Кем могла стать Бриджит Джонс, если бы: а) меньше думала о лишних килограммах; б) наконец-то поверила в себя; в) научилась приковывать взгляд мужчин к своему... пистолету. Несомненно, она превратилась бы в сумасбродную журналистку Оливию Джоулз! «Оливия Джоулз, или Пылкое воображение» – новый роман известной британской писательницы Хелен Филдинг («Дневник Бриджит Джонс», «Бриджит Джонс: Грани разумного») уже несколько месяцев подряд занимает верхние строчки книжных рейтингов в Европе. И это только начало триумфального шествия Оливии, которая готова спасти мир от врагов, чтоб потом покорить его своим очарованием!

Хелен ФилдингОливия Джоулз, или Пылкое воображение

Благодарности

Я глубоко признательна всем, кто помогал этой книге появиться на свет: тем, кто рассказывал байки и редактировал рукопись, кто оказывал мне практическую поддержку и снабжал меня специальной информацией, в том числе – секретными сведениями о подводных микролокаторах позициирования: Гиллону Айткену, Луи Антону, Крэгу Брауну, Тиму Бартону, Андреасу Карлтону-Смиту, Фионе Карпентер, Жилю Кате, Департаменту ЦРУ по связям с общественностью, Ричарду Коулсу, Мари Кольвэн, Нику Крейну, Урсуле Доил, Гарри Энфилду, семье Филдинг, Кэрри Фишер, Пирсу Флетчеру, Линде Гейз, Джону Герлоффу, Саре Джонс, Подводному Домику Жюля Верна, Кэй Ларго, Эндрю Кидду, Пауле Леей, Хью Майлзу, Джону Миллеру, Майклу Монтерозо, детективу Джо По из Отдела по обезвреживанию бомб Управления полиции Лос-Анджелеса, Марии Рейт, Mua Ричкинд, Колбаске, Лесли Шоу, отелю «Сансет Маркиз», Бет Своффорд, Рассу Уорнеру и тем, кто настолько засекречен, что их имена не могут быть даже обозначены как «Икс».

Я особенно благодарна Джей-Си за то время, которое он мне уделил, обучая меня разным специальным приемам, в том числе – как использовать шариковую ручку вместо пистолета.

Но больше всех я благодарю Кевина Каррена за его неоценимый вклад в сочинение этой книги: ее сюжета, персонажей, шуток, идей, за многократное прочтение и редактирование текста, за проверку спеллинга и расстановку знаков препинания – и, главное, за совет, который он мне дал: чтобы написать триллер, не стоит выкладывать все карты в первой же главе – так же быстро, как вы успели об этом подумать.

Посвящается Кевину

1

Лондон

– Оливия!.. Дело в том, что у тебя чересчур пылкое воображение.

– Ну уж... – по голосу Оливии Джоулз было слышно: еще немного – и она взорвется.

Барри Уилкинсон, шеф зарубежного отдела «Sundy Times», откинулся в кресле, стараясь, однако, чтобы брюшко не слишком выпирало, и уставился поверх пижонских очков на тоненькую фигурку разгневанной собеседницы. Слишком уж ты хороша, – добавил он про себя.

– Да?! А как насчет истории с облаком гигантской саранчи – чуть ли не с клыками, – которая якобы вдруг налетела на Эфиопию? Облако саранчи, затмившее солнце?! – поднял бровь Уилкинсон.

– На Судан.

Барри обреченно вздохнул.

– Мы оплатили тебе дорогу. В оба конца, заметь! И с чем ты вернулась? С парой кузнечиков, завернутых в полиэтилен?

– Но саранча была. Облако саранчи. Кто ж виноват, что поднялся ветер и всю саранчу унесло в сторону Чада? Где она и поджарилась... И, кроме того, я ведь привезла эту историю про животных в зоопарке, умирающих с голоду.

– Оливия! Там был один бородавочник! И по мне, выглядел он вполне упитанным.

– А девушка-фундаменталистка и человек без левой ноги и правой руки? Я ведь уже договорилась с ними об интервью – и тут меня отозвали обратно!

– Да? А как насчет рождения очередного младенца у Пош и Бека[1]? Как насчет этого твоего репортажа для Спутникового канала?

– Это была не самая горячая новость.

– Слава Богу!

– И я ничего не выдумала!

– Ну да! Просто первые десять секунд ты молчала. Этак недоуменно оглядывалась вокруг. Ветер треплет твои волосы, и вдруг ты выдаешь в камеру: «Малыш еще не родился, но все идет как надо. А теперь мы возвращаемся в студию!»

– Но я же не виновата! Ассистент не подал сигнал. Потому что там все время какой-то парень лез в камеру. Представляешь, голое брюхо и надпись: «Дитя королевской любви».

С тоскливым выражением на лице Барри пробежал пальцем по краю кипы пресс-релизов, лежавших на столе.

– Послушай, зайка...

Оливия скривилась. Как-нибудь она обратится к нему: «котик», – интересно, что он на это скажет...

– Ты же умеешь писать, ты чертовски наблюдательна, тебе не откажешь в интуиции... Про воображение я и не говорю... Знаешь, в «Sundy Times» все эти качества нужнее для раздела «Стиль жизни», чем для колонки новостей. Особенно, когда речь идет о внештатном сотруднике.

– То есть – поверхностность, никаких мыслей?!

– Когда речь идет о стиле, поверхностность – неуместное слово.

Оливия не удержалась и хмыкнула:

– Не верю своим ушам! И это говоришь ты?!

Барри расхохотался.

– Слушай, – он выудил из лежавшей перед ним стопки пресс-релиз какой-то косметической фирмы. – Если тебе и впрямь охота куда-нибудь съездить, на следующей неделе в Майами будет банкет с кучей знаменитостей по поводу выпуска каких-то новых духов, что ли... А нет, крема для лица!

– Банкет с кремом, – поморщилась Оливия.

– Там будут Джей-Лo или П. Бинни, или... сейчас найду... Деворе... Кто такая эта чертова Деворе?

– Белая рэпперша, она же – модель, она же – актриса.

– Угу. Так что если ты придумаешь какой-нибудь журнал, который войдет с нами в долю и покроет половину расходов, – вперед, и давай нам материал про этот крем. Устраивает?

– Ладно, – в голосе Оливии звучало сомнение. – Ну а если в поездке я найду материал для хорошей новостной истории? Вы его возьмете?

– Конечно, дорогуша, конечно, – ухмыльнулся Барри.

2

Южное побережье, Майами

Холл «Отеля Делано» выглядел так, словно дизайнер помешался на «Алисе в Стране чудес». Все, что попадалось на глаза, было либо слишком большим, либо слишком маленьким, либо не того цвета и не на своем месте. На трехметровом кронштейне над стойкой администратора висел светильник. Муслиновая занавеска, метров двадцать в длину, колыхалась на ветру подле стены, усеянной миниатюрными «утопленными» лампами, рядом стоял биллиардный стол, затянутый бежевым сукном, в центре стола – треугольник из шаров цвета слоновой кости. Смуглый человек, сидевший в пластиковом кресле, по форме напоминавшем унитаз, читал газету. Глянув поверх листа, он увидел, как в холл вошла блондинка с модной стрижкой. Мужчина слегка опустил газету, наблюдая, как она оглядывается вокруг, – на губах усмешка, словно какой-то своей шаловливой мысли, – потом, кивнув, подходит к стойке. На ней джинсы, черный короткий топик, в руке небольшая дорожная сумка из коричневой кожи. Перед собой девушка толкала потрепанный оливковый, с коричневатым отливом, чемодан на колесиках.

– У Вас такая необыкновенная фамилия. Джевелз. Вы, часом, не бриллиант от Тиффани? – сострил портье.

– Не совсем. Диктую по буквам: Д-Ж-О-У-Л-З. Единицу измерения энергии знаете? – девушка явно гордилась своей фамилией.

– Серьезно? Ну тогда... Пожалуйста... – кивнул портье, протягивая ей ключи. – Я скажу коридорному, чтобы Ваш багаж подняли в номер.

– Не надо. Весь мой багаж при мне, – пожала плечами девушка, направляясь к лифту.

Смуглый человек проводил взглядом ладную фигурку.

Оливия испуганно посмотрела на двери лифта, судя по всему, сделанные из гофрированной стали. Они уже почти закрылись, когда коридорный – красавец в белой футболке и шортах – просунул в щель руку и втиснулся в лифт вслед за пассажиркой, настаивая на том, что он просто обязан донести до номера ее багаж – совершенно не смущаясь тем, что его у нее практически не было.

Комната оказалась навязчиво белой: белый потолок, белые стены, белые простыни, белый стол, белые кресло и табуретка, белая подзорная труба, нацеленная в окно, закрытое белыми же жалюзи. Недвусмысленно готовый на все, парнишка в белом поднял жалюзи, распахнул окно – и замешанный на аквамариновой сини и запахе топлива блюз Майами Бич ворвался в комнату – будто маленькая синяя картина маслом, помещенная в широченную белую раму.

– Н-да... Больница, да и только! – пробормотала Оливия.

– Ну, мэм, надеюсь, у нас все-таки поуютней! Что привело Вас в Майами?

Его кожа – не кожа, а реклама молодости: нежная, как персик, блестящая, словно у плода, выращенного в теплице на витаминной подкормке.

– Так... Как всех, – пожала она плечами. Потом подошла к окну и принялась разглядывать пейзаж: вдоль пляжа вытянулись ряды зонтиков, бездельники поджаривались на белом песке. Пастельного цвета павильончики спасательных станций, нереально синее море, исчерченное яхточками и зависшими на волнах серфингистами, на горизонте – цепочка пароходов, ползущих друг за другом, как утята в механическом тире. «Ого... А это еще что?!» Один из кораблей был втрое больше остальных: несуразная громадина – будто в стаю уток вклинился пеликан.

– Это? Это же «ОкеанОтель», – в голосе юнца звучала такая гордость собственника, словно он сам был владельцем этой махины, и не только ее, но и Майами, и океана. – Настоящий большой отель, только – плавучий. Так вы здесь по делам, или?..

– Значит, его уже спустили на воду? – задумчиво спросила она, пропуская мимо ушей навязчивое любопытство мальчишки.

– Ну. Как видите.

– Я-то думала, он существует только на бумаге...

– Нет, мэм. Это его первый рейс. В Майами он четыре дня простоит на рейде, а потом...

– Этакий дом для тех, у кого жизнь – один сплошной круиз: Гран-При в Монако, потом теннисный турнир в Австралии и т.д., а в промежутке вылазка на вертолете, чтобы прикупить парочку полотен Пикассо и сходить к зубному?

– Вроде того.

– Хм. Из этого мог бы получиться неплохой сюжет для статьи.

– Так вы журналистка?

– Ага, – самодовольно кивнула она, гордясь статусом, в котором здесь пребывала: чуть ли не иностранный корреспондент. Об осторожности было начисто забыто.

– Вот это да! И на кого Вы работаете?

– «Sundy Times» и журнал «Elan», – она наградила его безмятежной улыбкой.

– Здорово! А я тоже пишу. А здесь Вы о чем будете писать?

– Как всегда. Обо всем понемножку.

– Ладно. Если что понадобится – позвоните. Меня зовут Курт. Чем еще я могу быть Вам полезен?..

– Ну вот ты и проговорился... – едва не произнесла вслух Оливия. Однако вместо этого сунула ему пятидолларовую бумажку и с удовлетворением проводила взглядом его обтянутый белыми шортами зад, исчезающий в дверях.

Оливия Джоулз любила жить в гостиницах. Причин тому было несколько.

1. Когда входишь в гостиничный номер, у тебя нет прошлого. Ты начинаешь все с чистого листа.

2. Жизнь в гостинице проста, как в буддийском монастыре: пустой шкаф для платья, пустое пространство для жилья. Никакого мусора, никакого шмотья – ничего из тех омерзительных тряпок, что надеть противно, а выкинуть жалко. Ни папок с бумагами, ни поддона, на котором валяются протекшие ручки и записки с прилипшей к ним жвачкой. Ни-че-го.

3. Гостиницы анонимны.

4. Гостиницы радуют глаз – если только их правильно выбирать: а Оливия, часами (а порой и днями) прокопавшись в «сети», всегда выбирала правильно. Это храмы, где поклоняются роскоши или простоте, уюту или модному дизайну.

5. С твоих плеч снимают груз забот, и ты свободна от домашнего рабства, которое хуже ада.

6. В гостинице тебя никто не посмеет потревожить: просто вешаешь на дверь табличку «Не беспокоить», блокируешь телефон – и пусть мир катится куда подальше.

Нельзя сказать, что Оливия любила гостиницы с самого детства. Каникулы с родителями обычно означали жизнь в палатке. До совершеннолетия единственный опыт проживания в гостинице ассоциировался у Оливии с весьма достойным, но чопорным – дальше некуда – отелем «Корона и мантия» на одном из курортов северного побережья Англии. В отеле стоял специфический аромат, ковры и обои были покрыты замысловатыми узорами, а постояльцы говорили исключительно шепотом, боясь повысить голос. Они так старательно подчеркивали свой великосветский акцент, растягивая слова, что семейство Оливии замирало от стыда всякий раз, если вилка или кусок колбасы падали на пол.

Первый раз, когда ей пришлось остановиться в отеле, будучи в командировке, она не знала, что делать и как себя вести. Но войдя в элегантную, с иголочки, комнату, где были мини-бар, хрустящие белоснежные простыни, а служба доставки заказов в номер готова исполнить любой каприз, благоухает в ванной дорогое мыло, и у кровати тебя ждут одноразовые тапочки, Оливия почувствовала, что это ее дом.

Порой она ловила себя на мысли: нельзя же так любить гостиницы, – не успеешь и глазом моргнуть, как превратишься в избалованную богатую девицу! Но любила-то она вовсе не роскошь, ассоциируемую с гостиницами. Как раз к ней-то эта привязанность не имела ни малейшего отношения. Иные фешенебельные отели просто отвратительны: пропитаны снобизмом, кричаще стильны. И при этом в них не добьешься самого необходимого: телефоны не работают, обещанную еду «к приезду и прямо в номер» подают когда угодно, только не в день приезда; кондиционеры зверски шумят, а из окон открывается вид на автостоянку. Но хуже всего – прислуга: надуто-высокомерная, с вечно поджатыми губами. Любимые гостиницы Оливии совсем другие – многие из них просто язык не поворачивался назвать «роскошными». Единственный истинный критерий, которому она доверяла, – распечатана ли свежая пачка туалетной бумаги в ванной. В «Делано» бумага не только была распечатана – на конце еще и висела наклейка с надписью изящными серыми буквами: «ДЕЛАНО». Гм... Наклейка? Кажется, это уже перебор.

Водрузив чемодан на кровать, Оливия с нежностью принялась его распаковывать, извлекая вещи, которым предстояло на время сделать этот гостиничный номер ее домом – до тех пор, покуда обстоятельства не призовут ее обратно в Лондон.

Последней из недр чемодана появилась жестяная коробочка с «Набором Робинзона», которая тут же отправилась под подушку. Может, и не стоило путешествовать с этой жестянкой через все просветки аэропортов, но Оливия таскала ее с собой уже не первый год. Жестянка была размером с табачную банку. В свое время Оливия купила ее в туристском киоске на Юстонском вокзале. Внизу на крышке коробки крепилось зеркало – им можно было подавать сигналы. А еще к ней прилагалась ручка, при помощи которой жестянка легко превращалась в котелок. Внутри же лежали: восковая свеча, презерватив, чтобы носить в нем воду, тонкая бечевка, марганцовка – ею можно дезинфицировать раны и она ярко горит, так что огонь заметен издалека, рыболовные крючки, силок на зайца, проволочная пила, охотничьи спички, кремень, флуоресцентная лента, лезвия, компас и маленькая сигнальная ракета. Ни одной из этих вещей ей ни разу не случилось воспользоваться. За исключением презерватива. Презерватив несколько раз пришлось докладывать новый. При всем том, Оливия была уверена, когда-нибудь эта жестянка спасет ей жизнь: будет во что набрать воды в пустыне, чем придушить угнавшего самолет террориста или, оказавшись на атолле, где кроме тебя – только пальмы, подать сигнал пролетающему самолету. А покуда жестянка была просто талисманом – вроде плюшевого медвежонка или «счастливой» сумочки. Оливия вовсе не считала эту жизнь школьным пикничком на траве.

Наконец, распаковав багаж, она обернулась к окну и расстилавшемуся за ним морю. На подзорной трубе, установленной тут же, у окна висела закатанная в целлофан карточка с инструкцией. С минуту Оливия недоуменно смотрела на длинное описание, потом сорвала бумажку и прильнула глазом к окуляру. Размытая зелень моря. Девушка покрутила ручку, заставляя трубу уйти вниз. Она крутила и крутила до тех пор, пока не показались мужик в одних шортах, бегущий вдоль берега (брр-рр, ну и зрелище – нашел, чем хвастаться), и яхточка, неуклюже припадающая на каждой волне. Оливия вела трубу вдоль кромки прибоя дальше, – покуда взгляд не остановился на «ОкеанОтеле». Судно было похоже на белый утес Дувра, придрейфовавший вдруг в Майами.

Оливия извлекла из сумки ноутбук и быстро отстучала письмо Барри.

Re: Потрясающий новый сюжет

1. Майами – роскошь процветания.

2. Роскошный сюжет: «Океан Отель» – офигительно большой плавучий дом для толстосумов – пришвартован в Майами перед первым выходом в море.

3. Могу заняться, но нужно задержаться на два (в идеале – на три) дня. Подходит?

Конец связи. Оливия

Она перечитала записку, удовлетворенно кивнула, кликнула «Послать», глянула на себя в зеркало – и застыла: волосы всклокочены, лицо опухло... Ужас! И все из-за шестнадцати часов в аэропорту и самолете, причем пять из них пришлось провести в лондонском Хитроу (надо же было какой-то дамочке забыть компьютер в уборной!). Крем-пати начинается в шесть. У нее оставалось ровно двадцать минут, чтобы стать ослепительно прекрасной ночной феей.

3

Через пятьдесят восемь минут, приведя лицо в порядок, Оливия, запыхавшись, выбежала из лифта. Ко входу в гостиницу вдоль по улице вытянулся замерший ряд белых лимузинов, водители истошно сигналили. Гостиничные носильщики во всей своей красе: в белых шортах, играя мышцами, с грацией агентов ФБР, сновали туда-сюда с чемоданами и переговаривались по рациям. Две девицы с необъятными бюстами и совершенно плоскими бедрами «картинно» застыли на красном пятне ковра: на лицах их блуждала отчаянная улыбка. Девицы казались каким-то фантастическим гибридом мужчины и женщины: выше талии пышнотелая женственность, но стоит взглянуть вниз – там тело пятнадцатилетнего мальчишки. Обе стояли в совершенно одинаковых позах: прислонившись к штангам светильников, выставив одну ногу вперед, тело изогнув на манер буквы S, – то ли хотели изобразить логотип журнала «InStyle», то ли им до колик приспичило пописать.

На столике для гостей возвышалась шаткая пирамида, сложенная из тюбиков крема «Devorée – Crème de Phylgie». Они бы неплохо смотрелись в операционной: совершенно белая упаковка, с бледно-зеленым названием на ней. Оливия представилась, взяла один из закатанных в глянец информационных комплектов для журналистов и, периодически поглядывая на собирающуюся толпу, принялась читать состав крема, вздрагивая на малопривлекательных подробностях, вроде морских водорослей или вытяжек из моллюсков.

Она увидела, как сквозь толпу к ней, на ходу растягивая лицо в белозубую хищную улыбку, больше напоминающую оскал обезьянки, протискивается женщина в черном брючном костюме.

– Добрый вечер! Вы – Оливия? А я – Мелисса, агент по связям с общественностью из агентства «Век пиара». Добро пожаловать! Как долетели? Что за погода сейчас в Лондоне? – тараторя, она вела Оливию на террасу, на ходу задавая новые и новые пустые вопросы и даже не делая паузы, чтобы выслушать ответ. – Как вам номер в гостинице? Как дела у Салли из «Elan»? Передавайте ей приветы!

Наконец, они вышли на воздух. Весь светский Майами расположился около отливающего бирюзой бассейна, среди интерьера из разнокалиберной мебели, каскада ступенек, сбегающих в сад, белых шезлонгов, огромных настольных ламп и кабинок для переодевания.

– Вы попробовали мартини «Деворе»? А пресс-релиз, про повара, который готовил все, что мы будем сегодня есть, получили? – щебетала Мелисса. Оливия позволяла литься этому потоку, совершенно в него не вслушиваясь. Обычно она давала занудам занудствовать, – пусть себе тешатся мыслью, будто они неподражаемо остроумны. Ночь наступила, как это бывает в тропиках, в мгновение ока. Теперь пейзаж был подсвечен фонарями, внизу простирался океан, с рокотом лижущий в темноте берег. «Или это шумит кондиционер?» – усмехнулась Оливия. Что-то с этой вечеринкой было не так. Все напряжены, все следят за собой, – как Мелисса. Ветер шевелил пресс-релизы и салфетки на столах. Вздымал волосы и платья. Люди, собравшиеся здесь, явно не вписывались в обстановку. В их движениях, взглядах – во всем сквозила какая-то настороженность, что как-то не вязалось с Веселым Вечером в Стране-Без-Забот. Вон та группа в углу – кто они? Женщины, похоже, актрисы, стандартный типаж модельных красоток: распущенные волосы, длинные ноги, короткие платья. Что до мужчин... Так сразу и не определишь, что они такое: темные волосы, кожа смуглая, усы – в избытке. То ли испанцы, то ли индусы. Стараются произвести впечатление людей с деньгами, но не очень-то у них получается. Выглядят точь-в-точь как на рекламе, которую присылают на дом дорогие магазины.

– Ой, простите, мне надо встретить очередную гостью. Дженифер, неужели...

С этими словами, все так же не переставая щебетать на ходу, Мелисса устремилась ко входу, оставив Оливию одну.

Вернуться на мгновение назад... Что это было? Оливия поймала уже только тень этого чувства, но ей было достаточно. Опасность! Оливия тут же задавила его, как какого-нибудь жука или таракана. Собственно... Она и впрямь ненавидела такого рода вечеринки. Слишком хорошо она чувствовала безотчетные сигналы, подаваемые окружающими, чтобы легко скользить по тонкому льду тусовок, не падая и не набивая шишек. Она любила беседовать, а не бездумно перекидываться неискренними фразами, и никогда не была сильна в искусстве непринужденно перепархивать от одной компании к другой. Обычно, придя на тусовку, она в течение всего вечера не могла отрешиться от чувства, что то ли ее задели, то ли она с кем-то слишком резко обошлась. Но, не раз обжегшись, она дала себе слово не обращать на все это внимания. Со временем Оливии удалось вытравить в себе эти вечные женские страхи: красивая ли у нее фигура, как она сегодня выглядит, видно ли, что она преуспела в жизни, смотрят ли на нее с завистью? Она будет наблюдать, анализировать, приспосабливаться к предлагаемому коду поведения, но ни за что не позволит окружающим поколебать ее собственное представление о себе или как-то ее затронуть.

Одно из любимых жизненных правил Оливии гласило: «Никому нет до тебя дела. Каждый занят собой, как и ты». Особенно полезно помнить это правило, придя на тусовку. Среди прочего, оно подразумевает, что никто за тобой здесь не следит. Можешь стоять сама по себе и наблюдать, и ни одна душа не подумает, что тебе грустно. Никому в голову не придет, что она – Оливия Джоулз-Никто-глаз-не положит, только потому, что она тут стоит одна, сама по себе. Или хуже того, Рейчел Пиксли-Возьми-и-выброси. Никто ей не скажет: «Рейчел Пиксли, недоучка, исключенная из провинциальной средней школы, что в городишке Уорксоп. Немедленно убирайся из «Делано» и отправляйся в свой номер в грязной гостинице в Ноттингемском проезде».

Когда Рейчел Пиксли была еще обычной школьницей и приходила после уроков домой как раз, когда наступало время пить чай, она думала, что быть сиротой – редкостное везенье. Это значит, как Дикарка Алона (как же назывался этот комикс про нее?..), – скакать на лошади, без седла, вдоль кромки прибоя, быть свободной и дикой... Сколько раз после того, как все случилось, она думала, что произошедшее – это наказание за те глупые мечты!

Когда Рейчел было четырнадцать, тяжело груженный грузовик разом покончил с ее мамой, папой и братцем, переходившими улицу по переходу-зебре. Рейчел тогда замешкалась, покупая в киоске леденцы и журнал, и видела все своими глазами. Ее взяла к себе тетя Моника. Тетя держала множество кошек и дни напролет читала газеты, сидя в ночной рубашке. В ее квартирке пахло какой-то затхлостью, но, несмотря на пепел, который тетя неряшливо стряхивала на себя – так что вечно ходила, будто запорошенная снегом, – несмотря на весьма экзотическую и криво намазанную помаду на губах, тетя Моника была очень даже ничего, а в былые времена, наверное, и вовсе неотразима. Она училась в Кембридже и до сих пор прекрасно играла на пианино – если только не была пьяна. Играть на пианино, когда выпьешь, – это как садиться пьяным за руль – рискованно, и опасно для окружающих, – к такому выводу пришла Рейчел, пожив с тетей Моникой.

Еще в школе Рейчел завела себе парня. Он был всего на пару лет ее старше, но казался старше всех, кого она только знала. Отец его работал ночным сторожем – и был настоящим маньяком. Роксби – так звали парня – был не то чтоб таким уж красавцем, но зато – сам себе голова. По ночам он работал портье в «Ромео и Джульетте». А когда возвращался домой – в то время Рейчел уже жила с ним в комнатенке над китайской забегаловкой «Хао Ва», торгующей на вынос, – то садился за компьютер и инвестировал свое жалованье ночного портье в акции и ценные бумаги.

В те времена Рейчел если и думала о деньгах, то только как о чем-то, что зарабатываешь нелегким трудом и чего всегда очень мало. Поначалу ей казалась неприемлемой сама мысль о том, чтобы делать деньги из денег. «Счастья за деньги не купишь», – твердил ей отец, которому те доставались поистине потом и кровью. «Если ты упорно трудишься, если ты честен и добр, тебе все нипочем, ты всегда выстоишь». Вот только перед грузовиком он не выстоял. Грузовик смял его, и все... Так что Рейчел ничего не оставалось, как попытать счастья с Роксби, подрабатывая по выходным в супермаркете «Моррисонс», на неделе в вечернюю смену, после школы, в магазинчике на углу, – его держала семья пакистанцев. Она отдавала деньги своему парню, чтобы тот вложил их для нее. Когда ж Рейчел исполнилось шестнадцать, она получила деньги по отцовской страховке. Двадцать тысяч фунтов, которые можно вложить в ценные бумаги. Это было начало восьмидесятых. И Рейчел была на пути к тому, чтобы стать если не богатой женщиной, то, по крайней мере, женщиной, которая ни от кого не зависит.

Еще через год Роксби объявил, что он – голубой, и переехал в Манчестер, поближе к докам и мускулистым матросам. А Рейчел, которой надоело получать удар за ударом, решила пересмотреть свое отношение к жизни. Ей доводилось видеть старших сестер своих подружек: сияющие и ликующие, они сверкали бриллиантами в колечках от «H. Samuel», подаренных им в день помолвки, месяцы напролет только и думали, что о выборе платья, заказе цветов, организации торжества, – и все только ради того, чтобы через пару лет попасться ей на глаза где-нибудь в торговом центре: растолстевшие, траченные жизнью, побитые – толкающие под дождем коляски с младенцами, жалующиеся на то, что мужья их поколачивают, или унижают, или просто бросили. И Рейчел подумала: «Пошло оно все к черту».

Она начала с имени. «Оливия» звучало вполне эффектно. А единственное, что осталось в памяти от уроков физики – загадочная притягательность слова «джоуль». Я – это все, что у меня есть, – думала Рейчел-Оливия. – И я никому не дам портить мне жизнь. Ничто не выбьет меня из седла. Я сама решу, что для меня хорошо, а что – плохо. Я стану журналисткой экстра-класса или путешественницей – я буду заниматься только тем, что по-настоящему важно. Я поставлю на рога весь этот дерьмовый мир, но я найду в нем красоту, я найду в нем то, что по-настоящему интересно – и оттянусь по полной.

– И это местечко, – думала Оливия Джоулз, опершись на парапет гостиницы «Делано», – покрасивее Hоттингемского проезда – и повеселее. Никто за тобой не смотрит, плыви по течению и радуйся на здоровье! Загвоздка только была в том, что, вопреки любимому жизненному правилу, в данный момент на нее смотрели. Пока она изучала зал – на ней самой остановился чей-то взгляд. Взгляд этот на долю секунды вспыхнул неподдельным интересом и двинулся дальше. Оливия отвела глаза, потом еще раз обернулась. Мужчина стоял один. Смуглая кожа, аристократический облик. Костюм чуть чернее, а рубашка – чуть белее, чем здесь принято, – для «Делано» слишком броско. Однако мужчина явно был не из тех, кто любит контрасты. Во всем его облике сквозили сдержанность и спокойствие. Он обернулся, их глаза опять встретились. В его взгляде читалось без слов – как это иногда бывает, через весь зал: «Я тоже тебя хочу». Всего-то и нужно – один взгляд. Не нужно ни флирта, ни заигрываний, ни болтовни. Только такое вот моментальное понимание. А дальше – просто позволить партнеру вести тебя, как в танце.

– Ну, как вам? – это был голос неугомонной пиарщицы. Оливия только сейчас осознала, что с мечтательным вожделением пялится в пустоту, в то время как к утру ей надо сдавать статью, – и самое время этим заняться.

– Ну все, сейчас я Вас буду со всеми знакомить, – улыбнулась Мелисса, вновь беря Оливию в осаду. – Вы что-нибудь ели? Давайте-ка посмотрим, с кем Вам стоило бы поговорить? С Деворе Вы знакомы?

Решительно отбросив мысли о роковых незнакомцах, Оливия переключила все свое внимание на статью: надо было набрать материал. Каждому приятно, когда его имя появляется на страницах британского «Elan», и она без труда насобирала за ужином дюжину расплывчато-помпезных высказываний, отправной точкой которых был этот самый крем для лица. Среди авторов этих перлов оказались Деворе, Крис Блэквелл, менеджер Делано, пара красавцев, которые, как подозревала Оливия, были наняты для оживления интерьера, парень, ведущий колонку в «Тантре», девица, отвечающая за связи с общественностью у Майкла Корса и П. Дидди. Собранного было достаточно для одного абзаца, который, несомненно, подтвердит информационную насыщенность журнала «Elan». Занявшись статьей для «Sundy Times» «Роскошь Майами», Оливия вскоре заполнила свой блокнот информацией о бабушке одной из моделей: бабуля жила на Южном побережье за двадцать лет до того, как это место вновь вошло в моду; о полицейском, который клятвенно заверял ее, что оказался на сцене как раз в тот момент, когда застрелили Версаче, – а в качестве la pièce de résistance[2] – об уборщице, которой как раз довелось работать у погибшего модельера. Оливии даже удалось улучить момент и разговорить Джей-Лo. Та была как сноп электричества: светящаяся кожа, голос, повадка – просто супер-супер. На секунду ей самой захотелось стать Джей-Ло, но она тут же поймала себя на этом и загнала мысль на место.

– Оливия? – черт возьми, это опять была Мелисса. – Я хотела познакомить Вас с создателем «Devore'e – Crème de Phylgie». Деворе, конечно, сама подбирала все ингредиенты, но Вы понимаете...

Оливия издала какой-то неопределенный звук. Это был тот самый мужчина, что так на нее смотрел. Неотразим: сочетание силы и нежности – правильные черты, прямой нос, красивые изогнутые брови, карие глаза с поволокой.

– Знакомьтесь – Пьер Феррамо.

Оливия почувствовала разочарование. Имя звучало сродни тем, что читаешь на написанном от руки, якобы «дизайнерском» лейбле, булавкой приколотом в каком-нибудь фри-шопе к галстуку, за который просят втридорога.

– А это мисс Джоулз.

Феррамо носил слишком уж массивные золотые часы, но рука его была жестче, чем она ожидала, а рукопожатие – твердым.

– Рада знакомству, – улыбнулась Оливия. – Поздравляю с запуском «Crème de Phylgie». Он что, в самом деле содержит брюхоногих моллюсков?

Он не рассмеялся – он просиял.

– Не совсем так. В нем нет моллюсков как таковых, только вытяжка из них: масло, которое выделяет их кожа.

– Вы, значит, предпочитаете скользить по поверхности?

– А почему бы нет? – он с легкой улыбкой приподнял брови.

– Надеюсь, Вы не будете писать об этом в статье, – взвизгнула Мелисса, давясь смешком.

– Я уверен, мисс Джоулз подаст все, что надо, с неподражаемой грацией и тактом.

– Неподражаемой, – улыбнулась Оливия, слегка вскидывая подбородок и глядя собеседнику в глаза.

Пауза становилась все напряженней. Взгляд Мелиссы растерянно метался от одного собеседника к другому, потом она вновь включилась и защебетала:

– Ой, она уже уходит! Оливия, Вы нас простите? Пьер, нам надо попрощаться с нашей гостьей...

– Да, конечно, – обреченно кивнул Феррамо. И уходя, заговорщически кивнул Оливии, – Да, да – брюхоногие моллюски.

Мелисса, отрабатывая свою клиентскую базу, представила Оливии еще пару персонажей: мальчиков-певунчиков из группы «Break». Имидж группы строился на «нестандартной» находке: все они были серфингисты. Их музыка была призвана «явить слушателям сплав положительных вибраций "Beach Boys" и "Radiohead"». Оливия сроду не слыхала о группе «Break», но ребятишки показались ей забавными. Выгоревшие до белизны волосы – серфингисты, одно слово; загорелые – просто блинчики со сковородки – и гибкие, как угри, – та еще смесь. Вполуха Оливия слушала, как они болтают о своей карьере – этакие Бивис и Батхед: нервозные перепады голоса, смешки не к месту, и за всем – полная дремучесть. «Мы тут собираемся на пробы. Вроде фильм наметился, нам там роль предлагают. Фильм про серфинг, вроде того...» Капризно-рваные интонации ребятишек наводили на мысль: они уверены – Оливия не врубается, что такое «фильм» или «серфинг» – больно стара для этого. «Думаем выпустить под это дело сингл, с альбома, а?»

– Щенята, – подумала Оливия. Несколько хитов – и их спишут в утиль, только они об этом знать не знают.

– Раскрыть им, что ли, глаза? – мелькнула у нее мысль. Однако вместо этого она просто слушала и кивала, кивала и слушала, стараясь не выпускать из поля зрения Пьера Феррамо.

– Этот мужик, он, вроде, продюсер? Ну, фильма... – тихонько поинтересовался один из парнишек.

– Продюсер? Правда?

Они смотрели, как Феррамо уверенно прокладывает себе дорогу через группку непонятно что здесь делающих темнокожих мужчин и моделек при них. Грациозен! Томный, расслабленный – просто, кажется, сейчас в обморок упадет, но при этом в каждом движении такая скрытая сила, что даже страшно. Кого-то он ей напоминал. Народ перед ним расступался, как

Красное море перед Моисеем: можно подумать, идет не модный косметолог или продюсер, – что там он еще делает-то? – а настоящий гуру или бог. Он грациозно опустился на кушетку, закинул ногу на ногу, выставляя на обозрение отполированный до блеска штиблет, серые носки тонкого шелка и узкую полоску кожи. Как раз в этот момент пара, сидевшая на кушетке напротив, поднялась и двинулась к выходу.

– Может, мы сядем? – кивнула Оливия ребятишкам.

Это была неправильная кушетка. Она слишком возвышалась над полом, так что на ней можно было либо лежать, либо сидеть, болтая в воздухе ногами, будто дети. Оливия как раз садилась, когда Феррамо поднял глаза, увидел ее и грациозно склонил голову в легком поклоне. У Оливии от этого кивка все встрепенулось внутри, и она поспешно отвела взгляд. Вспомнив уроки дайвинга, она постаралась медленнее дышать: задержка дыхания, глубокий вздох, в любой ситуации нужно сохранять спокойствие.

Сев вполоборота к ребятишкам, Оливия закинула ногу на ногу, «рассеянно» скользнула рукой по бедру. Провела кончиком языка по губам, рассмеялась. Другая рука слегка поигрывала сапфировым крестиком на шее. Она просто чувствовала, как Феррамо ест ее глазами. Распахнув ресницы, Оливия приготовилась взглянуть ему прямо в глаза – темные, прикованные к ней глаза. О, черт. Пьер Феррамо смотрел в вырез платья высокой, просто неправдоподобно красивой модели-индуски, сидевшей по другую сторону от него. Он что-то сказал ей, они встали – вот его рука обнимает ее, скользит ниже, – и вот он уже отводит индуску в сторону. Оливия перевела взгляд на прыщавого юнца рядом с ней и глупо хихикнула. Он тут же придвинулся ближе и зашептал ей в ухо: «Похоже, мы бы поладили». В качестве пояснения его палец очерчивал маленький кружок у нее на бедре. Оливия зашлась глубоким грудным смехом и прикрыла глаза. Такое с ней уже случалось.

Пьер Феррамо был уже на полпути к выходу, когда он услышал смех Оливии. Встрепенувшись, словно хищник, учуявший запах жертвы, он обернулся к семенившей за ним Мелиссе и негромко отдал ей какие-то распоряжения. После чего все так же величественно тронулся дальше, в сопровождении высокой индуски с шелковистыми волосами.

Потягивая мартини с яблочным соком, Оливия безуспешно пыталась вспомнить, кого же ей напоминает Феррамо: взгляд с поволокой, небрежные движения, ощущение ума и силы.

Касание чужой руки заставило ее вздрогнуть.

– Оливия?

То была уже порядком надоевшая ей Мелисса.

– Мистер Феррамо просит Вас присутствовать на вечеринке, которую он устраивает завтра у себя дома для узкого круга знакомых.

У Оливии перехватило дыхание. Она явственно ощущала, как по спине пробежал озноб. Она поняла, на кого был похож Феррамо: на Усаму бен Ладена.

– Хорошо, – выдохнула Оливия, вложив в это слово всю решительность и смелость, на которые она была способна. Но взгляд – взгляд ее растерянно бегал по толпе. – Да, конечно. Обязательно.

Мелисса смерила ее удивленным взглядом:

– Это всего лишь вечеринка!

4

Дрожа от возбуждения, страха и желания, Оливия вбежала в свой номер и бросилась на кровать. Скинув босоножки, она принялась одной рукой наклеивать на левую лодыжку пластырь, а другой набирать телефонный номер.

– Это я, – выдохнула она, едва на том конце сняли трубку.

– Оливия! – услышала она. – Ты в курсе, что на дворе ночь?

– Знаю. Извини, пожалуйста. Но мне очень нужно!

– Ну что там у тебя? А? На спор? Майами не существует? Это просто голограмма, созданная пришельцами? Или ты выходишь замуж за Элтона Джона?

– Нет!

– И вообще, может, зря я бросилась к Кейт за советом? – зашевелилась в голове мысль. – Если она издевается, обойдемся как-нибудь без нее.

– Ну что там у тебя? Говори!

– Знаешь... Кажется, я нашла Усаму бен Ладена.

Кейт захихикала. Потом засмеялась. Надолго.

Оливия вдруг поникла и заморгала. Глаза слезились. Кейт О'Нил была ее подругой. Но, кроме того, она была еще и корреспондентом международного отдела «Sundy Times». И только сейчас Оливия поняла, что одобрение Кейт было ей куда важнее, чем она полагала.

– Ладно, – резко выдохнула Кейт, отсмеявшись. – Сколько ты там выпила, признавайся?

– Да не пила я, – запальчиво начала Оливия. – Не пила, слышишь!

– А ты уверена, что это не воскресший Авраам Линкольн?

– Хватит! – не выдержала Оливия. – Я серьезно. Прикинь: где лучше всего прятаться, если ты Усама бен Ладен? Да там, где никто не подумает, – у всех на виду!

– Угу. Мне на ум приходит триста-четыреста мест, где его искать, согласна... И тот, кого ты нашла... Рост – за метр девяносто, возраст – сильно за сорок?

– В этом-то все и дело! Он сделал пластическую операцию. Полностью изменил свой облик. Рост? Знаешь ли, ноги можно укоротить! Он изменил рост и лицо!

– Ладно, положим. Но тогда Усама бен Ладен может быть Опрой Уинфри, Бритни Спирс, Эминемом! И что ты нашла в этом твоем мужике?

– Кое-что! Он слишком томный.

– Томный, говоришь? И ты молчала? Томный? Тогда все сходится. Этот мужик и впрямь первый в фэбээровском списке: «Самые томные люди планеты»!

– Помолчи минутку, а? Он говорит, что его имя Пьер Феррамо. Утверждает, что француз, но что-то не верится. Говорит «р» с акцентом, как араб. Понимаешь?

– Угу. Понимаю. Этот твой Усама бен Феррамо спиртное пьет?

– Ну... Да, – пробормотала Оливия, хотя не очень-то была в этом уверена.

– С тобой он заигрывал?

– Ну да.

– Слушай, Оливия. Усама бен Ладен – мусульманин. Ты когда-нибудь слышала о мусульманах? Знаешь о них что-нибудь?

– Да знаю я про мусульман, знаю! Я же тебе сказала – это все для отвода глаз. И вместо того, чтобы сидеть в пещере в этом своем Афганистане... Он крутится среди бомонда, этакий бизнесмен: плейбой, продюсер. Весь такой с иголочки... Слушай, я докопаюсь... Добьюсь, чтобы его посадили, спасу мир от терроризма и заполучу двадцать пять миллионов долларов!

– Угу. Только... Пообещай мне одну вещь...

– Ну что еще?

– Пообещай мне, что ты не будешь звонить Барри и говорить ему, что нашла Усаму бен Ладена. На презентации крема для лица!

Оливия промолчала. Ее кредо было: у каждого своя голова на плечах. Она часто задавалась вопросом: случись ей быть во Всемирном торговом центре во время теракта 11 сентября, когда власти отдали распоряжение оставаться на местах и не стали эвакуировать людей из здания, что делала бы она – сидела бы, где ей велено, или пораскинула бы собственными мозгами и даладеру?

– Оливия, ты меня слышишь? Помнишь как все обернулось с саранчой в Судане? А как насчет мунистов в графстве Суррей, которые на поверку оказались отрядом скаутов? А история с привидением-кровопийцей из Глостера, тем самым облачком пара из вентиляционной системы? Пойми, «Sundy Times» только-только начала тебе доверять! Послушай меня: сдай статью про Майами в срок: хорошую, длинную статью – и не ищи приключений на свою голову!

– Ладно, – капитулировала Оливия. – Спасибо, и все такое прочее.

Однако она так и не смогла уснуть. План Усамы бен Феррамо впечатлял. Кто будет подозревать человека, который у всех на виду? Всем известно, на «Аль Каиду» работают маргиналы: инженеры в старых потертых костюмах. Такие живут в грязных меблирашках в Гамбурге или в разваливающихся домишках в Криклвуде[3], которых понатыкали в тридцатых годах на месте аэродрома; они покупают еду на вынос в дешевых индийских забегаловках, едят все вместе, молятся на съемных квартирах, временно приспособленных под мечеть, а инструкции сторонникам посылают по факсу из почтовой конторы в Ниасдене.

Те, кто работают на «Аль Каиду», не собираются на вечеринки в роскошных отелях, чтобы лениво потягивать яблочный мартини. Те, кто работают на «Аль Каиду», не продюсируют голливудские фильмы и не нанимают назойливых пиарщиц. Это было замечательным прикрытием. Лучше не придумаешь.

Оливия вскочила с постели и проверила, не пришло ли ей на компьютер письмо от Барри. Нет. Ни слова. А если поискать информацию о Феррамо в Интернете? Оливия вызвала «Google», набрала «Пьер Феррамо ».

Ни-че-го. Ни слова. Еще есть вопросы, кто он такой?

Оливия выключила свет и еще раз попыталась уснуть. Проклятая смена часовых поясов. Но... она должна что-то сделать, должна. В противном случае через сорок восемь часов ее ждут Лондон, тамошний дождь и очередная статья о преимуществах новой коллекции белья от «Marks & Spencer», основная тенденция которой – сделать незаметными женские трусики. Экран монитора терпеливо мерцал в темноте. В конце концов, что она теряет, если напишет Барри?

5

Она сидела в кафе на берегу, ждала утреннего звонка от Барри, и ей хотелось одного – чтобы ветер перестал дуть. Было солнечное влажное утро, великолепное, если бы не ветер, который завывал и хлопал тентом за ее спиной. Завтрак Оливия любила больше всего. И чтобы на завтрак был кофе и что-нибудь вредное для фигуры. Кекс. Или копченый лосось, булочка и сливочный сыр. Или блинчики с банановым соусом. И чтобы можно было одновременно пролистывать газеты – как можно больше газет. Но этим утром «New York Times», «Miami Herald», «USA Today» и английские таблоиды лежали на столике, придавленные солонкой. Оливия заказала тост с яблоком и корицей – чтобы уничтожить всякие воспоминания о вчерашнем яблочном мартини. Подобное лечится подобным: яблоко – яблоком, змеиный укус – змеиным ядом...

Оливия верила в то, что к первой мысли, возникшей сразу после пробуждения, стоит прислушаться. Однако этим утром – все из-за этих жалюзи, с которыми она тщетно пыталась вчера справиться, не вставая с постели, – этим утром рассветное солнце Майами, горевшее в полную силу, разбудило ее в пять тридцать, после трех часов сна, и в голове не было ни одной мысли. В таких случаях считалось, что первая мысль после пробуждения – та, что приходит сразу после первого глотка кофе. «Сейчас, уже скоро», – с облегчением поняла Оливия, увидев официантку, несущую ее заказ. Признательно улыбнувшись, Оливия налила чашку, сделала глоточек и принялась ждать прихода утренней мысли.

– Это он. Это Усама бен Ладен, спрятавшийся у всех на виду, после того, как сделал пластическую операцию и сантиметров на двадцать укоротил ноги.

Она полила кленовым сиропом треугольничек тоста (яблоко с корицей), и отрезав кусочек, принялась смотреть, как на тарелку вытекает яблочный сок. Перед мысленным взором возникла сценка: сегодня на вечеринке она увещевает Усаму бен Феррамо:

Убивать нехорошо. Принадлежа к разным народам, мы должны научиться уважать различия между нами и жить в мире.

Усама бен Феррамо, сломленный ее доводами, рыдает и сквозь слезы заявляет, что с джихадом отныне покончено, в будущем он будет, не покладая рук, трудиться во имя мира во всем мире, плечом к плечу с Падди Эшдауном, президентом Картером, этой рыженькой из «Spiee Girls» и прочими, и прочими. Оливию чествуют во всем мире, повышают до статуса международного корреспондента, награждают Пулитцеровской премией... Раздался звонок мобильника.

– Да, – ответила она голосом человека в состоянии крайнего стресса, краем глаза проверяя, нет ли поблизости шпионов «Аль-Каиды». Это звонил Барри.

– Значит так. Numero uno:[4] материал про плавучую гостиницу...

– Да! – радостно подхватила Оливия. – Материал – самое оно! Потрясающе! Люди живут на корабле круглый год, на сушу выбираются вертолетом. Мне надо на это дня два...

Она пристроила телефон на плече, прижала его ухом и нацелилась вилкой на кусок яблочного тоста.

– Материал замечательный! Повторяю – за-ме-ча-тель-ный. Если ты успела заметить, – жаль, но ты, конечно же, не успела, – как раз на прошлой неделе мы посвятили этому целую полосу. В разделе «Стиль жизни».

Рука Оливии с вилкой так и застыла на полпути ко рту.

– В газете, на которую ты работаешь, если тебе известно, есть такой раздел, «Стиль жизни». Именно для этого раздела ты и пишешь свои материалы! Газета называется «Sundy Times». Ты, я полагаю, время от времени ее читаешь? Ты, по крайней мере, знаешь, что есть такая газета – «Sundy Times»?

– Да, – только и могла выдавить из себя Оливия.

– И что там у тебя за «потрясающий сюжет»? Что ты там еще накопала? Майами оккупировано дельфинами, ходящими по суше? Министр информации Ирака подрабатывает ди-джеем в холле гостиницы?

Слава Богу, она не стала вчера отправлять это письмо!

– Ну... Я только начала работу над этим материалом, – промямлила Оливия. – Через пару дней я скажу больше...

– Хватит! Как у тебя идут дела с тем материалом, за которым тебя послали? Специально! Поездки в Майами, знаешь ли, обходятся недешево. Так вот – есть хоть какой-то шанс на то, что ты займешься порученным тебе заданием? Скажи мне?

– Да, конечно. Я именно этим и занимаюсь. Все будет в порядке. Но тут есть зацепки... Материал получится потрясающий. Правда, потрясающий! Всего-то и надо: остаться еще на сутки и пойти на эту вечеринку...

– Нет! Эн. Е. Тэ. Статья «Роскошь Майами» чтобы была сегодня, к шести по вашему времени. Полторы тысячи слов. Без орфографических ошибок. Со всеми запятыми. Не как ты обычно пишешь – понатычешь запятых в тексте, где попало, – и вперед, а по правилам, поняла? И как отправишь статью, не идешь на вечеринку или по магазинам, не знаю уж, как там тебе взбредет в голову развлекаться. Нет, ты отправляешься в аэропорт, садишься на ночной рейс и летишь сюда. Понятно?

Ей потребовалось героическое усилие воли, чтобы не сказать Барри, что:

1. Он только что лишился лучшего материала века.

2. Однажды он пожалеет.

3. По поводу инсинуаций насчет ее знаков препинания: язык – это то, что течет свободно, этим-то он и прекрасен, и нечего его сковывать всякими искусственными правилами и нелепыми значками, которые диктуются не внутренней необходимостью, а дурацкими предрассудками.

– Ладно, шеф, – произнесла она вместо этого, – к шести все будет сделано.

Покуда «Elan» не сказал «нет» материалу про плавучую гостиницу, не мешало бы прошвырнуться до гавани и поглядеть на все это дело вблизи: если из журнала позвонят и скажут, что статью берут, у нее будет еще кое-какая фактура. Заодно, глядишь, попадется какая-нибудь экзотика, которую можно вставить в текст для «Sundy Times». Часы показывали уже девять, но Оливия подсчитала: если вернуться к половине одиннадцатого в гостиницу, у нее будет семь с половиной часов, чтобы написать статью для Барри. И даже – чтобы «прогнать» ее через проверку орфографии. А потом послать Барри. Статья получится – блеск! Точно получится. Всего-то – двести слов в час. А до гавани можно пробежаться! Надо же держать себя в форме.

У этого плана был всего лишь один недостаток: у Оливии начисто отсутствовало чувство времени. И Барри, и Кейт не раз пеняли ей на то, что ко времени она относится так, словно то полностью от нее зависит и течет, как ей заблагорассудится. Барри и Кейт казалось, что это не очень совместимо с профессией журналиста, когда над тобой постоянно висит жесткий срок сдачи материала.

Бежать легкой трусцой по кромке Южного побережья Майами – все равно, что вращать ручку настройки радиоприемника: даже утром, когда народ только-только садится завтракать, из каждого кафе доносится своя музыка. Официанты поливают из шланга тротуары, садовники сметают палую листву. Очереди нетерпеливо гудящих автомобилей рассосались, народ, оттягивавшийся по вечеринкам, разъехался по домам и завалился спать. Оливия как раз миновала кафе, из которого слышалось что-то вроде латинской сальсы[5]. Внутри кафе все, начиная от стен и кончая тарелками и меню, было размалевано «под джунгли», официантки даже поутру были одеты в некое подобие комбинезонов из леопардовой шкуры, с выразительным глубоким декольте. Оливия перешла на другую сторону улицы, чтобы лучше видеть роскошную виллу Версаче, цепочку разноцветных гостиниц – «Пеликан», «Авалон», «итальянская» «CasaGrande», – выстроенных в стиле «арт-деко»: белое, розовое, лиловое... Очертания их фасадов с возвышающимися над крышей ажурными каминными трубами напоминали одновременно о трамваях и об океанских лайнерах. Уже начинало припекать, и тени слегка колышущихся на ветру пальм легли на белые тротуары резными, чуть дрожащими контурами. Оливия постаралась приноровить свой бег к этим оазисам тени.

«Вы полагаете, Майами – это такой роскошный дом престарелых, жужжание инвалидных колясок с электродвижками и люди, фотографирующие друг друга на фоне моря – на память? Вы в этом уверены?»

«И вдруг вы видите: повсюду – сплошь отреставрированные гостиницы в стиле 20-х!»

«Если Париж – это новая музыка для супермаркетов, то Майами – это новый Эминем».

«Если Манчестер – это Сохо сегодня, то Майами – это Манхэттен сегодня».

«Если бы Иан Шрагер и Стелла Маккартни взялись за население Истборна[6], они для начала отправили бы всех жителей в один огромный солярий...»

Ну нет! Хватит этой болтологии. Все это чушь, чушь и чушь. А надо нарыть и впрямь стоящую историю.

На южном конце пляжа высилось несколько многоэтажных домов, а за ними мягко скользил по волнам лайнер размером с эти дома. Оливия была уже почти рядом с доками. Она бежала по улице – было заметно, что публика здесь попроще и пообшарпанней, – так же, как и дома. Наконец, перед ней открылась кромка воды. Оливия достигла Южного парка, что раскинулся на мысу. Дальше было только море, причем фарватер шел недалеко от берега, так что корабли проплывали совсем рядом с домами, стоящими на берегу. Лайнер, на который обратила внимание Оливия, плыл довольно быстро: сейчас его округлая корма уже исчезала за доками. «Большой корабль, но до «ОкеанОтеля» ему далеко», – подумала журналистка. Она окинула взглядом открывшуюся панораму: стеклянные высотки делового центра Майами, арки мостов, перекинутые через водную гладь залива, сбегающие к мостам автострады, стрелы подъемных кранов, взметнувшиеся над доками. Оливия решительно направилась туда. Однако вскоре выяснилось, что доки гораздо дальше, чем казалось. В голове у нее крутилась мысль: глупо поворачивать назад, когда ты уже почти рядом.

Достигнув конца моста, девушка на минуту остановилась – перевести дыхание и отереть пот на лбу, когда до нее вдруг дошло: то, что она принимала за офисное здание, высившееся рядом с океанским лайнером, на самом деле и было «ОкеанОтелем». Его присутствие на рейде превращало все корабли вокруг в игрушечные лодчонки, ну или в модели в миниатюре. «ОкеанОтель» высился, как скала. Он выглядел слишком большим – ив голову закрадывалась мысль, что плыть на нем небезопасно: может перевернуться.

Через дорогу на маленькой лужайке, вернее, на пятачке зеленой травы, собралась небольшая группа людей, рядом стояло несколько такси. Оливия решила идти напрямик. На ходу она пыталась сосчитать, сколько палуб у «ОкеанОтеля». Пятнадцать. Сперва ряды иллюминаторов, потом – ряды балконов, один над другим. На балконах стояли белые стулья, столики. За некоторыми из них завтракали пассажиры. Оливия еще раз взглянула на толпу, собравшуюся на лужайке. Там явно были пассажиры «ОкеанОтеля».

Они снимались на фоне лайнера и были одеты кричаще и броско – почему-то считается, что именно так надо одеваться в морские круизы. Оливия усмехнулась, увидев в толпе даму с пунцовым от солнца лицом, и при этом губы обведены красной помадой – так что рта, собственно, не видно. На даме был кургузый пиджачок с эполетами и капитанская фуражка; еще при ней был явно стесняющийся своего вида муж, одетый в пастельно-светлые тона. Муж с детской непосредственностью изображал восторг от предстоящего круиза и радостно позировал, покуда таксист щелкал, по их просьбе, спуском камеры.

– Простите, дорогая... – Оливия безошибочно узнала акцент: Северная Англия. Она обернулась на голос. Перед ней была пожилая пара: рыжеволосая дама в элегантном зеленом платье, в руках кремово-белая сумочка, и в тон ей – кремово-белые туфли. Эти туфли напомнили Оливии о каникулах в Борнмуте. Мужчина рядом – лишь немногим выше дамы, широкий в кости, – держал в руках ее пиджак. Было что-то очень трогательное в том, как он это делал: будто гордился выпавшей на его долю честью.

– Вы не снимете нас? На фоне лайнера? – дама протянула Оливии одноразовую камеру.

Оливия улыбнулась:

– Откуда вы?

– Из Лидса, дорогая. Живем неподалеку от Лидса.

– Я из Уорксопа, – кивнула Оливия, беря камеру в руки.

– Бывает, – мужчина слегка усмехнулся. – Вы не запыхались? Всю дорогу бежали? Может, отдышитесь сперва?

– Нет, не надо, – махнула рукой Оливия. – Поближе, поближе... – пробормотала она, глядя в видоискатель. – Стойте-ка. Лучше я отойду назад, тогда все поместится.

– Да что там! Ну не весь корабль виден, и что? Мы что, не знаем, что это за корабль... Правда, Эдвард? – Оливию позабавило это странное сочетание: элегантный облик дамы и неистребимый йоркширский акцент.

Глядя в видоискатель на сияющую улыбками пару, Оливия нажала на спуск. На мгновение ей показалось, что все беды и неурядицы ее жизни отступили – каким-то чудом сна оказалась в мире, где бабушка и дедушка заботятся о тебе, где тебя ждут сласти и куклы. Оливия вдруг почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.

– Ну вот. На память о Майами, – она изо всех сил пыталась казаться веселой, протягивая фотоаппарат старикам.

Дама в ответ хихикнула:

– Вы совсем запыхались. У меня есть мятные леденцы. Хотите? – она принялась рыться в сумочке.

– Что Вы делаете так далеко от Уорксопа? – поинтересовался ее супруг.

– Я журналистка. Пытаюсь убедить мой журнал заказать мне материал об «ОкеанОтеле»...

– А-а-а. Понятно. Вы журналистка. «ОкеанОтель» – это здорово.

– Мы можем многое о нем рассказать. Этот корабль...

– А вы здесь живете? – перешла к делу Оливия.

– Да! – в голосе мужчины звучала гордость.

– Мы, правда, временные постояльцы, – поправила дама своего спутника.

– Вон, видите нашу каюту. Прямо над нами, посередине – видите? Там, где розовое полотенце, – показал мужчина.

– Просто замечательно! Замечательный балкон! А меня зовут Оливия.

– Очень приятно, – Элси, а это – Эдвард. У нас медовый месяц.

– Медовый месяц? А когда вы впервые встретились? – тепло улыбнулась Оливия.

– Пятьдесят лет назад, – в голосе Эдварда звучала гордость. – Она отказалась выходить за меня замуж, когда ей было восемнадцать!

– Ну. И ты принялся ухаживать за другой! Чего бы ты от меня хотел?

– Я это сделал только потому, что ты мне отказала!

Оливия любила слушать чужие истории. В каждом человеке, только копни чуть-чуть, – обнаружится столько странного и удивительного...

– Вас подбросить? – спросил Эдвард. – А то мы берем такси до Южного Берега...

– Спасибо! Здорово! Я, по правде говоря, опаздываю! – обрадовалась Оливия.

– Вы расскажете вашу историю? – поинтересовалась Оливия, едва такси выскочило на автостраду.

– Да, хотя, что тут рассказывать... – улыбнулась Элси. – Просто... Я думала, что он меня не любит, а он думал, это я его не люблю... Мы пятьдесят лет жили в одном городе, и ни разу друг другу не сказали... А потом... Потом умер мой муж, и Вера, жена Эдварда, она тоже умерла, и вот...

– И вот – мы вместе. Две недели назад поженились. Мы зря потеряли столько времени, что теперь успеть бы наверстать...

– Н-да. Грустно... – кивнула Оливия. – В смысле – все это потерянное время...

– Угу, – согласился Эдвард.

– Нет, лапуш, – Элси развернулась к мужу. – Нет. Не надо ни о чем сожалеть. Разве могло быть по-другому? Все вышло так, как вышло.

– Не понял?

– Ну ты же знаешь: причина и следствие. Каждый раз, когда что-то с нами случается, это случается потому, что в мире происходит масса других событий. Когда ты принимаешь решение, оно только такое и не может быть другим, просто потому, что это téi, какой ты есть, и все, что происходило с тобой в прошлом, заставило тебя поступить именно так, а не иначе. И поэтому никогда не надо ни о чем сожалеть!

Оливия внимательно посмотрела на Элси и задумчиво кивнула:

– Знаете... Пожалуй, я включу это в список моих жизненных правил... – в этот момент, будь он неладен, у нее зазвонил мобильник.

– Говорите, говорите, милочка, не обращайте на нас внимания, – улыбнулась Элси.

Оливии звонил ответственный редактор из «Elan», пролаявший (иначе это не назовешь), что они берут статью про «ОкеанОтель», так что она может задержаться еще на два дня.

– Только чтобы никаких белых туфелек и голубых волн! – Оливию передернуло. Оставалось надеяться, что ее новые друзья этого не слышат. – Нас интересуют модные персонажи, а не модные прибамбасы. Ясно?

Сказав «до свидания», Оливия со вздохом нажала «отбой». Она не успела убрать телефон, как тот зазвонил снова.

– Где тебя носит? – бушевал Барри. – Я звонил в отель, в номере тебя не было! Чем ты занята?! О чем только ты думаешь?!!

– Я думаю о работе! Мне надо кое-что перепроверить!

– К черту! Быстро кончай с этой твоей проверкой и садись писать статью. Чтобы к шести она была у меня. Пятнадцать тысяч слов. В готовом виде. Или я больше не пошлю тебя за границу.

– Похоже, ваш приятель нервничает? – поднял бровь Эдвард.

– Знаете, милочка, я очень не люблю, когда мужчины кричат, – невинно заметила Элси.

Оливия договорилась, что они встретятся завтра утром в одиннадцать. Старички обещали познакомить ее с менеджером, показать свою каюту – и «все эти прелести». Они распрощались, высадив ее у входа в «Делано». Выходя из такси, Оливия взглянула на часы и с ужасом осознала, что они показывают без четверти двенадцать.

«Если секс – это новая музыка для супермаркетов, то Майами – это новый Манхэттен. Если...»

Часы показывали без четверти четыре, а она все еще не разобралась с первым абзацем. Оливия отодвинулась от компьютера и в задумчивости принялась грызть шариковую ручку. Потом оглянулась – не видит ли кто ее, – можно подумать, она сидела в редакции, – щелкнула мышкой на «подключиться к сети», вызвала «Google» и набрала «Пьер Феррамо ». Ни-че-го. О чем это говорит? Именно! Существуй Пьер Феррамо на самом деле, что-нибудь о нем в сети было бы. Она набрала «Оливия Джоулз». Ну вот – двести девяносто три ссылки. Это на нее-то! Оливия пробежала глазами начало списка: статьи, когда она еще была начинающей журналисткой. Ее первая публикация – про автомобильные сигнализации... Собачье шоу, устраиваемое фирмой «Крафт»... Оливия улыбнулась воспоминаниям. Тут ей в голову пришла мысль, что надо бы посмотреть, в чем она пойдет на вечеринку. Вставая, она невольно глянула на часы.

Черт! Четыре тридцать пять, а она не написала ни строчки!

Девушка резко опустилась на стул – и с дрожью отчаянья протянула руку к тонкой титановой коробочке – «iBook»'у:

«В Англии все лучшее в моде, музыке, телевидении, театре, кино, литературе, политике и СМИ сосредоточено в столице. Лондон – это переплетение разных миров, больше всего напоминающее змеиный клубок. В Америке для всего есть своя столица. Политику традиционно делают в Вашингтоне. Нью-Йорк – столица литературы, искусства и моды, точно так же, как Лос-Анджелес – столица индустрии развлечений. Однако за последние несколько лет расклад изменился: Майами, когда-то – столица крутых парней с револьверами и теневого бизнеса, столица контрабандистов и греющихся на солнышке пенсионеров – вмиг превратился в нечто совсем иное. То был прорыв. Майами будто взрывной волной отбросило в будущее. Сегодня это настоящий столичный город: здесь, среди потоков горячего света, на фоне зданий, выстроенных в стиле «арт-деко», и мелькания леопардовых шкур, образовался истинный центр притяжения всего, что по-настоящему модно. Самое яркое, что есть в мире музыки, моды и развлечений, притягивается сюда, будто огромным магнитом. Магнитом розового заката над голубизною морской воды».

Вот оно! Опаньки! Сейчас она это подредактирует, добавит немного колорита... Проще простого! В этот момент зазвонил телефон. Мелисса, эта неутомимая пиарщица, «просто хотела справиться», как идут дела со статьей, и удостовериться, что, конечно же, Оливия собирается на «небольшое сборище» Пьера Феррамо. Прижав телефон к плечу, Оливия пыталась что-то одной рукой набирать на компьютере, устав тщетно ждать, когда же Мелисса, наконец, остановится и даст ей хоть что-нибудь сказать. Едва она отделалась от пиарщицы, как телефон зазвонил снова. Теперь она понадобилась редактору из «Elan». У того, видимо, сильно улучшилось настроение, и он склонен был подробнее поговорить о статье про «ОкеанОтель»: точка зрения, объем материала, стиль, с кем намечены интервью. Время неумолимо приближалось к пяти. Черт, черт! Ну почему она так вляпалась? Теперь до конца жизни придется строчить статейки вроде: «Посмотрите – кто только не носит шляпки в этом сезоне!» Придется не разгибая спины сидеть в редакции и – прощай, разъезды!

6

В Лондоне Барри Уилкинсон сидел в редакции «Sundy Times» и, на чем свет стоит ругая Оливию, созерцал большие старомодные часы, висевшие на противоположной стене.

В бессильной ярости глядя, как часовая стрелка все ближе подбирается к одиннадцати, Барри протянул руку и снял телефонную трубку.

– Значит так. Эта тупая корова провалила задание! Будем давать замену.

Он еще держал трубку в руке, когда его зам ворвался в кабинет, размахивая свежей распечаткой:

– Она все прислала!

– И? – хмуро поинтересовался Барри.

– То, что надо!

– Да? – в голосе Барри звучало явное недоверие.

В это же время Оливия тоже с яростью поглядывала на часы. Но в отличие от Барри, ей было чем заняться, – она решала, в чем же пойти на вечеринку. Ну почему в Америке все происходит так непотребно рано? Ланч в полдень. Обед в семь! Можно подумать, ее забросило в родной Уорксоп образца 60-х годов! А ей предстояло оказаться на вечеринке у Усамы бен Ладена – вечеринке, от одной мысли о которой ее бросало в дрожь. Оливия усмехнулась, вспомнив интервью с женой английского газетного магната, которое когда-то попалось ей на глаза. Как преодолеть робость перед выходом в свет? «Очень просто: одеваетесь от Баленсиаги – и впереди – советовала эта дама.

Выбор наряда не занял у нее много времени. Все сводилось к тому, какая униформа подойдет на сегодня. Восемь лет назад, делая первые шаги на пути превращения из Рейчел Пиксли в Оливию Джоулз, она одним неимоверным усилием заставила себя из пухленькой милашки стать стройной красоткой: привлекательное тело – оружие, которое в этой жизни действует безотказно. Ее тогда поразило, насколько по-разному мир реагировал на ее старое пухлое «я» и ее новое стройное «я». Именно тогда Оливия осознала, что может манипулировать реакцией окружающих. Если ты хочешь, чтобы твое появление в обществе вносило переполох и все тебя провожали глазами – нет ничего проще. Надень что-нибудь очень короткое и броское, как это делают начинающие актрисы на премьерных показах, – и успех обеспечен. Хочешь, чтобы никто не заметил твоего присутствия? Плохо сидящие джинсы, носовой платок в кармане, туфли на плоской подошве, свитер мешком, никакой косметики, очки на носу и растрепанные волосы. Она инстинктивно овладела искусством маскировки. Одежда – всего лишь вопрос униформы и кода. За пределами Уорксопа люди, покуда ты не познакомилась с ними поближе, не склонны в даваться в подробности.

Сегодня, решила Оливия, она должна выглядеть достаточно привлекательно, но не вызывающе, – чтобы не оскорблять чувства всех этих мусульман (пойдем-ка мы на трюк). Надо обратить внимание на обувь – чтобы в ней можно было ходить, или, по крайней мере, стоять, не рискуя натереть мозоли. Она вытащила на свет дорогую, приковывающую внимание окружающих униформу (дизайнерские вещицы, туфли на высоком каблуке, в которых можно ходить, но опасно спускаться по лестнице, несколько дорогих побрякушек, чтобы ненароком блеснуть камушком) и свою обычную экипировку: ручку-баллончик с перцем, складную подзорную трубу, шляпную булавку (старомодное оружие самообороны от возможных приставаний на улице, верой и правдой служившее ее маме) – и конечно же, «Набор Робинзона».

После нескольких прикидок она остановилась на веселеньких сандалиях от Гуччи с высокой шнуровкой, простеньком неярком платье с прямым силуэтом, накидкой от Гуччи, чтобы прикрыть плечи. Подумала было, не накрыть ли голову, но вовремя осознала, что зашла слишком далеко. Улыбнувшись своему отражению в зеркале похотливой улыбкой (девица на разогреве перед бейсбольным матчем, да и только).

Оливия позвонила портье, чтобы вызвать такси. В последний момент перед выходом она запихала булавку для шляпы, баллончик с перцем и «Набор Робинзона» в сумочку от Луи Вуиттона. Туда же отправилась и миниатюрная записная книжка – на всякий случай. Барри еще придется локти кусать!

Прежде чем выйти из номера, решила еще раз глянуть, что передает CNN: не произошло ли за это время что-нибудь интересное? Показывали сюжет о контейнере с посланием будущим поколениям, заложенным полвека назад учениками какой-то американской школы.

– Послание из прошлого, – драматическая пауза. – От тех, кто жил в этом прошлом! – в голосе комментатора звучала патетика. Оливия расхохоталась. Ее всегда умиляла эта загадочная псевдозначительность у дикторов CNN: «Он на голову выше других, он носит густые усы, и он хочет начать войну – вот он, Саддам Хусейн!» «Она – источник сырости, она прозрачна на просвет, но без нее нам грозит смерть: вода!» Взгляд Оливии остановился на бегущей строке внизу экрана: вслед за «Янки – Редсокс 11:6 шло сообщение «Усама бен Ладен замечен в южной части Йемена. Источник сообщения заслуживает доверия».

Оливия уставилась на это сообщение, не в силах поверить своим глазам. «Опаньки!» – пробормотала она наконец. – «Н-да. Хотя оно, явно, к лучшему».

7

Оливия вдруг впала в ступор: добравшись до роскошного многоквартирного дома, где обитал Феррамо, она поняла, что, пожалуй, слегка переборщила в своих фантазиях. Она-то настраивалась увидеть нечто среднее между непотребно дорогим «Найтсбридж Отел ем» и интерьерами, в которых в начале своей диктатуры любил сниматься Саддам Хусейн: ковры, подобранные в тон, огромные диваны, вазы с цветами – этакое чудо флористики – рядом с гардинами, ампирные кресла в позолоте, светильники в восточном духе. В своем воспаленном сознании Оливия видела Феррамо с бородой, в тюрбане и роскошном халате с Калашниковым на груди. Ожидала попасть в комнату, где стоит тяжелый запах мускуса и каких-то восточных ароматов, царит турецкая (почему именно турецкая, она и сама не знала) нега – а в центре, рядом с одним из этих вычурных светильников, на молитвенном коврике, сидит, скрестив ноги, сам Феррамо.

Перед ней же было ультрасовременное здание: площадка перед входом и холл оформлены в минималистском стиле, с акцентом на морской тематике – все синее или белое, и повсюду круглые ниши, призванные, видимо, напоминать об иллюминаторах. Никаких вычурных светильников или ампирных кресел. Феррамо принадлежал пентхаус, занимавший сразу два этажа: девятнадцатый и двадцатый.

Выйдя из отливающего металлической белизной лифта (двери его, естественно, были сделаны наподобие иллюминаторов), Оливия огляделась и почувствовала, как у нее замирает сердце.

Этаж был превращен в одну огромную комнату со стеклянными стенами, которая выходила на террасу. С террасы открывался вид на бесконечную морскую гладь. Вдоль стены, во всю ее длину, протянулся бассейн с подсветкой: вода прозрачная-прозрачная, с легким оттенком в синеву – такой цвет бывает у бензина, и по ней – легкая рябь. Задняя же стена комнаты – там за стеклом полыхало закатное солнце, опускающееся за Майами, – взрыв оранжевого и нежно-розового, как форель, в небе.

Феррамо сидел во главе длинного белого стола, за которым шла игра в карты. Высокий, элегантный – Оливия просто физически чувствовала ауру силы и власти, окружавшую этого человека. Рядом с Феррамо стояла, положив ему руку на плечо, все та же индийская модель. «Просто как девица из службы сопровождения», – подумала Оливия. Длинные волосы индианки на фоне белого вечернего платья отливали темным блеском, – эффект усиливали сверкающие бриллианты.

Оливия сконфуженно отвернулась, вдруг испугавшись, что Феррамо каким-то образом узнает, какую чушь она о нем на придумала. Перед ней сидел умный, солидный бизнесмен: богатый, обладающий властью, но уж никак не террорист. Господи, как же хорошо, что она не ляпнула ничего Барри!

