно?

Женщина помолчала, раскуривая новую сигарету, потом мрачно посмотрела на Турецкого:

— Понимаю… Понимаю, к чему вы ведете… Вы ведь доследуете дело об убийстве этого подонка? И, вероятно, решили… И что это вам даст? Я понятия не имею, где он сейчас, что с ним… Соня с этим мужчиной больше не встречалась, она вообще ни с кем больше не встречалась! Доктор, которого я все-таки привела на третий день, настоял на том, чтобы она легла в больницу… Насколько знаю, этот парень (я даже имени его не помню!) пытался с ней связаться, но она…

— Ей, судя по всему, было не до любви. Кроме того, своего молодого любовника Софья Эдуардовна, вероятно, как раз и подозревала в этом убийстве… Почему бы нам с вами не назвать вещи своими именами? А, Елизавета Константиновна? — сухо произнес Турецкий. — И, соответственно, предпочла держаться от него подальше.

— Я понятия не имею, кого и в чем подозревала Соня. — Станцева сверкнула на Сашу глазами. — Об этом лучше поговорить с ней самой. А относительно того, что ей было и в больнице, и после нее не до любви, — тут вы правы! Этот подонок отбил Софье почку, сломал несколько ребер, все тело у нее было в синяках и кровоподтеках… С тех пор моя несчастная подруга так и живет с одной, к тому же нездоровой, почкой и нарушенным обменом веществ. Стоит ли удивляться, что она выглядит старше меня?

Александр Борисович посмотрел на крепко сжавшиеся после этого риторического вопроса губы женщины и покачал головой.

— Я понимаю вас. Поверьте, никто бы не стал ворошить эту старую историю, если бы не чрезвычайные обстоятельства. Ваше желание дистанци-роватъся от нее понятно. Но ведь я прошу о немногом: поподробнее рассказать о том вечере, когда Соркину привезли к вам и она, отказавшись от «неотложки», попросила вызвать сюда того человека, имя которого вы, судя по всему, забыли. Все-таки лет прошло немало, понять можно.

— Я его не вызывала сюда! — возразила Елизавета Константиновна. — Соня сама ему позвонила, поэтому имени его я не забыла, а просто не знала! Она его и от меня скрывала на всякий случай… Хотя кое-что и рассказывала, но не все…

— Что именно?

Станцева едва заметно пожала плечами и невесело улыбнулась:

— Вряд ли это вам что-то даст… Женщины в таких случаях любят фантазировать, в основном, чтобы произвести впечатление друг на друга.

— И все же?

— Да ерунду всякую, типа того, что этот мужчина чуть ли не с детства был в нее влюблен… Жили они когда-то недалеко друг от друга, кажется, или кто-то из Сониных родственников с ним рядом жил, я точно и не помню уже… Просто мало внимания обращала на ее россказни. У Сони всегда, как только вспыхивал новый роман, получалась, по ее словам, какая-то безумная влюбленность со стороны мужчины… Которая потом почему-то очень быстро таяла как дым… Ну и в тот раз ничего нового про него она не говорила, как обычно, вроде бы он ее чуть ли не преследовал своей любовью, а она спустя много лет его чуть ли не пожалела и уступила… Поверьте, ерунда все это, — наши «женские штучки»…

— Возможно, — легко согласился Турецкий и глянул на Яковлева, прилежно заполнявшего протокол дознания и не забывавшего следить за диктофоном, на который хозяйка квартиры время от времени неодобрительно косилась.

Володя истолковал взгляд шефа правильно и, вынув из своего внутреннего кармана несколько снимков, выложил их перед Елизаветой Константиновной.

— Не думаю, — усмехнулся Турецкий, — что ваша зрительная память подводит вас так же, как память на имена… Узнаете ли вы в ком-нибудь из этих людей человека, который восемь лет назад приходил сюда по вызову Софьи Эдуардовны Сор-киной?

