---

Здесь песок чище

ПОПЫТКА ПРОБИТЬСЯ К СЛАВЕ

Сильвио Мора[1] чувствовал себя уверенно, облачившись в новую удобную полевую форму. Казалось, что она была скрупулезно сшита руками портного, а не куплена в магазине, куда попала из остатков обмундирования, которые армия и флот США пускают в продажу. Этот магазин размещается напротив радиостанции Ла Фабулоса на Фледжер-стрит. Худой, невысокого роста, Сильвио Мора был уверен, что этот хороший костюм улучшит его внешний вид. Пышные усы, которые он отпустил, по его мнению, придавали лицу некоторую интеллигентность, и это успокаивало.

Он чувствовал удовлетворение не только оттого, что изменил свою внешность, хорошо подобрал униформу, обулся в отдающие блеском новизны ботинки парашютиста, но и потому, что у него было современное, полученное законным путем боевое снаряжение. В первую очередь новенькая, еще покрытая смазкой, винтовка AR-15, которую он приобрел в одном из оружейных магазинов на 8-й улице в юго-западном районе. Она ничем не отличалась от тех, что хранились на складах фирмы «Кольт».

Такая же винтовка, как и те, которые в то время прокладывали путь экспедиционным силам Соединенных Штатов Америки где-то далеко, в Азии, в непроходимых вьетнамских джунглях. Всего три килограмма весом, удивительная точность, двадцать смертоносных патронов — идеальное оружие.

Лежа на грязном песке за небольшими, едва укрывавшими его высохшими кустами, он следил за полетом чаек. Сделав несколько кругов в воздухе, они садились на небольшую изгородь, которая шла вдоль пляжа. У него был новый, приятно пахнувший кожей футляр бинокля.

Как легко чувствовать себя роскошно экипированным, без малейших признаков бедности. Все в жизни должно быть таким вот новым, хорошим, как на премьере. Абсолютно все — от первых пеленок до бархата на смертном одре.

Через чистые стекла бинокля, отсвечивавшие синевой, естественные цвета приобретали особый блеск. Не спеша Мора отыскал место, где должен находиться противник. Вот он. Получше подстроил объектив. На мушке центр зелено-оливкового берета. Вражеские солдаты еле видны, они хорошо укрыты и замаскированы.

Итак, противник! Ополченцы Кастро. Коммунисты. Неоплаченный счет за Плайя-Хирон. Смутные, красноватого цвета силуэты четырех или пяти человек, теснящихся в недавно наспех отрытой траншее, но тщательно прикрытой и защищенной мешками с песком.

Сильвио видел только силуэты, но не трудно было представить все остальное — и выцветшие зеленые береты, и загорелые хмурые лица, и ожерелья из семян, лохматые бороды с крупицами соли, и побелевшую от ярких солнечных лучей униформу.

Он представил также их голодные желудки, язвы на ногах и мысленные проклятия — ведь они были обязаны в одиночестве нести службу среди комаров, под солнцем и дождем, вдали от дома, от семьи. Скучная солдатская жизнь…

Подумал он и о собственной шкуре. Есть вещи, которые не предлагают в магазинах, где полно всякого оружия. Это необходимое самопожертвование, плата за славу. Закрыл глаза. В течение нескольких секунд думал о своей жене. Вспомнил ее одежду, плотно обтягивающую фигуру, вспомнил уголок своего дома в счастливые минуты, своих детей, которые никогда не возвратятся. Отца им заменил капризный немецкий пастор сомнительного происхождения. Он думал об этих забытых мелочах, не имеющих никакого значения, лежащих в глубине памяти до тех пор, пока вдруг в ситуации, подобной этой, не воскресают они в мыслях, в тоске по дому. И видится дом, мягкая кровать, кресло в прихожей, прохладная кожа жены. Слетела и покатилась вперед его шляпа. Он вздохнул. Когда снова открыл глаза, дневной свет очистил душевные воспоминания.

Так было легче — с ясной головой, свободной от тягостных воспоминаний. Он поднял глаза и посмотрел вокруг себя. Остальные были рядом, на своих позициях, готовые вступить в бой. Они чуть-чуть ленивы, но повинуются, им можно доверять. Согласно полученному приказу они окружали объект, где противник окопался вдоль песчаного склона. Их задача состояла в том, чтобы любой ценой овладеть позициями.

Сильвио Мора, не глядя, ощупал себя. Ласково потрогал осколочные гранаты, десантный нож для рукопашного боя, свой кольт сорок пятого калибра, увеличенный запас магазинов с патронами. Затем снова положил руку на приклад винтовки и почувствовал себя еще более могучим, более сильным, почти сверхчеловеком. Неизвестно откуда взявшаяся храбрость переполняла его. Удовлетворенность была громадной — Сильвио Мора руководит своими людьми, приготовившимися совершить военный подвиг. Улыбнулся, чтобы дать выход внутреннему душевному подъему. Приближался час «X». Он взглянул на циферблат часов «Роллекс». Так и есть, остались считанные секунды до 10 часов. Когда тоненькая стрелочка подойдет к двенадцати, нужно будет начать боевые действия.

Опираясь на локти, медленно поднял винтовку, тщательно отыскал цель и про себя начал отсчет времени в обратном направлении: «Девять, восемь, семь…» Огневая точка противника оставалась совершенно спокойной, только ветер покачивал отдельные ветви… «Шесть, пять, четыре…» Чайки снова летали свободно, не подозревая, что их ждет огненная буря… «Три, два, один… ноль!» Сильвио Мора выстрелил первым с криком: «Эй, вы, коммунисты! Получайте! Ого-о-онь!»

Эхо откликнулось в болотах. Перепуганные чайки улетели. Сильвио прокричал еще какие-то слова, но его голос потонул в оглушительном шуме выстрелов из шести автоматических винтовок. Сначала это были отдельные выстрелы, один вслед за другим. Некоторые пули, взвизгивая, попадали в камни, другие поднимали фонтанчики песка перед стрелявшими. Затем пошла стрельба длинными очередями. Пули вылетали все до последней, вздымая песок и осколки камня, срезая ветви растений и поднимая фонтаны брызг.

У Сильвио заело оружие. Он не ожидал такого от своей новой винтовки. Прошла пара минут, прежде чем он устранил неисправность и продолжил стрельбу по силуэтам, которые смешно плясали и разлетались на куски под свинцовым дождем. Это был враг. Ненавистный враг, получающий тяжелое наказание огнем, — ополченцы Кастро. Свинцовый удар из шести винтовок. Последний штурм позиций неприятеля. Рукопашная схватка. Атака на траншеи, где все еще могла поджидать смерть, затаившаяся в засаде на лезвии штыка, примкнутого к автомату, или на мушке одного из оставшихся в живых, но умирающего фанатика. Победный штурм логова коммунистов.

Когда Сильвио Мора поднял над головой винтовку и взмахнул ею, его коммандос поняли, что кульминационный момент «операции» настал. С криками «Да здравствует демократия! Долой коммунизм!» они бросились вперед, стреляя на ходу по силуэтам, которые прыгали и качались, как манекены, под градом выстрелов. Да, именно так, манекены. Бутафорские солдаты, воображаемые враги, оживленное тряпье, безобидные цели. Да и в качестве места для «боевых действий» было избрано не опасное кубинское побережье по другую сторону пролива, а тихий клочок земли в Эверглейдс, примерно в шести милях от Аллигатора, что служило предметом насмешек полицейских властей Флориды. Вслед за последним выстрелом «закаленные в боях солдаты», наклонившись над поверженной добычей, принялись спорить по поводу пробоин на «телах» солдат противника. Попаданий было меньше, чем претензий на них. Было смешно смотреть, как небольшая группа людей затеяла торг перед поверженными манекенами. Однако никто не задумывался над количеством израсходованных патронов. Сильвио был первым из заявивших, что его выстрел лучший. Он был уверен в этом, потому что видел, как берет с манекена, по которому он стрелял, отлетел далеко в сторону. Но другие кричали, что их выстрелы были более точными. Дискуссия принимала явно выраженный угрожающий тон. Наконец кто-то призвал всех к спокойствию, и споры утихли. Несмотря на все эти недоразумения, Сильвио Мора вернулся в свой дом в юго-восточном районе города с чувством удовлетворенности. Он развесил свою униформу, пропахшую пылью и порохом, именно такую, которую должен носить настоящий «железный» парень, первый в роте, соперник морского пехотинца или, по меньшей мере, что-то в этом роде, а не обыкновенный эмигрант. Не так ли? Таким должен быть активный и боевой член организации противников кубинского коммунизма, которая именует себя «Альфа-66». Возвращаясь, он видел себя в мечтах в ореоле величия и зените славы. На пороге дома его встречала Эсперанса, все еще находившаяся под впечатлением воскресных подвигов. Она жила воспоминаниями и носила форму американских морских пехотинцев как напоминание о днях, проведенных на Кубе.

К вечеру, после взбадривающего душа и легкого ужина, состоявшего из бутербродов и прохладительных напитков, Сильвио Мора снова встретился со своими головорезами из коммандос. Усевшись все вместе в тени козырька крыши одного из домов недалеко от Даун Тауна, они вновь принялись обсуждать воображаемые операции, которые проводились на песчаных пляжах Флориды на деньги все той же эмиграции. Прилив вдохновения, вызванный полевыми тренировками, постепенно прошел, и, когда снова стала ощущаться тяжесть реальных обстоятельств, Гальего стал горько сетовать:

— Я спрашиваю себя: сколько времени мы еще будем грозить да совершать вылазки на остров, когда же американцы выступят по-настоящему? Я не вижу конца этой затее. Посылают стрелять то здесь, то там, а все остается по-старому, ничего не меняется.

Сильвио почувствовал, что ему нечего ответить на это. Немного поколебавшись, он все же сказал:

— Я думаю… короче говоря, мы делаем то, что нужно.

— То что нужно? Как бы не так. Единственное, что мы пока сделали, — так это много шума и пропаганды. Послушай, когда мы забросили группу, уверенные в том, что теперь-то наконец дело пойдет, все накрылось. И всякий раз находим виновного: либо это кто-нибудь из посланных нами на Кубу, как было с покойным Байямесом, либо повинны в этом пограничники Кастро или его торпедные катера, либо обвиняем кубинскую контрразведку или людей, работающих на нее, либо это невезение или еще что-нибудь. Да, вечно одно и то же… Здесь что-то не так. Но что?..

— А я считаю, что все правильно.

— А я нет!

Сильвио метнул на Гальего быстрый взгляд, сделал недовольный и нетерпеливый жест, вспоминая, как ему неоднократно приходилось объяснять одно и то же:

— Я знаю, что ты не согласен. Тебе хотелось бы, чтобы мы трое сели в лодчонку и вышли в море во главе американского флота для освобождения Кубы. И чтобы сегодня к вечеру или завтра утром весь мир признал нас новыми спасителями континента…

— Я не знаю, чего ждут американцы.

— Они, видимо, знают.

Хосе Ампаро Ортега[2] отбросил журнал, который листал. Разговор касался интересовавшей его темы. Теперь наступил его черед:

— Что американцы?

Гальего жестикулировал руками, подчеркивая свои слова:

— Ты знаешь, американцы… Ну, как тебе сказать. Действительно, что способны сделать мы — трое калек? Другое дело, если бы они пошли впереди, с их флотом, который уничтожал бы все на своем пути, сметал коммунистов. Применили бы авиацию, десантников. А если хотят, мы пойдем следом, чтобы подсказывать им кто есть кто. Там бы мы знали, что нам делать…

— Американцы тоже знают, что делают, — Ортега пытался придать оттенок официальности своим словам, — должны знать это. Но Куба у них не единственная и не главная проблема. Кроме того, это у них не единственное обязательство. И если мы хотим, чтобы они считались с нами, несмотря на их конфликт во Вьетнаме, отношения с Россией и все остальное, то этого должны добиваться мы сами. Уважение у американцев нужно еще заслужить. Само по себе оно не придет. И если мы будем спокойно ждать вторжения американского флота, то или умрем от старости, так ничего и не дождавшись, или же узнаем последними, когда высадка все же произойдет. Как ты думаешь? Ты считаешь, что господин Никсон предупредит нас о своих планах? Мы должны завоевать его доверие нашими делами, поведением.

— Или это доверие завоюют другие, — подчеркнул Сильвио. — Дело в том, что, если мы не будем делать то, что делаем сейчас, и даже чуточку больше, если нас не заметят в наших военных делах, придут другие, более решительные, и заслужат доверие ЦРУ. Имей в виду, что мы не единственные. Ежедневно появляется новая группа, которая намеревается захватить лидерство и завоевать полное доверие американцев. Мы не должны позволить себе опуститься. В течение этих лет мы держались, выживая после каждого кризиса, и нам необходимо сохранить наши позиции, чтобы в любом случае они считались с нами. А сейчас тот, кто боится и рассчитывает во всем на американский флот, пусть подвяжет штаны.

Гальего бросил стакан на столик и встал возмущенный:

— Я трус? Ты ошибаешься, Сильвио, не за того меня принимаешь! Давай сядем на катер и посмотрим, кто первый испугается.

Сильвио удовлетворенно улыбнулся. Намек на страх был хорошим ответом. Он мог начать словесную перепалку с этим полуграмотным хвастуном, выведенным таким образом из душевного равновесия. Однако намеки на трусость или смелость были слишком опасными. Это похоже на обоюдоострый нож. Среди них это был универсальный аргумент, который можно было применить к кому угодно, в любом разговоре. Он не стал больше возвращаться к нему. В душе что-то предостерегало его, какой-то непонятный внутренний голос подсказывал ему: «Будь, брат, осторожен, ты тоже можешь влипнуть в историю». Поэтому он предпочел слегка смягчить свое высказывание, уверенный в том, что его мнение все же возобладало в споре:

— Вы не понимаете, что в этой войне между кубинским коммунизмом и нами силы сторон не равны? Мы можем делать только то, что делаем сейчас. Наша главная цель — завоевать солидный авторитет на будущее, с тем чтобы в нужный момент американцы были бы вынуждены обратиться к нам.

— Меня интересует, когда именно они примут это решение, — сказал Гальего, почти совсем успокоившись. — Кроме того, никто не знает, что думают о нас американцы.

— Этого тебе никто не скажет, — надменно произнес Ортега, — даже я, хотя я их знаю лучше, чем ты. Но они не глупые и отлично хранят свои секреты. Ведь мы не знаем, сколько таких, как Байямес, внедрила кубинская контрразведка в наши ряды. Американцы уже наметили день и час. И об этом знают только они одни.

Гальего, всегда выступавший против хвастливых высказываний Хосе Ампаро Ортеги, на этот раз подтвердил жестом свое согласие, не выпуская из руки стакан с шотландским виски.

— Да, пожалуй, ни ты, ни я и никто другой лучше, чем они сами, не знает, что у них задумано. Но меня беспокоит другое — как бы они не думали так же как и мы.

Реально так оно и было. Гальего, несмотря на некоторую свою ограниченность, политическую слепоту и привычку ставить все под сомнение, не ошибался, анализируя свои позиции и позиции американцев. Действительно, одно дело наемник, а другое дело хозяин, посылающий его на смерть. Американцы! О чем думают американцы? Какой день и час они наметили для нападения на Кубу? Сдержат ли они свое слово, данное в период массовой эмиграции с Кубы, спровоцированной ими? Или они забудут о своем обещании? Что о них думают американцы? Что они намерены предпринять, чтобы поправить положение? Конечно, об этом знают только они сами. Но приставать к ним со своими вопросами не следует. А потом, есть люди, хорошо знающие американцев, усвоившие их привычки, читающие их мысли, прекрасно разбирающиеся в их критериях и оценках. Они могут ответить на этот вопрос за американцев. Достаточно лишь подняться на несколько кварталов вверх по реке, где расположено грязное снаружи, но прекрасно обставленное внутри здание. Там можно послушать человека с двойным гражданством, у которого слишком сильно желание не быть похожим на кубинца, и поэтому он едва ли сойдет за американца, хотя ему и хочется этого. У него мы можем узнать ответ на вопрос, который так настойчиво ищет Гальего и который ему не смогли дать его коллеги по «Альфе-66». Сейчас мы подслушаем одну из сердечных бесед, которую он ведет с таким же, как Гальего, членом «Альфы-66», но одновременно являющимся также агентом ЦРУ.

— Мир не стоит на месте, он постоянно меняется. Все течет, все изменяется, Хосе Ампаро Ортега. Кто тебе мог бы сказать раньше, что по улицам Майами будут ходить под руку истязатели и их жертвы, хозяева и их слуги, знатные и плебеи? Но в жизни все меняется…

— Меняется?

— Да, конечно, меняется. Обстоятельства меняются. К примеру, наши планы… Ты что думаешь, сейчас мы можем ставить перед собой те же цели, что и в 1959, 1961 или 1964 годах? Ничего подобного. Обстановка другая, и нужно вносить соответствующие поправки. ЦРУ вынуждено постоянно вносить коррективы в свои планы, и, естественно, мы также… Верно? Я хочу сказать мы, эмигранты.

Кто же этот индивидуум, оторванный от родной почвы, человек, который почти забыл, где его родина? Ему сорок четыре года, высокого роста, одевается строго, элегантно и модно, носит светло-серый костюм с широким галстуком. Его имя Анхель Моисес Эрнандес Рохо. Для посторонних он — чиновник, занимающий высокое положение в УМСА[3] — якобы общественной и спортивной организации, которая фактически подчинена правительству Соединенных Штатов через ЦРУ. УМСА располагается на 3-й авеню, в доме номер 40, а в путеводителе по Майами для кубинцев даже имеется телефон Рохо — 374-84-87. За внешностью скромного и мирного гражданина, чиновника из УМСА, — одиозная фигура агента Центрального разведывательного управления. Это не простой работник, не какой-то секретный полицейский — он важное звено этой организации. Рохо занимается координацией деятельности эмигрантских организаций на полуострове Флорида. Он действует в сложном подрывном комплексе, который заменил ликвидированный «центр Гаваны» и устаревшую эмигрантскую структуру в Майами. В его обязанности входят сбор и изучение сведений об эмиграции, контроль за передачей, хранением и использованием оружия и других средств, которые применяются против Кубы. Все это делается лишь после того, как все планы рассмотрены ЦРУ, им одобрены, выделены материальные средства для их обеспечения. Одним словом, этот человек дает «зеленый свет» для проведения подрывных операций. Это он передает: разрешает ЦРУ или нет, окажет помощь или нет. Он сообщает также, кто будет руководить операцией, когда она состоится и объявляет место ее проведения. Он скажет, какое именно снаряжение нужно взять и каковы цели операции. Этот человек может в последний момент затормозить или остановить дело. Он может однажды сообщить радостную новость о том, что ЦРУ улучшило свое отношение к эмигрантам, или же предупредить о прекращении поддержки. Он на равных вступает в спор с контрреволюционными главарями по проблемам финансирования и экипировки пиратских налетов на Кубу. Каждая группа искренне верит в то, что самим своим существованием она в значительной степени обязана благосклонности этого человека.

Это при посредничестве Рохо американцы оказали кубинским контрреволюционерам всю необходимую техническую помощь, после чего те совершили налет на кубинское селение Бока де Сама 12 октября 1971 года. Его трагический результат известен — двое погибших и четверо раненых. Техническая помощь включала военное снаряжение, технику и вооружение, поставленное американской армией. В этом случае речь идет уже не об излишках дешевого оружия, купленного в военном магазине на Фледжер-стрит, а о современной сложной технике, такой, как быстроходные катера с алюминиевым корпусом, мощными двигателями, радиолокаторами и артиллерийским вооружением. Это свидетельствует о растущем авторитете Рохо в американском разведывательном ведомстве, о том, что он является его доверенным лицом в полном смысле слова.

Такая прочная позиция Анхеля Моисеса Эрнандеса — явление не случайное. Его взлет — это не улыбка судьбы и не показатель того, что у американских властей нет другого выбора. Этот человек рано сделал карьеру, побывал в разных переделках, и американцы внимательно следили за его удачами. Заглядывая в прошлое, можно отметить, что наиболее существенные строки в его послужном списке восходят еще к тому периоду, когда Куба была во власти диктаторского режима Фульхенсио Батисты и когда даже самые придирчивые и дотошные аналитики не упоминали о малейших признаках возникновения коммунизма на Кубе. Рохо служил в те годы в штабе военно-морского флота. Уже тогда он был ярым антикоммунистом, преданным своему «демократическому долгу». Его способ возвыситься отличался своеобразием. В то время как все другие прокладывали себе путь по иерархической лестнице, превращаясь в обычных наемных убийц, он предпочел добиться этого более элегантно, рассчитывая каждый свой шаг, используя выгодные связи, опираясь на свои умственные способности. Скоро он понял, что его не устраивает кубинский флот, где в те годы царили невежество и голый практицизм. Высоко ценя свои умственные способности и интеллектуальную деятельность, он обратил свой взор к Соединенным Штатам, а там его заметило ЦРУ. Первые его контакты с ЦРУ осуществлялись через представителей военно-морского флота США. В особенно трудном для Батисты и его камарильи 1958 году Анхелю Моисесу удалось получить разрешение на обучение в одном из военных училищ США. Ему разрешили выезд и забыли потом о его существовании.

Обстановка на Кубе продолжала ухудшаться, и Рохо не удивило пришедшее в декабре известие о победе повстанцев. Находясь за пределами Кубы в момент развала батистовской диктатуры, он чувствовал себя в более выгодном положении, хотя и не был спокоен. Дело в том, что в Майами у него было много противников, а никакой поддержки он не имел. Узнав, что Кастро не распустил военно-морской флот, он начал «кокетничать» с одной и другой стороной, пытаясь рассчитать все «за» и «против» — возвратиться на родину или перейти на положение политического эмигранта. К тому времени досье на него побывало во многих руках. Им заинтересовались люди, которым было поручено вести скрытные враждебные действия против кубинских повстанцев, взявших власть в свои руки в девяноста милях к югу. На их предложение о сотрудничестве Рохо ответил утвердительно. Он чувствовал, что пришел наконец его час, что подул попутный ветер. Непосредственно ему падение Батисты не причинило вреда, так как он не столкнулся с горькой альтернативой, приложить или нет все свои силы для того, чтобы помочь спасению режима. Он не должен был удирать, рискуя всем, пополняя первую, поспешно образовавшуюся волну эмигрантов. Он был счастливым наблюдателем событий, происходивших по ту сторону пролива, что ставило его в привилегированное положение. Теперь Рохо не был, как раньше, простым поденщиком, а полностью подчинялся американцам. Изменился не только его внешний вид. На его отношения с остальными эмигрантами, на его видимое проявление солидарности с ними, на всю его деятельность наложили глубокий отпечаток интересы американцев. Эти интересы Рохо защищал непоколебимо. И как ни странно, именно этому кубинцу люди из «Альфы» обязаны уверенностью в своих силах. Они теперь имеют свою точку зрения в отношении потерянной родины. Одним словом, его судьба не похожа на судьбы других эмигрантов. В то время как они выступают за решение вопроса об их возвращении, его задача — следить за тем, чтобы такие требования не затрагивали интересов его хозяев. Для этого он решил создать свою собственную шпионскую сеть. Его агенты, находящиеся во всех бандах и контрреволюционных группировках, какими бы малыми они ни были, облегчили связи ЦРУ с контрреволюцией. Это новое в стиле деятельности ЦРУ. Нужно было, говоря простым языком, добиться официальной вывески для подпольной антикубинской деятельности вместо прекратившей свое существование главной оперативной группы Флориды. Одновременно перешли под контроль ЦРУ, «в высших интересах нации», устаревшие планы различных боевых группок, которые теперь оказались защищенными от внезапной опасности. В служебном кабинете УМСА, у себя дома или на явочных квартирах ЦРУ Рохо рассказывает об этих делах по своему усмотрению. Сейчас перед ним один из членов «Альфы-66» — Хосе Ампаро Ортега. Он прибыл, чтобы изложить проблемы своей группы. Рохо ошеломляет его информацией, заставляет поверить в то, что ему действительно открываются важные секреты.

— Это понятно, Рохо, что все течет, все изменяется, но мы в «Альфе» спрашиваем себя: что же будет дальше, что думают американцы? То ли они и впредь будут сидеть сложа руки и ждать или все же возьмут на себя смелость провести решающую операцию? Люди сомневаются, а сомнение плохой советчик.

— Не знаю, что сказать тебе. У меня много ответов на твой вопрос. Если бы передо мной сидел Андрес Насарио, я бы сказал ему: «Чего ты хочешь, старик? Я оплачу все расходы на рекламу по высшему классу, чего бы это ни стоило, и буду иметь тебя в виду, когда мы создадим кубинское правительство в эмиграции… или на демократической Кубе». И Насарио уйдет довольный. Если бы передо мной был Сильвио Мора, я бы сказал ему следующее: «Мы тебя поставим во главе одного важного дела, ты станешь известным человеком, у тебя будет автомобиль последней марки, много денег, и иногда ты будешь участвовать в налетах, практически не рискуя ничем. Образ настоящего мужчины, которого ты рисуешь в воображении, станет реальностью». Он будет очень доволен. А если бы ко мне пришел человек вроде Гальего, то… Что ответить ему? Что предложить? В случае нашего возвращения с победой мы сделали бы его единоличным хозяином всех домов терпимости в Гаване. Он жил бы в большой роскоши, не заботясь ни о чем. Я напомнил бы ему, какого труда стоит человеку заработать на хлеб, если он порвет с нами… Таким образом, на вопрос каждого из них у меня подготовлен соответствующий ответ, поскольку интересы их различны. Тебя я не могу обманывать, с тобой я должен быть более откровенным и поэтому говорю суровую правду. Члены организации «Альфа» спрашивают, чего хотят американцы. Американцы попросят уточнить: а кто именно из «Альфы»?

— «Альфа» продолжает существовать… Мы верим в нее и имеем право знать, что будет с нами дальше, что думают…

— Как вижу, ты так и не уяснил себе обстановку?

— Откровенно говоря, нет.

Рохо нетерпеливо вздохнул. Нужно обладать призванием учителя начальной школы, чтобы иметь терпение понять своих тупых подчиненных.

— Для тебя, конечно, не новость, что мы уже прекратили деятельность нашего жизненно важного центра на Флориде, нашей оперативной группы «Уэйв».

— Кто ее может забыть!

— Не нужно сейчас говорить о тех временах, о том, что якобы можно было что-то сделать и лучше. Одно совершенно ясно — мы потерпели крах. Это как плохо вложенные деньги. Дела шли неважно, и мы почти обанкротились. Но это не говорит о том, что мы отказались от наших основных намерений. Это было всего лишь изменение структуры. Пожалуйста, если я говорю что-либо непонятное для тебя, ты меня предупреди. Все, что я сказал тебе раньше, понятно?

— Ну, конечно, понятно… Центр в Майами перестал действовать. Да? Дела же идут, но по-другому.

— О’кей, о’кей! Мы встретимся с вами, с каждым в отдельности, и скажем: «Присоединяйтесь к кубинским эмигрантским объединениям, прокладывайте себе путь сами до тех пор, пока вы не уясните создавшееся положение, а уяснив, служите ЦРУ». Это новая фаза, которая не похожа на все остальные, но в глубине… Вы действуете, а мы держим в своих руках все нити правления. Разве тебе это не ясно? Ты им что говорил?

— Что у американцев много своих проблем кроме наших… что мы должны завоевать их доверие, а то это сделают другие.

— Верно.

— И что всякая вещь имеет цену.

— Даже за спасение Христа платили. Я уж не говорю о простых смертных!

— Люди из «Альфы» думают, что они уже уплатили эту цену, и им не верится, что американцы позволят…

— Как ты думаешь, нынешнее положение на Кубе сохранится еще долго?

— У меня нет информации, чтобы ответить на этот вопрос…

— Да, я понимаю… ты хочешь быть с ними заодно. Ты должен быть потверже. Понял?! Не допускай, чтобы и ты заразился их эгоистическими интересами. Они думают, что наша проблема единственная для американцев и что легко быть всемирным стражем. Они думают, что ЦРУ занимается только борьбой с Кастро. А Средний Восток? А Азия? А Африка? А остальные страны Америки? ЦРУ — это оплот, это крепость. Оно работает денно и нощно, поднимая все выше знамя демократии, чтобы эта нация могла жить гордо. У ЦРУ есть также свои планы в отношении других стран, в их числе щедрая помощь кубинским беженцам для того, чтобы вернуть им потерянную родину, конфискованное имущество, национализированную собственность, капиталы, добытые ценой многих жертв…

— Большинство из нас ничего там не имели.

— Но… вас лишили будущего… возможности иметь. Вас лишили возможности возвратиться… разъединили семьи, братьев, родителей и детей.

— Зная все это, легко понять озабоченность членов «Альфы».

— Мы знаем все это. Знаем, что плохи дела в Индокитае и других местах. Кроме того, это огромная страна, со своими собственными конфликтами, да еще в состоянии войны… Американцы просят, чтобы им доверяли в их делах, и все их обещания будут выполнены…

Рохо придвинул свой стул к стулу Ортеги и понизил голос:

— Позволь я тебе скажу шепотом. Никому не говори об этом, никому. Я верю в твое благоразумие. Можно?

— Ну что ты, конечно!

— Как только закончатся дела во Вьетнаме, я смогу рассказать тебе интересную вещь. Сейчас я позволю себе сообщить лишь о возможных событиях. Весьма вероятно, что целые дивизии будут направлены на Кубу. Они пойдут туда прямо из Вьетнама, не заходя домой. Понял? Целые дивизии со своим вооружением, техникой, имеющие опыт войны в тропиках. И в течение считанных дней, даже часов, они все изменят… Это будет наш день «Д», наш час «X». Посмотрим, заслужат ли люди из «Альфы» наше уважение. Посмотрим!

КУРСОМ НА СЕВЕР

В девяноста милях к югу думали иначе. Заглянем, к примеру, в небольшое служебное помещение, расположенное на пятой авеню в Мирамаре. Это своеобразное здание прежде было жилым домом. В зале для посетителей стоит красная софа и два небольших кресла. В центре комнаты столик с искусственными цветами. В углу еще один столик, на котором стоят две пепельницы. На стенах портреты Ленина, Марти, Масео, кубинские пейзажи. Одна дверь ведет в коридор, другая — в небольшой, скромно обставленный кабинет начальника. На свежевыкрашенных стенах только один портрет в рамке серебристого цвета, на котором изображен Эрнесто Гевара. Это одна из малоизвестных фотографий времен начала войны в горах Сьерра-Маэстра. На письменном столе несколько бумаг, поверх которых вместо пресс-папье лежит разряженная граната. Небольшой план Майами расстелен в центре стола. Это недавно изданный в целях рекламы коммерческий план, заказанный одной из нефтяных компаний. Склонившийся над планом человек отметил несколько точек и обвел их красными и синими кружочками. Красными кружками обозначены имена людей, синим соответствуют общественные здания или места, где расположены штаб-квартиры организаций.

Человек, наносящий кружки на план, худ, чуть бледен, невысок ростом, сутул и носит густые черные усы. Его движения медлительны, чувствуется профессиональная выдержка. Это Марсело. Он служит в учреждении с первого дня его основания.

Сделав пометку на карте, он размышляет. Кажется, что он мысленно обсуждает очередной ход в шахматной партии с невидимым, но хитрым противником. Так, по сути дела, оно и есть. Его ловкий противник не воображаемый. Он существует, он хитер и коварен, всегда настороже, ожидая малейшего невнимательного хода, чтобы объявить шах. Марсело думает о том, что недостаточно только подготовить засаду, прочную оборону и контратаки, надо еще узнать ход мыслей противника. Разгадать, о чем он думает сейчас, что будет делать завтра, и тогда мы сможем опередить его, дать достаточный отпор, как того требует новая обстановка. Да, действительно, это как игра. Однако эти кружки, нанесенные на карте улиц Майами, означают значительно больше, чем простые карандашные рисунки. Некоторые из них — это плацдармы агрессии, гнезда контрреволюционеров, другие…

«Так, посмотрим… дела не так уж плохи. Джони работает с людьми Боша, на этом этапе ему трудно, но есть уверенность, что он добьется своего… Тем не менее… мы должны помочь ему, он пока еще не смог выйти на удобную позицию… Рауль продолжает действовать в бригаде, у него все в порядке… Мануэль у Торриенте, он идет к цели… Терри пока еще не смог устроиться среди них, но в этом вопросе нужно запастись терпением… Здесь Эдит, у нее почти все секретные архивы „Альфы-66“… Остальное должен дополнить Монго. Посмотрим, что будем делать дальше с Монго».

Он оторвал взгляд от карты, нажал указательным пальцем на кнопку селектора. Ответили сразу же.

— Слушаю вас.

— Зайди и возьми с собой все, что есть о Монго.

— Сейчас буду.

Через несколько секунд офицеры госбезопасности встретились.

— Итак, все готово к его заброске?

— Да, все готово.

— Как с подготовкой?

— Он хорошо подготовился по варианту с использованием реальной «крыши». Она сможет выдержать любые испытания. Внесены необходимые дополнения в связи с будущими задачами. Даны, например, указания в отношении тех, на кого он должен выйти для связи…

— Об этом мы уже говорили…

— Вот его планы.

— Он знает их наизусть?

— В совершенстве, во всех деталях. Недавно мы произвели проверку с целью представить все возможные ситуации, с которыми он сможет там столкнуться. Результаты были неплохими. Затем мы обсудили незначительные погрешности, вскрытые в ходе проверки.

— Итак, каково ваше мнение как специалиста?

— Проделана огромная работа, которая должна привести к успеху. Все шло правильно, так что…

— Можем засылать?

— Да, можем.

— Сколько времени нужно, чтобы осуществить отправку?

— Все зависит от варианта.

— Я имею в виду второй.

— Одни сутки, шеф.

— Хорошо, приступайте.

— Он отправляется шестого во второй половине дня.

— Хорошо, шестого во второй половине дня.

Офицер вежливо отдал честь и направился к выходу.

— Одну минутку…

— Да.

— Пусть кто-нибудь проводит его, естественно, незаметно.

— Будет выполнено.

6 октября 1969 года на пустынном побережье к западу от Гаваны три человека, казалось, готовились к выходу в море для подводной охоты. Укладывали принадлежности, ружья и приманку. Однако беседа между ними шла далеко не на спортивную тему.

— Я хочу очень немного — разбогатеть, только и всего. Стать богатым как можно скорее.

— О чем ты говоришь? Всего-навсего разбогатеть! Тебе кажется, что это просто? — Чино[4] склонил голову, посмотрел на парня-собеседника насмешливо и в то же время с чувством сострадания, затем улыбнулся, как бы подчеркивая свою собственную внутреннюю убежденность. Нужно было простить Тони его незрелость, поскольку он был еще слишком молод и вообразил, что в США царит сказочно высокий уровень жизни населения и что там полная свобода и изобилие, почти рай. И уж совсем переходило все рамки то, что и Каэтано, человек в годах, с сединами, думал то же самое, но с еще большим пылом. Он идеализировал свои эмигрантские устремления:

— А почему бы и нет? Я думаю то же самое.

— Так, значит, ты думаешь так же, как и он? Но, кажется, кое-кто собирался на поиски приключений с участием двух миллионеров.

— Нет, не миллионеры, просто богатые.

— Да, друг мой, стать богатым, ворочать деньгами и не работать, — добавил Каэтано, пощелкивая пальцами.

— Нет, я, конечно, не против… но как ты думаешь разбогатеть? Что касается меня, то, по правде говоря, я даже и не мечтаю об этом. Во всяком случае, я думаю, что быстро это не получится.

— Ну что же… Ты спрашиваешь, Чино, как это будет? Да это же совсем просто. Даже странно, что ты меня об этом спрашиваешь. Здесь все зависит от конкретного человека. Ты должен сам найти свое богатство. Оно, дружок, не падает с неба. Небо посылает нам только дождь да молнии с громом.

— А если не пошлют небеса, то где же мне взять?

— Посмотри на него, Тони. Он совсем спятил или притворяется простачком, хочет выудить у нас все подробности… Расскажи ему о своем дяде, о том, как он живет, о цветных фотографиях, что ты мне показывал, и о том, что говорил тебе твой дядя… Послушай, приятель!

Тони поднял глаза, как бы оценивая — что же скажет на это Чино. В то же время он думал: «Какой же я дурак, что затеял весь этот разговор!»

— Мой дядя уже давно там…

— А как он живет? Говори же, говори!

— Да он уже говорил, Каэтано, он говорил об этом… Его дядя богатый, он не работает, — воскликнул насмешливо Чино.

— Так вот, мой дядя… ну, конечно, вначале нужно работать…

Каэтано развел руками и изогнул брови, как бы подчеркивая этим энергичным жестом свои слова:

— Конечно, сначала нужно работать, дружок! Немного, вначале, ну чтобы адаптироваться, втянуться, стать на ноги. Но это меня не пугает. Если нужно работать, я буду работать. И если это необходимо — работать день и ночь. Я буду работать, с тем чтобы скопить все что можно и положить деньги в банк. Вот и будет все то, что я заработаю и скоплю, да еще проценты, которые выплатит мне банк. Ты знаешь, как это бывает, — деньги плывут к деньгам. Ты думаешь, я не знаю, как это делается… Не считай меня слепцом, я знаю, что меня ждет.

— Как и дядю Тони, — сказал с иронией Чино.

— Ну, хотя бы…

— Послушай, Каэтано, — сказал Тони, на этот раз с беспокойством в голосе, — говори потише, мы же не в Майами, и этот спор мне совсем не нравится. Если у нас есть желание говорить на эту тему, давайте продолжим разговор в другом, более подходящем месте.

— Э, парень, вижу, разговор захватил и тебя. А если ты думаешь, что там будет очень трудно, чего же тогда не останешься?

— Я не говорю, трудно, я говорю, что нелегко.

— Конечно же, не мед, но «юнай»[5] знает, что делает, нужно только уметь платить тем же и налаживать отношения, и это сделаем мы, кубинцы… Ты не должен превращаться в рабочего мула… Будешь разбираться в делах — и все пойдет своим чередом. Сначала придется работать до седьмого пота, чтобы поднакопить денег в банке, а затем тебе пойдут проценты. С этими деньгами, для начала, можешь открыть маленькое дельце, и деньги будут расти… Да, потому что деньги идут к деньгам… И все, что будет можно, — сдать в банк. Кроме того, если судьба… а ты знаешь, судьба может тебе улыбнуться, и тогда… Надеюсь, ты понимаешь. Я так вот думаю. Если я счастливый и мне повезет, то я познакомлюсь с кем-нибудь из мафии, с людьми, занимающимися контрабандой, торговлей наркотиками или еще чем-нибудь таким, на чем можно заработать. В таких делишках часть дохода… даешь полиции, ну, как когда-то здесь у нас — и каждому свое. Спроси своего дядю и убедишься, что так оно и есть.

— Много дядей уехало. Вы считаете, что все они живут одинаково?

— Нет, Чино, я этого не сказал, но вот ты послушай… Во-первых, я уже говорил, что большинство из уехавших живут хорошо. Во-вторых, это как с призраками — одни их могут увидеть, а другие нет. Так же и там, не у всех одинаковая судьба. Дело в том, что если тебе не везет, или ты почему-то не понравился, или просто что-то не так, тогда… Что же касается меня, то я уверен, что мои дела пойдут хорошо. Устроюсь в «юнай», найду жилье, тщательно изучу все дела, и через пару месяцев все мои проблемы будут решены. Я клянусь тебе в этом. — И он, громко чмокнув, поцеловал щепоть левой руки. Затем внимательно посмотрел на собеседников, оценивая, какое впечатление произвели на них его слова. Тони оставался невозмутимым, а Чино вдруг задал несколько неожиданный вопрос:

— И ты не будешь бороться с коммунизмом?

«Воевать с коммунизмом? — подумал Каэтано. — Пошел бы он к…матери! Чего придирается? Я не могу заткнуть ему рот… а то потом скажет, что я… Нужно подбросить ему „живца“, пусть проглотит, а то, чего доброго, скажут, что я свалился с неба… там видно будет…» — и сказал:

— Бороться? Для того, чтобы он развалился? Конечно, я тоже буду бороться! Если нужно будет взяться за это, я пойду. Но это еще не говорит о том, что я не могу думать о чем-то другом и выполнять свои собственные планы. Не так ли? Потому что если я не буду стремиться улучшать с каждым днем свое положение, то мне следует остаться с коммунистами.

Еще не закончив последнюю фразу, Каэтано почувствовал, что сказал лишнее. Его аргументы были столь неубедительны, что позволили Чино снова оказаться в выигрыше.

— Да нет же, Каэтано, имей в виду, я с коммунистами ни за что в жизни!

«Да рассказывай, уже и так оставил меня в дураках. Сейчас я ему дам, пусть спустится с небес на землю… Если бы не от него зависело приобретение судна, тогда… Ну, ничего, мы сейчас все исправим», — размышлял Каэтано.

— Это к слову, Чино. Ведь если мы уезжаем отсюда, то не просто ради прихоти. Мы ищем, где можно жить лучше. Давай разберемся: ты почему сам решил уехать? Только не говори мне, что тебе здесь хорошо, но ты уезжаешь, хотя и там будешь жить так же. Ложь! Ты уезжаешь по той же причине, что и Тони, и я, поскольку здесь жить все хуже и хуже, и уже страшно подумать, что ждет впереди… А сейчас о другом… Запомни хорошо, Чино! Если уж я должен включиться в это, я включусь и не буду раздумывать, но сделаю это, чтобы жить лучше, а не хуже. И если я должен вернуться с американцами, или принять участие в интервенции, или как угодно это называй, я вернусь. Но только для того, чтобы вернуть старую жизнь, чтобы жить лучше. Ты меня понял? Все остальное меня не интересует. Политика меня никогда не интересовала, и если я обратил внимание на слово «коммунизм», то только потому, что спросил себя: «Черт возьми, что же это такое, почему мне так плохо живется?» Мне было при нем плохо. Да, плохо! Что же касается, ввязываться или нет, — это другое дело.

Каэтано сильно пнул ногой по камням, проклиная себя за то, что он еще не там — на борту судна «Моя мечта», буксируемого кораблем береговой охраны США, а, поставив, все свое будущее на карту, стоит на обрывистом побережье северо-восточнее Гаваны, рискуя попасть в руки органов государственной безопасности. Чино надел ласты и зашлепал в них по воде. Он чувствовал, что совершил ошибку, ввязавшись в глупую дискуссию. Теперь он решил прекратить ее немедленно, защитив, как ему казалось, справедливость. Он не нарушал тишины до тех пор, пока Тони не обратился к нему с вопросом, чтобы снять напряженность:

— Как, Чино, на этот раз вы действительно едете?

В вопросе слышались нотки неуверенности. Предшествующие неудачные попытки подорвали доверие. Тем не менее Тони признавал неоспоримый авторитет своего друга и говорил с ним, скрывая свою душевную мольбу, свои безнадежные расчеты, которые, однако, обязательно должны были иметь благополучный исход. Так происходит со смертельно больным человеком, который не хочет смириться с неизбежным исходом и задает вопросы, чтобы в ответах услышать сострадательное утешение врача, пусть даже неоправданное слово «возможно», хоть какую-либо надежду.

— Я не могу ответить тебе с уверенностью.

— Почему?

— Потому что я не предсказатель. Нужно все обдумать и взвесить…

— Но ты ожидаешь, что все будет хорошо?

— Побережье чистое, пока у нас все шло гладко. Я думаю, что на этот раз у нас получится… Скоро пойду за «Моей мечтой» и подгоню ее сюда. Вы будете ждать меня. Вы должны только подплыть и подняться на борт, а остальное все просто… Взять курс на север и ждать. Конечно, если все будет в порядке и нам не встретится сторожевой катер, самолет, пограничный патруль или еще что-нибудь.

— Хорошо, кажется, на этот раз мы все сделали тонко, да?

Снова слова Каэтано оказались неудачными. Он словно признавался, что предшествующие попытки были недостаточно хорошо подготовлены. Как будто он не знал, что провалы происходили по чужой вине. Чино еле сдержался, чтобы его ответ не привел к возобновлению спора.

— До этого, Каэтано, мы тоже готовились тщательно.

— Но мы никуда не ушли.

— Всегда кто-либо вставал на нашем пути…

— Почему? Люди говорят — поедем, и уезжают, потому что все тщательно готовят, действуют по всем правилам… В предыдущие попытки мы по-настоящему не приняли всех мер предосторожности… кажется, удары судьбы учат нас, и ты не должен сердиться на это.

— Я не буду спорить, это ничего не даст.

— Прекратите, кабальеро, — снова настаивал Тони, — или вы снова хотите провалить все дело? Прошлый раз был прошлый раз… Сейчас мы делаем новую ставку. Не так ли?

Несколько минут длилось молчание. Они посматривали на часы, бросали безразличные взгляды по сторонам. Каэтано взглянул на прибрежные камни. Лицо исказил нервный тик, и он почти непрерывно покусывал губы. Среди них он был самым беспокойным. Его бросало в дрожь при мысли о том, что его могут посадить в тюрьму или прижмет на допросе прокурор.

— Я не успокоюсь до тех пор, пока не увижу тот берег.

— Я многого не прошу, Каэтано, — ответил ему Чино. — Я буду считать все это свершившимся фактом, когда заработают двигатели «Моей мечты».

Чино вызывал у Тони настоящее чувство восхищения. Он внимательно слушал его слова, а намек на «Мою мечту» всколыхнул в нем новые чувства, которые были связаны с особой страстью к приключениям.

— «Моя мечта» хорошее суденышко?

— Да, безусловно, с хорошими мореходными качествами.

— Ты хорошо с ним знаком, да?

— Конечно, знаю наизусть. Я могу с завязанными глазами перечислить все, что есть на нем — от носа до кормы… и запустить его двигатели в любое время… Да, я его хорошо знаю.

— А почему ему дали такое название, а? Наверняка из-за какой-то мечты твоего отца… Ну, например, иметь свой катер… это я так думаю.

— Он уже имел это название, когда отец купил его, и, возможно, предыдущий хозяин назвал его так, как ты себе представляешь… Видимо, его вдохновила на это мечта, которая стала реальностью.

— Я хотел задать тебе еще один вопрос, но…

— Да, спрашивай…

— Я не знаю… тебе нисколько не жалко? Ведь ты воруешь катер у своего родного отца.

— Сейчас это не имеет значения.

— Погоди, а если здесь подумают, что он тоже был связан с этим делом… ну, что он согласился, чтобы ты ушел на его катере? Ты не боишься, что ему не поверят, если он будет отказываться, и посадят в тюрьму?

— Не беспокойся, он будет возмущен соответствующим образом. Я представляю. Никто не усомнится в том, что он действительно ничего не знал. Естественно, что ему будут задавать вопросы, его вызовут, будут надоедать, но только и всего. Для него самым плохим будет то, что я уехал. Я даже представить себе не могу, как он воспримет все это. Но я повторяю тебе, сейчас все это не имеет значения.

— А автомобиль? Безусловно, ты теряешь его. Как жалко бросать его здесь!.. Вне всякого сомнения, его возьмет госбезопасность. А дом и все то, что ты оставишь?..

Каэтано слушал с беспокойством. Ему надоедала наивность парня, его глупые напоминания о потерянном имуществе, о вещах, которые ему никогда больше не потребуются.

— Однако что происходит с этим идиотом? Ты разве не знаешь, что тот, кто уезжает отсюда, теряет только то немногое, что ему разрешили иметь? И почему я должен беспокоиться? Пусть забирают машину. Там купим себе намного лучше, последней модели, а затем сфотографируемся рядом и пришлем цветную фотографию, чтобы здесь лопнули от зависти. С теми деньгами, которые мы будем зарабатывать, нам нечего беспокоиться о том, что мы оставили здесь.

Чино посмотрел на него с улыбкой, покачал головой, думая о том, в каком безвыходном положении оказался здесь, на родине, этот невежественный «миллионер».

Наступил вечер 6 октября 1969 года. Выполняя скрупулезно составленную программу, Чино уселся за руль своего старого «студебеккера» модели 1952 года, покрашенного в зеленый цвет, и завел мотор. В течение получаса он ехал по почти пустынной дороге, которая ведет в Гавану. За это время он еще раз перебрал в памяти все, что осталось сделать, стараясь не упустить ни одной детали. Подъехав к Кубанакану, он свернул на дорогу, ведущую к морю, и остановил машину недалеко от пристани, где, пришвартованное к двум кнехтам, стояло судно «Моя мечта». Некоторое время он рассматривал его из автомобиля через ветровое стекло. На расстоянии казалось, что оно вполне подходит для их затеи. Чино представил его бросившим вызов сильным течениям во Флоридском проливе. «Правда, это, по-видимому, хорошее судно», — пробормотал он.