– Простите, как Вас зовут? – обратился к ней распорядитель на входе, державший в руке список приглашенных гостей.

– Оливия Джоулз, – пробормотала она, подавляя в душе желание прямо сейчас броситься к Феррамо с извинениями.

– Пожалуйста, сюда, – кивнул распорядитель.

Он подвел ее к официанту с подносом, на котором стояли напитки. Оливия предусмотрительно взяла стакан минералки – сегодня она не пьет ни капли спиртного – и обвела взглядом присутствующих, напоминая себе: «Никому нет до тебя дела. Каждый занят только собой, как и ты!»

Две девицы в маечках и узких джинсиках, сидящих так низко на бедрах, что это было уже почти за гранью приличия, обменивались воздушными поцелуями. Приглядевшись, она узнала в них двух S-образных красоток, что подпирали светильники в холле «Делано».

– Ой! – выдохнула одна из них, прикрывая ладошкой рот. – Черт возьми! У меня – точь-в-точь такая майка!

– Шутишь?! – в голосе второй послышались слегка истеричные нотки.

– Один в один!

– А где ты ее брала?

– В «Гэпе».

– И я. Тоже в «Гэпе».

– Ну! Дела!

Девицы уставились друг на друга, пораженные этим просто-таки магическим совпадением. Оливия подумала, что надо слегка им помочь, а то, неровен час, одна из них грохнется в обморок, прямо на ковер. Оливия пошла вперед, чувствуя, как белый ворс ковра проминается под ее шагами.

– Привет? Откуда вы друг друга знаете? – выпалила Оливия, сияя дружеской улыбкой и пытаясь загнать подальше подозрение, что глупее всех выглядит здесь она. Словно ее тоже угораздило быть обладательницей такой же гэповской маечки.

– Мы обе работаем в...

– Мы актрисы, – поспешно вмешалась вторая девица. Девицы были похожи друг на друга, как две эти злосчастные майки: высокая грудь, узкие бедра, обе – блондинки, волосы длинные, губки пухленькие (явный коллаген), смазаны блеском, а по контуру обведены карандашом. Единственная разница заключалась в том, что одна была намного красивее, чем другая.

– Актрисы! Здорово, – постаралась заценить Оливия.

– Деми, – представилась та, что была менее хорошенькой. – А это – Кимберли. А ты сама откуда?

– Англия.

– Англия. Из Лондона? – включилась в разговор Кимберли. – Я хочу как-нибудь в Лондон.

– Радуйся, что ты не там. У вас в Майами – блеск! – Оливия пыталась изобразить оживление.

– Мы не из Майами. Здесь мы так, на время. Вообще, мы из Лос-Анджелеса! Правда, Лос-Анджелес, это тоже, как сказать...

– В смысле корней, – Кимберли опять поспешила перехватить инициативу. – У меня в жилах кровь: итальянская, румынская. И еще чешская.

– Оливия, – пожимала она по очереди руки, чувствуя себя англичанкой до мозга костей. – Так вы, значит, здесь только на время? Работаете?

– Нет, – как-то рассеянно сказала Кимберли, подтягивая на себе джинсы. – Пьер просто выцепил нас на ужин.

– На ужин! Из Лос-Анджелеса! Класс! Вот это мужик!

– Угу! А ты – актриса? – насторожилась Кимберли. – Ты его откуда знаешь? Еще по Парижу?

– Какая из меня актриса! Я журналистка. А знаю – вчера вечером познакомились...

– Журналистка! Ух ты! А из какого журнала? – Кимберли не отставала.

– «Elan».

– «Elan»? Английский «Elan»? Слушай... Ты просто должна приехать в Лос-Анджелес! И нам там позвонить! Может, материал о нас сделаешь...

– Пишу, – кивнула Оливия, извлекая из сумки записную книжку – и поглубже, на самое дно, запихивая «Набор Робинзона». – Какой номер?

Девицы обеспокоенно переглянулись.

– Мы сейчас переезжаем, – пробормотала Деми.

– Но нас всегда можно найти через Мелиссу, – взяла инициативу в свои руки Кимберли. – Знаешь ее? Она пиарщица у Пьера.

– Или позвони нам на работу, в «Хилтон»...

Кимберли наградила Деми испепеляющим взглядом:

– Мы время от времени устраиваемся там поработать – чтоб было чем заняться между репетициями и пробами, – с нажимом сказала Кимберли.

– Нуда, – как бы невинно согласилась Оливия. – Который это из «Хилтонов»?

– «Беверли Хилтон»! – в голосе Деми появилась экзальтация. – Тот, что на углу Санта-Моники и Уилшир, знаешь? Ну тот, где вручают всегда «Золотой глобус». Я обычно, когда проходит церемония «Золотого глобуса», работаю в салоне у них. Ну, там, куда перед церемонией заходят макияж поправить... Потрясающее место. Просто потрясающее! Четыре витрины с косметикой. А духи, духи – какие захочешь... Туда все звезды заходят, знаешь? Николь Кидман, Кортни Кокс, Дженнифер Конноли – я их всех как тебя видела, – в двух шагах.

«О Господи, – подумала Оливия. – Вот уж, Усама бен Феррамо... Дешевый плейбой, надо же...»

– Могу представить, – сказала она вслух. – А Николь Кидман, какая она?

– Она... она потрясающая, – Деми прижала ладошку к сердцу.

– Но это все так, – Кимберли заговорщически склонилась к Оливии. – Мы ведь должны скоро сниматься. У Пьера в картине, слышала? Он же продюсер, и обещал нам...

«... Дешевый плейбой: нашел двух простушек, посулил...», – вертелось в голове у Оливии.

– Простите, девушки. Можно прерву вашу беседу? – послышалось у нее за спиной.

Оливия обернулась: к их группке подошел низенький человечек. Этакий мужчинка. Она отметила оливковый цвет кожи, волосатую грудь, видневшуюся в вырезе рубашки-поло. Желтой рубашки-поло. Волосы на груди, как и на голове, буйно курчавились. «Такие разве что на лобке увидишь», – Оливия внутренне поморщилась. От мужчинки пахло отвратительно сладким парфюмом. Он протянул руку, при этом взгляд его выразительно скользнул по груди Оливии.

– Привет, милая. Альфонса Перес. А ты...

– Здравствуй, миленок. А я – Оливия Джоулз, – она глянула на его ширинку, вложив в этот взгляд все, что думает о его достоинствах. – Познакомилась с Пьером на вчерашнем банкете...

– А-а, понятно. Тоже актриса? Может, у нас найдется для тебя роль? – в голосе его слышался сильный акцент, особенно резало слух гортанное «р».

– Спасибо, увольте. Можете сразу вычеркнуть меня из списка.

– Ой! Смешно! – объявила Кимберли.

«Интересно, почему американцы так любят говорить: «Смешно», вместо того, чтобы смеяться? Можно подумать, смех – это что-то такое, к чему прицениваешься, как перед покупкой...»

– Правда, мисс Джоулз? Вы действительно не хотите быть актрисой? – это был голос Феррамо. Как ему удалось подойти так, что никто этого не заметил?

Деми и Кимберли – те аж дыхание затаили. Глазами хлопают, губки приоткрыли, только что язычком по ним не проводят...

Ноги Феррамо обтягивали неброско-дорогие голубые джинсы. Плечи в мягком сероватом свитере из кашемира казались еще шире. Оливия усилием воли заставила себя дышать все так же ровно и не отводить взгляда от темных настойчивых глаз Феррамо. Тот вопросительно приподнял бровь.

– Я уже пробовала однажды... Мне предложили сыграть сразу несколько ролей в одной комедийной постановке... Почему-то постепенно все роли сократились до одной: роль горничной без слов. До сих пор помню ее имя: мисс Гайдид...

Девицы и мужчинка смотрели на Оливию просто с нескрываемым изумлением.

Феррамо же, казалось, наоборот, ситуация позабавила.

– Вы нас простите? – обратился он к компании, беря журналистку под локоть и отводя ее в сторону.

Чувствуя, что девицы обиженно хмурят бровки за ее спиной, Оливия пыталась справиться с привкусом превосходства и мыслью: «закадрила мужика», – обстановка к тому предрасполагала, но это не те игры, в которые она любит играть. «Разделяй и властвуй», – мысленно усмехнулась она. Вот, значит, как Феррамо управляется со своим курятником...

Навстречу им устремился официант с подносом.

– Нет, нет, спасибо, – поспешно произнесла Оливия, когда Феррамо протянул ей высокий бокал.

– Вы должны попробовать, – чувствовалось, что он слегка смешался. – Французское шампанское. Причем – лучшее.

«Да? А ты?» – подумала Оливия. Этот акцент... Что лее это был за акцент?

– Non, merci, – улыбнулась она. – Et vous? Vous êtes français?[7]

– Mais bien sur, – он бросил на нее одобрительный взгляд. – Et je crois que vous parlez bien le français. Vous êtes, ou – je peux? – tu es une femme bien educatée[8].

«Образованная женщина... – подумала Оливия. – Хотела бы я быть образованной женщиной. Все мое образование – средняя школа в Уорксопе!» Она улыбнулась загадочной улыбкой, задавая себе вопрос, правильно ли она поняла слово «educatée» и говорят ли так французы? Надо будет потом проверить по словарю.

Оливия неплохо воспринимала языки на слух. Очень давно она обнаружила: даже при полном отсутствии знаний того или иного, ей довольно легко удается схватить, о чем идет речь. Собеседник может говорить какую-то тарабарщину на голландском, Оливия все равно улавливает, что же он имел в виду. Возможно, дело тут было в нюансах интонаций, выражении лица. В этом-то она разбиралась. Было время, когда отсутствие университетского образования заставляло Оливию кусать локти – и она сама занялась языками. Кассеты, книги, поездки по стране – ей удалось научиться довольно бегло говорить по-французски и сносно по-испански и по-немецки. А несколько поездок в Судан, на Занзибар и в Ламу, где народ, в основном, исповедует ислам, дали ей возможность нахвататься арабского. Жаль только, что журналистке, пишущей главным образом про моду, все это не нужно.

Прихлебывая шампанское большими глотками, Феррамо вел ее по направлению к террасе, обходя группки людей и игнорируя все их попытки привлечь к себе его внимание. Оливия чувствовала себя так, словно идет под руку с кинозвездой в день премьерного показа. Их провожали завистливыми взглядами. А эта индийская красотка так и ела их глазами.

– Я понимаю, мисс Джоулз, в вашей стране французов недолюбливают, – усмехнулся Феррамо, уже когда они вышли на террасу.

– Ну, здесь-то их любят еще меньше, разве нет? Как их называет Гомер Симпсон: помешанные на сыpax обезьянки? – как-то он на это среагирует? На всякий случай Оливия заигрывающе улыбнулась. Феррамо лениво оперся на оградку террасы, стилизованную под борт корабля, и жестом пригласил Оливию присоединиться.

– Мсье Симпсон, да. Кладезь человеческой премудрости. Ну а Вы, Вы-то что думаете? Вам, кажется, не чужда французская sensibilité?[9]

Оливия облокотилась о холодный металл ограды и глянула вниз, на море. Было все так же ветрено, как и утром. По небу бежали клочковатые облака, в разрывах изредка появлялась луна.

– Я? Я против ввода войск... Вы ведь об этом...

– Простите?

– Все эти санкции за нарушение международного права! Те, кто их вводят, сами нарушают международное право. И не думаю, что Саддам имел отношение к атаке на здания ВТО. Он и «Аль-Каида»? Они ясе друг друга на дух не переносят. А все эти разговоры о химическом оружии – где доказательства? Благо бы, они чего-то не договаривали! Как же! Им нечего сказать! Единственный вывод, который остается: не надо слушать тех, кто у власти...

– Да уж. Актриса из Вас и впрямь не выйдет... – Феррамо рассмеялся. – Вы ведь все это искренне!

– Вам не кажется, что это звучит немного жестоко по отношению к актрисам?

– Бросьте! Вы только представьте: каждый день в Лос-Анджелес приезжает, как минимум, сотен пять молодых девиц, вознамерившихся стать актрисами. Слетаются, как саранча, – авось обломится кусочек богатства и славы. Ничто иное в жизни их не волнует!

– А мне казалось, иным из них Вы даже покровительствуете...

– Я просто хочу им помочь.

– Да что Вы? Хотелось бы верить...

Он вдруг обжег ее жестким взглядом:

– Знаете, это достаточно жестокая профессия.

– Пьер? – красавица индианка вышла на балкон, подошла к Феррамо и по-хозяйски взяла его за руку. Следом за ней появился весьма симпатичный, хорошо одетый мужчина лет сорока и остановился чуть в стороне. В нем было что-то от Джека Николсона, – если только смешать Николсона с котом Феликсом из комиксов.

– Пьер, я хотела познакомить тебя с Майклом Монтерозо. Помнишь, я о нем говорила? Он просто гений! Знаешь, как он помогает, когда возникают проблемы с кожей? На него весь Голливуд молится, – и индианка выразительно наморщила носик, словно приглашая Оливию принять участие в женском заговоре. – Без Майкла не обходится ни одно большое мероприятие! Ни одно!

На мгновение лицо Феррамо перекосила презрительная гримаса, но тут же ее сменила обходительнейшая улыбка.

– Ну конечно же, Майкл. Очень приятно наконец-то Вас видеть. Вы настоящий маэстро! – мужчины обменялись рукопожатием.

– Я бы хотел представить вам свою знакомую. Это Оливия Джоулз из Лондона, – продолжил Феррамо. – То, что она пишет, по-настоящему талантливо!

Феррамо слегка сжал руку Оливии, как бы приглашая ее присоединиться к задуманному им розыгрышу.

– А это, знакомься, Оливия, – Сурайя Стил.

– Привет, – холодно проронила Сурайя, ленивым жестом отводя со лба роскошные волосы, – чтобы они тяжелой волной рассыпались по ее плечам. «Ах, так?!» – подумала Оливия. Она всегда ненавидела баб, картинно поправляющих волосы. Демонстрация пошлого женского тщеславия: якобы незаметное любование своей шевелюрой – «все смотрят на меня и на мои потрясающие волосы». Способ привлечь внимание – «я так устала от этой гривы». Можно подумать, волосы поправляют вовсе не для того, чтобы они не лезли в лицо. Эй! Как насчет заколки или ленточки, если они так мешают?

– Это не Вы пишете о косметике в «Elan»? – промурлыкала Сурайя. Без шпильки не обошлось...

– Правда? – оживился Майкл. – Держите-ка: мол карточка – там же и адрес моего сайта. Я специализируюсь на микроподтяжках лица. Уникальная техника! Это я делал подтяжку Деворе – через три минуты она вышла на сцену получать эм-ти-вишную премию!

– Правда, она выглядела на все сто? – подхватила Сурайя.

– Вы меня извините? – Пьер сделал ленивое движение. – Мне пора к моим игрокам. Хозяин, который выигрывает в карты, не подарок, но хозяин, который выигрывает и на середине бросает игру... Это уж совсем никуда...

Ну конечно, надо возвращаться, – оживилась Сурайя. «Какой же у нее странный акцент, – мелькнуло в сознании Оливии. – Что за дикая смесь: растягивает гласные, как это делают здесь на Запад ном побережье, а послушать, ЧТО она говорит, – девица из Бомбея, разве что из приличной семьи...»

– А то там уже слышится ропот недовольства, – Сурайя хотела оставить последнее слово за собой.

Майкл Монтерозо смотрел вслед уходящему Феррамо с нескрываемым разочарованием. Пожалуй, сейчас Оливия могла не напоминать себе затверженное правило: «Никому нет до тебя дела», это было явно лишним. В повадках Майкла все выдавало человека, который познал успех весьма поздно, но теперь вцепился в него мертвой хваткой и был намерен выжать из своей удачи все, что можно. Он рассеянно кивнул Оливии и стал шарить взглядом, нет ли поблизости более перспективного собеседника, чем какая-то журналисточка. Увидев подходящий объект, Майкл блеснул белозубой улыбкой.

– Трэвис! Как дела, старина?

– Спасибо, не жалуюсь. Рад тебя видеть.

Этот тип, обменявшийся с Монтерозо крепким мужским рукопожатием, был чертовски привлекателен: голубые глаза, волчий взгляд... Но Оливию едва не трясло от отчаянья.

– Как дела? – наседал Монтерозо. – Как роль?

– Не жалуюсь, не жалуюсь... Немного пописываю, немного работаю на этих модников, плюс колонка советов...

«Видно, не очень-то есть на тебя спрос на съемочной площадке...» – подумала Оливия, сдерживая улыбку.

– Оливия, ты, я вижу, познакомилась с Трэвисом Бранкато! Знаешь, что это он пишет сценарий для фильма, который запускает Пьер?

Чувствуя тяжесть на сердце, Оливия вежливо выслушала все, что Мелисса «имела ей сказать», и поспешила ретироваться – чтобы тут же нос к носу столкнуться с этими кретинами из «Break»! Ну, вылитые Бивис и Батхед! Они тут же поспешили с восторгом выложить ей, что в фильме Феррамо будут играть серфингистов, и познакомили с красивым темнокожим инструктором по дайвингу. Тот работал на отельчики, что расположены за чертой города, а в Майами приехал, чтобы забрать клиентов из «ОкеанОтеля». Он предложил провести ее завтра, в первой половине дня, по кораблю, а потом, может быть, и сплавать нариф: «Подозреваю, что работы у меня завтра особо не будет. Сегодня был всего один клиент. И того пришлось везти обратно: покуда я вез его на риф, выяснилось, что у него вшит кардиостимулятор!»

Тут Оливии опять не повезло, потому что явилась Мелисса, которая принесла пресс-релиз о новом фильме, том самом, что продюсирует Феррамо. Неугомонная пиарщица вывалила на нее кучу ненужной информации, включая ту, что Уинстон, инструктор по дайвингу, тоже примет участие в этом проекте в качестве консультанта по подводным съемкам. Волей-неволей, Оливии пришлось признаться: дело не в том, что она приглянулась Феррамо. Предполагалось, что она напишет статью о его новом фильме.

Оставив толпу, Оливия прошла в дальний конец террасы. Ее жгло разочарование, и она была зла на себя за то, что, как дурочка, дала себя использовать. Оливия уставилась на море, но никакого моря видно не было – спустилась ночная тьма. Невозможно было разобрать, где кончаются дюны и начинается пляж. Было только слышно, как волны накатывают на берег. В конце террасы удалось разглядеть железную винтовую лестницу, ведущую на крышу. Пожарный выход? Оглянувшись – не видит ли кто-нибудь, – Оливия поднялась наверх и оказалась на небольшом пятачке, укрытом от посторонних глаз деревянной обшивкой. Девушка уселась на корточки, спиной к ветру. Завернулась в накидку. Если бы Феррамо был бен Ладеном, это был бы один расклад. Если бы он был умным, солидным бизнесменом, положившим на нее глаз, – другой. Но он... Он был всего лишь дешевым плейбоем, окружившем себя целым гаремом снедаемых честолюбием дурочек (и дурачков), используя съемки фильма как предлог. Фильма, который никогда не выйдет на экраны. Но этим простофилям такое даже не приходит в голову. Они готовы на все.

На мгновение Оливия почувствовала себя брошенной и одинокой. Пришлось напомнить себе, что она – Оливия Джоулз. Оливия Джоулз, не желающая иметь ничего общего с мужиками, вся радость которых – помыкать тобой, использовать тебя, чтобы потом ты толкала коляску по просторам Уоркшопского торгового центра. Нет, она, Оливия, – самостоятельная женщина, которая путешествует по миру в поисках смысла жизни и впечатлений. И сейчас она встанет и просто уйдет с этой вшивой вечеринки.

Вдруг Оливия услышала, как скрипит лестница: кто-то поднимался наверх. Девушка не двинулась с места, но сердце ее отчаянно забилось. Но ведь она не сделала ничего такого. Разве нельзя подняться на крышу?

– Мисс Джоулз... Вы нахохлились – совсем как птичка...

Феррамо нес в руках бутылку шампанского и два бокала.

– Ну сейчас-то Вы не откажетесь выпить со мной? Бокал «Кристалла»?

Оливия сдалась. Пригубив колючего – действительно, из очень дорогих, – холодного, как лед, шампанского, она подумала: «Правило номер четырнадцать: иногда надо просто плыть по течению».

– Ну, а теперь скажите, – Феррамо слегка чокнулся с ней своим бокалом, – Вы уже вправе расслабиться? Вы закончили с работой? Статья написана?

– Да, со статьей все. Я уже занялась другой. Про «ОкеанОтель». Знаете? Видели этот плавучий небоскреб, пришвартованный в гавани?

– Что Вы говорите? Надо же! – в голосе Феррамо звучало оживление, но на лице появилась вдруг гримаса какого-то неудовольствия.

– Будь моя воля, я бы занималась новостями, Последними событиями, – Оливия поспешила сгладить неприятное впечатление. – Настоящими событиями... «Что же ты такое говоришь!» – мысленно выругала себя Оливия. – Нет, этот крем, это...

– Я понял, – пришел ей на помощь Феррамо. – Крем – никак не событие планетарного масштаба. А «ОкеанОтель» – что Вы хотите о нем писать? Собираетесь взять у кого-то интервью? Посетить корабль?

– Ну... да. Я тут познакомилась с очень милой парой. Они с севера Англии, как и я. Хочу завтра зайти к ним, посидеть и...

– Во сколько?

– Ну, утром...

– А может, не стоит? – пробормотал он, слегка отстраняя ее бокал и привлекая ее к себе.

– Не стоит? Почему не стоит? – недоуменно переспросила Оливия. Он был так близко, что она чувствовала его дыхание у себя на щеке.

– Ну... я думал... завтра утром... ты будешь завтракать со мной.

Он протянул руку, нежно коснулся ее лица, неуловимым движением – в опыте ему не откажешь – развернул его так, что она утонула в его глазах. В следующий момент он уже целовал ее. Сперва как бы неуверенно – она почувствовала лишь сухое прикосновение его губ, потом – со страстью. Горячая волна пробежала по телу Оливии. И вот уже она сама страстно целовала его в ответ.

– Нет, нет, – пробормотала она, отстраняясь. Что она делает?! Обжимается с каким-то плейбоем на крыше, покуда остальной его гарем прогуливается внизу?

Он бросил взгляд на террасу, одернул свитер. Постепенно дыхание его успокоилось.

– Я сделал что-то не так? – негромко спросил он.

– Мы только вчера познакомились. Я... я совсем не знаю тебя...

– Ну... да, – Феррамо задумчиво кивнул. – Ты... права. Ну так давай встретимся завтра, в девять, Я заеду в «Делано». И мы начнем узнавать друг друга получше. Хорошо?

Она кивнула.

– Сдержишь слово? Отложишь свое интервью?

– Да, – ей даже не придется ничего откладывать. Интервью назначено на одиннадцать.

– Ну вот и хорошо, – он протянул ей руку. Его зубы блеснули в ослепительной улыбке. – А теперь нам пора присоединиться к гостям.

Оливия была уже у дверей, собираясь покинуть вечеринку, когда взгляд ее случайно упал на список гостей, лежащий на столике у самого входа среди грязных бокалов и скомканных салфеток. Оливия уже протянула руку, чтобы взять его и сунуть в сумочку, когда дверь вдруг открылась и на пороге появились Деми, суетливо одергивающая свой топик, и молодой человек в темном – распорядитель сегодняшнего вечера.

– Привет, – несколько сконфуженно пробормотала Деми и поспешила смешаться с толпой.

– Я отдала Вам пиджак, когда входила, помните? – вооружившись заговорщической улыбкой, Оливия пошла в атаку на молодого человека. – Светло-голубой, из замши.

– Да, да. Одну минутку, я сейчас посмотрю. Какой у Вас милый акцент!

– Спасибо! – она наградила его еще одной, на этот раз – ослепительной – улыбкой. «У тебя тоже милейший акцент, – подумала Оливия. – Такой же французский, как у твоего босса».

– Господи! – она выбежала в коридор вслед за молодым человеком. – Простите! Я идиотка. Совсем забыла: я ведь не надевала пиджак!

– Ничего страшного, мадам.

– Нет, просто ужас, что с моей головой! Простите, Бога ради! – на всякий случай Оливия сунула ему пятерку.

Когда она спускалась к лифту, список гостей, многократно свернутый, был зажат у нее в ладошке.

8

– Ты что, с ним целовалась?

– Да. Да. Ну целовалась, и что? – Оливия ухватила телефон за шнур и подошла с ним к окну. Там, за окном, мерцали огни судов на океанском рейде. Интересно, Феррамо тоже сейчас смотрит на эти огоньки? Поцелуй под луной, к смятению Оливии, почему-то куда очевиднее доказывал нелепость ее подозрений относительно Феррамо, чем сообщение о бен Ладене в Йемене.

– Оливия, учти, я не могу долго разговаривать: я сегодня отвечаю за новости, – ворчала Кейт на другом конце линии. – Давай все-таки разберемся. Вчера ты звонила мне среди ночи сказать, что нашла Усаму бен Ладена. И вот, не прошло и дня, ты звонишь мне, чтобы сказать, что целовалась с ним на крыше? По-моему, это чушь.

– Ну, чушь...

– Ты хоть Барри об этом не говорила?

– Хотела. Но не сказала. Завтра мы собираемся с ним завтракать.

– С кем? С Барри?

– Да нет же, с Пьером!

– С Пьером бен Ладеном?

Оливия глупо хихикнула:

– Слушай, может хватит?! Да. Да, я кретинка. И так далее. Но я же не спать с ним собираюсь! Я собираюсь с ним завтракать!

– Хорошо, хорошо, слышу. О, черт! Новость пришла. Слушай, перезвони потом! – и Кейт положила трубку.

Оливия блаженно растянулась на кровати и обвела взглядом комнату. Ей определенно нравился этот дизайн. «Квартиру можно было бы оформить так же! – с радостью подумала она. – Абажур будет раз в десять больше, чем нужно. А туалетная бумага пусть висит на цепочке – незачем ставить ее в держатель! И металлическая чаша вместо раковины. А еще канделябры. И огромный шахматный столик в саду – если у меня будет сад. И все – белого цвета. Только белого. Все, что другого цвета, пусть катится на помойку!»

Чувствуя, что мысли о дизайне будущего жилища развеселили ей душу, Оливия переоделась в пижаму, поставила будильник на семь, опустила жалюзи и, открыв компьютер, просмотрела почту. Ее ждало письмо от Барри: «Re: Майами – роскошь процветания». Оливия жадно загнала курсор на «Прочесть сообщение» и нажала «Enter».

«Хорошо».

Всего одно слово: «Хорошо». Оливия просияла от гордости и удовлетворения. Нажала «Ответить».

Пальцы ее забегали по клавиатуре:

Re: Хорошо

1. Спасибо, шеф.

2. «Elan» попросил меня задержаться еще на день.

3. Как насчет статьи о начинающих актрисах? Ежедневно (!) в Лос-Анджелес приезжает 500 молодых актрис в надежде получить роль.

С приветом, до связи. Оливия.

Теперь надо было набить семьсот пятьдесят слов для «Elan» о презентации крема для лица. Покончив с этим, она на мгновение задумалась. Повинуясь внезапному порыву, Оливия предложила им статью о молодых актрисах, а в придачу к ней – статью о том, что, познакомившись с человеком, не надо делать поспешных выводов – первое впечатление может оказаться ложным.

* * *

Когда наутро Оливия была готова к выходу из гостиницы, по ее меркам стояла несусветная рань. В половине восьмого она уже торопливо шла по Южному Променаду, подставив лицо косым лучам утреннего солнца. Оливия твердо решила выбросить из головы все глупые мысли о террористической деятельности Феррамо.

День был еще ветреннее, чем вчера. Ветер вовсю трепал верхушки деревьев, а дорожки были усеяны нападавшими пальмовыми листьями и обломками веток. В одном из открытых кафе ветер унес со столика скатерть, заставив официанта побегать за ней.

Оливия скользнула взглядом по берегу. Бродяги уже выползли из своих нор и теперь топтались около кафешек. Один из них стоял и похотливо таращился на группу девиц, занятых гимнастикой на пляже – что-то вроде класса йога. Девицы, числом семь, лежали на спинах и водили в воздухе ногами, по команде сдвигая и раздвигая их. Оливия поймала себя на том, что в точности повторяет вчерашний путь. Надо будет взять обратно такси, тогда у нее останется время принарядиться к завтраку.

Она остановилась, достигнув, наконец, островка зеленой травы – именно здесь ей встретились вчера пара английских старичков. Присев на каменный парапет, Оливия решила получше рассмотреть «ОкеанОтель». На этот раз громада судна произвела на нее еще большее впечатление. Включилась судовая трансляция: сперва послышалось «динь-донн», потом последовало какое-то объявление. У самого борта «ОкеанОтеля» чайка спикировала в воду за рыбой. Пахло портом: мазутом, рыбой, водорослями. Теплый ветер гнал рябь по поверхности воды, небольшие волны, пенясь, накатывали на берег, засыпанный привозной галькой. Пассажиры «ОкеанОтеля» сидели на террасах своих кают. Оливия достала из сумочки маленький бинокль и навела его на корабль, выискивая каюту Элси и Эдварда, которая должна была быть где-то посередине, на третьей палубе сверху. Ну вот: Элси сидит в белом плетеном кресле, на ней белый махровый халат, волосы распущены, ветер теребит полы халата. Эдвард, тоже еще в халате, стоит в дверях каюты. «Похожи на попугайчиков-неразлучников», – подумала Оливия.

Оливия все еще сидела и смотрела в бинокль, когда низкий глухой «бум!», пришедший откуда-то из глубины моря, заставил ее подскочить. Внезапно гигантский корабль резко качнулся набок, будто пьяница, потерявший равновесие, но затем вернулся в исходное положение, подняв огромную волну. Та быстро покатилась по спокойной поверхности канала и с силой ударилась о каменистый берег. Оливия услышала удивленные крики людей на судне: пассажиры высыпали из кают на палубу, пытаясь понять, в чем дело.

Инстинкт говорил Оливии, что пора отсюда сматываться. Метрах в двухстах вглубь берега виднелась пара недостроенных сарайчиков, рядом с ними стоял железный контейнер. Оливия быстрым шагом направилась в ту сторону. До цели еще оставалось метров двадцать, когда за ее спиной блеснула яркая вспышка и раздался оглушительный грохот, будто где-то под землей захлопнули огромную железную дверь.

Девушка непроизвольно обернулась и увидела вздыбшуюся стену воды, готовую обрушиться на корабль. Уже не раздумывая, Оливия бросилась бежать, спотыкаясь на каких-то кочках, изо всех сил стараясь не упасть. Где-то взвыла сирена – будто это был фильм 50-х годов об атомной бомбардировке. Крики, еще одна сирена, а потом – ослепительно-синяя вспышка света и еще одно оглушительное «бум!». Оливии никогда не доводилось слышать такого грохота. Стена горячего воздуха сбила ее с ног, над головой свистели какие-то рваные куски железа, камни, мусор. Слыша свое неровное дыхание, сердце, бьющееся в ушах, Оливия ползком преодолела последние несколько метров до контейнера. Железный короб отделял от земли небольшой зазор – Оливия, судорожно извиваясь, забилась в эту дыру, стараясь пролезть как можно дальше. Закрыв ладонями рот, она стала дышать через них, чтобы кислый дым не очень раздирал горло.

ТОЛЬКО НЕ ПАНИКОВАТЬ. Правило номер один, главное правило выживания, самое важное для чрезвычайных ситуаций, везде и всегда: Только Не Паниковать. Не позволяй истерике затмить твой разум, когда забываешь смотреть по сторонам, забываешь о том, что же вокруг тебя творится, перестаешь делать самые элементарные вещи.

Когда грохот разрушения затих – слышны были только крики и вой сирен, – Оливия открыла глаза и выглянула из-под контейнера. Она смотрела через пелену едкого черного дыма на доки, – там бушевал огромный пожар. В это трудно было поверить, но казалось, горит сама вода. Оливия не сразу различила в этой пелене дыма «ОкеанОтель», – еще и потому, что на его месте было теперь как бы два судна. Одно из них сохраняло горизонтальное положение. Другое – погружалось под воду, кормой кверху, будто «Титаник» в фильме. Люди соскальзывали по палубе, пытались удержаться, хватаясь за поручни, но все равно падали в пламя, бушевавшее за бортом. Каюта Элси и Эдварда была как раз там, где прошел разлом: сейчас на этом месте зиял рваный провал, будто диаграмма, перерезавшая судно пополам.

Оливия решила покуда не покидать свой наблюдательный пост. Неожиданно ту часть судна, что еще была на плаву, словно расперло изнутри. Волна обжигающего воздуха еще раз накрыла девушку, словно распахнулась дверца огромной печи. Потом раздался оглушительный хлопок, и корпус судна превратился в гигантский пылающий шар. Оливия спрятала лицо в ладонях, очень вовремя: по руке мазнуло, как пламенем, и та заныла от ожога. Над головой что-то выло и ревело. Оливия попыталась на несколько мгновений задержать дыхание, мысленно повторяя: «Спокойно, спокойно, только без паники, спокойно», – стараясь при этом выбраться из дыры, в которую она забилась, – подтягиваясь, вставая на ноги. Она уже бежала прочь изо всех сил, когда услышала сзади грохот взрывающегося контейнера.

9

– Вы целы, девушка?

Оливия, скорчившись, закрыв голову руками, лежала у стены низенького строения, защищавшего ее оттого, что случилось в доках, – от взрыва «ОкеанОтеля». Приподняв голову, она увидела склонившегося над ней пожарного. Совсем молодой парень.

– Вы ранены?

– Нет. Похоже, нет.

– Можете встать?

Она встала – и тут же ее вырвало.

– Прошу прощения, – пробормотала Оливия, вытирая ладонью рот. – Не очень-то живописно.

– Держите-ка, – понимающе кивнул парень, надевая ей на шею какую-то желтую бирку на шнурке. – Это чтобы санитарам было легче работать: сразу видно, кто есть кто...

– У них и без меня есть чем заняться, – огрызнулась девушка.

Она взглянула в сторону Майами. Движение на автострадах и мостах остановилось. Город замер, как парализованный. Только надрывались сирены, да вертолеты слетались к докам.

Парень извлек откуда-то бутылку питьевой воды. Оливия сделала глоток и протянула бутылку обратно.

– Оставьте себе, – улыбнулся пожарный.

– Нет, пусть у Вас будет, – пробормотала Оливия. – Там пригодится, – она слабо мотнула головой в сторону доков. – Я уже оклемалась.

– Точно?

– Точно.

Оливия прислонилась к стене и оглядела себя. Она вся была в черной копоти. На тыльной стороне левой руки – ожог. Ладно. Хотя бы не ранена. Осторожно пощупала волосы. От жара они свернулись жесткой проволокой – чудо еще, что не сгорели, – это травленные-то перекисью. Глаза нестерпимо ел дым: на земле повсюду валялись искореженные железные обломки, среди них тут и там полыхали очаги огня. «Проще простого, – подумала Оливия. – Просто надо нырнуть в море, найти Эдварда и Элси и вытащить их на берег».

Обогнув строение, закрывшее ее от взрыва, какое-то мгновение Оливия смотрела на открытое море вдали: яхты на горизонте, голубое небо. А потом перевела взгляд на доки и «ОкеанОтель». Впечатление было такое, как будто кто-то одним щелчком переключил телевизор – с семейной программы на фильм катастроф. Вставшая вертикально половина судна на глазах уходила под воду, кипящую вокруг нее и исходившую паром. Другая половина «ОкеанОтеля», в середине которой зияла огромная дыра с рваными краями, заметно заваливалась на бок. Из дыры валил дым и вырывались языки пламени. Канал превратился в месиво плавающих в огне – это горел вылившийся с судна мазут – обломков. Среди них мелькали человеческие тела, плавники акул и барракуд, накинувшихся на добычу... Пожарные пытались подавить огонь, заливая его пеной, и это делало сцену совсем уже нереальной.

Прибывшие на место бригады «Скорой помощи» пытались развернуть что-то вроде полевого госпиталя. Взгляд Оливии скользнул мимо – и тут она увидела в воде человека, из последних сил плывшего к берегу. Голова над водой, распахнутый в крике рот. Вдруг человек резко ушел под воду. Не раздумывая, Оливия скинула кроссовки, сбросила тренировочный костюм и кинулась на помощь. Когда она ступила в воду, то первое, что почувствовала – горячий ил, тут же набившийся между пальцами. Горячей была и вода: горячей, грязной, почти вязкой. Доплыв до места, где человек ушел под воду, Оливия сделала глубокий вдох, на секунду замерла – и нырнула. В илистом грязном мареве ничего нельзя было разглядеть. Долго – ей казалось, неимоверно долго, – шарила вслепую руками по дну, покуда нащупала тело. Обмякшее тяжелое тело – мужчина был здоровенным бугаем. Девушка вынырнула глотнуть воздуха. Нырнула опять. Обхватив мужика за талию обеими руками, Оливия принялась толкать тело на поверхность. Наконец она услышала характерный звук – голова мужика пробила водную гладь. Оливия выждала секунду – и, всплыв позади, обхватила мужчину за голову. Рукою зажав ему нос, Оливия попробовала на плаву сделать искусственное дыхание: рот в рот, но тут же почувствовала, что так они оба начинают опять погружаться под воду. Обернувшись к берегу, Оливия махнула рукой, прося помощи. Попробовала еще раз вдохнуть бедняге воздух в легкие. Тот судорожно не то всхлипнул, не то икнул, и изрыгнул изо рта струю воды, грязи и рвоты. Оливия подождала, покуда все это стечет, потом обхватила, как ее учили, мужика рукою за шею и поплыла с ним к берегу. Там к ней бросились санитары, помогли им выбраться из воды.

Стоя на суше, Оливия еще раз взглянула на канал. Сколько же народу смыло за борт, когда произошла катастрофа! Тут девушка увидела только что прибывших аквалангистов-спасателей, раскладывающих свое оборудование. Она, нетерпеливо ускоряя шаг, направилась в их сторону. Никто не обращал на нее внимания. Подойдя к спасателям, Оливия попросила выдать ей маску, ласты и спасжилет. Парень, услышавший эту просьбу, бросил на Оливию беглый косой взгляд:

– Ты совсем что ли... того?

– Нет! Я аквалангистка. Я умею плавать с аквалангом!

– И что, выдать тебе акваланг? Прямо здесь? Может, чего еще прямо здесь?

Оливия упрямо встряхнула головой:

– Этим занимайся с подружкой!

На мгновение они схлестнулись взглядами – еще немного, и оба взорвутся, впадут в истерику...

– Сертификат есть? – спросил наконец парень.

– Да, но думаю, сейчас от меня больше толку будет на поверхности. Но если понадобится ныряльщик, скажите.

– Ладно. Держи... – он протянул ей ласты и спасжилет, с трубочкой для поддува и привязанным к ней свистком. – Понадобится помощь – свисти, подплывем.

Оливия вновь направилась к кромке воды, на ходу натягивая спасжилет и поддувая его через клапан, покуда не почувствовала, как он сжал ей ребра, – тогда она немного стравила воздух. Вдруг к горлу вновь подкатила тошнота. Оливия вновь поймала себя на мысли: если бы удалось найти Элси и Эдварда! Они ведь были на террасе с той стороны судна, что ближе к берегу. Оливия только вчера с ними познакомилась, но они принесли в ее жизнь ощущение домашнего покоя и уюта. Она смутно понимала: за попыткой помочь им сейчас стояло стремление уврачевать собственное прошлое. Если бы удалось их найти, вырвать у смерти, это стало бы исцелением от той детской травмы, когда она видела гибель семьи и ничего не могла сделать. Если бы только она нашла Эдварда и Элси!

Оливия буксировала людей на берег. Она и сама не знала, сколько же утопленников вытащила. Она просто плыла – туда и обратно, как на автопилоте, и все происходящее казалось ей сном. Потом была эта женщина. Оливия увидела, как та ушла под воду, выплыла, снова ушла. Когда удалось наконец вытащить ее на поверхность, по лицу женщины уже разлилась синева, а в уголках рта и из ноздрей выступила пена. Оливия поддула спасжилет, стерла пену с посинелых губ женщины и принялась делать искусственное дыхание. На шее у той болтались солнечные очки на позолочено?! цепочке. Оливии почему-то запомнились эти очки да хлопковый толик женщины – красно-белый, с капюшоном. Когда Оливия в третий раз попыталась наполнить ей легкие воздухом, женщина закашлялась. Оливия подумала было, что ей удалось спасти беднягу. Но толкая ее к берегу, почувствовала, что женщина умирает. Именно почувствовала. По телу утопленницы пробежала дрожь – и все. Оливия доплыла до берега – и женщину тут же унесли на реанимацию, но девушка знала, что это бесполезно. Женщина умерла.

Оливия села под каким-то деревом – у нее вдруг кончилась все силы. Кто-то из спасателей подошел, принес ей воды, ее одежду. Парень накинул ей на плечи полотенце и растер онемевшие руки. «Надо бы тебе все же врачам показаться», – покачал он головой, помогая ей встать на ноги. Она безвольно пошла вслед за ним. И тут в кармане штанов зазвонил мобильник.

– Привет, Оливия. Слушай, эта плавучая гостиница... Этот твой «ОкеанОтель»...

– Здравствуй, Барри. Этот «Отель» через пару минут будет на дне морском... – устало оборвала его Оливия.

– Так ты там рядом? Слушай, ты можешь сказать, что там происходит?

Что ж. Она сообщила ему все, что им было нужно: что говорят спасатели из медслужбы и что она слышала от аквалангистов, от полицейских, – она вытаскивала это все по кусочкам из памяти, как только что вытаскивала на берег людей.

– Хорошо, хорошо. Свидетели, мне нужны свидетели. Где ты там – можешь дать мне кого-нибудь на месте?

Оливия поймала взгляд спасателя, шедшего с нею рядом. Пожав плечами, она сунула ему трубку. Тот взял ее, несколько секунд слушал, что говорит собеседник на том конце, потом выдавил:

– Шли бы вы с этим в задницу... Говнюки... – и, нажав отбой, вернул трубку.

Оливия позволила спасателям осмотреть ее и обработать ожог на руке. Она съела кусок хлеба, выпила пару солевых таблеток, помогающих от обезвоживания. Потом – все так же с полотенцем на плечах (или это было уже одеяло?) – встала и, как сомнамбула, пошла вдоль рядов раскинутых спасателями палаток скорой помощи. Сюда сносили людей, получивших ужасные ожоги. Или людей, которые едва не утонули. И тех, кто и обжегся, и едва не утонул. А потом она увидела женщину с каштановыми волосами, которую несли на носилках. Оливия стояла и смотрела, ничего не понимая, внутри все оборвалось... Вся боль последних часов пробудила в ней ту, старую боль – рана в памяти мучительно ныла. Оливия забилась в уголок и накрылась с головой одеялом. Когда она, наконец, встала на ноги, вытирая кулаками слезы, предательски бегущие из глаз, в ушах у нее все звучал голос:

– Как вы, милочка? Хотите чашечку чая?

– Дорогая, остановись! Это для нее чересчур крепко. Долей ей еще молока!

Перед ней стояли Эдвард и Элси с подносом чая в руках.

10

Оливия, шатаясь, вошла в холл «Делано», когда на улице уже было темно. Она чувствовала себя сродни какому-нибудь арт-объекту на современной выставке: грязь, кровь, какой-то мусор, водоросли, черт знает что еще – все это налипло на нее в несколько слоев. Перед мысленным взором маячила картина: она стоит на четвереньках в зале, держит на спине настольную лампу или, скажем, стул... Нетвердой походкой – перед глазами все плыло – она подошла к стойке.

– Можно ключи? Оливия Джоулз, номер 703, – пробормотала она слабым голосом.

– Боже мой. Что с вами! – выдавил из себя портье. – Я позвоню сейчас в больницу! Вызову скорую!

– Нет... Не надо... Ничего не надо... Только ключи... Ключи – она судорожно накрыла ключи ладонью, повернулась, пытаясь увидеть, где лифт? Где же лифт, почему нет лифта? Потом был мальчишка-коридорный, подставляющий ей плечо. Два мальчишки. Потом был белый провал.

Первая секунда после пробуждения. Пустота в сознании. И тут же на нее навалились воспоминания о катастрофе, мешанина из образов: дым, рваные куски железа, жар, вода, холодные, уже окоченевшие трупы на поверхности моря и то ощущение, когда ты плывешь, и они касаются тебя. Оливия открыла глаза. Все вокруг было белого цвета – только рядом с кроватью мигал красный огонек. Ее зовут Рейчел Пиксли, ей четырнадцать лет, она лежит в больнице, а перед глазами стоит уличный переход. Она бежит от киоска, сжимая в руках пакетик леденцов и «Космополитен» – бежит к родителям. Крик, визг шин. Она закрыла глаза, думая про женщину, которую показывали по телевизору после падения «Близнецов». Крепкая, коренастая женщина из Бруклина. В «Близнецах» у нее погиб сын. Ей тяжело говорить. В памяти всплывают ее слова: «Я думала... думала, я буду хотеть мести: око за око... Но... я думаю только об одном: «Почему же мир так... жесток?» На слове «жесток» ее голос ломается.

Когда Оливия проснулась во второй раз, она поняла, что находится не в больнице, а в своем номере в «Делано», и красная лампочка мигает не на кардио-мониторе, а на автоответчике рядом с кроватью.

«Привет, Оливия. Я не очень рано звоню? Это Имогена, секретарша Салли из «Elan». Мы получили твой e-mail, и нам звонила Мелисса из агентства «Век Пиара», говорила о статье про молодых актрис. Салли согласна. Дорожные расходы и бронирование билетов мы возьмем на себя. Позвони, когда проснешься. Удачи со статьей про «ОкеанОтель».

«Привет. Это Мелисса. Я говорила с твоим редактором. Где-то на следующей неделе мы устраиваем пробы в «Стандард Отеле» в Голливуде. Ты сможешь приехать?»

«Оливия? Это Пьер Феррамо. Я в холле внизу. Ты уже спускаешься на свидание?»

«Оливия? Это Пьер. Уже четверть десятого. Я жду на террасе».

«Оливия, ты, видно, совсем про меня забыла. Произошла катастрофа, не знаю, ты в курсе? Я позвоню потом».

«Оливия. Какой ужас. Это Имогена из «Elan». Какой ужас! Позвони нам».

«Оливия, это Кейт. Надеюсь, тебя не задело! Позвони».

И еще сообщения – администратор отеля, доктор, Кейт... Все, кроме Феррамо, Еще Кейт, потом Барри.

«Где ты? Слушай, можешь еще туда сгонять? Там в доках в шесть пятнадцать пресс-конференция. Мы договорились с фотографом. Мне надо несколько цитат и потом, чтобы ты поработала с ним в больнице – поговорила с выжившими и членами семей. Позвони».

Она поставила ответчик на перемотку, врубила CNN и откинулась на подушку.

«Теперь вновь о взрыве «ОкеанОтеля», передаем из Майами. Жатва смерти растет. Расследование на месте свидетельствует: причиной взрыва могла быть подводная лодка, скорее всего, японского производства, начиненная взрывчаткой. Лодкой могли управлять террористы-смертники. Тем самым, все указывает на то, что взрыв «ОкеанОтеля» – дело рук террористов-самоубийц».

Бегущей строкой внизу шла сухая информация: «Взрыв «ОкеанОтеля»:215убитых, 189раненых, 200 пропавших без вести. Угроза дальнейших терактов расценивается как крайне высокая».

Оливия неловко выбралась, точнее, вывалилась, из постели, доковыляла до компьютера, стоявшего на столе, стукнула по клавишам. Никакой реакции. Оливия непонимающе посмотрела на комп. Уходя, она оставила его включенным. Он должен реагировать! Она ведь оставила его в режиме ожидания. Экран должен засветиться – она не выключала машину!

Не обращая внимания на боль в руке и во всем теле, Оливия подняла жалюзи – хлынувший в окно поток яркого света заставил ее на мгновение болезненно зажмуриться. Она еще раз оглядела комнату. Подошла к шкафу, открыв его, пересмотрела всю одежду. Открыла сейф. Там все на месте. Оливия вытряхнула на тумбочку содержимое сумочки – ее любимой сумочки от

Луи Вуиттона. Так... Кредитные карточки... «Набор Робинзона»... Визитки... Список гостей, приглашенных на вечеринку Феррамо, отсутствовал. Тот самый список, который она вчера так удачно унесла с собой.

Оливия ринулась в ванную, по дороге схватив телефон, стоявший около туалета, и набрала номер администратора.

– Это Оливия Джоулз.

– Добрый день, мисс Джоулз. Вам лучше? Вам звонило множество народа. Во-первых, доктор – он просил нас связаться с ним, как только...

– Нет, мадам. Никто из наших служащих не входил в Ваш номер, об этом не может быть и речи! Только горничная, но, уверяю Вас...

Оливия взглянула на себя в зеркало. Волосы стояли дыбом... Машинально она потянулась за расческой. С расчески свисал чей-то длинный черный волос.

– Дурочка, это была просто горничная!

Оливия сидела на полу в ванной, прижав к уху телефонную трубку, и слушала увещевания Кейт.

– Но почему она взяла мою расческу?! – в отчаянии прошептала Оливия.

– Ты же знаешь, как это бывает. Глянешь в зеркало, и видишь – на голове у тебя такое... Горничные ведь тоже люди...

– Хорошо, ну а компьютер? Кто выключил компьютер?

– Может, убирая, она просто выдернула шнур из розетки...

– Если бы он выключился, потому что все дело в розетке, он бы вывесил мне сообщение: «При выключении компьютера произошел сбой, идет проверка диска...», когда я его запустила! – Оливия чуть не плакала.

– Оливия, ты вымотана, ты пережила шок. Иди-ка, отоспись – и возвращайся домой. А этот чертов список – посмотри получше у себя в карманах.

– Кейт! – Оливия была готова наорать на подругу. – Кейт, у меня нету карманов!

– Слушай: никто не будет обыскивать твою комнату, чтобы украсть какой-то идиотский список гостей! Иди лучше, отоспись!

Взгляд Оливии рассеянно остановился на платье, в котором она вчера ходила на вечеринку. Оно все так же валялось на стуле, как она бросила его накануне. Ну да... карман... У этого платья нет карманов. Хотя... Стоп! Господи, – ну конечно же. Ведь в сумке есть карман. Потайное отделение. Оливия судорожно схватила сумку. Список лежал там, куда она его вчера сама же положила. Вот он – в потайном отделении.

Оливия пересела к столу и в отчаянии уронила голову на руки. Она была напугана, измотана, одинока и больна. Она хотела сейчас одного – уюта, покоя. Чтобы кто-то поддержал ее и позаботился о ней. Оливия взяла со стола визитку и набрала написанный на ней номер.

– Добрый день, – отозвался ей девичий голос с акцентом восточного побережья.

– Можно Пьера?

– Пьер отъехал. Кто его спрашивает? – Это была Сурайя. Обладательница роскошных волос.

– Это Оливия Джоулз. У нас с ним была намечена на сегодня встреча, но...

– Понятно. Ему что-нибудь передать?

– Э-э-э. Я... я просто позвонила извиниться за то, что я не пришла... Я была в доках... Когда взорвался «ОкеанОтель»...

– Ну да. Хорошая отмазка...

Отмазка?!

– Пьер сегодня вернется?

– Нет. Он уехал из города, – в тоне, которым это было сказано, слышалось что-то странное.

– Уехал? Из Майами? Сегодня?

– Да. У него срочное дело в Лос-Анджелесе. Пробы для фильма. Ему что-нибудь передать?

– Скажите... Скажите – я очень извиняюсь, что не пришла на встречу. Спасибо.

Оливия положила трубку, обреченно опустилась на кровать и, судорожно комкая в руках простыню, пустым взглядом уставилась в пространство. В памяти всплыла вчерашняя сцена на крыше: Феррамо, склонившийся к ней и слушающий ее рассказ о планах написать статью об «ОкеанОтеле» и о встрече с Эдвардом и Элси.

«А может, не стоит?» – она, казалось, и сейчас чувствовала его дыхание у себя на щеке. – «Я думал... завтра утром... ты будешь завтракать со мною...»

Мисс Джоулз резко взяла телефонную трубку и быстро набрала номер «Elan».

– Имогена? Это Оливия. Да, все в порядке. Слушай, я бы хотела сделать эту статью про актрис. Мне нужно слетать в Лос-Анджелес. Да, прямо сейчас. Да. Чем быстрей, тем лучше. Можете организовать? Да, ближайший рейс.

Оливия смотрела в иллюминатор: внизу простиралась Аризона. В лучах закатного солнца пустыня казалась совсем красной. Большой Каньон, этот шрам на теле равнины, уже погрузился во тьму. Она думала обо всех тех пустынях, над которыми довелось пролетать, – в Африке, в Аравии, обо всем, что довелось там увидеть. А еще думала об этой неравной войне, которая вдруг ворвалась в ее жизнь, о том, что война эта корнями уходит в пустыню, и началась отнюдь не сегодня, а столетия назад, началась с неуважения друг к другу, с непонимания друг друга, и истинного, и искусственно насаждаемого, и причины этой войны невозможно уничтожить армиями или выжечь огнем. «Черт! знал ли Феррамо о готовящемся взрыве, когда вчера целовал меня на крыше?»

11

Лос-Анджелес

Дребезжа и подпрыгивая на каждой рытвине, такси неслось в сторону знаменитых голливудских холмов. Оливия опустила окно, наслаждаясь чувством свободы и беззаботности, которое каждый раз охватывало ее в Лос-Анджелесе. Все вокруг казалось одной большой декорацией. За окнами мелькали надписи на огромных рекламных щитах, вытянувшихся вдоль дороги. «Думаешь о карьере? Звездный статус гарантирован! Иди в шерифы!» «Мы только что из Рехаба! Вечеринка продолжается», – взывал какой-то журнал, предлагающий еженедельную телепрограмму. На автобусной остановке красовался плакат: улыбающаяся во весь рот длинноволосая дива на фоне особняка – «Валери Бабаджян: Ваша верная спутница в мире недвижимости». Реклама местной радиостанции, просто и лаконично: «Брат Дженифер Лопес, Джордж». Платиновая блондинка в обтягивающем розовом платье, с фигурой, как у мультяшкой Джессики из «Кролика Роджера». Надпись под плакатом гласила просто: «Ангелина». Что рекламировала эта Ангелина, Оливия так и не поняла.

– А кто такая эта Ангелина? Актриса? – спросила она у водителя.

– Ангелина? Да никто! – отозвался тот со смешком. – Сама же платит за эти плакаты, – а потом устраивает вечеринки и все такое... Неймется, видать, бабе! Я эти плакаты уже который год вижу!

«Как же Пьеру это все, поди, ненавистно!» – подумала Оливия. Холмы приближались, уже видны были мерцающие в сумерках огоньки домов на их склонах. Промелькнул «Медицинский центр Седар-Синай»: на въезде – звезда Давида.

«Я знаю, что он здесь делает!»Ответ пришел внезапно. «Этот его фильм с актрисками – все это туфта, Прикрытие, А на самом деле, он готовится взорвать Лос-Анджелес!»

Разыгравшееся воображение уже рисовало ей дикие картины: ракеты, выпущенные с автостоянки на смотровой площадке Раньон Каньона, разносят в пыль павильоны и контору «XX век. Фокс»; террористы-самоубийцы подрывают себя на заключительной церемонии «American Idol»; радиоуправляемые торпеды блуждают по сети городского водоснабжения... Она уже видела себя набирающей номер CNN и предупреждающей об угрозе терактов: «Он красив, сексуален, и при этом он думает лишь об одном – как стереть нас с лица земли: Пьер Феррамо...»

Стрелка, показывающая на подъездную дорожку к «Стандард Отелю», характерным образом смотрела вниз – очевидно, предупреждая об «атмосфере безумия», присущей гостинице. Когда-то здесь был дом престарелых, но недавно его перестроили, превратив в храм голливудской роскоши с претензией на ретро. Контраст бывших и нынешних постояльцев был более, чем разителен. Вряд ли Оливия видела сразу столько красивых молодых людей, толпящихся на одном пятачке и названивающих по мобильному: девицы в камуфляжных брюках и бюстгальтерах от бикини, девицы в платьицах типа «сейчас соскользну», девицы в джинсах, надетых настолько ниже талии, что трусики торчали из них сантиметров на пять, бритоголовые мужики с козлиными бороденками, мужики в обтягивающих джинсах, из которых картинно выпирало мужское достоинство, мужики в рэпперских штанах-трубах, гордые тем, что ширинка начинается где-то на уровне колен... Вдоль стен, подвешенные на цепях к потолку, покачивались скамьи из прозрачного пластика, похожие на стручки фасоли. Пол, а также стены и потолок были обиты табачного цвета ковролином. У самого спуска к бассейну гордо возвышался навороченный ди-джейский пульт, за которым какой-то чудик крутил винил, а позади стойки администратора в стену было вмуровано что-то вроде стеклянной клетки, где девица в одном нижнем белье телесного цвета сидела и читала какую-то книгу. Оливия несколько растерялась – примерно так должен чувствовать себя семидесятилетний, страдающий одышкой профессор, к которому на улице подошла теплая компания и предложила прокатить его голой задницей по асфальту. Н-да... Гостиница, как никакая другая, оправдывала свое название.

Портье первым делом передал ей записку от Мелиссы. Та поздравляла мисс Джоулз с приездом в Лос-Анджелес и сообщала, что актерские пробы начнутся утром, а их киногруппу легко можно найти, заглянув в бар, или в холле.

Дальше все повторилось, как в прошлый раз. Подскочивший к ней коридорный настоял на том, чтобы помочь ей поднять вещи в номер – хотя вещей у нее по-прежнему почти не было. Лицо коридорного напомнило Оливии детские игрушки, сделанные по принципу фоторобота – когда магнитами на овале, изображающем голову, крепятся усы, борода и так далее. У парня, – точнее, у мужика, – были крашеные черные волосы, козлиная бороденка, длинные баки и узенькие очечки в черной оправе. Зрелище еще то. Рубашка на парне была расстегнута почти до пупа – чтобы всем была видна его грудь качка-любителя.

Коридорный распахнул перед ней дверь номера: низкая кровать посередине, выложенная оранжевой плиткой ванная, светло-голубой пол, и кушетка с пуфиками серебристого цвета. «Может, не стоит всю квартиру оформлять в белом? – рассеянно подумала Оливия. – Сделать в стиле семидесятых: все разноцветное, яркое, стулья вроде качелей...»

– Как Вам номер? – поинтересовался коридорный.

– Похоже на домик для Барби, – поморщилась Оливия.

– Э-э-э. Боюсь, меня в ту пору еще и на свете не было...

«Aгa, поганец, – мысленно огрызнулась Оливия. – Рассказывай. Тебе уж за тридцать перевалило». Она обратила внимание на глаза мужика. Ярко-голубые, неглупые глаза как-то особенно не вязались с крашеными бакенбардами. Жертва моды? Легким движением он поставил ее чемодан на кровать – будто тот вообще ничего не весил. И это накачанное тело – оно тоже контрастировало с прической. Хотя в Лос-Анджелесе и не такое увидишь: коридорный, он же по совместительству актер, он же культурист, он же интеллектуал...

– Ну вот, – сказал мужик, одним движением подняв массивное раздвижное окно, словно то весило не больше какой-нибудь тюлевой занавески. В комнату тут же хлынула лавина звуков: веселье у бассейна было в самом разгаре – мигала цветомузыка, басы, что есть силы, лупили по барабанным перепонкам. А поверх этого – небо Лос-Анджелеса: верхушки пальм, украшенные гирляндами лампочек, неоновая вывеска «ОТЕЛЬ МИРАДОР» – ожерелье переливающихся огней на черном бархате ночи.

– Весьма предрасполагает к отдыху, – съязвила Оливия.

– Откуда Вы приехали?

– Из Майами.

Парень на мгновение взял ее руку – твердо и властно, будто только тем всю жизнь и занимался, – и стал изучать ожог.

– А это? Фондюшницу на себя опрокинули?

– Нет. Кастрюльку с йоркширским пудингом.

– И все же?

– Обожглась, с кем не бывает?

– И что же привело Вас в Лос-Анджелес?

– Вам доводилось слышать такое выражение: «аура тайны»?

Ответом был его короткий смешок:

– Мне нравится Ваш акцент.

– Там, откуда я приехала, все так говорят.

– Вы тут работаете? Актриса?

– Нет. А Вы что здесь делаете?

– А я – коридорный. Может, хотите потом выпить?

– Нет.

– Ладно. Еще что-нибудь?

«Ага. Смазать целебным бальзамом мои ноющие кости, перебинтовать обожженную руку – как насчет этого, весь такой сильный, такой интеллектуальный из себя качок ты наш?»

– Нет, спасибо.

– Ну хорошо. Не принимайте все так близко к сердцу!

Оливия проводила его взглядом, покуда он не вышел в коридор. После чего закрыла дверь, щелкнула замком и накинула дверную цепочку. Пожалуй, еще немного, и она начнет чувствовать себя этаким примерным отцом семейства, которого шеф отправил в загранкомандировку: на каждом шагу соблазнительные красотки, может, черт с ним – и сойти с пути истинного?.. Ладно, что там у нас в программе? Журнальная статья про актрисок? Не-ет. Не за этим она сюда приехала. Это называется иначе – журналистское расследование. Именно. Журналистское расследование.

Оливия принялась распаковывать вещи: надо же обживать комнату. Сгрузила в сейф все ценности. Потом минуту подумала и вытряхнула из косметички «Angel Dust». Прозрачная пудра для лица – это именно то, что ей сейчас нужно. Оливия любила пользоваться «Angel Dust» – та давала ощущение шелковистой кожи, при этом лицо приобретало легкое сияние, отражая свет. Она аккуратно припудрила каждую цифру на замке сейфа. Джеймс Бонд ее бы одобрил. Хотя... С чего бы это Джеймс Бонд стал заботиться о том, чтобы сейфовый замок обрел легкое шелковистое сияние? Ну и черт с ним.

Покончив с сейфом, Оливия включила CNN.

«И еще раз о главных новостях дня. Кровавая жатва смерти растет с каждым часом. Предполагается, что за взрывом «ОкеанОтеля» в Майами, который вчера унес больше двухсот жизней, стоят террористы из «Аль-Каиды». На настоящий момент число жертв достигло: 215 человек убиты, 4 75ранены, 250 пропали без вести... Вы жалуетесь на проблемы с мочевым пузырем?»

Картинка на экране резко сменилась, и седая дама в изрядных летах принялась выделывать балетные па перед восхищенными зеваками, окружившими ее почтительным кольцом. Оливия побыстрее вырубила телевизор. Черт, почему они не дают какой-нибудь отбивки, чтобы знать, когда кончается выпуск новостей и начинается рекламная тягомотина?!

Она позвонила администратору и спросила, есть ли у них сегодняшний выпуск лондонской «Sundy Times». Ах, он будет завтра после полудня? Оливия раздраженно включила ноутбук и вызвала на экран сетевую версию.

Заголовок первой страницы был набран огромными буквами: «ОТЕЛЬ НА ДНЕ МОРСКОМ». Это была ее фраза! Это ее заголовок! Она впилась глазами в текст, выискивая свое имя. Под заголовком стояли подписи: Дейв Руффорд и Кейт О'Нил. Кейт! Но где же ее имя?! В статье целыми блоками шел текст, который она диктовала Барри по телефону. Может, ее имя будет в конце – «сообщает наш корреспондент Оливия Джоулз...» Оливия Джоулз, Оливия Джоулз... – ее взгляд бежал по строчкам – вниз, вниз. Конец текста. Оливия Джоулз не имела к нему никакого отношения... Ее не упомянули.

«Ну и хер с вами», – горько усмехнулась она. «Главное – я выжила. И Элси с Эдвардом выжили...» Из открытого окна неслись звуки судорожного веселья, продолжающегося внизу у бассейна. Оливия села за стол. Что ж, протестантская вера в работу один раз помогла ей сбежать из угрюмого мирка протестантской Северной Англии. Попробуем еще раз? И она отгородилась работой от всего, что ее окружало, – будто плотно захлопнула крышку заветной жестянки с «Набором Робинзона», гарантирующей выживание в экстремальных обстоятельствах.

Была уже полночь, когда Оливия Джоулз отодвинулась от компьютера, потянулась... и решила оставить все до утра. Стол был завален «уликами», которые она добыла в Майами: здесь были визитки, список гостей, телефоны, записанные на оборотах счетов, набросанная ею схема взаимодействия Феррамо и его присных – абсолютно бессмысленная даже с ее точки зрения.

Она щелкнула мышкой, еще раз вызывая сайт «Avizon.com», принадлежащий небольшому агентству, занимающемуся актрисами и моделями, готовыми работать за почти символическую плату. Адрес «Avizon.com» всплыл среди 764 000 адресов, полученных Оливией по запросу «Актрисы Лос-Анджелеса», однако отличался от 763 999 других ссылок тем, что на нем присутствовала некая Кимберли Олфорд – единственная Кимберли среди множества Кирстен, Китти и Ким, призывно улыбающихся в объектив припухлым якобы от страсти, губами, – чтобы продюсеры впали от этой улыбки в раж, а все прочие мужики – кончили в штаны. Оливия щелкнула Кимберли Олфорд по носу мышкой, и улыбающаяся фотография девицы увеличилась до размеров экрана. Под фотографией шел текст:

Модельные навыки: профессиональная модель.

Актерские навыки: профессиональная актриса.

Этнический тип: чероки/румынка.

Затем шли размеры: бюста Кимберли, талии Кимберли, ножки Кимберли, данные о состоянии зубов Кимберли (в великолепном состоянии).

Умения, навыки: катание на роликовых коньках, налаживание контактов, владение пятью языками. Участие в танцевальных ревю.

Еще ниже было личное послание о Кимберли – миру:

«Я разносторонне одарена: могу петь, танцевать, играть на сцене, работать моделью и играть на гитаре!

Я на верном пути и жду шанса, который распахнет мне дверь к славе! Игра у меня в крови: мой папаша уже двадцать пять лет рассаживает приглашенных на церемонию вручения Оскара. Станьте моим трамплином к славе, и я не останусь в долгу!»

Оливия покачала головой и перешла к Трэвису Бранкато – красавцу с волчьим взглядом. На его карточке был указан адрес сайта «Анклав». Если верить информации на сайте, бедняга Трэвис был специалистом по организации досуга. Точнее «специалистом по стилю жизни»:

«Что такое "Анклав"?

"Анклав" – основанная на новейших компьютерных технологиях программа интенсификации потребления эксклюзивного досуга. Вступление в "Анклав" дает клиенту возможность вести уникальный образ жизни за счет качественного роста потребления стильных событий и достижений, в объемах, намного превышающих его непосредственные капиталовложения. Благодаря "Анклаву" Вы получите максимум удовольствия от жизни!

Клиенты "Анклава" передают нашей организации право распоряжаться годовым бюджетом в размере 500 ООО долларов, инвестируемых в их развлечения и обеспечение эксклюзивного образа жизни. "Анклав" берет на себя управление всеми тратами, ведение переговоров и консультации, связанные с приобретением самых современных форм досуга, эксклюзивного опыта, развлекательных товаров и услуг.

Мы берем на себе обеспечение Вас всем необходимым для стильного досуга: от приобретения билетов на крупнейшие спортивные мероприятия, премьерные показы и церемонии вручения самых престижных премий, до покупки редчайших ранних записей "Pink Floyd" для Вашей фонотеки, заказа столиков в самых модных ресторанах Парижа. Многие представители бизнес-элиты Лос-Анджелеса, киноактеры, продюсеры и владельцы фирм грамзаписи уже давно пользуются нашими услугами, наслаждаясь максимумом радостей жизни, в основе которых – научный подход и новейшие технологии "Анклава"!»

Оливия отодвинулась от экрана и саркастически расхохоталась. Ничего себе идейка: клиенты переводят Трэвису полмиллиона долларов, чтобы время от времени получать пару билетов на бейсбольный матч или бесплатный диск с демо-записью! Круглосуточная горячая линия «Анклав» отозвалась механическим голосом автоответчика. Ну конечно: все специалисты по стилю жизни были слишком заняты «организацией вложения сотен тысяч долларов в программу интенсификации потребления эксклюзивного досуга, основанную на новейших компьютерных технологиях», и поднять телефонную трубку им было просто недосуг.

Оливия вызвала «Google» и в очередной раз набрала в поле поиска: « Феррамо ». Ни-че-го.

12

В оформлении гостиничного бара дизайнер обыграл тему пустыни: стены были оклеены обоями с нарисованными на них агавами, взметнувшими свои листья от пола до потолка. Пол был покрыт пробкой, а лампы напоминали огромные цветы, распускающиеся в пустыне весной. Под потолком – из каких-то одному только дизайнеру ведомых соображений – были подвешены две рыбы. Оливия сидела за столиком, наслаждаясь утренней чашкой кофе и солнечным светом, льющимся со стороны бассейна. Кинопробы, судя по всему, только начинались. Какой-то молодой человек, истекая потом от жары – на нем были плотные камуфляжные брюки и фетровая шляпа – бродил среди девиц, что-то помечая в мини-компьютере и явно стесняясь своей роли.

Оливия заметила Кимберли раньше, чем та увидела ее. Неправдоподобно большие груди девицы просто нагло вываливались из тоненького белого топика, чуть ли не болтаясь из стороны в сторону над несуществующими бедрами, которые обтягивала почти символическая юбочка телесного цвета. Прекрасно осознавая свою сексуальность, Кимберли еще и посасывала палец, напоминая при этом пятилетнюю девочку и порнозвезду одновременно. Вдруг Кимберли заговорила сама с собой:

«Я, – я хочу хотя бы определенности. Это ожидание... Мне надоело ждать... А она... Она забрала пробы – всю кассету. Сказала, чтобы я позвонила ей, – а потом не брала трубку. Заставила меня минут десять ждать на линии. Ну да, десять: я три песни успела послушать. Ничего себе, да?»

Мимо Кимберли прошли два парня: окинули ее полуобнаженные прелести скучающим взглядом и направились дальше. Оливия усмехнулась: в этом – весь Лос-Анджелес. Женщины, которых в Нью-Йорке или Лондоне мужики провожают долгим взглядом, здесь не котируются. У красивых баб в Лос-Анджелесе на лбу написано: «Актриса в поисках роли. Буду доставать партнера разговорами о карьере. Склонна к истерике». В Майами смотреть на красивых людей – одно удовольствие. А здесь красивое тело просто кричит: «Ну взгляни на меня, взгляни! И сделай меня кинозвездой!» В Майами же если от тебя чего и хотят, то разве что переспать с тобой.

«А когда наконец я к ней пришла, – продолжала Кимберли, – она говорила со мной, словно я пустое место какое! Заявила, что на записи у меня, – тут голос Кимберли задрожал от отчаянья, – недостаточный коммерческий потенциал!»

Кимберли слегка повернула голову, и Оливия увидела дужку мобильника у нее за ухом. Ну что ж, хоть это утешает – значит, Кимберли еще не совсем тронулась рассудком. И все же Оливия не могла избавиться от какого-то чувства жалости, которое вызывала у нее эта девушка.

«Да, хорошо бы, – Кимберли явно приободрилась. – Может, я могла бы сыграть на подмене в сцене с обнаженкой? Ну да, на двоих, а что? Они бы потом подмонтировали, что надо...»

«Интересно, а происходящее здесь сегодня – тоже подмена? – подумала Оливия. – Действо для отвода глаз? Все эти кинопробы...»

Она поднялась из-за столика и решительно направилась к Кимберли:

– Привет!

Ответом ей был настороженный враждебный взгляд. Можно подумать, от каждого, кто обращается к ней: «Привет», – Кимберли ждала удара.

– Оливия Джоулз. Мы познакомились в Майами. Я журналистка, пишу для «Elan».

Кимберли мгновение смотрела на нее, явно не узнавая. Потом пробормотала: «Ну, мне пора», – реплика явно адресовалась телефонной собеседнице – и обернулась к Оливии, уже включив улыбку и бормоча все, что полагается в этих случаях, вроде: «Ну конечно, Оливия, дорогая...»

– А где Деми? – поинтересовалась Оливия, когда со всеми охами по поеоду нечаянной встречи было, наконец, покончено. – Она будет на пробах?

Она почувствовала, что между ней и собеседницей тут же возникло странное отчуждение.

– Она что, болтала про меня? В смысле, я-то ничего плохого про нее говорю, ну... Она тебе про меня рассказывала, да? Ты в курсе? Только честно! По-моему, у нее слегка крыша поехала и все такое. Нет, я конечно, ничего такого не говорю!

Оливия растерялась: Кимберли и Деми – они же были подружки не разлей вода. С тех пор как она их видела... Она принялась судорожно соображать, сколько с тех пор прошло времени. Выходило, что всего два дня.

– Не знаешь, она все еще в Майами, с этим своим португальцем? – наседала на нее Кимберли.

– Совершенно не в курсе, – растерянность Оливии нарастала.

Но гут Кимберли отвлеклась. Взгляд ее скользнул куда-то вбок: она кого-то заметила и принялась судорожно охорашиваться, укладывая свои груди так, чтобы они лежали в разрезе топика, будто на блюде перед рекламной съемкой. Оливия обернулась в ту сторону и обнаружила, что смотрит прямо в глаза приближающемуся к ним Пьеру Феррамо.

