---

Ирина Волк

Эльбрус находит след

Рассказы о собаках

ОТ АВТОРА

В Москве, в тихом переулке, есть Московский городской клуб служебного собаководства. Когда я впервые пришла ещё в старое помещение этого клуба, то невольно обратила внимание на чучело огромной собаки с торчащими ушами. Внизу, у ног собаки, можно было прочесть её кличку: «Каро».

Каро был замечательный пёс, всесоюзный чемпион. Чемпион — это значит «победитель». Вот Каро и был победителем на всех собачьих выставках.

Меня заинтересовала судьба Каро. Из разговоров с инструкторами клуба, которые во время войны были вожатыми собак, я узнала, что Каро — это только один из многих замечательных псов, которые верно служат человеку. Я стала записывать всё, что рассказывали инструкторы и хозяева собак, которые часто приходят в клуб. И вот собралось много историй и про собак, которые в войну вывозили раненых с поля боя, помогали сапёрам находить мины, ходили с разведчиками в тыл врага, и про собак, которые спасают путников во время обвалов или снежных заносов в горах, и про собак, которые охраняют квартиры и ходят с хозяевами в магазин за покупками, и даже про собаку, которую я сама воспитала.

При Московском клубе служебного собаководства есть площадки в разных парках Москвы. Туда каждое воскресенье владельцы собак, среди которых много мальчиков и девочек, приводят животных на учебную тренировку. Собаки прыгают через барьеры, учатся выполнять различные команды.

Каждая дрессированная собака должна в совершенстве знать целых пятнадцать собачьих дисциплин. Как будто несложны эти дисциплины и заключается-то каждая только в одном слове: «рядом», «сидеть», «апорт», «ко мне», «лежать», а попробуй обучи собаку ходить так, как это полагается, — тесно прижавшись к левому боку хозяина, мгновенно ложиться и вставать, лаять по команде. Тут надо очень много терпения и выдержки. Нельзя самому сердиться и раздражать собаку; надо уметь приласкать животное, похвалить его, если оно хорошо выполнило команду, дать кусочек сахара, колбасы или мяса.

А ведь есть ещё ребята, которые дразнят собак, бьют их, не понимая, что они верные друзья человека.

Я решила все истории, которые мне довелось собрать, пересказать моим маленьким читателям.

Те собаки, о которых вы прочтёте в этой книжке, — и Дик, и Джульбарс, и Реджи, и Малыш, и Орлик, и Эльбрус, и Чалка и Розка — настоящие, живые собаки. Рассказы о них не выдуманы.

КАК ПАЛЬМА ОСВОИЛА ВСЕ ПЯТНАДЦАТЬ СОБАЧЬИХ ДИСЦИПЛИН

Слава учился ещё в пятом классе, когда папа принёс домой светло-серый пушистый клубок. Из этого клубка мягкой шерсти выглядывал только чёрный холодный нос и мигали коричневые глаза, похожие на маленькие каштаны.

— Это Пальма, — сказал папа. — Если будешь хорошо учиться, разрешу тебе воспитывать собаку, дрессировать её.

Слава полюбил щенка, гулял с ним, играл и старался приносить домой только пятёрки.

Летом все уехали на дачу. Пальме устроили постель в сарае. Рядом с ней за низкой перегородкой жила тёлка. Сначала Пальма сердилась на неё, рычала и, хотя была меньше тёлки в десять раз, даже кусала за добродушную морду. Потом привыкла. Они подружились… Вместе гуляли. Когда тёлка спала, Пальма залезала к ней на голову и удобно устраивалась между большими ушами. Вдвоём они так сладко спали, что из сарая доносился храп.

Им было очень хорошо и весело вдвоём. И, если к тёлке подбегала какая-нибудь другая собака, Пальма рычала на неё.

Когда семья вернулась в город, у Пальмы сразу появились неприятели: на улице — автомобиль, а дома — половая щётка. Пальма подолгу смотрела на щётку из-за угла. Она ну ни на кого не похожа! И на кошку не похожа, и на собаку не похожа: морды нет, хвоста нет, а шерсть чёрная, жёсткая! Пальма никак не могла пройти равнодушно мимо щётки — тихонько куснёт её, потом отскочит и боком, боком отходит…

На городской квартире жил кот Барсик. Как-то Пальма захотела с ним поиграть. Но кот был немолодой, вольностей не любил и хватал лапой Пальму по морде. А на лапах у него когти острые, как колючки на заборе. Пальма завизжала и с тех пор стала вежливо обходить Барсика. Если Барсик лежит на кресле, Пальма даже не смотрит в ту сторону, как будто и кресла-то нет.

Как-то Барсику дали два кусочка колбасы. Один кусочек он съел, а второй не стал: оставил его на блюдце и ушёл на диван спать. Пальма осторожно подошла к колбасе, понюхала её, хотела взять, но в это время Барсик поднял голову. Пальма выронила колбасу, облизнулась и отошла от блюдца.

Однажды папа сказал:

— Что ж, долго вы будете без толку гоняться друг за другом? Учить надо Пальму.

Слава пошёл в клуб собаководства, поговорил там с инструктором. Тот сказал, что если он хочет научить собаку слушаться, то должен сначала сам кончить курсы юных собаководов.

Вот и начались занятия: вечером, после школы, Слава занимался с инструктором, а рано утром обучал Пальму.

Ох, как было трудно сначала! Пальма думала, что с ней играют: прыгала, хватала Славу за штаны и не обращала никакого внимания на его команды. Много дней прошло, пока Пальма поняла, что, если Слава говорит «ко мне», надо подбежать к хозяину и послушно идти с ним рядом. Особенно трудно запоминалась команда «стой». Это не потому, что Пальма такая бестолковая собака, а потому, что она живая, подвижная, любит бегать и терпеть не может стоять на месте.

Постепенно Пальма становилась тише, сдержаннее. Иногда, правда, она забывалась и начинала плохо вести себя на улице: бросалась к маленьким детям, чтобы поиграть с ними, убегала от хозяина. Тогда Слава грозно говорил ей: «Фу!» Это значит «нельзя», «прекрати», «перестань». При этой команде запрещения Пальма сразу останавливалась с виноватым видом.

Когда Слава дрессировал Пальму во дворе, собирались зрители. Но Пальма на них не обращала внимания. Она глядела только на Славу своими влажными коричневыми глазами. Все очень смеялись, когда Слава командовал: «Голос!» Тогда Пальма коротко, отрывисто лаяла. Пролает два раза: «Гав, гав!» — и ждёт, не повторит ли опять Слава свою команду.

Когда Пальма правильно выполняла приказания Славы, он каждый раз говорил ей: «Хорошо!» — гладил и давал что-нибудь вкусное: кусочек колбасы, мяса или сахара. Колбасу Слава стал называть про себя четвёркой, а сахар — пятёркой. Он так привык к этому, что один раз за завтраком сказал маме:

— Чай несладкий, дай пятёрку!

И все засмеялись.

Один раз Слава нечаянно обманул Пальму. Он сказал ей: «Гулять!» Пальма побежала за поводком, за ошейником, положила их возле Славы и завиляла хвостом. Она всегда очень радовалась, когда они собирались гулять.

Но кто-то пришёл, Слава задержался и забыл, что хотел идти с Пальмой гулять.

Потом он опять позвал Пальму, но она уже не поверила ему и не принесла своего поводка. Слава рассказал об этом дрессировщику на площадке, и тот сказал:

— Никогда нельзя обманывать собаку. Она должна обязательно верить своему хозяину. Обманешь её раз, другой, третий, а потом она и вовсе слушаться перестанет.

С тех пор Слава никогда не обманывал Пальму.

Слава и Пальма — большие друзья. Пальма охраняет своего маленького хозяина, сторожит квартиру.

Однажды Славиным родителям привезли дрова. Дрова свалили прямо на улице, и некому было убрать их в сарай — все были на работе. Тогда Слава сказал: «Охраняй!» Пальма легла около дров и глядела на всех проходящих недоверчивыми, насторожёнными глазами.

Товарищи Славы решили подшутить: неслышно подкрались с другой стороны и вытащили несколько поленьев. Пальма вскочила и бросилась на ребят. Никто больше не смел приближаться к дровам, пока Пальма лежала около них.

Все пятнадцать простых дисциплин, которые составляют «среднее собачье образование», усвоены Пальмой. Она выполняет команды «сидеть», «стоять», «лежать», «на место», прыгает через барьер, подаёт голос, знает команду «фу» и разное другое. Она имеет за свои успехи золотые жетоны. А теперь Пальма умеет ходить по следу, перепрыгивать через высокие барьеры, ползать по-пластунски. Она уже не вздрагивает при выстрелах и взрывах. И в этом собачьем «институте» Пальма делает большие успехи. Словом, она постигает «высшее образование».

ДЖЕРРИ, ВОЛЧОНОК, ЁЖ И ЧЕРЕПАХА

Светло-серая овчарка Джерри попала к Косте совсем крошкой. Она была полуслепая и вся дрожала. Ей устроили постель в ящике из-под макарон и в первые дни со всех сторон обкладывали горячими утюгами, чтобы Джерри не мёрзла.

В жизни Джерри было много забавных происшествий. Однажды Костин папа принёс с охоты волчонка. Ему было не больше месяца. Он пищал и искал мать. У Джерри в это время были щенята. Пятерых щенков уже отдали, остался один, последний, которого тоже должны были вечером взять. Сначала Джерри просто показали волчонка. Она подозрительно обнюхала его и отошла в сторону. Волчонок ей не понравился: чем-то чужим, незнакомым пахло от него. Тогда Костя решил обмануть Джерри. Он выкупал щенка, а потом в эту же воду опустил волчонка. Щенка взял себе Костин товарищ, а волчонка подложили к Джерри. Она не заметила подмены. Волчонок был такого же цвета, как щенок, и пахло от него теперь так же. Джерри облизала его и принялась кормить. Так она взяла его в приёмные сыновья и очень привязалась к Лабо, как прозвали волчонка. Она лизала его, перетаскивала с места на место за загривок, ходила с ним гулять, оберегала от других собак. Они очень забавно играли вдвоём. Во время прогулки волчонок прятался за камни и кидался из-за них на Джерри, прижимая уши. Он был очень толстый, смешной, живот его почти задевал за землю. Волчонок походил на надутый шар. Джерри бегала за ним, переворачивала лапами кверху.

Когда волчонку исполнилось пять месяцев, его отдали в Зоопарк. И Джерри целых два дня ходила по всем комнатам, разыскивая его.

Вместе с Джерри воспитывался доберман-пинчер Джек. Джерри не любила его за трусость. Этот большой пёс со страху опускал уши и поджимал хвост по всякому пустяку. Окончательно перестала уважать его Джерри после истории с цыплёнком. Костя купил цыплёнка и принёс домой. Джерри обнюхала крохотный жёлтый пушистый комок и презрительно отошла в сторону. Такая мелочь её не интересовала. Вдруг цыплёнок захлопал крылышками, побежал к Джеку, и огромный пёс бросился удирать со всех ног. Вот необыкновенное зрелище: катится маленький жёлтый шарик, а от него с воем убегает большая собака, которая почти в сто раз больше цыплёнка!

Другой питомец Кости, ёжик, был очень упрямый и жадный. Он не ел то, что ему давали, и предпочитал забираться в миску к Джерри. Он залезал туда, как в болото, утопая почти по самую шею в овсянке, и жадно чавкал. Возмущённая Джерри кидалась на захватчика. Тогда ёжик приподнимался и, превращаясь в круглый колючий, похожий на репейник шар, колол Джерри в нос своими иголками. Джерри поднимала такой обиженный визг, что все в доме кидались разнимать врагов. Ёжика вытаскивали из миски, но брезгливая Джерри не притрагивалась больше к овсянке после того, как в ней побывал ёж. Так и пришлось Косте подарить ежа знакомому мальчику.

Сейчас Джерри дружит с черепахой, которая живёт у Кости. У черепахи мирный, задумчивый характер. Спинка у неё гладкая, ровная, без колючек. Когда она ползёт по комнате, смешно перебирая лапками и высунув вперёд голову, Джерри миролюбиво облизывает её. Джерри хорошо изучила мягкий нрав новой приятельницы и даже использует его в своих интересах. Черепахе часто дают свежую капусту. Джерри очень любит капусту. И, когда все уходят из комнаты, она потихоньку ворует её у черепахи и тут же съедает.

Однажды Костя застал Джерри на месте преступления.

Она выронила капустный лист и, виновато поджав хвост, удалилась на своё место.

Иногда черепаха нечаянно забирается и в Джеррину тарелку, которая стоит в углу. Но Джерри это не раздражает — ведь настоящим друзьям многое прощается!

Те ребята, которые живут в Москве, наверно, часто видят Джерри. Она училась на площадке и за свои успехи получила пять золотых и два серебряных жетона. Это означает, что Джерри очень воспитанная собака и всегда слушается своего дрессировщика. Она часто выступает на сцене в кинотеатрах и клубах. Если вы увидите светло-серую красивую собаку, которая отлично прыгает через барьер, ползает по-пластунски, взбирается на лестницу, знайте — это Джерри!

ПОЧЕМУ САДИЛСЯ ДИК

Неожиданно Дик сел. Вожатый подозвал к себе собаку: пора было идти ужинать. Дика ждала порция уже остуженной поваром овсянки, но собака не повиновалась. Забравшись на земляное покрытие блиндажа, в котором должен был разместиться штаб и куда связисты торопливо перетаскивали телефоны, Дик не шевелился. Он только повернул морду в сторону вожатого и бесшумно открыл большую зубастую пасть. Белый шерстяной воротник, окаймлявший его коричневую морду, угрожающе распушился. Дик уткнулся носом в землю и продолжал сидеть.

— Странно, — сказал командир отделения вожатому, — что это Дик сегодня капризничает?

Вожатый ещё раз подозвал собаку, но Дик по-прежнему не двигался.

— Очистить помещение! — сразу принял решение командир. — Раз Дик сел, значит, тут что-то не так.

Группа сапёров приступила к тщательным поискам. Были подняты деревянные доски, покрывавшие земляной пол, заскрипели лопаты, врезаясь в стены. Примерно через час на большой глубине в землянке был обнаружен фугас замедленного действия. Весь ощетинившись, Дик обнюхал бомбу и попятился к вожатому. Тот ласково потрепал собаку по шее:

— Хорошо! Получай угощение!

Пёс быстро проглотил кусочек колбасы и побежал к кухне, где повар, услышавший уже о подвиге рыжего Дика, добавил ему в овсянку вкусные косточки.

Сапёры прозвали пушистого Дика истребителем мин. Необыкновенное чутьё помогало умной собаке обнаруживать мины там, где их не могли нащупать ни миноискатели, ни особые приборы.

Собаки-миноискатели приучены не лаять. Ведь они нередко сопровождают сапёров, разведчиков в опасных рейдах по тылам врага, они помогают солдатам находить мины, обезвреживать минные поля. Острым чутьём уловив запах тола, Дик молча садится — это значит, что впереди него, на расстоянии примерно в метр, спрятано под землёй разрушающей силы оружие.

Много человеческих жизней спас Дик. Однажды дивизия отходила на отдых по узкой лесной дороге. Дорога лежала далеко от фронта, и никто не думал, что она может быть минирована.

Впереди шло отделение сапёров вместе со своими собаками. Собаки, получившие команду «гуляй», беспечно перегоняли друг друга.

Внезапно откуда-то сбоку выехала телега, нагружённая скарбом. Наверху, на груде одеял, сидели малыши. Это местные жители, скрывавшиеся в лесу, перебирались сейчас в освобождённый нашими войсками хутор. Дик, у которого, как и у каждого, тоже были свои недостатки, не любил лошадей.

Он кинулся наперерез телеге, чтобы полаять вволю на лошадь, и вдруг, весь вытянувшись, напрягся и сел, не обращая больше внимания ни на лошадь, ни на других собак, которые продолжали бежать впереди.

Сапёры сразу обратили внимание на поведение Дика. Ничего не подозревавший крестьянин продолжал понукать лошадь.

— Остановитесь! — торопливо крикнул командир сапёров.

Крестьянин испуганно натянул поводья, и лошадь стала, не дойдя нескольких шагов до неподвижного Дика. Сапёры начали тщательно обследовать этот участок и нашли под землёй несколько мин. Вся семья крестьянина окружила Дика.

Ребятишки гладили пушистую шерсть собаки, спасшей их от верной смерти. Дик, который никогда не кусал малышей, хмурился и отворачивался. Он не любил нежностей, суровый воин Дик.

Когда фашистов отогнали от Ленинграда, сержант Владимир Тетерин вместе с Диком отправился на разминирование одного из дворцов — памятника старины.

Сапёры, вооружённые инструментами, уже произвели первое обследование и ничего не обнаружили.

Дик быстро обежал дворец, прошёл по всем лестницам, спустился в подвалы. Внезапно вожатый услышал, как он царапается лапами в углу погреба. Приподняли солому и увидели не замеченную никем потайную дверь. Дик рвался в эту запертую дверь, дрожа всем телом. Дверь взломали. Внизу оказался ещё один небольшой подвал. Дик медленно прошёлся по подвалу, обнюхивая стены, и вдруг сел на асфальтированный пол. Когда Дика позвали, он не встал. Не встал он и при втором зове и только беззвучно открывал пасть.

Когда сапёры взломали асфальт, внизу, в фундаменте, лежала запрятанная фашистами 200-килограммовая адская машина с часовым механизмом. Она была поставлена с таким расчётом, чтобы взорвать дворец снизу доверху.

Фугас разрядили, командир отделения взглянул на часы: они показывали семь. Ровно в восемь дворец должен был взлететь на воздух.

Много замечательных историй знают сапёры о Дике — пушистой шотландской овчарке с добродушными карими глазами.

Дик был верным спутником воинов на трудных дорогах войны. Он был всегда внимателен и неутомим, ленинградский пёс Дик. В своей славной собачьей жизни он садился ровно десять тысяч раз — как раз столько, сколько нашёл мин.

ВОЛЬНЫЙ

Телеграмма удивила всех. В ней было только одно слово: «Едем».

Никто не сомневался, что телеграмма от Юрия: на почтовом конверте стоял штамп пограничного городка, где Юрий служил уже три года. Но что значит «едем»? Ведь Юрий должен приехать один.

Отец задумчиво повертел в руках белый, озадачивший всех листок бумаги и сказал коротко:

— Факт. Телеграф перепутал. Тут должно быть: «еду».

Мама робко предположила:

— А может, он женился там? А может, с невестой едет?

Вовка возмутился:

— Тебе бы, мама, только его женить. А он сам сказал: «Пока вуз не кончу…»

Вовка даже обедать спокойно не мог в этот день. Юрий приезжает. Старший брат. Пограничник. Все ребята Вовке завидуют.

Наскоро съев суп и залпом проглотив стакан киселя, Вовка кинулся к заветному камню, где они с Сеней условились встретиться, чтобы вместе переправиться на тот берег — ловить раков.

Сенька уже был на месте и штопал порвавшийся сачок.

Захлёбываясь, Вовка сообщил другу удивительную новость: едет Юрий, а главное, едет не один. С кем бы это? Сегодня не до раков.

Сеня сказал убеждённо:

— Спрашиваешь с кем? Конечно, с другом. И раков никак нельзя отменять. Наоборот, надо вдвое больше наловить.

Поздно вечером приплёлся Вовка к дому. Именно приплёлся. Они так устали с Сеней, вылавливая упрямых, сердитых раков. Один так куснул Вовку пониже коленки, что по всей ноге растёкся малиновый синяк. Всю дорогу раки высовывали клешни, откидывая мокрую тряпку с ведра, и норовили ещё щипнуть Вовку.

— Явился, — сердито сказал отец и крикнул в открытую дверь: — Полюбуйся на своё сокровище. «Утонул, утонул», — передразнил он жену, — разве тонут рыбацкие сыновья?

Выбежала мама, заохала и потребовала, чтобы Вовка немедленно умылся и поел.

Но сначала надо было определить раков. Вовка с отцом поставили в сарайчике корыто. Отец прошёл к забору и принёс оттуда охапку крапивы, рассыпал её по дну, налил воды. Потом он вытряхнул раков прямо из ведра в эту приготовленную для них постель, и они закопошились, завозились в непривычной обстановке.

— Ночь переночуют, — сказал отец, — а завтра мама их вымоет и сварит с укропом. Купим мы с Юрой бутылку пива…

— Две, — неожиданно сказал Вовка.

Отец удивился:

— Почему это две?

— А он с товарищем едет, — торопился Вовка. — Вот потому и «едем».

— А что же, — сказал отец, — может, и впрямь с товарищем. И как это мы сами не догадались? Мать! — крикнул он. — Юрка-то наш, наверное, с другом сюда едет!

— Я и то уж наверху две постели приготовила, — весело отозвалась мама, — на всякий случай.

С утра Вовка и Сеня умчались на пристань. За ними увязалось много ребят, им не терпелось увидеть Вовкиного брата.

Отец уехал вместе с рыбаками в затон — там готовилась к выходу за рыбой целая флотилия, и он, председатель рыболовецкого колхоза, в такой ответственный день должен был быть со всеми.

— К вечеру приду, — пообещал он жене. — Ты сразу обед и ужин готовь. А Вовка вместо меня встречать пойдёт.

Приятели стояли на пристани и буквально сверлили глазами каждое проходящее судёнышко. Ведь Юрий не написал, на чём он приедет.