Женщина, слегка побледнев, молча разглядывала снимки.

— Елизавета Константиновна, — произнес Саша, — речь идет не о «разовом» убийстве негодяя, который, вполне возможно, заслужил свой ужасный конец… Речь идет об убийце, поднявшем руку теперь уже на вполне невинных людей. — И, поскольку Станцева продолжала молчать, добавил: — Один из этих людей замечательный, между прочим, парень, был единственным сыном у отца, воспитавшего его без матери… У вас тоже единственный сын, вы, вероятно, способны представить всю степень его горя, всю непоправимость случившегося… И если мы этого человека не остановим, будет следующая жертва, а возможно, и жертвы. Непременно будут! Убийца, уверовавший в свою безнаказанность, никогда сам не остановится, поверьте!

— Вот он. — Елизавета Константиновна резко выхватила один из снимков и протянула его Турецкому.

— Вы уверены?

— Да. Я абсолютно уверена…

Мучивший ее вопрос Станцева задала Александру Борисовичу, уже когда они с Яковлевым покидали квартиру на Ордынке:

— Скажите… Соня… ее осудят за то, что она тогда, много лет назад?…

— Побеседовать с вашей подругой придется непременно, — ответил Александр Борисович. — Но в целом, к сожалению, боюсь, Софья Эдуардовна отделается легким испугом…

Испуг, прямо скажем, получился не слишком легким, во всяком случае, для самого Турецкого: понадобилось не менее получаса, графин воды и дважды по сорок капель валидола, дабы справиться с Сониной истерикой. Наконец взмыленный Яковлев получил возможность заняться своими прямыми обязанностям и, вместо того чтобы бегать между кухней и гостиной, находя время по дороге для того, чтобы успокаивать и не на шутку взволнованного Славского, на свою беду, заехавшего домой по дороге от Банникова к Белецким.

Что касается Саши, для него появление Леонида в разгар описанных событий было как раз везением. Пока Володя возился с его кузиной, Турецкий задал единственный, возникший после вчерашнего разговора вопрос ему лично, а не по телефону, как рассчитывал. И ответ получил вполне ожидаемый.

— Конечно, он мне звонил, — сказал Леонид Ильич, нервно поправляя очки. — По-моему, дважды… Да, дважды… Собственно говоря, я тогда просто не придал значения его дурным предчувствиям, хотя и удивился… Вообще-то, это было совсем не в его духе. Только сейчас понимаю, что следовало отнестись к этому всерьез, надо было вылетать в Москву сразу… Но я и подумать не мог…

— Он просил вас приехать сюда самого?

— Только в случае, если с кем-нибудь из ребят что-нибудь случится…

— Вчера вы не сказали мне об этой причине своего приезда…

— Потому что я о ней не думал, я прилетел бы в любом случае, я имею в виду, в таких обстоятельствах… Вы можете не поверить, но о том звонке я вспомнил уже в самолете!

Между тем приведенная более-менее в чувство Софья Эдуардовна начала внятно разговаривать с того вопроса, на котором завершила свое общение с Турецким ее подруга Станцева.

— Что… что мне теперь будет?!

— Если скажете правду — ничего, — поспешно заверил ее Володя и, глянув на Александра Борисовича, передал бразды правления в его руки.

Разговор по существу с Соркиной занял не так уж много времени. И в итоге оказался не настолько тяжелым, как последовавший затем разговор с ее братом: Александр Борисович после недолгих колебаний счел необходимым сказать Славскому правду, поскольку имя убийцы теперь было ему известно…

Глядя на побледневшего до синевы Леонида, он сочувственно покачал головой и отвел глаза:

— Вы уж простите за неприятный сюрприз, но… Если я правильно понял, вы сейчас намерены… намеревались ехать к Белецким… Надеюсь, вам понятны мои мотивы: то, что известно вам, пока никому, включая Марту Антоновну и Анну Васильевну, известно быть не должно.