Затем он поднял стекла, закрыл на ключ дверцы и по каменистой тропинке направился к линии прибоя. Пограничных нарядов, которые обычно находятся в окрестностях одинокого причала, не было. Напрасно он искал их, обшаривая побережье взглядом. Затем покричал на тот случай, если часовые где-либо спрятались, но ему никто не ответил. Хорошо, тем лучше! Теперь «Моя мечта» была совсем близко. Судно, как на морском пейзаже, ожидало его почти неподвижное и спокойное. «Посмотрим, как ты будешь себя вести. Не подведи. Только не подведи меня». Чино с минуту смотрел на судно, как бы извиняясь за то, что должен нарушить его покой. Наконец прыгнул на борт и отвязал концы. Дождался, пока постепенно, по инерции судно повернулось к востоку, и с помощью багра оттолкнулся. Когда судно отошло от берега на некоторое расстояние, Чино завел двигатель, повернул руль и взял курс на запад, чтобы вернуться к месту, откуда они должны были выйти в море. Следующий этап был не менее сложным: нужно было пройти незамеченным вдоль берега и взять на борт Тони и Каэтано. Одна из предыдущих попыток не удалась именно из-за этого узлового момента. Тогда все время было потеряно на поиски в полной темноте то одного, то другого. На этот раз встреча состоялась без серьезных осложнений. Тони и Каэтано уже были в воде и плыли к судну. Правда, произошел смехотворный «несчастный» случай. Каэтано, чтобы не упасть в глазах Тони, который был водолазом, и опытного Чино, рассказывал всякие небылицы, будто бы он отличный пловец и подводный охотник. Но когда пришлось доказать это на деле и проплыть от берега до «Моей мечты», у него не хватило сил. Он попытался схватиться за своего товарища, чтобы не скрыться навсегда под водой. И тогда уже оба они не смогли плыть дальше. Чино заметил, что происходит, и решил подойти ближе к берегу, этим он нарушил оговоренные раньше меры безопасности. Он помог подняться Каэтано, этому «великому пловцу», который, ухватившись за своего спасителя, обессиленно упал на палубу. Там он и пролежал почти все время перехода, потому что морская качка вызывала у него тошноту. Тони, напротив, все время был на ногах, превратившись в неутомимого помощника Чино, который показал себя опытным моряком. Отливая воду из судна, доставая какой-либо инструмент или следя за горизонтом, он обрушивал на своего капитана град вопросов:

— Что это за огни?

— Санта-Фе.

— А там? Вон те…

— Баракоа.

— А там?

— Суденышко.

— Не сторожевой ли катер?

— Нет.

— Они идут сюда, к нам?

— Нет, не сюда.

— Почему ты так уверен?

— Я определяю по навигационным огням. Если бы судно шло сюда, то мы видели бы один зеленый слева и красный справа.

— Так куда же оно идет?

— На север, и довольно быстро.

— Ну, а почему тогда это не может быть сторожевой катер?

— Сторожевой катер идет быстрее. Кроме того, он шел бы с погашенными огнями.

— Без огней?

— С погашенными огнями, старик!

— Откуда ты так хорошо знаешь море?

— Ничего я не знаю. Единственное, что могу, — это ходить недалеко от берега, но опыт постепенно приходит сам собой.

— Сколько мы уже идем? Мне кажется, почти час.

— Нет. Это твое нетерпение удлиняет время. Мы идем всего лишь минут двадцать.

— Всего лишь двадцать минут? А что это там?

— Где?

— Вон там, справа, огни.

— Это Эль-Морро.

— Как? Эль-Морро? Почему Эль-Морро? Не может быть. Мы разве идем не туда, не на север?

— Крепость остается у нас позади.

— Как море все запутывает!..

— Это если ты сам путаешь…

Через три с половиной часа плавания уже не было видно мерцания огней Эль-Морро. Их отблески полностью исчезли в темной морской ночи. Сейчас позади «Моей мечты» оставалось только слабое свечение неба над городом.

Гавана! Увидят ли они ее снова? Смогут ли опять гулять по ее улицам, загорать под ее солнцем? Кто знает! Сколько человек напрасно говорили — вернемся! Рулевой посмотрел на те далекие отблески. Там он оставлял свою предшествующую жизнь — детство, отрочество, детские игры, первого друга, первую работу, да и сколько еще! Воспоминания промчались перед ним, как кадры из кинофильма. Мысленно он уже рвался обратно, но его размышления были внезапно прерваны резкими звуками. Это Каэтано перевернулся на палубе, не находя себе места от тошноты. И хорошо, что его мысли были прерваны. Он обрадовался. Так было лучше. Забыть все, смотреть вперед, а не назад. Будущее там, впереди, где острый нос катера разрезал воду, а не там, где за кормой понемногу исчезала светлая ниточка на горизонте. Каким оно будет, это будущее? Вообще-то, все трое больше думали о дне завтрашнем, чем о вчерашнем, о вопросах, которые вставали непрерывно перед ними, а не об опасностях, которые остались за кормой. В первую очередь нужно было преодолеть нетерпение. Казалось, что минуты превратились в часы. Минуты в море тянутся бесконечно долго. Эти монотонность, ограниченность пространства на «Моей мечте», ленивый звук ее двигателей требовали настоящего морского спокойствия. И это так необходимое спокойствие было только у одного из них.

— Кто-нибудь скажет — это очень просто: переплыл море — и готово. — Самый молодой член экипажа пытался объяснить, найти какой-либо аргумент для оправдания своего беспокойства. — Но здесь все во власти судьбы, здесь нужно работать!

— Да, нужно потрудиться!

— Земли уже не видно… осталось только отражение света над городом, да и оно исчезает. Скоро все скроется. Значит, мы прошли довольно много, да?

— Мы прошли мало. Впереди еще большой путь. «Моя мечта» не быстроходный катер, больше из нее не выжмешь. Она была сделана для спокойной рыбалки, а не для побега. Кому придет в голову убегать со скоростью около шести миль в час? А если нас заметят…

— Все же, сколько мы прошли?

— Совсем недавно мы видели свечение маяка на Эль-Морро. Он виден на расстоянии восемнадцати миль, так что ты сам можешь подсчитать. Можешь быть уверен, что мы прошли около восемнадцати миль…

— Если из девяноста вычесть восемнадцать…

— Не считай так… девяносто, если бы мы шли прямо, но у нас нет секстанта.

— Тогда сколько же часов осталось?

— А ты сам как думаешь?

Прежде чем ответить, парень подумал немного, и беседа, отгоняющая сон и нахлынувшие воспоминания, была продолжена.

— Ну, я думаю, что к полуночи мы будем на месте.

— К полуночи на этой черепахе?

— Нет?

— Да ты что! Ты слишком быстро хочешь.

— Ну а когда же тогда?

— Я думаю, что мы придем, когда уже рассветет.

— С рассветом? И никак нельзя раньше?

— Позже — может быть, раньше — нет. Так что в лучшем случае к рассвету, при хорошей погоде и без всяких осложнений. Почему ты так торопишься? Ты предупредил кого-то, чтобы тебя встречали?

— Да нет же. Дело в том, что я теряю терпение.

— Почему?

— Очень просто. Кругом одно только море. Спрашиваю тебя, когда придем, а ты отвечаешь, что только с рассветом.

— А ты что же, против? Тебе не нравится встречать рассвет в море? Такое ведь не каждый день увидишь…

— Что касается меня, то я не горю желанием встречать рассвет в море. Единственное, чего я хочу, — это добраться до места.

— Мог бы взять билет на самолет. Должен был сам додуматься, что «Моя мечта» — это тихоходное судно.

— Сейчас не до шуток, Чино.

— В таком деле не следует торопиться. Старайся думать о чем-нибудь другом. Например, что ты находишься на рыбалке, или смотри на звезды, расскажи что-либо, и ты увидишь — станет легче.

Время полуночи в море — это кромешная темнота. Если есть звезды, то это огромные звезды, если темнота, то уж это настоящая темнота. После двенадцати ночи ни у кого уже не было никаких вопросов. Стояла настоящая тишина.

Каэтано лежал без сил. Ему было дурно, его рвало. Он был почти без сознания, не в состоянии сказать ни слова. Тони не боялся качки и не страдал морской болезнью, но было видно, что и он внутренне как-то сник. Он смотрел остановившимся взглядом на противоположный борт, на лице была тоска. Видимо, Тони все старался подсчитать, сколько морских миль еще предстоит преодолеть. Чино украдкой поглядывал на него. Тот был похож на статую.

— Послушай!

Парень повернул голову в сторону и посмотрел на Чино, который продолжал стоять у рулевого колеса.

— Что?

— А я думал, ты уже уснул.

— У меня не сон на уме, а что-то другое. Я бы с удовольствием уснул, чтобы ты разбудил меня по прибытии. Да куда там. Единственное, чего я хотел бы, — это увидеть кусочек земли, пусть это будет островок, огонечек или еще что-нибудь, только не море.

— Делай то, что я тебе говорю. Отвлекись, расскажи мне о чем-нибудь, и мне тоже поможешь преодолеть сон.

— Так о чем же тебе рассказать?

— О чем угодно, старик. Ты когда-нибудь видел, чтобы кубинца просили об этом? Ты разве никогда не сидел у покойника, или на дежурстве, или когда чего-то ждешь? Расскажи какую-нибудь небылицу, фильм или еще что, чтобы я не уснул.

Тони подумал и рассказал немного о своих планах на неизвестное еще будущее, затем о родственниках, оставшихся на Кубе, и о тех, что ждут его там, в США. Прежде всего о своем важном дяде, который тоже был настоящим моряком и человеком ЦРУ с большим стажем. Он пытался фантазировать, кем бы ему удалось стать, если бы он уехал в США раньше и, получив работу, жил бы там так же, как и его знакомые, которые писали, что дела у них идут отлично. Тони говорил и говорил до тех пор, пока Чино уже стал сомневаться, что же лучше — развеять сон, слушая эти невообразимые выдумки, или, напротив, заставить его замолчать.

После часа ночи дозаправили бак с топливом. Это было необходимо, а заодно в это время можно было размять мышцы и встряхнуться. Затем снова наступила тишина. Тони погрузился в раздумья, а Чино сосредоточил внимание на управлении судном, и теперь не было необходимости кому-то развлекать его. Он мог беседовать и сам с собой. Кроме того, у него были кое-какие сомнения в отношении завтрашнего дня, которые он не хотел обсуждать с остальными членами экипажа.

Почти сразу же после рассвета, как будто выждав время, установленное Чино, подал признаки жизни Каэтано. С трудом поднявшись, он протер глаза и посмотрел на горизонт. Земли не было видно. Внезапно ему стало страшно, но он старался не показывать свою растерянность, хотя его внешний вид выдавал его. Едва держась на ногах, он сделал попытку оправдать свое состояние:

— Что со мной происходит, сеньоры? Это впервые, клянусь! Ведь я человек, много проплававший за свою жизнь, прошедший через морские штормы. Не знаю, почему мне так не повезло в спокойную погоду, когда я переходил эту лужу.

Он сознательно преувеличивал. В действительности не так уже легко было, как он говорил, «перейти эту лужу». Многие люди, к несчастью, думали так же, не обманулись в своих надеждах и нашли смерть в море. Не каждое судно подходило для этого опасного предприятия.

До рассвета на борту судна было двое людей, нервы которых были предельно напряжены. Лишь Чино еще владел собой, но, как только взошло солнце, и его покинуло спокойствие. Чино никому ничего не говорил, чтобы не вызвать паники, но сейчас ему самому казалось странным, почему они задерживались с прибытием. Видимо, что-то перепутали при расчетах. По крайней мере, уже должна была чувствоваться близость берега, но никаких его признаков не видно. Куда ни посмотришь — повсюду море. «Как же мог я обмануть всех остальных, говоря им, что все шло хорошо? Действительно ли мы пересекали пролив, направляясь в Майами? Неужели море сыграло с нами злую шутку?»

— Ты сказал, когда рассветет? А? — В вопросе Тони звучал упрек, но Чино был уже готов к этому:

— У тебя плохая память. Я сказал, что прибудем, когда рассветет, «в лучшем случае».

— Так? А если в крайнем случае? То послезавтра?

— А кто его знает, в море все бывает.

— Да, но девяносто миль есть девяносто миль, верно?

«Моя мечта» шла вперед в полном одиночестве среди синей пустыни, равномерно разрезая волны, неустанно прокладывая легкую борозду своим прочным выцветшим носом.

«Это судно с хорошими мореходными качествами, но слишком тихоходное», — думал рулевой.

Но помимо его воли в голову приходили сомнения, он вспоминал известные ему случаи, от которых мог бы вздрогнуть даже самый выдержанный и спокойный мореплаватель.

В десять часов утра позавтракали лимонадом с галетами. Затем дозаправились. Топливо было на исходе — оставалась только одна канистра, и Чино поставил ее рядом с собой под рулевое колесо, предупредив:

— Это только с моего разрешения.

Немного подождал с тем, чтобы выявить, кто не согласен, и разъяснить ему все до конца. Каэтано снова стало плохо. Качка одолевала его, и он не мог ей противиться. Пытался глубже дышать, чтобы наполнить легкие воздухом и найти силы для борьбы. Он уже не мог вступить в дискуссию и тем более вести речь о ком-либо, кто мог бы лучше справиться с делами, чем Чино. Он понимал, что без Чино они не смогли бы сделать и шага, и поэтому полагался полностью на него. Что касается Тони, то он был начеку. Его не могло не взволновать предупреждение Чино. Он подумал, что, пожалуй, было бы неплохо получить разъяснение по этому поводу. Не потому, что ему хотелось выступить против или дать совет, как лучше использовать топливо, просто он предчувствовал за всем этим какие-то осложнения.

— Ты говоришь, что только с твоего разрешения?

— Ага. А ты против?

— Я не могу быть ни «за» ни «против», поскольку не знаю, что там у тебя.

— Здесь немного топлива, которое я придержал.

— Я не понимаю, зачем мы будем его держать в резерве. Представь себе, что мы все израсходовали. Для чего нам тогда эта канистра? Что с ним делать, если горючее не залито в бак?

— Я тебе сейчас объясню. Это очень просто. У нас больше нет никакого запаса топлива. Мы будем идти, пока не израсходуем полностью горючее, что есть в баке. Я, честно говоря, не уверен, что нам его хватит до Ки-Уэста…

— А как же быть с расчетами, которые ты делал на Кубе?

— Это были лишь расчеты. «Моя мечта» потребляет больше горючего, чем мы думали.

— А разве не лучше в таком случае долить все топливо?

— Нет.

— Тебе это понятно, а мне нет.

— Послушай меня, когда у нас полностью закончится все топливо, двигатели остановятся. Судно станет неуправляемым и ляжет в дрейф, подчиняясь воле волн. Эта канистра с топливом будет нужна, чтобы в случае необходимости вновь завести двигатели. Скажем, все топливо в баках мы израсходуем и ляжем в дрейф, а в это время увидим вдали проходящее судно. Мы же не сможем подойти к нему. Понимаешь? Или увидим небольшой островок, а добраться до него уже не сможем.

— Теперь я понимаю…

Тони вновь с уважением и доверием стал относиться к своему другу-мореходу. Больше не было никаких вопросов.

Чино снова полностью сосредоточил свое внимание на управлении судном, не теряя из поля зрения канистру с резервным топливом. Все были удовлетворены его ответами, но о самом плохом в этом деле пока не было сказано. Экипаж судна не был предназначен для выполнения рискованных мероприятий и не готовился к встрече с возможными бедствиями. Но пока лучше было скрывать свои опасения. Странно было и то, что за все время, пока судно шло курсом на север, они никого не встретили на своем пути, никаких признаков человека. Чино казалось слишком подозрительным то обстоятельство, что они еще не подошли к флоридским островкам. Его расчеты были слишком оптимистичны, они основывались на явно преувеличенных данных о скорости хода «Моей мечты». Двигаясь без остановки всю ночь, они уже должны были куда-то прийти. Но наступил рассвет, а первые лучи солнца не принесли обнадеживающих вестей.

«На рассвете появившееся солнце было справа от меня, значит, мы шли правильно. Что же тогда произошло? Только бы нас не застал полдень, ведь солнце тогда будет прямо над головой, и тогда уж мне никак не сориентироваться. Что же случилось? А что, если я зашел в залив и кружусь в нем? Может быть, я слишком отклонился к востоку? В лучшем случае мы уже подошли близко к американскому побережью и идем вдоль него. А может, случилось худшее — возможно, я сильно ошибся, взял восточнее и иду в Атлантику. В этом случае меня захватят течения, и никуда мы от них не уйдем, останемся без пищи и воды до тех пор, пока нас кто-либо не найдет или найдут, но слишком поздно. Да, будет очень туго, но что поделаешь. Я думаю, что будет лучше еще немного подождать, посмотрим, что будет дальше, и никому ни слова. Иначе будет еще хуже. Так что лучше притворяться, вести себя так, как будто все идет хорошо, ветер попутный, и даже подшучивать над их опасениями. Хотя положение не из легких…»

— Мне есть хочется.

У Тони была причина жаловаться. Завтрак, состоявший из галет и лимонада, не компенсировал усталости. Но Чино, учитывая всякие чрезвычайные обстоятельства, которые могут возникнуть, уже принял меры к экономному расходованию пищи. Тони жаловался, надеясь на уступку. Но в данный момент обстановка была еще не такой острой, чтобы распределять продукты и вести их учет. Кроме того, это был не пикник. Каэтано вытянул руки и слегка пошевелился, пытаясь встряхнуться, избавиться от тошноты. Обвязав голову косынкой, он вдохнул полуденный морской воздух. Вместе с энергией к Каэтано возвращалось все свойственное человеку.

— Когда будем обедать?

— Еще очень рано, придется подождать.

— Это не очень-то здорово, ребята. Кто знает! В такой обстановке не каждый выдержит… Посмотрим, когда придем. Люди будут удивлены. Нас покажут по телевидению, запомните, что я вам говорю.

— Для меня это почти не имеет значения, — возразил с презрением Тони. — Для меня главное — куда-нибудь прийти… куда-нибудь! Пусть это будет пустынное место, где не окажется никого, кто встретил бы нас словами «Добро пожаловать!». Лишь бы чувствовать под ногами что-нибудь твердое и прочное, а не эту постоянную качку.

— Послушай, Тони, тебе страшно?

— Это не страх, старик… просто как-то неприятно. Ты видишь, что с тобой происходит, так что сильно не хвастайся, ты свою роль сыграл плохо. Страх? В это время для нас не существует никакой опасности. Не так ли, Чино?

«Какая опасность может быть? Кроме того, что мы не знаем, где мы находимся, у нас осталось всего несколько литров воды и несколько пожелтевших галет, нет возможности проверить курс судна. К тому же сейчас время, когда дуют холодные северные ветры и проносятся шквалы. Наконец, у нас кончается топливо, а тут еще „какая опасность может быть?“. И я один, как никто, должен отвечать за себя и двух других членов экипажа», — подумал Чино.

Он заглушил двигатели, потому что солнце не позволяло ориентироваться, к тому же нужно было пообедать. «Моя мечта» снова легла в дрейф, и мучения возобновились.

— Сейчас солнце у нас над головами, — объяснил Чино, — и ориентироваться нельзя. Давайте пообедаем, отдохнем немного, пока солнце пройдет зенит.

Меню на обед было таким же, как на завтрак. Отличие состояло лишь в том, что галеты еще больше пожелтели.

Чино пытался отвлечь внимание от скудной провизии, собранной для такого несложного путешествия.

— Сейчас как раз то время, которое называют прекрасным полднем с идеальной погодой, — сказал он.

Каэтано эти слова показались насмешкой:

— Прекрасный полдень? Прекрасный для чего?

— А ты не догадываешься? Посмотри, какой ясный день, солнце, отличная видимость и свежий бриз.

— А для меня это… я вышел не на прогулку.

— Ну а если бы было хуже, чем сейчас, что тогда?

— Хуже, чем сейчас? Все идем и идем, а земли нигде не видно, а это… дерьмо качается еще сильнее. Есть ли что-либо хуже, чем это?

— Ты разве уже забыл, о чем только что говорил? Правда, это не так просто, Каэтано, но, если ты раскаиваешься и жалеешь, что вышел с нами в море, можешь сойти, когда захочешь.

Включившись в разговор, Тони почувствовал необходимость поддержать Чино. За ночь авторитет Чино неизмеримо возрос в его глазах. Тони помогал ему в управлении судном, беседовал с ним, чтобы тот не уснул, а сейчас почувствовал, что его долг — сохранить эти отношения.

— Послушай, Каэтано, ты провел всю ночь, растянувшись на палубе, а теперь хочешь командовать нами, как тебе хочется.

— А тебе не хочется добраться в полном порядке? Чего ты ко мне придираешься?

Чино прервал спор, сообщив еще одну неприятную новость:

— Прекратите… лучше приберегите силы, они, между прочим, еще понадобятся. С этого момента вода также будет нормироваться. Она будет у меня.

Каэтано вскочил, позабыв на мгновение о своем недомогании. На его лице можно было прочесть чувство возмущения и несогласия. Он не желал подчиняться Чино, хотя его предупреждение и диктовалось суровой необходимостью. Собрав последние силы, которые у него еще остались, он решил выступить против и отстоять свое мнение. При этом он попытался привлечь на свою сторону Тони:

— Да, теперь ясно! Этот человек рехнулся! Что он замышляет? Кто ему сказал, что он наш командир? Тони, мы этого ему не позволим… сначала он остановил двигатели, и мы дрейфуем, хотя есть еще топливо и мы можем идти, затем установил порядок, по которому мы должны просить у него воды… Что это такое? Он возомнил, что является здесь хозяином. Нет, Тони, этого не будет. Мы ему не позволим… Посмотри, у него штурвал, он прибрал к рукам топливо и воду. А что же ты и я, мы, выходит, ничего не значим? Это не дикий Запад, дружок, и никто не назначал тебя шерифом.

Тони пояснил свою позицию:

— Он знает, что делает. Он привез нас сюда.

— Кто кого привез? — Недовольство Каэтано было очевидным.

Чино повернулся спиной к штурвалу, дав возможность судну идти без управления:

— Единственный человек, кто никого никуда не привез, это ты, Каэтано. Ты не мог оторвать голову от палубы.

— Здесь никто никого не везет, дабы было известно. И давайте решим, как поделить воду и топливо… Я не допущу, чтобы ты распоряжался ими, как тебе вздумается.

Он попытался завладеть водой. Чино положил руку на бачок:

— Если ты еще приблизишься, я просто выброшу все за борт, и потом посмотрим, как поделить все это. Так что решай… По-моему, тебе лучше успокоиться.

Этого предупреждения оказалось достаточно, чтобы утихомирить Каэтано. Море, словно тоже вставая на сторону Чино, начало волноваться. У Каэтано возобновился ужасный приступ тошноты, который мучил его с самого начала плавания.

Когда Тони понял, что он наконец успокоился, «Моя мечта» уже шла по водам пролива. Глядя на конвульсивные движения Каэтано, Тони понял, что сделал совершенно правильно, став на сторону капитана, настоящего морского волка, который уверенно и спокойно стоял у штурвала. Он был похож на того генуэзского мореплавателя, который был вынужден столкнуться с восстанием своих неверных моряков, не простивших ему задержку с прибытием на обещанную землю. Однако Тони преувеличивал в своих размышлениях твердость, продемонстрированную его другом. Он смешивал ее с уверенностью, хотя это была лишь дерзость. Будучи далек от тех забот, которые выпали на долю капитана, Тони не подозревал и не мог знать о его тревогах. Чино же после полудня еще больше утвердился в своих сомнениях и был почти уверен, что судно идет ошибочным курсом. Ничто не может в открытом море служить хорошим ориентиром. Чино ежеминутно посматривал на небо, где солнце медленно клонилось к западу и путало все его расчеты. Казалось, оно двигалось все медленнее. Опасения, что судно идет не к земле, а в открытый океан, снова заставили его задуматься.

«Да, видимо, все пропало. Где же теперь остановимся? Наверное, когда закончится продовольствие? Сколько времени я еще смогу удерживать в покое этих двоих? Что они будут делать, когда поймут сложность обстановки? Кто знает, что будет! Это почти то же, что остаться одному и положиться на волю судьбы. Что я могу еще сделать кроме как ждать? А может быть, что-нибудь придет в голову, пока не будет израсходована последняя капля горючего?»

В час тридцать дня положение солнца изменилось. Чино заметил эту деталь и немного воспрянул духом, положив руль на правый борт: «Теперь ясно, теперь уже нет сомнений». Сомнения начали рассеиваться. Однако он предпочитал пока отмалчиваться. С этого момента он знал, что какая-то земля должна им встретиться.

В час пятьдесят море было уже спокойным. Каэтано снова пришел в себя и начал длинный пессимистический разговор с Тони, который с беспокойством слушал его. Чино тоже принялся слушать с таким видом, как будто бы он присутствовал на ночном бдении у тела покойника в присутствии совершенно незнакомых ему людей. Каэтано говорил с большим подъемом, и его разговор вертелся вокруг морских приключений с трагическим исходом. Он говорил о судне, набитом эмигрантами, которое несколько лет тому назад поглотил пролив, о ребенке, который умер от жажды на судне, сбившемся с курса. Он был в агонии и не понимал, почему его родители отправились в это страшное путешествие. Затем речь зашла о мужчине, который по радио безуспешно умолял о помощи береговую охрану США, но корабли из-за плохой погоды не смогли выйти в море; о том, как однажды утром к берегу прибило плот, на котором был один-единственный человек, крепко привязанный к мачте и уже скончавшийся от жажды; об одной женщине, которая сошла с ума и бросилась в море к акулам, оказавшись на маленьком островке Багамского архипелага. Затем пошли бедствия, связанные с опасностями Бермудского треугольника с его фантастическими «летучими голландцами» и другими страшными случаями. Каэтано рассказывал о жестоких схватках в открытом море между бандитами — современными пиратами, которые появляются на катерах с артиллерийским вооружением, о том, что они не менее кровожадные, чем Олонес. Эти стреляли без предупреждения, и никто не знал, что будет после встречи с ними. Он рассказывал также о быстрых и легких торпедных катерах Кастро, их моряках, которые способны преследовать суда вплоть до самого побережья Майами и задерживать беглецов под носом у американского флота. Излагая все это, Каэтано время от времени произносил какую-нибудь хвастливую угрозу, пытаясь таким образом подавить свой собственный страх:

— Вот это было зрелище! Из сторожевого катера ударил разноцветный сноп пулеметного огня. Он разнес в щепки плот и всех, кто был на нем, не дав им возможности даже спрыгнуть в воду. Все было объято пламенем! Им не позавидуешь!

Чино продолжал хранить молчание. Он уже не опасался той возможной реакции, которую могла вызвать болтовня Каэтано, и совсем перестал его слушать, глядя внимательно на горизонт, ища подтверждение близости берега. В конце концов он заметил то, что искал:

— Эй, посмотрите на воду!

— Что случилось?

— Море, вы что, не понимаете? Не видите, что вода уже меняет свой цвет? Смотрите туда, не кажется ли вам, что она стала светлее?

Тони перегнулся через левый борт. Он подтвердил, что капитан прав. Действительно, вода принимала все более светлый оттенок.

— Что это может означать?

— Во-первых, это хорошая новость. Изменение цвета говорит о том, что континентальная платформа уже недалеко. Настоящая суша, понимаешь? Соединенные Штаты. Это говорит о том, что если мы пойдем и дальше этим курсом, то очень скоро будем у самого побережья.

Тони разразился радостными криками, запрыгал на палубе, шумно жестикулируя, но Каэтано был по-прежнему мрачен, потому что для него единственной хорошей новостью было бы появление берега. Он не придал никакого значения этому открытию.

Однако другая находка сразу же произвела в нем перемену. Тони обнаружил буй, который качался слева по борту. Тут же легли на курс к нему, а подойдя, определили, что это было не что иное, как средство для обозначения сетей, применяемое рыбаками.

Каэтано снова высказал глупую идею:

— Наконец-то! Мы остаемся здесь, на этом самом месте. Хозяин этих буев должен вернуться сюда, чтобы собрать свои снасти. Он и покажет нам путь до Майами.

Его подавленность сменилась оптимизмом. Но Чино поправил его явное заблуждение:

— А если рыбак забыл о своих снастях или пока не собирается возвращаться сюда? Что же мы останемся здесь охранять его улов, пока он не придет?.. Гениально!

— Почему бы нам не посмотреть, что там в сетях? — предложил Тони. — Возможно, там настоящий обед.

— А! Эта идея уже лучше.

Подняли ловушку. В ней были лангусты.

— Да, сейчас мы приготовим хороший обед.

В этом месте они задержались, чтобы приготовить странную еду из лангустов, которая получила название «блюдо для буя». После обеда пошла оживленная беседа, в ходе которой было высказано много различных предположений по поводу их ближайшего будущего. Только Каэтано, несмотря ни на что, оставался в напряжении, поскольку видел вокруг только море.

— Ну что ж, снова вперед.

Движение возобновилось. Через некоторое время Чино снова заглушил двигатели.

— Что-то случилось?

— Тсс, дайте послушать…

Был слышен приглушенный шум двигателя. Сразу же определили, откуда он доносится. Это была беленькая элегантная яхта со сверкающей оснасткой для парусов, с виду обладающая высокими мореходными качествами. Она подошла и остановилась невдалеке, покачиваясь на волнах. Ветер доносил до «Моей мечты» обрывки фраз на английском языке и резкие звуки музыки. Группа мужчин и женщин, по-видимому, отмечала на борту яхты какое-то событие. Чино начал сближение с яхтой, в то время как Тони подавал сигналы своей рубашкой. Но на борту смеялись и кричали, не замечая ничего вокруг себя. Кто-то прыгнул с яхты за борт. Затем кого-то сбросили. Это была женщина, причем совершенно голая. Падая в воду, она закричала. Появление «Моей мечты» вызвало на яхте явное смущение. Пара нудистов быстро взобралась на яхту, в то время как на борту еще одна женщина спряталась в кабине. Яхта вздрогнула, а затем пустилась наутек во всю мощь своего двигателя. На корме яхты они увидели звездно-полосатый флаг, прикрепленный обратной стороной к флагштоку. Там, где стояла яхта, на поверхности воды плавала масса пустых бутылок из-под «Джонни Уокер», много других мелких предметов.

— Вы это видели?

Удивленный Тони согласно кивнул. Взрывы хохота у Каэтано последовали один за другим. Он был очень доволен первой встречей с представителями земли обетованной.

Догонять яхту не было смысла — она была слишком быстроходной, да и ее пассажиры не имели никакого желания вступать с ними в контакт. Чино снова повел судно курсом на север. Почти по носу показалось другое судно. Не было никакой надобности прилагать дополнительные усилия, чтобы их заметили. Остановили двигатели и стали ждать. Неизвестное судно сделало легкий разворот, чтобы пройти, не останавливаясь вдоль борта «Моей мечты». Это было спортивное суденышко около 23 футов длиной, покрашенное в белый и красный цвета. Каэтано крикнул, ожидая трогательного ответа, но его не последовало. На борту было трое мужчин, судя по всему, это были кубинские эмигранты. Они были одеты в спортивные костюмы и носили солнцезащитные очки. По-видимому, они пили и рыбачили.

— Э-э-э-э-эй! Мы кубинцы!

— Ах вот как! А мы думали, вы мексиканцы. В чем дело?

— В чем дело? Мы беженцы с Кубы!

— О, это хорошо!

— С Кубы, от коммунизма!

— Да, мы уже знаем…

— Мы заблудились!

— Заблудились?

— Да, сбились с курса. Не знаем, куда идти… Нам нужно попасть в Майами, понимаете?

— Да это же просто! Слушайте внимательно. Продолжайте идти прямо вперед до тех пор, пока не увидите флагшток с американским флагом. Это будет вход на американскую военно-морскую базу… Заходите туда.

— Это будет уже Майами?

— Нет, Ки-Уэст.

— Хорошо, спасибо.

— Ну, пока, счастливо.

Ки-Уэст! Флагшток, американский флаг и потом Ки-Уэст.

Все недовольства и злоключения, которые были на переходе, исчезли в общем объятии. Радость была огромной и неудержимой. Подвиг был совершен. Мечта стала теперь реальностью. Каэтано забыл про все неприятности пути, переживал радостные мгновения и уже считал себя миллионером. Тони смотрел назад, в море, как будто не верил, что путь уже пройден, он все еще боялся, как бы какая-то мощная сила не обнаружила его и не вернула обратно. Кроме того, его не покидало чувство ностальгии и неуверенности в том, что именно Майами является тем портом, который ему нужен. Будущего он побаивался. Чино оставался невозмутимым, как будто бы добраться сюда было самым обыкновенным делом. Вскоре появился уже известный флагшток и небольшой американский флаг, а через несколько секунд — темные силуэты военных кораблей различных классов, которые становились все больше, пока не достигли огромных размеров: от катеров и небольших суденышек до кораблей береговой охраны, фрегатов, подводных лодок, линкоров и огромных авианосцев. Их серые громады сливались друг с другом. Огромные цифры номеров были написаны белой краской с черной окантовкой. На одном из кораблей включили светомигалку и начали посылать сигналы на берег. После этого прозвучала боевая тревога. Было видно, как бегают по палубе морские пехотинцы, занимая места у артиллерийских установок. Казалось, что вот-вот разразится бой. Тут же появился быстроходный катер с солдатами береговой охраны. Они шли встречать только что прибывших.

— Hey, you… what’s the matter?[6]

— Мы кубинцы! Кубинцы!

— Oh, yeah, Cubans!..[7]

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» ПО-АМЕРИКАНСКИ

На маленьком голубоватом экране показывают бейсбольный матч между командами высшей лиги. Идет упорный поединок. Отдельные интересные эпизоды повторяются по нескольку раз, так же, как и часть той торговой рекламы, которая находится на ограждениях поля и попадает в телекамеру. Каждая небольшая пауза в игре используется репортером, который восторженно передает целый каскад рекламных объявлений на фоне голосов множества людей, присутствующих на матче. В офицерском клубе много зрителей, все они внимательно следят за ходом игры. Один из присутствующих с повязкой дежурного офицера, положив ногу на ногу, жует жевательную резинку. Услышав сигнал тревоги, офицер быстро поднимается и выходит, шепча проклятия. У входа уже собралась группа его коллег, которые комментируют происшедшее событие. Один из них докладывает дежурному офицеру:

— Какие-то кубинцы прибыли… Всего несколько минут тому назад.

Намека на кубинцев было достаточно, чтобы, не вдаваясь в детали, дежурный офицер тут же подумал, что речь идет о серьезном происшествии.

— Кубинцы? Что ты говоришь? Куда они прибыли, как?

— На нашу базу, сэр… Неизвестно, как им удалось несколько минут тому назад пройти между нашими кораблями.

— Но как же это могло случиться, если я даже не слышал ни одного выстрела из винтовки?

— Они прибыли мирно, это беглецы, никто не заметил, как они вошли, а так как они не знают этой зоны, то перепутали нас с гражданским портом.

— А что же делали наблюдатели?

— Дали сигнал тревоги, сэр.

— Когда? Когда они были уже здесь?

— Все произошло так неожиданно…

— Да, неожиданно. Они хорошо сделали, перепутав нас… Именно так оно и есть, мы здесь действительно похожи больше на гражданский порт, чем на военно-морскую базу Соединенных Штатов. Разберитесь с наблюдателями, они должны понести наказание.

— Я выполню ваш приказ, сэр. Действительно, наши часовые должны были проявить больше бдительности. Но они не ожидали никакой опасности от этого древнего суденышка. Если бы это был линкор или подводная лодка, тогда другое дело. В этом случае они знают, как действовать, однако не подготовлены к таким вот неожиданным странностям в службе… По моему мнению, они были начеку и не подозревали, что это кубинцы…

— Может быть, и так. Но возможно, что они развлекались, наблюдая за матчем по бейсболу команд высшей лиги, или отдыхали после обеда… Кто знает? Вы расследуйте и решите… Если их нужно привлечь к ответственности, доложите мне, а если это то, о чем вы говорите, то наложите на них взыскания за небрежность. Оставьте их без увольнения в ближайший выходной. Пусть это послужит им уроком.

— Ясно, сэр.

— Что за тип судна, на котором они прибыли?

— Трах-та-та-та! — попытался изобразить он шум медленно работающего дизельного двигателя. — Это настоящий музейный экспонат. Я не могу никак понять, как они могли пересечь пролив.

— У них все в порядке?

— По всей видимости, да.

— Бумаги соответствуют?

— На первый взгляд они не обманывают, но люди из службы берегового контроля еще не проверили их документов.

— Это немыслимо! Вы сообщили уже службе иммиграции?

— Да, сэр.

— Заканчивайте и отправьте этих беженцев как можно скорее с территории базы. Давайте постараемся избежать проблем… прикажите осмотреть судно, но как следует…

— Все будет выполнено, сэр.

— Да, я забыл еще об одном… Что говорят они сами? Кто-нибудь из них говорит по-английски?

— Никто. Я не думаю, чтобы это были солидные люди, просто бедные, черти. Все время пытались показать, что они понимают по-английски, повторяя некоторые слова с ужасным произношением, например «мистер», «о’кей», «юнай», «дайте мне одну сигарету», и все, больше ничего.

— В таком случае вы должны привести переводчика. Я лично рекомендую вам привлечь Джорджа. Знаете, кого я имею в виду? Парня, который помогает на кухне. Помните его?

— Да, сэр. Я знаю, о ком речь.

— Мы его уже использовали в подобных делах. Отвезите его к ним.

— Он обрадуется, хоть на время отдохнет от чистки картофеля.

— Не упускайте его из виду. Как только закончит, проконтролируйте его возвращение. А сейчас сделайте все, чтобы они побыстрей убрались отсюда…

Дежурный офицер снова вернулся на свое место перед телевизором. И его лицо приняло спокойное выражение. Он сконцентрировал все свое внимание, пытаясь восстановить нить спортивных событий.

Через несколько минут джип марки «виллис» резко затормозил на гравийной дорожке напротив причала, где «Моя мечта» ошвартовалась у огромных отполированных кнехтов и казалась на самом деле историческим экспонатом, странным и немного непонятным на фоне гигантских серых кораблей-крепостей военно-морского флота. Молодой сержант с типичной латиноамериканской внешностью и пуэрториканским акцентом представил двух офицеров с базы и агента службы иммиграции.

— Из военно-морского флота… из службы иммиграции…

— Очень рады, мистер!

— А я, по возможности, буду служить вам переводчиком, хотя это не моя профессия. Господа офицеры, которые приехали сюда, хотели бы проинформировать вас об обстановке, которая сложилась здесь в связи с вашим прибытием. Вы сейчас находитесь в военной зоне, конкретно — на территории одной из военно-морских баз Соединенных Штатов Америки. Вполне естественно, что ваше пребывание здесь должно быть кратковременным. Излишне объяснять причины… Есть и другие аспекты, которые они хотят выяснить. Во-первых, что вас привело на базу? Это произошло случайно или же вы преднамеренно высадились именно в этой точке побережья? В том случае, если вы действовали умышленно, они хотели бы знать, кто вас направил сюда.

Чино, державший в тайне свои знания английского языка, должен был выдержать первое посягательство на свое человеческое достоинство в Соединенных Штатах. Чиновники применяли такие грубые и оскорбительные выражения, что вынуждали своего случайного переводчика спешно передавать их в совершенно свободной интерпретации. Тони и Каэтано слушали очень довольные, не представляя действительного содержания беседы.

— Ну, что у них там? — спросил офицер.

— Господа офицеры озабочены и обеспокоены той обстановкой, в которой вы оказались. Они хотели бы разобраться в ситуации и решить, как, в какой форме оказать вам помощь. Может быть, можно что-то сделать для вас, — последовал перевод.

Каэтано, почувствовавший твердую почву под ногами и придя в себя после морской болезни, быстро преобразился и сразу же решил воспользоваться создавшейся обстановкой. Он не желал упускать этой первой возможности, чтобы начать свой путь к славе, о которой думал на протяжении долгих лет. Перед лицом американских властей он взял высокомерный тон, самовольно выступая от имени этой маленькой группы перебежчиков:

— Послушай, парень, я могу все разъяснить тебе. Скажи им, что мы кубинцы, что мы убежали с Кубы, потому что дела у нас там шли неважно. Ты меня понимаешь?

— Это кубинские беженцы, сэр. Говорят, что они бежали с Кубы, обстановка там для них была неблагоприятной, они имеют в виду отношения с Кастро. Их преследовали, и они совершили побег.

— Ага, совершить побег — это еще не какая-то особая заслуга. Чем они занимались на Кубе? Этот, который говорит с тобой, похож на злоумышленника. Спроси их, какие у них профессии.

— Ах, да, конечно!.. Он, я… я и он работали водителями на автомобилях… на такси. Понимаете? Не на государственных, зет, на частных… А Тони, он только что вернулся с ДВС.

— Что это ДВС?

— Действительная воинская служба… Ну, рекрут по воинской повинности…

— Речь идет о двух таксистах и рекруте.

— Два таксиста и один рекрут? Вот так шутка! А я бросаю смотреть матч между командами высшей лиги, чтобы приехать сюда встречать эту тройку умирающих от голода. Прекрасно! Целый год, двенадцать месяцев, в каждом из которых по четыре недели, и надо же им появиться именно сегодня. Сегодня и в этом месте. Это называется роком! Здесь у нас достаточно своих таксистов и рекрутов тоже полно, которые, пожалуй, глупее их, потому что позволили им войти сюда. Было бы самым лучшим выходом, если бы они снова убрались отсюда. Предложи им это. Скажи, что мы дадим им немного консервов и достаточное количество топлива, чтобы они не голодали и смогли добраться до Патагонии. Пусть возвращаются к себе домой.

Пуэрториканец сделал вдох, думая, как сформулировать свой вольный вариант перевода. С каждым разом ему становилось все труднее смягчать то, что говорили его начальники. Не хотелось верить, что эти офицеры не понимают, как важно сохранить репутацию страны, не разочаровать в ее демократических устоях, правильности теоретических предписаний, обманчивой иллюзии ее идеологии. Такими низкими, грубыми должны быть красные, а не они.

— Переводи же, что с тобой?

— Господин офицер говорит, что если вас привел сюда какой-то несчастный случай, трудности, связанные с мореплаванием, или вы попали просто случайно по причинам, не зависящим от вас, то мы готовы оказать вам помощь, чтобы вы возвратились домой. Мы можем выдать вам в качестве питания консервированные продукты и топливо на обратный путь. Таким образом, вы смогли бы возвратиться без лишнего беспокойства и необходимости задерживаться для какого-то оформления.

Что они говорят? Каэтано показалось, будто бы на него обрушилось небо. Ему никогда бы не могла прийти в голову подобная мысль. Как они могли сомневаться в их намерениях? Он посмотрел на переводчика, как бы умоляя его понять раз и навсегда их намерения, смысла которых он вполне очевидно избегал. Ему казалось невероятным, что создалась такая странная ситуация. Тони тоже что-то беспокойно шептал сквозь зубы, только Чино был как бы в стороне от всего этого, видимо ожидая, что еще найдется решение, которое в любом случае повернет дело к лучшему. Каэтано был готов на все, лишь бы их поняли. Взяв за руку пуэрториканца, он встряхнул ее и повторил ему жалобным голосом:

— Нет, парень, какое там! Ты должен хорошо объяснить им, что значит возвращение, ведь мы убежали с Кубы. Понял? Мы убежали! Назад возврата нет… — И повернувшись к офицерам: — Убежали с Кубы, мистер, от коммунизма… убежали от Кастро, понимаете? Кастро! Коммунизм! Для нас и речи не может быть о возвращении. Если мы возвратимся, нас схватит госбезопасность. Слышали, что я сказал? — Он провел указательным пальцем по шее, обозначая острое лезвие гильотины, и повторил: — Если мы придем обратно, чик-чик!

— Хорошо, хорошо… посмотрим, как я могу вам помочь, но вы поймите, что я ничего не решаю. Я всего лишь выполняю роль переводчика…

— Они убежали от Кастро, — обратился он к американцам.

Офицеры закивали, услышав имя, которое не требовало перевода.

— Они не хотят возвращаться, там они столкнутся с кубинскими властями. Они хотят остаться здесь во что бы то ни стало, как беглецы от коммунизма. Они уверены в том, что если их заставят вернуться, то они попадут в руки политической полиции Кастро… госбезопасности. Их охватывает ужас, когда им намекают на возвращение, и они меня умоляют помочь им объяснить, что они хотят остаться в Соединенных Штатах…

— О’кей, о’кей… довольно… скажи им, что это военная база, а мы не дипломаты. Мы направим их для выяснения дел в службу иммиграции. Давайте действовать быстро… Мы должны выпроводить их отсюда как можно быстрее. Ясно?

— Да, сэр.

— Итак, господа, все решено. Наконец мне удалось убедить офицеров. Кроме аргументов, изложенных вами, я добавил все, что мог с моей стороны, и вы видите результат — в конце концов вам сказали: «О’кей»…

Прилив радости захлестнул Каэтано. Пройден еще один трудный этап. Они были уже у ворот рая. Он повернулся и сказал Чино:

— Ну как, ты понял? О’кей, о’кей, и вот… мы уже люди «юнай»… Прибыли, братец, и остаемся здесь. Спасибо этому доброму «союзничку» за то, что нас понял. Это нельзя так оставить. Ни в коем случае! Сейчас увидишь, что я сделаю…

Чино улыбнулся безразлично, он как будто бы думал о чем-то другом. В действительности же он собрал все свои силы, чтобы не выплеснуть наружу свое возмущение, которое вызвала у него эта встреча. Он чувствовал себя задетым за живое и был так поражен этими опрометчивыми словами на английском языке, что почти не заметил, что делает его товарищ. А тот снял свой «Роллекс» с руки и протянул его пуэрториканскому переводчику:

— Бери, мой друг, это твое… Я их дарю тебе… храни как память.

Парень смотрел недоверчиво. Он не понимал такую щедрость. Каэтано повторил свое предложение. Тогда переводчик быстро произнес «спасибо» и поспешно надел часы на свою руку. Он снова посмотрел на кубинца с благодарностью и любопытством, как будто все еще не верил ему. Затем несколько раз крепко пожал руку щедрому иммигранту и удалился, пожалуй, все еще опасаясь, как бы он не одумался.

Чино тоже никак не мог поверить в это. Так не вязались высокопарные хвалебные слова Каэтано с его неожиданными филантропическими действиями.

— Ты что, спятил?

Он пожал плечами. Но все это было самой настоящей реальностью. Что же здесь странного?

— Почему спятил? Он действительно заслужил их. Ты же видел все, что он сделал для нас. Да и потом, скоро у меня будет достаточно денег, и тогда я смогу купить десяток «Роллексов», если мне захочется.

Около четырех часов дня, босые, одетые все в те же шорты, в которых они совершили морской переход от северо-западного побережья Кубы, взъерошенные и озябшие от холода, с пустыми, бурлящими желудками, они получили свой первый продовольственный паек, скудный и непривычный. В него входило холодное мясо и кофе.

— Эй, Чино, посмотри на это! — Каэтано поднял свою тарелку и с отвращением показал ее содержимое. — Я думаю, что эти американцы нас сильно обманывают. На такой богатой земле? Этого не может быть…

— Но, кажется, это на самом деле так…

— А ты что, собираешься есть эти холодные обрезки мяса?

— Я нет… я думал выпить только кофе, дай я попробую… Это какой-то суррогат. Как же он не похож на кубинский!

Он сплюнул. Вокруг были американские служащие, которые наблюдали за ними с явным презрением. И снова Чино должен был притвориться непонимающим язык и переносить оскорбительные намеки.

— Что там у них?

— Они там подыхают с голоду. Наверняка на Кубе они никогда не пробовали вареного мяса, и сейчас желудок его не принимает. Здесь они привыкнут к цивилизации.

— Зачем мы пускаем их к себе? Они тянут нашу страну назад.

— Не беспокойся, мы найдем возможность использовать их.

