Чего не видит зритель. Футбольный лекарь №1 в диалогах, историях и рецептах
Гагик Карапетян
Из диалогов заслуженного врача России Савелия Мышалова и журналиста Гагика Карапетяна читатели получат возможность познакомиться с многолюдными «командами мечты» – символическими сборными тренеров, футболистов и конькобежцев, которые «образовались» за более чем полвека (!) работы Доктора от Бога, трудившегося с национальными командами и ведущими клубами страны. Оба собеседника искренне, невзирая на лица и титулы, а также дополняя друг друга, мозаично обогащают портреты наших «звезд» штрихами, неизвестными большинству знатоков отечественного спорта. А рассыпанные чуть ли не на всех страницах книги забавные и занимательные истории не только исключительно доброжелательные, но и мудрые по своему содержанию. Для удобства читателей в текст вкраплены лаконичные биографические справки главных действующих лиц и статистические отчеты упоминаемых матчей.Савелий Мышалов, Гагик Карапетян
Чего не видит зритель : Футбольный лекарь №1 в диалогах, байках и рецепта
ПОСВЯЩАЕМ
СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ НАШИХ ЖЕН —
ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ И ПОМОЩНИКОВ
Татьяна МЫШАЛОВА (1934–2001)
Татьяна ФЕДОРОВА (1958–2006)
Вместо авторского предисловия
Прежде всего я должен представить своего замечательного соавтора – в беседах с ним о его многолетней работе с героями нашей книги она, собственно, и сформировалась.
Мышалов С.Е. Родился в 1932 г. в Минске. В 1957–1962 гг. работал в лечебно-физкультурном диспансере Центрального стадиона им. В.И.Ленина, где осуществлял медицинский контроль сборных конькобежцев, стрелков и ватерполистов. Врач молодежной, олимпийской и сборной СССР по футболу (1965–1992), московского «Динамо» (1992–1994), сборной России (1993–1997), столичного «Локомотива» (с 1994 по н. в.). Участник чемпионатов мира (1970, 1982, 1986, 1990, 1994), чемпионатов Европы (1972, 1988), летних (1972, 1976) и зимних (1964, 1968) Олимпиад.
Заслуженный врач России. Обладатель приза «Лучшему врачу спортивной команды», учрежденного «Медицинской газетой» (1994). Председатель медицинской комиссии Федерации футбола СССР, медицинского комитета РФС (1970–1992).
…Качалин, Николаев, Пономарев, Горянский, Бесков, Лобановский, Симонян, Малофеев, Садырин, Игнатьев Помните? Да, это люди, которые тренировали футбольную сборную страны. Летели годы, сменялись наставники, игроки, но неизменным в национальной команде оставался врач. Все эти десятилетия он, уникальный профессионал, в прямом и переносном смыслах держал руку на пульсе необычных пациентов, чемпионов и рекордсменов СССР, Европы, мира, Олимпиад, – конькобежцев Скобликовой, Артамоновой, Титовой, Гончаренко, Гришина, Косичкина, не менее титулованных футболистов Яшина, Шестернева, Воронина, Метревели… Список могу долго продолжать (одних вратарей дюжина!). Но главное, пожалуй, в другом. Находясь рядом со «звездами», мой выдающийся – профи мирового масштаба – соавтор, как никто другой, знает (а теперь и рассказывает), какой ценой доставались победы в большом спорте.
И не просто знает. Вместе с наставниками он (по статусу «врач-тренер», которому чуть было не присвоили почетное звание заслуженного тренера СССР) готовил эти триумфы. Это о нем публично, на кремлевском приеме, сказала легендарная Лидия Павловна Скобликова: «Раньше я не верила врачам, но после того, как у нас поработал Мышалов, я приношу медикам благодарность».
В свою очередь, я премного признателен Савелию Евсеевичу за то, что наконец-то раскрыв свою богатейшую кладовую памяти, великий «док» и потрясающий рассказчик пригласил меня стать его собеседником.
Гагик КАРАПЕТЯН
Кем я себя воспринимаю? Когда я, попрощавшись с конькобежцами, перестал работать «Айболитом на два фронта», то сразу понял: футбольный врач не только может, но и должен стать посредником между игроком и наставником. Сезон за сезоном выбегая с чемоданчиком на поле, я быстро привык, как и футболисты во время встреч, не замечать ни шума трибун, ни выкриков зрителей. Главное – научился смотреть и анализировать каждый матч глазами врача и одновременно психолога, а нередко – «старшего брата» или «второго отца», что для меня высшая степень доверия…
Почему только теперь взялся за книгу? В жизни каждого из нас наступает время, когда хочется по максимуму, пока есть силенки, собрать разбросанные камни. Тем более если позади почти восемь десятилетий, как кажется не только мне, чрезвычайно богатой на события и встречи биографии. А учитывая мои перманентно добрые взаимоотношения с журналистами, фрагменты воспоминаний в том или ином формате публиковались на страницах бесчисленных изданий. Ну не выпускать же на старости лет полное собрание собственных сочинений?!
Поэтому с удовольствием решился поработать в творческом дуэте с моим давнишним знакомым Гагиком Карапетяном. Ведь за его спиной опыт работы в таких популярных газетах, как «Советский спорт» и «Неделя», «Труд» и «Известия», «Новые Известия» и «Русский курьер». Как-то раз, признаюсь, когда мы начали записывать наши беседы, я в очередной раз созвонился со своим старинным другом Никитой Павловичем Симоняном. Слово за слово рассказал, что взялся за реализацию долгожданного, как теперь модно выражаться, проекта. Услышав имя моего соавтора, легендарный футболист тут же отреагировал: «Тебе, Савелий, считай, повезло – можешь ни о чем не беспокоиться! Я даже искренне и по-доброму завидую!»
Однако наших с Карапетяном объединенных усилий, естественно, оказалось недостаточно. Поэтому считаю своим долгом назвать коллег, без помощи и содействия которых рукопись не могла бы превратиться в добротную книгу. Прежде всего выражаю огромную благодарность члену совета директоров футбольного клуба «Локомотив», руководителю компании «Транстелеком» С. Липатову и экс-президенту клуба Н. Наумову, а также начальнику команды Д. Балашову и директору медицинского департамента клуба Э. Безуглову, руководителю секретариата клуба Л. Бокрашовой, менеджерам орготдела Н. Клочковой и Н. Машковской, фотографу А. Дмитриеву, чьи иллюстрации, надеюсь, заинтересуют читателей не меньше, чем текст.
Савелий МЫШАЛОВ
Часть первая
Глава 1
По дороге в «хозвзвод», или О роли Его Величества Случая
– Савелий Евсеевич! Вы – москвич?
– Нет, я родом из Минска. И родители оттуда. Отца перевели на работу в Москву, в Дом союзов. Евсей Яковлевич считался бухгалтером высшего класса. До того он трудился в Минске, занимая ответственную должность в руководстве профсоюзов Белоруссии. Мама, Анна Мироновна, после их переезда в столицу работала во «Вторчермете».
– А войну где они пережили?
– Папа работал в Подмосковье, в Пушкине, замначальника госпиталя по административной части…
– Соответственно, детство вы провели в Пушкине?
– Да.
– Вот откуда пошла ваша медицинская жилка! Может, запахи госпиталя повлияли?
– На самом деле в мединститут я попал случайно. Окончил школу в Москве в 1945-м, когда мы всей семьей вернулись в город. Тогда мне стало ясно: в технический вуз соваться нечего – я с математикой не очень-то «дружил».
– То есть вы – «чистый» гуманитарий?
– Именно так. У меня язык, как говорится, всегда был хорошо подвешен. Я очень успешно выступал на публике. Окончив нормально школу, решил в университет податься – попробовать поступить на юридический факультет. Я и мой однокашник пришли туда с документами. Посмотрели в приемной комиссии наши аттестаты (у меня по профилирующим для этой специальности предметам стояли «четверки»), поглядели на возраст и посоветовали: да нет, ребята, вы, 18-летние, сюда не попадете, к нам, чтобы выучиться на юристов и адвокатов, приходят люди солидные – фронтовики, а вы еще совсем пацаны, да и на экзаменах баллов не наберете.
Вышли мы с приятелем с юрфака (он тогда на Моховой располагался):
– А знаешь что, Володь, поехали-ка в медицинский!
– А с чего?
– Да ни с чего, просто…
– Вы так могли пойти в любой другой вуз?
– Вполне. Но направились сначала в 1-й мед. Там тетенька в приемной комиссии, просмотрев аттестаты, выдала свой прогноз:
– По экзаменам, которые сдают у нас в институте, у вас всего 16 баллов – с ними не поступите!
Ну, мы меж собой посовещались. И решили: бог с ним, с 1-м медом! Пойдем во 2-й!
– А чего это ваш приятель все время поддакивал, не оппонировал?
– Я в нашей парочке считался лидером. Ну, двинулись во 2-й. Тем более только и делов-то Пироговку перейти. Один вуз от другого в 10 минутах ходьбы находился. Пришли. Сидела там в приемной комиссии симпатичная девушка, которая мне потом очень нравилась. Да и с самого начала разговор с ней пошел в ином тоне: «Давайте документы, пишите заявление, шансы есть…» Набрав 19 баллов из двадцати, я стал первокурсником.
– А товарищ?
– И он. Вот так, изначально не собираясь, стал я учиться на врача…
– Ну, начать – не задержаться! Знаю примеры! При мне на журфаке МГУ многие с 1-го и даже 2-го курсов уходили, потому что уже считали себя поэтами, писателями, а их заставляли, например, читать уйму книг по зарубежной и отечественной литературе. Не возникало у вас желания досрочно сойти с дистанции?
– Нет. Я очень быстро втянулся, став в институте «своим».
– В чем это выражалось?
– Во всем. Я вызывал положительные эмоции и в группе, и на курсе. Меня выбирали во всевозможные бюро – комсомольское, профсоюзное… Потом активно занимался спортом – стал членом правления спортклуба 2-го меда. Играл в баскетбол и, видимо, неплохо, если при моем, прямо скажем, невеликом росте выступал за институтскую сборную.
– Активность активностью, но у будущих медиков есть своя специфика. Например, моя мама сразу отказалась от идеи фикс – выучить сына на врача, видя, что со мной творилось еще у двери кабинета стоматолога в тбилисской поликлинике. Например, от одного вида крови сознание не теряли?
– Я спокойно к этому относился. Медицина меня с первых занятий заинтересовала. Хотя на 1-м курсе она, фигурально выражаясь, пахла отвратительно. Да и шли-то в основном общеобразовательные предметы: анатомия, химия, та же физика… При этом практика в клиниках не напрягала. Скорее, наоборот…
– Получается, втянулись. Да так, что, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь!
– Действительно, по-настоящему увлекся. Не случайно ведь окончил институт с хорошими оценками. Родной стала эта среда.
– Какое отделение окончили? Какую специализацию получили?
– До нас специализация происходила на 6-м курсе. Каждый по выбранному профилю проходил нечто вроде ординатуры. Я хотел стать хирургом. И даже определился было по узкому направлению – акушерство и гинекология. Но ближе к концу нашей учебы в стране заострился вопрос с участковыми врачами – их хронически не хватало. Поэтому прежний порядок отменили. Всех запустили по общему профилю. А такой врач – терапевт. Словом, я окончил институт по специальности «лечебное дело».
Следующие три года предстояло отработать по распределению. С этим, отмечу, очень повезло: оставили в Москве. А ведь могли и на дальнее село заслать. Дальше цепь счастливых случайностей продолжилась работой в рядовой районной поликлинике.
– Там состоялось ваше «боевое» крещение после института?
– Да! И что характерно, туда тоже попал случайно. Потому что по окончании института я уехал отдыхать. После чего 1 августа мне было предписано явиться на работу с указанием какой-то поликлиники (уже не вспомню, какой). Я спокойно уехал, подумав: работа – не волк, в лес не убежит, успею. Отдохнул, вернулся в конце августа. Пришел в райздравотдел Первомайского района. Там ко мне отнеслись нормально. Ибо дефицит кадров ощущался острейший. Поэтому без лишних нотаций сказали:
– Ну, ладно, место, куда тебя распределили, уже занято. Хочешь, сам выбирай себе поликлинику и снова приходи сюда. А можем подсказать – есть 50-я на 7-й Парковой улице, поезжай посмотри…
Я и поехал, благо от моего дома недалеко. Новое здание, новая поликлиника, чистенько все. Мне понравилось. Я вернулся в райздравотдел: все, даю добро. И 1 сентября 1956 года вышел на работу.
– Кем вы трудились, каким врачом?
– Участок дали довольно большой. До меня там работала женщина, которая ушла на пенсию. Так что на некоторое время микрорайон лишился доктора. Сначала я испугался – справлюсь ли. На моем участке, на 1-й Парковой, располагалась – кстати, и теперь находится – меховая фабрика. Ее многочисленные сотрудницы, конечно, у меня лечились.
Но глаза боятся, а руки делают. Итак, надел я белый халат. И приступил к работе. Не знаю, но ощущение, что кто-то из «небесной канцелярии» вел меня по жизни. Потому что мне в очередной раз крупно повезло. Со мной трудилась опытнейшая медсестра. Она знала всех больных, которые обращались к нам.
– Можем назвать ее?
– Лена. Она, собственно, сильно выручала меня. Знаете, в каком плане? Могла безошибочно указать, кто симулянт, кто, действительно, приходит за больничным, а кто намерен обмануть доктора. Кроме того, Лена великолепно знала фармакологию. Мне было достаточно назвать препарат, и она уже выписывала рецепт, даже карточки заполняла. То есть это был незаменимый сотрудник. Потом ее от меня забрали. Я очень расстроился. Потрясающая медсестра! С ней самый тяжелый – начальный – период работы прошел у меня удивительно гладко. Практика в поликлинике на должности участкового терапевта дала очень много. Для молодого специалиста – это хорошая школа.
– А когда произошла следующая «счастливая случайность» – вы стали спортивным доктором? Думали ли о подобной специализации в институте?
– А чего думать-то? Не было такой специальности! Была кафедра лечебной физкультуры, но на ее лекции почти никто не ходил…
Хронический недостаток отечественной медицины – мы, по сути, не готовим спортивных врачей. Еще при СССР был лишь в Тарту факультет, выпускавший специалистов нашего профиля. Теперь и этого нет.
Другое дело, что без спорта своего существования я смолоду не мыслил. Недаром после института за моими плечами был 2-й разряд по баскетболу, а также серьезные увлечения боксом и, конечно, футболом, который я изначально любил больше всего. Еще в детстве стал страстным поклонником московского «Торпедо». Особенно восхищала игра Александра Пономарева, Эдуарда Стрельцова, Валентина Иванова, Валерия Воронина… До сих пор они – мои кумиры. Помню, каким счастьем было в первые послевоенные годы попасть на Восточную трибуну «Динамо», чтобы наблюдать за выступлениями любимцев. Я всеми правдами и неправдами стремился раздобыть билеты на матчи автозаводцев.
Теперь, по прошествии десятилетий, понимаю, почему тогда мое особое внимание привлек человек с чемоданчиком, который сразу выбегал на поле, когда кто-то из игроков долго не поднимался на ноги. Догадываюсь, что не случайно меня так жгуче интересовали вопросы: а что у него в чемоданчике? Почему футболист после того, как подбегал врач, вставал и снова вступал в игру? Что говорил ему врач, какое давал лекарство?
Именно тогда запомнился торпедовский доктор – крепко сбитый, среднего роста мужчина с лысой головой. Позже случайно мне стало известно, что в команде его зовут Батя. И я по-хорошему завидовал Бате, его большому опыту и, конечно, тому, что он лечил уважаемых мной мастеров, разговаривал с ними, шутил, ездил по стране. Так что мечта стать спортивным врачом, хоть исподволь, но, видимо, уже тогда жила во мне.
Дальше все решила очередная счастливая случайность. Дом, где проживали сотрудники Спорткомитета СССР, находился на моем участке. Однажды я получил туда вызов. Пришел. Женщина на постельном режиме. Рассказала мне свою историю болезни: страдает гипертонией, случилось то-то и то-то. До меня ее смотрели невропатологи. И поставили диагноз – гипертонический криз. А меня она вызвала, чтобы, во-первых, продлить больничный лист (тогда с этим было строго), а, во-вторых, услышать еще одно мнение, чем дальше ее лечить. Тут следует нескромно разъяснить, что слух обо мне уже облетел по участку: мол, пришел совсем молодой, но толковый врач, к тому же внимательный, заботливый.
Видимо, и до нее добралась молва: ведь могла бы меня и не вызывать, но вызвала. Случай оказался очень непростой. Требовался комплекс лечебных мероприятий. В их числе – внутривенные вливания тех или иных препаратов, которые следовало вводить в стационарных условиях. Нам, врачам, на дому это категорически запрещалось делать. Определенная, сложная в иных условиях стерильность должна была соблюдаться. Но я, чтобы не возить ее в поликлинику – словом, не мучить, – пошел на риск: начал внутривенные вливания делать ей дома. К счастью, мои усилия увенчались успехом. Она стала потихоньку подниматься. Потом осторожно встала на ноги. И в конце концов стала ходить.
Все это время я ее, что называется, вел. Женщина, которую звали Лариса Яковлевна Козлова, оказалась очень симпатичной. К тому же, как позже выяснилось, являлась далеко не последним человеком в руководстве Спорткомитета СССР – возглавляла парторганизацию. Так вот, когда она сама смогла прийти в поликлинику, то обратилась ко мне: «Савелий Евсеевич, закрывайте больничный – я могу работать». Уходя, она вежливо спросила: «Доктор, что мне для вас сделать?» Тут я припомнил, что год назад под крышей главного стадиона страны открылся диспансер по обслуживанию сборных СССР: «Устройте в «Лужники»!» – «Попробую». Дальше начался период, занявший определенное время и отнявший немало сил. Потому что уходил я из поликлиники, можно сказать, с боем…
– Ну, это же, Савелий Евсеевич, понятно: по тогдашнему закону, будучи молодым специалистом, вы не имели права столь быстро покидать место распределения!
– Правильно, не имел. Три года, напомню, должен был отработать. Чтобы уйти досрочно в порядке исключения – требовалось письмо очень мощной инстанции. А тут, как нарочно, занялись реорганизацией: нашу 50-ю поликлинику объединяли с 57-й больницей на 11-й Парковой. Ее главврач, соответственно, стал курировать и поликлинику. А у нас – и свой главврач, который – только я заикнулся об уходе – мне: «Какой спорт? Ты у нас будешь «зав», «глав»…». И все такое!
А ведь еще над нами «стояли» рай– и горздрав! Да и на новое место службы так просто не устроиться. Чтобы работать с любой советской сборной, требовался допуск.
– Какой допуск имеется в виду?
– Ну, не к секретной информации, разумеется. Просто по специфике работы предстояли выезды за границу. А в силу существовавшего тогда порядка каждый кандидат должен был пройти «фильтр» – кадровую проверку и получить разрешение КГБ. В обиходе это называлось «стать выездным».
Сначала минули дни. Потом недели. А там счет и на месяцы пошел. От Ларисы Яковлевны не было ни слуху, ни духу, ни телефонного звонка. Я уж и рукой махнул. Но вдруг звонок:
«Савелий Евсеевич! Вам нужно явиться в «Лужники» в диспансер к главному врачу Куприяновой. Скажете, что от меня». Я помчался. Предстал перед Татьяной Павловной. А она, внимательно на меня взглянув, спросила:
– Ну что, хочешь у нас работать?
– Хочу, – говорю и счастью своему не верю.
– Оставь свои координаты и жди нашего звонка.
И снова тишина. А у меня все мысли только о новой работе. Еле дождался, когда Куприянова позвонила:
– Тебе нужно явиться в городской отдел здравоохранения, к начальнику отдела кадров Иванову. Очень важно уладить с ним вопрос о твоем переходе.
Оказывается, за минувший период времени они не дремали – составили петицию с ходатайством парткома. А главное – подготовили письмо за подписью самого Николая Николаевича Романова. Тогда это была очень весомая фигура: как-никак председатель Спорткомитета СССР!
Что тут скажешь? С одной стороны, опять как будто подфартило. Но с другой – была в этой удаче и объективная сторона. Шел 1957 год. Москва готовилась к проведению Международного фестиваля молодежи и студентов. Там требовались кадры для работы, в том числе медики. Так что это, собственно, и стало основным аргументом, которым мои добровольные ходатаи в Спорткомитете воспользовались при составлении прошения. Оставалось «перескочить» через горздрав. Тут-то и возникла заминка. Пришел к товарищу Иванову. Отсидел на приеме длинную очередь. Зашел в кабинет, представился. А он, выслушав, решительно ответил:
– Вот что, ты голову здесь не морочь! Ищи себе замену в поликлинику, тогда отпущу. Без этого – никаких переходов, отработай положенных три года.
Я прямо-таки взмолился:
– Где же возьму эту замену?
А он:
– И у меня нет никого! А ты – как хочешь…
Словом, так я и ушел ни с чем. Расстроился, конечно, страшно. Потом через некоторое время думаю, дай-ка я опять поеду к Иванову. А дело было как раз в июне. В мединститутах только что госэкзамены закончились. Некоторые выпускники – те, что имели свободное распределение, – должны были явиться в горздрав на предмет направления в соответствии с имеющимися вакансиями. Так что, когда я добрался до кабинета Иванова, к нему на прием выстроился длиннющий хвост из «полувольных» выпускников. Ну, встал я в очередь за симпатичной девушкой. Фамилию ее до сих пор помню – Краснова. Стоя в очереди, разговорились. Я поинтересовался:
– А вы чего здесь?
Она и ответила:
– Да вот получила свободное распределение. Поскольку мама инвалид, меня в Москве оставили, живем мы в Первомайском районе.
Я тогда, еще не веря своему счастью, переспросил:
– Где-где?
– В Первомайском районе.
– Елки-палки, да я же тоже там живу! А в чем проблема?
– Да вот хотелось бы работать ближе к дому.
– К примеру, 50-я поликлиника устроит?
Она, кстати, была информирована:
– Я знаю, где 50-я. Конечно, хотела бы там трудиться.
– Ну, так я сейчас все устрою!
Еле дождавшись своей очереди, зашел к Иванову. Подняв от бумаг голову, он сразу отреагировал на мое появление:
– Опять ты здесь? Нет у меня замены!
– Это ничего, – отвечаю. – У вас нет, а у меня есть. Минуточку!
Завел девушку в кабинет. Иванов стал рассматривать ее документы. После чего лишь два вопроса задал. Один ей:
– Хотите работать в 50-й?
– Хочу!
Второй мне:
– Не передумал?
– Нет!
Тогда он нажал кнопку, вызвал секретаря и велел: «Подготовьте два приказа: на Краснову в 50-ю поликлинику и на Мышалова – в диспансер № 2 в Лужники».
Все! «Лед тронулся…»
– Ну и с чего началась ваша работа в лужниковском диспансере?
– Меня сразу привлекли к фестивальным мероприятиям, назначив ответственным врачом соревнований по боксу, проходивших в соседнем Дворце спорта «Лужники». Я, собственно, дежурил около ринга. Тогда еще был жив легендарный Николай Федорович Королев, абсолютный чемпион СССР по боксу и почетный гость фестиваля. Там мы и познакомились. В дни турнира состоялось мое «боевое крещение». С участием чемпиона СССР Засухина из Минска – он, по-моему, и первенство Европы выигрывал. Во время одного из боев он выбил себе сустав большого пальца. Боль страшная! Тогда врач команды сказал: «Здесь дежурный доктор сидит».
– Почему же врач команды сам не стал оказывать помощь?
– Понятия не имею. Я сделал травмированному боксеру блокаду. Когда ввел иглу в сустав, Засухин потерял сознание. Видимо, не переносил уколы. Потом, правда, быстро пришел в себя. Однако я тоже был на грани потери сознания, ибо впервые столкнулся с подобной проблемой. Но он ко мне обратился – отказать было нельзя. Отказ – это, считай, дискредитация нашей профессии. Да и пострадавший в меня верил. Ему, между прочим, предстояло выступать в финале.
– Обошлось?
– Да. Он вышел на ринг. И, кстати, победил. А я после фестивальных соревнований приступил к работе собственно в диспансере. Поначалу она оказалась примерно такой же, как у участкового. Только вся разница в том, что на дом следовало выезжать не к простым больным, а к спортсменам. Тут-то Его Величество Случай снова сработал… Только я как-то вернулся с участка, а Татьяна Павловна, главный врач диспансера, говорит:
– Есть срочный вызов на дом! Поезжай!
– К кому, куда?
– В высотку на Котельнической набережной. К Олегу Гончаренко!
Его имя тогда гремело – трехкратный чемпион мира по конькам. Он и квартиру в легендарном доме получил, когда впервые выиграл высший титул. Ну, дали мне машину, поехал. Чемпион оказался очень симпатичным человеком. Да и возиться особенно не пришлось. Типичная простуда. Объяснил, что делать, выписал рецепты. Вот, собственно, и все. Но Олег и его красавица-жена Александра меня чай пить усадили. Показалось, что я, доктор, им глянулся. Потому что при прощании протянули листочек с номером телефона: «Звоните!» А юмор в том, что жил я тогда на Измайловском шоссе, в квартире без телефона. Так что пришлось объяснить, что «связь придется поддерживать через диспансер». Ну и, конечно, добавил: «Если что-то вновь потребуется, я приеду».
Кто тогда мог знать, что судьба меня уже подхватила и повела… Через некоторое время снова получаю вызов. Главврач Куприянова озабоченно сказала мне:
– Слушай, конькобежцы совсем одолели! Причем одни «звезды»!
На этот раз – Евгений Романович Гришин, олимпийский чемпион. По первой встрече мне не очень показался. Мрачный какой-то. Увидел, что приехал молодой врач. И как-то отнесся, дескать, «кого прислали». А у него обыкновенный грипп – не тяжкий случай. Словом, контакт не получился. Поставил диагноз, выписал рецепт. Гришин молча все принял, буркнул на прощание «спасибо», и я уехал.
Проходит какое-то время. Куприянова меня вдруг к себе вызвала: «Знаешь, что? Мы решили прикрепить тебя к «конькам». Поезжай-ка в Спорткомитет, разыщи там Константина Константиновича Кудрявцева, главного тренера сборной. Скажи, что я тебя прислала…»
– Савелий Евсеевич! Объясните, пожалуйста: вы тогда – молодой врач, и, прямо скажем, малоопытный. Неужели кадровый дефицит вынудил командировать вас, новичка?
– Насчет «дефицита» не скажу – не знаю. В диспансере, обслуживавшем участников сборных, работало немало выпускников нашего института. Многие были гораздо опытнее меня, считались хорошими врачами и неплохими спортсменами. Просто срочно потребовалась замена. До меня с конькобежцами несколько лет работал доктор Байдукалов. Человек в возрасте. В поликлинике Минздрава РСФСР числился невропатологом. Не знаю, что стало конкретной причиной, но конькобежцы были им недовольны. Тут-то я и подвернулся!
– А как вас встретил легендарный Кудрявцев?
– Не то чтобы удивился. Но восторг на лице явно не просматривался. Я ему: вот-де, направила меня к вам главврач лужниковского диспансера. А он, метнув на меня строгим взглядом, спросил:
– Где раньше работали?
– Участковым. Последнее время обслуживал соревнования по боксу.
Он подумал, еще раз на меня пристально глянул и сказал:
– Знаешь что…
– И сразу на «ты»?
– Да. Ну, я все ж молодой врач, 25 лет. А он – величина: крупный, представительный, умные глаза, высокий лоб – такое большое впечатление на меня произвел…
– Раньше о нем не были наслышаны?
– Абсолютно нет. Зато он, как выяснилось, уже кое-что обо мне знал. Потому что вдруг, продолжая, заметил:
– Знаешь что – мне уже все уши прожужжали насчет тебя.
Я переспросил:
– А кто это «жужжал»?
– Ну как же! И Гончаренко, и Гришин.
Ну, что Гончаренко – я еще мог себе представить. (Мне потом стало известно, что он Кудрявцеву сказал: «Чего ищете? Вот есть доктор. Давайте возьмем его на первый предсезонный сбор!») Но то, что я и Гришину, оказывается, запал в душу, меня здорово поразило.
Глава 2
Пульс в процессе «парного катания»
– Итак, Савелий Евсеевич, мечта ваша сбылась. Но как-то наполовину, что ли. Ведь, судя по студенческим грезам, совсем не с конькобежцами в будущем себя видеть хотели. На самом деле прицеливались к месту врача футбольной команды.
– Именно прицеливался. И когда стал работать в лужниковском диспансере, иногда проводил обследование футболистов. А в один прекрасный день даже познакомился со своим как-то заглянувшим в диспансер кумиром – тем самым Батей, на работу которого во время игр любимого московского «Торпедо» когда-то засматривался.
В миру Батю звали Сергей Федорович Егоров. Оказывается, он не имел высшего медицинского образования, трудился фельдшером. В «Торпедо» проработал два десятка лет! Футболисты в нем души не чаяли. В работе пользовался одному ему известными травами, примочками. За двое-трое суток мог вылечить любое растяжение. Имел собственные рецепты мазей. И волшебные руки массажиста. Мы подружились. Бывало, спрашивал у него:
– Дядя Сережа, чем вы игроков лечите?
А он, улыбаясь, отвечал мне, совсем тогда молодому:
– Погоди, Савушка, уйду на пенсию, все тебе оставлю.
Увы! Не успел передать мне свои тайны Сергей Федорович. Умер. Правда, некоторые его советы я записал. И пользуюсь ими по сей день.
Что касается конькобежцев, то и тут я благодарен судьбе. И не только из-за того, что сразу попал не куда-нибудь, а в сборную СССР. А прежде всего потому, что встретил здесь и работал с замечательными людьми – именитыми тренерами и спортсменами. Ну, судите сами! Ведь тогда, в конце 1950-х, ее костяк составляли «звезды» мировой величины: Гончаренко, Гришин, Шилков, Скобликова, Артамонова… Я сразу попал в очень хороший коллектив, который возглавлял великий наставник Кудрявцев.
Практически это он направил все мои профессиональные знания к данному виду спорта, заставил работать над проблемами, которые его, старшего тренера сборной, волновали больше всего. Фактически с его подачи началась моя работа по определению потенциальных возможностей конькобежцев, что позволило точнее прогнозировать результаты. Именно он первый потребовал моего активного вмешательства в учебный процесс. В результате – работа в конькобежной сборной СССР сделала из меня специалиста этого вида спорта.
– Савелий Евсеевич! О той легендарной дружине – ее тренерах и лидерах – мы еще поговорим. А пока давайте вернемся к истокам – первому сбору в 1957 году, когда началась ваша работа в конькобежном спорте.
– «Предсезонку» наметили провести в районе Челябинска – Златоуста. Там есть озеро Туркояк, а рядом – дом отдыха Златоустовского металлургического комбината. Почему именно туда? Да потому что вблизи находилось маленькое озеро Инышко. Оно очень рано замерзало. Тогда же не было искусственных катков. Конькобежцы искали ранний лед. И по рекомендации, наверное, челябинцев, решили, что именно туда следует ехать. Так сборная СССР по конькам – и женщины, и мужчины – прибыла на Инышко. Увы! Сразу не повезло: температура установилась в районе +10, и никакого льда даже в помине не было.
– Как вы там сами себя ощущали?
– Я так понял, что для меня тот сбор оказался испытательным. И тренеры, и спортсмены очень осторожно ко мне относились, наблюдали за моей работой. Из конькобежцев в то время на Урале находились лучшие мастера. Борис Шилков, Олег Гончаренко, Евгений Гришин. Лидия Скобликова только начинала… Валентина Стенина, Инга Артамонова, Софья Кондакова, Римма Жукова – сплошные «звезды». По сути, я в лучшем случае был ровесником тех, кто рядом тренировался. А часто еще моложе.
Конечно, было непросто. Ведь тогда я воспринимал себя совершенным «нулем» в спортивной медицине. К тому же надо было понять специфику. Первоначально даже не представлял, что мне надо делать, кроме того, что давать таблетки от насморка. Нужен был функциональный контроль за ребятами. А как это организовать, я даже себе не представлял. Ну, считал пульс, давление мерил, чего-то там изобретал…
– Это был первый тест, который вам предстояло пройти на том сборе?
– Ну да. Узнав об отсутствии льда, из Москвы поступила «команда» о срочной передислокации в Иркутск: туда пришла настоящая зима, мороз – минус 5—10, на стадионе можно заливать лед. Так что всей компанией переехали в Восточную Сибирь и начали полноценные тренировки. Здесь-то и состоялся мой первый экзамен. На тех сборах впервые увидел в деле сильнейших конькобежцев, их тренеров. Для меня это стало откровением.
– Вы сказали «тренеров». Их было много?
– Каждая «звезда» имела наставника. Но руководил, курировал всю работу Кудрявцев. Он был главным. Тренеры ежедневно собирались, обсуждая планы, конкретные занятия. Подробно рассматривались возможности каждого спортсмена. Составлялась программа на ближайшую неделю. Они пару раз собрались, а я туда не являлся. Вот тогда меня «поймал» Кудрявцев:
– Савелий (уже по имени называл)! Ты чего не ходишь на тренерский совет?
– Разве мое присутствие необходимо?
– А как же!
Это был первый и, пожалуй, наиболее важный урок. Кудрявцев напомнил – моя будущая должность «тренер-врач» – названа так не ради красного словца. С того момента стал участвовать в дикуссиях наставников. И когда обсуждалась программа подготовки, допустим, Гончаренко, мне сразу задавался вопрос: «Доктор, а что вы скажете о его сегодняшнем состоянии?»
После первого такого случая я понял: чтобы отвечать на подобные вопросы, надо что-то делать. Поэтому – это была моя инициатива – ввел в практику утренние обследования. Они заключались в том, что я не просто мерил пульс и давление, а давал какую-то нагрузку, проводил функциональные пробы. Так у меня накапливалась нужная для тренировочного процесса информация по каждому спортсмену. По мере углубления в работу я уже мог отвечать на многие вопросы, волнующие конькобежцев и их наставников. При этом все глубже вникал в суть подготовки. Тем более, в моем присутствии обсуждалось все: какие давать отрезки, сколько по времени хронометрировать… В результате – через какой-то период времени ко мне даже конькобежцы высокого уровня стали обращаться с ключевым вопросом: завтра – тренировка, как вы считаете, для меня это реально?
Когда стало складываться столь полезное для дела взаимное общение, мне стало понятно: все – я остался в этом виде спорта. Тем более, к тому же сам – не фигурально, а реально – стал на коньки.
– Это как?
– Научился! Мне подарили норвежские коньки. Я намек понял. Ведь некоторые обследования предстояло делать на ходу. После финиша конькобежец подхватывал меня под руку, мы ехали рядом, а я мерил давление, пульс…
– Многому пришлось учиться?
– Да, я все время что-то познавал. Поймите, мне очень нравится медицина как таковая. И никогда никому в помощи не отказывал – будь это спортивная травма или обычная болячка. Даже если помощь надо было оказывать не спортсменам, а кому-то из их родных или близких. Однако на одной благожелательности далеко не уедешь. С моего районного участка в «коньки» я пришел вполне квалифицированным терапевтом. Но не более того. А соприкоснувшись с конькобежцами, быстро открыл для себя, что там колоссальное значение имеет не столько травма (они в этом виде не так часты), сколько функциональная диагностика. Для меня же эта область была целиной непаханой. Поэтому моим «хобби» в тот период стало посещение различных курсов – по функциональной диагностике, спортивной электрокардиографии, курсы в Центральном институте усовершенствования врачей на базе Боткинской больницы – причем именно нашего профиля, спортивного…
– Но вернемся к вашему начальному периоду работы в конькобежной сборной. Расскажите, пожалуйста, о первом случае, потребовавшем вашего вмешательства.
– На сборе в Иркутске Гришин получил травму. Есть такая группа мышц – аддукторы, приводящие-отводящие мышцы внутренней поверхности бедра, место прикрепления их в паховой области к лобковой кости. Вот Евгений во время отработки старта (конькобежцы с места же бегут) и дернул эту мышцу. Нынешняя медицина по сравнению с тем, чем мы располагали в то время – день и ночь, небо и земля. Тогда в моем чемоданчике, кроме мази «бон-бенге», которую можно было купить в любой аптеке, хранились «апизатрон» из ГДР, пчелиный яд и еще кое-что из обычной медицинской аппаратуры. Ситуация усугублялась тем, что все в этом случае для меня было впервые. Поэтому я и предложил:
– Женя, пошли в поликлинику! Пусть там врач посмотрит, назначит лечение.
Это была моя ошибка. Гришин, правда, возражать не стал:
– Ну ладно, пошли!
Отыскали ближайшую поликлинику, зашли к главврачу. Я представился и объяснил, что вот-де олимпийский чемпион и у него такая-то травма. Гришина направили к хирургу-женщине. Она положила Женю на кушетку, начала щупать, велела «спустить трусики». А Гришин – он же с характером, железный человек – смотрю, у него глаза нехорошо засверкали, скулы задвигались. Словом, пронзил меня взглядом, когда хирург к нему полезла. Она ему выписала какую-то болтушку. Но когда мы вышли, Гришин сердито выговорил:
– Учти, это в последний раз! Есть ты! Тебе я доверяю. И ни к каким врачам меня больше не води. Лечи сам!
Это было первое ЧП и одновременно очередной урок. Я, конечно, поставил в известность руководство. И в принципе все завершилось благополучно. Но гришинская отповедь запомнилась крепко-накрепко. А далее он больше никого из докторов, кроме меня, не признавал…
– Да, непростой и хлопотной оказалась ваша работа в сборной конькобежцев. Все-таки более 12 лет. Да и в коллективе, где кого ни возьми – «звезда» и личность. Не устали за столь долгий срок друг от друга?
– Нет. Там сложилась комфортная обстановка. А главное – я чувствовал свою востребованность. Единственное «но» – бесконечные разъезды: Москва – Иркутск, Москва – Свердловск, Москва – Челябинск…
– А за границу когда впервые выехали?
– В 1958-м. В Финляндию, на первенство мира. По дороге сначала заехали в Швецию, на чемпионат Европы, где нам не повезло. Искусственных катков тогда не было. А тут грянула непредвиденная оттепель. Организаторам чудом удалось сохранить лед. Но наши ребята попали в 3-ю, заключительную группу. И бежали по расквашенным дорожкам. Тем не менее, выступили хорошо. И в Эскильстуне (Швеция), и в Хельсинки (Финляндия). Как раз тогда Гончаренко дубль сделал – последний раз стал чемпионом мира и Европы. После чего с двумя лавровыми венками мы вернулись в Москву.
– Там, получается, вам было 26 лет. Времена «железного занавеса». Тогда в жизни любого гражданина СССР это становилось событием. Волновались перед выездом?
– Мое волнение, если можно так выразиться, носило прозаический характер. Я был из малообеспеченной семьи, одет более чем скромно. За год до того, работая участковым врачом, получал около 80 рублей. При этом, насколько позволяли возможности, старался выглядеть аккуратным. И, в общем-то, внешне производил благоприятное впечатление. Только куда мне было до ребят из сборной. Все-таки они уже не раз выезжали. И даже на сборах выглядели по тем временам щеголевато. А у меня – костюмчик из ГДР за 30 рублей и пальто, перешитое из отцовской шинели. Обувь какую-то – кажется, югославскую – я приобрел перед отъездом.
– Но уж, наверное, за границей появилась возможность приодеться?
– Да. Нам выдавали суточные в местной валюте. И того, что я получил, хватило, чтобы купить костюм, белую нейлоновую рубашку – тогда последний писк моды, галстук. Кстати, в стокгольмский магазин меня ребята потащили. Они там бывали не раз, знали про скидки. Инициатива от Гончаренко исходила. У полок я от одного выбора костюмов растерялся. И все боялся, что денег не хватит:
– Успокойся, – утешал Олег. – Не хватит – добавим.
Словом, выбрали костюм.
– А это, – настоятельно посоветовали, – в чем приехал – можешь выбросить в урну.
Когда вернулся с покупками в отель и, надев обновку, вышел к обеду, меня не узнали. Я и сам поначалу чувствовал себя непривычно. На фоне того, что можно было видеть тогда в социалистическом Советском Союзе и капиталистической Швеции – небо и земля, конечно. Но процесс пошел. И имел продолжение в Финляндии, где снова выдали суточные. Кстати, там инициатива снова исходила от «звезд» – Гончаренко, Гришина, Меркулова.
– Знаешь, – сказали они, обступив меня со всех сторон, – давай-ка бросай свое пальто к едрене фене!
И повели в универмаг, где купили то, что сами носили, – нечто вроде макинтоша. На теплой подстежке – ее можно было оставлять и осенью. Я в этой обновке по возвращении в Москву наделал фурор…
– ???
– Уже после чемпионата мира в Хельсинки Международная конькобежная федерация организовала турне по Скандинавии с участием всех призеров, включая Гончаренко и Гришина. А остальные возвращались домой. Олег, напомню, стал обладателем двух лавровых венков. Поскольку мы с ним еще до поездки – на сборах – подружились, он по-свойски попросил:
– Слушай, Савелий! Захвати венки. В Москве, в аэропорту, будет жена Шура встречать. Я ей звонил…
Ну, прилетели. У трапа толпа встречающих, журналисты… Все недоумевают:
– Где же Гончаренко?
А я один венок на себя надел, другой в руке понес. Все объективы направили, естественно, на меня. Правда, журналисты разобрались быстро – Гончаренко многие в лицо знали. Зато меня в макинтоше даже мои школьные и институтские друзья не сразу распознали. Для них мой выезд за границу стал экстраординарным событием. Так что ребята меня встречали так, как позже приветствовали космонавтов после их полетов. Тогда как уезжали мы без помпы. Пройдя перед этим процедуру, о которой ныне многие забыли, а молодые, слава богу, и вовсе не имеют представления.
– Насколько понимаю, речь идет о беседе с выезжающими за рубеж, наличии в делегации специального сопровождающего? И как было у вас?
– На инструктаж пригласили аж в ЦК КПСС. Там заводили в спецкомнату, где рассказывали, что нас ждет, как мы должны себя вести. Каждый подписывал какой-то документ, что-де с правилами поведения ознакомлен… А в составе делегации в обязательном порядке выезжал сотрудник Комитета государственной безопасности (КГБ).
– И как его официально представляли?
– В списках для принимающей стороны значился как тренер или переводчик. Словом, «сочиняли» маскировочные должности.
– Забавно! Особенно насчет «тренера Ивана Иваныча», который внезапно, перед выездом возникал в делегации. А к чему вас готовили на инструктаже?
– Ну, что вы! Все происходило очень серьезно. Нас, например, предупреждали: по одному в город не шастать, особо с иностранцами в полемику не вступать. Если я, допустим, куда-то отлучался – скажем, в магазин, должен был «Ивана Ивановича» известить.
– А между собой общаться это лишнее «ухо» не мешало?
– Да мы его присутствия не замечали. Нас же на привязи не держали. Но внутренне, конечно, ощущали ограничения, рамки, которые нельзя нарушать.
– Кстати, а как у вас со знанием иностранных языков дело обстояло?
– Сначала слабовато. Хотя я хорошо учился и в школе, и в институте. Немецкий на бытовом уровне был у меня вполне. Но с этим «вполне» – даже если бы я и хотел «вступить в полемику», вряд ли удалось бы. В дальнейшем, правда, я практиковался. В результате – свободнее и разговаривал, и понимал. Особенно после того, как мы проводили сборы в Берлине – там появилась искусственная дорожка, а у нас долго ее не было. По этой причине, готовясь к сезону, мы в ГДР оставались чуть ли не по месяцу.
– Никаких ЧП за рубежом не возникало? Ну, например, когда в Швецию впервые выехали?
– Нет, не было. А позже «Иван Ивановичи» даже не всегда в делегации присутствовали.
– Неужели стали больше доверять?
– Трудно сказать! Но не припомню, что когда, например, в 1963–1964 годах выезжали, нас кто-то из «конторы» сопровождал.
– Предполагаю, что и без них находили в делегации человека, которому нештатно поручали вас контролировать.
– Вероятно. В конце концов, в любой делегации назначался руководитель. Или его заместитель. Судя по тому, что один из них вдруг в одночасье сделал меня «невыездным», функции «Ивана Ивановича» в их должностные обязанности входили…
– Когда и как это случилось?
– В 1959-м, незадолго до выезда на чемпионаты Европы и мира, меня вдруг «отсекли». Я у Кудрявцева спрашиваю:
– В чем дело, меня даже не оформляют?
А он:
– Там какая-то заковырка.
Где я «прокололся», так и не понял. Причем официальные лица ничего даже объяснять не стали. Просто вместо меня в поездку взяли другого врача. Тогда по собственной инициативе решил все выяснить. Пошел на прием к тогдашнему председателю Спорткомитета СССР Романову. Но он с отговорками особо не мудрил. Нес какой-то примитив: вот, мол, есть мнение, чтобы не только ты в «коньках» работал, чтобы еще кто-то из врачей там сотрудничал… Напоследок даже такую фразу кинул: дескать, давай, работай в других видах спорта.
Итак, «отцепили». И прикрепили к стрелкам – должно быть, потому, что врач с ними за рубеж не выезжает: нет необходимости.
– И сколько же вы оставались невыездным?
– До 1962 года.
– Чем эти годы занимались?
– Сначала работал со сборной СССР по стрельбе. Был у них главный тренер – Андреев Илья Константинович. Так он «пробил» для меня поездку с командой в Венгрию. Тогда в социалистическую страну с оформлением было проще. Все равно хоть какая-то подвижка. Потом меня перевели к ватерполистам. На соревнования за рубежом они ездили без меня: врачи по определению есть в каждом бассейне. Сама сборная представляла собой плеяду «звезд»: Виталий Ушаков, известный в прошлом пловец, рекордсмен, Петр Мшвениерадзе, Владимир Семенов, Анатолий Карташов…
– Савелий Евсеевич! А тогда, в 1958-м, вы разве не находились в рядах КПСС?
– В том-то и дело, что еще не стал коммунистом. Меня тогда главврач Куприянова чуть ли не силком заставляла:
– Знаешь что! Вступай-ка ты в партию! Может, это тебе поможет?!
Все, кстати, кто меня знал, недоумевали, почему это я вдруг невыездным стал. Как писали в тогдашних характеристиках, в порочащих связях замечен не был, в контакт с иностранцами не вступал. Да и в партию, что самое интересное, меня без проблем приняли. Случилось это, кажется, в 1961-м. Получается, не посмотрели, выездной/невыездной я.
В том же году все прояснилось. Причем случайно. Дежурил я как-то в диспансере. На прием зашел прикрепленный к нам сотрудник протокольного отдела Спорткомитета Ломакин. Чтобы современному читателю было понятно, это, считай, тот же чекист, но под «крышей». Тогда об этом никто вслух не говорил, но все знали. Ну, пришел и пришел. Направили его ко мне. Мне его звание до «фонаря». А вот состояние встревожило – очень уж на воспаление легких похоже. Взялся я за лечение всерьез. А в процессе выяснилось, что человек очень даже симпатичный. Общались мы раз, другой, третий. А потом он вдруг спросил:
– А что ты тут делаешь? Почему не со «своими» конькобежцами?
– Да сам без понятия. Съездил в Швецию, Финляндию. А потом как отрубило!
Словом, рассказал всю историю. Он выслушал и говорит:
– Ну, ладно! Чем смогу, помогу. По крайней мере, выясню, в чем дело.
Я уж не знаю, в каких документах он копался, но отрыл интересную бумажку – объяснительную записку руководителя нашей делегации в Швеции. Звали его Дмитрий Григорьевич Кузнецов. В те годы завкафедрой гимнастики Государственного Центрального ордена Ленина института физкультуры (ныне – Российская госакадемия физической культуры. – Прим. Г.К.). Так вот этот главный в делегации деятель про меня в записке черт-те что сочинил – например, что я чуть ли не валютными махинациями занимался. Тут надо пояснить, о какой «махинации» речь идет. Когда выезжали за границу, то получали суточные в валюте. Но по-разному. Если я, например, питался с ребятами, то получал 30 % суточных – где-то 5 долларов в день. А если ел самостоятельно, то получал все 100 %.
– Понятно, возникал соблазн самостоятельно устраиваться с едой, чтобы получать полноценные суточные…
– Да нет. При чем тут соблазн?! Все гораздо проще. Ребятам деваться было некуда. Им нужно было полноценно питаться. И получать свои 30 %. А тренерам-то, скажем, чего ходить в ресторан, когда можно взять кипятильник, пакетики суповые, консервы, кормить себя в номере и получать 100 %? А это уже 15 долларов за день.
– Да! Если знать, как тогда котировался невиданный доллар…
– Лучше припомнить, что я тогда копейки получал…
– То жизнь подсказывала.
– Да и было-то все честно, без урона и подтасовок. В самом начале Кудрявцев у меня спросил:
– Ты как питаться будешь, с ребятами?
Я говорю:
– Нет уж, лучше с вами…
Но я врач – должен контролировать их питание. Поэтому приходил в ресторан, где кушали ребята, составлял меню, но за столом с ними не оставался.
Вот Кузнецов в своем доносе, простите, отчете, все и перевернул. И понятно почему. Когда мы находились в Финляндии, он как-то зашел ко мне с просьбой: «Доктор, спирт есть?» Ни по имени, ни по отчеству, просто – доктор. Я и ответил: «Есть, но для работы». У меня, действительно, немного было. Но он в это «немного» не поверил. «Как же ты, – говорит, – выезжаешь за границу без запаса?»
Словом, отказал я. Вот он в отместку и накатал потом, что я «в корыстных целях» пошел поперек «логики», согласно которой должен питаться вместе со спортсменами. Будто я действительно не только обязанностей своих не выполнил, но еще и «казну объел»!
Вот такой мстительной сволочью Кузнецов оказался!
– Еще бы! Он, понятное дело, рассчитывал, что вы его каждый день будете спиртом обеспечивать.
– Наверное. Он пьющий оказался: всю водку, которую взял с собой, в первый же день за границей выжрал.
– Ну, а после того, как с помощью Ломакина концы нашлись, что-то удалось предпринять для исправления ситуации?
– Тут отмечу, что несмотря ни на что конькобежцы – и в первую очередь Кудрявцев – не прекращали усилий, чтобы меня вернуть в сборную. К тому же работал тогда в Спорткомитете начальник отдела конькобежного спорта Виктор Семенович Капитонов. Он ко мне очень хорошо относился. Вот они с Кудрявцевым за меня и бились.
– И это несмотря на то что вы уже, можно сказать, ушли к стрелкам и ватерполистам.
– Да, выпал вроде из «обоймы».
– А как о подкинутой вам подлянке узнали другие?
– Да очень просто. Как-то в конце 1961 года столкнулись мы нос к носу в Спорткомитете с Кудрявцевым. В 1960-м, оставаясь невыездным, Олимпиаду в Скво-Вэлли (США) я пропустил. А в 1962-м – первенство мира по конькам. Да еще в Москве. Двойная ответственность! У Кудрявцева, конечно, все мысли о предстоящем чемпионате. Вот и завел он меня в кабинет и спросил: «Ну что, как дела?» Тут я ему все и выложил: «А ларчик-то просто открылся. Кузнецов меня «закрыл». Кудрявцев лицом окаменел. Но вслух только два слова сказал: «Все ясно».
Потом я узнал, как он действовал. Уже в 1962-м он в кабинете председателя Спорткомитета прямо потребовал у Романова:
– Нам нужен Мышалов. Он необходим команде – раз мы нацелились выиграть предстоящий чемпионат. Ведь вы такую задачу перед нами ставите?
А тот ответил:
– Другой нет! И быть не может! Иначе вы все отсюда вылетите! Первенство мира в Москве – и чтобы мы кому-то уступили пьедестал?!
– То есть поставил вопрос ребром…
– Да! Но Кудрявцев его на том и подловил: «Тогда давайте нам врача Мышалова». И меня – на сбор. Для поездок за рубеж я еще оставался «закрытым». Но готовились в России. А по стране я оставался вполне «выездным». Далее нашу общую судьбу решали результаты. А они говорили сами за себя: два дня напряженнейших соревнований по многоборью, стотысячный стадион, и на пьедестале – абсолютный чемпион мира Виктор Косичкин!
– То есть победа сборной высветила и ваш вклад в нее. Означало ли это, что реабилитация не за горами?
– Не факт. Потому что вернуть-то меня вернули, но поеду ли дальше с командой, оставалось неизвестным. Однако главное в тот момент заключалось, пожалуй, в другом: все видели, что я работал. Нет, о том, как мы готовили Косичкина – знали лишь участники сборов. Что вообще отдельная песня. Но, думаю, большим начальникам и финала оказалось достаточно. Например, сцены, которая разыгралась после победного финиша Косичкина на заключительной дистанции.
