Гибнет в огне старая женщина, незадолго перед тем продавшая свою землю подставной фирме. Квиллер пытается найти концы, а Коко слушает птиц, поёт для них и между делом подбрасывает хозяину подсказки…

Лилиан Джексон Браун

Кот, который пел для птиц

Глава первая

Вслед за внезапной оттепелью и небывалым паводком в Мускаунти, находившийся в четырёхстах милях к северу откуда бы то ни было, пришла ранняя весна. В Пикаксе, главном городе этого округа, на Мейн-стрит в апреле расцвели цветы в ящиках за окном, на Парковом кольце распевали птицы, на болотах появились москиты, а в кемпингах и на центральных улицах — туристы.

Как-то днём в конце мая на стоянку автомобилей зарулил коричневый пикап и встал возле маленького зелёного седана. Из пикапа вышел мужчина в чёрной шерстяной рубашке и, воровато оглядевшись и не заглушив мотор, откинул задний борт своей машины. Затем он открыл багажник седана и быстро переложил туда что-то из пикапа, после чего, не теряя времени, уехал со стоянки.

Если бы за этим загадочным маневром наблюдал приезжий, он описал бы водителя пикапа следующим образом: мужчина средних лет, белый, примерно шести футов двух дюймов роста, с лёгкой проседью в волосах и роскошными усами цвета перца с солью. Но любой житель Пикакса (население три тысячи человек) моментально узнал бы этого человека. Это был Джеймс Макинтош Квиллер, который вёл колонку во «Всякой всячине», по воле случая самый богатый холостяк на северо-востоке центральной части Соединённых Штатов. У него имелись основания так осторожничать на стоянке автомобилей. Дело в том, что в Пикаксе все знали всё обо всех и открыто обсуждали чужие дела по телефону, в кафе, на каждом углу:

— Как хорошо, что Полли Дункан завела себе такого богатого бойфренда! Ведь она давно овдовела.

— Тот зёленый седан, в котором она ездит, он подарил ей на день рождения. Интересно, а что она ему подарила?

— Он покупает для неё продукты в супермаркете Тудлов, пока она на работе, и кладёт ей в машину.

— Странно, отчего они не поженятся. Тогда она могла бы уйти со своей работы в библиотеке.

Сплетникам было известно всё. Они знали, что Квиллер когда-то был популярным репортёром уголовной хроники в Центре — так в Мускаунти называли крупные города к югу от сорок девятой параллели. Знали, что его карьеру сгубили какие-то злосчастные обстоятельства.

— А потом он приехал сюда, и — нате вам! — на него свалились все эти миллионы! Вот уж повезло так повезло!

— А я так думаю, что скорее миллиарды. Но он это заслужил. Славный парень. Дружелюбный. Мистер К. никогда не задирает носа!

— Да уж, совсем простой! И живёт в амбаре, где раньше хранились яблоки, — вместе с двумя кошками.

— И лопни мои глаза, если он не отдал почти все свои денежки!

Истина заключалась в том, что Квиллеру надоело огромное состояние и он учредил Фонд Клингеншоенов, дабы употребить свои деньги в благотворительных целях. Благодаря щедрости и личному обаянию он стал местной знаменитостью. Что касается самого Квиллера, то он был вполне доволен неспешной жизнью провинциального городка и тёплыми отношениями с заведующей библиотекой. И всё же в его задумчивом взгляде затаилась такая печаль, что добрым людям Мускаунти оставалось лишь качать головой и задавать друг другу вопросы.

Однажды в мае, в четверг, Квиллер зашёл в редакцию газеты, чтобы сдать материал для своей колонки «Из-под пера Квилла». Потом он заглянул в букинистический магазин и, немного порывшись в книгах, купил «День саранчи» Натаниэля Уэста[1] 1939 года издания. В супермаркете мамаша Тудл по его просьбе помогла ему выбрать овощи и фрукты для Полли. Их-то он и переложил в автомобиль своей приятельницы на библиотечной парковке, от души надеясь, что не попался на глаза вездесущим сплетникам.

Покончив с этим рискованным делом, Квиллер уже ехал домой, как вдруг услышал вой сирены и увидел машины с мигалками, направлявшиеся по Мейн-стрит в южную сторону. Инстинкт журналиста заставил его последовать за каретами «скорой помощи». Прямо из машины он позвонил в отдел городских новостей.

— Спасибо, Квилл, — сказал редактор отдела, — но нас предупредили заранее, и Роджер как раз туда направляется.

Мчавшиеся на большой скорости полицейские машины, а за ними и серый пикап Роджера, свернули на улицу, которая вела к школе. К тому времени, когда Квиллер прибыл на место происшествия, репортёр уже щёлкал затвором, снимая последствия ужасной аварии, случившейся перед входом в школу.

На проезжей части Квиллер увидел два покореженных автомобиля, окровавленных людей и битое стекло, валявшееся повсюду. Один из пассажиров, судя по всему, был замурован внутри того автомобиля, который пострадал больше. Напуганные школьники толпились на лужайке, за жёлтой лентой, которой полиция оцепила место происшествия. Пьяного водителя затолкали в патрульную машину. Санитары с носилками, на которых лежал тяжелораненый, бежали к вертолету, приземлившемуся на школьной парковке. В толпе послышались стоны и крики, когда потрясённые зрители узнали своих окровавленных одноклассников. И наконец отряд спасателей, разрезав автомобиль, вынул тело погибшего, его упрятали в пластиковый мешок и унесли.

В эту минуту по трансляции зазвучал голос директора школы, который приказал всем ученикам вернуться в здание и разойтись по классам.

Квиллер, который с растущим удивлением следил за работой спасателей, в замешательстве пригладил усы и поманил фоторепортёра, начавшего собирать свою аппаратуру.

Роджер взглянул на него:

— Привет! Мне нравится твоя чёрная рубашка, Квилл. Где ты её раздобыл?

— Да бог с ней, с рубашкой! Что здесь происходит?

— Ты не знаешь? — Роджер огляделся, прежде чем ответить конфиденциальным тоном: — Разыгранная авария. Чтобы отбить у несовершеннолетних охоту выпивать. Ведь завтра вечером — Праздник весны.

— Ты думаешь, это подействует?

— Это должно их потрясти. Школьникам было приказано немедленно покинуть здание: якобы какие-то неполадки с системой вентиляции. Меня самого оторопь взяла при виде крови… а ведь я-то знал, что это понарошку!

Квилл недовольно пробурчал в усы:

— По правде говоря, Роджер, я бы тоже купился, если бы ваш редактор не сказал, что вас предупредили заранее. Что он хотел этим сказать?

— Мы получили пресс-релиз примерно час тому назад. При подготовке этого действа была проделана фантастическая работа — так всё спланировать и держать в тайне!

— У тебя есть время, чтобы выпить чашечку кофе у Луизы?

— Конечно. У меня намечено ещё одно задание на два тридцать, но это всего лишь выставка детских рисунков. Я могу и опоздать. — Роджер направился к своей машине. — Встретимся у Луизы.

Закусочная Луизы, в двух шагах от Мейн-стрит, была дешевой забегаловкой, где вот уже тридцать лет кормились те, кто работал или делал покупки в центре города. Владелица заведения, Луиза Инчпот, была властной особой с зычным голосом, которая трудилась не покладая рук. Она сама обслуживала посетителей, отпуская им большие порции за весьма умеренную цену. Клиенты просто молились на неё. В закусочной было пусто, когда туда прибыли два газетчика.

— Что будете есть, ребята? — крикнула Луиза из кухни. — Блюда к ланчу закончились! Да и супа почти нет!

— Мне только кофе, — ответил Квиллер. — Ну, и яблочный пирог, если остался.

— Есть всего один кусок. Подбросьте монетку.

— Забирай его, Квилл. Я с удовольствием съем лимонный, — сказал Роджер.

Это был бледный молодой человек с аккуратно подстриженной бородкой, казавшейся ещё чернее из-за его очень белой кожи. Прежде он преподавал историю в школе, но переключился на журналистику, когда в городе стала выходить газета «Всякая всячина». Роджер был женат на дочери второй жены издателя. В Мускаунти семейственность не только не осуждалась, но и с энтузиазмом приветствовалась.

— Итак! — начал Квиллер. — Как же вышло, что я понятия не имел об этой инсценировке? — Больше всего на свете он не любил, когда его держали в неведении и застигали врасплох. — И кто вообще всё это придумал?

— Вероятно, страховые компании. Но просто удивительно, что им удалось держать всё в секрете, хотя было задействовано столько разных организаций и народа.

— И не забывай о трёх тысячах не в меру любопытных и заядлых сплетниках, — добавил Квиллер. — Всему Пикаксу известно, что я закупаю для Полли продукты, хоть я и крадусь, как вор в ночи.

— Это плата за жизнь в раю, где не бывает преступлений, — сказал молодой человек. — А как тебе школьники, которые разыграли этот спектакль? Все они так или иначе пострадали по вине пьяных за рулём. И как тебе понравился их грим — вся эта кровь?

— Всё это выглядело убедительно, и готов побиться об заклад, что на самом деле они получили удовольствие от представления. Однако увенчаются ли их усилия успехом?

— Надеюсь. Всех попросили подписать обещание не пить на школьных вечеринках.

Их беседу прервала подошедшая Луиза: две тарелки с пирогом в одной руке, две кружки кофе — в другой, вилки и ложки — в кармане передника.

— Если вы, ребята, тут напачкаете, то уберите за собой! — приказала она тоном, не терпящим возражений. — Я только что закончила подготовку к ужину, а моя помощница появится только в четыре тридцать.

— Да, мэм, — с нарочитым смирением ответил Квиллер. И задал обычный вопрос Роджеру: — Что нового в газете?

— Ну, прошлой ночью кто-то нахулиганил, и из этого можно было бы сделать сенсационный материал, но…

— Вот тебе и рай, где не бывает преступлений, — съязвил Квиллер.

— Да… Ну… Сегодня утром на редакционном совещании случилась обычная заварушка. Я знаю, что вы, газетчики из Центра, помешаны на праве публики быть в курсе, но мы здесь придерживаемся других взглядов. Если бы мы сообщили об этом ночном происшествии, то, во-первых, потрафили раздутому «эго» преступника, во-вторых, побудили бы других ему подражать и, в-третьих, положили бы начало «охоте на ведьм».

— Итак, вы приняли решение в пользу цензуры, — заключил Квиллер, чтобы поддразнить собеседника.

— Мы называем это ответственностью, налагаемой жизнью в маленьком городе! — вспыхнул Роджер, и его бледное лицо залилось румянцем. Он был уроженцем Мускаунти, а Джуниор Гудвинтер, молодой главный редактор, — жителем Мускаунти в четвертом поколении. Арчи Райкер, издатель, перебравшийся сюда из Центра, не желал менять свои взгляды на журналистику. Квиллер прожил в северном округе достаточно долго, чтобы понимать обе стороны в этом споре.

— А что там за «охота на ведьм»? — осведомился он.

— Ну, в каждом маленьком городе есть группа, которая спит и видит, как бы сделать его вторым Салемом[2]. Вчера кто-то написал на фасаде старого фермерского дома слово «ведьма» огромными жёлтыми буквами, высотой в два фута, с помощью распылителя краски. Там живёт одинокая старушка. Ей за девяносто, и она немного странная. Впрочем, там, у леса, полно чудаков.

Квиллер почувствовал покалывание в верхней губе и пригладил усы.

— Какой фермерский дом?

— Дом старой Коггин на Тревельян-роуд — как раз на задах твоих владений.

— Я знаю этот дом, но никогда не встречал ту, что в нём живёт. Она случайно не занимается лозоискательством?

— Я об этом не слыхал.

Квиллер продолжил:

— Знаешь, моя колонка во вторничном выпуске была посвящена поиску подпочвенных вод с помощью «волшебной лозы» — иногда это называют водным колдовством. Материал полемический — в Центре таких вещей не признают. Как ты относишься к лозохождению?

— У нас почти никто не начинает рыть колодец, не пригласив лозоходца, чтобы тот определил подходящее место, — ответил Роджер. — Это кажется безумием — искать воду под землей при помощи палки с развилкой на конце. Однако говорят, что это срабатывает, так что я не спорю. Квилл, и откуда только ты берёшь идеи для своей колонки? Я бы давным-давно иссяк.

— Это нелегко. К счастью, в десятом классе одна преподавательница научила меня писать на любые темы. Тысяча слов о чём угодно… или ни о чём. К слову, о ведьмах! Эта женщина околдовывала нас своими большими, круглыми, водянистыми глазами! За спиной мы звали её миссис Рыбий Глаз, но она знала своё ремесло и умела учить! Каждый раз, как я сажусь за машинку, чтобы отстукать очередную колонку, я благодарю мысленно миссис Рыбий Глаз.

— Хотелось бы мне надеяться, что я чему-то научил ребятишек, которым преподавал историю, — вздохнул бывший учитель.

— Может, так оно и было. Просто твои ученики молчали об этом. Вот я никогда не говорил миссис Рыбий Глаз, как высоко её ценю, а теперь слишком поздно. Я даже не помню её настоящего имени и не уверен, жива ли она. Она была старой, когда я учился в десятом классе.

— Это тебе казалось, что она старая. А ей, вероятно, было лет тридцать.

— Верно. Очень верно, — согласился Квиллер, не отрывая взгляда от своей кружки с кофе.

— Скажи-ка, Квилл, — я давно хотел спросить: что это за странный велосипед, на котором ты разъезжаешь по Сэндпит-роуд?

— Британский «Тэнет», год выпуска — тысяча девятьсот пятидесятый. Раритет. Объявление о нём было в журнале о велосипедах.

— Он выглядит новеньким, будто сейчас сошёл с конвейера.

— Эта модель называется «Серебряный свет». И я могу поднять её одним пальцем. Вероятно, конструктора вдохновляли самолёты.

— Да, отличный экземпляр, — похвалил Роджер.

— Ещё кофе? — раздался голос Луизы из кухни. Она знала, что Квиллер никогда не откажется от кофе. — Заварила для вас свежий, — заметила она, наливая ему в кружку. — Сама не знаю почему.

— И я не знаю, — ответил он. — Я — недостойный, бессовестный тип, а вы — добрая душа, у вас золотое сердце и ангельский характер.

— Вздор! — ответила она с улыбкой, вразвалочку направляясь на кухню.

— Как твоя семья, Роджер? — К сожалению своему, Квиллер, как ни старался, не мог упомнить не то что имен и возраста отпрысков своего друга, но даже сколько их всего и какого они пола.

— Прекрасно. Все они взволнованы из-за футбольного матча в Малой лиге. В это трудно поверить, но я тренирую команду «Пикакские пигмеи»… А как твои кошки? — Роджер испытывал смертельный страх перед этими тварями, и даже то, что он осведомился об их здоровье, было подвигом.

— Мои аристократы рады были вернуться в амбар, проведя зиму в неволе, — там их величествам было тесно. Я как раз построил для них павильон за амбаром, так что они могут наслаждаться свежим воздухом и дикой природой.

— Кстати об амбарах, Квилл, — я хочу попросить тебя о большом одолжении. — Роджер с надеждой взглянул на приятеля. — В этом месяце я единственный из репортёров работаю по уикэндам, а в субботу днём ожидается событие, которое нужно осветить, но… именно в это время мне придётся везти полный фургон детишек на матч с «Локмастерскими лилипутами». Мне нужно, чтобы кто-нибудь сделал за меня репортаж.

— О каком задании речь? — Опыт научил Квиллера быть осторожным, когда требовалось кого-то подменить.

— Ну, ничего столь волнующего, как, скажем, грандиозный пожар. Фермерский музей Гудвинтеров готовит презентацию. В железном амбаре откроется выставка даров музею. Вход для публики свободный.

— Хм-м, — пробурчал Квиллер. Он вспомнил, как прибыл в Мускаунти из Центра — типичный горожанин. Роджер был первым коренным жителем, повстречавшимся на его пути. Терпеливо, без всяких подтруниваний, он объяснил Квиллеру, что не стоит пугаться зловещих ночных шагов на крыше — по кровле топотал не грабитель, а енот. А вопли, от которых стынет в жилах кровь, издала не жертва насильника, а дикий кролик, ставший добычей совы. — Ну что же, я полагаю, что смогу это сделать, — ответил он обеспокоенному молодому репортеру. — Материал нужен к понедельнику?

— Днём в понедельник — крайний срок. И не забудь про фотографии. Вероятно, этот репортаж поместят на первой полосе… Вот здорово, Квилл! Я в самом деле тебе очень признателен! — Роджер взглянул на часы: — Мне нужно вскакивать на свою лошадку.

— Ты езжай. Я разберусь со счётом. — Это предложение было продиктовано не одним лишь великодушием: дело в том, что у кассы можно было разжиться куском жареной индейки или жаркого из говядины для сиамских котов.

— Ваши избалованные питомцы едят треску? — спросила Луиза, ударяя по клавишам старомодного аппарата. — Завтра основное блюдо — рыба с жареной картошкой.

— Спасибо. Я с ними посоветуюсь. — Он прекрасно знал, что Коко и Юм-Юм воротят свои аристократические носы от любой рыбы, если это не семга.

Возвращаясь домой, Квиллер объехал вокруг парка, где Мейн-стрит разделялась на две узкие улочки, одна из которых вела на север, а другая — на юг. По периметру этой кольцевой транспортной развязки располагались две старые церкви, величественное здание суда и публичная библиотека, походившая на греческий храм. Но внушительнее всего смотрелся каменный куб, сверкавший на солнце. Первоначально это был особняк Клингеншоенов, а теперь в нём размещался маленький театр, где проходили спектакли и концерты. Сад при особняке заасфальтировали, устроив там автостоянку. В квартире над каретным сараем жила женщина, принимавшая заказы на мясной пирог, макароны с сыром и другие яства, которыми холостяк мог забить свой морозильник.

Миновав автостоянку, коричневый пикап Квиллера через узорчатые железные ворота въехал в густой ельник — там даже в полдень было темно и тихо. Внезапно дорога вывела его на открытое место, где высилось огромное строение, возведённое больше века тому назад и походившее на заколдованный замок. Это был амбар Квиллера, в котором когда-то хранили яблоки, прямоугольный, в четыре этажа.

Первый, жилой, этаж сохранился от прежних времён. Каменные стены были такими толстыми, что маленькие окошки, прорезанные в них, напоминали бойницы средневековой крепости. Стены были обшиты древесиной, пострадавшей от непогоды. Восьмиугольную крышу венчал купол. Странная форма новых окон была продиктована массивными стропилами, укреплявшими строение изнутри.

Что касается дверей, то в былые дни в амбар могли въезжать фургоны с яблоками, куда впрягали по несколько лошадей. Теперь два огромных дверных проема были частично застеклены. Через двустворчатую дверь парадного входа с восточной стороны вы попадали в холл; дверь чёрного хода с западной стороны вела из кухни во двор.

Изнутри дом выглядел ещё более причудливым. Архитектор из Центра спроектировал лестницу, которая, изгибаясь спиралью, шла снизу до самой крыши и соединяла полуэтажи, антресоли, на трёх уровнях. В центре он поместил огромный белый куб камина — белые цилиндрические трубы выходили на крышу. Куб делил основной этаж на четыре помещения: гостиную, библиотеку, столовую и холл.

Этот интерьер пришёлся кошкам по душе. На кубе, высотой не менее восьми футов, можно было уютно устроиться, не опасаясь, что до тебя дотянется рука человека. А лестницу словно специально создали для забега на пятьдесят ярдов: перед каждой трапезой восемь лап с грохотом неслись по спирали вверх, а потом вниз. Солнце, проникая сквозь окна диковинной формы, высвечивало на полу треугольники и ромбы, которые целый день перемещались, дразня кошек.

Прибыв домой, Квиллер поставил пикап во дворе и сразу же проверил старинный морской рундук, стоявший у чёрного хода, — в него складывали бандероли и посылки. Ларь был пуст. Квиллер постоял с минуту, держась за ручку, охваченный беспокойством о своих домочадцах. Всё ли с ними в порядке? Не нанесли ли они урон интерьеру от избытка чувств? Встретят ли хозяина приветственными воплями, радостно задрав хвосты?»

Он вошёл на кухню, но там было тихо — никаких признаков жизни.

— Коко! Юм-Юм! — прокричал Квиллер три раза, всё больше тревожась, после чего начал поиски. Обойдя основной этаж против часовой стрелки, он резко затормозил, добравшись до холла. — Ах вы безобразники! — воскликнул он с упрёком и облегчением. — Ну и напугали же вы меня!

Два элегантных сиамца, расположившись на низких подоконниках по бокам от входной двери, наблюдали за компанией из семи чёрных ворон, которые прогуливались за стеклом. Кошки никогда ещё не видели подобных птиц на таком близком расстоянии. Вскоре они обратили взор к тому, кто звал их по имени, но всё ещё были зачарованы незнакомыми существами, вышагивавшими синхронно, как взвод новобранцев на строевой подготовке: сначала все семеро маршируют в одну сторону, затем поворот кругом — и все маршируют обратно.

— Ребята, а я принёс вам вкусненького, — сказал Квиллер.

Кошки неохотно покинули свой пост и последовали за ним на кухню, упруго ступая на длинных стройных лапах. Когда на них упали солнечные лучи из западных окон, светло-бежевая шерсть начала переливаться, а голубые глаза засверкали на тёмно-коричневых масочках.

И вдруг чёрные носы стали принюхиваться, коричневые уши навострились, а коричневые хвосты, похожие на хлыст, выразили одобрение. Индейка! Она была нарезана кубиками и разложена в две миски.

Затем Квиллер достал холщовую сумку-переноску с логотипом Публичной библиотеки Пикакса.

— Все на борт!

Он опустил переноску на пол и приоткрыл её. Первым туда прыгнул Коко, который улёгся на дне, стараясь занять как можно меньше места. За ним последовала Юм-Юм, приземлившаяся прямо на Коко. После дружеской потасовки и возни парочка наконец устроилась в сумке, и Квиллер сунул туда же разные предметы. Это был самый легкий, быстрый и безопасный способ переправить в павильон двух домашних кошек, чтиво и термос с кофе. Павильон находился всего в нескольких ярдах от амбара. Это было восьмиугольное строение, застеклённое со всех сторон.

Идея устроить в запущенном дворе птичий сад принадлежала ландшафтному дизайнеру.

— У нас тут не так уж много птиц, — усомнился Квиллер, услышав его предложение.

— А вот устроите птичий сад — и они тут же появятся! — заверил его этот полный энтузиазма молодой человек. — Кошки будут просто в восторге! Больше всего на свете им нравится наблюдать за птицами: как те порхают, взлетают, подпрыгивают, чистят пёрышки.

Итак, Квиллер согласился, и Кевин Дун раздобыл деревья и кустарники, тщательно отобранные, какие-то высокие травы, три кормушки для птиц и две птичьи купальни: одну разместил на столбике, другую — на земле. И птицы действительно появились. Сиамцы были в восторге.

Квиллер доложил Полли Дункан об успехе затеи с павильоном, когда они беседовали по телефону вечером. Она поблагодарила его за покупки и похвалила выбор продуктов.

— Это всё миссис Тудл, — сказал он. — Лично я не отличу огурец от кабачка.

— А что у тебя было на ужин, дорогой? — спросила Полли, которую всегда беспокоила его привычка питаться кое-как.

— Я разморозил макароны с сыром.

— Тебе бы следовало съесть салат.

— Я оставляю салат тебе и твоим кроликам. — И тут его тон сделался суровым: — А ты сегодня совершила двадцатиминутную прогулку, Полли?

— У меня не было времени. Но сегодня собирается наш клуб любителей птиц, и я выйду пораньше, чтобы потренироваться на беговой дорожке в спортивном зале.

У неё был негромкий приятный голос и мелодичный смех, который он находил успокаивающим и в то же время возбуждающим.

— Как сегодня дела в библиотеке? — спросил он. — Были демонстрации за отмену компьютеров? Восстания? Волнения?

Под эгидой Полли библиотека недавно была автоматизирована на средства из Фонда Клингеншоенов. Однако многие читатели невзлюбили электронный каталог. Они предпочитали наводить справки у столика приветливого библиографа, которая помогала им разобраться с карточками из обычного каталога. Она была своя, — вероятно, ходила в ту же церковь, что и они, а возможно, даже была помолвлена с сыном их соседа. Таков был стиль Пикакса. Монитор компьютера и «мышка» казались ему чужими и подозрительными.

Продолжая телефонный разговор, Полли сказала:

— Нам бы надо организовать кружок компьютерной грамоты для наших читателей — особенно тех, кто постарше.

— А что ты сделала со старым каталогом на карточках? — спросил Квиллер.

— Он в подвале. Я полагаю, мы…

— Не выбрасывай его, — перебил её собеседник. — Случись революция — вернёшь его на место. В один прекрасный день старые канцелярские крысы восстанут, сбросят компьютероголовых и восторжествует здравый смысл.

— О, Квилл, — рассмеялась она. — Ты снова сел на своего конька и ораторствуешь! А чем ты сегодня занимался помимо того, что строчил карандашом, как заправская канцелярская крыса? — Она знала, что он набрасывает свою газетную колонку, выходившую два раза в неделю, от руки, развалившись в кресле и положив ноги на оттоманку.

— Я купил у букиниста «День саранчи» в прекрасном состоянии — книга совсем как новенькая. Если у тебя будет подходящий настрой для сатиры, мы могли бы в этот уик-энд почитать оттуда вслух. Где бы ты хотела пообедать в субботу вечером?

— Как насчёт заведения Онуш? Я жажду средиземноморской экзотики. — Она продолжила уже в другом тоне: — Сегодня я слышала нечто странное. Ты знаешь фермерский дом старой Коггин на Тревельян-роуд? Кто-то написал на фасаде краской слово «ведьма».

— Да, я знаю. Главный редактор счёл разумным не сообщать об этом в газете. А откуда ты узнала? — спросил он, прикидываясь наивным. Библиотека всегда была главным информационным центром Пикакса.

— Дочь моей сотрудницы — член организации «Проворные помощники». Их вызвали стереть эту надпись. Шериф заметил её рано утром, во время патрулирования, и сообщил им. Думаю, они уничтожили надпись, прежде чем миссис Коггин её заметила.

Однажды Квиллер посвятил свою колонку этому отряду добровольцев-энтузиастов, которых вербовали через церкви. Одни из них были мастера на все руки, другие просто молоды, сильны и энергичны. Когда неимущим, престарелым или немощным требовалась срочная помощь по хозяйству, отряд добровольцев спешил на помощь.

— Ты когда-нибудь встречал миссис Коггин? — спросила Полли.

— Нет, но я как-то видел, как она мелькнула у себя в огороде. А вообще возле этого домика почти никаких признаков жизни — только цыплята и собаки.

— Ей за девяносто, но она бодрая, и у неё ясный ум. Полагаю, она слывёт эксцентричной, но эта хулиганская выходка возмутительна!

Слушая Полли, Квиллер медленно приглаживал усы — сей жест означал, что он заподозрил неладное. Пожалуй, за всем этим скрывается нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Журналистская карьера научила его, что за одной историей всегда кроется другая.

Полли сказала:

— Однако мне пора кончать болтовню и собираться в клуб, хотя я и не нахожу ничего приятного в беговой дорожке.

— Это тебе полезно, — возразил он.

— А тебе полезен салат, дорогой! Abientot![3]

— Abientot!

Квиллер медленно положил телефонную трубку на место, глядя на неё с нежностью. Больше никто на свете не печётся о его рационе; и, коли на то пошло, беспокоился ли он когда-либо о чьей-то сердечно-сосудистой системе?

Взгляд его остановился на книжных полках, покрывавших всю плоскость каминного куба. Они были уставлены томиками из пыльного букинистического магазина Эддингтона Смита. Созерцать бархатистые корешки ему нравилось не меньше, чем слушать бархатистый голос Полли. Он был согласен с Фрэнсисом Бэконом, который советовал «доверять старым друзьям, топить старым деревом, читать старых авторов».

Книги были расставлены по разделам, и Коко любил устроиться на полке в уютном гнездышке между биографиями и драмами или между трудами по истории и беллетристикой. Иногда он принюхивался к рыбьему клею, который раньше использовался для переплётов. Бывало, кот сталкивал какую-нибудь книгу с полки. Она со стуком падала на пол, а он смотрел сверху на дело своих лап. Это был сигнал Квиллеру поднять книгу и прочесть несколько страниц вслух, смакуя знакомые слова и мысли, в то время как сиамцы наслаждались переливами знакомого голоса. У Квиллера был звучный баритон, как нельзя лучше подходивший для декламации.

Как ни странно, названия книг, сброшенных с полок котом, часто имели пророческий смысл — это не могло быть совпадением. И всё же… Прошло всего несколько часов с тех пор, как злоумышленники заклеймили старушку, написав на её доме слово «ведьма», — и Коко столкнул с полки «Суровое испытание», драму Артура Миллера. Почему он выбрал именно этот момент, чтобы привлечь внимание к пьесе о судах над «ведьмами» в Салеме? Коко никогда ничего не делал просто так, и это происшествие вызвало у Квиллера желание навестить миссис Коггин.

Глава вторая

Как журналист Квиллер интересовался личностями, достойными внимания прессы; как человек, никогда не знавший своих бабушки с дедушкой, он тянулся к старикам, которым за восемьдесят. Итак, у него было достаточно причин для визита к миссис Коггин. Ещё одним стимулом послужило бесцеремонное обращение Коко с «Суровым испытанием».

Когда на следующее утро Квиллер кормил сиамцев, он задумался над тем, как эксцентричная старушка отреагирует на внезапный визит незнакомца. Её номер не значился в телефонном справочнике. «Заглянуть на огонек», «заскочить по-соседски» считалось обычным делом в этом северном округе, но это было не в привычках Квиллера. Он всё ещё оставался слишком горожанином для такого.

Впрочем, подумалось ему, на обочине, как раз напротив дома миссис Коггин, есть почтовый ящик… Всем местным жителям, которым за восемьдесят, «Всякая всячина» рассылается бесплатно… Если она читает газету, то должна узнать его усы. Они появляются каждый вторник и каждую пятницу над его колонкой, и в Мускаунти их знают лучше, нежели парик Джорджа Вашингтона на банкноте в один доллар… А такой знак добрососедских отношений, как горячие булочки из шотландской пекарни, будет вполне уместен.

— Как ты считаешь, Коко? — спросил он кота, который сосредоточенно завтракал.

«Мр-р», — произнёс Коко, пытаясь проглотить кусок и в то же время дать ответ.

В середине утра Квиллер покинул свой амбар с коробкой из пекарни, перевязанной красной лентой в клеточку. Он попрощался с кошками, рассказал, куда идёт и когда приблизительно вернётся. Он считал, что чем больше беседуешь с кошками, тем умнее они становятся. Коко был поразительно умён. Квиллер называл его чудесным парнем и очень уважал. Юм-Юм, грациозная кошечка с обворожительными повадками, любила посидеть на хозяйских коленях и питала пристрастие к содержимому корзин для мусора и к маленьким блестящим предметам, которые прятала под коврик.

На прощание Квиллер дал кошкам наставления:

— Не отвечайте на телефонные звонки! Не вытаскивайте вилку холодильника из розетки! Не открывайте дверь агитаторам!

Они смотрели на него немигающим взглядом, ничего не выражавшим.

Узкая дорожка вела из амбара на восток, к окружному шоссе — до него было всего несколько десятых мили. Дорожка вилась по птичьему саду, затем по лугу, который когда-то был яблоневым садом, впоследствии захиревшим, затем шла через ельник. В конце её, у Тревельян-роуд, был участок в два акра, на котором Полли строила дом, пока проблемы со здоровьем не заставили её отказаться от этой затеи. К счастью, Фонд Клингеншоенов выручил библиотекаршу и передал участок во владение местному художественному обществу, с тем чтобы возвести там Центр искусств, где можно было бы устраивать выставки.

Здание Центра искусств обшили морёным кедром, популярным на севере. Проходя мимо, Квиллер отметил, что всё готово для официального открытия — за исключением подъездной аллеи и автостоянки. Эти асфальтированные участки покрывал толстый слой грязи, которую нанесли сюда с большой дороги шины грузовиков и гусеницы тракторов — по Тревельян-роуд ездили главным образом фермеры. Должностные лица Совета по искусству доводили этот факт до сведения властей округа, но что же можно было сделать? В краю фермеров грязь — обычное дело! Однако новый менеджер Центра искусств написала гневное письмо в газету, и это вызвало сердитые отклики хозяйствующих на земле.

Через дорогу от красивого нового здания стоял обветшалый фермерский дом, окруженный возделанным участком в сто акров. Дом выглядел запущенным, и можно было бы подумать, что его покинули, если бы не цыплята, копошившиеся вокруг колёс ржавого грузовика во дворе. Когда Квиллер приблизился, из-за дома приковыляли пять старых дворняжек — некоторые из них прихрамывали.

— Хорошие собачки! Хорошие собачки! — сказал он, направляясь к крыльцу.

Собаки последовали за ним из любопытства; они были слишком дряхлые или слишком измождённые, чтобы лаять.

И тут дверь домика распахнулась, и сухопарая женщина в странном одеянии крикнула хриплым голосом:

— Кто вы такой?

Квиллер поднял вверх коробку из пекарни и ответил дружелюбным тоном:

— Посыльный из «Всякой всячины». Принёс подарок одной из наших любимых читательниц!

— Боже праведный! — воскликнула она. — Да это же усы из газеты! Заходите и хлебните горяченького — у меня на плите кипит кофе. — Старушка говорила на местном наречии, распространённом среди старожилов северного края. Полли занималась старинным диалектом Мускаунти — он был почти совсем позабыт. Квиллер порадовался, что догадался прихватить с собой магнитофон.

В прихожей было совсем темно. Пробираясь на ощупь за хозяйкой, он очутился в большой, пыльной, захламленной кухне. Помимо пузатой плиты, горшков и кастрюль, а также раковины с ручным насосом, здесь помещались также узкая койка, комод и большое старомодное кресло с продранной обивкой. Так вот где она живёт!

Старушка убрала свернутые трубочкой газеты и всякий хлам с деревянного стола и исцарапанного деревянного стула.

— Садитесь! — пригласила она, наливая кофе из эмалированного кофейника в толстостенные фарфоровые кружки с отбитыми ручками. Она сняла кофейник с керосинки. Чугунная плита, которую не топили в такую погоду, была завалена свёрнутыми в трубочку газетами.

Квиллер сказал:

— Надеюсь, вам понравятся эти булочки, миссис Коггин. Они с морковью и изюмом.

Старушка откусила кусочек своими крупными зубами, крепкими, но потемневшими.

— Да, хороши! Я не едала ничего этакого с тех пор, как преставился мой Берт. А ведь уже двадцать годков минуло. Когда живёшь один, всё у тебя по-простому, без затей. Ему было семьдесят восемь, Берту-то моему, когда он преставился. А мне теперь девяносто три.

— Вам никогда столько не дашь, — заметил Квиллер. — Вы такая моложавая. — И действительно, старушка была живая и энергичная.

— И то. Могу читать газету без очков. Никогда у меня не водилось покупных зубов. Живи тем, что даёт землица, да работай в поте лица — вот и весь секрет.

Всё лицо у неё избороздили морщины, а жидкие волосы были всклокочены. Её дикий вид в сочетании с пронзительным голосом и причудливым нарядом легко мог послужить поводом для сплетен. Несмотря на тёплую погоду и жар от горящей керосинки, на ней была длинная тяжёлая плотная юбка, надетая поверх фермерских рабочих штанов; а ещё — несколько мужских рубашек и свитеров. Она расхаживала по грубому дощатому полу в мужских сапогах, которые были ей велики.

— Сколько лет вы были замужем, миссис Коггин?

— Шестьдесят. Это кресло Берта. — Она плюхнулась в большое кресло и положила ноги на деревянный ящик. — И эти сапоги — тоже Берта.

— Вы всегда владели этой землёй?

— Начинали-то мы с одного акра. Обрабатывали его вместе. А лошади-то у нас и не было. Так я впрягалась в плуг — молодая тогда была. Сейчас мне девяносто три. Сама справляюсь с работой по дому. Выращиваю себе репу и капусту. Вожу свой грузовик.

— Но как же вы справляетесь с таким большим участком, миссис Коггин?

— Как Берт преставился, землю стали обрабатывать молодые парни. Сто акров — до самой реки. Теперь-то, с большими машинами, не в пример как легче. А парни-то эти хорошие, ничего не скажу. Платили мне за аренду, все двадцать лет платили, кажный месяц — завсегда платили.

— Пожалуй, я их знаю — это братья Макби.

— А больше я не сдаю землю в аренду. Продала всё-всё! И теперича не надо платить налоги, и я могу тут жить без всякой арендной платы. Этот-то, новый парень — он землю любит, ну прямо как Берт. Собирается посадить не токмо рожь да пшеницу, а ещё всякое такое для еды: ну, картофель там, бобы.

— Похоже, у вас всё по справедливости вышло, и никто не внакладе. Вы всегда жили в этом краю, миссис Коггин?

— Нет. Я выросла в Литл-Хоуп.

— Тогда вы, вероятно, знаете Гомера Тиббита. — Этот удалившийся на покой директор школы был теперь официальным историком округа.

— Да уж. Он жил на соседней ферме. Ох уж и старалась я завлечь этого парня, да всё без толку: он вдруг раз — и отправился в школу, а я тогда вышла за Берта. Хороший был фермер и хороший человек. Трёх сыновей я от него понесла. Все они разъехались. Кто знает, где они сейчас? А может, и преставились.

— Вероятно, у вас есть правнуки.

Она пожала плечами:

— Не знаю, где они.

Квиллер бросил взгляд на ручной насос в кухонной раковине. Потом сосчитал масляные лампы — их было четыре.

— Я не вижу у вас электрических ламп.

— А они мне без надобности.

— У вас есть телефон?

— Нет. Токмо деньги бросать на ветер… Хотите ещё кофе?

Он вежливо отказался. Хотя Квиллер и славился своей любовью к хорошему кофе, напиток, который целое утро настаивался на керосинке, оказался слишком крепким для него.

— Что вы думаете о своих новых соседях через дорогу? — спросил он.

— Чума их забери! Пишут письма в газету про грязь! Это добрая, честная фермерская грязь, и мы привозим её с поля вот уж семьдесят лет! Пущай забирают свои картинки и едут в какое другое место. Приезжают сюда на всех этих машинах, загрязняют воздух и пугают моих кур! Мы, говорят, художники, во как! Небось, рисуют картинки, на которых все в чём мать родила!

— Надеюсь, все мы сможем жить в мире, — сказал Квиллер.

— Ну, я-то не стану писать писем в газету. Я не сую нос в чужие дела. Мне девяносто три.

— Ваши собаки очень дружелюбные.

— Старые бедолаги! Никому-то они не нужны. Они ходят вокруг — голодные да холодные. Я стелю им одеяло в сарае и подкармливаю их.

— У них есть имена?

— Я зову их Черныш, Пятнышко, Долли, Мейбл и Малышка Лил. А когда преставлюсь, накажу, чтобы все мои деньги истратили на бедных старых псин. Всё, что я хочу, — это надгробный камень рядом с Бертовым, а на нём чтобы написали такие слова: «Мод Коггин. Работала в поте лица. Любила животных. Не совала нос в чужие дела».

Квиллер шёл с фермы Коггин, погружённый в свои мысли. Только бы не вспыхнула вражда между поклонниками искусства и фермерами! Он знал, что Полли придётся по душе буколическая философия и народный говор Мускаунти, который он записал украдкой… А что, если ему послать ящик собачьих консервов в коггинский приют для бедных старых псин?

Хотя газеты доставляли позже, Квиллер всё же остановился возле своего почтового ящика на обочине. Там лежало несколько писем. Деловая корреспонденция приходила на абонентный почтовый ящик, и ею занималась секретарша; письма же от читателей поступали в редакцию газеты.

На парковке Центра искусств было полно машин, так что Квиллер решил заглянуть туда и посмотреть, что происходит в здании. Интерьер был решён в светлых тонах — для стен и виниловых полов выбрали нейтральные оттенки, вполне уместные в выставочном центре. Добровольцы готовили в двух галереях выставку к открытию Центра искусств. Имелся здесь и зал для занятий, обставленный столами и стульями; стеклянные двери открывались в патио. Из холла можно было попасть в студии с северным освещением, необходимым художникам, и в кабинет менеджера, а также спуститься в галерею, находившуюся на нижнем уровне.

В основном здесь хлопотали женщины средних лет в синих хлопчатобумажных рабочих халатах с логотипом Центра искусств. Был тут и один мужчина — он стоял на стремянке, налаживая освещение. Им руководила молодая женщина, имевшая очень деловой вид.

— Выше, выше! — говорила она, размахивая руками. — А теперь чуть левее.

Заметив Квиллера, она ринулась к нему, и суровое выражение её лица сменилось приветливым.

— Вы мистер К., не так ли? — спросила она. — Я Беверли Форфар, менеджер. — Однако даже теперь вид у неё был воинственный благодаря причёске: тёмные прямые волосы падали на уши и брови, и казалось, что на Беверли шлем. Она обвела интерьер взмахом руки: — Мы должны поблагодарить за всё это вас, мистер К.

— Не благодарите меня. Благодарить нужно этих интеллектуалов из Фонда К., - возразил он. — Как полагаете, успеете ли вы всё подготовить к открытию в воскресенье?

— Обязательно! Даже если всей команде придётся работать целые сутки!

— Ответьте на один вопрос, миссис Форфар. Как удаётся развешивать картины в галереях, не оставляя дырок в стенах?

— Это очень просто. Наши стены из фанеры, и они покрыты ковровой тканью. Гвозди входят в фанеру, а ковровая ткань скрывает дырки.

— Ну и ну!.. Век живи — век учись! Но не позволяйте мне отрывать вас от работы. Я заглянул сюда просто из любопытства.

— Вы будете освещать церемонию открытия в газете?

— Нет, это задание получил Роджер Мак-Гилеврэй, но я загляну с друзьями. Надеюсь, у вас тут будет фуршет, — добавил он игриво.

— О, конечно! — Приняв его слова всерьёз, она огласила меню: два вида пунша и сладкий стол из семи блюд. Затем Беверли вернулась к своей работе.

Мужчина на стремянке, не знакомый Квиллеру, терпеливо ждал дальнейших указаний. У него была запоминающаяся внешность: копна седых волос и очки в золотой оправе, делавшие взгляд дружелюбным.

— А теперь — другой ряд ламп, — командовала миссис Форфар, жестикулируя. — Опустите их все… Сначала одну налево… Другие наверху прямо… Нет, вон ту чуть правее и выше, выше!.. Не так высоко! Чуть левее!

Седовласый помощник повернулся к ней и, поймав взгляд Квиллера, с улыбкой пожал плечами. И тут Квиллер сочинил настоящую китайскую пословицу: «Человек на стремянке, которым руководит женщина снизу, — нехорошо».

И всё же он решил, что менеджер по-своему привлекательная женщина, с пышной грудью, но стройными бёдрами. И уж она-то не была одета в синий рабочий халат! Нет, на ней был ярко-жёлтый брючный костюм.

Неторопливо продвигаясь к студиям, Квиллер услышал громкий мужской голос, который раздражённо говорил:

— Чего они надеялись добиться? Они одурачили моих детей! А у моей дочки слабое сердце, и у неё мог быть сердечный приступ!

— А что там такое случилось? — спокойно спросил другой мужчина, не выказывая особого интереса.

Заглянув в студию, Квиллер увидел художника, трудившегося у мольберта, в то время как позирующий ему человек сидел в кресле на помосте. Натурщик, которому не сиделось спокойно, был Честер Рэмсботтом, член комиссии округа и владелец ресторана. Самоуверенный, властный субъект с редеющими волосами.

— Я вам скажу, что случилось! — заявил он воинственным тоном. — Это была дурацкая затея! А налогоплательщикам ещё придётся раскошелиться! Они и не подумали посоветоваться со мной, и хотелось бы мне знать почему! Детей надули, заставив смотреть эту поддельную аварию, и они купились! Их оскорбили, посчитав дураками. Чёрт возьми, я этим ещё займусь!

А ну-ка заткни свою пасть, придурок! — донёсся пронзительный голос из соседней студии.

— Кто это сказал? — вскинулся член комиссии, приподнявшись с кресла.

Эй, крошка! — произнёс тот же голос, затем последовал одобрительный свист. — Ха-ха-ха-ха-ха!

Квиллер тихонько перешёл в соседнюю студию. Там он увидел у чертёжной доски молодую женщину, которая давилась от смеха, прикрывая лицо руками. В большой клетке сидел зёленый попугай с красными пёрышками на хвосте. Он мигал, раскачиваясь на своём насесте.

— Полли хорошая! — обратился к нему Квиллер. — Полли красивая!