В это время пришли предупредить, что автобус для них уже пришел.

— Вперед…

— В таком виде?

— В каком?

— Вот так — босоногими, без сорочек. Нам что же, не дадут даже одежду и обувь?

— Это будет потом, сейчас вы должны ехать…

— Но что скажут люди?

— Что скажут? Вы можете ехать в Майами и так. Это вполне нормально. Там многие так одеты.

— Но уже холодно.

— Это с непривычки.

Почти закоченевшие от холода, они сели в автобус, отправляющийся в Майами.

До посадки их проинструктировали, что в дороге они не должны выходить из автобуса до прибытия в конечный пункт. Там их встретит человек, который и отведет их в нужное место.

Тронулись в путь. Майами расположен в 158 милях к северу, но дорога им показалась очень длинной. Согнувшись на сиденьях, они дрожали от холода. Вначале пытались уснуть, затем завязался разговор о прошедших событиях и о том, что ждало их впереди. У Тони был озабоченный вид, он жаждал скорой встречи со своим дядей. Чино чувствовал себя униженным и думал о новых оскорблениях, которые еще предстоит перенести. Лишь Каэтано находился в плену своей голубой мечты.

Выведенные из оцепенения визгом тормозов, они поняли, что прибыли к месту назначения. Пассажиры начали выходить из автобуса. Каэтано толкнул локтем Тони, обращая его внимание на проходивших мимо мужчин и женщин. В самом деле, для путешествия по Флориде из одного ее пункта в другой было вполне достаточно одеть только шорты, как будто это была прогулка по Ривьере. Прошло еще около двадцати минут, прежде чем появился худощавый высокий седой мужчина и, просунув голову в автобус, спросил на чистом испанском языке:

— Добрый вечер, сеньоры. Это вы только что прибыли с Кубы?

— Да, сеньор, те самые, — ответил Каэтано, вскакивая с места.

— В таком случае я должен сказать вам: «Добро пожаловать в Майами». Желаю вам удачи.

— Большое спасибо, «сенкью».

— Будьте любезны, пройдите за мной.

В нескольких метрах от автобуса их ждал белый «форд» последней модели с уже распахнутыми дверцами. Шофер включил зажигание.

— Я знаю, что вы устали, но нужно продолжить поездку, — сказал высокий худой сопровождающий, пытаясь изобразить из себя веселого коммерсанта. Он приказал шоферу: — Поехали.

— Куда едем?

Им никто не ответил. Позже выяснилось, что они направляются в международный аэропорт города Майами. Уже подъезжали, когда один из гостеприимных хозяев, сидевших на заднем сиденье, нашел подходящий момент, чтобы сообщить об этом:

— Сейчас спускаемся на Экспресс Бей сто девяносто пять, а вот выезжаем на сто двенадцатую улицу. Мы направляемся к аэропорту Майами. А как будто мы едем по «мосту Свободы».

Чино решил, что их, видимо, обманывают, и попросил разъяснения:

— Что мы будем делать в аэропорту?

Высокий седой старик отыскал в зеркале заднего вида его лицо. Посмотрел на него немного, прежде чем ответить:

— Не беспокойтесь, мой друг. Мы вас не отправим в Гавану.

— Это было бы слишком, но мне хотелось бы узнать, для чего мы туда едем?

— Мы кое-что сделаем для того, чтобы вы могли остаться. Разве не этого вы хотите?

— Конечно, это так.

— В аэропорту заполним необходимые документы о въезде в страну воздушным путем. Другими словами, вы уже будете считаться людьми, прибывшими по «мосту Свободы». Там каждый из вас получит разрешение на въезд и другие предварительные документы, чтобы остаться в нашей стране. Все остальное будет зависеть только от вас. Со своей стороны я вам желаю счастья, удачи, пусть вам сопутствует успех.

— А пока не будет определено место нашего постоянного проживания, о чем вы упомянули, — спросил Чино, — на какие средства мы будем жить?

— Ваша озабоченность преждевременная. Предусмотрено, что вы будете жить за счет определенных средств. Законы нашей страны это гарантируют. Не забывайте: здесь все отличается от того, что вы видели раньше. Не беспокойтесь, вас не оставят без крыши над головой. Какую религию вы исповедуете?

— Я не верю ни в какую религию.

— Ах как жаль!

— Это одно из требований?

— Нет, ни в коем случае. Но это необходимо для вашего последующего переселения. Речь идет о том, что если вы не относитесь к верующим, то есть не являетесь ни протестантом, ни католиком, то можете обратиться за международной помощью, это ваше право.

— Что означает «последующее переселение»?

— Флорида перенаселена, мы не можем оставлять здесь всех. Если у вас не найдется родственников, которые смогли бы оказать вам поддержку в штате Флорида, тогда вы должны ждать переселения в другой район. Соединенные Штаты — страна очень большая, а это только Юг.

Тони решил уехать с Кубы, вдохновленный образом «свободной земли», где господствует абсолютная демократия, и резко выступал против любого мнения, которое противоречило бы его идеалу. Поэтому он решился задать вопрос:

— Я убежал с Кубы потому, что мне там не нравится их образ жизни. И после всего этого здесь не имею права жить свободно и поселиться там, где хочу?

— Дело не в том, чтобы жить свободно, молодой человек, — объяснил ему худой седовласый мужчина. — Здесь, в нашем штате, очень много кубинцев, и возможности по приему уже исчерпаны. Но мы тем не менее продолжаем принимать беженцев. Почему бы вам не поехать дальше, на Север? Так нет, вы не хотите расставаться с флоридским климатом. Там, севернее, холод, морозы, лед. Вас даже не интересует, что там можно быстрее найти работу и лучше устроить свою жизнь. Все вы хотите остаться здесь.

— Да, действительно, — подтвердил Каэтано, — мы не привыкли к таким холодам.

— Нет, речь идет о другом. Вот послушайте, я расскажу вам историю без всякого вымысла, которая произошла с одной небольшой семьей, совсем крошечной. Двое молодых людей убежали от своих родителей и были очень довольны приобретенной независимостью. Им не нужна была опека. Он впервые был старшим по возрасту, хотя внешне, конечно, был еще ребенком, а она… совсем девочка. Они приехали сюда потому, что хотели свободы. Примерно такие, как вы, — с одной сменой одежды и одной парой обуви. Но они кое-что имели — неоценимое богатство — свою молодость и были уверены, что с ней им будут открыты все пути.

— Об этом думаем и мы, — прервал его Каэтано.

— Этот парень не был ни католиком, ни протестантом. Более того, он был настоящим атеистом. Как говорила его жена, он вспоминал о боге только тогда, когда гремела гроза. Но молодые люди редко слышат грозу, и поэтому, он мало думал о боте. Она была иной, так как воспитывалась в доме, где почитали христианские обычаи. Там, на Кубе, церковь, в которую она ходила, часто посещали и американцы, и, когда она приехала сюда, у нее были домашние адреса друзей ее родителей. Молодые люди обратились к ним за помощью, и таким образом им удалось остаться. Тем не менее молодой человек, будучи осторожным и предприимчивым, увидел своими глазами, как переполнен людьми Юг. У него не было никакой профессии, и он не был готов к тому, чтобы жить полностью за счет благотворительности. Пастор, к которому он заходил, сказал ему однажды: «У меня есть кое-что интересное для тебя. Ты был когда-нибудь в Ричмонде, в штате Виргиния? Не хотел бы ты поехать туда со своей подругой? Послушай, что я тебе предлагаю: проведите в этом городе несколько дней, разместитесь в нашем храме, это в самом центре, там очень приятно. Это идеальное место для тех, кто начинает что-то новое. Там много друзей, готовых вам помочь. Они подыщут тебе хорошую работу и снимут отдельный домик с удобствами. Роскоши там не будет и жаркого южного климата тоже, тебе будет трудно объясняться, потому что все вокруг говорят только по-английски; но у тебя будет все самое необходимое, чтобы жить, будет с чего начинать, чтобы быть независимым, и, мне кажется, стоит пойти на это». Не буду говорить, каким был ответ парня. Как он поживает на Севере? Сейчас добивается возможности вызвать к себе своих родственников и родителей жены. Он практически подготовлен к этому, став платежеспособным, почтенным гражданином. Это и есть настоящая свобода, которую он искал и нашел, а не та, что давали ему как милостыню…

— Мы приехали не для того, чтобы просить милостыню, — заявил Чино.

— Конечно, я знаю, поэтому и рассказал вам эту историю. Но не все так думают. Есть люди, предпочитающие просить милостыню и грызть объедки на берегу, в Майами.

Чино показалось, что подобную историю он уже читал в одном из журналов в сборниках «Ридерс Дайджест». «Он смог. А почему бы и вам?..» На какое-то мгновение воцарилось молчание. Седой обернулся и вдруг спросил:

— У вас есть родственники во Флориде?

— У всех троих! У всех троих есть! — поспешил заверить Каэтано.

— Так, у всех троих…

— Да, сеньор, как я сказал, у всех есть родственники… Мы можем поселиться у них дома?

— Погоди, парень! Этот вопрос ты задавай не мне, а своим родственникам. Если они готовы отвечать за вас, тогда можете.

Каэтано успокоился. Седой прекратил свою пропаганду о переезде на Север. Больше он об этом не говорил. Въехали в зону аэропорта и направились к залу оформления прибывающих пассажиров. Белый «форд» оставил их у входа и отправился на стоянку. К их общей усталости после перехода морем, официального оформления и поездки на автобусе до Майами прибавились неудобства новых ступеней бюрократической лестницы. Наконец их, полузамерзших и раздраженных ожиданием, привезли в гостиницу. После всех беспокойств, связанных с фотографированием, получением въездных виз, оформлением легального прикрытия как для лиц, только что прибывших по «мосту Свободы», им выдали первые «дары» этой великой страны: брюки, сорочку, пару носков, пару ботинок, коробочку со станком для бритья и двумя лезвиями «Жиллет», естественно, некоторые мелкие вещицы и пять долларов! Теперь можно было и отдохнуть. Но нет. Предстояла еще дружеская встреча, одно из главных событий, которая должна была проходить в специально подготовленном помещении с электронной техникой для подслушивания, чтобы записывать беседы усталых посетителей. Это была небольшая комната, окрашенная в белый цвет и хорошо освещенная. Здесь стояли две длинные скамейки, деревянный столик, а на нем цветочная ваза с искусственными розами. Один из лепестков розы выполнял роль микрофона. Эти устройства принадлежали специальному отделению ФБР, которое занимается перевозками кубинцев по Флориде. Обстановка самая подходящая, чтобы узнать истинное душевное состояние только что прибывших людей.

— Тебе холодно?

— Конечно… так же, как и тебе. Что, не так?

— Надо же, забыли пальто!

— А эти люди, о чем они думают?

— Не знаю, да мне и не интересно знать.

— Они знают, что делают.

— Сеньоры! Дело в том, что американцы пока еще не знают, что Каэтано очень скоро станет миллионером. Если бы они это знали, то относились бы к нам по-другому.

— Да прекрати ты.

— Надули тебя с часами.

— Тсс, идут.

— Нет, пока еще нет.

— Чего они ждут?

— Делят ветчину.

— Дерьмо.

— Я попрошу у них разрешения позвонить моему дяде. Как только он узнает, что я здесь, все решится, и мы устроимся, вот увидите.

— Черт побери, что-то не идут.

— Сеньоры, если их долго нет, то, видимо, все в порядке, значит, все худшее уже позади. Теперь осталось всего лишь подождать чуть-чуть, капельку поголодать, немножко померзнуть, и на этом конец. Я очень доволен.

— Есть ли здесь клопы?

— Не сомневаюсь в этом.

— Что ты будешь делать, Чино?

— Где, здесь? В таком холоде?

— Нет, черт возьми, когда выйдем.

— Зайду к моим родственникам. Попрошу, чтобы они посоветовали, что делать, помогли мне найти работу, а затем я попытаюсь как можно скорее встать на самостоятельный, независимый путь… Я не хочу жить ни под залог, ни в церкви. А ты?

— Конечно, нет. Я поступлю так же… Сначала попрошу помощи у моего дяди, чтобы потом жить самостоятельно. Вот увидишь, мой дядя поможет мне, когда он узнает о том, что я приехал.

— А ты что скажешь?

— Я, пожалуй, не буду торопиться. Вначале немного пошатаюсь, нужно погулять, попьянствовать, найти хорошую женщину, посмотреть, как обстановка…

— С какими деньгами будешь шататься? Если, конечно, ты не станешь за сутки миллионером…

— А мне все равно, что бы вы там ни говорили. Можете издеваться надо мной, можете всю ночь провести с этими… Хорошо, наслаждайтесь. Потом наступит и мой черед, смеется тот, кто смеется последним.

— Ой как страшно!

— Нет, я и пальцем не пошевелю, чтобы отомстить вам за эти насмешки! А теперь послушайте, что я вам скажу. Недалек тот день, когда я на своей машине проеду мимо вас и скажу: «Хотите прокатиться? Осторожно, не испачкайте мне коврики».

— Ну вот и все.

— «Если бы приехал мой дядя, если бы приехал мой дядя…» Довольно, приятель, ты совсем как маленький.

— Оставь его, Каэтано. Все дело в том, что у тебя нет дяди в ЦРУ.

— Какое безобразие, сеньоры, как долго нет этих людей.

— Мой друг, у вас нет причин жаловаться. Разве было лучше, когда вы должны были одеваться в робу, вкалывать по-настоящему, совершать длительные марш-броски и все это за семь песо.

— Но, как объяснили, теперь мне это может пригодиться.

— Послушайте, он защищает срочную службу.

— Я еще не знаю, возможно, это мне может как-то пригодиться.

— Конечно.

— Там же все было русское. Здесь нет этого оружия, нет таких кораблей, так что не знаю, чем тебе может помочь твоя бывшая служба.

— Понадобится, не переживай.

— Он пойдет, как и его дядя, на службу в ЦРУ.

— Да нет же, ничего подобного! Я говорю не об оружии. Например, на катерах есть двигатели, радиостанция. Существуют разные профессии. Я могу работать на причалах или на судне, могу рыбачить. Я думаю, что в этом случае моя служба пригодится.

— Дай бог!

— Ты давно не видел своего дядю?

— Давно.

— Вспомнит он тебя?

— Я просто уверен, что он встретит меня с радостью и окажет помощь.

— Какой холод! Пронизывает насквозь.

— Что же ты предлагаешь?

— Включи отопление.

— А где это?

— Где-то здесь, поищи.

— Поспать бы, но холод не дает.

— Я прилягу.

— Убери подставку для цветов, а то уронишь…

Выключилось подслушивающее устройство ФБР. Агенты открыли дверь кабинета. «Одиссея» еще не окончилась.

— Проходите, пожалуйста, господа.

Прошли вдоль по коридору. Тони, Каэтано и Чино пригласили в отдельные помещения. Это были такие же одинаково строго обставленные кабинеты, с акустическими стенами и мягким светом. Со всеми троими одновременно состоялся «последний дружественный контакт». Так называли эти допросы полицейские на своем жаргоне.

— Имя?

— Франциско… Франциско Гусман Каэтано.

— Профессия?

— Шофер частного такси.

— Вы прибыли во главе группы?

Вопросы были не такими, как на допросе, они располагали к положительным ответам.

— Да, я их привез.

— Где вы учились навигации? Совсем не просто попасть сюда, верно?

— Нет, но послушайте. Привез их сюда я, но катер… Это Чино вел катер.

— У вас здесь есть родственники, верно?

— Да.

— Родители, братья и сестры?

— Дядя, человек в возрасте, видите…

— Это ваше удостоверение?

— Документ с отпечатками пальцев.

— В каком месте Гаваны вы их оформляли?

— В Кубе и Чаконе.

— Сколько фотографий у вас потребовали?

— У меня? Шесть фотографий. Да, шесть!

— А какие еще документы просили у вас?

— И еще квитанцию из банка…

— А это что такое?

— Ах! Да это карточка, знаменитая продовольственная карточка. Она прошлогодняя. Я их… я их обманул. Понимаете? Я сказал, что потерял ее, и мне дали новую.

— Для чего вы это сделали?

— По… потому что я все время думал о поездке сюда, чтобы привезти ее… и чтобы здесь узнали… и увидели, какой голод мы переживали на Кубе.

Допрашивающий взял карточку. Он пробежал глазами листочки, приговаривая вполголоса:

— Молоко… рис, мука, сливочное и растительное масло, мыло, соки, рыба, мясо, птица, яйца, кофе… Конечно! И даже для новогодних подарков… Вы говорите, это то, чем питаются кубинцы?

— Это доказательство.

— Нет, друг… это вам не нужно, это ничего не докажет. Лучше порвать карточку, а свои критерии изложить в другой форме. — Он закрыл записную книжку, отодвинул ее от себя, добавив при этом: — Если Кастро обеспечивает всем, что здесь записано, а вы хотите этой карточкой доказать, что Куба голодная страна, то сами себе наносите сильный удар. Спрячьте, вам это больше не пригодится.

Каэтано от удивления раскрыл рот. У него чуть было не появились подозрения, что он сидит не перед представителем властей Флориды, а перед революционером и что он попал в ловушку кубинской контрразведки. Что же делать? На мгновение всплыло одно неприятное воспоминание. Об этом ему рассказал его друг. Это было в те времена, когда в Эскамбрае действовали банды. Его двоюродный брат был одним из «восставших». В горах наступил момент, когда стало уже невыносимо трудно. Закончилось продовольствие, боеприпасы, прекратилась связь. Шли разговоры о том, что один смелый агент ЦРУ направлялся к ним. Он выбросится с парашютом в горы и, несмотря на все опасности, пробьется и восстановит канал связи с ЦРУ. Но этот человек все не появлялся, а дела шли все хуже и хуже. Его родственник, переодевшись крестьянином, спустился с гор. Пробившись сквозь кольцо ополченцев, он прибыл в город и примкнул к таким же, как и он сам. Среди преследуемых был некто Майк. Он считался их спасителем. Имея крепкие связи с американцами, он предлагал группе уехать в Соединенные Штаты, используя надежный подпольный путь. Уехать подальше от коммунистической погони, но не для того, чтобы капитулировать, а чтобы восстановить силы, пройти необходимую подготовку, установить нужные контакты. А затем вернуться, но для действий уже в других условиях. Считалось, что ЦРУ не оставляет в беде своих людей, поэтому в критический момент оно должно было помочь Майку. В группе это не вызывало подозрений. Все выглядело убедительно. Они полностью доверились Майку, который казался им настоящим супершпионом, и поэтому попали в ловушку. После проведения операции по свертыванию боевых действий группа в составе девяти бывших «повстанцев» и трех «соучастников» собралась в укромном месте на северном побережье, где ее взял на борт быстроходный американский катер. Он доставил группу на большое судно, также принадлежавшее якобы американцам. Все думали, что это было судно-матка. На борту судна были матросы, разумеется американские, и флаг, и журналы, и сигареты, которые они курили, и жевательная резинка — все до мельчайших деталей американское. Шли в море всю ночь, сначала с погашенными огнями, чтобы обмануть бдительность пограничников Кастро, затем, когда вышли в международные воды, пошли свободно. Радость беглецов была безграничной. Наконец подошли к земле, им сказали, что это островок рядом с Флоридой. Там увидели плакаты с надписями на английском языке, объявления, автомобили, людей, невозможно было не поверить. Но все это было обманом. Спокойно, не спеша, они угодили в ловушку. Сначала они, после них другие, и, кто знает, сколько еще. Всю ночь они провели в клятвенных заверениях, доказывая свою верность агентам ЦРУ. На следующее утро проснулись окруженные уже агентами кубинской госбезопасности, которые разъяснили им истинное положение вещей. Тут только они поняли, что являются «гостями» одного из кубинских островков. Слишком поздно. Обо всем этом думал Каэтано, сидя напротив работника ЦРУ — скептика, который возвращал ему продовольственную карточку. На какое-то мгновение ему показалось, что этот человек вышел из легенды о госбезопасности, и он почувствовал свой провал. Но затем пришел в себя. Нет, это невозможно! Встречаются люди с различными характерами и образом мыслей, поступков, а этот человек ошибся, проявил небрежность.

— Вы что, нервничаете? Чувствуете себя плохо?

— Нет-нет, ничего. Это потому, что холодно, не обращайте внимания.

— В вашем паспорте есть запись о том, что у вас были судимости на Кубе за уголовные преступления. Нас интересует, что вы скажете по этому вопросу.

— Прошлые судимости?

Каэтано пытался разгадать, к чему он клонит, задавая такой вопрос. Неужели в ЦРУ так хорошо информированы о его персоне и его прошлые преступления могут так интересовать их? Он решил, что, видимо, это только пробный шар, а он выдал себя, и они из этого извлекут некоторую пользу. Агенты ЦРУ не были предсказателями, и единственное, чего хотели, — это произвести на него впечатление, используя попавшую под руку информацию.

— Вы… знаете, что на Кубе шутки плохи с коммунизмом. И люди, которые выступают против, их, понимаете…

— Речь не об этом. Я имею в виду то время, когда было правительство Батисты. Здесь речь не о политике. Помните или нет?

— Теперь вспомнил, ну, конечно. Послушайте. Было тоже очень трудно. Работы не было, а жить нужно было как-то.

— И вы предпочли воровать?

Каэтано вдруг показалось, что пружины стула, на котором он сидел, разом все выпрямились. Он развел руками, выгнул дугой брови, попытался улыбнуться, но в груди у него что-то сжалось, и улыбки не получилось. Его лицо вытянулось, на нем застыла уродливая гримаса.

— Зачем вы меня спрашиваете? Вы ведь все знаете.

— Чтобы проверить, как у вас с памятью.

— Прошло много времени… А все плохое быстро забывается. Период был очень плохой, но нужно было на что-то жить.

— А на что вы думаете жить здесь?

— Ну как, здесь… хочу работать и скопить приличную сумму денег. Я думаю открыть какое-нибудь дельце… развивать его, пока можно будет, а затем привезти сюда мою семью.

Застывший взгляд и неподвижное, каменное лицо допрашивающего прервали его вдохновенное повествование.

— А еще что?

— Видите ли, здесь я попытаюсь жить хорошо, буду иметь деньги. Уже устал от бедности и не могу больше терпеть, поэтому я и уехал. Понимаете? Поэтому!

— Поэтому?

— Да, сеньор, поэтому… я… я не из тех людей, которые ходят в рваных ботинках и имеют две песеты в кармане. И поэтому я уехал.

— Только поэтому?

— Да, поэтому и потому, что там… коммунизм.

— Я подумал, что вы забыли об этом. О’кей, о’кей… Вы хотите покончить с бедностью? Но для этого нужны большие средства. Вот такой пример: вам, предположим, постоянно не везет, ничего не получается ни с работой, ни с бизнесом, вы не можете привезти свою семью. Вы залезаете в долги и в конце концов, так сказать, не достигаете того идеала, которого вы ожидали от Соединенных Штатов. В таком случае что вы будете делать?

— Нет… Этого не может случиться. Я знаю, что здесь все по-другому! Я сам пробью себе дорогу.

— Но… а если это не так?

— Если я в чем и уверен, то это в том, что здесь я научусь жить. Вы не беспокойтесь об этом. Однажды вы увидите меня проезжающим в машине, я вам посигналю и скажу: «Вы… помните, о чем меня спрашивали?»

Чиновник не стал отвечать на этот вопрос и сменил тему разговора:

— О’кей, о’кей! Теперь перейдем к другому вопросу. Вы привезли остальных, потому что они ваши друзья, значит, вы должны их хорошо знать. Что они за люди, чем занимались там, на Кубе? Давно ли знакомы с ними? В общем, расскажите все, что вы знаете о них.

— Во-первых, это хорошие люди… из одного квартала, все их знают… Все время, сколько их знаю, они были… против до мозга костей! Такие же, как и я! Я состоял в ДРП[8] и делал на него ставку. Не такое уж большое дело… но был в ДРП, и эти… Чино, Тони… Нет, нет, это хорошие люди, делавшие наше общее дело, мое дело.

— Что значит «наше дело»?

— Ну, как это сказать, какое дело? То же, что делаете и вы, не так ли?

— Я никогда не принадлежал к ДРП.

— Да это же дело, начатое американцами, оно мое, это движение всех, кто «против». И Чино, и Тони… Разве не ясно?

— Таким образом, с помощью ДРП вы и организовали отъезд с Кубы? В этой организации вы, Чино, Тони. Правильно?

— Ну?

Каэтано снова приготовился продолжить «набор очков» для своей только что начатой карьеры. Он уже объяснил все касающееся ДРП. Как они это воспримут? Наверняка они не полностью контролируют эту организацию и у них в руках нет полного списка ее членов, так что он должен выглядеть довольно неплохо в их глазах… а сейчас ему задают вопрос об авторе идеи. Кто же еще, как не он?

— Кто организовал отплытие с Кубы?

— Ах да, сеньор, это я организовал. Послушайте, по правде, я уже давно, очень давно вынашивал идею уехать. Попытался здесь, попробовал там, но все было непросто. По всему побережью установлена хорошая охрана. Тогда я решил… ну, необходимо было найти судно и своих людей, чтобы нам здесь разрешили остаться после прибытия. Одно дело прибыть с рекомендацией от кого-то, и совсем другое, когда этот человек появится лично. Познакомился с Тони, который рассказал мне о своем дяде. Он здесь уже давно, и дела у него идут хорошо, работа связана с ЦРУ. Конечно… конечно, все это потому, что мы доверяли друг другу. Вы меня понимаете? Потому что это не скажешь где угодно и кому угодно. Нам нужно было найти судно. Я знал, что Чино тоже хотел уехать и у него есть опыт, он опытный рыбак, а у его отца было суденышко. Он сам предложил, ну и, вы видите, мы обманули всех и прибыли сюда.

— Чье было судно?

— Оно было украдено. Чино его украл у своего отца.

— Его отец рыбак?

— Нет… или, пожалуй, да. Он из тех людей, которые выходят в море, чтобы подзаработать на выпивку и отдохнуть.

— Он что же, купил судно только для этих целей? Он богатый?

— Нет, живет плохо. Он небогатый человек. Кроме рыбной ловли он, может быть, занимается и коммерческими делами… Но об этом лучше спросить Чино.

— Чино быстро согласился взять судно у своего отца?

— Нет. Куда там! Но его мы убедили… Мы использовали тот факт, что он тоже хотел уехать, но не решался это сделать один. И тогда наконец он присоединился к нам.

— И вы составили план?

— Да… Ведь дело в том, что, прежде чем составить план, необходимо было найти судно, топливо, место, затем охранять его и следить за обстановкой. Провал мог обойтись слишком дорого. Вы знаете об этом.

— Кто выбрал место?

— Я!

— И отец Чино привел туда судно, чтобы вы могли его угнать.

— Нет же, нет. Послушайте, как это было. Судно было там, на своем месте.

— Где?

— Там, где его оставил хозяин, отец Чино. Где оно всегда находилось. И тогда я сказал: «Чино, возьми судно и подойди поближе. С этого места мы и отчалим». Поняли? Так и было сделано.

— Никто не охранял судно?

— Иногда охраняли, иногда нет. На этот раз мы сами несли охрану. Я думаю, это было нужно для того, чтобы не провалиться. Мы все хорошо изучили. Были там, где стояло судно, присматривались, как будто бы мы не имеем к нему никакого отношения… Вот даже до чего дошло. Однажды мы солдата бесплатно подвезли на машине и от него выведали, в котором часу у них смена.

— Вы сказали, солдата подвезли бесплатно?

— А ты что, не понимаешь? Я-то подумал, что ты кубинец, старина!

Каэтано уже почти вывел из себя терпеливо ведущего допрос агента, который не привык вступать в спор в подобных случаях. Постоянные намеки на какие-то заслуги, неуважительное обращение на «ты» и чрезмерная жестикуляция создавали почти полностью отрицательное впечатление. А теперь еще этот вопрос о его национальности. Нужно что-то сказать ему, чтобы прекратить в дальнейшем это хамское поведение.

— Послушайте меня, сеньор Каэтано, здесь я задаю вопросы, а вы по возможности отвечаете на них. Согласны?

— Согласен!

— В таком случае избегайте намеков по моему адресу, разговоров о других мелких деталях, которые отвлекают от главного. Согласны?

— Э! — запротестовал Каэтано, — это уже сильно похоже на допрос в полиции.

— Это дружеская и свободная беседа. Она проводится для того, чтобы помочь вам остаться постоянно в этой стране. Вы пока еще находитесь проездом, и мы еще не сказали последнего слова.

Удар попал в цель и заставил Каэтано опомниться. Несомненно, пока он еще не совсем в Соединенных Штатах. Ему могли сказать: «Не принимается». И если их дела в службе иммиграции застопорятся, то что с ними будет?

— Хорошо, хорошо. Дело в том, что… я хотел объяснить, если вы не кубинец, действительно, откуда вам знать… Я вам говорил, что нас попросил солдат подвезти по пути. Это когда идешь пешком и останавливаешь машину, чтобы тебя подвезли. В этом случае говорят: «Слушай, подбрось». Мы вот так же посадили в машину караульного, который направлялся на пост, расположенный совсем рядом с нашим катером, и расспросили его, сколько их на посту, как часто они меняются, далеко ли он живет. Так мы узнали, что иногда пост не выставляют. Я не знаю, мне кажется, в тот день пост был, но мы внимательно наблюдали и ушли.

— Вам плохо?

— Мне… мне холодно, спать хочу и устал.

— Я дам вам отдохнуть. Думаю, что пока все нормально. Пожалуйста, выйдите и подождите там. Мы скажем, что вам делать…

Каэтано неуклюже поднялся, у него онемела нога, но он не захотел говорить об этом. С большим трудом, неуклюжей походкой он вышел в коридор и плюхнулся на скамейку. Его друзей еще не было. Он решил, что первым завершил беседу, и стал обдумывать, хорошо это или плохо.

— Имя?

Тони зевнул перед тем, как ответить. Он вспомнил, что на Кубе его друзья спросили бы: «Голод, сон или слабость?» Сейчас, как никогда, он чувствовал все это одновременно и поэтому ответил нехотя:

— Хосе Антонио Равело Маркес, но меня называют Тони, поскольку это короче и проще.

— Род занятий?

— Механик.

— Где работали до отъезда?

— Я был на службе.

— Добровольно?

— Нет, по призыву.

— По какому призыву?

— По закону об обязательной воинской службе.

— А, обязательная… так лучше, да?

— Да, если призывают, то в любом случае должен идти.

— Понятно. Нам известно, что ваш отец находится в больнице.

— Да, в Мосрре. Это больница для сумасшедших.

— Что с ним случилось?

— Чувствовал себя плохо.

— У него не было работы?

— Была, он был сантехником.

Упоминание об отце опечалило Тони. Он почувствовал, как дрожь прошла по телу, в душе шевельнулось что-то похожее на слабое, еле заметное чувство вины.

— Сколько вам лет?

— Восемнадцать.

— Будьте повнимательней к моим вопросам. Через два дома от вас, согласно адресу, который вы назвали, живет Лукас. Вы знаете, кто он?

Вопрос поразил Тони. Меньше всего он ожидал и даже никогда не думал, что где-то еще, кроме района, где он жил, его могли спросить об этом. Он вспомнил, как Лукас, улыбаясь, пригласил его однажды в воскресенье на рыбалку. Хотелось пойти с ним, но было и противоположное чувство: «Куда мне с тобой? Ни к чему». Он вспомнил, как Лукас со своим маленьким сыном Эрнестиком на руках выходил погулять в зоологический парк, а 26 июля надевал свою новую форму милисианос и берет зелено-оливкового цвета.

— Он коммунист… говорят, что из контрразведки.

— Вы с ним дружили?

— Нет… хотя… он ко мне относился просто, здоровался со мной, это естественно.

— Что еще?

— Это все.

— Там же, в вашем квартале, живет еще один сотрудник госбезопасности. Кто он?

— Еще один? Я впервые слышу об этом!

— Это точно? А

— Точно.

— А кто же выдал Ромберто?

Тони был поражен осведомленностью ЦРУ.

— Там говорили, что это был один из его соседей, но я не думаю.

— Какой сосед? Карлос?

— Да.

— Почему вы не верите, что он выдал Ромберто?

— Они всегда ругались, потому что Ромберто надоедал и затевал скандалы, а тот его предупреждал: «Послушай, я тебя сдам в полицию». Но он так и не сделал этого… Но, видимо, его угрозы приняли во внимание. И когда однажды дом окружили и его взяли, народ стал говорить, что это дело его рук, Карлоса.

— И что же, это была случайность?

— Что именно?

— То, что он убежал через двор Карлоса, а там его ждали люди из контрразведки.

— Вы же знаете, как действует полиция. Она проникает повсюду. И кто это отрицает?

Ведущий допрос поудобнее устроился в кресле. Пристальным взглядом посмотрел на Тони. Затем, смягчая тон, сказал:

— Любопытно, черт возьми! Любопытно! У вас та же точка зрения по этому вопросу, что и у коммунистов. У нас есть свидетельские показания, мнения людей. И ваше суждение совпадает с их мнением, но не с нашим. А почему? Давайте будем считать, что это незрелое мнение, по молодости, да? Чтобы было без обмана.

— Я говорю вам правду. Если я так думаю, зачем же мне говорить что-то другое в угоду вам?

— Пожалуй, вы правы. Продолжим теперь о Каэтано. Откуда вы его знаете?

— Я его знаю уже давно, но раньше у нас не было таких отношений, а сейчас он прилип ко мне, так как хотел, чтобы я его увез из страны. Так же, как и Чино. Они знают, что я хотел уехать из страны, и пристали ко мне.

— Судно ваше?

— Нет, Чино.

— Тогда я никак не пойму, что выгадывали они, присоединяясь к вам? Кто же кого привез?

— Мы договорились.

— Договорились? — Офицер наклонился, как бы придавая особое значение следующему вопросу: — Договорились, чтобы уехать вместе с вами?

— Что-то вроде этого.

— И вы их привезли бесплатно? Зачем это вам?

— Я не корыстный человек. Я с них ничего не взял и не просил ничего взамен.

— Катер принадлежал Чино. Это вы мне говорили. Каков же вклад Каэтано?

— Компас… мне не удалось достать его на работе, и тогда он достал.

— Вот как вы распределились? Катер должен предоставить Чино, компас Каэтано… Но, кроме того, они были заинтересованы еще в чем-то, что их заставило объединиться с вами для поездки. В чем, вы считаете, заключалась эта заинтересованность?

— Я не могу сказать.

— Подумайте немного. Поставьте себя на их место. Что может заставить одного человека присоединиться к другому для того, чтобы уехать?

— Пожалуй, то, что мы вместе думали об одном и том же.

— Подумайте о материальной, а не об идейной заинтересованности.

— Могло быть вот что: они знали, что мой дядя связан с ЦРУ.

— Кто им об этом сказал?

— Об этом говорят среди противников режима, и, конечно, я говорил, что у меня здесь дядя.

— Как же можно использовать вашего дядю, уехав с острова?

— Пожалуй, они думали, что, уехав со мной, через моего дядю им легче будет связаться с ЦРУ.

— Это главная цель? Именно поэтому вы уехали?

— Считается, что тот, кто в ЦРУ пользуется влиянием, поможет через эту организацию найти хорошую работу.

— Вы приехали, чтобы жить вместе с дядей?

— С дядей! Конечно!

— А что касается тех дел, которыми занимается ваш дядя?

— Нет, это меня не интересует.

— Почему?

— Потому что я хочу жить мирно, спокойно, заниматься своей работой и никуда не соваться.

Агент окинул его взглядом, поискал что-то в ящике стола. Вынул оттуда рулон тонкого белого картона и развернул его перед Тони.

— Смотрите внимательно на эту карту. Вы понимаете, что на ней?

— Да.

— Отсюда вы вышли. Правильно? — показал он точку на северо-западном побережье Кубы.

— Нет, нет… Немного в стороне, вот отсюда.

— Где?

— Здесь.

— Там пустынное место?

— Довольно-таки.

— Но недалеко от этого места расположена воинская часть.

— На два-три километра ближе к Гаване, примерно здесь.

— Вокруг казарм каменный забор?

— Нет, там столбы и колючая проволока, и через определенные промежутки установлены прожекторы, которые включаются и выключаются с поста, а на территории части имеется вышка, тоже с прожекторами.

— Где расположена столовая этой части?

— Возле моря. Это новое помещение барачного типа, построенное из сборных деталей.

— Там же питаются и командиры?

— Командиры садятся за первые столы.

— Как выглядят эти столы?

— Они мраморные, на металлических ножках, прикрепленных к полу.

— У них пища такая же, как у всех?

— Та же самая.

— Какие винтовки на вооружении этой части?

— Автомат.

— Вы можете нарисовать его?

— Могу.

Работник ЦРУ придвинул Тони блокнот. Он нарисовал автомат, и особо тщательно, чтобы как можно лучше удовлетворить просьбу.

— Вы очень хорошо рисуете, и заметно, что знаете это оружие. Уверен, что вы пользовались им. Правда? Как он стреляет?

— Хороший автомат.

— Его выдают призывникам?

— Да, конечно.

— Им также разрешают питаться в столовой вместе с офицерами?

— Рядом с ними, это зависит от условий части.

Агент свернул карту и спрятал ее. Затем достал пакет. Это был конверт с фотографиями хорошего качества на глянцевой бумаге. Вынув одну из них, показал Тони:

— Что это?

— Торпедный катер.

— А это?

— Другой торпедный катер, меньших размеров. Их называют «Комсомолец». На нем небольшая команда, и, я думаю, он быстроходнее.

— Посмотрите, что это у него здесь?

— Радиолокатор.

— А здесь?

— Это трубы торпедного аппарата. Здесь видна только одна труба по борту, а их всего две — по одной с каждого борта.

Допрашивающий наклонился над фотографией, притворяясь, что он этого не знает:

— Они что-то рисуют на носовой части. Здесь я вижу какой-то знак. Вы не видите? Думаю, с помощью лупы мы могли бы разглядеть, что это такое. Жаль, что под рукой нет ничего. Что бы это могло быть?

— Лупа не нужна. Я скажу, что они здесь рисуют. Это звезда. Ее также рисуют на крышках труб, на торпедных аппаратах.

— Она обозначает, что они русские?

— Нет, не так.

— Почему?

— На нашем знамени уже давно есть звезда.

Перед Тони другая фотография. Снова морская тематика, все более сложная. Еще один военный корабль.

— А это что за дьявол?

— Ракетный катер. Это более эффективное оружие. Здесь вот у него ракеты.

— А здесь что?

— Радиолокатор.

— О’кей, достаточно. Для рядового вы имеете слишком хорошую военную подготовку. Вам не кажется?

— Я не был отличником, даже не был специалистом.

— Здесь считается, что это хитрое оружие доверяется только старым кастровцам, признанным коммунистам, людям, которым безгранично доверяют, для того, чтобы однажды один из катеров не привели к нам сюда.

— А я знаю парнишку, который ничего из себя не представлял, а сейчас командует одним из этих катеров… Нам все это объясняли, не спрашивая, кто мы по происхождению, кем были наши родители, что мы думаем о политике. Нам показывали все. Кроме того, катера стоят на виду, их не прячут и иногда на них возят на экскурсию пионеров. Катера не скрывают, как секретные корабли, они проходят мимо Малекона и упражняются в стрельбе открыто.

— Хорошо. Выходите и ждите меня за дверью. Если вы мне снова понадобитесь, я вас позову.

Тони вышел обеспокоенный. В коридоре он встретился с Каэтано, который, сидя в тишине, думал о чем-то своем. Он вначале не заметил Тони, но затем, заметив, что его товарищ плюхнулся на скамью, подошел к нему и спросил:

— Эй, что с тобой? Как твои дела?

— Знаешь, мне кажется, я влип.

— Почему?

— Я ответил ему на все вопросы, которые он мне задавал по поводу оружия и прочего. Мне кажется, он ошибся во мне, но теперь уже поздно что-то исправлять. Как ты думаешь, что со мной будет?

— Он что же, угрожал тебе, говорил что-нибудь?

— Он подумал, видимо, что я знаю слишком много.

— Мои дедушка и бабушка говорили, что знания никогда не помешают.

— Но это тебе не дед с бабкой.

— Знаешь, что я тебе посоветую? Ты должен нагнать им страху своим дядей. Скажи, что ты хочешь поговорить с ним, и пусть его пригласят в штаб-квартиру ЦРУ.

За третьей дверью также шла «дружеская беседа».

— Фамилия?

— Хосе Сантос Эрнандес.

— Но вас называют Чино.

— Правильно.

— Профессия?

— Шофер частного такси.

Агент ЦРУ расстелил на столе карту. Это была карта не типографского издания, предназначенная для продажи, а произведение отличного чертежника, выполнившего ее разноцветной китайской тушью. На карте были отмечены улицы, дома и другие пункты в районе Серро[9].

— Вы, я думаю, догадываетесь, о чем идет речь.

— Конечно, это мой квартал.

— Покажите мне улицу, на которой вы проживали до отъезда с Кубы.

— Вот она.

— Теперь дом.

— Здесь.

В течение целых двадцати минут он задавал Чино вопросы, связанные с его кварталом. Он расспрашивал о каждом доме и его жителях. Казалось, что речь шла о проверке и уточнении фактов, касающихся кубинских беженцев.

— Вам хорошо знакомо это имя?

— Да, эта сеньора живет в квартире номер два с балконом на улицу.

— Кто еще живет вместе с ней?

— Ее муж. Он работает в рыбном порту. У них есть сын, учится в средней школе.

— А рядом?

— Старики. Супружеская чета. Оба на пенсии. У них есть дети, они живут отдельно. Старший уехал отсюда еще до пятьдесят девятого года.

— А здесь кто живет?

— Военный.

— Где он служит?

— Ну, я не в курсе, говорят, что в госбезопасности, но я точно не знаю.

— Вы с ним общались?

— Никогда.

— Почему?

— Потому что он ко мне не обращался.

— А если бы он обратился?

— Я человек воспитанный, ответил бы ему. А что?

— Кто-нибудь из жителей был под арестом?

— Да, Мигель. Он живет вот здесь. Но я знаю, что его арестовали не из-за политики, а за воровство. Унес что-то со склада, на котором работал. Об этом знал весь квартал, потому что приходила полиция и произвела у него обыск.

Допрашивающий вынул несколько фотографий из желтого конверта. Это были снимки различных образцов оружия. Он стал их показывать, но Чино узнавал только американское.

— Это?

— Винтовка М-3.

— А это?

— Не знаю.

— А вот такое?

— Тоже не знаю.

— И этот?

— Кольт сорок пятого калибра.

Агент убрал фотографии.

— Кому вы думаете написать, чтобы сообщить о своем прибытии в Соединенные Штаты?

— Я пока еще не думал об этом.

— А вашему отцу? Разве нельзя ему написать, что вы прибыли и все хорошо?

— Отцу, думаю, как раз не стоит. Он не знает, что я только что украл у него яхту. Именно на ней мы и пришли. Я считаю, что если и напишу сейчас, то ни мне, ни ему это ничего не даст. А как вы думаете?

— Простите, но это дело меня не касается.

— Но вы ведь спросили.

— Вернемся к вопросу о судне. Это вы их привезли?

— Судно или людей?

— Не вижу разницы.

— Но она все-таки есть. Я все время управлял судном, стоял у руля, старался не потерять ориентировку, потому что не было приборов, а они не имеют ни малейшего представления о мореплавании. У меня тоже опыт небольшой, но тем не менее вы видите результат. Таким образом, могу сказать, что я привел судно. Было нелегко. В отдельные моменты я уже думал, что все пропало. Мне казалось, что мы идем вдоль берега, а не к Флориде. Но в конце концов мне удалось привести судно сюда.

— Но на судне были люди, и вы их привезли. Почему вы не берете на себя эту ответственность?

— Я не ухожу от ответственности. Но что касается людей, то я, по крайней мере, никого не привозил. И не знаю, есть ли среди них такие, кто думал бы, что он доставил всех остальных.

— Никто никого не привозил?

— Мне казалось, что у нас было всеобщее согласие. Пожалуй, мы только друг друга подбадривали. Особенно поддержал меня Тони, рассказав о своем дяде, который работает в ЦРУ и который обязательно нам поможет, и у нас не будет здесь никаких трудностей. Я считаю, что у каждого из нас были свои планы. Но каждый в отдельности уже решился, а вместе мы собрались, чтобы осуществить это решение. Поэтому я не могу сказать, что доставил сюда этих людей. Вы меня понимаете?

— Все понятно. Теперь давайте поговорим о вашем отце и его судне. Намерены ли вы предпринимать какие-либо шаги, чтобы вернуть «Мою мечту» отцу?

— А есть возможность вернуть ее?

— Ну, логически судно является частной собственностью. Мы с большим уважением относимся к частной собственности. Я не знаю, что было бы, если бы судно потребовали с Кубы. Сейчас нет никаких каналов для соблюдения закона в этом плане, но, с другой стороны, вы здесь, вы привели судно сюда и, пожалуй…

— Вы подсказали мне отличную мысль. Я думаю прибегнуть а этой возможности и ходатайствовать. Я попрошу, чтобы мне вернули судно, но не для передачи его моему отцу, а для эксплуатации здесь. Я же должен на что-то жить. Буду заниматься рыбной ловлей и использовать для этого «Мою мечту».

— Вас не интересует, что вашему отцу это судно, возможно, необходимо?

— Нет.

— Видно, вы очень недовольны своим отцом.

— Моим отцом? Я так не думаю. Во-первых, потому, что именно он остался недоволен мною. Ему нанесен ущерб, а не мне. Что же касается моего решения не возвращать судно, так оно необходимо мне, чтобы наладить жизнь. Эта мера не является необоснованной и направленной против отца. Даст бог, я однажды возвращу ему другое судно, намного лучше этого.

— А на что же пока будет жить ваш отец?

— Он работает.

— Где?

— В КО на своем предприятии.

— КО? Что это такое? Сокращения и сокращения! Как вы не сходите с ума от такого количества сокращений? Повсюду эти ДВС, ФЖ, КЗР, ПС, ИНРА, ИКП, и теперь КО. О чем идет речь?

— Это недавно созданный корпус охраны. Из того, что говорил отец, я многое не совсем понял, но думаю, речь идет о замене милиции непосредственно на предприятиях.

Агент насторожился: вопрос был для него действительно малознакомым. Он догадывался, что столкнулся с чем-то очень важным, возможно, со значительным открытием. В его карьере это могло сулить специальные дивиденты.

— Ну-ка, ну-ка! Очень интересно! Это, по-видимому, должно быть секретно. Не так ли?

— Я знаю, что в газетах об этом не писали, но, с другой стороны, не слышал, чтобы из этого делали секрет. Не знаю точно. Только однажды я увидел, как отец прячет новую нарукавную повязку с непонятным буквенным сокращением. На мою просьбу поподробнее рассказать об этом он не ответил.

— Подождите секунду, я сейчас приду.

Пока Чино ожидал, он мысленно пытался предугадать, как будет реагировать янки. «Кажется, что этим КО я его по-настоящему заинтересовал». Возвратились вдвоем. Второй агент с вытянувшимся от удивления лицом посмотрел на Чино, как на какого-то странного субъекта. Затем они говорили между собой по-английски, уверенные в том, что кубинец не понимает. И снова Чино должен был молча переносить оскорбления и бахвальство.

— Вот этот…

— Мы поработаем с ним.

— Если, конечно, у него информация из первых рук и заинтересует наше руководство, возможно, они оправдают средства, которые мы на них затратили. Не забывай, что это я открыл это КО.

— Ты уже закончил с ним?

— Подожди еще немного. Осталось выяснить несколько деталей. Я прервал допрос, когда он упомянул КО. Хочу проверить, кольнуть его слегка, посмотрим, не загибает ли он. Но мне кажется, нет.

— О’кей, жду тебя, не задерживайся. Подбросили нам дел на конец недели!

— Я скоро.

— А еще один?

— С ним тоже будут работать. Есть опасение. Он довольно точно ответил на некоторые вопросы, касающиеся вещей закрытого характера. Мы должны провести дополнительную проверку.

— Логично.

— В военной области он практически знает все, даже самое современное вооружение. Однако продолжает утверждать, что был всего лишь рядовым военнослужащим.

— В Опа-Лока знают, как развязывать языки.

— Это их дело, он им пригодится. Подожди, я с ним быстро закончу.