— Наверно, на флагмане «Ленин», — авторитетно, как всегда, говорил Семён, — ведь он лейтенант.

Подошёл «Ленин», и, как только сбросили сходни, ребята разделились: Семён остался у причала, а Вовка пулей облетел весь теплоход. Вернулся он грустный: Юрия нигде не оказалось.

Почти дотемна просидели они на пристани и от скуки уже начали баловаться. Как только раздавалась команда с мостика уходящего судна: «Отдать швартовы!» — ребята хором кричали:

— Не отдам!…

Вдруг чья-то рука легла на Вовкино плечо, и знакомый весёлый голос произнёс:

— Ах, не отдашь, ну смотри же!

Вовка ахнул: Юрий! Высокий, загорелый, в форме пограничника. А рядом… рядом стоял… ну настоящий волк. Тёмно-серый, с широкой спиной, с длинным, толстым, как палка, хвостом. На его морде красовался какой-то затейливый кожаный ремень, от которого шло множество узеньких переплетённых ремешков. На шее этого необыкновенного зверя на широкой ленте висели медали. Золотые и серебряные. Вовка быстро пересчитал: две… пять… восемь…

Так вот с кем приехал Юрий! Так вот почему в телеграмме такое многозначительное слово: «едем».

— Гляжу, где же это мой братишка? — весело говорил Юрий. — А он, оказывается, швартовы не отдаёт.

Все вместе отправились домой. По обе стороны Юрия шагали верные телохранители — Вовка и Сеня, а сзади в почтительном отдалении — сгорающие от зависти их друзья-приятели. Ещё бы! Ведь не каждый день приезжают братья-пограничники, да ещё с таким необыкновенным спутником. Юрий нагнулся, отстегнул поводок и коротко сказал:

— Рядом!

И огромный пёс послушно пошёл по дороге, приноравливаясь к шагу своего хозяина.

Мама, выбежавшая к калитке встречать сына, ахнула, увидев собаку.

— Вот так невеста! Зубастая, с хвостом! — рассмеялся отец.

А «Вольный» — такое имя носил пёс — вильнул хвостом, почуяв, что пришёл к хозяевам.

Юрию не захотелось долго отдыхать. Бывший моторист был очень нужен в рыбацком колхозе. И отец сразу сказал:

— Завтра выйдешь в бригаду Афанасия Ивановича. Ребята там молодые, надо им рыбацким законам подучиться: никакой опасности не бояться и по морю, как по суше, ходить.

Вовке было очень жаль, что брат на другой же день сменил форму пограничника на рыбацкую полотняную робу. Он грустно сказал ему утром:

— Ты бы, Юра, хоть медали повесил, — и замолчал, потому что брат оглушительно захохотал.

— Ах ты, честолюбец! — И Юра хлопнул братишку полотенцем по спине. — Чем вздумал хвалиться — моими медалями! Сам поди их заработай.

С Вольного тоже сняли ленту с отличиями. Как простой пёс шёл он сейчас за своим хозяином. Он очень быстро привык к морю, и, когда Юрина моторка, треща, уходила от берега, всем было видно, как спокойно сидит на корме огромная серая собака.

Когда рыбацкие моторки и баркасы привозили рыбу, тут же, на берегу, начиналась засолка. Мать Вовки и другие женщины быстро чистили рыбу, солили, укладывали в бочки. Обычно, когда уже совсем темнело, за рыбой приходил катер с прицепной баржей.

Однажды катер не пришёл. По телефону сообщили, что что-то заело в моторе, идёт спешный ремонт, и, пожалуй, только к восьми часам утра появится у знакомой пристани капитан Миронов, которого все рыбаки звали «наш рыбный капитан».

Вечер был холодный. Усталые, мокрые рыбаки решили бросить жребий, кому охранять бочки с рыбой.

И вдруг Юрий поднял руку.

— Можно не устраивать жеребьёвку, — сказал он весело, — охрана есть. — И он указал на Вольного, который облизывался, наевшись свежих рыбных потрохов.

Отец недоверчиво взглянул на собаку.

— Как-то боязно, — сказал он нерешительно. — Рыбы много. Никогда мы бочки на берегу без охраны не оставляли. Мало ли что?…

Юрий помрачнел.

— Не знаете вы пограничных собак! — сказал он отрывисто. — Под мою ответственность, товарищ председатель!

И никто не удивился тому, что так официально назвал родного отца пограничник, и каждый поверил в то, что не подведёт такая собака. Учёная, своё дело знает.

Юрий подозвал Вольного, указал ему на бочки с рыбой и коротко скомандовал:

— Охраняй!

Собака вильнула хвостом и уселась возле первой бочки.

— Не сойдёт с места, пока не получит нового приказа, — заметил Юрий.

Рыбаки отправились домой. Все поужинали, легли спать. Не спал только Вовка. Ему хотелось поглядеть, как же Вольный караулит рыбацкое добро.

Вовка тихонько встал, оделся, выскользнул за дверь. Он мчался к берегу, сжимая в кулаке кусок сахара для Вольного. Вот уже совсем близко море. И на нём широкая лунная дорожка. Кажется, вступишь на неё и побежишь, как по твёрдой земле. А вот и бочки.

— Вольный! — крикнул Вовка и остановился, ожидая, что вот сейчас кинется к нему косматый друг.

Но в ответ раздалось рычание. Встав во весь рост, Вольный сердито глядел на Вовку, раскрывая зубастую пасть.

— Да это же я, Вольненький! — ещё раз крикнул Вовка и, размахнувшись, кинул кусок сахара, который шлёпнулся у большой широкой лапы.

Сейчас Вольный приветливо махнёт хвостом, оближет сахар, а потом начнёт грызть его на передних зубах, полузакрыв глаза. Так бывало всегда, когда Вовка потихоньку от матери опустошал сахарницу. Но этой ночью Вольный вёл себя странно. Он снова зарычал, наступил лапой на сахар, даже не понюхав его. И опять уселся у бочки. Никому, даже Семёну, даже себе самому не сознался бы Вовка, что он сейчас просто боится подойти к этой собаке, с которой так часто играл. И вдруг Вовка понял: Вольный переменился. Вольный стал часовым, и никто, кроме настоящего хозяина — Юрия, не мог вывести его из состояния насторожённости и тревоги.

Вовка вздохнул и, не окликая больше собаку, отправился домой. Шел медленно, опустив голову, переживая свой конфуз. А ведь он-то думал, что уже стал дрессировщиком не хуже Юрия.

Кто-то рядом рассмеялся. Вовка узнал отца.

— Неудачно мы с тобой вылазку совершили, — сказал председатель. — Выходит, Вольный и нам не доверяет! Эх, были бы все такими сторожами!

Утром за завтраком только и разговору было о неподкупном стороже.

Юрий привёл Вольного завтракать. И Вовка положил ему в овсяную похлёбку самых вкусных костей. Он гладил собаку. Просто не верилось, что этот мирный, добродушный пёс сегодня ночью не подпустил его к себе.

Так и повелось в колхозе: стал сторожем пограничный пёс. Рыбаки говорили о нём с уважением.

Однажды вечером снова не пришёл в колхоз катер «рыбного капитана». Рыба всюду шла косяком, и переполненная баржа проплыла мимо.

— Завтра в девять утра прибудем, — кричал в рупор капитан, — а сегодня не успеем вернуться!

Караулить рыбу оставили Вольного. А утром Юрий, прибежавший за собакой, увидел такую картину!

Раскинув лапы, на песке лежал Вольный, окровавленный, полумёртвый. Глаза собаки раскрылись навстречу хозяину, он попытался встать, но снова с жалобным стоном опустился на песок, потемневший от крови.

Вольный замер на сторожевом посту.

На крик Юрия сбежались колхозники. Трёх бочек не было на берегу. Ночью здесь было совершено преступление, и сейчас умирает верный друг, который грудью встал на защиту рыбацкого добра.

Кто-то из молодых ребят на мотоцикле кинулся за ветеринаром. Он приехал, осмотрел собаку.

— Пять ранений. Два тяжёлых, — сказал он коротко, — немедленно на операцию.

Рыбаки осторожно приподняли собаку, положили на сеть и доставили четвероногого героя в ветеринарный пункт. Там промыли раны, зашили их, поместили Вольного в маленькую комнатку, над которой висела загадочная надпись: «Бокс».

Сюда переселились Юрий и Вовка. По очереди приносили они собаке еду, поили, как новорождённого, из бутылочки с соской тёплым молоком, клали холодную тряпку на тёплый сухой нос. И железный организм Вольного выдержал. Уже через две недели собака начала подниматься, есть. И вскоре вместе с Вовкой прибежала домой, быстро нырнула в свою конуру, где уже давно лежала чистая солома, убедилась, что там всё в порядке, и заняла свой обычный пост у калитки.

А преступники, похитившие рыбу, так и не были найдены.

Осматривая берег, участковый милиционер обнаружил фуражку и нож. Фуражку, видимо, сбил с преступника Вольный, а этим самым ножом его ранили.

Фуражку и нож Юрий забрал себе, несмотря на протесты милиционера.

— Это же вещественные доказательства, — убеждал тот.

Но Юрий был непоколебим:

— Бандиты всё равно ушли. А по этим вещественным доказательствам, может быть, Вольный сам их найдёт.

Когда собака окончательно поправилась, Юрий поднёс к её носу найденные на берегу предметы. Вся шерсть у Вольного встала дыбом. Глухо зарычав, собака ещё и ещё раз обнюхала фуражку, припоминая ненавистный запах. Пёс весь дрожал, глаза его налились кровью.

— Ищи! — сказал Юрий.

И Вольный, толкнув носом калитку, вылетел на улицу.

Пёс вернулся наутро следующего дня, весь грязный, с всклокоченной шерстью. Устало опустив морду, он прошёл к своей конуре и жадно начал хлебать похлёбку.

— Не нашёл, — сказал Юрий. — Пока не нашёл… Но обязательно найдёт!

Как-то Юрию пришло письмо. Друг, пограничник, звал его к себе в гости. Надо было ехать на пароходе, а потом, как писал товарищ, пройти с километр лесом.

«Приезжай с Вольным, — писал друг, — ведь небось втроём столько километров исходили на границе. Хочу с вами обоими повидаться».

До сезона рыбной ловли оставался ещё добрый месяц, и колхозники единодушно решили: пусть едут отдохнут.

На пароходе Вольный вёл себя отлично. Он то спал, растянувшись во всю длину в одноместной каюте своего хозяина, и, если Юрий пытался подойти к окну, Вольный, не открывая глаз, тихонько рычал: это он предупреждал хозяина, чтобы тот нечаянно не наступил ему на лапы или на хвост. На стоянке оба выходили гулять.

Оставалось идти несколько часов. Сейчас пароход подходил к большой пристани, где на прилавках базара было разложено множество золотых, пахнущих солнцем волжских дынь.

Юрий решил угостить друга этими чудесными волжскими плодами. Он набрал полную авоську дынь и отдал её Вольному. Сцепив крепкие зубы, собака легко несла этот необычный груз. И вдруг произошло нечто невероятное: выпустив изо рта авоську, Вольный перескочил через прилавок, кинулся на высокого мужчину, который, усевшись прямо на земле, играл в кости со своими приятелями, и повалил его.

Опешивший Юрий бросился следом. Кругом раздались возмущённые крики:

— Взбесился пёс!

— Водят тут без намордников!

— Безобразие!

Где-то неподалёку раздался свисток. К месту происшествия спешил милиционер.

Юрий подбежал к Вольному. Собака стояла на лежащем человеке, одетом в пёстрый клетчатый костюм. Две мощные лапы упёрлись ему в грудь. Вольный рычал, глаза его горели.

— Назад! — сказал Юрий.

Но собака не послушалась. Она только повела в сторону хозяина глазами и продолжала угрожающе рычать.

Подбежавший милиционер уже вытаскивал револьвер из кобуры, готовясь выстрелить в взбесившегося пса. И тогда Юрий крикнул так, что его услышали все:

— Не стреляйте! Собака нашла преступника, который украл в колхозе «Рассвет» бочки с рыбой.

Тот, кто лежал под собакой, глухо всхлипнул:

— Это не я. Это Васька Рыжий. Я только лодку вёл…

Милиционер медленно вкладывал обратно в кобуру револьвер.

— Ко мне! — строго сказал Юрий.

И Вольный, который остро ощущал запах врага, неохотно повинуясь, отошёл к хозяину.

Человек медленно поднялся на ноги, и Юрий сразу узнал его: это был сын их соседа, уже не раз отбывавший наказание за воровство. Он не жил в родном селе, потому что колхозники постановили выселить его ещё в тот год, когда Юрий уходил на действительную службу.

— Пройдёмте на пароход, — мрачно сказал милиционер. — Проедем до нашего отделения.

Вольный, перед которым расступилась толпа, вернулся к брошенной авоське. Он взял её в зубы и, оглядываясь на хозяина, начал взбираться по трапу.

Все молча провожали глазами собаку. Когда пароход тронулся, на борту под охраной милиционера сидел человек в пёстром костюме. Юрий с Вольным на поводке подошёл к ним. Вор заёрзал, придвинулся ближе к борту, в глазах был испуг…

— Спокойнее, гражданин, — сказал милиционер. — Сейчас пристанем, вас сдам в отделение. А вам тоже придётся с нами пройти, — обратился он к Юрию.

Тот кивнул головой.

— А нам как раз здесь выходить. Товарищ встречать будет, — отозвался Юрий.

У самого трапа уже стоял широкоплечий молодой парень в форме капитана милиции. Он махал рукой. Лицо его сияло.

— Кого это наш капитан встречает? — удивлённо произнёс милиционер.

Юрий засмеялся:

— Так это ваш капитан? А ведь это мой друг!

На пристани пограничники обнялись. И свирепый Вольный, поставив обе лапы на плечи капитана, старался лизнуть его в лицо широким тёплым языком.

Публика уже разошлась, и на дебаркадере — пароходной пристани — остались только друзья и милиционер с задержанным преступником.

— Вы меня ждёте? — спросил капитан, обращаясь к милиционеру. — Так я сегодня выходной. Ко мне друзья приехали.

Юрий не дал ответить милиционеру и сказал:

— Придётся на время отдых отставить! Видишь ли, по дороге Вольный вот этого задержал.

— Узнаю пограничника, — засмеялся капитан и похлопал Вольного по лохматой голове.

Юрий смотрел на них и думал о том, как он расскажет всю эту удивительную историю Вовке. И какими фантастическими подробностями обрастёт эта история в пересказе братишки, который любит немножко похвастать.

У СТАРОЙ МЕЛЬНИЦЫ

Разведчики заняли подвал старой мельницы. Здесь было сухо и ещё пахло зерном. Впервые за много ночей можно было растянуться на соломе и слегка вздремнуть, не раздеваясь, как всегда на фронте. Однако никому не спалось. Места пятерых разведчиков пустовали. Вот уже сутки, как они ушли во вражеский тыл и не возвращались. У оставшихся было тревожно на душе. Молча поужинали при свете огарка, потом прилегли. Огарок, зашипев, погас. В темноте тлели только цигарки. Каждый думал о тех, кто находился сейчас за рекой.

Внезапно у двери что-то зашевелилось. Кто-то царапался о железную обшивку. Командир разведчиков торопливо вскочил. Вспыхнул фонарь, вырывая из темноты узкую полоску двери. Командир осторожно открыл дверь, и что-то тёмное рванулось в подвал.

— Лысец! — крикнул кто-то.

— Лысец пришёл!

— От наших…

Несколько человек нетерпеливо снимали с собаки ошейник. В маленькой кожаной планшетке лежало донесение оттуда. Командир разведчиков торопливо накинул маскировочный халат. Он свистнул, подзывая Лысца, но, тяжело переступая лапами, лохматый чёрный пёс пошёл в угол и улёгся.

— Устал, наверно, — сказал командир. — Накормите его.

Потом он открыл дверь, и ветер ворвался в помещение, поднимая солому. Командир шагал по дороге, невольно ёжась от резких порывов ветра. Косой дождь бил в лицо, попадал за воротник. Ноги тонули в жидкой грязи. Командир подумал, как трудно было собаке пробежать эти километры, отделяющие разведчиков от части. Он ясно представил себе, как высокий, широкоплечий старшина, передвигаясь по-пластунски, чутко вслушиваясь в ночную обманчивую тишину, привёл собаку к реке и коротко отдал привычную команду: «Пост!»

И Лысец рванулся вперёд сквозь дождь и непогоду. Повинуясь своему собачьему долгу, который заключается в безусловном повиновении хозяину, он бросился в холодную воду и поплыл. А потом, выбравшись на берег, по брюхо в грязи, несся вперёд по дороге, чуть прижимая уши при свисте пуль…

Рука командира невольно нащупала в кармане кусок сахара: надо будет потом отдать Лысцу…

На командном пункте находились командир части и комиссар. Лица их были сумрачны. Положение было неясно. Чувствовалось, что там, за рекой, фашисты готовят что-то. Но что именно? Нельзя было послать разведку, так как вся территория вокруг беспрерывно простреливалась, а радиостанция из тыла не отвечала на позывные. Разведчик вручил командиру донесение, которое принёс Лысец. Его быстро расшифровали, и при тусклом свете керосиновой лампы командир прочёл:

«Выбыла из строя рация. Пробиться сами пока не можем. Посылаем Лысца. Фашисты выслали танки к Чёрному молу. Атака начнётся, видимо, утром».

Всё стало ясным. Зазвенели телефоны, забегали связные.

Командир разведчиков возвратился на старую мельницу уже на рассвете. Где-то впереди грозно гремела артиллерия, встречая вражеские танки. У мельницы стояли разведчики, дожидаясь своего начальника.

— Лысец! — крикнул командир, держа в руке сахар.

Собака не выбежала ему навстречу. Один из разведчиков сказал угрюмо:

— Ранен Лысец. Неизвестно, как и дополз вчера. Вечером-то мы не заметили, а сегодня оказалось — вся грудь разорвана. Сейчас несём его к ветеринарам.

Лысец уже лежал на носилках, заботливо укрытый чьим-то плащом. Двое разведчиков осторожно подняли носилки и двинулись вперёд. Они шли медленно, обходя кочки, чтобы не трясти носилки. Лысца принесли в лазарет, и ветеринар только покачал головой:

— Ну и пёс у вас лихой! Ни одна собака в таком состоянии не принесла бы донесение.

Больше месяца лечили Лысца доктора. Ему зашили рану, меняли повязки, поили горькими лекарствами. Выздоровев, он снова прибежал к разведчикам и, оглушительно лая, кинулся на грудь командиру.

И вскоре Лысец, как всегда, отправился в разведку и бесшумно, по-пластунски, так, как его учили, пополз меж кустов.

ЭЛЬБРУС НАХОДИТ СЛЕД

Человек прижался к мохнатому стволу и, казалось, сросся с ним. Осколок луны сверкнул в вышине и снова ушёл за тяжёлую пелену облаков. Только бы не прояснилось небо, только бы не показалась опять эта проклятая луна! Совсем рядом что-то зашуршало. Человек у дерева впился глазами в темноту. Он сдерживал дыхание и был безмолвен, как старое дуплистое дерево, которое обнимал.

В лесной сторожкой темноте он скорее угадал, чем увидел: качнулся куст, пригнулась чья-то фигура, потом снова дрогнул куст и всё стихло. Человек у дерева напряжённо считал:

«Раз, два, три, четыре… Сейчас он движется вправо, а через шесть шагов снова вернётся сюда. Значит, только сейчас…»

Он метнулся в кусты и через несколько секунд уже полз по мокрой траве, напряженно вслушиваясь. Всё было тихо. Он полз бесшумно, как большая ядовитая змея, тесно прижимаясь к холодной траве. Ему казалось, что не хрустнула ни одна ветка, ни один листок не дрогнул на кустах, мимо которых он проползал. Задыхаясь, он на мгновение остановился, и вдруг проклятье едва не сорвалось с его губ: ракеты взлетели над лесом, ракеты, означающие тревожный сигнал: «Граница нарушена».

Скрипнув зубами, он припал к земле, как загнанный зверь.

«Как они заметили, когда?»

Лихорадочно работала мысль. Обмануть, уйти, во что бы то ни стало уйти! Ловким, бесшумным движением он схватился за сучок ближайшего дерева, раскачался, перепрыгнул на второе. Он шёл по воздуху от дерева к дереву, внутренне ликуя. Он представил себе, как будет рассказывать об этом своему шефу. Он не чувствовал боли в ободранных ладонях. Он уходил, хищный зверь…

Начальник пограничной заставы сам наблюдал за Эльбрусом.

Глухо рыча, Эльбрус шёл по следу в глубь леса. Дойдя до того места, где нарушитель поднялся на дерево, Эльбрус замялся в недоумении. Он принялся бегать вокруг, растерянно поднимая вверх морду.

Начальник заставы осветил карманным фонарём дерево. На серой коре отчётливо виднелись царапины.

— Поверху пошёл! — сумрачно сказал один из пограничников.

Начальник заставы качнул головой:

— Догоним! Не уйдёт!…

Они шли вперёд, находя почти неуловимые следы: обломленную ветку, упавшую шишку.

Иногда следы снова шли по земле, потом снова пропадали.

Ясно было — преступник хитрил и не выходил на шоссе, которое он должен был обязательно пересечь, чтобы попасть туда, где, видимо, его ждали.

— Не обратно же он ушёл! — не вытерпел наконец кто-то из пограничников, наблюдая, как собака кружится на одном месте.