Он выглядел как типичный голливудский продюсер: поляроидные очки, джинсы, что-то вроде морского кителя, а под ним – майка, белее белого. Вслед за Феррамо, как адъютанты, с двух сторон, шли двое темноволосых суетливых парнишек, пытавшихся внести хоть какой-то порядок и осмысленность в беспрестанное роение все прибывающих и прибывающих претенденток на роли в фильме. Не обращая внимания на всю эту суету, Феррамо направился прямиком к Оливии.

– Мисс Джоулз, – он снял очки и чуть иронично склонил голову. – Рад Вас видеть, пусть даже с двухдневным опозданием, в другом отеле и совсем в другом городе.

Он взглянул ей в глаза, и ее будто обожгло. Мгновение она не могла говорить – горло перехватило от желания.

– Пьер! – Кимберли порывисто бросилась к нему, обняла руками за шею. По лицу Пьера пробежала едва заметная гримаса неудовольствия. – Пьер, давай выйдем, а? Я так психую, так психую!

– Пробы скоро начнутся, – пробормотал он, отстраняясь. – Если тебе нужно, поднимись в номер, приведи себя в порядок.

Когда Кимберли удалилась, покачивая задницей, Феррамо жестом отослал свою свиту, и они с Оливией сели за столик.

– Ты не пришла на встречу... – голос Феррамо его звучал низко и настойчиво.

– Я решила утром пробежаться... В сторону доков... И...

– Ты... ты была там?

– На берегу. В двух шагах.

– Тебя ранило? – он взял Оливию за руку и стал внимательно разглядывать повязку, которую ей наложили на обожженное место. Ей понравилось, как он это делает. В этот момент он был похож на доктора.

– Врач смотрел? – спросил он. – Помощь нужна?

– Спасибо, все уже в норме.

– Как ты там оказалась?

\

– Я же сказала: вышла на пробежку. Я по утрам обычно бегаю... Ну и заодно хотела еще раз взглянуть на корабль. У тебя никого из знакомых там не было? – она внимательно следила, как Феррамо на это среагирует: так детектив следит за лицом мужа, у которого без вести пропала жена – вдруг скорбь сменится чем-то, что изобличит в муже убийцу? Пьер Феррамо ни о ком не скорбел.

– Нет. Пронесло, знаешь ли...

«Л как насчет Уинстона? Твоего инструктора по подводным съемкам?»

– У меня там знакомые были.

– Извини. Сочувствую, – он понизил голос и придвинулся ближе. – Ты их давно знала?

– Нет. Просто они мне очень нравились. Не знаешь, кто это сделал?

«Ей показалось? Или он как-то не так среагировал на вопрос? Вопрос-то нелепый...»

– О причастности к взрыву заявили сразу несколько организаций. По почерку – похоже на «Аль-Каиду». Посмотрим, что покажет расследование, – Феррамо оглянулся. – Здесь не самое удачное место для таких разговоров. Ты сюда надолго?

Один из «адъютантов» подбежал к Феррамо, размахивая пачкой каких-то бумаг:

– Мистер Феррамо...

– Да, сейчас, – у него даже голос изменился: резкий, властный, не терпящий возражений. – Видно же, что я занят?!

Он обернулся к Оливии:

– Может, назначим встречу на по-потом?

«Встрр-рееечу на-па-атом. Настолько не французский акцент...»

– Я приехала на несколько дней...

– Пообедаем вместе? Завтра вечером?

– Э-э-э, завтра...

– Угу. Ты остановилась в «Стандарде»? Тогда я позвоню, и мы обо всем договоримся. Рад был тебя видеть. Да... Да, – последнее предназначалось уже парнишке, почтительно протягивающему ему бумаги.

Оливия видела, что Пьер уже целиком погрузился в бумаги, и встала из-за стола, направляясь к стайке актрисок. «Да, к четырем мы должны закончить».

Оливия обернулась. Пьер уже протягивал бумаги обратно. «Шукран. Да, еще – надо решить, как их обзванивать...»

Шукран. Оливия опустила глаза, стараясь унять дрожь в руках, чтобы не выдать себя. Шукран. Арабское слово, означающее «спасибо».

13

– Езжай домой, – вещала Кейт, сидя в Лондоне. – Прямо сейчас. Позвони в ФБР и садись на ближайший самолет.

Оливия, дрожа мелкой дрожью, сидела, забившись в угол серебристой кушетки. Кушетку она для безопасности перетащила к двери, забаррикадировав тем самым вход в номер.

– Но, когда мы говорили в последний раз, ты настаивала на том, что я делаю скоропалительные выводы.

– А что я могла сказать? Все твои аргументы сводились тогда к одному: «он такой томный»! Зато теперь ты упорно не хочешь видеть факты: накануне взрыва он настойчиво отговаривал тебя идти утром в «ОкеанОтель»!

– Мне это и в голову тогда не приходило. Я-то думала, это он просто цену себе набивает. Ну, заигрывает там... Типа: «Я тебе позвоню или дам знать, как мы встретимся...»

– Оливия! Ты иногда бываешь невыносима! Послушай: он лгал! Сказал, что француз, а потом вдруг выяснилось, что он говорит по-арабски.

– Всего одно слово по-арабски! И то, что он араб, еще не значит, что он террорист! Может, он не хотел говорить, что араб, пот ему что у людей предрассудки, они после этого не хотят иметь с тобой дела! И не забывай – мне надо написать статью для «Elan». Они оплатили гостиницу, билеты!

– Ну... Они поймут, в чем дело. И... Ты... ты можешь просто вернуть им деньги. Езжай домой, Оливия!

– Люди из «Аль-Каиды» не пьют шампанское и не окружают себя тучей полуголых красоток. Настоящие террористы следят за каждым своим шагом и живут в Гамбургских трущобах в дешевых квартирах!

– Слушай! Это невыносимо. Хватит. Ты совсем зациклилась на этом пижоне и просто не въезжаешь, насколько все может быть серьезно. Садись на ближайший самолет. А в ФБР и МИ-6 я, так и быть, позвоню сама!

– Кейт! – сказала Оливия очень спокойно и тихо. – Это ведь был мой материал! Это я его сделала!

На секунду на том конце трубки воцарилось молчание.

– Господи, ты об этом? – казалось, Кейт просто долго не могла понять, чего хочет от нее Оливия. – О подписи? Ну, вышла накладка. Барри сказал, что материал будет указан, как совместный. Я когда увидела утром газету, позвонила ему и сказала все, что я по этому поводу думаю.

Интересно только, почему мне ты не позвонила?

– Ну, он сказал, что твое имя пришлось снять из-за верстки. Не было места. А ты – внештатный сотрудник... Или ты веришь, будто я хотела присвоить твой материал? Езжай-ка ты домой, девочка!

– Извини, мне надо идти, – Оливия поняла, что лучше все это прекратить. – Я должна быть на кинопробах.

Оливия выбросила разговор с Кейт из головы. Ее ждала работа, за которую она принялась с каким-то лихорадочным энтузиазмом. Достав чистый лист бумаги, она расчертила его пополам. Потом поставила над колонками заголовки:

1. Доказательства того, что Пьер Феррамо – террорист из «Аль-Каиды», задумавший стереть Лос-Анджелес с лица земли.

2. Доказательства того, что считать Пьера Феррамо террористом из «Аль-Каиды», задумавшим стереть Лос-Анджелес с лица земли, – значит идти на поводу у воображения и выдумывать всякую чушь.

Оливия остановилась и принялась грызть ручку. Она привыкла считать себя либерально мыслящей женщиной. Сторонницей равных прав. Искренне переживающей за судьбы человечества. И – положа руку на сердце – ведь она же сама говорила Кейт, что в его манере держаться нет ничего от правоверного мусульманина. Тоже мне, солдат джихада: с бутылкой марочного шампанского в руке, окруженный стайкой хорошеньких женщин и в прикиде от лучших портных!

Тут Оливия криво усмехнулась, вспомнив одного своего приятеля, который ухаживал за сестрицей Усамы бен Ладена. Дело было еще до того, как имя Усамы стало синонимом терроризма. Бен Ладены были большим, богатым, хорошо образованным кланом, вхожим в великосветские круги, и эта сестра бен Ладена была настоящей тусовщицей. И как-то приятель спросил ее, что она думает о брате, у которого в семействе была репутация черной овцы.

– Если честно, – заявила эта девица, – худшее, что можно сказать об Усаме, – он не любит светских тусовок.

14

«Ты – плоть от плоти ярких огней Лос-Анджелеса, но только тут, в пустыне, можно понять, кто же ты на самом деле, в чем смысл твоего бытия... бытия».

– Хорошо! Играйте! Ну же!

Оливия всегда относилась к режиссерам с глубокой симпатией. Она совершенно не представляла, что можно сказать актрисе, запоровшей сцену: «Ты можешь сыграть... получше»? Но режиссер, которого она видела сейчас, – похоже, ему вообще нечего было сказать. Он только беспомощно посмотрел на Альфонсо, который мялся, не зная, что же ему делать, открыл рот, но вместо указаний буркнул: «Угу», и тем ограничился.

Оливия еще раз присмотрелась к режиссеру. В полном недоумении. Звали его Николас Кронхейт. Судя по всему, он в жизни не снял ни одного фильма, если не считать таковыми пару видеоклипов, сделанных им во время учебы в университете Малибу. Зачем его взяли на этот фильм?

Сценарий, написанный Бранкато... Самая мягкое, что о нем можно было сказать, – этот сценарий внушал опасения. Назывался он «Границы Аризоны» и рассказывал историю голливудского актера, который вдруг осознал, что Голливуд – это сплошная туфта. Подался в пустыню, где влюбился в девушку-навахо и обрел счастье и смысл жизни в изготовлении резных шкатулочек.

Пока Кимберли – в иссиня-темном парике «под индианку» – перечитывала сцену еще раз и неимоверным, но тщетным усилием воли пыталась пробудить в себе память предков-чероки, Оливия, бочком-бочком, наподобие краба, устремилась к выходу. Этот крабий маневр был для нее совершенно не характерен. Но, видно, то была спонтанная реакция, вызванная чувством вины и неловкости из-за того, что фильм обещает быть просто неимоверно плохим.

– Привет!

Оливия едва не поперхнулась кофе-латте: Мелисса в своем репертуаре. Напор и энергия.

– Как тебе пробы? Ты взяла интервью у Николаса? Хорош?

Какое счастье, что Мелисса тараторила без перерыва, не оставляя собеседнику никакой возможности вставить хоть слово!

– А вот наши серфингисты. Сногсшибательные ребята! Все утро тренировались на море, а теперь будут пробоваться перед камерами. Пойдешь смотреть? Пригодится для статьи.

Серфингисты – стайка молодых парней с травленными перекисью волосами – стояли в холле и пускали слюни на девицу-в-исподнем, сидящую в стеклянной клетке позади стойки портье.

– А это наша преподавательница искусства речи, Кэрол. Вы знакомы?

Кэрол, на первый взгляд, показалась Оливии довольно интересной и милой. Лицо в морщинках в атмосфере этого отеля смотрелось довольно дико. Словно на вечеринку, где все в отглаженных, с иголочки костюмах эта дама пришла в старой мятой юбке. Оливия представила, как ее окружают кольцом и наперебой кричат: «Дай поглажу! Дай поглажу!»

– Рада познакомиться, – улыбнулась старушка.

– Вы англичанка! – обрадовалась Оливия.

– Как и Вы. С севера-востока? Ноттингем? Или еще севернее?

– Уорксоп. Вы почти угадали!

– Еще, – вклинилась в разговор Мелисса, – завтра вечером ты собиралась обедать с Пьером. Поэтому хорошо бы тебе сегодня взять интервью у серфингистов, а вечером у нас типа фуршета – я тебя познакомлю еще кое с кем.

– Простите, мисс Джоулз, – это был портье. – Я просто пришел сказать Вам, что Вы записаны к косметологу Майклу Монтерозо на завтра, в три пятнадцать. Это в Али Клуме. Так как у них существует правило, что визит можно отменить не позже, чем за сутки, я должен сообщить им номер Вашей кредитной карточки. Их услуги обойдутся Вам в четыреста пятьдесят долларов.

– Четыреста пятьдесят долларов? – переспросила Оливия.

– О, я просто уверена, мне достаточно позвонить Майклу, и он все сделает бесплатно! – тут же включилась Мелисса. – Кимберли и остальные девочки будут ждать тебя здесь в восемь и покажут тебе местные достопримечательности!

– Спасибо, но, право, не стоит беспокоиться. Я как-то привыкла платить за себя сама, – Оливия уже с трудом сдерживалась. – Да, к слову: подозреваю, мне придется манкировать сегодняшним фуршетом – надо сделать кое-какие деловые звонки.

Вытянувшееся от растерянности лицо Мелиссы выглядело довольно забавно Хотя приятным это зрелище назвать было трудно.

– Писать исключительно об одном этом фильме – роскошь, которую я не могу себе позволить, – Оливия постаралась придать голосу сочувственную теплоту. – Вокруг столько интересных вещей... Никогда этого не замечала?

15

– Какой вас город интересует? – спросили в трубке.

– Лос-Анджелес.

Оливия нервно барабанила карандашом по столу.

– А номер?

– ФБР.

– Чей?

– ФБР.

– Я что-то тут такого не вижу. Это фирма или частное лицо?

Оливия с хрустом сломала карандаш. Через пятнадцать минут встречаться с Кимберли, а она еще даже краситься не начинала.

– Это Фэ-бэ-эр. Федеральное Бюро расследований. Ну копы там, следователи... Вы «Секретные материалы» смотрели? Они еще вечно с ЦРУ борются.

Кто-то пробивался по второй линии, но ей было не до того.

– А-а, – телефонистка засмеялась. – Все, теперь ясно. Сейчас.

В трубке завибрировал механический голос:

– Запрошенный вами номер может быть набран автоматически при нажатии на кнопку «1». Услуга оказывается за дополнительную плату.

– Здравствуйте. Вы позвонили в Федеральное Бюро расследований, – вступил еще один автомат.

Слава богу, вторая линия, наконец, умолкла.

– Внимательно прослушайте инструкции. Если бы звоните по вопросам трудоустройства, нажмите кнопку «1». Если вы хотите сообщить информацию по расследуемым делам, нажмите «2»...

Черт возьми. Снова зазвонила вторая. Она поставила на удержание и переключилась.

– Оливия? Это Пьер Феррамо.

А-а.. Ой, Пьер, здравствуй! – заворковала она. А я тут как раз в ФБР звоню, хочу сдать тебя как арабского террориста.

– У тебя что-то случилось?

– Н-е-ет! Все прекрасно... А что?

– У тебя как будто голос напряженный.

– Да это я просто за день набегалась.

– Я тебя не задержу. Я просто звоню уточнить: ты завтра осчастливишь меня? Не хотелось бы опять разминуться.

– Конечно. С удовольствием.

– Замечательно. Я пришлю кого-нибудь за тобой в полседьмого.

В полседьмого? Рановато что-то для ужина.

– Чудесно.

– Как пробы?

Когда она переключилась на ФБР, в трубке уже были гудки.

– Алло! Это ФБР? Я по поводу взрыва «ОкеанОтеля».

Оливия вышагивала по комнате, репетируя речь:

– Может, это ложная тревога, но все-таки проверьте Пьера Феррамо...

– Здравствуйте, Джоулз говорит. Это ЦРУ? Соедините, пожалуйста, с отделом международного терроризма. Да. Я насчет «ОкеанОтеля», это срочно. Пишите: Феррамо. Пьер Феррамо. Араб, возможно, суданец...

Нет, не то. Она чувствовала себя так, словно ей сейчас идти на собеседование, а мотивация пропала. Она снова была Рейчел Хиксли, провинциальной дурочкой, которую в очередной раз переклинило, и мужик на телефоне, наверное, сейчас засмеется и повесит трубку. Но в то же время она была вероломной Матой Хари, ока назначала свидание демоническому любовнику, чтобы затем предать его в руки своих хозяев.

Она решила, что сейчас пойдет проветрится с Кимберли и остальными, а в ФБР позвонит с утра. Можно будет еще и завтрак в номер заказать – вообще прикольно получится.

16

Пьер Феррамо в зеленом берете делал заявление на канале «Аль-Джазира»:

– Эта презренная свинья не признает законов Аллаха. В ее брюхе слишком много сала, чтобы жарить ее на гриле. На сковороду ее!

На заднем плане звонил телефон. Кимберли Олфорд достала из декольте луковицу и стала резать ее, улыбаясь в камеру. Изо рта у нее медленно вытекала кровь. Телефон все звонил. Оливия в темноте нашарила трубку.

– Оливия? Привет. Имогена из «Elan». Салли хочет с тобой поговорить.

Она включила свет, села, прикрыла грудь ночнушкой и, дико озираясь, провела рукой по волосам. Салли Хоукинс. Редакторша «Elan». Мама родная, прямо с утра! И это после того, как она весь вечер болтала с Кимберли, практически подружилась... Ужас какой. Боженька, пронеси!

– Переключаю.

В голосе Имогены звучали мерзкие секретарские нотки. Типа: для хозяйки ты теперь никто, так что я тебе ничего не должна.

– Оливия? – по тону Салли сразу было понятно, какая она вся из себя крутая, деловая и занятая. – Извини, что так рано, но у нас тут жалоба.

– Жалоба?

– Да. Ты что, позвонила в ФБР и попросила их проверить Феррамо?

– Что? Кто тебе сказал?

– Кто, неизвестно, но в «Веке пиара» бесятся, и, знаешь, если это правда, то я их понимаю! Я сказала Мелиссе, что если бы у тебя были какие-то сомнения насчет ее клиентов, ты бы сначала позвонила нам...

Оливия впала в панику. Она же не звонила в ФБР! Ведь не звонила же? Верней, звонить звонила, но ничего не сказала...

– Оливия? – мерзкий холодный голос.

– Я... я...

– Ты же знаешь, что мы очень плотно работаем с «Веком пиара», да? Это и съемки, и интервью, и все остальное. Сейчас пойдут фестивали – там мы от них вообще полностью зависим, так что если...

– Я не звонила.

– Нет?

– Ну, то есть звонить звонила, но на человека не попала. Я не понимаю...

– Оливия, – резко перебила Салли, – прости, но я тоже ничего не понимаю. Ты им звонила или нет?

– Я набрала, но...

Оливия тупо смотрела на пресс-релиз нового фильма Феррамо, который ей сунула Мелисса. Феррамо! С одним «р»! Понятно, почему в «Google» ничего не было. О Господи. Так. Только без паники!

– Оливия, ты себя нормально чувствуешь?

Зажав трубку между плечом и ухом, она снова вбила Феррамо в «Google», но теперь уже с одним «р». Мама дорогая: 1576 ссылок!

– Хорошо, понятно, – теперь редакторша говорила с ней, как с девочкой-дебилкой. – Тебя что-то очень напугало. Я понимаю. Я думаю, тебе сейчас лучше пару часиков отдохнуть, а потом вернуться, да? Ты для статьи нашла что-нибудь?

Оливия просматривала первую страницу поисковика: продюсер, французская короткометражка, «пальмовая ветвь»; фото с моделью на церемонии вручения «Парфюмерного Оскара»; цитата из «Miami Herald» после запуска «Crème de Phylgie».

– Да... Нет, у меня все нормально. И потом, я хочу ее закончить.

– Не знаю... Мы считаем, что тебе сейчас лучше вернуться. «Век пиара» больше не хочет, чтобы ты работала с их людьми. Может быть, ты тогда перекинешь заметки Имогене, а я тебе на завтра билет устрою?

– Но я им ничего не говорила!

– Оливия, прости, мне пора, у меня сейчас конференция по телефону начинается... Имогена с тобой свяжется насчет билетов. Не забудь прислать материал.

Оливия огляделась вокруг в полнейшем ступоре. Она же не звонила в ФБР! Она репетировала только. Они что же, научились читать мысли по телефону? Нет. Может, в ЦРУ и читают, но в ФБР уж точно нет. Она села на кровать. Нет, не может быть, чтобы читали. А единственный человек, которому она говорила, это Кейт.

Оливия зверски лупила по клавишам, сколачивая текст для подлюки Имогены. Надо было успеть до того, как ее безжалостно выпрут с работы. Каждые две-три минуты она щелкала в другое окно, где лежал документ под названием «Кейт – Злоба», и отрывалась.

Блин, поверить не могу. Как ты могла! Я думала, наша дружба основана на доверии и лояльности...

Еще три абзаца статьи.

Опять Кейт:

Кейт, надеюсь, я ничего не выдумываю, но я не понимаю...

Теперь статья.

Сука ты драная, как ты могла, тварь, сказать, что я звонила, когда я не звонила, гадина...

Опять статья. Вбила последний параграф, перечитала, кое-что подправила, прогнала через орфографию, нажала «послать» и пнула ножку стола.

Это было несправедливо. Несправедливо! Гадство! Потом в приступе слепого гнева набрала номер Кейт. Там был автоответчик, но она решила все равно все ей высказать.

– Привет, это я. Меня только что уволили из «Elan», потому что я настучала в ФБР насчет Феррамо. А я не стучала. Вот. А единственная, кому я говорила про ФБР, это ты. Неужели ты хотела меня подставить, чтобы... чтобы...

Голос сорвался. Ей было безумно обидно.

Оливия повесила трубку и села в кресло-мешок, горестно мигая и вытирая слезы кулачком. Нижняя губа ее жалобно дрожала. Она долго сидела так, глядя перед собой, потом встала, решительно прошла к коричнево-зеленому саквояжу, достала оттуда очень старую обтрепанную бумажку, аккуратно развернула и снова уселась в кресло.

Правила Оливии Джоулз (Как жить):

1) Не психуй. Только без паники. Затормози, подыши, подумай.

2) Никому до тебя нет дела. Все заняты собой, точно так же, как и ты.

3) Никогда не стригись и не крась волосы перед важным событием.

4) Не бывает так, чтобы что-то было настолько хреново или настолько замечательно, как кажется на первый взгляд.

5) Поступай с людьми так, как ты хочешь, чтобы они поступали с тобой (например: не убий).

6) Лучше купить одну классную дорогую вещь, чем несколько дешевых, но так себе.

7) На самом деле, важных вещей в жизни очень мало. Прежде чем убиваться, спроси себя: «Это действительно так важно, или мне только кажется?»

8) Ключ к победе – в умении пережить поражение и двигаться дальше.

9) Будь честной и доброй.

10) Покупай только те вещи, от которых хочется встать и немножко потанцевать.

11) Доверяй инстинктам, а не своему пылкому воображению.

12) Если кажется, что произошла катастрофа, проверь – а катастрофа ли это?

Как проверить:

а) скажи себе: ну и хрен с ним!

б) найди хорошую сторону всего этого дела. Если нет – тогда найди смешную.

Если не получается – возможно, это действительно катастрофа. Тогда смотри пункты 1 u 5.

13) Жизнь – не пикничок на травке. Не жди, что все будет справедливо и замечательно.

14) Иногда приходится прогнуться.

Внизу была свежая приписка, – слова Элси, те, что она говорила Эдварду:

15) Не надо ни о чем сожалеть. Помни: с учетом свойств твоей личности и состояния мира на тот момент, ты не могла поступить иначе. Единственное, что ты можешь изменить, – это настоящее, поэтому учись на своих ошибках.

И еще ниже – практическая интерпретация от Оливии:

16) Если начнешь о чем-то жалеть, думать, что «надо было мне сделать так-то», всегда добавляй: «но, может, тогда меня сбил бы грузовик или разнесла бы в клочки японская торпеда».

Не бывает так, чтобы что-то было настолько хреново или настолько замечательно, как кажется на первый взгляд. Вот вечно что-то одно забудешь! Сказано же: доверяй инстинктам, а не воображению. Неужели она действительно – вот прямо положа руку на сердце – думает, что это Кейт?

Да нет, конечно. И из ФБР не могли позвонить, потому что она им ничего не говорила. Утечка могла быть только из самого номера. Она принялась систематически искать жучок: осматривать телефон, заглядывать под абажуры, под стол, в шкаф. «А как он, черт возьми, выглядит-то? А кто же его знает! Может, это просто микрофончик?.. И как он работает – на батарейках, что ли? – она хихикнула, – А усики у него есть, интересно?»

Она подумала немножко и снова цапнула телефон.

– «Шпионский мир» на Сансет-бульвар. Шпионский. Вы знаете, что такое шпион? Джеймса Бонда помните? Так, ладно. А Кифера Сазерленда[10]? Господи боже мой, ну тридцатые годы! Они вечно в Англии учились, в частных школах, голубые все были...

Через полчаса она стояла и смотрела на большой мужской зад, торчавший из-под ее кровати.

– О-опаньки! Вот он у нас где!

Коннор, эксперт по борьбе со следящими устройствами, неуклюже поднялся и, сияя, протянул ей квадратную накладку, крепящуюся к телефонной розетке. Он улыбался типичной улыбкой, с которой лыжные и водолазные тренеры, компьютерщики и пилоты по всему миру объясняют чайникам вещи, понятные лишь посвященным.

– Вот. MP, два с половиной дюйма, с пилджингом. Если с DSR, то он за десять секунд устанавливается.

– Здорово, – она доблестно попыталась выжать из себя нечто для поддержания разговора, – Замечательно... то есть, вот эта штука писала все с телефона?

– Нет, конечно! Нет. Это просто микрофон. Обычный ХТС четыре на два.

– Ага. То есть, он все подряд записывал, да? И они не могли знать, по телефону я говорю или просто так?

– Вот именно. Хотя, конечно, может, гудки... – он втянул воздух сквозь зубы, посмотрел на накладку и покачал головой.

– Хотя нет, гимпер гудок не потянет. Нет. Скорей всего, они просто голос записывали. Вам что-нибудь еще нужно?

– Нет-нет, спасибо. Я тогда к вам попозже заскочу, заберу остальное.

Она ведь еще заказала себе детектор жучков, замаскированный под калькулятор, ручку с невидимыми чернилами, защитный капюшон на случай химической атаки и соблазнительно маленькую и плоскую цифровую фотокамеру. А еще – детство, конечно, но восторг полнейший! – специальное шпионское кольцо с откидывающимся зеркальцем, чтобы видеть, что у тебя за спиной. В общем, класснейший наборчик, дивное дополнение к «Набору Робинзона».

Как только спец по жучкам удалился, Оливия схватила телефон и позвонила Кейт на автоответчик:

– Привет, это я. Прости дуру тупую, заскок случился. Оказывается, в комнате был жучок. Вернусь – с меня большая «Маргарита». Перезвони.

Потом принялась вышагивать из угла в угол, изо всех сил стараясь не паниковать. Да, это уже не игрушки, и пылкое воображение тут не при чем. Положение жуткое, на самом деле. За ней следят.

Она снова заглянула в заветный списочек, глубоко вдохнула, выдохнула, сказала себе «ну и хрен бы с ним» и попыталась переработать это все в байку для Кейт.

17

Тридцать восемь минут спустя Оливия Джоулз лежала под простыней в белом салоне на Родео-драйв, а в лицо ей со змеиным шипением били шесть струй дико горячего пара.

– Гм... прости, что пристаю, но эти штуки точно нормально работают? Потому что...

– Абсолютно нормально. Лучистое тепло микроколлапсирует эпидермальные целлафиды и еще стимулирует...

– Нет, я – ничего... просто я боюсь, от них потом пятна останутся во все лицо.

– Боже мой, да расслабься уже. Ты шикарно будешь выглядеть.

Кожу пощипывало, как будто помимо шести газовых конфорок ее лицо обрабатывал взвод беззубых мини-пираний.

– Послушай, Майкл, – сказала она, твердо намеренная выжать хоть что-то полезное из тихого ужаса за четыреста пятьдесят долларов, – а ты откуда Трэвиса знаешь?

– Трэвиса? А кто это?

– Ну как же? Ты же нас познакомил в Майами.

– Так ты из Майами? У тебя, наверно, после самолета биоритмы сбились. Я тебе могу ионизацию сделать.

– Нет, спасибо. Он ведь вроде актер и одновременно писатель, да?

– А, он? Да...

– Это он сценарий писал для Феррамо?

– Да бог с тобой! Трэвис для Феррамо? Кстати, не хочешь его крем купить? Лучше сразу брать большую банку – очень выгодно: двести миллилитров всего за четыреста пятьдесят...

– Нет, спасибо. А почему Трэвис не мог написать... ой! Ты что делаешь?

– Повышаю начальное сопротивление эпидермиса. Тебе надо все-таки ионизацию попробовать. Даже если биоритмы в норме, все равно. Это, во-первых, омоложение потрясающее, потом это все гипоаллергенно, никаких свободных радикалов...

– Спасибо, не надо.

–...растительные экстракты регулируют биоколику, – монотонно пел Майкл, абсолютно игнорируя ее реплики.

– Так как ты познакомился с Трэвисом?

– С Трэвисом? – Майкл рассмеялся. – Гос-с-споди!

– А что смешного?

– Трэвис здесь деньги забирает и отвозит в банк. Он в какой-то охранной фирме работает. Слушай, у тебя свой косметолог есть? – неожиданно добавил он.

– Н-нет, нету, – ошарашенно сказала она.

– Если хочешь, я, как будешь уходить, дам тебе карточку. Теоретически я не должен вне салона работать, но к особым клиентам я на дом хожу.

– Спасибо, конечно, но я вообще-то не здесь живу.

Конфорки погасли, успокаивающий аромат эвкалипта и ровный поток бредятины погружали ее в полусон. Оливия как могла пыталась противиться их усыпляющему влиянию.

– Хочешь, я к тебе в отель приду?

– Нет. А как так получилось, что вы там на вечеринке все друг друга знали?

– А я их так-то особенно и не знаю. Просто я перед банкетами как косметолог работаю. По-моему, там часть на вилле познакомилась – у Феррамо вилла в Гондурасе, на островах, он туда нырять ездит. Так, теперь смотри, я тебе делаю эвкалипт и касторовое масло. Я ничего генетического не использую, все настоящее, все проверенное, без добавок. Я тебе еще с собой сделаю.

– Это сколько будет стоить?

– Двести семьдесят пять.

Оливия постаралась не улыбнуться.

– Спасибо, – твердо сказала она, – с меня хватит массажа.

В раздевалке она взглянула в зеркало и охнула. Это был ужас: все лицо в красных кружочках, как будто на нее напало существо со щупальцами и присосками или же стайка мелких паразитов, которые, виляя хвостиками, стремились урвать от нее кусочек. Вообще, если подумать, примерно так оно и было.

Часы показывали без четверти шесть. Через сорок пять минут у нее был ужин с Феррамо. Оливия уже здорово мандражировала и была по-прежнему покрыта красной крапинкой. Слава Богу, есть тональный крем. В шесть пятнадцать почти ничего не было заметно. Она была одета, причесана, накрашена и внешне вполне готова к встрече с неизвестным. Правда, это только внешне. Ладони потели, живот сводило судорогой от страха. Она пыталась не психовать, дышать глубже, думать головой и действовать спокойно. Надо представлять себе позитивные варианты: может, Феррамо вообще ничего не знает ни о звонке в ФБР, ни о жучке в номере. Может, это все устроил дурацкий трепач-коридорный с чудовищными мускулами и подозрительной растительностью на лице? Может, он работает на бульварную газету? Думал, в номер поселят какую-нибудь знаменитость, вот и прилепил жучка. А потом сдал ее Мелиссе. Или, может, Феррамо знает про звонок и теперь ждет возможности сказать ей, что все нормально: он, мол, понимает, почему у нее могли возникнуть подозрения. Дальше он объяснит, что он наполовину суданец, наполовину француз, что он ученый и врач и еще снимает фильмы в качестве хобби, что ему надоела вся эта суета, и он хочет уехать в Азию лечить недужных и нырять с аквалангом.

Когда настало время выходить, Оливия уже основательно себя загипнотизировала и была уверена, что все замечательно. Все просто классно! Она сейчас поужинает, развлечется напоследок, а потом вернется в Лондон спасать остатки своей журналистской карьеры.

Но оказавшись в коридоре, Оливия струсила. Она соображает, что она вообще творит? Господи, ты что, рехнулась совсем? Ехать на ужин, одной, неизвестно куда, к арабскому террористу, который знает, что он раскрыт. Какой тут к черту позитив! На ужин. Ага. Вот он тебя на ужин и сожрет. Ладно, хоть пятна удалось замазать.

Двери лифта открылись.

– Господи, что у Вас с лицом?

На нее смотрела Кэрол, эта сморщенная старушка, что обучает актеров искусству речи.

– Ничего. Я это... в салоне была, – сказала Оливия, входя в лифт. – А вы с актерами работали, да? На пробах?

– И с ними тоже.

Оливия быстро глянула на нее. Кажется, Кэрол была чем-то обеспокоена.

– Правда? То есть, вы не только с актерами, – Оливия решила рискнуть. – Вы и с остальной командой работаете?

Кэрол посмотрела ей в глаза. Казалось, она могла бы многое рассказать, если бы было можно.

– Я просто всегда думала, что это только актерам нужно, – как бы случайно добавила Оливия.

– Есть много причин, чтобы сменить акцент.

Двери открылись, и их взорам предстал холл, который, сияя красотой на фоне белой стены, пересекала Сурайя.

– Что скажете? – заговорщически спросила Оливия, кивнув в ее сторону. – Малибу с бомбейским оттенком?

– Хаунслоу[11], – совершенно серьезно ответила Кэрол.

– А Пьер Феррамо? – шепнула Оливия, когда они выходили из лифта. – Каир? Хартум?

– А вот это уже не в моей компетенции, – слишком уж весело отозвалась Кэрол. Она не сводила глаз с Оливии. – Ну, всего доброго, хорошо вам повеселиться.

Она сухо улыбнулась и, закутавшись в кардиган, направилась к швейцару-парковщику.

18

Оливия подошла к конторке и попросила портье перевести все бывшие и будущие расходы по пребыванию со счета «Elan» на ее кредитку. Дорого влетит ей эта поездочка, но честь девичья дороже. Пока она ждала регистраторшу, возник любопытный коридорный с козлиной бороденкой и накачанными мускулами.

– Уезжаете?

Ну совсем он не похож на коридорного! Слишком уж умен, слишком выдержан. Может, он блестящий студент-математик решил подзаработать на каникулах? Нет, староват для студента...

– Пока нет.

– Нравится вам у нас?

– Очень. Только вот микрофон в номере не понравился.

– Простите, не расслышал.

– Расслышали, – негромко сказала она, вглядываясь в его лицо.

Регистраторша вернулась, и одновременно возник какой-то знакомый, навязчивый, до противного слащавый запах.

Оливия обернулась. Перед ней стоял Альфонсо. Его нагрудная растительность выглядывала в вырез рубашки поло – на сей раз розовенькой.

– Боже мой, Оливия! Я уже думал, ты не придешь. В номер хотел звонить.

Счетчик стресса зашкалил, и Оливию прорвало:

– А в чем проблема? Тебя что, тоже пригласили? – огрызнулась она.

На лице Альфонсо промелькнуло обиженное выражение. Смешной все-таки мужик. Весь из себя крутой, обходительный, а внутри, похоже, сплошные комплексы.

– Нет, конечно. Просто мистер Феррамо просил проследить, чтобы ты нормально доехала. Машина ждет.

– Да. Спасибо, – сказала Оливия, чувствуя себя мелкой стервозой.

– Господи, ас лицом-то у тебя что?

Да, видимо, этот вопрос она услышит еще не раз и не два.

Альфонсо с гордостью подвел ее к машине – длиннющему белому лимузину. В таких саркофагах пригородные молодцы в цветных париках гоняют по Сансет-бульвар по случаю холостяцких игрищ. Водитель открыл дверь. Оливия забралась, а верней сказать, ввалилась внутрь, споткнувшись о выступ в полу и неловко уткнувшись носом в чьи-то ножки в остроносых лодочках от Гуччи. Скользнув взглядом по стройным щиколоткам в оливковых чулках и приглушенно-розовому шелку платья, Оливия обнаружила, что находится в одном лимузине с Сурайей. Это как же понимать?

– Привет еще раз, – сказала Оливия, пытаясь вползти на сиденье и сохранить при этом жалкие остатки достоинства.

– Приветики! Господи! Что у тебя с лицом?!

– В салон ходила, – отвечала Оливия, напряженно оглядываясь. Лимузин, мурча, выехал на Сансет.

– О Господи! – расхохоталась Сурайя, – это к Майклу, что ли? Он еще то трепло. Иди сюда.

Она щелкнула замочком на сумочке, наклонилась к Оливии и принялась замазывать пятна тональным кремом. Момент был странно интимный. Оливия была слишком огорошена, чтобы отбиваться.

– Так вы с Пьером уже...?

Ее выговор – заторможенный и неожиданно простоватый – как-то не вязался с ее изысканным видом.

– У вас как – уже все официально?

– Господи! Нет, он меня просто на ужин пригласил!

Что-то было в этой индийской красотке, что заставляло Оливию чувствовать себя доброй тетенькой из колонки советов девичьего журнала.

– Да ла-а-адно! – с глубоко провинциальным «а» протянула та и подалась вперед. – Он говорит, что ты очень умная.

– Здорово, – улыбнулась Оливия.

– Да уж, – Сурайя посмотрела в стекло и послала улыбку своему отражению.

– Ты журналистка, да? Мы с тобой должны по магазинам прошвырнуться.

– Угу, – сказала Оливия, пытаясь понять глубинную логику этого заявления.

– Точно! Мы в «Мелроуз» пойдем. Ты завтра можешь?

– У меня сейчас работы много, – уклончиво ответила мисс Джоулз, понимая, каково ей будет примерять вещи в компании стройной модели ростом под метр восемьдесят. – А ты чем занимаешься?

– Я актриса, – благожелательно сообщила Сурайя.

– Правда? А ты будешь у Пьера в фильме сниматься?

– Ну да! Хоть в фильме, хоть еще в чем... Это все фигня. Ты что, думаешь, это все по-настоящему? – заговорщически спросила она, сжав Оливии колено.

Та струсила. Может, они решили для отвода глаз устроить жуткую оргию в стиле семидесятых? В этот момент они проезжали мимо розовых хором отеля «Беверли Хиллз», и Оливии захотелось высунуться в окно и завопить: «На помощь! Похищают!!!»

– По-моему, он очень интересный мужчина, – сказала она. – Мы в ресторан едем?

– Без понятия. Ресторан, на дом заказать – какая разница! Ты правда веришь, что он продюсер?

– Конечно, – Оливия старалась говорить спокойно. – А что? Ты разве не веришь?

– Да верю вроде. Ты здесь еще долго будешь? Как тебе отель?

Если она пыталась что-то вытянуть из Оливии, то делала это не очень умно.

– Замечательно, только тут уже в бикини не походишь – вокруг сплошные модели. Хотя для тебя-то это не проблема.

– Для тебя тоже, – сказала Сурайя, настойчиво рассматривая ее грудь. – У тебя фигурка хорошая.

Оливия неловко оправила платье.

– Куда мы едем?

– К Пьеру.

– А это где?

– В Уилшир-тауэрз. Так что? Давай я тебе позвоню завтра на сотовый, и мы насчет магазинов договоримся?

– Лучше в отель, – твердо сказала Оливия. – Я же говорила: у меня аврал.

Когда стало ясно, что своего она не получит, личико у Сурайи сделалось довольно злобненькое.

Потом настала неловкая пауза, в продолжение которой Оливия мрачно живописала себе сценарий вечера: она голая связана спина к спине с Сурайей; Альфонсо, виляя бедрами, дефилирует вокруг в латексных трусиках, а Феррамо семенит взад-вперед, пощелкивая кнутом. Господи, ну вот почему было не остаться дома и не заказать ужин в номер, а?!

Апартаменты Пьера являли собой высшее проявление небоскребно-запредельной роскоши. Двери лифта распахнулись: девятнадцатый этаж. Девушки очутились в бежево-золотой кумирне слегка причесанного, дурного вкуса. Тут было все как полагается: зеркала, золоченые столики, ониксовый ягуар в прыжке. Лифт был только один. Оливия достала из сумочки шляпную булавку и, оглядываясь в поисках отходного пути, зажала в кулачке как средство самообороны.

– Мартини будешь? – спросила Сурайя.

Она так небрежно бросила сумочку на квадратный диван, обтянутый бежевой парчой, словно жила здесь.

– О-о, нет, мне диетическую колу, – пропела «добрая тетя» Оливия.

Господи, что я тут изображаю? – подумала она, подходя к окну. Солнце, зависшее над океаном и горами Санта-Моники, начинало краснеть.

Сурайя протянула ей стакан, подойдя как-то слишком близко.

– Красиво, да? – промурлыкала она. – Ты бы хотела жить в таком месте?

– О-о, у меня бы, наверное, голова кружилась, – добродушно рассмеялась «тетушка» Оливия, отодвигаясь подальше.

– К этому привыкаешь. Нет... я вообще не здесь живу, но... – в красивых темных глазах промелькнула досада.

Ага! Проговорилась, девочка! Значит, ты все-таки тут живешь...

– А родом откуда?

– Из Лос-Анджелеса. А что? – ощетинилась Сурайя.

– Нет, мне просто показалось, что у тебя акцент английский.

– Да нет, скорей, среднеатлантический.

– А Пьера ты давно знаешь?

– Достаточно.

Она одним глотком допила бокал и пошла за сумочкой.

– Ладно, мне пора.

– Куда ты?

– Ухожу просто. Пьер скоро будет, а ты пока тут устраивайся.

– Ладно. Отлично. Хорошо тебе повеселиться.

Двери закрылись, и лифт с шипом и стонами унес Сурайю вниз. Оливия прислушивалась, пока не убедилась, что та уехала. Теперь было тихо, только негромко гудел кондиционер. Квартира была не то съемная для миллионеров, не то дизайнер был сумасшедший. Никаких домашних вещичек – ни книг, ни блюд для карандашей, ручек и прочей мелочи – только зеркала в золотых рамах, побрякушки, разнообразные ониксовые хищники и странные картины, на которых змеи и длинные тонкие драконы терзали несчастных женщин. Оливия вслушивалась, поудобней зажав в руке шпильку и не ослабляя мертвой хватки на сумочке от Луи Вуиттона. Напротив лифта был коридор с рядом закрытых дверей. Оливия на цыпочках пошла по мягкой шерсти ковра. Дико труся и уговаривая себя, что всегда можно будет оправдаться поисками туалета, она повернула золоченую ручку первой же двери.

За дверью оказалась большая спальня с окном во всю стену. В центре стояла кровать с четырьмя витыми столбиками в виде толстых канатов. По обе стороны висели лампы в форме капель. Здесь опять никаких признаков жизни. Она выдвинула мерзко скрипнувший ящик – пусто. Попыталась задвинуть обратно и не смогла. Заело. Ругая себя последними словами, Оливия оставила его как есть и на цыпочках пошла дальше. Ванная была громадная, в жутком розовом мраморе и зеркалах. За ней начиналась глобальных масштабов гардеробная с полками кедрового дерева по стенам – тоже пустая. Она прислонилась к стене, и та вдруг неожиданно подалась в сторону. Стальная панель сантиметров в семь толщиной бесшумно отъехала, и за ней открылась еще одна комната. Это что же у него тут – тайник? Комната страха, как в фильме с Джоди Фостер? Загорелся свет. Помещение было больше, чем спальня, без окон, все белое и абсолютно пустое – только ряд маленьких восточных матрасиков вдоль стены. Панель начала закрываться, и в последний момент она инстинктивно прошмыгнула внутрь.

С колотящимся сердцем Оливия огляделась. Это что, правда, комната страха? А коврики – для молитвы? За спиной у нее на стене висели плакаты с арабским текстом. Она достала фотоаппарат, положила сумочку на ковер, принялась лихорадочно снимать и вдруг замерла. Из-за панели донесся легкий шум и чьи-то приглушенные шаги! Кто-то ходил в спальне. Шаги замерли, раздался скрип туго задвигающегося ящика.

Потом шаги возобновились, медленные, приглушенные ковром, но неуклонно приближающиеся. Ей показалось, что она застряла под водой и не может вынырнуть, а дышать нечем. Так. Дыши, не психуй, думай головой. Может тут быть второй выход? Она попыталась представить себе давешний коридор – длинная глухая стена, потом дверь. Может, за стеной вторая спальня?

Некто уже перешел в ванную. Она снова взглянула на панель, заметила, что та немного отличается по цвету от штукатурки, осмотрела противоположную стену, и – ура! Нашлось! Ока на цыпочках пересекла комнату, нажала плечом на панель, и та сдвинулась. Оливия мгновенно просочилась в щелку. Теперь закрывайся, зараза! Закрывайся!!! Оливия чуть не разрыдалась от радости, когда панель встала на место. Она опять была в гардеробной, но на этот раз полной мужской одежды. Здесь витал слабый аромат одеколона Феррамо. Да, это его вещи: блестящие, почти гейские ботинки, темные костюмы, до хруста отглаженные сорочки пастельных тонов, аккуратно сложенные джинсы и рубашки-поло. Она мчалась между полок и вешалок, а в голове выскакивали путаные мысли:

Ни фига себе гардеробчик! С одеждой все-таки перебор – для мужика-то... И все чисто-аккуратно, прямо маньяк какой-то. Я бы тут такой срач устроила... Сейчас выйду в коридор – надо придумать, что соврать. За гардеробной оказалась ванная. Класс! Ничего не надо придумывать: просто в туалет ходила, и все.

Со всех сторон на нее под всевозможными углами смотрело ее отражение. Потом легко, почти беззвучно отодвинулась тайная панель. Оливия спрятала мини-камеру под мышку и спустила воду, надеясь, что воспитание не позволит незнакомцу вломиться к ней в туалет.

– Оливия?

Голос Феррамо.

– Секундочку, пока нельзя! – игриво отозвалась она. – Все, теперь можно.

Она улыбнулась, стараясь принять невинный вид, насколько это только возможно, если под мышкой у тебя спрятан фотоаппарат. Но взгляд Феррамо был смертельно холоден.

– Ну что же, я вижу, ты раскрыла мой секрет.

19

Феррамо прошел мимо, закрыл дверь ванной, запер ее на ключ и повернулся к Оливии.

– Ты всегда ходишь без спросу в чужом доме?

Не подавляй страх. Пусть он тебе поможет. Используй адреналин. Переходи в наступление.

– Интересно, а что мне было делать, если мне в туалет нужно? Ты меня пригласил, прислал какую-то двухметровую фотомодель меня встречать, сам провалился, а я тут сиди одна, да?!

Феррамо сунул руку в карман:

– Это твоя? – он протянул ей сумочку от Луи Вуиттона.

Вот дура! Она же ее там на полу оставила!

– Ты мне говорил, что ты француз, – с досады брякнула она. – Откровенность тут изображал... А ты такой же француз, как я балерина.

Он холодно посмотрел на нее. Когда он был спокоен, его лицо носило отпечаток почти патрицианского презрения к ниже ползающим.

– Да, – спокойно сказал Феррамо. – Это была неправда.

Он отпер дверь. Оливии показалось, что она сейчас упадет в обморок от накатившего чувства облегчения.

– А теперь пойдем, а то опоздаем на ужин, – добавил он уже более любезно. – Там поговорим.

Пьер Феррамо распахнул дверь, жестом приглашая ее в спальню. Да, кровать у него большая. Между ними пробежал ток, и какую-то секунду желание было невыносимо. Оливия твердым шагом пересекла комнату – тут была и рубашка на стуле, и книги возле кровати – и очутилась в коридоре. Он закрыл дверь и отрезал ей путь к лифту, давая понять, что ее маршрут лежит в противоположную сторону. Она пошла вперед, как под конвоем, дергаясь, пытаясь походкой показать, насколько это все ее бесит, и сожалея, что в свое время не училась на актерских курсах. Ведь и дайвингом занималась, и самообороной, и языками, и оказанием первой помощи – всю свою взрослую жизнь она добивалась аттестата зрелости в области житейских наук, но никак не думала, что актерское мастерство может так пригодиться.

В конце коридора была еще одна закрытая дверь. Феррамо прошел вперед, повернул ключ в замке, а Оливия, пользуясь случаем, перепрятала камеру в сумочку. Он распахнул дверь: за ней оказалась лестница.

– Прошу наверх, – сказал Пьер.

Он что, решил ее с крыши сбросить? Она заглянула ему в лицо, пытаясь понять, не пора ли делать ноги прямо сейчас. Их взгляды встретились, и Оливия увидела, что он смеется. Над ней.

– Иди-иди, я тебя есть не собираюсь.

Ничего не понятно. Реальность меняется, как хочет. Теперь, когда он засмеялся, все опять стало похоже на свидание. Добравшись до последних ступенек, он откинул тяжелую крышку пожарного люка, и навстречу им рванулась теплая струя воздуха. Оливия шагнула наверх и оказалась в пространстве ураганного ветра и дикого рева. Они стояли на крыше дома, а вокруг, сколько было видно, расстилался Лoc-Анджелес. Шум производил припаркованный тут же вертолет: лопасти вращаются, дверь открыта, готовность номер один.

– Карета подана, – прокричал Феррамо, перекрывая шум.

В душе Оливии мандраж боролся с восторгом. Ветер отбросил назад волосы Пьера, словно тот стоял перед ветродуем в фотостудии.

Оливия Джоулз побежала к вертолету, пригибаясь, чтобы не попасть под винт, и жалея, что напялила платье-комбинашку и неудобные туфли. Пилот обернулся и показал на ремни безопасности и наушники. Пьер сел рядом с ней, закрыл тяжелую дверь. Машина взлетела, и здание стало быстро уменьшаться. Они летели к океану.

Переорать жестяной шум было немыслимо. Феррамо не смотрел на нее. Оливия пыталась сконцентрироваться на видах за окном. Если это последние минуты ее жизни, лучше уж она проведет их, любуясь чем-нибудь хорошим. Солнце тяжелым оранжевым шаром спускалось по бледно-синему небу над бухтой Санта-Моника, стеклянные волны отражали его красное сияние. Какое-то время летели параллельно берегу, снизившись на подлете к темной гряде гор, устремлявшейся к Малибу. Она видела длинную линию пирса, маленький недостроенный ресторанчик в конце его, а за ним, в море, ловили последние волны серфингисты, похожие на тюленей в своих черных костюмах. Феррамо подался вперед, сказал что-то пилоту, и вертолет качнулся, поворачивая в сторону открытого моря. Оливия вспомнила, как давно-давно, когда ей было четырнадцать лет, мама отчитывала ее за тягу к приключениям, любовь к хулиганам и рисковой жизни. «Ты доиграешься, в конце концов. Ты же ведь жизни не знаешь совершенно. Думаешь, это все хи-хи ха-ха, да? Потом спохватишься – поздно будет». К сожалению, совет этот давался только в контексте ее отношений с парнями-католиками или местными байкерами.

Солнце соскальзывало за горизонт, раздваивалось, два круга – на небе и на воде – были похожи на восьмерку. Спустя секунду после того, как оно окончательно скрылось из виду, небо взорвалось алым и оранжевым, высоко вверху следы самолетов забелели на темно-синем фоне.

Нет уж, с ней эти штучки не пройдут. Она не позволит так бот просто увезти себя через океан неизвестно куда. Оливия гневно впилась Феррамо в руку.

– Куда мы летим?

– Что?

– Куда мы летим?

– Что?

Господи, они уже перекрикиваются, как престарелая семейная пара.

– КУДА МЫ ЛЕТИМ?

Он усмехнулся:

– Увидишь.

– КУДА ТЫ МЕНЯ ВЕЗЕШЬ?

Он наклонился к ее уху.

– Что?

– НА КАТАЛИНУ, – проорал он.

Остров Каталина – популярный курорт для однодневных поездок, расположен в двадцати милях от берега. Есть там один веселенький приморский городок под названием Авалон, а все остальное – только лес и камни. Где-то далеко слева каскадом сбегали к маленькой бухте уютные и приветливые огоньки Авалона. Впереди простирался мрак.

20

Остров Каталина, Калифорния

Вертолет спускался в узкую глубокую бухту на той стороне острова, что смотрела на океан безнадежно далеко от калифорнийского побережья и огоньков Авалона. Внизу волновалась зелень, пышные пальмовые шевелюры приминались от ветра, поднятого лопастями. Как только приземлились, Феррамо выпрыгнул, вытянул Оливию следом и жестом велел пригнуться. Винт продолжал вращаться. Потом двигатель зашумел сильнее, и вертолет поднялся в воздух.

Пьер провел ее тропинкой к маленькой пристани. Ветра не было, океан был спокоен. По обе стороны стеной возвышались крутые скалы, а между ними черным силуэтом пролегла пристань. Когда вертолет затих, наступила тишина, нарушаемая только треском цикад, верещанием лягушек каким-то железным звоном с пристани. У Оливии участилось дыхание. Неужели здесь больше никого нет?

Они подошли к пристани. К деревянному домику прислонены серферские доски. Господи, это-то ему зачем? Здесь вроде никто не катается... При ближайшем рассмотрении выяснилось, что домик представляет собой нечто вроде базы для ныряльщиков с баллонами и всяким снаряжением.

– Подожди здесь, мне надо кое-что принести.

Когда шаги Феррамо затихли в темноте, Оливия слабеющими руками уцепилась за поручень. Может, надо хватать акваланг и плыть отсюда, куда глаза глядят? Но если – а мизерный шанс все же оставался – это было действительно суперромантическое свидание, то прыжки в воду были бы явным перебором.

Она на цыпочках подобралась к домику. Там в образцовом порядке на скобах рядком висели баллоны на двадцать литров, регуляторы на крючках, маски и ласты лежали аккуратными кучками. На грубых досках стола лежал нож. Она цапнула его и спрятала в сумочку, вздрогнув от нежданно возникшего звука возвращающихся шагов. Главное – не дать страху ударить в голову.

Шаги приближались. Оливия в ужасе пискнула:

– Пьер?

Никто не ответил, слышны были только шаги – тяжелые и неровные. Кто это? Убийца, киллер?

– Пьер, это ты???

Она достала нож, спрятала за спину и замерла, готовая ко всему.

– Да, – голос Пьера, его пряный текучий акцент. – Я конечно, кто же еще?

Она выдохнула и радостно обмякла. Феррамо возник из тьмы с каким-то тяжелым предметом, завернутым в черную ткань.

– Я не понимаю, что вообще происходит? Завез меня черт-те куда, бросил, не отзываешься, кругом тишина, только эти шаги жуткие. Где мы вообще? Что ты придумал?

– Жуткие шаги?

Глаза его сверкнули, и он сорвал покрывало с таинственного предмета. Оливия почувствовала, что ее ватные ноги сейчас подогнутся, и она упадет. В руках у Феррамо было ведерко со льдом, а в нем – бутылка шампанского и два узких фужера.

– Слушай, – она приложила руку ко лбу. – Это все замечательно, но можно чуть поменьше мелодрамы?

– Странно, вроде бы ты не похожа на женщину, с которой работает стандартный подход.

– Нет, но до смерти можно и не пугать. Это что вообще за место?

– Пристань. Вот, – он протянул ей покрывало, – возьми, а то замерзнешь. Нужно было мне тебя предупредить, что в море пойдем.

– В море?

Она одновременно пыталась взять шаль, оказавшуюся удивительно мягкой, словно сплетенной из пуха какой-то редкой птицы, и спрятать в ее складках нож.

Феррамо кивнул в сторону бухты, где темный силуэт яхты беззвучно огибал мыс.

Оливия с облегчением увидела, что на борту есть команда. Если бы Пьер собирался ее убить, то, по логике, он обошелся бы без свидетелей. Да и шампанское в таком случае – тоже чересчур уже странный жест.

Теперь, когда ей удалось под прикрытием тончайшей черной шерсти переправить нож в сумочку, стало поспокойней. Феррамо стоял рядом на корме, прислушиваясь к деликатному пофыркиванью мотора, мягко увлекавшего яхту в черноту открытого моря.

– Оливия, – он протянул ей бокал. – Выпьем за этот вечер. За начало.

Чокнулся с ней и пристально взглянул ей в лицо.

– Начало чего?

– Помнишь, о чем мы с тобой говорили в Майами на крыше? За начало знакомства.

Пьер осушил бокал.

– Ну, теперь рассказывай. Ты журналистка. Почему?

Оливия задумалась на секунду.

– Я люблю писать. Люблю ездить. Люблю все узнавать.

Может, все так и было задумано с самого начала, чтобы она то боялась до смерти, то млела и таяла, окруженная заботой, как на сеансе восковой депиляции в руках сладкоголосой, но неумелой косметички.

– И куда же ты ездила?

– Ну, я пока не везде была, где хотелось бы, но... В Южной Америке была, в Индии, в Африке.

– А в Африке – где?

– В Судане и в Кении.

– В Судане? Правда? И как? Понравилось?

– Безумно! Экзотика просто запредельная, как в Лоуренсе Аравийском.

– А люди?

– Хорошие люди.

Этот словесный танец на краю гибели возбуждал ее невероятно.

– А как тебе Лос-Анджелес? Нравится?

– Тут все такое мило-пустышечное!

Феррамо засмеялся.

– И только?

– Еще не ожидала, что тут все так по-деревенски. Как будто на юге Франции, только плюс бутики.

– А эта твоя журналистика, эта пена – ты что, на этом специализируешься?

– Пена?! Меня в жизни никто так не оскорблял!

Он снова засмеялся. У него был хороший смех – немного смущенный, как будто он чувствовал, что смеяться ему не вполне дозволено.

– Да нет. Конечно, я хочу стать нормальным иностранным корреспондентом. Еще как! – неожиданно серьезно сказала Оливия. – Хочется что-то действительно важное сделать.

– Вроде статьи про «ОкеанОтель»? Ты ее написала в конце концов? – спросил он слегка изменившимся голосом.

– Ох! Написать написала, а имя поставили не мое.

– Тебе обидно?

– Да нет. Обычное дело, в общем-то. А тебе Лос-Анджелес нравится?

– Я интересуюсь тем, что он производит.

– Чем это? Красотками с надувной грудью?

Он засмеялся.

– Может, приступим?

– Дерзите?

– Нет, я хотел сказать, к ужину.

Юнга в белом подал ей руку, и она сошла по ступеням.

Кают-компания походила скорей на шикарную комнату. Обстановка была потрясающая, хотя, может быть, чересчур уж роскошная. Стены обиты полированными деревянными панелями, везде красовались всякие бронзовые штучки. Кругом висели разные интересные фотографии со съемок: объектив поймал Альфреда Хичкока, играющего в шахматы с Грейс Келли, Аву Гарднер, опустившую усталые ноги в ведерко со льдом, Омара Шарифа и Питера О'Тула, гоняющих крокетный шар по пустыне. Здесь же был стеклянный шкаф с дорогими сувенирами: «Оскаровской» статуэткой, египетской короной, жемчужным ожерельем в четыре нити на фоне фотографии Одри Хэпберн в рол и Холл и из «Завтрака у Тиффани».

– Это моя болезнь, – сказал он. – Кино. В детстве я с мамой столько фильмов пересмотрел – настоящую старую классику. Когда-нибудь я сниму фильм, который будут помнить после моей смерти. Если только смогу пробиться через голливудскую тупость и их дурацкие предрассудки.

– Но у тебя уже есть фильмы.

– Это во Франции, мелкие проекты. Ты про такие и не слышала.

– Почему? Вот проверь меня!

Это ей только показалось, или правда в глазах его промелькнул испуг?

– Смотри, в этой короне Тейлор снималась в «Клеопатре».

– А «Оскар» настоящий?

– Да, но не самый почетный. Я вот мечтаю взять какой-нибудь из тех, что давали за «Лоуренса Аравийского» в шестьдесят втором. А пока приходится ограничиться этим – это за звукорежиссуру, где-то конец шестидесятых. Я его на eBay[12] откопал.

Оливия рассмеялась.

– Ты расскажи о своих фильмах, может, я что-то видела. Я вообще французским кино интересуюсь...

– А жемчуг этот носила Одри Хэпберн в «Завтраке у Тиффани».

– Тоже настоящий???

– Конечно. Не хочешь надеть?

– Нет, я по-дурацки буду выглядеть.

Он молча достал ожерелье, надел ей на шею, хирургически точным движением защелкнул замочек и отступил, чтобы полюбоваться.

Оливия с возмущением обнаружила в себе признаки комплекса Золушки. Вот черт! Впечатляют все-таки эти яхты, апартаменты, жемчуга и вертолеты. В голове у нее началась фантастическая и нелепая кутерьма мыслей, посещающих слабых женщин в подобные минуты. Бред! Я не такая. Деньги тут не при чем, мне нравится он сам. Я его переделаю... – думала она, одновременно видя себя обожаемой и балуемой хозяйкой всех этих красот, соскальзывающей в море с аквалангом без срока пользования и платы за прокат оборудования, а потом выходящей из душа и надевающей жемчуга Одри Хэпберн.

Прекрати, – сказала она себе. – Прекрати, неудачница! Забыла, зачем пришла?

Ей захотелось закричать ему:

Слушай, Пьер бен Феррамо, хватит уже крутить! Ты меня окучиваешь или убить пытаешься? Кто ты – террорист или плейбой? Ты веришь, что я настучала на тебя в ФБР?

Ладно. Будем начистоту.

– Пьер... или, вернее, – она хихикнула, – Мустафа...

От волнения у нее начиналась истерика. Черт возьми, стоит тут и как полная дура дерзит самому Усаме!

– Оливия, – сухо сказал он. – Если ты будешь продолжать в таком духе, придется приказать, чтобы тебя забили камнями.

– А сперва зарыли в песок по шею?

– Ты, видимо, думаешь, что я сейчас буду из тебя делать террористку-самоубийцу?

Он склонился к ней так близко, что она чувствовала его дыхание. Она смотрела на «Оскара» и египетскую корону и пыталась хоть немного успокоиться.

– Зачем ты меня обманул? – не оборачиваясь, спросила Оливия.

Феррамо не ответил. Она повернулась к нему.

– Зачем ты сказал, что ты француз? Я ведь знала, что ты араб.

– Правда? – он говорил очень спокойно, почти с улыбкой. – И как же ты это поняла?

– Ну, во-первых, акцент. Потом, я слышала, как ты сказал шукран.

Короткая пауза.

– Ты говоришь по-арабски?

– Ну да, я же говорила, что жила в Судане. Мне там нравилось... но вообще-то я в основном по ботинкам догадалась и по носкам.

– Как это?

– Ну, шелковые носки и блестящие мокасины – это же классика: так все арабские шейхи ходят.

– Надо будет выкинуть.

– Ну, это только если ты хочешь скрыть, кто ты есть... У тебя там мечеть в квартире?

Глаза Феррамо ничего не выдали.

– Вообще, это комната страха. Я тогда считал, что это идеальный вариант, чтобы побыть одному и подумать. А насчет, скажем так, небольшой неточности с национальностью, это просто чтобы избежать стереотипов. Не все ведь так, как ты, относятся к нам и нашей культуре.

– Но ведь это же получается, как когда политики делают вид, что они не голубые! Ведь если ты притворяешься, люди уже думают, что быть геем – это плохо.

– Ты думаешь, я стыжусь, что я араб?

В голосе его прозвучали истерические нотки. Кажется, Феррамо начал терять самообладание.

– Нет, просто хочу понять, почему ты это скрывал.

Он посмотрел на нее своими глубокими темными глазами.

– Я горжусь тем, что я араб. Наша культура – древнейшая в мире. И мудрейшая. Мы живем по законам духа. Так, как учили предки. И когда я в Голливуде, я стыжусь не происхождения – мне стыдно смотреть, как здесь живут. Это высокомерие, это невежество, эта погоня за известностью, эта тупость, жадность. Одержимость телом, молодостью... Люди продаются за славу, за деньги... Новое! Только новое!

Традиций никаких. Ты шутишь, для тебя это мило, а для меня это гниль. Спелый плод – и гнилая сердцевина.

Оливия замерла, сжимая сумочку и неотступно думая о спрятанном в ней ноже. Она чувствовала, что сейчас одно неверно понятое слово, одно движение может вызвать взрыв тщательно сдерживаемого гнева.

– Знаешь, почему в самых богатых странах всегда самые несчастные люди?

– Ну, обобщение, надо сказать, странноватое, – она старалась говорить легко, надеясь разрядить ситуацию. – Ну, то есть, арабские страны ведь одни из самых богатых. Саудовская Аравия, например...

– Ха! Саудовская Аравия!

Казалось, внутри у него шла борьба. Он отвернулся и через минуту снова овладел собой.

– Извини, – сказал он уже мягче. – Просто, когда приезжаешь в Америку, часто бывает... тяжело. Невежество, предрассудки... На нас смотрят как на убийц. Это оскорбительно... Ну ладно, хватит. Пойдем. Не время сейчас для таких дискуссий. Вечер прекрасный, и ужин ждет.

21

Да, пить он умел. Один «Мартини», бутылка «Кристалла», «Померол» урожая восемьдесят второго года, потом больше половины бутылки Шассань-Монтраше урожая девяносто шестого, да еще и Рейото делла Вальполичелла на десерт. Среднего мужика это свалило бы напрочь. Мусульманам, по идее, вообще пить нельзя под страхом смертной казни. Но, с другой стороны, может, он раньше и не пил. Может, он вообще недавно начал – для отвода глаз. Тогда он, наверно, и не знает, что люди так не пьют... И она решилась:

– А разве мусульманам можно пить?

Кажется, она немножко переела. Ужин был изысканный: морские гребешки с пюре из молодого горошка, политые трюфельным маслом, морской окунь в легком соусе карри с тыквенными равиоли, а на сладкое – персики, припущенные в красном вине с ванильным мороженым из маскарпоне.

– Ну, это можно толковать по-разному...

– Ты с этой яхты ныряешь?

– С аквалангом? Да. То есть нет, лично я нет: слишком холодно. Я на Карибах ныряю, с рифов в Белизе и Гондурасе. В Красном море. А ты любишь нырять?

Он потянулся налить ей вина, не заметив, что ее бокал и так полон.

– Люблю. Знаешь, я даже хотела написать для «Elan» о том, какой кайф погружаться... не на курортах, а там, где под водой никто не мешает. Белиз, Гондурас. Или побережье Красного моря. Судан, например...

Феррамо всплеснул руками:

– Оливия! Ты просто должна приехать ко мне на Гендурас! У меня там отель. Ты обязательно должна у меня побывать. Тамошние острова – это нечто! Представь только: скальные скаты, уходящие на сотни метров в глубину, пещеры. Всякая живность под водой – такой больше нигде не увидишь! Ты просто должна договориться со своим журналом, чтобы они заказали тебе этот материал! А потом поедешь в Судан. Знаешь, как там красиво? Самые красивые пейзажи в мире! Совершенно дикие места. Тебе надо туда приехать, посмотреть. Я завтра уезжаю на Гондурас. Позвони в журнал – и поехали вместе! Будешь моей гостьей.

– Угу, – без энтузиазма отозвалась Оливия. – Есть только одна небольшая загвоздка.

– Ну? Что такое?

– Меня выперли с работы.

– Не понял? Они тебя... Уволили?!

Оливия внимательно следила за Феррамо: играет или нет?

– Именно, что уволили. Кто-то из этого твоего пиарного агентства позвонил редакторше и вякнул, что я стучала на тебя в ФБР.

На мгновение Пьер потерял самообладание, – но быстро с собой справился:

– Ты? Звонила... в ФБР? Что за чушь?

– Чушь, конечно. Только – кто-то насажал мне в номер жучков и прослушивал меня: как я говорю сама с собой. Пойми, – Оливия наклонилась к нему, – Пьер, все, как есть, – попробуй понять. Я ведь мучилась: что же произошло в Майами? Мы говорили с тобой на крыше – ты так не хотел, чтобы я ходила утром к «ОкеанОтелю»... Так не хотел... А когда он взорвался, – ты ведь уехал из города. И почему ты сказал, что ты француз, – я ведь слышала, как ты говорил по-арабски! Я... я была так растеряна. Говорила сама с собой – знаешь, как это бывает, когда надо выговориться, – а кто-то подслушал... Кто-то напихал жучков мне в комнату!

– Слушай, ты уверена, что у тебя поставили прослушку?

– Я нашла чип, установленный на телефоне...

Его ноздри хищно вздрогнули.

– Оливия, дорогая, – я... я очень сочувствую. Знаешь... Ума не приложу – кому это понадобилось. Чего ради?! Я давно знаю, что этот мир сбрендил...

– Ты понимаешь, почему...

– Да понимаю я! Ты журналистка, языки знаешь... Привыкла задавать вопросы. А я – я выгляжу подозрительно, да? Но... Ты бы ведь не сидела тут, если бы... Если бы это было правдой... Нет?

– Ну... Безумие бывает разным... – Оливии не хотелось лгать.

– А теперь ты потеряла работу?

– Работу... Не знаю... Я ведь не в штате у них, – так, писала кое-что иногда... Пока кто-то из твоих пиарщиков не позвонил им...

– Слушай, с этим я разберусь. Дай мне их телефон, этого твоего журнала: я позвоню им с утра и выясню... Что за черт! Извини, право – дурь какая-то!

«Э-ээ... Похоже, я втюрилась... Причем по уши, – подумала Оливия. – И плевать мне, террорист ты, или как... Я смахиваю на одну из тех баб, что западают на всяких там партизанских вождей. Или на похитителей. Их похищают, а они слюни пускают... Стокгольмский синдром... Еще немного – и меня начнут ставить в пример в репортажах, вроде тех, что в «Женском часе»: удостоюсь пары минут эфирного времени».

Феррамо взял ее руку в свои и посмотрел в глаза. Он и правда был по-настоящему красив: нежный, добрый, щедрый, – а сколько шарма!

– Ты приедешь? В Гондурас? Я пришлю за тобой самолет – будешь моей гостьей.

Чего ей стоило отказаться!

– Нет! Это... Это здорово, но я не могу пользоваться такими вещами, когда пишу статью. Понимаешь – а вдруг я напишу, а тебе что-то не понравится? И что тогда с этим делать? Я же должна быть беспристрастной.

– Да? А как насчет беспристрастности сейчас? Ты же приняла приглашение на обед.

– Ну я лее не пишу о тебе статью!

– Правда? Жаль... Я-то думал, ты сделаешь из меня звезду...

– Да? А я думала, ты единственный человек в Лос-Анджелесе, у кого к звездной болезни иммунитет. «Нет, покуда я жива, я не буду о тебе писать!»

– Мне кажется, в этом списке первое место можно отдать тебе, разве нет?

Он протянул руку и осторожно провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Карие глаза встретили ее взгляд. На касание его губ Оливия ответила дрожью всего тела.

– Мисс Джоулз, – пробормотал Феррамо. – Вы так прекрасны в своей невозмутимости... Настоящая англичанка.

Он встал, взял ее за руку, помогая подняться – и вышел с ней на палубу.

– Останешься здесь со мной на ночь? – спросил он, чуть наклонив голову и глядя на нее сверху вниз.

– Не рано ли? – отозвалась она, со сладкой истомой чувствуя, как Пьер Феррамо прижимает ее голову к своей груди. Оливия почувствовала себя под надежной защитой... Он слегка взъерошил ей волосы.

– Я... я понимаю... – слышно было только слабое биение волн о борт яхты. – Но ты приедешь в Гондурас?

– Я подумаю, – слабо шепнула она в ответ.

22

Лос-Анджелес

– До которая терминал тебя?

Оливия улыбнулась: Господи, что за английский... За окнами такси мелькали нефтяные вышки. Похожие на осликов силуэты качалок двигались: вверх-вниз, вверх-вниз... Все это больше напоминало Ирак, чем пригороды Лос-Анджелеса.

– До которая терминал тебя? – повторил свой вопрос водила. – Терминал? Твоя – международная? Или местная? Какой самолет нужен?

– Э-э-э... – Оливия совершенно не представляла, куда же именно она собирается лететь. – Э-э-э... Международная.

Солнце садилось в облака. Роскошное буйство красок, просящееся на картину маслом: телеграфные провода на фоне алого шара на горизонте. Оливия поймала себя на обычной ностальгии по Лос-Анджелесу и Америке: той Америке, где пустыни, автозаправки, вечерние автострады, где жизнь опять и опять начинается заново.

– Какой самолет нужен?

«Господи, да помолчи ты! Откуда я знаю? Я сама еще не решила!»

Оливия сделала над собой усилие: она должна думать четко и разумно. Проблема, стоящая перед ней, проще некуда: ее угораздило влюбиться. С кем не случается... Только вот – ее угораздило втюриться в террориста. Международного масштаба. Все симптомы влюбленности налицо: мозги задействованы на тридцать процентов, остальные семьдесят перебирают фантазии и воспоминания. Всякий раз, когда Оливия Джоулз спокойно и трезво пыталась оценить ситуацию и составить какой-никакой план действий, сознание сбоило и выдавало ей кучу картинок из серии – будущая жизнь с Феррамо: погружение с аквалангом в кристально-прозрачные воды Карибского моря, объятия в бедуинском шатре где-нибудь в пустыне Судана и в качестве апофеоза – замужество, светская жизнь а'1а Грейс Келли и князь Ренье – дворцы, яхты, приемы. Под ее влиянием Феррамо изменит строй мыслей: из террориста станет великим режиссером, филантропом, почетным доктором лучших университетов, гениальным ученым, профессионалом во всех областях человеческой деятельности... Мужчиной с большой буквы. То есть тем, кто всегда умеет починить заглохшую машину!