А не пошёл бы ты, козел! — невежливо ответил попугай.

Художница подскочила к клетке и накинула на неё одеяло.

— Простите! Вы мистер К., не так ли? Он не любит, когда его называют Полли. Его имя Джаспер.

— Он ваш? — спросил Квиллер недоверчиво, разглядывая миниатюрную молодую женщину, больше походившую на двенадцатилетнюю девочку, с невинным взглядом больших карих глаз.

— Его подарил мой бойфренд, а мама не разрешает мне держать домашних животных, вот он и живёт здесь, пока у меня нет своей квартиры.

Квиллер обвёл взглядом комнату. Во всех студиях вдоль боковых стен шли узкие полочки для произведений искусства — в рамочках и без. Здесь на полочках было полно изображений бабочек. На приставном столике он заметил энтомологический справочник, керамическую восточную вазу, разрисованную мотыльками, и пиалу с арахисом.

— Значит, вы Девочка с Бабочками, — заключил он. — Не возражаете, если я вас буду так называть?

— Нет, мне даже нравится, — ответила она. — Вы любите бабочек?

— Вообще-то, я никогда особенно не обращал на них внимания, но мои кошки любят следить за тем, как они порхают. У нас в саду нет таких экземпляров, как эти.

Выставленные на полочках рисунки были размером со среднюю книгу, и на каждом красовалась яркая бабочка, одна — с расправленными крылышками, другая, того же вида, со сложенными, причём она сидела на веточке или пила нектар с цветка.

— Люди предпочитают редкие виды — такие, как тэкла или совка. А вот этот, бледно-жёлтый, в чёрных и синих пятнышках — махаон.

— Хм-м, — вымолвил он, не найдя более внятного ответа.

— Многие коллекционеры специализируются на сфинксах, или боярышницах, или репейницах. Они заказывают мне определённых бабочек. Это очень занимательно.

— Да, наверное, — согласился Квиллер. — Так-так… Какая красивая ваза!

— Вам она нравится? — спросила Девочка с Бабочками, и глаза её засияли. — Она меня вдохновляет! Моя бабушка прислала мне её из Калифорнии… Вы не возражаете, если я сниму одеяло с Джаспера? Кажется, тот человек из соседней студии ушёл. — Она направилась к клетке грациозной походкой — у неё была осанка балерины. Квиллер заметил, что и волосы её собраны на затылке в тугой узел, как у балетной танцовщицы.

Как только открыли клетку, Джаспер потребовал скрипучим голосом: Дай мне ар-рахис! Обезьянка, дай мне ар-рахис!

— Кто обучил эту птицу? — осведомился Квиллер.

— Не знаю. Мой бойфренд купил его на выставке птиц в Центре.

— Ну и клюв у него! Не хотел бы я с ним встретиться в глухом переулке!

— Это амазонский попугай. Они считаются очень умными.

— Возможно, у него и высокий коэффициент умственного развития, но его словарь нужно бы почистить.

От такого слышу, придурок!

Покачав головой и удивлённо улыбаясь, Квиллер покинул Девочку с Бабочками и вернулся в студию портретиста, где художник теперь сидел в одиночестве. У него была раздвоенная бородка, придававшая ему забавный вид, и озорной взгляд; судя по всему, этот мастер не гнушался писать портреты дураков. «Интересно, — подумал Квиллер, — как он изобразит Рэмсботтома — заносчивой "большой шишкой" или добродушным поставщиком сандвичей для барбекю?»

— Вы, должно быть, Пол Скамбл, — произнёс он. — Я Джим Квиллер. Мы никогда не встречались, но прошлой зимой я заказал вам парные портреты для свадебного подарка.

— Я хорошо это помню. Там всё закончилось печально. Жаль, что так вышло.

— Вы перебрались в Мускаунти?

— Нет, мой дом и студия по-прежнему в Локмастере, но здесь у меня образовалось несколько заказов, и я временно арендую эту студию.

— Мне бы хотелось заказать портрет моего друга, библиотекарши. Я бы желал, чтобы она была изображена сидящей, с книгой в руках. Вас не заинтересует такое предложение?

— Пожалуй. У меня очень хорошо выходят книги. Некоторые говорят, что они получаются лучше, чем лица. — Лицо его сморщилось от смеха. Чувствовалось, что это с ним происходит нередко. Он понравится Полли.

— Вы здесь будете в воскресенье? Я был бы рад познакомить вас с моей приятельницей.

— А она захочет позировать для портрета? Я ведь не работаю по фотографиям. Когда пишешь с натуры, получаются живые тона, которые нельзя подделать.

— Она будет позировать. Поверьте, — ответил Квиллер.

— Некоторые люди не любят тратить время…

— Предоставьте это мне!

Когда Квиллер покидал здание Центра искусств, он поманил Беверли Форфар, оторвав её от обязанностей.

— Сколько посетителей вы ожидаете в воскресенье?

— Мы закупили продукты для трёхсот человек. Надеюсь, нам хватит пунша. Мы будем пускать посетителей с часу до пяти. Вот будет ужас, если они нагрянут все разом!

— Где они будут парковаться, когда на стоянке не останется мест?

— По обе стороны Тревельян-роуд. У нас есть разрешение, и шериф обещал держать ситуацию под контролем. — Лицо её помрачнело, и угрюмое выражение ещё усугубила длинная прямая чёлка. — Мистер К., нельзя ли что-нибудь сделать с этим бельмом на глазу через дорогу?

— Фермерский дом? Если бы я был художником, то счёл бы его живописным, — ответил он уклончиво.

— Да, если бы не ржавый грузовик перед домом и не эти грязные собаки и цыплята. Они постоянно выбегают на проезжую часть, из-за них могут случиться аварии. Я думала, собак полагается привязывать.

— Только в пределах города, — возразил Квиллер. — Центр искусств находится в Пикаксе, а фермерский дом — за городской чертой, и на него не распространяются эти правила.

— А как насчёт грязи, мистер К.? Её завозят на нашу парковку, а оттуда она попадает в здание.

— К сожалению, миссис Форфар, это край фермеров, а сейчас весна. Когда созреет урожай, станет легче.

— И всё-таки с этим что-то надо делать, пока они не загубили наши полы! — пылко заявила она.

Неподалеку от Центра искусств, в самом начале дорожки, ведущей к амбару Квиллера, появилось новое объявление: ЧАСТНАЯ ПОДЪЕЗДНАЯ АЛЛЕЯ. Это было сделано как раз вовремя: иначе триста посетителей, пришедших на открытие Центра искусств, затоптали бы дорожку, чтобы взглянуть на диковинное строение Квиллера. Публика всегда любопытствовала насчёт амбара. Полгода назад там проводилась благотворительная вечеринка с дегустацией сыров, и гости платили по триста долларов, чтобы туда попасть. Об этом событии говорили до сих пор, причём не столько из-за своеобразной архитектуры или из-за двадцати двух сортов сыра — нет, гвоздём программы стал неподражаемый Коко.

Что касается нового объявления, Полли усомнилась, окажется ли этого достаточно, чтобы отпугнуть любопытных.

— Если этого будет недостаточно, мы добавим: ОСТОРОЖНО! ДИКИЕ звери! — сказал Квиллер. — А уж если не сработает и это, потрачусь на ров и подъёмный мост. Не то чтобы я был необщителен — мне просто не хочется, чтобы незнакомцы глазели на кошек в окнах. Мало ли что придёт в голову зевакам?

Глава третья

Квиллер, который никогда не любил рано вставать, теперь просыпался на рассвете: его будили птицы, собиравшиеся на утреннюю спевку, и сиамцы, жаждавшие к ним присоединиться. Коко и Юм-Юм занимали позицию перед дверью спальни, причём первый завывал оперным баритоном, а вторая, сопрано, брала высокие ноты. Приходилось подниматься с постели и переносить их в павильон. Юм-Юм хотела лишь ловить насекомых, садившихся снаружи на стекла, но Коко завораживали птичьи трели, чириканье и щебетанье. По мнению Квиллера, эта какофония напоминала звуки, которые извлекал из инструментов школьный оркестр Пикакса, готовясь начать выступление.

Захватив с собой в павильон кофе и пышки, он дивился звучным руладам, которые издавали крошечные пернатые размером с его полпальца. Чтобы не терять времени, Квиллер записывал в блокнот идеи для своей колонки.

Сейчас он собирался воздать должное преподавательнице, научившей его в десятом классе писать сочинения, — благодаря этой даме состоялась его журналистская карьера. Квиллер набрасывал карандашом:

Дорогая миссис Рыбий Глаз, где бы Вы сейчас
ни были…
Мне давно следовало высказать Вам, как
бесконечно я благодарен…
Ваше влияние, наставления и критические
замечания…
Необыкновенно проницательный взгляд…
Трудные задания, которые все мы ненавидели…
И так далее.

Когда он обсуждал эту идею с Полли, она подбодрила его, сказав:

— Помнишь письмо, которое я получила от хранителя музея в Нью-Йорке? Он благодарил меня за то, что я помогла ему, студенту, с заданием двадцать лет тому назад и пробудила в нём исследовательскую жажду. Я была так взволнована!

Кульминационными моментами в нынешней жизни Квиллера были уик-энды в обществе Полли Дункан, которые начинались с субботнего обеда. Эта очаровательная женщина одних с ним лет обладала качествами, которые его восхищали: интеллектом, приятным голосом, мелодичным смехом и литературными вкусами, совпадавшими с его собственными. Никогда прежде он не встречал никого, кто бы знал, что именно Честерфилду принадлежит высказывание: «Пусть болваны читают то, что написано болванами», и кого бы это волновало.

Полли обреталась в Индейской Деревне, жилом комплексе, расположенном на живописном берегу реки Иттибиттивасси. Когда Квиллер заехал за ней в тот субботний вечер, она тепло его приветствовала, а её величественный сиамский кот Брут наградил гостя дружескими шлепками своей большой лапы. Прежде, когда сиамец носил другое имя, он был заклятым врагом Квиллера. Теперь патрицианская кличка улучшила характер благородного Брута, как и то, что у него появилась маленькая подружка — кошечка той же породы.

— А где Катта? — спросил Квиллер.

Тут из-под комода выбрался крошечный котёнок, казалось состоявший из одних ушей и лап.

— Будьте хорошими кисками, — велела Полли, погладив здоровенного кота и прижав к себе кошечку, легкую как пушинка.

— Здравствуйте и до свиданья, добрый Брут и кроткая Катта! — с подчёркнутым почтением произнёс Квиллер.

В тот вечер они обедали в кафе Онуш, где посетителям предлагали блюда средиземноморской кухни. Направляясь к деловому центру в коричневом пикапе, они обсудили стоимость пропитания диких птиц… и проблему грязи в Центре искусств… и попытки ликвидировать неграмотность в их округе. Добравшись до покинутой шахты «Бакшот», собеседники резко умолкли. Хотя им приходилось сотни раз проезжать мимо, они всегда поворачивались, чтобы обозреть картину безмолвного запустения. Висевший на ограждении знак предупреждал, что здесь находиться опасно. Высокая железная ограда, воронка, которая образовалась при обрушении, и призрачный копёр шахты, высившийся над этим пустынным местом, навевали невесёлые мысли.

То был один из десяти таких же памятников прошлому процветанию Пикакса — неистовым дням до экономического спада. Теперь от десяти шахт не осталось ничего, кроме легенд и башен из поврежденного непогодой дерева.

— Когда я впервые сюда приехала, то как-то раз написала сонет о копре шахты, — призналась Полли. — Я помню только первые строчки, вот и всё:

О храм серебряный былых веков!
Как ты убог, и мрачен, и уныл!
Монстр ненасытный прежде здесь царил,
Питаясь кровью загнанных рабов!

— Неплохо, неплохо! — воскликнул Квиллер. — Это достойно Мильтона!

— Ну, не совсем, — рассмеялась она, — но ты должен признать, что есть что-то поэтическое в старых руинах. Неудивительно, что один из наших местных художников пишет исключительно копры заброшенных шахт. Людям нравятся работы Даффа Кэмпбелла.

— Сегодня, — сказал он, — я познакомился с молодой женщиной, которая рисует исключительно бабочек. У неё студия в Центре искусств.

— Я её знаю, — ответила Полли. — У её родителей аптека. Она милая, и у неё хорошие манеры. Жаль, что она не хорошенькая. Слишком острый подбородок для такого широкого лба.

— Но у неё чудесные глаза, и она двигается как балерина.

— Да, она училась в пансионе в Локмастере, а там делают упор на балет и верховую езду. Когда ты видишь прямую спину и гладкую головку в Мускаунти, значит, это выпускница Локмастерской академии… Как там сегодня дела в Центре искусств? Наверное, они как безумные готовятся к его великому пышному открытию.

— В одной из студий писали портрет твоего любимого члена окружной комиссии.

— О нет! Только не Честер Рэмсботтом! — простонала Полли. — Можешь себе представить, он противостоит всем мерам, направленным на поддержку библиотек, образования и искусств! Твоя газета хорошо его приложила. Ты можешь мне объяснить, отчего его постоянно переизбирают?

— Говорят, у него самое лучшее барбекю в округе, а путь к сердцу избирателя в Мускаунти лежит через желудок.

— Полагаю, он повесит этот портрет в своём ресторане и придумает какой-нибудь хитрый ход, чтобы слупить за него деньги с налогоплательщиков.

— Я слышал, — проговорил Квиллер, — что каждому клиенту, который отмечает свой день рождения в баре «У Чета», бросают в лицо кремовый торт, причём бесплатно!

— Отвратительно, — пробормотала она.

Заведение Онуш в Стейблз-Роу было первым рестораном национальной кухни, открытым в Пикаксе. Атмосферу создавали аромат редких пряностей, этническая музыка на заднем плане, приглушённый свет фонариков под абажурами из бусин и мерцание масляных ламп, отражаемое чеканной медью столиков. Прибавьте средиземноморское меню — и это уж слишком, на вкус жителей Пикакса. Тем не менее ресторанчик привлекал всё больше посетителей.

Официанты, наряженные в шаровары и вышитые жилеты, были студентами колледжа Мускаунти, а за стойкой бара стоял рыжеволосый и веснушчатый сын центральной части Америки. Однако Онуш была подлинной дочерью Средиземноморья. Темноволосая, с оливковой кожей и жгучими глазами, она возникла посреди прохода, ведущего на кухню, в белоснежном поварском колпаке.

Макая кусочки питы в острый соус, Полли спросила:

— Ты сегодня делал за Роджера репортаж о дарах музею? Как там было?

— Скучно, — ответил он. — Добровольцы потратили три года на то, чтобы составить каталог коллекции, и честь им и хвала, но всё, что мы увидели, — это железный амбар, заваленный коробками, корзинами и мебелью, покрытой полиэтиленом. За пять долларов можно было купить отпечатанный каталог. Ещё за пять — получить из хранилища ржавый венчик для взбивания яичных белков — таким пользовалась твоя бабушка — и сфотографировать его. Приглашённые сразу же оценили ситуацию и потянулись к накрытым столам.

Полли сказала:

— По-видимому, этот новый менеджер — хороший организатор, но ему не хватает воображения.

— В музее слишком много компьютера и слишком мало Айрис Кобб. Даже домашнее печенье вышло бездарным. Уж не знаю, Полли, как я буду писать об этом действе, не покривив своей журналистской душой.

— Что-нибудь придумаешь, — произнесла она бодрым тоном. — Ну, поиронизируй немного.

Подали салат.

— Я не говорил тебе, какое удовольствие доставляет мне «Марк Твен от А до Я»? — осведомился Квиллер. Полли подарила ему эту книгу на день рождения.

— Я знала, что тебе понравится, дорогой. Я всегда считала, что у вас много общего — взять хотя бы усы.

— Я уже поручил Эддингтону Смиту отыскать старые издания любых произведений Марка Твена. При его жизни и посмертно их было издано около восьмидесяти.

— Он питал слабость к кошкам, — напомнила Полли.

— Я знаю. Ведь это он сказал: «Если бы можно было скрестить человека с кошкой, человек бы от этого стал лучше, а кошка — хуже».

— Кстати о кошках, Квилл. Понравился ли Коко и Юм-Юм птичий сад?

— Ещё бы он им не понравился! Ведь не они наполняют кормушки и птичьи купальни. Эти черти едят больше меня, а вода из купален исчезает быстрее, нежели кофе из моей чашки!

— О, Квилл! Ты преувеличиваешь!

— Они устраивают в купальнях целые оргии и с шумом плещутся. А одна ненасытная птица сидит на дереве и непрерывно ноет: «Дай есть! Дай есть!»

— Это самец чибиса — он так себя представляет. Мне надо бы составить для тебя список птиц. Около твоего амбара водится по крайней мере две дюжины разных видов. Ты знаешь, что у тебя там есть дриокопус пилеатус?

— Звучит устрашающе. Что это такое?

— Хохлатый дятел. Большая птица с красным хохолком, похожим на пилеус — круглую шапочку, которую носили древние римляне. Он очень отчётливо кричит, а затем быстро постукивает по стволу дерева.

— Я слышал этого шумного клоуна, — заметил Квиллер. — Его крик наводит на мысль об автоматической винтовке, а когда он, как ты выразилась, «постукивает», создаётся впечатление, что поблизости рубят лес.

— О каких высоких материях ты рассуждаешь в своей вторничной колонке? — спросила она.

— О карандашах! Я только что обнаружил неиссякаемый источник толстых жёлтых карандашей с мягким грифелем, которыми писали, когда я только начинал свою работу в газете. Я заказал большую партию. В последнее время пристрастился набрасывать свою колонку от руки, положив ноги на оттоманку.

— Совсем как в старых фильмах, в которых репортеры бездельничали в редакции и сидели в шляпах, задрав ноги на стол.

— Они вовсе не бездельничали, Полли! Они думали. Слова и мысли легче приходят в таком положении. Должно быть, это как-то связано с кровообращением.

Их беседа была прервана: принесли горячее. Квиллер заказал баранью ногу с нутом, а Полли — что-то вегетарианское, завернутое в виноградные листья.

— Полли, — сказал он, — я хочу попросить тебя о большом одолжении. Для меня бы оно много значило.

— В чём заключается это одолжение? — спросила она с опаской.

— Ты бы не попозировала для портрета? Мне бы хотелось, чтобы его писал Пол Скамбл из Локмастера.

— О боже! — воскликнула она в испуге. — А тебя не устроит хорошая фотография, сделанная в студии Джоном Бушлендом — с ретушью?

— Нет. У масляных красок богатые тона, которых не достичь никакими другими средствами. А поскольку у нас нет в наличии Джона Сингера Сарджента,[4] то мне бы хотелось сделать заказ Скамблу.

— Ну что же, как я слышала, он очень хороший художник. — Теперь Полли была уже скорее польщена, нежели обеспокоена. — Где будет висеть этот портрет?

— В моей спальне на антресолях, в изножье кровати, чтобы, просыпаясь по утрам, я первым делом видел его.

— Ну что же, нам нужно будет об этом подумать, не так ли?

— Ты можешь познакомиться со Скамблом завтра, на открытии Центра искусств. Думаю, ты найдёшь в нём родственную душу.

Глава четвертая

Перед тем как отправиться на церемонию открытия в Центр искусств, четверо друзей собрались в амбаре Квиллера за поздним завтраком. С Арчи Райкером хозяина объединяло не только общее журналистское прошлое (они вместе работали на юге). Эти двое ходили в один детский садик, а потом и школу. Когда зародилась идея создать «Всякую всячину», Райкер переехал на север, чтобы осуществить давнюю мечту — стать издателем и главным редактором газеты в маленьком городке. И теперь он радовался не только перемене в своей карьере, но и удачной женитьбе на местной жительнице, занимавшей не последнее положение в обществе.

Милдред Хенстейбл Райкер тридцать лет преподавала изобразительное искусство и домоводство в школах Мускаунти, прежде чем взялась вести кулинарный раздел во «Всякой всячине». Она была доброй и отзывчивой, прекрасно стряпала и являла собой образец приятной полноты. У Райкера уже образовалось брюшко, и его румяная физиономия лучилась довольством — ему пришлась по душе провинциальная жизнь. Четвёртой в компании, собравшейся у Квиллера, была Полли.

Сначала они посидели в павильоне, чьи прозрачные стены рождали приятную иллюзию, будто ты затерялся в лесу. Четвёрка друзей расположилась полукругом, так чтобы прямо перед ними был птичий сад. Сиамцы сидели у их ног, наблюдая за воронами, воркующими голубями и сойками.

Подали «Кровавую Мэри» — с водкой и без оной, — и Арчи произнёс тост:

— Да будет нерушима крыша этого дома… и наша дружба! — Затем он со всей серьёзностью спросил Квиллера: — Когда ты собираешься подстричь газон?

— Ты шутишь?! Я не хочу ни видеть, ни слышать газонокосилок в моих владениях! Вон там, на открытом пространстве за птичьим садом, Кевин Дун создаёт луг из диких цветов и разнотравья. Он изучал ландшафтную архитектуру.

— Что такое разнотравье?

— По правде говоря, я и сам не знаю. Какие-то растения. Не очень-то я в них разбираюсь, зато верю в Кевина.

Милдред сказала:

— Он очень хороший специалист. Консультировал по поводу ландшафта застройщика Индейской Деревни. Если бы не Кевин, весь комплекс выглядел бы как поле для игры в гольф.

— Что я слышу, Квилл? Неужели ты, выросший на тротуарах Чикаго, сделался страстным любителем дикой природы? — удивился Арчи.

— Почему бы нет, если мне не надо ничего поливать, удобрять, пропалывать, опрыскивать и подрезать?

Неожиданно их беседу прервали: ворона погналась за белкой. Пернатый хищник угрожающе хлопал крыльями, а зверушка удирала со всех ног.

— Маленькие птички выбрасывают зерна из кормушки, — пояснил Квиллер, — а большие подбирают их с земли, и тут белка попыталась примазаться. Политика и экономика птичьего сада слишком сложны для меня. Давайте поговорим о чем-нибудь простом, например о журналистике, о газетах.

— О'кей, — согласился Арчи. — Ты видел объявление о конкурсе для взрослых на знание орфографии, который объявлен в рамках борьбы за грамотность? Мы проводим подписку, и я счастлив сообщить, что деловое сообщество оказывает большую помощь.

— Чья это идея?

— Это предложила Хикси. Правда, подобные кампании уже проходили в городах Центра — насколько я понял, весьма успешно.

«Ну вот, снова начинается!» — подумал Квиллер.

Хикси Райс, редактор отдела рекламы, постоянно загоралась блестящими идеями, которые неизменно кончались катастрофой — правда, не по её вине. Последним её провалом был Ледовый фестиваль Мускаунти, растаявший и преданный забвению в феврале. Неудачи никогда не обескураживали Хикси, и вскоре у неё появлялась новая идея.

— Мы здорово оплошали с этим Ледовым фестивалем, но уж конкурс на знание орфографии среди взрослых — дело надёжное. Коммерческие фирмы и разные организации заплатят за то, чтобы войти в команду и состязаться за приз, а публика будет покупать входные билеты, чтобы поболеть за своих любимых грамотеев. Зрители развлекутся, а спонсоры получат хорошую рекламу. Я не могу себе представить, что тут может не получиться… Ты как будто сомневаешься, Квилл?

— Вовсе нет! Я обеими руками за ликвидацию неграмотности. Чем больше людей научатся читать, тем больше станут тиражи нашей газеты, тем больше рекламы у нас разместят и тем больше читательских писем я получу.

— О, Квилл! Ты же не такой циник — ты просто шутишь! — запротестовала Полли.

— Недавно я был в шоке, когда узнал, что один известный пикакский бизнесмен не умеет ни читать, ни писать, — поделился Квиллер. — Он идет на всё, чтобы скрыть этот факт.

— Кто? Кто? — загалдели все.

— Эта информация не подлежит разглашению. Прозвучал зуммер, и обе женщины вскочили с места.

— Пора заняться пиццей, — заявила Полли. — Мы позвоним в колокольчик, когда всё будет готово. — И они удалились в амбар, смеясь и щебеча.

Мужчины сидели, откинувшись на спинки кресел, взирали на лес, и душу их наполнял покой. Ни один из них не произнёс ни слова. Они так давно дружили, что молчание их не тяготило.

Наконец Арчи спросил:

— Когда мы отправимся в Центр на матч?

— И я думал о том же! Нужно заглянуть в расписание.

— Как ты думаешь, девочки захотят поехать с нами?

— В прошлом году они получили большое удовольствие от поездки — точнее, от хождения по магазинам и от шоу в субботу вечером, — припомнил Квиллер. — Нужно позондировать почву на сей предмет.

— Я заметил новую книжку о бейсболе на твоём кофейном столике. Только не говори мне, что ты не устоял и купил книгу, которой меньше пятидесяти лет!

— Я её не покупал. Полли принесла её из библиотеки. Моя репутация остаётся незапятнанной… Правда, я разжился в пыльной лавке Эддингтона тремя интересными книгами о Второй мировой войне: «Тихоокеанская война», «Огонь над Лондоном» и «Последние сто дней». Они поступили из поместья на Перпл-Пойнт.

В этот момент их внимание привлёк Коко, который выгнул спину и задрал хвост. Затем он вытянул передние лапы, после чего — одну заднюю. И наконец, взглянув в лицо мужчинам, произнёс: «Йау!» — с такой силой и звучностью, что по лесу прокатилось эхо.

— Что с ним такое? — осведомился Арчи.

— Он знает, что сейчас позвонят, призывая к столу.

Через несколько секунд зазвенел колокольчик.

— Ну, что я тебе говорил? — В голосе Квиллера прозвучала горделивая нотка.

— Никогда не видел ничего подобного!

Коко уже стоял над брезентовой переноской. Квиллер помог сиамцам забраться в неё, и, когда те свернулись на дне сумки, все четверо возвратились в амбар.

Призвавший их колокольчик, медный, с ручкой в виде свернувшейся змеи, стоял на приставном столике в холле.

— Голландское барокко, — отметил Арчи, который многое узнал об антиквариате от первой жены, в Центре. — Где ты это раздобыл?

— В студии Аманды. Она сказала, что он из Стокгольма.

— Вполне возможно. Когда-то между Голландией и Швецией шла оживленная торговля по морю… А вот этот столик эпохи Якова Первого — это что-то новенькое! Откуда он? — Арчи рассматривал маленький овальный столик на пяти крепких точёных ножках.

— «Эксбридж и Кобб», — ответил Квиллер. — Из персональной коллекции Айрис Кобб.

— Это столик из английской таверны, восемнадцатый век, — определил Арчи. — Столешница потертая: её два столетия скребли старательные барменши. А ножки повреждены оттого, что стол тягали туда-обратно по влажному каменному полу.

— А как насчёт тихой музыки на заднем плане? — предположил Квиллер.

— Я же серьёзно! Это подлинная вещь! Можешь оставить этот столик мне после своей смерти.

— А с чего ты взял, что переживёшь меня, негодяй ты этакий?

— Потому что Милдред заставляет его есть салат, — вставила Полли.

Ланч был сервирован в столовой, которой редко пользовались: гостей обычно приглашали пообедать где-нибудь вне дома. Сначала был подан фруктовый суп из груш и малины. Затем последовала пицца с грибами и салат из спаржи и жёлтых перцев. Если бы позднее Квиллер не обнаружил в мусорном контейнере две маленькие жёлтые картонки, ему бы и в голову не пришло, что для пиццы использовали яйца без холестерина. «А мог бы и догадаться», — подумал он.

Когда они пили кофе в гостиной, Милдред сказала:

— Сегодня великий день для любителей искусства в Мускаунти. — Она входила в число основателей Совета по искусству и была теперь председателем нового Центра искусств.

— Они живут дружно? — спросил Квиллер. — Или случаются конфликты?

— Сугубо между нами, — призналась она, — есть определённые проблемы. Я полагаю, что мы — микрокосм всего общества, и у нас не обходится без зависти, снобизма и соперничества — в нормальных пределах. Но внешне всё выглядит пристойно. Среди самих художников имеются расхождения в стилевых предпочтениях и вкусах. Большинство из них занимается предметно-изобразительным искусством, и абстракционисты не хотят, чтобы на выставке их работы висели рядом с изображениями бабочек и шахт.

— Сколько среди вас художников?

— Около двадцати процентов. Тридцать процентов я бы назвала истинными ценителями искусства. Таким образом, остаётся пятьдесят процентов, которые примкнули к нам, поскольку наша деятельность не облагается налогом, или ещё по какой-нибудь там причине.

— В библиотеке прошёл слух, — вставила Полли, — что сегодня у вас будут экспонироваться картины, на которых изображена обнажённая натура.

Милдред закатила глаза и ответила раздражённо:

— Мы никогда не включаем такого рода полотна в публичные экспозиции, потому что некоторые люди восстают против «голых тел», как они это называют. Мы демонстрируем подобные работы только на приёмах для членов.

— Это объясняет, почему вступили те пятьдесят процентов, — сухо произнёс Арчи.

Жена метнула в него косой взгляд и продолжила:

— Некоторые из наших художников делают прекрасные этюды с обнаженной натуры, а та, которая называет себя просто Дафна, завоевала несколько премий. Она будет вести занятия, обучая, как рисовать фигуры — с живых натурщиков, разумеется. Она великолепно знает анатомию кошек, собак, лошадей, а также людей.

Арчи взглянул на часы:

— Давайте-ка отправимся на презентацию, пока там не выпили весь пунш. Полагаю, в него не добавили спиртного.

— Ты правильно полагаешь, — подтвердила Милдред.

Две пары прогулочным шагом направились по дорожке к Центру искусств. Ещё не выйдя из леса, они услышали оживленный гул: шум автомобилей, взволнованные голоса взрослых, крики детей. Квиллер бросил взгляд через дорогу: не сидит ли Мод Коггин на своём крылечке, раскачиваясь и сердито хмурясь на нарушителей её спокойствия? Но там никого не было. Собаки и цыплята, несомненно, были заперты, чтобы им не причинили вреда.

Мостовую вокруг нового здания сплошь исчертили грязные шины грузовиков, и доброволец на крыльце парадного входа призывал посетителей как следует вытирать ноги или снимать обувь.

— Не видишь ли ты пару мокасин из крокодиловой кожи моего размера? — спросил жену Арчи.

В вестибюле разыгрывались в лотерею две работы, подаренные местными художниками: акварель Даффа Кэмпбелла «Копёр шахты "Бакшот" при лунном свете» и инталия[5] В. С. Уикофф «Белизна белого». Последняя представляла собой большой квадрат из плотной белой бумаги, на поверхности которого была выдавлена трёхмерная снежинка. Это произведение, под стеклом, в хромированной рамке, выглядело очень эффектно, по общему мнению. Однако все ставили только на акварель. Квиллер купил пять лотерейных билетиков на инталию, сочувствуя художнику, которым пренебрегли, кем бы ни был он или она.

— А ты не боишься выиграть? — шёпотом поддел его Арчи.

В целях соблюдения анонимности Квиллер подписал корешки квитанций вымышленным именем и дал тот свой номер, что не числился в телефонных книгах.

Менеджер Беверли Форфар, выглядевшая стильно в костюме с короткой юбкой и на высоких каблуках, всё время была на виду — встречала гостей, направляла автомобили и оберегала белый виниловый пол от грязи. Она одаривала обворожительной улыбкой важных посетителей, а с остальными общалась строго по-деловому.

В галереях больше болтали, нежели рассматривали произведения искусства: «Кто-то прекрасно потрудился над освещением… Как ты думаешь, что они добавили в пунш?… Моя кузина купила уже четвёртый копёр шахты… Как вам нравится причёска менеджера?…»

Гости были одеты так, будто только что вернулись из церкви или с пешеходной прогулки. Тут были городские «шишки», студенты, старики с палочками, семьи с маленькими детьми, а также несколько незнакомцев — все гадали, кто бы это мог быть. Дилеры, высматривающие новые таланты? Шпионы из Центра искусств Локмастера, вынюхивающие идеи, которые можно украсть? Тайные агенты, проверяющие, нет ли на выставке произведений искусства или фотографий, которые оскорбляют общественную мораль?

Компания Квиллера рассеялась: Арчи отправился обследовать стол с угощением, Милдред устроила совещание с менеджером, а Полли встретилась с Иолом Скамблом. Было очевидно, что между художником и библиотекарем сразу же установилось взаимопонимание, и, оставив их наедине, Квиллер отправился навестить Джаспера.

Студия Девочки с Бабочками была забита народом, и все обращались к попугаю с дурацкими репликами, покатываясь со смеху от его ответов: А ну-ка, крошка, пощекочи меня!.. Кто-нибудь хочет улечься в постельку?… Я хор-ро-оший мальчик! Он подпрыгивал на своём насесте, взъерошивая перья.

Сама художница стояла в дальнем углу, у окошка, и совершенно не замечала, что творится в комнате. Она беседовала с красивым молодым человеком, чьи непокорные рыжие вихры отливали красной медью. Карие глаза девушки, так красившие её, влюблённо смотрели на него. Завидев Квиллера, она подтащила к нему своего собеседника, чтобы тот познакомился с «мистером К.».

— Это мой бойфренд, Джейк Уэстрап, — представила она. — Это он подарил мне Джаспера.

— Да. Я всегда хотел завести попугая, — объяснил молодой человек, — но когда принёс Джаспера домой, оказалось, что у парня, с которым мы вместе снимаем жилье, аллергия на перья. А мой босс не позволяет взять птицу на работу, потому что мы имеем дело с едой и это против правил… Ну а сейчас мне пора на работу. Рад был с вами познакомиться, мистер К. Пока, Обезьянка. До вечера. — Он ущипнул её за подбородок.

Квиллер, который ни разу в жизни не ущипнул женщину за подбородок, был оскорблён нахальством этого человека, но Девочка с Бабочками, казалось, не имела ничего против. Он сказал:

— Кажется, я не знаю вашего имени.

— Феба. Феба Слоун. У моего отца аптека в центре города.

— Да, конечно. Я очень хорошо знаю аптеку Слоуна. Феба — красивое имя. Оно восходит к греческому «лучезарная».

— Моему бойфренду оно не нравится, — произнесла она извиняющимся тоном. — Он называет меня…

Не успела она докончить фразу, как в студию влетела Беверли Форфар.

— Вам придётся набросить одеяло на клетку, Феба! Слишком уж он расшумелся!

Большая мама, иди к бэби! — заорал Джаспер.

Квиллер незаметно выскользнул из студии и пошёл взглянуть на демонстрацию коллажей. Женщина, которой предстояло в будущем вести занятия по коллажу, сейчас создавала автопортрет из кусочков разорванной газеты. На полочках вдоль стен студии были выставлены пейзажи, сделанные из лоскутков, обрывков обоев, театральных билетов, ярлыков от одежды и компьютерных распечаток.

— Вам не нужно уметь рисовать карандашом или писать красками, — поясняла она. — Ваши краски — это кусочки или обрывки чего-то. Этот процесс заставляет вас немного подумать.

Квиллер перешёл в другой зал. Каллиграф, собиравшийся в дальнейшем обучать класс «красивому письму», с помощью специальных ручек выводил буквы модифицированного древнеанглийского шрифта. Он говорил:

— Практика переписывания зародилась в Древнем Риме и стала искусством в Средние века. Записывайтесь в мой класс, люди, и утрите нос компьютерам!

Он принимал заказы — по доллару за слово — на любое высказывание, которое можно заключить в рамку: это был его дар Центру искусств. Квиллер заказал фразу из Шекспира, на три доллара: «Слова, слова, слова!» Она великолепно смотрелась на древнеанглийском.

В студии, где экспонировались рисунки углем, изображавшие животных, он столкнулся с Милдред. Несколькими плавными линиями художница передавала безмятежность упитанной кошки, настороженность охотничьей собаки, силу и грацию скачущей лошади.

— Взгляни на эти чудесные рисунки, Квилл, — посоветовала Милдред. — Дафна собирается вести занятия по рисованию с натуры. Изобразить человеческое тело — это одна из самых трудных задач в искусстве.

В открытой коробке лежали рисунки без рамки, большие и маленькие. Мужские и женские фигуры были нарисованы откровенно и элегантно — изогнувшиеся, склонившиеся, расслабившиеся, потягивающиеся, бегущие, прыгающие.

Квиллер сделал художнице комплимент:

— Вы говорите так много столь немногими линиями! В чём тут секрет?

— В знании анатомии, — ответила Дафна. — Нужно знать, как устроено тело, как функционируют кости и мускулы. Нужно использовать скорее свой мозг, нежели глаз. Вот чему я учу.

Арчи всё наскучило. Искусство не входило в сферу его интересов. Сделав знак дамам, они с Квиллером вышли на крыльцо, чтобы подождать там.

— Ну как, присмотрел себе что-нибудь? — спросил Арчи.

— Тотем высотой примерно в два фута. Я люблю резьбу по дереву. Он будет хорошо смотреться на столике у меня в холле.

— И его удобно иметь под рукой на случай, если придётся защищаться.

— Я попросил их повесить на тотем табличку «Продано». Они не хотели отдавать его, пока не закроется выставка.

— Что ты думаешь о Беверли Форфар? — спросил Арчи. — Я не верю этому имени.

— Или этим волосам! Выглядят как шлем из лакированной кожи.

— Она крупная женщина с большим бюстом.

— Но с хорошими ножками. Изящные лодыжки, — заметил Квиллер.

— Когда женщина на высоких каблуках, её лодыжки кажутся изящнее. У Фрэн Броуди тоже недурные лодыжки.

— По шкале от одного до десяти баллов я бы поставил Фрэн десять, а миссис Форфар — семь.

— Что случилось с Фрэн? — спросил Арчи. — В последнее время её не видно на заседаниях Торговой палаты.

— Она в отпуске. А до того ездила в Чикаго заказывать новую мебель для отеля.

— Надеюсь, не что-нибудь аляповатое.

— Она сказала мне, что это будет Густав Стикли — уж не знаю, что она имела в виду, — ответил Квиллер. — Но ты можешь быть спокоен за Фрэн: всё, что она делает, — это первый класс.

— А вот и девочки.

Когда они вчетвером возвращались в амбар, Квиллер расспросил Милдред об инциденте с попугаем Джаспером.

— Он немножко похулиганил, потому что толпа его дразнила, — объяснила она. — При обычных обстоятельствах всё бы сошло нормально, нет причин, по которым он не мог бы оставаться в студии Фебы, пока она не найдёт квартиры. Но Беверли его не любит, вот в чём дело. Она вообще дергается от многих вещей.

— Где ты её отыскала? Каким образом она получила это место?

— Она местная жительница. Подростком занималась у меня в классе искусства. Потом уехала в Центр, вышла замуж, работала в картинных галереях, а после развода вернулась в Пикакс.

— Видишь ли, я расспрашиваю тебя не без причины, Милдред. Если это не расстроит Беверли, я бы хотел познакомить Коко с Джаспером — разумеется, кот будет на поводке.

— Почему бы и нет? Мы должны дать тебе ключ и позволить осмотреть здание, после того как ты заберёшь свою почту. То есть, конечно, если ты не имеешь ничего против.

Квиллер согласился, и она дала ему ключ, сняв со своей связки.

— У Джаспера определённо была дурная компания, — посетовала Полли. — На одном из заседаний нашего птичьего клуба присутствовал амазонский попугай, и он был истинным джентльменом. В его словарь входило почти сто слов. Услышав звон колокольчика, он сказал своей хозяйке, чтобы та подошла к телефону. Она разводила попугаев. Он называл её «любимая» и целовал в ушко. Он даже умел петь «Боже, благослови Америку».

— Пожалуй, я останусь верен кошкам… А как угощение, Арчи? — спросил Квиллер. — Я так и не добрался до стола.

— Поскольку моя жена возглавляет комитет, то не сомневайся: угощение было отменным! Какие-то неопрятные личности запихивали печенье в рот и в карманы. А я гадал, художники это или меценаты.

Затем Квиллер поинтересовался рисунками Девочки с Бабочками. Искусство это или дешевые поделки на продажу?

Ему ответила Милдред:

— Ты можешь называть их декоративным искусством. В них нет оригинальных идей, но это ручная работа, и они определённо пользуются популярностью.

— А как насчёт парня, который рисует копры шахт? — осведомился Арчи. — Он запрашивает хорошую цену, но ведь такую картинку можно очень быстро намалевать: там нет деталей.

— Они импрессионистичны, — пояснила ему жена. — Ты не можешь сосчитать доски и гвозди, но чувствуешь освещение, погоду и настроение. Акварель жидкая, и нужно работать быстро, для этого требуются уверенность и мастерство.

— Если бы я смог стать одним из когда-либо живших художников, я бы выбрал Уинслоу Хомера,[6] — заметил Квиллер.

— А я бы стала Мэри Кэссетт[7], - заявила Полли.

Милдред кивнула:

— В её работах были простота и очарование.

— Я тоже должен сделать выбор? — спросил Арчи. — Я бы стал Чарльзом Шульцем[8].

Райкеры повезли Полли домой, поскольку все трое жили в Индейской Деревне. Квиллер попросил её:

— Позвони мне, когда будет время. Я хочу узнать, как ты договорилась с Полом Скамблом.

— Непременно! — пообещала Полли. Она вся как-то особенно светилась.

Глава пятая

Через полчаса после того, как Полли вместе с Райкерами покинула амбар Квиллера, она ему позвонила. Первыми её словами были:

— Я в восторге от того, что будут писать мой портрет, Квилл! Большое тебе спасибо.

— Позволь напомнить, — не удержался он, — что мне пришлось выкручивать тебе руки, прежде чем ты согласилась. Что, пришлись по вкусу работы Скамбла?

— Да, и он сам тоже, хотя мне не нравится эта козлиная бородка. Но он приветлив и обладает чувством юмора. Возник вопрос: писать ли портрет в Центре искусств, где довольно специфическая атмосфера, или у меня дома? Он склоняется к тому, чтобы работать в привычной для меня обстановке.

— Я не знал, что он работает на дому у клиентов.

— Ну, вообще-то он придёт завтра вечером, чтобы осмотреться.

— Понятно, — промолвил Квиллер, поглаживая усы. — И сколько сеансов ему потребуется?

— Трудно сказать, пока он по-настоящему не приступит к работе. Он делает предварительный набросок углем. Завтра вечером взглянет на мой гардероб, и мы решим, что мне надеть.

— А как насчёт твоего нового платья? — спросил Квиллер с энтузиазмом. Он сам помогал Полли выбрать платье в бутике «У Авроры».

— Это было бы славно, но… Видишь ли, оно цвета фуксии, а Полу нужно что-нибудь синее, чтобы подчеркнуть цвет моих глаз.

— Надеюсь, ты сможешь позировать в своих опалах.

— Мне бы очень хотелось — ты же знаешь, — но Пол говорит, что жемчуга придают женскому портрету некое свечение.

— Хорошо! Я обеими руками за свечение, — сухо произнёс Квиллер.

— Я позвоню тебе завтра вечером, дорогой, как только уйдёт Пол… Разве это не волнующе?

Когда разговор закончился, Квиллер нервно подёргал себя за усы, а Коко, который сидел у телефона на столике и прислушивался к каждому слову, вставил: «Йау!», и тон у него был явно двусмысленный.

— Ну и дела! Как тебе всё это нравится, старик? — спросил Квиллер.

Кот перекувырнулся и поскреб задней лапой за ухом.

И сразу же зазвонил телефон. Это была женщина, судя по голосу — Беверли Форфар. Она желала поговорить с Рональдом Фробницем[9].

— Пожалуйста, подождите минутку, — попросил Квиллер и, прикрыв трубку рукой, попытался изобразить голос Фробница. После приличествующей паузы он прогнусавил: — Фробниц у телефона.

— Мистер Фробниц, у нас для вас чудесные новости! Мы звоним из Центра искусств. Вы — счастливый обладатель замечательного произведения В. С. Уикофф, выполненного в технике инталии. Наши поздравления!

— Не может быть! — произнёс он в нос. — Я никогда в жизни ничего не выигрывал. Вы уверены, что здесь нет какой-нибудь ошибки?

— О, я вас заверяю, что это сущая правда! И вам приятно будет узнать, что вещь оценена в тысячу долларов. Вам следует это знать на предмет страхования. Вы местный житель? Кажется, мы с вами не встречались.

Голос у неё был обворожительный, и он никак не вязался с причёской воительницы. Однако Квиллер не растерялся. Он был мастер увиливать от прямых ответов и замешкался всего на секунду.

— Я из Сан-Франциско, приехал сюда навестить родственников, вот и попал случайно на ваше торжество. Меня сразу восхитила эта инталия, хотя я и представить не мог, что мне посчастливится стать её обладателем.

— Как же вы довезёте инталию до Сан-Франциско? Не хотите, чтобы мы её вам упаковали?

— Превосходная идея! Вы так добры, миссис… миссис…

— Форфар. Беверли Форфар.