— О’кей, пока.

Агент и Чино снова остались вдвоем.

— О’кей, Сантос. Я считаю, пора заканчивать. Сейчас я вам задам острый вопрос, но он тоже необходим: сколько времени вы служили в госбезопасности?

— Этот вопрос не заслуживает ответа.

— А я думаю, что заслуживает.

— Тогда я скажу, что столько же времени, сколько и вы.

— Против меня нет никаких улик. А вот что касается вас, то мы имеем фото, которое можем показать вам. Мы его тщательно проверили и не сомневаемся в том, что оно без всяких подделок. На нем вы в зелено-оливковой униформе за рулем автомобиля, оборудованного коротковолновым радиопередатчиком. Что вы на это скажете? Может быть, действительно показать вам фотографию?

— Нет, ни к чему. Все возможно. Когда я был солдатом, возил многих командиров, и почти на всех автомобилях были установлены радиопередатчики. Но это было в первые месяцы после революции. Затем я уволился и стал работать на себя. Просто я устал работать на кого-то и соблюдать воинскую дисциплину.

— Армия Кастро была дисциплинированной в те первые месяцы, когда вы служили?

— Повсюду говорили о том, что нужно укреплять дисциплину. Были специалисты, которые остались после чистки армии Батисты. Они были требовательными. Дисциплина у нас была неплохая. Я думаю, что стоит напомнить о том, что среди нас были ветераны Сьерры. Вот такая была обстановка.

— А вам дисциплина не по душе?

— Когда она мне ни к чему.

— Вы боролись против Батисты?

Сантос не ответил на вопрос.

— Вы не хотите отвечать? Почему?

— Нет, я думаю. Такой же вопрос задают там, на Кубе, тому, кого принимают в коммунисты. Да, я боролся.

— Почему вы это делали?

— Потому, что никакая диктатура мне не нравится.

— Тогда что же вам нравится?

— Демократия, но… Вы видите, как все вышло, и боролись-то мы напрасно.

— Вы не боролись против Кастро?

— Делал все что мог.

— Конкретнее?

— Обыкновенная жизнь заговорщика. Иногда вообще ничего не делаешь. Вы хорошо знаете, что я имею в виду, ведь руководство осуществляли вы. Пожалуй, у вас в архивах можно найти мое имя… Иногда мне приходилось бросать самодельные зажигательные бомбы, гранаты или ждать вашей команды, что делать дальше. Однако я сильно устал и хочу спать. Долго еще будет продолжаться эта беседа?

— Нет, уже всё, пойдем.

Остальные ожидали в прихожей.

— С этим всё. Думаю, что ты можешь отвезти его в Опа-Лока. Посмотрим, что там из него вытянут, — обратился агент ЦРУ к своему коллеге.

— Что же, вот так: ни есть и не спать? — запротестовал тот.

— Это твое дело. Что касается меня, то я пойду спать.

СООБЩЕНИЕ ДЕВЯНОСТО ДВА ТЧК НАЧАЛО ТЧК ПРИБЫТИЕ «МОЕЙ МЕЧТЫ» ХОРОШЕЕ ТЧК ПРОДОЛЖАЕТСЯ СПОКОЙНЫЙ ПЕРИОД ТЧК НОВОСТЕЙ НЕТ ТЧК СЛЕЖУ ЗА ПЕРВЫМИ ШАГАМИ МОНГО ТЧК РАД СМЕНЕ И ОЖИДАЮ СКОРОГО ПРИКАЗА О ВОЗВРАЩЕНИИ ТЧК КОНЕЦ ТЧК

ЭДИТ

МАЙАМИ-0986

ВНИМАНИЕ ДВОЕТОЧИЕ ДЛЯ КЛИЕНТОВ ЗПТ ГОВОРЯЩИХ ПО-ИСПАНСКИ ТЧК КУБИНЦЫ ЗПТ БЕЖАВШИЕ С КРАСНОЙ КУБЫ НА УТЛОМ СУДЕНЫШКЕ И НАХОДИВШИЕСЯ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ В ОТКРЫТОМ МОРЕ ЗПТ БЫЛИ ПОДОБРАНЫ КОРАБЛЕМ БЕРЕГОВОЙ ОХРАНЫ ЗПТ КОТОРАЯ ПЕРЕПРАВИЛА ИХ ЖИВЫМИ И ЗДОРОВЫМИ В МАЙАМИ ТЧК НАШИ КОРРЕСПОНДЕНТЫ ИЗ БЕРЕГОВОЙ ОХРАНЫ СООБЩАЮТ ФАМИЛИИ КУБИНЦЕВ ТЧК ХОСЕ АНТОНИО РАВЕЛО МАРКЕС ЗПТ ХОСЕ САНТОС ЭРНАНДЕС И ФРАНЦИСКО ГУСМАН КАЭТАНО ТЧК У ПЕРВОГО ИЗ НИХ ДЯДЯ В МАЙАМИ ТЧК ВНИМАНИЕ ДВОЕТОЧИЕ ПРЕДЫДУЩУЮ СТРОКУ НЕ ЧИТАТЬ ЗПТ ОШИБКА ПОДОБРАННЫЕ КУБИНЦЫ ПОЛУГОЛОДНЫЕ ЗПТ БОСЫЕ И ПЛОХО ОДЕТЫЕ ЗПТ НО ОЧЕНЬ ДОВОЛЬНЫЕ ЗПТ ЧТО ПРИБЫЛИ ВО ФЛОРИДУ ЗПТ ГДЕ МЕЧТАЮТ ЗАНОВО НАЧАТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ ТЧК

Примечание карандашом:

Передавать по радио каждые два часа. Добавить драматические обстоятельства при спасении: опасности на переходе морем и так далее, намеки на режим Кастро, мотивы побега, опасения за судьбу оставшихся родственников, которые могут быть репрессированы.

Шеф редакции

ДЕЛО МОНГО

Внешне Арсенио и Пабло совершенно не похожи. У первого — очень темная кожа, контрастирующая с вьющимися сединами. Говорит он медленно, растягивая звук «р». Арсенио обладает острым аналитическим умом и исключительной выдержкой. У второго — бледное лицо, прямые жесткие волосы, ни одного седого волоска. Он обладает четкой дикцией, такой же аналитик, но иногда бывает порывистым и нервным. Тем не менее во множестве обыденных дел, больших и малых, они действуют почти одинаково. Вот, к примеру, сейчас без предварительной договоренности оба встретились в холле напротив библиотечного зала. Сегодня воскресенье, и оба знают, что здесь они увидят своего начальника Марсело, просматривающего новые технические статьи, поступившие в библиотеку, или изучающего документацию по какому-либо делу, а иногда просто читающего хорошую книгу. Его маленький «фольксваген» уже на стоянке, значит, как всегда, Марсело на месте. Строго, дисциплинированно, по-военному они поприветствовали начальника и подождали, пока не получат приглашения сесть.

— В чем дело?

— У нас хорошие новости.

— Это приятно! О чем речь?

— После долгого молчания наш приятель из Майами снова дал знать о себе.

— Монго?

— Да.

— Наконец-то. Что сообщает?

— Основной период его устройства закончился. Теперь ему предстоит перейти к решению поставленных задач. Говорит, что у него куча информации, так много, что существующая система связи для ее передачи не подходит.

— Ему нужен контакт.

— Он прямо не просит, но, видимо, нужен. Он поясняет, что информация попала к нему через вторые руки, поскольку он еще не смог приблизиться к самим первоисточникам. Однако он делает несколько правильных прогнозов о степени достоверности информации.

— Она совпадает с тем, что имеется у нас?

— Да, почти полностью. Речь идет о новом курсе ЦРУ и о «реакционном интернационале», который пытаются поддержать с помощью некоторых латиноамериканских диктатур, о новых нападениях на рыболовные суда, о заговоре против Кубы, есть и другая общая информация. Вы знаете, что Насарио продолжает игру с группой Висенте Мендеса? Говорит, что тот якобы еще жив, борется с оружием в руках и просит денежной помощи.

— Этого и следовало ожидать. Насарио много потрудился над созданием этого стимулятора, питающего различные ходы, которые он предпринимает, и экономические кампании, а теперь, конечно, ему не хочется, чтобы источник иссяк. Я никак не могу понять, кто же ему верит…

— Говорит, что было много разногласий.

— Но Насарио и его подручным, естественно, удалось навязать свои интересы, чтобы продолжать торговлю товарами для террористов, сохраняя во что бы то ни стало возможность не работать и жить припеваючи.

— С этой целью они могут «оживить» кого угодно!

— Ну хорошо. Перейдем к Монго. Как там у него дела? Целый год потратили только на то, чтобы приступить к делу. Вот так работенка!

— Но зато у него все в порядке.

— Это хорошо, но он медленно осваивается.

— Совершенно верно. Он обещает кое-что переслать письменно открытой информацией. Не хочет перегружать работой шифровальщиков.

— Правильно делает. Какой у него адрес для связи?

— У него несколько адресов. Он дает адрес в Майами, телефон, адрес его приятеля, с которым он познакомился, работая в кафетерии «Марриот» в аэропорту.

— Где он работает сейчас?

— Водителем грузовика у «Ричардса», тесно связанного с Пакито.

— А, знаю. Это тот, который проходил подготовку вместе с Яреем[10] в Никарагуа? Правильно?

— Тот самый, у нас есть фотографии.

— Подготовьте для Монго предварительный план его ближайших действий: главное — сблизиться с капитаном судна-матки. Пусть сам попытается стать владельцем судна и установить хорошие отношения с людьми на реке, с владельцами судов. В их среде под видом простачков действует много пиратов. А затем в конце концов пусть берет курс на «Альфу». После случая с Висенте Мендесом она добилась расположения ЦРУ.

— А как быть с Торриенте?

— Он не должен упускать ничего, что попадет ему в руки, но главное внимание пусть сосредоточит на «Альфе». Подготовьте Пабло для встречи, составьте ему легенду и направьте для Монго необходимые инструкции о порядке встречи. Приступайте сейчас же. Вы не забыли позаботиться о его родственниках? Как там закончилось это дело с отцом Монго?

— Сейчас уже все в порядке. Но положение его было нелегким. Дошло до того, что предложили взыскать с него за побег сына.

— А как машина? У кого она сейчас? Кто-нибудь взял это на себя?

Автомобиль стоял на том же месте, откуда был совершен тайный побег, и Арсению пришлось признаться в своей нерасторопности:

— Автомобиль все там же. Ведь он не является собственностью предателя или отщепенца. И не было принято никаких мер, он не конфискован и находится там же. Надо признаться, мы забыли об этой детали.

— Вы что же, думаете, американцы такие глупые, чтобы ничего не заподозрить? Заберите его немедленно и подготовьте хорошее обоснование. Понятно?

— Понятно.

— В таком случае действуйте, как договорились, и держите меня в курсе событий.

АЛЬФА / ДЕЛО «МОНГО»

07866/27 окт. 70

Кому:

Альберто Каньясу

Инструкция для встречи.

Связной. Пабло.

1. Прибытие в Майами самолетом из «зеленой» страны.

2. В течение трех дней произвести тщательную проверку и удостовериться, что противник не ведет за ним наблюдение.

3. Если проверка покажет, что все в порядке, то утром четвертого дня позвонить по телефону 24-56-75.

Спросить служащего фирмы «Ричардс». Если подойдет Монго, скажешь ему: «Это Фредди. Ты помнишь, мы познакомились недавно в „Марриоте“? Мне сейчас нужна твоя помощь, чтобы найти новую работу. Не найдется ли свободного местечка для меня у „Ричардса“?

4. Если Монго ответит: „Как жаль, но у „Ричардса“ нет для тебя места“, — значит, этот день для проведения встречи не подходит. Через два дня ты должен снова позвонить, но уже говорить по-другому: „Хэллоу, Сантос? Ты уже забыл, что обещал пойти как-нибудь вечерком со мной на рыбалку? Я готов сегодня же. А как ты?“ Если он ответит: „Я хожу на рыбалку по утрам“, — это будет означать, что он придет на встречу.

5. Если же ответит: „Конечно, заходи ко мне, я нашел место для тебя у „Ричардса“, — то это означает, что выходить на связь нельзя.

6. Если ответит: „Я не знаю никакого Фредди, должно быть, произошла ошибка“, — то это означает, что он придет на встречу в ближайший четный день.

7. В указанный день Монго за рулем небольшого белого автомобиля марки „плимут“ поедет по следующему маршруту: от двадцать первой до семнадцатой улицы, там свернет направо, на север, до двадцать девятой улицы. Потом он зайдет в угловой кафетерий, выпьет прохладительный напиток, выйдет на улицу и пойдет к автобусной остановке, расположенной напротив небольшого парка. Там вы и должны условиться о следующей встрече через два часа, но уже в другом месте.

8. Это место нужно выбрать во время первой встречи.

9. Через два дня Монго зайдет в известный магазин на восьмой улице. Если ему все ясно, то он будет в костюме синего цвета. В случае, если есть необходимость уточнить какие-то детали, он наденет белый костюм.

10. Возвращение тем же путем через неделю, но уже через „белую“ страну.

КУРС В МОРЕ

Чему отдать предпочтение?

Чино медленно допил свое пиво, оно было очень холодным, и откинулся на деревянную спинку стула. Казалось, он внимательно разглядывает что-то на горизонте. Но это только казалось. На самом же деле он искал средство, которое бы сдвинуло наконец его мысли с мертвой точки, дало бы возможность свободно разобраться в трудной для него ситуации. Шум быстроходного катера вывел его из размышлений или, точнее, подтолкнул его к принятию внутреннего решения.

"Конечно, Маркес, — подумал он, — вначале судно, река и только потом "Альфа". Катер исчез вниз по реке, оставив после себя волну. Чино вспомнил работника службы иммиграции, или агента ФБР, скрывающегося за этим фасадом, который советовал ему предъявить свои права на "Мою мечту". Он сомневался в том, что ему легко будет достать другое судно. Сколько же времени еще прослужит ему "Моя мечта", вся скрипящая, тихоходная, с постоянными поломками, оказавшаяся среди небольших быстроходных современных кораблей? С другой стороны, какой еще выход он мог найти, кроме как вернуться к исходной точке, к своему старому судну? Конечно, это было бы не то, что он хотел. Но что же делать? Это только начало или, еще хуже, возврат к началу. По крайней мере, судно имеет киль, нос и руль, а это уже кое-что, и благодаря этому он сможет войти в среду владельцев катеров, в лабиринт жителей Эверглейдса. А там, пожалуй, — а почему бы и нет? — удастся выйти к многообещающим Багамским островам, обогатившим немало людей.

Обрастая ракушками, "Моя мечта" стояла в уголке на одной из военно-морских баз Флориды. Согласно закону она была конфискована по распоряжению службы иммиграции. Поэтому Чино приступил к поискам помощника для решения различных вопросов. И вскоре ему это удалось. За несколько долларов он договорился с одним юристом, опытным в подобного рода делах. Следующим шагом было его личное обращение в федеральное управление. Это одно из самых высоких зданий в Даун Тауне, где располагались управление "Голоса Америки", центр связи береговой охраны, оффисы сенаторов, политических деятелей и различных высокопоставленных чиновников, в том числе координатора Государственного департамента по кубинским делам в Майами. Юрист был из тех людей, которых бывает трудно застать на рабочем месте. Переезжая с места на место, он занимался решением государственных вопросов, связанных с присутствием многолюдной кубинской эмиграции. Однако Чино приходил снова и снова, пока наконец не столкнулся с ним в коридоре первого этажа. Он как бы в шутку преградил юристу дорогу и сказал:

— Как повезло, что я встретил вас! Мне очень нужно переговорить с вами. Я так долго вас искал повсюду.

Он ожидал, что координатор ответит уклончиво или же формально скажет, чтобы он зашел в приемные часы. По случилось обратное. Человек остановился, всем своим видом показывая, что готов выслушать Чино.

— Да?

— Дело в том, что я некоторое время тому назад, совсем недавно, прибыл в этот город на судне, которое сейчас находится под охраной государства. Мне необходимо вернуть это судно, и я хочу, чтобы вы мне объяснили, что я должен сделать для этого. И есть ли вообще возможность вернуть судно? Дело в том, что я не знаком с законами и не знаю, могут ли удовлетворить мою просьбу. Вы меня понимаете?

— Так, значит, ты прибыл на судне скрытно, то есть убежал.

— Мы попали на одну из баз в Ки-Уэсте, а затем поселились здесь.

— Ах да, я вспомнил. Ты один из трех прибывших. Да, конечно.

— Да, на судне "Моя мечта".

— Знаю, знаю. Мне кажется, что вас сейчас знают здесь довольно многие, можно сказать, что вы стали известными людьми. Пресса, радио, телевидение вам уделили много внимания. Драматические эпизоды вашего плавания были отлично использованы. "Трое с "Моей мечты". Прекрасное название для фильма о морских приключениях, не правда ли? Да, конечно, я вспомнил. Пройдемте со мной, такие деликатные вопросы не должны обсуждаться в коридорах.

И чиновник повел Чино по коридору. Остановились перед последней дверью, где располагался оффис по кубинским делам.

— Проходите, садитесь.

Сам он быстро устроился на вращающемся кресле возле стола, заваленного папками с делами, документами, газетами, книгами по юриспруденции и журналами.

— Такие люди, как вы, мне нравятся, смелые, решительные. К чему жить, сидя со сложенными руками? Я уверен, что вы добьетесь успехов в этой стране.

— Я тоже надеюсь.

— Вы, стало быть, снова планируете выйти в море? И для этого вам необходимо судно.

— Да, сеньор.

— Что вы собираетесь делать на нем?

— Хочу заниматься рыбной ловлей. У меня несколько профессий, в том числе и рыболовство. Если мне удастся достать судно, то…

— А на Кубе вы занимались рыбной ловлей?

— На Кубе нет, но здесь, мне кажется, другое дело.

— Хорошо, сеньор… как вас?

— Сантос.

— Да, сеньор Сантос, это хорошая идея, однако…

— Что, это будет трудно?

— Как должностное лицо, я не имею ничего против возвращения вам судна. Но здесь есть другая сторона вопроса, которая зависит не только от меня. Всякий раз, когда происходит похищение самолетов или кораблей убегающими на Кубу, Кастро возвращает их нам. Эти самолеты стоят дорого, миллионы долларов. Естественно, речь идет не о парусниках, небольших прогулочных яхтах или суденышках для ловли рыбы, как ваше. Это касается настоящих летающих дворцов. Однако Кастро не использует в своих целях этих авиапиратов и всякий раз возвращает нам похищенные самолеты. Таким образом, как поступать нам с небольшими судами, подобными вашему, которые прибывают сюда? По крайней мере, мы берем их под охрану. Я не объясняю, почему Кастро возвращает самолеты, но он это делает. Я не знаю, что мы будем делать с этими судами, но мы их охраняем. Это несколько больше, чем вопрос юридической или профессиональной этики. Ведь если вдруг Кастро вздумает потребовать эти суда, они должны быть здесь, чтобы сделать взаимный жест. В противном случае возникнет опасность, что наши самолеты, угоняемые на Кубу, не будут возвращаться обратно. Вы обратились ко мне с просьбой, и я вам отвечаю. И теперь, после того как я проинформировал вас по данному вопросу, убедительно прошу вас понять мое положение.

Однако Чино, направляясь сюда, был готов к этому. Опытный юрист уже научил его, как действовать. Он достал белый конверт и протянул его координатору по кубинским делам:

— Я еще принес вам вот это.

Американец бросил на него сердитый взгляд и взял конверт. Вынул из него документ и очень медленно прочитал его, одобрительно кивая по ходу чтения. Затем поднял глаза на Чино и сдержанно улыбнулся:

— Это умное предложение, его нельзя отклонить. Вижу, что вы пытаетесь обезоружить меня. Я понимаю, что для судна будет лучше, если вы используете его с определенными условиями и возьмете на себя ответственность по уходу за ним и его полной сохранности… Вы будете готовы немедленно возвратить его по первому требованию… Такова ваша идея?

— Я составил этот документ на тот случай, если простое решение вопроса будет невозможно. Теперь я вижу, что действительно есть трудности, и поэтому делаю предложение. Я обязуюсь поддерживать его в хорошем состоянии. Вы хорошо знаете, что если к судну, стоящему без движения на якоре, не приложить руки, то через несколько месяцев оно превратится в рухлядь и станет никуда не годным. А если его затребует Кастро, что будет возвращено ему? Корпус, покрытый ракушками? То, что я предлагаю, удовлетворяет обе стороны и никого ни к чему не обязывает. Только я беру на себя обязательство.

Чиновник утвердительно кивнул головой, как всегда делал в случае положительного решения. Чино так поставил свой вопрос, что на него было сложно ответить отрицательно, учитывая, что с самого начала разговор шел в доброжелательной форме.

— Мне все больше нравится ваша манера поведения. Нам бы и здесь не помешали служащие с такой напористостью. Жаль, что вы не американец. Я повторяю еще раз, уверен, что вы добьетесь успехов в нашей стране.

— Значит, вы согласны?

— Да. В вашем случае я согласен. Только по вашему делу!

Они пожали друг другу руки и простились. Чино вышел из департамента, чувствуя, что подул попутный ветер.

"Моя мечта" снова вышла в плавание к берегам Флориды. Ее капитан стоял у руля и вспоминал старые походы. Первый шаг сделан — он на плаву. Разыскивая вход в устье реки Майами, он думал: "А вот и река. Впереди встречи с рыбаками, владельцами катеров".

Однако он впадал в излишний оптимизм, забывая, что "Моя мечта" — старая, тихоходная и скрипящая посудина, совсем неспособная хоть как-то приблизить его к неясному, постоянно спешащему миру владельцев катеров. Вскоре он убедился в ограниченных возможностях своего судна. Если удавалось, он поднимался вверх по реке до 36-й улицы или удалялся от болотистого континентального шельфа полуострова в поисках районов для рыбной ловли на 15 миль в море. Ему всегда приходилось тратить слишком много времени. Он постоянно отставал, и напрасны были его попытки установить прочные отношения с теми судовладельцами-рыбаками, которые на большой скорости проносились мимо. Наступил день, когда он решил распрощаться со своим старым судном. Убежденный в том, что с Кубы никогда не потребуют его возврата, он нарушил взятое ранее обязательство и продал судно одному рыбаку, искавшему возможность расширить дело. Вырученные деньги вместе с небольшими сбережениями позволили ему приобрести катер с корпусом из стекловолокна длиной семнадцать футов. На нем стоял старый, начала века, бензиновый двигатель "Джонсон", который сильно гремел и трещал, но позволял катеру двигаться с приличной скоростью. По сравнению с ним "Моя мечта" казалась черепахой.

НОСТАЛЬГИЯ

На 22-й авеню, в северо-западном районе, почти на углу Фледжер-стрит, находится "Ранчо "Луна". Трое кубинцев обедают. Они едят мясо морских моллюсков с пивом. Пригласил Марвин. Все шло хорошо, пока не наступил момент подачи десерта.

— На меня всегда производит огромное впечатление, когда я слушаю тех, кто прибыл с Кубы.

Тони с недоверием посмотрел на говорившего. Он подумал, что настало время как-то предупредить Чино, чтобы он не был захвачен врасплох такой постановкой вопроса.

— Он давно в США и чувствует себя здесь прекрасно, — сказал Тони.

— Я не сам приехал, меня привезли, — пояснил Марвин. — И думаю, что и сейчас мне здесь нелегко.

Чино поднял брови, как будто не совсем понимая его. Он тоже не считал легким период адаптации, но на то были свои обстоятельства.

— В каком возрасте тебя привезли?

— Мне было девять лет. Я думал, что речь идет о простой поездке. Мои родители все тихонько подготовили. Это было после того, как отобрали землю. Я помню те места. Помню красивый пейзаж, реку, пальмы, сеньора, который обучал меня езде на лошади, и хорошо помню тот день, когда я вместе с родителями оказался в аэропорту. Вначале было интересно столкнуться с незнакомым миром, с чем-то необычным, выйти за рамки привычного. Но затем, поверьте, стало трудно.

— Ты был очень маленький, пожалуй, ты помнишь только хорошее, — вмешался Тони, — и поэтому к тебе приходит ностальгия.

— Нет. Вспоминаем и плохое и хорошее, многие хотят вернуться.

— И твои родители тоже?

— Они тоже. По-своему, но тоже хотят вернуться.

— По-своему?

— Они постоянно говорят о возвращении, о скором возвращении. Иногда мне казалось, что они обманывают меня, а иногда, что вполне откровенны. Они верили всему, что касалось бригады[11], но это было крушение надежд. Какие это были дни! С полной уверенностью мы упаковывали наши чемоданы. Мой отец смахивал пыль со своих бумаг — единственное, что он хранил с такой верой. Надежды, связанные с бригадой, провалились. Здесь было больше мертвых, чем там, на Кубе, и нас никто никуда не увез.

— Как это "здесь больше мертвых"?

— Очень просто. Дело в том, что "блестящие солдаты свободы" не овладели Гаваной за несколько часов, как было обещано. Американцы тоже не направили свою "решающую" помощь, как они говорили раньше. Люди из бригады вместо "вива", как им предсказывали, получили пинок в зад. Они погибали в болотах или превращались в пленных Фиделя. И кто мог представить, что их будут обменивать на медикаменты и компоты? После такой торжественности! Их жены здесь, в ожидании, не знали, кому верить. Возможно, они уже вдовы, а может, их мужья будут расстреляны или всю свою жизнь проведут в кубинской тюрьме. Это было похоже на эпидемию. Дело в том, что в этой стране все можно обменять, но они не предусмотрели такие случаи обмена. Однако обращение с ними было необычным, и они возвратились. Бригада прекратила свое существование, и не на кого было больше возлагать надежды.

— А "Альфа-66"?

— Ах! Очень хорошо, очень хорошо! Посмотри, хочешь заполнить этот бланк и внести один доллар? — Он вынул бон из кармана.

Это было прекрасное типографское издание на бумаге высокого качества. На нем изображен выразительный рисунок, под ним выдержанная в строгом стиле надпись:

Освобождение Кубы

Добровольный вклад

Военные планы "Альфа-66"

1 доллар

Если вы не внесете взнос, то, будьте добры, возвратите нам бон, с тем чтобы его мог заполнить другой наш соотечественник.

— Ты оставишь его у себя? Мне его прислали по почте, но без оплаты, в случае если я захочу им вернуть его, так что положим на стол под солонку взамен чаевых. Он заменит доллар?

— Им нужны деньги, чтобы содержать организацию, — пояснил Тони. — Это как масонские ложи, общества, которые должны покрывать расходы.

— Просят на военные цели. Не читали, что ли?

— Они тоже боролись с коммунизмом. Я об этом узнал от моего дяди. Здесь нет никаких трюков. Он лично доставлял бойцов к побережью Кубы, есть и фильмы об этом, — проговорил Тони.

— Это философия нищеты, — подчеркнул Марвин, — они просят на жизнь, чтобы не работать, и от случая к случаю посылают кого-либо на смерть, с тем чтобы продолжить свои просьбы. Не смотри на меня так. Если хочешь, можешь считать меня коммунистом. Я говорю то, о чем думаю. Здесь нужно работать много, и если ты жив, здоров и не боишься опасности, то хорошо можешь заработать на военных делах.

Чино взял бон в руки. Поднес его к глазам и снова положил на стол. Затем повернулся к Тони и спросил его:

— Когда же ты познакомишь меня со своим дядей?

— Черт возьми, Чино! Зачем? Марвин частично прав. Лучше всего, если ты найдешь себе работу в море или еще где-нибудь. Зачем тебе соваться в эти дела?

— Эй, погоди, погоди! Кто тебе сказал, что я хочу быть в ЦРУ вместе с твоим дядей? Я об этом не говорил. Я хочу, чтобы он связал меня с рыбаками, с владельцами катеров, только и всего.

— Правильно делает, — сказал Марвин. — Это совсем другое дело.

— Выходит, вы еще в худшем положении, чем я. Поскольку я, по крайней мере, знаю, чем заняться.

Чино встал, по всей видимости, недовольный.

— Я пошел. Мы уже закончили, заплатили и поговорили достаточно, — сказал Марвин.

Вышли. Марвин направился к стоянке автомобилей. Отъезжая на "форде" серебристого цвета, он уже из машины сдержанным жестом попрощался с ними.

— Хороший парень Марвин. У него есть что-то от избалованного ребенка, но он благородный человек. Обрати внимание, как он просто говорит обо всем, даже не зная, кто ты, — сказал Тони.

— Почему ты его защищаешь? Никто и пальцем его не тронул.

— Мне кажется, что ты отнесся к нему довольно плохо.

— Дело в том, что я сыт по горло всем этим идиотизмом. Все критикуют, по-настоящему никто не берется за дело. Не хочешь — не лезь, но уважай тех, кто проявляет решительность… Мы пришли сюда для того, чтобы поесть и поразмыслить, и все еще критикуем тех, кто что-нибудь да делает, — раздраженно сказал Чино.

— Что с него возьмешь? Он уже все тебе сказал, ведь его привезли совсем мальчишкой.

— Но мы-то взрослые, и нам больше подходит иметь связи с ответственными людьми, а не с раскаявшимися баловнями. Да, кстати, почему ты не выполняешь того, о чем договорились: или же ты отведешь меня в ближайшие дни в дом твоего дяди, или я буду относиться к тебе так, как к Марвину, поскольку не могу терять время. Так что слово за тобой.

На другой день Чино познакомился с агентом ЦРУ, капитаном судна-матки Хуаном Батистой Маркесом, дядей Хосе Антонио Равело Маркеса.

ДЯДЯ ИЗ ЦРУ

— Как тебе показался мой дядя? — Тони положил бинокль на широкий подлокотник кресла и ждал ответа Чино. День был ясный. На небе ни облачка, только свежий бриз напоминал о том, что было межсезонье — ни зима, ни лето. Тони был доволен.

— Твой дядя? Важный субъект!

Чино сидел на песке. Рядом с ним, полуприсыпанные песком, лежали несколько бутылок пива "Лайт".

— Дело в том, что он не смог нас хорошо принять.

— Он очень важный человек. С ним встречаются только люди не ниже координатора по кубинским делам.

— Да, так оно и есть. Приходят к нему якобы по кубинским делам, но не те, кто может действовать открыто.

Парень взял бинокль и навел его на бронзовую в лучах солнца фигуру девушки. Он рассматривал ее, раскрыв рот и забыв о беседе. Сначала объектив бинокля поймал круглый пупок.

— Ты очень гордишься своим дядей?

— Что?

— Ты гордишься своим дядей?

— Какое там! Я тебе уже говорил, что не вникаю в его дела, они меня не интересуют. И не в моих интересах нарываться на неприятности. Я прибыл в эту страну, чтобы жить спокойно.

— Те, кто приходят к нему в кабинет, выглядят спокойными. Все они прекрасно питаются, хорошо одеваются, у них новые автомобили и много денег. На что же им жаловаться? У них есть все, что пожелаешь.

— Да, да. Все, что желаешь. Будешь иметь машину новейшей марки, много денег, хорошие костюмы, перстни, но, кроме того, будут еще и интриги. Они есть даже между ними самими, а иногда среди них появляются и мертвенькие.

— Мертвенькие?

Теперь в объективе Тони видит медальончик, сделанный под золото, который болтается на пышной груди девушки. Она бежит вдогонку за огромным красно-белым мячом.

— Да, именно мертвенькие. Это не то, что было в бригаде. Здесь дела посерьезнее. Ты видел того невысокого, почти лысого человека, который о чем-то много спорил, а затем отделился от группы?

— В яркой, кричащей рубашке?

— Да, его самого.

— Помню.

— Его зовут Ороско. Однажды он сидел в баре и пил вино. Это на восьмой авеню, между пятой и шестой улицами. — Упоминая авеню и улицы, Антонио, как и большинство латиноамериканцев в Майами, называл их в обратном порядке. — И тогда, я не помню из-за чего, он затеял спор с одним типом, выхватил пистолет и тут же застрелил его. Через некоторое время он появился в доме дяди. Пришел на связь с ЦРУ. Там ему сказали: "Ты исчезни дня на три, не меньше, а за это время угроза минует, и они ничего не докажут…" Но он утверждал, что это бесполезно, так как его все видели. Однако все уладилось, и он разгуливает на свободе.

— Выходит, для ЦРУ не существует никаких законов?

— Оно и видно.

— Да, я вижу здесь много странного.

— Скоро ты не будешь на это обращать внимания. Почему я тебе сказал о мертвеньких? Однажды к дяде пришли серьезные люди, говорили тихо, с какой-то таинственностью. Я тут же сообразил, что случилось что-то по-настоящему важное. Так оно и оказалось на самом деле. Они бросили одного кубинца в болото.

— В болото? Ты уверен?

— Да, уверен. Они спорили о том, жив он или уже мертв; говорили, что никто его не найдет в тех болотах. Некоторые высказывали мнение, что он — агент кубинской контрразведки, другие это отрицали. Но нашлись и такие, кто выражал сомнение: "Сеньоры, я считаю, что мы убили невинного человека". Затем зашел разговор о Баямесе.

— Каком Баямесе?

— Послушай. Люди ЦРУ разговаривали с моим дядей и предупредили, что в ЦРУ им перестают доверять и, естественно, прекратят помощь кубинцам из "Альфы-66". Все дело в том, что есть слишком явные доказательства работы в их среде агента кубинской контрразведки. Насарио отстаивал свое мнение. Он говорил, что этого не может быть, что в их рядах нет никакого агента. Но ЦРУ настаивало. Тогда-то и возникла острая ситуация. С одной стороны — недоверие друг к другу, все раздумывали и пожимали плечами, а с другой — возникла необходимость найти подлинного предателя.

— Им нужно было найти предателя, чтобы вернуть доверие ЦРУ?

— Вот именно, черт побери!

— И они нашли его в лице некоего Баямеса?

— Это было необходимо. Дело в том, что каждый из них ловил момент, чтобы уличить в этом другого. И когда дядя организовал первую попытку высадить на Кубе Висенте Мендеса, с ними был и этот Баямес. Кажется, его звали Хулио Сесар. Между ними завязался спор из-за того, что Баямес хотел высадиться в каком-то конкретном месте. Они решили, что Баямес заманивает их в ловушку. Его схватили, пытали, требуя, чтобы он сознался в принадлежности к контрразведке, и, наконец, бросили в воду. Так и возвратились, не подходя к Кубе.

— Но кому же могло прийти в голову, что их заманивают в ловушку? Ведь он сам был вместе с ними?

— Я не знаю. Но так думали. Кто теперь докажет? Много ходило всяких слухов. Говорили, что произошел несчастный случай, а они попытались извлечь из этого выгоду. Есть версии, согласно которым вообще не было никакого Баямеса, ну и много других басен. Однако не все они лишены здравого смысла.

— А как же они объяснили перед законом эту смерть?

— Когда они возвратились, то сказали, что при подходе к Кубе море штормило, Баямес упал в воду и, несмотря ни на что, спасти его не удалось.

Теперь бинокль Тони остановился на другой полуобнаженной фигурке, которая очень импозантно наклонилась, чтобы потрогать пальчиком воду на пляже, узнать ее температуру.

— И что?

— Ничего. Сказали, что утонул. На том и закончилось. Для них это не имеет значения.

— Нет, не так. Я слышал, что его выдают за геройски погибшего человека.

— Просто хотят воспользоваться этим случаем.

— Как бы то ни было — он потерпевший.

— А мой дядя снова отправил Висенте Мендеса на Кубу.

— На смерть?

— Дядя говорит, что он жив.

— А ты как считаешь?

— Меня это не интересует. Мне все равно, жив он или мертв. Пусть они сами разбираются. Одного я не могу понять. Зачем тебе после всего этого шума дружба с моим дядей?

— Я думаю, ты все это рассказал, чтобы запугать меня.

— Нет. Я ведь твой друг и могу кое о чем спросить тебя. Ты что, не хочешь самостоятельно прокладывать себе дорогу, жить спокойно и хорошо здесь, в "юнай", неужели предпочитаешь впутаться в дела ЦРУ?

— А ты можешь предложить что-нибудь другое?

Тони опустил бинокль:

— Давай войдем в какое-нибудь приличное дело. Например, займемся рыболовством или еще чем-нибудь. Здесь много возможностей, а если не здесь, то на Севере, как говорил тот тип в аэропорту.

— Я подумаю. Обещаю тебе.

— Ну и хорошо. Если честно, я не завидую никому из друзей моего дяди.

— Ну, а теперь давай наслаждаться здешней природой. Забудь о своем дяде и обо всем остальном.

— Согласен. — Он снова поднял бинокль. — Послушай, ты знаешь, как называют этот пляж? Пляж бывших.

— Как это?

— Очень просто. Пляж тех, кто когда-то имел что-то, а теперь не имеет ничего.

— Почему?

— Потому что на этот пляж приходят кубинцы, выпьют бутылочку-другую пивка и начинают похваляться один перед другим. Один говорит, что на Кубе имел магазин готового платья, другой — центр по обслуживанию автомобилей или завод, многоквартирный дом, кинотеатр, гостиницу… Все подчеркивают, что что-то имели. Американцы говорят, что на Кубе, похоже, все что-то имели и эта страна была богаче самих Соединенных Штатов, страна богачей.

— Это хорошо.

— Нет, хорошо то, что я сейчас рассматриваю.

— Блондинка или брюнетка?

— Это неважно, зато какая фигурка!

— Принеси еще пива.

— Пойду и познакомлюсь с ней.

Пока Тони ходил к девушке и за пивом, Чино разглядывал в бинокль песчаную полосу пляжа, которая обрывалась у самой дороги на Рикенбейкер, в одном из наиболее многолюдных уголков Ки-Бискайн.

Когда племянник Маркеса вернулся, Чино не стал возвращаться к разговору на прежнюю тему, тем более что Тони тоже не хотел этого.

— Бери пиво. У меня полный провал!

— Почему?

— Я имею в виду девушку.

— Она тебе отказала?

— Наоборот, она согласилась.

— Не понимаю, старик.

— После того как я сказал ей, какие красивые у нее глаза, волосы, какая приятная кожа, знаешь, что она ответила? Улыбнулась и предложила: "Пойдем со мной. Всего двадцать долларов".

Они рассмеялись.

— На Кубе мой дядя был мастером по части женщин, а здесь только и занимается тем, что думает о своих делах в ЦРУ. Сейчас они готовят какое-то крупное дело.

— Откуда ты знаешь?

— Вызвали Гуайо, этого стервятника, который появляется вслед за каждым несчастным случаем, чтобы извлечь для себя прибыль. Он как грабитель, который наживается на несчастье других!

— Ты разве не знаешь, в чем дело?

— Я знаю только то, что там будет Гуайо. Этого достаточно. Он появляется только там, где случается что-либо сенсационное.

— Да, я понимаю.

Тони попросил у Чино бинокль и отыскал под одной из пальм красную точку на песке. Это оказалась девушка в красном купальнике.

— Она кубинка.

— Ты ее знаешь?

— Нет, но хотелось бы. Она была моей соседкой.

— Здесь или там?

— Здесь. Она уехала с Кубы, потому что хотела получить хорошую специальность, а то, что предлагали в университете, ей не нравилось. Тогда она убедила своих родителей уехать.

— А здесь она изучала то, что хотела?

— Ее обманули. Она встретила одного проходимца, который обнаружил, что она очень темпераментная девушка и обещал ей большие деньги, которых ей будет достаточно, чтобы получить любую профессию. Вначале она была живым манекеном, затем ее фотографировали для порнографических открыток, а сейчас…

— Что сейчас?

— Теперь у нее избранная клиентура и никакой учебы. Кажется, она довольна. Зарабатывает больше любого квалифицированного рабочего. Правда, мне рассказывали, что она больна и у нее случаются припадки на нервной почве. Однажды, "обслужив" одного особо наглого типа, она хотела покончить с собой.

— Незавидная судьба!

— Я не знаю, Чино, незавидная судьба или еще что-либо. Но на Кубе люди представляют себе одно, а приезжают сюда — и видят совсем другое. Вот послушай, что произошло с одним кубинцем, которого направили в поездку по Центральной Америке для ведения пропаганды против Кубы. Выступая перед рабочими одной из банановых плантаций, он начал рассказывать о том, что кубинцы при режиме Кастро едят мясо один раз в девять дней, а в остальные дни у них только рыба, яйца, бобы и цыплята. Его прервали, не дав закончить рассказ. Вышел один из рабочих и закричал: "Послушай, как хорошо, если бы у нас было хоть что-то похожее. Мне сорок лет, но за всю свою жизнь я ничего не ел, кроме бананов. Здесь, на плантациях, люди никогда не видят ни мяса, ни рыбы, только бананы…" Это было оскорбление. Когда он вернулся в Майами, то попросил, чтобы его отстранили от подобных поездок… Я тоже был дрянью и сейчас раскаиваюсь.

— Я думаю, что это игра судьбы. У других-то все в порядке?

— Да. Ты, например, всего добиваешься. Вернул свое судно, познакомился с моим дядей и я хорошо знаю, что ты преследуешь цель стать агентом ЦРУ. Но это уже твое дело. Меня в это дело тебе не втянуть.

ЦРУ ПОДСЛУШИВАЕТ

Официальное американское законодательство запрещает тайное подслушивание частных разговоров. Но в то же время работники таких государственных учреждений, как Федеральное бюро расследований, Центральное разведывательное управление, Управление национальной безопасности и другие, сплошь и рядом занимаются этой деятельностью, в которой используют самую хитроумную аппаратуру.

Некоторые из этих аппаратов можно считать взятыми из области фантастики. Электронная промышленность, специализирующаяся на изготовлении шпионской техники, так организовала ее производство, что она вышла за рамки "секретно, только для службы безопасности!". Этими сложными "игрушками", посягающими на личную неприкосновенность граждан, оказался наводнен общедоступный рынок. Причем их выпуск достиг таких масштабов, что теперь уже никто из американцев не в состоянии обеспечить свою семейную или личную неприкосновенность. Все может быть записано на магнитную ленту или снято на кинопленку.

— Это необходимо, к этому нас вынуждает перепроизводство, — заявил недавно управляющий специальной продажей. — Скоро мы будем в состоянии пустить в широкую продажу в огромных количествах "игрушки" для взрослых и детей — дьявольские изобретения. Это позволит сделать общедоступными технические средства, предназначенные для работы любого супершпиона.

В таких условиях никто не может быть уверен, что его не подслушивают — ни в своей квартире, ни в ванной с работающим душем, ни даже в постели под одеялом.

— Вам не кажется, что это может вызвать волну шантажа? — спросили одного полицейского начальника в Нью-Джерси.

— Почему? Если ко мне придет кто-нибудь и скажет, что у него есть фотоснимки моей жены, на которых она предстает в интимных сценках с любовником, и что у него есть записи их вздохов, сделанные с помощью дистанционного микрофона, которые он мне предложит купить за определенную сумму, я даже не рассержусь. В ответ я предложу ему купить намного дешевле то же самое о его жене, но снимки цветные или стереоскопические, а записи на стереомагнитофоне… Время, когда это вызывало накал страстей, миновало. Нет, шантаж в этой области успеха иметь не будет.

— Тем не менее определенный ущерб будет нанесен при таком распространении наших средств, — сказал детектив, все еще работающий на Фледжер-стрит. — По крайней мере, ко мне нет-нет да и обращаются за помощью во всяких щекотливых делах. В прошлом месяце пришел один с просьбой за любые деньги найти доказательства того, что жена ему изменяет. Я подумал, что это будет легко сделать, но она оказалась очень хитрой. Мне пришлось прибегнуть к самым различным трюкам. Если бы все те технические средства, которые я использовал, продавались в магазинах, он бы мне не заплатил за услуги. Да, определенно, это вредно.

Сегодня службы безопасности расходуют значительную часть средств из своего бюджета на различные электронные приборы и приспособления. Можно считать их первыми заказчиками в электронной промышленности.

Шла вторая неделя августа 1970 года. Маленький радиопередатчик работал на переменной частоте, держа связь с подвижным приемником ЦРУ, установленным на "форде" светло-зеленого цвета, который находился в тысяче метров от помещения "Альфы-66". Фрагмент приведенной ниже беседы был перехвачен и записан на микрокассету человеком, проникшим в ЦРУ и находившимся вне подозрений. Ему удалось установить такой угол прослушивания, что работа радиопередатчика не была раскрыта теми, кого он подслушивал. Таким образом, микромагнитофон, принадлежавший ЦРУ, но работавший не в его интересах, сделал в течение двух минут пятидесяти секунд следующую запись:

"— …должен был сказать.

— А как говорить о нем, не выдавая его?

— Я уже думал об этом. Нашего человека в кубинской столице зовут Ласаро Эскамбра Альфаро. Как тебе кажется? Думаешь, их контрразведка бросится искать его, смотришь, может, и найдут… Никогда не подумал бы!

— Ну и имя же. Откуда ты его взял? Эскамбра — для меня звучит как Эскамбрай[12]… Альфаро — это от "Альфы", тоже ясно, но вот Ласаро мне не нравится.

— Это чтобы призвать святого покровителя кубинской набожности для нашей защиты.

— Чтобы защитил прежде всего его шкуру. Не так ли? Кому он там нужен?

— И связным.

— Связным, конечно. Я не знаю. Вижу, что все это слишком просто. Они там не глупые.

— В контрразведке "просто" значит "умно".

— Мне не очень нравится.

— Ну хорошо, ты можешь оставаться при своем мнении. Все берется в расчет. Мы будем в большем выигрыше, чем даже после блестящей высадки Гуахиро. Вот увидишь!

— А как ты думаешь поддерживать деятельность ячеек? Идея о продолжении их работы на Кубе не устарела?

— Через Менойо и его друзей. Они дадут ориентировку связным, которые выезжают в эмиграцию, а также якобы существующим ячейкам. В любом случае, я думаю, хоть одна-то там найдется, ты не беспокойся. Их количество мы здесь округляем. У Эмелины есть все инструкции. Теперь начнем работу по развертыванию большой кампании в прессе.

— Не слишком ли рискованно? А если люди Кастро нападут на след?

— Риск всегда будет.

— Да, но мы-то находимся здесь, в безопасности. Ты не думаешь о Менойо и об остальных, находящихся на Кубе?

— Я о них думаю. Давай не ждать самого плохого, любой исход будет иметь для нас положительные последствия. Не сомневайся в этом, Уго Гаскон".

ТРОЕ С "МОЕЙ МЕЧТЫ"

Тони, засунув руки в карманы, сказал с удовлетворением:

— Я рад, Чино, по-настоящему рад.

Хотя Чино ничего и не говорил и ничем не похвалялся, выражение его лица было довольным. Однако у Тони были и кое-какие сомнения. Все ли он делает откровенно? Не пойдет ли на обман, чтобы сохранить дружбу?

Чино улыбнулся, словно отгадал мысли Тони.

— Я совсем не обманываю тебя. Раньше я стремился стать участником всяких приключений вместе с твоим дядей, но теперь отказался от этой мысли. Приключения меня не интересуют. Если у меня ничего не получится с рыболовным промыслом, кое-кто мне дорого заплатит. Ты знаешь, кого я имею в виду.

— Нет, все будет хорошо.

— Надеюсь.

Что-то привлекло их внимание внизу, на реке. Они посмотрели туда. На семнадцатой улице поднимался мост, чтобы пропустить участников спортивных соревнований по парусному спорту. Тони чувствовал, как внутренне он восхищается Чино. Сейчас, как никогда, ему хотелось, чтобы Чино понял всю ту неприязнь, которую он питает к "кубинским делам" своего дяди. И теперь он сказал напрямую, без оглядки, словно старшему брату, что давно уже мечтал сделать:

— Послушай, Чино, я уехал оттуда из-за сумятицы, только из-за сумятицы. Все в моей семье подталкивали меня, всегда приводили в качестве примера дядю. Он был для меня героем, а я не имел практически никакого жизненного опыта. Ты помнишь наши споры о причинах побега? Помнишь, что я тогда говорил? Ну-ка, скажи.

— Ты был как одержимый со своим дядей. Это как навязчивая идея. Ты столько говорил о своем дяде, что и меня заразил. И меня тоже, представляешь? Я решил: поеду, а там устроимся с помощью твоего дяди. А теперь ты сам настаиваешь на том, чтобы я изменил свое отношение к нему. Сейчас мы должны согласиться, что он плохой.

