---

Линкольн Чайлд, Дуглас Престон

Холодная месть

Линкольн Чайлд посвящает эту книгу дочери Веронике

Дуглас Престон посвящает эту книгу Маргарите, Лоре и Оливеру Престон

Глава 1

Каирн-Бэрроу, Шотландия

Они поднялись на голый хребет, уходящий к вершине Бен-Дерг, и в сумраке уже не смогли разглядеть охотничий домик поместья Килхурн. Сквозь ночной туман лишь слабо пробивался тусклый желтый свет, сочащийся из окон. На гребне Джадсон Эстерхази и специальный агент Алоизий Пендергаст остановились, включили фонари и прислушались. Пять утра, на востоке небо уже сереет, скоро послышится рев оленей-самцов. Идет сезон гона.

Пендергаст и Эстерхази молчали. Ветер шелестел пожухшей травой, стонал над растрескавшимися от морозов камнями. Вокруг — ни единого движения.

— Слишком рано, — произнес наконец Эстерхази.

— Возможно, — пробормотал Пендергаст.

Оба стали терпеливо ждать, пока не наползет с востока предрассветная серость, высветит угрюмые силуэты Грампианских гор, мертвенно и жутко зальет окрестности. Очертания медленно проступали из сумрака. Далеко внизу открылся охотничий домик: немалых размеров особняк с башенками и бастионами из камня, мокрого от ночной сырости, окруженный мрачными темными елями, тяжеловесными, недвижными. Впереди вздымались гранитные утесы громады Бен-Дерг, теряясь в сером небе. По склону бежал ручей, срывался каскадом водопадов, устремляясь к черным водам Лох-Дуин тысячью футов ниже. Темная гладь озера едва различалась в зыбком свете. Справа, у подножия, начинались обширные болота, известные как Фоулмайр, «Грязные топи». Над ними расстилался туман. Его колышущиеся языки поднимались вверх, неся слабый запах тления и болотного газа, разбавленный приторным ароматом отцветающего вереска.

Не говоря ни слова, Пендергаст забросил винтовку на плечо и пошел через гребень, постепенно набирая высоту. Эстерхази двинулся следом. Лицо его скрывала тень длинного козырька охотничьей шапки. С высоты открылся вид на весь Фоулмайр, простирающийся до горизонта, на западе примыкающий к обширной и мрачной заболоченной низине Иниш.

Через несколько минут Пендергаст остановился и предостерегающе поднял руку.

— Что такое? — спросил Эстерхази.

Ответил ему не Пендергаст. Странный, чужеродный, пугающий звук донесся из укрытой меж гор тесной долины: рев благородного оленя во время гона. Рев усиливался и слабел, звук отражался от склонов, эхо дробилось и множилось, жуткое, заунывное, — словно катился над болотами и горами стон проклятой, заблудшей души, полный отчаяния и ярости. В это время года олени носятся по долинам и склонам, отыскивая соперников, дерутся жестоко, иногда и до смерти, за обладание гаремом самок.

В ответ заревели невдалеке, у берегов озера, неукротимо и мощно, затем, уже слабее, послышался рев третьего соперника. От рева и эха, казалось, дрожала земля.

Охотники слушали молча, подмечая направления и особенности рева.

Наконец Эстерхази заговорил еле слышно — слова уносил ветер:

— Тот, в долине, — настоящее чудовище.

Пендергаст не ответил.

— Думаю, нужно выследить именно его.

— Экземпляр из болот еще больше, — пробормотал Пендергаст.

Эстерхази ответил не сразу:

— Тебе ведь известны правила охотничьего домика насчет хождения по болотам?

Пендергаст пренебрежительно махнул холеной рукой:

— Я не из тех, кого волнуют чужие правила. А ты?

Эстерхази поморщился, но смолчал.

Оба выждали, пока серая муть на востоке не окрасилась внезапно алым и настоящий рассветный свет не окатил блеклый пейзаж нагорий. Болота теперь виделись отчетливо: черные «окна» стоячей воды, медленные протоки, торфяники, обманчиво ровные топкие лужайки, выступы крошащихся скал — унылая сырая пустошь. Пендергаст извлек из кармана складную подзорную трубу, раскрыл, тщательно осмотрел Фоулмайр. Затем протянул трубу Эстерхази:

— Он между первым и вторым пригорками, в полумиле от нас. Одиночка. Самок поблизости нет.

Эстерхази присмотрелся:

— Крона, похоже, с дюжиной отростков.

— Их тринадцать, — уточнил Пендергаст.

— Оленя в долине гораздо легче добыть. Проще подобраться незаметно. Мне кажется, на болотах нет ни малейшего шанса. Даже если не принимать во внимание, э-э, некоторый риск блуждания по болотам, олень нас за милю увидит.

— Мы подойдем так, чтобы второй пригорок заслонил нас. Ветер благоприятный — олень нас не учует.

— Пусть так, но топь опасна.

Пендергаст повернулся, взглянул прямо в длинное породистое лицо:

— Джадсон, ты, кажется, боишься?

Тот, захваченный врасплох, выдавил фальшивый смешок:

— Разумеется нет. Но я здраво оцениваю наши шансы на успех. Зачем тратить силы и время на бесплодную погоню в болотах, когда почти такой же отличный олень поджидает нас в долине?

Вместо ответа Пендергаст выудил из кармана монету в один фунт:

— Давай кинем монетку.

— Орел, — неохотно отозвался Эстерхази.

Пендергаст подбросил монету, поймал, прижал к рукаву. Убрал ладонь и сообщил:

— Решка. Первый выстрел — мой.

Он первым направился вниз по склону. Тропы не было, охотники шли по заросшим лишайником, искрошенным скалам, по чахлой траве, где прятались крохотные горные цветы. Ночь отступала, над болотами сгустился и заклубился туман, скапливаясь в низинах, протягивая языки к пригоркам и скалам. Охотники тихо, крадучись подобрались к оконечности болот. Когда спустились в небольшую крутосклонную лощину у подножия, Пендергаст жестом приказал остановиться. Благородные олени отличаются необыкновенным чутьем, и следовало соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не быть замеченными.

Пендергаст осторожно выглянул за край лощины.

Олень был в тысяче ярдов от охотников и медленно уходил в болота. Словно заметив опасность, он повел головой, принюхался и испустил оглушительный рев. Эхо заметалось в скалах. Зверь встряхнулся и снова принялся обнюхивать почву и щипать редкую траву.

— Господи боже, какой монстр! — прошептал Эстерхази.

— Следует поторопиться, — тихо заметил Пендергаст, — он уходит.

Оба выбрались из лощины и заспешили к оленю, стараясь не попасть в его поле зрения, затем двинулись к пригорку, заслонявшему их от животного. За долгое лето окраины болот подсохли, охотники двигались скоро и бесшумно, шагая с кочки на кочку. К выступу подошли с подветренной стороны. Олень заревел снова — верный признак, что еще не учуял и не заметил людей. Пендергаст вздрогнул: вблизи рев болезненно напомнил львиный. Жестом велев Эстерхази выждать, подобрался к вершине пригорка и осторожно выглянул между лежащими там камнями, пытаясь рассмотреть добычу.

Зверь отошел, оставаясь все так же в тысяче ярдов. Он тревожно поднял голову, принюхиваясь. Встряхнул гривой и снова заревел. Тринадцать отростков. Как минимум пятьсот дюймов общей длины. Странно: гон кончается, а такой красавец не собрал гарем себе под стать. Наверное, некоторые просто рождены оставаться холостяками.

Для точного выстрела далеко. А полагаться на удачу, случайное ранение столь мощного, великолепного животного неразумно. Его следует бить наверняка.

Пендергаст сполз вниз к Эстерхази:

— По-прежнему тысяча ярдов. Далеко.

— Именно этого я и опасался.

— Он чертовски уверен в себе, — заметил Пендергаст. — Никто не охотится в Фоулмайре, вот он и расслабился и за окрестностями почти не следит. Ветер встречный, зверь уходит. Думаю, можно рискнуть, пойти за ним в открытую.

Эстерхази покачал головой:

— Впереди болото, и наверняка не подсохшее.

Пендергаст указал на участок песчаной почвы, где остался олений след:

— Мы пойдем за ним. Он-то уж точно знает надежную дорогу сквозь болота.

— Хорошо, — согласился Эстерхази. — Я за тобой.

Оба взяли ружья на изготовку, осторожно выбрались из-за скалы и двинулись за животным. Олень и в самом деле не обращал особого внимания на окрестности, принюхивался к доносящимся с севера запахам. Происходящее за спиной его, похоже, не интересовало. А фырканье и рев заглушали поступь охотников.

Шли они с чрезвычайной осторожностью. Замирали, как только олень приостанавливался либо сворачивал. Дистанция постепенно сокращалась. Зверь уходил все дальше в топи, очевидно стремясь к источнику уловленного запаха. Охотники двигались пригнувшись, без единого слова. Маскировочные костюмы, приспособленные для шотландских нагорий и болот, идеально скрывали их фигуры. След вел по незаметным участкам твердой почвы, пробирался между вязкими мочажинами, по дрожащим коврам трав над топью, выводил на кочкарник.

То ли от неверной болотистой почвы, то ли от погони — охотники ощутили неловкость и тревогу, словно вблизи зрела опасность.

Наконец приблизились на дистанцию выстрела: триста ярдов. Олень снова замер, повернулся боком, принюхиваясь. Пендергаст едва заметно шевельнул рукой, сигнализируя: время стрелять. Он медленно опустился на колено. Поднял свой штуцер тридцатого калибра, посмотрел в глазок, тщательно прицелился. Эстерхази находился метрах в десяти за его спиной. Сидел на корточках, неподвижный, как камень.

Пендергаст поймал в перекрестье место чуть впереди холки оленя, вдохнул и двинул лежащим на спусковом крючке пальцем.

И вдруг ощутил затылком холодок стали.

— Старина, ты уж прости, — сказал Эстерхази. — Сними палец с крючка. Одной рукой уложи винтовку наземь. Пожалуйста, медленно и спокойно.

Пендергаст опустил винтовку наземь.

— Теперь встань. Медленно.

Пендергаст подчинился.

Эстерхази отступил, не выпуская специального агента ФБР из прицела, и рассмеялся. Эхо разнесло над болотом грубый звук. Краем глаза Пендергаст приметил: напуганный олень вздрогнул и бросился наутек, скрылся в тумане.

— Я надеялся, что до этого не дойдет, — произнес Эстерхази. — Уже двенадцать лет прошло, а ты все не угомонишься, все не хочешь забыть.

Пендергаст промолчал.

— Наверное, ты сейчас спрашиваешь себя: с чего бы это и почему?

— Как ни странно, нет, — бесстрастно ответил Пендергаст.

— Я — тот, кого ты ищешь. Я — неизвестный из проекта «Птицы». Тот, чье имя Чарльз Слейд отказался тебе назвать.

Специальный агент не сказал ничего.

— Я мог бы объяснить, в чем дело, но какой смысл? Мне искренне жаль, поверь. Ничего личного — это просто бизнес.

И снова Пендергаст никак не отреагировал.

— Помолись напоследок, — посоветовал Эстерхази и прицелился.

Затем спустил курок.

Глава 2

В холодной утренней сырости щелчок показался глухим и слабым.

— Боже ж ты мой! — процедил Эстерхази сквозь зубы, выбрасывая затвором негодный патрон и загоняя на место новый.

Щелк!

Пендергаст мигом вскочил на ноги, подхватил винтовку и прицелился.

— Твоя скудоумная уловка провалилась, — сказал он холодно. — Я заподозрил обман, когда ты вздумал спросить в своем чересчур любезном письме, какое оружие я собираюсь взять с собой. Твои патроны не выстрелят. Все возвращается на круги своя. Ты дал Хелен холостые патроны — сейчас такие же и у тебя.

Эстерхази, не отвечая, одной рукой лихорадочно дергал затвор, выбрасывая холостые, а второй полез в сумку за новыми патронами.

— Прекрати, или я выстрелю! — предупредил специальный агент.

Не обращая внимания, Эстерхази выбросил последний холостой, сунул в патронник новый патрон, лязгнул затвором, взводя.

— Отлично! Это за Хелен, — произнес Пендергаст и нажал на спуск.

Винтовка глухо лязгнула.

Мгновенно оценив ситуацию, Пендергаст отпрыгнул и спрятался за скальный выступ, а Эстерхази выстрелил. Пуля попала в камень, срикошетила, брызнув крошкой. Пендергаст откатился, укрывшись надежней, отшвырнул винтовку и выудил кольт тридцать второго калибра — захватил его как резервное оружие. Он вскочил и выстрелил, но Эстерхази успел скрыться за другой стороной выступа. Ответная пуля врезалась в камень рядом с лицом специального агента.

Противники затаились по разные стороны пригорка. Эстерхази засмеялся опять, пронзительно и резко:

— Похоже, и твоя скудоумная уловка провалилась. Думал, я позволю тебе выйти с исправной винтовкой? Прости, старина: я удалил боек.

Пендергаст лежал на боку, тяжело дыша и вцепившись в камень. Ситуация патовая. Враги засели на разных склонах пригорка. Значит, выбравшийся первым на вершину…

Пендергаст вскочил. Цепляясь как паук, вскарабкался наверх — и оказался на вершине в тот же момент, что и Эстерхази. Они столкнулись нос к носу, сцепились и, отчаянно стиснув друг друга, скатились по каменистому склону. Отпихнув родственничка, Пендергаст навел кольт, но Эстерхази ударил стволом по пистолету, словно отбивая клинок клинком. Выстрелы раздались одновременно. Пендергаст ухватил винтовку за ствол и потянул на себя, затем выронил пистолет, чтобы действовать обеими руками.

Враги боролись за винтовку, дергая ее и крутя, пытаясь отбросить друг друга. Пендергаст наклонился и впился зубами в кисть противника. Тот заревел, ударил лбом в лицо специального агента и пнул его с размаху в ребра. Оба снова рухнули на растрескавшиеся камни, раздирая камуфляжные костюмы.

Пендергаст просунул палец к спусковому крючку, дернул, выстрелил и еще раз дернул, стараясь опустошить магазин. Выпустив винтовку, он заехал кулаком в лицо Эстерхази, а тот махнул винтовкой как дубиной и хряснул его в грудь. Ухватившись за приклад, Пендергаст попробовал вырвать оружие, но враг неожиданно дернул его на себя и пнул ногой в лицо, едва не сломав нос. Кровь хлынула ручьем, и Пендергаст отшатнулся, затряс головой, пытаясь прийти в себя, а Эстерхази ткнул его в голову прикладом. Сквозь туман и заливающую глаза кровь специальный агент увидел: враг вытаскивает из сумки патроны, лихорадочно сует в ружье.

Пендергаст ударил снизу по стволу, и пуля ушла в небо. Он бросился к пистолету, перекатился, выстрелил в ответ. Но Эстерхази уже скрылся за пригорком.

Использовав передышку, Пендергаст вскочил и устремился прочь. Выстрелил на бегу несколько раз, чтобы не дать противнику высунуться. Сбежав по склону, кинулся прочь, в болота, к низине, где его вскоре поглотил густой туман.

Там он остановился среди чавкающей грязи. Земля под ногами дрожала, будто желе. Пендергаст осторожно нащупал ногой участок твердой почвы и направился вглубь болота, ступая с кочки на кочку, с камня на камень, стараясь не попасть на опасную топь, но в то же время двигаться быстро, чтобы уйти как можно дальше от Эстерхази. Со стороны пригорка донеслись выстрелы, но явно не в нужную сторону. Раздосадованный враг палил наугад.

Пендергаст свернул на тридцать градусов, замедлил шаг. На болотах укрыться негде, разве что за редкими скальными выходами. Туман — почти единственное укрытие. Значит, лучше идти осторожно, пригнувшись.

Пендергаст двигался быстро, хотя и заботился о том, чтобы остаться незамеченным. Часто приостанавливался, пробовал почву. Эстерхази наверняка пойдет следом, иного выбора нет. А он — великолепный следопыт, пожалуй лучший, чем Пендергаст. На ходу специальный агент вынул из рюкзака платок, прижал к носу, чтобы остановить кровь. Он чувствовал, как шевелятся в груди, скребутся друг о друга сломанные ребра. Драка была жестокой. Пендергаст мысленно выругал себя за то, что не проверил винтовку перед выходом, как того требовали правила. Оружие оставалось под замком в оружейной комнате охотничьего домика. Наверное, Эстерхази хитростью заполучил доступ туда. Удалить боек — дело пары минут. Пендергаст недооценил противника. Нельзя снова допустить подобное.

Вдруг он остановился, приглядываясь к земле: на участке, засыпанном мелкими камнями, отчетливо различался след оленя, за которым они и направлялись в болота. Пендергаст прислушался, глядя назад. С болот рваными неровными столбами поднимался туман, то открывая, то закрывая горные вершины и склоны. Пригорок, где они дрались, уже скрылся из виду. Не было заметно и преследователя. Окрестности залил тусклый серый свет, на севере же почернело. Тьму на мгновения рассеивали далекие вспышки молний — надвигалась буря.

Перезарядив кольт, Пендергаст направился в глубину болот, идя по едва заметному оленьему следу. Животное выбирало дорогу, руководствуясь известными ему одному приметами, с беззаботной уверенностью ступая меж топких промоин и полос вязкой грязи.

От врага не скрыться — он идет по следу, не отстает. Из этих болот живым выберется только один.

Глава 3

Едва заметный олений след вел по зыбким топям, огибая трясину. Пендергаст упорно шел по нему навстречу шторму. Небо потемнело. Над болотами пронесся далекий еще раскат грома. Пендергаст шел быстро, приостанавливаясь лишь затем, чтобы рассмотреть след зверя. В это время года топи были особенно опасны: выросшая долгим летом высокая трава спрятала промоины, озерца липкой грязи, создала обманчиво прочную корку, готовую немедленно проломиться под тяжестью человека.

Сверкнула молния, хлынул ливень. Свинцовое небо обрушило наземь россыпь ледяных брызг. Поднялся ветер, зашелестел в кустах вереска, неся с запада ядовитые миазмы низины Иниш — залитой стоячей водой обширной равнины, где там и сям торчали островки камыша и аира, качающегося на ветру. Пендергаст шел по следу больше мили. След постепенно вывел на возвышение, к почве более сухой и прочной. Внезапно сквозь расступившийся туман Пендергаст увидел руины. Впереди на пологом пригорке виднелись остатки старой пастушьей хижины и загона для скота, резко очерченные блеском молний. За холмом лежал неровный берег Фоулмайра. Изучив примятую поросль дрока, специальный агент выяснил: олень прошел сквозь руины и направился к обширным болотам за ними.

Пендергаст быстро взошел на пригорок и осмотрелся. Крыша хижины обвалилась, камни заросли лишайником и растрескались, среди руин свистел ветер. За ними склон выводил к топям, почти скрытым поднимавшимся плотным туманом. Руины господствовали над местностью. Идеальная оборонительная позиция: обзор во все стороны, возможность для засады и укрытия. Именно потому Пендергаст не остановился, последовал дальше, в сторону низины Иниш. Нашел олений след и на мгновение растерялся: кажется, тот уводил в тупик. Наверное, зверь занервничал, чувствуя погоню. Вернувшись вдоль края трясины, Пендергаст приблизился к густым зарослям камыша, где в воду уходил усеянный камнями длинный выступ берега. Череда валунов давала не слишком надежное, но очевидное укрытие. Пендергаст остановился, обвязал носовым платком камень, уложил на нужное место среди валунов. Затем отправился дальше. За косой обнаружил искомое: плоскую обширную скалу, чуть прикрытую водой и окруженную зарослями тростника. Заметил: олень тоже проходил здесь, направляясь вглубь топей. На первый взгляд место казалось очевидным тупиком, где нельзя спрятаться и крайне неудобно обороняться. Именно потому оно годилось как нельзя лучше.

Пендергаст прошел по скале, старательно избегая топи по обе ее стороны, и укрылся среди камыша, надежно спрятанный от взгляда со стороны. Там он присел на корточки в ожидании. Небо располосовала молния, громыхнул гром. От болот волнами катился туман, временами закрывая руины на пригорке. Несомненно, Эстерхази не заставит себя ждать. Конец близок.

Джадсон Эстерхази остановился присмотреться к почве. Нагнулся, попробовал пальцами россыпь мелких камней, сдвинутых оленьими копытами. Следы Пендергаста были не столь заметными, но все же различимыми: примятая земля, пригнутые стебли травы. Беглец не решился встретить преследователя лицом к лицу — побежал в топи вслед за оленем, по петляющему следу. Разумно. Туда без проводника не сунется никто в здравом уме, но животное даст фору любому двуногому проводнику. Накатила буря, туман сгустился. Стемнело так, что без фонарика было не пройти. Осторожно прикрывая его рукой, чтобы свет не рассеивался и оставался незаметным, Эстерхази освещал почву, отыскивая следы.

Ясно было, что Пендергаст намеревается заманить его далеко в болота и убить. При всех изысканных манерах джентльмена из южных штатов США специальный агент был самым жестоким, беспринципным, расчетливым и безжалостным бойцом из всех, кого знал Эстерхази.

Молния разорвала тьму над безлюдной пустошью, и сквозь просвет в тумане Эстерхази заметил руины на пригорке в полумиле от себя. Он остановился, размышляя. Отличное место для того, чтобы укрыться и устроить засаду. Потому следует приблизиться неожиданным образом и подстеречь подстерегающего. Но, окинув наметанным глазом строение, Эстерхази решил: Пендергаст едва ли станет прибегать к столь очевидному.

Впрочем, ни в чем нельзя быть уверенным.

Среди пустоши трудно укрыться, но, соизмеряя свои движения с перемещениями масс тумана, можно использовать для укрытия густые клубы испарений, накатывающие от болот. Словно в ответ на эту мысль пришел туман, густая пелена, будто обернувшая ватой, спрятавшая мир. Эстерхази поспешил к руинам, двигаясь гораздо быстрее на твердой почве. В сотне метров под вершиной пошел кругом, чтобы приблизиться неожиданно, сзади. Ливень усилился, хлестал тяжело, а над болотами катились один за другим тяжкие раскаты грома.

Туман на несколько секунд разнесло. Охотник присел на корточки, всмотрелся в руины наверху. Никаких следов Пендергаста.

Туман пришел снова, и Эстерхази, держа винтовку наготове, поднялся к руинам, к изгороди старого загона. Пригнувшись, двинулся вдоль нее. Новый разрыв в тумане позволил глянуть сквозь щель между камнями.

Никого. Дальше — хижина с обвалившейся крышей.

Он подошел со стороны загона, прячась за изгородью. Кинулся к хижине и прижался к стене. Затем подкрался к пустому окну, подождал просвета в тумане. Задул ветер, вздыхая в камнях и скрадывая звуки. Пользуясь им, Эстерхази приготовился и, когда туман чуть поредел, метнулся к окну, выставил винтовку — нигде в доме не укрыться от пули.

Напрасно. Внутри — никого.

Эстерхази перепрыгнул через подоконник, сел на корточки внутри, лихорадочно соображая. Как он и подозревал, Пендергаст не стал делать очевидного, не занял стратегически выгодную позицию. Но куда же он делся? Эстерхази вполголоса ругнулся. От Пендергаста можно ожидать только неожиданного.

Снова накатил туман, и преследователь, скрытый от взора добычи, обыскал окрестности руин в поисках следов. Нашел не без труда — сильный дождь почти уничтожил их. Эстерхази спустился по склону к топям. Сквозь просвет в тумане рассмотрел местность впереди: тупик, выступ твердой почвы, утыкающийся в низину Иниш. Наверняка Пендергаст укрылся вблизи края топей. Эстерхази ощутил подступающий панический страх. Он еще раз осмотрел местность. Вряд ли хитрая добыча укрылась в камышах среди болота. Но вон полоса твердой почвы вдается в хлябь… Подзорная труба помогла разглядеть невысокую гряду валунов. За ними, несомненно, можно спрятаться. Господи боже, да вот он: среди камней чуть заметное, крохотное белое пятно.

Альтернативы нет: больше спрятаться негде. Пендергаст залег там и желает подстеречь преследователя, идущего вдоль края топей. Неочевидный, неожиданный ход — как раз в духе специального агента. Но переиграть его нетрудно.

Спасительный туман вернулся, и Эстерхази, спустившись по склону, вскоре опять оказался среди коварных трясин и двинулся по двойному следу — Пендергаста и оленя. У края болот пришлось ступать с кочки на кочку. Почва колыхалась под ногами. Эстархази вынужден был свернуть, выйти на почву надежнее, откуда бы ясно просматривалась обратная сторона гряды, за которой спрятался противник. Выйти на линию выстрела.

Эстерхази присел за бугром, ожидая, пока туман расступится и даст выстрелить.

Прошла минута, и ожидаемый просвет появился. Вот оно, отчетливо видное белое пятно — край рубашки Пендергаста. Он залег там и выжидает, ни о чем не подозревая. Цель невелика, но для верного выстрела хватит. Эстерхази прицелился.

— Встань медленно, без резких движений! — приказал бесплотный голос за спиной — как будто заговорило само болото.

Глава 4

Эстерхази застыл на месте.

— Вставая, держи винтовку в левой руке. Вытянутой!

Но Эстерхази все не мог двинуться. Как же так? Невозможно!

П-пинг!

Пуля врезалась в землю между ног, вздыбив фонтанчик грязи.

— Повторять не стану, — предупредил голос.

Держа винтовку в левой руке, Эстерхази встал.

— Выпусти оружие и повернись!

Он выронил ружье, повернулся — и увидел в двадцати ярдах Пендергаста, который поднимался из густого камыша, на первый взгляд растущего из болота. Но Эстерхази тут же заметил лежащую у поверхности воды узкую, неровную гряду оставленных ледником валунов, окруженных липкой грязью.

— У меня лишь один вопрос, — сказал Пендергаст, и его голос едва слышался в завываниях ветра. — Как ты мог убить свою сестру?

Эстерхази молчал.

— Я требую ответа!

Но Эстерхази не мог заставить себя говорить. Он смотрел в лицо Пендергаста и видел свою смерть. Невыносимый страх окутал его холодным мокрым одеялом, рассудок заполонили сожаление, ужас — и облегчение. Теперь уже выхода нет. Но уйти следует достойно, не дать Пендергасту возможности насладиться унижением. Его смерть не избавит специального агента от больших затруднений. В ближайшие месяцы жизнь его будет нелегкой.

— Стреляй скорее! — буркнул Эстерхази.

— Не хотим объяснять? Никаких слезливых оправданий, мольбы о понимании и пощаде? Я разочарован, — объявил Пендергаст, целясь.

Эстерхази закрыл глаза.

И вдруг словно взорвалось: грохот, плеск, топот! Рыжая шерсть, огромные рога — из камышей вырвался олень. Он задел рогом Пендергаста, вышиб оружие, а его самого отшвырнул в болото. Зверь ускакал прочь, а Пендергаст зашатался и заметался, и Эстерхази понял: удар отбросил врага в топь, в липкую, вязкую грязь, едва прикрытую тонким слоем воды.

Подхватив ружье, Эстерхази прицелился и выстрелил. Пуля ударила в грудь, швырнув противника спиной в трясину. Эстерхази прицелился снова, но вовремя опомнился. Если тело найдут, вторую пулю не объяснишь случайностью охоты. Он опустил ружье и стал наблюдать.

Пендергаст барахтался в грязи. Трясина крепко схватила его, он выбивался из сил, но все напрасно. По его груди расползалось темное пятно. Попадание не смертельное, но достаточное для очень тяжелого ранения. Пендергаст выглядел жалко: одежда изодрана и окровавлена, белесые волосы измызганы грязью, потемнели от влаги. Он закашлялся, и на губах запузырилась кровь.

Ага! Будучи врачом, Эстерхази больше не сомневался: рана все-таки смертельна. Пробитое легкое, пневмоторакс, и, скорее всего, разорвана левая подключичная артерия, быстро заполняющая легкие кровью. Если бы Пендергаст и не тонул в грязи, он все равно умрет через несколько минут.

Уже погрузившись по пояс, специальный агент прекратил барахтаться и молча посмотрел на убийцу. Ледяной блеск в серых глазах говорил о ненависти и отчаянии лучше любых слов. Взгляд этот поразил Эстерхази до глубины души.

— Хочешь ответа на свой вопрос? — спросил он. — Слушай же: я не убивал Хелен. Она жива.

Дожидаться, пока несчастный целиком уйдет в грязь, не было сил. Эстерхази отвернулся и зашагал прочь.

Глава 5

Льющийся из окон охотничьего домика свет за пеленой дождя казался мутным и тусклым. Джадсон Эстерхази ухватил тяжелое железное кольцо на двери, потянул на себя и, пошатываясь, ввалился в гостиную, чьи стены были украшены рядами огромных оленьих рогов и средневековыми доспехами.

— Помогите! — крикнул он. — Кто-нибудь, на помощь!

У большого, ярко полыхающего камина столпились постояльцы с полдничным чаем и кофе, а кое-кто уже и с виски. Они обернулись на крик, с удивлением глядя на вошедшего.

— Мой друг застрелен!

Раскат грома заглушил его слова. Задребезжали стекла в свинцовых оконных рамах.

— Застрелен! — прокричал Эстерхази, оседая на пол. — Помогите!

Опомнившись, люди кинулись к нему. Эстерхази лежал на полу, закрыв глаза, и слушал оживленный гомон над собой.

Послышался суровый голос с отчетливым шотландским выговором:

— Расступитесь-ка!

Ага, это Кромарти, хозяин охотничьего домика.

— Отойдите, дайте ему отдышаться!

Эстерхази ощутил прикосновение стакана с виски к губам, отпил немного. Открыл глаза, попытался приподняться.

— Что случилось? О чем вы говорите?

Над ним нависло лицо Кромарти: аккуратно подстриженная борода, очки в тонкой металлической оправе, шевелюра песочного цвета, тяжелая угловатая челюсть. Внушительный тип. Но сыграть обессилевшую жертву несчастного случая перед ним — проще простого. К тому же Эстерхази и в самом деле перепугался до полусмерти, вымок и продрог, едва шевелился. Он глотнул еще виски. Крепкий, отдающий торфом солодовый напиток — точно живительный огонь в глотке.

— Мой зять… мы выслеживали оленя в Фоулмайре…

— В болотах? — спросил Кромарти с неожиданной резкостью.

— Настоящего гиганта, — с усилием выговорил Эстерхази.

— Пойдемте к огню.

Кромарти протянул руку, помог встать. Старый егерь Робби Грант поспешил на помощь, взял Эстерхази под другую руку. Хозяин с егерем сообща стянули пропитанную водой камуфляжную куртку, усадили охотника в кресло у камина. Эстерхази расслабленно откинулся на спинку.

— Рассказывайте! — потребовал Кромарти.

Вокруг столпились изумленные и взволнованные гости.

— Мы поднялись на Бен-Дерг и заметили оленя… внизу, в Фоулмайре.

— Но вам же известны правила!

Эстерхази покачал головой:

— Да, известны. Но тот зверь был настоящим монстром. Тринадцать отростков. Зять настоял. Мы пошли за ним вглубь болот, почти до Иниша. Затем разделились…

— Вы что, совсем не соображаете? — Пронзительный тенорок егеря дрожал от возмущения. — Разделились??

— Нужно было загнать оленя. Прижать его к трясине. Однако нанесло туману, видимость стала почти нулевой, олень бросился наутек. Я заметил движение и выстрелил. — Он замолчал, сделал глубокий вдох. — Попал зятю в грудь. — Всхлипнул и прикрыл лицо руками.

— И вы оставили раненого среди болота? — сурово спросил Кромарти.

— Господи… — Эстерхази заплакал, шмыгая носом. — Он в топь упал… его засосало…

— Погодите-ка, — остановил его Кромарти холодным тоном и медленно произнес, отчетливо выговаривая каждое слово: — Сэр, вы утверждаете, что отправились с зятем в Фоулмайр, случайно подстрелили зятя и он упал в трясину. Вы именно это утверждаете?

Эстерхази молча кивнул, по-прежнему закрывая лицо ладонями.

— Господи боже… он ведь мог остаться в живых! Хоть малейшую возможность этого вы допускаете?

Эстерхази покачал головой.

— Уверены?

— Уверен, — всхлипнул Эстерхази. — Он утонул. Мне так жаль… Боже! — взвизгнул он неожиданно. — Я убил своего зятя! — И начал раскачиваться, обхватив руками голову. — Простите, простите меня…

Потрясенные постояльцы молчали.

— Он не в себе, — пробормотал старый егерь Робби Грант. — Болотная лихорадка, ясное дело.

— Уведите их отсюда! — рыкнул Кромарти, указывая на гостей. — Робби, звони в полицию. Вы из этой винтовки стреляли? — спросил он у Эстерхази, ткнув пальцем в оружие, валяющееся на полу.

Тот кивнул растерянно и жалко.

— Никому ее не трогать!

Гости покинули гостиную, перешептываясь и качая головами. Сверкнула молния, мощно ударил гром. По окнам хлестал ливень. Эстерхази выпрямился, медленно опустил руки. Сквозь мокрую одежду чувствовалось живительное тепло от близкого пламени. И душу потихоньку заполняло столь же удивительное, спасительное тепло, вытеснявшее ужас. Нахлынуло облегчение, почти радостное возбуждение. Все уже позади. Опасность миновала! Пендергаста больше нечего бояться. Джинн снова в бутылке. Враг мертв. Что же касается его партнера, д’Агосты, и той женщины, нью-йоркского копа, — со смертью Пендергаста змея лишилась головы. Это конец. Настоящий. Судя по всему, шотландская деревенщина поверила. Ничего противоречащего его рассказу здесь не найдут. Эстерхази не поленился заботливо собрать все гильзы, кроме одной, оставленной в нужном месте, — пусть ее найдут местные власти. Винтовка Пендергаста и стреляные гильзы покоятся на дне топи вдалеке от места его гибели. Их никогда не отыщут. Конечно, винтовку будут искать, но она легко может затеряться в вязкой грязи болота. О пистолете тут никто не знал, а его Эстерхази отправил вслед за винтовкой. Если оленьи следы вопреки ливню уцелеют, то подтвердят рассказанное.

— Черт его раздери, — пробормотал Кромарти.

Он взял с каминной полки бутылку, налил себе порцию виски и принялся расхаживать перед камином, потягивая напиток и не обращая внимания на Эстерхази.

Явился Грант:

— Полиция из Инвернесса уже на пути сюда, сэр. С ними поисковая команда с крючьями.

Кромарти повернулся, залпом допил виски, налил себе еще и свирепо взглянул на Эстерхази:

— Вы, сэр, чертов болван, вы меня поняли? Сидите и ждите, пока констебли не приедут, ясно вам?

Старый охотничий домик дрогнул от очередного громового раската. Над пустошью завыл ветер.

Глава 6

Прошло больше часа, прежде чем явилась полиция — лихо подкатила по гравию к самой двери, сверкая мигалкой. Буря миновала, оставив лишь спешащие по небу свинцовые облака. Полицейские были в синих пластиковых плащах, в сапогах и непромокаемых шапках. Они протопали по каменным ступеням и ввалились в дверь — воплощенная государственная важность. Эстерхази с удовольствием наблюдал за ними, сидя в кресле. С такими нечего бояться. Усердные, основательные служаки без капли воображения.

Последним вошел главный — единственный не в униформе. Эстерхази рассмотрел его украдкой: по меньшей мере шесть футов пять дюймов, лысое темя окаймляет жиденький белобрысый венчик, лицо узкое, нос будто лезвие топора. Идет, чуть наклонившись вперед, словно готов в любое мгновение рассечь носом преграду. Однако сей режущий орган имел двусмысленно красноватый оттенок, портя картину общей серьезности, и полицейский начальник периодически вытирал его платком. Одет начальник был в потертый костюм для охоты: брезентовые штаны с пропиткой, трикотажный свитер в обтяжку, поверх — расстегнутая брезентовая куртка.

— Привет, Кромарти, — произнес он, вяло протягивая руку.

Кромарти заспешил навстречу. Оба отошли в угол зала, заговорили вполголоса, изредка поглядывая на Эстерхази.

Затем офицер подошел и уселся в кресло рядом с виновником всей этой суеты.

— Я — главный полицейский инспектор Балфур из Северного управления, — представился он. Руки для пожатия не протянул, но подался вперед, поставив локти на колени. — Вы — Джадсон Эстерхази?

— Да, это я.

Полицейский вытащил небольшой блокнот:

— Хорошо, доктор Эстерхази. Расскажите мне, что случилось.

Эстерхази рассказал в подробностях от начала до конца, запинаясь, собираясь с мыслями, всхлипывая. Балфур прилежно записывал. Дослушав, захлопнул блокнот и приказал:

— Пойдете с нами к месту происшествия.

— Я не уверен… — Эстерхази судорожно сглотнул. — Я не смогу… опять туда…

— Уверен, что сможете, — сухо заметил инспектор. — С нами пара гончих. И мистер Грант. Он знает болота как свои пять пальцев.

Встал, глянул на часы — большой наручный хронометр, каким пользуются яхтсмены.

— У нас пять часов светлого времени.

Эстерхази неохотно поднялся, изображая уныние и растерянность. Снаружи полицейские нагружали себя веревками, рюкзаками и разным оборудованием. У начала подъездной дороги кинолог выгуливал на газоне пару гончих на поводке.

Часом позже, пройдя вдоль склона Бен-Дерг, команда прибыла к краю Фоулмайра, отмеченному прерывистой линией валунов.

Над болотами лежал туман. Солнце уже клонилось к горизонту, терявшемуся в серой дымке. Ветер стих, стало душно. Болотные «окна» казались черными гладкими зеркалами. Слегка пахло прелью.

— Доктор Эстерхази, куда идти? — хмуро спросил Балфур, сложив на груди руки.

Тот растерянно огляделся:

— Все такое одинаковое…

Нет смысла усердствовать. Пусть выясняют сами.

Огорченный Балфур покачал головой.

— Инспектор, псы взяли след, — донесся из тумана сочный шотландский выговор егеря. — И приметы есть кой-какие.

— Это здесь вы зашли в болота? — спросил Балфур.

— Должно быть…

— Отлично. Собаки пойдут по следу. Мистер Грант, держитесь с ними впереди команды. Мы с доктором Эстерхази — последние. Мистер Грант знает верную тропу, идите по его следам.

Инспектор замолчал, извлек трубку, заранее набитую табаком, закурил.

— Если кто-нибудь завязнет, не мчитесь к нему, будто стадо чертовых болванов. Сами завязнете. У нас есть веревки, телескопические штанги с крючьями, спасательные круги. Можем вытащить любого, угодившего в зыбун. — Он пыхнул трубкой и обвел взглядом остальных. — Мистер Грант, хотите что-нибудь добавить?

— Да, — ответил маленький сморщенный егерь тоненьким, почти девичьим голоском, опираясь на трость. — Если завязнете — не барахтайтесь. Осторожно лягте на грязь, пусть тело плавает на поверхности. — Он пристально посмотрел на Эстерхази из-под косматых бровей: — Мистер доктор, когда вы гонялись по болоту за оленем, вы видели какие-нибудь приметные места?

— Какие места? — спросил Эстерхази конфузливо. — Тут же пустошь, все одинаковое…

— Руины, кучи камней, отдельные валуны — вот я о чем.

— Руины… да, вроде бы мы проходили мимо.

— Как они выглядели?

— Если память не подводит… — Эстерхази наморщил лоб, изображая напряжение памяти. — Кажется, загон каменный и развалины небольшого домика на пригорке, а за ним — болота, влево тянутся.

— Ага, старый загон у лога, — заключил егерь и, не говоря более ни слова, затопал по траве, мху и вереску.

Гончие с кинологом поспешили следом. Егерь ступал уверенно и споро, наклонив голову и крутя на ходу тростью. Косматые седые кудри, выбивавшиеся из-под нахлобученного кое-как твидового кепи, казались нимбом.

С четверть часа двигались в тишине, прерываемой лишь сопением и поскуливанием псов и шепотом кинолога. Небо вновь затянуло плотными облаками. Хотя до заката было еще много времени, смерклось. Полицейские включили мощные фонари, зашарили снопами света в холодном тумане. Изображавший растерянность и невежество Эстерхази слегка испугался: вдруг и в самом деле заблудились? Все выглядело странно и незнакомо.

Спустились в очередную пустынную ложбину — и вдруг собаки замерли. Забегали кругами, принюхиваясь, а затем кинулись вперед, натянув поводки.

— Стоять! — прикрикнул кинолог, дергая поводки.

Псы возбужденно залаяли. Басовитые хриплые звуки, подхваченные эхом, покатились над топями.

— Что с ними? — раздраженно спросил Балфур.

— Не знаю. Стоять! Место!

— Бога ради, оттащите их! — заверещал Грант.

— Ч-черт!!

Кинолог дернул поводки на себя, но собаки изо всех сил рванулись вперед, захлебываясь лаем.

— Осторожно! — вскрикнул егерь.

Испустив полный отчаяния и ужаса вопль, кинолог рухнул в трясину. Проломил тонкий слой мха, забарахтался, замахал руками. Пес угодил в топь рядом с ним, и лай сменился жалобным скулежом. Животное забило лапами, вытянуло шею.

— Не дергайся! — заорал Грант, его тонкий голосок прозвучал как собачий визг. — Ложись на топь спиной, ложись!

Но кинолог, объятый паникой, не обратил внимания на совет.

— Помогите! — завизжал он, расплескивая грязь, трясясь и дергаясь.

— Шест сюда! — скомандовал Балфур.

Полицейский спецкоманды уже сбросил рюкзак и отвязал шест с закругленной рукоятью на одном конце и широкой веревочной петлей на другом. Он раздвинул телескопический шест, стал на колени у края зыбуна, петлю затянул вокруг талии, конец с ручкой протянул над топью.

Пес затявкал, загреб передними лапами.

— Помогите! — завопил утопающий кинолог.

— Болван, хватайся!! — заорал Грант.

Тонкий визгливый голос пробился в затуманенный паникой рассудок, и кинолог вцепился в ручку.

— Тяни!

Полицейский отклонился назад, используя вес тела, чтобы вытащить утопающего. Кинолог изо всех сил держался за ручку, его туловище постепенно выползало из чавкающей трясины. Наконец беднягу вытянули на твердую почву. Он лежал, покрытый липкой грязью, и судорожно дышал.

Пес же исходил жалобным визгом, молотя передними лапами по грязи.

— Захватите ему лапы петлей! — закричал Грант.

Полицейский уже вытащил веревку и соорудил петлю. Бросил — недолет. Пес брызгал слюной, закатив глаза.

— Еще раз!

Теперь петля упала на собаку.

— Затяни и тащи!

Полицейский затянул, но пес, чувствуя петлю на шее, задергался из стороны в сторону и сбросил веревку.

Эстерхази с ужасом и любопытством наблюдал за погибающим животным.

— Он утонет! — произнес кинолог, немного оправившийся от шока.

Еще один полицейский достал веревку и завязал скользящий узел на манер ковбойского лассо. Присел на корточках у края топи, осторожно кинул — и промазал. Подтянул к себе, расслабил петлю, приготовился кинуть снова.