Славский в ответ кивнул, не проронив ни звука.

— Александр Борисович, — напомнил Володя, — половина третьего… Я звонил в прокуратуру. Банников в дороге, его «ведут» ребята Дениса. Пока все тихо…

— Будем надеяться, что обойдется, — мрачно буркнул Саша и повернулся к Славскому, чтобы попрощаться. Его кузина, для того чтобы проводить «важняков», в прихожую так и не вышла.

Едва оказавшись в своем «пежо», только что прибывшем из ремонта после роковой перестрелки, Турецкий набрал номер Грязнова-старшего:

— Привет, Слава… Думаю, нам следует поторопиться, звонить в спецназ придется тебе, договорись с ребятами по-дружески, скажи, постановление будет у них к вечеру… Да, напишу, как только доберусь до Конторы… Пока в дороге, вместе с Володей… Яковлев, — повернулся он к оперативнику, — начальство интересуется, не желаешь ли прогуляться вместе с нашими «крутейшими» по известному тебе адресу?

— Куда ж я денусь? — усмехнулся Володя. — А на Банникова Валеру посадите?

— Всенепременно! Он, когда докладывал мне о беседе с Мартой Антоновной, как обычно, рвался в бой лично… Сам понимаешь, в этой ситуации единственный способ удержать нашего Валеру — усадить под присмотр начальства!

Яковлев понимающе кивнул, и спустя минуту, завершив разговор с Грязновым-старшим, Александр Борисович развернул свой синий «пежо» в сторону Большой Дмитровки.

И, вероятно, самым удивительным во всей этой истории было то, что всего мастерства спецназовцев на момент захвата убийцы Алексея Баканина знаменитым «альфовцам» не понадобилась. Несмотря на то что брали они человека, почти равного им по боевой подготовке, прошедшего первую чеченскую, «бесследно пропавшего» Романа Антоновича Белецкого… Определяющую роль здесь сыграло то, что ничего подобного он не ожидал, спокойно хозяйничая в доме Анны Васильевны в наполовину заброшенной деревеньке. Уверенный в том, что его хитроумный и безжалостный план никому не раскрыть.

Откуда ж ему было знать, что на его пути окажется «важняк» Турецкий Александр Борисович со своей не менее знаменитой, чем он сам, командой?

Сидя наутро в понедельник в Сашином кабинете, Вячеслав Иванович Грязнов, самолично отправившийся накануне поздно вечером на взятие убийцы сына своего друга генерала Баканина, дабы, как минимум, наблюдать за операцией, если не руководить ею, все еще нервозно пересказывал своему другу Турецкому о происшедших событиях.

— Вообрази, Сань, даже дверь у него заперта не была! Спокойненько варил картошечку на плите, селедку, гад, успел нарезать и бутылкой водяры запастись не забыл… И это после того, как прирезал Алешку, друга своего, и как пить дать Банникова собирался тем же манером на тот свет… Не зря, похоже, наш бизнесменишка труса-то праздновал!.. Удивительно, что ночью тогда из своей норы вылез…

— Так ведь тоже ради собственной безопасности, — отозвался Александр Борисович. — Вчера признался: профессионализму собственных охранников не доверял, решил братанов из Кабулова ЧОПа нанять. А чтобы в дурных связях не светиться, через братца аванс передал и по темноте… Конечно, подозревать Белецкого ему и в голову не пришло, думал, ножки из Штатов растут, от Слав-ского. Вот и надумал запастись к его приезду охраной понадежнее. М-да!..

Они немного помолчали, после чего Саша покосился на Яковлева, спокойно, в расслабленной позе сидевшего в кресле возле окна, которое обычно облюбовывал себе Вячеслав Иванович:

— А нож, Володя, вы где нашли?

— В подполе, — отозвался Яковлев. — Среди прочих декораций.

