Хелен Девитт

Последний самурай

Посвящается Энн Коттон

Благодарности

В 1991 году Энн Коттон приехала в школу деревни Мола в глухом районе Зимбабве — собиралась изучать женское образование. Там она познакомилась с двумя девочками, которые приходили в эту школу за сто километров, одни. Пансиона в школе не было, и они жили в хижине, которую сами же и построили. Считали, что им еще повезло, — обычно девочки в средней школе не учились, за это надо было платить; они бросали учебу и выходили замуж в двенадцать лет, в тринадцать. Энн вернулась в Великобританию и начала собирать деньги на их образование — торговала пирожными на кембриджском рынке. В 1993-м основала Кембриджский фонд женского образования. Уговорила «Боди шоп» спонсировать общежитие в Моле. Уломала другие организации спонсировать другие школы — сначала в Зимбабве, затем в Гане. Убедила меня войти в правление; я бы не дописала эту книгу, если б всякий раз, когда я обещала что-нибудь сделать для фонда, едва допишу, Энн Коттон не отвечала: «Ну конечно». Всю информацию о Кембриджском фонде женского образования можно получить по адресу: СВ3 9НН, Кембридж, Ньюнэм, Вордсворт-гроув, 25, и на веб-сайте www.camfed.org.

Благодаря профессору Дэвиду Левину эта книга стала гораздо интереснее, а ошибок в ней неисчислимо меньше; невозможно выразить, сколь многим я обязана ему за неизменное великодушие. И не могу описать, как я благодарна своей матери Мэри Деуитт Гриффин — не только за моральную и финансовую поддержку, но и за то, что многие годы она делилась со мной своими замечательными талантами. Тим Шмидт, Мод Чилтон и Стив Хутенски — бесподобные друзья; они знают, как я им признательна.

За свежий взгляд и внимание к деталям, когда и то и другое было необходимо позарез, спасибо Элисон Сэмюэл из «Чатто и Уиндус». Я благодарна Мартину Лэму, автору «Кандзи для начинающих», за то, что посоветовал мне программу Nisus, а также Нилу и Фусе Маклинн за огромную помощь с японским; спасибо Леонарду Гэмбергу за то, что взглянул на атом, Крису Дану — за то, что в первой версии проверил астрономию, Джеймсу Кейлеру — за любезный ответ на вопрос, в последнюю минуту возникший по прочтении «Звезд и их спектров», и Иэну Разерфорду за то, что нашел греческий шрифт, когда все сроки уже прошли. Все они, разумеется, не несут ответственности за ошибки, оставшиеся в тексте. Я особенно признательна множеству людей, которые помогли мне понять шедевр Акиры Куросавы; без них эта книга была бы совсем иной.

Без энтузиазма Джонатана Бёрнэма из «Ток Мирамакс букс» рукопись не стала бы книгой; глубина моей благодарности говорит сама за себя.

Я хочу поблагодарить правообладателей за разрешение использовать материалы из следующих источников: «Биографическим словарь кино» Дэвида Томсона; «Эскимосская книга знании» Джорджа Бинни (Hudson’s Вау Company); «Учение о гармонии» Арнольда Шёнберга, пер. Роя Э. Картера (англ. издание — © 1983 Faber and Faber Ltd); интервью Джона Денвера (Melody Maker, 3 марта 1976 г., с. 11, © Chris Charlesworth / Melody Maker / IPC Syndication); «Принципы аэродинамики: основы аэродинамического конструирования» Арнольда М. Кейти и Цзюэнь-Яня Чоу, 1986 (John W. Wiley & Sons, Inc.); «На глубине полмили» Уильяма Биби (Bodley Head); «Фильмы Акиры Куросавы» Дональда Ричи (University of California Press), © 1984 The Regents of the University of California; «Твердое тело» Х. M. Розенберга (© 1988 Oxford University Press), Oxford University Press; «Еврейская грамматика» Гезениуса, испр. и доп., ред. Э. Кауч, 2-е англ. издание А. Э. Каули (1910), Oxford University Press; «Сага о Ньяле» (выдержки со с. 244–246), пер. Магнуса Магнуссона и Херманна Палссона (Лондон, 1960) © 1960 Magnus Magnusson and Hermann Pálsson, цитируется с разрешения Penguin Books Ltd. Я хотела бы поблагодарить Kurosawa Production K. K. за позволение цитировать сценарий «Семи самураев» (七人の侍).

Пролог

Отец моего отца был методистский священник. Высокий, красивый, благородный; с роскошным басом. Мой отец был рьяный атеист и поклонник Кларенса Дэрроу[1]. Другие мальчики пропускали уроки, а он перепрыгивал целые классы, читал дедовой пастве лекции об углероде-14 и происхождении видов и в 15 лет получил полную гарвардскую стипендию.

Принес деду письмо из Гарварда.

Что-то глянуло из прекрасных дедовых глаз. Что-то сказало его роскошным басом: По справедливости, надо бы дать противнику шанс.

В каком смысле? спросил мой отец.

А смысл был такой: не надо отвергать Бога ради атеизма лишь потому, что умеешь переспорить необразованных. Пускай отец пойдет в духовную семинарию, даст шанс противнику; к концу учебы ему будет всего 19 — самое время пойти в колледж, если не передумает.

Отец, атеист и дарвинист, был человеком чуткой чести и воспротивиться не смог. Разослал заявления в семинарии, и все, кроме трех, его завернули — слишком мал. Три позвали на собеседование.

У первой была блестящая репутация, и поскольку отец был так юн, беседовал с ним ректор.

Он сказал: Вы очень молоды. Вы, наверное, хотите стать священником, потому что равняетесь на отца?

Отец сказал, что не хочет стать священником, но хочет дать противнику шанс, и объяснил про углерод-14.

Ректор сказал: священничество — это призвание, и наша программа задумана для тех, кто полагает, что призван. Очень сомневаюсь, что она пойдет на пользу вам.

Он сказал: Приглашение из Гарварда — замечательная возможность. Может, взять там курс теологии и дать противнику шанс вот таким образом? В конце концов, если не ошибаюсь, Гарвард начинался с богословского факультета, — надо думать, богословие там до сих пор преподают.

Ректор любезно улыбнулся и предложил, если отец сочтет, что противнику нужны и другие шансы, составить список подходящей литературы. Отец поехал домой (жили они тогда в Су-Сити) и всю дорогу думал, что так противник, наверное, свои шансы получит.

Он поговорил с отцом. Прозвучал такой довод: курс теологии в сугубо светской обстановке вряд ли произведет надлежащее впечатление, но пускай мой отец решает сам.

Отец поехал во вторую семинарию, с хорошей репутацией. Беседовал с ним декан.

Декан спросил, почему отец хочет стать священником, и отец объяснил, что не хочет стать священником, а потом про углерод-14.

Декан сказал, что уважает стремления моего отца, однако они отдают капризом, а затем отметил, что мой отец очень юн. Посоветовал сначала пойти в Гарвард, а потом, если отец не расхочет давать противнику шанс, декан с удовольствием рассмотрит его заявление.

Мой отец пришел к своему отцу. Роскошный бас отвечал, что выпускник с гарвардским дипломом вряд ли устоит перед соблазном немедленно начать карьеру, но пускай мой отец, конечно, решает сам.

Мой отец поехал в третью семинарию, мелкую и заштатную. Беседовал с ним заместитель декана. Стояла жара, и хотя на замдекана дул маленький вентилятор, багровый толстяк ужасно потел. Замдекана спросил, почему мой отец хочет стать священником, и тот объяснил про шанс противнику и про углерод-14.

Замдекана сказал, что церковь оплачивает обучение семинаристам, которые хотят стать священниками. А поскольку мой отец священником стать не хочет, пускай платит $ 1500 в год.

Мой отец вернулся к деду, и тот сказал, что мой отец, наверное, сможет заработать $ 750 летом на бензоколонке, а он, дед, добавит недостающее.

И мой отец пошел в семинарию. Говоря, что он пошел в семинарию, я имею в виду, что он поступил в семинарию + по субботам из любопытства ходил в синагогу, поскольку правилами это не запрещалось, а почти все остальное время играл в пул «У Хелены», в единственном баре города, где соглашались обслужить 16-летнего.

Он ждал, что дед спросит, каково ему в семинарии, но дед так и не спросил.

В синагоге мой отец познакомился с человеком десятью годами старше — тот вел службы и почти всегда выходил читать. Вылитый Бадди Холли — люди так его и звали, Бадди (ему нравилось больше, чем Вернер). Мой отец сначала решил, что это раввин, но городок был мелкий, на раввина средств не имел, а службы вели местные добровольцы. Бадди мечтал петь в опере, но его отец заставил его выучиться на бухгалтера, и Бадди приехал из Филадельфии работать бухгалтером. Он тоже целыми днями гонял шары «У Хелены».

К концу третьего курса мой отец великолепно наловчился гонять шары. С выигрышей скопил где-то $ 500, а играл небрежно, чтоб не выигрывать часто и помногу. Всех завсегдатаев он обыгрывал, но однажды вечером в бар вошел чужак.

Так получилось, что чужак сначала сыграл со всеми остальными. Он бил плавно, двигался экономно, и было ясно, что с игроком такого класса мой отец еще не сталкивался. Отец хотел с ним сыграть; Бадди отговаривал. Бадди казалось, с чужаком что-то не то; либо выиграет больше, чем мой отец может проиграть, либо проиграет и вытащит пушку. Мой отец сказал, что это какой-то бред, но тут чужак склонился над столом, куртка у него задралась, и они увидели пистолет на поясе.

Игра закончилась, отец подошел. Он сказал: Мой друг говорит, ты опасен.

Чужак сказал: Со мной бывает.

Мой отец сказал, широко ухмыляясь: Он говорит, ты меня убьешь, если выиграю.

Чужак сказал: А ты считаешь, что выиграешь?

Мой отец сказал: Мы оба знаем, как это выяснить.

Чужак сказал: Ты кто таков будешь?

Мой отец сказал, что учится в семинарии.

Чужак удивился, что семинарист ошивается в баре.

Все мы грешники, брат, сказал мой отец весьма издевательским тоном.

Чужак и мой отец сыграли, из рук в руки перешла пятерка.

Чужак спросил: Отыгрываться будешь?

Они снова сыграли, на сей раз подольше. Мой отец по-прежнему играл небрежно; он, естественно, молчал, когда бил чужак, а когда наступал его черед, отвечал на вопросы чужака издевательскими байками про семинарию. Чужак был немногословен, но, судя по всему, забавлялся. В итоге отцу подфартило, он ударил, выиграл, и из рук в руки перешла пятерка.

Чужак сказал: А теперь давай разнообразим.

Мой отец сказал: Какого ты хочешь разнообразия?

Чужак спросил, сколько денег у отца за душой, и Бадди Холли за спиной одними губами зашептал НЕТ НЕТ Не говори ему идиот, а мой отец сказал, что у него $ 500.

Чужак сказал, что против $ 500 поставит сколько угодно. Шутка это была или нет, отец не понял.

Он сказал: Стольник. Пять раундов.

Чужак сказал, что тогда хочет посмотреть на отцовы деньги, ему пора ехать, и торчать здесь ради стольника он не намерен. 5 к 1, сказал он.

У отца при себе было $ 25. Еще $ 25 он одолжил у Бадди, а остальные добрал десятками и пятерками у завсегдатаев бара, которые понимали, что он их не кинет.

Они сыграли два раунда, и чужак выиграл оба с легкостью. В третьем раунде чужак начал было выигрывать с легкостью, но тут к отцу вернулась удача, он собрался и выиграл. Четвертый раунд он тоже выиграл, хотя битва была тяжела, а потом он выиграл и пятый раунд, и в баре стало тихо. Другие завсегдатаи тоже видели пистолет.

Чужак сунул руку под куртку, и все замерли. Он вытащил бумажник. Из толстой пачки вынул пять 100-долларовых купюр.

Он сказал: У тебя, небось, не бывало таких деньжищ зараз.

Мой отец заметил, что $ 500 у него уже есть.

Чужак сказал: $ 1000! Куча денег.

Он сказал: Смотреть тошно на человека при деньгах, который не знает, куда их деть.

Мой отец спросил: В каком смысле?

Чужак сказал, когда узнаешь что-нибудь чуть раньше остальных, можно подзаработать, коли деньжата водятся.

Мой отец сказал: Что ты такого знаешь?

Чужак сказал, что не удивится, если тут проложат новое шоссе.

Отец сказал: Если знаешь точно, что ж сам не подсуетишься? Домик себе прикупи.

Чужак сказал: Не люблю собственность. Руки связывает. Но если б не был против собственности, да еще бы $ 1000 раздобыл, уж я бы знал, куда деньги деть.

Бар закрылся, и чужак уехал. Так случилось, что миссис Рэндолф, домовладелица Бадди, хотела продать дом и переехать во Флориду, но никто не покупал. Мой отец заметил, что, если чужак сказал правду, можно этот дом купить, перестроить в мотель и заработать кучу денег.

Если, сказал Бадди.

Вообще-то, оба они были убеждены, что чужак знал, о чем толкует; пистолет добавлял его байке таинственного весу.

Мой отец сказал, что у него нет времени: как окончит семинарию, пойдет в Гарвард. Он уже туда написал, что согласен на то их приглашение.

Прошло несколько недель. Из Гарварда пришло письмо: так и так, нам бы хотелось посмотреть, чем вы занимались последние годы; попросили глянуть отцовы оценки и рекомендацию. Отец все отправил, миновала еще пара месяцев. В один прекрасный день пришло письмо, которое, наверное, трудно было писать. В нем говорилось, что Гарвард готов принять отца на основании его прошлых оценок, а затем разъяснялось, что стипендии, однако, присуждаются по заслугам, и не очень справедливо по отношению к другим студентам дать стипендию человеку, у которого средний балл — «удовлетворительно». И что, если отец решит поступать, ему, как и всем, придется платить за образование.

На Пасху отец поехал домой в Су-Сити. Бадди отбыл в Филадельфию праздновать Песах. Мой отец принес своему отцу письмо из Гарварда.

Дед поглядел на письмо и сказал, что, похоже, воля Божья не велит моему отцу поступать в Гарвард.

Четыре года назад пред моим отцом распахивалось блестящее будущее. Теперь ему светила жизнь третьесортного выпускника заштатной семинарии — решительно бесполезная специальность для человека, неспособного стать священником.

Отец от негодования онемел. Ни слова не сказав, вышел из дому. Сел в «шевроле» и проехал 1300 миль.

В последующие годы мой отец играл порой в игру. По дороге в Мексику знакомился с кем-нибудь и говорил: Вот тебе пятьдесят баксов, сделай одолжение, купи мне лотерейных билетов, — и давал человеку визитку. Скажем, шансы против джекпота — 20 миллионов к 1, шансы против того, что человек отдаст моему отцу выигрышный билет, — еще 20 миллионов к 1, и нельзя сказать, что жизнь моего отца полетела под откос, потому что был 1 шанс к 400 триллионам, что она туда не полетела.

Или отец знакомился с человеком по пути в Европу и говорил: Вот тебе пятьдесят баксов, если заедешь в Монте-Карло, сделай одолжение, сходи к рулетке и поставь их на 17, и пусть лежат 17 заходов, а человек говорил, что в Монте-Карло не собирается, а отец говорил: Но вдруг соберетесь, — и давал ему визитку. Потому что каковы шансы, что человек передумает и поедет в Монте-Карло, каковы шансы, что 17 выпадет 17 раз подряд, каковы шансы, что человек пришлет моему отцу деньги? Каковы бы ни были шансы, это не совсем невозможно, всего лишь крайне маловероятно, и не было абсолютной уверенности в том, что мой дед погубил моего отца, потому что был 1 из 500 триллионов триллионов триллионов шансов, что дед его не погубил.

Мой отец долго играл в эту игру, потому что считал, что надо дать деду шанс. Не знаю, когда сыграл в последний раз, но первый — когда, не сказав ни слова, вышел из дому и поехал за 1300 миль в Филадельфию к Бадди.

Мой отец бросил машину у Бадди перед домом. В гостиной громко и зло колотили по клавишам пианино. Хлопали двери. Люди громко разговаривали. Кто-то заорал. Пианино умолкло. Кто-то взялся играть на пианино, громко и зло.

Мой отец разыскал Бадди, и тот объяснил, что происходит.

Бадди мечтал петь в опере и работал бухгалтером. Его брат мечтал играть на кларнете и работал в отцовской ювелирной лавке. Его сестра Фрида мечтала играть на скрипке и работала секретаршей, а потом вышла замуж и родила троих. Его сестра Барбара мечтала играть на скрипке и работала секретаршей, а потом вышла замуж и родила двоих. Его самая младшая сестра Линда мечтала петь и решительно отказалась учиться на секретаршу, а отец решительно отказался оплачивать ее занятия музыкой. Линда села за пианино и заиграла шопеновскую прелюдию № 24 ре-минор — злую пьесу, которая после сорока повторов лишь набирает трагической остроты.

Дело в том, что отец их был из Вены и с детей спрашивал строго. Все дети виртуозно играли на пяти-шести инструментах, но терпеть не могли заниматься: из каждой пьесы выходили окровавленными, но непобежденными или избегали ранений чудом; все они считали, что станут музыкантами. Бадди первым узнал, что музыкантами они не станут. Мистер Кёнигсберг полагал, что талант либо есть, либо нет; его дети не вырастали Хейфецами, Казальсами или Рубинштейнами, а значит, им не хватало таланта на профессиональную карьеру; а значит, лучше им играть для души, и когда Бадди окончил школу, отец объяснил, что Бадди надлежит стать бухгалтером.

Бадди сказал моему отцу: Понимаешь, я тогда не хотел огорчать отца, делать из мухи слона, думал, чего это я возомнил, будто умею петь, но потом все сдались, даже не пикнув. И я вот думаю — может, это я виноват? Если б я встал на дыбы, отец бы смирился, а они все не решили бы, что у них выбора нет, я вот думаю — вдруг это я виноват?

+ с надеждой замер…

+ и мой отец сказал: Ну а кто еще виноват? Ты зачем спасовал? Уступил противнику. Постарайся хотя бы, чтоб это больше не повторилось.

Мой отец понимал, что всегда будет ненавидеть себя за то, что уважил дедовы желания, и теперь решил, что хоть кто-то должен избежать этой ошибки.

Ей есть где жить? спросил он.

Нет, сказан Бадди.

Ну, пусть чешет на прослушивание, сказал мой отец и пошел в гостиную, а за ним, намереваясь защищать эту позицию, направился Бадди.

В гостиной сидела 17-летняя девушка с угольно-черными волосами, огненными черными глазами + огненно-красной губной помадой. Головы она не подняла, поскольку увлеклась 41-м исполнением шопеновской прелюдии № 24 ре-минор.

Мой отец остановился у пианино и вдруг подумал: Каковы шансы против поступления в семинарию, и походов в синагогу, и обучения игре в пул, допустим, он влюбился в еврейку из Филадельфии, разбогател на мотелях и жил счастливо до скончания своих дней, скажем, шансы — миллиард к одному, что не равно невозможности, а значит, если подумать, не совсем невозможно, что на самом деле его отец не…

Линда съехала по басам и прогремела тремя злыми нотами. Р-рок. Р-рок. Р-рок.

Пьеса закончилась. В паузе Линда глянула на гостя.

А вы кто? спросила она.

Бадди представил моего отца.

А, атеист, сказала моя мать.

i

— Сделаем бамбуковые копья! Убьем бандитов!

— Нельзя.

— Не выйдет.

Три крестьянина («Семь самураев»)

Каждый год бандиты устраивают налет на деревеньку, и крестьяне лишаются урожая, а порой и жизни. В этом году старейшины решают воспротивиться. Они слыхали, что в одной деревне наняли ронинов и тем спаслись. Они договариваются поступить так же и посылают гонцов на поиски желающих. Заплатить самураям нечем — только пищей, ночлегом и радостью битвы, — но крестьянам везет: первым они встречают Камбэя (Такаси Симура), сильного, целеустремленного человека, который соглашается им помочь. К нему прибивается молодой ронин Кацусиро (Ко Кимура), затем он случайно сталкивается со старым другом Ситиродзи (Дайсукэ Като). Сам он привлекает Горобэя (Йосио Инаба), а тот Хэйхати (Минору Тиаки). К ним присоединяется искусный фехтовальщик Кюдзо (Сэйдзи Миягути) и, наконец, Кикутиё (Тосиро Мифунэ), крестьянский сын, который ходит за ними, завороженный — как и все они — Камбэем.

Прибыв в деревню, они готовятся к войне. Не дожидаясь атаки, они штурмом берут бандитскую крепость, сжигают ее и убивают нескольких бандитов, однако погибает и Хэйхати. Бандиты нападают на деревню, и самураи отражают атаку, однако погибает Горобэй. Затем они придумывают план: впустить несколько бандитов в деревню и забить копьями. В финальной битве погибают Кюдзо и Кикутиё, однако все бандиты тоже гибнут.

Весной вновь пора сеять рис. Из семи самураев остались только трое, и вскоре они разойдутся каждый своей дорогой.

Дональд Ричи. Фильмы Акиры Куросавы

1

Говорят ли самураи на японском по-пингвиньи?

В Великобритании 60 миллионов человек. В Америке 200 миллионов. (Правильно, да?) Я даже не угадаю, сколько миллионов англоязычных из других стран добавятся в общую сумму. Но руку дам на отсечение, что из всех этих сотен миллионов от силы человек 50 прочли Aristarchs Athetesen in der Homerkritik[2] (Лейпциг, 1912) — труд, не переведенный с родного немецкого и обреченный пребывать непереведенным до скончания времен.

В 1985 году я вступила в этот крошечный орден. Было мне 23.

Первая фраза сей малоизвестной работы выглядит так: Es ist wirklich Brach- und Neufeld, welches der Verfasser mit der Bearbeitung dieses Themas betreten und durchpflügt hat, so sonderbar auch diese Behauptung im ersten Augenblick klingen mag.

Я учила немецкий по «Самоучителю немецкого языка» и мигом распознала несколько слов:

Это поистине что-то и что-то, которое что-то с чем-то эти что-то делает что-то и что-то обладает, то есть что-то также это что-то может что-то при первом чём-то.

Остальное я расшифровала, посмотрев слова Brachfeld, Neufeld, Verfasser, Bearbeitung, Themas, betreten, durchpflügt, sonderbar, Behauptung, Augenblick и klingen в немецко-английском словаре Лангеншидта.

Если б видели знакомые, вышло бы неловко, потому что немецкий мне уже полагалось освоить; а нечего было убивать время, проникая на оксфордские лекции по аккадскому, арабскому, арамейскому, хеттскому, пали, санскриту и йеменским диалектам (не говоря уж о высшей папирологии и подготовительной иероглифике); надо было брать приступом фронтиры человеческих познаний. Беда в том, что, если ты выросла в городишке, который счастлив заиметь свой первый мотель, в городишке, который только смутно (если вообще, говоря вообще) осознает самое существование Йемена, тебя так и подмывает изучать йеменские диалекты, поскольку ты подозреваешь, что другого шанса может и не быть. Чтобы поступить в Оксфорд, я наврала обо всем, кроме своего роста и веса (в конце концов, отец мой наглядно иллюстрирует, что бывает, если рекомендации и оценки тебе предоставляют другие люди), и хотела выжать из учебы максимум.

То обстоятельство, что я доучилась и получила исследовательскую стипендию, лишний раз доказывает, сколь целесообразнее рекомендации и оценки, которыми я снабдила себя сама (став круглой отличницей, natürlich[3]; вписала, к примеру, фразу «У Сибиллы разносторонние интересы и исключительно самобытный ум; обучать ее — сплошное удовольствие»), нежели все то, что сочинили бы любые мои знакомые. Одна беда — теперь придется исследовать. Одна беда — когда член стипендиатского комитета сказал: «Немецкий вы, разумеется, знаете в совершенстве», — я беспечно ответила: «Разумеется». Ну а что — это могло оказаться правдой.

В общем, Рёмер — слишком темная материя, ему не место на открытых полках Нижнего читального зала с востребованными классическими текстами. Год за годом эта книга пылилась во тьме недр земных. Ее пришлось добывать из книгохранилища, направить можно в любой читальный зал Бодлианской библиотеки, и я заказала ее в резервный фонд Верхнего читального зала Корпуса Рэдклиффа — библиотеки под каменным куполом посреди площади. Там можно читать безнадзорно.

Я сидела на галерее, глядела на этот воздушный колокол, на сводчатые стены, забитые исключительно интересными на вид томами неклассического содержания, или в окно, на бледные камни колледжа Всех Святых, или же, само собой, на Aristarchs Athetesen in der Homerkritik (Лейпциг 1912). Поблизости — ни одного античника.

У меня сложилось впечатление, что смысл фразы таков: Приступив к этой теме, автор поистине пересекал и боронил непаханое новое поле, и на первый взгляд это заявление может показаться особенным.

Похоже, она не стоила затраченных усилий, но мне полагалось продолжать, и я продолжила или, говоря точнее, собралась продолжить, но тут подняла голову и слева на полке ненароком заметила книгу о Тридцатилетней войне, на вид исключительно интересную. Я ее достала, она и впрямь оказалась исключительно интересна, и когда я от нее оторвалась уже настало время обедать.

Я пошла на Крытый рынок и час разглядывала свитера.

Кое-кто придерживается мнения, будто контрацепция аморальна, ибо цель совокупления — размножение. Кое-кто придерживается схожего мнения, будто единственная причина читать книгу — написать книгу; люди извлекают книги из праха и тьмы, пишут тысячи слов, которым предстоит кануть во прах и тьму, а затем их извлекут из праха и тьмы, дабы другие люди присовокупили свои тысячи слов к этим тысячам слов во прахе и тьме. Порой книгу извлекают из праха и тьмы, дабы породить книгу, которую потом станут продавать в магазинах, и она, быть может, окажется интересной, но люди, которые ее купят и прочтут, поскольку она интересна, — это несерьезные люди, а были бы серьезными, наплевали бы на интересность, писали бы тысячи слов и затем поручили их праху и тьме.

Кое-кто полагает, будто смерть — судьба хуже скуки.

Я увидела на рынке несколько интересных свитеров, но все были дороговаты.

В конце концов я от них оторвалась и возвратилась в гущу битвы.

Приступив к этой теме, автор поистине пересекал и боронил непаханое новое поле, и на первый взгляд это заявление может показаться особенным, напомнила я себе.

Исключительно неинтересно, должна сказать.

Я перешла ко второй фразе, продралась через нее с тем же соотношением затрат и пользы, потом к следующей и к той, что за ней. На одну фразу уходило минут пять-десять — страница в час. Постепенно в тумане проступили очертания сути — как затонувший собор Дебюсси, sortant peu à peu de la brume[4].

La cathédrale engloutie[5] в конце концов взрывается аккордами меланхолического величия, ff!!!! Но когда я спустя часов 30 наконец начала понимать…

49 человек во всем англоязычном мире знали, что мне предстоит. Остальные не знают и не интересуются. И однако сколь многое определяет этот миг откровения! Лишь вообразив мир без Ньютона, без Эйнштейна, без Моцарта, мы можем постичь разницу между этим миром и миром, в котором я закрыла Aristarchs Athetesen in der Homerkritik, одолев две фразы, и в хладном пренебрежении условиями моей стипендии взяла с полки Schachnovelle[6]. Не прочти я Рёмера, я не узнала бы, что из меня не выйдет ученого, не встретила бы Либерачи (нет, не того) и мир недосчитался бы…

Я говорю больше, чем знаю. Надо постепенно. Я день за днем читала Рёмера, и когда прошло часов 30, в час не золотой, но свинцовый[7] у меня случилось просветление.

Лет примерно 2300 назад Александр Македонский выступил из Македонии завоевывать все, что попадется на пути. Он все завоевал до самого Египта, основал Александрию, потом отправился воевать дальше на восток и умер, предоставив соратникам грызться из-за добычи. Птолемей уже правил Египтом и так там и остался. Страной он правил, сидя в Александрии, и именно он создал одно из величайших чудес этого города — Библиотеку, собранную посредством прямодушного и беспощадного стяжательства.

Изобретение печатного станка отстояло от них не ближе, чем чудеса XXXVIII столетия от нас; все книги тогда копировались вручную. Вкрадывались ошибки, особенно если копировали копию скопированной копии; порой копировщика посещала светлая идея, и он вписывал подложные строки или целые подложные абзацы, а потом все наивно переписывали текст вместе с этой светлой идеей. Что делать? Воспроизводить оригинал как можно точнее. Библиотека, внеся в афинский публичный архив внушительный залог, позаимствовала оттуда оригинальные рукописи греческих трагедий (Эсхил. Софокл, Еврипид и прочие) и все скопировала. А потом запаслась наиточнейшими версиями, просто-напросто оставив оригиналы себе, вернув копии и плюнув на залог.

История не слишком увлекательная, и однако о Библиотеке, об Александрии и о ненормальных, которые там жили, многое можно порассказать, и все завораживает, потому что одни тамошние писатели по части извращенности и своенравия дадут фору всему остальному миру. Если некуда ставить зонтики, кое-кто отправится в «Икею» и купит стойку, которую нетрудно собрать самому в домашних условиях, а кое-кто поедет за 100 миль на аукцион в шропширской глуши и разглядит потенциал в откровенно бессмысленном сельском агрегате XVII века. Вот за агрегат на этом аукционе бились бы друг с другом александрийцы. Они любили обдирать древние труды (имевшиеся под рукой в Библиотеке, собранной посредством беспощадного стяжательства), выискивали редкие слова, которых давно никто не понимал и, уж конечно, не использовал, и вводили их как альтернативы менее интересным лексемам, поддававшимся человеческому пониманию. Они обожали мифы, в которых люди бесновались, или пили волшебные зелья, или в минуты стресса превращались в камни; они обожали сцены, в которых бесноватые люди толкали странные, обрывистые речи, усеянные несправедливо забытой лексикой; они любили сосредоточиться на каком-нибудь банальном эпизоде мифа, раскрутить его и отбросить сам миф — любого «Гамлета» они бы превратили в «Розенкранца и Гильденстерна». Эти исследователи, ученые, математики, поэты, сбивавшие с пути истинного цвет римской юности, и втискиваются в любую книгу, посвященную главным образом не им; если предоставить книгу им, они тотчас расцветают целым отдельным томом сносок — и говорю я, разумеется, о «Птолемеевской Александрии» Фрейзера, книге, ради которой я вернусь из-за гроба (однажды я просила о ней на смертном одре, но не получила). Однако время поджимает — Чудо-Мальчик смотрит кассету, кто знает, сколько это продлится, — каков же вклад Рёмера в эту великолепную тему?

Рёмера интересовал разбор гомеровских текстов, проведенный Аристархом, который возглавлял Библиотеку вскоре после 180 г. до н. э. (неприглядная история с трагедиями случилась до него). Аристарх алкал идеального Гомера; поскольку оригинальной рукописи не существовало, беспощадности и налички было недостаточно: приходилось сравнивать копии и выявлять ошибки. Он пометил к удалению (атетезе) строки, которые счел тексту чуждыми, и первым описал в комментариях ход своих рассуждений. Никаких трудов Аристарха не сохранилось. Остались маргиналии «Илиады» — там пальцем ни в кого лично не тыкали, но, вероятно, были они выдержками из Аристарха, дошедшими до нас через третьи руки; были и другие маргиналии, где фигурировали имена.

Кое-какие из этих через третьи руки выдержек своим блеском поразили Рёмера; очевидно, что они принадлежат Аристарху, и очевидно, что Аристарх был гений. Другие выдержки были слишком глупы для гения: очевидно, что они принадлежат кому-то другому. Когда кто-нибудь другой выдавал некую блестящую мысль, Рёмер тотчас понимал, что на самом деле это сказал Аристарх, и если ему встречались бесхозные блестящие комментарии, он тоже мигом постигал их гениальное авторство.

С абсолютной и явной очевидностью это полнейшая ахинея. Если перемешиваешь все имена, какие попадутся, так, чтобы кто-то один всегда выходил гением, значит ты не веришь источнику, который порой сообщает, что кто-то другой сказал нечто выдающееся или гений сморозил глупость, но ведь этот источник и заставляет тебя полагать гения гением. Чтобы понять, в чем проблема, достаточно на секунду задуматься, но Рёмер умудрился написать целый научный трактат, не задумавшись ни на секунду. Приняв глупость за критерий неаутентичности, он один за другим приписывал маргиналии Ксенодоту или Аристофану (нет, не тому) или списывал на искаженное цитирование Дидимом и еще саркастически + злорадно комментировал бестолковость этих недоумков.

Разобравшись, что он такое говорит, я не поверила, что он взаправду такое говорит, и прочла еще 50 страниц (со скоростью 20 мин./стр., тем самым добавив к общему времени еще 16,66 часа), и оказалось, что он говорит такое взаправду. Я уставилась на страницу. И зажмурилась.

Скажем, ты растешь в городишке, который счастлив заиметь свой первый мотель, переезжаешь из города в город, едва один мотель достроен и пора строить другой. В школе ты, естественно, не звезда, и средняя оценка твоя — «хорошо с минусом». Потом ты сдаешь тест на способность к обучению и потрясаешь всех способностью, которая выставляет среднюю оценку «хорошо с минусом» в совершенно новом свете. Учителя воспринимают результаты теста как личное оскорбление. Ты подаешь заявления в разные колледжи, те требуют рекомендаций, и учителя, доводившие тебя до отупелой немоты, в рекомендациях сетуют на твою незаинтересованность. На основании блестящих результатов теста тебя собеседуют, спрашивают, каковы твои интересы, а интересов у тебя нет. Внешкольных занятий тоже нет, потому что из всех внешкольных занятий был только клуб поклонников Донни Осмонда[8]. По причине твоей незаинтересованности все твои заявления отфутболены.

В один прекрасный день ты валяешься на кровати в номере мотеля. У твоей матери день не задался: она за стенкой 63-й раз играет на пианино «Революционный этюд» Шопена. У твоего отца день задался: к нему явился член Гидеонова общества, предложил разложить по тумбочкам Библию, и отцу выпала возможность категорически заявить, что этой макулатуры в его мотеле не будет. В верхнем ящике каждой тумбочки, объясняет он, лежит «Происхождение видов» Дарвина. День задался еще как, потому что с утра один постоялец спер не полотенце, а «Происхождение видов». Ты безучастно пялишься в телик. По телику «Янки в Оксфорде»[9].

И тут тебя осеняет.

Уж Оксфорд-то не попрекнет тебя тем, что не ходила в клуб поклонников Донни Осмонда. Уж Оксфорд-то не потребует безмозглого воодушевления просто в доказательство твоей способности воодушевиться хоть чем-нибудь. Уж Оксфорд-то не примет слухи за свидетельства. Уж Оксфорд-то не ткнет тебя носом в рекомендацию, ничегошеньки не зная о ее авторе.

Может, поступить туда?

Я подумала: уеду из Мотельвилля, буду жить среди разумных существ! Мне больше никогда не будет скучно!

Я не учла Рёмера. И сейчас подумала: может, во всем виноват мой немецкий?

Но Рёмер взаправду такое говорил, и я взаправду потратила на чтение 46,66 часа. Я поглядела в книгу. Поглядела в зал под куполом. Там тихонько шелестели страницы. Я подперла голову рукой.

Я потратила 46+ часов на этот образчик нелепой логики и не прочла ни слова Музиля, Рильке, Цвейга. Но стипендию мне платили не за чтение просто хороших книг; мне платили стипендию за мой вклад в багаж человеческих знаний. Я разбазарила 47 часов, а люди между тем умирают от голода + детей продают в рабство; но у меня нет разрешения на работу, я не могу просто заниматься тем, чем заниматься стоит. Если б не нужно было разрешение на работу, можно бы обойтись без стипендии, + если б я вернулась в Штаты, можно было бы обойтись без разрешения на работу, но возвращаться в Штаты я не хотела.

В «Графе Монте-Кристо» есть такой персонаж, который годами долбит каменную стену и наконец выбирается: он оказывается в другой камере. Вот такую минуту я и пережила.

Лучше бы я 47 часов потратила на йеменские диалекты.

Я постаралась взбодриться. Подумала: я в Великобритании! Можно сходить в кино, поглядеть рекламу «Карлинг блэк лейбл»! Потому что нет в мире лучше рекламы, чем британская реклама, а реклама «Карлинг блэк лейбл» — пик развития британской рекламы. Я не знала, какое мне охота посмотреть кино, но реклама будет великолепная. Тут я вдруг сообразила, что в том и беда, вот она, дьявольская гнусность этой жизни; одна минута «Карлинг блэк лейбл» против двух часов каких-нибудь «Охотников за привидениями 35», которые и смотреть-то неохота. В общем, я решила не ходить в кино, и если бы…

Кино я отменила. Решила: пойдем поищем жареных кур.

Американцу в Великобритании даны источники утешения, каких больше нигде на свете нет. Одно из замечательных свойств этой страны — множество жарено-куриных забегаловок, торгующих жареными курами из штатов, по ту сторону Атлантики жареными курами отнюдь не знаменитых. Если ты слегка опечален, загляни в «Жареных кур Теннеси», если ты в глубоком отчаянии, «Жареные куры Айовы» явят тебе свет в конце тоннеля, если жизнь бессмысленна, а смерть недоступна, проверь, может, где-нибудь на острове по рецептам, которые передавались из поколения в поколение, «Жареные куры Аляски» жарят эскимосских кур.

Я оседлала велосипед и поехала по Каули-роуд, мимо «Жареных кур Мэриленда», мимо «Джорджии», и всю дорогу размышляла, чем бы таким заняться без разрешения на работу. Наконец я спешилась у «Жареных кур Канзаса».

Вешая замок на велик, я вдруг подумала: Рильке работал секретарем у Родена.

Вот что я знала о Рильке: он был поэт; он поехал в Париж и устроился секретарем к Родену; на выставке в Большом дворце увидел работы Сезанна и потом день за днем приходил и смотрел на них часами, потому что никогда не видел ничего подобного.

Я не знала, как Рильке получил эту работу, и вольна была воображать, что он просто явился под дверь. Может, мне тоже просто явиться под дверь? Уехать в Лондон, в Париж, в Рим, явиться под дверь к художнику или скульптору, к человеку, которому разрешение на работу, скорее всего, по барабану. Я бы увидела всякое только что пришедшее в этот мир и глазела бы часами.

Расхаживая туда-сюда, я пыталась вспомнить художника, которому пригодился бы помощник.

Расхаживая туда-сюда, я подумала, что, наверное, будет проще вспомнить художника, если я уже окажусь в Лондоне, Париже или Риме.

Денег у меня было немного, так что я еще походила туда-сюда, размышляя, как бы мне попасть в Лондон, Париж или Рим. В конце концов я пошла в «Жареные куры Канзаса».

Я уже собралась заказать «Канзасскую куриную корзину» и тут вспомнила, что записалась на ужин в колледже. Колледж славился своим шеф-поваром, но все равно меня подмывало остаться с курами, и если бы…

Я не буду об этом думать. Я это не всерьез, но если бы…

Да какая разница? Сделанного не воротишь.

Просто так вышло, что в тот вечер я собралась на ужин в колледж; просто так вышло, что я сидела рядом с бывшей выпускницей; не просто так вышло, что говорила я об интеллектуальной моногамии и разрешениях на работу, поскольку больше ни о чем думать не могла, однако просто так вышло, что соседка моя сочувственно заметила, мол, Бальтюс[10] был секретарем у Рильке, просто так вышло, что она оказалась дочерью чиновника + потому ее не пугала британская бюрократия + она сказала, что если я в силах пережить позор, став

Почему они ругаются?

ПОЧЕМУ ОНИ РУГАЮТСЯ?

ПОЧЕМУ ОНИ РУГАЮТСЯ?

Ты что, прочесть не можешь?

я МОГУ но ПОЧЕМУ

Ну, они ищут самураев, которые защитят их деревню от бандитов

Это я понимаю

но некоторые думают, что это только время зря терять

ЭТО я понимаю

потому что тот самурай, которого они позвали, оскорбился, когда ему предложили кормить его три раза в день

это я ПОНИМАЮ

а теперь они говорят я же говорил

ЭТО Я ПОНИМАЮ НО ПОЧЕМУ ОНИ РУГАЮТСЯ

По-моему, это для тебя слишком сложно.

НЕТ

Может, тебе подрасти сначала

НЕТ

Ну хотя бы до 6

НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ!

ЛАДНОЛАДНОЛАДНОЛАДНОЛАДНО. Ладно. Ладно.

По-моему, он еще маловат, но что тут сделаешь? Я сегодня в газете прочла ужасные слова:

В отсутствие доброжелательной фигуры мужчины одинокая мать, растя сына, ведет борьбу, обреченную на провал. Ей жизненно необходимо обеспечить мальчику мужскую ролевую модель — соседей, дядей, друзей семьи, которые разделяли бы его интересы и увлечения.

Это все прекрасно, но у Людо нет дядьев, а среди моих знакомых не водится доброхотных филателистов (если б водились, я бы от них пряталась). Это меня беспокоит. Я как-то прочла, что аргентинские солдаты связывали диссидентов и сбрасывали их с самолетов в море. Я подумала: ну, раз Л нужна ролевая модель, пускай смотрит «Семь самураев» + получит целых 8.

Крестьяне видят толпу. Самурай идет на берег реки, где его обреет монах.

Сквозь толпу проталкивается усатый человек с мечом, садится на корточки и чешет подбородок. (Это Тосиро Мифунэ.)

Красивый юноша аристократической наружности спрашивает кого-то, что происходит. В сарае прячется вор. У него ребенок в заложниках. Самурай просит у монаха кэсу и два рисовых колобка.

Самурай переодевается. Он чувствует взгляд Мифунэ и оборачивается. Глаза его черны на белом лице на черном экране. Взгляд Мифунэ бесстрастен. Глаза у самурая черны на белом лице. Мифунэ чешется. Самурай отворачивается. Снова смотрит на Мифунэ; глаза его черны лицо бело. Он отворачивается и идет к сараю.

Мифунэ садится неподалеку на бадье, смотрит.

Самурай говорит вору, что принес еду, кидает в дверь рисовые колобки и шагает следом.

Вор выбегает из сарая и падает замертво.

Самурай роняет меч вора в грязь.

К ребенку бегут родители.

Мифунэ выскакивает вперед и машет мечом. Прыгает вокруг трупа.

Самурай уходит не обернувшись.

машинисткой (я призналась, что умею 100 сл/м), можно получить разрешение на работу + работу.

Выше я хотела сказать, что, если б 30 апреля 1985 года не открыла Рёмера, мир недосчитался бы гения; я сказала, что мир без Ужасного Ребенка был бы все равно что мир без Ньютона + Моцарта + Эйнштейна! Я не знаю, так ли это; откуда мне знать, так ли это? Не всякий гений — вундеркинд + не всякий вундеркинд — гений + в 5 еще рано судить. Сидис[11] в 8 знал 12 языков, в 12 читал лекции по стереометрии в Гарварде и кончил в безвестности, и помнят его только тревожные родители молодых да ранних. Сезанн сам научился рисовать на третьем десятке. А вот Бернини был вундеркиндом и гением, и Моцарт тоже. Невозможно? Нет. Возможно.

Возможно, но вероятно ли? Если Л — Моцарт или Ньютон, спустя 10 столетий людям интересно будет узнать, что он почти

Зачем он отрезал волосы? Зачем он переоделся?

ЗАЧЕМ ОН ОТРЕЗАЛ ВОЛОСЫ? ЗАЧЕМ ОН ПЕРЕОДЕЛСЯ? ЗАЧЕМ

Он должен прикинуться монахом, чтобы вор ничего не заподозрил и не убил ребенка.

А чего монах сам не пошел?

По-моему, буддийские монахи не верят в насилие. И монаху, наверное, не удалось бы разоружить вора. К тому же тут важно, что он это делает за просто так и чтобы спасти ребенка, и дальше мы узнаем, что больше всего он раскаивается…

Я бы сказала ему: пускай фильм говорит сам за себя. Я уже было это говорю, убежденная, что ошибиться здесь нельзя, но тут вспоминаю комментарии мистера Ричи к последней сцене посадки риса. Мистер Ричи — автор «Фильмов Акиры Куросавы», и поскольку во всем, что касается фильмов Куросавы, не выходивших на видео, я полагаюсь на эту книгу, лучше бы мистер Ричи не говорил, что финал демонстрирует неблагодарность крестьян, а сцена посадки риса — элемент надежды. Раз фильм сам за себя не говорит, придется мне сказать о фильме что-нибудь такое, чего я бы лучше

Я говорю Л, что где-то читала, как в эпоху Токугавы не-самураев, носивших меч, карали смертью. Говорю, что, по мнению мистера Ричи, бритье головы для самурая — обычно знак уничижения. Говорю, что усатого актера зовут Мифунэ Тосиро, поскольку не хочу, чтоб он подхватил мою дурную привычку по лености произносить имена на западный манер, и записываю имя на бумажке, чтоб он его в следующий раз узнал. Я говорю, что актера, который играет самурая, зовут Симура Такаси, и, немного поразмыслив, записываю иероглифами Симуру, а поразмыслив продолжительно — Такаси. Видела, говорю, два способа писать имя Куросавы, иероглифы «Куро» («черный») и «Акира» (не знаю) всегда одинаковые, но «Сава» пишут по-разному. Записываю обе версии + говорю, что вежливее использовать ту форму, которую предпочитает носитель имени. Он спрашивает, кто тут Куросава, и я отвечаю, что Куросава в фильме не появляется, он режиссер, а Л спрашивает, что такое режиссер, и я отвечаю, что проще будет объяснить, когда он посмотрит фильм. Тут я понимаю, что эти обрывки данных — хлипкая оборона против всего, что заставляет мужчину, когда ему велят выкинуть человека из самолета, поступать как велено, и очень жаль, потому что у Л сразу куча новых вопросов. Он просит записать имена всех остальных актеров — он на них потом посмотрит. Я обещаю поискать в автобиографии.

не родился; Рёмер на его пути будет весом, как великая чума, что погнала Ньютона домой из Кембриджа. Но с чего бы ему не кончить плохо? Как извлечь дитя из чрева на воздух — легко понять. Выходит и выходит, пускает слюни и орет. Тотчас проявляются его таланты — на них охотятся и забивают их до бесчувствия. Однако и Моцарт был когда-то изумительной, ошеломительной обезьянкой.

Когда не ладились дела, что с ними регулярно и случалось, мой отец с насмешливой улыбкой говорит: Ты можешь много грустных слов проговорить, средь них нет слов грустней «могло бы быть»[12]. Если Л получится хорошим не каким-то чудом, но поступив правильно, а не наоборот, другим его спасение принесет пользу; если он выйдет плохим (что тоже вероятно), его пример может их уберечь.

Крестьяне переглядываются. Этот человек им и нужен. Они идут следом за ним из деревни.

И Мифунэ тоже идет.

И юноша аристократической наружности тоже. Он догоняет самурая на дороге и падает на колени.

Л (читает субтитры): Меня зовут Кацусиро Окамото. Возьмите меня в ученики

Л: Я Камбэй Симада. Я просто ронин. Что такое ронин?

Я: Бесхозный самурай.

Л: Я не самурай, и у меня нет учеников

Л: Пожалуйста, возьмите меня

Л: Встань, а то невозможно разговаривать

Л: Мне неловко, ты меня переоцениваешь

Слушай, мне нечему тебя научить

У меня просто обширный боевой опыт

Иди прочь и забудь об этом, не ходи за мной

Это для твоего же блага

Л: Я намерен идти за тобой, что бы ты ни сказал

Л: Я тебе запрещаю

Я не могу позволить себе учеников

Подбегает Мифунэ, смотрит на самурая. Камбэй: Онуси — самурай ка? Мифунэ (выпрямляясь в полный рост): [невнятный вопль]

Л: Ты самурай?