Я в тот момент находился близ точки, которая у конькобежцев называется «биржей» – там обычно кучкуются тренеры, которые «ведут» с нее подопечных. Так вот, я тогда находился даже не на «бирже», а несколько сбоку. И весь стадион видел, что, победно завершив последний круг, Косичкин благодарно бросился мне в объятия…
– Когда же ситуация окончательно переломилась?
– Не скажу точно, но после того чемпионата предстоял выезд, по-моему, «на Европу», в Норвегию. Дежурю я себе в диспансере, как вдруг раздался звонок: срочно в отдел выездов Спорткомитета. Явился. А там работала женщина симпатичная – занималась делами конькобежцев. Она и сообщила: «Савелий, тебя оформляют».
– Именно Кудрявцев своим авторитетом, напором пробил ваше полноценное возвращение в сборную?
– Конечно, он. Кому еще нужен был Мышалов?
– А антигероя этой истории когда-нибудь встречали?
– Нет, Кузнецов вскоре умер.
Глава 3
Айболит на два фронта
– Итак, после благополучного разрешения истории с оговором в личном деле вы, Савелий Евсеевич, вновь оказались в сборной. Как прошло возвращение?
– Уточню: в конькобежной сборной существовало разделение на мужскую и женскую. Соответственно трудились и два врача. Я работал с ребятами. А с девушками – Полина Афанасьевна Судакова. Мы, единомышленники, вместе начали работать в 1957 году. Она, хороший доктор, до сих пор трудится иглотерапевтом, занимается рефлексотерапией. В сборной ее очень любили. Тогда ни тренеры, ни спортсмены не представляли кого-то других на нашем месте: только Судакова и Мышалов. Что для ребят имело большое психологическое значение. К тому же Полина Афанасьевна и я со спортсменами тогда были одногодками, что тоже играло свою роль. Они к нам обращались на «ты». Правда, потом переход все же произошел. Но я этот рубеж даже не сразу заметил. Спустя какое-то время вдруг обратил внимание, что ко мне все чаще обращаются на «вы». Лишь старожилы сборной – в частности, Гришин, Меркулов, Косичкин продолжали называть по имени. Ну, в крайнем случае, просто по отчеству…
Теперь о том, как меня встретили после трехгодичного перерыва. В конце 1961-го – начале 1962-го я ощутил особое тепло, исходящее от ребят. Поначалу думал, что показалось. Но дальнейшее вселило уверенность, что они искренне радовались моему возвращению. Не берусь утверждать точно, что именно их во мне подкупало. Возможно, характер, какие-то человеческие качества. Может, доброжелательное и уважительное отношение. Потому что я в принципе общаюсь со всеми одинаково, невзирая на титулы, звания и масштабы достижений.
Я и к молодым спортсменам – например, быстро ставшему чемпионом Европы Роберту Меркулову, относился столь же внимательно, как, скажем, к прославленному ветерану Гришину. Они отвечали тем же. Так что у меня быстро возникло ощущение, что мы как бы воссоединились. Опять дружно работал и с Полиной Афанасьевной. И это несмотря на то, что хотя подготовка у женщин и мужчин всегда шла совместная, когда наступал сезон, мы разъезжались. Ведь соревнования проходили в разные сроки. Правда, очень скоро все поменялось. Чемпионаты стали проводить одновременно: первыми на дорожки выходили дамы. Вот тогда-то две сборные объединили в одну.
Вследствие чего Судакова перешла в сборную СССР по баскетболу, где стала работать с известным самобытным наставником и психологом Лидией Владимировной Алексеевой. А я остался «в коньках» на двух командах. Естественно, установился тесный контакт с ярчайшими «звездами» тех лет – Лидией Скобликовой, Ингой Артамоновой, Тамарой Рыловой, Валентиной Стениной…
– Безусловно, стало сложнее?
– По-разному. Труднее всего оказалось вначале. Все же врач сборной – очень серьезная должность. Взять хотя бы функциональную диагностику. То есть постоянное наблюдение за тем, насколько функциональные возможности спортсмена соответствуют тренерскому плану. Никакой посторонний специалист не будет изо дня в день этим заниматься. Только доктор команды. И для настоящего наставника эта сторона его работы – просто как хлеб насущный. А мне посчастливилось работать с великими тренерами. С тем же Кудрявцевым в коньках, позже в футболе – с Качалиным, Бесковым, Лобановским… Они, естественно, не были медиками. Поэтому в общении с ними на специальные темы важно было, во-первых, найти такие слова, чтобы мы говорили на одном языке. Второе – и это, пожалуй, самое главное – быть доказательным.
Потому что если, к примеру, приходил к Кудрявцеву и говорил, что вот Косичкину сегодня вместо «льда» лучше назначить гладкий бег по лесу, он обязательно требовал аргументы. Тогда я объяснял, что у спортсмена наблюдаются функциональные изменения, отрицательные сдвиги. Чтобы они исчезли, надо Косичкину на пару дней дать паузу или переключить на другую работу. Дальнейшее должно было подтвердить мою правоту. На первом этапе подобная правота в каждом случае становилась для меня своего рода тестом, благодаря чему я мог продолжать спокойно работать.
Со временем Кудрявцев – а позже и Качалин, и Бесков, и Лобановский – поняли: я вышел на уровень профессионала, с чьим мнением нужно считаться. Дальше мне уже было легче решать все вопросы в сфере своей компетенции самостоятельно. А как иначе? Это все равно, что механик автосервиса будет по каждому поводу обращаться на завод-изготовитель. Да его прогонят через неделю!
– А как насчет привлечения консультантов – узких специалистов?
– В необходимых случаях решение этого вопроса оставалось за мной. Может, поэтому в моей многолетней практике работы с конькобежцами не было случая, чтобы кто-то из тренеров сказал: знаешь, Савелий, ты тут ни хрена не понимаешь, давай вези парня в клинику, консультируй. В подобных ситуациях я сам проявлял инициативу. Скажем, когда надо было разобраться с кардиограммой. Поскольку, хоть и подучился этому, закончив курсы электрокардиографии, не считаю себя таким уж большим специалистом.
Так что с возвращением в сборную профессиональные сложности не стали для меня тайной за семью печатями. Во многом я освоился. А объем работы, естественно, вырос. Правда, я остался не в полном одиночестве. Были у меня в сборной и хорошие помощники. Например, посчастливилось долго работать с Леонидом Николаевичем Смирновым, замечательным специалистом своего дела. Он был не только массажистом, но и прекрасным другом – моим и всех спортсменов. Он раскрыл мне глаза на свою профессию.
До него я лишь понаслышке знал о массажистах. Примитивно представлял их как людей, занятых конкретным физическим трудом. А Смирнов давал настолько ценную информацию – мне и тренерам, что в иных случаях она оказывалась решающей. Например, мог обратить внимание:
– Знаешь, Савелий Евсеевич, Скобликова «забита»: на каком-то участке у нее мышечное напряжение. Не связано ли это с тем, что она изменила технику бега?
Вот так Смирнов попадал в «десятку». Действительно, когда та же Скобликова, Гришин или Косичкин, например, во время подготовительного периода уделяли больше внимания штанге, Леонид Николаевич тут же это отмечал. И сразу делился наблюдениями с нами. По сути, он по-доброму подсказывал. А как часто подстраховывал меня. Ведь у нас, врачей, очень большой объем работы. Чтобы успеть сделать все, что запланировано, как говорится, суток мало. Смирнов изо всех сил помогал – делал компрессы, перевязки… Причем добросовестно, с любовью. Я с ним поработал около 10 лет. И ни за что не выбрал бы себе другого помощника, если бы не – увы! – уход Леонида Николаевича из жизни.
– Савелий Евсеевич! Вы упомянули о важной психоразгрузочной стороне вашего общения с сильнейшими конькобежцами страны. Насколько мне известно, уже в период работы в футбольной сборной для этого привлекались разные творческие бригады, которые наведывались в команду в период подготовки дома и даже ездили с ней на зарубежные турниры. Было ли нечто подобное в работе с конькобежцами?
– Нет. Тогда этого не было!
– Почему?
– Ну, хотя бы потому, что артистам мотаться за нашей командой по стране было не очень-то удобно. Ведь в Москве мы очень мало находились. Искусственные катки в стране тогда не строили. По этой причине в сентябре – октябре сборная вылетала в Иркутск.
– А когда предстояли, допустим, чемпионаты мира, в делегацию не включали, скажем, артистов, снимавших напряжение?
– Нет, такая практика тогда отсутствовала. В те времена спортивные руководители заботились не о нашем хорошем настроении, а больше занимались идеологическими «накачками». Без подобной прелюдии не обходился ни один отъезд за рубеж.
– И как это выглядело?
– Да примерно так же, как при инструктаже перед выездом. Можно сказать, что в чем-то и то, и другое совмещалось. Вызывали «на ковер» тренеров и конькобежцев. Уровень – будь здоров! – ЦК КПСС, идеологический отдел, сектор спорта. Содержание бесед на Старой площади разнообразием не отличалось. Говорили, по существу, одно и то же: что-де за вами Родина, не посрамите, высоко несите и примерно себя ведите… Словом, больше на патриотизм давили! А когда появлялся повод поблагодарить или помочь решить наши проблемы, начиналась «другая песня». Так что ребята имели все основания отрицательно к этому мероприятию относиться.
– Поясните, о чем конкретно идет речь?
– Для иллюстрации кое-что расскажу из практики конца 1950-х – начала 1960-х годов. Как-то проводили мы сборы в Иркутске. На питание в таких случаях спортсменам в клубах выделялось 2 рубля 50 копеек на человека на день. А в сборной – аж на полтинник больше! Чтобы современному читателю было понятней, скажу так: в принципе хватало, но очень скромно. Даже Кудрявцев, видя, что нагрузки у ребят очень высокие, а с калориями для их могучих организмов бедновато, оказался в тупике:
– Савелий, слушай, мало! Надо что-то делать!
Я говорю:
– Запросите Москву! Может, добавят хотя бы копеек по 50 на каждого!
Я-то этот полтинник не с потолка взял. Мы на сборах в Иркутске дней по сорок жили. Так что проблему питания уже и так и сяк рассмотреть пытались. Я даже с завпроизводством ресторана, в котором питались, по меню прикинул. Она со мной согласилась:
– Ну, если по 50 копеек накинут, то, думаю, будет нормально.
После нашего разговора Константин Константинович связался с Москвой. А оттуда резюме: «Какие 50 копеек? Обходитесь своими. Сможете заработать деньги сами – зарабатывайте! Мы не возражаем». Представляете, это в годы плановой экономики! Но главное – случай представился. Из Улан-Удэ поступило приглашение принять участие в показательных выступлениях. За деньги, между прочим.
– Показательные? У конькобежцев? Ну, у фигуристов – понятно. А у мастеров ледовых дорожек – это как?
– Да не вопрос. Провести, допустим, соревнования между участниками сборной на нескольких дистанциях, показать публике Гришина и других наших «звезд»… В общем, мы дали «добро». Прислали за нами самолет в Иркутск: только и нужно было – перелететь через Байкал. Приняли потрясающе. Посадили сразу за стол. Начали угощать икрой. Да не как сейчас принято – в крошечных розеточках. А в огромных мисках – хоть половником ешь! По поводу «гонорара» договорились так: весь сбор пойдет в пользу сборной СССР, а народу на стадионе набилось битком. Причем контроль за кассой поручили почему-то мне.
– Значит, доверяли….
– Не без того. Словом, когда увидел гору денег, вернулся в раздевалку и говорю Кудрявцеву:
– Константин Константинович! Или давай охрану, или выдели еще кого-нибудь на подмогу! Потому что я с этим ворохом купюр в одиночку не разберусь…
И что характерно! Вот заработали мы эти деньжищи. Сообщили в Москву. А оттуда сразу «команда» поступила: всю сумму оприходовать в своей бухгалтерии – раз, в бухгалтерии областного спорткомитета – два. Из заработанного – ровно по 50 копеек рассчитать на команду. Остальные деньги сдать Москве.
Впрочем, только этим «отстегиванием» Центру дело для нас не закончилось. Нам, когда в Москву вернулись, за эти выступления в Улан-Удэ еще и накостыляли. Мол, чего-то там концы с концами не сходятся, где, типа, остальные деньги. В общем, целая история. Еле отбрехались…
Так я впервые соприкоснулся с рыночными отношениями в стране строгого социалистического хозяйства. Сегодня-то понимаю, что позволили это нам в виде исключения. Потому что в сборной находились «звезды», которым трудно сказать «нет».
– Тут невольно напрашивается вопрос, а как, скажем, при выезде на международные соревнования оплачивался труд спортсменов?
– Никак. Только суточные.
– А призовые? Говорят, тогда в делегации появлялся специальный человек из Спорткомитета, отбиравший призовые «в пользу государства».
– Это позже. Поначалу «интерес» представляли только суточные. А победители получали свои награды. Кстати, за рубежом наши чемпионы были намного популярнее, чем дома. Когда, например, в Осло, на стадионе «Бишлет» – Мекке мирового конькобежного спорта – выходили на старт Косичкин, Антсон, Матусевич, зрители, приветствуя их, вставали с мест. Речь шла о публике, понимающей толк в коньках.
А у нас… Вот эпизод для иллюстрации. Ехали мы как-то на машине с чемпионом Европы Эдуардом Матусевичем на сборы в Прибалтику. Остановились заправиться. Вышел к нам парнишка, заправил «аппарат», рассчитались и без задержки поехали дальше. А Матусевич говорит:
– Вот видите! Если бы это происходило в Норвегии, так просто мы бы не уехали. Потому что нас сразу бы прихватили с автографами…
Оно и понятно! Там каждого триумфатора из СССР знали в лицо. А у нас: ну, заехал там фактурный человек (фигуры у всех наших ребят были видные) заправиться – и что? Мало ли колоритных людей можно встретить на путях-дорогах необъятной страны…
Если возвращаться к призовым, отвечу так. На том же «Бишлете» проводилась серия очень интересных товарищеских соревнований. Наши соперничали со шведами, норвежцами, финнами как на своеобразных малых чемпионатах. На трибунах – яблоку негде упасть. Разыгрывались очень престижные призы. После всех забегов приглашали на банкет. Или другими словами – праздничный ужин. Там-то, на огромном столе, расставляли колоссальные по тому времени подарки.
Например, магнитофоны, которыми у нас в ту пору даже не пахло. Классные супердорогие коньки. Фирменные электробритвы последних марок. Интересно, что изначально призы никому не предназначались. Просто призеры в порядке, соответствующем занятому на соревновании месту, приглашались к столу. Они сами выбирали то, что им больше по душе. Приоритет, естественно, имели победители. Вызывают, допустим, первым Косичкина, победителя на дистанции 5000 метров, у него и выбор шире, чтобы присмотреть себе, что лучше.
– Очень любопытно! Как все же на Западе понимали, что это любительский спорт! Что деньгами премировать нельзя. И нашли способ поощрить сильнейших, не нарушая законов. А за эти призы нашим мастерам приходилось отчитываться?
– Нет! Это как раз разрешалось. Вспоминается характерный для тех времен случай. Итак, «гастроли» конькобежной сборной СССР по Скандинавии в середине 1960-х, после зимней Олимпиады в Инсбруке. Там всемирно знаменитой стала пара Людмила Белоусова – Олег Протопопов. Фигуристов по горячим следам включили в нашу делегацию. По договоренности они участвовали в показательных шоу. Происходило это так: сначала конкурировали конькобежцы, а по окончании забегов на открытый лед выходил наш дуэт. Их выступления неизменно производили фурор.
Им тоже на банкете вручали призы. Перед этим организаторы аккуратно выяснили у Белоусовой, что ей больше всего хотелось получить. Она, близорукая, очень нуждалась в контактных линзах. Они на Западе только появились и стоили так дорого, что даже выдающимся фигуристам оказались не по карману. И вот на запрос гостеприимных хозяев Людмила так скромно и ответила: «Ну, вот если бы линзы…» И ей вместо, скажем, очередного кубка вручили жизненно необходимые линзы.
Однако самое интересное развернулось в другом эпизоде. Олег владел английским языком. Можно сказать, даже блестяще, если иметь в виду общий уровень языковой подготовки нашей делегации. Итак, на банкете он на отменном английском поблагодарил хозяев за теплый прием, за чрезвычайно ценный подарок для их семьи. Чем вызвал страшное негодование руководителя нашей делегации. А им был непотопляемый начальник с характерной фамилией Антипинок.
В свое время по указанию «сверху» Валентином Панфиловичем решили укрепить «всесоюзное конькобежное хозяйство». А до того он в Спорткомитете СССР курировал футбол. Откуда его убрали после темной и драматичной истории с Эдуардом Стрельцовым. Но, оставив в Скатертном переулке, чиновника перебросили на коньки. В принципе его с тем же успехом можно было отправлять управляющим в банно-прачечный трест: там ему не то что знание иностранных языков, но и родной русский, с которым он кое-как управлялся, обильно уснащая неказистую речь словами-паразитами, вряд ли понадобился бы. Но тут, вдали от родных стен, в нем вдруг проснулась то ли натура филолога-патриота, то ли яростная обида куратора на то, что он не в силах понять – значит, и проконтролировать – о чем таком вякает подчиненный ему олимпийский чемпион. Поэтому после банкета товарищ Антипинок «выдал» Протопопову:
– Ты что, – взревел он, – русского не знаешь? Ты же из России! Какой на хер английский?
Протопопов попытался объяснить:
– Валентин Панфилович, помилуйте! Это же «плюс», это показывает наш уровень!
– Какой там уровень! – пренебрежительно оборвал тот. – Убрать английский!
Вот такие руководители представляли страну и отечественный спорт за рубежом! Что касается спортсменов, то те же Белоусова и Протопопов произвели на меня очень хорошее впечатление своей интеллигентностью и скромностью. Кстати, позже судьба свела меня с другими мастерами этого вида спорта. Потому что в 1964-м на Игры в Инсбруке сборная фигуристов выехала без врача. И мне, помимо конькобежцев, поручили опекать и их.
– И как же вы ухитрялись успевать?
– Ничего, успевал. Все-таки команда у них была не многолюдная: кроме Белоусовой и Протопопова, еще одна пара Гаврилов – Жук, Четверухин в одиночном и еще фигуристка – теперь не припомню ее фамилию. Выручало то, что в олимпийской деревне арены располагались рядом. Поэтому я присутствовал на тренировке у одних, а затем «на рысях» перемещался к другим. С расписанием тоже повезло. У фигуристов соревнования в основном проходили вечером, а конькобежцы в это время были свободны.
На Олимпиаде-1964 я стал свидетелем нового триумфа Белоусовой и Протопопова. Они соперничали с западногерманской парой Килиус – Бойльмер, тогдашними чемпионами мира. Почти все были уверены: немецкая пара возьмет «золото». Особенно их соотечественники. Поэтому зал на три четверти был заполнен болельщиками из соседней Германии. С расписанием своего выступления чемпионам так же подфартило: они выступали после Белоусовой и Протопопова, их главных конкурентов. Но наши откатали так, что покорили и судей, и публику. Все, кто за ними выступал, включая Килиус – Бойльмер, ничего не могли поделать. Их оценки оказались ниже. Советская пара стала олимпийским чемпионом. Что тогда творилось в зале, даже теперь трудно передать. Подобный оглушительный триумф на крупнейших международных соревнованиях – не такая уж частая вещь. Ведь там слабых соперников не бывает. К тому же наши фигуристы столько лет не могли прорваться в элиту мирового спорта. И вот я стал свидетелем, как наш дуэт «прорубил туда окно».
– Ну, а по вашей части были проблемы у фигуристов?
– Были. И порой курьезные. К примеру, прихожу как-то на тренировку. И застаю картину: стоит у бортика вся в слезах Таня Жук, рядом переминается расстроенный Александр Гаврилов. Этот фигурист невысокого роста – не намного выше, чем партнерша. Я к ребятам:
– Что случилось?
Она и объяснила:
– Да ну его! Надоел! Он меня просто истязает. Все жалуется, что у меня лишний вес. А сам меня поднять не может в поддержке. Не получается у нас ни хрена! Не может меня удержать. Потому что сам слабенький. Посмотрите на него! Я ему говорю: качай руки!
Вот такая сцена, довольно комичная. Я, конечно, взялся успокаивать:
– Таня, ну чего плачешь-то?
– Да ну его к черту, – отвечает. – Не могу я с ним.
Я осторожненько подступаю к деликатной теме:
– Таня, может, действительно, у тебя вес лишний?
А Гаврилов добавил «огня»:
– Да вы посмотрите! Она все жрет и жрет без конца! И конфеты! И пирожные! Не могу я с ней ничего поделать!
Ну, пришлось оказывать, что называется, психологическую помощь. Только она в борьбе с «перевесом» не очень помогла. Тогда ребята заняли 5-е место. Для них это было нормально. Более высокий результат «засветил», когда Гаврилова убрали, а Жук подобрали другого партнера – высокого, мощного Горелика. Через четыре года они на Олимпиаде в Гренобле выиграли «серебро».
– Итак, в Инсбруке вам пришлось впервые вплотную поработать с фигуристами сборной. А как же основные подшефные – конькобежцы?
– Мы очень серьезно готовились. Лидерами тогда считались Гришин и Антсон. Косичкин тоже участвовал, но был уже на сходе, ничего там не показал. У женщин блистала Скобликова. Всего на Играх-1964 наши скороходы выиграли пять золотых медалей. Это был успех.
– Однако именно там – если мне память не изменяет – у легендарного Гришина произошел сбой…
– Увы! Причем что самое обидное – на его коронной дистанции 500 метров. Кроме того, Женя был заявлен и на «полуторке». На предыдущей Олимпиаде в Скво-Вэлли-1960 он обе выиграл. За минувшие годы в Норвегии, Швеции и Голландии выросла целая плеяда очень сильных конькобежцев. Да и Гришин был уже не тот. Ему все сложнее давалось соперничество с ними. Поэтому шансов выиграть «полуторку» он не имел. Иное дело «пятисотка» – тут еще мог побороться. Вся пресса, фоторепортеры чуть ли не заранее настроились «раскрутить» Евгения как «неувядаемую звезду», в очередной раз завоевавшую хоть и малую, но золотую олимпийскую медаль. А в результате – лишь «бронза». Вдобавок его сразило вот что.
Олимпийская дружина СССР размещалась в нескольких корпусах. В соседнем жили лыжники. А в одном с нами поселили хоккеистов. Со многими из них я общался не первый год. В фойе висела доска, где включенные в делегацию художники вывешивали «Молнии», в которых оперативно поздравляли очередных призеров. На олимпийской «пятисотке» 1-е место занял американец, 2-е досталось, по-моему, нашему Орлову, а Гришин, напомню, оказался 3-м. Но в «Молнии» говорилось: «Поздравляем Орлова с серебром», а о Гришине ни слова. Еще днем, после соревнований Женя зашел ко мне и спросил:
– Видел «Молнию»?
– Нет!
– Ну, иди – взгляни!
Посмотрели. И сразу отправились в ближайший магазин канцтоваров. Купив фломастер – тогда для нас это было в диковинку – мы выпросили у наших оформителей лист ватмана. Евгений – чему я свидетель – сам написал: «Поздравляю Евгения Гришина!» И мы прикрепили лист к доске. Ближе к вечеру – страшно удрученный – он вновь зашел ко мне:
– Савелий, что бы я сейчас сделал с горя – это выпил бы рюмку коньяку.
Вообще-то в индивидуальных видах вопрос об употреблении алкоголя никогда не стоял. Тут за спину товарища не спрячешься. Да и не было у нас с собой ничего такого. Но тут случай особый. Куда идти? На территории олимпийской деревни был бар. Там, по-моему, торговали и спиртным, и пивом. Но светиться, безусловно, не хотелось. Евгений и предложил:
– Пошли отсюда! Найдем магазин в городе!
Насчет «не засветиться» – даже в городе – было довольно смешно. Как и вся советская команда – а это более сотни человек – мы ходили в дорогих нерповых шубах. Из того же меха мужчины щеголяли в фуражках, а женщины в шляпках. Своим шиком и эксклюзивностью дорогая форма сразила всех: и олимпийцев, и болельщиков, и жителей Инсбрука.
В этой приметной форме, в которой нас, конечно, узнавали везде, мы вечером отправились искать «какой-нибудь магазин». Как назло, все были закрыты. Тем не менее, недалеко от деревни набрели на искомое. Магазинчик, правда, был закрыт. Но свет в нем горел не только на первом, но и на 2-м этаже, где, как можно было догадаться, жили хозяева. Действительно, когда мы постучались, сверху раздался голос, который по-немецки спросил: «Что хотите?» Я как мог на своем ломаном немецком объяснил, что мы, русские, собираемся кое-что купить. Хозяева оказались очень любезными. Коньяка там, правда, не нашлось. И мы – что делать? – взяли местную сливовицу.
Вернувшись к себе, выпили по рюмке. Я – за компанию. А Женя, хоть и немножко, но отчасти снял с себя напряжение. Слово «отчасти», кажется, необходимо применить здесь потому, что история с поражением на «пятисотке» у Евгения все равно не шла из головы. Ведь его, классика, обошел американец Макдермот. Их стили различались, как небо и земля. Парикмахер по профессии, этот паренек был типичный «силовик». Он бежал чуть ли не полустоя. Но мощно. И победил из-за того, что Гришин не выиграл. Неужели его время прошло?
Со следующего дня Евгений начал усиленно готовиться к выступлению на «полуторке». Но в итоге не только не победил, но даже не попал в число призеров. Для меня провал великого спортсмена и близкого человека однозначно окрасил те дни Игр в темный цвет.
– А с кем были связаны светлые моменты?
– Ну, конечно, с общим успешным выступлением всей сборной СССР. В том числе конькобежцев, пять раз поднимавшихся на высшую ступеньку пьедестала. А если персонально – то, безусловно, с Лидией Скобликовой. Ведь, считай, только что на соревнованиях 1963 года она выиграла четыре золотые медали. И вот Инсбрук – и снова столько же «золота», но на этот раз высшей олимпийской пробы.
Конечно, в наших спортивных кругах все знали: Скобликова – моя подшефная. Понимали, что в ее выдающемся успехе была определенная доля и моего труда. А тут к тому же – далее еще будет подходящий повод коснуться этого подробнее – титулованная чемпионка озвучила благодарность мне на всю страну. И до того положительными отзывами других наших мастеров, которым удалось помочь по медчасти, обойден я не был. А вслед за заявлением Лиды оказался в центре общественного внимания. Не обвиняйте в нескромности, но объективности ради придется признаться – после Инсбрука я попал в премьер-лигу спортивных врачей.
Глава 4
После Инсбрука. И до Гренобля
– Итак, в Москву вместе со сборной конькобежцев вы, Савелий Евсеевич, вернулись, что называется, «на щите». И даже, как выразились, оказались в фаворе. В чем же это выразилось?
– Тут один из верных признаков – отношение руководства Спорткомитета СССР. Мне стали благоволить. И даже вдруг командировали на Игры, которые теперь называются параолимпийскими (тогда они де-юре не проводились. – Прим. Г.К.).
– Любопытно! Можно подробнее?
– О, это была интереснейшая поездка. Началось с телефонного звонка в том же 1964 году, но уже после Инсбрука, разумеется. Звонила сотрудница международного отдела Спорткомитета, где с той поры, как я стал выездным, меня хорошо знали: «Савелий, хочешь в Америку поехать?» А почему бы и нет, думаю, раз жизнь удалась! Лето – от коньков я свободен.
– Конечно, хочу, – отвечаю. – А с кем?
– Ну вот, – резво откликнулся голос из трубки. – Решением руководства поедешь с командой глухонемых.
«Глухонемых»! Для меня это стало вроде шоковой терапии.
– Я-то при чем?
– Турниры пройдут в Вашингтоне. Собирайся! Срочно заполняй анкеты – будем подавать документы для получения визы, покупки билетов, бронирования отеля…
Словом, оформили. И я улетел. Делегация наша, между прочим, оказалась нехилая – человек семьдесят за океан отправились. Спортсмены готовились соревноваться в самых разных видах: от легкой атлетики до борьбы и от бокса до футбола. И на всю команду один врач. Со мной, правда, поехала переводчица Виктория Фокина, жена журналиста Юрия Фокина (известный тележурналист советской эпохи, родоначальник жанра телерепортажа. – Прим. Г.К.). Я и с ним потом познакомился. Она – в высшей степени интеллигентная и образованная женщина. Кроме нее, в делегацию входил сурдопереводчик. Оно и понятно, учитывая контингент. Ему ведь и тренерам нужно было помогать – они, конечно, говорящие, но общались-то с глухонемыми. Кстати, между спортсменами из разных стран языкового барьера не существовало, да и не могло быть. Я это по пути в США наблюдал.
Советская делегация летела через Брюссель, где пересела на лайнер, перебросивший нас через океан. Этим же самолетом в США добиралась сборная Бельгии. Когда они и наши ребята встретились в аэропорту, я стал свидетелем того, как все вдруг оживленно и дружелюбно обменивались жестами. Сурдопереводчик пояснил, что, хотя разговорная речь у одних и других отличалась, в их «арсенале» осталось много общих обозначений, чтобы они без труда могли понимать друг друга.
– Чем запомнились столь неординарные соревнования?
– Хозяева организовали их блестяще. Мероприятие курировал семейный клан Кеннеди. Они же его спонсировали. В церемонии открытия участвовал Роберт Кеннеди. В тот же день в честь спортсменов дали концерт. На нем я впервые увидел сестер Берри, популярных американских певиц, которые тогда пользовались бешеным успехом в мире. Хотя в зале сидели глухонемые, а перед ними выступали замечательные артисты, которых они не слышали, зрители тепло принимали каждого из них.
Турниры проходили в университетском городке. Там же располагалось общежитие, где поселили участников. Все было удобно, все под рукой. Словом, американцы уделили максимум внимания как организации соревнований, так и бытовым вопросам.
Параолимпиада оказалась событием значимым. Мы это поняли, хотя бы потому, что на следующий день после прибытия в Вашингтон всю нашу делегацию принял посол СССР в США Анатолий Федорович Добрынин. Общение с ним, беседа, сам статный супердипломат произвели на меня сильное впечатление. Не зря он более двух десятилетий (!) работал полпредом Страны Советов. Кроме того, Добрынин подкупал окружающих человеческими качествами. Что, кстати, потом подтвердили в частных разговорах сотрудники, которые с ним долго трудились. Все без исключения высоко отзывались о его хорошем к ним отношении, умении не только спрашивать с подчиненных, но и в случае необходимости их защищать.
Кстати, о подчиненных. До встречи в приемной посла меня поджидал неожиданный, но очень приятный сюрприз. Я уже рассказывал, что в годы учебы увлекся баскетболом, выступал за сборную института. Когда мы всем клубом – три мужских и две женских команды – участвовали в первенстве Москвы, то в подгруппе частенько встречались на площадке и с ребятами из МГИМО. В ту пору за нашу 1-ю женскую выступала симпатичная Нина Краснова. С ней тогда познакомился, а потом начал за ней ухаживать обаятельный паренек из сборной МГИМО Сережа Голубничий. Через нее и мы познакомились, позже сдружились. Потом жизнь нас как-то развела. Однако в первый же мой выезд за границу с конькобежцами (1958 год, чемпионат мира в Финляндии) нос к носу столкнулся в нашем посольстве с Сергеем. Его, оказывается, после окончания института распределили туда на работу в качестве атташе.
Встреча получилась теплой, но краткой. И надо же! Спустя шесть лет, в приемной Добрынина вновь увидел обставленного со всех сторон телефонами и обложенного бумагами Голубничего. Да и он сам, когда меня заметил, обалдел! С того дня я стал его почетным гостем. Сергей приезжал за мной в «деревню», увозил к себе домой, показывал Вашингтон. Словом, уделил массу времени и внимания. Кстати, благодаря ему я стал очевидцем картины, которую редко удается увидеть постороннему.
Как раз в те дни военный атташе советского посольства сдавал дела сменщику. По давнишней традиции убывающий из страны высокопоставленный дипломат в чине генерала проводил прием. Сережа включил меня в список гостей. Представьте: разгар лета, жара. Все приглашенные зарубежные атташе в парадной форме. На белоснежных кителях золотые аксельбанты, погоны, эполеты… Небывалая красота! А огромный зал посольства! Фуршет. Бар, над стойкой которого возвышался чопорный официант с родным, типично русским лицом. Сережа к нему подвел и спросил меня: «Что пить будешь?», а я растерялся. Такого количества фирменных напитков даже не мог представить. Нет, на приемах – после соревнований в Норвегии, например, – я бывал. И кое-что пробовал. Но чтобы в таком блеске и изобилии… Поэтому впервые попробовал – после подсказки Голубничего – джин.
– Ну и как?
– Ничего. Понравилось.
– А что на аренах особенно впечатлило?
– Многое. Особенно, если учитывать специфику спортсменов. К примеру, знакомство с предварительными процедурами. Их цель – документально установить: участник соревнований, действительно, глухонемой. Наши ребята, естественно, еще в Москве прошли обследование. Поэтому все медицинские документы мы с собой привезли. Но ведь все могло случиться. Встречались же участники сборной, которые произносили похожие на слова звуки. Порой можно было разобрать, что они говорят. Такие глухонемые, кстати, к турнирам допускались. Тем не менее перед стартами все их будущие участники подверглись еще одной проверке: прошли аудиометрию – их обследовали с помощью слуховых и речевых тестов.
Впечатляли и другие необычные наблюдения. Поначалу поразила обстановка на общем собрании команды в «деревне». Ну, полная тишина! С другой стороны, чему удивляться, если не забывать, что собрались-то в основном глухонемые. Но ведь пока врубишься! Поэтому входя иной раз к ребятам в столовую, ловил себя на странности: слышен только цокот ложек.
На соревнованиях, которые длились около двух недель, озадачивали также невиданные от общих правил особенности. Скажем, играли футболисты. А среди них, размахивая флажком, метался арбитр. В первую секунду я удивился: почему флажком и где его свисток? На вторую дошло: не могут же эти игроки слышать трель…
– А вы за те две недели научились изъясняться со столь необычными спортсменами? К примеру, какие-то жесты освоили?
– Да, кое-что запомнил. Но главное не в жестах. Тут очень нужно взаимное понимание. А оно начинается с добросердечия. Причем опять взаимного. Поэтому в отношениях с моими новыми, необычными подопечными существовала определенная особенность. К тому времени я, как доктор, накопил изрядный опыт, пользовался уважением. И свыкся с тем, что мне доверяют, со мной считаются. Но в данном случае я был поражен трепетным вниманием, с которым глухонемые спортсмены относились ко мне. Вместе с тем подобное отношение объяснимо.
Они приехали в сборную из разных мест. Причем в своем подавляющем большинстве оттуда, где не только медициной, но и прочими нужными любому человеку вещами, включая обычное внимание, были чаще всего обделены. А тут я, который не только в силу профессионального долга, а по складу характера никому не могу отказать. И готов принять, вникнуть, постараться выручить в любое время дня и ночи. Они это мое качество быстро «раскусили». И ко мне на прием – в отдельно выделенный в общежитии номер – постоянно выстраивалась длиннющая очередь. У меня сложилось впечатление, что не было в сборной СССР спортсмена, который не зашел ко мне со своей, даже порой не бог весть какой проблемой.
Вместе с тем это была публика, которая не могла – да и не собиралась – высказывать неудовольствия и, тем более, претензии. Единственное, чего они, по-моему, действительно боялись, что я их по каким-то медицинским противопоказаниям могу отстранить от соревнований. К счастью, мой профессиональный да и жизненный опыт уже позволяли их понимать, обходясь без переводчика. И я, как мог, выручал их во время и вне соревнований, делал перевязки, проводил нужные процедуры…
– Как же в итоге выступили в Вашингтоне наши, по сути, первые параолимпийцы?
– Вполне успешно. Сборная, если не ошибаюсь, заняла общекомандное 3-е место. Очень многие выиграли медали. Я в этой связи грешным делом думал, что когда вернемся домой, то в аэропорту будут приветствия, цветы, журналисты. А прилетели в Москву – жиденькая группка встречающих. И – тишина. Жаль! Ребята заслуживали большего.
За две недели соревнований они настолько привыкли ко мне, а я к ним, что неизбежное по окончании Игр расставание прошло тяжело. Они трогательно пытались мне показать, как непросто расставаться с доктором, который им оказывал столько внимания. Хотя что, собственно, еще надо объяснять, когда человек с тобой прощается, а у него в глазах стоят слезы?
Мне-то все же было куда легче. Впереди «наплывали» очередные мировые и европейские первенства с участием конькобежной дружины. А значит – новые хлопоты, впечатления, переживания…
– Ближайшим, если память не изменяет, стал чемпионат мира 1965 года. И какие вас там поджидали переживания?
– Самые сильные, пожалуй, оказались связаны с Виктором Косичкиным.
– Супертурнир проходил в Осло?
– Да! На стадионе «Бишлет». Где, как и положено, подготовили почти идеальный по тем временам лед. Конькобежцы-многоборцы тут показывали самые высокие результаты. Косичкин выкладывался, как мог. Он уже сходил – ему было около 30 лет. Поначалу все складывалось неплохо. После трех дистанций он имел отрыв чуть ли не в 12 секунд! Для общей победы достаточный запас. Виктору оставалось пробежать 10 000 метров так, чтобы не растерять свое преимущество перед Пером-Иваром Му, конкурентом из Норвегии. Тогда Косичкин, став чемпионом, красиво ушел бы из большого спорта в зените славы. Но, видимо, силы были уже не те. Потому что подошел он ко мне перед забегом и попросил:
– Савелий, дай мне что-нибудь.
А, собственно, что? Тогда никто о допинг-контролях и знать не знал. Но как-то надо было выручать.
– Что же беспокоило Косичкина?
– Ну, кто волнует в подобных случаях? Конечно, конкурент, сидевший у него «на пятках». Виктор считался классическим стайером. Когда он соревновался с товарищами по сборной, то опережал их на 15, даже на 20 секунд. Словом, сколько надо было, столько и отыгрывал. Так что удержать 12 секунд Косичкину вроде было по плечу. Правда, дистанция немаленькая – 25 кругов. Но зато, согласно жеребьевке, бежал он до основного конкурента. А это в коньках имеет весьма важное значение.
С учетом сложившихся обстоятельств мудрый Кудрявцев составил график бега так, что Косичкин имел все шансы показать результат, обеспечивавший абсолютную победу. И вдруг просьба Косичкина? Как-то следовало его взбодрить. Разумеется, речь о чем-то из разряда допингов не шла. Но у меня с собой имелась настойка элеутерококка – есть такой восточный корень. Настоянный на спирту, обладает стимулирующим действием. Словом, дал я Виктору две условные дозы. Вдобавок заварил кофе покрепче, кофеинчику добавил. Судя по тому, что перед выходом на старт он признался мне: «Знаешь, я так себя здорово чувствую!» – «зарядил» его. Он и помчался.
Кудрявцев, который с «биржи» вел Виктора, это прекрасно видел. И сразу стал корректировать – на пальцах показывал Косичкину: кверху палец – «плюс», вниз – «минус». Но тот словно удила закусил. Весь заранее тщательно продуманный главным тренером график летел к черту. Хотя Кудрявцев, предупреждая, все время показывал: сначала +2 секунды отклонение, затем +3, +5… Тренер уже пальцы перестал выбрасывать – кулаками стал махать и кричать: «Куда же ты мчишься? Чего творишь?» И как в воду глядел!
Косичкин рьяно, со старта взявшись опережать свой график, долго, как на крыльях, нарезывал круг за кругом. Но после 20-го ему, словно кто-то палкой по ногам ударил. То есть «обрубило» его напрочь. И как следствие, на оставшихся 5 кругах Косичкин утратил все – весь свежий запас и те 12 секунд форы, которые до старта имел.
– Кого винили потом? Не доктора Мышалова?
– Кудрявцев, конечно, невероятно негодовал. Но на Косичкина. Тот в свою очередь после забега в мой адрес произнес только одну фразу: «Савелий, мало дал!» Жаль! Это была одна из тяжелейших драм, на которые так богат спорт высших достижений. Косичкин тогда даже в тройку призеров не попал – финишировал в общем зачете аж 7-м, пропустив впереди себя занявших пьедестал Му (1), финна Йоуко Лаунонена (2), голландца Арда Схенка (3) и нашего Антса Антсона, ставшего 5-м. После чего Виктор спортивную карьеру закончил.
Напомню: лидерство в коньках в ту пору прочно перешло к голландцам. Таким ярким «звездам», как Схенк и Кеес Феркерк. Оба запросто расправлялись с соперниками. И потом шумно праздновали победы в отеле, где жили все скороходы.
В 1967/68 году у нас в лидеры выскочил Валерий Каплан. Армеец, призер первенств мира и Европы, здорово бежал спринт. И вообще считался очень хорошим парнем. Уже после соревнований как-то вечером собрались у меня ребята. Не зря повелось, что номер, куда меня в гостиницах селили, в часы отдыха превращался в «клуб веселых и находчивых».
Ну, сидели мы, что-то вспоминали, смеялись. А на улице мороз страшный. Вдруг оглушительный рев сирены – во всем отеле сработала система пожарной безопасности. Каплан – он же спринтер, реакция мгновенная. «Горим, братцы! – кричит. – Спасайся, кто может!» Без паники, а больше на юморе все выскочили в коридор. И верно: ни дыма, ни даже запаха гари. Видимо, администрация тоже быстро во всем разобралась. Потому что сирену выключили. И начали что-то по внутренней связи объяснять, успокаивать…
Оказывается, кто-то из шумно отмечавших очередной успех голландцев взял да и ткнул непогашенной сигаретой в противопожарный датчик. Был, как бы сегодня сказали, и такой прикол. За него шутника очень прилично оштрафовали…
Спустя много лет история имела продолжение. В 1991-м вместе с тренером Борисом Петровичем Игнатьевым и футбольной молодежной сборной страны я приехал в Норвегию. Город, где должен был состояться матч, оказался небольшим. Разместившись в гостинице, пошли кушать в ресторан. Там-то я и увидел легендарного Феркерка. Он не изменился. Но меня, когда я к нему подошел и завел разговор, узнал не сразу. Вспомнил, когда я начал рассказывать о той ложной пожарной тревоге. Тут он оживился. В этот момент нас и «захватили» фотокорреспонденты. Местная газета опубликовала снимок…
– Чем же знаменитый голландец занимался в Норвегии?
– Жил. Но сначала женился на местной девушке. И полагаю, весьма богатенькой. Да он и сам в бедняках никогда не ходил. Правда, тогда конькобежцы зарабатывали не так, как в наши дни. А уж покинув ледовую дорожку, бросил «якорь» в скандинавской стране, стал успешным коммерсантом. Имел свой ресторан, кажется, и отель. Мы с ним потом, по завершении нашего пребывания, еще раз увиделись. Он передал через меня посылочку одной из наших конькобежек – видимо, когда-то оказывал ей знаки внимания.
– Молодец, жизнерадостный человек!
– Да, он всегда оставался таким. Веселый, с юмором. Чемпионская слава его нисколько не испортила. А ведь он был настоящим кумиром, любимцем армии поклонников бега на коньках. Таким же, как его друг и соотечественник Схенк, который первый в истории этого вида спорта на одном из чемпионатов мира выиграл все дистанции! Выдающийся рекорд потом повторил американец Эрик Хайден. Но Арда, правда, я застал в начале его триумфальной карьеры. Он еще не сверкал, когда я в 1969-м расстался с коньками…
– Значит, Игры-1968 в Гренобле оказались последней для вас зимнейОлимпиадой, где вы работали врачом сборной СССР?
– Да! Но во Франции мне снова, как и в Инсбруке-1964, пришлось совмещать эту роль с обязанностями врача наших фигуристов. И опять выручило то, что из всей советской команды только лыжники жили и соревновались в горах. Остальные размещались в «деревне». Да и арены располагались рядом. Та Олимпиада запомнилась сплоченностью и дружеской атмосферой, царившей в национальной команде. Как мы поддерживали друг друга! Хоккеисты, например, болели за скороходов. Когда им позволяло время, они в полном составе приходили на ледовый стадион подбодрить ребят. Конькобежцы в свою очередь, да и все, кто только из наших мог, использовали любую возможность поддерживать с трибун «советскую красную машину».
Там выступали сплошь армейские «звезды». Но моя душа лежала к спартаковской тройке Старшинов – братья Майоровы. С Борисом и Женей я дружил. Поддерживал прежние взаимоотношения и тогда, когда оба, покинув ледовую площадку, нашли себя – старший на тренерском поприще, младший – в спортивной тележурналистике. На арене армейцы, спартаковцы и динамовцы выглядели единой, монолитной дружиной. Хотя за ее пределами в своих вкусах, пристрастиях, даже развлечениях сильно различались. Некоторые хоккеисты, например, не прочь были при удобном случае выпить. Особенно этим почему-то грешили цеэсковцы. Спартаковская «тройка» от подобных забав оказывалась в стороне. Все менялось, повторюсь, когда эти бескомпромиссные в чемпионате страны друзья-соперники выходили на лед в составе сборной. И они весьма убедительно проявили себя в Гренобле.
– Да, но вроде там турнирная ситуация для нашей дружины сложилась так, что ее «золото» зависело не только от нее…
– Да, мы могли стать олимпийскими чемпионами при условии – если шведы обыграют чехов, а мы – канадцев. «Кленовые листья» привезли во Францию очень сильную команду. Удивительно, но факт. По поводу того, что она будет бита, я у наших ребят сомнений не заметил. Так, кстати, и оказалось. Иное дело – шведы. Никаких, понятно, гарантий, что они «подомнут» чехов, а не наоборот – не было. Тем более, мотивация у последних оказалась помощней – в случае их победы олимпийское «золото» отправлялось в Прагу. А наши в лучшем случае оставались с «серебром». Что по тем временам всеми было бы воспринято чуть ли не как катастрофа. Так что накануне финала ставки оказались чрезвычайно высоки.
– Весь спортивный мир помнит ту сенсацию. «Не очень мотивированные» «Тре крунур» обыграли «сильно мотивированных» чехов. И тем самым «открыли калитку» сборной СССР к верхней ступеньке пьедестала. Получается, Фортуна оказалась на нашей стороне…
– Я даже знаю, кто ее «перевел» на нужную сторону.
– Кто же?
– Сегодня в этом большого секрета уже нет. Владимир Чернышев и Анатолий Тарасов, выдающиеся тренеры нашей сборной.
– А как? Откуда вы узнали?
– Сначала подсмотрел. Я рассказывал, что делегации разместили в разных корпусах, но близко друг от друга. Шведы жили напротив. По утрам наши конькобежцы (и я с ними) выходили на зарядку. Шведы этим не злоупотребляли. А тут в день их игры с чехами вдруг чуть ли не вся хоккейная «Тре крунур» высыпала. Смотрю, «заряжаются», какие-то упражнения делают, имитируют что-то – словом, делают то, в чем раньше замечены не были. Этим как раз советские хоккеисты отличались. Что за чудеса? Кое-что для меня прояснилось чуть позже, когда ненароком узнал: накануне в их расположении появились Чернышев с Тарасовым. И уж совсем все стало на свои места, когда вечером, незадолго до стартового свистка, шведы в полном составе вдруг энергично выехали на раскатку, что им было не свойственно. Дальше началась игра.
И они так «поехали», что разве что далекий от спорта человек не увидел бы в их действиях «фирменные» следы консультативной помощи наших знаменитых тренеров, которые, встретившись со шведскими коллегами, похоже, совместно разработали тактику игры против чехов. И даже режим, вероятно, расписали. Помогли, словом… Дальнейшее общеизвестно: наши «укатали» канадцев и стали победителями Игр-1968.
– Кажется, эта победа стала одной из самых ярких событий той Олимпиады.
– Более того. Кое для кого из «сборников» других видов она стала прямо-таки спасительной. Ведь в общекомандном зачете Игры в Гренобле мы начисто «продули». Если в Инсбруке советская команда стала первой, выиграв 11 золотых медалей, то во Франции уступила норвежцам, завоевав лишь пять высших наград. Среди фигуристов победили Белоусова и Протопопов, сильнейшей стала команда биатлонистов… Лыжники провалились. Недаром по возвращении домой тогдашнего председателя Спорткомитета (до октября 1968-го – Союз спортивных обществ и организаций СССР. – Прим. Г.К.) Юрия Дмитриевича Машина оперативно освободили от занимаемой должности. Но поскольку победили хоккеисты, остальные неудачи быстро забыли.
В этой связи «вдогонку» расскажу еще один характерный эпизод, которому не один я стал очевидцем. После того, как наши хоккеисты обыграли канадцев, к нашему корпусу подрулил автобус со сборной Швеции. Приехали и растворились на этаже, где жила наша ледовая дружина. Через какое-то время из окон полетели бутылки – пошел, как говорится, процесс совместного принятия на почве отмечания. А внизу стояло чуть ли не все руководство советской олимпийской делегации, включая сотрудников Идеологического отдела ЦК КПСС (на уровне завсектора). И они просто лучились от счастья, наблюдая, как славно веселились наши и шведские хоккеисты.
– Савелий Евсеевич! Не секрет, что бытует шутка: когда Бог раздавал людям мозги, спортсмены находились на тренировке. Да и среди моих коллег – чего греха таить – часто слышал мнение, что вот-де большинство спортсменов как бы одноклеточные, мол, с ними кроме голов, очков и секунд вроде говорить не о чем. Ну а уж если какое исключение попадается, так это – море восторгов! Что не стыкуется с тем, что вы рассказывали. Как же на самом деле?
– Про всех говорить не берусь. Я ведь не с рядовыми атлетами работал, а с лучшими из лучших в стране, а то и в мире. Речь шла о «звездах». А тут можно говорить о той или иной степени одаренности, образованности, культуре, уровне интеллекта. Но одно, поверьте, неизменно: «звезды» – я уж не говорю о воспитавших их тренерах – «одноклеточными» не бывают. Высшие достижения в любой сфере без хороших мозгов не достигаются. В некоторых видах спорта это особенно бросается в глаза.
В свое время, когда я уже работал в большом футболе и мы тренировались в Новогорске, довелось там плотно общаться с Георгием Мондзолевским, Павлом Селивановым, Юрием Чесноковым и другими ребятами из сборной СССР по волейболу. Мы жили с ними в одном корпусе. Они, не очень довольные своим врачом, частенько обращались за помощью ко мне. Так вот их интеллектуальный уровень меня поразил. Понимаю, что такое трудно измерить, но возникло ощущение: по сравнению со многими коллегами из других игровых видов они стояли на пару ступенек выше. Общение с ними проходило в высшей степени содержательно. Вот почему, когда, забегаю вперед, в конце 1970-х тогдашний тренер нашей сборной Вячеслав Платонов предложил перейти к ним, я крепко задумался. Тогда, правда, к этому и другие факторы примешались.
Мы с главным тренером национальной команды Никитой Симоняном в тот незадачливый год проиграли все, что можно. Ни в какие чемпионаты не попали, всю сборную того созыва расформировали. А меня перевели в олимпийскую – читай, тогда молодежную сборную СССР. А я, между прочим, тогда уже давно не один жил.
В 1966 году женился на своей Татьяне (она выбрала интересную профессию – выиграла проходивший в Москве 1-й международный конкурс косметологов), с которой мы прожили 35 счастливых лет, дочь Ирочка подрастала. Словом, имел семью. Поэтому следовало крепко подумать, как дальше жить. В тот непростой момент Платонов, перехватив меня в Новогорске, предложил: «Нужно побеседовать. Только приводите сюда жену, потому что без нее я разговаривать не буду. Тут такое дело, что потребуется ее согласие».
Ну, привез я Татьяну. Встретились. Платонов мне и говорит: «Заканчивайте со своими молодежными делами. И переходите в волейбол! Я вас приглашаю!» Тут до меня дошло, что на этот шаг, видимо, его подопечные, которые у меня лечились, натолкнули. Но как он все тонко обставил! Понимал, что я очень люблю футбол, что возникла ситуация, когда я могу сорваться, но потом всю жизнь жалеть. Поэтому не стал брать греха на душу. А подстраховался, пригласив мою жену, понимая: только очень родной, хорошо меня чувствующий человек подскажет правильное решение…
– Семья Мышаловых согласилась на переход в другой вид спорта, правда, тоже связанный с мячом?
– Нет! И жена меня поддержала.
– Слушай, – посоветовала она. – Не лезь ты в волейбол! Неизвестно, что дальше будет, останется ли в сборной Платонов.
И в конце концов оказалась права. Но ведь и Платонов – каков умница! Так что мне очень повезло в большом спорте. Я, действительно, работал с глубокими и умными людьми. Личностями и на аренах, и в жизни. Иллюстрация тому – та же конькобежная сборная СССР конца 1950-х – первой половины 1960-х. Моя, как можно было бы условно ее назвать, любимая команда скороходов.
