Возрождение

Кэрол БЕРГ

ВОЗРОЖДЕНИЕ

ГЛАВА 1

В одном Валлин преуспела – окончательно укрепила меня в моих намерениях. Я не мог обречь демонов на вечное существование в Кир-Вагоноте. Она показала мне красоту, я не мог обвинять ее за избранный ею способ, как не мог обвинять Александра за то, что он родился принцем. Но я был воином, привыкшим выходить навстречу противнику и открыто заявлять о своих намерениях. Именно поэтому я не мог ждать, пока до Валлин дойдет слух о том, что она проиграла. Я должен сказать ей, что знаю о ее поступках, хотя она ввергала меня в такое искушение, которое я даже не представлял себе раньше.

– Если я поняла тебя правильно, ты требуешь обратно то, что я взяла у тебя, – произнесла Валлин, ставя свой бокал обратно на стол. Полупрозрачные ткани медленно колыхались в мягком свете.

– Я никогда ничего не потребую обратно. Все эти месяцы в подземельях… Думаю, ты действительно не понимаешь, что подобные вещи делают с человеком, иначе я бы не стоял здесь. – Я поставил свой пустой бокал рядом с бокалом Валлин. – Но ты забрала у меня память о моем сыне. Дни, когда я мог бы представлять, как он растет. Хотя даже теперь мне жаль тебя, я понимаю, как больно слышать подобные вещи.

– Изгнанник…

– Сказать тебе то, что ты хочешь знать? Мое имя Сейонн. Можешь сообщить его твоему другу Виксу, или Раддоману, или тому безымянному стражу, который смотрел за мной в собачьем загоне, пусть он тоже знает. Ничего этого было не нужно. Я пришел сюда учиться. Помочь. Исправить несправедливость, из-за которой вы здесь, хотя пока не знаю, в чем ее суть. Я и так сказал бы вам свое имя и помог сделать то, что вы хотите.

Физическая форма Валлин растаяла, осталось только серебристое сияние. Она подошла ближе. Ее лицо мерцало, оно было великолепно.

– Откуда же нам было знать? – Ее огонь начал заливать мое тело и разум.

Я отошел к окну и открыл его, надеясь, что ледяной ветер и вид безрадостных заснеженных просторов охладят мою кровь.

– Нужно было выслушать меня. Ни любовь, ни доверие, ни дружба невозможны без этого. Все, что было необходимо сделать, – спросить.

Достаточно успокоившись, я снова взглянул на нее. Валлин опять изменилась. Теперь она сидела на столе, свет свечей играл на ее чудесном лице, которое стало старше, мудрее и прекраснее, это лицо я видел уже один раз. Рядом с ней появился Викс. Он стоял рядом, защищая ее, но не касаясь. Рей-киррахи никогда не касаются друг друга.

– Когда сотни лет живешь в Кир-Вагоноте, забываешь, что такое доверие или дружба, – начал Викс. – Ты из пэнди гашей, ты Иддрасс. У нас не было причин верить тебе.

– Будь честен, Виксагалланши, – с мягким упреком произнесла Валлин. – Ты сам говорил мне, что ему можно верить. Но я не стала тебя слушать. – Она вздернула подбородок. – Это я решила отправить тебя к безумцам. Я хотела твоей силы, твоей души, твоего тела. А твой разум был мне ни к чему. Возможно, если бы я знала тебя… – Ее слова затихли, и я ощутил огромное облегчение. Подняв руки к лицу, я смотрел на них, и мне казалось, что второй раз в моей жизни с них исчезают кандалы. Я вздрогнул и прогнал видение, чувствуя, как меня пронзает лютый мороз.

– Что сделано, то сделано. – Мой голос прозвучал глухо и пусто, когда в нем пропало желание. – Теперь мне пора.

– Погоди, Изгнанник… Сейонн… неужели ты не выслушаешь нас? – Валлин по-прежнему сидела на своем месте. До меня доносился только ее голос. – Разве ты не увидел здесь ничего стоящего? Если не в нас, то в том, что мы показали тебе? Если ты и сам хотел того же, что и мы… что же будет теперь? Наши намерения не изменились бы, даже если бы мы были с тобой искренни. – Я был изумлен. Она не попыталась связать меня моим именем.

– Я увидел то, что вы показывали мне. И я сделаю то, что собирался, только не позволю вам выбирать за меня способ. – Я сделал шаг к двери. – Вы сможете вернуться в Кир-Наваррин, и когда окажетесь там, вас скорее всего ничто не заставит делать те ужасные вещи, которые вы делали. Но мой народ еще существует, однажды и они, и вы поймете, кто мы такие и что сделали друг с другом.

– Мы защитим тебя, – произнес Викс. – Ты не представляешь, сколько раз был на волоске от смерти из-за чьей-то зависти или жажды мести. С тобой всегда был кто-нибудь из нас.

– Вы едва не уничтожили меня.

– Валлин позволила тебе излечиться. Все эти дни в ее саду… Разве ты не понял? У нас нет лекарств, но она дала тебе время и спокойствие, чтобы восстановить твое тело.

– Вы подчинили мою волю. – Я пробивался через куски прозрачных тканей, пока не увидел перед собой дверь.

Они закричали в один голос:

– Погоди! – Викс растворился и возник между дверью и мной, его свечение приняло человеческие очертания. – Только одно слово, Изгнанник. Я не смею спрашивать, кто посоветовал тебе поступить именно так, вряд ли ты осознаешь, что здесь происходит, и сумеешь сделать правильный выбор. Нет, нет, не говори, что это я не оставил тебе выбора. Ты действительно прекрасно понял мое сообщение. Мы раскаиваемся. На самом деле раскаиваемся. Но если ты тот, кем себя называешь, если мы правильно тебя оценили, неужели ты не прислушаешься к моему предостережению? Неужели ты так уверен в себе, чтобы вступить в игру, ставок в которой не знаешь?

Разумеется. Он хочет выбить почву у меня из-под ног. Я не хотел слушать. Я принял решение и не должен отступать.

– Я понял все, что должен был понять. Я открою путь, потому что это правильно, сделаю все, чтобы не отпереть Тиррад-Нор. То, что называется «безымянной опасностью» и живет в крепости, – ваше дело.

– Тогда я скажу только одно, Изгнанник. Все – безопасность твоего народа, твоего ребенка, всех нас, – зависит от того, кого ты выберешь. Нам нужен иладд исключительной силы, то есть ты, чтобы открыть путь в Кир-Наваррин. Иначе мы пропали. Но ты должен понимать, на какой риск идешь. Мы не знаем ни имени, ни того, кто или что скрывается в Тиррад-Норе, мы только знаем, что оно несет гибель и вам, и нам. Рано или поздно оно проснется. Есть те, кто хочет его разбудить. Они мечтают о хаосе, разрушении и мести. Они хотят уничтожить пэнди гашей и первыми войти в Кир-Наваррин, чтобы выпустить безымянное зло. Помни об этом. Не допусти. Я скажу тебе больше…

Я говорил себе, что не стану слушать Викса. Они с Валлин сделали так, что я целый день лежал в луже крови, думая, что руки у меня отрублены по самые плечи, я рыдал от отчаяния, чувствовал, как разум покидает меня, забыл женщину, которую клялся любить до гроба, забыл о ребенке. Но я понял, что верю им сейчас.

– Я должен идти. – Мои ноги прилипли к полу. И тут Викс сделал ошибку.

– Скажи мне только сначала, Изгнанник, где второй иладд?

Я не ожидал этого вопроса, он заставил меня встряхнуться. Эти двое снова пытались играть со мной, этого я не допущу.

– Какое вам дело? – Я оттолкнул хрупкого демона в сторону. – Вы хотели уничтожить и то немногое, что оставили ему? Или вы хотели сделать это и со мной? Лишить меня силы, потому что я не отдаю ее вам, и уничтожить мое тело, потому что оно не ваше? – Слова Викса ничего не значили. Он снова лгал. Нужно уйти подальше от этого места, от Валлин и света свечей, от злости и уязвленной гордости, которые мешают мне мыслить здраво.

– Что мы оставили?.. Ах да. Меррит рассказал тебе жуткую историю о пиршестве рей-киррахов, которые отрезали ему пальцы и лишили беднягу его выдающейся силы. Видишь, Валлин, нужно было запереть негодяя, пока у нас имелась такая возможность.

Я коснулся медной ручки в виде змеи и тут же отдернул руку. Она оказалась раскаленной.

– Легко издеваться над пленником. – Собрав мелидду, я снова тронул змею. На этот раз я не почувствовал жара и легко открыл дверь.

– Хочешь знать, как это произошло? – Викс продолжал опутывать меня словами. – Сказать тебе, зачем он пришел на наш праздник? И что он сделал там?

– Нет! – воскликнула Валлин. – Я простила его. Викс…

– Он должен знать, прежде чем делать выбор.

– Нет, – отрезал я. – Я узнал достаточно.

Я шагал по коридору прочь от предательства и соблазнов. Викс летел за мной.

– Подумай, Иддрасс. Как Меррит выжил в Кир-Вагоноте, когда ни одного иладда не осталось? Как он сохранил свою одежду и оружие? Спроси его, о ком он скорбит перед своим алтарем. Во всяком случае, не о своей жене, которую он винит в своем пленении, не по своему народу, который он винит за свое поражение, не по рей-киррахам, своим поработителям, которых он винит во всем остальном. Спроси его, почему он поклялся перед всеми нами уничтожить крылатого Иддрасса, любой рей-киррах расскажет тебе о его клятве.

Я не должен слушать. Они решили снова разрушить мой разум, как раз тогда, когда я начал понимать. Вбежав в свою комнату, я зажег свечу, съел хлеб, черствый хлеб, оставшийся от давно забытой трапезы. Эта еда не утолила голод. По спине ручьями стекал пот. За занавешенным ковром окном ветер ревел, как пьяное божество, но я сорвал ковер, распахнул ставни и высунулся в окно, глотая ледяной воздух, словно он мог успокоить жжение внутри меня. Зачем я назначил встречу через два часа? Неужели я думал перед тем оказаться в постели с Валлин? О боги, что я делаю?

Я яростно отпихнул в сторону стеклянный шкаф. Чашки, драгоценные камни, горшки запрыгали по полу, почти все разбились на мелкие кусочки. Я упал на кровать и закрылся с головой одеялом. Думать было невыносимо. Ветер завывал, шевеля страницы лежащей рядом книги. Легенды о богах. Что я пытался вспомнить о Вердоне и Валдисе и о мифах первых эззарийцев? Нам говорили, что наш народ объединяет богов и людей. Бог сошел с ума от зависти и жажды мести. Валдис схватил злобное бессмертное божество и, лишив его силы, запер в волшебной крепости, сказав всем лесным народам… предупредив их о том, что он забрал имя у бессмертной части отца. Что есть правда, а что вымысел?

Ставни хлопнули, сбив на пол свечу в человеческий рост. Остальные свечи погасли. Я вскочил и надел плащ, потом промчался по серым коридорам к задней двери. Оказавшись снаружи, совершил превращение и полетел через пургу к поселению рудеев.

Только несколько демонов попались мне на пути, пока я бежал по длинным коридорам. Никто не заметил, как я открыл дверь тайной комнаты Меррита. Хотя плечи ныли, я спрятал крылья. Эззариец клялся, что никто не знает о его тайнике.

Я обшарил все коробки и корзины, пересыпая камни, вытряхивая гребешки, чашки и перья, иголки, нитки и обрывки тканей. Потом, чувствуя отвращение к самому себе, я опустился на колени перед сундуком, из которого Меррит извлек плащ Смотрителя. Я ничего не найду. Демоны – талантливые обманщики, они просто пытаются заставить меня сомневаться. Замок был заперт заклинанием. Мне не хватило терпения возиться с ним. Я просто сломал петли и отбросил крышку.

Что может рассказать куча тряпок? Однажды я видел целую гору тряпья, которая кричала о горе и страданиях, это была одежда жителей города, вымершего от чумы. Исанна хранила несколько вещиц из тонкой ткани на самом дне сундука под зимними плащами, которые редко доставали. Это были ритуальные одежки для младенца в день присвоения ему имени. Я нашел эти вещи случайно, когда искал чистую рубаху, чтобы предстать перед судом Совета. В слепой ярости я оставил все вытряхнутые вещи на полу, чтобы она увидела. Тряпье в сундуке Меррита тоже было красноречиво.

Я вытаскивал одну вещь за другой. Плащ Смотрителя, разорванный и наполовину сожженный. Еще один плащ с дырами, материю разъела какая-то отвратительная зеленая субстанция. Рубашка с монограммами Смотрителя и Айфа, мужа и жены, целая история любви и партнерства. Один башмак с нацарапанным внутри именем Диадд. Рубаха в пятнах от пота, огромного размера, с дырой на спине, края которой испачканы чем-то ржаво-коричневым. Я рассматривал все. Меррит носил то, что ему удавалось починить. Здесь были вещи не меньше пятнадцати Смотрителей, которые он не смог залатать, но и не нашел в себе силы уничтожить. Я вытащил одну рубаху, которая показалась мне целой. Почти нет крови. Несколько небольших дырочек, которые легко заштопать. Разумеется, ее он не мог надеть, пока я был жив. Эту рубаху я купил в Пассиле, когда мы были там с Фионой. Я пытался убедить себя, что Меррит делал это, чтобы сохранить память о тех, кого он не смог спасти. Но моя собственная рубаха доказывала иное. На второй день моего плена пришел человек с мягким голосом, который снял с меня рубаху и рассказал демонам о самых уязвимых местах человеческого тела.

Скомкав рубаху, я швырнул ее в стену. Дурак. Слепой идиот!

Я даже не вздрогнул, когда услышал у себя за спиной голос Викса. Я уже не мог удивляться.

– Мне следовало догадаться, – произнес я.

– Ты хотел найти друга в этом ужасном месте, а он рассказал тебе историю…

Именно. Историю. Все обитатели Кир-Вагонота были мастера рассказывать истории.

– Я расскажу тебе эту историю несколько по-другому, хотя Валлин и запретила мне.

– Я ничего не хочу от тебя. – Ничего, что показало бы мне мою наивность.

– Но нам нужно, чтобы ты увидел… – Викс сделал быстрое движение. Все получилось так, как он сделал, когда, будучи Раддоманом, показал мне их ужасное пробуждение в Кир-Вагоноте. Он приблизил руку к моему лицу и…

…мое тело переполняла сила… голова кружилась от вина… руки действовали с мастерством демиурга, жизнь и смерть были зажаты у меня в кулаке, затухающие импульсы мужчин и женщин, умирающих, истекающих кровью в траве передо мной… Была веселая охота, веселее не было никогда, мы гнали их по холмам и через мои леса, некоторые кричали, другие безнадежно молчали, все было так забавно… мои приятели хохотали вместе со мной… — он показывал мне свои воспоминания.

Чудовищные образы, фальшивые воспоминания, они наконец ушли… во рту остался вкус чего-то гадкого… Где иладд? Он шел прямо за гастеем. Какие у него здесь дела? Проклятый идиот, почему я не остановил его? Нет, я должен съесть… Он охотился ради потехи на себе подобных, я лучше погибну с голоду, чем стану это есть. Легко говорить после, когда ты уже знаешь, что ты съел, но так трудно отказаться, когда еще голоден. Ради жизни. «Вдруг на этот раз будет что-нибудь исключительное», – говоришь ты себе. «Вдруг на этот раз будет так, словно ты путешествуешь по настоящему миру». Почему же ты не отказываешься, зная, что гастеи редко приносят что-то хорошее? Потому что, несмотря на все сказанное, ты не хочешь погибнуть от голода. А теперь иладд раскрыл эту последнюю тайну. Тайну насыщения после страшного голода. Прежде чем я засну, как и все остальные, упав на пол, я должен узнать, что принес с собой этот иладд…

Вот он, в углу, за умершим фонтаном, где еще висят клубы ужасающего видения, где лежит Денас, погруженный в глубокий сон. Мой господин не стал бы есть этого, если бы не был доведен голодом до отчаяния. Многие другие стали бы в любом случае. Иладд прокрался сюда за Денасом. Что он несет? Серебро… Этот предмет вселяет в меня ужас…что это? Если бы я мог сделать что-нибудь, а не просто ползать среди других, как зверь, заключенный в ловушку собственного тела, я помчался бы туда и посмотрел… О нет! Только не добрый Зелаз!..

Убийство. Меррит прокрался на лир демонов. Когда рей-киррахи начали падать и засыпать после обильного угощения, последовавшего за долгим периодом голода, он вышел, неся серебряный нож Смотрителя и зеркало Латена. Викс видел, как он убил Зелаза, рядом с которым так близко, что кровь залила ее одежду, лежала Валлин. Она глядела расширенными от стыда и отчаяния глазами, как Меррит стаскивает с нее окровавленную одежду, сгорая от желания получить ее тело.

– Мы ничего не могли доказать, – продолжал Викс, пока остатки видения таяли у меня в голове. Он присел на кончик стола, вцепившись в край руками. – После этого невозможно не заснуть, а когда мы очнулись, Зелаза уже не было. Ты знаешь, Иддрасс, что от таких существ, как мы, когда нас убивают, ничего не остается.

– И вы покалечили Меррита, – безразличным голосом произнес я, стараясь подавить отвращение. Эззарийцы и демоны воевали тысячу лет. Я не был невинен, и рей-киррахи, питающиеся кошмарами человеческих душ, тоже. Но убийство и изнасилование тех, кто не может сопротивляться, это совсем другое.

– Я не говорю, что мы невиновны. Но мы ничего ему не сделали. Разве тебе не ясно? Как ты думаешь, почему Меррит еще жив? – Викс соскочил со стола и упал в кресло, пнув стол носком черного ботинка. – Мы обыскали его комнаты и забрали оружие, об этом тайнике мы не знали. Мы сообщили всем кругам, что он сделал с Зелазом. – Он снова пнул стол. – Мы обвинили его только в убийстве, ни в чем другом. Да, мы наказали его, но мы не отрезали его пальцев. Он уже тогда был накоротке с безумцами. Пальцы он потерял, отнимая оружие у другого захваченного Иддрасса. Мы решили, что этого достаточно. А что до его силы… Почему ты считаешь, что у него ее было много? Это он сам сказал тебе. Никто из нас не видел ее проявлений.

– Это неправда. Ты хочешь очернить его, чтобы я снова вам верил. У вас есть ваш закон. Суд рудеев. Вы должны были отправить его к вашим судьям, если вы обвинили его. – Но я помнил слова Меррита о «возможностях», которые у него имеются. И я помнил, как исчез Вилгор, рудей в пурпурных одеяниях, который забрал меня из подземелий, а потом имел несчастье оскорбить эззарийца. Я помнил наше приключение в ту ночь, когда демоны пировали. Меррит решил убить демонов, которые пытались меня схватить. Возможно, он сделал это не ради спасения моей жизни, а чтобы я случайно не обнаружил, что здесь замешан он сам. С оружием Смотрителя он мог многое.

Викс подался вперед и продолжал говорить, словно мои протесты были простым дуновением ветра.

– Мы ничего не могли сделать открыто. Без оружия Меррит не мог причинить нам вреда, но у него был могущественный покровитель, который использовал его и защищал. Тот, кто приказал ему убить Зелаза.

– Кто? – Я все еще отказывался принимать за истину то, что говорил Викс, хотя мне надо было побыстрее решить, кому я верю: Мерриту, человеку моей расы, моих взглядов, спасшему, как я думал, мою жизнь, или Валлин, демону, отправившему меня на пытку, лишившему меня разума, использовавшему меня в своих целях. Я считал, что сделал правильный выбор. А теперь Викс старается меня убедить, что это не так. Какой человек примет подобное с легкостью?

– Ты еще не догадался? Его звали Тасгеддир. Тебе он известен под именем Нагидда. Тот, кто старайся захватить власть над миром, чтобы открыть Кир-Наваррин и выпустить опасность, запертую в Тиррад-Норе.

– Что это за опасность? – Я почти умолял. – Повелитель демонов мертв. Я убил его. Из всех кровавых деяний своей жизни об этом я не жалею. Что вас так пугает? И почему наши предки уничтожили даже память об этом?

– Мы не знаем, Изгнанник. Знание пропало, когда мы оказались здесь. Ты видел мои собственные воспоминания. Это все, что у меня есть. Лишь немногие из нас помнят больше, долгое время они отказывались говорить об этом, опасаясь, что кто-нибудь использует знание во вред остальным. Зелаз был единственным. Нагидда тоже кое-что знал о том, кто находится в крепости. Он заявлял, что для нас там нет опасности. Только сила, говорил он, сила без имени, ждущая своего настоящего хозяина. Он говорил, что пэнди гаши выгнали нас из Кир-Наваррина, потому что видели, как мы становимся все сильнее и однажды сможем захватить их мир. Меррит и Нагидда были большими друзьями. Иладд рассказывал ему, что он сможет получить, оказавшись в мире, и как сила из крепости поможет ему уничтожить пэнди гашей и открыть ворота в наш настоящий мир. И тогда Тасгеддир начал называть себя Нагиддой, обещать невеям огромную силу, рудеям множество инструментов и материалов для их работ, а гастеям вечную охоту, и всем нам – бесконечную власть над пэнди гашами. – Викс поднял один из плащей из сундука и пробежался длинными пальцами по кровавому разрезу на нем. Материя тут же срослась, но кровь осталась. – Когда мы поняли, что происходит с гастеями, – а их безумие усиливалось с каждым часом, – Зелаз и его товарищи осмелились переговорить с несколькими невеями, предупредить их, чтобы они хотя бы не позволили Нагидде первому войти в Кир-Наваррин. Крепость необходимо взять под охрану, иначе начнется такое, что отбросит всех нас, и людей, и рей-киррахов, в еще худшие темные времена. Прежде чем Зелаз и те немногие, кто знал, успели рассказать нам больше, они исчезли… Надо полагать, умерли. Все, кроме Тасгеддира. Теперь ты понимаешь? Ты очень хорошо знаешь о мечтах Нагидды о силе, мечтах, созданных Мерритом. После того, как ты уничтожил Нагидду, Меррит едва не лишился ума.

Я прислонился спиной к стене. Правда тяжела. А если это была правда, тогда что же я наделал, освободив Меррита, отправив его в Эззарию? Идиот. Кто еще позволяет себя дурачить всем кому не лень? Неудивительно, что Айфы, Ткачихи и королевы Эззарии всегда были женщинами, а не воинами. Я потер лицо руками, надеясь проснуться, надеясь поверить и боясь поверить Мерриту, и еще больше боясь не поверить ему.

– Он уже объединился с кем-нибудь? Он сможет сам открыть путь?

– Нет. В нем слишком мало волшебства. Даже сам Нагидда не сумел сделать его достаточно сильным для этого, хотя Меррит и хвастался гастеям, что таков его план. Мы не забирали у него силу. Его подвела собственная слабость, он выдал свое имя в первый же день. Магиалла, захватившая Меритта, не стала удерживать его после того, как попробовала, что он такое. А после того как Меррит начал общаться с Тасгеддиром, Магиаллу уже не видели в Кир-Вагоноте. – Викс печально улыбнулся. – Мы даже и не узнали, какие тайны выдал ей Меррит.

Значит, я отправил лжеца и убийцу, негодяя, слугу Нагидды предупредить эззарийцев о приближении легиона. Я отправил его вместе с Блезом, Кьором, Балтаром и Фионой, моей единственной надеждой снова увидеть свет. Проклятый слепец! Я снова уповал на Фиону, надеясь, что она убережет себя и остальных. Больше медлить нельзя. Никогда еще положение не было столь серьезно. Можно было только посмеяться над моими жалкими попытками организовать заговор.

– Через час я должен встретиться с Геннодом во дворе у ворот. А ты наверняка скажешь мне, что он тоже слуга Нагидды и партнер Меррита.

– Видишь ли, как только ты появился, Геннод делал все, чтобы получить над тобой власть, хотя Меррит не его партнер. У них общие цели, но Меррит доверяет только себе. Геннод не смог управлять им, так же как и все остальные. – Викс резко поднялся, улыбаясь. Синее сияние в его глазах стало ярче. Добрее, как ни странно это звучит. Сочувственнее. Увереннее. – А теперь, если ты поделишься со мной своим планом…

Я рассказал ему о своем соглашении с Геннодом и как Меррит узнал обо всем, благодаря моей непроходимой тупости.

– Не имеет значения. Меррит нашел бы способ последовать за тобой и сделать то, что ему нужно. А теперь мы должны подумать, как заменить Геннода. У нас есть кое-кто на примете. Некто, достойный тебя, Изгнанник. Достойный такого Смотрителя, как ты.

Я больше не хотел слышать слово «Смотритель», оно напоминало мне о клятве. Я перестал колебаться.

– Давай сделаем это прямо сейчас. Чем раньше, тем лучше. Как я уже говорил, меня зовут Сейонн.

Викс коротко рассмеялся… Я бы сказал, смущенно.

– Ах, друг мой. Это не я. Польщен твоим доверием, но у меня нет желания расстаться со всем, что я могу получить от своей жизни. – Он мягко подтолкнул меня к двери. – И здесь этого делать нельзя. Это должно произойти прямо перед легионом. Они должны видеть, что ты согласен, иначе они никуда не пойдут. Именно поэтому Геннод ждет тебя во дворе у ворот. Будь уверен, он соберет все войско, чтобы оно полюбовалось им.

ГЛАВА 2

Я и не думал, что рей-киррахов так много. Все цвета и оттенки, которые только мог различить глаз, сияли и переливались нитями одного большого светового полотна, осветившего весь замок Денаса. Со своего места под аркой между шакалами я видел широкий двор, забитый демонами, лица и тела мелькали передо мной, все новые рей-киррахи продолжали прибывать. По краям темными пятнами мелькали охотники. Я ощущал их вкус. Их запах. Чувствовал, как воздух холодеет там, где они стоят.

Напротив меня был главный вход в замок. Там стояли колонны в форме деревьев, внизу их стволы расширялись, упираясь в тяжелые прямоугольные основания. На почетном месте перед собравшейся толпой стояли гости Денаса, те невеи, которые жили в замке по его приглашению. Некоторые из них остановились между колоннами на ступенях главной лестницы. Красная пульсирующая форма принадлежала Генноду, он вытягивал шею, ожидая и высматривая. Высматривая меня.

Я вжимался в холодный камень, мое дыхание прерывалось, меня бросало то в жар, то в холод.

– Предполагалось, что легион поведет Радит, но он исчез, – прошептал мне на ухо Викс. – Денас надеялся извлечь из этого пользу, но, похоже, что Геннод решил обойти его. Вне всякого сомнения, наш друг намеревается скромно занять место Радита во главе легиона, представив тебя в качестве личного достижения.

Рядом с Геннодом стояли несколько демонов. Один из них был сияющий золотом Денас, никакое придуманное тело не скрывало его величия и великолепия. Рядом с ним я видел Денккара, престарелого танцора, и Товалль, темнокожую женщину, которая так заразительно смеялась. Каарат, рудей-судья, тоже был там.

Тогда в библиотеке спутник Денаса называл троих, готовых добровольно соединиться с человеком, чтобы открыть путь. Геннод был одним из них. Второй – Криддон, спокойный приятный рудей, часто приходивший на чтения Валлин, – стоял на лестнице прямо под факелом, сложив руки за спиной. Однажды он спросил, не позволит ли Валлин «дикому иладду» почитать что-нибудь о морских обитателях. Его зачаровывала идея океана и тот мир, который прятался под водой. Третьим был Несфарро. Это был нервный рудей с копной нечесаных волос, он вечно отчаянно жестикулировал, разговаривая с Товалль. Несфарро считал себя художником и действительно был им, это он создавал цветные галереи. Когда Несфарро узнал, что Валлин показала галереи мне, он страшно оскорбился и заявил, что убьет любого иладда, который еще раз придет смотреть на его творение.

Меррит утверждал, что если соединиться с демоном в Кир-Вагоноте, то обратного пути не будет. Если это так, то с одним из десяти демонов, стоящих на лестнице, я буду сосуществовать до конца своих дней. Мне хотелось спрятаться между камней или распустить крылья и позволить буре унести меня отсюда.

– Геннод задаст тебе несколько вопросов. Отвечай на все, как тебе будет угодно, кроме самого важного. – Викс улыбнулся мне. – Знаешь, какой из них самый важный?

– Мое имя.

– Точно. Когда он спросит имя, отойди от него, чтобы освободилось немного места, поскольку рядом с тобой будет несколько демонов, а легион должен видеть, кто именно соединится. Один из нас спросит, согласен ли ты. Ответь ясно и четко, каков бы ни был твой ответ. Если ты решишься, дотронься до протянутой руки и одновременно произнеси имя. Все должно произойти быстро, иначе тебя получит Геннод. Он будет готов к подобному повороту.

– Не пора ли сказать, кто именно это будет?

Викс невесело улыбнулся:

– Ты недооцениваешь свои силы, Изгнанник. Совершенно неважно, кто из нас пойдет на этот шаг, лишь бы это был не Геннод и не один из его приспешников.

Я не совсем понял его слова, но решил, что лучше не задумываться.

– А теперь иди, друг Сейонн, и пусть твои боги позаботятся о тебе лучше, чем они делали это до сих пор. – Он подтолкнул меня. – Может, у нас еще будет время, чтобы вместе посмотреть мир.

Мои ноги отказывались двигаться.

– Это точно не ты? – С Виксом я хотя бы был знаком. И мне бы весьма пригодились его оптимизм и добродушный юмор.

Викс засмеялся.

– Боюсь, что у тебя хватит забот и без меня. Все будет хорошо, Изгнанник. Все будет хорошо. – Он снова подтолкнул меня к толпе демонов, крикнув громким голосом: – Дорогу! Идет наш избавитель!

Последующие события я помню как во сне: мерцание света от моря демонов, мерзкий запах, исходящий от подавшейся в стороны толпы, бормотанье, шушуканье, слова, произнесенные со злобой или надеждой, и музыка, накатывающая волнами, от нее мои кости и плоть дрожали, вспоминая и ужасаясь. События завертели меня, не давая возможности подумать и взвесить, так было в ту ночь, когда я обнял свою жену и понял, что ребенка больше нет, так было тогда, когда я упал в бездонный колодец темноты и ничто не могло остановить мое падение.

Я оказался на ступенях замка Денаса, мокрый снег падал на лицо, где-то рядом пульсировал красным Геннод.

– Все, как мы договаривались, Иддрасс, – негромко произнес Геннод, когда я поднялся и встал рядом с ним. – В обмен на твое предложение открыть ворота в Кир-Наваррин легион не станет нападать на пэнди гашей. Теперь, когда я готов принять командование, можешь в этом не сомневаться. Мы будем сражаться только в том случае, если нам помешают пройти. Оказавшись дома, мы не против начать переговоры о мире. Все войско Кир-Вагонота будет связано этой клятвой. Тебя такие условия устраивают?

– Вполне, – ответил я. Но я уже понимал, как все обернется. Меррит уж всяко позаботится о том, чтобы битва была. Он устроит свалку, чтобы первому пройти в открывшийся проход. Я сам подготовил это, отправив Меррита на землю. Предупредить своих я не успею, и, если эззарийцы узнают, что целый легион демонов идет, чтобы захватить их души и души других людей, они соберут всех, даже учеников и ученых, всех, у кого есть хоть какая-нибудь мелидда, и всех их уничтожат. Значит, я должен не пропустить Меррита в ворота и у меня должно быть достаточно силы, чтобы одновременно следить за воротами и командовать легионом. Никто другой этого не сможет. И даже тогда я не уверен, что все получится.

Демоны произносили речи, говоря о печальном исчезновении Радита, прославляя его за намерение вести легион в мир людей, они восхваляли Геннода за его готовность рискнуть всем ради новой жизни в Кир-Наваррине. Некоторые толковали о выгодах воссоединения с человеком и связанных с этим неприятностях, они благодарили тех, кто стал впереди войска, чтобы вести его за собой. Но Геннода не особенно уважали. Речи казались неискренними, хотя Геннод сиял улыбкой, которой я еще ни разу не видел на его лице. Когда наступил его черед говорить, он был краток:

– Мы возьмем то, что хотим. Мы больше не станем просить или красть.

Легион демонов пришел в восторг, особенно охотники, а я ощутил подступающую к горлу тошноту. От закрепленных на высоких колоннах факелов валил кислый дым, разъедая глаза.

Потом они дошли в своих речах и до меня.

– Этот иладд, опытный Иддрасс, пришел сюда, чтобы помочь нам, – начал один из демонов Геннода, возвышая тонкий чистый голос. Вопли дружно взвывших гастеев заставили меня вздрогнуть. Я был уверен, что различил среди их голосов голос Ивового Джека. – Этот иладд понес наказание за свои преступления, и он раскаялся. Мы считаем, что он справится… – И дальше в том же духе. Они все говорили, а я не знал, что делать. Тысячи мыслей мелькали в голове семенами одуванчика, но все они были слишком легковесны и лишены корней, чтобы я мог воспользоваться ими.

И вот настал миг.

– Иддрасс, ты по доброй воле хочешь вести нас в Кир-Наваррин? – спросил Геннод.

– Да. – Повисло такое гробовое молчание, что даже мой негромкий ответ показался криком. Ветер рвал с меня плащ, я придерживал его полы.

– И ты по своей воле примешь одного из нас, того, кто согласится войти в тебя ради нашего дела?

– Да.

– И ты сделаешь так, как было решено, и прекратишь войну, которую вы ведете с нашим народом?

Комок застрял у меня в горле.

– Да.

Геннод наклонился ко мне и зашептал:

– Есть еще кое-что, о чем мы попросим тебя… из-за вашей истории… потому что столь многие из нас страдали… Они не поверят тебе, если ты не опустишься на колени.

– На колени… нет. Я не стану. – Глупо восставать по таким пустякам, после того как я нарушил все законы, которые поклялся соблюдать, предал всех живущих и сражающихся эззарийцев и всех погибших за тысячу лет. Но каждая клеточка моего тела бунтовала от одной мысли о подобном унижении… о признании поражения. Я могу отречься от своего народа, но я не унижу его. – Невозможно.

Даже ветер затих. Геннод сопел, продолжая шептать:

– Значит, ты не собираешься делать то, что обещал. Значит, ты неискренен. Какая тебе разница, если ты говоришь, что пришел по доброй воле?

Толпа внизу зашевелилась, те, кто стоял на ступенях, подошли ближе. Викс стоял теперь в группе невеев, склонив голову набок, синее пламя в его глазах превратилось в две маленькие точки. Что сделает Геннод, если я откажусь? Я переключил восприятие и заглянул в центр красного свечения. Ответ был однозначен. Он попробует заставить меня. Я уже столько раз неверно оценивал происходящее, что, если я ошибся и насчет его силы? Я не знал ничего о том, что должно произойти, но я не позволю ему получить преимущество. Я уже далеко зашел по этому пути, но что, если он победит?

– Когда я скажу имя, я не стану вставать на колени, но я поклонюсь. Просто вежливо поклонюсь, как один воин кланяется другому, как местный правитель приветствует Императора. Если этого окажется недостаточно, я не смогу предложить ничего другого. – Некоторые вещи просто невозможны.

Геннод разглядывал меня, взвешивая мои слова и, видимо, соглашаясь, ведь в любом случае он получит то, что ему нужно. Затем улыбнулся.

– Отлично, – произнес Геннод. – Я не хотел бы жить в теле труса. – Он заговорил громче: – Ты сделаешь свой выбор свободно? Перед лицом всего войска?

– Да…

Толпа разом подалась вперед. Я поискал среди демонов Валлин, но ее нигде не было.

– Назови свое имя, иладд.

Я заставил себя улыбнуться Генноду, потом кивнул на его друзей, стоящих слишком близко ко мне, они почти касались меня. Геннод махнул рукой, и его приятели отошли. В тот же миг я шагнул назад. Я поднял полы плаща, разводя их в стороны, и низко поклонился самым церемонным из всех дворцовых поклонов, чувствуя, как подвигаются ближе другие демоны, стоявшие у меня за спиной. Подняв голову, я развернулся к ним, словно удивившись. Товалль и Денккар стояли справа и слева от меня. Между ними были Несфарро, Криддон, лукаво улыбающийся Викс и Каарат, судья.

– Имя, иладд, имя. – Геннод стоял у меня за плечом. Он махал остальным. – Вы, Викс, Товалль и все прочие, отойдите.

Вопрос задал Криддон. Негромко, но очень четко. Он прозвучал неумолимо, как голос трубы на поле битвы.

– Ты согласен или нет, иладд? Отвечай на вопрос Геннода.

Мое дыхание прервалось, но все-таки я почувствовал мгновенное облегчение, когда увидел, что это Криддон. Не кошмарный… не жестокий или хитрый… навсегда… о боги, сжальтесь надо мной… Ветер швырял мне в лицо мокрый снег, заставляя плясать пламя факелов.

– Имя, иладд. – Геннод злился. Подходил ближе.

Я закрыл глаза и представил своего сына, уже подросшего, его розовые щеки, прямые темные волосы, угольно-черные глаза, он улыбается доброй Элинор и Гордену, освещенный солнцем. Я хотел сохранить для себя этот образ. Он был моей целью. Смотритель не предпринимает ничего, не поставив себе цели, я сам учил этому вечность назад. Цель помогает Смотрителю сохранить честь, собрату воедино силу, удержать в памяти все то, что он обязан помнить.

– Я согласен, – ответил я. – Я Сейонн… – …сын Гарета и Джоэль, муж Исанны, отец Эвана-диарфа, Смотритель Эззарии. Я не осмелился произнести эти имена вслух, но перечислил их для себя, хотел убедиться, что помню. Потом я открыл глаза, коснулся протянутой мне руки… и увидел печальные золотистые глаза Денаса.

ГЛАВА 3

Я горю. Огонь мучит… ослепляет… пожирает. Я потерян… потерян… как я мог подумать, что это возможно? Все… потеряно… не завершено. Это другой… этот убийца… он жжет меня. Пламя вырывается из меня, устремляясь во все стороны. Давящая тяжесть другого разрушает, сжигает, подминает меня под себя… я ухожу в никуда… жить в вечном страхе… какая тьма… какая боль… Я есть и всегда был созданием из огня, вышедшим из пламени, закаленным, отмеченным… Если бы я только смог вспомнить…

Рука кузнеца с толстыми пальцами сжимает железный брус, клеймо, на нем фигурки сокола и льва, изящное изображение, которое стало вдруг синонимом страха и зла. Раскалено докрасна… жарко полыхающее железо приближается… приближается… О силы ночи, оно прожигает… мою плоть, мой мозг, все мое существо. Знак позора, знак порабощения, знак падения…

Стой, не надо… Я должен вспомнить…

– Пришло время превращения, сын мой.

– Я еще не готов, отец. Прошу тебя, разве нельзя подождать еще, потренироваться? Я стану внимательнее. Прошу тебя, отец, я не могу дышать. Я обжигаюсь каждый раз, когда пробую, мне кажется, что я падаю в самое сердце Весукны, где даже камень плавится и горит. Кто сможет это вынести? – Он не слушает меня. Теперь, когда пришло время, отец говорит, что это мое наследие, позор ждет того, кто не примет его. Значит, действуй. Тише, тише… сначала руки… как тебя учили… ты знаешь это так же точно, как знаешь о восходе солнца… потом тело… Жрец сказал, что тебе будет легко, но разве Моприл понимает, что такое легко? – «Жжение прекратится, когда ты превратишься». – Так он всегда говорит. Почему же так жжет? Но сила – это все. Изменяй форму ног, потом голову, самое трудное… Я не стану кричать. Еще немного жжения, и я стану таким, каким был задуман…

Стойте… мне надо понять… я уже прошел испытание? Не могу вспомнить…

Я ждал так долго, моя любовь, чтобы увидеть тебя в венке из осенних листьев и услышать слова вечной любви. Как прекрасна жизнь! Значит, любовь сильнее смерти и страхов? Все годы оков, отчаяния, боли и забвения я не смел думать об этом дне… Солнце ласкает мое лицо, и деревья горят золотом, бросая нам под ноги пестрый ковер…

Погоди… я должен услышать слова… снова ощутить вкус радости и любви… вернись…

Она живет в гамарандовом лесу, так сказал мне Кейззор, если это так, то это просто чудо. Я действительно видел, как она бежала в лес, но жить там? Она – воплощение разума и красоты, я восхищен ее храбростью, но никто не должен жить в святом месте, к тому же в таком опасном. Кто поверит в это, не увидев собственными глазами? Каждый, кто входит в гамарандовые леса, погибает, так говорится в легендах. Лес силы окружает страшную крепость, защищающую нас, укрывающую нас от зла. Но для, меня гамаранды не опасны, хотя я давно уже не гулял среди них. Кейззор утверждает, что половина леса погибла, не выдержав дыхания крепости… сгнила, сгорела… самый редкий лес, а он даже не знает, почему он такой редкий. Ах, матушка, я так скучаю по тебе. Подумать только, твой прекрасный лес гибнет… Но девушка, которая туда бежала… Я прослежу, чтобы она ушла, прежде чем случится что-нибудь нехорошее. Тише! Что это за плач? Гамаранды горят… вон с дерева что-то свисает… о боже, пожар… больше никто не плачет…

Стой… это опасно… Я должен вспомнить…

– Нет! – закричали разом несколько голосов, и один из них, вне всякого сомнения, принадлежал мне. – Предательство!

Руки из плоти схватили мои руки, пока другие, невидимые, вцепились в мой разум и душу, пытаясь разорвать их на части. Потерян… навсегда потерян, пропал… Образы взрывались у меня перед глазами, сначала вспыхивая ярко и четко, потом увядая, теряясь на фоне ночи: пейзажи, лица, надписи, картинки. Обрывки музыкальных фраз, пение, звук труб, звон мечей… шум бесконечной битвы, кровь, смерть, вечный холод и тьма. Запахи, звуки, ощущения, горе и скорбь, радость и любовь, все они прошли передо мной, один за другим, чтобы исчезнуть. Все мое тело полыхало, мозг лопался от напряжения, пока я старался уйти от того, что сам выбрал. Языки пламени, рвущиеся из моей груди, рук и ладоней, ослепляли меня, словно не достаточно было мокрого снега и копоти факелов. Я был охвачен огнем, в моих видениях тоже все горело… Они обращались в ничто, все, даже самые страшные, о которых ни один человек не пожелал бы вспоминать, даже те, что не были моими воспоминаниями. Я рыдал, мечтая вернуть их, ужасаясь при мысли, что они навсегда покинут меня, уйдет все, что я знал о своей жизни.

Денас… Вспышка… осознание своей последней ошибки. Нет времени убиваться, я схожу с ума, я не могу тратить последние моменты, сокрушаясь о совершенной глупости. Я был Смотрителем Эззарии, воином, значит, должен уметь держать себя в руках. Даже если я отдал свою душу самому могущественному невею, самому страшному, самому жестокому, ненавидящему все, чем я был, надо бороться. Мой сын… мой народ… они зависят от меня. Моя цель поддержит меня. В голове что-то разорвалось, воспоминания загорелись, я едва устоял на ногах после этого взрыва.

Осторожно, Иддрасс. Идет Геннод… Предупреждение повергло меня в панику.

Я ощутил новое вторжение, стремление докопаться до имен, сильных и слабых сторон, выведать все, что можно использовать против пэнди гашей. Но предупреждение было сделано вовремя. Я успел собрать мелидду, дал отпор, построил стену, за которой спрятал все самое ценное. Ты не сможешь использовать меня, чтобы уничтожить их, Денас. Я не позволю. Ярость стала моим мечом.

Не Денас, глупый иладд. Это на тебя напал Геннод. Его нужно обезвредить как можно скорее.

– Викс, это ты? Я ничего не вижу. – Из-за хаоса, царящего внутри меня, из-за вторжения, страха, злобы… Я не видел, что творится рядом со мной на ступенях замковой лестницы. Крики раздавались где-то в глубине моей головы. Страх, должно быть, сидел рядом со мной на ступенях и хохотал. Я пошатнулся, готовый рухнуть под весом кошмара, темноты и паники, но моя злость и моя цель поддержали меня, не позволили растащить меня на куски.

Голос снова зашептал мне в ухо. Сюда. Стой за спинами остальных, подальше от Геннода. Теперь в центр на верхнюю ступеньку. Подними руки и произнеси то, что я подскажу тебе.

Мои ноги шли сами, без всякого участия с моей стороны, неся меня вверх и вперед. Я споткнулся и едва не упал.

– Кто здесь? Я не вижу! – Тело и душа пылают, а кто-то хочет, чтобы я говорил. Я раскинул руки в стороны, но никого не нащупал. Как я могу что-то говорить, когда через миг обращусь в горсть пепла?

Они не понимают, что произошло. Они не видели. Ты должен как можно скорее убедить их. Мой наставник был вне себя, он уже почти кричал. Просто подбодри их! Ради Безымянного, поспеши. Ты убиваешь меня.

– Воины Кир-Вагонота, мои братья и сестры невеи, благородные рудеи и славные охотники, поддерживавшие нас все это время, пришла пора. – Слова произносил мой язык. Мои губы двигались. Но это были не мои слова, и не моя воля выталкивала их из-под пелены безумия. – Я не смог остаться в стороне и позволить нашему плану провалиться. Наша первая и единственная цель – Кир-Наваррин. Ничего другого. Никакой мести. Никакого оживления зла из легенды. Никакой силы, кроме той, что у нас есть. – Колеблющиеся огни поплыли по океану пламени. Темные ворота с шакалами поблекли и почти исчезли за стеной огня. Выпрямившись, я раскинул руки, словно обирался обнять уничтожаемый огнем мир. Я хотел умолять о помощи, но вместо этого продолжал говорить, обращаясь к толпе цветных огней. – В теле этого иладда я поведу вас домой. Когда водяные часы опустеют еще раз, Товалль и Денккар поведут невеев, Криддон и Несфарро – рудеев, все мы пойдем в землю людей. Все готово для нас. Наши войска подойдут к воротам. Я благодарю уважаемого Геннода, нашего брата, за то, что он передал свои полномочия более опытному и сильному воину, и поручаю ему удерживать гастеев, пока не настанет время выступать. Пусть все будут готовы отправиться по моему сигналу. На войну, если пэнди гаши выберут войну. Домой, если пэнди гаши пропустят нас. Я встречу вас всех у ворот и буду держать их открытыми, пока каждый из вас не окажется дома.

Как только последнее слово сорвалось с моего языка, все войско демонов пришло в неистовство.

– Денас! На Кир-Наваррин! – Потом они начали меркнуть, как звезды, на которые набежали облака. Криддон и Товалль, Денккар и Каарат оставались рядом со мной, Викс тоже стоял у меня за спиной.

Геннод знал, что его обошли. Я отбил его невидимую руку, тянущуюся к моему горлу, потом сам взмахнул рукой, и меня едва не стошнило от произнесенных мной слов, которые связывали его. Он останется в физическом теле в подземельях гастеев, пока я не освобожу его.

– Я припомню тебе это, Денас! – кричал Геннод из-за спин охраняющих меня демонов, пока трое рудеев Каарата тащили его к безумцам. – Отлично сыграно. Ты одурачил всех. Но мы выпустим его, нашего повелителя, который поведет нас к славе, к миру без людей. А ты навеки останешься в этом теле. Я прослежу, чтобы ты никогда не увидел Кир-Наваррина. Надеюсь, тебе понравится умирать. Ты будешь умирать медленно… – Рудеи произнесли несколько слов, и красный свет мигнул и угас.

Мои ноги освободились от чужой воли, заставившей их подняться на верхнюю ступень лестницы, я вернулся к группке демонов, глядящих на меня с восторгом, с плохо скрытым отвращением, со злостью, с сочувствием. На кого они смотрят? На человека или того, кто поселился внутри него? Внутри меня?

Я прислонился спиной к колонне. Это не я говорил. Хотя слова выходили из моего рта, это был не я. Не мои руки махали… руки… Вытянув перед собой руку, я выпрямил пальцы. На моих руках были шрамы, оставленные двадцатью годами войны и рабства. Каждый имел свою историю, эти истории были вписаны в книгу моей жизни. Я с любопытством посмотрел на следы на запястьях, где когда-то были кандалы, казалось, что я гляжу на эти шрамы впервые. Но это было еще не все. Контуры моей ладони светились золотом, когда я сжал руку в кулак, свет стал ярче и интенсивнее. Я почувствовал брезгливость. Грубая плоть… Нет! Почему я так подумал? Меня напугало свечение, этот золотой свет не принадлежал человеческой плоти. Это я, Сейонн, почувствовал приступ отвращения? Или тот другой? Как я теперь узнаю? Мне хотелось сорвать с себя тело, расколоть череп, чтобы увидеть того, кто заставил меня говорить, чьи воспоминания я видел; да, теперь я понял, чьи образы заслонили мои собственные воспоминания, чье присутствие раздирало мою плоть и жгло мою душу.

– Идем, мой друг. Как ты? – Викс отделился от остальных. – Все прошло хорошо?

– К кому ты обращаешься? – спросил я хрипло. – У нас могут быть разные мнения.

– Ты здесь один.

Я лучше знал. Все изменилось. Даже ледяной ветер стал другим, он острым лезвием врезался мне в кожу. Снег падал на камни с барабанной дробью. Я слышал стук снежинок, когда они ударялись друг о друга. Мягкий голос Викса зазвучал резко, как хлопающая на ветру мокрая простыня. Я слышал поскрипывание ледяных кристаллов, из которых состояли стены замка, грохот башмаков тех демонов, которые двигались в телесных оболочках по коридорам замка, слабое журчанье воды, отмечающей часы, оставшиеся до новой жизни мира. Моя голова раскалывалась. Слишком громко… все эти звуки… как острый металл… Нора выбираться из Кир-Вагонота. Так много нужно успеть. Ты и не представляешь, сколько нужно сделать.

– Замолчи. – Я закрыл уши руками, снова услышав шепот. Злость и горечь переполняли меня. – Оставь меня в покое. – Сердце колотилось в груди. Кровь превратилась в живой огонь, струящийся по венам, я боялся, что она прожжет кожу и выплеснется наружу. Я отвернулся от демонов и прижался лбом к колонне, заставляя уйти злость, которая не принадлежала мне. Как я только мог вообразить, что моих сил хватит? – Он хочет уничтожить меня.

– Некоторое время будет так казаться, – произнес Викс. – Денас был очень сильной сущностью, так же как и ты. Он хотел расстаться со своей независимостью не больше, чем ты. Но теперь он с тобой одно целое. Настанет день, когда ты не сможешь понять, где лежит граница.

Я не верил. Не мог поверить.

– Я слышу его голос.

– Мы не сомневаемся, что, когда ты окажешься в Кир-Наваррине, это пройдет. – Даже занятый своими переживаниями, я слышал горечь в голосе Викса… тоску по Денасу, другу и уважаемому повелителю, тому, кто любил прекрасную Валлин все столетия, даже не помня, знал ли он ее когда-нибудь до наступления темных времен. Эти трое и подготовили мое падение.

– Ты будешь помнить, Виксагалланши? – Только движение моих губ подсказало мне, что я сам произнес эти слова… настолько мягко и тихо, насколько ярость и боль позволили мне.

Стройный демон полыхнул на меня синим огнем своих глаз.

– Да. Я запомню. Мы все будем помнить. – Он повел меня к дверям замка, которые распахнули два рудея. – Идем. Время бежит. Тебе нужен час покоя, прежде чем мы приступим.

Едва ли я когда-нибудь еще узнаю покой.

Я неподвижно сидел в темноте моей комнаты… холодной и пустой комнаты Денаса… уставясь на жалкий огонек, противясь желанию дотронуться до него, чтобы понять, какой он на самом деле. Викс выставил из комнаты всех остальных, а потом взял с меня слово, что я буду просто сидеть и пытаться восстановить утерянное равновесие.

– Освободи себя от горя и страха, и все станет иным, – сказал он. – Ты поступил так, как считал нужным. Больше никто не может сделать. Мне жаль, что нам пришлось хранить все в тайне, и у тебя не было возможности лучше познакомиться с Денасом, но ты знаешь… теперь ты знаешь, что это было необходимо. Сейчас ты обладаешь громадными знаниями, которых у тебя не было раньше, но ты должен позволить себе увидеть их.

Я не хотел видеть. Мне нужны были свои собственные воспоминания, свои собственные знания и убеждения. Ничего больше. Закрыв голову руками, я заставил себя дышать медленно и размеренно.

– Огонь будет жечь еще сильнее, чем я… чем мы… чувствовали раньше, – выдавил я сквозь зубы. – Я не стану совать в него руки. Они могут мне пригодиться, а отрастить новые я не смогу. – Какая глупость. Но после этих слов нелепое желание ушло.

Полумрак успокаивал. Даже холод был кстати – моя рубаха промокла от пота. Я накрылся плащом с головой.

Нам нужно торопиться. Столько предстоит сделать. Мое тело начало вставать на ноги, но я заставил его опуститься и крепко вжал в кресло.

– Пойду, когда буду готов.

То есть когда ты возьмешь верх и станешь делать то, что хочешь ты. Этого никогда не будет. Я не твой раб.

– А я не твой. – Я уставился в самый темный угол, пытаясь дать отдых глазам. Они горели как в огне. И я должен замедлить ход своего сердца, прежде чем оно лопнет, успокоить бурлящий разум, иначе сорвусь. Надеясь обрести хоть какое-то равновесие, я встал и начал делать упражнения кьянара.