— По крайней мере, для меня. Я все представлял себе иначе, по-другому. И как видно, во всем ошибался — как по поводу того, что осталось там, на Кубе, так и в отношении тех условий, с которыми пришлось столкнуться здесь, хотя родственники утверждали обратное.

— Не слишком ли быстро произошла в тебе эта перемена? Я помню, когда ты только приехал, дядя встретил тебя, как ты и ожидал. Он пришел с Насарио очень озабоченным. Они всем интересовались, сделали все, чтобы нас побыстрее перевели оттуда. Дядя часто обнимал тебя и выглядел довольным, радостным. Он все говорил: "Мой племянник, черт возьми, как ты меня обрадовал!" А однажды, когда тебя не было дома, он рассказывал, что ты хороший парень, что он собирается убедить тебя уехать на Багамские острова не для участия в специальном рейде ЦРУ, а для ловли лангустов. И тогда я понял, что ты произвел на него хорошее впечатление, а сейчас ты это отрицаешь.

— От моего дяди, да и от Соединенных Штатов в целом я ждал несколько большего, чем "добро пожаловать" на словах да "как хорошо, что вы приехали!". Со мной происходит то же, что и с другими кубинцами, которые хотят вернуться обратно. Они сыты по горло этой жизнью. Это ведь произошло не только с Марвином. Я думаю, и тебя ждет то же самое. Но у каждого свое мнение.

— Я что-то не пойму, чего же ты ждал от своего дяди, от Соединенных Штатов и в чем тебя обманули. Если ты думал, что тебя будут встречать с фанфарами и фейерверком… Ведь ты здесь не первый. А сейчас здесь много таких конкурентов. Даже странно, как нам удалось разместиться в Майами.

— Послушай, Чино, в жизни много прекрасных вещей. И самое прекрасное — это доверие к людям, а еще — свобода. Ты живешь свободно, и тебя ни в чем не подозревают. Мы уже говорили об этом. Другими словами, нам не нужно думать о том, что кому-либо может прийти в голову поставить рядом скрытые микрофоны, чтобы узнать тему нашего разговора.

— Скрытые микрофоны теперь есть у всех, ими играют даже дети.

— Я не терплю недоверия. Если я все оставил там для того, чтобы приехать сюда и начать новую жизнь, то мне должны доверять. Если мне не верят, значит, я ошибался.

— Те, кого направляет сюда кубинская контрразведка, тоже оставляют там и дом и семью. И что же, им тоже должны доверять?

— В ЦРУ должны уметь различить, кто из контрразведки, а кто нет.

— Вот тут-то они и опираются на технические средства. Но ты свободен предложить шефу ЦРУ, чтобы он действовал более тонкими методами.

— Кто-нибудь, видимо, уже говорил ему об этом.

— Почему ты жалуешься на микрофоны? Тебе их ставили?

— А кому нет?

— Я уверен в том, что мне их не ставили. Зачем?

— Они их ставят всем. Всем! Американцы — любители всяких рекордов. И в этом они тоже чемпионы.

— И когда же ты стал жертвой?

— Мы стали.

— Мы?

— Когда только прибыли. Мы приехали, полные иллюзий. Я верил всему — их цветным иллюстрированным журналам, их фильмам. Эх, дружок! А здесь увидел совсем другое. Ты что, забыл, как нас встретили? Отношение как к собакам, собачья кормежка, ужасное обращение, даже смотрели на нас как на животных. Я не знаю английский, но то, что они говорили, звучало для меня как оскорбление. А когда нас допрашивали? Меня просто оскорбляли. Только потому, что я ответил на все вопросы, касающиеся вооружения, я попал в Опа-Лока…

— Я тоже там был.

— Тебе понравилось?

— Я и раньше думал, что в Соединенных Штатах нам будет нелегко. Им нужны гарантии. Ну а что касается допросов, то я не вижу для них никакой необходимости использовать подслушивающие устройства.

— В Опа-Лока со мной обращались как с агентом Кастро и вели подслушивание. У меня есть доказательства. Однажды меня оставили в комнате, где я чего-то ждал. Туда же привели мексиканца, которого задержали без документов. Мы разговорились, но чувствовали себя довольно неловко. Учитывая все, что нам пришлось перенести. Тогда, в беседе, я и сказал мексиканцу, что не все здесь так хорошо, как говорят за рубежом, и, знай я это раньше, я бы не решился убежать. Все это слово в слово высказали мне потом в Опа-Лока. Ты представляешь? Каким же нужно обладать хладнокровием, чтобы спокойно выслушивать это!

— Но ведь все уже позади, мы устроились. Разве не этого ты хотел?

— Дядя говорит, что он должен был вмешаться и что он взял меня под свою ответственность. Но он это сделал только из родственных чувств. Он мне тоже не доверяет — мало ли что может случиться, а еще потому, что в Опа-Лока никто не попадает по собственному желанию.

— Да, этого я не знал.

— А теперь знай. И еще, когда я приехал к ним в дом, тетя была в очень стесненном положении — она должна была рожать, но было что-то не в порядке. Я не знаю точно, но якобы ожидались тяжелые роды, и нужно было оказать ей специальную помощь, а для этого требовались деньги. Дядя уже истратил все свои сбережения, и они оказались в критической ситуации. Вместо того чтобы пойти к врачу, они не придумали ничего лучшего, как завести спор из-за денег. Я этого не понимал, не мог понять и наконец не выдержал и взорвался. Ну, понимаешь, сказал им то, что думал. Пожалуй, это было моей ошибкой. Но что я мог поделать? В такие минуты не думают о последствиях. Я им сказал: "Как же вы здесь отстали! На Кубе никто не умрет, если у него нет денег, и тем более если необходимо обратиться к врачу или получить лекарство. А если тяжело заболел, то единственное, что нужно, — это быстро лечь в больницу, независимо от того, коммунист ты или нет. И тебя, черт возьми, никто не спросит, есть ли у тебя деньги и являешься ли ты сторонником социализма!" И тут началось такое! Дядя пришел в ярость, забыл о родах и закатил истерику. Именно тогда он высказал мне все, что касается Опа-Лока, а до этого он об этом молчал. Теперь уж у него были все основания подумать, что я коммунист и не зря со мной столько возились. Поселиться же в квартире, где живет служащий ЦРУ, для меня — отличное укрытие. Родство для него ничего не значит. Просто из-за меня его еще никто не ругал. А то бы он давно уже избавился от моего присутствия. Он все говорил, что ему очень дорого досталось то положение, которое он занимает. Если бы этого не удалось добиться, то ему пришлось бы выполнять рабский труд на какой-либо фактории или стать мойщиком посуды, а тетя умерла бы с голоду. Затем мне пришлось и еще кое в чем разочароваться. Лучше и не рассказывать этого.

— Возможно, со временем и твой дядя разочаруется в ЦРУ. Почему бы нам не поговорить с ним о рыбной ловле? Может быть, на почве чисто деловых отношений нам удастся отвлечь его.

— Если хочешь, дело твое, попытайся. У меня нет ни малейшего желания. Я не сомневаюсь, что он попытается использовать меня в своих интересах, поскольку я его родственник и живу в его доме. Я считаю, что он занимается грязными делишками.

— Ты, пожалуй, что-то путаешь.

— Возможно.

Что-то похожее на тень усталости появилось на лице парня, как будто бы все то, что он открыл своему другу, не принесло ему полного облегчения. Даже если бы тот и разделил его тяжелую ношу, она все равно была бы слишком непосильной для него.

— Положение безвыходное, его ослепили.

— Что?

— Я говорю, что нет другого выхода. Нужно бороться, много работать, попытаться добиться полной самостоятельности, а главное — убежать из этого дома, вырваться из лап ЦРУ и ждать лучших времен. Особенно не совать нос в политику.

— Жизнь сложна.

— Я это знаю. Она сложна только потому, что меня называют коммунистом всякий раз, когда я говорю правду. И это в стране, где я искал убежище от коммунизма! А все потому, что меня не хотят понимать. Но я не могу молчать, когда правда очевидна. Смотри, какая противоречивая история. Один из друзей моего дяди убежал с Кубы, когда там объявили: "Кто не работает — тот не ест". Он испугался, потому что никогда не работал. Прибыв сюда, он был удивлен, так как здесь, хотя и другими словами, ему сказали примерно то же самое: если он не будет работать, и работать много, то и есть будет нечего. Он снова перепугался. Вот здесь мой дядя и взял его к себе. Это и есть тот самый антикоммунизм, характерный для многих уехавших сюда, начиная с моего дяди.

Однажды ночью я слышал, как они ругались с тетей. Ее пугает эта неспокойная и нестабильная обстановка. Он не приводил никаких аргументов в свою защиту — ни политических, ни патриотических. Лишь только повторял: "Я почти ничего не делаю, а мне хорошо платят". Я тебе говорю об этом, потому что на Кубе в армии политработники говорили нам, что нет третьего пути. Здесь я в этом убедился. Как при социализме, так и при капитализме нельзя жить без работы.

— Ну нет! Я думаю по-другому. Мое понятие об антикоммунизме заключается совсем не в том, чтобы есть, не работая, хотя я бы ничего не имел против. Дай бог, чтобы у нас все было. Но ты, я вижу, запутался. Ты хочешь найти какой-то третий путь. Что ж, бросай свое рыболовство и завтра действуй, как тебе заблагорассудится. Только потом не жалуйся, что тебе не доверяют и что тебе не везет. Подумай, может быть, ты сам усложняешь свою жизнь.

— Ну почему же? Если есть моя вина, я не возражаю. Будь проклят тот день, когда мне пришла в голову эта идея. Теперь мне все ясно, а там, на Кубе, я видел только красивые журналы и читал письма родственников, которые не хотели унижаться и писать правду. После всего этого, если есть бог, то это он меня справедливо наказал недоверием этих… Я расскажу тебе то, что у меня на душе и что я никогда не смогу забыть. Ты помнишь, когда мы готовились к отъезду, нам нужен был компас, без которого опасно выходить в море?

— Да, я помню. В конце концов его принес Каэтано, который все похвалялся, а в результате компас оказался игрушечным, и нам не пригодился.

— А ты не помнишь, почему его принес Каэтано?

— Мы тебе поручили достать компас, но потом, я не помню, что-то произошло, и Каэтано предложил свой.

— Я обещал и уже почти достал его. Но потом не смог. Неожиданно столкнулся с серьезным препятствием, о котором вам ничего не рассказывал.

— Вот и выходит, что ты жалуешься на то, что тебе не доверяют, а сам… Ты сам не раскрыл нам свои карты, а теперь говоришь, что этого не должны делать другие. Видишь, как складывается игра? Почему ты не доверяешь нам?

— Это не недоверие. Если бы я все рассказал, то вы наверняка не взяли бы меня с собой. И ты был бы первым, а мне нужно было, чтобы все шло своим чередом и я мог бы уехать.

— Почему ты был так уверен, что мы не взяли бы тебя?

— Потому что это поставило бы под удар успех нашего предприятия.

— Хорошо, давай рассказывай. Интересно, какой опасности ты нас подвергал?

— Может, пройдемся?

Они тронулись. Чино терпеливо ждал, пока его друг, непокорный и мятежный племянник Хуана Батисты Маркеса, расскажет свою историю. Он боялся, что парень вытащит на свет нечто такое, что осложнит их будущее. Наконец его помощник по "Моей мечте" решился начать рассказ.

— Дело в том, что для нашего плавания был необходим компас. Я решил, что смогу достать его, и разработал план. Ведь без компаса опасно было выходить в море, нужно было достать его любым способом.

— Я помню. Ты говорил: "Я знаю, где можно найти любой компас, какой только пожелаешь". Но ты не сказал, где именно. Или говорил? Я уже не помню.

— Я пообещал, что возьму компас у моего приятеля, который имеет дело с рыболовным промыслом, но в действительности надеялся взять в воинской части, где раньше служил.

— Не слишком ли рискованно это было?

— Это как раз несложно. Все меня знали, а потом, у меня был хороший предлог. В части я вырастил немецкую овчарку и попросил разрешения войти посмотреть на нее. Часовой мне поверил. Он думал, что я пойду только к собаке, — это немного в сторону от помещений части и на виду у него. Но потом он забыл обо мне, и я смог свободно ходить по территории.

— А как же другие, кто тебя встречал внутри?

— Это еще проще. Им бы я ответил, что пришел получить кое-какие бумаги, которые мне нужны, или за справкой. Всякий решил бы, что старший начальник разрешил мне пройти через пост. Но мне не понадобились эти оправдания. Так что я без особого труда добрался до знакомого мне склада. Там было всегда полно разных карт, компасов, артиллерийских мишеней и другого имущества. Как-то потеряли ключ от висячего замка на двери склада. Тогда из него убрали все наиболее ценное, а дверь стали закрывать с помощью проволоки. Но компасы оставались, я знал об этом. Они лежали там открыто. Вначале я осмотрелся и, видя, что никого нет, зашел в помещение. Брезентовый мешок с компасами я отыскал быстро. Но, взяв первый, почувствовал, что меня охватило очень сильное волнение. Говорят, что жадность губит человека, хотя, должен сказать тебе, что это была не жадность. Просто я подумал не только о себе. Мне казалось, что одного компаса будет мало и из-за этого может возникнуть ссора. Да и к чему скупиться, если их там много? Схватил один, потом другой, в общем, всего взял три, по одному на каждого из нас. Все шло так хорошо. И вдруг я почувствовал, как чья-то рука трясет меня за плечо. Это был знакомый мне сержант, с которым я и во время службы не всегда ладил. Я знаю, что он обрадовался, поймав меня, но теперь это не имеет никакого значения. Что он мне только не говорил, ведя к дежурному по части! Я знал, что совершил преступление, которое разбирает трибунал. Лист бумаги был тут же вставлен в пишущую машинку, и солдат приготовился отпечатать текст под диктовку дежурного по части. К счастью, сержант изложил факты совсем не теми грозными словами, с которыми обрушился на меня. Он не пугал и не преувеличивал, но и не скрывал своего возмущения, как будто он схватил вора в своем собственном доме. Наконец офицер перешел к протоколу. "Поставь дату", — приказал он. Но солдат уже отпечатал ее заранее, как это делалось в любом документе подобного характера. "Хорошо, докладываю…" В этот момент вошел капитан. Все встали. По его виду я понял, что он уже знает о случившемся. Я чувствовал не страх, а что-то более неприятное — стыд, отвращение к самому себе. Постепенно я рассказал ему все.

— А мы тебе верили! — сказал Чино.

— Я понес лишь моральное наказание. Он спросил, что со мной произошло. Ему все объяснили. Он сказал: "Я его забираю". Мы пошли к нему в кабинет. Покачивая головой, он как бы говорил мне: "Как же так, что же ты натворил?" Я всегда говорил ему правду во всех, даже самых маленьких, конфликтах и относился к нему с уважением. Мне было очень трудно солгать ему, по-настоящему больно. Капитан был всегда справедлив и бескорыстен, и было трудно лгать ему в глаза. "Рассказывай", — сказал он, и я ему все рассказал.

— Что же ты придумал?

— Первое, что взбрело мне в голову. Помню, что я говорил ему о своей девушке, он уже знал кое-что о ней, даже давал мне советы. Я сказал: "У меня очень трудное положение, мне нужны деньги. И тогда я вспомнил о компасах, они красивые… Это она сбила меня с толку". Он долго смотрел на меня, как бы пытаясь угадать мои мысли.

Затем он говорил мне о честности, о том, во что это мне обойдется не только с юридической точки зрения, но и с моральной стороны, говорил, как хорошо себя чувствуешь, когда совесть твоя чиста. Он рассказывал мне о доверии к людям, о том, что доверять — это норма человеческого поведения. Ругал меня за то, что я не обратился за советом к товарищам или еще к кому-либо, чтобы они могли заранее объяснить мне ошибочность моего поступка. "Почему не пришел и не рассказал мне?" "Раньше я так поступал, а в тот момент не мог", — ответил я. В конце концов он дал мне еще два-три совета и сказал, чтобы я не беспокоился о последствиях, шел к себе домой и хорошо обо всем подумал. А что касается моей проблемы, он достал из кармана и протянул мне пятьдесят песо. "Я не знаю, — сказал он, — дали бы тебе столько за компасы, но это все, что могу тебе предложить в долг. Не торопись возвращать их мне, в первую очередь постарайся уладить свои отношения с этой девушкой, не обижай ее".

Я уже не помню, о чем мы еще говорили. Он проводил меня до поста на выходе из части и попрощался со мной, как будто бы это была просто дружеская встреча. И тогда я чувствовал себя самым подлым и низким человеком на земле. Никто не шел следом за мной и не пытался проверить, правда ли то, о чем я рассказывал. Никто, понимаешь? Они просто поверили мне, а я предал это доверие.

Зачем я тебе это рассказываю? Для сравнения. А здесь что произошло с нами? Мы говорили правду, мы никого не пытались обмануть, а нам не верили. Меня хотели вывернуть наизнанку, пытались втянуть в свои дела, потому что я рассказал все то, что знал и о чем думал. Я им верил, и именно они теперь предают мое доверие.

Вот все, что я хотел сказать тебе. Нельзя быть слепым и не видеть того, что творится вокруг. Те люди, которые не говорят и не думают, как все, они-то и не верят никому.

— Итак, твоя сентиментальность постепенно рассеивается, и ты, кажется, сожалеешь об этом. Это плохо.

Резкий скрип тормозов и громкий сигнал прервал их беседу. Из кабины грузовика им широко улыбался Каэтано. Трое с "Моей мечты" снова собрались вместе.

— Эй! — закричал Каэтано, выпрыгивая из кабины. — Я же говорил, что однажды подъеду и окликну вас!

— Но ты же говорил, что подъедешь на легковом автомобиле, — возразил Чино, — а приехал на грузовике.

Каэтано подвел их к кузову и с гордостью начал объяснять, что у него за груз:

— Телевизоры, проигрыватели, магнитофоны, холодильники, мебель — все новенькое, с иголочки. Что желаешь? Будет доставлено к вам на дом.

Чино был удивлен:

— Зачем нам чужие вещи?

— А ты как?

Тони отрицательно покачал головой:

— Нет, старик…

— Ладно, напрасно отказываетесь, потом не говорите, что Каэтано подвел вас.

Минуту царила гнетущая тишина. Затем Каэтано начал прощаться, Когда он пожимал руку Чино, тот обратил внимание, что на запястье у него ничего нет. Каэтано поймал его взгляд:

— Я знаю, о чем ты думаешь. Подарил я мой "Роллекс" и пока не смог приобрести другой. Но ведь я только начинаю. Попробовал было работать в одном месте, но заработка едва хватало на питание. Каждую неделю расплачивался с долгами, и мне оставалось только на кусок колбасы и буханку хлеба. Я делил все это на порции — на понедельник, на вторник, на среду, но в конце концов мне это надоело. Сейчас я занялся одним серьезным делом. Ты еще услышишь обо мне, попомни! И еще увидишь на этой руке самый модный "Роллекс". Это тоже не забудь. — Разговорившись о вещах интересных и приятных, Каэтано внезапно повернулся к ним спиной — знай, дескать, наших, — сел в машину и скрылся в направлении к Коконат Гроув.

ОДИССЕЯ С СУДНОМ

Как и в период побега на "Моей мечте", Тони и Чино снова подняли якорь, чтобы выйти навстречу своей честолюбивой цели. На этот раз они хотели превратиться в рыбаков, промышляющих лангустов. Бум, связанный с обнаружением больших запасов лангустов в водах Багамских островов, возбудил в людях алчность, и многие оказались втянутыми в этот неудержимый водоворот. Чино и Тони тоже попали в его многообещающую орбиту. Во-первых, нужно было достать новое судно, подходящее для лова в больших объемах. Судно, заменившее "Мою мечту", было продано, а деньги вложены в новое — деревянный корпус длиной двадцать восемь футов, внешне еще хранивший признаки того, что когда-то судно было на плаву. С оптимизмом и энтузиазмом поднялись они на борт этой старой морской посудины и отвели ее к месту дальней стоянки в Хоумстед. Здесь одна мексиканская семья сдала им уголок своего ранчо, чтобы они могли жить там до окончания ремонта.

Битва за то, чтобы оживить старую иссохшуюся посудину, была упорной, но безрезультатной. Она оставила на лице Чино такой шрам, что даже хирургам не удалось полностью ликвидировать его следы.

Это произошло в воскресенье. Прибыли рано, чтобы успеть побольше сделать, к тому же в Хоумстеде стояла хорошая погода, и они решили поработать как следует. Когда обрабатывали корпус судна, наждак раскололся и, отскочив, ударил в лицо Чино, глубоко разрезав правую щеку. Не подозревая, что ранение серьезное, он спросил своего помощника:

— Посмотри, что там у меня.

Тони ответил испуганно:

— Пойдем скорее отсюда!

Чино подошел к автомобилю и, наклонившись, заглянул в зеркальце заднего вида. Там он увидел огромную рану. Кожа на рассеченной щеке свисала, и рана кровоточила. Чино сел за руль и погнал автомобиль. Шестьдесят миль, уцепившись за руль, он проехал на большой скорости. Тони, сидя рядом, время от времени вытирал кровь и спрашивал у Чино о его самочувствии. В одном из маленьких населенных пунктов на пути следования они сделали остановку, чтобы купить бинты. Женщина, работавшая в аптеке, растерялась, увидев клиента с такой страшной раной, и потеряла сознание.

Наконец прибыли в Майами. Любопытные удивленно смотрели на странного шофера. Врач не поверил, что Чино сам вел в таком виде автомобиль. Четырнадцать стежков на рваной ране поставили точку на морских проектах в Хоумстеде, но полностью не уничтожили их честолюбивых намерений. Напротив, они снова начали собирать деньги, взяли часть взаймы и принялись объезжать причалы в надежде, что, может быть, им удастся найти новое судно. Однажды они встретились на дороге с одним американцем, который ехал в автомобиле с ребенком, по-видимому его сыном. По всему было видно, что этот человек находится в затруднительном положении. Он, видимо, тоже заметил на их лицах что-то похожее на свою собственную трагедию:

— Ищете судно, да?

— А вы что, продаете? — сразу заинтересовался Чино. — Удачная встреча.

— У меня есть кое-что, я уверен, вам подойдет. Если хотите, пойдем посмотрим.

— Это далеко?

— Нет, это близко, я снимаю здесь причал.

Действительно, у судна был приятный внешний вид. Оно имело длину тридцать шесть футов, два двигателя и то, что люди, разбирающиеся в таких вещах, называют "морской легкостью".

— Я отдаю его за три с половиной. Совсем дешево, практически дарю вам. Хотя я мог бы попросить значительно больше, но у меня сейчас нет ни условий, ни времени, чтобы торговаться. Жена находится в таком состоянии, что необходимо срочное хирургическое вмешательство. У меня едва остается время, чтобы продать единственное, что у меня есть под рукой, — это судно, и быстро привезти ей деньги. Я не хочу, чтобы этот бедный ребенок остался сиротой.

Мальчишка окинул всех взглядом, в котором было больше испуга, чем грусти. Чино вспомнил рассказ о тете своего друга. То, о чем говорил американец, звучало убедительно.

Судно стояло у причала на южном берегу реки Майами. На первый взгляд, сделка была открытой и честной, хотя и немного печальной, поскольку речь шла о человеческой трагедии. Но сделка есть сделка. Тем не менее было два обстоятельства, которые не совсем устраивали покупателей. Первое — они не могли использовать в своих интересах трудное положение, в котором оказался этот человек, и второе — у них не было возможности проверить судно, заплатив, как обычно, в качестве залога сто долларов.

По поводу первого обстоятельства Чино успокаивало хотя бы то, что этот человек будет доволен. У него ведь совсем не осталось денег, да и к тому же кто-нибудь другой наверняка бы воспользовался положением и заплатил бы еще меньше. Что касается второго обстоятельства, то тут сам американец предложил приемлемое решение:

— Давайте вместе решим, как быть с оплатой. Вы мне платите то, что с вас причитается, и мы едем опробовать судно. Если оно вам не понравится, сделка считается несостоявшейся, и я возвращаю вам деньги, но я почти уверен, что вы останетесь довольны.

— О’кей, поехали.

— У меня есть машина, я поеду за вами.

И они отправились завершать сделку. Продающая сторона — на фургончике в сплошных вмятинах с калифорнийскими номерами, а покупатели — на автомобиле, принадлежащем Чино. После оплаты покупки все вернулись на место пересечения дорог, где американец неожиданно развернулся в обратном направлении и исчез, прежде чем кубинцы смогли что-либо предпринять. Не трудно было догадаться, что их обманули. Но пути назад уже не было. Они были хозяевами совершенно незнакомого им судна. Чино посмотрел на Тони, поглаживая лицо ладонью. Рана на щеке была еще совсем свежей, а здесь снова намечался крах. "Сколько же еще придется пережить, упорствовать, чтобы обзавестись судном?" — мысленно спрашивал Тони у Чино.

"Столько, сколько будет нужно, чтобы выполнить свой долг", — думал Чино.

Судно представляло собой плавающую рухлядь. С огромным трудом и постоянно рискуя тем, что судно может в любое время пойти ко дну, Чино отвел его вниз по реке в маленькую бухточку, где не нужно было платить за стоянку. Там началась длительная и упорная борьба за сохранение судна на плаву, за то, чтобы не произошло полной катастрофы. На крыше автомобиля Чино установил маленькую шлюпку и подвозил ее к самому берегу бухты. Затем спускал на воду и обходил на ней старую посудину, купленную у мошенника-американца. Поднявшись на борт, он исчезал внутри судна и не выходил наверх, пока полностью не вычерпывал воду. Это напоминало переливание крови умирающему. Море, как смерть, было готово в любой момент поглотить судно. Чино не мог заниматься ремонтом, потому что все время у него уходило на вычерпывание воды, на то, чтобы не позволить судну затонуть. Дело дошло до того, что жители прибрежного поселка несколько раз вызывали Чино по телефону, когда видели, как "гость" их бухты терял остойчивость. После каждого звонка приходилось повторять одно и то же — брать шлюпку и добираться снова до судна. Чино понимал, что его усилия напрасны. Поэтому, когда его однажды снова предупредили по телефону, что судно тонет, он с большим самообладанием взял топор, купил несколько бутылок пива, приехал в бухту и спокойно уселся, наблюдая за гибелью своего корабля. На случай, если бы процедура слишком затянулась, наготове были шлюпка и топор, и можно было ускорить погружение. Но все произошло быстро. Однако глубина была небольшой, и море, которое столько времени пыталось проглотить свою жертву, все-таки не смогло этого сделать. Над водой торчал нос судна и флагшток на нем, как высоко поднятые монументы, символизирующие полное поражение.

Береговая охрана разыскала хозяина этой старой калоши и потребовала выбросить этот хлам там, где это разрешено. В случае, если он сам этого не сделает в установленный срок, затопленное судно будет убрано с помощью крана, но за его счет. Именно тогда состоялась последняя поездка Чино в эту бухту. С помощью топора он изрубил в куски выступавший из воды нос судна и увез на память его флажок. Береговая охрана посчитала вопрос исчерпанным и больше не беспокоила его.

После случившегося несчастья Тони смирился и больше не досаждал своему товарищу новыми планами. Напротив, он пытался меньше встречаться, чтобы не выдавать свои мысли и не давать Чино повода настаивать на своем. Однако как раз так и случилось. Но помог уже имевшийся поучительный опыт. Долги Чино угрожающе выросли, а его расходы достигли предельных размеров. Он продал все, что только мог, и все свои средства вложил в новое судно, но на этот раз не стал искать счастливого случая купить что-либо подешевле и превратиться в судовладельца. Была подана заявка в одну из фирм под гарантированный кредит. И теперь результат был налицо. Ему предложили спортивную яхту небесно-голубого цвета с дизельным двигателем мощностью сто десять лошадиных сил и резервным топливным баком на сто галлонов, установленным под палубой. Это обеспечивало большой запас хода судна. Чино попросил убрать с борта все украшения, поставить два компаса и, довольный, осмотрел судно. Теперь он был рыбаком и мог принять вызов, брошенный Багамскими островами. Однако это был странный рыбак. Как-то один из судостроителей удивленно спросил:

— Непонятно, почему вы бензиновому двигателю предпочитаете дизельный, тем более что речь идет о быстроходном катере. И потом, зачем снимать все эти украшения, красивую музыкальную аппаратуру? Все стремятся как раз к обратному. Конечно, это право клиента, но просто ради любопытства можно спросить: "Для чего ему нужна вся эта эксцентричность на борту судна? Почему он заставил нас сделать все вопреки нашему современному стилю?"

— И я бы ответил ему вопросом на вопрос: "Вы разве не слышали о буме, связанном с ловлей лангустов вблизи Багамских островов?"

— Да, естественно, слышал!

— Вот туда-то я и пойду.

— Теперь понимаю. Как назовете судно?

— "Моя мечта".

— Так, хорошо, друг, напишем. Я желаю вам удачи.

"Где же это Тони, почему его нет? Скорее всего, он у своего дяди", — подумал Чино.

СООБЩЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ ТЧК НАЧАЛО ТЧК СНОВА ПЛАВАЕМ НА МОЕЙ МЕЧТЕ ТЧК МЕНЯ ТОЖЕ ЗАХВАТИЛ БУМ ЗПТ СВЯЗАННЫЙ С ЛОВЛЕЙ ЛАНГУСТОВ У БАГАМСКИХ ОСТРОВОВ ЗПТ И Я ВТЯНУЛ В ЭТО ХУАНА БАТИСТУ МАРКЕСА ЗПТ КОТОРЫЙ ОБУЧАЕТ МЕНЯ НАВИГАЦИИ ТЧК ТЕПЕРЬ МНЕ ЗНАКОМЫ МНОГИЕ ЛОДОЧНИКИ ЗПТ И РАБОТАЮЩИЕ ПОД ЛОДОЧНИКОВ ЗПТ ТАКИЕ ЗПТ КАК МАРСИАЛЬ ТЧК КАТЕР ДЛИНОЙ ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ФУТА И ЕМКОСТЬЮ БАКОВ ТРИСТА ГАЛЛОНОВ ЗПТ АГЕНТ ЦРУ ТЧК РОБЕРТО ТУР ЗПТ И НЕКТО КАНДЕЛАРИО ЗПТ РАБОТАЮТ НА ЦРУ ПОД ВИДОМ ПРОСТЫХ РЫБАКОВ ТЧК ТОТАЛЬНАЯ ВОЙНА ТОРРИЕНТЕ ПРОВАЛИЛАСЬ ЗПТ ОГРОМНЫЙ ФАРС ТЧК ОН СКАЗАЛ ЗПТ ЧТО ЦРУ ДАЕТ ЕМУ РАКЕТЫ ЗПТ И ГИЛЬЕРМО МАРТИНЕС МАРКЕС ЗПТ В СВОЕМ ДОМЕ СОРОК ПЯТЬ ЗАПАД НОМЕР ТРИ НОЛЬ ПЯТЬ КВАРТИРА НОМЕР ОДИН ВОСЕМЬ ПЯТЬ ЗПТ НЬЮ-ЙОРК ЗПТ СКАЗАЛ ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМОМУ ИСТОЧНИКУ ИНФОРМАЦИИ ЗПТ ЧТО БОКА-ДЕ-САМА БЫЛА НУЖНА ЗПТ ЧТОБЫ ПОПРАВИТЬ РЕПУТАЦИЮ ПЕРЕД ЦРУ ЗПТ ТАК КАК АМЕРИКАНЦЫ ОКАЗЫВАЮТ НАЖИМ И НУЖНО НАЙТИ ОБОСНОВАНИЕ ЗПТ ЧТОБЫ ПОЛУЧИТЬ ПОМОЩЬ СО СТОРОНЫ ЦРУ ДЛЯ ДАЛЬНЕЙШИХ ДЕЙСТВИЙ ТЧК ЦРУ ОКАЗАЛО ПОДДЕРЖКУ В ОРГАНИЗАЦИИ НАПАДЕНИЯ НА БОКА-ДЕ-САМА И ОБЕСПЕЧИЛО ЕГО ТЧК УЧАСТНИКИ ДВОЕТОЧИЕ ТОНИ ИГЛЕСИАС ПОНС И ХУАН ХОСЕ ПЕРУЕРО ЗПТ ГОВОРЯТ ЗПТ ОНИ БЫВШИЕ ПОЛИЦЕЙСКИЕ ИЗ ГАВАНЫ ТЧК ИСПОЛЬЗОВАЛИ СПЕЦИАЛЬНЫЕ КАТЕРА ЦРУ ЗПТ ИЗ АЛЮМИНИЯ ТЧК ИХ ДОСТАВИЛО ТОРГОВОЕ СУДНО БЕЗ ОПОЗНАВАТЕЛЬНЫХ ЗНАКОВ ЕГО КАПИТАН ХОСЕ ВИЛЬЯ ТЧК КОНЕЦ ТЧК

МОНГО

Моя уважаемая Лауделина.

Разве я не говорил тебе, что однажды ты удивишься, получив мой горячий привет? Теперь видишь, я выполняю данное мною слово! Живу здесь так, как и хотел. Работаю в одном из магазинов фирмы "Ричардс", развожу на грузовике товары по домам. Район моей работы приходится на зону Хиама. У меня есть телефон, по которому ты можешь позвонить мне: 354-2319. Адрес — на конверте. Живу я на авеню Коурт, угол 20-й улицы. Район очень спокойный, жаловаться не приходится. Сейчас у меня два автомобиля: белый, марки "плимут" и спортивный "опель" красного цвета, очень красивый. Высылаю тебе фотографию автомобиля, а на заднем плане видна моя новая яхта "Моя мечта". Кроме того, я занимаюсь рыбной ловлей. С одной стороны, это спорт, с другой — открываются хорошие экономические перспективы. Ты не слышала, у вас там не говорят о буме, связанном с ловлей лангустов у Багамских островов? Я не знаю, может быть, впадаю в нескромность, здесь это уже не секрет, и об этом говорят в открытую. Ты, вероятно, слыхала о Бермудском треугольнике? То, о чем я тебе расскажу, происходит именно там или очень близко от него. Весь этот район покрыт бесчисленным количеством островов. Представь себе семьсот островков, разбросанных в Атлантике на площади в сто восемьдесят тысяч квадратных километров. Эта зона простирается по отмелям островов Сал и Кочинос, выходит на траверз Санто-Доминго и к югу от острова Андрос. Огромная акватория, никогда ранее не использовавшаяся для рыболовства. Она была необитаема. Там очень мало населенных островов. Все они сосредоточены к северу, ближе к Майами, Андросу и Фрипорту. К югу располагаются Инагуас и Кайкос. Все эти большие и малые острова принадлежали английскому правительству. Но, по-видимому, строгого контроля здесь не было, никто ими не занимался, и в конце концов, по моему мнению, они опустели. Столица — город Нассау. Я не могу тебе выслать открытку, поскольку мы не сходим на берег, но я очень много знаю об их обычаях, о жизни людей, встречаюсь с ними на каждом шагу. Они сохраняют в основном английские традиции, но в их жизнь все больше вторгаются американцы. Багамские острова можно разделить на две части. Северная часть — это населенные острова. Прямо против Майами расположены острова Северный и Южный Бимини. На них приезжают тысячи туристов из Майами. В Нассау построено много отелей, Говорят, что они принадлежат кубинцам, уехавшим с острова в 1959 году, и людям из мафии. Все это, как я тебе уже говорил, располагается к северу, а на юге удивительно пустынно. Как раз в этих местах и разворачиваются события, о которых я хотел тебе рассказать. Случилось так, что многие кубинцы, совершавшие из Майами налеты по команде ЦРУ или эмигрантских организаций, хорошо ориентировались в этих местах, освоили опасные пути в том районе и убедились, что у Багамских островов огромные скопления лангустов. Кубинцы прекрасно знали эти островки, там они проходили подготовку. На них еще можно увидеть военное снаряжение, зарытое в песок, и много других следов, оставленных людьми. И только когда активная деятельность против Кубы сократилась, владельцы лодок поняли, что в этих местах таится нечто по-настоящему изумительное. Мало-помалу они открыли для себя обширный, богатейший, никому ранее не известный, почти фантастический район, богатый лангустами. Пожалуй, это самый обширный в мире и еще совершенно нетронутый район обитания лангустов.

Это произошло именно в тот период, когда владельцы судов начали побаиваться, что ЦРУ оставит их без работы. Уже многие катера стояли без дела, и никто не знал, что их ждет в будущем. С них сняли пушки, пулеметы, и они снова превратились в обыкновенные лодки. А что на них делать? И они отправились за лангустами. Я знаю случаи, когда даже ЦРУ предлагало свои катера начинающим рыбакам с такими словами: "Вот вам хорошее судно, зарабатывайте на жизнь. Вы хорошо знаете, где ловить — на Багамских отмелях. Это пиратство менее рискованное. Если обнаружат, то вам есть на чем уйти, причем легко. Ну, а если во время ваших переходов к местам лова увидите что-то интересное для нас, не забывайте сообщить нам об этом".

И с тех пор они там рыбачат. Одни ловят лангустов в специальные корзины, изготовленные из сетки. Судно может взять от шестисот до семисот таких корзинок. Другие занимаются подводной охотой, но вместо акваланга пользуются шлангом длиной примерно сто пятьдесят футов. В этих зонах глубины небольшие, они не превышают шести-семи саженей. Дно белое, песчаное, с большим количеством подводных возвышенностей, где размножаются лангусты, так что их там можно собирать, как созревшие томаты. Дела там процветают, особенно у людей отчаянных. Некоторые используют гидросамолеты, чтобы быстрее перевезти продукты, другие нанимают для этих целей современные суда-рефрижераторы. Отдельные богачи на полученные от ловли лангустов средства построили дома и даже отели. Для них это было нелегким делом, я тебе об этом говорю прямо, поскольку между ними шла борьба за наиболее богатые зоны лова. В этой борьбе, как и в любой другой, были жертвы. И кажется, что не все пулеметы были сняты с судов. Этим занимались не только кубинцы, скорее наоборот, больше в этом были замешаны американцы, особенно когда увидели результаты. Иногда какой-нибудь неосторожный рыбак попадался властям Багамских островов, и в этом случае на него налагался огромный штраф. У меня все в порядке. Так что я работаю и в море и на суше. Но одно мне не нравится — подолгу нахожусь в море далеко от полуострова. Когда же я возвращаюсь и вхожу в реку, то мне кажется, что я как бы все начинаю сначала.

Вот так, Лауделина. Думаю, что ты уже устала читать. Все это, пожалуй, неинтересно для тебя. Главная цель, которую я преследую, написав тебе это письмо, состоит в том, чтобы ты знала, где я сейчас живу и что я не забыл о нашей дружбе. Я снова напишу тебе, когда у меня будет что-то новенькое. Пришли мне ответ, чтобы я знал, как вы там. Обнимаю всех твоих.

ОТ КАРИБЕ ДЛЯ МОНГО

ОСТАВЬ МОРЕ ТЧК ТЫ СЛИШКОМ ОТДАЛЯЕШЬСЯ ТЧК ОБЕСПЕЧЬ ПОЛУЧШЕ КАНАЛЫ СВЯЗИ ТЧК БЕРИ КУРС НА АЛЬФУ ТЧК В ЦЕЛЯХ СБЛИЖЕНИЯ ИСПОЛЬЗУЙ НЕГРИНА ТЧК КОНЕЦ ТЧК

КАРИБЕ

КУРС НА "АЛЬФУ"

Красный спортивный "опель" остановился перед зданием, занимаемым "Альфой-66" на углу 36-й улицы и 27-й авеню. На скромном фасаде здания нет ничего, указывающего на то, что здесь размещается руководство контрреволюционной организации. Красно-зеленый флаг больше похож на рекламу, предлагающую купить зубную пасту, чем на штандарт воюющей стороны. Стены здания грязные, как будто их никогда не мыли. Стекла в окнах тусклые, а мусор из урны вывалился на тротуар. Из "опеля" вышли двое и направились к двери. Один из них постучал условным стуком. Это Гусман. Из-за темного пятна на лице его еще зовут Негрин. Он работает шофером у "Ричардса". Вместе с ним его помощник Хосе Сантос.

— Насарио здесь?

В ответ человечек, который дежурит у входа в помещение, уступает дорогу, приятно улыбаясь при этом. Заметно, что Гусману не по душе эта дежурная улыбка.

Вдвоем они прошли в глубину помещения и здесь увидели Андреса Насарио Сархена, заправилу "Альфы-66", сидящим в кресле напротив старой пишущей машинки "Ундервуд". На нем сорочка с грязным воротником и вышедшие из моды брюки. Похоже, что он вообще привык одеваться так просто и небрежно или делал это специально, чтобы продемонстрировать свои финансовые трудности. Взглянув на вошедших поверх очков и улыбаясь, он протянул правую руку:

— А, входите!

— Как дела, Насарио?

— Привет, старик!

— Что, много работы?

— Как видишь, готовлю несколько писем. Пытаюсь пробраться к черствым сердцам демократов. Вот и сейчас ищу слова, которые смогли бы тронуть чувства этого скупца Прио. Я прошу его о самом малом, но он мне даст намного меньше. Ах эти беженцы! Их прибыло более двухсот тысяч, ничего подобного еще не было в практике миграции, и всего лишь по доллару в месяц на человека. Только по одному доллару. Нам бы не требовалась посторонняя помощь, чтобы снова вернуться на Кубу, если бы мы были экономически мощной державой. Но мы обречены жить на милостыню, главным образом на пожертвования американцев.

— Дело в том, что беженцы чувствуют себя не изгнанниками, а эмигрантами.

— Да, это действительно так, Гусман. Но что значит один доллар для равнодушного человека?

Чино, стоявший рядом, взял бон "Альфы-66". У него был всего один доллар.

— Пользуясь предоставленной мне возможностью, я передаю вам… Вы меня об этом не просили, но кто-то оставил здесь свой бон.

Еще одно крепкое рукопожатие.

— Вы меня, надеюсь, понимаете? Каждый должен заниматься своим делом. Таким людям, как Прио, необходимо постоянно напоминать, что́ по их вине осталось на Кубе. Что же касается меня, то я буду неустанно искать путь к сердцам кубинцев.

Насарио принял величественную позу, став похожим на изображение святого на иконе, и уставился в потолок, где виднелось желтое ржавое пятно.

— Тем не менее вы с присущим вам спокойствием, — сказал Негрин, стараясь подчеркнуть авторитет своего шефа, — ежедневно стучитесь в двери этих забывчивых людей, чтобы напомнить им об их долге.

— Кто-то же должен это делать. Миссия довольно неприятная, неблагодарная.

— Но вы уже сказали, — напомнил Чино, — что она необходима.

— Хотя находятся еще люди, которые обзывают нас мошенниками, чтобы оправдать свою скупость. Ну, ничего не поделаешь, такова жизнь. Христа тоже заставили страдать и надели на него колючий венок.

Через очки смотрели усталые глаза Насарио. Он переводил взгляд с одного гостя на другого, пытаясь определить, какое впечатление произвели на них его слова.

Гусман утвердительно кивнул головой, а Чино смотрел понимающим взглядом. Гусман наконец представил его:

— Насарио, это наш друг, Чино.

— Очень рад, а вас не нужно представлять. Кто вас не знает? Меня зовут Хосе Сантос, ваш покорный слуга.

— Я тоже рад; действительно, пожалуй, не стоит долго представлять нас друг другу, потому что, я уверен, Гусман тебе уже рассказал все необходимое обо мне. Что касается тебя, то мы о тебе тоже уже говорили. Верно, Негрин? Таким образом, здесь нечего много говорить. В моем лице вы имеете друга, кубинца, который хочет вернуться на новую Кубу. Кроме того, я знаю, что Гусман умеет выбирать себе друзей, которые, как правило, становятся и нашими друзьями, а говоря в более широком плане, друзьями "Альфы".

— Совершенно верно, я тоже так думаю.

Человечек, стоявший позади, бросился за стульями. У стула Гусмана оказалась сломанной одна ножка. Случайно ли? Или этим Насарио хотел еще раз подчеркнуть свою бедность?

— Да, сеньор Сантос, мы здесь уже говорили о тебе много. Такие люди, как ты, мне нравятся, потому что они не боятся никаких трудностей. Для тебя не существует препятствий. Так ведь? Ты умеешь рыбачить, фотографировать, водишь автомобиль.

— Мне всегда нравилось познавать новое.

— На Кубе ты был рыбаком?

— Нет, я был всего лишь рыболовом-любителем. Это было не основное мое занятие, но когда я выходил в море, то возвращался не с пустыми руками.

— Не слишком ли много скромности за этими словами? Мне говорили, что ты отличный моряк.

— Это преувеличение. На Кубе я много рыбачил в прибрежной зоне. Затем с этим стало все труднее и труднее. Вы понимаете?

— Ты научился всему самому необходимому, чтобы доставить сюда катер?

— Это все разговоры. Так же, как пришел сюда я, мог бы сделать любой. Многому пришлось научиться на переходе. Уже здесь, в Соединенных Штатах, мне повезло: один настоящий моряк научил меня правилам навигации. Это Маркес. Вы его знаете?

— Хуан Батиста Маркес?

— Да, сеньор, он самый. Я прибыл с Кубы вместе с его племянником. Понимаете, бак, который у нас на катере использовался для питьевой воды, мы взяли в доме Маркеса на Кубе. Вы нас помните? Вы еще были в службе иммиграции, интересовались нами и помогли нам выбраться оттуда…

— Да, конечно, теперь я начинаю припоминать. Я сопровождал Маркеса, который приходил туда за своим племянником.

— Там нас представили.

— Конечно, я многих знаю. Иногда со мной здороваются на улице, а я не знаю, что сказать.

— Естественно, если все вас знают, то вы не можете знать всех.

— Значит, ты тоже друг Маркеса!

— Конечно, и я ему очень благодарен за все то, чему он меня научил в море.

— Если он был твоим учителем, я не сомневаюсь, что ты настоящий моряк. Ты что, думаешь по-прежнему выходить в море?

— По мере возможности. Для меня море имеет особое значение. Оно буквально притягивает меня. Тот, кто с ним познакомился по-настоящему, уже не может расстаться.

— А зачем тебе расставаться с морем?

— Есть причины.

— Здесь нам кое-что непонятно в твоем поведении. Пожалуй, мы еще мало знаем тебя. Гусман, например, тебя понимает. А другие нет. Другие думали так: ты многим пожертвовал, чтобы приобрести катер и броситься в эту золотую багамскую реку, — дело вполне объяснимое. Но почему, едва достигнув намеченной цели, ты возвратился на берег?

— Видите ли, Насарио, несколько минут назад вы сами делили кубинцев, которые прибыли сюда, на две категории — изгнанников и эмигрантов. Я здесь не для того, чтоб отращивать живот, и не затем, чтобы с головой уйти в какое-либо процветающее дело. Я не эмигрант, приехавший, чтобы заработать. Я политический беженец. Конечно, мне нужно как-то зарабатывать себе на жизнь. Но промысел у Багамских островов слишком отдаляет меня от моей цели. Я знаю, это нелегко объяснить, и может показаться, что здесь нет никакой логики. Я видел группу людей, которые стреляли друг в друга только затем, чтобы завладеть местом ловли лангустов. Но я ни разу еще не видел, чтобы кто-нибудь спорил из-за места высадки военной экспедиции для борьбы с коммунизмом на Кубе. Обдумав это, я решил, что если буду продолжать свое дело на Багамах, то окажусь еще дальше от моей родины. А какое имеет значение, поймут меня или нет! Достаточно того, чтобы я сам это понял.

В третий раз к Чино протягивалась правая рука Насарио. Однако Чино, взволнованный разговором, не ожидал этого и не успел заранее протянуть свою. Тогда главарь антикоммунистов встал, подошел к нему и импозантно заключил его в свои объятия, как это делал в лучшие времена в ходе своих политических кампаний. Довольный Гусман наблюдал за этой сценой, а человечек, присутствовавший при этом, взволнованно развел руками.

— Я тебя понимаю, парень! Как не понять? Я уже говорил об этом. Верно, Гусман? Другие в это время занимаются накопительством. А следовало бы спросить их, почему они скрывают свое истинное благосостояние? Мне уже нужно было бы спросить. Наживают себе состояние под прикрытием какого-нибудь дела, совершенно не заботясь о том, какие трудности и лишения испытывает при этом Куба. Я объяснял это людям! Верно, Гусман?