– Ну что ж! По-моему, мы подошли как раз к тому моменту, когда хочется пристальнее взглянуть на ее «первый состав» глазами доктора Мышалова. Начнем-ка, пожалуй, с тренеров…
Глава 5
Главный человек в тренерской
– С кого, Савелий Евсеевич, начнем разговор на «бирже»?
– Если перечислять наставников, с которыми мне пришлось работать в сборной конькобежцев, то первым, конечно, назову Константина Константиновича Кудрявцева.
Кудрявцев К.К. (1912–1999) родился в Вологде. Впервые увидел конькобежцев – участников первенства Северного края в 1926 г., когда учился в местном кооперативном техникуме. Спустя четыре года – участник соревнований в Архангельске, куда был направлен по окончании учебы. В 1932 г. выступал на всесоюзной арене. Вскоре переехал в Москву, где защищал цвета ЦС ДСО «Динамо». В 1940 г. чемпион СССР на дистанции 500 м с рекордом страны – 42,0, что быстрее высшего мирового достижения. За этот выдающийся результат (продержался 16 лет!) присвоили звание заслуженного мастера спорта. В 1946 г. на первых международных соревнованиях в Норвегии выиграл «пятисотку». В 1948 г. сборная СССР дебютировала в первенстве мира (Хельсинки). Кудрявцев – лидер команды, в 36 лет и «бегающий тренер». Как скороход выступал на первенствах СССР до 1953 г., дважды чемпион страны. Свой последний рекорд СССР установил в 1951 г., в 39 лет, в беге на 1500 м на «Медео», на катке его осуществившейся мечты. В 1949 г. Кудрявцев выезжал в Казахстан, где в районе Алма-Аты выбрал площадку для «Медео». Уже на первых соревнованиях здесь установили два высших мировых достижения. Тренер-новатор вывел десятки теорем по технике и тактике бега. Его книга «Скоростной бег на коньках» – настольная книга не одного поколения тренеров. К.К. воспитал четырехкратного победителя Игр Е. Гришина, олимпийских чемпионов В. Косичкина и Е. Куликова, чемпионов мира и Европы О. Гончаренко и Э. Матусевича. Кудрявцев первым из «змс» в 1956 г. получил звание «Заслуженный тренер СССР», первым из тренеров награжден орденом Ленина.
65 лет жизни отдал любимым конькам! Это была, действительно, выдающаяся личность. Причем не только в силу характера, природного ума и образованности. В своем развитии – в том числе как тренер – никогда не стоял на месте. Глубоко изучал и творчески внедрял в практику весь багаж широких знаний, который пополнял непрерывно. В работе с конькобежцами Константин Константинович использовал передовые методики предсезонной подготовки спортсменов в других технических видах. В частности, пловцов, бегунов, легкоатлетов…
Помню, как у него появилась в руках книжка, которая на какой-то период стала «библией». В те годы блистал бегун-средневик, мировой рекордсмен на дистанции 400 м, австралиец Питер Снелл. Чей наставник – его соотечественник Артур Лидьярд опубликовал книжку «Бег с Лидьярдом», где подробно рассказал о методике подготовки именитого подопечного. «Система Лидьярда» взята на вооружение во многих странах мира и в большинстве циклических видов спорта. Кудрявцев ее тщательно изучил. После чего летом наши конькобежцы, кроме роликовых коньков, усиленно занимались легкой атлетикой. Весь набор специфических упражнений, прыжковых имитаций, интервальный бег, бег с повторным выполнением определенных отрезков, количество повторов – это он брал оттуда.
– Да он и сам, насколько знаю, начинал пятиборцем – трижды до войны завоевывал «золото» на чемпионате страны по легкой атлетике. А после того, как окончательно отдал предпочтение конькам, невероятно быстро достиг высочайших результатов. Показанный Кудрявцевым на московском льду еще в довоенные годы результат в беге на 500 метров (42,0 секунды) представлялся фантастическим и непревзойденным аж 16 лет!
– Ну, что тут говорить! В спринте, по существу, ему не было равных. Вместе с тем в силу своей гениальности и как некое тому следствие – рассеянности во внесоревновательной обстановке он частенько становился объектом для юмора среди коллег.
– Об этом «противоречии» рассказывал Олег Гончаренко. Он вспоминал, что со стороны Кудрявцев выглядел человеком не от мира сего. Не придавал значения одежде. Вечно в мятой, жеваной фетровой шляпе. Казалось, все события и явления жизни интересовали его лишь с одной точки зрения: а нельзя ли это приспособить для спорта…
– Все так! И про погруженность в то, что он считал главным в своей жизни. И про рассеянность. Кто-то из его сверстников-конькобежцев поведал мне, как он, будучи действующим спортсменом, отличился на внутрисоюзных соревнованиях. Проходили они на «Динамо». Во время пауз все спортсмены уходили в гимнастический зал под трибуной, где, переодевшись и положив рядом коньки, отдыхали на матрасах. Как-то раз Кудрявцев, которого в очередную смену вызвали на старт, машинально взял один конек свой, а другой – соседа. Потом говорил: «Что это у меня коньки разные?» Но забег-то выиграл!
И вообще какие яркие победы он одерживал! Чего стоит только его выступление на чемпионате мира-1948 в Финляндии. Я наслышан о том его замечательном выступлении на фоне драматических событий, которые позже разыгрались в связи с участием сборной СССР в том первенстве…
– Вы, вероятно, имеете в виду события, который подробно описал несколько лет назад мой старший коллега по работе в газете «Советский спорт» (меня туда распределили после окончания факультета журналистики МГУ в 1978-м) Борис Анатольевич Базунов в своей книге «Спорт ХХ век. Хроника отечественного и мирового спорта»…
– Весьма любопытно… Ведь в те годы наша спортивная пресса словно в рот воды набрала, запудривая мозги миллионов читателей исключительно голами, очками и секундами. О каких же событиях там идет речь?
– Как раз связанных с тем, что, оказывается, первоначально советских скороходов отправлять в Хельсинки не хотели – дескать, все равно все проиграют. В этой связи в январе 1948 года группа московских конькобежцев – в основном динамовцев – направила в ЦК партии и Берии – главному сталинскому специалисту по госбезопасности, а тогда еще и шефу спортобщества «Динамо», письмо. В нем они жаловались на руководителя Спорткомитета СССР Романова, не пускающего команду в Хельсинки, где, как уверяли подписанты, у них все же есть шанс добиться победы. Берия поверил авторам письма. И своим авторитетом добился того, что месяц спустя сборная отправилась в Финляндию…
– Все так. Только «фишка» заключалась в том, что наша сборная тогда лавров не снискала. Отличились лишь Мария Исакова и Кудрявцев. Первая стала абсолютной чемпионкой мира. А Константин Константинович завоевал «золото» на «пятисотке». Но я хотел рассказать, что произошло по возвращении команды домой. Итоги ее выступления в Кремле расценили как провальные. Их сначала рассматривали ни много ни мало в Отделе агитации и пропаганды ЦК, потом там же в Оргбюро и на заседании секретариата. Наконец, в самом Политбюро…
– Базунов, бывший зам. главного редактора «Советского спорта», в своей книге сообщил: при разборе итогов выступления скороходов члены Политбюро Маленков, секретарь ЦК ЦПСС Суслов, да и Берия промолчали, хотя знали о беспрецедентном письме и возражениях Романова…
– Еще бы! На том заседании председательствовал сам Сталин. Он устроил страшнейший разнос Ворошилову, куратору Спорткомитета по линии правительства, и снял с работы Романова. Что там происходило, знаю от участника того мероприятия Ивана Яковлевича Аниканова. Как и Кудрявцев, он считался весьма успешным скороходом, многократным чемпионом страны. Они долго на ледовых дорожках соперничали. Но в Хельсинки, напомню, его более даровитый коллега – единственный среди конькобежцев – не посрамил знамя страны. А остальные, в том числе Аниканов, выступили бледно.
Однако после того «на ковер» в помещении, где проходило заседание Политбюро, по словам Ивана Яковлевича, вызвали всех участников того провала. Это может показаться невероятным, но и здесь Кудрявцев – хоть и несколько своеобразно – оказался «победителем». Потому что сборная, отправляясь в Кремль «на разбор полетов», ничего хорошего для себя не ожидала. Вызвавшиеся сопровождать ребят их жены сначала проводили благоверных до Красной площади. А затем сбились в ожидании худшего у здания ГУМа. Каждая имела при себе сумки с теплой одеждой и сухим пайком… Все, ясное дело, были почти уверены, что ни мужей, ни их самих домой уже не отпустят.
Кудрявцев же – о чем я уже говорил – как, наверное, все гениальные люди, высокой степенью организации отличался лишь в профессиональных делах. В остальном – особенно в быту – оставался типичной машей-растеряшей. Мы как-то поселились в одном номере. Однажды он полчаса безуспешно искал кашне, донимая меня одной и той же просьбой: «Ну, посмотри в своем чемодане! Может, ты случайно забрал!» А кашне в конце концов обнаружилось у него в… рукаве. Поэтому в силу своего характера на тренировку или соревнование он являлся минута в минуту, а то и сильно загодя. Зато к остальному мог свободно, не придавая большого значения, опоздать. Точно так же Кудрявцев опоздал на… заседание Политбюро. Поскольку явился не вовремя, охрана его, естественно, не пропустила. И он – что делать? – присоединился к толпе испуганных жен, которые взялись его упрекать, что, мол, вот, Костя, сейчас наших-то черт знает куда увезут, а ты «весь в белом останешься»…
Единственное в истории КПСС заседание Политбюро, посвященное конькобежному спорту, опять же со слов Аниканова, продолжалось всего-то минут десять-двенадцать. Сталин даже не требовал объяснений. У него уже все было решено. Зато участники сборной про себя гадали, в какие далекие края их повезут прямо из Кремля… Поэтому нетрудно представить себе выражение лица Ивана Яковлевича, когда он дошел до цитирования прощальной сталинской фразы: «Вы свободны! Все!» «Когда Сталин произнес эти слова, – вспоминал Аниканов, то внутри у нас все вроде бы как опустилось. Последовал общий глубокий выдох. Мы поняли, что, действительно, можем быть свободны». Такого никто от сурового вождя не ожидал.
Между тем последствия провала в Хельсинки и заседания Политбюро были сокрушительными: на несколько лет почти все международные встречи оказались отменены, подготовка к первым для советских спортсменов зимним Играм оказалась перед угрозой срыва. «Хельсинкский синдром» сыграл не последнюю роль в решении советского руководства отказаться от участия в Белой Олимпиаде-1952 в Осло. Ведь сказал же, говорят, Сталин после Хельсинки: «Пока не научитесь бегать, никуда не поедете!» Вот и сидели мастера ледовых дорожек в основном дома, пока вождь не приказал долго жить…
– Писали, что на «историческом» заседании Политбюро Сталин – что называется, «до кучи» – выразил высочайшее неудовольствие тем, что советские скороходы выступали на норвежских коньках, повелев наладить выпуск отечественных из надлежащих сортов стали…
– Не слышал. Может быть. Но в плане несомненного позитива отметил бы один факт: после чемпионата-1948 Кудрявцева назначили старшим тренером сборной. Так он, еще не сразу перестав выступать (Константин Константинович с успехом соревновался в первенствах страны до 1953 года!), занял пост, на котором верой и правдой отработал аж четверть века! Вот уж кто был тренером, что называется, от Бога.
– А вот об этом поподробнее. Ведь вы вместе проработали… Так сколько же?
– 12 лет…
– Неужели «двенадцать неразлучных лет»?
– Вполне! Он меня далеко от себя предпочитал не отпускать. Шагу, можно сказать, без меня не делал.
– Ну, так поделитесь впечатлениями о человеке, с которым вы бок о бок работали столько времени…
– Мне кажется, это лучше сделать, сравнивая Кудрявцева и Аниканова. Ведь долгое время работа и того, и другого разворачивалась на моих глазах.
– А когда Аниканов тоже стал тренером в сборной?
– Как раз после незабываемого заседания Политбюро. Он и Кудрявцев одновременно встали у ее руля. Только Константин Константинович акцент больше делал на подготовке мужского состава, а Иван Яковлевич – женского.
– И что вы можете сказать об Аниканове-тренере?
– Для характеристики лучше назову несколько его воспитанниц. Например, Тамара Рылова, чемпионка СССР, однажды ставшая победительницей первенства мира. Или Надежда Титова, тоже чемпионка страны, участница многих международных соревнований… Иван Яковлевич был очень контактным, общительным человеком. Любил рюмку…
– Даже на работе?
– Любил. Но в пределах. Дома – в хорошей компании, с супругой, друзьями. Интересно, что жена, Мария Аниканова, тоже выигрывала титул чемпионки СССР по конькам. Словом, это была неразлучная пара. Их так и называли: «Иван да Марья».
Что касается выпивки на работе, то тут следует разъяснить. В ту пору рюмка довольно длительный период считалась нашим негласным партнером. В разумных дозах, естественно. И дело тут даже не в релаксе! Ну, сами посудите: попробуйте-ка – на льду, ветру и частенько весьма крепком морозе 3–4 часа подряд протоптаться на тренерской «бирже»! Такой «карачун» мог прохватить, что грех было не «подогреться». Но еще раз подчеркну, что дозировка осуществлялась в разумных пределах. И всегда – Боже упаси! – не на глазах спортсменов. Это дело было поставлено так, что весь «штаб по снятию напряжения и профилактике простудных заболеваний» располагался у меня. Я и «дозировал», и всегда мог обеспечить закусочкой. Так что тренерский состав ко мне тянулся. Как все прочие, заскакивал и Иван Яковлевич…
– Судя по вашим рассказам, и Кудрявцев, и Аниканов были личностями, крупными характерами. Как столь «крупные медведи» уживались в «одной берлоге»?
– Сказать, что они очень уж, как «Иван да Марья», любили друг друга, было бы большим преувеличением. Да! Оба сильно увлекались работой, отдавали ей все силы, понимали общую большую ответственность. В конце концов они наладили «совместное производство». И многие годы «выпускали отличную продукцию» – чемпионов СССР, Европы, мира. Недаром говорили «Школа Кудрявцева – Аниканова». Но у наставника Аниканова, в отличие от концепции коллеги Кудрявцева, имелись собственные принципиальные мнения на подготовку. И на этой почве у них вспыхивали острые схватки, чему я, присутствуя на тренерских советах, неоднократно бывал свидетелем.
– В чем же они не сходились?
– Ну, к примеру, возникали серьезные расхождения во взглядах и на технику бега, и на структуру тренировочных нагрузок. В результате – Кудрявцев высказывал претензии Аниканову, а Аниканов протестовал против подобных заявлений.
– И кто же, по вашему мнению, чаще в этих спорах оказывался прав?
– Хотя я оставался с Аникановым в хороших отношениях, но чаще всего в этих дискуссиях внутренне занимал сторону Кудрявцева. Константин Константинович выглядел убедительнее. Иван Яковлевич от природы считался больше практиком. Кудрявцев же, оставаясь великим практиком, был и прекрасно подготовленным в теории.
– Судя по вашему рассказу о популярной книжке австралийского тренера по бегу, которую Кудрявцев продуктивно использовал для работы с конькобежцами, он находил возможность пополнять багаж знаний…
– Если говорить о фундаменте, то содержимое в их «багаже» пришло из одного источника – ГЦОЛИФК (Государственный центральный ордена Ленина институт физкультуры. – Прим. Г.К.). Оба имели высшее образование. И в этом аспекте вроде считались равновеликими фигурами. Но Кудрявцев закончил еще аспирантуру. Его кругозор был, несомненно, шире. Видя, что оппонент явно уступает в каких-то позициях, уверенно вступал в дискуссию и победительно утверждал свою точку зрения.
– Вы коснулись образовательного уровня двух незаурядных тренеров. Ну а кроме коньков и спорта, были у них увлечения?
– А как же! Тут даже наблюдалось некоторое сходство. Оба страстно любили театр. Только Кудрявцев предпочитал драматический, а Аниканов прямо-таки влюбился в оперетту. Я уже рассказывал, что многие сборы проходили в Иркутске, который тогда гордился хорошим театром музыкальной комедии. Однажды когда мы в очередной раз приехали на сбор в сибирскую столицу, первое, чем заинтересовался Иван Яковлевич – что играют в местном театре, кто главные исполнители. Мало того. После тренировки не только сам отправился смотреть «Сильву», но и меня с собой потащил. Тогда в спектаклях иркутского театра блистал молодой талантливый актер Николай Каширский, позже заслуженный артист РСФСР (1925–1978). Так вот, когда спектакль закончился, Иван Яковлевич предложил мне: «Пойдем за кулисы – хочу с Каширским познакомиться».
Познакомились. Потом сдружились. За те 40 дней подготовки в Иркутске почти весь репертуар пересмотрели. Позже Каширского пригласили в Московский театр оперетты. Так Иван Яковлевич и туда наладился. В результате – у него там, кроме Каширского, скоро оказались в друзьях Владимир Федорович Шишкин (1919–1986) и другие «звезды» тогдашней оперетты…
Что касается Кудрявцева, то он и тут проявлял себя как человек широких интересов. Ведь, кроме увлечения театром, прекрасно играл на рояле и даже на балалайке. Изучал иностранные языки…
– Гончаренко вспоминал, как Константин Константинович заражал своими пристрастиями подшефных. Олег рассказывал, как тот не расставался с кинокамерой. И при этом восклицал: «Сколько фильмов, снятых Кудрявцевым, мы пересмотрели! И не всегда фильмы посвящались конькам». Из ваших слов о нем также складывается образ высокой культуры человека. Но если вернуться к профессионализму, что делало тренера великим и неповторимым?
– Первое – Константин Константинович был замечательным психологом. Он очень хорошо умел готовить спортсменов к старту, досконально знал как их сильные, так и слабые стороны. И соответствующим образом это использовал. Причем использовал, как говорится, «на все сто». Скажем, на тренировках требовал от подопечных полной самоотдачи. Многие сетовали, что дождаться от него похвалы было невозможно. Даже после громких побед он продолжал ворчать. И спокойно мог сказать любому титулованному скороходу сборной: «Э, друг! Да ты – лентяй – на тренировках недорабатываешь!»
Другой его большой талант – мог разглядеть будущую «звезду» там, где никто другой ее не видел. Вот как, например, получилось с Виктором Косичкиным. 1958-й – мой второй год работы в сборной. Близился матч конькобежцев СССР и Норвегии – традиционные соревнования, которые с большой помпой проходили в Москве, на «Динамо». В разгар подготовки Кудрявцев вдруг обратился ко мне:
– Слушай-ка, загляни, пожалуйста, в общежитие (под трибунами «Динамо» располагалась небольшая гостиница, напоминавшая общагу), живет там некто Косичкин. Сходи к нему, приглядись, осмотри, померь давление…
Пошел, нашел номер, зашел. За столом сидел молодой парень. Я спросил:
– Ты Косичкин?
– Да!
Начал допытываться, что, чего и как. Ну, послушал сердце, пульс пощупал, давление измерил. И попрощался. Позже Кудрявцев поинтересовался:
– Ну, как?
– Да нормально, – я ответил. – Мне понравился. Такой парень!
А сам думаю, что-то неспроста он послал меня к новичку – тот даже мастером спорта не был. Понял все, когда начались соревнования. Кудрявцев вдруг включил Косичкина на матч с норвежцами. И тот сразу заявил о себе: выиграл стайерскую дистанцию (не то на 5000, не то на 10 000 метров).
Я не зря о своем втором годе работы в сборной напомнил: опыт, какой-никакой авторитет уже заработал. Вот и послал мудрый Константиныч изучить паренька, еще раз перепроверить моим впечатлением его собственное мнение. Сам-то он уже самое главное в Викторе разглядел. После того матча Косичкина зачислили в сборную. И пошло-поехало у него…
Вот такой был глаз-алмаз у нашего главного тренера! А как и где он Эдуарда Матусевича нашел? В 1967 году, на Спартакиаде народов СССР в Свердловске. Мало кому известный Матусевич выступал за сборную Белоруссии. Тогда это было смешное зрелище, когда в погоне за массовостью армяне и грузины в хоккей играли, держась за бортики, на коньках кое-как двигались. Конечно, Москва и Ленинград доминировали. Почему я в связи с Матусевичем про Спартакиаду вспомнил? Да потому, что он там особых результатов не показал. Но Кудрявцев его приметил. Уже после соревнований коллегам-тренерам порекомендовал: парня надо брать! И снова «в яблочко». Потому что, поставив Матусевича «на крыло», очень скоро сделал из него чемпиона СССР, Европы и мира.
Еще одно сильное качество Кудрявцева – главного тренера – удивительно умело выстраивал взаимоотношения с коллегами по сборной. Ведь он персонально работал с несколькими спортсменами. Остальных вели другие наставники. Правда, под его генеральным руководством.
– Непростая роль. Обычно в сборных любого вида спорта – особенно в индивидуальных – большие спортсмены эдакие эгоисты. Рядом с ними всегда находятся их «дядьки», личные тренеры. Не возникали ли у Кудрявцева конфликты с подобной категорией воспитателей?
– Возникали, конечно! С тем же Аникановым, о чем мы уже говорили. Они считались антиподами. Поэтому методологические конфликты постоянно вспыхивали между ними.
– Поскольку вы присутствовали на тренерских советах, хочу спросить, как в подобных случаях себя вел Кудрявцев? Каким был его стиль «разруливания»? Давил? Переубеждал?
– Я бы не сказал, что «давил». Ему многое могло не нравиться. Но никогда не «ломал», не заставлял делать по-своему. Раз так считаешь – твое право! Но тогда доказывай правоту на льду результатами учеников. Так что, как теперь говорят, ничего личного…
Вот, к примеру, работал с нами тренер из Свердловска Евгений Иванович Сопов. Как и у Аниканова, у него тоже росли хорошие питомцы. На тренерских советах это был, пожалуй, самый неуемный «оппозиционер» – чуть ли не всегда Кудрявцеву альтернативные предложения по методике вносил.
– И как Константин Константинович реагировал?
– Нормально. Они даже дружили. Но спорили, обсуждали, иногда переругивались. Правда, при этом их дискуссии окрашивались в юмористические тона. Поэтому творческие «разборки» выглядели скорее как дружеские пикировки.
– Что вы, как особая сторона в треугольнике «тренер – врач – спортсмен», вынесли из многолетнего сотрудничества с Кудрявцевым?
– Собственно, именно он своим отношением ко мне и моей роли в команде сильно поспособствовал тому, чтобы я стал самостоятельной фигурой в «треугольнике». Константин Константинович обязательно находил время, чтобы поговорить, посоветоваться со мной. И изумительно умел извлекать пользу из аргументов, объективных фактов, в которых я разбирался. Этому у него могли поучиться и, кстати, учились многие другие тренеры.
– Есть примеры?
– Самый яркий – Борис Шилков.
– Расскажите, пожалуйста, о нем чуть подробнее.
– В 1950-е в сборной появился скороход из Ленинграда – восходящая «звезда». В 1954-м на первенстве мира в Японии завоевал «золото». В связи с чем приведу любопытную деталь, характеризующую Кудрявцева. В том же году у Константина Константиновича родился сын. Так он назвал его в честь Шилкова Борисом, хотя на соревнованиях в Японии Борис-старший отобрал высший титул у Гончаренко – ученика Кудрявцева. Сам Шилков – воспитанник Владимира Честного из Калинина.
Когда в 1957-м я появился в сборной, Борис заканчивал карьеру скорохода: стартовал в каком-то соревновании, занял далеко не призовое место, после чего объявил: больше бегать не будет. Тогда Кудрявцев взял его к себе, и тот быстро вырос в полноценного тренера сборной. Это был (впрочем, «был» не подходит – он и теперь, слава Богу, жив-здоров!) очень интеллигентный, интересный человек, вдумчивый специалист, по интеллекту стоявший на ступеньку выше многих. Меня тянуло к нему, и в результате мы подружились.
– Для меня всегда вопрос: далеко не из всякого, даже выдающегося спортсмена обязательно получается хороший тренер….
– Как раз Борис стал очень сильным наставником. И у него нередко появлялись хорошие ученики.
– Так это Кудрявцев ему помог, или в Шилкове было врожденное, благодаря чему он преуспел на новом поприще?
– Понимаете, любой по-настоящему большой тренер имеет свою концепцию. Возьмем, скажем, самое главное в беге на коньках – технику. Даже на частный вопрос: как проходить поворот, Борис имел собственный, отличный от школы Кудрявцева, взгляд. Когда ему в сборной передали группу конькобежцев, он вел их по своей методике. Но вот что я подметил, когда мы подружились: Шилков вел дневник, где записывал тренировки Кудрявцева. Умный тренер у столь мудрого наставника, как Константин Константинович, всегда мог что-либо полезное подсмотреть, многому научиться…
– Если не ошибаюсь, та дюжина лет, когда вы работали в сборной, оказалась, можно уверенно сказать – «золотой» в истории отечественного конькобежного спорта.
– Тут даже нет нужды углубляться. Одни имена той блистательной плеяды сами за себя говорят. Причем ведь какая была потрясающая преемственность! Вот взошли на мировой пьедестал почета Гончаренко, а затем Шилков. А как время начало брать свое, у них из-за спины вырывались вперед Гришин, Меркулов, Михайлов… Те, в свою очередь, еще находились на пике формы и в зените славы, когда им на пятки Косичкин наступал… А женщины? Еще бегала Жукова, а уже в полный голос заявила о себе Стенина, мощно стартовала Артамонова. При мне в 1959-м в сборной появилась Скобликова.
Конечно, одни «звезды» выглядели крупнее, ярче, другие – меньше, скромнее. Из тех, кого я хорошо знал, бесспорными лидерами считались, конечно, Гончаренко и Гришин. Очень способным парнем показал себя Косичкин. У женщин, на мой взгляд, непревзойденной «звездой» в истории мирового конькобежного спорта осталась Скобликова…
– Савелий Евсеевич! Таким образом, вы невольно начали рассказывать о своей сборной скороходов «всех времен и народов». Давайте посвятим им следующую главу!
Глава 6
За пределом возможного
– Савелий Евсеевич! Понятно, что, работая сначала в конькобежной, а позже в футбольной сборной страны, вы имели дело с большими мастерами. Иных туда и не приглашали. Но если исходить из ваших многолетних личных наблюдений, кто он/она – спортсмен экстра-класса?
– Конечно, это – человек, который совмещает в себе комплекс лучших качеств: мастерство, высокую физическую кондицию, психологическую устойчивость, умение выкладываться до предела в самых сложных условиях. До моего знакомства с футболистами сборных все это я наблюдал у конькобежцев. И не переставал удивляться. Причем более всего умению выкладываться.
Ведь в главной команде страны я работал не кем-нибудь, а врачом. Знал всех не понаслышке. Постоянно наблюдал. Их каждая мышца была мне знакома. И, в конце концов, хорошо вроде бы представлял, на что способны наши лучшие конькобежцы, каков предел их возможностей.
Тем не менее они столько раз меня поражали, каким-то невероятным образом преодолевая этот предел. При этом не переставали оставаться живыми людьми. А еще, развивая ранее поднятый вами вопрос об «одноклеточности» спортсменов, отмечу – они отличались высоким интеллектуальным уровнем. По этому показателю многие были под стать главному тренеру. Я уже упоминал, каким, в частности, заядлым театралом мы воспринимали Кудрявцева.
А его питомцы – Шилков, Гончаренко, Гришин, те же Скобликова с Артамоновой – их тоже интересовало многое в мире искусства. Они могли пойти на концерт симфонической музыки, на серьезный драматический спектакль… Я, кстати, со временем тоже увлекся театром, следил за репертуаром, знал ведущих актеров. Так что ж удивительного, что у меня с ребятами всегда находились общие темы для разговоров! Они ведь, в частности, еще и поэтому тянулись ко мне. Я рассказывал, что стоило вечером заглянуть за дверь моего номера – и там почти всегда можно было застать кучу народа. Пожалуй, в процессе подобного общения впервые почувствовал: могу лечить не только таблетками, но и словом. Что тоже очень важно для врача. А ребята высоко ценили саму атмосферу, возможность свободного общения, обмена информацией, когда мы, бывало, с юмором «перемывали кости» Кудрявцеву и друг другу, шутили, смеялись…
Нет! Как-то не встречал я среди «звезд» узколобых. Ни в коньках. Ни в других «рабочих» для меня видах спорта. Все были в моем восприятии по-настоящему яркими, крупными личностями. Ну, почти все…
– Кого все же – согласно только что обозначенным критериям – вы бы отнесли к лучшим из лучших?
– Из тех, с кем мне довелось работать?
– Именно так.
– А в каком порядке?
– Как вам удобнее.
– Тогда по времени «сверкания» на спортивном Олимпе. Я ведь, собственно, начал говорить об этом в подобном ключе, коснувшись вопроса чемпионской преемственности в команде Кудрявцева.
Итак, если из мужчин – прежде всего, Гончаренко, Гришин и, пожалуй, Косичкин. А женщины – Скобликова, Артамонова и Титова…
– Расскажите, пожалуйста, о том, что вам открылось в каждом из этой «великолепной шестерки»?
– Начну с Олега Гончаренко. Потому что благодаря ему через сорок с лишним лет (!) после победы русского конькобежца Николая Струнникова лауреатом мирового первенства вновь стал спортсмен нашей страны.
О.Г. Гончаренко родился 18 августа 1931 г. в Харькове. Выпускник местного пожарно-технического училища. Абсолютный чемпион мира в конькобежном многоборье 1953 г. (впервые среди спортсменов СССР), 1956 и 1958 гг., серебряный призер чемпионатов мира 1954 и 1955 гг. Абсолютный чемпион Европы 1957 и 1958 гг., серебряный призер 1955 г. Двукратный бронзовый призер Олимпийских игр 1956 г. Знаменосец сборной СССР на Играх-1956 в Кортина д’Ампеццо (Италия). Заслуженный мастер спорта (1953 г.). Награжден орденом Ленина (в 25 лет 1956 г.!). Почетный гражданин Денвера (США) и Осло (Норвегия), где есть музей, посвященный советскому скороходу. Избирался членом техкома Международной федерации конькобежного спорта. Написал автобиографическую книгу «Повесть о коньках».
Умер 16 декабря 1986 г. Похоронен на Новокунцевском кладбище.
Незадолго до своей кончины Сталин разрешил поездку в финскую столицу, чтобы на льду того же злополучного стадиона в Хельсинки, где советские скороходы расписались в провале пять лет назад, на этот раз взять реванш. Вождю доложили, что ставка делается на мировых рекордсменов Сергеева и Чайкина, абсолютных чемпионов страны Сахарова и Шилкова. В качестве резервиста взяли с собой Гончаренко, который появился в сборной год назад, но упорного парня. Так он снова распахнул скороходам «окно» не только в Европу, но и открыл его на весь мир!
– По этому поводу мои старшие коллеги рассказывали журналистский анекдот-быль. В 1950-е по понедельникам в свет выходила лишь газета «Правда». Только она могла опубликовать информацию о воскресном триумфе Гончаренко. Но на спорт в политических изданиях смотрели с высокомерием. Поэтому дежурный редактор, получив «молнию» хельсинкского собкора ТАСС, отложил телеграмму в сторону: «Номер ломать из-за каких-то коньков не будем. Дадим завтра…» На следующее утро Сталин, открыв главное издание страны и не найдя заметку о коньках, позвонил главному редактору Дмитрию Трофимовичу Шепилову (впоследствии печально известному в качестве якобы «примкнувшего» к «антипартийной группе», выступившей против нарождавшегося культа личности Хрущева):
– Вы все-таки не верите, что на первенстве мира победил наш Гончаренко? Весь мир верит, а «Правда» не верит?
Естественно, во вторник фотография Олега красовалась на 1-й полосе «Правды»: такого не случалось в истории журналистики сталинских лет. Главная газета страны не позволяла спортивной информации находиться ближе последней страницы – и лишь триумф Гончаренко отменил неписаное «железное» правило газетчиков. Тогда же в Финляндии Гончаренко дал первое в жизни интервью зарубежному репортеру:
– Зачем вам заниматься спортом? Идите в кино – сразу станете звездой экрана. Вы такой красивый…
На ледовой дорожке он бы не растерялся, а тут лишь улыбнулся в ответ:
– Мне и в коньках неплохо.
Ответ этот все-таки сорвал аплодисменты. И все-таки, Савелий Евсеевич, что было главным в характере Гончаренко?
– Мне кажется, чувство ответственности. Как известно, большинство мировых рекордов в 1952 году принадлежало советским скороходам, но все они устанавливались на идеальном высокогорном катке Медео. Они соревновались с остальным конькобежным миром заочно. И большинство специалистов на Западе резонно не очень-то верили в закономерность подобных высших достижений. Поэтому так важно было первым советским скороходам – первопроходцам в мировых и европейских первенствах, утвердить советскую школу бега на коньках. Олег понимал это, может, острее, чем остальные наши лидеры. Те просто верили в силу сборной, знали, что кто-то из ребят обязательно победит. А Гончаренко – единственный, кто считал, что выиграть обязан не «кто-то», а именно он. Олег не ждал указаний и установок Кудрявцева, а сам ставил перед собой задачу-максимум, которая забирала его целиком и на решение которой часто требовались годы и годы…
Была еще одна «фирменная» черта Гончаренко – любую работу (бежать 25 кругов по льду – действительно, тяжелый труд) он выполнял красиво и вдохновенно. Олег покорял рекорды так вдохновенно и страстно, что внушал зрителям разных стран восхищение и любовь. Его бег приходили смотреть самые утонченные и рафинированные ценители конькобежного искусства. Он считался чемпионом среди чемпионов.
Легенды о нем складывались даже после неудачных турниров. В Гончаренко подкупало и увлекало болельщиков, вероятно, самое главное – стиль, улыбка, предвосхищавшая знаменитую гагаринскую, доброжелательность и в то же время твердость. Зрители конькобежных чемпионатов – зрители особые. Они приходили на трибуны «театра Гончаренко». Его любой «спектакль» был наполнен внутренней драматургией, загадкой, тайной борьбы спортсмена с самим собой.
– Может, удастся вспомнить конкретные примеры, иллюстрирующие эти ваши определения касательно характера Олега Георгиевича?
– Подростком он потерял на фронте отца, пережил оккупацию. На его глазах фашисты казнили патриотов. Не раз и сам оказывался на краю гибели. Гончаренко мало кому рассказывал о том, при каких обстоятельствах в детстве получил серьезную лицевую травму – перелом переносицы. Оказывается, то был след страшного удара кулаком, который нанес Олежке озверевший эсэсовец. В те годы есть приходилось хлеб с добавлением жмыха и опилок, а картофельные очистки казались лакомством. Однако под вражьей пятой подросток не согнулся. Наоборот, распрямился, окреп, в нем рано проснулось чувство собственного достоинства.
А ведь почти перед каждым главным стартом лидера сборной СССР, поверьте, подстерегали несчастья: то радикулит не даст ему разогнуться, то хозяин иностранной гостиницы угостит его шоколадом с явно просроченным сроком хранения. Но случайности не могли помешать Олегу выйти на старт. А уж если он появлялся на дорожке, то всегда боролся на пределе сил.
– Как известно, высшую советскую награду – орден Ленина – спортсменам давали не часто. Обычно делали это, как бы подводя итог карьеры. А Гончаренко ордена удостоили аж в 25 лет?!
– Его родные и друзья полагают, что произошло это с подачи МИДа. В феврале 1957 года, спустя три месяца после драматических венгерских событий, советские дипломаты не рекомендовали нашим конькобежцам выходить на парад чемпионата Европы в Осло: «Вас забросают тухлыми яйцами как агрессоров!» Многотысячный «Бишлет» и впрямь был настроен воинственно. И тогда Олег решительно попросил: «Объявляйте меня – иду первым». Едва диктор произнес: «Чемпион мира Олег Гончаренко», как местные зрители стоя приветствовали любимца. А тот в благодарность болельщикам «порадовал» их победой, взяв верх над знаменитым хозяином ледовой дорожки Кнутом Юханнесеном.
Его победа выглядела столь внушительно, что никто из жителей норвежской столицы даже не ощутил горечи и обиды за поражение земляка. Так Гончаренко стал почетным гражданином Осло. Советское посольство почти в полном составе пригласили на прием в ратушу, где встретили дипломатов с уважением – как же, соотечественники выдающегося спортсмена! Посол Грибанов оказался человеком благодарным и порядочным: послал в Москву шифровку, в которой нахваливал конькобежцев и особо Гончаренко. В «высотке» на Смоленской площади согласились, что, если бы не успех спортсменов, посольству долго бы еще пришлось сидеть в изоляции. Так что орден Гончаренко получил скорее за «выполнение важной политической миссии».
– Когда он в последний раз вышел на лед?
– В феврале 1962 года. В «Лужниках» проходил чемпионат мира. Однако во главе советской команды Олег появился лишь на параде участников. Напряженная двухдневная борьба, к радости переполненного стадиона и миллионов телезрителей, завершилась триумфом Косичкина. «Первым, кто бросился поздравлять меня, был Олег, – рассказывал нам Виктор. – Мы обнялись, и он сказал: «Витя, эта твоя победа стоит всех пяти моих венков!»
– В замечательном очерке моего давнишнего знакомого и коллеги Анатолия Юсина, бывшего правдиста и общепризнанного знатока конькобежного спорта, дружившего с Гончаренко десятки лет, довелось прочитать грустные строчки: «Я сделал все, что мог» – эта надпись на обратной стороне памятника Гончаренко на кладбище поразила меня. И знаете, почему? В жизни он был настолько скромен, что никогда бы вслух не смог произнести этой фразы, и лишь в больнице, прощаясь с женой, ей высказал сокровенное: «Я сделал все, что мог». Сказал просто, без восклицательного знака».
– Да! Тут, как говорится, ни прибавить, ни убавить!
– Ну, тогда, думаю, не будете возражать, если перейдем к подробностям о соратнике и единомышленнике Олега – Евгении Гришине…
Гришин Е.Р. родился в Туле 23 марта 1931 г. После окончания войны в 1946 г. Гришин пришел в конькобежный спорт и начал тренироваться под началом Я. И. Яковлева. Первый выход на соревнования Гришину принес славу – юношеский рекорд СССР. После первенства России Евгения преследовали неудачи и травмы, но в начале 1948 г. Гришин завоевал титул чемпиона в первенстве ВЦСПС. Годом позже познакомился с В. Сталиным, который перевез его в столицу, где тренером Евгения стал К. Кудрявцев. В конце 1940-х – начале 1950-х Гришин участвовал в строительстве высокогорного катка Медео под Алма-Атой. Впоследствии он, преодолевая боль, неоднократно выводил сборную СССР в лидеры мировых соревнований и Олимпиад: заслуженный мастер спорта (1952) на Играх 1956 (Кортина д’Ампеццо) и 1960 (Скво-Вэлли) побеждал на дистанциях 500 и 1500 м. Серебряный призер Игр-1964 (Инсбрук – там же знаменосец олимпийской сборной СССР). Абсолютный чемпион Европы (1956), бронзовый призер первенств мира в классическом многоборье (1954, 1956). Шестикратный чемпион мира. Восьмикратный чемпион Европы. Двенадцатикратный чемпион СССР. Двенадцатикратный мировой рекордсмен на дистанциях 500, 1000, 1500 и 3000 м. Серебряный призер первенства страны по велосипедному спорту (в начале1950-х один из лучших трековиков СССР, участвовал в летней Олимпиаде-1952 в Хельсинки). После травмы 1967 года и своих последних Игр 1968 г. (Гренобль) выпускник Смоленского института физкультуры (1965) ушел на тренерскую работу (в 1970—1980-х готовил нескольких ведущих спринтеров СССР, а также сборную страны), за что в 1973 г. получил звание заслуженного тренера СССР. Награжден орденами Ленина (1960) и Трудового Красного Знамени (1957). Будучи пенсионером, Гришин написал автобиографическую книгу «Такое не забывается» (еще раньше – «500 метров», «Или – или», «Годы триумфальных побед»). Скончался в Дедовске (Московская область) 10 июля 2005 г.
Известно, что в коньках четырехкратных олимпийских чемпионов всего двое. Гришин и норвежец Ивар Баллангруд (1928, Санкт-Мориц – 5000 м; 1936, Гармиш-Партенкирхен – 500, 5000 и 10 000 м). Был, правда, и пятикратный – уже упомянутый американец Эрик Хайден. Но он – хоть и «фейерверком», но «взвился» лишь на одной Олимпиаде-1980 в Лейк-Плэсиде (США). Гришин же выступал на четырех Играх. И как! Он обладал прямо-таки стальным характером. И вообще был уникальной неординарной личностью.
– Причем, если судить по публикациям, с самого детства. Ну, вы, к примеру, когда-нибудь слышали, чтобы ребенок начал ходить в семь месяцев, а в девять самостоятельно забрался в трамвай и, не попрощавшись с родителями, уехал? Хорошо хоть милиция нашла и вернула…
– Похоже на анекдот…
– Но вот не анекдот, а биографический факт: в начале войны 10-летний Женя попал под бомбежку. И только своевременно сделанная операция спасла его от ампутации ноги, из которой хирург вытащил 12 осколков!
– А вот это как раз о секретах его невероятно мощной натуры! Ведь именно из этого израненного пацана вырос обладатель всех тех высших в мировом конькобежном спорте титулов, с перечисления которых я начал рассказ о Гришине.
– Савелий Евсеевич! В титулах и званиях читатель, в конце концов, разберется из биографических резюме. Было бы заманчивей больше узнать про то, что только с вашей «колокольни» врача и можно лучше всего рассмотреть. То есть, конечно, о тех же победах. Но все-таки еще об их цене…
– Охотно! Начну, пожалуй, с эпизода, который характеризует Гришина как человека, не привыкшего отступать и уступать. 1962 год, Москва, чемпионат мира по конькам. Евгений бежит свои коронные дистанции – 500 и 1500 метров. Почти все были уверены, что «пятисотку» выиграет. Но публика не знала, что накануне, на тренировке, он получил очень серьезную травму – повредил так называемую приводящую мышцу. Ее нормальная работа особенно важна при старте. Я, конечно, Евгения лечил, делал все, что возможно. А руководство тем временем «вибрировало». Наведывалось в команду. Сам председатель Спорткомитета СССР интересовался: «Ну, как Гришин?» Я всех заверял, что он обязательно выйдет на старт, чем, кстати, брал в случае неудачи большую на себя ответственность. Проигрывать, да еще в Москве – за это тогда по головке не гладили.
А Женька только успокаивал: «Савелий, не дергайся, все равно побегу. Не бойся, говори всем, что со мной все нормально». Словом, нельзя сказать, что я его окончательно вылечил – оставались проблемы. А с ними и большой риск. И вот он вышел на старт, застыв в стартовой позиции. Никто ничего о его проблемах не догадывался – все ждали чемпионского спурта. А я-то знал, во что это все могло вылиться. И потому стоял «на бирже», а в голове страшная мыслишка крутилась: сейчас с места рванет – и все! Но он стартанул, пролетел быстрее всех. Да еще за финишной чертой поднял руку и приветственно мне помахал…
– Дескать, риск – благородное дело…
– Мол, «а ты боялся!»… Он, действительно, что называется, настоящим мужиком был. Не боялся соперничества. Ни со своими, ни с чужими. И всегда воздавал должное таким же, как он, сильным спортсменам. Мог, если нужно, за них и похлопотать. Я, например, стал невольным свидетелем того, как Гришин отстаивал Гончаренко – тот еще был действующим, но уже «возрастным». Так вот, чтобы снять сомнения руководства сборной, он подошел к Кудрявцеву и сказал: «Константин Константинович! Чего ты берешь на чемпионаты целые бригады? Возьми одного Гончаренко – все вопросы закроются!»
Или другой случай. Гришин дружил с Косичкиным. Хотя разница в возрасте была у них большая, Евгений относился к Виктору как к равному, потому что видел в молодом человеке лидера. Как раз за год до уже упомянутого первенства мира в Москве они вместе проводили летние разминки на Воробьевых (тогда Ленинских) горах. И постоянно вытаскивали меня с собой. Бывало, закручусь, а Евгений напоминал: «Савелий Евсеевич! Ты чего там? У нас с Косичкиным тренировка. Давай приходи!» На «Воробьях» они в основном кросс по «пересеченке» бегали. Очень удобно, кстати, получалось – не надо было за город тащиться. Так вот ближе к осени после тренировки засмотрелись они на панораму Лужников. А Гришин заметил вслух:
– Представляешь, Витя! На следующий год, в феврале, здесь кто-то станет чемпионом мира…
– Что значит «кто-то»? – перебил Косичкин. – Известно, кто…
И на себя показал. Замечу, у голландцев тогда очень сильная «бригада» собралась. И конкурент у Косичкина нашелся – будь здоров! Ван ден Грифт – он до этого столько соревнований выиграл!
Зная об этом, Гришин только и сказал:
– Ну, ты и нахал!
– А посмотришь!
Евгений и до этого про «нахала» без осуждения сказал. А уж после уверенного «посмотришь!» – и вовсе глянул на товарища с уважением. Словно знал: Косичкин предстоящие соревнования действительно выиграет…
– А что сам Гришин? Правда ли, что в Инсбруке у него 5-ю золотую олимпийскую медаль «украл» случай? Или, как до сих пор утверждают некоторые специалисты, он уже был на «сходе»?
– Не будем забывать, что в 1964-м Гришину четвертый десяток пошел. От этого никуда не уйдешь. Но я – врач. И хорошо зная его тогдашнее состояние, ответственно могу сказать: Евгений Романович обладал таким изумительным запасом прочности, что даже с возрастом позволяло ему выходить из самых, казалось, безнадежных ситуаций. Я, например, до сих пор не могу понять, как Гришин установил знаменитый рекорд в спринте (после закрытия Олимпиады-1960, на показательных состязаниях впервые в мире «выбежал» из 40 секунд – 39,6), когда ему было под тридцать! Казалось, в спорте такое невозможно. А он это сделал. При этом мало кто знает, что во время того феноменального бега у Гришина вдобавок ко всему лопнули дырочки для шнурков на стареньких ботинках…
– Это не те «незаменимые», что подарил ему когда-то легендарный патриарх отечественного конькобежного спорта Ипполитов?
– Те самые. Тоже, между прочим, традиция. Гришин многие свои рекорды в них установил. Но возвращаюсь к вашему вопросу. К Инсбруку-1964 он был готов, как никогда в жизни. Готов подтвердить как врач. Но лучше сошлюсь на результаты прикидочных стартов – там к нему никто даже близко не приближался. Теперь о самом «случае». Дистанция 500 метров. Гришин бежал во 2-й паре. Перед забегом полагается разминка. Вдруг перед окончанием разминки Евгений влетел в раздевалку в жутком состоянии:
– Где Константиныч?
Кудрявцев в это время на льду стоял. Пока за ним бегали, выяснилось: во время разминки Гришин левым коньком на что-то наехал на льду и в результате сорвал кромку с лезвия. Попросту говоря, так его затупил, что во время бега оно не «держало». Словом, надо было спешно перетачивать. Евгений, как и остальные скороходы, сам точил свои коньки. И, как все, имел с собой спецстанок и другие необходимые для этого вещи. Однако процесс точки – целая наука. Он требовал точности, терпения и времени. А тут уже 1-ю пару на старт вызвали. Короче говоря, влетел Кудрявцев, и Гришин обратился к нему: «Константиныч, я не могу точить! Наточи мне!»
– Успел?
– Успеть-то успел, но впопыхах, видимо, получилось плохо. Тут и с «родным» коньком легко напортачить. А это же не его… Да! Ну, Евгений вышел на старт, рванул изо всех сил. И нам с «биржи» по ходу видно, что не то – «пробуксовывает». Уже на 2-м повороте, пробегая мимо, Гришин выкрикнул нам:
– Мне «копец» (на самом деле выразился куда круче)! Коньки!
Словом, 1-м пришел новый олимпийский чемпион американец Ричард Макдермот, 2-м финишировал наш Владимир Орлов. Гришин оказался только 3-м. Но мне до сих пор не ясно, как он тогда бежал и больше никого, кроме этих двух, не пропустил… При этом, стоя на 3-й ступеньке пьедестала почета (для многих – недостижимая мечта!), Гришин, похоже, был готов от стыда провалиться под землю. Хотя то, что он сделал, – настоящий подвиг…
– Понятно! Но все – и с полным на то основанием – ждали триумфа.
– Конечно, ждали. Да так, что загодя фильм о нем, как о новом чемпионе Игр, сделали – осталось только подснять счастливого победителя на пьедестале. А вместо того сплошные звонки в олимпийскую деревню: что случилось с Гришиным? Просто трагедия!
– А я вспоминаю схожую историю с замечательным борцом Александром Карелиным на Олимпиаде-2000 в Сиднее. Ведь никто тогда не сомневался, что этот абсолютный, действительно не имевший тогда на ковре равных трехкратный победитель Игр в довольно спорных обстоятельствах уступит американцу Рулону Гарднеру. Тогда наперебой шумели, по «секрету» показывали нам, аккредитованным там журналистам, значки и награды, которые ждут не дождутся Сашу в Австралии, в тот день на ВИП-трибуну подоспела высокая делегация из Москвы во главе с тогдашними вице-премьером Матвиенко и вице-спикером Госдумы Чилингаровым…
– Вот-вот! А каково спортсмену? Тому же Гришину каково было, когда вместо выстраданного им «золота» непрерывно звонили в «деревню»: что случилось с великим конькобежцем?
– Да, такое кого хочешь сломать может! Какие спортивные титаны после этого не выдерживали – уходили…
– Ломались! Да только не Евгений. Не в его натуре было вешать коньки на гвоздь и уходить побежденным. Помню, как уже после возвращения домой на одной из тренировок в Челябинске Гришин получил тяжелейшую травму ноги. И что вы думаете? Даже после этого он нашел в себе силы не только вернуться на лед. Более того, начал готовиться к следующей Олимпиаде, твердо решив еще на четыре года остаться в большом спорте. Хотя ему не просто намекали, а откровенно просили уйти. Мол, иссяк, пора дать дорогу молодым…
– Ну, может, действительно, «иссяк», да и другим, более перспективным путь к рекордам заслонял?
– Ерунда все это! Мы уже с вами говорили, как он в своем «цеху» относился к другим талантливым спортсменам. Поэтому ограничусь тем, что говорила легендарная Лидия Павловна Скобликова: несмотря на то, что она имела своего тренера, свои выдающиеся успехи прежде всего связывала с Гришиным.
Он имел почти идеальную, потрясавшую специалистов технику бега на коньках. И этим во многом был обязан много лет тренировавшему его Кудрявцеву. Евгений, видимо, всегда это помнил. И став в определенном смысле эталоном, Женя на этом своем богатстве, как Кощей Бессмертный, отнюдь не отсиживался. А щедро делился с товарищами по сборной.
Сколько раз я наблюдал на льду одну и ту же картину: конькобежцы, выстроившись друг за другом гуськом, совершали разминочный бег по кругу. Та же Скобликова (в сборной и женщины, и мужчины в ту пору тренировались одной командой) в этих случаях всегда каталась за Гришиным. И просто-напросто училась у него. Скажем, осваивала бег по повороту. У скороходов этот элемент, пожалуй, самый важный. А технически, похоже, сложнейший – ведь на спринтерской дистанции, когда в этой точке они переставляют ноги, возникает огромная центробежная сила. Надо уметь управлять собой, чтобы тебя не вынесло. Ведь сколько раз на соревнованиях мы становились свидетелем того, как даже мирового уровня конькобежцев на повороте уволакивало за бровку. Выносило в свое время многих, включая Гришина. Но он умел делать выводы. И щедро делился секретами с товарищами. Вот вам и ответ на вопросы касательно того, заслонял ли он кому-то дорогу и что мог предъявить на Олимпиадах.
– Получается, еще не работая впоследствии тренером, Гришин в какой-то степени стал им, будучи действующим спортсменом?
– Конечно! Он и этим талантом обладал. Многому – и гораздо лучше, чем многие тренеры – мог научить. Но при этом соревновался на дорожке. И как все спортсмены, очень нуждался во взгляде со стороны. Как раз в период его подготовки к стартам в Гренобле-1968 мы с ним особенно сдружились. Причем дело дошло до того, что я у него начал выступать в роли… тренера. Во всяком случае, Гришин ко мне подъезжал, расспрашивал, советовался:
– Ну, как я, на твой взгляд, прошел поворот? А по прямой как бежал? Не заметил, что у меня левая нога отстает? А правая?
– И что вы отвечали?