— У вас такой великолепный Центр искусств, и я уверен, что это в большой степени ваша заслуга.

— О, благодарю вас, мистер Фробниц, но…

— Так-так, посмотрим… Моя свояченица заберёт инталию у вас и отправит мне, поскольку я рано утром уезжаю. Когда вещь будет готова? Я не хочу вас торопить.

— Дайте нам время до среды. Было так приятно с вами побеседовать, мистер Фробниц!

— Мне тоже, миссис Форфар.

Квиллер повесил трубку, посмеиваясь. Беседа напомнила ему актерские этюды в драмкружке колледжа.

Однако сиамцам разговор не понравился. С чего это вдруг хозяин заговорил не своим голосом?

— Простите, ребята, — повинился он. Взяв Юм-Юм на руки, Квиллер принялся расхаживать с ней по комнатам, ласково что-то приговаривая и почесывая шейку. Коко ходил за ним по пятам, подергивая ушами.

Номер с гундосым Фробницем, как и все подобные проказы, помог Квиллеру расслабиться. И теперь он прошёл в свой кабинет в самом игривом настроении, собираясь писать материал о фиаско музея.

Покончив с этим, он позвонил соседке, проживавшей в квартире над каретным сараем Клингеншоенов, в начале тропы. Шёл уже двенадцатый час, но Квиллер знал, что она не спит — читает шпионский роман, или печёт пирожки, или беседует по телефону со своим внуком, живущим в Центре, благо по ночам действует льготный тариф. Селия Робинсон попала в Пикакс благодаря знакомству с покойной Эвфонией Гейдж. Она покорила сердца местных жителей готовностью работать на общественных началах и весёлым нравом. Хотя волосы Селии давно поседели, смех у неё был молодой.

Она не только снабжала Квиллера готовыми блюдами, которыми он набивал свою морозилку, но иногда и выручала его в делах, требовавших анонимности. Она называла его шефом, а он её — секретным агентом 0013 1/2. Селия от души хохотала над его незамысловатыми остротами, а он находил, что она в высшей степени надежна.

— Надеюсь, я звоню не слишком поздно, — начал он непринуждённым тоном.

— Вы же меня знаете, шеф! Я — сова. Сейчас варю картофель для салата — завтра вечером намечается небольшая работёнка по обслуживанию приёма. Сразу после церкви я пошла к Вирджинии и провела у неё всё время.

— Её дочь, как мне кажется, входит в число «Проворных помощников».

— Да, чудесная девушка! Всегда бросается на помощь к какому-нибудь несчастному.

— Она говорила что-нибудь об уничтожении надписи на фермерском доме?

— Нет. Таков уж их девиз: помоги, но не болтай об этом.

— Похвальный принцип.

— Могу ли я чем-нибудь вам помочь, шеф? Он сменил манеру с добрососедской на официальную, выговаривая слова медленно и чётко:

— Ваш зять Рональд Фробниц… оставил для вас сообщение, когда не смог с вами связаться… Завтра рано утром он возвращается в Сан-Франциско… он хочет, чтобы вы кое-что забрали и отправили ему. — Он сделал паузу, давая ей время переключиться с картофеля на интригу.

Селия быстро схватывала.

— А он… а Рональд сказал, что именно мне нужно забрать?

— Произведение искусства, которое он, по-видимому, выиграл в лотерею сегодня в Центре искусств. Оно будет готово в любое время — после среды.

— Интересно, какого оно размера.

— Около тридцати квадратных дюймов и очень плоское. Он хочет, чтобы вы подержали эту вещь у себя, пока он не пришлёт вам ярлык с адресом.

— Рада помочь, шеф. Вы хорошо знаете моего зятя? — Затем она добавила: — Просто на случай, если кто-нибудь спросит.

— У него жена и трое красивых детей. Он преподаёт психологию в каком-то университете в Калифорнии. Его хобби — гоночные автомобили… У вас там что-то звенит?

— Это таймер: картошка готова!

— Вешаем трубку! Поговорим позже.

У Квиллера имелись свои виды на утро понедельника. Сначала он заправится сосисками и оладьями у Луизы, затем навестит редакцию и сдаст материал Джуниору Гудвинтеру. Если молодой главный редактор сочтёт статью неподходящей для печати, значит, ничего не попишешь! Пусть опубликуют пару абзацев из пресс-релиза музея!

Однако наступивший понедельник внёс коррективы в эти планы. Коко не находил себе места. Едва притронувшись к завтраку, он сел возле чулана, где хранились швабры, и стал кидаться на дверную ручку. В чулан сиамцев сажали под арест за плохое поведение. Однако здесь же хранились шлейки и поводки. Коко явно рвался на прогулку. Неужели он ощущал присутствие попугая — в несколько десятых мили от него? Зная выдающиеся способности кота, Квиллер не находил тут ничего невозможного.

При виде шлейки Юм-Юм взлетела по спиралеобразной лестнице под самую крышу, но Коко чуть ли не подпрыгивал от нетерпения. Квиллер шёл по дорожке, придерживая за поводок сиамца, угнездившегося у него на плече. Кот оставался равнодушным к порханию птичек и беличьей суете, но напрягся, стоило им приблизиться к Центру искусств, и издал гортанные звуки, когда они вошли через калитку.

— Спокойно, старик, — сказал ему Квиллер. — Это всего лишь… — И тут он понял, почему забеспокоился Коко. Хотя поблизости не было ни одного автомобиля, двери здания были открыты — широко распахнуты. Коко чуял беду. Откуда он знает, что двери должны быть закрыты? Но Коко всегда замечал непорядок: водопроводный кран, который забыли завернуть, духовку, не выключенную по рассеянности, свет, горящий днём. Его кошачья интуиция была сверхъестественной.

Квиллер ускорил шаги, сжимая в руке поводок. Осторожно войдя в здание, он увидел грязные следы ног на светлом виниловом полу и позволил Коко спрыгнуть с плеча. Не колеблясь, Коко потянул хозяина к тому крылу здания, где находились студии, обнюхивая пол, как собака. И вдруг он остановился перед большим тёмно-красным пятном на полу между кабинетом менеджера и студией Девочки с Бабочками.

— Кто-то его убил! — ахнул Квиллер. — Кто-то убил Джаспера!

Дай мне ар-рахис! — прозвучал в ответ пронзительный голос.

Клетка Джаспера не была прикрыта, и он раскачивался на своём насесте, моргая большими круглыми глазами. На полу валялось забрызганное кровью одеяло. Маленький столик был опрокинут, вокруг разбросаны орешки и осколки разбитой восточной вазы.

Квиллер подумал, что кто-то решил украсть птицу и поднёс руку слишком близко к клетке, а мощный клюв Джаспера поранил ему палец. Незваный гость в панике сбежал из здания.

Но Коко уже достаточно насмотрелся на Джаспера и кровавые пятна — он снова натянул поводок, таща Квиллера к студии, где на стенах были выставлены этюды с изображениями животных. Игнорируя эти рисунки, он направился прямо к открытому ящику, где были сложены наброски. Приподнявшись на задние лапы, сиамец заглянул в ящик. Квиллер тоже бросил туда взгляд. Там остались только большие рисунки, а маленькие — которых насчитывалось около дюжины — исчезли!

Теперь стало ясно: вору нужны были ню, а не попугай! Он сложил рисунки в мешок и остановился, привлечённый голосом Джаспера, который выкрикивал что-то оскорбительное или непристойное.

Утащив Коко из студии и временно заперев в комнате отдыха, Квиллер набрал девять-один-один — он позвонил из кабинета менеджера, находившегося против кровавого поля битвы. Журналист сообщил о краже со взломом. Затем связался с редакцией «Всякой всячины». И наконец, уведомил о случившемся менеджера. Беверли Форфар жила на Плезант-стрит и примчалась вскоре после помощника шерифа.

— Что за шум? — Это были её первые слова, когда она вошла.

Коко завывал в знак протеста, и стены его темницы усиливали вой.

Беверли осмотрела все комнаты, и Квиллер привлёк её внимание к пропаже этюдов с изображениями человеческих фигур.

— Возможно, Дафна забрала их домой, — предположила она. — Я ей позвоню.

Прибыл Роджер Мак-Гилеврэй со своей камерой, и Квиллер, забрав кота, незаметно удалился через боковую дверь. Ему не хотелось, чтобы в газете появились фотографии Коко и сенсационные статьи о коте-ищейке.

Он упорно защищал тайну Коко. Удивительные способности кота были известны только двум людям, и оба они служили в правоохранительных органах. Даже Полли и Арчи ничего не знали о Коко-детективе, да и не приняли бы этого всерьёз. Квиллер и сам затруднялся объяснить природу загадочного феномена — разве что у нормальных котов сорок восемь вибрисс, а у Коко — шестьдесят.

В тот же день новость появилась в газете. Шериф, говорилось в статье, выехал по звонку «соседа», увидевшего, что входная дверь открыта. Пропало несколько «произведений искусства». Незваного гостя «клюнул и прогнал» попугай, находившийся в здании.

Сообщение поместили на третьей полосе, поскольку первая была занята. Центральное место отвели репортажу Роджера об открытии Центра искусств. Были названы имена двух лиц, выигравших в лотерее: Рональд Фробниц и Торнтон Хаггис. «Ха! — подумал Квиллер. — Второй везунчик тоже воспользовался вымышленным именем». На первой странице также напечатали его собственный ехидный материал о презентации даров в Фермерском музее:

В субботу днём в музее Гудвинтера в Норт-Мидл-Хаммок толпа, состоявшая из 310 посетителей, выпила 450 чашек чая и осмотрела коллекцию из 417 предметов старины в стальном амбаре площадью 1800 квадратных футов, где 83 добровольца провели в общей сложности 2110 часов, составляя каталог экспонатов, принесённых в дар 291 жителем Мускаунти.

«Это первый и последний раз, когда коллекция демонстрируется публике, — заявил представитель музея. — Поскольку эти единицы хранения потребуются для временных выставок в фермерском доме, новая система подскажет нам, что у нас имеется в наличии и где конкретно хранится каждый предмет».

Компьютеризованный каталог был создан благодаря пожертвованиям граждан и дотации Фонда Клингеншоенов. Копии каталога можно приобрести за небольшую плату, необходимую для покрытия расходов на ксерокопирование. За такую же цену дарители предметов быта могут получить к ним доступ для фотографирования. Все дары не облагаются налогом.

По просьбе Квиллера под материалом не стояла фамилия автора. Не было подписи и под фотографиями, запечатлевшими менеджера музея, стальной амбар и посетителей у стола с угощением. Репортаж о музее сопровождался чем-то вроде стихотворения, заключённого в фигурную рамку:

НОСТАЛЬГИЯ

Двадцать четыре стула с ножками,
Десять стульев, у которых не хватает ножки,
Граммофон с пластинками Карузо,
Семь флагов с 48 звёздами,
Складной операционный столик доктора.
И четыре белых эмалированных ночных
горшка.

Тридцать девять надбитых фарфоровых чашек,
Пять стеганых одеял ручной работы в пятнах,
Две заплесневелые деревянные стиральные
доски,
Женская шляпка с вылинявшими перьями
страуса,
Форма медсестры образца 1910 года.
И три ночных горшка, окрашенных под гранит.

Два крючка с перламутровыми ручками
для застегивания пуговиц,
Коробочка с 207 открытками, надписанными
вручную,
Пять школьных парт, на которых вырезаны
инициалы,
Шесть с половиной пар сапожек со шнуровкой,
Грелка без пробки.
И два ночных горшка в синюю крапинку.

Коробка со 145 фотографиями, на которых
неизвестно кто запечатлён,
Три опасные бритвы,
Пара мужских гетр из серой замши,
Куртка с меховой подкладкой, изъеденной
молью,
Набор хирургических пил и скальпелей.
И один подлинный беннингтонский
ночной горшок.

Хотя Квиллер старательно обходил стороной редакцию газеты в тот понедельник днём, ему сообщили, что там творилось. Телефонные линии были перегружены из-за звонков возмущённых читателей, так что телефонная компания сократила обслуживание газеты, дабы не ставить под угрозу всю телефонную сеть округа. Менеджер музея, недавно поселившийся в Пикаксе, требовал увольнения виновного, не подозревая о том, что «Всякая всячина» обязана своим существованием Фонду Клингеншоенов. Была созвана редакционная летучка, чтобы обсудить создавшееся положение, но редакторы и остальные сотрудники газеты устроили автору овацию стоя, и совещание завершилось взрывом оглушительного хохота.

Во второй половине дня Квиллер сидел в павильоне с сиамцами, обложившись журналами, как вдруг внимание его привлекла внезапная перемена в поведении кошек. Вытянув шею и навострив уши, они пристально смотрели на дорожку, ведущую к Центру искусств. Через несколько минут захрустел под чьими-то ногами гравий, и Квиллер пошёл взглянуть, кто нарушил границу его владений. И тут из-за поворота дорожки показался пухленький маленький мальчик.

Квиллер не особенно жаловал малолеток.

— Что-нибудь ищешь? — резко спросил он, уперев кулаки в бока.

— Просто слоняюсь вокруг, — дружелюбно ответил мальчуган с невинным выражением лица. Это был один из упитанных белокурых и румяных сорванцов — из таких в Мускаунти потом вырастают великаны. — Что это такое? — спросил он.

— Что именно?

— Эта штука со стеклянными экранами вокруг.

— Это павильон.

— О… Как пишется это слово? — Квиллер произнёс его по буквам, а мальчик внимательно изучил строение и объявил: — Это октагон.

— Что?!

— Ну, у него восемь сторон.

Это было так забавно, что Квиллер утратил всю свою воинственность.

— Как тебя зовут?

— Калверт.

— Калверт? Твой отец — инженер-дорожник?

— Он фермер. Мы живём на Бейс-лейн.

— Как его имя?

— Ролло Макби.

— Я его знаю, — сказал Квиллер. — Как и твоего дядю Бойда. Мы встречались в кафе. А что ты здесь делаешь?

— Меня послала мама. Я отнёс суп и рисовый пудинг миссис Коггин. Ей за девяносто. Но у неё нет сенильного слабоумия.

Тут Квиллер пришёл в такой восторг, что пригласил мальчика в павильон и познакомил с кошками.

— Я никогда таких не видел, — объявил Калверт.

— Это сиамцы.

— У вас самые большие усы, какие мне приходилось видеть. Они вам не мешают?

— Уже нет. Первые двадцать пять лет — самые трудные. Сколько тебе?

— Десять… исполнится в июле.

— У тебя хороший словарный запас для твоего возраста.

— У меня есть свой собственный словарь.

— Молодец! Ты собираешься стать этимологом, когда вырастешь?

Мальчик отрицательно покачал головой:

— Я собираюсь стать фотографом. Мне нравится делать снимки.

— Какие снимки?

— Фотографировать людей за каким-то делом. Как мой папа доит коров. А моя мама печёт хлеб. Или миссис Коггин кормит цыплят. Ну, мне пора домой — ужинать. Можно мне как-нибудь сфотографировать кошек?

— Ну что же, попробуй. — Квиллер издал смешок. Будет забавно, если сиамцы станут охотно позировать мальчугану после того, как последние несколько лет отвергали все попытки профессионального фотографа их заснять.

Полли обещала позвонить после ухода Пола Скамбла. Было уже поздно, и Квиллер забеспокоился.

— Я угостила его стаканом вина и простым ужином, — объяснила она. — Ему понравился мой дом. Мы решили, что я надену синее шёлковое платье и жемчуга и усядусь в виндзорское кресло посреди библиотеки, на фоне кожаных корешков книг семьи Дункан, а в руке у меня будет «Гамлет».

— Когда он приступит?

— Именно это нам и нужно обсудить, Квилл. Он хочет работать при дневном свете, а поскольку я всю неделю занята в библиотеке, это нужно сделать за несколько уик-эндов. Ты же знаешь, дорогой, как я люблю проводить время с тобой вместе, и чтобы ничего нас не отрывало, но… что же ещё можно сделать?

«И зачем я вообще заварил всю эту кашу?» — подумал Квиллер, но вслух сказал, притворяясь равнодушным:

— Не расстраивайся. У нас ещё будет много других уик-эндов.

Остаток вечера Квиллер посвятил чтению вслух. Он читал сиамцам — это было их любимое времяпрепровождение, особенно перед сном. Выбор книг был обязанностью Коко. Они никогда не читали ничего от корки до корки, а выбирали главу то из одной, то из другой книги. Квиллер подозревал, что для его слушателей все произведения звучат одинаково, а сам он любил перелистать книги, которые читал прежде. Это было всё равно что встретить на углу улицы старого друга.

Сегодня Коко внимательно изучил новые приобретения из книжного магазина Эддингтона. Как следует обнюхав три книги о Второй мировой войне, он сбросил с полки «Огонь над Лондоном», и Квиллер поймал томик, не дав ему упасть на пол. Как всегда, он растянулся в своём любимом кресле, положив ноги на оттоманку. Юм-Юм примостилась у него на коленях, а Коко устроился на широком подлокотнике кресла, весь внимание. И ещё неизвестно, кого больше ублажал этот ритуал — кошек или человека.

После чтения вслух сиамцы, как обычно, перекусили на ночь, а затем поднялись по лестнице в свою комнату на третьем полуэтаже. Их дверь оставляли открытой на ночь с тех пор, как был создан птичий сад: кошки любили рано утром наблюдать за птицами из окон холла. А дверь в свою спальню Квиллер запирал, чтобы пушистые питомцы не забрались к нему под одеяло.

Ночь была ясная и тихая — ни ветерка. Светили яркие звезды. Незадолго до рассвета Квиллера вырвал из забытья шум: что-то стукнулось о дверь, а затем послышался душераздирающий вой. Выпрыгнув из постели, Квиллер устремился к двери.

— О господи! — вскричал он, бросаясь к телефону.

Большие окна с восточной стороны обрамляли ужасающую картину: ночное небо сверкало оранжевыми красками! Он набрал девять-один-один.

— Горит здание… на Тревельян-роуд, в четверти мили к северу от Бейс-лейн… новый Центр искусств… окружён лесом… может возникнуть лесной пожар.

Квиллер натянул брюки поверх пижамных штанов, скатился по спиральной лестнице на кухню и, схватив ключи от машины, выскочил из дома.

«О боже! — причитал он про себя, мчась по дорожке. — Столько надежд! Столько труда! Всё это искусство! Весь этот скипидар!.. Какой-то художник заработался допоздна — и курил, невзирая на правила… У Милдред будет сердечный приступ!»

Он уже слышал безумный хор — вой пожарных машин и сирены полицейских автомобилей. Когда Квиллер подъехал поближе, картина сделалась ярче: красные и жёлтые языки пламени лизали чёрное небо. Огонь не добрался до рощи древних деревьев… не добрался до новых ворот… не добрался до Центра искусств! Горел фермерский дом Коггин!

Глава шестая

Языки пламени рвались в чёрное небо, и неуклюжие силуэты пожарных вырисовывались на фоне оранжево-красного ада. Сверкали мощные фары, вспыхивали синие мигалки. Пожарные машины, автомобили службы шерифа и пикапы волонтеров сновали во всех направлениях. С севера спешила ещё одна пожарная команда — из ближайшего городка.

Квиллеру приходилось писать о больших пожарах для газет Центра, но никогда он не видел ничего печальнее этого простого фермерского дома, который был весь охвачен пламенем. Где Мод Коггин? Удалось ли ей спастись?

Брандспойты были нацелены на пламя, слышалось шипение пара, вздымались клубы чёрного дыма. Безветрие внушало надежду, что искры не воспламенят Центр искусств. Но на всякий случай крышу здания поливали из пожарной кишки. Квиллер заметил брандмейстера в белой каске; все остальные были в одинаковых чёрных костюмах — с жёлтыми полосками, чтобы не затеряться в дыму. Как только потушили пламя, несколько пожарных поспешили внутрь с кислородными подушками. Когда они вскоре вышли из дома, лица их покрывала копоть, а головы были понуро опущены.

Люди шерифа огородили опасную зону жёлтой лентой. Квиллер двинулся по периметру, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Внутри заграждения ждала карета «скорой помощи», офицеры из полиции Пикакса и службы шерифа только пожимали плечами. «Может, никого не было дома», — с надеждой сказал один из них. Корреспондент «Всякой всячины» тоже ничего не знал. Он делал обычные снимки, какие делают на любом пожаре.

Квиллер оставался у пожарища до тех пор, пока дом и надворные постройки не выгорели дотла и остались только груды обугленного хлама. Пожарные машины начали разъезжаться. Один из пожарных подошёл к Квиллеру:

— Мы уезжаем, мистер К., но парочка наших останется тут — понаблюдать, не будет ли новых очагов возгорания.

Его лицо было чёрным от копоти, но Квиллер узнал голос.

— Вы Ролло? Что с женщиной, которая здесь жила?

— Погибла!.. Её больше нет! Ужасно жаль! Не смогли пробраться внутрь, чтобы спасти её. Дом вспыхнул как спичечный коробок. Сгорела в своём кресле. Даже если бы нам удалось до неё добраться, это бы не помогло: она, скорее всего, задохнулась от дыма.

Вспомнив о недавней хулиганской выходке, Квиллер спросил, не было ли попытки поджога.

— Шеф будет проводить расследование.

Прибыла машина коронера, и Квиллер, отвернувшись, медленно побрёл к своему пикапу.

Остаток ночи он почти не спал, ему всё виделась Мод Коггин в своём большом кресле — положив ноги в высоких сапогах на деревянный ящик, она усмехалась по-девчоночьи и хвасталась своим возрастом. И была исполнена решимости прожить ещё лет десять.

Он уже мысленно видел заголовок: «Женщина 93 лет погибла при пожаре на ферме». Утренние телевизионные новости уделят этой трагедии примерно двадцать секунд, а следующие двадцать минут посвятят хорошей новости: Центр искусств не пострадал. Беверли Форфар рассердится из-за того, что на дороге полно грязи и всё покрыто сажей. Она вряд ли будет оплакивать «бельмо на глазу», ржавый грузовик и беспокойную живность — избавились, и слава богу!

Сиамцы почувствовали, что Квиллер расстроен, и не тревожили его, пока муки голода не стали сильнее сострадания. Тогда они начали выражать протест: Юм-Юм издавала пронзительные вопли, а Коко выступал в миноре — это напоминало печальное блеяние овцы: «ааа-ааа-ааа». Квиллер откинул сбившиеся простыни и направился по лестнице прямиком на кухню, где накормил кошек, включил кофеварку и позвонил во «Всякую всячину».

— Кто делал материал о пожаре? — спросил он.

— Дейв отснял плёнку и получил уклончивый ответ от шефа пожарных. Конечно, они расследуют причину возгорания. Тут не из чего делать репортаж. Тебе что-нибудь известно, Квилл? Это же случилось буквально у тебя на задворках.

— Я бы мог изложить основные факты, но мне бы не хотелось…

— Не беспокойся. Мы не будем упоминать твоего имени. — Весь штат редакции неукоснительно соблюдал то, что называли «правилом кляпа К.».

— О'кей. Ну что же, поехали, — начал Квиллер. — Этот дом принадлежал Мод Коггин, девяноста трёх лет. Уроженка Литл-Хоуп. Она и её покойный супруг, Берт, начинали с одного акра. Тогда они не могли позволить себе лошади, и Мод приходилось самой впрягаться в плуг — позднее она этим хвасталась. Ферма разрослась до ста акров, и после смерти мужа Мод сдавала землю в аренду. Миссис Коггин сохранила дом в первозданном виде, там не было современных удобств. Но она любила жить просто. Разводила цыплят. У неё был маленький огород. Она выращивала репу и капусту.

— Не могли бы мы процитировать кого-нибудь из тех, кто её знал? — спросил редактор.

— Вы можете сослаться на соседа, сказавшего: «Миссис Коггин очень гордилась тем, что способна сама о себе позаботиться». Своим долголетием она была обязана тяжёлому труду. Старая леди оставалась энергичной для своих лет и читала «Всякую всячину» без очков. И была единственным членом лиги по спасению дряхлых собак, которые никому не нужны. Ну как, это охватывает тему?

— Не только охватывает, но и перевязывает ленточкой. Спасибо, Квилл.

— И помни: никаких имён.

— Хорошо! Никаких имён… Погоди-ка! Вчера ночью Дейву удалось заснять всего лишь обычную плёнку о пожаре. Ты не знаешь, нет ли каких-нибудь фотографий — её или дома?

— Хм-м… Возможно, мне удастся кое-что сделать. Я этим займусь. — Он подумал о Калверте. Если мальчик управляется с камерой так же ловко, как со словами, может что-нибудь получиться.

— А как насчёт организации похорон, Квилл? У кого брать информацию?

— Хороший вопрос. Этим я тоже займусь. Я тебе перезвоню.

Квиллер повесил трубку, но остался сидеть без движения. Он думал о бедной женщине, которая «не совала нос в чужие дела». Она была настоящей отшельницей, хотя и говорила, что водит свой собственный грузовик. Куда же она ездила? В банк? В церковь? В супермаркет? Судя по всему, ей вполне хватало свежих яиц, кофе, репы и капусты… и, быть может, молока от коров Макби, а иногда — рисового пудинга с соседской кухни. Кто же займется её похоронами? Будет ли эпитафия на памятнике в точности такой, как ей хотелось? Кто разберётся с её наследством? Узнает ли её потомство, что она скончалась, — да и будет ли им до этого дело?

У Квиллера возникло желание позвонить на ферму Макби. Он был немного знаком с Ролло: они обменивались шуточками в кафе, а иногда приветствовали друг друга, встречаясь на дороге. И Ролло, и его брат Бойд были пожарными-добровольцами, и они провели почти всю ночь на пожаре. Сейчас Ролло наверняка отсыпается; Калверт в школе; миссис Макби, которая ведёт бухгалтерию у других фермеров, вероятно, наносит им визиты. Однако у них, несомненно, включен автоответчик. Материал о Коггин нужно срочно сдавать, время не ждёт. Он решил попробовать. На его счастье, ответил женский голос.

— Миссис Макби? Это ваш сосед, Джим Квиллер. Уверен, что Ролло спит после такой выматывающей ночи.

— Его не разбудить даже пушками! Когда он пришёл домой, то был так измучен и расстроен, что просто сел и заплакал, и я тоже! Калверт горюет, я даже позволила ему не ходить в школу. Он любил старую Мод, будто родную прапрабабушку… Сказать Ролло, чтобы позвонил вам, когда проснётся?

— Да, пожалуйста. В газете интересуются насчёт похорон. Миссис Коггин почти целое столетие прожила в Мускаунти, она — часть истории округа, и «Всякая всячина» хочет отдать дань её памяти. Что мне им сказать о её похоронах?

— Ну что же, она не так уж часто ходила в церковь, но я могу попросить нашего пастора отслужить службу, и он это охотно сделает.

— Вы бы хотели, чтобы я связался с похоронным бюро? Фонд К. возьмёт на себя все расходы. Очень важно, чтобы миссис Коггин достойно проводили в последний путь.

— Это было бы очень хорошо с вашей стороны, мистер К.

— Да, и ещё одно. Когда Калверт навещал меня на днях, он упомянул о том, что фотографировал миссис Коггин. Как вы думаете, эти снимки годятся для публикации в газете?

— Ну, не знаю. Вы бы хотели на них взглянуть?

— Конечно, хотел бы, но нас поджимает время. Если вы их приготовите, то я через десять минут проеду мимо вас и заберу их.

Он выбрал кратчайший маршрут через Мейн-стрит и Бейс-лейн, и Калверт выбежал навстречу с конвертом, в котором лежали снимки. Оттуда Квиллер направился прямо в редакцию газеты и положил конверт на стол бильд-редактора. Они принялись вместе рассматривать фотографии: Мод развешивает бельё на веревке, чистит репу, копает во дворе, собирает помидоры, задаёт корм цыплятам, кормит старых собак и так далее.

— Это лучше, чем я ожидал, — сказал редактор, откладывая три и возвращая остальное. Он отобрал те снимки, где Мод была за рулём своего грузовика (крупный план), развешивала выстиранное бельё, (действие) и кормила собак (фото, вышибающее слезу).

— Не забудь поставить его имя, — попросил Квиллер. — Ему всего девять лет, и для него это будет целое событие. Его зовут Калверт Макби. К-а-л-в-е-р-т.

— Калверт? Ты уверен?

— Уверен ли я, что это Мускаунти? И не забудь заплатить за фотографии — как обычно платят внештатным сотрудникам.

Затем Квиллер заехал в похоронное бюро братьев Динглберри и отдал распоряжения. В их записях была отражена дата захоронения Берта Коггина и местоположение его могилы; тогда же было куплено место на кладбище для его жены — рядом с мужем. В конторе даже смогли назвать фирму, которая сделала надпись на памятнике: «Надгробия X. и X.» на Сэндпит-роуд. Младший из братьев Динглберри с гордостью указал на то, что их архивы ведутся на протяжении жизни пяти поколений — с тех времён, когда гробы продавали мебельщики, которые помимо прочего занимались похоронами.

Потом Квиллер посетил своего поверенного, Дж. Аллена Бартера, уже привыкшего к тому, что его клиент легкомыслен в правовых вопросах.

— Не спрашивай меня, Барт, составила ли она завещание, — начал Квиллер. — У неё даже не было водопровода. Возможно, имеются наследники, но она не знала, что с ними и где они. У неё должны быть какие-то деньги в банке, потому что недавно она продала сто акров превосходной земли… Словом, тебе расхлёбывать эту кашу, Барт. Делай всё необходимое и направляй счета в Фонд К. На случай, если понадобится наводить справки: дольше всех и ближе всех её знали Ролло и Бойд Макби из Пикакса. Я просто пытаюсь ускорить ход вещей.

Выбросив все эти детали из головы, Квиллер поехал домой через Тревельян-роуд, мимо пожарища. Участок всё ещё был обнесен жёлтой лентой. Он казался очень маленьким, и непонятно было, как на нём умещались дом, сарай, курятник и надворные строения. Было видно, где именно они стояли двенадцать часов назад. Печальное зрелище… Единственный пожарный, оставленный на посту, сказал:

— Наблюдаем… Из-за нового здания через дорогу. Поднимается восточный ветер.

Ветер доносил запах сырой гари до Центра искусств. Квиллер подумал: «Вот погодите, Беверли явится на работу и унюхает эту вонь!» Ещё не наступил полдень, но на парковке уже стоял красный двухместный автомобиль. На пороге здания миниатюрная женщина рылась в сумке, висящей на плече. Сумка была размером почти что с владелицу. Он узнал Девочку с Бабочками.

— Проблемы? — осведомился Квиллер.

— Ищу свой ключ, — ответила она. — Наверное, он выпал из сумки.

— У меня есть ключ. — Он выпрыгнул из машины.

— Разве это не ужасно — то, что случилось через дорогу? Нам так повезло, что огонь не добрался до нас! Хотите войти и поздороваться с Джаспером?

— Спасибо, не сегодня. Вы здесь не были после кражи со взломом в воскресенье ночью?

— Нет, но мне позвонила Беверли и рассказала о моей восточной вазе. Я так расстроена! Её подарила мне бабушка. Я звонила ей в Калифорнию, и она сказала, что никогда больше не видела такой вазы. Я думаю, она была ценной.

Квиллер взглянул на картину разрушения через дорогу и сказал:

— Да, это ужасно.

Пока Квиллер ехал к амбару, он представлял себе, как сиамцы с недоумением принюхиваются к запаху гари, оставшемуся в воздухе после пожара, хотя их и отделяет от пепелища большое расстояние. Обоняние у них феноменальное. Тут он увидел через окно холла Коко, проделывающего акробатический трюк. Это означало, что звонит телефон. Квиллер поспешил в дом.

Усталый голос произнёс:

— Вы мне звонили домой. Это Ролло. Я спал. Этот пожар вчера ночью меня вырубил — знаете, я имею в виду не только работу, но и грусть.

— Я понимаю. Поверьте мне, это так. Я беседовал с вашей женой, и мы обговорили детали похорон.

— Да, она мне передала. Есть кое-что ещё, и мне нужно обсудить это с вами где-нибудь наедине.

— Не хотите зайти ко мне в амбар? — спросил Квиллер. — Калитка не заперта. Выпьем кофе.

Ролло Макби был типичным мускаунтским фермером. Лет около сорока. Крепкий, плечистый, в рабочей одежде и сапогах. Именно так должен выглядеть человек, который сам водит трактор, доит коров, строит изгороди, чинит кровлю амбара, ремонтирует свой грузовик, оставляет грязь от колес на дороге и борется всю ночь с пожаром. Квиллера многое восхищало в фермерах: разнообразные познания, умелые руки, независимость, стойкость и умение встретить с улыбкой непогоду и безденежье — а также готовность помочь соседу.

— Вы с Бойдом близнецы? — спросил он, когда прибыл Ролло.

— Почти что! Выросли вместе, кормили свиней и чистили коровник… Ну и ну! — Он окинул взглядом антресоли и спиралеобразную лестницу. — Я помню этот амбар, когда он ещё был крысиным гнездом. Как же вам удалось сотворить из него такое чудо?

— Он просто стоял пустой, и в нём плодились грызуны, а я встретил архитектора, которому нужна была работа. Это его идея.

— Бьюсь об заклад, такую громадину нелегко протопить.

— Не то слово!.. Давайте-ка посидим у барной стойки. Как насчёт сладких булочек из шотландской пекарни?

— У вас много книг, — заметил Ролло, с удивлением оглядывая книжные полки, расположенные на поверхности куба с камином. — Мой мальчишка тоже такой — всё время читает. Не хочет становиться фермером. Может, он и прав. Семейная ферма вымирает. Донна говорит, вы взяли некоторые его фотографии.

— Да, и очень рад этому. В сегодняшней газете появятся две-три, на первой полосе. Поставят его имя, и он получит гонорар, как внештатный сотрудник. Не так уж плохо для девятилетнего.

— Не избалуйте его, — предостерёг отец мальчика. — Дети портятся, когда что-то им дается слишком легко.

— Думаю, вам не о чем беспокоиться, Ролло. По-моему, он у вас целеустремленный парнишка. Да, кстати, снимки, которые не понадобились, лежат вон там на столе. Вы можете их забрать.

Ролло повернулся, чтобы взглянуть на письменный стол, где уютно устроились Коко и Юм-Юм.

— Что это? Кошки?

— Сиамцы… Итак, как у нас обстоят дела, Ролло? Динглберри занимаются похоронами. Ваша жена пообещала договориться с пастором. Но мы должны быть уверены, что на похороны соберётся достаточно народа. Нет ничего печальнее, когда никто не пришёл проводить покойного в последний путь.

— Нет проблем. Дон может оповестить кружок помощников по дому при церкви, а я приведу членов Товарищества фермеров.

— Наследством займётся поверенный — я договорился с Дж. Алленом Бартером. Фонд К. возместит все расходы. Возможно, поверенный с вами свяжется, если ему потребуется информация — например, были ли у неё наследники и в каком банке она хранила свои деньги.

— Именно об этом я и хотел с вами потолковать, — сказал Ролло. — Когда Мод продала свою землю, она настояла на том, чтобы ей заплатили наличными — я имею в виду «зелёные». Она не считала чеки настоящими деньгами. Когда была заключена сделка, она показала мне коробку с деньгами, и там определённо не было ста тысяч. Я спросил, сосчитала ли она их. Она не считала, и тогда я пересчитал банкноты в одной пачке. Просто удивительно, как много новеньких банкнот можно запихнуть в одну пачку! Все сотенные, с портретом Бена Франклина. Это он сказал: «Кто рано ложится и рано встаёт, здоровье, богатство и ум наживет». Что-то это не срабатывает для фермеров. Чистая пропаганда… Так или иначе, я предложил отвезти Мод в банк прямо сейчас с этими деньгами, а она сказала: «Ещё чего!» Многие старики у нас не доверяют банкам после того, что случилось во время кризиса двадцать девятого-тридцатого годов, а также после скандала в прошлом году в Содаст-Сити. Итак, я поинтересовался, как же она собирается хранить свои деньги. «Не твоего ума дело!» — отрезала она. Вот и всё! С Мод не поспоришь! Конечно, я знал, что она с ними сделает.

— Закопает?

— А что же ещё? Старики зарывают свои сокровища в десяти шагах к северу от юго-восточного угла амбара. Потом они умирают, и никто никогда не находит того, что они зарыли. Так и ведётся с тысяча восемьсот пятидесятого года. Если бы в Мускаунти когда-нибудь случилось землетрясение, здесь была бы новая золотая лихорадка.

— Вы считаете, что она зарыла деньги во дворе?

— Одно я знаю наверняка: никто ничего не прячет в доме, куда может угодить молния. Это известно всем! Понимаете, куда я клоню?

Квиллер пригладил усы.

— Вы хотите сказать, что… как только газета сообщит новость о пожаре…

— Все охотники за сокровищами явятся туда после наступления темноты с лопатами и фонарями!

— Но это же нарушение границ частного владения.

— О'кей, шериф их прогонит, но новые владельцы займутся уборкой мусора после пожара, а на самом деле будут охотиться за баксами! Мне чертовски не хочется видеть, как эти разбойники вернут свои деньги подобным путём! Вы понимаете, что они заплатили ей одну четвёртую того, что стоит эта ферма? Меня так и подмывало сказать Мод, что её ограбили, но какой от этого был бы прок? Она прямо разум потеряла от одной мысли о ста тысячах! Ведь она никогда даже не видела банкноту с портретом Бена Франклина!

— Они собирались позволить ей жить там, не внося арендную плату, — добавил Квиллер. — Кто купил землю?

— Локмастерская компания «Нозерн лэнд импрувмент». Никому из Локмастера верить нельзя. Все они пройдохи! Сразу же повысили арендную плату за землю для нас с Бойдом. И потребовали платить поквартально — вперёд. Мы платили Мод раз в месяц и уже внесли плату за апрель, но они прислали счёт за весь второй квартал. А мы уже обработали почву и купили семена, так что решили продолжать до конца года. Мы могли бы взять в аренду другую землю, но участок Мод удобно расположен — как раз между фермой Бойда и моей.

— Я никогда не слышал об этой компании, — заметил Квиллер, — но должен признаться, что не очень хорошо знаю Локмастер.

— Я позвонил по номеру, указанному на счёте, и побеседовал с какой-то бойкой девицей по имени Бернис, но ничего не добился. Она была очень приветлива — прямо как гадюка… Итак, теперь вы понимаете, почему я не хочу, чтобы эти жадные мерзавцы выкопали деньги, которыми заплатили за землю.

Внезапно Квиллер заорал: «Нет!!!», повернувшись к письменному столу. От этого вопля кошек буквально сдуло вниз, и на пол полетело множество предметов.

— Простите, — обратился он к гостю. — Коко лизал фотографии Калверта. Поверхность снимков чем-то привлекает кошек. — Он подобрал всё с пола и осмотрел фотографии. Кошачья слюна всегда оставляла на них пятна. Пострадал только один снимок: на нём Мод копала во дворе яму, нажимая ногой в сапоге на лопату, а рядом на земле стояла двухфунтовая банка из-под кофе.

Квиллер ощутил волнение.

— Вот так совпадение, Ролло! — воскликнул он. — Вы узнаете стену на этой фотографии? — Это была стена из толстых побеленных досок.

— Это же надворная постройка! — вскричал фермер. — Задняя стена! Давайте пойдём и выкопаем банку!

— Не так быстро! — ответил Квиллер. — Нам лучше сначала обсудить это с поверенным.

— В любом случае, давайте пойдём и взглянем на это место. А потом мне нужно вернуться домой и поработать на ферме.

Квиллер сказал:

— Я поеду с вами, заберу свою почту и вернусь обратно пешком. — Когда они уже ехали по дорожке, он спросил: — Интересно, а что с собаками миссис Коггин? Она позволяла им жить в сарае.

— Хотите верьте, хотите нет, но когда сегодня днём я выехал к вам, то увидел процессию из этих приблудных псин — они ковыляли к нашей ферме. Впереди трусил чёрный, который сильно хромает, а остальные плелись за ним. Я крикнул Калверту, чтобы он вышел и забрал их к нам.

На пожарище стояли две машины — автомобиль шерифа и пикап пожарного, который нёс вахту. Последний обратился к Ролло:

— Докладываю: сейчас тут безопасно, можно уезжать.

— Сколько ещё здесь останется жёлтая лента? — поинтересовался Квиллер.

— Пока владельцы не наведут порядок, — ответил пожарный. — До тех пор это место будет считаться опасным. Дети обожают копаться в разной дряни, пытаясь найти что-нибудь интересное.

— К тому же есть угроза для здоровья, — добавил Ролло. — Когда сгорела надворная постройка, отхожее место осталось открытым. Нужно обработать его известью и засыпать землей, а иначе налетят тучи мух, и тем ребятам, что через дорогу, придётся писать в газету кое о чём похуже грязи.

Дежурный пожарный пообещал сообщить в департамент здравоохранения.

— А толку? — ответил фермер. — Сто лет пройдёт, прежде чем они почешутся. У меня в амбаре есть известь… Вот покончу со своими делами, приду сюда с лопатой и зарою яму. Так-то будет лучше всего. Нам тут не нужна эпидемия.

Глава седьмая

В среду ранней порой, когда бодрствуют только фермеры и последователи Бенджамина Франклина, Квиллеру позвонил Ролло Макби.

— Вы уже встали? — спросил он. — Хотел вам кое-что показать.

— Я никогда не встаю в такую рань. Что у вас?

— Двухфунтовая банка из-под кофе. Нашёл её случайно, когда зарывал отхожее место.

— Я встаю!

Не прошло и десяти минут, как на дорожке показался пикап фермера. Квиллер вышел навстречу, и Ролло передал ему пластиковый мешок из супермаркета Тудлов.

— Зайдёте? — осведомился Квиллер.

— Нет. Много дел. Подумал, что ваш адвокат мог бы положить это в свой сейф или ещё куда.

— Как мне это объяснить ему?

— Ну, я обрабатывал открытое отхожее место известью и копал вокруг него, чтобы засыпать землей яму, и моя лопата наткнулась на что-то металлическое, и там была эта банка из-под кофе. Я подумал, что не должен оставлять банку на прежнем месте, так как её могут украсть те, кто будет рыться на пепелище.

— Хорошо сказано! — одобрил Квиллер. — Вы взглянули на содержимое?

— Нет. Я заклеил её скотчем. Пусть её откроет адвокат.

— А вдруг банка наполнена ржавыми гвоздями?

— Потрясите её. По звуку не похоже на гвозди.

Когда Квиллер занес пластиковый мешок в дом и поставил банку на барную стойку, ею заинтересовались кошки. Они почуяли, что металлическая емкость несколько недель пролежала под землей. Что касается Квиллера, то у него не было настроения снова ложиться спать, и он удивил сиамцев, покормив их на три часа раньше положенного времени. Правда, они не возражали.

Устроившись с кофе и слойкой у барной стойки, он перечитал репортаж о пожаре на ферме Коггин. Там были три фотографии Калверта, и его имя напечатали, как обещали. На самом большом из этих снимков Мод усмехалась, сидя за рулём своего старого грузовика. Воображала ли она, что всё ещё водит его? Шины сгнили, и, по словам Ролло, её лишили водительских прав пять лет тому назад.

В статье были процитированы слова брандмейстера Роя Гумбольдта: «После тщательного расследования стало очевидно, что причиной пожара послужила перегревшаяся керосинка. К тому же в комнате было полно легковоспламеняющихся предметов. Судя по всему, пострадавшая заснула в своём кресле и задохнулась от дыма, прежде чем в комнате начало бушевать пламя». Далее следовали обычные призывы соблюдать осторожность в обращении с керосинками и нагревателями — правда, вряд ли к ним прислушаются. По крайней мере раз в неделю добровольцев вызывали тушить пожар, возникший при сходных обстоятельствах, — то в одном, то в другом месте округа.

Как только открылись офисы в деловом центре, Квиллер поехал к «Хасселрич, Беннет и Бартер», чтобы отдать банку из-под кофе. На автостоянке его окликнул Уэзерби Гуд, с которым Квиллер прошлую зиму соседствовал в Индейской Деревне. Метеоролог пикаксской радиостанции был очень сердечным и свойским малым, настоящий рубаха-парень. Свои прогнозы погоды он оживлял шутками и цитатами.

— Какую погоду ты готовишь нам на завтра, когда будут похороны? — поинтересовался Квиллер.

— Небеса улыбаются! Ты знаешь, что похороны будет снимать телевидение? Телевизионщики узнали про Мод Коггин из вашей газеты и связались с нами, чтобы подтвердить время и справиться насчёт погоды. Съёмочная группа вылетает из столицы штата.

— Наверное, состряпают ещё одну историю о деревенских простачках, дабы позабавить телезрителей из больших городов. Как там дела в Индейской Деревне?