Л: Ну еще бы!

Камбэй и Кацусиро уходят. Выбегает крестьянин, падает на колени.

Я рассказываю Л, что в автобиографии Куросава превозносит Мифунэ до небес, только вот отмечает, что у Мифунэ очень резкий голос, микрофоны его улавливали с трудом. Говорю, как очаровательно переводчики перевели японский на пингвиний.

Л: Какой пингвиний?

Я: На который переводят английские переводчики. У меня просто обширный боевой опыт! Я намерен идти за тобой! Большинство англоговорящих понимают пингвиний, даже если обычно на нем не говорят, но все равно.

Л: А там говорят по-другому?

Я: Может быть, они говорят на японском по-пингвиньи. Нам остается только догадываться. Камбэй говорит: Тада кассэн ни ва дзуйбун дэта га, тада — просто, кассэн — битва, бой, сообщает нам Халперн (но, может, это в словарь проник пингвиний. Большой вопрос), ни — в, ва — тематическая частица, дзуйбун — много, дэта — случалось, га — тоже частица, мы сейчас вникать не будем, но она, по всей видимости, довольно распространенная, мне как-то не верится, что это она и придает пингвиний оттенок…

Л: Ты когда научишь меня японскому?

Я: Я его сама толком не знаю.

Л: Научи тому, что знаешь.

Я: [НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ] Ну

Л: Пожалуйста

Я: Ну

Л: Пожалуйста

Сладкий глас рассудка: Ты уже столько всего начал, по-моему, лучше еще поработать над этим, а уж потом начинать новое.

Л: Сколько еще?

Я: Ну

Л: Сколько еще?

Только этого не хватало — учить пятилетнего ребенка японскому, который я и сама-то пока не выучила.

Я: Я подумаю.

Я бы хотела ослеплять своим стилем. Вряд ли во мне откроются таланты Сезанна; если я не оставлю иных замет, хотелось бы, чтоб эти потрясали читателя. Но писать надо так, чтобы меня поняли; как сохранить совершенство формы? Пред моим внутренним взором страница — по-моему, De Natura Deorum[13] Цицерона: сверху одна-единственная латинская строка, остальное по-английски (возможно, по-немецки), пояснения к именам, по прошествии 2000 лет неузнаваемым. Вот так оно и будет смотреться, если я стану объяснять все свои отсылки для читателя XXXXV века — читателя, который, чего доброго, знает имя всего одного гения XXI столетия (ныне пятилетнего). Я что пытаюсь сказать — перед моим внутренним взором маячит страница, поверху строка со словами «Карлинг блэк лейбл», а остальное — слепой текст мелким шрифтом, сноска к пиву «Карлинг блэк лейбл», рекламе «Карлинг блэк лейбл», высочайшему пику британской рекламной индустрии, джинсам «ливайс», рекламе потертых «ливайсов», спародированной в классической рекламе «Карлинг блэк лейбл», тексту классической песни «Дошли до меня слухи»[14] в исполнении Марвина Гэя в классических джинсах и в классической рекламе пива, не говоря уж о пояснениях касательно того, что американская аудитория была трагически обделена, поскольку имела возможность экспортировать джинсы и импортировать пиво, но лишена была шанса узреть славные образчики британской рекламы, порожденные этими предметами международной торговли. Сказать я хочу вот что: я читала книги, написанные 2000, или даже 2500 лет назад, или 20 лет назад, и через 2500 лет придется объяснять все, даже Моцарта, а как начнешь объяснять, конца этому не будет.

сколько еще?

СКОЛЬКО ЕЩЕ?

СКОЛЬ, КО, Е, ЩЕ?

Я: Ну, если прочтешь «Одиссею», и «Метаморфозы», книги 1–8, и «Калилу и Димну» целиком, и 30 из «Тысячи и одной ночи», и 1-ю книгу Самуила плюс Книгу Ионы плюс выучишь знаки кантилляции и сделаешь 10 глав из «Алгебры по-простому», я тебя научу всему, что знаю.

Л: Я все сделаю.

Я: Хорошо.

Л: Я сделаю.

Я: Отлично.

Л: Увидишь.

Я: Я знаю.

Л: А ты меня научишь алфавиту, пока я делаю остальное?

Я: Там нет алфавита. Там два вида силлабария, слоговой азбуки, каждая по 46 символов, 1945 иероглифов китайского происхождения, которые в ходу со Второй мировой войны, и где-то 50 000 иероглифов, которые появились еще раньше. Я знаю слоговую азбуку и 262 иероглифа, но я их все время забываю, так что, по правде говоря, я, вообще-то, не готова тебя учить.

Л: Тогда пускай меня учит японец.

Блестящая мысль. Доброжелательный японец будет замещать ему дядю! Доброжелательный двойник Мифунэ станет приходить к Л и болтать про филателию, или футбол, или свою машину на языке, маскирующем отчаянную скуку предмета обсуждения. Но японец, наверное, захочет денег.

Я: Мне кажется, мы не можем себе этого позволить.

Я когда-то читала книжку про австралийскую девочку, которой подарили английского бульдога; послали в город большой грузовик — забрать огромное (предполагали они) животное и привезли бульдожьего ребенка, который помещался в ладони. Я тогда думала, что и сама бы не отказалась от крошечной бульдожки. Что я понимала? Л прочел «Али-Бабу», и про Моисея в тростнике, и De Amicitia[15] Цицерона, и «Илиаду», которую я подсунула ему по ошибке, + умеет играть «Чистоганом, не шлифуя»[16], которую выучил на слух + пытался воспроизвести раз 500, — он преуспел, и это замечательно, но, когда в той же комнате печатаешь «Дайджест вышивки по шерсти» за 62 года, порой нелегко пережить положенный

Ибо кто такой Моцарт? Вольфганг Амадей Моцарт (1756–1791) — гениальный австрийский композитор; с пяти лет учился музыке у своего отца Леопольда, выступал перед европейскими монархами, играл на арфе с завязанными глазами, исполнял и другие трюки. Сочинял струнные квартеты, симфонии, фортепианные сонаты, концерт для стеклянной гармоники и несколько опер, в том числе «Дон Жуан» и «Волшебная флейта». Сестра его Наннерль обучалась так же, но музыкальным гением не стала. Я слыхала, как умный человек утверждал — мол, это доказывает, что из женщины не выйдет музыкального гения. Как можно, возражаете вы, утверждать это, ЗНАЯ, что у брата и сестры необязательно есть общие гены, и не подписываться при этом под маловероятной теорией о том, что при надлежащем обучении из любого человека может получиться Моцарт? Вы возражаете, а я только подумала; однако умному человеку так редко приходится думать,

Что такое слоговая азбука?

Слоговая азбука — это набор фонетических символов, которые обозначают слоги

что думать он отвыкает.

Что такое слоги?

Ты знаешь, что такое слоги

Не знаю

Слог — это фонетический элемент слова, содержащий гласную, скажем, слово «содержащий» можно разбить на «со-дер-жа-щий» и каждому элементу присвоить обозначение. В китайском все слова из одного слога — они односложные. А многосложные — это что?

Когда много слогов?

Exactement[17].

А олигосложные — это когда немного слогов

Это правда, но так обычно не говорят, люди, как правило, противопоставляют одно многому

Дуосложные

Благозвучия ради проще сказать «двусложный» или хотя бы «бисиллабический». Вообще, если составляешь слово, используешь числительные-префиксы. Можно латинские, и тогда выходит «дисиллабический», но обычно люди после «моно» употребляют «би»: моногамия — бигамия, моноплан — биплан. И обычно латинские числительные используются со словами латинского происхождения: универсальный, бивекторный, мультивалентный, биаксиальный, мультимедиа, а греческие числительные — со словами греческого происхождения: тетраэдр, тетралогия, пентаграмма

Трисиллабический

Можно и так

Тетрасиллабический

Да

Пентасиллабический гексасиллабический гептасиллабический октасиллабический энасиллабический декасиллабический гендесиллабический додекасиллабический

Именно

Трискедекасиллабический тессарескедесиллабический пентекедекасиллабический геккедекасиллабический гептакедекасиллабический

А кто такой Бернини? Джованни Лоренцо Бернини (1598–1680) был «величайшим гением итальянского барокко», в семь лет переехал в Рим и учился у своего отца,

ЭЙКОСАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

скульптора Пьетро. Рудольф Виттковер (немецкий историк искусств, бежавший от нацистов [как тут подступиться-то?], автор «Искусства и архитектуры Италии 1600–1750»), сравнивает его талант к нечеловеческому

эннеакейкосасиллабический

ТРИАКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

сосредоточению с Микеланджело ([1475–1564], художником, поэтом, гениальным скульптором…). «В отличие от ужасного одинокого гиганта XVI века, это был человек бесконечного обаяния, блестящий и остроумный собеседник, очень общительный, аристократ по своим манерам, хороший муж и отец, первоклассный

эннеакетессараконтасиллабический ПЕНТЕКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ гискепентеконтасиллабический

организатор, наделенный непревзойденным талантом творить быстро и легко»[18].

А Сезанн? Поль Сезанн (1839–1906) — гениальный французский художник, связанный с импрессионистской

трискегексеконтасиллабический

художественной школой. Он был немногословен: люди прозвали его Медведем. Писал очень медленно и с

октокегексеконтасиллабический эннеакегексеконтасиллабический ГЕБДОМЕКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

трудом. Прославился своими пейзажами и натюрмортами. Краску на холст наносил блоками, зачастую не кистью, а мастихином. Работал так

гептакегебдомеконтасиллабический

медленно, что не могли стоять неподвижно

ОГДОЭКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

даже фрукты: они гнили,

Какое самое длинное слово в мире?

Я не знаю. Я же не все слова в мире знаю.

А какое ты знаешь самое длинное слово?

Я не знаю.

Как это — не знаешь?

Кажется, название полимера. Я его уже не помню.

дуокегдоэконтасиллабический

Погоди. Вот хорошее. ди(2-этилгексил)гексагидрофталат.

Это полимер?

Нет.

А что значит?

Я раньше знала.

А вот папа знает.

Да черта с два он знает (думаю я) — подмывает так и сказать, но я не ЗНАЮ точно, что он не знает, тут действует лишь (на мой взгляд) высочайшая вероятность + пожалуй, не стоит чернить его имя перед Л, если нет неопровержимых доказательств.

МОЖЕТ БЫТЬ, знает. Об этом речь не заходила.

А о чем заходила?

Я говорила о Розеттском камне. Он — о своей машине и любимом писателе.

А какая у него машина?

Он не сказал. Диэтил-диметилметан. Диэтил-лизгилмалонат. Диэтил-метил-этилмалонат.

трискегдоэконтасиллабический тессарескегдоэконтасиллабический пентекегдоэконтасиллабический

не успевал он их дописать. Поэтому он использовал

октокегдоэконтасиллабический эннеакегдоэконтасиллабический ЭНЕНЕКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

восковые муляжи.

А кто был Рильке, а Цвейг, а Музиль? Кто был Ньютон? А Эйнштейн? Рильке

Объясни мне слоговые азбуки!

ОБЪЯСНИ МНЕ СЛОГОВЫЕ АЗБУКИ!

ОБЪЯСНИ МНЕ СЛОГОВЫЕ АЗБУКИ!

Ну

Они трудные?

Не очень

Пожалуйста

Ну

Пожалуйста

Мы же договорились

Гискеэненеконтасиллабический дуокененеконтасиллабический

Гленн Гульд (эксцентричный блестящий канадский пианист середины XX века, специалист по творчеству И. С. Баха [гениального немецкого

ГЕПТАКЕНЕНЕКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

композитора XVIII века]) о «Хорошо темперированном клавире» (даже не думайте) говорил, что прелюдии —

ОКТОКЕНЕНЕКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

это лишь предисловие,

ЭННЕАКЕНЕНЕКОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

они не представляют

ГЕКАТОНТАСИЛЛАБИЧЕСКИЙ

подлинного интереса с музыкальной точки зрения. Но

Научи меня ОДНОЙ слоговой азбуке

Мы же договорились

А бывает язык с одной слоговой азбукой?

Тамильскому, кажется, хватает одной

Значит, тамильский — моносиллабарический язык

Да

А японский — дисиллабарический язык, но обычно люди называет его бисиллабарический

Да

трисиллабарический тетрасиллабарический пентасиллабарический гексасиллабарический

читатель

гептасиллабарический

может

октасиллабарический

утешаться

энасиллабарический

и простым

декасиллабарический гендекасиллабарический додекасиллабарический

предисловием.

геккедекасиллабарический

Надеюсь, я не хуже справлюсь с

Гептакедекасиллабарический

ОКТОКЕДЕКАСИЛЛАБАРИЧЕСКИЙ

ЭННЕАКЕДЕКАСИЛЛАБАРИЧЕСКИЙ

ЭЙКОСАСИЛЛАБАРИЧЕСКИЙ

Гиске

Ты пропускаешь шедевр современного кинематографа. Дочитай «Одиссею», и я тебе объясню хирагану, ага?

Идет.

Эмма предложила мне разрешение на работу + работу.

Я сказала: Идет.

❖

«Одиссея», песнь 1.

❖

«Одиссея», песнь 2.

❖

«Одиссея», песнь 3.

❖

«Одиссея», песнь 4.

❖

Я ничего такого не задумывала. (Л читает песнь 5-ю «Одиссеи». Прочел четыре книги за четыре дня. Я бы продолжила там, где остановилась, но потеряла свои записи.) Вообще-то, я хотела последовать примеру г-на Ма (отца знаменитого виолончелиста), который, я где-то читала, начал учить Йо-Йо, когда тому было 2.

Coupez la difficulté en quatre[19] — таков был его девиз, и это означало, что он разбивал музыкальную пьесу на очень маленькие задачи, а ребенку полагалось одолеть одну задачу в день. Так же г-н Ма поступал с китайскими иероглифами: ребенку полагалось учить один иероглиф в день — по моим подсчетам, выходит две простые задачи, но вы поняли. Я решила, что это сильно поможет Л и мало затруднит меня + когда ему исполнилось 2, я начала работать с карточками.

По-моему, первой простой задачей был кот. Одолев эту простую задачу, Л захотел продолжить, он захотел, чтобы все до единого слова из его лексикона оказались на карточках, он зарыдал ПУРПУРНЫЙ ПУРПУРНЫЙ ПУРПУРНЫЙ, когда я попыталась прекратить, пришлось записывать. На следующий день он взялся за первую свою книжку, «Добб не любит хоп-хоп-хоп»[20] Доктора Сьюза, и заплакал, едва начав, потому что не знал ни Добба, ни Хопа. Я мигом сообразила, что, если обучать двухлетнего трудоголика методом «покажи и расскажи», в день на машинопись мне останется минут, может, 6, + поэтому (сомневаясь в нашей способности прожить на 55 пенсов в день) поспешно пробежалась по основным принципам фонетического метода обучения. Он научился произносить «дэ», видя «д», и «ха», видя «х», и к концу недели читал так: Добб. Не. Лю. Бит. Хоп. Хоп. Хоп. Кот. В. Шля. Пе.

Я подумала: Получилось! Получилось!

Он сидел на полу, находил что-нибудь интересное и тащил показать мне.

Гром на ножках. Он откопал сокровище. Так? говорила я

И он предъявлял мне страницу — О Радость! — о небесный восторг

Чудо!

И еще одна находка! Что бы это могло быть? Да неужели… Нет-нет… Да… Да… Это же

И так он выдергивал со страницы чудо за чудом, пока не научился невозмутимо вынимать из обычного, пустого, как правило, черного цилиндра то кролика, то голубя, то гирлянду разноцветных платков.

Чудо диво чудо диво клево

Я надеялась, что буду успевать работать больше.

В один прекрасный день он сообразил, что на полках стоит куча других книг.

Он выбрал книжку с картинками и пришел ко мне в расстройстве.

Этот письменный прибор из гуттаперчи повествует о многом

Я объяснила письменный прибор, гуттаперчу и повествует

считается, что он изображает Нептуна и создан в память об успешном использовании данного материала для изоляции первого подводного телеграфного кабеля, проложенного из Англии во Францию в 1850 году.

+ я сказала НЕТ.

Я сказала Ты же знаешь много слов правда, и он сказал Да, и я сказала Давай ты потренируешься читать те слова, которые знаешь, а потом выбери ПЯТЬ СЛОВ, которых не знаешь, и я тебе объясню.

Уж не знаю, что он там понял в нашем уговоре. Спросил про Нептуна, создан, память, успешном, материале, изоляции и подводном. Пусть ваше воображение поведает вам, как я все это объясняла. Он прочел несколько слов, которые знал, и положил книгу на пол. Затем пошел за следующей книгой. Какой приятный сюрприз. В, И, К и наш старый друг Вот в «Истине и других загадках»![21] Но увы — ни гуттаперчи, ни Нептуна.

Он положил книгу на пол и шагнул к полке.

На 20-й книге я подумала: Ничего не получится.

Я сказала: Поставь книжку на полку + он злорадно завопил и положил ее на пол и я поставила ее на место, а его посадила в манеж, и он разрыдался.

Я сказала: Слушай, давай ты посмотришь красивые картинки в «Классике пластиков», а если знаешь слово, можешь его прочитать, смотри, какое красивое желтое радио

а он прорыдал НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ

Я сказала: Ну хорошо, вот тебе «Истина и другие загадки», там целые кучи, горы и моря слов, давай посмотрим, может, на этой странице ты какое-нибудь слово знаешь

+ он прорыдал НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ, выдрал страницу, а книгу кинул подальше.

Я подумала: Сочиним другую простую задачу. Простую задачу, которую можно решать каждый день, но чтобы при этом на полу не валялись сотни книг.

И я отвела его в «Грант и Катлер», купила французскую книжку с картинками, и Yaortu la Tortue[22], и L’Histoire de Babar[23] (а также «Письма к Сезанну» Рильке, которые тоже там нашлись). Каждый день учила его простым словам, и он оставил английские книжки в покое.

Я подумала: Получилось! Получилось!

В один прекрасный день он нашел на полке французские книжки. Я объяснила пять слов из Zadig[24]. Вскоре на полу валялся «Задиг» и еще 20 французских книг. После чего Л вернулся к английским.

Я подумала: Сочиним другую простую задачу.

Я подумала: арифметика — несложная задача. Научила его считать дальше 5, и он за три дня досчитал до 5557 и разрыдался, потому что счет никак не заканчивался + я в отчаянном озарении сказала, что бесконечность тем и хороша: точно знаешь, что тебе всегда хватит чисел. Научила его прибавлять 1 к числу — вроде бы простая задача, + он исписал примерами 20 листов миллиметровки: 1+1=2, 2+1=3, 3+1=4, разрыдался и был унесен в постель. Я однажды читала книжку, где мальчик, который в детстве слишком много учился, заболел воспалением мозга; я ни разу не сталкивалась со случаями воспаления мозга вне литературы, но все равно тревожилась + предпочла бы, чтобы Л прекратил, но он рыдал, едва я пыталась прекратить. Поэтому я научила его прибавлять к числу 2, и он исписал примерами еще 20 листов миллиметровки: 2+2=4, 3+2=5.

Сколько ему было лет, спрашивает читатель. Кажется, года 3.

Теперь он поуспокоился: если можно покрыть расчетами 20 листов, к бесконечности не стремится. И таскать книги с полок ему больше не надо. Я научила его перемножать однозначные числа + он на 20 листах составляет таблицы умножения для 1–20. Понятия не имею, как заставить трехлетку заниматься этим, если он не хочет, и равно не имею понятия, как это прекратить, если он хочет, но после пары месяцев таких вот занятий уже легко было объяснить ему переменные + функции + дифференциалы. В общем, к 4 он читал по-английски + немного по-французски + покрывал 20 листов графиками для x+1, x+2, x+3, x+4, x²+1, x²+2 + т. д.

С год назад мне выдалась минутка перечитать 16-ю песнь «Илиады». Я печатала «Мелоди мейкер» за 1976 год и добралась до интервью с Джоном Денвером[25], где певец объясняет:

Понимаешь, Крис… Я для себя понял, что такое успех, и успех для меня — это когда человек находит то, в чем может выразить себя, находит то, что делает его совершенным, и, занимаясь этим, служит другим людям. Если он нашел такое дело, он добился успеха.

И тут не важно, чем ты занят — копаешь канавы, выдаешь книжки в библиотеке, работаешь на бензоколонке, избираешься президентом Соединенных Штатов, не важно: если делаешь то, что хотел делать, и привносишь некую ценность в чужие жизни, ты добился успеха как человек.

Так вышло, что в моей области, в шоу-бизнесе, успех много с чем сопряжен, но все это — деньги, слава, удобства, возможность путешествовать, повидать мир, — все это лишь глазурь на торте, а торт у всех одинаковый.

Недавний президент Соединенных Штатов говорил нечто подобное (как и Денвер, взаправду приятный дядька), и, поскольку без толку размышлять о том, как именно он привносил ценность в чужие жизни, я решила, что пора прерваться и перечитать 16-ю песнь «Илиады». Я печатала уже часов пять или шесть — день пока что задался.

В 16-й песни убивают Патрокла — он идет в бой, надев доспех Ахилла, дабы приободрить греков + напугать троянцев, поскольку сам Ахилл воевать по-прежнему отказывается. Некоторое время Патрокл побеждает, но слишком увлекается: Аполлон поражает его + мутит ему очи + отнимает у него доспех + Патрокла ранит Евфорб + затем убивает Гектор. Я вдруг вспомнила, что Гомер обращается к Патроклу в звательном падеже + это очень трогательно. К сожалению, я не нашла «Илиаду, песни 13–24», нашла только «1–12» и решила почитать про Гектора + Андромаху в песни 6.

Как только я села, Л подошел и посмотрел в книгу. Все смотрел + смотрел. Сказал, что ничего тут прочитать не может. Это потому, сказала я, что тут по-гречески + другой алфавит, + он сказал, что хочет научиться.

Только этого не хватало — учить греческому 4-летку.

Раздался глас Чужого + глас его был сладок как мед. И молвил тот глас: Он же совсем маленький. Они столько времени торчат в школе, — может, ему лучше поиграть?

Я сказала: Ага, еще успеет поскучать в классе со всеми остальными вместе.

Чужой сказал: Он только запутается! Ты подорвешь ему самооценку! Добрее ответить «нет»!

У Чужого длинная шея, похожая на угря, и рептильные глазки. Я обеими руками стиснула ему горло и сказала: Гори в аду.

Он закашлялся + сладко промурлыкал: Прости, что помешал. Сколь удивительно материнство! Столько времени на развитие младенца. Какая самоотверженность!

Я сказала: Закрой пасть.

Он сказал: Сссссссссссссссссссссссссссс.

Я сказала: Рррррррррррррррррррррррр.

+ составила для Л табличку:

+ сказала: Это алфавит.

Он поглядел на табличку и поглядел в книжку.

Я сказала: Все очень просто. Видишь, многие буквы такие же — ты их уже почти знаешь.

Он поглядел на табличку, поглядел в книжку, поглядел на табличку.

Чужой сказал: Ему всего четыре года

Г-н Ма сказал: Coupez la difficulté en quatre

Я терпеливо сказала:

Я терпеливо сказала много чего, и мне терпения не хватит все это повторять. Я считаю, я не меньше других готова пострадать ради ближнего, и если б знала наверняка, что хоть 10 человек в этом году, в следующем или в ближайшее тысячелетие заинтересуются, как обучить четырехлетку греческому, надеюсь, мне хватило бы совести им объяснить. Но поскольку таких данных у меня нет, я лучше отложу объяснения. По-моему, Л слово за словом переписывает 5-ю песнь «Одиссеи» на розовые картотечные карточки.

❖

«Одиссея», песнь 6.

❖

«Одиссея», песнь 7.

❖

Эмма сдержала слово, и я слово сдержала.

Летом 1985 года я пришла секретарем в маленькое лондонское издательство, выпускавшее словари и неакадемические научные труды. Там издавали словарь английского языка, впервые появившийся в 1812 году и выдержавший девять или десять переизданий — продавался замечательно, — и коллекцию технических словарей для носителей всяких других языков, продававшуюся недурно, а также шикарный словарь литературного бенгальского, с кучей иллюстраций и без никаких конкурентов на рынке — этот вообще почти не продавался. Еще была двухтомная история сахара, трехтомное исследование лондонских дверных молотков (приложение готовится к печати) и всевозможные другие книжки, у которых постепенно за счет сарафанного радио складывалась аудитория. Я не хотела быть секретарем + не очень-то рвалась в издательскую индустрию, но не желала возвращаться в Штаты.

Эмма оказалась немногим лучше Штатов. Она любила Америку, как викторианцы Шотландию, а французские импрессионисты Японию. Она любила бензоколонки «Эссо» на шоссе в луже света и чтоб на ветру покачивалась красная вывеска «Кока-колы»; она любила мужчину на лошади, который просторечным внутренним монологом описывает волнующие пейзажи; она любила мужчину в шустрой машине на лос-анджелесской автостраде. Она любила книжки, которые меня заставляли читать в школе, она любила книжки, которых мы в школе не читали, потому что они могли задеть чувства новообращенных баптистов. Я не знала, что сказать.

Мне воображалось неброское меццо-тинто, на котором густой штриховкой и чуточкой ручного окрашивания изображалось некое место, где впервые приехавших европейцев опьянили цвета, и затем, сочиняя книгу, европейцы эти решили, что Великий каньон, или Столовая гора, или юг Тихого океана надлежит иллюстрировать цветной гравюрой, на которой ослепительный кобальт передан бледным до белизны голубым, кровавый кармазин и пурпур — бледным до белизны розовым, и такая бледная зелень и бледная желтизна и бледный-бледный розовато-лиловый, дабы в стакане воды читатель ощутил каплю настоящего виски. Про себя я насмехалась над Эммиными сокровищами, но ведь это же глупо, на ум тотчас приходят другие образы, презрения не вызывающие, — черно-белое кино не показывает нам окружающий мир в цвете, и однако черно-белое кино мы не презираем. Проблема была в том, что, хотя дела обстояли лучше, чем в те времена, когда я читала книжки, на которые семьюдесятью годами раньше люди протранжирили целые жизни, страсть готова была вцепиться в гриву первой же попавшейся идее и галопом ускакать прочь ventre à terre[26] — ах, как тихо, как спокойно некоторые умеют формулировать.

От припадков ярости и сардонических смешков в ожидании галопа ventre à terre я нервничала — проще было помалкивать или тихонько произносить банальности. Однако, если человек очень умен и обаятелен, произносить банальности неохота, и стараешься сказать что-нибудь осмысленное, сохраняя между тем спокойствие и самоконтроль…

Как это поразительно, сказала я, что в Англии книги на английском + во Франции на французском, через 2000 лет это будет так же поразительно, как Страна Жевунов + Изумрудный город, а пока очень странно, что люди со всего мира съезжаются в одно место выводить нацию английских писателей + в другое — выводить писателей испанских, и это так грустно — наблюдать, как в литературе все языки растворяются в английском, который в Америке — язык забвения. Я утверждала, что тем самым искажается взаправдашнее прошлое, а европейский язык не может исказить европейскую страну, снимать Канзас нужно в черно-белой гамме, а для Страны Оз требуется «Техниколор» + более того (я пришпоривала свою идею рьянее, чем хотела, но останавливаться было поздно), это возмутительно, что люди, которые в общем и целом были самыми интересными героическими жестокими иммигрантами в литературе новой своей страны становятся лишь актерами которые говорят на ломаном английском или курсивом + в общем + целом их + их потомков полное незнание собственного языка + обычаев вообще не может быть выражено новым языком, который забыл, что ему было что забывать.

Эмма сказала: То есть ты считаешь, они должны быть не только по-английски.

Вот именно, сказала я. Как только понял — непонятно, почему раньше не сообразил.

Ну, сказала Эмма, говорят же, что будущее — за компьютерной версткой…

Хочешь, я напечатаю письмо на 100 слов за минуту? спросила я, поскольку у меня была работа. Письмо на 50 слов за 30 секунд? Письмо на 5 слов — за 3?

Я надеюсь, тебе не очень скучно, сказала Эмма.

Я сказала: Скучно!

Я понимаю, это не очень интересно, сказала Эмма.

Я хотела было ответить: Но абсолютно завораживает. Однако разум взял верх, и я сказала: Главное, что у меня есть шанс подумать, чем заниматься дальше.

Вот именно таких банальных и скучных замечаний я бы предпочла избегать при умном и обаятельном человеке, но Эмме, похоже, немало полегчало. Я сказала: Этого-то я и хотела. Все совершенно нормально.

Работа была совершенно нормальная, Эмма — умная и обаятельная, а я жила в Лондоне. Я попыталась последовать примеру Рильке, но задача оказалась нелегкой. И дело даже не в преклонении пред чьими-то работами: Рильке преклонялся перед Сезанном, но Сезанну секретарь был без надобности, во всяком случае — платный секретарь. Мне не нравилась идея работать на Родена, чтобы преклоняться перед Сезанном; по-моему, если являешься к человеку под дверь, хорошо бы хоть преклоняться перед его работами.

Иногда я каталась на метро по Кольцевой и читала книжку по органической химии, иногда «Положитесь на Псмита» в 20-й или 21-й раз, иногда смотрела прекрасного и нелепого Шерлока Холмса в исполнении Джереми Бретта[27], а иногда, конечно, «Семь самураев». Иногда ходила в «Жареных кур Теннеси».

День проходил за днем. Миновал год.

❖

«Одиссея», песнь 8.

❖

«Одиссея», песнь 9, и по ходу дела спрашивает каждое слово. Даже на карточки не записывает. Прекрасно, что ему нравится сюжет.

❖

Как-то раз в июне 1986-го я пришла в контору, а там у всех нервы на пределе. Нашу компанию сожрали с потрохами, и покупатель заверил всех, что издательство сохранит независимость. Это зловещее объявление трактовали так: скоро все вы станете лишними людьми.

Издательство купила крупная американская компания — она публиковала множество писателей, которых у нас в конторе нежно любили. Через несколько недель в честь слияния намечался большой прием.

Эмма раздобыла мне работу и разрешение на работу + теперь раздобыла мне приглашение на прием.

А надо сказать, что эта новая компания публиковала не только множество американских писателей, которых любили у нас в конторе, но также Либерачи, и приглашали меня отчасти из любезности, и одна из причин всеобщего восторга, одна из причин моего нежелания туда идти заключалась в том, что, по слухам, на приеме будет Либерачи. Под Либерачи я, естественно, подразумеваю не популярного пианиста, который прославился фразой «и всю дорогу до банка плакал», не любил ни одной женщины, кроме своей матери, и в середине 80-х умер от СПИДа[28]. Я подразумеваю известного британского писателя и путешественника, чья методика дала бы фору всенародно любимому музыканту.

Музыкант Либерачи ужасно техничен и ужасно искренен; что бы он ни играл, он играет со всей душой, и «Польку пивной бочки», и «Я снова увижу тебя»[29], и на грустных песнях из-под слоев туши выползает слеза и плюхается на фальшивый брильянт на бархатном пиджаке, и кольца на пальцах сверкают, прыгая по клавишам, и в тысяче зеркал он видит слезу, и тушь, и кольца, видит, как видит тушь, кольца, слезу. У Либерачи (писателя) все это тоже есть: скользкие замасленные арпеджио, самолюбование виртуоза, ловкие руки, отягощенные кольцами, сверкают по-над клавишами, профессиональная искренность, умеющая выразить цинизм, + сентиментальность, порнографичность, даже отчуждение + невыразительность. И однако он был не в точности как пианист, поскольку он, хоть и поистине обладал эмоциональными талантами музыканта, таланты технические умел лишь проецировать, ибо даже замасленное арпеджио — вопрос не быстроты рук, бегающих туда-сюда по клавишам, но

Л осведомляется, что такое βίηφιν. Я отвечаю, что он и сам прекрасно знает, + он говорит, что не знает.

Сначала (это я объясняла, что βίηφιν — творительный падеж βίη, то есть силой, насильно) я думала, что этот писатель — как будто человек, который, печатая, попадает на клавишу правее или левее, чем надо, и оттого внятное предложение адркг мтпноаттмч нннчтнви тлт роста нннчтнви и чем бвмтрнн ты рнспипнгтЮ ини зкдн (ψηλαφόων — это, можно фразу посмотреть? это щупать или нащупывать), я так и видела руки Либерачи, как они стремительно + уверенно бегают по клавиатуре, нажимают клавиши, то черные, то белые. Сейчас я думаю (насколько в состоянии человек думать, работая говорящим словарем), что и это не совсем верно, потому что Либерачи, конечно, усеивал свои труды ошибками, но то были не такие ошибки (πετάσσας значит распространявшийся, это аорист и причастие действительного залога от πετάννυμι), которые пропускаешь, или, точнее (ты прекрасно знаешь, что такое ΰφαίνον Нет не знаю Это значит плести а какая это форма 1-е лицо единственного числа имперфекта Хорошо), не в том дело, что он их пропускал (άρσενες это мужчины), а в том, что он самодовольно глядел на них в упор (погоди минутку). Задыхаясь от обожания, Либерачи набивал свои книги зияющими аргументами и скособоченными образами, отступал на шаг, скрещивал руки, точно Эд Вуд над покосившимися надгробиями и примятой травой[30] (минутку погоди). Он сам замечал, ему было все равно? Я думаю, ему нравилась концепция непринужденного мастерства, +, будучи не в силах сочетать эти два понятия, он удовольствовался тем, в котором мог не сомневаться (δασυ’μαλλοι — густошерстый, ίοδνεφές — темный, λίγοισι — лозы, лоза, ивовый прут, πέλωρ — ты знаешь, что такое πέλωρ Нет не знаю Нет знаешь Не знаю Знаешь Не знаю Знаешь Не знаю Знаешь Не знаю Не знаю Не знаю Не знаю Это значит чудовище Я так и думал — Неудивительно, что я втыкаю булавки в отца этого ребенка). Этот человек научился писать прежде, чем научился думать, этот человек сыпал ложными доводами, точно канцелярскими кнопками из машины, увозящей грабителей прочь от банка, и ему это всегда всегда, всегда сходило с рук.

❖

«Од.», песнь 10.

❖

«Мет.», песнь 1

❖

1-я Самуила. 1? [Уж сколько лет не перечитывала.]

❖

1-я Самуила. II–V? (Блин.)

❖

Сколь это странно, что Шёнберг впервые опубликовал Harmonielehre[31] в 1911 году, за год до того, как Рёмер явил миру свои Aristarchs Athetesen in der Homerkritik. Шёнберг, у которого была жена и двое детей, еле сводил концы с концами, преподавал музыку + писал портреты. Рёмер, по-моему, работал в Лейпцигском университете. Коллеги Рёмера могли бы обратить его внимание на противоречие; я могла бы блестяще выучить немецкий + потратить на его труд полчаса; я могла бы угробить на него 50 часов спустя неделю — и Людовитикус не утирал бы сейчас нос г-ну Ма, осваивая по 500 простых задач ежедневно. Атомы, сегодня направляющие розовый маркер «Шван-Штабило» к 10-й песни «Одиссеи», занимались бы чем-нибудь другим, как и я, + кто его знает, может, этот мир недосчитался бы Эйнштейна? Однако тактичные коллеги, дурной немецкий и неудачный выбор момента сговорились и дали мне пинок под зад, лишив академической карьеры и не произведя ни малейшего эффекта на «Шван-Штабило» и 10-ю песнь «Одиссеи»: озабоченный финансовыми неурядицами Шёнберг мог бы написать глупую книжку. Или умную, а я в день приема могла бы пойти и купить себе платье.

В день приема я в обед пошла в Ковент-Гарден за платьем и по пути в «Буль» решила заглянуть в книжный и т. д. Так вышло, что я забрела в музыкальный отдел, и так вышло, что там я отыскала «Учение о гармонии» Шёнберга.

Когда не ладились дела, отец говорил, что человек таскает судьбе каштаны из огня. По-моему, примерно это он и имел в виду.

Едва взяв книгу с полки, я поняла, что не смогу ее не купить, а едва купив, начала читать.

Шёнберг доказывал, что музыка должна развиваться, исходя из понятий о гармонии либеральнее нынешних, а затем, возможно, появится музыка с расширенным диапазон нот (и, скажем, между до и до-диезом будут еще четыре дополнительные ноты). Писал он так:

Совершенно ясно, что обертоны, приведшие нас к 12-частной простейшей гармонии, октаве, в конце концов приведут и к дальнейшей дифференциации этого интервала. Будущим поколениям наша музыка покажется неполной, поскольку она не целиком постигла все, что сокрыто в звуке, — так, музыка, не делящая звук в пределах октавы, представляется неполной нам. Приведем аналогию — каковую нужно тщательно продумать, дабы понять, сколь она уместна: наша музыка в будущем лишится глубины, перспективы — так, к примеру, в сравнении с нашей живописью нам кажется примитивной японская, поскольку без перспективы она лишена глубины. Эта [перемена] неизбежна, пусть произойдет она не тем манером, какого ожидают некоторые, и не так скоро. Произойдет она не рационально (aus Gründen), но стихийно (Ursachen); принесена будет не снаружи, но изнутри. Она случится не через копирование некоего прототипа, не как техническое достижение, ибо гораздо теснее связана с разумом и духом (Geist), нежели с материальным, и Geist должен быть готов.

Я, пожалуй, в жизни своей не слышала ничего гениальнее. Замечание про японскую живопись, само собой, неверно — едва я прочла, перед глазами возникли «Гречанки, играющие в мяч» лорда Лейтона, античный пейзаж, развевающиеся одежды, девушки и безукоризненная, мастерская даже работа с перспективой; едва представив их, я засмеялась, до того пустым, поверхностным, более того — неумелым показалось мне это полотно в сравнении с (допустим) гравюрой Утамаро[32]. Но ключевой довод — абсолютно гениальный.

До этой гениальной работы я думала, что книги должны быть как фильм «Крестный отец», в котором, когда Аль Пачино приезжает на Сицилию, все итальянцы говорят по-итальянски. Теперь я поняла, что это слишком упрощает картину.

Утверждая, что в книге итальянцы должны говорить по-итальянски, поскольку так они поступают в реальном мире, а китайцы должны говорить по-китайски, потому что китайцы говорят по-китайски, — довольно наивный взгляд на произведение искусства, все равно что картину так рисовать. Небо синее. Покрасим небо синим. Солнце желтое. Покрасим солнце желтым. Дерево зеленое. Покрасим дерево зеленым. А ствол какой? Коричневый. Каким, значит, цветом красим? Бред. Даже если отбросить абстрактную живопись, правда скорее в том, что художник представляет себе плоскости, которые хочет изобразить, и свет, и линии, и соотношение цветов и склонен обращать внимание на объекты, которые можно изобразить с такими вот параметрами. И композитор тоже чаще всего не думает о том, что ему хочется имитировать такой или сякой звук, — он хочет текстуру фортепиано со скрипкой, или фортепиано с виолончелью, или четыре струнных инструмента, или шесть, или симфонический оркестр; он думает о соотношениях нот.

Для художника и музыканта все это — банальное общее место, и однако языки планеты — точно горки синего, красного, желтого пигмента, который никто не использует, — но, если использовать их в книге так, чтобы англичане говорили по-английски + итальянцы по-итальянски, выйдет глупость, как требовать, чтобы солнце покрасили желтым, потому что солнце желтое. Читая Шёнберга, я решила, что с писателями грядущего дело будет обстоять так: они не обязательно станут говорить, мол, я пишу об армянском дедушке чешской бабушке молодом байкере из Канзаса (чешско-армянского происхождения), армянский чешский английский нормально. Они постепенно дорастут до других областей искусства, которые гораздо развитее. Скажем, писатель подумает про односложность и отсутствие грамматических падежей в китайском, о том, как все это будет сочетаться с красивыми и длинными финскими словами с кучей двойных согласных и длинными гласными 14 раз подряд или красивыми венгерскими, где сплошь префиксы суффиксы, + сначала подумав об этом, он сочинит историю о каких-нибудь венграх и финнах с китайцами.

Идея — это просто мысль, не приходившая в голову раньше, и полдня в голове у меня звучали обрывки книжек, которые могут появиться через триста или четыреста лет. В одной персонажами были Хаккинен, Хинтикка и Ю, действие происходило, условно говоря, в Хельсинки — на снежном фоне с черными еловыми лесами, черное небо + ослепительные звезды повествование или может диалог с номинативом генитивом партитивом эссивом инессивом адессивом иллативом аблативом аллативом и транслативом, люди желают доброго дня Hyvää päivää и случится допустим автокатастрофа чтобы можно было вставить слово tieliikenneonnettomuus[33]; а потом у Ю в уме — китайские иероглифы, например Черный Ель Белый Снег, полный восторг.

Я не хотела идти на прием, а в этом обезумевшем состоянии и подавно не хотела, но решила, что так выйдет грубо, мне же приглашение раздобыли из любезности, и я подумала, что зайду на 10 минут, а потом уйду.

Я пошла на прием. Как водится, спланировать уход через 10 минут оказалось гораздо легче, нежели через 10 минут уйти, и вместо того, чтоб сочинить предлог и уйти через 10 минут, я то одному собеседнику, то другому рассказывала про гениальное «Учение о гармонии». Кто его выпустил, спрашивали они, «Фабер», отвечала я, и они говорили А. Одни не заинтересовывались, и я, естественно, меняла тему, но другим становилось интересно, и я тему не меняла и в итоге проторчала там три часа.

Шёнберг говорил так: Гамма — не последнее слово, не конечная цель музыки, скорее, условный привал. В последовательности обертонов, которые привели к ней наш слух, есть проблемы, и на них нужно обратить внимание. А если мы пока умудряемся избегать этих проблем, то виноват тут всего лишь компромисс между естественными интервалами и нашей неспособностью их использовать — компромисс, который мы зовем темперированной системой, каковая равна бесконечно продлеваемому перемирию

+ в голове у меня звучали языки, составляющие как будто квинтовый круг, я видела языки с оттенками других языков, как цвета у Сезанна — у него нередко зеленый с оттенком красного красный с оттенком зелени, в голове у меня возник сияющий натюрморт, как будто картина английского языка с французскими словами французского с английскими немецкого с французскими + английскими японского с французскими английскими + немецкими словами — я как раз собралась уходить и тут познакомилась с человеком, который, похоже, знал о Шёнберге немало. Из-за слияния он потерял прошлую работу, теперь его приговор уже проступал письменами на стене, так что он был довольно расстроен и все равно принялся рассказывать мне про оперу «Моисей и Аарон».

Он сказал Вы же, конечно, понимаете, о чем она + я сказала Ну, наверное

+ он сказал Нет, музыкально, музыкально она о + он помолчал + сказал в этой опере Моисей обращается напрямую к Богу и эти фрагменты не поет — это Sprechgesang[34] речь резкая речь под музыку и ее не понимают дети Израилевы; Моисею приходилось говорить с ними через Аарона, а Аарон — оперный тенор, прекрасная лирическая партия, но ведь это Аарон придумывает золотого тельца, он сам не понимает…

Я сказала какая отличная концепция для оперы обычно оперные сюжеты надуманы и неестественны

+ он сказал что ему это как раз нравится но да отличная концепция, и пустился рассказывать мне очень сдержанно, очень по-британски, ужасную историю об этой опере, которую он называл величайшей потерянной работой XX столетия. Первые два акта Шёнберг почти дописал между 1930-м и 1932 годом; потом к власти пришли нацисты, и в 1933-м ему пришлось уехать, и это сильно его подкосило. Он поехал в Америку, подавал заявки на гранты, чтобы продолжать работу над оперой, но фондам атональная музыка не нравилась. И Шёнберг, чтобы прокормить семью, пошел преподавать, вернулся к тональным композициям, чтобы обосновать заявки на гранты, и все время, что не тратил на преподавание, тратил на тональную музыку. Прошло восемнадцать лет, а он так и не написал третий акт «Моисея и Аарона». С приближением смерти он решил, что, пожалуй, слова можно читать, а не петь.

Он сказал: Он, конечно, был довольно трудный персонаж

+ и вдруг прибавил — Вы меня простите? Мне надо поговорить с Питером, пока он здесь.

И он отошел, и лишь когда он отошел, я поняла, что не задала самый важный вопрос, а именно: Слышим ли мы Бога?

Я помялась и побрела за ним, но он уже окликал Питер!

+ Питер сказал Джайлз! Как я рад! Ты держишься?

+ Джайлз сказал Увлекательные времена.

В общем, вмешиваться было не с руки. Я непринужденно влилась в стайку людей поблизости.

Питер что-то сказал и Джайлз что-то сказал и Питер что-то сказал и Джайлз сказал Господи боже конечно нет наоборот и говорили они довольно долго. Проговорили с полчаса и вдруг замолчали, и Питер сказал Ну, сейчас вряд ли а Джайлз сказал Да уж, и они снова замолчали и не сказав больше ни слова удалились.

Я собиралась уйти через 10 минут; пора было уходить. Но тут в дверях загалдели, и вошел Либерачи — улыбается, чмокает женщин в щечку и перед всеми извиняется, что так опоздал. Люди поблизости от меня, видимо, были с ним знакомы и теперь ловили его взгляд, а я поспешно пробормотала что-то насчет попить и удрала. Я боялась идти к двери, потому что опасалась, как бы кто в знак особой любезности не познакомил меня с Либерачи, но у шведского стола вроде было безопасно. В голове все мелькали фразы из Шёнберга. Я тогда еще не слышала его музыки, но книга о гармонии казалась взаправду гениальной.

Я стояла у стола, жевала сырные палочки и временами косилась на дверь, но Либерачи, хотя и постепенно продвигался внутрь, по-прежнему был между мной и выходом. Ну, и я стояла, размышляла об этой гениальной книжке, думала, что надо бы купить пианино, + вскоре ко мне приблизился не кто иной, как Либерачи.

Он сказал Вы правда так скучаете и расстроились, как это у вас на лице написано?

Трудно придумать ответ, который не будет грубым, кокетливым или же грубым и кокетливым.

Я сказала Я на вопросы с подвохом не отвечаю.

Он сказал Я без подвоха. У вас такое лицо, как будто вам все надоело.

Я сообразила, что, увлекшись сочинением ответа, думала о вопросе, а не о вопрошающем. Есть люди, которые понимают, что, пока не узнаешь, насколько скучающее и расстроенное у тебя лицо, неоткуда знать, как соотносятся твои переживания и твоя наружность, но в своих работах Либерачи доказал, что логика ему неведома, и высока ли вероятность, что в светской беседе на приеме восторжествует могущество его рассудка? Невысока.

Я сказала Я подумывала уйти.

Либерачи сказал Вам и впрямь надоело. Не могу вас упрекнуть. На приемах всегда тоска смертная.

Я сказала, что не бывала раньше на приемах.

Он сказал Я и подумал, что раньше вас не видел. Вы из «Пирса»?

Я сказала Да.

Тут меня осенило. Я сказала, что работаю на Эмму Рассел. У нас в конторе все были так счастливы, когда узнали, что вы придете. Давайте я вас познакомлю?

Он сказал Ничего, если я откажусь?

И улыбнулся и сказал Я тоже подумывал уйти и тут увидел вас. Горе беду всегда найдет, сами знаете.

Я ничего такого не знала, но ответила Говорят.

И прибавила Если мы уйдем, у нас уже не будет ни горя, ни беды.