Но пес быстро уходил в грязь. Теперь над поверхностью торчала только голова, от напряжения жилы на шее вздулись. Разинутая пасть была подобна розовой пещере, из которой несся истошный захлебывающийся вой.

— Бога ради, сделайте хоть что-нибудь! — завопил кинолог.

— Оооооууууу! — разносилось над болотами.

— Кидай снова! Быстрей!

Полицейский бросил лассо и опять промазал.

И вдруг настала тишина. Даже не булькнуло. Мгновение — и тихо. Последний изданный псом звук прокатился над трясиной и угас. Грязь сомкнулась, поверхность ее выровнялась. Гладь вздрогнула пару раз и успокоилась.

Вставший было кинолог снова опустился на колени и пробормотал:

— Господи боже…

Балфур сурово посмотрел на него и произнес тихо, но непреклонно:

— Сожалею. Но мы должны продолжить поиски.

— Нельзя бросать его тут!

Балфур повернулся к егерю:

— Мистер Грант, ведите нас к руинам. А вы, сэр, лучше позаботьтесь о втором псе. Нам он еще пригодится.

Без лишних слов собрались и отправились дальше. С кинолога капала грязь, она же чавкала под ногами. Оставшаяся гончая тряслась и скулила — проку с нее было немного. Грант снова зашагал с поразительной скоростью, уверенно ступая короткими ногами, крутя тростью, лишь временами приостанавливаясь, чтобы ткнуть ее оконечностью в землю и неодобрительно хмыкнуть.

К удивлению Эстерхази, егерь нашел дорогу. Начался пологий склон, и впереди в слабом вечернем свете обозначились руины загона и хижины.

— Как вы шли? — спросил Грант.

— Мимо руин и спустились с другой стороны, — ответил Эстерхази.

Команда взобралась на пригорок, прошла мимо руин.

— Кажется, здесь мы разделились, — сказал доктор, указывая на место, где он сошел со следа Пендергаста, пытаясь зайти с фланга.

Егерь обследовал землю, буркнул что-то себе под нос и кивнул.

— Ведите! — приказал Балфур.

Эстерхази пошел впереди, Грант — сразу за ним, освещая дорогу мощным фонарем. Сноп желтого света пробивался сквозь туман, выхватывал из темноты камыши и аир у края топей. Наконец Эстерхази остановился.

— Здесь… он утонул здесь. — Он указал на широкое гладкое «окно» у края топей, закрыл лицо руками и всхлипнул. — Это был кошмар, настоящий ужас. Господи, прости меня!

— Все назад, — приказал Балфур, махнув для убедительности рукой. — Установим фонари. Доктор Эстерхази, вы покажете нам в точности, что здесь случилось. Эксперты обследуют землю, а потом мы прочешем зыбун.

— Прочешете зыбун? — переспросил Эстерхази.

Инспектор сердито посмотрел на него:

— Именно. Чтобы найти тело.

Глава 7

Эстерхази терпеливо ожидал, стоя за уложенной наземь желтой лентой, пока эксперты-криминалисты, по-старушечьи согнувшись, в холодном желтушном свете фонарей шарили в поисках улик. Болото, ночь, туман — и копошащиеся в грязи люди.

Эстерхази наблюдал с удовольствием, потихоньку перерастающим в радость. Все отлично! Они нашли одну-единственную, специально оставленную гильзу и, вопреки ливню, отыскали едва заметные оленьи следы, а также тщательно отметили примятый вереск там, где Пендергаст и Эстерхази сошлись. Вдобавок обнаружили и место, где олень вырвался из камыша. Все подтверждало рассказанное.

— Ладно, парни, заканчивайте и собирайте оборудование, — приказал Балфур. — Давайте проверим трясину!

Эстерхази содрогнулся от нетерпения и отвращения. Хотя и жутковато, но так хочется увидеть, как тело врага вытаскивают из грязи. Славная жирная точка в финале тяжелого противоборства.

На куске миллиметровой бумаги Балфур набросал контуры топи и размеры: примерно двенадцать на восемнадцать футов. Нарисовал и схему траления.

Его подчиненные прицепили веревку к стальной кошке, зловеще сверкающей острыми зубцами в свете фонарей, прикрепили свинцовые грузила. Двое стали поодаль, держа веревку, третий примостился на самом краю топи. Балфур, сверившись с чертежом, сообщил направление, и полицейский швырнул кошку через колышущуюся трясину. Та шлепнулась у дальнего края и немедленно ушла вниз под весом грузила. Когда она легла на дно, те двое, что держали веревку, потянули ее. Кошка медленно поползла через топь, веревка то провисала, то снова натягивалась. Эстерхази напрягся в ожидании.

Спустя минуту кошку вытащили — ничего, кроме грязи и водорослей. Балфур, не выпуская планшета с чертежом, ухватил кошку рукой, затянутой в резиновую перчатку, осмотрел зубцы и покачал головой.

Сместились на восемнадцать дюймов вдоль берега, снова кинули, протащили. Снова водоросли. Сместились, кинули, протащили.

С каждой новой порцией водорослей, извлеченных кошкой, Эстерхази делалось все сквернее. Все тело ныло, укушенная рука пульсировала болью. Наконец полицейские приблизились к тому месту, где ушел в грязь Пендергаст. Бросили кошку прямо туда, потянули.

Кошка застряла — наверняка зацепилась за что-то большое, лежащее на дне.

— Нашли! — объявил полицейский.

Эстерхази затаил дыхание.

— Не спешить! — приказал Балфур. Он нетерпеливо подался вперед и напрягся, как пружина. — Тяните осторожно, плавно!

К тянущим присоединился третий. Они тащили, перебирая руками веревку, а Балфур то и дело приговаривал, чтобы не торопились.

— Выходит, — проворчал один.

Поверхность трясины вспучилась, грязь растеклась в стороны. На поверхности показался залепленный грязью бесформенный предмет, похожий на бревно.

— Медленно! — предупредил Балфур.

Словно огромную пойманную рыбу, полицейские удерживали труп на поверхности, пропихивая под него нейлоновые стропы.

— Хорошо. Поднимайте!

Единым усилием вырвали труп из трясины, шлепнули на расстеленный пластик. Грязь потекла ручьями, и в ноздри ударила жуткая трупная гниль. Эстерхази отшатнулся назад.

— Какого черта? — пробормотал инспектор.

Он склонился над трупом, дотронулся до него затянутой в перчатку рукой. Махнул полицейскому:

— Обмойте!

Полицейский с подоспевшим экспертом склонились над головой трупа и, прыская из бутыли, смыли грязь. Вонь пошла невероятная. Сделалось дурно, в глотку толкнулся жгуче-кислый комок желчи. Полицейские спешно закуривали.

Балфур выпрямился и сообщил равнодушно:

— Это овца. Оттащите в сторону, это место обмойте как следует, и продолжим поиски.

Полицейские работали молча, и вскоре кошка опять полетела в воду. Прочесывали снова и снова, и всякий раз — одна трава. Вонь гниющей овцы покрывалом легла на окрестности. Снедаемый нетерпением и стрессом, Эстерхази едва держался. Почему они не могут отыскать тело?

Наконец прочесали и дальнюю часть топи. Балфур собрал команду чуть в стороне, полицейские вполголоса посовещались. Затем Балфур подошел к Эстерхази:

— Вы уверены, что ваш зять утонул именно здесь?

— Конечно уверен! — выпалил Эстерхази на грани истерики, пытаясь совладать с дрожью в голосе.

— Сомневаюсь, что мы здесь что-нибудь найдем.

— Да там он, там! — почти прокричал Эстерхази. — Вы же сами нашли и мою гильзу, и следы в траве! Вы знаете, что это то самое место!

Балфур посмотрел на него пытливо:

— Похоже, что да, но…

— Вы должны его найти! Бога ради, тральте все снова!

— Да, конечно. Однако вы видели, как тщательно мы все обыскали. Если бы тело там было…

— Но ведь течение! — воскликнул Эстерхази. — Его могло унести!

— Там нет никакого течения.

Эстерхази глубоко вдохнул, отчаянно стараясь взять себя в руки. Он попытался говорить спокойно, но голос предательски дрогнул.

— Слушайте, мистер Балфур! Я знаю: тело здесь. Я видел, как он тонул!

Балфур кивнул полицейским и приказал:

— Тральте снова, под прямым углом к прежним направлениям.

Полицейские недовольно забормотали. Но вскоре траление возобновилось, кошка полетела в грязь. Эстерхази наблюдал за работой, и желчь толкалась в самой глотке. Последние отблески солнца угасли, туман сгустился, в свете мощных люминесцентных ламп окружающее стало призрачным, жутким и нереальным. Люди казались тенями, про́клятыми душами, бесцельно мечущимися в глубинах ада.

«Невозможно, — подумал Эстерхази. — Пендергаст не мог выжить и выбраться отсюда. Это выше человеческих сил».

И все-таки следовало остаться и увидеть финал собственными глазами. Он обратился к Балфуру:

— Скажите, возможно ли в принципе человеку выбраться из подобной трясины? Самому, без посторонней помощи?

— Но вы же видели, как он ушел в грязь. Или не видели?

В белесом сумраке лицо инспектора казалось острым, как топор.

— Да, конечно, я видел… Но я был так взволнован, растерян, а туман настолько плотный… может, он все-таки выбрался?

— Сильно сомневаюсь, — ответил Балфур, прищурившись. — Однако, если допустить, что вы покинули его, когда он еще барахтался, он мог и выбраться.

— Нет, я же говорил: я до последнего пытался спасти его. Но знаете, мой зять — чрезвычайно изобретательный и предприимчивый человек… — Эстерхази добавил надежды в голос, чтобы скрыть испуг. — Может, он все-таки выбрался… мне так хочется верить, что он выбрался…

— Доктор Эстерхази, не думаю, что на это стоит надеяться всерьез, — сказал инспектор не без сочувствия. — Но вы правы, нам следует уделить внимание и такой возможности. К сожалению, оставшаяся гончая слишком травмирована, но у нас есть два искусных следопыта. Мистер Грант, мистер Чейз! — позвал он.

Из тумана вынырнули егерь и глава команды экспертов.

— Да, сэр?

— Не могли бы вы обследовать окрестности этой трясины? Ищите малейшие приметы того, что жертва сумела выбраться и удалилась отсюда. Обыщите как можно бо́льшую площадь, о положительном результате сообщите немедленно.

— Да, сэр!

Пара следопытов растворилась в сумраке, виднелся лишь перемещающийся рассеянный свет их фонарей.

Эстерхази ожидал молча. Туман постепенно стал густым и плотным, почти непроницаемым для света.

Наконец следопыты вернулись.

— Сэр, никаких следов нет, — отрапортовал Чейз. — Конечно, дождь был очень сильным, он мог уничтожить все небольшие отметины. Но раненый человек, скорее всего ползущий, истекающий кровью, покрытый грязью, должен был оставить значительные следы. Он не выбрался из топи, это точно.

— Вот и ответ на ваши сомнения, — подытожил инспектор, обращаясь к Эстерхази. — Думаю, наши сегодняшние поиски можно на этом завершить. Доктор Эстерхази, боюсь, мне придется попросить вас задержаться на время предварительного расследования. — Он вытащил платок, вытер повисшую под носом каплю. — Вы меня поняли?

— Не беспокойтесь! — горячо заверил его Эстерхази. — Я полон решимости оставаться здесь до тех пор, пока не выяснится в точности, что же случилось с моим… с моим дорогим зятем.

Глава 8

Нью-Йорк

Доктор Джон Фелдер следовал за полицейским фургоном, подпрыгивавшим на ухабах однополосной дороги, пересекающей Малый Губернаторский остров. Для начала октября вечер выдался необычно теплым, на заболоченной местности по обе стороны дороги виднелись там и сям островки скапливающегося в низинах тумана. Поездка на юг от «Бедфорд-Хиллс» заняла меньше часа, и цель уже была близка.

Фургон свернул на аллею давно засохших каштанов. Фелдер не отставал. За деревьями виднелись Ист-Ривер и бесчисленные здания манхэттенского Ист-Сайда. Так близко — и все же так недоступно.

Фургон притормозил у высоких ворот кованого железа. Надпись на бронзовой пластине гласила: «Больница „Маунт-Мёрси“ для душевнобольных преступников». Из будки появился охранник, подошел к водителю. Взглянул на протянутый водителем планшет, кивнул и, вернувшись в будку, нажатием кнопки открыл ворота. В последнее время многие считали, что стоит изменить название на что-либо современное и не столь клеймящее несчастных пациентов. Но, судя по виду массивной пластины, рассчитана она была на долгие годы.

Фургон свернул на мощенную брусчаткой небольшую парковку. Фелдер оставил свой «вольво» рядом с полицейским автомобилем. Выйдя из машины, он посмотрел на огромное неоготическое сооружение, чьи высокие стрельчатые окна теперь были забраны решетками. Это был, наверное, самый живописный, если не сказать необычный, приют для умалишенных во всей Америке. Фелдер затратил немало усилий и времени на то, чтобы перевести сюда нужного человека. Теперь его очень злило то, что человек, обещавший «рассказать все» о необычном пациенте как плату за перевод сюда, бесследно исчез.

Фелдер перевел взгляд на полицейский фургон. Тюремный охранник выбрался с пассажирского сиденья, подошел к задним дверям, вытащил связку ключей на большом кольце и сунул нужный ключ в замок. Из открывшейся двери шагнул наружу полицейский в униформе и с дробовиком. Отошел немного и встал с оружием наготове. Охранник помог выбраться из фургона пациенту.

Глазам Фелдера явилась молодая — лет двадцать с небольшим — женщина с темными волосами, подстриженными коротко и со вкусом. Она поблагодарила охранника за помощь низким, ровным голосом, звучащим сдержанно и старомодно. Женщина была одета в тюремную робу, руки схвачены наручниками за спиной. Но когда охранник повел ее ко входу, она держалась прямо, ступала с достоинством, смотрела гордо и независимо.

Фелдер подошел к ней.

— Здравствуйте, доктор, — приветствовала его пациентка, коротко кивнув. — Я рада видеть вас снова.

— Констанс, я тоже рад.

Входную дверь им открыл чрезвычайно аккуратный и педантичный мужчина в белом халате поверх дорогого костюма.

— Добрый вечер, мисс Грин, — произнес мужчина спокойно и дружелюбно, словно обращался к ребенку. — Мы вас ожидали.

Констанс слегка присела в книксене.

— Я — доктор Остром. Здесь, в «Маунт-Мёрси», я буду вашим лечащим врачом.

— Рада знакомству с вами, — ответила женщина, чуть склонив голову. — Пожалуйста, зовите меня Констанс.

Пациентка и сопровождающие вошли в приемный покой. Там было тепло и слегка пахло дезинфицирующим средством.

— Я знаком с вашим, э-э, опекуном, Алоизием Пендергастом, — сообщил доктор Остром. — Мне очень жаль, что мы не смогли привезти вас сюда раньше, но хлопоты с необходимыми документами, к сожалению, заняли слишком много времени.

Говоря это, Остром многозначительно взглянул на Фелдера. Тот знал: предназначенную для Констанс комнату тщательно обыскали, подвергли основательной чистке — сначала хлоркой, затем бактерицидным антисептиком, а в завершение покрасили трижды масляной краской. Эти меры посчитали необходимыми ввиду того, что предыдущая обитательница комнаты славилась пристрастием к ядам.

— Я признательна вам за хлопоты, доктор, — чопорным тоном произнесла Констанс.

Доктор Остром заполнил бумаги, необходимые для передачи пациента, и вручил их охраннику со словами: «Теперь можете снять наручники». Полицейский снял их, после чего служащий больницы выпустил охранника и полицейского наружу и тщательно запер за ними дверь.

— Отлично! — сказал Остром, легонько потирая руки, словно перевод Констанс сюда доставил ему особенное удовольствие. — Мы с доктором Фелдером покажем вам комнату. Уверен, что вы найдете ее приятной и уютной.

— Доктор Остром, не сомневаюсь, так оно и будет, — ответила Констанс. — Вы очень любезны.

По пути через долгий, отзывающийся эхом коридор доктор Остром рассказывал о правилах поведения в «Маунт-Мёрси» и выражал надежду, что соблюдение их не причинит Констанс неудобств. Фелдер украдкой взглянул на Констанс. Конечно, любому она покажется необычной: старомодный выговор, непроницаемые глаза, почему-то кажущиеся гораздо старше лица. И ни в ее поведении, ни в лице невозможно угадать признаки страшного недуга. Но Констанс была совершенно безумна. Других подобных случаев Фелдер не знал. Она считала, что родилась в 1870 году, в семье, ныне давно забытой, стертой из человеческой жизни. Ее существование подтверждали только разрозненные оставшиеся документы. Недавно Констанс вернулась на корабле из Англии. По признанию самой женщины, во время плавания она швырнула за борт своего сына-младенца. Утверждала, что малыш — воплощение зла.

За два месяца занятий ее случаем — сначала в больнице Бельвью, потом в исправительной колонии «Бедфорд-Хиллс» — Фелдер уделил немало сил анализу этого расстройства. Интерес оттого лишь укрепился, но доктор ни на йоту не приблизился к пониманию Констанс и ее заболевания.

В конце коридора все подождали, пока служащий отомкнет тяжелую металлическую дверь, затем пошли по другому звучному пустому коридору. Наконец остановились возле никак не помеченной двери. Служащий повозился с ключами, и взорам предстала небольшая, скудно обставленная комнатка без окон. Мебель — стол, кровать и единственный стул — были прочно привинчены к полу. На прикрепленной к стене книжной полке стояло несколько томов. На столе красовалась небольшая пластиковая ваза с нарциссами из больничного сада.

— Как вам комната? — спросил доктор Остром.

Женщина внимательно осмотрелась и сказала:

— Спасибо, я полностью ею удовлетворена.

— Рад слышать. Привыкайте, обживайте без спешки. Я вскоре пришлю к вам служащую с новой одеждой, более подходящей для вас.

— Буду вам чрезвычайно благодарна, — сказала Констанс и посмотрела на книжную полку. — Боже правый! «Magnalia Christi Americana» Коттона Матера,[1] «Автобиография» Бенджамина Франклина, «Кларисса» Ричардсона. Это ведь книги двоюродной бабушки Корнелии!

— Новые их издания, — подтвердил доктор Остром. — Знаете ли, когда-то это была ее комната, и ваш опекун попросил купить эти книги для вас.

— Ах… — На мгновение щеки Констанс порозовели от неожиданной радости. — Словно вернулась домой! Так чудесно продолжать семейную традицию даже здесь!

В комнате было тепло, но по спине доктора Фелдера пробежали холодные мурашки. Насколько же все безнадежно…

Глава 9

Лейтенант Винсент д’Агоста сидел, уткнувшись взглядом в письменный стол, и боролся с подступающей депрессией. Как только он вернулся из отпуска по болезни, его босс, капитан Синглтон, отправил его заниматься канцелярской работой. Всех-то дел — перекладывать бумаги с одного края стола на другой. Д’Агоста бросил взгляд за дверь, на комнату участка. Там деловито сновали люди, звенели телефоны, происходило оформление преступников. Там делали настоящее дело. Лейтенант вздохнул, снова посмотрел на бумаги. Д’Агоста их ненавидел. Но ведь Синглтон старался ради блага лейтенанта. Всего полгода назад врачи госпиталя в Батон-Руже боролись за жизнь Винсента д’Агосты, прикованного к больничной койке. Пуля зацепила сердце. Еще повезло, что он способен ходить и к тому же вернулся на работу. Да и не вечно ему сидеть за бумагами. Нужно всего лишь поправиться в полной мере, вернуть прежние силы.

Д’Агоста напомнил себе: в жизни есть повод для оптимизма, и еще какой. Отношения с Лорой Хейворд стали чудесными. Она по-настоящему встревожилась, испугалась его потерять — и смягчилась, стала заботливее, нежнее. Лейтенант всерьез рассчитывал, полностью оправившись, сделать ей предложение. Конечно, обычный консультант по семейным вопросам вряд ли посоветовал бы получить в грудь пулю, чтобы улучшить отношения, но ведь сработало!

Ощутив чужое присутствие, лейтенант поднял голову и встретил взгляд молодой женщины. Лет девятнадцать-двадцать, невысокая, одета в джинсы и застиранную футболку с «Рамоунз». На плече висит черная кожаная сумка, усаженная мелкими металлическими заклепками. Волосы перекрашены в жгуче-черный цвет, на предплечье заметна татуировка — копия рисунка Эшера.[2]

Девица-гот.

— Чем могу помочь, мэм? — раздраженно спросил д’Агоста.

И отчего чертов секретарь не вышибает такую публику?

— Я что, выгляжу как «мэм»? — ответила девица.

— Чем могу быть полезен? — исправился лейтенант, вздохнув.

— Вы — Винсент д’Агоста, правильно?

Он кивнул.

Девица шагнула в офис.

— Он упоминал вас несколько раз. У меня память на имена никудышная, но ваше запомнила — такое уж итальянское, звучное.

— Такое уж итальянское, — повторил лейтенант.

— Да я ничего плохого не имела в виду. Просто на моей родине, то есть в Канзасе, ни у кого таких имен нету.

— Итальянцы так далеко в глушь не забирались, — ответил д’Агоста сухо. — Не поясните ли, кто такой «он», о котором вы говорите?

— Агент Пендергаст.

— Пендергаст? — спросил лейтенант, невольно выдав удивление.

— Угу. Я была его ассистенткой в Медсин-Крике, в Канзасе. Помните серийные убийства, «натюрморты»?

Лейтенант в недоумении уставился на девицу. Ассистентка Пендергаста? Да что такое она несет?

— Неужели он обо мне не говорил? Я — Кори Свенсон.

— Я слегка знаком с «натюрмортами», но не припомню, чтобы Пендергаст называл ваше имя.

— Он про свои дела никогда не рассказывает. Я его возила, помогала обследовать город. Он же у нас как белая ворона был — в черном костюме и всякое такое. Без меня, местной, не обошелся бы.

Лейтенант удивился еще больше, но понял, что она говорит правду, хотя, возможно, несколько преувеличивает. Ассистентка? Хм… Раздражение вдруг сменилось подозрением.

— Заходите! — предложил он запоздало. — Садитесь!

Кори Свенсон уселась, звякнув металлом, отбросила назад челку, открыв фиолетовую и желтую пряди.

Д’Агоста откинулся на спинку кресла и спросил, стараясь не показывать свои эмоции:

— Итак, в чем дело?

— Я в Нью-Йорке уже год. Как раз в сентябре и приехала. Учусь на втором курсе и только что перевелась в колледж уголовного права имени Джона Джея.

— Продолжайте, — сказал лейтенант.

Известие о колледже его впечатлило. Девица явно не дура, хотя и прилагает все усилия, чтобы выглядеть таковой.

— У меня курс по девиантному поведению и социальному контролю.

— Девиантное поведение и социальный контроль, — задумчиво повторил лейтенант.

Такой курс Лора, наверное, прослушала бы с удовольствием. Она неравнодушна к социологии.

— Как часть обучения нам нужно написать курсовую работу по какому-нибудь делу. Вот я и выбрала для работы тему серийных убийств «натюрмортов».

— Не уверен, что Пендергаст одобрил бы такой выбор, — осторожно заметил лейтенант.

— Он-то как раз одобрил. Тут и зарыта собачка. Я ж, когда только приехала, договорилась с ним пообедать. Вчера был назначенный день, а Пендергаст не появился. Я пришла в его квартиру в «Дакоте», но портье меня завернул, и дело с концом. А ведь у Пендергаста есть номер моего телефона. Мог бы и позвонить, отменить обед. Он будто сквозь землю провалился.

— Странно. Быть может, вы ошиблись с датой?

Девица покопалась в сумочке, выудила конверт и протянула полицейскому. Тот вынул письмо, начал читать.

«Дакота»

Западная 72-я улица, д. 1

Нью-Йорк, NY 10023

5 сентября

Мисс Кори Свенсон

Амстердам-авеню, д. 844, кв. 30Б

Нью-Йорк, NY 10025

Дорогая Кори!

Рад узнать о Ваших успехах в учебе. Выбор курсов всецело одобряю. Полагаю, «Введение в криминалистическую химию» покажется наиболее интересным. Я поразмыслил над Вашей идеей курсового проекта. Да, я согласен с его темой и приму посильное участие — при условии, что Вы ознакомите меня с окончательным вариантом работы и не станете разглашать определенные, не слишком значительные подробности.

Кори, не согласитесь ли отобедать со мной? Вскоре я уеду за пределы страны, но вернусь к середине октября. 19 октября могу пригласить вас на обед. Позволю себе предложить «Ле Бернардин» на Западной 51-й улице. Зарезервирую столик на свое имя.

Буду очень рад с вами повстречаться.

С наилучшими пожеланиями,

А. Пендергаст

Винсент д’Агоста дважды перечитал письмо. Действительно, пару месяцев от Пендергаста не поступало никаких известий. Само по себе это не слишком удивительно: агент нередко пропадал подолгу. Но слово он держал всегда. Не явиться, пригласив заранее девушку, уж точно не в его характере.

— Столик был зарезервирован? — спросил лейтенант, возвращая письмо.

— Да. Причем в день отсылки письма. Пендергаст заказа не отменял.

Д’Агоста кивнул, уже не на шутку встревоженный.

— Я надеялась, хоть вам что-то известно. Мне как-то не по себе. Это на него не похоже.

— Я уже давно не разговаривал с Пендергастом, но уверен: его отсутствию есть объяснение, — сказал лейтенант и попытался ободряюще улыбнуться. — Наверное, он занят очередным сложным делом. Я проверю и немедленно с вами свяжусь.

— Ага, вот мой номер. — Она придвинула к себе блок бумаги для заметок, черкнула быстренько ряд цифр.

— Я вам позвоню, мисс Свенсон.

— Спасибо. Зовите меня Кори.

— Отлично, Кори, — проговорил лейтенант задумчиво.

Чем больше он размышлял над исчезновением Пендергаста, тем непонятнее оно казалось. Погруженный в раздумья лейтенант и не заметил, как девушка подхватила сумку и направилась к дверям.

Глава 10

Каирн-Бэрроу

Хай-стрит проходила через центр деревни, за площадью чуть сворачивала на восток и дальше превращалась в дорогу, теряющуюся среди заросших травой холмов у озера Лох-Ланарк. Все дома и магазины в деревне были выстроены из камня серо-глинистого цвета, на крутых высоких кровлях тускло поблескивал шиферный сланец. Из свежевыкрашенных цветочных ящиков на окнах выглядывали нарциссы и первоцвет. Колокола на приземистой колокольне Уи-Кирк сонно прозвонили десять утра. Даже на раздраженный взгляд старшего инспектора Балфура, картина невероятно живописная.

Инспектор быстро шел по улице. У деревенского паба «Старая колючка» стояло с десяток машин. По местным меркам почти транспортный затор — сезон-то уже прошел, отпускники и туристы давно разъехались. Балфур шагнул за порог, кивком приветствовал Филиппа, хозяина паба, ступил в дверь у телефонной будки и поднялся по скрипучей деревянной лестнице в зал — самое большое место собраний на двадцать миль вокруг. Теперь оно заполнилось целиком. Мужчины и женщины — свидетели и просто любопытствующие — сидели на длинных скамьях лицом к дальней стене и большому дубовому столу перед нею. За столом восседал местный коронер, доктор Айнсли, одетый в черное. Иссохшее его лицо бороздили глубокие морщины, выдававшие постоянное недовольство их носителя мирозданием и делами, происходящими в этом мироздании. Рядом за столом гораздо меньших размеров сидел Джадсон Эстерхази.

Айнсли чуть шевельнул подбородком — заметил инспектора, усевшегося на скамью. Осмотревшись, он прокашлялся и начал:

— Данный коронерский суд собран, дабы прояснить и оценить обстоятельства исчезновения и возможной смерти мистера Алоизия Ка-Эл Пендергаста. Возможной — поскольку тело не было найдено. Единственный свидетель гибели мистера Пендергаста — тот, кто, возможно, и стал причиной гибели, его зять Джадсон Эстерхази.

Угрюмый оскал коронера так натянул иссохшую кожу, что казалось, еще немного — и она полопается и обсыплется лоскутами.

— Поскольку у мистера Пендергаста нет живых кровных родственников, можно утверждать, что Джадсон Эстерхази не только причина инцидента, повлекшего возможные неприятные для мистера Пендергаста последствия, но и представитель его семьи. Как следствие, данное заседание не может де-факто следовать обычной процедуре, поскольку тело отсутствует и факт смерти не может быть утвержден достоверно. Тем не менее мы де-юре последуем установленной практике. Эрго, наша цель — установить факты и определить обстоятельства исчезновения мистера Пендергаста, а также установить возможность утверждения факта смерти. Мы выслушаем все относящиеся к делу показания и вынесем определение.

Затем Айнсли обратился к Эстерхази:

— Доктор Эстерхази, вы не станете отрицать, что в данном случае вы — заинтересованное лицо?

— Да, я заинтересованное лицо, — подтвердил тот.

— И вы по собственной воле отказываетесь от адвоката?

— Именно так.

— Хорошо. Перед началом слушания позволю себе напомнить присутствующим пункт тридцать шесть Уложения о деятельности коронеров: целью процедуры не является установление того, в какой мере должна быть применена административная либо уголовная ответственность, хотя мы и можем определить, в какой мере открывшиеся обстоятельства совместимы с предусмотренными законом нормами признания виновным. Определение виновности — прерогатива суда, буде таковой произойдет в данном случае. По этому поводу есть вопросы?

Ответом было молчание.

— В таком случае перейдем к опросу свидетелей. Начнем с Йона Кромарти.

Инспектор Балфур без особого интереса выслушал рассказ хозяина охотничьего домика о Пендергасте и Эстерхази: первые впечатления о гостях, совместный ужин накануне, ошалевший Эстерхази на следующее после ужина утро, явившийся с криками, что подстрелил зятя. Затем Айнсли опросил нескольких постояльцев Килхурна, наблюдавших возвращение растерянного, изнеможенного Эстерхази. После обратился к егерю Гранту. Все это время на лице коронера читалось лишь недоверие и раздражение.

— Если не ошибаюсь, вы Роберт Грант, так?

— Ну да, сэр, — ответил старый егерь.

— Как долго вы работаете егерем в Килхурне?

— Уже тридцать пятый год, сэр.

По просьбе Айнсли егерь описал в подробностях поход к месту происшествия и смерть гончей.

— Насколько обычно для охотников, гостящих здесь, заходить в топи Фоулмайр?

— Обычно? Ну какое ж обычно. Это против правил.

— Значит, Пендергаст и доктор Эстерхази нарушили правила?

— Ну да.

Балфур заметил, как Эстерхази заерзал, очевидно нервничая.

— Подобное поведение свидетельствует о некомпетентности. Почему вы позволили им идти?

— Да я ж помню, они раньше бывали. Хорошие охотники.

— Рассказывайте дальше, прошу вас.

— Была уже эта парочка, лет десять-двенадцать тому. Я их тогда и водил, точно я. Чертовски хорошо стреляли и знали в точности, что делать и как, в особенности доктор Эстерхази. — Грант кивнул в сторону доктора. — Да если б я вообразить-то мог, что они в болота, — без проводника не выпустил бы!

Балфур напрягся. Конечно, он уже знал, что Пендергаст и Эстерхази прежде охотились в Килхурне, — про это Эстерхази рассказывал на допросе. Но известие о том, что егерь сам водил их и считает Эстерхази отличным стрелком, оказалось новостью. Доктор всегда приуменьшал свои таланты стрелка. Балфур обругал себя за неспособность выявить такое простое и важное обстоятельство.

Наступила его очередь давать показания. Балфур описал свое прибытие в охотничий домик, эмоциональное состояние Эстерхази, поиски тела и прочесывание топи, последующие бесплодные поиски среди окрестных гор, пустошей и деревень. Инспектор говорил медленно, осторожно подбирая слова. Айнсли слушал очень внимательно, изредка прерывая его вопросами.

Когда инспектор закончил, Айнсли пристально взглянул на него и спросил:

— Полиция продолжала поиски в течение десяти дней после сообщения о происшествии?

— Это верно, — подтвердил Балфур. — Мы прочесали топь не единожды, а дважды и затем еще дважды. Мы прочесали и все окрестные топи. Мы использовали поисковых собак, чтобы обнаружить след, ведущий от места происшествия. Следа так и не нашли. Хотя в его отсутствии нельзя быть уверенным: шел сильный дождь.

— Таким образом, вы не нашли ни свидетельств в пользу смерти мистера Пендергаста, ни свидетельств о том, что он остался жив?

— Именно так. Мы не отыскали ни его тела, ни личных вещей, включая винтовку.

— Инспектор, считаете ли вы поведение доктора Эстерхази полезным в проведении розысков?

— Большей частью — да. Хотя он определил свои навыки в стрельбе иначе, чем их определил мистер Грант.

— И как же доктор Эстерхази определил свои стрелковые навыки?

— Он назвал себя неопытным стрелком.

— Соответствуют ли его поступки и утверждения типичному образу действий человека, вовлеченного в подобный инцидент?

— Насколько я могу судить, да.

Несмотря на свои подозрения, Балфур не мог вспомнить ни единого поступка или высказывания Эстерхази, которые нельзя было бы объяснить стыдом, горем либо чувством вины.

— Можете ли вы утверждать, что его допустимо рассматривать как надежного и компетентного свидетеля?

Балфур замялся:

— Я бы сказал, по сей день не обнаружилось ничего противоречащего утверждениям доктора Эстерхази.

После недолгих раздумий коронер сказал:

— Спасибо, инспектор.

Следующим давал показания сам Эстерхази. За десять дней после происшествия он в значительной мере вернул прежнюю уверенность и способность держать себя в руках. Но на лице его, осунувшемся от переживаний, по-прежнему читались тревога и озабоченность, лишь усилившиеся со временем. Говорил он тихо, искренне, уверенно. Рассказал о дружбе с Пендергастом, начавшейся, когда агент ФБР женился на его сестре. Кратко упомянул ее жуткую смерть в пасти льва-людоеда, вызвав удивленные восклицания публики. Затем — при мягком подталкивании со стороны коронера — рассказал о событиях, приведших к смерти Пендергаста: охота в горах, спор о том, какого оленя выслеживать, погоня в Фоулмайре, поднявшийся туман, дезориентация, внезапное появление оленя, выскочившего из тумана, инстинктивный выстрел, отчаянные попытки спасти зятя, утопление того в болоте. Когда Эстерхази рассказывал о смерти зятя и о своем возвращении в охотничий домик, самообладание оставило его, он заволновался, заговорил сбивчиво, путано. Публика сочувственно закивала: такое ведь горе у человека! Но Балфур с удовлетворением отметил, что лицо коронера по-прежнему выражает лишь унылое раздражение и недоверие. Айнсли задал несколько вопросов, в основном о мелочах вроде последовательности событий и оценки доктором Эстерхази раны Пендергаста. Опрос Эстерхази занял всего четверть часа. Все ясно, понятно, никаких недомолвок. Чудесный спектакль.

Спектакль, хм. Почему в голову пришло именно это слово?

А потому, что, вопреки всем свидетельствам, Балфур продолжал подозревать Эстерхази. Уличить его он ни в чем не мог. Все говорило в пользу доктора. Но если бы инспектор хотел кого-либо убить и представить убийство несчастным случаем, он действовал бы в точности как Эстерхази.

Инспектор размышлял над этим, пока чередой проходили второстепенные свидетели. Он искоса посмотрел на Эстерхази — тот прикладывал все усилия, чтобы казаться простодушным, искренним, даже простоватым, эдаким типичным заторможенным американцем. Но заторможенным и уж тем более глупым он никак не мог быть. Настоящее медицинское образование, диссертация. Инспектор проверил подлинность и того и другого.

— Как я и оповещал о том в начале слушаний, цель их — установить факт смерти либо ее отсутствия, — сухо и раздраженно изрек коронер. — Свидетельства таковы: по словам доктора Эстерхази, он случайно ранил Алоизия Пендергаста выстрелом из ружья. По мнению доктора Эстерхази как медика, ранение смертельное. Эстерхази наблюдал, как мистер Пендергаст погрузился в топь. По словам инспектора Балфура и прочих, место происшествия было тщательно обследовано и немногие найденные следы говорят в пользу показаний доктора Эстерхази. Инспектор также свидетельствует, что ни тело, ни личные вещи мистера Пендергаста не отыскались на месте происшествия и в его окрестностях. Далее, инспектор Балфур утверждает, что, несмотря на тщательные розыски в окрестных деревнях, следов мистера Пендергаста найдено не было. Также не нашлось и свидетеля, видевшего мистера Пендергаста живым либо мертвым.

Коронер обвел взглядом собравшихся:

— В свете этих обстоятельств возможны два вердикта, согласующиеся с изложенными здесь показаниями: непреднамеренное убийство либо «открытый вердикт». Непреднамеренное убийство квалифицируется как убийство без предварительного преступного умысла. «Открытый вердикт» подразумевает, что причина и обстоятельства смерти, а в данном случае еще и самый факт смерти в настоящее время установлены быть не могут.

Он замолчал и снова обвел комнату циничным раздраженным взглядом:

— Основываясь на данных сегодня свидетельских показаниях, я объявляю в данном случае «открытый вердикт».

— Простите, сэр! — Балфур невольно вскочил на ноги. — Я должен опротестовать этот вердикт!

— В чем дело, инспектор? — спросил Айнсли, хмурясь.

— Несмотря на то что… — Инспектор помедлил, собираясь с мыслями. — Несмотря на то что рассматриваемый случай, возможно, и нельзя классифицировать как убийство, тем не менее он произошел вследствие преступной небрежности. Это решительно говорит в пользу вердикта о непреднамеренном убийстве. Показания самого доктора Эстерхази подтверждают это. Нет ни малейшего свидетельства о том, что жертва выжила, и есть убедительнейшие свидетельства в пользу ее гибели.

— Да, они есть, — согласился Айнсли. — Но, инспектор, позвольте вам напомнить: тела нет. Подтверждения свидетельствам нет. У нас есть лишь показания единственного человека. Независимых свидетельств смерти нет. Мы не можем быть уверенными в том, что убийство вообще имело место. Потому единственно возможный вердикт в данном случае — «открытый».

Балфур, однако, не сдавался:

— Но в случае «открытого вердикта» я не могу предотвратить отъезд доктора Эстерхази из Шотландии!

— Если возражаете, можете обратиться в суд графства с просьбой о пересмотре вердикта.

Собравшиеся начали перешептываться. Балфур искоса взглянул на доктора. Увы, ничего не поделаешь.

— Если больше вопросов нет, объявляю слушание закрытым! — возвестил суровый коронер.

Глава 11

Инверкирктон, Шотландия

Одинокий велосипедист усердно крутил педали, двигаясь по узкой, извилистой дороге. Черный трехскоростной велосипед имел усиленный багажник, на котором размещалась пара боковых седельных сумок из кожи, закрепленных резиновыми тяжами. Ездок был одет в темно-серую ветровку и светло-серые брезентовые брюки. Светло-серое, темно-серое и черное — на фоне заросшего вереском и дроком склона велосипедист казался забавной монохромной картинкой.

На вершине холма, где россыпь валунов торчала клыками из зеленых зарослей дрока, дорога раздвоилась. Ездок остановился, слез с велосипеда и, весьма довольный передышкой, вытянул из внутреннего кармана карту, расправил на сиденье и неторопливо и безмятежно занялся ее изучением.

Но спокоен и безмятежен Джадсон Эстерхази был только наружно. Он потерял аппетит. Заталкивать пищу в глотку стало пыткой. Постоянно хотелось оглянуться, не подкрадывается ли кто сзади. Мучила бессонница. Едва он смыкал веки, память с ужасающей ясностью рисовала смертельно раненного Пендергаста, глядящего из трясины. Жуткий взгляд, острее и ярче отточенного лезвия.

В тысячный раз доктор проклял себя за слабость. Нельзя было уходить, оставлять Пендергаста живым. Следовало дождаться, пока грязь не поглотит его. Так почему же не дождался? Из-за взгляда. Ни секунды более не мог он смотреть в прищуренные серебристо-серые глаза, пронзающие душу с остротой скальпеля. Жалкая, прискорбная слабость в момент, требовавший наибольшего присутствия духа. А ведь он знал, что Пендергаст в высшей степени изобретателен и находчив. «Вы не имеете представления, ни малейшего представления о том, насколько опасен Пендергаст». Разве не сам Эстерхази изрек это всего полгода назад? «Он упорен и умен, и сейчас он заинтересован, чрезвычайно заинтересован». Эстерхази так тщательно все спланировал — и не смог довести свой план до конца.

Неизвестность — страшное проклятие.

Пока Эстерхази стоял у велосипеда, притворяясь, что изучает карту, и ощущая, как сырой ветер треплет брючины, он в который раз напомнил себе: рана была смертельная, это точно. Даже если Пендергасту как-то удалось вылезти из трясины, за несколько суток скрупулезных поисков они обязательно нашли бы его тело. Логичное объяснение неудачи с прочесыванием болота лишь одно: Пендергаст смог выбраться из этой топи и умер, забившись в густые заросли поодаль, либо утонул на другом участке болота.

Но ведь наверняка не знаешь, и это сводит с ума. Нужно узнать правду, необходимо! Альтернатива — жизнь, наполненная паранойей и ужасом, — просто неприемлема.

После слушания, окончившегося «открытым вердиктом», Эстерхази покинул Шотландию, причем самым заметным образом: в Глазго его отвез сам инспектор Балфур, сердитый до невозможности.

А неделю спустя Эстерхази вернулся. Он коротко подстригся, выкрасил шевелюру в черный цвет, нацепил толстые очки в роговой оправе, под носом прилепил дорогостоящие, отличного качества накладные усы. При маловероятной встрече с инспектором либо его подчиненными шанс быть узнанным практически нулевой. Эстерхази стал обычным американским туристом, вздумавшим прокатиться поздней осенью по шотландским горам.

С перестрелки на болотах прошло три недели. Следы искать практически бесполезно. Но раньше он не мог приступить к поискам: во время дознания находился под пристальным наблюдением. Теперь нужно двигаться как можно быстрее, не теряя ни минуты. Необходимо твердо установить факт гибели Пендергаста, то, что он не сумел выползти из болот. Если удастся, тогда, возможно, вернется и душевный покой.

Наконец Эстерхази сумел сосредоточиться на карте. Он определил свое положение, нашел пик Бен-Дерг и Фоулмайр, деревню Каирн-Бэрроу, самую большую в округе. Уставив кончик пальца в место, где подстрелил Пендергаста, тщательно изучил окрестности. Ближайшая деревня — Инверкирктон, три мили от этого места. Ближе человеческого жилья нет, если не считать охотничий домик поместья Килхурн. Если Пендергаст выжил, он неизбежно направился в Инверкирктон. Поиски следует начать там.

Эстерхази сложил карту, посмотрел вдаль с высоты и различил у горизонта несколько строений. Инверкирктон. Ездок откашлялся, оседлал велосипед и мгновение спустя покатил вниз, на восток, подгоняемый в спину послеполуденным солнцем, не замечая сладкого верескового запаха, несомого ветром.