— А-а-а, ты уже в курсе, что он там себе «сцену» оборудовал? — фыркнул Грязнов-старший. — Собирался имитировать собственное якобы похищение и заключение в подвале негодяями, которые почему-то позабыли его убить…

— По-своему, наивный мужик, — покачал головой Сан Борисыч. — Он что, про экспертов никогда не слышал? Развенчали бы на раз-два…

— Ну, надо полагать, — подал реплику Яковлев, — он для правдоподобия пырнул бы себя тем ножичком пару-тройку раз… Кстати, в деревне никто его в лицо не видел, видать, только по темноте, когда старики спали, выбирался… Его ж там знали, домик он часто проведывал… Когда-то даже с друзьями своими приезжал. Анна Васильевна была подругой его матери, если помните.

— Таким образом, — констатировал Саша, — после обнаружения его «места заключения» подозрения вновь упали бы на Банникова: знал про эту псевдо-Дубну, получается. Да, неглупо… Если б, конечно, все прошло по его плану! А? Вячеслав Иванович хмуро кивнул:

— Да уж… Причем, если валить все на нашего бизнесменишку, ведь что получается? После того как Белецкий его убивает, люди якобы Банникова естественным образом бросают «несчастного пленника» на произвол судьбы, после чего он и «освобождается» из плена в подвале. Можно сказать, комар носа не подточит! А далее — дележ капитала Славского в пропорции «фифти-фифти». Ты, кстати, с нашим американцем успел пообщаться и доложиться?

— Зря иронизируешь, — упрекнул друга Саша. — Хороший мужик этот Славский оказался… Планов своих по отношению к Марте Антоновне менять не стал… Тем более что братец ее не пожалел, когда за оригиналом «Соглашения» наведывался в собственную квартиру… Конечно, убивать бы он там никого не стал, рассчитывал, видать, по-тихому свистнуть оригинал… Но ведь и нервов сестры-инвалида не пожалел, когда, обнаружив отсутствие и ее, и бумаги, устроил там разгром! Сволочь, одним словом…

— Деньги, братцы, да еще такие огромные, и не таким, как Белецкий, глаза застилали, — возразил Грязнов. — К тому же, Саня, про первую чеченскую забывать тоже нельзя. Много их оттуда нормальными-то вернулось? То-то и оно! А ты, как говорят нынешние полуподросшие, ништяк! Честно если, лично я просто уверен был, что за всем этим стоит наш подразорившийся бизнесменчик…

Александр Борисович немного поколебался, бросив при этом неуверенный взгляд на Яковлева, но все же решился:

— Вообще-то, если б не моя Ирина Генрихов-на, я б еще долго до сути доковыривался…

Володя, которому относительно событий в семье Турецких известно ничего не было, в отличие от Вячеслава Ивановича, посмотрел на Сашу непонимающе.

— Ты что же, снова ей материалы следствия показывал? — со смешком поинтересовался Слава.

— И показывал! В том смысле, что фигурантов дал послушать! И, к твоему сведению, Ирина твердо и безапелляционно заявила мне, что «заказчика» среди них категорически нет! А в Славского она, можно сказать, почти влюбилась! Тьфу-тьфу-тьфу!

— Э-э-э… — начал было Яковлев, но, поймав предостерегающий взгляд своего шефа Грязнова, счел за благо не продолжать и, живенько поднявшись с кресла, озабоченно посмотрел на часы. — Мне, похоже, пора, Сан Борисыч, — пробормотал он и, подумав, добавил: — Надо бы еще с Галкой Романовой повидаться…

— Повидайся, — фыркнул Турецкий, — будешь очень кстати в качестве психологической бригады: они с Померанцевым в его кабинете сидят, помогают друг другу раны зализывать, нанесенные тем фактом, что главное, по их мнению, пропустили… А виноват кто? Нехороший шеф виноват!.. Одну услал на никому не нужное задание, другого писарем определил, пока вы там воевали, опасного преступника брали почти что голыми руками!