— Придётся прочесать лес во всех направлениях, — задумчиво сказал начальник.

Пограничники тронулись по лесу цепью…

А тот, наверху, уже торжествовал победу. Ему удавалось перелетать, как белке, с дерева на дерево и запутывать следы. Теперь надо только выждать, а потом переодеться и, прикинувшись трактористом, пробраться в условленное место.

Удобно устроившись в дупле старой лиственницы, он позволил себе даже вздремнуть немножко: напряжённые нервы требовали отдыха. Потом для большего спокойствия он снова переметнулся по воздуху с дерева на дерево, спустился на землю и пополз.

На берегу лесного ручья он вымыл окровавленные руки и, морщась от боли, забинтовал их марлей, запасённой на всякий случай. Он переоделся и с удовольствием потянулся, готовый идти к шоссе уже не прячась, во весь рост. И вдруг что-то огромное, рыжее ринулось на него из кустов. Не вскрикнув, он упал навзничь и, почти теряя сознание, увидел над собой разинутую собачью пасть…

Цепь пограничников сомкнулась у лесного ручья. На берегу, широко раскинув ноги, лежал тот, кого они искали, а Эльбрус сидел рядом.

Услышав шаги, нарушитель повернул голову; лицо его было бледное, ни кровинки. Эльбрус сразу же, рыча, приблизил свою морду к его горлу.

— Уберите собаку, — прохрипел он, — уберите…

Начальник погранзаставы сказал негромко:

— Эльбрус, дружище, ко мне!

И собака радостно подбежала к нему. Эльбрус торопливо лизнул руку начальнику, потом повернулся и кинулся к ручью. Пограничники молча следили, как пёс жадно пьёт воду.

ДЁМКИНА БОЛЕЗНЬ

Дёмку принесли мне совсем маленького. Он весь легко помещался в ладони, жалобно и тихонечко пищал. Дёмке было грустно и немножко страшно. Ведь час назад его отняли у матери и принесли сюда, в чужую комнату. Правда, тоска не отразилась на его аппетите: он жадно съел блюдце манной каши, и я решила выпустить его погулять. Он ещё не мог спускаться по лестнице, и пришлось нести его на руках. Перед моим домом был небольшой сквер. Я решила: пройдёмся-ка мы с Дёмкой вокруг этого сквера, мимо клумбы, которая сейчас, зимой, превратилась в круглый сугроб, а потом домой, спать.

Я не подумала о том, что Дёмка ещё такой маленький, а мороз сегодня большой — двадцать пять градусов.

Я опустила Дёмку на засыпанную снегом дорожку. Он сделал несколько торопливых шажков и вдруг, запищав, кинулся ко мне и поставил все четыре лапки на мой ботик. Я потрогала лапки, они были холодные. Я заставила щенка пробежать ещё немножко, а потом опять взяла на руки, и он, весь дрожа, кутался в мой меховой воротник, принюхивался.

Дома я положила его на коврик, постеленный в уютном уголке за большим шкафом, и уставший, сытый пёсик уснул, сладко похрапывая.

Так началась его жизнь в нашем доме. Постепенно Дёмка рос. Впереди его ждали самые различные приключения.

Как-то раз он бежал по тротуару, уже привыкнув к поводку, который охватывал его толстую шею, и вдруг откуда-то из подворотни выскочила злая одичавшая кошка. Она промчалась мимо нас и на ходу ударила лапой по Дёмкиной морде. Раздался жалобный визг, и я увидела струйку крови, которая потекла по рыжей шёрстке. Пришлось вести Дёмку в ветеринарную больницу. Там было много необыкновенных больных с необыкновенными болезнями.

В клетке сидела канарейка, и мальчик, который её принёс, взволнованно сказал, что у птички заболело горло и она не может петь. И вот сейчас он приносит ее сюда через день, и врач вливает в клюв какое-то хорошее лекарство.

— Скоро она опять запоёт, — уверенно сказал мальчик.

А старушка в белом платке принесла ежа. Этот ёж — круглый, колкий — упал на булавку, неосторожно воткнутую в подушку. Ведь только спинка у ежа колкая, а живот мягкий, гладкий, беззащитный. И ведь надо же было случиться такому — ёж укололся!

На руках маленькой хозяйки сидела кошка. Оказывается, у неё распухла вся морда, заболел зуб, и надо было немедленно вырвать его.

Одну собачку вывели из кабинета врача всю перевязанную — и две лапы в бинтах, и возле уха повязка. Оказывается, она подралась с кошкой.

«Может, это была та же самая кошка, которая бросилась и на Дёмку», — подумала я.

Нас приняли без очереди, потому что ранение было опасным. Врач в белом халате и шапочке положил Дёмку на мраморный стол и сказал ему ласково:

— Тихо, собачка, будь умной.

И капризный Дёмка слушался врача. Врач вынул из кипящей ванночки, где дезинфицировал инструменты, какую-то блестящую штучку и осмотрел Дёмкин глаз. Дёмка взвизгнуть не успел, как уже всё было кончено, и девушка, тоже в белом халате, ассистент врача, смазала ему глаз какой-то мазью, которая сразу облегчила боль.

Потом врач вынул из кармана кусочек колбаски, положил его на ладонь и протянул Дёмке. Дёмка благодарно взял лакомый кусочек и вильнул хвостом.

— Придите через два дня, посмотрим, как глаз, — сказал врач, — это счастье, что кошка роговицу не зацепила своими когтями.

Когда мы выходили, во дворе стояла санитарная машина. Только крест на ней был не красный, а синий. Я спросила водителя, что это за машина. И он ответил:

— Это скорая ветеринарная помощь. Мы ездим на квартиры к животным, которые заболели и которых нельзя принести в лечебницу. Если надо, там мы и рентген им делаем, и кварцем греем. А когда мчится по Москве такой автомобиль с синим крестом, ему дают дорогу, так же как и красному кресту и пожарным машинам.

Однажды бабушка Катя и Дёмка отправились гулять, и вдруг я слышу отчаянные звонки, шум за дверью. Открываю дверь, — и передо мной бабушка Катя и Дёмка, оба окровавленные, грязные. Дёмка визжит, бабушка плачет. Что такое? Оказывается, чтобы попасть в сквер, они пересекали шумную улицу, где движутся троллейбусы и автобусы. На мостовой, как раз в том месте, где они переходили, внезапно обнажился по недосмотру монтёра электрический кабель. Дёмка, ступив на мостовую, оказался под током. Он взвизгнул, а бабушка Катя, которая ничего не поняла, стала отчаянно тянуть его. И тогда от боли и страха Дёмка вцепился в её руку, прокусив ладонь. Бабушка закричала и, оступившись, тоже попала под ток. Милиционер, который стоял на посту, заметил что-то неладное, бросился к ним и вывел на безопасное место. Тут же вызвали техническую помощь, чтобы обезвредить кабель. Бабушка с Дёмкой поплелась домой. Дома Дёмка погрыз косточки и, грустный, улёгся на свою подстилку за шкафом.

Эту подстилку мы всё время увеличивали, потому что Дёмка рос и не помещался в том маленьком уголке, который мы ему отвели в первые дни его появления. Приходилось всё отодвигать и отодвигать шкаф. Он ходил по комнате, и домашние смеялись: скоро придётся ставить шкаф посреди комнаты. Ай да Дёмка, выселяет вещи!

Бабушка скоро забыла об этой истории. А Дёмка помнил. И, если приходилось идти с ним через ту улицу, он неохотно переходил мостовую, тревожно озираясь. Очень уж испугался он тогда тока.

Когда Дёмке было уже восемь лет и он стал огромной красивой собакой, мы получили новую квартиру на восьмом этаже. Стало очень трудно гулять с Дёмкой три раза в день. Все на целый день уходили, и он очень скучал в одиночестве. В это время к нам приехали наши друзья, пожилые люди, которые живут в маленьком городке. У них там свой домик, сад. Удивительно, но Дёмка, который не особенно жаловал незнакомых людей, почему-то сразу привязался к старикам. Муж и жена ходили с ним гулять по набережной Москвы-реки, давали лакомства. Они очень огорчились, когда узнали, что Дёмка остаётся один целый день и, наверное, скучает.

Перед отъездом наши друзья предложили:

— А если мы возьмём его к себе? Право, там ему будет лучше. Станет гулять на воле. И нам с ним будет веселее. Ведь такой сторож никого в дом не пустит.

Очень было жаль расставаться с Дёмкой, и всё же, подумав, мы согласились: и старикам будет веселее, и Дёмка узнает, что такое свобода.

Я поехала их провожать. Случилось так, что старики поместились в одном купе, а я с Дёмкой попала в другое. Не скрою, я очень беспокоилась, кем окажутся мои соседи: ведь не все любят собак и не каждый согласится ехать рядом с огромным рыжим псом. Я заняла нижнюю полку четырёхместного купе, грозно приказав Дёмке: «Сидеть!» — и стала со страхом дожидаться. Сначала вошёл весёлый парень. Увидев Дёмку, он закричал:

— Ах ты какой красавец! А можно тебя погладить?

— Можно, можно, — обрадованно сказала я, и Дёмка вильнул хвостом, поняв по моему голосу, что это человек свой.

Поговорив с Дёмкой, парень вышел, чтобы купить папиросы. И тут же вошла старушка, аккуратно одетая, держа в руке два стаканчика мороженого. Дёмка моментально вскочил и лизнул один стаканчик.

Лакомка Дёмка уже не раз пробовал мороженое и, видимо, не смог удержаться от соблазна. Я притихла, ожидая взрыва старушкиного гнева. Но она засмеялась и сказала добродушно:

— Ах ты, озорник, мороженого захотел? А мне как раз и нельзя, горло болит. Да вот внуки на прощание купили. Помоги мне, лохматка. — И она поставила на пол перед Дёмкой вафельный стаканчик.

Третьим пассажиром оказался известный режиссёр. Я спросила его, не возражает ли он против того, что собака поедет в одном купе с ним.

— Что вы, — сказал он весело, — в одном спектакле у нас участвует собака — пудель Мишка, и актёр возит его с собой даже в самолёте.

В общем, всё казалось замечательным, но, когда наступила ночь, Тут-то и началось!

Дёмка никогда не ездил в поезде и почувствовал себя плохо. Никто не мог заснуть, потому что Дёмка выл, стонал, прыгал, проделывал нечто невообразимое. Я долго старалась его успокоить, но он выплёвывал сахар и колбасу, продолжая неистовствовать. Тогда я была вынуждена встать и выйти с ним в тамбур. Но и в тамбуре всё продолжалось. Дёмка выл так громко, что вскоре в тамбур пришли начальник поезда, проводники. И все они говорили мне возмущённо:

— Что вы делаете с собакой? Почему вы мучаете собаку? Вы её бьёте?

Тщетно я пыталась им объяснить Дёмкино состояние. Они смотрели на меня мрачно и осуждающе. На каждой самой короткой остановке я спрыгивала на перрон, чтобы дать Дёмке погулять. Но он гулять не желал, а однажды не захотел лезть обратно в тамбур. Словом, это была «спокойная» ночь.

Мои старички время от времени появлялись в тамбуре. И я начала думать, что они откажутся от такого жильца. Но вот поезд остановился на нашей станции. Дёмка спрыгнул, уселся на перроне и, когда в дверях показались полюбившиеся ему старики, весело визжа и виляя хвостом, кинулся к ним. Все фокусы сразу кончились. Рядом шла воспитанная, послушная собака, которая ничуть не напоминала разъярённое существо, визжавшее в поезде всю ночь напролёт.

…От наших друзей часто приходили письма, где они писали про Дёмку. Он очень скоро привык к дому и к саду, совершал вместе с новым хозяином длительные прогулки.

Добродушные коровы пытались боднуть свирепого пса.

Но вдруг у него появились враги: Дёмка возненавидел коров. Не знаю, чем не угодили ему эти животные. Но он бросался на них с яростью, лаял, старался куснуть за ноги. И мирные, бессловесные коровы угрожающе наклоняли головы, пытаясь боднуть свирепого пса.

Старики писали: «…А в общем, он ведёт себя хорошо. Стал популярен, и все обращают внимание, когда он важно вышагивает с нами рядом и на чёрной бархатной ленте качаются медали и жетоны: помнишь, те самые, которые он получил ещё в Москве за чистую породу и знание собачьих дисциплин».

Старики шутили: «Нам просто стыдно называть его сейчас Дёмкой, это ведь уменьшительное имя. Чужим мы всегда говорим, что его настоящая кличка Демон, так записано в его паспорте».

Я была очень занята и года три подряд не бывала в милом городке, в знакомом доме. Меня усиленно звали погостить, но всё как-то было недосуг.

Однажды пришла телеграмма. Она заставила меня вздрогнуть. «Дёмка очень болен. Приезжай!» — писали старики.

Телеграмма пришла утром, а вечером я садилась в поезд.

Я шла по тёмной улице городка и вспоминала, как три года назад впереди меня мчался Дёмка, переезжавший на новое местожительство, и звонко лаял, завидев кошку. Я нащупала в кармане кусочек колбасы — мой подарок Дёмке. Но, может быть, он уже и есть не может, этот пёс, с которым стряслось несчастье?

Я тихонько отворила калитку, вошла во двор. И вдруг что-то огромное, тёмное бросилось на меня. Я не успела опомниться, как очутилась на земле. А Дёмка, живой, здоровый, обезумевший от счастья, не давая мне подняться, лизал мне лицо, волосы, руки. Я с трудом вытащила из кармана колбасу, надеясь, что он начнёт её есть и даст мне встать. Но он выплюнул колбасу и продолжал меня лизать.

Выбежали хозяева. Я встала, раздался смех, шутки.

— Наконец мы вытащили тебя из Москвы!

В эту ночь Дёмка не ушёл в свой домик, построенный во дворе. Он пробрался в комнату, где мне постелили постель, и сидел у изголовья, положив длинную острую морду на одеяло. Стоило мне пошевелиться, как он вскакивал и тихонько предостерегающе рычал. Ведь он не спал потому, что боялся, что стоит ему прозевать, и я уйду. За три года он не забыл меня.

РЕНЧИК-ПЛОВЕЦ

Ренчик — большой, серьёзный пёс. Это тёмно-серая, почти чёрная овчарка с ласковыми глазами. Ренчик очень любит купаться. Вместе с хозяином он часто плавает в реке. Иногда уплывает так далеко, что видны только его острые уши, которые торчат над головой, как будто по реке движется самодельный кораблик.

Однажды утром Ренчик, как всегда, отправился с хозяином купаться. Дорога к реке вела по краю обрыва, густо поросшего кустами и молодыми деревьями. Ренчик бежал впереди хозяина, обнюхивая дорогу. Вот тут пробежала кошка, оставив после себя ненавистный запах, а тут прошла лошадь, а вот узкая, пахнущая так неприятно полоса — это промчался автомобиль.

Хозяин остановился. Он глядел вниз. В просвете между деревьями виднелся кусочек берега и реки. На берегу играла маленькая девочка, рядом в песке возился мальчуган лет шести. Вдруг девочка поскользнулась и упала в воду. Мальчик отчаянно завопил.

— Ренчик, возьми! — крикнул хозяин.

Ренчик прыгнул с обрыва вниз и кинулся к реке. Через секунду он был в воде, схватил девочку за платье и потащил к берегу.

Собака осторожно опустила спасённого ребёнка на землю и лизнула его руку. Когда хозяин подбежал к ним, девочка, всхлипывая, гладила маленькой рукой мокрую собачью морду. Сверху бежала мать девчушки, которая уходила домой, чтобы принести детям молока.

Она принялась нежно ласкать собаку, которая спасла её маленькую дочку.

ДРУЗЬЯ

Медленно движется по тротуару человек в тёмных очках. Рядом с ним, справа, то делая шаг вперёд, то тесно прижимаясь к хозяину, идёт собака. Рука слепого лежит на твёрдой палке — особом поводке.

Собака останавливается на перекрёстке, ждёт, пока пройдут машины, а потом снова ведёт своего хозяина.

Отлично выполняет свои обязанности Альма — пушистая собака с серой густой шерстью. Она очень быстро изучила все маршруты, по которым ходит хозяин. Так, например, он говорит ей:

— В парикмахерскую!

Альма доводит его до дверей парикмахерской и отрывисто лает. Парикмахер уже знает своего клиента и торопливо раскрывает дверь. Слепой усаживается в кресло, а Альма ложится где-нибудь в уголке и не спускает с хозяина глаз. Когда хозяин встаёт с кресла, Альма подходит к нему. Он берёт собаку за поводок, и они вдвоём двигаются к кассе. Потом Альма ведёт хозяина к вешалке, ждёт, пока хозяин оденется, и первая толкает дверь, следя, чтобы остался проход для хозяина.

Альма никогда не ошибается. Она приводит своего хозяина в бакалейный магазин, в керосиновую лавку. На обратном пути она несёт в зубах корзинку с хлебом или другие покупки.

Альма любит ходить в гости к родственникам хозяина. Если ей говорят: «К Коле!» — она, виляя хвостом, ведёт хозяина к его племяннику.

Альма знает, что, если она проводит хозяина к Коле или к Жене, там ей непременно дадут вкусную косточку.

Однажды они вышли, как всегда, вдвоём, направляясь в булочную, и вдруг на знакомой дороге, по которой слепой мог свободно передвигаться даже самостоятельно, собака остановилась.

— Вперёд! — сказал хозяин.

Но Альма не выполнила его команду.

Недоумевающий хозяин сначала даже рассердился. Что за непонятное упрямство? Он раздражённо пощупал палкой тротуар и вдруг ощутил пустоту. Оказывается, утром ремонтные рабочие взломали тротуар, и на месте ровной дороги была большая яма. Если бы не Альма, её хозяин упал бы и расшибся.

Хозяин Альмы очень привязан к своей собаке: ведь Альма заменяет ему глаза.

Альма смотрит за хозяина, предостерегает его от опасности. Она всё время настороже. Она приносит хозяину спички, разыскивает носовой платок, ночные туфли, пижаму.

Таких собак, как Альма, много. Их специально обучают, чтобы они могли стать внимательными и преданными проводниками для людей, потерявших зрение.

КАА И ЭЛЛА

Они жили очень дружно — коричневая собака Элла и белоснежная кошка Каа. Они вместе играли, ели часто из одной тарелки, и Каа любила засыпать на тёплом животе Эллы, ласково мурлыча.

Однажды Каа очень испугалась Эллы. В квартире, где живёт Женя, маленькая хозяйка Эллы и Каа, делали ремонт. Маляр поставил ведёрко с красной краской и пошёл покурить. В это ведёрко забралась, конечно, любопытная Элла и опрокинула его на себя. И вдруг Женя видит: бежит Элла, и морда у неё красная, страшная, как будто она только что загрызла кого-то. Что-то красное, густое капает на пол. И вот это чудовище с «окровавленной» мордой катится к креслу, на котором мирно спит чистенькая, аккуратная, белоснежная Каа, и хватает её за хвост. Каа проснулась, закричала не своим голосом и прыгнула на шкаф. Только когда Эллу отмыли от краски, Каа опять подошла к своей приятельнице.

Элла ненавидит чужих кошек. Она не разрешает ни одной кошке гулять во дворе в то время, когда она сама там гуляет. Однажды Элла выскочила из парадного и вдруг увидела кошку, которая сидела на тумбе, повернувшись к Элле спиной. Элла чуть не задохнулась от ярости. Сейчас она проучит эту нахальную кошку! Стремительно она ринулась к тумбе, но вдруг кошка повернула морду, и Элла так поспешно отскочила, что поскользнулась и упала. Перед ней сидела Каа. Сконфуженная Элла пригнулась и, прихрамывая, поплелась обратно к парадному. Все, кто был во дворе, хохотали до упаду, даже сама Женя.

И вот сейчас оборвалась дружба Эллы и Каа: у Эллы родились маленькие — семь крохотных щенят чёрного и коричневого цвета. Сразу изменился характер Эллы. Она оказалась очень ревнивой матерью. И когда ничего не подозревающая Каа подошла, чтобы обнюхать щенят, Элла первый раз в жизни вцепилась в бок своей приятельницы.

Теперь Каа живёт только на шкафах и на дверной притолоке. Вниз она спускаться боится. На шкаф ставят ей блюдце с молоком, кладут кусочки мяса. Бедная Каа исхудала за эти дни.

Женя вздыхает:

— Скорее бы разобрали всех щенят, тогда Каа и Элла опять будут жить дружно!

ПАССАЖИРЫ ТАКСИ

Такси вытянулись в цепочку у края тротуара. Шофёры вылезли из машин и стояли группой, весело переговариваясь. Была середина дня — такое время, когда мало пассажиров: большинство на работе, а те, кому нужно было совершить утренние поездки, уже давно дома. Время от времени водители поглядывали на коричневый столбик, установленный на стоянке: не загорится ли огонёк. И вдруг он действительно загорелся. Водитель, чья машина стояла первой, открыл маленькую дверцу на столбе и взял в руки телефонную трубку. Он услышал знакомые слова:

— Говорит Букет! Говорит Букет!

Водитель кивнул головой, как будто девушка из «Букета» — из центральной диспетчерской — могла увидеть его, и отозвался:

— Слушает машина номер 02-34.

— Примите заказ, — торопливо говорил «Букет».

Водитель записал адрес и ждал обычных слов, которыми заканчивается разговор «Букета» с таксистами: «Выполняйте задание». Но вместо этого девушка спросила:

— Ещё есть машины? Позовите следующего водителя.