Инверкирктон оказался всего лишь тесной группкой ухоженных домов у поворота дороги, но в нем имелись две вещи, обязательные для каждого шотландского поселения: паб и гостиница. Эстерхази подрулил к гостинице, слез с велосипеда и прислонил его к стене, выбеленной известкой. Затем достал из кармана носовой платок и шагнул за порог.

Маленький вестибюль был живописно украшен: кроме тартанов и карты местности, на стенах висели в рамках фотографии Инвернесса и мыса Кинтайр. Здесь никого не было, за исключением мужчины лет шестидесяти с небольшим, очевидно хозяина, который стоял за стойкой полированного дерева и читал газету. Он внимательно, оценивающе посмотрел на вошедшего ярко-голубыми глазами. Эстерхази тут же принялся вытирать пот, потом громко высморкался в платок. Наверняка в крошечной деревушке случай на болоте обсуждали не раз, и Эстерхази остался очень доволен тем, что хозяин явно не узнал гостя.

— Добрый вечер, — пророкотал хозяин густо и басовито.

— Добрый… — ответил Эстерхази, стараясь отдышаться.

Хозяин взглянул на раскрытую дверь — в просвет виднелось переднее колесо велосипеда.

— В отпуске?

— Ну да. Мне бы комнату, если есть свободная.

— Есть одна. Как вас величать, сэр?

— Эдмунд Дрейпер. — Эстерхази снова глубоко задышал, отер лицо платком.

Хозяин снял с полки большую конторскую книгу в кожаном переплете.

— Эк, парень, запыхался ты.

— От Фрейзербурга педали крутил.

Старик замер над полуоткрытой книгой.

— Фрейзербург? Да это ведь сорок миль! И бо́льшая часть — по горам…

— Я уже знаю. Собственными ногами выяснил. Второй день отпуска всего… кажется, я малость переусердствовал. Но у меня всегда так: гоню до упора.

Хозяин покачал головой:

— Ну что же, зато спать сегодня будешь отлично. А завтра уж не гони, расслабься.

— Думаю, по-другому и не получится. — Эстерхази замолчал, задышал глубоко и шумно. — Кстати, я видел паб по соседству. Наверно, там можно пообедать?

— Угу, и притом чудесно! И если ты не прочь запить чудесным чудесное, я бы посоветовал местное солодовое виски, «Глен»… — Хозяин умолк, видя гримасу боли на лице гостя. — В чем дело-то?

— Не знаю, — растерянно ответил Эстерхази, запинаясь. — В груди вдруг сдавило… боль такая…

Старик встревожился. Чуть не подбежал к гостю, взял под руку, провел в небольшую комнату, смежную с вестибюлем, усадил в кресло, изготовитель которого явно переборщил с набивкой.

— В руку стреляет… Боже, больно-то как… — проговорил Эстерхази сквозь стиснутые зубы, прижав правую руку к груди.

— Выпить чего-нибудь? — озабоченно спросил хозяин, склоняясь над гостем.

— Нет… врача, скорее…

Эстерхази обмяк и закрыл глаза.

Глава 12

Подъездная дорожка, ведущая к портику дома 891 по Риверсайд-драйв, теперь выглядела гораздо лучше. Когда Винсент д’Агоста впервые пришел сюда, двор был усыпан мусором, высаженные вдоль дорожки кусты барбариса и айланта пребывали в жалком состоянии, чахли и сохли. Сам особняк в стиле боз-ар, разваливающийся и заброшенный, испещряли граффити уличных банд. А ныне и окрестности, и сам дом выглядели чистыми, ухоженными. Четырехэтажное каменное строение полностью восстановлено, крыша с мансардой, башенки и площадка на крыше возвращены к первоначальному состоянию. И все-таки, даже не ступив за порог, лейтенант ощутил странную холодность и пустоту.

Вообще-то, Винсент д’Агоста не совсем понимал, зачем приехал сюда. Не раз он уговаривал себя не быть параноиком, не тревожиться по пустякам, будто старая баба. Но визит Кори Свенсон оставил глубокое — и неприятное — ощущение беды. Он и подтолкнул в конце концов поддаться порыву и навестить особняк Пендергаста.

Лейтенант постоял с минуту, переводя дух. Он доехал по первой линии до 137-й улицы, пешком добрался до реки — и этот короткий переход забрал все силы.

Черт, как же Винсент д’Агоста ненавидел свою немощь, ненавидел пулю, заставившую заменить клапан сердца на свиной. Медленное, мучительное выздоровление, слабость, бессилие. Одно хорошо: сбросил вес. Но это поначалу. Теперь жир снова накапливался, причем быстро, а тренировками его не сгонишь — как сейчас тренироваться?

Отдышавшись, д’Агоста подошел к дубовой парадной двери, взялся за бронзовый дверной молоток, грохнул хорошенько.

Тишина.

Он выждал минуту, другую. Наклонился к двери, прислушиваясь, но толстые стены и двери не пропускали звуков. Лейтенант грохнул снова. Возможно, особняк и вправду пустует, ведь Констанс Грин в психиатрической больнице. Нет, невозможно. Пендергаст держит прислугу и здесь, и в «Дакоте».

Тихо зашелестел ключ, поворачиваясь в хорошо смазанном замке, и массивная дверь открылась. Коридор за нею был погружен в сумрак, но д’Агоста узнал Проктора, работавшего у Пендергаста шофером и временами изображавшего дворецкого. Обычно бесстрастное и непроницаемое лицо Проктора выглядело теперь суровым, почти неприязненным.

— Мистер д’Агоста, сэр, не хотите ли зайти?

Лейтенант шагнул за дверь, и шофер сразу тщательно ее запер. Затем предложил:

— Не изволите ли подняться в библиотеку?

Лейтенант ожидал ощущения жути — и не удивился ему, идя по длинному коридору, где звук шагов возвращался эхом, в гостиную со сводчатым потолком бледного серо-голубого цвета. В тусклом свете виднелись ряды шкафов с дверцами узорного стекла, за которыми угадывались весьма любопытные предметы.

— Пендергаст дома? — осведомился полицейский.

Проктор замер, обернулся:

— Мне очень жаль, но его здесь нет.

— А где он?

Невозмутимое лицо шофера чуть дрогнуло.

— Сэр, он умер.

Комната поплыла перед глазами лейтенанта.

— Умер? Как??

— Отправился на охоту в Шотландию. С доктором Эстерхази.

— С Джадсоном Эстерхази? Своим зятем?

— Да. Они охотились на оленя. На болоте. Доктор нечаянно застрелил мистера Алоизия. Тот утонул в болоте.

Д’Агоста не поверил своим ушам. Может, ослышался?

— Да что за чушь вы городите?

— Три недели назад мистер Алоизий погиб.

— А как с похоронами? Где Эстерхази? Почему меня не известили?

— Сэр, тела так и не нашли. А доктор Эстерхази исчез.

— Боже правый… вы говорите мне: Эстерхази случайно застрелил Пендергаста, тела нет, а Эстерхази взял и так запросто исчез?

Винсент д’Агоста вдруг понял, что кричит во весь голос. Ну и черт с ним!

Проктор ответил невозмутимо:

— Местная полиция искала много дней. Тралили болото, обыскивали окрестности. Не отыскали ничего.

— Тогда почему вы говорите, что Пендергаст мертв?

— Потому что так говорил доктор Эстерхази на следствии. Он выстрелил и попал в грудь. Потом видел, как мистер Алоизий утонул в топи.

Лейтенант почувствовал, что задыхается.

— Эстерхази сам рассказал вам это?

— Нет, сообщил по телефону инспектор, расследовавший происшествие. Хотел задать мне пару вопросов о мистере Алоизии.

— И больше никто вам ничего об этом не говорил?

— Нет, сэр.

— Где это случилось?

— В охотничьем домике поместья Килхурн в шотландских горах.

Винсент д’Агоста стиснул зубы и процедил:

— Люди просто так не исчезают. Скверно пахнет от этой историйки.

— Простите, сэр, это все, что мне известно.

Лейтенант несколько раз глубоко, до боли в груди, вдохнул.

— Господи боже… ладно. Спасибо, Проктор. Простите, я наорал тут. Уж очень разволновался.

— Не хотите ли зайти в библиотеку? Угостить вас стаканчиком шерри напоследок?

— Шутите? Ну, это нельзя просто так оставить, точно!

— Что вы намерены делать, сэр? — спросил Проктор, пристально глядя на полицейского.

— Еще не знаю. Но можете ставить сто против одного, уж что-нибудь да сделаю.

Глава 13

Инверкирктон

Джадсон Эстерхази сидел у исцарапанной стойки бара в пабе «Полумесяц», уныло потягивая пинту «Гиннеса». Паб был крошечный, под стать деревушке: три стула у стойки, четыре стола, по паре с каждой стороны. Пока в пабе никого не было, кроме Эстерхази да хозяина, старика Макфлекно, но пять часов вечера не за горами, а там и посетителей прибавится.

Эстерхази допил «Гиннес», и старик тут же предложил:

— Еще кружку, сэр?

Гость изобразил сомнение.

— Почему бы и нет? — проговорил он задумчиво. — Надеюсь, доктор Роскоммон будет не против…

— Само собой, ведь мы ему и не скажем! — хихикнул бармен.

Помянули доктора — а вот и он, виден сквозь большое круглое окно в двери паба. Роскоммон быстро шагал по улице. Остановившись у двери своей приемной, он ловко, привычным движением кисти повернул ключ в замке, зашел внутрь и закрыл дверь за собой.

Разыгрывая днем раньше сердечный приступ, Эстерхази отчетливо представлял себе типичного деревенского доктора: простодушный и грубоватый, краснолицый, пожилой, но мускулистый, привыкший управляться с людьми, а заодно с больными коровами и лошадьми. Но Роскоммон его удивил. Доктор оказался худощавым человеком немного за сорок, с умным проницательным взглядом. Пациента он осмотрел с холодным отстраненным профессионализмом, чему Эстерхази мог только позавидовать. Быстро определив, что в болях ничего страшного нет, Роскоммон тем не менее посоветовал несколько дней отдыха. Эстерхази ждал такого совета и обрадовался сбывшимся ожиданиям: прекрасный повод застрять в деревне и обследовать ее. И главное, удалось встретиться с местным доктором. Эстерхази надеялся подружиться с ним и выудить кое-какую информацию, но тот проявил себя воплощением шотландской сдержанности и не отклонялся от медицинской темы. Возможно, он такой по натуре. Или скрывает что-то, не желает выдавать чужаку?

Принявшись за новую пинту «Гиннеса», Эстерхази задумался. Что делает человек, подобный Роскоммону, в удручающе захолустном Инверкирктоне? Несомненно, он мог бы открыть преуспевающую практику в большом городе. Если Пендергаст совершил невозможное и сумел выжить, он наверняка обратился к Роскоммону. Больше никто здесь не смог бы помочь раненому.

Дверь паба открылась, и зашла женщина, Дженни Протеро. Эстерхази казалось, что он уже повидал практически весь чертов городишко. Миссис Протеро держала сувенирную лавку, а заодно — поскольку сувениры особых денег не приносили — обстирывала весь Инверкирктон. Толстенькая, добродушная, с лицом краснее вареного рака. Хотя день выдался теплый, она обмотала шею толстым шерстяным шарфом.

— Эй, Пол, привет! — бросила она хозяину, усаживаясь на стул у стойки со всей возможной при ее двухстах фунтах грацией.

— Добрый вечер, Дженни! — ответил Макфлекно, вытирая перед гостьей исцарапанную стойку.

Он нацедил пинту горького и поставил на картонный кружок перед Дженни.

— Мистер Дрейпер, как вы сегодня? — спросила та у Эстерхази.

— Спасибо, гораздо лучше вчерашнего, — ответил он, улыбнувшись. — Кажется, просто потянул мышцу.

— Рада слышать, — понимающе кивнула женщина.

— Вашему доктору Роскоммону надо сказать огромное спасибо.

— Да, он отличный спец, — вставил хозяин. — Повезло нам с ним.

— Он кажется великолепным врачом.

— В Лондоне учился, и всякое такое, — подтвердил Макфлекно.

— Честно говоря, мне удивительно, что его здесь держит? Кажется, тут и работы ему нет.

— Он единственный на двадцать миль в округе, кто может лечить, — сообщила Протеро. — По крайней мере, с прошлой весны, когда старый Грастнер помер.

— Значит, доктор сильно занят? — спросил Эстерхази как бы между прочим, потягивая «Гиннес».

— Ну да, — ответил бармен. — Всегда к нему посетители. Он их в любое время принимает.

— В любое время? Удивительно. Для провинции странно, правда?

— Отчего же? У нас, как и везде, разные случаи бывают, — ответил старый Макфлекно. Он кивком указал на докторскую приемную. — Иногда и за полночь свет в окнах. Работает.

— Да неужели? И когда такое в последний раз случилось?

Старик задумался.

— Хм, три недели тому. Или больше? Не помню точно. Однако оно не слишком часто случается. Я запомнил еще и потому, что он на машине выезжал, два раза. Поздно — уже за девять было.

— Должно быть, это бедняжка миссис Блур, — предположила Дженни Протеро. — Она в последние месяцы совсем плоха.

— Доктор ехал не в сторону Хифа, — возразил бармен. — На запад держал, я слышал.

— Но в той стороне одни болота, — удивилась женщина.

— Может, с гостем в охотничьем домике что случилось, — сказал Макфлекно.

Дженни отхлебнула горького:

— Ага, вот вы сказали, и я припомнила: как раз в то время белье в стирку от доктора оказалось все в кровавых пятнах. Из его кабинета, точно.

— Правда? Какое белье? — спросил Эстерхази, чье сердце лихорадочно заколотилось.

— Обычное. Простыни, наволочки.

— Ну, Дженни, тут ничего странного, — возразил старик. — У здешних фермеров постоянно беды: то побьются, то покалечатся.

— Да, но не в середине же ночи, — подумал вслух Эстерхази.

— Мистер Дрейпер, это вы про что? — озадаченно спросил бармен.

— Да так, пустяки, — поспешно ответил Эстерхази и залпом допил пиво.

— Еще одну?

— Нет, спасибо. Но позвольте мне угостить вас и миссис Протеро.

— С радостью, сэр, и большое спасибо!

Эстерхази кивнул, не глядя на старика. Взгляд доктора устремился через улицу, за круглое окно в двери, к выкрашенной в кремовый цвет приемной Роскоммона.

Глава 14

Мэлфорш, штат Миссисипи

Нед Беттертон остановился у пыльной витрины кафе «Идеал», зашел внутрь, вдохнул полной грудью аромат жареного лука и бекона и заказал чашку некрепкого сладкого кофе. Звания «кафе» место вряд ли заслуживало, но и Мэлфорш едва ли мог называться городом — бедней церковной крысы, грязный, разваливающийся и наполовину заброшенный. Молодые, кто мог блеснуть хоть каким-то талантом, стремились уехать поскорее в большие оживленные города. И оставляли неудачников дома. Четыре поколения неудачников — и вот он, нынешний Мэлфорш. Черт, ведь Нед вырос в таком городишке. И к несчастью, бежал оттуда не слишком резво. В результате бежит до сих пор, изо всех сил, но прибежать никуда так и не смог.

Впрочем, кофе тут не совсем дрянной, да и внутренность напоминает родное кафе. Крути не крути, а Неду нравились простодушные забегаловки такого пошиба, с крепкомясыми официантками, с дальнобойщиками, мощно налегающими ожирелыми животами на столы, с сочащимися жиром гамбургерами, с заказами, сообщаемыми криком во весь голос, с крепким горьким кофе.

Нед первым в семье окончил школу, не говоря уже про колледж. В детстве он был мелкий, тощий. Мать растила его одна. Отец сидел в тюрьме за грабеж заводика по разливу кока-колы. Карьерист-прокурор, безжалостный судья — в итоге двадцать лет. Отец умер от рака за решеткой. Беттертон знал, что отец умер от безнадежности и отчаяния. А смерть отца убила мать.

В результате Беттертон привык считать, что у власти всегда лживые и эгоистичные до мозга костей сукины дети. Потому и пошел в журналисты. Думал, что сможет бороться с такими без пистолета в руках. Одна беда: с дипломом заурядного колледжа по специальности «Медиа и коммуникации» он сумел устроиться лишь в «Эзервилльскую пчелу». Торчал в ней уже пять лет, тщетно стараясь перевестись в газету побольше. «Пчела» — по сути макулатура, предлог бесплатно и назойливо загрузить обывателя рекламными объявлениями. Выпуски «Пчелы» стопками лежали на бензоколонках и в супермаркетах, бери — не хочу. Владелец Зик Крэнстон, издатель и редактор в одном лице, смертельно боялся обидеть любого, кто с минимальной вероятностью мог бы дать рекламное объявление. Потому никаких расследований и обличений, никаких злободневных рассуждений о политике.

— Работа «Пчелы» — продавать место под рекламу, — говаривал Крэнстон, отлепив разжеванную зубочистку от нижней губы.

Отчего-то зубочистка всегда прилипала и болталась на его губах.

— Не пытайся раскопать новый «Уотергейт», — поучал Зик. — Только читателей распугаешь, и рекламодателей тоже.

В результате портфолио у Неда было как у сотрудника «Женского мира». Заметки о повседневной чепухе: спасенных песиках, благотворительных распродажах церковной выпечки, школьном футболе и посиделках местного бомонда. Неудивительно, что с таким багажом Неда не приглашали на интервью в настоящие газеты.

Беттертон покачал головой. Черта с два он останется в Эзервилле на всю жизнь! Но чтобы выбраться, нужен настоящий хит. Неважно какой: жуткое преступление, скандальная история из жизни знаменитостей или пришельцы с лазерами. Настоящий ходкий сюжет — вот что надо.

Он допил кофе, расплатился и вышел наружу, под утреннее солнце. Повеяло ветром с «Черной трясины», неприятно теплым, вонючим. Беттертон забрался в машину, завел мотор и включил кондиционер на полную мощность. Но с места не тронулся. Прежде чем ввязываться в сюжет, нужно все хорошенько продумать. Стоило неимоверного труда и множества обещаний убедить Крэнстона и получить разрешение на этот сюжет. Сюжет по-настоящему любопытный, обреченный вызвать интерес публики — и стать первым настоящим материалом в его портфолио. Уж из этой возможности надо выдавить все до последней капли.

Беттертон сидел в остывающем авто, прокручивая в голове свои вопросы и реплики, вероятную реакцию, возражения. Несомненно, возражения будут. Спустя пять минут он счел себя готовым. Бросил взгляд на распечатанную карту, найденную в Интернете, тронулся с места, развернулся и направился по неприглядной улице назад, к окраине городка.

Готовя репортажи о всякой невинной чепухе, Нед приучился внимательно выслушивать самые пустяковые слухи и сплетни, пусть сколь угодно банальные и скучные. Так он и узнал о таинственной паре, пропадавшей много лет и объявившейся всего несколько месяцев назад. Эта парочка инсценировала самоубийство. Утренний визит в местный полицейский участок подтвердил: слух правдивый. А дело в полиции оказалось оформленным ужасно небрежно и формально и заинтриговало еще больше.

Нед глянул на карту, затем на ряды убогих дощатых хибар вдоль улицы, усеянной рытвинами. А-а, вот оно, небольшое бунгало, выкрашенное в белый цвет, по сторонам — магнолии.

Беттертон подрулил к тротуару, заглушил мотор и посидел минуту, собираясь с духом. Наконец вышел наружу, стряхнул пылинку с блейзера и решительным шагом направился к двери. Звонка не было, лишь дверной молоточек. Нед ухватился за него и уверенно постучал.

Звук разнесся по дому. С минуту ничего не происходило. Затем послышался звук приближающихся шагов. Дверь открылась, и высокая стройная женщина спросила:

— Что такое?

Конечно, Беттертон не представлял, кого встретит, но уж красивой хозяйку дома точно не ожидал найти. Немолода, разумеется, но поразительно симпатичная.

— Миссис Броди? Джун Броди?

Женщина смерила его взглядом холодных голубых глаз:

— Да, это я.

— Меня зовут Беттертон. Я работаю на «Эзервилльскую пчелу». Не могли бы вы уделить мне пару минут?

— Джун, кто это? — раздался из дома визгливый мужской голос.

«Отлично! — подумал Нед. — Оба дома».

— Нам нечего сказать прессе, — отрезала Джун Броди, отступая на шаг и закрывая дверь.

Беттертон в отчаянии выставил ногу, мешая двери захлопнуться.

— Миссис Броди, пожалуйста! Я уже почти все знаю. Я побывал в полиции, дело доступно для публики. Так или иначе, я об этом напишу. Но я подумал, вы же захотите, чтобы и ваша точка зрения прозвучала, правда?

Она с минуту молча сверлила его взглядом, холодным и проницательным.

— О каком деле идет речь?

— О том, как вы двенадцать лет назад инсценировали самоубийство и сбежали.

Молчание.

— Джун? — позвал мужчина.

Миссис Броди распахнула дверь и отступила, освобождая проход. Беттертон поторопился шагнуть внутрь — а вдруг передумает?

Перед ним открылась уютная гостиная, слегка пахнущая нафталином и паркетным лаком. Комната была почти пуста: диван, пара кресел, персидский коврик, на нем журнальный стол. Шаги Неда по деревянному полу гулко отдавались эхом. Создавалось впечатление, что дом только что заселили. Ну конечно, так ведь оно и есть.

Из сумрачного коридора вышел сухощавый невысокий бледнолицый мужчина с тарелкой в одной руке и полотенцем в другой.

— Кого это принесло… — заговорил он и осекся, завидев Неда.

— Это мистер Беттертон, — сообщила миссис Броди. — Он репортер из газеты.

Мужчина перевел взгляд на жену, потом снова уставился на гостя. Лицо его приобрело враждебное выражение.

— Чего он хочет?

— Он пишет статью о нас. О нашем возвращении.

В ее голосе прозвучала странная интонация — не то ирония, не то насмешка, — отчего Неду захотелось поежиться.

Мужчина поставил тарелку на столик. Мистер Броди был неприятен на вид в той же степени, в какой его жена — красива.

— Вы — Карлтон Броди? — спросил Беттертон.

Тот кивнул.

— Почему бы вам сначала не рассказать, что вы знаете или, по крайней мере, что напридумывали? — спросила Джун Броди, не предлагая гостю ни выпить чего-нибудь, ни даже присесть.

Беттертон облизал внезапно пересохшие губы:

— Я знаю, что двенадцать лет назад вы оставили машину на мосту Арчер. В машине обнаружилась записка, написанная вашим почерком: «Больше не могу терпеть. Я виновата во всем. Прости меня». Дно реки обыскали, но отыскать ничего не смогли. Спустя пару недель полиция захотела нанести визит вашему мужу, но обнаружила, что он отбыл непонятно куда. Больше здесь никто ничего о супругах Броди не слышал — до тех пор, пока несколько месяцев назад вы не объявились непонятно откуда, неожиданно и странно для всех.

— Собственно, вы все и рассказали, — заметила Джун Броди. — Не слишком похоже на сенсацию, правда?

— Миссис Броди, напротив, это чрезвычайно увлекательный сюжет. Уверен, читателям «Пчелы» он тоже покажется интересным. Что может подвигнуть женщину сделать такое? Куда она отправилась, где была? И почему вернулась спустя десятилетие с лишним?

Джун нахмурилась, но промолчала. В комнате повисло напряженное, неприятное молчание.

Наконец мистер Броди вздохнул и сказал:

— Послушайте, молодой человек, наша история и вправду куда скучнее, чем вам показалось.

— Карлтон, не пытайся его ублажить! — посоветовала Джун Броди.

— Нет, дорогая, пожалуй, лучше нам рассказать один раз и больше не повторять. Секретов здесь нет, а если будем запираться, только разожжем нездоровое любопытство. Послушайте, молодой человек, у всякой семьи бывают сложности. Были и у нас.

Беттертон кивнул, весь внимание.

— Мы ссорились. Потом случился пожар, и подчиненный Джун погиб. «Лонжитьюд фармасьютиклз» обанкротилось, и Джун лишилась работы. Она впала в отчаяние, была на грани помешательства. Хотела сбежать от всего, скрыться от бед. Я тоже сбежал. Глупо, конечно, инсценировать самоубийство, но тогда казалось, что другого выхода нет. Позже я нашел ее, и мы решили путешествовать. Однажды остановились на ночь в небольшой уютной гостинице. Нам очень понравилось там. Оказалось, гостиница продается. Мы ее купили и работали в ней несколько лет. А потом стали старше, мудрее, старые беды забылись, боль утихла. Мы решили вернуться домой. Вот и все.

— Вот и все… — повторил Беттертон рассеянно.

— Если вы читали материалы дела, вам все это уже известно. Конечно, было расследование. Но все случилось так давно, никакого мошенничества, ни бегства от долгов, ни махинаций со страховкой. Закон не нарушен, и мы перед ним чисты. Полиция исполнила свою работу и позволила нам жить здесь мирно и спокойно.

Беттертон задумался. В материалах дела упоминалась гостиница, но где она, не уточнялось.

— И где эта гостиница?

— В Мексике.

— Где именно?

Чуть замявшись, Карлтон ответил:

— В Сан-Мигель-де-Альенде. Мы влюбились в этот город с первого взгляда. Это пристанище художников и ремесленников в горах Центральной Мексики.

— Как называлась гостиница?

— «Каса магнолия». Чудесное место. От нее рукой подать до местного рынка, «Меркадо де артезанаис».

Беттертон вдохнул глубоко. Вроде и спрашивать больше нечего. Мистер Броди рассказал все так искренне и простодушно. Да, вот и конец поискам сенсации.

— Спасибо большое за откровенность…

Броди пожал плечами, взял со стола тарелку и полотенце.

— А мне можно вам позвонить? Ну, если возникнут вопросы…

— Нельзя! — отрезала миссис Броди. — Всего хорошего.

По пути к машине Беттертон почувствовал себя чуть лучше. Все-таки сюжет очень даже неплохой. Конечно, не уникальная сенсация, но обратит на себя внимание, заставит людей задуматься. И в портфолио будет неплохо смотреться. Женщина, инсценировавшая самоубийство, муж, последовавший за ней в изгнание, их возвращение домой через дюжину лет. Простая история человеческой жизни, но с эдаким вывертом, двойным дном. Глядишь, если повезет, ее подхватит телевидение, Интернет.

— Эх, Нед, шакал ты пера, — сказал он себе, открывая дверцу машины. — Это не «Уотергейт», но вполне может вытащить твою унылую задницу из Эзервилля.

Джун Броди проводила машину репортера холодным, безучастным взглядом. Затем повернулась к супругу и столь же холодно и равнодушно спросила:

— Думаешь, он поверил?

Карлтон Броди ответил, задумчиво протирая фаянсовую тарелку:

— Полиция поверила. Отчего же ему сомневаться?

— Тогда у нас не было выбора. А сейчас о нас узнают многие.

— А раньше не знали?

— Но в газетах не печатали!

Броди рассмеялся:

— Ты переоцениваешь «Эзервилльскую пчелу». — Но, глянув на лицо жены, замер и спросил тревожно: — Джун, в чем дело?

— Ты уже забыл, что сказал Чарли? Насколько он был перепуган? Постоянно повторял: «Нужно прятаться, всегда скрываться! Они не должны знать, что мы живы. Иначе они придут за нами».

— И что?

— А если они прочитают газету?

Броди опять рассмеялся:

— Джун, бога ради! Больше нет никаких «они». Агент Слейд был дряхлым стариком, больным и телом и рассудком, параноиком до мозга костей. Поверь мне: все обернется к лучшему. Нужно было сказать — мы и сказали, представили дело как хотели, без лишних подробностей. Все, больше спрашивать нечего, история исчерпана. Совать любопытный нос некуда. Финиш.

И мистер Броди удалился на кухню, продолжая протирать тарелку.

Глава 15

Каирн-Бэрроу

Сидя за рулем взятого напрокат «форда», д’Агоста уныло смотрел в окно на бесконечные серо-зеленые болота, поросшие вереском. С высоты холма они казались уходящими в бесконечность, в серый туман на краю мира. Да, если судить по везению, уготованному лейтенанту Винсенту д’Агосте, они и есть тоскливая бесконечность, навсегда спрятавшая свои жутковатые тайны.

Лейтенант устал, как никогда в жизни. Семь месяцев прошло, а рана по-прежнему как гиря на плечах. Поднялся по лестнице всего на один пролет, прошел сквозь терминал аэропорта — и невозможно отдышаться. Эти последние три дня в Шотландии стали немыслимой пыткой. Спасибо доброжелательному, искренне желающему помочь главному инспектору Балфуру, показавшему все, что можно увидеть. Д’Агоста познакомился со всеми материалами дела, показаниями свидетелей, записями допросов. Побывал на месте происшествия. Поговорил с персоналом охотничьего домика в Килхурне. Посетил все дома, фермы, сараи, хижины, озера, болота, скалы, долины и лощины в радиусе двадцати миль от этого богом проклятого места. Все напрасно. Но как утомительно! Выше всяких сил…

А еще промозглая шотландская сырость. Конечно, он знал, что Британские острова славятся непогодой. Но настолько… С самого Нью-Йорка д’Агоста не видел солнца. Еда — сущее дерьмо, тарелки с приличными макаронами в радиусе сотни миль не найти. Вечером первого дня позволил себя уговорить, отведал местного блюда под названием «хаггис», и с тех пор не ладилось с желудком. Охотничий домик поместья Килхурн показался местом изысканным, стильным, но изобиловал сквозняками. Лейтенант промерз до костей, и рана заныла от холода.

Он снова взглянул в окно и тяжело вздохнул. Чем угодно бы занялся, лишь бы не тащиться снова на болота. Но в пабе прошлым вечером он случайно подслушал разговор о паре стариков, то ли совсем безумных, то ли слегка не в себе (мнения разнились), живущих в доме прямо среди болот, поблизости от низины Иниш. Старики держали овец, пропитание сами выращивали и собирали, в город почти не наведывались. К их жилью и дороги-то не было, только отмеченная кучками булыжников тропа. Место воистину посреди нигде — и в двенадцати милях от топи, где тонул Пендергаст. Д’Агоста не верил в то, что тяжелораненый агент смог бы добраться туда. Тем не менее долг перед собой и старым другом обязывал перед возвращением в Нью-Йорк проверить все до последнего.

Д’Агоста бросил последний взгляд на припасенную карту, свернул ее и сунул в карман. Надо торопиться: небо подозрительно нахмурилось, на западе собираются мрачноватые тучи. Но так не хочется… Он вздохнул и, с усилием распахнув дверь, заставил себя шагнуть наружу. Завернулся плотнее в непромокаемую куртку и отправился в путь.

Тропинка виднелась хорошо: полоска гравия, вьющаяся между кочками. Д’Агоста заметил первый каирн, не обычную пирамидку из камней, а длинный узкий брусок гранита, вкопанный в землю. Приблизившись, увидел надпись на нем: «Глимсхолм, 4 мили». Да, про Глимсхолм и говорили в пабе. Д’Агоста ухмыльнулся: всего-то четыре мили. Если не гнать, за пару часов доберешься без проблем. Воодушевившись, лейтенант зашагал по гравию, хрустя подошвами новеньких ботинок. Ветер хлестал по лицу. Но д’Агоста тепло оделся, и в запасе у него было еще семь часов до темноты.

Первую милю тропа шла по твердой почве, вдоль невысокого отрога, вдававшегося в болота. Лейтенант шагал, глубоко дыша, удивленный и обрадованный тем, что хлопоты и суета последних дней вовсе не обессилили его, а, напротив, сделали сильнее, несмотря на усталость и боль. Тропа неплохая, вдоль нее — вкопанные гранитные брусья. Торчат, будто копья из земли, указывая дорогу.

В глубине болот тропа стала менее заметной, но каирны виднелись отчетливо, за сотни ярдов. У каждого лейтенант останавливался, высматривал следующий и лишь затем шел дальше. Хотя местность казалась равнинной, д’Агоста скоро понял: здесь полно покатых холмов и ложбин, дорогу и ориентиры потерять нетрудно, а вот прокладывать курс напрямик едва ли возможно.

К одиннадцати часам тропа начала очень полого спускаться вниз, к настоящему болоту, зыбкому и топкому. Справа вдали рисовалась темная линия. Судя по карте — граница низины Иниш. Ветер улегся, в безветрии над ложбинами и впадинами заклубился туман, щупальца его потянулись над темными топями. Небо почернело, собрались тучи.

Лейтенант посмотрел вверх и выругался. Опять эта чертова шотландская морось.

Он упорно шагал вперед. Внезапно тишину разорвал мощный порыв ветра. Приближение его д’Агоста ощутил заранее: над болотами прокатился гул, вереск впереди прильнул к земле — и вот ветер затряс полами лейтенантского плаща, дернул за шляпу, норовя унести. На землю обрушились тяжелые капли настоящего ливня. Скопившийся в низинах туман, казалось, прыгнул к небу и превратился в несущиеся облака, — а может, свинцовое небо упало на топи?

Д’Агоста взглянул на часы: полдень.

Он присел отдохнуть на камень. Больше указателей нигде не было, но, похоже, он прошел мили три. Должно быть, до Глимсхолма еще с милю. Лейтенант осмотрелся: впереди ничего похожего на строения. Прилетел новый порыв, хлестнул дождем по щекам.

Вот же безобразник!

Лейтенант встал, развернул карту. Бесполезно: никаких ориентиров не видно, свое положение не определишь.

И как здесь могут жить люди? Живущие здесь не просто безумны — они законченные, кошмарные психи. Идти к их обиталищу было лютой глупостью. Шанс Пендергаста добраться до них — чистый ноль.

Ливень бил по земле, ровный и плотный. Смерклось до того, что день стал похожим на ночь. Тропинка была уже не столь заметной, сбоку подступили черные мочажины, тропка временами шла по гати либо по уложенным в ряд плоским камням. Среди тумана, дождя и темени отыскать следующий каирн оказывалось все труднее. Д’Агоста подолгу вглядывался в сумрак, высматривая торчащие камни.

Сколько еще осталось? Он проверил время: половина первого. Уже два с половиной часа он в пути. Коттедж безумных стариков должен быть рядом. Но впереди сквозь дождь и туман виднелось лишь серое унылое болото.

Здорово было бы застать стариков дома, чтобы и камин растопленный, и горячий кофе или хотя бы чай. Стало холодно, влага потихоньку пробиралась в одежду. Все же зря он пошел: к боли в ране добавилась острая стреляющая боль в ноге. Может, передохнуть снова? Но нет, лучше не задерживаться, ведь цель близка. Сидя неподвижно под дождем, закоченеешь.

Д’Агоста остановился в недоумении. Тропа уперлась в озерцо булькающей грязи. Он осмотрелся: где же каирны? Не видать. Проклятье, он отвлекся и перестал следить за дорогой. Д’Агоста обернулся, высматривая тропинку позади. Но теперь она и тропинкой не казалась, всего лишь череда небольших ложбин между кочками. Д’Агоста попытался вернуться — и уперся в развилку. Тропы расходились в стороны, на твердой почве следов не видно, только лужицы от дождя. Он присмотрелся, отыскивая торчащий гранитный брус, — ничего. Куда ни глянь, серая топь и клочья тумана.

Лейтенант сделал глубокий вдох. Так, спокойно. Каирны всего в паре сотен ярдов друг от друга. Отсюда до ближайшего не больше ста ярдов. Нужно не торопясь, осторожно вернуться к нему. И без паники!

Д’Агоста шагнул на правую тропинку и медленно двинулся вперед, то и дело останавливаясь и оглядывая местность. Через полсотни ярдов понял: тропа не та, иначе бы он уже увидел гранитный брус. Отлично, значит, другая тропа — верная.

Он пошел назад, но отчего-то не нашел развилку через полсотни ярдов. Наверное, неправильно оценил расстояние. Прошел еще немного — и уперся в очередную мочажину.

Д’Агоста остановился, перевел дыхание. Ладно, он заблудился. Но это не страшно. Вряд ли отсюда до каирна больше сотни-другой ярдов. Нужно осмотреться как следует и не двигаться с места, пока не станет ясно, где он находится и куда идти.

Ливень хлестал вовсю. Меж лопаток пробирался неторопливый холодный ручеек. Стараясь не обращать на это внимания, лейтенант оценил обстановку. Он находился в чашеобразной низине. Горизонт со всех сторон был примерно в миле, но точнее определить было трудно из-за тумана, который постоянно перемещался. Д’Агоста вынул карту — и снова запихал в карман. Какой сейчас от нее прок? А компас он взять не додумался, вот досада! Д’Агоста посмотрел на часы: половина второго. До настоящих сумерек три часа.

— Черт! — проговорил он громко и повторил еще громче: — Ч-черт!

От этого стало немного лучше. Он выбрал направление и всмотрелся в ту сторону. Ага, вот и вертикальная черточка среди плывущего тумана, наверняка каирн.

Д’Агоста пошел к нему, ступая с одного засыпанного камешками участка на другой. Но промоины и мочажины упорно загораживали путь. Приходилось сворачивать то влево, то вправо, а то и вовсе возвращаться. В конце концов он понял, что застрял на длинном извилистом острове посреди трясины. Господи боже, да ведь этот дурацкий гранитный брус ясно виден всего в двухстах ярдах!

Он вышел к месту, где мочажина делалась узкой, и заметил тропинку с другой стороны, песчаную извилистую полоску, ведущую к ориентиру. Фу ты, наконец-то! Д’Агоста попробовал отыскать переправу через топь и немного погодя обнаружил место, где через трясину шла череда кочек. Они находились на небольшом расстоянии друг от друга, и можно было прошагать по ним. Сделав глубокий вдох, полицейский поставил ногу на первую кочку, надавил на нее — кажется, надежно — и перенес на ногу вес тела. Затем ступил на следующую кочку и так, шаг за шагом, пересек большую часть трясины. Черная грязь, потревоженная вибрацией от шагов, хлюпала у ног, иногда пузырилась, выпуская болотный газ.

Оставалось пройти немного, когда потребовалось сделать особенно широкий шаг. Д’Агоста ступил на кочку, оттолкнулся другой ногой — и потерял равновесие. Невольно издав вопль, он попытался перепрыгнуть через узкую полоску топи к желанному берегу, но не долетел и тяжело плюхнулся в грязь.

Когда липкая холодная жижа обволокла бедра, лейтенант впал в безотчетную панику. Снова завопив, он дернулся, чтобы высвободить ногу, но погрузился еще глубже. Животный страх возобладал над рассудком. Попытка вытащить другую ногу окончилась с аналогичным результатом. С каждым рывком тело все больше засасывало в ледяные тиски грязи, вокруг лопались пузыри, испуская газ и обволакивая смрадом болотной гнили.

— Помогите! — отчаянно заголосил д’Агоста, хотя крошечная часть рассудка, пощаженная страхом, тут же подсказала, что звать здесь кого-то очень глупо. — По-мо-ги-те!

Грязь уже поднялась выше талии. Д’Агоста судорожно задвигал руками, чтобы высвободить их из топи, но руки увязли прочно, а он сам погрузился еще глубже. Его будто сунули в смирительную рубашку. Он забился, стараясь вытащить хотя бы одну руку, — напрасно. Д’Агоста застыл, будто муха в меду, бессильный, беспомощный, неотвратимо погружаясь в топь.

— Бога ради, помогите!! — пронзительно закричал он, и эхо покатилось над пустынными болотами.

«Ты, идиот, не шевелись!» — приказала наконец та часть рассудка, что убереглась от паники. Каждое движение загоняло его вглубь. Нечеловеческим усилием он обуздал страх, принудил себя замереть.

«Вдохни глубоко. Не двигайся. Выжди».

Дышалось тяжело — грязь тисками сдавила грудь. Она уже дошла до плеч. Но, не двигаясь, д’Агоста, похоже, сумел остановить погружение. Он выжидал, стараясь не поддаваться страху, ведь ледяная жижа уже подкралась к шее. Но дальше почти не ползла. Д’Агоста ждал под хлещущим дождем, пока не убедился: действительно, больше не погружается. Он достиг равновесия, застыл на плаву.

А заодно и подметил: до берега всего пять футов.

Медленно и плавно он стал поднимать руку, высвобождать из грязи, растопырив пальцы, стараясь избегать засасывания, чтобы грязь успевала обтекать движущуюся конечность.

Чудо! Рука на поверхности, свободна. Держа ее над грязью, д’Агоста медленно наклонился вперед. Когда грязь подкралась к шее, он с трудом подавил панику. Но, погрузив верхнюю часть тела, ощутил: сработал эффект поплавка, ноги приподнимаются. Наклонился вперед больше — и нижняя часть тела немного всплыла. Д’Агоста осторожно опустил в грязь подбородок, тем самым усилив эффект, и приподнял ноги чуть больше, наклоняя тело в сторону берега. Расслабившись, двигаясь с мучительной медлительностью, он клонился вперед — и, когда грязь подступила к носу, умудрился ухватиться за ветку вереска.

Постепенно он смог подтянуться к берегу, уперся подбородком в траву. Закрепившись, очень плавно вытянул вторую руку, ухватился ею за другой куст вереска — и наконец сумел выволочь себя на твердую почву.

Д’Агоста лежал, ощущая безграничную, необъятную радость. Сердце потихоньку успокоилось, перестало колотиться. Ливень смывал грязь.

Спустя несколько минут ему удалось подняться на ноги. Он продрог до костей и стучал зубами, с него капала грязь. Д’Агоста приподнял левую руку, позволил дождю омыть циферблат часов: четыре часа.

Четыре часа пополудни!

Неудивительно, что вокруг так темно. Здесь ведь север, в октябре солнце садится рано.

Винсента д’Агосту била дрожь. Ветер валил с ног, ливень хлестал, издалека доносились раскаты грома. Он не взял с собой ни фонаря, ни даже зажигалки. Вот же угодил! Так можно и умереть от переохлаждения. Слава богу, хоть тропу нашел.

Вглядываясь в сумрак, лейтенант различил впереди каирн, который так долго и безуспешно искал.

Он как мог счистил с себя грязь и осторожно пошел вперед. Приблизившись, заподозрил неладное: каирн выглядел уж очень тонким. И точно, это оказался сухой стволик мертвого дерева, ободранный, отполированный ветром.

Д’Агоста не поверил своим глазам. Чертово деревце, да как оно тут оказалось, посреди пустоши, во многих милях от живого леса? Если бы д’Агоста проходил здесь раньше, уж точно бы подметил такой курьез.

Господи, неужели он так и не вышел на тропу?

Лейтенант осмотрелся в сгущающихся сумерках и понял: то, что он принимал за тропу, на самом деле всего лишь несколько небольших участков песка и гальки, хаотично разбросанных по трясине.

Стемнело по-настоящему. И похолодало. Возможно, температура опустилась ниже нуля.

Д’Агоста наконец понял, какой непростительной глупостью было идти через болота в одиночку. Не оправившийся от раны, без фонаря, без компаса, с одним-единственным давно съеденным бутербродом. Желание выяснить, что произошло с Пендергастом, нетерпение и неосмотрительность не дали правильно оценить риск — и вот результат.