Негрин подтвердил это, кивнув головой. Андрес Насарио снова положил свои руки на клавиатуру старой пишущей машинки "Ундервуд", вздохнул и приготовился печатать:

— Ты достаточно вдохновил меня, чтобы закончить это письмо.

Он привычно взмахнул руками, подобно опытному пианисту, и из-под резинового валика машинки пошел текст:

"…пусть твои деньги воодушевляют патриотов на новый освободительный крестовый поход, тех, кто прибыл сюда, думая не только о личных прибылях, но и о том, чтобы вернуться к своей нации…"

Он снова прекратил печатать:

— Гусман действительно умеет выбирать друзей.

— Я очень хотел познакомиться с вами, — сказал Чино, совсем успокоившись, — и очень рад тому, что могу предоставить в ваше распоряжение мои скромные бескорыстные услуги.

— Ты предлагаешь мне свои услуги, как фотограф для рекламы, шофер "Ричардса" или как моряк?

— Нет, как кубинец.

— Это надо бы отметить тостом, но у меня здесь ничего нет. Я не пью. Но, по крайней мере…

— Самое главное то, что мы теперь познакомились.

— Да, но в любом случае мы должны это отметить.

Они все вместе пообедали в ближайшем кафетерии, рядом с помещением "Альфы". Андрес Насарио пригласил Чино на ближайшее мероприятие, где "было бы неплохо сделать несколько фотоснимков на память".

Итак, Насарио "открыл зеленый свет" рекламному фотографу. Из всех специальностей, которые предлагал Чино, он предпочел именно эту. Она давала возможность поднять авторитет самого Насарио. А может быть, он хотел проверить Чино и выбрать лучшую из его профессий.

СООБЩЕНИЕ ТРИДЦАТОЕ ТЧК НАЧАЛО ТЧК ГУСМАН ПОЗНАКОМИЛ МЕНЯ С АНДРЕСОМ НАСАРИО ТЧК Я ПОЛНОСТЬЮ ПОДДЕРЖИВАЮ ИДЕЮ ВЕРНУТЬСЯ НА БЕРЕГ В ПЕРИОД АПОГЕЯ ЛАНГУСТОВОГО БУМА НА БАГАМАХ ТЧК ЭТО ВОПРОС ПАТРИОТИЗМА ТЧК АЛЬФА ПРОВЕЛА МЕРОПРИЯТИЕ ЗПТ Я СДЕЛАЛ НЕСКОЛЬКО ХОРОШИХ СНИМКОВ ЗПТ ОДИН СПЕЦИАЛЬНЫЙ ЦВЕТНОЙ РЕТУШИРОВАННЫЙ ЗПТ ЧТОБЫ ДОСТАВИТЬ УДОВОЛЬСТВИЕ САМОМУ НАСАРИО ТЧК ОСТАЛСЯ ОЧЕНЬ ДОВОЛЕН ЗПТ СЧИТАЕТ МЕНЯ ХОРОШИМ ФОТОГРАФОМ ХОЧЕТ ЗПТ ЧТОБЫ Я СФОТОГРАФИРОВАЛ ТРЕНИРОВКИ ТЧК СОГЛАСИЛСЯ ТЧК ПРЕДЛАГАЕТ МНЕ СТАТЬ ОФИЦИАЛЬНЫМ ФОТОГРАФОМ АЛЬФЫ ТЧК Я ОБЪЯСНИЛ ЗПТ ЧТО НУЖНО МЕСТО ДЛЯ РАБОТЫ ЗПТ ФОТОЛАБОРАТОРИЯ ДЛЯ ПРОЯВЛЕНИЯ СНИМКОВ ТЧК МНЕ ПРЕДОСТАВЛЕНА ТУАЛЕТНАЯ КОМНАТА ЗПТ КОТОРОЙ В ПОМЕЩЕНИИ АЛЬФЫ НЕ ПОЛЬЗУЮТСЯ ЗПТ ЗДЕСЬ ЕСТЬ ВОДОПРОВОДНАЯ ВОДА И МЕСТО ДЛЯ ФОТООБОРУДОВАНИЯ ЗПТ Я ОБЪЯСНИЛ ЕМУ ЗПТ ЧТО ПРИВЫК РАБОТАТЬ ПО НОЧАМ ТЧК МНЕ ВЫДАЛИ КЛЮЧИ ЗПТ И ТЕПЕРЬ Я МОГУ ВЫЙТИ В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ ТЧК ВОПРОСОВ НЕ БЫЛО ТЧК БЕЛЬО ПОЗНАКОМИЛ МЕНЯ С ХУАНОМ ГОНСАЛЕСОМ ЗПТ ПРОЖИВАЕТ ПЯТЬ ДЕВЯТЬ ДЕВЯТЬ ЮГО-ЗАПАД СЕДЬМАЯ УЛИЦА КВАРТИРА ТРИ ЗПТ ГЛАВА НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ФРОНТА КУБЫ И СВЯЗНОЙ ЦРУ ТЧК ИМЕЛ КОНТАКТ С СЫНОМ ПРЕЗИДЕНТА ЗПТ МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ ЗПТ ЧТО ОН ИСКРЕННЕ РАСКАИВАЕТСЯ ТЧК НО ХОЧЕТ ЗАПЛАТИТЬ ЗА ДОВЕРИЕ ТЧК ДОЛГИМ ЗПТ НО НАДЕЖНЫМ ПУТЕМ ВЫСЛАЛ ФОТОГРАФИИ ВСЕГО РУКОВОДСТВА АЛЬФЫ И НЕКОТОРЫХ ЧЛЕНОВ ФНОК ТЧК КОНЕЦ ТЧК

МОНГО

— Говорят, что здесь есть змеи.

Предупреждение Сильвио Моры осталось без внимания.

— И пумы, говорят, есть, их видели охотники.

— Иди же, черт тебя побрал! Ты что, трусишь, дурень? — закричали ему позади. Он больше не проронил ни слова на всем пути до лагеря.

В лагере было всего два скромных домика, два стола на солнце и несколько почерневших пней, заменявших стулья. Все это было построено не "Альфой", а оставлено охотниками после того, как крики и стрельба сделали невозможной охоту в этом уголке Эверглейдса. Тем не менее Сильвио боялся, что какой-либо зверь все еще остался здесь и бродит по своим старым владениям. Даже современное оружие в его руках не могло развеять страх.

В течение трех часов, как на киносъемках, солдаты-изгнанники бегали, бросались животом на землю, преодолевали препятствия, лазали по канату, метали учебные гранаты, перемещались зигзагами, оглашая стрельбой окрестные болота. Они особенно любили и повторяли до полного изнеможения один трюк из своего "шоу". Он заключался в том, что нужно было затаиться, спрятавшись за преградой, и открыть из-за нее огонь. Затем, бросившись вниз головой через забор, устремиться вперед, продолжая пальбу и как бы расчищая себе дорогу. Они напоминали киноактеров на съемках. В разгар тренировок над ними появился полицейский вертолет, с которого снимали фильм. Это не вызывало ни у кого страха, и стрельба продолжалась до последнего патрона.

Затем, потные и запыхавшиеся, они прятали свое оружие и обменивались впечатлениями о событиях, главным образом похваляясь своими собственными подвигами.

— Кто бы мог подумать, — спрашивал сам себя Гусман, — что из трактирщика, имевшего винный погребок на улице Сикейра, получится партизан-антикоммунист на Флориде?

Гальего Кала громко рассмеялся:

— Вот так прыжок у меня получился. Знаете, чем я занимался на Кубе в последнее время? Брал деньги с веселенькой мулатки, которая полностью завладела лучшей клиентурой в Пахарито.

Его слова вызвали новый взрыв смеха, шутки, воспоминания о том, что они делали на Кубе. По дороге домой все чувствовали себя как бы участниками пикника. Чино снял шляпу с Сильвио Моры, подбросил и изрешетил ее пулями, в то время как кое-кто бросился от испуга на землю.

Пострадавший должен был свести счеты. Но ему никак не удавалось снять шляпу с Чино, пока ему не помогли остальные. Наконец шляпу удалось снять и бросить в воздух, чтобы проделать аналогичный трюк, но выстрелы не достигли цели. Сильвио проделал это несколько раз, но все неудачно. Тогда решили установить шляпу на земле и расстрелять ее. Так и сделали. Шляпа запрыгала с места на место, преследуемая пулями.

— Эти шляпы с пробоинами, — сказал Сильвио, — пригодятся нам для военных рассказов.

Чино подумал, что это, видимо, больше, чем просто шутка.

Когда подошли к автотрассе, там их ждала полицейская патрульная машина с открытыми дверцами. Сам шериф, опираясь на капот, ждал их с выражением неудовольствия на лице.

— Кто старший?

Молчание длилось до тех пор, пока под взглядами членов группы Сильвио не сделал несколько шагов вперед, не говоря при этом ни слова. В горле у него пересохло, и он соображал, какую же отговорку найти, если дело примет серьезный оборот. Ткнув в него пальцем и глядя испытующим взглядом, шериф предупредил:

— Будьте осторожнее со своими тренировками. Помните, что здесь дороги и иногда по ним проходят люди. — Он отдал честь и сел в свою машину.

По дороге к дому Сильвио забросил "пробный шар", адресованный главным образом Ортеге. Сильвио не мог не знать, что после ухода Хуана Батисты Маркеса в "Альфе" на Ортегу возлагались большие надежды. Он и сам говорил, что является организатором многочисленных высадок на Кубе, да и жил намного лучше своих реальных экономических возможностей. Здесь явно пахло "сменой караула", произведенного ЦРУ в "Альфе".

— Это все дерьмо, если американцы нас не поддержат.

Хосе Ампаро Ортега делал вид, что не замечает подобных провокаций. Однако чувство собственного превосходства толкало его на признание того, что, несомненно, только он может ответить на такие вопросы, учитывая его особое положение в группе. Искушение было слишком сильным, и он сказал именно то, что хотел услышать Сильвио Мора:

— Ясно, что одни мы не сможем одолеть Кастро. И нужно признать, решение не в наших руках. Единственная возможность в нашем положении — это ждать, что будет дальше. У американцев кроме этого много своих проблем. Во-первых, страна воюет. Однако если "Альфа" будет существовать и время от времени наносить удары, напоминать о себе, то, когда пробьет час, мы сможем принять участие в дележе. А если этого не случится, мы ничего не теряем, потому что при любом решении вопроса должны привлечь и нас. Мы всегда готовы, в любой момент.

— Я слышал, что в секретном порядке предпринимаются шаги, направленные на урегулирование отношений с Кастро. Все это делается в обход американской администрации. Как ты думаешь, Никсон пойдет на это?

— Никсон стал президентом именно потому, что победил на выборах благодаря большой кампании, основанной на ненависти к коммунизму, на требовании о ликвидации Кастро и его режима. Так что я не могу поверить, что он пойдет на это.

— Но тем не менее в последнее время он отступил от своих заверений. Как же это расценивать? Верить в его старые речи шестидесятых годов или в то, о чем сейчас начинают говорить?

— Что ты об этом думаешь, Чино? — неожиданно спросил Сильвио.

— Я верю в президента, — быстро ответил тот, — в то, что он говорит, и, естественно, в то, что делает.

— Никсон — решительный человек, — заверил Ортега, — в этом нет сомнений. Но я снова хотел бы напомнить вам о войне во Вьетнаме. Хотелось бы сказать вам все то, что я думаю… Однако можно спросить и вас: не думаете ли вы о том, что война в конце концов закончится? Представляете, какая сила освободится, чтобы продолжать наносить удары по коммунистам с еще большим усердием?

Чино знал, что за этой тирадой скрывается немало. Он попытался выяснить:

— Когда кончаются войны, солдаты возвращаются усталыми и не хотят и слышать о смерти и огне. Они думают только об одном — побыстрее вернуться домой.

— Нет. Если есть кому указать дорогу, с ними происходит то же, что и с игроками, которые постоянно хотят выигрывать. Ты понимаешь?

— Да, но в войнах выигрывают не солдаты.

— Как не солдаты? А кто же тогда выигрывает?

— Страна.

— Вот именно страна и захочет продолжить свои победы. А Куба будет тем искусителем.

— Ты думаешь, они туда пойдут?

— Кто знает?

В это воскресенье Сильвио Мора купил несколько бутылок пива, приготовил салат и выпил за будущую победу в Индокитае. Хосе Ампаро Ортега снова встретился с Рохо, надеясь упрочиться в своих нестойких убеждениях. Гальего Кала пошел провожать пуэрториканку с 12-й улицы. Негрин остался дома и смотрел телепередачи. А Чино? Он решил навестить своего друга Негрина. Вместе они посмотрели несколько телепрограмм, поболтали, немного выпили и пересмотрели всю небольшую библиотеку и содержимое ящиков, где хранились различные памятные вещи, старые фотографии, напоминавшие о героических временах, хвалебные документы. Гусман был горд тем, что Чино видел перед собою ветерана, участвовавшего в сотнях битв. Здесь были письма, схемы с инструкциями и учебники ЦРУ, карты с маршрутами пиратских набегов, проложенными в Карибском море. Вид Негрина говорил: "Ты только никому не говори, черт возьми, что я тебе это показывал".

СООБЩЕНИЕ ТРИДЦАТЬ ПЕРВОЕ ТЧК СРОЧНО ТЧК НАЧАЛО ТЧК ТРЕНИРОВКИ ПРОХОДЯТ ПРИМЕРНО В СЕМИ МИЛЯХ К ЮГУ ЗПТ В МЕСТЕ ЗПТ ОБОЗНАЧЕННОМ КАК АЛЛИГАТОР НА КАРТЕ ДВА ЗПТ И В ДВАДЦАТИ МИЛЯХ К ВОСТОКУ ОТ ЛАКЕПОРТ ЗПТ КАРТА ТА ЖЕ ТЧК ОТНОШЕНИЯ С АЛЬФОЙ РАЗВИВАЮТСЯ НОРМАЛЬНО ТЧК ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ ЗПТ ЧТО ХОСЕ АМПАРО ОРТЕГА ЗАМЕНИТ ХУАНА МАРКЕСА ПО СВЯЗЯМ АЛЬФЫ С ЦРУ ЗПТ ДОКУМЕНТЫ ЗПТ СПИСКИ ВООРУЖЕНИЯ ЗПТ КОТОРОЕ ПЕРЕДАЛО ЦРУ АЛЬФЕ ТЧК КОНЕЦ ТЧК

МОНГО

За небольшим столом трое мужчин ведут неторопливую беседу. Со стороны может показаться, что разговор идет о пустяках, однако их лица серьезны, рассуждения строги, в атмосфере чувствуется некоторая торжественность. На столе разложены топографические и морские карты, доклады, фотографии и магнитофонные пленки с записями. На обложке толстой папки надпись от руки, сделанная синими чернилами: "Личное дело Монго".

— Это, конечно, дело стратегов, но я хотел бы все же знать, как мы на практике с нашим образом мышления можем поставить себя на их место и разгадать их замысел. Тем более если этот другой является глупым, умственно больным, фанатиком или фашистом, что, по сути своей, одно и то же, — сказал Арсенио, бодро встряхнув головой.

— Это неоднократно делали советские товарищи, — напомнил ему Альберто Каньяс.

— У них богатый опыт.

— Ну, хорошо, хорошо, — вступил Марсело, стремясь придать разговору более конкретное направление.

— Оставим в стороне решение мировых проблем. Давайте решать более простую задачу. Первое, мы должны установить, существует ли серьезная опасность для пребывания Монго в "Альфе"? Второе, если опасности нет, тогда удобен ли нынешний момент для встречи с ним? И третье, нам необходимо проанализировать оперативную обстановку. Вначале я прочту докладную записку, которая только что получена. Буду читать ее медленно. Если хотите, можете делать пометки, но помните о тех трех проблемах, которые мы должны решить.

Два других сотрудника внимательно слушали его.

— Страница первая.

…Кажется, что Насарио имеет намерение испытать меня в качестве моряка. Я уже работал у него фотографом и шофером. Когда в последний раз вез его домой, он нашел предлог, чтобы заехать ко мне. Я хотел показать ему мое новое суденышко. Катер ему очень понравился. Он был в восторге и сказал, что именно такой ему нужен, а затем попросил его у меня для проведения одной операции. Я ответил, что согласен при условии, если меня назначат капитаном. Он ответил: "Ловлю на слове, если не шутишь, кроме катера я приобретаю еще и капитана". Здесь же он заполнил удостоверение "Альфы" на мое имя. Оно у меня. Направляю вам фотокопию (1). Теперь я стал капитаном судна, принадлежащего "Альфе", и дал Насарио слово идти на Кубу. Расскажу вам, что со мной произошло недавно. Я задним числом узнал об одной очень важной операции ЦРУ. Оно вручило верительные грамоты Хесусу Домингесу Бенитесу как корреспонденту 4-го канала ТВ с тем, чтобы он встретился с Фиделем в Чили и взял у него интервью. Кроме того, его снабдили бесшумным пистолетом, вмонтированным в телекамеру (фото 12), и несколькими пулями с цианистым калием, с тем чтобы он выстрелил в Фиделя в момент съемок в ходе интервью. Но этого не случилось, потому что агент… испугался. На фото (4) — Домингес по кличке Островитянин. Документ о передаче ЦРУ оружия "Альфе" (2), на общей фотографии: Насарио (3), Сильвио Мора (4), Уго Гаскон (11)[13]. Интересная фотография, на которой сняты Бельо[14] и Диего Медина[15]. На фотографиях с 6-й по 9-ю сняты тренировки. Фамилии людей указаны на обороте. Старший на тренировках, по всей видимости, Сильвио Мора. Он проживает в доме 270 в юго-западном квартале, по 97-й авеню. Его супруга Эсперанса (17) проявляет большую активность на собраниях (фотографии 19 и 22) и знает почти все, что делается в организации. Иногда она даже выступает с критикой. Мора похваляется тем, что был в заключении на Кубе. Его имя фигурирует среди тех, кто, возможно, возглавит ближайшую морскую вылазку. Неожиданно мне предложили вступить во ФНОС[16]. Антонио Калатайюд (29)[17], Педро Ройг (30)[18] и Хосе Кольменарес (32)[19] связаны с "Кубинским действием" Боша. Они собираются в помещении, принадлежавшем бригаде, на Фледжер-стрит, между 7-й и 8-й авеню, в верхних этажах здания кинотеатра. Туда приходят также Рамон Ороско, Хуан Фидель Торрес Мена, Хуан Хосе Перуйеро, который был полицейским при диктатуре, а также Рафаэль Перес (Торпедо) и Энрике Эрнандес. Руководство пользуется помещением 1968 по 7-й авеню в доме, где располагается химчистка. Посылаю вам отчет, переданный мне "сыном Преси". Еще один "успех": завтра Гусман познакомит меня с Рохо и другими своими приятелями, которые занимаются делом, интересующим нас.

Привет. Монго".

Марсело перестал читать документ:

— Я думаю, что нужно также прочитать вам послание от Густаво. Здесь говорится:

Сообщение двенадцатое. Прибыл всего восемь часов тому назад. Проходя мимо сборища эмигрантов, видел моих…

Ну, дальше речь идет о том, что нас не интересует. Остановимся здесь:

…но многие из них удивлены этим. То же самое происходит и с Монго. Я слышал, как один из членов яхт-клуба "Меррил Стивенс" говорил: "Этот друг Негрина, с "Моей мечты", должно быть, сошел с ума. Стольким пожертвовал, чтобы достать судно, и вдруг уходит с багамских промыслов". Мой учитель по части шпионажа говорил на одном из занятий, что "любой нелогичный поступок человека должен немедленно стать предметом вполне логичной тревоги". В дополнение к этому давайте посмотрим, как вы воспримете замену Хуана Батисты Маркеса на Хосе Ампаро Ортегу. Вот что говорится в документе Центрального разведывательного управления: 1. Хуан Б. Маркес использовал средства ЦРУ для частных торговых сделок без санкции руководства. 2. Неэффективную деятельность Х. Маркеса, особенно неоднократные провалы рейдов на Кубу, можно объяснить или же его неопытностью, или возможным проникновением в организацию агентов кубинской контрразведки. Кроме того, не следует забывать, что Монго неоднократно пользовался услугами Маркеса для сближения с "Альфой". Остальные выводы оставляю на усмотрение всех вас, так как уверен, что вы сможете опереться на информацию общего характера. Однако следует иметь в виду, что им достаточно только одного подозрения, чтобы перейти к действиям под влиянием паники. Я могу сослаться на гибель Баямеса".

Начальник положил бумаги на стол.

— Что вы скажете?

Первым изъявил желание высказать свое мнение Пабло. Он хорошо знал Монго, внимательно следил за его подготовкой и первым вступил с ним в контакт за рубежом, поэтому ему и было предоставлено слово. Пабло располагал достаточным количеством информации, чтобы сделать следующее предположение:

— Монго постоянно работает в среде, где царит недоверие. Это вполне реально, и он знает, на что и как ориентироваться. Кроме того, его готовили к такой обстановке, и в случае необходимости он может воспользоваться запасными вариантами.

— Да, но наш долг смотреть дальше, все предвидеть и предупредить его в случае какой-либо угрозы, — тоном, не допускающим возражения, заявил начальник.

— Я тоже хочу кое-что высказать, — вступил в разговор Арсенио. — Считаю, что возвращение Монго на берег оправданно. Здесь я не вижу никакой проблемы. С другой стороны, думаю, что ему нет необходимости одновременно участвовать в работе нескольких организаций. Почему бы ему не уйти из Фронта и не сконцентрировать всю свою деятельность на "Альфе"?

Марсело, скрестив руки на груди, слушал.

— А как же с катером? Всем было известно, сколько сил он потратил на то, чтобы достать его. Люди не могли не заметить этого. Почему он ограничился своими средствами и не попросил помощи у нас? — спросил Пабло.

— Нет, что касается катера, то здесь все в порядке, — заключил Марсело. — Все выглядит самым естественным образом и полностью оправданно. Но вот то, что он должен сконцентрировать свое внимание на "Альфе", это справедливо. Кроме того, нужно довести до него некоторые детали. Например, он не должен больше ссылаться на "сына Преси". Для нас это имя "источник 77".

— А как быть с новой встречей?

— А ты что думаешь по этому поводу, Пабло?

— Считаю, что пока еще рано.

— Согласен, но постоянно держите все в готовности. Докладывайте мне обо всем, что будет касаться Монго, особенно его безопасности. Встречались с его отцом?

— Да. Просили его написать письмо. В следующей передаче направим.

— Хорошо. Значит, договорились. Новой встречи с Монго не будет, он концентрирует свое внимание на "Альфе" и придает особое значение бдительности и личной безопасности. Согласны?

Единодушное "согласны" означало конец совещания.

ПЕРВОЕ ПОДОЗРЕНИЕ

Грузовик компании "Ричардс" остановился перед ангарами на углу 34-й улицы и 7-й авеню в северо-западной части города. На металлических крышах можно было прочесть огромную надпись: "Мерри Стивенс Яхт". Рядом с судами, установленными на козлах, впечатляюще выглядел странной формы алюминиевый катер. Гусман, с гордостью кивнув на него, сказал:

— Вот он, смотри какой феномен.

Чино вышел из грузовика, не отрывая взгляда от странного судна.

— Радиолокатор еще на нем, видишь? А вот пулеметы уже сняли. Обрати внимание, они стоят вон там. Отличный катер!

— Кабина у него как у буксира.

— Да, действительно, немного странно. Другого такого не найдешь, хотя… есть еще один. Он недалеко отсюда, но я не показываю тебе его, потому что они совершенно одинаковы, как близнецы. Тебе нравится?

— Превосходный катер!

— Это знаменитые катера Сама[20]. Сейчас послушаешь механика. — И он позвал: — Папо!

К ним подошел мужчина в комбинезоне, на ходу вытирая ветошью руки.

Гусман, удобно прислонившись к стене, сказал, обращаясь к механику:

— Это наш, не беспокойся. Пришел посмотреть катера. Я сказал, что ты их знаешь лучше, чем кто-либо. Расскажи ему.

Казалось, механик был доволен тем, что Негрин уже в который раз предоставлял ему возможность повторить уже многократно рассказанную историю. И всякий раз он пытался представить себя героем событий, хотя начинал обычно с технических подробностей, относящихся к катеру.

— Сделан он из алюминия, естественно, по специальному заказу ЦРУ. Весь корпус герметичный. Даже ураган можно переждать внутри. Сто раз перевернешься в нем, можешь даже разбить себе голову, но не утонешь.

— Столько работали над ними, а теперь разбираете? — спросил Чино.

— Нет, его не разбирают, а перестраивают, так будет точнее. На этот и на другой, такой же точно, устанавливают два двенадцатицилиндровых дизельных двигателя.

— Значит, их снова вводят в строй?

— Да, потому что правительство продало их Багамам. Там они, видимо, нужны для преследования рыбаков-пиратов, вылавливающих лангустов. А жаль. Эти катера предназначены для настоящих приключений. Я был на одном из таких, когда произошло событие в Бока-де-Сама.

— Катера построены специально для использования их в этих целях?

Механик вопросительно посмотрел на Гусмана, хотя было ясно, что он и так бы рассказал все до конца. Его колебания были всего лишь театральным жестом.

— Считай, что ты все это говоришь мне, — заверил его Гусман, который тоже был доволен, что выступает в роли покровителя этих сенсационных откровений. — Я ему только что рассказал о твоей одиссее.

— Я уже давно работаю на ЦРУ. Так давно, что иногда спрашиваю сам себя: "Папо, с какого ты у них года?" Естественно, им нужен был механик, которому можно было бы доверять. А здесь появился я. — Он снял каску и почесал голову. — Я имею в виду то время, когда ЦРУ строило большие планы вместе с Торриенте. Было приказано строить катера. Это оказалось сложным делом, потому что мы не знали, на кого ориентироваться. Не было организатора, и не было речи об их промышленном изготовлении. Имелся только заказ ЦРУ и деньги в достаточном количестве, чтобы построить такие катера, как они хотели. Катера должны были иметь исключительные характеристики для выполнения специальных задач на Кубе. На них предполагалось установить радиолокатор, артиллерийские системы. Нам говорили, что кроме всего прочего он должен быть совершенно непотопляемым.

— Из страха перед ответным ударом?

— Не только, хотя это тоже имелось в виду. Нам говорили, что следует использовать сильное волнение и шквалы ветра во время шторма. В этот период патрулирование кубинцев в районе операции ограничено. Тогда мы и принялись работать над катером, способным выходить в море в любую погоду. Я расскажу вам одну историю. Когда катера были готовы, прибыл проверяющий из ЦРУ. Он сказал, что необходимо провести испытания не только двигателей, но и артиллерии и т. д. Договорились выйти в море. Я считал, что пойдем на Багамы, и даже не думал о Кубе. Но план испытаний оказался очень серьезным. Гигантские самолеты "Геркулес" доставили нас в Африку, на озеро Танганьика. У местных жителей была какая-то потасовка, и ЦРУ этим воспользовалось. Никогда не забуду то, что произошло в Африке с этими дьявольскими катерами. Что касается моей работы, то я знал, что ЦРУ намеревалось испытать их, и думал, что это будет где-то в Соединенных Штатах или, самое дальнее, в каком-нибудь небольшом второстепенном порту такой страны, как Никарагуа. Но слишком дальней поездки я не мог ожидать. Нам было сказано: "Посмотрим, стоит брать эти катера или нет". Нам не говорили о размахе операции. И вот мы оказались на озере Танганьика. Еще один парень, работавший со мной, говорил: "Я уверен, что они выбрали это место, поскольку оно похоже на тропики". Но я мыслил по-другому. Тропики были и рядом с США — рукой подать. Но теперь-то я думаю, что мы занимались не испытанием катеров, а выполняли секретную операцию ЦРУ. Ждали приказа в полной готовности, и однажды ночью, когда я спал в машинном отделении, кто-то разбудил меня: "Давай быстро заводи, пойдем полным ходом!" Я выполнил приказ, а через некоторое время началась перестрелка. Катер вздрагивал, слышался грохот орудий, курс катера быстро и резко менялся. Никогда еще я не был в подобной ситуации и уже не верил, что это была проверка нас или испытание катеров. Наконец мне приказали остановить машины, но стрельба продолжалась. Я, конечно, ничего не понимал и не знал, что происходит на верхней палубе. Я подумал, что нас атакует другое судно, перекрестился и сказал себе: "Ну все, прощай Папо". Затем с большими предосторожностями поднялся на палубу. Наверху я понял, что это мы атакуем и ведем стрельбу из всех своих огневых средств.

— По другому судну?

— Нет. Мы остановились напротив деревни и сровняли ее с землей. Уверен, что никого там не осталось в живых. В тот момент я подумал: "Вот так же было и во Вьетнаме". Деревня состояла из хижин, покрытых пальмовыми листьями. Они буквально разлетались на куски. Все там было объято пламенем, простреливалось пулями, настоящий ад.

— С земли отвечали на огонь?

Гусману этот вопрос показался глупым:

— Кто мог ответить, Чино?

— Нет. Никто не отвечал. Это было как при стрельбе по мишеням. Я стоял и смотрел спокойно, ничего не опасаясь.

— А потом что сделали с катером?

— Прибыл советник из "Операции прикрытия" узнать о результатах. Он интересовался самыми незначительными деталями: как работали двигатели, артиллерийские системы, радиолокаторы. Результаты его вполне удовлетворили, и он приказал нам возвращаться домой тем же путем, на самолетах "Геркулес". Во время полета предупредил нас: "Об этом никому ни слова".

— Теперь наступает самое печальное, — объявил Гусман, знавший уже наизусть историю своего друга Папо.

— Да, самое плохое. После стольких бессонных ночей и беспокойств мы прибыли на Флориду и оказались свидетелями возмутительного процесса. Политика в отношении Кубы быстро менялась, и наша дорогая компания быстро распадалась. Лучших, самых твердых людей посылали в другие места, а с остальными прощались, говоря при этом: "Иди домой, а когда будешь нужен, мы позовем". Для Центрального разведывательного управления наступили черные дни.

— А мне казалось, что ЦРУ никогда не меняло своих планов в отношении Кубы.

— Но оно ограничило свои действия. А по многим позициям отступило. И в данном случае тоже. Катера были спроектированы для очень важной операции. Я слышал, что уже был составлен список объектов. Морские посты, маяки, деревушки на побережье, такие, как Санта-Крус-дель-Норте, пляжи. Однажды нам сказали: "Подготовьте катера для передачи Торриенте".

— В конце концов их все же использовали?

— В Сама. Наполовину, я знаю, мне об этом рассказывали, хотя можно было сделать больше.

— А что же там случилось?

— Действовали не в полную силу, чего-то боялись. В Сама у нас были возможности нанести значительно больший ущерб. Смести весь поселок, как это мы сделали на Танганьике. Но наше начальство преследовала навязчивая мысль, что могут внезапно появиться торпедные катера Кастро.

— И что же нужно было в этом случае делать?

— Проектировщики заверяли нас, что катера подготовлены для такого столкновения с ними. Но я знаю, что никто не хотел испытать это на себе.

— А вы бы это сделали или тоже переживали бы чувство страха?

— Я был машинистом и выполнял без колебаний все приказы, которые мне отдавали. Но думаю, что там можно было бы нанести более существенный удар, независимо от того, боялись мы или нет. Вы понимаете?

Чино едва сдерживал чувство отвращения, переполнявшее его. Он сделал выдох, как будто бы только что завершил дистанцию на стадионе, и сменил тему беседы:

— Но сейчас катера возвратили вам. Это говорит о том, что Папо продолжает оставаться человеком ЦРУ.

— Да, конечно. Точнее говоря, судовым механиком в ЦРУ. Возвращение катеров было для меня большим сюрпризом. Снова можно потрогать их, почувствовать рокот их моторов. Проходит время, и начинаешь относиться к ним с любовью. Снова будут где-то использовать их. Жаль, что опять не против Кастро, верно?

Гусман спрыгнул, глядя на часы, и быстро распрощался. Фирма "Ричардс" не платила ему за поддержание старых связей с друзьями. Уже сидя в грузовике, все еще возмущенный, но всеми силами скрывая это, Чино заметил:

— Какой странный человек этот Папо! Рассказывает о катере так, будто речь идет о его матери, а это всего лишь груда металла.

— Жизнь учит нас больше любить вещи и животных, чем себе подобных. Это действительность. Нельзя, например, себе представить американца без собаки. Видишь, как на прогулке они ведут пса на цепочке с красивым ошейником, а если американец на машине, то рядом с ним, высовываясь в окно, как знатный сеньор, сидит его собака. И это действительно очень важный вопрос.

— Да, ты верно говоришь.

Как это было справедливо! Чино вспомнил свой первый опыт в Майами. Сразу же по прибытии он снял меблированную комнату в одном из домов неподалеку от района Даун Таун. В первый же день, присев в кресло отдохнуть, почувствовал неприятный зуд. Оказалось, что это были блохи и клопы. Он пошел и сказал об этом хозяйке дома — американке, но та с удивлением ответила: "Почему вы так беспокоитесь? У моего песика тоже полно всего этого, но он не умирает". Из-за этой собачки он не мог больше жить у нее. В комнате было очень душно, но она никогда не проветривалась.

— Нет, погоди! Не своди все к собаке. Скандальное дело! Посмотри лучше, как относятся к негру.

— Собакам здесь лучше.

— Ты знаешь, что мне сказал один тип? Один американец. Что сегодня собака ему ближе сына. Собака пойдет за ним куда угодно.

— Ближе сына?

— Да, предпочтительнее.

Чино задумался. Было много справедливости в словах Гусмана. Да, это было на самом деле. Собака является одним из членов семьи, и она предпочтительнее сына. Он хорошо запомнил некоторые объявления. Они ему потом пригодились. Пес там считается "очень важной персоной". "Лучшие псы, выращенные с любовью, очень красивые и здоровые, ухоженные и имеющие удостоверения о всех прививках и все остальные документы. Мы никогда не даем им успокоительных таблеток. Только терпение и любовь. Берегите их. Если вы уезжаете в путешествие, мы присмотрим за ними". "Наша парикмахерская подкрашивает собак любой масти". "Аптека для собак. Мы относимся к вашей собаке с такой же любовью, как и вы. Пожалуйста, что угодно вашему псу? У нас есть все высшего качества…" И в завершение ко всему: "Похоронная контора предлагает вам особые почести при похоронах". Действительно, "персона очень важная". Ему вдруг открылась подлинная трагедия американца, который приравнивался к собаке. Гусман как раз в это время указал ему на мужчину, который взял собаку на руки, готовясь перейти улицу. Пес был одет в жилетку оранжевого цвета.

— Ну что? Ты задумался о собаках?

— Нет, что-то от реки сильно пахнет!

— Это еще довольно слабо, если учесть, сколько туда бросают мусора.

Они свернули на Южную авеню, чтобы выполнить очередную заявку по доставке мебели.

— О чем ты думаешь?

— О делах.

— О каких делах?

— Думаю, как бы мне уйти отсюда, надоела эта монотонность. Ты кого-нибудь знаешь в ИМКА[21]?

— Рохо же, черт возьми! Я тебе о нем уже рассказывал.

— У меня есть предложение, которое ему понравится.

— Я сомневаюсь. Этот человек не из простых.

— Может, его заинтересует моя идея. Это отличное дело, оно связано с фотографией. Я буду фотографировать детей, понял? Затем фотографии предложу их родителям. Трудно будет ответить отказом на фото своего малыша. Это всегда купят, а Рохо, естественно, получит свои комиссионные.

— Неплохо. Я думаю, что его это заинтересует. Почему бы нам не встретиться с ним?

— Вот я и говорю тебе об этом.

— Кроме того, мы же можем сфотографировать наших приятелей в кредит. Почему бы не попробовать завтра?

— Хорошо, договорились. Давай завтра.

На следующий день с Чино произошла неприятная история, которую трудно было предугадать. Они выехали на белом "плимуте", чтобы заехать ко всем знакомым. У Чино в руках был "фотоаппарат". Гусман по телефону проконсультировался с Рохо, которого заинтересовало дело с фотографиями в ИМКА, и они везли показать ему несколько фотографий — почти все детские лица. "Если с детьми ничего не получится, — иронизировал Чино, — попробуем делать портреты собак". Он щелкнул два раза обтюратором, чтобы перекрутить ту часть пленки, которая была засвечена при перезарядке, и они продолжили дальше свою деловую поездку. Первым в объектив фотоаппарата попало улыбающееся лицо Марио, кубинца по национальности, владельца "Рекорд Авто Парт" — фирмы, занимавшейся оптовой торговлей запасными частями для автомобилей. Эта фирма послужила Марио хорошим прикрытием, когда ЦРУ освободило его от своих обязанностей по плану Торриенте. Вторая фотография запечатлела Флако Пердомо, другого видного "человека компании", который артистически позировал им на пороге своего дома. Там же они сами снимались поочередно — Чино и Флако, Гусман и Чино, Гусман и Флако, а затем все вместе направились в ИМКА. Гусман заметил автомобиль Рохо и толкнул локтем Чино, чтобы тот догнал его. Однако Рохо был далеко впереди, и они смогли догнать его машину уже у места стоянки. Рядом поставить машину не удалось, так как все места были заняты.

— Сфотографируй его сейчас.

Гусман взял фотоаппарат у Чино и нажал на кнопку затвора как раз в тот момент, когда Рохо и еще один мужчина выходили из автомобиля. Рохо смущенно остановился. Человек, приехавший вместе с ним, был американцем. Он что-то тихо сказал Рохо, а тот передал это Гусману:

— Послушай, этой фотографии не должно быть.

— Хорошо, мы этот кадр на пленке уберем, — предложил Чино.

— Нет, американец хочет взять пленку и проявить ее.

— Ах, боже мой, зачем? Фотоаппарат — моя собственность, и пленку купил я.

"Пентакс" оказался в руках американца, а Рохо пытался объяснить ситуацию:

— Это наши друзья. Они хотят сделать бизнес на фотоснимках.

Однако американец, несмотря на протесты фотографа, вынул пленку из фотоаппарата и положил ее в карман пиджака.

Гусман, пытаясь уладить конфликт, отозвал Чино и сказал ему извиняющимся тоном:

— Рохо говорит, что касается нас, то здесь все в порядке. Но дело в том, что этот тип — важный сотрудник ЦРУ и поэтому вынужден принимать меры предосторожности. Когда они ехали сюда, американец говорил Рохо, что есть подозрения о возможном проникновении в Майами людей Кастро.

Чино принял извинения, но про себя подумал, что, возможно, он снова попал в опасную зону и подвергается так называемой "серьезной проверке". Это подсказывала интуиция. Он и Гусман уже неоднократно подвергались различным проверкам. Чино, который все время был начеку, заметил, что за ним трижды устанавливали слежку и дважды в его комнате производили обыск. Следы обыска были настолько явными, что никто и не пытался их скрывать. Слежки, а также другие проверки в городе оказались для ЦРУ недостаточными, и ему на катер подослали провокатора. Как-то утром он появился у причала и обратился к Чино так, будто знал его много лет:

— Мне нравится твоя посудина. Хочешь сделать одно доброе дело, чтобы заработать? Если отвезешь меня на Кубу, то можешь прилично заработать.

Чино оторвался от своих дел, повернулся к нему и с недовольным видом ответил:

— Я там ничего не потерял. А что касается долларов, то и здесь я зарабатываю их довольно легко.

— Дело твое. Я имел в виду приличную сумму. Но если ты боишься идти на Кубу…

— С незнакомыми людьми я ни в какие сделки не вступаю. Мне не нужно больше, чем я зарабатываю. Что же касается поездки на Кубу, то, если ты узнаешь, что туда направляется морская пехота, сообщи мне.

Об этом он не рассказывал Гусману. И когда его друг пожаловался, что за ним следят и что он озабочен тем инцидентом, который произошел с Рохо, Чино удивился:

— Как же ты думаешь уладить дело? Ведь все это из-за тебя. Меня совсем не трогают. Ты же сфотографировал этого типа и влип. Теперь смотри в оба. Я думаю, наверно, по этому поводу здесь и был Флако Пердомо и задавал мне массу вопросов о тебе.

— Кто, Флако Пердомо? Если то, что ты мне говоришь, правда и он действительно этим занимается, клянусь тебе, я ему покажу… Дай мне только найти его, у него же биография не то что у меня. Подумай, какая мерзость!

— Успокойся! Ты его хочешь поймать? Это же очень просто. У меня есть идея. Он сказал, что завтра придет ко мне в семь или восемь часов. Так что ты имей в виду, завтра проверим его.

На другой день, когда Флако Пердомо был у Чино, к нему, как и было условлено, "случайно" зашел Гусман. Они обменялись приветствиями, так как уже давно знали друг друга — еще с того времени, когда вместе входили в Группу по специальным заданиям (ГСЗ) в добрые времена господства ЦРУ. Разговорились, как это обычно бывает, вспомнили совместные рейды коммандос, подводных пловцов, планы покушений. Они перебрали в памяти людей первых лет эмиграции, и Гусман, используя нить разговора, спросил его о Рохо. "Я не знаю, что случилось, но я его больше не видел", — заверил Пердомо. Гусман подождал, пока Пердомо вышел, и последовал за ним. Ему не трудно было проследить, что тот направился прямо в резиденцию Рохо. Несколькими минутами позже Негрин устроил огромный скандал, и стоило большого труда заглушить его гнев. Рохо уже собирался вызвать полицию. Гусман так разошелся, что даже жители выглядывали из окон, чтобы узнать, что происходит. Перепуганный Пердомо пытался свалить всю вину на своего шефа. И пока Гусман изливал свой гнев, его комната подверглась последнему тщательному обыску. Однако это сделали не агенты ЦРУ и не люди Рохо, а его друг Чино. Собачонка Гусмана не смогла обеспечить охрану его дома, и весь ущерб, который был ему причинен, отнесли на общий счет ЦРУ.

— Одно дело быть оптимистом, и совсем другое — склоняться к самоубийству.

— Послушай, я знаю этот замок как свои пять пальцев. Он относится к итальянскому Возрождению шестнадцатого — восемнадцатого веков.

Они были в районе Южной авеню и замыкали группу туристов. Альберто Каньяс настаивал на том, чтобы Чино несколько подкорректировал линию своего поведения:

— Как это тебе пришло в голову? Они обращают на тебя особое внимание, а ты идешь напролом. Не знаю, как тебе удалось выйти сухим из воды. Только благодаря их глупости!

— Да, оставь это. Дай я тебе объясню. Этот замок построил в старинном стиле для себя один магнат. Его звали Джеймс Диринг. Строили его пять лет.

— Что теперь думаешь делать?

— Нет, с тобой от туризма не получишь никакого удовольствия! В конце концов, я остаюсь, а ты уезжаешь. Тебе не интересно?

— Я хочу знать, что ты думаешь делать сейчас. Туризм оставь пока в покое.

— Насарио хочет, чтобы я помог ему с катером. Какой дворец! Семьдесят комнат! Наверно, у него было семьдесят женщин!

— Деньги тебе нужны?

— Нет. Вот стены из флоридских кораллов.

— Что тебе еще необходимо?

— Письмо от отца и фотография сына… Хороший бизнес сделал этот граф Даде.

— Какой бизнес?

— За миллион купил этот дворец для наследников Джимми, а затем открыл его для посещений — по два пятьдесят с каждого взрослого!

— Какое это имеет значение? Скажи мне, что тебе еще необходимо?

— Ничего.

Мимо проходит высокая блондинка под руку с мужчиной, который годится ей в отцы. Она поворачивается в их сторону и улыбается, демонстрируя красивую, плотно облегающую фигуру тенниску с надписью "Дармоунт Колледж". "Дармоунт" — на правой груди, "Колледж" — на левой, а в углублении между ними болтается медальон. Ее спутник, едва достигающий до ее плеч, семенит рядом, прижимаясь к широким бедрам женщины.

— Кому предназначалась эта улыбка? Ты ее знаешь?

— Нет. По-видимому, она занимается туристами. Ее улыбка — это ее работа, чтобы ты с ней познакомился.

— У меня есть кое-что от семьдесят седьмого, мне дали адрес, по которому я могу встретиться с Эдуардо Пасом.

— Кто он, кратко?

— Террорист, фашист, сотрудничает с де ла Фе, в общем, противник серьезный. Семьдесят седьмой говорит, что обрабатывает его, но сделано еще не все.

— Хорошо, посмотрим, что будет дальше.

— Здесь уже нечего больше смотреть, если хочешь, могу отвезти тебя в музей восковых фигур или в серпентарий, что в Южном Дикси. А хочешь, поедем в джунгли смотреть попугаев или в обезьянью сельву.

— Я хочу выспаться без всяких кошмаров.

— Видно, что ты хочешь вернуться.

— Ничего удивительного.

— А мне каково? Очень хочется самому вернуться, снова оказаться дома, пойти с отцом на рыбалку…

— Об этом я ничего не могу сказать.

— Я знаю, не обращай на меня внимания. Завтра в десять тридцать встретимся в библиотеке. Я принесу тебе письмо моему отцу.

К о м у: Пабло.

О т: Арсенио.

Альберто Каньяс привез пакет, в котором имеется:

а) Фотографии: Папо; мастерские "Мерил Стивенс"; катера, на которых действовали в Сама; люди Торриенте; собрания "Альфы"; праздник в узком кругу в доме Рохо.

б) Список осведомителей ФБР в зоне Хиалеа.

в) Документ, подтверждающий возможные контакты между чилийской хунтой и контрреволюцией (делается намек на встречу с Эрнесто де ла Фе и на обязательства в отношении ДИНА).

г) Письмо Насарио (фотокопия), в котором он признает, что ЦРУ предложило ему ракеты, которыми не смог воспользоваться Торриенте, так как боялся большого шума.

д) Документ, принадлежащий Насарио, в котором он радуется смерти Торриенте и в демагогической манере критикует батистовцев, схлестнувшихся с покойным.

е) Записки Насарио, в которых он просит денег у "фигур" среди эмиграции. В одной из них доказывает, что деньги нужны ему для пользы дела, разглагольствует о политике, утверждает, что он не с фашистами, но за Пиночета.

ж) Слепки с ключей от штаб-квартиры "Альфы-66".

з) Письмо, в котором один из осведомителей ЦРУ (под номером 305) обвиняет Насарио в том, что он организовал провал Менойо и других членов "Альфы", чтобы сохранить свою власть.

и) Газеты и вырезки о предполагаемых покушениях в "Альфе". Одна из заметок может принадлежать Пердомо, что, возможно, объясняется идейными противоречиями и личным соперничеством в их среде.

к) Магнитофонные записи (три), две обычные, а одна, имеющая оперативную информацию. Эту запись удалось сделать Бельо, который пытался выяснить ближайшие намерения Насарио. Мы приводим текст минутного звучания, дающий представление о полном содержании записи:

"— Это правда, что они уехали на Кубу за своими семьями?

— Да, это так. Хотя мне точно и неизвестно, но он просил у меня катер для этой цели.

— И ты отказал ему?

— Знаешь почему? Я убежден, что он коммунист.

— Но тем не менее ты заявляешь, что они отправились по заданию "Альфы". Где же логика? Некоторые назвали твое заявление предательством. А попав в руки Кастро, они будут оправдываться, что пришли на Кубу, чтобы вывезти своих родственников. Зачем ты это сделал?

— Было или не было, пусть договариваются с Кастро. А нам это на руку, для пропаганды. Кроме того, я сведу с ним счеты за то, что он подвел нас с Мендесом. Тогда, в период широкой кампании, он появился здесь и рассказал всем кубинцам в эмиграции, что первый, кто попался на Кубе, был Мендес.

— А ты уверен, что это не так?

— Я уверен в плохих намерениях Салеса".

Один из голосов принадлежит Насарио, а другой мы не сумели определить.

ОПЕРАЦИЯ "ОСТРОВОК САЛ-АНГИ-74"

В сентябре 1974 года новый вариант "Моей мечты" вышел в открытое море. Роберто Тур, осведомитель ЦРУ, действующий под "крышей" обыкновенного рыбака, сообщил своим связным в Майами, что он заметил несколько кубинских судов, занимавшихся рыбным промыслом в районах, прилегающих к островку Сал. Почти сразу же после этого небольшой самолет без опознавательных знаков облетел зону, указанную Туром, и подтвердил его информацию. И вот уже офицер ЦРУ, находящийся в Майами, прислал Рохо приказ на проведение операции. Текстуально его содержание было следующим: "Осуществить операцию против судов Кастро вблизи островка Сал. Сжечь или взорвать суда вместе с экипажами или без них и подготовить сообщение, предварительно согласовав его с ЦРУ, в зависимости от результатов операции".