Он спросил Где вы живете? Может, я вас подвезу?

Я сказала, где живу, и он ответил, что ему почти по дороге.

Тут я запоздало сообразила, что надо было сказать, мол, меня не надо подвозить, и запоздало сказала, а он ответил Нет, я настаиваю.

Я сказала Да все нормально, а он ответил Не верьте слухам.

Мы пошли по Парк-лейн, а потом по всяким другим улицам Мейфэра, и Либерачи говорил то и это, и все звучало так, будто он нарочно кокетничает и ненароком грубит.

Я вдруг сообразила, что, если б у китайцев были японские иероглифы, я бы знала, как написать Белый Дождь Черный Дерево: 白雨黒木! Я предварительно сунула это в голову Ю и расхохоталась, а Либерачи спросил Что смешного. Я сказала Ничего, а он ответил Нет, расскажите.

И в отчаянии я наконец сказала Знаете Розеттский камень?

Что? сказал Либерачи.

Розеттский камень, сказала я. По-моему, нам нужно еще таких.

Он сказал Вам одного мало?

Я сказала Я о том, что Камень — это, конечно, очень вычурная штука, но он был даром будущим поколениям. На нем иероглифы, демотическое письмо и греческий, и чтобы все они были понятны, достаточно выжить одному языку. Может, когда-нибудь английский станет подробно изученным мертвым языком; надо это использовать, чтобы сохранить для будущих поколений и другие языки. Можно взять Гомера, и перевод, и маргиналии про лексику и грамматику, и тогда, если через 2000, скажем, лет откопают только эту книгу, тогдашние люди смогут прочесть Гомера, или еще лучше, можно распространить этот текст как можно шире, дать ему больше шансов выжить.

Надо сделать вот что, сказала я, принять закон, чтобы в каждой опубликованной книге обязательно была бы страница, скажем, из Софокла или Гомера в оригинале, и если купишь роман в аэропорту, а самолет упадет, тебе будет что перечитывать на необитаемом острове. И тут ведь что прекрасно — люди, которым греческий навяз в зубах в школе, получат еще один шанс, мне кажется, их отталкивает алфавит, но что тут трудного, если ты его выучил в шесть лет? Не такой уж сложный язык.

Либерачи сказал Вы как закусите удила — так сразу и в галоп, а? То вы тише воды ниже травы, слова из вас не вытянешь, а потом вдруг раз — и не замолкаете. Очень обаятельно.

Я не знача, что сказать, и после паузы он спросил Ну и что тут смешного?

Ничего, сказала я, и он сказал А, понятно.

После паузы я спросила, где его машина. Он ответил, что должна быть здесь. Сказал, что ее, наверное, эвакуатор уволок, и давай ругаться Сволочи! Сволочи! а затем рявкнул, что придется, значит, подземкой.

Я дошла с ним до подземки, а на его станции он сказал, что я должна пойти к нему, чтоб он не думал про машину. Сказал, что я не представляю, какой это кошмар, пойти на прием, вот как сегодняшний, откуда мы ушли, а потом узнать, что это стоило тебе фунтов пятьдесят плюс чистый ужас поездки за машиной в Вест-Кройдон или куда там их свозят. Я как-то посочувствовала. Вышла из поезда, чтобы продолжить разговор, а потом вышла из подземки и зашагала с Либерачи по улицам к нему домой.

Мы поднялись по лестнице и зашли, и Либерачи озвучивал небольшое такое монологовое попурри о машинах, эвакуаторах и колесных зажимах. Импровизировал на тему стоянки для эвакуированных машин. Импровизировал на тему чиновников, которые препятствуют попыткам забрать машину назад.

Говорил он примерно так же, как писал: быстро, нервно, был одержим желанием изобразить одержимое желание понравиться и то и дело повторял Ох господи я столько болтаю вам скучно вы сейчас меня бросите оставите тут одного киснуть понимаете я сам не считаю свою машину то есть если б вы ее увидели вы бы поняли что я и не могу ее считать фаллическим символом но ведь так принято считать правда и тут есть какой-то смутно ужасный символизм ну сами посудите если ее эвакуируют ровно когда предлагаешь подвезти то есть вы наверное думаете что это все банально и не могу не согласиться но блин, и он говорил Скажите, если заскучаете. Люди, с которыми мне не было скучно, никогда не спрашивали, не скучаю ли я, и я не знала, что тут ответить, или, говори точнее, ответ тут может быть один, и это ответ Нет, и я сказала Нет-нет, что вы. Решила, что лучше сменить тему, и попросила чего-нибудь глотнуть.

Он принес из кухни стаканы, говорил о том о сем, показывал мне сувениры из своих поездок, отпускал замечания, то циничные, то сентиментальные. У него был новый компьютер. «Эмстрад-1512», с двумя 5-дюймовыми дисководами 512 Кб оперативки. Он сказал, что поставил себе «нортон-утилиты», чтобы в файлах не путаться, включил и показал, как эти «Нортон-Утилиты» работают.

А греческий они умеют? спросила я. Он сказал, что вряд ли, и я не стала спрашивать, что они умеют еще.

Мы сели, и, к своему ужасу, я увидела на столике новенькое издание лорда Лейтона.

Под лордом Лейтоном я, естественно, подразумеваю не поздневикторианского художника-эллиниста, автора «Сиракузской невесты во главе процессии диких зверей» и «Гречанок, играющих в мяч», а его духовного наследника, живописного американского писателя. Лорд Лейтон (художник) писал сцены античности, в которых по холсту разбредались удивительные препоны драпировок, в своих странствиях мешкавшие разве только для того, чтобы скромно прикрыть очередную наемную модель из театральной школы Тайрона Пауэра[35]. Грех его был не в недостатке мастерства: на эти полотна в их безупречности неловко смотреть, потому что они догола раздевают душу создателя. И лишь перо писателя лорда Лейтона умело отдать должное кисти художника лорда Лейтона, ибо даже крайнее волнение лорд Лейтон (писатель) низводил до безвоздушного беззвучного неторопливого и каждое слово у него расцветало поскольку у каждого слова впереди была вечность цветения и только величайший Мастер в силах подарить цветение слову позволить непристойному порыву осознать свою наготу и с благодарностью прикрыться фиговым листочком что валяется поблизости и в конце концов вся страсть в безвоздушности и беззвучии и отсутствии торопливости пристойно утопает в медленной смерти движения в вечном застое: любой персонаж у него взглядывал, шагал, заговаривал, волоча за собой шикарный словесный шлейф, что обволакивал бедные его глупые мысли и в прекрасной неге распускался в неподвижном бездыханном воздухе.

Либерачи перехватил мой взгляд и спросил Любите его и я сказала Нет а он сказал Но он ведь замечательный.

Он взял книгу и стал читать одну очаровательную фразу за другой…

+ в отчаянии я сказала Очень красиво, так говоришь Погляди, какое перышко! Погляди, какой бархат! Погляди, какой мех!

Разумеется, я часто думаю, что хорошо бы попросить у Либерачи денег для Людо, а порой думаю, что дело даже не в деньгах, все равно надо бы сообщить Либерачи. И думая об этом, я вспоминаю этот наш разговор и просто-напросто не могу.

Я говорила Но он как будто играет на фортепиано битловское «Вчера» с брамсовским размахом и сочностью и тем самым ненавязчиво отбрасывает самую суть песни, все равно что оркестру Перси Фейта играть «Удовлетворение» «роллингов»[36]

а он отвечал Ты вот это послушай

и зачитывал фразу, которая была как «Вчера» с брамсовскими гармониями или как будто оркестр Перси Фейта играет «Удовлетворение» по особому заказу

и я говорила Но он как будто так медленно играет первую часть «Лунной сонаты», что все время ошибается, и его ложные доводы лезут на глаза, потому что ему так охота время потянуть

а Либерачи отвечал Но ты вот это послушай и зачитывал очаровательную фразу, под завязку набитую ложными доводами

и я говорила Или даже как будто он играет третью часть «Лунной сонаты», ослепительно виртуозно + совершенно наплевав на музыку, Шнабелю учитель когда-то сказал, что Шнабель музыкант, а пианистом ему не быть[37] + у этого писателя ровно наоборот

а Либерачи отвечал Да, но ты вот это послушай и зачитывал фразу, которую сотворил глупый виртуоз и он, по-моему, вообще не понимал, о чем я говорю. Лорд Лейтон то, се и это + и он как будто наваливал матрасы на галечном пляже + я как принцесса + горошина, я не собиралась выступать про английский + американский роман, чтобы оценили мое обаяние, так что я прихлебывала из стакана, а Либерачи, дочитав, еще порассуждал о лорде Лейтоне.

Вы поймите, я уверена или, говоря точнее, у меня нет причин сомневаться, что, расскажи я Либерачи о Людо, Либерачи поступил бы как порядочный человек. И все же… Известно, что 99 из 100 взрослых людей 99 % времени не утруждают себя рациональным мышлением (исследования этого не доказывают, я сама выдумала статистику и зря сказала «известно, что», но я удивлюсь, если подлинные цифры окажутся иными). В менее варварском обществе дети не оказывались бы экономически абсолютно зависимы от иррациональных существ, чьим заботам препоручила их судьба: им бы за посещение школы выплачивали приличную почасовую. Однако мы в столь просвещенном обществе не живем, у нас любой взрослый, особенно родитель, обладает ужасной властью над ребенком — и как я могу отдать эту власть человеку, который… иногда мне кажется, что могу, один раз я даже взяла телефонную трубку, но потом подумала и просто-напросто не смогла. Представила, как опять услышу его слепое мальчишеское восхищение пред очаровательной глупостью его неколебимую верность принципу «должен — значит не можешь»[38], и просто-напросто не смогла.

Либерачи все говорил, говорил и говорил. Мы выпивали и выпивали. Либерачи говорил все больше, больше и больше и все чаще и чаще спрашивал, не заскучала ли я с ним, и в результате уйти становилось все невозможнее и невозможнее, потому что, если я с ним не заскучала, с чего бы мне уходить?

Тут я подумала: должен же быть еще какой-то способ устроить так, чтоб не пришлось все это слушать, и способ, конечно, был. Либерачи ведь привел меня сюда, чтоб закадрить, так? Закрыть ему рот ладонью будет грубо, но, если закрыть ему рот губами, он тоже замолчит, а я не нагрублю. У него были большие глаза, точно прозрачное бутылочное стекло, очерченные черным, как у ночного зверя; если его поцеловать, решила я, не придется больше его слушать, и вдобавок я приближусь к этому прекрасноглазому зверю.

Он что-то сказал, замолчал, и не успел он заговорить вновь, я его поцеловала, и тотчас наступила блаженная тишина. Было очень тихо, только Либерачи глупо хихикнул, но хихиканье потом прекратилось, а его монологу не было конца.

Я еще не протрезвела и все размышляла, как бы поступить и обойтись при этом без непростительной грубости. Ну, подумала я, можно с ним переспать, это не будет грубо, и, когда он расстегнул на мне платье, откликнулась как подобает.

Большая ошибка.

❖

Воет ветер. Льет холодный дождь. Под яростным ветром и ливнем хлопает оберточная бумага на окне.

Мы сидим в спальне, смотрим шедевр современного кинематографа. С утра я три часа просидела за компьютером + с поправкой на вмешательства печатала часа полтора. В конце концов сказала, что иду наверх смотреть «Семь самураев», + Л сказал, что тоже хочет. Л прочел песни 1–10 «Одиссеи»; историю про циклопа перечитал шесть раз. Еще он прочел про Синдбада-морехода, три главы «Алгебры по-простому» и несколько страниц из «Метаморфоз», и из «Калилы и Димны», и из 1-й книги Самуила — по какой-то системе, которой я не понимаю, и на каждой книге он засыпает меня вопросами.

Я знаю — во всяком случае, говорю себе, — что лучше так, чем японский (поскольку сейчас я хотя бы на 80 % вопросов знаю ответы), + я помню, что сама ему велела. «Илиаду» он читал год — уж не знаю, откуда мне было знать, что 10 песен «Одиссеи» он осилит за три недели.

Я тут вспомнила, что в Книге Ионы всего четыре страницы. Вопросы про иврит — наверняка не так страшно, как про японский. Может, еще не поздно сказать, что, вообще-то, я имела в виду Иеремию.

Надо печатать «Рыбалку для профи», ее ждут к концу недели, но, по-моему, важно сохранить рассудок. Это обманчиво выгодное предприятие — печатать, пока не озвереешь по вине безвинного дитяти.

В интересах того же рассудка я несколько дней ничего не писала для потомков. Писать мне довольно уныло — пока писала про Моцарта, вспомнила вдруг, как моя мать наяривает песню Шуберта и говорит дяде Бадди, Господи, Бадди, да что с тобой такое, ты поешь, как бухгалтер какой, и, хлопнув крышкой, вылетает из очередного отцовского недостроенного мотеля + мчится прочь по шоссе, а дядя Бадди тихонько насвистывает мелодийку + почти ничего не говорит. И что толку об этом помнить?

Потом я вспомнила где-то вычитанный бесценный совет: Долг матери — не унывать. Мой материнский долг — не унывать + очевидно, что мой долг — смотреть работу гения + бросить «Рыбалку для профи» + сочинительство.

Камбэй — самурай 1. Он вербует остальных.

Одного самурая он находит на улице. Велит крестьянину Рикити его привести. Велит Кацусиро встать за дверью с палкой и ударить. Сам сидит внутри и ждет.

В дверь заходит самурай, вырывает у Кацусиро палку, бросает его на пол. Камбэй рассказывает ему, в чем дело; самураю неинтересно.

Камбэй выбирает другого самурая.

Кацусиро стоит за дверью с палкой. Камбэй сидит и ждет.

2 подходит к двери. Он сразу разгадывает фокус; стоит на улице и смеется.

Горобэй понимает, что крестьянам нелегко, но соглашается не поэтому. Он соглашается из-за Камбэя.

Я говорю Л: Куросава получил приз за предыдущий фильм, «Расёмон», про женщину, которую насилует бандит; там одну историю рассказывают 4 раза + всякий раз, когда ее кто-нибудь рассказывает, она разная, но здесь еще сложнее, здесь Куросава рассказывает историю единожды, но ты видишь ее примерно с 8 точек зрения, и надо все время смотреть внимательно, чтобы понять, где правда, а где кто-то лишь утверждает, будто это правда.

Он говорит: Угу. Он вполголоса бормочет обрывки японских слов + вслух читает субтитры.

3 не нужно проходить проверку. Ситиродзи — старый друг Камбэя. Камбэй думал, что Ситиродзи погиб.

Горобэй находит 4 — тот за еду рубит дрова. Хэйхаяти — так себе фехтовальщик, зато умеет развеселить компанию.

Камбэй и Кацусиро видят двух самураев — те обдирают бамбуковые палки, собрались драться.

Начинается бой. А поднимает шест и замирает. Б воздевает шест над головой и кричит.

А изящно, плавно отводит шест назад и замирает. Б бежит на него.

А внезапно поднимает шест и опускает.

Б говорит, что ничья.

А говорит, что победил. Настоящим мечом он бы убил Б. А уходит.

Б хочет сражаться на мечах.

А говорит, что это глупости, он убьет Б.

Б обнажает меч, настаивает.

А обнажает меч.

Поднимает его и замирает.

Б воздевает меч над головой и кричит.

А изящно, плавно отводит меч назад. Б бежит на него.

А внезапно поднимает меч и опускает. Б падает замертво.

Хочется досмотреть фильм, но надо подумать и о «Рыбалке для профи». Я говорю Л, что мне надо пойти вниз + включить батарею + печатать + он пусть останется в постели и досмотрит. Он, разумеется, тотчас желает пойти со мной. Я говорю Ты не понимаешь, нам нужно £ 150 на квартиру и £ 60 на муниципальный налог, и только это — £ 210, а ты же знаешь, я зарабатываю £ 5,50 в час грязными, 210 разделить на 5,50 — это примерно 40…

38,1818.

Ладно, 38,1818,

18181818181818

я говорю, что

1818181818181818181818181818

если я буду следующие 4 дня работать по 10 часов, у меня к понедельнику будут диски, в пятницу мы получим чек, оплатим два счета, а если растянем те £ 22,62, которые у нас сейчас в доме, нам хватит на еду.

Искусному фехтовальщику неинтересно убивать людей. Он хочет лишь оттачивать свое искусство.

Я не могу работать, когда ты сидишь со мной внизу. Я знаю, что ты не нарочно меня отвлекаешь, но ты меня отвлекаешь все равно.

Я просто хочу работать.

Да, но ты постоянно задаешь вопросы.

Я не буду, честное слово.

Ты всегда так говоришь. Посиди здесь, посмотри «Семь самураев», а я пойду вниз поработаю НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ

Камбэй не хочет брать Кацусиро. Нельзя тащить с собой ребенка. Рикити за него. Горобэй говорит, что это все детские игрушки. Хэйхати говорит, если относиться к Кацусиро как ко взрослому, он и вырастет взрослым.

Прости, но так надо. Необязательно смотреть «Семь самураев» — посиди в постели просто так, если хочешь. Выключить?

НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ

Камбэй сдается. 5 никогда в жизни не дрался.

Ну ладно, я к тебе скоро зайду.

НУ ПОЖАЛУЙСТА разреши

Прости

НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ

НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ

В дверях стоит 6. Искусный фехтовальщик решил пойти с ними. Почему Кюдзо передумал, так и не узнаем.

НУ ПОЖАЛУЙСТА разреши ПОЖАЛУЙСТА ПОЖАЛУЙСТА ПОЖАЛУЙСТА ЧЕСТНОЕ СЛОВО я не буду задавать вопросы ЧЕСТНО

Нет.

Я пошла вниз и включила компьютер и напечатала статью про ужение в камышах и еще одну про наживку. Целый час я слушала, как он завывает наверху под самурайскую тему. В конце концов терпение мое лопнуло.

Я пошла наверх и сказала Ну хорошо, пойдем вниз

Он плакал в подушку.

Я взяла пульт и выключила кассету. Взяла его на руки и поцеловала и сказала Пожалуйста, не плачь, и снесла его вниз, где теплее и газовый камин. Я спросила Хочешь горячего, чаю хочешь? Или горячий шоколад — хочешь горячего шоколада?

Он сказал Горячий шоколад.

Я сделала ему горячего шоколада и сказала Над чем будешь работать?

Он очень тихо сказал Над Самуилом.

Я сказала Хорошо. Он достал словарь и Танах и «Еврейскую грамматику» Гезениуса и сел у камина читать.

Я села за компьютер и принялась печатать и слышала, как за спиной у меня шуршат страницы, как он смотрит в словаре одно слово, и другое, и следующее, не задавая вопросов.

Так прошел час. Я встала сделать себе чаю, и он сказал А сейчас можно вопрос?

Я сказала Давай.

Он задал вопрос а потом задал другой вопрос а потом еще один вопрос, и в связи с одним из этих вопросов я открыла Гезениуса глянуть глаголы гитпаэль[39], а глянув и ответив на вопрос, полистала Гезениуса еще. Мне и самой хотелось поплакать в подушку, и с тяжелым сердцем прочла я слова утешения:

§ 49. Perfectum и Imperfectum с Wāw consecutivum

1. Прошедшее соверш. (Perfectum) и прошедшее несоверш. (Imperfectum) в еврейском языке, как это обстоятельно будет изложено в «Синтаксисе» (§§ 126 и 127, ср. выше § 47, примеч.), не выражают в тесном смысле того понятия о прошедшем, с одной стороны, и о не наступившем еще, т. е. будущем, которое мы соединяем обыкновенно с понятием о времени.

К особенным явлениям употребления этих форм времени, и притом принадлежащим исключительно еврейскому языку, относится то, что в памятниках его, при последовательном повествовании о событиях, имевших место в прошедшем, в форме прош. соверш. времени (Perf.) ставится только первый глагол, все же другие, за ним следующие, ставятся в форме времени прошедшего несов.; и наоборот, при последовательном повествовании о событиях, представляемых в будущем, в форме прош. несовершенного (т. е. будущего) ставится только первый глагол, все же другие ставятся в форме времени прош. соверш.[40]

Автор грамматики описывает это грамматическое чудо с неким чопорным ученейшим обаянием и (к примеру) в крохотной сноске поясняет, что «особенности этой мы не встречаем в других семитских наречиях, кроме наречия финикийского, состоящего в ближайшем родстве с еврейским, и в памятниках заиорданского еврейского языка (Моаб.) царя Меши»[41], — и эти три слова, «кроме наречия финикийского», лучше многих часов помощи, которую тебе предоставят по телефону доверия.

Подобная последовательность действия, представляемого в том или другом времени, обозначается обыкновенно частицею ו(и), которая, в этом назначении своем, отчасти сама принимает особенную форму, отчасти же видоизменяет несколько и форму прош. соверш. и прош. несоверш. времени, к которым приставляется спереди. Эта частица, в значении простого союза, называется Wāw copulativum (соединительное вав).

Жизнь практически налаживалась.

Прош, несовершенное (Impf) с Wāw consecutiv появляется не иначе как в тесном соединении с грамматическим значением предыдущего глагола. Чаще всего повествование начинается формою прошедшего совершенного времени и потом продолжается, выражая всякое последующее за ним действие в форме прошедшего несовершенного времени с Wāw consecutivum. Но если события представляемые в повествовании, состоят в известной степени и связи с событиями, о которых было уже говорено, тогда повествование о новых событиях или известный отдел его может начинаться прошедшим несоверш. временем с Wāw consecut. Целые отделы и самые книги Ветхого Завета начинаются иногда частицею ו, но это указывает только на связь их с предыдущими, и не более (См. Лев., Чис., Иис. Нав., Сам., 2 Цар., Руф., Есф., 2 Пар., Иез.); на том же основании некоторые книги начинаются и простым соединительным (copulat.) (Исх., 3 Цар., Езд.). Вав, поставляемое с прош. соверш. и с прош. несов. временем, называется обыкновенно у грамматиков Wāw conversivum, так как оно превращает некоторым образом прошедшее время в будущее и будущее в прошедшее. Точнее называть его Wāw consecutivum (последовательное) на том основании, что в сущности выражает оно последовательность действия.

Я дочитала параграф + потом сверилась с разделом «Синтаксис» + прочла то и се + когда оторвалась, прошло два часа. Л сидел у огня, читал про Давида и Ионафана и напевал песенку.

Я покормила его обедом, и прошло еще полчаса. Я снова села за компьютер + печатала еще три часа + Л лишь изредка задавал вопросы. Я ненадолго прервалась и попечатала еще полчаса; прервалась на ужин и попечатала еще два часа; уложила Л в постель в 21:00 и в 21:30 опять пошла вниз и печатала еще три часа и затем снова пошла наверх.

Наверху было как-то зябко.

Я не понимала, как с утра оставить его наверху, и не понимала, как взять его с собой вниз.

Чужой прошептал: По справедливости, надо бы дать противнику шанс.

Чужой прошептал: Он же приличный человек.

Я не очень хотела ложиться в постель, зная, что завтра надо опять просыпаться. Я надела три свитера и перемотала кассету. ПУСК.

Поразительная особенность этого фильма в том, что он, хоть и называется «Семь самураев», рассказывает вовсе не о семи самураях. Бандиты вот-вот нападут на деревню, и лишь один крестьянин хочет драться; без него и истории бы не было. Рикити жег меня с экрана горящими глазами; бледное его лицо сияло в холодной темноте.

Интерлюдия

Отец моей матери был ювелиром. Красивый человек, умное лицо; умелый музыкант-любитель. Прекрасно говорил по-английски, но сам слышал свой акцент и понимал, что есть в нем нечто комичное.

Бадди сказал, что не хочет быть бухгалтером, а его отец сказал, что Бадди не представляет, сколько надо работать, чтобы стать профессиональным музыкантом. Пять лет ты учился на скрипке, сказал его отец, и хоть пять минут ты занимался? Пять лет на фортепиано.

Что-то глянуло из дедовых глаз и нежно, властно сказало Вернер и du и mein Kind[42]. Бадди более или менее понял, что ему сказали, но не мог возразить, пытался вспомнить что-нибудь из песни Шуберта или из Вагнера, но все выходило слишком мелодраматично. Что-то глянуло из дедовых глаз. И сказало Бухгалтерия — это не конец света.

Что-то глянуло на моего дядю Дэнни. Что-то глянуло на моих теток и сказало Секретарша — это разве так страшно?

Линда видела, как четверо до нее пошли заниматься чем-то нестрашным, и что-то в них было такое, вся жизнь впереди, а лучшее уже отрезано, словно будущего, возможно, Хейфеца заперли в бухгалтере и бросили умирать.

Р-рок. Р-рок. Р-рок.

Мой отец тотчас перешел к делу. Он страстно доказывал, что Линда всю жизнь будет угрызаться, если не даст себе этот шанс.

Наши жизни коту под хвост, сказал отец, ты хочешь и себе того же самого? Он ораторствовал страстно, произносил слова «черт» и «клятый», в те времена — довольно сильные слова, и была в этом некая мужественность, некая весомость.

А ты что скажешь? спросила Линда и поглядела на Бадди.

Бадди сказал: По-моему, тебе надо ехать.

…потому что, само собой, если уж она куда и поедет, то в Джуллиард.

Мой отец сказал: Ну еще бы ей не надо. К полудню уже в Нью-Йорке. Линда сказала, что можно сделать вид, будто она едет в центр за свитером, она как раз поминала, что ей нужен новый свитер.

Мой отец сказал, что отвезет ее на вокзал.

Бадди сказал, что тоже поедет — мало ли, вдруг его кто спросит.

Линда сказала: Если кто спросит, скажешь, что я поехала за свитером.

Бадди сказал: Ага, если кто спросит, я так и скажу: мол, грозилась покончить с собой и вдруг вспомнила, что ей бы новый свитерок. Я лучше с вами поеду.

Линда сказала, что ему, наверное, стоит проводить ее в Нью-Йорк, виолончель понесет.

Бадди сказал: А виолончель-то тебе зачем?

Линда сказала: Для прослушивания.

Бадди сказал: Если тебя не возьмут на фортепиано, про виолончель и думать нечего.

Линда сказала: Не командуй.

+ они жарко заспорили, а мой отец стоял себе рядом. Моя мать полагала, что Джуллиард будет ее презирать, если выяснится, что она умеет играть только на фортепиано, а если она привезет несколько инструментов, они сразу поймут, что она настоящий музыкант.

Все Кёнигсберги презирали фортепиано — удобно-то как, все нотки расписаны по клавиатуре, ушел, вернулся — а они так и сидят по местам, скука смертная, да на нем даже четырехлетка сыграет (они все играли). И они терпеть не могли играть с листа + у фортепиано есть такое тягомотное свойство (поскольку одновременно можно играть 10 нот, а то и больше), приходится читать в 10 раз больше, чем на других инструментах. Ни один Кёнигсберг не желал играть на фортепиано, если можно было передать его кому-нибудь помладше, + поскольку моя мать была младшей, ей не представилось шанса кому-нибудь его передать. Странно как-то, что младшей досталась партия, где надо больше всего читать, но, отмечали два брата две сестры отец и мать, если что не заладится, она всегда сыграет на слух. И вообще, она не то чтобы не умела играть на скрипке, альте и виолончели (не говоря уж о флейте, гитаре, мандолине и укулеле), — ей просто случая не выпадало.

Бадди заявил, что, по его мнению, Линдина техника на струнных недотягивает до требований Джуллиарда, + Линда сказала а тебе-то откуда знать ты когда меня в последний раз слушал.

Сначала она хотела прихватить все, показать, на что способна, но в конце концов согласилась взять только скрипку, потому что на ней умела играть несколько сложных пьес, альт, потому что на нем у нее почему-то лучше выходило звучание, мандолину, потому что это необычно — уметь играть на мандолине, и флейту, потому что никогда не вредно показать, что умеешь играть на флейте.

Бадди: И ты скажешь, что хочешь прослушиваться на фортепиано.

Линда: Не командуй.

Мой отец: Ты что хочешь сказать — ты не собираешься играть на фортепиано? У тебя фантастический талант — и ты не будешь играть? А то, что ты сейчас играла, — ты им это сыграешь?

Линда: Ты в музыке разбираешься?

Отец: Да не очень.

Линда: Тогда не суй свой нос куда не просят.

Отец сказал: Нам, наверное, пора, а то на поезд опоздаем.

Бадди опять сказал, что поедет с ними, + Линда сказала, пускай Бадди скажет, что она уехала за свитером, почему он вечно из всего устраивает такой спектакль, + Бадди сказал, ну да, она уехала за свитером + на всякий случай взяла с собой скрипку альт флейту + мандолину и он, пожалуй, поедет с ними.

Мой отец сказал, что, вообще-то, хотел с Бадди поговорить, и они втроем поехали на вокзал.

Линда села в поезд. В одной руке футляры со скрипкой и альтом, в другой руке чехол с мандолиной и сумочка, под мышкой флейта.

Поезд тронулся + мой отец сказал Бадди: Ребята, вы фантастические. Я думал, музыканту надо на прослушивание какие-нибудь ноты, что ли, взять.

Бадди сказал: Ох. Ты ж. Блин.

Но уже ничего не попишешь, а она, если что, найдет ноты в Нью-Йорке, и они направились в ближайший бар, и мой отец сказал: Давай купим этот мотель.

Бадди сказал: А если мужик ошибся?

Мой отец сказал: Если он ошибся, у нас будет никчемная недвижимость. Зато старая миссис Рэндолф воссоединится со своей овдовевшей дочерью, преклонные годы проведет под солнечными небесами Флориды, и хоть кто-то будет счастлив.

За солнечные небеса Флориды, сказал Бадди.

За солнечные небеса Флориды, сказал мой отец.

Мой отец и Бадди решили поехать и заключить сделку немедленно. Отбыли в отцовской машине, Бадди сел за руль, отец уснул на заднем сиденье.

Мать моя между тем добралась до Джуллиарда. Отыскала ректорат и потребовала ее прослушать. Задача была непростая, ей много раз повторили, что для этого надо подать заявку, заполнить анкеты, назначить время; однако она не сдавалась. Она сказала, что приехала аж из Филадельфии. Она очень волновалась, но в душе свято верила, что наконец будет спасена, едва кому-нибудь сыграет.

Наконец из ректората вышел невзрачный человек в бабочке, представился и пообещал найти помещение. В Джуллиарде водились и анкеты, и заявки, и процедуры, но тамошние люди ничем не отличались от всех прочих людей: им понравилась история, им нравилось воображать блестящую молодую музыкантшу, которая села на поезд в Филадельфии, приехала в Нью-Йорк и пришла с улицы. Моя мать (со скрипкой альтом мандолиной сумочкой + флейтой) пошла за ним в аудиторию, где стоял рояль, и невзрачный человек сел на стул у стены, положил ногу на ногу и стал ждать.

Лишь тогда моя мать сообразила; чего-то не хватает.

Понукаемая моим отцом, она пулей вылетела за дверь. Разволновавшись от одной этой мысли — вылететь за дверь, — она вылетела за дверь, не задержавшись порепетировать и даже не взяв ноты, а теперь ей нечего было играть и она ничего не подготовила.

Кое-кого подобная неприятность сбила бы с толку. Кёнигсберги сталкивались с музыкальными катастрофами каждый божий день + девиз их гласил: Не падай духом.

Что вы мне сыграете? спросил невзрачный человек.

Линда вынула из футляра скрипку. Объяснила, что оставила ноты в поезде, но сыграет партиту Баха.

Она сыграла партиту Баха, а невзрачный человек, ни слова не говоря, созерцал свое колено; потом она одолела сонату Бетховена, соврав всего пару раз, а невзрачный человек невозмутимо созерцал свое колено и так ничего ей и не сказал.

А теперь что вы мне сыграете? спросил невзрачный человек.

Линда спросила: Хотите, я сыграю на альте?

Человек: Если хотите мне сыграть, я с наслаждением вас послушаю.

Линда положила скрипку в футляр и достала альт. Сыграла малоизвестную сонату для одного альта, которую выучила за пару лет до того. Даже тогда соната была совершенно бесцветная — из тех пьес, которые композиторы почему-то нередко сваливают на альты. На миг моя мать забеспокоилась, вспомнит ли сонату, но, едва начала, все вспомнила. Забыла, что идет после первой репризы, и сыграла ее дважды, чтобы потянуть время, + пришлось сочинять новое анданте, поскольку старое временно вылетело из головы (по счастью, соната была настолько малоизвестная, что невзрачный человек, наверное, не заметил), но в остальном вроде бы отбарабанила неплохо.

Невзрачный человек все созерцал свое колено.

Она сказала: Это просто чтобы вы получили общее представление. Хотите, я еще сыграю?

Он сказал: Пожалуй, общее представление я уже получил.

Она сказала: Сыграть вам на мандолине?

Он сказал: Если хотите на ней сыграть.

Она сыграла пару-тройку коротких пьесок, Бетховена и Гуммеля, чтобы невзрачный человек получил общее представление, а потом сыграла несколько пьес на флейте — так он поймет, что играть на флейте она умеет.

Он молча выслушал, глянул на часы и сказал: Вы хотите мне сыграть еще что-то?

Она сказала: Еще я умею на виолончели, на гитаре и на укулеле, но их я оставила дома.

Он сказал: И один из этих инструментов дается вам лучше всего?

Она сказала: Я бы так не сказала. Преподаватель по виолончели говорил, что у меня есть перспективы, и, понятно, любой идиот сыграет на гитаре, а если умеешь на гитаре, то не надо быть гением, чтобы играть на укулеле, но я бы не сказала, что они мне даются прямо лучше всего.

Музыкант научается шестым чувством улавливать настроение аудитории. Моя мать уловила, что прослушивание как-то не задалось.

Человек в бабочке снова глянул на часы, встал, походил туда-сюда и сказал: Боюсь, у меня назначена встреча, поэтому…

Я умею на фортепиано, помявшись, сказала она + бодро прибавила: Семь бед — один ответ!

Время несколько поджимает, сказал человек, но снова сел + положил ногу на ногу + воззрился на свое колено.

Моя мать села за рояль. Она не репетировала, но за последнюю неделю сыграла шопеновскую прелюдию № 24 ре-минор 217 раз. Она 218-й раз за прошедшую неделю заиграла шопеновскую прелюдию № 24 ре-минор, и невзрачный человек впервые отвел глаза от своего колена.

Он сказал: Я хочу послушать еще.

Он сказал: Найти вам ноты? Можно взять в библиотеке, если вам нужно.

Она потрясла головой. Надо что-нибудь сыграть. Она заиграла «Лунную сонату». Как-то странно — странно не играть шопеновскую прелюдию № 24 ре-минор 219-й раз.

А теперь что вы мне сыграете? спросил невзрачный человек

Она заиграла интермеццо Брамса. На сей раз не стала ждать пока он спросит, перешла к следующей пьесе, потом еще одной и еще, все чаще додумывая, и руки ее сновали туда-сюда по клавишам.

Посреди пьесы человек вскочил и сказал Достаточно.

По скрипучим половицам подбежал к ней; говорил он при этом Нет-нет-нет-нет-нет. Она сначала решила, это он сетует, что она импровизировала, потому что забыла.

Нет-нет-нет-нет, сказал он, остановившись подле.

Нельзя так играть на фортепиано.

Он сказал: У вас же руки совсем невесомые.

Линда сняла руки с клавиш. Она не поняла. А он сказал: Вы что, не ЧУВСТВУЕТЕ, как у вас напряжены запястья? Играть нужно всей рукой, от плеча. Не надо от запястья. Расслабьтесь, иначе вы с ним не совладаете.

Он велел ей сыграть гамму до-мажор и, не успела она одолеть 3 ноты, сказал Нет. Велел играть, налегая на каждую ноту всей рукой. Если будет ошибаться, это ничего.

Кто-то постучался, заглянул, + невзрачный человек сказал Не сейчас.

Он простоял рядом час, а ловкая рука моей матери неуклюже ковыляла по белым клавишам.

Наконец он сказал, что достаточно. Показал ей простое упражнение + сказал: Играйте два месяца по четыре часа в день, как я показал. Потом возвращайтесь к чему-нибудь своему, но расслабляйте запястье. Не можете расслабить запястье — не играйте. И что бы вы ни играли, сначала упражняйтесь по два часа.

Он сказал: Начните сначала, и, может, через год вам будет что мне показать. Я не обещаю, что мы вас возьмем, но обещаю, что послушаем.

Он сказал: Может быть, вы считаете, что это обещание не стоит года жизни.

И он сказал: Возможно, вы правы, но больше я ничего обещать не могу.

Моя мать пожала ему руку и вежливо сказала спасибо.

Она сказала: А скрипка? Мне нужно работать со скрипкой?

Невзрачный человек рассмеялся + сказал: Это вряд ли. И прибавил, что касательно флейты, альта и мандолины тоже ничего не посоветует.

Он сказал: Но Рубинштейн на флейте не играет и вроде доволен жизнью.

Он сказал: Не знаю, кто вас учит, но… Откуда вы? Филадельфия? Позвоните этому человеку, сошлитесь на меня. Не звоните, если не хотите работать, он мне руки не подаст, но если вы серьезно… А лучше не звоните пару месяцев, попробуйте, поймите, готовы ли тратить время, и если вы серьезно, позвоните ему.

Он записал имя + телефон на бумажке, дал ей, и она убрала бумажку в сумку. Спросила, можно ли играть упражнение в си-мажоре, и он засмеялся и сказал, что 50 % можно играть в си-мажоре, только пусть расслабляет запястье. И она снова его поблагодарила, взяла скрипку альт мандолину сумочку и флейту и ушла.

Через минуту она очутилась на улице, оглядела окрестные дома. Середина дня.

Если б ее взяли в Джуллиард, она бы забралась на Эмпайр-стейт-билдинг и оттуда обозрела покоренный город; Нью-Йорк простерся бы у ее ног.

Лезть на Эмпайр-стейт-билдинг она не захотела и пошла к отелю «Плаза», где Фицджеральд и Зельда танцевали нагишом. Потом рассказывала, что стояла у фонтана, дрожа и плача + понимая, что сегодня — счастливейший день ее жизни, потому что, когда ты младшая из пятерых, никто никогда не относится к тебе серьезно, + теперь кто-то отнесся к ней как музыканту настолько серьезно, что велел по четыре часа в день играть одно упражнение. Если в Джуллиарде сказали так, даже отец обязан отнестись к ней серьезно + каким-то чудом она одна из всей семьи станет настоящим музыкантом.

На самом деле она хотела петь, это правда, но какое-никакое, а начало.

Заморосило, и она пошла в «Сэкс — Пятая авеню» поглядеть на свитера, а потом вернулась на вокзал и села на поезд до Филадельфии.

Приехала домой, все объяснила, и никто, похоже, не понял, что к ней отнеслись серьезно.

Да что он знает? сказал мой дед. Кто о нем вообще слыхал? Что ж мы о нем впервые слышим, если он такой гений?

Мне надо заниматься, сказала моя мать и ушла к пианино. Еще свежо было воспоминание о том, как ее тяжелая рука с тяжелой кистью ковыляет по клавишам. Она положила руки на клавиатуру, и следующий час из гостиной доносился кошмарный рваный шум. Все дети с трех лет симпатично играли на фортепиано; на памяти живых ни один Кёнигсберг не сыграл ни единой гаммы; дед и бабка в жизни своей не слыхали ничего ужаснее.

Раньше они думали, что шопеновскую прелюдию № 24 реминор по 30 раз в день ничто не переплюнет. Теперь они жалели, что прежде не ценили своего счастья. Бабушка даже сказала Линда, может, сыграешь эту чудесную пьеску — помнишь, ты на днях играла?

Моя мать ответила, что ничего, кроме упражнения, ей два месяца играть нельзя.

Между тем все недоумевали, что приключилось с Бадди — взял и уехал с другом, слова никому не сказав.

Моя мать предположила, что он, наверное, поехал в центр приглядеть себе свитер.

Моя мать каждый день занималась часами, и каждый час был мучителен для слушателя и исполнителя равно. Поначалу все думали, что она сдастся. Но день шел за днем, а она все ковыляла час за часом, и это был кошмар.

Она не знала, что еще делать.

Она вспоминала прослушивание минуту за минутой и ежилась от ужаса и стыда, которые тогда ее не мучили, — особенно настойчиво преследовала ее соната для альта с тремя репризами и новым анданте. Одно хорошо — она хоть не запела. Миновало каких-то три недели занятий, но моя мать уже поняла, что никогда теперь не сможет простодушно зайти в аудиторию и показать, на что способна.

Дядя Бадди и моя мать хотели стать певцами, потому что любили оперу, однако не представляли себе, чего им это будет стоить.

Раньше она думала так; само собой, в музыкальные школы не принимают кого попало, там смотрят, какие у человека инструменты, а едва тебя приняли, можно сразу петь. После прослушивания она заподозрила, что дело обстоит несколько иначе. Если нельзя сесть за фортепиано, не одолев эту пустыню работы над техникой, быть может, пустынями окружены и другие инструменты, а также голос.

Моя мать все играла упражнение. Она не пела в школьном хоре, потому что хор чуть ли не круглый год репетировал рождественский концерт. Кто его знает, чего стоит стать певицей?

Моя мать играла упражнение, поскольку Джуллиард сказал, что ей надо играть на фортепиано.

Однажды в гостиную зашла бабушка. Она сказала Ты же знаешь, отец желает тебе только добра. Она сказала Ты сводишь его с ума, каково, по-твоему, такому человеку слушать вот это день за днем? Она сказала Послушай. Решать тебе не к спеху. Ты уже два часа отыграла, на сегодня хватит, поехали в центр, помоги мне выбрать блузку твоей сестре.

Они поехали по магазинам, и бабушка купила ей платье за $ 200, и другое платье за $ 250, и шляпку, и другую шляпку, которая моей матери шла больше, и к одной из этих шляпок пару туфель. Они вернулись домой, и дед предложил моей матери скататься во Флориду, а та отказалась. Они поехали по магазинам, и бабушка купила ей шесть пастельных кашемировых свитеров.

Всякий раз, когда моя мать садилась заниматься, в гостиную заходила бабушка, и моя мать все больше злилась. А дело было вот в чем:

Дед уехал из Вены в 1922-м, осел в Филадельфии, неплохо поднялся. Конечно, музыку с венской не сравнить, но в остальном ничего. Он женился, пристойно пережил Депрессию, а с точки зрения бизнеса война — это хорошо, продажи обручальных колец взлетели до небес. Но с другой точки зрения война переменила его взгляд на вещи.

Родня его по большей части осталась в Австрии. Если ты ювелир, все думают, у тебя денег куры не клюют, рано или поздно приходит письмо, скажем, от человека, который тебе никогда не нравился, и нужно наскрести несколько тысяч долларов на поручительство, а потом не миновать затяжной переписки. Скажем, есть человек, у него степень по машиностроению, год преподавания в университете, скажем, в конце года он вынужден оставить преподавание, поскольку наставления носителя нечистой крови оскорбляют студентов арийского розлива, скажем, некоторое время он работает на производстве, хотя от человека такой квалификации ожидаешь должности повыше, скажем, его зовут преподавать в американский колледж, и ты пишешь в Госдепартамент, а Госдепартамент тебе разъясняет, что, к сожалению, для одобрения заявки требуется минимум двухлетний опыт преподавания. Тебе не миновать затяжной переписки, и однажды ты шлешь заявителю письмо, сообщаешь, что происходит, а ответа нет.

Мистер Кёнигсберг об этом особо не распространялся и кончиками пальцев не касался этого предмета, когда дети говорили, что хотят стать музыкантами, он только твердил, что будущего не предугадаешь. Что бухгалтерия — не конец света. Что секретарша — это нестрашно.

Казалось, фигуры умолчания до того ужасны, что их и озвучить нельзя, и ведь правда совсем нестрашно быть секретаршей или там бухгалтером. Однако Линда видела, как нестрашным пошли заниматься четверо до нее. А теперь выяснилось, что тут ни при чем маккартизм, который по сути своей антисемитизм, переодетый антикоммунизмом, и ни при чем шанс устроиться в Канаде или Бразилии, если нужда погонит. Все дело было в том, что отец не мог слушать, как люди занимаются по стандартной программе лучшей консерватории в стране. Ну, хочешь разрушить людям жизнь — дело твое. Хочешь превратить свой дом в какие-то клятые «Звуки музыки» — дело твое. Но тогда на Гитлера не пеняй.

Тут вернулись Бадди с атеистом, и атеист сказал, что можно купить в мотель пианино, пускай Линда занимается там. Линда спросила, что скажут гости, а атеист объяснил, что гости приезжают вечерами, после целого дня в дороге, а спозаранку уезжают дальше, в чем и красота мотеля. И, улыбаясь, прибавил, что, более того, он может отвести Линду к «Хелене» и научить играть в пул — если что, у нее всегда будет запасной выход.

Порой моя мать и вправду занималась, но то одно, то другое, и порой она не занималась. Совет невзрачного человека оказался каким-то проклятием. Она не занималась, если не могла сыграть правильно, и постепенно играла все меньше и меньше, а потом и вовсе бросила.

Я раньше думала, что все могло быть иначе. Гизекинг[43] в жизни не сыграл гаммы, Гленн Гульд едва ли занимался; они просто смотрели в партитуру и думали, думали, думали. Если бы невзрачный человек сказал иди и подумай, он тоже рисковал бы революцией в мозгах у Кёнигсбергов. Может, он даже и сам думал, что надо думать. Но нельзя за час научить думать; можно только дать упражнение и с тем отправить восвояси. Безмолвные мысли не нервировали бы деда; он бы по-доброму не посоветовал моей матери играть для удовольствия + тем самым не изгнал бы ее из дома; и все могло бы сложиться иначе.

ii

Настоящий самурай так не напьется. Если он и впрямь хорош, он отразит удар.

Вожак самураев, когда в отряд пытается затесаться самозванец

Неудивительно, что Голливуд снял римейк «Семи самураев», — в этом фильме действует элитный отряд доблестных воинов, и уже одним этим он близок вестерну.

Дэвид Томсон. Биографический словарь кино

1

Мы никогда не выходим на «Слоун-сквер» и не едим в «Жареных курах Небраски»

Мы только что подъехали к «Приморскому мотелю», он же «Олдгейт»: катаемся по Кольцевой против часовой стрелки. Колонны все в бледно-бирюзовой плитке, лиловые ромбы на кремовом пояске — от такой гаммы мне на ум сразу приходят обмылки в бумажках и полотенчики с вышитыми якорями. Что за детство у этого ребенка? Он даже на пляже в Дейтоне не бывал.

Я каждый день катаю его по Кольцевой, чтоб не мерз: я могу печатать и по ночам, когда он спит, но жечь камин 20 часов в день мы не можем. Он остро недоволен, потому что я не разрешила ему взять Канлиффа[44]. Ну что делать.

Помню, лет 10 назад или, скорее, 8 я на Кольцевой читала десятую книгу «Никомаховой этики», и поезд остановился на «Бейкер-стрит». С потолка сочился красивый свет, будто зернистая сепия; 11:00, очень тихо. Я подумала: Да, жизнь, подчиненная уму, и есть самая счастливая[45]. Даже тогда чтение Аристотеля не отражало моей концепции интеллектуального блаженства, но ведь возможно вести жизнь, подчиненную уму, и не читая Аристотеля. Если б можно было читать все, чего душа пожелает, я бы читала «Семантическую традицию от Канта до Карнапа»[46].