— Ничего нового. Давненько мы с тобой не обедали вместе. Как насчёт вечера в пятницу?

— А как насчёт гастрономического дворца Чета в Кеннебеке?

— Я думал, ты не любишь барбекю, Квилл.

— Не люблю, но ощущаю необходимость расширить свои познания.

— О'кей. Встретимся там в семь тридцать? Мне нужно будет заехать домой и переодеться. Днём я выступаю в дамском клубе садоводов, а это означает костюм и галстук. А вот у Чета такой прикид будет выглядеть претенциозно. И не забудь надеть бейсболку. В этой забегаловке полагается быть в головном уборе.

В юридической конторе от кофейной банки отлепили скотч, и внутри обнаружилось пять пачек банкнот на общую сумму сто тысяч.

— Здесь должно быть четыреста тысяч, — сказал Квиллер. — Они обманули старую женщину.

— Какое отношение имеете к этому вы? — осведомился Бартер.

— Она напомнила мне бабушку, которую я никогда не знал. Кроме того, это была интересная личность. На свете осталось не слишком много таких Мод Коггин, Барт. Вообще-то мне хотелось бы, чтобы ей воздали должное, она того заслуживает. Ничего, если я воспользуюсь вашим телефоном и сделаю несколько звонков?

Когда в распоряжение Квиллера предоставили телефон и чашку кофе, он позвонил в офис мэра, в городской совет и в комиссию округа и сообщил, что похороны Коггин покажут по телевидению, а «Всякая всячина» пошлёт своих репортеров и фотографов. Он намекнул, что неплохо было бы прислать цветы: местные репортеры всегда читают надписи на венках.

Затем он набрал номер шефа пикаксской полиции.

— Энди, ты же понимаешь, что завтра на похоронах будет гигантская пробка, если только ты не пошлёшь специальный наряд?

Шеф хмыкнул.

— Динглберри не обращались за разрешением.

— Это потому, что не будет церковной службы и похоронной процессии. Погребальный обряд совершат у могилы, и на парковке у кладбища будет хаос! Ожидаются сотни провожающих, включая мэра и других официальных лиц.

— С чего бы вдруг случиться такому столпотворению?

— Статья во «Всякой всячине» тронула сердца многих и даже привлекла внимание телевидения. Было бы хорошо, если бы у нас нашёлся волынщик.

Эндрю Броуди, здоровенный шотландец, в форме выглядел устрашающе. Однако в облике его появлялась величавая кротость, когда он, в килте и шотландской шапочке, играл на волынке на похоронах.

Он лишь ждал, чтобы его попросили.

— Я мог бы сыграть «Лох Ломонд» в медленном темпе перед службой, — сказал он. — И «Неизъяснимую милость» — после.

Пока что всё шло гладко. Квиллер знал, что блефует, но, кажется, это срабатывало. Он позвонил в газету и побеседовал с Джуниором Гудвинтером.

— Каким образом вы будете освещать похороны?

— Мы пошлём кого-нибудь сделать снимок, вот и всё. Мы уже заготовили «шапку».

— Ты бы хорошенько подумал над этим, Джуниор. Я слышал, что будут присутствовать мэр и самые разные официальные лица города и округа, а Энди пошлёт специальный наряд, чтобы регулировать транспортный поток. Телевидение сочло это событие достаточно важным, чтобы отрядить съёмочную группу.

Главный редактор спросил раздражённым тоном:

— А почему мы ничего об этом не знаем?

— Очевидно, это спонтанная реакция на твой потрясающий материал на первой полосе. Я просто случайно об этом услышал.

Возвращаясь к своей машине, Квиллер прошёл мимо цветочного магазина. Он заглянул туда, чтобы узнать, как идут дела в связи с похоронами. К тому же ему нравилось беседовать с Клодин. У неё были длинные шелковистые волосы и большие голубые глаза, мечтательно взиравшие на мир. Ренуар непременно написал бы её. Из радиоприёмника лилась музыка в стиле «кантри», хотя прекрасной цветочнице больше подошёл бы Шопен.

— У вас заказали много цветов на похороны Коггин? — спросил он.

— Уйму! Пришлось нанять помощницу, — ответила она. — Все важные особы сделали заказ. Наверное, она была замечательной леди.

— Мне бы тоже хотелось сделать заказ — большую корзину цветов. Я напишу карточку. — И он нацарапал: «От лучших друзей Мод Коггин — Черныша, Пятнышка, Долли, Мейбл и Малышки Лил». И объяснил Клодин: — Это бездомные старые собаки, которых она спасла.

— О, мистер К.! Я сейчас расплачусь! — И на глазах у неё выступили слезы.

Ещё не наступило время ланча, так что Квиллер поехал на Сэндпит-роуд заказывать памятник. При здании с надписью: «Песок и гравий X. и X.» имелся небольшой огороженный дворик, где виднелись полированные гранитные плиты и высокие кельтские кресты — «Надгробия X. и X.». Когда он направился к этому зданию, навстречу ему вышел мужчина — белоснежные волосы, очки в золотой оправе. Это был тот самый доброволец, который стоял на стремянке в Центре искусств, налаживая освещение.

— Вы мистер К., - сказал он, глядя на усы Квиллера. — Мы с вами почти познакомились — но не совсем — в Центре искусств. Я Торнтон Хаггис.

Квиллер попытался скрыть удивление: значит, это вовсе не вымышленное имя? Торнтон Хаггис действительно существует.

— Так это вам досталась акварель Даффа Кэмпбелла! Счастливчик!.. Вы первое или второе «X.» фирмы «X. и X.»?

— Я всего лишь «и». Теперь владельцы фирмы — два моих сына. Зайдёмте, выпьем по чашечке кофе. — Офисная мебель в приёмной была серой от старости или гранитной пыли. — Я до некоторой степени удалился от дел после того, как стал членом клуба «Шунт».

— И вы тоже? Моя приятельница Полли Дункан перенесла операцию на сердце, и теперь она как новенькая. Ваша фамилия Хаггис — вы, должно быть, шотландец?

— Это такая семейная шутка. Мой прадедушка, Эро Хааконен, приехал из Финляндии работать в каменоломнях. В платежной ведомости писали: «Эрл Хаггис», и мы вот уже пять поколений Хаггасы. Всегда занимались надгробиями.

— Именно по этому поводу я здесь, — объявил Квиллер. — Хочу заказать памятник для женщины, которая погибла вчера во время пожара.

— Да-да… настоящая трагедия. Просто чудо, что не загорелся Центр искусств. Беверли Форфар, вместо того чтобы вздохнуть с облегчением, мучается чувством вины: ведь она так ненавидела этот фермерский дом. Бедняжка вся на нервах.

— Каковы ваши функции в Центре искусств, мистер Хаггис?

— Зовите меня Торнтон. Я — мастер на все руки, рисую вывески и пишу объявления. Работаю на общественных началах. — Он все время приглаживал свои белые волосы. — Мне бы нужно подстричься, но жене нравится, когда я похож на швабру.

— Если Беверли хочет облегчить свою совесть, пусть поможет в сборе денег на памятник, — заметил Квиллер. — Случилось так, что я знаю, какую надпись хотела вырезать Мод Коггин. — Он передал Торнтону карточку, на которой было написано: «Мод Коггин. Работала в поте лица. Любила животных. Не совала нос в чужие дела».

— Вам бы надо как-нибудь посвятить свою колонку надгробиям, Квилл. Не возражаете, если я буду вас так называть? Хорошо бы написать о старых памятниках и о том, как кладбища отражают изменения в нашей культуре. История была моим основным предметом в колледже в Центре, и я обожаю лазать среди старых надгробий.

— И что же вы там находите — кроме ядовитого плюща?

— Много интересного.

— Ничего, если я запишу на диктофон?

— Конечно. Всё началось в дни пионеров, когда в этих краях в основном обитали лихие шахтёры и лесорубы. Когда одного из них убили в пьяной драке, собутыльники скинулись ему на памятник. Мой прадедушка усмотрел тут деловые перспективы. Он вырезал на тонкой каменной плите всё, что они хотели, — по два десятицентовика за слово. На одном таком надгробии красовалась надпись: ЗА ПЛИТУ ЗАПЛАТИЛИ ЕГО ДРУЖКИ ПО САЛУНУ ДЖЕБА. Если не верите, могу показать вам фотографию. Это на Кровавом ручье.

— Где это? Никогда не видел такого названия на карте, — заинтересовался Квиллер.

— В старые времена там была процветающая община. А теперь только и осталось что мост и кладбище, памятники опрокинулись, некоторые наполовину занесены песком… А потом дело унаследовал мой дедушка. Он вырезал надпись на своём собственном памятнике. У камнерезов мрачное чувство юмора, и его эпитафия звучала так: ВСЮ ЖИЗНЬ — НАД КАМНЕМ, А ТЕПЕРЬ — ПОД НИМ. А вот ещё пример — на старой плите возле Димсдейла: ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК. НИ РАЗУ НЕ ЖЕНИЛСЯ. Хотите послушать ещё? У меня их миллион. Это моё хобби, и уж когда я начал…

— И не останавливайтесь. Мне бы хотелось посетить какие-нибудь из этих кладбищ.

— Я могу указать вам в точности, где они находятся, и даже поехать с вами, если нужен гид. Возле Тронто есть одно любопытное надгробие с такой надписью: ОН БЫЛ МНЕ ВЕРНЫМ МУЖЕМ. ЕДИНСТВЕННЫМ ИЗ ВСЕХ. Понимайте как хотите.

Квиллер вдруг предложил:

— Давайте-ка съездим в кафе «Чёрный медведь» и съедим по гамбургеру. Я угощаю.

Они поехали в его пикапе по просёлочным дорогам. Торнтон указывал на заброшенные погосты.

— Был период, когда в надписи указывали причину смерти, — рассказывал он. — Я видел такую: УМЕР ОТ СИФИЛИСА — БЫЛ ХОДОК. Моя любимая надпись — ОТРАВИЛСЯ РЫБОЙ. В пору процветания богатые семьи заказывали огромные памятники с надписями по сто слов, где перечислялись имена жен, детей, докторов, лошадей и собак, — плюс деловые успехи.

Они направлялись в город Брр на берегу озера — это место считалось самым холодным в округе, откуда и пошло название. В пригороде они остановились возле маленького кладбища, заросшего сорняками: Торнтон хотел показать перл своей коллекции. Рядом стояли два памятника. На одном было написано: ЗАСТРЕЛЕНА СВОИМ ДОРОГИМ МУЖЕМ. Надпись на другом гласила: ПОВЕШЕН ЗА УБИЙСТВО СВОЕЙ ДОРОГОЙ ЖЕНЫ.

— Только в Мускаунти можно отыскать нечто подобное, — заметил Квиллер.

Курортный городок Брр славился своим историческим отелем «Пирушка» и кафе «Чёрный медведь». При входе гостей приветствовал огромный медведь, стоявший на задних лапах. Грубые деревянные стулья, оставлявшие занозы, и шаткие столики помогали сохранить своеобразную атмосферу, привлекавшую туристов, рыбаков и яхтсменов.

Двое вновь прибывших уселись в кабинке и заказали так называемый медвежий гамбургер — самый лучший сандвич с рубленым мясом во всём округе.

— Вы тоже заметили? — спросил Квиллер. — Гэри Пратт потерял добрую половину своих волос!

Клочковатая борода и косматая шевелюра владельца кафе, а также могучее телосложение и косолапая поступь всегда придавали ему сходство с благодушным чёрным медведем. Сейчас борода была подстрижена, а волосы подровнены.

— Привет, ребята! Давненько вас не видел, — обратился к ним Гэри, шаркающей походкой приближаясь к кабинке с подносом, на котором стояли кофейные чашки. — Я думал, вы оба померли, а твою колонку, Квилл, пишут кошки. Она стала лучше, чем прежде.

— Моим «неграм» пришёлся бы по вкусу этот комплимент, — ответил Квиллер. — Но что это случилось с тобой? Угодил в мясорубку?

— Я женюсь.

— Нет! — хором воскликнули оба посетителя.

— Вот подстригся к свадьбе. Потом снова приобрету нормальный вид.

— И кто же эта несчастная? — осведомился Квиллер.

— Вы её не знаете. Она владелица частного причала.

— Не позволяйте ей всё переделывать в этом ресторане! — предостерёг Торнтон. — Это первое, с чего она начнёт.

— Не беспокойтесь. Этот пункт записан в нашем брачном контракте. Я не указываю ей, как вести дела у причала, а она мне — как содержать кафе… Скажите, в вашей стороне не было пожара накануне ночью?

Оба посетителя кивнули с серьёзным видом, вгрызаясь в свои гамбургеры.

— Но, как говорится, нет худа без добра, — продолжал Гэри. — Я слышал, округ получит участок для нового предприятия, в котором давно нуждался. И он расположен в центре. На Тревельян-роуд.

— А они не теряли времени даром, не так ли? — резко произнёс Квиллер, подумав про обещание, данное «Нозерн лэнд импрувмент». — От кого ты об этом слышал?

— От одного парня, который здесь бывает. Он инженер.

— Какого рода предприятие? — спросил Торнтон с тревогой в голосе.

— Стоянка для тяжёлого дорожного транспорта: снегоочистители, дорожные катки и тому подобное. Они разбросаны повсюду. Их хотят собрать вместе на одной большой стоянке.

— Непонятно зачем, — возразил Торнтон. — Разве не разумнее иметь несколько станций и в случае необходимости направлять транспорт на место работы?

Гэри пожал плечами:

— А никому и не придёт в голову, будто у отцов округа есть здравый смысл. Они также хотят построить ремонтную мастерскую величиной с авиационный ангар.

Двое мужчин за столиком обменялись взглядами.

— Вот это да! — сказал Торнтон, когда Гэри отошёл от них. — У Беверли случится разрыв аорты, если они соорудят такое через дорогу от Центра искусств.

— А Мод перевернётся в своей свежевырытой могиле — независимо от того, где именно на её любимых ста акрах они устроят это безобразие. Покупатель обещал использовать землю как сельскохозяйственные угодья.

— Слух может оказаться всего-навсего слухом. Желаемое часто принимают за действительное.

Некоторое время они жевали в мрачном молчании. Затем Торнтон проговорил:

— Я мог бы рассказать вам интересную историю о ферме Коггин — только не для печати.

— О'кей. Итак?

— Это случилось ещё до моего рождения, и я узнал обо всём от отца, когда начал интересоваться местной историей. После Первой мировой войны, рассказывал он, на надгробия не было спроса. Шахты закрылись, леса были вырублены, наступил экономический спад, и все обратились в бегство. Тысячи людей уезжали в Центр работать на фабриках — и, очевидно, там же и умирать. Во всяком случае, они не возвращались на север, чтобы упокоиться в здешних краях. У отца был грузовик, и он занялся перевозками, чтобы свести концы с концами. Жизнь пошла тяжёлая. Люди пробавлялись овсянкой и репой, приходилось затягивать пояса. И однажды к отцу пришёл Берт Коггин, чтобы заказать надгробие для своего дяди, который жил с ними. Старика ударило молнией, и его похоронили на ферме. Отец сделал надпись на камне и доставил его в своём грузовике — у Берта имелась лишь повозка. Вдвоём они установили надгробие на свежей могиле у реки. Отец был рад, что удалось заработать: семье нужна была обувь, а Берт заплатил наличными. Примерно неделю спустя Берт явился за ещё одним камнем: его тетя умерла от разрыва сердца. Отец вырезал надпись на камне и, доставляя его, задумался: зачем хоронить на берегу реки? А вдруг случится наводнение?… Так или иначе, они с Бертом установили надгробие, и Берт захотел взглянуть на грузовик, он задумал купить себе такой же. Как назло, машина не хотела заводиться! Отец возился с мотором, пока звон колокольчика не призвал Берта ужинать. Как только Берт ушёл, отец прокрался к могилам. Он всего лишь притворялся, будто грузовик не заводится. Счистив верхний слой почвы, он увидел доски, а под ними — ящики с выпивкой! Виски «Старая хижина» из Канады.

— Эту марку виски пил Аль Капоне во времена «сухого закона», — вставил Квиллер.

— Вот именно! Суда бутлегеров перевозили спиртное через озеро и вверх по реке, а там его прятали на ферме у Берта до тех пор, пока не подворачивалась возможность доставить выпивку в Центр… Итак, у отца было три пути: сообщить куда следует, промолчать или присоединиться. Благодаря «сухому закону» в Мускаунти вернулось процветание. Поезда были под завязку набиты людьми, стремившимися на север, и все ввозили контрабанду из Канады или вывозили её на поезде или грузовике. Некоторые старые семьи, что заявляют, будто произошли от баронов лесоповала или шахтовладельцев, на самом деле произошли от бутлегеров.

— И какой же путь избрал ваш отец, Торнтон?

— Он так нам и не сказал. Говорил, что во времена «сухого закона» заказывали много памятников. Мы жили в хорошем доме, и у нас всегда была обувь, и все мы, дети, уехали учиться в колледже.

Квиллер вернулся домой, ощущая удовлетворение от продуктивного утра и приятного ланча. Однако его питомцы явно чувствовали себя заброшенными. Их девиз был: когда ты несчастен, разорви что-нибудь! Казалось, что внутренность амбара забросали конфетти, а первая страница вчерашней «Всякой всячины» была изодрана в клочья.

Кроме того, Коко завёл свой новый скорбный мотив «ааа-ааа-ааа». Чтобы утешить сиамцев и поддержать морально, Квиллер расчесал им шерстку, выдал дополнительную порцию угощения и почитал вслух. Коко выбрал «День саранчи». Потом все вместе они отправились в павильон в поисках приключений на природе. В то время как Юм-Юм высматривала насекомых, Коко занимался воронами и воркующими голубями. Он находил забавными соек, а дятел раздражал его своим пронзительным «кек-кек-ке-кек-кек» — Коко отвечал ему собственным «кек-ке-кек-кек».

Вдруг он отвернулся от птиц, прислушался и завыл. Через минуту Квиллер услышал, как в амбаре звонит телефон, и со всех ног устремился туда.

Звонила Донна Макби.

— Простите за беспокойство, мистер К.

— Всё в порядке. С похоронами всё в порядке. Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Тут у Калверта есть идея. Он хочет взять на похороны собак Мод. Он думает, что Мод это понравилось бы.

Квиллер быстренько прикинул, как быть с приличиями, реакцией публики и воплощением этой идеи. Он знал, что средства массовой информации обеими руками ухватятся за неё.

— Он сможет ими управлять?

— Он говорит, что сделает упряжь — такую, как для езды на собаках. И собаки его любят. Они будут хорошо себя вести.

Квиллер одобрил мысль, и когда он позже обсудил её с Полли, та согласилась. Пикакс любит хорошие похороны. Тут до сих пор вспоминают, как гроб Эфраима Гудвинтера провожали тридцать семь экипажей и пятьдесят два кабриолета. Длина похоронной процессии считалась мерой публичного уважения к усопшему.

— Завтра процессии не ожидается, — сказал Квиллер, — только служба у могилы. Но у кладбища возникнет пробка, так что потребуется помощь полиции. Это будет памятное событие: море цветов, ВИП-персоны и телевизионная съёмочная группа из столицы штата, а также Броуди в шотландской юбке и шапочке. Он сыграет «Лох Ломонд» в медленном темпе.

— Прекрасный выбор, — одобрила Полли, — хотя многие не поймут смысла.

— В их число вхожу и я. Никогда не понимал этой песни. Есть две неизвестные личности — назовём их А и Б. Очевидно, А идет верхом, а Б — низом, и Б добирается до Шотландии раньше, чем А, однако Б никогда больше не увидит своей любимой. Как ты это объяснишь?

— Насколько я понимаю, Квилл, речь идет о двух шотландских солдатах, которых захватили в плен. Одного расстреляли, другого освободили. Песня обреченного человека основана на старинном веровании, будто душа шотландца всегда вернётся на родину подземным путём — другими словами, низом. Мелодия этой песни кажется особенно щемящей, когда её играют в медленном темпе.

Коко сидел на письменном столе рядом с телефоном. «Ааа-ааа-ааа», — блеял он.

— Что это за кошмарный шум? — спросила Полли.

— Коко скорбит по Мод Коггин.

Глава восьмая

На углу Тревельян-роуд и Кладбищенской дороги сходились четыре участка: кладбище на северо-западном углу; по диагонали от него — бывший участок Коггин; на северо-востоке — ферма Бойда Макби; на юго-западе — квадратная полумиля леса, охраняемого Фондом Клингеншоенов, — не ради того, чтобы затормозить рост города, а дабы обеспечить экологически здоровую обстановку для жителей.

В четверг утром на этом перекрёстке царило хорошо упорядоченное столпотворение. Автомобили, дешёвые и дорогие, выстроились на обеих дорогах, и людской поток устремился к последнему свободному клочку земли, где рядом с мужем должна была упокоиться Мод Коггин. Кладбище, которое служило Пикаксу целое столетие, представляло собой густой лес памятников, и все они смотрели на запад. Было уже за полдень, и собравшимся предстало поразительное зрелище, когда солнце осветило надгробия: эта панорама, от которой дух захватывало, вобрала в себе обширный сонм воспоминаний. Необходимость расширить границы кладбища уже несколько лет беспокоила городской совет. Проблема заключалась в том, чтобы участок был не слишком влажный, не слишком каменистый, расположенный не слишком далеко от городской черты и не слишком дорогой. В совете города и на страницах газеты велись дебаты, но пока что решение так и не было найдено.

Квиллер решил пройтись от амбара до кладбища пешком. Гроб уже стоял возле могилы, весь покрытый цветами, его окружали венки и цветочные корзины. Под брезентовым балдахином стоял торжественного вида человек в стихаре, с молитвенником в руках. Квиллер узнал в нём пастора Малой каменной церкви. Эндрю Броуди, в своей высокой шотландской шапочке с перьями, выглядел весьма впечатляюще. В руках он держал волынку, через плечо был переброшен плед. Братья Динглберри в чёрных костюмах группировали людей, пришедших проводить усопшую в последний путь: волонтеров из Центра искусств в чёрных платьях; членов Товарищества фермеров в рабочей одежде из грубой бумажной ткани; помощников по дому при церкви — каждый из них держал в руке единственный цветок. Были оставлены места для представителей городских властей и для клана Макби. Бойд уже был здесь, с женой и тремя детьми — все в воскресных нарядах; а Ролло с семьей задерживался.

Как только прибыл мэр, которого доставили в лимузине, по Тревельян-роуд подкатил пикап, отвлекший общее внимание от высокой персоны. Из пикапа вышли трое запоздавших Макби, и Ролло откинул задний борт, выпустив несколько хромых, потрёпанных, несчастных собак. У каждой на шее был импровизированный ошейник из скрученного красного платка. Из толпы послышались всхлипывания, вздохи и рыдания. Собаки, связанные вместе веревкой из джута, последовали за Калвертом и, когда он их похлопал по спине, охотно уселись на землю.

Даже те, чьи глаза остались сухими при появлении псин, всплакнули, когда над кладбищем разнеслись звуки «Лох Ломонд». Пастор открыл службу несколькими словами о любви Мод Коггин к земле, длившейся всю жизнь, и её заботе о старых, больных, никому не нужных животных. Ей воздали хвалу как последней в Мускаунти фермерше, поддерживавшей старые традиции: она работала в поле бок о бок с мужем, растила детей, шила одежду из мешковины, разводила цыплят, ухаживала за огородом, пекла хлеб, стирала, терпела лишения. Квиллер предположил, что текст составила жена Бойда, которая подменяла учителей и часто писала письма редактору.

В конце похоронного ритуала волынщик сыграл «Неизъяснимую милость», и помощники по дому бросили свои цветы в могилу, когда опускали гроб.

Мэр, члены совета и комиссии отбыли первыми, сказав несколько слов для радио и телевидения — им в лицо совали микрофоны. Остальным участникам похорон не хотелось уходить — они кружили по кладбищу и переговаривались приглушёнными голосами, оставаясь во власти просветлённой печали той минуты. Квиллер побеседовал с Дж. Алленом Бартером, с семьями Макби и с сотрудниками «Всякой всячины». Затем он пустился в обратный путь по Тревельян-роуд, отвечая всем, кто предлагал его подвезти, что хочет прогуляться — это полезно для здоровья.

На самом деле он пошёл пешком, чтобы разобраться в своих мыслях после нескольких суматошных дней. Если слухи верны, округ хочет с непристойной поспешностью захватить приличный кусок земли Коггинов, чтобы устроить там стоянку. А не пожелает ли Пикакс завладеть ещё одним куском, чтобы расширить кладбище? Несомненно, «Нозерн лэнд импрувмент» с радостью продаст эту землю. Выраженное фирмой намерение сажать на участке «картошку да бобы» было всего лишь уловкой, чтобы заставить Мод почти что даром отдать любимую ферму. А как насчёт обещания, что она может продолжать там жить, не платя за аренду? Как недолго она пользовалась этим правом!

— Xa! — произнёс Квиллер на ходу. — Все средства хороши в любви и на войне — и в бизнесе! — Постукивая по усам костяшками пальцев, он задумался: а что, если пожар от «перегревшейся керосинки» на самом деле вызван чем-то другим? Ветра не было, и огонь не перекинулся на другие здания — однако все надворные строения сгорели дотла, и остался лишь выжженный прямоугольник.

Вспомнил Квиллер и странное поведение Коко до и после пожара. Но если ломать над этим голову, решил он, можно рехнуться.

Он дошёл до Центра искусств, который теперь регулярно открывался в дневные часы. На автостоянке стояло несколько машин. Он узнал пикап «X. и X.», маленький жёлтый автомобиль с откидным верхом, принадлежавший Беверли, и двухместную машину Девочки с Бабочками. Несколько поодаль он заметил грузовик Дуна: команда Кевина что-то сажала на лугу.

Бригадир объяснил:

— Это кустарник, который будет привлекать бабочек. Мы также устраиваем песчаную лужу, бабочки любят в ней барахтаться.

Квиллер пошёл своим путём дальше, размышляя: «По крайней мере, их не нужно кормить… и они не станут будить меня в пять часов утра… и гадить на мою машину!» Возможно, именно поэтому бабочки столь популярны. В местном колледже читали вечерний курс по лепидоптерологии, и Феба едва успевала справляться с заказами. Дух миссис Рыбий Глаз приказал Квиллеру взяться за перо и написать тысячу слов о бабочках.

Прибыв в амбар, Квиллер первым делом позвонил Фебе и договорился об интервью. Затем отправился в библиотеку и просмотрел книги о бабочках, дабы его вопиющее невежество в этом вопросе не бросалось в глаза. К трём часам он уже знал разницу между личинкой и куколкой, а также почему бабочки барахтаются и сколько имеется видов: семнадцать тысяч! В четыре часа он шёл по дорожке обратно.

Как и обещал ландшафтный дизайнер, теперь на лугу была «лужа» — большое мелкое блюдце, обрамлённое плоскими камнями и наполненное сухим песком. Согласно библиотечной книге песку надлежало быть влажным, но не слишком. Квиллер хмыкнул в усы. Он что, должен каждый день таскать сюда из амбара ведра воды? И что будет, если пойдёт сильный дождь и песок станет слишком влажным? В книге также рекомендовалось обрызгивать каменный бордюр несвежим пивом.

В главном зале Центра искусств проводила занятие мастер коллажей, но в галерее было пусто, и Квиллер воспользовался возможностью взглянуть на экспозицию, не толкаясь в толпе. Он увидел тотем, который купил, — этот экспонат был помечен красной точкой. Теперь он как следует рассмотрел и ландшафты, и натюрморты, и портреты, и абстрактные композиции. Внимание Квиллера привлекла одна блестящая картина с подписью «Ф. Слоун». Подсветка была очень удачной, и, казалось, две бабочки с синими крыльями готовы вылететь из рамы. На ярлычке стояло: «Бразильские морфо; цена 150 долларов». Красная точка указывала, что это произведение продано. В галерее встречалось не так уж много красных точек.

К нему бросилась Беверли Форфар: ничто не ускользало от её внимания.

— Хэлло, мистер К.! Я слышала, вы берете интервью у Фебы. Пожалуйста, ничего не пишите о попугае.

— Я полагаю, мы сосредоточимся на бабочках, — заверил он её. — Я не видел вас на похоронах сегодня утром.

— Я не люблю похороны. — Она встряхнула своим шлемом из волос, и ни один волосок не выбился из причёски. — Правда, некоторые из наших добровольных помощников пошли. Они сказали, что там были собаки. Я удивлена, что их туда пустили.

— Они были близкими друзьями покойной. На похоронах присутствовал мэр, и, судя по всему, он не имел ничего против. — Квиллер обвел рукой галерею: — Хорошая выставка! Примите мои поздравления!

Он был менее приветлив, чем обычно, поскольку его удручала перспектива орошения песчаной лужи для бабочек. Уж если они в состоянии позаботиться о себе в дебрях Бразилии, непонятно, зачем баловать их несвежим пивом в Пикаксе.

Феба Слоун сосредоточенно смешивала краски, когда в студию вошёл Квиллер. Джаспер приветствовал его скрипучим голосом: Приветик, придурок! У тебя есть грязные картинки? Ха-ха-ха!

Художница подпрыгнула и набросила на клетку одеяло.

— Скверный мальчишка! Ложись спать!.. Разве он не вульгарен? Входите, мистер К., и присаживайтесь. Извините, но нам не дали приличных стульев. Вы не возражаете против табуретки?

— А вы не возражаете против диктофона? — задал он встречный вопрос, водружая между ними записывающее устройство.

— Лучше бы обойтись без него, если можно, — ответила она, глядя на Квиллера умоляюще своими блестящими карими глазами.

— Никаких проблем. — Правда, диктофон избавлял его от возни с записями и гарантировал точность, но…

— О чём вы хотите побеседовать? — спросила она.

— О ваших картинах. Почему вы специализируетесь на бабочках?

— Наверное, потому, что меня восхищает многообразие оттенков. Я люблю яркие краски. — Она пощелкала по воротнику своей оранжевой блузки. — Беверли хочет, чтобы я надевала рабочий халат Центра искусств, но он слишком скучный — и слишком тёплый. — Квиллер заметил, что Феба всегда носит блузки без рукавов — они выгодно подчеркивали изящество её рук. Когда художница набрасывала одеяло на клетку попугая, казалось, будто она исполняет балетное па.

Он задал несколько стандартных вопросов для разминки.

— Как случилось, что вы заинтересовались бабочками?

— Ну, я узнала, что коллекционеры ловят их сачками, усыпляют хлороформом и прикалывают булавками. И я подумала: «Какой ужас! Гораздо лучше сохранять их с помощью красок».

— Вы изучали искусство?

— О, это целая история. Я единственный ребёнок в семье, и папа хотел, чтобы я проучилась пять лет в фармацевтическом колледже, а потом взяла на себя всю работу в аптеке. «Пять лет! — подумала я. — Ни в коем случае!» Был ужасный бой, но бабушка встала на мою сторону, и мы победили. Она прислала мне книгу о живописи, и вот пожалуйста! То, что я делаю, не великое искусство, но оно даёт людям радость, а это веселее, чем считать пилюли.

— Расскажите мне о бразильском морфо, — попросил Квиллер.

— Разве он не великолепен? Это самец, у него необычные крылья, синие с металлическим отливом. Этих бабочек используют для изготовления украшений… Уф!

— Да, действительно, он великолепен. А какова функция бабочек в природе?

— Они опыляют цветы. В наши дни большинство людей предпочитает газоны лугам, и очень скоро бабочки вымрут по всей Америке, если мы что-нибудь с этим не сделаем. Я выращиваю их в коробке, а потом выпускаю на волю. Бабушка присылает мне гусениц из Калифорнии.

Чтобы проверить её познания, он задал несколько вопросов, почерпнутых из книги: «Чем они питаются? Отчего у них пятнышки на крылышках? Почему они отдыхают сложив крылья? Каков их жизненный цикл?» Мало-помалу им овладевало смутное разочарование. Интервью не складывалось. Он задавал не те вопросы, и ответы не содержали в себе ничего занимательного. Тема его не захватила. Да и сидеть на табуретке было неудобно.

Наконец он сказал:

— А почему бы вам как-нибудь не принести вашу коробку с бабочками в студию? Я бы с удовольствием пришёл снова и взглянул на них.

— Это было бы хорошо, — согласилась она. — Я как раз начала выращивать новую партию. Однако, прежде чем вы уйдёте, мистер К., я хотела бы попросить у вас совета.

— За небольшую плату? — пошутил он.

— Как вы думаете, я достаточно взрослая, чтобы иметь собственную квартиру? Мне уже двадцать три, хотя я и выгляжу моложе. Мой бойфренд считает, что у меня должно быть место, где я могла бы писать, разводить бабочек и держать Джаспера.

— Вы хотите сказать, что родители против вашего переезда? — Это была типичная семейная проблема в Мускаунти.

— Главная сложность заключается в том, что… им не нравится Джейк. Он всего-навсего бармен.

— Хотите верьте, хотите нет, но когда я учился в колледже, то подрабатывал барменом, — признался Квиллер. — А есть у него цель в жизни? Что ещё он умеет? Получил ли образование?

Она опустила глаза.

— Вообще-то нет, но он собирается стать когда-нибудь менеджером в ресторане, и… — тут она хихикнула, — он такой сексуальный!

Квиллер издал про себя стон. Почему это молодые женщины всегда просят у него совета? Просто потому, что он пишет в своих колонках обо всем на свете, начиная с джаза и кончая разведением пчёл? Они что, считают его учёным мужем? Он откашлялся.

— Некоторые из нас становятся взрослыми в двенадцать лет, другие не взрослеют никогда. Вопрос не в том, достаточно ли вы взрослая, чтобы принять решение, а в том, готовы ли вы взять на себя ответственность за последствия, если окажется, что решение неверное.

— Вы говорите в точности как мой папа, — заявила Феба.

Квиллер рад был откланяться и вернуться в свою обитель, где его не подстерегали сложные проблемы, а домочадцы просто рвали газеты и беседовали с воронами.

В тот вечер он обедал с Хикси Райс, заведующей отделом рекламы «Всякой всячины», а в прошлом — его соседкой по Центру. Она завоевала сердца местных жителей своей энергией и обаянием, причём оставалась верна идеям большого города. Они встретились в «Старой мельнице» — этот живописный ресторан когда-то был настоящей мукомольней. Правда, старинное водяное колесо пострадало во время весенних паводков, его заменили точной копией, но всё равно подлинность была утрачена. Как говорят пуристы, старое — это старое, а новое — это новое.

Квиллер обожал приглашать кого-нибудь на обед вне дома. Но сегодня пригласили его и угощала Хикси, а это означало, что она хочет попросить о какой-то услуге. Готовя Ледовый фестиваль, она уломала Квиллера возглавить факельное шествие на морозе. Спасла его лишь ранняя оттепель.

Как только он вдвоём с Хикси уселся в любимой нише, к их столику подлетел очень высокий официант, энергия его била через край.

— Привет, ребята! — обратился он к ним с фамильярностью, которую приберегал для очень важных персон. — Мне предложили новую службу.

— Здесь? — осведомился Квиллер. — Если они хотят сделать тебя шеф-поваром, то я лучше буду ходить в другой ресторан.

Дерек Каттлбринк был убеждён, что всех интересуют его личные проблемы. Посетители приходили в восторг от свойственной ему непринужденной манеры общения; молодые женщины боготворили его; публика на спектаклях Театрального клуба сходила с ума от игры Дерека. К тому же его рост составлял шесть футов восемь дюймов. К его чести нужно сказать, что он записался на курс ресторанного менеджмента в колледже Мускаунти. Наконец-то его стали принимать всерьёз, а не как обаятельного клоуна.

— Так что вы об этом думаете? — настаивал Дерек. — Это работа менеджера в «Баре и барбекю Чета» в Кеннебеке. Хорошее предложение.

— А ты сможешь совмещать работу с занятиями в колледже? — спросил Квиллер. Его действительно тревожил этот вопрос, поскольку он полагал, что из молодого человека может выйти толк.

— Придётся реже ходить на занятия. Но зато как шикарно это будет смотреться в моём резюме: менеджер ресторана на сто мест!

— Всё зависит от того, что за ресторан. У этого, например, отменное меню и свой стиль. У тебя скользящий график. Ты получаешь хорошие чаевые… Между тем, полагаю, леди хотелось бы выпить бокал белого вина, Дерек.

— У нас есть неплохой совиньон.

Хикси прислушалась к совету официанта, а Квиллер, как всегда, заказал минеральной воды с лимоном.

— Только без цедры, — попросил он. Когда официант удалился, Квиллер спросил у Хикси: — Что ты знаешь об этом заведении в Кеннебеке? Я не особенно люблю барбекю.

— Низкопробная забегаловка. Я туда ездила подписывать договор о рекламе, и мы с Дуайтом там пообедали. Очень популярное место, в субботу вечером у них ужасно шумно. Но еда хорошая: горы свиного барбекю с печёными бобами и салатом из капусты — их подают на пластмассовых тарелках с пластмассовыми вилками. Офис наверху — это также и квартира, временное пристанище Чета. У него есть любимая девушка, знаешь ли.

— Я не знал, — сказал Квиллер.

— Он пригласил меня посидеть, угощал выпивкой. Было шикарно. Он умеет быть обворожительным хозяином, но в то же время это очень жесткий бизнесмен. Он хотел, чтобы Дуайт занялся его пиаром, но агентство Дуайта не имеет дела с политиками.

— Как ты думаешь, почему они предложили работу Дереку?

— У Дерека сложился свой круг клиентов, — объяснила Хикси. — В качестве менеджера он приведёт в ресторан Чета гостей, которые тому и не снились.

Вернулся Дерек с напитками.

— Вас интересует сегодняшнее меню? Основное блюдо — перепёлка, фаршированная грибами и черносливом. Есть также медальоны из телятины со шпинатом.

— Дай нам минутку подумать, — попросил Квиллер.

Но размышлял он о предложении, сделанном Дереку. Как отреагирует его девушка? Эта богатая наследница из Чикаго появилась здесь прошлым летом, увидела Дерека и решила остаться. Именно она убедила его поступить в колледж Мускаунти и, как утверждали сплетни, оплачивала его обучение.

— Любимая девушка с большим наследством обладает правом вето… — заметил Квиллер. — Впрочем, оставим эту тему. Что у тебя на уме?

— Конкурс на знание орфографии среди взрослых. Что ты об этом думаешь?

— Великолепная идея! Я побеждал на всех орфографических конкурсах, когда был ещё малышом. Учился читать по коробкам с кукурузными и овсяными хлопьями, стоявшими на столе за завтраком. Я мог правильно написать «ингредиенты», когда мои сверстники ещё сражались со словом «ма-ма».

— Наверное, ты был не по годам развит, — предположила Хикси.

— И прехорошенький. У меня были локоны.

Хикси громко расхохоталась.

— Мне бы хотелось увидеть твою раннюю фотографию.

— Все мои семейные снимки сгорели во время пожара, — горестно произнёс он. Это была невинная выдумка, возникшая под влиянием минуты. На самом деле все реликвии прошлого Квиллера исчезли в чёрный период его жизни. У него не осталось даже фотографии матери.

Он молчал так долго, что Хикси снова повернула разговор в деловое русло:

— Хочешь услышать имена спонсоров? Этот ресторан, банк, похоронное бюро, аптека, гараж Гиппела и «XYZ энтерпрайзис» плюс спонсоры, от которых не будет дохода: Центр искусств, Театральный клуб, Пикакское агентство рекламы и Клуб фермеров.

— Если тебе что-то от меня нужно, Хикси, не тяни, сделай милость.

— Ну что же, нам нужны четыре официальных лица: ведущий, диктор, чтобы произносить слова, судья и хронометрист.

— Я согласен быть хронометристом.

— Нет, нет, нет! При твоём замечательно поставленном театральном голосе из тебя получится идеальный диктор!

— А почему не Уэзерби Гуд? Он как-никак работает на радио. У него чудесный голос.

— Он вызвался быть ведущим.

Дерек, который прислушивался к их разговору, вставил:

— Я собираюсь выступить в команде Театрального клуба. Мой босс хотел, чтобы я защищал честь «Старой мельницы», но к тому времени меня, возможно, здесь уже не будет.

— А что думает об этом деловом предложении твоя девушка? — поинтересовался Квиллер.

— Она хочет, чтобы я поступал, как лучше для меня, — ответил Дерек с самодовольной улыбкой, и Квиллер пожалел, что у него нет под рукой кремового торта.

Глава девятая

Порой бывало так, что у Квиллера болела голова из-за Коко. Это случалось в процессе передачи мыслей. Кот пристально смотрел прямо на лоб хозяина, и тот вдруг вспоминал, что пора кормить кошек или сменить наполнитель в их туалете. Если он спохватывался не сразу, у него между глаз начинала разливаться тупая боль, набиравшая силу по мере того, как кошачий взгляд становился всё пристальнее.

Например, однажды Квиллер возлежал на диване, закинув ноги на кофейный столик, и пытался придумать тему для своей колонки. Необходимость писать более ста колонок в год истощала его изобретательность. И вдруг он резко спустил ноги на пол. Есть! Почему бы не воспеть хвалу пышным усам? Этот знак мужского достоинства прославили многие: Марк Твен, Тедди Рузвельт, Панчо Вилья, Эйнштейн, Граучо Маркс[10], британские летчики времён Второй мировой войны… Да и сам Квиллер кое-что, знал о преимуществах и недостатках пышных усов. Он мог с лёгкостью выжать тысячу слов из этой темы.

Он дотронулся до лба — тупая боль между глазами начала утихать, — взглянул на Коко, сидевшего на большой книге посреди кофейного столика. Квиллер всегда держал под рукой несколько печатных изданий — новых, красивых, большого формата. Их было приятно просматривать, они подсказывали тему для разговора, когда он принимал гостей, и их особенно любил кот-библиофил. Коко нравилось восседать на фолиантах — «греть их», как говорил Квиллер.

Сейчас на столике лежали три книги: одна об истории бейсбола, вторая — об Эндрю Уайете[11]. А Коко «согревал» справочник «Марк Твен от А до Я», на суперобложке которого красовалась фотография великого американского писателя с его великолепными усами! Квиллер хлопнул себя по лбу, когда до него дошло: Коко снова взялся за своё! В последние месяцы это происходило всё чаще. «Мне не следует спрашивать как или почему, — подумал Квиллер, — просто принимать с благодарностью».

В очередной раз это случилось в день похорон Мод Коггин. После возвращения с кладбища Квиллер сидел развалясь в библиотеке, слушал магнитофонные плёнки, а рядышком примостились сиамцы, радуясь тихому семейному вечеру втроем. Юм-Юм отвернулась, а Коко вперил взгляд в хозяина. Когда Квиллер прослушал примерно половину плёнки, ему пришло в голову, что он так и не собрался прокрутить запись разговора с Мод Коггин. Сняв предыдущую катушку, он поставил другую, и зазвучал пронзительный голос девяностотрёхлетней женщины. Кошки молчали, пока она говорила о своей жизни, — молчали до слов о картофеле и бобах. Тут Коко внезапно издал вопль — такой требовательный, что Квиллер ещё раз прокрутил это место:

— Но как же вы справляетесь с таким большим участком, миссис Коггин?

— Как Берт преставился, землю стали обрабатывать молодые парни. Сто акров — до самой реки. Теперь-то, с большими машинами, не в пример как легче. А парни-то эти хорошие, ничего не скажу. Платили мне за аренду, все двадцать лет платили, кажный месяц — завсегда платили.

— Пожалуй, я их знаю — это братья Макби.

— А больше я не сдаю землю в аренду. Продала всё-всё! И больше не надо платить налоги, и я могу тут жить без всякой арендной платы. Этот-то, новый парень — он землю любит, ну прямо как Берт. Собирается посадить не токмо рожь да пшеницу, а ещё всякое такое для еды: ну, картофель там, бобы…

Коко снова взвыл. Что-то в этой записи тревожило его, и Квиллер почувствовал покалывание в верхней губе. Выключив магнитофон, он позвонил Ролло Макби. Фермер был во дворе, но его жене не терпелось поговорить.

— Вы видели шестичасовые новости? — взволнованно спросила она. — Они показали собак, и Калверта, и фермеров, а вот мэра не показали вовсе! Это они нарочно? Его и лимузин!

— Можете передать мои комплименты Калверту: он прекрасно справился с собаками, — сказал Квиллер. — И поблагодарите пастора за прекрасную речь, а также Товарищество фермеров за то, что от них пришло так много народа.

— Да, это был достойный знак уважения к бедняжке, не правда ли?

— Вы собираетесь оставить собак у себя?

— Похоже на то. Калверт решил, что станет ветеринаром, и, кажется, мы начнем с собачьего госпиталя на пять коек.

— Он молодец!.. Между прочим, мне было приятно услышать, что Товарищество фермеров является спонсором орфографического конкурса.