Моисес Эрнандес Рохо срочно вызвал Хосе Ампаро Ортегу и объяснил ему обстановку. Тот в свою очередь информировал Насарио, который решил подключить к делу Чино.

— Сантос, нам нужен твой катер.

— Он в вашем распоряжении, вместе со мной.

— Речь идет о том, чтобы уничтожить судно Кастро.

— Патрульный корабль?

— Нет, рыболовное судно. Мы получили информацию о том, что несколько кубинских судов в настоящее время ведут лов рыбы в окрестностях небольшого острова Сал, и мы выйдем туда, чтобы наказать их.

— Что именно мыслится сделать?

— Сжечь их, потопить, уничтожить. У тебя есть какие-либо возражения?

— Если мне отдается военный приказ, то у меня нет никаких возражений, но если позволите мне высказать мнение…

— Да?

— Я думаю, что спокойствие и выдержка везде сопутствуют успеху. Мало сказать: там несколько кубинских судов, дать им! Мне кажется, все не так просто. Здесь нужно подумать. Если мы, к примеру, сожжем одно судно, дым может выдать нас. По крайней мере, такой риск есть. Но, возможно, военно-морской флот Кастро имеет наготове торпедные катера в заданных районах, которые только и ждут, когда какой-то из этих судов пошлет в эфир SOS, для них это будет сигналом к действиям. А что, если у них суда с бетонным корпусом? Мы ведь тогда сможем сделать кое-что получше, чем просто уничтожить их. Возьмем их на абордаж, всех рыбаков посадим в шлюпку и высадим на том островке. Снимем с судна все, что может пригодиться, например средства связи, а затем проделаем пробоину, и пусть тонет. Возьмем с собой бурав на тот случай, если суда окажутся с бетонным корпусом.

— Хорошо, я доверяю тебе. Действуй так, как посчитаешь нужным. Вперед!

Итак, Чино добился определенного смягчения обстановки. Сожженное судно уже не спасешь, а затопленное можно поднять. Рыбаки, оставленные на островке, могут быть легко сняты с него. Убедить всех остальных в правильности его плана было еще более простым делом. Все, что было связано с меньшим риском, принималось заранее. Главное — результат: уничтожено судно, следовательно, Кастро выступит и устроит шум на весь мир. Именно в этом и была заинтересована "Альфа". Позже наступит время встречи героев и сбора известных пожертвований.

— Пойдем к острову Сал. Роберто будет со мной наверху. Он поможет мне на руле, остальные — внизу, с оружием, в ожидании приказа.

Уже в море Роберто дель Кастильо спросил:

— Зачем ты всех так разделил?

— В целях общей безопасности. Лучше, если они будут там, внизу. С таким количеством винтовок сложно. Могут, где не нужно, выстрелить со страху, и пропало дело. Думаешь, нас двоих недостаточно для этого?

— Я согласен.

— Рад, что ты меня понял. А я опасался, что не поймешь.

— Да что ты! Я их, Чино, очень хорошо знаю и, думаю, лучше, чем ты. Хочу признаться тебе: люди, наподобие тебя и меня, верны своему долгу. Никто из них — ни Насарио, ни Сильвио Мора, ни остальные — не стоит и ломаного гроша. Они превратили наше дело в кормушку, хотят жить, не работая. Вот и все!

Чино ничего не ответил. Он думал, как расценить его слова. Признание? Умный ход? За рулем без тени озабоченности на лице стоял Роберто дель Кастильо — бандит-контрреволюционер. И это он говорил о своей группе… Кем же был Роберто дель Кастильо? На Кубе учился в частной школе, где занимался контрреволюционной деятельностью. Однажды подложил бомбу, от взрыва которой пострадала девушка из его же группы. Затем убежал в Майами и вступил в "Альфу".

— Я думаю, ты преувеличиваешь. Здесь речь идет не о верности долгу, а об их безопасности. Что же касается их самих, то, как у всех людей, есть у них свои слабости, свои недостатки. Тем не менее они на нашей стороне, а не на той, верно?

— А зачем они нам тогда? Для того чтобы там, внизу, молились за нас?

— Ну, хорошо. Во всяком случае, они поднялись на борт и знают, что мы идем не на рыбную ловлю.

— Да, конечно, даже Гаскон, обыкновенный парень, и тот там, внизу, с винтовкой.

— Уго Гаскон просил меня взять его с собой, чтобы ему не говорили потом, что он не был на передовой.

— Вот именно.

Уже третий день не было никаких признаков присутствия кубинских рыбаков, и корсары сгорали от нетерпения. Большинство из них мечтали о том, чтобы эти мирные цели вообще не показались. Они молили бога не посылать им эти суда вместе с флотилией кубинских боевых кораблей.

Шел четвертый день плавания.

— Вижу судно! Пойдем туда!

Катер взревел и сделал прыжок по воде. В кубрике храбрые пираты почувствовали, как тряхнуло их корабль, и принялись чистить винтовки. Чино быстро спустился к ним, просунул голову в их помещение и прокричал, чтобы они спокойно ждали приказа. Затем возвратился к Роберто:

— Положись на меня. Подходим на катере для абордажа. Когда кто-нибудь появится, чтобы посмотреть на нас, мы попросим у него воды. Как только он повернется спиной, я прыгаю на борт.

— А если у кого-нибудь из них есть оружие?

— Я им займусь сам.

— Хорошо, подойдем поближе.

Катер стремительно приближался к цели. Чино переложил пистолет в задний карман брюк и устроился на носу "Моей мечты". Рыболовное судно качалось на волнах. Его борт был намного выше, чем у катера. Белокурый худой рыбак высунулся, чтобы узнать, что происходит.

— Послушай! Нам нужно немного воды.

— What are you kicking about?[22]

Чино сделал пренебрежительный жест и повернулся к своему приятелю:

— Мы обознались.

Они дали задний ход, в то время как американец что-то говорил им, грозя кулаком.

На пятый день обстановка на борту обострилась, назревал бунт. Пренебрегая общими правилами распределения воды и продовольствия, Гальего Кала несколько раз проникал в помещение, где хранились продукты питания. В один из этих налетов он был пойман. Испуганный предупреждением Роберто, что за такое поведение его следует бросить за борт, он закатил такую истерику, что прекратить ее смогли только несколько крепких пощечин. Он заплакал и попросил простить его. Тогда все стали требовать прекратить операцию. Чино пригрозил им взорвать катер, если еще услышит что-нибудь подобное. Со страхом и покорностью все разошлись по своим углам на нижней палубе.

Ночью Роберто дель Кастильо подошел к Чино и предложил ему:

— Я думаю, достаточно, Чино. У нас уже мало воды и пищи, а этот народ больше не выдержит. Если сейчас нас встретит торпедный катер Кастро, я не знаю, что будет.

Итак, сдавался последний член экипажа. Но его не следовало сравнивать с остальными. Чино занял ясную позицию:

— Хорошо, давайте подождем рассвета. Если суда не появятся, мы уйдем.

Первые предрассветные сумерки рассеивались. "Моя мечта" медленно скользила по волнам примерно в тридцати милях от Кубы между провинциями Лас Вильяс и Камагуэй. В стороне ясно виднелась темная полоса дождя. В море она всегда четче выражена, чем на суше.

— Уходим?

— Нет, погоди, дай лево руля.

— Что случилось?

— Ты видишь там вдали?

— Да. Что это?

Чино взял бинокль и, отрегулировав его, вгляделся в горизонт. Он не знал, что ему ответить. Он увидел то, что они искали, — кубинское рыболовное судно типа "Лямбда", причем совсем одинокое. Шлейф дыма, появившийся над ним, свидетельствовал о том, что судно дало ход, видимо заметив что-то подозрительное. Роберто тоже увидел дым и спросил:

— Что происходит, Чино? Дай мне бинокль!

Роберто так и не смог посмотреть туда через бинокль. Решение пришло мгновенно. Чино оставил бинокль у себя и закричал:

— Сторожевой катер, черт возьми! Идет сюда, скорей давай в зону дождя!

"Моя мечта" взревела двигателями, под килем закружился бешеный водоворот, и нос судна развернулся в сторону темных туч, покрывавших горизонт и касавшихся моря. Роберто сжал рулевое колесо и забыл о бинокле.

— Вон там идут! — предупредил Чино. — Дай мне штурвал! Вызови людей и присмотри за двигателями!

Роберто заметался. Он просунулся в кубрик и закричал:

— Сторожевой катер!

Предупреждение подействовало, как разрыв бомбы. Кала согнулся пополам. Руки стали холодными, ноги парализовало. Уго Гаскон чувствовал, как леденящие удары пронизывают его позвоночник, заставляя вздрагивать и прижиматься к палубе. Сторожевой катер! Боже мой! Наверху Роберто дель Кастильо, растянувшись на палубе, прицелился из своей винтовки в сторону кормы. Неожиданно из машинного отсека начали появляться языки пламени.

— Мы горим! — закричал ему Чино.

Роберто бросился на поиски огнетушителя.

— Им нельзя пользоваться!

— Почему?

— Потому что он вышел из строя. Найди тряпку или сорочку, смочи ее и брось мне. Давай быстрей, черт возьми, иначе мы взорвемся!

Роберто удалось погасить огонь. Они вошли в зону тумана и дождя. Горизонта позади них уже не было видно. Силуэт судна, который пираты приняли за сторожевой катер Революционного военно-морского флота, исчез. Увидев, что опасность уже миновала, Кала вскарабкался на верхнюю палубу и изготовился к стрельбе. Это выглядело смешно. Его примеру последовал Гаскон. Двигатели остановили, чтобы устранить неполадки.

Чино сделал выдох, как будто освобождая легкие от распиравшего их воздуха, посмотрел на небо, нахмурив брови. Роберто дель Кастильо облегченно улыбнулся. Все остальные устроили сильный шум, в котором можно было расслышать преждевременные восхищения собственной храбростью и доблестью. Роберто и Чино кивнули друг другу. Все было ясно. Им достаточно было того, что они чувствовали себя героями.

Когда все было приведено в порядок, Чино объявил:

— Домой.

Наконец-то! Домой! Уго и Кала перегнулись через борт. Их вырвало. Роберто стал у руля, улыбающийся, сам себе хозяин. Чино лег отдохнуть. А Сильвио Мора? Нет, Сильвио остался в Майами, потому что ему не подошел по размеру спасательный жилет, который он купил в магазине "Арми — Нейви".

СООБЩЕНИЕ СОРОК ЧЕТВЕРТОЕ ТЧК НАЧАЛО ТЧК ВОЗВРАТИЛСЯ С ОПЕРАЦИИ ОСТРОВОК САЛ ТЧК ОНА ИСПОЛЬЗОВАЛАСЬ НАСАРИО В ЦЕЛЯХ ПРОПАГАНДЫ ТЧК ОН ЗАЯВИЛ ЖУРНАЛИСТАМ ЗПТ ЧТО ЗПТ ПОКА АЛЬФА ИМЕЕТ ТАКИХ ХРАБРЫХ КАПИТАНОВ ЗПТ КАК Я ЗПТ НИКОГДА НЕ ПОДЧИНИТСЯ ЗАКОНУ О НЕЙТРАЛИТЕТЕ И ВТОРОМУ ПУНКТУ ДОГОВОРА МЕЖДУ КУБОЙ И США ТЧК СЕЙЧАС ЖИВУ ПОД ЗНАКОМ СЛАВЫ КАПИТАНА ПОБЕДИТЕЛЯ АЛЬФЫ ТЧК НА ЭТОЙ НЕДЕЛЕ АЛЬФА ПРОВЕЛА ЕЩЕ ОДНУ ВЫЛАЗКУ НЕЛЕПАЯ ОПЕРАЦИЯ ПО СПАСЕНИЮ СИЛЬВИО МОРЫ ТЧК ОН ШЕЛ НА СУДНЕ В БИМИНИ И НЕ СУМЕЛ ВЕРНУТЬСЯ ТЧК ВЫЗВАЛ МЕНЯ ЗА СОБОЙ НА МОЕЙ МЕЧТЕ ТЧК КОНЕЦ ТЧК

МОНГО

Победоносное возвращение с островка Сал значительно укрепило авторитет Чино в "Альфе-66". Столкновение с Гальего Кала, закатившим истерику, решимость оставаться пять дней в море в поисках цели, правильно организованный уход от "сторожевого катера, на котором была сыграна боевая тревога", — все это стало повседневной темой для разговоров среди лодочников, входящих в "Альфу". Роберто дель Кастильо, безусловно, оказал большую поддержку капитану-новичку и его действиям на борту судна. Легенда обрастала новыми подробностями и в конце концов превратилась в настоящую историю с героями, достойными подражания. Они уже и сами верили своим басням, когда в ходе одного из сборищ в парке Бэйфронта, неподалеку от факела, увековечившего память о какой-то знаменитости, они заявили: "Война Кубе, а не пескам Эверглейдса. Война и бой торпедным катерам коммунистов. Нападать на них в их портах, бороться лицом к лицу с противником, а не бахвалиться с трибуны о воображаемых подвигах".

Упомянули и о плане Торриенте, о больших махинациях, о всяких шарлатанах, которых нельзя было по честности и решимости сравнивать с храбрыми коммандос "Альфы".

Не обошлось и без сборов, которыми занимались лично Уго Гаскон и Андрес Насарио.

В связи с возросшим авторитетом Чино у Насарио возникла гениальная идея. Он попросил, чтобы Чино пошел вместе с ним в штаб-квартиру "Альфы", где ему будет предложено нечто важное. Туда же был приглашен и Уго Гаскон, так что речь, видимо, шла о каком-то деле, связанном с деньгами. Собрались трое, больше никого не было. Чино уже жаловался на плохое поведение Кала и думал, что это и было причиной их совещания. Однако ему показалось странным, что не были приглашены Роберто дель Кастильо и Кала.

— Ты не представляешь себе, зачем мы тебя пригласили таким таинственным образом? — спросил Насарио.

— Видимо, из-за того, что я уже говорил о Кала.

— Нет, не поэтому, но раз ты упомянул его, я воспользуюсь случаем, чтобы высказать тебе свое мнение. Ты прав, когда говоришь, что нельзя полностью доверять бойцам, которые еще не прошли испытание огнем. Это реальность, и мы не знаем, на кого опереться, поскольку "Альфа" должна существовать как эмигрантская организация и вести боевые действия, чтобы выдерживать конкуренцию и быть способной оплачивать счета. Все это и гарантирует наше существование, признание нашей боевой деятельности, и, кроме того, нас не забудут в случае, если завтра начнется какая-либо кампания против Кубы. Но мы пригласили тебя для того, чтобы сообщить, что с сегодняшнего дня и впредь ты будешь одним из тех людей, на которых опирается "Альфа". Ты будешь не просто обыкновенным рядовым членом организации, каких у нас немало. Ты ведь хорошо показал себя в деле. Мы с Уго Гасконом кое-что придумали, но пока храним это в тайне. Речь идет об одном мероприятии, которое призвано активизировать и оживить наш боевой дух, а ты можешь помочь нам в этом.

— Я, Насарио, всегда в вашем распоряжении.

— В этом мы не сомневаемся, ты же здесь не просто так, от нечего делать. Верно, Уго?

В ответ Уго Гаскон улыбнулся.

— Мы еще не обсуждали детали, но о главном уже можно сообщить. Чтобы тебе было понятнее, начнем с конца, с результатов, которых мы ожидаем. Как говорят, цель оправдывает средства. В качестве предполагаемого результата мы можем получить сотню молодых людей, которые присоединятся к нашей армии, сотню человек по меньшей мере! В экономическом плане это мероприятие принесет нам от двухсот пятидесяти тысяч до полумиллиона долларов. Предположим, что мы израсходуем из них определенную сумму на закупку современного вооружения. Сколько винтовок мы купим? От двух с половиной до пяти тысяч. Это будет зависеть от марки оружия, которое мы выберем. Но только самое современное, которого, естественно, не имела повстанческая армия до прихода коммунистов к власти.

— Это по самым скромным подсчетам, — пояснил Уго Гаскон. — Будущие результаты могут легко превзойти наши ожидания.

— Лучше, чтобы эти прогнозы были бы скромными, кроме того, мы сохраним их в секрете. Об этом будут знать всего лишь четыре человека.

Чино сосредоточился. Он знал, что ему предложат особо важную операцию, по всей видимости, это будет грязное дело, или же из него попытаются сделать нового мученика. Всего можно ожидать от этого честолюбивого дуэта.

— Дело в том, что мы должны обмануть и ЦРУ.

Этого Чино не ждал. Он выпрямился, поднял в удивлении брови и украдкой улыбнулся. Итак, Насарио, образец служения империализму янки, превращался в его обманщика. Что же произошло?

— Ты не удивляйся. Мы предлагали сделать все так, чтобы заставить ЦРУ, Соединенные Штаты в целом, эмиграцию и весь мир поверить, что наш призыв к войне на самой Кубе — это не только слова. Для этого мы отправимся в один из районов Карибского моря, — сказал он Гаскону. — Скрывать ничего не будем. Ну, скажем, в Санто-Доминго, в район, называемый мысом Президента. У нас уже установлен контакт с офицером высокого ранга в доминиканской армии. На первом этапе необходимо будет созвать всех членов "Альфы", не раскрывая им до конца истинный замысел операции. Эти добровольцы будут надеяться и верить, что после стольких тренировок они высадятся на Кубе. Эти люди в первой группе будут нашей опорой, авангардом, лучшими из лучших. На этих людей мы можем положиться и рассчитывать на успех.

— А если в этот авангард пойдут считанные люди? — спросил Чино.

— Тогда пойдут все остальные. Мы им объясним все до конца, но под клятвенное обещание. Представляешь себе, они спускаются с гор провинции Ориенте[23]? Барбудос, одетые в зелено-оливковую форму[24].

— Мы рассуждаем по-детски, ЦРУ не проведешь, особенно на этом втором этапе.

— Ну что ты! Мы ведь его обманем вначале, Чино, и заставим поверить в наш успех. Более того, — все объяснения Насарио поддерживались утвердительными жестами Уго, — мы скажем, тебе все до конца: их уже втянули в это дело. Ты знаешь Луиса? А, знаешь! Так вот, мы ему рассказали о высадке на Кубе, и он уже достал винтовки и ручные пулеметы. Гайо пойдет с нами и будет снимать на пленку на месте событий. Мы наденем парики, отпустим бороды, чтобы доказать наше долгое там пребывание, и это сразу же сыграет нам на руку. Зелено-оливковая форма у нас уже есть. И возможно, что еще до ожидаемого дня "Д" нам удастся заполучить многое от ЦРУ.

— Вы не подражаете Торриенте?

— Мне нравится твоя откровенность. Нет, я его не копирую. Торриенте занимался этим с единственной целью — извлечь экономические выгоды, это было видно, особенно в конце. Для нас же это будет новое самопожертвование, новое беспокойство и огромная работа, направленная на то, чтобы завоевать жизненное пространство на будущей Кубе.

Уго Гаскон был с чем-то не согласен. Он, видимо, не сказал чего-то ранее своему шефу, а теперь вопрос о Торриенте, заданный Чино, заставил его вспомнить:

— Я думаю, вам не следует идти с нами.

Насарио взглянул на него с удивлением, открыв рот:

— Почему?

— В вашем возрасте… — ответил Гаскон, а про себя подумал: "Никто ему не поверит, из-за него всю операцию могут раскрыть раньше времени".

— При чем здесь мой возраст?

— Там все же будет трудно, а потом найдутся люди, которые не поверят в это.

Для Уго Гаскона не было необходимости отыскивать дополнительные аргументы и говорить вокруг да около. Андрес Насарио был тем человеком, который не обманывался в суждениях о самом себе. Он вспомнил Бельо — начальника своей громко называемой "разведслужбы", который доставлял ему записи подслушанных разговоров между его "верными последователями". Он, однако, помнил, что ни Уго, ни Сантос не давали ему повода сомневаться в своей личной преданности. В его голове промелькнули отдельные эпизоды из подслушанных разговоров:

"— Это ведь настоящая старая рухлядь. Почему бы нам не отправить его в преисподнюю?

— Или во главе батальона "Антонио Масео".

— Этот старый хитрец хочет казаться деловым человеком.

— Это же карикатура.

— Он больше подходит для комика на телеэкране.

— Ты можешь себе представить его карабкающимся на гору с вещмешком за плечами и во всей амуниции?"

Он часто думал о возвращении на Кубу, хотя и понимал, что все это иллюзия. Видел себя одетым в полевую форму, с седой бородой и рукой, простертой для приветствия огромных масс людей, которые несут его портреты и флаги "Альфы". Однако он верил в справедливость слов Уго Гаскона, уступал ему и оставался вместе с ним, чтобы помочь ему подсчитать собранные деньги. Купаться в деньгах, как Рико Мак-Пато, и позировать перед фотографами для прессы, как он любил делать раньше, тоже было в его мечтах.

— Да, я остаюсь.

Два часа они целиком и полностью посвятили обсуждению проектов операции в Санто-Доминго. Взвесили все свои возможности. В заключение они предложили Чино принять участие в мероприятии:

— Пойдешь во главе всех морских сил и средств. Что ты скажешь на это?

— Я человек дисциплинированный, выполню все, что вы считаете нужным. Я считаю — нужно идти на риск. Если вы задумали что-либо серьезное, то можете рассчитывать на меня.

— А это для нас самое главное, — сказал Насарио и обнял его, — беседы с тобой всегда заканчиваются хорошо.

Ночью число обладателей этого большого секрета увеличилось:

СООБЩЕНИЕ СОРОК ДЕВЯТОЕ ТЧК НАЧАЛО ТЧК НАСАРИО ПРЕДЛОЖИЛ МНЕ ПРИНЯТЬ УЧАСТИЕ В ФАЛЬШИВОЙ ВОЙНЕ В РАЙОНЕ МЫСА ПРЕЗИДЕНТА ЗПТ САНТО-ДОМИНГО ТЧК ЗАМЕШАН ОФИЦЕР ВЫСОКОГО РАНГА ЭТОЙ СТРАНЫ ТЧК БУДУТ ОДЕТЫ В ФОРМУ ЗЕЛЕНО-ОЛИВКОВОГО ЦВЕТА И ВООРУЖЕНЫ СОВРЕМЕННЫМ ОРУЖИЕМ США ТЧК ХОЧУ УБЕДИТЬ ИХ ПРЕДВАРИТЕЛЬНО В ЦЕЛЯХ ТРЕНИРОВКИ ПРОИЗВЕСТИ ВЫСАДКУ В ТАКИХ МЕСТАХ ЗПТ КАК ОСТРОВ АНДРОС ИЛИ АНГИЛА ЗПТ И ПРИВЛЕЧЬ К ЭТОМУ ИХ ВСЕХ ЗПТ ВКЛЮЧАЯ АНДРЕСА НАСАРИО ТЧК КОНЕЦ ТЧК

МОНГО

Операция "Ангила-74" оказалась скоротечной. Кубинский центр поручил Чино организовать сосредоточение на этом острове первой группы, задачи которой ставились уже на месте. Насарио прибыл провожать группу. На Ангиле был собран весь цвет "Альфы". После этого было решено предпринять следующий шаг, который не исключал вариант переброски контингента на Кубу.

Но когда уже все было почти готово для совершения броска с Ангилы на Кубу и Чино организовал участие в этой авантюре наиболее известных среди террористов фигур, включая лиц, не являвшихся членами "Альфы", произошло неожиданное событие. Один из рядовых членов организации разоблачил Уго Гаскона, отвечающего за финансы, в том, что он вложил средства, предназначавшиеся для решения оперативных задач, в непозволительное дело — в игру, напоминающую рулетку. Разразился большой скандал, заставивший Насарио, который боялся еще более серьезных последствий, прекратить операцию. А чтобы как-то оправдаться перед Чино, он вызвал его и сказал:

— Все вышло скверно. Я признаю, что был не прав. Как бы там ни было, я благодарю тебя за то, что ты был вместе со мной. Спасибо еще раз за твою дисциплинированность и верность.

Почтовая открытка Лауделине.

На открытке изображены озеро Окишоби и индейцы на катерах.

Текст:

Поздравляю. Не могу выслать тебе морские пейзажи, потому что в последнее время не вижу их, а сегодня была очень плохая погода, и я не смог сходить за ними. Привет. Х. Сантос.

СЕМЕРО НА ИНАГУА

Гавана. Проспект Монументов. Дождь льет как из ведра. "Тоёта" желтого цвета идет с включенными фарами. Водитель пытается ехать быстрее, но стеклоочистители неисправны и работают на малом ходу, дорогу почти не видно, и машина снижает скорость. Но для таких людей, как Марсело, дорога каждая секунда. Вот и сейчас он спешит к себе в кабинет, где его ждет работа с бумагами, картами, шифровками, магнитозаписями и фотографиями. Он бормочет себе под нос что-то похожее на "проклятый дождь" или "должно же было такое случиться". На сиденье справа от него — Пабло, которого не особенно волнует точное время прибытия, главное, что ему предстоит, — это думать, а думать можно в машине с таким же успехом, как и в рабочем кабинете. До четырех часов он должен принять решение, каким образом установить связь с человеком, внедренным недавно к противнику. Кроме того, он в уме анализирует шахматную партию, в которой Монго переставляет свои фигуры в игре против "Альфы".

— Ну как твое каратэ?

— Медленно, шеф, очень медленно. Бесконечные и очень трудные разминки. Приходится подолгу отрабатывать все элементы. Но пока у меня даже ничья не получается с первым кумитэ.

— Да, это так, — сказал шеф, ударив обеими руками по рулю, — жизнь нужно воспринимать спокойно.

— Совершенно верно.

— Что скажешь о Монго?

— Уже прибыл доклад о "комитете по приему", который мы ему подготовили?

— Да. Сделай все как следует. Посмотрим, что из этого получится. Хоть бы не получилось, как с Ангилой.

— Нет. Уже сделаны конкретные шаги.

— У тебя есть последняя информация?

— Да.

— Прочти мне ту часть, где речь идет о технических данных катера, целях операции и ее участниках.

— О катере информация уже готова. Его длина — двадцать восемь футов, корпус типа "Омега", низ синий, верх белый. Стекла темные с черными отметками, видимо для маскировки. Название у него "Хоуп", что переводится на испанский, по-моему, как "Эсперанса".

— Думаю, что именно так. А ведь Эсперансой, кажется, зовут жену Сильвио?

— Да, но судно принадлежит не Сильвио. Торговая лицензия оформлена на Хосе Ампаро Ортегу. Два двигателя фирмы "Перкинс" мощностью сто шестьдесят лошадиных сил каждый.

— Необычный катер; обрати внимание, оформили его на имя связного ЦРУ. Что за люди пойдут?

— Всего семеро: Уго Гаскон — это финансист, Роберто дель Кастильо, Гальего Кала, Бельо, Монго и двое, имеют особую задачу, — Луис Лобайна и Аристидес Маркес.

— Какую?

— Лобайна и Маркес будут одеты в зелено-оливковую форму, имеют кубинские документы и крестьянскую одежду со шляпами из пальмовых листьев. Их высадят на плот. На нем они подойдут к восточному побережью, вот координаты. Их цель, что называется, "невыполнимая задача", — покушение на Фиделя.

— Сколько я ни думал, не могу понять, что в голове у этого Насарио. Кажется, он сознательно посылает людей на смерть. Я почти убежден в том, что его главная цель заключается в пропагандистском значении операции и особенно в денежных доходах от нее.

— Он принадлежит к элите, главарям. А вот почему все остальные подчиняются и идут?

— Потому что не научились думать, как ты.

— Отправляются без всякой перспективы. Нужно будет как-нибудь попросить Монго, чтобы он поговорил с ними и выяснил, какие же у них мотивы.

— Попробуй. Я уверен, что ты получишь интересный результат. Это может быть или большой обман, или же ими движет страх перед нищетой и неизбежным развалом организации.

— Ну вот и все, что у меня имеется. Да, еще на катере установлен бесшумный двигатель.

— Сегодня же пошлите двух наших людей на маяк в Маиси. Пусть будут готовы ко всему. Установили взаимодействие с армией и военно-морским флотом?

— Да, все согласовано. Осталось уточнить детали.

— Помни, что для нашей работы все является жизненно важным.

— Не беспокойтесь, шеф, все идет хорошо.

— Все хорошо, только погода плохая. Плохая погода, да и времени у нас мало.

— Они должны еще дождаться, пока Рохо даст им "зеленый свет".

— Да, но это не займет много времени. Выход возможен со дня на день. Всего лишь один звонок по телефону, а подтверждение мы получим, когда Монго уже будет в море.

— Мне хотелось бы принять участие, шеф. Поедем все?

— Кто-то должен остаться. Ну и ливень! Да, забыл, быстро сообщи Монго, чтобы он сделал все возможное и ограничил свое участие в операции высадкой людей на плот. Пусть аргументирует это большой эффективностью радиолокаторов или еще чем-нибудь, чтобы нагнать на них страха, как в прошлый раз. Кроме того, в случае изменения даты и времени, пусть нам сообщит об этом как можно быстрее и соблюдает все необходимые меры безопасности.

Пятая авеню. Дождь стал несколько слабее.

— Дождь прекращается.

— Это потому, что мы приехали домой.

— Послушай, завтра каратэ не будет. Приезжай ко мне пораньше. В шесть утра мы уже должны быть в пути.

Наконец Рохо дал "зеленый свет". Позвонил своему подчиненному в "Альфе-66" и разрешил выход:

— О’кей, Хосе Ампаро, скажи Насарио, пусть отдает швартовы, и напомни ему, что ты мне нужен здесь. С ними не ходи.

— Сантос меня приглашал пойти вместе.

— Еще сходишь как-нибудь, а сейчас нет.

Хосе Ампаро Ортега быстро передал указание, и через четыре часа группа уже вышла в море из Делрау Бич — с пляжа на Атлантическом побережье севернее Форт-Лодердейл. Судно было уже готово к выходу и несколько часов стояло в одном из укромных уголков канала на траверзе Атлантик-авеню.

Чино взял курс на юг, обходя вдававшиеся в воду участки суши. Стояла великолепная погода, море было спокойным, как будто специально для отличного морского пикника. Тем не менее капитан судна была недоволен: с двигателями что-то не ладилось. Катер шел тяжело. К рассвету опасения Чино подтвердились и еще больше усилились. Хотя по времени они должны были прибыть в Док Сок, вокруг было только море. Этот островок, входящий в группу Банко-де-Сал, появился только в полдень. Нервничавший и постоянно проявлявшим беспокойство Лобайна первым задал вопрос:

— Что случилось с двигателями?

Чино сам ничего не мог понять. Он снова и снова перебирал в памяти все детали предпоходной подготовки на берегу, но не находил какого-либо объяснения. Вышли они хорошо, с попутным ветром, и все время сохраняли правильный курс и необходимую скорость. Однако не все шло нормально. Это прежде всего относится к работе двигателей. Чино бросил взгляд на Роберто, вспомнив, как тот неоднократно, без всякой необходимости проверял двигатели перед выходом в море. Зачем он это делал? Неужели для большей уверенности в том, что "Хоуп" в любое время готов к выходу? Так что же, поломка произошла сама по себе? Нет, здесь следует подумать. Не видно, чтобы Роберто был особенно озабочен, да и бессмысленно совершать поломку на судне и оставаться на его борту.

— Море есть море, — объяснил Роберто, — оно со всеми одинаково сурово.

"Почему ты пытаешься всю вину свалить на море? — подумал Чино. — Чтобы выйти сухим из этого дела? Нет, Роберто дель Кастильо! Здесь что-то не так. И, пожалуй, ты лучше кого-либо об этом знаешь. Резкого увеличения оборотов при холодном двигателе вполне достаточно, чтобы вывести из строя поршневые кольца. И ты это сделал, когда приходил для проверки мотора. Что же происходит? На борту предатель? Пират, который верен другому знамени? Но какому? Кто же ты на самом деле? Имеет ли эта поломка в открытом море связь с твоими сожалениями по поводу того, что мы не получаем настоящего дела, достойного нас? Но не слишком ли поспешны мои умозаключения? Зачем этот небольшой инцидент я превращаю в важную проблему?"

Шли они по-прежнему медленно. Когда островок Сал остался позади, Чино решил лечь в дрейф.

— А теперь что? — спросил Роберто.

— Очень плохо, все это время мы шли со скоростью ниже расчетной.

Лобайна, оставив свои дела, подошел узнать, в чем дело:

— Это очень плохо?

— Да, плохо. Мы отстаем уже на шесть часов, и с каждым часом это отставание увеличивается. Время уходит, топливо сгорает, а мы все еще в окрестностях Кинса. Уже сейчас ясно, что для выполнения операции топлива недостаточно, а я не возвращусь, пока не выполню задачу.

— Что же будем делать?

— Нужно что-то предпринимать.

Лобайна предложил компромиссное решение:

— С тем топливом, которое у нас еще имеется, давайте зайдем куда-нибудь и заправимся. Попутно проверим двигатели и решим, что делать дальше.

Это было как раз то, чего хотел Чино. Он сказал:

— Я знаю, есть хорошее место — Большая Инагуа. Но мы должны решить: или сначала высадить вас и зайти на Инагуа без оружия и пакетов, или рискнуть зайти туда со всем нашим грузом. Я за то, чтобы сначала высадить вас.

— Как прикажешь.

Решено было произвести высадку. Но двигатели работали еще хуже, судно еле двигалось. Оно почти полностью потеряло способность идти в сумерках и уклоняться от быстроходных патрульных катеров. В этих условиях самое тихоходное кубинское судно превращалось для них в потенциальную опасность. Тогда-то они и вынуждены были прибегнуть ко второму варианту — зайти вначале на остров Инагуа. Из всех бед выбрали, как им казалось, меньшую. Судно взяло курс к берегу и уже с началом вечерних сумерек качалось на волнах в территориальных водах Инагуа. Их разбудил шум катера, на котором прибыли представители местных властей.

— Эй, что у вас случилось? — спросил человек, который, как оказалось, являлся начальником полиции.

— Ничего, все о’кей.

— Откуда вы идете?

Чино ответил как можно спокойнее:

— Мы пуэрториканцы и возвращаемся к себе домой. А остановились потому, что у нас осталось очень мало топлива и случилась небольшая поломка в двигателях. Мы ждем еще один наш катер, который идет тем же курсом и скоро должен подойти сюда. Затем мы пойдем вместе с ним.

— Если дело только в топливе, то мы вам сможем помочь, — сказал представитель властей.

Ни малейшей тени угрозы нельзя было заметить в его предложении, напротив, только искреннее желание оказать помощь.

— А что касается двигателей, возможно, нам удастся найти хорошего механика. Следуйте за мной!

Не ожидая ответа, начальник полиции приказал сделать разворот и войти в небольшую бухточку, в глубине которой находился старый, полуразрушенный причал. Когда они вошли туда, а судно оказалось крепко привязанным канатами к стенке, поведение полицейского в корне изменилось. Он спросил повелительным тоном:

— Кто капитан?

— Я.

Чино понял, что их просто обманули и завели в ловушку, как новичков. Теперь нужно было действовать как можно более грамотно, чтобы попытаться смягчить ситуацию. В этих условиях для пользы дела следовало исходить из реальной обстановки. И сейчас было бесполезно доказывать, что они занимались рыбной ловлей или чем-то подобным, ведь в трюме лежало оружие и военная форма, полностью разоблачавшие их подлинные намерения.

— У вас есть документы?

— Вот, пожалуйста.

Начальник полиции внимательно проверил все документы. Он старался найти хоть какую-нибудь компрометирующую их зацепку. Однако документы были в полном порядке. Он возвратил их и объявил следующую меру:

— Произведем осмотр.

Гальего Кала, который уже догадался, что произошло, и занимал выжидательную позицию, услышав о досмотре судна, побледнел. Роберто кивнул в его сторону: "Вот он, храбрый моряк". Чино улыбнулся, подмигнув: "Что с ним поделаешь?" Он подумал, что в данном случае ему не следует показывать свой оптимизм. Никто из них раньше не попадал в подобные ситуации. Но среди рыбаков, занимающихся промыслом у чужих берегов, ходили рассказы о жестокости и плохом обращении багамской полиции. По крайней мере, так рассказывали. Теперь они сами смогут в этом убедиться. Время от времени внутри судна слышались возгласы удивления полицейских, которые обыскивали все уголки. На каждом шагу они встречали все новые улики: патронташи, современную винтовку AR-18, смазанную и вложенную в чехол, ящики с патронами, пистолеты, насадки для бесшумной стрельбы, пропагандистские материалы "Альфы-66", вещевые мешки, кубинские деньги, карты этого района. Ожидая окончания обыска, результаты которого можно было заранее предугадать, Чино решил окончательно добить Гальего Кала, который продолжал испытывать боли в желудке.

— Эти люди непреклонны. Я не знаю почему, но когда они замечают кастровского кубинца, который здесь рыбачит, то проходят мимо и дают ему возможность уйти. Если же они хватают нас, то все меняется. Я знаю одного несчастного эмигранта, который попал в руки к морскому патрулю, и они его избили до полусмерти. Он был близок к помешательству и теперь уже никуда не годен. А другому, который был вместе с ним, переломали все ребра. Что ты теперь скажешь? Сам начальник полиции здесь, а тут еще обнаружили там, внизу…

Гальего едва владел собой.

— Мамочка моя, — шептал он, — вот так попались!

Осмотр закончился. Полицейские сложили на причале все вооружение и оснащение группы и вместе со своим начальником стали в круг. Вид у них был агрессивный, взгляды суровые. Начальник подал Чино знак подойти. "Начнут с капитана", — подумал про себя Чино и направился к нему, готовый доказать, насколько хорошо он научился самозащите.

— Вы меня обманули, сказали, что являетесь пуэрториканцами и направляетесь домой. Однако у вас такой странный "улов", что требует более подробного объяснения. Вначале я подумал, что вы ловите рыбу в наших водах, но лангустов у вас на борту нет. Зато вы везете кубинские деньги, военную форму, оружие, документы. Что все это значит? А зеленая форма одежды, она теперь в моде на Пуэрто-Рико? Это вы можете объяснить?

— Все я могу объяснить, — сказал Чино как можно мягче. — Во-первых, мы получили указание от правительства Соединенных Штатов, конкретно — от его Центрального разведывательного управления, заявить властям Багамских островов, чтобы они немедленно сообщили руководству ЦРУ о нашем прибытии сюда. Все эти странные вещи, которые вы обнаружили на борту моего судна, являются собственностью ЦРУ, и я не уполномочен что-либо вам объяснять. А сейчас я прошу вас немедленно связаться по радио и сообщить руководству ЦРУ о прибытии нашего судна и о том, что мы столкнулись с некоторыми проблемами, направляясь на Кубу для выполнения задания.

— Вы что, сошли с ума? Вы понимаете, о чем просите меня? — Тон начальника полиции явно изменился.

— Но я получил такие инструкции.

— Поймите, если я скажу по радио, что у меня здесь агенты ЦРУ, которые направляются на Кубу, чтобы действовать против Кастро, то кубинцы в считанные минуты бросят сюда катера, самолеты и вертолеты, и нас быстро снесут с лица земли.

— Вы что же, боитесь Кастро?

— А вы не знаете, какая у него сила?

— Хорошо. Что же вы намерены делать?

— Буду действовать в рамках имеющихся у нас возможностей.

— Ну хорошо, как знаете. Да! Совсем забыл сказать вам, мы официально располагаем деньгами для того, чтобы выйти из подобного положения.

— Я так и понял, что вы забыли об этом. Но не нужно меня оскорблять. Я знаю американцев и знаю ЦРУ. А вот вы, чувствуется, новичок. Мы изобрели более правильную линию поведения для взаимоотношений с ними. Этот путь не противоречит закону и к тому же дает большую прибыль. Мы все это конфискуем, а затем начнем переговоры. Это выгоднее, не так ли? А вам придется несколько дней побыть у нас в тюрьме. Мы постараемся, чтобы вы провели их как можно лучше. Это все. — Полицейский с лицом бостонского терьера повернулся спиной и прекратил дальнейшие разъяснения.

Пока они шли за ним, сопровождаемые полицейскими, Роберто дель Кастильо попытался подшучивать над действиями Чино:

— Зачем тебе нужны были эти разглагольствования? Все равно нас арестовали.

— Нет, не все равно. По крайней мере, ссылка на ЦРУ "освободила" нас от побоев.

За этим неприятным эпизодом последовала быстрая поездка в Нассау, молниеносный суд, уже объявленная конфискация и заключение их в тюрьму до тех пор, пока не будет уплачен установленный штраф. Чино этот штраф показался очень большим, и он подумал, что власти приняли подобное решение, имея в виду высокую платежеспособность такой организации, как ЦРУ. Наряду с этим им разрешили связь с внешним миром, что означало для них возможность переговорить с Насарио и через него с ЦРУ. Что касается Насарио, то он быстро и с готовностью предложил открыть большой сбор средств для оплаты штрафа. Была опубликована "военная сводка" с пометкой "срочно", в которой сообщалось о задержании коммандос и о необходимости собрать деньги для уплаты в качестве штрафа — "по пятьсот долларов за каждого человека, стоимость билетов, да еще тысячу долларов в качестве вклада", что давало доход от операции в размере около пяти тысяч долларов. Насарио призывал "показать пример мужества", чтобы он мог освободить людей из "чудовищной тюрьмы Нассау", которая на самом деле была старым деревянным домишком.

Насарио быстро связался с ЦРУ, которое привело в действие свою систему официальных связей, вылившихся в конечном счете в посещение консулом Соединенных Штатов тюрьмы на Багамских островах.

— Все в порядке, — сказал он пленникам, — уже все улажено, но необходимо, чтобы вы сохраняли следующую позицию: вы занимались рыбной ловлей в международных водах, но вас обманули и доставили на остров Инагуа. Что касается всего остального, то это мы берем на себя. Только никаких журналистов и никаких писем, ясно?

В тюрьме дни были длинными и скучными. Совершенно терялось представление о времени суток. Всего два светлых пятна запомнились в этот период — однажды часовой включил транзистор и настроил его на кубинскую радиостанцию, которая транслировала матч по бейсболу, и второй раз была проявлена "забота о человеке" — властями был организован поход в церковь, чтобы души узников не остались предоставленными самим себе.

Кубинский бейсбол на волнах багамского радиоприемника был большим сюрпризом. Голос диктора объявлял Маркетти у бейсбольной биты, и для Чино это показалось невероятной звуковой иллюзией. Отличный удар по мячу вызвал взрыв возгласов публики, отозвавшийся эхом ностальгии в его сознании. Месса также была необычным явлением. Они ожидали, что торжественно зазвучит орган и кругленький лысый священник прочтет им проповедь на латыни. Однако вместо этого были включены электрогитары, играла современная музыка и странно звучали намеки на святых, произносимые чувственными губами красивых девушек в мини-юбках.

Кастильо бредил побегом из тюрьмы. В кармане брюк он хранил свернутую в моток гитарную струну. Он был уверен, что с ее помощью можно сломать железную решетку. До этого ему уже приходилось делать это в другой тюрьме.

— Для чего тратить время на эту работу? — шутил над ним Чино. — Если хочешь выйти, разбей стену.

"Мы не стали убегать, — рассказывал он позднее в Майами, опровергая легенду Насарио о жестоких тюрьмах Нассау, — потому что за стенами тюрьмы было огромное количество москитов".

Так завершилась трагикомическая багамская авантюра — "патриотическая одиссея" коммандос "Альфы", заставившая эмиграцию выложить немало денег из своих карманов.

Больше всех пострадал Гальего Кала. Несчастный фаталист постоянно твердил:

— Я никогда не участвовал в подобных делах. И самое плохое то, что мы были совсем рядом с Кубой и рисковали тем, что коммунисты могли бы выйти и перехватить нас.

Перепуганный пират, как кот из известной американской песенки, предавался мечтам о мирной ночной жизни на Кубе. Он вспоминал те славные дни, когда работал в публичном доме, стоя за прилавком бара.

Финансист Уго Гаскон был убит наповал своими собственными расчетами, сознавая, что на этот раз Насарио получит в свои руки огромные средства и будет их единоличным хозяином, в то время как он, обиженный судьбой, окажется полностью обделенным. По ночам ему снился старик Насарио, он ясно видел, как тот считает доллары, время от времени слюнявит палец, подобно старому уоллстритовскому банкиру. И самое плохое для него заключалось в том, что эти тяжелые сны во многом совпадали с действительностью. Насарио просил и просил, используя факт задержания своих собратьев в Инагуа как рекламу. Деньги текли в его карманы, как в бездонную бочку. Устав ждать, когда старый главарь "Альфы" освободит их мужей, две супруги пиратов решили предпринять самостоятельные шаги, чтобы добиться выкупа. Они были уверены, что этим путем их мужья обретут свободу.

— Этот старый бандит, — пищала одна из них по телефону, — уже втрое перекрыл необходимую сумму, а все продолжает просить. Он боится потерять тот источник доходов, который вы ему даете, находясь за решеткой. Этот бессовестный старик может набить до краев свою брюхо долларами, но никогда не станет добиваться вашего освобождения. Вы что же, до сих пор его не знаете? Не беспокойтесь. Мы сами займемся сбором денег для уплаты штрафа, купим билеты и приедем к вам с деньгами.

Однако по линии ЦРУ дело также продвигалось вперед, и в конце концов консул Соединенных Штатов добился отмены штрафа. Затем он нанес последний визит в тюрьму, чтобы дать пленникам последние указания о порядке возвращения:

— Вы прибудете на территорию Соединенных Штатов как приехавшие в США впервые. Вам снова придется пройти всю процедуру въезда в нашу страну.

— И снова паспортные процедуры и все остальное?

— Не снова. Выбросьте из головы эту идею. Вы въезжаете впервые.

Прежде всего необходимо было найти соответствующую одежду. Зелено-оливковая униформа и высокие армейские ботинки из запасов "Армии-Нейви" никак не подходили для легенды о рыбаках, которые попросили убежища. Быстро нашли дешевые шорты, сорвали с них этикетки, дали им еще более дешевые тенниски и мокасины. Все было куплено в самом Нассау.

Настал час отъезда.

— Теперь ведите себя достойно и избегайте общения с публикой.

Под охраной их проводили в аэропорт Нассау, в зал ожидания. Они осматривали все вокруг с "естественным" любопытством и догадывались, что речь шла о каких-то темных делах, но воздерживались задавать вопросы. Через некоторое время приехал консул и стал договариваться с властями аэропорта об их отправке ближайшим рейсом.

— Сеньор, нужно отправить их отсюда как можно быстрее, чтобы избежать осложенений и вам и нам. На любом самолете, который делает здесь посадку, а затем летит в наш город.

— Первый рейс в Кингстон, сеньор, вас это устраивает?

— Хм… Кингстон?

— Вы же сами сказали: самолет любой компании.

— А после этого?

— Затем специальный рейс из Тегусигальпы, Гондурас. Самолет "Конвейр 800". Первый пилот, второй пилот и инженер на нем — американцы.

— О’кей!

С авиадиспетчерской вышки связались с пилотом "Конвейра" и сообщили ему о просьбе консула. Пилот, естественно, повиновался и совершил посадку, чтобы взять на борт неожиданных клиентов, причем так, чтобы это как можно меньше бросалось в глаза. Консул поблагодарил всех служащих, оказавших ему содействие в Нассау, и вместе с коммандос поднялся на борт самолета. Он не хотел упускать возможности побывать дома за счет служебных расходов.

Короткий полет до международного аэропорта Майами не прошел без неожиданностей. Это относилось прежде всего к тем пассажирам, которые часто летали рейсом Тегусигальпа — Майами. Для них показались странными отклонение от маршрута полета и посадка на борт этих необычных пассажиров в одинаковой одежде — в шортах и теннисках. С них не сводили глаз, пытаясь определить, кто эти люди. Не прошло незамеченным и то, что члены экипажа несколько раз высовывались из кабины, бросая взгляды на пассажиров из Нассау. В левом ряду пузатый, кругленький пассажир рассказывал какую-то историю о своем участии в боях в Палермо, когда он служил в армии. Однако никто не обращал на него внимания — сказывалось общее напряжение.