И что теперь? Темень кромешная, идти без фонаря — самоубийство. Вокруг сплошь мутная темно-серая пелена, ориентиров не видно, и надежды их отыскать нет. Еще никогда в жизни д’Агосте не было так холодно. Он промерз до мозга костей.

Видно, придется ночевать среди топей.

Он огляделся и заметил невдалеке пару валунов. Дрожа, выстукивая зубами чечетку, скорчился между ними, закрывшись от ветра. Съежился, уткнул голову в колени, спрятал ладони под мышками. Дождь барабанил по спине, ручейки текли по шее, сбегали на лицо. Дождь сменился мокрым снегом, тяжелые комья расплескивались о плащ, сползали вниз.

Когда холод сделался невыносимым, внезапно пришло спасение. Стало теплее. Невероятно, но попытка спрятаться дала результат, тело побороло холод, приспособилось. Внутри, в самом средоточии родилось дремотное тепло, медленно поползло к рукам и ногам. С ним пришла и странная благодушная легкость. Лейтенант успокоился, ему захотелось закрыть глаза, поддаться сну. Ничего страшного, можно переночевать и здесь. С рассветом станет теплее, солнце пригреет, тропа отыщется, и все будет хорошо.

Так славно стало, тепло и приятно. И радостно. Дождь и холод — какая чепуха! И рана больше не болит.

Темнота заволокла все кругом. Очень хочется спать! Если удастся заснуть, ночь пройдет намного скорее. С темнотой и мокрый снег прекратился — снова везение. Хотя, нет, пошел настоящий, сухой снег. Ну, хотя бы ветер улегся. Господи, дремотно как, словно наелся снотворного…

Д’Агоста пошевелился, устраиваясь поудобнее, и вдруг заметил желтый огонек — дрожащую, зыбкую искру среди черноты. Что это? Галлюцинация? Нет, наверняка Глимсхолм — откуда еще тут огни? И ведь невдалеке. Нужно встать и пойти туда.

Но зачем? Сейчас так тепло, так хочется спать… лучше переночевать здесь, а пойти утром. Хорошо, что цель оказалась так близка. Теперь можно заснуть спокойно…

Лейтенант медленно уплыл в чудесное теплое беспамятство.

Глава 16

Антигуа, Гватемала

За небольшим столиком на веранде ресторана сидел мужчина в белом льняном костюме и белой же соломенной шляпе, поглощая huevos rancheros — яичницу по-мексикански — со сметаной и соусом халапеньо. С веранды открывался приятный вид на окаймленную деревьями площадь Парко-Централ с недавно отстроенным фонтаном посередине. Вокруг фонтана толпились ребятишки и туристы. За площадью виднелась знаменитая арка монастыря Санта-Каталина, чьи очертания, насыщенный желтый цвет и колокольня смотрелись бы куда более естественно в Венеции, нежели в Центральной Америке. Дальше, за чередой домов со стенами пастельных тонов и бурыми крышами, возвышались огромные вулканы. Их темные вершины скрывались за клубящимися облаками.

Несмотря на утро, из открытых окон уже неслась музыка. Проезжающие по улице автомобили расшвыривали валяющийся мусор.

Утро выдалось пасмурным. Мужчина снял шляпу, положил рядом с собой.

Он производил внушительное впечатление: высокий, импозантный, под льняным костюмом угадываются рельефные мышцы и стать атлета. Движения медленные, плавные, обманчиво расслабленные, взгляд светлых глаз цепок и внимателен, от них не ускользнет ни единая мелочь. Волосы белым-белы, а кожа смуглая, покрытая глубоким загаром и странно гладкая, почти шелковистая на вид. Оттого трудно определить возраст мужчины: ему может быть едва за сорок или уже за пятьдесят.

Официантка унесла опустевшую тарелку. Мужчина поблагодарил на хорошем испанском. Еще раз окинув взглядом окрестности, он вынул из стоящего у ног потертого портфеля тонкую папку. Глотнул черного кофе со льдом, щелкнул золотой зажигалкой, раскуривая тонкую сигару, и открыл папку, размышляя над тем, почему ее прислали как нечто исключительно важное и конфиденциальное. Как правило, даже требующие особой секретности дела шли по обычным, вполне безопасным каналам: через переадресаторы электронной почты или закодированные файлы, надежно спрятанные на особо секретных серверах в Интернете. Но это послание прибыло с курьером, одним из немногих используемых организацией.

Впрочем, это единственный способ удостовериться на все сто процентов, что письмо дошло по назначению.

Мужчина отхлебнул кофе еще раз, уложил сигару в стеклянную пепельницу, вынул из кармана пиджака шелковый платок и промокнул лоб. Столько лет прожил в тропиках, а к жаре привыкнуть так и не смог. Ему часто снились очень странные сны о детстве, о летних месяцах, проводимых в охотничьем домике возле города Кёнигсвинтер, с его коридорами-лабиринтами, видами на хребет Зибенгебирге и долину Рейна.

Он сунул платок в карман и открыл папку. Там лежала вырезка из газеты, напечатанной до крайности скверно и на самой дешевой бумаге. Газету напечатали всего несколько дней назад, а бумага уже пожелтела. Американская газетенка с нелепым названием «Эзервилльская пчела». Заголовок крупными буквами:

Таинственная пара возвращается после многих лет добровольного изгнания

Нед Беттертон

Мэлфорш, штат Миссисипи. Двенадцать лет назад женщина по имени Джун Броди, разочаровавшись в жизни после потери работы исполнительного секретаря в компании «Лонжитьюд фармасьютиклз», покончила с собой, прыгнув с моста Арчер-бридж. Она оставила в машине предсмертную записку. Но самоубийство было всего лишь инсценировкой…

Мужчина спокойно положил вырезку в папку. Процедил сквозь зубы:

— Scheisse![3]

Снова взялся за вырезку и дважды внимательно перечитал. Свернул, положил на стол, внимательно осмотрел площадь. Вынул зажигалку, поджег край вырезки, уронил горящую бумагу в пепельницу. Тщательно проследил за тем, чтобы не осталось несгоревших клочков, потом раздавил пепел концом сигары. Вдохнул глубоко, вытащил мобильный телефон и набрал длинную последовательность цифр.

После первого же звонка в трубке раздалось резкое:

— Ja?[4]

— Клаус? — осведомился мужчина.

Собеседник узнал голос и ответил дружелюбно:

— Buenos dias, Señor Fischer.[5]

— Клаус, для тебя есть работа, — сказал Фишер по-испански.

— Я готов, сэр.

— Работа из двух частей. Первая — сбор информации, расследование. Вторая подразумевает физический контакт. Начинать немедленно.

— Я в вашем распоряжении.

— Хорошо. Сегодня вечером я позвоню из Гватемала-сити, дам подробные инструкции.

Хотя линия была безопасной, Клаус задал вопрос, используя условный код:

— Каков цвет задания?

— Синий.

— Можете считать работу успешно завершенной, сеньор Фишер! — отрапортовал Клаус по-солдатски.

— Не сомневаюсь, что на тебя можно положиться, — ответил Фишер и отключил связь.

Глава 17

Фоулмайр, Шотландия

Лейтенанта будто обволокло пуховое одеяло — уютное, теплое, убаюкивающее… Но среди блаженного забытья снова заговорил крошечный участок рассудка, не поддавшийся дреме. Выговорил одно слово: «Гипотермия».

Ну и что?

«Ты умираешь!» — предупредила часть рассудка, еще способная мыслить логически.

Голос ее был как болтовня назойливого собеседника, которого не уймешь и тему не сменишь — упорно твердит об одном и том же. Но жутковатое слово «гипотермия» впечаталось крепко, потащило назад, к реальности. Ведь все симптомы налицо: ощущение невыносимого холода вдруг сменяется теплом, хочется спать, вялость, апатия.

Господи боже, и он, Винсент д’Агоста, почти сдался!

— Идиот, ты же умираешь! — крикнул он себе.

Зарычал, напряг все силы, чудовищным напряжением воли заставил себя встать. Заколотил по непослушному телу, зашлепал, стараясь пробудить чувствительность. Дважды сильно ударил по лицу — и снова ощутил укол холода. Ударил себя так, что не устоял на ногах, поднялся снова, трясясь, будто раненое животное.

От слабости д’Агоста едва держался на ногах. Ноги пылали болью. Голова раскалывалась, в рану словно тыкали железом. Лейтенант затопал, заходил кругами, то обнимая себя, то охлопывая, стряхивая снег, вопя во всю глотку, призывая боль вернуться. Теперь она значила выживание. Потихоньку вернулась ясность рассудка. Д’Агоста топал, подпрыгивал. И не сводил глаз с желтого огонька, подрагивающего в темноте. Как же подойти к нему?

Он шагнул вперед, снова упал и увидел трясину в паре дюймов от себя.

Лейтенант сложил руки рупором и прокричал:

— Помогите! Помогите мне!

Над мертвыми пустошами покатилось эхо.

— Я заблудился! Я шел к Глимсхолму!

Крик очень помог. Лейтенант ощутил, как быстрее побежала по жилам кровь, как забилось живее сердце.

— Пожалуйста, помогите!

И вдруг заметил второй огонек, поярче, рядом с первым. Похоже, он двигался, приближался!

— Я здесь! — закричал полицейский.

Свет двинулся к нему. Но он оказался дальше, чем виделось поначалу. Двигался причудливо: то пропадал, то появлялся снова. Наконец пропал совсем.

Д’Агоста ждал. Не утерпев, закричал, сжимаясь от страха:

— Я здесь!

А вдруг его не услышали? Вдруг человек с фонарем движется вовсе не к замерзающему полицейскому?

— Здесь!

Почему тот человек не откликается? Может, угодил в трясину?

И вдруг свет вспыхнул прямо перед носом д’Агосты. Несший фонарь человек посветил ему в лицо, затем поставил фонарь наземь. Когда глаза привыкли, лейтенант увидел диковато выглядящую женщину с отвисшими губами, в просторном макинтоше, сапогах, перчатках и шляпе, с шарфом на шее, с клоком седых волос, выбивающимся из-под шляпы, с крючковатым носом и голубыми глазами, глядящими ошалело. Среди темноты и шевелящегося тумана она казалась привидением.

— Что за черт? — резко спросила она.

— Я ищу Глимсхолм!

— Уже нашел, — объявила женщина и добавила насмешливо: — Ну, почти.

Взяла фонарь и пошла, посоветовав:

— Осторожнее ступай-то!

Д’Агоста поковылял за нею. Спустя десять минут свет фонаря очертил контуры дома с шиферной крышей и высокой трубой. Каменные стены строения, когда-то беленые, заросли мхом и лишайником.

Женщина открыла дверь, и лейтенант оказался в изумительном тепле уютного коттеджа, с огнем, пылающим в огромном камине, со старомодной эмалированной плитой, плетеными коврами на полу, мягким диваном и креслами. На полках вдоль стен стояло множество книг, на стенах висели пара картин и ряд внушительных оленьих рогов. Комната освещалась керосиновыми лампами.

Такого чудесного тепла д’Агоста не ощущал никогда в жизни.

— Раздевайся! — бесцеремонно приказала седовласая женщина, подходя к огню.

— Да я…

— Святые угодники, да раздевайся же! — Она принесла стоявшую в углу плетеную корзину. — Одежду сюда!

Лейтенант снял плащ, бросил в корзину. За ним последовали промокший свитер, ботинки, носки, рубашка, майка и брюки. Полицейский остался стоять в испачканных грязью трусах.

— Исподнее тоже! — буркнула женщина.

Она завозилась у плиты, сняла с конфорки большой чайник, вылила кипяток в оцинкованный таз, поставила у камина, рядом положила мочалку и полотенце.

Прежде чем снять трусы, д’Агоста выждал, пока женщина отвернется. Тепло от камина было чудесным.

— Звать как?

— Д’Агоста. Винсент д’Агоста.

— Мойся. Сейчас одежонку свежую принесу. Широковат мистер для тряпок старика моего, но уж отыщем что-нибудь.

Она поднялась по узкой лестнице, затопала наверху, зашуршала. Послышался стариковский кашель и сварливый голос — кажется, хозяину дома внезапные хлопоты пришлись не по нраву.

Женщина вернулась с ворохом одежды, когда д’Агоста растирался мочалкой. Он оглянулся и обнаружил, что женщина без стеснения разглядывает гостя.

— У, что за радость посмотреть старухе, — хихикнула она, положила одежду и повернулась к огню подбросить поленце-другое, затем снова захлопотала у плиты.

Смущенный д’Агоста поскорее смыл грязь, вытерся и оделся. Вещи предназначались для человека гораздо выше и стройнее, но лейтенант умудрился их натянуть. Вышло неплохо, разве что пуговицы на брюках не застегивались. Пришлось стянуть брюки ремнем. Старуха помешивала в котелке, и ноздри лейтенанту защекотал неописуемо вкусный запах бараньей похлебки.

— Садись! — велела женщина. Она налила большую миску похлебки, откромсала несколько ломтей от большой буханки хлеба, поставила миску перед гостем и положила хлеб рядом. — Ешь!

Д’Агоста жадно отправил в рот полную ложку, обжигая рот.

— Похлебка просто замечательная, — сказал он искренне. — Не знаю, как и благодарить…

— Ты нашел Глимсхолм, — перебила его старуха. — Зачем ты сюда явился?

— Я ищу друга.

Старуха посмотрела пристально.

— Около четырех недель назад мой лучший друг пропал вблизи низины Иниш, где загон у лога. Знаете это место?

— Ну да.

— Мой друг — американец, как и я. Он пошел на охоту из охотничьего домика в Килхурне и пропал. Его ранили, подстрелили случайно. Полиция прочесала топи, но тела не нашла. Зная его, я готов предположить, что он мог выбраться из трясины и спастись.

Женщина поморщилась, глядя на лейтенанта с нескрываемым подозрением. Хотя казалось, что она слегка тронутая, природной сметки и хитрости ей было не занимать.

— До загона у лога двенадцать миль, и все по болотам.

— Я знаю. Но Глимсхолм — моя последняя надежда.

— Не видела я никакого американского друга. Вообще никого не видела.

Д’Агоста знал, что вероятность отыскать Пендергаста в Глимсхолме крайне мала, но все равно расстроился. Значит, надежды нет. Совсем.

— Может, ваш муж видел…

— Не видел. Он никуда не ходит. Инвалид.

— Может, вы вдалеке замечали что-то движущееся…

— Уж сколько недель ни души не примечала.

Сверху донесся раздраженный, дрожащий голос. Он выговорил что-то с таким густым акцентом, что лейтенант ничего не разобрал. Женщина поморщилась и затопала вверх по лестнице. Старик пожаловался неразборчиво, женщина ответила резко, сварливо. Вернулась, все еще скалясь.

— Время спать! Я у плиты себе постелю. А ты на втором этаже, с хозяином рядом ляжешь. Там на полу одеяла.

— Огромное спасибо за помощь!

— Только старика не тревожь, он не в себе.

— Я тихонько, обещаю.

— Тогда спокойной ночи!

Д’Агоста поднялся по крутой скрипучей лестнице. Наверху оказалась комната с очень низким двускатным потолком, освещенная маленькой керосиновой лампой. У дальней стены, под скатом, стояла деревянная кровать, и на ней различалась нелепо скрюченная человеческая фигура. Хозяин дома оказался настоящим пугалом. Тощий, длинный, с красным носом картошкой и растрепанными седыми волосами. Старик уставился на гостя единственным здоровым глазом, и его выражение было явно недружелюбным.

— Э-э, здравствуйте, — неуверенно произнес д’Агоста. — Простите за беспокойство.

— И тебе здравствуйте, — пробурчал старик. — Не шуми только, а?

Он демонстративно повернулся к гостю спиной.

Д’Агоста с облегчением стянул одолженные рубаху и штаны и забрался под одеяло, постеленное на грубом дощатом лежаке. Потом загасил керосиновую лампу. Так чудесно было лежать в тепле и уюте, слушая завывающий снаружи ветер.

Уснул лейтенант быстро и крепко.

Проснулся он среди ночи, в кромешной тьме. Спал крепко, потому не сразу вспомнил, где находится, и поначалу испугался. А когда вспомнил, то удивился тишине. Буря улеглась, и воцарилась мертвая, жуткая тишина. Сердце лейтенанта судорожно заколотилось. Ему представилось, что рядом, в темноте, кто-то стоит.

Д’Агоста лежал, окутанный непроницаемым сумраком, и пытался успокоить себя. Это всего лишь дурной сон, не больше. Но почему чудится, что кто-то стоит рядом, наклоняется, тянется к нему?

Тихо скрипнул пол.

Господи боже!

Закричать? Кто это рядом? Не старик же? Может, кто-то пришел в ночи?

Половица скрипнула снова — и руку лейтенанта сдавило железной хваткой.

Глава 18

— Дорогой Винсент, — донесся из темноты шепот. — Я тронут вашей заботой. Весьма. Но в гораздо большей степени недоволен фактом вашего пребывания здесь.

Д’Агоста оцепенел от изумления. Невероятно. Это все еще сон, не иначе. Послышался шорох спички, и темноту рассеяла вспышка. Зажглась керосиновая лампа.

Рядом стоял старик — скрюченный, явно больной. Лейтенант глядел в изумлении на желтушную морщинистую кожу, редкую бороду и сальные седые волосы до плеч, красный шишкообразный нос. Но голос, пусть слабый, и знакомый хищный блеск глаз, хотя, казалось, и подернутых мутной пеленой, указывали именно на того, за кем Винсент д’Агоста пошел через болота.

— Пендергаст? — прошептал наконец полицейский.

— Вам не следовало приходить сюда.

— Но как же? Как?

— С вашего разрешения, я снова прилягу. Я еще слишком слаб, чтобы подолгу стоять.

Д’Агоста сел. Старик повесил лампу, медленно, с трудом улегся на кровать.

— Друг мой, возьмите стул.

Лейтенант встал, напялил одолженную одежду, снял табуретку, подвешенную за вбитый в стену крюк. Сел рядом со стариком, совершенно непохожим на агента ФБР.

— Господи, я так рад! Вы живы! А я уж думал… — Обуреваемый эмоциями, д’Агоста не смог договорить.

— Мой друг, вы все такой же порывистый и прекраснодушный. Но давайте не тратить время на изъявление чувств. Я должен многое рассказать.

— В вас стреляли! — пробормотал лейтенант, снова обретя голос. — Какого дьявола вы сюда забрались? Вам нужно в больницу, к врачам!

— Нет, Винсент, не спешите с выводами. Я получил высококвалифицированную помощь, и пока мне лучше оставаться в убежище.

— Почему? Что за чертовщина происходит?

— Я расскажу, если вы пообещаете как можно скорее вернуться в Нью-Йорк и никому не говорить обо мне.

— Вам нужна помощь, и я вас не оставлю. В конце концов, я ваш партнер!

С очевидным усилием Пендергаст приподнялся:

— Вы должны уехать! Я хочу выздороветь, оставаясь для всех мертвым, а затем найти того, кто хотел меня убить. — Агент медленно опустился на подушку.

— А, так этот мерзавец и в самом деле пытался убить вас? — изумленно выдохнул д’Агоста.

— И не только меня. Полагаю, он же стрелял и в вас, когда мы покидали Пенумбру. Он же пытался убить Лору Хейворд во время нашего с нею визита к вам в больницу в Бастропе. Этот человек — недостающее звено, таинственный незнакомец, вовлеченный в проект «Птицы».

— Невероятно! Так это он — убийца вашей жены? Ее собственный брат?

Неожиданно наступила тишина.

— Он не убивал Хелен, — наконец ответил Пендергаст.

— Тогда кто же?

— Она жива.

Лейтенант не поверил своим ушам. Не мог поверить. Это же абсурд! Он не знал, что и сказать на такое.

Твердые, как сталь, пальцы опять стиснули его руку.

— Когда я, раненный, погружался в трясину, Эстерхази сказал, что Хелен жива.

— Но разве вы не видели своими глазами ее смерть? Разве вы не сняли кольцо с ее отделенной от тела руки? Вы ведь показали мне!

В комнате повисло молчание.

— Этот кусок дерьма захотел помучить вас перед смертью, — сказал в конце концов д’Агоста. Он посмотрел на человека, лежащего на кровати, заглянул в его серебристые глаза и прочел в них упорное желание верить в невероятное. — И каков же ваш, э-э, план?

— Я найду его. Приставлю ствол к его голове и заставлю привести меня к Хелен.

Лейтенант пришел в смятение. Эта одержимость в голосе, это безрассудство были так нехарактерны для его старого друга.

— А если он не захочет подчиниться?

— Винсент, он захочет. Уж поверьте мне, я об этом позабочусь.

Лейтенант решил не уточнять, как Пендергаст собирается добиться признания. Он сменил тему:

— Как вы смогли выбраться, раненный?

— Когда переданный пулей импульс столкнул меня в трясину, я начал погружаться. Но вскоре мои ноги уперлись в нечто находившееся всего в нескольких футах от поверхности. Мягкий, упругий объект. Похоже, труп животного. Он не дал мне погрузиться дальше. Чтобы создать иллюзию погружения, я постепенно сгибал колени. Мне очень повезло, что Джадсон решил покинуть место преступления, не дожидаясь, пока… меня полностью засосет.

— Да уж, повезло так повезло, — пробормотал д’Агоста.

— Я выждал четыре, возможно, пять минут. Больше не мог — кровотечение было сильным. Затем встал и, оттолкнувшись от затонувшего трупа, выбрался из топи. Соорудил из подручных средств давящую повязку. Я был в милях от возможной помощи, от ближайшего жилья.

Пендергаст пару минут молчал. Когда он заговорил снова, голос его показался чуть крепче, уверенней.

— Мы с Джадсоном охотились здесь лет десять назад. Еще тогда я познакомился с местным доктором по фамилии Роскоммон. У нас обнаружились общие интересы. Он практиковал в деревеньке Инверкирктон, в трех милях отсюда. По прямой эта деревня — ближайшая к месту, где я был ранен.

— Как же вам удалось добраться дотуда и при этом не наследить?

— Повязка вышла неплохой, и я не оставил кровавых пятен на земле. Двигался осторожно. Об остальном позаботился ливень.

— Вы шли к дому этого врача три мили в бурю, с открытой раной в легком?

— Да, — ответил Пендергаст, глядя в упор на друга.

— Господи милостивый… как же вы смогли?!

— У меня внезапно появилась причина жить.

Д’Агоста лишь покачал головой.

— Роскоммон необыкновенно умен и проницателен. Для него не составило труда поставить диагноз и определить лучший способ лечения. Мне дважды повезло. Во-первых, пуля все-таки миновала подключичную артерию, пройдя на волосок от нее. Во-вторых, ранение оказалось практически сквозным, операция по извлечению пули не потребовалась. Роскоммон удалил воздух из плевральной полости и сумел остановить кровотечение. А ночью перевез меня сюда. Его тетушка заботится обо мне с тех пор.

— Тетушка?

— Забота о ней — единственное, что удерживает доктора в здешних краях. Хотя, полагаю, он мог бы иметь блестящую практику на Харли-стрит. Он знал, что с тетушкой я буду в безопасности.

— Значит, весь прошлый месяц вы провели здесь?

— И проведу здесь еще столько времени, сколько потребуется, чтобы встать на ноги и закончить дело.

— Я вам понадоблюсь здесь!

— Нет! — с силой произнес Пендергаст. — Нет же! Чем скорее вы вернетесь домой, тем лучше. Господи, Винсент, вы практически раскрыли мое убежище!

Лейтенант смолчал.

— Самое ваше присутствие поблизости подвергает меня ненужному риску. Несомненно, Джадсон сейчас в Шотландии, и он в панике. Он не знает, погиб я или выжил. И когда он заметит вас, а в особенности вблизи этого коттеджа…

— Я могу помочь вам иными способами.

— Ни в коем случае. Из-за меня вы уже чуть не погибли. Капитан Хейворд не простит мне, если подобное случится опять. Лучшее, что вы можете для меня сделать, и единственно подходящее — вернуться в Нью-Йорк, заниматься своей работой и молчать о том, что здесь произошло. Я должен завершить дело в одиночку. Не говорите никому: ни Проктору, ни Констанс, ни Хейворд. Вы поняли? Чтобы покончить с Джадсоном, мне нужно набраться сил. И я с ним покончу — конечно, если он раньше не покончит со мной.

Последняя фраза больно ранила лейтенанта. Он посмотрел на Пендергаста, столь ослабевшего телом, но не утратившего ни решимости, ни душевной силы. И какая фанатическая одержимость в глазах! Господи, как же сильно он любил эту женщину…

— Хорошо, — неохотно согласился д’Агоста. — Я поступлю, как вы советуете. Но мне придется рассказать Лоре. Я пообещал никогда больше ей не лгать.

— Хорошо. Кто еще знает о ваших розысках?

— Инспектор Балфур. И немало других людей. Я ведь расспрашивал многих.

— Значит, Эстерхази уже известно о вас. И это можно обратить в нашу пользу. Расскажите по возвращении в охотничий домик, что поиски оказались бесплодными и вы убедились в моей смерти, а потом с горестным видом отправляйтесь домой.

— Ну, если вы этого хотите…

— Я на этом настаиваю! — прошептал Пендергаст.

Глава 19

Нью-Йорк

Доктор Фелдер шел по гулкому залу больницы «Маунт-Мёрси», сунув под мышку тонкую папку с документами. Рядом вышагивал лечащий врач пациентки, доктор Остром.

— Доктор, спасибо большое за разрешение посетить ее, — сказал Фелдер.

— Пожалуйста, я всегда рад. Полагаю, ваш интерес к ней не сиюминутен?

— Да. Ее случай, хм… уникален.

— Это можно сказать о многом, относящемся к семейству Пендергаст… — начал было Остром, но внезапно умолк, будто осознав, что наговорил лишнего.

— А где ее опекун, Алоизий Пендергаст? Я пытался связаться с ним, но безуспешно.

— К сожалению, он для меня — полная загадка. Является неожиданно, в самое неподходящее время, требует, приказывает и снова исчезает. Общаться с ним тяжело.

— Я вас понимаю. Значит, вы не против того, чтобы я продолжал навещать пациентку?

— Конечно же нет. Если желаете, я поделюсь своими наблюдениями.

— Спасибо, доктор.

Они подошли к двери, и доктор Остром постучал.

— Пожалуйста, заходите! — донеслось из комнаты.

Остром открыл дверь и посторонился, приглашая Фелдера зайти первым.

Комната осталась такой же, какой Фелдер запомнил ее с первого посещения, — за исключением книг. Их стало гораздо больше. Прежняя дюжина томов увеличилась в несколько раз. Фелдер заметил «Стихотворения» Китса, «Символы трансформации» Юнга, «120 дней Содома» маркиза де Сада, «Четыре четверти» Элиота, «Сартор Резартус» Томаса Карлейля. Несомненно, книги из библиотеки «Маунт-Мёрси». Фелдер был слегка шокирован тем, какие книги свободно выдают пациентам.

Да, и еще одно отличие: на столе были разложены листы бумаги, исписанные густо и ровно. В тексте то и дело встречались искусные наброски, зарисовки, уравнения и диаграммы — все разом напоминало рукописи Леонардо да Винчи. Констанс сидела за столом лицом к двери и писала пером, которое окунала в бутылочку с иссиня-черными чернилами.

— Доброе утро, доктор Остром. Доброе утро, доктор Фелдер, — сказала она, посмотрев на вошедших.

Затем сложила листы стопкой, причем верхний перевернула чистой стороной вверх.

— Доброе утро, Констанс, — поздоровался доктор Остром. — Хорошо ли вы спали?

— Спасибо, очень хорошо.

— Отлично! Тогда я оставлю вас вдвоем. Доктор Фелдер, служащий будет ждать снаружи у дверей. Когда захотите уйти, постучите.

Остром вышел, и Фелдер услышал, как поворачивается в замке ключ.

Обернувшись, Фелдер посмотрел в странные глаза Констанс, казавшиеся удивительно старыми.

— Пожалуйста, садитесь, — предложила она.

— Спасибо, — ответил доктор Фелдер, садясь на единственное в комнате свободное кресло, пластиковое, с привинченными к полу стальными ножками.

Доктора очень заинтересовала рукопись Констанс, но расспросы об этом он решил отложить до следующего визита. Фелдер положил папку на колени и заметил, кивком указав на перо:

— Любопытный инструмент для письма.

— Мне пришлось выбирать между пером и цветными карандашами… Доктор, я не ожидала увидеть вас так скоро.

— Надеюсь, вам не слишком неприятны наши беседы?

— Что вы, напротив.

Фелдер поерзал в кресле:

— Констанс, если вы не возражаете, я хотел бы снова поговорить о вашем детстве. Прежде всего давайте уточним, правильно ли я понял. По вашим словам, родились вы на Уотер-стрит в тысяча восемьсот семидесятых годах. Родители умерли от туберкулеза, затем в течение нескольких лет умерли братья и сестры. Получается, что вам… — доктор замолчал, считая в уме, — больше ста тридцати лет?

Констанс ответила не сразу. Она спокойно смотрела на доктора, как будто оценивая его. Фелдера снова поразила ее красота, умное тонкое лицо, пышная копна каштановых волос. Ее выдержка и самообладание казались невероятными для женщины, выглядящей на двадцать два года.

— Доктор, я за многое вам очень благодарна, — произнесла она наконец. — Вы отнеслись ко мне с добротой и уважением. Но если вы решили подшутить надо мной, боюсь, мне трудно будет сохранить доброе мнение о вас.

— Я отнюдь не желаю шутить над вами! — возразил Фелдер искренне. — Я здесь для того, чтобы помочь. Но для этого мне нужно понять вас.

— Я сказала вам правду. Ваше дело, верить либо нет.

— Констанс, я хочу верить. Но пожалуйста, поставьте себя на мое место. С биологической точки зрения невозможно признать, что вам сто тридцать лет. И потому я вынужден искать другие объяснения.

И вновь она ответила не сразу:

— Невозможно? Доктор, вы же ученый. Вы верите, что сердце можно пересадить от одного человека другому?

— Конечно.

— И вы верите, что рентгеновские аппараты и ультразвуковые сканеры способны воспроизводить очертания внутренних органов, не нарушая целостности тела?

— Естественно.

— Во времена, когда я родилась, подобное, не колеблясь, назвали бы невозможным. Действительно ли «невозможно» с научной точки зрения замедление старения и продление жизни за пределы ее естественной продолжительности?

— Продлить… наверное, возможно. Но сохранить вид двадцатилетней целое столетие? Извините, я никак не могу признать это возможным.

Еще произнося эти слова, Фелдер вдруг засомневался. Он осторожно спросил:

— Вы хотите сказать, именно это с вами и случилось? Вы были объектом медицинского эксперимента по продлению жизни?

Констанс не ответила. Фелдер вдруг почувствовал, что он на верном пути.

— Как это случилось? Что послужило причиной? Кто проводил эксперимент?

— Рассказать значило бы предать доверившихся мне. — Констанс машинально разгладила юбку на коленях. — Я уже сказала вам больше, чем следовало. Единственная причина этому — ваше желание мне помочь. Я не сомневаюсь в вашей искренности. Но более ничего сказать об этом не могу. Доктор, верить или нет — дело целиком ваше.

— Вот как… Спасибо, что сочли возможным поделиться со мной. — Помедлив, Фелдер попросил: — Не окажете ли вы мне любезность?

— С удовольствием.

— Пожалуйста, постарайтесь вспомнить свои детские годы на Уотер-стрит. Опишите окрестности вашего дома, какими их помните.

Констанс внимательно вгляделась в его лицо, будто отыскивая признаки несерьезности либо лжи. Затем кивнула, соглашаясь.

— Ясны ли ваши воспоминания об Уотер-стрит?

— Да, вполне.

— Если я не ошибаюсь, вы сказали, что дом был под номером шестнадцать на Уотер-стрит.

— Верно.

— Ваши родители умерли, когда вам было около пяти лет.

— Да.

— А теперь расскажите, пожалуйста, о ближайших окрестностях вашего дома.

На мгновение взгляд женщины стал отстраненным, словно устремленным вдаль.

— В соседнем доме была табачная лавка. Я помню запахи «Кавендиша» и «Латакии», проникавшие в окно, выходившее на улицу. По другую сторону находилась рыбная лавка. На ее задворках, на кирпичной стене, любили собираться окрестные коты.

— Помните что-нибудь еще?

— Магазинчик мужской одежды через улицу, напротив нас. Назывался он «Лондон-таун». Помню выставленную в витрине одежду. А дальше по улице была аптека, «Хадделс». Хорошо ее помню. Отец как-то завел нас внутрь купить пакетик шоколада за пенни.

Ее лицо осветилось радостью.

Фелдера ее рассказ встревожил не на шутку.

— Вы помните учебу? Вы ходили в школу на Уотер-стрит?

— Да, на углу была школа, но я ее не посещала. Родители не могли оплатить обучение. Тогда еще не существовало всеобщего бесплатного образования. Как я уже говорила, я самоучка. — Констанс немного помолчала, затем спросила: — Доктор Фелдер, зачем вы задаете мне эти вопросы?

— Мне любопытно, насколько ясны ваши самые первые воспоминания.

— Зачем вам это? Чтобы с удовлетворением отметить, насколько они абсурдны?

— Вовсе нет, — поспешно ответил доктор, стараясь не показывать, как сильно он взволнован и смущен.

Констанс пристально посмотрела ему в глаза и, похоже, заметила его растерянность.

— Доктор, прошу меня извинить, но я устала.

Он встал, взявшись за папку обеими руками.

— Констанс, спасибо огромное! Я очень ценю ваше расположение и искренность.

— Я всегда рада беседе с вами.

— И если уж начистоту, — внезапно сказал он, — я вам верю. Не знаю почему, но верю.

Выражение ее лица чуть смягчилось, и она слегка наклонила голову в знак прощания.

Доктор постучал в дверь, недоумевая, что побудило его сделать столь опрометчивое признание. В замочной скважине повернулся ключ, и служащий распахнул дверь.

Когда она снова была заперта, Фелдер открыл папку. Там лежала свежая вырезка из утренней «Нью-Йорк таймс». В статье давалось первое доступное публике описание исторической находки — дневника юноши Уитфрида Спида, жившего на Кэтрин-стрит с 1869 года до трагической смерти под колесами экипажа в 1883-м. Восторженный патриот Нью-Йорка и, по-видимому, любитель «Обзора Лондона» Джона Стоу, Уитфрид Спид задался целью описать в таких же подробностях улицы и магазины Манхэттена. Но до своей гибели успел заполнить одну-единственную тетрадь. Вместе с другими вещами погибшего она осталась запертой в ящике на чердаке. Нашли ее лишь недавно. Находку превознесли как ценнейший документ об истории города, ведь Спид подробно описал современные ему кварталы вблизи своего жилища, а такую информацию невозможно почерпнуть ни из какого другого источника.

Жилище Спида находилось рядом с Уотер-стрит. «Нью-Йорк таймс» воспроизвела один рисунок из тетради Спида — тщательно выполненный подробный план района вблизи перекрестка Кэтрин-стрит и Уотер-стрит. До сегодняшнего утра никто из ныне живущих людей не мог знать расположение магазинов на этих улицах в 1870-х годах.

Как только Фелдер прочел эту статью за утренним кофе, он немедленно загорелся идеей. Конечно, идея безумная, ведь, по сути, такими расспросами он даст новую пищу психическому расстройству Констанс. Но ведь это уникальная возможность удостовериться в правдивости ее слов. Перед лицом реальности — правдивых сведений о том, какой была Уотер-стрит, — мир фантазий и самообмана может распасться и Констанс наконец осознает болезненность своего состояния.

Стоя в коридоре, Фелдер попытался разобрать старомодный почерк надписей на карте… и обомлел. Вот она, табачная лавка. И аптека «Хадделс» за два дома от нее. Вот и магазин мужской одежды «Лондон-таун» через улицу, а на углу «Академия миссис Саррет для маленьких детей».

Фелдер медленно закрыл папку. Конечно, объяснение очевидно: Констанс уже видела газету. Ее пытливому разуму наверняка интересны новости окружающего мира.

Придя к такому умозаключению, доктор направился к выходу. По дороге он заметил доктора Острома, который стоял в дверях открытой палаты и беседовал с медсестрой.

— Доктор… — торопливо позвал его Фелдер.

Остром повернулся к нему, вопросительно подняв брови.

— Констанс ведь уже видела утреннюю газету? В смысле, «Таймс».

Остром покачал головой.

— Вы… вы уверены? — пролепетал Фелдер.

— Конечно. Читать газеты, слушать радио и смотреть телевизор пациенты могут лишь в библиотеке. Констанс все утро находилась в своей комнате.

— И никто не видел ее снаружи? Ни охранники, ни медсестры?

— Никто. Ее комнату не открывали со вчерашнего вечера. В учетной книге это зафиксировано. — Доктор нахмурился. — А в чем, собственно, дело?

Фелдер вдруг понял, что затаил дыхание. Он медленно выдохнул, сказал:

— Да ничего. Спасибо, — и вышел наружу, под яркое солнце.

Глава 20

Кори Свенсон установила обычное «гугл»-оповещение на все новости, содержащие имя «Алоизий Пендергаст». Но это имя было не слишком частым гостем новостных полос.

В два часа пополудни, включив ноутбук и просмотрев электронную почту, она вдруг увидела сообщение о полном соответствии запросу. Сеть выдала неудобоваримый документ о результатах расследования, проведенного в месте под названием Каирн-Бэрроу в Шотландии. Документ был создан пару месяцев назад, но в Сеть выложен только сегодня.

Кори читала его, продираясь сквозь сухую юридическую терминологию, и не верила своим глазам. В документе не содержалось ни комментариев, ни анализа, ни заключения, он целиком состоял из дословно записанных свидетельских показаний тех, кто имел отношение к несчастному случаю во время охоты в горах Шотландии. Случаю ужасному и абсолютно невероятному.

Кори перечитала этот документ дважды, трижды, и с каждым разом ощущение нереальности и абсурда возрастало. Несомненно, эта странная история со стрельбой — лишь верхушка айсберга. Настоящее спрятано глубоко под поверхностью. Содержимое документа не совмещалось со здравым смыслом. Ее недоверие и недоумение сменилось отчаянием. Пендергаст погиб от случайного выстрела на охоте? Невозможно!

Слегка дрожащими руками Кори выудила из сумки записную книжку и отыскала телефонный номер. Она немного поколебалась, затем выругалась сквозь зубы и набрала домашний телефон Винсента д’Агосты. Конечно, вряд ли коп обрадуется звонку в такое время, но, черт побери, он ведь так и не позвонил, хотя и обещал разобраться и оповестить о результатах.

Кори выругалась снова, уже громче: ошиблась при наборе и пришлось набирать заново.

После пятого длинного гудка трубку сняли, и женский голос сказал:

— Алло?

— Мне нужно поговорить с Винсентом д’Агостой, — ответила Кори, не в силах унять дрожь в голосе.

— С кем я говорю? — выдержав паузу, осведомилась женщина.

Кори глубоко вдохнула. Если не хочешь, чтобы собеседница бросила трубку, надо придержать эмоции.

— Это Кори Свенсон. Мне нужно поговорить с лейтенантом д’Агостой.

— Лейтенанта здесь нет, — холодно ответила женщина. — Вы хотите оставить для него сообщение?

— Пожалуйста, попросите его позвонить мне. Кори Свенсон. У него есть мой номер.

— И по какому вопросу?

Кори вовремя сдержалась. Кем бы ни была эта женщина — любовницей либо женой лейтенанта, — хамить ей не слишком разумно.

— Это касается агента Пендергаста. Мне нужно узнать о нем. Мы работали с ним вместе над делом.

— Простите, но агент Пендергаст мертв.

Кори словно онемела. Она судорожно сглотнула, не в силах отыскать слова. Наконец выговорила:

— Как?

— Несчастный случай на охоте в Шотландии.

Вот он, абсурд, ставший реальностью. Надо спросить еще что-нибудь, уточнить, выяснить… но в голове пусто. Почему лейтенант так и не позвонил? Да, с этой женщиной говорить больше не о чем.

— Слушайте, пусть лейтенант позвонит мне. Как можно скорее.

— Хорошо, я ему непременно сообщу, — ответила женщина так же холодно.

И повесила трубку.

Кори сгорбилась, уныло глядя на экран компьютера. Какое безумие! И что теперь делать? Ее захлестнуло такой тоской и горем, словно она потеряла отца. И поговорить, разделить скорбь не с кем. Ее настоящий отец за сотню миль, в Аллентауне, штат Пенсильвания.

Кори вдруг ощутила себя беспросветно, отчаянно одинокой.

Она кликнула мышкой на экран, открывая сайт о Пендергасте, который сама создала и с любовью поддерживала: www.agentpendergast.com. Быстро, почти машинально стуча по клавишам, создала черную траурную рамку и набрала:

Я только что узнала: агент П. — специальный агент А. К. Л. Пендергаст — погиб в результате нелепого, трагического несчастного случая. Это ужасно. Я не могу в это поверить. Не может быть, чтобы жизнь без него оставалась такой же, как раньше.

Это произошло во время поездки на охоту в Шотландию…

Но пока Кори печатала, стараясь сдержать наворачивающиеся слезы, она все больше ощущала абсурдность случившегося. А когда закончила набирать и отправила на сайт, то уже и сама не верила в написанное.

Глава 21

Фоулмайр

Джадсон Эстерхази остановился перевести дыхание. Утро выдалось необычно солнечное, и болотистые низины вокруг казались яркими — сочно-зелеными, густо-коричневыми. Вдали различалась темная черта — край низины Иниш. А между пригорками в нескольких сотнях ярдов впереди стоял маленький каменный коттедж, известный как Глимсхолм.

Эстерхази давно прослышал о нем, но поначалу исключил его из поисков. Слишком удален этот домишко от места, где Пендергаст был подстрелен. К тому же едва ли в месте настолько примитивном и грубом агент смог бы получить необходимое лечение. Но затем явился лейтенант д’Агоста, расспрашивал в Инверкирктоне про Пендергаста, а потом выяснилось, что последним местом, которое лейтенант посетил перед возвращением в Америку, был именно Глимсхолм.

Якобы лейтенант вернулся ни с чем. Но правдиво ли его показное разочарование?

Чем больше Эстерхази размышлял над этим, тем больше сомневался. По извращенной логике Пендергаста, именно такое место лучше всего подходит для тайного лечения и отдыха.

Окончательно убедило Эстерхази исследование архивов графства Сазерленд. Он узнал, что эксцентричная старуха, живущая в Глимсхолме, — родная тетя доктора Роскоммона. И этот факт почтенный доктор, очевидно привыкший к скрытности, утаил от добропорядочных обывателей Инверкирктона.