— Я тоже этому рада. Сестра моего мужа собирается выступить за фермеров, да и Калверт очень бы хотел войти в команду, но я объяснила ему, что это конкурс для взрослых. Готова биться об заклад, что он бы победил их всех.

— Я в этом уверен, — согласился Квиллер. Затем он перешёл к вопросу, ради которого звонил: — Организаторы орфографического конкурса хотели бы привлечь спонсоров из Локмастера, и я подумал о «Нозерн лэнд импрувмент». У вас есть их адрес или телефон?

— Подождите минутку, я загляну в договор аренды, мистер К. — Она вернулась с номером телефона, но без адреса — в договоре значился только почтовый ящик.

Когда разговор закончился, из комнаты решительным шагом вышел Коко, слегка наклонив голову, как бодливый бычок. «У него что-то скверное на уме, — подумал Квиллер. — Собирается сделать гадость…» Спустя минуту послышался грохот, звякнуло что-то металлическое.

Квиллер ринулся в холл и обнаружил, что старинный колокольчик сброшен на каменный пол. Вещица не пострадала, но от каменной плитки откололся кусочек.

— Плохой кот! — выругал он Коко. — Очень плохой кот!

Однако того и след простыл.

У «Нозерн лэнд импрувмент» был локмастерский телефонный номер, и Квиллер набрал его несколько раз, но никто не ответил — даже автоответчик. А тут ещё Коко действовал на нервы, уныло и монотонно блея.

— А ну-ка, прекрати своё вечное нытье! — приказал Квиллер.

Однако и у него самого испортилось настроение. Он дернул себя за усы. В душу ему закралось подозрение, что «Нозерн лэнд импрувмент» — подставное лицо «XYZ энтерпрайзис». Удобный инструмент для того, кто хочет заполучить отменную землю по бросовым ценам. Продавцы земельных участков всегда запрашивали большие деньги, стоило «XYZ» проявить интерес к сделке. Мод Когган была слабым противником; выманив у старушки обманом её собственность, компания-однодневка растворилась в воздухе. Таков был ход мыслей Квиллера.

Ферма Коггин примыкала к восточному рукаву реки Иттибиттивасси, где вода стремительно неслась по гигантским валунам, а на берегах росли ивы. Это было идеальное место для строительства ещё одной Индейской Деревни, поближе к городу. Что же касается слухов о расширении кладбища и стоянке для тяжёлой дорожной техники, то их могла распускать сама компания «XYZ».

Квиллер не питал уважения к этой фирме, испоганившей остров Завтрак. Жилье, которое она возводила, эффектное внешне, было построено кое-как. Кондоминиум, купленный Квиллером в Индейской Деревне, чтобы жить там зимой, служил ярким примером. «XYZ» загребла немалые деньги на проекте расширения Индейской Деревни.

Его размышления были прерваны телефонным звонком: звонила Элизабет Харт, девушка Дерека Каттлбринка. Она потратила часть унаследованного состояния на то, чтобы открыть сувенирный бутик в курортном городке Мусвилл. Такой риск могла позволить себе только богатая наследница: сувениры всегда плохо раскупались в этой мекке рыболовства и спортивного туризма. Процветали лишь лавочки, торговавшие рыболовными снастями и майками. Квиллер сразу догадался, зачем звонит Элизабет.

— Дерек рассказал вам о предложении, которое ему сделали? — спросила она с тревогой, не тратя времени на любезности.

— Да, и, по-видимому, он польщён, — ответил Квиллер.

— Польщен! Вы когда-нибудь бывали в этой дыре, Квилл? Один раз он сводил меня туда, и я не выдержала и минуты. Ужасная еда, кошмарное обслуживание, адский шум — там орут и галдят все, да ещё два телевизора пытаются перекричать друг друга! Для человека, наделённого качествами Дерека, такая работа неприемлема! Мне бы хотелось, чтобы вы убедили его не принимать этого предложения, Квилл. Он считается с вами.

— Я не должен вмешиваться в его выбор, — возразил Квиллер, — тем более что никогда не бывал у Чета в ресторане. Но вот что мы сделаем: хотя я не люблю барбекю, ради вас, так и быть, пожертвую своими вкусами и загляну туда сегодня вечером.

— Благодарю вас, Квилл, большое вам спасибо. Я рассчитываю на вашу поддержку.

— Как идут дела в бутике?

— Мой магазин только что открылся. Когда вы придёте на него взглянуть?

— В этот уик-энд.

— Как ваши киски?

— Чудесно. Юм-Юм — главный охотник на жуков, а Коко берёт уроки пения у птиц.

Повесив трубку, Квиллер повернулся к Коко, который прислушивался к телефонному разговору, навострив уши:

— Это Элизабет Харт. Она спрашивала о тебе.

Когда Квиллер готовил обед для сиамцев, у них был кошачий Час Счастья: они носились вверх и вниз по спиралеобразной лестнице. Когда они бежали вверх, Коко гнался за Юм-Юм. Добравшись до верха, она притормаживала и, поменявшись ролями с Коко, преследовала его до самого низа. Это занимало ровно шестнадцать секунд.

Квиллер, вырядившийся в старое тряпьё для обеда в «Баре и барбекю Чета», наблюдал, как сиамцы жадно поедают консервы из крабов с козьим сыром на гарнир.

— Ребята, у вас сегодня кормежка получше, чем будет у меня, — сказал он им.

В Кеннебеке было два ресторана. Квиллер и его друзья предпочитали таверну «Типси», основанную в тридцатые годы и названную в честь кошки владельца ресторана. Это заведение, славившееся своими бифштексами и рыбой, помещалось в бревенчатой хижине. Ресторан Чета располагался в здании из шлакобетона. На нём висело объявление: «Чисто, просто, тепло».

Когда Квиллер впервые вошёл в харчевню Чета, все столики были заняты, в воздухе висел дым. Уэзерби Гуд, сидевший у бара, помахал ему. Обычно он отличался элегантностью, но сейчас был одет во что-то поношенное, чтобы не выбиваться из стиля заведения.

— Это было нелегко, — объяснил Уэзерби. — Я скинул с себя одежду прямо на дорогу и пару раз проехался по ней в пикапе.

— Здесь много народу, — заметил Квиллер.

— Тут всегда так. Давай что-нибудь выпьем у бара и захватим первый же столик, который освободится. — Он повернулся к рыжеволосому бармену: — Налейте этому джентльмену минеральной воды с лимоном.

— Привет, мистер К., - поздоровался молодой человек. — Я вас здесь вижу в первый раз.

— Надеюсь, что не в последний, — вежливо ответил Квиллер.

На самом видном месте висел портрет Честера Рэмсботтома, написанный Полом Скамблом в Центре искусств. Его окружали десять акварелей в рамках, изображавших десять копров заброшенных ныне шахт. К каждой акварели был прикреплён ярлык с названием: «Бакшот», «Гудвинтер», «Мусджо», «Олд глори», «Большая Б.», «Димсдейл», «Блэк-Крик», «Хони-Хилл», «Смитс-Фолли» и «Три сосны».

Видя, что Квиллер рассматривает акварели, оценивая светотени и колорит, бармен заметил:

— Мой прадедушка работал на шахте «Бакшот».

— В этом году она обрушилась во время паводка, — вставил метеоролог.

— Да… Скажите, ребята, ведь вы живёте в Индейской Деревне, не так ли? Я подумываю о том, чтобы купить там жилье.

Два посетителя переглянулись. Жильё в Индейской Деревне, несмотря на сомнительное качество, было по карману лишь успешным бизнесменам либо лицам, не ограниченным в средствах.

— Дома там выглядят неплохо, но они скверно спроектированы, — ответил Квиллер. — Как бы вам не пожалеть потом.

— Окна дребезжат, — добавил Уэзерби.

— Полы прогибаются, даже если по ним ходит кошка.

— Слышно, как ваш сосед размешивает сахар в кофе.

— Мне всё равно. Я всегда хотел там жить, — заявил бармен. Потом, перегнувшись через стойку, произнёс конфиденциальным тоном: — Я иду на повышение. Скоро стану менеджером… О, вот и столик освободился!

Посетители устремились к свободному столику, и, когда они уселись, Уэзерби заметил:

— Должно быть, Чет платит своему менеджеру хорошие деньги, если тот может позволить себе жильё в Индейской Деревне.

— Кое-кто перебежал ему дорогу, — сказал Квиллер. — Эту работу предложили Дереку Каттлбринку.

Его перебила усталая официантка:

— Свинина, говядина или индейка? Сандвич или на тарелке? Горячее, обжигающее или «звоните девять-один-один»? — Через несколько секунд она вернулась с пластиковыми тарелками, на которых высилась гора из мяса, увенчанная двумя пышными белыми булочками. — Если захотите вторую порцию или ещё чего-нибудь, помашите вилкой.

Все в этом ресторане вынуждены были орать, чтобы перекрыть общий гвалт, и в результате можно было громко беседовать о чём угодно, не опасаясь, что тебя подслушают. Квиллер и Уэзерби во весь голос болтали о собаках на похоронах, о попугае в Центре искусств, о коте метеоролога, Джете.

— Я устроил Джету застекленную веранду за кухонным окном, — рассказывал Уэзерби. — Два фута в ширину, два в длину и столько же — в высоту. На полу — ковёр. Там склон спускается к реке, так что для Джета открывается хороший обзор.

— Он смотрит на тебя пристально, когда чего-нибудь хочет? — осведомился Квиллер.

— Нет, он гипнотизирует холодильник, когда хочет есть, и сверлит взглядом кухонное окно, если желает погулять.

— Это разумно… Коко и Юм-Юм завели неестественную дружбу с семью воронами, которые околачиваются вокруг. Птицы маршируют туда и обратно, как взвод новобранцев, подпрыгивая и хлопая крыльями. Я не могу понять, что там происходит.

— У меня есть кузина в Вирджинии, которая обожает ворон. Она утверждает, что вороны — самые умные из всех птиц. Послушать её, так вороны будут следующим повальным увлечением — мы уже пережили моду на лягушек, сов, обезьян, поросят, китов и динозавров. А теперь, по её мнению, появятся плакаты с воронами, футболки, украшения и бог его знает что ещё. Но вороны действительно импозантны!

— Торо нравилось карканье ворон, — вспомнил Квиллер.

— Тереза — так зовут мою кузину — загорелась идеей сделать мультик о воронах, но ей нужно, чтобы кто-нибудь написал сценарий. Тебя бы это не заинтересовало?

— Это было бы захватывающе — настоящее приключение.

— Она приедет сюда летом навестить мою семью, и мы вас познакомим. Думаю, она тебе понравится.

Официантка постоянно возвращалась к их столику, уговаривая заказать ещё порцию то одного, то другого.

— А ты знаешь, что отец Чета торговал контрабандным спиртным во времена «сухого закона»? У него был подпольный бар в одной из заброшенных шахт. Там действовало такое правило: если ты свалился в ствол шахты, значит, перебрал.

— Я всё смотрю на его портрет и пытаюсь определить, какое у него лицо: умное или жуликоватое. Говорят, Пол Скамбл обладает талантом раскрывать две стороны личности. Я заказал ему портрет Полли.

— Тебе бы лучше поприсутствовать лично на этих сеансах, — посоветовал Уэзерби. — Он также обладает талантом очаровывать своих натурщиц.

— Спасибо, что предупредил, Джо. — Уэзерби Гуд было вымышленное имя, а настоящее — Джо Банкер.

С другого конца комнаты донёсся крик, и все в ресторане присоединились к хору, запевшему «С днём рождения».

— Давай выбираться отсюда, — предложил Квиллер. — Теперь мне хватит барбекю до конца моих дней.

Они выбрались на улицу, где царила благословенная тишина маленького городка. Когда они уже прощались, Квиллер спросил, не слышал ли Уэзерби о «Нозерн лэнд импрувмент» в Локмастере.

— Нет, но я не очень-то осведомлён по части недвижимости, — ответил метеоролог.

— У меня есть номер их телефона, но там никто не отвечает. Если бы я мог выйти на главу этой фирмы, мало бы ему не показалось. Наверное, они зарегистрировали своё вымышленное название у секретаря округа. У тебя есть какие-нибудь контакты в окружном муниципалитете?

— Нет, но я легко могу вычислить этих ребят… Если ты продаёшь часть своих владений у озера, то я — первый покупатель.

— Даже и не мечтай, Джо. Спасибо за приятный вечер. Передай мой привет Джету.

Глава десятая

Обед Квиллера в «Баре и барбекю Чета» имел и положительные стороны. Он всегда получал удовольствие от общества метеоролога из «Голоса Пикакса». Уэзерби был колоритной фигурой. Он читал лекции в клубах, играл на рояле на вечеринках и мог оживить свои сводки погоды джазовыми мелодиями. Квиллер бы отдал всё на свете за то, чтобы быть джазовым пианистом, и сожалел о том, что в детстве предпочёл крикет роялю. И у кого же, кроме Уэзерби Гуда, могла быть кузина — любительница ворон? Вот ещё один плюс этого вечера — перспектива написать сценарий мультипликационного фильма о воронах.

В равной степени приятно было поближе познакомиться с акварелями Даффа Кэмпбелла, изображавшими копры заброшенных шахт. Прежде Квиллер считал их ремесленными поделками, которые сбывают отдыхающим в качестве сувениров, — наподобие картинок с Эйфелевой башней. Однако, глядя на акварель, написанную в туманный день, он чуть ли не физически ощутил влагу; а мрачный зимний пейзаж, где копер высился над огромными сугробами, был проникнут холодом и одиночеством.

Поискав номер художника в телефонном справочнике — там Кэмпбеллы занимали целую страницу, — он нашёл Даффилда Кэмпбелла из Перпл-Пойнт. К телефону подошёл сам Король Шахт. По-видимому, его удивил и обрадовал звонок. Он предложил встретиться завтра утром.

Перпл-Пойнт был мысом, на две мили вдававшимся в озеро. В годы бума здесь строили суда, но с тех пор минуло целое столетие. Экономический спад, ураганы и буруны сделали своё дело, и мыс сильно изменился. Теперь вдоль западного берега тянулся песчаный пляж и череда курортных отелей, а западное побережье представляло собой цепочку скал.

Дафф Кэмпбелл жил на скалистом берегу в маленьком доме, напоминавшем скорее сарай для лодок, нежели жилище. Да и человек, вышедший навстречу Квиллеру, больше походил не на художника, а на рыбака. Лет ему, вероятно, было не больше шестидесяти, очень худой, он слегка сутулился оттого, что постоянно склонялся над мольбертом. День был тёплый, но художник натянул на себя два свитера, а на голову нахлобучил вязаную шапочку, из-под которой виднелись длинные седые волосы.

— Бьюсь об заклад, у вас здесь потрясающие восходы, — начал Квиллер.

— Ни один не похож на другой, — с удовольствием подтвердил Кэмпбелл.

— Должен сказать, что у вас живописный коттедж.

— Он был покинут, и я спас его из волн, — объяснил художник. — Перенёс на место повыше и отремонтировал — всё сам. Я был тогда гораздо моложе. Посидите-ка пока на крыльце, а я сварю нам кофе.

Крыльцом служила гранитная плита, и с него открывался вид на озеро. Тут стояли два хрупких складных кресла. Квиллер осторожно опустился в одно из них, и кресло тут же заскрипело и заходило ходуном под его весом. Скоро вернулся хозяин с двумя пластмассовыми кружками, наполненными до краев, — он шёл медленно, стараясь не расплескать кофе. Он поставил кружки на ящик между креслами.

— Вы, конечно же, не остаётесь здесь на зиму, мистер Кэмпбелл.

— Зовите меня Дафф, — попросил художник. — Нет, на случай плохой погоды у меня имеется комната в городе. Теперь, когда я вышел в отставку, живу во Флориде с родственниками и преподаю в тамошнем университете.

Квиллер взглянул на него вопросительно, ставя на ящик свой диктофон.

— Как давно вы пишете картины?

— Теперь уж и не вспомнить, когда именно я начал. Когда был ребенком, в школе не преподавали изобразительное искусство, но я начал рисовать карандашом. В те дни мы жили возле копра шахты «Одд глори». Он зачаровал меня: причудливые очертания, старые доски, таинственная атмосфера. Должно быть, я нарисовал его тысячу раз, под разными углами. Потом увидел в каталоге кисти и краски и спросил родителей, не могут ли они купить их для меня. Ни за что не забуду своего восторга в тот момент, когда прибыл ящик. Отец был священником. Он сказал, что неисповедимы пути Господни. Мама мной гордилась и позволила мне записаться на заочные курсы. Я кое-что узнал благодаря ним; делал ошибки, перечёл все книги по искусству, имевшиеся в библиотеке, и следующие полвека писал картины каждый уик-энд.

— А в будние дни вы где-то служили?

— Конечно. Проработал сорок лет в Пикаксе, фирма «Семена и рассада». Ушёл на покой только тогда, когда мои картины начали покупать. Большинство их приобретает галерея в Локмастере.

— Должен сказать, Дафф, что ваши работы открыли мне глаза. Вы видите в этих старых руинах такое, о чём я и не подозревал. Спасибо вам за это.

Художник улыбнулся — в первый раз за всё это время — и кивнул со скромным видом:

— Ну что же, я провёл много времени, разглядывая копры шахт — во время грозы, снегопада, при дожде со снегом, в палящий зной, при торнадо, в туман, когда восход, когда закат, когда чистое небо, когда тучи…

— Я полагаю, вы пишете с натуры.

— Конечно! Правда, одной вещи нужно избегать — ветра. Надувает всякий сор в краски.

— А почему акварель, а не масло? — Квиллер вдруг обнаружил, что говорит в телеграфном стиле Даффа.

— Быстро… спонтанно… без хлопот. Иногда люди наблюдают, как я работаю, и они говорят: «Ну уж и картина! Он даже не покрывает всю бумагу!» Нельзя не рассмеяться, слушая чушь, которую они несут.

— Я бы хотел взглянуть, как вы пишете. Обещаю, что не буду нести чушь.

— Поехали! — предложил Дафф. — В моём пикапе.

Они отправились к шахте «Смитс-Фолли» — она находилась ближе всех к Перпл-Пойнт. Дафф захватил с собой всё своё снаряжение, включая зонтик с длинной ручкой, которую он воткнул в землю.

— Предпочитаю писать в тени, — пояснил он. — Тогда нет отблесков на белой бумаге. И краска не сохнет слишком быстро…

В качестве стола художник использовал деревянный ящик, в котором привёз кисти, запас воды, тюбики с краской и белую фарфоровую палитру. Сам он уселся на низкий складной стул. Перед собой расположил мольберт, к которому был приколот лист плотной белой бумага.

Вначале Дафф сделал карандашный набросок, затем взялся за краски. Его рука и плечо двигались стремительно, легко и грациозно.

— Нужно быстро принимать решения, пока не высохла краска, — заметил он. — А ещё знать, когда остановиться.

Квиллер увидел, как из оранжевого, пурпурного и синего на бумаге возникают доски здания, а из водяных подтеков — сорняки.

— Как бы вы охарактеризовали ваш стиль? — спросил он, когда они ехали обратно, на каменистый пляж.

— Описательный, но не реалистичный. Задаёт работу воображению зрителей. Это для них полезно. Воображение как мускулы: его тоже нужно упражнять.

Дафф пригласил Квиллера в коттедж, чтобы показать свои работы, прикреплённые к стене кнопками, ещё без рам. На одном пейзаже с голубым небом и пышными белыми облаками олень щипал траву вблизи руин шахты. На другом была изображена призрачная башня под сумрачным небом; на высокой ограде виднелась красная надпись: ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ; а наверху кружил ястреб.

— Разные люди любят разные образы, выражающие настроение, — сказал Дафф.

— Ну что же, должен признаться, что на меня ваше искусство произвело очень сильное впечатление. Моя колонка выйдет во вторник, и писать о вас — это честь и удовольствие. Надеюсь, мы ещё встретимся. — Они вместе дошли до машины Квиллера. — Возможно, вам интересно, что навело меня на мысль взять у вас интервью. Дело в том, что вчера вечером я видел коллекцию из десяти акварелей в «Барбекю Чета».

Лицо художника залилось краской гнева.

— Он получил их не от меня! — взорвался Дафф. — Наверное, купил в Локмастере. Я не продал бы ни одной картины этой змее и за миллион долларов!

Квиллер на минуту потерял дар речи, затем оправился и спросил с самым невинным видом:

— Вы что-то имеете против мистера Рэмсботтома?

— Он всего-то и сделал, что погубил мою семью.

— Что вы имеете в виду?

— Он погубил мою семью! Понимайте как хотите.

Таким образом, приятный визит закончился неловко. Квиллер уселся за руль, что-то невнятно бормоча, а Дафф Кэмпбелл отвернулся и побрёл в свой убогий коттедж на скалах.

Бешеная вспышка художника с такими учтивыми манерами заставила Квиллера усомниться в деловом предложении, сделанном Дереку и вызвавшем беспокойство у его девушки. К тому же бармен Чета считал, что это его повысят до менеджера. Имя члена окружной комиссии часто упоминалось в кафе. Ходили слухи, что он покупает голоса и берёт взятки. Ещё говорили о каком-то скандале, который замяли. Правда, не упоминались никакие подробности. Местные жители не делились своими секретами с посторонними — в этом выражалась их преданность родному городу. А Квиллер всё ещё был чужаком, прибывшим из Центра.

Сейчас он направлялся в бутик Элизабет Харт, в Мусвилл. Этот курортный городок имел одну-единственную улицу, тянувшуюся от озера до высокой песчаной дюны. На берегу озера размещались муниципальные доки, частные причалы и отель «Северные огни». У подножия дюны находилась таверна «Кораблекрушение» и прочие коммерческие постройки из бревен или бетона, которому придали форму бревен и покрасили соответственно.

В одном из этих зданий, закусочной «Бяка-Кулебяка», подавали самый лучший вариант местного фирменного блюда: кулебяки здесь были не слишком большие, начинки в меру, корочка хрустящая — и никакой репы! Полемика по поводу ингредиентов кулебяки была нескончаемой, и Квиллер ожидал, что какой-нибудь местный политик (вероятно, Чет Рэмсботтом) выдвинет проект муниципального постановления, запрещающего применение нутряного сала и делающего репу обязательным компонентом. Кулебячная платформа, несомненно, приведёт к тому, что его изберут губернатором.

Светлое, весёлое помещение «Бяки-Кулебяки» украшали рыболовные сети, весла и пластмассовые чайки.

— Привет, мистер К.! — воскликнула официантка. — Давненько вас не видели. Будете заказывать кулебяку? — И, получив утвердительный ответ, спросила: — С горчицей или хреном?

— Как?! Не ослышался ли я? — не поверил он своим ушам.

— Некоторые туристы просят.

— Я люблю, когда кулебяки имеют вкус кулебяк, хот-доги — вкус хот-догов, а бараньи котлеты — вкус бараньих котлет. Я против смешения жанров. Если каждое блюдо приправлять горчицей, хреном, кетчупом, нарезанным луком и пикулями, то вся стряпня приобретёт одинаковый вкус. Нет уж, благодарю!

Она подала Квиллеру кулебяку в чистом виде и сказала:

— Все сожалеют о старой леди. Жаль, что я не была на похоронах. Их показали по телевизору. Эти старые собаки надрывали мне сердце.

Посетители, сидевшие за соседними столиками, присоединились к официантке:

— Эта женщина была святой. И отчего это брошенные животные всегда знают, в чей дом прийти?… Нужно что-то делать с бездомными собаками. А мы только и знаем, что отлавливать бродячих псов. А что с ними делают потом?

— Вам бы следовало написать письма в газету, — посоветовал Квиллер. — Много писем. Это единственный способ привлечь внимание политиков.

Хозяин кафе подошёл к его столику с подносом, на котором стояли кофейные чашки.

— Сейчас или после, мистер К.? Что привело вас в наш город?

— Да просто прогуливаюсь тут. Что вы думаете о новом бутике?

— Он не похож на те, что у нас есть. Скорее рассчитан на большой город, а не на наш Мусвилл. Однако, видит бог, нам ни к чему ещё один магазин, где торгуют удочками и майками. Элизабет милая — и полна энтузиазма.

Квиллер впервые встретил её на острове Завтрак, очень несчастную и потерянную после смерти отца. Переехав в Мускаунти, она нашла здесь собственную нишу, и приятно было видеть, как она реализует свои возможности.

Её бутик, хотя и был открыт в курортном местечке, не отвечал привычным ожиданиям туристов, яхтсменов и рыболовов, которые отдыхали на озере. Но поскольку был субботний вечер, некоторые из них роились в магазине, когда туда зашёл Квиллер. Тут не предлагали ни сувенирных кружек, ни пластмассовых чаек, ни игрушек, которые можно прикрепить к лобовому стеклу автомобиля. Зато был уголок «В дождливый день» с книгами в мягкой обложке, домашними играми и головоломками. В остальном выбор товаров определялся вкусами самой Элизабет: футляр со старинными украшениями, экзотические шляпы, кафтаны, жилеты и туники с других континентов. На отдельном столике были разложены карты таро, гороскопы, брошюры о гаданиях, магических числах и графологии, рунические камни и ароматические масла, применяемые в лечебных целях.

Захваченная беседой с тремя туристами, Элизабет не сразу заметила Квиллера. А увидев, извинилась перед посетителями и поманила его в заднюю часть магазина. Отчаянным шёпотом она произнесла:

— Слишком поздно, Квилл! Он уже договорился о работе!

— Мне жаль, — сказал Квиллер. — Но не забывайте, что в нём шесть футов восемь дюймов роста, что он умён и способен справиться с любой ситуацией.

— Меня огорчает не это. Он будет приходить домой пропахший сигаретным дымом и несвежим пивом!

— Кто-нибудь знает, куда подевался предыдущий менеджер? И почему он уволился?

— Его жене предложили работу в Центре, поближе к её стареньким родителям.

— Понятно.

— И ещё одно меня тревожит, Квилл: бармену была обещана должность менеджера, и Дерек опасается, что тот станет относиться к нему враждебно.

— Понятно.

— Я так разочарована, — призналась Элизабет со вздохом. — У меня есть капитал, который хотелось бы вложить, и я мечтала о том, как помогу Дереку устроиться в какой-нибудь шикарный обеденный клуб, как только он закончит курс обучения. А теперь ему придётся пропускать занятия — и из-за чего? Барбекю — вещь неподходящая для высококлассных ресторанов.

Квиллер ей искренне сочувствовал и пытался подыскать слова утешения:

— Я аплодирую вашему честолюбию, Элизабет. Не сдавайтесь. Этот крюк может оказаться короче, чем вы думаете. Иногда задержка приводит к неожиданному скачку вперёд. Вспомните: если бы вас не укусила змея на острове Завтрак, вы бы здесь сегодня не были. Вы именно та, что необходима Дереку, и всё закончится хорошо, я в этом убеждён. Думайте только о хорошем.

Снова я говорю банальности, упрекнул он себя, разыгрываю доброго дядюшку, утешающего расстроённую юную девушку. Этой роли он старательно избегал, но готовность выслушать и задумчивый взгляд постоянно обрекали его на амплуа исповедника.

Чтобы подбодрить Элизабет, Квиллер сказал:

— В вашем магазине есть необычайно интересные вещи. Как идут дела?

— Во время уик-эндов ко мне заглядывают главным образом любопытствующие, а вот самые лучшие покупатели появляются по будним дням — это чикагцы, отдыхающие в клубе «Гранд-острова». Они приплывают сюда на своих яхтах, заходят выпить в таверну «Кораблекрушение» или перекусить в «Бяке-Кулебяке». Отдают дань местной экзотике. А потом забредают сюда, рассказывают мне, как провели время, и тратят деньги. Я продала довольно много драгоценностей, принадлежавших моей бабушке и прабабушке по отцовской линии. А ещё у меня было два портсигара, которые купил коллекционер, собирающий старинное серебро… Эти шашки необычные. Доска инкрустирована чёрным и тиковым деревом. Красные фигурки из киновари, а чёрные — из агата. Даже если вы не играете в шашки, это прекрасная тема для разговора. А Коко любит шашки? Я помню, как он играл на острове в домино.

— Не исключено… Дайте-ка подумать… У меня есть идея. Дома у меня имеется английский столик восемнадцатого века из таверны, и на нём ничего. Туда просится что-то равноценное. По крайней мере, так считает мой дизайнер. Я возьму эти шашки!

— Я рада, что они будут у вас, Квиллер. Я хочу, чтобы они попали в хорошие руки. Эти шашки принадлежали одному из моих предков, железнодорожному магнату. В тысяча восемьсот девяносто первом году он спас их из большого пожара в Чикаго.

— Элизабет, я не сомневаюсь, что это так, — заметил Квиллер, — но вы расхваливаете свой товар как заправский торговец антиквариатом.

— Это верно! И у них есть кожаный футляр. Я упакую их для, вас.

Когда сделка была завершена и Квиллер уже выходил из магазина, он сказал:

— Элизабет, если Дерек решил какое-то время поработать у мистера Рэмсботтома, то, как мне кажется, ему следует заключить письменное соглашение. Кто ваш поверенный?

— Он в Чикаго.

— Достаточно ли хорошо вы его знаете, чтобы позвонить ему и спросить совета неофициально?

— Он мой крёстный.

— Тогда сделайте это!

Она выбрала одну из игрушек.

— Возьмите это для кисок — с приветом от меня.

По пути домой Квиллер размышлял о змее, погубившей семью Даффа Кэмпбелла и собиравшейся теперь стать работодателем Дерека. Вопрос, каким образом было совершено зло, мучил Квиллера, а ненайденные ответы докучливей голода, жажды и москитов. Любое расследование нужно вести очень осмотрительно. Ни в коем случае нельзя засветиться: он слишком заметная фигура в обществе, и каждый его шаг обсуждается с превеликим удовольствием.

Ответ могла знать Аманда Гудвинтер. Она сама занималась политикой и по какой-то необъяснимой причине на дух не выносила Честера Рэмсботтома. Аманда представляла город, он же — округ.

Или можно было обратиться к Фрэн Броуди, дочери шефа полиции, строго конфиденциально… Но она всё ещё не вернулась из отпуска.

А может, разговорить самого Броуди? Он, верно, не откажется пропустить стаканчик перед сном.

Или призвать на помощь Полли? Её помощница — ходячая энциклопедия местных секретов.

Есть ещё Лайза Комптон. Она, несомненно, знает. Её девичья фамилия была Кэмпбелл. Но станет ли она говорить? Селия Робинсон могла бы её расспросить. Они обе работают в организации, помогающей престарелым, — Селия там добровольная помощница, — к тому же они подруги. Кроме того, Селия обожает тайные задания. Да, Селия — это то, что нужно.

Вернувшись в амбар, Квиллер увидел, что Юм-Юм исследует содержимое корзин для мусора, а Коко наблюдает за воронами из окна холла.

— Вкусненькое! — объявил он, и оба сиамца незамедлительно направились на кухню.

После того как они покончили с сухим кормом, Квиллер достал игрушку Элизабет и продемонстрировал кошкам, приговаривая:

— Это прислала ваша подруга!

Они следили за его движениями сонным взглядом, в котором не было ни искорки интереса, сидя рядышком друг с другом. Сиамцы лишь проявляли умеренное любопытство к новой эксцентричной выходке персоны, которая предоставляла им стол и кров.

— Ну же! Давайте поиграем! Прыгайте! Оп-ля! Оп-ля!

Сиамцы переглянулись, словно сомневаясь в здравости его рассудка.

— Ну и ладно! — буркнул он и бросил игрушку в корзинку для мусора.

Была суббота. У Полли сейчас первый сеанс с портретистом, и она, в синем шёлковом платье, сидит в высоком резном деревянном кресле на фоне кожаных корешков книг, унаследованных от семьи её покойного мужа; в руках у неё томик Шекспира. Картина ещё не была написана, а Квиллер уже видел её мысленным взором, и ему не терпелось услышать о деталях создания полотна.

Между тем его внимание привлёк телефонный звонок. Это была Селия Робинсон.

— Это вы? — спросила она.

— Нет, это всего лишь автоответчик того, кому вы звоните.

Она разразилась таким пронзительным смехом, что Квиллеру пришлось отнять трубку от уха.

— У меня кое-что для вас есть, шеф. Ничего, если я привезу вам это прямо сейчас?

— Да, пожалуйста. Надеюсь, вы не откажетесь от стакана фруктового сока?

Сиамцы знали, что она едет через ельник, задолго до того, как показался маленький красный автомобиль. Квиллер вышел встретить Селию.

— Посмотрите на заднем сиденье, — сказала она. — Это картина для моего зятя, а ещё у меня есть кое-что для вашей морозилки. Вы покажете мне эту картину?… Или там есть что-то такое, что не предназначено для моих глаз? — осведомилась старая леди лукаво.

— Это искусство исключительно для взрослых, но мне кажется, что вы достаточно взрослая, чтобы взглянуть без ущерба для вашего морального облика, — изрёк он, приготовившись к новому взрыву оглушительного хохота. Затем, когда Селия поставила в холодильник коробочки с паштетом и картофельным салатом, он распаковал картину и показал ей «Белизну белого».

— Что это такое? — спросила она, помолчав с минуту.

— Снежинка, но не исключено, что эротический символ.

— Вы меня дурачите, шеф. Почему это?… Как это?…

— Это инталия. Рисунок вытиснен на бумаге. Не спрашивайте меня, каким образом. Я просто купил лотерейный билетик и выиграл.

— Куда вы собираетесь это повесить?

— Хороший вопрос, — ответил он и налил клюквенного сока в фужеры для вина.

Они пошли с бокалами в гостиную и уселись там. Селия долго рылась в своей объёмистой сумке, прежде чем нашла визитную карточку.

— Как вам это нравится, шеф?

На карточке было напечатано: «Робин О'Делл. Ланчи, приёмы».

— О, мои поздравления! — воскликнул Квиллер. — Приятное название, к тому же ассоциируется с Шервудским лесом.

— Ну и шутник же вы! — рассмеялась она.

— Значит ли это, что мистер О'Делл тоже участвует в деле?

Селия кивнула со счастливым видом:

— Мы будем партнёрами.

Квиллер давно подозревал, что эта пожилая пара заведёт какое-нибудь общее дело. Они хорошо подходили друг другу.

— Надеюсь, это не помешает… выполнению вашей секретной миссии?

— О, нет-нет! Ни в коем случае! Не могу ли я сделать для вас что-нибудь прямо сейчас, шеф?

— Да, можете. Вынимайте вашу записную книжку. — Он подождал, пока она выудит из сумки блокнот и ручку. — Есть земельный участок между Тревельян-роуд и рекой, ограниченный на севере Кладбищенской улицей и Бейс-лейн. Я не хочу афишировать свой интерес к нему, так что не могли бы вы сходить в окружной муниципалитет и выяснить, кто владеет участком? Если «Нозерн лэнд импрувмент», то, вероятно, это подставное лицо, и хорошо бы узнать фамилии владельцев фирмы. — Он пригладил усы: Квиллер готов был заключить пари на что угодно, что это Эксбридж, Янг и Золлер.

— Это будет легко, — сказала Селия.

— А если вам хочется задания потрудней, попытайтесь разговорить Лайзу Комптон относительно скандала вокруг Кэмпбеллов, который имел место несколько лет тому назад. В нём замешан член окружной комиссии Рэмсботтом.

Глава одиннадцатая

Был субботний вечер. Сиамцы уже пообедали по-королевски семгой и старательно намылись, когда Квиллер принёс из пикапа шашки и водрузил их на старинный столик из таверны. Кошки наблюдали за ним с высоты, как ястребы: Юм-Юм — с камина, а Коко — с высокого буфета. Как только двенадцать красных фигурок и двенадцать чёрных были расставлены на клетках, Коко спрыгнул вниз и приземлился на доску, расшвыряв фигурки во все стороны. Юм-Юм тоже спустилась и спрятала одну под ковер.

— Кошки! — в негодовании завопил Квиллер. Собрав фигурки, он поместил шашки в надёжное место, прежде чем переодеться к обеду.

Полли жила у реки в Индейской Деревне, как и многие их друзья. Квиллер и сам купил там кондоминиум, чтобы жить зимой, когда в амбаре обитать неудобно. Оттуда было рукой подать до таверны «Типси», где ограниченность меню искупалась превосходным качеством.

Как только они пустились в путь, Полли сказала:

— Боюсь, что в библиотеке нарастают волнения.

— Из-за электронного каталога? Меня это не удивляет.

— Мы предложили организовать занятия, чтобы научить читателей, как им пользоваться, но записались только двое. Причём молодые. А теперь трое волонтеров, которые не в ладах с новой системой, нас покинули. А ты же знаешь, в какой степени мы зависим от помощи добровольных помощников. В большинстве своём это люди преклонного возраста, и, по-видимому, они консервативны.

— Если вы нуждаетесь в помощи, почему бы не пригласить на лето подростков? К тому времени, как они вернутся в школу, все уже приспособятся к автоматизации. Попроси у правления несколько лишних долларов на летнюю молодежную программу.

В «Типси» было полно народа, но здесь не шумели — слышалось лишь глухое довольное жужжание. Квиллер и Полли уселись в главном обеденном зале под написанным маслом портретом Типси, чёрно-белой кошки основателя заведения. Ресторан был обставлен в сельском стиле, а немолодые официантки сочетали приветливость с расторопностью.

— Бифштекс или рыба? До какой степени прожарить? Что-нибудь из бара?

— У тебя сегодня первый сеанс? — спросил Квиллер. — На этой неделе я столкнулся с Полом Скамблом в Центре искусств, и он заверил, что писать тебя — одно удовольствие. Он сказал, что черты лица отражают мысли человека, а у тебя живой ум.

— Как это мило с его стороны! Он добрый… Кстати о портретах — читал ли ты о Рэмсботтоме в колонке «Ньюсбайт»?

Этот материал был помещен между краткими заметками о заблудившейся корове и угнанном грузовике. В нём говорилось:

Вчера в «Баре и барбекю Чета» состоялась презентация портрета Честера Рэмсботтома, созданного в ознаменование его 25-летней службы на благо общества. Присутствовали официальные лица округа и города. Портрет был написан Полом Скамблом.

— Я так и знала, что этот человек изыщет способ слупить с налогоплательщиков деньги за свой портрет! Интересно, заплатили ли Полу чеком Мускаунти? Я у него спрошу. Он мне скажет. Я буду с ним мила.

— Только не слишком мила, пожалуйста, — предостерёг Квиллер.

— Я обнаружила, что он любит выпить глоточек бренди, когда работает.

Подали салат, целую гору латука с французской заправкой.

— Нужно признать, что в этом чудесном заведении готовят неважный салат, — заметила Полли. — Я всегда роюсь в своём, тщетно пытаясь обнаружить хоть кусочек помидора или редиски.

— Ты напрасно ищешь у меня сочувствия, — ответил Квиллер, который избегал любых салатов. — Расскажи о своём свидании со Скамблом.

— Это вряд ли можно назвать свиданием, дорогой, — возразила Полли, в знак упрека изогнув бровь. — Это была деловая встреча, причиной которой послужило твоё настойчивое желание обзавестись моим портретом.

Квиллер с извиняющимся видом пожал плечами:

— О'кей, беру свои слова обратно. Расскажи мне о твоей деловой встрече.

— Сегодня он делал подмалевок. И не показал мне потом — повернул мольберт к стене.

— А у тебя не было искушения взглянуть?

— Пол советует не смотреть на работу, пока она не закончена, и я с ним согласна.

— О чём вы беседуете во время сеанса?

— В общем-то мы не беседуем. Он сосредоточен на своей работе, а я сижу, читая себе вслух «Гамлета».

Квиллер хихикнул:

— Могу себе представить, каково ему. У тебя же всё время меняется выражение лица: то ты меланхоличный датский принц, то страстная Гертруда, то напыщенный Полоний, то нежная Офелия. Вероятно, он снова к тебе придёт завтра днём?

— Обещал появиться в час дня, но он не очень-то пунктуален… И я не знаю, стоит ли мне это тебе говорить, Квилл, но он спросил, нельзя ли ему заночевать в комнате для гостей — чтобы избежать длительной поездки. Я очень вежливо объяснила ему, что во время уик-эндов эта комната занята.

Квиллер подергал себя за усы.

— Ну и ну! Если он снова будет приставать, скажи мне, и мы найдём кого-нибудь другого, чтобы написать портрет поверх его подмалевка.

Подали основные блюда, и они ненадолго умолкли. Полли попросила ещё один ломтик лимона, Квиллер — хрену. Затем он сказал:

— Вчера я сделал над собой усилие и сходил в «Барбекю Чета» вместе с Уэзерби. Дерек принял предложение стать там менеджером, и я хотел всё проверить.

Полли была ошеломлена.

— Я не могу поверить. Дерек достоин лучшего!

— Не было ли несколько лет тому назад какого-то скандала с «Баром Чета» — ещё до того, как я приехал в ваш город?

— Я что-то такое смутно припоминаю. Рэмсботтома в чём-то обвинили, но потом обвинение сняли. Это было ещё до того, как у нас появилась настоящая газета. Прежняя, «Пикакский пустячок», несмотря на всё моё уважение к покойному отцу Джуниора, никогда не печатала ничего, что могло бы кого-нибудь смутить.

— Коко совершил странный поступок, когда я пришёл домой. Он укусил меня! Он никогда не делал этого прежде.

Полли ахнула и спросила:

— Сильно? До крови?

— Нет, он просто хотел привлечь моё внимание. Мы читали перед сном, и он внезапно цапнул меня за большой палец, которым я придерживал книгу. Наверное, таким образом давал мне понять, чтобы я закрыл книгу, подал ему ужин и выключил этот чёртов свет. Последнее время он стал нервным.

— А что вы читали?

— Роман Ребекки Уэст[12], который я купил на этой неделе. «Птицы падают вниз».

— Сегодня Брут обнюхивал Катту с непристойными намерениями, и эта маленькая девчонка повернулась и дала ему по носу — сильно! Ну и удивился же он! Это было так смешно!

— Из неё вырастет крутая леди, которая знает свои права и не спустит вольности по отношению к себе ни человеку, ни зверю. Пожалуй, нам бы надо воспитать из неё первого кошачьего вице-президента.

— Что за фантазии, дорогой! Как твой бифштекс?

— Превосходный! А как твоя рыба?

— Выше всяких похвал.

— Какие-нибудь сногсшибательные новости в Индейской Деревне?

— Да! Мои чудесные соседки уезжают, и кто знает, какие шумные личности поселятся в их квартире? Стены такие тонкие — как хорошо тебе известно, — а сестры Кавендиш были тихие, как мышки, и это меня избаловало.

— Куда они переезжают?

— В новую деревню для пенсионеров возле Кеннебека. Рут больше не может водить машину, а у Дженни проблема с коленями. Там у них будет квартира на первом этаже, и их смогут возить куда им нужно. Кроме того, там есть больница.

— А что будет с их кошками? — поинтересовался Квиллер.

— Там разрешается иметь мелких домашних животных. Они бы никуда не поехали без Пинки и Квинки.

— А ты знаешь, что эта деревушка для престарелых хоть и называется «Уголок на Иттибиттивасси», на самом деле находится на Кровавом ручье? Решили, что название «Уголок на Кровавом ручье» вряд ли кого-нибудь привлечёт.

— Тем более что на мосту через Кровавый ручей случается много аварий. Им бы там нужно установить какое-нибудь ограждение.

— Они без конца об этом говорят, но так ничего и не делается. Может быть, Джуниору следует написать разгромную передовицу?

— Между прочим, Квилл, Хикси тебе звонила насчёт орфографического конкурса?

— Да, и выкручивала мне руки. Хочет, чтобы я был там диктором. А я предпочёл бы роль хронометриста.

— Нет, тогда твои таланты пропадут даром. Кто угодно может держать секундомер и звонить в колокольчик.

— А какова твоя задача?

— Я буду возглавлять комитет, составляющий списки слов. Нам нужно составить перечень из трёхсот слов, начиная с тех, в которых обычно делают ошибки, и кончая теми, которые практически невозможно правильно написать. Это список, на котором участники конкурса будут практиковаться заранее. Почему бы нам не поехать домой и не составить небольшой список? Мы можем выпить кофе и съесть десерт дома.

В воскресенье днём, когда Полли опять позировала портретисту, Квиллер написал тысячу слов о Даффе Кэмпбелле и его акварелях. Влияние миссис Рыбий Глаз сказывалось в полной мере, и колонка практически писалась сама собой, позволяя ему поразмыслить над списком слов для Полли.

Потом ему на ум пришёл Джаспер… И Центр искусств… И клуб «Вспышка», который готовили к открытию. Это была идея Джона Бушленда — выделить место на нижнем уровне для фотовыставок, демонстрации слайдов, просмотров видеофильмов и бесед о фотографии. Буши, как его называли, был ведущим коммерческим фотографом в городе, а также внештатным сотрудником «Всякой всячины». Квиллер считал, что должен показаться на открытии клуба.