Сегодня это решительно невозможно, поскольку Л поминутно спрашивает то одно слово, то другое. Он угрюм — его бесит, что приходится спрашивать; по-моему, он думает, если завалить меня вопросами, я разрешу ему завтра взять с собой гомеровский словарь. Джеймс Милль в перерывах между лексической поддержкой маленького Джона написал целую историю Индии, но ему не требовалось грузить в коляску для близнецов небольшую библиотеку, ребенка, Пакость, Птица-младшего и Мелочь — у него имелись жена, слуги + камин в комнате, и все равно он был раздражителен и вспыльчив. Пакость — трехфутовая плюшевая горилла; Птиц — двухфутовая черепаха, по ошибке нареченная создателем Донателло[47]; + Мелочь — дюймовая резиновая мышка, которой от природы уготовано теряться от 30 до 40 раз в сутки.

Даже если не мешает Л, то и дело подходят люди. Иногда шутливо пеняют ему на то, что рисует в книжке, а иногда выкатывают глаза на полвосьмого, сообразив, что он читает. Им, видимо, и в голову не приходит, что все это ему неполезно. Сегодня подошел дядька и шутливо сказал: Не надо в книжке рисовать.

Л: Почему?

Шутливый: А если кто-нибудь почитать захочет?

Л: Так я и читаю.

Идиот, идиотски подмигивая мне: Да ну? И про что там?

Л: Ну вот сейчас они прибыли в царство мертвых а тут она превращает их в свиней а тут они идут к стражу над всеми ветрами а тут они суют в горящие уголья обрубок дубины и выкалывают глаз Циклопу[48], потому что у него только один глаз и если его выколоть он ослепнет.

Мозг в шесть лет ушел из школы, а тело продолжало отбывать срок: Как-то некрасиво они поступили, а?

Л: Если тебя вот-вот съедят, красота необязательна. Можно убивать ради самозащиты.

Медленно соображающий (с глазами на полвосьмого): Ишь ты.

Л (пятисотый раз за текущий день): Что это значит?

Медленный: Это значит «совершенно поразительно». (Мне) Вас не тревожит, что с ним будет в школе?

Я: До отчаяния доводит.

Просто желающий помочь: Зачем же сразу язвить?

Л: Это не очень сложный язык. Алфавит — предшественник того, которым пишут по-английски, и очень на него похож.

Теперь Просто поражен и выкатывает глаза на полвосьмого не только потому, что перед ним гомероговорящее дитя; он таращится, как умеет таращиться только человек, всю жизнь применявший к слогам бритву Оккама. Он смотрит на меня и спрашивает, нельзя ли присесть.

Поезд подъезжает к «Набережной». Я кричу: «Нет выхода!» — и вылетаю на платформу, ворочая коляской.

Л вылетает за мной и мчится к лестнице под табличкой «Нет выхода». Я иду за своим ребенком — мать идет за своим ребенком. Мы прячемся за углом, пока поезд не трогается, затем возвращаемся на платформу и покупаем два пакетика арахиса.

Л, разумеется, не все время читает «Одиссею». В коляску погружены также «Белый Клык», «ВИКИНГ!», «Тар-Куту: пес Крайнего Севера», «Мардук: пес монгольских степей», «Пит: черный пес Дакоты», «ПЛОТОЯДНЫЕ, ХИЩНИКИ, КРУПНЫЕ КОШАЧЬИ» и «Дом на Пуховой опушке». Последние дни Л в третий раз перечитывает «Белый Клык». Иногда мы выходим из поезда, и он бегает по платформе. Иногда считает до 100 на одном языке или нескольких, остекленевшими глазами озирая вагон. И однако он много читал «Одиссею», и нам хватает данных на совокупное мнение общественности на Кольцевой по вопросу детей + греческого языка.

Поразительно: 7

Слишком маленький: 10

Просто притворяется, что читает: 6

Прекрасно, этимология очень на пользу правописанию: 19

Прекрасно, флективные языки очень на пользу программированию: 8

Прекрасно, классические тексты незаменимы для понимания английской литературы: 7

Прекрасно, греческий очень полезен для чтения Нового Завета, например, «верблюд сквозь игольное ушко» — неверный перевод очень похожего слова, означающего «веревка»: 3

Ужасно, изучение древних языков — элемент системы образования, способствующей расслоению общества: 5

Ужасно, чрезмерное внимание к мертвым языкам и привело к упадку британской науки и промышленности, а также к общей неконкурентоспособности Великобритании: 10

Глупость какая, лучше бы в футбол поиграл: 1

Глупость какая, лучше бы овладевал ивритом + изучал свое еврейское наследие: 1

Замечательно, а то в школах не учат ни орфографии, ни грамматике: 24

(Опрошенных: 35; Воздержались: 1000?)

А, + чуть не забыла:

Замечательно, Гомер так красив по-гречески: 0

Замечательно, греческий — замечательный язык: 0

Ах да, + еще:

Замечательно, но как вам удалось обучить такого маленького ребенка: 8

Я как-то читала, что Шон Коннери бросил школу в 13 лет, а потом стал читать Пруста и «Поминки по Финнегану», и все надеялась встретить в поезде увлеченного человека, бросившего школу, из тех, кто читает лишь потому, что книжка замечательна (и школу, естественно, ненавидит). К сожалению, все увлеченные люди, бросившие школу, заняты чем-то своим.

Пред лицом навязчивых советчиков почти неодолим соблазн ответить:

Знаете, я сама просто теряюсь, я раздумывала неделями, все размышляла, правильно ли поступаю, и наконец сегодня утром подумала: я поняла, сяду в подземку, там мне кто-нибудь даст совет, + точно, вы мне посоветовали, как поступить. Огромное вам спасибо, прямо не знаю, что бы я делала, если б вы не сказали…

Пока мне удалось воспротивиться соблазну 34 раза из 35 Pas mal[49].

Когда воспротивиться соблазну удается, я отвечаю (и не вру при этом ни капли), что сама ничего такого не задумывала.

«ТЕМПЛ» «НАБЕРЕЖНАЯ» «ВЕСТМИНСТЕР» «СЕНТ-ДЖЕЙМС-ПАРК»

Этимология очень на пользу правописанию: 2

Как вы научили такого маленького ребенка: 1

«ВИКТОРИЯ» «СЛОУН-СКВЕР» «ЮЖНЫЙ КЕНСИНГТОН»

Этимология очень на пользу правописанию

«ГЛОСТЕР-РОУД» «ХАЙ-СТРИТ-КЕНСИНГТОН» «НОТТИНГ-ХИЛЛ-ГЕЙТ»

Чудесно

Чудесно

Чудесно

Этимология очень на пользу

«ПАДДИНГТОН» «ЭДЖВЕР-РОУД» «БЕЙКЕР-СТРИТ» и снова и снова и снова и снова

На «Грейт-Портленд-стрит» зашел человек + выразил удивление + одобрение.

Сказал, что у него младшенький примерно такого же возраста, но, конечно, не гений…

Я сказала, что, по-моему, у детей способности к языкам Он сказал Сложно было его учить

+ я сказала Не очень

+ он сказал Ну честь вам обоим и хвала ему это сильно поможет вы подумайте для обычного мальчишки столько слов тяжкий труд а вашему малышу раз плюнуть. Гидрофобия! Гемофилия!

Поезд остановился на «Юстон-сквер», но Честь и Хвалу не остановить: Микроскопический! Макробиотика! Палеонтологический орнитологический антропологический археологический!

[ «Кингз-Кросс», но увы]

Хвала: Фотография! Телепатия! [Ладно] Психопат! Полиграф! [Ладно ладно] Демократия! Гипотония! Экстаз! Эпос! [Ладно ладно ладно] Трилогия Тетралогия Пенталогия! [ОЙ НЕТ] Пентаграмма! Гексаграмма! [ЗАМОЛЧИ] Октаэдр Тетрапод [ЗАМОЛЧИ]

Энапод

Что он еще выдумает [усмехаясь]: Я такого слова не знаю Декапод

Что он еще [по-прежнему усмехаясь]: Моя станция. [Выходит на «Фаррингдоне» — вот все мужчины одинаковы]

Гендекапод

[НЕТ]

Додекапод

[НЕТ]

Трискедекапод

[Ну что поделаешь]

Тессарескедекапод

[Где найдешь, где потеряешь]

Пентекедекапод геккедекапод гептакедекапод ОКТОКЕДЕКАПОД эннеакедекапод эйкосапод

Я ничего такого не задумывала.

Я задумывала взять пример с г-на Ма (отца знаменитого виолончелиста) и по сей день не понимаю, где что пошло не так. Однако я обещала: если буду знать наверняка, что хоть 10 человек заинтересуются, как обучить четырехлетку греческому, я объясню. 11 пассажиров Кольцевой сообщили, что им интересно. Жаль, я не сказала выше «10 человек, не считая тех, кто полагает, что это замечательная идея, поскольку в школе не учат орфографии и грамматике», но обещание было безоговорочное, + что-то пообещав, я стараюсь сделать.

По-моему, в прошлый раз я коснулась этого предмета, когда рассказывала, как печатала интервью с Джоном Денвером, сделала перерыв + Л отвлек меня от 6-й песни «Илиады». Только этого не хватало — учить четырехлетку греческому, и тут раздался глас Чужого + голос его был сладок как мед. Что еще за Чужой, спросит читатель.

Чужой, как его ни называй, — то, что подыскивает благовидные предлоги для жестокости, и как мне закончить, если меня все время отвлекают.

А теперь раздался глас Чужого + глас его был сладок, как мед, и молвил тот глас Он же совсем маленький.

А Дж. С. Милль молвил:

В процессе обучения, каковой я частью отследил, на поверхности со всей очевидностью наблюдаются великие усилия в годы детства передать объемы знаний в сферах, полагаемых обыкновенно высшим образованием; таковые знания редко приобретаются (если и приобретаются) до возмужания.

И я сказала НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ

А мистер Милль молвил:

Результаты эксперимента доказывают, с какой простотой этого можно достичь,

И я сказала: С ПРОСТОТОЙ + он безжалостно продолжал:

и отчетливо выявляют бессмысленную потерю столь многих драгоценных лет, растраченных на крохи латыни и греческого, обычно преподаваемые школьникам; потерю, которая многих реформаторов образования побудила к неблагоразумному предложению совершенно исключить эти языки из общей программы обучения. Схватывай я на лету от природы, располагай я точной и цепкой памятью, обладай я нравом чрезвычайно пылким и энергичным, результатам этих испытаний недоставало бы убедительности; и однако всеми этими естественными дарами я наделен скорее менее, чем более, среднего человека; к тому, на что способен я, безусловно способен любой мальчик и любая девочка, обладающие средними способностями и физическим здравием.

Чужой сказал, что добрее ответить «нет» + я жаждала ему поверить, ибо простота, с которой можно передать ребенку знания в сферах, полагаемых обыкновенно высшим образованием, ничто в сравнении с простотой, с которой можно их не передавать. Я подумала: Ну, может, он просто. Я подумала: Ну что поделаешь.

И я дала Л табличку с алфавитом + сказала это алфавит + он растерялся. Когда я учила греческий, нам первым делом давали всякие слова, φιλοσοφία θεολογία ανθρωπολογία + так далее и мы видели как это похоже на философию теологию антропологию и очень радовались, но такие слова обычно не встречаются в «Добб не любит хоп-хоп-хоп» + следовательно мало помогут обучению 4-летки. Поэтому я сказала, что многие буквы похожи, а когда он все равно не вник, терпеливо объяснила…

В греческом много букв, которые как английские. Вот гляди, сможешь прочитать? и я написала на листочке:

οτ

И он сказал от.

И я написала κοτ, и он сказал кот.

И я написала τοκ, и он сказал ток.

κοπ. коп. τακ. так. κετα. кета. ρακ. рак. κροτ. крот, ρακετα, ракета, κρατερ. кратер.

И я сказала Очень хорошо.

И я сказала А есть буквы, которые не такие, и написала β=б, γ=г, δ=д, ι=и, λ=л, μ=м, ν=н, σ=с + υ=у + сказала вот погляди, сможешь прочитать?

Я написала βοκ, и он сказал Бок!

И я написала δοκ, и он сказал Док!

И я написала γοπ, и он сказал Гоп!

τιρ. Тир! λοτ. Лот! μοτ. Мот! νετ Нет σοκ Сок ρυκα Рука!!!!!

Чужой сказал, что на сегодня довольно.

Мистер Милль сказал, что отец начал учить его греческому по карточкам в три года и к тому, на что способен он, безусловно способен любой мальчик и любая девочка, обладающие средними способностями и физическим здравием.

Г-н Ма сказал, что для одного дня это чересчур + чрезмерный объем материала усваивается поверхностно, а не постигается глубоко.

Я сказала Мне кажется, на сегодня довольно

+ он сказал НЕТ! НЕТ НЕТ НЕТ НЕТ

И я написала ξ=кс. ζ=з.

βοξ. Бокс! αλεξ. Алекс! βυξιρ Буксир! ζοντικ Зонтик! καξκαζαλ Каксказал — ой, как сказал!

Я сказала Так. Помнишь, какой звук получается из X, и он сказал Ха.

Я сказала Точно. А в греческом для этого звука буквы нет, есть крючочек над первой буквой слова, вот такой: ʽ. Называется придыхание. Если слово начинается с гласной + в нем нет звука Х, тогда в нем тонкое придыхание, это крючочек в другую сторону: ’. Как ты произнесешь вот это:

άτα.

Он поразмыслил + наконец сказал Хата?

Я сказала Молодец. А это? όπ

И он сказал Хоп.

όδ. Ход! όρ. Хор! όρ. Op? άμ Хам! άμ Ам! έκ Хек! έκ Эк!

А я сказала Прекрасно!

А он сказал Это просто!

А у Чужого что-то заскрежетало в горле. Coupez la difficulté en quatre, сказал он, жутко лыбясь.

Г-н Ма сказал Сама знаешь, какие у меня методы.

Я подумала: Еще пять минут. Пять минут я переживу.

Я сказала Это хорошо, потому что сейчас будет чуть посложнее. Четыре буквы обозначают звуки, которые мы записываем двумя буквами. Θ — это такое тх, как будто говоришь ВОТ ХАМ. φ — это такое пх, как будто говоришь ХОП-ХОП. χ — это кх, КАК ХОЧЕШЬ. А ψ — это пс, как в слове ПСИХ. Хочешь попробовать или пока прервемся? И он сказал, что попробует.

И я написала οθολοδα

а он смотрел очень долго + наконец я сказала От холода.

И я написала οθοδ

и он сказал Отход.

И я написала νεθορα + он сказал Нет хора, и я написала νεθοδα, а он сказал Нет ХОДА + я сказала Прекрасно.

καχυδο Как худо? καχλεβ Как хлеб, χοδυ К ходу.

ίφοπ Хип-хоп. οσιφορ Осип хор. μοψ Мопс! γιψ Гипс! ποψα Попса! ψινα Псина!

И я сказала Прекрасно.

Потом он взял книгу, поглядел в нее и сказал, что не может прочесть.

Это потому, терпеливо объяснила я, что там другой язык и все слова другие. Если бы ты мог прочесть, это был бы английский, но другими буквами.

Я сказала:

Вот что, я тебе дам мои записи по этой книге и можешь поработать с ними.

Он сказал:

Ладно.

И я пошла искать четыре странички, которые успела накропать. Четыре года назад я приступила к проекту «Научись читать „Илиаду“» — внизу каждой страницы словарь, на противоположной странице перевод. Одолела четыре страницы, на четыре года оставила их в гомеровском словаре + так и не продвинулась дальше 1:68. Печально, зато у Л теперь будут листы со словариком.

Я сказала Это просто чтобы ты начал читать слова да? Некоторые слова я тебе скажу, и можешь взять у меня один маркер, которым я пользуюсь для арабского. Тебе какой цвет?

А он сказал Зеленый.

И я дала ему «Шван-Штабило-33» + выбрала слова которые часто встречались, но, поскольку я не забыла Рёмера и что в чем-то с чем-то, я постаралась выбрать не только предлоги + артикли + союзы.

Потом сообразила, что забыла объяснить долгие гласные + дифтонги.

Я не хотела объяснять долгие гласные + дифтонги. Я и сейчас их объяснять не хочу. Но я, конечно, понимала, что, если не объясню, не пройдет и часа, как Л примется меня отвлекать и канючить, чтоб я объяснила, а если я все равно не объясню, я знала, что будет: во сне меня станет преследовать поэт Китс. В одной руке Чепменов Гомер[50], в другой «Оксфордская классика»[51], и он не мигая воззрится на меня с невыразимой печалью, а затем, жалобно вздохнув, раскроет Чепмена. Двойник Коннери, что бродит в туманной дымке, в безмолвном негодовании взглянет на меня и уйдет, ни слова не сказав. Короче — для длинного е есть отдельная буква η, как в растянутом слове ведь; для длинного о есть отдельная буква ω, как в растянутом слове вот; μαι рифмуется с май, άυ ay πει пей όι ой μου му — пусть ваше воображение расскажет вам, как я все это объясняла + затем я вернулась к словам.

Как это произносится? πολλάς. Поллас? Прекрасно. Это значит много.

А это? Ψυχάς Псукхас. ДА. Это примерно души или духи.

А вот это? ήρώων θεών ανδρών. Хеероооон тхеоон андроон. Точно. Это значит героев, богов, мужей. Теперь сделай так: прочти как можно больше и покрась все места, где встретишь эти слова. А грамматикой мы потом займемся. Ладно?

И он сказал Ладно.

Я отдала ему свои бумажки и сказала Ну, вперед.

Мы доехали обратно аж до «Блэкфрайерз». Под восхищенными + снисходительными взглядами людей, которые заходят в вагон и через несколько остановок могут выйти, Л добрался до пентекепентеконтапода.

Он поглядел на бумажки и поглядел на меня.

Я сказала Это не так сложно. Посмотри внимательно и покажи мне какое-нибудь слово.

+ он посмотрел на страницу и в 3-й строке нашел πολλάς + я сказала Правильно, теперь покрась его зеленым + и поищи остальные, ладно?

+ он сказал Ладно.

ОКТОкепентеконтапод ЭННЕАкепентеконтапод ГЕКСЕКОНТАпод

[Ну, в общем]

Я снова погрузилась в 6-ю песнь «Илиады», и через две минуты вернулся Заводной Деточка. Сказал, что покрасит имена всяких людей потому что может их прочесть + ему почти нечего красить. Я сказала, что это он замечательно придумал + он ушел + я углубилась в историю Гектора + Андромахи + он снова вернулся. Сказал, что θεοΐς похоже на θεών и можно он его тоже покрасит, а то ему нечего красить.

Мне не улыбалось упрощать и объяснять 4-летке даже простейшие правила грамматики + не могу сказать, что мне улыбается сейчас пережить это снова, но я обещала, поэтому

ГЕКкеГЕКСеКОНтапод ГЕПтакеГЕКСеКОНтапод ОКТОкеГЕКСеКОНтапод

объясню.

Мне, правда, нелегко сосредоточиться, так что я, пожалуй, задобрю совесть, коснувшись только ключевых моментов, как в «Звуках музыки» «До — нам дорог первый звук» переходит в гармонию на семь голосов, или же в гептафонию, как, вероятно, сказали бы некоторые (не будем показывать пальцем).

Я сказала Конечно, давай, и сказала Помнишь, что такое θεών, и он сказал Богов, и я сказала Точно, так вот, θεοΐς — это к богам или богами + помнишь, что такое ήρώων и ανδρών + он сказал Героев и мужей + я сказала, но ведь в θεοΐς нет отдельного слова, которое значит «к», тут все внутри одного слова, значит, какая-то его часть значит «к» + как думаешь какая + не знаю, как вы, а я уже почти дозрела до «Холмы оживают, когда звучит песня» (А-а-а-ах).

гептакегебдомеконтапод

[Ай, ладно]

◘

И снова целый день на Кольцевой, дома сидеть слишком холодно. Город поливают ледяные дожди, под землей тепло и сухо.

«ЛИВЕРПУЛЬ-СТРИТ» «ОЛДГЕЙТ» «ТАУЭР-ХИЛЛ» «МОНУМЕНТ»

Слишком маленький

«КЭННОН-СТРИТ» «МЭНШН-ХАУС» «БЛЭКФРАЙЕРЗ»

Этимология очень на пользу

«ТЕМПЛ» «НАБЕРЕЖНАЯ» «ВЕСТМИНСТЕР» и снова и снова

На «Сент-Джеймс-парке» заходит женщина, видит склоненную над книгой детскую головку, пухлые пальчики возят синим маркером по странице. Глаза у нее загораются, она уловила соль шутки, она жаждет взрослого разговора. Он поднимает голову + одаряет ее обворожительной улыбкой — пухлые щечки, блестящие черные глаза + молочные зубки. Он говорит: Я почти закончил 15-ю книгу!

Она говорит: Я ВИЖУ! Ты, наверное, очень много трудишься.

Еще раз изобразим милой тетеньке Ширли Темпл[52]. Л: Я только вчера начал!

Какой Очаровашка: Ну ты ПОДУМАЙ!

Очаровашка: Я сегодня прочел это и это и это и это, а вчера вот это и вот это и это и это и это и это! [пальчики листают страницы, разрисованные флуоресцентным розовым и оранжевым и синим и зеленым]

Какой: Какой ты молодец!

Молодец: Я прочел «Илиаду» и De Amicitia и три истории из «Калилы и Димны» + одну из «Тысячи и одной ночи» и про Моисея + тростник и про Иосифа и его Разноцветную Одежду[53], а теперь мне надо читать «Одиссею» и «Метаморфозы» 1–8 и всю «Калилу и Димну» и 30 из «Тысячи и одной ночи» а еще 1-ю книгу Самуила, а еще Книгу Ионы, а еще выучить кантилляцию, а еще 10 глав из «Алгебры по-простому».

В Некотором Ошеломлении: Зачем тебе все это?

Сама Невинность: Мне Сибилла сказала.

В Шоке: Он же еще маленький этимология на пользу правописанию флективные языки очень конечно на пользу грамматике которую не преподают в школах но все же классика элемент старой системы образования способствует расслоению общества может лучше ему в футбол поиграть мне кажется вы совершаете ужасную ошибку.

Стандартный ответ.

«СЛОУН-СКВЕР» «ЮЖНЫЙ КЕНСИНГТОН»

Миновало четыре часа. Мы четыре раза проехали по Кольцевой. Дважды сходили в туалет; Л проскакал всю платформу «Мэншн-Хаус» на одной ножке, потом назад на другой; всякий раз мы выходили на «Тауэр-Хилл», чтобы состроить рожу камере наблюдения + посмотреть на себя в горе телевизоров. Вернее, себя видишь в одном телевизоре. В других тебя нет — иногда в них пустой перрон, иногда в них из-за поворота приближается поезд. Наверное, это съемки других камер, дальше по перрону, но похожи они на кадры из других миров, миров, где встает солнце, а поезда катаются без тебя. Там есть детские коляски, но толкаешь их не ты, и дурные воспоминания там тоже водятся, но не ты от них увиливаешь.

2

99, 98, 97, 96

12 декабря 1992 года

Меня зовут Людо. Мне 5 лет и 267 дней. Осталось 99 дней до моего шестого дня рождения. Сегодня Сибилла дала мне эту тетрадку чтоб я писал потому что она говорит мне надо тренироваться а то у меня кошмарный почерк, а в школе мне не разрешат все время писать на компьютере. Я сказал что не знаю что писать а Сибилла сказала можно писать про то что мне нравится и тогда потом я буду знать что мне нравилось в детстве. Еще можно писать про интересные события чтобы потом я помнил какие события случались.

Мне нравятся полиномы но не нравится слово бином потому что оно неправильное. Я решил никогда его не говорить. Я всегда говорю правильное слово для полинома а остальные как хотят. Мое любимое греческое слово γαγγλίον[54] и сегодня мне больше ничего не нравится.

13 декабря 1992 года

Осталось 98 дней до моего дня рождения. Сегодня случилось интересное событие когда я взял на Кольцевую «Калилу и Димну» и кто-то спросил твой отец араб? Сибилла сказала с чего вы взяли. А он сказал это же арабский. Сибилла сказала Да. А потом сказала что тем не менее мой отец не араб. Я хотел спросить кто он но потом решил что не надо.

Я думаю мои любимые языки греческий арабский и иврит потому что у них есть двойственное число. В греческом лучше наклонения и времена в арабском и иврите лучше двойственные числа потому что там есть женское двойственное и мужское двойственное а в греческом только одно. Я спросил Сибиллу а бывают языки с тройственным числом и она сказала что о таких не слышала но она ведь не все языки на свете знает. Хорошо бы был язык с двойственным тройственным квадратичным квинтичным секстичным септичным октичным ноничным и декаичным числом, это был бы тогда мой самый любимый язык.

На Кольцевой скучно, но я уже на 15:305 «Одиссеи». Осталось 9 книг.

14 декабря 1992 года

97 дней до дня рождения.

Сегодня было одно интересное событие когда мы поехали на подземке в одну сторону а потом в другую и женщина стала спорить с Сибиллой. Сибилла сказала возьмем к примеру двух человек которых сейчас сожгут на костре, А умирает за время t от сердечного приступа а Б сгорает до смерти за время t + п, мне кажется, неоспоримо, что жизнь Б была бы лучше если бы длилась на п минут меньше. Женщина сказала что по ее мнению это совсем другое дело а Сибилла сказала что по ее мнению это совершенно то же самое а женщина сказала что незачем так кричать. Сибилла сказала что она не кричит просто считает что это варварство заставлять людей умирать в течение периода t+n, и она сказала варварство так громко что все в поезде на нее обернулись!

Варварство происходит от греческого слова βάρβαρος которое значит негрек но по-английски оно значит совсем другое.

15 декабря 1992 года

96 дней до дня рождения.

Сегодня я читал «Одиссею» в подземке и зашел человек и сказал это хорошо что я начал так рано. Он сказал что начал учить иврит в три года а я сказал что знаю иврит и он спросил что я читал на иврите. Я сказал что читал про Моисея и тростник а он научил меня песенке:

Я спел три раза и он сказал чудесно и что религиозное образование надо начинать как можно раньше. Он спросил Сибиллу кто меня учит отец или я в школе или у раввина а Сибилла сказала что учит меня сама. Он сказал как жаль что не все еврейские матери так серьезно относятся к религиозному образованию. Сибилла сказала что учит меня только языку и он сказал конечно конечно. Я надеялся он спросит а его отец еврей но он не спросил. Когда он вышел из поезда я спросил Сибиллу а она сказала что не знает об этом речь не заходила но вообще-то вряд ли.

16 декабря 1992 года

95 дней до дня рождения.

Смешно, что, хотя я уже давно читаю в подземке «Одиссею», никто не спрашивает а его отец грек? Сегодня читал «Бабара», но никто не спросил а его отец француз?

Кстати о французском, сегодня в подземке случилось смешное событие. Женщина стала спорить с Сибиллой, которая сказала возьмем, к примеру, двух людей, которым вот-вот выпустят кишки в ритуальных целях. А умирает за время t от сердечного приступа, а Б умирает за время + от того, что кто-то пырнул его каменным ножом в грудь и голыми руками вырвал еще живое сердце, мне кажется, неоспоримо, что жизнь Б отнюдь не стала лучше за лишние п минут с каменным ножом в груди, а женщина сказала pas devant les enfants[55]. Я сказал parlez-vous français?[56] Женщина очень удивилась. Сибилла сказала вам приятнее продолжить дискуссию на бенгальском? Женщина сказала что-что? Сибилла сказала или, может, еще на каком языке, которого он не знает? Она сказала, что русский, венгерский, финский, баскский и исландский у нее почти никуда не годятся, но она, пожалуй, способна сказать что-нибудь на испанском, португальском, итальянском, немецком, шведском, датском или бенгальском. Я удивился, потому что не знал, что Сибилла их все знает. Но женщина, по-моему, их не знала. Я спросил Сибиллу, когда она меня научит этим языкам, и Сибилла сказала, что пускай я сначала выучу японский. Я спросил а мой отец француз, и Сибилла сказала нет.

17 декабря 1992 года

Сегодня опять катались на подземке. Я сначала читал 17-ю песнь «Одиссеи», а потом «Белый Клык». По дороге домой я спросил Сибиллу, а мой отец русский, венгр, финн, баск, исландец, испанец, португалец, итальянец, немец, швед, датчанин или бенгалец? Она сказала Нет.

94 дня до дня рождения.

3

Мы никогда не выходим на «Набережной» и не едим в «Макдональдсе»

и снова и снова и снова и снов

Л добрался до 17-и песни «Одиссеи». Это все так вредно. Сотни людей твердят чудесно замечательно слишком маленький какой гений. По-моему, для того, чтобы осилить простой факт «Όδυσαεύς — это Одиссей», не требуется сверхъестественного интеллекта, а если дальше ты осваиваешь 5000 похожих простых фактов, это лишь доказывает, что ты сверхъестественно упрям.

Короче говоря, дабы уравновесить тлетворное влияние Кольцевой, я раз в неделю смотрю с Л «Семь самураев». Но сегодня случилось страшное.

Женщина напротив увидела неоткрытую «Хрестоматию по японской каллиграфии» у меня на коленях и сказала Вы учите японский + я ответила Ну как бы.

Девять зеленых бутылок на стене торчали

Я сказала, что учу японский в основном для того, чтобы понимать «Семь самураев» Куросавы и еще (если когда-нибудь выпустят на видео) «Пять женщин Утамаро» Мидзогути[57], который я смотрела пять дней подряд, когда он шел в «Фениксе», и еще меня интересует текст «Цурэдзурэгуса»[58] одного буддийского монаха XIV века.

ДЕВЯТЬ ЗЕЛЕНЫХ БУТЫЛОК НА СТЕНЕ ТОРЧАЛИ

Она сказала Ой и сказала, что видела «Семь самураев», а этот другой фильм не видела и какое замечательное кино

Да, сказала я

и она сказала Чуточку затянут но какое замечательное кино, конечно, по сути, совсем простенький, видимо, в том и прелесть, как «Три мушкетера», элитный отряд…

и я сказала ЧТО?

и она сказала Простите?

ЭЛИТНЫЙ ОТРЯД! огорошенно повторила я

и она сказала, что незачем кричать

Потом ОДНУ БУТЫЛКУ кокнули случайно

И ВОСЕМЬ ЗЕЛЕНЫХ БУТЫЛОК на стене торчали

Я уже вообразила, как Л видит в этом фильме всякое такое, что вовсе не противоречит выбрасыванию живого человека из самолета по приказу третьего лица

ВОСЕМЬ ЗЕЛЕНЫХ БУТЫЛОК НА СТЕНЕ ТОРЧАЛИ

Я вежливо, но твердо сказала, мол, пересмотрев кино, она поймет, что самураи — никакой не элитный отряд. Режиссеры помельче, разумеется, поддались блеску элитарности отряда, и результаты вышли предсказуемыми; но Куросава не таков.

Она сказала, что вовсе незачем разговаривать с ней таким тоном

ВОСЕМЬ ЗЕЛЕНЫХ БУТЫЛОК НА СТЕНЕ ТОРЧАЛИ

+ я вежливо сказала По сути это фильм о ценности рационального мышления. Мы должны делать выводы из имеющихся фактов, а не из того, что нам кто-то напел, нельзя поддаваться собственной предвзятости. Мы должны стремиться сами увидеть то, что можно увидеть, а не то, что нам бы увидеть хотелось.

Она сказала Что?

Потом одну бутылку кокнули случайно

Я сказала И к тому же мы должны помнить, что внешность обманчива. У нас может и не быть всех релевантных данных. Иногда человеку лучше помереть, даже если он улыбается.

Она сказала Мне, вообще-то, не кажется

И СЕМЬ ЗЕЛЕНЫХ БУТЫЛОК НА СТЕНЕ ТОРЧАЛИ

Я сказала Например, А видит, как его жену Б заживо сжигают на протяжении времени А выживает. Позже мы видим, как А поет в ходе местной ритуальной службы. В, наблюдая за ритуалом, считает, что А справился. Мы приходим к заключению, что В не располагает фактами во всей полноте + поддался собственной предвзятости, поскольку

Она сказала Очень бесстрастно у вас получается

Я сказала Бесстрастно!

И ШЕСТЬ ЗЕЛЕНЫХ БУТЫЛОК НА СТЕНЕ ТОРЧАЛИ

Она сказала + это ведь довольно мрачно…

Я отметила, что, если б ее бросили в аквариум с акулами-людоедами, она бы не сочла мрачными размышления о спасении из аквариума.

Ну мы же обе, если вдуматься, мы же обе считаем, что это замечательное кино, любезно сказала она.

Я боялась, она приведет еще какой-нибудь пример, но мне повезло: поезд остановился на «Мургейте», и она вышла.

ШЕСТЬ ЗЕЛЕНЫХ БУТЫЛОК НА СТЕНЕ ТОРЧАЛИ

ШЕСТЬ ЗЕЛЕНЫХ БУТЫЛОК

[Могло быть хуже. Он мог бы петь про 100 пивных бутылок на стене, а не песню, в которой отсчет обратный и к тому же начинается с 10.]

◘

277 градусов выше абсолютного нуля.

Я сказала Ну ладно, покатаемся опять по Кольцевой, и мы снова поспорили из-за Канлиффа.

Я: Слушай, ну нет смысла тащить словарь, если его некуда положить. Ты все равно не сможешь его листать, если он у тебя на коленях, а сверху книжка. Мы уже пробовали, и у нас не получилось.

Л: Пожалуйста

Я: Нет

Л: Пожалуйста

Я: Нет

Л: Пожалуйста

Я: Нет

Л: Пожалуйста

Я: Нет

Идеально было бы пойти туда, где есть столы, в «Барбикан» или в «Саутбэнк»[59], но по пути на каждом углу натыкаешься на бары и кафе и рестораны и мороженщиков, и все продают дорогую аппетитную еду, которую Л хочет + мы не можем себе позволить.

Пожалуйста Нет Пожалуйста Нет Пожалуйста

Я представила еще один такой же день, как предыдущие 17, по 10 часов чудесно замечательно слишком маленький какой гений; представила еще один такой же день, как вчера, опять чудесно замечательно слишком маленький какой гений плюс ахинея про элитный отряд, не говоря уж о 10 часах разъяснений каждого слова / посещении туалета, куда не пролезает коляска / добродушных улыбочек под 273 куплета (10 + 0 + −262) песни про зеленые бутылки. Можно ли уверенно утверждать, что он не начнет сегодня с −263, а точнее, может ли человек, знающий этого ребенка, твердо это гарантировать? Нет.

И я сказала Ладно, ну ее, эту Кольцевую. Возьмем Канлиффа и пойдем в Национальную галерею, только чтоб от тебя НИ ЗВУКА. И чтоб не бегал в двери, где написано «Вход воспрещен» или «Служебное помещение». Нам нельзя выделяться. Мы как будто пришли картины посмотреть. Смотрели картины, у нас устали ноги, и мы присели, чтоб ноги отдохнули. Присели, чтоб отдохнули ноги, а потом встанем и пойдем дальше на картины смотреть.

Natürlich, молвил Феномен.

Это я уже слышала, сказала я, но сунула Канлиффа под коляску, к «Одиссее» 13–24, «Фергюсу: псу шотландских гор», «Тар-Куту», «Мардуку», «Питу», «ВОЛКУ!», «Осьминожьему царству», «КАЛЬМАРУ!», «Дому на Пуховой опушке», «Белому Клыку», «Основам кандзи», «Кандзи для начинающих», «Хрестоматии по японской каллиграфии», этой тетрадке и нескольким бутербродам с арахисовым маслом и джемом. Посадила Л в коляску с Les Inséparables[60], и мы двинулись в путь.

Сидим вот перед «Портретом дожа» Беллини. Л читает 18-ю песнь «Одиссеи», иногда — изредка — сверяется с Канлиффом. Я гляжу на «Портрет дожа» — кто-то ведь должен.

Себе я тоже захватила книжек, но здесь так тепло, что я то и дело засыпаю, а потом вздрагиваю и просыпаюсь, опять смотрю. В полусне мне видится грозный гискегекатонтапод, что шныряет на дне морском, а от него убегают пентекепентеконтаподы. Иди сюда + дерись как мужчина, насмехается он, я тебя побью одной левой (хе-хе-хе). Как странно, что Тэтчер хватало трех часов сна, я сплю пять + вообще без мозга. Зря зря зря я ему велела все это читать, но теперь назад хода нет.

По-моему, смотритель на нас косится.

Притворимся, что делаем пометки.

❖

Едва мы с Либерачи без одежды оказались в его постели я поняла, как сглупила. Из такой дали деталей уже, конечно, не вспомнить, но если есть на свете музыкальный жанр, который я ненавижу, так это попурри. Музыкант — или, скорее, пожилой оркестр — играет раздутую и разукрашенную версию «Мечтать…»; внезапно посреди куплета ни с того ни с сего музыканты так резко виляют в другую тональность, что желудок подлетает к горлу, и вы уже посреди «Над радугой», опять вильнули, «На любую гору взойди», вильнули, «Нет таких высоких гор»[61], опять вильнули, и опять вильнули, и опять. В общем, достаточно представить Либерачи — руки, губы, пенис то здесь, то там, только что здесь, а уже там, а потом опять здесь, начинают, бросают, начинают что-нибудь другое, — и вы получите ясное представление о Пьяном Попурри.

В конце концов Попурри завершилось, и Либерачи крепко уснул.

Я хотела, чтобы прояснилось в голове. Хотела чужести, и холодности, и точности.

Немножко послушала, как Гленн Гульд играет «Хорошо темперированный клавир». В студии Гульд нередко записывал девять-десять разных версий каждого сочинения, и всякая нота совершенна, всякая отлична от прочих, и во всякой сыгранной ноте отголоски всех прочих, коим ее предпочли. Я не умею воспроизвести фугу в голове, так что я послушала его диковатое исполнение прелюдии до-минор из I тома, которая начинается со стаккато, а после двух третей первой страницы вдруг течет так гладко, так тихо, а потом я послушала прелюдию № 22 си-бемоль-минор, которую мне никогда не удавалось сыграть без педали. По-моему, даже если для нее и не полагается педаль, ее все-таки стоило бы играть легато, и однако обрывистая резкость Гульда холодностью, напряженностью своей вытеснила своевольную экспрессивность, которой выматывает душу Либерачи.

Либерачи все спал. Голова его лежала на подушке, это его лицо, спящий мозг упрятан в череп; как жестоко, что мы должны всякий раз, просыпаясь, откликаться на то же самое имя, воскрешать те же воспоминания, подхватывать те же привычки и глупости, которые мы завели накануне, а затем убаюкали. Я не хотела смотреть, как он проснется и продолжит в том же духе.

Я не хотела ждать его пробуждения, но уйти, ни слова не сказав, было бы грубо. С другой стороны, почти никакой записки не напишешь. Не скажешь спасибо за чудесный вечер — ну потому что ничего такого ты не можешь. Не скажешь надеюсь еще увидимся — вдруг он решит, что я его подталкиваю снова со мной увидеться? Не скажешь это был кошмарный вечер надеюсь мы больше не встретимся — ну потому что просто-напросто не можешь. А если я сяду писать коротенькую записку, которая что-то скажет, ничего из вышеизложенного не сказав, я так и просижу тут часов пять или шесть, пока он не проснется.

И тут меня осенило.

Надо вот как сделать, подумала я: надо писать так, будто у нас был интересный разговор, однако он прервался, когда мне понадобилось уйти (к примеру, у меня встреча). Записка должна не знаменовать финал события, но стать очередным фрагментом диалога, который длится до сих пор + временно прерван. Из записки должно следовать, что Либерачи интересует, скажем, Розеттский камень, + и в ней надлежит возразить собеседнику, предположительно не верящему, что возможно составить внятную аналогичную надпись; тем самым записка станет элементом дискуссии, которая возобновится позже в некий необозначенный день. Надо просто воспроизвести короткий текст на греческом, как будто для заинтересованного скептика, с переводом транслитерацией словарем пояснениями к грамматике — и по возможности, разумеется, писать якобы для человека, которого хлебом не корми, а корми только медиальным залогом, двойственным числом, аористом и тмезой. Мне обычно плохо дается светскость, но это, решила я, гениальное озарение. Займет где-то час (что предпочтительнее пятичасовой записки, не поддающейся написанию), и паутина ложных допущений в финале практически гарантирует (между тем позволяя мне избежать неоправданной жестокости и притом ни на йоту не отклониться от правды), что Либерачи никогда больше не захочет со мной увидеться.

Я встала, оделась, ушла в соседнюю комнату и взяла у него из стола листок. Потом из своей сумки достала тонюсенькую ручку «эддинг 0,1», поскольку собиралась все уместить на одной странице, села и взялась за работу. Было около 3:00 ночи.

Ты, кажется, сомневаешься, что в наше время возможен Розеттский камень (непринужденно начала я). Вот посмотри.

«Илиада», песнь 17, Зевс жалеет лошадей Ахилла, оплакивающего смерть Патрокла

Μυρομένω δ' ἄρα τώ γε ἰδὼν ἐλέησε Κρονίων,
Муроменō д’ ара тō ге идōн элеэсе Крониōн,
Коней печальных узрев, милосердовал Зевс-промыслитель

κινήσας δὲ κάρη προτὶ ὃν μυθήσατο θυμόν
кинēсас де карē проти хон мутхēсато тхумон
И, главой покивав, в глубине проглаголал душевной:

ἆ δειλώ, τί σφῶϊ δόμεν Πηλῆϊ ἄνακτι
а дейлō, ти спфōи домен Пēлēи анакти
«Ах, злополучные, вас мы почто даровали Пелею,

θνητῷ, ὑμεῖς δ' ἐστὸν ἀγήρω τ' ἀθανάτω τε;
тхнēтōй, хумеис д’ эстон агēрōт’атханатō те;
Смертному сыну земли, не стареющих вас и бессмертных?

ἦ ἵνα δυστήνοισι μετ' ἀνδράσιν ἄλγε' ἔχητον:
э хина дустēноиси мет’ андрасин алге’ экхēтон:

οὐ μὲν γάρ τί πού ἐστιν ὀϊζυρώτερον ἀνδρὸς
у мен rap ти пу эстин оизуротерон андрос

πάντων, ὅσσά τε γαῖαν ἔπι πνείει τε καὶ ἕρπει.
пантōн хосса те гайан эпи пнейэй те кай херпей.
Разве, чтоб вы с человеками бедными скорби познали?
Ибо из тварей, которые дышат и ползают в прахе,
Истинно в целой вселенной несчастнее нет человека.

ἀλλ' οὐ μὰν ὑμῖν γε καὶ ἅρμασι δαιδαλέοισιν
алл’ у манхумин ге кай хармаси дайдалеойсин

Ἕκτωρ Πριαμίδης ἐποχήσεται· οὐ γὰρ ἐάσω.
Хектōр Приамидēс эпокхēсетай у rap эасō.
Но не печальтеся: вами отнюдь в колеснице блестящей
Гектор не будет везом торжествующий: не попущу я!»[62]

Дела движутся. Всего-то 3:15, а у дешифровщика уже больше подспорья, чем Шампольон получил от Розеттского камня за все время знакомства. Я невольно задумалась, сколь проще была бы жизнь, если бы я не морочилась и сразу перешла к неопределенному «чао», а не пыталась бы с похмелья и недосыпа побороть грамматические тонкости. Но текст пока был так хлипок. Не считая транслитерации, все это легко найти на страницах «Классической библиотеки Лёба»[63]. Решительно неубедительное послание в бутылке, а кроме того, сразу станет ясно, что больше 15 минут оно у меня не отняло. Если не оставлю потомкам дара посущественнее, все равно придется сочинять записку, и поэтому я написала

Μυρομένω горюющих [мужской/женский род винительный двойственное медиальное причастие] δ’ ἆρα и затем, и потому [соединительные частицы] τώ их [м./ж. р. винительный двойственное местоимение] γε усилительная частица ίδών увидевший [м. р. именительный единственное аорист причастие] έλέησε пожалел [3-е лицо единственное аорист изъявительное] Κρονίων сын Кроноса (Зевс)

и по-прежнему на странице было нечто такое, что никак не завершить легкомысленным «чао».

И проку от такого послания в бутылке ноль, потому что оно полно необъясненных грамматических терминов, которые надо объяснять либо выкидывать. Но я не могла их выкинуть — пришлось бы опять выкидывать все — и не могла объяснить — пришлось бы расписываться на многие страницы. А если я, слово за словом разбирая отрывок, увлекусь и замечу эту проблему только потом?

κινήσας движущийся [мужской именительный единственное аорист причастие] δέ и [союз] κάρη голова προτί… μυθήσατο обратился [3-е лицо единственное аорист медиальный изъявительное] δν его θυμόν душу/дух/разум/сердце [мужской винительный единственное]

ἆ Ах δειλώ злополучный [мужской/женский звательный двойственное] τί зачем σφώϊ вас [2-е лицо винительный двойственное] δόμεν мы отдали [1-е лицо множественное аорист изъявительное] Πηλήϊ Пелею (отцу Ахилла) άνακτι царю [мужской дательный единственное 3-е склонение]

θνητῷ смертному [муж. дательный ед. ч. 2-е скл.] ὑμεῖς вы [2-е лицо именительный множественное] δ’ но, однако [союз] ἐστὸν вы [2-е лицо двойственное именительный] άγήρω нестареющий [м./ж. р. именительный двойственное] τ’… τε и… и ἀθανάτω бессмертные [м./ж. р. имен, двойственное]

ἦ «поистине» [усилительная частица] ἵνα так что δυστήνοισι несчастным [м. р. дательный множественное] μετ’ с [предлог] ἀνδράσιν человекам [м. р. дательный множественное] ἄλγε' горести, печали [средний род винительный множественное] ἔχητον вам надо было [2-е лицо двойственное сослагательное]

οὐ не μὲν вводная частица γάρ для τί что угодно [средний род именительный единственное] πού где угодно ἐστιν есть [3-е лицо единственное настоящее изъявительное] ὀϊζυρώτερον злополучнее/несчастнее [средний имен. ед. ч. сравнительное] ἀνδρὸς человека [м. р. родительный падеж ед. ч. после сравнительного прилагательного]

πάντων из всего на свете [средний родительный множественное] ὅσσά как многие [средний именительный множественное] τε частица, означающая обобщение γαῖαν землю [ж. р. винительный единственное] ἔπι на [здесь постпозитив] πνείει дышит [3-е лицо единственное настоящее изъявительное относится к существительному среднего множественного] τε καὶ и… и ἕρπει ползает [3-е лицо ед. ч. наст. вр. изъявительное]

ἀλλ' но οὐ не μὰν усилительная частица ὑμῖν вам [2-е л. дательный множественное] γε усилительная частица καί и ἅρμασι колесницам [средний дательный множественное] δαιδαλέοισιν блестящим, искусно сделанным [средний дательный множественное]

Ἕκτωρ Гектор Πριαμίδης сын Приама ἐποχήσεται будет отвезен [3-е л. единственное будущий пассивный изъявительный] οὐ не γὰρ для ἐάσω позволю [1-е л. единственное будущее активный изъявительное]

Вышло несколько длиннее, чем я рассчитывала.

Времени тоже отняло чуть больше, чем я рассчитывала (два часа). Все равно неплохо, если сравнивать с пятичасовой запиской, не поддающейся написанию. Я дописала еще абзац, в котором отметила, что для настоящего Розеттского камня, наверное, понадобился бы третий столбец с китайским, но я, к сожалению, не знаю ни одного иероглифа, а потом написала, что, если ему когда-нибудь попадется сонет Китса о чтении Чепменова Гомера[64], он, наверное, удивится и порадуется, узнав, что Чепмен излагал примерно так:

и еще добавила сам видишь как просто надеюсь тебе понравилось Пора бежать — С и после «С» нарисовала нечитабельную бегущую закорюку — велики шансы, подумала я, что накануне вечером он не расслышал, как меня зовут.