Произведенная через некоторое время посадка принесла всем облегчение. Но на этом неожиданности не прекратились. Когда уже заходили на посадку, экипаж "Конвейра" получил специальное распоряжение. Так же, как и в Нассау, после посадки подрулили в необычное место, удаленное от глаз публики. Когда пассажиры посмотрели через иллюминаторы, то вместо обычного зала ожидания увидели стены какого-то склада и небольшой подъездной путь, по которому на большой скорости приближался автомобиль. В машине сидели офицеры ФБР, действовавшие под видом служащих таможни. Сделав крутой разворот, они подъехали к самолету и быстро поднялись на борт. Войдя, они показали свои жетоны, прикрепленные к жилетам. Один из них поднял руку и громко объявил беспристрастным голосом:

— Не беспокойтесь! Мы по таможенным делам!

Молодой человек, произнесший эти слова, был высок, носил большие темные очки, его усы были заботливо ухожены. Внешне он был больше похож на воздушного пирата, чем на служащего таможни. Одна старушка, сохранявшая терпение во время полета, услышав его слова, потеряла сознание. Стюардесса, подвижная веснушчатая блондинка, попыталась привести ее в себя, поднеся к носу несчастной открытый флакон с духами. Когда старушка открыла глаза, девушка обратилась ко всем остальным пассажирам мягким, но безразличным голосом:

— Наш полет успешно завершен. На борту самолета все в порядке. Нет никакой опасности. Оставайтесь на своих местах и ждите объявлений.

Однако эти слова не разрядили обстановку. Внезапное вторжение сотрудников ФБР после странного рейса не могло не взволновать пассажиров. Слишком уж участились последнее время нападения на самолеты и их похищения.

— Я не хочу, чтобы меня везли в Гавану, — попросила старушка, недавно пришедшая в себя. — Что происходит? Почему я не могу сразу же выйти и отправиться домой?

— Главное — выпутаться из всей этой истории живыми, а там пусть ведут куда хотят, — хвастливо заявил рассказчик историй о боях в Палермо. — Я вернулся с того света и знаю, что каждому намечен свой день.

Все облегченно вздохнули, лишь когда пассажиры из Инагуа покинули самолет. По одному их посадили в автомобили и в сопровождении агентов ФБР отвезли к какому-то подвальному помещению аэропорта. По длинному безлюдному коридору они прошли в помещение, где их ждали Андрес Насарио, другие руководители "Альфы-66" и американские служащие. Шеф встретил их объятиями и запоздалыми словами ободрения:

— Добро пожаловать домой! Мы ожидали вас с нетерпением. Вы показали большой пример мужества, все остальное — демагогия.

Он поправил пиджак, поднял правую руку и произнес небольшую речь, закончив ее фразой, специально подготовленной для такого случая:

— …Таким и должно быть поведение настоящих бойцов "Альфы-66" — единственной организации, которая всегда была в первых рядах там, в горах, на Кубе, здесь, за морем, и будет такой до светлого часа победы.

На самом же деле "бойцы" из "Альфы-66" на Кубе были заняты совсем другим делом: они работали с носилками в руках за решетками кубинских тюрем, куда попадали всякий раз после неудачных высадок и попыток совершить преступления.

— Необходимо, чтобы вы сохранили в тайне все, что произошло с вами, — предупредил один из американских служащих, участников неудачной экспедиции, вручая каждому из них визитную карточку, отпечатанную на тончайшем белом картоне:

Эрэм П. Гошгариан

Адвокат

ул. Линкольн Роуд Хол, д. 407

Телефон Е-1-0059

Майами — Бич

Флорида

То же самое сделал и Джон Батчер. Он извлек из внутреннего кармана пиджака свою визитную карточку, которая, правда, не была такой яркой и броской, как у его коллеги. В ней говорилось о том, что ее владелец служит в министерстве финансов Соединенных Штатов. К имевшимся на визитной карточке сведениям мистер Батчер добавил номер своего телефона 350-5866.

У Насарио не было визитных карточек, которые он мог бы предложить. Его карманы были, заполнены бонами, но, к сожалению, обстоятельства не подходили для сбора средств.

— Гошгариан и Батчер уже все уладили. Теперь вам осталось только пройти известные формальности иммиграционной службы, — заявил Андрес Насарио. — Таким образом, мне остается лишь повторить вам: добро пожаловать в страну демократии! Снова добро пожаловать домой!

"Вот тебе и демократия, — подумал Чино, — опять я превратился в беженца. История повторяется, и меня снова подбирают в море. Для них не важно, что моя фамилия повторяется. Видимо, в мире еще много Хосе Сантосов. Кроме того, все можно сделать, когда речь идет о том, чтобы как-то скрыть грязные делишки дяди Сэма".

Пришлось пережить заново всю процедуру въезда в страну. Новый документ удостоверял, что им, кубинским беженцам, разрешен въезд в США с 24 октября 1974 года. Теперь уже никто не мог доказать, что в этот день они вернулись во Флориду после неудачной попытки совершить организованную ЦРУ вооруженную акцию против своей родины.

— Последнее предупреждение, сеньоры, — теперь Насарио пытался изобразить серьезного человека, приняв театральную позу, — никаких журналистов, никаких публичных высказываний, даже своему лучшему другу, жене или родственникам не следует ничего рассказывать. Я заверил в этом сеньоров.

Остальные члены "Альфы-66" поняли хитроумный замысел своего главаря. Его слова "я заверил сеньоров" можно было понять таким образом: "Я сказал, а вы делайте, что хотите; в конце концов, это нужно американцам". Все его предупреждения о строгой секретности, запреты на публичные выступления, призванные напугать членов его организации, как и сами заверения Андреса Насарио, были похожи на секрет полишинеля.

Когда выезжали из аэропорта на автостраду, Чино заметил на темном фюзеляже старого заброшенного самолета Б-26 надпись, сделанную белой краской с помощью пульверизатора. Она состояла всего из двух слов — "Вива Фидель!". Насарио тоже ее увидел, но ничего не сказал. Лишь у водителя вырвалось:

— Посмотрите, что там внизу. Кажется, здесь не все являются его…

"Не все являются его противниками", — мысленно дополнил Чино слова шофера.

В атмосфере всеобщего благодушия и энтузиазма, вызванной возвращением "храбрецов" с Инагуа, явным диссонансом прозвучало заявление Роберто дель Кастильо. Речь шла о тех предложениях, которые были высказаны ЦРУ через своего агента в "Альфе" ровно три года назад — как раз в тот период, когда разгневанный упорством вьетнамцев президент Соединенных Штатов приказал заминировать порты и ужесточить бомбардировки городов Вьетнама. Ричарда Никсона выводила из терпения несгибаемая воля защитников Вьетнама, и он отдал этот варварский приказ, сбросив маску и обнажив свои фашистские намерения. Грязная война в Индокитае стала еще более бесчеловечной.

— Нам говорили, что американские войска не будут возвращаться прямо в Соединенные Штаты, — сказал иронически Кастильо, — их промежуточная остановка будет в кубинской столице. Но судя по информации, которая появляется на страницах наших газет и журналов, мы, кажется, этого не увидим.

Хосе Ампаро Ортега понял, что намек относится к нему. Будучи в "Альфе" человеком ЦРУ, именно он посеял в их сердцах эту надежду. Неудачи во Вьетнаме были слишком явными. Надежда, рожденная тщеславием, великодержавным духом, убеждением в военном превосходстве США, таяла с каждым днем, особенно сейчас, когда солдаты, ошеломленные, подавленные и жалкие, разгромленные морально и физически, возвращались к себе домой. Тем не менее Ортега чувствовал, что он обязан как-то ответить:

— Соединенные Штаты не могут взять на себя решение всех проблем, возникающих в мире. И они не повинны в том, что весь мир смотрит на них как на единственную надежду.

— Хорошо. Пусть они не решают мировые проблемы, но не нужно делать громких обещаний.

Спор разгорелся, чуть не дошло до рукоприкладства. А в это время те, кто не скупился на обещания, обсуждали события во Вьетнаме. У них не было времени для того, чтобы вспомнить о своих долгах.

Вечером 28 апреля ровно в двадцать один час сорок одну минуту посол Соединенных Штатов Америки в Южном Вьетнаме Грэм Мартин сделал властям Сайгона следующее заявление:

— Мы должны прибегнуть к варианту номер четыре.

Четвертый вариант не предусматривал победоносного возвращения с остановкой в Гаване. В нем даже не говорилось о встречах, празднествах, парадах и митингах в самих Соединенных Штатах. Этот вариант означал немедленную массовую эвакуацию всех американцев без всякого снаряжения и боеприпасов, а фактически — беспорядочное бегство. Через восемнадцать часов после заявления Грэма Мартина Соединенным Штатам пришлось убраться из Вьетнама, но не для того, чтобы высадиться на Кубе.

Схема бегства была очень простой. Государственный секретарь Киссинджер, министр обороны Шлессинджер, директор ЦРУ Колби, пентагоновский генерал Браун и подавленный бессонницей президент Форд были вынуждены принять решение эвакуировать на самолетах С-130 войска, участвовавшие в войне во Вьетнаме. Первый вертолет был предназначен для южновьетнамского диктатора. Один из его соотечественников довольно громко сказал: "Если бы всегда действовали с такой точностью и решимостью, то сейчас не пришлось бы убегать". Као Ки ответил ругательством.

Когда Грэм Мартин, бледный, с растрепанными волосами, бегал в поисках своего вертолета, на него налетели фотографы. А вскоре фотография пораженца появилась на первых полосах почти всей мировой прессы. Роберто дель Кастильо, разглядывая этот снимок утром, когда использовал газету совсем не по ее назначению, проговорил:

— Какой дьявол мог подумать, что человек с такой физиономией собирается пойти на Гавану!

21/XI

Моя уважаемая Лауделина!

Как себя чувствуешь? Судя по тому, что ты мне пишешь, и как я сам себе все представляю, этот бандит Велосо обманул меня со своим бизнесом — отправкой медикаментов на Кубу. Но я постараюсь снова подготовить и отправить для тебя передачу. В этот раз думаю, что найду человека посерьезнее. Того сеньора мне рекомендовал один мой знакомый, но ты видишь, что из этого вышло. На прошлой неделе был у твоих друзей в Коконат Гроув. Это очень внимательные люди, и с ними легко установить хорошие отношения. Они пригласили меня перекусить на бывшем пятом причале. Я был несколько удивлен, когда, пытаясь по твоей просьбе убедить их переехать во Флориду, обнаружил их склонность вернуться на Кубу. Да что там! Они просто с ума сходят от желания вернуться на Кубу любым путем. Особенно Маурисио, который уже прорабатывает различные варианты. Он говорит, что находится в курсе кое-каких скрытно готовящихся мероприятий, и, как только все будет готово, бросит работу и вернется на Кубу. Я сказал ему, что нужно получить разрешение на въезд, на что он ответил с возмущением: "Я, в конце концов, там родился. Верно? Сюда ведь меня пустили". Это похоже на начало новой меланхолической эпидемии. У меня есть друг, вернее говоря, знакомый, Марвин, так он только и думает о том, как бы вернуться. Тоска его убивает. А ведь сюда он прибыл совсем мальчиком и ничего не помнит, но говорит, что, как кубинец, он подвергается здесь, в США, расовой дискриминации. Кроме того, я знаю одну девушку из достаточно обеспеченной семьи, которая живет в паническом страхе. Ее родители постоянно боятся, что их дочь могут похитить, изнасиловать или даже убить. Однажды, когда подруга этой девушки ехала на автомобиле в девять часов вечера, на дорогу выскочил какой-то парень. Чтобы не сбить его, она резко затормозила. Ее окружила группа молодых людей. Нападавшие разбили в машине стекла камнями и силой вытащили ее из машины. Затем они перенесли девушку в автофургон и увезли в безлюдное место. Там все пятеро изнасиловали ее и оставили лежать совершенно голой, доведенной почти до полного сумасшествия.

Так они и живут, с одной стороны — страх, а с другой — тоска. Страх перед будущим зовет человека туда, где он родился. Однажды смотрел фильм с титрами на испанском языке, и мне вспомнился кинотеатр в моем родном районе. Только не подумай, что я тоже становлюсь меланхоликом или мечтаю, как все остальные, только об одном — вернуться на Кубу. Если и нужно будет возвратиться, я сделаю это последним. Как всегда, я высылаю тебе те же лезвия для бритья и почтовую открытку с красивым видом реки Делавар. Возможно, ты узнаешь что-либо обо мне из газет или из передач "Голоса Америки". Если услышишь, сообщи об этом. Хотелось бы получить какие-либо пластинки или магнитофонные записи с кубинской музыкой, но не знаю, сможешь ли ты их передать. Как-то на днях слушал радиопередачу, она мне очень понравилась. В песне, которую там исполняли, есть примерно такие слова: "…в море светит огонек". Я люблю изредка послушать хорошую музыку. Этого для меня вполне достаточно, в то время как другие хотят вернуться во что бы то ни стало. Есть среди них и такие, которые пытаются создать здесь что-то наподобие "маленькой искусственной" Гаваны. Это очень любопытно. В ней можно получать уроки в "Белене" или в "Артуро Монтори", выложить деньги за прием у Нуньеса Карриона, отдохнуть на матраце фирмы "Лавин", проверить зрение в клинике Лопеса, позавтракать в кафе "Лос пинос нуэвос", прочитать "Алерту", пообедать в "Ля эскина де Техас", пропустить несколько глоточков во "Флоридите", выпить кофе "Пилон" и даже выставить тело покойного в погребальном заведении Риверо с цветами из сада Гойянеса. Как тебе это нравится? И несмотря на все, они хотят вернуться. Ну хорошо, пишу заранее, что уикэнд я собираюсь провести спокойно. Видимо, в эти дни у меня почти не будет работы, и я хочу воспользоваться этим. Так как письма по почте идут очень долго и я ничего не узнаю о тебе до Рождества, я хочу, чтобы ты снова стала здоровой и бодрой, желаю тебе счастливого Нового года, как в твои лучшие времена. На этом прощаюсь.

Х. С.

ДЕЛО МОНГО

09—22344

Сообщить ему, чтобы он уточнил, не являются ли преувеличением его намеки на тенденцию кубинцев к возвращению.

А. С./9011

М.

ОТ КАРИБЕ ДЛЯ МОНГО

ВЫЗЫВАЮТ УДИВЛЕНИЕ ТВОИ НАМЕКИ НА ВОЗВРАЩЕНИЕ КУБИНЦЕВ ТЧК СООБЩИ ЗПТ ЕСТЬ ЛИ ЧТО НЕПОНЯТНОГО В НАШИХ УКАЗАНИЯХ ПО ЭТОМУ ПОВОДУ ТЧК ПРОСЬБУ О МУЗЫКЕ ВЫПОЛНЯЕМ ЗПТ УЖЕ ВСЕ В ПУТИ ТЧК

КАРИБЕ

СООБЩЕНИЕ ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТОЕ ТЧК НАЧАЛО ТЧК ТЕНДЕНЦИЯ КУБИНЦЕВ К ВОЗВРАЩЕНИЮ РЕАЛЬНЫЙ ФАКТ ТЧК ЗНАЧИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ ЭМИГРАЦИИ НЕ СТАНОВИТСЯ НА ПУТЬ НАСИЛИЯ ЗПТ А ИЩЕТ ДРУГИЕ ВОЗМОЖНОСТИ ТЧК ДРУГИЕ ИНТЕРЕСНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДВОЕТОЧИЕ МНОГИЕ СЛУШАЮТ ВЫСТУПЛЕНИЯ ФИДЕЛЯ ПО РАДИО ИЛИ ПРИЕЗЖАЮТ В КИ-УЭСТ СМОТРЕТЬ ПО ТЕЛЕВИДЕНИЮ ТЧК В МАЙАМИ И ДРУГИХ НАСЕЛЕННЫХ ПУНКТАХ ЛОЗУНГИ ВИВА КУБА ЗПТ ВИВА ФИДЕЛЬ ТЧК ЦЕЛОЕ ПОКОЛЕНИЕ СЧИТАЕТ ЗПТ ЧТО ИХ ВЫВЕЗЛИ СЮДА ПРОТИВ СОБСТВЕННОЙ ВОЛИ ЗПТ И ПОНИМАЮТ ЗПТ ЧТО У НИХ НЕТ ЗДЕСЬ КОРНЕЙ И НИЧТО РОДСТВЕННО НЕ СВЯЗЫВАЕТ ИХ С ЗЕМЛЕЙ ЗПТ ПО КОТОРОЙ ОНИ ХОДЯТ ТЧК НЕМНОГИЕ ХОТЯТ ПРЕВРАТИТЬСЯ В ТЕРРОРИСТОВ ИЛИ ОПЛАТИТЬ ЗА ВСТРЕЧУ С ПОТЕРЯННОЙ РОДИНОЙ ЦЕНОЙ ЗПТ КОТОРУЮ У НИХ ПРОСЯТ ТЧК НЕКОТОРЫЕ ИЗ НИХ ГОВОРЯТ ДВОЕТОЧИЕ НАШИ РОДИТЕЛИ ПОТЕРЯЛИ РОДИНУ ЗПТ НО МЫ НЕ ВИНОВАТЫ ТЧК НЕБОЛЬШАЯ ГРУППА СТОИТ ЗА ТЕРРОРИСТИЧЕСКИЕ МЕТОДЫ ЗПТ ЧТО ГАРАНТИРУЕТ ИМ ВОЗМОЖНОСТЬ ЖИТЬ НЕ РАБОТАЯ ТЧК ПО ПОЧТЕ ОТПРАВЛЯЮ КОЕ-ЧТО ИНТЕРЕСНОЕ ДВОЕТОЧИЕ КАТАЛОГ ТОЛЬКО ДЛЯ ПРАВИТЕЛЬСТВА ЗПТ ХИТРОУМНЫЕ АППАРАТЫ ДЛЯ УНИЧТОЖЕНИЯ СЕБЕ ПОДОБНЫХ И ЭЛЕКТРОННОЕ ОБОРУДОВАНИЕ ТЧК ИХ ОФФИСЫ РАСПОЛОЖЕНЫ В АЛЕКСАНДРИИ ЗПТ ПРИГОРОД ВАШИНГТОНА ЗПТ ШТАТ ВИРГИНИЯ ТЧК РЯДОМ СО ШТАБ-КВАРТИРОЙ ЦРУ ТЧК СПАСИБО ЗА МУЗЫКУ ТЧК КОНЕЦ ТЧК

МОНГО

ЭПИЛОГ ПРЕДАТЕЛЯ

Насарио стоял в дверях своего дома. Позади дома росло деревце, крона которого достигала крыши. Он ждал свою жену Ольгу Насарио — "капитана" второго фронта в Эскамбрае и первую даму в случае триумфального возвращения на Кубу, которое становилось все более несбыточным. Ольга уехала в банковскую контору, чтобы сделать вклад. Но не подумайте о Насарио плохо, уважаемый читатель. Речь идет не о фондах, полученных "Альфой" от эмиграции. Бескорыстный патриот Насарио не получал никаких доходов, помогая освобождению Кубы. Однако это не означало, что они его совсем не интересуют. Дело в том, что его сын Андресито, несмотря на кажущуюся хилость, являлся владельцем магазина, который давал хорошую прибыль. А сестренка Андресито занималась доставкой товаров на Барбадос. Что же касается жены Насарио, то она вела денежные операции в семье.

Итак, Андрес ждал ее, ничего не делая, рассматривая деревце, сильно вытянувшееся за последние годы. Напротив дома Насарио остановилась машина, из нее вышли трое и направились к Андресу.

— Ну, что? Собираешься наряжать его по случаю рождественских праздников? — спросил Бельо, делая шутливый намек на деревце, которое рассматривал старик.

— Было бы неплохо, — ответил он, — но сейчас еще слишком рано. Кроме того, у меня совсем нет времени. Вы застали меня здесь совсем случайно. Да к тому же у меня нет денег на всякие такие расходы, так что пусть лучше остается таким, каким оно есть.

— Тебе грешно жаловаться на недостаток денег, Насарио. У тебя же много друзей в Майами. Можешь поехать в богатый район Альтон Рид и там наверняка встретишься со многими именитыми кубинцами, буквально начиненными деньгами. Попроси кого-нибудь, чтобы помогли тебе. Прио, например.

Насарио повернулся спиной. Ему не понравились эти злобные намеки, а потом, он не привык принимать людей на пороге своего дома.

— Входите.

Бельо вошел первым и уселся рядом с игрушечной пушкой, служившей украшением квартиры. Ему казалось, что война и Насарио — это понятия весьма совместимые. Показывая на пушку, он спросил прибывшего с ним Чино:

— Как тебе нравится оружие в доме нашего шефа?

— Хорошее, — ответил Чино, сохраняя шутливый тон. — Почему бы нам не взять эту пушку на катер?

— Вначале нужно спросить у Сильвио, — съязвил Бельо, — а то, чего доброго, подумает, что это слишком опасное оружие.

Однако Андрес Насарио не намерен был шутить. Он уселся напротив, скрестил руки на животе и посмотрел на них сверху вниз, взгляд его как бы говорил: "Ну, перейдем к делу, не знаю, зачем вы здесь, но уверен, что этот визит неспроста, да и шутливый намек на Сильвио тоже не является случайным…"

Первым к делу перешел Бельо. Он был "шефом безопасности" в "Альфе". Именно по этой причине он считал, что должен знать каждого как свои пять пальцев, и сейчас был уверен, что и у Насарио уже есть какая-нибудь предварительная информация.

— Ты догадываешься, о ком и о чем я зашел рассказать тебе? — сказал он ему.

— Знаю о чем. Я всегда в курсе всех событий. Ты пришел, чтобы рассказать о Сильвио Мора.

— Не говори только, что ты опередил нас!

— Нет, мы уже давно с ним не говорили, — соврал Насарио.

Только прошлым вечером Сильвио был у него, сидел на том же самом месте, где сидит Бельо, и, жалуясь именно на него, просил у шефа поддержки, чтобы он и дальше мог выполнять свои обязанности. "Только вам одному, — сказал он тогда, — я считаю обязательным докладывать о своих действиях". Насарио колебался. Он посоветовал Мора укрепить свои позиции внутри "Альфы".

— В конце концов, речь шла не только о "военной группе" с ее специфическими задачами, — продолжал Насарио.

— Тем лучше, если ты знаешь, о чем речь. Все довольно просто. Он, я и Чино уже спорили между собой, пытаясь прийти к единому мнению. Дело в том, что нам не хотелось бы действовать, основываясь на поверхностных выводах. Ведь можно наделать ошибок. Чино предложил, чтобы решающее слово осталось за тобой.

— А что, обстановка такая опасная?

— Очень опасная.

Насарио взглянул на Бельо. В его глазах застыло необычное выражение. Он начал понимать, что случай с Сильвио Мора вышел за рамки обычного слуха, который распространяется повсюду. Однако он сделал вид, что не придает этому особого значения.

— Не злоупотребляйте определениями "опасная", "очень опасная". Разве речь идет о предательстве? Об агенте кубинской контрразведки? Что здесь для нас может быть опасным?

— Если хочешь, давай забудем об определениях, — уступил Бельо, — но забудем до того момента, пока ты сам во всем не разберешься. Слова здесь не играют столь решающей роли. И не за этим мы сюда пришли. А вот факты — это совсем другое дело.

— Ну хорошо, рассказывайте наконец.

Андрес Насарио нервным жестом поправлял кубинский флажок, стоявший на столе, и ждал, пока Бельо начнет свой рассказ.

— Ты знаешь, я был его лучшим другом. Об этом все знают. Мы всегда были вместе, во всех делах часто я первым защищал его. — Марио Бельо встал и принялся ходить по комнате, подыскивая те необходимые слова, которые нужно было употребить, говоря о друге. — Я даже помогал ему в личном плане. Но это только одна сторона дела. Другая — это наш долг, он и привел нас сюда.

— Переходи к делу, — перебил его Насарио. — Не заставляй меня нервничать!

— Так вот, о деле. Меня очень беспокоит то, что ты веришь этому опасному человеку, стоящему во главе операций, которые мы планируем против Кубы. Мы доверяем ему, признаем его командиром. И все это для того, чтобы в самый ответственный момент он испугался и превратился в дерьмо. Ты понимаешь? Вот поэтому мы и пришли сюда. Ведь что получается? Сильвио позирует для прессы, делая всякие заявления, одевается как смелый боец коммандос, выкрикивает военные призывы, похваляется на каждом шагу, а когда ему говорят, что нужно выйти в море и высадиться на островок, он начинает искать различные предлоги, чтобы не пойти. И тогда Кастильо вполне справедливо заявляет: "Почему я должен подчиняться этой трусливой сволочи?" Все о нем такого мнения.

— Я не знаю ни подробностей того, о чем идет речь, ни тех аргументов, которыми вы располагаете. Однако хочу предупредить вас — будьте осторожны. Если мы потеряем единство — мы погибнем. Поэтому нам не следует сразу же принимать поспешных решений. Наша обязанность — хорошо проанализировать то, что нам известно. Человек подвержен слабостям. Это может быть ревность или зависть. Возможно, человек переживает какие-то трудности, а может, случилось так, что его не понимают и ошибаются в нем. Очень легко потерять друга, поверив кому-то на слово без всяких оснований.

— Мы все это понимаем, Насарио. Но нужно смотреть на вещи реально и не отгораживаться от возникшей проблемы.

— Какой проблемы?

— А той, что тот, кто не хочет видеть, хуже слепого.

— Да не в этом дело, Бельо, рассказывай мне, что случилось.

— Ты помнишь, что мы всегда говорили о людях, которые возглавляют военную деятельность? О тех, кто руководит операциями? Что говорил по этому поводу Уго? Что говорил ты? Они должны поступать, как Гуахиро Мендес, Менойо и другие. Нужно идти на Кубу. Даже Сильвио Мора сказал об этом!

— Да, Насарио, — добавил Уго Гаскон более умеренным тоном. — Почему бы не предъявить настоящих требований к Сильвио? Даже я, человек не слишком деятельный, большей частью занимаюсь финансовыми и административными делами, — я и то потребовал, чтобы меня включили в одну из операций. Иначе кто-нибудь скажет однажды: "А чем он занимается?" А вот Сильвио Мора ни разу не поднялся на борт судна.

— А что ты думаешь, Сантос?

— Если мы пришли вместе, значит, я думаю так же.

Андрес Насарио вздохнул с видом побежденного человека и откинулся в кресле:

— Ну хорошо. Думаю, что вы пришли ко мне, уже приняв решение, и уступать не собираетесь. Я знал кое-что, но, мне кажется, этого недостаточно, чтобы решать судьбу человека, выступающего на нашей стороне и верно служащего нам. Это слишком большая ответственность. А мне больше чем кому бы то ни было не пристало принимать поспешных решений. Каждый из нас имеет право на уважение.

— Это не наше мнение, — возразил Бельо, — факты против него. Мы тебе еще не все рассказали. Перед тем как прийти к тебе, мы решили последний раз проверить Сильвио. Организовали твоему "герою" поездку на остров Ангила. Обычную поездку, без боевых задач, и на словах он согласился. Однако, когда дошло до дела, он всячески старался увильнуть, используя для этого любой повод, и, наконец, однажды не пошел к тебе домой, а нам заявил: "Я с вами никуда не пойду". Это факт, а не какое-то там мнение. Понимаешь? Народ озлоблен. Ведь первый, кто всех агитирует во время тренировок, — это он. Там, в Эверглейдсе, он самый смелый, но куда девается его смелость, когда нужно действовать. А что, если он будет руководить нами?.. — Бельо понизил голос, уверенный в том, что шеф наконец-то понял его. — Вот, Насарио, это мы и хотели тебе сказать.

— Высказать легко, труднее принять решение.

— У Чино есть одна идея. Ты должен поговорить с ним и поставить Сильвио во главе группы для выполнения какой-либо задачи. Это будет обычный переход морем без всякого оперативного предназначения. Мы постараемся снести все его шутки и издевательства. И если, несмотря ни на что, он откажется, ты заставишь его сказать: "Я не пойду, поскольку очень боюсь". И все станет ясно.

— Даже не верится, что мы должны так поступить с нашим другом.

— И тем не менее… Ведь неизвестно еще, чем кончится.

— О’кей. Тогда действуем. Давайте завтра же разработаем для него операцию.

— А результаты не замедлят сказаться.

— Что же из этого получится?

— Что получится? Мы потребуем, чтобы шарлатанов изгоняли публично и самым строгим образом.

— Хорошо, посмотрим. Пока еще рано применять такие жестокие меры. Если он не подходит для этого дела, подойдет для другого. Нас не так много, чтобы бросаться людьми. Проведем проверку. Бельо, ты ее возглавишь. Действуй трезво, без лишних эмоций, тщательно старайся не посвящать в это дело остальных, а главное, чтобы ни о чем не узнал Сильвио.

Итак, был разработан план, призванный выявить слабости одного из самых "твердых" людей "Альфы". Он был довольно прост. Задача состояла в том, чтобы собраться в районе недалеко от Дамфаундлинг-Бэй, и, как обычно, ждать там сигнала. Об опасностях и риске ничего не говорили, однако их подразумевали, поскольку в тех районах действовали патрульные суда Кубы и Багамских островов. Кроме того, и погодные условия могли резко измениться, а небольшое судно не было приспособлено для дальних морских переходов и тем более для встречи с сильным штормом. Сначала Сильвио надеялся, что кто-либо может вдруг отменить приказ и выход в море не состоится. Однако этого не произошло, а час "X" неотвратимо приближался. Тогда Сильвио прибег к своему излюбленному приему: попытался спровоцировать споры. Но на этот раз все ему уступали и повиновались. И это несмотря на все его сумасбродство или преднамеренно грубые выходки.

— Совсем мало топлива.

— Ничего, Чино достал еще две пластмассовые канистры, которые мы погрузим на борт.

— А оружие? Этого же мало.

— Завтра Уго привезет три новейшие винтовки.

— Здесь нас увидят, и все дело провалим!

— Мы уже думали об этом. Завтра рано утром переходим в Хилсборо-Бич.

— Меня раздражает упрямство Кастильо, это нарушитель дисциплины.

— Мы его заменим другим.

Мора не мог найти никакого предлога, чтобы освободиться от этой поездки. Час "X" приближался. Всякий раз, когда Мора жаловался на что-то, ответ был один и тот же: "Ты же командир". В конце концов это вывело его из себя:

— Ну, довольно! Я не дурак, чтобы на все мои вопросы мне отвечали "да"! Вы сговорились и повторяете одно и то же.

— Хорошо, как ты прикажешь, ты командир.

Спасение пришло неожиданно. Однажды, придя домой, он застал жену уже в постели.

— Как поздно ты пришел!

— Много дел.

— Я буду ревновать тебя к Насарио. — Она привлекла мужа к себе. — Уже давно жду тебя. Не могу уснуть…

Однако Сильвио как будто не замечал ее настроения и даже не попытался ответить на ее нежный поцелуй.

— В чем дело? Что с тобой?

Сильвио лежал, глядя в потолок. Он никак не мог избавиться от мысли, которая всецело завладела им.

— Что с тобой происходит? — Эсперанса обиженно закусила губу.

Сильвио хотел ответить на ласки жены, но не смог. Навязчивая идея держала в плену его эмоции. Жена снова попыталась расшевелить его, она понимала, что с Сильвио происходит что-то неладное. Прижавшись к мужу, она шепнула ему на ухо:

— Тот петух, который не дерется, все теряет! Что произошло? Чем я провинилась перед тобой, что ты даже не хочешь меня замечать? — Именно тогда Сильвио понял, что Эсперанса — это его последний шанс, она поможет ему выбраться из ловушки, которую подготовили его друзья из "Альфы".

— Что же с тобой происходит? Скажи мне! Не говори, что ничего не случилось, ты не можешь меня обмануть! Говори же! — повторила свой вопрос Эсперанса.

Медленно, не глядя на нее, шепотом Сильвио рассказал ей всю правду:

— Не могу больше ни о чем думать. Через несколько часов ухожу на задание. Это поездка, из которой не возвращаются. Ты понимаешь?

Уставшая, переполненная злостью, Эсперанса вся напряглась:

— В какую поездку?

— На Кубу.

— Ты на Кубу? И ты пойдешь? Тебя послал этот?..

— Я должен идти. Как от этого избавиться? Ты понимаешь? Как мне уклониться?

— Боже мой! Почему ты должен подчиняться?

— Не могу я остаться. Я всегда сам говорил людям, что нужно быть примером, что враг не здесь, а на Кубе. И теперь если я останусь, то буду выглядеть трусом. Они от меня ожидают решительных действий, как раз этому я учил их. Ничего, наступил мой черед.

— Быть примером? Образцом, похожим на кого? На Висенте Мендеса? На Андресика? Быть похожим на идиота? Зачем? Остальные пойдут обманутые, но ты же знаешь все, верно? Почему не идет этот старый дурак? Э, нет! Ты и шагу не сделаешь из Майами! Это дело я могу уладить сама, и немедленно!

— Ты куда?

Она спрыгнула с постели и побежала к телефону. Ступни ее босых ног гулко стучали по полу. Сильвио испуганно ждал, что будет дальше; пожалуй, он зашел слишком далеко.

— Кому ты собираешься звонить?

— Родителям Марио Бельо. А ты молчи! Я знаю, как уладить это так, чтобы не подвести тебя. Посмотри, на кого ты похож!

Она быстро набрала номер. На ее обнаженное тело падал мягкий свет от ночника, и от этого оно казалось бронзовым. Но Сильвио, ничком повалившись на кровать, смотрел на жену невидящим взглядом, подавленный, безвольный. Неужели и на эту последнюю попытку будет дан отрицательный ответ? Его судьба целиком зависела от этого ночного телефонного разговора.

— Алло? Алло? Да, это я, Эсперанса. Как дела? Нет, его нет. Вы знаете у них все дела, поездки. То же самое? Ясно, это и следовало предполагать. Да, мне очень одиноко. Хотела уснуть, а сон никак не идет. Да, заметно? Ничего по-настоящему опасного нет, но может быть. Конечно, если бы не это, то я бы не звонила вам в столь поздний час. Спаси меня господь! Я очень сожалею, спасибо, сеньора. Да, сейчас, но сначала обещайте мне, что вы ему ничего не скажете. Да, хорошо. В общем, теперь я буду считать, что вы мне обещаете. Речь идет о Сильвио. Его впутали в серьезное дело. И вашего сына тоже, сеньора. В такое дело! А кто знает, сколько еще невинных. Знаете, откуда я узнала?.. Нет, хуже. Через несколько часов. Слушайте внимательно! Мой муж, ваш сын и другие члены "Альфы" отправятся на Кубу для того, чтобы пробраться в глубь острова. Это поездка, из которой не возвращаются. Да, я так думаю. Очень… Нет, им ведь никто не скажет об этом. Они считают, что одни могут уладить все дела в целом мире… Сильвио думает только об этом, на меня почти и не смотрит… Да, да, он главный виновник. Я и семью его видеть не могу! Не знаю, что делать, я хотела… Да, ясно. Вот и я так думаю. Я готова хоть сейчас пойти и рассказать все ФБР. Да, я предпочитаю, чтобы они были в тюрьме здесь, чем мертвыми там. Я не могу забыть этих бедных ребят, которых послали на смерть. Извините за резкость, я чувствую себя в безвыходном положении. Когда об этом узнала, то плакала до тех пор, пока не пришла в голову идея позвонить вам. У вас больше опыта. Я не сомневаюсь, сеньора. Да… я хорошо отблагодарю вас за помощь. Сделайте все, чтобы спасти их. Вот каналья этот старик! Не знаю. Мне кажется, они еще задержатся… Пожалуй, он уже и ночевать не придет. Я раньше думала, что у него есть другая… Сын? Нет, некогда, очень много забот… а эта старая свинья… своего племянника! Нет, этого я не знала… не знаю, почему они… обращают на него внимание.

Сильвио Мора вздохнул. Все шло как нужно. Эсперанса, продолжая разговаривать, подала ему ободряющий знак. Страх начал уходить. Неужели эта едва появившаяся надежда вновь рассеется?

— Да. Лучше бы вы сами. На вас быстрее обратят внимание. Это не то же самое, все же материнская любовь. Какая удача, что я вовремя сообразила. Я перекладывала бумаги Сильвио, там есть имя и вашего сына. Да, логично, он всегда оставался, чтобы собирать деньги и убеждать нас в том, что они живы и сражаются за Кубу. Бесстыдный старик! Извините, большое спасибо. Может, удастся уснуть в этом ужасном одиночестве. Спокойной ночи, до свидания. — Эсперанса положила трубку. Еще не все было потеряно. Теперь все должно было пойти своим чередом.

После слов "спокойной ночи" и окончания телефонного разговора близость вновь вернулась к супругам.

Марио Бельо не было дома, когда звонила Эсперанса, но электронное подслушивающее устройство, находившееся в его комнате, записало с высоким качеством весь разговор и позволило ему позднее послушать, о чем беседовали его мать и расстроенная жена Сильвио.

В маленькой пластмассовой коробочке была зафиксирована весьма важная информация.

Когда он вернулся поздно ночью, то сразу же заметил, что электронное подслушивающее устройство записало телефонный разговор. Надев наушники, чтобы не создавать шума, Бельо с удивлением прослушал запись. Затем положил ее в карман своей куртки и вытянулся на кровати, положив руки под голову и шепча проклятия по адресу какой-то женщины. На следующий день он встал пораньше, накинул куртку и отправился к шефу.

— Операцию с Сильвио нужно отменить.

— Что, испугались?

— Ты тоже испугаешься, когда узнаешь, что я скажу тебе.

— Говори же, не тяни.

— Послушай эту запись.

Насарио с удивлением прослушал запись. Он не видел другого выхода, как заменить Сильвио на посту ответственного за военную деятельность в "Альфе", хотя все еще не соглашался с тем, что звонок Эсперансы был делом рук ее мужа. Сильвио, исходя из ситуации, которую он вызвал, думал, что его пригласит Насарио и скажет примерно следующее: "Послушай, Сильвио, оставь все это, выхода в море не будет. Мать Бельо каким-то образом пронюхала об этом и угрожает заявить в ФБР". Тогда он какое-то время будет протестовать, настаивая на выходе в море. Но Насарио приготовил для него нечто совершенно неожиданное.

— Ты "сгорел", Сильвио, эти дьяволы до всего докопались. На какое-то время необходимо передать военные вопросы в ведение другого.

Сильвио Мора больше не считался твердым человеком, и теперь его уже никто не видел в военном продовольственном магазине на Фледжер-стрит. Однако, благодаря Насарио, дело не дошло до позорного исключения его из организации. Его перевели на работу по гражданской специальности внутри организации. Сильвио сменил униформу на гражданский костюм и снова всплыл на поверхность. Снисходительность шефа была отражением его собственной посредственности. Освободившееся место перешло к Чино. Без славы и сожаления был похоронен миф о Сильвио Мора, ученике "бывалого капитана". В качестве эпитафии Андрес Насарио сказал ему, смещая его с должности:

— Не печалься, значит, так нужно.

После эпизода с Инагуа было сокращено количество террористических операций, проводимых "Альфой-66". Андрес Насарио даже и не подозревал о том, что Центральное разведывательное управление завело дело по этому небольшому происшествию. Американцам казалось подозрительным, что двигатели у "Хоупа" вышли из строя и что именно этим объясняется задержка в пути и последующее изменение курса. Они не верили также и тому, что решение подойти к Багамским островам было принято в целях спасения и получения необходимой помощи. И наконец, им показался странным тот факт, что задержанные назвали себя агентами ЦРУ и попросили, чтобы о них открытым текстом сообщили властям Соединенных Штатов. По своим обычным каналам ЦРУ сообщило о намерении не поощрять новые операции против Кубы и не оказывать им поддержки до особого указания. Во время этого вынужденного перерыва члены "Альфы-66", занимавшиеся ранее вооруженными действиями, выполняли обычные гражданские обязанности и отдельные поручения. ЦРУ даже оказало содействие в устройстве на работу лиц из этой группы. В некоторых случаях оно прибегало к крайним мерам, давлению и даже разрешало эти вопросы с помощью правительства, которому приходилось идти на "отдельные нарушения" трудового законодательства. Добиться такого положения было нелегко — рабочих мест не хватало, однако Чино не оказался среди тех, у которых устройство на работу шло тяжело. Он получил место в городском совете Майами. Ему помогло то обстоятельство, что Ферр, председатель муниципального совета города Майами, был, с одной стороны, приверженцем Насарио, а с другой — работал на ЦРУ.

По роду своих новых служебных обязанностей Чино пришлось встречаться со многими эмигрантами-кубинцами, которые посещали муниципальный совет. Там ему довелось услышать много всяких историй. Вот одна из них.

Эзабель З. приехала с Кубы осенью 1965 года. С тех пор ее муж непрерывно работал. Он продал все, что у них было, попросил взаймы денег у знакомых и родственников, чтобы открыть небольшой магазин на 8-й улице. Ему и другим кубинцам удалось так поставить дела, что от своих предприятий они получали доход. Все шло хорошо до тех пор, пока они не стали конкурентами сильных людей города. Слишком много народу шло в их магазины. Владельцы крупных торговых центров города решили, что настало время прекратить это соперничество. Им нужно было заставить клиентов, проживающих по 8-й улице, идти за покупками в крупные магазины города. Все остальное сделала пропаганда. Однажды, когда дела кубинцев — владельцев мелких лавок по 8-й улице пошли особенно удачно, к ним прибыл чиновник от городских властей, чтобы оценить их собственность под предлогом перестроек в квартале. Нелегко было начинать все сначала. Положение Эзабель еще больше осложнилось, когда ее муж тяжело заболел. Затраты на лекарства и консультации у врачей поглотили все их сбережения. Несмотря на это, муж скончался. Это был первый удар судьбы. У них был сын, связанный с какой-то группой террористов, но, подавленный семейным горем, он решил уйти из шайки. Этим воспользовались его личные враги, которые распространяли слухи, что он якобы "скрытый коммунист", так как постоянно жаловался на плохое отношение к нему своего отца. Вдова и ее сын были обречены на нищету. Вот тогда к парню подослали человека, который сказал ему: "Мы тебя хорошо знаем по работе в нашей организации и понимаем, что к тебе там относились плохо. Ты получишь возможность морально отомстить своим обидчикам. Мы знаем ваше семейное горе и трагедию, которую пережила мать, поэтому окажем тебе денежную помощь". У него не было другого выхода, как согласиться на все предложения. Его послали в Южную Америку, в Чили, где он работает вместе с другими кубинцами. Но судьба продолжает играть с ним злую шутку. Один из кубинцев, с которым он вместе работает, его злобный противник. Эзабель это объясняет таким образом:

"Его зовут Орландо Бош Авила. Мы познакомились с ним давно, двадцать лет тому назад или даже больше, когда наш сын заболел и кто-то рекомендовал мне Боша как хорошего врача. Это было в городе Санта-Клара. Я должна была найти такого частного врача, который бы за лечение брал не слишком много. Общественные поликлиники были слишком ужасными, нельзя было и думать о том, чтобы лечиться в них. Они были предназначены для негров и очень бедных людей, а мы, хотя и не были миллионерами, все же могли кое-что заплатить. И вот, как я уже говорила, нам дали адрес Боша, который жил на улице Сан Матео, и его телефон. Я позвонила. Женский голос ответил, что доктор принимает с трех часов. Бош был известен как хороший педиатр. Говорили, что он здесь в США работал врачом в детских больницах Огайо и Теннесси, а также в столичной детской больнице. Он осмотрел моего сына, а затем отозвал меня в сторону и сообщил, что болезнь излечима, но необходимы время и деньги. И он поинтересовался, есть ли у нас деньги. Я была поражена. Видя, что я затрудняюсь ответить на его вопрос, он повернулся ко мне спиной и занялся другим клиентом. И теперь я думаю: "Какие же идеалы защищает мой сын, если он вместе с этим человеком?"

В конце 1974 года Чино пришлось неоднократно вести беседы с членами различных террористических организаций. Он искал возможность найти себе "место" в одной из тех, которые еще оставались на содержании ЦРУ. Было ясно, что ЦРУ не отказалось от антикубинской террористической деятельности на самой территории Кубы или в Соединенных Штатах и что эти мероприятия уже распространились и на другие страны Латинской Америки.

Внимание Чино привлекла одна из таких групп, которая, казалось, имела поддержку ЦРУ. В отличие от группы, возглавляемой Насарио, она точнее понимала истинные желания ЦРУ — объединить все террористические организации и развязать грязную полемику, направленную против пролетарского интернационализма. Это было голубой мечтой высшего руководства американской разведки. Им хотелось начать новую "священную войну", чтобы добиться объединения международных антикоммунистических сил. Среди этих деятелей наиболее реакционного толка были и такие, которые пытались оказать давление на Джимми Картера, с тем чтобы он дал полную свободу действий американской разведке. Они советовали объединить под эгидой разведывательной службы усилия полиции и других подобных ведомств. Однако этому препятствовала развернувшаяся между руководителями различных рангов беспощадная борьба за свои места и сохранение привилегий, с тем чтобы взять на себя как можно большую ответственность, а следовательно, и обрести максимальное личное влияние в правительственной иерархии. Борьба между различными комитетами, агентствами, управлениями становилась все более ожесточенной. Одни радовались провалам других, и наоборот. Они шпионили друг за другом и подстраивали предательские ловушки. То же самое происходило и в среде кубинских эмигрантов. Как примерные ученики, они старались найти себе место повыгоднее и поудобнее, в результате чего их усилия становились все более разрозненными. Тогда в Соединенных Штатах решили, что нет ничего лучшего для их новой политики, как использовать вывеску ДИНА[25] в качестве прикрытия для осуществления своих планов в странах Латинской Америки.

Однажды Чино случайно встретился с одним из членов антикубинского фронта, который сообщил ему кое-что о поддержке, оказываемой со стороны ДИНА кубинским контрреволюционным организациям в эмиграции, и о существовании многочисленных планов, направленных против Мексики, Перу и других стран, которые не выступают против кубинской революции. С кем бы он ни заводил разговор, эти две темы обязательно фигурировали в его рассуждениях.

— Ты же знаешь эмиграцию, — сказал Гонсалес, — им нелегко. До последнего времени у них была одна надежда — победоносно вернуться на остров. А сейчас… представь себе, они постепенно находят другие пути. А кубинцы по ту сторону тоже понимают все это и используют создавшуюся ситуацию в своих интересах. Другими словами, мы оказались в изоляции.

— Я видел многих кубинцев, которые хотят вернуться во что бы то ни стало.

— Но то, что за этим скрывается, против нас: они забывают о прошлом и единственно, что их интересует, — это возмещение убытков, понесенных в результате национализации, проведенной Кастро. Кроме того, они готовы даже на сделку с красной Кубой.

— Только и всего? Я слышал многих юношей, почти взрослых, которые говорили о возвращении на Кубу. Они никогда не занимались бизнесом и даже не думали об этом, тем более в условиях Кубы.

— Однако об этом тоже не стоит забывать.

— Конечно. — Чино понял, что ему нужно изменить тему беседы, и спросил: — Ты что думаешь об этом? Что собираешься делать?

— То же самое я хотел спросить у тебя, — ответил ему собеседник. Пожалуй, ему нужно было выиграть время, чтобы подумать над ответом. — Я уже принял кое-какие меры. Но ты в худшем положении. Мы же не из той породы людей, о которой я тебе говорил. Почему ты не отделаешься от этого старого наглеца? Насарио, Гаскон, Маркес — все эти люди не что иное, как бесстыдные торговцы. А вы, те, кто хочет бороться до конца, для них всего лишь товар. Ты можешь убежать, другие уже сделали это. Я имею в виду случай с Бошем. Сейчас он в Чили. Здесь его искали для суда. Только там он смог вздохнуть спокойно. Ты тоже можешь использовать этот путь. Не позволяй, чтобы тобой играли, как куклой, не будь глупцом.

— Я подумаю над этим.

— Повторяю, старик, ты заслуживаешь большего, а находишься в зависимости от таких типов, как "храбрый капитан" Андрес Насарио. Он готов послать на смерть своего лучшего друга и даже родственника, если только это даст ему возможность заработать или возвеличиться.

Из этой встречи с Хуаном Гонсалесом Чино сделал следующие выводы. Терроризму все больше угрожает увеличение среди эмигрантов сторонников мирного сосуществования с Кубой. Двери антикубинского фронта могут открыться перед ним в том случае, если он поймет, что там будет