Ох, не надо было ей лететь на Каталину! Оливия по пробовала собраться с мыслями. «Я не стану таскаться за мужиком как собачка. Я современная женщина. Современная женщина умеет все, что умеет мужик. Разве нет? А мужики деградировали. Даже гвоздь вбить теперь не могут». И тут она представила Феррамо, одетого в какую-то спецовку, – Боже, как она на нем сидела! – копающегося в двигателе вертолета, окруженного зачарованно смотрящими на хозяина механиками, которые не смогли завести машину. Феррамо поворачивает гаечный ключ, двигатель чихает и заводится, механики радостно кричат и хлопают в ладоши. Феррамо подходит к ней, обнимает за талию... Под тяжестью его тела она слегка откидывается назад, запрокидывает голову – и вот Феррамо впивается ей в губы страстным поцелуем – после чего хватает ее в охапку и одним движением сажает в кабину вертолета.

В этот момент зазвонил мобильник. На экране высветилось: НЕИЗВЕСТНЫЙ НОМЕР. Пьер! Он звонит оттуда!

– Это я, – услышала она голос Кейт. – Я тут «стелепатила» через Атлантику: ты собираешься учинить очередную глупость?

– С чего ты взяла?! Ничего я не собираюсь. Просто у Пьера гостиница в Гондурасе, там можно нырять с аквалангом...

– Надеюсь, ты не собираешься рвануть за ним в Гондурас? Это же чистый бред! Слушай, тебе сколько лет? Ты, как дурочка, собираешься пуститься ее все тяжкие с этим твоим Доди аль-Фаедом! Тоже мне, Казакова... Он, поди, недавно с дерева спустился. Ты представь, что с тобой будет? Он же запрет тебя в четырех стенах – будешь сидеть дома, боясь без разрешения и шагу ступить, а он будет колесить по миру и хватать за задницу актрисок!

– Не буду я сидеть дома. Никуда он меня не запрет. Ты его не знаешь!

– А ты, можно подумать, знаешь! И давно? Оливия, езжай домой, Христа ради! У тебя и так проблем по уши. Займись-ка лучше карьерой – то, что делаешь своими руками, ни один мужик не отнимет!

– А если он из «Аль-Каиды»? Может, я такой материал упущу...

– Если он из «Аль-Каиды» – тем более, надо делать от него ноги. Знаешь ли, когда отрежут голову, будет уже не до карьеры. Не дури... Я ведь не собираюсь красть у тебя материал...

– Извини... это я сорвалась тогда... – растерянно пробормотала Оливия.

– Да ладно, проехали.

– Слушай... Я же не собираюсь быть с ним до гробовой доски... Я думала, я немного...

– Ага! Знаешь, чтобы немного переспать, в Гондурас ездить не надо. Садись-ка на самолет – сегодня будешь в Хитроу, а завтра увидимся.

Такси обогнуло бетонную надолбу и остановилось у входа в аэропорт.

– Приехали. Международная терминал, – объявил водитель. – Какой самолет нужен?

– Да-да, я здесь выйду.

– Слушай, нельзя же каждому мужику на шею вешаться! – Кейт вошла в раж.

– Да? А кто дважды замужем был – я? – выпалила Оливия, пытаясь прижать трубку плечом, чтобы не упала, расплатиться с водителем, вылезти из машины и не вытрясти содержимое сумочки на асфальт.

– И что? Тоже мне... Тебя просто смерть родителей тряхнула, а так... выскочила бы замуж в двадцать лет, как все твои одноклассницы, и все дела...

И тут Оливия вдруг догадалась:

– Ты не поругалась с Домиником? – задавая этот вопрос, она жестами пыталась объяснить водителю, что протянутый ею полтинник вовсе не означает, что ему полагается двадцатка чаевых.

– Ненавижу ублюдка!

– То есть история в разгаре... Любовь, ненависть – все одно. Тебе никогда не говорили: противоположность любви называется равнодушие?

– Не наезжай. Да, да, я его ненавижу! Но мы говорили о тебе. Самолет из Лос-Анджелеса прилетает в Хитроу в три утра. Я проверю...

– Ладно, я позвоню, – неуверенно пробормотала Оливия, направляясь к дверям аэропорта.

Мисс Джоуз любила путешествовать одна: в пути минимум вещей, отвечаешь только за себя. Она чуть улыбнулась, когда автоматические двери распахнули перед ней створки. Как они узнали о ее приближении? В эти моменты Оливия всегда чувствовала себя такой важной.

Вдоль стены тянулся ряд пластиковых кресел. Оливия присела на одно из них. Вокруг царила обычная аэропортовская сутолока. Какая-то семья – на лицах нервное ожидание, на ногах – кроссовки, все в светлых куртках – дешевая униформа туристов. Вцепились в свои сумки, испуганно сбились в кучу и затравленно озираются, будто все вокруг – враги. Толстая мексиканка с младенцем на руках, покорно семенящая за своим парнем. Парень явно чем-то рассержен. Оливия задумалась о словах Кейт. Неужели все дело в смерти родителей? И если бы не катастрофа, не было бы никакой Оливии Джоулз, а была бы Рейчел Пиксли – серая мышка, живущая серенькой жизнью, как все? Нет! Нет! Жизнь не бывает серенькой. Безумной, ненадежной, все время готовой подсунуть тебе дешевку – да! Но... Найдешь ты в этой жизни кайф или нет – зависит только от тебя!

Она выудила из сумки распечатку последнего письма, пришедшего на компьютер перед самым отъездом в аэропорт, и еще раз перечитала текст:

От: editor@eIan.co.uk

Тема: Пьер Феррамо

Дорогая Оливия,

сегодня утром с нами связался сам мистер Феррамо. Он объяснил нам, что его сотрудники допустили непростительную ошибку, поставив под сомнение твою профессиональную репутацию, и он крайне сожалеет о случившемся. Он отзывался о тебе в превосходной степени и просил нас исправить создавшуюся ситуацию, чтобы ты продолжила работу над статьей.

У меня просто нет слов для извинений, настолько мы были не правы. Мы получили твой текст – прекрасный материал. Думаю, его вполне достаточно для статьи. Хочешь ли ты дальше работать над ней или хочешь заняться материалом о погружении с аквалангом в Гондурасе – мистер Феррамо упомянул о подобной возможности? Если хочешь, текст про актрис могут доработать наши редакторы – конечно же, твоя подпись тоже будет под материалом. Дай знать, что ты решила.

Еще раз прими мои извинения. В надежде на плодотворное сотрудничество в будущем,

Салли Хоукинс,

Редактор «Elan»

Оливия убрала письмо в сумочку и достала компьютерную распечатку с расписанием авиарейсов из Лос-Анджелеса. В 20.50 был рейс «Вёрджин» на Лондон, а в 20.40 – «АэрМексико» на Ла Сейба, Гондурас, с промежуточной посадкой в Мехико Сити. Нужно было на что-то решиться.

23

Увы, как раз решиться-то Оливия и не могла. Она заблудилась в Стране Сомнения – землях, опасных для любого странника, – там можно блуждать неделями, взвешивая «за» и «против», шансы и расклады, погружаясь в тину размышлений, как в болото. Единственное спасение в такой ситуации – решиться, неважно, на что, только тогда можно обрести свободу и взглянуть на происходящее со стороны.

Сосредоточенно нахмурившись, она пробежала глазами табло вылетов, ища рейс на Лондон: Акапулько, Белиз, Богота, Гвадалахара, Гватемала, Канкун, Каракас, Ла-Пас...

«Господи, что я делаю? – подумала Оливия. – Ну вернусь я в Лондон, и что? Буду сидеть под проклятущим нескончаемым дождем и писать о последних тенденциях в оформлении жилища?».

Она открыла путеводитель по Гондурасу. «Это истинный рай: пляжи с белым песком, покрытые тропическим лесом горы, прозрачная вода Карибского моря. На островах Ислас-де-ла-Баия любителей дайвинга ждут красивейшие подводные пейзажи».

Хм... Оливия стала листать брошюру, ища остров Попайян, где находится курорт Феррамо для аквалангистов.

«Самый маленький из островов архипелага, Попайян перенесет вас на полвека в прошлое и покажет Карибы пятидесятых годов. Большая часть жителей метисы, в их жилах течет кровь чернокожих, карибов, латиноамериканцев и белых – прямых потомков ирландских пиратов с затонувших здесь некогда кораблей. Центр светской жизни, куда стекаются все новости, – единственный в деревне бар «Ведро крови».

Глаза Оливии загорелись. Потрясающе! Но она тут же вспомнила предостережение матери: никогда не поддавайся эмоциям, за это можно дорого заплатить. И взяла другую брошюру, об «Аль-Каиде». Брошюра открылась на заложенной странице, глава называлась «Такфиры»[14].

«По сведениям спецслужб, члены экстремистской организации «Такфири», одной из ячеек «Аль-Каиды»» пьют спиртное, попирая заповеди ислама, курят, даже употребляют наркотики и развратничают с женщинами, носят модную на Западе одежду. Их цель – внедряться в сообщества тех, кого они называют нечестивыми, и уничтожать их.

Один из крупнейших в Англии специалистов по исламу, профессор Авессалом Уиджетт, автор исследования «Исламский мир и домашний кинотеатр», утверждает, что их жестокость не знает границ. Такфиры – главная ударная сила воинствующих исламистов».

И Оливия наконец-то приняла решение. Она подошла к почтовому ящику и бросила в него конверт. На конверте был написан адрес ее лондонской квартиры. В конверте лежал лазерный диск, на который она сбросила все данные с ноутбука, а также фотографии, сделанные ею в «комнате страха» у Феррамо.

– Один билет в Гондурас до Лa-Сейбы, – сказала она кассирше.

– Туда и обратно?

– Нет, только туда, – непреклонно произнесла Оливия.

24

Центральная Америка

С головокружительной быстротой самолет перенес Оливию из операционной стерильности лос-анджелесского аэропорта в дикую цивилизацию Центральной Америки. Напрашивалось сравнение с экспедицией времен королевы Виктории в ускоренной съемке: Бартон или, например, Спик отправляются из Лондона в Африку, в белоснежных кружевных воротниках, но, все дальше и дальше углубляясь в сердце черного континента, теряют рассудок, снаряжение, зубы.

В обшарпанном аэропорту Мехико было настоящее столпотворение. Фланировали мужчины с пышными усами, в ковбойских сапогах и сомбреро, скользили, извиваясь, женщины в туго обтягивающих джинсах и на высоченных шпильках, крошечные топики в блестках чуть не лопались на пышных бюстах, совсем как у телеведущих развлекательных программ. Кстати, эти самые развлекательные программы и мюзиклы на больших плазменных экранах граничили с откровенной порнографией.

Оливия не стала терять времени, и позвонив Салли Хоукинс, объявила ей, что хочет написать статью о дайвинге, но ей нужно для этого несколько дней. Отлично, она будет жить на островах инкогнито и постарается выведать все, что можно, пока никто не догадался, кто она такая. Оливия купила дешевые джинсы и свитер, краску для волос, пошла в душ, выкрасилась в рыжий цвет и приготовила старый паспорт – когда она меняла имя, то смошенничала и сказала, что потеряла его. Итак, теперь она снова Рейчел Пиксли. Обычно при мысли о еде, которую подают в самолете, ее начинало тошнить, но здесь так соблазнительно пахло, что она съела огромную тарелку лепешек с разогретой консервированной фасолью в томатном соусе, с тапиокой и шоколадным сиропом.

Самолет местной авиакомпании «АТАРА» до Ла-Сейбы опаздывал на пять часов, но, казалось, пассажиров это совершенно не беспокоило. Они просто лучились радостью жизни. Когда наконец пестрая толпа заняла свои места в стареньком самолете, начался пир горой, все набросились на отдающие запахом пластика сэндвичи и ядовито-зеленые коктейли с текилой. Сосед Оливии то и дело предлагал ей хлебнуть из бутылки, а она объясняла, что в нее не влезет ни капли, – объелась фасолью в шоколадном сиропе. Через сорок минут полета дурацкий фильм, который пассажиры комментировали с издевательским хохотом, вдруг исчез с экрана, и к ним по системе громкой связи обратился первый пилот, сначала по-испански, потом по-английски:

– Леди и джентльмены. Это командир ваш воздушный судно. Прискорбно сообщу, что наш самолет в проблеме, Ла-Сейба не даст посадку. Летим еще другой места. Будем дальше сообщить. Пока.

Оливия тотчас убедила себя, что самолет захватили террористы. Течение времени замедлилось. Так, говорят, бывает, когда тонешь. Из всех нахлынувших на нее чувств самым сильным было сожаление: она так и не стала настоящей журналисткой, так и не написала ни одной настоящей статьи. Оливия стала было вспоминать «Правила Оливии Джоулз», но потом мрачно подумала: какая разница, все равно умирать. Мелькнула приятная мысль о встрече с родителями и братом, они в ангельских ризах и с крыльями, вот будет слез. Но она тут нее сказала себе: «Катись оно в тартарары, да знай я, что так все кончится, трахнулась бы в последний раз с Феррамо на той яхте».

25

Гондурас, Тегусигальпа

«Не психуй. Только без паники», – приказала она себе, доставая из сумки баллончик с перечной смесью и глядя на дверь кабины. – «Надо выработать план действий». Сосед снова протянул ей бутылку с текилой, и на этот раз она с благодарностью ее взяла и уж как следует отхлебнула. Возвращая бутылку, она удивилась, что сосед весело улыбался. Оглядев салон, Оливия сообразила, что никто из пассажиров не выглядит так, будто всех ожидает скорая неминуемая смерть.

Стюардесса шла по проходу с подносом ядовито-зеленых напитков и очередной бутылкой текилы.

– Все о'кей, – сказал сосед Оливии. – Не волнуйтесь. На самолетах «АТАРА» никто не знает, когда и куда прилетит. Надо брать с собой парашют. Он громко захохотал.

Приземление самолета в Тегусигальпе больше всего напоминало скачки трактора по крыше из рифленого железа, однако это вовсе не помешало пассажирам устроить пилоту овацию. Все сели в допотопный автобус, и тут закапали первые капли дождя. Пока ехали по облупленным улочкам мимо разрушающихся зданий в колониальном стиле и деревянных домишек, дождь превратился в полномасштабный тропический ливень и оглушительно грохотал по крыше. Было в общем-то даже уютно.

Оливия заключила, что гостиница «Эль Парадор» – высочайшего класса. Кончик туалетной бумаги был сложен идеальным треугольником, точно и ровно. Правда, на полу ванной по щиколотку стояла вода. Она стала звонить дежурному, но в трубке только квакало. Тогда она спустилась вниз, попросила срочно принести ей в номер ведро и швабру и вернулась к себе. Усевшись скрестив ноги на яркое покрывало на постели, она начала разбирать вещи.

Разложив их перед собой, Оливия принялась за сортировку. В основе сортировке лежало два критерия: «Необходимо до конца путешествия» и «Обойдусь». В категорию «Обойдусь» попали свитер и безобразные джинсы (в них можно было умереть от жары), 9. Так же изумительная бежевая кожаная сумка от Марка Джейкобса, модель нынешнего сезона (слишком тяжелая, слишком узнаваемая и слишком шикарная).

В дверь постучали.

– Un momento, рог favor[15], – сказала Оливия, пряча под одеяло материалы расследования и шпионское оборудование.

– Päse adelante[16].

Дверь отворилась, и на пороге возникла швабра, а за ней улыбающаяся латиноамериканка с ведром. Оливия сделала движение, будто хочет взять швабру, но горничная затрясла головой, и они принялись за дело вдвоем. Оливия выливала из ведра воду, а горничная без умолку тараторила по-испански, главным образом о том, как весело Оливия будет проводить время в гостиничном баре. Наконец дамы убрали всю воду и, отступив, стали с улыбкой любоваться сухим полом. Оливия сочла, что непременно должна отблагодарить горничную за радость совместного труда, и отдала ей кожаную сумку, а также несколько вещей, попавших в категорию «Обойдусь», надеясь, что этот жест нельзя истолковать как проявление неоколониалистских тенденций. Горничная была очень довольна, но от восторга не взвизгнула, наверное, не поняла, что вещь действительно из последней коллекции Марка Джейкобса, или она просто была высокодуховным существом и плевать хотела на любые лейблы. Она обняла Оливию и кивнула головой в сторону бара.

– Si, si, mas tarde[17], – ответила Оливия.

«О коктейлях «Маргарита» и думать забудь», – внушала она себе, складывая все ценное в сейф и застегивая молнию оливково-бежевого чемодана, куда было уложено все «Необходимое для путешествия». Но, выйдя во внутренний дворик, где вовсю кипело веселье, решила: а, гори оно все синим пламенем. Вон все уже надрались, как свиньи. И поднесла к губам первый бокал знаменитой «Маргариты». Salud!

Седой усатый красавец, пьяный до положения риз, что-то мурлыкал, аккомпанируя себе на гитаре. Разномастное сборище хиппующих юнцов, туристов, бизнесменов и местных жителей ему подпевало. Но вот у певца стал заплетаться язык, и тут грянула сальса. В мгновенье ока площадка заполнилась танцующими. Местные выделывали немыслимо сложные фигуры изящно и легко, все движения были идеально отточены, а вот американцы в пестрых гавайских рубахах нескладно топтались и дрыгались. У Оливии был как-то недолгий роман с венесуэльским корреспондентом агентства «Рейтер», за время которого она успела полюбить сальсу, и теперь она с восхищением глядела на танцоров: вот это настоящая сальса, этот ритм, эти движения у них в крови. Позади толпы она увидела мужика с короткими, вытравленными перекисью волосами. Среди всеобщего веселья, в этом пьяном разгуле, он невозмутимо сидел за столом, подперев подбородок руками, и внимательно изучал публику.

Одежда на нем была расхристанно мешковатая, но вряд ли это обычный турист, слишком уж спокоен и сосредоточен. Через несколько минут мужик возник прямо перед ней. Не улыбнулся, лишь движением бровей указал на танцевальную площадку и протянул ей руку. «Очень привлекательный мужик, к тому же нахал; кого-то он ей напоминает. Танцует потрясающе, ни одного лишнего движения, но как уверенно ее ведет, ей остается только подчиняться». Они не разговаривали, просто танцевали, прижавшись друг к другу, его рука направляла ее туда, куда ему хотелось. После двух танцев их разбил немыслимо галантный пожилой кавалер из местных. Блондин учтиво уступил ему даму. Когда она оглянулась, его уже не было. Натанцевавшись, она захотела перевести дух, отошла в сторонку, вытерла лоб, и тут кто-то тронул ее за руку. Это была горничная, которой она подарила сумку.

– Идите в свой номер, – прошептала она по-испански.

– Зачем? – спросила Оливия,

– Туда кто-то заходил.

– Кто-то заходил? Вы его видели?

– Нет. Мне пора, – сказала она, тревожно озираясь. – А вы идите и посмотрите. Скорей.

Вмиг протрезвев, Оливия кинулась к себе в номер, на лифте подниматься не стала, пошла по лестнице. Осторожно вставила ключ в замок, подождала немного и распахнула дверь. Комната была полна причудливых теней от листьев пальм, сквозь которые уличные фонари пробивались в ее защищенное москитной сеткой окно. Стоя в коридоре, она нащупала рукой выключатель и нажала – никого. Еще раз прислушалась, затворила за собой дверь, заглянула в ванную – и там никого. Подошла к сейфу. Сейф не открывали. И тут ее взгляд упал на чемодан – чемодан был приоткрыт, хотя она помнила, что довела молнию до конца. Вещи, которые она так аккуратно сложила, были в беспорядке. Она просунула внутрь руку – там был, как ей показалось, полиэтиленовый пакет с мукой. В ужасе вытащила его и увидела, что это не мука, а какой-то белый порошок. И тут в коридоре послышались шаги. Оливия поспешно надорвала пакет, тронула порошок пальцем и лизнула. Ощущение было нельзя сказать, чтоб неприятное. Ну конечно, так и есть: кокаин, и этого самого кокаина довольно много, Шаги остановились возле ее номера, в дверь забарабанили и громко закричали.

– La policial Abra la puerta![18]

– Un momento, por favor[19].

Что делать? У нее было два варианта действий: открыть дверь и предстать перед полицейскими с пакетом кокаина в руках или выпрыгнуть в окно с пятого этажа. Прямо скажем, выбор ей предлагался небогатый.

26

«Не психуй. Только без паники. Дыши глубже, думай головой». Она вошла в ванную и спустила воду в унитазе. Пока вода шумела, неслышно подняла москитную сетку на окне и отступила подальше. Размахнулась и изо всех сил швырнула пакет в окно: «Вот кому-то повезло сегодня!». Потом, услышав, как внизу шмякнулось, опустила сетку и с безмятежным видом открыла дверь.

Вид полицейских успокоил Оливию, они оказались совсем не страшными. Смущенные прыщавые юнцы. Она села на стул и стала смотреть, как обыскивают номер. Интересно, им известно, что именно они ищут и где оно лежит? И потом, это действительно полиция? Или военные? А может быть, актеры? Может, кто-то нанял отдыхающих здесь актеров и они вовсю стараются, играют роль полицейских?

Todo esta bien, – наконец сказал один из юнцов. – Gracias. Disculpenos.[20]

No tiene importancia,[21] – ответила она. «Никакие это не пустяки, но ведь она англичанка, для нее вежливость превыше всего, недаром же сказано в «Правила дорожного движения для женщин», что в шинах нет ничего кроме воздуха, но именно поэтому колеса катятся так плавно».

– Un cigarillo?[22] – предложил тот, что помоложе, протягивая ей пачку.

– Muchas gracias,[23] ответила она, взяла сигарету, закурила. Господи, она сто лет не курила. Ей показалось, впрочем, что сигарета с травкой. Жаль, у нее нет текилы, угостила бы парнишек. Они такие хлипкие, их быстро развезет, и они выболтают ей, кто их послал. Она все же рискнула спросить:

– Рог que estan aqui?[24]

Юнцы переглянулись и захохотали.

– Поступила секретная информация, – сказали они. И снова засмеялись. Докурили и расстались с Оливией, будто они друзья детства, заглянувшие к ней на огонек.

Убедившись, что полицейские действительно ушли, она сползла по двери на пол. Потом приказала себе: «Перестань дрожать, трусиха» и спросила согласно пункту седьмому «Правил Оливии Джоулз», а так ли уж это важно. «Еще как важно», – это она была вынуждена признать. Надо позвонить в английское посольство. Если, конечно, здесь есть английское посольство.

Оливия провела жуткую бессонную ночь, маясь от духоты и не находя себе места от тревоги. Когда утро, наконец, наступило, она почувствовала великое облегчение. Из-за глянцевых макушек пальм поднялось солнце, почему-то бледное, – где же хваленые краски ослепительного карибского восхода? Она распахнула окно, поглядела на тихую бухту за железными рифлеными крышами, вдохнула густой, пряный воздух. На улице болтали и смеялись местные женщины. По радио кто-то пел резким, пронзительным голосом под аккомпанемент гитары. Она вдруг сообразила, что пассажирам не сообщили, когда и как они будут добираться до места назначения. А что, может, им суждено остаться здесь навсегда, день за днем будет кипеть веселье, они позабудут обо всем на свете... эх, пить текилу, спать под пальмами от заката до рассвета...

Внизу у конторки к стене был приклеен скотчем мятый листок бумаги с сообщением: «Pasajeros de АТАРА para La Ceiba. El autobus saldra del hotel al aeropuerto a las 9 de la manana»[25].

Часы показывали восемь. Как оказалось, мобильник Оливии в Гондурасе не работал. Она попросила у дежурного позволения позвонить. Тот ответил, что телефон не работает, но неподалеку на улице есть автомат. Через несколько шагов она увидела косо висящий на деревянной будке желто-голубой древний указатель, на котором была намалевана то ли телефонная трубка, то ли овечья голова.

Оливия позвонила в справочную службу Гондураса, приготовившись к тому, что там будет без конца занято, потом никто не будет отвечать, потом ей придется кричать, срывая голос, и диктовать слова по буквам, и в конце концов трубку бросят. Но ничего подобного не случилось, ей сразу же ответила милейшая девушка, прекрасно говорящая по-английски, и тотчас дала Оливии телефон английского посольства, да еще сообщила, что оно начинает работу в половине девятого.

Так, сейчас четверть девятого. Что делать? Ждать или вернуться в гостиницу и сложить чемодан, ведь она может опоздать на автобус? Оливия решила остаться. В восемь двадцать пять возле будки появилась женщина с двумя маленькими детьми и принялась нервно расхаживать взад-вперед. Оливия решила было не обращать на нее внимания, но уважение к приличиям одержало верх, и она уступила позиции. Женщина начала пламенный нескончаемый монолог. В восемь сорок пять она уже вопила во весь голос, а младшее дитя исходило плачем. В восемь сорок восемь заревело другое чадо, и женщина принялась колотить в стенку трубкой.

Господи, Оливия ясе упустит этот дурацкий автобус и на самолет опоздает, застрянет бог весть на сколько в Тегусигальпо. Однако все решилось очень просто. Она открыла дверь, потребовала:

«Все, конец. Уходите», – и набрала номер посольства.

– Английское посольство, доброе утро.

– Доброе утро, с вами говорит... – черт возьми, а кто с ними говорит? Ах да... – Рейчел Пиксли, – поспешно представилась она, вспомнив, что именно это имя значится в паспорте, который она предъявила, покупая билет.

– Слушаю вас. Чем могу служить?

Оливия коротко изложила суть дела, и ее соединили с мужчиной, от чьего изумительного, чистейшего английского она чуть не разрыдалась. Наверное, такое испытываешь, когда тебя догоняют бандиты и вдруг перед тобой возникает родной отец или английский полицейский.

– Мммм... – протянул голос в трубке, когда она ему все рассказала. – Не буду скрывать от вас, такое иногда случается с пассажирами этого рейса из Мехико. А вы уверены, что там никто не открывал ваш чемодан?

– Уверена. Перед тем, как уйти из номера, я заново его уложила. Никаких наркотиков не было. Кто-то заходил в мой номер, пока я сидела в баре. Я в общем-то волнуюсь, в Лос-Анджелесе я встречалась с очень странными людьми, там был такой Пьер Феррамо, и происходили очень странные вещи... – В трубке негромко щелкнуло,

– Подождите минутку, – попросил человек из посольства, – мне нужно навести кое-какие справки. Я сейчас снова включусь.

Она в нетерпении взглянула на часы. Без трех девять. Одна надежда, что пассажиры еще не очухались после вчерашнего и все до одного опоздают.

– Прошу прощения, – сказал посольский человек, переключившись на Оливию. – Мисс Пикси, верно?

– Пиксли.

– Спасибо. Так вот, вы ни в коем случае не должны волноваться по поводу этого инцидента с наркотиками. Мы обо всем сообщим властям. Если еще что-нибудь случится, непременно звоните нам. Хотелось бы знать ваш дальнейший маршрут, если вы не против.

– Я хотела попасть сегодня самолетом на Попайян, пожить несколько дней в городке, а потом переселиться в гостиницу Феррамо «Isla Bonita»[26].

– Очень хорошо. Мы информируем всех, кого нужно, и вас будут держать в поле зрения. Загляните к нам, когда будете возвращаться, и расскажите обо всем, хорошо?

Она положила трубку и еще миг глядела перед собой в пустоту, озабоченно кусая губы. В трубке действительно раздались щелчки, когда она произнесла имя Феррамо, или это опять разыгралось в не в меру пылкое воображение?

В гостинице дежурный сказал ей, что автобус ушел десять минут назад. К счастью, она встретила новую владелицу сумки от Марка Джейкобса, и та пообещала, что ее муж отвезет Оливию в аэропорт в своем фургоне. Мужа пришлось ждать довольно долго. Когда они подъезжали к месту посадки, было десять двадцать две. Самолет должен был вылететь в десять.

Оливия бросилась бежать по летному полю, волоча за собой маленький чемодан на колесиках и отчаянно размахивая рукой. Двое парней в комбинезонах тем временем откатывали от самолета трап. Увидев ее, они засмеялись и вернули трап на место. Один из них успел взбежать перед ней по ступенькам и принялся колотить по двери. Дверь наконец открыли, она вошла в набитый пассажирами салон, и ее приветствовал нестройный хор голосов. Вчерашние попутчики имели бледный вид, но бодрости духа не утратили. Она упала на сиденье – уф, слава Богу! – увидела, что по проходу идет пилот и при этом здоровается с каждым пассажиром лично. Теперь она совсем успокоилась, но вдруг узнала в пилоте давешнего пьяного певца из бара.

В аэропорту Лa-Сейбы Оливия купила билет до Попайяна и тотчас кинулась к газетному киоску, но ни одной иностранной газеты там не оказалось, если не считать «Time»[27] трехнедельной давности. Она взяла издаваемую в Ла-Сейбе «El Diario»[28], уселась в оранжевое пластиковое кресло возле выхода на посадку и, ожидая, когда объявят рейс, стала просматривать газетку в надежде найти что-нибудь свежее о взрыве «ОкеанОтеля». А вот и парень, с которым она вчера танцевала, тот самый, с серьезной физиономией и короткими крашеными волосами. Он похож на Эминема, то же сочетание сдержанности и угрозы. Блондин подошел и сел рядом. Протянул бутылку минеральной воды.

– Спасибо, – сказала Оливия и, беря бутылку, почувствовала, что ей приятно мимолетное прикосновение его руки.

– De nada, – лицо у него было бесстрастное, но серые глаза смотрели властно и остро. – Постарайся, чтобы тебя не вырвало, – сказал он и, поднявшись, двинулся к газетному киоску.

– «Думай, Оливия, – приказала она себе. – Ох, думай. Ты не туристка, приехавшая поглазеть на экзотику. Ты журналистка-международница экстра-класса, а может быть, еще и шпионка, выполняющая задание, от которого зависят судьбы мира».

27

Попайян, острова Ислас-де-ла-Баия

Показался остров Попайян, и они стали снижаться над кристальным бирюзовым морем туда, где их ждали белые песчаные пляжи и роскошная зелень пальм. Коснувшись земли, самолетик высоко подпрыгнул, потом свернул с немощеной посадочной полосы, пробежал по хлипкому деревянному мостику, как будто никакой он не самолет, а обыкновенный велосипед, и вдруг встал как вкопанный возле дряхлого красного грузовичка у деревянного щита с надписью: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ПОПАЙЯН – ОСТРОВ, ГДЕ ДАНИЭЛЬ ДЕФО ПОСЕЛИЛ РОБИНЗОНА КРУ30».

Дверь не открывалась. Пилот дергал ее снаружи, а в салоне один из туристов-хиппи с рюкзаком завороженно глядел на ручку, тыкая в нее время от времени пальцем, точно это гусеница. Блондин встал, отодвинул хиппи в сторону, сжал ручку, налег плечом на дверь, и она отворилась.

– Спасибо, – сконфуженно пролепетал хиппарь.

Кто-то оставил на сиденье английскую газету. Оливия бросилась на нее как коршун. Дожидаясь своей очереди влезть в кузов грузовичка, она с наслаждением вдыхала воздух и оглядывалась по сторонам.

Было очень забавно ехать в кузове в компании всех этих хиппи. Грузовик прыгал по песчаному проселку, потом выехал на главную улицу. Пейзаж представлял собой смесь декораций из «Горячего полудня» и «Унесенных ветром». Дома обшиты досками, все с верандами; на верандах кресла-качалки или старые уютные диваны. По улице шла под зонтиком пожилая бледная дама с седым перманентом и в нарядном желтом платье, ее сопровождал, отстав на несколько шагов, высокий и удивительно красивый негр.

Оливия оглянулась и увидела, что блондин смотрит на нее в упор.

– Где ты будешь жить? – спросил он.

– В пансионе мисс Рути.

– Тогда ты приехала.

Он свесился через борт и постучал по дверце кабины. Под его рубашкой обрисовались мускулы. Парень спрыгнул на землю и помог ей спуститься, потом снял ее чемодан и взошел с ним по ступенькам зеленого крыльца.

– Ну вот, – он протянул ей руку. – Мортон Си.

– Спасибо. Рейчел.

– Тут тебе будет удобно, – сказал блондин и, уже запрыгнув в кузов грузовика, крикнул: – Встретимся в «Ведре крови».

Оливия постучала в желтую дверь. Падали первые капли дождя, из дома пахло пекущимися пирогами. Дверь открылась, и на пороге возникла крошечная старушка с беленьким личиком, золотисто-рыжими кудряшками и в фартучке. Оливия вдруг словно перенеслась в сказку: вот сейчас она войдет в дом и увидит Волка с Красной Шапочкой, Гномов, Мальчика-с-Пальчик.

– Что вам угодно? – старушка говорила с сильным ирландским акцентом. Что ж, может быть, и в самом деле про ирландских пиратов не врут.

– Вы можете приютить меня на несколько дней?

– Конечно. Проходите, садитесь. Я сейчас подам вам завтрак.

Оливия не удивилась бы, выскочи сейчас из-под земли эльф и предложи ей внести в дом чемодан.

Кухня была вся деревянная, и все в ней было бледно-лимонное и бледно-салатовое, десятки оттенков этих двух цветов. Оливия сидела за кухонным столом, слушала, как дождь барабанит по крыше, и думала, что тепло домашнего очага создают не стены дома, а живущие в нем люди. Попробуйте переселить мисс Рути в минималистский пентхаус Феррамо в Майами, она и его превратит в хижину Белоснежки или в домик Элли из Страны Оз.

Оливия ела консервированную фасоль и хлеб из кукурузной муки, на ободке тарелки были две голубые полоски, они напомнили ей детство. Мисс Рути сказала, что у нее есть две комнаты, обе с видом на море, одна на первом этаже, а другая – на самом деле это не комната, а весь этаж, – на верхнем. Комната стоит пять долларов в сутки, а этаж пятнадцать. Оливия выбрала этаж. Там были скошенные потолки, лоджия и вид на три стороны света. Было такое ощущение, будто она поселилась на самом конце мола. Стены покрашены розовым, зеленым и голубым, железная кровать, в ванной на обоях узор из бесконечно повторяющихся слов «Я тебя люблю Я тебя люблю Я тебя люблю Я тебя люблю». Но главное, главное – кончик ленты туалетной бумаги сложен безупречным треугольником.

Мисс Рути принесла ей чашечку растворимого кофе и кусок имбирного пирога.

– Плавать вы, наверное, пойдете попозже? – спросила она.

– Нет, сейчас, – сказала Оливия. – Вот только вещи разберу.

– Ступайте к Рику, он даст вам все, что нужно.

– А где это?

Мисс Рути поглядела на нее как на ненормальную.

Захватив с собой кофе, кусок пирога и газету, Оливия вышла на лоджию и легла в выгоревший цветастый шезлонг. В газете была статья «НЕ АЛЬ-КАИДА ЛИ ОТВЕТСТВЕННА ЗА ВЗРЫВ, О КОТОРОМ СООБЩИЛ КАНАЛ АЛЬ-ДЖАЗИРА?» Она начала читать, но скоро заснула под шум дождя, пляшущего по тихим водам залива.

28

Опустившись на глубину шестидесяти футов, Оливия словно бы оказалась в сказочном сне или перенеслась на другую планету. В красном гидрокостюме и со всей подводной амуницией она зависла над краем пропасти, утес под ней отвесно обрывался в бездну. Можно было бы оттолкнуться от края, сделать сальто и плавно опускаться вниз. Мимо плыла рыба-собака. От этого чуда было глаз не отвести: ярко оранжевая, круглая, как футбольный мяч, глазищи огромные и тоже круглые, рыженькие ресницы, ну просто из диснеевского мультика. На Оливию налетела стайка зеркально переливающихся сине-зеленых рыб, в пятидесятые годы таких изображали на банных махровых полотенцах. Ее инструктор Дуэйн, хлипкий длинноволосый хиппи двадцати двух лет от роду, показал ей знаками, чтобы проверила давление в баллонах. Она посмотрела на манометр. Прошло пятьдесят минут, а кажется – не больше пяти. Оливия подняла голову туда, где на поверхности ярко играло солнце. Просто не верится, что она так глубоко, до чего же ей здесь хорошо, привольно. Надо только помнить главное: не паникуй и дыши глубже.

Она с сожалением начала подниматься, следуя за развевающейся в воде гривой тщедушного Дуэйна, всплывала медленно, чувствуя, как надувается ее жилет-компенсатор, и понемногу стравливая воздух. Она вынырнула на поверхность, и другой мир ошеломил ее: ослепительное солнце, синее небо, веселый ряд деревянных домиков на берегу, таком разочаровывающе близком. Ей-то казалось, что они на неизмеримой глубине, за сотни миль от цивилизации, и вдруг вода такая мелкая, можно чуть ли не встать на дно.

Они с Дуэйном поплыли к сарайчику Рика и там, ухватившись за поручень лестницы у помоста, стащили маски – да здравствует подводное плавание! Закинули пояса с грузилами на деревянный настил, отстегнули баллоны, ожидая, пока к ним подойдут и помогут их поднять. На скамейках возле сарайчика сидели несколько человек и что-то горячо обсуждали. На Оливию с Дуэйном никто не обратил внимания.

– Что стряслось, мужики? – крикнул Дуэйн: Он забрался на помост и помог подняться Оливии.

– Привет, Дуэйн, – отозвались из компании. – Ничего такого внизу не заметили?

– Ничего. Одна сплошная красота. Вода голубая-голубая.

Они зашагали по деревянному настилу помоста, и Оливия почувствовала, что ноги у нее слегка дрожат. Долго же они пробыли на глубине. Дуэйн опустил маску в бочку с пресной водой и стал полоскать. Потом протянул ей бутылку холодной воды.

– А ты стала блондинкой, – заметил он.

Оливия потрогала волосы. Они были жесткие от соли.

– Так тебе лучше, чем с рыжими.

– Вот и верь рекламе, обещали, что месяц не смоется, – вздохнула она и окунула свою маску в бочку.

– Слушай, Рик, а в чем дело? Случилось что-нибудь? – спросил Дуэйн, когда они с Оливией подошли к сарайчику.

Рик был среди парией самым старшим, крепко сбитый усатый канадец, чем-то напоминавший учителя из дорогой частной школы.

– Исчезли буйки над Пещерой Моргана, – объяснил Рик; он подвинулся, чтобы Оливия могла сесть, потом залез в холодильник и протянул ей бутылку содовой. – Фредерик спускался туда со своими клиентами и встретил в туннеле группу Артуро с катера, с Роатана, те плыли навстречу. Артуро сказал, что оставил буек, но когда Фредерик поднялся, никакого буйка не было. Люди Феррамо постарались, не иначе.

Оливия вздрогнула, услышав имя Феррамо, но тут же взяла себя в руки.

– А в субботу кто-то поставил буек, когда внизу никого не было, – подхватил еще один парень. – Артуро увидел его и спустился проверить, а там никого нет. Придется сидеть целыми днями в лодке и наблюдать за всеми, кто ныряет, иначе нас так и будут морочить.

– Что ж, можно и посидеть, только одной лодкой здесь не обойдешься, – мрачно пригрозил Дуэйн.

Компания стала расходиться. Дуэйну захотелось проводить Оливию до пансиона мисс Рути.

– О ком это они там говорили? – небрежно спросила она.

– О парнях из-за Тыквенного Холма. У них там жутко роскошный курорт для любителей подводного плавания. Кое-кто говорит, что его владелец – арабский нефтяной король. Они хотят избавиться от всех прочих ныряльщиков, чтобы только их клиенты могли спускаться в здешние пещеры и тоннели. Вот ведь гады.

– И что, у них в отеле действительно живут любители подводного плавания?

– Так говорят, только я не верю. У него там сплошные профессионалы-водолазы, сварщики-подводники. И потом, такой огромный пирс. Ну скажите, зачем на Попайяне нужен такой пирс?

Оливия лихорадочно соображала.

– Сварщики? А разве можно что-нибудь сваривать под водой? И чем?

– Ацетиленом.

– А он может взорваться?

– Может, если его смешать с кислородом.

– Даже под водой?

– Конечно. Ну вот мы и пришли. Придете вечером в «Ведро крови»?

– Да, может быть, – неопределенно сказала она. – Увидимся.

Оливия поспешно поднялась к себе и принялась переворачивать страницы газеты, ища статью о взрыве, которую давеча начала читать. Взрыв произошел в туристическом комплексе, и ответственной за это событие считают «Аль-Каиду».

«Судя по данным предварительного расследования, главным компонентом взрывчатой смеси был ацетилен. Ацетилен легко доступен, им пользуются водолазы при подводных сварочных работах».

Бар «Ведро крови» мог кого угодно сразить наповал. Деревянная хибара с каменным полом, неструганая деревянная стойка, бармен без единого зуба. У стойки сидели трое местных, все столики и скамейки заняты хиппующими туристами.

Оливии понравилось царящее в их среде отношение к демонстрации сексуальной привлекательности. Выставление ее напоказ сурово осуждалось, равно как и манифестация финансовой состоятельности. Появиться на их вечеринке в голеньком топике и мини-юбке было немыслимо, так же дико, как в строгом деловом костюме от Маркса и Спенсера или в болотных сапогах. Здесь было принято одеваться в выгоревшие потрепанные балахоны, которые, возможно, и соответствовали размеру владельцев, когда те уезжали из Хельсинки или Стокгольма, но за полгода подводного плавания, рисово-гороховой диеты и дизентерии стали им велики как минимум на два размера.

Увидев Оливию, Дуэйн замахал рукой, приглашая сесть рядом. Трое местных у стойки оглушительно захохотали. Она обернулась и поняла, что один из них с увлечением рассказывает анекдот, даже зад приподнял с табурета.

Ребята, которых Оливия видела возле сарайчика Рика, потеснее уселись на деревянной скамейке, давая ей место. Один травил байку на жаргоне ныряльщиков, повествуя о каком-то происшествии, в котором были замешаны люди Феррамо.

– Он поймал одного парня в Пасти Дьявола, тот спустился туда, не оставив наверху буйка, ну он и перекрыл ему воздух.

В бар вошел Мортон Си, и Оливия вся подобралась.

– Господи! А тот что?

– А тот ему перерубил Эй-С[29]...

Мортон Си подошел к группе парней позади стойки и приветствовал собравшуюся здесь честную компанию картинно-мужественным жестом, как будто все они – члены одной и той же лос-анджелесской банды. Она глядела на него во все глаза.

–...и стал дышать через его бисидишник[30]...

Мортон заметил, что она смотрит на него, и поднял в воздух свою бутылку пива. На его лице что-то мелькнуло – может, он слегка улыбнулся, а может, и нет.

–...и они добрались до ESA[31], пока он не ухитрился снять баллоны и снова открыть клапан.

К их столику подошел мужчина, по виду хиппи семидесятых годов: длинные волосы, длинные усы, на макушке лысина.

– Здорово, Рик. Слушай, не свозишь ребятишек на Белл Кей?

– А на хрен мне это надо?

Длинноволосый медленно, плотоядно ухмыльнулся.

– Поделимся.

– Тогда конечно свожу! Собирайтесь. Рейчел-из-Англии, ты с нами?

Как выяснилось, вчера вечером море выбросило на берег Попайяна большой пакет кокаина, и обитатели городка по-братски его разделили. Вот умора, если бы это был тот самый пакет, который Оливия вышвырнула из окна гостиницы! Невероятно, конечно, но была бы в этом некая приятная завершенность.

На островок Белл Кей поплыли почти все посетители «Ведра крови»» целой флотилией надувных дайверских лодок. По пути мотор одной из лодок вдруг заглох. Оливии было приятно, что на помощь сидящим в ней пришел Мортон Си. Он дернул стартер мотора, поковырялся в дроссельном клапане, потом вынул подвесной мотор из воды. Поколдовал над ним несколько минут, поставил на место, рванул раз-другой трос – двигатель работал идеально.

Перед тем как отплыть, сбросились на галлон рома в пластиковой канистре и на два галлона апельсинового сока. Высадившись на островке, который был не больше ста ярдов в окружности и к тому же необитаем, развели костер и принялись смешивать напитки в скорлупе кокосов. Оливии вспомнились школьные вечеринки, когда все стараются угадать, с кем им выпадет потом целоваться, изображают притворное безразличие и то и дело нервно хихикают. Кто-то пел, перебирая струны гитары, нюхали кокаин, передавали друг другу косяки. Народ стал рассаживаться вокруг костра, села и Оливия.

Оказывается, она все это время остро ощущала присутствие Мортона Си, незаметно наблюдала за ним, и если он вдруг заговаривал с какой-нибудь девушкой, впадала в легкую панику. Как все это восхитительно – словно им по четырнадцать лет. Он ее будто и не замечал, но раза два их взгляды встретились, и после этого никаких слов уже было не нужно. Мортон Си устроился по ту сторону костра, она пила апельсиновый сок с ромом, от кокаина отказалась, но когда ей предлагали косяк, делала затяжку и внимательно всматривалась в строгое лицо, освещенное светом костра. В поле ее зрения ворвался Дуэйн, его жидкие прямые волосы свешивались на физиономию.

– Рейчел, глянь-ка туда, вон за те деревья, – таинственно зашептал он. – Там вертолет, видишь? Его замаскировали ватой. Он воровато оглянулся и побежал к деревьям вприпрыжку, по-обезьяньи.

Кокаин начал оказывать свое действие. Справа от Оливии разгорелся жаркий спор, причем спорящие пламенно соглашались друг с другом.

– Ты прав, черт возьми, прав на все сто!

– Верно, ребята, ей-богу верно!

– А я что говорю? Именно это я и говорю!

Кто-то подошел к огню, бормоча: «... наши чувства могут дать нагл ощущение реальности, которая кажется именно той реальностью и действительно имеет к той реальности отношение, но на самом деле ею не является», ткнул носком ботинка в огонь, чертыхнулся и рухнул на землю.

Оливия откинулась назад и закрыла глаза. Кто-то привез с собой переносную магнитолу, и сейчас поставили французский амбиент. До чего же хороша травка, как от нее легко, весело, хочется смеяться, любить.

– А ты перекрасила волосы.

Оливия открыла глаза. Рядом с ней сидел Мортон Си и смотрел на огонь.

– Это от солнца.

– Может быть, – он прилег рядом, опершись на локоть, его глаза не отрывались от ее лица. Сейчас он наклонится чуть-чуть и поцелует ее...

– Давай пройдемся? – шепотом предложил Мортон.

Он помог ей встать и за руку повел к берегу. Оливии нравилось прикосновение его руки, сильной и шершавой. Тропинка обогнула скалу, костер скрылся из вида, и он остановился. Откинул с ее лица волосы и пристально посмотрел на нее своими серыми властными глазами. В лунном свете четко обрисовался мужественный овал его лица. Какой он взрослый, крутой, наверно, немало ему пришлось пережить. Он взял ее лицо в руки и поцеловал, дерзко, грубо, вдавив ее в скалу. Целоваться он умел, это факт.

Его руки властно скользили по ее телу. Оливия обняла его за шею, пьяная от поцелуя, и стала ласкать мускулистую спину. И вдруг нащупала под рубашкой ремень. Провела по нему пальцами до бедра и почувствовала, что он оттолкнул ее руку.

– У тебя что, пистолет?

– Нет, детка, это оттого, что ты так близко, – прошептал Мортон Си.

– Он в каком-то странном месте.

– Нужно уметь удивлять, – он ловко просунул руку в ее джинсы. Господи, ей как будто снова шестнадцать лет.

Вдруг раздались какие-то вопли. Из-за скалы выскочил Дуэйн и уставился на них во все глаза, тупо жуя резинку. На его лице выразилось глубокое огорчение, он отвернулся.

– Слышь, парень, лодка возвращается, – с обидой сообщил он.

Оливия и Мортон оторвались друг от друга и стали приводить в порядок одежду. Мортон Си обнял ее за талию, и они пошли обратно к костру. Он засмеялся коротко и резко.

– Господи, как же теперь загнать этот сброд в лодки?

Рик полез на кокосовую пальму – наверняка высматривал оттуда вертолет, замаскированный то ли ватой, то ли чем-то еще. Дуэйн резво скакал по берегу, все так же увлеченно жуя резинку. Отколовшаяся от общей массы группа забрела в лагуну, люди танцевали в воде, махая над головой руками. В догорающем свете костра согласные друг с другом спорщики кричали, чуть не срывая голос:

– А я что говорю? Именно это и я говорю!

– И я всегда это говорил, говорю и буду говорить!

Мортон Си вздохнул и принялся собирать веселую компанию.

Ветер утих, море было чернильно-черное и очень тихое. Разговор зашел о Феррамо. Дуэйн ужасно взволновался, стал показывать всем огни на оконечности острова и при этом отчаянно работал челюстями.

– Сейчас на Попайяне слова нельзя сказать, разве мы знаем, кто работает на них, а кто нет. Завтра я туда пойду, честное слово. Пойду, и пусть они потом хорошенько поразмыслят, что к чему.

– Охолони, парень, – сказал Мортон Си. – Уж очень ты накумарился.

– Пора им показать, кто здесь хозяин, – кипятился Дуэйн. – Это же полный идиотизм. Мы знаем пещеры лучше, чем они. И проучим их, нечего к нам лезть. – Он глядел в пустоту стеклянными глазами, челюсти ходили ходуном, одна нога тряслась как заведенная.

Оливия вздрогнула от холода. Мортон Си притянул ее к себе и накинул ей на плечи свой свитер.

– Так теплее? – прошептал он. Она блаженно кивнула. – Ты об этих людях что-нибудь слышала?

Она покачала головой, пряча глаза. Ей вдруг стало неловко оттого, что она знает Феррамо.

– Только то, что все говорят. А ты?

Им передали косячок, и Мортон Си, глубоко затянувшись, тоже покачал головой. Оливия заметила, что он не втянул дым в легкие, а сразу же выдохнул его.

– Но курорт их посмотреть хочу. А ты?

– Да я собиралась, мне нужно для моей статьи, а теперь вот стало страшновато.

– Ты что же, журналистка? – он протянул ей косяк, и их пальцы встретились.

Дуэйн все бушевал по поводу Феррамо и Тыквенного Холма.

– Надо что-нибудь придумать и покрепче их припугнуть. Чтобы у них затряслись поджилки. Чтобы они навсегда о пещерах забыли.

– На кого ты работаешь?

– Я в свободном полете. Сейчас вот пишу статью о дайвинге для журнала «Elan». А что здесь делаешь ты?..

Оливия прикусила губу, потому что рука Мортона сжала ее колено и медленно поползла вверх.

Возле пансиона мисс Рути они остановились в тени деревьев. Она подняла на миг голову с его груди, и ей показалось, что шторы на одном из окон раздвинулись, и в свете лампы мелькнул чей-то силуэт. Оливия поспешила спрятаться в тень.

– Пустишь меня к себе? – прошептал Мортон Си, прижимаясь щекой к ее щеке.

Колоссальным усилием воли она заставила себя чуть отстраниться от него и покачала головой.

– Что, гостям запрещено оставаться на ночь?

– Только в присутствии дуэньи.

– Ты завтра будешь нырять?

Она кивнула.

– Когда?

– Часов в одиннадцать.

– Я тебя потом найду.

Поднявшись к себе, Оливия заметалась, как тигрица. Что за мука это воздержание, она же не монашка, сколько можно терпеть!

29

Утром, когда Оливия шла по главной улице, пел петух и из деревянных домиков неслись запахи готовящегося завтрака. На лоджиях играли дети, старики раскачивались в качалках на верандах. Скорбный мужчина с бледным лицом и в костюме как у владельца похоронного бюро приподнял шляпу, приветствуя ее. Рядом с мужчиной шла молоденькая чернокожая женщина с рыжими волосами и несла на руках ребенка с белой кожей, приплюснутым носом, толстыми губами и мелким штопором волос. Та самая седая бледная дама, которую она увидела вчера из автобуса, грациозно шла навстречу, все так же под защитой зонтика и сопровождающего ее красавца-негра. Оливии начало представляться, что она попала в фантастическую страну инцеста и кровосмесительных связей, где отцы спят с родными племянницами, а у двоюродных бабушек тайные романы с осликами.

Она направилась в магазин хозяйственных товаров, который приметила вчера вечером. Там были цинковые ведра, тазы, мотки веревки. Она любила хозяйственные магазины: в них нужные, полезные вещи, и цены человеческие. Даже если ты потратишь большую сумму, все равно это не безумные деньги и они не брошены на ветер. Такую вывеску, как здесь, наверно, можно было бы увидеть в девятнадцатом веке в Чикаго над входом в какую-нибудь похоронную контору: написанные черной краской буквы сплошь в кудрявых завитушках облупились, под краской было видно выжженное солнцем дерево – «Генри Морган и сыновья».

В магазинчике высокий продавец в черном костюме отвешивал рис, черпая его из большого деревянного ларя металлическим совком, – на Попайя не был в чести Uncle Ben's – свари-в-пакетике-за-двадцать-минут. Продавец тихо беседовал с покупателем, и у него был такой же сильный ирландский акцент, как у мисс Рути. Оливия наклонилась над прилавком, завороженная разложенным товаром: рыболовные крючки, фонарики, мотки веревки, маленькие треугольные флажки, зажимы, крем для обуви. Звякнул колокольчик, кто-то открыл дверь и вошел. Разговор тут же смолк, и голос с резким акцентом спросил сигареты.

– Очень сожалею, но сигареты закончились.

– У вас нет сигарет? – голос был гортанный, грубый, выговор с раскатистым «р», казалось, человек не говорит, а плюется.

Оливия мгновенно сорвала крышку с зеркальца на шпионском перстне, она дрожала от волнения, потому что ей впервые выпал случай им воспользоваться. Мужчина стоял к ней спиной, он был низенький и толстый, как каракатица, в джинсах и тенниске. Она слегка повернула руку, чтобы получше рассмотреть его, и ахнула про себя, увидев черные тугие завитки на затылке: это был Альфонсо. Оливия быстро опустила глаза и сделала вид, будто заинтересовалась барометром в стеклянной витрине. Альфонсо громко возмущался – как это в магазине нет сигарет?

– Сигареты будут в четверг, когда придет катер, – уверял его продавец. – А сейчас спросите у Падди в «Ведре крови».

Альфонсо выругался и ушел, с такой яростью хлопнув дверью, что колокольчик чуть не оторвался.

Секунду стояла тишина, потом покупатель и продавец вполголоса заговорили. Оливия расслышала «в пещерах», и еще – «у О'Рэйли сдохли козы» и подумала, что это похоже на ирландские стишки, которые она учила в школе, и строго-настрого запретила себе романтизировать происходящее.

Немного погодя она подошла к продавцу и попросила у него моток веревки, карту острова, пакет моркови и большой нож, и словно бы вспомнив, добавила:

– Ах да, и пачку сигарет.

– Пожалуйста. Какие предпочитаете? – спросил хозяин магазинчика.

– А какие у вас есть?

– «Мальборо», «Мальборо лайте» и «Кэмел», – ответил он, с усмешкой глянув на улицу.

Оливия тоже посмотрела туда. Альфонсо с кем-то увлеченно разговаривал, но его собеседника не было видно. Вот Альфонсо чуть отстранился влево, и мелькнули короткие, травленные перекисью волосы и мешковатый балахон. Оливии пришлось ухватиться за край прилавка, лицу стало жарко. Удар оказался слишком болезненным. Это был Мортон Си. Вот оно, значит, что, Мортон Си – сообщник Альфонсо. Трусливый подонок. Как она могла так вляпаться? Теперь ей путь к Феррамо заказан, он не возьмет в свой гарем женщину, которая где-то там целовалась с одним из его прихлебателей. Она ухитрилась погубить все, ради чего затеяла свою разведывательную операцию, и всего-то для этого понадобилось один-единственный раз потерять над собой контроль. Эх!

«Секрет успеха в том, чтобы как можно быстрее оправиться от поражения», – внушала себе Оливия. До того как она пойдет нырять, осталось два часа. Наверное, этого достаточно, чтобы подняться на вершину Тыквенного Холма и посмотреть, что там у них делается. Такой случай упустить грех.

Руководствуясь купленной в магазинчике картой, она вышла из городка по дорожке со множеством развилок и поворотов. Там, где можно было сбиться на обратном пути, она клала на землю морковку. Впереди поднимался из мелколесья Тыквенный Холм, похожий на поросший травой холм Южного Даунса, к нему вела петляющая песчаная дорога, открытая всем взглядам и ветрам. Справа мелколесье уходило в узкую лощину на склоне холма. Подойдя ближе, Оливия присела и навела бинокль на вершину. За деревом происходило какое-то движение, она стала всматриваться, стараясь почетче сфокусировать картинку. Появился мужчина в камуфляжной форме и вроде бы, как ей показалось, с автоматом в руках, внимательно осмотрел местность. Она выхватила свою миниатюрную камеру и щелкнула. Нет, это возмутительно! Тыквенный Холм – всеобщее достояние, люди должны иметь право гулять здесь, и уж конечно никто не смеет целиться в них из автоматов! Оливия просто кипела. Она ненавидела оружие – и индивидуальное, и уж тем более массового поражения.

Отметив поворот морковкой, Оливия сошла с тропы и двинулась к узкой, заросшей подлеском лощине на правом склоне холма. Она возмущенно раздвигала заросли, пытаясь представить себе, какое злодейство затевает на своем так называемом «эко-курорте» Феррамо. Наверняка готовит взрывы с использованием ацетилена в Лос-Анджелесе. Натаскивает сварщиков-подводников, потом устроит их работать на системах охлаждения электростанций, там-то они и начнут выпускать под водой огромные пузыри из смеси ацетилена и кислорода и поджигать их водоотталкивающими спичками.

Деревья и подлесок росли почти до макушки холма. Местами склон поднимался чуть ли не отвесно. Оливия вся исцарапалась в зарослях. Слава богу, еще немного – и вершина, девушка приободрилась, но вдруг путь ей преградил забор не меньше десяти футов высотой и с острыми шипами наверху. Так, налево нельзя, она окажется перед часовым как на ладони. Оливия двинулась направо и оказалась на краю глубокой расщелины. На другой стороне был уступ, из которого росло дерево, а дальше подъем уже не представлял никакого труда. Если бы не пятьдесят футов глубины, Оливия бы не задумываясь прыгнула. Ведь она тысячу раз видела в диснеевских мультиках, как белокурые принцы в трико перелетают и не через такие пропасти...

Через секунду Оливия уже приземлилась на той стороне и стала барахтаться в какой-то непереносимо зловонной слизи. Она бы скатилась в расщелину, если бы не ухватилась за ствол дерева, который был тоже покрыт этой кошмарной слизью. Оливия посмотрела на нее и поняла, что это очень нехорошая слизь. Нос отказывался вдыхать ее запах. Призвав на помощь опыт, приобретенный в бесчисленных сортирах третьего мира, где она побывала, хиппуя в юности по белу свету, она стала резко выдыхать воздух небольшими порциями и не вдыхала его, пока не выбралась из зоны зловония. Ее легкие разрывались. Она подняла голову к небу и осторожно понюхала, потом глубоко, с наслаждением вдохнула благоуханный, чистый воздух острова Попайян и принялась сдирать с себя одежду.

Оливия лежала на животе в лифчике и в трусиках, испачканные слизью джинсы, футболка и туфли спрятаны далеко в кустах, чтобы не долетала вонь. Она была вне поля зрения охранников, на другой стороне холма, и могла спокойно разглядывать через бинокль курорт Пьера Феррамо. Бирюзовую лагуну окаймляла полоска чистейшего белого песка, испещренного пальмами и деревянными шезлонгами с кремовыми полотняными подушками. В центре находился квадратный бассейн, окруженный дощатым помостом. За ним довольно большое строение с крышей из пальмовых листьев – явно место тусовки и ресторан. Через всю лагуну тянулась деревянная дайверская платформа, на ее конце был крытый пальмовыми листьями бар. Дальше по обе стороны шли деревянные же променады, и возле каждого было по три домика с крышами из пальмовых листьев. При домиках были крытые веранды и деревянные лесенки, спускающиеся прямо в воду. На берегу среди деревьев были разбросаны еще шесть домиков для гостей. «Хм, может быть, все-таки стоит заглянуть к нему? – подумала Оливия. – Хорошо бы поселиться в одном из домиков на воде. Или нет, лучше на берегу. А как же москиты?»

Публика в шезлонгах и на высоких табуретах бара была ну прямо со страниц журнала «Vogue». Лагуну пересекали два каяка. Плавал какой-то мужик с трубкой. Возле рифа стояли две девушки в легком подводном снаряжении и слушали объяснения инструктора. Справа находилась стоянка, там были грузовики, экскаваторы, компрессор и цистерны. Вокруг мыса шла только что проложенная немощеная дорога, дальше был построен бетонный пирс, он проходил мимо кораллового рифа и кончался там, где вода из бирюзовой превращалась в темно-синюю. Оливия положила бинокль и сделала еще несколько снимков. Потом хотела снова посмотреть, но почему-то ничего не увидела.

– Не туда смотришь, красотка.

Она хотела закричать, но чья-то рука зажала ей рот, а другая заломила ее руку за спину.

30

Обернувшись, Оливия увидела перед собой серые глаза, что совсем недавно казались ей прекрасными.

– Господи, так это ты, – пробормотала она из-под его ладони.

– Что ты тут делаешь? – поинтересовался Мортон Си, нимало не смущаясь тому, что его рука по-прежнему затыкала ей рот.

– Бусди бедя! – потребовала она, стараясь сохранять достоинство, насколько это вообще было возможно в данных обстоятельствах.

Мортон ослабил хватку и слегка надавил пальцем ей на горло.

– Тише. Так что ты тут делаешь?

– Гуляю.

– В нижнем белье?

– И еще загораю.

– Как ты здесь оказалась?

– Спрыгнула.

Спрыгнула?

– Ну да, чуть не упала. Риф покрыт каким-то скользким илом – я вся из еозюкалась.

– И где же одежда?

Она махнула рукой. Он полез вниз по склону. Ей было слышно, как осыпаются мелкие камушки. Она попробовала было обернуться.

– Я же сказал: не двигаться! – лицо его вновь показалось над гребнем холма. – Твое? – спросил он, протягивая ей морковку.

Она сердито глянула на него.

– Ладно, не дуйся. Лезь сюда, только медленно. Садись вон на тот камень.

Выполнив его указания, она вдруг почувствовала, что дрожит всем телом. Мортон Си по-матросски стянул через голову рубашку и протянул ей.

– Надевай.

– Она же вся потная.

– Надевай! – он отступил на шаг, наблюдая, как она натягивает рубашку. – Ты ведь не журналистка, правда? Что ты тут делаешь?

– Я же сказала. Гуляла, поднялась на Тыквенный Холм. Хотела посмотреть на этот симпатичный отель»

– Ты что, ненормальная?

– Может, мне хочется тут пожить... А что в этом такого?

– Ну да, зайти в симпатичную деревушку, найти там симпатичное турбюро, снять симпатичную комнатку и попросить их покатать тебя на лодочке.

– А даже если так?

– Ну-ну, вперед.

– Кстати, а сам-то ты что тут делаешь?

– Ну ты и настырная!

– Ты ведь работаешь на Феррамо, сознавайся.

– Мой тебе совет: возвращайся скорее в деревню по-тихому, пока тебя никто не засек, и если у тебя есть хоть капля разума, никому ничего не рассказывай о том, куда ходила.

– А по-моему, последнее дело – крутиться вокруг дайверов, притворяясь своим в доску, а потом предательски доносить на них этому мрачному подручному.

– Не пойму, о чем ты. Ты что, сильно запачкалась?

– Руки только, но я их вытерла.

Он взял ее за руки и, держа в полуметре от носа, принюхался.

– Ничего, – сказал он. – Можешь идти. Увидимся после дайвинга.

«Еще чего захотел, гад двуличный, – сердито думала Оливия, сидя в зарослях мангровых деревьев и глядя в подзорную трубу, как Мортон, стоя на вершине холма рядом с охранником, раскуривает сигарету. – Вот нырну напоследок и – прямиком в Британское посольство. Я все расскажу им, что здесь творится. А потом – домой!»

Явившись на одиннадцатичасовой сеанс дайвинга, Оливия застала следующую картину: народ столпился в сарайчике Рика перед потрескивающим телевизором – смотрели новости.

«Они маленькие, зеленые, они встречаются повсеместно, но способны отравить весь мир. Это плоды клещевины!»

«Специалисты полагают, что эти произрастающие повсеместно плоды могли стать причиной массового отравления, случившегося в минувший вторник на кругосветном лайнере «Койоба» и унесшего на сегодняшний день жизнь двухсот шестидесяти трех пассажиров. Предполагается, что причиной отравления, подготовленного сетью «Аль-Каиды» и Усамы бен Ладена, послужил яд рицин, подсыпанный в солонки в корабельной столовой».

Вот на экране появился ученый в белом халате.

«Рицин – это, разумеется, то самое вещество, что было применено при так называемом «уколе зонтиком», имевшем место в Лондоне на мосту Ватерлоо в 1978 году. Болгарский диссидент, писатель Георгий Марков был убит пулькой, начиненной рицином и выпущенной из оружия в форме зонтика. Говоря о рицине, который обладает высокой токсичностью и для людей очень опасен, следует напомнить о том, что исходный материал для яда – семена плодов клещевины – выращивается во многих районах мира, и яд может производиться в разнообразных формах: в виде порошка, как в случае последней атаки террористов, а также в кристаллическом и жидком виде и даже в виде геля».

– Ага, О'Рейли говорит, что как раз эту штуку и выращивают за холмом, – сказал Рик. – Думает, его козы там отравились.

«Ч-е-е-ерт!», – подумала Оливия, обнюхивая свою кожу. А вслух сказала бодро:

– Айда купаться! А то жара!

И, подбежав к краю помоста, быстренько стянула шорты и нырнула. И, пока тело опускалось в синие глубины лагуны, воображение работало в полную мощь: «Рицин – крем для лица – может, Феррамо задумал примешать в «Devoree's С ru те de Phylgie» ядовитого геля? Майкл Монтерозо всучит его своим знаменитым клиентам – и так незаметно Феррамо перетравит пол-Голливуда!»

Оливия плыла к берегу, а Рик уже поджидал ее на краю пристани со всем снаряжением.

– Хотите в туннель? – спросил он, улыбнувшись белозубой улыбкой.

– Хм...

Оливия была категорически против подводных туннелей и затонувших кораблей. Она успела усвоить, что под водой главное – правильно дышать и не поддаваться панике, и тогда все будет хорошо. Но если окажешься там, где можно застрять, то выполнить эти два требования будет не так-то просто.

– Лучше я снова по стеночке.

– Ну что ж, а я – в туннель. Дуэйна что-то не видно. Так что если хотите сегодня понырять, придется соглашаться на туннель.

Что-то не понравилось девушке в этом приказном тоне.

– Отлично, – бодро произнесла она. – Тогда я просто поплаваю.

– Хорошо, хорошо. Никаких пещер, никаких туннелей. Правда, я могу показать вам старую расщелину...

Оливия попыталась отогнать малоприятную картину, нарисовавшуюся перед ее мысленным взором при этих словах.

31

Оказавшись под водой, Рик мигом превратился в классического Самодовольного Профи. Вроде того типа из «Шпионского мира», что приходил проверять ее комнату в «Стандард Отеле», или вроде компьютерщика, который копается в твоем компьютере с мерзкой ухмылкой, время от времени произнося нечто невразумительное для чайников и всячески подчеркивая свою причастность к сказочно продвинутому миру, для тебя, увы, недоступному. Искренне удивляясь твоему неведению, он растолковывает тебе элементарные истины, понятные в его мире даже трехлетнему ребенку, чтобы потом похихикать над тобой вместе с друзьями-технарями. Вот и Рик ухитрился изобразить на своем лице такую же снисходительную ухмылку знатока, и это невзирая на то, что находился он в то время на глубине восьмидесяти футов ниже уровня моря, на лице его была маска, а во рту – кислородная трубка.

Когда он шмыгнул в расселину, Оливия последовала за ним, но вскоре оказалось, что никакая это не расселина, а самый настоящий туннель, причем такой узкий, что даже повернуться трудно. От испуга она выпустила изо рта регулятор. И даже на пару секунд нарушила золотое правило ныряльщика: не трепыхаться. Что, если Рик – тоже из людей Феррамо и задумал ее убить? Или заведет ее к Альфонсо и тот совершит над ней обряд клиторэктомии? А вдруг ее сцапает осьминог? Или какой-нибудь гигантский головоног ухватит своими щупальцами-присосками и... «Спокойно, спокойно, дыши глубже». Медленно выпуская изо рта пузыри воздуха, Оливия постепенно взяла себя в руки и вспомнила, что надо делать: наклониться вправо, ощупать правое бедро: там должен быть регулятор, и действительно, там он и оказался.

Туннель угрожающе быстро сужался. Надо бы нажаловаться на Рика в вышестоящие инстанции – пусть уволят. Но увольняют ли инструкторов по дайвингу? Она дышит неправильно. От страха, к которому прибавилось негодование, все пошло наперекосяк. Оливия с трудом заставляла себя выполнять то, чему ее учили: дышать медленно-медленно, глубоко и осмысленно, как будто она не в узком подводном тоннеле торчит, а лежит себе на полу на занятиях йогой и, как всегда перед концом урока, мысленно представляет скользящий по телу оранжевый светящийся шар. И вскоре до ее ушей донеслось ее собственное шумное дыхание – словно звуковой эффект в фильме ужасов,

Оливии показалось, что прошла целая вечность, когда вода перед ней наконец сделалась голубой и прозрачной. Они были в огромной подводной пещере. Где-то наверху, скорее всего, был световой колодец, потому что вода тут была чистая, пронизанная снопиками лучей. Она глянула наверх, надеясь увидеть поверхность воды, но видела лишь рассеянные потоки света. Вокруг метались стайки ярко окрашенных рыбок. Все это было неправдоподобно и ярко, как в наркотическом сне, Оливия и сама резвилась, как рыбка, позабыв о земном пространстве и времени, пока не увидела Рика: он похлопал рукой по манометру, вкладывая в каждый хлопок столько снисходительного пренебрежения к ней, что она подумала: театр мимики и жеста по нем плачет.

Оставалось пятнадцать минут. Где же обратный ход в подводный туннель? Она все не могла сориентироваться. Рик проплыл вперед, указал на щель и знаками попросил ее идти первой. Обратный путь показался ей намного длиннее. И что-то было не так. Она не узнавала туннеля, по которому плыла прежде, и прежние страхи вернулись: Рик – террорист. Рик договорился с Мортоном, Рик хочет избавиться от нее, потому что она слишком много знает. А повернув за выступ, девушка вдруг увидела такое, что закричала от ужаса прямо в дыхательную трубку и продолжала кричать, пока трубка снова не выпала у нее изо рта.

32

Оливия нос к носу столкнулась с аквалангистом в гидрокостюме, голова которого была полностью закрыта капюшоном – виднелись лишь прорези для глаз. В первый миг, в полутьме туннеля, они смотрели друг на друга как завороженные – ну прямо кошка и золотая рыбка. Потом ныряльщик, ни с того ни с сего, взял свой регулятор воздушной смеси и прижал к ее губам, а сам, медленно выпуская пузыри, следил за ней пристальным взглядом – и так до тех пор, пока ее дыхание не успокоилось. Потом забрал регулятор и сам подышал. Он по-прежнему не спускал с нее глаз, а когда она сделала выдох и пошли пузыри, снова прижал к ее губам регулятор, давая еще подышать.

Оливии казалось, будто она задыхается, – и не удивительно, ведь дело происходило на глубине восьмидесяти футов, да еще под скалой. Рик, плывший следом, подергал ее за ногу, мол, что стала, плыви дальше. Может, решил, что она тут красотами природы любуется? Она махнула ластой, чтобы отстал, а дайвер в это время вновь поднес к ее губам регулятор.

«Дайвинг – это постоянная борьба с паникой» – такие слова вдруг всплыли в ее памяти. Она успокоилась, глотнула кислорода, но потом почувствовала, как на нее снова накатывает волна страха. Оливия зависла в узкой части туннеля между Риком и незнакомцем в резиновом капюшоне. Даже если они с Риком отступят обратно в пещеру, на это все равно потребуется время. А наверху в пещере может не быть воздуха – тогда они там и погибнут.

Незнакомец поднял вверх указательный палец, привлекая ее внимание. По-прежнему магнетизируя взглядом, он приблизился к ней, пошарил рукой и нащупал ее регулятор. Пристально глядя ей в глаза, как инструктор на сеансе обучения, поднес его к своим губам, потом – к ее. Оливии показалось, что она уже где-то видела эти глаза... Кто же это такой? Во всяком случае, убивать ее он не собирается, иначе чем объяснить такую самоотверженность? Он снова протянул к ней руку, нашел индикатор уровня смеси и показал, сколько ей еще осталось дышать. На такой глубине кислорода у нее оставалось лишь на семь минут. Рик с завидным упорством дергал Оливию за ногу. Она попробовала оглянуться, что в тесном туннеле было довольно трудно сделать, а когда вновь повернула голову, аквалангист уже удалялся на быстрой скорости, пятясь назад – словно его кто-то тянул за спину. Она задвигала ластами и поплыла вперед. Что-то царапнуло по плечу, как огнем обожгло. Стрекучий коралл! Оливия еле удержалась, чтобы не лягнуть Рика в лицо ластой! Ведь если собираешься плавать в туннеле, надо надевать гидрокостюм!