И вот через несколько минут целых пять машин выехали по одному и тому же адресу. Таксисты удивлялись: свадьба, что ли, там?

Машины одна за другой въехали в тихий переулок и остановились у дома, над которым висела табличка: «Клуб служебного собаководства».

Тут же из дверей стали выходить необыкновенные пассажиры — собаки. Хозяева вели их на поводках. Тут были рыжий с белой грудью пёс породы колли, или, как его называют, шотландская овчарка; мохнатый нарядный пудель, кокетливо подстриженный, с такой необыкновенной шерстью, как будто ему только что сделали завивку в парикмахерской; светло-серые и чёрные овчарки; чёрно-коричневый доберман-пинчер с гладкой шерстью, словно у моржа; боксёр, сопящий от возмущения, что на него надели намордник.

Водители сначала не поняли, что их вызвали для того, чтобы везти куда-то этих четвероногих пассажиров. Один водитель даже возмутился, когда совсем маленькая девочка открыла дверцу машины и пропустила туда огромного, мышиного цвета дога с квадратной мордой.

— Ну что это в самом деле? Ведь он там напачкает!

Девочка укоризненно взглянула на шофёра.

— Лорд никогда и нигде не пачкает, — сказала она внушительно. — Лорд отлично воспитан.

— Кто это лорд? — растерялся водитель.

— Это его кличка, — ответила девочка, кивнув в сторону дога.

Водитель, покачивая головой и улыбаясь, уселся на своё место:

— Новое дело: собаки — лорды. Куда же этого Лорда везти?

— Мы едем выступать, — объяснила девочка. — Лорд ещё и артист.

Машины тронулись к Дворцу пионеров.

Концерт начался давно, и, пока театр кукол заканчивал выступление, дрессировщики со своими собаками расположились в большой артистической комнате: их выступление открывало второе отделение.

Весть о том, что прибыли четвероногие актёры, сразу облетела дворец. Многие ребята, которые уже раньше видели выступление кукольного театра, потихоньку пробрались к артистической комнате и заглядывали в двери, переговариваясь:

— Ух, какой рыжий!

— А этот как разинет пасть!

— Зубищи-то какие!

Старший дрессировщик попросил негромко:

— Вы, ребятки, закройте дверь и идите в зал. Не надо перед выступлением артистов волновать.

Ох, как много зрителей было в зале — яблоку негде упасть.

В этом дворце собаки выступали впервые, и всем было очень интересно посмотреть, что же они умеют…

Сначала на сцену вышел старший дрессировщик и сказал:

— Ребята, через несколько минут начнётся показ работы служебных собак. Прошу вас сидеть смирно и к сцене близко не подходить, не свистеть. Словом, не мешать собакам работать. И ещё одна просьба: когда мы будем выходить из зала, собак не трогать, оставить им проход.

— Мы будем сидеть тихо! — закричали все вокруг.

И дрессировщик, улыбнувшись, поднял руку:

— Сейчас на сцене будет работать дог Лорд.

И вот вместе с собакой вышла на сцену совсем маленькая девочка, та самая, которая разговаривала с водителем такси. Ребята смотрели на неё с уважением и завистью. Подумать только, ведь ей, наверное, не больше восьми лет. Она такая тоненькая и хрупкая. Дог выше её, а слушается беспрекословно.

Чего только не выделывал Лорд по приказу своей хозяйки: и ложился, и вставал, и сидел. И на команду «голос» отвечал хриплым, неторопливым лаем. Время от времени девочка совала руку в карман платья и бросала догу какие-то кусочки, которые он мгновенно проглатывал и облизывал морду широким розовым языком.

— В кармане у хозяйки лакомства, — объяснял старший дрессировщик. — Лорд получает кусочки колбасы и печенье, когда хорошо выполнит приказ.

Потом девочка ушла вместе с Лордом, сохраняя на своём лице невозмутимое выражение. А на сцене появился мальчик с пуделем Бимом. Пудель ходил по бревну, лазил по лесенке, вызывая общий восторг. И вот кто-то не утерпел: на сцену полетела большая шоколадная конфета. Она упала прямо у носа пуделя. Он торопливо обнюхал её и отвернулся. Тогда к рампе подошёл старший дрессировщик. Он был недоволен.

— Кто бросил конфету? — спросил дрессировщик.

Все замолчали.

— Я попрошу того, кто бросил конфету, встать и подойти ко мне, — продолжал дрессировщик.

Все головы, как по команде, повернулись направо. И мальчик в пионерском галстуке, смущённый, красный, неуклюже поднялся со стула и пошёл к сцене. А притихший зал наблюдал за этим неожиданным происшествием.

— Как тебя зовут? Коля? — переспросил дрессировщик. — Так вот, Коля, мы ведь договорились, что все будут сидеть спокойно. А ты нарушил договор.

Но ты дал возможность Биму показать всем вам, что он не нарушает законов собачьей дрессировки, не берёт лакомство от чужих.

И вдруг кто-то крикнул:

— А может, он просто не любит шоколадных конфет?

Тогда дрессировщик повернулся к маленькому хозяину Бима:

— Володя, покажи всем, как относится Бим к конфетам.

Мальчик торопливо вынул из кармана конфету, такую же, какую бросил на сцену Коля, и сказал:

— Ко мне!

Через секунду Бим был возле него.

— Голос, — сказал Володя и показал конфету.

Бим уселся, упершись лапами в пол, и три раза отрывисто пролаял.

Тогда Володя бросил ему конфету. Бим подхватил её на лету и принялся лапами разворачивать бумажку. Он вытащил из обёртки конфету и с наслаждением принялся жевать её.

— Вот видите, ребята, как послушен и дисциплинирован Бим, — сказал дрессировщик. — Поучись у него, Коля. Подними свою конфету с пола и унеси её отсюда.

Красный как рак Коля подобрал конфету, сунул её в карман и бегом помчался в зал. Все зрители громко хохотали и были очень довольны тем, как Бим проучил Колю.

Все собаки выступали очень хорошо, без запинки выполняли самые трудные номера. И только в конце концерта произошёл неожиданный конфуз. Когда огромная серая овчарка Джерри стерегла сумочку своей хозяйки, не давая никому приблизиться к ней, рыча даже на старшего дрессировщика, откуда-то сверху спрыгнула кошка. Это была толстая, упитанная, очень избалованная кошка. Она жила во Дворце пионеров у сторожихи. И ребята, которые часто приходили сюда, обязательно приносили ей что-нибудь вкусное. Поэтому она чувствовала себя хозяйкой во дворце и, наверное, очень рассердилась, когда увидела, что в её владения пришли собаки.

Вихляя откормленными боками, она прошлась перед самой мордой Джерри. Джерри вся вытянулась, готовая прыгнуть и схватить за хвост нахальную кошку. Но она не могла этого сделать: ведь Джерри была на посту, сторожила вещь, оставленную её хозяйкой. Поэтому она только взвизгнула от бессильной ярости и раскрыла большую пасть с белыми зубами. А кошка, словно испытывая Джеррино терпение, ещё раз прошлась по сцене. Неизвестно, чем бы всё это кончилось, но тут прибежала сторожиха тётя Катя и схватила свою Мурку.

Это маленькое происшествие очень насмешило ребят. Но бедная Джерри, наверное, здорово попортила себе нервы.

В зале за спиной ребят стояли и водители такси, которые привезли сюда собак. Они тоже смеялись и хлопали, когда необычные артисты чётко выполняли номера. И тот, кто вёз дога, говорил ребятам:

— Я этого Лорда привёз, Лорда-артиста. Я его и обратно повезу.

Кончился собачий концерт, на котором ребята могли бы сидеть ещё много часов подряд. Они, правда, пробовали продлить его, кричали «бис», хлопали без удержу, но тут опять появился строгий дрессировщик и сказал:

— Артисты устали. Прошу зрителей пропустить их к выходу.

На этот раз все послушались. Поднялись с мест и зааплодировали, пока собаки важно шествовали по залу. Водители побежали к машинам. Конечно, на тротуаре и на мостовой сразу стало людно. Все выскочили из зала, чтобы проводить собак. А Коля подошёл к Володе и вытащил из кармана ту злополучную конфету в красной обёртке.

— Ты отдай Биму сам, в машине, — робко сказал Коля, — он ведь не узнает, что это моя конфета.

— Не узнает, — серьёзно ответил Володя. — Отдам.

Такси уже отъехали со своими необычными пассажирами, а ребята всё не расходились и спорили. Ведь у каждого появился свой любимый четвероногий артист, и каждый хотел убедить товарищей, что этот артист самый лучший.

КАК ПРОСЛАВИЛСЯ БУРАН

Ночью в окошко постучали. Сосед крикнул взволнованно:

— Нас обокрали! Приведите Бурана, может быть, он поможет!

Хозяин недовольно качал головой. Он думал так: Буран — собака ещё молодая. Опростоволосится, и неудобно будет перед соседями. Но ведь отказать было нельзя, и, взяв Бурана за поводок, хозяин поспешил с ним на место происшествия. На полу в ограбленной квартире валялась забытая ворами кожаная перчатка. Бурану дали обнюхать её и сказали:

— След!…

Буран понюхал перчатку, весь как-то напрягся и медленно двинулся вперёд. Постепенно он перешёл на бег. Хозяин и соседи теперь тоже бежали, увлекаемые мчавшейся вперёд собакой. Вот уже Буран миновал дыру в заборе, перескочил через груду камней, повернул влево, потом вправо. Он пулей вбежал на чердак одного из домов, обнюхал стены, затем спустился вниз, во двор. Тут он начал бегать, поднимая столбы снежной пыли.

— Дурит собака! — недовольно сказал кто-то. — Играет. А мы ей поверили…

Но вдруг все притихли. Буран лёг на живот и стал рыть снег, тихо повизгивая. Он всё глубже и глубже зарывался в сугроб, и вдруг что-то чёрное показалось в его зубах. Ещё минута — из-под снега появился рукав пальто.

— Моё! — крикнул владелец ограбленной квартиры.

А Буран продолжал разбрасывать снег. Тут уж люди стали помогать собаке. Разрыли сугроб, и под ним оказалась яма, в которой лежали ещё два пальто.

Буран прыгнул в яму, обнюхал её и, ворча, вылез наверх. По следу он пошёл к квартире, где прятался вор. Вора задержали.

С тех пор соседи иначе и не зовут Бурана, как Буран — Шерлок Холмс.

ПОДВИГ БЕЛЬЧИКА

Солдаты шутили беззлобно:

— Эх ты, беспородное существо! Не то лайка, не то пудель — кто тебя разберёт!…

А Бельчик, покачивая закрученным в колесо пушистым хвостом, преданными глазами глядел на насмешников. Он никогда не отходил от разведчиков. Вместе с ними крался по болотам, продирался через кусты, забираясь далеко в тыл врага, и рысцой трусил впереди, когда они возвращались обратно, выполнив задание.

Бельчик получил хорошее собачье воспитание: приучился не лаять, и, если чуткое ухо улавливало чьи-то незнакомые шаги, он молча тыкался холодным, влажным носом в руку своего вожатого. Он не боялся выстрелов, а на пули не обращал никакого внимания, словно это были большие мухи, которые не могли укусить его.

Однажды четыре разведчика забрались особенно далеко во вражеский тыл. Больше суток пролежали они за пригорком, наблюдая за движением на дороге, записывая, сколько проходит мимо вражеских машин, танков, мотоциклов, в какую форму одеты солдаты и офицеры. Бельчик лежал рядом с разведчиками, положив морду на скрещённые лапы.

Разведчики засекли огневые точки фашистов и отправились в обратный путь. Они шли гуськом, один за другим, и вдруг Бельчик отпрыгнул назад, разевая пасть. Это, как всегда, означало, что собака учуяла врага. Командир на секунду остановился. Как быть? Влево — немецкие блиндажи, вправо — мост, который усиленно охраняется. Значит, ничего не остаётся, как идти вперёд, несмотря на предупреждение Бельчика. Разведчики поползли, осторожно вглядываясь вперёд. Примерно на втором километре из-за кустов вышел немецкий патруль, учуянный издалека собакой. Немцы в первую минуту опешили, и вожатый Бельчика — широкоплечий, сильный старшина, кинувшись вперёд, мгновенно опустил приклад автомата на голову одного из фашистов. Тот упал. Но остальные, опомнившись, кинулись на советских воинов. Завязалась рукопашная борьба. Один из фашистов, выхватив длинный нож, ударил старшину в спину, и тот тяжело осел на землю. Фашистов было шестеро, советских разведчиков четверо, да к тому же четвёртый лежал на земле, не в силах шевельнуться. Однако советские воины бесшумно расправились с врагами. Пятеро фашистов были убиты, а шестого, того, кто тяжело ранил командира, разведчики взяли в плен.

Здоровенному фашисту связали за спиной руки, в рот засунули кляп и приказали ползти вперёд. Весь дрожа, он повиновался. В его глазах, окаймлённых рыжими ресницами, затаился звериный страх.

Двое разведчиков осторожно перевязали командира, подняли обессилевшее тело и понесли в глубину леса. Они заночевали в чаще, устроив неприметный шалаш.

Наутро командиру стало совсем плохо, он не мог идти. А надо было быстро доставить в штаб пленного и ценные сведения, полученные разведчиками.

— Оставьте со мной Бельчика, — приказал командир, — а сами идите…

Тяжело было разведчикам оставлять товарища, но выхода не было. Они положили возле раненого фляжки с водой, запасы еды и ушли. Бельчик растерянно смотрел им вслед. В глазах собаки застыло недоумение: как же так, почему они уходят?

Прошло несколько часов. Временами приходя в сознание, старшина видел возле себя Бельчика. Собака лежала рядом, не спуская с него глаз. На прощание разведчики сказали Бельчику: «Охраняй!» Но и без этого приказа Бельчик никогда бы не оставил своего хозяина.

Ночью где-то неподалёку раздался гортанный говор. Напрягая силы, старшина приподнялся, прислушиваясь. Бельчик, весь вытянувшись, тоже слушал. Сомнения быть не могло: по лесу бродили враги, разыскивая тех, кто убил патрульных.

«Надо перебираться, — подумал старшина, — иначе найдут».

Он привязал к поясу фляги, ослабевшими руками завязал в плащ-палатку еду и прикрепил объёмистый пакет к собачьей спине. Сам бы он не смог нести припасы, а кто знает, сколько ему и Бельчику придётся плутать по лесу.

Потом они поползли. Бельчик впереди, а старшина медленно двигался за собакой, держась за её ошейник. Время от времени он терял сознание, словно погружаясь в какую-то чёрную яму, и приходил в себя от того, что чувствовал тёплый язык Бельчика у себя на лбу, на щеках. Тогда он снова шептал: «Ползи!» — и они двигались вперёд — человек и собака.

Под утро они вышли к реке. Надо было во что бы то ни стало пересечь эту маленькую лесную речонку и перебраться на ту сторону — там, как помнил старшина, на каменистом берегу были небольшие пещерки.

Река была совсем неширокая, но при одной мысли о том, что надо погрузиться в холодную воду, темнело в глазах. Бельчик тоже нерешительно остановился у самого берега и в первый раз еле слышно завизжал.

— Вперёд! — как можно твёрже сказал старшина.

Собака рванулась, и холод сковал ноги старшины, добрался до раны. Стало мучительно больно, и он едва не выпустил ошейника из рук. Но тут же, поняв всем существом, что тогда — конец, он крепче сжал твёрдую, обитую медью кожу.

Старшина не знал, час или два ползли они до пещерки, не помнил, как они наконец заползли в неё. Он пришёл в себя в спасительном полумраке. Всё тело ныло. Бельчик лежал рядом и зализывал окровавленную лапу. Видимо, он поранил её об острые речные камни. Старшина удивился тому, что в отверстие пещеры не проникает дневной свет. Снаружи темно — значит, прошёл целый день с тех пор, как они очутились тут. Он осторожно снял поклажу с Бельчика, хотел открыть консервную банку, но у него не хватило сил. Тогда он наломал хлеба, нарезал сухой колбасы и обильно смочил всё это водой из фляжки.

— Ешь, Бельчик!

Бельчик жадно принялся за еду. Пёс устал и проголодался.

Старшина заставил себя проглотить немного воды и съесть кусочек шоколада; второй кусочек он дал Бельчику. Потом вытащил кисет с табаком, оторвал клочок газетной бумаги и написал на нем неверными, прыгающими буквами:

«Нахожусь в пещере, на берегу Змеёвки».

Он подписался, вложил записку в кожаный портдепешник, прикреплённый на шее собаки. Бельчик, не двигаясь, напряжённо смотрел на него. Тогда старшина притянул к себе тёплую собачью морду и поцеловал Бельчика:

— Спасибо, пёс! А теперь быстро: пост!

Услышав знакомую команду, Бельчик неуверенно переступил лапами и ещё раз поглядел на хозяина. Собака явно не хотела уходить. Тогда старшина приподнялся и приказал сурово:

— Пост! Пост!

Привыкший к повиновению, Бельчик мгновенно вырвался из пещеры, и некоторое время старшина слышал, как хрустит прибрежная галька под собачьими лапами. Потом всё стихло, стихло надолго…

Старшине снился странный сон. Он то шёл по воде с Бельчиком, то вдруг лез на какое-то высокое дерево, и Бельчик протягивал ему с ветки лапу, чтобы помочь взобраться ещё выше. Потом он мчался на санях, запряжённых лошадьми, вдруг лошади оборачивались, и он видел перед собой знакомую морду Бельчика. От сильной тряски ему мучительно захотелось пить. Он прошептал: «Воды», и его губы явственно ощутили прохладную влагу. Старшина открыл глаза и в первую секунду ничего не понял. Он лежал на чём-то мягком и удобном, а над ним колыхалась крыша палатки.

— Пейте, голубчик, — услышал он ласковые слова и, как в тумане, увидел перед собой лицо Кати — медицинской сестры.

Ловко придерживая голову, она поила его из большой фарфоровой кружки чем-то приятным, кисленьким. Постепенно приходя в себя, старшина шепнул:

— Как я попал сюда?

— Бельчика благодарите! — весело отозвалась Катя. — Не велено вас волновать, а это, я думаю, сказать можно. Двое суток пролежали вы в пещере, пока Бельчик не принёс записку. Не знаем, как он доставил её. Ведь мы за это время три раза с места на место перебирались. Прибежал страшный, взъерошенный, голодный. Санитары скорей на Змеёвку, принесли вас оттуда на руках. Испугались мы все за вас. А сейчас быстро на поправку пойдёте.

— А Бельчик? — тревожно спросил старшина.

Катя засмеялась:

— Ох и Бельчик! Беда! Не даёт покоя. Так и не отходит от палатки. Гоним мы его, гоним, а он всё не слушается.

— Пустите его, — попросил старшина.

Катя заколебалась:

— Влетит мне от доктора…

Но в глазах раненого была такая мольба, что сестра, не выдержав, поспешно проговорила:

— Ну уж ладно, на одну только минутку. — Она открыла дверь палатки и сказала в темноту совсем тихо: — Бельчик!

И в ту же секунду старшина почувствовал, что холодный шершавый нос уткнулся в его руку. Забыв все правила дрессировки, Бельчик, как простая, невоспитанная собака, визжал и катался возле своего хозяина. Старшина положил руку на косматую голову пса и сказал негромко:

— Эх ты, беспородная моя собачка!

ЧАЛКА

На берегу среди зелёной травы стоял голубой домик с алыми ставнями. Гера, вахтенный матрос, прижавшись к борту, всё глядел и глядел на этот удивительный домик, хотя видел его десятки раз, когда теплоход причаливал к маленькой пристани с тусклым незапоминающимся названием.

Гера глядел на голубой домик, возникающий каждый раз как из сказки. Чуть прикрывая глаза, Гера представлял себе: входит он в этот домик, и там ждёт его что-то необыкновенное. Вот и сейчас он стоял, не шевелясь, и мечтал…

— Эй, на вахте! Мечты отставить! — раздался зычный голос боцмана.

И Гера, самый младший матрос команды теплохода, неохотно оторвался от борта и принялся за свои обычные матросские дела. Он ведь сам отлично знает, что домик этот вовсе не из сказки, что живёт в нём усатый краснощёкий бакенщик. А раскрашивает бревенчатые стены, и ставни, и крышу в фантастические цвета известная выдумщица, жена бакенщика. Она привезла сюда на Волгу тоску по ярким краскам родной Украины, по её весёлым мазанкам, выхваляющимся друг перед другом узорчатыми ставнями.

Гера неохотно пробирался по палубе к брошенной швабре и вёдрам, наполненным водой. Мысли его были нерадостными: опостылели теплоход и вахтенная служба. Всё время только и слышишь:

— Матрос Петров! Почему палуба не блестит? Перемыть!

— Матрос Петров! Опять на вахте спишь!

— Матрос Петров!

А ему надоела эта верёвочная тяжёлая швабра. Трёшь, трёшь ею до одури палубу. Надоели бесконечные поручни, которые, по мнению боцмана, должны блестеть как золотые.