И все это я положила на стол, где он непременно увидит. Пока я лежала в постели, идея эта казалась мне такой правдоподобной, такой изящной, но теперь я раздумывала, поймет ли Либерачи, что я вежливо подразумевала и т. д. и т. п., или просто спишет на эксцентричность. Поздно раздумывать, так что до свидания.

Я вернулась домой и решила, что пора прекратить вести столь бесцельное существование. Прекратить вести существование сложнее, чем вы думаете, + если не выходит, остается только внедрять некий элемент осмысленности.

Уж не знаю, понравились ли Либерачи кони Ахилла (имея в виду другие его замечания, вовсе не удивлюсь, если, читая Чепмена, он себя чувствовал Кортесом, что взирает на Тихий океан). Зато я с удовольствием все это писала + подумала, что теперь можно сделать то же самое с «Илиадой» и «Одиссеей» целиком, понавставлять в них страниц с объяснениями разных особенностей грамматики и диалекта и традиционной композиции. Можно потом за несколько тысяч фунтов напечатать и продавать в палатке, и люди смогут прочесть вне зависимости от того, учили они в школе французский, латынь или еще какой бесполезный предмет. Потом можно сделать то же самое с другими языками, которые учить в школе еще сложнее, чем греческий, и, хотя мне придется ждать лет 30 или 40, пока тело мое растворится средь прочих бесчувственных тварей земных, до этого события я хотя бы стану вести менее абсолютно бессмысленное существование. Вот и хорошо.

В один прекрасный день Эмма зазвала меня в кабинет на разговор. Сказала, что уходит из компании. А я что буду делать? Если у нее больше нет работы, значит и у меня работы больше нет. Я проработала недолго, выплата по беременности мне не полагалась. Я планирую вернуться в Штаты и рожать там?

Я не знала, что сказать.

Я ничего не сказала, а Эмма сделала мне полезное предложение. Сказала, что издательство открывает проект по языкам XX века, там надо набивать и верстать журнальные статьи на компьютере; сказала, что поспрашивала и, наверное, ей удастся пропихнуть туда меня с моим разрешением на работу. Сказала, что забрать компьютер и работать дома не проблема, потому что контору все равно сокращают. Сказала, что знает один дом, у владелицы нет денег на ремонт, но она боится, что, если его не сдать кому-нибудь, там заведутся сквоттеры; сказала, что владелица пустит меня за £ 150 в месяц, если я не стану требовать ремонта. Я не знала, что сказать. Она сказала, если я захочу вернуться в Штаты к родным, она прекрасно меня поймет. Я знала, чего говорить не надо, и не сказала, что понять это невозможно, так поступит разве что конченый псих.

Я сказала: Спасибо тебе огромное.

❖

Я подняла голову глянуть, как там Л. «Одиссея», песни 13–24, лежала на банкетке обложкой вниз; Л не видать. Не помню, когда видела его в последний раз. Думала отправиться на поиски, но тогда я бы ушла оттуда, где он может найти меня.

Я взяла «Одиссею», поглядела, далеко ли он продвинулся. Мои шансы не учить его японскому выглядели неубедительно. Я лениво полистала «Белый Клык».

Через некоторое время раздался знакомый голос.

Хотите я вам посчитаю до тысячи по-арабски? сказал он.

Ты же говорил, твоя мама в зале 61?

Ну да.

Тогда счет мы отложим на потом.

На когда?

На когда-нибудь потом. Это ваш мальчик?

Передо мной стоял охранник, а также Л.

Я сказала: Да.

Л сказал: Я сам пошел в туалет.

Я сказала: Молодец.

Охранник: Ни за что не угадаете, где я его нашел.

Я: Где вы его нашли?

Охранник: Вы за миллион лет не угадаете.

Я: Где?

Охранник: Аж в подвале, в реставрационной. Наверное, спустился по лестнице и зашел в служебную дверь.

Я: А.

Охранник: Все обошлось, но вы уж за ним присматривайте.

Я: Ну, все ведь обошлось.

Охранник: Да, но вы уж за ним присматривайте.

Я: Я это учту.

Охранник: Как его зовут?

Лучше б не спрашивал.

Беременной я сочиняла симпатичные имена — Гасдрубал. Изамбард Кингдом, Телониус, Рабиндранат, Дарий Ксеркс (Дарий иКС), Амедей, Фабий Кунктатор. Гасдрубал — брат Ганнибала, карфагенский военачальник, который на слонах перешел Альпы и в III в. до н. э. развязал войну против Рима; Изамбард Кингдом Брюнель — гениальный британский инженер XIX века; Телониус Монк — гениальный джазовый пианист; Рабиндранат Тагор — бенгальский эрудит; Дарий — персидский царь, и Ксеркс тоже; Амедеем звали дедушку рассказчика в A la recherche du temps perdu[65], а Фабий Кунктатор — римский военачальник, который тянул время и тем спас Рим от Ганнибала. Такие имена детям давать не годится, и, когда он родился, пришлось быстро соображать.

Я подумала, что в идеале это должно быть имя, которое подойдет, каким бы он ни был — серьезным и сдержанным или пацан пацаном, например Стивен, который превращается в Стива, или Дэвид, который превращается в Дэйва. Беда в том, что Дэвид мне нравился больше Стивена, а Стив больше Дэйва, и не выкрутишься, назвав его Стивен Дэвид или Дэвид Стивен, потому что два хорея подряд, да еще с «в» посередине — это какой-то бред. Нельзя было назвать его Дэвидом, а сокращенно Стивом; все будут пальцем у виска крутить. К койке то и дело подходили разные люди и спрашивали, как его зовут, а я отвечала Ну, я думаю, может, Стивен, или я думаю, может, Дэвид, и однажды выяснилось, что человек, который подошел, — это сестра с медкартой, и она записала, что я думала, унесла медкарту, и на том все закончилось.

При выписке мне дали свидетельство о рождении — там либо то, либо это. Дома стало очевидно, что на самом деле его зовут Людовик, и так я его и назвала, поскольку выбора не было.

И теперь я уклончиво ответила: Я его зову Людо.

Охранник: Ну, вы уж присматривайте за Людо.

Я: Спасибо вам за помощь. Мы, пожалуй, пойдем в зал 34, если вы не против, посмотрим Тёрнера. Спасибо вам еще раз.

Когда он был маленький, было гораздо проще. Я его носила в такой «кенгуру»; если было тепло, печатала дома, а он висел спереди; если было холодно, я шла в Британский музей и сидела в египетском отделе у гардероба, читала «Аль-Хайят»[66], чтоб не заржаветь. Потом ехала домой и ночами печатала «Ежемесячник свиноводов» или «Справочник по разведению горностаев». С тех пор миновало четыре года.

4

19, 18, 17

1 марта 1993 года

19 дней до дня рождения.

Читаю «Зов предков». «Белый Клык» я люблю больше, но «Белый Клык» я только что доперечитывал.

Дочитал до 19:322 «Одиссеи». Перестал делать карточки на все слова, слишком много придется таскать, делаю только на те, которые могут пригодиться. Сегодня ходили в музей, а там картина с Одиссеем, должен быть циклоп, но на самом деле циклопа не видно. Называется «Улисс насмехается над Полифемом»[67]. Улисс — это латинское имя Одиссея. На стене была табличка, там написали, что Полифема видно на горе, но его не видно. Сказал смотрителю, что надо поменять табличку, а он сказал, что с этим не к нему. Я спросил, а к кому, и он сказал, что, наверное, к директору. Уговаривал Сибиллу отвести меня к директору, но она сказала, что директор очень занят и вежливее написать ему письмо и что я могу написать ему письмо и заодно поработать над почерком. Сказала, что директору, наверное, никогда не писали пятилетние дети, если я подпишусь «Людо, Пять лет», он обратит внимание. По-моему, это глупо, кто угодно может подписать письмо «Пять лет». Сибилла сказала, это правда, он как увидит твой почерк — ни в жизнь не поверит, что ты хоть на денек старше двух. Кажется, она решила, что это истерически смешно.

2 марта 1993 года

18 дней до дня рождения. Я пробыл на этой планете 5 лет и 348 дней.

3 марта 1993 года

17 дней до дня рождения. Сегодня катались по Кольцевой, потому что не могли пойти ни в какие музеи. Скучно до крайности. Было одно смешное событие, когда женщина стала спорить с Сибиллой о двух людях, с которых вот-вот заживо сдерут кожу. Сибилла объяснила, что один человек умирает от сердечного приступа за время t, а другой умирает за время t + n после того, как с него п секунд ножом сдирали кожу, и женщина сказала pas dev, а Сибилла сказала, должна вас предупредить, он говорит по-французски. Тогда женщина сказала non э-э non avanty il ragatso, а Сибилла сказала не вперед мальчик. Не вперед мальчик. Не. Вперед. Мальчик. Хмммм. Боюсь, я не вполне поняла, вы, очевидно, владеете итальянской идиоматикой, мне за вами не угнаться, и женщина сказала, ей кажется, такие вещи неуместно обсуждать в присутствии ребенка, а Сибилла сказала А, понятно, и так это говорят по-итальянски? Non avanty il ragatso. Надо запомнить. Женщина сказала, какой пример вы подаете, а Сибилла сказала, давайте продолжим разговор на итальянском, вы не против, мне представляется, что такие вещи неуместно обсуждать в присутствии ребенка, или, как сказали бы итальянцы, non avanty il ragatso. Когда женщина вышла из поезда, Сибилла сказала, что, вообще-то, мы зря грубим, надо быть вежливыми, даже когда провоцируют, и не надо мне брать с нее пример, а надо учиться оставлять неизбежные выводы при себе. Она сказала, это просто потому, что она немножко устала, потому что толком не спала, а иначе она бы так не грубила. Я сомневаюсь, но оставил неизбежные выводы при себе.

5

Мы никогда никуда не ходим

Начало марта, скоро конец зиме. Людо по-прежнему работает по схеме, которой я не понимаю: на днях заметила, что он читает «Метаморфозы», хотя в «Одиссее» добрался только до 22-й песни. «Одиссея», похоже, замедлилась, последние недели читал строк по 100 в день. Так устала, что не могу придумать, куда бы еще пойти, где у нас бесплатно, кроме Национальной галереи Национальной портретной галереи Тейт Уайтчепела Британского музея «Коллекции Уоллеса»? По деньгам мы справляемся, я напечатала «Рыбалку для профи» 1969 — наст, вр., «Мать и дитя» 1952 — наст, вр., «Вы и ваш сад» 1932–1989, «Британский дизайн интерьеров» 1961 — наст, вр., «Рожок и гончая» 1920–1976, а сейчас прилично продвинулась с «Разведением пуделей», 1924–1982. С японским почти не продвинулась.

Опять поругались из-за Канлиффа. Л: А почему нельзя опять в Национальную галерею?

Я: Ты обещал, что не будешь заходить в дверь «Служебное помещение».

Л: Там не было «Служебное помещение». Там было «Только для сотрудников».

Я: Вот именно. Иными словами, для людей, которые там работают, потому что люди, которые там работают, хотят работать и не отвлекаться на людей, которые там не работают. Если в один прекрасный день ты наконец откажешься от теории Людоцентричной вселенной, дай мне знать, будь добр.

Мы идем к «Тауэр-Хилл» на Кольцевую. На Кольцевой поезда следуют с увеличенным интервалом, мы садимся + я вижу, что Людо контрабандой прихватил в коляску «Калилу и Димну». Теперь вынимает и начинает читать, листает быстро — лексика там несложная и все время повторяется, надо было что-нибудь посложнее выбрать, но теперь уже поздно.

Подходит женщина + выкатывает глаза + восхищается + спрашивает, Как вам удалось обучить такого маленького ребенка?

Говорит, что ее дочери тоже 5 лет, + расспрашивает о моей методике, я объясняю все как есть + она говорит не может быть, чтобы так просто.

Л: Я знаю французский и греческий и арабский и иврит и латынь а когда дочитаю эту книжку и «Одиссею» начну японский.

[Что?]

Л: Я прочел 8 книг «Метаморфоз» и 30 сказок из «Тысячи и одной ночи» и 1-ю Самуила и Книгу Ионы а еще выучил кантилляцию, а еще 10 глав из «Алгебры по-простому», а теперь мне осталось дочитать только эту книгу и одну песнь в «Одиссее».

[Что?!?!?!]

Моя поклонница говорит, что это чудесно + детям так важно ощущать, что они чего-то достигли, + отводит меня в сторонку и говорит, что все равно важно чувство меры, надо как-то соблюдать равновесие, опасно доводить до крайностей, умеренность во всем, она, конечно, не хотела лезть не в свое дело.

Дело обстоит так, что у меня трехдневная отсрочка, а затем я начну учить японскому ребенка, который начисто лишен чувства меры.

Моя поклонница все не уходит + мнется, замолвив словечко за умеренность, она что-то такое говорит про своего ребенка, который отнюдь не гений.

Я говорю Может, французский, вдруг ей понравится учить французский

+ она говорит Я понимаю это ужасно но у меня совсем нет времени.

Я говорю, что она, наверное, слишком многого ждет, можно ведь учить дочь одному слову в день + пусть раскрашивает это слово в книжке везде, где найдет, секрет успеха — осваивать одну простую задачу ежедневно.

Вы так и делали? спрашивает она, потрясенно глядя на «Калилу и Димну» (какой-то бред, это очень простой текст, слишком простой, если хотите знать).

Нет, говорю я. Но все равно это лучшая методика.

Приехали и уехали два поезда Кольцевой линии, подъехал и отбыл до «Апминстера» поезд линии Дистрикт. Она сказала Но как заставить ребенка столько работать и я объяснила про пять слов и про маркер «Шван-Штабило» + она сказала Да, но не может быть, чтобы так просто, не может быть…

и я поневоле подумала про всякое, про что лучше бы не думать, например, как трудно все время держать себя в руках и как трудно будет держать себя в руках.

Она, похоже, взаправду заинтересовалась, потому что приехал и уехал поезд до «Баркинга», а она все не уходила. Она сказала, что, к примеру, сама учила латынь, и если учишь ребенка французскому, простой задачей в день может быть одно слово, но во флективных языках грамматика — страшное дело, 4-летка не разберется.

Я сказала, что, по-моему, детям нравится сравнивать всякие предметы, это совсем не так сложно, я объяснила, что слова должны быть похожие, и он видел, что они похожи, хотя, конечно, ему стало понятнее потом, когда попривык.

Она сочувственно улыбнулась. Как это мило — объяснять такое четырехлетке.

Я не задумывала в первый же день объяснять ему склонения — я прекрасно понимала, что сказал бы г-н Ма. Но Л так увлеченно раскрашивал слова маркером, и это такое облегчение, когда ребенок находит себе занятие и занимается с удовольствием, что я составила ему несколько табличек (включая двойственное), утешаясь тем, что г-на Ма тут нет и он не увидит.

Пришлось лезть в словарь, отыскивать все диалектные формы, и в итоге у Л было много-много-много слов, их все можно было раскрашивать, и это было очень приятно.

Я сказала ему, что можно раскрашивать все слова, какие найдет, + вернулась к Джону Денверу, а «Илиаду» 1–12 оставила на стуле.

Миновало часа четыре или пять. Через некоторое время я оторвалась от работы — Л сидел на полу. Я подошла, и он мне улыбнулся. Он начал с 1-й песни «Илиады» в моем оксфордском издании и раскрасил свои пять слов, а также все определенные артикли до конца 12-й песни, и все страницы были усеяны зелеными квадратиками.

Он сказал А где второй том? Мне надо закончить.

После краткой паузы я терпеливо ответила, что не знаю, где второй том, я сама его искала, и терпеливо прибавила Может, лучше выучить еще слова и опять поработать с первым томом. Можно взять другой цвет. А если захочешь еще потренироваться, тогда возьмешь второй том.

Он сказал Ладно. А можно в этот раз десять слов?

Я сказала Natürlich. Сколько угодно. У тебя прекрасно получается. Я думала, тебе будет слишком сложно.

Он сказал Да ничего мне не сложно.

+ я снова посмотрела на разукрашенную страницу и сказала

И НЕ СМЕЙ красить БЕЗ СПРОСУ в ЛЮБОЙ ДРУГОЙ КНИГЕ.

Вот и все, что я сказала, + это было чересчур. Из грудной клетки, щебеча, вырывается Чужой и у тебя на глазах пожирает твоего ребенка. Л поглядел на страницу,

+ я вернулась к работе, и он вернулся к работе.

Я старалась быть терпеливой и доброй, но тут у меня получилось неважно.

Миновала неделя. Я слыхала, дети не умеют сосредоточиваться. Что, господи боже, способно помешать ребенку на чем-нибудь сосредоточиться? К тому же Л у нас мономаньяк. Он вылетал из кровати в 5:00 утра, надевал четыре или пять свитеров, шел вниз за своими восемью маркерами и брался за работу. Где-то в 6:30 он мчался наверх доложить об успехах и махал у меня перед носом фломастерной страницей, и я, кто критикует родителей, которые отмахиваются от детей всякими «отлично, отлично», бормотала Отлично отлично, а затем, обезоруженная этой сияющей мордочкой, задавала вопросы. Пару часов вверх-вниз по лестнице бегали слоны + наступало время вставать.

Миновала, как я уже сказала, неделя. В один прекрасный день я на пару минут бросила печатать, чтоб почитать Ибн Баттуту[68], + подошел Л и просто посмотрел. Ни слова не сказал. Я понимала, что это значит: это значит, что, невзирая на все свои благие намерения, я не очень-то хорошо себя веду. И я сказала: Объяснить тебе? И естественно, он сказал, что объяснить, и вся процедура повторилась, и я дала ему почитать маленькую сказку про зверей из «Калилы и Димны». Теперь по вечерам я подбирала ему и записывала двадцать слов из обеих книжек, чтоб он не скучал в 5:00 утра.

Миновало четыре дня. Я старалась следить за собой, но это удается не всегда, и в один прекрасный день я полезла что-то проверять в Книге Исаии. Я достала Танах и подошел Л и посмотрел и этого хватило.

◘

Читаю «Учим кану — ПРОСТОЙ метод!!!» Л читает «Джок в вельде»[69].

Воображаю, как стану объяснять все это ребенку.

こて わ さらぺ

Котэ ва сарапэ

どば ね るびた ほぱ ほぱ ほぱ

Доба нэ рубита хопа хопа хопа

Ничего не получится.

6

Мы никогда ничего не делаем

Миновала неделя, наступил солнечный ветреный день. Бледно-зеленые почки на голых черных ветвях. Я думала, мы подышим воздухом, но ветер слишком кусался.

Сели на Кольцевую, поехали против часовой стрелки. Я все сочиняла систему, которая объяснит кану (не говоря уж о сильно покалеченных остатках 262 кандзи, когда-то мне ведомых, не говоря уж о 1945 общеупотребительных в Японии кандзи, не говоря уж об осколках грамматики, почерпнутых из «Кандзи для начинающих» и «Хрестоматии по японской каллиграфии»). Л читал 24-ю песнь «Одиссеи». Беда не в беде со словарем, а в том, что Л хуже горькой редьки надоела Кольцевая.

Спустя пару часов я принялась листать газету. В газете было интервью пианиста Кэндзо Ямамото, который приехал в Великобританию с концертами.

Не знаю, учили ли Ямамото одной простой задаче ежедневно, но когда-то он слыл вундеркиндом. Сейчас повзрослел и последние два года окружен славой сомнительного толка.

Ямамото получал премии и давал концерты лет с 14; в 19 уехал в Чад. Потом вернулся к концертной деятельности + вызвал сенсацию в Уигмор-холле. Само собой, люди и пошли в Уигмор-холл, ожидая сенсации, но они не ожидали, что после каждой шопеновской мазурки он станет по 20 минут играть на барабанах, и так шесть раз. Затем он продолжил объявленную программу (которая слегка затянулась, поскольку он внезапно повторил шесть мазурок), концерт закончился в 2:30 ночи + все опоздали на поезда + расстроились.

После истории в Уигмор-холле пресса цитировала его агента: мол, на личном уровне Ямамото агенту все равно что родной сын, но на уровне чисто деловом есть много разных факторов, они оба профессионалы + вряд ли агент услужит Ямамото, если продолжит с ним работать исключительно из личной симпатии.

Ямамото теперь почти не концертировал + никто не знал, сам он так решил или благоразумные антрепренеры заставили. Интервьюер «Санди таймс» допрашивал его на эту и другие жареные темы, а Ямамото рассуждал о природе перкуссии + других проблемах музыкального свойства.

«СТ»: Мне кажется, никто так и не понял, зачем вы поехали в Чад…

Ямамото: Понимаете, моя преподавательница твердила, что фортепиано не должно звучать как ударный инструмент, — вы, вероятно, знаете, что Шопен пытался изобразить на фортепиано вокальную партию, — и я годами думал: это же ударный инструмент, почему ему нельзя звучать как ударному?

Я тогда думал, сказал он, что барабаны — чистейшая перкуссия + я не пойму фортепиано, пока не пойму чистейшую перкуссию. Позже он понял, что это несколько чересчур, если инструмент умеет некий звук, значит он этот звук умеет, и незачем упрощать, незачем запрещать инструменту, насколько он способен, звучать как голос или виолончель, но в то время Ямамото помешался на барабанах + перкуссии.

«СТ»: Любопытно.

Еще, сказал Ямамото, преподавательница всегда подчеркивала, как она выражалась, суть пьесы. Недостаточно до блеска отполировать поверхность, чтобы фортепиано звучало как человеческий голос, или виолончель, или еще какой неударный инструмент, потому что в конечном счете внимание не должно останавливаться на поверхности, оно должно проникнуть в музыкальную структуру.

Он сказал, что в детстве день и ночь отрабатывал порой какой-нибудь пассаж, чтоб стало так, как она требует, и наконец думал: Да, вот теперь хорошо звучит + она говорила Да, очень красиво, но где музыка? И о той или иной звезде международного масштаба она отзывалась А, такой-то и такой-то, он же просто виртуоз, с бесконечным презрением потому что если человек не музыкант, значит шарлатан.

«СТ»: Любопытно.

Он сказал: Тут ведь дело в чем? Я, конечно, понимал о чем она, но потом задумался. Ну да, но почему мы так всего боимся и чего же это мы боимся? Мы боимся поверхности, боимся, что прозвучит так, как на самом деле, что такого страшного нам грозит, если мы перестанем от этого убегать?

А потом в 16 он наткнулся на книгу «Барабаны над Африкой».

«Барабаны над Африкой» написал австралиец Питер Макферсон, который путешествовал по Африке в начале 1920-х. Он взял с собой патефон и несколько пластинок Моцарта, и в книге полно забавных эпизодов, в которых он потрясает туземцев своей машинкой или караулит, чтоб те ее не стащили.

Обычно люди просто восторгались машинкой, а насчет музыки помалкивали, но в одной деревне Макферсон повстречал критика. Тот сказал, что музыка вялая и неинтересная, и, когда он так сказал, земляки согласились, хотя не смогли объяснить почему. Наконец они приволокли всякие барабаны и заиграли — в африканской музыке нередко играются и соперничают одновременно два разных ритма, но тут барабанщики играли ритмов шесть или семь. Макферсон писал, что к такой музыке привыкаешь не сразу, но, поскольку деревенские вовсе не желали слямзить патефон, Макферсон у них задержался. Два месяца он видел только маленькие и средние барабаны, вытащенные в первый день, но однажды стал свидетелем поразительной церемонии.

Деревня, писал он, расположена в 20 днях пути от Сен-Пьера, в саванне, на краю пустынного озерца, а на другом берегу высился голый утес, и, хотя ближайшие предгорья находились милях в 20, утес этот, похоже, был из того же камня. Макферсон часто замечал хижину, что стояла поодаль от прочих, но, когда он однажды к ней приблизился, его отогнали, и он ни разу не видал, чтобы кто-нибудь туда входил или выходил.

Однажды под вечер он увидел, как в хижину заходят семеро мужчин. Они вышли с семью барабанами выше человеческого роста, молча отнесли их на берег озерца и расставили у воды. Потом из другой хижины вышли женщины. Они несли мальчика на тюфяке; у мальчика, видимо, была лихорадка — он исхудал, весь дрожал и трясся. Они пели — одна женщина выпевала строку, остальные тихо отвечали; тюфяк они положили на берегу. Замолчали и отступили.

Солнце подползло к горизонту; в любую минуту настанет ночь — в тропиках темнеет быстро. Небо было темно-синее. Мужчины поставили барабаны на деревянные подпорки и легонечко застучали палочками, и звук словно таял над озером. Потом они перестали и по знаку предводителя ударили по барабанам разом, громко. Пауза. Еще удар. Еще удар. Еще удар. Они ударили так шесть раз, и солнце закатилось, и они очень громко ударили в барабаны, и всё. Прошло несколько секунд, и наконец из-под темной воды донесся грохот барабанов. Мужчины снова ударили, и звук снова вернулся, и так семь раз, а потом они отложили палочки и ушли, а женщины подняли тюфяк и тоже ушли, и Макферсон увидел, что мальчик мертв. Утром барабаны исчезли.

Ямамото сказал: И что-то в этом было такое, чистейшая перкуссия, звук передается по воздуху + одновременно над водой и достигает скалы + возвращается, понимаете, проходит сквозь очень разреженную среду + очень плотную + сталкивается с очень твердой… + я решил, что должен это услышать. Не знаю как, но должен.

Несколько лет, встречая разных африканцев, Ямамото пересказывал им этот эпизод из «Барабанов над Африкой», но никто ничего не знал про чистейшую перкуссию и про скалу и воду и воздух.

В 19 лет он на полгода уехал учиться в Париж. Его однокашник был из Чада, и Ямамото опять спросил про чистейшую перкуссию, и однокашник несколько озлился, потому что вечно так, чуть африканская музыка, так непременно барабаны.

Барабаны барабаны барабаны, сказал ему этот друг, важнейший элемент африканской музыки (если легитимно обобщать до африканской музыки, хотя это, конечно, нелегитимно) — голос.

Не надо мне про голос, сказал я, голос меня не интересует, меня интересует чистейшая перкуссия, + рассказал ему про барабаны + озерцо + сказал, что это в 20 днях пути от города, который прежде назывался Сен-Пьер

+ он сказал, что знает такой город, но вряд ли тот город, у местных совсем другая музыка, профессиональные музыканты, называются гриоты, поют баллады, а ничего такого с барабанами там быть не может

+ я сказал: Но это в саванне, и там озеро

+ он сказал: Да, но там не может такого быть

+ потом он сказал: Да плюнь ты на эту Африку, ты сам не знаешь, чего хочешь, я народ собираю, будем играть Éclat / Multiples Булеза[70], давай к нам + фортепиано твое

«СТ»: И вы уехали в Чад.

Ямамото: Ну да.

Когда он наконец отыскал деревню, сказал Ямамото, была в ней некая магия — вот озеро, вот гора, вот хижина поодаль, и музыканты ведут шесть-семь ритмов разом. То, что они при нем играли, таяло над озером, и те, другие барабаны он так и не услышал.

Ямамото: Я умудрился выкроить два месяца, что практически неслыханно; поехал в Чад; еле продрался в эту деревню, было же такое кино про человека, который привозит Карузо на Амазонку?

«СТ»: Так?

Ямамото: С Клаусом Кински?[71]

«СТ»: Так?

Ямамото: Вот примерно так все и было, и вдобавок я прожил в деревне, может, недели две, а потом БАБАХ! И всему конец.

«СТ»: Тут у многих возникают вопросы.

Ямамото: Да я понимаю, как, мол, мне в голову пришло на два месяца отказаться от занятий? Порой самому не верится.

Ямамото поселился в деревне, однажды на велосипеде поехал в горы поглядеть наскальную живопись и взял с собой проводником деревенского мальчика. Он заметил, что в окрестностях полно солдат, но ему никогда не выпадало минуты поинтересоваться политикой. Когда он и мальчик вернулись в деревню, там все были мертвы. Мальчик сказал, что его убьют, если найдут, помогите мне. Ямамото сначала ответил, что помочь не в силах, но мальчик сказал помогите мне.

Они остались одни в деревне мертвецов. Ямамото сказал А разве не нужно бить в барабан? Или это только для умирающих?

Мальчик сказал Я еще слишком молодой, а потом сказал Нет, вы правы.

Мальчик пошел в хижину. Ямамото пошел за ним. Внутри стояли семь барабанов, но пять уже подъели термиты, а шестой почти весь расползся, и только один был целый. Мальчик вынес его на берег озера. Сделан был этот барабан из ствола какой-то твердой древесины, хотя Ямамото встречал в окрестностях только спутанный кустарник.

Мальчик прислонил барабан к подпорке и, когда наступил вечер, легонько застучал палочкой. Когда солнце доползло до горизонта, мальчик восемь раз ударил громче, а потом, когда солнце нырнуло за горизонт, ударил по барабану изо всех сил. Он опустил палочку и подождал, но звук не вернулся. Мальчик снова ударил, и звук снова умер над водою и не вернулся. Потом мальчик ударил в третий раз, так сильно, что барабан задрожал и затрясся, но звук не вернулся, и мальчик уронил палочку в песок.

Нет, сказал мальчик, он не вернется, некуда больше возвращаться…

А потом сказал, что надо вскрыть барабан, он спрячется внутри, а Ямамото заберет барабан с собой.

Ямамото сказал, что это глупость несусветная, мальчик скорее спасется, если…

Но он не смог придумать, как еще спасти мальчика.

Мальчику было 16 — в 16 Ямамото впервые играл в Карнеги-холле. Ладно, сказал Ямамото, рискнем.

Мальчик снял с барабана крышку и залез внутрь, а Ямамото приладил ее обратно. Потом на велосипеде поехал в соседнюю деревню и сказал, что ему нужен транспорт до Нджамены. В конце концов раздобыли грузовичок под барабан и приехали в деревню. Барабан стоял на берегу. Внутри сидел мальчик. Владелец грузовичка погрузил барабан, и они уехали.

В пятидесяти милях по дороге грузовичок остановили солдаты. Велели шоферу выгрузить барабан и спросили, что внутри. Ничего, сказал Ямамото, просто барабан, везу домой в Японию. Ладно, тогда сыграй нам, сказал один солдат, и Ямамото легонько стукнул по барабану палочкой.

Солдат содрал с барабана крышку, но Ямамото с мальчиком приладили под ней другую, как будто барабан внутри цельный.

Ямамото сказал: Видите, там ничего нет.

Солдат поднял автомат, прицелился в барабан и выстрелил. Раздался крик, потом всхлип, а потом солдаты принялись расстреливать барабан, и во все стороны летели щепки, и на землю сочилась кровь, а потом им надоело стрелять, и наступила тишина.

Солдат сказал: Да, там ничего нет.

Ямамото решил, что теперь его черед. Солдат размахнулся и прикладом ударил Ямамото по голове. Ямамото упал. Впоследствии рассказывал, что сначала не испугался, поскольку решил, что сейчас умрет. Но затем понял, что на земле возле его рук стоят солдатские сапоги. Он подумал, что сейчас ему изуродуют руки, и от ужаса окаменел. Все трое солдат попинали его под ребра, и он отключился.

Когда очнулся, солдаты и грузовик исчезли. Остался только изрешеченный пулями барабан, и земля вокруг пропиталась кровью. Документы и деньги Ямамото исчезли. Руки остались целы.

Он проверил, мертв ли мальчик, — мальчик был мертв. Закопать его было нечем, и Ямамото пошел прочь. Без воды и еды он шел двое суток. Дважды мимо проезжали грузовики — и не останавливались. Потом один остановился, и много-много позже Ямамото вернулся в Париж.

Ему готовы были сочувствовать, но он всех отталкивал, говорил Очевидно что моя поездка не принесла ожидаемых результатов но есть и плюсы я вовремя вернулся и сыграл Éclat / Multiples Булеза.

Или его спрашивали трудно ли забыть, а Ямамото отвечал Ну, когда я вернулся Клод сказал я зря ездил мол дались тебе эти барабаны барабаны вообще ни к чему послушай Mode de valeurs d’intensites Мессиана[72]…

…и я, вернувшись, первым делом послушал Мессиана, а он о том — ну, по сути, он об умирающем звуке. Такое у него фортепиано — умирающий звук. Молоточек стукает по струне и отпрыгивает, и струна вибрирует, потом замирает, и можно дать ей замереть, можно продлить вибрацию педалью, а еще — и вот это уже интереснее — другие струны вибрируют с ней сообща на определенных частотах + можно дать им вибрировать, можно жать на педаль тут и там, и звук умирает…

Или его спрашивали А вы еще поедете в Африку

а он отвечал Я бы хотел когда-нибудь туда вернуться, а то с музыкальной точки зрения моя предыдущая поездка не принесла чаемых плодов.

«СТ»: И каким образом все это привело к Уигмор-холлу и вашему, как утверждается, фиаско?

Ямамото: Ну, мой агент договорился про зал сильно заранее. А я тогда считал, что музыка — не звук, но восприятие звука, а это в некотором смысле означает, что, дабы воспринять музыку как есть, надо еще представлять себе, чем она могла бы стать, но не стала, в том числе звуками другого плана и тишиной.

«СТ»: А Уигмор-холл?

Ямамото: Иными словами, возьмем, к примеру, короткую фразу на фортепиано, она звучит неким образом, если вы только что слышали большой барабан, и иначе, если вы слышали гуиро, и иначе, если вы слышали эту фразу на другом каком-нибудь инструменте, и еще иначе, если вы только что вообще ничего не слышали, — есть много способов услышать один и тот же звук. А потом, если заниматься, слышишь фразу иначе с каждым повтором, можно сыграть ее двадцатью, тридцатью разными способами, и всякий раз суть ее зависит от всего, чем она…

«СТ»: Отчасти похоже на Гульда — он ведь бросил концертировать, потому что в студии музыка получается лучше.

Ямамото: Да нет, Гульд играл по девять-десять раз, и, наверное, всякий раз выходило идеально, но иначе, а потом техника позволяла скомпоновать одну версию, которая сочетала бы несколько сыгранных, то есть множественность, и возможность фиаско, и восприятие разных решений — это все для музыканта, а слушателю достается что-то одно. На мой взгляд, не важно, где они это одно получат, в концертном зале или в записи, но в записи можно еще поиграться с настройками аудиосистемы.

«СТ»: А Уигмор-холл?

Ямамото заговорил о концепции фрагмента, сказал, что, к примеру, когда работаешь над произведением, можешь увести фрагмент в одном направлении, скажем сокращаешь и сокращаешь его, и он почти исчезает + этот почти исчезнувший фрагмент бесконечно прекрасен, но ты понимаешь, что со следующим фрагментом он сочетается только через грубый и глупый переход, какое-нибудь дурацкое шумное крещендо, которое сюда никаким боком, или, скажем, резко, что сюда тоже никаким боком, или даже переход удается, но все равно ты хочешь, чтобы следующий фрагмент был жесткий и яркий, а такого минимализма перед ним тебе не надо. Все знают, что есть неоконченные произведения неоконченная симфония Шуберта «Реквием» Моцарта Десятая Малера «Моисей и Аарон» + не окончены они по дурацкой причине, композитор не приделал к ним конец, но, если работаешь над фрагментом + получается бесконечно прекрасная версия, которую некуда девать, в итоге получаешь просто фрагмент, который в законченную работу не войдет. Поняв это, понимаешь, что возможны десятки фрагментов, которые не войдут в законченную работу, и что постижение этих фрагментов как таковых и сделало возможным подлинное представление о цельности работы, — и, естественно, хочешь, чтобы слушатели тоже это поняли, потому что иначе

«СТ»: Но все и так жалуются, что музыку теперь слушают фрагментарно. Уже есть тенденция играть отдельные части. Получается, вы предлагаете играть даже не части, а части частей? А как же композитор?

Ямамото сказал, что нужно уметь слышать, как фрагмент не вписывается в целое, и тогда услышишь, как он вписывается, и ровно потому, что люди этого не слышат, они и выдирают из произведений куски.

Он сказал: И возвращаясь к Гульду: мне кажется, его… пожалуй, «ужасала» не то слово, но он как-то презирал музыкальную поверхность, что называется, тот аспект, который связан с инструментом, ту область, где видишь внешний блеск. Смешно, но мне порой кажется, что я согласен с ним как никто, хотя в некотором роде я категорически с ним не согласен, поскольку я согласен, что интересно не то, на что ты способен физически. Скажем, берешь двойную октаву, а в зале, может, один-единственный человек так умеет, или, может, сегодня в зале так не умеет никто, и все это совершенно неинтересно, но, разумеется, если работаешь над произведением и думаешь про него, ты не просто (хочется верить) играешь его осознаннее, ты и слышишь его осознаннее, и если ты один в целом зале способен взаправду его услышать, это просто какой-то кошмар. Но, по-моему, с этим можно бороться, если показывать аудитории как можно больше поверхности.

«Санди таймс» сказала: Возвращаясь к Уигмор-холлу

Ямамото сказал: А, ну да, я говорю агенту, мол, хочу сыграть одно и то же произведение раз двадцать, чтобы люди его поняли, а он говорит, даже с моим именем Уигмор-холл не потянет продажи.

Агент напомнил ему про всякие пункты в контракте, а затем про обязательства профессионального музыканта

Ямамото сказал: Мой агент твердил, что на японцев можно положиться — они всегда ведут себя как истинные профессионалы. Говорил, что зал оплачен, люди уже раскупают билеты, и все это таким тоном, будто истинный профессионал сразу должен понять. А я думал: Что это вообще такое — истинный профессионал? Что тут такого японского?

А как вы, наверное, знаете, обмен подарками в Японии большое дело, и отчасти важно, чтобы подарок был завернут как полагается. Люди ездят в Японию, но не улавливают сути. Им кажется, японцы только про обертку и думают, только бы выглядело пристойно, и не важно, что внутри какая-то дрянь. И я подумал: Вот чего они ждут, раскупили обертку и ждут, что я выдам им какую-то дрянь, которая в эту обертку влезет, мне положено быть истинным профессионалом и радоваться, я ведь им что-то дал и оно влезло в обертку. И я подумал: не о чем тут говорить.

Ну, наступил долгожданный вечер, люди купили билеты, хотели послушать, как я играю, кажется, шесть шопеновских мазурок баркаролу три ноктюрна и сонату. Я подумал: если сыграть мазурки баркаролу ноктюрны и сонату, не важно, что еще я сыграю. Я не говорю, что это программа моей мечты, но я хотел, чтобы фортепиано контрастировало с чистейшей перкуссией, а про Шопена уже был уговор. И часа четыре я играл на барабанах, плюс шесть мазурок одна баркарола три ноктюрна одна соната и шесть мазурок.

«СТ»: В результате чего толпа народу не успела на поезд в 23:52 с Паддингтона и была недовольна.

Ямамото: В результате чего толпа народу не успела на поезд в 23:52 с Паддингтона.

«СТ»: И вы уже года два не концертировали?

Ямамото: Ну да.

«СТ»: Но пообещали Королевскому концертному залу, что в этот раз на поезд никто не опоздает.

Ямамото: Никто не будет бродить по улицам Лондона в два часа ночи.

«СТ»: Тяжело было?

Ямамото: У меня хорошее предчувствие.

В конце говорилось, что вечером Ямамото выступает в Королевском концертном зале.

Л не жаловался, но сидел несчастный. Я все думала о бесконечно прекрасных фрагментах, которые не вписываются в законченное целое. И о мазурках на фоне чистейшей перкуссии. Потом я подумала, что надо бы заняться нуждами моего ребенка, каковой сидел несчастнее некуда.

Я сказала: Хочешь, пойдем в «Саутбэнк»?

Л удивился.

Я сказала: Найдем столик, поработаешь, а потом сходим на концерт.

Он сказал: Я не хочу на концерт.

Я сказала: У тебя будет целый стол.

Он сказал: А можно мне мороженое?

Я сказала: Да.

Он сказал: А можно мне «Хаген-Даз»?

Я сказала: Да. Если у них будет.

Он сказал: Идет.

Я сказала: Хорошо. Постарайся вести себя как разумный представитель человеческой расы.

Мы поехали в «Саутбэнк», и там я нашла столик как можно дальше от всех точек, где торговали едой. На соседнем столе Людо разложил «Зов предков», «Белый Клык», «Фергюса», «Пита», «Тар-Куту», «Мардука», «КАЛЬМАРА!», «АКУЛУ!», «ВОЛКА!», «КАСАТКУ!» и «Правдивые истории о выживании». То и дело он убегал побегать вверх-вниз по лестнице потом возвращался убегал возвращался поработать над 24-й песнью «Одиссеи». Ну что поделаешь.

На «Набережной» я уже купила Людо карандаш с фонариком. Теперь я купила два билета на концерт, самых дешевых. В 20:00 я сдала коляску в гардероб, оставив нам «Зов предков» и выдержав яростную битву с нечутким гардеробщиком, и объяснила Людо, что, если заскучает, пускай читает «Зов предков». Я сводила его в туалет, и он сказал, что ему не надо. Я отметила, что зато он теперь знает, где туалеты, + сказала, что, если захочет во время концерта, может сходить, потому что места наши у прохода.

Я купила программку — думала, там будут еще какие любопытные соображения Ямамото. Программа концерта была такова: Бетховен. 15 вариаций E^b и фуга на тему из «Творений Прометея», соч. 35 («Героические вариации»); Брамс. Вариации на тему Роберта Шумана, соч. 9; Веберн, Вариации для фортепиано, соч. 27. Антракт. Брамс. Баллады, соч. 10: № 1 ре-минор, на тему старошотландской баллады «Эдвард», № 2 ре-мажор; № 3 си-минор; № 4 си-мажор.

Заходя в зал, все отчасти затаили дыхание (во всяком случае, мне так показалось): никто не удивился бы, увидев барабаны. Но на сцене стоял только рояль. Вышел Ямамото, и все зааплодировали. Он сел и заиграл «Героические вариации».

«Героические вариации» подошли к концу, и все зааплодировали. Ямамото ушел со сцены, вернулся и сел. Заиграл «Вариации на тему Роберта Шумана».

«Вариации на тему Роберта Шумана» подошли к концу, и все зааплодировали. Ямамото ушел со сцены, вернулся и сел. Заиграл «Вариации для фортепиано», соч. 27, Веберна.

«Вариации для фортепиано» подошли к концу ровно через шесть минут, и все зааплодировали. Ямамото ушел со сцены, и объявили антракт.

Я купила Людо мороженое и прочла напечатанную в программке шотландскую балладу «Эдвард».

Антракт подошел к концу. На часах было около 21:00.

Мы вернулись в зал, и восемь из каждых десяти слушателей негромко и коротко хихикнули один за другим. На сцене появилось много нового. Куча барабанов, и стойка с колокольчиками, и два стакана воды на подставке — сразу все и не разглядишь. Ямамото вышел на сцену, все зааплодировали, а он сел и заиграл.

Поначалу я решила, что он играет соч. 10 № 1 на тему старошотландской баллады «Эдвард» — я это раньше не слышала. Через некоторое время до меня дошло, что он делает иное. Он снова и снова играл пару тактов — пять-шесть аккордов. Я понятия не имела, есть ли они в соч. 10 № 1. Иногда встречаются картины, где художник наложил краску на холст, а потом почти все соскоблил; поначалу Ямамото соскабливал звук, пока не осталось почти ничего, но и тишайший звук умирает на фортепиано + 9 или 10 раз на разных стадиях этого умирания он нажимал педаль, и на фоне первого аккорда в разных состояниях звучали другие, или он нажимал демпфер, или вообще педали не трогал. Не поймешь, что происходит, — я подумала, может, эта фраза и впрямь из соч. 10 № 1 и полагается услышать, что это вариации, и в некотором смысле они были вариациями, однако произведением не были. Это продолжалось минут 20 или полчаса. Затем пауза, а затем он принялся делать то же самое с другой фразой. Это продолжалось минут 20 или полчаса. Затем пауза, а затем он заиграл произведение, которое, пожалуй, могло оказаться соч. 10 № 1 на тему шотландской баллады «Эдвард», и в ней действительно обнаружились две фразы, которые он играл последний час. Это продолжалось семь минут. Он доиграл, и все зааплодировали.

Ямамото встал + подошел к барабану в глубине и ударил, и в отзвуках тихого грома вернулся к фортепиано и сел и заиграл соч. 10 № 1 ре-минор. Это продолжалось пять минут. Он закончил, и все зааплодировали, и толпа народу ушла.

Было где-то 22:15. Людо сказал Он же это уже играл и я сказала Да и он сказал А зачем опять и я сказала Я потом объясню а кто-то засмеялся и сказал, что не прочь посидеть в уголке и послушать. Людо снова углубился в «Зов предков».

Следующие семь с половиной часов Ямамото играл соч. 10 № 1 ре-минор + иногда он играл пять раз подряд совершенно одинаково но под колокольчик или электродрель а один раз даже под волынку а иногда играл так под одно и сяк под другое. Одни звуки извлекал сам, другие ставил в записи, и по прошествии шести с половиной часов перестал переставать и запускать другие звуки: включилась пленка + он играл. На пленке гудели машины, шелестели шаги + разговаривали люди, а он девять раз сыграл под нее соч. 10 № 1, и ты, естественно, понимал, что на самом деле не слышишь, как он играет или лаже как поступает с теми двумя фразами. В 5:45 пленка закончилась и баллада закончилась, и секунд на 20 наступила тишина, а потом он сыграл, чтобы мы услышали после тишины и на фоне тишины. Это продолжалось шесть минут, а потом он доиграл, и на миг наступила тишина, а потом он положил руки на клавиши.

Ты ожидал в 60-й раз услышать соч. 10 № 1 ре-минор, но он потряс тебя, почти без пауз сыграв соч. 10 № 2 ре-мажор, соч. 10 № 3 си-минор и соч. 10 № 4 си-мажор, и каждое ты слышал всего единожды. Как будто сначала иллюзия внушала тебе, что можно получить нечто 500 раз и ни от чего не отказываться, а потом Ямамото сказал Нет, есть только один шанс прожить жизнь, что упало, то пропало, хватай момент, пока не улетел, я слушала эти три баллады, и по щекам текли слезы, у каждой баллады всего один шанс быть услышанной, если ошибся, значит балладу сыграют всего единожды с ошибкой, если и есть способ сыграть ее иначе, ты услышал то, что услышал, а теперь пора домой.

Три баллады закончились минут через 20. Он снял руки с клавиш, и в зале повисла гробовая тишина.

Наконец он встал и поклонился, и ему зааплодировали 25 человек оставшихся в зале. Он вышел на середину сцены, взял микрофон и сказал:

Я думаю, поезда уже ходят. Надеюсь, вы благополучно доберетесь домой. Спасибо, что остались.

Он положил микрофон + подошел к стойке с двумя стаканами воды + отпил из одного, а потом отставил стакан и ушел за кулисы.

Я подумала: Как ему теперь вновь играть для публики?

Я задумалась, как лучше добраться домой, перейти реку и сесть на Дистрикт или, может, проще пешком до Тотнэм-корт-роуд + сесть на 8-й, + потом вспомнила, что с последнего своего похода на концерт успела переехать + теперь у меня есть сын. Этот факт ускользнул от моего внимания, потому что кресло рядом со мной пустовало.