– А куда мне деваться? Был бы я в этом отношении безнадежен, Евгений быстренько перестал со мной советоваться. А он чем дальше, тем больше. Да и я уже поднаторел. Прилично научился разбираться в структуре воздействия тренировочных нагрузок… То есть вник в специфику, вгрызся, влез туда. В итоге – накануне Олимпиады в начале зимы 1968 года Гришин в графе «тренер» вписал: «Кудрявцев, Мышалов». Однажды он мне сказал: «Знаешь, к чему дело идет? Если выиграю в Гренобле, тебе присвоят звание заслуженного тренера СССР. Это я гарантирую». Так что я мог стать и заслуженным.
– И что же?
– Не стал.
– Обидно!
– Да не столько за себя, сколько за Евгения. Это надо было видеть, как он красиво летел по ледовой дорожке Гренобля!
– Где-то прочел, что сам Гришин считал, что это был его лучший по исполнению бег на всех Олимпиадах.
– Он обладал удивительной пластикой. Она придавала его бегу необыкновенную красоту. Присутствовала эта красота и в том его выступлении. Только беда в том, что не оказалось в ней былой стремительности.
– Потом мои старшие коллеги писали: в Гренобле судьба-злодейка преподнесла Евгению Романовичу подлянку похлеще, чем в Инсбруке. Что-то там наши тренеры и приданная нашей команде научная бригада перемудрили…
– Правильнее, считаю, было бы сказать – допустили чудовищный просчет. Ведь как получилось? Сначала все – в том числе наши конькобежцы – проходили предолимпийскую подготовку в высокогорном Давосе. Потом за неделю до главных стартов спустились в долину Гренобля. Все, кроме советской команды. Потому что наши умные научно-тренерские головы, доверившись своим «секретным» выкладкам, вдруг объявили: все продумано, просчитано и подтверждено наукой акклиматизации и реакклиматизации. Их тогда отговаривал чуть ли не весь конькобежный мир. Даже соперники! Но горе-ученые стояли, как Брестская крепость. Результат для советских скороходов оказался плачевным. Даже Гришин показал для себя весьма посредственное время. А выиграли те, кто вовремя уехал из Давоса. В частности, в спринте – немец Эрхард Келлер, «восходящая звезда» на «пятисотке».
– Надо же, какая особая для Гришина несправедливость! Так готовиться – и снова подножка.
– Вы знаете, справедливость и объективность – не одно и то же. Как медик, как спортивный врач хотел бы напомнить: в Гренобле Гришину было уже 37 лет! Сохранять в таком возрасте чемпионские скорости в спринте – большой вызов человеческой природе. Потому что железный характер, силы, даже выносливость еще остаются, а скорость неумолимо падает. Это, что называется, медицинский факт. Конечно, из-за ошибки с адаптацией Евгений себя чувствовал не очень хорошо. Но не настолько, чтобы перед стартом вдруг сказать: «Если я выиграю, это будет чудо». Так что было завоеванное им в Гренобле 4-е место провалом или подвигом – судите сами. К тому же не будем забывать – на Олимпиадах он побывал еще дважды. Правда, уже в роли главного наставника сборной СССР.
– Савелий Евсеевич! Мы много говорили о стальном характере Гришина, мощной стартовой скорости, благодаря которой он сразу обгонял соперников, невероятной выносливости. Но вот здоровье, говорят, у него было далеко не железное. Например, с сердцем проблемы имелись…
– Здесь, действительно, не все оказалось в порядке. Я, например, столкнулся с этим, когда он еще бегал в начале 1960-х, после Игр в Скво-Вэлли. Сборы традиционно проводились в Иркутске. Там-то я впервые и обнаружил появление у него экстрасистолии.
– Что это такое?
– На обыденном языке – «перебои», внеочередное сокращение сердца. Одни это чувствуют слабее, другие – сильнее. У некоторых даже страх появляется.
– Как это происходило у Гришина?
– Жили мы тогда все в одной гостинице. Зашел он ко мне в номер и попросил:
– Послушай, пожалуйста, пульс!
Ну, щупаю я запястье и тихо прихожу в ужас: беспорядочная сердечная трескотня. Аритмия! Начинаю выяснять, когда, где, что. Оказалось, не было, не было, «да вот появилось…». И что в процессе дальнейшего наблюдения выяснилось? Начиналось, как правило, где-то в 10 часов вечера. И до полуночи его колотило. Потом проходило. И так ежедневно.
– Такая опасная особенность организма?
– Наверное. Потому что я давал ему какие-то таблетки. Они не помогали. И тогда единственная у него была просьба, чтобы в этот период я находился рядом с ним, в номере.
– Поняв, в чем дело, помогли?
– Помочь-то помог. Стал заставлять во время аритмии делать 20 приседаний. И все проходило. На следующий день на тренировке все в порядке. Во время нагрузки – ничего анормального. А вот с причиной так и не понял, в чем дело. Предположил условно-рефлекторную патологию. Тем более, когда мы возвращались в Москву, экстрасистолия заканчивалась. И все же я решил докопаться:
– Жень, я, конечно, знаю, как ты относишься к консультациям, но все-таки хочу тебя показать специалисту. Давай, поехали – надо выяснить причину!
Повез я его к профессору Павлу Евгеньевичу Лукомскому, академик, один из наших ведущих терапевтов. Я у него в институте учился. Он нашу группу вел. Ну, приехали. Я сначала зашел в кабинет один, официально представился доктором сборной по конькам. Но он меня почти сразу узнал. И очень хорошо принял:
– Ну-с! – говорит. – С чем пожаловали?
Я объяснил, что вот-де есть такой Гришин, олимпийский чемпион.
– Слышал! Слышал! А что с ним?
Рассказал ему все. Он:
– А что-нибудь есть?
И смотрит на две электрокардиограммы, которые я держал в руках. А сам думаю: «Что он увидит, если на них ничего нет. Вот если бы мы ЭКГ снимали во время приступа…» Но Павел Евгеньевич все равно глянул и спросил:
– Ну, и где он у тебя лежит, в какой клинике?
– Да не лежит, – отвечаю. – Вовсю бегает. Вот Олимпиаду выиграл. А теперь со мной пришел к вам.
– Так чего его привел? Пусть бегает. Это такая индивидуальная вещь, которая вызвана большими нагрузками и сопровождается блокадой левого желудочка сердца и нулевым нижним давлением… Но ничего страшного нет…
Получилось, что я оказался прав. Вскоре приступы у Евгения исчезли. И то, что именно к Лукомскому обратился, свою положительную роль сыграло. Его авторитетное «добро» продлило спортивный век Гришина. А то его уже хотели «зарубить». Чтобы перестал бегать…
– Но все-таки сердце у него было, видно, нездоровое. Как-никак уже в годах инфаркт перенес.
– Увы! Это уже были времена, когда «Годы триумфальных побед» – так он назвал свою последнюю автобиографическую книгу – остались далеко позади. Наступает время воспоминаний, хвороб, одиночества и некрологов.
– Где Евгения Романовича похоронили?
– В Москве, на Троекуровском кладбище.
– Вот как… Ведь там же обрели последний покой его великий тренер Кудрявцев, двукратная олимпийская чемпионка Людмила Аверина и чемпион мира Борис Стенин… «Романычу будет не скучно», – как-то сказал его знаменитый ученик Валерий Муратов, сменивший Гришина на посту главного тренера сборной.
В этой связи деликатный вопрос. Относительно недавно на сайте «Спорт-экспресса» я наткнулся на объявление с банковскими реквизитами и призывом редакции перечислить деньги для сооружения надгробного памятника Гришину (правда, так и не понял, сами небедные коллеги расщедрились?). У него не осталось родных?
– Последние годы фактически оставался один. Мать давно умерла. С женой Мариной, между прочим, чемпионкой СССР в парном фигурном катании, дочкой многолетнего председателя Федерации футбола СССР и вице-президента ФИФА Валентина Гранаткина, развелся. Потом появилась другая женщина. Елена, дочь от первого брака, с отцом крайне мало общалась. По-моему, теперь в Америке живет.
– А государство? А ЦСКА, который в годы его побед и триумфов считал Гришина чуть ли не своим знаменем?
– А что государство? Оно платило пенсию и спецстипендию, за что всегда особое спасибо. Армейцы вроде тоже что-то подкидывали. А в общем-то…
– Если в целом, то равнодушие. То же самое и в частности. Вполне благополучный ЦСКА, мне рассказывали, никаких средств на тот же памятник не выделил.
– Да, словно другого Гришина увековечили на Аллее армейской спортивной славы.
– Добавлю. Словно не вспоминал его сосед по Аллее знаменитый велосипедист Виктор Капитонов крылатое изречение Евгения Гришина, советского офицера и великого спортсмена…
– Это какое же изречение?
– Его после триумфа на Олимпиаде-1960 в Скво-Вэлли (США) местные журналисты спросили: что понравилось за океаном? И Гришин ответил, по-моему, гениально: «Красный флаг на фоне голубого американского неба». Очень красиво и достойно!
Глава 7
Третий Король и три Королевы
– Савелий Евсеевич! Рассказывая о своей работе в национальной конькобежной команде конца 1950-х – начала 1960-х годов, вы уже коснулись фигуры Виктора Косичкина – лучшего друга Гришина и третьего, если так можно выразиться, из названных вами «королей ледовой дорожки» тех лет. Благодаря чему в истории высших достижений отечественного и мирового конькобежного спорта Косичкина можно поставить в один ряд с великими Гончаренко и Гришиным?
– Ну прежде всего, конечно, благодаря достигнутым результатам. Убедиться в этом легко – достаточно бегло пробежать глазами приложенную к нашему разговору «объективку».
КОСИЧКИН В.И. родился 25 февраля 1938 г. в селе Мошки Рыбновского района Рязанской области. Лишь в 19 лет записался в секцию конькобежцев на столичном стадионе «Динамо». Заслуженный мастер спорта (1960). На Олимпиаде (1960) чемпион на дистанции 5000 м, серебряный призер на дистанции 10 000 м. Участник Игр (1964) – 4-е место на 5000 м и 6-е на 10 000 м. Абсолютный чемпион мира (1962) и Европы (1961). Серебряный призер первенств мира (1961,1964). Бронзовый призер чемпионата Европы (1965). Чемпион страны в многоборье (1961). Девятикратный чемпион страны (1960–1962, 1964, 1965) на стайерских дистанциях. Награжден орденом Трудового Красного Знамени. Окончил Высшую школу МВД СССР (1969), юрист, полковник милиции, служил в автобазе, а затем и в фельдсвязи. После окончания карьеры работал тренером, начальником отдела зимних видов спорта, зам– председателя МГС «Динамо». Ныне В.И. занимается популяризацией любимого вида спорта.
– Но путь к этим вершинам у каждого свой. И у каждого свои «козыри», чтобы стать безоговорочно первым.
– А вот здесь одной биосправкой не отделаешься. Попытаюсь это компенсировать с помощью своего рассказа о выступлении Косичкина в 1962-м. То есть как раз после уже ранее описанного мной эпизода на Воробьевых горах, когда Виктор поразил Гришина уверенным: «Через год я буду чемпионом мира!»
– Неужели правда, как утверждают ряд авторов многочисленных очерков о Косичкине, что он обладал даром предвидения? Не считая того, что был человеком редких физических возможностей?
– Можно и о «предвидении» рассуждать, если еще раз вспомнить, что через год, на первенстве мира в Лужниках, в присутствии 100 тысяч зрителей его увенчали лавровым венком абсолютного чемпиона мира и на руках восторженных поклонников совершили круг почета. Между прочим, уже пятый десяток пошел, когда Косичкин – последний из конькобежцев нашей страны, добился подобного триумфа.
А вот про физические возможности – вопрос неоднозначный. С одной стороны, особыми данными природа Виктора не наградила: рост 184 см, вес – 76 кг. Как специалист, могу заверить: для конькобежца-многоборца это обычные, если не сказать даже несколько заниженные, показатели.
– Но все же вдумаемся! В конькобежный спорт человек пришел в 19 лет?! То есть очень поздно. Проходит всего три года – и выигрывает олимпийское золото. Еще через год – абсолютный чемпион мира. Причем в обоих случаях заранее все это уверенно предсказывает. Мистика какая-то! Может, он на самом деле ясновидящий!
– Да нет здесь мистики! Просто, как я имел возможность не раз убедиться, по-настоящему великие очень верят в себя. Может, потому и великие. Но и это не все. Они и большие труженики. А также весьма разносторонние личности.
Я с Косичкиным всегда дружил. Общаться с ним потрясающе интересно. На досуге Виктор много читал и читает. По-моему, это всегда было его любимым занятием – без конца выискивать из книг образцы проявления человеческого мужества, героизма. Причем здесь у него быстро обнаружились предпочтения.
Мимо хемингуэевских героев проходил равнодушно, их образ жизни его не устраивал. Зато «Мартина Идена» Джека Лондона перечитывал постоянно. Этот литературный герой нравился Косичкину железным умением преодолевать трудности. А еще Виктор… писал стихи. Правда, никому их особенно не показывал, очевидно, считая, что стихи он сочиняет гораздо хуже, чем катается на коньках. Словом, мы всегда были большими друзьями. Но если бы вы знали, каким Косичкин для меня был трудным пациентом.
Он никогда не хотел верить, что у него может быть повышенное или пониженное давление, плохой пульс, что иногда следует снижать нагрузки. Наперекор всему мог даже тайком тренироваться. С катка Косичкин, как правило, уходил последним. В том же 1962-м, незадолго до первенства мира в Москве, его даже не взяли на чемпионат Европы в Осло. Сказалось переутомление, хотя Виктор этого, разумеется, не признавал. Не зря же Гришин называл его «архитрудолюбивым». Потому что видел, что Косичкин шел к славе через огромный труд, затраченный на тренировках.
– А не было ли в отношениях опытного Гришина и молодого Косичкина обычного деления на «старшего» и «младшего»?
– Один действительно был на семь лет старше другого. Но я уже говорил, что Гришин оценивал людей не столько по возрасту, сколько по их содержанию и поступкам. Поэтому никакого неравенства в их дружбе не было. Им нравилось подтрунивать друг над другом. Но в основе их отношений лежало чувство уважения одного сильного к другому сильному. Например, Гришин частенько удивлялся, когда Косичкин заранее объявлял: «Я буду победителем». Но если в знаменитом «Ну, ты и нахал!» у Жени могло одновременно звучать и восхищение, и сомнение, то Виктор, по-моему, всегда был убежден: так оно и будет.
– Но ведь добивался?!
– Добивался! Причем, как в «Марше энтузиастов»: «Нам нет преград…» И не только на льду… Одни волнения на том же московском чемпионате чего стоили. Случилось это после первого дня соревнований сильнейших скороходов мира, когда Косичкин по сумме двух дистанций захватил лидерство. Поздним вечером мы возвращались на автобусе на базу сборной в Баковке. В дороге застала не на шутку разыгравшаяся метель. Едва свернули с шоссе, автобус застрял. Пытались его вытащить сами – не помогло. Что делать? Уже полночь. До базы километр с гаком. А мы сидим в снегу. Послали Виктора пешком в Баковку одного – ему было необходимо выспаться перед завтрашними стартами…
– Он потом в одном из интервью вспоминал, как, не остыв от жаркой схватки в Лужниках, в легкой курточке шел на базу. Признавался, что еле волочил ноги. Скрипел зубами и шел, понимая, что другого варианта не было…
– Если бы на том злоключения кончились. Косичкин, конечно, не отдохнул. Вида, правда, не показывал. Стал меня уверять, что в норме. Но я-то, осмотрев его и зафиксировав давление, прекрасно понимал, как он на самом деле себя чувствует.
Забеги того дня начинались в 13 часов. Заблаговременно вызвали новый автобус. Отправились в Лужники. Но, как нарочно, почти в том же месте опять завязли в снегу. Оставалось идти пешком до шоссе, ловить попутку. Времени оставалось в обрез. К счастью, автобус чудом удалось вытащить. На каток успели буквально к началу стартов.
В ожидании забега на 10 000 метров Виктор безучастно лежал на деревянном массажном столе. Видимо, размышлял, сможет ли в столь разбитом состоянии достичь заветной цели. Тут в раздевалку зашел Кудрявцев. Покосился на Косичкина. И как бы между прочим бросил: «Бежишь после Ван дер Грифта. Голландец, правда, узнал про твою историю с автобусом. И пообещал, что возьмет Косичкина одной левой».
До сих пор не могу понять, была ли это правда, или главный тренер сборной решил таким образом «завести» Косичкина. Но Виктор, разозлившись после этих слов не на шутку, преобразился. Вскочил и яростно крикнул: «Я стану чемпионом мира! Сейчас, здесь, в Москве!»
– Говорят, Гришин, который, судя по вашим воспоминаниям, и раньше в этом почти не сомневался, застав эту сцену, с улыбкой сказал: «Об одном прошу – лед не растопи!»
– Не помню. Возможно. Я, будучи в курсе его неважного физического состояния, осторожничал в своем прогнозе: все же Виктора в те минуты от лаврового венка победителя еще отделяли ни много ни мало 25 нелегких кругов по ледяной дорожке. Но с другой стороны, я знал: если Косичкин сильно мотивирован, его не удержать. При этом он, конечно, мог другим великим – Гончаренко или Гришину – уступать в технике бега. Но трудолюбивее сильно мотивированного Косичкина в сборной я, пожалуй, никого не припомню. «Витька, черт тебя знает, из чего ты сделан, другой бы давно ноги протянул…» Эту фразу, сказанную кем-то из участников нашей команды, я слышал на десятках катков мира, где готовился к соревнованиям и блестяще выступал Косичкин.
– А сами-то вы сталкивались с проявлениями его суперменства?
– Еще как! Все подмечавший Кудрявцев прекрасно знал: Виктор – мой любимец. И каждый раз, когда тот терял физическую форму, Константин Константинович, махнув рукой, хитроумно «передавал» его мне: дескать, делай со «своим» Косичкиным что хочешь – все равно быстрых секунд от него скоро не дождешься.
Расчет главного тренера, как правило, оказывался безошибочен. Виктор «заводился». В результате – проходило несколько дней, и на прикидке, услышав, как я, стоя у кромки льда, отсчитывал время кругов по секундомеру: «37, 37,5, 37…», Кудрявцев уже удивленно спрашивал: «Это ты кому кричишь?»
– Похоже, он спрашивал, соблюдая правила некой игры…
– Да, конечно! Потому что и так было видно, что Косичкин снова стал Косичкиным, поражавшим и тренера, и меня, и своих товарищей… Да, он был гигантом! Несокрушимым спортивным бойцом, честолюбивым в лучшем понимании этого слова. Мне кажется, пример Косичкина – один из самых достойных для подражания молодым конькобежцам. И не только конькобежцам. За всю его спортивную жизнь не было тренерского задания, которого Виктор не выполнил бы. Когда мы стали проводить «космические заезды» в 100 кругов (!), то до конца выдержать это испытание мог один Косичкин.
– Постойте! Что за «космические» 100 кругов? Сто кругов по стандартной ледяной дорожке – с ума сойти, 40 километров…
– А еще добавьте мороз 25–30 градусов. Такое мало кто может представить. Но я это не раз наблюдал собственными глазами. Причем – вторую половину дистанции – примерно 25 кругов Косичкин бежал в гордом одиночестве. И особенно резво: «Чтобы быстрее кончить эту волынку», – улыбаясь, говорил он после финиша.
– Вернемся в триумфальный для Виктора 1962 год, к 1-й Спартакиаде народов СССР. Только что закончился напряженнейший Московский чемпионат мира, где Косичкин стал абсолютным победителем. Но ему этого было мало, если почти сразу он отправился в Свердловск на Спартакиаду? Не тяжеловато ли даже для такого «двужильного» скорохода, как Косичкин?
– Надо знать Виктора! Мы прилетели в праздничный, украшенный спортивными флагами Свердловск всего через две недели после первенства планеты. И за несколько дней до забегов. Признаюсь, я немного тревожился за Виктора. Чествования – вещь утомительная. И разнообразные праздники, на которых «обмывают» нового чемпиона, тому не исключение.
Две следующие после чемпионата недели, по сути, нарушили Косичкину привычный его тренировочный режим. Нет, на банкетах, устроенных в его честь, Виктор ни разу не позволил себе ничего лишнего. Однако время, которое ему нужно было проводить на льду, безвозвратно пропало. От минувших праздников остались лишь ощущение неоднозначно потраченного времени и кем-то подаренный черненький плюшевый щенок, названный Косичкиным Угольком. Сразу после прилета в Свердловск, перед сном, в номере гостиницы, Косичкин, глядя на симпатичного плюшевого зверька, вдруг сказал:
– Ты мне нравишься, Уголек! И отныне будешь моим талисманом!
Заметив мою усмешку по поводу «талисмана», он твердо добавил:
– Доктор! Вы увидите, как я повешу на шею Угольку золотую медаль победителя Спартакиады…
Следующим утром, до завтрака, Косичкин уже находился на льду. Потом, немного отдохнув, опять надел коньки. Было такое ощущение, что он начисто забыл о своем высшем титуле. И куда-то глубоко, на самое дно большой души спрятал недавние волнения и хвалебные поздравительные речи. По тому, как Виктор решительно отправлялся на очередную тренировку, было понятно: он стремился как можно быстрее войти в привычную колею. Для этого у него имелся старый, хорошо им проверенный способ – работа, работа, работа. Все оставшееся до начала соревнований время Косичкин тренировался дважды в день, приглядывался к соперникам, прикидывал возможности каждого из них.
– А за кого он на Спартакиаде выступал? И на какой дистанции нацеливался на «золото», коим хотел украсить Уголька?
– За сборную Москвы. А самые большие надежды возлагал на дистанцию 5000 метров.
– И как соревнования? Удались?
– По высшему разряду. Не надо забывать, что Спартакиада проводилась впервые. Съехались почти все сильнейшие. И каждый пробившийся в финал участник горел желанием показать все, на что способен. Запомнился тот забег на 5000 метров. До сих пор в глазах стоит момент, когда Косичкин пошел на последний круг.
После удара колокола его неожиданно вынесло на большом повороте к снежному валу… Казалось, удержаться на ногах было невозможно. Законы физики не позволяли. Но надо знать Косичкина. Он их как-то опроверг! Удержался! Чего ему это стоило, знает лишь сам Виктор. Со стороны было лишь видно, как в те мгновения он собрал все свое огромное мужество. И – устоял, продолжил бeг до победного финиша, закончив дистанцию с рекордом катка – 7.59,4. Косичкин и на этот раз сдержал свое слово.
– Вы встречались после того, как Виктор закончил выступления?
– Да, и не раз. Вот и недавно случайно столкнулись. Обнялись. Немного поговорили. Виктор рассказал о своей теперешней общественной работе. Почему-то особенно запомнилось, что когда мы прощались, он вскинул руки вверх привычным движением.
Почему «привычным»? Потому что это был тот жест, который я видел на многих пьедесталах почета…
– Савелий Евсеевич! Итак, с «королями» ледовой дорожки периода вашей работы врачом сборной конькобежцев СССР мы «разобрались». Подошло время королев, к коим, напомним, вы отнесли Скобликову, Артамонову и Титову. Расскажите и о них.
– Начну с Лидии Скобликовой. Она, считаю (и не только я), самая великая конькобежка в истории. Ну, судите сами: одержав на Играх-1960 в Скво-Вэлли две победы (1500 и 3000 м), она же спустя четыре года в Инсбруке добавила к ним еще четыре, завоевав все «золото» Олимпиады. Хотя злые языки предсказывали ей верный провал в Долине Индианок. Ведь она летела в США в кресле № 13 и жила в гостиничном номере 13!
Скобликова Л.П. родилась 8 марта 1939 г. в Златоусте (Челябинская область). Лида выросла в большой семье (отец, мать, три сестры, старший брат). Любовь к спорту привил ей школьный учитель физкультуры Б.Н. Мишин, способствовавший воспитанию твердого характера азартной девочки, всегда стремившейся быть лидером среди сверстников. Она с увлечением занималась волейболом, легкой атлетикой, гимнастикой, лыжами. В 14 лет выиграла на легкоатлетических чемпионатах Златоуста и Челябинской области (бег на 800 м). Через год попробовала себя в коньках и в первом же соревновании легко выполнила норму 2-го разряда. В 1956 г. стала чемпионкой родного города. В том же году поступила в местный педагогический институт (1956–1960). Выступала за челябинский «Буревестник», а в конце карьеры – за московский «Локомотив». Спортивное прозвище – Уральская Молния. Двукратная олимпийская чемпионка 1960 г. (1500 и 3000 м). 4-кратная чемпионка Олимпиады-1964. Заняла 4-е место в 1960 г. на дистанции 1000 м, а в 1968 г. – 6-е на 3000 м и 11-е на 1500 м. Двукратная абсолютная чемпионка мира (1963, 1964). Рекордсменка мира на дистанциях 1000 м (1963–1968), 1500 м (1960–1962) и 3000 м (1967). В общей сложности завоевала 40 золотых медалей, в том числе 25 на чемпионатах мира, 15 – СССР. Заслуженный мастер спорта СССР (1960), кандидат педагогических наук (в 1982 г. защитила диссертацию в Академии общественных наук при ЦК КПСС по теме «Сущность и основные направления идейно-нравственного воспитания советских спортсменов»), профессор, завкафедрой физического воспитания в Высшей школе профдвижения при ВЦСПС (Москва, с 1974-го). У нее спортивная семья: муж – А. Полозков – входил в сборную СССР по легкой атлетике, был мировым рекордсменом по спортивной ходьбе, сын – Г. Полозков – в начале 1990-х работал старшим тренером сборной России по конькобежному спорту. Награждена двумя орденами Трудового Красного Знамени (1960 и 1964), «Знак Почета», «За заслуги перед Отечеством» 3-й степени (1999). Почетный гражданин Златоуста, занесена в «Книгу почета» Челябинска. В 1983 г. президент МОК Х.-А. Самаранч вручил ледовой королеве серебряный знак Олимпийского ордена «За вклад в популяризацию идеалов и выдающиеся достижения в спорте». Ежегодно с 1986 г. в Челябинске проводятся соревнования на призы «Уральской Молнии». Там же работает специализированная детско-юношеская спортшкола имени Л. Скобликовой. Среди воспитанников – олимпийские чемпионы С. Бажанова, В. Саютин. Написала автобиографические книги «Уральская Молния» (2006) и «Оставить след на земле» (1990).
– Полагаю, следует напомнить: в женском скоростном беге на коньках разыгрывались медали на дистанциях 500, 1000, 1500 и 3000 метров.
– Согласен! И даже продолжу, что и техника, и тактика бега на спринтерских и стайерских дистанциях, естественно, различна. Но как раз здесь у будущей абсолютной чемпионки поначалу не все было однозначно. Лида отлично бегала длинные дистанции. А вот над короткими предстояло серьезно поработать. Только после этого можно было уверенно претендовать на абсолютное первенство. Такой вот пример ее упорной тренировочной работы и, соответственно, стремительного прогресса.
Выступая в 1962-м на «Медео», она сначала, словно играючи, установила мировой рекорд на дистанции 1000 метров. А в 1963-м на первенстве мира в Японии впервые стала абсолютной чемпионкой мира, не только выиграв все четыре дистанции, но и заодно обновив прежний свой мировой рекорд на «километровке».
– Еще один пример большого таланта, помноженного на огромное трудолюбие?
– Не только! Мы уже отмечали высочайшую мотивированность Косичкина. Но у Скобликовой она была не меньше. Когда Лида выходила на старт, на лице было написано: она вышла ради выполнения одной задачи – стать первой. Ныне слишком популяризируемый некоторыми нашими спортсменами лозунг «важно участие, а не победа» ее возмущал.
– Да! Человека с подобным настроем победить очень сложно…
– Так в отношении Скобликовой этим мало кто мог похвастаться. Но что характерно: при всей своей мощной нацеленности, Лидия оставалась красивой женщиной, живым человеком, у которого есть нервы и способность испытывать усталость, боль, недомогание. Между прочим, во многом благодаря ей я понял: кроме прочего, настоящий спортивный врач должен быть и хорошим психологом.
– А вот о последнем, пожалуйста, подробнее!
– Случилось это на первенстве мира-1963 в городке Каруидзава (Япония), где каждая страна имела право выставлять по пять конькобежек. В состав нашей сборной входили очень известные спортсменки. Кроме Скобликовой, Инга Артамонова, Ирина Егорова… Даже латышка Ласма Каунисте, которая после определения основного состава попала в запас, впоследствии стала чемпионкой мира. Словом, состав подобрался максимально сильный. И вот, как на грех, за два дня до соревнований Скобликова заболела. Насморк, кашель. То есть простыла. От такой невезухи Лида была вне себя:
– Ой, Савелий Евсеевич, как же теперь!
Я доложил о случившемся Кудрявцеву. А главный тренер и говорит:
– Все ясно! Побежит Каунисте! А Скобликова пусть сидит в запасе: с такими соплями на дорожке делать нечего!
Спустя день вижу, какой-то прогресс у Лидии наметился. Я снова пошел к Кудрявцеву:
– Константин Константинович, умоляю! Оставьте Скобликову! Гарантирую, что к старту она будет здорова!
– Да нет! Уже все решено! Побежит Каунисте. А у Лиды впереди еще много соревнований. Ну, что мы ее больную запустим?
Тогда я направился к руководителю делегации Леониду Никонову. Он ко мне хорошо относился. Вот я и решил сделать его союзником. Все-таки не кто-нибудь, а зампредседателя Спорткомитета страны!
– Давайте, – уговариваю, – вместе повлияем на Кудрявцева! Ну чего мы будем олимпийскую чемпионку сажать на скамейку запасных?
– Но уж нет! Ты сам с ним разговаривай, раз берешь на себя всю ответственность!
Я обратно к Константину Константиновичу:
– Умоляю! Могу подписаться, что она будет здорова!
Словом, без особого энтузиазма, но послушал – включил в состав. И вот незадолго до первого старта на «пятисотке» Лида вдруг подходит с просьбой:
– Савелий, дай мне что-нибудь, чтобы я после болезни как-то встряхнулась!
Но тогда ведь не было препаратов особенных, не говоря о допинге.
А Лида свое:
– Ну что молчишь? Есть у тебя хоть что-нибудь?
А-а, думаю, если такой мандраж, черт с тобой!
– Есть! – отвечаю.
– Ой, я умоляю!
– Ну, давай! Только чтоб никому ни слова!
И дал – уже не помню точно – но ерунду: не то кальций, не то пирамидон. И вот она побежала. Да так, что всех на «пятисотке» за собой оставила. Вторая дистанция – «полуторка». И опять то же самое! Подходит, глаза округлены:
– Слушай, твоя таблетка – фантастика какая-то! Давай-ка еще!
Надо же, думаю. Вот как психологический фактор работает! Ну, продолжил с ней эксперимент. Дал еще одну «пустышку». В конце концов получилось, она все четыре дистанции вроде как на препарате бежала. И все, став абсолютной победительницей, выиграла. После чего она меня в чемпионских объятиях так стиснула, что ни вздохнуть, ни охнуть. И восторженно зашептала:
– Ой, Савелий, твои таблетки – просто сказка!
– А что Кудрявцев?
– А ничего! Он обычно все видел, подмечал – копил информацию. Лишь потом у него трансформировались выводы. А тогда он только и сказал:
– Ну что? Молодец! Поставил на ноги! Справился! Видишь, выиграла!
И никаких «охов», «ахов» – не типично это было для нашего главного.
– Имела эта история продолжение на следующий год – на Играх-1964 в Инсбруке?
– А почему вы спросили про это?
– Ну, как же! Для Скобликовой они стали триумфальными. Недаром же газетчики окрестили Игры в Инсбруке «Олимпиадой Скобликовой». Правда, много позже в одном интервью она призналась: поскольку на Игры не взяли ее наставника, она там находилась сильно не в духе. Даже наотрез отказалась тренироваться. Пряталась у массажиста. А потом шла заниматься по собственному плану… И все же шутка сказать, Лидия Павловна уверенно выиграла все четыре дистанции, причем три первые с олимпийскими рекордами.
– Установила бы и на заключительной, если бы не обстоятельства…
– Таблеток не хватило?
– Если серьезно, то их как раз хватало…
– Расскажите же! Ведь об этом никто никогда не рассказывал.
– Ну, ладно! Приоткрою «страшную тайну». Знаете, к той Олимпиаде Лида, действительно, была подготовлена, как никогда.
Но перед стартом на «пятисотке» эдак с подходом спросила меня: «Слушай, Савелий, помнишь Японию?»
– Да как не помнить! И что?
– Дай еще тех таблеток! Я, правда, себя хорошо чувствую. Но с ними как-то уверенней.
Словом, она все четыре дистанции опять бежала на этих «сказочных» таблетках-«пустышках». И все выиграла.
– Фантастика!
– Нет! Сила самовнушения. Только середняк, даже на самовнушении, далеко не уедет. А великий – вроде Скобликовой – и в самовнушении велик. Но там другое испытание на нее обрушилось. О чем тоже немногие знают. Случилось это накануне стартов на последней дистанции 3000 метров. Несмотря на то, что соревнования проходили в феврале, в Инсбруке вдруг началась весна.
Да такая дружная и теплая, что даже искусственный лед держался только с утра. Но после первых забегов весь изрезывался и начинал течь. Поэтому организаторы соревнований распределили участников на три группы. Сильнейших заявили в первую. Уже выигравшую три дистанции Скобликову на четвертой, естественно, поставили туда. Но тут случилось нечто, что потребовало моего, докторского вмешательства. Накануне заключительных стартов Лида сообщила:
– Савелий Евсеевич! У меня вот-вот начнутся критические дни. Что очень не здорово, поскольку обычно переношу их болезненно. Может, есть что-то, чтобы затянуть, отодвинуть…
Вот те раз! Вот вам и четвертая олимпийская победа!
– Не знаю, – ответил я. – Подумаю! Посоветуюсь!
Думать-то особенно было некогда. Решил обратиться в медицинский центр олимпийской деревни, где принимали австрийские врачи высокого уровня. Был там и гинеколог. К нему я и направился – благо мой не шибко уверенный немецкий все же позволял понять друг друга. На мою просьбу коллега было замахал руками:
– Знаете, у нас законом запрещено вмешиваться в природу.
– Да понимаете, какое дело, – взялся я объяснять. – Она уже три золотые медали выиграла. Может четвертую взять. А тут – такая досада. И какое переживание. Для нее, для страны…
– И он проникся?
– Представьте – да. «Помогу, – говорит, – вам». И дал препарат. Его название – примолют – до сих пор не забыл. (В список допинг-препаратов не входил/не входит. – Прим. ред.). Пообещал, что дня на четыре может сдвинуть цикл, не нарушая схему. «Трофей» из медцентра я дал Лидии. Но известил главного тренера – не мог не поставить, потому что ясно же: если ее заявят в первую группу, она, учитывая ее состояние, может победить, а может – нет. Ведь я и сам ведать не ведал, как примолют сработает. А ставка и, соответственно, ответственность высоки.
Скобликова внешне старалась вида не подавать о своем состоянии. Единственно, перед стартом подошла и, имея в виду мою тайную «пустышку», сказала:
– Ну, где твоя чудо-таблетка? Сейчас я их…
Как она бежала – надо было видеть! Ведь льда-то почти не было. А то немногое, что оставалось, выглядело зверски изрезанным. Но она на том крошеве показала лучшее время, взяв в Инсбруке свое четвертое олимпийское «золото».
– Судя по брошенной ранее реплике, отблеск той высшей награды положительно отразился и на вашем профессиональном статусе?
– О, это продолжение той истории! Когда Лида Скобликова столь невероятно победила на заключительной дистанции, на трибуне за ее – не побоюсь это громко назвать – подвигом наблюдали изумленные журналисты. У них даже еще перед Лидиным забегом на 3000 метров между собой разговор завязался. Дескать, если Скобликова и 4-е «золото» заберет себе, то надо ей в награду придумать что-то необычно потрясающее. Должен заметить, среди них был и спецкор «Известий», кажется, главной тогда нашей газеты.
– Почему «кажется»? Так оно и было! Главным редактором на Пушкинской в ту пору работал Алексей Иванович Аджубей – зять тогдашнего руководителя страны Хрущева.
– Точно! Так вот, когда Лида в четвертый раз поднялась на высшую ступеньку пьедестала почета, журналисты настоятельно посоветовали известинцам (В. Бай и Н. Драчинский. – Прим. Г.К.):
– Позвоните шефу, пусть с Никитой Сергеевичем поговорит! Может, ее, как и Гагарина, без кандидатского стажа примут в КПСС.
Ваши старшие коллеги и в самом деле позвонили Аджубею. Уже на следующий день пришел ответ: «Ждите телеграмму от Никиты Сергеевича». Вскоре на имя руководителя делегации СССР, председателя Спорткомитета Машина пришла правительственная депеша.
Из письма Л.П. Скобликовой (Инсбрук, 4 февраля): «Дорогой Никита Сергеевич! Пишу вам с большим волнением… Здесь, в Инсбруке, на пресс-конференции американский журналист спросил: являюсь ли я членом Коммунистической партии? Очень жаль, что я не могла ответить «да», но сказала так: я – комсомолка, а самая моя заветная мечта – стать членом партии Ленина.
Как воспитанница Ленинского комсомола я всегда готовилась вступить в ряды КПСС, которой обязана всем, чего достигла в жизни. Если это возможно, дорогой Никита Сергеевич, прошу считать это письмо моим заявлением о приеме в КПСС…»
Из письма Н. С. Хрущева Л.П. Скобликовой (6 февраля, Кремль):
«…ЦК КПСС рассмотрел вашу просьбу и принял вас в члены КПСС… Теперь вы можете сказать, что ваше желание исполнилось и вы являетесь членом КПСС…»
«Известия», 7 февраля 1964 г.
Дальнейшее превратилось в какой-то взрыв ликования. После возвращения в Москву всех олимпийцев пригласили в Дом приемов на Воробьевых горах. Помню, там красивая лестница была. И все приглашенные, выстроившись на ней полукругом, ждали Хрущева и остальных членов Президиума ЦК КПСС. Скобликову поставили впереди. Она, и без того эффектная, очень красиво оделась, в большой белоснежной шали. Хрущев, когда вошел, сразу увидел ее и обнял:
– Лида, даже не представляешь, что ты для нас сделала!
Потом состоялось невероятное по количеству людей сборище в лужниковском Дворце спорта. Там же появились руководители партии и правительства (на этот раз без очень занятого Хрущева). Снова здравицы, приветственные речи. А потом дали слово Скобликовой – героине № 1 Олимпиады. Она поблагодарила всех, кто помогал ей, готовил к главным спортивным соревнованиям четырехлетия. И вдруг, сделав паузу, сказала:
– А еще свою особую благодарность хочу выразить нашему доктору, который здесь тоже присутствует…
И называет мою фамилию! Представляете? Я от смущения был готов сквозь землю провалиться. После чего – неудивительно – мое имя стало известным не только среди конькобежцев и фигуристов – тех, с кем выпало работать, но и в широких спортивных кругах. Потом это не последнюю роль сыграло и в моем переходе в сферу футбола.
– А история о «сказочных таблетках» так и не выплыла наружу?
– Нет, об этом никто ничего не знал. Да и что в том эпизоде, кроме психологии, было поразительного. Для широкого круга людей он интересен только как байка. Или, скорее, как штрих к биографии великой и до сих пор непревзойденной Скобликовой.
(В скобках добавлю о малоизвестной личной детали. В тот памятный год я на кое-какие сбережения приобрел автомобиль «Москвич». Тогда мне одолжила немного денег уже великая Лида, а обучал управлять машиной не менее титулованный Женя Гришин.)
– Почему все-таки «великая»?
– Да потому что, во всяком случае, на Олимпиадах, ее результат никто из конькобежек до сих пор – а прошло более полувека – повторить не смог. Да и вряд ли, думаю, сможет. Кстати, 6 золотых олимпийских медалей ни одна из конькобежек тоже пока не имеет.
– Савелий Евсеевич, действительно в мировом и отечественном конькобежном спорте Лидии Павловне не было и нет равных?
– Так и есть! Впрочем, только одна конькобежка вполне могла составить ей весьма серьезную конкуренцию. Речь идет об Инге Артамоновой. У меня она до сих пор стоит в глазах: высокая (177 см), фактурная – необыкновенная красавица!
АРТАМОНОВА И.Г. (Воронина) родилась 29 августа 1936 г. в Москве. Ее детство было не особенно радостным – девочке пришлось пережить и войну, и развод родителей, и тяжелую болезнь (врачи обнаружили туберкулез). Несмотря на это, Инга росла девочкой очень активной и боевой. Их дом стоял рядом с домом № 26 на Петровке, во дворе которого находился каток. По словам близких, с раннего утра и до позднего вечера Инга пропадала там с братом Владимиром. Увлечение спортом у Артамоновой было настолько сильным, что вскоре ее отдали в секцию академической гребли на водном стадионе «Динамо». Там она прозанималась до окончания школы и добилась превосходных результатов: стала мастером спорта и двукратной чемпионкой страны среди девушек. Многие прочили ей прекрасное будущее и включение в сборную СССР. Однако в 1954 г. Инга внезапно перешла в конькобежный спорт. Заслуженный мастер спорта. «Динамо» (Москва). Чемпионка мира-1957, 1958, 1962, 1965. Болезнь помешала ей участвовать в Олимпиаде в Скво-Вэлли (1960), но Артамонова вернулась на ледовую дорожку. Серебряный призер чемпионатов мира – 1963-го и 1964-го. Чемпионка СССР 1956, 1958, 1962–1964 гг. в многоборье. 19-кратная чемпионка СССР 1956–1959, 1961–1965 гг. на разных дистанциях. Рекордсменка мира в 1956–1958, 1962–1967 гг. Установила мировые рекорды в многоборье в 1956, 1962-м и на дистанциях 500 м (1962, Медео), 1500 м (1962, Медео), 3000 м (1962, Медео). Награждена орденом «Почета». Автор книги «Я учусь ходить по земле». Инга была веселым и остроумным собеседником. Познания ее в литературе и различных областях культуры были замечательны. Она была неофициальной чемпионкой среди чемпионок по вязанию. В 1965 г. выиграла в Кирове приз по танцам, слыла искусным кулинаром. Артамонова отлично рисовала – в детстве мечтала стать архитектором или модельером, владела английским… Погибла 4 января 1966 г. в Москве на глазах матери, ее брата, сестры-подростка Галины и тяжелобольной бабушки, скончавшейся через 40 дней после гибели внучки: «бытовое преступление на почве ревности» – так было классифицировано правоохранительными органами убийство знаменитой спортсменки. Приговор, вынесенный убийце, гласил: «Воронин, будучи в нетрезвом виде, из ревности и мести за отказ от продолжения супружеской жизни совершил умышленное убийство жены Ворониной Инги, нанеся ей ножевое ранение, которое оказалось смертельным, в область сердца… На основании вышеизложенного судебная коллегия по уголовным делам Мосгорсуда приговорила: Воронина Геннадия Андреевича признать виновным по ст. 103 УК РСФСР и определить ему по этому закону наказание в виде 10 лет лишения свободы с отбыванием первых 5 лет заключения в тюрьме и последующих 5 лет в исправительно-трудовой колонии усиленного режима».
– Вот вы ее обрисовали, и я сразу вспомнил ее образ на надгробном памятнике на Ваганьковском кладбище. По-моему, очень похоже…
– Ну что вы! Ни одно, даже самое удачное изображение не способно передать ее такой, какой она была при жизни. Я ее очень любил, называл Ингуша. И всячески опекал – она страдала из-за хронической язвы желудка.
– Это из-за нее Артамонова не попала на Олимпиаду в Инсбруке-1964?
– Да, как раз в тот период болезнь обострилась.
– Обидно! На олимпийских ледовых дорожках могло бы развернуться потрясающее соперничество.
– Вне всякого сомнения.
– Какие взаимоотношения складывались у Инги со Скобликовой? Они дружили?
– Не могу так сказать. Насколько знаю, Инга больше общалась с Александрой Чудиной, известной советской волейболисткой. Они считались близкими подругами. Вплоть до того, что Чудина приезжала в аэропорт, чтобы встретить возвращающуюся с соревнований Ингу.
Что касается Артамоновой и Скобликовой… Между прочим, Инга раньше Лиды выиграла чемпионат мира, став знаменитой. Потом засверкала Скобликова. А высшая ступень на пьедестале одна. И за нее надо сражаться. Возможно ли в подобных условиях взаимное обожание? Вряд ли. Две великие «звезды», две личности – они очень остро конкурировали.
– Вы застали момент, когда они обе находились в сборной. Можете привести пример их прямого столкновения? Ну, знаете, как это бывает, говорят, в балете, когда исподтишка и песочек в туфельку подсыпать могут….
– Нет! Они были выше этого. И, попав на одни соревнования, свои отношения выясняли исключительно на беговой дорожке. Кстати, тогда становилось трудно понять, что больше всего радовало победительницу: 1-е место или то, что она еще обошла главную соперницу.
– А часто Артамонова в очных дуэлях побеждала Скобликову?
– Увы! Жизнь Инги оказалась слишком короткой для долгого и серьезного соперничества. Данные у нее были прекрасные. С таким ростом, с такими, как говорят конькобежцы, «рычагами» Артамонова была создана для рекордов. Силы в ней тоже было немерено. Она же обладала крупным, фактически мужским телосложением. Но при этом сохраняла поразительную женственность. Превзойти Артамонову на дорожке было очень трудно. На коротких дистанциях, которые ей хуже давались, соперницы еще имели шанс. А на длинных Инге равных не было. Единственная, кто ей там составлял конкуренцию – Скобликова. Правда, бывало, что и великая Лида ничего поделать не могла…
– Ну, например…
– После Олимпиады в Инсбруке.
– То есть как раз той, где Скобликова триумфально выиграла четыре «золота»?
– Вот именно! Уже после тех Игр в Свердловске состоялся чемпионат СССР. Вечером накануне состязаний зашла ко мне в номер Инга и показала:
– Посмотри, какую я телеграмму получила!
Послание пришло от московских болельщиков. Его содержание помню до сих пор: «Дорогая Инга! И на «Уральскую Молнию» есть «Московский Громоотвод». И подпись – «Болельщики Москвы».
– И как выступила Артамонова на том чемпионате?
– Она «уничтожила» Лиду, выиграв все четыре дистанции. Потом все задавались вопросом: как же так, почему Артамонова не участвовала в Олимпиаде. Понятно, о той язве тогда знал узкий круг посвященных. О ее непростой судьбе публика не подозревала. А между тем Ингу для участия в крупных международных соревнованиях «закрывали», не выпуская из страны «за связи с иностранцами». Да какие связи! Ну, был у нее роман с кем-то в Швеции. Женщина любит, а ей за это жизнь ломают…
– Эту историю любви (30 лет назад кинорежиссер Владимир Чеботарев снял фильм «Цена быстрых секунд», в основу которого легла судьба Артамоновой) на страницах «Советского спорта» несколько лет назад рассказал мой коллега и земляк Борис Валиев: «На чемпионате мира-1958 в шведском городе Кристинехамне, где Инга выиграла свой 2-й титул абсолютной чемпионки мира, она, может, впервые в жизни… Хотел написать «влюбилась», но, наверное, правильнее будет сказать серьезно увлеклась мужчиной. Ее избранником стал работник оргкомитета чемпионата швед по имени Бенгт. А может, это он, как поговаривали, успешный бизнесмен и сын миллионера, увидел в русской красавице свою судьбу, но как бы то ни было, между ними завязался роман, продлившийся, по счастливой случайности для обоих, в городе Бурленге, где Бенгт жил, а сборная СССР участвовала (после чемпионата) в показательных выступлениях. Перед возвращением в Москву, когда команда организованно отправилась в кино, Инги недосчитались. Появилась она в отеле только под утро, объяснив свое отсутствие тем, что… каталась с Бенгтом на машине. Тем, кто пожил в советские времена (не говоря уж о 1950-х годах), нетрудно представить себе, что ожидало Ингу после этого проступка дома. Если бы не всемирная известность, фантастическая популярность в стране и титул двукратной чемпионки мира, не видать бы ей больше заграницы как своих ушей. Тем не менее, на какое-то время Артамонову все-таки сделали невыездной (именно поэтому, как утверждают теперь многие, она не попала на Белую Олимпиаду-1960), сократили ежемесячную зарплату с 3000 рублей до 800, но все это были «семечки» по сравнению с серьезными проблемами, которые возникли у Инги с КГБ, настойчиво порекомендовавшим ей прекратить всяческие отношения с Бенгтом… Существует красивая легенда о том, что якобы однажды кто-то из подруг мамы Артамоновой видел на могиле ее дочери высокого интересного иностранца, который горько плакал, не стесняясь окружающих. Если Бенгт, действительно, приезжал на Ваганьково, то это была их вторая встреча после ночной автопрогулки по Бурленгу, поскольку известно, что в 1958-м Инга вняла советам работников КГБ и через год вышла замуж за одноклубника – чемпиона мира на «пятисотке» Геннадия Воронина…»
Даже в связи со шведской историей возникает ощущение, что Артамонова не хотела, не желала встраиваться в Систему.
– Абсолютно правильно! Она была подобна сложно управляемому извне механизму. Ингу пытались втиснуть в рамки нашего тогдашнего строя. А она из этих рамок выламывалась. Ужасное замужество, закончившееся ее гибелью, в определенной степени стало делом случая. Но даже не случись ЧП, вряд ли ее ждала легкая судьба. А ведь такая была женщина: умная, красивая, талантливая, с юмором! Когда Инга заходила к нам в диспансер, то казалось, в помещении светлее становилось. Для нас, общавшихся с ней, это просто разгрузка была…
– Да! Как пел в свое время Юрий Визбор: «Уходя, оставить свет, это больше, чем остаться!»
– А вы знаете, мне так, наверное, повезло, что свет в моей душе остался не только от встреч с красавицей Ингой. Это в равной мере связано и с Людмилой Титовой, третьей королевой, запавшей в мою душу.
Титова Л.Е. родилась 26 марта 1946 г. в Чите. Заслуженный мастер спорта. Олимпийская чемпионка (1968) по конькобежному спорту, абсолютная чемпионка СССР (1968), чемпионка СССР в спринтерском многоборье (1971–1972), на отдельных дистанциях (1967–1972), рекордсменка мира (1970–1972). Окончила МАИ. Проучившись экстерном (три года) на факультете журналистики МГУ, семь лет работала комментатором Гостелерадио СССР. В конце 1980-х преподавала физкультуру в техникуме. Затем увлеклась походами на Северный полюс. В составе женской группы «Метелица» штурмовала льды на Земле Франца-Иосифа, побывала со стороны Чили на Южном полюсе. Работает в ассоциации «Народный спорт-парк», где готовят для школ программы тестирования, с помощью которых можно определить физические возможности учащихся. В Чите уже более 30 лет на соревнованиях конькобежцев разыгрывается приз имени Л. Титовой.
О Люде впервые заговорили в декабре 1965 года на Мемориале Мельникова…
– Савелий Евсеевич! Простите, что перебиваю, наверняка надо уточнить: Яков Федорович Мельников (1896–1960), обладатель почетного знака «Заслуженный мастер спорта» № 1 (1934), чемпион России (1915), РСФСР (1918–1922), СССР (1924–1935), Европы среди рабочих спортсменов (1927) по скоростному бегу на коньках, многолетний директор стадиона «Торпедо» на Крымском Валу (с 1931). Автор бренда «Торпедо».
– Все правильно. В те годы на ледовых дорожках блистали Скобликова, Артамонова, Стенина, Рылова… Вдруг в их компанию вошла никому не известная второкурсница МАИ, занявшая в беге на 500 метров 6-е место. Уже в январе 1966-го на отборочных соревнованиях сильнейших скороходов страны Титова стала 3-й в коротком спринте, а на дистанции 1000 метров – 2-й, после чего ее включили в национальную команду. На фоне провала конькобежцев в олимпийском Гренобле-1968 Людмила – единственная, кто выиграл «золото» на дистанции 500 метров после четырех фальстартов (!) с японкой Такедой.
– Для сведения: успех Титовой лишь спустя 38 лет (?!) повторила в олимпийском Турине-2006 Светлана Журова.
– Но во Франции у Людмилы то была не единственная удача. На следующий день в беге на километр 22-летняя Титова завоевала «серебро», уступив три десятые секунды голландке Гейссен.