Каждый день одни неприятности: все делают замечания, все ругают. Всё видят. Только видят-то всё по работе. Опять же палуба грязна или опоздаешь на вахту. А так ничего не видят, словно слепые. Всё, что вокруг теплохода, будто и не существует. Равнодушные какие-то. Ну кому расскажешь о домике или вот об этих облаках, которые постоянно провожают теплоход. Облака бывают разные. Гере кажется, что они, как по эстафете, передают корабль от облака к облаку. Рано утром они вытягиваются во всю длину фарватера и, освещённые изнутри розовым солнцем, провожают Геру на вахту. Когда над рекой встаёт солнце, теплоход идёт уже под охраной белых круглоголовых облаков. Они, как куски ваты, мягкие, ласковые. Эти облака весёлые, озорные: перегоняют друг друга, меняют неожиданно форму. То, глядишь, плыла совсем рядом, рукой можно коснуться, лебедь-птица и вот махнула крылом и превратилась в медвежью голову с разинутой пастью. Перевернулась голова, и возник в небе настоящий домик: с крышей, трубой, белым дымом. Хоть переселяйся в него!

А под вечер, вот сейчас, облака, наверное, замерзают. Уходит солнце, и они ещё некоторое время пытаются удержать его розовые лучи. Но лучи эти меркнут, лиловеют, и озябшие, дрожащие, бесформенные облака теряются в темнеющем небе. Так стоял бы и смотрел вверх. Забываются все неприятности.

Гера вздохнул: вот она опять, эта швабра. Он яростно схватился за гладкую, натёртую множеством рук палку и вдруг прислушался: что-то пискнуло. Это по правой стороне борта. Гере послышался неясный шум. Что это может быть? Он быстро перегнулся через борт, увидел рыжую лохматую головёнку и вытаращенные, тоже почти рыжие, круглые, как пуговицы, глаза. Заметив человека, лохматое существо ещё раз слабо пискнуло, и на секунду показались из воды, заскреблись об обшивку теплохода две крохотные когтистые лапки. Потом снова раздался писк, и рыжая головёнка исчезла в мутной, покрытой блёстками мазута воде.

Не раздумывая, Гера схватился за поручни и очутился в воде. Волжанин, с детства привыкший нырять, он нырнул под днище корабля и, широко раскрыв глаза, успел различить, как стремительно идёт ко дну тёмный комок. Прошло несколько мгновений, и щенок оказался у Геры за пазухой. Тяжело дыша, парень вынырнул на поверхность, забрался на палубу и… очутился лицом к лицу с боцманом. Тот молча оглядел растерявшегося матроса. С парня стекала вода, оставляя на свежевымытой палубе грязные лужицы. Волосы слиплись, по щеке растекалась мазутная капля.

— Хорошо! — зловеще протянул боцман. — Два наряда вне очереди! Я тебя научу, как во время вахты купаться. Каждый день всё новости преподносишь!

Тогда Гера шагнул вперёд и молча вытащил из-за пазухи щенка. Наглотавшись воды, щенок кашлял, хрипел, испуганно тараща свои рыжие глазки-пуговицы.

Боцман сразу смолк. Он переводил взгляд с Геры на щенка, со щенка на Геру.

— За ним, значит, прыгнул, — протянул он задумчиво и коснулся мокрой щенячьей морды.

Собачонка высунула маленький розовый язык и лизнула большой боцманский палец.

И Гере стало так жаль щенка, что он, забыв, как положено во время вахты матросу обращаться к боцману, вдруг заговорил сбивчиво, совсем по-домашнему:

— Я увидел — тонет. Запищал. Глаза жалкие. Не мог не нырнуть. Я палубу вымою. Я щенка потом хорошим людям отдам на берегу.

Гера посмотрел вниз, увидел вокруг себя лужицы и, окончательно смутившись, спрятал дрожащего щенка за пазуху.

Растерянный, он опустил глаза, ожидая привычного строгого нагоняя, и вдруг услышал смех.

Да-да, это боцман, бородатый, грозный, беспощадный к нерадивым, гроза всех молодых матросов, боцман, словно сошедший со страниц книги о морских путешествиях, похожий на всех боцманов в мире, король боцманов, как потихоньку звали его молодые матросы, не подозревая, что ему известно это прозвище и что он чуточку гордится им, смеялся. Смеялся добродушно, тряся чёрной окладистой бородой. Он был похож в эту минуту на ласкового Геркиного деда.

— Хороши оба! — хохотал он. — Мокрые, трясутся. Марш в каюту! — вдруг крикнул он сердито. — Я тут сам приборку сделаю. Вымой своего утопленника тёплой водой в умывальнике. Нечего на корабле грязь разводить. Ну и поесть дай. Постой, вот ключ от моей каюты. Там у меня молока бутылка припасена. Налей псу. Ишь он, сердешный, сколько воды наглотался…

Вечером в Гериной каюте было шумно. Сюда собрались все свободные от вахты матросы. Собрались по чрезвычайному поводу: новому члену команды выбиралось достойное имя. Сам боцман явился сказать, что капитан разрешил оставить щенка и просил доложить, как его величать. По отчеству, конечно, Геркович, а вот по имени…

Спорили до хрипоты. Каждый отстаивал своё. Тогда, прищурившись, боцман предложил:

— А если быть ей Чалкой? И имя девичье, так как он у нас женского рода. Ну чем не Чалка? Крутнулась она с суши, как трос, прыгнула на корабль. Ну, а что в воду скатилась, то это и с настоящей чалкой бывает… Так и быть щенёнку Чалкой Герковной.

Все закричали, засмеялись, захлопали и принялись ласкать растянувшуюся на Геркином одеяле лохматую рыженькую собачку, получившую одно имя со стальным тросом.

А Герка радостно смотрел на всех этих людей, которых до сих пор считал чужими и безразличными, и не понимал: как же не заметил он, как же проглядел те большие человеческие чувства, которые так щедро выступили наружу сегодня, в незначительной, казалось бы, истории со спасённым щенком. Он чувствовал смятение и стыд при мысли, что матросам пока не за что уважать его. Он делает всё не так, как надо бы, всегда и во всём отстаёт и работу на корабле считает чужой и постылой…

Когда все разошлись, Гера тихонько пробрался к каюте боцмана и постучал. Тот сидел у стола в одной тельняшке и аппетитно макал румяные сухари в крутой, почти чёрный чай.

— Желаешь? — подвинул боцман Герке вторую кружку. — Тогда потрудись, сбегай к кипятильнику. Можно бы и молочком забелить, но молочко твоя лохматая барышня выпила, — усмехнулся он.

— Нет. Спасибо, — отказался Гера, — я просто так зашёл. — Он смутился и говорил с трудом, выбирая слова: — Я ящик сбил… Песок там для Чалки. Она ведь ещё маленькая. Может и провиниться где на палубе. Так я следить буду… Вы уж не сердитесь…

Боцман с хрустом кусал сухарь. Наконец он сказал:

— Ну что же! Ясное дело, если и сам будешь неаккуратен и собака, придётся обоих с корабля списать. Так что уж старайся.

Когда Герка ушёл, боцман вспомнил разговор, который они вместе с капитаном и старпомом вели на мостике, закрыв за собой дверь рубки, чтобы не услышал рулевой.

«Помнится, хотел ты, Антон Ильич, с корабля его списывать, этого матроса, — сказал капитан. — Утверждал — непригоден к речной службе. Дела нашего не любит. И давно бы списали, да вот старпом заступился».

Боцман вздохнул:

«Я ведь из чего исходил. — Он принялся загибать пальцы. — К приборке нерадив. Швабру в руки берёт, словно змею — мол, вот-вот она его ужалит. По уголкам за ним пройди — обязательно грязь найдёшь. Огрызается, если указание даёшь. И полагал я: труслив. Как-то падал на погрузке ящик. Так он, вместо того чтобы молодым плечом его принять, в сторонку отскочил. Хорошо, другие ребята поблизости оказались. А трусость в матросе — последнее дело. Нынче поколебал он меня. Пароход вот-вот отойти должен был, а он в такую минуту не побоялся под самое днище за щенёнком нырнуть. Может, поглядим ещё…»

«Ну, а старпом как?» — обернулся капитан к своему первому помощнику.

Высокий и плечистый старпом был ещё очень молод. Всего на семь лет старше Герки. Отношения с матросом сложились у него странные. Как-то вечером разговорились они на корме, и Герка внезапно рассказал помощнику капитана, как другу, обо всём: и о сказочном домике, и о серой церквушке, которая четырнадцать веков подряд стоит над Волгой лёгкая нестройная и не несёт в своём деревянном теле ни одного гвоздя, хитро сработанная из брёвен руками безвестных умельцев, и о причудливой, особой жизни облаков.

Иван Иванович молча, не перебивая, слушал немного наивные рассказы и с удивлением ощущал, что и сам следит за игрой облаков и сам ищет глазами весёлые домики.

И ему самому всё это, как и в первые дни плавания, кажется прекрасным и удивительным.

Поэтому, когда Гера замолчал, он тихонько сказал:

«Вёл бы ты, Петров, дневник. Хорошо ты всё это описываешь и чувствуешь».

И вдруг Иван Иванович вспомнил, что он всё же начальник этого суматошного, недисциплинированного парня, которого считают последним в команде, и поэтому он вдруг добавил гораздо строже и суше, чем хотел:

«А службу всё-таки надо исполнять добросовестно…»

Видимо не ждавший таких холодных и обычных слов, молодой матрос как-то сразу сжался, козырнул и отошёл. И для старпома сразу пропало всё очарование этого вечера и нарушилась близость, возникшая между двумя людьми, которые думают одинаково. Оба не спали в эту ночь. И ни один из них не подозревал об этом. Гера ворочался на койке, стискивая кулаки: разболтался! Домики! Облака! Дураком теперь считать будет!

А Иван Иванович, не раздеваясь, бродил по каюте и в сотый раз попрекал себя: оттолкнул парня! И почему? Начальником себя показать захотел? Или стыдно стало, что и сам помечтать не прочь?

Утром, как всегда, они официально поздоровались, попытались даже улыбнуться друг другу, но улыбки вышли натянутыми. Потом оба уже не искали встреч. А вот сейчас спрашивает капитан его, старпома…

— Старайся! — сказал боцман. — А то придётся и тебя и собаку списать с корабля.

И Иван Иванович сказал:

— Думаю, толк из него будет. А что касается дисциплины, то и сами мы, когда помоложе были, нарушали её кое в чём…

Ровесники — капитан и боцман — едва сдержали улыбку, глядя на совсем ещё детское, милое лицо старпома. А он, почувствовав это и стесняясь, как всегда, своей молодости, торопливо попросил разрешения вернуться в рубку: перекат трудный, а он — вахтенный начальник.

Двое на мостике проводили его тёплыми, понимающими взглядами. И капитан сказал:

— Ну что ж, боцман, может, и выправим парня. — И добавил, усмехнувшись: — С помощью рыжей собаки.

Боцман кивнул и спустился вниз. Там он увидел Герку. Матрос сидел на корточках возле ящика с песком, из которого вылезала Чалка со сконфуженной мордой.

— Вот так, сюда бегай, бесстыдница, — говорил Герка, не видя боцмана. — Теперь пойдём твои грехи замывать.

Он подхватил швабру, ведро с водой. И боцман принялся наблюдать, как Гера ожесточённо трёт палубу, где только что провинилась глупая, невоспитанная Чалка.

— Ты смотри у меня, — говорил Герка щенку, — будешь палубу пачкать, выкинут нас обоих с корабля. Палуба должна как зеркало блестеть, поняла?

Боцман усмехнулся: вот уж не думал он, что его собственные слова могут быть адресованы собаке.

Вечером, после вахты, старпом долго разговаривал с секретарём комсомольской организации — вторым механиком Семёном Кратовым. Рассказал ему о том неудачном разговоре с Герой, о сегодняшней истории со щенком.

Семён озабоченно слушал. На его круглом белом лице чёрные густые, сросшиеся брови казались как бы чужими. Словно кто-то взял и приклеил. Ребята уже знали: если шевелятся мохнатые брови секретаря — значит, задумал он что-то.

Семён протянул задумчиво:

— Трудный парень. Пытались мы и так и эдак к нему подойти — не получается. Комсомол? Не хочу. Что-нибудь не так сделаю, всё равно выгоните. В физкультурный кружок? Не хочу, наломаешься на погрузке — чем не физкультура? Вот сегодня в первый раз увидел интерес на его лице — это когда имя щенку давали.

— Может, за это и зацепиться? — осторожно предложил Иван. — Может, с этого щенка и начнём мы Герино перевоспитание?

Чёрные брови раздвинулись, разошлись. Семён засмеялся.

— Ну что ж, попробуем, — сказал он весело. — Поймаем в его душе какую-то ниточку, потянем — глядишь, и вытянем.

Воспитанием Чалки Гера занялся всерьёз. А помог ему в этом Семён: притащил целую охапку книжек о служебных собаках — и как их надо учить, и какие команды давать. Каждый день перед вахтой и после вахты Гера учил щенка. На «уроки» приходил Семён, а нередко и старпом. Чалка оказалась на редкость понятливой. Она лаяла при команде «голос», сторожила вещи, стремглав мчалась к брошенным предметам, услышав магическое слово «апорт».

Чалка оказалась страшной лакомкой, и у Геры теперь карманы всегда были полны конфетами: ведь за удачно выполненную команду надо было, как это написано в инструкции, обязательно дать собаке лакомство. Получив конфету, Чалка долго и аккуратно двумя лапами снимала с неё бумажку и съедала, поднимая вверх рыжую смешную морду.

— Где деньги берёшь на конфеты? — как-то невзначай спросил Семён.

Гера смутился:

— А я курить бросил.

Семён кивнул:

— Вот это правильно сделал.

Теперь уже Гера часто приходил в каюту к Семёну, присутствовал при спорах, которые затевали комсомольцы. А спорили они часто: то обсуждали интересную книгу, то проводили беседу о космосе, о реках. Как-то Семён предложил:

— Вот тебе, Гера, «Правда» со статьями космонавтов, ты почитай внимательно, выпиши самое интересное и расскажи ребятам.

— Да я, наверное, не смогу, — застеснялся Гера.

— Ну, как это не сможешь? — удивился Семён. — Попробуй.

И Гера провёл одну беседу, вторую…

— Даём тебе общественное поручение, — заявил вдруг Семён. — Твоя Чалка стала настоящей артисткой. Будем концерты устраивать. Пусть ребята повеселятся.

И вот на длительных стоянках Гера выводил свою воспитанницу на корму и устраивал целые представления для команд соседних судов и береговых зрителей.

Чалке аплодировали, как настоящей эстрадной звезде. А она с достоинством принимала дань своему таланту, поглядывая на Геркин карман, где хранились конфеты.

По утрам перед вахтой спортсмены теплохода проводили десятиминутный бег. Раньше на это никто не обращал внимания, но теперь многие выходили на верхнюю палубу посмотреть на необычное зрелище. Один за другим бежали спортсмены, а впереди несся рыжий вихрь — лучший бегун теплохода — неутомимая Чалка.

Щенка полюбила вся команда за весёлый характер, за безобидные проказы. Очень скоро Чалка привыкла к чистоте и порядку.

Даже в рубке — святая святых каждого корабля — в Чалку поверили. Она легко взбиралась туда по лесенке и царапалась в дверь. Но вот спуститься обратно — это было настоящее мучение: лапы расползались, и щенок никак не мог перелезть вниз со ступеньки на ступеньку. Тогда, забыв всякие приличия, Чалка отчаянно визжала. На помощь прибегал кто-нибудь из команды. На руках сносил её вниз, а она, благодарная, высовывала розовый язык, пытаясь облизать своего спасителя.

На длительных стоянках Гера выводил свою воспитанницу на корму.

К концу навигации Чалку уже нельзя было узнать. На пристанях привыкли к тому, что у трапа рядом с вахтенным сидит большая золотисто-рыжая собака с большими карими глазами и чуть вытянутой, как у лисицы, мордой. Если вахтенному надо было на минуту отлучиться, он мог быть спокойным: никто из чужих не войдёт на теплоход. Чалка не залает, не бросится, — она лишь красноречиво приоткроет зубастую огромную пасть, и чужак отступит, с уважением поглядывая на необыкновенного стража. А если он попытается бросить конфету (находились и такие соблазнители), Чалка и бровью не поведёт: она уже не щенок, способный выпросить подачку у первого встречного. Она взрослая воспитанная собака и берёт конфету только из рук хозяина.

И вот настало утро, когда весёлая Чалка испытала первое горе.

Гера покидал корабль. Молодой матрос уходил в армию.

Вдвоём со старпомом, с которым его связывала теперь большая дружба, они стояли у борта и говорили о Чалке. А собака сидела у их ног притихшая, что-то чувствуя, и переводила преданный взгляд с одного на другого.

— Надёжный парень, сохранит твоего пса, — сказал старпом и поглядел на танкер, который стоял рядом, чуть покачиваясь на крутых волнах Рыбинского моря, ещё совсем молодого, но уже такого неспокойного.

Дело в том, что на танкер перевели Семёна. Теперь он был там механиком и с радостью брал к себе Чалку до Гериного возвращения. Вот и сейчас он появился на борту и призывно помахал рукой.

Гера, держа на поводке Чалку, зашёл проститься к капитану.

— Счастливо, — сказал тот. — Рад, что передаём в армию хорошего матроса.

Он пожал руку вспыхнувшему Герке, погладил Чалку, усиленно вилявшую хвостом.

У трапа Герка подошёл к боцману.

— Ты пиши, — сказал старик непривычно мягко, — как, что. А я наведываться буду на танкер.

Старпом и Гера зашагали к танкеру. Чалка весело взбежала по трапу. Она нередко давала тут представления и знала всех.

Герка передал поводок в руки механика и, простившись с друзьями, зашагал по лестнице в город. Старпом и механик провожали его глазами. На самом верху Гера остановился, махнул в последний раз рукой и скрылся за поворотом. Чалка отчаянно залаяла и кинулась было вслед, но её удержала крепкая рука.

На берегу стоял голубой домик и над ним плыло облако, провожая Геру в новый путь.

ПАСТУХ ОРЛИК

Орлик вырос в степи. Его отец Громобой и мать Ветка, косматые кавказские овчарки, стерегли овечьи стада. В жару они подгоняли овец к водопою, во время бурана собирали отбившихся от отары животных. Собаки зорко следили, чтобы не потерялась ни одна овца, чтобы не подкрался откуда-нибудь голодный, кровожадный волк.

Ещё совсем маленьким щенком Орлик бегал за родителями, тявкал на овец, но, конечно, овцы не боялись такого крошки и не обращали на него никакого внимания.

Потом Орлик подрос. Он бегал быстрее всех молодых собак и умел заставить овец слушаться. На шею ему надели особый ошейник с торчащими железными шипами — это для того, чтобы волк не смог схватить его за горло.

Однажды сильная гроза с ливнем разразилась над степью. Жёлтые молнии бегали по небу, а гром гремел так оглушительно, что у Орлика даже заболели уши. И в эту тёмную, страшную ночь к отаре подполз волк. Он был такой голодный, что ничего не боялся.

Орлик никогда не видел волков, и сначала ему показалось, что это какая-то чужая собака подкралась к овце, которая, обессилев от грозы, лежала у куста.

Но вдруг Орлик услыхал грозное рычание своего отца и увидел, как Громовой бросился наперерез незнакомой собаке с худыми, впалыми боками и зеленоватыми глазами. Орлик не знал, что волки всегда такие, что они на первый взгляд кажутся безобидными, неопасными, поэтому он даже не подумал, что это самый кровожадный хищник, который недавно растерзал маленького отбившегося ягнёнка и перекусил горло трём большим, красивым овцам. Но вот Орлик учуял ненавистный запах чужака — незнакомый, тревожный запах, от которого встала дыбом шерсть, напряглось всё тело. Орлик был ещё очень молод и не знал, как вести себя в бою. Он сначала бросился вперёд, потом отбежал в сторону. Но вдруг волк прыгнул и вцепился в затылок Громобою. Тот захрипел, и тогда, охваченный небывалой яростью, Орлик мгновенно вскочил на спину зверя и впился острыми зубами в его затылок. От боли и неожиданности волк взвыл и выпустил Громобоя. И тот, изловчившись, в свою очередь впился в горло волку. Через несколько минут всё было кончено. Мёртвый волк остался лежать на траве, а Орлик и Громобой погнали отставшую овцу в отару.

По дороге они останавливались и, кашляя, выплёвывали волчью шерсть, которая завязла между зубами.

ШЕРЬКА-АРТИСТ

Эрдельтерьер Шерька живёт на одной из самых длинных улиц Москвы — на улице Горького.

Шерька очень смешной — почти четырёхугольный, прямо живой мохнатый квадрат. У него толстый обрубленный хвостик — чёрный, на жёлтенькой подкладке. Спина тоже чёрная, а грудка жёлтая. Морда усатая, бородатая. Совсем как у козла, висит рыжая бородёнка и торчат пушистые усы.

Шерька часто забирается на подоконник и с высоты пятого этажа с интересом глядит вниз — на бегущие машины, на прохожих. Иногда он рычит. Это значит, что там, внизу, какой-то беспорядок: или мальчишки дерутся во дворе, или кошка пробежала безнаказанно, пользуясь тем, что он, Шерька, не может спрыгнуть вниз и наказать её за дерзость.

Шерька любит порядок во всём. У него весьма положительный характер. Даже своё нескладное имя он получил именно за любовь к порядку. Когда Шерьке было всего лишь месяц, что в переводе на человеческий возраст означает примерно года три, он сразу выделился среди своих братьев и сестёр. Он рычал на них, оттаскивал от миски с кашей, возле которой они устраивали возню, хватал за ноги своими ещё небольшими, но уже острыми зубами. Он быстро водворял порядок, и его усатые братишки и сестрёнки, обиженно повизгивая, расползались по местам, а Шерька залезал на какое-нибудь возвышение — на диван или стол — и оттуда следил за ними коричневыми круглыми, как пуговицы, глазами, готовый соскочить при малейшем непорядке.