Я спокойно добралась до ближайшего выхода, где тихонько переругивались два билетера. Я спросила, не видели ли они маленького мальчика. Они сказали, что не видели. Я вежливо спросила, нельзя ли объявить о нем по громкой связи, а один сказал, что в такой час нельзя. Я уже собралась в истерике потребовать, чтоб они объявили, но тут взгляд мой упал на программку с утешительным посланием следующего содержания:

Дорогая Сибилла я устал и решил пойти домой.

Я сказала себе: Надо мыслить разумно. Без толку волноваться и расстраиваться — может, он преспокойно сидит себе дома. Заберу коляску + поеду домой, а если его там нет, решу, надо ли волноваться.

Я забрала коляску из гардероба + поехала на такси, чтобы побыстрее узнать, надо ли волноваться. Дом был заперт + у него не было ключа. Я открыла дверь и вошла. Я подумала: Ну, если он как-то попал в дом, он, конечно, пошел наверх и лег, и пошла наверх. Он спал не раздевшись. Окно нараспашку. Щека расцарапана.

Я спустилась и сказала себе: Надо мыслить разумно. Это был кромешный ужас, но надо ли говорить ему, что больше так поступать не стоит, лишь потому, что я была в ужасе? Каковы риски? Дорожное движение: в это время ночи почти никакого. Грабители: возможно, но явно меньше вероятность, что ограбят ребенка, чем (скажем) мужчину, у которого, скорее всего, есть деньги или дорогие часы. Насильники: возможно, но явно меньше вероятность, что изнасилуют ребенка, чем (скажем) меня, + если б я сама шла домой пешком, я бы не считала, что сильно рискую. Похитители: отличаем возможное от вероятного. Сатанисты: отличаем возможное от вероятного. Люди, которые любят пытать беззащитных: отличаем возможное от вероятного.

Потом я сказала себе: И вообще, это какая-то ерунда. Когда я еще пойду на концерт? Зачем пугать его тем, что могло бы случиться? Скажу, что пусть он в следующий раз попросит у меня денег на такси, а то до дома пешком далеко. Подумав про такси, я вспомнила, что потратила где-то £ 35, которых мы не могли себе позволить. Я включила компьютер и открыла страницу 27 «Разведения пуделей», 1972 (вып. 48, № 3) «Стрижем пуделя — секреты успеха».

❖

Людо встал в 11:00. Я печатала до 14:00. В общей сложности часов семь, неплохо для одного дня, я отработала концерт и такси, и мороженое. Я сказала себе: 1. Если удастся делать так каждый день, у меня будет оставаться много часов, и 2. Если б можно было сыграть произведение 60 раз за 7 часов, пожалуй, мне бы удалось научиться его играть. Я тосковала по брамсовской балладе соч. 10 № 2, которую накануне услышала только раз.

Я сводила Людо в «Барбикан» + взяла в библиотеке «Брамс. Произведения для фортепиано, том 1». Я весь день только и делала, что печатала, + поскольку не спала, решила, что попробую сыграть, и стала играть одну короткую фразу, снова и снова. Пыталась варьировать так + эдак, но все время звучало почти одинаково, только иногда я ошибалась часто, иногда редко, а случалось, что и ни разу. Я играла фразу снова и снова и наконец научилась играть ее всякий раз с кучей ошибок, и когда десятый раз подряд сыграла с кучей ошибок, Людо засмеялся.

Я развернулась на стуле и посмотрела на него. Он смеялся.

Я подумала, что ударю его, если останусь, ушла наверх в ванную и заперлась. Холод там был собачий. Я опустила крышку унитаза и села.

Я где-то читала про эксперимент над детенышами обезьян: им вместо матерей давали тряпочные суррогаты, которые умели превращаться в чудовищ: одна фыркала воздухом, у другой был проволочный каркас, который распрямлялся и сбрасывал детеныша, третья по команде выдвигала острые латунные шипы. Все детеныши реагировали одинаково: они сильнее цеплялись за монстра, а если их отгоняли, ждали, пока исчезнут шипы, + снова вцеплялись в мать. Иногда мне кажется, что это я чудовище с шипами + каркасом + фырчками, но это еще полбеды, ученым не удалось такими методами развить в детенышах психопатологию, однако, возможно

Ученые бросили эксперимент с тряпочными матерями + перешли к производству чудовищных матерей из плоти и крови, воспитывали самок обезьян в изоляции + оплодотворяли + когда рождались детеныши, одни матери плевать на них хотели + другие избивали их или убивали зубами прокусывали череп или тыкали мордочкой в пол + возили туда-сюда, и что, если

Я сказала себе: Надо мыслить разумно, а лучше вообще не надо об этом мыслить. Я сказала себе: у меня недосып, я лягу, проснусь и на все посмотрю иначе.

Я сказала себе: Этот эксперимент больше вызывает вопросов, чем дает ответов, интереснее всего тут — психологический портрет человека, который не занимается Аристархом, Ксенодотом и Дидимом, а провоцирует психопатологию у детеныша обезьяны. Я внушала себе, что руководитель эксперимента, наверное, родился, когда еще не было Спока, был же до Спока известный врач, который одно время пропагандировал известную теорию о том, что ребенка нужно воспитывать по графику + кормить по графику, даже если он плачет, кричит и т. д., но я бы предпочла иметь точные данные. Что помешает Людо прочесть про обезьян, которых на 45 дней поместили в вертикальный контейнер из нержавеющей стали, что в ближайшие 9 месяцев обусловило у них серьезные и стабильные психопатологии депрессивного характера, + сделать вывод, что не до конца исследована относительная значимость размеров контейнера, формы контейнера, продолжительности заключения, возраста в период заключения + других факторов, + откуда мне знать наверняка, что, повзрослев, он не посвятит жизнь поискам суррогатной обезьяны на роль матери

Я долго-долго спала, а когда проснулась, мне полегчало.

Я подумала: Осенью ему в школу.

Я подумала, что, если спущусь, пожалуй, голову ему не откушу, и спустилась.

Людо сидел на полу.

Он сказал: Я дочитал 24-ю «Одиссеи»!

Я дружелюбно сказала: ОТЛИЧНО

и, поскольку я всегда выполняю обещания, прибавила Ну, объяснить тебе хирагану?

А он сказал Да не надо, я ее уже выучил.

Я сказала Что?

Он сказал Я сам выучил. По «Японской хрестоматии».

Я сказала Ну, а катакану тебе объяснить?

Он сказал Я ее тоже уже выучил. Не очень сложно.

Я сказала Когда ты успел?

Он сказал Пару недель назад. Думал, я лучше сам, чтобы тебе поменьше мороки.

Я сказала, что это просто отлично. Я сказала Напиши мне, я проверю, все ли ты правильно понял,

и он написал на миллиметровке табличку с хираганой и табличку с катаканой и сказал Видишь? Это просто.

Я посмотрела, и все было правильно, и я сказала Фантастика. Поцеловала его четыре или пять тысяч раз + сказала Какой ты умница, а? Я сказала А еще что ты знаешь? Много слов?

Он сказал, что некоторые. Сказал, что знает Тадаима и Охаёгодзаимасу и Коннитива и Сайонар[73] и Тада кассэн ни ва дзуйбун дэта га.

Я сказал Очень хорошо. Я сказала Объяснить тебе кандзи?

Он сказал Я, наверное, и сам могу.

Я поняла, что это значит, — что я чудовище, несмотря на все мои благие намерения. Я сказала Я не сомневаюсь, что ты можешь сам. Я сказала Объяснить тебе систему?

Он сказал Ладно.

Я объяснила систему.

7

Конечная

Я спустилась рано — приготовиться к его дню рождения.

Три часа раскладывала вещи по местам и нашла свои заметки для потомков. Уж не знаю, пригодятся ли они потомкам, но я тут поразмыслила и решила, что надо заняться ими систематически, когда он пойдет в школу. Школа через несколько месяцев; но все, что нужно изложить, я могу изложить за пять часов. Сложила заметки в папку.

Людо еще спит — не спал до 3:00 ночи, потому что накануне дня рождения я разрешила не спать сколько угодно. Посмотрю кино, пока не встал.

40 бандитов останавливаются на холме над японской деревней. Решают ограбить ее после сбора ячменя. Их подслушивает крестьянин.

Деревня собирается на совет. Крестьяне в отчаянии.

1 вскакивает на ноги, глаза горят.

Сделаем бамбуковые копья! Убьем бандитов!

Нельзя, говорит 2.

Не выйдет, говорит 3.

Потихоньку моросит. Трепещет под ветром оберточная бумага на окне.

Крестьяне просят совета у деревенского старейшины.

Тот велит им найти голодных самураев.

4 крестьянина отправляются искать самураев. Рикити с горящими глазами, Ёхэй (нельзя), Мандзо (не выйдет) и один безымянный.

По-моему, пришла весна.

Крестьяне видят толпу. Самурай идет на берег реки, где его обреет монах.

Сквозь толпу проталкивается усатый человек с мечом, садится на корточки и чешет подбородок. (Это Тосиро Мифунэ.)

Возмутительно. Уснула через 10 минут после начала шедевра современного кинематографа, а когда проснулась, уже завершилась вербовка.

СТОП. ПЕРЕМОТКА.

В соседней комнате признаки жизни.

СТОП. ПУСК.

Искусный фехтовальщик передумал, мы так и не узнаем почему. 6 самураев готовятся с утра идти в горы.

Входит игрок, говорит, что отыскал очень сильного самурая.

Кацусиро берет палку и идет к двери: последняя проверка.

Игрок: Так нечестно

Камбэй: Если он и впрямь хорош, он отразит удар.

Игрок: Но он напился

Камбэй: Настоящий самурай так не напьется

В дверь вбегает человек; Кацусиро изо всех сил бьет его палкой по голове. Это Тосиро Мифунэ он падает.

Мифунэ смотрит на самураев. Узнает Камбэя.

Тебе хватило наглости спросить, самурай ли я

Я еще какой самурай

Погоди. Я тебе кое-что покажу [вынимает свиток]

Погляди

Передавался в моей семье из поколения в поколение

Мифунэ корчит чудные рожи и издает чудные звуки, которые теперь у меня под боком дублируются в миниатюре. Куросава прав, он очень гибкий + глядя на Мифунэ, который как ртуть, на сурового Симуру пылкого Кимуру, я вдруг понимаю, что все будет хорошо, я обеспечила моему безотцовщине и бездядевщине не 8 мужских ролевых моделей (6 самураев 1 настырный крестьянский сын 1 бесстрашный крестьянин), а 16 (8 персонажей 8 актеров) 17, если считать Куросаву который не появляется на экране. Лишь один персонаж в искусстве своем перфекционист, но все 8 актеров + режиссер, который не появляется на экране, перфекционисты до мозга костей, и у Л 17 мужских ролевых моделей (не считая статистов).

[Камбэй, читает] И ты этот вот Кикутиё?

Родился во второй год Тэнсё… [хохочет]

Что-то быстро ты постарел

Смотрю, и даже не верится, что тебе 13

[Самураи хохочут]

Л: Где ты это украл?

Л: Ты кто такой? Ты меня назвал вором?

Нам теперь шесть.

iii

После этого великолепного боя… ожидаешь, что фильм завершится неким заявлением: он наконец повзрослел, он добрался до цели, он чем-то стал — великим чемпионом дзюдо.

Дональд Ричи. Сугата Сансиро (Фильмы Акиры Куросавы)

1

1, 2, 3

20 марта 1993 года

Сегодня у меня шестой день рождения.

Мне подарили японский иллюстрированный словарь «Оксфорд-Дуден» и книжечку на японском про кота, она вся каной, и книжку, которая я не знал, что такое, потому что она вся на японском, но Сибилла сказала, что это «Сугата Сансиро» Томиты Цунэо. Она сказала, мне придется брать у нее словарь кандзи и латинизированный словарь издательства «Коданся» и ее учебник грамматики, и еще сказала, что «Сугата Сансиро», к сожалению, на английском не выходил, так что мне, наверное, будет не просто, но сюжет там прекрасный, судя по тому, что говорит мистер Ричи о фильме, и она достала книжку мистера Ричи и сказала погляди, можешь прочесть? Я спросил это по-английски и она сказала да, ну естественно я мог прочесть. Оказывается, в книге есть очень напряженная сцена, когда мастер дзюдо велит Сагате покончить с собой. Вот что пишет мистер Ричи про мою книжку:

Он прибегает ко всем положенным приемам дзюдо и побеждает одного противника за другим. Все это заманчиво показано стремительным монтажом. Фрагмент очень воодушевляющий. Похожие сцены встречаются во всех японских бойцовских фильмах, только здесь снято виртуознее. Мы — еще не зная, о чем пойдет речь, — думаем: Сугата — настоящий мужчина, настоящий герой. Это мнение разделяет и толпа. Кто-то кричит, какой он молодчина, какой прекрасный боец. Сугата увлекается, атакует одного противника за другим и всегда побеждает.

Монтажная склейка, и мы переносимся в комнату мастера дзюдо. Все замерло. Он не движется, на экране все застыло, и после яростного движения предыдущей сцены эта неподвижность как упрек. Мастер сидит, будто ждет чего-то, текут секунды. Затем входит Сугата в порванном кимоно.

Мастер: Ты, наверное, доволен собой. Столько народу раскидал.

Сугата: Простите.

Мастер: Я хотел посмотреть, как ты дерешься. Ты очень сильный — взаправду очень сильный. Может, ты теперь даже сильнее меня. Но, видишь ли, между твоим дзюдо и моим дзюдо очень мало общего. Понимаешь? Ты не знаешь, зачем оно, ты не знаешь пути жизни. А обучать дзюдо человека, который этого не знает, — все равно что вручить нож безумцу.

Сугата: Но я все знаю.

Мастер: Неправда. Поступать, как поступаешь ты, бессмысленно, бесцельно, ненавидеть, нападать — это путь жизни? Нет, путь жизни — верность и любовь. Правда, данная нам землей и небесами. Единственная правда, и, только приняв ее, человек может взглянуть в лицо смерти.

Сугата: Я могу взглянуть в лицо смерти. Я не боюсь умереть хоть сейчас, если вы прикажете.

Мастер: Помолчи, ты ничто, ты просто драчун уличный.

Сугата: Я не боюсь умереть.

Мастер: Тогда поди и умри.

Тут Сугата делает нечто потрясающее. Он открывает сёдзи и, не оборачиваясь, не глядя под ноги, прыгает.

Не терпится прочитать книжку.

На обложке иллюстрированного словаря нарисован самурай, и для начала я поискал в словаре его. Найти оказалось нелегко, он в «Этнологии», а когда я его нашел, там были самурай и доспехи, даже иероглифа самурая не было, только хираганой.

Я не хотел говорить Сибилле, чтоб ее не обижать, но она, видимо, сама догадалась и спросила, в чем дело. Я сказал Ни в чем, а она очень недоверчиво сказала ка на? Дох ка на? — это Да ну? по-японски. Я показал ей самурая, и она сказала, это ужасно, что они не приводят кандзи, наверное, думают, это слишком сложно, а мне надо написать редактору письмо и подписать Людо, шесть лет. Я спросил, можно ли написать на компьютере, а она сказала откуда он тогда узнает, что тебе правда шесть? Велела обязательно вставить в письмо иероглиф, и я так и сделаю.

侍

Сибилла опять смотрит «Семь самураев». Я уже видел нисколько раз и решил почитать «Сугату Сансиро». Мы с завтрашнего дня будем каждый день выбирать иероглиф и глубоко его усваивать. Сегодня я выучил только два слова из книжки, которые мне сказала Сибилла.

柔術 дзюдзицу 柔道 дзюдо

Дзю значит мягкий, а дзицу искусство или мастерство, а до путь, эти иероглифы встречаются и в других словах. Я уже выучил всю хирагану и катакану.

В конце концов я посмотрел на первую страницу. Японский — самый сложный язык в мире.

Я не хотел раскрашивать иероглифы, потому что это наша единственная японская книжка, кроме еще двух Сибиллиных. Поэтому я решил поискать в словаре другой иероглиф и искал его примерно час. Иероглифы все похожие, трудно запоминать, если не закрашивать. Через некоторое время Сибилла оторвалась от экрана. Остановила кассету и спросила, в чем дело. Я сказал Ни в чем. Она подошла и посмотрела в книжку и сказала как ты будешь запоминать, если не раскрашивать? Сказала, эти японские книжки такие дешевые, вот эта стоила всего пятерку, мы можем другую купить. Сказала, что в день рождения надо радоваться, а если у меня что-то не ладится, пускай я ей скажу.

Она сказала, в день рождения можно задавать сколько угодно вопросов. Я спросил кто мой отец? Сибилла сказала прости, я не могу ответить. Сказала, что он пишет о путешествиях и она с ним встречалась всего раз.

Может быть, он знаменитый.

21 марта 1993 года

Сегодня мы оба выбрали по иероглифу. Будем так делать каждый день, пока все не выучим. Их 1945, и я уже знаю три, и, если мы будем учить по два в день, за 971 день все выучим. Я хотел учить по 20 в день, так бы мы закончили через три месяца, но Сибилла сказала нет, это будет кошмар, просыпаться утром и вспоминать, что надо выучить еще 20, а если нам захочется, мы можем учить и побольше.

Сибилла выбрала 人 ДЗИН (человек) / хито (человек). ДЗИН — это привнесенная китайская лексема, а хито — коренная японская лексема.

Я выбрал

龠 яку (флейта 17 черт корень музыкальный инструмент)

К сожалению, у Халперна, кажется, нет иероглифов с этим корнем.

Когда мы глубоко усвоили наши иероглифы, я спросил Сибиллу, где она познакомилась с моим отцом. Сибилла познакомилась с моим отцом на приеме. Там все хотели поговорить с ним, а он решил поговорить с Сибиллой, и, когда она захотела уйти, он тоже ушел.

22 марта 1993 года

Сибилла выбрала 大 ДАЙ ТАЙ (большой) / ō (большой) и хотела, чтоб я выбрал 太 ТАЙ огромный / футо(й) (толстый), потому что его легко запомнить.

Я выбрал

璽 ДЗИ (императорская печать). Сказал, что, если она разрешит мне

爾 ДЗИ (этот), тогда она может взять 太, но она сказала, что отложим до завтра.

После завтрака я приступил к «Сугате Сансиро». Закрасил его везде, и еще иероглифы дзюдо и дзюдзицу во второй половине книжки. Те, что выбрал я, мне пока не попались.

Сегодня спросил Сибиллу про отца, но она сказала, что не хочет об этом. Я сказал, хоть скажи, как его зовут, но она сказала Нет. Я сказал, пускай она скажет первую букву, но она сказала Нет.

23 марта 1993 года

太 ТАЙ огромный / футо(й) (толстый)

爾 ДЗИ (этот)

24 марта 1993 года

Сегодня Сибилла выбрала 水 СУЙ (вода) / мидзу (вода). Хотела, чтоб я теперь выбрал 氷 ХЁ (лед) / кори (лед) / хи (лед) / кō (ру) (замораживать) (!). Я сказал, это скучно, он же почти как мидзу, а Сибилла сказала, что в том и смысл. Я сказал, если она хочет выбирать скучные иероглифы, это ее дело, а я выбираю

藻 СŌ (водоросли, морские водоросли; изящный оборот, риторический изыск) / мо (водоросли, ряска, морские водоросли)

Я сказал, что выучу 氷, если мы выучим еще

繭 КЭН (кокон) / маю (кокон)

25 марта 1993 года

氷 ХЁ (лед) / кори (лед) / хи (лед) / кō (ру) (замораживать)

繭 КЭН (кокон) / маю (кокон)

26 марта 1993 года

木 БОКУ МОКУ (дерево, лес) / ки (дерево, лес)

太木 тайбоку (огромное дерево)

翠 СУЙ (нефритовый, изумрудный, зелень листвы; зимородок)

27 марта 1993 года

森 СИН (чаща) / мори (чаща)

森 СИНСИН лесистый

亀 КИ (черепаха) / камэ (черепаха)

Глубоко усвоив иероглифы, мы пошли в библиотеку. Я всю неделю пытался выяснить, как зовут моего отца, но Сибилла даже первой буквы не говорит. Взял «Путешествие на „Кон-Тики“»[74].

28 марта 1993 года

Опять поругались с Сибиллой из-за иероглифов. Сибилла сказала, если она выберет 火 КА (огонь) / хи (огонь), а я выберу 炎 ЭН (пламя) / хонō (пламя) и мы учтем, что 川 — корень магаригава, река, мы интуитивно поймем, почему 災 САЙ / вадзава(й) означает стихийное бедствие / катастрофу, и поймем, почему 人災 дзинсай — катастрофа, вызванная человеческим фактором, а — 火災 касай — пожар или возгорание. Я спросил мой отец Тур Хейердал? Сибилла сказала безусловно нет. Я сказал, ну, если хочешь выбрать все эти иероглифы — давай, выбираешь? Сибилла сказала, а ты нет? Я сказал, если она получает четыре, включая корень река, тогда я хочу

翳 ЭЙ (тень, мрак) / кагэ(ри) (тень, мрак)

鼎 канаэ (ритуальный котел, жертвенный треножник) / ТЭЙ (треугольный)

黽 БŌ (лягушка, жаба) и

虎 КО (тигр) / тора (тигр)

Я сказал, ну что, выбираешь четыре, и Сибилла сказала да, потому что не дотерпит четыре дня до слова дзинсай, это, видимо, незаменимый эвфемизм для обозначения ребенка. В таком случае, сказал я, я хочу

虐 ГЯКУ (жестокий, дикий, тиранический, деспотический) / сиита (гэру) (угнетать, преследовать, тиранить, подавлять)

вместо

黽 БŌ (лягушка, жаба)

Сибилла сказала, Додзо[75], дзинсай. Видимо, решила, что, это очень смешно.

29 марта. Дочитал «Кон-Тики». Решил научиться чистить рыбу.

30 марта. Тренировались с Сибиллой чистить рыбу. Сибилла несколько разозлилась, потому что я не захотел эту рыбу есть.

31 марта. Начал читать «В сердце Борнео»[76]. Хотел потренироваться ощипывать курицу, но Сибилла сказала, что не в настроении. Пошли вместо этого в «Жареные куры Огайо».

1 апреля. Сибилла опять не в настроении ощипывать курицу. Спросил, а моего отца звали Людо, и она сказала Нет. Спросил, а его звали Дэвид, и она сказала Нет. Спросил, а его звали Стивен, и она сказала Нет. Я спросил, а тогда как, и она сказала Румпельштильцхен. Потом предложила сходить в «Жареные куры Огайо». Я спросил, что, правда Румпельштильцхен, и она сказала Нет.

2 апреля. Дочитал «В сердце Борнео». Решил потренироваться спать на полу. Начал читать «Аравийские пески»[77].

3 апреля. Читаю «Аравийские пески». Бедуины не носят ботинки. Это чтобы ноги загрубели. Спросил Сибиллу, можно ли сегодня ощипать курицу, и она сказала Нет.

25 апреля

Прочел «Путешествие на „Кон-Тики“», «В сердце Борнео», «Аравийские пески», «Навстречу опасности!», «В поисках приключений!», «Снежный барс», «В Патагонии», «Амазонские ночи», «На Кавказ», «Степные шатры», «Зимовка в иглу», «С верблюдом и компасом», «Среди пигмеев»[78] и «После Александра». Спросил Сибиллу, читала ли она хоть одну из них. Сибилла смотрела «Семь самураев», и я подумал, она проговорится, пока ее ум занят чем-то другим. Та сцена, где Кюдзо дерется с другим самураем. Сказала, что читала «В Патагонии». А когда Кюдзо убил другого самурая, она расхохоталась. Сказала, что даже не встречала Брюса Чатвина никогда. Я спросил, встречала ли она остальных. Она обернулась, молча на меня посмотрела и снова уставилась в телевизор.

Мне немножко опротивели эти японские иероглифы, потому что в «Сугате Сансиро» ни один из них не встречается. Мы пока усвоили 98. Несколько Сибиллиных нашлись, а из моих ни одного. И еще я уже посмотрел большинство иероглифов из книжки, и некоторых даже нет в словаре! Весьма прискорбно.

26 апреля

Сегодня ходили в библиотеку. Взял «Санный след через Аляску», «Билет в Латвию», «Ночной поезд в Туркестан», «Праздные дни в Патагонии», «По следам Стэнли», «В поисках Чингисхана» и «Странствия Данцигера»[79].

12 мая

Закончил «Сугату Сансиро». Кое-чего не понял, потому что на многие вопросы Сибилла ответить не могла. Сказала, что я нынче очень тихий, а она переделала кучу работы и мы пойдем в «Ниппон-букз» и купим мне другую книжку на японском. Я сказал, что хочу книжку про осьминога. Мы спросили у продавщицы, и она сказала, что поищет. Наконец показала нам какие-то книжки. Мы думаем, что купили про осьминога, но не совсем уверены.

13 мая

Дочитал «Санный след через Аляску». Решил начать «Билет в Латвию». Сибилла много печатала, а потом смотрела «Семь самураев». Когда они пришли в деревню, я спросил, а ты вообще читала, что писал мой отец? Она сказала, что не по своей воле. Я спросил В каком смысле? Она сказала, ей кто-то в конторе подсунул, пришлось полистать. Она сказала, что сказала тому человеку, что в книжке много ошибок логики, а тот человек ей сказал какая разница. Я как бы ненароком спросил а она у тебя осталась? Она обернулась и посмотрела на меня. Потом сказала нет, я ее не сохранила, и снова уставилась в телевизор. Я сказал, а кто был тот человек? Она смотрела в телевизор. Сказала, что не помнит, они все были от него без ума.

То есть надо найти кого-нибудь из конторы и спросить, от кого они все были без ума. Одна беда — по-моему, их всех уволили. Когда немножко подрасту, проведу расследование и их выслежу.

14 мая

Сегодня была настоящая ложная тревога. Тренировался писать иероглифы и вдруг заметил, что Сибилла смотрит на мои библиотечные книжки! Я затаил дыхание и стал следить. Через некоторое время она взяла «Странствия Данцигера» и начала листать, а потом взяла и села! Посмотрела на книжку очень грустно, почитала тут и там, время от времени вздыхая. Один раз пробормотала Исфахан! А потом, даже не подняв головы, иронично сказала не спеши с выводами.

Я сказал Почему ты не говоришь, кто он?

Она сказала Потому что он про тебя не знает.

Я сказал Почему ты ему не сказала?

Она сказала Потому что больше не хотела его видеть.

Я сказал Почему ты больше не хотела его видеть?

Она сказала Я не хочу об этом.

Может, когда они познакомились, он как раз уходил в экспедицию. Собрал на экспедицию денег, а если б она сказала про меня, ему пришлось бы все деньги отдать ей. Но она знала, что он всей душой стремится в экспедицию, и поэтому не сказала.

15 мая

Сегодня Сибилла на меня разозлилась, потому что я спросил про отца. Я только спросил, а он знал какие-нибудь языки? Она поглядела на меня и сказала Я хочу дать тебе кое-что послушать. Она печатала, но тут встала и сказала, что нам надо в библиотеку, хотя мы только вчера ходили.

Мы пошли до самого «Барбикана», зашли в аудиотеку, и она спросила, есть ли у них Либерачи. Они сказали нет. Сибилла сказала, что это безотлагательно, и мы доехали по Кольцевой до «Кингз-Кросс», а потом по Пикадилли до «Пикадилли-сёркус» и пошли в «Тауэр рекордз». Там сказали, что Либерачи в отделе Легкой Музыки, и мы пошли в Легкую Музыку.

Там было полно Либерачи, но самый дешевый — на кассете за £ 9,99.

£ 9,99! воскликнула Сибилла, взяв кассету. Сердце кровью обливается, но что поделать.

Она купила кассету, и мы поехали домой.

Дома Сибилла сунула кассету в магнитофон. Довольно устарелая музыка, и перед каждым номером пианист шутил со слушателями. Пока играла кассета, Сибилла смотрела на меня. Когда кассета закончилась, Сибилла спросила Ну, что скажешь?

Я сказал, что музыка довольно устарелая, но на фортепиано он играет хорошо.

Сибилла ничего не сказала. Подошла к столу и достала открытку с репродукцией. Какие-то греческие девушки, художник лорд Лейтон.

Что скажешь? спросила она.

Я сказал, что это картина про Древнюю Грецию и они играют в мяч.

А еще? спросила она.

Я сказал, что картина неплохая, видно, как дует ветер, потому что он так нарисовал их тоги.

Тогда она достала из комода старый журнал. Открыла и сказала Читай. Я стал читать. Сначала думал, может, это мой отец написал, но там ничего не было про путешествия.

Что скажешь? спросила она.

Я сказал, что это довольно скучно, но, пожалуй, неплохо написано.

Сибилла положила журнал на пол. И сказала, Ты не готов познакомиться с отцом, пока не поймешь, что со всем этим не так.

Я сказал, А когда я пойму?

Она сказала, Я не знаю, миллионы людей легли в гроб, по-прежнему ими восхищаясь.

Я сказал, Ну так ты мне объясни, что не так.

Она сказала, Я не стану говорить, что тебе лучше понять самому, la formule est banale[80]. Ты еще не будешь готов, даже когда поймешь. Тебе не надо знакомиться с отцом, когда ты научишься презирать людей, сотворивших все это. Пожалуй, можно будет, когда ты научишься их жалеть или научишься милосердию превыше жалости, если существует на свете такое милосердие.

Я сказал, Покажи мне журнал.

И я перечитал статью с начала до конца, но не понял, что не так, — скучно, и все. Я снова посмотрел на картину, но не понял, что не так. Хотел переслушать кассету, но Сибилла сказала, что не вынесет слушать это второй раз за день.

Я сказал, Так нечестно, никому не надо ждать, пока вырастут, чтоб узнать своего отца.

Она сказала, Да не возвысим мы случайное до вожделенного.

Я сказал, А с чего ты решила, будто я достаточно взрослый, чтобы знать ТЕБЯ?

Она сказала, А с чего ты решил, будто я так решила?

28 мая

Сибилла бросила усваивать японские иероглифы, у нее слишком много работы. Я глубоко усвоил 243. Сегодня она начала печатать, потом поглядела, как я работаю над иероглифами, потом вздохнула и достала книжку. Потом отложили, и я увидел, что это «Автобиография» Дж. С. Милля. Как ни странно, отложив ее, она достала книжку мистера Ричи и сказала, Можешь прочесть? Мистер Ричи написал книжку на английском, ну естественно, я мог прочесть. Она сказала, Прочти мне вслух. И я прочел абзац. Там было про злодея из «Сугаты Сансиро».

Он повидал мир — в отличие от Сугаты. Он хорошо одевается, носит усы, отчасти даже фатоват. И к тому же явно сознает, кто он таков. Он настолько умелый, что ему незачем демонстрировать силу. Мы чувствуем, что он не из тех, кто станет раскидывать людей, как Сугата. И все же чего-то в нем не хватает. Сугата не знает «пути жизни», но хотя бы учится. Этот человек никогда не познает пути. Он доказывает это мелочами. В какой-то момент, куря сигарету — что в Японии эпохи Мэйдзи было признаком щегольства, — он не затрудняется поиском пепельницы. Он стряхивает пепел в раскрывшийся цветок из букета на столе.

Сибилла спросила, Что, по-твоему, это значит?

Я сказал, По-моему, это значит, что надо уважать природу. Сибилла спросила, Что?

Я сказал, Злодей стряхивает пепел в цветок, а героя вдохновляет естественная красота окружающего мира.

Сибилла сказала, Хммм.

Я не знал, что еще это может значить, а Сибилла не объяснила. Потом она ушла в кухню сварить кофе, а я посмотрел в книжку Дж. С. Милля. Кровь стынет в жилах!

Дж. С. Милль учился читать с двух лет, как и я, но греческий начал в три. А я только в четыре. К семи годам он прочел всего Геродота, «Киропедию» и «Воспоминания о Сократе» Ксенофонта, некоторые жизнеописания философов Диогена Лаэртского, куски из Лукиана и ad Demonicum и ad Nicoclem[81] Исократа, а еще первые шесть диалогов Платона, с «Евтифрона» до «Теэтета»!!! И еще он читал кучу историков, о которых я даже не слышал. «Илиаду» и «Одиссею» он начал позже, а я читал и то и другое, но я больше ничего не читал. По-моему, арабский и иврит он не учил, но я на них читал довольно простые книжки, и вообще, я мало читал.

Меня беспокоит, что мистер Милль был довольно глупый, память дырявая, и рос он 180 лет назад. Я думал, для ребенка моего возраста весьма необычно читать по-гречески, потому что на Кольцевой многие удивлялись, но теперь я думаю, что, пожалуй, это ложный довод. Большинство народу на Кольцевой ничего не говорили, но я думал, они удивлены, поскольку удивлены те, кто что-то говорил. Это глупо, потому что зачем им говорить, если они не удивляются? А теперь мне в школу через три месяца.

2

а, б, в

6 сентября 1993 года

Сегодня ходили в школу поговорить с учительницей. Сибилла очень волновалась. По-моему, она беспокоилась, потому что понимала, что я буду отставать. Если я спрашивал, она все время велела не беспокоиться. У нее есть старая книжка «Шесть теорий развития ребенка»[82], но там все не очень конкретно.

В школе мы столкнулись с непредвиденной препоной.

Мы пришли в первый класс, и Сибилла представилась.

— Я Сибилла Ньюмен, а это Стивен, — объяснила она учительнице, хотя, вообще-то, перед уходом не нашла свидетельство о рождении и не знала наверняка. — Мне кажется, он в этом году учится у вас, — прибавила она. — Я подумала, стоит с вами поговорить.

Учительницу звали Линда Томпсон.

— Я проверю по спискам, — ответила она.

Достала список и прочла.

— Я что-то не нахожу Стивена, — доложила она наконец!

— Кого? — спросила Сибилла.

— Стивена? Вы же сказали, его зовут Стивен? — спросила мисс Томпсон.

— А, ну да, ну да, — подтвердила Сибилла. — Стивен. Или Стив. Пока еще неясно.

— То есть?

— Он еще маленький, ему рано решать окончательно.

— Вы уверены, что не ошиблись школой? — спросила мисс Томпсон.

— Ну, мы живем на этой улице, — ответила Сибилла.

— Вы должны были записаться в прошлом году, — сообщила ей мисс Томпсон.

— Батюшки, — воскликнула Сибилла. — Я и не знала. И что мне теперь делать?

Мисс Томпсон сказала, что, кажется, класс уже набран.

— Значит, нам надо ждать еще год? — спросила Сибилла.

— Нет-нет. Он по закону обязан ходить в школу. Кроме того, вы же не хотите, чтобы он отстал. Детям очень важно не отставать от сверстников.

— Вот об этом я и хотела поговорить, — отметила Сибилла. — Он не ходил в дошкольную группу. Я просто занималась с ним дома и немножко боюсь…

— Ой, он быстренько догонит, — заверила ее мисс Томпсон. — Но ему никак нельзя терять год. Сколько Стивену сейчас?

— Шесть, — сообщила Сибилла.

— ШЕСТЬ! — возопила мисс Томпсон. И в смятении взглянула на меня. — Стивен, — доброжелательно промолвила она, — поди пока в уголочек, поиграй в кубики.

— Мы же не станем без него обсуждать его образование? — запротестовала Сибилла.

Мисс Томпсон разволновалась. Она воскликнула:

— Он должен был прийти в пять!!!

Сибилла ответила:

— Пять! Я точно пошла в школу в шесть.

Мисс Томпсон отметила, что в Великобритании все дети идут в школу в пять, и еще рекомендуется водить их в детский сад год-другой.

Сибилла спросила:

— То есть он мог пойти в школу год назад?

Мисс Томпсон возвестила:

— Не просто мог, а должен был, ребенку необходимо быть с ровесниками, это крайне важный элемент обучения.

В книжке тоже так написано.

— В ключевой период формирования личности ребенка воспитание и социальная аттестация когнитивных способностей происходит главным образом в школе, поддержал ее я.

— Что такое? — осведомилась мисс Томпсон.

— Я пойду поговорю с директором, — вмешалась Сибилла. — Лю… Стивен, подожди здесь.

Я не хотел, чтобы Сибилла угрызалась, потому что я пропустил год; самое время выяснить, что именно я пропустил, решил я.

Я изрек мисс Томпсон:

— Не могли бы вы хотя бы приблизительно сказать, какой материал усваивают в первом классе? Я боюсь, что сильно отстаю.

— Ты замечательно приспособишься, — любезно улыбаясь, заверила меня мисс Томпсон.

Я упорствовал:

— Они уже читали Ad Demonicum Исократа?

Мисс Томпсон сказала нет. Я обрадовался, поскольку это, вероятно, сложная книга.

— А «Киропедию»? — продолжал прощупывать я.

Мисс Томпсон спросила, что это такое. Я объяснил, что это написал Ксенофонт, а о чем там, я, вообще-то, не знаю. Мисс Томпсон сказала, что никогда не слышала, чтобы кто-то читал такое в первом классе.

Я поинтересовался:

— Что же люди читают в первом классе?

Мисс Томпсон сказала, что у всех разные способности и интересы, и люди читают разное.

Я сказал:

— Я читал только «Илиаду» и «Одиссею» по-гречески, и De Amicitia, и «Метаморфозы» 1–8 на латыни, и про Моисея в тростнике и про Иосифа и его Разноцветную Одежду, и Иону, и 1-ю Самуила на иврите, и «Калилу и Димну», и 31 сказку из «Тысячи и одной ночи» на арабском, на французском Yaortu la Tortue, и «Бабара», и «Тинтина», и всё, а японский только начал.

Мисс Томпсон мне улыбнулась. Она очень красивая. У нее светлые кудри и голубые глаза. Она сказала, что обычно арабский, иврит и японский в школе вообще не учат, а французский, греческий или латынь начинают только лет в двенадцать!

Я был просто потрясен!!!!! Я сказал, что Дж. С. Милль начал греческий в три года.

Мисс Томпсон спросила, кто такой Дж. С. Милль!!!!!!!

Я объяснил, что мистер Милль был утилитарист и умер 120 лет назад.

— А, викторианец, — прокомментировала мисс Томпсон. — Понимаешь, Стивен, викторианцы гораздо больше нашего ценили факты ради фактов. Теперь нам интереснее понять, на что человек способен, зная то, что он знает. Одна из важнейших задач в школе — научиться работать в группе.

— Да, — отвечал я, — но мистер Милль говорил, что ему никогда не позволяли набивать голову необдуманными фактами. Его заставляли обдумывать доводы и обосновывать свою позицию.

Мисс Томпсон высказалась:

— Разумеется, это очень конструктивно, и однако времена изменились. У людей больше нет возможности тратить годы на изучение мертвых языков.

— И поэтому мистер Милль считал, что начинать нужно в три года, — заметил я.

Мисс Томпсон возразила:

— Видишь ли, Стивен, дело в том, что дети развиваются по-разному, и многих подобные предметы сильно обескураживают. Любая школа должна расставлять приоритеты, и мы сосредоточиваемся на том, что пригодится всем. Мы не можем исходить из того, что все дети гении.

Я объяснил, что мистер Милль считал, что он не гений, а достиг многого потому, что рано начал. Я сказал, что сам еще столько не успел, сколько успел мистер Милль, и любой человек, если прочтет книгу, скажет, про что она, так что вряд ли я гений.

Мисс Томпсон отвечала:

— Понимаешь, Стивен, твое красноречие удивляло бы не слишком, будь ты образованным человеком, но не удивляло бы оно потому, что обычный образованный человек развивал ум в ходе образования. У мальчиков твоего возраста оно встречается нечасто.

Я подумал, что мисс Томпсон, кажется, привела ложный довод. Очень трудно было ей объяснять. Я сказал:

— На мой взгляд, этот довод решительно ложен. Как можно утверждать, что вы не позволите глупому человеку что-нибудь начать до 12 лет, а потом утверждать, что вы знаете о его глупости, поскольку он не знает того, что знает другой человек, поскольку начал в три года? На мой взгляд, это совершенно абсурдно.

Мисс Томпсон заявила:

— И тем не менее.

Тут вернулась Сибилла.

— Все уладилось! — воскликнула она. — Я поговорила с директором, и он сказал, что, пожалуй, удастся втиснуть еще одного и что школа видит в каждом ребенке индивида.

— Разумеется, мы стараемся изо всех сил, — начала мисс Томпсон.

— Но, судя по всему, учиться он будет не у вас.

— Какая жалость, — посетовала мисс Томпсон.

— Не будем больше отнимать у вас время. Пойдем, Дэвид. Все будет хорошо.

ПЕРВАЯ НЕДЕЛЯ В ШКОЛЕ

13 сентября 1993 года

Сегодня первый день в школе. Я думал, может, раз я дорос до школы, Сибилла расскажет мне про отца, но она не рассказала. Сибилла отвела меня в школу, и я очень волновался, потому что раз люди не учат языки до 12 лет, значит они учат что-то другое, а я на целый год отстал.

Я думал, может, они учат математику и естествознание, а я даже «Алгебру по-простому» еще не закончил.

В школе мисс Льюис объяснила, что занятия начались еще в четверг. Сибилла сказала, что в ее детстве занятия начинались в понедельник, она точно помнит.

Естествознания сегодня не было, так что я не понял, чем люди занимались.

Дома начал читать «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле, „Бигль“». Отличная книга. Я уже вычислил, что Чарлз Дарвин не мог быть моим отцом, поскольку умер в 1882 году, но все равно дочитаю.

14 сентября 1993 года

Второй день в школе.

Сначала рисовали животных. Я нарисовал тарантула с 88 ногами. Мисс Льюис спросила, что это, а я объяснил, что это тарантул-октокегдоэконтапод. Не знаю, бывают ли такие на самом деле, по-моему, я его придумал. Потом нарисовал другую картинку. На ней был тарантул-гептакегдоэконтапод, потому что первый подрался и ему оторвало ногу. Потом я нарисовал, как дерутся два страшных тарантула, и у каждого по 55 ног, и я очень долго рисовал все эти ноги. Не дорисовал, потому что мисс Льюис сказала убрать рисунки, а сейчас будет математика. Велела нам складывать и сделать, сколько успеем. На позиции 1 прибавляешь к числам 1 на листке, а на позиции 2 прибавляешь к числам 2.

Когда доделал все листки, на позиции 9 я оказался один и решил поумножать. На сложении далеко не уедешь, разве что если числа крупные, а на позициях все числа маленькие. Я потренировался перемножать 99 × 99 и 199 × 199 и другие интересные числа. Мне нравятся числа, которые еще чуть-чуть — и другие числа.

Прочел еще три главы «Путешествия на „Бигле“». Японским не занимался, очень устал.

15 сентября

Третий день в школе. Я по-прежнему на позиции 9. Решил потренироваться умножать по распределительному закону. Распределительный закон умножения есть в главе 1 «Алгебры по-простому», но я сам додумался применить его к 9, потому что это почти 10.

9 × 9 = [(10 − 1) × 9] = (10 × 9) − (1 × 9) = 90 − 9 = 81

99 × 99 = [(100 − 1) × 99]

= (100 × 99) − (1 × 99)

= 9900 − 99

= 9801

999999 × 999999 = 999998000001

9999999 × 9999999 = 99999980000001

99999999 × 99999999 = 9999999800000001

999999999 × 999999999 = 999999998000000001

9999999999 × 9999999999 = 99999999980000000001

99999999999 × 99999999999 = 9999999999800000000001

999999999999 × 999999999999 = 999999999998000000000001

9999999999999 × 9999999999999 = 99999999999980000000000001

16 сентября

Четвертый день в школе.

17 сентября

Пятый день в школе. Скука.

18 сентября

Сегодня суббота. Я усвоил 20 иероглифов по Халперну. Осталось 417. Сказал Сибилле, что мне, наверное, надо позаниматься французским, греческим, латынью, ивритом и арабским, хоть я и учу японский, потому что, похоже, до 12 лет я не буду проходить их в школе и боюсь, что к тому времени все забуду. Я думал, Сибилла ужаснется, но она только и сказала Хорошо. Я также отметил, что немецкому меня до 12 лет, наверное, тоже учить не будут, так что было бы неплохо, если б меня поучила она. Я думал, она скажет, что мне сначала нужно кучу всего выучить по японскому, но она сказала, что я очень хорошо себя вел всю неделю и за это она покажет мне стишок. Стишок Гёте, называется Erlkönig, про мальчика, который скачет на коне у отца за спиной, а мальчика зовет Лесной царь, и отец не слышит, а мальчик потом умирает.

19 сентября

Сегодня воскресенье, поэтому ходить в школу было не надо. Читал «Амундсена и Скотта». Глубоко усвоил 30 японских иероглифов, а Сибилла высказалась: «Ладно, господин Ма не узнает. Мороз по коже, как подумаю, что бы подумал он». Я спросил: «Господин Ма — это кто?» Сибилла сказала, что отец знаменитого виолончелиста. Я спросил: «Он пишет о путешествиях?» Сибилла сказала: «Насколько я знаю, нет, дзинсай».

ВТОРАЯ НЕДЕЛЯ В ШКОЛЕ

20 сентября

Сегодня, когда я пришел домой, Сибилла была в ужасном состоянии. Сказала, что Рыжа Дьявлина взяли в заложники в Азербайджане. Я спросил, кто такой Рыж Дьявлин. Она сказала, что журналист. Сказала, что, по слухам, он кого угодно уломает на что угодно. Его звали Рыжем Дьявлином, потому что волосы у него не рыжие и потому что он храбрый до умопомрачения. Поехал в Ливан, оттуда в Азербайджан, и через три дня его там похитили.

Я спросил:

— Он хороший писатель?

— Ой, нет, — сказала Сибилла. — Писатель он фиговый, ездит в экзотические места, видит развалюхи, нечесаных беспризорников и девочек с жеребячьей грацией. Но какой кошмар.

Тут вдруг меня осенило.

Время покажет.

21 сентября

1 × 11 × 11

11 × 11 = (10 × 11) + (1 × 11) = 121

111 × 111 = (100 × 111) + (10 × 111) + (1 × 111) = 12321

1111 × 1111 = (1000 × 1111) + (100 × 1111) + (10 × 1111) + (1 × 1111) = 1234321

11111 × 11111 = 123454321

111111 × 111111 = 12345654321

1111111 × 1111111 = 1234567654321

11111111 × 11111111 = 123456787654321

111111111 × 111111111 = 12345678987654321

22 сентября

11 × 11 = 121

11 × 111 = 1221

11 × 1111 = 12221

11 × 11111 = 122221

23 сентября

111 × 111 = 12321

111 × 1111 = 123321

111 × 11111 = 1233321

111 × 111111 = 12333321

1111 × 1111 = 1234321

1111 × 11111 = 12344321

11111 × 111111 = 1234554321

111111 × 1111111 = 123456654321

1111111 × 11111111 = 12345677654321

24 сентября

111111111 × 11 = 1222222221

111111111 × 111 = 12333333321

111111111 × 1111 = 123444444321

111111111 × 11111 = 1234555554321

111111111 × 111111 = 12345666654321

111111111 × 1111111 = 123456777654321

111111111 × 11111111 = 1234567887654321

111111111 × 111111111 = 12345678987654321

ТРЕТЬЯ НЕДЕЛЯ В ШКОЛЕ

27 сентября

Сегодня, как только я пришел в класс, мисс Льюис отвела меня в сторонку и сказала:

— Стивен, прошу тебя, постарайся научиться сотрудничать с одноклассниками.

Я сказал, что едва ли необходимо мне об этом напоминать, доктор Бандура подчеркивал важность сотрудничества в коллективе. Мисс Льюис сказала:

— Вот и хорошо.