– Тогда по всем прикидкам реальной претенденткой № 1 на высшую награду считалась мировая рекордсменка Татьяна Сидорова. Позднее мой старший коллега – редактор отдела спорта «Труда» Юрий Ильич Ваньят, освещавший Игры-1968, признался, что уже приготовил заголовок для будущего отчета из Гренобля – «Итак, она звалась Татьяной…»
– (Грустно улыбается.) Так величали и наших с вами, Гагик, светлой памяти жен…
А юная олимпийская чемпионка, на мой взгляд, отличалась культурой, внутренней и внешней. Ее любили в сборной. Она всегда оказывалась в эпицентре событий и всеобщего внимания, вокруг нее собирались подруги по команде. В индивидуальных видах спорта, особенно «женских», существует суровая и серьезная конкуренция. Поэтому только если кто-то не видел в партнерше конкурентку, они дружили или приятельствовали. А к Людмиле Евгеньевне – и отчество помню – тянулись. Она исполняла роль нештатного психолога в команде, умея настраивать участниц сборной. При этом сама оставалась крайне целеустремленной. Хотя я бы не сказал, что Титова выделялась суперталантом (по сравнению с Артамоновой или Скобликовой). Ее успехи основывались на потрясающем трудолюбии. Каждую тренировку отрабатывала чуть ли не на уровне стартов на очень ответственных соревнованиях.
Я великолепно отношусь к Людмиле, поскольку редко встречал людей с подобным характером. Все-таки высоким образовательным цензом и интеллектом отличались не все спортсмены и спортсменки. Да им и некогда было заниматься самообразованием – конькобежцы почти круглый год находились на сборах, имея месяц отпуска в апреле.
– Традиционно хотел бы узнать, каким пациентом была Титова?
– В моем журнале обращений тех лет вряд ли найду ее фамилию. А серьезных болячек и не вспомню. Зато отмечу обостренное чувство такта. Когда Люда приходила в мой кабинет или гостиничный номер, то сто раз извинялась за беспокойство, прося чего-то по мелочи.
– Тем не менее ее активная спортивная карьера оказалась недолгой.
– Почему она столь рано перестала бегать, не скажу: к тому времени в моей жизни начался футбольный этап. Но когда появилась Татьяна Аверина (1950–2001) и целая плеяда конькобежек, сменивших лидеров сборной СССР, Титова уже перестала выступать, оставив заметный след в спорте. Между прочим, то, что в декабре каждого года ветераны этого вида собираются в ресторане, заслуга Людмилы. Она, инициатор и организатор этих встреч, до сих пор пользуется заслуженным вниманием и уважением коллег.
– То есть, какой она была в большом спорте, такой и осталась в жизни, перестав соревноваться.
– Пожалуй, она – единственная спортсменка, которая пару лет назад откуда-то узнала, что я перенес сложнейшую операцию на сердце. Позвонила, искренне поинтересовалась. Исключительно авторитетный человек. Может, не все ее знают и узнают. Для меня она – ярчайшая «звездочка» на небосклоне отечественного конькобежного спорта.
– Действительно, мало кто из болельщиков и журналистов заметил, что в середине 1980-х Титова исчезла из виду. Спустя четыре года она вернулась в Москву. Оказывается, вместе с семьей жила и работала на Кубе. Ей посчастливилось встретиться с Фиделем Кастро… Имея столь неординарную биографию, Титова, действительно, себя не пиарит, но в своем виде спорта – личность.
– Вы правильно подметили. Предельно скромная. И еще у нее очень хорошая семья. Вышла замуж сразу после триумфа в Гренобле. Насколько мне известно, супруг на два года старше, учился также в МАИ, занимался легкой атлетикой и отвечал за спортивную работу на курсе. Пришел знакомиться с «подшефной», да так и не расстается с ней. В 1973-м у них родился сын, потом – второй, у Людмилы Евгеньевны подрастает внук. Он, кажется, еще не знает о том, какую красивую, хотя и короткую спортивную жизнь – 11 лет – прожила его бабушка.
– Не знаю, как для преемников Титовой, для меня особенно любопытен ее журналистский опыт. В одном из интервью узнал, что профессии она училась все-таки не в университетских аудиториях около Манежа, а в комментаторской будке у таких зубров, как, например, Николай Николаевич Озеров: «Главный урок мастерства он преподнес на Олимпиаде в Лейк-Плэсиде. Мы освещали выступления конькобежцев: он – для телевидения, я – для «Маяка». Вдруг техника дала сбой, и экран с картинкой погас. Я растерялась, а Озеров как ни в чем не бывало продолжал: «На дорожку выходит Хайден в серебристом костюме». На самом деле Эрик был в желто-золотом. Озеров таких подробностей не знал, но помнил: спортсмен должен бежать в чем-то блестящем и сумел избежать «минуты молчания».
– Интереснейший эпизод из серии «Чего не видит зритель». Знаете, в 2009-м минуло 40 лет, как я не работаю с конькобежцами. Но как одно из самых лучших воспоминаний храню в памяти годы, проведенные вместе с Олегом Гончаренко и Евгением Гришиным, Виктором Косичкиным и Лидией Скобликовой, Ингой Артамоновой и Людмилой Титовой. Встречи с ними, совместно пережитые годы – не представляете, какое это богатство!
– Просто здорово! Савелий Евсеевич! И мое журналистское «богатство» в зимних видах спорта имеет координаты и инициалы. Только учтите: снежки я впервые слепил, представьте, в 16 лет. В конце 1960-х, когда вы расстались с конькобежцами, в один из январских дней тбилисцы, поутру проснувшись, не узнали родной город. Словно кто-то накрыл его белым ковриком. Через час-другой он, растаяв, исчез. А мы, старшеклассники, успели порезвиться, поднявшись после уроков за «спину» нашей 66-й школы в Ботанический сад, благо он располагался под горой в центре грузинской столицы.
А лыжи я надел, став студентом МГУ. Крымско-кавказское трио однокашников (Рауф Талышинский из Баку и Михаил Бергер из Севастополя) с грехом пополам тренировалось по ночам на Ленинских горах во время сессии. Чтобы получить зачет по физкультуре, требовалось пробежать у смотровой площадки два круга примерно за 28 минут. Мы едва уложились в норматив, ухитрившись прошагать едва-едва… один кружочек.
– Гагик! Неужели, имея подобное «резюме», можно оказаться в спортивной журналистике?
– Ну, я, будучи школьником, во Дворце пионеров постоянно посещал секцию фехтования, до сих пор сохранил полученные на соревнованиях рапиристов почетные грамоты… А если вернуться к моей профессии, то наверняка вы знали такого именитого популяризатора коньков, как Николая Семеновича Киселева?
– Безусловно!
– Так вот! Он в 1978-м стал моим первым главным редактором в «Советском спорте» (с его будущими преемниками – моими сверстниками – позже я общался на равных, покинув через два года тесное и неуютное – во всех смыслах – здание редакции на улице Архипова, ныне Спасоглинищевский переулок, бок о бок с синагогой, в те годы нередко окруженной толпой из «отказников»).
Ник-Сэм, как за глаза называли шефа коллеги, взял меня на работу после одной публикации на всю полосу и по рекомендации Владимира Гескина, недавнего выпускника журфака, стремительно ставшего ведущим сотрудником международного отдела центральной спортивной газеты страны (ныне – зам. главного в «Спорт-экспрессе»).
– Ну, вы даете! Как так получилось?
– Мне удалось при содействии своего соседа по Ясеневу Константина Хачатурова – единственного радиолюбителя, с которым поддерживал связь доброй памяти Юрий Сенкевич, подготовить эксклюзивную беседу об экипаже папирусного корабля «Тигрис» в дни его драматического перехода через Индийский океан. Правда, когда меня зачислили в олимпийский отдел, то шепотом объяснили: конкурентов на вакансию я опередил еще и за счет членства в КПСС – обязательного минимума для существования в советской журналистике.
– Ну, и как вам Киселев как главный редактор «Советского спорта»?
– С приходом Ник-Сэма газета почти два десятилетия хронически «болела» коньками. Главный наизусть знал календарь всех соревнований в стране и за рубежом, вел статистику лучших результатов сезона. Когда даже на разных полосах уже в типографии образовывались «дырки», их заполняли заметками с результатами Пупкиных на первенствах Мукомольска и Мухосранска! Иногда я по вечерам приходил в качестве «свежей головы» в издательство «Московской правды» на Пресне, чтобы читать завтрашний номер. Обнаружив безошибочные конькобежные отчеты, радовался меньшему объему работы.
В дни рекордов главный создавал полотна: история высшего достижения, имена всех прошлых обладателей «от Ромула до наших дней», данные о новом герое, расклад его бега по кругам… На чемпионаты мира и Европы по конькам Киселев ездил сам, и, пока турнир не заканчивался, редакцию лихорадило. Сроки сдачи номеров в печать срывались. Дежурные оставались в типографии до рассвета. Чуть ли не каждый час звонил телефон – Киселев передавал поправки и уточнения.
Умер Ник-Сэм в 1981-м. В его кончине не последнюю роль сыграла семейная трагедия. Учреждение, где работала жена главного, получило льготные путевки на новогоднее путешествие в Ереван. Она купила две – для 23-летнего сына и 20-летней дочки. Лайнер, на котором они летели, врезался в землю под Воронежем. Николай Семенович вышел на работу спустя два дня после катастрофы. Постепенно тема коньков в «Советском спорте» поубавилась. По инерции коллеги еще некоторое время выезжали на соревнования, но вскоре и командировки сошли на нет. Тем не менее, на мой взгляд, Киселев, кстати, будучи какое-то время президентом Федерации конькобежного спорта СССР, успел здорово, как теперь бы сказали, раскрутить один из медалеемких зимних видов.
– Тут уже я дополню: в знак своеобразной благодарности российские конькобежцы ежегодно разыгрывают призы памяти Николая Семеновича.
Глава 8
«Вот – новый поворот!»
– Итак, вы, Савелий Евсеевич, около 10 лет проработали в сборной с лучшими конькобежцами страны, став очевидцем их выдающихся достижений на многих стадионах мира. А как же ваша Большая Футбольная Мечта?
– Она, собственно, никуда и не делась. Футбол оставался для меня любимым видом спорта. Когда выпадало свободное время, с удовольствием ходил на матчи нашего чемпионата. Будучи верным болельщиком «Торпедо», знал всех своих кумиров по картинкам, был готов бежать на любую игру с участием Стрельцова или Иванова.
Между прочим, начав работать с конькобежцами, я обнаружил, что и они любили футбол. Настолько, что сформировали свою сборную: на воротах стоял Юрий Юмашев, в поле бегали Эдуард Матусевич, Валерий Каплан, Роберт Меркулов, Дмитрий Сакуненко, Антс Антсон…
– Ну, и как у скороходов? Получалось?
– Очень даже. Они нередко встречались с футбольными коллективами разных городов (там, где соревновались на катках) – и побеждали! Их физическая подготовка не вызывала сомнений – перебегать могли любого соперника. Почти все конькобежцы обладали неплохой техникой владения мячом. Единственное «но» – в понимании тактики оставались любителями. Это особенно бросалось в глаза на фоне любителей в кавычках («профессионального спорта» в СССР, как и секса, вроде не было) – мастеров ведущих футбольных клубов, призванных в сборную страны. С некоторых пор я имел возможность наблюдать за ними, общаться как на тренировках, так и во время игр.
– Минуточку! Вы рассказывали, что в силу тех или иных обстоятельств частенько совмещали работу в сборной конькобежцев с фигуристами, ватерполистами, помогали волейболистам, участникам советской команды глухонемых на неофициальных Параолимпийских играх. Но откуда футболисты? Вы и к ним с медицинским чемоданчиком успевали?
– Пришлось! Наступил такой непростой и одновременно долгожданный момент.
– Как это случилось?
– Да опять же, видимо, Его Величество Случай. После окончания Игр-1964 в Инсбруке я ненадолго отошел от конькобежных дел. Сезон закончился, растаяли ледяные дорожки. А у наших футболистов из сборных началась запарка – отборочные матчи олимпийского турнира и канун чемпионата Европы. И в это напряженное время – на дворе бушевал май – у олимпийцев не оказалось врача. Тут-то меня и разыскал начальник медицинского отдела Спорткомитета СССР Алексей Андреевич Соколов:
– Савелий, у тебя сейчас работы ни хрена нету – у вас пауза. А здесь надо закрыть футбольный сбор!
Я, признаться, дрогнул:
– Как футбол?! Я же совершенно не подготовлен!
А он:
– Да брось ты! Нет там ничего страшного! Давай иди, спустись этажом ниже, где Федерация футбола расположена. Найдешь там Вячеслава Дмитриевича Соловьева…
Я сделал вид, что отправился к нему. А сам в отдел конькобежного спорта – благо все кабинеты в одном здании. Явился и объясняю нашему куратору Капитонову:
– Меня вот к футболистам пригласили. Сказали «закроешь один сбор». Ну, может, еще на соревнованиях один-другой матч. Отработаю их и вернусь.
– Ну, пожалуйста, – говорит. – Сейчас все равно никаких дел у нас нет.
Словом, получив разрешение, пошел искать Соловьева. Он тогда тренером ЦСКА работал. И параллельно наставником олимпийской команды. По составу она тогда очень прилично выглядела: всех сильнейших игроков, кто в 1-ю сборную к Бескову не попал, туда привлекли.
– А сомнения после того, как пригласили к футболистам, не мучили?
– Еще как! Ведь я не был знаком ни с тренерами, ни с ребятами.
– Да и резкий переход от одного вида спорта к другому, очевидно, непростой процесс…
– Очень непростой! В коньках главное – функциональное состояние спортсмена. Травмы там нечасты. А у футболистов – сплошь и рядом. Нет, как во враче в себе не сомневался, мог оказать помощь, нередко бывал на консультациях у признанного профессора Зои Сергеевны Мироновой. Стало быть, имел представление, как лечить.
Однако если в коньках, относящихся к разряду циклических видов спорта, я досконально знал реакцию организма на специфические упражнения, то в футболе подобные тонкости еще предстояло освоить. Уж не говорю о том, что имел тогда весьма слабое представление о физиологических основах занятий футболистов, почти ничего не знал о воздействии тренировочных нагрузок на их организм. Словом, много чему предстояло учиться. Причем на ходу.
Так что когда я не без робости открыл дверь штаб-квартиры Федерации футбола, даже на мгновение мелькнула мысль: «А то ли я делаю?» Но стремление к общению с давнишними кумирами пересилило все.
– Как встретил Соловьев?
– Особо не пытал. Спросил лишь, знаком ли я с укладом жизни футбольной команды, работал ли в этой сфере. Я честно ответил: «Нет, не приходилось». Безусловно, он больше присматривался, чем говорил. А в конце, выдержав паузу, сказал: «Значит, так! Бери завтра с собой спортинвентарь, медикаменты – ну все, что у тебя есть, и подходи к 12 часам к скверу у Большого театра. Оттуда на сбор в Баковку отходит наш автобус».
– Что за база располагалась в Подмосковье?
– Там, не доезжая одного километра до нынешней базы футбольного «Локомотива», размещался дом отдыха Министерства авиапромышленности СССР. В нем разместились первая сборная Бескова и олимпийская во главе с Соловьевым. Тренировались, правда, в разных местах. Мы готовились в Баковке, на поле железнодорожников. А главную команду возили на автобусе, по-моему, в Лужники.
– Чем запомнилась собственная премьера?
– Началось, как водится, с проблем и курьезов. Мое и без того непростое стартовое положение сразу осложнилось тем, что врач 1-й сборной Олег Белаковский временно отсутствовал. И мне пришлось попеременно наблюдать сразу две команды. А курьез случился, как только я сел в отъезжавший в Баковку автобус. Дело в том, что этот неизменный для футболистов вид транспорта освящен давнишними традициями. Кто и где сидит – очень строго. Мне, врачу, полагалось определенное место – 2-е в начале правого ряда. А я как вошел, так и плюхнулся на первое попавшееся сиденье.
– Да, интересное отступление…
– Совсем не отступление. Я ведь решил рассказывать о том, чего публика не видит. Да и для меня на первых порах постижение множества подобных мелочей имело колоссальную важность – это способ постижения внутренней футбольной жизни. Между прочим, вскоре после нарушения одной из важнейших футбольно-автобусных примет – ни под каким предлогом не брать на игру представительниц прекрасного пола, олимпийскую сборную СССР постигла крупная неприятность.
– Вы имеете в виду гостевую встречу с командой ГДР?
ГДР – СССР – 1:1 (1:0). 31 мая 1964 г. Отборочный матч 2-го этапа в 3-й группе европейской зоны XVIII Олимпиады.
Лейпциг. «Центральштадион». 80 000 зрителей.
СССР: Урушадзе, В. Пономарев, Шестернев, Глотов, Аничкин, Корнеев, Серебряников (к), Севидов, Малофеев, Биба, Бурчалкин.
Голы: Френцель (10), Севидов (88).
– Нет! Там как раз все было поправимо. Ответный матч планировался в Москве. И мы рассчитывали, что у себя-то их легко «отшлепаем». Я, например, в этом не сомневался. Да и настроение складывалось хорошее – вроде неплохо отработал. Хотя мне повезло. Серьезных травм у ребят, к счастью, не случилось: чего-то там перевязать, компресс положить, укол сделать… Полагаю, возникло бы что-либо серьезное – с голеностопом, например, я бы, не имея опыта, наверняка «поплыл». Ведь в коньках с подобным не сталкивался.
Во всяком случае, с легкой душой зашел после встречи в Лейпциге в номер к Соловьеву: «Большое спасибо, Вячеслав Дмитриевич! Я получил огромное удовольствие. Но пора возвращаться в коньки!» – «О как! Отработал один матч и прощаться?!» – «Ну, да! Чего же еще?» – «Ни хрена! Будешь 2-й сбор работать! К московской игре готовиться надо!» – «Как так? Меня по головке не погладят!» – «Ничего подобного! Это не твоя проблема. Без тебя решат!»
И больше слушать не стал… Далее, действительно, что-то происходило в «верхах». Тем более, в олимпийскую сборную заехало высокое начальство из Спорткомитета СССР. И не то чтобы устроило «накачку», а поставило твердую задачу: надо выигрывать в Москве, чтобы попасть на Олимпиаду-1964 в Токио. Понятно, что никто «нет» не сказал. Все в один голос заверили: мол, дома мы их раздавим.
Ну и «раздавили»!
СССР – ГДР – 1:1 (1:0). 7 июня 1964 г. Ответный отборочный матч 2-го этапа в 3-й группе европейской зоны XVIII Олимпиады.
Москва. Центральный стадион им. В.И. Ленина. 82 000 зрителей.
СССР: Урушадзе, Мудрик, Шестернев, Глотов, Маслов, Корнеев, Копаев, Серебряников (к), Севидов, Биба, Бурчалкин.
Голы: Копаев (14), Клеймингер (62).
Во 2-м тайме «отличился» Рамаз Урушадзе. И мяч-то к нему в ворота шел несильный. Правда, вроде с отскоком. Тем не менее, «бабочку» голкипер кутаисского «Торпедо» пропустил. Опять ничья. И по условиям – дополнительная переигровка на нейтральном поле. Назначили в Варшаве.
Вот уж напряженка началась. Наверху паника – что ни день, из Спорткомитета приезжал очередной важный визитер. Чуть ли не все чиновничье руководство в команде перебывало. Ребят трясти начало. Да и меня – по причине длительного отсутствия по месту постоянной работы – нехорошие предчувствия стали посещать. У конькобежцев сборы вот-вот начинались. Словом, я взвыл. Снова зашел к Вячеславу Дмитриевичу: «Большое спасибо!» Но с дополнением: мол, сыт по горло! А Соловьев – ноль внимания. И снова свое: «Поедешь в Варшаву!» – «Какая Варшава?! У меня коньки на носу…» – «Не переживай! Мы доложили председателю Спорткомитета – остаешься у нас!»
– Чем вы ему глянулись?
– Не знаю. Наверное, все-таки работой. Да и ребята относились ко мне хорошо. А от их настроя все зависело. Впрочем, к тому времени наша команда получила серьезное пополнение. Выступавшая параллельным курсом в Испании сборная Бескова вышла в финал 2-го розыгрыша Кубка Европы, где 21 июня 1964 года в Мадриде уступила испанцам (1:2).
«Профессионалов» у нас, напомню, тогда не было. Так что за олимпийцев-«любителей» они тоже имели право выступать. На подмогу в Варшаву прилетели серебряные призеры – защитники Альберт Шестернев (ЦСКА), Эдуард Мудрик и Владимир Глотов (оба – столичное «Динамо»), полузащитник «Спартака» Алексей Корнеев… Но они в национальной команде свое дело сделали. И психологически расслабились. «Олимпийцев» в этом плане постигла противоположная беда: одни, понимая, что на кону – последний шанс получить путевку в Токио, впали в мандраж. В настрое других доминировала самоуверенность. В частности, перед матчем зашел ко мне Олег Сергеев.
Хороший парень, великолепный левый крайний, в сборной представлял любимое «Торпедо». В моем кабинете то жаловался на мозоль, то еще на не бог весть какую-то болячку. Оказываю соответствующую помощь, а он своей думкой делится: «Вот я в Японии ни разу в жизни не был. Поедем-ка в Токио?!» – «Подожди! Надо еще гэдээровцев обыграть». – «Да обыграем! Мы их разметем!»
Вот такой настрой! Между тем перед игрой что-то нехорошее в воздухе носилось.
Все началось, обратите внимание, с нарушения неписаного футбольно– автобусного закона, согласно которому женщина на «борту» – дурная примета. Перед выездом на стадион в автобусе оказалась девушка – невеста переводчика. Соловьев и второй тренер Евгений Иванович Лядин деликатно промолчали. Все-таки мы находились в гостях. Но забурлили игроки. Тогда Вячеслав Дмитриевич очень вежливо дал понять переводчику: команда привыкла ездить на матчи без посторонних. Тот страшно расстроился, начал объяснять, что девушка заблудится, не найдет стадион… Соловьев, скрепя сердце, согласился: «Ладно, поедем с ней».
Отъехав 500 метров, автобус сломался. «Ну, вот, началось», – каким-то ничего хорошего не предвещающим голосом отметил защитник Анатолий Крутиков… Однако главное – как ни вспоминали после матча наши ребята: «Эх, не надо было невесту брать!» – произошло на поле. Соперник оказался крепким орешком. Футболисты ГДР вышли сражаться, не щадя ни себя, ни противника.
ГДР – СССР – 4:1 (2:0). 28 июня 1964 г. Дополнительный отборочный матч 2-го этапа в 3-й группе европейской зоны XVIII Олимпиады.
Варшава. Стадион «Десятилетие». 25 000 зрителей.
СССР: Лисицын, Мудрик, Шестернев, Хурцилава, Крутиков, Логофет, Корнеев, О.С. Сергеев, Серебряников (к), Севидов, Фадеев.
Голы: Клеймингер (16), Урбанчик (39), Серебряников (55), Фогель (82), Фресдорф (87).
В конце 1-го тайма серьезнейшую травму – повреждение голеностопного сустава – получил Корнеев. Замены, согласно регламенту, проводить не разрешали. В перерыве Соловьев чуть ли не приказал мне: «Делай что хочешь, но он должен выйти на поле!»
– Легко сказать! А что делать?
– Я тогда кое-как поднаторел. И хоть немногое, но умел. Но там другая сложность возникла. Варшавская арена гигантская. Чтобы попасть в раздевалку, пришлось пройти длиннющий коридор. Потом подняться на 2-й этаж. Когда игроки добирались туда, уже наступало время возвращаться обратно. А у меня игрок с такой травмой, что и шаг ступить – дикая боль.
– И что вы предприняли?
– Не стал волочить Алексея в раздевалку. Вводя обезболивающее средство, обкалывал ему голеностоп прямо на входе в подтрибунные помещения. Худо-бедно, но даже в полевых условиях парень на больную ногу встал. И отыграл весь 2-й тайм! Жаль только, что сборной подвиг Корнеева все равно не помог. Да и вместо неуверенного в себе Урушадзе в ворота поставили новоиспеченного спартаковца Владимира Лисицына. Из пропущенных мячей три точно «его» были. Вячеслав Дмитриевич за голову хватался. Но заменить-то, напомню, никого не мог.
– Так, может, не стоило ставить в «рамку» пришельца из алма-атинского «Кайрата»?
– Увы! Ошибся тут Соловьев. Да и я не подсказал. Молодой еще был! После поражения 2-й вратарь Анатолий Глухотко – он в «Торпедо» играл – так и сказал мне: «Ты, конечно, не психолог. Но все же доктор. Не видел, что ли, как у Лисицына руки дрожали перед игрой?» Эх, богаты мы поздним умом! Конечно, лучше было ставить Глухотко – из сибиряков, без комплексов, со здоровой нормальной психикой. А вот у Лисицына в этом смысле не все было в порядке – вероятно, сказались многочисленные травмы головы. Спустя несколько лет, выбросившись из окна, он в 33 года закончил жизнь самоубийством…
– Что произошло в дальнейшем с олимпийцами Соловьева?
– Да привычное дело – расформировали. Вернулись в Москву и разбежались. Ребята – по клубам. А я, сказав: «Все, хватит!» – вернулся к себе, под улюлюканье и гиканье моих любимцев-конькобежцев. Те долго потом подначивали: «Ну, что – не обеспечил путевку в Японию?» Так что продолжил работать с ними без совмещения с футболом. Правда, как случилось в дальнейшем, ненадолго.
– Снова пришлось совмещать?
– Ровно через год, в 1965-м. Опять весна – лето. Ребята коньки «повесили на гвоздь». У меня вновь пауза. Тем временем формировалась 2-я сборная. В нее кое-кто из бывшей олимпийской вошел, новички прибавились: Анатолий Банишевский (бакинский «Нефтяник»), Владимир Щербаков (столичное «Торпедо»)… Тренером назначили Гавриила Дмитриевича Качалина. А врача команда не имела.
И снова, как год назад, сработала та же схема. Меня вызвал к себе начальник спорткомитетовского медицинского отдела Соколов. Не то, чтобы приказал, но и не попросил: «Слушай! У тебя уже есть опыт работы с футболистами. Спустись-ка этажом ниже! Там Качалин ждет. Его сборная на матч в Австрию собирается. Они хотят, чтобы ты с ними отправился».
Во время знакомства новый наставник произвел неизгладимое впечатление. Интеллигентный, тактичный. Я впервые столкнулся с футбольным интеллектуалом. Его первые слова: «Как у вас дела? Я о вас немножечко слышал. Знаю, насколько успешно работаете с конькобежцами». Контакт возник с первых минут общения. Он очень кратко, но толково рассказал, что договорились провести матч вторыми составами в Вене, командировка на 3–4 дня. «С удовольствием поеду с вами!» – выпалил я. Команда сложилась хорошей. А австрийцев мы обыграли. Вот, собственно, и все. Я опять вернулся в коньки. Но наступает осень. И вновь повторяется знакомый сценарий.
– Однако у конькобежцев разгар предсезонной подготовки…
– В том-то и дело! Собираюсь с ними на сборы в Иркутск. А тут опять, как чертик из табакерки, возникает мой начальник Соколов со своим неизменным: «Слушай! Здесь тобой интересовался…» На этот раз – сам Гранаткин.
– Ну, фигура в отечественном спорте известная, если не легендарная. К тому же тогда председатель Федерации футбола СССР.
– Вот к нему-то мне Соколов и предложил, не мешкая, проследовать. Валентин Александрович произвел на меня благоприятное впечатление. Принял тепло. Держался просто, без начальственной спеси. И сразу «взял быка за рога», дав понять, что я для его родного футбола уже не чужой человек: «Знаешь, Савелий! Извини, но если не возражаешь – давай сразу на «ты»! Тут такое дело: интересуются тобой в 1-й сборной…» Понятно, думаю! Это, судя по всему, информация от Соловьева, Качалина, играющих в сборных игроков наверх дошла. Но, оказывается, не только туда. Потому что Гранаткин тут же конкретизировал: «Морозов, главный тренер сборной, за тебя хлопочет».
– А вы не были с ним знакомы?
– Да знать не знал! Нет, я, конечно, как болельщик «Торпедо», помнил очень хорошего полузащитника, капитана команды времен, когда за нее выступали братья Жарковы, Александр Семенович Пономарев, Севидов-старший, Владимир Мошкаркин, впоследствии работавший замом председателя Федерации футбола страны. Однако с тренером Николаем Морозовым знаком не был. И вплоть до беседы с Гранаткиным не подозревал, что судьба нас сведет. И вот после беседы в кабинете председателя Федерации встретились. Разговор много времени не отнял. Поздоровавшись, Морозов спросил: «Как тебя зовут?» – «Савелий!» – «Савелий, собирай вещи!»
Вот так – без церемоний, даже не спросив – могу не могу: «Завтра отъезжаем на сборы!» На следующее утро приехали в «Озеры» – вблизи Внукова дом отдыха Управления делами ЦК КПСС.
– Между прочим, Савелий Евсеевич, в 1930-х там располагалась служебная дача шефа НКВД Генриха Ягоды. В 1938-м этого одного из главных исполнителей массовых репрессий самого расстреляли. Перед этим обыск на даче в Озерах, который длился 9 дней (!), дал поразительный результат. Нарком оказался фантастически запаслив. В «закромах» обнаружили такой запас шуб, дамского белья, ковров и другого барахла, что реквизированное вывозили грузовиками…
– Поразительно! Но мы там, кстати, узнали другое. В этом уютном домике одно время держали гитлеровского фельдмаршала Паулюса, плененного в 1943 году во время Сталинградской битвы. Много лет проработавшая в этом доме отдыха женщина даже рассказывала, что как-то ночью к нему приезжал Сталин, и они долго о чем-то беседовали…
– Да! В любопытном местечке устроили сбор. И как же там ребята тренировались? Вряд ли пансионат ответственных партработников располагал футбольными полями и прочей необходимой для этого дела инфраструктурой?
– Без проблем! Жилье, действительно, с тех пор осталось уютным. А на тренировку ездили в расположенную неподалеку и хорошо мне знакомую Баковку – «Локомотив» предоставил возможность национальной команде готовиться к будущим матчам у них.
– Так какие, собственно, встречи ожидали сборную?
– Самое парадоксальное – отправляясь на сбор, я этого не знал. Только когда приехал, меня поставили в известность: в ближайшее время отправляемся в Грецию, на отборочную встречу чемпионата мира-1966. Представляете?! Мечтать о поездке в Англию на столь потрясающее мероприятие, конечно, здорово. Но получалось, что история затягивалась. А как же родные конькобежцы? Попытался объясниться на месте. Сразу пошли конфликты. Тренеры ударились в амбицию:
«Ты что, обалдел? Какие коньки, если тут футбол?» – «Ребята, я-то здесь при чем? Есть надо мною руководство – начальник конькобежного отдела в Спорткомитете Капитонов, главный тренер сборной Кудрявцев, наконец…» А они мне нервы помотали-помотали и вроде бы на попятный пошли: «Ну, ладно, хрен с тобой! В Грецию съездишь и мотай к своим скороходам!» Поездка вышла удачной.
ГРЕЦИЯ – СССР – 1:4 (1:2). 3 октября 1965 г. Отборочный матч VIII чемпионата мира.
Пирей. Стадион «Караискаки». 60 000 зрителей.
СССР: Яшин, В. Пономарев, Шестернев, Данилов, Воронин (к), Хурцилава, Метревели, Сабо, Банишевский, Б. Казаков, Хмельницкий.
Голы: Метревели (14 – с пенальти), Банишевский (25, 59, 82), Папаиоанну (27).
Никаких ЧП по «лекарской» части не случилось. Да и отношения с Морозовым установились хорошие. Дальше наши пути-дорожки вроде разошлись. Футбольная команда отправилась на сбор – ей предстояли отборочные игры в подгруппе со сборными Дании и Уэльса. А я вернулся к конькобежцам. Спустя примерно две недели оказался в Москве. Меня опять вызвали к руководству. И снова – «Иди к Морозову!» Пришлось уступить перед напором Гранаткина, его логикой: «Отработай предстоящие две встречи! И все! С твоими фанатами ледовых дорожек вопрос согласован. Они едут в Иркутск пока без тебя. А ты смотаешь с футболистами, вернешься и на самолете догонишь конькобежцев».
ДАНИЯ – СССР – 1:3 (0:0). 17 октября 1965 г. Отборочный матч VIII чемпионата мира.
Копенгаген. Стадион «Идретспарк». 50 000 зрителей.
СССР: Яшин, В. Пономарев, Шестернев, Данилов, Воронин (к), Хурцилава, Метревели, Сабо, Банишевский, Малофеев, Хмельницкий.
Голы: Метревели (46), Малофеев (62), Сабо (69), Троелсен (79).
Команда у нас сложилась сумасшедшая! После победы над футболистами Дании 1-е место в подгруппе уже лежало в «кармане». Так что, отправившись в Уэльс, могли даже проиграть, придержав в запасе Яшина.
УЭЛЬС – СССР – 2:1 (1:1). 27 октября 1965 г. Отборочный матч VIII чемпионата мира.
Кардифф. Стадион «Ниниан Парк». 34000 зрителей.
СССР: Кавазашвили, Афонин, Шестернев, Данилов, Воронин (к), Хурцилава, Метревели, Малофеев, Банишевский, Хусаинов, Месхи.
Голы: Банишевский (17), Вернон (20), Олчерч (77).
Впрочем, неплохо показали себя там молодые Малофеев с Банишевским. Сразу по возвращении домой я тепло попрощался с Морозовым. И, как ранее планировалось, улетел в Иркутск. Только снова «недолго музыка играла»! В разгар сбора поступила правительственная телеграмма: «Срочно откомандировать доктора Мышалова в Москву для выезда со сборной СССР по футболу в Южную Америку». Подпись – председатель Спорткомитета Машин. В нашем тренерском штабе – немая сцена. Прямо, как в финале гоголевского «Ревизора».
«Слушай! – сказал срочно меня вызвавший к себе Кудрявцев. – Как же ты надоел со своим футболом! Но что с тобой делать? Езжай!» И отправили самолетом в Москву. А оттуда я с командой улетел в дальние края. Знатное получилось турне. Чего стоит только первая историческая ничья!
БРАЗИЛИЯ – СССР – 2:2 (0:0). 21 ноября 1965 г.
Рио-де-Жанейро. Стадион «Маракана». 132 000 зрителей.
СССР: Яшин, В. Пономарев, Шестернев, Данилов, Воронин (к) (Хусаинов, 76), Афонин (Хурцилава, 73), Метревели, Сабо, Банишевский, Малофеев (Месхи, 46), Копаев.
Голы: Герсон (51), Пеле (54), Банишевский (59), Метревели.
АРГЕНТИНА – СССР – 1:1 (0:1). 1 декабря 1965 г.
Буэнос-Айрес. Стадион «Ривер Плейт». 90 000 зрителей.
СССР: Яшин, В. Пономарев, Шестернев, Гетманов, Воронин (к), Афонин, Метревели (Малофеев, 65), Сабо, Банишевский, Копаев, Месхи (Хмельницкий, 65).
Голы: Банишевский (9), Онега (48).
УРУГВАЙ – СССР – 1:3 (1:2). 4 декабря 1965 г.
Монтевидео. Стадион «Сентенарио». 45 000 зрителей.
СССР: Кавазашвили, Гетманов, Хурцилава, Данилов, Хусаинов, Афонин, Метревели (к), Сабо, Банишевский (Осянин, 71), Копаев (Малофеев, 46), Хмельницкий.
Голы: Хусаинов (25), Роча (32), Банишевский (35), Осянин (71).
– Ну, а сами себя как в знаменитой сборной СССР чувствовали? Не смущались, общаясь со «звездами»?
– Дело не в робости, а в знании предмета. Много ли я тогда в футболе понимал? Приходилось хватать на лету. Например, возникла характерная ситуация, когда готовились к матчу против команды Дании. В Москву из Ростова-на-Дону на трехдневный сбор приехал Валентин Афонин (позже за ЦСКА выступал). У него оказалась поврежденной связка коленного сустава. Поскольку к футболистам я пришел после скороходов, то мой уровень компетенции в травматологии приближался к нулю. Поэтому Афонина немедленно отправил в ЦИТО, где Зоя Сергеевна Миронова, осмотрев пациента, спросила: «Когда улетаете?» – «Через два дня». – «Я сейчас сделаю инъекцию, чтобы быстрее поднять тебя на ноги, а ваш врач то же самое повторит через трое суток».
В Копенгагене, естественно, как и везде в гостиничных номерах, подобные процедуры не проводятся – необходима какая-никакая, но максимальная стерильность. Администратор отеля показал мне их очень приличный медпункт. А я потом всю ночь не спал, листая свою настольную книжку еще с 1960 года – учебник самой Мироновой по травматологии. Когда следующим вечером появился Афонин, я долго искал на его колене точечку от укола Мироновой – нащупал, вколол… Весь взмок от пота! На следующий день, когда спросил у Валентина: «Как дела?», он поднял большой палец. Без сомнений, обо всем этом знали ребята, понявшие: я не просто зашел с улицы Товарищеской, а что-то умею.
– Разведка боем.
– И этот случай, к счастью, повысил мой, так сказать, профессиональный рейтинг. Значит, и тут, как когда-то в коньках, быстро пришелся ко двору. Одно меня по-прежнему удручало: из головы не шла ситуация с оставшимися без моего присмотра ребятами из конькобежной сборной. Тем более что пока находился в зарубежном турне, меня начали оформлять на футбольное первенство мира в Англии.
– Тем временем у конькобежцев разворачивалась подготовка к Олимпиаде-1968 в Гренобле. Как в столь ответственных условиях собирались совмещать работу с теми и другими?
– Комитетские интриги избавили меня от необходимости что-либо выбирать. Когда вернулся из Южной Америки, вдруг велели явиться к Хоменкову, заму председателя Спорткомитета СССР. Я в полном недоумении ломал голову: «Что же случилось?» Ну, а когда пришел в назначенное время и со мной в кабинет зашел Капитонов, начальник отдела коньков, понял: «дело пахнет керосином». Так и случилось.
Хоменков долго возиться не собирался. Сразу начал вразумлять: «В общем, так! Коньки тебя вырастили, воспитали. А ты в футбол намылился. Вот наши условия: или возвращаешься «в коньки», или вон из Спорткомитета!» Ультиматум, одним словом. «Леонид Сергеевич, это же не моя воля. Я что, сам напрашивался?» А тому мои пояснения «по барабану». Подумаешь, докторишка какой-то! «Все! Иди!» – закончил разговор Хоменков.
Так разом мое «единство противоположностей» и разрешилось. Вышли мы с Капитоновым из начальственного кабинета. Он мне вручил билет на самолет. И я отправился в Пермь на соревнования с участием скороходов сборной СССР. Так вплоть до Игр в Гренобле и еще год после них я оказался на большом отдалении от мастеров кожаного мяча.
– А Лондон «гуд бай»?
– Не пустили меня туда. Кстати, позже интересная деталь выяснилась. Когда стало известно, что на футбольное первенство мира не лечу, меня спросили: «Кого вместо себя рекомендуешь?» – «Есть доктор Сигал». Мой коллега-приятель – мы в лужниковском диспансере работали. А когда, как мне рассказывали, список положили для утверждения на стол председателю Спорткомитета Машину, чуть конфуз не случился. Он меня неплохо знал по конькам. Не увидев в графе «врач команды» знакомую фамилию, спросил: «А где Мышалов?» Хоменков или кто-то из его приспешников ответил: «Да он отказался! Не хочет!»
– Неужели «шило из мешка» так и не выпало?
– Да нет. Оно, в соответствии с пословицей, рано или поздно вылезает. В моем случае это случилось по дороге на очередную зимнюю Спартакиаду народов СССР в Свердловске.
– В 1967-м?
– Точно! Из Москвы мы отправились поездом. Так получилось, что в том же вагоне находилось спорткомитетовское руководство. Наше с Кудрявцевым купе оказалось по соседству. Мы не могли не столкнуться с Машиным. Увидев меня, председатель Спорткомитета, словно вспомнив что-то, велел: «Ну-ка, зайди ко мне!» Зашел в купе. «Ты чего отказался-то, не поехал в Лондон?» – «Юрий Дмитриевич! Да не отказывался я вовсе…» И пересказал разговор с Хоменковым двухгодичной давности.
– И как министр спорта отреагировал?
– Да никак. Только слегка посетовал: «Что ж мне не сказали?» Словно всерьез ожидал, что я буду бегать по высоким кабинетам и правду искать… Впрочем, знание ее большим начальством свою роль, наверное, все же сыграло. Потому что в 1969-м, когда главным тренером футбольной сборной стал Качалин, врачом там работал Белаковский. Олег курировал и хоккеистов. Значит, разрывался на два фронта. Что Качалину не нравилось. В конце концов он поставил перед руководством Спорткомитета вопрос ребром: требуется доктор, который будет целиком отдавать себя футболу. Тогда его спросили: «А кто вам нужен?» – «Мышалов».
В конце 1969 года меня в очередной раз вызвали к руководству и сказали: «Все! Хватит туда-сюда прыгать!» Но я уже ученый был:
«Нет, давайте-ка оформляйте приказом. Чтобы Хоменков ко мне больше не имел претензий и не грозил вышвырнуть из спорта».
– А тот еще оставался в особняке в Скатертном переулке?
– Оставался. Но в апреле 1970-го вопрос решался на более высоком уровне. Гранаткин пошел со мной к новому руководителю Спорткомитета Сергею Павлову. Бывший первый секретарь ЦК ВЛКСМ – сильная личность и крепкий руководитель. Завел меня Валентин Александрович к нему и представил: «Вот Мышалов!» – «Да знаю я его. Ну и что?» Гранаткин зашуршал бумажками, объясняя, что вот-де, есть просьба Федерации футбола.
Павлов недолго слушал. Вызвал секретаря: «Подготовьте приказ о переводе Мышалова в Федерацию футбола СССР».
– Как на этот раз отреагировали конькобежцы сборной?
– Ужасно! Я очень тяжело пережил наш разрыв…
– На многолетних, человеческих отношениях, которые сложились у вас с тренерами и участниками конькобежной сборной, это отразилось?
– Абсолютно нет! До сих пор со всеми скороходами великолепно общаюсь. Каждый год, когда ветераны собираются на традиционную встречу в ресторане, обязательно прихожу. Столь же теплыми остались мои связи с тренерами. Правда, Аниканов, к сожалению, рано ушел из жизни: трагически глупой оказалась его смерть – подавился котлетой. А Кудрявцев еще долго работал. Частенько звонил. И я ему всегда помогал. А когда заболел, навещал его дома. И с Капитоновым остались добрые отношения. Узнав о моем окончательном уходе в футбол, он воскликнул: «Ну, просто хочется выйти на улицу и кричать во весь голос – «Украли врача!»
Глава 9
На одной скамейке, но на разных местах
– Итак, Савелий Евсеевич, с конца 1969 года началась ваша работа врача в главной футбольной команде страны не по совместительству, а на постоянной основе. И судя по тому, что в этом качестве закрепились аж на два десятилетия, оказались явно на своем месте. Ведь даже главные режиссеры игры сборной – ее тренеры – все время менялись, а вы оставались. Как с ними работалось? Какими они сами и их команды виделись?
– Полагаю, правильно будет немного вернуться назад. И начать с тех, под началом которых довелось трудиться еще в период совместительства. То есть с Морозова и Соловьева. Так получилось, что сотрудничество и с тем, и с другим оказалось недолгим.
Напомню: Николай Петрович Морозов пригласил меня в свою команду в сентябре 1965-го. И мне сразу – можно сказать, с места в карьер пришлось лететь с командой на отборочную игру с Грецией. А в ноябре мы выехали в турне по Южной Америке. По окончании которого наше сотрудничество закончилось.
Морозов Н.П. Родился 7 сентября (по новому стилю) 1916 г. в г. Люберцы (Московская губерния). Играл полузащитником. Воспитанник футбольных команд г. Люберцы. Выступал в «Торпедо» (Москва) (1938–1940, 1945–1949), «Спартак» (Москва) (1940–1941), ВВС (1950–1951). В высшей лиге чемпионата СССР сыграл 194 матча (забил 7 мячей). Заслуженный мастер спорта (1946).
Карьера тренера: «Торпедо» (Москва) (1953–1955, 1963, начальник команды 1967), «Локомотив» (Москва) (начальник команды 1957–1962, главный тренер 1960–1962), сборная СССР (1964–1966), «Черноморец» (Одесса) (1967, 1971), «Шахтер» (Донецк) (1971), с 1976 по 1981 год – начальник службы оздоровительно-спортивных баз и сооружений Московской железной дороги. Достижения в качестве тренера: 4-е место на чемпионате мира (1966), серебряный призер чемпионата СССР (1959), бронзовый призер чемпионата СССР (1953), заслуженный тренер СССР (1966). Умер 15 октября 1981 г. в Москве. Похоронен на Кунцевском кладбище.
– В чем состояла «изюминка» Морозова-тренера?
– Хотя он находился уже в возрасте, но, как говорится, из шкуры футболиста не совсем вышел. Поэтому в тренерской работе основывался на своем опыте бывшего игрока. Вот такое видение у него было! Да и отношения с ребятами складывались очень простыми.
– Это хорошо или плохо?
– Мне показалось – хорошо. Поскольку – может, не для печати – кличку ему дали «Блатной». Мат в общении был у него «дежурным» языком…
– Да, уже в этом он сильно отличался от интеллигента Качалина. Ну а что насчет руководства сборной Морозовым? Считалось ли оно успешным?
– Да, на 100 процентов. Все-таки – 4-е место на чемпионате мира-1966.
– Оно могло быть и выше, если бы не досадная осечка в матче против команды ФРГ – удаление Численко и серьезная, еще в 1-м тайме травма Сабо (по тогдашним правилам заменить его было нельзя)!
– Насчет осечки согласен. Оставшись дома – как помните, меня от поездки в Лондон «отцепили», – я, как и многие тогда, по поводу проигрыша немцам весьма переживал. Что касается последующего ухода Морозова с поста тренера, то его никто не снимал. Сам, по своей воле – так же, как, кстати, потом поступил и Качалин – ушел в отставку.
– А вот то, что вы рассказывали о «простоте» Морозова в общении, не мешало его авторитету как тренера?
– Знаете, думаю, если футболист несерьезно относится к наставнику или имеет к нему претензии, это сразу становится заметным по его, скажем так, пассивному поведению на поле. Я же видел, что ребята, выходя на игру, полностью отдавались борьбе. А матчи, которые сборная проводила под руководством Морозова, часто и убедительно выигрывались. Ведь как ни крути, а именно при нем команда добилась наивысшего успеха в финальных стадиях чемпионатов мира.
– То есть, несмотря на сохранившееся мышление игрока – а полузащитник он, согласно распространенному мнению, был средний, – тренер из него получился?
– Ну, во-первых, что значит «средний». Я хорошо его помню на поле. Выносливый, волевой, выполняющий большой объем черновой работы. Все же не надо забывать, что он был душой «Торпедо» – недаром носил капитанскую повязку.
А, во-вторых, как тренер Николай Петрович состоялся еще тогда, когда по окончании карьеры футболиста обратил на себя внимание в столичном «Локомотиве», где сначала занимал пост начальника команды, а затем ее главного тренера. При нем железнодорожники несколько сезонов кряду демонстрировали отменную стабильность и не опускались в итоговой таблице ниже 5-й строчки.
– Люди, работавшие с Морозовым, рассказывали: став тренером, он великого стратега из себя не корчил…
– Поза для него не была характерна. В стратегию углубляться не стану. А вот что он замечательно умел прислушиваться к игрокам, засвидетельствовать могу. Ведь то, что под началом Морозова в сборной выступали такие «звезды», как Воронин, Яшин, Шестернев, не облегчало его тренерскую миссию. С ними надо было уметь поддерживать контакты. И Николай Петрович это продемонстрировал. Ведь он создал в команде тренерский совет, куда постоянно входила та же «великолепная троица».
Морозов, как никто, много общался с ребятами. В том числе вне футбольного поля. Он, к месту будет сказать, оказался, безусловно, хорошим психологом. Сборы в те времена были продолжительными, настроение в ходе подготовки у футболистов менялось кардинально. Но Морозов умел такие изменения уловить и откорректировать в нужную ему сторону. Свой авторитет потерять от столь равного общения с игроками не боялся.
– И с вами держался запросто?
– Конечно! Он в принципе был простым человеком. Не простенький, подчеркну, а простой. И при всей внешней брутальности плюс склонности крепко изъясняться – очень доброжелательный. Когда меня пригласили в руководимую Морозовым сборную, он здорово отнесся. Не секрет, что ныне иные тренеры срываются в присутствии всех. И тому же врачу могут на людях «напихать полную пазуху». Тут, как умными людьми замечено, времена меняются, а культура-то все прежняя. Морозов же такого не позволял себе никогда! А ведь были у меня ошибки – может, не грубые, поскольку серьезных, требующих радикальных решений травм во время нашей совместной работы не случилось. Но при этом – ни слова упрека. Понимал, что я старался изо всех сил. Что опыт – дело наживное.
– После ухода Морозова из сборной поддерживали с ним отношения?
– Очень даже дружеские. В конце жизни он часто болел. И я приезжал к нему по первому звонку. Вот только в последний момент не успел оказаться рядом. Умер Николай Петрович трагически…
– Наверное, здесь уместно напомнить читателю: покинув сборную, Морозов имел непродолжительные периоды работы в одесском «Черноморце» и донецком «Шахтере». Затем возглавил одну из служб МЖД. Его новые коллеги рассказывали – в новой должности Николаю Петровичу приходилось «ворочать» миллионными оборотными средствами, решать сложные задачи. Но, говорят, ему это нравилось. Добившийся заметных успехов тренер превратился в крепкого хозяйственника, проработав на этом посту вплоть до ухода из жизни. Кстати, вы произнесли – «трагически умер». Простите, известны вам подробности?
– История грустная, но по нынешним временам, увы, случающаяся часто. Особенно с пожилыми людьми. Жил один. Правда, вроде была у него женщина – на стадионе «Локомотив» работала. Но ведь и это сплошь и рядом одиночеству не помеха. И потом все-таки поддавал он. Вот так однажды выпил, стало плохо, а рядом – никого…
Я незадолго до его кончины приезжал к Николаю Петровичу на работу. Хотел, чтобы он посодействовал с получением путевки в дом отдыха под Москвой. Встретил меня при полном параде! Таким напоследок и запомнился – в красивой железнодорожной форме, в чинах. И при этом всегда расположенный к тому, чтобы вникнуть в чужую проблему, откликнуться, помочь…
– А чем запомнился Вячеслав Дмитриевич Соловьев?
В.Д. Соловьев. Нападающий, полузащитник. Заслуженный тренер Украины. Заслуженный тренер Грузии. Заслуженный тренер Узбекистана. Родился 18 января 1925 г. в Москве. Участник Великой Отечественной войны. Воспитанник московских команд «Локомотив», затем СКИФ.
Играл в командах «Локомотив» (Москва) (1944), ЦДКА (1945–1952), г. Калинина (1952), ВВС (1953), «Торпедо» (Москва) (1953–1954). Чемпион СССР 1946, 1947, 1948, 1950, 1951 гг. Обладатель Кубка СССР 1948, 1951 гг.
Главный тренер «Крыльев Советов» (Куйбышев) (1954–1957), «Динамо» (Киев) (1959–1962), ЦСКА (1963–1964), начальник команды (1965) и главный тренер «Динамо» (Москва) (1965–1966, 1980–1983), главный тренер «Динамо» (Тбилиси) (1967–1968), «Динамо» (Ленинград) (1969–1971), «Пахтакора» (Ташкент) (1972–1975), «Нефтчи» (Баку) (1985), «Таврии» (Симферополь) (1987–1988). Главный тренер олимпийской сборной СССР (1962–1964). Тренер-консультант клубных команд в Китае (1959), «Памира» (Душанбе) (1989–1990), «Алги» (Фрунзе) (1991–1992), СКА (Ташкент) (1992). Гостренер (1958, 1983, 1984-го) и зам. начальника Управления футбола Спорткомитета СССР (1976–1980). Директор ЭШВСМ Москва (1985–1986). Под руководством Соловьева «Динамо» (Киев) стало чемпионом СССР-1961, 2-м призером чемпионата-1960, «Динамо» (Тбилиси) в 1967 было 3-м призером. Ведомые им «Крылья Советов» выиграли в 1956-м зональный турнир в классе «Б» и вышли в класс «А», «Пахтакор» в 1972-м стал победителем турнира в 1-й лиге и вышел в высшую, «Таврия» в 1987-м выиграла зональный турнир во 2-й лиге и вышла в 1-ю.
Награжден орденом «Знак Почета». Скончался 7 сентября 1996 г. в Москве.
Похоронен на Аллее славы на Востряковском кладбище.
– О, это был интеллигент, красавец с благородной прядью ранней седины! Не без странности. Например, будучи по натуре человеком далеко не робкого десятка, панически боялся самолетов. Мы как-то летели, попали в грозу – так он прямо-таки сжался весь.
– Вы ведь с Соловьевым и его олимпийской сборной тоже не очень-то долго поработали?
– Так я уже рассказывал! Всего один сезон летом 1964-го – мы тогда как раз на отборочной стадии Олимпийских игр споткнулись.
– Ах да! Это же до Морозова было, когда вас впервые из коньков «выдернули»!