Беверли Форфар встретила его в вестибюле Центра искусств.

— Вы идёте взглянуть на клуб «Вспышка»? Это прекрасное начинание! И Джон Бушленд просто прелесть. Он женат?

— В данный момент нет, — ответил Квиллер.

— У нас есть ещё один повод праздновать. Джаспер переехал и живёт теперь по другому адресу! Он больше не оскорбляет наших посетителей.

— Я надеюсь, он отбыл добровольно, — съязвил Квиллер. — В противном случае против нас могут возбудить иск из-за ущемления прав животных.

Она чуть понизила голос:

— Я также сказала Фебе, что она должна убрать отсюда свою коробку с бабочками. Это Центр искусств, и мы должны поддерживать определенный уровень. Что вы думаете по этому поводу, мистер К.?

— Вы менеджер, вам и решать.

— А вот Феба надулась. Может быть, вам удастся её вразумить?

Квиллер зашёл в студию Девочки с Бабочками, вместо того чтобы отправиться в клуб «Вспышка».

— Где ваш дружок? — осведомился он.

Художница вздрогнула, когда её оторвали от работы, настолько она была поглощена картиной.

— О, это вы, мистер К. Я не знала, что тут кто-то есть. Все внизу.

— Где Джаспер?

— Его забрал Джейк, — с довольным видом ответила Феба.

— Я думал, что у друга Джейка, который живёт вместе с ним, аллергия на перья.

— О, теперь всё переменилось. Джейк купил квартиру в Индейской Деревне.

— Он получил повышение? — небрежным тоном поинтересовался Квиллер.

— Нет, он собирается и дальше делать то, что ему нравится: стоять в баре за стойкой и болтать с клиентами. Он просто получил наследство от старого дядюшки в Монтане. Джейк оттуда родом. Он говорит, что это в точности как Мускаунти, только больше.

— Удачное описание, — сказал Квиллер. — Значит, ему просто повезло, не так ли? А что ещё новенького в вашей гламурной юной жизни? Вы собираетесь участвовать в конкурсе, выступая за команду аптеки? — Он занимался пустопорожней болтовней, обдумывая новости о Джейке.

— Вряд ли. У меня сейчас неважные отношения с родителями. Проблема в том…

— В чём же?

— Я сообщила им, что переезжаю к Джейку.

— Понятно. — Квиллеру не пришло в голову ничего умнее.

— Другая проблема заключается в том, что Джейк не хочет, чтобы я разводила бабочек. Его тошнит от гусениц, а я как раз начала выращивать новую партию репейниц. Вы бы не хотели взять их к себе, мистер К.? Через пару недель они уже будут готовы летать, и тогда вы сможете их выпустить… Вот взгляните! Они там, на столике Джаспера. Их нужно держать вдали от прямых лучей солнца.

Они жили в картонке размером с коробку от маленького телевизора. В ней были окошки из прозрачного пластика — сверху и на трёх боковых стенках. Их было несколько — эти непривлекательные насекомые, похожие на червей, ползали по дну коробки и жевали зелёные листья.

— Ну, не знаю, — ответил Квиллер. — Вы уверены, что эти уродцы превратятся в бабочек?

— Я покажу вам репейницу на картине, — сказала Феба. — Я люблю их писать. Они очень красивые, красно-чёрные.

— Хм-м, — задумчиво произнёс он, прикидывая, не сможет ли спасти неудавшееся интервью с Фебой и в конце концов состряпать из этого колонку. — Дайте мне немножко поразмыслить. Я схожу в клуб «Вспышка», а потом вернусь к вам.

Спускаясь по лестнице, он слышал гул голосов — вероятно, на нижнем уровне собралось много народа. Он уже прошёл полпути, когда увидел белоснежную шапку волос, — обладатель её поднимался ему навстречу.

— Торнтон Хаггис! — воскликнул Квиллер.

— Там слишком большая толпа. Я так и не смог ничего увидеть и ни к чему подобраться. Поднимайтесь обратно, — посоветовал человек со двора, где изготавливают памятники.

Квиллер повернул обратно и, добравшись до верхней площадки, спросил:

— Вы заметили, что исчез Джаспер?

Торнтон кивнул с серьёзным видом:

— А теперь наш друг Беверли хочет заставить Фебу избавиться от её коробки с бабочками.

— Я знаю. Феба предложила их мне.

— Вам тоже? Моя жена и так уже думает, что я на грани помешательства, а стоит мне прийти домой с гусеницами, как она решит, что я безнадежен. Ну а вы?

— В моём случае они могут стать темой для колонки «Из-под пера Квилла». Однако мне нужно задать несколько вопросов.

Они зашли в студию Фебы.

— Вы решили? — спросила она взволнованно.

— Всё зависит от того, во что это для меня выльется, — ответил Квиллер. — Возможно, у меня не хватит профессиональных навыков, чтобы стать повитухой для бабочек.

— Это очень просто, — объяснила Феба. — Сначала вы снабжаете гусениц едой. На задней стенке коробки есть дверца, чтобы совать туда зелёные листья и вычищать продукты жизнедеятельности.

— Продукты жизнедеятельности? А что это такое? — испугался он. — Впрочем, лучше уж не знать.

— Я дам вам брошюру, где есть все инструкции. Если вы понаблюдаете, то увидите, как они прядут шёлк. Потом они превращаются в куколок, и несколько дней ничего не происходит. И вдруг бабочки разворачивают крылья и вылетают. Это чудо, мистер К.! Вы увидите, как они начнут порхать. В этот период им нужно давать цветы, обрызганные водой с сахаром. Через несколько дней вы выносите коробку на улицу, и они вылетают в широкий мир, такие счастливые, что освободились! Это даёт вам дивное ощущение радости!

— Вы гарантируете? Мне нужно выйти и подогнать свой пикап. Я пришёл сюда пешком.

Торнтон предложил подвезти его и гусениц домой. По пути к амбару он спросил:

— Вы не знаете, нашли того, кто забрался в Центр искусств и украл ню Дафны? На днях я с сыновьями зашёл выпить в таверну «Кораблекрушение», и бармен показал нам рисунок, купленный у клиента, который, в свою очередь, приобрёл его у кого-то в другом баре. Рисунок смахивал на работу Дафны, но подпись была стёрта.

— А он сказал, сколько заплатил за рисунок?

— Нет, а мы не спрашивали.

Торнтон никогда прежде не бывал в амбаре и, увидев лестницу в виде спирали, уходящей вверх, к восьмиугольной крыше, выдохнул:

— Ха! Ну и ну! Это вы сами придумали? Вот уж будет что рассказать моей жене!

— Я тут ни при чём, это всё архитектор из Центра. Это его последняя работа.

— А где же знаменитые сиамцы?

— Наблюдают за вами. Не делайте неосторожных движений!

Коробку с бабочками отнесли в комнату для гостей на втором полуэтаже, подальше от прямых солнечных лучей и любопытных кошек. Потом Квиллер сервировал угощение в павильоне.

— Я вижу, вы не подстригаете траву, — заметил Торнтон. — Моя жена любит широкие зелёные лужайки, но ей же не приходится их подстригать. И неважно, какая у вас газонокосилка, — всё равно работёнка ого-го! Раньше газон подстригали два моих сына, но теперь у них свои собственные дома и газоны. Вы ведь не знакомы с Эриком и Шоном, не так ли? Я ими горжусь: оба хорошие семьянины и хорошие бизнесмены. Если вам когда-нибудь захочется написать колонку о песке и гравии, обратитесь к ним: они знают в этом толк.

— Вполне возможно, что обращусь, — ответил Квиллер.

— Они поставляют свой товар округу, и один из инженеров-дорожников намекнул им, что на Тревельян-роуд, к северу от Бейс-лейн, планируют мостить большой участок.

— Итак, это подтверждает слухи, которые передал нам Гэри в «Чёрном медведе». Это означает, что несколько акров через дорогу от Центра искусств превратятся в трущобы. И кто же продаёт округу эту землю?

— Её не покупают, а берут в аренду. Владелец земли не хочет её продавать, и понятно, по какой причине. Через несколько лет цена этого участка подскочит до небес. Он примыкает к реке, и какая-нибудь предприимчивая фирма типа «XYZ» сможет построить там ещё одну Индейскую Деревню.

Эта земля уже принадлежит «XYZ энтерпрайзис», также известной как «Нозерн лэнд импрувмент», вздохнул про себя Квиллер. Несомненно, тот «новый парень», очаровавший Мод Коггин и выманивший у неё по дешевке землю, который якобы «землю любит, ну прямо как Берт» и собирается посадить «картофель там, бобы», не кто иной, как Дон Эксбридж, «X» из компании «XYZ энтерпрайзис[13]». Он никогда не нравился Квиллеру.

Глава двенадцатая

«Пароксизм», «ортопедия», «ксенофобия», «мизантропия», «кардиология», «водюнтаризм»… Квиллер обнаружил, что никак не может оторваться от составления списка слов: пока он пил кофе за завтраком, слова так и роились у него в мозгу. «Этимология», «эзотерический», «иррациональный», «церемониймейстер». Он всё время вносил в список новые слова. Чтобы покончить с этим безумием, он пошёл за своим велосипедом.

Его «Серебряный свет» хранился в стойле каретного сарая, и привратник начищал его до блеска. Было утро понедельника, и, сунув в карман листочки с текстом вторничной колонки, Квиллер отправился в путь на велосипеде. Его жёлтый шлем и спицы «Серебряного света» сверкали на солнце.

Квиллер вкатил велосипед в вестибюль редакции «Всякой всячины» и повесил свой шлем на руль, зная, что, когда покончит с делами, вокруг «Серебряного света» соберутся сотрудники газеты.

Бросив листки на стол Джуниора Гудвинтера и обменявшись с ним парой фраз об исходе воскресного бейсбольного матча в Миннеаполисе, он отправился к ответственному секретарю за почтой от своих читателей. Сара Пленсдорф, одна из пламенных поклонниц Квиллера, почитала за честь вручать ему почту лично. Это была женщина не первой молодости, из хорошей семьи, прекрасно образованная, но несколько чопорная. Квиллер раньше считал, что она потомок богатого судостроителя из Перпл-Пойнт, но теперь он в этом усомнился — благодаря Торнтону Хаггасу. Как-то раз они с Сарой вместе пообедали вечером при необычных обстоятельствах, и Квиллер обнаружил, что у них есть общий интерес — бейсбол.

— Что ты думаешь о вчерашней игре? — спросил он.

— Она была такой острой и волнующей! Если бы отец был жив, у него бы случился сердечный приступ!

На какое-то мгновение он подумал о том, чтобы слетать с Сарой в Миннеаполис на матч, который состоится в уик-энд, — пока Полли занята с Полом Скамблом. Но тут же отказался от этой мысли. Все в редакции немедленно начнут сплетничать, а Полли будет в шоке.

— Ты хочешь, Квилл, чтобы я вскрыла для тебя конверты? — спросила Сара.

— Буду весьма признателен, — ответил он, зная, что ей приятно оказать ему эту маленькую услугу. И вдруг он заметил на стене, над её столом, три картины, на которых были изображены бабочки.

— Это работы Фебы Слоун, — сказал он.

— Разве они не прекрасны? Дома их у меня много. Посмотришь на них — и настроение улучшается.

— И сколько их у тебя?

— Восемнадцать. А ещё она пишет для меня аглаю. Я первая начала собирать работы Фебы, а теперь их все коллекционируют. Мы подумываем о создании клуба поклонников Фебы Слоун, чтобы собираться и беседовать о редких видах бабочек.

— Похвальный энтузиазм, — пробормотал Квиллер.

— Я знаю Фебу с тех пор, когда она была ещё маленьким ребенком, и ужасно горжусь ею. Наши семьи знакомы вот уже несколько поколений. Мы посещаем одну церковь. Я была подружкой на свадьбе у её родителей.

Сара говорила все это со счастливым видом. Интересно, знает ли она о нынешней семейной проблеме Слоунов? Даже если и знает, она слишком благовоспитанна, чтобы упоминать об этом. Что касается самого Квиллера, то он твёрдо придерживался принципа: молчание — золото. И тем не менее лицемерно осведомился:

— Наверное, Феба будет в команде аптеки на орфографическом конкурсе?

— Несомненно! — ответила Сара, ни минуты не сомневаясь, что всё прекрасно в этом лучшем из миров.

— Мне бы хотелось написать колонку о творчестве Фебы, но я пока не нашёл ключа. Возможно, мне стоит взять интервью у коллекционеров и выслушать их мнение, особенно если они создадут клуб поклонников с конструктивной повесткой дня.

— О, пожалуйста, Квилл, сделай это! Тебе не обязательно меня упоминать. Я просто хочу, чтобы у Фебы была хорошая реклама.

Квиллер ушёл из кабинета Сары Пленсдорф с двумя дюжинами писем от читателей, размышляя о том, что она на редкость добрая и лишенная эгоизма женщина. Она щедро жертвовала на благородные цели и никогда ни о ком не говорила плохо. Надо бы проконсультироваться с историком округа относительно рода Пленсдорфов: были там судостроители или же нет?

Он уже направлялся в вестибюль, чтобы забрать «Серебряный свет», окружённый восторженной толпой, как вдруг позади него раздались торопливые шаги.

— Квилл! Квилл! — окликнул взволнованный женский голос. Это была Хикси Райс. — У тебя есть минутка? — Она поманила его, приглашая следовать за ней в конференц-зал. — Присаживайся, Квилл. — Она закрыла дверь.

— Ты явно замышляешь что-то зловещее, — пошутил он, но тут заметил, что у неё встревоженный вид. «Ого, — подумал он, — ещё одна из её прекрасных идей потерпела крах?… Ну что за невезение!»

— У нас проблема! — выпалила Хикси. — С орфографическим конкурсом. Я боюсь сказать Арчи — после фиаско Ледового фестиваля.

— Но это же было стихийное бедствие, Хикси. Кто же мог знать, что в феврале будет апрельская погода?… А в чём же дело сейчас? Я думал, что у тебя целых десять спонсоров, горящих энтузиазмом.

— Так и есть! И они уже вложили деньги, как обещали. Дело в их служащих. Они не хотят стоять на сцене и произносить слова по буквам перед публикой. Их родственники тоже могут принять участие в конкурсе, и тем не менее у нас набралось всего семь участников. А нам нужно тридцать, чтобы получилось десять команд.

— А они знают, что смогут заранее ознакомиться со списком слов?

— Да, знают, и всё же нам не удалось разжечь в них интерес. «Локмастерский гроссбух» спонсирует аналогичный конкурс — они всегда всё слизывают с нас, — и они тоже столкнулись с полным безразличием. Я этого не понимаю, Квилл! Орфографические конкурсы среди взрослых пользуются большим успехом в Центре.

— Там живут миллионы людей, есть из кого выбрать, — возразил Квиллер. — И то, что срабатывает там, не обязательно работает в четырёхстах милях к северу откуда бы то ни было.

— Ты мог бы предложить выход? — спросила Хикси без особой надежды.

— Нужно подумать. Дай мне несколько часов, и я с тобой свяжусь. Приободрись, Хикси! У каждой проблемы есть решение.

Вернувшись в вестибюль, Квиллер ответил на вопросы относительно своего велосипеда, надел жёлтый шлем и покатил домой. Хотя он и заявлял, что лучше всего ему думается, когда он крутит педали велосипеда или сидит задрав ноги в кресле, к тому времени, как он поставил «Серебряный свет» в каретный сарай, у него не возникло ни единой светлой мысли.

Оттуда он поплёлся лесом в амбар. Окно кухни было открыто, и он услышал вопли сиамцев, ещё не приблизившись к строению. Был полдень — время их трапезы. Поэтому они так расшумелись — а не оттого, что по нему соскучились. Всё правильно. Квиллер привык играть вторую скрипку по отношению к банке кошачьих консервов.

Накормив своих питомцев, он приготовил кофе и принёс кружку в гостиную, где можно было, задрав ноги, набрасывать идеи в блокнот. Сиамцы наблюдали за ним, удобно устроившись — Юм-Юм на коврике, а Коко на кофейном столике, грея книгу.

Нужен совершенно новый подход к орфографическому конкурсу, говорил себе Квиллер. Новое название… новая терминология… новая форма.

«Йау!» — донеслось с кофейного столика.

— Спасибо за поддержку, — поблагодарил Квиллер. — Иными словами, вот что нам нужно: совершенно новый бейсбол!

Коко спрыгнул на пол и забегал кругами.

— Бейсбол! То, что надо! Ну конечно! Почему бы и нет?

Только сейчас он заметил, что книга, которую грел Коко, была «Бейсбол: иллюстрированная история». Почувствовал ли Коко проблему, которую пытался разрешить Квиллер? С позиций современной науки идея телепатической связи между человеком и животным не казалась такой уж невероятной. Но мог ли кот — даже имеющий шестьдесят вибрисс — передать решение? Вряд ли, то, что книга о бейсболе оказалась на кофейном столике именно сейчас, всего лишь совпадение. Но вообще-то в этом доме случались и более странные вещи.

Что касается бейсбола, то эта идея идеально подходила для Мускаунти, где все были заядлыми болельщиками. А что, если десять команд станут состязаться в орфографическом матче на приз, коим будет вымпел? А мэр Пикакса «подаст» первое слово? И почему бы не устроить в сентябре мировой чемпионат между победившими командами Мускаунти и Локмастера? Да ещё если вокальный квартет из пикаксской парикмахерской споёт «Своди меня на игру в слова»[14]?

Квиллер поискал номер «Всякой всячины», в котором были объявлены имена спонсоров. Десяти командам понадобятся прозвища, а членам команд — бейсболки цвета их команды. А что, если к тому же изготовить футболки с названием команды спереди и номером участника — сзади? Налив себе ещё кофе, Квиллер занялся прозвищами.

«Денежные мешки» — Пикакский народный банк.

«Молотки» — «XYZ энтерпрайзис».

«Домкраты» — гараж Гиппела.

«Врунишки» — Пикакское рекламное агентство.

«Чайники» — ресторан «Старая мельница».

«Мазилки» — Центр искусств.

«Пилюли» — аптека Слоуна.

«Редиски» — Товарищество фермеров.

«Кривляки» — Театральный клуб Пикакса.

«Землекопы» — похоронное бюро Динглберри.

Квиллер позвонил в редакцию газеты и прочёл свои заметки Хикси, которая приветствовала его восторженными воплями.

— Мы напечатаем это завтра на первой полосе! — кричала она, задыхаясь от переполнявших её чувств. — Участники выстроятся в очередь, чтобы записаться! Все в городе будут просто вне себя!

— Куйте железо, пока горячо, — посоветовал он.

— На следующей неделе. Мы можем всё это раскачать за десять дней.

— А как насчёт формы для членов команд?

— Один из магазинов в Мусвилле делает по заказу надписи на футболках. Бейсболки можно заказать экспресс-почтой. Полли придётся быстренько составить список слов.

— Тебе нужно связаться с «Локмастерским гроссбухом» на предмет мирового чемпионата, — напомнил ей Квиллер.

— О, они на это клюнут! Я знаю тамошних ребят.

— И ещё одно, Хикси: нужно, чтобы вместо ведущего, диктора и судьи были тренер, подающий и рефери.

— Гениально! Квилл, просто нет слов! — вскричала она. — Ты спасаешь мне жизнь!

— О'кей. За тобой обед в ресторане «Конь-огонь».

Квиллер, довольный, повесил трубку. Теперь нужно помочь Полли с её списком слов. «Майонез», «фритюр», «ирригация», «фрикассе», «мармелад»… Преобладание съестного напомнило ему, что он не устроил себе ланч. Сделав сандвич, он вернулся к списку.

Это была волнующая неделя для жителей Мускаунти. Во вторник на первой полосе газеты поместили объявление, где упоминались и матч на приз, и мировой чемпионат. «Своди меня на игру в слова!» — призывали плакаты, развешанные повсюду: в витринах магазинов, на доске объявлений в библиотеке, в окнах кафе. Предстоящее событие стало основной темой разговоров. Билеты, за одну ночь отпечатанные в типографии «Всякой всячины», продавались в банке, аптеке и «Старой мельнице». Торговля шла так бойко, что конкурс решено было проводить в актовом зале школы, вмещавшем очень много народу.

Что касается участников, то в списке их значилось несколько громких имен: доктор Диана Ланспик — в команде «Пилюли», Вэннел Мак-Вэннел — от «Денежных мешков» и Дерек Каттлбринк — от «Кривляк». У Хикси появилась идея записать в «запасные игроки» известных в городе лиц, которые сядут в первом ряду, дабы придать блеск состязанию; но их не будут вызывать на сцену, чтобы произносить по буквам слова.

А пока что у Квиллера выдалась относительно спокойная неделя. Каждый день он отправлялся на велосипедную прогулку. Брал с собой сиамцев в садовый павильон и наносил с ними визиты гусеницам, обитавшим в комнате для гостей. Те всё ещё извивались на дне коробки и поедали зелёные листья. Хотя на Коко они не производили никакого впечатления, Юм-Юм дрожала в кошачьем экстазе. Даже когда дверь комнаты для гостей была закрыта, киска знала, что там происходит что-то важное, и часами сидела у порога.

Квиллер также наконец-то отдал дань миссис Рыбий Глаз в первых строках своей колонки, на этот раз посвященной самому обыкновенному куриному яйцу — этой драгоценной фарфоровой оболочке с золотистой сердцевиной, которая дожидается, пока её сварят вкрутую или всмятку либо поджарят. Он цитировал фермеров, шеф-поваров, лимерики, Шекспира и Сервантеса.

Когда Квиллер отдал рукопись Джуниору, успев как раз в срок перед сдачей номера, выходившего в пятницу, главный редактор быстро просмотрел материал и присвистнул:

— По всему Мускаунти подскочит цена на яйца!

По дороге домой Квиллеру, катившему на «Серебряном свете», помахали из автомобиля. Он съехал на обочину, и водитель припарковался впереди него. Из машины выскочила Элизабет Харт. На ней была длинная бесцветная туника и длинная юбка, тоже бесцветная.

— Что привело вас в город? — осведомился он, снимая шлем.

— У меня были дела в банке, так что я купила несколько билетов на орфографическую игру. Дерек играет за «Кривляк».

— Он уже приступил к новой работе?

— Да, и я его редко вижу. Он работает допоздна, а по утрам у него занятия.

— Какого он мнения об этом ресторане?

— Ну, вы же знаете Дерека — он такой хладнокровный. А поскольку он актёр, то умеет приспособиться к ситуации. Он играет роль.

— Нравится ли ему его босс?

— Мистер Рэмсботтом редко появляется в ресторане. Дерек управляется сам. Он говорит, что на автоответчик приходит много сообщений от миссис Рэмсботтом, а также от женщины по имени Банни.

— А бармен проявляет враждебность, как того опасался Дерек?

— Его девушка приходит в бар каждый вечер и сидит до закрытия. Ей нравится беседовать с Дереком. Бармен от этого не в восторге. Её зовут Обезьянка.

— Я её знаю, — кивнул Квиллер. — Она успешная художница.

— Она привлекательная? — с тревогой в голосе спросила Элизабет.

— Не особенно, — тактично ответил он.

Рядом остановилась полицейская машина, и офицер указал на знак: НЕ ПАРКОВАТЬСЯ. Элизабет ринулась к своему автомобилю, а Квиллер обратился к полицейскому:

— Простите, офицер. У нас тут небольшая проблема. Ничего серьёзного.

— Будьте внимательны, мистер К.

В тот день он принял два телефонных звонка: первый подтвердил его ожидания, а второй явился полной неожиданностью.

Сначала позвонил Уэзерби Гуд, как всегда жизнерадостный. Однако сегодня он был краток и деловит:

— Моя кузина на седьмом небе от перспективы с тобой поработать, Квилл. Она посылает тебе кое-какую информацию о воронах, чтобы ты получил какое-то представление о теме.

— Это хорошо. Как скоро она здесь объявится?

— В конце июля… Что ты думаешь по поводу орфографической игры? У Хикси неплохие идеи, не так ли?

— Да уж, — ответил Квиллер. Комплименты и критика сыпались на голову несчастной заведующей отделом рекламы попеременно, а её проекты то набирали высоту, то рушились.

— Но вот из-за чего я позвонил тебе в первую очередь, Квилл… В муниципалитете округа Локмастер не числится фирма под названием «Нозерн лэнд импрувмент».

— Спасибо, Джо. Это всё, что я хотел узнать.

Эта новость только подтвердила его подозрения: НЛИ всего лишь ширма для «XYZ энтерпрайзис». Однако прежде чем Квиллер хорошенько всё обдумал, позвонил владелец универмага.

— Квилл, ты будешь свободен после пяти тридцати? Мы с Пендером хотели бы с тобой переговорить.

— Приезжайте! Посидим в павильоне, выпьем чего-нибудь.

— О'кей. Сразу после закрытия универмага.

Квиллер догадывался, что у них на уме. Оба были основателями нового клуба гурманов, похоже, они хотят провести июльский обед в амбаре или даже в павильоне. Значит, нужно будет разместить двенадцать человек за тремя маленькими столиками. Ну что же, это не проблема — лишь бы его не заставили готовить.

Ларри Ланспик был успешным коммерсантом. Вместе со своей женой Кэрол он жил в фешенебельном пригороде Вест-Мидл-Хаммок. Они были энтузиастами Театрального клуба, да и вообще загорались каждым новым проектом общества.

Пендер Уилмот, поверенный, не имел корней в Мускаунти; он недавно переехал со своей молодой семьей в Вест-Мидл-Хаммок. Пендер вступил в команду «Врунишки», а дочь Ланспиков была тем самым доктором медицины, который записался в команду «Пилюли».

Когда машина Ларри въехала во двор, Квиллер вышел поприветствовать двух гостей и провёл их в павильон. Там уже ждали сиамцы и поднос с угощением, а Коко подражал птичьему пению — пусть и не в той тональности, но с вдохновением.

— Этого просто не может быть! Этот кот поёт! — изумился Пендер. — Это он прошлой зимой загубил дегустацию сыров?

— Он самый! У него широкие интересы, — ответил Квиллер. Он разливал напитки: вино, ром, кока-колу и имбирное пиво.

— У Квилла нет газона, — обратился Ларри к Пендеру с торжествующей улыбкой.

— Я люблю всё естественное, — пояснил хозяин.

— Значит, мы приехали куда нужно!.. Квилл, как жители Вест-Мидл-Хаммок и планеты Земля мы прибыли сегодня сюда со смиренным предложением для колонки «Из-под пера Квилла».

— Вам нет необходимости быть смиренными. Я всегда в поисках идей.

— Ну, тогда… Дело вот в чём: как ты знаешь, вся прелесть Хаммока в естественном пейзаже: пологие пригорки, луга и пастбища, петляющие дороги, причудливые деревянные мостики, рощицы у ручьев и дикие цветы у обочины.

Человек среднего роста, с неприметными чертами лица, Ларри обладал звучным театральным голосом, а когда играл на сцене или излагал идеи, его энергия заряжала.

— Но в последние годы к нам подкрадывается опасность, — продолжал он. — В наш тихий пригород приезжают новые люди со своими городскими идеями. Они любят широкие зелёные газоны, которые нужно удобрять, поливать, пропалывать, подстригать дважды в неделю и — о боже! — опрыскивать зелёным!

— У меня дома третьеклассник, — вступил в разговор Пендер, — который знает об экологии больше, чем я. Он прибегает домой с криком: «Папа! Они опять опрыскивают!» Он знает о химических веществах в воде и загрязнении атмосферы. А будущее таких ребятишек, как Тимми, нужно защищать.

— И каков уровень «зелёной опасности»?

— Процентов тридцать, но они громче всех выступают на собраниях. Призывают рубить деревья для спрямления трасс, расширять мосты, подстригать траву на обочинах раз в месяц — и всё это якобы ради безопасности! Они твердят про мистера Феттера, который погиб в автомобильной катастрофе на извилистой дороге. И ни словом не заикнутся о том, что его сын мчался на сумасшедшей скорости! — возмущался Ларри. — Хаммок не для спидвеев, но этим кончится, если мы не будем бороться!

— Позвольте мне упомянуть совсем уж странный факт, — добавил Пендер. — Естественный ландшафт пользуется всё большей популярностью в Центре, и местные натуралисты борются с так называемыми законами о сорняках и выигрывают дела в суде… А здесь, в четырёхстах милях к северу откуда бы то ни было, местный политик ратует за принятие закона против диких трав и цветов. Он хочет, чтобы все развели подстриженные газоны и опрыскивали их зелёным.

— Он купил дом Тревельянов рядом с нами, — вставил Ларри. — И добивается, чтобы вымостили дороги. И у него большая пробивная сила.

— Конечно, он получил взятку, — добавил Пендер.

— В общем, грязная история. Ну что же, мне пора домой, — заключил Ларри, вставая.

— А кто хочет, чтобы вымостили дороги? — спросил Квиллер. — Кто купил дом Тревельянов?

— Рэмсботтом.

— Если он действительно такой проходимец, как о нём говорят, почему же его всё время переизбирают?

— Он экономит деньги налогоплательщиков, противясь финансированию образования и культуры. А тут вмешивается Фонд К. и субсидирует новые начинания. Это ему на руку!

Квиллер проводил гостей до машины.

— Подумай об этом, — попросил Ларри. — Кевин Дун может многое тебе рассказать о естественном ландшафте. Он — настоящий профи. И люди прислушаются к твоим словам, Квилл.

Глава тринадцатая

Субботний визит в ресторан «Конь-огонь» считался особым событием у всех жителей Мускаунти, и Полли, которой Квиллер назначил там свидание, надела шёлковый розовый костюм и опалы. Когда Квиллер прибыл к ней домой, от неё исходило розовое свечение счастья.

— Тебе удивительно идёт розовый цвет, — заметил он. Ему не нравился блеклый бледно-розовый нарядов покойной Айрис Кобб, которая сначала была его квартирной хозяйкой в Центре, затем экономкой в Пикаксе и наконец менеджером Фермерского музея.

— Это по-настоящему тёплый розовый, — ответила Полли. — А мне нравится твой туалет!

На Квиллере был летний костюм его любимого цвета хаки с синей рубашкой и смелым галстуком (синим с розовым и белым). В смысле туалетов он прошёл долгий путь с тех дней, когда жил в Центре.

Брут и Катта вышли их проводить. Они рассеянно взглянули на Квиллера, когда тот произнёс: «Pax vobiscum![15]». Полли он сказал:

— Давай поедем на твоём автомобиле — он больше подходит к розовому и опалам, чем мой пикап.

Их путь пролегал мимо симпатичных деревушек: Литл-Хоуп, откуда была родом Мод Коггин; Уайлдкэт, которую прежде населяли исключительно Каттлбринки; Блэк-Крик, на мосту которой часто происходили аварии. За границей округа местность была более холмистая, а дороги — с уклоном. Затем показался Флепджек — прежде здесь располагался лагерь лесорубов, а ныне — общественный парк. Дорожные указатели показывали налево, на Хос-рэдиш, где родился Уэзерби Гуд, и направо, на Уинни-Хиллс и знаменитый ресторан «Конь-огонь».

По дороге Квиллер спросил:

— Как у тебя дела со Скамблом?

— Мы привыкаем друг к другу, и он продвигается вперёд.

— Надеюсь, только на холсте.

— Конечно, дорогой. Поразительно, как Пол использует красный, синий, жёлтый и серый, чтобы смоделировать контуры лица. Он применяет жёлтый, розовый и синий, чтобы оживить жемчуга и придать им блеск. Сегодня он тронул меня до глубины души, когда принёс подарок — платок, принадлежавший его бабушке. Платок такой тонкий, что я сказала Полу: наверное, он соткан из лунных лучей и крыльев фей.

«Интересно, дарит ли он такие платки каждой из своих натурщиц? Что он преподнёс члену окружной комиссии Рэмсботтому? Фляжку своего дедушки?…» — подумал Квиллер и хмыкнул в усы: как-то сомнительно это звучит… А Полли он сказал:

— Я никогда тебя не видел в таком поэтическом настроении. И как он отреагировал?

— Думаю, он был польщён. На самом деле я пыталась вызнать у него, кто заплатил за портрет Рэмсботтома, но он не сказал.

— Это означает, что денежки за портрет выложил казначей округа — твои и мои доллары, то есть наши налоги. По крайней мере, Скамбл не солгал. Сколько ещё осталось сеансов?

— Я не спрашивала. Мне не хочется, чтобы ему казалось, будто его торопят. Он говорит, что много тонких слоев краски придают прозрачность человеческой коже, однако им требуется время, чтобы высохнуть. Мне начинает нравиться запах скипидара.

— Как реагируют Брут и Катта?

— Они просто исчезают. Он всегда говорит: «Я думал, у вас есть кошки». Но они появляются только после его ухода.

— Может быть, тут дело не только в скипидаре.

— О, Квилл! Ты такой циничный.

— А он когда-нибудь говорит о своих предках? Некоторые добрые люди в этих краях кривят душой, рассказывая о своём происхождении. Он ничего не говорил об этой своей бабушке? Как ты полагаешь, откуда у неё взялся такой платок?

— Я у него спрошу, — ответила Полли с вызовом. — Скажу, что мистеру Квиллеру не терпится узнать.

Ресторан «Конь-огонь» походил на конюшню: по углам стояли ясли с сеном, на стенах висела упряжь. Полли и Квиллер уселись за свой любимый столик в стойле, и им принесла меню юная расторопная пейзанка. В меню Полли не были проставлены цены, но все знали, что по ресторанным меркам они невероятно высоки. В тот вечер в качестве фирменного блюда предлагали филе страуса с помидорами, полентой с зеленью и соусом из чёрной смородины.

— Вы уверены, что это законно — есть страуса? — спросила Полли у официантки. — Это как-то… как-то неуместно. — Ей ответили, что страусов специально разводят на ферме для лучших ресторанов.

Объяснения не вполне убедили Полли, и она заказала вегетарианское блюдо, приправленное карри. А Квиллер решил рискнуть и попробовать страуса.

— Что ты читаешь в последнее время, дорогой? — спросила Полли.

— Марка Твена, писателя, который мне по душе. Тот справочник «От А до Я», который ты мне подарила, оживил мой интерес к нему. Эддингтон рыщет повсюду, отыскивая для меня все произведения Марка Твена. Сейчас я читаю «Налегке». Там есть один очерк с историей о большом сером коте по имени Том Кварц.

— Прости за тривиальность, — вставила Полли, — но у Теодора Рузвельта был кот с таким именем.

— Значит, он взял это имя из «Налегке» — книга очерков была опубликована в тысяча восемьсот семьдесят втором году. Том Кварц ошивался на рудниках, где добывали кварц. Однажды там готовили взрыв, не зная, что в шахте, на мешке, спит кот. От взрыва он взлетел под небеса, кувыркаясь в воздухе, а когда приземлился, весь в саже, то отбыл восвояси, исполненный отвращения.

Квиллера отвлекла пара — мужчина и женщина, — которых вели к стойлу через зал. Потом он осведомился:

— И о чём же сплетничали в библиотеке на этой неделе?

— О матче на приз. Больше ни о чём. Муж моей помощницы выступит в команде «Домкраты».

— А как насчёт компьютерных курсов? Ты привила своим постоянным читателям любовь к электронному каталогу?

Полли издала стон.

— На занятия пришёл только один, и среди добровольцев волнения. Вообще-то двое самых старых ушли. Все сотрудники библиотеки, которые помоложе, любят компьютеры, но…

— Как я тебе уже говорил, лично мне больше нравится добрый старый каталог на карточках. Однако раз уж все мы не должны отставать от времени, почему не привлечь публику чем-то ещё? Ты должна признать, что это старое здание мрачное, а стулья слишком жесткие! В современных библиотеках комфорт, приятные тона и жизнерадостные интерьеры. Фрэн Броуди могла бы подкинуть тебе пару идей, когда вернётся из отпуска — если это когда-нибудь произойдёт.

Подали основные блюда, и они занялись тарелками, на которых была красиво разложена еда. Квиллер заметил, что страус по вкусу напоминает филе говядины.

— Все в восторге от твоей колонки о яйцах и того, что ты отдал дань уважения миссис Рыбий Глаз, — сообщила Полли. — У тебя есть ещё какие-нибудь сюрпризы в запасе? Не бойся, я никому не скажу.

— Я выращиваю выводок бабочек в коробке, надеясь написать на эту тему что-нибудь умное. Пока что у них не очень-то привлекательный вид, но Феба Слоун переезжает и не может взять свой инкубатор с собой. Так что сейчас я кормлю гусениц, они превратятся в куколок, а те — в бабочек, которых выпустят на свободу, чтобы они откладывали яйца, которые вновь станут гусеницами… Ты извинишь меня, если я отлучусь на минутку, Полли? Подобное не в моих правилах, но мне бы хотелось кое с кем переговорить — с преступным намерением.

Он прошёл через зал к стойлу, в котором крупный мужчина с обрюзгшим лицом сидел напротив привлекательной молодой женщины.

— Простите меня, мистер Рэмсботтом, но вас трудно поймать днём. Я Джим Квиллер из «Всякой всячины».

— Знаю, знаю, — сказал мужчина вежливо, но в голосе его приветливость мешалась с раздражением.

— Мне бы хотелось договориться с вами об интервью, охватывающем двадцать пять лет вашей общественной деятельности. Так сказать, со всеми взлетами и падениями. Насколько я слышал, были довольно-таки интересные падения.

Член окружной комиссии отмахнулся от незваного гостя нетерпеливым жестом:

— Не докучайте мне в этом году. Подождите до выборов.

Квиллер вернулся за свой столик с мыслью: «По крайней мере, он знает, что находится под колпаком у прессы».

— Прости, — извинился он перед Полли. — Ну что, закажем десерт?

В воскресенье днём, когда Полли позировала портретисту, Квиллер проводил время с сиамцами и «Нью-Йорк таймс». Он всегда покупал воскресный выпуск газеты в аптеке Слоуна, где для него оставляли экземпляр под прилавком. В этот день миссис Слоун была в аптеке одна, и ей хотелось поболтать.

— А где же ваш сверкающий велосипед, мистер К.? — осведомилась она.

— Никогда не езжу на нём в воскресенье, миссис Слоун, — объяснил он. — Эта газета весит больше велосипеда, так что спицы могут сломаться.

— Нам обещали дождь, — произнесла она печально. — Моему газону он просто необходим. Придётся мне установить поливальную систему.

— Где вы живёте?

— В Вест-Мидл-Хаммок, и у меня акр удивительно красивой травы! А у вас хороший газон, мистер К.?

— Боюсь, что нет. Я за всё естественное. Я позволяю природе вести себя, как ей вздумается.

— Вы хотите сказать… что позволяете газону зарастать сорняками? — в ужасе спросила она.

— Честно говоря, я не знаю, что такое сорняки. Ландшафтный дизайнер посадил естественные травы и дикие цветы… разнотравье, — добавил он из озорства, наслаждаясь её озадаченным видом. — У вас остались экземпляры «Нью-Йорк таймс»?

— Я всегда держу один номер для вас, мистер К. Вы же знаете!

— Всем было приятно узнать, что вы спонсируете команду в матче на приз, а участие доктора Дианы — очень удачный ход.

— Ну, насчёт этого я не знаю, но она очень милая, совсем как её родители. Им повезло, что у неё всё хорошо. Наш фармацевт выступит в матче от нас, и мы надеялись, что Феба тоже будет в нашей команде. Однако она решила записаться в команду Центра искусств, что вполне понятно, но для нас это было разочарованием. У них ведь так много народу, есть из кого набрать команду, а у нас почти никого нет.

— А почему бы не привлечь школьного инспектора? — предложил Квиллер. — Из него бы вышла прекрасная «Пилюля».

Она разразилась смехом. Лайл Комптон, которого вечно атаковали учителя, родители и политики, носил маску старого брюзги, хотя и обладал недюжинным чувством юмора.

— О, это было бы забавно! — одобрила миссис Слоун. — А вы думаете, он согласится?

— Я его спрошу. Зрители будут в восторге, а он ведь любит блеснуть перед публикой.

— Мы были бы вам так признательны, мистер К.! — Она пробила чек на его покупки — зубную пасту и лосьон для бритья — и продолжала более печальным тоном: — Что вы думаете о карьере, которую выбрала наша дочь, мистер К.? Мы надеялись, что она продолжит наше дело — ведь это так надежно, — но она не может думать ни о чем, кроме живописи.

И снова от Квиллера ожидали, что он сыграет роль учёного мужа. Почему? Потому что он вёл колонку? Или потому что унаследовал деньги? Он находил это нелепым.

— Ну что же, Феба занимается тем, что доставляет ей наслаждение, и она хорошо делает своё дело и приносит радость людям. Я знаю одного коллекционера, у которого восемнадцать картин Фебы с бабочками. Чего же ещё вы можете хотеть для вашей дочери?

— Пожалуй… мне бы хотелось… чтобы она более осмотрительно выбирала своих друзей. Я знаю, у вас нет детей, мистер К., но вы же можете понять боль родителей, чей ребёнок уходит к человеку с сомнительной репутацией? И дело не только в том, что у него нет ни образования, ни цели в жизни. У нас есть и другие основания в нём сомневаться. В таком обществе, как наше, при таких контактах мы, знаете ли, слышим всякое. Ну что я могу сказать? Он красив, а Феба так ранима! Я знаю, это нахальство с моей стороны, но мне бы хотелось, чтобы вы её вразумили. Она высокого мнения о вас и прислушается к вашим словам.

— Я вам сочувствую, уверяю вас, но я всегда считал, что молодые люди её возраста должны сами делать свой выбор и брать на себя ответственность за свои решения…

Его прервал колокольчик на двери, вошли два покупателя, громко болтая между собой. Квиллер обменялся с аптекаршей извиняющимися взглядами и, пробормотав какие-то неопределённые обещания, удалился. «Какое счастье, — подумал он, — что у меня лишь две кошки, которых можно загнать в их комнату, если они создают проблему».

Когда Квиллер отпер дверь кухни и вошёл, его встревожил шум, разносившийся по всему основному этажу. Уронив пакеты, он ринулся в холл. Юм-Юм била лапой по какому-то предмету на полу. Игрушка, подаренная Элизабет Харт! Несколько дней назад он швырнул её в корзину для мусора, когда кошки никак не отреагировали на подарок. Маленькая плутовка выудила игрушку и спрятала под диваном, выжидая подходящий момент, когда можно будет использовать её как хоккейную шайбу.

Она была умна по-своему — изобретательна и шаловлива. В то время как Коко чуял, кто, где и почему совершает преступление и какое именно, кошечка прятала улику под ковром или под диваном. Квиллер взял её на руки и погладил мягкую шерстку.

— Когда мы будем избирать Катту вице-президентом, — сказал он, — ты у нас будешь руководить избирательной кампанией.

Переодевшись в домашнюю одежду, он с сиамцами и воскресной газетой отправился в павильон. Он читал, а они контролировали воздушные перелёты. И вдруг коричневые шеи вытянулись, уши навострились, а чёрные носы указали на восток.

«Воскресные нарушители спокойствия и границ владений, — подумал Квиллер. — И хватает же у них наглости отпереть калитку и проехать мимо надписи: ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ!.. Приехали поглазеть, не имея на то разрешения». Нахмурившись, он вышел им навстречу.

Как только машина показалась из леса, Квиллер узнал её: это был фургончик с надписью сбоку: «Студия Бушленда».

— Буши! Что привело тебя с чёрного хода? — спросил он фотографа.

— Я совсем сбился, Квилл. Парадный въезд с Мейн-стрит ведёт к твоему чёрному ходу, а с глухой улицы попадаешь к твоему парадному входу.

— Придётся мне повернуть амбар. Заходи в клетку с тиграми и выпей чего-нибудь. Что ты предпочитаешь?

— У тебя есть джин с тоником?

— У меня есть всё. Побеседуй с кошками, пока я исполню обязанности бармена.

Джон Бушленд был талантливым фотографом. Он несколько раз пытался заснять сиамцев для ежегодного кошачьего календаря, но они подчеркнуто отказывались позировать.

Как бы осторожно ни подкрадывался Буши со своей камерой, кошки пускались наутек. После нескольких неудачных попыток он вынужден был отказаться от своей затеи.

Когда прибыл поднос с напитками, Бушленд поднял свой стакан и произнёс нечто вроде тоста:

— Угли ва ва! Это зулусское благословение — во всяком случае, так мне сказали.

— Лучше получи подтверждение в письменном виде, а то как бы тебе не попасть в беду, — посоветовал Квиллер. — Как дела в Центре искусств? Толпы ломятся в двери? И Беверли заставляет их снимать обувь?