Проклятый иладд! Почему ты ведешь себя так, словно тебе все равно, попадем мы в Кир-Наваррин или нет? Надо готовиться, мы должны открыть ворота, когда прибудет войско. Я должен научиться управлять этой проклятой плотью, чтобы открыть их. Геннода еще можно остановить, а вот того проклятого иладда, которого ты отправил вперед… что за глупость. Он хочет попасть в Кир-Наваррин первым и сделать то, что, как он считает, принесет с собой хаос и смерть. Он одинаково ненавидит и рей-киррахов, и людей. Разве ты не понимаешь?

Усилием воли я заставил себя успокоиться и сложил руки для второго движения, стараясь разогнать свои страхи, зная, что это невозможно, но находя утешение хотя бы в самой попытке. Несколько движений, знакомых с детства, концентрация разума, подготовка тела, чтобы я мог просто притвориться, что я – это по-прежнему я.

Ты что, спятил? Мы думали, что у тебя сохранился разум. Мы думали, что ты разделяешь наши цели, пусть по-своему, по-человечески. Я пожертвовал собой не для того, чтобы устраивать эти нелепые пляски. Силы земли, ну почему он не слушает? У нас нет времени на развлечения.

Я сжал ладони и сделал шаг вперед, медленно прогибаясь назад, заставляя свое тело выполнять все движения, соединяя разорванные куски моей души, прогоняя прочь злость и нетерпение, зудящие у меня в голове, сопротивляясь импульсам, заставляющим мои конечности дергаться и совершать те движения, о которых я не просил. Я выслушаю его. У меня нет выбора. Но только тогда, когда буду готов.

Через некоторое время Денас умолк, сопротивление ослабло. Он тоже устал.

– Я делаю это, чтобы подготовиться к битве, – произнес я, переходя к десятому упражнению. – Это неплохо помогало мне всю мою жизнь. Тело и разум должны работать вместе, чтобы получалось так, как необходимо. – Я захохотал, как человек, который перестал наконец бояться, потому что сбылись его самые страшные ночные кошмары. – Тело и разум, а с разумом все обстоит не очень.

Через полчаса я опустился на колени на холодный пол. Мой мозг успокоился, хотя мое тело сотрясалось, как ягненок, появившийся на свет холодным зимним утром.

– А теперь скажи мне, что я должен делать.

ГЛАВА 4

– Что вы сделали?! – Вот я и лишился с таким трудом восстановленного равновесия. – Восстание в Империи! Дитя Вердона! Вы понимаете, что это означает в человеческом мире?

– Мы не можем существовать в мире людей без человеческих тел, – принялся объяснять Криддон. – А их потребуется много и одновременно. Они нужны нам для того, чтобы войти в ворота. Это придумали не мы. Нагидда давно все подготовил, хотя он собирался использовать этих келидцев, которых ты освободил, и совершить еще много такого, что тебе бы точно не понравилось. Мы решили использовать тех, кто был тщеславен, жаден, то есть тех, кто рвался наверх. Мы не знали, что еще сделать.

Наверное, это была самая нелепая беседа в моей жизни. Более странная и более дурацкая, чем попытка вести переговоры с драконом, в пасти которого ты находишься, тыча в его язык ножом. Викс устроился на широкой каминной полке в комнате Денаса. Криддон, Товалль и Денккар сидели в креслах напротив меня, чувствуя себя весьма неловко после моего эмоционального взрыва, а Денас… Денас, разумеется, был в моей голове, рассказывал о деталях плана по возвращению Кир-Наваррина и возмущался моей «трусостью». Люди вечно воюют и убивают друг друга. Нам всего-то нужно, чтобы это произошло в выбранном нами месте.

– Когда ворота откроются, мы уйдем, а люди все уладят, – произнес Викс. Его физиономия сморщилась, как сушеная виноградина. Озадаченное выражение его лица позабавило бы меня, если бы речь не шла о столь важных вещах.

– Значит, это «лазутчики» рудеев ссорят знать с Императором, стараясь устроить сражение, которое произойдет перед Дворцом Колонн. И вы радостно уйдете в Кир-Наваррин, а мы останемся извиняться и говорить, что вовсе не собирались устраивать эту кровавую бойню и резать детей в их постелях: «Просто у меня зачесалась левая пятка, а теперь все прошло, давайте снова станем друзьями». Люди так не поступают. Дерзийцы так не поступают. Понадобятся годы, годы смертей и хаоса, ужасные годы, чтобы все уладить. – Если это вообще окажется возможным. А пожинать кровавый урожай будет Александр.

– Назови нам другой способ, иладд, – предложил Денккар, подтянутый джентльмен, воплощение разума и рационализма. – Все, что нам нужно, – попасть в Кир-Наваррин.

Я закрыл лицо руками, не зная, смеяться или плакать. Теперь я должен был остановить не одну войну, а две.

Почему ты берешь это на себя? Какое тебе дело до других народов? Это глупо. Подумай о действительно важных вещах.

– Это у меня такая дурная привычка, – пояснил я. – Разрешать чужие проблемы.

Теперь все совсем иначе. Пэнди гаши стали причиной нашего падения, и будет только справедливо, если ты поможешь все исправить. К тому же эти люди сами во всем виноваты.

– Ты ничего не понимаешь, в людях. Мы… Сидящие напротив поглядывали на меня как-то странно.

До меня начало доходить, что я делаю. Они слышали только половину спора.

Я надеялся сделать мир лучше, продолжал я мысленно. Вести подобные беседы внутри себя было очень утомительно. Александр – ключ. Ты мог бы это понять. Если у Денаса был доступ к моим воспоминаниям, тогда нет нужды объяснять все.

Ты тщательно оберегаешь свои воспоминания. Если хочешь, чтобы я понял, ты должен меня впустить.

Впустить… именно это я боялся сделать.

Трус. Я должен был догадаться.

Рабу не позволяют никакой личной жизни. Никакого уединения. В тот день, когда Александр купил меня в Кафарне, меня протащили через весь многолюдный город голым, привязанным к лошади, под ледяным дождем. Тогда я думал, что выставлен напоказ полностью, абсолютно. Но мои мысли всегда, даже в тот день, принадлежали только мне. Больше так не будет. Никогда.

– Кто-нибудь из вас знает, насколько далеко все зашло? – спросил я, стараясь сосредоточиться. – Насколько близко восставшие или войска Императора подошли к Дворцу Колонн?

– Один из моего круга недавно вернулся с сообщением, что армия людей приближается к воротам, – произнесла Товалль, ее звучный голос подходил не только для смеха, но и для серьезных разговоров. – Не знаю, правда, чья именно. Для начала хватит, если проход будет открыт.

– Я должен идти, – сказал я и поднялся со стула. – Я должен остановить это безумие. Увидимся у входа.

Нет. Легион еще не готов.

– Ну и что? Ты, кажется, забыл, что тело-то все-таки мое, а мне надо идти. Полагаю, легион знает дорогу.

Я должен проводить своих почетных гостей из замка к легиону. Я не могу исчезнуть, как вор, бросив тех, кто был верен мне, и даже тех, кто не был. Они не могут добираться туда сами, как гастеи, забывшие о своем круге.

– У тебя есть час, потом мы уходим.

Я не хотел ждать целый час. Ни минуты. Ведь каждая минута давала Мерриту фору. Прошло не меньше полусуток с тех пор, как он там. Дворец Колонн был всего в двух днях пути от моего дома… от Исанны, Катрин и юных Смотрителей. А те, кто поддерживает контакты с заклинателями в Эззарии, конечно, уже давно успели сообщить о происходящем. Эззарийцы придут, и они придут быстро.

Я отдал приказ, чтобы все, кто живет в замке, как можно скорее присоединялись к легиону. Голос внутри меня выражал нетерпение, когда я занимался приведением в порядок своего рассудка. Теперь настала моя очередь подгонять его, пока он требовал соблюдения всех церемоний. Каждого из гостей Денаса должен был посетить один из капитанов невеев, Товалль или Денккар, и ответить на все их вопросы. И каждый должен был решить, теперь, когда время великого похода пришло, хочет ли он идти или остаться. Большинство, разумеется, хотели идти. Некоторые боялись и предпочитали подождать и посмотреть, что ждет всех в Кир-Наваррине. Некоторые привыкли к жизни в Кир-Вагоноте и не видели смысла уходить. Они хотели жить в знакомом замке до тех пор, пока последний из гастеев не сможет охотиться. Некоторые согласились остаться и проследить, чтобы гастеи не вырвались раньше, чем в Кир-Наваррине будет подготовлено место для них. Часть этих решений не была окончательной, многие передумывали, услышав о том, что собираются делать другие. И все это отнимало лишнее время.

– Если Миддлук остается, то я, Флиинот, лучше уйду, иначе мне никогда не сделать карьеры. Лучше быть гостем Денаса в Кир-Наваррине, чем здесь, с Миддлуком.

– Я не могу оставить здесь Ваневиля одного. Он даже не умеет сделать себе приличного тела. И кто скажет, что нас ждет там? Вдруг мы начнем умирать?

– С самых темных времен я ждал возвращения в Кир-Наваррин, но если Грат хочет остаться и удерживать гастеев в подземельях, тогда я тоже остаюсь. Мы придем, как только нам прикажут. Скажите Денасу… этому иладду, как там его зовут, пусть не затягивает с устройством.

Это длилось вечность. Раз пятьдесят я спускался по широкой лестнице, чтобы уйти, и столько же раз поднимался обратно, чтобы от нетерпения рушить стены и разбивать мебель. Я видел, как слуга-рудей наполнил водяные часы для следующих суток, а лишь половина гостей Денаса приняли решение. Пока демоны входили и выходили, пришел Викс и объявил, что мне необходимо побывать в одном из поселений рудеев.

– Криддон говорит, его воины нервничают, им надо снова увидеть тебя и услышать твои слова. Тебе будет чем заняться вместо того, чтобы портить вещи. Ступай, я сообщу тебе, когда все будет готово.

Я был рад возможности двигаться. Хотя меня снедало нетерпение и желание попасть в башню Фионы прямо сейчас, я понимал, что надо спокойно и мирно привести в порядок все дела в Кир-Вагоноте. Демоны помнили темные времена. Помнили ужас изгнания. Никто не хотел повторения этого кошмара. Его не должно быть.

Когда я вышел из замка и пожелал всего хорошего тем гостям, которые хотели остаться в Кир-Вагоноте, я заметил на заметенном снегом балконе серебряное сияние. Золотистые волосы мелькнули лучом солнца во мраке. Она остается в Кир-Вагоноте. Я точно знал это… Валлин не показывалась с того вечера, когда мы виделись последний раз в ее комнате. Я кое-что понял, догадался, почему она так упорно пыталась уничтожить все, что было Сейонном и могло переплестись с сущностью того, кто поселился в моей душе, ко мне это не имело ни малейшего отношения. Когда я повернулся, она помахала мне, и моя рука сама поднялась помахать ей в ответ. Я не стал продлевать этот немой разговор. Он не позволил бы. Я просто поклонился и побрел по ступенькам во двор.

Мне привели лошадь, но я сказал, что она не нужна мне.

Что ты будешь делать? Это отвратительно – изменять плоть. Я не…

Я видел физическое тело Денаса только тогда, когда он сражался на учебной арене. Я понимал его нежелание, его гордость, но тело было моим, и я не позволю ему управлять им. Я только начал заклинание, вызывающее превращение, как внутри разлилось приятное тепло, словно я глотнул молодого вина. Потом последовала вспышка… выброс мелидды, от которого едва не замерло мое сердце… крылья развернулись, мягко и легко, как лепестки цветка, согретого утренним солнцем.

О черные ветра, как это возможно?

Я никогда не испытывал ничего подобного. Все время, пока был сам собой. Я только видел это чудо, видел лицо молодого человека в Макайской теснине, когда он совершил превращение и поспешил на выручку друзьям. Я нырнул в ураган, но не стал преодолевать его и противиться ему, а ощутил его частицы, услышал его шепот, понял, как можно скользить в одном ритме с бурей, рядом с ней, под ней, над ней, заставляя ее служить мне и нести меня вперед. В этот миг две души моего тела были заодно, очарованные тем, что им удалось сотворить вместе.

Мы могли бы принять тысячи других обличий: волка, чтобы быстро бежать, дракона, чтобы выдыхать пламя, способное растопить все снега Кир-Вагонота. Мы могли бы стать конем, быстрее и прекраснее жеребцов Александра, или согреться в шкуре гигантского махарского медведя. Но я был создан для крыльев, и иного не желал. Каждый миг этого полета был чудом.

Но чудо длилось недолго. Я закружился над огнями поселения рудеев, к тому моменту, как я коснулся ногами земли, все демоны смотрели на меня. Плоская крыша строения вполне могла бы заменить замковую лестницу и стать подходящим возвышением для разговоров с толпой, но я остался рядом с ними и говорил с каждым из них. Они подходили ближе, их мерцающие лица выражали испуг, напряженность, надежду и угрозу. Некоторые касались моей светящейся золотом кожи.

– В Кир-Наваррин, – повторял я. – Домой. Это первый шаг. – Я понятия не имел, что будет потом. Мы узнаем, когда пройдем через Ворота. – Обращайтесь бережно с теми сосудами, которые изберете, – сказал я широкоплечему юноше, светящемуся темно-зеленым. Ведь вы возьмете тела только на время, а ваш хозяин может испугаться или страдать от боли. – Мою руку сжала ладонь могучего голубого свечения со смелым взглядом. – Вам запрещается использовать страх и боль, они не ваши. У вас нет на них права. – Изможденная женщина провела рукой по моему плащу. – Вам нужна ваша собственная жизнь, а не та, которую вы похитите или одолжите. В Кир-Наваррине мы найдем все, что нам нужно.

Мой визит затянулся, я потерял счет времени. Но я уже говорил с последним из рудеев, когда появился гонец с сообщением.

– Ваши гости готовы, Викс велел им выходить. Вы встретите их по дороге. Нет необходимости возвращаться в замок.

Я побрел через метель в сторону замка, стараясь понять, что буду делать в мире света. Найду Исанну? Попытаюсь найти Александра? Открою Ворота? Неизвестно, сколько времени это займет, и кто-то должен удерживать Меррита, пока крепость, загадочная крепость в гамарандовых лесах, источник зла и порока, не будет взята под охрану. В ойна людей должна быть остановлена прежде, чем прольются реки крови, а это означает, что Александр должен найти другой способ убеждения знати, его меч здесь неуместен.

Мои шаги замедлились. Я остановился на гребне заснеженного холма, ожидая и размышляя, обратившись внутрь себя. Потом я поднял голову и увидел, как толпа моих гостей выезжает из моего замка на своих неживых конях. Светящиеся, высокие, невыразимо прекрасные. Гордые, как и должно. Они пережили ужас, нашли способ выжить в том, что им досталось, они сотворили прекрасное из пустоты. Они снова научились смеяться и танцевать.

Я ждал, когда они подъедут ко мне. Им не нужен был повелитель, чтобы вести их за собой. Каждый из них мог бы занять мое место. Викс вел в поводу моего коня в черной, отделанной серебром сбруе; когда они приблизились к моему холму, колонна остановилась, ожидая, пока я сяду на коня. Викс передал мне поводья, не отводя от меня странного взгляда. Только когда я взлетел в седло и хлопнул животное по крупу, я понял, отчего он так глядел на меня. Я и сам уже видел это раньше: вереница светящихся призраков, едущих по ажурному мосту… завывающий ветер… конь без седока… некто одетый в черно-серебристые ткани, ожидающий отряд среди бурана… Демон. Судьба мира. Я.

ГЛАВА 5

– Кто я такой? – Я прижал тщедушное тело Викса к серому камню, не позволяя ему превратиться в свет и выскользнуть из моих рук. – Что еще вы собираетесь получить от меня?

Я привел отряд всадников в лагерь невеев, который устроили рядом с рудеями Криддона, приказал Товалль временно принять командование, потом схватил Викса и потащил его подальше от других. Я был вне себя. Мой сон был таким живым, я не мог не считаться с ним. Прежде чем сделать следующий шаг, я должен понять.

– Не знаю, – ответил Викс, он был взволнован, в первый раз за все мое знакомство с ним. – Я насылал на тебя видения, это так. Я волновал твой дух, чтобы ты попал сюда. У тебя были сила и мощь, которые нам так нужны, я верил, что судьба, боги или рок, или что еще там бывает, улыбнутся нам в час бедствий. Денас решился на поход. Он… был… моим другом и братом, и, разумеется, я хотел выбрать для него самого достойного человека. Но эта часть видения… тот, кто ждет… разрушитель… Я не…

– Разрушитель? Боги ночи, что мне придется сделать?

– Я не могу предвидеть будущее, иладд. Мои способности не настолько велики. Я показал тебе наше отчаяние, страх, который и есть сам Кир-Вагонот. Я поселил в тебе желание прийти сюда и дал понять, что произойдет что-то ужасное, если ты не придешь. Но я никогда не придавал этому ужасному форму. Клянусь, этот образ не принадлежит мне. Наверное, это воплощение твоих собственных страхов.

– Ты пытался уничтожить мой разум. Как я могу тебе верить?

– Мы вручили тебе нашу судьбу. – Он беспомощно взмахнул руками. – Если ты считаешь, будто любой рей-киррах может заставить тебя сделать то, что ты не хочешь делать, значит, ты не понимаешь, насколько велики твои силы. Скажи мне, кто говорит сейчас. Скажи мне, кто прижимает меня к этому жесткому камню. Уж точно не Денас, который никогда не обижал меня.

Я еще немного подержал его, вглядываясь в его глаза, ища ответы, ложь, правду… Но там не было ничего, кроме сказанных слов, и вся искренность, которая только могла в нем быть, сейчас сосредоточилась в синем огне его глаз. Снежные хлопья падали на его кудрявые волосы. Я снял заклятие и освободил Викса, потом спрятал побелевшие руки под плащ.

– Если ты передумал, друг Сейонн, лучше скажи сразу. Какое там передумал, я сделал единственно возможный выбор. Те, кого я любил, зависели от меня. Но какова бы ни была правда о происхождении эззарийцев, я не чувствовал себя цельным, я чувствовал себя опустошенным.

Твой ребенок… сын… он цельный… и другие тоже… они не захвачены… Рожденные в мире людей. Как это возможно?

Я хотел, чтобы он замолчал.

– Оставь меня в покое. Мне пора к Воротам. Возможно, уже слишком поздно. – Но как бы я ни старался думать только о том, что должен сделать, мой сын и Блез не выходили у меня из головы. Больше у меня нет тайн. И не будет.

Я полетел к башне Фионы, и даже радость полета не улучшила моего настроения.

– Айф! – позвал я.

Не думал, что придется использовать это имя.

– А я не думал, что придется проходить через Ворота, неся в себе демона. – Скорбь каждого из нас выталкивала горе другого, они боролись, как гиганты, как День и Ночь, их силы были равны, небеса дрожали от шума сражения. Если Ночь брала верх, то наступала зима, если День оказывался сильнее, приходила весна, но если кто-нибудь из них победит окончательно… Если кто-то из них победит, небо упадет на землю.

Смотритель? Дитя Вердона! Я так боялась… Серый прямоугольник возник в колеблющемся воздухе, за ним занималась заря, розовый свет заливал землю. Не оглядываясь назад, я… мы… шагнули через Ворота.

Я задохнулся от прикосновения теплого воздуха к моей коже и с трудом преодолел острое желание скинуть одежду, чтобы ощутить его прикосновение ко всему телу. Я сказал себе, что обожгу кожу, даже бронзовую кожу эззарийца, если окажусь под солнцем после долгих месяцев холода и тьмы. Сейчас я был белесым, как брюхо гусеницы. А глаза… как я мог оторвать взгляд от высоко поднявшегося солнца? Еще немного, и я ослепну. Но если суждено ослепнуть, то лучше всего сделать это, глядя на солнце после тысячи лет мрака.

Вокруг меня бурлила жизнь. Из травы вспархивали маленькие птички. Жаворонок пустынь заливался в голубом небе. Кролик замер, поводя усами, он ждал, что я стану делать дальше, чтобы самому отважиться на что-то. Красные пески простирались до горизонта, между ними вставали холмы южного Манганара. Я узнал их. Однажды я восемь дней бегал по ним вверх-вниз, ожидая Александра.

Я повернулся. В отдалении, сверкая под утренним солнцем, возвышался ряд колонн, уходящий на север, в сердце пустынь Азахстана, и на юг – к горам на границе Эззарии. Ворота, ждущие нас. На каждой колонне были написаны указания: что необходимо произнести, что необходимо начертить, какие ритуалы требуются, чтобы отпереть замки на каждой паре колонн. Последний проход между мирами, закрытый и запертый, но не уничтоженный, словно кто-то в те далекие времена подозревал, что когда-нибудь он сможет пригодиться снова. Произошло ли это случайно или намеренно? Или Ворота так сложно отпереть, что не было смысла трудиться и ломать их? Я понятия не имел, сколько времени уйдет на их отпирание, если считать, что все инструкции сохранились после сотен лет ветра с песком и дождей.

Хотя все мои мысли вертелись вокруг загадки, я не отрывал глаз от молодой женщины в белом платье, стоящей на коленях на пятачке травы, и лежащего за ней круглолицего старика.

Айф. Один Айф из многих… Мы так и не поняли, сколько их.

На них обоих падала тень высоких трав. Рядом с ними горел небольшой костер, когда дым от него долетел до моих ноздрей, я почувствовал такой страх, что меня затошнило. Мне хотелось бежать… мчаться прочь… оказаться как можно дальше от того кошмара, который произойдет потом… женщина в белом и ее огонь вызывали во мне отвращение. Яснир. Я узнал запах и понял, что мои ощущения обусловлены тысячей лет памяти. Мне стало не по себе – только рей-киррахи боятся яснира.

Фиона вздохнула и потерла руки, потом подняла голову. Я быстро натянул капюшон. Тошнота проходила. Я не позволю ей увидеть. Не сейчас.

– Смотритель! – Она вскочила на ноги, ее личико вспыхнуло румянцем, потом помрачнело, когда я отшатнулся от нее. – Что с тобой?

– Все хорошо. А остальные? Где…

– Под холмом у источника. Я не хотела, чтобы они были здесь.

– А Меррит?

– Я не видела его с тех пор, как мы приехали. Он сразу ушел. Сказал, что ему необходимо передать предупреждение как можно быстрее. – Она склонила голову набок и подошла ближе. – Что не так?

Я постарался не отшатнуться от нее, как в первый раз.

– Все не так. Меррит… Я ошибся в нем. Он не собирается предупреждать эззарийцев, он хочет вовлечь их в кровавую резню. Отомстить. Фиона, мы должны остановить Меррита, его нельзя пускать в Кир-Наваррин. Здесь неподалеку две дерзийские армии, готовые уничтожить друг друга, а мы окажемся как раз посреди них…

– Я хотела знать, что не так с тобой. Я почувствовала это, когда вчера создавала Ворота. Сегодня то же самое. Ты болен? Почему ты закрываешь лицо?

– Из-за солнца. Я так долго жил без него… все эти месяцы. Когда я был с тобой в храме, была ночь. – Бормоча свои неуклюжие оправдания, я цеплялся за капюшон, чтобы она не откинула его. – Мы должны действовать быстро. Меррит знает, где вы?

– Нет. Он оставил нас у колонн, сказав, что вернется, как только передаст свое сообщение. Я не могла понять, почему ты доверился ему. Я все время держала нож под рукой, пока он был рядом. Он все время так глядел на меня… Когда Меррит ушел, мы сменили место, чтобы он не нашел нас. Ты ни разу не сказал мне, что здесь должно произойти, и я не хотела бы оказаться посреди битвы. Не пора ли тебе объяснить все?

– О боги… Фиона… прости меня… – Но я умолк. Я не был готов рассказывать все. – Сейчас у меня нет времени. Просто оставайтесь в укрытии. Я смогу помочь Блезу, когда открою Ворота. Как он?

– Я тебе покажу. – Бросив на меня короткий взгляд, она пошла вниз по холму к расселине в скале, закрытой большими серыми деревьями. Между деревьями и расселиной тек ручей, вокруг него зеленела трава. Пока мы шли, маленькие птички вылетали у нас из-под ног, протестующе чирикая.

Кьор крепко спал, скорчившись на голой земле, подложив под щеку ладонь. Он лежал перед входом в их укрытие, прикрывая его своим телом. За спиной Кьора сидел Блез. Его синие глаза бросали мертвенный свет на его лицо. Он сидел, конвульсивно дергаясь, и глядел в пустоту. При каждой судороге в теле Блеза что-нибудь менялось: палец превращался в коготь, человеческое ухо – в волчье, кожа покрывалась перьями или шерстью. При следующем подергивании эти части тела приобретали свой обычный вид, зато изменялись другие.

Я осторожно перешагнул через спящего Кьора, он тут же вскочил, сжимая кинжал. Я остановил его руку, прежде чем он всадил мне клинок в бедро.

– Это я, Кьор.

– Мастер Сейонн? Уже пора?

– Нет еще. Скоро. – Я опустился на землю перед Блезом, положив руку ему на голову. Я не знал, что поможет ему.

Обряд. Ему надо искупаться в Найори-Фонт, иначе он никогда не исцелится. Его истинное существо страдает. А я не поверил тебе, когда ты думал о нем… цельный с самого рождения…

Я действительно слышал агонию Блеза каким-то внутренним слухом.

– Найори-Фонт, Источник Духов, – произнес я. – Я отведу тебя туда, обещаю, и эти мучения закончатся.

– Что это такое? – спросила Фиона из-за спины Кьора.

– Это озеро в Кир-Наваррине. Блез искупается в нем, и его безумие пройдет. Он излечится, если это еще возможно, и та земля поможет ему.

Знание само разворачивалось во мне, сопровождаемое изумленным шепотом. С самого рождения… цельный… гармоничный… Невероятно. Мы не часть вас. Я не верю.

– Время прохождения обряда у каждого свое, – продолжал я, извлекая воспоминания из неведомого хранилища. – Некоторые делают это в двенадцать, некоторые в пятьдесят лет. Главное – понять, чего ты действительно хочешь. Что суждено тебе, для чего нужны твое тело и твоя сила, на что ты потратишь всю свою жизнь, развиваясь и совершенствуясь. До обряда ты можешь принимать различные формы, но после него только одну. Это часть нашей мелидды, исходящая из нашей родной земли, так же как мелидда эззарийцев исходит от деревьев и травы Эззарии.

Я чувствовал, что глаза Фионы прожигают в моей спине две дыры.

– Ты немало узнал за сутки.

– Теперь мне нужно пойти к развалинам. Подготовь его, Кьор. Как только стемнеет, отведи Блезда в южную часть колоннады. Когда придет время, нам придется действовать очень быстро. – Похлопав его по плечу, я вышел вслед за Фионой на солнечный свет. Я впитывал в себя воздух и свет, запахи и звуки позднего утра: запах сухой травы, дикого укропа и шалфея, их ароматы усиливались под горячими лучами солнца, пчелы жужжали в венчиках цветов, кузнечики стрекотали в траве.

– Значит, ты собираешься сделать это… отпереть тьму. – Фиона шла за мной след в след.

– Я собираюсь открыть Ворота в Кир-Наваррнн. Но тьма… Чем бы оно ни было, оно заперто. В крепости, которую мы видели на мозаике. Я собираюсь сделать все, чтобы оно не вышло оттуда. Меррит хочет иного, именно поэтому нельзя допустить, чтобы он попал туда.

– Прежде чем ты начнешь, я хочу показать тебе кое-что, – сказала Фиона. – Это выпало вчера из кармана Бал-тара, когда я укладывала его спать. – Она достала из своего кармана обрывок тряпки и начала разворачивать его, поглядывая на меня, догадался ли я, что это такое. Там оказались три куска плоского камня, которые когда-то были одним целым. Вместе они складывались в прямоугольник.

– Четвертая картинка. Четвертое видение.

Фиона кивнула, держа картинку передо мной, чтобы я мог понять, что на ней изображено. Она оказалась самой простой из всех образов мозаики. Весь прямоугольник был черным, непроницаемо темным, должно быть, так темно под землей или в небе, лишенном звезд. Я коснулся прямоугольника и ощутил, как кровь отливает от моего лица, все еще спрятанного под капюшоном. Я уже бывал в этой тьме, в остатках пустоты, где гастеи устроили свою тюрьму. Фиона тоже знала ее через меня, я чувствовал, с каким волнением и страхом она смотрит на черный прямоугольник. Но то, в чем я был, то, что чувствовала она, было ничтожной частицей того, что должно было произойти.

– Что это? Это то место, где ты был? Ощущения такие же. Это то, что ты называешь Кир-Наваррин?

– Это всего лишь легенда, – раздался голос Балтара из-за спины Фионы. – Видения не всегда правда. Это только вероятности. – Старик держался обеими руками за живот, не сводя глаз с кусков камня. Он едва не плакал. – Все это может оказаться ложью.

Я похлопал его по руке, стараясь утешить, пока слова сами поднимались из глубин моей памяти.

– Горе тому, кто отопрет темницу Безымянного бога, ибо такие несчастия постигнут землю, каких и представить не могут смертные. Настанет День Конца, последний день мира.

– Это из истории Вердона и Валдиса, – озадаченно произнесла Фиона. – Она-то здесь при чем?

– Не знаю. – Мои догадки были слишком расплывчаты, и я не мог выразить их словами. Но пока я смотрел на черный прямоугольник и проводил по нему пальцами, этот древний кусочек камня начал казаться мне знакомым, словно я сам принимал участие в его изготовлении. И я уверенно продолжил: – Фаззия понял, что человек с крыльями открыл Ворота, помнишь, он шел с ключом, и провидец решил, что видит конец всего. Но это видение не было продолжением предыдущего. Балтар прав, пророчества – это только вероятности. Предупреждения. Я уверен, что эта тьма настанет только тогда, когда будет открыта крепость. Вспомни, они жили там и свободно перемещались из одного мира в другой. Мозаика показывает, как они переходили из обычного мира в Кир-Наваррин. – Я постучал пальцем по черной поверхности. – Это не доказывает, что я стану причиной гибели всего, это не означает, что я не должен пытаться исправить то, что мы сотворили. Фиона покачала головой:

– Но предки должны были понимать, что пророчества только предупреждают о возможном. Что это только догадки, а не то, что непременно произойдет. Почему же тогда они так поступили с собой?

– Подумай, Фиона. Провидец, человек, привыкший доверять своим чувствам, увидел такое. Представь, что подумали старейшины… один из нас может стать причиной такого кошмара. Как им спасти мир? Уничтожить возможность превращаться. Тогда никто никогда не увидит, как человек с крыльями что-то отпирает.

Балтар кивнул:

– И уничтожить все записи об этом месте, вырвать с корнем память о нем, чтобы никто даже не пытался вернуться назад. Гораздо проще сделать вид, что болезни не существует, чем искать лекарство от нее или предотвращать ее.

– Именно. Только мы не ожидали такого результата, – подхватил я. – Огромный промах. Та часть нас, которую мы изгнали, не умерла. Именно отсюда и война с демонами. Только мы должны были участвовать в ней. И при этом мы ничего не должны были понимать, особенно то, что мы стали ее причиной. Но от правды не скроешься. Несмотря на все их усилия, сделанный ими жуткий выбор, мы здесь. Все, что мы должны сделать, – попытаться привести все в порядок. – Меня снедало такое нетерпение, что я с трудом заставлял себя проговаривать слова. – Мы помним, мы хотим вернуться домой. Мы должны вернуться назад.

– Домой? Назад? Значит, ты не просто открываешь Ворота для Блеза. – Фиона медленно заворачивала камни обратно в тряпицу, упорно глядя только на них. – Мы помним… мы хотим… мы…

Круглолицый старик подскочил ко мне:

– Фаззия! Откуда ты узнал имя Провидца? Я сам узнал его только несколько дней назад. Оно нигде не записано. Все эти годы мы считали, что Провидца зовут Эддосом, но недавно я выяснил, что это не настоящее имя. Твое объяснение придает смысл всему. Разумеется, именно старейшины решились на такое. Я прятал этот кусок мозаики все эти месяцы. Было слишком страшно думать о нем. А когда эта девочка стала говорить мне, что у тебя есть крылья и ты собираешься «открыть Ворота», меня едва не хватил удар. Откуда ты узнал все? От демонов? Этому можно верить?

Болтовня Балтара могла длиться вечно. Я не слушал. Все это время я смотрел на Фиону. Теплый ветер растрепал ее темные волосы, бросив ей на лицо несколько прядей, на ее серьезное спокойное лицо с плотно сжатыми губами. Она затянула концы тряпицы и передала узел Балтару, потом подняла глаза на меня.

– Сними свой плащ, Сейонн. Сейчас осень, и это южный Манганар. Зачем тебе плащ? – Ее голос звучал совершенно бесстрастно.

Я знал, она не отвяжется. То, чего она так долго боялась, сейчас проявит себя. Я не обладал способностью Блеза маскироваться. Она назовет меня Воплощением Мерзости – это крайняя степень испорченности Смотрителя – и уйдет. Мне было страшно думать об этом. Но я не мог солгать тому, кто так долго был верен мне.

– Я не хотел, чтобы ты понапрасну беспокоилась о том, что нельзя изменить.

– Уже нельзя?

Балтар переводил взгляд с нее на меня и обратно, пытаясь понять, где он упустил нить разговора.

– Это оказался единственный способ, Фиона. Поверь мне: всем своим существом я хотел бы, чтобы это было не так. Но я должен сделать то, что считаю правильным, то, что необходимо…

– …независимо от того, кто погибнет при этом. – Ее спокойствие было как туго натянутый тонкий платок, готовый лопнуть от малейшего прикосновения. – Ты собираешься провести демонов через открытые тобой Ворота.

– Я уверен, это гораздо разумнее, нежели продолжать войну. Вот и все.

– Покажись мне.

– Как скажешь. – Откинув капюшон, я смотрел ей в глаза, пока она не покраснела от избытка чувств… Потом сложил руки на груди и совершил превращение.

С самого первого дня, зеленым юнцом обнаружив за Воротами свои крылья, я мечтал полетать в сияющем свете утра в мире людей. Но в это утро в Манганаре я не испытал радости. Снизу на меня неотрывно глядела Фиона. Кьор успокаивал орущего что-то мне вслед Блеза. Только Балтар стоял, усмехаясь, потому что теперь его огромный грех терялся на фоне моего позора.

Нет смысла возвращаться. Кьор удержит Блеза на нужном месте, пока не придет время провести его через Ворота. Фиона вернется в Эззарию и расскажет им, что факт моей испорченности подтвердился. Следует заняться делами.

Я летел высоко над выжженной травой, которую пересекала белая линия колонн, пытаясь понять, как долго я смогу возиться с воротами. Недолго. На западе от колонн клубилось облако пыли. Не меньше семи сотен конных. Три знамени. Значит, как минимум три дома Империи восстали. Немыслимо. На севере поднималось облако поменьше. Сотен пять. Но флаги подсказали мне, что это лучшие войска Александра и ведет их сам принц. Все они будут здесь до наступления ночи, и тогда неизбежные для кануна битвы страхи и злоба дадут возможность легиону демонов пройти, как они и планировали. Мне очень хотелось полететь на юг, посмотреть, не идут ли через горы отряды эззарийцев, но сейчас важнее было заняться заклятиями, запирающими ворота. Необходимо сделать так, чтобы, когда настанет время, я смог мгновенно открыть их. Пока что я понятия не имел, что делать с эззарийцами.

Я приземлился у южного края колонн. Шестьдесят пар белоснежных столбов простирались передо мной, уходя на север по морю высокой желтой травы. Сломать заклятие, удерживающее запертым этот огромный каменный лес, будет не так-то просто, особенно если не знаешь, с чего начать.

Для всех пар имеются свои указания, написанные прямо на колоннах. Эти указания необходимо выполнять точно, обвязывая нитями силы каждую колонну и соединяя их друг с другом, чтобы из череды заклинаний образовалось подобие ключа.

Я знал, что ответ придет сам. Именно поэтому и не задумывался над этим раньше. Подойдя к первой паре, я внимательно рассмотрел написанные на ней символы. Полная чушь.

Дай мне посмотреть.

– У тебя мои глаза. Используй их. Объясни, что это значит.

Не могу, пока ты не позволишь. Мне что, просить? Умолять тебя?

Я закрыл глаза, прогоняя злость, забывая о страхе Фионы, стараясь не думать о том, что она видела: бледно-голубое сияние на месте черных эззарианских глаз. Интересно, слышала ли она разрушающую душу невыносимую музыку, когда я произносил слова? Заметила ли золотистое свечение моего тела?

Хватит. Ты решился на это уже много часов назад. Что сделано, то сделано. Приступай.

Заставив себя расслабиться, я выпустил на свободу всю мелидду, которая была во мне с моего самого первого дня на земле. Я отдал всего себя ради того, что должен был совершить. Когда я вновь открыл глаза, слова на колоннах обрели смысл.

ГЛАВА 6

На траве лежали длинные тени, а мой мозг плавился от заклинаний. Я и представить не мог, насколько сложны заклятия, стерегущие вход в Кир-Наваррин. Слова, жесты, ощущения и образы, такое умственное напряжение, по сравнению с которым сражения с демонами оказались детской забавой. Мне пришлось отделять тончайшие нити, вытягивая их из волшебной материи, ждать, пока я не почувствую их прикосновение, такое же заметное, как прикосновение снежинки, упавшей на волосы, затем мгновенно втягивать в себя их суть, вплетая полученное значение в создаваемый мною ключ.

Конечно, это все делал не я, а демон. У него были мое зрение и слух, мое осязание, обоняние и вкус, и он пользовался ими в этой магической битве, как дерзийский воин пользуется мечом, лошадью и собственным телом, показывая чудеса военного искусства. Хотя я отдавал решению этой проблемы весь свой разум и опыт, но не сделал и шагу без его поддержки, и чем дальше мы продвигались, тем больше я полагался на его руководство. Если и был кто-то, рожденный для того, чтобы править лошадью или Империей, это был Александр. Но если и был кто-то, рожденный для того, чтобы управлять мелиддой, это был Денас.

Хватит. Последней пары мы не откроем, пока они не придут. Иладд рыщет где-то рядом, надеясь проскочить через ворота раньше всех, но первым должен пройти Викс.

– Викс?

Викс вовсе не такой дурак, каким изображает себя… Больше он ничего не сказал. Чем дольше мы были вместе, тем меньше требовалось слов. Одна-единственная мысль кого-нибудь из нас сейчас же рождала массу воспоминаний в другом. В один краткий миг я понял, что Викс сумел бы справиться с той работой, которую мы делали, за гораздо более короткое время. Если и существовал когда-либо смертный или бессмертный, способный защитить крепость, то это был этот худой насмешливый демон. Та легкость, с которой я получил это знание, не уменьшила моего изумления.

Я смертельно устал. Даже не мог вспомнить, когда спал в последний раз. Мозг плавал в океане заклинаний, которые я узнал за последние часы, их сложность не смог бы представить даже самый великий из современных ученых Эззарии. Мой пустой желудок требовал хоть какой-нибудь пищи, и побыстрее. Но прежде чем разбираться с голодом и усталостью, следовало разведать, что изменилось за те часы, которые я провел у Дворца Колонн.

Слишком многие могли узнать меня, поэтому я решил использовать свои новые знания о превращениях. Мой демон молчал, ему претило превращение в животных. После нескольких неудачных попыток мне удалось обрести тело сокола… Хоть и не сразу, но все же довольно быстро я оценил тело, созданное для полета, и глаза, приспособленные замечать самых маленьких зверушек, копошащихся внизу, в желтой траве. Они-то и утолили мой жгучий голод. Насытившись, я улыбнулся внутри покрытого перьями тела. Солдаты будут вглядываться в небо, ища знамения. Увидев сокола, птицу Дома Александра, возможно, бунтари призадумаются.

Лагерь принца и лагерь восставших располагались к востоку от ряда колонн, их отделяла друг от друга только линия невысоких холмов. Позиция бунтарей была выгоднее позиции Александра, они располагались на довольно высоком плато. Чтобы добраться до них, принцу придется карабкаться вверх, и они сразу заметят любое движение. Если у них есть хорошие лучники, много людей Александра погибнет сразу.

Я полетел к скопищу штандартов и знамен, возвышающихся на холме между двумя армиями. Там находились несколько человек, беседующих друг с другом, они, вне всякого сомнения, не были друзьями. Я покружил над ними, вглядываясь в сердитые лица, слушая обрывки разговоров. Один человек отделился от группы и поднялся на вершину холма, солнце играло в его рыжих волосах и на золотой отделке одежды. Я пролетел над его головой, слыша, как его ругательства разносятся среди холмов. Он стоял, скрестив руки на груди, от него исходила почти осязаемая злость. Держитесь, мой принц. Держитесь. Это все ненастоящее. Вы созданы для другого.

Я продолжал кружиться, пока переговоры не закончились. Восставшие первыми сели на коней и уехали, оскорбив тем самым императорского сына. Александр вскочил в седло и погнал коня вниз по склону на север. Он, без сомнения, жаждет крови, но вряд ли он станет затевать битву этой ночью. Дерзийцы слишком ценят своих лошадей, чтобы заставлять их делать долгие переходы, особенно ночью, когда существует риск покалечить животных. Битва начнется на рассвете. А ночью… они понятия не имеют, что ночью придут демоны.

Как бы я ни был уверен в непоколебимости дерзийских традиций, кто знает, что произойдет, когда придут рей-киррахи? Мне необходимо увидеться с Александром но следующие несколько часов он будет занят, планируя наступление, а я должен увидеться с ним наедине. Чтобы он выслушал меня, придется проявить упорство, а заставлять принца при его подчиненных было бы крайне неразумно. Я мечтал найти способ убедить его отложить сражение.

Но, несмотря на все волнения, прежде нужно подумать о себе. Очень хотелось спать.

По-моему, сон похож на смерть. Зачем он нам?

Я слишком устал, чтобы отвечать. Вернувшись к Дворцу Колонн, накрылся плащом и упал в тени первой же колонны, не способный ничего взвешивать или планировать. Какой-то короткий миг меня беспокоило, что принесет сон с демоном, но мне не приснилось ничего.

У меня возникло ощущение, будто мне в лицо светит лампа или демон, превратившийся в огромный сияющий глаз, но потом я проснулся окончательно и узнал огромную полную луну, взошедшую на востоке. С новым восторгом я разглядывал серебристые тени и чудесно изменившийся знакомый ландшафт. В лунном сиянии каждый камешек, каждое кривое деревце, пучок травы, даже мои собственные руки казались очистившимися и обновленными. Колонны возвышались надо мной в безмолвном великолепии.

Но времени любоваться не было. Хотя я проспал не больше двух часов, что-то успело стать другим, пульсации мира явно изменились. Мне срочно необходим Александр. Демоны приближаются… и эззарийцы тоже… а я еще не знаю, что делать.

Иногда непреодолимая стена начинает неудержимо рушиться, когда из нее вынимают один только камень. Так получилось и с моей первой проблемой. Один-единственный образ разрешил все. Прежде чем отправиться на поиски принца, я проверил заклинания, запирающие проход в Кир-Наваррин, чтобы убедиться, что ничья рука не нарушила их строгого порядка, пока я спал. Ключ, сверкающий серебром, висел в центре моего мозга, подобный сияющему мечу. Мечу Света. Айвор Лукаш… Ну конечно. Александру нужно чем-то умиротворить своих повстанцев, и у меня есть что ему предложить.

Вскоре я был уже в воздухе, снова птицей, и скользил на север в центр лагеря дерзийцев. Усевшись на штандарт у палатки Александра, я уставился на двух тяжеловооруженных воинов, охраняющих вход в палатку.

Обмани их. Ты можешь принять любое обличье.

Но я слишком спешил, чтобы принимать какие-либо новые обличья, это потребовало бы слишком много сил, которые мне еще пригодятся, а посему я выбрал менее замысловатую тактику. Я расправил крылья и полетел прямо на них, громко крича, хлопая крыльями им по лицам, хватая их когтями за косы. Все длилось несколько мгновений, потом я снова уселся на штандарт, оставив их ругаться внизу. Не дав им времени на размышления, я сразу же начал вторую атаку, на этот раз более яростную, и даже расцарапал их лица когтями. На третий раз они помчались за мной. Я увлек их вдоль ряда палаток, заставляя спотыкаться о ноги и оружие других воинов, перепрыгивать через костры, отшвыривать в стороны котелки, а потом объяснять товарищам, кого, собственно, они ловят. Сам я вернулся к палатке Александра и одним движением принял человеческую форму. Вторым загасил факелы. Потом оглянулся через плечо и скользнул в палатку принца.

Единственная свечка бросала неяркий свет на толстый пестрый ковер, расстеленный на полу. Этот ковер был единственной роскошью, которую Александр позволял себе в походе. Он никогда не тащил с собой замедляющие ход повозки с большими палатками, роскошной мебелью и золотыми блюдами, подобающими сыну Императора, но спать на голой земле не любил. Принц бодрствовал. Он сидел, прислонившись спиной к седлу, обхватив длинными руками колени, и о чем-то думал.

Я замер в густой тени недалеко от входа в палатку, закрывшись плащом. Вбежал солдат, сообщив, что вся суета на улице вызвана нападением странной птицы.

– Просто демон какой-то, ваше высочество! Никогда не видел, чтобы они нападали на людей.

– Надеюсь, вы победили. Ведь если вы не смогли свернуть шею какой-то птице, то как же сможете выпустить кишки предателям?

– Мы уничтожим наглых Хамрашей, мой принц. – Воин не стал упоминать, что птица от них улетела и что эта птица была символом Дома самого принца. Свернуть ей шею означало навлечь на себя все самое худшее, что только могло произойти.

Александр жестом отпустил воина, вынул из ножен кинжал, положил рядом с собой и растянулся на ковре, будто собираясь спать. Я действовал быстро. Прежде чем принц опомнился, я крепко схватил его за руку, одновременно отбросив блестящий клинок в сторону, подальше от жизненно важных участков моего тела.

– Проклятый убийца! – Несмотря на мою крепкую хватку, Александр вывернулся, но прежде чем он успел сделать что-нибудь еще, я заставил его переменить позицию. Теперь он лежал лицом вниз, а мое колено упиралось ему в спину. Принцу совершенно не понравилось произошедшее, и мне пришлось потратить гораздо больше сил, чем хотелось, чтобы удержать его в этом положении. Он продолжал сопротивляться.

– Проклятый Хамраш! Сначала ты пошел против законного Императора, а теперь замыслил подлое убийство! Тебе отрежут руки за то, что ты осмелился коснуться помазанника Императора! Как ты смеешь называться дерзийским воином? Пусть твои деды и прадеды сгниют…

– Я не причиню тебе вреда, мой господин. Узнаешь мой голос? Я не враг. – Если он не станет слушать, мы ни до чего не договоримся.

– Атос побери… – Я пытался убедить себя, что услышал в его голосе облегчение, радость узнавания, но если и так, они тут же исчезли. Он больше не вырывался, но все его тело оставалось в напряжении. – Значит, ты присоединился к проклятым повстанцам. Неужели им не хватает последователей? – Его презрение тут же перешло в приступ ярости. – Клянусь головой отца, если ты причастен к восстанию, все эззарийцы станут рабами на вечные времена. Я…

– Прошу тебя, мой господин, выслушай меня.

– Я тебя предупреждал…

– Ни эззарийцы, ни я не нарушали твоего приказа, мой принц, я желаю тебе только добра. А все, о чем прошу сейчас, выслушать меня. – Ногой я отшвырнул кинжал в дальний угол, потом отпустил принца, вернувшись ко входу в палатку.

Александр мрачно растирал запястья. Хотя его лицо побагровело, он сидел смирно и больше не пытался на меня наброситься.

– Я пришел помочь тебе разрешить проблему.

– Ах, так ты снова пришел «служить» мне! Это ты поведешь Хамрашей и прочих предателей в бой? Снова убьешь моих воинов, украдешь моих лошадей, позволишь этим негодяям давить на моего отца? Империя вполне обойдется без твоих услуг!

– Битвы быть не должно.

– Твои бунтари что-то слишком тихо вели себя последние недели, наверное, им пора поразмяться.

Я в очередной раз спросил себя, есть ли на свете более упрямое существо, чем Александр.

– Скажи мне, мой господин, что могло бы отправить этих повстанцев восвояси без кровопролития и без унижения твоей или их гордости?

– Если бы ты не ступил на путь предательства, ты давно бы уже задался этим вопросом!

Я сдержался.

– Забудь на минутку о своем самолюбии. Вспомни о келидцах, о том, что мы испытали, что мы узнали вместе. Твоя Империя велика, но окружающий мир больше, его требования важнее. Когда мы виделись в последний раз, я пытался найти ответы, чтобы разрешить проблемы всего мира, и некоторые из этих ответов я нашел. Не все. Далеко не все. Но я клянусь той кровью, что пролил за тебя, жизнью моей жены и ребенка, своим народом, что сейчас речь идет не о делах людей. Эти Дома заставили пойти против вас. Да, они поссорились с тобой и твоим отцом, не сомневаюсь, что оскорбления с обеих сторон были смертельными, но ты должен поверить мне. Кровопролитие послужит злу.

– Думаешь, ты сможешь оправдать предательство своими историями про демонов? Эти люди оскорбили своего Императора. Отказались повиноваться ему. Они умрут.

Итак, за дело.

– Если ты выдашь им Айвора Лукаша и скажешь, что покончил с набегами, от которых они страдали… этого будет достаточно?

– Подлец! – Он плюнул мне под ноги. – Ты предаешь всех?

– Я никого не предаю. Напротив, пытаюсь убедить их в том, что ты ищешь способ сделать мир лучше. Уверен, что смогу заставить их слушать.

– Ты считаешь, что сумеешь убедить своих «друзей» выдать их главаря дерзийским баронам? Если ты не трус и предатель, как я назвал тебя, значит ты, совершенно безумен!

– Обещаю, у тебя будет кто-то, кого ты сможешь отдать им. Он будет полностью соответствовать описаниям Айвора Лукаша. Набеги разбойников, подрывающие доверие к власти Императора и мешающие тебе выполнять свое предназначение, прекратятся. Клянусь!

Александр вгляделся в темный угол, где я сидел.

– Ты собираешься отдать себя, чтобы прекратить войну?.. – Он не был уверен, что понял меня правильно. – А потом, вне всякого сомнения, сбежишь и с помощью какой-нибудь магии найдешь способ ударить меня в спину. – Но в его словах не было убежденности.

– Подумай еще, мой принц. Мне нет нужды использовать магию, чтобы ударить тебя в спину.

Он покраснел так, что дальше некуда.

– Что это за воин, который нападает на спящего человека? Я только усмехнулся в ответ на его ворчанье.

– Этой ночью я должен успеть еще много всего. Но если ты найдешь способ убедить этих несчастных повстанцев, что, как и обещал, разрешил их самую большую проблему и что отдашь им их главного врага, я вернусь завтра в полдень и сделаю все, что ты мне прикажешь.

– Они вырвут тебе сердце!

– Есть вещи похуже, мой господин. Они хотя бы не смогут вставить его обратно, чтобы проделать это снова.

Легион приближается!

Волосы на моей голове встали дыбом, ледяные пальцы коснулись позвоночника. Тьма вползала в палатку, мой мозг наполнил шепот… ищущий… высматривающий… пугающий… Откуда-то из глубины лагеря донесся крик ужаса, потом еще и еще.

– Рога Друйи! Что творится? – Александр вскочил на ноги, готовый выскочить из палатки. Он потирал руки, словно его заморозил ледяной ветер Кир-Вагонота. – Я не ощущал ничего подобного с тех пор… – он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами, – …с Парнифора… – с нашей битвы с Нагиддой, Повелителем Демонов.

– Ваше высочество! Сообщение! – раздался крик снаружи.

Бросив на меня косой взгляд, словно говоря, чтобы я не смел его останавливать, принц высунул голову из палатки и заговорил с часовым.

Нам пора возвращаться к Воротам. Викс с Товалль будут во главе легиона. Кончай эту возню с глупым человеком. Он груб и упрям, он не успокоится, пока не прольется кровь.

Еще немного, ответил я, стараясь не реагировать на требования своего мозга и попытки моих собственных ног унести меня отсюда. Присмотрись к нему.

Когда миг спустя Александр вернулся в палатку, он уже хотел выслушать то, что я скажу ему.

– Это ведь не Хамраши напали?

– Нет, мой господин. Я же говорил.

– Совари сообщил, что тридские купцы поведали ему о самых мрачных предзнаменованиях. Они никогда еще не видели столько злых духов накануне битвы. У их шамана начали кровоточить глаза, когда он попытался сосчитать их. Один из воинов бросился на свой меч в припадке необъяснимого страха, все жалуются на кошмары. – Принц указал на пестрый ковер. – Сядь поближе и расскажи, что происходит, Сейонн.

Я не вышел бы из своего темного угла, даже если бы он тащил меня силком. Александр пережил такой кошмар, какой сложно представить человеку, когда Повелитель Демонов разрушил половину его души, чтобы освободить место для себя. Если принц увидит, чем я стал, он ни за что не поверит мне.

– У меня нет времени объяснять все сейчас, мой принц, но ты должен убедить своих воинов. Вам ничего не угрожает. Заклинаю тебя верить мне. Я многое узнал с того времени, как впервые рассказал тебе о рей-киррахах. Не ложись спать этой ночью. Ходи по лагерю и успокаивай своих людей. Передай восставшим баронам, чтобы они делали то же самое. Скажи им, что эта ночь просто одна из проделок Айвора Лукаша, все закончится утром, когда ты приведешь его к ним, сдержав свое обещание. – Я безмолвно молился, чтобы Викс был прав, когда говорил, что одной ночи демонам хватит, чтобы пройти через Ворота. Тогда моя миссия будет завершена. – Я вернусь сюда завтра в полдень, и ты сможешь сделать со мной все, что пожелаешь. Твои бароны не захотят продолжать ссориться с человеком, принесшим радостную весть об окончании всех неприятностей.