Потом туннель стал пошире, и цвет воды изменился – она стала светло-голубой. Человека в капюшоне впереди видно не было. Оливия поплыла быстрей – и наконец выплыла в открытое море. Посмотрела наверх – вот она, поверхность, вся в лучах света и в мелких пузырьках, можно сказать, рукой подать. Борясь с искушением помчаться наверх, навстречу свету, она обернулась к Рику, который как раз выбирался из тоннеля, подавая ей условный знак рукой: «Справились!»

«Но ты, безответственный ублюдок, тут не при чем!» – хотелось ей ответить.

Рик поднял вверх большой палец – сигнал к подъему, потом вдруг испуганно дернул головой. Оливия попыталась рассмотреть, что его так напугало, и увидела над головой смутный силуэт акулы.

Акула была футах в двадцати над ними. Девушка знала, что для дайверов акулы большой опасности не представляют. Но эта двигалась быстро и целенаправленно, словно уже наметила жертву. Рывок, быстрая возня во взбаламученной воде – и красное облачко стало медленно расплываться над ними. Оливия подала Рику сигнал: назад. В широко открытых глазах его застыл ужас. Проследив за его взглядом, она увидела, как нечто падает прямо на них, нечто, отчасти напоминающее рыбу фугу с огромным разинутым ртом и с отростками, похожими на водоросли. Падая, это непонятное нечто медленно повернулось – и она увидела человеческое лицо, рот открыт в безмолвном крике, ярко-красная кровь мощной струей хлещет из шеи, длинные черные волосы дыбом стоят надо лбом. Это была голова Дуэйна.

33

Рик кинулся вперед, отчаянно молотя ластами и на ходу доставая кож, готовый броситься на акулу. Но Оливия удержала его, схватив за ногу. Кивнула на индикатор: мол, воздуха в обрез, и показала рукой наверх. Он в последний раз посмотрел на голову, медленно опускающуюся в бездну, и последовал за девушкой. Ей хотелось как можно скорее отплыть подальше от места ужасной трагедии – и Оливия прибавила ходу, то и дело сверяясь по компасу, в какой стороне берег, и не забывая оглядываться на Рика, не отстает ли. Кислород был почти на нуле, но нельзя поддаваться панике! Над головой скользили зловещие тени. Это, почуяв кровь, собирались на пир другие хищники. Вдохнув напоследок, Оливия Джоулз начала осторожно подниматься к поверхности, медленно-медленно выдыхая воздух, как при громком: «А!». Надувной жилет раздулся и плотно сдавил грудь – она нащупала воздухоотводную трубку, глотнула из нее и, медленно выпуская пузыри, посмотрела наверх. Глядя на волшебный свет и сетку голубых волн, Оливия подумала, что поверхность моря совсем близко, но впечатление было обманчиво, так что пришлось еще набраться терпения. «Дыши, – внушала она себе, – не паникуй, поднимайся как можно медленнее, как этот вот самый медленный пузырек».

Когда Оливия и Рик наконец вынырнули, задыхаясь и фыркая, оказалось, что до берега еще довольно далеко – сарайчик дайверов был от них в добрых трехстах метрах.

– Что ты с ним сделала? – заорал Рик.

– Что? – переспросила Оливия, сдвигая на лоб маску и отцепляя пояс с грузилом. – О чем ты говоришь?

Она замахала руками, подавая сигнал опасности, засвистела в свисток – на берегу должны их заметить. У сарайчика, как всегда, сидела кучка парней.

– На помощь! – закричала она. – Акулы!

– Что ты с ним сделала? – всхлипывая, повторил Рик. – Что ты сделала?

– Да что ты мелешь? – огрызнулась девушка. – Ты спятил? В туннеле не Дуэйн был, а кто-то в маске с закрытым лицом. Он дал мне но дышать, а потом исчез.

– Чушь какая-то, Этого быть не может. Эй! – закричал Рик парням на берегу и замахал руками. – Эй, давайте к нам!

И вдруг Оливия увидела плавник.

– Рик, заткнись и не дергайся.

Не сводя глаз с плавника, она засвистела в свисток и снова подняла руку. И тут, на счастье, до парней на берегу дошло, что кто-то в опасности. Один из них завел мотор, остальные попрыгали в лодку, и вот уже лодка мчится им на выручку. Плавник исчез под водой. Оливия поджала ноги – приняла позу «плавучий гриб», и все твердила про себя: «Скорее, скорее, ну пожалуйста», готовая к тому, что в любой момент последует бросок – и мощные челюсти разорвут ее на части. Лодка добиралась до них, казалось, целую вечность. «Да что же они там копаются? Чурбаны безмозглые».

– Бросай баллоны – ив лодку, – крикнул Рик, внезапно опять превращаясь в заправского инструктора. Оливия сбросила баллон и ласты, ухватилась за протянутые к ней руки и, кое-как вскарабкавшись на борт, плюхнулась на дно.

Вернувшись на пристань, девушка села на скамеечку, накрылась полотенцем и задумалась. Жуткая картина гибели Дуэйна так и стояла перед ее глазами. Далеко в море с катера опускали в глубину клетку с Риком и еще одним парнем – еще оставалась слабая надежда найти останки погибшего. Единственный на острове Попайян человек с медицинским образованием, ирландка преклонных лет, с унылым видом стояла на борту катера, держа наготове аптечку. Услышав рев сирены, Оливия посмотрела вдаль и увидела приближающуюся лодку с включенным проблесковым маячком: это с Роатана, самого большого острова, прибыли медработники.

– Вам надо вылежаться на всякий случай, – сказала медицинская сестра, закуривая сигарету. – Мы отвезем вас к мисс Рути.

– Для начала пусть ее допросит полиция, – важно заметил один из местных полицейских.

Оливия вполуха слушала разговоры: люди, собравшиеся вокруг нее, обсуждали гибель Дуэйна и высказывали вслух возможные причины: что он еще с вечера был не в себе от кокаина, что поплыл без напарника, что давеча нес какую-то чушь – грозился проучить ребят Феррамо. Он мог допустить ошибку – нечаянно порезался и тем самым привлек внимание акулы, или, может, сцепился с кем-нибудь из людей Феррамо, и его ранили. Но когда заговорили о появлении незнакомца в туннеле, все перешли на шепот. Один из парней от волнения схватил ее за плечо – как раз за то место, где был ожог от коралла. Она тихо застонала.

– Рейчел, – шепотом спросил парнишка, – прости, что спрашиваю, но ты уверена, что в туннеле не Дуэйн был? Может, это его акула тянула?

Она покачала головой.

– Не знаю. Он был в гидрокостюме с капюшоном. Не думаю, что это был Дуэйн. Иначе он бы как-нибудь дал о себе знать. И акулы по туннелям не плавают. И не было капюшона на этой го... – голос ее дрогнул, – ...голове.

Когда Оливия вернулась домой, мисс Рути стряпала. Противни с булочками и пирожными были выставлены на плите и на выкрашенном желтой краской буфете, пахло корицей и еще какими-то пряностями. У Оливии на глаза навернулись слезы. Совсем как в далеком детстве: вспомнился ей и домик Братца Кролика, и вечерние мультики про хлопотливую семейку Вудентопов, и то, как мама ее пекла всякие штучки, поджидая дочку из школы.

– О хоссподисусе, садитесь скорей.

Мисс Рути кинулась к комоду, чтобы извлечь из ящика наглаженный носовой платок с цветочком и буквой «Р», вышитыми в уголке.

– Пресвятая Мария, Матерь Божья, – бормотала она, снимая с противня клеклый на вид пирог. – Готово. А теперь – по чашечке чаю.

Она щедрой рукой отрезала огромный ломоть и протянула Оливии – как будто липкий пирог и чашка чаю были единственным средством, способным отогнать кошмарное видение оторванной головы. Но в общем-то, подумала девушка, откусывая от вкуснющего и сочного бананового пирога, не так уж она и неправа.

– Сегодня отсюда есть рейс? – тихо спросила Оливия у мисс Рути.

– Наверняка. После обеда почти всегда есть вылеты.

– А как заказать билет?

– Ну, вынесите сумку на крыльцо, и Педро – у него красный грузовик – постучится, когда будет проезжать мимо.

– Но откуда он узнает, что надо остановиться? Как он узнает, что мне надо на самолет? А вдруг у него места не будет?

И снова мисс Рути посмотрела на нее так, как смотрят на идиотку.

После трех пополудни в дверь постучали. Красный грузовичок был пуст. Оливия проследила, как ее любимую бежево-оливковую сумку загружают в заднее отделение, сама же села впереди, сжимая в кулаке шляпную булавку и ощупывая на всякий случай шпионское кольцо – перечную авторучку она сунула в карман шорт. День был чудесный: небо сияло голубизной, бабочки и колибри порхали себе над цветочками. Неземная красота, даже не по себе как-то. Завидев щит с Робинзоном Крузо и мостик, ведущий к взлетно-посадочной полосе, Оливия приготовилась выходить, но грузовик почему-то свернул направо.

– Но это же не аэродром, – воскликнула она и сильнее вжалась в сиденье, когда машина притормозила на поросшем клочковатым кустарником пятачке возле моря.

– Que? – сказал водитель, открывая дверь. – No hablo ingle's[32].

– No es el aeropuerto. Quiero tomar el avion para La Ceiba[33].

– Да-да, – ответил он по-испански, ставя сумки на землю. – По вторникам самолет летает с Роатана. Вам придется подождать лодку, – и махнул рукой в сторону пустынного горизонта. Мотор он не выключал.

– Но тут не видно никакой лодки.

– Будет через пять минут.

Оливия отнеслась к его словам с недоверием.

– Подождите еще несколько минут, – сказал он и полез в кабину.

– А вы куда?

– В деревню. Все в порядке. Лодка будет здесь через пару минут.

И включил передачу. Она обреченно смотрела, как дребезжащая колымага уезжает прочь, и вдруг почувствовала смертельную усталость – последние силы, казалось, покинули ее. Тарахтенье мотора постепенно заглохло вдали, стало тихо. Солнце жарило вовсю. И лодки что-то не было видно. Оливия перетащила свой багаж под сень казуарины и уселась в тенечке, отмахиваясь от мух. Через двадцать минут послышался отдаленный вой мотора. Она вскочила на ноги и с надеждой стала осматривать горизонт в подзорную трубу. Действительно, к берегу очень быстро приближалась какая-то лодка. Девушка вздохнула с облегчением. Ей не терпелось поскорее выбраться отсюда. Лодка подплыла ближе, и стало видно, что это роскошная белая моторка. До сих пор ничего похожего на Попайяне она не видела, ну да Роатан все-таки центр мирового туризма. Может, у аэропорта в Роатане есть свой собственный катер.

Человек в лодке помахал ей рукой, приглушил мотор и изящной дугой вырулил к пристани. Катер был красивый, большой, с белыми кожаными сиденьями и полированными дверями, ведущими в каюту.

– Para el asropuerto Roatän?[34] – крикнула она матросу.

– Si, senorita, suba abordo[35], – ответил он, пришвартовал катер, закинул на борт ее сумку и протянул ей руку, чтобы помочь взобраться. Потом отвязал канат, включил мотор на полную мощь и вышел в открытое море.

Выпрямившись на краешке белого кожаного сиденья, Оливия все оглядывалась назад, пока берег острова Попайян не исчез вдали, потом стала с нетерпением смотреть вперед, на пустынный пока что горизонт. Дверь кабины отворилась, и наружу высунулась черноволосая и курчавая лысеющая голова. Человек поднял на нее взгляд, и по всему его лицу расплылась масляная, заискивающая улыбка.

34

Оливия сидела на носу катера в белом кожаном кресле для пассажиров, пытаясь побороть приступы морской болезни, голова ее моталась, как у тряпичной куклы, словно каждая новая волна наотмашь била ее по лицу. Альфонсо же тем временем, тоже промокший насквозь, стоял у руля в совершенно идиотском наряде: на нем были белая рубашка, белые шорты, белые гольфы и капитанская фуражка. Он управлял катером неумело и слишком быстро, совсем не учитывая силу ветра, отчего суденышко то вставало на дыбы, то плюхалась носом в очередную волну. Он жестами указывал ей на показавшийся впереди берег и что-то кричал, но что – было не слышно из-за рева мотора.

«Ну как, – мрачно думала Оливия, – как можно быть такой набитой дурой? Мисс Рути работает на Альфонсо. Мисс Рути, скорее всего, отравила банановый пирог – и голову Дуэйну тоже она отрезала. Она – как тот злой гном в красном плаще из фильма «Не оглядывайся назад». Вот сейчас вылезет из каюты в костюме Красной Шапочки и перережет мне горло. Что же мне делать?» Ответ на этот вопрос, надо полагать, был такой: ничего. Шляпную булавку она по-прежнему сжимала в кулаке. Ручка-пульверизатор лежала у нее в кармане, но, если взглянуть правде в глаза, шансы одолеть двух бугаев с помощью ручки и булавки были невелики.

– Куда мы направляемся? – прокричала она. – Мне надо в аэропорт.

– Это сюрприз, – весело отвечал ей на это Альфонсо. – Сюрприз от мистера Феррамо.

– Стойте, стойте! – воскликнула она. – Остановите катер!

Коротышка лишь рассмеялся в ответ хриплым смехом и направил лодку навстречу новой накатившей волне.

– Мне плохо! – взмолилась Оливия, склонившись над безупречно чистым сиденьем, – и притворилась, что ее рвет.

Он вскочил как ужаленный и мигом выключил двигатель.

– За борт, – крикнул он, махнул рукой. – Туда. Педро. Aqua[36]. Живо.

Она перегнулась через борт, словно не в силах сдержать рвоту – в данных обстоятельствах не так уж трудно это было сымитировать – и откинулась на сиденье, зажимая рукой рот.

– Куда мы плывем? – спросила она слабым голосом.

– В отель мистера Феррамо. Это сюрприз.

– А меня спросить забыли? Это похищение!

Альфонсо, все с той же масляной улыбкой, снова завел двигатель.

– Приятный сюрприз!

Жаль, что ее уже не тошнит. «В следующий раз я сделаю это по-настоящему, – мысленно пообещала она. – Прямо ему на шортики».

Когда они обогнули мыс, глазам их предстала идиллическая картина: белый песок и лазурное море, в прибрежных волнах весело резвятся отдыхающие. Как бы хотелось Оливии добраться до них и крикнуть во всеуслышание: «Как вы не понимаете, что все это мерзость и гадость! Здесь все создано для убийства!»

Матрос подошел к рулевому колесу, предлагая сменить Альфонсо у руля, но тот нетерпеливо отмахнулся и с ревом направил катер к причалу, как любят изображать в рекламе геля для душа или жвачки, «незаменимой после еды». Но тут же понял, что переоценил свои силы. Он свернул влево, распугивая любителей поплавать с трубкой и едва не срезав водного лыжника, сделал неуклюжий разворот, взбаламутив воду, и наконец заглушил мотор – можно сказать, почти вовремя, потому что катер все равно врезался в причал. Альфонсо выругался.

– Сразу видно мастера, – заметила Оливия.

Он усмехнулся:

– Благодарю. Добро пожаловать в Ла-Исла-Бонита!

Девушка тяжело вздохнула.

Ступив ногой на твердую почву – вернее, на бетонный причал, – чувствуя, как солнце подсушивает ее промокшую одежду и морская болезнь понемногу проходит, Оливия подумала, что не все так уж плохо, в конце-то концов. Приятный молодой человек в белых шортах до колен взял у нее сумку и предложил проводить ее до номера. Приятные юноши из гостиничной обслуги, похоже, становятся лейтмотивом ее путешествия. Она вспомнила первого, из «Стандард Отеля», синеглазого, с накачанными мышцами, аккуратными бачками и острой бородкой, каких любят рисовать на детских магнитных досках, и мысленно напомнила себе, что надо бы проверить комнату на предмет жучков. А потом вдруг ее осенило: Мортон, с осветленными, коротко подстриженными волосами и серыми выразительными глазами; дайвер в черном резиновом капюшоне, пристально следивший за ней из-под маски; коридорный в «Стандарде» с телом атлета и с пронзительно синими глазами, цвет которых так не вязался с растительностью на лице. Как же она не подумала, ведь есть же такая штука, как цветные контактные линзы! Все это был один и тот же человек.

Стараясь сохранять самообладание и борясь с желанием попристальнее разглядеть теперешнего юношу, она пошла за ним следом по деревянным мосткам, где вместо перил были натянутые канаты. Курорт был сказочно экологичен, настоящий рай для любителей походить босиком: дорожки, присыпанные кусочками коры, солнечные батареи, деревянные резные таблички с названиями растений. «Интересно, есть ли здесь табличка с названием «клещевина»?» – подумала Оливия и взяла на заметку, что надо бы прогуляться с утра и поискать, не валяется ли где дохлая коза.

Комната ее – или, вернее сказать, скромные апартаменты с видом на море – находилась в некотором удалении от пляжа, в домике на сваях, стоящем у самой кромки джунглей. Жаль, что не над морем, но даже Оливия понимала, что в сложившихся обстоятельствах не пристало требовать другой номер. Домик был сложен из бревен и из тростника, постельное белье и противомоскитная сетка – кремового и бежевого цвета. На подушках – цветы плюмерии. Стены были из реек, так что к ветерку от работающего вентилятора примешивался легкий морской бриз. В ванной комнате – современное хромированное оборудование, глубокая фарфоровая ванна с дырочками для джакузи, и отдельно – душ. Все очень стильно. Туалетная бумага, правда, не была распакована и не свисала аккуратной ленточкой. Просто висел рулон – и все.

– Мистер Феррамо просил вас в семь часов составить ему компанию за ужином, – сказал молодой человек, лукаво улыбнувшись.

«Отравить решил, – подумала она. – Феррамо собирается отравить меня, подсыпав в соль рицина. Или накормить мясом отравленной козы О'Рейли. Или выпустить в меня кислородно-ацетиленовый пузырь и спалить».

– Как мило с его стороны, – произнесла она как ни в чем не бывало. – Где же?

– В его номере, – сказал парнишка и подмигнул. Ее чуть не передернуло: она терпеть не может, когда подмигивают.

– Благодарю, – проговорила она чуть слышно. Она не знала, включены ли чаевые в счет, но на всякий случай решила проявить щедрость и дала ему пятерку.

– Нет-нет, – улыбнулся он. – У нас тут деньги не в чести.

«Ну еще бы».

До чего же приятно было принять душ: современный душ, имитирующий дождь, с боковыми струйками и с хромированным диском размером с обеденную тарелку. Она специально не стала спешить, намылила голову изумительным составом на основе самых высоких технологий, намылилась сама, ополоснулась, намазалась увлажняющим бальзамом, потом завернулась в элегантный кремовый халат марки «Фретте» и прошлепала по деревянным половицам на балкон, где щедро брызнула средством от москитов на запястья и на лодыжки, в надежде, что убийц дайверов и исламских похитителей это средство тоже отпугнет.

Стемнело, из джунглей доносилось громкое кваканье лягушек да звон цикад. Горящие факелы освещали дорогу к морю, за пальмами светился бирюзовым светом плавательный бассейн, воздух был напоен запахом жасмина и плюмерии. Со стороны ресторана доносились соблазнительные запахи и довольный гул голосов. «Вот она, притягательная сторона зла», – говорила себе Оливия, решительно отходя от балкона, чтобы найти детектор жучков, он же калькулятор, купленный в «Шпионском мире» на Сансет-бульваре. Она не без некоторого волнения вынула прибор из коробки и уставилась на него, наморщив лоб. Совсем вылетело из головы, что с ним дальше делать. В свое время Оливия решила на всякий случай выбросить упаковки от шпионского снаряжения, чтобы легче было маскироваться, но только об одном – весьма существенном – не подумала: инструкций по применению у нее теперь тоже не было. Она смутно помнила, что вроде бы нужно набрать условный код. Оливия всегда пользовалась кодом 3637 – именно в этом возрасте погибли ее родители. Она набрала эти цифры – и ничего. Никакого результата. Может, надо сначала включить? Нажала кнопку «пуск», потом набрала 3637, потом помахала детектором в разные стороны. Ничего. Либо жучков нет, либо чертова штука сломалась.

Оливия закусила губу. Еще одна досадная деталь добавилась к общему списку сегодняшних неудач, и она с досадой швырнула калькулятор через всю комнату, как будто все: и оторванная голова Дуэйна, и Мортон Си, и мисс Рути, и подводный насильник в резиновом шлеме, и странная слизь на скале, и похищение, – все это было из-за него, из-за треклятого сломанного прибора. Зашла в гардеробную, закрылась там и свернулась калачиком.

И вдруг услышала тоненький писк. Подняла голову, приоткрыла дверь и ползком добралась до калькулятора. Он работал! Маленький экранчик зажегся. Ее внезапно охватило нежное чувство к этой вещице. Детектор жучков, он же калькулятор, не подвел. Он делал все, что мог. Она снова набрала код. Прибор начал легонько вибрировать. Взволнованная, Оливия вскочила на ноги и принялась ходить с ним по комнате, держа калькулятор на вытянутой руке, как будто это металлоискатель. Она, правда, забыла уже, как по детектору узнать о том, что жучок найден. Он снова запищал, словно пытался ей подсказать. Ага! Он должен запищать, если обнаружит что-нибудь, и завибрировать, как только окажется близко от жучка. Она поводила им рядом со штепсельными розетками – ничего. Телефонных розеток тут не наблюдалось. Проверила лампы – опять ничего. И тут вдруг вибрация изменилась. Прислушиваясь к новому звуку, она подошла к деревянному кофейному столику, в самой середине которого крепко сидел каменный цветочный горшок с пухлым кактусом. Калькулятор чуть не выскочил у нее из рук – так дико затрясся. Она глянула под стол, но это оказалась тяжелая массивная штуковина, по виду напоминающая ящик. Может, распотрошить этот кактус, к чертям? А что, это мысль. Кактусы она терпеть не могла. Колючие, фэн-шуй нарушают. Но уничтожать живое не годится. И что он тут может подслушать? С кем ей тут говорить-то? Она уставилась на пухлое растеньице. Может, в нем еще и камера имеется? Она открыла сумку, достала тонкий шерстяной свитер черного цвета, сделала вид, как будто собиралась надеть, но передумала – и бросила на стол, поверх кактуса.

Часы показывали без двадцати минут семь. Оливия решила, что должна сегодня выглядеть на все сто. Попав в передрягу, надо стараться использовать все подручные средства. Она высушила волосы, потом, встав перед зеркалом, откинула их изящным жестом, подражая Сурайе, и томно пролепетала: «Теперь мои волосы сияют, шампунь подарил им новый блеск и объем!» Сочетание морской воды и солнечных лучей, плюс остатки красной краски для волос, привело к неожиданному эффекту: блондинка с блестящими тонированными прядками. Кожа ее тоже, несмотря на солнцезащитный крем, прямо блестит от загара. Много косметики не потребовалось: капельки жидкой пудры хватило, чтобы осветлить покрасневший нос. Надев тонкое черное платье, сандалии, нацепив украшения, Оливия оглядела себя в зеркале. В целом ничего, решила она, по крайней мере для завершения такого безумного дня, как этот.

– Нормально, Оливия, дерзай! – сказала девушка сурово, но тут же зажала рот ладонью: как бы кактус не подслушал.

Сегодня она устроит представление. Она предстанет перед Феррамо такой, какой он хочет ее видеть. Придется притвориться, что она не целовалась ни с какими светловолосыми, сероглазыми юными обманщиками, не видела никаких оторванных голов, не видит никакой связи между бомбами «Аль-Каиды» и ацетиленом и никогда не слышала о таком веществе, как рицин. Справится ли она? Это ведь все равно что сказать: «Ни слова о войне», когда ужинаешь с немцем. «Не могли бы вы передать мне рицину? На островах Ислас-де-ла-Баия такая чудная клещевина, не правда ли?»

Она хихикнула. О Боже, только истерики сейчас не хватало! О чем только она думает? Ведь она ужинает с отравителем! Оливия стала лихорадочно вспоминать, к каким уловкам прибегают герои фильмов, чтобы избежать отравления: подменяют бокалы, берут еду из той же кастрюли, что и хозяин. А если угощения заранее разложены по тарелкам? Она замерла на мгновение, потом легла на пол, повторяя мантру: «Я доверяюсь своей интуиции. Я больше не поддаюсь панике, вредные мысли уходят». И вроде начала успокаиваться, но тут в дверь постучали – громко и требовательно. «О, нет. Нет-нет. Теперь меня заберут и забьют камнями», – подумала Оливия, быстро вскочила на ноги, нацепила сандалии и только успела подбежать к двери, как грозный стук раздался снова.

За дверью стояла низенькая полная женщина в белом переднике.

– Не желаете ли разобрать постель? – спросила она с доброй, поистине материнской улыбкой.

И шмыгнула в комнату, но следом за ней в дверях появился коридорный.

– Мистер Феррамо готов вас принять, – сказал он.

35

Пьер Феррамо полулежал на низкой кушетке, сложив руки на коленях, излучая сдержанную властность и мощь. Одет он был в просторный льняной темно-синий костюм. Взгляд его прекрасных, с влажной поволокой глаз под тонкими, изящно изогнутыми бровями казался невозмутимым.

– Спасибо, – сказал он, отсылая коридорного мановением руки.

Оливия слышала, как закрывается дверь, а когда в замке повернули ключ, похолодела.

Номер был роскошный, экзотический, электрическое освещение здесь заменяли восковые свечи. Пол был устлан восточными коврами, на стенах – узорчатые гобелены, и над всем этим витал запах восточных курений – так что ей на память сразу же пришел Судан, Феррамо продолжал все так же загадочно смотреть на нее, и ей стало не по себе. Инстинкт подсказывал, что надо держать чувства в узде.

– Привет! – весело сказала Оливия. – Какая приятная встреча.

В мерцающем свете свечей Феррамо был похож на Омара Шарифа в фильме «Лоуренс Аравийский».

– Красивая комната, – сказала она, пытаясь оглядеться вокруг с видом знатока. – Хотя у нас в стране принято вставать, когда входит гостья, особенно если эту гостью похитили.

По лицу его пробежала легкая тень смущения, но секунду спустя взгляд его глаз был по-прежнему холоден. «Ну и черт с тобой, индюк надутый», – подумала Оливия. На столике охлаждалась в ведерке со льдом бутылка «Кристалла», стояли два фужера, рядом – поднос с канапе. Столик был как две капли воды похож на тот, что стоит в ее комнате, вплоть до горшка с кактусом, торчащего посередке, – этот факт она взяла на заметку.

– Выглядит красиво, – сказала она, усаживаясь, и, глянув на бокалы с шампанским, послала ему лучезарную улыбку.

– Можно за тобой поухаживать?

Взгляд Феррамо на секунду потеплел. Оливия понимала, что ведет себя как деревенская кумушка в гостях у викария, но это, казалось, подействовало. Потом вдруг выражение его лица изменилось, взгляд его стал свирепым, как у хищника, которого зря потревожили. «Ну ладно, – подумала она, – в эту игру могут сыграть двое[37]». Села и тоже уставилась на него. Но, на беду, от этой импровизированной игры в гляделки ее разобрал смех. Как же трудно бывает сдержаться, когда тебя прямо-таки распирает изнутри – пришлось даже зажать рот рукой. Оливия скорчилась на стуле, плечи ее тряслись от беззвучного смеха.

– Хватит! – рявкнул он, вскакивая на ноги, что вызвало в ней новый приступ веселья.

О Боже! Ну наконец-то. Кажется, удалось! Она обязана остановиться. Оливия сделала глубокий вдох, завела глаза под потолок, а потом все-таки снова хихикнула. Когда вот так что-нибудь вдруг вас рассмешит в неподходящий момент, то ваше дело плохо. Это все равно что смеяться в церкви или на школьном собрании. Но даже мысль о том, что он достанет меч и отрубит ей голову, показалась забавной: она представила, как отрубленная голова, подпрыгивая, катится по полу и все смеется, а Феррамо орет на нее.

– Прости, прости, – сказала Оливия, пытаясь взять себя в руки, зажимая пальцами рот и нос. – Все нормально, сейчас.

– Ты кажешься чересчур жизнерадостной.

– Ну так и ты бы веселился, если бы трижды за один день побывал на волосок от смерти.

– Я приношу извинения за то, как Альфонсо вел себя на катере.

– Да, чуть не задавил нескольких аквалангистов и любителя водных лыж.

Феррамо скривил губы.

– Это проклятый катер виноват. Западная техника, при всех ее достоинствах, специально задумана так, чтобы выставить арабов дураками.

– Пьер, не сходи с ума, – сказала Оливия. – Мне кажется, что конструкторы современных катеров не ставили перед собой такой задачи. А вообще-то, как ты поживаешь? Так приятно снова тебя увидеть.

Он посмотрел на нее со странным выражением.

– Да, надо произнести тост! – сказал он и решил открыть бутылку шампанского.

Она следила за его действиями, нащупывая спрятанную в шов платья шляпную булавку и стараясь прикинуть, что сейчас произойдет. Итак, у нее появилась возможность напоить его и выведать, что у него на уме. Она оглядела комнату: на письменном столе стоял закрытый переносной компьютер.

Феррамо действительно вознамерился открыть бутылку «Кристалла», но никак не мог справиться с пробкой. Он явно не привык открывать бутылки с шампанским и вообще разбираться во всех этих гребаных штучках. Оливия поймала себя на том, что смотрит на него с ободряющей улыбкой – так смотрят на заику, который силится произнести следующее слово, а у него все не получается. Вдруг пробка, хлопнув, стрельнула в потолок, и мощная струя шампанского забила из горлышка, заливая его руку, столик, салфетки, кактус и поднос с канапе. Изрыгая непонятные проклятия, он принялся хватать и отшвыривать все без разбору.

– Пьер, Пьер, – Оливия схватила салфетку и стала вытирать лужицы. – Успокойся. Все хорошо. Я сейчас возьму их... – она подняла фужеры и направилась к бару с мойкой, – ...сполосну, и они будут чистенькие. О-о, какие красивые бокальчики. Из Праги? – не умолкая ни на минуту, она вымыла их горячей водой, потом ополоснула снаружи и внутри.

– Да, – сказал он. – Это богемский хрусталь. Вижу, ты знаток прекрасного. Я тоже.

При этих словах Оливия снова чуть не расхохоталась. Похоже, арабский ум так же изобретателен, как реклама в телемагазине.

Она снова поставила бокалы на кофейный столик, на всякий случай взяв бокал Феррамо себе. Она внимательно присматривалась к его жестам, надеясь заметить в его поведении что-либо, что выдало бы в нем отравителя. Но Пьер вел себя скорее как алкоголик, которому не терпится опрокинуть первую вечернюю рюмашку.

– Надо сказать тост, – проговорил он. – За нашу встречу.

Очень серьезно посмотрел – и мигом осушил бокал шампанского, словно казак на состязании, кто больше выпьет водки.

«Он что, не знает, что шампанское так не пьют?» – удивилась Оливия. И вспомнила мать Кейт, убежденную трезвенницу, которая, предлагая гостю джин с тоником, спешила наполнить стакан до краев чистым джином, а на бутылку с тоником лишь кивала.

– А теперь поедим. Нам о многом надо поговорить.

Пьер направился на террасу, а она быстренько вылила содержимое своего бокала в горшок с кактусом. Феррамо, как делает всякий хорошо вышколенный официант, чуть отодвинул от стола ее стул, приглашая сесть. Оливия села, ожидая, что теперь он придвинет стул ловким движением, как опять-таки сделал бы хорошо выученный официант, да только он что-то не так понял, и она плюхнулась прямо на пол. Смех и слезы, подумала девушка, но смеяться не стала, потому что по лицу его поняла, как он зол и обижен.

– Все в порядке, Пьер. Все нормально.

– Что ты имеешь в виду? – он склонился над ней, и Оливия живо представила его командиром батальона моджахедов в горах Афганистана, расхаживающим над распростертыми у его ног пленниками, сдерживая до поры свой гнев, а потом вдруг палящим в них из автомата.

– Я хочу сказать, смешно получилось, – решительно сказала она, делая попытку подняться на ноги и утешаясь хотя бы тем, что он поспешил помочь ей. – Чем ближе к совершенству, тем смешнее, когда что-то сбивается. В мире нет и не может быть совершенства.

– Значит, все нормально? – спросил Пьер, и наивная мальчишеская улыбка тронула его губы.

– Да, – ответила Оливия, – все нормально. Я теперь сяду на стул, а не под стул, и мы начнем все сначала.

– Прошу прощения. Я так испугался – сначала шампанское, потом...

– Ничего страшного, – успокоила она. – Садись. Не надо извиняться, все и так хорошо и лучше быть не может.

– Правда?

– Правда, – сказала Оливия, а сама подумала: «Теперь можно пить и не бояться, что отравишься». – Я поначалу, когда вошла, стеснялась немного. Ну а теперь мы знаем, что мы оба – обычные люди, и можем не притворяться друг перед другом, что мы какие-то особенные, и просто радоваться жизни.

Феррамо схватил ее руку и стал страстно целовать. Как будто что-то в ее поведении дало ему команду: «Расслабься!» Перемены в его настроении были непредсказуемы. Он опасен, это ясно. Но в данной ситуации Оливия мало что может сделать. Хотя, если набраться наглости и действовать по наитию, может, тогда ей удастся контролировать ситуацию. Особенно если она останется трезвой, а Феррамо напьется.

– Ты удивительная женщина, – сказал он, и во взгляде его впервые появилась едва заметная робость.

– Почему? – спросила девушка. – Потому что я умею мыть посуду?

– Потому что ты добрая.

Ей стало не по себе.

Пьер Феррамо осушил еще один бокал шампанского, откинулся на спинку стула и резко дернул за плотную темно-красную ленточку звонка. Тотчас же в замке повернулся ключ, и вошли три официанта, неся в руках дымящиеся кастрюли.

– Оставьте, оставьте! – испуганно прикрикнул на них Феррамо, когда те засуетились, пытаясь их обслужить. – Оставьте, я сам.

Официанты поставили кастрюли и, в спешке натыкаясь друг на друга, выскочили за дверь.

– Надеюсь, – сказал Пьер, разворачивая салфетку, – тебе понравится ужин. Для здешних мест это большой деликатес.

У Оливии перехватило дыхание.

– Что же это? – спросила она.

– Козленок под соусом карри.

36

– Еще вина? – предложил Феррамо. – У меня есть «Сент-Эстеф» восемьдесят второго года, которое, я думаю, Как раз подойдет к козлятине.

– Отлично.

Рядом с ее стулом как раз стояла кадка с развесистой смоковницей. И когда он отвернулся за бутылкой, она быстренько сбросила кусок козлятины обратно в сервировочное блюдо и вылила содержимое своего бокала под смоковницу.

– ...И еще «Пулиньи-Монтраше» девяносто пятого – на десерт.

– Мое любимое, – мурлыкнула Оливия.

– Как я уже говорил, – продолжал Феррамо, наливая вина и только потом усаживаясь, – разделение физического и духовного является главной проблемой Запада.

– Хм-м, – протянула Оливия. – Но если религиозное правительство берется выступать от имени Бога, а не руководит демократическим процессом, что может тогда остановить безумца, который скажет, что это по воле Бога он потратил все государственные деньги, отпущенные на продовольствие, чтобы построить себе восемнадцать дворцов?

– Партия «Баас» Саддама Хусейна – плохой пример религиозного правительства.

– Я вовсе не это имела в виду. Я просто назвала первое, что пришло в голову. Я хочу сказать: кто решает, в чем состоит воля Божья?

– Она изложена в Коране.

– Но священные писания легко толковать вкривь и вкось. Сам знаешь: что для одного значит «Не убий», то для другого означает «око за око». Ты же не думаешь, что убивать людей во имя религии – это нормально.

– Ты педантична. Истина не нуждается в толкованиях. Она так же ясна, как солнце, восходящее над пустынной равниной. Ошибка западной культуры очевидна во всем – возьми большие города или средства массовой информации. А что она несет людям? Самоуверенность, глупость, насилие, страх, бездумную погоню за материальными благами, поклонение сиюминутным знаменитостям. Возьмем, к примеру, людей, которых мы с тобой видели в Лос-Анджелесе: развратные, пустые, самовлюбленные, только посули им богатство и славу – кинутся, как саранча на сорго.

– А мне показалось, они тебе нравятся.

– Я их презираю.

– Тогда почему же ты берешь их на работу?

– Почему я беру их на работу? Ах, Оливия, ты не такая, как они, но ты все равно не поймешь.

– А может, пойму. Для чего ты окружаешь себя всеми этими горничными, охранниками, и дайверами, и серфингистами, мечтающими стать актерами, раз ты их презираешь?

Пьер перегнулся через стол и медленно-медленно провел пальцем по ее шее. Она стиснула шляпную булавку.

– Ты не похожа на них. Ты не саранча, ты – сокол.

Он поднялся из-за стола и подошел ближе. Погладил ее по волосам – по спине у нее побежали мурашки.

– Ты не такая, и потому тебя надо держать в клетке и приручать, до тех пор пока ты не приучишься возвращаться к хозяину. Ты не такая... – прошептал он ей в затылок, – и ты не развратная.

И вдруг ухватил ее за волосы и оттянул ее голову назад.

– Правда ведь? Разве ты готова к посягательствам другого мужчины, к тайным поцелуям во мраке?

– Ой, пусти, – сказала Оливия, дергая головой. – Что за мужчины на этом острове? Безумцы какие-то. Мы ведь ужинаем. Пожалуйста, перестань валять дурака, сядь и расскажи мне, что ты имеешь в виду.

Феррамо не спешил отпускать ее.

– Ну пожалуйста, Пьер, мы же не на школьной площадке. И чтобы спросить меня о чем-то, не обязательно дергать за волосы. Садись лучше на место, у нас еще впереди десерт.

Ом постоял еще минуту, потом не спеша вернулся на свое место – так пантера осторожно ходит вокруг добычи.

– Почему ты не пришла ко мне, как обещала, мой ловчий сокол, моя сакр?

– Потому что я не сокол, а профессиональный журналист. Я пишу о дайвинге в местах, еще не вытоптанных туристами. Как бы я могла описать острова Ислас-де-ла-Баия, если бы сразу осела в роскошнейшем отеле?

– Неужели тебе необходимо встречаться с местными инструкторами по дайвингу?

– Конечно.

– Мне кажется, – сухо сказал Феррамо, – ты поняла, Оливия, кого я имею в виду. Я говорю о Мортоне.

– Пьер, ты же знаешь, как ведут себя западные парни на вечеринках, особенно если там много рома и бесплатного кокаина: лезут с поцелуями к девчонкам. В наших странах это не считается оскорблением. И в конце-то концов, я ведь его прогнала, – сказала девушка, чуточку слукавив. – А сам-то ты с тех пор скольких девушек целовал?..

И тут он улыбнулся, как мальчик, которому после скандала вернули-таки его любимую игрушку.

– Ты права, Оливия. Конечно же. Другие мужчины будут восхищаться твоей красотой, но ты вернешься к своему хозяину.

Боже, как же он упрям.

– Пьер, послушай. Во-первых, я современная девушка и у меня нет хозяев, – она прикидывала, как бы половчее уйти от неприятной темы. – Во-вторых, если двое хотят быть вместе, у них должно быть общее мировоззрение, а по моему твердому убеждению, убивать нехорошо. А если ты так не считаешь, мы должны с этим разобраться.

– Ты меня разочаровываешь. Как и все на Западе, ты достаточно самоуверенна и принимаешь в расчет только свою собственную, наивную и близорукую точку зрения. Но представь себе, о чем может думать бедуин в суровой пустыне. Выживание племени для него превыше жизни индивидуума.

– Стало быть, ты за терроризм?

Он налил себе еще вина.

– Ни один человек не скажет, что война лучше мира. Но бывают времена, когда война становится необходимостью. А сегодня правила ведения войны изменились.

– Неужели ты... – начала она, но ему явно надоела эта тема.

– Оливия, – заметил он с улыбкой, – ты совсем ничего не ешь! Тебе что, не нравится?

– Я все еще неважно себя чувствую – укачало на катере.

– Надо поесть. Обязательно. Иначе ты меня сильно обидишь.

– Вообще-то от вина я бы не отказалась. Можно открыть «Пулиньи-Монтраше»?

Подействовало! Феррамо продолжал пить, а Оливия продолжала выливать вино под смоковницу. Он по-прежнему был собран, следил за своими жестами, и только красноречия и страсти в его речах заметно прибавилось. И еще она чувствовала, что ему это нелегко дается, что Пьер на грани срыва и его настроение в любую минуту может перемениться на полностью противоположное. И это так не вязалось с его манерой держаться на людях: тогда он казался спокойным, уравновешенным, исполненным чувства собственного достоинства. Интересно, подумала Оливия, может, все это последствия какой-то давней психологической травмы, подспудно сказывающейся, как и в ее случае: смерть кого-то из родителей, например?

Постепенно из обрывков стала складываться история его жизни. Он получил образование во Франции. Упомянул Сорбонну, но вскользь. Подробнее говорил о занятиях в Грассе на Лазурном Берегу, где обучался искусству «обоняния» – необходимому для будущего парфюмера. Потом долгое время жил в Каире. У него был отец, которого он презирал и вместе с тем боялся. О матери же – ни слова. Весьма трудно оказалось вывести его на разговор о его продюсерской работе во французском кинематографе. Это было почти то же самое, что заставить кого-нибудь из официантов – они же продюсеры – в «Стандард Отеле» назвать последний поставленный ими фильм. Ясно одно: в семье денег было немеряно, он привык их тратить почем зря, и объездил чуть не полмира – Париж, Сен-Тропез, Монте-Карло, Ангуилла, Гштаад.

– А в Индии ты был когда-нибудь? – спросила Оливия. – Мне бы очень хотелось побывать в Гималаях, в Тибете, в Бутане... – «ну же, решайся, договаривай!» – ...и в Афганистане. Загадочные, девственные места. Ты там бывал?

– Ну да, конечно, в Афганистане был. Прекрасный, суровый и дикий край. Я отвезу тебя туда, мы поедем верхом, и ты увидишь жизнь кочевников, – так я сам жил в детстве, так жили мои предки.

– А что ты там делал?

– В юности я любил путешествовать – совсем как ты, Оливия.

– Ну, вряд ли ты путешествовал так же, как я, – заметила она с улыбкой, а сама подумала: «Ну же, давай, выкладывай. Проходил подготовку в лагерях? Готовился ко взрыву «ОкеанОтеля» или к чему другому? Когда это будет? Скоро? И меня собираешься к этому привлечь?»

– Нет, почему же. Мы жили в палатках, как простые люди. Моя родина – это земля кочевников.

– Судан?

– Аравия. Земля бедуинов: бодрая, гостеприимная, простая и мудрая, – он снова глотнул «Монтраше». – Западный человек, думающий лишь о прогрессе, ничего не видит, кроме будущего, и разрушает мир во имя стремления к новизне и к успеху. Мой же народ знает, что истину следует искать в мудрости прошлого, и богатство и успех каждого зависит от силы племени.

Феррамо налил еще вина, наклонился и схватил ее за руку.

– Потому-то я и должен отвезти тебя туда. И конечно, там ты найдешь массу материала для твоей статьи о дайвинге.

– Жаль, но я не могу, – сказала она. – Нет. Я должна получить заказ от журнала.

– Но во всем мире нет лучшего места для дайвинга! Там такие скалы, такие отвесные кручи, уходящие вниз на семьсот метров, коралловые остроконечные рифы, похожие на старинные башни, вздымающиеся прямо со дна океана, такие пещеры и подводные туннели. Это невозможно передать! Девственные места! Нетронутые! За все время ты не встретишь ни одного дайвера.

Кажется, последняя бутылка вина превратила Феррамо в заправского очеркиста.

– Остроконечные рифы поднимаются из морских глубин, привлекая несметное количество морских обитателей, в том числе и крупных. Только представь, какое это поразительное зрелище – акулы, скаты, барракуды, серебристый горбыль, собакозубый тунец...

– А, так там много рыбы! – воскликнула Оливия.

– И завтра мы с тобой устроим дайвинг a deux.[38]

«С похмелья? Ну уж нет».

– А там есть где остановиться?

– Вообще-то большинство дайверов живут прямо на борту. У меня там есть несколько лодок, оборудованных для жилья. Но ты, конечно, если захочешь, сможешь жить как настоящий бедуин.

– Звучит заманчиво. Но я ведь должна писать только о том, что читатели могут испытать сами.

– Давай лучше я расскажу тебе о Суакине, – сказал Пьер. – Суакин – это Венеция Красного моря. Полуразрушенный коралловый город, в шестнадцатом столетии считавшийся крупнейшим портом на Красном море...

Прослушав двадцатиминутную хвалебную оду, произнесенную на одном дыхании, она начала подозревать, что роль Феррамо в «Аль-Каиде» сводится к тому, чтобы забалтывать слушателей до смерти нудными речами. Похоже, у него слипались глаза – Оливия выжидала, когда он окончательно сомкнет ресницы, – так мать следит за своим малышом, дожидаясь, когда можно будет взять его на ручки и отнести в кроватку.

– Давай вернемся в комнату, – шепнула она, помогая ему дойти до низкой кушетки. Он тяжело плюхнулся на нее и уронил голову на грудь.

Затаив дыхание и до конца не веря, что осмелится это сделать, девушка скинула туфли и на цыпочках подошла к компьютеру. Открыла его и нажала на клавишу – может, он тоже просто дремал, как и его хозяин? Черт. Он был выключен. Если включить, какой будет звук: аккорд или, не дай Бог, он квакнет?

Феррамо шумно и тяжко вздохнул и чуть повернулся, провел языком по губам, как ящерица. Оливия подождала, когда его дыхание опять станет ровным, и только тогда решилась. Нажала на кнопку пуска, подумав: если что – кашляну. В компьютере что-то зажужжало, и, прежде чем она сообразила, что пора кашлянуть, компьютер произнес женским голосом: «А-га».

Феррамо открыл глаза и сел прямо. Оливия быстро схватила бутылку с водой.

– А-га, – сказала она, – ага, тебе грозит тяжкое похмелье, если ты не выпьешь воды.

И поднесла бутылку к его губам. Он покачал головой и жестом отстранил бутылку.

– Ну, тогда прошу меня не винить, если с утра у тебя будет трещать голова, – продолжала Оливия, подбираясь к компьютеру. – Тебе следовало бы выпить не меньше литра воды и принять таблетку аспирина. – Продолжая щебетать в том же духе, потихоньку уселась за компьютер и, стараясь сохранять спокойствие, оглядела рабочий стол. Ничего особенного – обычные картинки да ярлычки. Она глянула через плечо. Феррамо крепко спал. Она подключилась к Интернету, потом сразу же перешла к «Избранному».

Первые две странички были такие:

«Гидросварка: все для сварки под водой».

«По низкой цене – машинка для удаления волос в носу».

– Оливия! – (Она так и подпрыгнула на стуле.) – Что ты там делаешь?

«Спокойно, без паники. Помни, он выпил добрых четыре бутылки вина».

– Пытаюсь проверить свою электронную почту, – сказала она, не глядя на него и по-прежнему тыча пальцем в компьютер. – У тебя беспроводная связь или по модему?

– Отойди оттуда.

– А зачем? Ты же все равно сейчас заснешь, – сказала она, якобы надувшись.

– Оливия! – произнес он грозно.

– Ладно, ладно, я сейчас. Только выключу, – быстро проговорила она, отключилась от сети и услышала, как он встал с кушетки. Сделав невинное лицо, она обернулась к нему, но он уже направлялся в ванную. Она метнулась на другой конец комнаты, открыла шкаф и увидела кучу видеофильмов, некоторые были надписаны от руки: «Лоуренс Аравийский», «Призы Киноакадемии 2003», «Академия страсти мисс Уотсон», «Изумительные пейзажи островов Ислас-де-ла-Б'аия».

– Что ты там роешься?

– Ищу мини-бар.

– Здесь нет мини-бара. Это не гостиница.

– А я думала, гостиница.

– Мне кажется, тебе пора возвращаться в свой номер, – Похоже, он только начал осознавать, что сильно пьян. Одежда его помялась, глаза покраснели.

– Ты прав, я очень устала, – произнесла Оливия с улыбкой. – Спасибо за прекрасный ужин.

Но он уже метался по комнате, опрокидывая вещи, – видно, искал что-то, и лишь махнул ей рукой на прощанье.

Да, это было жалкое подобие того сильного, уверенного в себе мужчины, на которого нельзя было не обратить внимание и который так поразил ее в том отеле в Майами. «Спиртное – моча Сатаны, – подумала она, возвращаясь в свою комнату. – Интересно, скоро ли в «Аль Каиде» откроют отделение «Анонимных алкоголиков»?»

37

Спала Оливия плохо. У нее не было во рту ни крошки с тех самых пор, как она отведала бананового пирога мисс Рути, но это было двенадцать часов назад, а номер ее, хоть и роскошный, оказался без минибара – ни «Тоблерона», ни банки с кешью, ни упаковки с «M&M's». Она так и эдак крутила головой, укладываясь поудобнее на наволочке, которая показалась сделанной из тончайшего египетского полотна в три тысячи нитей, но ничего не помогало.

В пять утра она села на постели и стукнула себя по лбу. Пещеры! «Аль-Каида» обитает в пещерах Тора-Бора! А Феррамо, вероятно, прячет Усаму бен Ладена, а заодно и Саддама Хусейна в пещере под Суакином. Вот она, вожделенная мечта Дональда Рамсфелда: оружие массового уничтожения, спрятанное в пещере, прямо под ней, и сверху надпись: «СОБСТВЕННОСТЬ С. ХУСЕЙНА. ВЗОРВЕТСЯ ЧЕРЕЗ 45 МИН.».

Но в конце концов, когда рассветное солнышко, вставая из-за моря, начало разгонять лучами ночную тьму, Оливия заснула, и виделись ей странные сны: обезглавленные тела в костюмах для подводного плавания, голова Усамы бен Ладена в тюрбане, которая проваливается в океанскую бездну, а сама при этом все говорит и говорит о каких-то пятнадцатилитровых цистернах, о достоинствах неопреновых сухих гидрокостюмов, датских жилетов для дайвинга и австралийских обрывов.

Когда она проснулась, ярко светило солнце, щебетали тропические птички, и в животе у нее урчало от голода. Казалось, сам воздух, напоенный влажными ароматами, напоминал о том, что сегодня – выходной. Надев хлопчатобумажный халат и тапочки, Оливия вышла на балкон. Было прекрасное, почти безоблачное воскресное утро. Она учуяла запах еды – завтрак!

Табличка-указатель с надписью «Клуб» привела к тики-бару под пальмовым навесом – там, весело болтая и смеясь, сидела стайка юных красоток. Оливия сначала оробела, как новенькая в незнакомом классе, но потом услышала знакомый голосок с характерными лос-анджелесскими интонациями...

– Я хочу сказать, я, типа, достигла за эти дни большего, чем за всю свою жизнь...

Это была Кимберли. Перед ней на тарелке высилась целая гора блинчиков, а она лишь рассеянно возила вилкой и, кажется, не проявляла к ним никакого интереса. Оливии стоило большого труда удержаться и не отобрать их у нее.

– Кимберли! – радостно воскликнула она, на полном ходу врезаясь в девичью группу. – Как я рада тебя видеть! Как продвигается фильм? Где ты взяла эти блинчики?

Как же она обожралась! Оливия съела омлет с беконом, три банановых блинчика с кленовым сиропом, одну булочку с голубикой, три маленьких ломтика бананового хлеба, два стакана апельсинового сока, три чашки капуччино и «Кровавую Мэри». Пока она уплетала все это, стараясь бурно не проявлять радости оголодавшего, стали появляться все новые лица, знакомые ей по Майами и по Лос-Анджелесу. Кроме Кимберли, там был Уинстон, красивый чернокожий инструктор по дайвингу (слава Богу, он избежал кровавой бойни, устроенной в «ОкеанОтеле»), потом Майкл Монтерозо, чудо-косметолог, и Трэвис, человек с «волчьими» глазами: актер, он же писатель, он же учитель жизни. Все они выставляли напоказ свои смазанные маслом и великолепно натренированные тела, слоняясь между баром и бассейном. Тут вербовочный лагерь, это было ясно как день, – здесь у «Аль-Каиды» что-то вроде парка отдыха, вроде как у британцев Батлинз. Уинстон лежал в шезлонге и громко переговаривался с Трэвисом и Майклом Монтерозо, сидевшими в баре.

– Это вино урожая года Валентино, когда она была в платье с белой полоской? – произнес Уинстон.

– В нем она была на «Оскаре», – поправил его Майкл. – А на премии «Золотой глобус» на ней было Армани темно-синего цвета, с открытой спиной. И толкнула речь насчет дорогуш – «У каждого должен быть дорогуша, чтобы сказать «Ну как день прошел, дорогуша?» У меня для этого есть Бенджамен Братт».

– А через полтора месяца они разбежались.

– Я был в охране на премьере «Одиннадцати в Океане», стою и думаю: не могу же я попросить Джулию Роберте открыть сумочку, так она сама подходит и раскрывает ее передо мной.

– Ты и сейчас там работаешь? – спросил актер Трэвис, сверкая голубым «волчьим» глазом.

– Уже нет, – буркнул Уинстон. – А ты все еще водишь фургон для этих, в южном Лос-Анджелесе?

– Нет.

– А я думал, водишь, – сказал Майкл.

– Ну, разве что иногда, редко.

– О чем речь? – поинтересовалась Оливия.

– Ну, это, типа, как бы сказать... такая офигенная работа, – заплетающимся языком отвечал Трэвис. – Дерьмо, конечно, зато денежная. Если ехать, типа, в Чикаго или в Мичиган и спать в фургоне, ты можешь намотать километраж – за день и сверхурочно, но что получше, всегда достается боссам.

– Как называется фирма? – спросила она и тут же пожалела об этом. Вопрос прозвучал слишком по-журналистски – еще так мог бы спросить полицейский. Но, по счастью, актер Трэвис витал мыслью далеко и ничего не заподозрил.

– Охранная фирма-то? «Надежный перевозчик».

Он зевнул, слез со своего насеста и прошествовал к столику под пальмой, на котором размещалось нечто, напоминающее гигантскую скульптуру из воска – из нее торчало несколько горящих свечей. Сунув в рот недокуренный косяк, он снова раскурил его и принялся мять воск, лепя из него нечто непонятное и загадочное.

– Что это он делает? – вполголоса спросила Оливия.

Майкл Моитерозо выкатил глаза.

– Восковой торт, – ответил он. – Так он высвобождает творческую энергию.

Девушка еще раз глянула в ту сторону, и у нее перехватило дыхание. Мимо бара шел Мортон Си – костюм для подводного плавания спущен до талии, мышцы так и играют. На каждом плече он нес по кислородному баку, а шедшие за ним двое смуглых парней (внешне похожие на арабов) несли жилеты и регуляторы воздушной смеси.

– А я была в этом году на вручении Оскара, – сказала Кимберли. – Заполняла место. Сидела за Джеком Николсоном.

Мортон Си заметил Оливию и, вспыхнув, отвернулся. Ишь, рассердился. Гад двуличный. И пусть теперь не пытается втереться к ней в доверие. Она достала миниатюрную фотокамеру и украдкой сделала несколько снимков.

– Ты серьезно? – спрашивал Уинстон. – Это такие ребята, которые, типа, садятся на место, когда Холли Берри идет в уборную?

Оливия слегка ткнула Майкла локтем, кивнув на удаляющуюся спину Мортона.

– Кто это? – шепотом спросила она.

– Этот белобрысый? Это, типа, вроде как инструктор по дайвингу или что-то вроде того.

– Отец меня туда устроил, потому что он там осветителем, – похвасталась Кимберли. – Второй раз я сидела за Шакиру Кейн, но она, типа, лишь в один перерыв пошла в уборную. Зато в прошлом году я чуть не за половину первого ряда посидеть успела.

– Кто-нибудь видел Пьера?

– Альфонсо сказал, что он пошел, типа, на ланч, или жранч – в общем, поесть. А вон и Альфонсо. Привет, старик. Давай выпьем.

Похожий на тролля Альфонсо, без рубашки, направился к бару. Оливия почувствовала, что ее желудок не в силах переварить вида его волосатой спины.

– Пойду искупаюсь, – сказала она, но, слезая с табурета, начала опасаться, что блинчики утянут ее на дно.

Нырнув в чистую веду, Оливия поплыла вперед быстро и уверенно, стараясь не дышать как можно дольше, и вынырнула в сотне ярдов от того места, где погрузилась в воду. В Уорксопе она как-то раз победила в соревнованиях по подводному плаванию в бассейне, но потом их запретили из-за того, что кому-то стало дурно. Оливия откинула назад волосы, чтобы не путались, снова нырнула и устремилась вперед – она решила обогнуть мыс, чтобы увидеть бетонный пирс. Море здесь было темнее, и волн было больше. Оливия перешла на быстрый кроль и вскоре оказалась напротив пирса. Не похоже, чтобы им пользовались. Высокий забор, опутанный сверху колючей проволокой, загораживал подход к пирсу со стороны отеля. У самого берега под навесом был устроен склад, лежали какие-то баки, а рядом – лодка, будто бы разрезанная пополам.

За пирсом протянулась длинная полоска пляжа, на песок накатывали волны с белыми барашками по краям. А в двухстах ярдах от берега стояла на якоре, подпрыгивая на волнах, небольшая лодка. Какой-то дайвер встал на рейку на корме и шагнул в воду, за ним последовали еще трое. Она снова нырнула и поплыла поближе к ним. Когда же вынырнула, последний из четырех дайверов начал погружение. Полагая, что они теперь не скоро вынырнут, Оливия смело поплыла к пирсу и очень удивилась, когда, оглянувшись назад, увидела, что все четверо показались на воде чуть ближе к берегу. Всем своим видом они выражали ожидание, чем сильно напомнили ей тюленей. Потом один из них, быстро загребая руками, ринулся к волне и вскарабкался на доску. Серфингисты! Она зачарованно смотрела, как, уловив поднимающуюся волну, молодые люди быстро, зигзагом, скользят по ее поверхности. Потом они выскочили на берег, радостно смеясь, направились к пирсу. Но вдруг один из них закричал и пальцем показал на нее.

Оливия нырнула почти на пять футов и поплыла к бетонному пирсу. Легкие ее, казалось, вот-вот разорвутся, но она продолжала плыть, пока не обогнула пирс, и только потом вынырнула, задыхаясь и хватая ртом воздух. Серфингистов нигде не было видно. Она снова нырнула и поплыла в сторону курорта – вода наконец стала спокойнее, теплее и цвет ее стал бледно-голубой – на глубине снова было песчаное дно тихой бухты.

Оливия с облегчением вынырнула на поверхность, перевернулась на спину, чтобы наконец отдышаться. Чуть поодаль плавал какой-то плот. Она не спеша подплыла к нему, подтянулась и растянулась на искусственной травке.

Плот был шикарный: точно такие же лежали вокруг бассейна в «Стандард Отеле» в Лос-Анджелесе.

Она раскинула руки и ноги, глубоко вздохнула и стала смотреть на небо. Солнце приятно грело кожу, плот тихонько покачивался на волнах, вода нежно плескала о край.

Но в блаженной дремоте она пребывала недолго. Чья-то рука вдруг крепко зажала ей рот. Она инстинктивно вытащила из купальника булавку и вонзила ее в руку – рука дернулась и чуть ослабила хватку, этих мгновений ей оказалось достаточно, чтобы вывернуться.

– Не двигайся, – Оливия узнала голос.

– Мортон, что с тобой? Ты что, боевиков насмотрелся?

Она повернула голову – и что же? Оказалось, что на нее смотрит зияющее дуло пистолета. Странное ощущение, правда. Когда-то она задумывалась: а каково это? – но теперь ей казалось, будто она находится где-то в другом измерении. «Просто как в кино», – подумалось ей, вот так же бывает, когда вы видите дивной красоты пейзаж, а вам кажется, что это совсем как на фотографии.

– Что было в игле?

Серые глаза смотрели холодно и настороженно. Положив локоть на плот, он все еще наставлял на нее пистолет.

– Эта штука все равно не выстрелит, – сказала Оливия. – Она была в воде.

– Ляг на живот. Вот так. А теперь, – он нагнулся к ней, – что было в твоем чертовом шприце?

Испугался! Это явно читалось в его глазах.

– Мортон, – спокойно сказала она, – это всего лишь шляпная булавка. Я путешествую в одиночку. Ты меня напугал. И сейчас продолжаешь пугать. Убери пистолет.

– Дай мне эту булавку.

– Нет. Дай мне пистолет.

Мортон Си грубо ткнул дулом пистолета ей в затылок и силой отнял булавку.

– Какой ты грубый. Я ведь, знаешь ли, могла бы вскочить и закричать.

– Поздно, и тебя бы все равно не нашли. Что за хрень такая? – Он уставился на булавку.

– Шляпная булавка. Старый прием – моя мама так отгоняла парней, если сильно пристанут.

Он смотрел на булавку, тупо моргая, потом усмехнулся.

– Булавка. Да, круто.

– Теперь ты жалеешь, что достал пистолет, правда?

Взгляд серых глаз сказал, что да, жалеет. «Ха», – подумала она.

– Заткнись, отвечай лишь на мои вопросы, – сказал он. – Что ты здесь делаешь?

– Сама хотела бы знать. Меня Альфонсо похитил.

– Это я знаю. Но что ты делаешь на острове Попайян? На кого работаешь?

– Я уже говорила. Я просто журналистка, работаю по заданию журнала.

– Ну, дальше. Пишущая о моде журналистка, которая...

– Я не пишу о моде!

– Ну, о духах – какая разница? Пишущая о духах и являющаяся в то же время лингвистом?

– В нашей стране, – сказала Оливия, вскидываясь от возмущения, – мы понимаем необходимость изъясняться на разных языках. Мы понимаем, что кроме нас существуют и другие народы. И мы рады, если можем общаться с ними на равных, а не орать.

– Интересно, на каких таких языках? На тарабарском? На балаболкином? На индюшачьем? Или на языке любовных жестов?

Тут она не удержалась и захихикала.

– Ну хватит, Мортон, перестань размахивать оружием. Не думаю, что твоему боссу понравится, если он узнает, что ты тыкал в меня дулом пистолета.

– Пусть это тебя не волнует.

– А речь сейчас не обо мне. Что ты делал в том туннеле?

– В каком туннеле?

– Только не притворяйся, что не понимаешь. Зачем ты убил Дуэйна? Этого безобидного хиппи – как ты мог?

Он посмотрел на нее с угрозой.

– Зачем ты преследуешь Феррамо?

– А зачем ты преследуешь меня? Ты ведь не очень умело заметаешь следы. Взять хотя бы эту фальшивую бороденку и усы, что ты наклеил в «Стандарде», – большей гадости я за всю жизнь не видела. А когда в Тегусигальпе ты задумал спрятать пакет с кокаином в моем номере, то это был не лучший способ: за пять минут до того сидел строил мне глазки, потом вдруг исчез, потом снова вернулся,,.

– Ты заткнешься наконец? Я спросил, зачем ты преследуешь Феррамо.

– Ты что, ревнуешь?

Скептическая улыбка тронула его губы.

– Ревную? Тебя?

– Ну, извини. Я забыла. Я думала, что ты целовал меня потому, что я тебе нравилась. Но я забыла, что ты циничный, хитрый, бессердечный негодяй.

– Ты должна отсюда уехать. Я здесь, чтобы предупредить тебя. Ты впуталась в опасное дело, затянет – не выпутаешься.

Оливия смотрела, как он барахтается у плота.

– Сдается мне, это все равно что чайник говорит сковороде: «У тебя дно закопченное».

Он покачал головой:

– Я же говорю: балаболка. Послушай. Ты симпатичная английская девчонка. Езжай домой. Не лезь туда, где ничего не смыслишь. Уноси отсюда свою задницу.

– Что?

– Оливия-а-а-а-а!

Она оглянулась на зов. Это Феррамо шел к ней по мелководью, вода была ему по пояс.

– Подожди меня! – кричал он. – Я сейчас!

Она обернулась к Мортону Си, но от него остались одни лишь пузыри.

Феррамо плыл вольным стилем, двигаясь по-акульи расчетливо, а подплыв к плоту, атлетическим движением подтянулся. Торс был загорелый, идеально треугольный, чистая оливковая кожа и тонкие черты лица были неотразимы на фоне голубой воды. «И тот и другой – человек дождя», – пронеслось у нее в голове, и она пожалела, что Мортон так быстро исчез, а то бы они сидели по обе стороны от плота – один темный, другой светлый, оба красивые до невозможности, а она бы тогда выбирала, кто из них лучше.

– Оливия, ты отлично выглядишь, – Феррамо не удержался от комплимента. – Отлично.

Похоже, синяя вода и ей была к лицу.

– Позволь мне вызвать лодку с полотенцами, – сказал он, доставая из кармашка водонепроницаемый бипер.

А уже через пару минут с ними поравнялась моторная лодка. Гибкий юноша-латиноамериканец с аквалангом на спине заглушил мотор, передал им пушистые полотенца и помог Оливии взойти на борт.

– Это все, Хесус, – сказал Феррамо, вставая у руля. При этих словах Хесус прошел на корму и просто шагнул за борт, держась прямо, как будто решил походить по воде.

Феррамо обернулся и, убедившись, что она устроилась на пассажирском сиденье, осторожно повел лодку по широкой дуге через весь залив и дальше – за мыс.

– Прошу простить меня, что на целый день оставил тебя одну, – сказал он.

– О, не беспокойся. Я тоже довольно поздно встала. У тебя было похмелье?

Оливия надеялась уловить его настроение, пытаясь найти какую-нибудь зацепку, с помощью которой можно было бы надавить на него – и вырваться на свободу.

– Нет, похмелья не было, – буркнул он. – У меня было такое чувство, будто меня отравили. В живота все крутилось, как в кишках у обезьяны, и так болела голова, будто ее сдавили металлическим обручем.

– Ох, Пьер. Это у врачей и называется «похмельный синдром».

– Не будь смешной. Этого не может быть.

– Почему?

– Если таково похмелье, – произнес он многозначительно, – то ни один из тех, кто его перенес, не взял бы в рот ни капли спиртного.

Оливия отвернулась, чтобы скрыть усмешку. Совсем как жена, муж которой заявляет уверенно, что знает дорогу, а сам при этом идет совсем не в ту сторону. Она почувствовала себя уверенней. Он же всего-навсего мужчина. Теперь у нее два пути. Либо она думает о том, чтобы собрать больше информации, либо о том, чтобы собраться и унести отсюда ноги. Элементарная психология подсказывала, что чем больше информации удастся собрать, тем меньше у нее будет шансов выбраться.

– Мне надо уехать, – выпалила Оливия.

– Это невозможно, – сказал он, не сводя глаз с горизонта.

– Остановись же, – сказала она, на сей раз капризно. – Мне надо уехать.

И вдруг она поняла, что нужно делать. Надо расплакаться. При других обстоятельствах Оливия ни за что не опустилась бы так низко, но: а) обстоятельства были не совсем обычные; б) умирать ей не хотелось; в) у нее было такое чувство, что единственное, с чем Феррамо не умеет сладить, – это женские слезы.

Она вспомнила ту злополучную историю с суданской саранчой, тогда ей пришлось вместо одной истории писать другую – про голодающих животных. Служащий из Суданского министерства информации долго и упорно отказывался пропускать ее в зоопарк, пока она случайно не расплакалась от отчаяния, и тогда тот сдался, распахнул ворота и устроил ей подробную экскурсию, словно она трехлетний ребенок, у которого сегодня день рождения. Но то была, прямо скажем, случайность. Вообще же Оливия в своей работе придерживалась принципа, что ни в коем случае нельзя использовать слезы в корыстных интересах, и потому, если ей случалось вдруг заплакать, стремглав летела в туалет – не дай Бог кто увидит ее плачущей. Но в зоопарке Хартума не было женского туалета, в том-то все и дело.

Теперь она совершенно сознательно собиралась пустить в ход слезы. Потому что это был вопрос жизни, смерти и спасения всего мира. Но если подумать: разве цель оправдывает средства? Однажды нарушишь принцип, а куда это заведет потом? Сейчас ты плачешь, чтобы перехитрить мужчину, в другой раз начнешь убивать хиппи.

«О, черт», – подумала она и ударилась в слезы.

Пьер Феррамо встревоженно посмотрел на нее. Она всхлипывала, сопела и хлюпала носом. Он заглушил мотор. Оливия еще громче зарыдала. Он отпрянул, оглядываясь по сторонам, словно искал защиты он на веденных с помощью лазера ракет.

– Оливия, Оливия, пожалуйста, успокойся. Прошу тебя, не плачь.

– Лучше отпусти меня домой, – сказала она, сотрясаясь от рыданий. – ОТПУСТИ МЕНЯ ДОМОЙ! – Она даже начала было подвывать, прикидывая: а что, может, он предложит ей роль в «Границах Аризоны» – рядом с Кимберли и Деми?

– Оливия... – начал он, но умолк, лишь глядел на нее беспомощно.

Кажется, он не умел утешать.

– Я этого не вынесу. Я не выношу, когда меня держат в плену. – А потом, по чистому наитию, заявила с пафосом: – Я должна быть свободна, как сокол. – И глянула из-под ресниц, какова будет его реакция. – Пьер, пожалуйста, отпусти меня. Освободи меня.

Он был явно взволнован. Ноздри его трепетали, уголки губ поползли вниз. Теперь он больше чем когда бы то ни было походил на бен Ладена.

– Куда ты поедешь? – сказал он. – Тебе не понравилось у меня? Я вел себя негостеприимно? Тебе не хватает удобств? – в звучании его голоса она почувствовала опасность – словно задели голый нерв, словно им незаслуженно пренебрегли...

– Я должна прийти к тебе сама, по собственной воле, – сказала Оливия, пытаясь его успокоить и придвигаясь к нему ближе. – Пусть это будет мой собственный выбор.

И снова расплакалась, на сей раз по-настоящему.

– Мне здесь плохо, Пьер. Я устала, столько ужасного случилось: корабль взорвался, Дуэйну откусили голову – как я могу чувствовать себя в безопасности? Я хочу домой.

– Но сейчас нельзя ехать. В мире неспокойно. А здесь, со мной, ты будешь в полной безопасности, моя сакр, пока не научишься возвращаться...

– Если ты хочешь, чтобы я вернулась, тогда сначала освободи меня! Чтобы я, свободная, парила как орлица, – сказала она и тут же испугалась, что переборщила.

Он отвернулся, пожевал губами.

– Хорошо, сакр, хорошо. Я отпущу тебя – это будет новое испытание. Но ты должна уехать как можно быстрее. Сегодня же.

Феррамо сам отвез ее в аэропорт Роатана – на белом катере. Удалившись от берега на достаточное расстояние, заглушил мотор, чтобы попрощаться с ней.

– Я счастлив, что ты была моей гостьей, Оливия, – сказал он, нежно касаясь ее щеки. – Я сам уезжаю в Судан через несколько дней. Я позвоню тебе в Лондон и подготовлю все к нашей новой встрече – и покажу тебе жизнь бедуинов.

Оливия молча кивнула. Она дала ему неправильный телефонный номер.

– А потом, сакр, ты начнешь лучше понимать меня. И больше не захочешь уезжать, – он посмотрел на нее горящими, безумными глазами. Она подумала, может, Пьер попытается поцеловать ее, но вместо этого он сделал странную вещь. Он взял ее указательный палец, сунул его в рот и жадно втянул – словно это был сосок, а он – оголодавший поросенок.

38

Самолет, следующий рейсом «Роатан – Майами», взлетел, а Оливия все никак не могла поверить, что это на самом деле так и что она наконец вырвалась.

Она словно все это время ждала, когда на нее нападет дикий зверь или разбойник, или на ее голову обрушится ураган невиданной силы, но, по непонятным причинам, ураган прошел мимо, разбойники и звери затаились. Не сказать, чтобы это сильно радовало. Оливия пыталась убедить себя, что все это ее рук дело, что это она, умело прибегнув к тонким психологическим уловкам, вынудила Феррамо даровать ей свободу.

Но одно она знала наверняка: ее предупредили, и это только отсрочка. Она оказалась слишком близко от огня, и пусть скажет спасибо, что только слегка обожглась. Теперь пора лететь домой и больше не высовываться.

Уверенность ее крепла прямо пропорционально расстоянию, отделявшему от Гондураса. «Ловчий сокол, блин, – подумала Оливия, пересаживаясь в Майами на лондонский рейс, до которого оставалось лишь тридцать секунд. – Я избежала лютой смерти благодаря блестяще проведенной психологической манипуляции, и теперь я свободна».

И когда самолет начал снижаться над Сассексом, ей захотелось плакать от счастья. Она посмотрела вниз, увидела под крылом зеленые холмы, болотистую землю, каштановые деревья, коров, церкви, крыши которых поросли лишайником, деревянно-кирпичные домики, отерла набежавшую слезу и сказала себе, что она в безопасности.

Но когда девушка подошла к стойке паспортного контроля и увидела солдат с ружьями, то тут же вспомнила, что безопасных мест теперь не бывает. И по пути в зал для выдачи багажа все толклись у телевизионных экранов. Несколько часов назад возникла угроза террористического акта. Лондонское метро закрыли. Увидев взволнованные лица встречающих Оливия поняла вдруг» что втайне надеется: а вдруг и ее кто-нибудь ждет – чье-то лицо расплывется в улыбка, кто-то кинется ей навстречу, подхватит ее сумку и увезет домой; или, на худой конец, кто-нибудь будет держать табличку с надписью: «ОЛИВИЯ ДЖОУЛЗ» и с названием фирмы, подающей такси.