28 сентября

Сегодня в школе мисс Льюис сказала, что важно работать самостоятельно, она не знает, что и думать, еще у пятерых детей на листках со сложением написано 111 × 111 и 1111 × 1111 и 11111 × 11111. Я сказал, что они, похоже, используют распределительный закон умножения. Я должен понять, сказала мисс Льюис, как важно, чтобы люди делали столько, сколько успевают. Я сказал, что понимаю. Мисс Льюис сказала:

— Вот и хорошо.

Я подсчитал, что просидел в школе 12 дней, то есть 84 часа, и за это время мог бы прочесть 8400 строк «Одиссеи». Я бы мог прочесть Геродота, или ad Nicoclem, или «Киропедию», или «Воспоминания о Сократе». Я бы мог закончить «Алгебру по-простому». Я бы мог начать «Счисление по-простому». Я бы мог глубоко усвоить все японские иероглифы.

Меня беспокоит, что Дж. С. Милль в школу не ходил. Его учил отец, и поэтому он всех опережал на 25 лет.

Решил взять в школу «Аргонавтику».

29 сентября

Взял в школу «Аргонавтику». Мисс Льюис отняла и велела забрать домой после уроков.

30 сентября

Сегодня я мог бы прочесть 2-ю книгу «Аргонавтики».

1 октября

Сегодня я мог бы прочесть 3-ю книгу «Аргонавтики».

2 октября

Сегодня суббота. Читал 1-ю книгу «Аргонавтики». Она длиннее, чем я думал. Дочитал до 558-го стиха и глубоко усвоил 30 японских иероглифов, а потом учился вязать узлы.

3 октября

Сегодня воскресенье. Дочитал 1-ю книгу «Аргонавтики» до 1011-го стиха и усвоил еще 30 японских иероглифов и еще поучился вязать узлы и читал «На глубине полмили».

ЧЕТВЕРТАЯ НЕДЕЛЯ В ШКОЛЕ

4 октября

9 × 9 × 9 = (10 − 1) × (9 × 9)

= (10 × 9 × 9) − (1 × 9 × 9) = 810 − 81 = 729

99 × 99 × 99 = (100 × 9801) − 9801

= 980100 − 9801 = 970299

999 × 999 × 999 = 997002999

9999 × 9999 × 9999 = 999700029999

99999 × 99999 × 99999 = 999970000299999

999999 × 999999 × 999999 = 999997000002999999

9999999 × 9999999 × 9999999 = 999999700000029999999

99999999 × 99999999 × 99999999 = 999999970000000299999999

99 × 99 × 99 × 99 = [(99 × 99 × 99) × 100] − (99 × 99 × 99)

= 97029900 − 970299 = 96059601

999 × 999 × 999 × 999 = 996005996001

9999 × 9999 × 9999 × 9999 = 9996000599960001

999999⁴ = 999996000005999996000001

9999999⁴ = 9999996000000599999960000001

99⁵ = (99⁴ × 100) − 99⁴

= 9605960100 − 96059601 = 9509900499

999⁵= 995009990004999

9999⁵ = 99950009999000049999

99999⁵ = 9999500009999900000499999

99⁶ = 950990049900 − 9509900499 = 941480149401

999⁶ = 994014980014994001

9999⁶ = 999400149980001499940001

99999⁶ = 999940001499980000149999400001

3

999999⁷ = 999993000020999965000034999979000006999999

11 октября 1993 года

Сегодня мисс Льюис дала мне записку для Сибиллы. Сказала, что дальше так нельзя.

Я отдал записку Сибилле и не знаю, что там было написано, но вряд ли мисс Льюис рассказала, что было на самом деле. Сибилла прочла записку и сказала:

— Что! — а потом поглядела на меня и сказала: — Ну, ты, наверное, доволен собой. Столько народу раскидал.

Я сказал:

— Ты что хочешь, чтоб я взял и умер? Чтоб я в окно выпрыгнул?

Сибилла сказала, что мне 6, я уже достаточно взрослый и должен вести себя как разумный представитель человеческой расы.

Я сказал, что мисс Льюис велела мне сотрудничать с коллективом, а когда я пытаюсь помогать другим, она говорит, что пускай они работают сами, а когда я пытаюсь работать сам и приношу в класс «Алгебру по-простому», она говорит, я должен участвовать в общей жизни и сотрудничать с коллективом. Я сказал:

— Нам надо делать столько, сколько успеваем, и, когда я делаю, сколько успеваю, она мне велит перестать, а если я что-нибудь спрашиваю, она не знает ответ. Она ничего не знает, чего не знаю я, и, по-моему, мне в школе делать нечего.

Сибилла сказала:

— Но ты всего месяц туда ходил. С чего ты решил, что мисс Льюис не знает того, чего ты не знаешь? Нельзя делать выводы из столь скудных данных.

Я сказал:

— Ладно, и сколько еще данных тебе надо?

Сибилла сказала:

— Что?

Я сказал:

— Сколько еще данных? Еще неделю, еще две, сколько?

Сибилла сказала:

— По-моему, ты по закону обязан туда ходить до 16.

Сибилла сказала:

— Не плачь, прошу тебя, — но я сначала не мог перестать. Неудивительно, что мисс Льюис ничего не знает, мы же все равно должны туда ходить, она может и не знать ничего.

Я сказал:

— Возьмем, к примеру, двух человек, которым предстоит 10 лет мучительно, нестерпимо скучать в школе, А умирает в 6, выпав из окна, а Б умирает в возрасте 6 + n где n меньше 10, мне кажется, неоспоримо, что жизнь Б отнюдь не стала лучше за лишние п лет.

Сибилла зашагала по комнате туда-сюда.

Я сказал:

— Я могу брать книжки и кататься по Кольцевой или каждый день ходить в музей, один. Или на автобусе до Королевского концертного зала и работать там, а вопросы откладывать, и ты будешь мне объяснять всего час в день.

Сибилла сказала:

— Прости, но тебе нельзя ездить одному, ты еще слишком маленький.

Я сказал, что могу работать здесь и не буду мешать. Я сказал:

— А если я пообещаю задавать всего 10 вопросов в день и за один раз, я почти не отниму у тебя времени.

Сибилла сказала:

— Нет.

Я сказал 5 вопросов, это все равно больше ответов, чем получишь у мисс Льюис, а Сибилла покачала головой, и я сказал:

— Ну, я вообще больше ни о чем никогда не спрошу, а если спрошу, можешь отправить меня обратно в школу, но я честное слово не буду.

Сибилла сказала прости меня.

Я сказал:

— Это что за довод вообще?

Сибилла сказала:

— Довод есть, но с тобой я его обсудить не могу. Тебе придется ходить в школу и стараться.

Сказала, что завтра после школы зайдет поговорить с мисс Льюис.

12 октября 1993 года

Сегодня Сибилла после школы зашла поговорить с мисс Льюис. Мисс Льюис сказала, что мне надо пойти в уголочек, но Сибилла сказала:

— Нет.

Мисс Льюис сказала:

— Ну хорошо.

Она сказала, что я подрывной элемент. Сказала, что в жизни не все сводится к академическим успехам и что дети, которых пичкают знаниями с ранних лет, потом с трудом адаптируются среди сверстников и зачастую на всю жизнь вообще лишены адаптивности.

— La formule est banale, — сказал я.

Мисс Льюис сказала:

— Достаточно, Стивен.

Она сказала, что готова приспосабливать программу для поощрения одаренного ребенка, но я должен понять, что никакие мои достижения не дают мне права подрывать работу в классе и мешать процессу обучения других детей. Сказала, что, по ее неизменным наблюдениям, другие дети в моем присутствии всякий раз не справляются с заданиями. Сказала, что изо всех сил постарается меня интегрировать, но ей это не удастся, если все, чего она добивается в течение дня, перечеркивается дома, и что прогресс возможен только при настоящем сотрудничестве семьи и школы.

Я сказал:

— Значит, мне больше не надо ходить в школу?

Сибилла сказала:

— Лю… Стивен. Мы не можем, даже если б я хотела, чтоб ты перестал работать с мисс Льюис, чего я не хочу, мы не можем себе позволить нанимать учителей квантовой механики, и особенно мы не можем это себе позволить на £ 5,50 в час.

Я сказал:

— Хотя способность к мышлению существенно расширяет человеческие возможности, при неверном использовании она служит крупнейшим источником личного неблагополучия. В проблемах мышления коренятся многие человеческие дисфункции и мучения. Это происходит оттого, что мысленно люди нередко зацикливаются на болезненном прошлом и тревожном будущем, которое сами же и изобретают. Посредством провоцирующих тревогу размышлений они вызывают у себя стрессовые переживания. Собственные старания они подтачивают сомнениями в себе и другими пагубными умопостроениями. Они ограничивают и обедняют собственную жизнь, цепляясь за фобии[83].

Сибилла сказала, что не стоит цитировать некритично, автор, судя по всему, полагает, будто на свете не существует непрошеных воспоминаний, а это утверждение решительно недоказуемо.

Вот поэтому, сказал я, мне лучше не ходить в школу, а учиться строить аргументацию, как Дж. С. Милль.

Мисс Льюис сказала, что не имеет в виду преуменьшать успехи Сибиллы, однако опасность отрыва от реальности весьма высока.

Сибилла сказала, что мисс Льюис не представляет, каково ходить в школу в городишке, который счастлив заиметь свой первый мотель.

Мисс Льюис сказала:

— Что?

Сибилла сказала, что в детстве ходила только в одну школу, где учили греческий, и для этого надо было сначала три года учить французский или испанский и два года латынь, а она всего год учила французский, и ей пришлось сказать, что ее два года учил французскому и латыни иезуитский монах-расстрига из Квебека, и подделать письмо от монаха, и большинство людей не могут учить арабский, иврит или японский, даже если способны сочинить иезуитского монаха-расстригу.

Мисс Льюис сказала:

— Мне кажется, мы немножко отвлеклись. Какое, по-вашему, впечатление возникает у девочки, которая удовлетворительно осваивает арифметику второго уровня и, собственно говоря, даже опережает свой возраст, какое, по-вашему, впечатление, говорю я, возникает у девочки, которая абсолютно вправе собой гордиться и стала даже увереннее в себе, когда Стивен приносит ей листок, исписанный примерами с шести-и семизначными числами и говорит, что без толку решать задачи, если ответ влезает на экран калькулятора? И это я не говорю о детях, которым трудно усваивать материал. У нас один мальчик заучивал алфавит по букве, только на прошлой неделе наконец стал все буквы уверенно распознавать, и я не утверждаю, что Стивен обижает его нарочно, но какое, по-вашему, впечатление возникает у мальчика, когда Стивен пишет названия динозавров по-гречески и объясняет, что многие буквы похожи? Если хотите знать мое мнение, у этого мальчика было больше оснований гордиться собой, когда он выучил один несчастный алфавит, чем у Стивена с его десятком, но мальчик был просто убит. Недели работы коту под хвост. Это пора прекращать. Стивен должен понять, что в жизни есть и другие ценности, не только количество знаний.

Я сказал:

— Значит, мне больше не надо ходить в школу?

Сибилла сказала:

— Не могу с вами не согласиться, мы уже с год еженедельно смотрим «Семь самураев».

Мисс Льюис сказала:

— Что-что?

Сибилла сказала:

— Ну, вы же знаете, что у Куросавы вопрос мастерства весьма… Ну надо же, у вас в классе есть книжечка про самураев, как это чудесно!

Она взяла с моего стола «Воинов-самураев» и принялась листать.

Мисс Льюис сказала:

— По-моему, нам нужно.

Внезапно Сибилла вскричала с неподдельным ужасом:

— ЧТО!

— Что такое? — спросила мисс Льюис.

— ВЛАДЕЕТ ОСОБЫМ БОЕВЫМ ИСКУССТВОМ! — закричала Сибилла.

— Что? — повторила мисс Льюис.

— Как они СПЯТ ПО НОЧАМ, — сказала Сибилла, — втемяшив эту ЛИПУ в головы невинным ШКОЛЬНИКАМ? Тут говорится, что каждый самурай владеет своим особым боевым искусством. Боевым искусством, ага-щас. А у Кацусиро какое — ПАЛКА? А у Хэйхати — ТОПОР? Как ЖАЛКО, что пришлось оставить топор хозяину, а ведь мог бы ВРАГОВ порубать.

Мисс Льюис сказала:

— Мне все-таки кажется.

Сибилла сказала:

— И мы выясняем это совершенно СЛУЧАЙНО, а кто его знает, может, школа под завязку набита книжками, которые под завязку набиты ошибками в областях, где мой сын рассчитывал НАУЧИТЬСЯ тому, чего еще не ЗНАЕТ, я ДУМАЛА, в этом и есть цель ОБРАЗОВАНИЯ. Ой, что же мне делать?

Мисс Льюис сказала:

— Мне все-таки кажется, что не.

Сибилла сказала:

— Можно еще назвать книжку «ГЕНИЙ ШЕКСПИРА» и объяснить японским школьникам, что главный герой «Гамлета» — Лаэрт, поскольку он ведь будет ПОИНТЕРЕСНЕЕ. Ой, что же мне делать?

Мисс Льюис сказала:

— Мне кажется, на сегодня мы наговорились. Стивен, прошу тебя хорошенько обдумать то, что я сказала.

Я ответил, что хорошенько обдумаю.

Если у меня будет сын и он захочет бросить школу, я ему разрешу, потому что запомню, каково это.

Мы пришли домой, и Сибилла зашагала по комнате туда-сюда.

— Что же мне делать? — говорила она. — Что же мне делать?

Я сказал:

— Может, мне лучше учиться дома.

Сибилла сказала:

— Хмм. — А потом сказала: — Посоветуемся с мистером Ричи, — и дала мне прочесть еще страницу про «Сугату Сансиро».

Герой — человек, который деятельно ищет себя, что всегда неутешительное зрелище. Злодей, напротив, уже что-то нашел. Цукигата всей наружностью своей намекает нам, что достиг цели. Ни единого лишнего жеста, любое движение просчитано. Он выяснил, что ему выгодно, и действует соответственно. Сугата рядом с ним — неуклюжий мужлан.

Куросава предпочитает Цукигату — мы все отдаем предпочтение сформировавшейся личности. В любом другом фильме этот человек выступал бы героем. Но он не герой, и, невзирая на свое восхищение, Куросава показывает нам почему. Одно из качеств всех его героев, начиная с Сугаты, — вот эта несформированность. И поэтому все его картины — про обучение, обучение героя.

После этого великолепного боя… ожидаешь, что фильм завершится неким заявлением: Сугата наконец повзрослел, он добрался до цели, он чем-то стал — великим чемпионом дзюдо. Таков логический западный конец фильма про обучение героя.

Куросава, однако, понял, что такого быть не может. Если герой превратился, он тождествен злодею — ибо такова единственная осязаемая характеристика злодейства злодея. Предположение, будто за единственным боем, пускай и знаменательным, следуют мир, удовлетворение, счастье, — это просто-напросто ложь, и Сугату загнали бы в рамки именно ограничения, кроющиеся в словах «счастье» и «чемпион дзюдо».

Я спросил:

— Хватит?

Сибилла сказала:

— Хватит. Что, по-твоему, это значит?

Если отвечу правильно, подумал я, больше не придется идти в школу. Надо ответить правильно. Я уставился на страницу, чтобы потянуть время.

Я сказал:

— Это значит, что предположение, будто за единственным боем, пускай и знаменательным, следуют мир, удовлетворение, счастье, — просто-напросто ложь и что герой, который превратился, тождествен злодею.

Сибилла спросила:

— Герой, который превратился во что?

Я сказал:

— В злодея?

Сибилла сказала:

— Ой, что же мне делать?

Я сказал:

— В себя?

Сибилла сказала:

— Что же мне ДЕЛАТЬ?

Я сказал:

— В настоящего чемпиона дзюдо?

Сибилла сказала:

— Что же мне ДЕЛАТЬ?

Я сказал:

— В счастливого человека! В довольного! В героя! В кого-то!!!

Сибилла сказала:

— ЧТО ЖЕ мне ДЕЛАТЬ?

Я представил себе 10 лет в школе и сказал:

— По-моему, на самом деле тут говорится, что нельзя ничего понять, пока через это не пройдешь. Кажется, будто знаешь, что такое то-то и то-то, и это делаешь, но когда делаешь, понимаешь, что оно совсем другое. Тут говорится, что поэтому и важно учиться дзюдо.

Сибилла сказала:

— ДЗЮДО! У нас же по соседству клуб дзюдоистов! Ты ведь МОЖЕШЬ учиться дзюдо, ПРАВДА?

Если честно, я бы предпочел тхэквондо, но сказал:

— Да.

Сибилла сказала:

— Это не решит всех проблем, но одну решит. Ты там будешь со сверстниками, в структурированной и высокодуховной обстановке, стремиться к сатори. И ничего не будет плохого, если я поучу тебя дома.

Она расхаживала по комнате туда-сюда. Ее что-то тревожило, я же видел.

Я сказал:

— Я не буду задавать вопросы, честное слово.

Сибилла все расхаживала туда-сюда.

Я сказал:

— По-моему, это решит все проблемы.

iv

Настоящим мечом я бы тебя убил

1

Учимся жалеть лорда Лейтона

Человек умирал.

Его не стоило никуда везти после несчастного случая, но припасов не хватало. Они шли уже десять дней, делали привал, только чтоб дать отдых собакам и закинуть в рот горсть пеммикана.

Теперь осталась всего одна собака. Волка съели два дня назад. Скоро настанет черед Дикси. Но без собаки…

Мальчик решил об этом не думать. Перейдем мост, когда доберемся. Хотя бы ветер унялся. Слышался только скрип полозьев по снегу, сопение Дикси, тащившей непривычный груз, и учащенное дыхание мальчика, и стоны раненого.

Воздух был чист, как хрусталь. Это что там вдалеке, иглу? Наверное, становище инуитов. Только инуиты вставали лагерем в этих северных краях посреди зимы.

Через два часа они доковыляли до становища.

— Где мы? — пробормотал раненый.

— В становище инуитов, — ответил мальчик.

— Они умеют по-английски?

— Я умею по-инуитски, — сказал мальчик.

— Хорошо, что я тебя с собой прихватил, — сказал раненый и страшно оскалился.

Подошли две фигуры в мехах. Мальчик порылся в памяти, припоминая несколько фраз, почерпнутых многие месяцы назад из «Эскимосской книги знаний».

Taimaimat Kanimajut âniasiortauningine maligaksat sivorlerpângat imaipoK: ANIASIORTIB PERKOJANGIT NALETSIARLUGIT.

Двое отвернулись, ни слова не сказав, и разошлись по своим иглу. В становище слышалось только, как сыплется мелкий снег.

Ilapse ilangat killerpat aggangminik âniasiortib mangipserpâ ajoKertorpâselo killeK mangipsertautsainartuksaungmat. llanganele killertub mangiptaK pêjarpâ, kingomganelo tataminiarpoK killeK âKivalialugane piungilhaliatuinarmat. Nerriukkisê âniasiortib mangiptaK najumitsainamiarmago uvlut magguk pingasullônêt nâvlugit killeK mamitsiarKârtinagô?

Они в ответ промолчали.

Он в отчаянии наскреб слова приветствия из этой полузабытой книги:

Sorlo inôKatigêksoaKarjmat unuktunik adsigêngitunik taimaktauK ataneKarpoK unuktunik adsigêngitunik, anginerpaujorle tamainit, idluartomik ataniortoK inungnik KaKortanik Kernângajuniglo Kerneitaniglo, tagva atanek George, ataniojok Britishit atanioviksoanganut. Tâmna atanerivase.

Внезапно прогремел выстрел, и мальчик замертво упал в снег.

Кажется мне, что от «Эскимосской книги знаний» никакого толку. «Первое правило исцеления болезни или ранения — СЛУШАЙСЯ НАСТАВЛЕНИЙ БЕЛОГО ЧЕЛОВЕКА». Можно подумать, мне это пригодится. Надо было назвать «Сто одна фраза, которую не стоит говорить при инуите».

Когда один из твоих людей порезал руку, Торговец обматывает рану бинтом и наставляет раненого не открывать руку. Часто раненый выбрасывает бинт и потом удивляется, отчего рана пуще болит, а не заживает. А он ждал, что Торговец станет держать ему бинт два или три дня, пока не заживет?

Да уж, за это нас прямо на руках носить будут.

Много на свете разных народов и много правителей, но величайший правитель из всех, который справедливо правит Белыми, Коричневыми и Черными в великом множестве стран, — король Георг, правитель Британской империи. Он ваш король.

Тоже шикарно. К сожалению, больше про инуитов я ничего не нашел. Может, он, конечно, ездит туда, где на инуитских языках не говорят. Я бы разобрал какие-то слова и грамматику, если б точно знал, что пригодится, но Сибилла мне так и не сказала. Сказала бы о нем хоть что-нибудь. Просто не верится — мне почти 11, а про отца я только и знаю, что он не Тур Хейердал.

Король Георг не просто человек великого благоразумия и трудолюбия, но и великий охотник. Он охотится на свирепого медведя, неслышно крадется за оленем, стреляет куропаток на лету, и никто в Британской империи не целится точнее, чем наш король.

AtaneK George silatudlartuinalungilaK angijomiglo suliaKarpaklune, ômajoKsiorteogivorletauK…

Ладно, преувеличиваю. Я и еще кое-что знаю. Я знаю, он не Эгон Ларсен[84]. И не Чатвин. Таброн[85] Сибилле нравится, так что вычеркиваем. Я вроде бы сократил список до 8 или 9. Одно время думал, что это Рыж Дьявлин: она вечно смеется над щербатыми беспризорниками, и уже пять лет, с самой поимки, его освобождения добивается жена, поэтому Сибилла, наверное, решила, что лучше мне не говорить. Но на той неделе из-за Полярного круга вернулся Джеймс Хэттон, написал статью в «Индепендент», и в статье была фраза «натуральный ледяной собор». НАТУРАЛЬНЫЙ ЛЕДЯНОЙ СОБОР, закричала Сибилла и зашагала туда-сюда, повторяя натуральный ледяной собор и декламируя другие обороты которым цены нет, и я вдруг почувствовал, что это Хэттон. Поэтому добыл «Эскимосскую книгу знаний» и приступил к инуитскому.

Прежде чем вернуться в Лондон и взять перо, Хэттон в одиночку сходил до Полярного круга и обратно, никому даже не обмолвившись, куда собрался. Один раз на него напал морж. Холод стоял такой, что ружье не выстрелило, и Хэттону пришлось кинуть в моржа нож. Попал в глаз (Хэттон: «В яблочко!»), а потом добил гарпуном. Пришлось поесть сырого мяса и пройти еще 15 миль, хотя он уже 20 часов шел, потому что он понимал, что запах крови привлечет других хищников. Один раз он так отморозил палец на ноге, что пришлось отрезать.

Если это и впрямь Хэттон, я зря потратил годы на кхоса, суахили, зулусский, хауса, кечуа, фарерский и монгольский. Если это не он, я зря трачу время на «Эскимосскую книгу знаний». По-моему, не исключено, что я зря трачу время так или иначе.

Если бы вы, охотники, были хоть вполовину так АККУРАТНЫ, как Белый Человек, когда умело ставите свои капканы и чистите свои меха, всякая инуитская семья получила бы от Торговца великие богатства.

Если из-за меня нас обоих линчуют, мой давно потерянный отец, пожалуй, велит своему давно потерянному сыну потеряться навсегда и не отсвечивать.

Сибилле надо печатать, а она читает газету. У меня на одном подлокотнике лежит словарь кандзи, на другом латинизированный словарик «Коданся». Если спросит, что читаю, я ей скажу, но она, наверное, не спросит, она же видит японские словари; она знает, что у меня новая книжка про дзюдо. Неохота слушать, как к 2065 году повсеместно распространятся зарплата школьников, право на смерть, гомосексуальные браки и другие базовые признаки культуры, не погрязшей в необратимом варварстве.

Неудивительно, что ваши красивые женщины хотят выйти за хорошего охотника, за человека, который сделает честь своему становищу и обеспечит семье удобство и новые богатства! Во всех краях земли красивые женщины предпочитают таких мужчин…

О ГОСПОДИ БОЖЕ МОЙ! закричала Сибилла. Его ВЫПУСТИЛИ! Он СБЕЖАЛ! Какое СЧАСТЬЕ!

И, забегав туда-сюда, сообщила, что три месяца назад Рыж Дьявлин сбежал и только что объявился в британском посольстве в Тбилиси. Сказала: Я даже как-то СОСКУЧИЛАСЬ по этим щербатым беспризорникам с «калашами». Она скакала вверх-вниз, будто сила земного притяжения внезапно снизилась на треть.

Я подумал: Наверняка Дьявлин.

Когда-то давно я прочел одну его книжку. Называлась «Проваливай сам, пока я не помог». Так себе писатель; у него был талант предъявлять возмутительные требования, которых никто не мог отклонить. К примеру, один раз он попросился с парашютистами в зону военных действий, и ему сказали, что это против всех правил.

Ой, да бросьте, сказал Рыж Дьявлин.

Х: Ну так и быть, только никому ни слова, строго между нами.

Рыжу Дьявлину для пущей безопасности выдали парашют, а когда все парашютисты попрыгали, он прыгнул за ними, остановить его не успели, и он нашел сюжет для статьи, какого никто бы не нашел, если б не прыгнул с парашютистами. После этой статьи одна газета его наняла, а потом уволила, когда он отказался сдавать другую статью, и тут его наняла другая газета, потому что он проник в логово партизан, заявившись в местный бар и сказав:

— Где тут у вас логово партизан? Хочу навестить.

Бармен: Никто не знает где. Это тайна.

Рыж Дьявлин: Ой, да бросьте, уж мне-то расскажите.

Бармен: Ну так и быть, первый поворот направо… Вот что, я вас отвезу.

Скептики отмечали, что нам остается лишь верить Рыжу Дьявлину на слово, но, поскольку большинство его фигурантов отказывались разговаривать со всеми остальными, можно утверждать, что Рыж Дьявлин не врет, или же утверждать, что нет способа опровергнуть его правдивость.

Как-то раз Рыж Дьявлин помог одной паре удочерить ребенка из Румынии. Пара съездила в Румынию, посетила детдом, а вернувшись в Великобританию, решила удочерить маленькую девочку. Засели за румынский, поговорили с усыно-вителями румынских детей, сунулись с документами и узнали, что шансов нет. Обе они были женщины, так что им не хватало одного мужчины, а одна женщина была лишняя. Пара яростно боролась, живописала условия жизни в детдоме, но правила есть правила, и делать нечего.

Пара вышла на улицу и села, дрожа под солнцем. Тут по счастливому стечению обстоятельств подошел Рыж Дьявлин. Он опять потерял работу, так что времени у него был вагон.

Что с вами? спросил Рыж Дьявлин.

Они рассказали, и он обещал помочь.

Пара совершенно уверилась, что правила есть правила, и решила, что он предлагает на одной из них жениться. Рыж Дьявлин расхохотался. Сказал, что женат. Сказал, что съездит в Румынию и заберет ребенка. Пара терпеливо объяснила, что нельзя без документов об удочерении вывезти ребенка из Румынии и ввезти в Великобританию.

Да неужели? спросил Рыж Дьявлин.

На румынском он знал слова три. Может, они всегда означали «Ой, да бросьте», но если нет, то стали означать ровно это, когда с ними покончил Рыж Дьявлин. Он поехал в детдом и затребовал эту девочку, а когда кто-нибудь возражал, произносил свои три румынских слова и, короче говоря, через три дня уехал с девочкой из Бухареста.

Кое-кто провозит детей через границу контрабандой в багажнике. Кое-кто прячет их под одеяло и надеется на удачу. Когда Рыж Дьявлин подъехал к погранзаставе, девочка сидела рядом с ним.

Чиновник: Где ее бумаги?

Рыж Дьявлин: У нее нет бумаг.

Рыж Дьявлин объяснил ситуацию.

Простите, но ей придется вернуться.

Рыж Дьявлин объяснил ситуацию еще раз.

Я сочувствую всей душой, уверяю вас, но ничего поделать не могу.

Еще как можете, сказал Рыж Дьявлин. Сказать-то может всякий, но Рыж Дьявлин взаправду в это верил, и, едва он так говорил, люди, которые просто делали свою работу, бросали делать свою работу. Он с девочкой вернулся в Великобританию и отправился побеседовать с чиновницей из социальной службы.

Тут нашла коса на камень. Чиновница сказала, что просто делает свою работу, а Рыж Дьявлин сказал Ой, да бросьте, но она не ответила Ну так и быть, она возразила ему, что Правила есть правила. Рыж Дьявлин снова сказал Ой, да бросьте, и на сей раз чиновница ответила, что ничего не может поделать. Рыж Дьявлин сказал Еще как можете, и чиновница ответила Я связана по рукам и ногам. Они проговорили целый час, и за весь разговор Рыж Дьявлин ни разу не повысил голос, не сказал Но КАК ЖЕ ТАК, или Вы что, не ПОНИМАЕТЕ, или Вы представьте, что это ВАШ ребенок. Они говорили, говорили, говорили, говорили, говорили, и даже после часа с Рыжем Дьявлином чиновница не сказала Ну так и быть, но сказала, что попробует помочь. Короче говоря, девочка осталась. И таких историй случались сотни, но потом его взяли в заложники.

Сибилла сказала, что дело, наверное, было так: они пять лет затыкали ему рот кляпом, но однажды кто-то нечаянно вытащил кляп, Рыж Дьявлин сказал Я хочу домой, а они ответили Ну так и быть.

Я ждал, что она продолжит, но она все расхаживала туда-сюда, и вдруг, проходя мимо, заметила «Эскимосскую книгу знаний».

Это что? спросила она, взяла, стала листать и читать вслух и когда Белые дамы полюбили украшать свои шеи плечи мягким песцовым мехом, многие молодые мужчины возжелали радовать сердца (и тщеславие) своих дам, даря песцовые шкуры: а когда жены грустили, мужья научились радовать их, даря песцовые шкуры, и говорить Потрясающе и Какой это год?

1931, сказал я.

1931, сказала Сибилла, а сейчас у нас

1998

1998, то есть 67 лет назад, а через 67 лет будет

2065

2065. Вот именно. Ты только вдумайся, Людо, в 2065 году люди, наверное, сочтут полным ВАРВАРСТВОМ, что ребенок приговорен к 12 годам работы без оплаты, в полной экономической зависимости от родителей, чьим заботам препоручила его судьба, и ВАРВАРСТВОМ, что люди приходят в мир, которого не выбирали, и потом их ПРИНУЖДАЮТ оставаться, НЕЗАВИСИМО НИ ОТ ЧЕГО, и они даже не поймут, что удивительнее, нынешнее абсолютное ЗАМАЛЧИВАНИЕ этих тем или абсолютная АХИНЕЯ о браке лиц одного пола, которую пишут в газетах и которая ОЗНАЧАЕТ, что

Рыж Дьявлин — мой отец? спросил я.

Она сказала:

Я не хочу об этом.

На землю она не вернулась. Моя мать очутилась на планете со смертоносной атмосферой и силой притяжения, равной 17. Тяжело опершись на кресло и заглянув в «Эскимосскую книгу знаний», она после паузы доблестно произнесла:

Но какой красивый язык ну-ка ну-ка kakortarsu очевидно песец значит у нас kakortarsu kakortarsuk kakortarsungnik kakortarsuit а еще выше есть puije и puijit тюлень похоже puije винительный puijit именительный значит kakortarsuit именительный piojorniningillo это тщеславие на предыдущей странице кажется было puijevinit тюленье мясо puijevinekarnersaularposelo у тебя будет много тюленьего мяса я всегда хотела выучить какой-нибудь агглютинативный язык.

Я сказал: Тебе трех мало?

Она сказала: Мне хочется еще только представить что на таком языке говорят КАЖДЫЙ ДЕНЬ замечательно. Она сказала: Интересно, как по-инуитски натуральный ледяной собор!

Я ничего не сказал.

Она сказала:

Ой СМОТРИ тут «Боже, храни короля» по-инуитски!

На планете Сатурн сила тяготения равна всего 1,07, и Сибилла давай распевать

Я сказал:

Он Джеймс Хэттон?

ДЖЕЙМС ХЭТТОН! сказала Сибилла. Ну еще бы, он натуральный колосс!

Она сказала:

Мне надо работать.

Похоже, я зря трачу время на «Эскимосскую книгу знаний». Я подумал: Ладно, может, в этом году я пройду проверку, и пошел глянуть на открытку с «Гречанками, играющими в мяч» лорда Лейтона, которую Сибилла мне показала много лет назад. Да уж, не абстрактный экспрессионизм, но я все равно не видел, что полагалось увидеть. Потом я в 500-й раз перечитал журнальную статью, но не увидел, что полагаюсь увидеть. Потом я послушал кассету Либерачи — очевидно, что это полная и безоговорочная фигня.

Сибилла сказала: Можно, пожалуйста, выключить? Я пытаюсь работать.

Я сказал: Я понимаю, что кассета фигня. Хватит этого?

Она поглядела на меня.

Я сказал: С чего ты решила, что про открытку со статьей не ошибаешься?

Она все глядела на меня.

Я сказал: Ответь наконец, что с ними, по-твоему, не так, и я сам разберусь.

Она все глядела на меня, и глаза у нее пылали.

Я сказал: Почему ты не говоришь, кто он? Хочешь, я пообещаю, что ему не скажу? Я имею право знать.

Она сказала: А я имею право хранить молчание.

Она сказала: Если я тебе не нужна, пойду посмотрю «Семь самураев».

И выключила компьютер. Примерно 11:30. Сегодня она печатала минут 8, если в час £ 6,25, она заработала 83 пенса.

Она взяла пульт, нажала ВКЛ и ПУСК.

40 бандитов останавливаются на холме над японской деревней. Решают ограбить ее после сбора ячменя. Их подслушивает крестьянин.

Деревня собирается на совет. Крестьяне в отчаянии.

Рикити вскакивает на ноги, глаза горят.

Сделаем бамбуковые копья! Продырявим их всех!

Без меня, говорит Ёхэй.

Не выйдет, говорит Мандзо.

Я раньше верил ей на слово. А вдруг она ошибается? С месяц назад вышла новая книжка автора журнальной статьи. Рецензенты утверждают, что он один из величайших писателей нашей эпохи.

Крестьяне просят совета у старого Гисэку.

Я сказал: Рецензенты утверждают, что автор журнальной статьи — один из величайших писателей нашего времени.

Сибилла сказала да, а Альма-Тадема[86] одно время продавался дороже Микеланджело.

Тот велит им найти голодных самураев.

Я сказал: Один рецензент говорит, что этот писатель, на которого я должен взирать с милосердием превыше жалости, — величайший англоязычный писатель нашего времени. Другой называет его американским ответом Флоберу. Третий объявляет великим летописцем американы. Девять из десяти рецензентов поставили ему оценку «великолепно» или даже лучше. Пять использовали слово «гений».

Она сказала: Все вытекает из ложного допущения. Если согласиться, что американские романы надо писать по-английски, из этого следует, что папа римский — еврей.

Я сказал: В таком случае твои «Семь самураев» — ерунда, потому что они черно-белые и по-японски. Где твоя логика? Я подумал: Что за мура? Можно еще поболтать о вымирании традиционных зулусских танцев дождя, или о мутации водорослей внутренних водоемов Урала, или о другом каком случайно выбранном предмете, который совершенно ни при чем. Я имею право знать, кто он, кем бы он ни был.

Она сказала: Хорошо бы, Людо, ты не произносил вслух первое, что приходит в голову. Очевидна разница между человеком, работающим в технических рамках своей эпохи, ему не подвластных, и человеком, бездумно согласившимся на ограничения, которые сам абсолютно в силах отринуть.

Она сказала: Возможно, это ускользнуло от твоего внимания, но я пытаюсь смотреть один из шедевров современного кинематографа.

Крестьяне видят толпу. Самурай идет на берег реки, где его обреет монах.

Мифунэ проталкивается сквозь толпу, садится на корточки и чешет подбородок.

Кацусиро спрашивает соседа, что происходит.

Я сказал То есть ты считаешь, что Пруст стал бы лучше, если в него добавить английского с немецким, + она уставила на меня горящие глаза + я сказал Давай еще поболтаем о влиянии туризма на традиционные танцы дождя у зулусов или проверь меня на 50 столиц это все ни при чем я имею право знать.

Глаза у нее все горели.

Я сказал: Скажи мне одну вещь. Он ведь тебя не изнасиловал? (Всему, что я знаю про такт, я с детских лет учился у нее.)

На одну кошмарную секунду мне почудилось, что так оно и было: история Рикити, умноженная на 10.

Она сказала: Нет.

Я сказал: Значит, что-то тебе в нем понравилось. КАКАЯ-ТО симпатичная черта у него была.

Она ответила: Можно и так сказать.

Я сказал: А еще как можно?

Она сказала: Одна из драгоценных, хоть и не самая драгоценная добродетель в нашем обществе — просто так переспать с человеком, которого не хочешь, и если она ценится в тех, кто так поступать вынужден, в человеке, который даже в браке не состоит, она, безусловно, чрезмерна.

Я сказал: Это ты так поступила?

Она сказала: Ну, я не хотела грубить.

Нет, онеметь мне нельзя. Я сказал: Что-что за слова у тебя чрез ограду зубов излетели?[87]

Она сказала: В нашем обществе существует странное табу, запрет взять и прекратить что-нибудь, если оно неприятно, — жизнь, любовь, разговор, список бесконечен, этикет диктует начинать в неведении + упорствовать пред лицом знания + хотя я, естественно, считаю, что это глубоко порочно, обижать людей на каждом шагу как-то нехорошо.

Я все это слышал миллион раз. Я сказал: То есть тебе в нем НИЧЕГО не нравилось?

Она сказала: С чего ты решил, что хочешь знать то, чего не знаешь? Вспомни Эдипа.

Я сказал: Ты чего боишься, что я его убью или что я с ним пересплю?

Она сказала, а точнее, парировала: Ну, я бы на твоем месте с ним не спала, а затем прибавила: Ответ дал на вопросы Тиресий[88].

В нашем обществе существует странное табу, запрет матереубийства.

Она демонстративно перемотала кассету до той сцены, на которой я ее отвлек.

Вор выбегает из сарая и падает замертво.

К ребенку бегут родители.

Мифунэ выскакивает вперед и машет мечом. Прыгает вокруг трупа.

Самурай уходит, не обернувшись.

Я годами рассказываю ей про Дервлу Мёрфи, которая перевалила через Анды вместе с восьмилетней дочерью[89]. Мой отец наверняка такими вещами зарабатывает на жизнь. А мы разве что автостопом по Франции прокатились. Может, отцу захочется побыть с сыном, о котором он даже не знал. Мы бы на каноэ поплыли к истокам Амазонки, или пешком направились к Полярному кругу, или полгода прожили у масаи (я неплохо говорю на масаи). Я знаю 54 съедобных растения, 23 съедобных гриба и 8 насекомых, которых можно проглотить и не извергнуть обратно, если не думать о том, что именно ты ешь; по-моему, я бы прожил на подножном корму на любом континенте. Последние два года я сплю на земле, на улице, даже зимой, я каждый день час хожу босиком, чтобы загрубели ноги, и тренировался лазать по деревьям, по домам, по телефонным столбам. Если б она мне сказала наконец, кто он, я бы бросил зря тратить время на то, что, может быть, и пригодится, и сосредоточился на том, что должен знать. Мне пришлось выучить пять распространенных языков торговли и восемь кочевнических — просто на всякий случай. Свихнуться можно.

Меня зовут Кацусиро Окамото. Умоляю вас, пожалуйста, возьмите меня в ученики.

В ученики? Я Камбэй Симада. Я просто ронин. У меня нет учеников.

Я подумал про Либерачи, и про лорда Лейтона, и про автора журнальной статьи. Даже если она права, в этих людях плохо одно — они плохие художники. Допустим, мой отец плохой писатель — но, может, это потому, что у него есть дела поважнее. Когда едешь по Сибири со сворой лаек, как-то некогда оттачивать каждое слово. Сибилла склонна чересчур серьезно относиться к искусству.

Потом я поднялся к себе. Она уже десять лет смотрит «Семь самураев», и все равно японский ей не дается. Внизу работал телевизор, я слышал. Она там просидит еще минимум час.

Я однажды видел у нее в спальне конверт с пометкой «Вскрыть в случае смерти». Я подумал: она ведь скажет мне про отца, если решит, что умирает. Я подумал: я старался играть по правилам, но это бред какой-то. Я так и видел: проходит десять лет, а я все пялюсь на картину лорда Лейтона и не понимаю, что с ней не так, или гадаю, что не так с величайшим писателем нашего времени.

Я натренировался ходить бесшумно. Я бесшумно пересек площадку и зашел к Сибилле в спальню. У нее там комод, где паспорт лежит. Наверное, и конверт там. Я пересек комнату и открыл комод.

Там лежала папка с толстенной кипой бумаги.

2

Я знаю все слова

Я быстро все прочел.

Про отца там было немало, но она сочинила ему прозвище и так его и звала. Я все надеялся, она скажет, кто такой этот Либерачи, или хоть книжку его упомянет, но нет. Я уже опять собрался поискать конверт, но тут Сибилла позвала ЛЮДО! ТЫ НАВЕРХУ?

Я сказал ДА

и она сказала

ПРИНЕСИ МНЕ ОДЕЯЛО, БУДЬ ДОБР?

Я сложил папку с бумагами в комод и отнес Сибилле одеяло. Не знаю, что я думал. Я думаю, я думал Еще не поздно не знать и Но я должен узнать.

Первая часть вербовки закончилась — та, где Кацусиро стоит за дверью с палкой. В раннем детстве я учился быстро читать субтитры, а Сибилла говорила как думаешь, почему он сделал так, как думаешь, почему он сделал эдак, почему Ситиродзи не должен проходить испытание, почему Горобэй берет Хэйхати, если Хэйхати сам говорит, что всегда убегает? Я что-нибудь отвечал, а она смеялась и говорила, что это ей не приходило в голову.

Камбэй и Кацусиро видят двух самураев — те обдирают бамбуковые палки, собрались драться.

Начинается бой. Кюдзо воздевает палку и замирает. X поднимает палку над головой и кричит.

Кюдзо изящно, плавно отводит палку назад и замирает. Б бежит на него.

Кюдзо внезапно поднимает палку и опускает.

X: Ничья, извини

Нет. Победил я

Ерунда

Настоящим мечом я бы тебя убил.

Сибилла закуталась в одеяло. Сказала, что скоро пойдет печатать.

Я хотел сказать: Он что, по правде как Либерачи? Такой же ужас?

Из того, что она мне показала, я только про Либерачи и понял, что это плохо. И мой отец такой же? Или хуже? Я хотел сказать: ужасно — это насколько ужасно? Хуже щербатых беспризорников и жеребячьей грации? Хуже человеческой крохи? Хуже натурального ледяного собора? Я хотел сказать: Он хотя бы мир повидал.

Я подумывал сказать Сибилле: Раз я такой гений, дай мне самому решить. Я подумывал сказать: Ты же против людей, которые лишь потому, что прибыли на землю несколькими годами раньше, подчиняют себе других людей, прибывших на землю несколькими годами позже, и не обосновывают свою позицию. Я считал, ты считаешь лишение гражданских прав по возрастному признаку характеристикой ВАРВАРСКОГО ОБЩЕСТВА. Я подумывал сказать: С чего ты решила, будто я не хочу знать то, чего не знаю?

Вбегает игрок, говорит, что отыскал очень сильного самурая.

Кацусиро с палкой бежит к двери.

Игрок: Ах ты жулик!

Камбэй: Он не пострадает, если настоящий самурай.

Игрок: Но он напился.

Камбэй: Настоящий самурай не напьется до беспамятства.

В дверь вбегает человек; Кацусиро изо всех сил бьет его палкой. Самурай не отражает удара. Он со стоном валится.

Это первая сцена, которую я понял. Потому что увидел свиток и сообразил, что можно видеть слова. Очевидно, что слух — это чтение наоборот, то есть, когда читаешь, слышишь в голове слово, а когда разговариваешь или слушаешь, видишь слово в голове: кто-то говорит «кто-то» — видишь слово буквами, говорят «философия» — видишь φιλοσοφία, говорят «катаба» видишь كتب, взаправду видишь то, что читал, справа налево. Но я очень не сразу понял, что с японским тоже так. Я, скажем слышал в голове «Нихон», если на странице видел 日本, но не понимал, что можно видеть в голове, когда что-то слышишь. В общем, Камбэй смотрит в конец свитка и читает, и говорит он при этом «Тэнсё второй год второй месяц семнадцатый день родился», произносит звуки «Тэнсё нинэн нигацу дзюситинити умарэ», и я вдруг понял, что вижу некоторые слова, он их видел на свитке и произносил, и когда он сказал «нинэн нигацу дюситинити», у меня в голове появились ニ年ニ月十七日. Второй год второй месяц семнадцатый день. Наверное, потому, что я тогда с ума сходил по японским числам.

И остаток фильма звуки тут и там кристаллизовались, а потом я пересматривал и старался разбирать остальные, и к восьми годам у меня почти весь фильм в голове были картинки, и я почти все понимал.

Мифунэ узнает Камбэя.

Эй ты! Ты еще спрашиваешь, самурай ли я, — не смей надо мной смеяться.

Я настоящий самурай, хоть и выгляжу так.

Эй — я тебя все искал с тех пор… хотел тебе кое-что показать [вынимает свиток]

Погляди

Это родословная

Это родословная моих предков, передавалась из поколения в поколение

(Ах ты ублюдок, ты надо мной издеваешься)

Погляди (ты надо мной издеваешься)

Вот это я.

[Камбэй, читает] Вот этот Кикутиё — это ты?

[Мифунэ] Я и есть.

[Камбэй] Родился в семнадцатый день второго месяца во второй год Тэнсё… [хохочет]

[Мифунэ] Что смешного?

[Камбэй] Не выглядишь ты на тринадцать

Слышь, если ты и впрямь этот Кикутиё, тебе в этом году должно быть тринадцать лет.

[Все самураи хохочут]

Эта родословная — где ты ее украл?

[Мифунэ] Что! Это ложь! Ч-черт! Ты что такое говоришь?

Сибилла сказала: Ты правда все понимаешь?

Я сказал: Ну естественно.

Сибилла сказала: Что он говорит?

и перемотала кассету туда, где Мифунэ поднимается на ноги.

Я сказал: Ну, он говорит Яй! Кисама! ёку мо орэ по кото о самурай ка нантэ нукасиягаттэ… фудзакэруна!

а Сиб сказала, что, может, даже знает эти слова, а на слух никогда не узнаёт

и я написал на листочке, по ходу дела объясняя, он говорит やい яй эй 貴様 кисама ты (латинизированный словарь «Коданся» говорит, это ГРУБО и очень оскорбительно) よく ёку ну も мо усилительная частица 俺の орэ но меня родительный притяжательный 事を кото о, суффикс дополнения, то же 1-е лицо, 侍 самурай か ка вопросительная частица なんて нантэ РАЗГ. нан-то, что, как, какой, напр., как холодно будет ぬかし やがつて герундий от нукасу, говорить, т. е. Ты еще спрашиваешь, самураи ли я, ふざけるな! фудзакэруна негативный императив от фудзакэру, шутить, т. е. не смейся надо мной.

Я объяснил, что, судя по «Японскому сленгу», сиягаттэ — герундий от сиягару, распространенная стяженная форма ситэ агару, оскорбительной формы глагола суру, делать. Тогда если никасу говорить, никасиягаттэ — оскорбительный герундий.