Укрывшись за кустом дрока, Эстерхази наблюдал за коттеджем в бинокль. Сквозь окно первого этажа он видел старуху, хлопочущую у плиты, снующую по дому. Вот она прошла мимо окна, скрылась из виду — и показалась в окне второго этажа, неся что-то похожее на кружку. Сквозь окно верхнего этажа видимость плохая, но, кажется, старуха наклонилась над кем-то, лежащим на кровати. По-видимому, над больным. Помогла ему сесть, поднесла кружку ко рту.

Сердце Эстерхази забилось учащенно. Он тихо обошел коттедж, от волнения сильнее, чем нужно, втыкая трость в мягкую почву. На задворках дома обнаружились сарай, каменный загон для овец, небольшой огород и выходящая к нему маленькая, грубо сколоченная деревянная дверь. С задней стороны дома окон не было.

Эстерхази осмотрелся. Вокруг — необъятный простор болот и холмов, никаких признаков жизни. Он вытащил из кармана небольшой пистолет, убедился, что патрон в патроннике. Очень осторожно приблизился к задней двери.

Присел на корточки близ нее. Ногтем осторожно поскреб по дереву и замер в ожидании.

Как он и ожидал, старая карга отличалась завидным слухом. За дверью послышались шаги и нечленораздельное бормотание. Отодвинулся засов, дверь приоткрылась. Старуха выглянула наружу.

Выругалась вполголоса.

Хорошо рассчитанным движением Эстерхази выпрямился, ладонью закрыл женщине рот и одной рукой вытащил ее наружу. Ударил по затылку рукоятью пистолета, уложил обмякшее тело наземь и неслышно проскользнул в коттедж. Первый этаж — одна большая комната. Эстерхази быстро осмотрелся, запоминая эмалированную плиту, потертые кресла, оленьи рога на стенах, крутую лестницу наверх. Оттуда слышалось хриплое, одышливое дыхание. Звук был ровным и постоянным — незваного гостя пока не заметили.

А тот двинулся через комнату с чрезвычайной осторожностью, всякий раз ставя ногу, словно жрец на священной церемонии. Проверил комод, платяной шкаф — никто не прячется. Затем, сжимая пистолет, пошел к лестнице. Та была сколочена из толстых досок. Конечно, могла заскрипеть от шагов. А могла и не заскрипеть.

Эстерхази замер у основания лестницы, прислушиваясь. Дыхание казалось прежним, хотя теперь в нем сильнее слышались болезненные нотки. Человек наверху охнул, пошевелился на кровати — наверное, стало неудобно. Эстерхази выжидал целых пять минут. Наконец решил: все нормально.

Он осторожно поставил ногу на нижнюю ступеньку и медленно перенес на нее вес. Доска не заскрипела. С той же осторожностью он поставил другую ногу на следующую ступень. Таким же образом, с почти невыносимой медлительностью, тратя по минуте на ступеньку, поднялся почти до самого верха. В пяти футах от него стояла грубо сколоченная кровать. Эстерхази медленно поднялся на верхнюю ступеньку, посмотрел на кровать сверху. Там, скорчившись, лежал спиной к вошедшему укрытый одеялом человек. По-видимому, он спал: дыхание, хотя и затрудненное, было ровным. Истощенный долговязый старик в толстой ночной рубахе, седые волосы едва ли не длиннее, чем у старухи, и растрепаны.

Старик, как же, как же. Уж Эстерхази-то прекрасно знал, кто перед ним.

У изголовья лежала еще одна подушка. Эстерхази спрятал пистолет и, не отрывая взгляда от спящего, поднял подушку. Сжимая ее обеими руками, он напрягся, словно тигр перед прыжком, и вдруг бросился вперед, прижал подушку к лицу лежащего и надавил изо всех сил.

Снизу послышался приглушенный крик, взметнулась рука, колотя и царапая, но оружия в этой руке не было, и Эстерхази понял: нападения не ожидали. Он надавил еще сильней, и крик утих. Жертва сопротивлялась молча, молотила руками, цеплялась за рубашку. Тело выгнулось с силой, удивительной в раненном столь недавно и тяжело. Большая исхудалая рука ухватилась за одеяло, потянула, словно человек принял его за одежду убийцы. Руки и ноги взметнулись, отшвырнув одеяло. Но Пендергаст стремительно ослабевал, и конец был близок.

Внезапно Эстерхази обратил внимание на старые узловатые руки жертвы, на тощие паучьи ноги, пергаментную кожу, варикозные вены. Но это тело настоящего старика, никто не может так замаскироваться! К тому же никаких бинтов, шрамов, ничего даже отдаленно похожего на месячной давности пулевое ранение.

Эстерхази лихорадочно соображал, пытаясь справиться с замешательством и яростью. Он был так уверен…

Он быстро поднял подушку, открыв перекошенное морщинистое лицо, высунутый язык, выпученные в ужасе глаза. Старик кашлянул раз, другой, судорожно втянул воздух.

Не помня себя от нахлынувшего страха, Эстерхази отшвырнул подушку и, шатаясь, сбежал по лестнице. В заднюю дверь ввалилась старая карга. По ее лицу струилась кровь.

— Дьявол! — заорала она, протягивая к Эстерхази костлявые пальцы.

Но он уже пробежал мимо, выскочил в переднюю дверь и понесся по обширным безлюдным болотам.

Глава 22

Мэлфорш

Ночной ветер, проникая в распахнутое окно, шевелил тюль занавесок в гостиной. Ощутив, как он коснулся ее лица, Джун Броди оторвалась от заявления в Совет медицинских сестер штата Миссисипи. Прислушалась: нет, кроме тихого шороха ветра, ничего. Посмотрела на часы: два пополуночи. Из спальни доносился басовитый монотонный говорок. Несомненно, Карлтон опять смотрел одно из тех военно-исторических шоу, которые просто обожал.

Джун отхлебнула из бутылки с кока-колой, стоявшей у локтя, в выемке на ручке кресла. Она всегда любила колу из стеклянных бутылок, которые напоминали детство и старые торговые автоматы, где приходилось самому открывать окошко и выуживать бутылку за горлышко. Джун искренне считала, что у колы из бутылки особый вкус. Но последние десять лет, живя среди трясины, она пила лишь из алюминиевых банок. Пришлось смириться. Чарльз Слейд не выносил того, как свет блестит на стекле, и на Испанском острове стекло, за малыми исключениями, не дозволялось. Даже шприцы были пластиковыми.

Джун поставила бутылку на место. Возвращение к нормальной жизни принесло немало приятного. Например, Карлтон может смотреть любимые программы по телевизору без наушников. Можно открыть жалюзи, впуская свет и свежий воздух. Можно украсить дом свежими цветами: розами, гардениями и любимыми каллами, не опасаясь, что запах вызовет у кого-нибудь приступ ярости. Джун любила одеваться элегантно, делать красивые прически, любила хорошие платья. Теперь появился шанс показать их многим. Конечно, пришлось вытерпеть немало кривотолков и косых взглядов, но люди уже привыкают понемногу. Полиция расследовала и закрыла дело. Надоедливый репортер из «Эзервилльской пчелы» больше не возвращался. Хотя его статью заметила хьюстонская газета и напечатала короткую заметку, дальше новость не распространилась. После смерти Слейда они выжидали достаточно, почти пять месяцев, чтобы удостовериться: никто не знает и не узнает, как они жили это время, что делали. Лишь затем вернулись, показались людям. Тайна жизни на болоте должна остаться тайной навсегда.

Джун Броди задумчиво и чуть печально покачала головой. Говори себе, не говори, а иногда, в особенности среди ночной тишины, тоска по Чарльзу Слейду делалась невыносимой. Конечно, за многие годы ухода за истерзанным человеком, чье тело и разум изувечила болезнь и кто реагировал почти на любой внешний раздражитель как на жгучий яд, ее чувство притупилось. Но ведь когда-то она любила так страстно. Конечно, это было неправильно, а по отношению к мужу попросту подло. Но прежний босс «Лонжитьюд» Чарльз Слейд когда-то был таким сильным, обаятельным, красивым — и по-своему таким добрым к ней… Она бы с радостью бросила работу — да что угодно бросила бы, — чтобы оставаться подле него весь день… а то и всю ночь.

В спальне стало тихо. Наверное, Карлтон выключил телевизор и предался другому любимому занятию: решению кроссвордов из лондонской «Таймс».

Джун вздохнула, посмотрела на кипу бумаг перед собой. Работы ради нужно управиться с бумагами. Лицензия на практику высококвалифицированной медсестры истекла еще в 2004 году, по закону штата Миссисипи требовалось…

Что такое? Она оторвалась от бумаг, глянула в сторону спальни.

Карлтон стоял в дверях, и на его лице было очень странное выражение.

— Карлтон? Что с тобой? Ты…

В этот момент из сумрака за спиной мужа шагнул к свету человек. У Джун перехватило дыхание. Высокий худощавый мужчина, одетый в дорогой элегантный плащ. Черная кожаная шляпа надвинута низко, почти закрывает глаза, глядящие с холодной отстраненностью. Руки в перчатках, в правой — пистолет, чей ствол утыкается Карлтону в основание черепа. На удивление длинный ствол… Джун не сразу поняла, что это глушитель.

— Садись! — приказал мужчина и пихнул Карлтона на диван рядом с Джун.

Несмотря на волнение и растерянность, на судорожное сердцебиение, она распознала в его голосе иностранные интонации. Европейский акцент, голландский или, скорее, немецкий.

Мужчина осмотрелся, закрыл окно и задернул шторы. Снял плащ, уложил на ближайший стул. Другой стул подвинул ближе к сидящей на диване чете, уселся и скрестил ноги. Небрежно опустил пистолет, поддернул брюки, встряхнул руками, чтобы манжеты рубашки показались из рукавов пиджака — словно был в вечернем фраке за тысячу долларов, а не в облачении квартирного вора. Наклонился, глядя на Джун. Под глазом мужчины виднелась тонкая, похожая на червя бородавка. У Джун промелькнула несуразная мысль: «И отчего он не сведет эту гадость?»

— Не проясните ли кое-что для меня? — любезно спросил пришелец.

Джун Броди украдкой взглянула на супруга.

— Не объясните ли мне, что такое «лунный пирог»?

В комнате повисло молчание. Джун подумала, что ослышалась.

— Я интересуюсь местными блюдами и деликатесами, — пояснил мужчина. — Я уже целый день в этой любопытной части вашей страны. Выяснил разницу между креветками и крилем — она практически отсутствует. Попробовал кукурузную кашу, «грит». И даже эти, как бишь они называются… а, «хаш паппис». Но так и не смог обнаружить, что за пирог зовется «лунным».

— Это не пирог, — ответил Карлтон тоненьким, напряженным голосом. — Это большое печенье, сделанное из суфле и крекеров. И, хм, шоколада.

— А, вот в чем дело. Спасибо. — Мужчина по очереди внимательно осмотрел супругов. — А теперь не расскажете ли мне, где вы были последние двенадцать лет?

Джун Броди сделала глубокий вдох и заговорила, удивляясь спокойствию в своем голосе:

— Секрета в этом нет. Все опубликовано в газетах. Мы купили гостиницу в Сан-Мигеле, в Мексике. Называлась гостиница «Каса магнолия», и мы…

Плавным, точным движением мужчина поднял пистолет и нажал на спуск. Раздался приглушенный хлопок. Пуля раздробила левую коленную чашечку Карлтона Броди. Он дернулся, словно от прикосновения раскаленного железа, завыл яростно и жалко, согнулся вдвое, прижав ладонь к колену. Между пальцами хлестала кровь.

— Если не заткнешься, следующая пуля разнесет тебе череп, — спокойно сообщил мужчина.

Карлтон сунул в рот кулак второй руки. Из его глаз покатились слезы. Джун вскочила, чтобы помочь, но мужчина повел стволом, приказывая ей сесть на место.

— Я расцениваю ложь как личное оскорбление, — заявил мужчина. — Не пытайтесь больше лгать мне.

В комнате повисла тишина. Мужчина аккуратно, неторопливо поддернул перчатки. Передвинул шляпу на затылок, открыв породистые изящные черты: тонкий нос, высокие скулы, узкий подбородок, холодные голубые глаза, чуть опущенные уголки губ. Светлые волосы были коротко подстрижены. Незваный гость снова осмотрел супругов, небрежно опустив пистолет.

— Миссис Броди, нам известно, что ваша семья владеет охотничьим домиком на болоте «Черная топь» неподалеку отсюда. Это место известно под названием «Испанский остров».

Джун Броди глядела на пришельца, и сердце болезненно сжималось в груди. Рядом на диване стонал и дрожал муж, стискивая раздробленное колено.

— Недавно — вскоре после вашего возвращения — в болоте неподалеку от Испанского острова был обнаружен труп человека по имени Майкл Вентура. Когда-то Майкл Вентура был главой службы безопасности «Лонжитьюд фармасьютиклз». Нас интересует этот человек. Вы знаете о его гибели?

Джун Броди отметила, что он говорит «нам известно», «нас интересует». И вспомнила, что увечный Слейд часто и упрямо твердил горячечным шепотом: «Прячьтесь, не высовывайтесь. Они не знают, что мы живы. Если узнают — придут за нами». Ну кто бы мог подумать, что это не бред параноидального, полубезумного калеки!

— Нет, не знаем, — сказала Джун. — Испанский остров обанкротился десятилетия назад, и с тех пор он закрыт, пустует…

Человек равнодушно выстрелил Карлтону Броди в пах. На диван брызнула кровь, телесные жидкости. Броди завыл, опять согнулся вдвое и рухнул на пол, корчась.

— Я все скажу, все! — завизжала Джун. — Господи боже, прекратите, пожалуйста! Я все скажу!

— Заткните его. Или это сделаю я, — приказал мужчина.

Джун кинулась к мужу, плачущему от боли на полу, схватила его за плечо. Кровь струилась из колена Карлтона, текла между ног. Его вытошнило прямо на брюки и туфли, блевотина изверглась с омерзительным звуком.

— Говорите, — все так же равнодушно приказал мужчина.

— Мы там были все время, — выговорила Джун, запинаясь от страха. — На болоте, да. На Испанском острове.

— Как долго?

— С пожара.

— Пожара в «Лонжитьюд»? — нахмурился мужчина.

Она торопливо, почти услужливо закивала.

— И что вы делали на болоте?

— Заботились о нем.

— О ком?

— О Чарльзе. Чарльзе Слейде.

Впервые маска равнодушия и спокойствия покинула лицо мужчины, сменившись недоверием и удивлением.

— Невозможно! Слейд погиб в пожаре…

Он замолчал, осклабился, и глаза его хищно заблестели.

— Он не погиб, — робко объяснила Джун. — Пожар был инсценирован.

— Зачем? — спросил мужчина резко. — Чтобы уничтожить свидетельства, лабораторию?

— Я не знаю, — покачала головой Джун. — Большая часть исследований проводилась на Испанском острове.

Мужчина снова посмотрел на нее с удивлением. А Джун глядела на мужа, стонавшего и непроизвольно дергавшегося на полу. Кажется, он терял сознание. Может, умирал. Джун всхлипнула, поперхнулась слезами.

— Пожалуйста… — взмолилась она, пытаясь взять себя в руки.

— Почему вы прятались именно там? — спросил мужчина прежним равнодушным тоном, но глядя все так же хищно и нетерпеливо.

— Чарльз заболел. Он подхватил птичий грипп, и болезнь… она изменила его.

— Так, и вы с мужем остались ухаживать за ним?

— Да. Он остался на болоте, где никто бы его не искал. Где он мог бы работать и, когда болезнь сделает калекой, получить должный уход.

Джун почти задыхалась от ужаса. Этот человек — настоящее чудовище. Но если она расскажет все без утайки, в мельчайших подробностях, может, он пощадит? И тогда Джун отвезет мужа в больницу…

— Кто еще знал об Испанском острове?

— Только Майк. Майк Вентура. Он привозил все нужное, обеспечивал нас.

— Но Вентура мертв, — немного помедлив, заметил мужчина.

— Это он убил его.

— Кто? Кто его убил?

— Агент ФБР Пендергаст.

— ФБР? — Мужчина впервые чуть повысил голос.

— Да. А с ним капитан из нью-йоркской полиции. Женщина по фамилии Хейворд.

— Что они хотели?

— Агент ФБР искал убийцу своей жены. Это как-то связано с проектом «Птицы» — секретной лабораторией по изучению птичьего гриппа в «Лонжитьюд». Слейд убил ее много лет назад.

— А-а, — изрек мужчина, будто понял что-то новое.

Он замолчал, разглядывая ногти на левой руке, затем спросил:

— ФБР знало, что Слейд был жив столько времени?

— Нет — до тех пор, пока агент не явился на Испанский остров и не увидел Слейда.

— И что потом? Агент убил и Слейда?

— В некотором смысле да. Слейд умер.

— Почему это не появилось в новостях?

— Агент хотел, чтобы вся эта история так и осталась в болоте.

— Когда это случилось?

— Больше полугода назад, в марте.

— Что еще расскажете? — спросил мужчина после паузы.

— Это все, что мне известно. Пожалуйста, прошу вас! Умоляю! Я все сказала! Отпустите нас! Мужу нужна помощь, срочно!

— Вы все сказали? — Голос мужчины прозвучал недоверчиво и чуть насмешливо.

— Все!

В самом деле, что еще? Рассказала про Испанский остров, Слейда, птичий грипп. Больше ничего.

— Да, — согласился мужчина, внимательно взглянув на нее.

И аккуратно выстрелил Карлтону Броди между глаз.

— Господи, нет!

Тело дернулось у нее в руках. Джун закричала.

Мужчина медленно опустил пистолет.

— О нет! — выдохнула Джун сквозь слезы. — Карлтон!

Она чувствовала, как медленно обмякает тело мужа, как из легких, словно из опадающих мехов, уходит последний долгий выдох. Из затылка Карлтона ручейками струилась кровь, окрашивая темным ткань дивана.

— Подумайте как следует, — посоветовал мужчина. — Вы точно сказали мне все?

— Да! — всхлипнула она, качая труп на руках. — Все!

— Отлично.

Мужчина пару секунд сидел молча, затем хихикнул себе под нос:

— «Лунный пирог». Какая гадость, надо же!

Он встал и неторопливо подошел к креслу, сидя в котором Джун заполняла документы. Нагнулся над столом, просматривая бумаги и одновременно засовывая пистолет в кобуру на поясе. Потом взял полупустую бутылку кока-колы, вылил содержимое в горшок с цветами и, резко ударив бутылкой о край стола, отбил горлышко.

Повернулся к Джун, держа бутылку на уровне бедер иззубренным краем вперед. Женщина, будто завороженная, глядела на острые сколы, блестевшие в свете лампы.

— Но я же рассказала все, — прошептала она чуть слышно.

— Я понимаю, — сочувственно произнес мужчина. — Однако нужно удостовериться.

Глава 23

Инверкирктон

— Добрый день, мистер Дрейпер. И впрямь прекрасный денек, правда?

— Так оно и есть, Робби.

— Хорошо поутру прокатились?

— Отлично! До Фенкирка и обратно.

— Немало, однако.

— Не хотелось упускать погоду. Ведь завтра я уезжаю.

— Мистер Дрейпер, какая жалость! Такого клиента, как вы, еще поискать надо. Но я так и думал, что на днях вы покинете нас. Здорово, что столько пробыли.

— Если приготовите мне счет, я прямо сейчас и рассчитаюсь.

— Прямо сейчас и сделаю, сэр!

— Вы чудесный, гостеприимный хозяин. Поднимусь к себе, умоюсь, а потом заверну в «Полумесяц» на последний кусок пудинга с потрохами.

— Хорошо, сэр.

Наверху Эстерхази вымыл руки под краном и вытер их полотенцем. Впервые за многие недели он почувствовал облегчение — словно тяжкие колодки упали с плеч. Столько времени он не мог убедить себя, что Пендергаст мертв. Поиски Пендергаста стали манией, целиком занимая разум в бодрствовании, приходя кошмарами во сне. Но визит в Глимсхолм странным образом убедил его — наконец-то! — в смерти агента. Если бы тот остался в живых, долгие изнурительные поиски непременно бы вывели на след. Если бы агент выжил, доктор Роскоммон обязательно выдал бы это хоть чем-то во время трех визитов Эстерхази в его приемную. Если бы агент выжил, то непременно отыскался бы в Глимсхолме. Все, больше нечему давить на сердце. Эстерхази свободен и может заново начать жизнь, перекошенную с того момента, как в нее вошли Пендергаст и полицейский д’Агоста.

Насвистывая, Эстерхази закрыл дверь в комнату и спустился по лестнице. Вряд ли старуха явится в деревню сообщать о нападении. А если и явится — кто ей поверит, этой ненормальной? Поездка на велосипеде и восьмимильная прогулка пешком до Глимсхолма по болотам и взгорьям пробудили здоровый аппетит, и теперь его не заглушали тревога и озабоченность.

Эстерхази вошел в сумрачные, благоухающие чем-то вкусным недра «Полумесяца» и с удовольствием уселся на стул у стойки бара. Дженни Протеро и Макфлекно занимали свои обычные места: она — перед стойкой, он — за нею.

— Мистер Дрейпер, добрый день, сэр! — поприветствовал его Макфлекно, нацеживая обычную пинту для гостя.

— Дженни, Пол, добрый день!

Множество бокалов пива, купленных за прошлую неделю Эстерхази для этой парочки, заработали ему право обращаться к ним по имени.

— Привет, красавчик, — откликнулась Дженни, улыбаясь.

Бармен поставил бокал перед гостем и снова обратился к миссис Протеро:

— Странно, раньше-то мы его здесь не примечали.

— Ну, он говорит, раньше возле Гленливета лазал. — Женщина сделала глоток пива и спросила: — Думаешь, он констеблям хоть что рассказал?

— А что он им расскажет? И к чему ему мешаться в чужое, портить себе отпуск?

Эстерхази с тревогой прислушался к их разговору и спросил:

— Что-то случилось?

Бармен переглянулся с хозяйкой сувенирной лавки и прачкой по совместительству.

— Святоша случился. Вы с ним разминулись — он заглянул на стопочку крепкого.

— На несколько стопочек, — поправила Дженни, значительно улыбаясь.

— А ничего старина, для уэльсца, конечно, — заметил Макфлекно. — Церквушка у него в Англези. По Хайленду уже месяц слоняется.

— Могильные камни копирует, надо же, — сообщила Дженни, скорбно качая головой.

— Зачем ты так, Дженни, — пожурил ее бармен. — Это уважаемое занятие, в особенности для духовного лица.

— Ну, не знаю, — ответила та. — Сказал, он — аквариум.

— Антиквариус, — поправил бармен.

— Пол, если можно, мне пудинг с потрохами, — деликатно перебил его Эстерхази и добавил с притворным равнодушием: — А что там насчет констебля?

— Ну, мистер Дрейпер, сэр, я и не знаю, как сказать… — Макфлекно заколебался. — Преподобный этот, он уже три стопки пропустил, когда начал рассказывать…

— Пол, не глупи! — упрекнула его Дженни Протеро. — Мистер Дрейпер не того сорта человек, чтобы старику преподобному навредить.

Бармен немного поразмыслил.

— Ну ладно, расскажу. Это случилось сколько-то недель тому назад. Преподобный как раз тут проезжал, направляясь в Аучиндон, и заметил башню Боллбриджской часовни — она почти развалилась, торчит рядом с низиной Иниш. Подъехал взглянуть на тамошние могильные камни. Только зашел на погост, смотрит — из тумана человек выходит. Вроде пьяный, больной, дрожит весь, в крови и грязище с головы до ног.

— Бедняга преподобный точно решил, что на беглого злодея наткнулся, — заметила Дженни, колупая в носу.

Эстерхази знал о заброшенной часовне — она была на полпути от Фоулмайра к Инверкирктону.

— И как этот беглый злодей выглядел? — спросил он непринужденно, хотя сердце заколотилось, словно пойманная в консервную банку крыса.

— Преподобный не сказал, — сообщил Макфлекно, поразмыслив. — Но тот бормотал бессвязно, очень хотел что-то рассказать. Священник подумал: исповедаться хочет, вот и выслушал. Нам он сказал, что бедолага совсем безумный был, дрожал, клацал зубами. Наговорил чего-то и попросил показать дорогу через болота. Викарий ему и нарисовал что-то вроде карты. А тот потребовал никому на свете про встречу не рассказывать. Преподобный к машине пошел, одеяло принести, а то смотреть жалко. Но когда вернулся во двор часовни, беглеца уже и след простыл.

— Ну, я сегодня и дверь на ночь замкну, и все такое, — заверила его Дженни Протеро.

— А что тот человек рассказал священнику? — спросил Эстерхази.

— Мистер Дрейпер, вы же знаете святош. Тайна исповеди, всякое такое, — ответил бармен.

— Вы сказали, его приход в Англези? Он домой возвращался?

— Нет. У него еще несколько дней отпуска осталось. Сказал, что собирается заехать в Лохморэй. Местечко небольшое, но вполне ничего.

По тону бармена было ясно: Инверкирктон по сравнению с Лохморэем — просто столица.

— И камней могильных поскрести в Сент-Мун — просто бездна, — добавила Протеро, энергично кивнув.

— Сент-Мун, — проговорил Эстерхази медленно, будто про себя.

Глава 24

Лохморэй, Шотландия

Джадсон Эстерхази яростно крутил педали, поднимаясь вверх по склону. Инверкирктон остался далеко за спиной. Дорога петляла меж голых гранитных гор, окружающая местность не обнаруживала следов человеческого присутствия. Только через полтора часа вдали выглянул из-за гребня серый каменный шпиль.

Несомненно, это та самая часовня Сент-Мун с ее историческим погостом, где, если повезет, отыщется и уэльский священник.

Эстерхази посмотрел на серпантин, протянувшийся впереди, и глубоко вдохнул. Подниматься еще долго.

Дорога прошла через негустой лесок из сосен и елей, обогнула вершину по отрогу, нырнула в узкую долину, затем снова пошла вверх, к одинокой часовне. На гребне отрога Эстерхази остановился, чтобы изучить подходы к цели. Задул холодный ветер, погнал рассеянные облака.

Сомнений нет: священник на погосте у часовни, один, одет не в черное, а в твид, лишь воротничок выдает профессию. Приехал на велосипеде — вон стоит, прислоненный к могильному камню. Преподобный склонился над лежащим надгробием, перенося его рельеф на кальку. Чувствуя себя отчасти глуповато, Эстерхази потянулся за пистолетом, ощутил его успокаивающую твердость. Вытаскивается по-прежнему легко, без помех. Успокоившись, он уселся на велосипед и направился к цели.

Поразительно! Ублюдок Пендергаст даже с того света не дает покоя. Наверняка это именно чертов агент наткнулся на священника, кто же еще? Ослабевший от потери крови, обезумевший от боли, за минуты до смерти. Что он успел рассказать святоше? Нельзя покидать Шотландию, не вызнав всего в точности.

При появлении Эстерхази священник неуклюже поднялся с колен, отряхивая прилипший к брюкам мусор. На камне лежал большой лист кальки, и половина плиты была уже скопирована. Рядом на расстеленном брезенте лежали завершенные копии, а также карандаши, цветные мелки и уголь.

— Уфф! — пробормотал священник, отряхиваясь и приводя себя в порядок. — Доброго вам дня!

Эстерхази внимательно посмотрел в покрасневшее, испещренное сеточкой вен лицо, отметил сильный уэльский акцент. Приветствуя, протянул гостю руку. Ладонь оказалась неприятно влажной и не очень чистой.

Эстерхази решил, что особо осторожничать тут нечего.

— Наверное, вы и есть тот самый священник из Англези? — спросил он.

— Да. — Улыбка на лице преподобного сменилась растерянностью. — А откуда, простите, вам это известно?

— Я только что из паба в Инверкирктоне. Там сказали, вы неподалеку камни могильные копируете. — Эстерхази кивком указал на могилу.

— Правильно! — воскликнул старик благодушно. — Именно так!

— Какой счастливый случай повстречать вас за таким занятием! Мое имя Уикхем.

— Счастлив познакомиться!

Они постояли немного молча, рассматривая друг друга.

— В пабе сказали, вы преподнесли им удивительную историю, — нарушил молчание Эстерхази. — Про странного растрепанного парня, которого повстречали на болотах.

— Именно так! — радостно подхватил священник, и Эстерхази тут же определил в нем тип людей, всегда готовых давать советы кому угодно и по любому поводу.

Он бросил взгляд на погост и сказал с деланым равнодушием:

— Интересно бы услышать, как оно случилось.

— Охотно расскажу! Это случилось… хм, постойте… а, в начале октября!

Эстерхази терпеливо ждал — нельзя слишком уж давить на старика.

— Да, я наткнулся на странного парня. Он брел по болоту.

— Как он выглядел?

— Да ужасно! Больной. Сам сказал: плохо ему. А по мне, так он скорее пьяный был совсем или от полиции убегал. Свалился на камни, не иначе. Лицо в крови. Очень бледный, мокрый насквозь, в грязи. Помню, тем вечером дождь хлестал вовсю. К счастью, я надел свой двойной плащ, отличный против дождя…

— А можете описать его точнее? Цвет волос, например?

Священник замолк и задумался, словно впервые заметив что-то важное.

— Простите за нескромный вопрос, а отчего это вас так интересует?

— Я… я пишу детективные романы… всегда ищу новые идеи…

— А, вот как. Сейчас вспомню, погодите… Волосы светлые, лицо тоже очень светлое, высокий. Одет в твид, как охотник. — Священник покачал головой и хохотнул, словно заклекотал индюк. — Бедолага был явно подшофе, это уж точно.

— Он что-нибудь рассказал?

— Ну да. Но вы же понимаете, про это я рассказать не могу. Признания человека Богу — нерушимое таинство.

Священник выговаривал слова так медленно, значительно, что Эстерхази едва сдерживался.

— Какая удивительная история! А что-нибудь еще можете рассказать про него?

— Он спросил меня, как выйти из болот на другую сторону. Я ответил, что тут несколько миль ходу. — Священник недовольно вздохнул. — Он настаивал. Пришлось начертить для него карту.

— Карту??

— Да, я хоть это смог для него сделать — обозначить путь через болота. Здесь опасно, повсюду страшные топи.

— Но вы из Англези. Как же вы сумели?

Священник рассмеялся:

— Я сюда не первый год приезжаю. Десятилетиями блуждал по здешним взгорьям. Все погосты знаю отсюда и до Лох-Линн. У этой местности такая богатая история! Я снял копии с сотен могильных камней, включая надгробия лэрдов…

— Да, я не сомневаюсь. Но не могли бы вы рассказать про нарисованную карту? Можете нарисовать такую же для меня?

— Конечно! С удовольствием! Знаете, я отправил его вокруг болота, поскольку путь до Килхурна очень опасен. Честное слово, я и понятия не имею, как он дошел тогда ко мне.

Священник снова рассмеялся, рисуя. Карта вышла до крайности грубая, небрежная и маленькая, переполненная деталями.

— Вот где мы теперь, — ткнул он пальцем в место, помеченное крестом.

Эстерхази пришлось нагнуться, чтобы рассмотреть.

— Где же?

— Здесь!!

Эстерхази не успел понять и среагировать. Его тряхнули, швырнули наземь, мгновенно выкрутили руку, вдавили лицом в траву — и холодная сталь пистолетного дула врезалась в ухо с такой силой, что брызнула кровь.

— Говори! — приказал священник голосом Пендергаста.

Ошалевший Эстерхази задергался, но ствол врезался в ухо еще сильнее. Рассудок захлестнула волна ужаса. Только-только он уверился, что дьявол погиб, исчез навсегда, — а он объявляется снова. Это конец. Пендергаст выиграл. Чудовищно, непостижимо… Страх ядом разлился по телу, обессиливая.

— Ты сказал, Хелен жива, — раздался тихий голос, почти шепот. — Теперь расскажи и все остальное. Без утайки.

Эстерхази попытался собраться с мыслями, преодолеть шок, сообразить, что говорить и как. Тяжелый запах земли забивал ноздри, мешал дышать.

— Подожди минутку! — взмолился Эстерхази. — Позволь мне объяснить с самого начала. Разреши встать, пожалуйста!

— Нет. Лежи. У нас достаточно времени. И совершенно отсутствует то, что могло бы меня сдержать. Ты заговоришь. Я заставлю тебя заговорить. Но если солжешь хотя бы раз — убью. Без предупреждения.

Ужас затопил рассудок. Сражаясь с ним, Эстерхази выдавил:

— Но тогда… ты никогда не узнаешь…

— Узнаю. Я уже знаю, что она жива, и найду ее обязательно. Но ты можешь сэкономить мне много усилий и времени. Я повторяю: правда или смерть.

Эстерхази услышал тихий щелчок сдвинутого предохранителя.

— Да, я понимаю… — Он снова попытался сосредоточиться, успокоиться. — Ты не представляешь… честное слово, не представляешь, чего коснулся. Это уходит дальше «Лонжитьюд», гораздо дальше… — Он выгнулся, стараясь чуть приподнять лицо над мокрой травой, мешавшей дышать. — Это началось еще до нашего рождения.

— Я весь внимание.

Эстерхази с усилием вдохнул. Рассказывать об этом… как же страшно и тяжело! Правда воистину жутка.

— Начни с самого начала.

— То есть с апреля тысяча девятьсот сорок пятого года…

Уткнувшаяся в ухо сталь вдруг исчезла.

— Дорогой мой друг, как неудачно вы упали! Позвольте, я вам помогу! — воскликнул Пендергаст прежним голосом уэльского священника, дружелюбным, с сильным акцентом.

На мгновение Эстерхази растерялся.

— О боже! Вы оцарапали ухо!

Пендергаст дотронулся до его уха, и Эстерхази вновь ощутил, как в его бок вдавливается ствол пистолета, спрятанного в кармане агента. Одновременно он услышал лязг дверцы автомобиля и разноголосый гомон.

Эстерхази приподнялся, моргая. К ним приближалась шумная группа туристов, все с тростями, в водонепроницаемых куртках, с фотокамерами, блокнотами и ручками. Привезший их фургон припарковался прямо за стеной, огораживающей двор часовни. Противники, озабоченные лишь друг другом, прозевали его приближение.

— Привет! — вскричал глава группы, низкорослый энергичный толстяк, и решительно устремился навстречу, размахивая сложенным зонтом. — С вами все хорошо?

— Просто небольшое падение, — ответил Пендергаст, помогая Эстерхази подняться на ноги и в то же время стискивая его руку стальной хваткой и упирая ствол пистолета в почку.

— О, как здорово встретить энтузиастов в заброшенных уголках Шотландии! Боже мой, вы на велосипедах! Как здорово! Что привело вас в эти дикие окрестности?

— Иконография могильных камней, — ответил Пендергаст с завидным спокойствием.

Но глаза его отнюдь не выражали спокойствие.

Эстерхази чудовищным усилием воли постарался взять себя в руки. Пендергаст пока не свободен в действиях, но сомневаться не приходится: он не упустит ни малейшей возможности завершить начатое.

— А мы, позвольте заметить, любители генеалогии! — объявил толстяк. — Интересуемся именами. — Он протянул руку. — Рори Монктон, Генеалогическое общество Шотландии.

Вот он, шанс! Пендергасту пришлось, хотя и неохотно, выпустить Эстерхази, чтобы пожать протянутую ладошку толстяка.

— Очень приятно познакомиться, — сказал агент, — но, боюсь, нам необходимо срочно отправиться по делам…

Эстерхази изо всех сил ударил по стволу пистолета, яростно крутанулся и упал на четвереньки. Пендергаст выстрелил, но запоздал на долю секунды, и Эстерхази успел выхватить свой пистолет.

— Матерь божья! — охнул Рори Монктон и растянулся на траве.

Любители генеалогии, рассыпавшиеся по двору, растерянно заметались. Одни спрятались за камнями, другие, будто вспугнутые куропатки, кинулись к недалеким горам.

Вторая пуля агента продырявила полу плаща. Эстерхази мгновенно выстрелил в ответ. Пригнувшись за надгробием, Пендергаст выстрелил — и промахнулся. Очевидно, он был еще не в лучшей форме, не оправился от раны.

Эстерхази выстрелил дважды, загнав Пендергаста назад, за камень, и со всех ног помчался к фургону. Обежал его со стороны, скрытой от погоста, прыгнул внутрь, согнулся.

Ключи — в замке зажигания.

Сквозь боковое окно влетела пуля, осыпала его брызгами стекла. Эстерхази выстрелил в ответ.

Заводя мотор, Эстерхази продолжал палить в выбитое окно. Пули летели над головами любителей генеалогии, не давали Пендергасту прицелиться как следует. Эстерхази резко сдал назад, расшвыривая шинами фургона гальку, летевшую словно дробь. Во дворе закричали. Пули одна за другой со скрежетом врезались в заднюю стенку фургона. Эстерхази вдавил педаль газа до упора. Машина рванулась вперед.

Пока он вылетел на гребень холма, в машину угодила еще пуля. Последняя. Вот и все. Эстерхази не мог поверить в такую удачу. Часовня Сент-Мун находится в двенадцати милях от Лохморэя. Мобильный телефон здесь не работает. А из транспорта у Пендергаста — лишь пара старых велосипедов.

Значит, у Эстерхази примерно два часа, чтобы добраться до аэропорта.

Глава 25

Эдинбург, Шотландия

— Можете одеваться, мистер Пендергаст.

Пожилой доктор аккуратными, точными движениями уложил в потертый саквояж свои инструменты: стетоскоп, тонометр, отоскоп, фонарь, офтальмоскоп, портативный кардиомонитор. Закрыв саквояж, доктор снова обвел взглядом роскошный гостиничный номер и неодобрительно посмотрел на Пендергаста:

— Рана зажила скверно.

— Я знаю. Условия выздоровления были, мягко говоря, не идеальными.

Доктор помялся немного:

— Эта рана… она ведь, несомненно, пулевая.

— Так и есть, — ответил Пендергаст, застегивая белую рубашку и облачаясь в шелковый халат с пастельным цветочным узором. — Несчастный случай на охоте.

— Знаете, о подобных случаях нужно информировать полицию.

— Уверяю вас, властям известно все необходимое.

Доктор нахмурился:

— Вы все еще в очень ослабленном состоянии: брадикардия, отчетливая анемия. Я бы рекомендовал две недели постельного режима, желательно в больнице.

— Доктор, я непременно учту ваш диагноз в дальнейшем и очень вам благодарен. А теперь не будете ли вы так любезны предоставить мне результаты анализа, а также кардиограмму? После чего я с радостью оплачу ваш счет.

Спустя пять минут доктор покинул номер, аккуратно прикрыв за собой дверь. Пендергаст умыл руки в ванной, затем подошел к телефону.

— Чем могу служить, мистер Пендергаст?

— Пожалуйста, доставьте в номер джин «Олд радж» и вермут «Нойли прат», а также лимон.

— Будет сделано, сэр.

Пендергаст повесил трубку, вышел в гостиную, раскрыл двустворчатые стеклянные двери и шагнул на террасу. В уши хлынул городской шум. Вечер выдался прохладным. Внизу, на Принс-стрит, у входа в отель ожидали несколько такси, мимо прогудел грузовик. Пешеходы спешили к вокзалу Уэверли. Пендергаст посмотрел на махину Эдинбургского замка, вознесшегося над старым городом. Закат ярко высветил замок, резко выделил его на фоне вечернего пурпура.

В дверь постучали. Коридорный в ливрее доставил серебряный поднос со стаканами, льдом, шейкером, небольшим блюдом с лимонной цедрой и парой бутылок.

— Спасибо. — Пендергаст вернулся с террасы и вложил в руку коридорного купюру.

— Рад служить, сэр!

Коридорный удалился. Пендергаст наполнил шейкер льдом, налил туда джин, добавил немного вермута. Ровно минуту тряс, затем выцедил смесь в стакан, добавил щепотку цедры.

Вынес напиток на веранду, уселся в кресло и глубоко задумался.

Прошел час. Пендергаст снова наполнил стакан, вернулся на веранду и просидел в неподвижности еще час. Наконец он осушил стакан, достал из кармана мобильный телефон и набрал номер.

После нескольких длинных гудков сонный голос ответил:

— Д’Агоста слушает.

— Привет, Винсент.

— Пендергаст?

— Да.

— Где вы? — спросил лейтенант встревоженно.

— В отеле «Балморал» в Эдинбурге.

— Как ваше здоровье?

— Вполне соответствует ожиданиям.

— А Эстерхази? Что с ним случилось?

— Он сумел ускользнуть.

— Господи боже. Как же так?

— Детали сейчас не важны. Достаточно сказать, что даже наилучшие планы бывают жертвами обстоятельств.

— Где он сейчас?

— В воздухе. Летит через океан.

— Вы уверены? Почему?

— Потому что угнанный им фургон обнаружен на дороге, ведущей к задворкам Эдинбургского аэропорта.

— Когда?

— Сегодня после обеда.

— Отлично! Значит, самолет еще не приземлился. Скажите мне, куда этот сукин сын направляется, и я соберу хороший комитет по встрече.

— К сожалению, я не могу этого сообщить.

— Почему? Неужели позволите сукину сыну удрать?

— Дело не в этом. Я уже справился у пограничников и в иммиграционном контроле. Нигде не отмечено, что Джадсон Эстерхази покинул Шотландию. Сотни прочих американцев — но среди них Джадсона нет.

— Ну тогда, наверное, брошенный фургон — просто хитрость. Этот подонок спрятался где-то в стране.

— Нет, Винсент. Я всесторонне обдумал ситуацию. Он действительно покинул Великобританию, и, скорее всего, в направлении Соединенных Штатов.

— Да как же он смог, не проходя паспортный контроль?

— После окончания следствия Эстерхази постарался, чтобы все убедились в его отъезде из Шотландии. Пограничники должным образом зафиксировали дату и номер рейса. Но возвращение его в Шотландию никем не зарегистрировано, хотя мы оба знаем, что он вернулся.

— Но это невозможно! В нынешних аэропортах такая служба безопасности!

— Возможно, если использовать другой паспорт.

— Фальшивый паспорт?

— Полагаю, он сделал этот паспорт дома, когда вернулся после расследования.

Лейтенант ненадолго задумался.

— В наше время почти невозможно достать фальшивый паспорт США. Должно быть другое объяснение.

— Другого нет. У него фальшивый паспорт, и это весьма тревожит меня.

— Куда же ему прятаться? Мы спустим на него всех собак!

— Он знает, что я еще жив и горю желанием его отыскать. Следовательно, он заляжет на дно. То есть искать его сейчас бесполезно. Вне сомнений, ему окажут профессиональную помощь. И потому мое расследование должно идти путем, не связанным с поисками Эстерхази.

— Да? И каким же путем?

— Я должен сам узнать, где сейчас моя жена.

На этот раз лейтенант думал гораздо дольше.

— Послушайте, Пендергаст, я знаю, где ваша жена. На фамильном кладбище.

— Нет, Винсент. Хелен жива. Я уверен в этом так, как никогда ни в чем не был уверен.

В трубке послышался вздох.

— Не поддавайтесь ему! Разве вы не понимаете, что происходит? Он знает, насколько Хелен дорога вам. Знает, что вы отдадите что угодно, без преувеличений, ради ее возвращения. И потому из чистого садизма мучает, теребит старую рану.