Он так долго думал, что мне захотелось потрясти его.

– Ты не предашь меня снова? – спросил он наконец.

– Ты несешь в себе свет судьбы, мой господин. Даже если бы мне не было до тебя дела, я поклялся защищать этот свет. Но ты читаешь в сердцах людей лучше любого мага, значит, ты уже понял правду.

Он медленно пошел к выходу из палатки.

– Завтра в полдень, Сейонн. Не опаздывай. – Это был приказ и предупреждение. Но еще и мольба. Он просил меня… убеждал… чтобы было так, как ему хотелось, а не так, как он опасался. Я не подведу его.

Я помедлил, наблюдая, как он отдает приказы капитану Совари, потом подходит к трем солдатам, охраняющим лошадей. Солдаты жались друг к другу, их мечи заметно дрожали. Когда принц заговорил с ними, они вскочили, несколько приободрившись. Он сделает все, как надо. Александр плохо умел разговаривать с обычными людьми, но с воинами ладил прекрасно.

Ну а теперь мы можем, наконец, вернуться к Воротам? Пора начинать пропускать легион, прежде чем явятся пэнди гаши.

В эту ночь родилось немало солдатских легенд. Подгоняемый Денасом, я расправил крылья, поймал ветер и взмыл в небо. Только когда я услышал «помилуй нас, Атос», я понял, что забыл превратиться в птицу.

ГЛАВА 7

Я летел на запад к освещенным луной колоннам. Огни лагерных костров дерзийцев остались у меня за спиной, поэтому меня охватило мрачное предчувствие, когда я заметил слева другие огни. Они двигались с юга, от гор. Эззарийцы в двух часах пути, самое большее – в трех. Я молил, чтобы Викс уже был на месте и чтобы последнее заклятие не оказалось сложнее, чем я думал.

Викса еще не было, но я заметил Кьора, тащившего спотыкающегося Блеза к колоннам. Я коснулся ногами земли, не обращая внимания на протесты моего демона, и поспешил на помощь мальчику. Кьор внимательно посмотрел на меня, потом отвел глаза, помогая Блезу сделать следующий шаг.

– Когда мы проведем Блеза через Ворота, мне нужно будет передать через тебя кое-что Фарролу, – сказал я. – Слушай внимательно… и ты тоже, Блез, если слышишь меня. Некоторое время не должно быть никаких набегов. Я уже начал делать то, чего вы так хотели добиться… – Пока мы брели вверх по склону, я рассказал им обоим об Александре. О знаке, который я увидел в нем, когда был его рабом, о соглашении, которое я заключил с ним только что. – Он сделает все, как обещал, если я вовремя приду к нему завтра. Никто из вас не пострадает. Присмотритесь к нему. Александр защитит вас, научится понимать вас, он изменит мир к лучшему. Ты все запомнил, Кьор?

– Я скажу Фарролу. Заставлю его поверить.

Судорога прошла по телу Блеза, он медленно наклонил голову. Я обнял его и засмеялся:

– Значит, ты слышишь меня! Правда? Мы сделаем это! Сделаем!

Мы взошли на вершину холма, и я снова поручил Блеза заботам мальчика.

– Не хочу бросать вас, но к тому времени, как вы доберетесь до северного конца, мне надо успеть открыть вход. На другой стороне найдется кто-нибудь, кто поможет Блезу.

– Я сам отведу его. – Юноша отбросил с лица темную прядь и покрепче ухватил Блеза за плечи.

– Ты хорошо подумал, Кьор? Мы ведь не знаем…

– Тут и думать нечего. А когда мы найдем этот Источник Духов, я сразу же вернусь к Фарролу. Не сомневайся.

Я улыбнулся ему:

– Ты спасешь его, и мир скажет тебе спасибо.

Уводя Блеза, Кьор негромко произнес:

– Надеюсь, то, что ты сделал, не погубит тебя.

– Это неважно, – ответил я. – Помоги выжить Блезу и напомни ему о назначенной мной цене. Он должен научиться ладить с принцем Александром, это будет даже важнее того, что должно сейчас произойти. Не дай ему забыть.

Мальчик кивнул, и они пошли дальше. Кьор все время что-то говорил спотыкающемуся и падающему Блезу.

Я полетел к северному краю колонн, решив, что не стану ждать Викса. Мы должны быть готовы, и я снова погрузился в созерцание заклятий. Последнее оказалось самым сложным, и, хотя мне приходилось следить за происходящим вокруг меня, я был обязан сосредоточиться.

К тому моменту, когда сияющий ключ был готов, луна поднялась высоко. Ключ оказался прекрасным, его серебристая твердая поверхность была гладкой и ровной. Я был готов открыть ворота, не серый прямоугольник Айфа, а последнюю пару колонн, точно такую же, как и остальные шестьдесят пар. Между колоннами не было ничего. За ними тоже. Вход по-прежнему был заперт, запечатан древней печатью. Я держал ключ в голове, но понятия не имел, как им пользоваться.

– Скажи мне, демон. Ты должен знать, что делать теперь.

Ты все еще не пускаешь меня. Пока мы действуем раздельно, ничего не получится. Мы должны держать ключ вместе, нашей общей волей.

Разумеется. Ему нужно самое главное, моя воля. Это не какая-то уловка. Это единственный способ. Я и так уже лишился практически всего. А теперь он хочет, чтобы я совершил последний шаг и поверил слову демона, будто когда-нибудь смогу снова говорить своими словами и действовать по собственному разумению.

Ты хочешь открыть ворота или нет? Я задал тебе простой вопрос и надеюсь на простой ответ. Если ты откажешься, у легиона не будет выбора. Им придется оставаться в своих сосудах, пока кто-нибудь другой не соединится с кем-то из вас и не сделает это вместо тебя. Выбирай. Тебе нечего бояться меня.

Его горе или мое не давало мне ответить? Не имеет значения. Он знал, что я скажу, как только задал вопрос. – Делай все, что нужно.

И он сделал. Как сузейнийскую женщину лишают права голоса в семейном совете, когда ее сын приводит в дом жену, так и я молча забился в угол своего сознания и наблюдал, что творит Денас. Он заполнил пространство между двумя последними колоннами узором из полос света, а потом придал этим линиям силу, используя мою мелидду. Пока Денас держал получившийся узор в голове, он начал изменяться, от его центра стали расходиться круги, постепенно там образовалось пустое пространство, похожее на пустую глазницу. И Денас ловко и осторожно вынул из глубин нашего сознания ключ и вставил его в получившееся отверстие. Потом нашими руками, нашим голосом и нашей волей он закрепил его там.

Я никогда не ощущал в себе такой силы, которая бурлила во мне в этот час. Из тела и ума, голоса и рук изливалась целая река, пока мне не показалось, что сейчас и моя душа утечет вместе с ней. Сердце замерло в груди. Я не мог вдохнуть. Пока пустота за колоннами превращалась в небо и землю, деревья и освещенную луной дорогу, энергия демона бушевала во мне, как огонь бушует в сухом лесу.

– Боги ночи… воздуха! – Я упал на колени, зрение затуманилось, гигантская рука сдавила мою грудь, выдавливая из меня остатки жизни. То ли он услышал мой крик, то ли это отразилось и на его состоянии, я снова задышал, кашляя и хватая ртом воздух. Моей мелидды не хватило бы теперь даже чтобы прихлопнуть моль.

Готово.

Так оно и было. Похожий на отражение в совершенно неподвижном пруду, ряд колонн удлинился вдвое, уходя по холмам, залитым лунным светом. Из-за ворот, образованных последней парой колонн этого мира и первой парой колонн Кир-Наваррина, пахло душистыми цветами. Огромный олень поднял голову от поверхности небольшого озера, с любопытством взглянув на меня, вслед за ним на водопой пришли две оленихи. Мириады звезд сияли рядом с луной, в два раза больше нашей, звезды образовывали созвездия, которые показались мне знакомыми, хотя я никогда не видел таких в Эззарии. Ворота простоят открытыми, пока рассвет не запрет их снова.

Ах, Валлин. Почему тебя нет здесь? Близость нашей родины заставила меня вспомнить звук ее смеха и красоту лица, освещенного высоким разумом. Я едва не закричал от приступа острой тоски. Все эти годы я не мог коснуться ее, чтобы это прикосновение принесло радость и ей, и мне. За Воротами я мог узнать правду о ней. Была ли она моей женой или возлюбленной, как я всегда считал, или просто незнакомкой, которую я встретил в темноте Кир-Вагонота? Предпринять такое путешествие, чтобы узнать правду… Пройдя через Ворота, я больше не буду собой, затеряюсь в иладде, утону в его плоти и душе, и я, тот, кто любил ее тысячу лет, никогда не узнаю ответа, а если и узнаю, какой мне от этого будет прок? Что за суд этого жестокого мира приговорил живое существо к такому концу?

Потрясенный и смущенный, я затряс головой, отгоняя от себя мысли и образы. Эта тоска и горе не мои, не Сейонна. Моя страсть к Валлин была лишь результатом заклятия, одиночества, тоски по прекрасному. Лишь прогнав от себя видения и печаль Денаса, я понял, что сделал это собственной волей. Я снова мог поступать по своему желанию.

Я же говорил, что тебе нечего бояться.

– Я не хотел знать о твоих мыслях. Я не имею права.

Какая разница, теперь или через час? Рано или поздно ты поймешь, что ты здесь хозяин. Викс сказал тебе правду.

Не важно, с кем соединяться. Силы людям дают не тс тела, а их души. Вы ничего не оставляете нам. Мы только тени, не важно, как долго мы живем в вас, вы все равно остаетесь хозяевами. Только большинство из вас слишком глупы, чтобы увидеть это. К несчастью для меня, ты не глуп.

– Прости.

Я не хочу твоей жалости. Единственное, что действительно важно, – провести легион через Ворота. Где этот проклятый Викс? Они должны успеть до рассвета, иначе придется открывать ворота снова.

Я постарался выбросить из головы то, что увидел и почувствовал: мои воспоминания, которые мне не принадлежали. У меня за спиной простирался опасный мир, о котором я забыл, занимаясь заклятиями. Вернувшись к нему, я радостно засмеялся. Кьор был уже близко. На его лицо налипли пропитанные потом волосы, он едва двигался под тяжестью крепкого тела Блеза, но его глаза, которые он не отводил от ворот, сияли надеждой и волнением.

Я поспешил им навстречу и был уже в десяти шагах, когда Кьор вдруг замер, его глаза широко раскрылись, словно от удивления, он открыл рот, собираясь сказать что-то. Но слов не было. Вместо них хлынула темная кровь, заливая губы и подбородок. Он сделал еще шаг, поддерживая Блеза, но тот выскользнул из его рук и осел на землю. Юный Кьор замотал головой, падая на тело Блеза, из его спины торчал кинжал.

– Нет! – Мой рев разрушил бы менее прочную постройку, чем Дворец Колонн. Я побежал, всматриваясь в темные тени, стараясь заметить убийцу, притаившегося за колонной. – Боги мира, нет! – Я опустился на колени и обхватил тело Кьора. Я не ощутил в нем биения жизни. Лишь тепловатая влага. Кровь. Повсюду. Я выдернул кинжал из раны и взял мальчика на руки. Ничего нельзя исправить. Ничего. У меня даже нет времени на прощальную песнь.

– Я буду петь по тебе, дитя. Клянусь душой своего ребенка!

Я поспешно положил тело Кьора на землю и осмотрел Блеза. Хотя его рубаха тоже была в крови, он дышал. Я не заметил никакой раны, но, прежде чем успел осмотреть его внимательнее, острое лезвие ткнуло меня в шею, второй клинок возник в опасной близости от моего правого глаза. От малейшего движения либо одно, либо другое оружие вопьются в мою плоть. Мой противник стоял у меня за спиной, обхватывая своими ногами мои. Я не смог бы подняться с колен. Захват Смотрителя.

– Ты не внял моему совету, да? – произнес голос. – Вместо того чтобы вернуться и сделать что-нибудь полезное, ты выбрал Денаса из всего этого множества демонов. Я никогда не верил ему, несмотря на то что он всегда держался в стороне. В отличие от других идиотов, я не верил никому из них.

Я должен был предвидеть. Человек, способный обокрасть умирающего брата-Смотрителя, способный рассказать тюремщикам, как лучше пытать своего сородича… конечно, только такой человек мог убить невинного юношу ударом в спину.

– Меррит.

– Да, именно. Возвращаюсь из славной Эззарии, передав твое сообщение… более или менее точно. – Он хихикнул. – А ты тут стараешься помочь демонам попасть в Кир-Наваррин, а Геннода и его гастеев почему-то не пускают в битву. Но это не поможет. Я не хотел проходить, не сообщив тебе об этом.

Я быстро взвесил свои шансы на спасение путем изменения формы. Слишком опасно. Даже если бы я не растратил всю мелидду на Ворота, не так уж я силен в изменении форм. А малейшая заминка либо лишит меня глаза, либо оставит лежать в луже крови.

– Ты не пройдешь через Ворота, Меррит. Я тебя не пущу.

– Ты что, собирался послать туда первым этого мальчишку и его полоумного друга? Или ведьму Валлин? Или, может, глупца Викса? Слишком поздно, дружок. Я никому не позволю освободить Безымянного бога раньше меня. Долго искал я способ отплатить тебе и остальным гордецам, Да, я видел, как ты смотрел на меня. Все вы думали, что сильнее, умнее, лучше Меррита, который проиграл битву и стал слугой у этого сброда! Я всем вам отплачу. – Несмотря на ночную прохладу, Меррит истекал потом, дурно пахнущим от чрезмерного волнения. Его сердце гулко билось о стенки грудной клетки, даже я чувствовал его удары.

– Ты собираешься разрушить мир?

– Если придется, пусть. Главное, чтобы ни один рей-киррах, ни один эззариец не выжил! Но я уверен, что у Безымянного есть собственный план. И он будет благодарен тому, кто окажется достаточно храбрым, чтобы освободить его из тюрьмы.

– Значит, ты сам собираешься стать богом, а?

Ему не понравилась моя насмешка, он сильнее прижал кинжал к моей шее, так что кожа лопнула и за ворот потекла горячая струйка.

– Это не твоя забота. Как ты понимаешь, я привел сюда кое-кого. Пока ты и твои друзья будете заниматься друг другом, я отправлюсь навстречу своей судьбе. И никто из вас не помешает мне. – Меррит казался себе чрезвычайно умным.

– И без убийства тебе было не обойтись? Что это за трусливый бог, который убивает ребенка ударом в спину!

– Я убил бедного мальчика? Да ты что! На мне нет крови. Ты хочешь знать, в чьей руке был кинжал? – Шепот Меррита ядом проникал в мои уши. Потом он вдруг закричал: – Сюда, моя госпожа! Если вы хотите видеть этого злодея, он здесь, перед вами! Брось нож, демон!

Загорелись огни, не огни фонарей или факелов, а чистый белый свет, который умеют создавать маги. Эззарийцы. А я стою на коленях с окровавленным кинжалом в руках над бездыханным телом ребенка, и в моих глазах горит предательский синий огонь.

Тысячи слов мелькнули в моей голове: мольбы выслушать, о том, что я невиновен, по крайней мере в убийстве, о том, как их обманули, просьбы убить меня как можно скорее, чтобы я не узнал о последствиях поступка Меррита, которого сам привел в этот мир. Но когда из темноты на меня надвинулись ряды эззарийцев, я забыл все слова, не в силах отвести взгляд от стройной темноволосой женщины, стоящей в центре. Я сумел прошептать только:

– Прости меня, любовь моя.

Она не услышала мой шепот. И те грехи, в которых я мог бы оправдаться перед ней, стали ничем по сравнению с деяниями этой ночи. Она едва бы вспомнила их: мой гнев и жестокость, отказ выслушать ее, поверить ей, понять, что ее боль была сильнее боли моей оскорбленной гордости и разбитых надежд. Это ее я винил в том, что мои мечты о счастье нашей совместной жизни не осуществились. Это ее я считал виноватой в болезнях моей души.

Словно во сне, когда все остальные звуки заглушает биение сердца, а все движения замедленны, я смотрел, как кровь отхлынула от лица моей жены, как она закрыла лицо руками от невыносимого для нее зрелища. Протянулись другие руки, чтобы поддержать ее. Руки Катрин, стоящей с плотно сжатыми губами, руки Талар, удовлетворенно кивающей подтверждению собственных догадок, руки розовощекой Мейры, руки остальных… Хотя у меня не было причин ожидать другого, я был потрясен, увидев среди них Фиону. Она стояла среди других женщин, глядя на тело Кьора, тоже поддерживала королеву, но не смотрела на меня. Она уже видела.

Исанна оттолкнула всех и позвала кого-то из толпы:

– Невья, осмотри раненого. Все остальные делайте так, как я вам приказывала. Быстро. – Ее голос прозвучал абсолютно ровно.

Низенькая женщина подбежала к Блезу. Она позвала себе помощников, и они вместе понесли его куда-то. Что ж, он хотя бы жив. Больше я ничего не видел, потому что толпа надвигалась на нас с Мерритом, закрывая мне обзор. Пятеро шедших впереди оказались храмовыми стражниками, за ними шли Каддок и Кенехир, с такими знакомыми мне заклятиями… Ловец и Утешитель. Боги… они собираются изгонять демона из меня!

– Вы не сможете этого сделать! – Я старался докричаться до Исанны, хотя и не видел ее. – Не сможете… – Кинжал Меррита вонзился глубже, кровь потекла сильнее. – Я сделал это в царстве демонов, я соединился полностью. – Второй кинжал маячил возле правого глаза. – Пути назад нет!

– Отойди, Смотритель! – Исанна выступила вперед, за ней шли Фиона, Талар и Катрин. – Я сказала тебе, чтобы ты не причинял вреда этой жертве. Только не подпускал его к другим. – Жертва… Не друг, не любовник, не муж. Она отказывается видеть правду, я не могу допустить этого.

– Я не жертва…

– Это создание чрезвычайно опасно, госпожа. – Рука Меррита дрожала, он с трудом сдерживался. – Но он говорит правду. Вам не изгнать из него этого демона. Воссоединенное за Воротами невозможно разделить. Сейонн надеялся, что сумеет сохранить себя, когда демон войдет в него, но оказался недостаточно силен. Посмотрите, что они заставили его сделать. Юный Айф подтвердит, что Сейонн считал этих двоих своими лучшими друзьями, а теперь он убил их, как скотину.

Исанна взглянула на Фиону, та кивнула:

– Я уже говорила. Сейонн хотел найти способ помочь им. Поэтому и решился на этот шаг.

– Нас не волнуют его «причины», – отрезала Талар. – Не существует причин, способных оправдать испорченность. – Талар четко произнесла это слово. Гордость не позволила ей отвести взгляд, когда я посмотрел на нее.

Меррит заговорил снова, очень убедительно изображая горе:

– Человек, которого вы знали, исчез, моя госпожа, погиб внутри демона, он страдает. Я рассказывал вам о том, какие ужасы его ожидают. Только смерть освободит его от этого порабощения. Позвольте мне сделать это, а потом мы придумаем что-нибудь, чтобы не пустить сюда демонов. Этого хотел сам Сейонн. Он отдал ради этого все. Даже когда его поглощало безумие, помнил только о том, чтобы не дать демонам пройти.

Есть ли кто-нибудь хитрее Меррита? Я ожидал, что он станет толковать Исанне о моей давней испорченности, о моих взаимоотношениях с демонами, а вместо этого он сделал из меня помешанного героя, взяв в свидетели моих добрых намерений Фиону и мои собственные поступки. Этот негодяй угадал в Исанне женщину, способную убить собственного ребенка ради спасения своего народа, убить мужа, чтобы облегчить его страдания.

– Нет, любимая…

Мой глаз залила кровь и потекла по лицу, Меррит поранил мне веко.

– Не двигайся, демон, если ты хоть немного ценишь тело, похищенное у нашего друга. Я не позволю тебе огорчать королеву.

– Смотритель, отойди! Я еще раз приказываю тебе не трогать его. Я благодарю тебя, но дальше мы будем действовать так, как было решено.

Я благословил мою жену за ее королевское упрямство. Но что же мне теперь делать?

Стражники держали наготове веревки, Кенехир переливал из одного пузырька в другой какую-то жидкость. Если это снотворное, его хватит, чтобы усыпить лошадь. Исанна продолжала говорить с Мерритом:

– Поскольку мне придется заняться жертвой, ты расскажешь моей кафидде, как удержать демонов. Если рей-киррахи так близко, как ты говоришь, у нас очень мало времени. Кафидда! – Она махнула кому-то за своей спиной.

Кафидда… это не имя, а титул, «та, кто ждет», наследница королевы. Я и не знал, что Исанна выбрала наследницу, она ведь еще так молода. Еще больше я изумился, увидев, как из толпы выходит Фиона.

Это многое объясняло. Я засмеялся бы, если мог. Неудивительно, что она так упорно следила за мной. Проверка для юной кафидды, слежка за мужем королевы. Кто еще стал бы так аккуратно выполнять поручение? Она не могла позволить себе ни малейшего отклонения, ведь тогда Исанна признала бы ее слабой и недостойной. И перестараться она не могла, иначе ее признали бы чересчур эмоциональной или слишком честолюбивой. Я был заданием. Учебной площадкой. Я был ее наставником, но не так, как я был наставником для юных Смотрителей или для Александра. Я научил Фиону испорченности, злу, ошибкам и неверным суждениям. Защищая Эззарию, она поняла, кто я такой. Я надеялся, что за время нашего путешествия она распознала истину, но когда я узнал, что она должна стать королевой Эззарии, все мои надежды умерли.

Посмотри налево, Изгнанник. Новый голос пронзил меня больнее кинжала Меррита. Пока двое стражников уносили тело Кьора, еще один опустился на колени рядом со мной, собираясь связать мне руки. Я посмотрел на него и понял, что вовсе не текущая по моему лицу кровь заставляет меня видеть красно-фиолетовое сияние вокруг его рук. Он едва заметно скосился на меня и улыбнулся. Его глаза сияли синим светом. Извини, я немного опоздал. Слова прозвучали в моей голове так же четко, как и слова Денаса. Пройти по всем кругам и всех предупредить оказалось не так-то просто, Изгнанник.

Кто-то за моей спиной пытался связать мне ноги, и я решил испытать свою мелидду. До меня донесся запах паленой веревки. Хорошо, но недостаточно. Придется полагаться и на другие умения.

Если ты, друг мой, хоть немного продержишь этого Меррита, я проведу легион. Возможно, мы успеем прежде, чем эти люди вовлекут нас в большие неприятности.

Продержать его… Смогу. Продержать или убить. Веди их, ответил я. Давай.

Я сунул руку в карман плаща, где лежал шарф какого-то Смотрителя, найденный мною в сундуке Меррита. Я быстро обернул им кисть, прикрыл здоровый глаз, отчетливо представил себе, где находится каждый из кинжалов Меррита, и, чтобы отвлечь его, взревел дурным голосом. Мой противник был опытным Смотрителем, и, хотя давно не сражался, его умения были на высоте. Ни один из направленных на меня кинжалов не дрогнул, но я действовал быстро и успел схватить кинжал у глаза защищенной рукой, отбив второй кинжал. Освободившись от непосредственной угрозы, я вскочил и толкнул растерявшихся от неожиданности стражников на Меррита. Сердце прыгало в груди, я слегка пригнулся.

– Тебе не сдобровать, демон! – злобно прорычал Меррит.

– Убьешь меня, как убил этого мальчика? И мне всадишь нож в спину, если я расскажу всем, кто ты такой?

– Они видели, у кого из нас на руках кровь, они видели, в ком из нас демон. Ты – Воплощение Мерзости.

Конечно, он прав. Какая нелепость. Я ведь говорил все это, чтобы убедить Исанну и остальных в своей правоте. Мне хотелось придушить предателя за то, что он сделал и собирался сделать. Но пока мы с ним ходили вокруг друг друга как койоты, я сообразил, что это не выход. Исанна видела во мне демона, а не человека. И здесь слишком много эззарийцев. Даже если бы я смог превратиться меньше чем за минуту, что совершенно нереально при моем упадке сил, они возьмут меня числом, используя магию, веревки, оружие и снадобья. В любом случае Меррит уйдет. Они не позволят мне убить его. А когда меня убьют или схватят, эззарийцы закроют Ворота, и демонам придется заставить своих хозяев-дерзийцев перейти в наступление. Кровавая бойня. И у Меррита будет время выпустить неведомую опасность из Тиррад-Нора.

Нет. Дело не в доказательствах моей невиновности. Главное – время, задержать всех, не дать им выполнить то, что они собираются сделать. Есть шанс, что они, несмотря на большое количество, не смогут обойтись без Исанны. Им нужен кто-то, кто объединит всю мелидду и направит ее на закрытие Ворот. Но если я отвлеку ее и Меррита, заставлю их заниматься собой, а не Воротами… Неважненький план, но другого нет.

– Ты слизняк, Меррит! – закричал я. – Все в Кир-Вагоноте знают, что ты сказал рудеям свое имя на второй день после своего пленения. Что, не вынес и первой взбучки? Или страшно было спать в темноте? Какое испытание для Смотрителя, привыкшего к легким битвам!.. А ведь тогда у них не было Меррита, научившего их, как лучше пытать людей. Я покажу тебе, с чем ты мог бы столкнуться. – Я прыгнул на него, вложив свой гнев в несколько ударов в челюсть и живот, потом отскочил и позволил ему отбросить меня. Потом перекатился через спину и снова встал на ноги, поднимая окровавленный кинжал, вынутый из раны Кьора. – Отчего ты не дерешься со мной, слизняк? Или ты боишься сражаться без женщины, которую можно обвинить в своем поражении? Твоей жены. Твоего Айфа. Это ведь была ее вина, да?

– Замолчи, презренный. Не смей говорить о моей жене своим гадким языком.

Эззарийцы пока что держались на расстоянии. Вероятно, они боялись моего демона. Или моей мелидды. Или моих умений. Хотелось бы думать, что они не верили истории Меррита теперь, когда видели меня во плоти. Я был тем, кого они так долго знали, тем, кто вернул им Эззарию, мужем королевы, другом, учеником, наставником, братом многих из них. Но это ненадолго, ведь они видели мои глаза, слышали музыку демона и поняли, что я не стану жечь их огнем, если они прикоснутся ко мне. Когда я начал делать новый круг, несколько человек уже подошли ближе. Я напрягся, но сам Меррит махнул им, чтобы они отошли:

– Не подходите. Я сам справлюсь с этим демоном.

– Великий Меррит. Пропавший Смотритель. Такой самоуверенный, – продолжал я. – Здесь есть кто-нибудь из архива? Расскажите мне легенду о великом герое Меррите. Что-то я пропустил ее в годы учения.

Мы продолжали обмениваться оскорблениями, как драчливые мальчишки, а кольцо эззарийцев продолжало закрывать от нас Исанну. Но пока мы перемещались, кружились, обменивались ударами, люди тоже двигались, и в одном из просветов я увидел ее. Подобраться к Исанне невозможно, но к другим… Я выждал момент, выхватил из толпы Фиону, сжал ее покрепче и приставил кинжал к ее груди.

– Моя добрая и верная ищейка, ты собираешься стать королевой, – прошептал я ей на ухо. – Почему, ради всего святого, ты не сказала мне? Ты думала, что я убью тебя за это?

Я тащил ее от толпы, не теряя из виду Меррита.

– Сейонн, не делай этого. – Фиона говорила сквозь стиснутые зубы, стараясь вырваться из моей хватки.

– Здесь. – Я остановился, давая ей возможность отдышаться, а себе – сказать то, что собирался, пока не подошли остальные. – Слушай меня. Что бы ты ни думала обо мне… как бы ты ни осуждала меня за то, что я сделал… чем стал… молю тебя позаботиться о Блезе. Ради любви, которая есть в мире, ради всего лучшего в тебе, проведи его через Ворота. Ты позволила своим глазам обмануть тебя, Фиона. Я думал… Твой разум знает правду. Думай. Боги, если бы ты могла не только думать!

– Ничто меня не обманывало. Я верю своим глазам, – ответила она громко, так, что слышали все.

Надеюсь, придет день, когда она все поймет, но едва ли я могу рассчитывать, что это произойдет скоро. Ее разум тверже камня. Мысленно извинившись перед Блезом, я продолжал следовать своему плану.

– Давайте наконец поговорим, – произнес я, глядя на застывшую толпу. – Иначе ничего не получится. Вы хотите помешать моим друзьям пройти, какая нелепая затея, а некоторые из вас надеются спасти мою несчастную душу. Говорю вам, если вы будете упорствовать, на вас обрушится весь гнев рей-киррахов. – Теперь немного правды, чтобы звучало убедительней. – Не сомневаюсь, что ваши разведчики заметили неподалеку отсюда лагерь дерзийцев. Отправьте туда человека и выясните, что за болезнь охватила этой ночью дерзийские войска. Если вы загородите Ворота, я скажу дерзийцам, кто стал причиной напасти. Вы ведь знаете, моя королева, что Александр верит тому, кто заключен в этом теле. И понимаете, что с вами будет быстро покончено. Эззарийцев просто перебьют. Мне этого не хочется, поэтому я вас и предупреждаю, чтобы вы не совались в дела, в которых ничего не понимаете.

Исанна оттолкнула стражников и подошла ко мне, бледная и гордая. Ничто не смягчит ее.

– Ты предлагаешь сделку, демон?

Я едва мог говорить в ее присутствии. Ее фиолетовые глаза храбро глядели на меня, в них застыло отвращение. Во имя всех богов, что я делаю… стою перед королевой Эззарии, моей любовью, прижимая нож к груди другой женщины, и угрожаю концом мира. Кто-нибудь еще превращался когда-нибудь в существо из собственных кошмаров? Но мои губы продолжали произносить слова. Время дорого.

– Если вы позволите рей-киррахам пройти обратно в их собственные земли, я не скажу дерзийцам, кто стал причиной их недуга, и я позволю этому человеку, Сейонну, выбирать самостоятельно. Все просто.

Она не колебалась ни секунды:

– Я не собираюсь с тобой торговаться. Демоны не пройдут через души людей, мой народ поклялся не допускать этого, и ты не сможешь подкупить меня одной жизнью, чьей бы она ни была. Айф, которого ты захватил, понимает это лучше любого другого в этом мире.

– Разумеется, понимает, – негромко проговорил я. Я и не надеялся. – Тогда я иду к принцу. Вы не сможете уничтожить меня. Я знаю ваши имена. Знаю ваши тайны. У вас, нет никого, кто мог бы сразиться со мной. Я выживу, что бы вы ни сделали с этим телом, и позабочусь о том, чтобы Эззария не знала ни минуты покоя. Пусть эта женщина расскажет вам о мозаике Балтара. Спросите ее, кто несет ключ к концу мира. – Я толкнул Фиону обратно эззарийцам и обратился к Мерриту: – Иди сюда, трус, завершим нашу схватку.

Как только я договорил эти слова, рядом с воротами вспыхнуло три цветных пламени… и медленно, величественно, они двинулись через них. Человеческие глаза не могли этого видеть. О боги ночи и дня… Я с трудом сдержался, чтобы не броситься за ними вслед. Но я еще не доиграл свою роль.

– Я прикончу его, королева. – Меррит плюнул мне под ноги. – Он умрет от моей руки и ни от чьей другой. – И мы снова сошлись. Завлеки его, наступай, но не слишком. Позволь ему временно взять верх. Поддайся ему. Сколько времени людям Исанны потребуется на подготовку?

Не много. Я чувствовал, как Каддок и Кенехир возятся у меня за спиной. Даже дразня и подначивая Меррита, я ощущал исходящую от них силу. Мои ноги с трудом отрывались от земли, руки налились свинцом. Петля веревки обхватила одну руку, мне едва хватило сил, чтобы порвать ее. Вторая петля сбила бы меня с ног, если бы я не поджег ее заранее. Но мое сопротивление выглядело жалко.

– Ты презренный вор, Меррит, – продолжал я. – Захватчик слабых и убийца детей. Ты боишься схватиться с настоящим воином. Боишься рей-кирраха. А я худшее, что ты только мог представить. Я и то и другое. – Я упал на колени, когда меня окутала тяжелая ткань заклятия. Чьи-то руки связали меня, запрокинули мне голову, в рот полился поток вонючей горькой жидкости.

Пока я задыхался от этого снадобья, Меррит подскочил ко мне, размахивая своими окровавленными кинжалами.

– Воплощенная Мерзость!

Я хотел использовать последние проблески сознания, чтобы просить их убрать от меня Меррита, а то он того и гляди перережет мне горло, но заставил себя доиграть роль.

– Не посылай ко мне своих юных Смотрителей, Катрин. Я съем их на завтрак, а косточки выплюну. Жаль, что здесь только тот, кто умеет кидать кинжалы в спины детям. Плохо, что остались только дети и трусы. – Петля обхватила мою грудь, меня опрокинули на спину. Они связали меня веревками и опутали заклинаниями, как голодные пауки, горькое снотворное полилось по моим венам, как грязь, – Этот так называемый Смотритель лжет вам. Он жил с женщиной-демоном, сказал нам свое имя, умолял нас забрать его душу… дать ему силу. Мы не приняли его. Даже рей-киррахи. – Я уже с трудом выговаривал слова. – Испытайте его… посмотрите, станет ли он выполнять обязанности Смотрителя или с позором сбежит.

Надо мной склонились лица: озадаченная Катрин, Исанна, холодная и ясноглазая, усмехающийся Меррит. Фиона протолкнулась через них и опустилась на колени передо мной, проверяя веревки.

– У нас нет времени, надо помешать демонам пройти. – Исанна отвернулась. – Талар, ты станешь справа. Мейра – слева… – Она ушла, отдавая приказы.

Разумеется, это будет Исанна. Она самый сильный Айф, она знает меня лучше всех остальных в этом мире, она быстро создаст Ворота, сделав их крепкими и нерушимыми. Интересно, я почувствую ее внутри себя? Любовь моя…

Кто-то осторожно закрыл мое неповрежденное веко, чтобы я не видел света магов и мелькающих надо мной лиц. Вроде это была Фиона. Последнее, что я запомнил, проваливаясь во тьму, отражение в ее черных глазах: багровое клеймо на левой щеке, кровоточащий глаз, синий огонь… Мерзость.

ГЛАВА 8

Золотистый свет пожирал тьму. Воздух был наполнен испарениями, он вонял, как яма с горящими трупами крыс. Дождь. Этому месту необходим дождь. Я повернулся во сне… и понял, что не сплю. Оказывается, я закрывал лицо руками, обернутыми какой-то толстой тканью, значит, золотистое сияние было не снаружи, а в моей голове. Что-то не в порядке с глазами, наверное, из-за неприятного сна. Я не хотел даже думать о нем. Что меня разбудило, вызвало из царства сна? Вызвало…

Вокруг меня был камень. Пещера, тесная, душная и темная, как подземелья демонов, темноту нарушало только золотистое сияние, которое не исчезло, даже когда я поднял веки. Я распрямился, что заняло необычайно много времени, потому что я все время стукался о стены и потолок пещеры. А запах… Голова кружилась от тошнотворного запаха. Где здесь верх, а где низ? Передо мной сиял серый прямоугольник, я оставил попытки сесть и вместо этого пополз на свет.

– Я Смотритель, направленный Айфом изгнать тебя из этого сосуда! Изыди! Он не твой! – Слова ясно донеслись из серого света снаружи пещеры. Слова… ужасные слова скребли мою кожу, звучали в ушах нестройным оркестром. Отвращение охватило меня при их звуке, отвращение и ярость. Безумец… вызывать меня…

Ошибка. Все это ошибка. Я колебался, выходить ли мне на свет. Почему же эти слова так задевают… так больно ранят меня? Это же мои слова. Они записаны в моей душе огнем и кровью. Но голос был молодой, бодрый, а я вовсе не ощущал в себе бодрости, и уж точно не был молодым. Меня тошнило. Эта вонь… золотистое сияние смущало меня. Мне хотелось потереть глаза, которые зудели так, словно я пересек Азахстанскую пустыню ни разу не моргнув. Когда я уже собирался коснуться глаз, я заметил кое-что внизу на земле… лапа, лапа с огромными острыми когтями, прямо у входа в пещеру. Я быстро отпрянул и замер, надеясь, что меня не заметили. Снаружи в пещеру залетал ветер, пахнущий золой.

– Не прячься от меня, чудовище. Это место не для тебя. Эта жизнь, полная силы, чести и долга, не твоя. Изыди!

Я заревел при звуке этих отвратительных слов, и в этот миг тот человек, видимо, обнаружил мое укрытие, потому что мою пещеру заполнило пламя. Я бросился ко входу и тут наконец заметил, какой я. Совсем не тот, каким был. Крылья… громадные, туго обтянутые кожей костистые пальцы… и когти, тоже мои, не руки, а лапы, готовые хватать и швырять валуны, вспарывать животы коров и оленей, разрывать на части людей. Я расправил широкие плечи, вытянул длинную шею и снова заревел. Пламя вырвалось из моей пасти, оставляя за пределами пещеры лужи огня и золу.

Прежде чем я выяснил, какие еще части тела у меня имеются, кто-то попытался лишить меня их. Я почувствовал болезненный укол справа. Мои новые крылья развернулись с такой яростью, что воздух вокруг заклубился. Что-то маленькое отскочило и спряталось за скалой. Не раздумывая, я залил скалу потоком огня.

Если ты не собираешься убивать этого Иддрасса, я посоветовал бы тебе сдерживаться. Этот раздраженный голос пришел из глубины меня самого. Я залил бы огнем и его, если бы только мог. Взревев от злобы, я запустил когти в выжженную землю. Я старался сделать тебя нечувствительным к боли, а не к голосу разума. Если ты будешь так бурно реагировать на них и телом и душой, это кончится плохо. Они убьют это тело, и погибнем мы оба. Понимаешь? Ты в состоянии осознать?

Еще один болезненный укол. На этот раз слева. Я потянулся лапой к существу подо мной, но оно увернулось и исчезло.

Улетай, дурак! Убирайся с земли и не показывайся, пока не начнешь соображать!

Это было первое разумное предложение. Все тут было так непонятно. Я распустил широкие крылья в горячем воздухе, взлетая с грациозностью гуся, несущего в лапах свинью. Среди серых облаков оказалось прохладно и воняло меньше. Я сделал несколько кругов, радуясь, что покинул пещеру, в которой непонятно почему проснулся.

Это вызов. Ты сам использовал его сотни раз. Ты знаешь, как он действует. Мы не можем ему противиться, он заставляет нас идти в место, выбранное для битвы Иддрассом. Никогда не мог понять, почему так. Ирония заключается в том, что пэнди гаши нашли волшебные слова, перед которыми невозможно устоять, тогда, когда мы сами еще не знали, кто мы такие. Но ты со своими теориями… если мы две части одного целого, тогда в этом нет ничего удивительного. Возможно, мы слышим вызов самого человеческого духа, голос нас самих, и не можем не идти на его зов. Мне не нравится идея, что я всего-навсего отрезанный кусок чего-то другого.

Пока длился этот монолог, холодный ветер немного прояснил мне мозги. Я посмотрел вниз, на неприветливую землю. Бесконечный лес сожженных деревьев, кривых, сломанных, уродливых. Некоторые уже упали, другие еще держались вертикально, обвиняюще уставясь в серое небо. Ни листика, ни травинки, ничего зеленого, что оживило бы серо-черный пейзаж. Землю покрывал толстый слой золы, камни выступали из нее, как кости скелета в могиле, освобождающиеся в процессе гниения от плоти. Между двумя холмами зиял разрез, ложе умершей реки. Небольшие ручейки растекались морщинами на лице старухи. И небо было серо-черным. Страшное место.

Спешить не надо, но скоро тебе все равно придется решить, что делать с этими Иддрассами. Их здесь не меньше трех. Равнодушный тон не вязался со смыслом слов.

Я попытался думать. Иддрассы… Смотрители. Вызов. Почему меня должны волновать эти три Смотрителя? Я еще раз осмотрел пейзаж внизу, не имеющий ничего общего ни с одним существующим в мире пейзажем, и первый кусочек головоломки встал на место. Я за Воротами. Как, ради всего святого, я попал за Ворота, не зная об этом? Слабые воспоминания о ночном поединке, веревках, заклятиях, снадобьях… Боги ночи! Кто я? Где я? Сплю? О Вердон милосердный, пусть это будет сон!

Рей-киррахи не спят. Разве ты не знаешь? Внутренний голос змеей вползал в мои мысли.

Денас.

Это имя больше ничего не значит. И никогда не значило. Оно просто было удобным. Очень странно было бы жить тысячу лет без имени. Ты уже начал понимать?

Я снова оглядел задымленное небо и черный лес. Это моя собственная душа.

И они послали не одного, а трех Смотрителей изгнать того, кто здесь поселился…

…того, кто есть я сам…

…и если им удастся, ты – я – мы погибнем. У нас нет возможности разъединиться. Ты же видишь.

Даже после всего, что было, я не верил до конца, что пути назад нет. Мы одно существо. Изнутри, снаружи, теперь и навсегда… настолько навсегда, насколько это будет возможно при упорном желании Исанны разделить нас. Я думал, что один Денас будет сражаться в этой битве, используя мои знания и навыки. Он ведь демон. Захватчик. В глубине моего существа жила надежда, что как-нибудь, когда-нибудь этот кошмар завершится, и я снова стану только Сейонном. В конце концов, я же пережил гибель всех надежд в рабстве, когда подобное возвращение казалось совершенно невозможным, а сейчас ситуация очень похожа. Я был воином, который сдался только на время, верящим, что он сумеет дать отпор врагу и снова стать свободным. Но если я стал своим собственным демоном, у меня не было пути назад. Каждый раз, когда мне казалось, что я достиг глубин отчаяния, я заворачивал за следующий угол и снова находил путь вниз. Боги, сжальтесь надо мной… что я сделал?

Я покружился еще немного и опустился на вершину утеса, внутри которого и была та пещера, в которой меня прятал Денас. Немного подумав, я расстался с телом дракона и расправил собственные крылья.

– Три Смотрителя. – От такой резкой перемены тела меня охватил озноб. Мне понадобилось время, чтобы снова обрести равновесие. – И один из них Меррит? – Если я вынужден стать таким кошмаром, пусть по крайней мере сбудутся мои мечты.

Этого я не знаю. Будем надеяться. Странный все-таки план ты придумал.

– Убирайся, рей-киррах! Ты принял человеческое обличье, черты знакомого человека, но меня не проведешь! Выходи на битву или убирайся! Изыди! – На вершину забрался высокий молодой человек со светло-каштановыми волосами. Он размахивал мечом. Тегир. Он всегда был излишне пафосным. Ну разве я не учил его молча ждать после первого вызова? Хотя он, наверное, слишком нервничает, вызывая демона, который знает его имя и его привычки.

Я задумался, как демоны добывают свое оружие… прикинул, чего бы я хотел… и обнаружил в руке широкий меч. Нет. Слишком серьезное оружие, разящее насмерть. Мне надо лишь утомить его и прогнать. Потянуть время. Оружие изменило форму. Уже лучше. Я взвесил на руке узкий клинок, обнаружил, что он прекрасно сбалансирован. Отлично.

– Уходи, Тегир.

Юноша побледнел, услышав свое имя, но не двинулся. Он держал меч наготове.

– Я не стану слушать твой лживый язык, демон. Сразись со мной, и мы посмотрим, кто останется в живых.

– Я не хочу биться с тобой. У меня есть дела поважнее.

– Важнее, чем остаться живым? Я собираюсь убить тебя. Изыди! Убирайся!

Я вздохнул и шагнул к нему. В мгновение ока я вырезал из его рубахи длинную полоску ткани. Не кожи. Ткани. Потом снова шагнул назад.

– Ты уверен, что хочешь биться?

Возможно, мой урок вызвал в его памяти другие уроки. Он больше не стал болтать с демоном, а начал драться. Я прижал крылья к спине и ответил на его удар.

Тегир решил, что будет правильно, если он будет только нападать. Я не переходил в атаку, даже когда он давал мне такую возможность. Наоборот, я отступал, ведя его за собой между скалами, заставляя его подниматься и спускаться тысячи раз, проверяя его сноровку и равновесие и выбирая для себя относительно ровные участки земли. Он сделал большие успехи за годы своего ученичества, ведь он был еще жив, и он был молод и силен. Но его рвение работало против него, он отвечал пятью ударами на один мой. Я ведь сам научил его самым сложным приемам, и теперь я угадывал их еще до того, как он начинал движение. Он устанет раньше, чем начнет побеждать. Когда это случится, я ударю его по голове и отправлю домой.

Но мой план осложнялся присутствием его товарищей. Я надеялся, что Денас ошибся в их количестве. Мне был нужен только Меррит. Едва заметное шевеление слева от меня, и я отскочил назад. Юный Смотритель из южной Эззарии выскочил из-за камня и едва не поразил меня в спину.

– Привет, Эмрис. – Тощий парень откинул лезущие в глаза волосы и ударил меня по ногам. Я вовремя отскочил, он попал по камню. Надеюсь, он повредил себе локоть от этого неудачного выпада. – Значит, вы двое собираетесь биться со мной вместе? А вы пробовали когда-нибудь так делать? – Я парировал удар Эмриса, потом быстро развернулся и отбил меч Тегира. Сначала мне пришлось нелегко, но потом я приспособился, заставив их воевать друг с другом. У Тегира пошла первая кровь, ее пустил не я, а Эмрис. Они поняли, что я делаю и что они делают, они были достаточно умны для этого. Они начали действовать медленнее, убедившись, что не идут на меня разом с противоположных сторон и не подвергают опасности друг друга. Это требовало от меня больше усилий, но было гораздо удобнее. Пока что я был в лучшем положении, чем каждый из них. Когда же появится третий?

К счастью для меня, уставший Эмрис оступился, упал и сломал ногу, прежде чем появился третий Смотритель. Я ни с чем не спутал бы звук ломающейся кости. Я кружился, пока Тегир не оказался между мной и своим упавшим товарищем. Он опустился на колени, выяснить, что с Эмрисом, при этом он не сводил с меня глаз, хотя кончик его меча подрагивал.

– Забирай его, – произнес я. – Скажи госпоже Катрин, чтобы она прислала мужчин вместо мальчишек.

– Мы еще не закончили, – ответил он. Храбро, но глупо. Я уже много раз мог бы перерезать ему горло.

– Никогда не позволяй себе таких глупостей с настоящим рей-киррахом, – ответил я, поворачиваясь к третьему Смотрителю, который подкрался почти незаметно. Почти. Дрик, темноглазый, крепкий, грубый шрам на щеке говорил о недавнем тяжелом бое. Он бросился на меня. Лучший ученик Катрин действительно был лучшим. Я отбил его удар, но мне понадобилось гораздо больше усилий, чем с Тегиром и Эмрисом.

– Я не хочу причинять тебе вред, Дрик. Лучше уходи. – Будь проклят трус Меррит. Посылать этих мальчишек вместо себя! Сам он наверняка топчется у ворот. Будь проклят я сам, что вовлек столько невинных людей в свою игру. Нужно было выдумать что-нибудь другое.

Дрик не ушел. Он наступал. Упорно, яростно. Его будет нелегко утомить. Я повел его по камням, но он был гораздо сообразительнее остальных. Молодой Смотритель предпочел отступить, чем гнаться за мной по скалам. Но он не ушел, а выскользнул из-за другого камня и напал на меня с другой стороны. Я собрался. С этим юношей лучше не шутить.

– Ты делаешь успехи, мальчик. Я знал, что так будет. – Я увлек его за собой вниз по склону, заставляя падать и спотыкаться, тогда как сам летел, а не шел. Но он каждый раз поднимался и даже успел оставить на моем плече глубокий порез. Если бы я чуть-чуть зазевался, он повредил бы мне руку. Я напал на него всерьез, показывая, что я могу. Оставив на его теле несколько порезов, которые могли бы быть глубже, я снова отступил. – Я не хочу тебя убивать, но ты должен уйти, пока мы не сделали что-нибудь непоправимое, к нашему обоюдному сожалению. – Произнеся еще несколько фраз, я подумал, не прекратить ли битву вовсе, например воспользоваться крыльями или попытаться объяснить ему, что я сделал и почему. Но Дрика учили не реагировать на речи демонов, я был уверен, что с этой частью подготовки он справился так же хорошо, как и с приемами боя. Нельзя расслабляться. – Но я и тебе не позволю меня убить. У меня остались незавершенные дела. Ночь будет тяжелой, и я не позволю тебе отнимать у меня время.

– Ты захватил моего учителя! – Лицо со шрамом, такое юное, было отлито из стали. – Я изгоню тебя!

– Ты не представляешь, как он рад слышать это, – усмехнулся я. – Но это действительно невозможно. Я только что сам осознал это.

Нужно остановить Дрика, прежде чем я сам устану, на тот случай, если все-таки боги пошлют мне Меррита. И я начал теснить его, заставляя отступать по засыпанной пеплом земле, вниз, к иссохшей реке. Все время меняя позицию, не давая ему передохнуть, я гнал его, пока он не споткнулся и не упал на спину, его тяжелый меч вывалился у него из рук. Но даже когда я прижал свой меч к его горлу, словно собираясь убить его, он не отвел от меня взгляда.

– Ты прекрасно помнишь мои уроки, – произнес я. – Никогда нельзя забывать о жертве. Я благодарю тебя за это, Дрик. Теперь вспомни еще один урок, который я когда-то преподал тебе. Убив однажды демона и жертву, я сказал тебе, что этого нельзя делать. Некоторые эззарийцы не понимают, что Смотритель способен сопереживать тому, кто не родственник или друг. Но ты знаешь, что я сопереживал, хотя та жертва и была достойна смерти за свои преступления. Я не позволю тебе совершить подобную ошибку. Если ты убьешь меня, ты убьешь и того, кого пытаешься спасти. Поверь мне, я и сам хотел бы, чтобы было иначе. – И я ударил его рукояткой меча и поднял на руки.

Тегир тащил Эмриса к Воротам. Увидев меня, он выхватил меч.

Я положил перед ним Дрика и расправил крылья.

– Забери его, Тегир. Я не сражаюсь с детьми. Скажи королеве, чтобы она послала кого-нибудь еще. Передай ей, что я жду и что тот, кого она хочет спасти, страдает все больше с каждой минутой, потому что она отказывается послать сюда труса Меррита. Скажи, что я люблю ее больше жизни, но не позволю ей погубить ее собственный народ. Никого. Даже тех, кого она не знает.

Ошеломленный, не верящий собственным ушам юнец протащил своих товарищей через Ворота. Я закружился над пустынными холмами, наблюдая, как тает серый прямоугольник. Потом небо завертелось, лес исчез, я расправил крылья и устремился в темноту.

– Сейонн? – Шепот у меня за спиной показался моей больной голове громким воплем.

Единственное, чем я мог ответить, был слабый стон. Наверное, потому, что мои губы онемели. Или потому, что и они были охвачены узами заклятий, как и все остальные части моего тела. Я лежал на боку, голова покоилась на каком-то тюке, я не понимал, что вернуло меня к жизни: боль в голове или боль в правом глазу. Каждый вдох сотрясал мое тело, угрожая разрушить его подобно землетрясению. Вдыхать было так тяжело, что я мог бы поклясться, что все колонны Дворца уложены мне на грудь.

– Он слышит меня, Невья?

– Не похоже. Они наложили на него столько заклятий, что он может вообще никогда не очнуться. Я хочу постараться спасти его глаз. Нельзя же допустить, чтобы Сейонн лишился его, хотя они и велели мне не подходить к нему. – Невья, лекарь, положила что-то холодное на мой глаз.

Я никак не мог сообразить, кому принадлежит второй голос.

– Скоро они будут готовы снова, – негромко произнесла эта женщина.

– Как все плохо… и у него по-прежнему кровоточит рана на шее. Я должна хотя бы остановить кровь. – Ее руки прикасались ко мне умело и нежно.

– Они не хотят, чтобы рей-киррах успел отдохнуть. Они жаждут изгнать проклятого демона. Уничтожить его.

– Да, надеюсь, на этот раз у них получится. Мастер Сейонн был хорошим человеком. Добрым. Молодые Смотрители рассказали такие странные вещи. Кафидда, а что будет, если они не смогут прогнать демона?

– Нам придется убить его. Королева знает закон. Кафидда. Фиона. Моя ищейка.

Я очнулся в пещере во второй раз. На этот раз я знал, где я. Денас воспользовался моментом и снова превратил меня в дракона. Похоже, он получал возможность делать что-то с моей формой, пока надо мной колдовали эззарианские маги.

– …Изыди! Убирайся! Он не твой… Ты не переживешь этот день. – Последние звуки вызова все еще гуляли эхом между скал. Ненавистные слова тянули меня к выходу из пещеры. Я понимал, почему они так сильно действовали на демонов. Но на этот раз я вышел бы и сам. Слова произносил Меррит.

Ярость и сила заставляли быстрее бежать мою кровь. Мне нужно было знать только одно, прежде, чем я выйду.

– Сколько времени нам необходимо?

Некоторые уже прошли. Большинство еще нет. От ночи осталось еще несколько часов.

– А Викс?

Не могу сказать. Чтобы пройти быстро и незаметно, как просил Викс, легиону придется покинуть тела своих хозяев раньше, чем им хотелось бы. Для многих это первая встреча с жизнью с самых темных времен, им будет трудно выйти. Пэнди гаши возвели какой-то барьер, не знаю, смогут ли остальные преодолеть его. Меррита нельзя отпускать, пока мы не получим известие от Бикса, что крепость взята под охрану. Ты должен уничтожить негодяя.