— Именно из-за этого я сюда и приехал. Ты был на открытии клуба «Вспышка»?

— Я попытался туда проникнуть, но собралось слишком много народа.

— Ну так вот, туда проникли прошлой ночью! Никакого взлома — просто незаконно вошли в здание.

— Что они взяли?

— Ничего — даже лампочки не украли. Но они воспользовались аппаратурой и накурили в помещении.

— Хм-м, — задумчиво пробормотал Квиллер. — Есть какие-нибудь версии? Беверли об этом знает?

— О боже, да! Она просто вне себя! Мы решили не заявлять в полицию. Если раздуть это дело, то к нам могут снова забраться, и вообще, мы считаем, что это внутреннее дело.

— Члены клуба «Вспышка» имеют ключи от здания?

— Нет. В основном собираются группами. Правда, есть ключ, который могут взять члены клуба, желающие использовать аппаратуру для съёмки своего собственного фильма. За этот ключ расписываются, а после съёмки его возвращают в офис. Вчера вечером никто не расписывался за ключ, но, возможно, его брали на неделе и сделали с него дубликаты. Беверли занимается расследованием. Мне её жаль. Она принимает всё так близко к сердцу.

— Они не повредили аппаратуру?

— Нет, просто не положили на место. Они воспользовались видеомагнитофоном и проектором для слайдов. И явно проигнорировали надпись: «Курить запрещено», так как оставили в корзинке для мусора окурки и банки из-под пива.

— Как ты думаешь, что они смотрели? Вероятно, не «Унесённых ветром»? — спросил Квиллер.

— Скорее, что-нибудь низкопробное. Вопрос вот в чём: не наведаются ли они снова в следующий уик-энд после закрытия, чтобы побалдеть? — Буши вскочил. — Спасибо за угощение. Мне пора возвращаться в мою фотолабораторию. У свободных художников восьмидневная рабочая неделя.

Квиллер дошёл с гостем до его фургончика, и фотограф сказал:

— Есть! Я придумал, как снять твоих ребят! Есть такая специальная линза, изобретенная несколько десятков лет тому назад. Ею пользуются фотографы, исследующие края, куда не дошла цивилизация. Некоторые племена считают, что когда человека фотографируют, то у него забирают душу. Если мне удастся найти такую линзу, кошки даже не будут знать, что я их снимаю.

— Если найдёшь такую, я куплю её тебе, Буши. Полный вперёд!

В тот день несколько позже Квиллеру захотелось пройтись, и он направился по дорожке к Центру искусств, предварительно вернув сиамцев в амбар.

Время близилось к пяти часам, и на автостоянке было мало машин. Войдя в здание, он отправился в галерею, чтобы взглянуть на деревянную резную фигуру, которую купил. К его негодованию, она исчезла. Он пошёл искать Беверли Форфар.

— Она в моём кабинете, — объяснила Беверли. — Слишком многие хотели её купить. Они не понимают, что значит красная точка. Один мужчина так отвратительно себя вёл, что я решила убрать эту вещь с экспозиции.

— Могу я теперь забрать её домой? — спросил Квиллер.

— Нет, пока вся выставка не будет разобрана. Всё нужно как следует проверить.

— Сегодня было много посетителей?

— В воскресенье всегда полно народу. Люди приходят сюда после церкви или ланча в кафе, так что они одеты подобающим образом.

Беверли часто жаловалась на непрезентабельный вид многих посетителей. Сама она всегда выглядела «как картинка», по выражению Квиллера.

— Как реагирует публика на фотовыставку внизу? — спросил он.

Она издала стон.

— Какие-то тёмные личности забрались туда прошлой ночью! Мы стараемся сделать всё возможное, чтобы у города был прекрасный Центр искусств, а кто-то портит всё дело. Но есть и хорошие новости. Вернули ню Дафны!

— Все? — Он вспомнил, что ему рассказывал Торнтон о случае в таверне «Кораблекрушение».

— Примерно половину, причём их положили в ту самую коробку, откуда они пропали.

— Не давайте никому к ним притрагиваться. Возможно, там есть отпечатки пальцев.

— Значит, у всех нас будут брать отпечатки пальцев? Это так неловко!

Тут в её кабинете зазвонил телефон, и Квиллер направился в студию Девочки с Бабочками. Феба сидела одна, сосредоточившись на работе.

— Добрый день, — произнёс он спокойно. — Я пришёл доложить о гусеницах. Они объедаются и становятся упитаннее с каждым днём.

— О, хелло, мистер К., - ответила она вяло, бросила на Квиллера мимолетный взгляд и вернулась к своей работе.

Ему подумалось, что она устала: каждый день Феба ходит в бар и сидит там до самого закрытия. И кто знает, что они делают в нерабочие часы?

— Как Джаспер? — спросил Квиллер.

Она пожала плечами:

— Ему хорошо всюду, если только у него есть арахис.

— У меня есть квартира в Индейской Деревне — в «Ивах». А где живете вы? — В названиях зданий использовались породы местных деревьев.

— В «Березах».

«Березы» были роскошнее других зданий. Планировка та же самая, но в неё вкраплены шикарные детали вроде мраморных унитазов и огромных стенных шкафов.

— Я слышал, что вы в команде «Мазилки». А кто ещё?

— Торнтон Хаггис и Беверли.

— Вы хорошо проведёте время… Ну что же, увидимся завтра вечером на репетиции.

По пути домой Квиллер размышлял, отчего Феба пребывает в таком безрадостном настроении. Она не привыкла к ночной жизни… Чувствует себя виноватой перед родителями… Дуется. Беверли удалось изгнать Джаспера и гусениц, и, возможно, это она заставила Фебу надеть форменный халат — тускло-синий, с длинными рукавами и пуговицами на манжетах. В нём у художницы был унылый вид. Да и на душе у неё, вероятно, царило уныние.

В амбаре Коко то вспрыгивал на барную стойку, то соскакивал с неё и смотрел в окно. Это означало, что кто-то что-то положил в морской рундук, стоявший за кухонной дверью. Квиллер заглянул туда и обнаружил два пирога с мясом, конверт и книгу, изданную в 1966 году, которую он дал почитать Селии Робинсон, — «Птицы падают вниз» Ребекки Уэст. Она любила шпионские романы и, вероятно, оценила хорошо написанную книгу. В конверте была записка:

Дорогой шеф!

Сегодня я выполняла заказ на ланч в Блэк-Крик и заодно сделала для вас пару пирогов с мясом. Надеюсь, они вам понравятся. Это новый рецепт. Спасибо за то, что дали мне почитать эту книгу. Она интересная. Я никогда не слышала о Ребекке Уэст, но она очень хорошая писательница. Простите, что запаздываю с вашим поручением. У меня назначена встреча с Лайзой Комптон на завтра, чтобы выяснить относительно Кэмпбеллов. Собственность, о которой вы спрашивали, не числится за «Нозерн лэнд импрувмент», как мне сказали в муниципалитете округа. Владелец — Маргарет Рэмсботтом.

Агент 0013 1/2

Квиллер дочитал записку и поискал телефонный справочник Мускаунти. Он нашёл только два телефона на фамилию Рэмсботтом: один на имя Честера и Маргарет, второй — Крейга и Кэти. Все числились по одному адресу в Вест-Мидл-Хаммок. Вероятно, у Рэмсботтома вся собственность записана на имя жены. Однако эта новость означала, что Квиллер проиграл пари себе самому. Землю Коггин купили не «XYZ энтерпрайзис». Это жуликоватый посредник, член окружной комиссии, облапошил старую женщину и, не теряя времени, сразу же после её смерти сдал двенадцать акров в аренду округу. Ему нужно будет ещё получить одобрение комиссии, но можно не сомневаться, что Король Барбекю добьётся, чтобы коллеги проголосовали как надо.

Сначала Квиллер хотел поделиться новостью с Ролло Макби, но когда он позвонил на ферму на Бейс-лейн, ему ответил безликий автоответчик. Набрав номер Бойда Макби, он выслушал аналогичное сообщение от автоответчика. Это его удивило: ведь был воскресный полдень. Квиллер взял ключи от машины и покатил на Бейс-лейн.

Во дворе не было синего пикапа Ролло, но стоял грузовик. Поставив машину, Квиллер обошёл вокруг дома и увидел молодого человека, кормившего старых собак, которые пришли сюда жить.

— Привет, мистер К., - поздоровался он. — Ищете Ролло? Я Рэнди. Работаю у него.

— Где он? У Бойда тоже никого нет дома.

— Они все поехали в Дулут на похороны. Их брат попал в катастрофу: столкнулись два грузовика и бензовоз! Может быть, они вернутся в среду. Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Нет, спасибо. Я просто хотел почесать языком. — Именно этим фермеры занимались в кафе. — Загляну на этой неделе попозже. А как поживают старички?

— Вы только взгляните на них! Весёлые, как щенята!

Вернувшись в амбар, Квиллер позвонил своему поверенному домой: нужно было сообщить ему новость о Рэмсботтоме. Однако к телефону подошла жена Барта и сказала, что муж утром улетел в Чикаго на совещание с Фондом К.

Чтобы утешиться, разочарованный Квиллер почитал кошкам вслух. Коко выбрал «Птицы падают вниз». «Естественно!» — подумал Квиллер. Ведь на этой книге сидел Ригли, согревая её, когда она была у Селии.

Глава четырнадцатая

Итак, Феба, её бойфренд с медно-красными волосами и беспутный попугай живут в Индейской Деревне! Остаётся разузнать, как они вписались в этот тихий и весьма респектабельный район. Молодые люди работали допоздна и наслаждались жизнью после работы, да ещё Джаспер усугублял шум своими пронзительными криками. Но ведь владельцы квартир в Индейской Деревне — люди со сложившейся профессиональной карьерой, которые придерживаются режима. После одиннадцатичасовых новостей во всей деревне гаснет свет.

Новые жильцы обосновались в «Березах», как сказала Феба. Именно там у Райкеров была славная квартирка. Природное любопытство Квиллера и нюх ищейки заставили его начать расспросы. Да и лёгкое покалывание в верхней губе побуждало к действию.

Утром в понедельник он поехал в центр города и вручил главному редактору материал для вторничного номера. Он сдал рукопись за сутки до срока.

— Я чуть не упал со стула, — сказал Джуниор. — Что случилось?

— У меня образовалось немного свободного времени.

— Ты готов к завтрашней репетиции?

— Я провёл весь уик-энд в лингафонной лаборатории, совершенствуя свою дикцию.

Затем Квиллер заглянул к Милдред Райкер и начал с кулинарного вопроса:

— Не попадался ли тебе в бумагах Айрис Кобб её рецепт приготовления макарон с сыром? Я никогда их не забуду. Там был какой-то ингредиент, который Айрис держала в тайне.

— Я знаю. Ты уже упоминал об этом прежде, но я так и не нашла этого рецепта. Очевидно, она так часто готовила это блюдо, что ей не нужно было записывать рецепт.

Уже покидая кабинет, он спросил на пороге:

— Между прочим, Милдред, ты случайно не в курсе, продаётся ли ещё освободившаяся квартира в «Березах»? Я знаю человека, который может ею заинтересоваться.

— По-видимому, она уже куплена, — ответила Милдред. — Кто-то въехал несколько дней тому назад. Я не знаю, кто они.

— А кто ещё живёт в этом здании?

— Сьюзан Эксбридж в квартире номер два и Аманда Гудвинтер — в четвёртой. Сьюзан — чудесная соседка: никогда не устраивает вечеринок и не заводит громкой музыки. Ты же знаешь, какие там тонкие стенки!

По пути к выходу из здания редакции он прошёл мимо кабинета издателя. Арчи Райкер крикнул ему:

— Похоже на то, что всё обойдётся! Осталось всего два дня до орфографического матча — и пока что никаких катастроф!

— Ещё рано радоваться, — возразил Квиллер. — Может обрушиться балкон в актовом зале. Разве его строила не компания «XYZ»?

Получив необходимую ему информацию, он направился в деловой центр. Сьюзан и Аманда! Трудно представить себе двух более капризных соседок для Фебы и её друзей! Квиллер подъехал к антикварному магазину «Эксбридж и Кобб» на Мейн-стрит.

Бывшая жена Дона Эксбриджа была одной из самых приметных дам в городе. Она получала алименты, которые почти полностью тратила на наряды из Центра, а благодаря интересу к Театральному клубу актерствовала в жизни.

— Дорогой! Где же вы были всё это время? — вскричала она при виде Квиллера.

— Работал, — ответил он угрюмо, дабы вызвать у неё сочувствие.

— Бедняжка! А ведь то, чем вы занимаетесь, кажется таким легким и занятным! Вы пришли сюда для того, чтобы разжиться идеями или потратить деньги?

— Это зависит от обстоятельств. У вас есть какие-нибудь необычные вещицы, не слишком старые и не слишком новые?

— Вас интересуют старинные научные приборы?

— Не совсем.

— Вам понравится коллекция, которую я купила у маленького старого миллиардера в Далласе. — Она открыла антикварный шкафчик, в котором было полно вещиц из дерева и металла.

— И кто же купит такое в Пикаксе? — спросил Квиллер.

— Дорогой мой, я бы разорилась, если бы дожидалась овцеводов с ранчо и случайных рыболовов. Нет, я помещаю рекламу в эксклюзивных журналах, посвященных антиквариату, и продаю свои вещи серьёзным коллекционерам по всей стране.

— А что это за круглая штуковина? — Вещица походила на хорошенькую коробочку, не имеющую отношения к науке. Деревянная крышка диаметром около трёх дюймов была красиво инкрустирована бронзой.

— Это старинный итальянский компас, у которого весьма интересное происхождение.

Квиллер произнёс со скептическим видом:

— Наверное, он плавал на «Нинье», «Пинте» или «Сайта-Марии» — а то и на всех трёх.

— Вы ошиблись веком, мой милый, — поправила его Сьюзан. — Он изготовлен в тысяча шестьсот пятидесятом году. — Она сняла крышку, под которой обнаружился декоративный застеклённый циферблат. Самым интересным в нём была восьмиконечная стрелка. Циферблат задрожал. — Картушка компаса с тридцатью двумя градусными делениями разрисована вручную. Северный полюс указывается звездой, восток — крестом.

— Сколько он стоит?

— Вы не сможете его себе позволить, дорогой.

— Я беру его! — сказал Квиллер и передал ей свою кредитную карточку. И пока Сьюзан оформляла покупку, он заметил небрежным тоном: — Я слышал, у вас новые соседи. Кажется, в соседнюю квартиру въехала знаменитая Девочка с Бабочками?

Сьюзан задохнулась от негодования.

— Так это у неё до трёх часов утра гремит кошмарная музыка? И пронзительно вопит птица? Я уже жаловалась менеджеру. А вчера ночью кто-то вызвал шерифа!

Подначивая её, Квиллер произнёс игриво:

— Но они же молодые, Сьюзан! Её бойфренд работает допоздна. Им же нужно расслабиться! А почему вы не попросите этого скупердяя, вашего бывшего мужа, сделать звукоизоляцию?

— Отправляйтесь-ка домой, мой милый! — раздражённым тоном ответила она. — Берите ваш компас семнадцатого века и ступайте домой!

Торжествуя в душе, Квиллер покинул магазин. Во-первых, ему удалось разъярить безмятежную Сьюзан, во-вторых, он приобрёл такую антикварную вещь, что Арчи Райкер позеленеет от зависти.

Оттуда он направился в «Студию дизайна интерьеров Аманды». Посетителей принимала сама Аманда, с хмурым видом сидевшая за столом. Её характер, и без того неважный, ещё больше испортился из-за долгого отсутствия помощницы. Квиллеру захотелось подурачиться, и он осведомился, нет ли у Аманды каких-нибудь картин Девочки с Бабочками.

— Вы не найдёте здесь никаких бабочек, пока меня не вынесут отсюда ногами вперёд! — воскликнула она в ярости. — Терпеть не могу бабочек в любом виде, и это касается также работ нахальной девчонки Слоун.

— Они же хорошо продаются, и вы могли бы сделать на них деньги, — настаивал он. — А теперь, когда она стала вашей соседкой в «Березах»…

— Что? Так это она нарушает мой покой каждую ночь? Вчера я позвонила шерифу, чтобы пожаловаться на дикие вопли и так называемую музыку. Я сказала: «Или вы приедете сюда через пять минут и заткнете этих негодяев, или я заряжаю свой дробовик!» Не прошло и пяти минут, как примчался помощник шерифа!

— Вот почему вас постоянно переизбирают, Аманда. Вы умеете добиться результатов. Вы и Честер Рэмсботтом.

— Эта рептилия! Не упоминайте наши имена рядом!

— Его жена — ваша клиентка? Я слышал, они купили дом Тревельянов в Хаммоке.

— Маргарет? Она славная женщина. И как только она живёт с этим человеком? Впрочем, думаю, она и не живёт с ним. У него полно разных интересов на стороне… Правда, одно могу сказать в его пользу: я провернула огромную работу, переделывая интерьер в доме Тревельянов, и он расплатился немедленно.

После ланча в закусочной «Столовая ложка», где подавали супы, Квиллер направлялся домой мимо автостоянки у театра, как вдруг увидел Селию Робинсон, садившуюся в свой автомобиль. Он посигналил ей, и Селия поспешила к нему, как обычно сияя от счастья и улыбаясь.

— Я выполнила ваше задание, шеф. Вы уволите меня за то, что я так долго тянула?

— Нет, но вы получите назначение в Новую Зеландию, — ответил он сурово.

Селия зашлась от смеха.

— Но я сделала нехорошую вещь. Я не сказала Лайзе, что записываю её. Использовала для этого маленький диктофон Клейтона.

— При данных обстоятельствах это не слишком уж нехорошо. Вы бы не хотели принести его в амбар попозже? Я вас угощу какой-нибудь пакостью.

После очередного приступа хохота она распрощалась, сказав, что ей нужно к мистеру О'Деллу — выполнять кулинарный заказ.

— Но я дам вам плёнку — она наверху. Подождите меня здесь, я мигом.

Она побежала в квартиру над каретным сараем. Квиллер поражался её энергии и молодому энтузиазму, с которым она бралась за множество дел.

Вернувшись, Селия сказала:

— Мне пришлось пойти к Комптонам домой, так как Лайза боялась, что в офисе её могут подслушать. Так что уничтожьте эту запись, шеф, после того как прослушаете.

— Ничего, если её услышат кошки?

Её хохот доносился до Квиллера и после того, как он уехал с автостоянки.

Когда Квиллер прибыл в свой амбар, его приветствовали два в высшей степени взволнованных сиамца. Они взбежали вверх по лестнице и вернулись вниз, чтобы убедиться, что хозяин следует за ними. Как выяснилось, их притягивала комната для гостей на втором полуэтаже. Они знали, что за дверью что-то происходит.

— Отойдите! И не врывайтесь туда, — предостерёг он кошек. — Давайте успокоимся.

Но стоило ему открыть дверь, как кошки немедленно ворвались внутрь. В коробке порхали две бабочки, а ещё три готовились к метаморфозе. Они выглядели в точности как репейница на картинке в книге о бабочках. Теперь им понадобятся свежие цветы, обрызганные сахарной водой. Выдворив сиамцев из комнаты, Квиллер тщательно запер дверь и поехал в город покупать гвоздики.

— Всего две? — спросила молодая продавщица в цветочном магазине.

— Ну, пусть будет три.

— Какого цвета?

В руководстве не упоминался желательный цвет.

— Пусть будут белые, — решил он.

Возвратившись домой, Квиллер запер кошек в чулан для швабр. Затем смешал сахар с водой, обрызгал лепестки, осторожно приотворил дверцу в коробке с бабочками, быстро засунул туда цветы и отступил на пару шагов. Репейницы не проявили ни малейшего интереса!

Он сошёл вниз, извинился перед сиамцами за их вынужденное заточение и занялся автоответчиком. Было семь сообщений, одно — от Донны Макби.

— Вы искали Ролло? — спросила она, когда Квиллер отзвонил. — Мы были в Дулуте. Только что вернулись. Ролло сейчас работает во дворе.

— Я слышал о трагедии в вашей семье. Примите мои глубочайшие соболезнования.

— Это действительно очень печально. У него так хорошо шли дела — строил новый дом, дети готовились поступить в колледж… Никогда не знаешь, правда?

— Очень верно. Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

— О, это насчёт орфографического конкурса. Один из «Редисок» отпал, и Калверт хочет узнать, не может ли он заменить этого игрока, учитывая критическое положение.

— Ну что же… Это может получиться забавно: девятилетний мальчик среди взрослых — особенно если он грамотнее, чем они… О'кей, приводите его сегодня вечером на репетицию.

— Он изучает список слов своей тетушки, — сказала Донна.

— Хорошо! Я думаю, что болельщикам придётся по душе эта затея, а все детишки станут за него болеть.

— Спасибо, Квилл. Калверт будет на седьмом небе, а Ролло будет так им гордиться! Вы хотите, чтобы он вам позвонил после того, как справится со своей работой?

— Подождём до завтра, Донна: Ничего срочного.

Репетицию перед орфографическим матчем проводили в актовом зале школы, чтобы участники свыклись со сценой, правилами игры и предполагаемой реакцией пятнадцати сотен болельщиков. Те, кто не вместится в зал, будут наблюдать за игрой по телевизору в спортзале.

Всё убранство актового зала было выдержано в цветах школы: синий занавес, белые стены, синие кресла для зрителей. Занавес подняли, когда появился Квиллер. На сцене в два ряда стояли складные кресла, причём второй ряд находился на низенькой платформе. Эти кресла предназначались для команд, ожидавших своей очереди. В левом углу сцены поставили столик для тренера и подающего, а в правом — для рефери и хронометриста. В центре был установлен микрофон. Сцену очень украшали флаги команд с их названиями: зёленый — «Денежных мешков», розовый — «Пилюль», чёрный — «Землекопов», а ещё красный, бирюзовый, оранжевый, белый, синий, жёлтый и пурпурный.

Квиллер, привыкший всё подсчитывать, заметил, что кресел на сцене нечётное число: тридцать одно вместо тридцати. Один из распорядителей объяснил, что Скотту Гиппелу, который весил триста фунтов, потребуется два сиденья. Хикси предусмотрела буквально всё!

За кулисами кружила шумная толпа игроков в бейсболках цветов команд. Футболки с надписями ещё не прибыли из Мусвилла, и Квиллер забеспокоился: не таится ли тут подвох для прекрасно организованного проекта Хикси? Он вызвался разбить лагерь на пороге мусвиллской мастерской и даже помочь в работе, если понадобится. Пока же к одежде игроков были приколоты карточки с названиями команд.

Хикси помогали за кулисами два умелых сотрудника «Всякой всячины»: Сара Пленсдорф, ответственный секретарь, и Уилфред Сагбери, секретарь Райкера. Они провожали игроков и официальных лиц на их места на сцене.

— Не хватает одного игрока, — объявила Хикси.

— Фебы Слоун, — подсказали товарищи Фебы по команде.

— Она никогда не была особенно пунктуальной, — добавила Беверли Форфар.

— Я её вчера видела в Центре искусств, — закричала из-за кулис Сара, — и она собиралась сегодня сюда прийти.

— О'кей, начнём без неё, — решила Хикси. — А вам, ребята, — обратилась она к Беверли и Торнтону, — придётся рассказать ей то, что она пропустила… Прежде всего, когда в среду вечером болельщики займут свои места в зале, занавес будет опущен, и перед закрытым занавесом состоится представление, предваряющее матч. Игроки и официальные лица останутся за кулисами… Понятно?… По сигналу вы выйдете на сцену колонной по одному, как профессиональные спортсмены. Вы все видели, как появляются игроки, по телевизору. Каждого болельщики встречают аплодисментами.

— Мы можем прорепетировать выход? — спросил кто-то.

— Разумеется. Все за кулисы! Выходите по порядку. Выстройтесь в ряд. Потом повернитесь кругом и выходите на сцену. Уилфред будет выпускать вас каждые пять секунд.

Уэзерби прошептал Квиллеру:

— А она молодец, не так ли?

— Она же ставит пьесы в Театральном клубе, — пояснил Квиллер, — причём не только знает, чего хочет, но и умеет вдохновить на сотрудничество. — Про себя он добавил: «Я надеюсь — надеюсь — надеюсь, что ничего не сорвется».

Сейчас она давала указания поверенному крупной фирмы, доктору медицины, школьному инспектору, а также студентам, пенсионерам, фермерам, клеркам и девятилетнему мальчику, которому в июле должно было исполниться десять.

— Вот она! — крикнул кто-то.

— Вот и опоздавшая Феба Слоун!

— Лучше поздно, чем никогда.

— Простите. Мне пришлось заправлять машину, — извинилась Феба, когда Сара подтолкнула её к единственному свободному креслу.

— О'кей, продолжим, — сказала Хикси. — Команды вышли на сцену. Они продолжают стоять, пока звучит государственный гимн. По сигналу тренера вы садитесь. Я хочу, чтобы вы это сделали одновременно… Затем тренер вызывает команду на сцену. Три игрока вскакивают с кресел и бегут к микрофону. Подающий «бросает» слово. Игроки собираются вместе и решают, кто будет произносить его по буквам. Тот, кого выбрали, подходит к микрофону и произносит. Рефери поднимает большой палец, если слово произнесено правильно, и опускает, если неправильно.

— Мы должны всё это запомнить? — спросил Дерек.

— У Сары есть распечатки. Попросите у неё экземпляр перед уходом.

— Что делает хронометрист? — осведомился Мак-Вэннел.

— После того как подано слово, команде дается шестьдесят секунд на ответ, затем хронометрист звонит в колокольчик, и команду отправляют обратно на «скамьи».

— А что происходит, если игрок делает ошибку? — поинтересовался Пендер Уилмот.

— Команда получает второй шанс в следующем туре. Но после двух ошибок она выбывает из игры и покидает сцену. Чем меньше команд остаётся на сцене, тем более волнующей становится игра… А теперь давайте прорепетируем первый тур целиком. Каждая команда по очереди выйдет к микрофону.

Все получали большое удовольствие от репетиции. Затем Дерек удалился, сказав, что ему пора на работу. Вскоре после него выскользнула Феба. Больше никто не собирался уходить. Все хотели снова и снова репетировать выход на сцену. Их пришлось буквально выставлять из актового зала.

Хикси сказала Квиллеру:

— Это так мило с твоей стороны, что ты вызвался помочь с футболками. Магазин называется «Майки и фуфайки» — он находится сразу же за таверной «Кораблекрушение». Проверь как следует названия и номера на футболках, прежде чем их принять, и убедись, что у них есть шестьдесят второй размер для Скотта Гиппела.

— Не беспокойся. Я всегда всё сто раз проверяю.

Затем к Квиллеру обратился Торнтон:

— Почему Феба вдруг стала носить длинные рукава? У неё красивые руки. Подгнило что-то в Датском королевстве[16].

Квиллер задавал себе тот же самый вопрос.

— Она вообще на себя не похожа. Что происходит?

— Я видел этого её бойфренда, — ответил Торнтон, — и если бы у меня была дочь, я бы не хотел для неё такого… Как поживают бабочки?

— Как раз перед моим выходом из дома две из них уже расправили крылышки и порхали — именно так, как сказано в руководстве.

Квиллер был радостно оживлён, когда вернулся с репетиции. Он бы с удовольствием позвонил Полли, но её не было в городе: она уехала в Локмастер на конференцию библиотек трёх округов. Он бы почитал вслух сиамцам, но у него не было настроения читать «Алый знак доблести[17]», который выбрал Коко. Зато у него было настроение полакомиться мороженым с шоколадным соусом и орешками. А после — прослушать запись Селии.

Лайза: Расскажи мне снова, Селия, почему ты хочешь послушать эту историю.

Селия: Ну, у меня в Центре есть племянник, который хочет инвестировать деньги в Мускаунти, и в этой сделке будет принимать участие одно должностное лицо округа, а племянник слышал, что этот человек будто бы замешан в каком-то скандале. Племянник очень осторожен в таких делах. Вот он и попросил меня разведать. Разумеется, сугубо конфиденциально.

Лайза: Это Рэмсботтом?

Селия: Он самый.

Лайза: Мы не любим об этом говорить, но… Я знаю, что ты не сплетница. Вот как было дело… Он — владелец бара, и однажды его обвинили в том, что он разбавляет выпивку водой. Это могло стоить ему лицензии. Он заявил, что ничего об этом не знает, и обвинил своего бармена, Бродерика Кэмпбелла. Этот Бродерик был очень честный молодой человек. Его отец был регентом, а дядя — пастором. У Бродерика была жена и трое маленьких детей, и он работал в двух местах, чтобы прокормить их. Мы все возмутились, когда Чет его обвинил, но, к нашему изумлению, Брод сознался!

Селия: О боже! Могу себе представить!

Лайза: Его приговорили к тюремному заключению, но Рэмсботтом употребил своё влияние, чтобы наказание смягчили, — при условии, что Брод уедет из этого округа. Он с семьей отбыл, покрытый позором, — куда-то в Центр. Его родители были убиты горем! У матери случился удар, и она умерла, а у отца началась депрессия. Дядя Брода, пастор, обезумел от горя. Отца Брода уговорили поселиться вместе с семьей пастора. Однажды он исчез. Полиция искала его два дня, а потом нашла. Он повесился на чердаке пасторского дома.

Сепия: О, Лайза! Какая ужасная история!

Лайза: Да и сам пастор недолго после этого прожил.

Селия: Но почему же так плохо говорят о мистере Рэмсботтоме? Разве он не спас Бродерика от тюремного заключения?

Лайза: Да, но на этом история не кончается. Один из Кэмпбеллов, побывавший в Центре, обнаружил, что Брод живёт припеваючи. Он стал владельцем большого мотеля с бассейном, рестораном и всем прочим. Да он бы не смог себе такое позволить и через миллион лет! Наверное, Рэмсботтом заплатил Броду, чтобы тот взял на себя вину.

Селия: Уж если Брод был такой честный, разве он не мог отказаться?

Лайза: Его загнали в угол, и у него не было выхода. Бороться с могущественным человеком равносильно самоубийству.

Мужской голос: Хэлло! Хэлло! Что здесь происходит? Почему здесь так темно?

Лайза: Селия, это мой муж… Лайл. Селия Робинсон — одна из наших самых ценных помощниц. Её племянник подумывает о финансовой сделке с Рэмсботтомом…

Мужской голос: Ха! Скажите, чтобы он держался на пушечный выстрел от этого человека. Рэмсботтом — мошенник! Мы все знаем, что он нагрел руки на строительстве нового здания школы и перерасход разорил бы округ, если бы не помог Фонд К.

Селия: Ну что же, я весьма признательна за информацию. Скажу племяннику, чтобы он воздержался от сделки.

(Щелчок.)

Квиллер повернулся к Коко, который слушал, сидя на ручке кресла:

— Что ты думаешь об этой грязной истории?

«Ааа-ааа-ааа», — завёл кот свою новую монотонную песню, подходившую к разным случаям.

Квиллер взглянул на часы. Было поздно, но не слишком, для того чтобы поздравить Селию с отлично выполненной работой. Он позвонил в квартиру над каретным сараем.

Когда она ответила невыразительным «хэлло», он спросил:

— Вы варите картошку для салата или ставите противень с пирожками в духовку?

— О, хэлло, — ответила она, но вопреки обыкновению голос её звучал невесело.

— Эта плёнка — лучшее из того, что вы сделали, — сказал Квиллер. — Я уничтожаю её, как вы просили, но предсказываю, что эта история станет ещё одной легендой Мускаунти через пятьдесят или сто лет.

— Рада, что вам понравилось, — коротко ответила она. И он почувствовал, что у Селии проблемы. Это не был его тайный агент 0013 1/2. Не потому ли Коко так горестно блеял? Какая-то новость расстроила Селию.

— Селия, вы себя хорошо чувствуете? — спросил он строгим тоном старшего по званию.

— Да, со мной всё в порядке.

— Вы мне хотите что-нибудь рассказать? — поинтересовался он мягче.

Его дружеская обеспокоенность подействовала, и Селия пробурчала что-то невнятное.

— Я к вам сейчас приду, Селия! Держитесь!

Взяв с собой фонарик, Квиллер пошёл коротким путём через ельник. Среди тёмных ветвей обитала хищная сова, и Квиллер предусмотрительно надел жёлтую бейсболку. По пути он вспоминал, что ему известно о Селии: вдова, жила в Иллинойсе вместе со взрослым сыном и его семьей, переехала в Пикакс, чтобы начать новую жизнь, стала добровольным помощником, ободряла старых и немощных, пела в церковном хоре, выполняла мелкие кулинарные заказы. Сам Квиллер был кровно заинтересован в благополучии Селии. Она не только поставляла блюда для его морозилки и кошачий корм для сиамцев, но и выполняла поручения «шефа» и проводила за него расследования, когда он желал оставаться в тени.

Она также хохотала до слез над его самыми незамысловатыми шутками. Что же случилось? Плохие новости от доктора? Смерть в семье?

Дойдя до каретного сарая, он позвонил в дверной колокольчик, и замок автоматически открылся. Лестница была узкая и крутая. На верхней площадке стоял кот по имени Ригли, который потребовал у гостя верительные грамоты.

— Как поживает хороший мальчик? — спросил Квиллер.

Ригли узнал его голос и проследовал впереди него в гостиную.

Не поднимая глаз, Селия уныло осведомилась:

— Может быть, стаканчик чего-нибудь?

Раньше она бы непременно сострила по поводу его жёлтой бейсболки.

— Нет, спасибо. Давайте просто сядем и несколько минут побеседуем. Вас что-то гнетёт, Селия, и вам бы пошло на пользу, если бы вы облегчили душу.

Она послушно заговорила, так как привыкла выполнять его распоряжения, но тон у неё был безнадежный.

— Мне позвонил сын из Иллинойса. От него ушла жена, и он хочет, чтобы я вернулась на ферму и вела для него хозяйство.

— Это ведь мачеха вашего внука, не так ли? Они не очень-то хорошо ладили, верно?

Селия кивнула.

— Знаете, Клейтон хотел приехать сюда и жить вместе со мной, но его отец не позволил. Мой сын — очень строгий.

— А что вы сами думаете насчёт того, чтобы уехать из Пикакса?

— Я не хочу уезжать. Я была здесь так счастлива. Но у меня есть обязательства перед моей семьей.

— Сколько вам лет, Селия? Обычно я не задаю женщинам подобных вопросов, но сейчас это важно.

— Семьдесят, — ответила она застенчиво.

— В таком случае вы уже выполнили свой долг. Вы вели дом и работали на ферме полстолетия. Вырастили детей. Вы здоровы. У вас впереди ещё долгие годы. Теперь ваша очередь жить своей собственной жизнью.

— Но это мой единственный сын, и я ему нужна. Моего старшего убили на войне.

— Судьба послала вас в Пикакс не для того, чтобы вы тут пережидали, пока жена вашего сына от него уйдёт. Судьба занесла вас сюда, чтобы вы делали добрые дела для многих людей. Не исключено, что ваша невестка вернётся или сын снова женится. А пока что пусть наймёт домоправительницу. Что касается Клейтона, то он скоро уедет учиться в колледж. Ваше будущее здесь! Вы только что начали своё собственное дело — вы же об этом всегда мечтали! А что думает мистер О'Делл по поводу такого поворота событий?

— Я ему не сказала, — тихо произнесла Селия. — Сама узнала только сегодня вечером.

— Как, по-вашему, он будет реагировать?

Она покачала головой, и на глазах у неё выступили слезы.

— Мы… мы говорили насчёт того, чтобы… пожениться.

— Тогда ради бога, Селия, живите своей собственной жизнью! Ваш сын в расцвете лет, и пусть он живёт своей собственной жизнью. А ваша жизнь — это ваша жизнь. — Квиллер поднялся. — Вы поняли?

— Да, шеф, — ответила она, смеясь и плача одновременно.

Глава пятнадцатая

Магазин под названием «Майки и фуфайки» помещался в неказистом домишке за таверной «Кораблекрушение». И вещи, и люди в нём выглядели так, будто их вышвырнула на берег ярость водной стихии. И тем не менее, когда Квиллер прибыл на место, оказалось, что все тридцать футболок готовы, а владельцы горды тем, что выполнили заказ для такого важного события.

— Мне велено всё проверить, — объяснил Квиллер. — Матч на приз — дело ответственное, и устроители нервничают.

Проверка показала, что название «Мазилки» написано неправильно, так что три футболки пришлось переделывать. В ожидании заказа Квиллер подкрепился в «Бяке-Кулебяке», а потом отправился в бутик Элизабет. Был вторник, и магазинчик пустовал.

Элизабет выбежала к нему.

— Квилл, я сегодня утром видела Дерека перед занятиями. У него хорошие новости! Вчера вечером бармена уволили!

— На каком основании?

— Не знаю. Дереку не сказали, а он не спрашивал. Он просто рад был избавиться от этого человека — и заодно разрешить неловкую ситуацию с Обезьянкой, девушкой бармена. Она бывала там каждый вечер и жаждала беседовать с Дереком.

— Кто заменит бармена?

— Дерек мог бы кое-кого порекомендовать, но он предпочитает ни во что не вмешиваться.

Хочет проработать там год. А потом, если последует моему совету, соберёт всю свою одежду, провонявшую в этом заведении, и бросит в костер.

— Ну что же, наденьте на нос прищёпку для белья, если понадобится, но держитесь Дерека, — посоветовал Квиллер. — Он перспективен. Те, кто его знает, всегда были в этом убеждены, но он обнаружил свой потенциал, только когда на сцене появились вы и оказали на него благотворное влияние.

— О, Квилл! Как это мило с вашей стороны — сказать такое!

Доставив футболки Хикси, Квиллер зашёл к ответственному секретарю забрать письма от своих читателей. У неё был слегка утомлённый вид — по-видимому, она устала на репетиции.

— Вы и Уилфред прекрасно поработали вчера вечером за кулисами, — сказал он.

— Спасибо, — ответила она с притворной застенчивостью. — Вы хотите, чтобы я вскрыла для вас конверты?

— Буду очень признателен. — Поскольку вопреки обыкновению она была молчалива, он вышел, не навязываясь с разговорами.

Только что был отпечатан вторничный номер, и Квиллер взял экземпляр в вестибюле.

На первой странице напечатали материал, заставивший его хмыкнуть в усы.

ПИКАКС ПОЛУЧИТ

МЕМОРИАЛЬНЫЙ ПАРК

Давно назрела необходимость расширить Пикаксское кладбище. Теперь это стало возможно благодаря тому, что внезапно появился подходящий участок: четыре акра в юго-восточном углу на пересечении Тревельян-роуд и Кладбищенской дороги. Вчера вечером городской совет проголосовал за то, чтобы купить эту землю по 6000 долларов за акр.

Представитель городского совета сказал: «Этот участок соответствует специфическим требованиям к кладбищу: расположен на высоком месте, не каменистый, примыкает к кладбищу и удалён от городского уличного движения, и на обочинах много места для парковки транспорта, участвующего в похоронных процессиях».

В отличие от нынешнего кладбища, где много памятников, новый участок будет мемориальным парком.

«Мы следуем в русле современной тенденции расширять газоны, — сказал представитель городского совета. — Мемориальные доски над могилами будут располагаться среди травы. Скорбящие семьи будут черпать утешение в безмятежности сплошного красивого газона. Его проще стричь, а значит, мы обеспечим парку лучший уход за более низкую цену».

Квиллер в раздражении подергал себя за усы и поехал прямо в студию Аманды Гудвинтер. Войдя к ней, он помахал газетой.

— Я голосовала против, — сердито заявила она, выскочив из-за стола. — По шесть тысяч за акр! Догадываешься, сколько заплатила за землю эта крыса? Бьюсь об заклад, что он дал бедной женщине не более одиннадцати сотен за акр!

— Ты знаешь, кто это?

— Конечно знаю! И я бы не доверила этому ворюге даже подержать своё мороженое!

— Эта собственность записана на имя его жены.

— Естественно!

— Он обещал миссис Коггин, что будет выращивать на её земле рожь. Быстро же он передумал!

— И я бы не поручилась, что это не он поджег её дом, дабы ускорить дело!

— Рискованное заявление, Аманда!

— Плевать!

— А есть шанс провести расследование?

— Нет! У него в руках все, включая мэра. Даже Скотт Гиппел проголосовал за сделку с кладбищем. А знаешь почему? Он получил предложение продать округу целую армию асфальтовых катков и снегоуборочных машин!

— Я где-то слышал, что этого Как-его-там когда-то обвинили в том, что он разбавлял у себя в баре спиртное.

— Без комментариев! — процедила Аманда, скрестив на груди руки.

— Но оказалось, что виновен бармен.

— Без комментариев!

Уже на пороге Квиллер спросил более непринужденным тоном:

— Предвкушаешь великий матч завтра вечером?

— Отнюдь! Но кто-то же должен этим заниматься, — ответила она ворчливо.

Как одна из местных «знаменитостей», Аманда должна была «добавить блеска» орфографическому матчу. Все в Пикаксе знали, что она пойдёт куда угодно и сделает что угодно, чтобы добыть голоса или сделать рекламу своей студии.

Прежде чем отправиться домой, Квиллер купил ещё три гвоздики. Цветочница сгорала от любопытства, хотя и воздержалась от вопросов. Он вернулся к своему пикапу как раз в тот момент, когда послышалось завывание сирен и по Мейн-стрит промчались полицейские и пожарные машины. Они неслись впереди него, когда он ехал по Парковому кольцу. И тут он увидел дым — тонкий столб вздымался в небо слева от Квиллера, — и полицейские и пожарные машины остановились. Движение транспорта в северном направлении было перекрыто. Квиллер припарковался перед магазином, оставив на лобовом стекле под «дворником» свою карточку с надписью: «Пресса», и побежал к месту скопления машин и народа.

Перед зданием библиотеки маршировала дюжина демонстрантов с плакатами. По-видимому, они недурно проводили время. Зрители смеялись, даже полицейские и пожарные прятали ухмылки. Надписи на плакатах кричали: «Вытащите вилку из розетки!», «Долой компьютеры!», «Верните нам старый каталог!» А струйка дыма тянулась от костра во дворе за библиотекой, где протестующие сжигали свои читательские билеты.

Квиллер, и сам питавший нежность к старому каталогу на карточках, сочувствовал демонстрантам, зная, что их протест ни к чему не приведёт. Помощница Полли стояла на верхней ступеньке, не зная, как реагировать. Очевидно, средства массовой информации были предупреждены: в толпе мелькал Роджер Мак-Гилеврэй со своей камерой, а репортер «Голоса Пикакса» брал интервью у волонтеров и читателей.

Поспешив обратно к своему пикапу, Квиллер извинился перед владельцем магазина за то, что припарковался перед его витринами, и был немедленно прощён: никто никогда не отказывал в снисхождении наследнику Клингеншоенов. Чтобы не стоять в пробке и не тащиться вокруг Паркового кольца как улитка, он развернулся и поехал домой через Тревельян-роуд.

Заметив на автостоянке перед Центром искусств машину Торнтона, Квиллер вошёл в здание и увидел седовласого волонтера за столиком в холле.

— Что вы здесь делаете? — осведомился Квиллер.

— Заставляю, посетителей вытирать ноги, отвечаю на вопросы и пытаюсь завлечь их в наши ряды и содрать с них деньги. А позвольте спросить в свою очередь, что делаете здесь вы?

— Направляюсь домой после того, как стал свидетелем удивительного действа: добровольные помощники пикетировали здание библиотеки, протестуя против автоматизации, а читатели жгли свои читательские билеты.

— Невелика потеря: в любом случае все мы скоро получим новые пластиковые карточки взамен… Вы читали новости о кладбище на первой полосе?

— Разумеется! Почему бы вам не заглянуть в амбар, когда закончите здесь свои дела? Мы бы это обсудили.

Когда наконец прибыл Торнтон, они устроились с чашками кофе в библиотеке. Камнерез произнёс целую речь:

— Итак, отцы города дарят скорбящим семьям мемориальный парк! Я три десятилетия работаю на скорбящие семьи, и я не думаю, что они получат большое утешение от четырёх акров хорошо подстриженного газона! Что им нужно, так это кельтский крест высотой десять футов или гранитная плита с трогательной надписью, вырезанной на полированной поверхности. Вот это действительно настоящий мемориал, который можно увидеть, к которому можно прийти, и поговорить с ним, и показать его своим внукам. Да ещё, быть может, скамеечка, чтобы присесть, предаться воспоминаниям и подумать.

— Вы когда-нибудь видели традиционное кладбище в предвечерний час? — сказал Квиллер. — Все памятники смотрят на запад, их освещает солнце. Такое зрелище вызывает эмоции. Разве это ушло в прошлое?

— Похоже на то. Мы всё реже получаем заказы на надгробия и всё больше занимаемся песком и гравием. Вы знаете, кто продал землю городу? В газете не было названо имя.