Его прозвали Шериф, что по-английски означает судья. Настоящий шериф носит на груди серебряную цепь — знак своего судейского достоинства. А собачьему шерифу завязали на груди голубую ленточку. Потом Шериф превратился в Шерьку и так навсегда Шерькой и остался.

Когда Шерьке исполнилось десять месяцев, он поступил в первый класс собачьей школы, то есть начал ходить на площадку в парк, где дрессировщики обучали его собачьей азбуке: «стой», «ложись», «рядом». Шерька оказался очень понятливым. Он учился только на пятёрки, и если посмотреть его дипломы, которые хранятся в большой картонке вместе с намордником, там не увидишь ни одной тройки или даже четвёрки.

Он имеет двенадцать золотых медалей за свои знания. Он очень образованный пёс. Его часто приглашают в клубы и кинотеатры, где он показывает своё искусство. Шерька выполняет по команде разные приказания: прыгает через барьер, задерживает «злоумышленника», охраняет оставленные вещи.

Однажды Шерька выступал на концерте в одном клубе. Он стоял за кулисами вместе с хозяйкой и ждал своей очереди. А на сцене в это время кружилась известная балерина. Шерька никогда не видел балерин и страшно заинтересовался. Он растолкал всех, кто стоял за кулисами, пролез вперёд и высунул голову, чтобы получше разглядеть балерину. В зале раздался хохот: подумать только, торчит из-за кулис чья-то бородатая, усатая морда, на которой написаны восторг и удивление! А балерина танцует и никак не может понять, почему публика смеётся. Насилу-насилу оттащили любопытного Шерьку за кулисы. Потом он вышел сам и вёл себя прямо как артист: отбил лапами на рояле несколько тактов и потряс бородой в ответ на аплодисменты. После каждого номера он скромно оглядывался на публику, как будто хотел сказать: «Подождите, я вам ещё не то покажу!»

Артист Шерька очень любит морковку. На даче у его хозяйки есть огород. Шерька безошибочно отличает грядку моркови от других грядок. Когда приезжают гости, хозяйка говорит:

— Шерька, угости морковкой!

Пёс опрометью мчится в огород, лапами вырывает морковь, осторожно, не задевая соседней, и приносит угощение, держа морковку за кудрявую ботву. Когда он выкапывает морковку для себя, он аккуратно отгрызает ботву, долго лапами очищает морковь от земли, а потом с аппетитом съедает.

Шерька часто гуляет с хозяйкой по улице Горького. Он идёт, гордо подняв голову. На ошейнике покачиваются и звенят медали. Как-то одна маленькая девочка, схватив мать за руку, закричала в восторге:

— Мамочка, смотри, идёт собачкин начальник!…

И теперь все мальчики из соседних дворов так и зовут Шерьку-артиста: собачкин начальник.

ЧЕТВЕРОНОГИЕ КИНОАКТЕРЫ

В студии «Мосфильм» помогают артистам дрессированные собаки.

Они нужны для съёмок в разных фильмах. Интересные случаи происходят во время этих съёмок.

Вы все, конечно, видели картину «Свинарка и пастух».

Там есть такая сцена, когда собака, овчарка, находит заблудившуюся овцу и в это время на неё нападают волки.

Овчарку играла собака, по кличке Гохчи. Снимать настоящих волков, конечно, невозможно, поэтому всем собакам, изображавшим волков, художники сделали из твёрдой бумаги волчьи маски.

Кроме того, пасти им завязали нитками, чтобы они не могли кусать друг друга.

Режиссёр Пырьев смутился даже, когда увидел перед собой целую стаю волков, — так хорошо художники изготовили маски. Он нерешительно предложил:

— Давайте прорепетируем!

Но дрессировщики возразили:

— Как же репетировать с собаками? Надо сразу снимать. Иначе они устанут, им это надоест, и ничего не получится.

Пырьев махнул рукой, засмеялся и сказал:

— Ну что ж, попробуем.

И вот на Гохчи и овцу, которую она сопровождала, по приказу дрессировщиков бросилась целая стая «волков». Произошла свалка.

Потом в кинозале вам, как и всем зрителям, казалось, что идёт настоящий яростный бой между собакой и волками. А на самом деле собаки в масках только чуть-чуть задевали друг друга.

Целых три дня шли съёмки, ни одна собака не поранила другую, даже клочка шерсти не вырвала. Вот как здорово сыграли Гохчи и её друзья!

В фильме «Суворов» снималась другая собака, по кличке Буян.

Это большой сенбернар. Вы, наверно, помните, как Суворов сидит около камина, читает книгу, а потом говорит собаке: «Пошла вон, старуха!»

Это вы видите в кино, но зато никто не видит, что в стороне от киноаппарата стоит дрессировщик, который в ту минуту, как Суворов произносит эти слова, говорит собаке: «Ко мне!» Собака радостно поднимается, чтобы бежать к хозяину, и в ту же минуту дрессировщик говорит: «Фу! Тихо!…» При этой команде, означающей запрещение, собака сразу опускала хвост, уши и плелась от Суворова с виноватым видом. Вот и получилось, что Суворов прогнал её и она уходит.

Однажды ночью разбудили дрессировщиков и попросили их срочно прийти в павильон, где шли съёмки картины «Руслан и Людмила».

Там происходило следующее: для съёмки еле-еле достали огромного пушистого кота, который должен был ходить взад и вперёд вокруг дуба.

Кот охотно шёл в ту сторону, где стояла хозяйка, которая подзывала его к себе, зато он никак не хотел идти в противоположную сторону и спрыгивал на землю. Съёмка срывалась. Пришлось дрессировщикам привести собаку — большого дога Лорда.

Лорд улёгся под тем местом, где всё время спрыгивал кот, и тот, боясь собаки, торопился уйти от него.

Съёмки были удачно закончены.

Когда снимался другой фильм, на помощь режиссёру Птушко снова пришли собаки.

Там была такая сценка: король сидит на троне, а на его корону должен сесть живой соловей. Попробуйте заставить соловья сесть точно на корону короля! И вот собаки отчаянно лаяли на соловья. Он, испуганный, слетал с дерева, а от его ноги тянулась ниточка такой длины, чтобы он мог сесть как раз на корону, не перелетая дальше. Испуганный собаками, соловей отдыхал на короне как раз столько, сколько требовалось режиссёру.

В одном художественном фильме был такой эпизод. Около трона повелителя сидят два огромных дога. Сначала постановщики собирались сделать следующее: заставить догов броситься на раба, схватить его за горло и сбить с ног. Долго приучали собак кидаться на артиста, игравшего эту роль, и хватать его так, чтобы не причинить боли. За воротник подвешивали кусок колбасы и говорили: «Возьми!» Собаки кидались, чтобы схватить колбасу, а на экране получалось страшное зрелище: огромные животные хватают человека за горло.

Потом этот эпизод не вошёл в картину, но репетировался он долго и успешно.

Четвероногие киноактёры любят участвовать в съёмках. Они слушаются дрессировщиков, точно выполняют все их приказания.

Они не боятся ослепительного света юпитеров — огромных ламп — и очень дружат с актёрами.

БОКСЁР РЕДЖИ

Реджи очень красив: ярко-жёлтого цвета, с белыми пятнами. Морда у него круглая, тяжёлая, грудь широкая. Он и вправду как боксёр — мускулистый, сильный.

Лёша воспитывает Реджи полтора года.

Уже в первый день, когда Лёша принёс маленького щеночка домой, Реджи показал свой характер. Его положили сначала на диван, потому что Реджи очень устал: ведь его долго везли из-за города.

Ему очень понравилось на диване, он пригрелся и уснул на тёплой, мягкой подушке.

Пока он спал, ему приготовили постель на маленьком топчане и переложили туда.

Реджи очень рассердился: он непременно хотел обратно на диван, но не мог влезть туда и от злости начал лаять каким-то визгливым басом.

Это было так смешно, что даже соседи сбежались посмотреть, у какого это нового жильца такой невероятный голос.

Так проявилась первая черта натуры Реджи — его упрямство.

Немножко окрепнув, Реджи начал бродить по квартире. Забрёл как-то в кухню. Там он очень испугался, увидев мясорубку. Он, пятясь, долго лаял на неё. Даже когда ему дали попробовать кусочек фарша из мясорубки, он не успокоился. Почти год мясорубка была его злейшим врагом, и, входя в кухню, он первым делом смотрел, не укреплена ли она на краю стола.

Когда Реджи вывезли на дачу, он решил как следует попугать коз. Это не прошло для него гладко. Одна из коз подхватила его на рога. Реджи два раза перевернулся в воздухе и молча, прихрамывая, ушёл от козы. Теперь, когда он видит коз, то старается отвернуться и незаметно пройти мимо. Урок, преподанный бодливой козой, не пропал для Реджи даром.

Лёша очень огорчался, что у Реджи такой характер. Он даже советовался с мамой.

— Как быть? — спрашивал Лёша маму. — Ведь Реджи надо учить, а он такой трус! Козы испугался!

Мама гладила Реджи и отвечала:

— Подожди, пока он вырастет. Когда ты был маленький, ты тоже многого боялся.

Лёше не нравилось такое сравнение, но он не спорил с мамой, а то ещё, чего доброго, велит вовсе отдать Реджи.

Но все Лёшины опасения оказались напрасными. Окончательно определился характер Реджи, когда он пришёл на площадку в парк, чтобы учиться собачьим наукам. Ему в это время было уже десять месяцев.

Лёша держал его на поводке. Вдруг к ним подскочил самый хитрый и кровожадный боксёр — огромный Чанг. Это был задиристый пёс. Он постоянно кусал всех собак. Увидев маленького Реджи, он решил попробовать на нём свою силу. И тут Лёша увидел, как у Реджи ощетинилась шея и щенок первый тяпнул обидчика за ухо — за самое нежное место у собак.

Чанг, не ожидавший нападения, визжа, отскочил и с тех пор уже никогда больше не подходил к Реджи. Так Реджи в первый же день отвоевал себе место на площадке. Ни одна собака не посмела с тех пор его обидеть, запомнив, как он расправился с огромным Чангом, которого все боялись.

Есть такое упражнение. По дорожке мчится «злоумышленник» — один из инструкторов, одетый в защитный ватный халат. Такой халат надевается для того, чтобы собака не укусила человека.

Служебная собака должна задержать «злоумышленника», не дать ему уйти. Все собаки просто бегут за «злоумышленником», хватают его за рукава, за полы халата, заставляют его остановиться, а у Реджи выработался особый приём.

Он мчится за «злоумышленником» как стрела и коротким, точным ударом головой таранит его, нанося удар под коленки. Никто не может удержаться на ногах — настолько силён у Реджи удар головой. «Злоумышленник» падает, Реджи взбирается на него и не даёт пошевелиться до тех пор, пока не подбежит Лёша.

Много зрителей приходят на площадку посмотреть, как таранит своих противников боксёр Реджи.

Сейчас Лёша разучил с ним ещё и буксировку на лыжах. На грудь собаке прикрепляется шлейка. От неё тянутся два поводка; Лёша берёт их в руки и становится на лыжи. По команде Реджи мчится вперёд, буксируя своего молодого хозяина.

Сначала Реджи не любил бегать по снегу. Особенно не нравилось ему надевать толстую шлейку. Но сейчас он привык и отлично бежит по снежному насту, а за ним стрелой мчится на лыжах Лёша — без палок, только с поводком в руках.

Вот каким смелым и умным стал Реджи! Никто и не вспоминает о том, что когда-то он убежал от козы.

СЛУЧАЙ В ТЕЛЕСТУДИИ

Маленькому, пушистому, серо-чёрному щенку дали красивое имя — Волга. Так бы и осталась овчарка на всю жизнь тёзкой великой русской реки, если бы не Санька.

Его отец, один из старейших дрессировщиков Москвы, ещё давно обещал:

«Заведём породистого щенка, и я буду тебя учить дрессировке».

И вот Санька стал считать себя полновластным хозяином овчарки.

Он хотел сразу же, сегодня же, учить Волгу всем собачьим дисциплинам, но отец не разрешил.

— Когда ты пойдёшь в школу? — спросил он. — На будущий год, когда тебе исполнится семь лет? А Волгу можно начинать учить не раньше, как через шесть месяцев. Это собачий школьный возраст.

Дошкольница Волга росла весёлой, шаловливой собакой.

Она любила поесть и так жадно лакала суп и молоко и грызла косточки, что вскоре раздулась, словно шар. Лапы у неё расползались по полу. И однажды Санька, глядя на свою воспитанницу, сердито сказал:

— Ползёшь, как жаба. Лапы во все стороны и живот тянется по полу. Жаба и есть…

Отец нахмурился, когда услышал это прозвище, и долго выговаривал сыну:

— Не умеешь ты с животными обращаться. Вот возьму и отберу пса…

Санька затих, покорился и только иногда, когда оставался вдвоём с Волгой и глядел, как её неуклюжие толстые лапы расползаются на скользком паркете, шептал еле слышно:

— У, жаба…

Волга подросла и стала сообразительной собакой. Санькин отец сначала занимался с ней сам, а потом поручил дрессировку сыну, но обязательно следил за ними. И Волга привыкла, выполняя приказания Саньки, скашивать глаза на всякий случай туда, где сидел самый главный хозяин.

Однажды отец пришёл домой весёлый:

— Ну, сынок, завтра экзамен. Завтра выступаете по телевизору.

— Как это? — растерялся Санька.

— А вот так, с Волгой. Передача называется: «Самый маленький дрессировщик Москвы». Смотрите не подкачайте.

Утром мама одела на Саньку новую красивую рубаху в синюю полоску и завязала на воротнике большой бант, как настоящему артисту. Удивлённая Волга понюхала бант и лизнула его мокрым от овсянки языком, оставив, конечно, след.

Папа вызвал такси, посадил Саньку к водителю, а сам сел с Волгой сзади и опустил стекло: вдруг новоявленная актриса будет плохо переносить езду на автомобиле и её, чего доброго, затошнит.

Но Волге очень понравилось в машине. Она вела себя спокойно и жадно оглядывала шумную улицу, прижимала уши, если рядом проезжала другая машина.

Санька ещё издалека увидел телевизионную башню. Она упиралась в небо, казалась такой лёгкой, и даже не верилось, что она сделана из тяжёлых металлических балок.

Папа передал Саньке поводок, и он гордо прошёл через проходную будку во двор. Там было много людей и все говорили:

— Какая большая собака и какой маленький дрессировщик!

Санька шёл, скромно опустив глаза, и очень гордился.

Но дальше… дальше всё пошло совсем иначе. Они вошли в большой зал, где кругом были нагромождены разные вещи: опрокинутые стулья, какие-то шкафчики, столы, повсюду тянулись провода. Всё было непривычно. Папа сказал:

— Это студия. Будешь стоять вон там. Тебя осветят прожекторы, и вы с Волгой появитесь на экране перед зрителями. Мама будет на тебя смотреть и все друзья.

Санька был огорчён: какая некрасивая эта студия. А он-то думал, сидя у телевизора, что передачи идут из какого-то сказочного дворца.

— Сидеть, — негромко сказал отец, и Волга, вильнув хвостом, уселась у левой ноги Саньки.

Им надо было подождать.

Перед прожекторами выступал какой-то мужчина и долго пел под звуки рояля. Потом выбежали три девчонки в «пачках» и танцевали. Наверное, тем, кто сидел дома у телевизоров, казалось, что девчонкам очень легко танцевать. Их юбочки трепетали, и они уверенно становились на носки. Но Санька слышал их тяжёлое дыхание и видел, что они очень устали.

Санька презрительно глядел на щенка: ишь расползаются лапы по полу.

И в это время их с Волгой поставили у прожекторов.

Санька давно прорепетировал свою несложную программу. Он должен был сказать: «сидеть», «стоять», «лежать», «ко мне», и Волга, которая проделывала всё это сотни раз, обязана была повиноваться.

Но сейчас — сейчас получился просчёт. Отец, который хотел помочь сынишке, на всякий случай не вышел из зала, а остался стоять в темноте у двери, и послушная Волга, чувствуя, что её главный хозяин находится неподалёку, перестала считаться с Санькой на глазах у телезрителей. Хриплый Санькин голос (хриплый потому, что он испугался и не мог командовать так же уверенно, как дома на репетиции) прозвучал почти робко:

— Сидеть!

Волга оглянулась, потеряла в темноте хозяина и, поколебавшись секунду, спокойно легла.

— Встать! — крикнул Санька.

Волга не шевелилась. И Санька прокричал ещё:

— Встать, встать!

Волга зевнула и… села.

— Лежать, — надрывался Санька.

Ища глазами хозяина, беспрестанно оглядываясь, Волга опять легла. И в это время растерянный, опозоренный Санька услышал голос диктора, который произносил заранее напечатанный текст:

«Вот так можно научить собаку всему…»

Смех грянул вокруг. Даже привыкшие ко всему осветители, режиссёр и его помощники откровенно хохотали. И тогда Санька, забыв, что он находится в студии, забыв, что каждое его слово слышат телезрители, закричал в отчаянии:

— У, жаба!…

Отец долго не мог успокоить рыдающего Саньку. Он говорил сыну:

— Не огорчайся, я сам виноват. Я должен был уйти, ведь Волга ждала моей команды и не хотела слушаться тебя, раз я рядом. Но я об этом не подумал. Это моя ошибка…

Всё равно Санька был безутешен. Но самое интересное, что целую неделю подряд в студию шли восхищённые письма. Телезрители писали: «Нам всем очень понравилась передача о маленьком дрессировщике и его послушной собаке».

МАЛЫШ

Казалось, что дорога дымит: это пули взбивали снежную пыль и белое облако вставало над полем. Ещё на рассвете двое связистов пробрались вперёд к лесу, чтобы восстановить повреждённую связь. Но вернуться они не смогли. И нельзя было послать никого через этот насквозь простреливаемый участок пути. Как узнать, где находятся товарищи, живы ли они?

Командир связистов заглянул в санитарную палатку.

Навстречу ему шагнул огромный белый пёс.

— На место, Малыш! — сказал командир санитарной роты.

И пёс поплёлся в угол.

Свою кличку Малыш получил словно в насмешку. Он попал на фронт случайно, увязавшись за солдатами ещё маленьким кривоногим щенком. Он был таким крохотным и так плохо развивался, что санитары прозвали его Малышом. И вдруг за какие-нибудь несколько месяцев Малыш поднялся, словно на дрожжах, и превратился в огромного лохматого пса. И теперь каждый с невольной улыбкой называл Малышом эту гигантскую собаку.

Санитары сделали Малыша своим надёжным помощником: его научили разыскивать раненых, вывозить их с поля боя. Сильный пёс шёл вожаком в упряжке впереди двух других собак, легко перетаскивая санки, на которых лежал раненый.

И сейчас командир связистов попросил:

— Пошлите Малыша. Может, найдёт наших или укажет, где их искать.

Вожатый привёл Малыша в блиндаж, где жили ушедшие на задание связисты. Пёс понюхал их вещи. Вожатый сказал ему:

— Ищи!

И Малыш помчался вперёд по дороге, чуть прижимая уши при свисте пуль. Он долго бегал по лесу, ловя чутким носом нужный ему запах. Внезапно ноздри его расширились, и он кинулся вперёд по следу. В густом ельнике он нашёл одного из тех, кого искал. Связист был мёртв. Снег вокруг был окровавлен. Малыш подобрался к связисту и, повинуясь своему собачьему инстинкту, тихонько завыл. Потом, вспомнив, чему его учили, он отошёл от мёртвого и продолжал поиски. В маленьком овражке он обнаружил скоро и второго связиста. Тяжело раненный, он лежал в полузабытьи, раскинув в стороны руки. Малыш потянул его зубами за рукав, тихонько повизгивая, начал лизать лицо, руки. Раненый приоткрыл глаза, медленно приходя в сознание. Он схватился рукой за ошейник собаки, и Малыш, виляя хвостом, повернулся к нему боком, где в кармашке санитарного вьюка были надёжно укреплены фляги с водкой и водой.

Раненый достал флягу, жадно сделал глоток и снова опустился на снег. Тогда Малыш повернулся и стремглав бросился в обратный путь.

Там его уже ждали: Малыш разглядел среди людей своего вожатого и подбежал к нему. В зубах Малыша была палочка — брензель. Такие палочки навешивают на ошейник собак-санитаров.

Когда собака находит раненого, она нагибает морду и берёт в зубы палочку, привешенную на длинном ремне, показывая людям, что она нашла раненого.

Вожатый быстро запряг собак. Малыш, дрожа от возбуждения, тихонько куснул за левый бок пушистую Куклу, которая всегда норовила залезть первой в упряжку. Малыш знал свои обязанности и никому не хотел отдавать своего места. Он вёл упряжку за раненым, которого разыскал.