Но если я сразу прикончу Меррита, Исанна поверит, что я, Сейонн, потерян уже навсегда. Она прикажет убить меня и усилить охрану Ворот. Мне надо затянуть сражение до тех пор, пока демоны не пройдут через Ворота или пока они не поймут, что не могут пройти. Ничего другого я не мог предложить.

– Я задержу его, – сказал я. – А потом убью.

Я не увидел Меррита, когда вышел из пещеры. Тегир, наверное, рассказал ему о драконе, он будет ждать, наблюдая, какую форму я приму. Как и в первый раз, я предпочел свои крылья. Я знаю, как сражаться в собственном теле, кроме того, у меня нет желания поджарить Меррита… еще нет. Нам нужен славный долгий поединок. Я не хочу сразу пугать его, чтобы он удрал и преспокойно вошел в ворота.

– А, Воплощение Мерзости. – Меррит стоял на вершине утеса с ножом Смотрителя в руках и глядел вниз с такой ненавистью, какую я редко встречал, сражаясь с демонами. – Ну и как тебе сражаться с другой стороны? Слышать слова и знать, что все эти ритуалы направлены против тебя? А тебе, Денас, каково знать, что ты навеки заключен в эту плоть… если только я не убью тебя и ты не канешь в пустоту. Для демонов нет жизни после смерти. – Он спрыгнул вниз и оказался передо мной, легко приземлившись на ноги, словно ему было двадцать семь, а не триста семьдесят. – Расскажи мне, как ты это сделал?

– Что сделал? – Я приближался медленно, ожидая предательского выпада, выбрав в качестве оружия легкий обоюдоострый меч.

– Как ты сумел наложить свое грязное заклятие, чтобы не пропустить меня?

– Какое заклятие? – Я ожидал продолжения, но он, не говоря больше ни слова, рванулся, сбил меня с ног яростной атакой, поставил ногу на грудь и собрался воткнуть в горло кинжал. Я перехватил руку Меррита и едва не сломал от неожиданности, но потом оттолкнул его на край утеса и позволил полежать и отдышаться. Не спеши. И не давай себя отвлечь. Это не ребенок.

Падая, он выронил оружие. Я ногой подтолкнул К нему нож.

– Мы еще не закончили. – Я осторожно приблизился к лежащему на спине эззарийцу.

Он замечательно быстро вскочил на ноги и бросился на меня, превратив нож в тяжелый меч.

– Это я еще не закончил с тобой, демон. Ты скажешь мне то, что я хочу знать, или я порежу твою грязную плоть на куски.

Сначала мы дрались на скале, потом в пойме высохшей реки, пройдя ее по всей длине. Он оказался отличным бойцом. Я даже не ожидал. Он хотел убить меня, но только тогда, когда покажет мне свое превосходство. Я был лучше, просто старался не показывать этого, подогревая в нем уверенность, что он победит. Но если это займет слишком много времени, будет уже неважно, кто лучше. Я лишь надеялся, что способностей Викса хватит, чтобы управиться побыстрее.

Меррит ничего не говорил, кроме того, что я наложил на него какие-то заклятия и ему нужно слово, чтобы разрушить их. Я понятия не имел, чего он хочет. Он не упоминал о Воротах. До первого луча зари они будут открыты для всех, кто захочет войти.

Один раз он бросил оружие и пустился бежать. Но пока я размышлял, как его найти и заставить снова взять меч, Меррит бросился откуда-то мне на спину, заливаясь радостным смехом, и едва не отрезал мне крыло. У него был не один нож Смотрителя. Когда он бросил оружие второй раз, я приказал себе быть осторожнее. И действительно, он вернулся с третьим ножом.

Мы бились около часа, когда мою левую ногу свело судорогой. Я взбил крыльями облако пепла и спрятался за черными деревьями. Прислонившись спиной к стволу, я вытянул ногу, заставив себя успокоить дыхание и расслабиться. Меррит был где-то слева и сверху. Я слышал его кашель. Я успел ранить его в левую ногу, и теперь он слегка подволакивал ее. Рана была неглубокой, просто болезненной, как раз чтобы он разозлился. Он оставил порез у меня на спине. Ничего серьезного, но его края расходились от каждого движения и мне нечем было перевязать рану. Я обхватил колени руками. Я очень устал. Как и Меррит.

– Где ты, демон? – звал он, все еще кашляя. – Кровь на моем мече засыхает. Я должен освежить ее. Но сначала я сменю оружие… Айф!

Я вскочил, собираясь кинуться к нему, но прежде чем успел сделать шаг, небо почернело, словно задули все факелы.

Я услышал, как он бежит к Воротам, и через мгновение земля обрушилась у меня под ногами и желудок свело уже знакомое ощущение приближающейся тошноты.

Проснись, Изгнанник. Будь все проклято, проснешься ты или нет? Кто-то уже в пещере, а у меня не было времени изменить твою форму.

Моя голова походила на пласт свежевыкованного железа: пульсирующая, горячая и мягкая. Я пытался понять, кто сделал это со мной, потом я заметил серебряный проблеск во тьме, и меня спасла моя подготовка. Сам я был бы не в силах заставить свое тело перекатиться и увернуться от удара. Я все еще был в своем теле, но не знал, в каком оно состоянии. Подавшись назад, я ударился о каменную стену. Снова здесь… в собственной душе… разуме… в ландшафте, сотворенном заклятием Айфа.

Я старался вспомнить, что произошло с того момента, когда Меррит побежал к Воротам, но не смог. Тошнота. Падение. Я ощущал, что рубаха на спине промокла от крови. Нога, сведенная судорогой, болела. Синяки, полученные в битве с Мерритом, были еще свежими. Я не выздоровел. Исанна, должно быть, не закрывала Ворота, как она сделала, когда вышли Тегир, Эмрис и Дрик. Держат Ворота открытыми между битвами очень тяжело для Айфа, но еще хуже для меня. Я чувствовал себя так, будто меня снесло с горы лавиной. Вся усталость долгих дней и ночей, вся магия, которую я выплеснул из себя, открывая проход, долгая битва, тяжесть от превращения навалились разом.

Снова полыхнуло серебряным. Я увернулся и выполз из пещеры. Дрик. Он был по-прежнему серьезен… и слишком свеж и бодр для меня. Сколько времени это длилось? Первый раз за все время я подумал об Александре. Как я приду к нему вовремя? Если я уже столько времени сражаюсь… он решит, что я снова предал его.

Но у меня не осталось времени на беспокойство. Здесь не меньше трех Смотрителей, может быть больше. Может быть, эззарийцы почувствовали, что демоны проскальзывают через их заграждения, и решили покончить со мной. Или они догадались, что у меня не осталось сил. Хотя Айф не видит, что происходит на поле битвы, она чувствует состояние Смотрителя и демона. Если это все еще Исанна, а это, конечно же она, потому что только Исанна умеет пропускать одновременно больше одного Смотрителя, она почувствует даже незначительные изменения в моем состоянии.

Я взлетел, чтобы уйти от Дрика и поискать Меррита. Надо убить его, пока еще я в состоянии это сделать. Меррит и Тегир были вместе, они пробирались по густому лесу, подходившему вплотную к утесу. Я ринулся вниз, но неверно оценил угол, под которым спускался утес, и приземлился крайне неудачно. Если бы у меня был только один противник, то сразу бы отступил. Но Меррит не давал мне шагнуть назад, а Тегир защищал его слева, и я не мог скользнуть вбок.

– Слово, дьявол! – заревел Меррит со злобой в голосе. – Назови слово, не то ты получишь даже больше, чем заслуживаешь.

– У меня нет для тебя никакого слова. Могу только сказать, кто ты такой: убийца, вор, предатель.

– Я освежу твою память. Мальчик, давай поменяемся. Я зайду с твоей стороны. – Меррит отступил, чтобы Тегир смог пройти, но прежде чем юноша сменил позицию, Меррит схватил его и приставил к его горлу меч. – Слово, дьявол. Говори быстро, какое заклинание откроет мне Ворота, или я перережу ему глотку.

Ошеломленный, напуганный, я глядел в лицо Мерриту, надеясь увидеть там доказательства того, что он блефует.

– Не существует…

Прежде чем я успел договорить, его клинок резанул горло юноши, и Меррит отбросил бездыханное тело на землю.

– Я получу слово. Ты не удержишь меня.

– Скотина! – Я бросился на него со всеми силами, которые во мне остались, наносил удар за ударом, кровь заливала мне лицо, мешая смотреть, я забыл об осторожности. Через несколько минут Меррит бежал, спасая свою жизнь… нельзя было позволять ему бежать. Он добрался до вершины холма, где находился Нестайо, совсем мальчишка, который сражался не больше месяца.

– Нестайо! Не подпускай его! – закричал я, увидев, как Меррит берет за плечо ничего не подозревающего мальчика. Нож оказался у его горла, прежде чем он понял меня. – Дитя Вердона, Меррит! Не делай этого!

– Тогда скажи слово! – прокричал он с вершины. – Ты закрыл Ворота для человеческой плоти, но я пройду! Я освобожу Безымянного бога, чтобы он смог отомстить тем, кто запер его в начале времен. Я сделаю это. Не ты. Не Викс. Не…

– Слова не существует, Меррит. – Я взлетел на вершину и приземлился в нескольких шагах от него. – Нет никакого заклинания. Ворота открыты. Боги ночи, отпусти мальчика. Он ни в чем…

– Ты лжешь, демон! – И тело Нестайо тоже упало на землю, заливая ее кровью.

Я был готов убить Меррита на месте. Но не успел Нестайо упасть, как с другой стороны на вершину поднялся Дрик. Он увидел тело Нестайо и как я надвигаюсь на Меррита.

– Не подходи! – кричал я. – Он убил всех остальных! Ради тебя самого, Дрик, не подходи к нему.

Пока я пытался остановить Дрика, Меррит спрыгнул вниз в толстый слой золы и поехал вниз по склону, кровь текла у него из раны в животе, нога была разрезана до кости, его лицо побелело от ярости. Я прыгнул за ним. Один удар, и я избавлю мир от гадины. Но Дрик опередил меня и оказался между мной и Мерритом, его меч вонзился между моими ребрами. Я быстро отскочил назад. Мне показалось, что мои легкие разрываются, и все-таки я пытался поймать ветер, чтобы добраться до Меррита, однако Дрик был слишком близко. Его меч яростно обрушился на меня.

– Проклятый демон! Ты убил их всех!

Этот упрямый мальчишка не отступит, я оттолкнул его. Мои руки налились свинцом, из бока текла кровь, я ощутил, как ледяное пламя разливается у меня по спине.

– Мы умрем вместе, демон! – выдохнул падающий Меррит. Ненависть выливалась из него вместе с кровью изо рта.

Я отшатнулся от них обоих, стараясь удержаться на ногах и вывернуться так, чтобы выдернуть из спины копье. Мне становилось хуже с каждым мигом. Дрик переводил взгляд с Меррита на меня, не зная, с чего начать, прикончить сперва меня или помочь другому Смотрителю.

– Не подходи к нему, – прохрипел я, выдергивая из спины железный наконечник и чувствуя, как река крови заливает спину. – Ради всех богов, поверь мне, Дрик. Он убил твоих друзей и меня. – Я хотел поднять меч, но не смог.

Дрик подбежал к Мерриту.

– Я вытащу тебя, брат. Ты сильно ранен?

Когда он опустился на колени перед Мерритом, тот вытянул руку, положил ее на меч юноши и превратил его в длинный кинжал.

– Осторожно! – закричал я… Слишком поздно. Меррит всадил кинжал в живот юному Смотрителю и перекатился на бок.

– Я отомщу как смогу, Сейонн. Мир еще долго будет помнить эту ночь. Твоя жена будет винить во всем тебя, а рей-киррахи доберутся до остальных эззарийцев. – Меррит захохотал, вместе с чудовищным смехом из его рта поднимались кровавые пузыри. – Ты открыл проход. Скоро Безымянный будет свободен. Он изменит мир, превратив его в сплошной страх, кровь, огонь и безумие. – Он указал на меня трясущимся пальцем. – И никто никогда не узнает правды. Они всегда будут считать тебя Воплощением Мерзости.

У меня осталось достаточно сил, чтобы сделать три шага, поднять меч и снести хохочущую голову Меррита. Потом я упал рядом с Дриком. Мир вокруг кружился и пульсировал, руки и ноги уже онемели. Мальчик не двигался.

Ах, Вердон милосердный. Осталось столько несделанного. Я уже ничем не мог им помочь, но оставалось одно, что я был обязан сделать для них, даже если бы твари нижнего мира пришли и начали заживо обгладывать мои кости. Я как мог начал погребальную песню, постепенно возвышая свой голос, нет, голос Денаса, потому что он был чистым, мелодичным, он пел, произнося слова с таким чувством и так выразительно, как я никогда бы не смог. Он пел о Кьоре, Дрике, Тегире и Нестайо, о Блезе, погруженном в пучины безумия, о моем сыне, обо всех остальных, кому придется разделить его участь… и об Исанне, которая уже должна знать, что ее Смотрители погибли. Я спел все слова. Даже Фионе не к чему было бы придраться.

– Прости меня, Дрик. Мне так жаль, – прошептал я, закончив пение, и перевернул юношу на спину… Он еще дышал. Медленно. С трудом. Его глаза широко открылись, моля жизнь не покидать его здесь, на краю темноты и пустоты.

– Боги неба и земли! Упрямец… Я тебя уже отпел, а ты остался жив.

Дрик слабо зашевелил губами, его лицо приобрело осмысленное выражение.

– Мастер?

– Я здесь, Дрик, – отозвался я, стараясь улыбнуться ничего не чувствующими губами. – Это я. Если ты продержишься еще немного, то и я продержусь. Давай… – Я переложил его руку себе за плечо и попытался встать на ноги. Не вышло. Взял копье, все еще испачканное моей кровью, и превратил его в деревянный посох. Опираясь на него, я сумел-таки подняться, надеясь, что мышцы у меня на спине еще немного продержаться и не порвутся от усилия.

– Ты должен позвать Айфа, – выдохнул я, ставя его на ноги. Мы оба опасно раскачивались. – Я не смогу. Скажи ей… просто скажи: «Айф, гиат!» Она поймет. – Слово значило «поставь Ворота как можно ближе ко мне». У нас с Исанной был свой собственный язык специально для тяжелых случаев.

Дрик успел произнести слова, прежде чем провалился в беспамятство. Но он не был мертв, когда появились Ворота… не совсем мертв.

– Ступай. – Я протащил его несколько шагов. – Выздоравливай. Живи. – Мягко вытолкнув его через серый прямоугольник, я упал на колени, стараясь вдохнуть последний раз перед тем, как мир исчезнет вместе со мной.

ГЛАВА 9

Вердон правил лесами, пока не устал, потому что эта часть его была смертной. Но Валдис любил отца, и он даровал ему бессмертие, чтобы тот правил вечно.

Потом Валдис построил волшебную крепость, удобную и красивую, но все-таки тюрьму. Валдис не хотел убивать вторую половину отца, он просто запер ее в этой крепости. И он отнял имя у этой части и уничтожил его, чтобы никто и никогда не смог снова произнести его. Он сказал, что, если кто-нибудь отопрет крепость, мир погрузится в хаос, огонь и смерть. Тогда придет последний день, День Конца.

Это история Вердона и Валдиса, так она была рассказана первым эззарийцам, когда они пришли в леса.

Когда закрываются Ворота Айфа, одержимая жертва уже не страдает от ран, которые получил в битве демон. Рана на спине от копья, рана от меча между ребрами и все остальные отметины, полученные мною этой ночью, исчезли, когда я очнулся утром, серым и неподвижным. Сам же я был измотан до предела. И, как и раньше, моя голова раскалывалась так, словно битва происходила прямо в ней. Глаз под повязкой пульсировал, сердце истекало болью от того, что случилось, и от того, что еще должно было произойти. Моя жена собирается убить меня. И я ничего не могу сделать с этим.

Эззарийцы становятся трусливыми, когда им приходится самим исполнять вынесенный приговор. Они с легкостью произносят слова «жизнь», «смерть», «безумие», когда речь идет о жертвах демонов, найденных где-то, но когда дело касается их самих… Детей, рожденных захваченными, как мой сын, просто бросают в лесу неподалеку от волчьих логов. Если боги захотят, чтобы они жили, говорим мы себе, они останутся живы. Но боги создали волков, чтобы поедать такие лакомые кусочки плоти. Когда мы находим крошечные обглоданные косточки, мы говорим, что боги убили этих детей, а вовсе не мы. Захваченный Смотритель представляет другую проблему. Если его нельзя излечить, что остается королеве? Его нельзя и оставить в живых, ведь он знает все о нашей жизни. Могучий маг и отличный боец может заразить других своим безумием. Он конечно же должен умереть, но какой эззариец, поклявшийся защищать жизнь, сумеет заставить себя умертвить его веревкой или мечом?

И тогда был найден способ. Воплощение Мерзости связывают заклинаниями и веревками, одурманивают зельями, держат под охраной, чтобы никто не смог его спасти, и ранят. Не перерезают крупные артерии, – иначе он умрет сразу, – а просто наносят раны, в руки или ноги, иногда в живот. Если боги захотят, чтобы он жил, он будет жить. Но ведь боги предполагали, что кровь должна быть внутри человека, а не снаружи, и когда сердцу больше нечего перекачивать, именно боги убивают человека, а не мы, эззарийцы. Такая вот логика.

Дрик не погиб, но был без сознания, он не мог подтвердить, что не я убил двух молодых Смотрителей и пришедшего из других мест юношу-эззарийца. Огонь демона горел в моих глазах, и этого было более чем достаточно.

Я лежал на животе, мои руки и ноги были привязаны веревками к вбитым в землю столбам. Вокруг меня они разожгли небольшие костры и накидали в них столько яснира, что его хватило бы набить целую подушку. Дым висел густой завесой, заставляя мои нервы болезненно вздрагивать. Воздух был тяжелым. Душным. Вязким. Приближалась гроза.

– Вы не позволите Сейонну рассказать его историю, госпожа? – спросил Кенехир. – Казнить человека, не позволив ему оправдаться… – Седой Утешитель сидел, прислонившись к одному из столбов.

– Трое Смотрителей и еще один юноша мертвы, – выплюнула Талар. – Невья выхаживает еще одну жертву того же демона. Душа этого Смотрителя разрушена. Какие еще доказательства нужны?

Повязка на больном глазу мешала мне рассмотреть тех, кто стоял вокруг меня. Исанна, Фиона, Мейра, Талар и Каддок были просто бестелесными голосами. Меня трясло от бессильной ярости, когда они говорили у меня за спиной так, словно я уже умер.

Каддок, как обычно, согласился с Талар.

– Мы видели его испорченность и его злобу. Фиона говорит, что установленный нами заслон прочен и что Ворота исчезнут сами после восхода солнца. Нам следует поскорее вернуться домой, пока на нас не напали эти одержимые дерзийцы. Кто знает, что этот дьявол рассказал им? Кто знает, что случится теперь с демонами?

Молния разорвала темное небо над колонной. Тут же послышался гром. Близко. Грозы в этих местах опасны. Мою кожу стянуло от действия заклятий, голова гудела от предчувствия опасности. Я попытался пошевелиться. Если бы мне только удалось выдернуть один кол… но либо их снадобья и заклятия были слишком сильны, либо мои силы действительно кончились.

– Но Эмрис говорит, что Сейонн не убил его и Тегира, когда у него была возможность, – продолжал Кенехир. – Разве это не странно?

– Очевидно, больше всех демон ненавидел бедного Меррита, он берег силы, чтобы убить его. – Мейра. Даже Ткачиху обманул этот негодяй. – Тегир теперь мертв, а Эмрис допускает, что мог ошибиться.

– Но Фиона рассказывала о его идеях… Что, если?.. Думаю, мы должны подождать, пока не очнется Дрик.

– Эти его идеи подтверждают, что он испорченный безумец, – заявила Талар. – Катрин говорит, что, возможно, пройдут недели, прежде чем станет ясно, выживет ли мальчик.

Но Кенехир не сдавался.

– Фиона, расскажи нам еще раз. Почему Сейонн отправился к демонам? Что это за идея о разделении нас на части?

– Не имеет значения, – огрызнулась моя ищейка. – Королева приняла решение. – Я узнал этот тон, мне было искренне жаль тех, кому придется разговаривать с Фионой в ближайшие несколько часов.

– Но…

Если бы я мог говорить, я умолял бы Кенехира замолчать. Старик рисковал навлечь на себя неприятности, кроме того, ничего нельзя изменить. Викс не прошел. Демоны еще не уничтожили эззарийцев, но если их не пропустят в ближайшее время, они сделают это. Если они и пройдут… Меррит мертв, но есть другие, например Геннод. Если Викс не позаботится о крепости, значит, я привел в мир тьму. Блез погружен в пучину безумия, его время истекает. Я не знал, который теперь час, но на свидание с Александром я уже не успею. Что будет, то будет. Надо с этим кончать. Пусть гроза наконец разразится.

Каддок сказал:

– Моя госпожа, нам пора домой. Наши лазутчики сообщают о большом волнении в лагерях дерзийцев… Все точно так, как говорил он. Воины не в себе.

– Довольно, – ледяным тоном произнесла Исанна. – Оставьте меня с ним, уходите все.

– Но, моя госпожа…

– Уходи, Каддок, или я прикажу привязать тебя рядом с ним.

Они ушли. Некоторое время я не видел ничего, кроме зеленого подола платья Исанны, который метался передо мной. Она была в бешенстве. Когда моя жена волновалась, она замирала, когда впадала в ярость, – начинала метаться. Наконец Исанна села рядом со мной, я ощутил запах ее волос и сладостный аромат ее кожи.

Я не мог ни двигаться, ни говорить. На это и было рассчитано. Я всей душой мечтал, чтобы у меня была возможность сказать то, что я не успел сказать. О своей любви, о воспоминаниях, о мечтах. Позволь мне обнять тебя снова, любовь моя, позволь мне ощутить в тебе нашего сына. Дай мне еще раз рассказать тебе о радости, которую мы знаем, и о той, которая придет, когда наша любовь обретет собственную жизнь. Ты мое сердце, мой мир, мое дыхание. Сделай так, чтобы я забыл все, что произошло между нами. Помоги мне забыть. Мой язык проговаривал слова, но они умирали, так и не прозвучав. Я лежал щекой на земле, здоровый глаз был полузакрыт. Холодные капли упали на мое лицо. Дождь. Не слезы Исанны. Когда она заговорила, в ее голосе не было печали и сострадания.

– Проклинаю тебя, Сейонн! Проклинаю тебя. Я думала, ты любишь меня. Ради тебя я нарушила свою клятву, оставив в живых одержимого ребенка. Я была готова уйти с тобой, как только Фиона будет подготовлена. Я была готова оставить все ради тебя, но ты не стал ждать. Ты, со своей невероятной гордостью и упрямством… ты не поверил мне. И ты ушел и убил себя, не оставив мне ничего. Ты должен умереть, и мне придется убить тебя. Что это за любовь?

Я услышал звук вынимаемого из ножен кинжала, и в тот же миг на землю передо мной что-то упало. Небольшое, круглое, неярко сверкнувшее в потемневшем воздухе. Я подарил его в день свадьбы, золотое кольцо с выгравированными розами и заклятием, защищающим и продлевающим любовь. Меня так заворожил его вид, что я даже не заметил ее движения, только почувствовал, как огонь разливается по правому боку, в который Исанна вонзила кинжал.

Потом моя жена встала и обратилась к кому-то рядом с ней:

– Проследите, чтобы никто не помогал ему. Сообщите мне, когда он умрет. – Когда на землю обрушился ливень, она ушла.

Мне предстоял долгий последний день. Холодные капли лупили меня по обнаженной спине, стекая на землю, в боку пульсировал огонь. За холмами сверкали молнии, градины пытались вбить мое тело в размокшую землю. Мои стражники проклинали свою участь. Вообще-то они старались Держаться подальше от меня и как можно тише, поскольку боялись, что демон набросится на них, когда мое тело погибнет. Я, демон.

Я не закрывал здоровый глаз. Мне была невыносима мысль остаться одному в темноте со своими мыслями и Денасом, чей голос затих, хотя я ощущал, как усиливается его гнев. Лучше сосредоточиться на чем-нибудь нейтральном: на гладких белых колоннах, на углублениях, которые оставлял в почве град, на прибитых к земле листьях. Заполни себя ощущениями обыденного: цветом, формой, структурой и запахом, – тогда не останется места ни для чего другого. Галадон научил меня этому приему, после чего лекарь мог зашивать мои раны, не применяя одурманивающих снадобий. Смотрителю нежелательно было часто прибегать к таким лекарствам, они оставляли туман в голове. Теперь, когда я вполне мог бы обойтись без ясности ума, эззарийцы влили в меня что-то, от чего я оказался парализованным, чувствовал боль всех ран и оставался в сознании. Умирать под ледяным дождем неприятно. Не следует думать об этом.

Молния разрезала небосвод так близко, что я почувствовал ее запах, в ту же секунду загрохотал гром. Мне показалось, что гроза сосредоточилась прямо над моей головой. Наверное, это она так тяжело давила мне на спину. Дождевые капли катились по лицу. Мне удалось слизнуть несколько. Иногда кто-то клал мне на шею толстый теплый палец, потом уходил, приговаривая: «Упрямый демон».

Упрямый… Если бы в моих силах было ускорить процесс, я сделал бы это. Я обрадовался, когда меня начал трясти озноб, это означало, что я потерял уже очень много крови. Когда мой взгляд начал затуманиваться и дыхание затруднилось, я попытался подвести итоги своей жизни. Я сделал все, что мог. И что же получилось из всей этой боли, горя и крови? Самое худшее было умирать, осознавая, что все усилия пропали впустую.

Скоро я уже не мог сосредоточиться, воспоминания сами приходили ко мне в полном беспорядке: детство, учение, битвы с демонами, рабство… Как много лиц явилось, чтобы обвинить меня в предательстве, недомыслии, слабости. Александр и Блез, мой сын и Кьор, Дрик, все мертвые демоны, все демоны и люди, которые должны были умереть в следующие часы и годы… И всех их заслонял образ Исанны. Со дня нашей первой встречи не было мига, когда я не любил бы ее. В тот день, когда я свободным вернулся домой, я верил, что нет человека счастливей меня. А она… она сказала, что готова была оставить ради меня трон. Есть ли на свете еще один глупец, который собственными руками сумел бы разрушить такое счастье?

Все это было очень печально… Холодные капли падали, кровь вытекала, и мои видения становились все подробнее и мрачнее…

Скачка по пустыне… красно-золотой песок блестит под солнцем, Александр смеется. Он счастлив в пустыне. Что может быть прекрасней, чем вид счастливого человека? Золотой обруч вокруг его головы сверкает в солнечных лучах, через мрачный мир он несет солнце на себе. Но что это? На дюнах лежит тень. Непонятно, что отбрасывает ее, но даже свет Александра не может ее отогнать. Он продолжает скакать вперед, старается удержаться в седле, но из тени высовываются костлявые руки, они тащат его вниз, разрывают на кровавые куски…

Я могу лишь смотреть на происходящее с середины раскаленного пустого двора, привязанный к окровавленному столбу. Они не позволяют мне закрыть глаза, и я вижу, как гибнут мои надежды, топор палача начинает падение…

Нет! Нет! Этот пленник не умрет сегодня. Это говорю вам я.

Нет, умрет. И уже скоро. Боги, если вы слышите меня, пусть это будет как можно скорее.

Лететь под облаками вместе с другом… какой восторг! Коричнево-белая птица показала мне красоту мира, густой лес и высокогорные луга. Как все прекрасно, но солнце жжет мне голую спину, шрамы от кнута воспалились на солнце. Мы опускаемся в прохладу ущелья, летим вдоль потока между белых камней. Река поворачивает, ее спокойные воды образуют водовороты там, где она сливается с небольшим темно-зеленым потоком. Вместе они образуют маленькое озеро такого глубокого изумрудного цвета, о котором может только мечтать художник. Мы погружаемся в воду, глубокую, очищающую, исцеляющую… но теперь пора вдохнуть. Где верх? Не сюда, здесь темно, совсем темно и холодно… вода тяжело давит на меня, я не могу дышать…

Я очнулся на миг, словно от падения. Скоро. Скоро.

Снова полет… скользим между золотистых холмов Эззарии. Как здесь чудесно… вспархивают пестрые птички… журчат крошечные ручейки, бегущие через луга. Величественные деревья… перевитые желтые стволы… Гамаранды? Значит, это не Эззария… не мой дом…

– Убирайся, Денас, или умолкни, если ты не можешь оставить меня. Дай мне хотя бы умереть одному. Дай мне самому выбрать себе видения. – Он не уйдет. Молчаливый обитатель моей души потащил меня через лес из желтых деревьев туда, где эти деревья были сожжены и на земле лежал слой пепла… Нет, нет, я был здесь. Это ужасное место. Я живу в этом месте, но больше не могу его выносить. Здесь нет пищи.

Скоро. Скоро. Гроза уже далеко. Как и в подземельях гастеев, я не ощущаю под собой опоры, проваливаюсь…

Я взмыл вверх, в поисках синего неба и золотого солнца. Но с каждым витком я все больше погружался во тьму, ужасное темное пятно маячило передо мной, Тиррад-Нор. Серый камень, высеченные прямоте скале изящные шпили и арки, но они пугают, от них веет смертью. Испорченность. Улетай. Не приближайся. Смертные не должны, здесь находиться. Но я лечу туда, мне надо увидеть. Приближаюсь к стенам, увитым виноградными лозами, толщиной в мою руку, почему-то с громадными шипами. В толстой стене пролом… поток тьмы вырывается наружу… теплая кровь, такая темная, что кажется черной, хлещет из бреши и рекой устремляется в гамарандовый лес. Сожженный, искалеченный лес.

Кто-то бежит по дороге подо мной… фиолетово-красное сияние, смешивающееся с серо-зеленым.

– Опоздал. Как всегда, опоздал. – Смех… бодрый заразительный смех. – Как раз мой размер, как ты думаешь? До следующего пролома, но с ним будет справляться кто-то другой. Извини, у нас не нашлось времени вместе посмотреть мир. – Смеющийся всполох света кинулся на пролом и закрыл его собой…

Нет! Последняя слабая вспышка гнева вырвала меня из видения. Виксагалланши! Правда ли то, что я видел? Сделал ли он то, что собирался, принеся себя в жертву? Обидно, что я не узнаю об этом. Брось. Все либо безумны, либо мертвы… либо станут такими очень скоро. Я жаждал забвения, оно было рядом… но еще не со мной…

Крепость… кровавый пролом в стене… мерцающий фиолетово-красный свет, кинувшийся в дыру и закрывший ее собой… защитивший всех нас от реки смерти и огня… Но это не конец истории. Из крепости донесся яростный рев, безумный, жаждущий мести. Поднявшись выше, я всматриваюсь в землю, как орел, ищущий добычу. Солнце померкло и скрылось за холмами под вопли пленника. Я подлетел ближе, пользуясь покровом ночи. Когда-то мне снился заледенелый замок, это был тяжелый урок, который я должен был усвоить… теперь все повторяется. Мне надо понять… увидеть лицо моего Безымянного врага, того, кто хочет уничтожить мир…

Он стоял на стене своей тюрьмы, темное пятно на фоне серой скалы и черного неба. Опустилась ночь, взошедшая луна спряталась, робкие звездочки тоже исчезли в облаках. Ближе. Еще круг и изменить восприятие. Пожирающая тьма, такая знакомая. Я знаю это зло. Я хотел улететь, но, как вызов Смотрителя привлекает демонов, так и правда, заключенная в крепости, манила меня. Он повернулся, когда я приблизился, полы его плаща захлопали на ветру… черного плаща с серебряной отделкой. Синий огонь, холоднее ледяных ветров Кир-Вагонота, заливал его лицо. Его лицо с клеймом раба на лице… И когда он широко раскинул руки, я увидел у него за спиной крылья…

Нет! Я не буду! Это не я!

Ледяная тьма заползла внутрь меня и теперь прогрызала путь наружу…

– Пропустите меня. Мне приказано посмотреть, умер ли он. – Звонкий голос вырвал меня из темноты.

– Никто не должен касаться его, госпожа. Только я. Боги скоро заберут его. Из него вытекла огромная лужа крови.

– Ты знаешь, кто я, страж? У меня приказ королевы. Мы должны убедиться. – Ну конечно. Ищейка пришла узнать, закончилась ли погоня. Фиона.

– Прошу прощения, кафидда. Поспеши и будь осторожна. Демон скоро освободится.

Чье-то дыхание, совсем близко. Тонкий прохладный палец у меня на шее, прикосновение к спине. Крик хищной птицы. Хлопающие крылья.

Стервятники уже здесь. Костлявое обескровленное тело, и для птицы, и для женщины. Ничего хорошего.

Я больше не дрожал, вода залила мой зрячий глаз, и мир померк.

– Проклятие! Она что, собиралась выпотрошить тебя? Можно было подумать, что говорящий и сам собирался это сделать. Он, точнее, она прижала что-то невероятно острое к тому месту, где у меня болело сильнее всего. Я удивился, услышав стон, еще больше удивился, когда понял, что это мой стон. Меня изумило то, что я способен слышать. Я думал, что уже умер. Я хотел умереть. Разливавшаяся по моему телу боль была ничем по сравнению с ее следующим прикосновением. И со следующим. И со следующим. Только все новые оттенки боли не давали мне потерять сознание.

– Прости. Все хорошо. Извини. – Сбивчивые извинения доносились откуда-то из-за моей спины.

Я по-прежнему лежал лицом вниз. Мои руки и ноги по-прежнему были связаны, только не веревками, а тряпками. Дождь по-прежнему шел, но теперь он не лил прямо на меня. Моя голова лежала на чем-то мягком и сухом, хотя все остальное на мне и вокруг меня было мокрым.

– Мне пришлось зашить рану, чтобы ты не потерял и те капли крови, которые еще остались в тебе. Это единственный способ не позволить крови вытекать, ничего другого у меня нет. Если бы у нас было больше времени, мы могли бы отнести тебя к тому, кто лучше разбирается во врачевании. Тупица, почему ты не училась, когда у тебя была такая возможность?

Я догадался, что она говорит сама с собой, хотя кое-что относились и ко мне. Впрочем, вряд ли Фиона, – а это была именно она, – хотела бы, чтобы я слушал. Тем лучше. Единственными моими ответами могли бы стать жалобные стоны. К тому моменту, когда она завершила свои швейные упражнения (я наконец понял, что она делает), я превратился в дрожащий кусок плоти.

Мое удивление увеличилось еще больше, когда она забинтовала меня и развязала мне руки и ноги, значит, это было сделано не для того, чтобы я не сбежал. Я остался лежать высохшей морской звездой, сил пошевелиться у меня не было. В голове вертелась навязчивая мысль, что Исанна решила стать гастеем, убить меня, излечить и снова получить удовольствие от моей смерти.

– Теперь тебе надо что-нибудь съесть.

Когда Фиона перевернула меня на бок, я снова провалился в беспамятство. Мои кошмары, видения о поражении, смерти и разрушении наваливались на меня с ужасающей реальностью, заслоняя собой юного Айфа и ее непонятные и нелогичные манипуляции. Но я еще не умер.

Несколько позже я вновь очутился под проливным дождем. Я буквально захлебывался им. Но оказалось, что это Фиона вливает мне в рот воду, как раз тогда, когда я сражаюсь со своим кошмаром.

– Я не стану! – бормотал я слабым голосом, задыхаясь и выплевывая воду. – Я не буду! Это не я! – Даже открыв здоровый глаз, я увидел только темноту… конец мира.

– Тише, не двигайся. Тебе нельзя. – Сильные руки надавили мне на плечи, и я рухнул обратно на подушку. На мне лежал плащ, закрывавший меня только от груди до колен. Фионин плащ. У ног горел крошечный костер, магический костер, дававший гораздо больше тепла, чем можно было бы предположить исходя из его размеров. Я осмотрелся. Рощица тощих деревьев, скалы у нас за спиной, высокая трава. Вокруг тишина и темнота. Мы где-то недалеко от стоянки эззарийцев. Я ничего не понимал.

– Что, королева приказала тебе попробовать теперь утопить меня? – поинтересовался я. – Давай, только побыстрее. – Я перевернулся, поджав колени к зудящему боку, и закрыл рукой глаза. Неужели образ из моего кошмара – правда? Я стал своим врагом. Я привел легион демонов в свой мир, принес смерть и разрушение. Никакой дождь уже не смоет кровь с моих рук. Рука легла мне на плечо.

– Тебе нужно пить.

– Мне нужно умереть. Почему я не умер?

– Время не пришло.

– Неужели я должен убить еще кого-нибудь? Начать еще какую-нибудь войну? Совершить очередную глупую ошибку? Моя жена считает, что я Воплощение Мерзости. Значит, так оно и есть.

– Ты уверен, что виноват во всем?

– Скажи мне, что я сумел сделать правильно?

– Сначала выпей воды и немного поешь. Потом я скажу тебе. – Я не стал спорить с ней. У пленника, которого стережет будущая королева Эззарии, нет выбора. Фиона встала, чтобы наполнить чашку из небольшого котелка, который она держала возле огня. – Вот. Попробуй это.

Я потянулся за чашкой, но мои руки были так слабы, что она поднесла чашку мне прямо ко рту. Бульон… кролик или горная куропатка… крепкий и горячий. Один его запах дал мне понять, как я голоден… и как меня тошнит. Я оттолкнул чашку и изверг из себя всю выпитую воду. Мне казалось, что в боку у меня навсегда засел нож Исанны.

После приступа тошноты в голове все перемешалось, я снова поплыл по реке крови, чтобы занять предназначенное мне место в крепости тьмы. Образы и слова наслаивались друг на друга, пока я не перестал отличать реальность от видения…

Сделай круг… посмотри сверху…. У тебя нет другого дома, кроме этого… Тебя ждет правда… величие… слава… мир… Это твое место. По праву рождения.

– Я уж думала, ты никогда не вернешься! Что дерзийцы?

– Ничего. Никаких движений.

Я стервятником кружил в небесах. Нет, Викс, не делай этого. Ты должен сначала сказать мне, что это за место.

Кто я? Когда я коснулся ногами серой стены, стрела, выпущенная невидимым лучником, угодила мне в бок и копье пронзило мне спину. Я не могу остановить кровотечение…

– Понятия не имею, правильно ли я сделала. Вид неважный. Все оттенки багрового. Я никогда не шила плоть… и рана такая глубокая…

Фигура с крыльями начала поворачиваться, чтобы я увидел ее лицо, но я закрыл глаза. Нет! Нет! Пожалуйста. Боги, пусть это буду не я! Кровь стекает с моих рук… крики пытаемых… повсюду смерть…

– Плохо, что мы не можем отвезти его подальше… Он так слаб…

– Молодой Смотритель еще жив, но Ловцы почуяли демонов. Они скоро придут…

Молодой Смотритель… Дрик, не умирай из-за меня… О Вердон! Позволь ему жить. Одна жизнь, хотя бы одна жизнь… Пусть смерть Дрика не будет на моей совести.

Я снова связан… нет, меня просто держат, плечи мои в огне, грудь горит. Не могу вдохнуть. Не могу думать.

– Расскажи мне, Фиона… расскажи мне что-нибудь о жизни.

– Сейонн, нам нужно двигаться. Королева идет за тобой. – Лицо Фионы превратилось в размазанное пятно, у нее за спиной горели белые огни, сияя в ночи.

Низенький толстый человечек суетился, заталкивая в мешок чашки и горшки и затаптывая огонь. Балтар.

– Извини, что не смог предупредить раньше. Старые кости совсем не хотят двигаться. Они отправили следопытов почти сразу после вашего ухода. Я думал, вы ушли дальше.

Фиона придерживала меня за плечи.

– У нас не было времени. Мы слишком долго пробирались между часовыми. Что нам делать теперь?

– Она будет здесь не позже чем через четверть часа. Мой мозг начал понемногу проясняться. Когда Фиона помогла мне сесть, я уставился на нее, сам себе не веря.

– Фиона, что ты сделала?

– Прекрати болтовню. Тебе понадобятся силы, чтобы идти. Балтар, помоги мне затащить его на гору.

– На гору? Женщина, ты в своем уме?

– Он должен быть там, где его друг сможет его найти. Давай, старик. Он почти ничего не весит. Из него вытекла почти вся кровь.

Не успел я опомниться, как Фиона подсунула свое худенькое плечико мне под мышку, Балтар подхватил меня с другой стороны. Хоть я и не весил почти ничего, им пришлось тяжко. Я с трудом видел землю и понятия не имел, как переставлять ноги. Они почти внесли меня по засыпанной мелкими камушками тропинке на вершину скалы, где из-под камней тек ручей. Мир качнулся, они опустили меня на землю бесформенной кучей.

– Сиди тихо и не поднимайся. Балтар, проследи, чтобы он не свалился вниз. – Легкие шаги спустились обратно по тропе.

Некоторое время я не мог оторвать голову от коленей, чувствуя тошноту и головокружение, не в силах говорить от боли в боку и тумана в голове, неспособный задать ту тысячу вопросов, которую породил во мне поступок Фионы. Старик бормотал что-то ободряющее, но вскоре оставил меня и подполз к краю скалы.

– Кафидда! – Голос Исанны далеко разнесся в ночи. – Ты сама-то понимаешь, что творишь?

– Я пытаюсь не позволить моей королеве убить своего мужа. – В молодом голосе не было ни тени усталости поели тяжелого подъема и быстрого спуска.

– Сейонн уже мертв.

– В нем больше жизни, чем во всем народе Эззарии. Больше силы. Больше чести. Я не позволю ему умереть.

Глупая Фиона. Никогда не спорь с королевой. Подняв голову, я посмотрел на ряд приближающихся магов. Их белые огни жемчужинами горели в ночи. Фиону я не увидел, она, должно быть, стояла внизу у подножия утеса.

– Ты осознаешь последствия своего поступка? Твоя подготовка… твои испытания… твои умения… все напрасно. Позволить демону осквернить себя… Ты должна была стать королевой Эззарии.

– Все, чем мы живем, – ложь. Я думала, что, если я приду и расскажу вам историю Сейонна, вы поймете, где правда.

Я думала, что та, кого он так любит, услышит его, поверит ему. Но вы отказываетесь видеть истину…

– Как ты смеешь так говорить со мной?

– Продолжайте сидеть на своем троне, госпожа. Продолжайте вести вашу войну. Я покончила со всем этим.

– Испорченность! – вынесла приговор Талар, и с этого мига Фиона исчезла для всех эззарийцев. Их глаза смотрели мимо нее, отказываясь признавать ее существование, из их жизни ушли все воспоминания о ней, они забыли даже ее имя. Я был знаком с тем одиночеством, которое ощутит юный Айф, когда эззарийцы отвернутся от нее и уйдут. Но я не сомневался в ее силе. Ее спина не согнется под грузом страданий.

– Найдите демона, – скомандовала Исанна. – Он не мог уйти далеко. Я хочу, чтобы он истек кровью.

Приказ Исанны был однозначен. Даже обратись я в самого Валдиса у нее на глазах, она не изменит своего решения. Боль, которую я сейчас испытывал, облегчит разве что время длиною в жизнь. Но Фиона сделала то, о чем я ее молил. Я закрыл лицо рукой и улыбнулся. Хоть кто-то знает теперь правду и найдет способ рассказать о ней. Как я мог сомневаться в своем Айфе?

– Эти эззарийцы неисправимы! – пробурчал рядом со мной Балтар. – Они поднимаются. Что мне с тобой делать?

– Оставь меня, – прошептал я. – У тебя нет друзей среди эззарийцев. Ты не доживешь до утра. – Ночная тьма не поможет мне. Ловцы чувствуют присутствие демона. Небольшое препятствие в виде крутого подъема не остановит их. – Когда все закончится, найди Фиону, помоги ей.

– Но…

– Уходи, Балтар. Скорее. Да хранит тебя Вердон!

– Боги помогут тебе, Смотритель. Ты в их руках. – Он коснулся моего плеча, потом взвалил мешок на спину и побежал.

Я услышал слева топот копыт. На лошадях они быстро доберутся сюда. Гораздо быстрее пешей Фионы. Даже если бы во мне остались силы, чтобы идти, идти некуда. Я мог бы превратиться, но не помнил как. Я так и стоял на коленях, обхватив себя руками, стараясь не рухнуть и гордо держать голову. Я не хотел опозорить Фиону.

Крики стали громче:

– Там, на краю!

– Осторожно! Не подходите близко!

Им не о чем волноваться. Меня снова тошнило, сердце стучало быстрее копыт эззарианских коней.

Три веревочные петли упали мне на плечи, разрывая меня на части. Я закрыл глаза и подавил крик. Я не кричал даже у гастеев. Я не стану кричать перед Исанной.

Я ожидал, что меня поволокут вниз или свяжут и прирежут прямо здесь, на вершине, но неожиданно все смешалось. Туман, тошнота, вспышка магии, кто-то сыпал проклятиями прямо у меня над головой, послышался звон стали. Веревки исчезли, меня подхватил на руки человек, сошедший с коня.

– Клянусь головой Атоса, лучше тебе не умирать, мой хранитель. Одно дело не явиться на назначенную принцем встречу, совсем другое – уйти без его разрешения.

– Нам лучше поторопиться, если не хотите, чтобы вас узнали, мой принц, – заговорил голос с легким акцентом. – Эззарийцы придут в себя и будут здесь через минуту.

Я все еще считал, что это Александр поднимает меня с земли, но меня ждал новый сюрприз. Рядом с рыжей головой принца я увидел худое эззарианское лицо: орлиный нос, черные глаза и печать умиротворенности, принесенная из Кир-Наваррина. Блез.

Они вместе подняли меня в седло, Александр сел на коня за моей спиной, Блез вскочил на другого коня, на котором уже сидела Фиона. И через миг магия Блеза унесла нас из этого места… Было это несколько шагов или сотни лиг, я не знал. Мир вертелся вокруг своей оси, и моя голова вертелась вместе с ним.

ГЛАВА 10

Едва ли эззарианские предания сохранят сведения о тех подстрекаемых демонами негодяях, которые унесли с собой Воплощение Мерзости, не позволив казнить его по всем правилам. Как бы они могли объяснить произошедшее? Огромная коричнево-белая птица угрожала выцарапать им глаза, а потом неизвестный эззариец и рыжеволосый дерзийский воин появились из ниоткуда и сражались как бешеные, чтобы освободить предателя, которого только что снова схватили. А потом эти трое, разумеется, они не станут упоминать женщину, которой больше не существует для них, помчались в лунную ночь, исчезнув странным образом, недоступным ни одному смертному человеку.

Прошло два дня, прежде чем я смог осознать, что произошло, и понять, что это, конечно же, были Блез, Александр и Фиона. Это они спасли меня, отвезли в каменный домик высоко в горах на границе Эззарии, уложили на тюфяк, укрыли одеялами и стали пичкать едой, питьем и лекарствами, какие только мог приказать доставить Александр и умел принести по тайным тропам Блез. Они сидели рядом со мной, пока вконец задерганный дерзийский лекарь, которого тоже таскали по горным тропам туда-сюда, не убедил их, что мне нужны лишь покой и хорошая еда. Мне пришлось выздороветь хотя бы просто для того, чтобы избежать их утомительной заботы.

Кусочек за кусочком я узнал историю моего спасения. Фиона ревностно ограждала меня от всех волнений, хотя я и пытался довести до ее сведения, как бы мне хотелось узнать все. Она рассказала, что ей удалось подвести Блеза к Воротам, где он перестал бороться с собой и совершил превращение. Фиона видела, как он полетел куда-то, и больше не занималась им. Поскольку я не давал Исанне возможности отойти, Фиона сама занималась «установкой заслона». Она-то и позаботилась, чтобы заклятие эззарийцев не сработало. Демоны легко проходили через него, Александр потом подтвердил, что демоны перестали волновать лагерь дерзийцев ближе к утру, как я и обещал. Фиона же тем временем создала традиционный барьер Ткачихи специально для Меррита, лишив его возможности пройти через Ворота. Поскольку заслон от демонов был почти полностью работой Меррита, остальные решили, что это он не справился с задачей. Фиона не могла помочь мне, пока через несколько часов не вернулся Блез, исцеленный Кир-Наваррином. Вдвоем они смогли забрать меня у стражников Исанны. Блез слышал то, что я говорил Кьору, и он вознамерился во что бы то ни стало организовать мне свидание с Александром, поэтому не мог уносить меня слишком далеко от эззарийцев. Фиона провела несколько долгих часов, ожидая его возвращения и стараясь сохранить во мне искру жизни. Остальное я помнил сам.

Фиона самоотверженно заботилась обо мне. Она кормила меня, умывала, вливала в меня разные снадобья, прикладывала что-то к огромной ране в боку. Она даже помогала мне справляться с разными интимными проблемами, когда Блеза и Александра не было рядом, выказывая гораздо меньше смущения, чем я сам, вынужденный прибегать к ее услугам. Все они по очереди дежурили у моей постели, ожидая, пока пройдет лихорадка, и счастливо смеялись, когда я пробурчал, что буду чувствовать себя гораздо лучше, если они перестанут дышать мне в лицо.

Мне следовало бы радоваться. Демоны успешно прошли в Кир-Наваррин, эззарийцы вернулись в свои леса за горами, а дерзийцы не поубивали друг друга. Хотя я не видел наяву, это были просто видения, я верил, что Викс сделал то, что должен был сделать, чрезвычайно дорого заплатив за это. Я спал как сурок. Сны я видел только тогда, когда бодрствовал, в этом и заключалась проблема. Мои кошмарные видения походили на кашель, говорящий о том, что болезнь далека от излечения. С темной крепостью Кир-Наваррина не было покончено. Когда-нибудь мне придется разрешать загадку Тиррад-Нора, отделяя правду от вымысла, вымысел от предначертаний судьбы. Но сначала я должен найти способ жить с сознанием того, что я сделал, а я не понимал, как это возможно.

Утром пятого дня настала очередь Александра сидеть со мной, а потом и попрощаться. Он должен был увести своих воинов обратно в Загад, прежде чем не случилось что-нибудь еще. Это был первый день, когда я смог сесть, и Фиона оставила нас вдвоем, открыв дверь хижины, чтобы впустить внутрь теплый воздух. Принц сидел на полу рядом с моим тюфяком, обхватив длинными руками колени, косые лучи солнца играли на его начищенных сапогах и золотых кольцах.

– Значит, у тебя все нормально? – спросил я.

– Пока что. Эта безумная ночь, птицы, влетающие в мою палатку и нападающие на моих часовых, кошмары, видения, нечто смотрящее из глаз моих воинов… кто знает, что за слухи поползут? Некоторые клянутся, что видели над лагерем человека с крыльями. – Принц вопросительно поднял брови, но я покачал головой, и он продолжил. – А потом этот Блез пришел вместо тебя. Я был несколько не в себе, как ты, наверное, понимаешь. – Блез рассказал мне, что Александр был готов вырвать ему сердце, пока он не дошел до рассказа о моем пленении.

– Но твои бароны согласились уйти без битвы?

– Я сказал им, что пока длилась эта кошмарная ночь, выследил Айвора Лукаша и победил его в поединке. Ночь действительно была кошмарной, и никто не стал сомневаться в моих словах. Я сказал им, что сам маг предстанет предо мной коленопреклоненным, он положит к моим ногам свой меч и поклянется в верности моему отцу, чему все они станут свидетелями, а потом мы забудем об этом деле. Они продолжали хныкать, но в то же время были довольны таким решением. – Александр вздохнул и рассеянно дернул себя за косу. – Разумеется, они не поверили мне до конца, как и я им. Мне придется по-прежнему устраивать несчастливые браки между их детьми и выполнять прочие обязанности будущего императора. Они знают об этом, поэтому мир не продлится вечно. Но сейчас и этого достаточно. Пока Блез держит слово.

– Он мог бы не приходить к тебе. И дерзийцы, и эззарийцы немало сделали, чтобы уничтожить его и его семью. Но он готов был умереть за нас, только-только обретя настоящую жизнь. Он спас наши народы.

Александр привалился к каменной стене, улыбка осветила его лицо.

– Нет, мой хранитель. Мы трое знаем, кто спас всех. Ты, в тебе есть частица дерзийцев, эззарийцев, а теперь, – он снова погрустнел, – и рей-киррахов. – Принц глубоко вздохнул и помотал головой, как он обычно делал, когда предмет разговора беспокоил его. – Я хочу, чтобы ты как-нибудь рассказал мне все. – Он поднял на меня свои янтарные глаза, потом быстро отвел их в сторону. – Фиона рассказала мне о твоих теориях, касающихся демонов и эззарийцев, но я не совсем понял. Не могу поверить, что тот демон, который жил во мне два года назад, может быть частью чего-то хорошего. Я должен знать, как ты чувствуешь себя теперь, потому что мне невыносима мысль, что так же ужасно, как тогда я…

– Посмотри на меня.

– Я смотрел. – Он поерзал на месте, не решаясь выполнить мою просьбу.

– Пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты посмотрел. Мне больше некого просить, потому что эти двое не знают меня так, как знаешь ты.

– Чего ты хочешь?

– Посмотри на меня и скажи, что ты видишь. – Я и сам боялся, но не знал, когда еще мне представится такая возможность. Годы поиска своей судьбы, начертанной светом в его душе, будут трудны и полны забот.