Какой красивым язык, сказала Сиб, в субтитрах его, похоже, несколько пригладили. Так и знала, что «Японский сленг» за £ 6,88 драгоценность за бесценок.

Иными словами, Ты еще спрашиваешь, самурай ли я, — да как ты посмел!

Ладно, сказала Сиб, + дальше что?

俺はなこう見えてもちやんとした侍だ

俺はな орэ ва на именительный тематический усилительная частица こつ кō, вот так 見えて, миэтэ деепричастие настоящего времени от миэру, выглядеть も мо даже, т. е. даже выглядя так.

Сиб сказала, что японский, конечно, знает неважно, но и на одну наносекунду не поверит, что Мифунэ сказал Даже выглядя так.

Я сказал, что, по-моему, сознание не способно действовать в масштабах наносекунд.

Сиб сказала, что не поверит ни на одну едниицу времени, в масштабах которой способно действовать сознание, а дальше что?

ちやんとした тянто сита, правильный, приличный, на должном уровне

На должном уровне! сказала Сиб

侍 самурай だ да я есть, т. е. Даже если я выгляжу так, я настоящий самурай.

Это какой субтитр, сказала Сиб, я тут ни слова не узнаю.

Я сказал, что это примерно перевели как Я еще какой самурай.

Хмм, сказала Сиб.

やい俺はなあれからお前の事をずっと捜してたんだぞ

やい яй эй 俺はな орэ ва на

именительный тематический усилительная частица, сказала Сиб

あれから арэкара с тех пор お前の омаэ но тебя 事を суффикс дополнения, то же тебя, ずつと дзутто все (время), очень быстро выпалил я

捜してたんだ сагаситэтанда стяжательная форма сагаситэ ита, я искал, стяжательная форма но да известно, что но субстантивная частица да глагол быть ぞ дзо частица, оканчивающая предложение, выражает восклицание, обычно используется только мужчинами, выпалил я еще быстрее

これを корэ о частица дополнения 見せよう мисэё выражение желания Я хочу показать と то косвенная частица к предыдущему обороту, 思つてな омоттэ на причастие настоящего времени от омоу думать плюс на усилительная частица, т. е. думаю, что хочу показать тебе это

Я знаю все эти слова, сказала Сиб.

Ну, хочешь, я тебе запишу? сказал я. Написал несколько строк, а Сиб сказала, что я, быть может, этого не сознаю, но обычно письмо считают средством коммуникации + мой почерк по-японски еще загадочнее, чем изобретенная мною письменность на английском, греческом, арабском, иврите, бенгальском, русском, армянском и других языках, коих список чрезмерно длинен, а потому целиком не приводится.

これを見ろ, сказал я, корэ о миро

это я знаю, сказала Сиб, погляди

この系図はな коно кэйдзу, эта родословная, ва на

суффикс тематическая частица, сказала Сиб

俺様の орэ сама но

мой сказала Сиб

先祖 сэндзо, предки 代々 дайдай из поколения в поколение の но притяжательный суффикс сказала Сиб

系図よ кэйдзу ё

родословная восклицательная частица сказала Сиб

このやろうばかにしやがってなんでい коно ярō бака ни сиягаттэ нандэй

この коно этот やろう ярō мужлан, деревенщина коно ярō ты свинья, судя по Сансэйдо, ばか бака идиот, самое популярное японское ругательство, говорит нам «Японский сленг», бака ни суру буквально ты меня выставил дураком, но по-японски грубее, ты меня задолбал, говорит нам «Японский сленг», значит, если しやがつて сиягаттэ оскорбительная форма суру, она, наверное, еще грубее, なんでい нандэй что угодно. В субтитрах колорит как-то ушел, сказала Сиб.

Ну, в общем, ты поняла, сказал я, а Сиб сказала Но ты же всего пару строк разобрал, ты что, бросишь после пары строк на одной из КЛЮЧЕВЫХ СЦЕН ФИЛЬМА?

ЛАДно, ЛАДно, ЛАДно, сказал я. Что хорошо, когда у тебя два родителя? Они тебя друг от друга защищают. Будь у меня отец, он бы заметил, что меня уже достало, сказал бы Оставь мальчика в покое, Сибилла. Или тактично заметил бы, мол, иду в парк мячик попинать, а то скоро стемнеет, и пообещал бы объяснить сцену Сибилле попозже.

Где мы сейчас? спросила Сиб.

Где Камбэй смотрит на свиток, сказал я.

Сиб опять перемотала к началу сцену, посмотрела еще раз и сказала, что все равно ни слова не разбирает. По-моему, ты тут все насочинял сказала она

Тебе, наверное, с дикцией Мифунэ тяжело, сказал я

+ Сиб сказала чтоб я ни слова плохого не слышала про Мифунэ

я сказал Куросава сам говорил

+ Сиб сказала да но это характеристика персонажа и давай дальше

Я сказал можно я тебе просто аккуратно все напишу

Сиб сказала можно и я все записал начиная с «Ты этот Кикутиё, рожденный во второй год Тэнсё», и все транслитерировал, потому что Сиб имеет свойство иногда забывать кану. Объяснения стали совсем сложные, и я сказал, что, наверное, доделаю потом, и Сиб сказала ладно. Перемотала фильм к самому началу сцены, где Кацусиро просится тоже пойти, мы не можем взять ребенка, говорит Камбэй, в конце концов, у меня нет родителей, нет семьи, я в этом мире один, + Хэйхати поднимает голову и видит, что в дверях молча стоит Кюдзо.

А ты знаешь, что в переводе Э. В. Рью[90] Одиссей обращается к товарищам «парни»? сказала Сиб.

Ты, кажется, говорила, сказал я.

Вот эти субтитры, сказала Сиб, столь же уважительно пятятся от настоящих реплик. Я постараюсь об этом не думать. Хорошо, правда, что почти ничего важного это не портит, ты посмотри, как Миягути стоит безмолвно в дверях, он как великий актер немого кино, я даже не знаю, сколько у Кюдзо РЕПЛИК, но реплики тут вообще ни при чем. А ты долго разбирался, что они говорят?

Я сказал, что не помню. Как-то раз целый день разбирал одну сцену, дальше пошло легче.

Ну, вот эту сцену ты сколько раз смотрел сказала Сиб

+ я сказал не знаю, немного, раз 50

Мандзо уже вернулся в деревню обрезать Сино волосы. Тогда она будет похожа на мальчика, и самураи на нее даже не взглянут. Так себе маскировка. На Сино Сибилла заскучала; выключила кассету и сказала, что надо работать.

Она включила компьютер и принялась набивать текст из «Жизни в трейлере: практическое руководство», 1982 год. Рикити х 5. Такое лицо всегда бывает у людей, совершивших ужасную ошибку.

Может, она ждет моего дня рождения — всего день осталось ждать. Или можно притвориться, будто я внезапно постиг изъяны лорда Лейтона и лорда Лейтона — писателя, который, похоже, и сочинил эту журнальную статью.

Если обмолвиться про «Лунную сонату», или «Вчера», или драпировки, она меня раскусит как пить дать, но я, допустим, скажу: проблема в том, что они классицисты, а не классики, они гонятся не за правдой и красотой как таковыми, но поскольку те явлены в великих произведениях прошлого. Сложнее, конечно, прикинуться, будто я узрел эти недочеты с позиций милосердия, но, может, она не заметит.

Я взял открытку и принялся сверлить ее взглядом, будто у меня внезапное озарение. Вообще-то, и впрямь слишком много тряпок летает. Осталось ненароком отметить избыточность этих летучих тканей, выказав при этом не только жалость к законопреступнику, но и милосердие превыше жалости.

«ЖИЗНЬ В ТРЕЙЛЕРЕ: ПРАКТИЧЕСКОЕ РУКОВОДСТВО», сказала Сибилла. Что такого практического в трейлерах и почему, господи боже, со словом «практический» занятие привлекательнее, я что, опять в абсолютном меньшинстве? «Жизнь в трейлере: непрактичное руководство». «Гребля: непрактичное руководство». «Непрактичное вязание». Я бы купила любую из перечисленных, а меня ни капли не волнует вязание, гребля или, упаси боже, трейлеры.

Я снова развернул журнальную статью. Это позаковыристее. «Лунная соната», сказал я себе. «Вчера». Я снова прочел, пытаясь разглядеть то, что разглядела она.

Ужас! Ужас![91] сказала Сибилла.

Печатала она минут 5. За сегодняшний день заработано ок. £ 1,35.

Если я ее отвлеку, она, скорее всего, не передумает, а пойдет смотреть «Семь самураев» дальше.

Я ушел наверх. Она и головы не повернула.

Обыскал ее комнату сверху донизу, но конверта не нашел.

❖

У меня сегодня день рождения. Сибилла ничего не рассказала. Я думал, может, расскажет, когда я открою подарки, но нет.

Я сказал: Мне кажется, проблема лорда Лейтона в том, что он классицист, а не классик, он гонится не за правдой и красотой как таковыми, но поскольку те явлены в великих произведениях прошлого. И у автора статьи в журнале похожая проблема.

Хмм сказала Сибилла.

Я боялся, она спросит, чем именно похожая, и поспешно добавил:

Я зря сказал, что кассета фигня. Он заслуживает нашей жалости.

Сибилла, кажется, еле сдерживала смех.

Я сказал: Ну что мне еще сказать?

Она сказала: Ты не там ищешь.

Я сказал: Я просто хочу знать, кто он.

Она сказала: То есть что, тебе все равно, какой он? Ты прочел сотни книжек про путешествия. Назови худшую.

Мне даже задумываться не пришлось.

Вэл Питерс, сказал я.

У него был роман с одноногой камбоджийской девушкой, и он написал книжку про Камбоджу и про девушку и про культю, лирически вспоминал разрушенные деревни и оттяпанную ногу. Я в жизни не читал ничего хуже. Но он не плохой писатель — мне, конечно, было только восемь лет, но я понимал, что писатель он неплохой.

Она сказала: Вот если это он, ты все равно хочешь знать?

Я сказал: Так это он?

Она сказала: ВЭЛ ПИТЕРС! Ну еще бы, он же натуральный Дон Жуан.

Я сказал: Ну так кто он?

Она сказала: Ты не хочешь знать. Почему ты не веришь мне на слово?

Я сказал: Потому что ты в абсолютном меньшинстве.

Сибилла сказала: Ну, пусть бы и так. Можно твою подарочную книжку по аэродинамике глянуть?

и, не дожидаясь ответа, взяла ее со стола, открыла, стала читать и разулыбалась.

Так себе сюрприз. Сиб нашла эту книжку в «Диллонз» на Гауэр-стрит и, прочтя страницы три, рассмеялась и зашагала туда-сюда, твердя ГУСТАЯ ПЕРЬЕВАЯ МАНТИЯ, а остальные три покупателя разбегались во все стороны. ПРИНЯВ ПТИЧЬЕ ТЕЛО ЗА ШАР РАДИУСОМ 5 СМ, сказала Сиб, я и не знала, что аэродинамика — это так весело, и, пребывая под впечатлением, будто все в «Диллонзе» тоже захотят оценить шутку, сказала Ты послушай пример:

Поганковые (к примеру, обычная чомга) охотятся на добычу под водой. В отличие от уток и прочих птиц, охотящихся на поверхности воды и обладающих полностью водоотталкивающим оперением, у поганок перья с внешней стороны на две трети промокаемы. Однако, как и уткам, на поверхности воды поганкам требуется плавучесть, а также теплоизоляция воздуха под густой перьевой мантией. Чтобы добиться подводной маневренности, необходимой для успешной поимки добычи, поганка увеличивает свою тяжесть примерно до тяжести воды, плотно прижимая перья к телу (на каждое перо приходится восемь мышц); частичная промокаемость способствует удалению большей части воздуха — остается лишь тонкий околокожный слой, обеспечивающий теплоизоляцию.

Приняв птичье тело за шар радиусом 5 см и допустив, что его тяжесть равна 1,1, мы найдем толщину Дг слоя воздуха в условиях ниже уровня моря, требуемую для достижения указанной тяжести тела.

А ты знал, что на каждое перо поганки приходится восемь мышц? спросила Сиб.

Нет, сказал я.

А что у них внешние две трети перьев промокаемы?

Нет, сказал я.

Я не стал отмечать вслух, что теперь об этом знают все в радиусе 10 метров. Я сказал, что, по-моему, к аэродинамике не готов, не потому, что считал, будто не готов к аэродинамике, а потому, что дешевые книжки в зале стоили £ 20.

Еще как готов, сказала Сиб, листая книжку. По именам математиков уже все понятно. Уравнение Бернулли — уравнение Эйлера — теорема Гаусса — Остроградского — я понятия не имею, что все это ТАКОЕ, но все строится вокруг математики, постньютоновское развитие матанализа, XVIII–XIX век. Что тут сложного? Смотри, есть приложение, образцы в природе, тут про колибри и аэродинамику полета насекомого.

Я сказал: Когда вышла?

1986, сказала Сибилла.

Тогда, сказал я, наверняка найдется у букинистов в «Скубе».

Разумно, сказала Сиб. Хочешь что-нибудь про преобразования Лапласа?

Нет.

А про преобразование Фурье? Не на день рождения, на день рождения я тебе все «Конспекты Шома» не добуду, а вообще? Тут говорится, что это важнейший математический инструмент современного машиностроения.

Нет.

Ну, посмотрим, может, в «Скубе» есть, сказала Сибилла, и, разумеется, открыв подарки, я обнаружил книжки по аэродинамике, преобразованию Фурье и преобразованиям Лапласа, а еще «Введение в древнеисландский» Гордона, «Сагу о Ньяле» на исландском и «пингвинье» издание, всякие другие ценные книжки за бесценок и новый скейтборд.

Мне хотелось все это сбросить со стола на пол и заорать. Я хотел одной простой вещи — у всех на свете она есть за здорово живешь, а у меня вместо нее преобразования Лапласа и аэродинамика полета насекомых. Я уже открыл было рот, но тут увидел, что Сиб перестала улыбаться, ладонью обхватила лоб, даже густая перьевая мантия не спасла ее от того, о чем она не желала думать. Я побоялся, что, если останусь, все равно что-нибудь скажу, и пошел кататься на скейтборде.

3

Похоронные игры

В общем, я узнал.

Когда я вернулся, Сибилла сказала, что сходит погуляет. Я уже видал у нее такое лицо. В «Скубе» мы наткнулись на подержанную «Историю еврейского народа в эпоху Иисуса Христа»[92], роскошный четырехтомник, исправленное и дополненное издание, вышло в начале 1980-х, всего £ 100 — потрясающе, драгоценность за бесценок. Мы продолжительно подискутировали: Сибилла говорила, что «История» мне просто необходима, а я говорил, что мы не можем этого себе позволить, а Сибилла говорила, что это блистательная научная работа, которая должна быть в каждом доме, а я говорил, что мы не можем этого себе позволить.

Я сказал: Ты ведь знаешь, что мы не можем себе позволить «Историю еврейского народа в эпоху Иисуса Христа». Сибилла сказала, что идет в «Грант и Катлер». Я сказал, что мы не можем себе позволить ходить в «Грант и Катлер», а Сибилла сказала, что я могу не ходить. В прошлый раз, когда Сибилла ходила в «Грант и Катлер» одна — я даже вспоминать не хочу, что было в прошлый раз, когда Сибилла ходила в «Грант и Катлер» одна. Я сказал, что, пожалуй, тоже пойду.

Ты прав, сказала она. Мы не можем себе позволить

и включила компьютер и с ногами забралась в кресло и так и сидела и не делала ничего

Я подумал: бред какой-то. Я подумал: Кому какое дело, что не так с лордом Лейтоном? Надо отсюда выбираться. Но я так и не выяснил, где она прячет конверт.

Надо было сделать что-нибудь, и я на велике сгонял в видеопрокат «Блокбастер» — может, найду чего. И в конце концов нашел.

Вернулся домой. Сибилла так и сидела в кресле. Я сказал: Я тебе кассету принес, и сунул кассету в видак, и включил.

Появились и исчезли угрозы насчет авторских прав.

Сибилла подскочила.

ООООЙ, сказала Сиб, Высокие Мужчины в Узких Джинсах!

Чего? сказал я.

Я СТО ЛЕТ этого не видела, сказала Сиб.

На коробке написано, что это вестерн по мотивам «Семи самураев», я подумал, тебе понравится.

ПОНРАВИТСЯ! сказала Сиб. Я его ОБОЖАЮ. Ты же ЗНАЕШЬ, как я люблю актерскую школу Тайрона Пауэра.

Отвезти назад? спросил я.

Но было поздно. Сиб примостилась на подлокотнике, напружинилась, как терьер на охоте за мячиком. Мячик летит, взлетает терьер; терьер ловит мячик, терьер лает как ненормальный, еще час терьер рычит, едва пытаешься отнять мячик, + скулит, если никто на него не смотрит. Едва началось кино, Сиб, исходя злорадством, запустила когти в какую-то деталь, из-за которой оно и рядом не стояло с «Семью самураями», и следующий час почти без пауз извергала комментарии потоком, прерываемым лишь диким хохотом при каждом появлении наймита из актерской школы Тайрона Пауэра + редкими паузами, в которых мне полагалось возражать, чтоб она поспорила еще. Может, в фильме были диалоги — если и были, я их не расслышал.

Бриннер начал вербовать людей.

Трудная задача, сказала Сибилла. Нелегко найти столько высоких мужчин в узких джинсах.

Ты когда-нибудь замолчишь? спросил я.

Прости, сказала она и замолчала.

Тебе ВООБЩЕ НИЧЕГО тут не нравится? спросил я.

Как ты мог подумать? сказала Сиб. Не ОДИН, а СЕМЬ высоких мужчин в узких джинсах это же просто ВЕЛИКОЛЕПНО.

Ладно, сказал я.

И все так просто, сразу видно, кто охотник за деньгами, потому что он пузатый.

Ладно, сказал я.

Злодей коротышка, сказала Сиб. Голодающие крестьяне толстые. Будь они высокие и худые, зритель бы запутался.

Я смотрел в экран и не отвечал.

Джеймс Кобёрн, сказала Сиб. Очень люблю Джеймса Кобёрна. И Илай Уоллак замечательный. И к тому же один из минусов «Семи самураев» в том, что актеры ни малейшего понятия не имеют о восточной загадочности. Мифунэ БЕЗНАДЕЖЕН, и остальные не лучше. Симура, Кимура, Миягути, Тяки, Инаба, Като, Цутия — грустно смотреть. И, только видя Высоких Мужчин в Узких Джинсах, понимаешь, как ограничивала Куросаву невозможность прибегнуть к гению Чарлза Бронсона. Будь у него актер с лицом как японская гравюра, кто знает, чего бы он достиг…

Я пытаюсь смотреть кино, сказал я.

Больше ни звука, сказала Сиб. Я нема как могила.

И я вдруг понял, где она прячет конверт.

Сколько себя помню, Сиб изнывала по «Птолемеевской Александрии» Фрейзера (блистательная научная работа, которая должна быть в каждом доме). В публичных библиотеках (во всяком случае, известных нам) ее нет, но порой мы натыкались на нее у букинистов и потом ежедневно ходили в гости. Сиб зачитывала прекрасные сноски об Эратосфене (который измерил окружность Земли); или о поэме Ликофрона «Александра» — она вся от имени Кассандры, обуреваемой пророческим неистовством, и до того невнятна, что ученые не разобрались, отчего им так трудно — то ли текст искажен, то ли Кассандра совсем рехнулась; или о Никандровой «Териаке» — длиннющей поэме про змей гекзаметром. Книга всегда стоила заоблачно, и рано или поздно ее покупал кто-нибудь побогаче нас.

Четыре месяца назад Сиб снова ее нашла и на сей раз принесла домой. Не знаю, сколько уплатила, — она не говорит. Сказала, что попросила бы похоронить ее вместе с этим томом, но жестоко лишать потомков одного из немногих существующих экземпляров, она готова держать пари, что, если даже умрет через 50 лет, «Оксфорд юниверсити пресс» все еще будет делать вид, что вот-вот выпустит переиздание; еще сказала, что пускай, если будут похороны, я эту книгу захвачу и люди почитают интересные фрагменты. Я обещал, что по мере сил поспособствую, чтобы на ее похоронах зачитывали «Птолемеевскую Александрию».

Последний раз я видел конверт в комоде полгода назад; в комоде его больше нет, потому что с тех пор она успела купить книгу.

Пришлось досматривать кино, но я не мог сосредоточиться. Даже не знаю, хорош ли фильм; я только и думал, что про конверт и книгу.

Потом кино все-таки закончилось. Сиб сказала Спасибо. И что ей надо бы поработать.

«Птолемеевская Александрия» стояла в шкафу у нее за спиной. Я достал том II, раскрыл на описании трагедии, изображавшей Исход (Фрейзер цитирует беседы Бога с Моисеем ямбическим триметром), и увидел конверт. «Вскрыть в случае смерти».

Я подумал: Будь конец всему концом, все кончить могли б мы разом[93]. Я подумал: что такое запечатанный конверт? Дверь с табличкой «Вход воспрещен» или «Только для сотрудников». Плевать, если обстоятельства того требуют.

Я сунул конверт под рубашку и ушел наверх. Вскрыл у себя в комнате.

Никакой не Рыж Дьявлин. И близко не стоял.

Я вспомнил одну его книжку, которую бросил на середине. Он поехал на Бали. Там люди босиком ходили по лавовым полям живого вулкана. Он не ходил. Стоял, смотрел, как они ходят по лаве, а потом вернулся в гостиницу и написал о том, как на них смотрел. Он не знал балийского. В гостинице трахнул женщину, оперируя тремя балийскими словами. Может, она любила ночных зверей.

4

Стивен, 11 лет

Спустя три дня я сообразил, что поспешил с выводами. В книгах про путешествия автор нередко начинает дурачком, невеждой или трусом, а к концу смелеет. Я мало знаю — судить пока глупо. И я пошел в библиотеку за остальными его книгами. Сибилла права, он очень популярен — в библиотеке было все, но все на руках, кроме двух книжек.

По соседству с ними на полке стояла моя давняя любовь, «Навстречу опасности!». Раз 20, наверное, перечитывал. Ну, что поделать.

Я взял «Едоков лотоса». Во всю заднюю обложку — портрет моего отца. Отец хмурился, глядя вдаль. Не такой красавец, как я воображал, но, может, фотография неудачная.

На «Античном крае» фотография была другая. Еще одна проба актера школы Тайрона Пауэра.

Будь это художественные книги, библиотекарша, наверное, не выдала бы их 11-летнему, но, поскольку там про путешествия, ей и в голову не пришло возразить. Она привыкла, что я беру книжки из взрослого отдела, особенно про путешествия; наверное, она не сознавала, что они вообще-то 18+.

Я прочел две эти книжки, потом взял еще три в «Барбикане», а самую свежую прочел в Мэрилебонской библиотеке, потому что у меня не было читательского билета. К концу недели я освоил все творчество моего отца.

Ну, в общем. Должен признаться, я надеялся обнаружить некую искру гения или героизма, которой не заметила Сибилла. Я хотел раскрыть книгу и подумать Но это же блеск! Ничего такого не случилось. Я все равно читал. Не знаю, на что надеялся.

❖

Ничего не найдя в книжках, я подумал, может, он живьем другой.

Он был женат, когда познакомился с моей матерью, потом развелся, снова женился и переехал в другой дом. Даже если б я нашел, где сыграли Попурри, там сейчас живет его бывшая жена.

Потом я подумал: может, он где-нибудь выступит, а я прослежу за ним до дома. Но выступления заканчиваются пьянкой, и мне будет нелегко. Можно пойти в костюме горбатого карлика, который мне пришлось надевать, когда мы ходили на «Жестокую игру»[94], но, пожалуй, меня не пустят в бар, даже если я прикинусь карликом, который очень переживает из-за своего роста.

Потом меня осенило. Отец часто писал в газеты и многое путал. Наука притягивала его, как огонь мотылька. Ему не давалась разница между частной и общей теорией относительности, но он по любому поводу зачем-то совал их в статьи. Иногда он брал слово, обладающее узким и общим значением (хаос, последовательность, относительность, положительный / отрицательный, период), и на заявлениях, применимых к слову в его узком значении, строил обобщения касательно слова в общепринятом смысле. Иногда узкое значение выражалось только математически и в обычном языке коррелятов не имело, но отцу это не мешало. Осталось дождаться очередной публикации + написать письмо, поправить ошибки эдак обаятельно, наивно и по-детски, подписаться «Стивен, 11 лет»; ответ неизбежен, а если повезет, в нем будет обратный адрес

Назавтра был понедельник. Я снова пошел в библиотеку и пролистал все воскресные газеты, но отец ничего туда не написал. Я пролистал все субботние, но и там ничего не нашлось. Потом я пролистал газеты за понедельник, 30 марта. Ничего. Я уже 10 дней знал, кто он.

Я каждый день ходил в библиотеку читать газеты. За подписью отца ничего. Я стоял у стола, листал, иногда попадалась любопытная статья, и я увлекался, и вдруг вспоминал. Я знаю, кто он.

В субботу я опять пришел в библиотеку, и на сей раз в «Индепендент» была статья о Галапагосских островах. Речь шла про вымирание и отбор. Куча ложных доводов, кое-какие фактические ошибки насчет динозавров, и он, кажется, неверно понял теорию эгоистического гена. Мне выпал шанс!

Я не собирался указывать на логические ошибки — это его смутит — и решил промолчать о том, что он перепутал ДНК и РНК, потому что это слишком стыдно, но, пожалуй, вполне допустимо отметить самые серьезные фактические недочеты, и можно будет подписаться «Стивен, 11 лет». Непонятно, сильно ли надо упрощать теорию эгоистического гена: поскольку отец ее не понимал, я не хотел громоздить заковыристые объяснения, но, если прибегнуть только к односложным словам, письмо выйдет несносное.

Я десять раз его переписал так, чтоб оно выдавало ум и не звучало несносно. Можно было напечатать на компьютере, но я решил, что мой ужасающий почерк смотрится трогательнее, и финальную версию написал от руки.

Два дня писал. Если б не боялся, что письмо выйдет несносное, написал бы за 15 минут. Но, как сказала бы Сибилла, обижать людей на каждом шагу как-то нехорошо.

❖

Миновала неделя, и я подумал, что письмо застряло в «Индепендент».

Миновала неделя.

Миновала неделя, и я подумал, что он уже наверняка его получил.

Миновали три дня, и закончился апрель. Я подумал, что он, наверное, путешествует. Миновал день, и я подумал, что его корреспонденцией, наверное, занимается секретарша. Миновали четыре дня. Наверное, секретарше велено не отвечать на письма, в которые не вложен пустой конверт.

Назавтра от него пришло письмо.

Я унес его к себе и прочел.

Адрес написан от руки; это, пожалуй, вселяет надежду. Самоклеющийся такой конверт; отец писал черной шариковой ручкой. Я медленно вскрыл конверт; внутри листок А5, сложенный вдвое. Я его развернул. Там говорилось;

6 мая 1998 года

Дорогой Стивен,

Спасибо тебе за письмо. Как ты, может быть, знаешь, существует множество теорий, объясняющих вымирание динозавров. Я не спорю, что выбрал ту, которая, с моих позиций, более пригодна. Твое замечание касательно теории эгоистичного гена было бы верно, если бы я руководствовался ею, однако у теории Докинза есть и конкуренты.

Надеюсь, ты не расстроишься, если я останусь при своем мнении. По-моему, это замечательно, что ты так глубоко понимаешь важность этой теории, и я счастлив, если тебе понравилась моя статья.

Твой

Вэл Питерс

Я внушал себе, что не надо ничего ждать, но, видимо, все таки ждал. Невзирая на статью, невзирая на все его книжки, я надеялся узреть нечто блестящее, до чего не додумался бы сам. Я поглядел на листок с размашистой небрежной подписью и взмолился от всей души, чтобы это письмо написал не мой отец.

Напиши его кто другой, я бы ему ответил; сказал бы, что вся статья построена так, будто отбор на уровне генов, особей и видов — это одно и то же, и что эту путаницу надо бы прояснить, даже если он, как он утверждает, спорит с Докинзом, и еще я бы сказал, что он не привел ни одного контрдовода. Но я не хотел ему досаждать и промолчал. Главное, что в верхнем углу он написал свой адрес. Я посмотрел улицу в «От А до Я» — оказалось, недалеко от Кольцевой.

5

Дэвиду, с наилучшими пожеланиями

Я сел на Кольцевую, поехал к отцовскому дому и постоял на улице.

Я знал, что у меня есть два единокровных брата и единокровная сестра, но все они, по-моему, живут с матерью. Примерно в 10:30 из дома вышла женщина. Села в машину и уехала.

Я не знал, стоит ли звонить в дверь. Я не знал, что сказать, — боялся сморозить глупость. Я перешел улицу и посмотрел на окна. Никакого шевеления не разглядел. Где-то в 11:00 увидел лицо.

В 11:30 дверь снова открылась, из дома вышел и спустился по ступенькам мужчина. Он был старше, чем я воображал; фотографиям, наверное, много лет. И не такой красивый, как я воображал, даже по фотографиям; я забыл, что она его поцеловала, когда сильно напилась.

Он сошел на тротуар и свернул направо. На углу опять направо.

Назавтра я снова приехал. В рюкзаке у меня лежало введение в аэродинамику, книга по дифференциальному исчислению для инженеров, перевод «Саги о Ньяле» издательства «Пингвин», Brennu-Njáls saga, «Введение в древнеисландский» Гордона и «Граф Монте-Кристо» на случай, если заскучаю, плюс четыре бутерброда с арахисовым маслом и джемом и мандарин. Через дорогу от дома была автобусная остановка, а вокруг нее парапет. Я сидел, следя за домом, и читал «Сагу о Ньяле», то исландский текст, то перевод.

Ньяль с сыновьями приехал на двор под названием альтинг. Скарпхедин, один из сыновей Ньяля, убил годи. Я не понял, как у них устроен этот тинг. Сват Ньяля Асгрим и сыновья Ньяля ходили по землянкам и искали поддержки. Сначала пошли к Гицуру, потом в землянку Эльфуса к Скафти, сыну Тородда.

«Lát hevra það,» segir Skafti.

«Расскажи», — говорит Скафти[95].

«Eg vil biðja þig liðsinnis,» segir Ásgrímur, «að þú veitir mér lið og mágum mínum.»

«Хочу попросить тебя, чтобы ты оказал поддержку мне и моим родичам».

Я работал над исландским уже три недели, так что дело двигалось. Но были места, которые без словаря не разобрать. В доме ничего.

«Hitt hafði eg ætlað,» segir Skafti, «að ekki skyldu koma vændræði yður í híbýli mín.»

«Вот уж не думал, — отвечает Скафти, — что ваши неурядицы дойдут до моего жилища».

Ásgrímur svarar: «Illa er slíkt mælt að verða mönnum þá síst að liði er mest liggur við.»

Асгрим говорит: «Нехорошие это слова. Плохо отказывать людям в помощи, когда у них в ней крайняя нужда».

К дому подошел почтальон со второй доставкой. К нему вышла женщина; куча писем, похоже. Я съел бутерброд с арахисовым маслом.

«Hver er sá maður,» segir Skafti, «er fjórir menn ganga fyrri, mikill maður og fölleitur, ógæfusamlegur, harðlegur og tröllslegur?»

«Кто этот человек, — спрашивает Скафти, — что зашел пятым, а сам высок ростом, бледен лицом, неудачлив с виду, суров и зловещ?»

В доме ничего.

Hann svarar: «Skarphéðinn heiti eg og hefir þú séð mig jafnan á þingi en vera mun eg því vitrari en þú að eg þarf eigi að spyrja þig hvað þú heitir. Þú heitir Skafti Þóroddsson en fyrr kallaðir þú þig burstakoll þá er þú hafðir drepið Ketil úr Eldu. Gerðir þú þér þá koll og barst tjöru í höfuð þér. Síðan keyptir þú að þrælum að rísta upp jarðarmen og skreiðst þú þar undir um nóttina. Sídan fórst þú til Þórólfs Loftssonar á Eyrum og tók hann við þér og bar þig út í mjölsekkjum sínum.»

Тот отвечает: «Скарпхедином зовут меня, и ты меня много раз видел на тинге. Но я, верно, поумнее тебя, потому что мне не надо спрашивать, как тебя зовут. Тебя зовут Скафти, сын Тородда, а раньше ты называл себя Щетинной Головой, когда убил Кетиля из Эльды. Ты выбрил себе тогда голову и вымазал ее дегтем. Затем ты заплатил рабам за то, чтобы они вырезали полоску дерна, и заполз под нее на ночь. Потом ты отправился к Торольву, сыну Лофта с Песков, и он взял тебя к себе и отнес на корабль в мешке от муки».

Eftir það gengu þeir Asgrímur út.

После этого они ушли.

В доме ничего.

Skarphéðinn mælti: «Hvert skulum vér nú ganga?»

Скарпхедин сказал: «Куда пойдем теперь?»

«Til búðar Snorra goða,» segir Ásgrímur.

«К землянке Снорри Годи».

«Сага о Ньяле» местами сложновата, но не очень сложная. Вот аэродинамика — это да. Я прочел пару страниц, но как-то настроения не было. В доме ничего.

Я снова открыл «Сагу о Ньяле». Снорри сказал, что у них и самих плохо идут дела в суде, но обещал не идти против сыновей Ньяля и не помогать их недругам. Он сказал:

«Hver er sá maður er fjórir ganga fyrir, fölleitur og skarpleitur og glottir við tönn og hefir öxi reidda um öxl?»

«Кто этот человек с резкими чертами лица, что зашел пятым, а сам бледен лицом, скалит зубы и держит на плече секиру?»

«Héðinn heiti eg,» segir hann, «en sumir menn kalla mig Skarphéðinn öllu nafni eða hvað vilt þú fleira til mín tala?»

«Хедином зовут меня, — отвечает тот. — А некоторые зовут меня полным именем — Скарпхедин. Может, хочешь еще что-нибудь сказать мне?»

Snorri mælti: «Það að mér þykir þú maður harðlegur og mikilfenglegur en þó get eg að þrotin sé nú þín hin mesta gæfa og skammt get eg eftir þinnar ævi.»

Снорри сказал: «Только то, что человек ты, по-видимому, суровый и заносчивый. Но я вижу, что удача скоро изменит тебе, и недолго тебе осталось жить».

Сыновья Асгрима с переменным успехом ходили по землянкам, и всякий раз кто-нибудь говорил, что хочет узнать только одно, кто этот невезучий человек, что зашел пятым, и всякий раз Скарпхедин отвечал какую-нибудь гадость, и результаты выходили предсказуемые. Это вам не Гомер и не Мэлори, тут все очень просто, но мне нравилось. У Гордона нашелся словарь и заметки по грамматике, так что в целом неплохо.

Я прочел еще несколько страниц, потом пару часов почитал «Графа Монте-Кристо» и уехал домой.

Я вернулся на следующий день и прочел три страницы по аэродинамике, но как-то настроения не было. Потом еще почитал «Сагу о Ньяле».

Около 12:30 он, жуя бутерброд, прошел мимо окна на первом этаже. У меня в рюкзаке было четыре с арахисовым маслом и джемом, два с бананом и мармайтом и пакет чипсов. Я съел бутерброд и почитал «Графа Монте-Кристо». В доме больше ничего.

Два дня пропустил. Холодно было, и лило. Потом прояснилось. Я снова приехал и сел на парапет. Взял с собой три бутерброда с арахисовым маслом и джемом, один с арахисовым маслом и медом и бутылку «Райбины».

Опять полил дождь, я вернулся на Кольцевую и остаток дня читал «Графа Монте-Кристо». Можно было заняться аэродинамикой, но как-то настроения не было.

Третья неделя мая — типичное английское похолодание. 283 градуса выше абсолютного нуля. Я поехал к дому просто посмотреть. Видел, как отец разговаривал с женщиной наверху, но, что говорили, не слышал. Заставил себя посидеть на парапете на случай, если придется ехать на Северный полюс.

У меня застучали зубы. Такое ощущение, что у Магнуссона был другой текст, не тот, что мне подарила Сибилла; я решил разобрать лишние куски. Потом вспомнил, что на Северный полюс не еду. В доме ничего. Я вернулся на Кольцевую и съел бутерброды.

Четыре дня пропустил, а потом пришлось опять приехать. Посидел на парапете, заставил себя прочесть целую главу по аэродинамике — просто доказать себе, что по-прежнему могу. Съел бутерброд с арахисовым маслом. «Сагу о Ньяле» до сих пор не дочитал. Я вообще мало над ней работал. Глупо тут торчать. Работать невозможно, надо либо что-то делать, либо поехать туда, где можно работать. Глупо уехать, неделю прокуковав под домом на автобусной остановке.

И тут меня осенило.

Попрошу-ка я у отца автограф.

❖

Я приехал назавтра и с собой взял «Отважного Кортеса» в мягкой обложке (это где про балийскую женщину) — купил в «Оксфаме» за 50 пенсов. Еще взял Brennu-Njáls saga, Магнуссона, Гордона, книгу о преобразованиях Лапласа и книгу о съедобных насекомых, которую библиотека продавала за 10 пенсов. До конца дня можно кататься по Кольцевой. Вряд ли я надолго; сделаю, и покончим с этим.

Я приехал к дому в 10:00. На первом этаже открыто окно; там тихонько разговаривали. Я постоял у стены и послушал.

Ты точно не хочешь пойти? Ты же с ними почти не видишься.

Это как-то не мое. Если начну зевать от скуки, выйдет неудобно, а если мы еще что-нибудь придумаем, они на меня разозлятся. Тут одна проблема — ты-то не обидишься?

Да я не обижусь, мне просто кажется, хорошо бы тебе с ними побыть.

Я побуду, но они же учатся всю неделю. Они уже придумали, на что потратить выходные. Это же не конец света.

К дому подъехала машина, и оттуда вышли трое детей.

Машина уехала.

Дети поглядели на дом.

Ну, пошли, сказал один.

И они зашагали по дорожке. Открылась дверь. Прямо за дверью поговорили. Дети снова спустились по ступенькам вместе с женщиной, которую я уже видел. В дверях стоял мужчина.

Когда вернетесь, сходим в «Планету Голливуд», сказал он.

Они сели в машину и уехали. Он закрыл дверь.

Я устал бродить туда-сюда по улице и на эту дверь смотреть. Не хотел опять уходить. Устал сомневаться, удачный ли сейчас момент. Устал раздумывать, не лучше ли помешать ему сейчас, пока он не сел работать.

Я подошел к двери и позвонил. Минуту подождал Отсчитал еще минуту, отсчитал две. Постучался и опять отсчитал минуту. Если не откроет, я уйду. Если и дальше стучать и звонить, он рассердится. Прошло две минуты. Я повернулся и зашагал по ступенькам.

На третьем этаже открылось окно.

Минутку, я сейчас спущусь, крикнул он.

Я вернулся к двери.

Прошла пара минут, и дверь открылась.

Что вам угодно? спросил он.

Волосы у него темные, с проседью; лоб исчерчен глубокими морщинами; в бровях седые волоски, а глаза большие и светлые, немножко похож на ночного зверя. Голос довольно высокий и тихий.

Чем могу быть полезен? спросил он.

Я услышал себя: Я за конвертом для «Христианской помощи».

Я его что-то не вижу, ответил он, не оглянувшись. И вообще-то, мы не христиане.

Это ничего, сказал я. Я и сам еврейский атеист.

Ладно, я тогда спрошу, сказал он, уже улыбаясь. Если ты еврейский атеист, зачем собираешь деньги для «Христианской помощи»?

Меня мама заставляет, сказал я.

Но если ты еврей, у тебя же и мама должна быть еврейка? сказал он.

Она еврейка, сказал я. Поэтому не разрешает мне красть у еврейских благотворителей.

Сработало как часы. Он беспомощно рассмеялся. Сказал: Может, тебе в «Помощь комиков»[96] податься?

Я сказал: Вы считаете, красный нос — это смешно? Да-да, я в курсе, смеются, только когда больно.

Он сказал: Почему у меня такое впечатление, что ты не за христианской помощью пришел?

Я сказал: Я хотел автограф, но нельзя же так сразу, с порога.

Он сказал: Автограф? Ты серьезно? Тебе сколько лет?

Я сказал: А что, у вас автографы только 15+?

Он сказал: Ну, найдутся люди, которым мое имя все равно что грязное ругательство, но нет. Только ты немножко маленький. Или это тоже разводка такая? Ты его потом загонишь?

Я сказал: А что, много дадут?

И он ответил весьма уверенно: Пожалуй, тебе придется чуток подождать.

Я сказал: Ну и ничего. Я книжку принес.

И снял рюкзак.

Он сказал: Первое издание?

Я сказал: Вряд ли. Мягкая обложка.

Он сказал: Тогда много не дадут.

Я сказал: Значит, придется себе оставить.

Он сказал: Похоже, что так. Заходи, я тебе подпишу.

Я пошел за ним по коридору в кухню на задах. Он спросил, хочу ли я чего-нибудь. Я сказал апельсиновый сок.

Он налил два, один дал мне. Я протянул ему книгу.

Он сказал:

Каждый раз так странно, когда они к тебе возвращаются. Как детей в мир отсылать — неизвестно, где в итоге окажутся. Вот, погляди. Третий тираж, 1986. 1986! Могла по миру поездить. Какой-нибудь поистаскавшийся хиппи взял с собой в Катманду; отдал приятелю, который уехал в Австралию; какой-нибудь турист прикупил в аэропорту, а потом сел на круизный лайнер и поплыл в Антарктиду. Что тебе написать?

Я похолодел. Можно было сказать: Людо, с любовью от отца. Через десять секунд в кухне не появится ни единого нового предмета, и однако все изменится.

Он держал ручку, и все это ему было не внове.

Пальцы, которые были то здесь, то там, держали ручку. Губы чуть-чуть надуты. Голубая рубашка, коричневые вельветовые брюки.

Он спросил: Как тебя зовут?

Дэвид.

Дэвиду, с наилучшими пожеланиями — нормально? спросил он.

Я кивнул.

Он что-то накорябал в книжке и протянул мне.

Мне показалось, что меня сейчас стошнит.

Он что-то спросил про школу.

Я сказал, что не хожу в школу.

Он спросил про это.

Я что-то сказал про это.

Он еще что-то сказал. Он был любезен. В волосах много седины; во время Попурри она вряд ли была.

Я сказал: А можно посмотреть, где вы работаете?

Он сказал: Конечно. Как будто удивился и обрадовался.

Я пошел за ним на верхний этаж. Дом другой, но Попурри они сыграли в его кабинете, какие-то книжки и вещи, наверное, по-прежнему у него. Не знаю, зачем мне надо было посмотреть, но мне надо было.

У него под кабинет был целый верхний этаж. Он показал мне свой компьютер. Сказал, что раньше там стояло много игр, но пришлось их снести, потому что он спускал на них много времени. Одарил меня обаятельной мальчишеской улыбкой. Показал мне свою базу данных по разным странам. Показал картотечные ящики с карточками разных книг.

На полке я увидел 10 книг автора, чью журнальную статью дала мне Сибилла. Я подошел и взял одну с полки. С автографом. Я сказал:

Они все с автографами?

Он сказал:

Я преданный поклонник.

Он сказал:

По-моему, он один из величайших англоязычных писателей столетия.

Я сдержал истерический смех. Я сказал:

Моя мать говорит, я смогу оценить его по достоинству, когда подрасту.

Он сказал:

А другие книжки тебе нравятся?

Я хотел было спросить:

Другие?

Я сказал:

На английском?

Он сказал:

На любом.

Я сказал:

Мне нравится «Путешествие на „Кон-Тики“».

Он сказал:

Возразить нечего.

Я сказал, что люблю «Амундсен и Скотт», и «Копи царя Соломона», и всего Дюма, и еще «Дурное семя»[97], и «Собаку Баскервиллей», и мне нравится «Имя розы», но итальянский сложноват.

Я сказал:

Я ужасно люблю Мэлори. Мне нравится «Одиссея». Я читал «Илиаду», но очень давно, слишком маленький был и не мог оценить по достоинству. Сейчас читаю «Сагу о Ньяле». У меня любимая сцена, где они ходят по землянкам, просят помощи, а Скарпхедин всех оскорбляет.

Он что-то проделывал с лицом — расширял глаза, отвешивал челюсть. Шутливо сказал: Кажется, она мне не попадалась.

Я сказал: Хотите «пингвиний» перевод посмотреть? У меня с собой.

Он сказал: Давай.

Я расстегнул рюкзак и достал перевод Магнуса Магнуссона. Исландский словарь стоит около £ 140 + я сказал Сибилле, что мы этого себе позволить не можем.

Я раскрыл книжку. Сказал: Тут всего пара страниц, и отдал ему.

Он листал и, читая, усмехался. Наконец вернул мне книжку.

И в самом деле, обхохочешься. Надо бы мне тоже купить. Спасибо.

Я сказал: Но перевод не очень похож на исландский оригинал. Трудно вообразить, чтобы викинг говорил я хочу попросить тебя, чтобы ты не вмешивался в наш разговор. По-исландски там Vil eg nú biðja þig Skarphéðinn að þú létir ekki til þín taka um tal vort. Хотя, конечно, у исландских слов не такой регистр, как у английских англосаксонского происхождения, потому что они не противопоставляются регистру латинизированного вокабуляра.

Он сказал: Ты знаешь исландский?

Я сказал: Нет, я только начал. Поэтому мне и нужен перевод.

Он сказал: А это не жульничество?

Я сказал: Это сложнее, чем со словарем.

Он сказал: Тогда, может, лучше со словарем?

Я сказал: Словарь стоит £ 140.

Он сказал: £ 140!

Я сказал: Ну, это разумно, спрос-то невелик. Его учат в университетах, если вообще учат; если тебе надо что-нибудь на исландском, можно только специально из Исландии заказать; кто будет покупать словарь? Если бы широкие слои населения внезапно проявили интерес, может, цена и упала бы или хоть библиотеки им бы обзавелись, но у людей же не разовьется интерес к тому, о чем они даже не слышали.

Он сказал: А у тебя как развился интерес?

Я сказал: Я читал какие-то «пингвиньи» переводы, когда был помладше. Я сказал: Интересно, что, согласно классической работе Хейнсворта о Гомере + эпическом цикле, якобы знак превосходства Гомера — богатство и широта, + однако, похоже, исландская сага прекрасна своим минимализмом. Можно сказать: ну ведь Шёнберг напрасно считал японские гравюры примитивными и неестественными — почему он ошибался?

Он опять шутливо распахивал глаза. Он сказал:

Я так понимаю, ты читал мою книгу.

Я не знал, что сказать.

Я сказал:

Я читал все ваши книги.

И он сказал: Спасибо.

Он сказал: Я серьезно. Мне давно не говорили ничего приятнее.

Я подумал: Сил никаких нет.

Я подумал про трех Узников Судьбы. В любую секунду можно встать и выйти за дверь. Я хотел выйти за дверь и хотел рассыпать намеки. Хотел упомянуть Розеттский камень и посмотреть, как до него доходит. Я не знаю, что хотел сказать.

Я уже собрался было что-то сказать, и тут увидел на полке «Птолемеевскую Александрию» Фрейзера. И простодушно воскликнул:

Ой, у вас есть «Птолемеевская Александрия»!

Он сказал:

Зря купил, конечно, но не устоял.

Я не спросил, откуда он о ней узнал. Наверняка кто-нибудь сказал ему, что это блистательная научная работа, которая должна быть в каждом доме.

Я сказал:

Ну,