Пендергаст не ответил, и полицейский выругался сквозь зубы. Затем спросил:

— Насколько я понимаю, вы больше не скрываетесь?

— Теперь это бессмысленно. Тем не менее в обозримом будущем я планирую действовать скрытно. Неразумно было бы оповещать всех о моих поступках.

— Я чем-нибудь могу помочь отсюда?

— Да. Присмотрите за Констанс в больнице «Маунт-Мёрси». Убедитесь, что она ни в чем не нуждается.

— Будет сделано. А вы? Что вы сейчас собираетесь делать?

— Как я уже говорил, собираюсь найти жену.

И после этих слов Пендергаст оборвал связь.

Глава 26

Бангор, штат Мэн

Он прошел через пограничный контроль и без каких-либо проблем получил багаж. И все-таки Джадсон Эстерхази не мог заставить себя покинуть багажное отделение. Он сидел на последнем в ряду пластиковых кресел, нервно вглядываясь в лица проходящих. Бангор в Мэне — самый захолустный международный аэропорт во всей стране. Эстерхази дважды пересаживался, сперва в Шанноне, затем в Квебеке, стараясь замести следы и сбить Пендергаста с толку.

Рядом уселся странный тип. Эстерхази глянул на него с подозрением. Нет, толстяка в триста фунтов весом даже Пендергасту изобразить не под силу. Такие складки жира на талии! Эстерхази снова принялся вглядываться в лица проходящих мимо. Среди них вполне может оказаться Пендергаст. Или, пользуясь документами агента ФБР, он вполне может сидеть в комнате службы безопасности, наблюдая за жертвой на экране монитора. Или поджидает на парковке у дома в Саванне. Или, еще хуже, внутри его.

Засада в Шотландии напугала Эстерхази до потери рассудка. Снова и снова накатывала слепая паника, замешанная на ярости. Столько лет невыносимой осторожности, заметания следов — и вот Пендергаст все пустил под откос. Агент ФБР и не представляет, какой огромный ящик Пандоры он посмел открыть. Если уж вмешаются они… Эстерхази ощутил, как его давят страшные тиски: с одной стороны «Ковенант», с другой — Пендергаст.

Судорожно хватая ртом воздух, дергая за пуговицу на воротнике, он попытался обуздать панику.

Спокойно.

Справиться можно. Рассудок еще служит, и в его распоряжении богатейший опыт. Пендергаст смертен и временами ошибается. Наверняка есть способ переиграть его в одиночку. Нужно спрятаться, залечь глубоко и надолго, обдумать положение как следует.

Но где спрятаться? Какое место окажется далеким и недоступным для розысков, предпринимаемых таким мастером сыска? Впрочем, если даже залечь в самой глухой глухомани, он не сможет жить в страхе год за годом, подобно Слейду и Броди.

Супруги Броди. Бррр. Эстерхази прочитал в газете об их жуткой смерти. Несомненно, их обнаружил «Ковенант». Жуть… но, право же, этого и следовало ожидать. Джун Броди не знала и половины того, во что попала. Вернее, во что Слейд ее втянул. Если бы знала, вряд ли покинула бы болото. Но поразительно, что Слейд, несмотря на болезнь и умственную немощь, так и не выдал главного, краеугольного секрета.

Среди ужаса и отчаяния Эстерхази наконец понял, что нужно делать. В одиночестве оставаться нельзя. Пендергаст не остановится ни перед чем. Выход один: прибегнуть к последнему, сильнейшему средству. Нужно срочно выйти на связь с «Ковенантом» и приготовить подробный рассказ. Это опасно, но куда опаснее скрывать от них произошедшее. Они ведь могут узнать по своим каналам. Нужно выглядеть активно способствующим. Полезным, достойным доверия — пусть это и значит вновь оказаться целиком в их власти.

Чем больше он размышлял, тем неизбежней казалась встреча с людьми из «Ковенанта». Работая с ними, можно контролировать получаемую ими информацию, утаивать факты, о каких они не должны знать. Если «Ковенант» защитит, Пендергаст не сможет навредить. Более того, если удастся убедить их, что Пендергаст — угроза, то агенту уже не помогут никакие хитрости и способности. Тогда его можно считать мертвым. И тайна умрет с ним.

Принятое решение принесло облегчение. Правда, не слишком большое.

Эстерхази снова огляделся вокруг, изучая лица. Затем поднялся и, подхватив чемоданы, отправился через багажный зал к выходу, к стоянке такси. Там ожидали несколько машин. Неплохо.

Он подошел к четвертой машине, заглянул в открытое окно:

— Долго еще продлится ваша смена?

— Эх, приятель, ночь только началась.

Эстерхази открыл дверцу, швырнул багаж на заднее сиденье и уселся рядом.

— Тогда, пожалуйста, в Бостон.

Водитель посмотрел в зеркало заднего вида и удивленно спросил:

— В Бостон?

— Бэк-Бей, Копли-сквер, — сказал Эстерхази и, выудив из кармана несколько сотенных, высыпал на колени водителю. — Это задаток. За мной не станет.

— Как скажете, мистер.

Переключив передачу, таксист выехал из ряда ожидающих машин и направился в ночь.

Глава 27

Эзервилль, штат Миссисипи

Нед Беттертон посмотрел налево, затем направо и пересек широкую пыльную Мейн-стрит, держа в одной руке белый бумажный пакет, а в другой — две банки диетического лимонада. На углу, на тротуаре близ «Прачечной Деллы», стоял потрепанный «шевроле-импала». Нед обошел объемистый автомобиль и уселся рядом с водителем — низкорослым мускулистым парнем в темных очках и выцветшей кепке.

— Привет, Джек, — сказал Нед.

— И тебе тоже.

Беттертон вручил парню банку с лимонадом, выудил из пакета бутерброд, завернутый в вощеную бумагу.

— Как ты и заказывал: сэндвич с креветками, без латука, соус ремулад.

Затем вытянул из пакета свой ланч: здоровенный сэндвич с пармезаном и фрикадельками.

— Спасибо, — отозвался водитель.

— Без проблем.

Беттертон, изрядно проголодавшийся, откусил немалую часть сэндвича.

— Что там нового у ребяток в голубом? — промямлил он, жуя фрикадельку.

— Поджи сам не свой, все ему неймется.

— Опять? Что на этот раз так достало шефа?

— Может, «по чуть-чуть» разыгрался?

Беттертон хихикнул, откусил снова. «По чуть-чуть» копы звали нехорошую болезнь геморрой, она же почечуй, — обычное дело среди патрульных, днями просиживающих в машине.

— Ну так что ты мне расскажешь про убийство Броди? — спросил Нед.

— Ничего.

— Брось ты! Я ж тебе ланч купил.

— И за это я тебе сказал спасибо. А получать волчий билет за сэндвич — вот уж надо!

— Джек, этого не будет. Ты же знаешь, я не напишу ничего такого, чтобы тебе потом аукнулось. Но мне нужно знать честную информацию.

Джек усмехнулся:

— Мы были соседями, но это не значит, что ко мне можно подкатывать с каждым твоим сюжетом.

Беттертон попробовал изобразить обиду:

— Да брось! Это неправда. Ты мой друг и хочешь, чтобы я написал хорошую статью.

— А ты мой друг и должен бы соображать, как не затащить меня в болото. К тому же я знаю не больше тебя.

— Гонишь, — заметил Нед и откусил еще кусок.

— Истинная правда. Дело не по нашему размерчику. Наехало ребят из полиции штата, даже отдел по убийствам пригнали из Джексона. Наших и близко не подпускают.

Репортер немного подумал.

— Слушай, я знаю только, что пару, у которой я недавно брал интервью, убили с особой жестокостью. Наверняка ты знаешь больше.

Парень вздохнул:

— Точно известно, что это не ограбление. Ничего не взяли. Еще известно, что это сделали не местные.

— А это откуда узнали? — промычал Беттертон с полным ртом.

— Потому что никто из местных на такое не способен. — Джек достал из папки рядом с сиденьем цветное фото восемь на десять дюймов и протянул журналисту. — Но я тебе этого не показывал, понятно?

Нед побледнел. Двинул челюстями еще раз, другой и замер с фрикаделькой во рту. Затем медленно открыл дверцу и выплюнул недожеванное в кювет.

— Здорово, да? — сказал парень.

Больше не глядя на фото, Беттертон вернул его. Вытер губы рукой и хрипло прошептал:

— Господи боже…

— Понял, о чем я?

— Боже…

Голод испарился начисто, хотя пять минут назад под ложечкой сосало.

— Теперь ты знаешь то же, что и я, — сообщил коп, приканчивая сэндвич и облизывая пальцы. — А, еще забыл: у нас ни малейшего понятия, кто мог бы сотворить эдакое. На месте никаких улик. Чистенько. Профессиональная работа, каких мы здесь и не видывали.

Беттертон не ответил.

Парень жадно взглянул на полусъеденный сэндвич с фрикадельками:

— Доедать будешь?

Глава 28

Нью-Йорк

Кори Свенсон сидела на скамье на Сентрал-Парк-Уэст, притворяясь, что читает книгу. Рядом с ней стоял пакет со снедью из «Макдоналдса». Утро выдалось приятное, осеннее буйство листвы в парке за спиной лишь начало блекнуть, в небе висели легкие перистые облачка. Горожане наслаждались бабьим летом — все, кроме Кори. Ее внимание целиком занимал фасад особняка «Дакота» на той стороне улицы и вход в него за углом, на 72-й улице.

Наконец она дождалась: на Сентрал-Парк-Уэст появился серебристый «роллс-ройс». Знакомое авто. Можно сказать, незабываемое. Кори схватила пакет, вскочила, уронив книгу на землю, и помчалась через улицу на красный свет, увертываясь от машин. Остановилась на углу Сентрал-Парк-Уэст и 72-й улицы, глядя на «роллс-ройс» — повернет ли?

Он приготовился повернуть. Невидимый за стеклом водитель перестроился в левую полосу, включил указатель поворота и притормозил. Кори рысцой понеслась к «Дакоте» и прибыла за пару секунд до «роллс-ройса». Тот медленно повернул к въезду, но завершить маневр не успел — на пути встала Кори. Автомобиль остановился, и она уставилась на водителя сквозь ветровое стекло.

Это оказался не Пендергаст. Но машина точно была его: второго такого лимузина во всей стране не сыщешь.

Кори стояла, ожидая. Окно водителя открылось, оттуда высунулась голова на бычьей шее, с лицом, словно вырубленным из камня.

— Простите, мисс, — тихо и вежливо проговорил громила, — не будете ли вы так любезны… — Конец фразы повис в воздухе.

— Нет, не буду!

— Вы загородили проезд, — сообщила голова.

— Как это неудобно для вас! — Кори шагнула к машине. — Кто вы и почему управляете автомобилем Пендергаста?

Голова воззрилась на девушку, исчезла, затем дверь раскрылась, и водитель явился перед Кори. Он продолжал любезно улыбаться, хотя отчасти кривовато. Мощный тип: плечи пловца, тело штангиста.

— А вы кто?

— Это не ваше дело. Я хочу знать, кто вы и почему управляете его автомобилем.

— Мое имя — Проктор, я работаю на мистера Пендергаста.

— Как приятно! Я заметила, что вы употребили настоящее время.

— Простите?

— Вы сказали «работаю». Как это возможно, если он мертв? Вам известно о нем то, чего не знаю я?

— Слушайте, мисс, я не знаю, кто вы такая, но уверен: мы могли бы обсудить это в более подходящем месте.

— Нет, мы обсудим это здесь, в наименее подходящем из неподходящих мест, прямо среди проезда! Я сыта по уши отговорками!

Консьерж «Дакоты» вышел из своей бронзовой будки.

— У вас проблема? — спросил он, дергая кадыком.

— Угу. И еще какая, — ответила Кори. — Я с места не сдвинусь, пока этот тип не скажет, где хозяин машины, и если вы этого не хотите, так лучше вызывайте полицейских. Скажите, нарушается общественное спокойствие. Потому что оно нарушится, если я не получу ответ.

— Чарльз, звать полицию не нужно, — спокойно произнес Проктор. — Сейчас мы быстро уладим наши разногласия и не будем тебя беспокоить.

На хмуром лице консьержа отобразилось сомнение.

— Ты можешь вернуться на свой пост, — сказал Проктор. — Я разберусь сам.

Голос был спокойный, но ощутимо властный. И слова прозвучали как приказ.

Консьерж подчинился.

— Вы знакомы с мистером Пендергастом? — осведомился Проктор.

— А с чего бы я здесь? Я работала с ним в Канзасе. Дело убийств-натюрмортов.

— Тогда вы — Кори Свенсон.

Она опешила, но скоро пришла в себя:

— Ага, значит, вы меня знаете. Отлично! И что там насчет мнимой смерти Пендергаста?

— К моему глубокому сожалению…

— Кончайте нести чепуху! — крикнула Кори. — Я-то вижу, вся история про несчастный случай на охоте смердит хуже, чем исподнее Брэда Хейзена! Или правда — или общественное спокойствие нарушится, и еще как!

— Мисс Свенсон, злиться нет причин. Скажите, по какой причине вы хотите…

— Хватит! — Кори выдернула из пакета молоток с шаровым бойком и занесла над стеклом.

— Мисс Свенсон, пожалуйста, не спешите, — попросил водитель, шагая к ней.

Она подняла руку:

— Стоп!

— Таким образом, знаете ли, информацию не получают…

Кори хряснула молотком по ветровому стеклу. Там расцвела под солнцем серебристая звезда из расходящихся трещин.

— Господи боже, — выдохнул не верящий глазам Проктор, — да вы хоть представляете, сколько…

— Так он жив или мертв? — вскричала она, занося молоток.

Проктор шевельнулся, и Кори завопила:

— Только притронься! Закричу, что насилуешь!

Чарльз стоял в будке, выпучив глаза. Проктор застыл.

— Потерпите, пожалуйста. Я могу вам ответить, но прошу немного подождать. Еще один акт насилия — и вы не узнаете ничего.

Кори замерла, обдумывая его слова. Затем медленно опустила молоток.

Проктор вынул мобильный телефон, поднял так, чтобы она могла видеть, и начал набирать номер.

— Поторопитесь. Может, Чарльз уже вызвал копов.

— Сомневаюсь, — пробормотал Проктор.

Он с минуту поговорил вполголоса по телефону, потом протянул трубку Кори.

— Кто это?

Он не ответил, просто держал трубку в протянутой руке и, прищурившись, глядел на Кори.

Девушка взяла телефон:

— Да?

— Моя дорогая Кори, — произнес такой знакомый бархатистый голос, — мне очень жаль, что я не смог отобедать с вами в «Ле Бернардин».

— Они сказали, что вы погибли! — выдохнула Кори и всхлипнула. — Они…

— Слухи о моей смерти сильно преувеличены, — пошутил Пендергаст. — Мне нужно было, чтобы некоторое время меня считали мертвым. Устраивать шум по этому поводу, право же, не стоит.

— Господи Иисусе, да мне-то вы могли сообщить, что живы? Я чуть с ума не сошла!

Чувство облегчения быстро превращалось в злость.

— Наверное, надо было вам сообщить. Я успел забыть, насколько вы изобретательны. Бедняга Проктор не представлял, с кем имеет дело. Боюсь, теперь вам будет трудно вернуть его расположение. Вам пришлось разбить стекло моего «ройса», чтобы привлечь его внимание?

— Простите, это был единственный способ. — Кори покраснела. — Но вы заставили меня думать, что мертвы! Как вы могли?

— Кори, я не обязан докладывать вам о своем местонахождении.

— А над чем вы работали?

— К сожалению, не могу рассказать. Это сугубо частное, неофициальное дело. Я бы даже сказал, уж простите за жаргон: доморощенное. Я жив, только что вернулся в Соединенные Штаты, работаю самостоятельно и ни в какой помощи не нуждаюсь. Абсолютно ни в какой. Прошу вас, Кори, успокойтесь и имейте в виду: приглашение на обед остается в силе, хотя пока я не знаю, когда смогу. До тех пор, пожалуйста, посвятите себя учебе. Мое нынешнее дело чрезвычайно опасное, и вы никоим образом не должны его касаться. Вы меня поняли?

— Но…

— Спасибо. Кстати, я весьма тронут тем, что написано на вашем сайте. Весьма проникновенное восхваление. Мне повезло, как Альфреду Нобелю: могу прочитать собственный некролог. Кори, могу я рассчитывать на ваше обещание не вмешиваться никоим образом?

— Да, — ответила она нерешительно. — Но про вас разошлось известие, что вы умерли. Что мне теперь говорить?

— Необходимость в этой маскировке уже отпала. Я снова за работой, но пока предпочитаю не афишировать свое присутствие. Еще раз прошу прощения за причиненные неудобства.

Она не успела попрощаться — Пендергаст отключился. Кори задумчиво посмотрела на телефон, затем вернула его Проктору. Тот, глядя недобро, сунул аппарат в карман.

— Надеюсь, я больше не увижу вас поблизости от этого здания, — проговорил он ледяным тоном.

— Без проблем, — откликнулась Кори, пряча молоток в пакет. — Но я бы на вашем месте активнее двигала задницей. А то она у вас от сиденья в «ройсе» стала такая — Долли Партон позавидует.

Она развернулась на каблуках и зашагала назад, к парку. Подумала: некролог и в самом деле вышел славный. Пусть еще немного повисит на сайте, просто забавы ради.

Глава 29

Планквуд, штат Луизиана

Марцелл Дженнингс, директор Службы общественного здоровья округа Сент-Чарльз, сидел за просторным рабочим столом, погруженный в меланхоличную созерцательность. На столе все размещалось в образцовом порядке, как и должно быть: в ящичке для входящей корреспонденции листок к листку, на глади столешницы ни единой пылинки, ни одной завалящей скрепки. У кожаного коврика, защищающего поверхность от царапанья, лежат рядком четыре заточенных карандаша. Справа — отключенный за ненадобностью компьютер. На стене — три похвальные грамоты, выровненные в линию. Все за образцовое посещение конференций штата Луизиана. В небольшом книжном шкафу за спиной хранилась поддерживаемая в идеальной чистоте коллекция обязательных справочников и сборников инструкций, открываемых крайне редко.

В дверь офиса тихонько постучали.

— Заходите, — разрешил Дженнингс.

В приоткрытую дверь просунулась голова секретарши, Мидж.

— Сэр, вас хочет видеть мистер Пендергаст.

Хотя встреча с мистером Пендергастом была единственным официальным мероприятием, назначенным на это утро, Дженнингс вынул из ящика стола календарь и сверился с ним. Да, визитер весьма пунктуален. Дженнингс обожал пунктуальность.

— Можете его пригласить, — сообщил он секретарше, возвращая календарь на место.

Секундой спустя явился визитер. Дженнингс приподнялся приветствовать его и застыл от удивления. Пришедший выглядел так, будто стоял на пороге смерти. Истощенный, мрачный, бледный как восковая кукла. Одетый исключительно в черное, он напомнил Дженнингсу смерть с дешевых картинок — разве что косы не хватало. Чиновник протянул было руку для пожатия, но проворно изменил жест и указал на ряд стульев перед своим столом.

— Пожалуйста, садитесь.

Гость подошел, мучительно медленно уселся. Пендергаст, Пендергаст… Имя казалось знакомым, непонятно откуда. Дженнингс опустился в кресло, упер локти в стол, сцепил руки и наклонился вперед, изображая готовность выслушать.

— Сегодня прекрасный день, — сообщил он.

Назвавшийся Пендергастом человек на любезность не ответил. Дженнингс прокашлялся:

— Э-э, чем могу быть полезен, мистер Пендергаст?

В ответ мистер Пендергаст вынул из внутреннего кармана пиджака небольшой бумажник, раскрыл и положил на стол.

— ФБР… Хм, это официальное расследование?

— Нет. — Голос прозвучал тихо, но мелодично, с мягким выговором знати Нового Орлеана. — Это личное дело.

И все же значок ФБР остался лежать на столе, как некий амулет или талисман.

— Понимаю, — выжидательно произнес Дженнингс.

— Я здесь по поводу эксгумации.

— Понимаю, — повторил чиновник. — Эксгумации уже проведенной или эксгумации в рамках текущего расследования?

— Это новая эксгумация.

Дженнингс убрал локти со стола, откинулся на спинку стула, снял очки и начал протирать стекла кончиком дешевого синтетического галстука.

— Кого вы хотите эксгумировать?

— Мою жену, Хелен Эстерхази Пендергаст.

Полировка стекол на мгновение прекратилась. Затем возобновилась, но уже медленнее.

— Вы хотите сказать, что это не по решению суда? И не по запросу полиции для установления причин смерти?

Пендергаст покачал головой:

— Как я уже сказал, это личное дело.

Дженнингс кашлянул, вежливо прикрыв ладонью рот:

— Мистер Пендергаст, вы должны понимать, что подобное осуществляется сугубо по официальным каналам. Есть правила, и есть весомые причины, по которым они введены. К извлечению человеческих останков не следует относиться легкомысленно.

Пендергаст не ответил, и Дженнингс продолжил, ободренный звуком собственного голоса:

— Если нет постановления суда либо иного официально санкционированного запроса, например на совершение аутопсии для установления причин смерти, существует только одна причина, по какой можно произвести эксгумацию…

— А именно желание родственников перенести захоронение в другое место, — закончил за него Пендергаст.

— Ну да, — подтвердил чиновник.

Реплика визитера на мгновение выбила его из колеи. Дженнингс замялся, стараясь отыскать нужные слова.

— В этом все и дело? — спросил он наконец.

— Именно в этом.

— Тогда, полагаю, можно начать процедуру.

Он повернулся к шкафу с выдвижными ящиками, стоящему за спиной, выдвинул один ящик, извлек лист бумаги и положил на стол. Пристально посмотрел на извлеченный документ.

— Вы понимаете, есть некоторые, я бы сказал, предварительные формальности… например, нужна копия свидетельства о смерти вашей жены…

Пендергаст вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный лист, развернул и положил на стол рядом со своим значком.

Дженнингс наклонился, внимательно изучил бумагу.

— А-а, очень хорошо. Но постойте: она же на кладбище Сен-Севин, а это другой край округа. Боюсь, вам нужно подать запрос в западный офис нашей службы.

Серебристые холодные глаза пригвоздили чиновника к стулу.

— С формальной точки зрения вы тоже имеете право разрешить эксгумацию.

— Да, но по устоявшейся традиции дела Сен-Севин решаются через западный офис.

— Мистер Дженнингс, я выбрал вас по особой причине. Только вы можете сделать это ради меня — и никто другой.

— О, я польщен. — Дженнингс не скрывал удовольствия от такой декларации доверия. — Думаю, в данном случае мы сделаем исключение. Так, теперь можно перейти в вопросу оплаты…

Вновь бледная тонкая рука нырнула за лацкан пиджака и вернулась с подписанным чеком, заполненным на нужную сумму.

— Отлично, — пробормотал Дженнингс, посмотрев на чек. — Еще нужно разрешение администрации кладбища, где останки погребены в настоящее время…

На столе появился еще один документ.

— А также разрешение администрации кладбища, куда останки будут перевезены.

И еще документ, осторожно, с нарочитой аккуратностью уложенный на полированное дерево стола.

Дженнингс уставился на ряд бумаг перед собою и воскликнул:

— Мы сегодня блестяще организованы, не правда ли? — Он попробовал улыбнуться, но угрюмое лицо визитера не располагало к добродушию. — Э-э, кажется, все необходимое в наличии. Хотя нет… где же документ от транспортной компании, которая перевезет останки на другое кладбище?

— Мистер Дженнингс, он не понадобится.

Чиновник моргнул и удивленно взглянул на бледного как смерть человека по другую сторону стола.

— Я не совсем вас понимаю.

— Полагаю, если вы внимательно посмотрите на оба разрешения от кладбищенских администраций, все станет ясно.

Дженнингс водрузил очки на нос и посмотрел. Спустя пару секунд он уставился на гостя:

— Но кладбище одно и то же!

— Это верно. Как видите, нужды в перевозке останков нет. Администрация кладбища позаботится о переносе.

— Что-то не так с нынешним местом захоронения?

— Место вполне удовлетворительное. Я сам его выбрал.

— Дело в строительных работах? Кладбище перестраивается и потому тело следует переместить?

— Я выбрал кладбище в Сен-Севин, в частности, потому, что там никогда ничего не меняется и хоронят лишь членов определенных родов.

— Тогда, простите за любопытство, зачем вы хотите переместить останки? — спросил чиновник, слегка подавшись вперед.

— Потому что это единственный способ получить к ним доступ.

— Доступ? — Дженнингс облизал губы.

— Во время эксгумации будет присутствовать эксперт-медик, чья квалификация и право производить обследования такого рода признаны штатом Луизиана. Исследование останков будет проведено в передвижной криминалистической лаборатории, припаркованной на кладбище. Затем останки будут захоронены в новой могиле, находящей рядом со старой, на территории, где хоронят членов семьи Пендергаст. В заявлении это все указано.

— Исследование? Это связано с… э-э, проблемами с наследством?

— Нет. Это сугубо мое личное дело.

— Мистер Пендергаст, это крайне необычно, да, крайне. Полагаю, раньше я с подобным не сталкивался. Простите, но я не могу этого позволить. Вам следует добиваться разрешения через суд.

Пендергаст пристально посмотрел на чиновника.

— Это ваше окончательное решение?

— Правила проведения эксгумации ясны и недвусмысленны. Увы, ничем не могу помочь, — развел руками Дженнингс.

— Понятно.

Пендергаст взял со стола свой значок и спрятал в карман. Но документы оставил на столе.

— Не могли бы вы выйти со мной на минуту?

— Куда?

— Не беспокойтесь, всего на минуту.

Дженнингс неохотно встал.

— Я хочу показать вам, почему выбрал именно вас, — объяснил Пендергаст.

Они прошли сквозь офис службы, вышли в коридор здания, затем наружу через главный вход. Пендергаст остановился на широких ступеньках крыльца.

Дженнингс посмотрел на оживленную улицу.

— Как я и говорил, день прекрасный, — сказал он с натужным задором, пытаясь разрядить обстановку.

На что последовал ответ:

— В самом деле. Чудесный день.

— За это я и люблю здешние места. Нигде в Луизиане солнце не светит так ярко.

— Да. Оно любопытным образом придает золотистый оттенок всему, чего касается. Посмотрите, например, на эту мемориальную доску.

Пендергаст указал на старую бронзовую пластину, вмурованную в стену рядом с входом.

Дженнингс уставился на пластину. Конечно, он проходил мимо нее каждый день по пути в офис, но уже много лет не обращал на нее внимания.

На пластине значилось:

Здание мэрии города Планквуд, штат Луизиана,

построено на средства, щедро пожертвованные

Комстоком Эразмом Пендергастом

в году от рождения Господа нашего 1892-м

— Комсток Пендергаст, — пробормотал чиновник чуть слышно.

Неудивительно, что фамилия показалась знакомой.

— Да, это брат моего прадеда. Знаете, у семьи Пендергаст есть давняя традиция поддерживать некоторые города в округах Новый Орлеан и Сент-Чарльз, где столетиями обитали различные ветви нашего семейства. И хотя во многих из этих городов представители семейства больше не живут, традиция еще жива.

— Конечно, — поддакнул Дженнингс, не отрывая глаз от мемориальной доски.

У него родилось нехорошее подозрение насчет того, почему Пендергаст выбрал именно его отделение.

— Мы не предаем этот факт широкой огласке, но различные контролируемые нами фонды продолжают финансировать некоторые города, включая Планквуд.

Дженнингс наконец оторвал взгляд от бронзовой пластины и посмотрел на Пендергаста:

— Планквуд?

Тот кивнул:

— Мы выделяем гранты на обучение в колледже выпускникам средних школ, поддерживаем полицию, покупаем книги для библиотеки — и финансируем работу вашего отделения Службы общественного здоровья. Жаль будет, если эта поддержка сократится… или прекратится совсем.

— Прекратится?

— Программы финансирования могут измениться. — Худое лицо Пендергаста приобрело скорбное выражение. — Зарплаты могут быть урезаны. Рабочие места — потеряны.

Последнюю фразу он выделил особо, глядя на чиновника в упор.

Тот задумчиво поскреб подбородок.

— Мистер Пендергаст, если подумать как следует, вашу просьбу определенно можно будет удовлетворить. Если, конечно, вы можете заверить меня, что ее предмет исключительно важен.

— Заверяю вас, мистер Дженнингс.

— В таком случае я немедленно начну официальную процедуру. — Чиновник опять посмотрел на доску. — Я могу даже пойти вам навстречу и организовать ускоренную обработку документов. Через десять дней либо даже через неделю мы сможем получить одобрение…

— Спасибо большое, я зайду за готовыми бумагами завтра после обеда.

— Что? — ошарашенно спросил Дженнингс. Снял очки, моргнул, посмотрел растерянно в небо. — Да, конечно. Завтра все будет готово.

Глава 30

Бостон, штат Массачусетс

Человек с ввалившимися глазами и трехдневной щетиной на щеках брел через Копли-сквер вблизи огромного небоскреба «Башня Джона Хэнкока», уныло втянув голову в плечи и засунув руки глубоко в карманы засаленного плаща. Лишь изредка он бросал взгляд на приближающиеся машины.

Он прошел по Дартмут-стрит и зашел на станцию метро «Копли». Миновал очередь, стоящую за проездными — местными «чарли-кард». Шаркая ногами, спустился по бетонным ступеням, остановился, осмотрелся. Увидел справа ряд сидений у облицованной плиткой стены. Пошел к ним, уселся на самое дальнее. Там и застыл, не вынимая рук из карманов и глядя в никуда.

Спустя несколько минут к сиденьям подошел мужчина, выглядевший полной противоположностью первого: высокий, стройный, в отлично скроенном костюме, в плаще от «Берберри». В одной руке он держал аккуратно сложенную газету «Бостон глоуб», в другой — ровно, без единой морщинки сложенный черный зонт. Лицо оставалось в тени под широкими полями фетровой шляпы. Единственная броская особенность — странная бородавка под правым глазом. Мужчина уселся рядом с потрепанным бродягой, раскрыл газету и принялся за чтение.

Когда скрежещущий поезд «зеленой линии» прибыл на станцию, мужчина в шляпе заговорил вполголоса, не отрывая взгляда от газеты.

— Опишите сущность проблемы, — приказал он бродяге.

В его голосе слышался иностранный акцент. Бродяга понурился еще сильнее, пробормотал:

— Этот тип, Пендергаст. Мой зять. Он узнал правду.

— Всю?

— Еще нет. Но он обязательно выяснит. Он чрезвычайно способный, знающий и опасный человек.

— Что в точности ему известно?

— То, что происшествие в Африке, случай со львом — это убийство. Ему известно все о проекте «Птицы». Он также знает, — Эстерхази замялся, — о Слейде, «Лонжитьюд фармасьютиклз», семье Доан… и об Испанском острове.

— О да, Испанский остров. Мы сами только что узнали о нем, — заметил элегантный мужчина. — Теперь нам известно, что смерть Чарльза Слейда двенадцать лет назад была всего лишь тщательно продуманным обманом. Одиннадцать месяцев назад Слейд еще был жив. Это весьма скверные новости. Почему вы не сообщили их нам ранее?

— Я и сам не имел понятия, — солгал Эстерхази, изо всех сил стараясь изобразить искренность. — Клянусь, совсем ничего не знал!

Нужно во что бы то ни стало запихнуть джинна назад в бутылку, иначе можно считать себя покойником. Внезапно Эстерхази понял, что последняя фраза прозвучала чуть громче прежней, и заговорил тише:

— Это выяснил Пендергаст. Он выяснит и остальное, если ему позволить.

— Пендергаст? Почему вы сами его не убили? — В голосе отчетливо прозвучал скепсис. — Вы же обещали, что покончите с ним.

— Я пытался несколько раз.

Мужчина в шляпе не ответил. Перевернул страницу газеты и углубился в чтение.

Спустя несколько минут он заметил:

— Джадсон, вы нас разочаровали.

— Я прошу прощения. — Он ощутил, как жарко прилила к щекам кровь.

— Никогда не забывайте о своем происхождении. Вы обязаны нам всем. Буквально всем.

Эстерхази молча кивнул, покраснев до ушей от жгучего стыда за свою беспомощность, страх, подчиненность, унизительное положение, неудачи.

— Знает ли Пендергаст о существовании нашей организации?

— Еще нет. Но этот человек похож на бультерьера. Он никогда не отступает от начатого и не сдается. Вам нужно его ликвидировать. Мы не можем позволить ему делать что вздумается. Уверяю вас, мы должны его уничтожить!

— Это вы не можете ему позволить, и вы же должны уладить все проблемы с ним — раз и навсегда.

— Боже мой, я пытался столько раз!

— Плохо пытались. Меня удручает то, что вы хотите спихнуть ваши проблемы на нас. У каждого человека есть слабое место. Найдите его слабое место и нанесите удар.

Эстерхази задрожал от отчаяния и страха:

— Вы хотите невозможного! Пожалуйста, помогите мне!

— Естественно, вы можете рассчитывать на любую возможную помощь. Мы нашли для вас новый паспорт и поможем снова — оружием, деньгами, безопасным убежищем. Мы предоставим вам «Фергельтунг».[6] Но убить Пендергаста вы должны сами. По сути, ваша способность быстро и эффективно решить эту проблему в значительной мере восстановит вашу репутацию в глазах организации.

Эстерхази ответил не сразу, обдумывая услышанное:

— А где сейчас «Фергельтунг»?

— На Манхэттене, у лодочного причала на Семьдесят девятой улице. — Мужчина сделал паузу. — Нью-Йорк… Это ведь там живет агент Пендергаст?

Эстерхази так удивился, что даже не смог поднять глаза на собеседника. А тот, демонстрируя, что разговор окончен, снова углубился в чтение. Выждав с минуту, Эстерхази встал. Мужчина, не глядя на него, произнес:

— Вы слышали, что случилось с Броди?

— Да, — тихо ответил Эстерхази, думая, в какой мере этот вопрос — угроза.

— Джадсон, не беспокойтесь, мы как следует о вас позаботимся. Как и всегда заботились.

Еще один поезд влетел, скрежеща, на станцию. Мужчина уткнулся в газету и более не обращал внимания на бродягу по соседству.

Глава 31

Мэлфорш

Нед Беттертон вел свой помятый «ниссан» по главной — и единственной — улице Мэлфорша. Хотя официально Мэлфорш был частью его территории, Беттертон старался избегать этого захолустного городка из-за дремучей провинциальности здешнего народца. Но ведь супруги Броди жили здесь. Да уж, жили…

Крэнстон хоть и поворчал, но позволил заниматься их делом. Жуткое двойное убийство — событие для здешних мест необыкновенное. Странным покажется, если «Пчела» проигнорирует.

— Посмотри, и дело с концом, — напутствовал Крэнстон. — Быстро управься, и займемся настоящей работой.

Хотя Беттертон изобразил готовность поскорее взяться за «настоящую работу», дело Броди бросать он не хотел. И занялся тем, что следовало сделать гораздо раньше, — стал проверять рассказанное супругами. А нестыковки в рассказе обнаружились сразу же. Пара телефонных звонков, и Нед выяснил: гостиница «Каса магнолия» в Сан-Мигеле и вправду есть, но Броди ею никогда не управляли и не владели. Лишь останавливались там много лет назад.

Супруги нагло солгали.

И оба приняли страшную смерть. Такого в округе не случалось уже много лет. Беттертон не сомневался: жуткое преступление связано с их непонятным исчезновением и не менее странным появлением. Наркотики, промышленный шпионаж, торговля оружием — да что угодно тут может быть замешано.

Не сомневался Нед и в том, что ключ к разгадке отыщется в Мэлфорше. Туда Броди вернулись — и там погибли. Более того, Нед узнал о странных событиях, якобы произошедших в городке за несколько месяцев до появления Броди. В заведении «Крошка», печально известном местном рыбацком баре, по слухам, случился взрыв. Полиция заключила, что взорвался баллон с пропаном, но кое-кто шептался, что дело далеко не такое простое.

Нед миновал маленький дом Броди, где недавно расспрашивал супругов. Теперь дверь крест-накрест закрывали желтые ленты, у обочины стояла машина шерифа.

Мейн-стрит чуть повернула к западу, и показался берег Черной топи — широкая полоса зеленого и коричневого, словно низкое темное облако среди ясного послеполуденного неба. Нед въехал в унылый деловой район Мэлфорша с угрюмо выглядящими магазинами и облупленными вывесками. Остановился у причалов, заглушил мотор. На месте прежнего «Крошки» уже виднелся среди горелого хлама каркас нового здания. У берега лежала груда обгорелых досок и пропитанных креозотом балок. Ступеньки для нового здания, выходящие на улицу, были готовы, и на них сидело, развалившись, с полдюжины не слишком ухоженных парней, употреблявших пиво из бутылок, спрятанных в бумажные пакеты.

Беттертон выбрался из машины и подошел к ним.

— Добрый день, ребята!

Парни замолчали, глядя на приближающегося незнакомца с подозрением.

— Добрый, — наконец отозвался один ворчливо.

— Я — Нед Беттертон из «Эзервилльской пчелы». Жарковато сегодня. Кто-нибудь хочет банку холодненького?

Парни неловко переглянулись.

— За что такие подарки?

— За сведения, за что же еще. Я ведь репортер.

В ответ — тишина.

— У меня в багажнике ящик со льдом, — сообщил Беттертон, неторопливо возвращаясь к машине.

С народом вроде этих парней лучше не делать резких движений.

Нед открыл багажник, вынул большой пенопластовый ящик, притащил к лестнице и поставил на ступеньку. Открыл, вытащил банку, раскупорил с хлопком и длинно, со вкусом отпил. Тут же со всех сторон к ящику потянулись руки за торчащими среди плавящегося льда банками.

Беттертон потянулся и сказал со вздохом:

— Я делаю репортаж про убийство Броди. Как думаете, кто их прикончил?

— Аллигаторы, кому ж еще? — предположил кто-то угрюмо, и парни презрительно зареготали.

— Полиция уже порасспросила нас как следует, — сказал тощий тип в майке, с пятидневной щетиной на щеках. — Мы ничегошеньки не знаем.

— Да этот щегол из ФБР их и прикончил, — выговорил заплетающимся языком старик, почти беззубый и уже здорово наклюкавшийся. — Сукин сын ошалелый…

— Из ФБР? — тут же подхватил Беттертон: повеяло чем-то новым, интригующим.

— Явился сюда вместе с бабой-полицейской из Нью-Йорка.

— И чего они хотели? — жадно спросил Нед и, уловив, что кажется чересчур уж заинтересованным, демонстративно отхлебнул пива.

— Хотели узнать, как попасть на Испанский остров, — ответил беззубый.

— Испанский остров? — Беттертон никогда о таком не слышал.

— Ну да. И так совпало странно… — Старик не договорил.

— Совпало? Что совпало?

В ответ — смущенное переглядывание.

«Святые угодники, — подумал Беттертон. — Кажется, я наткнулся на залежь материала для настоящей сенсации».

— Заткнись! — прошипел тощий, свирепо глядя на старика.

— Ладно, Ларри, я ничего такого не сказал…

Расколоть их оказалось так просто. Понятно же, что все они знают что-то большое и важное и прячут, как могут. А могут не очень, безмозглая банда. Нед Беттертон сейчас раскрутит их на раз-два.

И тут его накрыла тень.

Из сумрачного лабиринта стройки вышел огромный детина. Череп выбрит до розовой кожи, на затылке жирная складка размером со спасательный круг, на ней — торчащая белесая щетина. Щека вздута — похоже, за нею ком жевательного табака. Руки — окорока.

Детина сложил их на груди и воззрился сперва на парней, потом на репортера.

Беттертон понял: это сам Крошка, местная легенда, вождь шпаны и отребья. Видно, рано он радовался. Как же, расколешь их при таком боссе.

— Тебе какого хрена надо? — вежливо осведомился Крошка.

Повинуясь репортерскому инстинкту, Нед тут же забросил крючок:

— Хочу узнать про агента ФБР.

Выражение лица у Крошки стало не очень вежливым.

— Пендергаста?

Вот, значит, как его зовут. Пендергаст. Знакомо прозвучало. Ну да, семейство богатеньких аристократов из Нового Орлеана, сделавших деньги еще до Гражданской войны.

Крохотные свинячьи глазки Крошки сделались еще меньше.

— Ты что, приятель этого дятла?

— Я репортер из «Пчелы». Делаю материал про убийство Броди.

— Репортер?

Лицо Крошки потемнело. Беттертон вдруг заметил у него на шее скверный опухший шрам, который подергивался в такт пульсирующей под ним артерии.

Крошка окинул взглядом парней:

— Какого черта вы разболтались с репортером? — и выплюнул бурую табачную струю.

Парни один за другим поднялись, кое-кто поспешил убраться восвояси, но банку пива прихватить не забыл никто.

— Репортер, — повторил Крошка.

Беттертон успел понять намерения закипевшего от ярости Крошки, но среагировать опоздал. Толстенная рука метнулась, ухватила его за ворот, грубо скрутила.

— Можешь передать от меня приветик этому ублюдку. И если я еще раз увижу в здешних краях его тощую бесцветную задницу в черном костюме, я ему так накостыляю — своими зубами неделю срать будет.

Он все сильней скручивал ворот, так что репортер уже и дохнуть не мог. А закончив свою тираду, швырнул Беттертона наземь, будто щенка.

Беттертон растянулся в пыли. Выждал немного. Встал.

Громадная туша Крошки возвышалась над ним. Детина стиснул кулаки — приготовился к драке.

Нед был невелик ростом. В детстве мальчишки повыше любили его колотить. Думали, что с таким недоростком никакого риска, бей — не хочу. Побои начались с детского сада. Но в средней школе закончились.

— Эй, — визгливо, дрожащим голоском проговорил Нед. — Я ухожу, ухожу! Христа ради, не надо меня бить, пожалуйста!

Крошка расслабился.

Беттертон постарался изобразить смирение: жалко скривился, втянул голову в плечи, будто не смея поднять глаз на обидчика, — и шагнул к детине.

— Я драки не ищу. Честное слово!

— Вот такое мне нравится слышать…

Внезапно Беттертон распрямился и, как выпущенная пружина, снизу вверх хряснул Крошке в челюсть. Жирная туша шлепнулась наземь, словно ком подтаявшего масла.

В средней школе Нед быстро усвоил: какого бы размера обидчик ни был, надо отвечать ударом на удар. Всегда. Иначе побьют снова, и хуже.

Крошка заворочался в пыли, чертыхаясь, но после сильного удара и встать не мог, не то что броситься в драку. Беттертон быстро пошел к машине мимо остолбенелых парней, стоявших с разинутым ртом.

— Ребятки, допивайте пиво.

Тронулся и поехал. В правой руке пульсировала боль. Внезапно Беттертон вспомнил, что через полчаса должен быть на Женском благотворительном соревновании по выпечке. Да пошло оно все! Только выпечки ему и не хватало!