Александр кивнул и внимательно посмотрел на меня тем взглядом, каким он оценивал будущих союзников и лошадей. В его взгляде не было магии, просто внимание, ум, природная мудрость, жившие за его юношеской беззаботностью и гордостью. Он заморгал, глядя в мои глаза, но не отвернулся. Прошло много времени, прежде чем он заговорил:

– Ты тот человек, которого я знал.

Я прерывисто выдохнул.

– Спасибо. – Я не совсем поверил ему, но все же он снял камень с моей души.

Потом принц вскочил на ноги и натянул кожаные перчатки.

– Я мог бы отомстить этим эззарийцам за то, что они сделали с тобой, Сейонн. Перерезать им глотки. Ты знаешь.

– Они уже и так наказаны, мой господин. Правда иногда страшнее казней. Оставь их.

– Выздоравливай, мой хранитель.

– Ступай с миром, мой принц.

Блеза я почти не видел. У него тоже были обязанности. Как только лекарь Александра заявил, что я передумал умирать, Блез поспешил к Фарролу с приказом прекратить набеги. Он вернулся через два дня, сразу после отъезда Александра, и пробыл всего несколько часов.

– Они удивились, увидев меня, – со смехом рассказывал он. – Сэта все время гладила меня по щекам и приговаривала: «Не безумный, не безумный, не безумный».

Теперь у меня была память Денаса о том, что нужно Блезу и таким как он, и о неминуемых последствиях подобного вмешательства.

– Мы не можем изменить то, что уже сделано, даже в Кир-Наваррине, – сказал я. – Наверное, ты знаешь это лучше меня.

Как всегда, радость и печаль разом отразились на лице Блеза.

– Я знаю. Но я рассказал Сэте и всем остальным о Кир-Наваррине и Источнике и о том, что то ужасное, что случилось с ними, никогда больше ни с кем не произойдет. Я думал, они никогда не прекратят смеяться. – Он улыбнулся. – Я послал весточку всем, кому тоже надо попасть в Кир-Наваррин.

– Надо научить тебя открывать Ворота. – Со временем Блез научится и сможет убирать запирающие вход заклятия. Эти Ворота были частью его наследства, такой же как способность превращаться или двигаться особым образом. Он еще ни разу не использовал своей настоящей силы.

– Я сказал Фарролу, что он может и дальше командовать, но он тут же захотел сложить с себя все полномочия. Приближается зима, люди вернутся по домам. Это не так-то просто для них, всем придется многое переосмыслить. Но я рассказал им о чудесах, которые видел. Знаешь, какая часть моего рассказа поразила их больше всего? – Он улыбнулся.

– Понятия не имею.

– Как принц Дерзи сам ухаживает за раненым эззарийцем. Как он помчался выручать тебя!.. Это больше всего меня подкупило.

– Ты не пожалеешь. – Наверное, будут моменты, когда Блез станет сомневаться, но потом он лучше узнает Александра.

– Надеюсь. Сейчас я не могу больше оставаться, хотя мы должны так много сказать друг другу. Мне надо рассказать тебе о Кир-Наваррине, а ты должен многому меня научить.

– Когда эта юная особа позволит мне наконец вставать на ноги, я разыщу тебя, – ответил я. – Я должен… – Я не сумел сказать ему, что я должен, чувствуя себя виноватым перед ними из-за своей затянувшейся болезни. Но я не мог придумать для себя места лучше, чем рядом с Блезом.

– Я вернусь за тобой через неделю, – сказал он, хлопая меня по плечу. – К тому времени ты уже сможешь путешествовать. – Последовала радостная вспышка заклятия, он изменил форму, я смотрел, как он вылетает из домика и исчезает в утреннем небе.

После ухода Александра и Блеза мы с Фионой проводили спокойные дни, наслаждаясь последним осенним теплом. Потом стали выходить на прогулки, я опирался на ее плечо, поскольку ноги плохо меня слушались. Фиона была необычайно тихой с тех пор, как они привезли меня сюда, и не позволяла мне упоминать о ее роли в моем спасении. Я не настаивал, понимая, что чувствует человек, недавно совершивший шаг, после которого нет пути назад. Но дни шли, а она все еще оставалась погруженной в себя, и я начал опасаться, что ее исцеление слишком затягивается.

– Что ты собираешься делать дальше? – спросил я Фиону как-то вечером, когда она принесла мне миску жидкой овсянки, единственной пищи, которую не отказывался принимать мой измученный желудок. – Я уверен, Блез был бы рад…

– Я ни о чем не жалею, если ты об этом, – ответила она, подбрасывая дров в огонь. На западе угасал неяркий день, запах в воздухе ясно говорил о близкой смене времени года. – Не беспокойся обо мне.

– Как я могу не беспокоиться о тебе, Фиона? Ты столько раз спасала мне жизнь. И сделала гораздо больше того… больше, чем сама можешь представить. Я действительно хочу знать, что ты собираешься делать. Мне и самому нужно понять, что мне теперь делать.

– Я думала, ты останешься с Блезом. – Она явно удивилась.

– Пока что да. Я надеюсь научиться у него, как не испытывать отвращения к самому себе. – Я не хотел говорить так. Даже в своих размышлениях я не осмеливался так прямо заявлять об этом. Я выдержал худшую битву в своей жизни, и мне нужна была крошечная надежда, что борьба того стоила. – Больше я ничего пока не знаю. Тот, кто живет во мне, перестал подавать голос, когда я умирал. Не знаю, что это означает. Викс говорил, что, когда я окажусь в Кир-Наваррине, Денас умолкнет навсегда и мы станем одним целым. Все мое существо стремится в Кир-Наваррин, но сначала мне надо решить, смогу ли я жить с последствиями этого поступка, какими бы они ни были, или мне лучше остаться как есть.

– А твой сын?

– Надеюсь увидеть его. Блез опекает его, мы вместе решим, что будет лучше. Я не хочу стать причиной гибели собственного ребенка.

– Гибели? – Она с такой силой швырнула в очаг полено, что искры запрыгали по всей комнате. – Боги, есть ли на свете другой такой слепец, как ты?

– Я прожил страшную жизнь, Фиона. Куда бы я ни шел, я нес с собой смерть. Какой из меня отец?

– Я никогда не рассказывала тебе, кого я убила у фонтана Гассервы, – сказала она вдруг, встала и подошла к двери. Вся ее поза выдавала волнение, которого не было в ровных спокойных словах.

– Ты и не обязана…

Но Фиона не слушала меня.

– Мне было шесть, когда пришли дерзийцы. Моя история мало отличается от историй других эззарианских детей. Я видела, как моего отца подвесили за ноги и распороли ему живот. Он кричал и извивался, как обезумевшее животное. И я видела, как мою мать изнасиловал дерзийский воин. На его доспехах был петушиный гребень. Он изнасиловал ее прямо на глазах моего отца, а потом велел заковать ее в кандалы и бросить в повозку. «Изгнать из нее всю эту магическую чепуху, – сказал он, – и из нее выйдет сносная шлюха».

Фиона обернулась ко мне, я видел перед собой только темные колодцы ее глаз. Угасающее солнце залило их оранжевым сиянием, словно в ней тоже жил демон.

– В тот день я пряталась на дереве, на том дереве, на котором они повесили моего отца. Я оставалась там два дня, боялась слезть, потому что мне пришлось бы коснуться его и потому, что я думала, что дерзийцы все еще ищут нас. Но я поклялась духу моего отца, что найду мать и спасу ее, дети ничего не знают об испорченности. Потом… ты знаешь, как мы жили потом. Хотя нам приходилось тяжело, Талар научила меня всему: дисциплине, законам, истории, она выяснила, что у меня есть способности, и меня начали готовить к жизни Айфа…

– Но ты же была и сборщиком, ты бродила по городам и могла найти свою мать. Вот почему ты пошла в Загад. Ты шла по следу петушиного гребня, символа Дома Фонтези.

– Мне понадобилось на это девять лет, но я нашла ее. Я говорила себе, что дух моего отца простит ей ее испорченность. Рабыня на кухне узнала во мне эззарийку и сказала мне, что женщина по имени Катрин все еще живет в доме. Я упросила ее передать записку, и она согласилась. Она вернулась, сказав мне, что Катрин весь вечер будет занята, но в полночь придет к фонтану Гассервы. Я не могла ждать. Я забралась на стену над двором и внимательно разглядывала всех, кто входил и выходил, надеясь заметить ее. В тот вечер у Фонтези был праздник. Сотни гостей, сотни рабов. Я не могла найти свою мать. Но вот я увидела семью хозяина: его первую жену, дерзийку, на которую никто не обращал внимания, и его вторую жену, не дерзийку, но одетую так же, как они, в шелка, украшенные камнями. Она улыбаясь села рядом с хозяином, прибежали их дети… трое, чистенькие и ухоженные, нарядно одетые… Было несложно понять то, что Фиона не сказала.

– Он женился на твоей матери, она родила ему детей. Она казалась тебе счастливой. Ты решила, что видишь настоящую испорченность.

Слова хлынули из нее водопадом:

– Когда ночью мать пришла к фонтану, я сидела там на одной из каменных скамеек. Мое лицо закрывала вуаль, но я откинула ее, чтобы она смогла меня узнать.

– Она узнала?

– Да. Она замерла, потом упала на колени, зажимая руками рот, плакала и смеялась одновременно. «Тьенох хавед, даллия, – сказала она мне. – Приветствую тебя от всего сердца, мое дорогое дитя».

– И ты… – Мне не хотелось слушать дальше, невозможно было облегчить ее боль.

– Я встала и прошла мимо, словно ее не было вовсе. Я прошла совсем рядом, чтобы она поняла, что это не ошибка.

– Фиона… Это, конечно, очень тяжело, но это не убийство. Ты смогла выжить и должна жить дальше.

Но Фиона еще не завершила свой рассказ:

– На следующий день я решила еще раз посмотреть на нее, чтобы навсегда запомнить, что такое испорченность. На доме висели траурные знамена. Она умерла.

– Ты не можешь знать…

Фиона подошла к моей постели и протянула мне чашку с водой.

– Я знаю, Сейонн. Я видела ее лицо.

– Неудивительно, что ты ненавидела меня.

Пятнадцатилетняя девочка убедила себя, что ее мать убила испорченность, возникшая из-за рабства, а вовсе не ее собственная жестокость. А мужа королевы, проведшего в рабстве половину жизни, приняли обратно, радовались, говорили: «Он вернулся, чтобы исполнилось пророчество». И ей пришлось услышать от меня, что испорченность и рабство не одно и то же, что испорченность возникает в душе человека, потому что, несмотря на все происходящие в жизни события, человек выбирает сам.

– Я пыталась ненавидеть тебя и целый год упорно над этим работала. Ездила за тобой по Империи, чтобы найти доказательства, уверенная, что если я услышу и увижу как можно больше, то докопаюсь до глубин греха и испорченности, раскрою твой обман, и это оправдает мою жестокость. Но вместо этого ты научил меня состраданию, прощению и честности. Ты показал мне, насколько испорчена я сама, и в то же время снял с, меня этот грех. Такой человек, как ты, не может стать причиной чьей-либо гибели.

– Фиона…

– Чтобы ты ни сделал или сделаешь в будущем, мы трое, Блез, принц и я, – твои творения. Мы стали другими благодаря тебе.

У меня не было слов. Фиона поняла и кивнула.

– Хорошо. А теперь ложись и поспи.

Я лег. Ни на что другое я все равно был не способен. Но прежде чем погрузиться в теплые воды забвения, я все-таки сказал:

– Ты так и не ответила на мой вопрос, Фиона. Что ты собираешься делать дальше?

Она накрыла меня еще одним одеялом и создала заклинание для поддержания огня.

– Мой наставник превратил себя в демона, потому что считал, что это необходимо для спасения мира от гибели. Я пойду по свету, буду читать, спрашивать других, попробую узнать, был ли он прав. Этого достаточно, мастер Сейонн?

Я улыбнулся:

– Достаточно.

ГЛАВА 11

– Ты знаешь толк в земледелии, – произнесла женщина, стоявшая у меня за спиной. – И с растениями справляешься ловко.

Утирая со лба пот тыльной стороной грязной руки, я переставил корзину с рассадой ристы, двигаясь вдоль грядки. Весенний ветер был еще прохладен, но утреннее солнце жарило вовсю.

– Мой отец работал на полях Эззарии, – пояснил я. – Он каждый день брал меня с собой до того, как я начал учиться. Теперь оказалось, что я все помню.

Вынув из корзины нежный стебелек, я выкопал ямку, расправил корни и присыпал их землей, мысленно произнося простейшее заклинание для лучшего роста. Ростки были очень слабыми, но с помощью удобрения и элементарной магии риста даст более щедрый урожай, чем пшеница.

Я гостил в доме у этой женщины и ее мужа и помогал им с весенними посадками. Большую часть своей жизни я провел, участвуя в жестокой и яростной войне, которой, казалось, не будет конца. Затем я сделал все, что было в моих силах, чтобы прекратить ее. Тихое утро и земля под ногтями казались мне воплощением счастья.

Женщина обошла меня, подтащила свою корзину к началу грядки и принялась сажать второй ряд растений. Ее блестящая черная коса змеей вилась по спине, длинные пальцы проворно двигались. Элинор обладала живым умом и прекрасно знала мир, несмотря на уединенное существование в долине. Но об эззарийцах она не знала почти ничего.

– Значит, твой отец не был воином, как ты, этим… как вы их называете?

– Смотрителем? Нет. Он родился без мелидды, поэтому не мог сам выбирать себе занятие. Эззарийцы, лишенные настоящей силы, вынуждены делать то, что им велят. Чтобы кормить тех, в ком обнаруживали мелидду, позволяя им жить, учиться и находить свое место в войне с демонами. Так было, пока один из них не открыл новую истину и не нарушил все.

Она подняла на меня глаза, продолжая работать.

– Извини. Я не хотела опечалить тебя.

Я сел, чтобы успокоить боль от раны в правом боку: одна из великого множества, последняя, самая глубокая и плохо залеченная. Прошло уже восемь месяцев, боюсь, она никогда не заживет до конца. Приговор для воина, даже такого, который не собирается больше браться за меч.

– Я не испытываю боли, вспоминая отца, госпожа Элинор. Он был одним из самых лучших людей на свете. Имей возможность выбора, вряд ли отец стал бы земледельцем, но он никогда не сетовал на судьбу. Я узнал гораздо больше об истинных ценностях именно от него, а не от школьных учителей.

Высокая женщина распрямила плечи, села на пятки и окинула меня царственным взглядом. Покрасневшая кожа на руках и поношенное платье не могли скрыть ее исключительной красоты. Темные миндалевидные глаза и красновато-золотистая кожа были ее эззарианским наследием, хотя она никогда не видела зеленых холмов своей родины.

– Просто ты так редко говоришь об Эззарии, Сейонн, а я знаю, что эззарийцы необычайно привязаны к своей земле. Я подумала, что не стоит напоминать тебе о ней лишний раз теперь, когда ты здесь.

Элинор была чрезвычайно прямодушна. Вообще-то, я ценил это качество в своих друзьях. Хотя какой она мне друг. Мы проводили вместе долгие часы, разговаривая о погоде и воинах из отряда Блеза, ее брата, бывшего бунтаря, но на самом деле ничего не знали друг о друге, кроме обычных фактов биографии. Когда-то она сама состояла в отряде Блеза, совершая вылазки против дерзийцев, но теперь она жила здесь, в чудесной долине, с мужем и двухлетним сыном. Я был магом, бывшим воином тридцати восьми лет, и в моей душе жил демон.

– Если бы я избегал разговоров обо всем, что меня тревожит, то молчал бы почти все время, – ответил я.

Сделав еще шаг, я посадил очередной росток. Мне нравилось общество Элинор, но сейчас я предпочел бы в одиночестве орошать землю потом. Меня ждали дела, обязанности, жестокая правда, и я откладывал встречу с ними со дня на день, продолжая наслаждаться покоем зеленой долины и надеясь, что когда-нибудь буду готов.

– Мой брат сказал, что тебя казнят, если ты вернешься в Эззарию.

– Это не имеет значения. Больше мне нечего делать там. – Лучше бы ей сменить тему.

– Но…

Я улыбнулся, словно извиняясь за свою невеселую компанию.

– Превратившись в то, что его собственный народ ненавидел и боялся тысячу лет, человек не может надеяться, что его простят и примут обратно только за личное обаяние и хорошие манеры. – Особенно после того, как он добровольно впустил демона в свою душу. Я подтянул корзину поближе к себе и принялся распутывать тонкие корешки двух растений. Воплощение Мерзости – так теперь называли меня на родине.

– Я все пыталась придумать, как мне отблагодарить тебя. Слова не смогут выразить моих чувств. Ты спас моего брата… нашего ребенка, наших друзей… но какую цену ты заплатил…

Жар разлился по моему лицу. Я чувствовал, как ее глаза пытаются увидеть во мне демона, не того демона, с которым родился ее брат Блез или ребенок, которого она растила, а совершенно самостоятельное существо, со своим голосом и разумом, которое не было частью моей природы.

– Я ни о чем не жалею, – ответил я. Просто волнуюсь. Просто боюсь. Просто холодею при мысли о неотвратимости будущего и моей роли в нем.

Элинор даже не подозревала, что давно уже отблагодарила меня за все. Даже теперь, двигаясь вдоль грядки и думая только о рассаде, в надежде избежать ее пристального взгляда, я слышал божественную музыку в другом конце долины: детский смех и радостные возгласы, наполняющие волшебством золотой полдень. Я слышал, как топают по траве крошечные ножки и звук тяжелых шагов взрослого, играющего с ребенком в салочки.

– Па! – воскликнул ребенок, мчась через луг к домику под деревьями. На пороге стоял высокий широкоплечий человек, похожий на медведя манганарец с кудрявыми каштановыми волосами. У него не было одной ноги. Он прислонил к дверному косяку свой костыль, наклонился и подхватил на руки мальчика, спасая его от преследования высокого стройного темноволосого человека лет тридцати.

– Что, Эван-диарф, снова перехитрил своего дядю Блеза? – Манганарец взъерошил короткие темные волосы мальчика. – Хитрая лисичка ушла от гончих?

– Точно, – подтвердил Блез. Он похлопал ребенка по спине. – Никогда не видел, чтобы дети так быстро бегали, особенно после целого утра, проведенного за ловлей куропаток. – Он снял со спины холщовый мешок. – Теперь надо ощипать их. Малыш начал засыпать на берегу, и я решил, что пора вести его домой.

– Да, ему пора есть и спать, – подтвердил манганарец, беря свой костыль.

– Хорошо, я займусь сейчас нашим будущим обедом, а потом вернусь. – Блез коротко кивнул нам с Элинор и пошел через луг обратно, туда, где через долину бежал поток.

Добрый спаситель прижимал к груди ребенка, который обнимал его за шею.

– Помаши маме, детка.

Эван замахал маленькой ладошкой Элинор. Черные глаза, синий огонь которых не был заметен с такого расстояния, радостно блестели. Держа одной рукой ребенка, а другой ловко управляясь с костылем, манганарец скрылся в домике. Эван был в полной безопасности в руках Гордена.

Я вернулся к работе, проглотив ком радости и горя, благодарности и щемящего одиночества, появившийся у меня в горле, пока я наблюдал за Элинор, Горденом и ребенком, которого послала им судьба.

– Дочери ночи!.. – Женщина глядела на меня, ее руки безвольно опустились на колени, кровь отлила от прекрасного лица. – Как я могла быть такой слепой? Все эти месяцы… Блез привел тебя, своего друга, чтобы ты мог выздороветь и отдохнуть. Я видела твое лицо, когда ты смотришь на Эвана… просто пожираешь его глазами. Но я до сих пор никогда не замечала, до чего вы похожи. Он твой сын, да? – Она перевела взгляд на обшарпанный домик. – Зачем ты здесь?

Я покачал головой, не зная, что сказать.

– Элинор…

– Почему ты скрывал правду? Эти ваши гнусные эззарианские обычаи… Вы обрекли его на смерть, решили убить ребенка, потому что он не такой, как все. Потому что вы все боялись его. – Она медленно поднялась, сверкая на меня глазами. – И теперь ты понял, что был не прав. Ты здесь, потому что в тебе проснулась совесть? Ты думаешь, твое присутствие оправдает то, что ты отдал его на съедение волкам? Или ты собираешься похитить его? Ты ни разу даже не прикоснулся к нему. Как ты смеешь здесь находиться?

– Госпожа Элинор, прошу… – Как я могу объяснить ей причины, по которым не смею коснуться его, даже если ее доброта и доброта ее мужа допускают это? – У меня нет намерений… вы с Горденом…

У нее не хватило терпения выслушивать мое сбивчивое бормотание.

– Ты никогда его не получишь. Уходи. – Она развернулась и пошла к дому, наступая на только что высаженные растения.

Я вскочил, чтобы бежать за ней, но проклятый бок закололо так, что у меня перехватило дыхание. Мне показалось, что нож Исанны все еще впивается в тело. Солнце ослепило меня, глаза заслезились. Я брел через грядки с ристой, пот пропитывал толстую льняную рубаху, тучи собирались над моей головой. Тьма наползала… Дурное предчувствие охватило меня, я остановился на углу козьего загона, не смея идти дальше. Горден стоял на пороге домика, его лицо было серьезно и сурово. Можно подумать, что смертный остановит меня, если я решу использовать свою силу. Я скрипнул зубами, подавляя чувства, которые не принадлежали мне, хотя и бурлили внутри меня подобно кипящей воде, и заставил свой язык повиноваться моей воле, произносить правильные слова.

– Простите меня за то, что я сразу не сказал правду.

Я вовсе не хотел… я никогда бы не…

Но прежде чем я успел объяснить что-либо, волна ярости поднялась в моем мозгу и захлестнула меня. Мои руки задергались, желая вцепиться в могучую шею Гордена, сжимать ее, слышать, как он кричит, а потом хрипит от удушья, как рвутся его мышцы и ломаются кости. Мои ноги были готовы топтать его, глаза желали видеть, как он побледнеет, когда я занесу топор, чтобы лишить его оставшейся ноги.

Руки, вцепившиеся в забор загона для коз, ходили ходуном, ноги дрожали.

– Пожалуйста, позови Блеза. Поспеши. Прости… мне так жаль… – Еще миг, и я погрузился в зелено-коричневое свечение. Где-то вдалеке слышались крики.

Звук бегущих ног. Взволнованные голоса.

– Скорее в дом, Линни! Запри дверь! Я потом объясню!

Грохот… рев… скрежет безумия… Забор охватило огнем, тьма опустилась на мир. Я исчез…

– …слушай меня, друг. Слушай мой голос. Я не покину тебя. Мы вернем тебя, Сейонн, мы вытащим тебя оттуда. Я знаю, что ты не хотел никому причинить вреда. Вспомни, кто ты: добрый друг и учитель, хранитель принца, лучший из воинов, любящий отец. Все остальное не от тебя.

Крепкие руки взяли меня за плечи, что привело меня в еще большую ярость. Я прикусил губу и почувствовал вкус крови. Это придало мне силы. Я убью его за то, что он схватил меня. Только его голос, сеть, сплетенная из спокойных разумных слов, удерживал меня. Как только он умолкнет, я уничтожу его. Сверну ему шею. Вырву его глаза. Сожру его сердце.

– Ты видел, как он бегает? Совершенно как ты, легко, радостно и очень быстро. Он все утро копал песок у ручья, а потом носил воду в ладошках, чтобы наполнить ямки. Так терпеливо… нет, слушай меня, Сейонн, друг мой. Ты не хочешь сделать больно мне или кому-то еще. Каждый раз, когда он набирал в ладошки воду, она почти вся вытекала, когда он доносил ее до места. Но он продолжал носить ее в ямки. Он выливал ее и смотрел, как она исчезает в песке. Потом он вздыхал и снова шел к ручью. Понимаешь? Он такой же терпеливый, как ты. Сколько времени ты учил меня охранному заклинанию? Разве я не самый бестолковый эззариец на свете? Но ты без малейшего раздражения снова и снова учил меня простейшим заклинаниям. Ты, тот, кто понял устройство мира, тот, кто разгадал загадку, которую другие даже не пытались понять! Я ни разу не встречал человека, который бы так ясно видел…

Он просто дурак. Я не вижу ничего. Вокруг меня тьма. Страх, проникавший до сих пор в мою кровь тоненькими ручейками, теперь хлынул потоком. Каждый миг я рисковал сделать шаг и обнаружить под ногами пустоту, кануть в небытие. Я мог стать тем, кого я боялся, тем, кто жил в моих снах и видениях.

Но крепкие руки не отпускали меня, голос продолжал звучать. Волна страха двинулась назад, но прошло еще много времени, прежде чем я позволил спокойному голосу вернуть меня к свету.

– …извинения. Я думал, ты уже выздоровел. Ты стал гораздо лучше выглядеть.

Мир начал принимать знакомые очертания… Лес, зеленые холмы, молодые листья на корявых ветках дерева. Запах сырой земли и новой листвы. Солнечный свет. Поток, журчащий рядом с тропой, почти полностью скрытый от взгляда ивами.

– Ну вот. Давай передохнем и попьем. Иди сюда. Онемевший и окоченевший, я упал на колени туда, куда он указал. Холодные брызги падали на мою худую, покрытую шрамами руку, все еще испачканную землей из огорода Элинор и Гордона. Я набрал пригоршню холодной чистой воды и вымыл руки, позволяя мутным каплям стекать в траву. Следующую горсть я плеснул себе в лицо, потом на шею, смывая пот, выступивший от жаркого солнца и приступа безумия. Я посмотрел на воду в горсти и представил бронзовые ладошки, старательно несущие воду в ямку в песке. Эван-диарф, сын пламени. Я улыбнулся и выпил пригоршню благодати. Потом еще и еще. Потом прислонился спиной к стволу дерева.

– У тебя замечательно получается, – сказал я темноволосому человеку, сидящему на земле напротив меня и тоже пьющему воду. – И сколько еще времени ты собираешься спасать мир от свихнувшихся Смотрителей?

Блез едва заметно улыбнулся:

– Сколько понадобится, столько и буду. Так велел мне мой наставник.

– Я не смогу вернуться.

– Ты вернешься. Он не должен вырасти, не зная тебя. Я уже обещал тебе. Просто придется еще немного потрудиться, чтобы ты смог. Что случилось на этот раз? Опять снились сны?

Я провел рукой по влажным волосам, размышляя над вопросом.

– Сон возвращается каждую ночь. Ничего нового. – Сон о зачарованной крепости и пугающей меня загадке. – Мы с Элинор говорили о земледелии. О моем отце. Об Эззарии. Потом пришли вы с Эваном…

– Мы бежали. Ты испугался за него?

– Нет. Совсем наоборот. Я был так благодарен твоей сестре и Гордену. Я не мог бы желать для него лучшего дома. Нет. Что-то другое… – Я никогда не помнил (и меня это очень раздражало), что же спровоцировало очередной приступ, вызвало поток черной ярости, который уносил прочь мою душу уже десять раз за восемь месяцев. Первый раз это произошло в Вайяполисе, когда трое нищих попытались ограбить Фаррола, названного брата Блеза. Я едва не убил их всех, и друзей и грабителей, ненавидя их просто за то, что они дышат.

Я считал, что причиной тому мой демон. Озлобленный. Подавленный. Спрятанный за барьерами, которые я возвел, желая сохранить власть над собственной душой, пока не пойму, что означает мой сон, и не справлюсь с последствиями. Я был убежден, что приступы безумия вызваны злобой моего демона.

Пока я перебирал в памяти события сегодняшнего дня, я натолкнулся на кое-что особенно огорчительное.

– О дитя Вердона! Элинор догадалась, что я отец Эвана. Она уверена, что я собираюсь похитить его. Блез, иди к ним. Я пытался переубедить их, и приступ настиг меня прямо перед дверью дома. Они, наверное, в ужасе.

– Упрямый эззариец, я же убеждал тебя рассказать им все. – Блез вскочил на ноги и протянул мне руку. – Я пойду обратно, когда ты уснешь в безопасном месте.

Пока мы шли, Блез создал заклятие, позволяющее двигаться гораздо быстрее и по совершенно иным местам, которых здесь не должно было быть. Эта магия не позволяла мне определить, где же на самом деле жил мой сын. Чем старше становился Эван, тем лучше я осознавал, что мне нельзя доверить такую ценность. И даже если бы я вознамерился лишить его единственного дома, мне все равно было некуда отвести его.

Моя жизнь Смотрителя Эззарии, мага-воина, участвующего в тысячелетней войне моего народа во имя спасения мира от демонов, едва не закончилась, только-только начавшись, когда я оказался рабом дерзийцев. Но после шестнадцати лет рабства принц Империи Дерзи вернул мне свободу и мой дом, я снова стал Смотрителем, но только для того, чтобы узнать, что та тайная война, которую мы вели вот уже десять веков, была войной с самими собой. Рей-киррахи, демоны, вовсе не были злыми духами, стремящимися к разрушению. Они были частями наших душ, отрезанными древним заклятием и сосланными во льды земли, называемой Кир-Вагонотом. Рождение моего сына и встреча с Блезом убедили меня, что все необходимо исправить.

Мой ребенок родился с рей-киррахом в душе. Захваченным. Поскольку изгнать демона из души ребенка невозможно, эззарианские законы требуют, чтобы такие дети уничтожались. Но еще до того, как я узнал о его рождении, моя жена отослала ребенка прочь, чтобы он мог подрасти и дождаться того момента, когда его можно будет излечить.

Я искал сына и встретился с Блезом, эззарийцем, который тоже родился захваченным, молодым повстанцем с великодушным сердцем и гармонией в душе. Он был цельным, прекрасным, и тут я понял, какой кошмар был сотворен столетия назад. Блез помог мне понять, чем были демоны для моего народа, я решил освободить рей-киррахов из их ледяной темницы и вернуть их в их древние земли Кир-Наваррина. Чтобы выполнить задуманное, мне пришлось соединиться с могущественным демоном по имени Денас, впустив его к себе в душу.

Мой народ не принял того, что я пытался донести. Одержимый Смотритель – это Мерзость, верх испорченности и источник огромной опасности. Когда стало ясно, что изменения, произошедшие в моей душе, необратимы, королева Эззарии, моя собственная жена, всадила в меня нож и оставила истекать кровью.

Умирая, я видел перед собой темную крепость, находящуюся в Кир-Наваррине. Воспоминания демонов и некоторые материальные доказательства говорили о том, что в крепости заперто нечто чрезвычайно опасное. Страх перед этим не знаю чем, посаженным под замок, и заставил моих предков лишить самих себя половины души, уничтожить собственную историю, замкнуть Кир-Наваррин навсегда. В своих предсмертных видениях, таких ярких, что я считал их правдой, я увидел заключенного в крепости. У него были мое тело и лицо. Странно, но я верил… я боялся… что это не просто кошмар.

Если находящийся в крепости угрожает уничтожить души людей, моя клятва Смотрителя, мои умения, вся моя жизнь требуют, чтобы я противостоял этому. Уже восемь месяцев сон держал меня в оцепенении, и сейчас я как никогда был близок к безумию.

ГЛАВА 12

Как только солнце село, мы с Блезом оказались в грязном переулке на окраине Кареша, городка на южной окраине Империи, где остатки отряда Айвора Лукаша воевали теперь с сорняками в огородах и занимались ремеслами в ожидании, пока их соглашение с принцем Империи Дерзи принесет плоды.

– Не хочешь передохнуть и умыться? – Блез остановился у местной купальни, унылой сырой постройки, возведенной вокруг источника изумительно чистой теплой воды. За медную монетку тучный владелец заведения позволял провести полчаса у бассейна с разрушающимися бортиками и предоставлял полотенце, которое не было чистым уже в те времена, когда родился Валдис.

Я вздохнул, стараясь не замечать исходящего от меня запаха пота.

– Это было бы прекрасно, но тебе нужно еще вернуться обратно.

И мы поспешно прошли в конец переулка и поднялись по деревянной лестнице в комнату на третьем этаже. Там я сел на набитый соломой тюфяк. Я жевал хлеб с молодым сыром, а Блез тем временем готовил сонное зелье. Себе я не Доверял. Живущий во мне демон мог изменить рецепт и лишить меня спокойного сна. Я был весьма сильным магом и многоопытным воином. Если мой разум сосредоточился на убийстве, будет не так-то просто удержать меня. Когда после приступа мне удавалось крепко проспать ночь, наутро я становился самим собой. До следующего раза.

– Когда же ты пойдешь в Кир-Наваррин и избавишься от этого? – спросил Блез, насыпая мелко раскрошенные сухие листья в кружку, где уже было вино, смешанное с белым порошком. – Ты же помнишь, каким был я, пускающим слюни идиотом, животным, а не человеком. Я даже есть сам не мог, и всего несколько часов там… Звезды небесные! Я до сих пор не могу выразить словами, что это такое, опять быть цельным. Опять видеть, словно кто-то поставил на место твои глаза. Ты тоже излечишься.

Живя в мире людей, Блез и подобные ему, рожденные с демоном в душе эззарийцы, оказались перед ужасным выбором. Демоническая часть их души позволяла им изменять телесную форму, превращаться в животных, о подобных возможностях обычные эззарийцы даже не помышляли. Но после нескольких лет превращений их тела теряли что-то жизненно необходимое. И наступал день, для кого раньше, для кого позже, когда они должны были принять обличье животного навсегда или навсегда расстаться с человеческим разумом. Я понял, что посещение Кир-Наваррина способно излечить таких людей. Именно ради этого, ради будущего моего сына, ради Блеза, я и соединился с Денасом, чтобы отпереть Ворота. Однако сам я не был за Воротами.

– Твоя болезнь была нормальна, то есть она вытекала из твоей природы, – ответил я. – У меня не так. Я не рискну пойти туда, пока не пойму, чего хочет этот проклятый Денас.

– Демон теперь часть тебя, – возразил Блез. – Вы слиты воедино. О боги, ведь ты же ходил по собственной душе, ты все видел, внутри тебя нет двоих. Ты сотни раз говорил мне, как тебе хочется попасть в Кир-Наваррин. Ну так и иди туда, исцелись, пока ты не уничтожил себя или кого-нибудь еще.

Я дернул себя за волосы, будто надеясь, что от этого в моей голове забрезжит свет истины.

– Он не я. Пока еще нет. Он шевелится внутри меня, словно я проглотил что-то живое. Думаю, это именно он рвется туда.

Золотистый демон по имени Денас соединил со мной свою жизнь ради нашей общей цели, и мы пришли к соглашению на те часы, которые потребовались нам для ее достижения. И еще неизвестно, кто из нас пошел на это воссоединение с большей неохотой. Он тысячу лет страдал от холода в ледяных землях, уверенный, что это мой народ обрек его на муки. Меня же всю жизнь учили, что демоны пожирают души людей из-за своей тяги к злу и разрушению. Никакие доводы разума, никакие доказательства не могли переубедить меня. Я считал, что порабощен и нечист, а Денас только и ждет удобного момента, чтобы окончательно подчинить себе мою душу.

Я поднес ко рту хлеб с сыром, потом положил обратно. Есть не хотелось.

– Как бы то ни было, мне следует быть начеку. Если даже сейчас Денас способен толкнуть меня на убийство, что же будет, когда мы окончательно сольемся?

Блез передал мне глиняную кружку. Я залпом выпил багрово-серую жидкость и сразу отхлебнул из другой кружки воды, чтобы избавиться от мерзкого вкуса во рту.

– Ты будешь тем же человеком, которым и был. Рей-киррах даст тебе память и мысли, таланты, возможно, новый взгляд на мир. Но поработить человеческую душу совсем непросто. Особенно такую, как у тебя. – Блез улыбнулся и перебросил мне одеяло. – Уж очень ты упрям.

Мне бы его уверенность. Если я осмелюсь пойти на родину демонов, последствия будут необратимы, так мне сказали. После этого мы с Денасом окончательно сольемся, все границы между нами исчезнут навсегда. Мои видения показали мне, что опасностью, заключенной в Тиррад-Норе, был я сам, это я собирался разрушить мир. И если не смогу управлять своей душой… Тогда опасности будет не избежать. Уж лучше периодические приступы безумия.

Через пять минут мне уже казалось, что руки и ноги мне не принадлежат. Когда мой взор начал туманиться, а голова – клониться набок, Блез накинул черный плащ, надел шляпу и задул свечу.

– Полностью соединиться с рей-киррахом было бы правильным решением. Тогда ты узнаешь все, что тебе необходимо для решения этой проблемы.

– Погоди, – сонно позвал я, когда он уже открыл дверь, чтобы уйти. – Скажи своей сестре, что мы не обрекали Эвана на смерть. Я в тот день сражался, а Исанна… Исанна отослала его к вам. Мы оба не желали его смерти. Никогда, ни на миг.

– Я все расскажу ей, Сейонн. Спи спокойно.

Из-за того состояния, в котором я оказался, люди из отряда Блеза, даже те, в ком с рождения был свой демон, немного боялись меня. И все без исключения уважали. Поэтому я удивился, когда кто-то ворвался ко мне в комнату минут через пятнадцать после ухода Блеза. Пришедший нечаянно задел ногой пустой кувшин, и раздавшийся грохот задержал мое погружение в пучину сна. На лицо мне упал свет.

– Душа и тело! Дак был прав. Ты здесь. Я думал, ты ушел с Блезом. – Фаррол, низкий круглолицый человек, недавно начавший лысеть, был названным братом и другом Блеза. Фаррол, не отличавшийся деликатностью сложения, а также мыслей и манер, тоже родился с демоном в душе.

– Погоди минутку, я уже засыпаю, – пробормотал я, закрывая глаза. Мне казалось, что мое тело засасывает в густой ил.

– Но гонец приходил к тебе. Сказал, дело срочное.

– Гонец? – Меня опять вернули от самого порога забвения.

– Сказал, будто он от принца Александра. Держался крайне нагло. Блез только что ушел, я отправил гонца вслед за ним и, как я думал, за тобой.

– От принца? – Я заставил себя сесть. Александр назначал нам с Блезом встречу в день весеннего равноденствия. Потом перенес ее на середину лета. Хотя у него на голове еще не было короны, вся тяжесть управления Империей уже давила ему на плечи, не позволяя распоряжаться своим временем. Однако до встречи оставалось еще больше двух месяцев. – А что именно он сказал?

– Сказал, что у него сообщение для того эззарийца, который был рабом принца, для того, у кого на лице клеймо. Сказал, что сообщение срочное. Должен передать его лично.

– Рабом принца… Так и сказал?

– Угу. Нахальный парень, всюду совал свой нос.

Александр никогда не называл меня рабом. То есть больше не называл. Этого не должен был делать и дерзийский посланец, который обязан был вести себя почтительно.

– Расскажи мне, как он выглядел, Фаррол. Цвета, шарф или эмблема на щите, мече или одежде… Скажи, какие были у него волосы. У него была коса? – Я дотянулся до кружки с водой, которую Блез оставил на краю стола, и вылил ее содержимое себе на голову, стараясь прогнать сонную одурь.

– Выглядел как и всякий гнусный дерзиец. Вооружен до зубов. Приехал на огромном жеребце, ради которого Дак или Витер отдали бы душу. Шарфа не было, только плащ. На нем изображение зверя, шенгар или койот. Не помню. И коса как коса. У них у всех такая. Длинная. Светлая. Завязана синей, нет, малиновой лентой слева. Какая разница? Что-то не так?

Я тер кулаками глаза, пытаясь думать.

– Коса с какой стороны, ты сказал? Фаррол пнул упавший кувшин из-под воды.

– Не знаю. Какая раз…

– Думай, Фаррол. Ты сказал, слева. Так где же? Он взмахнул руками.

– Слева, ну да, точно слева. Я потому и заметил цвет ленты, огонь из печи освещал его слева.

Слева… боги ночи! Я вскочил и схватил Фаррола за руку.

– Нам придется идти за ними. Поспеши. Помоги мне проснуться и дай мне меч.

– Что случилось?

– Это не просто гонец. Это намхира, убийца. И Блез ведет его прямо к моему сыну.

Фаррол влил в меня достаточно крепкого чаю, чтобы я был в состоянии держаться на коне, и сейчас мы отставали от Блеза и убийц – намхиры всегда ездят по трое – на полчаса. Пока мы ехали по кромке леса, Фаррол создал то же заклинание, которым пользовался и Блез. Я же мог думать только о том, что убийцы обрушат свою ярость на Эвана, Элинор, Блеза и Гордена, когда поймут, что не в состоянии выполнить приказ своего повелителя. Если Блез не заметит их, они пойдут за ним, пользуясь его заклятием, как это делал я. А Блез устал и обеспокоен. Кроме того, у него нет чутья воина.

Вперед через лес из дубов и ясеней, вниз в долину по берегу потока, поросшего ивами и ольхой, через гребень холма. Каждый раз путь был немного иным, чтобы даже опытный человек не смог повторить его или заметить следы недавно прошедшего. К тому времени, как Фаррол поднял руку, привлекая мое внимание, я уже скрежетал зубами от нетерпения.

– Теперь прямо, – прошептал Фаррол – Перевалишь через холм и окажешься на задворках дома. Как ты собираешься действовать?

Я соскользнул с коня и вынул из ножен меч.

– Обойду слева и доберусь до дома через козий загон. Твоя задача, и единственная, увести семью. – Я дернул его за ногу. – Даже не думай сражаться с ними, Фаррол, ни ты, ни Горден, ни Блез. Намхиры исключительные бойцы, а поражение для них хуже смерти. Я постараюсь отвлечь их на себя и узнаю, что же им все-таки надо. Вперед!

Я оставил коня на вершине холма, а потом начал бесшумно спускаться, пробираясь между соснами. Когда я был уже на середине спуска, внизу, в долине, вспыхнул огонь и раздался чей-то предсмертный крик. Ночную тьму разрезал истошный детский вопль. Забыв всякую осторожность, я побежал. У кромки леса на земле распростерлась темная фигура. Блез… а у меня даже нет времени посмотреть, жив ли он.

Домик уже горел, когда я добежал до подножия холма. Один из дерзийцев стоял у двери с обнаженным мечом. Из-за его спины неслись детские крики вперемежку с рыданиями. Боги ночи, ребенок в доме! А между тем, кто стоял перед дверью, и мной еще двое намхир. Я заметил их в колеблющихся оранжевых отсветах. На земле лежал человек, один намхира держал его за волосы, приставив нож к горлу. Второй, высокий стройный дерзиец, стоял перед ними, выкрикивая какой-то вопрос. Лежащий на земле отвечал ему ругательствами, смешанными со стонами и рыданиями.

Горден обречен. Какое бы заклинание я ни использовал, какое оружие бы ни применил, расстояние между нами слишком велико. Я не успею перехватить нож убийцы.

– Они останутся живы, Горден, – выкрикнул я, давая ему единственное утешение, которое у меня было. С этими словами я метнул кинжал прямо в сердце стоявшего у двери дерзийца, потом сделал несколько невероятно длинных и болезненных прыжков, чтобы поразить в спину второго намхиру. Выдергивая меч из мертвого тела, я заметил широкий силуэт Фаррола, спешащего к горящему дому. Ему придется справляться самому, потому что третий убийца уже идет на меня.

– А вот и сам нечистый раб! – радостно воскликнул он, отвечая на мой удар. – Как голодный койот вышел на приманку.

Я не часто сражался с людьми, моими противниками обычно бывали чудовища, обличья которых принимали демоны, но я сразу ощутил, что этот намхира – лучший боец из тех, с кем мне доводилось биться. Простые наваждения, зуд, чесотка, выползающие пауки не отвлекли бы его внимания. Он ведь знал, что я маг. Крики моего ребенка вызвали во мне такую волну ярости, что ничего сложного я не смог бы сотворить. Оставалось полагаться только на меч и кулаки. Это было бы несложно, если бы не рана в боку, так и не зажившая до конца. Каждый раз, когда я поднимал меч, мне казалось, что ее края снова расходятся.

Я пытался прижать убийцу к доскам козьего загона, но, казалось, что у него в голове запечатлелся план местности. Прежде чем я успел загнать его в ловушку, он метнулся влево, перекатился и вскочил на ноги у меня за спиной. Я опять потеснил его, на этот раз гоня его прямо в огонь, и сумел уколоть кончиком меча в грудь. Недостаточно сильно, он даже не покачнулся. Он же, со своей стороны, пытался оттеснить меня к недавно вскопанным грядкам, надеясь, что я увязну в мягкой земле. Я подпрыгнул и тяжело ударил его ногами. Он зашатался, но не упал. Плач моего ребенка превратился в непрерывный вопль ужаса. Я не смел даже думать, почему тень Фаррола все еще мечется перед пламенем.

– Выводи же их! – закричал я, опуская меч на плечо своего противника. Из раны выплеснулся фонтанчик темной крови.

Намхира продолжал биться, отражая мой натиск за натиском. В какой-то момент он изловчился и огрел меня по спине толстой палкой. Удар лишил меня равновесия, но я сумел увернуться от его меча. Намхира был всего лишь человеком, меня же готовили для битв с демонами. Следующим выпадом я разбил его клинок. Высокий дерзиец отпрянул назад, уставясь на рукоятку меча в своей руке.

– Другие придут вслед за мной, – прошипел он, когда я выбил из его руки обрубок меча и опрокинул на землю, нанося удар за ударом, которые он парировал своей палкой. – Ты больше не будешь совать нос не в свое дело, раб!

Я так сильно ударил его в живот, что кровь пошла у него изо рта. Потом поставил ногу ему на грудь.

– Неужели кого-то из Хамрашей беспокоит то, что принц освобождает своих рабов? Беспокоит настолько, что он послал убийцу? Кто именно тебя послал? – Волк на его плаще означал, что его сюзерен принадлежит к Дому Хамрашей, одному из двадцати могущественнейших Домов Империи.

– Все они послали меня… каждый из них… – Он закашлялся. – Щенок Александр не будет править Империей.

– Все Хамраши… – От неожиданности я даже покачнулся. Если все лорды Дома решили послать убийцу… Я нагнулся и схватил его за плечо, мой голос срывался от ярости и ужаса. – Скажи мне, намхира, они объявили канавар?

Он ничего не ответил. Только засмеялся, и смеялся, пока не начал захлебываться кровью.

Я медленно поднялся. Канавар. Клятва столь страшная, мрачная и серьезная, что каждый мужчина, женщина и даже ребенок в роду умрут, чтобы выполнить ее. Хамраши поклялись посвятить жизнь своей семьи уничтожению Александра.

Намхира медленно отползал от меня по освещенной заревом траве.

– И ты тоже умрешь, раб, – прохрипел он. – И каждый, кто помогает тебе…

Я поднял меч, намереваясь прикончить его, но потрясение мое было столь велико, что я слишком поздно заметил движение его левой руки. Тяжелая палка с силой ударила меня в правый бок.

Я задохнулся. Перед глазами замелькали багровые пятна, пламя охватило правый бок. Рука безвольно повисла, меч упал на землю. Еще удар, на этот раз по ноге. Я почти не заметил его, борясь за глоток воздуха. Левая рука сама потянулась за мечом. Не наклоняйся, дурак. Иначе он размозжит тебе череп.

Намхира уже покойник. Нанесенные мной раны прикончат его, даже если я умру прямо сейчас. Но на его беду, и на свою тоже, я споткнулся о тело Гордена и увидел, что они сделали с добрым манганарцем. Они перерезали ему горло, как я и предвидел, но до этого… до того, как я пришел… они отрубили ему обе руки и прижгли раны, чтобы он не умер сразу. Какой ужас для человека, особенно для человека с одной ногой…

– Он плакал как старуха, – донесся до меня шепот намхиры. – Я думал, манганарцы более тверды духом.

Черная волна залила мой разум. Дневной приступ вернулся, я забыл канавар, забыл Гордена, Александра, Блеза и собственного сына, забыл все. Я каким-то образом сумел поднять свой меч, но не стал убивать намхиру сразу. Ювелирно точными, но такими сильными, что мои собственные руки едва не вывернулись из суставов, движениями я отсек правую руку дерзийца… потом левую… а потом я начал отрубать от него куски и рубил до тех пор, пока не осталось ничего, во что можно было вонзить клинок.

ГЛАВА 13

Я тяжело дышал, дрожа и хватаясь за правый бок. Было неясно, что делать дальше и почему вокруг меня такая странная тишина. Тяжелая рука опустилась мне на плечо, и я едва не подскочил от неожиданности.

– С мальчиком все в порядке, Сейонн. И с Элинор. Они в безопасности.

Я непонимающе уставился в бледное лицо Блеза. У него на лбу горел невероятных размеров синяк, и даже его искреннее сострадание ко мне не могло скрыть его отвращения. Кровь стекала по моим рукам, одежда пропиталась ею насквозь, на меня налипли куски внутренностей и плоти. То, что лежало передо мной на траве, ничем не напоминало человека. Я уронил меч и упал на колени, прижимая к лицу окровавленные руки.

– Ты ранен?

Я отрицательно помотал головой. Не ранен. Болен.

Пламя догорало, только почерневший перст печной трубы указывал на то, что когда-то здесь было жилище. Неподалеку от нас стояла Элинор. Она прижимала к себе темную голову Эвана, утешая его и не позволяя взглянуть на землю.

– Простите меня, – прошептал я, обращаясь к женщине с каменным лицом и своему плачущему ребенку, но они не слышали меня. – Простите.

– Ты спас их. – Даже голос доброго друга звучал неубедительно. Не этой ночью.

Великодушный Блез не бежал, не отвернулся от меня.

– Уведи меня от них, – попросил я. – Никогда не позволяй мне видеть их.

– Сегодня им придется вернуться с нами. Они не могут остаться здесь без Гордена. – Он набросил мне на плечи плащ.

Дым клубился в ночном воздухе, закрывая от нас звезды и странно притихшую долину. Отдельные языки пламени метнулись к заборам и недавно распустившимся деревьям, но вскоре погасли, не совладав с ночной росой. Фаррол с почерневшим от копоти лицом стоял неподалеку, держа руки перед собой. Видно, он получил серьезные ожоги. Сейчас он старался не подпустить Элинор к телу Гордена и тому, что лежало рядом с ним.

– Скажи мне, Сейонн, кто они? Чего еще нам ждать? Блез осторожно поднял мой меч, попытался отчистить его, потом сунул в ножны. Он помог мне встать, поддерживая меня под локоть, и повел прочь от кровавых ошметков. Когда мы отошли, Элинор проскользнула мимо уговаривающего ее Фаррола и опустилась на колени рядом с телом Гордена, прижимая ребенка к груди. Она не вскрикнула, не заплакала при виде изуродованного тела своего мужа, она лишь осторожно коснулась его широкого плеча и закрыла ему глаза. Потом она встала, ее взгляд некоторое время блуждал по залитой кровью земле и остановился на мне. Она глядела, словно силясь понять, как создания, подобные намхирам и мне, могут жить рядом с теми, кого она любит. Потом она покрепче прижала к себе плачущего мальчика, отвернулась и пошла вместе с Фарролом вверх по склону холма.

– Это намхиры, убийцы, – объяснил я. – Их послали враги Александра. – Я вцепился дрожащими руками в края плаща. – Они знали, где меня искать. – Это не давало мне покоя, поскольку я считал, что только Александр и еще Фиона знают, где я, а уж они ни за что не выдали бы этой тайны.

– Но почему? Как возможно…

– Намхира сказал, что Александру объявлен канавар… они решили не допустить того, чтобы он правил Империей. Все семейство Хамрашей произнесло клятву. А может быть, другие семейства тоже. Не знаю. – Мне показалось, что свет звезд померк, что холод, исходящий из моей души, охватывает весь мир. Мне в голову приходил только один способ лишить Александра трона. – Они собираются убить его. – Надежду мира. Друга, который позволил мне сражаться в его душе вместе с ним. Брата. Эта мысль была так тяжела, а события уходящей ночи так ужасны, что я не мог мыслить.

– Но почему они пытались убить тебя?

Я покачал головой. Совершенно непонятно. За последние три года я виделся с принцем всего несколько раз.

– Но если они решили убить меня, ничто не остановит их. Я не знаю, как они нашли меня. Когда эти трое не вернутся, они пошлют других. Я уеду из Кареша, но даже тогда…

– Значит, всем нашим придется прятаться. Мы уже делали это раньше. Пойдем.

Я покинул Кареш раньше, чем Блез успел разбудить своих людей. Собрал свои жалкие пожитки и рассовал по карманам плаща зенары, которые заработал, читая и составляя письма для местных купцов. Чувствуя себя не в силах глядеть в лицо тем, кому предстоит услышать рассказ о недавних событиях и моей роли в них, я попрощался только с Блезом.

– Ты должен сказать, как мне найти тебя, – произнес он, пока я натягивал чистую рубаху и завязывал плащ. Потом я протянул ему небольшой кожаный мешок с теми сбережениями, которые хотел передать Эвану и Элинор. – Я не смогу открыть ворота в Кир-Наваррин сам. Что если кому-то потребуется попасть туда, а я не смогу помочь ему?

– Фиона все знает не хуже меня. Без демона внутри себя ворота ей не открыть, если ты забудешь что-нибудь, она напомнит тебе, в том числе и как использовать твою силу. – Сейчас строгая юная леди бродила где-то по руинам, разыскивая остатки эззарианской истории.

– Ты нужен своему сыну, Сейонн. Я буду заботиться о нем, но…

– Ему не нужен тот, кто способен на совершенное мной этой ночью.

– Тебе виднее. Но ведь это просто болезнь, это не ты. Ты спас их жизни, как спасал многие другие. Ты справишься. – Он спустился по лестнице вместе со мной и проводил до конца переулка, где стояла моя лошадь. – Скажи мне, где найти тебя.