ДВА ВОДОЛАЗА

Удлема так и звали водолазом, хотя он не был ньюфаундлендом и никогда не спускался под воду. Он просто провожал своего хозяина к берегу реки, смотрел, как тот надевает лёгкий водолазный костюм. Удлем тихонько подвывал, когда на голову хозяина люди, помогавшие ему, водружали огромный бесформенный шлем. За толстыми стёклами пропадало знакомое лицо хозяина, пропадала его улыбка, голос. Удлем каждый раз отрывисто лаял, размахивая хвостом. Он хотел показать, что знает — это хозяин, и всё же он беспокоится, видя его в таком необычном одеянии. А хозяин, махнув рукой, становился на трап и тихонько спускался под воду. Скрывались его плечи, голова. Удлем не мог спокойно вынести исчезновения хозяина. Вначале, когда он был ещё маленьким, он метался по берегу и выл, не спуская глаз с воды. Когда он стал постарше — сидел на берегу и неотрывно глядел на бежавшие по воде круги. В эту минуту можно было подойти к нему, толкнуть — он не замечал ничего. Он глядел только туда, вниз, куда ушёл хозяин, не взяв его с собой. Несколько раз Удлем пытался тоже нырнуть в воду, но его удерживали крепкие руки водолазов: нельзя пустить собаку вслед тому, кто ушёл на дно. Мало ли что: пёс может нечаянно перекусить шланг или толкнуть водолаза, и тогда — беда.

Так постепенно привык Удлем сидеть на берегу и терпеливо дожидаться, пока появится хозяин на трапе, пока снимут с него тяжёлый шлем и он крикнет весёлым голосом:

— Удлем, ко мне!

Постоянно находясь у воды, Удлем научился отлично плавать. Водолазы после работы устраивали иногда весёлые гонки, и Удлем всегда выходил победителем в этих соревнованиях — ведь он мог долго-долго плавать не уставая, отбрасывая в стороны сильные лапы и высовывая розовый язык.

— Водолазный пёс! — восхищённо говорили друзья хозяина. — Если бы его ещё под воду с собой можно было брать…

И вот однажды случилось так, что Удлему пришлось помогать хозяину. В воскресенье водолаз отправился на прогулку со всей семьёй. Его жена, две дочки и сын долго гуляли в тенистом парке, потом вышли к реке. Удлем, конечно, не утерпел. То и дело оглядываясь на хозяина, медленно перебирая лапами, он спустился к воде. Ему так хотелось выкупаться! Но он не смел без разрешения, и тогда хозяин крикнул весело:

— Удлем, вперёд!

— Он здорово плавает! — восхищалась жена хозяина, которая никогда не видела Удлема в воде. — Смотри, как лапами загребает.

Вволю накупавшись, Удлем выскочил из воды и кинулся к своим, уткнул морду в колени хозяйки и вдруг решил встряхнуться. Брызги полетели во все стороны.

— Удлем, бесстыдник! — хохотала жена водолаза, отряхивая платье. — Я же стала мокрая, будто с тобой купалась!

Ребята, очень довольные, гладили мокрого Удлема и подсовывали ему кусочки печенья.

— Сейчас выберем местечко получше и сами выкупаемся, — сказал водолаз.

В эту минуту с реки раздался крик: столкнулись две лодки. И водолаз увидел, как пожилая, седоволосая женщина, взмахнув руками, погрузилась под воду. Он кинулся вперёд и бросился в воду прямо в костюме, плыл широкими сажёнками, чтобы успеть вытащить женщину. Удлем, приученный сидеть на месте, пока хозяин в воде, остался на берегу. И в эту минуту он услышал необычный зов:

— Удлем, ко мне!

Через несколько секунд собака была возле хозяина. А тот, схватив за волосы потерявшую сознание женщину, поднимая её лицо вверх, торопился к берегу.

— Ищи, Удлем! — крикнул водолаз.

И Удлем принялся плавать возле перевернувшихся лодок.

К счастью, не умела плавать только та пожилая женщина, которую вытащил водолаз. Остальные плыли вслед за ними к берегу. Плыла и дочь пожилой женщины, но она очень испугалась, решив, что мать захлебнулась и не придёт в себя. Оглянувшись, водолаз увидел, что девушка уже не может плыть, вот-вот потеряет силы, пойдёт ко дну, а двоих он не сумеет спасти.

— Удлем, ко мне! — крикнул он задыхаясь.

Держа одной рукой женщину, он повернулся и подплыл к обессилевшей девушке. Тут же мгновенно оказался и Удлем.

— Держитесь за собаку! — крикнул девушке водолаз. — Обнимите её за шею. Не бойтесь, она не укусит.

Удлем сначала огрызнулся было, почувствовав на своей шее чужие руки, но хозяин крикнул:

— Удлем, за мной!

И собака послушно поплыла за ним. Значит, так нужно, если хозяин приказывает.

Через несколько минут все были на берегу. Пожилая женщина, упавшая в воду, пришла в себя и пила жадными глотками горячий чай, который оказался в термосе у жены водолаза.

Дочка, спасённая Удлемом, спрашивала её испуганным голосом:

— Как ты, мама? Как ты?

И все подходили и гладили мокрого запыхавшегося Удлема. Ему было это неприятно и очень хотелось куснуть кого-нибудь. Но хозяин сидел рядом и, понимая, что происходит с собакой, говорил тихонько и строго:

— Фу, Удлем, фу!

И, морщась, Удлем недовольно принимал ласки.

В УЩЕЛЬЕ

Снег шёл всю ночь. Тяжёлый, липкий, он засыпал все тропинки, нахлобучил белые шапки на деревья, и они склонились над пропастью, словно изнемогая от этой тяжести. Северный ветер, яростно завывая, тряхнул телеграфный столб, но тот, жалобно заскрипев, устоял. Ещё один яростный порыв, но и ему не поддалось крепкое дерево. Зато с лёгким звоном отлетели белые фарфоровые чашечки изоляторов и закачались оборванные провода.

В маленьком домике линейного монтёра, надёжно укрытом под скалой, раздался телефонный звонок. Говорили из города:

— Порвана телеграфная связь с горными сёлами. Надо срочно исправить повреждение.

Монтёр, вздохнув, положил трубку. Ещё час — и он, сдав дежурство, спустился бы вниз по крутой тропе к себе домой, а сейчас надо взбираться вверх и в этом снежном круговороте искать повреждение: такова уж работа линейных монтёров в горах. В пургу, в проливной дождь, когда ноги скользят по размытым склонам, они должны идти вперёд и делать своё простое, нехитрое дело, такое нужное людям.

Он снял с гвоздя брезентовую куртку и надел её, обернул вокруг себя пояс, перекинул через плечо «кошки» — железные лапы, без которых нельзя взбираться на столбы, проверил, есть ли в кармане резиновые перчатки. Потом посмотрел в угол, где лежало что-то мохнатое.

— Пошли, Дружок! — сказал он негромко.

Большеголовый, рыжий, с белыми пятнами пёс легко приподнялся. Он жалобно посмотрел на человека, словно хотел ему сказать: «В такую погоду хороший хозяин не выгонит собаку на улицу».

Монтёр открыл дверь, и в домик ворвалась буря. Задребезжал на столе стакан, закрутилось в вихре полотенце, повешенное на гвозде. Но человек и собака спокойно вышли и медленно тронулись вверх.

Больше часа монтёр искал обрыв. Он несколько раз проходил мимо столба, не замечая, что именно тут раскачиваются, как пучок засохших стеблей, оборванные провода. Он не мог разглядеть их сквозь метель. Но вдруг Дружок, ткнув носом в снег, вытащил кусок фарфоровой чашечки.

— Умник! — сказал монтёр и, подняв голову, долго вглядывался в пелену снега, пока не увидел наконец обрыв.

Тогда он прикрепил себя к столбу и, проворно орудуя «кошками», полез вверх. А Дружок уселся под столбом, моргая глазами, брезгливо отворачивая морду от мокрого снега.

Это была очень трудная работа: наверху, на головокружительной высоте, под напором ветра восстанавливать связь. Но монтёр прожил почти всю свою жизнь в горах и не боялся ветра, хотя тот сорвал с него шапку, нашвырял хлопья снега за воротник и, воя, грозился вовсе сбросить со столба.

Когда монтёр спустился вниз, уже почти стемнело. Синие тени лежали на дороге.

— Вторые сутки метёт! — сказал вслух монтёр. — Ну ничего, Дружок, сейчас домой!

Он знал, что там, внизу, в избушке, уже ждёт его сменщик и, волнуясь, поглядывает на часы. Сейчас он спустится вниз, расскажет, как трудно достался этот обрыв, и вместе с Дружком отправится в селение. Там давно приветливо журчит самовар и ждёт сынишка Жорка, у которого даже зимой с носа не сходят круглые коричневые веснушки.

Они тронулись вперёд, осторожно ощупывая дорогу. Это было нелегко. Узкая тропка, занесённая снегом, казалась такой ненадёжной… Монтёр вглядывался в темноту, пытаясь определить, скоро ли они поравняются с ущельем. Там тропка сужается. Достаточно одного неверного шага, чтобы полететь вниз. Кажется, сейчас надо идти влево. Или, может, вправо? Он чувствовал, что теряет ориентировку…

Монтёр сделал шаг назад, чтобы окончательно убедиться, правильно ли он идёт, и вдруг почувствовал под ногами пустоту. Слабо вскрикнув, он полетел вниз, судорожно цепляясь руками за встречные кусты. На секунду потерял сознание и, придя в себя от мучительной боли в руках, почувствовал, что висит над ущельем, инстинктивно вцепившись руками в низкорослую ольху. Он сразу припомнил это кривое дерево, которое сейчас казалось круглым снежным шаром — так густо облепил его снег. Как раз под ольхой есть маленький выступ. Если бы удалось поставить на него ногу, тогда можно бы, пожалуй, продержаться некоторое время. Он осторожно повернулся и с невыразимым облегчением действительно ощутил под ногой крохотный выступ. Встав на него, монтёр крикнул во весь голос:

— Дружок! Дружок!…

Сверху раздался приглушённый вой. Монтёр представил себе, как бегает собака по краю пропасти, обескураженная, испуганная, не в силах прийти на помощь. Он закрыл глаза: нет, ничего нельзя сделать. Он будет висеть вот так, пока хватит сил, а потом…

Дружок действительно метался по краю пропасти. Глаза его горели, шерсть вздыбилась. Он жалобно выл. Вдруг до него донеслось издалека, оттуда, куда исчез хозяин:

— К Володе, Дружок! К Володе!…

Дружок поднял уши и тревожно залаял. Он знал эту команду. Когда они уходили с хозяином высоко в горы, нередко тот привязывал к его ошейнику записку и говорил: «К Володе!» И тогда Дружок бежал в линейный домик и приводил на помощь другого монтёра. И сейчас хозяин посылает опять туда, вниз…

— К Володе, Дружок! К Володе! — несся приглушённый голос.

И Дружок кинулся вперёд.

В линейном домике было много людей. Сюда пришли в эту ночь пятеро монтёров, потому что все понимали, что такая пурга может повредить линию и понадобятся большие усилия, чтобы сохранить её в порядке.

Когда в домик вбежал тяжело дышавший Дружок, взъерошенный, с оборвавшимся поводком, все кинулись к нему. Ему давали хлеб, мясо, но он ничего не ел и, жалобно взвизгивая, рвался обратно к дверям, оглядываясь на людей.

— Там что-то случилось, — сказал сменщик монтёра. — Скорее, товарищи!…

Они шли за собакой, и Дружок безошибочно вёл их по узкой тропке.

Они поравнялись с пропастью и готовы были уже пройти мимо, но Дружок, взвизгивая, остановился. Он бросился к краю пропасти, оглушительно лая. Фонари, закрытые стёклами, слабо излучали свет.

— Эй!

— Ау!

— Отзовись! — кричали монтёры, поняв, что Дружок привёл их на место катастрофы. Раскрутили верёвку, обвязали ею вокруг пояса одного из монтёров и медленно принялись опускать его в ущелье.

Через короткие промежутки он кричал:

— Ничего не вижу! Опускайте ещё…

Прошло много томительных минут, пока снизу раздалось глухо:

— Нашёл!

Сразу же была сброшена вторая верёвка. Монтёр осторожно обвязал неподвижное тело хозяина Дружка, и его начали бережно поднимать вверх. Долго растирали пострадавшего, влили ему в рот спирт, потом пошли, неся на руках товарища. Дружок деловито бежал впереди, то и дело оглядываясь. А ветер, словно усмирённый, утихал. Белые снежинки всё медленнее и медленнее кружились в воздухе…

ДЖУЛЬБАРС ИДЕТ В МАГАЗИН

— Идём в магазин, — говорит каждое утро хозяин собаке.

И Джульбарс бежит в переднюю. Он быстро находит под вешалкой и приносит хозяину сначала один валенок, затем второй. Потом осторожно ставит лапы на большую корзину, снимает с неё ошейник и поводок и тоже несёт в комнату. Он садится напротив хозяина и ждёт. Морда его вся вытягивается, становится похожей на лисью. Кажется, что он вот-вот прыгнет вперёд. Кончики тёмно-коричневых ушей чуточку вздрагивают от нетерпения. Как долго одевается хозяин!

Но вот наконец хозяин встаёт, и Джульбарс, перегоняя его, снова бежит в переднюю. В зубах его палка, без которой хозяин не выходит на улицу. У самой двери Джульбарс задерживается в последний раз. На низко укреплённом гвозде висит большая клеёнчатая сумка. Джульбарс лапами снимает её, берёт в зубы и спускается по лестнице вслед за хозяином.

Во дворе много ребят. Это всё друзья Джульбарса. Он всегда возится с ними, когда выходит гулять, играет, шутя замахивается на них лапами, показывает беззлобно свои большие зубы.

И сейчас ребята кричат:

— Здравствуй, Джуль!

— Давай поиграем, Барсик!…

Но Джульбарс сейчас не обращает на них внимания. Он занят — он идёт в магазин. Только хвост его, похожий на большую чёрную змею, чуть-чуть шевелится в знак приветствия.

В магазине Джульбарс усаживается в сторонке, поближе к окну. Хозяин кладёт около него свою сумку. Он делает в разных отделах покупки и складывает около Джульбарса. В магазинах на той улице, где живёт Джульбарс, все уже знают этого необычного покупателя. Продавцы кричат ему:

— Здравствуй, пёс!

И Джульбарс опять шевелит хвостом, не трогаясь с места: ведь хозяин приказал ему охранять покупки.

Потом хозяин протягивает ему клеёнчатую сумку, в которую продавец отвесил семь килограммов картошки. Джульбарс берёт сумку в зубы и важно шагает за хозяином домой.

Однажды было так. Хозяину надо было ещё задержаться в магазине, и он сказал Джульбарсу:

— Домой!

Джульбарс отправился один. По дороге какой-то прохожий, завидев собаку с большой сумкой, захотел отнять у Джульбарса его ношу. Собака мгновенно выпустила из зубов сумку и кинулась на грудь своему обидчику. Секунда — и шутник лежал в грязи, испуганный, ошеломлённый.

Собралась хохочущая толпа, подошёл милиционер. Но Джульбарса не могли отогнать. Он угрожающе рычал, косясь на сумку с картошкой. Целых десять минут лежал неудачливый шутник на тротуаре. Кто-то из мальчиков сбегал к хозяину собаки и сообщил ему об этом происшествии. Хозяин пришёл и освободил озорника. А Джульбарс с видом победителя зашагал домой, окружённый толпой своих друзей-мальчуганов.

Таким злым Джульбарс бывает только со злыми и плохими людьми. В другое время это общительный, весёлый пёс. Джульбарс очень любит малышей. Во дворе, куда Джульбарс выходит гулять, маленькие девочки и мальчики часто подходят к нему, без страха хватают его за морду, таскают за хвост. Джульбарс никогда не позволяет себе укусить малыша или даже огрызнуться. Он терпеливо сносит всё.

Однажды двухлетняя девочка упала со снежной горки и больно ударилась. Она начала плакать, а взрослых в это время во дворе не было. Джульбарс подбежал к девочке, начал лизать её, тихонько повизгивая. Когда мать выбежала к своей дочке, девочка уже смеялась, обняв за шею своего лохматого друга.

Джульбарс не разрешает чужим собакам приходить во двор. Он сразу же взъерошивается, становится похожим на огромного ежа. Рыча, он гонится за непрошеным гостем, и нередко его клыки оставляют кровавый след на боках чужака. Но с теми собаками, которые живут во дворе, Джульбарс дружит.

Однажды, впрочем, он сильно подрался со своим приятелем Томкой — большим белым пуделем. Томка — задиристый пёс. Он любит исподтишка куснуть кого-нибудь. Джульбарс гулял во дворе вместе со своим сыном — крохотным щенком Бобкой. С самого дня рождения Бобки Джульбарс относился к нему очень нежно, даже лучше, чем мать, светло-серая овчарка Джума. Он перетаскивал щенка за загривок с дивана на кресло, с кресла на диван, подталкивал его к миске с едой и ни за что не начинал есть сам, пока не поест Бобка.

Томке почему-то не понравился Бобка. И, когда Джульбарс погнался за какой-то невоспитанной кошкой, которая важно разгуливала по двору, Томка подкрался к Бобке и укусил его за бок. Щенок завизжал. Джульбарс услышал этот визг, бросил кошку и, разъярённый, вцепился в своего коварного приятеля. Посрамлённый Томка, отчаянно визжа, помчался домой, преследуемый Джульбарсом.

Джульбарс во всём помогает своим хозяевам. Они дома клеят картонные коробки для артели. Коробки большие, тяжёлые. Хозяин связывает их по пятьдесят — шестьдесят штук, и Джульбарс относит коробки в артель. Приёмщики знают Джульбарса, всегда готовы угостить его куском сахара или конфеткой. Но Джульбарс ничего не берёт, отворачивается от лакомого куска и смотрит на своего хозяина. Он так приучен: брать еду только из его рук. Хозяин говорит:

— На, Джульбарс, возьми! Ты заработал конфетку!

Тогда Джульбарс берёт конфетку и долго с удовольствием грызёт её, поднимая вверх морду, потому что варенье пристаёт к нёбу.

РОЗКА

Щенок потерялся. Маленький, дрожащий от холода, он оказался в вокзальной людской толчее и напрасно, жалобно пища, поднимал кверху пушистую мордочку. Никто не обращал на него внимания.

Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба потерявшегося щенка, если бы не возвращался из отпуска в свою часть пограничник Геннадий Костылёв. Он услышал писк и прямо у своих ног увидел щенка.

Геннадий остановился, нагнулся и легко поднял пушистый озябший комок.

Щенок ткнулся холодным носом в тёплую ладонь и снова пискнул. Геннадий сунул щенка за пазуху. Он завозился там в тепле и вдруг затих. Пограничник вздохнул. Он вспомнил Верного. Это было совсем недавно. Тёмная ночь стояла над заставой. Только Аракс — горная неукротимая река — нарушала тишину, перекатывая с ворчаньем тяжёлые камни. Луна вела себя беспокойно. Она то исчезала, то появлялась, разрывая облака, и тогда чёрные горы отчётливо выступали на той, чужой, стороне Аракса. Геннадий глядел на них и вспоминал, что днём эти же горы выглядят совсем иначе. Они встают друг за другом — тёмно-палевые, кажутся почти живыми в знойном тяжёлом воздухе, в дымке на горизонте. Стоит только прищуриться чуть-чуть, как горы задвигаются, рванутся навстречу, точно стадо слонов-гигантов. И даже их жёлто-бурые складки лежат совсем как толстая кожа на слоновьей шее.

В ту ночь они шли вдвоём с Верным, и, изредка опуская вниз руку, Геннадий чувствовал под ладонью кончик острого тёплого уха.

Верный был на посту, стерёг границу. Руку пограничника обжигало горячее дыхание. Как всегда, от волнения Верный раскрывал пасть, высовывая розовый влажный язык.

Так, в строгом безмолвии, проводили они вдвоём ночь. Лаять Верный не смел: собаки на границе приучены не издавать ни звука, когда они находятся в дозоре. И, если им почудится что-нибудь в ночном неверном мраке, они должны толкнуть мордой хозяина и остановиться…

Было душно, и даже ветер с Аракса не приносил прохлады. Геннадий расстегнул ворот гимнастёрки. Верный дышал тяжело: ему было особенно жарко от тёплого, густого меха.

Вдруг Верный рванул поводок и остановился. Собака вся дрожала, и Геннадий, припав к дереву, возле которого они проходили, стал всматриваться, вслушиваться. Ошибиться Верный не может: собачий нос чувствует врага за двести — триста метров. Значит, должно пройти некоторое время, пока человек увидит то, о чём предупредила его собака. Оба залегли в кустах, и Верный, как всегда, положил свою морду на плечо Геннадия. Ждать пришлось недолго. Чья-то тень мелькнула впереди, и Геннадий вскинул автомат:

— Стой!

Он сам не узнал своего голоса, прозвучавшего, как выстрел, в тихом ночном лесу. Кто-то метнулся вправо, но в ту же секунду Верный настиг его, опрокинул, прижал сильными лапами к земле. Геннадий услышал сдавленное проклятье, кинулся на помощь Верному. И в эту минуту выплывшая луна озарила человеческую руку с занесённым ножом. Геннадий опоздал на какую-то секунду. Верный лежал, раскинув тяжёлые мохнатые лапы, не шевелился.

Горе и ярость овладели пограничником. Ему хотелось здесь же, на месте, пристрелить бандита, всадившего нож в верное сердце собаки. Но Геннадий был солдат. Он только стиснул зубы, так, что солёные капельки крови выступили на губах, и сказал сдавленно:

— Подымайся, гад!

Неизвестный шёл впереди, высоко подняв руки. Геннадий видел, как вода стекает с его одежды. Нарушитель, очевидно, перешёл реку где-то недалеко, на участке Тигровой пади. Вот тогда-то и учуял его Верный. Враг пробирался к селению, которое лежало совсем рядом — в каких-нибудь пятистах метрах, и чувствовал себя в безопасности, надеялся, что обманул пограничников.