– Совершенно верно! Соловьев – мой первый футбольный тренер. Олимпийской сборной он руководил два года. Потом через какое-то время стал замом начальника Управления футбола Спорткомитета СССР. Крепко дружил с Никитой Павловичем Симоняном.
– Надо же! Как в жизни бывает! В 1940-х годах Вячеслав Соловьев прошумел как игрок знаменитого ЦДКА. В той легендарной «команде лейтенантов», где Соловьев отнюдь не затерялся в тени титанов вроде Федотова и Боброва, считался крепким полузащитником. Скоростным. Эффективным. Его прилежание и разносторонность в игре ставились в пример…
– Кстати, он и в тренерах демонстрировал те же качества. Кто-то из специалистов метко подметил: Соловьев все умел привести к общему знаменателю, но, правда, яркое к чему-либо тяготение не проявлял.
– Да, но теперь речь не о его тренерских особенностях. А о том, что когда Соловьев выступал за армейцев, Симонян премьерствовал в «Спартаке». Так что на поле они были непримиримыми соперниками. Но, как видно, в остальной жизни это острое клубное соперничество на их дружбу не очень-то влияло?
– По-моему, никак не влияло. Проиллюстрирую это примером. Когда Вячеслав Дмитриевич занимал кресло зама начальника Управления Спорткомитета СССР, а Никита Павлович возглавил первую сборную, Соловьев часто приезжал к нам – на базу в Новогорске, чтобы навестить Симоняна. И все время по-дружески старался что-нибудь подсказать. Допустим, предстояло играть в Будапеште…
ВЕНГРИЯ – СССР – 2:1 (1:0). 30 апреля 1977 г. Отборочный матч XI чемпионата мира.
Будапешт. «Непштадион». 80 000 зрителей.
СССР: Астаповский, Коньков, Хинчагашвили, Ловчев, Байшаков, Круглов (Трошкин, 32), Буряк, Долматов (Кипиани, 61), В. Федоров, Минаев, Блохин (к).
Голы: Нилаши (44), Кереки (67), Кипиани (88).
За хозяев тогда выступали серьезные ребята: нападающий Нилаши, Терек… Нилаши, например, выделялся высоченным ростом и очень здорово играл головой. А у нас в той сборной ничего подобного не было. Вот Вячеслав Дмитриевич другу и подсказывал:
– Никита, пригласи Байшакова.
Выступал такой в «Кайрате» (Алма-Ата) центральный защитник – Сеильда головой здорово играл. Соловьев сам на какой-то турнир специально ездил на него посмотреть. Вышло, правда, нездо€рово: Никита того парня поставил и… ошибся. Рекомендовал Соловьев и высоченного Олега Долматова – он в столичном «Динамо» играл. Вот так по составу дружески и советовал – искренне помочь хотел…
– Ну а сам-то Вячеслав Дмитриевич в тренерах с селекционной работой справлялся?
– Да вполне управлялся. И с подбором. И с подходом к каждому. Под его началом играл Валерий Лобановский – Соловьев его Рыжим называл. Был еще Эдуард Красницкий. Ну, тот славой большого гулены пользовался. Я сам был свидетелем эпизода, когда перед отъездом на злосчастный матч с ГДР Соловьев вызвал администратора и дал ему особое задание: надо, дескать, привезти сюда Красницкого, потому что не доедет этот молодец до нас, наверняка завернет куда-нибудь за угол. Это, конечно, особый случай. А так, как я рассказывал, состав той олимпийской сборной был крепкий: Севидов, Копаев, Урушадзе, Фадеев, Базилевич…
Соловьев симпатизировал киевским футболистам. Он же был их тренером в 1961-м, сделал украинских «динамовцев» чемпионами СССР. После чего они и появились в олимпийской в большом количестве.
– Как, в свою очередь, относились к главному тренеру игроки?
– Здорово «относились». Он был интеллигентом. Нужного эффекта добивался без крепких выражений. И прямо-таки заражал энтузиазмом, упорством, а главное – фанатичной заряженностью на победу. Надо было видеть, как он переживал, когда проигрывали. Однажды чуть не упал… в обморок.
– Невольно складывается ощущение изолированности того же Соловьева или Морозова, как наставников, от мирового футбола…
– Тогда весь наш футбол был оторван от мирового. Да, встречались мы с зарубежными командами в очных поединках. Однако по-настоящему постоянного общения, контакта не завязывалось.
– Получается, советские наставники – сплошь самоучки?
– В этом смысле, конечно. Ведь все в основном основывались на личном игровом опыте…
– Но, наверное, и на том, что усвоили от великих предшественников – тоже, кстати сказать, самородков. Я имею в виду в первую очередь Михаила Иосифовича Якушина и Бориса Андреевича Аркадьева.
– Без сомнений! Вот, к примеру, играл Соловьев у Аркадьева, который, будучи практиком, несомненно, еще и мощный футбольный теоретик. И хоть я, правда, особо не анализировал тренировки Вячеслава Дмитриевича, но смею утверждать: многое взял у своего бывшего наставника.
Та же история с Якушиным, или – как все его вольные или невольные ученики, цитируя, между собой называли – Михеем. Сам я с ним не работал, но, судя по рассказам тех, кто у Михея тренировался, вот кто был великим психологом! А как образно и сочно он умел формулировать установки! Не случайно же ученики Якушина растащили его изречения на цитаты. Я, например, это слышал у Соловьева. Когда у игроков игра не ладилась и шел сплошной брак в пасе, Вячеслав Дмитриевич в перерыве говорил футболистам:
– Ребята, знаете, что в таких случаях говорил Якушин? Один раз отдай «красненькому», в другой раз – «беленькому». Не все же время отдавать «красненькому»!
Качалин, кстати, для первых двух моих футбольных тренеров сборной был в том же ряду великих авторитетов, что и Аркадьев с Якушиным…
– Савелий Евсеевич! О Гаврииле Дмитриевиче побеседуем особо. Давайте завершим экскурс о двух ваших первых тренерах сборной, с кем пришлось работать в период беспокойного совместительства коньков с футбольным мячом.
Употребив слово «беспокойный», я, кроме прочего, имел в виду объяснимую психологическую сложность любого перехода человека из одного качественного состояния в другое. Даже если это другое связано с исполнением давней мечты. Потому что недаром известное недоброе пожелание гласит: «Чтоб тебе жить в переходный период!» Ощущение, что вы в сборной человек временный, сохранялось или постепенно улетучилось?
– Конечно, оно оставалось при мне. Даже когда меня зачислили в сборную на постоянной, так сказать, основе. Другое дело, что накопленный в процессе работы с тремя тренерами и игроками сборной опыт сыграл благую роль. Ну, хотя бы в плане такой непростой вещи, как человеческий фактор. Я всегда очень быстро устанавливал контакты с людьми. И поэтому к моменту моего утверждения в статусе врача сборной уже знал многих. И меня многие знали. Однако при этом не следует забывать, что предстояло самое главное. То есть, как это уже было у меня в коньках, я должен был всем доказать: место в главной футбольной команде занимаю по праву.
– Ну, что ж! Итак, весной 1970-го вы официально вступили в права врача сборной. Чем тогда занималась команда?
– С апреля готовилась к чемпионату мира в Мексике. Сначала футболисты тренировались на сборе. Потом провели пару товарищеских игр в Москве. Одну из них – по-моему, с поляками – проиграли и улетели в Южную Америку. Перед выступлением на чемпионате мира в Мексике ребятам предстояло пройти акклиматизацию. Поэтому маршрут следования выбрали с остановками в странах, расположенных на высокогорье. Сначала залетели в Эквадор (2400–2700 м над уровнем моря), потом в Колумбию. И только оттуда отправились в Мексику.
– Мне казалось, у врача сборной должен быть «штаб», помощники?
– Кроме меня – единственного в команде врача – восстановлением игроков занимались два массажиста: Владимир Шмелев, который раньше трудился в московском «Динамо» – когда я пришел, он уже в сборной с Качалиным работал. Плюс Анатолий Морозов из Спорткомитета СССР. Вот, собственно, и весь «штаб».
– Интересно, как – если сравнивать – работали ваши зарубежные коллеги в Мексике?
– Ну, у немцев, например, в «команде» медиков я насчитал тоже троих: главный врач и двое подчиненных ему коллег, работу которых он координировал: травматолог и то, что у них называется «интернист» – терапевт по-нашему. Такой же состав наблюдал у англичан.
– И еще, наверное, массажисты?
– У них нет такой должности. Есть физиотерапевт. Массажисты имеют среднее медицинское образование.
– Равноценны те три профи с вашими тремя?
– Нет, иностранцы на две ступеньки выше. Взять хотя бы тот же массаж. Теперь его качество улучшилось, диапазон воздействия намного расширился. Он в несравненно большей степени опирается на науку. Уже тогда немецкие коллеги – спортивные врачи были ко всему этому много ближе нас. Потому что тот массаж, который я тогда застал, оставался примитивным. Те, кто этим занимался – в том числе в нашей сборной, – не имели представления, что такое точечный, сегментарный массаж.
– Это наш уровень?
– Да, уровень, сильно отстававший от мирового. Потому что в командах соперников были дипломированные физиотерапевты, допущенные ко всем доврачебным случаям оказания помощи, за исключением инъекционной терапии – ее делал главврач команды. С остальным эти специалисты справлялись профессионально. Они уверенно проводили соответствующие процедуры и даже в случае необходимости могли сделать рентгеновские снимки.
То же самое скажу про итальянских коллег, поскольку имел возможность наблюдать за их работой. Мы чуть ли не ежегодно проводили сборы в Коверчано под Флоренцией. Там находится база сборной Италии – центральная учебная зона и головной офис местной федерации футбола. Здесь проходят обучение и лицензирование все их тренеры. Тут также расположился Зал славы итальянского футбола…
В этой своеобразной футбольной Мекке, где проводились международные семинары и симпозиумы, после падения «железного занавеса» совершенствовались и многие наши специалисты. Поскольку там регулярно тренировались 1-я и 2-я сборные Италии, мне довелось часто общаться с их врачами. И многое почерпнуть. Особенно полезной оказалось наблюдение за работой массажиста национальной команды. Уникальный специалист! Вот он, кстати, имел среднее медицинское образование. Но феномен есть феномен. Прекрасно владел физиотерапевтическими методами лечения, управлялся с рентгеновской техникой.
Здесь, вероятно, к месту заметить вот о каком нашем упущении. Для работы с физиотерапевтическим оборудованием нужно иметь допуск. Потому как, если, не дай бог, что случится, врач, не имеющий такого документа, пойдет под суд. А за рубежом специалисты данного профиля носили в кармашке соответствующий диплом. Поэтому проблем, подобно нашим, у них не возникало. У нас же, если не ошибаюсь, долго никто допуска не имел, в том числе я. Соответствующий сертификат мне выдали потом, после окончания курсов физиотерапевтов.
Зачем же удивляться тому, что уровень медобслуживания в зарубежных командах – тем более в сборных – долго оставался намного выше, чем у нас! Грустно вспоминать, сколько лет я работал с фельдшерским чемоданчиком – с тем, что медсестры ходили по вызову на дом.
Знаете, что помещалось в этом «чуде» из дерматина? Пузырьки с йодом и зеленкой, бинты отечественные, пластырь и мазь. Особых мазей назвать не могу. В основном упомянутые апизатрон, «бон-бенге», из лечебных – мазь Вишневского, ихтиоловая мазь… А еще до сих пор популярный у нашего брата хлорэтил для быстрой анестезии при болевом синдроме. Чтобы было понятнее, напомню много раз виденную всеми картину: врач команды выбегает на поле к лежащему на газоне игроку и брызгает тому на травмированное место неким препаратом… Добавьте к перечисленному кое-что из аппаратуры низкого качества. Вот и все мое оснащение!
Кстати, в 1-м же матче в Мексике, где наши ребята играли с хозяевами чемпионата, случился момент, когда эти сложенные в моем дерматиновом чемоданчике «богатства» увидел весь стадион.
МЕКСИКА – СССР – 0:0. 31 мая 1970 г. Матч группового турнира IX чемпионата мира.
Мехико. Стадион «Ацтека». 108 000 зрителей.
Судья – К. Ченчер (ФРГ).
СССР: Кавазашвили, Логофет, Шестернев (к), Капличный, Ловчев, Серебряников (Пузач, 46), Асатиани, Мунтян, Нодия (Хмельницкий, 68), Бышовец, Еврюжихин.
– Расскажите, пожалуйста, об этом, видимо, цирковом номере!
– В одном из игровых моментов при столкновении с соперником центральный защитник Виктор Капличный рассек лоб. В месте рассечения, где очень много сосудов, началось обильное кровотечение. А судья, простите, такая скотина попалась – не останавливает игру, и все! Потом все же соизволил – засвистел.
Выскочил я на поле. И, увидев вблизи все залитое кровью лицо Виктора, от волнения даже немного стушевался. Тем не менее то, что нужно, сделал: кровь вытер, тампоны положил и затянул бинтом. При этом, понятное дело, несколько завозился. Тем более что судья мне под руку все на часы показывал – мол, давай, закругляйся, занимайся этим за бровкой. А я по-русски объяснял: «Подождите, сейчас завяжу». Но судья – ноль внимания. Только вдруг взял чемоданчик и потащил его к бровке. А тот на ходу возьми и раскройся. Так все содержимое на газон и высыпалось. Более ста тысяч зрителей наблюдали эту картину…
– Ладно, «чудо» медицины, а что с Капличным?
– Виктор мужественно доиграл. Однако травма оказалась такой, что требовалось срочно накладывать швы. Но я не «шил». У меня даже материала не было с собой. Все, что смог сделать, – после матча отвел его в медпункт стадиона. И там сделали все, как нужно…
– Из рассказанного следует: в отличие от зарубежных коллег, вам на чемпионате мира в Мексике пришлось выступать в роли «единого в трех лицах» врача?
– Фактически так. Приходилось быть сразу и «интернистом» и травматологом. А между тем знания мои, конечно, ограничивались оказанием помощи, позволяющей лишь в какой-то степени справиться с чем-то не очень сложным. Так что, слава Богу, в Мексике серьезных травм у игроков – типа повреждения менисков или связок – не было. Сегодня, огладываясь в те дни, я больше чем уверен – наверняка «поплыл бы».
– Вот вы упомянули такой фактор, как высокогорная акклиматизация. И с этим пришлось столкнуться?
– Вот уж как раз это я хорошо знал. Работая с конькобежцами, неоднократно выезжал на высокогорный каток в Медео. Тогда работал в Алма-Ате, тогдашней столице Казахстана, профессор Александр Давидович Бернштейн, углубленно занимавшийся вопросами адаптации и акклиматизации. Именно его рекомендациями мы пользовались, когда приезжали в Медео. Напомню, его расположение – 1600 м над уровнем моря.
А еще было урочище Чимбулак: туда забирались лыжники, это уже в районе 2000 м. Помнится, Кудрявцев, изучив вопрос акклиматизации, решил для себя – готовиться надо в Чимбулаке, а соревноваться в Медео. Но как тренироваться-то? Подходящей ледовой поверхности в урочище не было. Но Константин Константинович решил – не беда: нет катка, однако занятия по общефизической подготовке можно проводить…
– Южная Америка, конечно, выше, чем Чимбулак. Но получается, кому-кому, а уж вам опасности, которые таило высокогорье, были известны?
– Как раз это и послужило, может, поддержке моему авторитету. Особенно перед тренерским корпусом, когда обсуждали непростые для них вопросы: какой срок необходим для акклиматизации, в какие дни нужно снизить нагрузки… Вот это все я как раз хорошо знал.
– Почему никто больше из тренерского штаба в данных вопросах не разбирался?
– Опыта не было. Насколько помню, до первенства мира в Мексике наши футболисты в подобных условиях на официальном уровне не выступали. Можно, конечно, обратиться к чемпионату мира-1962 в Чили. Но там матчи проходили в равнинной части.
Глава 10
«Персона грата»
– Вот и настал подходящий момент подробнее поговорить о Гаврииле Дмитриевиче Качалине, а также о вашем дебюте в качестве постоянного врача сборной СССР на чемпионате мира-1970 в Мексике. Под руководством этого наставника национальная команда добилась двух высших – по футбольному рангу – достижений, завоевав золотые медали олимпийского турнира-1956 и выиграв Кубок Европы-1960. Увы, в Мексике руководимая им дружина не снискала лавров. Но сам Качалин – по совокупности всего его трудами достигнутого – так и остался в истории отечественного футбола тренерской «персоной грата», главным режиссером двух самых больших побед нашей сборной. Поэтому интересно узнать, как вам с ним работалось? Какой уровень взаимного доверия изначально установился?
Г.Д. Качалин. Родился 4(17) января 1911 г. в Москве. Заслуженный мастер спорта (1950). Заслуженный тренер СССР (1956). Начал играть в 1928 г. в Москве в команде «Вольный труд» (станция Сортировочная Казанской железной дороги). В «Динамо» (Гомель) и сборной Гомеля – 1933–1935 (по июнь), «Динамо» (Москва) – 1935–1942. В чемпионатах СССР провел 36 матчей. Чемпион СССР (1937, 1940). Обладатель Кубка СССР (1937).
Главный тренер «Трудовых резервов» (Москва) – 1945–1948, «Локомотива» (Москва) – 1949 (с июня) – 1952 (по август), «Пахтакора» (Ташкент) – 1963 (с сентября), 1975 (с августа), «Динамо» (Тбилиси) – 1964 (с апреля) – 1965, 1971–1972, «Динамо» (Москва) – 1973–1974. Под руководством Качалина «Динамо» (Тбилиси) стало чемпионом СССР (1964), 3-м призером чемпионатов СССР (1971, 1972); «Динамо» (Москва) – 3-м призером чемпионата СССР (1973). Тренер (1954, с августа) и главный тренер сборной СССР – 1955–1958, 1960 (с апреля) – 1962 (по июнь), 1968 (с сентября) – 1970 (по июнь). Под его руководством сборная СССР стала олимпийским чемпионом (1956) и чемпионом Европы (1960). Главный тренер молодежной сборной СССР-1965, олимпийской сборной СССР – 1966–1968 (по май). Гостренер отдела футбола Комитета по делам физической культуры и спорта СССР – 1953–1954 (по июль), 1959, 1962 (с июля) – 1963 (по август). Тренер юношеских команд «Динамо» (Москва) – 1940–1941, юношеских команд «Трудовых резервов» (Москва) – 1943–1944, тренер и завуч школы «Динамо» (Москва) – 1975–1995 (с перерывом). Председатель тренерского совета Федерации футбола СССР – 1963 (с мая). Был членом техкома ФИФА. Автор публикаций по вопросам теории и практики футбола, методических пособий («Тактика футбола», 1957). Президент Всесоюзного детского клуба «Кожаный мяч» – 1984–1990. Награжден орденами Трудового Красного Знамени (1957) и Дружбы народов (1981). Скончался 23 мая 1995 г. в Москве. Похоронен на Востряковском кладбище.
– Начну с последнего вопроса. Поэтому расскажу об эпизоде, который произошел в Колумбии, в ходе нашего акклиматизационного маршрута по пути на первенство мира. Во время борьбы за верховой мяч вратарь Рудаков столкнулся с центральным защитником и капитаном Шестерневым. В результате Женя упал и вывихнул плечо. Подобные вывихи нужно уметь вправлять. А я не умел. Вернее, теоретически знал: есть спецприемы, «оказание помощи по методу Джанелидзе», грузинского травматолога, который опубликовал советы по вправлению плечевой головки. Что я теоретически проходил в институте. Поэтому понятно: когда у Рудакова «вылетело» плечо, его завели в раздевалку. Я попытался вправить, но ничего не получилось. Пришлось вызвать «скорую». Рудакова повезли в клинику. Я поехал с ним.
– Постойте! Вы человек из коммунистической страны, приехали в капиталистическую Колумбию, вызвали машину. За это и все остальное ведь надо было платить!
– А как же? Однако вопрос оплаты удалось «разрулить» с помощью нашего переводчика Вячеслава Гаврилова – он в дальнейшем работал заместителем председателя Спорткомитета СССР.
– А до того в «Красной Звезде» заведовал отделом спорта, потом возглавил «Советский спорт»…
– Но тогда Слава, хорошо знавший испанский и, по-моему, английский, выступал в роли толмача. И он с нами поехал. Еще по пути я спросил: «Слава, как оплачивать?» – «Не волнуйся, оплатим!» Короче, на моих глазах в местной клинике Рудакову поставили плечо на место за какие-то полминуты, дав ему, правда, перед этим небольшую дозу наркоза. Почему? У вратарей очень мощный плечевой пояс – нужно было расслабить мышцы. Наркоз проходит те же фазы, что и опьянение. Поэтому когда на Рудакова надели маску, дали наркоз, у него язык заплетался. Ну, это – детали! Главное – плечо поставили на место.
– На этом история благополучно закончилась?
– Да нет! Возникла следующая проблема. По нашей отечественной школе – я это знал – ставят головку на место и для фиксации руки в соответствующем положении делают гипсовую повязку. Специалисты из местной клиники с гипсом возиться не стали, а просто, прижав руку бинтом к туловищу травмированного, оставили ее на привязи. И все – ходи два месяца в таком положении. Я говорю: нет, в Москве мы иначе делаем. Они: а мы гипс не используем. Пришлось все же настоять. Рудакову положили гипс. Когда вернулись в отель, было далеко за полночь. Однако никто из руководителей не спал. Все ждали возвращения и моей информации. Я доложил. У наставников сборной сразу возникли вопросы. Больше других сомневался, пожалуй, Алексей Александрович Парамонов – помощник Качалина. Во всяком случае, именно он вопрошал:
– Какой гипс, да еще на месяц! Рудаков нужен на чемпионате мира, это же первый вратарь!
В конце концов меня отпустили: дескать, иди и отдыхай! А сами, как потом выяснилось, пользуясь тем, что из-за разницы времени в Колумбии – ночь, а в Москве – уже день, позвонили Зое Сергеевне Мироновой, главному авторитету в травматологии. То есть хочу данным фактом подчеркнуть – полного доверия ко мне еще не было. Так вот! Позвонили, а Зоя Сергеевна их внимательно выслушала и говорит:
– Мышалов сделал все правильно! Ни о каком чемпионате уже речь не идет – Рудаков выбыл из строя!
На следующий день – по-моему, еще до завтрака – заходит ко мне в номер Гавриил Дмитриевич. И произносит следующее:
– Савелий Евсеевич, работайте спокойно, к вам полное доверие. Все, что вы делаете, поступаете правильно!
У меня, еще не знавшего, что они Мироновой звонили, когда главный тренер ушел, слеза выкатилась. Потому что был тронут…
– Естественно! Вам же таким образом выразили вотум доверия.
– Да. И в этом весь Качалин. Не думаю, что кто-то другой из тренеров так бы отнесся: ну, молодой врач, только что вылупился…
– У вас большая разница в возрасте с Качалиным?
– Большая, конечно, – примерно два десятка лет.
– То есть в отцы годился. И отнесся к вам по-отечески, понимая, что для вас это, по сути, дебют. Кто стал вратарем № 1 вместо Рудакова?
– Кавазашвили. Еще, подстраховавшись, третьим вызвали Яшина. Вторым считался Леонид Шмуц из ЦСКА, талантливый вратарь с необыкновенными физическими данными – у него были огромнейшие, чуть ли не ниже колен руки.
– Лев Иванович тогда был на сходе?
– Увы! Но все-таки его вызвали, чтобы поддержать этих двух.
– И как повел себя в сложившейся ситуации Яшин?
– Великолепно! Его приезд на чемпионат мира-1970 вызвал у меня вздох облегчения. Он почти сразу зашел ко мне (у меня снимки есть, где Яшин присутствует во время процедур) и сказал:
– Савелий, все понимаю! Ты – молодой врач, ничего не бойся, работай смело. Может, ошибешься. Но у тебя очень хороший главный тренер.
«Хорошим», кстати, оказался не только Гавриил Дмитриевич. Тогда – как, впрочем, и теперь – команду сопровождали тренеры – наблюдатели. В Мексике – Виктор Александрович Маслов и Никита Павлович Симонян. Их распределили по группам, где наши возможные соперники по следующему этапу турнира выступали.
Расскажу о знаменательном эпизоде, связанном с первым из них.
В.А. Маслов. Родился 27 апреля 1910 г. в Москве. Начал играть в 1927 г. в Москве в клубной команде «Горняки», а затем перешел в РДПК, АМО, ЗиС, «Торпедо», сборная профсоюзов-1. Капитан «Торпедо» – с 1936 по 1939 г. В чемпионатах СССР сыграл 66 матчей, забил 6 мячей. Главный тренер «Торпедо» (Москва) – с 1942 по 1945 г., с 1946 по 1948 г., с 1952 по 1953 г., с 1957 по 1961 г., с 1971 по 1973 г., «Торпедо» (Горький) – с 1949 по 1951 г., СКА (Ростов) – с 1962 по 1963 г., «Динамо» (Киев) – с 1964 по 1970 г., «Арарата» (Ереван) – 1975-й. Старший тренер ФШМ (Москва) – 1954–1956 гг. Под руководством Маслова чемпионаты СССР выигрывали «Торпедо» – 1960-й, «Динамо» – 1966, 1967, 1968-й; Кубок СССР – «Торпедо» – 1952, 1960, 1972-й, «Динамо» – 1964, 1966-й, «Арарат» – 1975 г. Заслуженный тренер СССР. Умер 11 мая 1977 г. Похоронен на Долгопрудненском кладбище.
Однажды там же, на чемпионате мира в Мексике, я попал в неловкое положение. Обратился с жалобой Владимир Мунтян – у него покраснела сгибательная поверхность стопы. Я стал искать входное отверстие – может, кто-то укусил или инфекция. Стоит рядом Маслов, наблюдает, как я теряюсь в догадках, и вдруг говорит:
– Доктор, это же рожистое воспаление!
Тут меня словно кипятком обдали. И в самом деле: у рожистого воспаления четкая симптоматика – обозначенные границы красноты и нормальной ткани. Можно даже в учебник не залезать! Да и сталкивался я с этой патологией еще в бытность участковым. Словом, такой конфуз! Конечно, когда Маслов сказал про «рожу», я сразу увидел, что он абсолютно прав. Чем бы это кончилось, не знаю. Может, лечил хрен знает что, какую-нибудь инфекцию, но не «рожу»…
Маслов был уникальным человеком. По-моему, знал все. И чутко откликался на движение всего живого. Я бывал у него на спортбазе столичного «Торпедо» в Мячкове: приезжал посмотреть кандидатов в сборную. Там перед основным зданием располагалась цветочная клумба. И вот, как-то приехав, застаю Маслова за необычном для тренера занятием – стоит в центре той клумбы и подвязывает у цветочка поникшую головку.
– Виктор Александрович, – спрашиваю, – вы чего делаете? У вас еще одна профессия?
– А куда деваться? – вздыхает он. – Никто же не подойдет, не посмотрит, что цветочку надо помочь…
Представляете? Его все касалось. Он был вроде садовника. Или лекаря, который точно подсказал мне диагноз в случае с Мунтяном. Не зря его звали «дед». И с очень большим уважением относились. Это был самобытный человек. Я с ним не работал непосредственно. Но поскольку часто приезжал в Мячково, Виктора Александровича там часто наблюдал. И много раз имел возможность убедиться в его неординарности. Да, он, действительно, как говорил главный герой классического фильма «Чапаев», «академиев не кончал». Но был чрезвычайно одарен природой!
– Вернемся, однако, к Качалину. Это он завел такой порядок в сборной, чтобы вы, врач, обязательно присутствовали при «разборе полетов» и установке на игру?
– Конечно! Но сделал это не в командно-приказной, а в присущей ему деликатной форме, пояснив:
– Доктор, вы должны обязательно присутствовать. Мало ли какой вопрос возникнет. Я буду объявлять состав, а кто-нибудь скажет: не могу – у меня больничный.
После этого случился еще один приятно поразивший эпизод…
– Это какой же?
– Когда перед первой игрой с командой Мексики он вдруг обратился ко мне с вопросами: «Как относитесь к составу, который мы намечаем на игру? Есть ли у вас отводы или замечания?»
– Отводов нет, – ответил я, – замечаний тоже.
– Все, спасибо!
Еще один характеризующий Качалина случай. Накануне той же игры с Мексикой, захватив свой неизменный дерматиновый чемоданчик, вечером делаю обход. Прошел всех. Напоследок заглянул в номер, где жили друзья – Анатолий Бышовец и Владимир Поркуян. И тот, и другой чувствовали себя нормально. Вернулся к себе. Время уже двенадцатый час ночи. Взял книжку, лег отдыхать. Вдруг раздается звонок. В телефонной трубке встревоженный голос Парамонова:
– Савелий, вот вы лежите, а не знаете, что Бышовец заболел?
– Как так? Только что к нему заходил. Все было в порядке!
– Ничего не знаю. Болен Бышовец!
У меня сердце в пятки упало. Схватил чемоданчик, бегу в номер к ребятам, а там и Качалин, и руководитель делегации Георгий Рогульский (зампредседателя Комитета по физкультуре и спорту СССР. – Прим. Г.К.), и Старостин, начальник команды. Бышовец лежит. Я:
– Толя, что случилось?
– Да вот горло першит, насморк появился…
– Я же заходил недавно, почему ничего не сказал?
– Ну, не сказал…
Словом, подставил по всем параметрам. И причина простуды ясна: жара, напитки со льдом. Руководство в гневе. Приказало убрать отовсюду лед. На меня нашикали. Я, понятное дело, расстроился. И когда все ушли, говорю Бышовцу:
– Для чего это тебе нужно было?
– Извини, – отвечает. – Так глупо получилось: я тебе звонил. Но номером ошибся – попал к Парамонову. А когда спросил его, как доктора разыскать, он стал пытать, зачем он, дескать, тебе, да для чего? Ну, я объяснил. Тут-то он на ноги всех и поднял…
К счастью, история завершилась благополучно. Уже на следующий, игровой день Бышовец был совершенно здоров. И опять же Качалин! Когда наутро, как заведено, я докладывал руководству о состоянии здоровья футболистов, меня, естественно, спросили:
– Как Бышовец?
– С ним все нормально.
Когда все разошлись, Качалин, задержав меня, говорит:
– Савелий Евсеевич, не обращайте внимания. Анатолий Федорович – он Бышовца по имени-отчеству называл – футболист. Надо философски смотреть, работайте нормально, не расстраивайтесь…
Вот такой был Гавриил Дмитриевич человек! Очень приятно было с ним работать. Я с удовольствием присутствовал на его установках. Не могу, кстати, заметить, что схожее чувство испытывал с другими главными тренерами. И даже не ко всем в последующем на установки ходил. А вот у Качалина – как потом у Бескова и Симоняна – присутствовал обязательно. И не только потому, что видел – нужен! Было чрезвычайно интересно и полезно вникать в теоретические выкладки Гавриила Дмитриевича, наблюдать, как он вырабатывал тактику матча. А как уважителен был, как умел найти нужный подход к каждому! Не зря же его так любили.
Подводя черту, хотел бы отметить: мне по-настоящему крупно повезло, что в 1965-м, то есть в начале карьеры, попал к такому тренеру как Качалин. Он, напомню, тогда недолго возглавлял 2-ю сборную. Да и наше сотрудничество оказалось кратким. Тем не менее мне оно открыло глаза на многие тайны футбола. И что даже имело, как позже выяснилось, далеко идущие последствия для моей карьеры, поскольку через пять лет и его, в том числе, рекомендация сыграла свою роль в том, что я попал в 1-ю сборную.
– Видимо, есть какая-то закономерность в том, что интересная, неординарная личность вовлекает в свою жизненную орбиту таких же незаурядных, интересных людей. Вот так и Качалин. Ведь посмотрите, какая тогда образовалась в сборной руководящая команда. Один только ее начальник – легендарный Андрей Петрович Старостин чего стоил…
А.П. Старостин. Полузащитник, защитник. Заслуженный мастер спорта. Родился 9 октября (22 октября по новому стилю) 1906 г. в Москве. Воспитанник московской клубной команды МКС. Выступал за московские команды «Красная Пресня» (1925), «Пищевики» (1926–1930), «Промкооперация» (1931, 1934), «Дукат» (1932–1933), «Спартак» (1935–1941). Чемпион РСФСР 1931 г. Чемпион СССР 1935, 1936 (осень), 1938, 1939 гг. Обладатель Кубка СССР 1938, 1939 гг. За сборную СССР сыграл 10 неофициальных матчей.
Старший тренер команды «Динамо» (Норильск) (1944–1953). Начальник сборной СССР (1960–1964, 1968–1970). Ответственный секретарь Федерации футбола СССР (1959–1961). Зампредседателя Федерации футбола СССР (1961–1964). Завотделом футбола Всесоюзного Совета ДСО профсоюзов (1964–1967). Завотделом спортигр ЦС «Спартак» (1969–1987). Председатель тренерского совета Федерации футбола СССР (1967–1987). Председатель Федерации футбола Москвы (1971–1987). Награжден орденами Дружбы народов. Скончался 24 октября 1987 г. в Москве. Похоронен на Ваганьковском кладбище.
– Ну, это отдельная песня. Уникальнейший человек. Один из четырех братьев легендарной футбольной семьи. Андрей Петрович прожил чуть более 80 лет, оставив яркий след в отечественном футболе, с которым был связан с детских лет и до последнего вздоха. Даже во время вынужденного перерыва – необоснованного ареста, закончившегося 11-летней ссылкой в далекий от родной Москвы Норильск, Андрей Петрович продолжал служить Его Величеству Футболу…
– Прошу прощения, Савелий Евсеевич, но здесь, вероятно, имеет смысл напомнить читателю: в 1941-м, спустя девять месяцев после начала Великой Отечественной войны, братьев Старостиных арестовали по сфабрикованному обвинению в «подготовке государственного переворота», намерении уничтожить руководителей страны» и отправили по этапам, кто на север, кто на восток. Андрей Петрович оказался в заполярном Норильске, где девять лет спасался тем, что тренировал местную команду. В столицу и большой футбол вернулся через 11 лет. И потом много лет работал начальником сборной СССР.
Сегодня в воспоминаниях многих ее тренеров можно найти описание одной и той же картины: как Андрей Петрович сидел на тренерской скамейке, внимательно следил за ходом игры и в зависимости от развития событий помогал наставникам принимать быстрые и верные решения…
– Такую, кстати, картину и я наблюдал не раз. Да и что в том удивительного? Ведь за плечами Андрея Петровича почти два десятилетия игровой практики.
– Вы раньше были знакомы?
– Нет. Только заочно. Познакомились в процессе подготовки и на самом чемпионате в Мексике. Кроме того, мне посчастливилось быть свидетелем того, как он в свободное от игр или занятий время собирал ребят на лужайке, занимал их интереснейшими рассказами. Ребята сидели с открытыми ртами.
– А о самом Старостине вы могли бы вспомнить забавные истории?
– В Мексике Андрей Петрович по совместительству работал… внештатным спецкором одной из центральных газет, чуть ли не ежедневно передавая отчеты в редакцию. Причем накануне он не писал черновики, наброски. Когда наступало обговоренное время звонка из Москвы, Старостин, несмотря на занятость, брал телефонную трубку и «с листа» диктовал текст. Когда я однажды невольно услышал один из репортажей Старостина, создалось впечатление, что он, не запинаясь, читал по написанному, рассказывая закулисные истории. А вот одна из них, так сказать, «не для печати» в моем изложении.
Как известно, наша сборная заняла 1-е место в подгруппе, обыграв команды Бельгии (4:1) и Сальвадора (2:0), где отличился Бышовец. Забив четыре мяча, он стал бомбардиром не только нашей команды, но и на старте чемпионата. Одну из тренировок между матчами посвятили ударам по воротам. За теми, по которым бил Анатолий, стоял Старостин. Однако что ни «выстрел» форварда – мяч летел в сторону начальника сборной, а он постоянно кричал: «Анатолий, поправь мушку!» Но тот продолжал дубасить с прежней очередностью: один раз в створ, другой – рядом со Старостиным.
Андрей Петрович, расценив подобную «меткость» как проявление «звездной болезни», зашел к Качалину (я очевидец): «Гава! (так, по-дружески, Гавриила Дмитриевича звали многие) Знаешь, Бышовец «зазвездился»! Отправь-ка его домой!» – «Да ты что?» – «Гава, но у тебя же есть Пузач». Услышав ответ Андрея Петровича, все, кто находился в комнате главного тренера, дружно рассмеялись.
День проведения жеребьевки четвертьфинала был выходным. На проходившую в гостинице «Эскаргот» церемонию уехал Старостин, взявший с собой Поркуяна, как человека со «счастливой рукой», в сборной его считали везунчиком. Для нас, конечно, было комфортно, если бы он вытащил в соперники сборную Уругвая. Как потом они нам рассказывали, подойдя к столу, Валерий уверенно запустил руку под салфетку и, сделав кругообразное движение кистью, извлек билетик, на котором значилась единица. Таким образом, мы вышли на 1-е место в подгруппе, получив право играть на «Ацтеке» против уругвайцев. Тем временем гостеприимные мексиканцы для советской команды организовали шашлыки на природе.
– Вот добрались и до кулинарного вопроса: их там готовят по-особенному?
– Все, как обычно, но есть практичный нюанс. Когда с мангала снимали шампуры с обжаренным мясом, то их держали на спецподставке, внутри которой горячие угольки. Поэтому шашлыки не остывали. В разгар пиршества мы заметили, что в нашу сторону мчится легковушка. Затормозив, из нее выскочил Поркуян, который, подняв руку вверх, радостно кричал: «Уругвай!» За приятную весть Валере тут же навернули двойную порцию шашлыка. А расцветший Андрей Петрович, подойдя к Качалину, убедительно заметил: «Ну, Гава, Уругвай-то «наш»!» Радовались так, словно мы уже разгромили будущих соперников с двузначным счетом. Столь шапкозакидательское настроение, наверное, и погубило сборную.
– К подробностям «гибели эскадры» мы еще, надеюсь, вернемся. На какой почве, несмотря на внушительную разницу в возрасте (четверть века!), вы стремительно сдружились с живой легендой отечественного футбола?
– Андрей Петрович считался большим эрудитом. Великолепно знал театр. Поэтому в неформальном общении задавал ему вопросы, интересовался.
– Слушай, – говорил он, не скрывая приятного удивления, – а ты, оказывается, хорошо знаешь сцену!
– Когда появляется возможность, – скромно пояснил я, – стараюсь посмотреть хороший спектакль.
Словом, сначала он нашел во мне собеседника по общему интересу. А потом и вовсе сложились теплые, доверительные отношения. Причем, как оказалось, не на один день. Я, например, уже работал с Лобановским, когда в одно прекрасное воскресенье раздался телефонный звонок:
– Савелий, выручай! Прихватил радикулит – ни согнуться, ни разогнуться!
– Уже еду!
Схватил чемоданчик, «полетел». Мое появление Андрей Петрович встретил такой тирадой:
– Представляешь, старый я дурак, собрался на бега (он был страшным фанатом скачек!). Решил почистить ботинки – не могу же я показаться на людях в нечищеной обуви. Согнулся! А разогнуться не могу!
Вы понимаете, какое у такого легендарного человека окружение! Он мог попросить помощи у кого угодно. И никто не отказал бы. Но позвонил мне. Я сделал «блокаду», снял острую боль. (Потом, правда, Андрею Петровичу все равно пришлось в больницу лечь.) После облегчения позвал дочь, которая возилась на кухне. Она появилась с подносом. На нем – бутылка коньяка, бутерброды.
– Ну, давай по рюмочке!
– Во-первых, – возразил я, – вам нельзя.
– Да ладно, – машет рукой, – наоборот, выпью – легче станет.
– Во-вторых, – продолжаю, – я за рулем.
А он:
– Да кто тебя остановит? Ты же – врач сборной Советского Союза!
– Вы назвали много имен тренеров, которые оказались в Мексике. Целая плеяда – Качалин, Симонян, Маслов, Парамонов… Чем выделялся Качалин? Как, к примеру, относились к нему коллеги – Симонян или Маслов, работавшие на его штаб?
– Я увидел колоссальное уважение к Гавриилу Дмитриевичу. Особенно со стороны Никиты Павловича (в свое время он же под началом Качалина играл). Да и со стороны Маслова, хотя тот в отечественном футболе котировался не меньшей фигурой.
– Вы мне, забегая далеко вперед, рассказывали о ситуации с триумвиратом главных тренеров сборной СССР-1982. Но когда собираются сильные личности, частенько происходит столкновение лбов. Наблюдалось ли подобное в Мексике?
– Не замечал. Наоборот. Видел дружную, очень ценную для общего дела работу каждого. Взять того же Никиту Павловича. Я уже говорил, что в Мексике он трудился наблюдателем группы, где играла команда Уругвая. Я присутствовал на занятии, где Симонян подробно, квалифицированно и точно рассказал о будущем сопернике. Более того, в конце счел нужным предупредить: хотя до сих пор южноамериканцы не производили особого впечатления, а временами – поскольку в их составе присутствовали много возрастных игроков – команда тащилась на поле, отнестись к ней следует крайне серьезно. Увы! Ребята не вняли предостережению Симоняна. Сказались и другие промахи. В частности, в выборе состава.
– Странно! Но известно, что Качалин отличался феноменальным умением формировать команду из тех, кто хорош не в принципе, а на день матча.
УРУГВАЙ – СССР – 1:0 (0:0, 0:0). 14 июня 1970 г. Матч 1/4 финала IX чемпионата мира.
Мехико. Стадион «Ацтека». 45 000 зрителей.
СССР: Кавазашвили, Дзодзуашвили, Шестернев (к), Афонин, Капличный, Хурцилава (Логофет, 85), Мунтян (Киселев, 70), Асатиани, Еврюжихин, Бышовец, Хмельницкий.
Гол: Эспарраго (118).
– Все так! Но только, как говорится, из песни слов не выкинешь! Великие тоже порой ошибаются. Правда, при этом, как простые смертные, в том не признаются. Качалин и в этом оказался на высоте. Не боялся говорить о своих промахах. Важнее самолюбия ему были правильные для пользы дела выводы. И тогда, после матча с командой Уругвая, Гавриил Дмитриевич при всех сказал, что допустил ошибку, не поставив на игру Метревели.
Тем более, нужный пример оказался перед глазами – за соперников выступал 35-летний Кубилла. Он, правда, еле ползал. Зато умело держал мяч. И абы кому его не отдавал. То же самое, признал Качалин, было бы, если бы играл Слава. Тот на склоне карьеры очень разумно вел себя на поле. И уж наверняка не позволил бы себе игры наскоком – в стиле «шашки наголо». А ведь такую манеру продемонстрировали многие наши футболисты на чемпионате. В частности, Еврюжихин, который в решающем матче появился как раз на месте Славы. Все же не зря болельщики дома называли Геннадия «всадником без головы».
Тогда как «везунчик» Поркуян сидел среди запасных. До окончания дополнительного времени оставалось несколько минут, когда Качалин крикнул в сторону лавочки: «Валерий, раздевайся!» Между прочим, в те годы в случае «ничьей» после добавленных к основному времени 30 минут не били пенальти, а сразу тянули жребий. А у кого «счастливая рука» в сборной СССР, повторять, конечно, не надо.
Киевский динамовец уже готовился к выходу на поле, хотя его подгоняли: «Паркуша (так его ласково звали в команде), давай быстрее!» И в этот момент произошел нелепый случай, когда мяч то ли пересек, то ли не пересек лицевую линию (судил голландец ван Равенс. – Прим. Г.К.), Кавазашвили выскочил из ворот…
– Не он тогда поднял руку, подсказывая всем, что мяч вне игры?
– Да. Рядом стояли Афонин и Кавазашвили. Но руку вскинул Анзор, а защитник прекратил игру, считая, что раздался свисток о назначении свободного удара от ворот. И все, включая несколько уругвайцев, остановились. Чем и воспользовался Кубилла. Проворно втащив мяч обратно в поле, он несильным навесным ударом послал его в центр штрафной. Арбитр продолжал вести игру, а Эспарраго, воспользовавшись стоп-кадром, на всякий случай направил мяч легким ударом головы в сетку оставленных без присмотра ворот Кавазашвили…
В ту же секунду Андрей Петрович произнес: «Паркуша, раздевайся! Мы проиграли». Правда, к концу игры Бышовец поставил точку, в великолепном стиле забив гол. Но необъективный рефери мяч не засчитал, объявив положение вне игры! После поражения вся наша команда находилась в шоке.
Кстати, после той «счастливой» жеребьевки переводчика сборной Гаврилина попросили: «Слава, закажи обратные билеты – мало ли что случится в четвертьфинале!» – «Да нет, о чем вы говорите?» В итоге нашлись билеты на ближайший утренний рейс в Нью-Йорк, где в страшную жару целый день болтались. Только вечером дождались полета в Москву.
– Как уходил из сборной Качалин?
– Состоялось, понятное дело, заседание Федерации футбола. С критическими замечаниями выступили руководители разных рангов, в том числе Николай Николаевич Ряшенцев, член исполкома УЕФА, до недавнего времени – председатель Федерации футбола СССР. Но Гавриил Дмитриевич и сам не считал, что вправе оставаться. Таким образом, формально его никто не снимал – он добровольно подал в отставку…
– Иными словами, не стал дожидаться, когда его объявят «персоной нон грата». Как ваши взаимоотношения сложились после его ухода из сборной?
– Очень хорошие. У меня как-то получалось, что прежние тренеры уходили, приходили новые. Но я по-прежнему нормально общался с теми, кто ушел. Любой из них знал, что всегда может обратиться ко мне за помощью.
– Савелий Евсеевич! В дни первого для вас чемпионата мира чем обогатились как врач, столкнувшийся с природой совершенно иного, чем коньки, вида спорта?
– Ну, первый и главный вывод – надо учиться! Кое-что, конечно, освоил на практике. Например, что когда в игре произошло столкновение, игрок упал и не может встать, а я бегу к нему по полю, лучше всего сразу понимать, какую он получил травму. Потому что пострадавший ждет от меня не только конкретной помощи, но и слова, которое объяснит ему, что, собственно, за травму он «заработал», каковы последствия.
Сам игрок в большинстве случаев не знает, что с ним случилось. Ну, хотя бы из-за того, что чаще всего нападение – как правило, удар по ногам, происходит сзади. И вот этот момент врачу, следящему за игрой с лавочки запасных, нельзя упустить! Ибо он проглядит механизм возникновения травмы. А понимание этого – ключ к остальному. Приходит такой навык с опытом. И шлифуется годами. Поэтому пришлось изрядно попотеть, прежде чем наступило время, когда, отследив ситуацию, в которой футболист получал травму, я выбегал на поле, уже зная – там катастрофа.
– То есть вы так внимательно следили за происходящим, что в случае получения игроком травмы спешили к нему, по сути уже имея первоначальный диагноз?
– Абсолютно точно! Однако, может, повторюсь, но по счастью, на чемпионате мира в Мексике по части тяжелых травм Бог, что называется, наших игроков – стало быть, и меня – миловал! Иначе даже не знаю, как выходил бы из положения. Оснащение привез с собой самое примитивное, «шин» на случай переломов – и тех с собою не было.
Ничего, скажете, нестрашно: там же местная бригада «Скорой помощи» дежурила! Ну, дежурила! Да только лишний раз попасть впросак, лицом удариться в грязь не хотелось. Вот и сидел весь матч на лавке, «впившись» глазами в происходящее на поле. И в страшном напряжении, что вот-вот случится непредвиденное, а я проморгаю. Вот вам еще одно ощущение от той поездки в Мексику. Там я, пожалуй, впервые столь остро ощутил: место спортивного врача на скамейке запасных по напряжению чем-то сродни сидению на электрическом стуле.
А еще научился тщательно готовить к игре свой нехитрый рабочий «скарб». Открывать чемоданчик и заранее готовить то, что может пригодиться. Даже вату на палочки накручивал – тампоны делал. Пузырьки проверял – есть ли перекись, нашатырь, йод. Словом, держал себя в состоянии «готовности № 1».
Глава 11
Последний из «лейтенантов» и «Неудержимый Пономарь»
– Савелий Евсеевич! Кто стал следующим тренером национальной команды?
– После того как летом 1970 года Качалин подал в отставку, через некоторое время на пост главного назначили Валентина Александровича Николаева.
В.А. Николаев. Нападающий. Заслуженный мастер спорта. Заслуженный тренер СССР. Родился 16 августа 1921 г. в дер. Еросово Владимирского уезда Владимирской губернии. Воспитанник московской команды «Казанка». Выступал за команды ЦДКА (Москва) (1940–1952), г. Калинина (1952), МВО (Москва) (1953). Чемпион СССР 1946, 1947, 1948, 1950, 1951 гг. Обладатель Кубка СССР 1945, 1948, 1951 гг. Лучший бомбардир чемпионата СССР: 1946 (16 голов), 1947 (14 голов). Сыграл 2 матча за олимпийскую сборную СССР. Также за 1-ю сборную СССР сыграл в 9 (забил 3 гола) неофициальных матчах. Забил 111 голов в зачет Клуба одноклубника Г. Федотова. Участник Олимпийских игр 1952 г. После неудачи на Играх в Хельсинки расформировали все советские военные команды. Тогда Николаев решил завершить карьеру футболиста. Окончив инженерный факультет Военной академии бронетанковых и механизированных войск, отправился служить в войска. До 1963 г. командовал подразделениями в Германии, Белорусском военном округе. Затем тренировал ЦСКА (1964–1965, 1970–1973), СКА Хабаровск (1967–1968). Главный тренер Вооруженных сил СССР (1969). Главный тренер сборной СССР (1970–1971). Главный тренер молодежной сборной СССР (1974–1985), занимавшей первые места на чемпионатах Европы (1976, 1980).
Награжден орденами Красной Звезды (1945), Дружбы народов (1981), «За заслуги перед Отечеством» IV степени (1997). Автор книги «Я – из ЦДКА!». Умер 9 октября 2009 г. в Москве. Похоронен на Нерепеченском кладбище.
Он в это время занимал пост старшего тренера ЦСКА…
– …команды, которая в тот год стала чемпионом СССР.
– Точно! Правда, Федерация футбола СССР против подобного совместительства возражала. Но успех ЦСКА был очевиден. Как и плодотворная работа тренера Николаева. Поэтому наверху решили, что он вполне зарекомендовал себя как специалист, который может возглавить сборную. И разрешили совмещать.
– Это отразилось на вашем статусе?
– Да, в общем-то, никак. Я остался работать с новым главным.
– Какое впечатление он произвел на вас?
– Благоприятное. Хотя, конечно, это иного типа личность, чем его предшественник. Впервые, увидев его в форме полковника, я был ошеломлен…
– А что тут удивительного? Ведь Николаев 12 лет (!) командовал бронетанковым подразделением. А к тренерской работе в армейском клубе его вернули только в 1963-м.
– Все так! Тем не менее поначалу было непривычно. Хотя, пообщавшись, я быстро почувствовал: имею дело с добрым человеком и квалифицированным специалистом, хорошо знающим практическую сторону футбола. Ведь в «команде лейтенантов», о которой мы вспоминали, рассказывая о Соловьеве, и где в «пятерке» нападения блистали Федотов с Бобровым, Николаев выступал в роли одной из «первых скрипок».
Во всяком случае, те, кто «вживую» видел его игру, подтвердят: этот футболист сражался по всему полю, от ворот до ворот. Он выцарапывал мяч у атакующих соперников, переправлял его своим именитым форвардам или забивал сам, видя, как утверждают специалисты, в том не случай, удачу, а строгую обязанность. Словом, не зря болельщики на трибунах – бывшие фронтовики метко прозвали Николаева «бомбардировщиком дальнего радиуса действия».
– А ведь и в самом деле теперь игроков подобного образа действий немало. Они даже обязательны. Но таких, которые, как Николаев, регулярно забивали голы, можно пересчитать по пальцам. Однако если вернуться не к игроку, а уже тренеру?
– Здесь – по тому, как он проводил занятия; какой футбол проповедовал; сколь часто использовал любимую аркадьевскую схему расстановки игроков 4–2 – 4 – можно было, безусловно, определить, что в свое время он выступал под началом выдающегося наставника. Чувствовалось, Николаев продолжает его линию. А еще подкупала в нем простота общения с футболистами. Правда, увлекаясь, он мог и к ненормативной лексике прибегнуть, от чего его речь на теоретических занятиях приобретала особую выразительность.
– Нарисованная вами картина напомнила эпизод из фильма «Чапаев», когда Василий Иванович по-своему, по-простому учит окружающих стратегии и тактике…
– Ну, естественно! Ведь если речь идет не о военном, а о высшем футбольном образовании, то Валентин Александрович тоже ни спецшкол, ни университетов не оканчивал. Все пришло к нему с годами, с практикой.