– Сначала надо предупредить Александра, – ответил я, привязывая к седлу свой узелок. – Я расскажу ему о канаваре и уеду прежде, чем меня настигнет новый припадок. Когда сам пойму, куда направляюсь, пришлю весточку сюда, в город.

– Если я понадоблюсь тебе, ты только…

– Не говори мне ничего! – Отвязав лошадь, я вскочил в седло, заставляя работать налитые свинцом конечности. Смотритель клянется защищать мир от зла. Я же не могу защитить собственного сына от себя самого.

Но Блез все еще не отпускал меня.

– Если я понадоблюсь тебе, отправь письмо в гробницу Долгара в Вайяполисе. Сообщи, где ты, и я приду. Обещаю не говорить тебе, где они, пока не буду уверен, что с тобой все в порядке. – Он держал мою лошадь, пока я не кивнул. – Я обязан тебе больше чем жизнью, Сейонн. Я приду, даже если ты снова окажешься в подземельях Кир-Вагонота.

Мне нечего было ответить на такое. Я просто пожал ему руку и отправился в путь.

Розовые пальцы зари едва тронули небо, когда я увидел встающие из моря песка шпили Загада. Жемчужина Азахстана. Средоточие силы Империи с тех времен, когда далекие предки Александра основали это царство в пустыне и решили править миром по своему усмотрению. Пять сотен лет воины Дерзи убивали, жгли, морили голодом и калечили людей. Империя росла, поднималась на фундаменте тирании и страха, порабощая народы.

И почему я решил, что какой-то принц, один из многих, изменит вдруг все устройство мира? Какая самонадеянность заявлять, что светлое пятно в душе Александра есть божественная отметина! Но я по-прежнему верил, что это так. Когда Александр купил меня на аукционе в Кафарне, я был уверен, что закончу свою жизнь в оковах, лишенный надежды и веры, на самом дне. Когда я увидел в его душе феднах, я проклял свою клятву Смотрителя, обязывающую меня защищать моего жестокого, бездушного хозяина. Но наше совместное путешествие изменило нас обоих. Я взял его силу и омыл свой дух в неиссякаемом источнике его жизнерадостности. Он наша надежда. Я не могу позволить ему погибнуть из-за каких-то клановых свар. Коснувшись поводьев, я направил лошадь туда, где под светлеющим небом блестели золотые купола.

Огромные толпы двигались по широким мощеным улицам, ведущим от колодца Таин-Амар к внешним воротам королевского города, – последние лиги Императорской дороги, проходящей через Загад и соединяющей восточные и западные окраины государства. Казалось, что настало время Дар-Хегеда, проходившего два раза в год, когда знатные семейства Дерзи приезжали к Императору со своими дарами и проблемами. Ряды воинов, сопровождавших разодетых господ, ехали в город по центру дороги, оттесняя всех остальных на обочины. Другие толпы двигались вон из города: тяжело нагруженные купеческие караваны, состоявшие из лошадей и часту. Очень странно, что они уезжали, не дождавшись начала вечерней торговли. Еще более странным мне казалось то, что многие, явно незнакомые друг с другом люди, останавливались и вступали в беседу, мешая движению стад. Погонщики коз и часту яростно кричали на них и даже замахивались кнутами. Вопли, топот копыт, скрип колес, звяканье перевозимой утвари, блеяние и ржание оглушали. Я ненавидел города, а шум, вонь и толпы этого города оскверняли покой пустыни.

Целых три тяжелые недели я добирался до Загада. Я пересекал пустыню один, только благодаря своей подготовке и чутью избегая разбойников, ночных опасностей и палящего солнца. Когда я уже отъехал от Кареша на порядочное расстояние, пустыни Азахстана обрушились на меня всей своей тяжестью. Я ужасно скучал по Блезу. Кроме того, с его помощью я преодолел бы огромное расстояние за какой-то день. Но ему необходимо позаботиться о безопасности своих людей, и я не стал бы просить его помощи даже ради Александра. Я отдал бы многое ради того, чтобы изменить мир. Но только не своего ребенка. Ни за что.

Я надеялся, что с Денасом внутри себя я смогу путешествовать тем же таинственным способом, каким пользовался Блез, но я все еще не мог усвоить, как он делает это. Блез считал, что я сам не даю себе понять суть.

– Ты должен позволить своей физической оболочке уйти, – говорил он каждый раз, когда я жаловался на очередную неудачу. – А ты не хочешь. То же самое и с твоим превращением. Главное, что мешает тебе изменить форму, – то, что ты продолжаешь цепляться за самого себя.

У Блеза не было образования, но он обладал безупречным чутьем. Теперь, соединенный с Денасом, я мог менять форму по собственному желанию, превратить себя в орла, часту, койота, кого угодно. Но, в отличие от Блеза и остальных, я находил превращение невероятно сложным. Наверное, Блез прав, и это просто мое нежелание ослабить контроль над самим собой. Или же дело в том, что я соединился с рей-киррахом, который не был частью моей природы, и поэтому не мог ощутить гармонии, на которую надеялся.

Когда я только начал выздоравливать, Блез убедил меня убрать те барьеры, которые я возвел внутри себя, чтобы оградиться от демона. Он говорил, что я должен общаться с Денасом, изучать его. Знания и понимание упростят наше сосуществование. Но рей-киррах не отзывался. Я не был уверен, уцелел ли он, когда я едва не погиб, остались ли от него только гнев и ярость, подобные громовым раскатам ушедшей грозы. А потом я начал нападать на людей, и мне пришлось восстановить барьеры.

Размышляя над своими неразрешимыми проблемами, я Двигался вперед, смешавшись с толпой, которая, как и я, Двигалась в город. Впереди ехали пять воинов, расчищавших путь для пышно одетого дворянина. За ним следовал небольшой отряд солдат, охранявший тяжело нагруженных лошадей. На одеждах воинов и нескольких темнокожих тридских купцов, тоже едущих с отрядом, были изображения волчьей головы, говорившие об их принадлежности к Дому Хамрашей. У самого знатного господина волчьей головы не было. Я не мог рассмотреть нашивки на его одежде.

– Очистите дорогу от этого отребья! – приказал дворянин, пухлый человек с тощей светлой косой. – Прикончите их, если они не пожелают расступиться.

Отряд остановился, ему мешала пройти вереница рабов с тяжелыми тележками, их гнали в том же направлении, куда двигался знатный лорд. Дерзиец достал из узкого футляра, прикрепленного к седлу, длинную тяжелую трость и ударил раба, который упал, когда колеса большой повозки, двигавшейся в противоположном направлении, задели его тележку. Раб вскрикнул, кровь залила его лицо. Он запутался в кожаных лямках своей тележки, она опрокинулась, вываливая груз на дорогу.

Воины лорда обнажили мечи и начали оттеснять других путешественников в стороны. Ожидая, когда освободят путь, дворянин заставлял своего коня переступать вперед-назад рядом с упавшим рабом. Каждый раз, когда истекающий кровью человек пытался отползти в сторону, господин рассеянно ударял его тростью. По лицу, по рукам, по плечам, и без того кровоточащим из-за впившихся в них кожаных ремней.

Все мое тело вздрагивало при каждом ударе. Моя собственная спина была сплошь покрыта следами подобной бессмысленной жестокости, и как я ни убеждал себя, что ввязываться опасно, я не мог заставить себя уехать. Соскочив с лошади, я привязал ее к перевернутой телеге и начал пробиваться через толпу. Втянув голову в плечи, подошел к упавшему человеку, оставаясь под прикрытием его тележки, коснулся кожаных ремней и развязал их словами заклятия. Прячась за углом тележки, я взял его за руку и помог встать на ноги. Как только он поднялся, я смешался с толпой.

– Тас виетто, – донесся до меня шепот с другой стороны тележки.

«Не стоит», – мысленно ответил я, зная, что ушел уже слишком далеко, чтобы он услышал меня. Если бы я мог сделать больше… Я мог бы оставить ему свой нож, но его надсмотрщики были слишком близко. Если у него заметят оружие, то отрежут ему руку или выколют глаз.

Лица раба я так и не увидел, зато успел рассмотреть знатного дерзийца, который уже продолжал свой путь к воротам, следуя за воинами, расчистившими ему путь. Он был высок ростом, лет примерно пятидесяти пяти, и прямо держался в седле. Думаю, многие дамы нашли бы его лицо приятным, на нем не было следов лишений и тягот битвы. Но мне оно показалось отталкивающим: брови слишком широкие, губы слишком пухлые, глаза слишком близко посажены к тонкому носу. Хотя, возможно, на мое впечатление повлияла его жестокость, безразличное выражение, с каким он бил несчастного раба, рассеянно ожидая, пока воины выполнят его приказ.

Пробираясь к перевернутой телеге, к которой была привязана моя лошадь, я ощутил, как кто-то коснулся моей спины. Я развернулся. Никого. Только неподалеку стояла женщина с невероятно пронзительным взглядом темных глаз. Я мог бы поклясться, что ей не составляет труда разглядеть шрамы у меня под рубахой. Ее платье и накидка были изумрудно-зеленого цвета. Среди моря серого и коричневого она выделялась оазисом среди пустыни. Вскоре ее закрыла от меня группа всадников, я сел на лошадь и поехал вперед. Мне не нужны свидетели.

К воротам я подъехал в расстроенных чувствах, уверенный, что мог бы сделать больше для того человека, и прекрасно понимая, что все мои знания, умения и сила не изменили бы ничего. Мы только оба погибли бы.

– Стой! Да, ты. Снимите с лошади этот мешок с костями. Ведите его сюда, я посмотрю на него поближе. – Конный дерзиец, чьей обязанностью было осматривать входящих в город путешественников, попрошаек и стада, указывал на меня копьем.

Глупец! Идиот! Продолжая вспоминать раба, я забыл замаскировать свои эззарианские черты, приближаясь к воротам. Александр отменил закон, по которому каждого эззарийца можно было обратить в рабство, но эззарийцы по-прежнему привлекали внимание солдат, а на моем лице к тому же горело клеймо. Стражник подошел ближе, народ шарахнулся в стороны, освобождая нам место.

Я нащупал под рубахой кожаный футляр, надеясь, что бумага Александра выручит меня снова, соскочил на землю и подошел к стражнику.

Как и все дерзийские солдаты в Загаде, он стоял без рубахи, демонстрируя мускулистые, бронзовые от солнца плечи, на одном из которых виднелся страшный шрам.

– Закор! Иди сюда, – позвал он своего товарища. – Похоже, я поймал беглого.

Наконечник его копья коснулся моей шеи, заставляя меня поднять голову и продемонстрировать сокола и льва, запечатленных на моей щеке в тот день, когда меня купил Александр. Дерзиец усмехнулся и причмокнул губами, несомненно, предвкушая удовольствие отсечь ногу беглого раба и получить награду и повышение.

Подавив злость, поднявшуюся при виде его кровожадной радости, и переворачивающий внутренности животный страх, сохранившийся и после освобождения из рабства, я поднял правую руку и схватил за древко копье, отодвигая его от себя. Другой рукой я протянул ему пергамент, держа его так, чтобы он увидел императорскую печать. Мой голос ничем не выдал моих чувств.

– Должен разочаровать вас. Я освобожден приказом наследного принца. Посмотрите на подпись, прочтите бумагу. Вы узнаете, что вас ждет, если вы причините мне вред.

Стражник уставился на освещенную ярким солнцем бумагу.

– Наследного принца… – Он передернул обнаженными плечами, потом вырвал у меня копье и заводил его концом по строкам, отыскивая подпись. – Надеюсь, что он все еще является им. Сейчас эта печать тебя спасет, но завтра я бы на нее уже не надеялся. У Двадцатки есть особое мнение. – Он плюнул на пыльную дорогу и тронул поводья своего жеребца.

В тот же миг замершее было движение восстановилось: застучали копыта, заскрипели колеса, все вокруг заговорили. Из-за городской стены доносились непрерывные завывания, противные, словно скрежет железа по стеклу. На городских башнях, где в жарком воздухе неподвижно висели красные знамена с дерзийским львом, чего-то недоставало.

Не было золотых флагов с изображением сокола, которые всегда соседствовали с красными, флагов Дома Денискаров, флагов семьи Александра. Вместо них висели темно-красные знамена без всяких изображений. Темно-красные знамена повсюду… траурные флаги… Вердон милосердный!

Расталкивая толпу нищих, я поспешил за уезжающим стражником.

– Благородный воин, прошу вас, скажите мне, что произошло. Я надолго уезжал в пустыни и ничего не знаю.

Он посмотрел на меня, обернувшись через обезображенное шрамом плечо, и фыркнул.

– Тогда ты единственный человек в Империи, который не знает этого. Император погиб от клинка убийцы. Двадцатка собирается, чтобы назвать преемника. – Он поддел копьем мой пергамент, упавший на камни мостовой, и подал его мне. – Поговаривают, что убийца сам принц Александр.

ГЛАВА 14

…Александр был жив. Разговоры на улицах о том, что убийца Императора, точнее, то, что от него осталось, повешен на рыночной площади, едва не свели меня с ума. Но повешенным оказался раб-фритянин. Его нашли у постели Императора, он был весь в крови. Теперь он болтался посреди Загада, и на его трупе пировали вороны.

Фрития уже пылала. Скоро от маленького горного королевства не останется ничего: ни построек, ни предметов быта, ни животных, ни, разумеется, людей, в чьих жилах будет течь фритская кровь. Но для жителей Загада все это не имело никакого значения. Все без исключения были уверены, что раб выполнял приказ Александра. И те, кто стоял за этим убийством, нисколько не сомневались, что будет именно так… не мог дождаться, когда боги коронуют его… я слышал, как они ссорились… он угрожал… ему недостаточно того, что отец позволил ему править… Император был готов признать помазание недействительным… а я-то думал, что он стал человечнее… И ни слова о канаваре, ни малейшего подозрения, что Александр был жертвой, а не палачом. Лучшие заплечных дел мастера сумели добиться от раба только одного слова «Александр». После семи дней им пришлось прекратить пытки, иначе их жертва уже не смогла бы достаточно громко вопить, когда ее потрошили и кромсали на площади.

Во дворец мне придется лететь. Чтобы войти хотя бы во внутреннее кольцо стен, не говоря уже о самом дворце, нужен покровитель, а я сомневался, что имя Александра поможет мне. Подавив неуверенность, я сказал себе, что мне необходимо тело птицы. Поэтому я нашел укромный угол в темном переулке, где обитали только убогие нищие, и приступил к превращению. «Давай, – говорил я себе. – Найди его, предупреди и уберись из дворца до того, как ты его убьешь».

Как и прежде, я представил себе желаемый образ, выпустил мелидду из глубины своей души и попытался преодолеть телесные границы. Превращение должно происходить легко, без усилий, мои конечности и тело просто должны принять те очертания, которые я представляю себе. Озноб – естественное явление, когда ты принимаешь форму небольшого существа, твои чувства, зрение, слух, сразу же обостряются, ты ощущаешь ни с чем не сравнимый восторг, когда делаешь то, что заложено в твоей природе. Так совершали превращение Фаррол и Блез, и все остальные, рожденные с демоном в душе. Я испытал подобное чувство, когда летел через бурю в Кир-Вагоноте вскоре после соединения с Денасом. Но теперь, в грязном переулке посреди Загада, я ощущал, как трещат все мои кости, как глаза вываливаются из орбит, как с меня сдирает кожу нож дерзийского палача. Три крысы поспешно метнулись за кучу отбросов, когда я со стоном упал на колени и заставил себя принять очертания птицы.

Мой демон затаился внутри меня, словно червяк в сердцевине яблока.

Императорский дворец хранил гробовое молчание. Обычно в его изящных галереях и просторных залах было полно одетых в золотые ливреи камердинеров, затянутых в кожу охотников, слуг и рабов, воинов в белых одеждах, только что прибывших из пустыни, распорядителей, ведущих за собой оружейников и портных, нагруженных своими изделиями, музыкантов и жрецов, красавиц в пестрых шелках. Но в то утро, когда я пролетел над двором и уселся на перила балкона, прислушиваясь и вглядываясь через Двери и окна, я заметил только нескольких перепуганных рабов, отмывающих цветные плитки пола. У всех у них на лицах и спинах были синяки и кровоподтеки. Когда надсмотрщики нервничали, они не разбирали правых и виноватых.

По углам жались кучками придворные, шепчущие те же слова, что я уже слышал на улицах. Раб не смог бы совершить такое сам. Кто-то сумел убрать телохранителей Императора и выбрать момент, когда рядом с ним никого не было. Кто-то нарушил правила и оставил в спальне Императора кинжал, сказав рабу, где его искать. Кому-то выгодна его смерть, тому, кто вынужден был отвечать на вопросы о заговоре за два дня до убийства, тому, кто привел Императора в гнев незадолго до ужина, тому, кто отказался сесть за стол рядом с отцом всего за три часа до несчастья.

Хлопанье моих крыльев быстро успокоило сплетников. Сокол был символом правящего Дома Денискаров. Те, кто заметил меня, нервно вглядывались в небо, словно ожидая появления самого Атоса, который явится и призовет к ответу совершившего подлое убийство.

Я обнаружил Александра в зале Атоса, огромном храме с множеством колонн, посвященном богу солнца и возведенном в центре сада. Широкий купол был покрыт золотом изнутри и снаружи, высокие узкие окна шли по всему периметру постройки, и солнце заглядывало в них весь день, заставляя колонны отбрасывать на пол и стены ажурные тени. Толстые стены постройки сохраняли ночную прохладу даже в полдень, а в широкие двери залетали даже самые легкие ветерки, появлявшиеся в городе. Я нашел себе местечко под золоченым куполом и уселся там. Далеко внизу блестел белый мраморный пол с выложенными в нем малахитовыми узорами. На полу лежали два тела, одно, завернутое в золотые одежды, другое – в красные. Оба были абсолютно неподвижны. Этих двоих, словно дневного сияния лика самого Атоса было мало, освещали тысячи золотых и серебряных ламп, поставленных на пол, подвешенных к колоннам, подпирающим купол, водруженных на витые металлические колонки. Кроме ламп здесь были жаровни, в которых дымились ароматические травы, густой серо-зеленый дым иногда заслонял от меня солнце и огни ламп. В широких дверях, открывающихся в дворцовый сад, стояли два воина с перекрещенными копьями. Стояла гробовая тишина.

Сердце сокола дрогнуло, я сделал круг над двумя безжизненными фигурами, внимательно рассматривая их. Инстинкт хищника подсказал мне, что один из них мертв. Айвон Денискар, укрытый золотой тканью. Его тело покоилось на обтянутой золотым бархатом скамье, по углам которой возвышались вставшие на задние лапы львы. На золотой одежде Императора выделялось вытканное серебряными нитями изображение сокола. Спускавшаяся с правого плеча длинная белая коса была расплетена, лишенный украшений боевой меч лежал поверх его тела. Лицо его было спокойным и умиротворенным. Никаких признаков того, что этот человек внезапно погиб от руки раба, готовившего его ко сну.

Александр лежал на полу лицом вниз рядом со скамьей. Руки раскинуты в стороны, красный траурный плащ похож на оперение подстреленной птицы. Длинная рыжая коса, неизменный символ дерзийского воина, исчезла, сострижена. Волосы почти касались пола, не позволяя разглядеть лицо.

Я приземлился на пол рядом со скамьей, за огромной бронзовой статуей коня бога солнца. Укрытый ото всех массивным изваянием, я принял человеческий облик. Превращение снова отняло много сил, я еле дышал и обливался потом, словно пробежал по пустыне десять лиг. Я едва не терял сознание от душистых испарений, наполнявших воздух, а после того, как я лишился слуха и зрения птицы, мне казалось, будто я ослеп и оглох.

Я прислонился спиной к каменной стене, пытаясь прийти в себя после превращения. Принц не шевелился. Как он может так скорбеть по своему суровому и не знавшему жалости отцу? Отцу, который лишил его детства и дал в воспитатели своего не менее сурового брата. Отцу, который приговорил к смерти своего единственного сына, когда тот не смог доказать, что он не виновен в гибели дяди. Отцу, который удостоил его всего лишь одним объятием, когда выяснилась правда и занесенный над головой принца топор палача был остановлен. Отцу, не сумевшему удержать бразды правления Империей в своих руках и переложившего всю ответственность на плечи сына, молодого человека, лишь недавно узнавшего самого себя. Впрочем, если Александр поссорился с отцом незадолго до его смерти, мне его искренне жаль.

– Время не терпит, мой господин, – произнес я наконец. – И я вынужден помешать вашему горю. Видит бог, как я не хочу этого.

Прошло много времени, прежде чем он ответил, словно ему пришлось проделать долгий путь, чтобы вернуться в реальный мир оттуда, куда он забрел. Он не шевельнулся, не переменил положения, поэтому его слова, обращенные к полу, прозвучали глухо.

– Ты хочешь умереть сегодня, эззариец?

Несмотря на царящую вокруг мрачную атмосферу, я улыбнулся. Посторонний человек, услышав эти слова, сказанные холодным сухим голосом, подумал бы о самом худшем. Когда я еще был рабом и демон келидца наложил на Александра заклятие, лишавшее его сна, я осмелился явиться к сходившему с ума принцу и рассказать ему об этом. В тот день он задал мне этот же вопрос, действительно намереваясь выполнить угрозу… и едва не выполнил ее. Теперь эти слова стали знаком, напоминанием о том, что мы пережили вместе.

– Слишком много смертей. Именно поэтому я здесь.

– Я не смогу уйти отсюда до заката. – Его голос звучал хрипло. Сейчас полдень, значит, он здесь уже двенадцать часов. – Иначе я оскорблю его память.

– Значит, я подожду до заката. У меня нет причин любить покойного, но я не оскорблю его ради еще живущего.

– О боги, Сейонн, – тихий голос пробивался через пелену пахучего дыма, – разве у меня есть причины любить покойного? Но я не могу уйти отсюда, не могу сократить часы бдения, потому что за ними последует его сожжение, и от него не останется ничего. – Принц остался на своем месте, словно сросшийся с холодным камнем.

Мне нечем утешить его. Мой собственный отец был так не похож на Айвона Денискара, как не похожа холмистая зеленая Эззария на пустыни Азахстана. Я до сих пор оплакивал его гибель в войне с дерзийцами. Я не знал, сколько любви и сколько пустоты осталось Александру от смерти отца. Айвон был правителем целого мира тридцать четыре года. Лев, яростный беспощадный воин, вечное безжалостное солнце на небосводе Александра.

Темное облачко начало застилать мой мозг, крадучись, потихоньку, по-кошачьи. Нет. Нет. Нет. Напуганный тем, что приступ безумия может одолеть меня в непосредственной близости от принца, я призвал на помощь все свои силы и разум. У меня нет времени на припадки. Канавар объявлен. Александр погибнет, если мы не придумаем, как его спасти. Не нужно обладать даром провидца, чтобы это понять.

Принц ничего больше не сказал за весь долгий день, я тоже молчал, опасаясь, что он прогонит меня. Наверное, даже враги и смертельная опасность могут подождать. Но я оставался рядом, приглядывая за его спиной. Моя обязанность… и мое желание… защищать его. Эта мысль смущала меня, ведь опасность исходила от меня самого. Приходилось следить и за собой.

Когда дневной свет померк и в задымленном воздухе остались светить только лампы, Александр зашевелился. Он встал на колени, негромко ругаясь, расправил плечи, потер онемевшую шею. Потом обернулся, привалился спиной к скамье с телом отца и уставился на меня, запустив пальцы в остриженные волосы. Лишенный воинской косы, он казался мне более обнаженным, чем если бы был без одежды.

Мои инстинкты требовали, чтобы я поспешил, но я подождал, пока он сам заговорит:

– Ты здесь, чтобы предупредить меня о канаваре? Я почувствовал себя идиотом.

– Ты знаешь?

– За последние три месяца погибли пятеро самых преданных мне советников. Один от несвежего мяса, другой от раны, двое неудачно упали, еще один – от руки своей жены, которая заявляла, что понятия не имеет, откуда взялся кинжал в его горле, даже когда ее вешали. В это же время трое самых надежных моих телохранителей были замечены за недопустимыми нарушениями дисциплины. Они спали на посту, играли в дротики, попались на воровстве, за что и были уволены своими начальниками. А сами начальники? Каско вернулся в свое поместье в Кафарне, он внезапно оглох. Мерсаль вдруг ощутил непреодолимую тягу охранять границы, а не своего принца. А когда я вызвал из Кафарны Мекаэля, человека, обещавшего отдать за меня жизнь, он погиб по дороге. Забыл, видишь ли, уроки, данные ему в детстве, и разбил на дюнах палатку. Ночью начался парайво, и его похоронило заживо. Не странно ли? Хамраши ужасно за меня переживают.

– Но ни одна из этих смертей не была признана убийством, и ни одна не связана с именем Хамрашей. – Дерзийцы были мастерами на подобные интриги.

– Они умны, это я признаю. Они самодовольно усмехаются, когда их никто не видит, кроме меня, а потом заявляют, что я непредсказуемый, жестокий и наказываю всех, кто осмеливается перечить мне. Оставаться рядом со мной означает подписать себе смертный приговор.

– А что с вашей женой, мой господин?

– Я отослал ее из города. Когда я понял, что они делают, я взял в наложницы дочь барона Гематоса и еще пару рабынь. Все они были от этого в восторге, спешу тебя утешить. Но можешь себе представить реакцию Лидии. Я думал, что стены Загада обрушатся. Но потом я показал собственный темперамент. Три года без наследника и все такое… Все уже давно ждали, когда я выскажусь. – Кто-то дорого заплатит Александру за то, что его вынудили сделать. Он не часто говорил таким тихим мертвенным голосом. – Я официально объявил свою жену бесплодной и отправил ее к отцу в Авенкар.

– Боги ночи… и ты не сказал ей почему?

– Так безопаснее. Сейчас отец защитит ее лучше меня. Кирил тоже в безопасности. Моему наивному кузену понадобилось чудом избежать смерти от отравленного кинжала и принять в подарок взбесившегося коня, прежде чем он внял моим уговорам и публично объявил о разрыве со мной. Я… убедил… Совари поехать с ним. Теперь они гостят у баронессы Фонтези, которой доставляет удовольствие выслушивать их жалобы по поводу моих странных шуток. Ты первый друг, который посочувствовал мне за все это время, но и твой голос звучит не слишком обнадеживающе.

– Они и до меня добрались.

– Кровавый Атос! Ты был ранен?

– Вместо меня погиб один хороший человек. А другие… едва не погибли.

Александр внимательно посмотрел на меня, его кулаки сжались, щеки вспыхнули, сравнявшись по цвету с траурным плащом.

– Твой сын… Сейонн. Только не твой сын! – Никто не умел понимать не высказанное вслух лучше Александра.

– Сейчас он в безопасности, намхира убит.

– Как, ради огня Друйи, они тебя нашли? Клянусь, я говорил о тебе только с Лидией, и, что бы она ни думала обо мне, она никогда не предала бы тебя.

– Разумеется, нет. Но есть дворцы и слуги, шпионы, слухи… кто-то мог видеть, как я забирал твое письмо в Вайяполисе. Мало ли где можно оступиться…

– Я найду его… кто бы он ни был. Я прикончу его.

– Что сделано, то сделано. Блез спрятал мальчика, теперь даже я не знаю, где он. – Я наклонился поближе к Александру и понизил голос. – А ты… то, что случилось с твоим отцом… это тоже часть их плана?

Он закрыл глаза и покачал головой.

– Нет. Даже Хамраши не пошли бы на это. Да и зачем им делать меня Императором, если они намерены уничтожить все, что я успел сделать?

Значит, он не подозревает об опасности.

– Мой принц, на улицах говорят, что это вы убили отца. Говорят, что Двадцатка собирается…

– Эти дела не решаются на улицах. Я помазанник своего отца. Нужно нечто большее, чем досужие сплетни, чтобы свалить меня. – Даже в эти скорбные минуты он оставался самим собой. Высокомерия ему всегда было не занимать.

– Но вы ссорились.

Александр поморщился.

– Месяц назад я был на сузейнийской границе. Разбойники, проклятые негодяи, собирались разрушить все восточные города Империи. Они уже сожгли двадцать деревень, уничтожили зерно, крали или убивали лошадей. И вот посреди рейда отец вызывает меня к себе, чтобы я ответил на какие-то «анонимные обвинения». Если бы я все бросил…

– Ты отказался подчиниться императорскому приказу? – Неудивительно, что Айвон пришел в ярость.

Александр теребил край траурного плаща, длинного темно-красного плаща, сколотого у горла серебряной застежкой.

– К тому времени мы уже потеряли девятнадцать воинов, преследуя этих злодеев. Я не хотел, чтобы их гибель была напрасной, а так бы и получилось, если бы я вдруг поехал отвечать на какие-то жалкие обвинения того, кто не посмел назваться.

Уехать означало обречь на гибель сузейнийцев. Они жили только своим зерном и лошадьми. Когда Александру было двадцать два, он даже не задумывался о подобных вещах.

– Поэтому я остался завершить начатое, а потом мчался, чтобы опередить парайво. Приехал сюда вчера на заре. Оказалось, что парайво здесь.

– Не сомневаюсь. – Песчаная буря была ничем по сравнению с яростью Айвона.

Александр наклонился вперед, его лицо покраснело от гнева при воспоминании.

– И кто с ним был? Леонид, второй лорд Хамрашей, который выражал свое негодование по поводу моего наглого неповиновения. Тот самый, что всегда обращал внимание моего отца на «определенные факты»… Глупости. Выдумки. Хватило бы дня, чтобы разрешить все эти ничтожные проблемы.

Принц, как всегда, был сердит и упрям.

– Дня тебе не дали.

Он нахмурился.

– Нет. Они хотели моей головы. Убийство моего отца ничего им не дает. Так проблемы не решают. Пока у меня нет сына, моим наследником остается Эдек, жалкий трус, которого рука сама тянется прихлопнуть. Но за него будут биться все Денискары, да и другие Дома не позволят старому Хамрашу указывать, кому сидеть на троне. Это смерть для всего семейства Хамрашей.

В этом-то все и дело. Похоже, Хамрашам все равно, убьют их или нет. Что же такое натворил Александр, что одно из древнейших семейств объявило ему канавар?

За дверями зазвучал мелангар и мощный бас начал дерзийскую погребальную песню, дикую жалобу без слов, от которой зарыдали бы и горы. Яростное выражение покинуло лицо принца. Он закачал головой и махнул рукой, словно призывая свои мысли умолкнуть, потом медленно поднялся, повернувшись ко мне спиной.

– До зари я буду занят. Приходи потом в мои покои, поговорим. Будь осторожен, Сейонн. Я не хочу потерять и тебя.

– Мой господин, я должен уйти… – Я еще не рассказал ему всего, что узнал. Неужели он не слышал, что фритянин назвал его? Но сейчас было неподходящее время для подобных сообщений. Александр стоял рядом с телом отца, его плечи как-то странно напряглись. Я не понял, что его смущает, и встал за широкую мраморную колонну, чтобы видеть, что происходит.

Никакого внезапного вторжения, никакой опасности. Тело Александра напряглось из-за того, что он делал. Под красным плащом у принца были черные штаны и красная рубаха без рукавов. Сейчас он сделал три длинных разреза на левой руке мечом своего отца. Я увидел, что он уже успел разрезать правую руку. Потом он начал рисовать кровавые круги на щеках и вокруг глаз. Он уже забыл, что я здесь.

Я забился поглубже в нишу, стараясь убедить себя, что смогу превратиться еще раз. Если уж мне придется остаться на ночь, я могу принести пользу, наблюдая за происходящим. Кроме того, на погребении Айвона не могло быть ни одного чужеродца, только дерзийцы. Пока я сидел в напитанной ароматами темноте, пытаясь собрать волю и начать превращение, в тишине зазвучали мягкие шаги.

– Ваше Высочество, процессия готова. – Камердинер в золотистых штанах упал на колени перед принцем, говоря едва слышным шепотом, – Носильщики ждут вашего приказа…

Александр слабо кивнул, не сводя глаз с тела отца. Но камердинер не уходил.

– …и еще, Ваше Высочество… простите меня за то, что я говорю об ином в этот скорбный час… я не стал бы, если бы не приказ главного камердинера, которому приказал Его Высочество, который ждет снаружи… требуя… настаивая… он…

Я содрогнулся. Манера слуги могла бы привести в раздражение и более уравновешенного человека. А Александр легко выходил из себя. Он не повысил голос, но его слова могли бы раскрошить мрамор пола.

– Говори нормально, или я отрежу твой бестолковый язык.

– Мне приказано сообщить вам, что Его Высочество принц Эдек прибыл в Загад и говорит, что он должен увидеть возлюбленного Императора и кузена до начала обряда.

Прежде чем Александр ответил, звук шагов и голоса нарушили молчание храма. Это не слуги. Я слышал позвякивание золотых цепей и чувствовал исходящую от мечей ауру. Сам воздух изменился от присутствия особы королевских кровей. Пришедшие остановились у подножия скамьи, я не видел их из своего укрытия.

– Тени Друйи, Александр! Ты похож на жреца дикарей, умоляющего богов защитить его деревню. Уже триста лет никто не соблюдает этих нелепых кровавых обрядов. – Голос пришедшего звучал бодро, почти радостно, он едва не смеялся. – Кто-нибудь и впрямь решит, что ты оплакиваешь кончину старого дьявола.

– Осмелел теперь, когда он мертв, Эдек? Думаешь, я забыл, что он запретил тебе говорить в его присутствии?

– Ах, мой юный кузен, настало время вспомнить о кровных связях…

– На колени, Эдек, и придержи язык! Ты находишься в присутствии своего Императора, и ты будешь повиноваться его приказам, пока он не обратится в прах. – Александр отошел от тела. – Пусть войдут носильщики!

Все, кто здесь был, слышали короткую беседу принца с пришедшим. Но только я, со своим слухом Смотрителя, уловил ответ Эдека, произнесенный шепотом, потерявшимся в шуме шагов носильщиков, готовых доставить Айвона к погребальному костру.

– А потом, когда мой кузен обратится в прах, дорогой мой Сандер, и ты останешься один… что тогда?

Я отполз назад и сумел увидеть опустевшую скамью и троих рядом с ней. От них веяло такой опасностью, что меня начало мутить. Двое Хамрашей улыбаясь смотрели в спину уходящего Александра, между ними на коленях стоял пожилой человек. Тощая светлая коса свисала с головы. Лицо было спокойно, гнев не кривил его полных губ, обида не лежала на широком лбу, не сверкала в близко посаженных глазах. Он приехал в Загад в сопровождении воинов Дома Хамрашей, а теперь стоял, опираясь руками и подбородком на гладкую тяжелую трость, все еще запачканную кровью несчастного раба.

ГЛАВА 15

Наследство в Дерзи получали только потомки по мужской линии. Лошади, земли, титулы, а в семействе Денискаров и Львиный Трон, передавались от старшего сына к старшему сыну. К счастью или к несчастью, уже многие поколения могущественное семейство Денискаров, его правящая ветвь, производило очень мало потомков и мужского, и женского рода. Александр был единственным сыном Айвона. Единственный брат Айвона, Дмитрий, суровый и любимый ликай принца, умер бездетным, погиб от рук келидцев. Единственный кузен Александра, Кирил, был потомком по женской линии, сын Рахили, овдовевшей сестры Айвона, значит, он не имел права наследования и полностью зависел от Императора. Чтобы выяснить, кто может оспаривать у Александра трон, необходимо искать среди старшего поколения, среди потомков Варата, младшего брата деда Александра. Варат, как и его брат Стефан, погиб в одной из войн, но он оставил потомка, сына Эдека. Похоже, Хамраши не собираются отнимать трон у Дома Денискаров… только у одного из Денискаров.

Хотя я прожил в Летнем Императорском дворце в Кафарне целых полгода, я почти не знал Эдека. Один из моих прежних хозяев, престарелый дерзийский барон, рассказывал, что Эдек однажды бросил отряд из пятидесяти воинов, оставил их погибать от руки базранийцев, за подобный трусливый поступок ему полагалось срезать косу воина. Не знаю, правда ли это, барон часто путал даты, имена и события. Но я знал, что выражение лица Эдека не изменилось, когда он бил беспомощного человека.

В эту ночь я не оставлял Александра ни на минуту. Во дворце Императора осталось не так много честных людей. Я был уверен только в Лидии, жене принца, капитане его гвардии Совари и в его кузене Кириле, который искренне любил его. Больше тут нельзя было верить никому.

Дерзийские традиции требовали, чтобы тело было погребено не раньше и не позже чем через день после смерти. Жизнь в пустыне заставляла спешить с похоронами, но и богов следовало ублажить. Солнцу позволяли осветить безжизненное тело, чтобы боги ясно увидели, что произошло. Возможно, они захотят исправить что-нибудь.

Подобная поспешность не позволяла всем знатным семействам прибыть на погребение Айвона, многим из них понадобились бы недели, чтобы добраться до столицы из отдаленных уголков огромного государства. Но каждое семейство было обязано держать в столице дом с хотя бы одним мужчиной-представителем, прямым наследником по мужской линии. Он, разумеется, не считался заложником. Дерзийцы не потерпели бы самой мысли о том, что члены их семей могут быть заложниками. Эти люди считались доверенными лицами, информаторами, связующим звеном между Императором и своими семьями. При каждом доме был свой небольшой гарнизон, размеры которого зависели от величины и могущества семейства, готовый выступить по приказу государя. Какова бы ни была причина нахождения этих людей в столице, результатом было то, что представители всех знатных семей присутствовали на похоронах. Снова став соколом и вернув себе острый слух и зрение, я полетел через пустынный дворец на звуки печальной музыки.

Вереница факелов медленно тянулась по улицам Загада в сторону пустыни. За певцами и жрецами двигались дерзийские воины, здесь были и седые опытные бойцы, и юноши, лишь недавно получившие право заплести косу. Все они были одеты в цвета своих семей. Небольшие группы женщин в траурных красных платьях шли или ехали рядом с мужчинами, как того требовали традиции. Во главе процессии ехали представители Десятки, самые почтенные из более двух сотен дерзийских Домов: Фонтези с изображениями койотов на шлемах, Горуши в традиционных синих плащах, Набоззи, крупные работорговцы, Марат с длинными полосатыми шарфами, и все остальные. Жена принца была из семьи Марагов, сейчас ее младший брат, шестнадцатилетний Дамок, вел за собой воинов своего Дома. За Десяткой следовали представители Совета Двадцатки, в которую входили менее знатные семейства, но зачастую более зажиточные и влиятельные, такие как Хамраши. У Совета было мало реальной власти, слово Императора все равно было законом для всех. Но каждая семья приводила с собой отряд воинов, сила ценилась в Империи превыше всего.

За Двадцаткой шли человек пятьдесят-шестьдесят, скованных друг с другом цепью. Это были представители земель, входящих в Империю. Печальные пленники, молодые и старые, были самыми обычными людьми. Короли и знать, шаманы и старейшины завоеванных народов уничтожались, оставались только простые люди. Многие давным-давно завоеванные народы, сузейнийцы, манганарцы, тридяне, больше не обращались в рабство, сейчас они были главной рабочей силой Империи. Но при Императоре находилось по одному представителю каждого народа. Их выбирали без всякой системы и держали в тюрьме до самой смерти как символ порабощения их народа, иногда, в особых случаях, подобных нынешнему, их выводили из темницы и включали в состав процессии.

Семья Императора, Денискары, двигалась вслед за пленниками. Рядом с Эдеком ехал широкоплечий Кирил с непроницаемым лицом и миловидная пожилая женщина в красном, наверное мать Кирила, принцесса Рахиль. Она вышла замуж по любви, так рассказывал мне Александр, за младшего сына не очень знатного рода. Это замужество было позором для Денискаров. В тот день, когда родился Кирил, брат Рахили, Император, послал ее мужа на битву, из которой он не должен был вернуться живым. Рахиль больше не разговаривала с братом, хотя он взял Кирила к себе в дом и дарил ему внимание и любовь, которых лишал Александра. Кирилу позволили ехать вместе с Денискарами, отдавая дань его королевской крови, иначе он ехал бы среди представителей незнатных семей.

За Денискарами везли и самого Айвона, он лежал на обтянутой золотой тканью повозке, которую тянули десять лошадей. Жеребец Императора, прекрасный конь, шел рядом с повозкой. Он нервничал, словно догадывался, что его скоро убьют, чтобы сжечь вместе с хозяином. Замыкал процессию Александр, высокий и гордый, холодный ночной ветер пустыни развевал у него за спиной красный плащ. Он был бос, испачканное кровью лицо ничего не выражало, он глядел прямо перед собой. Рядом с ним не было ни одного телохранителя, но я сомневался, что кто-нибудь посмеет открыто напасть на него. Сейчас принц символизировал собой дух Империи, оставленный ему старым воином. Пока Айвон существует для дерзийцев, никто не посмеет коснуться Александра без опасения вызвать ярость богов.

Я перелетал с места на место, высматривая в толпе Хамрашей. Наконец я уселся на памятник какому-то давно умершему Императору и замер среди каменных птиц, не сводивших неподвижных глаз с похоронной процессии. Отсюда мне было видно лицо Зедеона, самого старшего из Хамрашей, низенького крепкого воина с седой косой, ветерана войны с Базранией. На нем был золотой плащ, надетый на голое тело и не скрывавший широкой груди и огромных мускулистых рук. Руку у плеча охватывала узкая красная лента, в узел был воткнут ниамот, крошечный белый цветок пустыни, расцветающий после дождя.

Рядом с Зедеоном я заметил двух его сыновей, Довата и Леонида, тех, что сопровождали Эдека. Выражение их лиц не сулило Александру ничего хорошего. Я встречал Леонида, когда был рабом. Умный, как мне казалось, с хорошо развитой речью, что не часто наблюдалось у дерзийских воинов, презиравших образование. Безжалостный, как большинство из них, но не бессмысленно жестокий. Довата, младшего, похожего на отца, я никогда не видел раньше. На руках Леонида и Довата тоже были красные ленты с белым цветком, как и у всех остальных членов их семьи. Странно. Их символом был оскаленный волк, вышитый на одежде.

Процессия вышла из ворот внутреннего кольца города. За стеной ее ждали простые дерзийцы, представители совсем незнатных семейств, они склоняли головы, пропуская высокопоставленных соплеменников, не столько скорбя по Айвону, сколько надеясь, что их почтение будет замечено, что положительно скажется в будущем. Спор за наследство был пугающей перспективой, такой же пугающей, как и отцеубийца в роли Императора. Когда тело повезли к внешнему кольцу стен Загада, толпа рванулась вперед, женщины причитали, мужчины поднимали на плечи детей, чтобы те посмотрели на процессию. Шум стал непереносим, я бы с радостью улетел куда подальше, но не мог. Внезапно я заметил внизу изумрудное пятно, платье женщины, стоящей между двух факельщиков, освещающих ей дорогу. Та же самая женщина, которая утром видела, как я помог упавшему рабу. Неужели и в этом сумраке ее пристальный взгляд нашел меня? Я снизился, чтобы рассмотреть ее поближе, но она уже затерялась в толпе.

Я не спускал глаз с Хамрашей, пока процессия не выехала за внешние ворота и не двинулась по Императорской дороге, обставленной по обеим сторонам каменными львами. Посреди пустыни возвышался погребальный костер, сложенный из деревьев, привезенных на часту из восточных лесов страны. Тело Айвона поместили на помост на вершине костра, и огромный лидунниец поднял меч, чтобы перерезать горло жеребцу Айвона, привязанному к помосту. Слуги, несшие факелы с огнем из храма Атоса, подожгли дрова.

Дерзийские погребальные обряды впечатляли своим размахом: дикая музыка и пробирающее до костей пение, языческие традиции, сохраняющиеся не одно столетие. В отличие от близких им по крови базранийцев, дерзийцы не пересказывали при погребении истории из жизни покойного, а изображали их в особом танце.

Собравшиеся изумленно выдохнули, когда Александр сбросил с плеч траурный плащ, оставшись только в набедренной повязке, и начал танцевать, изображая путешествие своего отца по загробному миру. Высокий и худой принц двигался удивительно грациозно, воссоздавая ритуальный поединок с богом солнца, где погибший воин показывал свои умения и силу. Затем он сел по правую руку от Атоса, но танцы на этом не закончились. Чем ярче разгоралось пламя костра, тем более дикими становились движения, профессиональные танцоры кружились, изображая гнев божеств, которых затмил собой молодой бог солнца Атос.

Я кружился над столбом дыма, высматривая Александра, разглядывая Хамрашей, изучая толпу. Семейства сидели группами вокруг костра. Старый Зедеон сидел, скрестив ноги, перед сотней своих воинов, положив на песок перед собой меч, как того требовали воинские традиции. Леонид и Доват отошли от него, они подсаживались к другим кругам, переходили с места на место. Я понял, что они беседуют с семьями, входящими в Двадцатку. Александр, сидевший перед членами своей семьи, не сводил взгляда с костра, но я был уверен, что он заметил маневры Хамрашей. Эдек сидел рядом с ним, его пухлое лицо ничего не выражало. Когда огонь стал угасать, выбрасывая в небеса снопы искр, похожие на новые созвездия, он улыбнулся. А когда толпа начала медленное движение обратно в город, Эдек поехал вместе с Леонидом и Доватом.

– Рога Друйи, Сейонн! Что ты вытворяешь?

Я стоял на коленях в углу заставленного цветами балкона, держась руками за голову и умоляя ее не расколоться раньше, чем я расстанусь с содержимым желудка.

– Я еще не освоился с проклятыми превращениями, – просипел я, хватаясь за стену и дрожа от утреннего холода. – Чертовски полезное умение, но доставляет несколько неприятных минут. – Еще одна проблема состояла в том, что чем дольше я оставался в облике птицы, тем сложнее было вернуться.

– Значит, это ты парил в небе всю ночь. – Принц стоял в дверях, его лицо все еще было в крови. Наверное, мы представляли странное зрелище.

– Я решил, что неплохо присмотреть за твоей спиной. Александр на миг ушел в комнату и тут же вернулся на балкон с хрустальным графином и двумя серебряными кубками. Он бросил мне один кубок, потом тяжело осел на каменный пол и налил вина.

– Значит, ты видел волчьи повадки Хамрашей. Я тоже замечал, как они пасут Эдека, признаю твою правоту. Похоже, они действительно хотят, чтобы власть оказалась у Другой ветви Денискаров.

– А что они вменяют тебе в вину? – Я отхлебнул вина. Мне сейчас была бы полезнее вода, но я не мог отказаться от предложенного принцем вина, особенно задавая неприятный ему вопрос.

– А ты останешься, если ответ тебе не понравится? – Александр осушил кубок одним глотком и отшвырнул хрупкую вещь в угол. Не в тот угол, где сидел я, что уже было хорошо. Его гнев вызван не мной.

– Если смогу помочь, то останусь.

Вспышка гнева быстро угасла. Он уперся локтями в колени и потер ладонями лоб.

– Я говорил тебе в прошлом году, что обязан подчинить Хамрашей. Они сами напросились.

В тот год, когда я был пленником рей-киррахов, Империя переживала тяжелые времена. Повстанцы Блеза по-своему восстанавливали справедливость, руша планы знатных семей. Несколько Домов объявило войну бунтарям, а заодно и Александру, который не смог усмирить их. Дерзийская Империя оказалась на пороге гражданской войны. Тогда мы нашли выход, прекрасно осознавая, что это только временное решение.

– Я решил переженить их детей с детьми верных нам семейств, – продолжал Александр. – Это обычный способ, принятый у нас… ты знаешь. И я выдал старшую дочь Леонида за Бодана, сына старейшины Дома Рыжки. Брак был равным. Дом Рыжки весьма уважаем. Выкуп – лошади, золото – был уплачен. Ничего позорного или дурного, за исключением того, что выбор сделал не Леонид, а я сам. – Принц прислонился к стене. – Но я не знал Бодана. Скотина. Хуже, прости Атос, рей-кирраха. А девушка… ребенок десяти лет. Бодан не захотел подождать. Через месяц девочка умерла. Хамраши по традиции сами хоронят своих дочерей, Леонид приехал за ее телом и увидел, что с ней сделали. Ее звали Ниамот.

Цветок в траурных лентах Хамрашей. Любимая дочь рода.

– Но ты же еще и главный судья. Даже дерзийцы обязаны соблюдать законы.

– Да, но проблема заключалась в моем положении. Мой отец не правил государством, но все, что я делал, я делал по его распоряжению. Вслух он сочувствовал Хамрашам, порицая меня за устройство этого брака. Лично же мне он запретил преследовать Бодана, поскольку Дом Рыжки охраняет границы за Карн-Хегесом, самые беспокойные границы Империи. Я должен был лишить его титулов, задушить налогами, отобрать лошадей, но я не мог тронуть негодяя, убившего ребенка. Мне запретили выдать мерзавца Хамрашам. Я был вынужден спасать его от заслуженного возмездия. – Графин полетел в угол вслед за кубком, разбившись на тысячу сверкающих слез. – Я часто нарушал приказы отца, но когда речь идет о безопасности границ… Он счел бы это предательством. – Александр посмотрел на меня глазами, полными тоски. – Хуже всего то, что он был бы прав. Безопасность Империи – моя главная задача. Мне нечем было утешить его.

– Теперь Хамраши обхаживают Эдека.

– Ничего удивительного. Шакалы всегда узнают самую слабую овцу в стаде.

Из комнаты принца донеслись голоса. Александр вскочил и ушел с балкона, махнув мне, чтобы я оставался в своем углу.

– Да, я еще не сплю, – услышал я его голос. – Но это не повод вам являться сюда и молоть всякие глупости.

– Ваше Высочество, пришли письма.

– Принесите их и скажите Хессио, что мне нужна горячая ванна.

– Да, господин… и что-нибудь из еды?

– Пожалуй… чтобы хватило на двоих.

Он снова вышел на балкон и заговорил шепотом.

– Ты останешься? Возможно, сегодня мне понадобится рука, способная держать меч. Я хочу посмотреть на Хамрашей поближе. – В его голосе звучали необычные ноты. Да, он просил. Должно быть, Александр и в самом деле обеспокоен.

Но ему нельзя полагаться на меня.

– Сегодня – да. Я останусь. Но я не могу…

– Сегодня или завтра, не думаю, что это имеет значение. Потом ты сможешь снова превратиться в птицу, чтобы вернуться к своим друзьям.

Будет нелегко признаться, что он больше не может полагаться на мой меч, еще сложнее будет объяснить ему мое безумие.

– Мой господин, я не могу… – начал я, но он не позволил мне говорить, решив, что я собираюсь спорить с ним.

– Хамраши убили Императора Дерзи. Это ясно. Зедеон принес мне фритский кинжал в качестве погребального дара. Неважно, поверит ли кто-нибудь в мои обвинения или нет, я должен расправиться с ними, и должен сделать это немедленно, без переговоров, без расследования, прежде чем Совет Двадцатки решит короновать меня… или кого-то другого. Если я ничего не сделаю, это будет равносильно признанию в собственной слабости или вине, что одно и то же.

Неудивительно, что ему нужен мой меч.

– У тебя есть люди для этого дела?

Александр пожал плечами и запустил пальцы в остриженные волосы.

– У старого Зедеона в Загаде не дом, а целая крепость. Чтобы взять ее, мне понадобится не меньше тысячи воинов. А почти все мои люди сейчас где-то в пустыне между Загадом и Сузейном, теперь ты понимаешь, в чем их план? Я вынужден обратиться за помощью к другим семьям, которые есть в столице. Я послал сообщения всем, еще до завершения обрядов. Давай войдем внутрь и узнаем, кто же поддержит законного наследника.

Жаль, что я не мог с легкостью превратиться в мышь, растение или одну из множества дворцовых кошек. Идя за принцем в его богато отделанный кабинет, я ловил на себе изумленные взгляды камердинеров и слуг. Пол в его кабинете был выложен светло-коричневыми плитками, повсюду были разбросаны шелковые подушки, медные лампы стояли на полу и на низких столиках из редких пород дерева. На стенах висели традиционные дерзийские песчаные пейзажи, выполненные с исключительным мастерством, в проемах распахнутых окон позванивали серебряные колокольчики. Но самым прекрасным в его кабинете был вид из окон. Покои Александра находились в северной башне дворца, куда проникали даже самые слабые ветерки, и окна выходили на все стороны. Из всех них можно было увидеть арки и купола Загада и простирающиеся до горизонта красновато-золотистые пески бескрайней пустыни. Далеко на севере сверкали серебром горные вершины рядом с Кафарной, летней столицей Империи, где пять лет назад Александр купил меня за двадцать зенаров.

– Писарь уже идет, Ваше Высочество, – объявил высоким голосом придворный, протягивая серебряный поднос, на котором лежало несколько свитков пергамента.

Александр позволил хрупкому светловолосому рабу снять с себя плащ, потом посмотрел на меня и нахмурился.

– Нет. Не надо. – Он замахал на раба, который пытался расстегнуть пуговицы его рубахи. – Я нанял нового писца, узнав, что он очень способный, если не сказать талантливый. Но сначала нужно его отмыть, а не то решат, что он раб, и посадят его под замок. – Я и впрямь представлял собой жалкое зрелище и пах соответственно. – Значит, ты доволен, как тебя там?

Я низко поклонился, волосы упали мне на лицо, закрывая от посторонних глаз отметины на нем.

– Отдай ему письма и покажи, где лежат письменные принадлежности. И еще принесите ему хлеба и инжира. Мне не нравится, когда слуга так голоден, что готов проглотить ковер с пола.