Глава 32

Округ Сент-Чарльз, штат Луизиана

Доктор Питер Ли Бофорт проследовал за фургоном криминалистической лаборатории, выкрашенным в неприметный серый цвет, когда тот свернул к боковым воротам кладбища Сен-Севин. Смотритель сразу же прикрыл и замкнул ворота за проехавшими машинами. Машины — фургон и пикап доктора — медленно ехали по усыпанной гравием узкой дороге, обсаженной изящными магнолиями и кизилом. Сен-Севин было одним из старейших кладбищ в Луизиане, находящихся в черте города. Кладбищенские газоны и могилы содержались в образцовом порядке. За последние два века здесь упокоились многие из наиболее выдающихся граждан Нового Орлеана.

Бофорт подумал, что эти граждане весьма удивились бы, прознав о деле, в котором согласился участвовать доктор.

Миновали развилку, и еще одну. Доктор увидел впереди несколько машин: чиновничьи автомобили, антикварный «роллс-ройс», кладбищенский грузовичок. Лаборатория свернула в узкий проулок за ними. Бросив взгляд на часы, Бофорт направился следом.

Было десять минут седьмого. Солнце едва поднялось над горизонтом, разлив золотое сияние над зеленью и мрамором кладбища. Чтобы избегнуть нежелательного внимания, эксгумации всегда проводились ранним утром, на рассвете.

Бофорт вышел из машины. Приблизившись к фамильному участку Пендергастов, он увидел рабочих в защитных комбинезонах, возводивших ограду вокруг могилы. Даже для начала ноября день выдался необычно холодным, и это радовало доктора. Эксгумации в жару были особенно неприятными.

Учитывая долгую историю и богатство семьи Пендергаст, на участке было удивительно мало могил. Бофорт, ведший дела с Пендергастами уже несколько десятков лет, знал, что большинство членов семьи предпочитали быть похороненными на фамильном кладбище у плантации Пенумбра. Но кое-кто питал странное отвращение к этому заросшему дикой зеленью, постоянно окутанному туманом кладбищу, а может, к склепам под ним, и предпочитал более традиционное захоронение.

Доктор шагнул за воздвигнутую ограду и за низкую чугунную решетку, окружающую участок. Рядом с техниками он увидел землекопов, директора похоронной службы Сен-Севин, управителя кладбища и упитанного нервного типа — должно быть, Дженнингса, чиновника Службы общественного здоровья. У дальнего края стоял сам Алоизий Пендергаст, недвижный и молчаливый, одетый в черное и белое, будто монохроматический призрак.

Бофорт посмотрел на него с любопытством. Он не видел агента ФБР со времен его юности. Лицо с тех пор изменилось мало, разве что щеки впали еще больше. На черный костюм Пендергаст надел длинное белое пальто, похоже, из верблюжьей шерсти. Но, присмотревшись, Бофорт различил шелковистый блеск и решил: скорее всего, не верблюд, а викунья.

Бофорт впервые встретился с семьей Пендергаст, будучи начинающим врачом-патологоанатомом округа Сент-Чарльз. Его вызвали на плантацию Пенумбра после серии отравлений, учиненных обезумевшей старой тетушкой — кажется, ее звали Корделия. Нет, Корнелия. Доктор поежился, вспоминая. Алоизий был тогда совсем мальчишкой, проводил лето в Пенумбре. Несмотря на печальный повод визита, молодой Алоизий пристал к доктору, будто рыбка-прилипала, и ходил за ним по пятам, увлеченный судебной медициной. Спустя несколько лет он уже не вылезал из лаборатории Бофорта в подвале больницы. Мальчишка схватывал все на лету, отличался необыкновенной, изобретательной и настойчивой любознательностью. Чересчур настойчивой любознательностью, в особенности к вещам жутким и противоестественным. Конечно, мрачные пристрастия мальчика выглядели сущим пустяком по сравнению с причудами его брата… Эта мысль была слишком неприятной, и Бофорт поскорее прогнал ее.

В этот самый момент Пендергаст посмотрел на доктора и поймал его взгляд. Он тут же подошел и пожал Бофорту руку:

— Мой дорогой Бофорт, спасибо огромное, что пришли.

Пендергаст еще с детства упорно звал доктора по фамилии.

— Не стоит благодарности, Алоизий. Так приятно встретить вас через столько лет… Однако мне жаль, что это происходит при таких грустных обстоятельствах.

— Но если бы не смерть, мы бы с вами так и не встретились, да?

Пронзительный взгляд серебристых глаз пригвоздил доктора к месту, и тот ощутил холодок в спине. Никогда прежде он не видел Алоизия Пендергаста взволнованным, напряженным. Но теперь, несмотря на маску спокойствия, тот едва владел собой.

Рабочие закончили устанавливать изгородь, предназначенную для защиты места эксгумации от посторонних взглядов, и Бофорт стал наблюдать за процедурой. Дженнингс смотрел в нетерпении на часы, поддергивал воротник.

— Давайте же начнем! — выговорил он тонким писклявым голосом. — Пожалуйста, разрешение на эксгумацию.

Пендергаст вынул из кармана пальто бумагу и протянул ему. Чиновник глянул на нее вскользь, отдал обратно и объявил:

— Прошу помнить, что наша первейшая обязанность — заботиться об общественном здоровье, а также об уважительном отношении к усопшим.

Он посмотрел на могильный камень, где значилось лаконичное:

ХЕЛЕН ЭСТЕРХАЗИ ПЕНДЕРГАСТ

— Все ли согласны, что могила определена верно?

Собравшиеся закивали.

— Хорошо. — Дженнингс отступил на шаг. — Начинайте процедуру эксгумации.

Двое могильщиков, в дополнение к толстым защитным комбинезонам надевшие респираторы, вырезали прямоугольник в толстом дерне. С профессиональной сноровкой разрезали его на полосы, подняли, свернули в рулоны и аккуратно уложили обок могилы. Рядом стоял крошечный кладбищенский экскаватор. Могильщики обозначили края ямы, вынули верхний слой грунта. Затем отошли, и крохотный ковш машины врезался в темную почву.

Могильщики и экскаватор работали попеременно. Люди выравнивали края ямы, пока опорожнялся ковш. Остальные наблюдали в благоговейном молчании. Яма стала глубже, и от нее распространился запах свежей влажной земли, глухого старого леса. От раскрытой могилы шел пар. Дженнингс выудил из кармана респиратор и поспешно нацепил.

Бофорт украдкой посмотрел на агента ФБР. Тот завороженно глядел на углубляющуюся яму, но какие мысли обуревали Пендергаста, доктору было не понять. Агент прямо не ответил ему на вопрос, зачем извлекать останки жены. Но он хотел, чтобы криминалистическая лаборатория была наготове для всех возможных тестов, проверяющих личность покойника. Даже для семьи, знаменитой эксцентричностью, эта выходка Алоизия казалась необычной и весьма тревожила доктора.

Раскопки тянулись с полчаса. Могильщики немного передохнули и снова взялись за работу. Спустя несколько минут после перерыва лопата ударилась о твердое. Лязгнула о большой пустотелый объект.

Окружавшие могилу люди переглянулись — все, кроме Пендергаста, не отрывавшего взгляда от зияющей ямы у ног.

Работая осторожнее, могильщики выровняли стены ямы, затем углубились, медленно обнажая стандартный бетонный контейнер, в котором покоился гроб. Экскаваторщик опустил в могилу тросы, к ним прицепили крышку и подняли, открыв гроб из красного дерева, темнее окружающей почвы, с бронзовыми уголками, окантовкой и ручками. Вокруг разлился новый запах — слабый аромат разложения, телесной гнили.

К могиле подошли четверо, несущие «оболочку» — ящик, куда поместят старый гроб вместе с останками. Уложив ящик наземь, эти четверо поспешили на помощь могильщикам. Остальные молча наблюдали за тем, как в могилу опустили новые тросы и подсунули их под гроб. Шестеро мужчин медленно и осторожно потянули за веревки.

Сначала гроб словно не хотел покидать привычное место. Но затем раздался негромкий скрежет, и короб красного дерева приподнялся, поехал вверх.

Наблюдатели расступились, когда работники кладбища Сен-Севин вынули гроб из могилы и уложили наземь рядом с «оболочкой». Дженнингс подошел к гробу, натягивая резиновые перчатки. Опустился на колени и прочел имя на табличке.

— Хелен Эстерхази Пендергаст, — произнес он сквозь респиратор. — Отметьте: имя на гробе совпадает с именем, указанным в разрешении на эксгумацию.

Открыли «оболочку», изнутри облицованную листами оцинкованного железа с пластиком поверх, с изолирующей прослойкой изопона. Все как обычно. Дженнингс кивнул и проворно отодвинулся, работники кладбища снова подняли гроб Хелен Пендергаст за тросы, перенесли к «оболочке» и поместили внутрь. Агент смотрел, словно скованный морозом, бледный, полуприкрыв глаза. С начала процесса эксгумации он не шевельнулся, разве что моргнул пару раз.

Гроб уложили внутрь «оболочки», закрыли ее и зафиксировали крышку. Администратор кладбища принес бронзовую табличку с именем. Пока рабочие снимали одноразовые защитные комбинезоны и мыли руки дезинфицирующим средством, администратор приколотил табличку.

Бофорт поежился. Подходило время работы, для которой Пендергаст и вызвал доктора. Рабочие подняли «оболочку», отнесли к припаркованному неподалеку фургону-лаборатории, мирно рокочущему генератором в тени магнолий. Ассистент доктора открыл заднюю дверь, помог рабочим сунуть «оболочку» в машину.

Бофорт подождал, пока двери закроются, затем пошел вслед за рабочими к огороженной разрытой могиле. Все собравшиеся к началу процедуры оставались на месте согласно протоколу. Рабочие принялись закапывать старую могилу, экскаватор начал копать новую рядом. Когда работа над останками завершится, их захоронят в новой яме. Доктор знал: разрешение на эксгумацию Пендергаст мог получить, лишь на самом деле перемещая останки, пусть и на столь малое расстояние. И то наверняка ему пришлось надавить на потеющего, нервничающего Дженнингса. Любопытно, чем Алоизий сумел на него подействовать?

Бофорт подошел к Пендергасту и сказал вполголоса:

— Мы готовы. Какие именно тесты вы хотите провести?

— Анализ ДНК, идентификация волос, рентгенограмма челюстей, если возможно, отпечатки пальцев. Все, что можно.

Бофорт постарался выразить свою мысль как можно тактичнее:

— Думаю, мы бы работали эффективнее, если бы понимали, в чем цель нашей работы.

Пендергаст ответил не сразу:

— В этом гробу лежит не моя жена.

— Что побудило вас сделать заключение о возможности такой, э-э, ошибки? — осторожно осведомился доктор.

— Прошу вас, просто проведите тесты, — ответил Пендергаст спокойно.

Он вытащил из внутреннего кармана щетку для волос в закрывающемся пластиковом пакете.

— Возьмите. Вам необходим образец ее ДНК.

Доктор взял пакет, размышляя, кем надо быть, чтобы хранить расческу жены спустя десять с лишним лет после ее смерти.

— Э-э… а если там — ее тело, что тогда?

Ответа не последовало, и Бофорт задал другой вопрос:

— Вы хотите присутствовать, когда мы вскроем гроб?

От холодной, маниакальной одержимости во взгляде агента доктору захотелось поежиться.

— Для меня это неважно.

Пендергаст повернулся спиной к могиле и больше не промолвил ни слова.

Глава 33

Нью-Йорк

Длинная извилистая очередь за едой у миссии на Бауэри-стрит медленно двигалась мимо переднего ряда длинных столов к стойкам с горячей, испускающей пар едой.

— Вот дерьмо! — выругался мужчина впереди. — Неужто опять курятина и клецки?

Эстерхази рассеянно взял поднос, положил себе кукурузного хлеба, продвинулся дальше в очереди.

Так вот оно как — залечь низко. Ниже и не бывает. Он уехал из Бостона на автобусе, прекратил пользоваться кредитными картами и банкоматами. Жил под именем, указанным в фальшивом паспорте, и купил телефон на это имя. Ночевал в дешевом отеле на Секонд-стрит, где предпочитали рассчитываться наличными. По возможности питался на благотворительных раздачах пищи. Еще с поездки в Шотландию осталось немало наличных, так что деньги пока проблемой не были, но стоило растянуть запас подольше. Пендергаст — страшный, энергичный, изобретательный враг с воистину неограниченными ресурсами. Хотя, если деньги закончатся, они всегда дадут своему верному Эстерхази еще.

— Чертово зеленое желе! — не унимался мужчина впереди, лет сорока на вид, с жиденькой козлиной бороденкой, одетый в выцветшую клетчатую рубаху из байки. На его грязном бледном лице, казалось, отпечатались все возможные пороки и злоупотребления. — Ну почему никогда не дают красное?

«Обыденная банальность зла», — подумал Эстерхази, машинально двигая поднос по направляющим.

Так жить нельзя. Это недостойно человека. Нужно прекращать с игрой в прятки и переходить в нападение. Пендергаст должен умереть. Эстерхази дважды пытался его убить. Говорят, на третий раз везет.

«У каждого человека есть слабое место. Найдите его слабое место и нанесите удар», — сказал убийца из «Ковенанта».

С подносом в руках Эстерхази подошел к ближайшему столу и сел на единственное свободное место рядом с «козлиной бородкой». Взял вилку, ткнул рассеянно в еду и положил вилку на стол.

Если задуматься хорошенько, о Пендергасте известно на удивление мало. Он женился на сестре Эстерхази. Но хотя поддерживал дружеские отношения, всегда держался холодно, отстраненно. Загадка.

Скорее всего, он потому не смог убить Пендергаста, что не сумел понять его. Нужно узнать больше о привычках, пристрастиях, излюбленных местах, связях агента. Выяснить, что им движет, о чем он по-настоящему тревожится.

Тут же вспомнилось сказанное напоследок элегантным убийцей: «Джадсон, не беспокойтесь, мы как следует о вас позаботимся. Как и всегда заботились».

От такого воспоминания еда не лезла в глотку. Эстерхази снова отложил вилку и повернулся к бородатому бродяге. Уставился на него и не отводил взгляда до тех пор, пока тот не прекратил есть и не посмотрел в ответ.

— Проблемы? — спросил бродяга.

— Как ни удивительно, да. Проблемы. — Эстерхази одарил его улыбкой. — Можно спросить?

— О чем? — насторожился бродяга.

— Меня преследует один тип. Угрожает прикончить. И никак его не стряхнуть.

— Прикончи ублюдка первым, — посоветовал бродяга и снова принялся чавкать желе.

— В этом и проблема. Не могу подобраться. Что бы ты сделал на моем месте?

Глубоко посаженные глазки бродяги засверкали злой радостью. Он даже выпустил ложку из рук. О, в этих делах он знал толк!

— Возьми кого-нибудь близкого к нему. Слабого. Беззащитного. Сучку его возьми.

— Сучку, — задумчиво повторил Эстерхази.

— Не просто сучку, а его самую близкую сучку. Через бабу всегда можно взять мужика.

— Разумно.

— Твою мать, конечно, а как еще! Я однажды с дилером поцапался, хотел порвать его дерьмовую задницу на газету, но эта скотина всегда был с корешами. Но у него была младшая сестренка, в самом соку…

Бродяга рассказывал долго, со смаком. Но Эстерхази уже не слушал его, погрузившись в размышления.

Самую близкую сучку…

Глава 34

Саванна, штат Джорджия

Элегантный дом окружала благоуханная прохлада осеннего вечера. На близлежащей Хабершем-стрит и за нею, на Уитфилд-сквер, оживленно болтали прохожие, а туристы фотографировали декоративные башенки и старые кирпичные дома у парка. Но внутри дома царил покой.

Его потревожил легкий скрежет металла о металл. Замок щелкнул, и задняя дверь тихонько приоткрылась.

Специальный агент Пендергаст — едва заметная в вечернем сумраке тень — проскользнул на кухню. Прикрыл и замкнул дверь за собой, затем прильнул к ней, вслушиваясь. Дом пустовал, но агент все равно выждал какое-то время в тишине. Воздух в доме был затхлый, стоялый. Окна закрыты, жалюзи опущены. В доме явно никого не было уже долгое время.

Пендергаст вспомнил, что последний раз посещал этот дом несколько месяцев назад и обстоятельства, мягко говоря, значительно отличались. Теперь Эстерхази залег на дно, причем умело. Но целиком от следов не избавиться. Ключ к разгадке найдется обязательно, и, скорее всего, именно в этом доме. Никто не в силах испариться бесследно.

С возможным исключением в виде Хелен.

Пендергаст внимательно осмотрел кухню. Хозяин содержал ее в идеальной, педантичной чистоте. Выбор мебели изобличал чисто мужской вкус, как и все прочее в доме: тяжеловесный дубовый обеденный стол, чересчур массивная стойка для ножей, откуда торчало множество рукоятей, буфеты темного вишневого дерева, черная гранитная столешница.

Агент покинул кухню, вышел в зал, поднялся по лестнице на третий этаж. Двери на лестничной площадке были закрыты. За первой дверью оказалась лестница, ведущая на чердак — недообустроенное помещение с двускатным потолком, где пахло нафталином и пылью. С потолка свисала лампа без абажура, рядом болталась веревка. Пендергаст потянул за нее, и чердак залило резким светом. Вдоль стен стояли картонные коробки, чемоданы и сундуки, все аккуратно закрытые. В углу — зеркало в полный рост, тусклое, покрытое пылью.

Пендергаст вынул из кармана пиджака складной нож с перламутровой рукоятью и принялся за дело. Методично и неспешно он разрезал ленту, склеивающую крышки коробок, просматривал содержимое, запаковывал и заклеивал крышки новой лентой. Покончив с коробками, принялся за чемоданы и сундуки: осторожно вскрывал замки, перебирал хранящиеся там предметы, возвращал все на место и закрывал.

Направляясь к лестнице, он остановился перед зеркалом. Рукавом черного пиджака протер участок, посмотрел. Оттуда выглянуло почти неузнаваемое, чужое лицо. Пендергаст поспешно отвернулся.

Выключив свет, он спустился на третий этаж, где находились две ванные, спальня Эстерхази, его кабинет и спальня для гостей. Прежде всего он проверил аптечные шкафчики в ванных. Перебрал содержимое. Выдавил тюбики с пастой в унитаз, туда же высыпал тальк из коробок, опорожнил баночки с кремом для бритья, проверяя настоящие ли, не содержат ли контейнеров с ценностями. Опорожненное возвращал на место. Затем обследовал спальню для гостей. Ничего интересного.

Его дыхание участилось.

Затем Пендергаст зашел в спальню Эстерхази, столь же педантично ухоженную, как и все прочее в доме. На полках аккуратными рядками стояли книги в твердых обложках, романы и биографии выдающихся людей, в небольших нишах — старый веджвудский фарфор.

Пендергаст стянул с кровати покрывало и простыни, снял матрас и тщательно прощупал его, отодвинул материю, чтобы взглянуть на пружины. Прощупал также подушки, изучил саму кровать и вернул ее в прежнее состояние. Открыл платяной шкаф и методично ощупал каждый предмет одежды. Выдвинул каждый ящик старого бельевого шкафа работы Дункана Файфа, обыскал содержимое, уже не стараясь вернуть все к изначальному виду. Одну за другой проверил книги на полках, но в прежнем порядке их не расставил. Его движения стали резче, небрежнее, временами казались судорожными.

После настал черед кабинета. Пендергаст подошел к одиноко стоящему шкафу для документов, вставил и резко крутанул лезвие ножа, сломав замок. Он открывал по очереди ящики, вытаскивал папки с бумагами, внимательно просматривал и небрежно впихивал на место. Почти час ушел на то, чтобы просмотреть счета, налоговые формы, квитанции, письма, сметы и прочее. Пендергаст узнал много интересного о шурине. Но ни единой подсказки насчет того, куда он мог подеваться.

Затем настал черед полок со справочниками и книгами по медицине. Потом осмотру подверглось содержимое письменного стола. Вынув отвертку, Пендергаст извлек из стоящего на столе ноутбука жесткий диск и спрятал в карман. На стенах висело множество дипломов и грамот. Все их агент тоже внимательно осмотрел, снимая и небрежно возвращая на место.

Перед тем как спуститься, он остановился в дверях и осмотрел комнату. С первого взгляда кабинет казался прежним, чистым и аккуратным. Никто бы не догадался, что каждый миллиметр здесь был обыскан и проверен. Никто… за исключением хозяина. Джадсон поймет сразу.

Беззвучно сойдя по лестнице, Пендергаст с той же тщательностью, как и комнаты наверху, обследовал столовую, затем нижний кабинет. За висящим на стене дипломом он обнаружил сейф, но решил приняться за него позже. Открыл оружейный шкаф и обследовал содержимое, но ничего полезного не отыскал.

Наконец он перешел в гостиную, самую изысканную комнату в доме, обшитую панелями лакированного красного дерева, с винтажными обоями, с картинами мастеров восемнадцатого и девятнадцатого века на стенах. Главное же сокровище дома — коллекция античных краснофигурных ваз — содержалось в массивном стенном шкафу в стиле Людовика Пятнадцатого.

Обыскав комнату, Пендергаст приблизился к шкафу. Резким движением сломал замок, распахнул дверцы и посмотрел на коллекцию вблизи. Он давно знал о ней, но лишь теперь ощутил в полной мере, насколько она удивительна. Возможно, это была лучшая из небольших любительских коллекций в мире. Всего шесть предметов, но каждый — бесценный, уникальный образец работы древнегреческих мастеров: Эксекий, мастер Брига, Ефроний, Мидий, Макрон, вазописец Ахилла. Взгляд агента блуждал по вазам, кратерам и чашам. Каждая — несравненный шедевр, свидетельство высочайшего, редкостного художественного гения. Эту коллекцию собрали не ради престижа либо хвастовства. Каждый предмет был с большим трудом отыскан истинным знатоком с безошибочным вкусом и куплен за огромную цену. Только человек искренне любящий и глубоко понимающий искусство мог собрать нечто столь же безукоризненное. Разрушь это — и мир станет ощутимо беднее.

Звук прерывистого, учащенного дыхания заполнил комнату.

Одним резким движением Пендергаст смахнул шедевры на дубовый пол. Хрупкие вазы и чаши раскололись на сотни кусков, разлетевшихся по всей гостиной. Судорожно хватая воздух, дрожа в припадке ярости, Пендергаст плющил и крошил ногами обломки, пока не растер их в пыль.

Наконец он остановился. В доме было тихо. Слышалось лишь отрывистое неровное дыхание. Пендергаст еще не восстановился после ранения. Чтобы отдышаться и успокоиться, требовалось время. Отдыхал он долго. Затем смахнул красную пыль с костюма и направился к двери в подвал. Взломав ее, спустился и внимательно осмотрел помещение.

Там почти ничего не было, кроме отопительного котла и труб. Но в стене обнаружилась ниша, а в ней — дверь. Взломанная, она раскрыла путь в большой винный погреб со стенами, обшитыми пробкой, с пультом контроля температуры и влажности на стене. Пендергаст вошел внутрь и обозрел содержимое. У Эстерхази был исключительно богатый винный погреб, в основном французские вина с явным предпочтением красного бордо «Польяк». Длинными рядами лежали «Лафит Ротшильд», «Линч-Баж», «Пишон Лонгвиль комтесс де Лаланд», «Романи-Конти». Хотя погреба в «Дакоте» и в Пенумбре были намного богаче, Эстерхази обладал великолепной коллекцией «Шато Латур», включая несколько бутылок великолепных редких винтажей, каких не имел и Пендергаст.

Агент нахмурился.

Он выбрал лучшие винтажи: 1892, 1923, 1934, знаменитейшие 1945, 1955, 1961, с полдюжины других. Вынул бутылки из гнезд, расставил на полу. Выбирал вина лишь старше тридцати лет. Пришлось четырежды курсировать между нижним кабинетом и подвалом, чтобы бережно перенести все избранное.

Там Пендергаст расставил бутылки на столе и пошел на кухню за штопором, декантером и огромным бокалом. Открыл все бутылки и оставил их насыщаться воздухом. Сам же уселся отдохнуть от тяжких трудов. Снаружи уже стемнело, бледная луна висела над карликовыми пальмами Уитфилд-сквер. Пендергаст посмотрел на луну и невольно вспомнил луну первой ночи, проведенной вместе с Хелен. Это случилось спустя всего две недели после знакомства. В эту ночь они открыли, как страстно любят друг друга. Прошло пятнадцать лет, а память об этом так ярка и сильна, будто все произошло лишь вчера.

Воспоминание это — словно драгоценный камень. Пендергаст позволил ему завладеть рассудком, потом отпустил — и оно потускнело, снова ушло в глубины памяти. Он отвернулся, скользнул взглядом по африканским скульптурам, прекрасной мебели красного дерева, нефритовым фигуркам, книжным полкам с томами в тисненных золотом переплетах. Пендергаст не знал, когда Эстерхази вернется домой, но всей душой желал понаблюдать за возвращением.

Он позволил винам аэрироваться полчаса — дольше было бы рискованно со столь почтенными винтажами. Затем принялся дегустировать.

Начал с 1892 года. Налил всего на глоток в декантер, повращал медленно, изучая цвет. Вылил в бокал, принюхался и глотнул. Поставил бутылку на подоконник, не закупоривая, взялся за следующую, с винтажом помоложе.

Процесс дегустации занял больше часа, и в конце его Пендергаст полностью вернул себе самообладание.

Наконец он отставил декантер, встал и направился к сейфу, замеченному ранее за одним из дипломов на стене. Сейф сопротивлялся героически — открылся спустя десять минут напряженной осторожной работы.

Не успел он открыть дверцу, как зазвонил мобильный телефон. Пендергаст посмотрел, кто звонит, и ответил:

— Да, слушаю.

— Алоизий? Это Питер Бофорт. Надеюсь, я не отрываю вас от важных занятий?

Пендергаст выдержал паузу, прежде чем ответить:

— Я всего лишь наслаждался в покое бокалом-другим вина.

— Результаты тестов готовы.

— И?

— Полагаю, их лучше сообщить лично.

— Я бы хотел узнать прямо сейчас.

— По телефону я не скажу. Приезжайте как можно скорее.

— Я сейчас в Саванне. Прилечу ночным рейсом, буду у вас в офисе завтра утром. В девять.

Пендергаст отключился, сунул телефон в карман и вновь обратился к сейфу. Его содержимое оказалось вполне обычным: драгоценности, ценные бумаги, купчая на дом, завещание, набор разнообразных документов, включая странно выглядящие старые счета из дома престарелых в Камдене, штат Мэн, за содержание пациентки Эммы Гролье. Агент, не читая, сунул бумаги в карман. Затем уселся за стол-бюро, взял из хозяйских запасов чистый лист льняной бумаги и написал:

Мой дорогой Джадсон!

Полагаю, тебя заинтересует результат моей дегустации твоей коллекции «Латур». Увы, винтаж 1918 года утратил вкус, а 1949-й, на мой взгляд, сильно переоценен: послевкусие хуже первого ощущения, слышен сильный оттенок танина. У винтажа 1958-го, увы, пробочный вкус. Но остальное было восхитительным. А 1945-й попросту великолепен: все еще богатый, элегантный, с оттенком черной смородины и грибов и долгим, сладким послевкусием. Жаль, что у тебя лишь одна бутылка.

Прошу прощения за досадную неприятность с коллекцией старых горшков. Оставляю небольшую компенсацию.

^П.

Пендергаст положил послание на стол, извлек из бумажника пятидолларовую банкноту и оставил на столе рядом с письмом.

Он уже собрался уходить, но у дверей его осенило. Он вернулся и взял с подоконника бутылку «Шато Латур» урожая 1945 года. Аккуратно закупорил ее и забрал с собой. Затем вышел из кабинета на кухню, а оттуда — в благоухающую свежую ночь.

Глава 35

«Развилка броненосца», штат Миссури

Беттертон выехал за утренней чашкой кофе, и по пути ему вдруг явилась идея. Не слишком блестящая, но стоящая крюка в десяток миль.

Он развернул «ниссан» и направился в сторону Мэлфорша. Остановился за несколько миль от городка, в неприглядном месте у дорожной развилки, известной под названием «Развилка броненосца». По слухам, там когда-то переехали броненосца и его скелет годами валялся на обочине, приметный всем. Оттуда и пошло название. У развилки стояла хибара, крытая толем, — жилище некоего Билла Б. «Куз» Нечека.

Нед остановился у дома, почти скрытого густыми зарослями пуэрарии. Его рука все еще чертовски болела. Он вытащил из бардачка пачку сигарет и направился к крыльцу. Солнце едва выползло из-за горизонта, а старина Билли Б. уже сидел в излюбленном кресле-качалке и лениво покачивался, сжимая в узловатой морщинистой руке банку «Будвайзера». С тех пор как несколько лет назад ураган снес дорожный знак, указывающий на Мэлфорш, старина Билли, постоянно восседающий в кресле, замечал всех подъезжающих к городу чужаков — они непременно спрашивали, какая дорога ведет к Мэлфоршу.

Беттертон поднялся по древним скрипучим ступеням.

— Привет, Куз!

— И тебе того же, сынок. Как делишки?

— Неплохо. Можно мне примоститься?

— Валяй. — Старик указал на верхнюю ступеньку.

— Спасибо, — ответил Беттертон, осторожно присаживаясь. Он вынул пачку сигарет, вытряхнул одну: — Хочешь еще один гвоздик в гроб?

Билли Б. взял сигарету из пачки. Нед поднес огоньку, затем сунул пачку назад в карман рубашки. Сам он не курил.

Следующие пять минут разговор шел ленивый и неспешный, все о местных делах. Но в конце концов Нед повернул его в нужное русло:

— Куз, в последнее время чужих здесь не было?

Билли Б. глубоко затянулся в последний раз, вынул окурок изо рта, рассмотрел фильтр и расплющил его о ближайшую пуэрарию.

— Парочка была.

— Да? И кто такие?

— Погоди-ка… — Билли Б. сморщился от умственного усилия. — А-а, припоминаю: свидетели Иеговы. Баба спросила у меня дорогу на Мэлфорш и сразу принялась совать их журнальчик. Я и сказал ей ехать направо.

Беттертон выдавил смешок.

— И был еще тип, точно иностранец.

— Иностранец? — повторил Беттертон небрежным тоном.

— Говорил с акцентом.

— Как думаешь, из какой он страны?

— Из Европы откуда-то.

— Ишь ты, из Европы! — Беттертон покачал головой. — И когда проезжал?

— Я точно помню. — Старик посчитал на пальцах. — Восемь деньков назад.

— Ты уверен?

— Разве тут ошибешься? За день до того, как семейку Броди порешили.

На такое Беттертон не надеялся и в самых дерзких мечтах. Вот что значит быть по-настоящему инициативным, умеющим расследовать дела репортером!

— Как он выглядел?

— Высокий, тощий, белобрысый. Под глазом мерзкая такая бородавка. И плащик крутой, вроде тех, что шпионы в фильмах носят.

— Помнишь, на какой машине он ехал?

— «Форд-фьюжн». Темно-синий.

Беттертон задумчиво поскреб подбородок. Он знал, что машины «форд-фьюжн» часто используют агентства по прокату автомобилей.

— Куз, ты это полиции рассказывал?

Лицо старика перекосилось от злобы.

— Меня никто не спрашивал!

Сочная новость!

Неду захотелось вскочить и стремглав броситься к машине. Но он пересилил себя, заставил остаться, поговорить еще немного.

— Да, с Броди дрянное вышло дело, — заметил он.

Билли Б. великодушно согласился.

— Много в здешних краях всякого беспокойства в последнее время, — продолжил Нед. — Несчастный случай с Крошкой и всякое такое.

— Никакой там не случай. — Билли Б. сплюнул наземь.

— Ты что имеешь в виду?

— Это тип из ФБР разнес заведение.

— Разнес? — недоверчиво повторил Беттертон.

— Засадил пулю в баллон с пропаном. Все к чертям и улетело. А еще покоцал из дробовика кучу лодок.

— Ну вообще… С чего это он?

Да уж, новости сногсшибательные.

— Кажись, Крошка и его ребята перешли дорогу фэбээровцу и его леди-партнеру.

— Крошка и его команда много кому тут дорогу перешли, — заметил Нед и добавил, поразмыслив немного: — Интересно, что здесь понадобилось ФБР?

— Без понятия. Теперь ты знаешь не меньше моего.

Старик откупорил новую банку пива. Нед понял, что старику надоело разговаривать, и встал.

— Заглядывай как-нибудь, — пригласил Билли Б. на прощание.

— Обязательно, — пообещал Нед, спускаясь по лестнице.

Внизу остановился, выудил из кармана пачку сигарет.

— Держи! — И аккуратно бросил, так что пачка приземлилась на колени старику.

Затем пошел к «ниссану», стараясь не показывать, что торопится.

Вот оно! Случайная догадка — и вот у него в руках сюжет, за который подерутся «Роллинг стоунз» и «Вэнити фэйр». Семейная пара инсценирует самоубийство — и жестоко убита, когда решает раскрыть обман. Взорванный магазин. Таинственное место, известное как Испанский остров. Парень-иностранец. И вдобавок сумасшедший агент ФБР Пендергаст.

Рука еще ныла, однако Нед больше не замечал боли. День обещал быть чудесным. Очень.

Глава 36

Новый Орлеан, штат Луизиана

Комната для консультаций Питера Бофорта напоминала скорее кабинет состоятельного университетского профессора, чем офис медика. Книжные шкафы были заполнены томами в кожаных переплетах. На стенах висели прекрасные пейзажи, написанные маслом. Вся мебель — старая, заботливо ухоженная, тщательно отполированная. Нигде ни хрома, ни стали, не говоря уже о линолеуме. Ни таблиц для проверки зрения, ни рисунков человеческой анатомии, ни медицинских трактатов, ни висящего на крючке скелета с проволочными связками в суставах. На докторе были со вкусом скроенный костюм и безукоризненно стерильный лабораторный халат. На шее висел стетоскоп.

Пендергаст опустился в кресло для посетителей. В юности он провел в нем много часов, засыпая доктора вопросами по анатомии и физиологии, обсуждая тайны диагностики и терапии.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной так рано, Бофорт, — сказал он.

Доктор улыбнулся:

— Вы зовете меня, как в юности, Бофортом. Не кажется ли вам, что вы уже в достаточно зрелом возрасте и можете звать меня Питером?

Пендергаст кивнул. Голос доктора звучал добродушно и приветливо. Но агент давно и хорошо знал Бофорта и тотчас же заметил, что доктор в замешательстве.

На столе лежала закрытая картонная папка. Бофорт открыл ее, нацепил на нос очки, просмотрел бумаги в папке.

— Алоизий, — начал он, но замолк в нерешительности и прокашлялся.

— В этом деле нет нужды быть тактичным, — сказал Пендергаст.

— Хорошо. Скажу прямо: данные тестов неоспоримы. Тело в гробу принадлежало Хелен Пендергаст.

Пендергаст не ответил, и доктор продолжил:

— Совпадения на многих уровнях. Прежде всего, ДНК на расческе совпадает с ДНК останков.

— Совпадает в точности?

— Насколько позволяет математика. Я приказал сделать дюжину тестов на каждом из четырех образцов с расчески и с останков. Но совпадение не только по ДНК. Рентгенограммы челюсти тоже совпали. На обоих единственная небольшая кариозная полость, во втором коренном зубе слева на верхней челюсти. Несмотря на то что прошло столько времени, у вашей жены прекрасно сохранились зубы…

— Отпечатки пальцев?

Бофорт снова прокашлялся:

— В здешних местах весьма жарко и влажно… мы сумели получить лишь несколько частичных отпечатков, но полученное совпадает с имеющимся образцом.

Бофорт перевернул страницу.

— Мой анализ телесных повреждений однозначно указывает: тело было частично съедено львом. Есть прямое физическое свидетельство: отметины зубов на костях и тому подобное. Вдобавок были обнаружены органические следы, содержащие геном «Лео пантера», то есть африканского льва.

— Вы сказали, что отпечатки пальцев частичные. Это не может служить доказательством.

— Алоизий, совпадение ДНК — самое убедительное и окончательное доказательство. В могиле находилось тело вашей жены.

— Этого не может быть, поскольку Хелен жива.

За этой репликой последовала долгая тишина. Наконец Бофорт развел руками:

— Надеюсь, вы не обидитесь на мои слова, Алоизий, но вы на себя не похожи. Наука утверждает: в гробу — останки Хелен Пендергаст. А вас я считал одним из тех, кто уважает науку.

— В данном случае наука ошибается, — отрезал Пендергаст и оперся о ручки кресла, готовясь встать.

Но, заметив выражение лица доктора, передумал вставать. Очевидно, Бофорт сообщил еще не все.

— Не касаясь ваших убеждений, я хотел бы сообщить о том, что вам, вероятно, будет интересным. Хотя, конечно, это может оказаться пустяком.

Доктор говорил благодушно и непринужденно, как и положено говорить о пустяке, но Пендергаст немедленно уловил, что речь идет о чем-то важном.

— Вы знакомы с анализом митохондриальной ДНК?

— В общих чертах. Это одно из орудий криминалистики.

Бофорт снял очки, тщательно протер, снова водрузил на нос. Ему явно было не по себе.

— Простите, если повторю уже известное. Митохондриальная ДНК и ядерная ДНК — совершенно разные образования. Митохондриальная ДНК находится в митохондриях каждой клетки тела и наследуется неизменной из поколения в поколение по женской линии. Это значит, что все потомки одной женщины, как мужчины, так и женщины, имеют одинаковую митохондриальную ДНК. Потому ее анализ чрезвычайно полезен в работе эксперта-криминалиста. Существуют отдельные базы данных по митхондриальным ДНК.

— И что же?

— Проанализировав оба вида ДНК вашей жены, я запустил поиск сходных ДНК по тридцати пяти связанным медицинским базам данных. Совпадение с ДНК Хелен подтвердилось. Но, кроме того, обнаружилось еще одно совпадение, причем в очень специфической, скажем так, базе данных. Совпадение митохондриальной ДНК.

Пендергаст молчал, ожидая.

Смущение доктора усилилось еще больше.

— Это база данных, поддерживаемая группой ПНВ.

— ПНВ?

— «Процесс над врачами».

— Организация, охотящаяся за нацистскими преступниками?

— Да, верно. Она старается привлечь к ответственности врачей-нацистов Третьего рейха, помогавших осуществить холокост. Образована после процесса над врачами в Нюрнберге. Многие врачи-нацисты после войны сбежали из Германии в Южную Америку, и ПНВ охотится за ними до сих пор. И поддерживает безупречную с научной точки зрения базу данных по ДНК этих людей.

Пендергаст долго молчал, а когда заговорил, его голос прозвучал очень тихо:

— С чем совпала ДНК моей жены?

Бофорт достал очередной лист из папки.

— С ДНК доктора Вольфганга Фауста, родившегося в Равенсбрюке, Германия, в тысяча девятьсот восьмом году.

— И что это значит?

Бофорт сделал глубокий вдох:

— Фауст был эсэсовцем, работал в концлагере Дахау в последние годы Второй мировой войны. После ее окончания исчез. В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году ПНВ наконец выследила его, но слишком поздно для суда: Фауст умер естественной смертью в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году. ПНВ нашла его могилу и эксгумировала останки, чтобы идентифицировать. Так ДНК доктора Фауста оказалась в базе данных.

— Дахау, — произнес Пендергаст, сверля взглядом Бофорта. — Какая связь между доктором Фаустом и Хелен?

— Они происходят от одного предка женского пола, не более того. Их может разделять и одно поколение, и сотня.

— Какой еще информацией об этом докторе вы располагаете?

— Как и следует ожидать, ПНВ — не слишком публичная организация, по-видимому связанная с Моссадом. За исключением открытой для всех базы данных, ее документы недоступны. Данных о Фаусте немного, углубленных исследований я не проводил.

— И что из этого следует?

— Лишь генеалогическое исследование может установить степень родства доктора Фауста и Хелен. Следует установить предков Хелен по материнской линии: мать, бабушку с материнской стороны, прабабушку и так далее. Аналогичное исследование необходимо и для Фауста. Учтите: общий предок может быть очень далеким — например, некая женщина, жившая в Средневековье.

— Знала ли моя жена о Фаусте? — неуверенно спросил Пендергаст.

— Думаю, лишь она могла бы сказать это вам.

— В таком случае я сам спрошу ее при встрече, — тихо, словно сам себе, проговорил агент.

В комнате воцарилось молчание.

— Хелен мертва, — сказал наконец доктор Бофорт. — И ваша, хм… странная убежденность меня весьма тревожит.

Пендергаст встал. Его лицо ничего не выражало.

— Спасибо, Бофорт. Вы мне очень помогли.

— Пожалуйста, задумайтесь над моим словами. Вспомните историю вашей семьи…

Пендергаст холодно улыбнулся:

— Более я в вашей помощи не нуждаюсь. Доброго вам дня!

Глава 37

Нью-Йорк

Лора Хейворд взрезала сочное, лишь чуть прожаренное мясо, отделила кусочек от кости, подцепила на вилку и отправила в рот. Блаженствуя, закрыла глаза:

— Винни, это совершенство!

— Я просто бросил его на сковородку, и все.

Д’Агоста небрежно махнул рукой, но поскорее уставился в свою тарелку, чтобы скрыть радость от похвалы, отразившуюся на его лице.

Лейтенант д’Агоста не слишком умел скрывать чувства.

Он всегда любил готовить — по-холостяцки, без претензий. Паштеты, шашлык, жареный цыпленок, иногда — итальянское блюдо, которому его обучила еще бабушка. Но когда он поселился вместе с Лорой Хейворд, то взялся за кулинарию по-настоящему. Началось с чувства вины — хотелось чем-то оправдать свое проживание в ее квартире, ведь денег он за это не платил. Но и позднее, когда Лора согласилась разделить расходы пополам, интерес к кулинарии не угас. Произошло это отчасти из-за Хейворд — она сама отличалась умением готовить разнообразные и нетривиальные блюда. Несомненно, на лейтенанта повлиял и Пендергаст с его изысканным вкусом и гурманскими пристрастиями. Но по большей части причиной кухонного интереса стала именно жизнь с Лорой. Лейтенант полюбил приготовление еды как способ выразить свои чувства, куда более емкий, чем традиционные букеты цветов или драгоценности. От родной южноитальянской кухни он перешел к французской, откуда почерпнул азы приготовления многих изысканных блюд, рецепты пяти основных «материнских» соусов и бесчисленных их вариаций. Стал интересоваться разновидностями американской кухни. Хейворд обычно возвращалась с работы позже лейтенанта, и у него оставалось достаточно времени, чтобы вечером как следует похозяйничать на кухне: похлопотать в свое удовольствие над новым блюдом, поминутно заглядывая в книгу рецептов, чтобы порадовать явившуюся Лору угощением — своеобразным приношением на семейный алтарь. Чем больше он хлопотал, тем искуснее становился. Лучше стал работать ножом, быстрее и правильнее собирал и соединял ингредиенты, увереннее импровизировал с соусами. И нынешним вечером мог с уверенностью заявить, ничуть не покривив душой: бараньи ребрышки с петрушкой в соусе из бургундского вина с зернами граната получились легко и просто, как у заправского мастера.