«Не раскисай, соберись, – скомандовала она сама себе. – Ты же не хочешь, чтобы тебя увезли домой в Уорксоп – ужин варить?» Но на самом деле кое-кто все-таки ждал Оливию Джоулз. На таможенном контроле ее схватили, обыскали, надели наручники и доставили в помещение для допросов, размещавшееся в Четвертом терминале.

Через два часа она все еще была там, на столе перед ней был выложен ее шпионский набор: увеличительное стекло, шпионское кольцо, миниатюрная фотокамера, детектор для определения жучков, ручка с перечным пульверизатором. Ее переносной компьютер унесли на проверку. Оливии казалось, что она уже сотый раз пересказывает одно и то же. «Я журналист, внештатник. Я работаю с журналом «Elan» и еще с «Sundy Times». Я отправилась в Гондурас писать о дайвинге – о том, как приобщиться к этому, потратив минимум денег».

Когда они начали спрашивать ее о Феррамо, она занервничала. Откуда они знают? Неужели в посольстве разболтали? Ну тогда таможенники Ее величества не там ищут.

– Он дал вам номер телефона?

– Да.

– Можно у вас попросить?

– Но это поставит меня под угрозу?

– Нет, вам это ничем не грозит, можете нам поверить. Вы дали ему свой телефонный номер?

– Ну, не совсем. Я изменила пару цифр.

– Этот номер нам тоже понадобится. Тот, что вы ему дали. Вас ведь нет в телефонном справочнике?

– Нет.

– Вот и хорошо. Так почему вы продолжали преследовать его? Из-за любви?

Она начала было излагать им свои теории насчет терроризма, но почувствовала, что зря тратит время. Они не принимали ее всерьез. Это были всего-навсего служащие Управления таможенных пошлин и торговых сборов. Их интересовали наркотики.

– Мне надо поговорить с кем-нибудь из МИ-6, – сказала Оливия. – С кем-нибудь, кто занимается террористами. Мне нужен адвокат.

Наконец дверь открылась, и в помещение, окутанная облачком духов, сияя роскошными волосами и поражая стильной одежкой, влетела довольно высокая дама. Уселась за письменный стол, склонила голову, одной рукой отвела от лица лавину волос и отбросила назад – они заструились по плечам маслянисто-черным потоком.

– Итак, Оливия, вот мы и встретились. Или лучше называть вас Рейчел?

И только секунду спустя Оливия поняла, что где-то встречала эту женщину, а еще через секунду даже вспомнила где.

– Хм-м, – произнесла Оливия. – Интересно, а вас мне как называть?

39

Лондон

– Ну что, будем отвечать на вопросы? – Оливию бесил сам тон Сурайи – так обычно говорят учительницы младших классов. – Только на этот раз мне нужна правда.

Сурайя была все так же чертовски красива, но куда делся характерный американский акцент? В ее речи сквозили интонации девочки из хорошей английской семьи, получившей образование в дорогом частном пансионе.

Оказывается, Сурайя связана с миром шпионажа... «Эта женщина не может быть тайным агентом: ни один мужик не выдаст ей информации, – он-то прежде всего видит в ней Тайную Потаскуху», – усмехнулась было Оливия, но вовремя вспомнила, какими кретинами становятся мужики в присутствии красивой бабы.

– Я уже сто раз повторяла: журналистка, работаю внештатно, пишу для «Elan» и «Sundy Times», – если они не очень нос задирают...

– Родилась в Уорксопе, – с важным видом Сурайя стала зачитывать извлеченное откуда-то личное дело Оливии. – В возрасте четырнадцати лет стала свидетельницей гибели родителей и младшего брата при переходе улицы...

Оливию передернуло от ненависти: «Ах ты сука!»

– Бросила школу, не сдав выпускных экзаменов... так... сменила имя на Оливия Джоулз... достигнув совершеннолетия, получила страховку, оставшуюся после отца... стала играть на бирже... много путешествует... так... небольшая квартира на Примроуз Хилл... журналистка... пишет о моде и путешествиях... хочет заниматься международной журналистикой... играет на фортепьяно, беглый французский, разговорный испанский... немецкий... арабский – основы... регулярно меняет имидж... поездки в США и Европу... Также: Индия, Марокко, Кения, Танзания, Мозамбик, Судан... – Сурайя на мгновение прекратила свой бубнеж. – В настоящее время не замужем... Так... И на кого ты работаешь?

– Меня больше интересует, на кого работаешь ты? – взбрыкнула Оливия.

– МИ-6, – усмехнулась Сурайя.

– Так это ты напичкала мой номер прослушкой!

Сурайя лишь презрительно поправила свои роскошные волосы и принялась бубнить дальше:

– По мнению сотрудников «Sundy Times», Рейчел Пиксли, пишущая под псевдонимом Оливия Джоулз, отличается слишком пылким воображением... – Сурайя захлопнула папку. На губах ее играла мерзкая ухмылка. – Так вот почему мы возим с собой эти милые игрушки... – Она издевательски кивнула на найденное в чемодане Оливии оборудование из «Шпионского мира». – Ты у нас, значит, Джейн Бонд. Бедняжка!

В этот момент Оливии больше всего на свете хотелось залепить Сурайе каблуком в лоб. Что она себе позволяет?!

«Спокойно, спокойно. Дыши глубже, – убеждала себя Оливия. – Не опускайся до уровня этой сучки».

– Может, ты скажешь мне, как он в постели?

Оливия на секунду опустила глаза – нужно было восстановить самообладание. Хорошо, все хорошо. Теория, которой придерживалась в этой жизни Оливия, гласила: всех женщин можно разделить на две группы: Девчонки-Что-Надо и – Тайные Потаскухи. Если баба принадлежит к первой группе, она может быть красива, умна, богата, знаменита, сексуальна, ее могут носить на руках – и при всем том, она тебе нравится. Для Девчонок-Что-Надо женская солидарность – не пустой звук. Девчонки-Что-Надо – себе на уме, но когда доходит до дела, поделятся последним с подругами. Тайные же Потаскухи играют только за себя. Больше всего они любят выставляться и из кожи вон лезут, чтобы срезать других: на фоне проиграв-шкх они просто неотразимы. У них начисто отсутствует чувство юмора, не говоря о способности посмеяться над собой, а уж ведут они себя – нелепее некуда. Когда они с тобой говорят, в разговоре все сю-сю-сю, а по том чувствуешь себя, будто дерьма наелась. Они не выносят недостатка внимания и всегда поправляют волосы. Мужики же совершенно не врубаются, в чем дело, и думают, будто все женщины ненавидят соперниц просто потому, что ревнуют. Весьма грустная ситуация, если вдуматься.

– Ну так поделишься наблюдениями? – на лице Сурайи играла улыбка надменного превосходства. – Порадовал он тебя?

Оливии хотелось сорваться с катушек и заорать: «Убирайся к черту, ты, сука драная». Вместо этого Оливия сосредоточенно пыталась вкрутить свой большой палец в ладонь другой руки.

– Боюсь тебя разочаровать, – усмехнулась наконец она. – Я, знаешь ли, видела его на палубе в плавках. Но это все, чем я могу с тобой поделиться.

– Да что ты?

– Если тебе так невмоготу, добавлю, что плавки на нем сидят очень даже неплохо. Увы, остальное тебе придется выяснять самой. Но откуда столь пикантный интерес, подруга?

– Вопросы здесь, милочка, задавать буду я, а ты будешь на них отвечать, – сказано это было тоном, которым говорят с маленьким ребенком. – А сейчас ты мне расскажешь, зачем ты за ним увязалась.

«Спокойно, спокойно, дыши глубже, тебе нужна ясная голова, Во всем есть своя положительная сторона. То, что первый контакт с МИ-6 вылился в столкновение с этой Тайной Потаскухой, этой сучкой из дорогой частной школы, любящей поправлять волосы, – это еще ничего не значит. Главное – тебя принимают всерьез. Рано или поздно кто-нибудь из твоих спутников по вагону подземки уронил газету, воспользуется этим, чтобы пригласить тебя на чашку чая где-нибудь в Пимлико, а там уж заговорит о деле».

– Думаешь, если будешь молчать и пялиться в пространство, что-то выиграешь? – промяукала Сурайя, подавляя зевок. – Бесполезно... Я тут не в бирюльки пришла играть!

– Интересно, ведению допросов тебя долго учили? – поинтересовалась Оливия. – Похоже, ваша контора здорово поднаторела в психологии... У вас, видно, считается, что если доведешь человека до белого каления, он тут же проникнется к тебе доверием!

Сурайя вдруг застыла и прикрыла глаза. Руки расслаблены, сосредоточенное сопение: глубокое дыхание через нос.

– Ладно, охолони, – наконец, произнесла она. – Задний ход. Давай начнем все с начала. Pax? – она протянула Оливии руку.

– Что?

– Ну мир, мир. «Рах» – мир по-латыни, – скривилась Сурайя.

– А-а... Ну, конечно. А то мне уже начало казаться, будто я сон вижу. По-латыни, – не удержалась Оливия от шпильки.

– Так вот, о деле, – продолжила Сурайя чопорным английским тоном. – Чтобы не было недомолвок. Мы следили за Феррамо и его людьми, думая, что они занимаются поставкой наркотиков. Майами, Гондурас, Лос-Анджелес – правда, наводит на соответствующие мысли? Но, как выяснилось из расследования, Феррамо тут чист, как стеклышко. Обычный плейбой, волочится за каждой юбкой, думает не головой, а яйцами.

– Ну, вольно же вам самих себя дурачить...

– Что?! – дернулась было Сурайя, но быстро взяла себя в руки. – Как бы то ни было... Ты что-то говорила о терроризме. И на чем основаны твои подозрения?

Оливия не собиралась рассказывать ей, на чем основаны ее подозрения. Во всяком случае, в ее планы вовсе не входил полный рассказ. Это она оставит на потом – когда ее будет допрашивать кто-то, не так действующий ей на нервы.

– Ну, во-первых, я не поверила в то, что он – француз, – пожала она плечами. – Я приняла его за араба.

– Почему?

– Из-за акцента. А потом, когда взорвался «ОкеанОтель»... В общем, я думала, у меня есть на него улики, и считала – зря, видно, считала, – что взрыв – его рук дело. А потом, когда узнала про его занятия дайвингом, решила, что они могли задействовать аквалангистов, чтобы пустить корабль ко дну. Чушь, конечно. Но я правда так думала.

«А теперь, – подумала Оливия, – если бы допрос вела я, я бы спросила: "Ты все еще так считаешь?"»

Но Сурайя не спросила. Нет... Уголки ее рта тронула самодовольная улыбка.

– Понятно, – сказала она, закрывая личное дело Оливии и вставая. Оливия обратила внимание на ее юбку – жутко модная короткая юбка в стиле семидесятых, швами наружу, – очень похоже на «Праду». И свитерок тоже ничего – супертонкий, из шелка, ручной вязки, такого элегантного оттенка – слегка под хаки.

– Минуточку, – сказала Сурайя и выскользнула за дверь, прихватив с собой папку. Оливия успела разглядеть надпись «Гуччи», вплетенную на спине в вязку ее свитера. «Неплохо же им платят в МИ-6», – подумала она.

Оливия Джоулз сидела, рассеянно скользя взглядом по комнате, представляя, как сейчас войдет Сурайя, но уже не одна. С ней вместе должен появиться кто-то чином постарше. Появится какой-нибудь полковник – настоящий контрразведчик, склонится над столом: «Мисс Джоулз? Добро пожаловать в ряды МИ-6. Мой первый приказ: в «Гуччи» за свитером – шагом марш!»

Дверь отворилась, и в проеме показалась Сурайя.

– Ты можешь идти, – объявила она, присаживаясь к столу. Эта краткость не оставляла у собеседника никаких сомнений.

Оливия почувствовала, что ее просто использовали.

– Мне нужны мои вещи и компьютер, – пробормотала она, обреченно собирая со стола шпионские примочки.

– Нет. Это пока останется у нас, – перехватила ее руку Сурайя.

– Что? И компьютер?

– Компьютер тоже. Мы постараемся вернуть его как можно скорее.

– Но как же я буду работать?!

– Тебе пока предоставят другой. Что касается твоего – можешь переписать хард-диск. Как только мы убедимся, что ничего криминального на нем не записано, мы с тобой свяжемся и вернем компьютер. И еще, Рейчел, – повадка Сурайи вдруг разительно изменилась. Вместо строгой учительницы из пансиона для благородных девиц перед Оливией стояла супермодель. – Я не сомневаюсь, что ты догадываешься, насколько важно не упоминать о нашем разговоре. Не хочу тебя пугать. Надеюсь, теперь ты знаешь, как глупо впутываться в дела, связанные с наркотиками. На этот раз ты дешево отделалась, а что будет в следующий?

– Что? – Оливия решила, что лучше прикинуться дурочкой. – В Лa Сейбе я спрашивала работников посольства! И мне сказали, что ехать в Попайян совершенно безопасно! Что отель Феррамо – это хорошая гостиница!

– Да что они вообще в этом понимают! Ладно, извини, мне надо идти. На выходе тебе дадут компьютер, чтобы ты пока могла работать.

40

Только оказавшись дома, в привычной, до оскомины, обстановке: пластиковая бутылка с «Fairy» на раковине, шкаф в прихожей, упаковка «McNuggets», валяющаяся в корзинке рядом с камином, – Оливия осознала, насколько необычно было все, что произошло с ней за последнее время. Черт возьми! А ведь с тех пор, как ока уехала из Лондона, прошло меньше двух недель! Молоко, оставленное в холодильнике перед отъездом, скисло, но масло было еще вполне ничего.

Она обвела взглядом свое жилище. Вот от этого-то всего ей и хотелось сбежать в гостиницу: автоответчик, на котором записано... ну-ка, посмотрим... 31 сообщение, письма, скопившиеся на полу за те дни, что ее не было, шкаф с кучей шмотья, которое просится на помойку, а она все не решится от него избавиться. В квартире стоял собачий холод; газовый нагреватель сдох, и Оливия несколько минут жала на кнопку, пытаясь его зажечь, вспоминая при этом, как Мортон Си дергал стартер лодочного мотора на пути к Белл Кей. Газ вдруг вспыхнул, и Оливия подскочила. Она стояла посреди кухни с открытой банкой «хайнцевской» фасоли в руке: улики, теории, фантомы и подозрения последних двух недель крутились у нее в голове, будто грязное белье в барабане стиральной машины. «В МИ-6 ошиблись. Они не должны были просто так меня отпускать. Они должны были воспользоваться случаем!»

Она подошла к окну. Маленькое арочное окошко, дает совсем мало света. За окном ее ждал знакомый вид: квартира напротив, вместо занавески – обрывок ткани, видно, как по квартире шастает голый мужик. Внизу на улице какой-то мужик подошел к голубому «Форду Мондео», открыл дверцу и сел позади водителя. Как по команде, оба они уставились в ее окно, но поймав ее взгляд, быстро отвели глаза. Но не уехали. «Непрофессионалы», – подумала она, приветственно помахав им рукой. Интересно, кто же их прислал: Феррамо или МИ-6. Кто бы это ни был, он сделал ошибку, – эта парочка не знала даже азов скрытого наблюдения. Оливия зажгла огонь на плите, достала из морозилки хлеб, сделала горячий тост с фасолью и устроилась у телевизора, по которому шел бесконечный сериал из жизни рабочего класса. Вскоре ее сморил сон.

Проснулась она только на следующий день к полудню. Выглянула в окно: следят за ней или нет? «Форд Мондео» стоял на том же месте. Интересно, куда они хоть отливать ходили, или так всю ночь и просидели в машине, не вылезая? Вряд ли... Вот радость, если эти чудики, вдобавок ко всему, еще и описали ей крыльцо... Пока она об этом думала, зазвонил телефон.

– Оливия? – это была Салли из «Elan». – Оливия, у меня просто гора с плеч, что ты наконец приехала. Как ты там?

Что-то тут было нечисто: откуда Салли могла знать о ее возвращении? Или ей сообщила об этом служба безопасности Феррамо?

– Довольна поездкой? Когда будет готов материал про Гондурас?

– Э-э-э... – Оливия напряглась. – Может, мы его потом обсудим? А то я только вчера ночью вернулась.

– Мне звонил Пьер Феррамо. Он, наверно, говорил тебе? Он хочет, чтобы мы послали кого-нибудь на Красное море... Можно было бы сделать статью о дайвинге, в двух частях. Что-то вроде «Наедине с морем». Идея хорошая. Я звоню спросить – возьмешься за это? Мы бы тогда...

Нет, что-то определенно было не так. Салли Хоукинс явно тушевалась.

– Да, – пробормотала Оливия. В сознании возникла мысль: «Старайся, чтобы голос звучал беззаботно». – Звучит и впрямь здорово. И погружение обещает быть интересным... Единственное... Мне надо пару дней, чтобы прийти в себя, но в принципе, я согласна.

– Вот и хорошо, – повисла пауза. – Оливия, вот еще что... – в интонациях Салли появилась какая-то нарочитость, так плохая актриса читает заученную роль. – Я бы хотела, чтобы ты встретилась с одним человеком... Он кое-что писал для нас. Очень давно... Эксперт по арабским делам. Очень интересный был мужчина! Сейчас ему около восьмидесяти. Сегодня он проездом будет в Лондоне. Перед поездкой на Красное море хорошо бы тебе с ним встретиться. Э-э-э... Расспросить.

– Да, конечно, – пробормотала Оливия. «Салли совсем сбрендила», – подумала она про себя – и скорчила рожицу зеркалу, висящему напротив.

– Отлично. Записывай: «Брукс» на Сент-Джеймс стрит. Это неподалеку от «Ритца». Прямо там, на углу.

– Да, я найду.

– В три тридцать. Профессор Уиджетт.

– Знаю! Я читала его книжку про чувственность у арабов. Про что-то такое.

– Вот и замечательно. Еще раз с возвращением. Позвони мне завтра во второй половине дня.

Оливия положила трубку и, выдвинув ящик комода, принялась искать в нем шляпную булавку. В ее ситуации выходить на улицу без булавки просто опасно!

Выглянув в окно, она обнаружила, что теперь ее пасет не голубой «Форд Мондео», а коричневая «Хонда Сивик», припаркованная через дорогу.

Оливия помахала своим опекунам, включила компьютер, которым ее снабдила МИ-6, и набрала в поисковой системе: «Профессор Уиджетт: арабист».

41

Уиджетт был заслуженным профессором Оксфордского колледжа Всех Святых. Из-под его пера вышло сорок монографий и больше восьмисот статей о Ближнем Востоке, среди них: «Испорченный Запад: арабское мышление и обоюдоострый меч технологии», «Лоуренс Аравийский и мантия адвоката: идеалы бедуинов и гостеприимство горожан», «Арабская диаспора: вчера и сегодня».

Оливия провела несколько часов в «сети», читая подряд все работы профессора, которые ей попадались. Потом оделась – учитывая промозглую февральскую погоду. Натягивать колготки, шнуровать ботинки, упаковываться в пальто – после двух недель, проведенных в тепле, это казалось дикостью, но почему-то было даже приятно. Одевшись, она выглянула в окно: «Хонда» стояла на том же месте. Тогда Оливия прошла в спальню, распахнула окно, вылезла на подоконник – до пожарной лестницы было рукой подать. Она быстро спустилась вниз, перелезла через стену соседского садика и очутилась на улице. Миновав почту, вышла на Примроуз Хилл, оглянулась: судя по всему, хвоста за ней не было. На кого бы эти шпики ни работали, профессионализма им явно не хватало.

«Брукс» принадлежал к тому разряду заведений, куда женщинам вход разрешен только в сопровождении членов клуба, где на обед подают три блюда, а в качестве десерта приносят пикантные закуски. Плюс: конторка швейцара на входе, наборная деревянная дверь и настоящий камин, в котором плясало пламя. Настоящий кусочек викторианской Англии, Швейцар с желтым от никотина лицом и в поношенном фраке кивнул в сторону библиотеки:

– Профессор Уиджетт там, мисс.

В библиотеке царила абсолютная тишина, если не считать тиканья допотопных часов в углу. С пяток старичков сидели в потертых кожаных креслах, погрузившись в чтение «Finantial Times» или «Telegraph». В углу горел камин. Неподалеку стоял старинный глобус. Вдоль стен стояли шкафы с запыленными книгами. «Ну и ну, – подумала Оливия. – Будь моя воля, я бы прошлась здесь с тряпкой и бутылкой стеклоочистителя!»

Увидев Оливию, профессор Уиджетт поднялся со своего кресла и двинулся ей навстречу. Он был очень высок и очень стар. Просто иллюстрация к стишку, который она когда-то учила в школе: «О смерти Вебстер размышлял, И прозревал костяк сквозь кожу...» Череп Уиджетта и впрямь просвечивал из-под прозрачной, сухой, как бумага, кожи, а на висках бились синие жилки. Профессор был абсолютно лыс.

Однако стоило ему заговорить, как Оливия поймала себя на мысли, что она была ой как не права. Она-то готова была пожалеть немощного старика, а перед ней был мужчина, который мог дать фору любому юнцу. Оливия смотрела на его лицо и читала на нем следы былой красоты: полные, чувственные губы, голубые глаза – насмешливые, жесткие, холодные. Она вполне могла представить Уиджетта во времена королевы

Виктории, скачущим на верблюде, в тюрбане, с винтовкой в руке – он штурмует какой-то форт, затерянный в песках пустыни. В нем было что-то театральное: душа бивака, привыкший к мужскому окружению, при этом – далеко не гомосексуалист.

– Чаю? – спросил он, картинно подняв бровь.

То, как профессор разливал чай, напомнило ей лабораторные работы на уроке химии. Маленькое театральное действо: молоко, заварной чайник, кипяток, масло, сливки, джем. До нее вдруг дошло, почему англичане так держатся за свой ритуал чаепития. Английский чай. Какая блистательная возможность занять чем-то руки, покуда разговор соскальзывает в опасную зону, где бал правят эмоции и инстинкты! «Э-э-э... чересчур крепкий? Добавить кипяточку?» Профессор Уидясетт покашливал, отфыркивался, прочищал горло – все это, задавая ей бесконечные вопросы, которые имели до странности мало общего с предстоящей ей поездкой на Красное море и погружением с аквалангом в нетронутых туристами местах. Что она вынесла из путешествий по арабским странам? Какие, по ее мнению, мотивы стоят за джихадом? Не приходило ли ей в голову, насколько странно, что, пользуясь техническими благами цивилизации: телевидением, компьютером, автомобилем и т.д., – ей никогда не доводилось сталкиваться с вещами, произведенными в арабских странах? Еще молока? Позвольте, позвольте – я сам открою чайник, – надо его долить. Как ей кажется, причина этого – презрение, которое питают арабы ко всякому труду, или же дело в том, что Запад просто не закупает их товары, заведомо им не доверяя? А не кажется ли ей, что арабы так ненавидят Запад еще и потому, что страстно любят все технические новинки? Капнуть еще молока? Сахар? Не случалось влюбиться в араба? Нет, что вы, это не чай, это кошачья моча! Надо сказать официанту – пусть принесет новый!

– Профессор Уиджетт, – не выдержала, наконец, Оливия. – Простите, но это Салли Хоукинс просила Вас о встрече, или это Вы позвонили ей и попросили меня найти?

– Эх, Салли, Салли... Совсем не умеет притворяться, – вздохнул он, отхлебывая чай. – Увы.

– Так вы из МИ-6? – догадалась Оливия.

Профессор ответил ей холодно-оценивающим взглядом голубых глаз.

– Тише, тише, дорогая, – в его манере опять пробилось что-то от полковника колониальных войск. – Такие вопросы не принято задавать просто так, вы не находите?

Он отхлебнул еще чая, отправил в рот еще кусочек рогалика, все так же испытывающе глядя на нее.

– Хорошо, – и тут, склонившись к ней и пафосным жестом накрыв своей рукою ее ладонь, профессор произнес театральным шепотом: – Вы готовы нам помочь?

– Да, – прошептала ока в ответ.

– Тогда надо трогаться.

– Куда?

– На конспиративную явку.

– А далеко это?

– Право, не знаю.

– Я думала, это ваши люди следили за моей квартирой.

– Следили? Боюсь, они работают на кого-то другого.

– Поняла, – кивнула она. Ей надо было привыкнуть к этой мысли. – Хорошо, но как же тогда быть с вещами?

– Вещи... Вещи, Оливия... Человек не должен привязываться к вещам.

– О, да. Но... Но мне же понадобится какая-то одежда...

– Составьте список. О «вещах», – он неопределенно махнул рукой в воздухе, – позаботятся наши люди.

– Господи, разве нельзя было сразу встретиться в аэропорту? Без лишней суеты?

– Дорогая! В планировании любой операции бывают просчеты, – сказал он, вставая из-за столика.

42

Уиджетт нес себя, как султан. Скользящей походкой он шел через путаницу улочек, прилегающих к Сент-Джеймс Стрит, невыразимо элегантный в своем кашемировом пальто, награждая встречных хищным орлиным взглядом или взглядом, полным восхищения, в зависимости от того, мужчина или женщина попадались ему на пути. «Как же он был хорош лет в сорок!» – подумала Оливия. Она вполне могла представить себе, как она, в вечернем платье, спешит с ним под руку через сутолоку этих же улочек – на званый обед, или просто потанцевать в «Cafe' de Paris».

– Куда мы идем? – спросила она, чувствуя, как в душу ей закрадывается сомнение: а вдруг Уиджетт вовсе не агент МИ-6, а просто старый сумасшедший?

– К реке, дорогая, – он вел ее очень запутанным путем: какими-то переулками позади Уайтхолла. Наконец, они оказались на набережной. Оливия увидела пришвартованный возле причала полицейский катер. Увидев Уиджетта, человек в форме, стоявший на палубе, вместо того, чтобы вызвать психовозку, которая увезет выжившего из ума старика, предварительно запеленав его в смирительную рубашку, весь собрался – разве что честь не отдал. У Оливии отлегло от сердца: Уиджетт был человеком спецслужб. Их человеком.

– Бравые ребята? – усмехнулся Уиджетт, показывая на катер.

– А где же конспиративная квартира?

– Зачем тебе это знать? Желаю хорошо поужинать и выспаться, а утром я вас всех навещу, – и, элегантно помахав рукой на прощанье, Уиджетт исчез в толпе.

Едва Оливия ступила на палубу, катер сорвался с места, выскочил на центральный фарватер Темзы и, набирая скорость, понесся вверх по течению. Вскоре Биг Бен и здание Парламента стали лишь далеким силуэтом в зыбком лунном свете. Оливия стояла на носу катера, наслаждаясь скоростью. Сердце ее билось от возбуждения, в голове звучала тема из «Джеймса Бонда». Вытянув правую руку вперед, она сложила из пальцев пистолетик и представив, что палит по врагам, прошептала: «Бах! Бах!» Тут катер со всего маху врезался носом в волну: каскад холодных и грязных брызг – Темза есть Темза – окатил Оливию с ног до головы. «Пожалуй, остаток путешествия лучше провести в каюте...» – решила она.

В каюте сидел полицейский в чистой, с иголочки, форме.

– Пол МакКеон, – представился он, – Скотланд Ярд, координатор по связям со службами безопасности. Что скажете про Уиджетта?

– Ну... Собственно, кто он?

– Бросьте! Будто не знаете!

– Ну, я знаю, что он работает на МИ-6 и что он очень известный арабист...

– Авессалом Уиджетт? Он шпион, старой еще закалки. Настоящий Джеймс Бонд той эпохи. Совращал жен и дочерей ближних своих направо и налево. Ближний Восток и арабский мир знает, как свои пять пальцев, где он только там не работал! Прикрытие: торговец восточными коврами, неравнодушен к мальчикам. Держал магазинчик на Портобелло Роад, при этом заведовал кафедрой в Оксфорде! Не человек – легенда!

– Большая шишка в разведке?

– Был одно время... Верхний эшелон, и все такое прочее... Но в семидесятых он как-то резко выпал из фавора. Что там произошло, до сих пор никто и не знает... Чья-то жена, выпивка, или опиум, или идеологические разногласия? Он ведь был еще человеком старой школы: агенты на месте, носители языка, привычка полагаться на инстинкт, – все такое. Утверждал, что соблазн новых технологий – бич для разведки. В общем, наверху допустили ошибку. После его ухода арабский отдел стал совсем другим. Но потом его опять вытащили из отставки: 12 сентября 2001 года.

Оливия задумчиво кивнула.

– А куда мы все-таки едем?

– Не имею права разглашать явочные адреса. Да и какая разница! Главное – место удобное... Я бы даже сказал, уютное!

У Хэмптон Корта Оливии пришлось пересесть с катера на вертолет, а после довольно короткого полета – в машину с темными стеклами. Через плечо водителя Оливия видела, как они пробираются по проселочным дорогам Беркшира и Чилтериса. Потом они пересекли Сороковую автостраду, мелькнула кольцевая дорога вокруг Оксфорда – и они въехали в сельский Котсволд, с его весело мерцающим через окошки пабов и домишек пламенем каминов, с его покоем и уютом. Какое-то время машина ехала вдоль еысокой каменной стены, огораживающей чье-то поместье, потом Оливия услышала шорох гравия – видимо, открывали железные ворота. И вот в свете фар появилась длинная подъездная дорога к загородному дому. «Путешествия вроде этого должны кончаться тем, что тебя встречает дворецкий в ливрее, со стаканами «Кровавой Мэри» на серебряном подносе, – подумала Оливия, – или у ворот дома тебя поджидает маленький сморщенный человек в инвалидной коляске, который металлической культяпкой, заменяющей ему руку, чешет лежащего на коленях кота».

Дворецкий, причем в ливрее, тут действительно был. Чрезвычайно вежливый. Он сообщил Оливии, что ее чемоданы уже прибыли, и пригласил ее следовать за ним. Поднявшись по каменным ступеням, Оливия оказалась в изысканно убранном холле: картины на стенах, панели резного дерева, широкая лестница, тоже из дерева благородных пород, судя по цвету.

Спустится ли она к обеду или подать ей горячие закуски в комнату, поинтересовался дворецкий. Она представления не имела, что это за «горячие закуски», но сама обстановка предполагала что-то изысканное. Фаршированные креветки? Кролик по-валлийски? Трюфели в хересе? Оленина по-дворянски? Надо было соответствовать обстановке, и Оливия, небрежно наклонив голову, произнесла:

– Благодарю, если вы так любезны, я бы предпочла не спускаться сегодня.

Увидев перед собой постель, девушка вдруг потеряла всякий интерес к окружающему миру и без сил, страшно уставшая за этот безумный день, провалилась в оазис свежих белых простыней. Напоследок она еще успела подумать, как же приятно, что бутылка с горячей водой и впрямь лежит там, где ей положено быть, – в ногах, завернутая в полотенце.

Оливии так и не довелось узнать, что же это были за «горячие закуски». Ее ждало пробуждение в незнакомом месте и типичный синдром путешественника: «Где я? Как я сюда попала?» Она пошарила рукой на прикроватном столике, пытаясь зажечь лампу. Комната была погружена во тьму, но из-под плотных тяжелых штор пробивались солнечные лучи. Итак... Оливия лежала в огромной кровати с тяжелым пологом-балдахином. Где-то за окнами блеяли овцы. На Гондурас это было не похоже...

Оливия спустила ноги с кровати, села. Все тело ныло. Во рту было сухо и противно. Морщась, Оливия подошла к окну, раздвинула шторы... Перед ней расстилался хорошо ухоженный английский сельский парк: газоны, живая изгородь – настолько ровная, что, казалось, ее стригли маникюрными ножницами. Прямо под окнами выложенная медового цвета камнем терраса: ступеньки мха, по краям декорированные античными урнами на небольших постаментах, сбегали к лужайке, на которой можно было разглядеть воротца для игры в крокет. По краю лужайки рос орешник – деревья казались голыми и замерзшими. Дальше виднелись серо-зеленые холмы, стены из нетесанного камня и дымки, поднимавшиеся к февральскому небу из труб домиков, что сгрудились вокруг церковного шпиля.

Оливия обернулась и обвела взглядом комнату. Каким-то чудом ее оливковый чемодан и коричневая кожаная сумка были уже здесь – а в них лежали все вещи, которые она внесла в список, отданный профессору Уиджетту. Под дверь был просунут конверт. В нем она нашла план дома, телефонный номер, по которому надо позвонить, когда она будет готова к завтраку, и короткая записка: «Сразу после завтрака поднимайтесь в комнату Технического обеспечения».

43

Конспиративное поместье МИ-6,

Котсволд

Оливия прищурилась, глядя на монитор. Техник пролистывал на экране снимки, снятые цифровой камерой, купленной в «Шпионском мире».

– Что на этом? – спросил он.

– Э-э-э... – замялась Оливия. На фотографии был виден мускулистый негритянский торс и выразительно бугрящиеся спереди красные плавки.

– Перейдем к следующему? – стараясь, чтобы голос звучал как можно естественнее, поинтересовалась Оливия.

– Какой, однако, забавный кадр, – услышала она за спиной. Профессор Уиджетт, чуть прищурившись, рассматривал красные плавки.

– Я снимала с бедра, – пояснила Оливия. Объяснение почему-то прозвучало не очень убедительно.

– – Я заметил, – кивнул профессор. – А у этого Аполлона есть имя? Или только штрих-код? – все кадры были отмаркированы службами МИ-6.

– Уинстон.

– А-а. Уинстон...

– Ну что, идем дальше?

– Нет. А эти девицы, что плещутся с Феррамо в бассейне... Они сплошь актриски? Зачем они здесь? Ублажают его?

– Не знаю.

– Нет, не похоже... – он еще какое-то время смотрел на экран, потом вздохнул, словно вид ему прискучил и, склонив голову на бок, взглянул на Оливию. – Н-да. Вряд ли мы это узнаем. А чутье? Что вам подсказывает чутье? – он резко обернулся к ней, широко распахнув глаза, и прожег ее взглядом насквозь. – Что вам говорит внутренний голос?

– Думаю... Думаю, он отбирает их... И использует для каких-то своих целей.

– А они об этом догадываются? Знают, для чего их используют?

Оливия на мгновение задумалась:

– Нет.

– Вы уверены?

– Может быть, это как-то связано с Голливудом? – она еще раз глянула на фотографию с плавками. – Феррамо ненавидит Голливуд лютой ненавистью. А эти девицы – они ведь сшиваются в Голливуде... Мы будем смотреть следующую? – Оливия кивнула на монитор.

– Н-да. Будем, куда ж мы денемся. Давай следующую, Додд. Мой Бог... А это еще что?

У Оливии возникло такое чувство, будто она с размаху треснулась головой о стол. Блин! О чем она думала, когда снимала! На экране красовалось что-то вроде перевернутой вверх ногами буквы V из резины, с молниями по бокам. Над буквой V вздымался бронзовый от загара плоский живот. Накачанный пресс свидетельствовал, что его владелец занимается спортом всерьез.

– Ну... Еще один неудачный снимок, – пробормотала Оливия. Она, наконец, сообразила, кому именно принадлежит все это богатство... Мортон Си!

– Неудачный? Я бы так не сказал, – промурлыкал Уиджетт.

– Давайте следующий. Думаю, я смогу сказать, кто это.

Компьютерщик тяжело вздохнул, и на экране возник другой снимок. На нем опять был запечатлен Мортон Си, на этот раз со спины: в гидрокостюме, куртка расстегнута и спущена до талии – какой торс! Мортон Си оглядывается через плечо, поза чем-то неуловимо напоминает фотографии звезд эпохи 50-х.

– Весьма соблазнительно, – оценил Уиджетт.

– Ничего соблазнительного! – фыркнула Оливия, сердито сощурив глаза. Что? Над ней будут смеяться?! – Это тот парень, о котором я рассказывала. Ну, тот, что полез на меня с пушкой.«. Полное ничтожество.

Уголки рта Уиджетта слегка приподнялись. Он яено заинтересовался:

– А-а-а... Ничтожество, говоришь... Насколько я понял, он работал на Феррамо? Можешь сказать, в каком качестве? Сводник? Жиголо?

– Ну... Судя по всему, Феррамо нанял этого парня недавно. Ему был нужен кто-то вроде инструктора по дайвингу для его актрисок. Пьер Феррамо всем морочит голову, его не очень поймешь... Этот мужик, он косил под подводника. Лип ко всем с разговорами, что в баре, что на катере. Ну вроде того, что не прочь с любой...

Уиджетт резко наклонился к ней, поднял бровь и прошептал:

– У тебя с ним что-то было?

– Нет, конечно, – прошипела Оливия, раздраженно уткнувшись в экран. Обиднее всего было то, что на этой фотографии Мортон Си и впрямь выглядел чертовски привлекательно. Здесь у него было то лихое и вместе с тем сосредоточенное выражение лица, которое так понравилось ей, когда она впервые его увидела в Гондурасе.

– Жаль, жаль... Интересный мужчина...

– Пустышка он, вот кто! Готов перед всеми пресмыкаться. Хуже шлюхи...

В глубине комнаты послышалось покашливание. Из-за компьютерного стола в дальнем углу комнаты встал мужчина. Его фигура была Оливии хорошо знакома. Только вот одет он был совсем иначе: свободный темный костюм, галстук, правда узел расслаблен, а верхняя пуговица рубашки расстегнута... И волосы... Все так же вьются, но уже не травленные перекисью... Профессор Уиджетт сосредоточенно изучал свои ногти. Наконец он поднял свой взгляд:

– Хуже шлюхи, утверждает она, – Уиджетт кивнул на Оливию.

– Да, сэр, – кивнул Мортон Си.

– Колючая юная леди... Чем она уколола тебя в прошлый раз?

– Шляпной булавкой, сэр, – сухо ответил Мортон Си, подходя к загончику, в котором они сидели.

Уиджетт выпрямился и поднялся из-за стола:

– Мисс Джоулз, разрешите представить, Скотт Рич из ЦРУ, в прошлом – боевой пловец и, между прочим, – звезда Массачусетского технологического института, – Уиджетт говорил, растягивая все эти «сс» и «тс», словно Лоуренс Оливье на сцене. – Скотт будет направлять всю нашу операцию. Но замечу: кое в чем ты его опередила – тебе, а не ему, удалось подцепить объект на крючок.

– Добро пожаловать в команду, – произнес Скотт Рич, сопровождая свои слова несколько нервным кивком, адресованным Оливии.

– Добро пожаловать в команду! – взвилась Оливия. – Ничего себе, заявочки!

– Не понял?

– Нечего на меня так смотреть! Я что, неясно выразилась?!

– Не обращайте внимания, – обернулся Уиджетт к компьютерщику. – В момент узнавания это бывает...

Скотт недоуменно помотал головой.

– Хорошо! Тогда, может, ты скажешь, где ты был раньше?!

– Вел наблюдение за объектом, – ответил Мортон Си, он же Скотт Рич из ЦРУ.

– Да?! Так какого черта, если ты работал на ЦРУ, ты ничего об этом не сказал?

– Ну, знаешь... Могла бы догадаться...

– Я-то думала, ты работаешь на Феррамо...

– А я думал, что ты, – развел руками Скотт Рич.

– Ты думал, что я... Да как ты посмел?!

– Да минет меня чаша сия... – пробормотал Уиджетт, наклоняясь к компьютерщику. Тон, которым это было сказано, пристал какой-нибудь очень благовоспитанной девице, посещающей кружок вышивания. – А ведь минуту назад она утверждала, что он «хуже шлюхи»!

– В конце концов! Скажи я тебе, на кого я работаю, ты могла проболтаться об этом ему...

– Скажи ты мне, на кого ты работаешь, мы бы уже выяснили, что он затеял! Я бы могла там остаться!

– А вот тут я с ней абсолютно согласен! Ума не приложу, зачем Скотт ее оттуда отослал! – Уиджетт явно наслаждался ситуацией. – Кто его просил быть рыцарем, когда не надо! – реплика была адресована компьютерщику.

– Что?! Рыцарем?! – взбесилась Оливия. – Да вы использовали меня, едва я только оказалась у вас в поле зрения!

– Слушай! Если бы я хотел тебя использовать... Я бы позаботился, чтобы ты там осталась!

– Использовать! Ты сказал использовать! Да позволь я тебе, ты бы так мной попользовался...

– Так! Хватит! – вклинился в разговор Уиджетт. Оливия почувствовала, что это было сказано совсем другим голосом. Голосом, привыкшим отдавать приказы. При этом глаза Уиджетта блеснули таким холодным блеском, что она ощутила: в свое время этот человек одним словом решал вопрос чьей-то жизни и смерти. Безо всяких сантиментов. – Разберитесь с вашими проблемами: я буду ждать вас на лужайке. Веллингтоны и Барбуры[39] в гардеробной!

– Вы о ком? – напрягся Скотт Рич.

– Это одежда для плохой погоды, Рич. Ты в Англии. Или ты собираешься бродить по лесу, одетый, как официант на приеме?

Дворецкий ждал их за дверями комнаты Техобеспечения. Оливия и вышедший следом за ней Рич спустились по деревянной лестнице, прошли через кухню с выскобленными до белизны простыми деревянными столами, идущими вдоль стен батареями и висящим в воздухе запахом свежей выпечки, и очутились в гардеробной. Здесь было тепло. Деревянные стены, выкрашенные белой краской. Внизу, вдоль стен, по всему периметру выстроились сапоги и ботинки – на все случаи жизни. В нишах на вешалках висели пальто, шарфы, носки. Уютное, казалось бы, местечко, однако было в нем что-то, внушающее беспокойство.

– Почему ты расправился с Дуэйном? – свистящим шепотом спросила Оливия, натягивая толстые шерстяные носки, а поверх – зеленые «веллингтоновские» сапоги.

– О чем ты? – пробормотал Скотт Рич, просовывая голову в ворот черного шерстяного свитера. – Я не убивал Дуэйна! Христа ради!

– Ага! Еще скажи: во всем виноваты акулы! – парировала Оливия, натягивая узкий шерстяной джемпер.

– Ты очень хочешь знать подробности? Дуэйн на свой страх и риск увязался за аквалангистами Феррамо. Его засекли, была короткая схватка под водой. Кто то пырнул его ножом. Естественно, акулы не заставили себя долго ждать. Люди Феррамо втащили его в свой катер... Не знаю, что уж там было дальше, я близко не подплывал... Следующее, что я видел – расчлененка: все, что осталось от Дуэйна. Они сбросили его разделанное тело с катера. Тут уж акулы и прочая нечисть сплылись отовсюду... Кстати, твой джемпер... Ты надела его задом наперед и наизнанку...

Оливия удивленно поглядела на себя, сняла джемпер, вывернула его на другую сторону и натянула вновь.

– Это ты подсунул мне кокаин в Тегусигальпе? – задала Оливия следующий вопрос, проскальзывая мимо Скотта, который придерживал ей дверь, ведущую на улицу.

– Нет.

– Не ври!

Скотт выглядел как типичный сельский сквайр. А она? Жена сельского сквайра? От холодного февральского ветра перехватывало дыхание.

Они завернули за угол, и тут дом предстал во всей своей красе: еще елизаветинских времен, с квадратными трубами, характерными крестовинами на окнах, идеальный в своих пропорциях, мягко отсвечивающий медом, – недаром котсволдский известняк славился по всей Англии!

– Да не подкладывал я тебе в комнату кокаин! Не подкладывал!

– А кто же тогда это сделал? – она даже остановилась в недоумении. – И какого черта ты торчал там в туннеле?! Я из-за тебя едва не погибла!

– Да? А я-то думал, что спас тебе жизнь! – в голосе Скотта Рича мелькнуло что-то вроде обиды.

Уиджетт, поджидая их, стоял на ступеньках. Увидев, что парочка вновь погрузилась в выяснение отношений, он направился им навстречу. Ветер развевал полы его пальто и трепал концы шарфа.

– Что бы ты делала, если бы не мой кислород? Надо же быть такими идиотами – плыть в пещеры и не позаботиться о буйках! Как бы вы нашли дорогу обратно?

– Эй! Может, хватит уже выяснять отношения?! – поинтересовался, подходя к ним, Уиджетт. – Давайте-ка пройдемся до леса. Кстати, когда вернемся домой, Вас, Оливия, ждет еще одно дело. Вы ведь еще не заполняли «Подписку о неразглашении»? Займитесь этим сразу по возвращении. Ясно?

– Да, сэр! – пробормотала Оливия, слегка вздрогнув. – Так точно, сэр!

– Странно... Я-то думал, вам по вкусу секреты, – усмехнулся Уиджетт.

– Запомните, все, что Вы слышите здесь, не должно выйти за пределы этих стен. Иначе – добро пожаловать в Тауэр!

Стоял свежий зимний день, в воздухе пахло сельской Англией – особенно навозом. Оливия шла следом за двумя шпионами по узкой лесной тропинке, вдыхая запах прелой древесины, гниловатый запах грибницы, шлепая прямо по лужам, и с каждым шагом все больше радуясь счастью выйти в холодный день на улицу тепло одетой. Она обратила внимание на камеру наружного наблюдения, закрепленную на одном из деревьев, потом заметила еще одну. Сквозь туман, стелящийся над леском, она могла разглядеть не очень далеко впереди высокую стену, с четырьмя рядами колючей проволоки над ней. Стену патрулировали солдаты в камуфляже. Скотт Рич остановился и оглядел Оливию с ног до головы.

– Я понимаю, никто из нас не смеет прерывать ход твоих мыслей... Но ты ничего не хочешь добавить к нашей сегодняшней беседе, или мы так и будем играть в кошки-мышки?

– Насколько я слышала, парадом здесь командуешь ты? А мое дело – ловить каждое твое слово? Или я что-то не так поняла? – отпарировала Оливия.

– Слушайте, это уже невыносимо, – обернулся к ним Уиджетт. – Смахивает на начало романтической комедии!

На холоде он казался еще старше. Бурые, похожие на веревки вены проступали сквозь кожу, под глазами чернели круги... Глядя на него, хотелось сказать: краше в гроб кладут. Просто ходячий труп какой-то!

– Перед нами два ключевых вопроса, – продолжал Скотт, не обращая внимания на Уиджетта. – Первый: что они задумали? По данным нашего разведперехвата...

– Бог мой, данные разведперехвата! Нет, только подумать! Ненавижу всю эту чушь! – поморщился Уиджетт. – Разведперехват... Это не данные, а куча дерьма! И теперь это называется разведкой! Нужны агенты на местах... Живые люди, с живым чутьем и инстинктами. Людей умеют понимать люди – люди, а не компьютеры!

– По данным разведперехвата, – продолжал Скотт, – есть серьезные основания опасаться в ближайшее время масштабных терактов в Лондоне и Лос-Анджелесе.

– Угу! А также в Сиднее, Нью-Йорке, Барселоне, Сингапуре, Сан-Франциско, Бильбао, Боготе, Болтоне, Бангоре – везде, где люди имеют привычку отправлять сообщения по электронной почте, – съехидничал Уиджетт.

Скотт Рич слегка прикрыл веки. Оливия начинала догадываться, что это один из немногих признаков, по которым можно понять, что еще немного – и он потеряет самообладание.

– Хорошо, – кивнул Скотт. – Вот у нас живой человек. Работайте же! Я отхожу в сторону, – с этими словами он лениво прислонился к дереву.

Судя по тому, как Уиджетт жевал губу (или вставные зубы?), он на какое-то время погрузился в сосредоточенные размышления. Потом в упор взглянул на Оливию своими пронзительными синими глазами:

– Два вопроса. Первый: что у Феррамо в рукаве? Аквалангисты... Что они будут атаковать: систему водоснабжения? Водоотстойники? Контуры охлаждения реакторов? Второй: они перебрасывают взрывчатку из отеля в Гондурасе в южную Калифорнию. Как они ее доставляют?

– Так значит, этот отель – база для хранения боеприпасов?

– Да, – безо всякого выражения кивнул Скотт Рич.

– Откуда тебе это известно?

– Просто я обнаружил пластид в той пещере, откуда ты едва выбралась.

Оливия нахмурилась и опустила глаза: она-то в этой пещере плавала, думая только о снующих вокруг рыбках и их ярких расцветках.

– Агент Джоулз, – вывел ее из задумчивости Уиджетт. – В этой прекрасной головке есть какие-нибудь соображения?

Оливия ответила ему колючим взглядом. Мозг сбоил, мысли путались. Игра шла слишком всерьез. А Оливия не хотела проигрывать. Ей нужно было доказать, хотя бы самой себе, что она хорошая шпионка.

– Мне нужно подумать, – тихо сказала она. Уиджетт и Скотт переглянулись. Она чувствовала разочарование одного и презрение другого.

– Ну что, пройдемся еще чуть-чуть? – предложил Уиджетт.

Двое мужчин, столь непохожих друг на друга, двинулись вперед, погрузившись в серьезную беседу. Один карикатурно высокий, концы шарфа развеваются за спиной, полы пальто хлопают на ветру, театральная жестикуляция, – и другой: сильный, сдержанный, погруженный в себя. Оливия с несчастным видом плелась позади. Она чувствовала себя как какое-нибудь молодое музыкальное дарование, которое вышло на сцену, взяло несколько визгливых нот на скрипке, и слушатели поспешно стали покидать зал. Стресс, накопившийся после феерического опыта последних двух дней, сейчас навалился на нее всей своей тяжестью. Она чувствовала себя измотанной, опустошенной, бесполезной девчонкой. «Дыши глубже. Глубже. Не паникуй». – Как там в «Правилах Оливии Джоулз»?

Только без паники. Остановись, подыши, подумай.

Не бывает так, чтобы было настолько хреново или настолько замечательно, как кажется на первый взгляд.

Если кажется, что произошла катастрофа, проверь – а катастрофа ли это? Скажи себе: ну и хрен с ним!

Ключ к победе – в умении пережить поражение и двигаться дальше.

– Эй! – воскликнула она, нагоняя мужчин. – Я знаю, как они доставляют взрывчатку!

– Ну, так не томите, – буркнул Уиджетт. – Рассказывайте!

– Они везут ее на машинах до побережья Гондураса, а дальше – морем.

– Знаешь, Оливия... Об этом мы уже сами как-то догадались, – пожал плечами Скотт. – Вопрос в другом: как они ухитряются провезти взрывчатку в США?

– Думаю, они перегружают ее на роскошные яхты, а там начиняют ею серфборды. Или, может, они делают это у Феррамо на Каталине... Так или иначе, серфборды становятся контейнерами для взрывчатки.

Скотт Рич и Уиджетт резко остановились и с интересом взглянули на Оливию.

– Затем серфборды на яхте приплывают в Калифорнию. К ним подвешивают груз, сбрасывают за борт, и – буль-буль – серфы идут на дно. Дальше: приплывают серфингисты, ныряют, отвязывают груз, достают эти чертовы доски с начинкой, встают на них... и спокойненько вылазят с серфом под мышкой где-нибудь на пляже в Малибу, грузят доску в машину и уезжают.

Уиджетт и Рич переглянулись, но не проронили ни слова.

– Н-да... – нарушил, наконец, Уиджетт уже изрядно затянувшуюся паузу. – Прекрасный образчик нестандартного мышления. И на чем основаны ваши выводы?

– В Гондурасе я видела что-то вроде таких тренировок. На Попайяне я заплыла за мыс и видела, как с катера сбрасывают серфы, а серфингисты в воде лозят их и плывут к берегу.

– Рич, тебе не кажется, что тебя засылали в Гондурас именно за такого рода информацией? Или ты был там слишком занят просушкой своих жучков, после того, как эта юная леди полила их бургундским? «Пулиньи-Монтраше», если не ошибаюсь?

– Может, не надо, сэр? – насупился Рич.

– Так это ты сунул жучка в кадку с фиговым деревом в комнате Феррамо? – спросила Оливия.

– И в его кактус. И в твой, – кивнул Скотт Рич.

– И обрати внимание, Скотт: один жучок она нейтрализовала, бросив на кадку свитер, в горшок с кактусом вылила бокал «Кристалла», а третье растение полила белым бургундским, – усмехнулся Уиджетт. – Если не ошибаюсь, это было «Луи Жадо» урожая девяносто шестого года?

– Девяносто пятого, – поправила Оливия.

– Просто жалко выливать такое вино...

– Не без того, – согласилась она.

– Привет, Карл, – с сосредоточенным видом говорил Скотт, поднеся к уху трубку мобильника. – Пусть отдел «Н» проверит все серфы на Южном побережье Калифорнии. Слышишь? Особое внимание уделите Малибу. Проверьте все доски на наличие пластида внутри. И отправьте людей на Каталину, под какой-нибудь легендой проверить все доки на острове! Где ты это видела, Оливия? Эй, Оливия! Где именно вилла Феррамо на Каталине?

– Э-э-э... Справа от Авалона.

Справа?

– Ну, к востоку. Или к северу. Ну, в общем, если смотреть на Каталину со стороны Лос-Анджелеса, то – справа. Почти на углу острова, ближе к Гавайям...

Скотт Рич только вздохнул:

– В общем, проверьте все причалы, – сказал он в трубку.

– Хорошо. Итак, дело пошло, – удовлетворенно кивнул Уиджетт. – Теперь, что касается объекта... У кого-нибудь есть соображения?

Оливия поделилась своими теориями насчет крема для лица, в который добавлен яд, ацетилена, закачанного в контуры охлаждения реакторов, ракетного удара по киностудиям.

– Разброс получается довольно большой, – продолжила девушка. – Мне нужно ближе пообщаться с Феррамо, чтобы все это конкретизировать.

– Хорошо бы все-таки вытащить его в Судан... Он ведь сам предлагал к нему туда приехать, – рассуждал вслух Уиджетт. – Это пошло бы нам на пользу при любых обстоятельствах.

– Он должен быть сумасшедшим, чтобы позволить тебе так близко к нему подобраться, – скептически заметил Скотт.

– Так он и есть сумасшедший, – пожала плечами Оливия.

– Да. Надо быть сумасшедшим, чтобы позволить тебе уехать, – эхом отозвался Скотт.

– Спасибо за комплимент, – улыбнулась Оливия: возможно, Скотт Рич был не так уж и плох в глубине души.

– Я хотел сказать – ежу понятно, что ты сдашь его при первой же возможности...

– Он доверяет мне. Говорит, что я его ловчий сокол...

Скотт только странно хмыкнул.

– Доверие – не последняя вещь, Скотт, Рич, Мортон или как там тебя... – передернула плечами Оливия.

– Да-да, Рейчел, Оливия или Пиксли, – какое у тебя сегодня имя, черт побери?!

– Боже, опять! – Уиджетт картинно закатил глаза, доставая из кармана платок и вытирая им лысину. – В конце концов, жить под чужим именем – что может быть естественней для шпиона? Если мне память не изменяет, кое-кто из присутствующих два года прожил в отеле «Асуанская Плотина», кося под наркодилершу?

– Что естественно для шпиона... – начал было Скотт Рич.

– Знаешь, в чем очарование мисс Джоулз? – прервал его Уиджетт. – Она прирожденная шпионка! А теперь к делу. Вся проблема в Пьере Феррамо, – фамилию « Феррамо » он произнес с карикатурным французским грассированием. – Вопрос: если он позвонит Вам, как обещал, и готов будет везти Вас к бедуинам на Красное море – Вы поедете?

– Угу, – в тоне Оливии проскользнула какая-то официальная торжественность. Как на присяге.

– Точно? – пробормотал Скотт Рич. Во взгляде его читался не только вопрос, но и что-то вроде беспокойства. – Поедешь, даже если им движет единственное желание: прикончить тебя без лишних свидетелей?

– Если бы он хотел избавиться от меня, он бы сделал это еще в Гондурасе.

– Святые слова! – кивнул Уиджетт. – У любого мужчины найдется масса других оснований пригласить агента Джоулз провести с ним несколько незабываемых дней в пустыне. Тебе доводилось читать «Тысячу и одну ночь», Рич? Очень эротичная книжка. Клянусь, девушка, похищенная бедуином, твердо может рассчитывать на то, что в его шатре скучать ей не придется!

– И что же? – буркнул Скотт Рич, сердито глядя в пространство прямо перед собой.

44

С тех пор, как Оливия уехала от Феррамо, прошло пять дней, а он все не звонил. Группа, к которой, к неудовольствию Оливии, теперь считалась приписанной и Тайная Потаскуха Сурайя, каждый день, сразу после завтрака, собиралась в комнате на первом этаже. После ряда сложных манипуляций с компьютерами, базами операторов сотовой связи и чем-то там еще, Скотт Рич добился, чтобы номер, который Оливия дала Феррамо, выходил прямиком на пульт в комнате Технического обеспечения. Оставалось дождаться звонка...

Часы в комнате Технического обеспечения были точь-в-точь, как в школе, где училась Оливия. Та же функциональная модель, в пластиковом корпусе: белый циферблат, черные цифры, красная секундная стрелка. В школе она привыкла торопить время, предвкушая, когда же часы покажут четыре пополудни, возвещая конец школьной рутине. И вот, дернувшись, красная секундная стрелка замерла наверху: четыре по Гринвичу, в Гондурасе девять утра, пятый день томительного ожидания, нервно обкусанные пальцы...

Скотт Рич, профессор Уиджетт, Оливия, компьютерщик Додд и Сурайя – с показным ли равнодушием или плохо скрываемым раздражением – отвели взгляд от часов. «Все они думают об одном и том же: он не позвонит. Эта баба возомнила о себе черт-те что, а они ей поверили. Да на кой сна ему сдалась?!»

– Рич, дружище, ты уверен, что этот номер подключен к нашей аппаратуре? – якобы лениво поинтересовался Уиджетт, подцепляя кусочком тоста фуа-гра со стоящей перед ним тарелки. – Я видел, как ты сражался с компьютерами. Знаешь, когда жмешь на столько кнопок...

– Номер включен, – отрезал Скотт Рич, не отрываясь от монитора.

– Хм.. Будет ли он звонить? – промурлыкала Сурайя.

– Может, тебе самой звякнуть ему? – предложил Скотт Рич.

– Это не пойдет, – пожала плечами Оливия. – Он должен чувствовать себя охотником. А не дичью.

– Да? А я думал, ты – «его ловчий сокол», – не удержался Скотт Рич. – Или речь шла о волнистом попугайчике?

Рич отвернулся и заговорил с компьютерщиком, не отрывая взгляд от экрана. В верхней половине экрана тасовались, будто карты в колоде, сделанные Оливией фотографии Феррамо, а в нижней шло слайд-шоу, составленное из портретов террористов, связанных с «Аль-Каидой». Время от времени компьютерщик и Скотт останавливали прокрутку фотографий и пробовали наложить снимки друг на друга, так что на экране появлялся Феррамо в тюрбане, с Калашниковым на груди, Феррамо в ковбойке, сидящий в гамбургском баре, Феррамо с другим носом, Феррамо в ночной рубашке и бигудях.

– Собственно, Скотт прав, почему бы тебе не позвонить Пьеру самой? – промурлыкала Сурайя, устраивая свои очаровательно длинные ноги в обтягивающих джинсах на крышке стола.

– Если он не звонит сам, звонить ему нет никакого смысла: он потерял ко мне интерес, – поморщилась Оливия.

– Ну, знаете ли... Это, как ни как, не свидание вслепую. Тебе угрожает опасность... Ты ему нравишься... Пьер предпочитает решительных женщин. Нет, это ты должна ему позвонить!

Скотт Рич наклонился вперед, изобразив что-то вроде позы роденовского мыслителя, и вперился взглядом в Уиджетта – взглядом столь же настойчивым, как тот, которым он встретил тогда Оливию в баре:

– Ну а Вы-то что думаете?

Уиджетт слегка набычился, шумно выдохнул сквозь сжатые зубы.

– Есть древняя суданская поговорка: «Там, где мужчина и женщина, третьим всегда будет дьявол». В арабском мире свои стереотипы... Для араба – что женщина, что животное... Послушать арабов, так женщины просто одержимы сексом и думают только о соитии с мужчиной, будто больше им думать не о чем.

– Хм! Однако! – ухмыльнулся Скотт Рич, откидываясь в своем кресле и оценивающе глядя на Оливию.

– Эти представления живы по сей день. В некоторых арабских кварталах убеждены, что стоит мужчине и женщине остаться наедине, они тут же займутся блудом.

Оливия почувствовала, что еще немного, и она вспылит... и при этом ее сознание прокручивало события той ночи на Белл Кей: Мортон Си целует ее, вот он прижимается к ней, его рука забирается ей в джинсы. В какой-то момент она перехватила его взгляд. Впечатление было такое, что и он думает о том же. К ее удивлению.

– Не так давно было предпринято что-то вроде опроса среди арабов, живущих в Судане, – продолжал Уиджетт. – Их спросили, что они сделают, если, вернувшись домой, застанут незнакомого мужчину. Поразительно их единодушие – почти все сказали: «Убью!».

– Бог мой, – поднял брови Скотт. – Если мне доведется работать в тех краях, напомните, пожалуйста, что легенда слесаря-водопроводчика не для этого региона!

– Отсюда это стремление иных арабских культур любой ценой сберечь чистоту женщины: чадра, паранджа, клитороэктомия. Женщина – это эротика, эротика и еще раз эротика: если она твоя, ее надо оберегать от любых посягательств, а если нет – преследовать и пленить.

– Тогда, если в глазах Феррамо Оливия, как всякая женщина, зациклена на любви, почему бы ей не позвонить самой? – спросил Скотт Рич. – Хотя, стоп... А как ислам относится к сексуальным связям вне брака?

Оливия окинула его презрительным взглядом: «Давно мог бы потрудиться это выяснить...»

– А вот здесь-то и начинается самое интересное, – как ни в чем не бывало, продолжал лекцию Уиджетт. – За поведением Феррамо прослеживается бедуинский романтический комплекс: желание на всем скаку подхватить девицу и на лихом коне умчать ее в глубь пустыни, исчезая в лучах закатного солнца. Ислам тут наслоился на бедуинский субстрат. И этот субстрат является определяющим для формирования арабской ментальности. Если обратиться к «Тысяче и одной ночи», обнаружится, что мышление, свойственное бедуинам, – мышление кочевников, странствующих по пустыне, – раз за разом берет верх над требованиями мусульманской морали. И когда завоевание сексуального объекта является результатом храбрости, хитрости или просто везения героя, его действия расцениваются не как аморальные, а как героические.

– Ну вот. Значит, ему надо сломить мою волю и завоевать меня! – воскликнула Оливия. – Он не будет чувствовать себя героем, если я позвоню ему и сообщу номер рейса, на котором лечу.

Вместо ответа Скотт Рич протянул ей мобильник:

– Звони.

– Э-э-э... Но мы же только что обсуждали... Или это все так: бла-бла-бла?

– Звони. Не надо про рейс или про ловчих соколов. Скажи просто: добралась до дома, в целости и сохранности, и признательна ему за прекрасное вино и чудесное пристанище.

– Хм... – пробормотал Уиджетт, буравя Скотта взглядом своих пронзительных голубых глаз и жуя тост.

– Он не станет ей звонить! – раздраженно выпалил Скотт Рич. – Он не пригласит ее в Судан! Собственно, нам на фиг не нужно, чтобы она ехала в Судан! Все это чушь собачья. Все, что мне нужно, – знать, где он сейчас. – Звони, – кивнул он, протягивая ей телефон.

– Ну ладно, – елейным тоном сказала Оливия. – Номер мне самой набрать?

– Нет, номер буду набирать я, – ответил он слегка осипшим голосом, даже не стараясь быть хоть немного вежливым, и отвернулся к своим экранам и пультам. Однако прежде, чем с головой погрузиться в таинство набора номера, он невольно еще раз посмотрел на нее через плечо и принялся что-то проверять, нажимать какие-то кнопки, обмениваясь понимающими взглядами с компьютерщиком. Несмотря на весь свой навороченный облик, Скотт Рич был всего лишь чем-то вроде сантехника. Оливия представила его с брюшком, в замызганной желтой футболке с дурацкой надписью во всю грудь, потягивающего бочковое пиво в компании таких же, как он, бедолаг. Похож!

Он вертанулся на своем крутящемся кресле:

– Готова?

– Естественно, – деланно весело объявила она и поднесла телефон к уху. – Скажешь, когда.

Скотт нажал еще пару кнопок. Телефон начал набор номера. Оливию вдруг накрыла волна паники.

– Алло? – произнесла она севшим голосом.

– Здравствуйте, – раздался в трубке женский голос. – Меня зовут Бернин Неркин. Я работаю в «MCI Worldcom». Мы рады возможности предложить вам наш новый комплекс услуг, связанных с перевозками...

Торговля по телефону! Оливии стоило нечеловеческих усилий не расхохотаться прямо здесь. Скотт Рич, непогрешимый бог техники, не смог подсоединиться к нужному номеру! Напортачил, как последний чайник. Оливию просто распирало от смеха, а контролировать свою мимику становилось уже невозможно. Она пыталась думать о чем-нибудь печальном – о смерти... о том, что ее плохо постригли. Бес-по-лез-но! Ее трясло, скулы начали предательски подергиваться.

Скотт Рич вылез из-за стола. С грустной серьезностью посмотрел на нее с высоты своего роста, – будто учитель на нерадивого ученика. Этот взгляд – от него Оливию разобрало еще больше. Рич только безнадежно покачал головой и вернулся к компьютеру.

– Я выйду, попью воды, – пробормотала Оливия, чувствуя, что лицо у нее цвета свеклы. Она просто вывалилась в коридор, где сползла по стене, корчась от смеха и вытирая мокрые от слез глаза. Когда она добралась до ванной, нелепость случившегося заставляла все ее тело ходить ходуном. Оливия сполоснула лицо водой. Стало чуть легче, но еще несколько минут ей пришлось ждать, покуда, наконец, последние смешинки не отпустили ее. Однако даже после этого она не была уверена, что не расхохочется, едва взглянув на Скотта. Надо же, так облажаться!

Возвращаясь по коридору, еще не доходя до двери, Оливия услышала обрывки разговора, который явно велся на повышенных тонах.

– В конце концов, мы не можем парализовать жизнь во всей Калифорнии. Мы должны искать пластид, мы должны искать яд, мы должны отслеживать связь террористов с коммерческими дайвинг-клубами! И куда это нас заведет? Напомню, на минуточку, что Калифорния в три раза больше Англии. Этой вашей хваленой гребанной Англии!

– Продолжай, продолжай, – вступил голос Уиджетта.

– И с чего нам начать? Только в Южной Калифорнии четыре крупных морских порта: в Бэй Ариа, Вентуре, Лос-Анджелесе и Сан Диего! Плюс четыре атомных электростанции, и сотни километров водопроводных труб, очистных коллекторов и прочей дряни под каждым мало-мальски крупным городом! А также, прошу заметить, акведуки, мосты, дамбы и военные базы. И что вы предлагаете нам делать? Эвакуировать весь штат?! Мы ищем иголку в стоге сена. Единственный шанс чего-то добиться – к чертовой матери арестовать всю эту такфирскую сеть, прямо сейчас, а потом разбираться, что они там задумали!

– Молодой человек! Если вы начнете арестовывать всех чохом, то прежде всего существует опасность, что сам план уже запущен в действие, бомбы или что там у них – заложены, и они рванут, потому как терять этим молодцам нечего. И еще... Я сильно подозреваю, что вы ничего из них не вытянете – по той простой причине, что никто из них и близко не знает плана в целом. Единственный, кто хоть как-то в курсе, – Феррамо. Мы не можем его спугнуть! А едва мы применим силу, он бросит эту свою берлогу в Гондурасе и пустится в бега, и все, с концами! Так что на вашем месте я бы отдал приказ свернуть все подводные и судоремонтные работы, в которых нет крайней необходимости, и послал людей потихоньку проверить все школы дайвинга, ремонтников и все такое прочее.

– Вы представляете масштаб подобной операции? Все, что нам нужно, это найти Феррамо. А затем – достаточно покопаться в его компьютере, и вся информация у нас! На кой нам Оливия?!

– Послушай, Рич, если мы можем выяснить местонахождение этого ублюдка, не тратя на это тридцать миллионов долларов?! Ты только представь – вместо того, чтобы прочесывать восточный Судан, достаточно рискнуть одной девицей – и мы узнаем, в каком шатре спит этот сын шакала!

Никто не слышал, как, тихонько открыв дверь, Оливия проскользнула в комнату.

– Сэр, но ведь она – гражданское лицо. Это, в конце концов, неэтично!

– Она агент, и готова туда ехать! Въедливая, умная баба! Именно то, что нужно. Я всерьез раздумываю, не взять ли ее потом в штат, если...

– Если она вернется живой, хотите вы сказать?

Оливия слегка кашлянула. Четыре пары глаз уставились на нее... А секунду спустя зазвонил телефон.

– О, черт!!! – Компьютерщик Додд в панике заметался, пытаясь сообразить, в какой последовательности ему жать на кнопки. – Это он! Это Феррамо!

45

Рядом с Оливией, скрючившись в три погибели, сидел Скотт, надев наушники, готовый прослушивать разговор. Он перехватил ее взгляд – и ответил на него спокойной уверенностью, как тогда, в туннеле под водой, потом кивнул: начинай.

– Алло?

– Оливия?

– Да, – отозвалась девушка. Скотт и компьютерщик развили неистовую активность, пытаясь засечь, откуда пришел вызов. Оливия закрыла глаза и крутанулась на стуле, так, чтобы сидеть к ним спиной. Она должна говорить с Феррамо расслабленно, комфортно, как раньше, иначе их план не сработает.

– Ты где? – спросила она, пытаясь облегчить задачу Скотту. – На острове?

– Нет. Я звоню по пути в Судан.

Оливия смущенно моргнула. Зачем он ей это говорит? Он ведь не идиот! Сомнения вновь закопошились в душе: а может, никакой он не террорист?

– Слушай, я не могу долго говорить: скоро объявят мой рейс.

– На Хартум?

– Нет, на Каир.

– Завидую! Собираешься глянуть на пирамиды?

– Нет. На пирамиды у меня не будет времени! – в голосе его мелькнуло что-то вроде улыбки. – Повидаюсь с партнерами по бизнесу, потом сразу на самолет, вылетающий в Порт-Судан. Насчет Судана. Оливия, приедешь туда, как мы договаривались?

Она просто почувствовала, как сгустилось напряженное ожидание у нее за спиной. Ей хотелось крикнуть «Дааа!», потрясая кулаками в воздухе. «Дааа!»

– Ну... не знаю, – пробормотала она. – Я бы хотела приехать, ты понимаешь... Я говорила с Салли Хоукинс, и она дала добро, но нужно, чтобы нашлось еще одно издание, которое взяло бы на себя часть расходов...

– Оливия, все это не важно. Приезжай просто ко мне в гости. Я все устрою!

– Нет, я так не согласна. Я же уже говорила тебе в Гондурасе! И спасибо за гондурасское гостеприимство!

– Это несмотря на то, что мне пришлось просто-напросто тебя похитить тогда, чтобы ты у меня пожила?

– Ну...

– Оливия, мой самолет вот-вот улетит. Мне надо идти. Я позвоню тебе из Каира. Ты будешь завтра на телефоне в это же время?

– Да, конечно.

– Еще секунду! Я дам тебе номер. Это агентство в Германии, они подыскивают мне клиентов на дайвинг. Они все сделают: и визу и билет в Порт-Судан. Тебе есть, чем писать?

В мгновение ока перед ней возникли четыре разных ручки. Она выбрала старомодный золотой «Паркер» профессора Уиджетта.

– Мне надо идти. До свидания, сакр.

Скотт Рич отчаянно замахал ей, чтобы она еще немного задержала Феррамо.

– Подожди, подожди, последний вопрос. Когда ты сам будешь в Судане? Знаешь, как-то не хочется прилететь туда и выяснить, что тебя нет!

– В Порт-Судан я прилечу послезавтра. По вторникам есть рейс из Лондона через Каир. Прилетишь на нем?

– Посмотрим, – Оливия рассмеялась. – Не волнуйся ты так!

– До свидания, сакр.

Телефон отрубился.

Оливия повернулась к Уиджетту и остальным, едва сдерживая победную улыбку.

Скотт и компьютерщик все еще были заняты какими-то своими тумблерами. Уиджетт наградил ее мимолетной ободряющей и немного распутной улыбкой.

– Рич? – зычным голосом произнес он. – Принеси извинения.

– Извини, – пробормотал тот, не поднимая головы. Наконец, кончив возню с компьютером, развернулся на стуле и посмотрел ей в глаза. – Прости, Оливия.

– Ладно, – кивнула она. И тут же добавила, на волне какого-то теплого чувства ко всем присутствующим здесь, сбросив напряжение этих дней:

– Знаешь, я люблю, когда человек извиняется безо всяких там уверток. Не жмется, бормоча под нос, так что ты все равно выходишь виноватой: «Я очень сожалею, что ты решила...» – будто камень за пазухой держит... «Мол, сама во всем виновата, поняла все не так, а потом дуешься...»

– Вот и чудно, – кивнул Уиджетт. – А теперь вопрос номер один для всякого шпиона: Оливия, это – всерьез? За этим что-то стоит?

– Я понимаю, к чему вопрос... Почему он звонил с мобильника сказать, что летит в Судан? То есть, если он террорист... Вы ведь про это?

– Я всегда говорила, что никакой он не террорист, – подхватила Сурайя. – Обычный плейбой, слегка замешан в контрабанде, но террористом он быть ну никак не может!