Прежде чем я успел сломать первую печать, принц был уже раздет и лежал на шелковых подушках, жуя финики, пока Хессио, его старый раб, обрабатывал глубокие порезы на его руках. Другой раб омывал его лицо, ладони и ноги. Очень знакомая сцена, пробуждающая воспоминания, я поймал себя на том, что гляжу на свои запястья, чтобы убедиться, что там не возникли браслеты кандалов.

– Поживей, писец, займись наконец письмами. Время не терпит, так мне недавно сказал один умный человек. Малвер ждет, чтобы передать капитанам приказ. Я хочу знать, у нас будет тысяча или две сотни, чтобы уничтожить гнездо убийц.

Рядом с принцем стояли три суровых воина. Один из них, невысокий широкоплечий человек со шрамом на подбородке, слегка поклонился. Я никак не мог определить, кто он. Его лицо было цвета дубленой кожи, коротко остриженные волосы уже поседели. По отсутствию косы и одежде без нашитых символов я догадался, что он солдат, человек низкого рода, добившийся высокого положения собственными силами, а не связями или правом рождения. Его товарищи были высокими и мускулистыми, типичными дерзийскими воинами с густыми бородами, длинными косами, на их одежде был вышит сокол Дома Денискаров. У двери толпились камердинеры и гонцы, такая же неотъемлемая часть дворцового интерьера, как столы и подушки. А за ними, в темноте дверного проема, стояла высокая женщина в изумрудном платье. Плотная вуаль на голове не скрывала ее глаз, черных как ночь в пустыне. Женщина глядела прямо на меня. Ее губы беззвучно шевелились.

– У тебя что, пропал голос? – Александр обращался ко мне. – Читай ответы.

Я склонился над листом. Первое письмо было немногословным. В распоряжение принца Александра предоставляется двадцать воинов Дома Фонтези.

– Двадцать! – выдохнул один из бородачей. – У Фонтези три сотни воинов в городе. Мой господин…

– Следующее письмо. – Александр проглотил еще один финик и позволил Хессио приступить к бритью его щетины.

Я развернул следующий пергамент, быстро оглядев комнату. Женщина в изумрудном платье исчезла.

Дом Рыжки предоставляет принцу сто двадцать пять воинов. Кроме того, двадцать пять запасных лошадей, трех оружейников и двух лекарей.

– Ах, мой верный Рыжка! Какой принц отважится разорвать такой союз! – Александр резко выпрямился, заставив Хессио отскочить вместе с бритвой. Худое юношеское лицо раба побелело. Всех рабов, допускавшихся к личности особ королевской крови, кастрировали. Надсмотрщик в Кафарне сказал мне как-то, что Хессио на самом деле не меньше сорока. Принц поморщился и жестом велел Хессио продолжать. Или мне. Следующее письмо оказалось длиннее.

Мой принц!

Я получил ваш приказ предоставить в ваше распоряжение как можно большее число солдат к полудню, чтобы вы могли отомстить за смерть вашего царственного отца и восстановить справедливость. Прежде чем я отдам приказ людям Горушей, я прошу вас предоставить мне аудиенцию, где я смогу задать те вопросы, ответы на которые необходимо получить, прежде чем…

– Читай следующее. – Александр был красен, как подушка, на которой он лежал. Нежные руки Хессио дрожали, когда он подносил лезвие бритвы к его лицу.

Я сломал следующую печать. Все ответы были одинаковы. Либо предлагались лошади, конюхи и не заплетавшие косы юнцы, либо присылались извинения: эпидемия среди гарнизона или его отсутствие в городе, – либо говорилось о необходимости отправить солдат в другое место именно в этот день. Некоторые, как и лорды Дома Горушей, хотели получить ответы на некоторые вопросы, прежде чем предоставить своих воинов в распоряжение принца. Лишь одного вопроса никто не касался: действительно ли Александр убил собственного отца? Зять Александра Мараг просто написал «Нет», не прилагая извинений и объяснений. Смелый юноша.

К тому моменту, когда я заканчивал чтение последнего письма, Александр был уже на ногах, на нем были штаны, белая рубаха и толстый кожаный жилет. Его кулаки рефлекторно сжимались, лицо кривилось от ярости. Но когда он заговорил, голос прозвучал ровно, хотя в нем слышалась горькая ирония:

– Можно с уверенностью сказать, что мои воины не прибудут из Сузейна вовремя. По моему подсчету, у нас двести шестьдесят воинов, так или иначе полученных нами. Если мы соберем дворцовый гарнизон и возьмем с собой тридских наемников, у нас будет пятьсот семьдесят солдат. Проследи, чтобы они были готовы, Малвер.

Темнокожий широкоплечий воин едва сдерживался:

– Но, мой господин, это немыслимо…

– Не пытайся меня отговорить, командир! Я сказал: проследи. Через час мы едем к крепости Хамрашей. Император будет отомщен, хотят того его подданные или нет. – Рабы держали наготове башмаки, меч на перевязи и белый плащ с золотой отделкой. Принц Дерзи не носил обычного Для пустыни балахона-хаффея, иначе его враги могли бы перепутать его с кем-нибудь и не обрушить на него причитающуюся ему ярость.

Малвер поклонился и ушел. Никто, кроме меня, не видел, как, уходя, он сделал правой рукой знак, защищающий от неудач.

Двое бородатых воинов и те, кто еще оставался в комнате, суетились вокруг Александра.

– Убирайтесь, все вы, займитесь своими делами. Я спущусь, как только надену башмаки. Убийцы запомнят этот день.

Я тянул время, складывая пергамента, пока в комнате не остался только Хессио. Александр замер и стоял молча, пока раб затягивал ремень и застегивал на нем плащ. Когда он закончил свою работу, упал на колени и коснулся головой плиток пола. Александр наклонился к рабу, взял его плечо, не позволив ему пятиться на коленях к двери.

– Ты отлично служишь мне, Хессио. Ты появился, когда мне было лет десять, да?

– Точно так, для меня большая честь служить вам, Ваше Высочество. – В его теноре звучало изумление. С такими рабами, как он, редко разговаривали. Они проводили свою несчастную жизнь в молчании, всегда мягкие и услужливые, всегда знающие, что нужно сделать, и всегда делающие это деликатно… живущие в вечном страхе, потому что близость к царственному телу таила в себе массу опасностей.

– Ты ведь помнишь Сейонна, да? – Этого вопроса Хессио тоже не ожидал.

– Да, мой господин. – Раб скользнул по мне взглядом, тяжелым взглядом, едва не сбившим меня со стула. Полным ненависти. Ненависти и злобы по отношению к тому, на ком больше не было кандалов, которые продолжал носить он сам. Александр тоже заметил его взгляд и едва заметно кивнул. Я не понял.

– Ты знаешь, что ты единственный человек во дворце, который служил мне в Кафарне три года назад? – продолжал принц. – Единственный человек в Загаде, кроме Кирила и капитана Совари, знающий имя раба, спасшего мне жизнь, и способный описать его внешность? Единственный человек, который слышал, как я говорил жене, где она сможет найти Сейонна, если он ей понадобится… больше я никому не говорил об этом, так же как и она. – Его рука сильнее стиснула плечо бледного трясущегося раба, который пытался отползти назад, но принц не пускал его. – Сегодня настал день возмездия, Хессио. Оно совершится прямо здесь. – Неуловимо быстрым движением Александр перерезал ему горло и толкнул вперед мертвое тело так, что вся кровь вытекла на пол, не запачкав его белый плащ.

Принц вытер лезвие об одежду Хессио, убрал кинжал в ножны и отошел к окну, не глядя на меня.

– Ты расстроен.

Я выдохнул и медленно заговорил, подбирая слова:

– Человек, который умер вместо меня, был одноногим. Убийцы Хамрашей отрезали ему руки, чтобы заставить его сказать, где я. Есть возмездие и есть милосердие, но когда я думаю о Гордене, для меня не существует ни того, ни другого. – Все это никак не было связано с судьбой раба, чье мужское естество было отнято у него вместе со свободой. Сладкий вкус справедливости часто превращается в горечь мести. Я не хотел, чтобы он убивал Хессио, и принц понимал это без всяких слов.

– Похоже, это единственное сражение, в котором мы победили сегодня. Жаль, правда?

– Боги еще скажут свое слово, мой господин.

– Ты знаешь, что последний раз дождь в Загаде шел в тот день, когда я родился? – Александр развернулся и поглядел мне прямо в глаза, словно надеясь прочитать в них ответы, которых я не знал. – Отец однажды сказал об этом моему дяде. В тот день я показывал ему, как я владею мечом, и случайно убил своего партнера. Меня привели к ним на суд, голого и побитого. Я слышал, что ему ответил Дмитрий: «Думаю, это боги плакали в тот день. Как ты думаешь, брат, они плакали от горя или от радости?»

– И что ответил твой отец?

Александр снова отвернулся к окну, пряча лицо в тени.

– Мне было пятнадцать, и я был зол и обижен. Я не стал слушать его ответ.

ГЛАВА 16

Битва была проиграна, не успев начаться. К тому времени, как Александр добрался до крепости Хамрашей, массивной постройки, возведенной на вершине одинокого утеса в часе езды от Загада, у него осталось около трехсот пятидесяти воинов, большую часть которых составляли тридские наемники. Некоторые из обещанных солдат так и не прибыли. Некоторые растаяли под полуденным солнцем, двигаясь небольшими группками на запад или восток вместо южного направления. Некоторые жаловались на усталость их лошадей или на жажду, на нехватку времени на подготовку к походу, они отставали и возвращались в Загад, как только основная часть войска проходила мимо. По счастью, была еще весна, и пустыня не показывала своего истинного характера оставшимся.

Александр не стал осаждать крепость. Он остановился прямо перед воротами и отправил к лордам гонца с сообщением, что он обвиняет Дом Хамрашей в преступлении и предлагает им либо смерть в бою, либо наказание. Его предложение означало, что только воины будут сражаться и погибнут, милость, которую он оказывал семье, скорбя вместе с ними по безвременно погибшей Ниамот. Отказаться принять бой означало для Хамрашей признать себя виновными в смерти Императора, что повлекло бы за собой гибель всех членов семьи: конфискацию земель и собственности, смерть или продажу в рабство всех мужчин, женщин и даже детей. Этот полный достоинства вызов прозвучал из уст человека, чье войско было меньше войска противника в пять раз.

Гонец вернулся с букетом ниамотов, связанных красной лентой. Принц развернул коня и вернулся к войску, терпеливо ожидавшему под палящим солнцем тех, кто придет из крепости.

Меня не было рядом с принцем. Когда мы вышли из его покоев и спустились во двор, заполненный готовящимися к походу воинами, он указал мне на широкоплечего манганарца, распоряжавшегося выдачей оружия.

– Фредовар даст тебе меч. Я скажу ему, чтобы он дал тебе лучшее, что здесь есть. Коня выберешь сам. Правда, боюсь, что ни один из них не будет достоин тебя.

– Мой господин… – Резко остановившись, я вынудил принца развернуться ко мне лицом. – Уже несколько раз я пытался сказать, что не могу ехать с тобой сегодня. Есть кое-что… – Я подозревал, что произойдет с его войском, он тоже догадывался, поэтому воспринял мой отказ как первое из череды ожидавших его сегодня предательств.

Лицо Александра налилось кровью. Он унизился до того, что сам просил меня о помощи, но не удосужился выслушать мой ответ.

– Ах да. Совсем забыл. Эззарианские маги сражаются только с демонами… а ты и этого больше не делаешь. Я неверно понял твои слова. – Он подошел к конюху, державшему поводья его лучшего жеребца Мусы.

Я не мог позволить ему отправиться на битву с убеждением, что покинул его.

– Мой господин, прошу, выслушайте меня. Я там буду. – Только не рядом с ним.

Принц не остановился и даже не повернул головы.

– Значит, ты сможешь потом записать, как все было. Александр не дал мне рассказать о моей неизлечимой болезни, сказал я себе. Как объяснить ему, что я уже не тот человек, который вместе с ним сражался против Повелителя Демонов? Как донести до него, что я боюсь собственной слабости, которая может оказаться губительной для него? Такие слова тяжело произнести, и прежде чем я успел выдавить их из себя, нас уже разделяло море дерзийцев, выстраивавшихся за своим повелителем.

– Я буду там, мой господин! – прокричал я, но едва ли он услышал меня.

Я стоял, глядя на движущееся войско и не видя его перед собой. Больше всего на свете мне хотелось кинуться вслед за принцем, сказать ему, что, конечно же, я буду сражаться рядом с ним, несмотря на возможные последствия. Но пока я смотрел на снующих людей, мое внимание привлекло зеленое пятно. Это снова была женщина в изумрудном платье. Она стояла в группе воинов, которые проверяли подпруги, привязывали к седлам фляги с водой, закрепляли перевязи мечей. Словно поднятый на ноги могучим заклятием, я вскочил, сошел со ступеней и двинулся к ней, собираясь тут же выяснить, кто она и почему следит за мной.

Прежде чем я успел дойти до нее, во двор въехали пятеро всадников, припорошенных красной пылью. Они остановились неподалеку от меня, ожидая, что принц укажет им их место в строю. Возглавлял небольшую кавалькаду низкорослый, но чрезвычайно широкий в плечах воин. У него была светлая коса и покрытое веснушками лицо, которое казалось значительно моложе его двадцати семи лет. Лорд Кирил Рамиелль, возлюбленный брат Александра.

Александр проехал мимо него, не удостоив взглядом. Принц остановился что-то сказать Малверу, а потом поехал вдоль ряда воинов, стоящих рядом со своими конями, внимательно осматривая их. Каждый раз, когда он одобрительно кивал головой, воин вскакивал в седло. Малвер подъехал к Кирилу и почтительно поклонился ему.

– Я привел с собой своих личных гвардейцев, – холодно произнес Кирил, – хотя и считаю, что принц поступает неправильно. Но я не хочу, чтобы обо мне говорили, будто я не был верен покойному Императору.

– В твоих воинах нет нужды, лорд Кирил, – ответил Малвер.

– Нет нужды? – вспыхнул Кирил. – Неужели положение принца позволяет ему выбирать? Я буду сражаться за честь своего дяди. – Кирил тронул поводья, собираясь встать в ряд, но Малвер преградил ему дорогу своим конем. – Нет, мой господин. Принц сказал, что скорее позволит встать в строй женщинам, чем пустит тебя в бой.

Лицо Кирила приобрело цвет закатного солнца в пустыне. Он стиснул зубы, подобрал поводья, потом бросил своим воинам одно короткое слово. Кавалькада двинулась к воротам. Я догнал Кирила и схватил его за стремя, прежде чем он успел выехать за ворота. Он резко обернулся, его рука сама потянулась к кинжалу.

– Продолжай двигаться вперед, – произнес я. – И не смотри на меня.

– Череп Атоса! Сейонн! – Кирил не стал повышать голос, несмотря на свое изумление, и тут же отвел от меня глаза, устремив взгляд в спины своих воинов и заставляя коня двигаться вперед. Я шел рядом с ним, скрытый от остальных корпусом его коня и стеной.

– Он потерпит сегодня поражение, мой господин. Ты это знаешь.

– Упрямый осел! – Его голос дрогнул. – Он не позволил мне пойти с ним. Если он собирается погибнуть…

– Принц Александр не погибнет, – твердо ответил я. – Я прослежу. Но вот его люди… кто останется в живых… им понадобится кто-то, кто позаботится о них, когда они потерпят поражение. Ты сможешь это сделать.

Кирил посмотрел на меня широко раскрытыми голубыми глазами.

– Думаю, да.

– Как только смогу, я пошлю тебе весточку.

Кирил задумчиво кивнул, видно было, что он уже разрабатывает план.

– Кто с ним?

Я быстро рассказал ему о тех, кто явился на зов.

– Одно меня смущает, – закончил я, поглядывая на женщину, зеленый островок покоя среди бурлящей толпы. – Что это за женщина стоит рядом с воинами Дома Фонтези? Миловидная женщина в зеленом платье? Мне кажется, что сегодня она просто повсюду.

– Не вижу здесь никакой женщины. Ничего зеленого рядом с Фонтези. И неудивительно, они и близко не подпускают женщин к своим лошадям.

Я посмотрел на Кирила, внимательно разглядывающего толпу, потом сам посмотрел на Фонтези. Женщина исчезла, нигде во дворе не было видно зеленого платья. Нервная дрожь прошла по моему телу.

– Скажи Сандеру, что я разыщу тех, кто остался верен ему. Я буду ждать от него вестей. Да хранит тебя Атос, Сейонн! – Кирил пожал мне руку, пришпорил коня и вылетел со двора.

Александр уже заканчивал смотр. Приказав поднять знамя Императора, он сам вскочил в седло. Издав боевой клич, принц Империи Дерзи повел свою обреченную на гибель армию в пустыню.

Я прогнал мысли о загадочной женщине. События разворачивались чересчур быстро. Сначала я хотел превратиться в птицу и летать над полем битвы, чтобы знать обо всем происходящем. Но в этой битве позиции и маневры не будут иметь никакого значения. Птица не сможет сделать того, что я хотел сделать. Мне нужно большое тело, а поскольку превращение отнимает у меня много сил, я не смогу превращаться дважды. Как только войско покинуло двор, я кинулся к Фредовару, взял у него меч и коня, о которых говорил Александр, и поскакал в пустыню за ушедшими воинами.

Когда дерзийцы остановились на пышущей жаром равнине недалеко от крепости Хамрашей, ожидая ответа на вызов принца, я расположился на вершине одинокого холма, стараясь сосредоточиться для процесса обретения крыльев. На этот раз не крыльев сокола, а собственных крыльев.

Когда мне было восемнадцать и я участвовал в самой тяжелой битве своей недолгой карьеры Смотрителя, я оказался на краю утеса. Раненый, отчаявшийся, уверенный в неизбежном поражении, я решил рискнуть и прыгнул с обрыва. Несколько месяцев до того меня не покидало странное чувство, связанное со жжением в лопатках и плечах, что я могу спрыгнуть со скалы и не погибнуть. Я был не настолько глуп, чтобы пытаться проверить это в мире людей. Но в мире одержимой души, отступая от чудовища, готового вырвать мне сердце, я обрел прозрачные прочные крылья, появившиеся из жжения и особых слов заклятия. С того дня я сражался крылатым, упиваясь этим чудом и не понимая, что это просто отголоски моей настоящей природы. Даже после того, как благодаря Денасу я смог приобретать любые формы, я мечтал только о своих крыльях.

Отдаленный гул битвы: крики, вопли, предсмертные хрипы, топот копыт, звон стали, ударяющейся о другую сталь, отвлек меня от боли превращения. Горячий сухой ветер, наполнивший мои крылья, пах кровью, пыль, поднятая сотнями копыт, заслоняла солнце.

Я сотни раз говорил, что моя цель – защищать не Империю, а жизнь и душу Александра, и я не собирался мстить за его отца, жестокого тирана. Если бы мое участие в битве принесло хоть какую-то пользу, я сражался бы в этот день рядом со своим другом, неважно, из чувства ли долга или нет, невзирая на боль и безумие. Но он и сам знал, что проиграет эту битву с Домом, объявившим ему канавар, и я должен был спасти его, хочет он того или нет.

Я оторвался от созерцания битвы, отвлекся от шума и вони, подавил свой страх за тех, кто превращался там, внизу, в кровавое месиво. Вместо этого я сосредоточился на безмолвии песка и скал, начинавшихся за моей спиной и уходящих за горизонт. Маг не может извлечь заклинание из пустоты, но он должен уметь брать и изменять материю мира, находящуюся рядом с ним. Скоро мое сердце билось в одном ритме с медлительной пустыней, я ощущал ее объятия. Сидя на холме, я заставил свой разум трудиться, и снова посмотрел вокруг себя только тогда, когда почувствовал, что заклинание готово вырваться на свободу. Теперь важно выиграть время.

Как и ожидал принц, Хамраши были прекрасно подготовлены к битве. Из крепости выехало не меньше двенадцати сотен воинов, они окружили императорские войска и разделили их на три части. Если у Александра и был какой-нибудь план битвы, он оказался бесполезен, все смешалось, невозможно было понять, где начинаются и где кончаются ряды его воинов. Хорошо держались только тридские наемники на флангах, не позволяя Хамрашам замкнуть кольцо вокруг людей принца. Но скоро фланги оказались бесполезны, потому что Хамраши прорвались через центр, окончательно смяв ряды. В самом центре волнующегося месива я видел ураган из поднимающихся и опускающихся клинков, бушующий над неподвижно стоящими лошадьми, обученными не обращать внимания на кипящую вокруг них битву. Именно там и должен быть Александр.

Мне нельзя появляться раньше времени. Трусы уже бежали или сдались. Те, кто еще бился или уже погиб, верили в победу, несмотря на ее невозможность. Александр был обязан устроить это сражение, чтобы не сожалеть потом всю жизнь об упущенной возможности. Поэтому мне приходилось сидеть на холме и наблюдать, как люди гибнут, заливая своей кровью и без того красный песок пустыни. Один из самых тяжелых моментов моей жизни.

Меня держала моя клятва Смотрителя. Неважно, что мои соплеменники объявили, что освобождают меня от нее, потому что я ее предал. Неважно, что я по-другому понимал ее смысл после жизни с демонами. Двадцать лет она была основой моего существования, и она требовала, чтобы я сделал все возможное для спасения молодого человека, находящегося в центре битвы, пусть даже он не поблагодарит меня за это.

А ядро в центре сражения становилось все меньше. Кольцо Хамрашей обвивалось вокруг императорских войск словно змея, поднимающая голову для последнего удара. Воины Хамрашей заставляли воинов Александра спешиваться и вставать на колени. Коней побежденных тут же уводили, и не успел я и глазом моргнуть, как волна пеших воинов хлынула с поля боя. Даже дерзийцы не хотели умирать за принца, которому они больше не верили. Знаменосец Александра упал с коня, пронзенный копьем, Сокола Денискаров схватил один из Хамрашей. Его товарищи радостно закричали. Воин поскакал вместе со знаменем к крепости и бросил полотнище к ногам Зедеона, сидящего на коне рядом с воротами, откуда он мог спокойно наблюдать за ходом сражения. Я надеялся, что Кирил где-то рядом и готов сделать то, что было необходимо.

Я поймал ветер и полетел к месту сражения, держа наготове слова заклинания. Александр ожесточенно бился с крепким воином из Хамрашей. Белый плащ принца был разорван и запачкан кровью, золотые кольца на пальцах вспыхивали в солнечном свете при каждом взмахе меча, разрезающего горячий воздух. Его окровавленный соперник с безжизненно висящей левой рукой подался назад от очередного удара, но не упал. Выражение его лица подсказало мне, что он готов дорого заплатить за победу. Доват Хамраш, дядя погибшей девочки.

Пятеро воинов, среди которых был Малвер и двое бородатых дерзийцев из покоев принца, образовали широкий круг, чтобы принц мог свободно передвигаться, занимаясь только своим противником. Они не позволяли другим пробить свою оборону, но круг становился все уже по мере того, как воины принца сдавались или падали мертвыми. Все больше бойцов Дома Хамрашей освобождалось, все сильнее они теснили оставшихся Денискаров. Я видел, как погиб один из бородачей, пораженный сразу тремя мечами. Сделав круг над Александром, я увидел, как еще один дерзиец, издававший боевой клич при каждом ударе меча, застыл, пронзенный впившимся в спину копьем. Он медленно поднял меч и рухнул с коня, из его большого тела торчало еще четыре копья.

Высокий Хамраш пробивался между конскими и человеческими телами прямо к принцу. Леонид. Отец девочки остановился на границе круга, глядя, как Доват отбивается от Александра, готовый прийти на помощь брату и нанести последний удар. У меня есть всего несколько секунд, чтобы вытащить принца.

Я произнес первые слова заклятия, выхватил меч и закружился над сжимающимся кольцом, оставляя за собой стену серебристого свечения. Я осторожно выпустил на свободу жар полудня в пустыне, не иллюзию, а настоящее пламя, окружившее защитников Александра, стараясь не задеть тех, кого я собирался спасти, стараясь уничтожить как можно больше Хамрашей и дать принцу возможность расправиться с теми, кто находился внутри кольца. Стена огня увеличивалась, распространяясь по всему полю битвы, шум сражения сменили крики ужаса. Несколько храбрецов попытались прорваться через пламя, но быстро поняли, что оно совсем не похоже на фокусы придворных дерзийских магов. Обожженные люди кричали, их напуганные лошади вставали на Дыбы, увеличивая панику.

Замкнув свой круг, я ринулся в его центр и едва не опоздал. Любимый конь Александра, Муса, лежал бездыханный в центре кольца, сам принц тоже лежал на земле, силясь вытащить ногу из-под тела коня и отбиваясь от Довата. Кроме Довата и Леонида в кольце осталось по меньшей мере десять Хамрашей. Лишь их страх при виде серебряного пламени и изумление от моего появления с небес предотвратили несчастье – рядом с принцем остались только Малвер и еще один человек. Какой-то миг они тоже ошеломленно глядели на меня, стараясь удержаться на брыкающихся конях.

– Посмотри на меня, Малвер. – Мой голос перекрыл рев пламени, заставив остолбеневших Хамрашей закрыть уши руками. Я молил, чтобы воин вспомнил, где он видел меня. – Посади Александра на коня, пора выбираться отсюда.

– Рога Друйи, это же эззариец! – Второй воин Александра, одетый в золотые и красные цвета гвардеец Императора, первым разобрался в происходящем, поставив своего коня между принцем и ошарашенным Леонидом. Он умело отбил адресованный Александру удар Хамраша, пока я отгораживался стеной пламени от второго брата. Я увидел лицо гвардейца, сосредоточенное, умное, знакомое, в его глазах светилась надежда. Это был Совари, капитан личной гвардии принца, человек, преданный ему до кончиков ногтей. Не представляю себе, какие слова пустил в ход Александр, чтобы заставить капитана покинуть его и сопровождать Кирила. Но я безгранично благодарен ему за то, что именно сегодня он вернулся, чтобы защищать принца.

– Я уже умер? – спросил Совари, метнув кинжал в чернобородого Хамраша, целящегося в принца копьем. – Или это просто наваждение?

Я засмеялся и выхватил меч из руки какого-то солдата, выбивая его из седла взмахами крыльев.

– Наваждение. Для покойника ты слишком хорошо дерешься. – Чернобородый Хамраш свалился с коня, кинжал Совари торчал у него из груди.

Наш с Совари разговор дал время Малверу прийти в себя. Скрестив меч с очередным нападающим, я заметил, как он спешился и подбежал к принцу, отбив удар Довата, который наверняка раскроил бы Александру череп. Сквозь рев пламени и крики испуганных людей до меня доносился голос Малвера:

– Богиня-мать, защити нас… богиня-мать… спаси нас…

Леонид, чья легкая победа оказалась теперь под сомнением, стряхнул с себя оцепенение, сердито зарычал на своих воинов и бросился к Совари. Пока Малвер вытаскивал принца из-под коня, я скрестил мечи с Доватом, не позволяя ему приблизиться. К непрерывному потоку молитв Малвера прибавился поток проклятий, перемежающийся командами.

– Поставь меня на ноги и убирайся. – Боль изменила голос принца до неузнаваемости. – Я не собираюсь умирать лежа.

– Посади его на коня! – прокричал я через плечо. – Если он будет сопротивляться, перебрось через седло. Считаю до двадцати. – Больше мой огонь не продержится. Я ощущал, как мелидда утекает из меня стремительным потоком, боль в правом боку мешала дышать, а самая сложная часть заклятия еще впереди. Я обезоружил упрямого Довата, и он повалился на землю, словно меч был единственным, что поддерживало его.

У меня за спиной раздался душераздирающий стон, сменившийся приглушенным ругательством:

– Я сказал, на ноги!

– Я поднял его! – прокричал Малвер.

Может быть, даже лучше, что он ранен. У меня нет времени спорить с упрямцем.

– Малвер, за мной. Совари, прикрывай нас сзади! – Я вдохнул поглубже, сосредоточился и позвал ветер.

Он ждал среди дюн на горизонте, грозное чудовище, способное унести прочь человека. Во внезапной пустоте, оставшейся после гибели серебристого пламени, он прозвучал рыком шенгара, раненного в брюхо, и уже через миг захватил весь западный горизонт, оглушительно завывая и сотрясая землю.

– Парайво! – закричали разом несколько сотен глоток. Лишь только первый порыв бросил горсть песка мне в лицо, все вокруг обезумели.

Мы должны убираться отсюда как можно скорее, пока я не превратился в сушеный инжир, удерживая это заклятие.

Сначала я хотел унести Александра на руках, но теперь не мог бросить здесь преданных ему людей. Им не продержаться против воинов Леонида достаточно долго, чтобы дождаться появления Кирила, на которого я рассчитывал. На сегодня хватит смертей. Я расправил крылья, защищая от грозного ветра всех, кто двинулся за мной, и пошел навстречу буре.

Песок проникал под одежду, которая вскоре превратилась в лохмотья, и впивался в плоть осколками стекла, дышать было нечем. Слезящиеся глаза стали узкими щелками, и все крохи мелидды, которые еще сохранились во мне, я использовал для их защиты. Я собирался идти на юг, чтобы побыстрее пробиться через бурю и оставить между нами и Хамрашами стену из песка, но вскоре забыл о своих планах. Сил едва оставалось, чтобы только двигаться неважно куда. Боги ночи и дня, неужели нельзя было придумать что-нибудь получше? Я проклял себя, когда ветер сумел вырвать кусочек плоти из крыла, оставив дырочку. Но, в самом деле, как прикажете остановить две армии? Немного поразмыслив, я понял, что это было правильное решение.

Прошло совсем немного времени, и силы мои оказались на исходе. Легкие горели, крылья были готовы оторваться от ноющих плеч. При каждом новом шаге в голове вспыхивали алые искры. Все, что нам необходимо, – расстояние. Каждый шаг важен. Еще несколько взмахов крыльев. Еще несколько движений, отдаляющих от тех, кто за спиной. Сначала я различал контуры впавших в панику людей и коней, потом клубы песка закрыли их, и мы покинули поле боя. Хватит. Уже хватит. Еще вдох, и я остановлюсь. Еще один. Последний. Этих последних было немало, прежде чем я действительно обессилел. Тогда я коснулся ногами земли и отпустил ветер на свободу, позволив миру погрузиться в тишину.

ГЛАВА 17

– Как он? – Я сидел на кучке горячего песка, уронив руки на колени и спрятав голову между трясущимися ладонями, чтобы солнце не нашло мое и без того уже опаленное лицо. Я сидел в такой позе не меньше двух часов, вынужденный слушать слабые стоны Александра, пока Совари с Малвером возились с его покалеченной ногой. Я не мог им помочь, не мог посмотреть, дать совет, я был не в силах двигаться, мыслить, говорить. Сейчас они вдруг все замолчали, и мне нужно было узнать причину.

– У него два перелома, в одном месте кость вышла наружу. Мы сделали все, что в наших силах, но я не знаю… будь все проклято… будь все проклято… – Кто-то стоял на коленях в песке неподалеку от меня. Это Совари, осознал я, он замолчал, пытаясь совладать с голосом. Ему не сразу удалось ответить мне. – Он без сознания. Это и к лучшему, нам пришлось ставить кость на место, не знаю, как получилось… Нужно сделать какой ни есть лубок, а у нас единственное, что есть, – ножны. Ему пришлось несладко.

Я знал. До меня доносился скрежет кости, когда они ставили ее на место.

– И нам даже нечем перевязать рану. Малвер видел, что такие раны смазывают подогретым маслом… у нас нет ничего, пришлось оставить как есть…

– Вы сделали все возможное. – Я безуспешно пытался облизнуть пересохшие губы. Они походили на древесную кору.

Мне стало легче, когда на меня упала тень от вставшего передо мной большого человека. Он сунул мне в рот что-то теплое, мясистое и сочное.

– Каррок, – пояснил он. – Его нужно сосать. Воды у нас мало, Малвер пошел на поиски. Местность подходящая. Если мы нашли каррок, значит, вода где-то рядом.

– Спасибо тебе. А где мы?

– Точно не знаю. Когда мы двинулись в путь, то шли почти час с приличной скоростью. Значит мы лигах в восьми-девяти от Загада. Но понятия не имею, в какой стороне. Ветер замел наши следы. Здесь почти нет скал, только дюны со всех сторон, – он замялся. – Мы надеялись, что ты знаешь.

Размеры моей благодарности за преподнесенный мне сладкий, дающий силы корешок были сравнимы разве что с уважением, которое я испытывал к Совари. Рука капитана лишь немного дрожала, когда он касался ею человека, устроившего в дерзийской пустыне бурю, которую всегда считали проклятием богов. Звезды небесные, я продержался целый час. Не удивительно, что я и чувствовал себя проклятием богов.

– Мы тут сделали для принца небольшой навес. Ты, конечно же, тоже можешь отдохнуть в тени и рассчитывать на нас во всем.

– Спасибо. Немного погодя. – Я уже не чувствовал себя умирающим, но любые движения были для меня невозможны.

– Могу я сделать для тебя что-нибудь?

– Разве что новые плечи, – прошептал я. – Или одолжить свою кожу. – Мои крылья исчезли сами с последними каплями мелидды, я был счастлив, что мне не пришлось превращаться, но мышцы, управлявшие крыльями, все еще дрожали от боли и напряжения. – Скоро я приду в чувство. – Примерно эдак через годик-другой.

– Я никогда не видел… кольцо из огня… буря… Даже не знаю, как это назвать. – Его голос дрогнул.

– Не все бывшие рабы способны на подобное, да? – Я и сам не понимал, как мне все это удалось. – Но и тем, кто способен, такое дается нелегко.

Он хмыкнул.

– Принц, когда его выдернули из центра сражения, был зол, как загнанный в клетку койот. Себя ты сможешь защитить, но надеюсь, позаботишься и о нас с Малвером.

Мне удалось немного приподнять голову и увидеть длинное тело, распростертое на песке. На него падала тень от некогда белого плаща, растянутого между двумя мечами.

– Я был бы счастлив, если бы услышал, как он проклинает нас. – Пусть ругается, был бы жив.

Совари подавил горестный стон:

– И я. – Капитан отошел взглянуть на Александра, а я провалился в сон.

Меня разбудил ночной холод пустыни. Кто-то прикрыл меня коротким плащом, но его сдуло ветром, и он сбился в кучу, закрывая только шею и одну руку. Я пытался решить, стоит ли он того, чтобы шевелиться и поправлять его, и тут услышал голоса.

– …на лошади, и привезу воду с первыми лучами зари. Можно было бы привезти и бревно, но я понятия не имею, как мы сможем свалить дерево. Если бы этот проклятый топор не потерялся… Разбей паралич всех Хамрашей! – Низкий хрипловатый голос принадлежал Малверу.

– Может быть, Сейонн сумеет срубить дерево и наколоть дощечек для лубка, – предположил Совари. – Может быть, он обойдется и без инструментов.

– Темный бог спасает нас, капитан. – Малвер понизил голос. – Кто он такой?

– Думаю, ты сам ответил на свой вопрос, приятель. Должно быть, в нем живет бог. Я не верил в подобное… не до конца… я видел его, когда он был рабом в Кафарне. Ходили слухи, что эззарийцы маги, но он своей магией не мог даже спастись от порки старого Дургана…

– Тот огонь был настоящим… и буря. Ни разу не видел мага, способного на подобное. И крылья… я когда-то принадлежал к жрецам Друйи, но в тот миг я решил, будто вижу перед собой самого Атоса.

– Тогда в Кафарне рассказывали всякое, после того, как убили лорда Дмитрия и в убийстве обвинили принца. Рассказывали о человеке, превращающемся в шенгара, о том, как кто-то помог принцу бежать через окошко, в которое едва бы протиснулся воробей. Он, этот раб, исчез вместе с принцем. В прошлом году, в ночь, когда мы были в южном Манганаре и готовились к битве с Хамрашами, когда все вдруг сошли с ума, я кое-что видел… После Кафарны принц совершенно изменился, я все время думаю, если боги захотели изменить человека, сделать его лучше, чем он был…

– Тсс. – Малвер встревожился. – Придержи язык, капитан.

Но капитан не послушался.

– …они наверняка послали бы ему того, кто стал бы следить за ним… учить его… одного из своих.

Они оба замолчали, а я лежал, чувствуя, как горит тело, как ломит каждую косточку, и думал, что будь я богом, сделал бы все гораздо лучше. Ветер холодил кожу, заставляя меня вздрагивать и задерживать дыхание, вызывая приступы кашля. Наконец я решил, что, может быть, мне станет лучше, если я немного подвигаюсь и глотну воды, если двум старым солдатам удалось раздобыть подобную роскошь. Я поднялся на ноги и, шатаясь из стороны в сторону, побрел на мерцающий свет небольшого костерка. Посторонний наблюдатель, увидев, как я в развевающихся лохмотьях ковыляю по песку, кашляя и отплевываясь, ни за что не спутал бы меня с богом.

Александр просыпался вечером, так сказал мне Малвер, еще он поведал мне о найденном им источнике. Источник этот находился в небольшой низине, куда стекала дождевая вода, там даже выросло несколько финиковых пальм, под которыми и тек ручеек.

Что ж, еще несколько часов отдыха, и я смогу ехать верхом и скорее всего сумею наколоть дощечек, чтобы наложить Александру шину. Малвер все время смотрел в землю и держал левую руку за спиной, сложив из пальцев подобие того амулета, который висел у него на шее. Засушенная лапка жаворонка, решил я. Мне показалось забавным, что он называл себя жрецом Друйи, а сам во время битвы призывал богиню-мать.

Совари присматривал за принцем. Я приготовил себе чашку назрила, горького, странно пахнущего чая, которым так гордились дерзийцы, и после нескольких часов сна и этого напитка почувствовал себя совсем живым, особенно когда услышал негромкое бормотанье:

– Негодяи… всех вас прикончу… – Послышался шорох и громкой стон. Мы с Совари бросились к нему и прижали к земле.

– Придется лежать тихо, мой господин. Едва ли тебе понравятся последствия твоих движений.

Губы Александра побелели, я чувствовал, как напряглись под моей рукой его мышцы.

– Предатели, – выдавил он сквозь сжатые зубы. – Все трое.

– Сам знаешь, что я плохой лекарь. Я хотел бы, чтобы было иначе. Но Галадон почти не учил меня этому в свое время…

– Речь шла о чести моего отца. – Он дрожал от боли и гнева. – О моей чести.

– Ты проиграл битву, как и ожидалось. И твоя смерть ничего бы не изменила.

Он был не готов выслушивать эти горькие истины.

– Мои воины… они покинуты. Как вы могли их бросить?

Я рассказал о Кириле, хотя и понимал, как тяжело ему будет слышать о том, что мы заранее обсуждали его поражение. Я рассказал обо всем, что видел во время битвы, вспомнил все до мельчайших деталей, чтобы показать ему всю безнадежность его затеи. Я думал, он станет спорить со мной, кричать на меня, выплеснет свое горе, чтобы оно не пожирало его, но он просто стиснул зубы и отвернулся.

Совари собрался с духом и влил ему в рот воды. Даже когда принц выплюнул ее обратно, мы знали, что какую-то часть он все-таки проглотил. Я видел, как он заставляет себя держать глаза открытыми, словно его сопротивление сну было наказанием за то, что он остался в живых. Однако Долгий переезд из Сузейна, две ночи без сна, битва, раны и переломы оказались сильнее его воли. Его сон был беспокойным из-за боли, два воина и я, сменяя друг друга, дежурили рядом с ним всю ночь, чтобы его метания не причинили ему еще большего вреда.

К восходу я чувствовал себя вполне сносно, а после порции каррока и чашки назрила, который имелся в лагере дерзийцев всегда, невзирая на обстоятельства, я был готов отправиться вместе с Малвером за водой. Мы немного проехали по песку, смешанному с мелкими камешками, дерзийцы называли такой тип пустыни вазиль, потом перевалили через небольшой холмик и увидели внизу зеленую полянку с водоемом. Удивительное зрелище для пустыни. Тишину здесь нарушали крики сотен птиц самых разных пород, запах сырости опьянил меня. Трава была совсем короткой, судя по всему, здесь недавно побывали козы, ветки акаций, росших между финиковыми пальмами, были обглоданы и торчали голыми прутьями. Но крошечный водоем среди зеленой травы был самым прекрасным из того, что я видел в последние недели.

Малвер наполнил фляги и сказал, что попытается добыть что-нибудь на обед. Я же бродил между деревьями, выбирая наиболее подходящее. Мой старый друг Гарен ловко валил деревья без всяких инструментов, и я пытался вспомнить, как он это делал. Он пользовался веревкой, так мне казалось. Я немного посидел на прохладной траве, задумчиво вертя в руках веревку, снятую с седла Малвера, и глядя на деревья.

Сколько лет минуло с тех пор… Гарен был сыном мельника, он бродил по миру, был Ловцом, тем, кто ищет одержимые души, нуждающиеся в лечении. Когда умер его отец, Гарен вынужден был вернуться, чтобы присматривать за мельницей, а через два дня после его возвращения пришли дерзийцы. Несчастная судьба. Но он выжил, отправился в изгнание вместе с королевой и немногими оставшимися в живых, и через шестнадцать лет вернулся домой, когда я привез им дар Александра, документ, подтверждающий возвращение нам нашей родины.

Гарен и теперь живет в Эззарии, как и моя жена Исанна, которая пыталась казнить меня, как и мой друг Катрин, молодая женщина, ставшая наставником Смотрителей после смерти своего деда, как и многие другие. Как они живут?

Охотятся ли еще демоны-гастеи, заставляя эззарийцев отправляться на битвы? Не знаю. Я открыл дверь в Кир-Наваррин, но понятия не имел, как живут теперь рей-киррахи. Помогла ли древняя земля облегчить их страдания, или мои усилия оказались напрасны? В это чудесное утро я все время думал об Эззарии, моем единственном доме. Я старался отвлечься, забыть о прекрасной, орошаемой дождями земле и о своем упрямом и слепом в своей гордости народе, который уничтожит меня, если я когда-нибудь снова ступлю под сень эззарианских дубов. Что же такое заключено в этом крошечном оазисе, что на меня напал такой острый приступ тоски по дому?

Я повесил на руку моток веревки, заставив себя вернуться к насущным проблемам. Огонь. Гарен обвязывал дерево веревкой, а потом поджигал ее, не давая сгореть, потом затягивал веревку и снова поджигал, медленно продвигаясь к центру дерева. Теперь я знаю, с чего начать.

Малвер вернулся, когда солнце стояло уже высоко и припекало нещадно. У него на шее висела связка песчаных куропаток, я же сидел, обливаясь потом, перед кучей грубых дощечек, оставшихся от одного из деревьев.

– Кости земли! – воскликнул он, удивленно моргая. Он оглядел меня с головы до ног. – Никогда не думал, что магия богов требует от них столько усилий. Как же, во имя всего живого, они вообще сумели создать мир?

Я захохотал, сгребая дощечки и суя их ему в руки.

– Я все время пытаюсь ответить на этот вопрос, Малвер. Но на самом деле лучше об этом не думать.

Когда Малвер снял с ноги Александра окровавленные повязки, чтобы осмотреть перелом, прежде чем накладывать шину, я пришел в ужас. Багрового цвета нога, сочащаяся кровью ниже колена, где кожу совсем недавно проткнули концы сломанной кости, выглядела просто кошмарно. О мой принц. Что мы наделали, спасая тебя! Я первый раз усомнился в правильности своего поступка, не видя способа сохранить такую ногу. А представить Александра калекой, передвигающимся на костылях, как Горден, не способным скакать на своих любимых лошадях… Он скорее бросится на свой меч. А какая боль…. Неудивительно, что его лицо приобрело цвет плохо постиранной простыни.

– Мы собираемся заново перевязать ее, мой господин, – мрачно пробормотал Совари. – Наложить шину, чтобы вас можно было перевозить.

– Давайте, – выдохнул принц едва слышно.

Совари передал мне ножны от кинжала принца. На них уже были следы от зубов. Александр закрыл глаза, позволив мне сунуть их ему в рот. Я встал на колени рядом с его головой и положил руки ему на плечи, кивнув Совари.

– Слушай меня, мой господин, – произнес я, когда два воина начали накладывать новую повязку. Я прижимал к земле его плечи, чтобы от его движений в рану не попал песок. – Помнишь, что мы делали, когда ты превращался в шенгара? Как ты держался за мой голос и выходил из тела, позволяя ему становиться тем, кем оно хотело быть. Сделай это снова. Держись за меня и позволь мне вытащить тебя. Я уже неплохо научился проделывать это сам. Блез был моим хранителем, как я был для тебя…

Совари с Малвером были чрезвычайно осторожны, накладывая шину и приматывая к ноге дощечки, но весь процесс занял очень много времени. За этот бесконечный час я успел рассказать принцу о своем безумии, о своих страхах перед Денасом и Кир-Наваррином, не потому, что думал, будто он может мне помочь, не из жалости к самому себе, не для того, чтобы вызвать в нем беспокойство. На самом деле я предпочел бы оставить все это для себя, но я знал, любая другая тема неминуемо вернет нас к его отцу, к проигранной битве, к его ранам, а ему необходимо подумать о чем-то другом. К тому же он скорее всего забудет о том, что услышал.

К концу перевязки лицо Александра стало совсем серым. Я вытащил ножны у него изо рта. Он прокусил их насквозь. Пока я обмывал его лицо и смачивал губы водой, он лежал с закрытыми глазами, судорожно втягивая в себя воздух.

Нам было необходимо понять, где мы оказались, оценить наши возможности, решить, что делать дальше, но все мы были измотаны до предела, а жестокое солнце превратило наши тела в куски мягкого железа под молотом кузнеца. Мы развесили всю имеющуюся у нас одежду на мечах, улеглись в этой жалкой тени и заснули.

Полет… лечу над зелеными холмами, на которых сияют огни, извиваются змеями отливающие бронзой реки… над высокими деревьями, их зеленые кроны охвачены золотистым свечением, золото, великолепный свет… за линией горизонта на западе меня ждет еще более величественный вид. Почему я лечу прочь от огней? Что таится за тенями на востоке, если я оставил все и устремился именно туда? Но, разумеется, меня влечет туда не красота… лес, да, извивающиеся золотистые стволы гамарандов, самых прекрасных деревьев на свете… они чудесны, но за ними… Я летел туда, хотя мои глаза сами отворачивались. Но даже если бы я зажмурил их, закрыл их заклинанием, ослепил себя, чтобы больше никогда ничего не видеть, даже тогда я знал бы, куда лететь. Обугленные деревья на краю леса. Толстый слой пепла, обломки погибших гамарандов. Высокая стена, за которую невозможно проникнуть, сочащаяся из нее кровь остановилась на миг… Еще несколько мгновений, и скрытая в лесах крепость снова начнет кровоточить, от этой крови снова загорится лес. Сначала вспыхнут гамаранды, потом огонь охватит ближайшие холмы и реки, потом заполыхает весь человеческий мир. Я лечу… над стеной из серого камня… над садами и двориками с цветниками и фонтанами… мимо прозрачных окон, ведь крепость столь же прекрасна, сколь страшна… лечу туда, где в глубокой тени ждет пленник с раскинутыми крыльями, готовый уничтожить весь мир… «Не оборачивайся, – умоляю я, касаясь ногами серого камня. – Не оборачивайся… я не хочу видеть…» Но, как и всегда, он поворачивает голову, и, как всегда, я вижу, что у него мое лицо…

Когда я проснулся, истекая потом, закат уже догорал, серебря песок пустыни. Я быстро подавил страхи, порожденные сном. Страх правит моим сном, но я не позволю ему править и моей жизнью наяву. Я найду другой путь. Я смогу.

Малвер ощипывал добытых им птиц, собираясь приготовить их на дымящем костре. Не поднимаясь с песка, я прошептал заклинание, которое скоро превратит дрова в жаркие угли, долго не позволяя им остывать. Через несколько минут Малвер удивленно заморгал и покосился на меня. Он что-то бормотал, насаживая тушки птиц на длинный кинжал. Я улыбнулся про себя. Терпеть не могу непрожаренное мясо.

Я перекатился по песку, сел, зевнул и расправил плечи. Малвер неловко кивнул мне, вертя птиц над огнем. Он старался не смотреть на меня. Видимо, он не сомневался, что я могу в любой момент обрести крылья. Я поднялся и подошел к Александру. Принц стонал во сне, его тело горело. Непонятно, жар ли это, или он просто перегрелся на солнце.

– Я принес ему воды и каррок, но он так и не проснулся, – сказал Малвер. – Капитан Совари пошел за водой. Он говорит, что нам лучше двинуться в путь сегодня ночью и найти укрытие, если… если только у тебя нет другого плана.

– Расскажи мне, что находится в восьми лигах от Загада, Малвер, – попросил я, подсаживаясь к огню и отрезая себе кусочек сочного каррока. – По всем направлениям.

Пустыни Азахстана не слишком гостеприимное место. Конечно, нам следует найти укрытие, и не только от суровой природы, но и от Хамрашей, и от Императора, которого они изберут. Я не представлял, где Александр мог бы быть в безопасности.

– Мы с капитаном уже говорили об этом. Мы точно не на севере от Загада. Если бы мы шли на север, вдоль дороги в Кафарну, или на запад, мы бы уже добрались до лугов и рек. Если бы мы двигались вдоль дороги, уводящей на восток, в Авенкар, мы бы оказались в центре Сриф-Полнара, но Сриф-Полнар не такой широкий, как то, что мы видим. Во всяком случае, мы вряд ли смогли бы пройти сквозь Загад, не заметив его… – Он с сомнением посмотрел на меня, словно спрашивая, мог ли я своей магией сотворить подобное.

– Нет. Конечно не могли.

Малвер положил на песок камень, обозначая им Загад, потом начертил кольцо вокруг него, обозначая расстояние, на которое мы могли уйти от крепости Хамрашей. Говоря о городах и дорогах, которые могут встретиться в пустыне, он обозначал их на своей карте.

– На юг от Загада отходит дорога в Манганар. В восьми лигах от города начинается Сриф-Балат, самая широкая полоса дюн в Азахстане. Если немного сдвинуться к западу, вы окажетесь в Мерат-Сале, Соляном Море. Там есть возвышения, две крепости Фонтези, охраняющие соль, и встречаются полосы вазиля. Мы можем быть либо здесь, либо здесь. – Он с сомнением потыкал пальцем в песок. – Сейчас лучше не ехать прямо к Фонтези. Они в родстве с Хамрашами. Дальше на запад начинаются скалы, ведущие к Сриф-Нею, это земли принца Александра, но оставаться в Сриф-Нее мне кажется неразумным. Я был там несколько раз, а капитан бывал там очень часто, и он тоже не думает, что туда стоит стремиться.

Хамраши станут обыскивать все земли Александра, понял я. Там не будет спасения. Пока Кирил не выведет из Загада всех, кто останется верен принцу, пока собственная армия Александра не выберется из Сузейна, принца никто не защитит.

– Может, мы оказались на востоке от дороги на Манганар?

– Вдоль дороги в восьми лигах от города находятся земли семьи лорда Кирила, Фозетов и других небольших Домов. – У каждого Дома были постройки в пустыне, этого требовала традиция. – Если мы забрались еще дальше на восток, значит мы в Сриф-Анаре, в опасных землях, где бродят духи. – Малвер быстро покосился на меня и тут же перевел взгляд на свою карту. – Так говорят. Такие же земли окружают Драфу. – Драфа была старинным разрушенным городом, построенным и погибшим задолго до того, как в сердце пустыни появился первый Император. – Если ехать точно на восток от Загада, окажешься на караванных тропах восточных провинций… – Он продолжал водить пальцем, отмечая для меня города и деревни, дороги, вазиль, срифы, полосы дюн, почти полностью лишенные жизни.

Я поблагодарил его за урок и особенно за жареную птицу. Она была восхитительна. Малвер прав, нам нельзя больше тут оставаться. Не имеет значения, где мы, здесь есть вода, значит сюда придут пастухи или путешественники, они расскажут всем, кого встретили посреди пустыни. Еще вчера я заготовил два прочных длинных деревца. Нужно сделать носилки для Александра. Мы будем двигаться очень медленно.

Как только Совари вернулся с водой, я сказал им, что немного осмотрюсь, а потом мы тронемся в путь. Они очень хотели расспросить меня, как я собираюсь осматриваться в полной темноте, но сдержали свое любопытство. Вместо этого они пообещали пока напоить и накормить принца, чтобы у него были силы для путешествия.

Я направился в сторону источника, ушел достаточно далеко, чтобы меня не было видно, и сел, прислонившись спиной к еще не остывшему камню. Я собирался превратиться в ночную птицу, чтобы оглядеть землю с высоты, но вдруг заметил в темноте какое-то движение. Я распластался на песке за камнем, ожидая увидеть газель или оленя пустыни, напуганного запахом человека или близостью хищника, однако из тьмы вышла высокая стройная фигура. Если бы здесь было немного светлее, ее платье сияло бы зеленым.

Я встал и подождал, пока она подойдет. Я хотел услышать то, что она пыталась сказать мне все эти дни. Кожу покалывало. Кто она такая, если может появляться и исчезать в толпе посреди дворца, узнавать меня в теле сокола, появляться из ниоткуда ночью в пустыне? Ее красота не была совершенной красотой Валлин, не была холодной и неуловимой прелестью моей жены Исанны. Больше всего эта женщина напоминала мне Элинор, ее красота была скорее красотой ее духа, а не тела. Она остановилась в нескольких шагах от меня, оглядела с головы до пят, потом улыбнулась так радостно, что потеплел ночной воздух пустыни.