– И ведь здорово, согласитесь, пришло. Ведь, начав в 1970-м по совместительству работать главным тренером сборной, Николаев добился потрясающих результатов. Я вот перед нашим разговором в статистику заглянул. Оказывается, в 24 официальных и товарищеских матчах под его руководством советская команда ни разу (!) не уступила. Более того. Сборная пробилась в финальную часть чемпионата Европы-1972. И как знать – не заставь хронические неудачи ЦСКА министра обороны, маршала Гречко потребовать от полковника Николаева сосредоточиться на клубной работе, добилась бы и большего. Не случайно же Пономарев, сменивший Валентина Александровича в сборной, дошел с командой до европейского «серебра».
– Очень может быть. Все-таки талант есть талант. Тем более, такой самородок, как Валентин Николаевич.
– А как складывались ваши взаимоотношения по линии «главный тренер – врач»?
– Волнообразно. Сначала все выглядело хорошо. Потом вдруг обнаружилось: что-то не клеится. Однако в конце концов, – правда, уже не в 1-й, а молодежной сборной, – снова стали хорошими. И остались таковыми навсегда.
– Почему же в национальной команде не заладилось?
– Видимо, я сам оказался виноват. Ведь в команде – в том числе в сборной – порядок всегда такой: что бы ни случилось, главный должен обо всем знать. А тут – наставник с полковничьими погонами, подавляющее большинство игроков – армейцы. Все по-военному. С докладами очень строго. Словом, почувствовал, что я не их человек, не военный…
– Хотите сказать – произошло отторжение? В чем оно проявилось?
– Например, я не то чтобы скрывал, а, скажем так, не вовремя докладывал.
– По поводу нарушений режима?
– Да нет! По своей медчасти. Общеизвестно – в любом коллективе есть конкуренция. В сборной тоже шла острая борьба за место в составе. Даже среди доминировавших в ней по численности армейцев. Неприятно, когда отчисляют из команды за то, что показываешь игру не того уровня. Более обидно, когда по медицинским показаниям. Поэтому, если что-то с футболистом сборной случалось – допустим, травма или заболевание, я старался, как можно объективнее определить степень ее тяжести. Если видел, что все не так страшно, быстро излечимо и не повлияет на игровое поведение игрока, Николаева не информировал.
– А он что – в обязательном порядке требовал «подавать рапорты»?
– Да. И имел право. Потому что, действительно, обязан был знать все. Что касается меня, то тут следует признать: хоть я и пережил чемпионат мира-1970, но оставался неискушенным в понимании тонкостей взаимоотношений в «треугольнике» – главный тренер – врач – игрок. Поэтому концовку моего сотрудничества с Валентином Александровичем в той сборной я бы назвал неизбежной. Ну, посудите сами!
Получает травму защитник ЦСКА Юрий Истомин. Повреждение не ахти. Думаю, заживет быстро – чего парня подставлять. И главному ни слова. На следующей тренировке выясняется: Истомин в ней участвовать не может. Николаев обращается к нему с недоуменным вопросом: «Юра! Ты чего дурака валяешь?» – «Нога побаливает». – «А ты доктору докладывал?» – «Да!» – «Ну и что?» – «Не знаю…» Николаев, естественно, обращается ко мне: «В чем дело? Почему я не в курсе?» А что тут ответишь? Это был «первый звонок».
Следующий «прозвенел», когда я легкомысленно отнесся к жалобе вратаря Леонида Шмуца. Он, правда, сам дал тому повод. Ибо был эдаким рубахой-парнем, который, когда что-то говорил, не сразу и поймешь – всерьез или в шутку. Так что, когда Леня в обычной для себя беззаботной манере преподнес мне весть о недомогании, я – нет чтобы проверить! – принял его жалобу за очередной розыгрыш в духе «симуляция – залог здоровья!» Тем самым пустил дело на самотек. Конечно, то, что Шмуц не шутил, а я «прохлопал ушами», обнаружилось очень скоро. И Валентин Александрович, соответственно, «намотал себе на ус»…
– Да! Правильно говорят: «Благими пожеланиями вымощена дорога в ад!» Вы хоть тогда нужные выводы сделали?
– Сделал, когда опыта набрался. Потому что все от моей неопытности и случилось. Ведь мы и теперь не все рассказываем наставникам. Потому что и ныне бывает так, что замечательный парень и прекрасный футболист умоляет: «Савелий Евсеевич, только главному не говорите. Я буду продолжать тренироваться. А уж если что-то, не волнуйтесь, вас это не коснется!»
И хоть знаешь, что «в случае чего» еще как «коснется», но сердце не камень! Посмотришь парню в его глаза, прикинешь, что не подведет и здоровью его урону не будет, да и дашь шанс остаться в строю. Так что и сегодня – не все просто. Кстати, о простоте: прямодушнее были тогда ребята – не темнили, говорили, как есть на самом деле.
– Что же произошло после второго «прокола»?
– Сразу вроде бы ничего особенного. Если не считать, что почувствовал – вряд ли продолжу работать. Так и случилось. В феврале 1971-го проехал с Николаевым и командой по Южной Америке с товарищескими играми.
МЕКСИКА – СССР – 0:0. 17 февраля 1971 г.
Гвадалахара. Стадион «Халиско». 50 000 зрителей.
СССР: Банников, Дзодзуашвили, Шестернев (к), Ловчев (Плахетко, 60), Капличный, Долгов, Кульчицкий, Эштреков (Шевченко, 46), Федотов, Нодия, Еврюжихин.
МЕКСИКА – СССР – 0:0. 19 февраля 1971 г.
Мехико. Стадион «Ацтека». 31 000 зрителей.
СССР: Шмуц, Истомин, Шестернев (к), Дзодзуашвили, Капличный, Долгов, Мунтян (Кульчицкий, 65), Шевченко, Федотов, Нодия, Еврюжихин (Дударенко, 60).
САЛЬВАДОР – СССР – 0:1 (0:1). 28 февраля 1971 г.
Сан-Сальвадор. Национальный стадион «Флор Бланка». 32000 зрителей.
СССР: Шмуц, Истомин (Дзодзуашвили, 57), Шестернев (к), Ловчев, Капличный, Долгов, Киселев, Копейкин, Нодия, Эштреков, Дударенко.
Гол: Осорио (30 – автогол).
Вернувшись после летнего отпуска в Москву, с остальными готовился к выезду на отборочные игры первенства Европы-1972 против сборных Северной Ирландии и Испании. Когда вывесили состав предварительного – еще московского – сбора, смотрю – моей фамилии нет. Вместо нее – Иван Михайлович Бондарук, армейский доктор, подполковник.
– С вами даже никто загодя не поговорил, просто перед фактом поставили?
– Предварительно – нет. Объяснили – постфактум. Вызвал начальник Управления футбола…
– Не Зенченко ли? Помните, в 1972 году неожиданно для всех чемпионом страны стала команда «Заря» из Луганска. А Лев Кириллович в свое время считался правой рукой Шевченко, первого секретаря Луганского обкома КПСС.
– Тем не менее, чиновник Зенченко ко мне неплохо относился. Так вот! Пригласил и сказал: «Со сборной будет работать Бондарук. А тебя переводим в олимпийскую». Ее тогда тренировал хорошо известный мне Александр Семенович Пономарев.
– Но прежде чем мы коснемся этой фигуры и вашей работы в руководимой им команде, давайте закончим разговор о тренере Николаеве….
– Тогда придется перенестись в 1979 год.
– До этого не пересекались?
– Ну, разве что мимолетно. А так чтобы специально – какой смысл? Общего дела уже не было. Да и в 1-й сборной после любого сбора Валентин Александрович возвращался в ЦСКА. Пока, о чем уже говорил, очень скоро генералы не посчитали: работа в сборной явно мешает Николаеву успешно руководить клубом. И его отозвали. Так в наших взаимоотношениях наступила пауза в восемь лет. После чего мы воссоединились.
– При каких обстоятельствах?
– К тому времени Валентин Александрович демобилизовался. Сначала перешел на работу в Управление футбола Спорткомитета СССР. Потом – с 1974-го по 1985-й – возглавлял молодежную сборную. Меня, благо, я оказался свободен, тоже туда пригласили.
– Не могли бы прояснить, каким образом в тот момент вы вдруг оказались свободны?
– Все просто. Я работал в 1-й сборной, которой руководил Симонян. Ее результатами «наверху» остались недовольны. По окончании сезона-1979 мы с Никитой Павловичем поехали отдыхать в Латвию, в Дзинтари. Там-то нас и настигла весть, что его уволили. В итоге – в отставку ушел весь штаб Симоняна. Так я оказался не у дел. И с легкой душой ушел в «молодежку».
– Не пожалели?
– Ну что вы?! У меня с Николаевым установились великолепные отношения. Как будто ничего омрачающего в прошлом не было.
– Это так вас годы поменяли?
– Если про меня, то в какой-то мере – да. Если о нем, то – разительно. Как только Николаев освободился от ношения погон, он стал другим человеком – живым, с юмором, благожелательным и простым во взаимоотношениях. Ко мне Валентин Александрович относился с полным доверием. Все мои рекомендации по лечению, ограничению, а то и освобождению игроков от нагрузок принимались без вопросов. В результате дела у нас очень хорошо пошли. Николаев тогда открылся для меня с новой стороны. Например, я вдруг обнаружил его потрясающий талант к селекции, к подбору игроков.
– Все-таки Николаев – много поживший человек: не возник в олимпийской сборной конфликт «отцов и детей»?
– Нет. У него с ребятами сложились великолепные отношения. Он им нравился, они с удовольствием присутствовали на теоретических занятиях, ловили каждое слово на разборе очередной игры. Его крылатые выражения мгновенно становились общим достоянием. Например, в команде появился Нугзар Какилашвили, полузащитник из тбилисского «Динамо» (позже мастер спорта международного класса, обладатель Кубка СССР, а в начале 1990-х работал директором национального стадиона имени Бориса Пайчадзе в Тбилиси. – Прим. Г. К.). Николаев почему-то никак не мог правильно произнести его имя. И от полноты ощущений и распирающих чувств кричал с лавочки: «Рюкзак! Рюкзак! Вернись обратно!» Прозвище к Нугзару приклеилось «намертво»…
Или, допустим, случалось команде проводить матчи на стадионах, где были очень неудобные, с низкой крышей лавки. Николаев не имел привычки выскакивать на поле. Все эмоции выплескивал на тренерской скамейке. В результате дело доходило до того, что он рефлекторно подпрыгивал и ударялся головой о крышу. Ребята давились от хохота.
– Где-то читал, как удивительно оригинально «разыграли» Николаева?
– О, это был потрясающий номер! Он случился в Кувейте в 1980-м, куда молодежная сборная приехала на товарищеские встречи. В один из вечеров в номер к Николаеву зашел массажист Миша Насибов и говорит: «Валентин Александрович! С вами хочет встретиться шейх Кувейта!» А Николаев уже переоделся по-домашнему. Он скорей брюки надевать, бриться… Послал за переводчиком. Тогда в этом качестве с нами приехал зам. главного редактора еженедельника «Футбол-Хоккей» Геннадий Радчук. Ждем.
В сопровождении Насибова в номер зашел человек в этакой арабской простыне с соответствующим головным убором – тюрбан, что ли. На нем, как и полагается, обруч. Все слегка напряжены. Николаев попросил переводчика по-простому: «Узнай, чего ему надо». Радчук тоже не врубился и начал его по-английски спрашивать. А рядом стоял Парамонов, помощник Николаева. Осмотрев «субъекта», Алексей Александрович увидел на нем… кроссовки. Как начал хохотать! Выяснилось – перед нами стоял небритый Евстафий Пехлеваниди (нападающий «Кайрата» из Алма-Аты; в 1980-е годы забил 69 голов в чемпионатах СССР. – Прим. Г.К.), его переодел Насибов, нахлобучил белую чалму, закрутил шлангом от насоса вокруг головы и выдал за шейха. Только обувь подходящую не смог найти.
Хохот стоял гомерический, до того здорово было разыграно! Больше всех смеялся Николаев, который поначалу принял все за чистую монету. Это еще раз говорило об атмосфере, царившей в команде. Поскольку Николаев обладал хорошим чувством юмора, Насибов и придумал отличную шутку. Элемент пусть не футбольного, но коллективного творчества. Потом, кстати, 75 % игроков «молодежки» попали в 1-ю сборную. На мой взгляд, в этом большая заслуга Николаева.
– Конечно, юмор и жить, и играть помогает, но все же как у той молодежной обстояло дело собственно с игрой?
– Команду Николаев создал под стать себе в молодости: амбициозную, техничную и, что следует подчеркнуть особо, – с характером. Ребята и сами слабаков не жаловали. В этой связи вспоминаю красноречивый эпизод, который произошел, когда наша команда играла в полуфинале молодежного первенства Европы-1980. Высочайшего уровня матч – и по классу, и по накалу. Наши сражались здорово.
Лишь Игорь Пономарев из Баку выпадал из строя. Видно, «перегорел». Это бросалось в глаза в сравнении с яростной игрой его товарища по команде Виктора Каплуна, который тогда выступал в Харькове, а потом перешел в киевское «Динамо» (несколько лет назад работал инспектором Федерации футбола Украины. – Прим. Г.К.). По натуре это был боец, в противоборстве чувствовавший себя, как рыба в воде. И мог «напихать» любому.
На том историческом матче с Италией я оказался свидетелем того, как, пробегая мимо бровки у скамейки запасных, Каплун, не церемонясь обращением на «вы», прокричал Николаеву: «Валентин Александрович! Меняй Пономарева!» Главный сидит и молчит. Игра между тем идет, что называется, «от ножа». И у нас. И у итальянцев. Каплун, вновь оказавшись близ скамейки, второй раз кричит о том же. Но Валентин Александрович снова не отреагировал. Кончилось тем, что, проносясь мимо в третий раз с криком: «Твою мать! Меняй Пономарева!», неуемный Каплун разразился таким трехэтажным матом, что на нашем командном пункте сразу началось движение. Словом, не помню, на кого, но Пономарева поменяли.
– А игрок действительно нуждался в уходе с поля?
– По-моему, да. Игра шла очень жесткая. Складывалось впечатление, что парень побаивался «получить в кость» – это было видно по тому, как он «убирал» ноги. А Каплун относился к типу футболистов, который мог принять любую, самую жесткую игру и тем же ответить. Поэтому-то он всех мерил по себе.
– Затем наша молодежка 7 и 21 мая 1980 года, обыграв по сумме двух финальных матчей команду ГДР – 0:0 в Ростоке и 1:0 в Москве, победила в первенстве Европы среди футболистов до 21 года.
– Весьма удивился, если бы этого не произошло. Уж очень сильный оказался в команде Николаева подбор игроков: Сергей Журавлев, Анатолий Демьяненко… Впереди соперников «терзали» форварды – Александр Хапсалис, Валерий Газзаев, Рамаз Шенгелия с Виталием Дараселией. Из Львова очень сильное трио было представлено – Андрей Баль, Юрий Суслопаров и Ярослав Думанский. Я сегодня абсолютно уверен: тот «золотой» состав Валентина Александровича мог бы запросто всех обыграть на московской Олимпиаде-1980. Просто тогда уже была сформирована команда Бескова…
– Вас – я имею в виду тренерский штаб «молодежки» – за ту победу отметили?
– А как же! Устроили прием у председателя Спорткомитета в Скатертном переулке. Премировали. Каждому вручили Почетную грамоту ЦК ВЛКСМ, ребята получили звание мастеров спорта международного класса…
Заканчивая о Николаеве, скажу особо. Годы совместной работы с молодежной сборной стали одними из наиболее ярких в моей биографии. Это было время абсолютного взаимопонимания. Мы подружились семьями. Я часто бывал у Валентина Александровича дома – он жил в знаменитом, сплошь заселенном армейцами доме у метро «Сокол». Лечил его жену – прекрасную женщину. Врачевал самого…
Поэтому печальный осенний день 2009 года, когда газеты опубликовали сообщение, что на 89-м году жизни в госпитале скончался Николаев, стал для меня по-настоящему горестным. Ушел последний из «лейтенантов», который с партнерами из ЦДКА олицетворял целую эпоху в отечественном футболе. Настоящий профессионал с уникальной преданностью делу, верный товарищ, человек с открытой душой и большим сердцем…
Так что, думаю, нет необходимости объяснять, почему я с щемящим чувством вспоминал, как мне было комфортно в конце 1970-х работать с этим человеком. Причем настолько, что будто бы и не было в общем прошлом моего недолгого, неудачного дебюта в руководимой им тогда 1-й сборной…
– Мы, кстати, об этом забыли, забежав в рассказе о Валентине Александровиче на целых восемь лет вперед. Давайте-ка вернемся к тем дням 1971-го, когда после досадного расставания вас приняли в олимпийскую сборную СССР, которая тогда под руководством Александра Семеновича Пономарева вовсю готовилась к футбольному турниру Игр-1972 в Мюнхене.
А.С. Пономарев. Нападающий, тренер. Заслуженный мастер спорта. Заслуженный тренер СССР. Родился 23 апреля 1918 г. в г. Горловке. Начал играть в 1933 г. в местной юношеской команде «Динамо». В 1936 г. (по июнь) играл в команде «Угольщики» (Горловка). В том же году, в августе – сентябре, и в 1937–1940 гг. играл за «Трактор» (Сталинград), в 1936 г. (с октября) выступал за «Спартак» (Харьков). В 1941 (по июнь) году выступал в команде «Профсоюзы-1», с 1941 (с июля) по 1950 г. играл за «Торпедо» (Москва) и в 1951–1952 гг. – за «Шахтер» (Сталино). Обладатель Кубка СССР 1949 г.
Старший тренер – «Шахтера» (Сталино) (1953–1956), «Авангарда» (Харьков) (1960–1961), «Динамо» (Москва) (1962–1965), «Упонпалло» Лахти (Финляндия) (1966–1968), «Арарата» (Ереван) (1969–1970), юношеской сборной СССР (1957–1958), олимпийской сборной СССР (1971), сборной СССР (1972). Под его руководством сборная СССР стала 2-м призером чемпионата Европы 1972 г. и 3-м призером Олимпийских игр 1972 г. Среди тренерских достижений Пономарева вершина – завоевание чемпионского звания и золотых медалей командой «Динамо» (Москва) в 1963 г.
Скончался 7 июня 1973 г. в Москве.
– Вы меня, наверное, поймете, если скажу: к Александру Семеновичу изначально было особое отношение. Поскольку я – всю жизнь торпедовец, а этот игрок для меня – кумир. В свое время ходил «на Пономарева». И хотя он уже был в возрасте и вскоре закончил выступать, мне повезло застать матчи, в которых Пономарь (так его дружески звали болельщики) забивал прямо-таки сумасшедшие мячи.
Чем в очередной раз и подтверждал звание бомбардира № 1, забившего в чемпионатах СССР 152 мяча (когда в середине 1960-х историк футбола Константин Сергеевич Есенин впервые составил список 100 лучших бомбардиров чемпионатов страны, его возглавил Пономарев. – Г.К.). Мне особенно врезалось в память, какой красавец гол Пономарев вколотил в одной из игр со столичным «Динамо». Бил ударом через себя с угла штрафной площадки. И пущенный с носка мяч вонзился в сетку ворот соперника.
Отсюда понятно, почему противники страшно боялись Пономарева-игрока. В стане соперника он наводил ужас. Среднего роста, широкоплечий, его невозможно было положить на землю. А неукротимая воля Пономарева, целеустремленность? Для него поражение было смерти подобно. Кстати, став тренером, точно так же настраивал подопечных. Поэтому, когда мы обидно проиграли Олимпиаду-1972, для него это стало трагедией…
– Вы пришли к нему в команду, ностальгически восхищаясь им как игроком. А чем он был славен как наставник? Ведь вы имели возможность наблюдать его в этом качестве в качалинской сборной, где он работал вторым тренером?
– Ну, естественно, мы худо-бедно, но были знакомы. Ведь неслучайно, когда я от Управления футбола впервые явился к нему в команду и официально представился: «Здравствуйте! Я – доктор Мышалов!», он добродушно отмахнулся: «Да знаю я тебя! Чего ты мне свою фамилию называешь? Давай начинай работать!»
Глава 12
Игры строгого режима
– Cавелий Евсеевич! Каким Пономарев был футболистом, помнили многие. А вот как он зарекомендовал себя в качестве тренера?
– Ну, он и на этом поприще отличился с очень хорошей стороны. Дабы не быть голословным, напомню: к началу 1970-х за плечами Александра Семеновича оставалась серьезная работа в московском «Динамо». А с чего в конце 1960-х годов началось чудесное преображение «Арарата»? Все больше помнят, как заблистала ереванская команда при его преемниках – Николае Глебове и особенно при Никите Симоняне. Однако фундамент «золотого» клуба закладывал Пономарев. И надо было видеть, каким колоссальным авторитетом пользовался Александр Семенович в Армении. Как-то олимпийская сборная проводила отборочную игру в Ереване.
СССР – ФРАНЦИЯ – 5:1 (4:0). 3 ноября 1971 г. Отборочный матч 2-го этапа в 1-й группе европейской зоны XX Олимпиады.
Ереван. Стадион «Раздан». 50 000 зрителей.
СССР: Прохоров, Матвиенко, Соснихин (к), Решко, Месропян, Андреасян, Трошкин (Бондаренко, 57), Грещак, Заназанян, Веремеев, Иштоян (Васильев, 57).
Голы: Заназанян (12), Андреасян (21, 29), Иштоян (36), Грещак (51), Риефа (69).
Представляете, как местные болельщики, переполнившие стадион, были довольны тем, что четыре из пяти мячей забили три футболиста «Арарата». Кроме них, ереванцы были представлены в сборной Пономарева Сергеем Бондаренко и Нориком Месропяном.
– Когда вы рассказывали про Николаева и некоторых других тренеров, то отмечали, что знали их раньше. Поэтому хорошо изучили характеры. Данное обстоятельство, понятное дело, содействовало быстрому налаживанию совместной работы. А вот в случае с Пономаревым все для вас началось с чистого листа. Каким образом в той команде складывались отношения тренер – врач?
– Никаких барьеров не возникло. С первого дня ощущал, будто работаю с ним уже лет десять. Сразу почувствовал со стороны Александра Семеновича уважительное, даже сказал бы, товарищеское к себе отношение. И понял, что пользуюсь у него полным доверием. Практически все, что я говорил, Пономаревым даже не обсуждалось. Его, судя по всему, устраивало мое стремление уделять много внимания функциональной диагностике, обеспечивать тренерский штаб информацией о текущем состоянии каждого футболиста. К моим рекомендациям по ограничению, изменению режима подготовки того или иного игрока Пономарев относился очень серьезно.
Опять подчеркну: стаж моей врачебной практики в сборной тогда был невелик. Да, я в какой-то мере влез в специфику этого вида спорта, стал постигать нюансы тренировочного процесса и игры. Но при этом находился на пути к тому, чтобы стать полезным команде человеком. И потом правильно говорится: кто не работает, тот не ошибается. Я наверняка совершал промахи. Но при этом не слышал, чтобы Александр Семенович – ни в личном общении, ни тем более при ребятах – повысил на меня голос или сказал что-либо неуважительное. Наоборот, может, как Николаев – в последующем и Бесков – старался поддержать мой врачебный авторитет. И ребята хорошо понимали это. Они и к Пономареву относились с большим уважением и даже с любовью. Хотя сказать, что это им легко давалось, не могу – характер у него был требовательный, жесткий.
– Вероятно, многое было бы проще, если бы это поколение футболистов видело Пономарева-игрока на поле. Ведь они лишь с чужих слов и, может, редких кадров кинохроники могли судить о его великом прошлом. Имей они об этом лучшее представление – контакт налаживался бы легче…
– Да он и так был тесный. Про игровое прошлое тренера им тоже не было особой нужды лишний раз напоминать. Достаточно однажды посмотреть, как уже немолодой их тренер обращался с мячом. Вспоминаю тренировку на спортбазе московского «Динамо» перед Олимпиадой-1972. Занятие игроки завершали ударами по воротам Владимира Пильгуя.
Александр Семенович, решив продемонстрировать подопечным удары с лета, попросил ребят набросить несколько мячей. Пошли передачи. И что вы думаете? С десяти ударов он вколотил девять потрясающих по красоте голов! Причем бил в основном с носка, что тогда считалось большой редкостью. Вот вам и ветеран! Я хоть тоже не очень-то ожидал увидеть такое, но помнил слова Николаева: «противоядия против ударов Пономаря не было». У ребят же глаза на лоб полезли.
– Но молодость есть молодость. Со всеми ее почти обязательными недостатками, которые обычно доставляют наставникам массу неприятностей и которые, тем не менее, с годами, как известно, проходят. Помните эпизод с участием Андреасяна?
– Когда Аркадий вывел Пономарева из себя? И это несмотря на то, что до этого «сверху» поступила «команда» от председателя Спорткомитета СССР Павлова:
– Что это там футболисты навешали на себя игрушки золотые? Снять!
Накануне Александр Семенович предупредил ребят:
– Не дразните гусей! На нас и так смотрят, как бык на красную тряпку!
Слова о пристальном внимании «сверху» Пономарев не просто так обронил. У тех, кто ведал там не только спортом, но и идеологией, бытовало в ту пору мнение: очень худо проиграть Олимпиаду в общекомандном зачете. Но если при этом стать первыми в футбольном турнире, то это вроде остальной негатив уравновесит. По данному поводу известный в прошлом борец Александр Иваницкий, в ту пору работавший в ЦК ВЛКСМ (позже возглавил Главную спортредакцию Гостелерадио СССР. – Прим. Г.К.), точно заметил:
– Это наша беда, что футбол включили в программу Игр. Потому что выиграть там нашим вряд ли удастся. И тогда неприятностей не оберешься!
– Неужели олимпийская сборная под руководством Пономарева считалась столь безнадежной?
– Да нет! Совсем наоборот. Та команда как раз внушала большие – может, слишком большие – надежды на достижение высшего результата. Ну, судите сами. У нее был очень хороший состав. Ее игру поставил и умело вел тренер, под руководством которого она, уверенно пройдя отборочный цикл, попала на Мюнхенскую Олимпиаду. Поэтому расчет на то, что возьмем «золото», был небеспочвенен. Но мяч, как говорится, круглый. И гоняют его живые люди. Так что в наличии вроде имелись сплошные «плюсы». А сборная СССР, тем не менее, оказалась в «минусе».
Для Пономарева полуфинальная игра с поляками стала тем большей трагедией, что его подшефные, не так уж и много уступив по игре, превратились прежде всего в жертву собственной недисциплинированности на поле.
ПОЛЬША – СССР – 2:1 (0:1). 5 сентября 1972 г. Матч 2-го этапа в группе «Б» футбольного турнира XX Олимпиады.
Аугсбург. Стадион «Розенау». 5000 зрителей.
СССР: Рудаков, Дзодзуашвили, Хурцилава (к), Ловчев, Капличный, Колотов, Семенов (Онищенко, 73), Еврюжихин, Заназанян (Куксов, 87), Сабо, Блохин.
Голы: Блохин (28), Дейна (76 – пен.), Шолтысик (87).
Ведь поначалу наша команда вела, но вдруг взяла и сама себе «привезла» пенальти. В польской сборной особенно отличился Шолтысик. Был у них такой «звездный» ветеран. Он в запасе сидел аж до 68-й минуты. А потом тренер его выпустил. Чтобы тот «сделал» всю игру.
А впереди – непростая встреча со сборной ГДР за 3-е место. Руководство, как я уже сказал, наши поражения тогда остро воспринимало. Так что в случае проигрыша еще и гэдээровцам нас просто бы «сгноили». Нашлись и другие осложняющие положение советской команды моменты. В Мюнхене стояла страшная жара. А матч, как назло, назначили на 10.00 – начало солнцепека.
Тогда же случилось кровавое ЧП с участием палестинских террористов. Ребята, понятно, после этого не выспались. А в 7.00 подъем, затем завтрак и выезд на игру. Тогда по регламенту «бронза» вручалась командам, занявшим 3 – 4-е места. Получалось, какая разница – ничья устроила бы обе стороны. Отношения с Пономаревым у нас сложились столь доверительными, что он мог попросить о чем угодно. И, если надо, даже поручить весьма щекотливую миссию. Поскольку я был знаком с помощником главного тренера соперников, известным в ГДР специалистом, Пономарев, оставшись со мной наедине, вдруг предложил:
– Слушай! Поговори с немцами! Может, вничью сыграем? Ведь она и их, и нас устраивает!
– Да неудобно как-то, Александр Семенович!
– А чего «неудобно»? «Да» – да! «Нет» – нет! Ну, какой теперь смысл биться? Да еще утром, в жару, все полусонные. Ну что за игра может получиться?
Пришлось взяться за выполнение «поручения». Улучил момент, когда команды вышли на разминку. И, как бы случайно оказавшись рядом со знакомым помощником из «штаба» гэдээровской команды, между прочим высказал ему вроде как свое мнение:
– Ничья – нормальный результат: «бронза» и у вас, и у нас.
– А почему бы и нет? – засмеялся он. На том и разошлись. Так что, строго говоря, уговора не было. Но факт есть факт. Сыграли так, как хотел Пономарев.
– Немецкая прагматичность?
– А черт ее знает? Я ведь тот разговор Александру Семеновичу даже не передал. Да и встреча получилась острой. Хорошо хоть без травм…
ГДР – СССР – 2:2 (1:2, 1:0). 10 сентября 1972 г. Матч за 3-е место футбольного турнира XX Олимпиады.
Мюнхен. Стадион «Олимпия». 80 000 зрителей.
СССР: Рудаков, Истомин, Хурцилава (к), Капличный, Ловчев, Колотов, Ольшанский, Заназанян, Семенов (Андреасян, 68), Еврюжихин (Якубик, 41), Блохин.
Голы: Блохин (10), Хурцилава (31), Крайше (35 – пен.), Фогель (78).
– Есть ли доля истины в легендах, ходивших о тренерской жестокости Пономарева?
– Я бы назвал это «требовательностью». Александр Семенович отличался как раз тем, что, когда нужно, как никто другой умел подтянуть, настроить ребят на игру.
– Но вот с поляками в олимпийском полуфинале не получилось ведь?
– Случается… В обыденной жизни Александр Семенович был не столь крут. Большим жизнелюбием отличался. Вокалом мог блеснуть. Как-то во время турне по Югославии на одном из послематчевых приемов вышел на эстраду и «Очи черные» исполнил. Импровизировал.
– Хороший голос имел?
– Да! Всех поразил! Выпить был не дурак, но в меру – для создания настроения. Женщин любил безумно. Вот в работе – тут он преображался: ни себя, ни других не щадил. И подопечных, когда надо, умел «зарядить». Вот для иллюстрации эпизод.
Тот же богатый спортивными событиями 1972 год. После Олимпиады и накануне чемпионата Европы в Брюсселе Пономарева назначили старшим тренером 1-й сборной. Так вместе с ним я снова оказался в главной команде. Энергично взяв в руки бразды правления, Александр Семенович благополучно довел ее ни много ни мало аж до финала. Перед этим в одном из матчей в отборочной группе случилось то, о чем, собственно, хотел рассказать. Не помню, с кем мы тогда играли. Не в том суть. Заканчивался 1-й тайм, а наши ребята уступали – 0:1. В перерыве Пономарев зашел в раздевалку, окинул взглядом заметно сникших ребят и, выдержав паузу, вдруг как грохнет кулаком по столу:
– Вы что – позорить меня сюда приехали!
Не знаю, как это было бы сыграно актером на сцене. Но у Пономарева вышло столь убедительно, что, у меня, к примеру, мурашки по телу побежали. Видимо, от безликого выступления подопечных у Александра Семеновича за 1-й тайм на душе так накипело, что весь неимоверной силы эмоциональный заряд он в тот удар вложил. Более слов не потребовалось. После перерыва ребята вышли на поле с таким куражом, что во 2-й половине матча соперника «на куски разорвали». Правда, после заключительной встречи на чемпионате-1972 взрывной характер Александра Семеновича мог некоторым ответственным лицам увечьем обернуться.
ВЕНГРИЯ – СССР – 0:1 (0:0).14 июня 1972 г. Матч 1/2 финала II чемпионата Европы.
Брюссель. Стадион «Эмиль Версе». 3000 зрителей.
СССР: Рудаков, Дзодзуашвили, Хурцилава (к), Капличный, Истомин, Колотов, Трошкин, Байдачный, Банишевский (Нодия, 65), Коньков, Онищенко.
Гол: Коньков (53). Рудаков отразил пенальти от Замбо (85).
ФРГ – СССР – 3:0 (1:0). 18 июня 1972 г. Финал II чемпионата Европы.
Брюссель. Стадион «Эйзель». 65 000 зрителей.
СССР: Рудаков, Дзодзуашвили, Хурцилава (к), Капличный, Истомин, Колотов, Трошкин, Байдачный, Банишевский (Козинкевич, 63), Коньков (Долматов, 46), Онищенко.
Голы: Г. Мюллер (27, 58), Виммер (51).
– Что же случилось?
– Накануне финала в жесточайшей борьбе наши, что называется, на одном морально-волевом факторе вырвали победу у венгров. И в итоге вышли на немцев, сумевших в ту пору создать сильнейшую за многие десятилетия команду. Короче, они нас «раздавили» уже в 1-м тайме. Поражение усугубилось тем, что его наблюдало с трибун прибывшее на решающий матч разнообразное советское начальство, включая ответработников ЦК КПСС. На их лицах было написано одно: как же футболисты сборной СССР позволили себе проиграть, да еще кому – немцам! Будто мы не в футбол с сильнейшей командой мира играли, а Москву врагу сдали…
Какая воцарилась атмосфера в раздевалке после поражения – не надо объяснять. Ребята сидели, опустошенно опустив головы. Один «раскаленный добела» Пономарев не желал смириться. А тут еще под горячую руку наш профсоюзный вождь Ряшенцев явился (председатель Всесоюзного совета добровольных спортобществ профсоюзов. – Г. К.) И нет чтобы чуть обождать, с ходу при всех Пономареву бросил:
– Вот за этот результат ты ответишь!
Хорошо, что я стоял рядом. И понимая, что наш тренер находится в состоянии аффекта, успел вскрикнуть: «Александр Семенович!» Это его как-то встряхнуло, немного в чувство привело. Иначе худо бы все закончилось: я-то ведь видел, как ему уже под руку увесистый графин с водой подворачивался…
– Да! Очень уж нервной оказалась работа – старший тренер советской сборной!
– Более чем! Пономарев, между прочим, был язвенником. Как весна – обострение. Мы однажды как раз в такой сезон поехали в Болгарию.
БОЛГАРИЯ – СССР – 1:1 (0:0). 29 марта 1972 г. Товарищеский матч.
София. Стадион им. В. Левского. 20 000 зрителей.
СССР: Рудаков, Дзодзуашвили, Хурцилава (к), Капличный, Истомин (Матвиенко, 77), Колотов, Долматов, Гуцаев, Кожемякин, Федотов, Иштоян (Мунтян, 67).
Голы: Бонев (78), Колотов (80).
До сих пор не могу спокойно вспоминать, как он мучился из-за жутких болей и бесконечных рвот. Самое тяжелое – я мало чем мог выручить. Ну, попросил хозяев варить ему овсяную кашу. Посадил на строгую диету. По возвращении в Москву срочно положил в больницу. Думаете, он больше переживал за себя? Как бы не так! За команду беспокоился! Я его про здоровье спрашиваю, а он:
– Очень уж, – говорит, – не ко времени расхворался…
Будто бы может быть у болезни «удачное время». Тогдашняя неудача состояла в том, что случилось все накануне полуфинальных матчей с югославами. Две этих очень важных встречи играли в конце апреля – начале мая. А он почти все начало весны на больничной койке пролежал.
– И как же без него сборная?
– Да зря переживал!
ЮГОСЛАВИЯ – СССР – 0:0. 30 апреля 1972 г. Матч 1/4 финала II чемпионата Европы.
Белград. Стадион «Црвена звезда». 99 000 зрителей.
СССР: Рудаков, Дзодзуашвили, Хурцилава (к), Капличный, Истомин, Маховиков (Трошкин, 62), Долматов, Байдачный, Банишевский, Коньков, Козинкевич (Еврюжихин, 75).
СССР – ЮГОСЛАВИЯ – 3:0 (0:0). 13 мая 1972 г. Матч 1/4 финала II чемпионата Европы.
Москва. Центральный стадион им. В.И. Ленина. 100 000 зрителей.
СССР: Рудаков, Дзодзуашвили, Хурцилава (к), Абрамов, Истомин, Колотов, Трошкин, Байдачный (Копейкин, 66), Банишевский, Коньков, Еврюжихин (Козинкевич, 46).
Голы: Колотов (53), Банишевский (74), Козинкевич (90).
– А кто в отсутствие Пономарева оставался в сборной «на хозяйстве»?
– Накануне обеих встреч команду временно возглавил Николай Алексеевич Гуляев, который по своему обыкновению привнес в тренерский процесс много здорового смеха. Очень уж он забавно формулировал свои мысли! Многие перлы за ним записывал Саша Минаев – выступал тогда за сборную такой полузащитник столичного «Спартака». А затем во время общих чаепитий он все это озвучивал. Народ умирал с хохоту. Классикой, например, стала гуляевская установка: «Центральный нападающий «Зенита» Гончаров будет играть центрального форварда!»
– Гуляев был в курсе того, что происходило на чаепитиях?
– Сам приходил чаи гонять. И когда стоял гомерический хохот, вел себя правильно – первым громче всех хохотал! Гуляев был не так прост, как некоторым казалось. Во всяком случае, ему хватало ума, чтобы чаще наведываться к старшему тренеру в больницу и получать от него установку как по составу, так и по тактике. Через него Пономарев, что называется, держал руку на пульсе сборной. Потом, когда Александр Семенович поправился, у него появился новый помощник – Герман Зонин. Вдвоем они занялись подготовкой команды к отборочным матчам первенства мира-1974. Осенью 1972-го повезли сборную в Париж на встречу с национальной командой.
ФРАНЦИЯ – СССР – 1:0 (0:0). 13 октября 1972 г. Отборочный матч Х чемпионата мира.
Париж. Стадион «Парк де Пренс». 25 000 зрителей.
СССР: Рудаков, Дзодзуашвили, Хурцилава (к), Ловчев, Капличный, Колотов, Иштоян (Еврюжихин, 57), Семенов, Федотов, Ольшанский, Блохин (Пузач, 67).
Гол: Берета (61).
Там Александр Семенович вдруг начал жаловаться на плохое самочувствие. Меня это сразу насторожило – очень уж нехарактерно было для него на что-либо жаловаться. А еще появился кашель. Александр Семенович попросил послушать легкие. Я послушал – вроде чисто. Но при этом обратил внимание на лимфатическую железку в районе ключицы (вилочковая железа): очень уж она была увеличена. Поскольку еще со времен работы на участке терапию знал хорошо, у меня данный факт вызвал большую тревогу. Требовалось что-то срочно предпринимать в плане уговоров Пономарева лечь на обследование. Тут отмечу: относительно своего здоровья Александр Семенович слушал только меня. И еще он очень уважительно относился к моей жене.
Ей, очень сильной женщине, удавалось на него – да и на других – очень хорошо воздействовать. Неслучайно, когда она навещала меня на сборах, он всегда звонил: «Пусть твоя Татьяна с нами побудет». Вот ей-то первой, как главному своему советнику и «агенту влияния» на Александра Семеновича, я сразу по возвращении домой сказал: «У Пономарева, по-моему, беда». Словом, положили мы его в 1-ю Градскую больницу. Потом началось обследование. И когда за результатами пришел к коллегам, мне сказали:
– Знаешь, там плохо… Рак легкого. Пошли метастазы…
– Сколько лет он потом прожил?
– К великому сожалению, не лет, а месяцев. В начале лета на 54-м году жизни Пономарев скончался. Я постоянно к нему ездил. Как говорится, он до последнего своего вздоха не сдавался. Да еще меня подбадривал:
– Вот подожди, Савелий! Поправлюсь – поедем с тобой в Сочи, на сборы…
Через пару дней после того, как его не стало, мы играли против сборной Англии в Лужниках. Команду уже принял Горянский.
СССР – АНГЛИЯ – 1:2 (0:1).10 июня 1973 г. Товарищеский матч.
Москва. Центральный стадион им. В.И. Ленина. 75 000 зрителей.
СССР: Рудаков, Ольшанский, Хурцилава (к), Ловчев, Капличный, В. Кузнецов (Федотов, 46), Мунтян, Папаев (Васенин, 58), Андреасян (Козлов, 46), Онищенко, Блохин.
Голы: Чиверс (10), Хурцилава (55, в свои ворота), Мунтян (66 – пен.).
Узнав печальную для всех нас весть, он сразу обратился к руководству за разрешением публично почтить память предшественника. И он, и футболисты собирались выйти на поле в черных повязках – скончался глубокоуважаемый ими человек…
– Выдающийся футболист…
– Великий футболист и старший тренер главной команды страны, которого – между прочим, характерная деталь – никто до последнего дня не освобождал от этой должности… Однако надеть повязки чиновники не позволили. Тогда мы стали просить разрешить почтить память вставанием. И тут получили отказ.
– Увы, как говорится, для жен, ресторанных швейцаров и высоких должностных лиц госаппарата великих нет!
– Зато они есть для истории! Ну, кто сегодня припомнит фамилии тех персон, что самолично решали, кто достоин вечной памяти, а кто нет? А имя Александра Семеновича Пономарева в летопись отечественного футбола вошло накрепко! Без нее она окажется неполной…
– Савелий Евсеевич! Поговорим теперь о следующем, сменившем Пономарева, наставнике сборной – Евгении Ивановиче Горянском.
Горянский Е.И. Заслуженный тренер Украинской ССР, заслуженный тренер РСФСР, заслуженный тренер Белорусской ССР. Родился 28 февраля 1929 г. в Москве. Воспитанник московского «Динамо». Играл за ДО Львов (1949–1952) и московский «Локомотив» (1953–1956).
В 1958–1960 гг. – старший тренер «Звезды» (Кировоград), в 1961-м – «Судостроителя» (Николаев), в 1962 и в 1983 (с августа) – 1984 гг. – «Десны» (Чернигов). В 1963 (по июль) году был начальником команды «Карпаты» (Львов), а с августа того же года – тренер «Динамо» (Киев). В 1964 г. работал тренером отдела футбола Всесоюзного совета добровольных спортобществ профсоюзов, в 1965 г. – тренером олимпийской и молодежной сборных СССР. В 1966–1967 – старший тренер «Зари» (Луганск). 1968 (по август) – начальник «Локомотива» (Москва). 1968 (с сентября) – 1969 (по май) – тренер сборной СССР. 1969 (с июня) – 1970 (по июнь) – зам. начальника Управления футбола Спорткомитета СССР. 1970 (с июля) – 1972 – старший тренер «Зенита» (Ленинград). Под руководством Горянского «Заря» в 1966 г. выиграла чемпионат во 2-й группе класса «А» и вышла в высшую лигу, а «Динамо» (Минск) в 1975 г. выиграло чемпионат в 1-й лиге и вышло в высшую лигу.1973 – старший тренер 1-й сборной СССР. 1974 (с августа) – 1976-й – старший тренер «Динамо» (Минск). 1978-й – «Динамо» (Махачкала). 1979-й – начальник отдела футбола и хоккея Центрального совета «Динамо». 1980-й (по сентябрь) – «Динамо» (Москва). 1986–1988 гг. – тренер СДЮШОР «Локомотив» (Москва). Скончался 13 июля 1999 г.
– Как-то, беседуя о нем «не для печати», вы не без скепсиса заметили мне: «Многие считают его талантливым». У меня создалось впечатление, что как тренер он в ваших глазах заметно уступал другим наставникам сборной СССР, с которыми довелось работать.
– Я и теперь так считаю. Да и не я один. Многие говорили и говорят: в истории советской сборной его присутствие на «капитанском мостике» лишь эпизод…
– Так и в самом деле. Общеизвестно, откуда взялись, например, Соловьев, Николаев, Пономарев… А Горянский?
– И я о том же! Что он был за футболист, простите, не знаю. Откуда пришел тренером в «Зенит», который, надо признать, в 1972-м выступал очень удачно, тоже сразу не припомню. В сборную Горянский попал, когда ему не было и пятидесяти. Теоретически выглядел подкованным. Помню его выкладки и тактические варианты, которые он тестировал в тренировках, а потом пытался воплотить в игре. Они внушали надежду на хороший уровень выступлений руководимой им команды. Однако, думаю, особую роль сыграл факт, что Горянский очень дружил с Лобановским, тогда тренером «Днепра». Валерий Васильевич часто приезжал к нам, на базу в Новогорске. Они уединялись, подолгу беседовали, обсуждая текущие футбольные дела.
– Я как раз хотел проверить у вас свое ощущение того, что роль главного мозгового центра в сборной Горянского все-таки принадлежала Лобановскому.
– Мне кажется, что во многом так и было. Взять хотя бы нагрузки, которые использовал Горянский в работе с подопечными: все это, когда я впоследствии работал с Валерием Васильевичем, показалось на удивление знакомым. Причем вопрос, где оригинал, а где копия – даже не возникал. Настолько было очевидным, что Горянский строил учебно-тренировочный процесс, наверняка обсуждая его с Лобановским. При этом не хочу кинуть камень в чей-то огород. Валерий Васильевич был настолько самобытной, крупной фигурой в футболе, что стремление Горянского использовать его талант и способности только говорит в пользу Евгения Ивановича. Они оба считались умницами. Например, Горянский все свободное время проводил за шахматами.
– Кто же у него выступал в роли соперника?
– Большим любителем шахмат считался директор базы Новогорска. Они чуть ли не каждый вечер устраивали сражения в «партеечки»…
– Как складывались ваши взаимоотношения с Горянским?
– Продуктивно. Мы говорили на одном языке. Я видел, что он интеллигентен, обладает ярко выраженной внутренней культурой. С ребятами находился в хорошем контакте, почти никогда не повышал голос, не потрясал аудиторию ненормативной лексикой. У меня осталось ощущение, что Горянский, может, и задержался бы в сборной, но в том недоброй памяти сезоне-1973 ему сильно не повезло: очень уж с сильными партнерами – почти сплошь грандами мирового футбола пришлось в Лужниках встречаться его сборной.
– Кстати, я как раз хотел бы обратить на это внимание. Только в течение лета Москву посетили сборная Бразилии (действующий чемпион мира с Ривелино, Жаирзиньо, Клодоальдо…), сборная ФРГ (действующий чемпион Европы с Беккенбауэром, Мюллером, Брайтнером…), а также предыдущий чемпион мира сборная Англии (с Шилтоном, Муром, Хьюзом…). Да! Горянскому где-то не повезло. Но хотелось отметить иное: другой у нас был футбол, сильный, уважаемый… Ныне о таких «спаррингах» для серии товарищеских матчей приходится только мечтать… Грустно…
– Вот мы сегодня и грустим! А тогда чувствительнее всех пришлось отдуваться Горянскому. И ведь состав подобрал неплохой. Многие ребята появились из «Зари» (Ворошиловград, ныне Луганск), где, если хорошенько вспомнить, он удачно работал лет за пять до переезда в город на Неве. Но тягаться с полпредами футбольных держав было, конечно, трудновато. Тем более, Евгений Иванович опыта руководства командой уровня 1-й сборной не имел. И вот результат.
СССР – БРАЗИЛИЯ – 0:1 (0:0).21 июня 1973 г. Товарищеский матч. Проводы капитана сборной СССР А. Шестернева. Центральный стадион им. В.И. Ленина. 80 000 зрителей.
СССР: Пильгуй, Дзодзуашвили, Хурцилава (к), Ловчев, Капличный, Колотов, Мунтян, Васенин, Зинченко, Онищенко (Никонов, 68), Блохин.
Гол: Жаирзиньо (67).
СССР – ШВЕЦИЯ – 0:0. 5 августа 1973 г. Товарищеский матч. Центральный стадион им. В.И. Ленина. 70 000 зрителей.
СССР: Рудаков, Дзодзуашвили (Деремов, 81), Хурцилава (к) (Ольшанский, 17), Ловчев, Фоменко, В.Кузнецов, Мунтян, Коньков, Кожемякин, Никонов (Гуцаев, 55), Блохин.
СССР – ФРГ – 0:1 (0:0).5 сентября 1973 г. Товарищеский матч. Москва. Центральный стадион им. В.И. Ленина. 82 000 зрителей.
СССР: Пильгуй, Дзодзуашвили, Фоменко, Ловчев, Капличный (к), Колотов (Андреасян, 70), Мунтян, Коньков (Васенин, 64), Еврюжихин, Онищенко, Блохин.
Гол: Г. Мюллер (62).
Как видите, даже по счету можно судить: разгромов не было. Команда Горянского сражалась достойно. И уступала в упорной борьбе. Но начальству подавай только громкие победы. А тут еще вмешалась «высокая» политика. Согласно регламенту ФИФА, нашей сборной, возглавлявшей 9-ю еврозону, предстояло провести два матча с победителем 3-й южноамериканской зоны. Таковой стала команда Чили. И надо же было такому случиться, что 1-я встреча прошла в Москве в те дни, когда в Сантьяго случился пиночетовский переворот. Данное обстоятельство и соответствующие старания наших властей превратили московский матч в по-своему уникальное в истории международных встреч мероприятие. Недавно я узнал, что в те дни шли переговоры о проведении обеих игр на нейтральном поле. Но вопрос тот так и не решился до первого поединка.
СССР – ЧИЛИ – 0:0. 26 сентября 1973 г. Отборочный матч второго этапа Х чемпионата мира.
Москва. Центральный стадион им. В.И. Ленина. 60 000 зрителей.
СССР: Рудаков, Дзодзуашвили, Фоменко, Ловчев, Капличный (к), В. Кузнецов, Мунтян, Долматов (Гуцаев, 46), Андреасян (Кожемякин, 30), Онищенко, Блохин.
– То есть?
– Игра превратилась в режимную.
– В каком смысле?
– В самом прямом. Зрители сидели на стадионе, окруженном войсками. Матч не транслировался по телевидению, а наши газеты вышли лишь с очень скупыми отчетами (На следующий день «Правда» и «Известия» опубликовали одинаковые шесть строчек «серого» тассовского отчета мельчайшим шрифтом – нонпарелью – в самом конце колонок под рубрикой «Спортивные вести». – Прим. Г. К.).
– Но какая в том была нужда? Боялись массовых волнений, демонстраций, протестов?
– Не знаю. Общая обстановка выглядела весьма неприятной. Может, это и сказалось. Тишина на стадионе стояла гробовая. До игры в команду пожаловали кураторы из ЦК партии и комсомола…
– Никак накачку устроили?
– Сказать, что особенно «пришпоривали», не могу. Больше давили на сложившиеся политические условия, в которых мы ни о чем другом, кроме победы, и помыслить не могли. В общем, внесли, что было не редкостью, весомый вклад в общекомандный мандраж. Так что ничего удивительного в том, что на игру кое-кто выходил со «свинцовыми ногами». К тому же сразу не заладилось в атаке. Даже у столь талантливого центрального нападающего, как Анатолий Кожемякин (позже трагически погиб. – Прим. Г.К.). Он многообещающе играл и в том злополучном матче постоянно шел на обострение. Однако у чилийцев центр надежно «держали» два опытных, высокорослых защитника, выступавших в английской премьер-лиге. Они-то нам и перекрыли кислород. Так что игра вроде шла при полном преимуществе советской сборной. Но в голах никак не выражалась. Во 2-й половине все сбилось к навалу.
Впереди наших футболистов ждала ответная встреча – причем сложная не только сама по себе, но из-за обстановки, которая, как тогда стращали, ожидала в Чили: Альенде убит, у власти кровавая хунта, в стране массовые репрессии и чуть ли не война, а стадион в Сантьяго используют как фильтрационный пункт для отправки людей в концлагеря…
Команду вызвали на сбор в Новогорск, шли тренировки, игроки готовились вовсю. Между тем шли разговоры, что зря: в Чили, к генералу Пиночету пускать нас никак нельзя…
– Но, согласитесь, резонный аргумент? Ведь нельзя было не то что играть, а появиться на стадионе, где мучили и расстреливали людей?
– Оно, конечно, так. Особенно, когда каждый день рассказывают про улицы, заваленные трупами. Но вот тогда «осталось за кадром»: в самый разгар кошмаров в Сантьяго отправилась комиссия ФИФА. В ее составе находился тогдашний вице-президент этой организации, глава Федерации футбола СССР Валентин Гранаткин! Оттуда представительная комиссия, насколько помню, привезла от правительства Пиночета гарантию полной безопасности и свое заключение о том, что играть можно.
– Однако о жестокостях воцарившегося в Чили военного режима говорил весь мир.