– Ты что-нибудь накопал с этими снимками? – Уиджетт переключился на Скотта.

– Нет. Ничего. Никаких следов связей с «Аль-Каидой».

– Я, может, упустила одну деталь... – осторожно начала Оливия.

Скотт пристально посмотрел ей в глаза:

– Ну, что такое?

– Выясните-ка, кто у него мать. Думаю, что она из Европы, может, имела какое-то отношение к Голливуду... Отец, видимо, был из Судана или Египта, а мать – явно европейского происхождения. Я почему-то думаю, она умерла, когда он еще был ребенком...

– Почему ты вдруг об этом заговорила?

– Ну... Он упоминал о матери в разговорах... И когда он был со мной, иногда проскальзывало что-то такое... Будто я кого-то ему напоминаю. А потом, когда мы прощались на Роатане, он... – Оливия состроила гримасу. – Он взял мой палец в рот и принялся его сосать. Причем, не намекая на секс, а как-то... Как поросенок титьку сосет, что ли...

– Что за черт! – пробормотал Скотт Рич.

– Еще есть что-нибудь? – спросил Уиджетт.

– Да. Еще одна важная подробность. Он алкоголик.

– Что?!

Четыре пары глаз ошалело уставились на нее.

– Он алкоголик. Он сам не знает, но это алкоголизм.

– Но он же мусульманин! – возразил Скотт Рич.

– Он такфир, – покачала головой Оливия.

Было решено сделать перерыв на обед. Покуда остальные собирали вещи, Оливия в изнеможении положила голову на стол. В сознании все еще крутился телефонный разговор с Феррамо, Краем глаза она заметила, что напротив присел Уиджетт. На его лице было несколько брезгливое выражение. Профессора окружала этакая аура непроходящего недовольства миром, в котором ему выпало жить. На Оливию это действовало освежающе.

– Знаете ли, мисс Джоулз, в нашем деле честность, что муха в бокале вина. А Вы вся такая честная... – произнес Уиджетт каким-то старчески-надтреснутым голосом. Голубые глаза профессора были холодны, как форель в горной речке. Вдруг в них мелькнули бесовские искорки. – Именно поэтому Вы – прирожденная шпионка. – Он склонился к столу, ноздри его затрепетали: – Только когда человек тебе доверяет, ты можешь его предать!

– И так тошно... – поморщилась Оливия.

– Вот и чудно! – усмехнулся Уиджетт. – Главное: не верьте, когда Вам хорошо. А тем паче будто Вы – хорошая. Знаете, что происходит с хорошими людьми? Их очень быстро портит вера в то, что они такие хорошие... Хуже нет ловушки. Грехи, грешки и прегрешения – стоит человеку с ними справиться, как он становится чертовски горд собой. И тут начало конца: гордыня справится с ним самим, он и глазом моргнуть не успеет. Знаете, как это бывает? Сперва человек решает, что он хороший, потому что совершает хорошие поступки. А потом начинает верить, что все, совершенное им, просто прекрасно и другим быть не может, он ведь такой распрекрасный! А потом получаем Усаму бен Ладена, взрывающего небоскребы, и Тони Блэра, отдающего приказ о вводе войск в Ирак.

Большинство войн развязано людьми, которые верят, что с ними Бог. Именно с ними. Так что имейте лучше дело с теми, кто знает, что до святости им далеко и готов над собой посмеяться.

46

Отсчет времени пошел. Вдруг обнаружилось, что за развитием событий напряженно следят по обе стороны Атлантики, контроль идет на самом высоком уровне, а самой операции придают крайне важное значение. У Оливии было три дня на подготовку к отъезду. Это означало, что она в спешном порядке должна была пройти программу интенсивного обучения: основы шпионажа, владение оружием, выживание в пустыне и знакомство со спецтехникой.

На этот раз в курс дела ее вводили в бывшей столовой для слуг. На длинном обеденном столе было разложено оборудование, с которым агенту Джоулз предстояло ознакомиться. В данный момент она задумчиво вертела в руках дорожный фен, подвергшийся ряду усовершенствований: перед спиралью нагревателя умельцы из разведки установили ампулы с нервно-паралитическим газом.

– А как насчет моего старого фена? – поинтересовалась Оливия.

Профессор Уиджетт вздохнул.

– Профессор, я понимаю, сколько на вашу долю выпало хлопот, однако проблема остается: мне же надо чем-то сушить волосы!

– Э-э-э... Дайте подумать... Ваши слова не лишены здравого смысла... Послушайте, может, вы возьмете с собой два фена?

Оливия озадаченно взглянула на своего наставника:

– Нет, это исключено... А нельзя для нервно-паралитического газа приспособить щипцы для завивки? Или лак для волос?

За спиной послышалось какое-то сопение. Она встревоженно обернулась. В дверях, опершись о косяк, стоял ухмыляющийся Скотт Рич.

– Моя дорогая Оливия, – произнес Уиджетт, не обращая на Скотта ни малейшего внимания. – Мы делаем все возможное, чтобы в ходе операции Вы выглядели максимально женственно, но все же эта операция будет проводиться в пустыне. Вы уверены, что в условиях экспедиции нельзя обойтись без фена?

– В экспедиции – да, а вот в деле соблазнения главы одной из ячеек «Аль-Каиды» – вряд ли... – постаралась максимально доходчиво обрисовать проблему Оливия.

– Это просто какое-то безумие, – покачал головой Скотт, отлипая от дверного косяка и подходя к столу, чтобы присоединиться к дискуссии.

– Безумие?! Ну, с вашей точки зрения, конечно да... – пожала плечами девушка, выразительно переводя взгляд с блестящей в электрическом свете лысины Уиджетта на совершенно бесформенную копну волос на голове ухмыляющегося Скотта,

– Слушай! Мужикам нравится, когда женщина выглядит естественно... – начал Скотт.

– Можешь верить в это и дальше! Мужикам нравится, когда женщина выглядит естественно, потому что она часа два для этого красилась и приводила себя в порядок! И я считаю, что в нашей ситуации фен куда важнее, чем этот ваш распылитель нервно-паралитического газа!

– Хорошо, Вы нас убедили. Мы попробуем подыскать какую-нибудь альтернативу, – Уиджетт поспешил положить конец дискуссии.

«Похоже, он так уступчив потому, что чувствует себя виноватым. Видит во мне жертву, посылаемую на заклание», – подумала Оливия. Мысль эта как-то не радовала.

– Теперь следующее, – продолжал Уиджетт. – Я тут составил список вещей, которые вы обычно берете с собой. Мы, как могли, старались его придерживаться, – Уиджетт прочистил горло и принялся читать, – Косметика: блеск для губ, карандаш для губ, бальзам для губ, тени для век, карандаш для глаз, щеточки, румяна, тональный крем; пудра: компактная пудра, – Уиджетт слегка запнулся –... крем-пудра с отражающим эффектом; тушь для ресниц, щеточка для завивки ресниц».

– Боже! – простонал Скотт. – И все это нужно?!

– Все это, – голос Оливии дрожал от возмущения, – в маленьких упаковках! Они не занимают много места!

– Да. В этом-то и проблема, – кивнул Уиджетт. – Мы постарались, чтобы этот набор как две капли воды был похож на тот, с которым вы ездили в Гондурас: люди Феррамо наверняка в нем покопались! Хотя, честно говоря, нам было бы проще, если все это было бы в стандартной расфасовке. Ладно, дальше: духи, лосьон для тела, гель, шампунь, кондиционер.

– Слушайте! Ну уж шампунь-то можно найти в каждом отеле! – воскликнул Скотт.

– Ага. Только после этого «шампуня» на голове у тебя такое, что лучше уж сидеть в номере и не высовываться! – огрызнулась Оливия. – И, насколько я помню, мне предстоит жить не в отеле, а в шатре у бедуинов.

– Ну, помоешь голову молоком ослицы...

– Вещи, – продолжал Уиджетт. – «Набор Робинзона», коротковолновый приемник, миниатюрная цифровая камера, бинокль, носильная одежда, обувь, купальник, нижнее белье... Рич, спасибо, я обойдусь без комментариев!

– И еще украшения! – нервно добавила девушка.

– Конечно, конечно, – кивнул Уиджетт, – Итак, – продолжал он, проходя в дальний конец комнаты и включая лампу над стоящим там столом. – Мы позаботились о том, чтобы превратить большинство названных предметов в эффективное оружие самообороны. Думаю, нам это удалось... Добавлю, что готовить спецкомплект для женщины куда интереснее, чем для мужчины.,.

– Я думала, Вам это уже приходилось делать? – Оливия с удивлением подняла глаза на профессора.

– Да, но не для таких задач и не в такие сроки!

Изобретательность умельцев из спецслужб не знала границ. Оливии пришлось предельно сконцентрироваться, чтобы ничего не забыть и ничего не перепутать. Почти все, что она брала с собой в дорогу, было превращено в оружие – если и не массового поражения, то весьма эффективное, и при близком контакте с противником способное нанести самые серьезные увечья. Так, в ее колечко было вмонтировано устрашающего вида кривое лезвие, которое выскакивало, стоило только нажать на один из алмазиков под определенным углом. Любимая Оливией накидка от «Хлои» теперь в одном рукаве таила проволочную пилу, а в другом – тонкий, как луч, кинжал, снабженный системой впрыска нервно-паралитического яда. Пуговицы на юбке от «Дольче и Габбаны» были заменены миниатюрными дисковыми пилами. Губная помада превратилась во вспышку, применение которой на долгое время ослепляло противника. Тюбик с румянами, если из него вывернуть предохранитель, начинал выделять газ, способный в течение пяти минут лишить сознания всех, находящихся в помещении.

– Все это прекрасно. Но мои вещи... Я получу их назад по возвращении?

– Если все пройдет так, как нам хотелось бы, – усмехнулся Скотт, – по возвращении ты получишь возможность опустошить прилавки в «Гуччи», «Тиффани», «Дольче и Габбана» и что там еще, за счет Правительства Ее Величества.

Оливия просияла.

В одну из ее сережек от «Тиффани», в форме морской звезды, был вмонтирован миниатюрный GPS-маячок, позволяющий отследить все передвижения Оливии через спутниковую систему точного определения координат.

– Новое поколение, лучшая из моделей. Чудо миниатюризации. Работает даже под водой на глубине до 5 метров.

– А под землей? – поинтересовалась Оливия.

– Под землей нет, – буркнул Уиджетт, почему-то отводя глаза.

Во вторую сережку была вделана ампула с цианистым калием.

– Теперь... пистолеты, – сказал Скотт Рич. Оливия взглянула на него распахнутыми от ужаса глазами. Она уже ознакомилась с кинжалами, запрятанными в каблуках-шпильках ее туфель, с поясом от «Дольче и Габбаны», сделанным из настоящих золотых монет – ими можно расплачиваться, если у нее не будет денег, – со стилетом и шприцем, содержащим транквилизатор, вделанными в чашечки бюстгальтера. Брошь, снабженную системой для инъекции транквилизатора, девушка отвергла, заявив, что любая женщина моложе шестидесяти лет, цепляющая на платье брошь, тут же вызывает подозрения.

– Я не собираюсь брать с собой пистолет!

Казалось, и Уиджетт, и Скотт при этих ее словах потеряли дар речи. Они просто тупо смотрели на нее.

– Наличие пистолета только создаст мне кучу проблем и ничему не поможет! Какого черта я таскаю с собой пушку, когда я всего-навсего журналистка, пишущая о путешествиях? Я ведь сама говорила Феррамо, что ненавижу убийство!

Скотт Рич и Уиджетт обменялись взглядами.

– Можно, я объясню положение вещей? – взялся за дело Скотт. – Речь идет не о романтической прогулке. Речь идет об очень опасной, чертовски дорогой и сопряженной с человеческими жертвами военной операции.

– Нет, можно я сама кое-что объясню? – повысила голос Оливия. – Я знаю, насколько это опасно, и я на это иду. Вам нужна я. Если бы кто-то из ваших профи мог сделать это за меня, я бы здесь не сидела. Вам нужна я – такая, как есть. И пока я добилась большего, чем вся ваша агентура. Так не мешайте мне поступать так, как я считаю нужным! Или сами соблазняйте Феррамо в этой его пустыне!

Наступила полная тишина. Потом Уиджетт стал напевать под нос: «Пам, пам, пам. Пам, нам, пам». Потом повернулся к Скотту:

– Какие-нибудь вопросы, Рич? Ценные соображения? Замечания? Комментарии? Нет? Хорошо. Тогда... Оливия, давайте-ка сперва посмотрим, как Вы стреляете, а потом будем думать, давать Вам пистолет или нет.

47

Скотт Рич стоял за спиной Оливии, направляя руку, в которой она держала пистолет.

– Гасишь отдачу рукой, чтобы тело не дергалось. Теперь... очень плавно, – он прижал ее палец к спусковому крючку, – ...плавно, не делая резких движений, – он надавил сильнее, – нажимаешь. Готова?

Хлопок резко открытой двери напоминал выстрел.

– Извиняюсь, сэр! – пробормотал стоящий в проеме Додд.

Скотт тяжело вздохнул:

– Ну, что?

– Мисс Джоулз звонят на мобильник. Который уже раз. Звонит ее подруга. Профессор Уиджетт считает: мисс Джоулз лучше ей перезвонить. Прямо сейчас. Ему не улыбается, если мисс Джоулз начнут искать с полицией.

Скотт кивнул Оливии: иди.

– Я прокручу последнее сообщение, мисс Джоулз? Ничего, если включу динамики? – засуетился Додд.

«Оливия, это опять Кейт. Где тебя носит, можно спросить? Ты что, опять смоталась в Гондурас, загуляв с этим твоим плейбоем?! Тоже мне, Доди-аль-Файед! Знаешь, я из тебя душу выну. Ты что, совсем спятила? Я тебе уже сотню раз звонила! Если ты сегодня же не перезвонишь, я пойду в полицию!»

– Я набираю номер? – спросил компьютерщик.

– Э-э-э... Да, – кивнула Оливия. – И не надо включать разговор на колонки... Можно?

– Да, конечно.

– Кейт, привет, – неуверенно произнесла она в трубку. – Это Оливия.

То, что она услышала, напоминало ураган.

– Ладно, проехали, – сказала наконец Кейт, выговорив все, что ока думает об Оливии. – Ну, вы с ним переспали?

– Нет, – пробормотала Оливия, косясь на стоящих рядом мужчин.

– Что, обжимались-целовались?!

Оливия вспомнила все, что было в поездке... Она целовалась?

– Да, – пробормотала Оливия. – Еще как... только... не с ним, – она бросила виноватый взгляд на Скотта.

– Что? Ты поехала за этим твоим хахалем на край света, а там закрутила с кем-то еще?! Оливия, ты просто сумасшедшая!

– Ш-ш-ш-ш, – Оливия попыталась урезонить подругу. – Я не очень могу сейчас говорить.

– Где ты?

– Слушай, я не могу...

– Оливия, с тобой все нормально? Или что-то не так? Скажи «нет» – я свяжусь с полицией!

– Нет, – мотнула головой Оливия. – То есть, да, все хорошо, – спохватилась она.

Скотт наклонился и протянул ей записку:

«Скажи ей: у тебя все в ажуре. Просто ты сейчас в постели с мужиком, и тебе не до трепа... Ты перезвонишь завтра. Мы навестим ее и все объясним. Потом».

Оливия с сомнением посмотрела на Скотта. В ответ он выразительно – о-о-чень выразительно – поднял бровь и ободряюще кивнул. Выглядел он при этом страшно сексуально.

– Слушай... я это, не одна сейчас... У меня все в ажуре. Понимаешь, я сейчас с ним... Не могу говорить... Я тебе завтра сама перезвоню...

– Оливия, ты невыносима! А как же Усама бен Феррамо?

– Я тебе завтра все расскажу, ладно?

– Ладно, что уж с тобой делать... Главное, у тебя все в порядке. А этот твой нынешний... Это верняк?

– Да. Давай, пока! – голос Оливии слегка дрогнул. Господи, что бы она сейчас не отдала, чтобы оказаться где-нибудь в баре с Кейт, с бокалом «Маргариты» в руке!

– Давай, пока, плохая девчонка...

Оливия еще раз взглянула на лежащую перед ней записку и расхохоталась. Внизу стояла подпись:

«Целиком твой – С. Р.».

48

Оливия сидела у камина, в тепле и уюте, и созерцала тарелку шоколадных трюфелей. Она знала, что элементарная вежливость требует подождать остальных, но она была слишком измотана напряжением последних дней. Оливия протянула руку, цапнула две конфеты и отправила в рот. Сегодняшние разговоры с Феррамо, записанные на пленку, крутились в сознании: Оливия чувствовала себя подлюкой. Ей пришлось вспомнить взрыв «ОкеанОтеля», только тогда паскудное чувство слегка отпустило. Оливия запихнула в рот еще один трюфель, когда дверь в комнату открылась и в проеме появился профессор Уиджетт. За спиной у него маячил Скотт Рич.

– Закусываем, агент Джоулз? – ехидно поинтересовался Скотт, садясь на диван и разворачивая на чайном столике принесенную с собой карту.

– Этим лучше заняться мне, Скотт, – мягко заметил Уиджетт. – А то ты отобьешь ей вкус к предприятию.

– Африка не его конек, и он ничегошеньки в ней не понимает, – пояснил он, обращаясь уже к Оливии.

– Знаете, профессор, я-то как раз в Африку влюбилась. И в Судане мне понравилось. Так что, боюсь, даже если Скотт будет очень стараться, у него все равно ничего не выйдет...

– Что ж, рад это слышать... – рассеянно пробормотал Уиджетт. – Итак, начнем. Эти холмы на берегу Красного моря, – он ткнул пальцем в карту. – Здесь преобладает арабское население, однако шесть процентов жителей этих мест принадлежат к совсем другой этнической группе – беджа. Помните киплинговское «Фуззи-Вуззи»[40]? Беджа – кочевники, никогда не сидят на одном месте. От арабского населения отличаются даже внешне – очень смешно зачесывают волосы, так что кажется, будто они у них стоят дыбом. Легко впадают в ярость, никогда не сдаются под напором трудностей. Если завоюете их доверие, считайте, никакие напасти вам не страшны. Обратите также внимание на кочевых бедуинов-рашайда. Веселый народец! Над шатрами у них понатыканы спутниковые тарелки, а верблюдов они пасут на джипах! Промышляют же, в основном, контрабандой. И при этом ни разу не были пойманы с поличным! Они всегда вызывали у меня симпатию!

– А здесь, как я понимаю, пещеры? – спросила Оливия, тыча пальцем в карту.

– А, Суакин... Заброшенный порт – кораллы разрослись и перекрыли вход в гавань. Чертовски красивое место!

– Феррамо мне о нем рассказывал. Не здесь ли прячутся люди «Аль-Каиды»? Если тут есть пещеры, вход в которые находится под водой... Как в Гондурасе

– Мы попробуем это выяснить, – кивнул Скотт. У бен Ладена были очень теплые отношения с суданскими властями в середине девяностых...

– Об этом я наслышана, – тихонько пробормотала Оливия.

– Когда в девяносто шестом бен Ладена турнули из Судана пинком под зад, должны были бы вышвырнуть из страны и его людей. Но это теоретически. Судя по всему, боевики бен Ладена просто ушли в подполье, – продолжал Скотт.

– А может, ушли под воду? – предположила Оливия.

– Именно, именно! – потирая руки, улыбнулся Уиджетт. – Ваша первейшая задача, Оливия, выяснить, что за опасность нависла над южным побережьем Калифорнии. Но есть и другое задание: постарайтесь узнать, кто эти люди Феррамо в Судане, кого он там прячет и с кем ведет свои темные дела.

– Послушай, – вклинился в разговор Скотт. – Ты еще можешь выйти из игры. Еще раз подумай, с чем ты связалась. Мы так до сих пор и не знаем, что за птица этот Феррамо. Но вполне представляем, что за гостеприимные хозяева поджидают тебя в Судане. Порт-Судан, – Скотт ткнул пальцем в карту, – расположен как раз напротив Мекки. На Суакине и в Порт-Судане Иран арендует военные базы. Так что тут в изобилии толчется иранская солдатня. Военный контингент Ирана, размещенный здесь, насчитывает не одну тысячу человек. Дальше: лагеря повстанцев из «Новой Суданской бригады»[41] и иже с ними к югу, ряд постоянных очагов напряженности на севере, там, где находятся гидроэлектростанции, – Скотт показал на карту, – здесь задействованы различные интересы, в том числе и Эритреи, с которой Судан граничит на юге... Добавь к этому банды выживших из ума кочевников в предгорьях и боевиков «Аль-Каиды», засевших, как ты утверждаешь, под водой. Правда, прекрасное местечко для романтической прогулки?

– Знаешь, когда я была там в последний раз, все выглядело не так мрачно. По-моему, Судан – очень даже милое местечко! – Оливии просто хотелось слегка поддразнить Скотта. – Жду не дождусь, когда же, наконец, я туда отправлюсь. Особенно, учитывая мой новый гардероб и косметику, – улыбнулась под конец Оливия.

– Молодец! Возьмите еще шоколадку, – похвалил ее Уиджетт.

– Оливия! Там, мягко говоря, небезопасно! – пытался переубедить ее Скотт Рич.

– А кто говорит о безопасности? – девушка подняла бровь. – Кто-нибудь знает безопасное местечко в этом мире? Расскажите мне о нем, я с интересом послушаю! Тебе не кажется, что жизнь вообще сродни нырку: прыгаешь с берега или катера, а дальше – как выйдет?

– Кажется, Оливия, – мягко заметил Скотт. – Шагаешь за борт – и вперед!

49

Каир, Египет

Когда лайнер начал делать разворот на посадку над Каиром, Оливия поймала себя на мысли: «Хорошо бы остановить это мгновение, пусть оно вечно живет в моей памяти. Я – шпионка. Я – агент Джоулз. Я на службе Ее Величества. Я лечу в первом классе, пью шампанское, закусывая специально подогретыми в микроволновке орешками!»

Ей стоило неимоверных усилий стереть с лица довольную ухмылку, проходя через паспортный контроль. Как же хорошо снова быть в пути! Вырвавшись наконец из поместья, где все напоминало ей о затхлой школьной атмосфере, она ощущала себя свободной, как птица! Боже упаси, конечно, не птицей из отряда соколиных, но и не безобидной певчей пташкой. Местный рейс на Порт-Судан, на котором она должна была лететь, откладывался на шесть часов. «Я никогда не видела пирамид». Система слежения GPS, покачивающаяся у нее в ухе, активизируется только когда она окажется в Судане... Никто ничего не узнает! Оливия вышла из таможенной зоны и остановила такси.

А в конспиративном поместье МИ-6 в Котсволде Скотт Рич коротал время перед отбытием на базу ВВС в Брайз Нортон, где английский истребитель должен был взять его на борт, чтобы доставить на американский авианосец «Кондор», дрейфующий в Красном море, между Суданом и Меккой. Вещи были уже собраны, все дела – сданы, а до отъезда оставался еще целый час. Скотт зашел в опустевшую комнату Техобеспечения, включил компьютер.

Когда поисковая система выдала ему, наконец, результат, Скотт Рич отодвинулся от экрана, протер глаза, потом резко наклонился вперед и, холодея все больше, принялся перечитывать информацию и рассматривать фотографии, появляющиеся на мониторе. Потом судорожно достал из кармана пиджака мобильник и набрал номер Уиджетта.

– Ну, что случилось? Я обедаю!

– Уиджетт, – голос Скотта дрожал и не повиновался ему. – Я установил, кто такой Феррамо. Это Захария Аттаф.

На том конце трубки секунду молчали.

– Господи Боже мой! Скотт, ты уверен?! – воскликнул наконец Уиджетт.

– Да! Мы должны немедленно отозвать Оливию из Африки!

– Я буду у тебя через минуту!

Такси, взятое Оливией, неслось то по своей полосе, то по встречной, прихотливо лавируя между машинами, так что становилось не по себе. На зеркале заднего вида покачивалась елочная игрушка, явно прицепленная туда по случаю давно прошедшего Рождества, а приборный щиток украшала голубая пластиковая гирлянда. Водитель обернулся посмотреть на свою пассажирку, блеснул улыбкой и вставным золотым зубом:

– Ковра надо?

– Простите? – переспросила Оливия.

– Ковер. Дам ковер за хороший цена. Брат ковер в магазине торгует. Совсем тут. Не ходить рынок. На рынке люди плохие. Совсем плохие. Брат красивый ковер торгует. Красивый ковер, брат.

– Нет, нет. Не нужно ковер. Я хочу посмотреть пирамиды! Эй! Что вы делаете?! – закричала девушка, вцепляясь в ручку двери, когда машину вдруг резко бросило влево. Встречный водила злобно нажал на клаксон, ругаясь на чем свет стоит.

Таксист бросил взгляд на дорогу, после чего выставил в окно руку и показал, что он думает обо всех автомобилистах на встречной полосе. Это были нелицеприятные мысли.

– Пирамиды. Гиза, – повторила Оливия. – Едем к пирамидам, потом возвращаемся в аэропорт.

– Пирамида далеко. Очень далеко. Нехорошо ехать. Темно. Ничего не видно. Лучше покупать ковер.

– А как насчет Сфинкса? – не сдавалась Оливия.

– Сфинкс хорошо.

– Тогда едем к Сфинксу, ладно? А потом обратно в аэропорт?

– Сфинкс хорошо. Очень старый.

– Да, – сказала она по-арабски. – Старый. Хорошо.

Водила втопил газ и разогнал свою колымагу до неимоверной скорости. Замелькали жилые кварталы с их грязными улочками и глинобитными домишками. Оливия опустила окно, восторженно вдыхая запах Африки: запах гниющих отбросов, пригорелого мяса, специй и навоза. Наконец, вырвавшись из лабиринта неосвещенных улочек, такси остановилось. Водитель заглушил двигатель.

– А где же Сфинкс? – спросила Оливия, подозревая что-то нехорошее и нащупывая большим пальцем камешек, который нужно нажать на кольце, чтобы выскочило лезвие.

Водитель ухмыльнулся:

– Тут. Близко, – Оливию обдало несвежее дыхание ее «экскурсовода». Внезапно она поняла, что вляпалась, как идиотка. О чем она думала, когда, отправившись на задание, бросилась вдруг осматривать достопримечательности?! Девушка вытащила мобильник. На экране горела надпись: ВНЕ ДЕЙСТВИЯ СЕТИ.

– Сфинкс красивый. Ты идем со мной, покажу! – объявил таксист.

Оливия оценивающе посмотрела на него, решила, что он говорит правду, и вылезла из такси. Таксист выудил из-под сиденья нечто, смутно напоминающее полицейскую дубинку, и пошел вперед. Его удаляющаяся спина, неосвещенная улица – все это совсем не внушало доверия... Под ногами поскрипывал песок. Они свернули за угол. Тут таксист чиркнул спичкой, поднес к своей дубинке – и та запылала: оказывается, это был факел. Этим факелом водила ткнул в темноту.

У Оливии перехватило дыхание. Прямо перед ней из тьмы выступали две громадные, припорошенные песком каменные лапы. Это был Сфинкс. Вокруг не было никаких музейных оград, не надо было брать билет – вот он, Сфинкс, посреди пыльной площади, окруженной низенькими домами-развалюхами. По мере того, как глаза Оливии привыкали к темноте, знакомые очертания все явственнее проступали перед ней. Сфинкс был меньше, чем она представила себе в первый момент. Водила, махнув факелом в сторону изваяния, жестом предложил ей вскарабкаться на лапу Сфинкса. Оливия отрицательно мотнула головой: пусть даже это не считается здесь нарушением закона, это все равно неправильно, и лучше этого не делать. Вместо этого она кивнула таксисту, чтобы он обошел Сфинкса вокруг. На нее навалилось ощущение: какая же это древность! Все эти столетия, одно за другим – не счесть, сколько.

– Хорошо, – тихо улыбнулась сама себе Оливия. – Большое спасибо. А теперь лучше вернуться в аэропорт.

Может, идея поехать сюда была безумной, но сейчас она была ужасно довольна тем, что здесь побывала.

– Ковер, да? Теперь – ковер?

– Нет. Ковер не надо. Надо в аэропорт.

Не дойдя до машины несколько метров, таксист вдруг громко выругался. Рядом с такси стоял другой автомобиль, с включенными фарами. Из темноты появились какие-то люди и направились им навстречу. Оливия резко отступила в тень, вспомнив данные ей инструкции, как вести себя, если возникла угроза похищения. Очень важно не растеряться в первый момент, пока ты еще не оказалась на территории похитителей – у тебя еще есть шанс убежать. Незнакомцы окружили таксиста. Она слышала разговор, идущий на повышенных тонах. Похоже, водитель пытался умилостивить похитителей вялой улыбкой. Он что-то быстро-быстро лопотал, бочком пробираясь к такси. Оливия попыталась раствориться в тени. Однако она была на открытом пространстве. До Сфинкса было несколько десятков метров. Но должны же здесь быть какие-то люди. Тут один из новоприбывших заметил Оливию и резко схватил ее за руку. В ту же секунду водитель запрыгнул в свое такси и завел двигатель.

– Подождите! – закричала Оливия, бросаясь к машине.

«Теперь старайся поднять как можно больший шум, кричи, покуда ты находишься в общественном месте».

– Помогите, – завопила она что было сил. – По-мо-о-огите!

– Нет, нет, – сказал таксист. – Ты ехать с ним. Очень хороший человек.

– Не-е-ет! – кричала она, но таксист врубил передачу и тронулся с места. Чья-то рука грубо перекрыла ей дорогу, когда она хотела броситься вслед за машиной, габаритные огни которой уже исчезали в лабиринте улочек.

Оливия обернулась и посмотрела на своих похитителей. Их было трое – молодые люди в европейской одежде.

– Пожалуйста, – сказал один из них, открывая дверь машины. – Фарук должен забрать другого клиента. А вы поедете с нами. Мы довезем вас в аэропорт.

Человек все еще удерживал ее руку – и тогда Оливия полоснула по ней лезвием, вделанным в кольцо, и вырвалась. Мужчина закричал от боли, а Оливия бросилась бежать, крича, как ее учили: «Помогите! Помогите же!» Люди должны знать: на нее напали.

Ночь в Котсволде выдалась ветреная и дождливая. Скотт Рич стоял на гудроне взлетной полосы авиабазы Брайз Нортон и кричал в трубку телефона, пытаясь перекрыть рев двигателя истребителя за спиной.

– Где она, черт побери? Я говорю: где она?

– Ни малейшего представления. Рейс отложен на шесть часов. Сурайя организовала Флетчера, чтобы он встретил Оливию в Каире: передала ему записку, и так далее.

– Сурайя?

– Да. Что-нибудь не так?

Скотт Рич собирался что-то еще сказать. В этот момент к нему подбежал аэродромный механик, жестами показывая, что пора садиться в самолет. Скотт махнул рукой, чтобы подождали, и направился за ангар, где рев самолета будет не так слышен.

– Уиджетт, я хочу, чтобы Вы пообещали дать Оливии приказ о немедленном возвращении в Лондон!

В трубке послышался странный смешок:

– Пообещать? Что-то вроде «честное шпионское»? Я шпион, Скотт, не забывай!

– Захария Аттаф – психопат. Он убил восемь женщин – и все восемь убийств были совершены при сходных обстоятельствах! Он увлекается до одержимости, как это было у него и с Оливией, а когда они приезжают к нему – у него весьма изощренные фантазии, – он их убивает. Уиджетт, вы же видели фотографии!

– Да, видел. Для него характерно обсасывать кусочки, отрезанные от тел его жертв. Но, Скотт, ты уверен, что это он? Как ты это установил?

– Она говорила о матери Феррамо и о том, как он сосал ее палец. Вы же знаете, Уиджетт, у нас нет фотографий Аттафа вместе с его жертвами, но – все сходится. Отзовите ее, слышите! Отправьте ее домой. У нее нет никакой профессиональной подготовки. Вы хоть представляете, где она? Ходит по магазинам? Делает маникюр? Кто же знал, что мы засылаем ее к психопату!

– Угу. К психопату. Который, замечу, еще и один из руководителей «Аль-Каиды»!

Скотт Рич прикрыл веки:

– Вы... Вы относитесь к ней, как к расходному материалу!

– Мой дорогой мальчик, мисс Джоулз вполне способна позаботиться о себе сама! В конце концов, мы все рискуем головой во имя каких высших целей! Это наша работа, Скотт!

«Спокойно, без паники, дыши глубже, без паники, дыши! Катастрофа ли это? Блин! Это именно она!» Оливия попыталась собраться с мыслями и еще раз обдумать свое положение, покуда машина пробиралась сквозь темный лабиринт безжизненных улочек. Это люди Феррамо, – тут не было никаких сомнений. Итак, первая фаза похищения обернулась ее провалом, а ведь в Котсволде ее учили, как надо действовать в этой ситуации. Однако она позволила затолкать себя в машину. Что же дальше? Следующий этап, что говорили о нем на тренинге? Необходимо «установить личный контакт с одним из похитителей». И как, интересно, это сделать? Она пошарила в сумочке, вытащила пачку «Мальборо» и протянула молодому человеку, который заталкивал ее в машину.

– Хотите сигарету?

– Нет. Не курю. Курить – очень плохо.

– Абсолютно согласна, – она судорожно закивала, подчеркивая, насколько она разделяет его образ мыслей. Идиотка! Какая же она идиотка! Ведь они – правоверные мусульмане. Что дальше? «Стаканчик виски, Мухаммад? Посмотрим порнушку?»

Чем дольше они ехали, тем оживленнее становились улицы за окнами машины: больше огней, прохожие, ослики, велосипедисты. Машина вылетела на ярко освещенную площадь. Здесь было множество людей, овцы, гирлянды лампочек на деревьях, играла музыка, народ сидел за столиками в кафе. Машина остановилась у входа в темную аллею. Водитель обернулся к Оливии. Она сжала кулаки, надавила пружину кольца с выкидным лезвием и стиснула шляпную булавку, которую держала в левой руке.

– Ковер? – спросил водитель. – Будешь покупать ковер? Я дам тебе хорошую цену, специально для тебя.

– Да, – обессиленно прошептала Оливия, откидываясь на спинку сиденья и закрывая глаза. Ее всю трясло, но сейчас можно было уже не заботиться о самоконтроле. – Ладно, хорошо. Я покупаю ковер.

Увы, как выяснилось, просто купить ковер было недостаточно. Нужно было купить очень большой ковер. Когда, наконец, они выехали в направлении аэропорта, за тридцать пять минут до вылета, концы ковра гордо свешивались с обеих сторон багажника. Оливия была настолько взвинчена, что до крови расцарапала ногтями ладонь: только эта боль могла отвлечь от того, чтобы не шептать всякую бессмыслицу вроде «Боже, ну быстре-е-е-е же! Быстре-е-е-е-е-е!»

Уже на подъезде к аэропорту она заметила что-то вроде дорожной пробки: мигающий светофор, сирены, полицейские машины, огороженное пространство, мигалки... Девушка обратила внимание, что у обочины рядом с этим местом толпится народ. У нее пересохло во рту. Только что она избежала смерти, но, как это обычно бывает, облегчение тут же сменилось новым беспокойством: ее чудом не убили, но сейчас она опоздает на самолет и провалит всю операцию. Оливия ловила себя на том, что наклоняется вперед, как бы торопя машину, которая ползет, как улитка, из-за этой пробки. Видимо, там какая-то авария. Посреди дороги лежало тело человека, лужа уже почерневшей крови, вытекшей у него изо рта, расплылась на асфальте. Полицейские суетились, ползая на корточках вокруг и отмечая мелом положение тела. Водитель высунулся из окна и стал выяснять, что случилось.

– Застрелен, – сказал он, когда они чуть отъехали от этого места. – Англичанин.

Оливия решила, что не будет об этом думать. Когда машина остановилась перед входом в зал вылета, она даже не стала спорить с водилой, требовавшим пятьдесят долларов за ее доставку, а, бросив ему скомканную купюру, подхватила сумку и почти бегом устремилась к стойке регистрации. Черт! Двое молодчиков, которые ее везли, устремились следом, неся на плечах проклятый ковер.

– Мне не нужен ковер, – бросила она через плечо. – Заберите его. Деньги можете оставить себе.

Наконец добежав до стойки «Суданских авиалиний», девушка с разбегу швырнула на нее билет и паспорт.

– Сумка уже проходила досмотр, – выпалила она. – Мне нужен только посадочный талон.

– У вас в багаже ковер? – спросила девица за стойкой. – Вы не можете оформить его сдачу в багаж, посадка давно уже началась. Вам придется взять его в салон, как ручную кладь.

– Мне не нужен этот ковер. Слышите? – Оливия обернулась к маячившим за спиной торговцам. – Можете его забирать. В салоне нет места. Деньги оставьте себе.

– Вам не нравится наш ковер, – в голосе торговца звучало неподдельное возмущение.

– Нравится, нравится, – Оливия была уже на грани нервного срыва. – Спасибо, замечательно, все замечательно, ковер замечательный, только уйдите!

Они не двинулись, с места. Тогда она сунула им по пятидолларовой бумажке. Они развернулись и ушли.

Девица за стойкой начала вносить ее данные в компьютер. Она делала это с той неспешностью, которая принята у служащих авиакомпаний во всем мире в тех случаях, когда вы опаздываете на самолет. Они печатают ваши данные так, будто пишут поэму: задумчиво смотрят на экран, чего-то ждут – не иначе, как единственно верного слова...

– Э-э-э, – пробормотала Оливия. – Мне очень нужно успеть на этот рейс. Я не буду брать с собою ковер... Главное – успеть на самолет.

– Подождите здесь, – сказала девица, выскользнула из-за стойки и понеслась куда-то прочь.

Оливия была готова кусать локти. Часы показывали десять минут десятого. На табло высвечивалась информация о том, что ранее отложенный рейс SA245 на Порт-Судан вылетает в 21.30. ВЫХОД НА ПОСАДКУ – 4. ПОСАДКА ЗАКОНЧЕНА.

Оливия уже была готова бросить все и бежать к самолету, наплевав на посадочный талон, когда девица, наконец, прошествовала обратно, – с кислой миной на лице и в сопровождении какого-то мужика в темном костюме.

– Все в порядке, мисс Джоулз? – произнес мужик с типичным лондонским акцентом. – Я проведу Вас в самолет. Это Ваше? – он показал на лежащий около стойки ковер.

Оливия начала было возражать, но потом сдалась и просто обреченно кивнула. Человек в костюме взял ее за руку, подхватил ковер и повел в обход очереди. Миновав охранников и оказавшись в служебной зоне, мужчина распахнул какую-то дверь, пропустил Оливию и плотно притворил за собою дверь.

– Разрешите представиться – Браун, из посольства, – сказал он. – С вами хочет поговорить профессор Уиджетт.

У Оливии упало сердце. Он все знает! Она все испортила в самом начале! Браун набрал номер и протянул ей трубку.

– Где Вас черти носили?! – рявкнул Уиджетт. – Что, приспичило купить ковры?

– Прошу прощения, сэр! Это была ужаснейшая ошибка!

– Ладно, что теперь об этом? Выбросьте это из головы. Не ошибается тот, кто ничего не делает.

– Обещаю Вам: я больше не буду!

– Ладно, ладно. Иногда спонтанные действия оборачиваются во благо. Агент, с которым мы связывались, чтобы он Вас встретил, убит.

«Боже! О Господи...»

– Это его я видела, когда ехала в аэропорт? Это из-за меня? Они охотятся за мной?

В дверь просунулась чья-то голова. Судя по желтому люминесцентному жилету, диспетчер наземной службы.

– Нет, Оливия. К Вам это отношения не имеет, – заверил ее Уиджетт.

– Надо заканчивать. Сейчас они будут задраивать двери, – сообщил Браун.

– Профессор Уиджетт, самолет вот-вот улетит.

– Хорошо, идите, – согласился Уиджетт. – Как бы то ни было, не стоит опаздывать на рейс. Удачи Вам и... Насчет этого... – пауза, – Феррамо. Может быть, Вам лучше не надо спешить с выяснением Ваших отношений? Пусть тешится своими фантазиями как можно дольше... Это Вам вроде совета.

– Не поняла. Что Вы хотите этим сказать?

– Знаете, бывает тип мужчин, которые сперва возводят женщину на пьедестал, а потом, когда реальность берет свое, смешивают ее с грязью... Лучше, э-э-э, держать его слегка на расстоянии. В общем будьте умницей... И не забывайте, что Рич, в случае чего, рядом – болтается в Красном море и охраняет Вас.

Оливия поспешно вышла из помещения и направилась в самолет. В самый последний момент, когда дверь уже закрывалась, служащие авиакомпании вдруг притащили этот чертов ковер и сунули ей – прямо в руки – огромный скатанный рулон. Под осуждающие взгляды стюардесс она попыталась запихать его в ячейку над креслами. Тщетно. И лишь когда уже погасла надпись «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ», огни Каира остались далеко внизу, и, глянув в иллюминатор, Оливия увидела, что внизу простирается бесконечная темная гладь – пустыня Сахара, – она осознала смысл сообщения профессора. И еще она осознала: будь она и впрямь умницей, она бы ни за что не села на этот рейс.

50

Порт-Судан. Берег Красного моря.

Восточный Судан

На палубе «Ардэша», катера ЦРУ для заброски диверсантов-подводников, стоял, задрав голову, Скотт Рич – он высматривал, не покажутся ли огни самолета с Оливией. На фоне темного неба черным пятном проступал берег Судана, его усеивали мерцающие красные огоньки – кочевники жгли костры в пустыне. На море стоял полный штиль. Луны не было видно, зато ярко сияли звезды.

Скотт уловил шум двигателя прежде, чем заметил бортовые огни, – самолет уже начал снижаться. Скотт соскользнул вниз, нажал на тумблер – компьютер загудел и ожил. Через несколько минут должен поступить сигнал от маячка, вмонтированного в сережку Оливии. В аэропорту агент ЦРУ Абдул Обеид, с табличкой «Отель "Хилтон"», отловит девушку, доставит в гавань и посадит на моторную лодку. Так что еще до первых лучей солнца Оливия поднимется на борт «Ардэша» – тут Феррамо ее точно не достанет.

На экране замигала красная точка, и на губах Скотта Рича, что случалось с ним крайне редко, заиграла улыбка. Он включил спутниковую связь. «Порядок. Она прилетела».

Вереница заспанных пассажиров потянулась к выходу, и, следуя за ними, Оливия вступила в обшарпанное помещение, где проходили таможню. Это был обычный африканский аэропорт, каких она уже повидала немало, сонное царство, где все происходило с черепашьей скоростью. Парни на паспортном контроле, в коричневых ботинках от «Formica», занимались бумажками. Оливию давно мучил вопрос, как они справляются без компьютеров, но ведь как-то справлялись. Помнится, она попыталась въехать в Хартум с неправильной визой, и двенадцать часов как миленькая проторчала в аэропорту. А в следующий раз ее каким-то образом вспомнили и опять задержали. Подошла ее очередь, она протянула паспорт – чиновник за стойкой взглянул на нее явно безо всякого интереса и сказал: «Подождите минуточку».

«Во гад», – подумала она, стараясь сохранять на лице вежливое выражение. Самая большая глупость – это повздорить с африканским чиновником. Несколько минут спустя ее паспортист вернулся в сопровождении какого-то пузатого типа в военной форме защитного цвета, пузо туго перетягивал ремень.

«Мисс Джоулз, пройдемте, пожалуйста, со мной», – сказал толстяк, ослепляя девушку белозубой улыбкой. – «Добро пожаловать в Судан. Вас здесь уже ждут наши глубокоуважаемые друзья».

Добрая старая МИ-6, подумала она, входя вслед за толстяком в служебный кабинет.

В дверях появился мужчина в белой джеллабе и тюрбане и представился:

– Абдул Обеид.

– Очень приятно, – она коротко заговорщически кивнула. Все идет по плану. Это местный агент ЦРУ. Он отвезет ее в «Хилтон», по дороге вручит пистолет (она решила, что потеряет его, и как можно скорее) и сообщит о последних изменениях, внесенных в план. После чего она позвонит Феррамо, хорошенько выспится в гостинице, приведет в порядок «Набор Робинзона» и с утречка двинет на свидание. Абдул Обеид отвел ее на автомобильную стоянку рядом с административным зданием, где уже стоял изящный четырехколесный экипаж, возле распахнутых дверей маячил шофер.

– Слышали новость, «Манчестер» – финалист?

Не успела она устроиться на заднем сиденье, как машина взревела и рванула с места. Вместо того, чтобы произнести ответный пароль: «Не травите душу, я болею за "Арсенал"», Абдул промолчал.

В душе Оливии зашевелилось подозрение.

– Далеко до гостиницы?

Выло еще темно. Вдоль дороги виднелись постройки из гофрированного железа. На обочине спали бездомные, козы и бродячие собаки рылись в кучах мусора. Отель «Хилтон» находился вблизи моря и порта, меж тем как они двигались к холмам.

– Это кратчайший путь в «Хилтон»? – решилась она подать голос.

– Нет, – отрезал Абдул Обеид, поворачиваясь и обдавая ее свирепым взглядом. – А теперь вы должны ехать молча.

В восьмидесяти милях к востоку, в Красном море, ровно на полпути между Порт-Суданом и Меккой, на борту авианосца «Кондор» шло совещание – высшие чины американской, британской и французской разведок и спецслужб строили догадки по поводу местонахождения Захарии Аттафа и агента Оливии Джоулз.

А тем временем на катере ЦРУ «Ардэш» Скотт Рич сидел перед компьютером и тупо смотрел на дисплей, на котором пульсировала красная точка. Затем, оторвавшись от прибора, он нажал на кнопку и нагнулся к микрофону:

– «Кондор», вас вызывает «Ардэш». У нас проблема. Агент Обеид не вышел на связь. Агент Джоулз продвигается со скоростью восемьдесят миль в час на юго-запад, в направлении холмов. Необходимо провести войсковую операцию по перехвату. Повторяю: операцию по перехвату.

По прикидкам Оливии, они изрядно отдались от берега и сейчас ехали примерно в сорока милях южнее Порт-Судана, пробираясь вдоль гряды холмов, параллельных морю. Шоссе давно осталось позади, дорога шла по пересеченной местности и резко кренилась влево, в воздухе витали запахи пустыни. После нескольких поползновений девушки добраться до сумки, чтобы извлечь оружие, Абдул Обеид раскусил ее маневр и зашвырнул сумку на заднее сиденье. Может, прикончить водителя или его оглушить? Но, взвесив все «за» и «против», она пришла к выводу, что овчинка не стоит выделки. Лучше дать себя отвезти к Феррамо, если, конечно, они едут туда, а не куда-то еще. Скотт Рич отыщет ее след.

Тормоза завизжали, и автомобиль резко затормозил. Абдул распахнул дверцу и выволок девушку наружу. Шофер достал с заднего сиденья ее сумку и бросил ее на песок, рядом шлепнулся ковер, как Оливии показалось, весьма потяжелевший.

– Что все это значит, Абдул?

– Я не Абдул.

– А где Абдул?

– В ковре, – бросил незнакомец, вместе с водителем залезая в машину и захлопывая дверь. – Мистер Феррамо явится за тобой, когда сочтет нужным.

– Подождите, – Оливия в ужасе покосилась на ковер. – Подождите. Надеюсь, вы не собираетесь бросить меня здесь с этим трупом?

В ответ машина дала задний ход, описала залихватский вираж и с ревом рванула в обратном направлении. Будь у Оливии пистолет, она могла бы палить вдогонку по шинам. Но поскольку пистолета не было, девушка покорилась судьбе: опустилась на сумку и смотрела на удаляющиеся задние фары, пока они не скрылись из вида. Шум мотора растаял вдали. Где-то залаяли гиены, нарушая мертвую тишину. Она взглянула на часы. По местному времени полчетвертого утра. Через час рассвет, а потом двенадцать часов палящего африканского солнца. Так что пора начинать действовать.

Когда первые лучи солнца коснулись порозовевших гор, возвышавшихся у нее за спиной, Оливия, изрядно уставшая, оглядела плоды своего труда. Абдул лежал в могиле под тонким слоем песка. Сначала она соорудила из колышков крест и воткнула его в изголовье могилы – вроде так принято; но затем догадалась, что дала маху, и заменила крест на полумесяц, выложив его из камней. У нее так и остались сомнения, правильно ли соблюден погребальный ритуал, но, по меньшей мере, кое-что сделано.

Она перетащила вещи подальше от запаха и ауры смерти. Натянула саронг между двумя валунами, чтобы получилась тень. Снизу расстелила на каменистой земле кусок пленки, из сумки и из скомканной трикотажной рубашки сделала нечто вроде сиденья. Позади тлел костер. Оливия занялась своим водосборником – пластиковая хозяйственная сумка прикрывала яму в песке, посреди для груза лежали булыжники. Она приподняла сумку, осторожно стряхивая оставшиеся капли влаги, и извлекла на свет жестянку. На дне было с полдюйма холодной воды. Оливия пила медленно, гордая собой. С ее припасами можно протянуть не один день. Внезапно до нее донесся стук копыт. Она вскочила на ноги, метнулась к укрытию и принялась рыться в сумке, пока на самом дне не нащупала подзорную трубу. Прильнув к окуляру, Оливия увидела двух, а, может, и трех всадников в цветастых одеждах. Рашайда, не беджа.

«Хоть бы это был Феррамо, – подумала она про себя. – Хоть бы он ехал за мной. Хоть бы это был он».

Она провела по волосам расческой и проверила, все ли при ней. Из страха расстаться со спецкомплектом, Оливия прятала оружие на себе – за подкладкой шляпы, в карманах рубашки и брюк. Самое ценное – стилет и шприц с транквилизатором – хранилось в лифчике. В декоративном цветочке притаилась крошечная дисковая пила, за мягкой прокладкой чашечки – миниатюрная цифровая камера, распылитель газа, вмонтированный в тюбик с румянами, водостойкий фонарик, а также гигиеническая губная помада, действующая как вспышка.

Она сжевала батончик мюсли, оставшиеся два сунула в карман брюк и провела ревизию содержимого поясной сумки – фонарик «Maglite», армейский перочинный нож, компас. Оливия быстренько разобрала водосборник, покидала вещи в жестянку и все вместе затолкала в поясную сумку.

Стук копыт стал громче, она усиленно занималась аутотренингом – не падай духом, знай, что нет худа без добра, и всегда готовься к худшему, от этого лучше работают мозги и повышается адреналин. Хлопнул ружейный выстрел, девушка распласталась по земле.

51

Утром, в девять с хвостиком, солнце еще не слишком пекло. Красное море было гладким как зеркало, в синей воде отражались прибрежные красноватые скалы. Над «Ардэшем», катером ЦРУ для заброски диверсантов-подводников, витал аромат жареного бекона, который просачивался в рубку. Скрючившись в три погибели, Скотт Рич сидел за пультом – Хэкфорд Литвак, командующий американской военной операцией, шепелявил из динамиков:

– За последние четыре часа не зафиксировано ни одного движения. Вероятность, что она жива, стремительно падает. Каково ваше мнение, Рич?

– Согласен. Вероятнее всего, она мертва, – Рич даже не шелохнулся.

– Что за кровожадность такая! – из нижнего динамика вдруг раздался блеющий голос профессора Уиджетта. – Сейчас всего-навсего девять утра. Она у нас сова. Небось, дрыхнет без задних ног с каким-нибудь беджа.

Скотт Рич напрягся, в глазах его вспыхнула жизненная искра.

– Эта модель GPS-маячка необычайно чувствительна. Реагирует, когда человек шевелится во сне, улавливает дыхание – даже на некотором расстоянии.

– С ума сойти. А что, если она поломалась?

– Профессор Уиджетт, – проурчал Хэкфорд Литвак вкрадчиво, – в ноябре 2001 года ваши британские спецслужбы устроили нам разнос: мол, когда поступило донесение о том, что бен Ладен скрывается в горах, на юге Афганистана, мы не сразу приняли меры.

– Совершенно верно. Сборище идиотов. Наша группа была в полной боевой готовности, но – увы – это ваша прерогатива. Пока мы с вами будем выяснять, кому ловить бен Ладена, он улизнет.

– Именно поэтому сейчас мы хотим действовать без проволочки.

– Знаете такое выражение, – Скотт говорил спокойным тоном, обращаясь к Уиджетту по личному каналу связи, – самому себе вырыть яму?

– Не порите чушь, – отрезал Уиджетт.

– Профессор Уиджетт? – подал голос Хэкфорд Литвак.

– Да. Слушаю. Это абсолютно другой сценарий. У нас имеется агент, пользующийся доверием объекта, у них назначена встреча. При благоприятном стечении обстоятельств мы не только его накроем, но и выясним всю подноготную. А от высадки во всем блеске оружия, боюсь, будет мало толку. Бросьте вы это дело. Дайте вашему агенту возможность проявить себя.

– Кому? Мертвецу?

– Бог с вами, Литвак, вы прямо как автомат.

– Какие у вас предложения, Рич? – спросил Литвак.

Скотт Рич моргнул. Ему давно уже было все безразлично. Подавшись вперед, рука на кнопке микрофона, он долю секунды помедлил, собираясь с мыслями:

– Сэр, по моему мнению, вам следует высадить десант в зоне Суакинских пещер. А кроме того – немедленно послать тайных агентов на розыски GPS и, – он чуть запнулся, – тела.

– О, Боже! – воскликнула Оливия. – Моя сережка!

Она схватилась за мочку уха и резко натянула вожжи – жеребец встал, растерянная девушка стала шарить глазами по песку.

Араб-рашайда, который ехал следом за ней, тоже осадил лошадь и крикнул своему товарищу, чтобы тот остановился.

– Что случилось? – спросил он, пристраивая свою лошадь рядом с жеребцом.

– Сережка потерялась, – для большей наглядности Оливия показала сначала на одно ухо, затем на второе.

Кочевник вздохнул, на лице его отразилось искреннее сочувствие:

– Поискать?

Пока второй кочевник, который скакал впереди них, разворачивал лошадь и галопом возвращался назад, Оливия и первый рашайда созерцали пустыню, поросшую чахлой растительностью, по которой они ехали вот уже пять часов.

– Как ее здесь найдешь, – вздохнула Оливия.

– Никак, – протянул кочевник, не отводя глаз от пустыни. – Дорогая, небось, штуковина?

– Ага, – Оливия тряхнула головой и нахмурилась. Кошмар. GPS-маячок стоит астрономическую сумму. В МИ-6 явно не обрадуются, что она его посеяла. А искать серьгу в пустыне все равно, что иголку в стоге сена.

На миг она задумалась. Может, попробовать установить связь через передатчик в коротковолновом приемнике? Сказать, что для экономии батарейки будет передавать только важные сообщения – последнее точно из разряда важных.

Сумка была у второго рашайда. Того, который пострашнее, в красной одежде и белом тюрбане. Плохого рашайда-полицейского. Хороший рашайда-полицейский, несмотря на зверскую внешность, оказался настоящим лапочкой.

– Мухаммад! – на крик оба кочевника задрали голову. Как назло, так звали обоих. – Можно получить мою сумку? – пальцем она указала на круп лошади, на которой восседал Плохой рашайда-полицейский. – Мне надо кое-что взять.

Кочевник скользнул по ней взглядом, ноздри его затрепетали.

– Нет! – отрезал он, разворачивая лошадь, чтобы продолжать путь. – Поехали.

Он уселся поудобнее и щелкнул бичом – две остальные лошади возбужденно заржали и понеслись вперед.

Однажды во время конной прогулки Оливия две минуты гарцевала на пони, этим, собственно, исчерпывалось ее знакомство с высшей школой верховой езды. Она до синяков натерла себе внутреннюю часть бедер, ноги болели нестерпимо, она вообще себе плохо представляла, как вынесет остаток пути. Девушка перепробовала все возможные позы: стоя, сидя, елозя взад-вперед по лошадиной спине, подскакивая вверх-вниз. Дело кончилось тем, что она набила себе синяки везде, где только можно, на ногах живого местечка не осталось. Мухаммады были точно верблюды, казалось, им не нужно ни есть, ни пить. С рассвета у нее во рту ничего не было, кроме трех батончиков мюсли. Но, как это ни странно, ей нравилось то, что происходит, это было похоже на приключение. Когда еще доведется мчаться по Сахаре галопом в компании двух кочевников – без назойливых гидов, без джипов, взятых напрокат в «Abercrombie&Kent», без толстопузых немцев и туземцев, рвущихся всучить вам бутыль из тыквы или сплясать за деньги?

Внезапно плохой рашайда скомандовал остановиться, сам проехал еще немного вперед и скрылся за каменной грядой. Вернувшись, приказал Оливии спешиться и завязал ей глаза грубой черной повязкой, от которой разило чем-то недобрым.

А тем временем на катере ЦРУ «Ардэш» Скотт Рич ориентировал поисковую группу, которая разыскивала GPS. Три агента на лошадях, переодетые беджа, приближались к заданной точке с трех разных сторон, намеренные осуществить захват в клещи. Вдруг раздался треск – ожила связь с Великобританией.

– Рич, – послышался голос Уиджетта.

– Что? – Рич прикрыл глаза, что не сулило ничего хорошего.

– Помнишь агента Сурайю Стил?

– Ну?

– Она работает на Феррамо.

– Источник?

– Спорщик в Тегусигальпе. Малый опять в кутузке. Когда его брали, этот придурок кричал, что он наш внештатный агент и требовал соблюдения дипломатической неприкосновенности. Якобы это мы его подучили подкинуть в номер Джоулз пакет с белым порошком, а потом позвонить в местное отделение полиции. Ребята из консульства пустили по горячим следам своих агентов на местах, и следы привели прямиком к Сурайе Стил.

– Где она сейчас?

– Под арестом. Дает показания. Такое впечатление, что вчера поздно вечером у нее был разговор с Феррамо. А, может, все к лучшему. Агента Джоулз устранили довольно-таки быстро. Феррамо вряд ли успел получить...

Скотт кулаком двинул по кнопке селектора и вырубил Уиджетта на пол фразе.

Остаток путешествия Оливия провела, цепляясь за хорошего полицейского Мухаммада, на лошадь которого ее пересадили. Они уже миновали пустыню, выстеленную гладким песчаным покровом, и свернули в холмы – на крутую тропу, усеянную камнями. Оливия, управляющая лошадью с завязанными глазами, стала опасна для себя и для окружающих. Хороший полицейский Мухаммад обращался с ней очень мило и вежливо: подбадривал, твердил, что мистер Феррамо ждет ее в гости, что все отлично и что сразу по приезде ее ждет угощение.

Позднее девушке припомнилось, что даже тогда, когда ей завязали глаза, она до идиотизма легкомысленно отнеслась к своему положению пленницы. Чем мечтать о приключениях, лучше попытала бы счастья с Добрым Мухаммедом: покрепче обняла бы его за талию, посильнее прижалась к спине, сыграла на слабости рашайда к дорогим безделушкам и посулила золотые монеты из пояса от «Дольче и Габбаны». Но от зноя и нарушения биоритма она как-то размякла и плохо соображала, а на душе было весело и радостно. В голове крутились картины будущего приема: Феррамо с бутылкой ледяного шампанского «Кристалл», бедуинские кушанья по случаю окончания путешествия – может, ужин при свете факелов с танцовщицами, ароматным рисом и тремя сортами французских вин – в огромном шатре, как на маракешских ультрамодных курортах, которые рекламируют в Condé Nast Traveller.

Она почувствовала, что с солнца ее уводят в тень, ей стало легче. А когда Хороший полицейский Мухаммад спрыгнул с лошади и помог ей сойти на землю, Оливия просияла от счастья – несмотря на то, что едва держалась на ногах, а внутренняя часть бедер была в черных кровоподтеках, Она услышала голоса: мужской и женский. Пахнуло мускусом, девушка почувствовала, как ее ладонь накрыла женская рука, ее куда-то повели. Оливия ощутила прикосновение шелковистой одежды. Затем незнакомка положила ей руку на шею и пригнула голову с тем, чтобы она не задела низкий свод. Кто-то подпихивал ее сзади. Она вошла в узкий туннель, выложенный неотесанными камнями. Пошатываясь, Оливия плелась вперед, коридор уходил вниз, несмотря на повязку, она чувствовала, что вокруг кромешная тьма. Было прохладно и сыро. В воздухе стоял запах плесени и затхлости. Наконец женщина убрала руки с ее шеи. Оливия разогнулась и услышала легкие удаляющиеся шаги. Только когда что-то тяжелое заскрежетало и лязгнуло, Оливия осознала, что случилось.

Первый раз в жизни от ее мантры – «Не психуй. Только без паники. Остановись, подыши, подумай» – не было никакого проку. Сумка – у Мухаммадов. С воплем она принялась сдирать с себя повязку, и тут кто-то злобно хлестнул ее по лицу, да так, что она отлетела на камни. Она была в подземной тюрьме – без питья и воды, в одном помещении с сумасшедшим.

52

«Ладно, по крайней мере, я не в одиночестве», – утешила себя Оливия. Ей потребовалось недюжинное усилие, чтобы отыскать хорошую сторону в данной ситуации: она лежала в грязи, силясь встать и ощупывая языком, целы ли зубы. Сквозь повязку донеслось нечленораздельное мычание.

– Заткнись!

Сердце ее бешено заколотилось, дыхание перехватило. Это был голос Феррамо, но звучал он как-то странно.

– Пьер? – она попыталась сесть.

– Putain[42]! – опять загрохотал голос, от которого мурашки бежали по коже. – Salope![43]

Ее оглушила еще одна оплеуха.

Удар возымел действие. Ойкнув, она сорвала повязку и часто-часто заморгала, очутившись в кромешной тьме.

– У тебя все дома? Что это на тебя нашло? Как ты смел поднять на меня руку? Тебе понравится, если я тебя двину?

Достав из кармана брюк шляпную булавку, она почти поднялась с полу, когда раздался щелчок хлыста, и ее руку ожег удар.

– Прекрати! – заорала Оливия и ринулась вперед на смутную фигуру, разя ее булавкой, вырывая хлыст и быстренько отступая на безопасное расстояние.

Теперь ее глаза более или менее привыкли к темноте. Перед ней сжался Феррамо, на нем пестрели одежды рашайда. Лицо исказила жуткая гримаса, рот кривился, губы беззвучно шевелились, в глазах застыло безумие.

– Ты в порядке? – неожиданно на нее нахлынула нежность. Оливии всегда было нелегко при близком контакте с людьми отрешиться от человеколюбия. – Что с тобой? Тебе дурно?

Она дотронулась до его лица и ласково потрепала по щеке. Феррамо, казалось, чуть успокоился, поймал Оливию за запястье, притянул ее руку ко рту и принялся сосать палец.

– Эх, Пьер, – вздохнула она после короткой паузы. – По-моему, хорошенького понемножку. Пьер? Пьер? Ну, что с тобой?

Она высвободила палец и стала поглаживать его по руке.

Выражение его лица опасно переменилось. Он возвысился во весь рост, нависнув над испуганной девушкой, и сорвал с нее золотой крестик, отделанный бриллиантиками и сапфирами, и грубо шваркнул его об пол.

– Ложись на живот, руки за спину.

Он связал ей руки веревкой. Раздалось пиканье.

– А теперь сядь.

Пластиковой палкой с детектором он провел по одежде. Отобрав шляпную булавку, пояс, сумку с фонариком и «Набором Робинзона». Прямо из уха выдернул сережку, ту, где пряталась ампула с цианистым калием, стащил с пальца колечко с кривым лезвием и все пошвырял на пол. После чего схватил девушку за грудки и рванул рубашку так, что пуговицы с дисковыми пилами посыпались во все стороны и покатились по полу.

– Где ОРБ?

– Что?

– GPS. Устройство для слежки. Чтобы твои люди могли пасти тебя. Не строй невинную дурочку. Ты меня предала.

Она вся сжалась и попятилась назад. Откуда он знает?

– Ты, Оливия, дала маху, не надо было считать, что все хорошенькие женщины вроде тебя – вероломные и лицемерные.

Сурайя. Больше некому. Тайная Сучка: тайный двойной агент.

– А сейчас самое время получить от тебя кое-какие сведения.

Феррамо долго тащил за собой Оливию по узкому туннелю, светя впереди ее фонариком. Всякий раз, когда она спотыкалась, он дергал за конец веревки – точно она была ослицей. Девушка попыталась отрешиться от ситуации и разобраться, что к чему. Вспомнить какие-нибудь полезные вещицы из тех, которым обучали в поместье, но вместо того ей привиделось, как Сурайя с циничной усмешкой объясняет ей азы шпионского искусства: как изготовить смертоносные капли, как спрятать пленку в бачке унитаза, как незаметно подменить портфель у незнакомцев, как подать тайный сигнал, приоткрыв окно или выставив цветы на подоконник. Она явно любовалась собой. Оливия выкинула индуску из головы и обратилась к Правилам Оливии Джоулз.

«Не бывает так, чтобы что-то было настолько хреново или настолько замечательно, как кажется на первый взгляд. Найди хорошую сторону всего этого дела. Если нет – тогда найди смешную». Оливии припомнилось, как в разговоре со Скоттом Ричем она назвалась соколом Феррамо, вот бы он сейчас посмеялся, если бы видел, как Феррамо волочит ее на веревке – точно мула или козу. Как бы то ни было, отчаиваться не стоит. Главное, она жива. Феррамо – кретин и невротик, и потому все еще сто раз переменится. Если бы он собирался с ней разделаться, то убил бы в подвале. Собственно, кто кого убьет, это еще вопрос, мелькнуло у Оливии в голове, когда Феррамо в очередной раз потянул за веревку. В чудо-лифчике у нее припрятан целый арсенал.

В следующий миг она со всего маху стукнулась лбом о камень. Пьер чертыхнулся и потянул за веревку. Туннель круто вильнул, и в лицо ей ударил свет. Воздух посвежел... и запахло морем! Когда глаза попривыкли к свету, она увидела, что туннель, расширяясь, образует пещеру. На полках и крючках она заметила снаряжение для подводного плаванья: кислородные баллоны, костюмы, жилеты-компенсаторы.

На катере ЦРУ «Ардэш» Скотт Рич по радару следил за приближением моторной лодки.

– Рич? – вкрадчивый голос Литвака просачивался сквозь динамик. – Я получил сообщение. Что у тебя стряслось?

– GSP-маячок обнаружен – в двадцати милях западнее Суакина. И еще. – Один дружественный рашайда готов за пятьдесят тысяч отвезти нас туда, где Оливия.

– За пятьдесят тысяч?

– Ее похитил Феррамо. Короче, я уже дал согласие. Я еду вместе с ребятами из поисковой группы.

– А кто останется на Ардэше? Ты ведь командуешь разведывательной операцией.

– Совершенно верно. Командую. И нам требуются люди на суше. Так что я еду.

– Я знал, что рано или поздно тебя уломаю, – послышался голос Уиджетта.

– Заткнитесь. Вам вообще положено сейчас спать.

Оливия была на глубине двадцати футов. Талию ее опутывал трос – другой конец Феррамо примотал к себе. Ей припомнилось, как крокодил утягивает жертву под воду, а потом, проголодавшись, набрасывается на нее. Пьер подавал ей кислород через запасной регулятор – тогда, когда считал нужным. Это было безумно, но здорово. Оливии потребовалась вся умственная энергия, чтобы наладить дыхание: не задерживать воздух и медленно выдыхать. Постепенно она вошла в ритм, страхи отступили. Она даже выбрала минутку, чтобы полюбоваться великолепным подводным пейзажем. Феррамо не обманул. Такой красоты она еще не видала. Вода была голубой и прозрачной, словно хрусталь, видимость – потрясающей. Камни на глубине отливали красным, взглянув в сторону открытого моря, она разглядела кусты кораллов, растущие прямо из бездны. Она поймала на себе взгляд Феррамо, тот улыбался, в ответ она сложила большой и указательный палец в букву «О» – мол, все отлично! Глаза Феррамо потеплели. Он протянул ей запасной регулятор и посильнее открыл кислород. Они поплыли вперед, один кислородный баллон на двоих, вдоль подводной гряды – словно парочка влюбленных. «Быть может, все еще образуется», – сказала она себе. «Вдруг удастся его охмурить».

Из берега выступал громадный розовый камень, который опирался на приземистый тонкий столб, источенный течением. Феррамо подал знак опуститься пониже и плыть под камнем. Довольно опасный маневр: расстояние между камнем и морским дном было всего фута три или четыре. Пьер поплыл первым, по ходу выдергивая у нее запасной регулятор, и внезапно застыл над морским дном – верхняя часть туловища точно растворилась среди камней. Оливия подняла глаза и обомлела: прямо над ее головой зиял квадратный проем, сквозь который белело помещение, залитое ярким электрическим светом.

Феррамо подтянулся за край и вскарабкался внутрь. Девушка нащупала ластами дно, выпрямилась во весь рост и выскочила на поверхность, срывая маску, откидывая назад волосы и судорожно хватая ртом воздух.

Арабский мальчик в плавках – она видела его в «Исла Бонита» – помог Феррамо скинуть гидрокостюм и протянул им полотенца.

– Невероятно. Где мы? – спросила Оливия.

Пьер, очень гордый собой, просиял белозубой улыбкой:

– Атмосферное давление поддерживается здесь в соответствии с давлением воды, так что пещеру никогда не затопит. Место совершенно безопасное.

«И вполне подходящее для побега», – думала Оливия, покуда Феррамо сопровождал ее в душ через две раздвижные двери, сделанные из стали, которые запирались кодовым замком. Затем он оставил ее одну, наказав после мытья переодеться в белую джеллабу, которая висит в душевой кабинке.

Когда девушка вышла, он уже маячил перед кабинкой – лицо опять перекосило от злобы.

– Оливия, я тебя временно оставляю. Мои люди хотят задать тебе пару вопросов. Советую не артачиться и выкладывать все начистоту. А потом тебя приведут ко мне проститься.

– Проститься? – удивилась она. – И что со мной будет?

– Ты обманула мое доверие, сакр, – произнес он, избегая встречаться с ней взглядом. – Поэтому придется с тобой распрощаться.

53

Оливии показалось, будто она проспала целую вечность. Поначалу она плавала точно в сладком дурмане, но потом сознание вернулось, а вместе с ним включились органы чувств. Нестерпимо заныла ссадина на руке, заболела спина, на которой появились новые синяки. У нее было такое ощущение, будто всю ночь ее крутили в барабане стиральной машины. На голове у девушки был мешок. От него пахло фермой и гумном – до странности успокаивающе. Руки опутывала веревка, но – ура! – у нее ведь была миниатюрная дисковая пила, спрятанная за застежкой лифчика.

Несколько раз Оливия попыталась ухватить лифчик зубами, понимая, что со стороны выглядит довольно нелепо: существо в белом балахоне и с мешком на голове, которое силится пожрать собственную грудь. Вскоре она бросила это занятие и откатилась обратно к стене. И тут неподалеку послышались голоса, приглушенные жужжаньем компрессора. Оливия напрягла слух – разговор шел по-арабски.

«Я обязана выбраться отсюда живой», – подбодрила она себя. Оливия засосала мешок в рот и принялась его грызть – довольно скоро в мешке образовалась небольшая дыра. Она пустила в ход язык, зубы, а затем и нос – мало-помалу дыра расширилась, и сквозь нее стало возможно что-то увидеть. И тут раздались шаги. Оливия бесшумно опустилась на пол и распласталась ничком, чтобы скрыть дыру. Кто-то вошел в комнату, протопал всего в нескольких сантиметрах от нее, затем шум шагов удалился и стих.

«Надо каким-то образом выпотрошить лифчик», – подумала она. Оливия жевала мешок, отплевываясь нитками и соломой. Затем мотала и трясла головой до тех пор, пока прорезь не оказалась на уровне глаз. Ух! Она видит! Она едва сдержала вопль восторга.

Это был коридор, прорубленный в скале, который освещали флуоресцентные лампы. По стенам висели плакаты, исчерченные арабскими письменами, рядом с ними – европейский календарь, почему-то изображающий трактор. Одна дата была обведена в красный кружок. Опять послышались голоса, они доносились из-за занавески, прикрывавшей каморку слева. Что-то кольнуло ее в спину. Оливия изловчилась и бросила взгляд через плечо: из тонкой металлической трубы, вертикально прикрепленной к стене, выступал вентиль. Она посмотрела в вырез джеллабы на чудо-лифчик – полезная застежка находилась спереди.

Очень медленно, стараясь не наделать шума, она перекатилась поближе к вентилю так, что он оказался напротив ее лица, надорвав мешок посильнее, высвободила часть лица. Затем сменила позу и, примерившись, налегла грудью на вентиль с расчетом расстегнуть застежку. Никакого эффекта. Она повторила эту операцию еще раз, потом еще и еще, покуда не решила испробовать новую тактику: сведя плечи и груди, ослабить резинку чудо-лифчика, и опять налегла на вентиль. Застежка поддалась. Боже, какое счастье избавиться от причиндалов, которыми напихано ее белье. Девушка примерилась, зацепила одной чашечкой за вентиль и потянула вниз, всего лишь с четвертой попытки ей удалось захватить зубами черную кружевную отделку.