– Ах, мой милый… – Ее голос ласкал мою душу, словно теплый ветер Эззарии. – Ты как всегда силен и прекрасен. – Еще шаг в мою сторону. Она провела пальцами по клейму на моей щеке. – А это, милый друг, всего лишь единственный след всех пережитых горестей.

Я упал на колени, не в силах вынести всю глубину страдания, заключенную в ее глазах.

– Госпожа, что вы хотите от меня? – Слезы покатились у меня по щекам. Опустошающее, поглощающее, давно забытое страдание… я не понимал, откуда оно пришло.

– Ты должен вспомнить, мой милый. Он тянется к тебе, думая, что ты забыл.

За моей спиной заблеял часту, голос этого шумного животного разрушил очарование ее мягкого голоса, прогнал изумрудное заклятие, которое она наложила на меня. Я вскочил на ноги, выхватывая меч, чтобы защитить ее. Меня едва не ослепил свет факела.

– Вот ты где! – произнес старческий голос. – Я знал, что мы найдем тебя у источника. Что я говорил, мальчик? – Шагах в двадцати от меня стоял старик, он держал за руку мальчика лет двенадцати-тринадцати. Волосы старика были совершенно седы и заплетены в две длинные косы, спускающиеся до пояса. Дерзиец, вне всякого сомнения. Хотя его лицо было покрыто сетью морщин, время не согнуло спину, не лишило рук силы. У старика был длинный слегка горбатый нос, в ушах болтались золотые кольца. Черные глаза сияли в свете факела, но по их движению я понял, что он либо очень плохо видит, либо не видит вообще. У него не было трости, с какой обычно ходят слепые, но он не выпускал руки мальчика.

– Он вовсе не у источника, Гаспар, – негромко возразил мальчик, словно желая, чтобы его слова услышал только старик. – До источника еще шагов пятьсот. – Мальчик был худенький и хрупкий, движения полны жизни и грации. Его длинные светлые волосы не были заплетены в косу, из одежды имелась только набедренная повязка, серебряные браслеты на руках и серебряные серьги в ушах. И мальчик и старик были босы.

Старик возмущенно засопел:

– Мальчишки! И кто только занимается их воспитанием! Я сказал, что из всего Сриф-Анара они выбрали именно Таине-Хет, а Квеб толкует мне о пяти сотнях шагов! – Часту у них за спиной тоже выразил свое неудовольствие.

Моя голова все еще была полна зеленой паутины заклинаний, искр полных любви слов, темных глаз, вместивших все страдания мира. Я едва замечал вновь пришедших.

– Госпожа… – Я повернулся к ней, но она вновь исчезла, я едва не зарыдал от огорчения.

– Мы не хотели прерывать твоей молитвы, господин, – почтительно произнес мальчик. – Но Гаспар очень спешил, он уверен, что твоему раненому другу угрожает опасность.

– Молитвы… нет, – рассеянно ответил я. Скорее приступа сумасшествия. Они ее не видели. Я вздрогнул. – Кто вы и кого ищите?

– Тебя и твоих спутников, – ответил старик. – Один из света и один из тьмы. Мы пришли, чтобы отвести вас в Драфу, где тебя подготовят к последней битве.

ГЛАВА 18

Драфа. Неужели боги могли считать это место своим убежищем? Здесь жарче и суше, чем во всей остальной пустыне. Святой город, сказал Гаспар, любимый город богов, которые успели состариться прежде, чем Атос поселился между звезд, богов, которые создали мир из песка, воды и огня.

Сам город, разумеется, тоже был построен из песчаника в те далекие времена, когда вода здесь еще была. Старик сказал, что одно время здесь жило не меньше десяти тысяч человек. Драфа действительно была сердцем Азахстана еще тогда, когда король дерзийцев ютился в шатре из кож, за тысячи лет до того, как дерзийский Император приказал выстроить розовые арки Загада. Здесь цвели лимоны, миндаль, гранат и ореховые деревья, несметные стада бродили по зеленым холмам, за которыми начиналась пустыня.

Теперь невозможно даже понять, были ли дворцы в сердце Азахстана действительно прекрасны, – от города остались только лабиринты разрушенных стен и куски разбитых мостовых. Высокие колонны и поваленные статуи львов сохранились на небольшом возвышении в центре города. Лимонные и миндальные деревья ушли в небытие вместе с зелеными холмами. Остался только неутомимый ветер, со свистом несущийся над песками, засыпающий и вновь обнажающий разрушающиеся стены и осыпающиеся башни, каждым своим дуновением срывающий еще немного плоти с костей древнего города. Единственное запыленное лимонное дерево сохранилось у стены двора, где мы оставили лошадей и часту Гаспара, чтобы уберечь их от прожорливых зайдегов и койотов. У восточной границы города сохранился ряд пышных сине-зеленых тамарисков, в тени которых когда-то отдыхали подъезжающие к городу путники. Сейчас деревья сдерживали дюны, не позволяя им окончательно завоевать город. Небольшая рощица вездесущих и всегда полезных пальм нагер росла возле полуразвалившейся стены. Там мы положили Александра.

Было сложно поверить, что люди действительно могли поселиться в таком месте. Стервятники кружили над дюнами, к нашему костру пытались приблизиться огромные скорпионы, ящерицы и шакалы. Однако старый Гаспар и мальчик Квеб были только двумя из пяти обитателей руин, живших благодаря источнику, деревьям и нескольким козам. Остальные трое, Сарья, Манот и Фесса, были женщинами преклонных лет, они казались старше Гаспара. Меня больше всего интересовал мальчик. Если он раб, то его рабство было добровольным. На нем не было ни клейма, ни кандалов. Четверо стариков явно обожали его. Черты лица и цвет волос мальчика говорили о дерзийских или базранийских предках.

Переход из нашей части вазиля сюда был долгим. Путешествие на носилках не могло не повредить Александру, и к тому моменту, когда мы добрались до Драфы, он горел в лихорадке. Как только мы положили его в тени нагер, три старухи налетели на нас, словно мухи на гниющее мясо.

– Не трогайте его! – рыкнул Совари на маленькую старушку, которую Гаспар назвал Сарьей. Ее кожа была цвета обгоревшей земли, вся в рубцах и морщинах, во рту виднелись всего три зуба, да и те были готовы отправиться вслед за своими ушедшими товарищами. – Ни один из грязных пустынников не коснется его. – Весь ночной переход капитан не убирал руки с рукояти меча, готовый выхватить его при первом подозрении. Опытный воин, он прекрасно знал, что такое гангрена. Я молился всем богам, чтобы до этого не дошло.

– У вас есть какие-нибудь лекарства? – спросил я у Сарьи, пока Совари омывал лицо принца и старался напоить его. – У нас ничего нет, а те средства, что я знаю, встречаются только в лесах. – Здесь нет ни дубов, ни трав, ни корешков, которыми лечат раны в Эззарии.

– Манот отличная знахарка. А Фесса знает еще больше, – ответила старуха, кивая головой на своих товарок. Высокая седая женщина стояла рядом с Александром, ее тонкие ноздри подрагивали, она вдыхала запах, чтобы, как я догадался, понять, не загнила ли рана. Третья старуха, круглолицая и широкая, ходила вокруг Совари и Александра, горестно цокая языком. – Но они должны осмотреть рану и прочистить ее, чтобы нога начала заживать. И делать это нужно быстро.

Гаспар с мальчиком медленно подошли по вытоптанной в песке тропинке.

– Ваш третий друг присматривает за лошадьми, – произнес старик. – Как раненый воин?

– Очень страдает, – ответил я, отводя его в сторону. – А эти женщины?..

– Они знают, что делать. И в пустыне есть необходимые снадобья, – он подмигнул мне и заговорщицки улыбнулся, – от любых ран.

У меня осталось неприятное ощущение, что его незрячие глаза проникают гораздо глубже, чем мне хотелось бы. Я не забыл его слова. …один из света и один из тьмы… последняя битва… А как он сумел рассказать женщинам, что Александр ранен, еще до того, как нашел нас?

Когда солнце немного поднялось над дюнами, я подошел к капитану. Совари сидел, опустив подбородок на руки, и с тоской глядел на спящего принца.

– Мы должны позволить этим женщинам осмотреть его, капитан. Они не императорские лекари, но зато знают, какие лекарства можно достать в пустыне. У нас с тобой есть только один способ помочь ему, и он не скажет нам за это спасибо.

Совари угрюмо поглядел на меня, потом отвел глаза.

– Мой долг защищать его жизнь. Кто знает, каким ядом напичкают его эти оборванки? – Фесса подошла ближе, и Совари замахал на нее руками. – Что эти нищие понимают в целительстве? Не больше, чем местные шакалы или ведьмы из Трида. Если ногу оставить, гангрена убьет его.

Я собирался возразить ему, но меня перебил слабый голос:

– Вы не отрежете ее. Не отрежете. – Александр не открывал глаз, но его кулаки сжались, он был готов умереть, но не сдаться.

– Конечно нет, мой господин, – заверил принца Совари. – Только в том случае…

– Ни… в… каком… – Слова падали тяжелыми камнями. – Нет.

– Как прикажете, мой господин. Разумеется.

Я поднял глаза на капитана, он неохотно пожал плечами. Совари не успел произнести и слова, а женщины уже были здесь, отодвинув нас в сторону. Прежде чем мы успели опомниться, задымился костер, появились шерстяные подстилки и корзины с различными корешками и сушеными листьями. Они разрезали наложенную нами повязку, – нога Александра выглядела еще хуже, чем накануне. Я не думал, что такое возможно. Принц не пошевелился. Он потратил на несколько сказанных нам слов все свои силы.

– Квеб, – позвала Сарья. – Нам нужна свежая кошона. – Мальчик кивнул и умчался, оставив старика сидеть у стены, где он вскоре и задремал.

Сарья перетерла сухие корни дурно пахнущей молочной травы, растущей под стенами, вскипятила серый порошок, слегка остудила, разложила дымящуюся массу на грубом холсте, потом снова опустила в кипящую воду. Пока Манот смывала горячим отваром грязь и кровь с раны, Фесса нагревала масло нагеры в глиняном горшке, добавляя в него какие-то листья. Она помешивала массу два часа, вдыхая ее запах и пробуя кончиком языка капли с ладони.

Солнце поднялось выше, прогнав ночную прохладу. Квеб принес Сарье какие-то серо-зеленые сорняки, потом подошел к старику и сказал, что готов проводить его в постель, где тот сможет досмотреть свои сны. Гаспар сонно протестовал, пытаясь сесть прямо.

– К нам уже столько времени никто не заходил. Как только с раной будет покончено, я буду беседовать с гостями. – Он оттолкнул от себя козу, заинтересовавшуюся репейником за его спиной.

– Как только с раной будет покончено, Квеб сходит за тобой, – вмешалась Сарья, отрываясь от растирания сосновой коры. – Еще успеешь наговориться. – Она с трудом сдерживала улыбку.

– У меня не так много времени. – Старик поскреб бороду. – Нет. Совсем немного.

Веселость Сарьи пропала, она перевела взгляд на мальчика. Квеб тоже посерьезнел. Он помог старику подняться и осторожно повел его по пескам. Через некоторое время мальчик вернулся и стал помогать старухам.

Мне тоже нашлось занятие. Я нарезал луковицы из корзины Манот, пока Фесса процеживала свое варево в другой горшок. Пришли Совари с Малвером, и круглолицая Фесса приказала им держать Александра за плечи. Затем она вылила свое снадобье прямо на открытую рану. Крик Александра разнесся по пустыне.

– Ты, ведьма! – заорал Совари. – Эззариец, нужно послать за настоящим врачом…

– Боль необходима, – произнесла Сарья, похлопывая меня по руке. – Мы должны убить гниль, прежде чем начнем лечить ногу.

В Дерзи такие раны прижигали раскаленным железом, а потом туго забинтовывали, ожидая выздоровления или гибели. Даже в самых успешных случаях человек оставался хромым. То, что они делают, в любом случае не опаснее дерзийских способов врачевания. Я перевел дух и вернулся к своим луковицам.

– Он не простой человек, – произнес я.

– Знаю.

Я посмотрел на нее, но Сарья уже вернулась к костру и поставила на огонь воду, в которой она собиралась кипятить принесенные Квебом серые сорняки. Прошел еще час, они наложили на рану припарку из лука и прикрыли ее листьями. Сосновая кора была уварена и смешана с маслом нагеры. Получилась липкая мазь. Теперь надо подождать.

Манот следила за состоянием Александра, ее светлые глаза почти не мигали. Через несколько часов ее сменила Сарья, а неугомонная Фесса принесла нам еду: несколько розоватых плодов нагеры, чашку козьего молока, лепешку, приготовленную из перемолотого миндаля и ароматного масла все той же нагеры. После этого великодушного подношения Малвер с Совари отправились на разведку, чтобы осмотреть город и понять, где лучше устроить пост. Следующие два часа я сидел в тени и наблюдал, как усиливается лихорадка принца. Его щеки пылали, дыхание со свистом вырывалось из груди, он начал метаться, сидящей рядом с ним женщине приходилось прижимать ладонь к его груди, чтобы хоть немного успокоить его. Нам не понадобится согревать его, когда наступит ночь.

Настала очередь Фессы сидеть рядом с Александром. Я больше не мог оставаться бездеятельным. Когда безжалостное солнце двинулось на закат, я вышел из-под деревьев и принялся бродить, разглядывая столь любимые Александром дюны. Пустыня немного изменилась. На ее поверхности появились синие тени. Песок слабо шевелился от ветра. Я вырос среди лесов, для меня не было ничего прекраснее запаха весенней земли после дождя, ощущения ласкового осеннего солнца на щеке, цвета золотисто-рыжей листвы над головой и под ногами. Но сейчас созерцание вечерней пустыни оказалось как нельзя более полезным. Я не думал ни о чем, на меня снизошли умиротворение и пустота.

– Это святое место, – услышал я шепот Гаспара. Солнце ушло, ночь набросила на пески свой плащ, и Квеб привел старика.

– Я чувствую это, – ответил я.

– Было время, когда все дерзийские воины совершали паломничество в Драфу, – продолжал Гаспар. – После того, как они получали право заплести косу, они приходили сюда за видениями. Молодой воин, впервые проливший чью-то кровь, должен был обрести душевное равновесие.

– Иногда это необходимо и не молодым.

Старик остановился рядом со мной. Он был почти моего роста, а рядом с ним стоял грациозный тонкий мальчик, на его серебряных браслетах еще догорал последний солнечный луч. Над ними обоими висел сладкий запах незнакомых мне трав.

– Мы можем помочь тебе, воин. Нас осталось совсем немного, но мы еще не утратили знания.

– Почему вы живете в этих руинах?

– Такие, как мы, жили в Драфе, когда она еще была прекрасным городом, недавно возведенным в песках. Мы будем здесь, пока существуют воины.

Значит, Гаспар что-то вроде древнего шамана. Они были у всех народов: мудрые мужчины или женщины, которые наблюдали за звездами или погружались в видения. Они читали будущее по форме облаков, внутренностям животных или выделениям гусениц. Тогда мне ясно, что это за мальчик. Наверное, Гаспар нашел его в какой-нибудь доживающей свой век деревеньке и сделал своим учеником. Он готовил его занять место жреца, помогающего дерзийцам, которые больше не приходили в Драфу за душевным равновесием. Прежде чем я успел задать еще один вопрос, до меня донеслись хриплые стоны.

Я поспешил обратно к Александру. Сарья как раз снимала с огня отвар кошоны, а Манот и Фесса держали Александра за руки. Янтарные глаза принца были широко распахнуты, но он ничего не видел и не узнавал меня.

– Прочь, демон! Я не приму тебя! О Атос всемогущий! Он горит… – Его бред состоял из обрывков воспоминаний тех времен, когда Повелитель Демонов пытался захватить его душу.

– Подними ему голову и придержи, – скомандовала Сарья, держа в руках дымящуюся чашку. – Мы надеялись, что жар уничтожит сам себя, но он слишком силен. – Осторожно, чтобы не пролить горячую жидкость на обнаженную грудь принца, она поднесла отвратительно пахнущую микстуру к его губам. Он отворачивался, плевался, называл нас демонами и предателями и угрожал всеми мыслимыми казнями. Когда нам удалось влить в него чашку, Сарья принесла еще одну. И еще, и еще, пока горшок не опустел. Принц сдался и затих. Мы уложили его обратно, и он начал потеть. Сарья, удовлетворенно кивая, обтирала ему лицо и тело чистой тканью, а Манот тем временем сменила припарку на ноге.

Еще два дня он метался в лихорадке, еще два дня его заставляли потеть. Мы с Совари по очереди удерживали Александра, пока женщины вливали в него свои отвары. Потом мы сменяли Малвера, стоящего на часах, заботились о лошадях и ходили на охоту, чтобы пополнить запасы продовольствия. Спали по очереди. К началу третьего дня в Драфе наши силы были на исходе. Глаза открывались с трудом. Проведя все утро в безуспешных попытках найти что-нибудь съедобное, я швырнул на песок лук Малвера и упал на песок рядом с Совари, уснув раньше, чем мой пустой желудок возобновил свои жалобы. Малвер стоял на часах.

Солнце ослепило меня, когда я с треском открыл глаза. Именно с треском, потому что в моей голове что-то трещало.

Солнце висело прямо надо мной. Глупец. Как меня угораздило заснуть посреди пустыни? Этого не может быть. Я прекрасно помнил, что укладывался спать на шерстяной подстилке под деревьями, в двух шагах от Совари и принца.

– …оставить его здесь. Не думаю, что веревки его удержат, хотя хороший удар его успокоил. – В голосе говорящего звучала тревога. – Не знаю, можно ли его вообще убить. То, что он натворил, никак не согласуется с тем, что он до того сделал.

– Пусть женщины осмотрят твою руку. Я послушаю, что он говорит. – Оба собеседника заметно нервничали.

– Будь осторожен, капитан.

Только попытавшись отвернуться от палящего солнца, я сообразил, что слова про веревки и удары относились ко мне… Я лежал на боку, с руками связанными за спиной и притянутыми к связанным ногам. Тело было выгнуто дугой, отчего в правом боку тоже начало трещать, как и в голове. Но все эти неудобства были ничем по сравнению с теми чувствами, что поднялись во мне, когда я понял, почему оказался в таком положении.

– Все прошло, – выдохнул я. – Я не причиню вам вреда.

– Скажи это Малверу.

– Что случилось? Я правда не знаю. – Разумеется, я догадывался, но подробностей не помнил.

– Малвер говорит, что ты примчался, завывая от ярости, обещал перебить «этих проклятых людишек». В руке у тебя был нож, и, кажется, тебе было все равно, в кого его всадить. Он спрятался за колонной. Когда ты подошел ближе, он запустил тебе в голову кирпич. Когда он связывал тебя, ты едва не откромсал ему руку, и Малверу пришлось ударить тебя еще раз.

– Боги… – Как бы ни были беспокойны мои сны, раньше они всегда служили надежным укрытием от безумия. – Простите меня. Скажи Малверу… – Что он скажет ему?

Чтобы он не боялся? – …я прошу прощения. – Никуда не годится. – Пожалуйста, отойди, капитан. Я собираюсь освободиться но, обещаю никому не причинять вреда.

Поколебавшись, Совари отошел достаточно далеко, чтобы я мог не опасаться за свою шею. Но меч он держал наготове, и я понимал его.

Когда веревки упали, я застонал от наслаждения.

– А как остальные?.. Больше я никого не ударил? – Я медленно сел, прижимая руку к ноющему боку и стараясь выглядеть как можно более миролюбиво.

Совари покачал головой, не сводя глаз с веревок, которые я поджег одним словом. Его ответ обрадовал меня еще больше, чем освобождение от пут.

Я потер запястья и ноющую голову, стараясь не обращать внимания на бок.

– Временами я не могу себя контролировать, – сказал я почти равнодушно. – Эта болезнь не имеет никакого отношения ни к Малверу, ни к тебе. Следовало, конечно, предупредить вас…

Нужно держаться подальше от людей… Людишек, как я сказал. Что происходит? Я всегда думал об эззарийцах как о людях. Но мои неожиданные яростные припадки ни разу не были направлены против эззарийцев, ни разу не касались тех, в ком жил демон. Горден, трое нищих из Вайяполиса, друг Блеза Диан, намхира… все они люди.

– …я думал только о спасении принца, – говорил я Совари. – И я еще нужен вам. Но я уйду сразу, как только он сможет сесть на коня. Если вы с Малвером снова заметите признаки начинающегося припадка, делайте со мной все, что сочтете нужным.

– Мы будем следить.

Совари выглядел озадаченным. Полагаю, он больше не считает меня посланником Атоса, разве только если боги совсем не такие, какими он представлял их. Кончик его меча упирался в разбитый кирпич.

– Не церемоньтесь со мной, если это повторится, Совари. Ты уже видел, что я все делаю как следует.

– Да уж. Я видел. – Он протянул мне руку, помогая подняться с земли.

Я с благодарностью ухватился за него. Мы дошли до источника, рядом с которым росло одинокое гранатовое дерево. Там я мог попить и умыться, Совари ушел вперед поговорить с Малвером и остальными.

Проглотив несколько пригоршней теплой мутной воды и с трудом удержавшись, чтобы не осушить весь родник, я лег на подстилку из прошлогодних листьев и попытался не думать. Без толку. Нужно уходить, я не могу защитить Александра даже от самого себя. Я закрыл глаза и прижал мокрые ладони к лицу. Если бы я мог до краев наполнить этим тихим вечером в пустыне свою душу!

И словно в ответ на мой крик души послышались медленные шаги Гаспара. Он остановился рядом со мной. Мальчика с ним не было.

– Ты не боишься? – спросил я, когда он сел под дерево. Листья тихо зашуршали.

– Не так сильно, как ты. – Его голос звучал иначе, чем до сих пор. Резко и властно. – Я не держу в своих руках жизнь и смерть мира.

Я сел и уставился на него. Жаркий день мгновенно сменился ледяной звездной ночью, такой холодной, что я уже сожалел об уходе безжалостного светила.

– Кто ты, Гаспар?

– Я мог бы задать тебе тот же вопрос. – Он поднял на меня свои незрячие глаза. Хотя его голос звучал ровно, его заметно пугало то, что видел его мысленный взор. – Но ты уже знаешь, кто ты. Я назвал тебя.

– Тот, что из тьмы.

Он не стал соглашаться или опровергать свои слова.

– Непросто поселить страх в сердца тех, кого ты любишь. Это почти самое сложное. А сложнее всего обнять тьму из своих снов. Дать имя Безымянному и отделить себя от света.

– Это не я. – Мое сердце упало. Я не стал спрашивать, как он узнал и почему так уверен. Не стал думать, как глупо умолять мир изменить то, о чем я знал все это время. – Пожалуйста, это не я.

– Это твой путь, тот, что ты выбрал. Добро или зло, смерть или жизнь.

– Нет. Назови что-нибудь еще. – Словно его слова могут что-то изменить.

– Я не могу вернуть произнесенное, не могу солгать. Защитить душу от сиюминутного зла иногда означает обречь ее на жизнь в вечном зле.

Но если я не могу защитить тех, кого люблю, тех, кого я поклялся защищать, – к чему тогда все? Если я действительно рожден разрушить мир, не лучше ли начать с уничтожения себя? Больше всего на свете я ненавидел самоубийство, действие, отрицающее ценность жизни.

– Помоги мне понять. Я не знаю, что делать.

– Ты идешь по избранному тобой пути. Перед рассветом темнее всего.

Его таинственность ничем не помогла мне. Откуда бы он ни черпал свои знания, от богов, из пророчеств или преданий, события сами вели меня по тому пути, на который я однажды ступил. Я знал, куда он ведет. Через ряд колонн к сочащейся кровью крепости, к человеку с крыльями… к человеку с моим лицом… готовому разрушить мир.

– Мы поможем тебе обрести равновесие, воин. Прежде чем ты вступишь в последнюю битву, тебе необходимо завершить войну с самим собой.

Я больше не хотел слушать его. Закрыл голову руками и проверил возведенные мной барьеры, за которыми находился мой демон. Если я смогу остаться самим собой, удержать демона, оставить его за воротами, не пустить его в Кир-Наваррин, с миром ничего не произойдет. Это не я. Я не стану. Это не я.

Когда я очнулся, уже наступил вечер, рядом со мной никого не было. В воздухе вился призрачный аромат душистых курений. Наверное, я заснул или перегрелся на солнце. Гаспар был просто старым слепым человеком. Никакой гадатель на костях, никакой звездочет не сможет ответить на мой вопрос.

– Он зовет тебя, эззариец! – Совари махал мне из-под пальм нагер. Я поднял руку в знак того, что услышал его, и поспешил к принцу.

ГЛАВА 19

Александр сидел, опираясь спиной на седло, и морщился каждый раз, когда Сарья подносила к его губам деревянную ложку, наполненную густым коричневым варевом.

– Огонь демонов, женщина! Неужели у тебя нет ничего, кроме этого навоза? Если уж мне пришлось остаться в этом проклятом мире, более или менее сносная пища могла бы примирить меня с ним.

– Кассива насытит тебя, воин. Она лучше мяса, если человек ранен. Она врачует кости. – Женщина снова поднесла ложку к его рту, прежде чем он успел запротестовать. Несмотря на недовольство принца, у него едва бы достало сил оттолкнуть ее руку. Он только яростно сверкал глазами.

Я прислонился к развалинам одной из стен, образовывающих укромный угол, и стал ждать. Совари куда-то исчез, Малвера тоже нигде не было. Наверное, он не станет попадаться мне на глаза, пока не убедится, что я не собираюсь прикончить его при первой же возможности.

Когда плошка опустела, Сарья отошла в сторону и указала на большой глиняный сосуд, стоявший рядом с принцем.

– Теперь, когда ты очнулся, следует ли мне помогать тебе, или ты предпочтешь помощь своего друга, или просто напустишь лужу?

– Я неплохо справлялся с этим делом не один десяток лет. Для этого мне не нужна ни старая карга, ни трусливый эззариец.

– Похоже, что он ожил. – Сарья усмехнулась, продемонстрировав мне три коричневых зуба. – Когда у него была лихорадка, он ни разу не назвал меня старой каргой. Манот скоро придет сменить повязку.

Александр пробормотал, обращаясь к ее удаляющейся спине:

– Какой лекарь оставит своего пациента благоухать как навозная куча? В следующий раз они приложат к моей ноге козлиную печенку или гнилую капусту. – Он завозился с горшком и подолом своей грязной, запятнанной кровью рубахи и неудачным движением потревожил ногу, туго забинтованную от бедра до ступни. Его голова упала на подстилку, глаза закатились. – Атос кровавый, – прошептал он, его порозовевшее было лицо снова стало серым.

– Ты хотел меня видеть? – поинтересовался я, подхватывая ногу и осторожно перекатывая его на бок, чтобы он все-таки добрался до предложенного Сарьей горшка.

Даже в такой щекотливый момент, когда его челюсти сжимались от напряжения и боли, он сумел заговорить с достоинством дерзийского принца.

– Я хотел объявить тебе, что ты свободен. Выпусти свои крылья, улетай, или что ты там собирался.

– Очень опрометчивое заявление для того, кто в данный момент не может даже помочиться без посторонней помощи.

– У тебя больше нет обязательств. Ты всегда говорил, что не собираешься защищать мою Империю. Вот и уходи. Наверное, это поможет восстановить доверие ко мне моих дворян после того, как я покинул поле боя, как трусливый огородник. – Он морщился и чертыхался, пока я перекатывал его обратно на спину и подсовывал ему под голову седло, чтобы устроить поудобнее.

– Ты шел на гибель, а это само по себе не вызывает доверия.

В его глазах отразилась боль, не имеющая ничего общего с его раной.

– Ты связал меня по рукам и ногам, заставил видеть мир таким, каким его видишь ты. Я старался, и что из этого вышло? Ты знаешь, на что мне придется теперь согласиться, чтобы приобрести союзников?

Какая разница. Что пользы спорить об утерянных возможностях, если выбора ни у одного из нас все равно нет?

Я позволил ему кричать на меня, пока у него были силы. Он сообщил мне, как мало я понимаю в дерзийском военном искусстве, как глупо с моей стороны было решить, что если Хамраши окружили его войско и перебили половину людей, то он непременно проиграет битву. Потом он поведал мне, как именно он собирается наказывать предателей, оставивших Императора.

Только когда он замолчал и откинулся на седло, закрыв глаза, я заговорил снова.

– И что вы станете делать теперь, мой повелитель?

– Унижаться, надо думать. Ползать на брюхе перед Горушами и бубнить, что это не я убил своего отца. Умолять Фонтези принять в дар половину моих лошадей, земель и моего первенца, если таковой случится, чтобы они вернулись к выполнению своего долга. Уверять Набоззи, что я просто погорячился и что они снова могут обращать в рабов кого угодно, выкалывать глаза своим врагам и продавать их детей, все, что угодно, лишь бы их первый лорд был доволен. Возможно, я смогу заставить их прирезать Эдека, прежде чем он получит в свое распоряжение Империю. Но пока что я валяюсь здесь, как попавший в капкан койот, а эта змея спит в моей постели. Рога Друйи, неужели есть кто-то неудачливее меня?!

– Мне кажется, вам стоит немного поспать, прежде чем отправляться с поклонами. – Я накрыл его ноги грязным плащом.

– Недели… пройдет не одна проклятая неделя, пока я смогу сесть на коня.

– Если вы хотите, чтобы нога осталась прямой, вы не должны вставать, пока кости совсем не срастутся.

– В Загаде есть мастер, который делает сапоги для сломанных ног… вставляет в них металлические пластины от ступни до бедра. Я пошлю Малвера заказать мне такой сапог. Он возьмет мой старый башмак для образца.

– Мой господин, вы не должны рисковать…

– Малвер всегда осторожен. Они с Совари будут развозить письма от меня, пока я не поправлюсь. Я должен узнать, кто остался мне верен.

Пока мы беседовали, наступила ночь. Луна после новолуния поднималась поздно, и вскоре лицо Александра превратилось в едва заметное в темноте светлое пятно. Разговор иссяк сам собой, я задумался, вспоминая странную полночь, которую видел среди бела дня, когда Гаспар говорил о свете и тьме, о судьбе и выборе. Я всматривался в сияющие небеса над деревьями и мечтал оказаться среди звезд, холодных и нечувствительных ко всей боли земли. Пора было расстаться со своей нынешней жизнью. Но меня вечно что-то отвлекало, я никак не мог выбрать подходящий момент. Если Александр начнет отправлять Совари и Малвера с поручениями, он останется здесь один, без защиты…

– Малвер рассказал мне, что с тобой было днем, – донесся до меня приглушенный голос Александра. Сначала я решил, что он разговаривает во сне. – Это то, о чем ты мне рассказывал, приступы безумия, которые находят на тебя? Твой демон?

Мне бы следовало догадаться. Разумеется, он запомнил все, что я рассказывал ему, пока Совари с Малвером обрабатывали его ногу.

– Я должен убраться из Драфы, прежде чем опять впаду в безумие и перережу вам глотки. – Горечь сочилась из моих слов.

– Поэтому ты и отказался отправиться на битву вместе со мной? Ты боялся перебить своих?

– Было много причин.

– Расскажи мне, Сейонн. Я верил, что ты будешь рядом со мной, если я попрошу. Ради меня, ради моего отца. Почему ты не пришел на помощь, до того как битва была проиграна?

Его вопрос был порожден любовью ко мне, ибо его гордость никогда не позволила бы ему произнести вслух подобные слова. Поэтому я наступил на собственную гордость и ответил ему, я рассказал ему то, чего не рассказал бы никому ни за что на свете.

– Да, меня беспокоил этот проклятый демон и моя готовность уничтожать всех, до кого можно добраться в данный момент. Но кроме того… Я больше не могу поднять меч, не испытывая боли. А если меня ударить в правый бок, я вообще не смогу поднять руки, не говоря уже об оружии. – Воину сложно признаться в подобном, особенно Другу, который всегда верил в его силы.

– Ах, проклятье… рана от ножа. – Александр видел работу Исанны. Он, Блез и Фиона спасли меня в тот день от верной гибели.

– Намхира едва не прикончил меня простой палкой. К счастью, он был едва жив, когда наносил удары. Можно сказать, меня спасло мое безумие, в припадке я не чувствую угрызений совести, разрезая человека на куски. Но если ты доверишься мне в бою, это может тебе дорого обойтись. Я вынужден был ждать и быть наготове, чтобы спасти тебя.

– Ты не огорчишься, если я воздержусь от благодарности?

– Я и не ожидал благодарности.

– Не сомневаюсь. – Он засмеялся, но когда заговорил вновь, в его голосе не было веселья. – А сейчас ты останешься со мной? Пусть остальные боятся, они все равно не понимают, кто ты, а я и так уже много месяцев не спал без ножа в руке. И я не допускаю мысли, что ты способен причинить мне вред, когда безумен.

Его вера в меня подкупала, но я согласился лишь потому, что без своего бывшего раба он все равно пропал бы.

– Если ты согласен рискнуть и если мне не станет хуже, я останусь.

Дни в Драфе были очень короткими и очень жаркими. Дело шло к лету, когда даже песчаные олени отваживаются выходить из укрытия только по ночам. Днем мы спали, особенно Александр, которого поили чаями и отварами, чтобы облегчить его боль и ускорить выздоровление. Через несколько дней после моего нападения на Малвера опухоль на ноге принца начала опадать, и ужасная рана постепенно затягивалась. Никаких признаков гангрены больше не появлялось, и Манот стала заменять свои припарки компрессами из сосновой коры.

Как и планировалось, Александр отправил Совари и Малвера к главам нескольких могущественных семейств с прекрасно составленными письмами. Я убедил его, что прежде его гонцы должны переговорить с Кирилом. То, как долго он отказывался, говорило об укоренившемся в нем пессимизме.

– Твой кузен ждет вестей от тебя, – начал я в десятый раз. – Он скорее всего уже знает то, что нам необходимо. У нас нет союзника вернее.

– Я не хочу, чтобы он погиб. Если у Хамрашей появится малейшее подозрение…

– Ты оскорбляешь лорда Кирила, отказываясь от его помощи. Даже я понимаю это.

Скрепя сердце, он сдался, отправив Совари к Кирилу, а Малвера – к сапожнику. Малвер оставил мне свой лук, и я стал охотиться вместо него, стреляя у источника чукаров, одного из десяти, как наказал мне Гаспар, иначе птицы перестанут прилетать, и песчаных оленей. Старик уже не мог охотиться, а Квеб не мог оставить его. Мы благодарили приютивших нас за помощь и гостеприимство хотя бы провизией.

Женщины суетились вокруг нас дни напролет, перевязывая рану принца и меняя снадобья по мере того, как спадала опухоль. Они почти не говорили о предметах, не касающихся ежедневных дел, и развлекать принца приходилось мне. Уже через день наши мечи оказались под угрозой полного исчезновения от его яростного увлечения их заточкой. Он смеялся, ругался и жаловался каждый раз, когда я пытался развлечь его. Я говорил о географии и погоде, о своей работе писцом в Кареше, о том, как сложно крестьянам обрабатывать землю, когда землевладельцы отказываются давать им орудия труда. Рассказывать ему о крестьянах было рискованно. Кузнечное дело у эззарийцев и битвы с демонами занимали его гораздо больше. Но на самом деле по-настоящему его заинтересовала только история моего отъезда из Эззарии: поиски сына, приведшие меня к Блезу, мое долгое пребывание в Кир-Вагоноте, ледяной земле демонов, Смотритель Меррит, живший среди демонов, и мои долгие исследования, убедившие меня, что мой народ и демоны были разлучены друг с другом из-за страха чего-то или кого-то, заключенного в Кир-Наваррине.

– И ты так и не выяснил, что находится в Тиррад-Норе? – спросил он как-то ночью.

– Мне кажется, там живет настоящий пленник, это не какая-то абстрактная угроза. Меррит тоже так считал, называя его «безымянным», имея в виду Безымянного бога из эззарианских мифов. Не исключаю возможности того, что наши предания основаны на реальных событиях.

И я пересказал Александру историю Вердона, о том, как он разрывался между миром людей и богов, завидуя собственному сыну, Валдису, как он пытался убить его и всех остальных людей.

– Когда Валдис вырос, он победил бессмертную половину отца в одном бою, но не смог убить его. Он заключил эту часть своего отца в волшебную крепость и лишил его имени, чтобы ему не могли поклоняться. История кончается предостережением: «Горе тому человеку, который отопрет темницу Безымянного бога, ибо огонь охватит землю, принеся с собой такие страдания, которые смертный не может и вообразить. Настанет День Конца, последний день мира». Вот так вот.

Александр замер с куском оленины в руке.

– Значит, ты считаешь, что в Тиррад-Норе сидит этот бог, который только и ждет момента, чтобы уничтожить мир. И ты веришь, что он каким-то образом является тобой.

– Он не бог. Нет. И не рей-киррах. Он умеет использовать сны, а рей-киррахи не видят снов. Возможно, маг, кто-то из эззарийцев, человек, соединенный с рей-киррахом. – Я рассеянно срезал мясо с кости. – Иногда мне кажется, он издевается надо мной… говорит, будто то, что я уже сделал, позволит ему освободиться… или он как-то сумеет заставить меня служить ему. Я не знаю.

– Сделать за него его работу? Разрушить мир? Я не верю. – Принц снова зажевал. Если по аппетиту можно судить о скорости выздоровления, Александр будет в седле через месяц. – Эта твоя дурацкая забота обо всем мире заставляет тебя выдерживать невероятные муки. Из-за нее ты пережил все, что сделали с тобой дерзийцы, вынес пытки и заклятия Кир-Вагонота. Что может заставить тебя изменить своей природе? Ничто. – Он взмахнул куском лепешки, словно подтверждая свои слова. – Ты сам сказал, что, похоже, он издевается над тобой, заставляет тебя усомниться в себе. Может быть, он знает, что только ты можешь его уничтожить.

Но я уже изменил своей природе. Я не стал напоминать об этом принцу и не рассказал ему о странной беседе с Гаспаром. Я все еще старался убедить себя, что слова Гаспара были простой старческой болтовней, а мои видения вызвало жаркое солнце пустыни.

– Послушай, – продолжил принц, – я могу пообещать тебе то, в чем ты поклялся мне в тот день, когда я снял с тебя кандалы. Если ты когда-нибудь превратишься в гнусное чудовище, я приду за тобой. Ты умрешь от моей руки и ни от чьей другой. Это тебя утешает?

Я засмеялся:

– Несказанно. – И не стал уточнять, что, если стану тем, кем боюсь стать, ни принц, ни воин, ни маг не совладает со мной.

Старик в сопровождении Квеба каждый вечер приходил посидеть с нами. Гаспар пил одну за другой чашки назрила и рассказывал нам, одну за другой, истории из жизни Драфы, о смелых дерзийских воинах, защищавших другие народы пустыни от варваров.

– Варвары совершали набеги, надеясь заполучить наших лошадей и овец, нашу соль и наших женщин, – говорил он, с видимым удовольствием втягивая в себя вонючий пар назрила. – Но дерзийские воины прогоняли их и не позволяли даже близко подходить к нашим землям. Народы пустыни выбирали дерзийцев старейшинами в благодарность за защиту, самого уважаемого они провозгласили королем, правителем своих земель, которые они называли Азахстаном.

– Это Сейонн подговорил тебя пересказывать мне эти байки? – раздраженно поинтересовался Александр. – Очень похоже на него. Я не кочевник, которого возвели на трон пастухи. Я законный правитель всех земель, включая Азахстан, которые завоевали мои предки, и я получу свое наследство, даже если мне придется перебить всех Хамрашей до единого.

Гаспар продолжал свой рассказ, но принц закрыл лицо руками и притворился спящим.

– Пока королевство росло, воины помнили о Драфе, они приходили сюда, чтобы исполнить обряд сиффару, обряд обретения душевного равновесия. Каждый король Азахстана приезжал сюда за видениями в день своего помазания. Мы давно уже не видели здесь королей и ни разу не видели Императора, но остались немногие, кто еще бывает здесь.

– Лидуннийцы, – пробормотал Александр. – Я уверен, что это они. Чертовски хороши в бою, но вечно таскаются со своими обрядами и традициями. Прямо как мой эззарианский друг.

Лидуннийцы были лучшими воинами в Империи, они входили в секту, совмещающую религиозные верования с боевыми искусствами. Лидуннийцы никогда не сражались с оружием в руках, но ходили слухи, что они могут переломить человеку хребет одним движением руки или поймать на лету копье.

Гаспар вздохнул.

– Я не стану говорить, кто это, их совсем мало, но они зачастую являются сюда опустошенными и сломленными, а уходят цельными. Я пытался убедить твоего друга исполнить сиффару, прежде чем он снова пойдет в бой, но он отказывается от всякой помощи. Может быть, ты уговоришь его?

Александр убрал руки с лица и нахмурился.

– Может, тебе действительно попробовать? Тебе нравится всякая мистика, неважно, о чем они болтают, но они, кажется, на самом деле знают толк во врачевании тела и души. Если лидуннийцы видят в этом смысл, возможно, и тебе это поможет.

Я отрицательно помотал головой. Я больше не хотел никаких видений.

Совари вернулся через десять дней. Он прискакал на заре, привезя с собой одеяла, вино, сушеное мясо, лепешки, которые дерзийцы брали в далекие походы, чистую ткань и кучу новостей, совсем не радостных.

– Лорд Кирил едва не сошел с ума от беспокойства за вас, – произнес Совари, опускаясь на колени перед принцем. Он не поднялся, даже когда Александр приказал ему встать. – Простите меня за новости, Ваше Высочество, но лорд Кирил взял с меня слово, что я сразу же расскажу все, не останавливаясь, и я так и поступлю. Вас объявили отцеубийцей и предателем, лишили всех титулов и земель. Двадцатка приговорила вас к порке на главной площади Загада, распарыванию живота и сожжению внутренностей…

– Капитан, выбирай слова! – воскликнул я. Пошедшему на поправку больному незачем выслушивать подобное. Александр и без того знал, на что способны его подданные.

– Я уже сказал, эззариец, что лорд Кирил взял с меня слово сразу же рассказать это принцу, чтобы он осознал всю опасность своего положения. Для вас нет в Империи безопасного места, мой принц. – Совари замялся. – Они назначили цену за вашу голову.

Цену… как за обычного вора! Александр молчал так долго, что я испугался, не остановилось ли его сердце. Когда он снова заговорил, его словами можно было резать плоть.

– Надеюсь, они назначили достойную цену. Скажи мне, во сколько они оценили мои потроха?

– В десять тысяч зенаров.

– Десять тысяч… Ты стоил куда дешевле, Сейонн. Я заплатил за тебя всего двадцать и никогда не пытался сжечь тебе кишки. – Он откинулся на кучу песка, которую мы нагребли за его спиной, воздух вокруг дрожал от его гнева. – Значит, они короновали кузена моего отца?

Совари побледнел, он никак не мог собраться с духом, чтобы продолжить.

– Мой господин…

– Я понимаю. – От слов принца веяло могильным холодом. – Кто погиб при этом?

– Сива, Валтар, Демтари, все ваши советники и телохранители, все слуги были казнены в день коронации Эдека. Семьдесят человек. Немногие оставшиеся в живых либо из рода Фонтези, либо свидетельствовали против вас. Некоторые говорили о ваших разногласиях с отцом и намекали на заговор, другие утверждали, что вы собирались полностью запретить работорговлю и ослабить те Дома, которые вам не нравились. Был отдан приказ о расформировании ваших войск и казни всех капитанов, но лорд Кирил уже сообщил об этом Степоку. Степок минует Загад и поведет людей прямо в Сриф-Ней. Там они будут прятаться в деревнях, ожидая вашего приказа.

У Александра тряслись руки.

– А моя жена… что с ней?

Я думал, что пылающее лицо Совари не может стать еще краснее.

– Пока что с ней все в порядке. Ее отец, лорд Мараг, сразу же во всеуслышание осудил убийцу Императора, правда не называя имени. Он вернулся в Загад, чтобы защищать юного Дамока, опасно оставлять его в Загаде одного. Госпожа тоже приехала в Загад вместе с лордом Марагом, она не выходит из дома отца. Известно, что она запретила произносить при ней ваше имя.

– Хорошо, что у нас нет ребенка. Иначе она уже бы не жила. Как спасается Кирил?

– Его мать, леди Рахиль, ничего не сказала по поводу коронации лорда Эдека, что очень того расстраивает. Лорд Эдек устроил целое представление, добиваясь гласного одобрения от принцессы. Он заявил, что исключительно забота о чести Денискаров заставила его занять пустующий трон, что его правление не будет успешным, если его не поддержат все члены семьи, если они не признают официально его превосходства. Лорд Кирил публично признал, что нападение на Хамрашей было нелепой вылазкой. Он просил передать вам, что не мог поступить иначе. Это был единственный способ уцелеть, с тем чтобы поддержать вас, когда придет время. Он собрал остатки ваших воинов после битвы, говорил с ними, а потом объявил, что все они были вовлечены в сражение насильно. Он по-прежнему поддерживает связь с несколькими Домами, открыто не признающими Эдека.

Александр в волнении подался вперед.

– Значит, они поддержат меня? Что за Дома? Совари еще ниже опустил голову.

– Мой господин…

– Давай говори. Если их всего два или три, пусть так, лишь бы они были из Двадцатки. Каждое влиятельное семейство имеет право заключить новый союз. Кто присоединится ко мне?

– Никто из них, мой господин. Лорд Кирил сказал…

– Никто! Как, во имя всех богов, возможно такое, что бы ни один Дом не поддержал законного наследника? А что проклятые Рыжки, самые верные из всех?

Совари вздрагивал, словно слова принца хлестали его.

– Принц Эдек отдал Рыжкам ваши поместья, чтобы вы не могли найти места для организации восстания.

– Убирайтесь! Все! Убирайтесь! – Александра трясло от ярости. Я был уверен, что если кто-нибудь из нас произнесет хоть слово, в него тут же полетит кинжал.

Мы ушли, я предупредил Сарью, чтобы она не приближалась к принцу, пока я не скажу ей, что уже можно.

– Может быть, ему тоже необходимы обряды сиффару, – предположила она, глядя издали на застывшую в тени фигуру.

– Чтобы к нему вернулось равновесие, нужно нечто большее, чем видения, – возразил я. – Не могу представить, где взять то, что ему нужно.

– Гаспар ищет ответы для воина света, но порой его взор туманится. – Тоска в голосе Сарьи отвлекла меня от мыслей об Александре. – Время Гаспара на исходе. Не знаю, хорошо или плохо, что он знает об этом.

– Взор Гаспара… – Я коснулся круглого плеча Сарьи. – Расскажи мне о взоре слепого.

Ее глаза увлажнились.

Гаспару было пятнадцать, когда настал его час смотреть в дым. Конечно, у него еще в детстве проявились способности к видениям, его привезли в Драфу, где он ждал своего часа. Диомеду было всего пятьдесят, поэтому Гаспар думал, что у него еще много времени впереди. Но Диомед погиб от укуса скорпиона. В тот день Гаспар стал Авокаром Драфы. Уже шестьдесят лет он знает ответы, но лишь немногие приходят задать ему вопросы. А время на исходе.

Авокар. Оракул.

ГЛАВА 20

Эззарийцы не единственные маги на свете. Мы уверены, что только мы понимаем до конца, что такое мелидда, только у нас ее достаточно, чтобы воевать с демонами, но мы знаем, что у каждого племени, у каждого народа есть свои провидцы и пророки, создатели заклинаний, привлекающих любовь, исцеляющих, охраняющих от зла. Среди этих людей изредка попадаются те, кто видит истину.

В одно изнуряюще жаркое утро, через несколько дней после возвращения Совари, помогая принцу устроиться поудобнее, я спросил его, слышал ли он когда-нибудь об Авокаре из Драфы. Нога по-прежнему беспокоила его, хотя гораздо меньше, чем те новости, которые привез Совари. За последние дни Александр едва ли произнес с десяток слов, не считая разговоров с капитаном, которого он бесконечно расспрашивал о состоянии, общественном положении и личном авторитете всех лордов, входящих в Двадцатку. Этой ночью Совари снова ехал в Загад, чтобы узнать ответы, которых он не смог дать принцу.

– Оракул? Никогда не слышал. Он мог бы спасти меня от неприятностей, да? Сказал бы мне, что делать, а чего не делать. – Горечь в голосе принца расстраивала меня.

– Не может быть, чтобы о Драфе не упоминали. Тебя же учили люди, знакомые с дерзийскими обычаями, твой дядя…

– Дмитрий прикончил бы любого, кто осмелился бы предсказать его будущее. Он сказал бы, что это заговор против него, и единственный способ предотвратить его – избавиться от предсказателей. Этому он учил и меня.

– Оракулы не предсказывают будущее, – возразил я. – Они не утверждают, будто видят правду, не дают никаких толкований и не пытаются влиять на вас. Они только рассказывают о знаках, явившихся в их видениях. Вы должны сами понять, что они означают. Сарья сказала, что Гаспар – Авокар Драфы.

– Скажи старику, чтобы он не смел соваться ко мне со своей чепухой. Наше будущее заключено только в наших поступках. – Он прикрыл глаза рукой, давая понять, что не желает больше со мной разговаривать.

– Возможно, – ответил я, оставляя принца наедине с его снами… или скорее мрачными думами.

Я никак не мог избавиться от дурных предчувствий. Моя жизнь тесно сплеталась с пророчествами. Каждый раз, когда я отрицал утверждающееся в них и избирал, как мне представлялось, противоположное направление, я всегда заканчивал тем, что оказывался в гуще предсказанных событий. Пророчество вынудило моих далеких предков закрыть путь в Кир-Наваррин, и я считал, что они поступили неверно. Они не поняли, каковы будут последствия их поступка: появление рей-киррахов и невыносимость существования демонов, неумолимо ведущие к бесконечной войне. То же самое пророчество, запечатленное в древней мозаике, рассказывало о крылатом человеке, идущем к крепости Тиррад-Нор с ключом в руке, и предупреждало об ужасающей катастрофе, которая станет единственным возможным последствием его поступка. Я сделал то, что считал верным, нашел оправдание своему стремлению снова открыть Ворота, но сомнения не покидали меня, особенно когда я видел во сне, что у воплощения грядущей беды мое лицо. Поэтому мне было сложно забыть слова Гаспара теперь, когда я знал о сохраняющейся в Драфе традиции мистических предсказаний.

Я спрятал подальше свое беспокойство и пошел к нашему наблюдательному пункту, чтобы отправить Совари немного поспать перед отъездом. Сарья сидела со спящим принцем, поскольку Малвер еще не вернулся из Загада. День был удручающе жарким. Я расположился под отдельно стоящей пальмой нагерой, изредка отхлебывая из фляги и наблюдая, как ящерицы перебегают от одной тени к другой. Убеждать себя выходить на солнцепек, подниматься наверх и каждый час осматривать горизонт было нелегким делом. Кирил сообщил, что Эдек не сможет спокойно сидеть на похищенном троне, пока не убедится, что Александр кормит собой стервятников. Однако мне было сложно представить, что его люди станут искать принца именно в Драфе.

Воздух дрожал от жара. Я чувствовал, что засыпаю. Прошло совсем немного времени с моего последнего созерцания далеких дюн, но я снова повязал голову белым легким шарфом жителя пустыни и встал на ноги. Бредя по песку, я выковыривал яркие сочные зернышки из только что сорванного граната. Пейзаж казался совсем плоским в жарком мареве, небо приобрело серебристый оттенок. Мертвую тишину ничто не нарушало: ни птица, ни кузнечик, ни дуновение ветерка. На севере, в той стороне, где был Загад, поднималось облако пыли. Я замер и стал вглядываться. Облако пыли двигалось на юг, к Драфе.

– Всадники! – закричал я, скатываясь вниз с холма и несясь к нашему укрытию.

Я уже давно знал, что даже самая сильная магия не позволяет противиться грубой силе. Не важно, какое заклинание я использую, мы с Совари все равно не сможем уничтожить полсотни дерзийцев, всех до единого, чтобы ни один из них не смог вернуться и рассказать, где находится Александр. Времени на превращение не было. Мы не можем бежать, Александр еще не садится в седло, значит, нужно дать им возможность обшарить Драфу. Женщины говорили, что у них есть место, где нас можно будет спрятать, если это понадобится, но они отказались показать нам это место раньше, чем возникнет необходимость. Выбора у нас не было, я лишь молил, чтобы это место оказалось действительно надежным. Дерзийцы будут здесь совсем скоро, меньше чем через час.

– Квеб! – закричал я. – Нам нужно спрятаться. Мальчик стоял на протоптанной в песке тропинке, повернувшись лицом на север.

– Сарья покажет, куда идти, – спокойно произнес он, складывая руки на груди. – Я пойду за Гаспаром. Мы позаботимся обо всем.

– Скажи Гаспару, что это дерзийские воины. Но они пришли сюда не за душевным равновесием. Они ищут моего раненого друга. Он наследник…

Квеб нетерпеливо махнул рукой:

– Мы знаем, кто он. Тебе не о чем беспокоиться. – Мне хотелось встряхнуть мальчишку, чтобы вывести его из этого странного оцепенения. Я растерянно топтался на песке, разрываясь между необходимостью увести Александра и желанием узнать, что за глупость готовятся совершить этот невероятно спокойный мальчик и слепой старик. В этот момент из пролома в стене вышла Сарья, и я ожил.

– Не ждите от них снисхождения, Квеб! – крикнул я. – Они готовы на все, чтобы получить его.