Из-за кустов появился соседний дозор. Товарищи пошли рядом с Геннадием к заставе.

О случившемся передали на заставу. Когда Геннадий подвёл нарушителя к воротам, вся застава уже была на ногах. Начальник заставы принял его короткий рапорт и сказал:

— Вы свободны, старшина Костылёв. Отдыхайте.

И тогда Геннадий ответил тихо:

— Разрешите возвратиться к Верному, товарищ начальник.

Все замолчали. Пограничники потупились. Каждый понимал: там, у Аракса, лежит его мёртвый друг.

— Идите, — помолчав, сказал начальник, — помощь не требуется?

Геннадий отрицательно качнул головой. Говорить он сейчас просто не мог.

Старшина почти бежал туда, где оставил Верного. Собака лежала как живая, и при мерцающем свете луны Геннадию показалось, что у пса блестят глаза. Геннадий присел на траву и по привычке нежно погладил шелковистую шерсть за ухом. Обычно в таких случаях Верный блаженно поднимал морду, щурился. Но сейчас он лежал неподвижно, и тёмная кровь уже успела смочить на боку и животе светлую шерсть.

Геннадий встал, вынул из-за пояса сапёрную лопатку и не торопясь начал копать могилу другу под тем самым деревом, у которого они провели немало часов. Он набросал в яму мха и травы, снял с себя короткую маскировочную накидку, завернул в неё отяжелевшее тело собаки и медленно опустил Верного в яму. Потом закидал её землёй, притоптал аккуратно.

Углубившись в чащу, старшина вернулся, неся в руках выкопанную с корнем небольшую ёлочку. Он посадил её на могиле Верного и полил деревце водой из фляжки.

Геннадий вернулся на заставу на рассвете, и товарищи, которые уходили в дневной дозор, ни о чём не спрашивали его. К чему приставать к человеку, когда у него горе…

И вот сейчас Геннадий Костылёв, шагая по перрону, ощущал на груди биение чужого маленького сердечка. Он уже решил, что повезёт найденного щенка туда, к Араксу, вырастит его. Правда, он не знает, откуда эта собака, может быть, она окажется неспособной к трудной пограничной службе. Геннадий представил себе её, такую крошку, в окружении больших серьёзных пограничных псов и невольно засмеялся. Кусать они её, конечно, не будут — взрослые собаки не обижают малышей. Но что скажут товарищи: привёз, мол, беспородного пса…

В поезде собачонку неожиданно окрестили. Проводница оказалась любительницей собак и, узнав историю найдёныша, расчувствовалась и принесла блюдце тёплого молока.

Щенок жадно лакал, вертя хвостом, а проводница неожиданно сказала:

— Нос-то какой розовый да гладкий! Ах ты, Розка!…

Начальник заставы недоверчиво разглядывал крохотное мохнатое существо, карабкающееся по лестнице, потом спросил у Геннадия:

— Ну, а назвал-то ты её как, своё сокровище?

Геннадий весело ответил:

— Розка, товарищ начальник! Прошу любить и жаловать!

Трудно, ох и трудно было первое время Розке. Начать с того, что здесь ежеминутно обрывали её коротким точным словом «фу».

Розка видела, как другие собаки, заслышав это «фу», становились тихими и послушными. Ведь «фу» — команда запрещения. Но хитрая Розка, которая очень скоро научилась всем другим командам, всё время делала вид, что не понимает команды «фу». Геннадий видел, что собака притворяется, но первые несколько месяцев не наказывал её. Он постепенно приучил её не лаять, молча прыгать через камни. Розка ещё не ходила в дозор, но по вечерам в свободное от дежурства время пограничник водил собаку далеко в горы и там учил её тихой и зоркой пограничной службе.

На заставе к Розке скоро привыкли. Она постепенно оформилась и к году удивительно похорошела. У Розки вытянулась морда, встал, как накрахмаленный, белый пушистый воротник, уши словно поделились надвое и свисали, как и полагается у шотландских овчарок, над изящной головкой. Лапы стали сильными и крепкими. Одно только сердило и беспокоило Геннадия: Розка была удивительно добра. Розовый мягкий язык лизал каждую ласково протянутую к ней руку. Она кидалась на грудь любому, кто трепал её ярко-рыжую шерсть.

— Лиса! — смеялись пограничники. — И морда лисья и характер лисий! Не будет из неё толку, Костылёв, вот посмотришь.

Когда Розке исполнилось полтора года, начальник заставы разрешил Геннадию взять её в дозор. Она вела себя удивительно хорошо. Шагала рядом с хозяином бесшумно, терпеливо лежала в кустах и ни разу самым коротким писком не выдала себя. Инструктор-собаковод, который принимал от Костылёва и Розки их первый экзамен, остался доволен.

Но, когда Костылёв ушёл, уводя собаку, инструктор, вздохнув, сказал начальнику заставы:

— А всё-таки ласковая она слишком! Не годится это для военного пса…

И начальник заставы кивнул в ответ.

Однажды в колхозе, расположенном неподалёку, случилась дерзкая кража. Неизвестные злоумышленники ограбили большой сельский магазин, вывезли все товары.

Проделано это было ночью, а наутро пришедшие продавцы нашли сторожа связанного, с заткнутым ртом, лежащего у наружной стены дома, в котором находилась лавка.

Старые опытные сыскные собаки Бром и Лайка были в дозоре.

— Кого же послать? — задумчиво сказал начальник заставы.

И тогда выступил вперёд Геннадий.

— Разрешите выехать на место происшествия с Розкой! — отчеканил он.

Начальник заставы махнул рукой:

— Молода собака! Только осрамимся перед колхозниками.

— Розка найдёт! — настаивал Геннадий. — Разрешите.

Послать было некого, и начальник заставы скрепя сердце согласился. Он сам поехал в село. И вот тут-то пушистая, добродушная, ласковая Розка неожиданно показала себя совсем с другой стороны.

В лавке валялся носовой платок, оброненный, видимо, кем-то из грабителей. Геннадий дал Розке понюхать этот платок, и все увидели, как вспыхнули янтарные глаза собаки и она кинулась по магазину с такой быстротой, что Геннадий едва успевал следовать за ней. Время от времени Розка поднимала морду, и в глазах её Геннадий вдруг прочёл растерянность и недоумение. Он наклонился и увидел, что всё в магазине — пол, прилавки, оставшиеся товары — засыпано чем-то коричневато-белым.

Все переглянулись. Каждый понимал: теперь собака может и не найти следа.

Около часу металась Розка по магазину, тихонько, жалобно повизгивая. Потом она снова ткнулась носом в платок, который держал в руке Геннадий, и, повернувшись, вышла на улицу. По каким-то неуловимым, понятным только ей признакам она находила на булыжной мостовой тот запах, который ей приказано было искать, и шла, шла то медленно, внюхиваясь, то вдруг совершая прыжки.

Вдруг из подворотни выскочила целая свора колхозных собак. С громким лаем кинулись они к Розке: чужая собака в их селе! В первую секунду Розка струсила, прижалась к Геннадию.

— Уберите собак! — сердито крикнул начальник заставы. — Она испугается и тогда собьётся со следа.

Но Розка, тихая, кроткая Розка, внезапно разъярилась от того, что ей мешают работать. Она прыгнула на собаку, которая находилась ближе всех к ней. Это был огромный серый пёс — кавказская овчарка. Маленькие чёрные глазки его притаились в густой шерсти.

Розка ловко ухватила его за самое уязвимое место — мягкое ухо и, когда пёс с жалобным визгом отпрыгнул назад, продолжала свои поиски, больше не обращая внимания на псов, разбегавшихся с ворчанием.

Розка пробежала две-три улицы, кинулась во двор, перепрыгнула через палисадник, снова вернулась и взобралась по высокой лесенке на второй этаж одного из домов.

Дверь была заперта, и тогда Розка ткнула мордой в бок Геннадия, предупреждая его, как в дозоре, о том, что враг близко. Дверь взломали, и в углу тёмной комнаты, на старом ковре, увидели спящего человека. Никто в селе не знал его. Это был, видимо, один из тех, кто сегодня ночью ограбил магазин. Он проснулся и в ужасе поднял руки: прямо перед собой он увидел огромную собачью морду.

В подвале дома Розка нашла товары, украденные в магазине, и вечером собаку торжественно перевели на новое местожительство. До сих пор она ютилась в тесноватой клетке. Сейчас её переселили в большое просторное помещение, рядом со знаменитым Бромом, который сунул чёрную морду сквозь решётку и приветливо заскулил, виляя толстым хвостом. На полочке, где в отдельных ящичках хранились щётки и гребни для чистки собак, появилась надпись: «Розка». В ящик легла новая жёсткая щётка, и Розка блаженно жмурилась, когда Геннадий сильной рукой чистил её по утрам.

Так приятно движется щётка по телу: песчинки, кусочки соломы, всё, что может попасть в густую собачью шерсть, падает на землю, и кожа становится розовой и чистой, а шерсть блестит, словно смазанная маслом.

Теперь уже начальник заставы и бойцы с гордостью говорили о новой розыскной собаке. Если на заставу приезжали гости, им обязательно показывали местную знаменитость.

— Воров нашла! Все товары в магазин вернули благодаря ей…

И гости почтительно разглядывали огромную собаку, боясь прикоснуться к ней. Но неисправимая лизунья кидалась сама навстречу и, преданно глядя на людей коричневыми глазами, молниеносно оставляла на их щеках следы розового тёплого языка…

Потом настал день, когда Розка снова покрыла себя славой.

На рассвете пограничники обнаружили на вспаханной у реки пограничной полосе человеческие следы. С соседней заставы позвонили:

— Граница нарушена!

Бандит был, видимо, опытен и хитёр, хорошо знал местные условия. Он переплыл Аракс, пользуясь темнотой беззвёздной ночи. Вода стояла высокая, и бурное течение наполняло всё вокруг шумом.

Начальник заставы послал дневального за Геннадием Костылёвым.

— Немедленно явиться ко мне вместе с Розкой!

Удивлённо качнув головой, Геннадий отправился к Розке. Широко расставив ноги, она словно нехотя, деликатно брала из большой миски куски мяса и овсяной каши. Завидев хозяина, собака вильнула хвостом, продолжая свой завтрак. Пограничник внимательно оглядел её со всех сторон. Вот сейчас Розка доест кашу, и можно будет пойти к начальнику. Утром он хорошо вычистил её, и рыжий пушистый мех выглядит так нарядно!

Геннадий поднял створку дверки, и Розка прыгнула к нему. Она привычно ткнулась мордой в его брюки, и Геннадий, добродушно ворча, оттолкнул озорницу. Розка не ласкалась! Нет! Просто, как всегда после завтрака, она вытирала об него измазанную кашей морду.

Пограничник взял Розку на поводок и зашагал к начальнику.

— Явился по вашему приказанию! — привычно отчеканил Геннадий и бросил Розке коротко: — Рядом!

Розка сосредоточенно обошла его и села, как полагается, слева у самой ноги.

Начальник заставы несколько минут молча смотрел на двух друзей, затем сказал негромко:

— Есть задание. Нарушитель сегодня перешёл границу и скрывается, видимо, где-то здесь в горах. Надо найти.

— Есть найти нарушителя! — ответил Геннадий, и Розка беспокойно зашевелилась: слишком уж громко говорил её хозяин.

Геннадий вернулся в казарму немного взволнованный. Задание трудное. Это ведь не то что искать магазинных воров.

Враг хитёр и, наверное, здесь в горах, знает каждый выступ, каждую расселину. Он, несомненно, хорошо вооружён и будет яростно сопротивляться. А Розка может растеряться в новой для неё обстановке. Правда, она уже привыкла бродить по горам, но ей ещё никогда не приходилось разыскивать преступника среди круч.

Начальник заставы отдавал последние приказания маленькой группе бойцов, уходивших на ответственное задание.

Их было пятеро: старшина Геннадий Костылёв; высокий голубоглазый москвич слесарь-инструментальщик Володя Попов; никогда не унывающий казанский сапожник Мусат; молчаливый, угрюмый сибиряк Коля Тихонов — тракторист, механик; юркий, подвижной ленинградец-судостроитель Иван Назаров и Розка, притихшая, как всегда, перед выходом в дозор.

У каждого бойца был за плечами вещевой мешок — продукты для себя и для Розки.

— Желаю удачи, — совсем неофициально сказал им начальник заставы и долго стоял у ворот, смотря им вслед.

Достигнув условленного места, от которого должен был начаться поиск, Геннадий разделил свою группу.

Разведчики пошли каждый по своей тропке, договорившись встретиться на рассвете у приметного камня, названного ещё исстари «круторогий олень».

Геннадий рассчитал правильно: если идти всей группой — это займёт больше времени, и они не сумеют как следует прочесать горы. Договорились о сигнале: если кто-нибудь обнаружит следы преступника, в небо взовьётся ракета. Если понадобится срочное подкрепление, будет дан сигнал.

Всю ночь Геннадий и Розка поднимались и опускались по узким тропам. Розка, глухо рыча, металась меж колючих кустов, уверенно ставя лапы на камни. По поведению собаки Геннадий понимал: след пока не найден. Розка просто ищет его, не находит и поэтому нервничает.

На рассвете пограничники, как было условлено, сошлись в неглубокой котловине. Там прыгал меж камней светлый холодный родник. Они позавтракали, накормили Розку и потом глядели, как она, осторожно поднимая лапы, чтобы не замочить их, тянула узкую морду к воде, жадно хватая ледяные струйки. Напившись, Розка брезгливо отряхнула лапы, улеглась на траве и закрыла глаза. Она бродила всю ночь, ей хотелось отдохнуть.

Несколько часов провели пограничники в котловине, а потом снова разбрелись по разным направлениям. Прошёл ещё один день, ещё одна ночь. Люди и собака устали, а преступник всё ещё оставался неуловимым.

В сотый раз обходил Геннадий те же кручи, уже потеряв надежду. Вдруг он почувствовал, как поводок напружинился в его руке. Не веря себе, старшина остановился, затаил дыхание. Да, несомненно: Розка что-то учуяла. Она уверенно рвалась вперёд и, когда Геннадий остановился, нетерпеливо ткнула мордой в его руку. Стараясь ступать совсем неслышно, Геннадий на цыпочках шёл за Розкой. Ни один камушек не выскочил у них из-под ног — так осторожно они двигались.

Ночь была светлой, и отсюда, с горной тропы, на которую они забрались и откуда сейчас Розка торопливо сбегала вниз, Геннадию было видно всё вокруг. Белел поворот, и большой камень стоял на дороге, как древний молчаливый часовой. За камнем Геннадий неожиданно увидел круглое отверстие. Розка бешено тянула поводок, стремясь туда, к этому круглому овальному своду, ведущему в глубь скалы. Геннадий остановился, притягивая к себе собаку. Мозг его напряжённо работал: в скале пещера, там может скрываться нарушитель. Если враг не спит и глядит вперёд, на тропу, он сразу увидит человека и собаку. Здесь, облитые лунным светом, они представляют собой отличные мишени.

Сильным рывком Геннадий притянул к себе удивлённую Розку и, круто повернув, пошёл в обход пещеры, чтобы зайти к ней с противоположного конца, с неосвещённой стороны горы. Геннадию показалось, что у Розки негодующая морда. Тихонько засмеявшись, он погладил собаку, и она, словно сразу поняв, что от неё требуется, послушно начала карабкаться в гору, отказавшись от удобного, лёгкого пути. Розка цеплялась лапами за камни, изредка вздыхала, но шла всё вперёд и вперёд — так хозяин велит…

Прошло минут сорок, пока они добрались до пещеры уже с другой стороны, и в ту минуту, когда Геннадий готовился впустить в пещеру собаку и войти сам, на тропу, освещённую луной, легла тень. Из овального отверстия пещеры вылез человек.

Геннадий едва успел потянуть обратно Розку, и оба не дыша притаились за камнем. Розка вся дрожала, готовая рвануться вперёд. Но она не смела сделать это, не получив приказа хозяина.

При Свете луны Геннадий хорошо разглядел того, кто вылез из пещеры. Видно было, что он не брит уже много дней. Густые всклокоченные волосы ложились на лоб. Он повернулся, озираясь вокруг, и, видимо успокоенный тишиной, снова одним прыжком очутился в своей берлоге. Насторожённо вслушиваясь, Геннадий ждал, пока он заснёт. Но что-то, видимо, тревожило незнакомца. Он опять вышел на дорогу, постоял несколько минут, затем снова вернулся в пещеру.

Больше он не выходил, возился в пещере, что-то бормотал, чем-то звенел. Наконец всё утихло, и Геннадий сделал шаг вперёд, отыскивая место поудобнее, чтобы спрыгнуть в пещеру. В эту же минуту он увидел огненную вспышку. Что-то сильно ударило его в щёку, и Геннадий полетел вниз, в ущелье. Последняя мысль: «Ракету, надо было пустить ракету…»

Неожиданная случайность, которую Геннадий не предусмотрел, погубила его план схватить нарушителя.

Спрятавшись за скалу, Геннадий не обратил внимания, что его тень легла на тропу. Её заметил нарушитель, когда вторично вышел из пещеры.

Нарушитель сразу понял: его обнаружили, его хотят захватить живым. Не выйдет! Поэтому он вернулся в пещеру, притворился спящим, а сам подполз к выходу, напряжённо следя, когда поднимется пограничник. И, когда Геннадий, уверенный, что нарушитель спит, шагнул вперёд, его подкосила пуля убийцы.

Розка, почувствовав, что поводок не тянет больше, оглянулась и не увидела хозяина. Она хотела залаять громко, отрывисто и тревожно. Но ведь её учили не лаять, и, вспомнив это, она лишь тревожно забегала по краю ущелья, чувствуя, как удаляется от неё родной запах хозяина. Зато до неё донёсся чужой, ненавистный запах.

Ощутив его с особой силой, Розка прыгнула вперёд, в пещеру, и нарушитель, не ожидавший этого, отчаянно крича, растянулся на каменном полу. Он хотел выхватить нож, чтобы ударить собаку, так неожиданно оказавшуюся в пещере, но Розка, грозно рыча, приблизила огромную морду к горлу нарушителя, и он испуганно притих. Розка вытянулась на теле того, кого ей велели искать, кого она нашла. Она лежала не двигаясь: сейчас придёт хозяин, она выполнила его приказ.

Выстрел в горах разносится далеко. Его услышали и бойцы группы Геннадия, и на заставе, где в эту ночь, как во все предыдущие ночи, мало спали, ожидая возвращения костылёвцев. На звук выстрела со всех сторон собрались колхозники, на заставу прибежали комсомольцы.

Узкие цепочки людей потянулись по горным склонам.

Прошло, наверное, около часа, пока Мусат обнаружил круглое отверстие пещеры. Через несколько минут костылёвцы уже стояли у того камня, где час назад разыгралась трагедия.

Они увидели следы сапог, смятые, вырванные кусты.

Мусат, волнуясь, сказал:

— Геннадий нашёл его в пещере, завязалась рукопашная, и они, наверное, скатились туда.

Вдруг из пещеры раздался короткий отрывистый лай.

Сразу вспыхнули четыре карманных фонаря, и все четверо кинулись в пещеру. Неровные, дрожащие блики фонарей обшарили стены и упёрлись в одну точку в самом крайнем углу.

Пограничники увидели человека, лежавшего навзничь на земле, и Розку, свирепую, с окровавленной мордой, которой она во время короткой борьбы ударилась о камни.

Розка не дала диверсанту подняться до прихода пограничников.

Диверсант застонал, попытался приподнять голову, но тут же Розка, злобно рыча, повернула к нему разинутую пасть. Он сразу притих.

Пятый фонарь мелькнул у входа, и голос начальника заставы сказал:

— Ко мне, Розка, ко мне!

Розка любила начальника заставы, слушалась его всегда, но на этот раз не пошла на его зов. Она лишь вильнула пушистым хвостом и снова нетерпеливо залаяла.

— Геннадия зовёт, — тихо сказал Мусат, и все замолчали.

На Розку надели намордник и с трудом оторвали её лапы от тела нарушителя. Его почти на руках вынесли из пещеры.

Преступник молчал, не глядя ни на кого, тяжело дышал; в его чёрных волосах белела седая прядь. Полтора часа, проведённых в пещере с Розкой, оставили неизгладимый след…

А Розка кинулась к краю ущелья и начала отрывисто лаять.

Она бросалась к начальнику заставы, к бойцам, хватала их за рукава, тянула вниз.

— Геннадий там, — быстро сказал начальник заставы. — Организуем поиски.

Когда вниз на верёвочных лестницах начали опускаться бойцы, Розка первая поползла вперёд. Прижимаясь всем телом к камням, она сползала вниз по круче.

Скоро она пропала из глаз людей, толпившихся наверху, и вот откуда-то снизу раздался её неистовый лай.

Вслушиваясь в него, начальник заставы сказал уверенно:

— Жив! Так не лают по мёртвому.

Через некоторое время Геннадия на руках вынесли на дорогу.

Он был ещё без сознания, но дышал ровно и глубоко. Его осторожно понесли к заставе.

Розка бежала рядом с носилками и время от времени прижимала холодный влажный нос к неподвижной руке своего хозяина. Это она нашла его на дне ущелья. Это она его спасла.

К ЧИТАТЕЛЯМ

Отзывы об этой книге просим присылать по адресу: Москва, А-47, ул. Горького, 43. Дом детской книги.