– Но ведь факт и то, что ФИФА не нашла причин для переноса игры на нейтральное поле. У нас же тогда все судьбоносные вопросы, в том числе посылать/не посылать национальную команду в Чили, решались в ЦК КПСС. Но и там долго единения не наблюдалось. Причем, говорят, генсек Брежнев больше поначалу склонялся в сторону «да».
– А в итоге решили «нет». И малоприятными для футбольной сборной последствиями пренебрегли. Хотя прецедент уже был. Ведь тогда же пострадали наши теннисисты, не поехавшие в Чили на мачт розыгрыша Кубка Дэвиса: их дисквалифицировали на несколько лет. Возможно, тот печальный пример логично подводил ребят к грустному выводу: если этих не пожалели, то с чего их пощадят? Надеялись, что среди высших чиновников возьмет верх стерильный принцип «спорт вне политики»?
– Ну, там всегда нос по ветру держали. Как только в Большом Доме решили «идти в отказ», никто слова поперек не сказал. А команда тем временем торчала на сборах, хотя многие футболисты сами были на 90 % уверены – на ответный матч в Чили не пустят. Так и произошло. Приехал зампред Спорткомитета СССР Виктор Андреевич Ивонин, в ту пору куратор футбола, объяснил обстановку и в заключение сообщил: решением руководства страны сборная в Сантьяго не едет.
– Представляю, какая это была моральная травма для команды.
– Конечно. Потому что разговоры разговорами, а надежда теплилась. Особенно у таких горячо настроенных на реванш игроков, как Хурцилава. Даже сегодня горько вспоминать, как перед нами «опустили шлагбаум» на чемпионат мира-1974. Ведь процедура отлучения как происходила? Сборная Чили приехала на стадион. Вышла на поле, говорят, при зрителях на трибунах. Появились арбитры. Мяч установили в центре. Дали свисток. А противника нет. И все! По протоколу – 0:3 за неявку. Самое интересное, что после «подсечки», хотя ни футболисты сборной, ни ее старший тренер оказались ни при чем, тучи над головой Горянского окончательно сгустились.
Каждое лыко в строку ему записали: и должного уровня игру не обеспечил, и сезон провалил, да и совсем не та из-за него сборная стала, какой раньше была – за год до того ставшая 2-й на европейском первенстве и с 1958 года не пропустившая ни один финальный турнир чемпионатов мира и Европы! Общепринятой, предшествующей тогда изгнанию процедурой считался вызов будущей «жертвы» с отчетом на заседание парткома. Вот Горянского и позвали на главный парткомовский ковер Спорткомитета СССР. Довелось на том заседании присутствовать и мне.
– Вас-то зачем туда потянули?
– Ну, как же: я – член КПСС, находился на виду в качестве ответственного за партработу в национальной команде.
– Много коммунистов там собралось?
– На партгруппу набралось. Коммунист и лучший на поле – это тогда поощрялось. Вот только не помню, получил Блохин тогда партбилет или нет?
– Кто вел то разгромно-историческое заседание?
– Секретарь парткома Спорткомитета СССР Капустин – бывший боксер и законченный сталинист.
– А вы в 1973-м хотели там видеть демократа? Кто, интересно, представлял Управление футбола?
– Куратор сборной – заместитель начальника Управления футбола Виталий Артемьев, бывший футболист «Локомотива», иногда призывался в сборную. И еще два сотрудника Управления, в прошлом выступавшие за ЦСКА.
– Горянский, безусловно, имел партбилет.
– Естественно. Иначе вряд ли его утвердили старшим тренером сборной. Вот с Горянского-то и начали заседание, решив заслушать его отчет. После этого превратить разбирательство в судилище оказалось легче легкого. Тем более с подачи «сверху» общий настрой был задан – Горянского уничтожить! Я на том заседании чувствовал себя более чем неуютно.
– А вам дали слово?
– И не подумали. Да и какой толк, если цель мероприятия заведомо была одна – расправа. Ведь никто не обсуждал случившееся как результат навязанного «сверху» решения о неявке сборной на матч в Сантьяго. Все напирали на безрезультатные выступления команды Горянского в Москве. И рассуждали примерно так: если бы тренер «зарядил» футболистов на домашнюю победу со счетом – 3:0, то отказ от поездки в Чили был бы не страшен. Ну, присудили бы поражение с тем же итогом – 0:3. Получилась бы по сумме двух встреч ничья. И тогда выясняли отношения в 3-м матче на нейтральном поле. Глядишь, там и вырвали бы путевку на первенство мира.
Возражать против этих «если бы да кабы», как с ветряными мельницами бороться. Горянский попытался вернуть разговор на реальную почву. Но здесь, если и был хоть мизерный шанс, то он его сразу «убил» одной фразой. Желая пояснить, что у нас хромает система подготовки молодых футболистов, он только успел произнести: «Виновата система…», как все члены парткома тут же, не дав договорить, заткнули ему рот. Дружно уловив в «системе» антисоветский подтекст, они заклокотали:
– Ах, вам «система» не подходит! Ну, тогда все ясно!
После чего осталось проштамповать политкорректное решение парткома: рекомендовать руководству Спорткомитета СССР освободить Горянского от занимаемой должности.
– То есть получилась репетиция увольнения?
– Скорее, ее обязательная церемониальная часть. Увертюра, так сказать…
– Что с ним произошло после увольнения?
– Если не подводит память, Евгений Иванович позже в московском «Динамо» работал. Затем его стали постепенно задвигать, пока он в 1-й лиге не оказался.
– Вы потом встречались с Горянским?
– Да, очень много ему помогал в работе. Между нами сохранились добрые, доверительные отношения.
– Слушаю ваш рассказ и вспоминаю расхожую фразу: «хороший человек – не профессия». Судя по вашим размышлениям, Горянский под эту присказку подходил?
– Да, я уже высказывал свое мнение о том, что он недотягивал до вершин тренерского мастерства. Его обоснованно называли «теоретиком». И хотя он прошел неплохую школу в «Зените» и московском «Динамо», отсутствие большого практического опыта, свойственного таким его великим предшественникам, как Качалин, Николаев и Пономарев, явно чувствовалось.
– Кем с его уходом укрепили руководство сборной?
– В 1973 году ее принял Бесков.
Глава 13
Изобретатель «тесного квадрата»
– Савелий Евсеевич! Где вы числились, когда Горянского «ушли», а Бескова еще не назначали? В Управлении футбола Спорткомитета СССР?
– Да, оставался там врачом сборной.
– Как тот период безвременья отразился на команде?
– Никак. Ведь Горянского уволили в конце ноября, когда футбольный сезон почти завершился. Никаких международных встреч – на чемпионат мира мы не попали – не предвиделось. Так что и у сборной особых дел не было. А в новом 1974 году управление полностью перешло к Константину Ивановичу Бескову.
Бесков К.И. Нападающий. Заслуженный мастер спорта. Заслуженный тренер СССР. Родился 18 ноября 1920 г. в г. Москве. Воспитанник юношеской команды Таганского ПКиО и одновременно клубной команды завода им. Н.С. Хруничева. Выступал за московские команды «Серп и Молот» (1937), «Металлург» (1938–1940) и «Динамо» (1941–1954). Чемпион СССР 1945, 1949 и 1954 гг. Обладатель Кубка СССР 1953 г.
В сборной СССР сыграл 2 матча (в т. ч. 2 матча – за олимпийскую сборную). Также за сборную СССР сыграл в 3 (забил 1 гол) неофициальных матчах. Участник Олимпийских игр 1952 г. Член клуба бомбардиров Г. Федотова (126 голов).
Главный тренер клуба «Торпедо» (Москва) (1956). Тренер ФШМ (Москва) (1957–1960). Главный тренер клуба ЦСКА (Москва) (1961–1962). Главный тренер клуба «Заря» (Луганск) (1964–1965). Главный тренер и начальник клуба «Локомотив» (Москва) (1966). Главный тренер клуба «Динамо» (Москва) (1967–1972, 1994–1995). Начальник команды «Динамо» (Москва) (1967–1969). Главный тренер клуба «Спартак» (Москва) (1977–1988). Главный тренер клуба «Асмарал» (Москва) (1991–1992). Главный тренер сборной СССР (1963–1964, 1974–1975, 1979–1982).
Автор книги «Моя жизнь в футболе» (1994). Награжден орденом ФИФА «За заслуги перед футболом» (2004). Награжден орденами Ленина (1985), «Знак Почета» (1957, 1971), Дружбы народов (1980), Отечественной войны II степени (1985), «За заслуги перед Отечеством» II степени (2000). Скончался 6 мая 2006 г. в Москве.
– Не знаю, как вы, но карьеру Константина Ивановича в футболе своей сложностью и даже временами драматичными поворотами я всегда воспринимал как немного загадочную….
– Ну, если речь о Бескове-игроке, то тут впору говорить об исключительно яркой и счастливой судьбе.
– Согласен. По этому поводу можно вспомнить многое. И как он возглавил линию атаки московского «Динамо» – первого послевоенного чемпиона страны. И как стал одним из героев легендарного турне динамовцев по городам и стадионам Великобритании. Об этом мне в деталях рассказывал в Рязани Василий Михайлович Карцев. Знаменитого одноклубника Бескова я нашел в начале 1985-го на местном радиозаводе (когда об этом с гордостью поведал Яшину, тот в ответ признался: «А я думал, что Вася давно умер…»): «13 ноября 1945-го. Лондон, стадион «Стэмфорд Бридж». Матч с «Челси». Словно заколдованные, «за семью печатями», стояли перед нами английские ворота. Мы удачно разыгрывали мяч, но в самый последний момент тот, кто бил, терял ворота из виду. Даже верная возможность – пенальти – была упущена… А нам тем временем забили два гола. Как воздух нам нужен был ответный, первый, – дальше, мы чувствовали, дело пойдет, потому что по игре, темпу и тактике мы англичан начали переигрывать… И вот 65-я минута. Сергей Соловьев с края отдал мяч назад Бескову, тот – мне. И тут, в первый раз за игру, я увидел одновременно и мяч, и ворота. Ударил! И услышал и грохот, и рев трибун. «Печати сорваны». Гол…» (Из сборника «Неделя». Двадцать пять лет спустя», Москва, «Известия», 1985. – Прим. Г.К.).
А как здорово Бесков смотрелся на посту центрфорварда возрожденной в 1952-м сборной. Я уж не буду адресовать читателей к многочисленным, полным восхищения материалам коллег о Бескове. Скажу только, что почти каждый, кто видел этого футболиста на поле, непременно отмечал его филигранную технику, комбинационное дарование, сильный и точный удар с обеих ног. Но вот его тренерская карьера – по-моему, тут далеко не все сложилось столь однозначно ярко и победительно.
– Но это обстоятельство лишь в очередной раз подтверждает: тренерская работа – не сахар. Даже в клубной команде. А тут, шутка сказать, сборная страны! Однако в отношении Бескова важно подчеркнуть другое: в какую команду ни приходил, она обязательно прогрессировала.
В этом плане он, как специалист, всегда находился на виду, на плаву, в первых рядах. Взять, к примеру, 1974/75 год, когда его во 2-й раз привлекли руководить сборной. Да и как не привлечь, если до этого он за несколько сезонов кардинально преобразил московское «Динамо». Другое дело, что поработал он с той сборной всего год. Как, впрочем, и в 1963/64-м.
– Я как раз об этом! Ведь какую он тогда еще в 1-й раз команду сделал? По всеобщему признанию виднейших авторитетов, она показывала поистине великолепную игру.
– Увы, остается пожалеть, что в те времена еще не «придумали» видеозаписывающую технику. Было бы здорово сегодня посмотреть те матчи. Впрочем, полагаю, нынешним любителям футбола многое скажет и такой факт: участвуя во 2-м розыгрыше Кубка Европы (теперь соревнование возведено в ранг чемпионата континента), руководимая Бесковым сборная нанесла поражение сильнейшим командам Старого Света.
СССР – ИТАЛИЯ – 2:0 (2:0).13 октября 1963 г. Матч 1/8 финала II Кубка Европы.
Москва. Центральный стадион им. В.И. Ленина. 102 000 зрителей.
СССР: Урушадзе, Дубинский, Шестернев, Крутиков, Воронин, Короленков, Метревели, Численко, Понедельник, Вал. Иванов (к), Хусаинов.
Голы: Понедельник (22), Численко (42).
ИТАЛИЯ – СССР – 1:1 (0:1). 10 ноября 1963 г. Матч 1/8 финала II Кубка Европы.
Рим. Стадион «Олимпико». 82 100 зрителей.
СССР: Яшин, Мудрик, Шестернев, Крутиков, Воронин, Шустиков, Численко, Вал. Иванов (к), Гусаров, Короленков, Хусаинов.
Голы: Гусаров (33), Ривера (89). Маццола на 57-й мин. не реализовал пенальти.
ШВЕЦИЯ – СССР – 1:1 (0:0). 13 мая 1964 г. Матч 1/4 финала II Кубка Европы.
Стокгольм. Стадион «Росунда». 38 000 зрителей.
СССР: Яшин, Мудрик, Шестернев, Глотов, Воронин, А. Корнеев, Численко, Вал. Иванов (к), Гусаров, Малофеев, Короленков.
Голы: Вал. Иванов (62), Хамрин (87).
СССР – УРУГВАЙ – 1:0 (0:0). 20 мая 1964 г. Товарищеский матч.
Москва. Центральный стадион им. В.И. Ленина. 25 000 зрителей.
СССР: Лисицын (Урушадзе, 46), Мудрик, Шустиков, Глотов, Аничкин, Рябов (Гусаров, 46), Маслов, Вал. Иванов(к), Понедельник, Малофеев, Бурчалкин.
Гол: Мудрик (59).
СССР – ШВЕЦИЯ – 3:1 (1:0). 27 мая 1964 г. Матч 1/4 финала II Кубка Европы.
Москва. Центральный стадион им. В.И. Ленина. 102 000 зрителей.
СССР: Яшин, Мудрик, Шестернев, Глотов, Воронин, А. Корнеев, Численко, Вал. Иванов (к), Понедельник, Гусаров, Хусаинов.
Голы: Понедельник (32, 56), Хамрин (78), Воронин (83). ДАНИЯ – СССР – 0:3 (0:2).
ДАНИЯ – СССР – 0:3 (0:2).17 июня 1964 г. Матч 1/2 финала II Кубка Европы.
Барселона. Стадион «Ноу Камп». 50 000 зрителей.
СССР: Яшин, Шустиков, Шестернев, Мудрик, Воронин, Аничкин, Численко, Вал. Иванов (к), Понедельник, Гусаров, Хусаинов.
Голы: Воронин (19), Понедельник (40), Вал. Иванов (88).
ИСПАНИЯ – СССР – 2:1 (1:1). 21 июня 1964 г. Финальный матч II Кубка Европы.
Мадрид. Стадион «Сантьяго Бернабеу». 120 000 зрителей.
СССР: Яшин, Шустиков, Шестернев, Мудрик, Воронин, Аничкин, Численко, Вал. Иванов (к), Понедельник, А. Корнеев, Хусаинов.
Голы: Переда (6), Хусаинов (8), Марселино (84).
– Добавлю цитату из журнала «Франс футбол»: «…Советы с помощью Бескова создали, пожалуй, самую мощную и интересную команду из тех, что им когда-либо удавалось создавать». Аналогичные отзывы появились одновременно на страницах английских, итальянских, испанских и прочих газет. И что поразительно: именно в тот момент Бескова отстранили от руководства сборной.
– Да, в первый, но, как оказалось, не в последний раз!
– Отсюда, Савелий Евсеевич, естественно, возникает вопрос: почему так нелепо и сложно складывалась судьба этого одного из лучших наших футбольных педагогов?
– Боюсь, в двух словах не ответишь! Может, что-то объяснит небольшой рассказ о нашей совместной работе…
– Помнится, впервые ваши пути пересеклись в середине 1960-х…
– Верно, это произошло в 1964-м, после окончания Игр в Инсбруке. Меня в ту пору Соловьев вырвал из «коньков», пригласив в возглавляемую им олимпийскую сборную. Тренировались мы на спортбазе «Локомотива» в Баковке. А жили неподалеку, в доме отдыха Министерства авиапромышленности СССР. Там же «прописалась» и готовилась к играм чемпионата Европы в Испании главная команда страны под руководством Бескова. (Два года спустя, когда после ухода из той сборной Константин Иванович возглавил «Локомотив», спортбаза в Баковке стала ему, можно сказать, родной.) Тогда они из Подмосковья мотались на занятия в Лужники. Так что у кромки поля мы, естественно, не встречались. Зато вечерами, съехавшись после тренировок в пункт общего проживания, наши пути неизбежно пересекались. Тогда-то и завязались отношения.
– Сугубо товарищеские?
– Поначалу, скорее, сугубо деловые.
– А у него в команде работал врач?
– Да, Белаковский. Но поскольку он возглавлял и спортдиспансер ЦСКА, то часто отлучался в Москву. Вот меня Константин Иванович и попросил:
– Если у ребят что-то случится – выручай!
Я помогал. А заодно имел возможность приглядеться к методам его работы. Прежде всего он требовал аккуратности. Даже за внешним видом игроков следил. Тогда униформы не было – на занятиях бегал кто в чем. А у Константина Ивановича такое не проходило. У него игроки даже на тренировку выходили в чистеньких, отутюженных трусах и футболках. Я уж не говорю о том, как они замечательно выглядели в официальных матчах.
Внешний вид спортсмена для Бескова считался важным элементом внутренней дисциплины. Аккуратный человек во всем подтянут. Даже в столовой поведение игрока Константину Ивановичу было важно. Ведь как происходило прежде? Поел, встал, ушел. У этого наставника все было иначе: пока руководство команды сидит, и ты сиди; «командиры» встали – все ушли. Он ввел много таких правил.
– Некий кодекс поведения в сборной?
– Именно. Не только нарушений режима – расхлябанности, не терпел. Наказывал за это беспощадно.
– А как именно?
– Когда мы впервые в 1962/63-м встретились в Баковке, мне ребята поведали о введенной старшим тренером «системе 5 штрафных звездочек». Сюда входило – курение, пиво, алкоголь, внешний вид, опоздание на тренировку, на иные общие мероприятия. Если игрок такой «пяток» набирал, то в кассу за премиальными мог уже не ходить.
За сборную выступал тогда защитник Владимир Глотов из московского «Динамо». Так вот, приехали в Спорткомитет СССР, где футболистам сказали: «Ребята, можете получить деньги за предыдущую игру». А Глотов встал: «Мне туда можно не ехать – я же «пятизвездный».
– Возвращаясь к вашим с Бесковым взаимоотношениям, именно тогда, в 1964-м, вы волей случая подружились?
– Думаю, точнее было бы сказать, пригляделись и обнаружили: могли бы неплохо работать друг с другом. Во всяком случае, после первого, еще эпизодического сотрудничества я чувствовал – он нормально ко мне относится. Более того, в том же году, но позже, произошел показательный эпизод. Случайно встретились в бухгалтерии Спорткомитета СССР. Я приехал туда по своим делам, а он – старший тренер «Локомотива». Тепло поздоровались. А Бесков спросил:
– По-прежнему с «коньками» работаешь?
– По-прежнему, Константин Иванович, – отвечаю. – Вот приехали из Инсбрука…
– Давай-ка бросай коньки и ко мне в «Локомотив»!
– Ну, как я приеду? – говорю. – А если вас завтра возьмут и снимут, что буду делать?
– Ишь ты какой…
Вижу, с одной стороны, разговор ему не очень понравился. Но с другой – он отметил, тут не знаю, какое слово поточнее подобрать – мою прямоту или даже наглость, что ли…
– Ну почему – «наглость»? Не финтили, а, проявив прагматичность и просчитав дальнейшее на несколько шагов вперед, прямо объяснили, в какой ситуации, скорее всего, по его милости можете оказаться. Все разумно. Вот он и «положил глаз» на вас…
– Может, и так. Но только после того разговора, как видите, я встретился с Бесковым аж через 10 лет – в 1974-м.
– Итак, воспользуемся случаем возвращения к этой дате и началу уже не товарищеского, а самого что ни на есть официального вашего с Бесковым сотрудничества в сборной. Как сложились отношения на этот раз? Внес ли он изменения в штаб?
– Особых перемен не произошло. Константин Иванович начал работу в основном с теми, кто трудился с Горянским. Я имею в виду второго тренера Николая Алексеевича Гуляева, себя и массажиста Олега Соколова. Что касается взаимоотношений, то поначалу все шло хорошо. Однако, скорее, видимо, потому, что я в футболе еще оставался «зеленым», Бесков принялся не то чтобы навязывать, а, так сказать, вносить коррективы в мою работу.
– Каким же образом?
– Например, получает игрок травму голеностопного сустава. Как врач, я знаю, что на излечение требуется время. Информирую о том Бескова. А он мне:
– Да брось ты! В наше время делали контрастные ванны. Во всяком случае, доктор, работавший у нас, лечил именно так. А ты возишься, много времени уходит…
Или еще! Пошли вдруг от Бескова рекомендации по питанию вроде: «Яблоки и молоко нельзя!» Ну, и все такое прочее. Я не сразу разобрался. Очень расстраивался. Приходил домой в плохом настроении. А потом понял, откуда ветер дует. Просто им из дома руководила супруга Валерия Николаевна. (Она окончила актерский факультет ГИТИСа. Работала актрисой в театре им. Ермоловой, снималась в художественных фильмах «Повесть о первой любви», «Июльский дождь», «По тонкому льду», «Секундомер». Участвовала в концертах с самостоятельными номерами и как ведущая программы… В дни наших бесед с С.Е. Мышаловым случилось грустное событие – верная муза и подруга Бескова ушла из жизни так, как могла только она, – красиво, с достоинством, в Международный женский день – 8 марта 2010-го, пережив на 4 года кончину мужа. – Прим. Г. К.). Она давала ему советы по всем вопросам. А он, руководя командой, много чего из них использовал.
– О, это известно. «В миру» Валерию Николаевну, женщину яркую, волевую и энергичную, иначе как «главный куратор Бескова» не называли…
– Ну и что? Почти в каждом доме личный «куратор». Я, например, тоже с женой Татьяной – человеком мудрым, всегда советовался. Но не о том же, как футболистов кормить или травмы залечивать. По жизни ее мнением интересовался. И дельный, как правило, ответ получал. Я, кстати, как только почувствовал, что не складывается у меня с Бесковым, все ей рассказал. Она очень была встревожена. И знаете, что сказала? «Надо уходить!»
– Прислушались?
– По крайней мере, задумался! Но работа есть работа. Затягивает, если свое дело делаешь. А в команде тогда жаркий период начался: сборная СССР вступила в отборочный цикл чемпионата Европы. В принципе все вроде складывалось удачно. Пока осенью не «поскользнулись».
ИРЛАНДИЯ – СССР – 3:0 (2:0). 30 октября 1974 г. Отборочный матч III чемпионата Европы.
Дублин. Стадион «Дейлимаунт-парк». 35 000 зрителей.
СССР: Пильгуй, Никулин, Ольшанский (к), Матвиенко, Капличный, Ловчев, Федотов (В. Федоров, 59), Онищенко, Колотов, Веремеев, Блохин.
Голы: Дживенс (22, 30, 70).
Бескова тут же перебросили на олимпийскую сборную. А в 1-ю в декабре назначили Валерия Лобановского и Олега Базилевича. Тут моя судьба вновь подвисла…
– Судя по всему, вы тогда чувствовали себя дискомфортно?
– Ситуация, действительно, возникла не из приятных. Но, несмотря на это, я продолжал с Бесковым работать. Может, потому, что мы притерлись характерами и прежнее недопонимание потихоньку сошло на «нет».
– И даже Валерия Николаевна уже не служила помехой?
– Ну, рука Леры чувствовалась всегда. И ослабевала постепенно. Например, в том же вопросе ее «идейного руководства по части питания».
– А когда же произошел прорыв на том «фронте»?
– Тут придется снова немного забежать вперед. По части питания Константин Иванович предъявлял к себе большие требования – ел только то, что считал полезным.
– Особенно, когда рядом сидела Валерия Николаевна?
– Всегда. Правда, настал момент, когда рядом сел я.
– Что же стряслось?
– Ничего особенного. Когда Бесков, только что назначенный тренером «Динамо», явился впервые в столовую, все сидели на обычных местах. Тренерский «уголок» располагался отдельно. И вот заняв свое законное место, Константин Иванович обнаружил в некоем отдалении меня и знаком показал: садись рядом!
– Будешь, – сказал, – контролировать, что мне можно есть, а что нельзя!
– Историческая фраза!
– Можете иронизировать, но только едой дело не ограничилось. У нас сложились настолько хорошие рабочие взаимоотношения, что и на тренерской скамейке сидели рядом.
– Поскольку и в сборной вы по большей части наблюдали Константина Ивановича вблизи, хотелось вернуться в 1974–1975 годы, чтобы больше узнать о его тренерском таланте. Что, по вашим наблюдениям, отличало Бескова от коллег?
– У него увидел много такого, чего не замечал у тех, с кем работал раньше. Например, понятно, что в сборную приглашают футболистов высокой квалификации – других туда не берут. Но в работе с ними Константин Иванович все равно начинал с азов – скажем, учил играть в пас. Он это делал всегда, независимо от того, кем были его подопечные – игроками сборной или клуба.
В частности, в 1994-м, когда у меня появилась возможность понаблюдать за ним в «Динамо», Бесков все так же очень много уделял внимания азам. Да, в плане функциональном Бесков готовил игроков не столь основательно, как, скажем, Лобановский. Однако по части технического оснащения, тактических вариантов я увидел тренера, явно опережавшего свое время. Для наглядности приведу пример. Есть в футболе знаменитое упражнение – это когда несколько игроков выстраиваются в квадрат и перепасовывают мяч друг другу. У Бескова я впервые увидел, что такое «тесный квадрат».
У него подопечные выполняли упражнение на крохотном пространстве. А значит – учились в сотые доли секунды находить партнера, принимать решение и отдавать ему мяч. Если вспомнить «Спартак» в эпоху Бескова, когда он «поставил на ноги» и вновь вернул в высшую лигу вылетевший в 1976-м клуб, то именно на этом строилась его тактика. Скажем, игра «в стенку», которую Лобановский ненавидел, могла «проходить» только у Константина Ивановича, то есть в команде, где техническая оснащенность игроков находилась на очень высоком уровне.
Еще один «фирменный конек» Бескова – селекция. Он мог пригласить в сборную малоизвестного и, по мнению многих, явно не достигшего уровня национальной команды футболиста. Более того, тут же его поставить в состав. А потом все удивлялись, откуда у того что бралось. Помните, что он сделал первым делом, когда пришел вытаскивать «Спартак» из 1-й лиги?
– Ну, как же не помнить! Тогда только разве что самый ленивый не «швырял камни» в Бескова за то, что тот заменил общепризнанных мастеров Ярцевым, Шавло, Романцевым и многими другими почти безвестными тогда игроками…
– А что получилось в результате? Правильно! Они потом почти все заиграли в сборной!
– И тогда те же оппоненты, напомню, задним числом вдруг стали отмечать: Бесков, оказывается, тем самым создавал свою модель игры, которая затем стала обретать личностное выражение и приносить плоды.
Но вернемся к его руководству сборной. Сегодня уже мало кто отрицает тренерские заслуги Бескова. Однако слишком живучими оказались разговоры, что в бытность свою первым лицом сборной очень уж он давил на игроков собственным авторитетом и славой. Что скажете по этому поводу?
– На самом деле, он среди подопечных пользовался огромным уважением. Ребята прекрасно были осведомлены о нем как о великолепном в прошлом футболисте. И отдавали должное его тренерскому таланту. Не поручусь за точность цитирования сказанного Ярцевым после возвращения «Спартака» в высшую лигу, но за смысл отвечаю: «Уроки Константина Ивановича я сравнил бы с академией футбольного мастерства. Мне никогда прежде не приходилось слышать такие идеи, которые преподносил нам старший тренер: свежие, часто парадоксальные, даже ошеломляющие, а присмотришься, применишь на практике, освоишь в ансамбле – и голы быстрее получаются, и противник ошарашен…»
Что касается частных обид любого игрока к тренеру, то в этом вопросе мы в очередной раз возвращаемся к тонкой материи. Я говорил о том, как Бесков в команде «выжигал каленым железом» расхлябанность. Человек огромной воли, железной выдержки, Константин Иванович не терпел любого, даже малейшего неуважения к футболу. Его возмущало самое незначительное на сторонний взгляд проявление недобросовестности со стороны подопечных. При этом для тех, кто жил игрой, интересом дела, он был максимально открыт.
Надо было видеть, как Бесков увлеченно участвовал в тренировках: с каким азартом показывал ребятам упражнения и сам вместе с ними их проделывал. Поразительно, какую физическую неувядаемость и хорошо поставленную технику демонстрировал, когда наравне с ребятами играл в «квадратах» или отрабатывал удары по воротам. А они у него, кстати, великолепно были поставлены. Даже находясь в весьма солидном возрасте, Бесков одинаково превосходно бил с обеих ног. В этом он очень походил на Симоняна.
– Не в этой ли неуемной активности крылся секрет его и спортивного и жизненного долголетия?
– И в этом, разумеется. Но более всего в том, что он большую часть жизни занимался любимым делом, испытывая тренерскую радость, когда обнаруживал в подопечных такую же беззаветную любовь к футболу.
– А были в его командах любимчики?
– Ну, может, только в том смысле, который он вкладывал в то, что такое настоящий профессионал. Сам Бесков, если перефразировать известное выражение Станиславского, «не себя любил в футболе, а футбол в себе». Рассчитывать у такого тренера на послабления, привилегии, освобождение от нагрузок только на основе личной симпатии – невозможно. Судите сами: разве может быть почва для такого чувства у человека, который ценит в себе и ближнем самоотверженность, самоотдачу, беззаветное служение избранной профессии?
– Тогда отдельный вопрос. Что скажете об отношениях Бескова и Владимира Федотова, тренера и игрока, тестя и зятя?
– Да все в свете уже сказанного! В семейному кругу отношения, по-моему, и были семейными. А «на службе» – тут лишь повторю сказанное. Ну, не делал и не мог делать Константин Иванович никаких скидок ни на вчерашние достижения, ни на родство! И когда зять – очень, между прочим, хороший, самоотверженный футболист – играл неудачно, Бесков беспощадно выдавал ему по полной. Точно так же, как и остальным «именинникам».
– Тогда, может, наоборот – из опасения быть заподозренным в протежировании относился к Федотову излишне жестко?
– Нет! Все-таки старался придерживаться принципа «По заслугам и честь!». И вообще – относился к типу тренеров, которые исподволь уделяют большое внимание психологии футболистов. Поэтому умел и похвалить, и поругать. Вот характерный в этой связи пример.
Когда в 1974-м футбольные руководители предложили Бескову возглавить сборную, перед ней ставилась задача – выиграть отборочный цикл европейского турнира. Но что произошло? Уступили, напомню, сборной Ирландии – 0:3. Атака у нас выглядела беззубо, а в ней, между прочим, на передней линии выступал как раз Федотов. Так и к нему, и к другим Бесков отнесся с одинаковой степенью недовольства. Причем как все «оформил»! Ну, представьте: после поражения футболисты зашли в раздевалку с опущенными головами. Бесков окинул всех взглядом, но обратился только ко мне:
– Доктор, сколько раз во время сегодняшней игры открыли чемодан?
– Я его вообще не открывал.
– А на поле сколько раз выбегали?
– Ни разу.
Бесков к игрокам:
– Слышали? Все! Одеваемся и едем в гостиницу!
Вот так! Ни крика, ни разборов. Но при этом очень убедительно…
– Действительно, трудно представить, как можно было бы еще ярче и лаконичнее показать – никакой борьбы со стороны сборной СССР не велось.
– Поэтому все все хорошо поняли. И как сидели в раздевалке с опущенными головами, так поникшие в автобусе и рассаживались. Личная вина, думаю, была ясна каждому: как можно противостоять противнику и уж тем более побеждать, если уклоняться от борьбы. Бесков подобного отношения не признавал. И выступал против этого с такой же яростной страстью, как против разгильдяйства, лени, равнодушия. Вот где он становился особенно крут и непримирим!
Иное дело, что в строгой запальчивости ко всем, в том числе ближайшим помощникам, включая меня, частенько перехлестывал. Просто иногда уничтожал. Даже будучи не совсем прав. Ну, кому такое бы нравилось? Естественно, находились жалобщики. В том числе среди игроков, которых жесткая требовательность Бескова категорически не устраивала. А ведь у нас как? Нашлись жалобщики – найдутся и покровители. Особенно, если надо попинать бескомпромиссного, не взирающего, что называется, на лица товарища…
Так что если отвечать на ваш вопрос относительно сложной судьбы Бескова-тренера, то в его многочисленных злоключениях, несомненно, немалую роль сыграл собственный характер, принципы, его, если так можно выразиться, спортивное мировоззрение.
– Получается, начальники терпели Бескова ради быстрого достижения чемпионского результата. А как только эта цель становилась проблематичной, с легкостью от него отказывались.
– Можно сказать и так. Когда команда Бескова уступила в Дублине, ее шансы попасть на первенство Европы стали призрачными. Тут-то Константина Ивановича из 1-й сборной и перебросили в олимпийскую.
– Каким оказалось ваше первое расставание с Бесковым в 1974-м? Не было обид? Он ведь очень щепетильный человек.
– Нет, он мою ситуацию прекрасно понимал. Поэтому, прощаясь, даже сказал:
– Ну, что ж, поздравляю! Кого на твой пост взять рекомендуешь?
Я посоветовал коллегу – Бесков мое предложение принял.
– Как складывались взаимоотношения в последующие годы?
– Наши пути вновь пересеклись в 1-й сборной в начале 1980-х, после Московской Олимпиады.
– Савелий Евсеевич! У меня вот такая просьба. Так получается, что, ведя разговор о тренерах, с которыми вы работали в сборной разных лет, нам хронологически время от времени приходится перескакивать. Поэтому давайте кратенько напомним читателю, по каким ступенькам служебной лестницы вы прошагали, прежде чем состоялось воссоединение с Бесковым.
– В 3-й раз Константину Ивановичу доверили руководить сборной в 1979-м. А я – мы ранее касались этой материи – в то время душа в душу работал с Николаевым в «молодежке». И не планировал что-либо в этом плане менять. Тем более что немного времени прошло с момента моего прихода в «молодежку» после внезапного увольнения всего штаба 1-й сборной во главе с Симоняном. О работе с ним, как понимаю, наша беседа впереди. Поэтому ограничусь констатацией двух фактов: после Симоняна бразды правления в свои руки взял Бесков, а я как работал, так и трудился себе в молодой и перспективной команде Николаева.
– А Бесков, заступив на свой пост, не позвал вас к себе?
– Нет, хотя в тот момент врача в команде не было. Ранее в ней на два фронта – в сборной и ЦСКА – трудился доктор Бондарук. Однако после Олимпиады его отозвали в армейский клуб. Потому что вроде страдала основная работа. После Бондарука в сборную временно пригласили доктора Александра Михайловича Сигала, моего сокурсника по институту и сослуживца по лужниковскому диспансеру.
Ну, помните? Я еще рассказывал, что в 1966-м, когда меня не пустили на чемпионат мира в Лондон, рекомендовал его на свое место! Он потом остался в Федерации футбола, работал с молодежными и юношескими командами – словом, укоренился в нашем виде спорта. Правда, Бескову в 1979-м Александр Михайлович почему-то не понравился. Вот тут-то он, как мне позже стало известно, и попросил:
– Ищите Мышалова!
И нашли. Было это в конце 1980-го – начале 1981 года. Сборная формировалась после Игр, в августе. Константин Иванович провел сбор перед товарищеской игрой с мадридским «Атлетико». А у нас в «молодежке» некая пауза воцарилась. Требовалось заново формировать команду из ребят на год моложе. В этот-то процесс Николаев и был погружен. Я же, пока Валентин Александрович решал задачу с составом нового созыва, поддерживал профессиональную форму доктором в Управлении футбола.
В один из выходных отправился к семье – мои тогда отдыхали в подмосковном пансионате «Березки». Только приехал, только нацелился на общение в семейном кругу, как мне вдруг сообщают – директор пансионата бегает, всех спрашивает: «Где Мышалов?» Оказывается, ему звонили из Москвы. А на проводе сам Колосков Вячеслав Иванович с распоряжением для меня: «Срочно явиться в Управление футбола в понедельник».
Явился. Вячеслав Иванович сразу «быка за рога»:
– Савелий, дела вот какие – просит вернуться в национальную команду Бесков. Сейчас у них сбор. А врача нет. Так что собирай вещи и дуй туда!
– А я могу подумать немножко?
Мне было так комфортно с Николаевым, что не хотелось никуда уходить. Но Колосков мою просьбу пропустил мимо ушей:
– Нет времени, ты должен срочно явиться в команду…
Я все же успел позвонить в пансионат жене. И пересказал суть разговора с Колосковым.
Она:
– Ни в коем случае! Зачем 1-я сборная? Ведь у тебя все так хорошо с Николаевым!
– Почему супруга считала, что с Бесковым будет хуже?
– Да все по той же причине, которую мы уже обсуждали – в связи с непростым характером Константина Ивановича. Я не отказываюсь от своих слов, что мы в принципе работали с ним нормально. Но ведь и то, что Бесков нет-нет, да вдруг мог по любой мелочи прицепиться, тоже всегда присутствовало. Ну, каково, посудите, постоянно находиться во взвинченном состоянии, когда еще ничего не случилось, а уже переживаешь. И ничего не поделаешь – такой характер у человека! Очень сложно с ним было. Моя жена все это хорошо чувствовала. Поэтому-то и настояла на своем разговоре с Колосковым.
– Получилось?
– Фактически нет. Колосков процедуру свел к минимуму, авторитетно заявив:
– Мы твоего мужа в обиду не дадим. Вопрос закрыт. Пусть едет!
Я сел в машину и убыл в расположение сборной.
СССР – «АТЛЕТИКО» Мадрид, Испания – 4:2 (0:1). 1 августа 1981 г. Товарищеский матч в честь 25-летия Центрального стадиона имени В.И. Ленина.
Москва. 52 000 зрителей.
СССР: Дасаев, Сулаквелидзе, Чивадзе, Балтача, Демьяненко, Буряк, Дараселия, Кипиани, Гаврилов, Шенгелия, Блохин (Андреев, 69).
Голы: Педро Пабло (16), Блохин (47, 49, 56), Кабрера (51), Балтача (84).
– Как вас встретил Бесков?
– Самое интересное – как будто не расставались, на дружеской ноге.
– С Николаевым так легко не получилось?
– Ну, это был «золотой» человек! Когда после победы сборной над «Атлетико» меня в Управлении утвердили на новой-старой должности и я зашел к Николаеву, он начал тот очень тяжкий для меня разговор:
– Да я все знаю! – сказал он, видя, как я переминаюсь с ноги на ногу.
И услышав мое: «Валентин Александрович, ради бога не сердитесь! Не я инициатор! Рад бы был и дальше с вами работать…» прервал:
– Брось! Ты не виноват! Что делать – все-таки 1-я сборная есть первая…
Глава 14
Беда, которая не приходит одна
– Савелий Евсеевич! Вы много рассказывали о непростом для окружающих характере Бескова. Тем не менее, расставшись с ним по-доброму в середине 1970-х, так же по-доброму в начале 1980-х встретились. Наверное, во 2-й раз работать с Константином Ивановичем стало легче?
– Куда там! Просто беда.
– Опять придирки по мелочам?
– Да нет. Хоть нрав у Бескова и не сильно поменялся, как раз в наших служебных и товарищеских отношениях трений не возникало. Словно былое ушло куда-то далеко-далеко и накрепко забылось. А мы дружно перешли к настоящему, где наладился хороший деловой контакт. Он часто советовался со мной. Вызывал к себе. Особенно вечерами, когда позволял себе немного расслабиться и выпить рюмочку коньяка.
– Была у него такая слабость?
– Да, но в пределах. Он, собственно, и меня-то приглашал, чтобы провести время не столько с рюмкой, а в содержательной, полезной для души и ума беседе. В целом для сборной это был удивительный, на «волне удачи» период. Почти весь 1981 год прошел «на ура». Мы успешно провели отборочные игры чемпионата мира-1982. Причем так, что та или иная встреча еще только начиналась, а у меня – да и не только – уже возникала уверенность: мы обязательно выиграем. Вопрос заключался лишь в том, на какой минуте забьем…
– Так, а беда-то пришла откуда?
– Если о сопутствующих тому обстоятельствах, то первое, что приходит на ум – географическая особенность состава: команда наполовину состояла из игроков киевского и тбилисского «Динамо». Что само по себе наводило на мысль, а не привлечь ли к подготовке сборной воспитавших их в клубах тренеров?
– Вот это – вопрос вопросов! Мне, например, до сих пор непонятно, что заставило Бескова взять и, если не ошибаюсь, накануне решающих матчей на первенстве мира пойти на создание самоубийственного для него тренерского триумвирата с участием Лобановского и Ахалкаци? Неужели не понимал, что, запуская в штаб этих сильных, но совершенно иной «группы футбольной крови» наставников, обрекает себя на роль «камикадзе»?
– Сначала уточню: Валерий Васильевич Лобановский и Нодар Парсаданович Ахалкаци появились в расположении сборной осенью 1981-го, то есть когда еще продолжались отборочные игры.
Ахалкаци Н.П. (СССР, Грузия). Родился 2 января 1938 г. Нападающий, тренер. Выступал за команды СКА (1957–1959) и «Локомотив» (Тбилиси) (1960–1966). Тренировал «Локомотив» (Тбилиси) (1967–1970). В 1974–1975 гг. начальник команды, а в 1976–1983, 1985–1986 – главный тренер «Динамо» (Тбилиси). Чемпион СССР 1978 г., обладатель Кубка СССР 1976 г., 1979 г., победитель Кубка кубков 1981 г. Заслуженный тренер СССР (1981). Работал одним из тренеров сборной СССР на чемпионате мира-1982. В 1990–1998 гг. (январь) – президент Федерации футбола Грузии.
Скончался 25 января 1998 г. в Тбилиси.
Что касается «самоубийственной роли» пригласившего их Бескова, то тут не все просто. У меня осталось ощущение, что Константину Ивановичу тот вариант кто-то «очень подсказал». Зачем здесь слово «очень»? Да потому что Бесков не был подвержен влиянию извне. А тут, сдается, «подсказывали» из весьма авторитетного кабинета. Чтобы не быть голословным, расскажу то, чему оказался свидетелем.
Случилось это как раз после моего «второго пришествия». 1 августа 1981-го команда выиграла товарищескую встречу у «Атлетико». Вернулись после матча на спортбазу в Новогорске, и я отправился попариться в сауну. Захожу, а там Константин Иванович уже расположился. Паримся, снимаем, так сказать, матчевое напряжение. А он вдруг и говорит:
– Как ты, Савелий, смотришь на то, что с нами будут работать Лобановский и Ахалкаци?
Для меня подобная постановка вопроса – словно снег на голову.
– Или ушат ледяной воды – раз в сауне…
– Вот-вот! «Как же, – спрашиваю в полном недоумении, – вы себе это представляете?» А он – внимание! – отвечает:
– Был я в ЦК КПСС. И там мне объяснили: поскольку в команде много киевлян и тбилисцев, то хорошо бы к рычагам управления сборной допустить тренеров, с которыми они работают. Ведь под моим началом игроки главной команды находятся только в период подготовки и проведения ее матчей. А остальное время проводят в клубах, где усилиями местных наставников, собственно, и закладываются основы хорошей физической формы и высокого мастерства. Вот и надо наставников костяка сборной побольше вовлекать в наши дела…
Пока Константин Иванович все это излагал, меня обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, и вправду – как старший тренер сборной может отвечать за подготовку игроков – кандидатов в клубах: там на это есть свои главные. Так что идея с привлечением в команду наставников динамовских коллективов Киева и Тбилиси казалась разумной.
Однако на практике все могло обернуться иначе. И не только потому, что планируемый триумвират не имел опыта совместной работы. Мало ли, в конце концов, примеров, когда в ее процессе малознакомые раньше люди успешно притирались друг к другу и даже взаимно дополняли. Однако здесь возник особый случай. Свисток – символ верховной тренерской власти в сборной, в силу занимаемой Бесковым должности принадлежал именно ему. А Лобановский и Ахалкаци что – оказывались у него на подхвате? Ну, посудите сами, насколько это реально, если каждый из троих за все свои годы практической работы никогда не трудился ассистентом – не подавал мячи и не стоял у бровки, выслушивая от главного, что нужно делать…
– Просто «Три медведя» с классической картины Шишкина. Но только не на вольном лесоповале, а в тесной берлоге!
– Вот и у меня, когда, сидючи в сауне, Константин Иванович начал эту не совсем свою идею развивать, подобный образ возник.
– Так, видимо, потому и возник, что уже тогда было понятно: сойдутся три ярко выраженные личности, три больших специалиста. Причем каждый не в состоянии быть никем иным, кроме как лидером. Вот и получилось, забегая вперед, что после «мундиаля-1982» притчей во языцех стала присказка о тренерском провале в духе знаменитой крыловской басни о лебеде, раке и щуке.
– Да, но только в отличие от басни, вначале все трое «общий воз» тащили в одну сторону. Вспоминаю в этой связи осень 1981 года, когда триумвират занял свое место на «капитанском мостике» сборной. Команда выступала успешно, перспектива складывалась радужная. До игр старший тренер и его авторитетные помощники собирались вместе и дружно обсуждали план предстоящих матчей, состав…
СССР – ТУРЦИЯ – 4:0 (3:0). 23 сентября 1981 г. Отборочный матч XII чемпионата мира.
Москва. Центральный стадион им. В.И. Ленина. 41 500 зрителей.
СССР: Дасаев, Лозинский, Чивадзе (к), Демьяненко, Балтача, Дараселия, Шенгелия, Бессонов, Гаврилов, Буряк (Оганесян, 46), Блохин (Андреев, 63).
Голы: Чивадзе (4), Демьяненко (20), Блохин (26), Шенгелия (49).
ТУРЦИЯ – СССР – 0:3 (0:2). 7 октября 1981 г. Отборочный матч XII чемпионата мира. Измир. Стадион им. М. Ататюрка. 6125 зрителей.
СССР: Дасаев, Лозинский, Чивадзе (к), Демьяненко, Балтача (Суслопаров, 75), Дараселия, Шенгелия (Андреев, 46), Бессонов, Гаврилов, Буряк, Блохин.
Голы: Шенгелия (17), Блохин (38, 54).
СССР – ЧЕХОСЛОВАКИЯ – 2:0 (1:0). 28 октября 1981 г. Отборочный матч XII чемпионата мира.
Тбилиси. Стадион «Динамо» им. В.И. Ленина. 80 000 зрителей.
СССР: Дасаев, Сулаквелидзе, Чивадзе (к) (Суслопаров, 55), Боровский, Балтача, Дараселия (Шавло, 80), Шенгелия, Бессонов, Гаврилов, Буряк, Блохин.
Голы: Шенгелия (28, 46).
СССР – УЭЛЬС – 3:0 (2:0). 18 ноября 1981 г. Отборочный матч XII чемпионата мира.
Тбилиси. Стадион «Динамо» им. В.И. Ленина. 80 000 зрителей.
СССР: Дасаев, Боровский, Суслопаров, Демьяненко, Балтача, Дараселия, Шенгелия, Сулаквелидзе, Гаврилов (Гуцаев, 69), Буряк, Блохин (к).
Голы: Дараселия (13), Блохин (18), Гаврилов (64).
ЧЕХОСЛОВАКИЯ – СССР – 1:1 (1:1). 29 ноября 1981 г. Отборочный матч XII чемпионата мира.
Братислава. Стадион «Слован». 50 000 зрителей.
СССР: Дасаев, Боровский, Суслопаров, Демьяненко, Сулаквелидзе, Дараселия, Шенгелия (Андреев, 76), Баль, Гаврилов, Буряк, Блохин (к).
Голы: Блохин (14), Воячек (35).
Все шло нормально, пока в 1982-м команда не вошла в режим подготовительного периода к решающим матчам в Испании.
– Помню, как впервые увидел это трио в Новогорске, незадолго до отъезда команды в Севилью. Кстати, тогда я с вами и познакомился.
– Правильно. Так вот о том, что вам тогда, может, не очень бросилось в глаза. Я же в те дни на подмосковной базе наблюдал в работе уже не триумвират, а дуэт Бесков – Лобановский. Причем в тандеме уже было такое, что мешало его безоговорочно назвать «дружным». Видимо, наблюдая это, Ахалкаци отошел в тень и занял нейтральную позицию.
– Справедливости ради замечу такой немаловажный фактор: наставник тбилисского «Динамо» неважно говорил по-русски.
– Да, но скорее с большим акцентом.
– Все же согласитесь: общение это тормозило.
– Вероятно. Главное – в другом. Успешные результаты тренерской работы Ахалкаци в «Динамо» были налицо. Так что ребята к нему нормально относились. А вот в работе «тройки» он все же занимал вспомогательную позицию. Тогда как Бесков с Лобановским оставались на правах безусловных лидеров и могли, что называется, решать на равных. Приведу пример.
Испания. Сборы. Я провел обследование и увидел: ребята явно перегружены – надо снижать нагрузки. Зафиксировав утомление, зашел к Бескову и все озвучил. А он мне: «Знаешь, я с тобой согласен. Но только поговори с Ахалкаци. Ты же понимаешь – могут возникнуть возражения со стороны Лобановского».
Ну, типа: «Так и должно быть, ничего страшного в этом нет». Тут я понял – в тандеме единства нет. Константин Иванович просит привлечь Ахалкаци на свою сторону, чтобы сформировать большинство. Нодару я объяснил так: «Мы соберемся у Бескова, я подниму вопрос. Поддержи, чтобы Валерия Васильевича убедить…»
Ахалкаци не возражал. Итак, собираемся вчетвером, я рассказываю о результатах обследования игроков. Предлагаю временно «не гнать лошадей». Бесков «за». Лобановский – «на дыбы»: уж в чем в чем, а в вопросах снижения нагрузок его очень трудно, почти невозможно было переубедить. Разрулить ситуацию, как и предполагалось, могло наличие большинства. Но тут вдруг Нодар Парсаданович «играет отбой». Мы в недоумении, даем ему понять, что он вроде бы тоже так считал. А тот: раньше – да, а теперь – нет.
– Ну, понятно: подумал и «соскочил». Дипломат!
– То же самое, но уже без всякой дипломатии проявилось и на первенстве мира. Ахалкаци, например, крайне ревниво относился к тому, попали его динамовцы в основной состав или нет.
– То есть именно в Испании полезли наружу личные амбиции?
– Да нет – «огонек» разгорался исподволь. А вот 1982 год начался с раздора. Так что уже тогда большого согласия в триумвирате не наблюдалось.
– На какой почве произошел раскол?
– Известно, на какой! На испанской. Я же объяснил – на сборах, которые с начала года несколько раз подряд проводились на полях страны, где нашей команде предстояло бороться за чемпионское звание. Тренировки в основном проводил Бесков. По своему, естественно, разумению. И вдруг движение «снизу».
Инициатором выступил Чивадзе, тогда капитан сборной. Саша переговорил с ребятами. Уже от них я услышал, что, мол, занятия Бескова функционально недостаточны. То есть не очень сильно главный тренер их загружает. В этом отношении Лобановский готовил иначе – он во главу угла ставил функциональное обеспечение.
Еще раз хочу подчеркнуть: момент, когда Чивадзе, Блохин и другие игроки попросили, чтобы «командирский свисток» взял Лобановский, был ответственный – февраль 1982 года, самый, считайте, пик физподготовки. Так что отмолчаться я не мог. Поэтому поделился своей тревогой с Бесковым. А заодно познакомил с мнением ряда ведущих игроков, пожелавших, чтобы в тренировочный процесс были внесены изменения в духе Валерия Васильевича. Бесков ответил: «Нет проблем, я ему отдам свисток, пусть командует». Но свисток свистком, а Константин Иванович имел свое видение.
В основе его тренировочного процесса всегда лежала техническая подготовка – «квадраты», двухсторонка… Ребята, кстати, это тоже любили: все-таки гонять мяч куда интересней, чем тренироваться. А тут своей инициативой они на собственную голову накликали трудные дни. Потому что началась потогонная система Лобановского. Тогда-то я и засек утомление. О чем немедленно проинформировал старшего тренера.
– И что Бесков?
– А у него своя правда была. Поэтому мне сказал:
– Видишь, он «убьет» команду!
Далее их разногласия по поводу текущих приоритетов подготовки команды приобрели идеологический характер.
– Мне кажется, оба почувствовали – в Испании команда может «погореть». И экстренно принялись ее спасать. Каждый, разумеется, по собственному рецепту. Что не могло не вызвать острого столкновения характеров, мнений, амбиций.