Оливия была невероятно довольна собой, довольна настолько, что, расслабившись, хмыкнула, едва не упустив лифчик. Она резко обернулась, да так, что сандалия шаркнула об пол. Голоса в соседней комнате утихли. Она оцепенела, не выпуская изо рта чашечку чудо-лифчика, точно собака с газетой. Раздались тяжелые шаги. Она мигом надвинула мешок на лицо и затаилась. Страж постоял рядом с ней, ногой пнул по ребрам. Оливия вздрогнула и слегка повела головой – получилось очень реалистично. Страж удалился. Она продолжала лежать, не шелохнувшись, пока в соседней комнате опять не зазвучали голоса.'

Зубами она все еще сжимала край чашечки, вывернутой наизнанку. Медленно вытащив лифчик из-под джеллабы, при помощи зубов накинула его на вентиль. Было ужасно неудобно, тем не менее, исхитрившись, она подсунула связанные руки под пилу. Это был долгий, изнурительный труд. В какой-то миг лифчик соскочил с вентиля, и ей пришлось начинать весь процесс заново и опять накидывать его на вентиль. Но в конце концов миниатюрная пила источила волокно, из которого была сделана веревка, и Оливия высвободила руки и сняла путы, стягивающие лодыжки.

С опаской косясь на занавеску, она открыла тюбик с губной помадой, установила таймер на три секунды, закрыла колпачок и, тщательно прицелившись, послала тюбик вперед – тот покатился прямо в щель между полом и занавеской. Оливия съежилась и изо всех сил зажмурилась, спрятав лицо между коленками и прикрыв голову руками. Но даже при этом ее едва не ослепила вспышка. Из каморки донеслись крики, вопли и шум падения.

Девушка вскочила на ноги, подбежала к занавеске и резко дернула ее в сторону. Какой-то миг она созерцала поразительную сцену. Дюжина мужиков, хватаясь за глаза, метались по комнате, натыкаясь друг на друга. Стену украшали фотографии и диаграммы. Мосты – Сиднейский, «Золотые ворота», Тауэрский и еще какой-то, перекинувшийся через широкий залив, на заднем плане которого торчали небоскребы. В общей сложности она насчитала семь фотографий. На столе в центре комнаты, лежал кругляш, чем-то напоминающий нижнюю часть постамента, перевернутую лицом вверх, рядом – зазубренный кусок металла, сверху золотистый, внутри – полый, точно обломок шоколадного Санта-Клауса. Может, сгодится в качестве оружия, подумала она. И тут – ошибки быть не могло – взгляд ее упал на высокого, бородатого типа, который примостился на ковре позади стола, скрестив ноги по-турецки. Он сидел неподвижно, прикрыв глаза, ослепленные, как и у всех, вспышкой, но в отличие от других он выглядел очень спокойным и очень жутким. Это был Усама бен Ладен.

В запасе у Оливии оставались считанные секунды. Первом делом она сфотографировала мосты – только отсняв полпленки, сообразила, что вспышка не работает. Сделала миленький групповой снимок. Щелкнула бен Ладена. Камера была чересчур миниатюрной, так что приходилось действовать по наитию. И потом, из-за вспышки было ни черта не видать. Тем не менее Оливия была убеждена, что это именно он.

На щелчок фотоаппарата ближайший к ней мужчина встрепенулся и повернул к девушке лицо. Она вывернула предохранитель из тюбика с румянами и выкатила его в центр комнаты – сама выскочила за занавеску и дала деру. Спустя пару минут ее стражи опять обретут зрение, но выделившийся из тюбика газ лишит их сознания еще на пять.

Она выскочила из комнаты, завернула за угол, пыхтя и отдуваясь, привалилась к стене и обратилась в слух. Каменный коридор, выкрашенный в белый цвет, тянулся в обе стороны и терялся вдали. Жужжание компрессора перекрывало все остальные звуки, тем не менее гул слева, казалось, отличался по тембру. Что это: море или опять какой-нибудь агрегат?

Оливия решила действовать и припустила по пологому коридору. Вскоре ей показалось, что она узнает это место, ну да, душевая, а за ней чуть поодаль – металлическая дверь. Между ее створками защемило тело, которое торчало точно чемодан, застрявший в дверцах лифта. Это был Феррамо, раненый, почти бездыханный. Казалось, его настигли, когда он пытался бежать. Оливия переступила через Пьера и заколебалась. Склонилась над раненым. Глаза террориста были приоткрыты. Он хрипло дышал.

– Помоги, – выдохнул он. – Habitibi, помоги.

Она выхватила из чудо-лифчика стилет и приставила его к горлу Феррамо, как этому ее обучали, прямо к сонной артерии.

– Код, – прошипела она и слегка уколола лезвием, – Какой тут дверной код?

– Забери меня отсюда.

Несколько секунд она с удивлением глядела на него:

– Хорошо. Если будешь паинькой.

Феррамо еле ворочал языком. Как ему тут поможешь? И вообще, раньше надо было думать, зачем он ее сюда приволок?

– Говори код, – не отставала Оливия. – И давай поживее, а то прирежу.

– Два четыре шесть восемь, – он чуть дышал.

– Два четыре шесть восемь? – возмутилась Оливия. – Не слишком ли просто? Получается, он одинаковый у обеих дверей?

Феррамо мотнул головой и прохрипел:

– Ноль девять одиннадцать.

Оливия вытаращила глаза. «Невероятно».

– Пожалуйста, сакр, не бросай меня. Лучше прикончи. Нет мочи это выносить, сплошные муки и унижения.

Секунду поразмыслив, она запустила руку себе за пазуху и из второй чашечки лифчика извлекла шприц с транквилизатором.

– Придется немного потерпеть, – изрекла она, заметив, как в его глазах метнулся ужас. Она задрала подол его джеллабы и нажала на поршень, выпуская пузырьки воздуха.

– Вот и все, – проговорила Оливия материнским тоном, втыкая иглу ему в ягодицу.

Транквилизатор оказался быстродействующим. Она набрала 2468 и вытащила Феррамо на волю. Но прежде, чем двери сомкнулись, она догадалась скинуть сандалии и просунуть их между створками так, чтобы остался просвет дюймов в шесть – слишком узкий, чтобы мог протиснуться человек, но вполне достаточный для того, чтобы просочилась вода. Ухватив здоровой рукой затихшего Феррамо за джеллабу, она подтащила его к следующим дверям и набрала комбинацию 0911. У нее отлегло от сердца, когда двери открылись, и перед взором предстали залитая светом пещера, экипировка для подводного плаванья и квадратик, в котором плескалась морская вода. На сей раз она сунула в двери ласты.

Оливия сбросила с плеч бурнус и на секунду заколебалась, одолеваемая сомнениями. Что лучше: идти в воду прямо так, добраться до берега, а потом будет видно, или надеть акваланг? Она взяла жилет, пояс для ныряния, кислородные баллоны, получился полный комплект.

Ступив в воду, она обернулась назад, чтобы взглянуть на Феррамо. Жалкий и помятый, он спал, как грустный ребенок. Оливия дала волю воображению и представила себе сильных мира сего – американцев, британцев, арабов – в образе обгадившихся малых детей. Наглых и заносчивых американцев, мечтающих стать звездами бейсбола; спесивых британцев, носящихся со своими привилегированными школами и считающих себя святее Папы Римского; потерянных, закомплексованных арабов, устраивающих нелепые буйства, поскольку нет ничего страшнее потери лица.

– От живого Пьера Феррамо толку будет куда больше, чем от трупа, – рассудила Оливия, подавляя в себе чувство нежности. Прислушиваясь, не идет ли кто, она стянула с него одежду и целую секунду любовалась поджарым телом и гладкой оливковой кожей. Затем осмотрела Феррамо на предмет порезов и убедилась, что для акул он не станет приманкой, после чего натянула на него жилет, водрузила ему на голову шлем аквалангиста, подкатила террориста к проему и спихнула вниз. Он мерно закачался на воде. На стене висел манометр. Со всего размаху Оливия двинула по нему кислородным баллоном – стекло разлетелось вдребезги. Подобрав осколок, она перерезала трубку. Прибор зажужжал как-то иначе. Девушка бросила взгляд на квадратик, где плавал Феррамо. Вода явно прибывала. Вот здорово! Скоро провода подмокнут, и полетит все электричество, а со всей этой гидравликой может рвануть так, что от этих казематов не останется камня на камне. А если даже и не рванет, то вода зальет помещение, и все террористы потонут.

Она вошла в море, сдула жилет Пьера, тот с головой погрузился в воду. Затем поплыла под нависшей скалой, таща за собой спящего террориста и радуясь, что они наконец поменялись ролями.

«Какая же я все-таки умница», – похвалила себя Оливия.

Она не предвидела одного – что будет темно. Плыть под водой ночью, без фонаря, с хлипким кинжалом вместо гарпуна – не самая замечательная идея. Ей не хотелось выныривать чересчур близко к берегу, вдруг там рыщут шпионы «Аль-Каиды». Но и чересчур удаляться не хотелось – из-за акул. А еще было жалко тратить без нужды кислород – а вдруг придется опять упражняться в подводном плаванье.

Около получаса Оливия плыла прочь от берега на глубине десяти футов, затем вынырнула, сдула жилет Феррамо и затолкала его под воду примерно на два фута, где он и лежал, как бревно. Оливия вытянула затекшие ноги и взгромоздилась на Пьера верхом. Если приплывут акулы, пусть он погибнет первым. Ни зги не было видно: ни огней, ни лодок. Если акул не будет, она спокойно продержится в воде до рассвета, а что потом? Оливия задумалась: может, стоит отделаться от Феррамо и повернуть к берегу или все-таки разумнее продолжать плыть в открытое море? Она жутко устала. Ее стало клонить ко сну, когда внезапно она почувствовала сильный толчок, и что-то огромное и живое вздыбило поверхность воды.

54

– Там внизу что-то есть.

Скотт Рич сидел в штурманском кресле «Черного ястреба» и смотрел на монитор теплового излучения. От жужжания электроприборов в кабине можно было сойти с ума, но Рич старался не обращать на это внимания: он сидел, пригнувшись, и сосредоточенно прислушивался одновременно к донесениям с земли, с четырех патрульных вертолетов и от военно-морского десанта Хэкфорда Литвака.

– Сэр, с земли сообщают, что у входа в туннель нашли одежду агента Джоулз. Самого агента нигде не видно.

– Еще что замечено? – произнес Скотт. – Следы борьбы?

– Одежда порвана и в крови, сэр.

Скотт Рич вздрогнул.

– Где вы сейчас находитесь?

– У берега, сэр, в десяти футах над уровнем Красного моря.

– Еще что там видно?

– Ничего. Только снаряжение аквалангиста, сэр.

– Аквалангиста, говорите?

– Да, сэр.

– Так надевайте, черт возьми, и лезьте в воду!

Он отключил микрофон и обернулся к пилоту, указывая на мерцающий экран:

– Вон там. Видите? Снижаемся. Прямо сейчас.

Оливия завизжала: Феррамо налетел на нее, одной рукой вырвал кинжал, а другой крепко схватил ее за горло. Она, изловчившись, двинула ему коленом в пах – тот выпустил ее, и девушка поспешила прочь, быстро соображая, что делать дальше. Он ведь находится под водой дольше, чем она. И скоро у него закончится воздушная смесь – у нее у самой минут на десять осталось, не больше. Можно уйти футов на тридцать вглубь и оторваться.

Оливия начала погружение, попутно натягивая маску и прочищая регулятор смеси, но Феррамо догнал ее и схватил за запястье. Она закричала от боли: террорист начал выкручивать ей руку назад. В глазах у девушки потемнело от боли, и она почувствовала, что теряет сознание. Спасательный жилет сдувался, пояс с грузилом тянул на дно, регулятор вырвали у нее изо рта. И вдруг над головой послышалось хлопанье мощных лопастей и рев мотора, и воду пронзили яркие снопы света. Кто-то нырнул – она смутно видела темную фигуру в мутно-зеленой воде. Человек схватил Оливию, распустил освинцованный пояс и потянул за собой на свет.

– Ну какой из тебя сокол, – шепнул Скотт Рич ей на ухо, когда они были уже на поверхности и его руки крепко держали ее за талию. – Ты похожа скорее на лягушонка.

И вдруг Феррамо, зарычав, как кит в программе Би-би-си о дикой природе, кинулся на них с кинжалом.

– Поплавай пока сама, деточка, – сказал Скотт, перехватывая руку Феррамо с кинжалом и одним ударом отправляя того в нокаут.

Оливия беспокойно поглядывала вниз из кабины «Черного ястреба». Скотт Рич был все еще в воде – он пытался связать террориста, который болтался в корзине подъемника, но воздушной волной от работающего винта его все время отбрасывало назад.

– Да оставь его, – крикнула Оливия по радиотелефону. – Поднимайся. Он все равно без сознания.

– В последний раз ты тоже так думала, – ответил Скотт.

Уцепившись за край открытого люка, девушка внимательно смотрела вниз: не появится ли где в круге света на воде какой хищник.

– Держите, мэм, – крикнул Дэн, пилот, и протянул ей пистолет. – Если увидите акулу, стреляйте, только старайтесь не попасть в агента Рича.

– Спасибо за совет, – пробормотала она в трубку.

И вдруг где-то возле берега что-то бухнуло, и почти

тотчас же на диспетчерском щите завыла сирена.

– Боже! Надо его поднять, скорее поднять! – закричал Дэн, когда воздух вокруг озарился взрывом снаряда.

– Скотт! – вскричала Оливия, когда море впереди вспучилось вдруг огромным огненным шаром, мощная воздушная волна подхватила вертолет и закружила, как перышко.

Она даже боялась дышать, но уже через несколько секунд улыбающееся лицо Скотта показалось над люком, и «Черный ястреб» взмыл ввысь, подальше от пылающего моря.

Они возвращались обратно на авианосец. Было нестерпимо жарко. И Скотт и Оливия оба взмокли от пота. Но они не смотрели друг на друга – опасались даже голову повернуть. Оливия была в одном нижнем белье, да еще в футболке ВВС США – пилот поделился. Она понимала, что если только коснется щекой теплого плеча Скотта или почувствует вдруг на своем бедре его грубую, сильную руку, – за себя не отвечает.

Новый огненный залп – и вот уже корпус вертолета сотрясается от тяжких ударов.

– Держись, детка, – сказал Скотт. – Нас задело. Держись крепко.

Вертолет содрогнулся, кажется, на миг перестал двигаться, застыл. Потом угрожающе накренился и начал стремительно падать вниз – все сидевшие в кабине попадали на пол. Послышался оглушительный лязг, потом вертолет тряхнуло. Скотт подполз к ней и крепко обнял – пилот же в это время силился совладать с управлением. Через стекло Оливия ясно видела, как спереди на них с ужасающей быстротой надвигается черная вода, потом – озаренное вспышками небо, потом снова вода. Пилот матерился и выл.

– Надо катапультироваться, надо катапультироваться!

Скотт, крепко прижимая ее к своей груди, пытался сесть обратно в кресло и, пытаясь перекричать грохот, орал Дэну в радиотелефон:

– Нормально, Дэн, держись. Все в порядке, выравнивай курс, все будет хорошо.

А потом обернулся к Оливии, и сквозь гул и треск до нее донеслось:

– Держись за меня, детка. Что бы ни случилось, просто крепко держись за меня.

И когда до воды оставалось лишь несколько ярдов, вдруг, каким-то чудом, Дэн справился с управлением. Вертолет на пару секунд завис, как бы в нерешительности, потом выровнялся и снова взмыл ввысь.

– Уф, извиняйте, ребята, если что не так, – сказал Дэн.

В душе Оливии адреналиновая жгучая волна сменилась волной счастья, и, подняв голову, она встретилась взглядом с серыми глазами Скотта Рича – они сияли невыразимой нежностью. Ей на какой-то миг даже показалось, что она увидела слезу. И тут он властно привлек ее к себе, губы его жадно искали ее губ, нежные руки скользили под синей армейской майкой.

– Авианосец «Кондор» ВВС США в пятистах метрах по курсу, сэр, – сказал Дэн. – Начинать посадку?

– Сделай еще круг над сектором, ладно? – пробормотал Скотт в радиотелефон.

Оливия стояла на широкой палубе авианосца – она успела доложить о выполнении задания, принять душ и поесть и теперь вышла в последний раз посмотреть на спокойную воду и на звездное ночное небо, и в этот момент Скотт Рич вышел из темноты и шагнул к ней.

– Нашли часть ноги Феррамо, – сказал он. – Акулы его растерзали.

Оливия ничего не сказала и лишь посмотрела в сторону Суакина.

– Мне очень жаль, детка, – сказал он хрипло, видя, что она пытается совладать с собой. А через несколько секунд добавил: – Не так жаль, конечно, как Администрации. И как же мне жаль, что я не сделал это сам, своими собственными руками, а может, зубами – уж я бы его не пожалел, вытянул бы из этого холеного подонка всю информацию до самых мельчайших подробностей, – не посмотрел бы, что ему больно.

– Скотт! – сказала Оливия. – Он ведь тоже человек.

– Когда-нибудь я расскажу тебе, что он был за человек. И что он мог бы сделать с тобой, если бы...

– Со мной? О чем ты? Да я бы ему не позволила.

Скотт покачал головой.

– Они хотят, чтобы ты вернулась в Лос-Анджелес, ты это знаешь? Ты им нужна, чтобы помочь разобраться с его окружением.

Она кивнула.

– Ты поедешь или с тебя достаточно?

– Конечно, поеду, – сказала она и добавила, словно эта мысль пришла ей в голову позже. – А ты?

55

Конспиративная квартира ЦРУ,

Лос-Анджелес

Одинокий ястреб, летящий в ночи над Голливудом – над кинотеатром «Кодак», опутанным со всех сторон кабелями и окруженным телевизионными автофургонами, над гудящим Сансет-Бульваром; над гостями, которых позвали отпраздновать скорое вручение «Оскара», и теперь они плещутся в светящихся бирюзовых бассейнах отелей «Стандард», «Мондриан» и «Шато Мармон», – летящий туда, где в темных горах слышны лишь крики койотов, мог заметить высоко на скале одно-единственное светящееся окошко. За стеклянной стеной худенькая светловолосая девушка и мужчина с коротко подстриженными волосами лежали на смятых простынях, держа друг друга в объятиях, освещаемые лишь пламенем камина да мерцанием телеэкрана, по которому показывали новости CNN.

– Тш-ш-ш, – Скотт прижал ладонь к губам Оливии и потянулся за пультом, что, конечно же, встретило слабый протест с ее стороны, он порадовался этому, но тем не менее сделал звук погромче.

«Этот коварный гибельный план готовился в глубокой тайне и в случае успеха должен был поразить весь мир. Но разрушительные планы «Аль-Каиды» были успешно раскрыты сегодня в Белом Доме, – сказала дикторша, похожая на топ-модель. – Запланированная операция, беспрецедентная по своим масштабам, была раскрыта и предотвращена силами ЦРУ».

Оливия села на постели.

– Какое ЦРУ, это же я раскрыла! – возмутилась она.

Крупным планом показали представителя Белого Дома, тычущего в карту указкой:

«Планировалось провести одновременные атаки на главные мосты в Манхэттене, Вашингтоне, округ Колумбия, в Сан-Франциско, Лондоне, Сиднее, Мадриде и Барселоне. После взрыва мостов в крупных городах цивилизованного мира началась бы паника, и тогда должна была начаться вторая операция, целью которой было устроить детонирующие взрывы на основных транспортных развязках».

Мужчину с картой сменил взволнованный ученый – подпись на экране гласила: «РУКОВОДИТЕЛЬ ОТДЕЛЕНИЯ ПО ИЗУЧЕНИЮ ТЕРРОРИЗМА, МЭРИЛЕНДСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ».

«По почерку сразу видно, что план разрабатывался верхушкой руководства «Аль-Каиды»: простота концепции и дерзость исполнения. В течение нескольких минут новость эта была бы разнесена международными средствами массовой информации, среди населения началась бы паника, провоцируя автомобилистов в и без того загруженных транспортом городах покидать свои машины и бежать с проезжей части, в результате чего на всем земном шаре образовались бы беспрецедентные пробки; а дорожные пробки, состоящие из покинутых машин, по законам логистики, почти невозможно расчистить».

Появился президент.

«Час за часом, минута за минутой сотрудники и сотрудницы нашего разведывательного управления шаг за шагом выигрывают войну с террором. Несомненно...»

Он помолчал, странно сверкнув глазами. Оливии даже показалось, что он вот-вот захихикает на нервной почве...

«...Силы зла, которые, засев в своих норах, тайно плетут заговор против цивилизованного человечества, никогда не одержат победу».

– Да заткнулся бы лучше! – крикнула Оливия экранному изображению.

– Расслабься, девочка, – сказал Скотт. – Все они знают, что это сделала ты. Но если твое фото покажут в новостях, объявят джихад против Оливии Джоулз. А нам это надо?

– Дело не во мне. Просто каждый раз, когда он говорит о «цивилизованном мире», новые пять тысяч поднимаются на джихад против напыщенного самодовольства. Вот что на самом деле опасно. Если бы...

– Я знаю, девочка. Я знаю, что если бы только они тебя послушали... Если бы в руководстве западным и арабским миром было больше женщин, ничего подобного не случилось бы, и все мы жили бы в мире и только бы радовались. Надо было тебе вывести бен Ладена из той пещеры. А потом, имея двадцать пять миллионов, начала бы собственную президентскую кампанию.

– Знаю, ты мне не веришь, – грустно сказала Оливия, – но Усама бен Ладен действительно был в той пещере. Как только выльют воду из фотоаппарата, ты сам увидишь.

– А знаешь, тебе ведь должны заплатить за Феррамо и за остальных. Конечно, кучу денег не дадут, потому что ты все-таки агент, но думаю, ты сможешь купить себе столько пар безумно неудобных туфель, сколько пожелаешь.

Она обернулась простыней и стала смотреть на раскинувшийся под ними ночной город – точно черное бархатное покрывало, пронизанное нитями люрекса.

– Скотт?

– Что, мой ловчий сокол, моя пустынная лягушечка?

– Помолчи. Знаешь, мне почему-то кажется, что они что-то еще задумали. Думаю, они готовят что-то в Лос-Анджелесе. И это будет очень скоро.

– Понимаю, но что толку смотреть в темноту? Тебе надо выспаться. Давай-ка клади сюда голову, а завтра мы обо всем поговорим.

– Но... – запротестовала было Оливия, но Скотт привлек ее к своей мужественной сильной груди.

«И зачем мне эти мужчины...» – сказала она сама себе, чувствуя, как он все крепче прижимает ее к себе мускулистой рукой и как тепло и надежно ей рядом с ним. «Ну и фиг с ним», – решила она, когда он лег на нее и снова принялся целовать.

Комната по обработке данных в конспиративном здании ЦРУ представляла собой хаотическое смешение компьютеров, коммуникационных систем, меж которыми сновали мужчины в рубашках с коротким рукавом и с печатью невозмутимости на лице. В самом центре всего этого неподвижно сидела Оливия Джоулз, напряженно вглядываясь в широкий экран компьютера. Кимберли, Майкл Монтерозо, пиарщица Мелисса, Кэрол, обучающая произношению, Трэвис Бранкато – безработный актер, он же писатель, Николас Кронхейт, режиссер без диплома, Уинстон – божественный чернокожий инструктор по дайвингу, и многие другие из роскошного окружения Феррамо, кого удалось найти, были допрошены в местном следственном отделении ЦРУ и в настоящее время находились под стражей. Последние два часа Оливия занималась тем, что просматривала материалы допросов, вырезала куски, меняла местами и делала к ним комментарии. Чувствуя, что вот-вот ее осенит догадка, она остановилась и задумалась.

– А у меня последние данные по Сурайе.

Черт побери. Оливия Джоулз недовольно подняла глаза – и тут же чувство ее сменилось на диаметрально противоположное: ее охватила волна желания. Скотт Рич стоял, прислонясь к дверному косяку, галстук распущен, ворот рубашки расстегнут. Только ее рядом с ним сейчас не хватало для полноты картины.

– Что? – переспросила она, ловя его взгляд и поспешно отворачиваясь. Их отношения не прошли еще первой трепетной стадии нежных ласк, так что никто пока что их тайны не знал. Конечно, в здании ЦРУ что-нибудь трудно скрыть, но, в конце-то концов, оба они были мастера притворяться.

– Сурайя Стил десять лет работала на «Аль-Каиду».

– Нет! – воскликнула Оливия. – Не может быть! Десять лет?1

– Ее завербовали, когда ей было всего девятнадцать. Она болталась по Парижу, надеясь подыскать богатого мужика или работу манекенщицы. А лучше и то, и другое. Точно неизвестно, с кем она работала, но, видимо, он был большой шишкой. Ей дали денег – очень много денег. Авансом.

– Ну, это легко объясняет все ее «Гуччи» и «Прада».

– О чем это ты? Сурайя изучала драматическое мастерство и масс-медиа в университете Лампетера. После вербовки она перевелась на арабское отделение, а потом должна была постараться попасть в министерство иностранных дел, а если и дальше повезет, то в МИ-6. Со стороны все это выглядит наивным до невозможности, но на деле так и оказалось. Да уж, дадут теперь шороху вашим службам безопасности. Теперь ближайшие три месяца все оперативницы в возрасте до семидесяти пяти проведут на допросах.

– Боже мой! Голов-то полетит. Как же они ничего не заметили-то?

– А в «Аль-Каиде» люди умные – никакой электроники, только шепот, подмигивание, тайники, бумага и ручка – старомодный непосредственный контакт, на котором настаивает Уиджетт.

– Как он это воспринял?

– Нормально. Он был не у дел большую часть времени, пока она функционировала. Ее раскрыли почти сразу же, как только он вернулся.

– Так что она все равно оказалась на коне?

– Ну, если бы она помогла «Аль-Каиде» в каком-нибудь трудном деле, она бы получила новое имя и многомиллионное состояние. А если бы выдала кого-нибудь из них МИ-6, прославилась бы, о ней бы все говорили. Все агентства плачутся из-за нехватки сотрудников, говорящих на арабском. А раз она уже была в системе МИ-6, организация продолжала подкармливать ее, чтобы она выглядела как заправская шпионка. Ее снабдили достаточным количеством информации, чтобы она подобралась к Феррамо.

– Так Феррамо знал, что она работает на «Аль-Каиду»?

– Конечно. Поэтому он ее терпеть не мог.

Правда?

– Они приставили ее к нему, потому что опасались, как бы он не вышел из-под контроля. Она следила за ним по заданию своих начальников и по заданию его руководителей.

– Так значит, это Сурайя напичкала жучками мой номер.

– Я уже говорил тебе, что это не я.

– Не удивительно, что она меня не переваривала.

– Ей не нравилось, что ты слишком хорошо выглядишь.

– Ну, девчонки на таких мелочах не зацикливаются.

– Да еще Феррамо к тебе теплее относился, нежели к ней. Если бы ты разоблачила Феррамо перед МИ-6, это показало бы ее некомпетентность. А если бы ты стала чуть ближе ему, Феррамо сдал бы ée тебе. Но поскольку ты все усложнила, связавшись с Уиджеттом, она не могла ждать, когда ты попадешь в Судан, донесла на тебя, и пришлось им тебя устранять.

– Что теперь будет с Сурайей? – спросила Оливия, склонив голову на бок и всем своим видом изображая невинность. – Только, пожалуйста, не говори мне, что ее приговорят к пятидесяти годам заключения и она проходит остаток дней в уродливом оранжевом комбинезоне и с остриженной головой?

– Ну, вероятно, ее ждет одновременно несколько сроков продолжительностью по сто пятьдесят лет каждый, это если ей повезет и ее не отправят крутить кубинские сигары. Да, кстати, твоя подружка Кейт просила передать привет.

– Кейт? Кто с ней встречался?

– Уиджетт. Он с ней побеседовал. Она велела сказать тебе, что просто потрясена и что очень хочет знать, кто был другой человек.

Оливия улыбнулась. Кейт имела в виду: кто ее тогда обнимал.

– Прошу прощения, сэр, – в дверях стоял худощавый молодой человек, одетый с иголочки. Оливия лишний раз заметила, с каким уважением все здесь относятся к Скотту Ричу.

– Мистер Миллер попросил вас немедленно зайти к нему в лабораторию, сэр, вместе с агентом Джоулз.

Оливия выскочила из-за стола.

– Наверно, они достали снимки, – сказала она. – Пошли скорей!

И понеслась по коридору в лабораторию, Скотт пытался поспеть за ней, приговаривая:

– Ладно, детка. Успокойся, наконец. Ты должна быть молодцом.

Оливия влетела в лабораторию: там уже столпилась масса народу, и лица у всех важные. Все сотрудники высших чинов собрались здесь, чтобы увидеть доказательство того, что бен Ладен находился в суакинских пещерах. Тела нескольких агентов «Аль-Каиды» из числа руководства достали из-под обрушившихся и затопленных сводов разветвленной пещеры. Но бен Ладена среди них не было.

– Здорово, что удалось извлечь снимки из намокшего аппарата, – сказала Оливия. – Не знаю, кто это сделал, но он молодец.

Стоявшая в сторонке невысокая девчушка в рыжих кудряшках заулыбалась.

– Это я, – сказала она.

– Спасибо-спасибо, – сказала Оливия. – Правда, здорово.

– Может, посмотрим? – предложил Скотт Рич. – Можно мне?

И скользнул в кресло перед компьютером. Компьютерщик предусмотрительно показал ему пару ссылок, и Скотт вызвал на экран первую фотографию.

– Ну-ка, что тут у нас такое? – пробормотал Скотт.

Фотография была вся сплошь серая. – Кит, что ли, крупным планом?

– У меня тогда вспышка не сработала.

Он вызвал следующий снимок. Половина картины была белой, словно засвеченной, но можно было различить силуэт знаменитого сиднейского моста. Оливия попыталась вспомнить последовательность событий. Сначала она фотографировала виды, а потом попыталась сделать групповой снимок. Потом сфотографировала Бен Ладена, а потом забросила тюбик с газом и смылась.

Тузы ЦРУ столпились перед групповым снимком. Разобрать на нем что-либо было довольно трудно. В полумраке видны были одни лишь бороды да тюрбаны.

Скотт ободрил ее взглядом:

– Ничего, над ним еще поработают, – сказал он. – Сделают почетче. А бен Ладена крупным планом снимала?

– Да, – ответила она. – По-моему, это следующий кадр.

Разговоры разом смолкли. Все, как один, уставились на экран. Оливия от волнения стиснула кулаки. Она была уверена, что, несмотря на переполох в пещере, видела именно бен Ладена. Она помнит это внешнее ледяное спокойствие и одновременно ощущение скрытой мощи и злой воли. Но, с другой стороны, и об этом, несомненно, не преминула бы напомнить ей Кейт, тогда она была почти так же уверена, что бен Ладен – это Пьер Феррамо.

Скотт Рич склонился над компьютером. С замиранием сердца она следила, как он суровой обветренной рукой берет мышку и кликает. Сначала трудно было понять, что изображено на снимке. Потом стало понятно. Грязновато-белое полотно, плотно облегающее чьи-то колени.

– Ясно, – сказал Скотт Рич. – Кажется, у нас есть снимок промежности бен Ладена.

56

Вскоре Оливия снова сидела перед компьютером, направив весь свой гнев и всю свою энергию на то, чтобы заново проработать обрывки бесед с подстрочным переводом, которые она накануне отобрала, вырезала и составила по новой. И так силен был ее гнев, что он, словно мощный луч света, пробил все эти тучи лишней информации и ложных посылов.

Нагнувшись над столом, она позвала шепотом:

– Скотт, Скотт, иди скорей сюда!

– Это «Оскары», – выпалила она, когда Скотт подошел к ней и встал почти вплотную, так, что даже захотелось погладить его по бедру...

– Сам знаю, что «Оскары». Хочешь посмотреть на шоу?

– Да нет, я не о том, я хочу сказать, что цель их нового удара – «Оскары». Вот что задумал Феррамо, вот для чего приманивал всю эту околокиношную братию. Он ненавидел Голливуд. Видел в нем квинтэссенцию всего того, что у них принято презирать и что свойственно только западному обществу. К тому же в этой индустрии развлечений заправляют почти что одни евреи. А «Оскар»...

Скотт задумчиво провел ладонью по лбу.

– Я понимаю, детка, но мы об этом тоже позаботились, – сказал он. – «Оскары», конечно, могли бы стать самой потрясающей, самой значительной и символической мишенью для «Аль-Каиды». Что означает – исключая разве что Белый Дом и самого Джорджа Буша, – что в настоящее время из всех потенциальных мишеней на Западе эта как раз и находится под самым надежным колпаком защиты, и пробить его просто невозможно. Все прилегающее пространство, начиная с канализации и кончая воздушным пространством, очищено от посторонних объектов и постоянно проверяется. Все силы ФБР, ЦРУ и городского отделения полиции, а также все мало-мальски продвинутые средства слежения, какие есть на планете и выше, сфокусированы на кинотеатре «Кодак». Так что сегодня «Аль-Каида» не нападет на Академию киноискусства, это уж точно.

– Послушай меня, – сказала Оливия, щелкая мышкой по экрану. – Помнишь Майкла Монтерозо? Косметолога? Он в прошлом году находился за кулисами на вручении «Оскаров» – проделывал с людьми перед выходом на сцену жуткую вещь, называется «микродермобразия – одномоментная подтяжка лица без скальпеля». И если он еще на свободе, то и в этом году он тем же делом займется. Мелисса из «Векапиара» прежде, чем стать там агентом по связям с общественностью, три года проработала в пиар-отделе Академии киноискусств. А Николаса Кронхейта помнишь? Ну, режиссера-любителя, который снимал «Границы Аризоны»?

– Ну, помню, а при чем...

– Отец его двадцать лет состоит членом Совета Академии.

– Эти ребятки надеются сделать карьеру в Голливуде. Конечно же, для этого им и нужны – тем, у кого еще нет, – связи с Академией.

– Феррамо держал в своей комнате в Гондурасе видеокассеты с записью вручения премий Киноакадемии.

Скотт вдруг замолчал и стал серьезным. Оливии даже стало немного не по себе. Где-то в груди шевельнулся комочек страха.

– Можно их предупредить? – спросила она. – Молено отменить представление?

– Нет. Мы не имеем права приостанавливать работу Киноакадемии только на основании того, что нашему агенту что-то такое почудилось. Давай думай дальше: как все это связано между собой?

– В том-то и дело, что никак. Вот что плохо. Мне кажется, Феррамо выбрал своей целью «Оскаров», но конкретного плана у него не было. Все эти его голливудские мечтатели – люди со связями, вот он и вызнавал у них, как там все устроено.

Он слушал ее, положив голову на сцепленные руки, внимательно глядя перед собой, – как же любила она этот его взгляд!

– Кимберли! Помнишь Кимберли? – спросила она.

Боже мой, да. Еще бы не помнить!

– Заткнись. Ее отец четверть века работает осветителем на вручении «Оскаров». Если она не арестована, то наверняка пойдет «заполнять ряды» – седьмой год подряд!

– Заполнять ряды? Это когда звезда идет пописать, а на ее место кто-то садится?

Она кивнула. Он задумчиво посмотрел на нее, потом взял телефон.

– Говорит Скотт Рич, дело срочное. Мне нужен полный список «заполнителей рядов», которые будут задействованы на вручении «Оскаров» в этом году... Срочное – это и есть срочное. И еще список всех, кому в этом году выдавали пропуска за кулисы.

– А нас туда пустят? – спросила Оливия, посмотрев на часы и беспокойно поглядывая за окно на раскинувшийся внизу город.

– Радость моя, – сказал Скотт, – учитывая, как относятся к тебе в данный момент академики, ты могла бы даже получить премию за лучшую роль второго плана, если бы попросила. Когда начало?

– Случилось полчаса назад.

57

Лос-Анджелес готовился к вручению премий Киноакадемии точно так же, как Лондон готовится к

Рождеству, разве что пьяных здесь было меньше. Витрины «Нимана», «Сакса» и «Барни» были украшены вечерними платьями и статуэтками «Оскаров». Весь Беверли-Хиллз сплошь уставлен шатрами. Журналисты, рекламщики, устроители вечеринок, стилисты, флористы, поставщики съестного, массажисты, тренеры, парикмахеры и специалисты по макияжу, организаторы парковки – все были в запарке или готовились к ней. По телефону спорили, кто первая – Гвинет или Николь – зашла к «Валентине» и попросила сделать байтовые складки. В отеле «Эрмитаж» помещения на целых двух этажах превратились в демонстрационные залы, где были выставлены коллекции разных дизайнеров, и любая актриса, питавшая надежду ступить на красный ковер, могла заглянуть туда и выбрать что пожелает. В дежурном офисе журнала «Vanity Fair», где после церемонии должен был состояться прием, воздух дрожал от неистовых звонков журналистов и посредников. Графики на стенах показывали, когда какая волна гостей ожидается: гости из списка «В» должны появиться здесь еще до двенадцати, гости из списка «С» прибудут уже под утро.

«Оскаровская гонка» давно уже стала традиционным видом соревнования для рекламщиков, маркетологов, телевизионщиков и рестораторов, бомбардирующих публику и прессу своими услугами. О соискателях главных премий говорилось следующее:

1. «Внутренняя биржа!» – мюзикл, действие которого происходит на Уолл-стрит во время оживления финансового рынка в 1980-х. Героиня фильма работает на бирже, но мечтает стать танцовщицей и большую часть фильма спит за рабочим столом и видит во сне, как танцует с сослуживцами, а зрители, затаив дыхание, вместе с героиней следят за ее перемещениями.

2. Фильм о жизни пророка Моисея, в главной роли – Рассел Кроу с длинной белой бородой и в ночной рубашке.

3. Фильм Тима Бертона под названием «Матросня разбушевалась» – о маленьких человечках, которые ходят вниз головой и живут в пещерах под землей.

4. «Экзистенция безысходности» – пять персонажей, собравшись на обеденный перерыв, обнажают друг перед другом свое истинное «я».

5. «Вместе им сойтись» – драматическая комедия о «культурной революции» с глубоким подтекстом. Энтони Хопкинс в роли Председателя Мао под действием древнего проклятия переселяется в тело юного студента из Лос-Анджелеса.

О других стоящих упоминания соискателях премии было сказано вот что:

– Какой-то фильм про Эмишей – его, правда, никто не видел, но тем не менее все хвалят, потому что оператор недавно скончался.

– Экранизация биографии Оскара Уайльда, попала в категорию «лучшие спецэффекты» благодаря откровенной сцене в парижской гостинице, несмотря на то, что в книге такого эпизода не было и автор книги выражал свое возмущение по этому поводу.

– Кевин Костнер в роли человека, переживающего кризис среднего возраста. За три с половиной часа герой начинает наконец понимать, что он по-настоящему любит свою жену.

Атмосфера в театре «Кодак» постепенно менялась от легкой взволнованности до крайней степени беспокойства. И волнение нарастало по мере того, как новые победители в младших номинациях выходили на сцену и осыпали словами благодарности все новых адвокатов, жен, агентов и т.п. Когда же прибыли Скотт и Оливия, шел уже третий час действа. Звезды, посидев в баре, проходили на свои законные места, «заполнители рядов» все чаще уступали кресла настоящим знаменитостям, и волнение публики нарастало.

Скотт и Оливия тихонько вошли в зал и остановились в полутьме у двери справа от сцены. Оливия старалась сохранять спокойствие, хотя зрелище было поистине умопомрачительным. Здесь сидела, так сказать, элита киноиндустрии: актеры, режиссеры, продюсеры, писатели, агенты, ведущие специалисты кинокомпаний. Все они собрались под одной крышей, чтобы похвалить самих себя и самим себе порадоваться. В первых рядах собрались самые красивые и самые узнаваемые лица планеты.

Пока Оливия изучала зал, Скотт Рич украдкой следил за ней боковым зрением, как умеют смотреть только тайные агенты. Ее лицо, чуть подсвеченное сбоку красным софитом, выражало готовность действовать. Длинное переливчатое платье, выбранное впопыхах, так облегало фигуру, что у него дух захватывало. На голове – немыслимый темно-рыжий парик, при взгляде на такую нелепость даже Скотту Ричу хотелось улыбнуться. В руках она крепко сжимала изящную дамскую сумочку, в которой, как ему было известно, находилось следующее:

удостоверение сотрудника ЦРУ;

подушечка с хлороформом;

шприц с успокоительным;

шприц с болеутоляющим;

капсула с оглушающим газом;

миниатюрная подзорная труба;

миниатюрный сотовый телефон

и, конечно же, шляпная булавка.

Но Скотт, будучи мужчиной, причем мужчиной, чьей сильной стороной можно считать скорее логику, дедуктивный метод мышления и техническую подкованность, нежели интуицию, так вот, Скотт не знал и не мог знать, что Оливия была сама не своя от страха. Ей было так страшно, как никогда прежде: ни в Гондурасе, ни в Каире, ни в Судане. Она чувствовала, что вот-вот случится нечто страшное, произойдет катастрофа, а она уже не в силах будет помочь. Она здесь, на том самом месте, где это должно случиться, но до сих пор не знает, что это за напасть, откуда придет и как ее остановить.

Она ряд за рядом оглядела все лица в зрительном зале. Если бы среди всех этих лиц – актеров, актрис, охранников, «заполнителей рядов» – было хоть одно знакомое лицо из окружения Феррамо, она бы его сразу узнала. И велела бы взять этого человека под стражу и допросить, пока еще есть время.

Хелена Бонэм Картер взяла микрофон.

– Кое-кто тут предлагал приз в номинации «Лучшая мужская роль второго плана» присудить горящему кусту в фильме «Моисей»...

Последовал взрыв смеха. Публика была на взводе, рассмешить ее ничего не стоило. На экране стали показывать пятерых претендентов – актеров «второго плана» – в разных состояниях чувств: с выпученными глазами, с мягкой всепрощающей улыбкой, а то и вовсе с отрешенным взглядом. Потом – крупным планом – показали одного из них: свесившись из летящего над бурным морем вертолета, он раскачивался, как маятник, и отчаянно дрыгал ногами.

– Если он и дальше так будет дрыгаться, вертолет в море упадет, – пробормотал Скотт.

Оливии это живо напомнило сцену в Красном море: шум «Черного ястреба» над головой, луч прожектора, окрасивший воду в изумрудно-зеленый цвет, силуэт Скотта, плывущего прямо к ней, – вот он отпихивает Феррамо, хватает ее и тянет наверх, навстречу теплой тропической ночи, потом оглушает террориста и подсаживает ее в кабину вертолета.

Когда актер, весь в слезах, взбежал по ступенькам и, прижимая руки к сердцу, стал жестами благодарить всех присутствующих, Оливии захотелось ткнуть пальцем в Скотта Рича и крикнуть: «Это он сделал, а не ты! По правде, а не понарошку!» И еще она представила, как Скотт, всхлипывая, мямлит: «А теперь я хотел бы поблагодарить человека, благодаря которому...» – и как на сцену выходит Уиджетт, чтобы получить награду «За выдающиеся достижения и геройское поведение в деле шпионажа», позирует перед объективом, все хлопают и машут платочками, – и чуть не рассмеялась вслух.

Актер, весь в слезах, взял «Оскара» и победным жестом поднял над головой – она увидела донце подставки, на которой крепилась золотая фигурка, и ей сразу же расхотелось смеяться, потому что она вспомнила, где видела точно такую же фигурку в точно таком же ракурсе. В пещере «Аль-Каиды» под Суакином: статуэтка лежала на боку, развернутая к ней донцем, золотистой частью назад, полая внутри, как шоколадный заяц или Санта-Клаус.

– Скотт, – сказала она, хватая его за руку. – Это «Оскары».

– Да, дорогая, конечно, «Оскары», – ответил он, нежно поглаживая ее ладонь.

– Да нет же, – прошипела она. – Статуэтки. Они подменили «Оскаров». Теперь это бомбы.

58

На лице Скотта не отразилось никаких эмоций. Взгляд его оставался все так же прикован к залу. Скотт Рич просто увлек Оливию в тень дверного проема и прошептал:

– Откуда ты это узнала? Только тихо!

– Тогда в пещере... Я видела, там лежал «Оскар», разрезанный на половинки... и у него ничего не было внутри, как у шоколадного зайца!

– Ты не ошиблась?

– Знаешь, там было темно... Но я точно это видела! И тогда, на Каталине, Феррамо, – он показывал мне оскаровскую статуэтку, которую купил на интернет-аукционе «eBay».

– Черт, – пробормотал сквозь зубы Скотт, оценивающе рассматривая публику в зале: то там, то здесь в толпе поблескивали золотые болванчики, нежно лелеемые в руках награжденных. – Сколько их там успели раздать? Дюжину? Или больше? Че-ерт!

Он подтолкнул Оливию к двери, выскользнул следом и быстро пошел по коридору, доставая из кармана мобильник и бормоча под нос:

– Так... Скорее всего, пластид. С другой взрывчаткой было бы рискованно, а пластид не реагирует на механические удары. Значит, полкило пластида и таймер в каждой, плюс металлический корпус... Подается сигнал и... Главное, никто ведь не будет проверять статуэтки. А уж с собаками-то... Даже если с собаками – все зависит от того, когда они эти статуэтки нашпиговали. Запах мог выветриться...

– Алло! Центральная? Говорит Скотт Рич, ЦРУ. Мне нужен отдел борьбы с противоправными действиями. Срочно!

Он вышел из здания. Срезал угол, пройдя по красному ковру – не глядя ткнул под нос службы охраны свое удостоверение и прошел там, где сегодня простым смертным ход был заказан. Оливия едва поспевала за ним.

– Да? Том? Это Скотт Рич. У нас есть зацепка. Линия защищена от прослушки? Хорошо. Тогда записывай: «Оскары» начинены взрывчаткой. Сами статуэтки. В них же вмонтированы взрыватели. Да – бомбы – сами статуэтки.

Секундная пауза на том конце... Дальше опять – голос Скотта:

– Я знаю. У нас агент в зале. Вспомнила, что видела распиленные статуэтки в суданской пещере «Аль-Каиды». Что? Да, я знаю. Да, я в курсе! Да, какие действия?

Оливия старалась не отставать. Ее мозг сейчас работал, как турбина. Внезапно ее озарила догадка:

– Скотт! Тот, с кем ты говоришь... Спроси его – они знают, что за фирма занималась доставкой «Оскаров» на церемонию?

Ответ был дан через несколько секунд.

– «Надежная доставка». И что это за контора?

– «Надежная доставка»! Скотт! Это компания, на которую работал Трэвис Бранкато! Помнишь: полуактер, полуписатель... Специалист по организации досуга, с волчьим взглядом? Писал сценарий для Феррамо. А в остальное время подрабатывал у него в качестве шофера.

Скотт, растерянно моргая, мгновение смотрел на нее, даже забыв про телефонную трубку в руке. Потом кивнул:

– Та-ак! Давай, звони в контору – все им расскажешь, пусть вытаскивают этого твоего Бранкато из камеры и устраивают допрос по полной.

Он вновь поднес трубку к уху:

– Так, Том. Картина проясняется. Мы выдвигаемся. Да, мы направляемся в твою сторону, я уже вижу ваш фургон. Мы подойдем через две минуты.

– Скотт! – окликнула его Оливия. – Они же должны срочно остановить шоу и эвакуировать всех из здания!

Оливия покосилась на часы, ожидая выхода на связь: до конца выделенного сеанса связи оставалось еще двадцать девять минут.

Скотт, не прекращая говорить по телефону, обернулся в ее сторону, отрицательно помотал головой и сделал страшные глаза. В этот момент Оливия получила канал и выложила им всю информацию, отправив их допрашивать Трэвиса Бранкато. Пусть как следует на него нажмут. Она поделилась кое-какими соображениями, как это легче сделать.

Они были уже в двух шагах от белого фургона, в котором размещался штаб операции. Скотт вырубил, наконец, свой мобильник и взглянул на Оливию:

– Слушай... Дело пахнет жареным... Если там рванет... Может, тебе лучше выйти из игры? Отправляйся-ка ты домой...

– Нет!

– Что ж. Как скажешь... Тогда тебе туда, – он кивнул на зал. – Придется возвращаться. Если в этих статуэтках таймеры, там должен ошиваться кто-то из «Аль-Каиды» с радиопередатчиком, для подстраховки. Чтобы можно было дать команду на взрыв раньше, если что случится... Передатчик замаскирован под мобильник или часы... Часы, правда, должны быть очень уж большие... Если этот тип обнаружит, что народ хотят эвакуировать или собирают эти чертовы статуэтки, он просто нажимает кнопку – и все: камикадзе рок-н-ролл. Так что смотри в оба – может, увидишь кого из окружения Феррамо или просто обнаружишь, что кто-то не по делу нервничает. Лоб в испарине, может, еще накачался какой дрянью, тут уж все едино: «Я-в-двух-шагах-от-могилы», понимаешь! Стоит где-нибудь в толпе актеров, которым ни фига не досталось... они сегодня по этому случаю такие все улыбчивые, так радуются чужому успеху... И поди его от них отличи. Черт!..

– Отличается. Он, по крайней мере, хоть актер хороший.

– Ладно, иди, – буркнул он, заглядывая в фургончик. – Да, еще... Будь ты на их месте... Когда бы ты это все взорвала?

– Ну, наверно... на «Фильме года». Перед самым концом.

Скотт мрачно глянул на часы:

– У нас, значит, минут двадцать – двадцать пять.

Войдя в здание, Оливия принялась твердить про себя, как заклинание: «Не психуй. Без паники. Дыши. Думай. Не психуй. Без паники. Дыши. Думай», – чувствуя, что ей не хватает воздуха и она начинает впадать в панику. Девушка шла по краю зала, разглядывая ряд за рядом и мысленно читая молитву – неважно даже кому, – кто бы там ни был Наверху: «Пожалуйста, пожалуйста, кто бы ты ни был... Помоги мне сейчас. Только один раз, и я больше ни о чем никогда не буду просить. Только помоги...» Она заметила легкое оживление у дверей: в зал начали стекаться еще охранники, незаметно выстраиваясь вдоль стен по периметру. В публике то там, то здесь взблескивали золотые статуэтки – смертоносные бомбы с часовым механизмом, лелеемые на груди рядом с бриллиантовыми колье или передаваемые из рук в руки от одной знаменитости к другой.

Энтони Мингелла надорвал конверт с именем победителя в номинации «Режиссер года».

– Премию получает Тим Бертон за фильм «Матросня разбушевалась»!

Оливия обежала взглядом зал – вот он, Бертон, поднимается со своего места, идет к выходу. При каждом шаге челка смешно колышется над толстыми синими стеклами его очков... Оливия стремительно скользнула ему навстречу, не обращая никакого внимания на провожающие ее удивленные взгляды. Взяв его под руку с непринужденной грацией – можно подумать, она лет пятнадцать была его агентом, – Оливия быстрым движением извлекла из сумочки свое удостоверение и прошептала: «ЦРУ. В зале проблемы! Затяните свою речь, насколько возможно!» Он глянул ей в глаза, прочел в них, что она на пределе и ей не до шуток, и кивнул. «Спасибо, – она даже попробовала улыбнуться. – Закатите им речь!»

По Голливудскому бульвару прокатилось что-то вроде волны паники среди зевак, когда белые джипы Отдела по обезвреживанию бомб Управления Полиции Лос-Анджелеса с визгом притормозили в двух кварталах от театра – ровно посередине между местом предполагаемого теракта и штабом контртеррористической операции, расположившимся в маленьком фургончике. Обмен «Оскаров» происходил за сценой. Специалисты-аналитики тем временем тщательнейшим образом изучали список почетных гостей, равно как и списки обслуживающего персонала и тех, кто были приглашены в качестве гостей номинантов. Персонал был задействован по полной – на их плечи легло нелегкое дело – не привлекая внимания, забрать статуэтки у победителей, – и сделать это нужно было как можно быстрее. В штабном фургоне воздух казался раскаленным докрасна от напряжения: командиры подразделений саперов, пожарников, представители ФБР, начальство из частных охранных агентств, обеспечивающих безопасность церемонии, и Скотт Рич обсуждали действия в условиях непредсказуемых рисков и негарантированных решений.

Попытка изъять статуэтки у осчастливленных ими победителей, при всем стремлении сделать это втихую, могла быть замечена террористом-смертником, которому стоило только нажать кнопку... Остановка церемонии означала бы то же самое. Кроме того, эвакуация трех с половиной тысяч зрителей грозила затянуться чуть ли не на час. С другой стороны, кишение за сценой сотен людей в форме спецслужб точно так же могло спровоцировать панику – сперва за кулисами, но рано или поздно она перекинется в зал, расходясь по нему кругами, покуда не достигнет сознания самоубийцы, рука его коснется кнопки... Кто-то предложил газ.

– Ну да! В Москве это сработало! – горько усмехнулся Скотт.

– У нас в зале три тысячи людей. Прошу заметить: знаменитых людей, которых знает весь мир. Можно спросить: что будет, если они выблюют внутренности, слегка отравившись этим вашим газом! И что будет с нами? – поинтересовался человек из ФБР.

Так что церемония награждения шла своим чередом. Еще двадцать минут речей, оваций и т.д. А потом? Восемнадцать бомб, начиненных взрывчаткой и металлом, рассредоточены по всему залу – готовая взорваться сенсация, ждущая своего часа? Сенсация, которая поразит весь мир. Хотя... все это могло быть и химерой. Химерой, рожденной пылким воображением Оливии Джоулз.

Тим Бертон на сцене старался, как мог. Это стоило послушать... «Вы только представьте: помощница режиссера заваривает ромашковый чай. В здоровенном чайнике. Не из пакетиков, а из цветов!»

В следственном изоляторе ЦРУ вовсю шла работа с Трэвисом Бранкато. Его потрясающие голубые, как лед, волчьи глаза сейчас были похожи на заплывшие глаза алкоголика на четвертый день запоя. Роскошная шевелюра превратилась в черт-те что, голова бессильно упала на грудь. Следователь, ведущий Бранкато, занес уже руку для очередного удара, но передумал: в комнату вошла секретарша с какой-то бумажкой. Усмехнувшись, следователь быстро пробежал глазами записку. Это были замечания Оливии по поводу того, как лучше найти подход к арестованному по имени Трэвис Бранкато. Следователь с минуту размышлял. Потом он наклонился к самому уху Бранкато и прошептал:

– Сейчас идет церемония вручения премий. Верхушка киностудий – они все в этом зале. Чем быстрее все расскажете, тем быстрее освободитесь. Если же нет, то в этом городе вам больше не работать.

Бранкато вскинул голову:

– А что я сделал-то? – пробормотал он. – Ну подумаешь, оставил на двадцать минут машину открытой. Все равно была остановка. А больше ничего. Я думал, Феррамо просто хочет взять себе одного «Оскара».

А в это время на сцене Бертон лез из кожи вон, чтобы спасти положение.

– Вижу, вы смотрите на часы!

Публика заволновалась, но он, как ни в чем не бывало, продолжал:

– А если серьезно, часто ли мы останавливаемся, чтобы поглядеть на часы? Надеюсь, мой бухгалтер Марти Рейс это часто делает, потому что у него почасовая оплата.

Пока Скотт Рич осматривался за сценой, мимо пронесся человек, державший под мышками сразу четырех «Оскаров». Надпись на его футболке гласила: «Если увидишь, что я побежал, не отставай». Скотт последовал этому совету, и вскоре к ним присоединился еще один мужчина, в руках у которого было еще больше «Оскаров», но этот был в защитной экипировке: темно-зеленый костюм весом в восемьдесят фунтов, обшитый широкими взрывоустойчивыми керамическими пластинами, и маска с воздушным охлаждением. Они торопливо вышли из здания театра через заднюю дверь, за ней сотрудники отдела по обезвреживанию бомб выгородили территорию для полицейских внедорожников.

– Джо! – крикнул Скотт, увидев седоватого мужчину в очках. По всему видно было, что это человек бывалый. – Ну, что там внутри, посмотрели?

Джо Перрос был опытный сапер: он двадцать два года проработал в отделе по обезвреживанию бомб и сейчас руководил этим отделом.

– Угу, – невесело кивнул Джо. – Там примерно фунт пластида и таймер от «Касио». Готовимся сейчас открыть его на расстоянии.

– Унесете остальные подальше или прямо здесь взорвете? – спросил Скотт. – Если в зале услышат взрывы...

– Ну да, переполошатся... – сказал Джо. – Но у нас, по счастью, имеется защитный контейнер.

И показал на один из автофургонов, в багажном отделении которого лежал большой стальной шар – его сейчас как раз оборачивали специальным покрытием в несколько слоев.

– Мы тут полдюжины взорвем, никто и не услышит в зале.

– У вас там есть люди на случай, если с детонирует? – спросил Скотт, кивнув в сторону кинозала.

– А ты как думаешь?

– Отлично. Тогда я иду внутрь, – сказал Скотт. – Позвони, чтобы сообщить плохую новость, когда найдешь таймер.

Тим Бертон перешел к воспоминаниям раннего детства.

– А еще я благодарен моему двоюродному брату Нилу, который позволял мне играть в свою мозаику-раскраску, когда мы с ним встречались на каникулах. Спасибо, Нил, это и твоя награда. И наконец, моя первая учительница рисования, седовласая леди с душой Пикассо... Как ее звали? А, черт, запамятовал. Миссис как бишь ее... Лаконда? Слобода? Ну-ка погодите, сейчас вспомню...

Оливия, прячась в тени у двери и сжимая в кулаке только что позаимствованный жетон «заполнительницы рядов», рассматривала в миниатюрную подзорную трубу верхние ярусы балкона. Знакомых лиц пока что не видно. И в поведении людей ничего подозрительного тоже пока не заметно. Все как положено быть на вручении «Оскара». Заиграла музыка. Бертон, вздохнув с облегчением, направился за кулисы – агент Джоулз, перехватив его взгляд, показала ему жестом: «Молодец!»

Публика аплодировала, а звезды в это время рассаживались по местам. Оливия видела, как какая-то женщина, видимо, бригадир у «заполнителей рядов», подзывала к себе свободных и посылала их в пустующие ряды. Времени до конца оставалось меньше пятнадцати минут. Когда Билл Мюррей вышел, чтобы представить победительницу в номинации«Лучшая актриса», все взгляды устремились на сцену, и она увидела, как в левом крыле партера сотрудник охраны участливо склонился над счастливой обладательницей «Оскара». Вероятно, получил приказ забрать статуэтку. Оливия в последний раз пробежала глазами по первым рядам и – надо же! – увидела старую знакомую. Блондинку с пышной копной волос, с крупно обрисованными губами и с грудями, так и норовившими выскочить наружу из-под серебристого узкого платья. Это была Деми, бывшая подруга Кимберли – они были вместе на вечеринке в Майами. Деми, с карточкой «заполнительницы рядов» на шее, села в партере рядом с черноволосым молодым человеком. Его Оливия тоже узнала: они вместе с Деми, все встрепанные, выходили из гардеробной, когда она покидала пентхаус Феррамо в Майами. Лицо молодого человека было потным. И он все время озирался по сторонам. Увидев, как охранник исчезает с «Оскаром» в руках, он прикрыл правую руку левой. Оливия быстренько набрала номер и шепнул а в телефон:

– Скотт, кажется, я его засекла. Партер напротив сцены, десятый ряд, справа от Ракель Уэлч.

И стала пробираться к ним меж рядов, слушая, как бешено стучит в висках кровь.

И в эту минуту в зал вошел Брэд Питт и встал, прислонясь к стене, спокойный, как слон. Брэд Питт! Весьма кстати. Оливия направилась к нему – по его обычно невозмутимому лицу скользнула тень недоумения. Она протянула ему удостоверение агента ЦРУ и поманила к двери, где было темней.

– Сделайте, что я вам скажу, – шепнула она. – Просто выполняйте, и все.

Он понимающе кивнул.

– Девушка в серебряном платье, – шепнула она, правда, чтобы шепнуть ему на ухо, ей пришлось встать на цыпочки. – Блондинка с пучком, вторая справа от Ракель Уэлч. Видите ее? Сделайте так, чтобы она встала со своего места и вышла вместе с вами.

– Ладно, – он улыбнулся своей неотразимой улыбкой и решительно направился к Деми. И до чего же профессионально он отыграл заданную сцену! Оливия видела, как Деми поворачивает голову, словно откликаясь на его молчаливый зов, видела, как он посмотрел на нее и кивнул. Деми схватилась за сердце, словно не веря до конца своему счастью, потом встала и пошла за ним по ряду. Черноволосый юноша в испуге оглянулся назад, потом снова уставился на сцену, где Билл Мюррей начинал самую длинную за всю историю Киноакадемии преамбулу к номинации «Лучшая женская роль».

– Оливия? – двое мужчин в темной форменной одежде появились перед ней, как грибы из-под земли. – Лос-анджелесский отдел по обезвреживанию бомб. Где он?

Она кивнула на парнишку.

– Так. Надо изолировать детонатор, прежде чем он об этом догадается. Мы будем рядом.

На нее недовольно косились и злобно шикали, но Оливия не обращала на это внимания и пробиралась на свободное место в середине ряда, высоко подняв своей жетон «заполнительницы» и низко опустив голову, моля Бога, чтобы парень ее не узнал. Она увидела, что под левым рукавом у него что-то вспучивается, а правой рукой он тянется к этому месту, прикрывает, словно защищает. Оливия спрятала в кулаке подушечку с хлороформом. Села, увидела, как он повернул к ней удивленное лицо и, кажется, начал узнавать, капли пота выступили у него на висках. Она пристально посмотрела ему в глаза и улыбнулась самой обворожительной своей улыбкой и одновременно положила правую руку ему на бедро. В ту же секунду она схватила его запястье и сунула ему под нос подушечку с хлороформом – руку с часами потянула к себе и навалилась на нее всем телом, чтоб он не смог дотянуться свободной рукой. Увидев его испуганные глаза, взмолилась: о, только бы я оказалась права. Вокруг засуетились, стали поворачивать к ней головы, но недремлющая охрана кинулась к ним.

– Держите за другую руку! Держите! ЦРУ! – кричала она шепотом Ракель Уэлч, сильнее прижимая подушечку к его рту и носу и чувствуя, что он уже почти не оказывает сопротивления.

Ракель Уэлч схватила мальчишку за другую руку, сунула ее под свой знаменитый зад и уселась на нее. Как же хорошо работать с актрисами, которые понимают, что от них требуется!

– Держите, – сказала Оливия, протягивая руку с часами испуганному мужчине, сидящему по другую сторону от нее, – это, как выяснилось впоследствии, был один из руководителей студии «DreamWorks». – Это террорист. Держите его, не отпускайте.

Испуганный человечек вцепился в мальчишкину руку, на сцене Лучшая актриса наконец поняла свое предназначение, а Оливия закатала рукав юноши и содрала часы с бесчувственного запястья. Офицер отдела по обезвреживанию бомб тем временем, с трудом проталкиваясь, добрался уже до середины ряда. Она протянула руку, отдала ему часы, достала телефон и произнесла в трубку:

– Скотт. Он в отключке. Часы у саперов. Можно очистить зал.

Опасность детонирующего взрыва миновала, но семнадцать статуэток все еще тикали где-то среди публики, готовые взорваться перед концом представления. Нужно их как-то заполучить, не поднимая шума. Оливия увидела, как военные в разных частях зрительного зала ходят по рядам и собирают «Оскаров». Но не все шло гладко. Один человек, проходивший по номинации «Лучший фильм на иностранном языке», верзила с длинными висячими усами и в полосатом галстуке бабочкой, никак не соглашался отдавать своего «Оскара», и даже завязал драку с пожилым пожарным.

А в фойе полицейские выгородили пространство возле мужского туалета. Всех случайных гостей офицеры выпроваживали на улицу. Какой-то англичанин в смокинге начал было спорить с охранником, который отказался пропускать его обратно в зал.

– Но я номинирован на «Лучшую картину». Сейчас будет моя очередь. Я всего лишь вышел в туалет прорепетировать речь.

– Сэр, если бы вы знали, что здесь на самом деле происходит, вы бы не вылезали из туалета.

– Нет, это непозволительная наглость даже для полицейского! Как ваша фамилия и под каким вы номером?

Двое взрывников в спецодежде с надписью «ОБЕЗВРЕЖИВАНИЕ БОМБ» на быстрой скорости пронеслись по фойе, каждый держал в руках по меньшей мере полдюжины «Оскаров». Они скрылись в мужском туалете.

– Хотите вернуться? – поинтересовался офицер.

– Э... нет, вообще-то нет, – отвечал англичанин. – Нет.

И, опрометью бросившись к двери с надписью «ВЫХОД», поскакал вниз по ступенькам, покрытым красным ковром. Из зала донесся тревожный гул. Еще один сотрудник отдела по обезвреживанию бомб появился в фойе с двумя «Оскарами» и побежал с ними в туалет.

– Только одна штука осталась! – крикнул он на ходу.

На сцене Мерил Стрип, следуя указаниям, пыталась утихомирить разбушевавшуюся толпу и продолжала вести программу.

– И наконец, обладателем награды за лучшую картину в этом году стал... – она помедлила, вынимая карточку из конверта. – Фильм «Экзистенция безысходности».

И тут на сцене появился высокий представительный мужчина в униформе и, воздев руку, призвал публику к спокойствию.

– Леди и джентльмены, – сказал мужчина в униформе, но из-за криков и шума в зале никто его не услышал.

И пока Мерил Стрип подзывала шефа полиции подойти к микрофону, очень дикий на вид человек – исполнительный продюсер «Экзистенции безысходности» (и одновременно мюзикла про Уолл-стрит) – вскарабкался на сцену. За ним полезли двое других мужчин – вообще-то это именно они поставили фильм. Втиснувшись между шефом полиции и Мерил Стрип, самозванец все прижимал к груди поддельную статуэтку, с которой ну никак не хотел расставаться. Тогда на сцену вышел суровый Скотт Рич. Он размеренным шагом подошел к продюсеру и со всего маху ударил того в челюсть. Двое других мужчин захихикали.

– Я много лет мечтал это сделать, – громко сказал один из них в микрофон.

– Люди, – сказал Скотт Рич, беря микрофон в руки. – ЛЮДИ! – воззвал он.

И сразу же наступила полная тишина.

– Говорит Скотт Рич, ЦРУ. Возникла сложная ситуация. Мы ее контролируем. Но останется ли она и дальше под контролем, зависит от вас и от того, будете ли вы вести себя по-взрослому. Мир смотрит на нас. Вы должны покинуть помещение театра, но только через парадную дверь – это вот здесь, первый балкон выходит сюда, следующие два балкона – сюда. Выходить нужно спокойно, следуя инструкциям, и притом быстро. Хорошо? Я надеюсь на вас.

Публика постепенно покидала театр, а объединенные силы охраны порядка обшаривали здание. Семнадцать «Оскаров» лежали в мужском туалете под взрывоупорными пластинами и под слоями специальной ткани, площадь рядом с туалетом расчистили – увели людей. Таймерам осталось протикать еще только две минуты – после этого раздастся взрыв, а последнего «Оскара» до сих пор не нашли. Его обладательница, худенькая девчушка с испуганным личиком – она лучше всех сыграла женскую роль второго плана в фильме про Председателя Мао, – как сквозь землю провалилась. Публика спокойно и организованно выходила наружу, и только службы безопасности знали о том, что где-то среди этой толпы таится бомба.

Оливия постояла у стеночки, подумала, и вдруг ее осенило. Она набрала номер на мобильнике.

– Скотт, – сказала она. – Кажется, я знаю, где она. Никто не видел ее с тех пор, как она взошла на сцену. Боюсь, она прячется наверху.

– Понял, – донесся до нее голос Скотта.

Потом в трубке послышались торопливые шаги. Она испуганно посмотрела на наручные часы.

– Так. Теперь слушай меня, Оливия. Я нашел ее. Я ее вижу. И я ее выведу. Я с ней поговорю. Тебе тут нечего делать. Осталась всего минута. Уходи из театра. Немедленно. Люблю. Пока.

– Скотт! – закричала Оливия. – Скотт!

Но линия не отвечала.

Она беспомощно огляделась вокруг и пошла по направлению к сцене, стараясь держаться подальше от толпы, словно это был поток, и по краям, где течение было не таким стремительным, можно было двигаться ему наперерез. Но пока девушка пробиралась к сцене, в фойе послышался оглушительный грохот, пол под ногами качнулся, стены зашатались. Люди закричали, завизжали, запахло дымом – как от фейерверков, только еще более едким, – и сразу же за этим первым взрывом послышался еще один, из-за сцены.

Оливия, как безумная, схватилась за телефон.

– Скотт! – в отчаянии кричала она. – Скотт!

Никто не снимал трубку, а она все звонила и звонила, и толпа стала понемногу рассеиваться. Оливия прислонилась к стене и так и застыла, глядя перед собой широко открытыми глазами. Не сразу, конечно, но постепенно она поняла, что все хорошо. Что отряд полиции сделал свое дело – обезвредил бомбы, сложенные в уборной. Что стены не рухнули и взрывная волна не проникла в зрительный зал, что не было ни осколков, ни крови, ни разбросанных тел. И, кажется, никто не пострадал. Кроме одного мужчины, которого она любила.

Она снова набрала номер. Телефон все звонил и звонил. Ноги у нее подкосились, и Оливия медленно осела на пол, крупная слеза поползла по ее щеке... И вдруг на ее звонок ответили.

– Скотт? – воскликнула она, от волнения чуть не проглотив телефон.

– Нет, мэм, это не Скотт, но он тут рядом.

– Он рядом? С ним все в порядке?

Молчание.

– Да, мэм. Кажется, он немного испачкался, но, похоже, невредим. Он успел бросить «Оскара» в унитаз и забросать сверху тряпками, а потом они с юной леди полезли под саперный автофургон. О, мэм, он хочет вам что-то сказать.

Она ждала, раскрыв рот, отчаянно сопя и размазывая слезы.

– Это ты? – буркнул Скотт. – Я же просил не звонить мне, когда я на работе.

– Тебе ни в чем нельзя доверять, – сказала Оливия, улыбаясь и одновременно размазывая слезы по щекам. – Ты так и норовишь потискать актрис!

59

Мауи, Гавайи

Расстилавшиеся внизу воды тропического атолла сменились сушей, и самолет военно-санитарной службы США пошел на посадку, когда мобильник Оливии вдруг ожил и зазвонил. Неохотно выпростав руку из ладони Скотта, Оливия нажала кнопку.

– Оливия?

– Да?

– Это Барри Уилкинсон. Послушай, Оливия, напишешь для нас статью? Про Судан и «Оскары»? Это же эксклюзив, пустим на первой странице! Бери хоть всю новостную площадь! Это же будет материал из первых рук! Ты сама во всем этом участвовала!!! Мы готовы дать еще один материал, в дневном выпуске, если бы ты успела бросить нам что-нибудь до восьми часов. Хотя бы несколько сот слов! Оливия, бога ради! Пожалуйста!

– Барри, я ничего не поняла: о чем ты? – деланно удивилась Оливия. Ее лицо на первых страницах газет? Только не это! Увольте: она агент-нелегал, работающий под прикрытием, и собирается проработать агентом до конца своих дней!

– Оливия! Ну мне-то ты ведь можешь сказать! Я все знаю. О МИ-6, о Судане! Салли из «Elan» обо всем мне рассказала! И я ведь своими глазами видел тебя на вручении «Оскара», тебя дали крупным планом! Ты, в рыжем парике...

Оливия отслонила от уха телефонную трубку, не слушая, что там еще бубнит Барри, и глянула в иллюминатор. Самолет снижался, уже были видны барашки на сверкающем солнечными бликами море, пальмы, белый песок. Оливия перевела взгляд на Скотта – в глазах ее плясали веселые бесенята, потом поднесла мобильник, в котором все еще разорялся Барри, к уху и сказала:

– Послушай, котик... Не городи чушь... У тебя чересчур пылкое воображение!

strong
Основное блюдо (фр.)
strong
«Номер раз»
strong
Курортный городок на юго-востоке Англии.
Нет, спасибо. A Вы? Вы француз?
Разумеется. А Вы, на мой взгляд, прекрасно говори те по-французски. Вы, или — можно? — ты очень образо ванная женщина.
Чувствительность
Популярный актер, много снимавшийся в триллерах, среди которых – «Око за око», «По-ковбойски», «Коматозники», «Пропащие», «Телефонная будка», «Забирая жизни».
Пригород на западе Лондона. До начала XX века был районом довольно дорогих вилл, после 30-х годов — район массовой застройки.
strong
Программа на канале ВЕС-4, рассчитанная на целевую женскую аудиторию. Выходит с 1946 года.
strong
strong
strong
strong
strong
strong
strong
strong
strong
strong
strong
strong
Прекрасный остров (исп.).
strong
strong
strong
strong
strong
Что? Я не говорю по-английски
Это не аэродром. Мне нужен самолет до Ла Сейбы
На аэродром Роатан?
Да, сеньорита, садитесь
strong
Фильм 2001 года.
strong
«Barbour» — английская марка дорогой одежды. Особенно знамениты плащи «Barbour». «Wellington» — английская фирма, производящая качественную обувь, в том числе — резиновые сапоги.
strong
«Новая Суданская бригада» — вооруженное формирование политической оппозиции Судана. Фактически является боевым крылом «Национально-демократического альянса Судана» (NDA). В июне 1992 г. эта организация предприняла неудачную попытку государственного переворота в Хартуме. Штаб организации находится в г. Асмэра (Эритрея). Численность: 500-2000 человек.
strong
strong