Несколько минут они ели в молчании, наслаждаясь обществом друг друга. Затем Лора промокнула губы салфеткой, отпила глоток «Пеллегрино» и спросила с дружелюбной иронией:

— Дорогой, какие новости из офиса?

Винсент рассмеялся:

— Синглтон снова занялся исправлением морали в отделении.

— Ох уж этот Синглтон, — покачала головой Лора. — Всегда у него умствования по поводу психологии копов.

Д’Агоста отправил в рот порцию шпината, проглотил и сообщил:

— Снова заглядывала Кори Свенсон.

— Она уже третий раз является тебя изводить.

— Сперва она меня здорово доставала, но потом мы подружились. Она все расспрашивает о Пендергасте: чем он занимается, когда он вернется.

Хейворд поморщилась. Почти всякое напоминание о специальном агенте раздражало ее, даже после неформального, но вполне успешного партнерства несколько месяцев назад.

— И что ты ей сказал?

— Правду. Что сам бы хотел это знать.

— Больше он с тобой не связывался?

— Последним был тот звонок из Эдинбурга, когда он сказал, что никакой помощи от меня не хочет.

— Пендергаст меня пугает. Знаешь, он всегда производит такое внушительное впечатление: выдержка, железный самоконтроль. А под нею… будто маньяк.

— Маньяк, раскрывающий дела.

— Винни, дело не раскрыто по-настоящему, если подозреваемый стал трупом. Припомни, когда в последний раз Пендергаст закончил дело судом? А теперь он вбил себе в голову, что его жена жива…

Д’Агоста отложил вилку. Аппетит пропал совершенно.

— Я не хотел бы, чтобы ты говорила о нем так. Даже если…

— Даже если я права?

Лейтенант не ответил. Хейворд попала в больное место. А он никогда еще так не тревожился о друге.

За столом повисла тишина. А затем, к немалому удивлению, д’Агоста ощутил, как его руки коснулась рука Лоры.

— Мне нравится твоя преданность другу. И цельность. Хочу, чтобы ты знал: я уважаю Пендергаста гораздо больше, чем раньше, хотя методы его мне отвратительны. Знаешь, он правильно сделал, что не стал втягивать тебя в это дело. Пендергаст не очень полезен для карьеры в полиции. Для твоей карьеры, между прочим. Я рада, что ты последовал совету и оставил нашего агента в покое.

Она улыбнулась, сжала его ладонь.

— А теперь пойдем, поможешь мне вымыть посуду.

Глава 38

Форт-Мид, штат Мэриленд

Алоизий Пендергаст вошел в фойе неприметного здания на территории, занимаемой штаб-квартирой Агентства национальной безопасности. Продемонстрировал оружие и значок солдату у входа, прошел через металлоискатель, подошел к стойке приемной.

— Мое имя — Пендергаст. У меня назначена на десять тридцать встреча с генералом Гэлушей.

— Один момент, пожалуйста…

Секретарша позвонила, заполнила карточку временного пропуска, вставила в значок. Кивнула, и к стойке подошел другой солдат, с кобурой на поясе.

— Следуйте за мной, сэр.

Прикрепив значок пропуска к нагрудному карману пиджака, Пендергаст прошел за солдатом к двери лифта. Они спустились на несколько этажей. Вышли в унылый лабиринт коридоров со стенами из серых шлакоблоков, долго шли и в конце концов оказались перед непримечательной дверью с лаконичной надписью: «Ген. Гэлуша».

Солдат вежливо постучал. Из-за двери послышалось: «Войдите».

Солдат открыл дверь, а когда Пендергаст вошел, тут же прикрыл ее и остался ждать снаружи, ожидая конца беседы.

Гэлуша производил впечатление педантичного старого служаки. Аккуратная полевая форма, на груди единственная примета звания — прикрепленная на липучке черная звездочка.

— Пожалуйста, садитесь, — предложил он холодно.

Пендергаст сел.

— Агент Пендергаст, прежде всего хочу сообщить вам следующее: я не намерен иметь с вами никаких дел до того, как обычное ходатайство от вас и вашего начальства не пройдет по официальным каналам. К тому же я попросту не вижу, каким образом мог бы оказаться вам полезным.

Пендергаст выдержал паузу, прокашлялся:

— Генерал, как один из, э-э, хранителей «М-ЛОГОС», вы можете быть мне очень полезным.

В комнате повисла тишина. Затем генерал тихо и спокойно спросил:

— Что вам известно об «М-ЛОГОС», агент Пендергаст? Конечно, если предположить, что «М-ЛОГОС» существует.

— Немало. Например, то, что это самый мощный из построенных человечеством компьютеров и находится он в бункере из армированного бетона под этим зданием. Я знаю, что «М-ЛОГОС» — система из огромного числа работающих параллельно процессоров, снабженная уникальной системой искусственного интеллекта, известной как «СтаттерЛоджик». Построена она с единственной целью: определять потенциальные угрозы национальной безопасности любого возможного рода, будь то терроризм, промышленный шпионаж, местные группы экстремистов, рыночные махинации, уклонение от налогов и даже начинающиеся пандемии.

Пендергаст изящно закинул ногу за ногу.

— Чтобы определять угрозы, «М-ЛОГОС» поддерживает весьма обширную базу данных, содержащую разнообразнейшую информацию: от записей переговоров по мобильным телефонам и е-мейлов до сведений о пошлинах на платных автострадах, историй болезни и судебных дел, логов социальных сетей и университетских архивов. В этой базе, по-видимому, содержатся имена и личные данные всех без исключения людей, находящихся на территории США, причем с перекрестными ссылками и связями. Не знаю, какой процент живущих за пределами США представлен в базе данных, но, полагаю, без преувеличения можно утверждать: «М-ЛОГОС» содержит наиболее полную существующую в цифровом виде информацию о большинстве людей индустриального мира.

Все это время генерал сидел молча. Выслушав, заговорил не сразу:

— У вас богатая фантазия, агент Пендергаст. Любопытно, на чем она зиждется?

Тот пожал плечами:

— По роду занятий в ФБР мне пришлось, скажем так, заниматься весьма экзотическими расследованиями. Но позвольте мне ответить вопросом на вопрос: если бы граждане США знали, насколько полна, всеобъемлюща и организованна база данных «М-ЛОГОС», сколько информации правительство США собирает о добропорядочных, ничем не запятнавших себя людях, — как вы думаете, какой была бы реакция этих граждан?

— Но ведь они не знают и не узнают, не так ли? Раскрытие подобной тайны — государственная измена.

Пендергаст покачал головой:

— Я не заинтересован в раскрытии тайны. Меня интересует одна-единственная личность.

— Понятно. И вы хотите найти эту личность в базе данных «М-ЛОГОС»?

Пендергаст не ответил, лишь пристально посмотрел на генерала.

— Раз уж вы полагаете, что столько знаете о «М-ЛОГОС», могли бы и догадаться, что доступ к таким системам чрезвычайно избирателен. Я не могу открыть его первому попавшемуся агенту ФБР, даже столь дерзкому и бесстрашному, каким вы кажетесь.

Пендергаст по-прежнему не отвечал. Его молчание, непонятное после длительного и откровенного монолога, раздражало генерала.

— Я — человек занятой, — сообщил он.

— Генерал, пожалуйста, подтвердите, что у вас есть полномочия открыть доступ — либо не позволить его открыть — без вмешательства иных служащих.

— Да, у меня есть полномочия. Но я не собираюсь играть в ваши игры. Черта с два я вам открою доступ!

И снова Пендергаст замолчал. Генерал разозлился до такой степени, что, нахмурившись, процедил:

— Не хочу показаться грубым, но мне с вами больше не о чем разговаривать.

— Это не так, — ответил Пендергаст просто.

— Вы о чем? — спросил удивленный Гэлуша.

Рассчитанным движением Пендергаст вынул из кармана пиджака какой-то документ и положил на стол.

— Что за черт? Это же мое резюме! — воскликнул генерал.

— Да. Оно весьма впечатляет.

Гэлуша посмотрел на агента, сощурившись.

— Генерал, я вижу, что вы по большому счету хороший офицер, верный своей стране и несущий службу самым выдающимся образом. Потому предстоящее мне дело крайне для меня неприятно.

— Вы угрожаете мне?

— Не могли бы вы ответить на простой вопрос: что побудило вас лгать?

Генерал не ответил.

— Вы служили во Вьетнаме. Заслужили Серебряную звезду, Бронзовую, два «Пурпурных сердца». Вы сделали карьеру благодаря личным талантам — никто не помогал вам. Но все ваши достижения построены на лжи. Вы не являетесь выпускником Университета Техаса, хотя это и значится в резюме. У вас нет высшего образования. Вы покинули колледж в последнем семестре последнего года обучения. А значит, вы не могли поступить в школу офицеров. Удивительно, что никто этого раньше не проверил. Как же вы смогли?… Я имею в виду, поступить в школу офицеров.

Гэлуша встал. Лицо его сделалось багровым до синевы.

— Подлый ублюдок!

— Я не ублюдок, но человек, находящийся в отчаянном положении и потому прибегающий ко всем возможным средствам.

— Чего вы хотите?

— Честно говоря, боюсь говорить. Видя вас, я понимаю: человек вашей цельности и духовной силы может и не поддаться предпринимаемому мною шантажу. Полагаю, вы предпочтете уничтожить свою жизнь и карьеру, но не допустить меня к базе данных.

Генерал долго молчал. Затем буркнул:

— И вы трижды правы, черт вас подери!

Агент видел, что Гэлуша уже собрался с силами, принял ужасную новость и приготовился ко всему, что за нею последует. Увы, не повезло. С таким человеком сладить трудно.

— Хорошо. Но прежде чем уйти, все же скажу вам, отчего я здесь. Десять лет назад моя жена умерла страшной смертью. По крайней мере, я так считал эти десять лет. Но теперь я узнал, что она жива. Не представляю, отчего она не сообщила о себе. Возможно, ее похитили, удерживают против ее воли либо иным образом не позволяют действовать свободно. В чем бы ни была причина, я должен отыскать и освободить ее. «М-ЛОГОС» — лучший способ это сделать.

— Мистер Пендергаст, делайте что хотите, но я вам доступ не открою!

— Я и не прошу вас о доступе. Проверьте, пожалуйста, сами. Если отыщете — дайте мне знать, вот и все. Конфиденциальной информации мне не нужно — лишь имя и адрес.

— Если я не соглашусь, вы обнародуете свою «находку»?

— Обнародую.

— Я не соглашаюсь.

— Генерал, прошу вас, обдумайте свое решение как следует. Я уже узнал, чем вам грозит обнародование. Вас уволят отсюда, понизят в звании и, скорее всего, уволят из армии вообще. Ваша выдающаяся карьера сведется ко лжи, станет запретной темой для разговоров в семье и вечным поводом для стыда и смущения. Вы уже слишком стары, чтобы сделать карьеру в гражданской жизни, многие профессии, доступные бывшим офицерам, для вас окажутся закрыты. Вашу жизнь целиком и до конца определит единственная ложь. Это ужасная несправедливость: все люди лгут, а вы лучше и значительнее большинства. Но этот мир — отвратительное место. Я давно перестал бороться с этим и стал частью отвратительности. Жизнь стала намного проще. Если вы не сделаете то, о чем я вас прошу — а это не повредит решительно никому, но может очень помочь, — то быстро обнаружите, насколько мир отвратителен по отношению к вам.

В глазах генерала было столько боли и вины, что Пендергасту захотелось отвернуться. Гэлуша уже видел изнанку жизни, смотрел на самую ее мерзость.

Он снова заговорил едва слышным шепотом:

— Мне нужны данные о вашей жене для поиска.

— Я принес их более чем достаточное количество. — Пендергаст вынул из пиджака папку. — Здесь анализ ДНК, образцы почерка, больничные карточки, рентгенограммы челюстей, описание особых примет, общие характеристики и тому подобное. Моя жена существует где-то в этом мире. Помогите мне найти ее.

Гэлуша нерешительно, с очевидным отвращением и неохотой потянулся к папке, его дрожащая рука замерла на полпути.

— Я могу помочь вам принять трудное решение, — сказал Пендергаст. — Один из моих хороших знакомых обладает весьма необычными познаниями в информатике. Он изменит файлы данных в базе Университета Техаса, и вы получите степень бакалавра с отличием, которую получили бы, если бы ваш отец не умер и не вынудил вас оставить колледж в самом последнем семестре.

Гэлуша сгорбился, втянул голову в плечи. Наконец его испещренная венами морщинистая рука легла на папку.

— Сколько вам понадобится времени? — тихо спросил Пендергаст.

— Четыре часа. Может, и меньше. Ждите здесь. Ни с кем не общайтесь. Я все сделаю сам.

Генерал вернулся через три с половиной часа. Лицо его было изможденным, бледным, — казалось, он постарел на много лет. Он положил папку на стол, тяжело уселся в протяжно скрипнувшее кресло.

Пендергаст сидел неподвижно, молча наблюдая за генералом.

— Ваша жена мертва, — сообщил Гэлуша устало. — По всему выходит, что это так. Ее следы теряются десять лет назад, после того как… — Он наконец посмотрел в глаза Пендергасту и договорил: — После того, как ее растерзал в Африке лев.

— Невозможно.

— Боюсь, невозможно как раз обратное. Конечно, если не допускать, что она живет в Северной Корее, в некоторых странах Африки, в Папуа — Новой Гвинее либо прочих немногих оставшихся изолированными частях этого мира. Теперь я знаю о ней все — как и о вас, мистер Пендергаст. Все относящиеся к ней записи, связи, данные оканчиваются в момент ее гибели. Она мертва.

— Вы ошибаетесь.

— «М-ЛОГОС» не ошибается. — Генерал подтолкнул папку к Пендергасту. — Теперь я знаю о вас достаточно, чтобы увериться: вы свое обещание выполните. — Он сделал глубокий вдох. — И нам остается лишь попрощаться, мистер Пендергаст.

Глава 39

Черная топь, штат Луизиана

Нед Беттертон вынул из кармана платок и вытер лоб — наверное, в сотый раз. Одет он был в свободную тенниску и шорты, но все равно мучился от удушливой жары. Кто бы подумал, что поздней осенью здесь такая духота! А ушибленную руку, плотно замотанную бинтом, казалось, медленно поджаривали на гриле, будто чертова цыпленка.

Хирам — тот самый беззубый старик, с которым Нед разговаривал на ступеньках строящейся «Крошки», — стоял за рулем потрепанного аэроглиссера, натянув до ушей бесформенную шапку. Он перегнулся через поручни и выпустил в воду длинную струю бурой от табака слюны, затем выпрямился и снова уставился на узкую протоку, ведущую в зеленые заросли.

Проведя всего час в архиве администрации округа, Нед Беттертон выяснил, что Испанский остров — бывший охотничий домик в глубине Черной топи, принадлежавший семье Броди. Узнав это, Нед тут же принялся выслеживать Хирама. Пришлось попотеть, прежде чем старый босяк согласился доставить его на Испанский остров. В конце концов стодолларовая купюра и бутылка бурбона «Старый дедушка» сделали свое дело. Но и согласившись, Хирам назначил встречу у черта на куличках — у дальнего северо-западного края трясины. Не хотел попасться на глаза своре Крошки.

Когда отплыли, Хирам поначалу угрюмо отмалчивался, нервничал и вид имел до крайности унылый. Но репортер хорошо знал человеческую природу, говорить не заставлял, зато оставил на виду бутылку. И через два с половиной часа плавания и неоднократного прикладывания к горлышку у старины Хирама начал развязываться язык.

— Сколько еще осталось? — спросил Нед, опять вытирая лоб.

— Минут пятнадцать, — ответил тот, задумчиво выплевывая новую бурую струю. — Или двадцать. Мы в самую чащобу залезли.

Беттертон подумал, что старик не шутит. По берегам стояли плотной чередой кипарисы, зелено-коричневое плетение ветвей заслоняло солнечный свет. Стало совсем душно, жарко и влажно, словно в горячей ванне. Голосили птицы, жужжали насекомые, время от времени слышался тяжкий всплеск — аллигатор соскальзывал в воду.

— Думаешь, агент ФБР добрался до Испанского острова? — спросил Нед.

— Откуда мне знать, — отозвался Хирам. — Он-то не сказал.

Беттертон провел пару весьма занимательных дней, изучая материалы о Пендергасте. Нелегкое это оказалось дело, не хватило бы и недели на полноценное журналистское расследование. Может, и месяца. Парень оказался из нью-орлеанских Пендергастов, странной древней семейки англо-французского происхождения. Семейка поразительная. Эксцентричные — не то слово. Сумасброды, безумцы, ученые, знахари, исследователи, шарлатаны, торговцы, мошенники, колдуны — и убийцы. Да, самые настоящие. Старая тетушка отравила всю семью и попала в сумасшедший дом. Один из отдаленных кузенов был выдающимся фокусником и учил ремеслу самого Гудини. У Алоизия Пендергаста имелся странный братец, про которого достоверных сведений было немного, но ходили жутковатые слухи. Этот братец недавно пропал в Италии.

Но больше всего заинтересовал Неда пожар. Когда агент Пендергаст был еще ребенком, разъяренная толпа в Нью-Орлеане сожгла фамильный особняк Пендергастов на Дофин-стрит. Официальное расследование так и не выяснило, кто за этим стоял. Хотя никто не признался в соучастии, многочисленные допрошенные назвали несколько плохо сочетающихся причин поджога: дескать, в семье практиковали вуду, сын убивал домашних животных у соседей, и вообще Пендергасты хотели отравить всю питьевую воду в городе. Однако, пробираясь сквозь этот бред, Беттертон отчетливо ощутил: распространявшаяся дезинформация была заботливо и умело срежиссирована кем-то оставшимся в тени и желавшим уничтожить Пендергастов.

Похоже, у них есть могущественный тайный враг…

Лодка выехала на илистую топкую мель, и Хирам прибавил оборотов. Стесненная растительностью протока впереди раздваивалась. Глиссер продвигался по-черепашьи, с невыносимой медлительностью. На взгляд Неда, обе протоки выглядели одинаково: темные и унылые, со свисающими, будто колбасы в коптильне, лианами и ветвями кипарисов. Хирам задумчиво почесал подбородок, затем глянул вверх, словно хотел разглядеть солнце в сплетении ветвей над головой.

— Мы ведь не заблудились, правда? — спросил Беттертон, вдруг осознав, что доверяться старому пьянчуге было не самым благоразумным решением.

Если здесь случится нехорошее, сам не выберешься. Все, финиш. Из адского болотного лабиринта назад дороги не найти.

— Не-а, — рассеянно отозвался Хирам и вдруг повернул глиссер в левую протоку.

Чуть дальше она сузилась вконец, ее заполонили водяные гиацинты и ряска. Рядом, скрытые густыми зарослями, ухали и голосили разнообразные твари. Путешественники обогнули обломанный ствол древнего кипариса, торчащий из грязи, словно изломанная статуя. Хирам снова притормозил, чтобы вписаться в резкий поворот протоки, и уставился вперед, стараясь разглядеть путь сквозь занавес свисающего с ветвей мха.

— Да прямо здесь и должно быть, — пробормотал он.

Осторожно сбавил обороты, провел глиссер в узкий, забитый бурой тиной проход. Беттертон пригнулся, чтобы не воткнуться головой в завесу мха, затем распрямился, вглядываясь. Высокая трава впереди расступалась, открывая сумрачную тенистую прогалину.

Беттертон чуть не вскрикнул от удивления.

Над трясиной возвышался небольшой округлый холм в кольце древних кипарисов. И все его пространство, не заросшее зеленью, было выжжено, словно напалмом. В небо торчали, будто гнилые клыки, обгоревшие, пропитанные креозотом балки. Повсюду валялись горелые обломки досок, мусор, изуродованный металлический хлам. В воздухе висела удушливая кислая вонь мокрого пепла.

— Это и есть Испанский остров? — спросил Беттертон.

— Ну да. Верней, его остатки.

Глиссер направился в мелкий заливчик, выскользнул на илистый берег, и Нед шагнул на сушу. Пошел вперед, брезгливо ступая вверх по склону, расшвыривая мусор ногами. Руины занимали площадь примерно в акр, и хлам оказался разнообразнейший: металлические столешницы, кроватные пружины, ложки с вилками, обгорелые остатки дивана, оленьих рогов, куски оплавившегося стекла, корешки книг и, к полному изумлению Неда, остатки множества непонятных устройств, разбитых, измятых и оплавленных. Он нагнулся и поднял одну штуковину. Она явно подверглась сильному жару, но все равно можно было определить, что это измерительный прибор: циферблат, размеченный в миллиметрах, стрелка. В углу небольшое клеймо: «Высокоточное медицинское оборудование, Фолл-Ривер, Массачусетс».

Что за дьявольщина тут случилась?

За его спиной раздался голос Хирама, писклявый и нервный:

— А не пора нам сматываться отсюда?

Беттертон вдруг понял, насколько вокруг тихо. Когда они подплывали, воздух аж гудел от голосов, жужжания и стрекота. А здесь — ни звука. Жуткая, жадно впитывающая звуки, слушающая тишина. Нед глядел на кучи мусора, странные обожженные куски металла, искореженное оборудование непонятного предназначения. Это место казалось мертвым.

Хуже — населенным призраками.

С ужасающей ясностью определилось: нужно скорее убираться из страшного места. Все остальное — побоку. Скорее прочь!

Беттертон развернулся и поспешил к глиссеру. Наверняка принявший то же решение Хирам уже был на полпути к лодке.

Они забрались в нее, поспешно выплыли из залива, заскользили назад по узким извилистым протокам, торопясь вернуться.

Лишь один раз Нед обернулся посмотреть на плотную зеленую стену позади, тенистую, загадочную, переплетенную сверху донизу корнями и ветвями, лианами пуэрарии. Что за секрет она таила, какая жуть приключилась на Испанском острове — Нед и вообразить не мог. Но не сомневался: так или иначе, скрытный ублюдок Пендергаст в этих тайных делах главный герой.

Глава 40

Ривер-Пойнт, штат Огайо

В умеренно зажиточном пригороде Кливленда колокол на башне протестантской церкви Святого Павла вызвонил полночь. На широких улицах было сонно и тихо. Слабый ночной ветерок теребил пожухлую листву, заполнившую кюветы. Где-то вдали залаял пес.

В белом дощатом доме на углу Чёрч-стрит и Сикамор-террас едва заметно светилось единственное окно на втором этаже. За окном — закрытым, наглухо заколоченным, занавешенным двумя плотными шторами — находилась комната, до краев заполненная оборудованием. Один шкаф от пола до потолка содержал компактные блейд-серверы, многочисленные сорокавосьмипортовые гигабитные Этернет-коммуникаторы и несколько массивов сетевой памяти, сконфигурированных как RAID-2. В другом шкафу — всевозможная аппаратура активного и пассивного слежения, анализаторы сетевого трафика, гражданские и полицейские сканеры и детекторы. Всякий участок горизонтальной поверхности был завален клавиатурами, усилителями «вай-фай», цифровыми инфракрасными термометрами, сетевыми тестерами, извлекателями контактов. Высоко на полке стоял древний телефонный модем с трубкой, очевидно в рабочем состоянии и активно используемый. В спертом воздухе сильно пахло пылью и мятой. Свет исходил лишь от многочисленных экранов и мониторов.

Посреди комнаты сидел в инвалидном кресле на колесах скрюченный человек в застиранных пижамных штанах и махровом халате. Человек медленно перемещался от терминала к терминалу, проверял показания, читал с экрана строчки причудливого кода, иногда с пулеметной скоростью набирал несколько команд на беспроводной клавиатуре. Одна рука его ссохлась, пальцы были искривлены, изуродованы, но печатали с удивительным проворством.

Внезапно человек замер: на небольшом приборе над центральным монитором загорелся желтый свет.

Человек быстро подкатил к главному терминалу и в мгновение ока набрал серию команд. На мониторе тут же явилась сеть из множества заполненных черно-белыми картинками прямоугольничков — видео от двух дюжин камер слежения, размещенных вокруг дома.

Человек быстро просмотрел их.

Ничего.

Всколыхнувшийся было панический страх отступил. Системы безопасности — наилучшего сорта, причем дважды продублированные. О нежеланном госте немедленно оповестили бы полдюжины датчиков движения и сенсоров. Наверняка случайный сигнал. Сбой. Диагностику надо провести утром — сейчас систему на диагностику отключать нельзя. Сейчас…

Внезапно рядом с желтым светом замигал красный, негромко завыл сигнализатор. Страх мгновенно захлестнул человека с головой. Они подобрались вплотную, система безопасности взломана! Невозможно, немыслимо…

Ссохшаяся рука потянулась к металлической коробочке, привинченной к подлокотнику, откинула предохранительную крышку над красной кнопкой. Скрюченный палец завис над ней. Если нажать, одновременно произойдет множество событий: будут сделаны срочные звонки в полицию, «скорую помощь» и пожарным; мощные газоразрядные лампы осветят внутренность дома и окрестности: сирены на чердаке и в подвале душераздирающе завопят; расставленные в нужных местах комнаты мощные генераторы магнитного поля включатся на пятнадцать секунд и сотрут все данные с жестких дисков. И наконец, сработает генератор мощного электромагнитного импульса, начисто выжигающий всю микроэлектронику.

Палец лег на кнопку.

— Добрый вечер, Мим! — раздался из темноты коридора очень знакомый голос.

Палец отдернулся.

— Пендергаст?

Специальный агент кивнул и вошел в комнату.

Человек в кресле не сумел скрыть удивления и раздражения:

— Как вы сюда попали? Моя система безопасности уникальна по эффективности!

— Именно так. Ведь я сам платил за ее разработку и установку.

Мим запахнул плотнее халат, висевший мешком на тощем, хилом теле, и заговорил уже спокойно, сдержанно:

— Мы ведь договорились никогда больше не встречаться лично.

— Я помню о нашем правиле. И весьма сожалею, что пришлось его нарушить. Но у меня срочная просьба, и я полагаю, что в моем присутствии вы лучше поймете ее важность.

Бледные губы Мима растянулись в циничной усмешке.

— А-а, так мистер специальный агент имеет просьбу. Еще одну просьбу к несчастному, многострадальному Миму.

— Замечу, наши отношения всегда зиждились, образно выражаясь, на симбиотической основе. В конце концов, разве не я несколько месяцев назад заказал для этого места проводку особой оптоволоконной линии?

— Да-да, пониматушки. Для роскоши в три сотни мегабит. Больше никаких убогих глоточков через тонюсенькую соломинку.

— К тому же благодаря моему активному участию некие весьма неприятные обвинения так и не превратились в приговор. Если помните, обвинение исходило от Министерства обороны и гласило…

— О’кей, мистер секретный агент, я не забыл. Итак, чем могу служить сегодняшним вечером? Кибер-эмпориум Мима открыт для всех хакерских надобностей! Никакой файрвол не устоит, никакой шифровальный алгоритм не выдержит!

— Мне нужна информация о некой персоне. В идеале, ее адрес. Но подойдут и любые свидетельства о ней: медицинские записи, юридические документы, билеты, данные о пересечении границ — начиная с даты ее предполагаемой смерти.

Странно детское, осунувшееся личико Мима вздрогнуло.

— Ее предполагаемой смерти?

— Да. Я уверен: эта женщина жива. Однако со стопроцентной достоверностью она использует сейчас другое имя.

— Но вы-то знаете ее настоящее имя?

Пендергаст ответил не сразу:

— Да. Хелен Эстерхази Пендергаст.

— Хелен Эстерхази Пендергаст, хм, тряси мою метелку… — На лице Мима отчетливо выразилась заинтересованность. — Натурально, мне потребуется инфа на нее, и как можно больше, чтобы соорудить поисковый шаблон поплотнее да помясистей для вашей… вашей…

— Жены, — сказал Пендергаст, протягивая толстую папку.

Мим нетерпеливо ухватился за нее, полистал ссохшейся рукой.

— Кажется, вы всерьез на меня рассчитываете, а?

Пендергаст не ответил прямо, лишь сказал:

— Поиски по официальным каналам ничего не дали.

— Ага, значит, «М-ЛОГОС» ничегошеньки не выцедил?

Агент не ответил, и Мим хихикнул:

— И вот сейчас мистер секретный агент хочет, чтобы я заглянул с другой обочины кибер-проспекта. Чтобы задрал виртуальный коврик и посмотрел под ним. Потыкал в мягкое подбрюшье информационных магистралей.

— Подбор метафор отчасти неудачен, но общая идея передана верно.

— Ну, понадобится время. Простите, здесь сидеть не на чем, но, если хотите, принесите стул из другой комнаты. Только, пожалуйста, не включайте свет!

Мим махнул в сторону большого теплоизолированного контейнера для еды в углу:

— Батончик «Твинки»?

— Спасибо, не нужно.

— Как хотите.

В течение следующих полутора часов не прозвучало ни слова. Пендергаст сидел в темном углу, неподвижный как Будда, а Мим катался от терминала к терминалу, временами пулеметно выстукивая серии команд, временами пробегая взглядом по длинным текстам, появляющимся на экранах. Медленно тянулись минуты, и с каждой из них человек в кресле делался все унылей, вздыхал все чаще, то и дело шлепал в раздражении по клавиатуре.

Наконец, скрипнув зубами, Мим откатился от центрального монитора.

— Пардон, мистер агент, — сказал он, почти извиняясь.

Пендергаст посмотрел на хакера — тот не повернулся лицом к агенту.

— Ничего не отыскалось?

— Отыскалось, и много, но все сплошь до той поездки в Африку. Ее работа с «Врачами без границ», данные об учебе в школе, медицинских обследованиях, успеваемости в колледже, книгах, взятых в дюжине разных библиотек… даже стихотворение, написанное, когда она в студенчестве подрабатывала няней.

— «Ребенку, потерявшему первый молочный зуб», — пробормотал Пендергаст.

— Да-да, оно. Но после того случая со львом — ничегошеньки. Как отрезало, — произнес Мим нерешительно. — И обычно это означает только одно…

— Да, Мим. Спасибо, — сказал Пендергаст.

Он ненадолго задумался.

— Вы говорили про данные об учебе в школе и медицинских обследованиях. Обнаружилось ли в них что-либо необычное, из ряда вон выходящее? Хоть что-нибудь, привлекшее ваше внимание?

— Нет. Она была просто образчик здоровья. Ну, вы-то это знаете. Кажется, и училась хорошо. Приличные оценки в школе, отличные — в колледже. Даже в начальной школе оценки неплохие, хотя, если подумать, это удивительно.

— Почему удивительно?

— Потому что она сначала не говорила по-английски.

Пендергаст медленно поднялся со стула.

— Что?

— А вы не знали? Да вот оно, прямо здесь.

Мим подкатился к столу, пробежался по клавиатуре, и на мониторе возник скан документа, набранного на старой пишущей машинке, с пометками от руки внизу листа.

— Несколько лет назад Департамент образования штата Мэн оцифровал старые архивы. Глядите, вот здесь пометка на табеле успеваемости Хелен за второй класс. — Мим нагнулся к экрану и прочитал: — «Принимая во внимание, что Хелен иммигрировала в США в середине прошлого года и, будучи португалоязычной, не знала английского, ее успехи в учебе и все улучшающееся владение английским языком достойны всяческой похвалы».

Пендергаст подошел и нагнулся, чтобы взглянуть на документ. Лицо агента выражало крайнее изумление. Но он тут же выпрямился и придал лицу прежнее бесстрастное выражение.

— И еще кое-что, — сказал он.

— Что угодно мистеру секретному агенту?

— Проникните в базу данных Университета Техаса и слегка измените одну запись. Некий Фредерик Гэлуша числится как оставивший колледж на последнем году обучения, прямо перед выпускными экзаменами. В записи должно значиться, что он окончил колледж с отличием.

— Раз плюнуть! Но почему всего лишь «с отличием»? Я могу и «с высшим отличием», и «Фи-бета-каппа»[7] вставить — без проблем.

— «С отличием» вполне достаточно. И удостоверьтесь, пожалуйста, чтобы у него появились оценки, достаточные для отметки «с отличием». Запись не должна выглядеть противоречивой.

Когда Пендергаст уже собрался уходить, Мим заговорил снова:

— Эй, мистер агент!

Тот оглянулся.

— И у меня кое-что… Эстерхази — это ведь венгерская фамилия.

— Верно.

Мим почесал шею и буркнул:

— Как же тогда вышло, что ее родной язык — португальский?

Посмотрел — и обнаружил, что говорит в пустоту. Пендергаст уже скрылся за дверью.

Глава 41

Нью-Йорк

Джадсон Эстерхази вышел из такси и на мгновение замер, ощутив себя насекомым под огромными каменными стенами Нижнего Манхэттена. Затем забрал с заднего сиденья кожаный портфель и заплатил таксисту. Разгладив галстук, уверенно зашагал по узкому тротуару, свернул и вошел в обширное, но с низким потолком фойе Департамента здравоохранения Нью-Йорка.

Как хорошо снова надеть костюм, пусть и оставаясь под чужой маской, глубоко законспирированным. А еще лучше перейти в нападение, делать что-то, а не просто спасаться бегством. Грызущий страх, неуверенность в будущем исчезли. После краткого периода безотчетной, животной паники Эстерхази выработал ясный и решительный план. Проблема Пендергаста будет разрешена раз и навсегда. И что важнее, план устроил их. Они помогут — в конце концов.

Как сказал тот мерзавец: «Не просто сучку, а его самую близкую сучку. Через бабу всегда можно взять мужика».

Чудесный совет, пусть и выраженный грубовато. Отыскать «сучку» оказалось гораздо легче, чем предполагал Эстерхази. Осталось найти способ, как ее «взять».

Он подошел к списку подразделений департамента. Отдел психического здоровья оказался на восьмом этаже. Эстерхази двинулся к лифтам, вошел в открытую кабину и нажал кнопку с цифрой «7». Двери сошлись, закрываясь, и лифт начал подъем.

Знание медицинских баз данных оказало неоценимую услугу. Потребовалась всего лишь пара удачных попаданий на интернет-сайты — и вот собрана достаточная информация для блестящего плана. Первое попадание: материалы суда об отправлении пациента в психиатрическую лечебницу, куда Пендергаста призвали как заинтересованное лицо, но он почему-то не явился. Второе попадание: статья некоего доктора Фелдера, еще не опубликованная, но поданная в печать и проходящая рецензирование. В статье рассказывалось об очень интересном случае психического отклонения у пациентки, которая заключена в женскую тюрьму «Бедфорд-Хиллс», но в скором времени должна быть переведена в больницу «Маунт-Мёрси». Хотя в статье личность пациентки, естественно, не раскрывалась, имея материалы суда, установить ее было элементарно просто.

Выйдя из лифта, Эстерхази спросил, где кабинет доктора Джона Фелдера. Тот оказался на месте, работал, сидя в крошечном, но аккуратном офисе. Доктор встал, приветствуя посетителя. Фелдер был мал и худ, под стать офису. Одет аккуратно, волосы серые, мышиного оттенка, ровная бородка-эспаньолка, усы.

— Доктор Пул? — спросил он, протягивая руку.

— Доктор Фелдер, рад встрече с вами, — сказал в ответ Эстерхази, тряся протянутую руку.

— Я тоже. — Доктор указал гостю на кресло. — Встретить врача, занимавшегося ранее случаем Констанс, для меня настоящий подарок. Уверен, это очень поможет моей работе.

«Поможет моей работе». Именно так Эстерхази и думал. Он окинул взглядом аккуратный, без следа личности доктора Фелдера офис, учебники на полках, невыразительные картины на стенах. Из личного опыта Эстерхази знал: судебный психиатр — работа, мягко говоря, неблагодарная. Половина пациентов — свихнувшиеся социопаты, вторая половина — симулянты, надеющиеся обмануть правосудие. Эстерхази понял намерения и цели доктора, едва прочитав ту статью. Вот он, нетривиальный, уникальный случай болезни, на котором можно развернуться вовсю, сделать имя и карьеру. Без сомнения, доктор Фелдер — человек доверчивый, прямодушный энтузиаст, откровенный и, как многие умные люди, отчасти наивный. Идеальная кандидатура.

Тем не менее следует быть крайне осторожным. Если Фелдер хоть на секунду усомнится в том, что пациентка на самом деле незнакома визитеру, план не удастся. Хитрость в том, чтобы обратить это обстоятельство в преимущество.

— Да-да, — махнул рукой Эстерхази. — Случай уникальный, по крайней мере, насколько известно мне. Я очень обрадовался, обнаружив вашу статью. Ведь случай не только крайне любопытный, но еще, как мне кажется, очень важный. Возможно, он станет вехой в изучении заболеваний такого рода. Хотя лично я не заинтересован в публикациях на эту тему. Мои исследовательские интересы лежат в другой области.

Фелдер кивнул в знак понимания. Конечно, профессиональная этика превыше всего. Но Эстерхази показалось, что в глазах доктора промелькнуло облегчение. И это было хорошо. Важно, чтобы он понял: гость — не помеха его исследовательским амбициям.

— Сколько раз вы говорили с Констанс? — спросил Эстерхази.

— На данный момент я провел четыре консультации с ней.

— Она обнаруживала признаки амнезии?

— Нет, вовсе нет… — Фелдер нахмурился.

— Для меня это оказалось главной трудностью терапии. Я проводил консультацию и, казалось, успешно разрабатывал подоплеку ее самых опасных иллюзий. Но когда наступало время следующей консультации, неизменно оказывалось, что Констанс совершенно не помнит предыдущей. И утверждает, что незнакома со мной.

Фелдер хрустнул пальцами:

— Как странно… мне казалось, ее память работает безукоризненно.

— Интересно. Кажется, ее амнезия носит и диссоциативный характер, и локализованный.

Фелдер записал что-то в блокноте.

— Мне показалось наиболее интересным то, что, по имеющимся довольно убедительным признакам, здесь очень редкий случай диссоциативной фуги.

— Что может объяснить и ее путешествие через океан? — спросил Фелдер, записывая.

— Да, равно как и необъяснимую вспышку агрессии. Именно потому я определяю этот случай как уникальный. Полагаю, у нас есть шанс — у вас есть шанс — существенно продвинуть научное понимание диссоциативной фуги.

Фелдер стал записывать быстрее.

Эстерхази поерзал в кресле:

— Я часто задумывался, не послужили ли причиной расстройства ее весьма необычные личные отношения.

— А, вы имеете в виду ее опекуна? Этого Пендергаста?

— М-да… — Эстерхази изобразил нерешительность. — Конечно, Пендергаст называет себя опекуном. Но говорю как врач врачу: наверняка отношения между ними куда интимней, чем подразумевается термином «опекун». Что, возможно, и объясняет, почему Пендергаст не явился на судебное слушание, где решался вопрос о ее дееспособности.

Доктор Фелдер перестал писать и уставился на гостя. Тот кивнул со значительным видом.

— Очень интересно, — заметил доктор Фелдер. — Она особо подчеркивает, что ее отношения с опекуном ни в коей степени не являются… интимными.

— Само собой, — тихо сказал Эстерхази.

— Знаете… — начал Фелдер и замолчал. — Да, конечно, если была сильная эмоциональная травма, понуждение к близости либо даже насилие, это могло бы объяснить не только фугу, но и странные идеи о прошлом пациентки.

— Странные идеи о прошлом? Это для меня ново. Недавно развившаяся мания?

— Буду с вами откровенен, доктор Пул: Констанс утверждает, что ей приблизительно сто сорок лет.

Эстерхази с большим трудом сохранил на лице выражение отстраненного научного интереса.

— Правда? — выдавил он из себя.

— Она утверждает, что родилась в тысяча восемьсот семидесятых годах на Уотер-стрит, в нескольких кварталах от моего офиса. Якобы ее родители умерли, когда она была еще совсем юной, и она долгие годы жила в особняке человека по фамилии Ленг.

Эстерхази тут же подхватил:

— Вот, кажется, и оборотная сторона монеты, дополнение к картине диссоциативной амнезии и состояния фуги.

— Любопытно, что ее познания о прошлом, а именно о периоде, на который, по ее утверждению, пришлось ее детство, на удивление точные и живые.

«Что за чушь!» — подумал Эстерхази, а вслух произнес:

— Констанс очень умна, но расстройство ее психики чрезвычайно глубоко и патологично.

Фелдер задумчиво посмотрел на свои записи, затем на Эстерхази:

— Доктор, можно вас попросить об одолжении?

— Конечно.

— Не согласитесь ли вы немного поработать вместе со мной над этим случаем?

— С огромным удовольствием!

— Я буду очень благодарен за возможность узнать ваше мнение. Ваш прошлый опыт общения с пациенткой и суждения о нынешнем ее состоянии, несомненно, будут очень важны для работы.

Эстерхази ощутил острый прилив радости.

— Но должен предупредить, — сказал он, — я в Нью-Йорке ненадолго, на неделю-две. Я с научным визитом в Колумбийском университете. Но буду счастлив оказать любую помощь, какую смогу.

Доктор Фелдер улыбнулся впервые за время беседы.

— Принимая во внимание локальную амнезию, думаю, лучше будет представить меня как незнакомца, — посоветовал Эстерхази. — Любопытно понаблюдать за ее реакцией. Интересно, сохранилась ли локальная амнезия и в состоянии диссоциативной фуги?

— Да, интересный вопрос.

— Как я понимаю, она сейчас находится в «Маунт-Мёрси»?

— Верно.

— И вы можете устроить мне визит для консультации?

— Да, разумеется. Конечно, потребуются ваше резюме, данные института — в общем, обычные формальности… — Доктор Фелдер смущенно замолчал.

— Ну разумеется! По счастливой случайности у меня с собой необходимые документы. Я их захватил для оформления в Колумбийском университете.

Открыв саквояж, Эстерхази извлек папку, содержащую подборку великолепно сфабрикованных документов — спасибо «Ковенанту». Доктор Пул и в самом деле существовал и работал в институте, значившемся в подделанных документах, — предосторожность на случай не слишком основательной проверки. Но излишняя. Принимая во внимание доверчивость Фелдера, вряд ли бы он стал звонить проверки ради.

— А вот кое-что еще — краткое изложение моей работы с Констанс, — сообщил Эстерхази, извлекая вторую папку, чье содержание предназначено было распалить любопытство Фелдера, а не дать ему сколько-нибудь новую информацию.

— Спасибо, — ответил доктор, рассеянно просматривая документы в первой папке.

Он быстро закрыл ее и протянул Эстерхази. Как и предполагалось, проверка документов обернулась чистой формальностью.

— Полагаю, завтра я смогу проинформировать вас о том, как обстоят дела.

— Вот мой номер телефона. — Эстерхази протянул визитку.

— Доктор Пул, у меня нет слов, чтобы передать, насколько я рад сотрудничеству с вами, — сказал Фелдер, пряча визитку в карман.

— Поверьте, я рад нашему сотрудничеству ничуть не меньше.

Эстерхази встал, сердечно потискал протянутую руку, широко улыбнулся в честное простодушное лицо доктора и покинул офис.

Глава 42

Плантация Пенумбра, округ Сент-Чарльз