— Так ведь и правда, — улыбнулся Володя.

— А ты чего хотел? Чтоб Померанцев в очередной раз свою башку под возможные пули совал, практически не имея соответствующего опыта? Чтоб я девчонку под те же пули на взятие отправлял?

— Что вы!

— «Что вы…» — передразнил его Саша. — А иначе и того, и другого хрен удержишь… Ладно, иди к этим сотоварищам по тому, что они сочли большим несчастьем! — И, как только они со Славой остались в кабинете вдвоем, тут же схватился за телефон, предварительно подмигнув Грязнову: — Сейчас мы с тобой кой-чего сорганизуем… Алло, Иришка? Это я! Как смотришь на то, чтобы мы со Славкой нагрянули к нам для совместного с тобой празднования общей победы?… Так и знал, что обрадуешься!.. Тогда давай говори, чего у нас там, в холодильнике, не хватает? Водяра есть, тебе, как всегда, красненького, полусухенького, это ясно… Почему не ясно?… Как это — морковный сок?… Вместо вина, я не ослышался?… Какой еще сюрприз? Ты что — вступила в общество борьбы за абсолютную трезвость, что ли?…

Послушав еще некоторое время свою супругу, Александр Борисович положил трубку на место и задумчиво посмотрел на генерала Грязнова.

— Что? — заволновался тот. — Не разрешает праздновать?

— Разрешает, и даже очень рада, — отозвался Саша. — Не в том дело!

— А в чем?!

— Женщины — существа странные и загадочные, — вздохнул Турецкий. — Проживи еще сто лет, все равно их логика останется загадкой без правильного ответа.

— Твоя — тоже! Во всяком случае, в данный момент я никак не возьму в толк, что ты имеешь в виду: Иринка тебе что, велела купить в качестве напитка «Вдову Клико» непосредственно из подвалов производящей фирмы?

— Наоборот, вместо всю жизнь любимого ею полусухого каберне велено приобресть всю жизнь ненавидимый ею же морковный сок… Экая гадость! — красноречиво скривился Саша. — Да еще говорит, что это связано с каким-то сюрпризом, который она мне готовит… Как думаешь, может быть действительно приятным сюрприз, связанный с литровым пакетом этой мерзости?

Прежде чем ответить, генерал Грязнов немного подумал. Потом в его глазах мелькнула какая-то мысль. Потом эта мысль исчезла так же быстро, как появилась, и он недоуменно развел руками:

— Понятия не имею… Кто их, женщин, действительно знает? Только не я — старый и, можно сказать, почти уже дряхлый холостяк… И очень, между нами говоря, этому рад!

— Тому, что не знаешь, или тому, что холостяк? — прищурился Александр Борисыч.

— Я имел в виду второе, не при тебе, женатом, будь сказано! Дискуссию на эту тему считаю закрытой еще до ее открытия, предлагаю двигаться к месту действия. Там, на месте, все и выясним!

— Разумно! — усмехнулся Александр Борисович и поднялся из-за стола.

За окнами его кабинета все ярче разгорался необыкновенно теплый и яркий день конца апреля. Рабочий, между прочим, день. Но мог, в конце концов, и Саша Турецкий, хотя бы крайне редко и по вескому поводу, позволить себе нарушение трудовой дисциплины? Тем более в отсутствие шефа и друга Меркулова, отбывшего накануне в составе президентского сопровождения в далекую восточную страну? Мог! И это было только справедливо.

— Ладно, двигаем навстречу загадочному сюрпризу, — подвел он черту под различными сомнениями.

И они, разумеется, двинули.

1 См. роман Ф. Незнанского «Возьми удар на себя».
2 См. роман Ф. Незнанского «Роковое наследство».
3 См. роман Ф. Незнанского «Возьми удар на себя».
4 Катран — игорный дом, карточный.
5 Отец Владимира Яковлева, Владимир Михайлович Яковлев, работает в МУРе.