— Честер Рэмсботтом, хотя собственность записана на имя его жены.

— Эта старая акула! Несомненно, он купил участок практически даром. — Торнтон перевёл взгляд на старинный столик. — Это у вас шашки? Не думал, что вы в них играете. В шахматы — может быть, но не в шашки.

— Это просто интересный раритет, — объяснил Квиллер. — Я покупаю старые вещи, которые мне приглянулись. Хотите взглянуть на компас семнадцатого века?

Сокровище хранилось в ящике письменного стола — подальше от любопытных глаз и лап. Квиллер достал компас и положил на стол.

— Идите сюда и посмотрите на него при свете лампы. У него тут есть прелюбопытная деталь.

Коко решил, что приглашение относится и к нему, и они втроём принялись рассматривать картушку компаса, которая дрожала и вращалась под стеклом.

— Когда она остановится, то будет указывать на столовую — там север.

Компас произвёл впечатление на Торнтона.

— Только представьте себе — такая хрупкая вещь, и сохранялась все эти годы! У меня есть новёхонький пластмассовый компас, который никуда не годится. Раньше умели делать хорошие вещи, а теперь разучились!

Коко украдкой приближал свой нос к странному предмету. Квиллер за ним наблюдал. Нос дернулся, усы подались вперёд; картушка снова двинулась. Через несколько секунд Полярная звезда уже указывала на кухню.

— Это же запад! — воскликнул Торнтон. — Так вот что вы называете животным магнетизмом! Как вы это объясните?

— То, что делают кошки, невозможно объяснить, — ответил Квиллер небрежно. Вообще-то ему хотелось посекретничать с кем-нибудь относительно сверхъестественных талантов Коко. Он взял на руки кота, который извивался и протестовал, и стрелка вернулась на север.

— Попытайтесь проделать это с кошечкой, — предложил Торнтон.

Юм-Юм посадили на письменный стол, и она проявила интерес к блестящей бронзовой инкрустации, но проигнорировала сам прибор.

— А теперь ещё раз попробуйте с вашим мальчиком!

И снова нос Коко сработал: картушка медленно двигалась, пока звезда не стала указывать на север.

— Всё, я отправляюсь домой, — заявил Торнтон. — От этого попахивает спиритизмом! Вы дадите письменные показания под присягой, Квилл? А то жена ни за что мне не поверит!

— Не уходите, не взглянув на бабочек Фебы. Они наверху.

Они поднялись по лестнице в сопровождении сиамцев, которые размахивали хвостами, как флагами. В комнате для гостей две репейницы порхали по своей темнице, а три другие, задержавшиеся на стадии куколки, прикрепились к «потолку» коробки. Юм-Юм волновалась больше всех: она знала, что это насекомые, а насекомые были по её части. Коко скучал. На его посиделки в павильоне слетались все птицы леса, так зачем ему какие-то бабочки? На Торнтона репейницы произвели впечатление, и он сказал, что купит гусениц для внуков.

Когда они шли к машине Торнтона, Квиллер спросил:

— Феба сегодня была в студии?

— И не показывалась. Надеюсь, она не струсила из-за орфографической игры. Какой-то у неё необычный вид.

— Мотыльковый, — сострил Квиллер.

— Пожалуй.

Проводив гостя, Квиллер сел поразмыслить. Ему нужно было многое обсудить с Ролло Макби: мистификацию «Нозерн лэнд импрувмент»; покупателя земли Коггин, которым оказался Рэмсботтом, а не «XYZ»; продажу участка городу по шесть тысяч долларов за акр; а также всё усиливающиеся сомнения относительно порядочности члена окружной комиссии.

Однако час был неподходящий для бесед с фермером — его следовало ловить между ужином и вечерней работой.

И Квиллер решил разобраться с письмами от читателей. Ему попался на глаза конверт с калифорнийским штемпелем и адресом, набранным крупным шрифтом. В левом углу стояло имя — Марта В. Снайдер. Это письмо он прочёл первым.

Дорогой Джим!

Я помню тебя ещё с той поры, когда ты носил имя Мерлин. Я знаю, что и ты меня помнишь, хотя и под другим именем. Я — твоя миссис Рыбий Глаз, и я постоянно читаю твою колонку во «Всякой всячине». У меня живёт в Локмастере внучка, которая тренирует скаковых лошадей, и она присылает мне всё, что ты пишешь. Я не только аплодирую твоему писательскому таланту, но и безмерно польщена, что оказала на тебя хорошее влияние.

Когда я обучала тебя и твоих неперспективных соучеников в Чикаго, не было секретом, что все вы называете меня метким, хотя и не очень приятным прозвищем. К счастью, я обладаю чувством юмора. Только вот орган, который вдохновил вас на такое прозвище, подвёл меня в более поздние годы, и теперь я инвалид по зрению. Это письмо я диктую говорящему компьютеру, а поскольку электронная аппаратура менее надежна, чем преподаватели английского на пенсии, кто-нибудь вычитает это письмо.

Твоя колонка в последнем номере газеты, где ты выражаешь благодарность миссис Рыбий Глаз, вдвойне приятна, так как появилась через сорок лет после того, как ты закончил школу. Продолжай писать! Твои колонки читают вслух любезные волонтёры в заведении, где я устроилась с удобствами, и им тоже очень нравится то, что ты пишешь. Передай мой привет Коко и Юм-Юм.

С благодарностью,

Марта В. Снайдер

Внизу была приписка, сделанная от руки волонтером, вычитывавшим письмо. Там говорилось: «Компьютер написал имя Вашего кота как Coco, a не Коко. Миссис Снайдер сказала, что он больше знает о Шанель[18], нежели о Гилберте и Салливане».

Радостно взволнованный вестями от миссис Рыбий Глаз, Квиллер сделал себе чашечку кофе и развалился в своём любимом кресле, предаваясь воспоминаниям. Он думал о школьных годах, о первых успехах в журналистике, о том, как всё потерял по глупости, как выкарабкивался из ямы, и о нынешнем везении. Миссис Рыбий Глаз и тетя Фанни Клингеншоен представились вдруг ему в виде упоров на концах книжной полки, поддерживающих тома его взрослой жизни. В своём мечтательном настроении Квиллер совсем забыл о Ролло Макби, пока Коко не взобрался на спинку его кресла и не взвыл в самое ухо.

Когда он позвонил на ферму, ответил детский голос.

— Это Джим Квиллер, — представился он. — Твой папа дома?

— Да, он здесь.

Последовала пауза.

— Я могу с ним поговорить?

— О'кей… Папа!

Фермер подошёл к телефону, и Квиллер произнёс:

— Сначала я хочу сказать, как сочувствую вашему горю: у вас в семье такая трагедия!

— Это было тяжело пережить, — ответил Ролло. — Семья планировала круиз на Аляску. Они уже купили билеты и всякое такое. И вдруг это несчастье! — Ролло прищёлкнул пальцами. — А как дела у вас?

— У меня есть информация, которой я хотел бы поделиться. Вы заняты?

— Только что закончил ужин.

— Если я подойду к своему почтовому ящику, вы бы не возражали встретиться там со мной?

— Конечно. Когда?

— Дайте мне пятнадцать минут, Ролло.

Прежде чем выйти из дома, Квиллер покормил кошек, понимая, что Коко требовал кормёжки, а не звонка Ролло.

Фермер ждал у обочины. Он пнул столб, на котором был укреплен ветхий почтовый ящик Мод.

— И долго он тут будет стоять? Я мог бы найти применение этому столбу на ферме.

— Это место только выиграет, если вы его заберетё. Он как бельмо на глазу.

— Она очень редко получала почту, — сказал Ролло. — Я проверял ящик каждый день и приносил ей газету. Она получала её бесплатно. Кто знает, читала ли её Мод? Она туго скручивала газеты, связывала веревками и вымачивала в воде. А когда они высыхали, использовала вместо дров.

— Кстати о газетах. Вы читали сегодняшнюю первую полосу?

— У меня пока не было времени на неё взглянуть.

— Так вот, четыре акра земли Мод, на пересечении Кладбищенской и Тревельян, были проданы городу по шесть тысяч за акр.

Ролло стукнул кулаком по старому почтовому ящику:

— Я знал, что эта банда из «Нозерн лэнд импрувмент» её одурачит!

— Такой фирмы не существует в природе. Покупатель — Честер Рэмсботтом.

— Чёрт возьми! Как только где увидишь кучу навоза — так и знай, что он начал торговать молочными продуктами.

— Ходят слухи, что Рэмсботтом также собирается сдавать округу в аренду двенадцать акров под стоянку для снегоуборочных машин и асфальтовых катков.

— Никто и словом не обмолвился про это при мне и Бойде, а ведь мы заплатили арендную плату за второй квартал. Нет, они меня достали!

— Я повидаюсь с поверенным, как только он вернётся из Чикаго. Посоветуюсь с ним, что вам предпринять.

Фермер повернулся и обвёл взглядом выгоревшую пустошь, теперь поросшую сорняками. Наконец он спросил:

— Вы знаете шефа пожарных?

— Я знал Брюса Скотта, но никогда не встречался с новым шефом.

— Видите, какое дело, когда кто-то погибает на пожаре, шеф обязан доложить главе пожарного управления штата, был поджог или нет. Мы с Бойдом абсолютно уверены, что этот новый парень не доложил о пожаре у Мод Коггин. По крайней мере, расследования не проводили, насколько нам известно. Но мы не стали возражать: не хотелось попадать в чёрные списки у нового шефа.

— Я понимаю, к чему вы клоните, — кивнул Квиллер. — Поскольку пожар случился сразу же после той хулиганской выходки с надписью, мне показалось, что тут мог быть поджог. Об этом я тоже побеседую с поверенным. Как зовут нового шефа?

— Гумбольдт. Рой Гумбольдт.

— Вы думаете, что он мог стакнуться с Рэмсботтомом?

— Ещё бы! Ведь он брат жены Чета! — Затем, прежде чем Квиллер успел вымолвить хотя бы слово, Ролло произнёс спокойно: — Пойду-ка за инструментами да выкопаю этот столб. Почтовый ящик посажен на бетон. Я сам установил его для Мод двадцать лет тому назад.

Глава шестнадцатая

В среду должен был состояться великий матч, и безмятежный городок в четырёхстах милях к северу откуда бы то ни было словно встряхнули электрическим разрядом. На фонарных столбах вдоль Мейн-стрит развесили флаги. Весь деловой центр оклеили плакатами, а в витрине универмага красовался серебряный вымпел, который должен был достаться победителю матча. Повсюду делались ставки: на каждом перекрёстке, в каждом офисе. Даже сиамцы Квиллера чувствовали, что назревает какое-то важное событие, и беспокойно бродили кругами по амбару.

Сам Квиллер, повинуясь журналистскому инстинкту пребывать в центре событий, отправился пораньше завтракать в закусочную Луизы. Там было полно народа. Две поварихи крутились на кухне, а сама Луиза принимала заказы и отпускала яичницу с ветчиной, наливала кофе и давала сдачу у кассы. Она была одной из городских знаменитостей, которым придали статус запасного игрока. Мэр недавно объявил День Луизы Инчпот в знак признания заслуг этой женщины, тридцать лет кормившей жителей Пикакса.

Кроме Луизы в роли «запасных игроков» выступали доктор Преллигейт, ректор Пикаксского колледжа, Фокси Фред, популярный аукционист, мамаша Тудл, владелица супермаркета, и мистер О'Делл, который сорок лет прослужил школьным привратником, прежде чем отправился на пенсию.

— Готовы ли вы подняться на сцену и в случае необходимости произнести слова по буквам? — спросил Квиллер Луизу.

— Нет! Ни за что! Я и под дулом пистолета не выйду на эту сцену что-то произносить! А вы знаете, что мой парень, Ленни, играет за «Молотков»?

— Если выиграют «Молотки», нас угостят бесплатно кофе?

— Конечно!

Затем Квиллер направился в редакцию газеты взглянуть, как идёт работа над первой полосой. На неё поставили материал об орфографической игре, а также фотографии пикетчиков и недовольных, сжигающих свои читательские билеты у владений Полли. Заголовок гласил: «Горяченькие деньки для библиотеки».

Купив для Полли продукты и погрузив их в её машину, Квиллер зашёл в библиотеку узнать, вернулась ли она с конференции. В просторном, величественном здании было непривычно тихо.

— Она вернулась, — сказала одна из библиотекарей, махнув рукой в сторону кабинета заведующей.

— Ты пропустила самое волнующее, — вот первое, что он сказал Полли. — Как ты отреагировала, когда услышала об этом?

— Помощница позвонила мне в Локмастер, и, признаюсь, её сообщение меня позабавило. Это же фарс. Однако есть тут и серьёзный момент. Половина наших добровольных помощников покинула нас, и это большая потеря. Их вклад каждый год составляет тысячи рабочих часов.

— Ты упомянула об этом на конференции?

— Да, и общая позиция была такова: «Чего же ещё и ожидать от Мускаунти?» Другие библиотеки перешли на автоматизацию без всяких проблем… Ну что же, я подумаю об этом завтра, когда кончится безумие вокруг орфографического матча.

— Ты собираешься на матч?

— Конечно! Индейская Деревня заказала автобус специально ради этого события. Многие из наших участвуют в игре или так или иначе с ней связаны!

— Между прочим, у двух бабочек Фебы дебют, и они опробуют свои крылышки.

— Не выпускай их, Квилл, пока я на них не взгляну.

Когда Квиллер ехал домой через ельник, у него случился краткий приступ эйфории, и он пригладил усы. Его посетило предчувствие, что всё будет хорошо. Сиамцы неистово прыгали возле кухонного окна, когда он подкатил к амбару. Прежде чем отпереть дверь, Квиллер автоматически проверил рундук. Как ни странно, ларь был приоткрыт: крышку подперли камушком. Квиллер приподнял её, но быстро опустил и отступил назад. Все в Пикаксе опасались бомб после прошлогоднего инцидента в отеле. Возможно, кошки его предупреждают?

Пораскинув умом, он всё же решил осторожно взглянуть на содержимое рундука. Он увидел перевязанную бечевкой большую картонную коробку, на которой было написано несколько слов цветным карандашом. Пока он разбирал надпись, из коробки донесся слабый шум. Он был похож на кошачье мяуканье! Вообще-то, в картонке, похоже, сидели две кошки! Наконец он прочитал надпись на коробке: «Пожалуйста, найдите нам хороший дом».

Когда Квиллер развязал бечевку и открыл картонку, на него глянули две пары умоляющих глаз. Это были домашние кошки с роскошной шерстью — одна рыжая, другая черепахового окраса. Они лежали свернувшись вместе, как бы защищая друг друга. Закрыв рундук, Квиллер вошёл в дом. Он хотел трезво поразмыслить вдали от несчастных созданий. Кто их подбросил? Очевидно, тот, кто знал, что он любит кошек… Кто знал, где он живёт… Кто-то, кто знал, что сегодня утром его не будет дома. Под это описание подходила Селия Робинсон, но она бы действовала открыто. Да… У неё был широкий круг знакомств. Может, кому-нибудь понадобилось пристроить двух бездомных животных?

Он набрал её номер.

— Селия, вы ничего не оставляли в моём рундуке сегодня утром?

— Нет, шеф, но позже я занесу пироги с ягодами.

— Вы не видели, какой-нибудь автомобиль въезжал в лес или выезжал из него?

— Что, новое расследование? — спросила она с энтузиазмом.

— Не совсем. Кто-то оставил в рундуке двух кошек и написал на картонке, что им нужен хороший дом.

— О боже! Котята или взрослые? Почти все хотят котят.

— Взрослые, с прекрасной шерстью и печальными глазами, очень милые.

— О! Как бы я хотела их взять, но Ригли это не понравится. Я поспрашиваю, не возьмёт ли их кто-нибудь.

— Вы идёте сегодня на матч?

— О да! Меня поведет туда мистер О'Делл. Он — один из запасных игроков. Я буду болеть за «Землекопов».

Повесив трубку, Квиллер произнёс вслух:

— Ну и везёт же мне на бездомных животных! Прошлой зимой это был шнауцер!

«Йау!» — донеслось с кофейного столика. Коко грел одну из больших книг. Он пошевелился и начал когтить суперобложку.

— Нет, нет! — закричал Квиллер. — Это библиотечная книга!

Он схватил книгу и ключи от машины и поспешил к своему пикапу, по пути прихватив картонку с кошками. Через пять минут он уже был в библиотеке и поднимался по лестнице, ведущей к кабинету заведующей. Ворвавшись к Полли, он поставил на её стол коробку.

Она в испуге отъехала от стола в своём кресле:

— Что это?

— Решение твоей проблемы, — ответил он, открывая коробку. — Книги и кошки прекрасно уживаются вместе. Этим двоим нужен дом, а библиотеке нужен домашний уют. Абракадабра!

При этих словах две кошки приподнялись и потянулись, затем посмотрели своими большими глазами на Полли и негромко мяукнули.

— Видишь, у них даже голос подходящий для библиотечной кошки, — сказал Квиллер.

— Квилл, я даже не знаю, что сказать!

— Не говори ничего. Просто позволь им послоняться между стеллажами, и они вернут твоих сбежавших волонтеров и читателей.

— Как же я объясню их появление?

— Просто скажи, что мозговой трест Клингеншоенов в Чикаго прослышал о проблеме в библиотеке и порекомендовал этих кошек в качестве катализатора перемен. Я зайду в зоомагазин за кошачьим туалетом, мисками и кормом. — Он направился к дверям.

— Погоди минутку! Как их зовут?

— Этого никто не знает. Проведи конкурс на лучшие имена для них.

— Не забудь о наполнителе для туалета! — крикнула Полли ему вслед.

Задолго до начала матча на автостоянке перед школой начали собираться сотни болельщиков. Они прибывали в автомобилях, грузовичках, туристских и школьных автобусах. Восемнадцать болельщиков «Землекопов» вылезли из трёх лимузинов, которые обычно использовали для более печальных событий. Несколько служащих банка подкатили на бронированной инкассаторской машине с транспарантами в поддержку «Денежных мешков». Плакаты на длинных палках демонстрировали преданность любимым командам: «Задайте им жару, "Чайники"!», «Не подкачайте, "Редиски"!», «Мы с вами, "Мазилки"!». Фотографы из газет Локмастера и Мускаунти и съёмочная группа с телевидения из Центра трудились не покладая рук.

Когда отворили двери, толпа хлынула в актовый и спортивный залы. За кулисами игроки в майках и кепках группировались в команды по трое. Официальные лица были в чёрных футболках, на которых белыми буквами обозначили их статус: тренер, подающий, рефери и хронометрист. Запасных игроков собрали в Зелёной комнате. Два ответственных за сцену снова и снова всё проверяли.

Примерно за десять минут до начала игры Сара Пленсдорф доложила Хикси Райс, что Феба Слоун не явилась и ей не дозвониться ни по одному телефону.

Хикси заявила решительно:

— Ну что же, матч начнётся через десять минут, и если она не явится к этому времени, мы вызовем запасного игрока… Уэзерби, ты не прогуляешься в Зелёную комнату и не спросишь, кто из запасных игроков желает выйти на сцену?

Поскольку футболка Девочки с Бабочками была совсем маленькой, тут же надписали карточку — на всякий случай, — чтобы повесить на шею запасному игроку, который заменит Фебу. Хикси, которая видела во всем хорошую сторону, сказала, что замена в критической ситуации только сделает игру ещё более волнующей. Шум в зале уже стал оглушительным: скандировали болельщики, вопили паниковавшие участники матча, драли глотку продавцы орешков. Уэзерби предсказывал, что половина города на неделю потеряет голос! Доктор Диана считала, что у многих может ухудшиться слух.

В семь тридцать объявили по трансляции, что доктор Преллигейт, ректор колледжа Мускаунти, заменит номер семьдесят девять. Последовал одобрительный рёв, но Квиллер подумал: «Каково её родителям, которые сидят сейчас в зале и не понимают, куда подевалась Феба?» И тут из-за кулис бодро промаршировали участники квартета пикакской парикмахерской — в полосатых блейзерах и соломенных канотье. Выстроившись перед синим занавесом, они затянули переделанную на новый лад песню, которую все любили петь у туристского костра:

Старый Мак-Дональд ферму имел, А Е И О У,
Буквы учил он, громко их пел: А Е И О У!
Где-то там И, а где-то там Е,
Разве упомнишь, где И, а где Е?

Старый Мак-Дональд ферму имел, А Е И О У,
Прямо с утра он буквы те пел: А Е И О У!
Где-то там Д, а где-то там Т,
А то ещё пуще: где-то два Н!

Старый Мак-Дональд ферму имел…

Это продолжалось, пока не подняли занавес, и тут все увидели сцену, украшенную десятью разноцветными флагами, и тридцать одно пустое кресло. Квартет запел: «Своди меня на игру в слова». Потом на сцену вышли участники, и каждого приветствовали выкриками и свистом. Квиллер должен был признать, что всё это выглядит впечатляюще.

— Леди и джентльмены, государственный гимн! — объявил Уэзерби Гуд. Все поднялись и запели.

Когда отзвучали последние ноты и болельщики снова уселись, на сцену вышел мэр. Он поблагодарил собравшихся за то, что они поддерживают программу, призванную научить взрослых читать и писать. Свою речь он заключил словами: «Мяч в игре!»

В первом туре Квиллер подал первое слово «Мазилкам»: «мама». В зале воцарилось молчание, возникла пауза. Затем доктор Преллигейт резво подбежал к микрофону и произнёс это слово по буквам — правильно, судя по движению большого пальца рефери. Удивлённые зрители переговаривались шёпотом.

Одну за другой вызывали команды, им предлагали произносить простые слова из четырёх букв. Однако когда подошла очередь «Редисок», Квиллер подбросил слово «эмпириокритицизм». Двое взрослых и один девятилетний мальчик собрались в кружок, и Калверт, подойдя к микрофону, отчеканил все шестнадцать букв. Раздался смех, затем аплодисменты, и игра пошла всерьёз: Квиллер «подавал» такие слова, как «калейдоскоп», «амбивалентный», «эмпирический».

После третьего тура «Домкратам» пришлось покинуть сцену. Затем выбыли «Врунишки», после них — «Молотки». До седьмого тура дошли только «Землекопы», «Пилюли» и «Кривляки». «Землекопов» добили слова «ксенофобия» и «винегрет».

Итак, на сцене остались две команды. Напряжение возросло до предела. Болельщики орали во всю мочь и размахивали плакатами. Последним шансом «Пилюль» было слово «параллелограмм», но они ошиблись, а «Кривляки» произнесли слово по буквам правильно.

Синий занавес опустился, и все десять команд в последний раз промаршировали по авансцене под аплодисменты болельщиков. Мэр преподнёс серебряный вымпел «Кривлякам» — команде Театрального клуба.

За занавесом торопливо убирали складные кресла.

— Что за суматоха? — удивился Квиллер. — Что происходит?

Уэзерби Гуд схватил его за руку и сказал:

— Хикси хочет тебя видеть. — И с этими словами он вытолкнул Квиллера на авансцену.

Хикси обратилась к залу:

— Сегодня вечером мы хотим отдать должное тому, чьи слова нас развлекают и информируют… кто поддерживает каждое начинание в нашем городе, даже если приходится выступить судьей на конкурсе кошек… кто ездит на велосипеде, в то время как остальные загрязняют воздух выхлопами своих автомобилей… чей творческий разум придумал этот матч на приз. Это Джеймс Макинтош Квиллер!

Зрители устроили овацию стоя, а Квиллер любезно раскланивался, меланхоличный, как всегда. Занавес у него за спиной раздвинулся.

Хикси продолжила свою речь:

— С признательностью и любовью мы одаряем вездесущего и странствующего мистера Квиллера знаком нашего почтения. — Она взмахнула рукой, указывая на то место на сцене, куда был направлен луч прожектора.

— Что это? — спросил Квиллер, хотя уже всё понял.

— Это «лежачий» велосипед — новейшая модель на двух колёсах! — объяснила Хикси. — Ты же говоришь, что лучше всего тебе думается, когда ты едешь на велосипеде или сидишь в кресле задрав ноги. Теперь ты можешь это совмещать.

Сладкозвучным сценическим голосом Квиллер произнёс:

— У меня просто нет слов! Впервые в жизни я не знаю, что сказать! Меня переполняют чувства! Когда вы увидите, как я лёжа еду по Мейн-стрит, пожалуйста, помните, что я не сплю! Я мыслю!

С полдюжины игроков помогли Квиллеру погрузить велосипед в его пикап. Многим участникам матча не хотелось расходиться — они были возбуждены шоу. Задержалась и Сара Пленсдорф. Квиллер сделал ей комплимент по поводу её бурной деятельности за кулисами.

Понизив голос, она проговорила:

— Я кое-чего тебе не сказала, Квилл. Это касается Фебы. В понедельник, после репетиции, она пришла ко мне в полночь и попросилась переночевать в комнате для гостей. Дверь квартиры захлопнулась, сказала она, и неизвестно, когда… Джейк придёт домой. Я питаю какую-то инстинктивную неприязнь к этому парню и не поверила Фебе, тем более что у неё был подбит правый глаз. Я не знала, что сказать. Как-то не хочется совать нос в чужие дела.

— А она ничего не добавила на следующее утро?

— Она ещё спала, когда я уходила на работу, а прямо из редакции я отправилась на обед в свой клуб. Вернувшись домой, я не застала Фебы. Она даже не оставила записки. А когда бедняжка не появилась сегодня вечером, я сначала подумала, что она стесняется из-за подбитого глаза, но потом решила, что девочка уехала в Калифорнию! Она уехала к своей бабушке! Знаешь, Феба такая импульсивная!

— Но она должна бы оставить тебе записку, — заметил Квиллер.

Сара отмахнулась от этого замечания:

— Молодые люди такие порывистые, им некогда остановиться и подумать.

— Ну что же, Сара, спасибо, что сказала. Я уверен, что она тебе позвонит из Калифорнии. Держи меня в курсе.

Квиллер поехал домой не по Мейн-стрит, а по дорожке, поскольку не забрал почту и газету. Может быть, Феба в своей студии? Но на автостоянке было пусто, и во всём здании Центра искусств горел лишь свет в вестибюле, который оставляли на ночь.

Пикап медленно двигался по дорожке, и Квиллер издалека увидел освещённые окна своего амбара. Когда смеркалось, датчик включал свет в доме, и четырёхэтажный восьмиугольник превращался в гигантский фонарь. Объехав вокруг здания, он подрулил к двери кухни. Надо поместить этот странный велосипед в гостиной, где достаточно места, чтобы прислонить его к каменной стене. Он будет там неплохо смотреться. Даже если им никогда не пользоваться, он послужит темой для разговора, так же как шашки, в которые не играют. Прежде чем протаскивать велосипед через кухонную дверь, Квиллер вошёл в дом, чтобы подготовить сиамцев к непривычному новшеству. Он увидел, что весь пол усеян какими-то маленькими тёмными предметами. Было тихо: виновные затаились. Обе кошки с мрачным видом свернулись на каминном кубе.

Квиллер включил две лампы в гостиной и осмотрел пол. Это были шашки!

— Ах вы черти! — бросил он через плечо. — Что это на вас нашло?

Коко громко заурчал, словно заявляя, что этот хаос устроил именно он. Квиллер подобрал шашки с пола. И вот странность: на полу валялись только красные шашки — чёрные стояли на своих клетках. Как будто этого было мало, Коко спрыгнул с куба и, приземлившись на телефонный столик, по-хамски расшвырял конверты, вынутые Квиллером из почтового ящика. Кот явно был настроен по-хулигански, так что его хозяин счёл за лучшее оставить велосипед в пикапе до утра.

Квиллер просмотрел почту. Рекламные проспекты тут же отправились в корзину для мусора. Но на одном конверте, в верхнем левом углу, была нарисована бабочка. Он нетерпеливо вскрыл этот конверт. Письмо было написано от руки, в том стиле, который ассоциировался у Квиллера с художниками. Это было длинное послание, и Квиллер прочёл его дважды, прежде чем позвонить поверенному домой.

К телефону подошла жена Барта.

— Он летит домой из Чикаго, и я ожидаю его только после полуночи. Я могу вам чем-нибудь помочь? — Она служила клерком в фирме «Хасселрич, Беннет и Бартер».

— Вы бы не могли передать ему, что мне нужно увидеть его утром? Скажите, что это очень важно. Дело касается мошенничества, взяточничества, поджога и убийства старой женщины.

Глава семнадцатая

В дни, последовавшие за матчем на приз, Пикакс не мог говорить ни о чём другом. В кафе, на перекрёстках, в супермаркете слышалось:

— Я скажу вам, почему победили «Кривляки». Они молоды, у них хорошая память, и они привыкли заучивать тексты наизусть.

— Нет! Дело в том, что они привыкли к огням рампы и у них нет страха перед сценой.

— Казалось бы, ректор колледжа должен был выступить лучше.

— Он же в глаза не видел списка слов. Все остальные знали слова из списка.

— Кто сказал, что ректоры колледжей умеют произносить по буквам эти длиннющие слова? Они же просто руководят!

— Он заменил Девочку с Бабочками. Интересно, почему она не пришла?

— Потому что она из тех, кто делает всё, что им заблагорассудится, — с тех самых пор, как поехала в ту школу в Локмастере.

— А как вам нравится этот немыслимый велосипед, который подарили мистеру К.? Скажу вам откровенно, что я бы на нём не поехал!

— Моя жена выиграла десять баксов — она сделала ставку в супермаркете Тудлов.

— А я поставил на «Чайников»! Моя кузина была в их команде.

— Как вы считаете, мы сможем победить Локмастер в мировом чемпионате?

— Если игра будет честной. Я не доверяю этим ребятам из Локмастера.

На другой день после орфографической игры, с утра пораньше, у Квиллера была назначена встреча с Дж. Алленом Бартером. Квиллер принимал душ и брился, когда по радио, в восьмичасовых новостях, передали: «По сведениям информированных источников, вчера в ходе матча на приз было собрано десять тысяч долларов на программу ликвидации неграмотности в Мускаунти. Серебряный вымпел завоевали "Кривляки" — команда, спонсором которой является Театральный клуб. Вместе с четырьмя финалистами, вошедшими в первую пятерку, "Кривляки" будут участвовать в сентябрьском мировом чемпионате — они выступят против чемпионов из Локмастера».

Следующее сообщение вызвало у Квиллера смешок: «Вчера после полудня на Мейн-стрит из грузовика сбежали овцы, когда борт машины, остановившейся на красный свет, сам собой опустился. По словам свидетеля этого происшествия, одна овца выпрыгнула, а остальные последовали за ней. Движение с Мейн-стрит было направлено в объезд, а пикакская полиция и конная полиция штата гонялись за овцами. Одна из них всё ещё на свободе. Водитель грузовика оштрафован. Бэ-э-э-зобразие!»

Так вот почему пришлось ехать в объезд! Так уже было один раз, но тогда сбежали свиньи. Были и другие новости: пожар в трейлере, в результате которого погиб один человек… ещё одна авария на мосту через Кровавый ручей, водитель автомобиля скончался… возобновление дискуссии относительно кольцевой дороги для Пикакса, чтобы направить тяжёлый транспорт по Тревельян-роуд на север и Сэндпит-роуд на юг. Квиллер мог себе представить реакцию Беверли Форфар, когда мимо Центра искусств будут целый день с ревом проноситься грузовики, бензовозы и самосвалы.

В девять часов утра он уже был в конторе «Хасселрич, Беннет и Бартер». Барт поджидал его с кружками кофе и какими-то сладкими булочками: он знал своего клиента.

— Как съездил? — спросил Квиллер.

— Я успел сделать все дела, а ещё меня водили в шикарные рестораны. Там была Фрэн Броуди, она представила свой проект обновления отеля. — Этот отель, так же как особняк Лимбургера, был куплен Фондом К, и студия Аманды получила заказ на переделку интерьеров. — По-видимому, Фрэн пользуется большим успехом как в профессиональном, так и в личном плане. Боюсь, нам грозит опасность её потерять.

— Надеюсь, этого не случится. — Квиллер пригладил усы. От Фрэн, которая была дочерью шефа полиции, иногда удавалось получить любопытную информацию. — Нашему городу нужен её талант — и на подмостках Театрального клуба, и в дизайнерском бизнесе. Если Аманда уйдёт в отставку…

— Она никогда не уйдёт в отставку.

— Ну, если в Аманду вдруг ударит молния, логично, чтобы её место заняла Фрэн.

— У неё тут есть какие-нибудь личные привязанности? — осведомился поверенный.

— Её часто видели с доктором Преллигейтом.

— Неплохая пара, — одобрил Барт. — Что ты думаешь о вчерашнем шоу? Я слышал, было собрано десять тысяч долларов. Моя жена пошла туда с нашими сыновьями, и теперь оба хотят быть орфографическими чемпионами, а не чемпионами-гимнастами. У них цель жизни меняется раз в неделю… Так что же у тебя на уме, Квилл? Твоё сообщение возбудило любопытство, мягко выражаясь.

— Пока ты был в отъезде, я кое о чём поразмыслил. Сначала я считал, что есть основания для гражданского иска; теперь же это скорее тянет на уголовное дело… Помнишь тот пожар в фермерском доме, в результате которого погибла девяностотрехлетняя Мод Коггин? Тогда сделали вывод, что причиной была перегревшаяся керосинка. Ну так вот… В том году она продала свои сто акров фирме «Нозерн лэнд импрувмент»…

— Никогда о такой не слышал.

— Они ей сказали, что это локмастерская компания. Землю купили по тысяче долларов за акр — это примерно в шесть раз ниже настоящей цены. Её заверили, что землю будут использовать для сельскохозяйственных целей. Теперь четыре акра из этой земли проданы Пикаксу для кладбища — по шесть тысяч за акр! Кроме того, по моим сведениям, эта компания собирается сдать округу в аренду по крайней мере двенадцать акров под стоянку для асфальтовых катков и снегоуборочных машин. Что ты думаешь по этому поводу?

— Конечно, это аморально — обманывать наивную старушку, но вообще-то это практикуется в бизнесе, и они не нарушили никаких законов. Она была вполне удовлетворена теми деньгами в кофейной банке.

— И тем не менее известный тебе пронырливый журналист непременно должен был разнюхать, кто такие эти локмастерские спекулянты. Ну-ка, угадай с трёх раз! Такой компании не существует! Покупатель — один из почтенных членов окружной комиссии, действовавший через подставную фирму, которая не зарегистрирована ни в том, ни в другом округе.

— Кто именно?

— Рэмсботтом.

Барт покачал головой:

— Да, я мог бы догадаться!

— О'кей, оставим пока его в покое. Давай поговорим о пожаре на ферме Коггин. Тут есть четыре интересных момента: пожар случился почти сразу же после того, как земля перешла в другие руки; по мнению двух опытных пожарных, похоже, был поджог; новый шеф пожарных не доложил о несчастном случае в пожарное управление штата, как того требует закон; и… он оказался братом жены Чета Рэмсботтома.

Барт произнёс спокойным тоном:

— Ты, конечно, понимаешь, что твою версию можно поставить под сомнение: она построена на слухах и домыслах. К тому же нельзя исключать простого совпадения.

— Погоди минутку, это ещё не всё! У меня имеется письмо, указывающее на то, что фермерский дом подожгли.

— Ну что же, уже теплее. От кого письмо?

— От девушки поджигателя.

— Она даст показания?

— Боюсь, что сейчас она в Калифорнии. Письмо было отправлено во вторник.

— Она соучастница?

— Нет, избитая женщина, которая сбежала. Вообще говоря, это успешная художница из хорошей семьи. Ты ведь знаешь Слоунов из Вест-Мидл-Хаммок.

— Тогда какого чёрта она делала с этим драчуном и поджигателем?

— Барт, ты только что задал старый как мир вопрос, на который никто ещё не нашёл ответа. Прочти это письмо. — Квиллер достал конверт из кармана.

— Ещё один вопрос, если он не слишком личный. Каковы ваши с ней отношения? Почему она доверилась именно тебе?

— На этот вопрос так же трудно ответить. У людей есть склонность доверять свои тайны писателям. Один французский автор объясняет это готовностью писателя выслушать — черта, которую он описывает как наполовину нежность, наполовину людоедство… Как бы то ни было, прочти письмо, Барт.

Вот что писала Феба:

Вторник

Привет!

Большое спасибо за то, что взяли моих бабочек в коробке. Я на некоторое время уезжаю. Я позвоню, чтобы узнать, как дела у репейниц. Возможно, пришлю Вам гусениц махаона.

Поверенный прервал чтение словами:

— Что там такое насчёт тебя и бабочек?

— Ничего существенного. Просто исследование, которым я занимаюсь для своей колонки… Читай дальше.

Я еду к бабушке в Калифорнию. Здесь меня никто не понимает. Все пытаются учить меня, что делать. Признаю, что совершила одну большую ошибку, но это было моё собственное решение, и я бы никогда больше так не поступила. Я стала на десять лет старше, чем была неделю назад. Но Джейк был таким красивым и обаятельным, и эти медно-красные волосы сводили меня с ума. Я думала, что жизнь будет такой волнующей и необыкновенной!

Он обещал мне отдельную комнату для занятий живописью и разведения бабочек. А ещё в гараже был пульверизатор с жёлтой краской, и я собиралась расписать гараж изнутри огромными бабочками. Но потом Джейк увидел гусениц и закапризничал! У него фобия на червей, так что… никакого разведения бабочек! А я питала не меньшее отвращение к его дружкам, которые являлись после работы и устраивали гулянки до утра. Итак, всё получилось иначе, чем я ожидала.

Однажды вечером, когда он был на работе, я рылась в его коллекции видео, чтобы отыскать какой-нибудь фильм, и вдруг обнаружила стопку рисунков Дафны с обнаженными. Когда я спросила об этом Джейка, он сказал, что купил их, чтобы подарить парням на Рождество. И вдруг я поняла, что не теряла своего ключа от Центра искусств. Джейк взял его из моей сумки! Потом после наступления темноты вошёл в здание и забрал работы Дафны — а Джаспер его клюнул. Так что Джейк не порезался о разбитую бутылку, как сказал.

Итак, я отнесла рисунки обратно в Центр искусств, а когда он обнаружил, что их нет, то просто взорвался. Впервые он был со мной по-настоящему груб. Но потом стал очень нежен.

А после произошёл тот случай с клубом «Вспышка», и я знала, что это банда Джейка туда проникла, чтобы посмотреть эротические видеофильмы. Один раз он хотел снять меня в непристойном виде на видео, но я отказалась. Он снова устроил безобразную сцену, и это меня напугало. У меня все руки были в синяках, пришлось надевать эти уродливые рабочие халаты, чтобы скрыть кровоподтеки. Я хотела уйти от него, но куда? Мне было стыдно возвращаться домой. Я вспомнила о своей бабушке в Калифорнии. Нужно было что-то предпринять. Почему я рассказываю Вам всё это? Наверное, потому что Вы были так добры.

Итак, вчера вечером после репетиции я, как обычно, пошла в бар и услышала, как Джейк просит у Чета ещё денег. Они были в кабинете наверху, а я поднялась, чтобы поговорить по телефону: внизу слишком шумно. Хотела позвонить бабушке в кредит, чтобы она оплатила разговор. Дверь кабинета была закрыта, но я слышала, что они говорят. Оба были сердиты.

Чет сказал: «Тебе уже уплачено. Что это — шантаж?»

А Джейк ответил: «Вы получите миллион от "XYZ" за участок у реки. Я хочу свой кусок пирога, Чет, или у вас будут неприятности».

А Чет спросил: «Это у кого будут неприятности? Ты чиркнул спичкой. Это поджог и убийство».

И тогда Джейк сказал: «Это вы велели мне поджечь дом, и я всё записал на магнитофон».

И вдруг мне стало дурно, закружилась голова, и я выбежала на улицу, к своей машине. Я не знала, что делать. Идти в полицию? Чет — «важная шишка». Я просто не могла поверить. Тогда я решила ехать домой, в Индейскую Деревню, и вести себя как ни в чём не бывало. Когда Джейк вернулся, он спросил: «Что с тобой случилось, Обезьянка?»

Я ответила, что плохо себя чувствую.

Он сгрёб меня в охапку и сказал: «Я знаю хорошее средство от болезней». Я вырвалась из его рук и заявила: «Отойди от меня и не называй Обезьянкой». Я была в ярости. Утратила хладнокровие и кричала то, чего не следовало. Сказала: «Я знаю, где ты раздобыл денег на эту квартиру! Ни от какого-то там дяди из Монтаны. Я знаю, где ты достал эти деньги и как!»

Едва у меня вырвалась эта фраза, я поняла, что сделала глупость. Он ударил меня кулаком, и я выбежала из дома и поехала к Саре. Там я нахожусь и сейчас. Она на работе. У меня подбит глаз. Наверное, завтра вечером я не смогу участвовать в орфографическом матче.

Я позвонила бабушке, и она сказала, чтобы я вылетела к ней утренним рейсом. Она заказывает для меня билет. Я побуду здесь до вечера, когда он уйдёт на работу, а потом заеду за своей одеждой и остальными вещами. Я не сказала даже Саре. Если хотите, можете ей рассказать, а она скажет моим родителям. Я сомневаюсь насчёт полиции. Как Вы думаете? Не лучше ли просто забыть то, что я узнала из их разговора? Чет такая важная персона, знаете. Я предоставляю решать Вам. Ещё раз спасибо за то, что взяли моих бабочек.

Феба

Закончив читать, поверенный сказал:

— К этому гадюшнику нужно приближаться с осторожностью. Он действительно известное лицо, которое только что чествовали за двадцатипятилетнюю службу на благо общества. И как я уже говорил прежде, тут многое основано на слухах. Может быть, у неё не всё в порядке с головой из-за того, что её ударили кулаком в лицо? Какую часть этой истории можно доказать? Я хотел бы обсудить это с моими партнерами.

Квиллер пригладил усы.

— Я предпочёл бы кое-что сам потихоньку разнюхать. Ты помнишь скандал с Кэмпбеллом? Или это случилось до того, как ты приехал в Мускаунти? Рэмсботтом откупился от административно наказуемого поступка, он способен откупиться и от уголовного преступления. Я тебе позвоню, или ты мне позвони.

По пути домой Квиллер остановился возле цветочного магазина, чтобы купить ещё две гвоздики.

— Опять? — спросила молодая женщина с томным взором. Она уменьшила звук радио, передававшего музыку в стиле «кантри». — Какого цвета на этот раз?

— Красного. И лучше пусть будут три.

— Ну и ну! — произнесла она тоном, в котором прозвучала насмешка над таким «транжирой».

Квиллер решил, что хватит её мучить загадками.

— Я провожу исследование для своей колонки — выращиваю партию бабочек в неволе. Их нужно кормить сахарной водой, обрызгав ею цветы. Пока что начали летать только две, но я ожидаю, что полетят и остальные… Что-что?

Диктор прервал музыку сводкой новостей. Клодин прибавила звук: «Только что стало известно имя водителя, погибшего в катастрофе на мосту через Кровавый ручей. Жертва — двадцатитрехлетняя женщина, Феба Слоун, местная художница, известная как Девочка с Бабочками. Она дочь Мэри и Орвилла Слоунов из Вест-Мидл-Хаммок. Об аварии сообщил водитель грузовика, рано утром заметивший на асфальте следы забуксовавших колес и остановившийся, чтобы заглянуть в пропасть. На этом мосту уже случилось несколько аварий, но петиции о том, чтобы что-то сделали с этим опасным местом, повлекли за собой лишь установку предупредительных дорожных знаков».

Бросив на прилавок деньги, Квиллер схватил гвоздики и поспешил обратно к «Хасселрич, Беннет и Бартер».

Секретарша сказала:

— Мистер Бартер сегодня утром никого не принимает. Его несколько дней не было в городе, и он только что вернулся.

— Меня он примет! Передайте ему мою визитную карточку.

Через какие-то секунды появился сам поверенный и провёл Квиллера к себе в кабинет.

— Я не ожидал, что ты вернёшься так скоро. Ещё чашечку кофе?

Квиллер рухнул в кресло.

— На этот раз обойдёмся без кофе. Девушка, написавшая мне письмо, — та, которая вчера вечером должна была участвовать в орфографическом конкурсе, но не участвовала, и та, которая должна была вылететь сегодня утром в Калифорнию, но не вылетела, — это Феба Слоун. Это её тело было найдено в Кровавом ручье сегодня утром — она погибла в автокатастрофе.

— Ты полагаешь, что она спешила на самолёт?

— Аэропорт находится к юго-западу от Индейской Деревни, где она жила; Кровавый ручей — к юго-востоку. Что же она делала там, в лесу? Я убеждён, что судебно-медицинский эксперт обнаружит следы насильственной смерти, которая предшествовала автомобильной катастрофе. Я считаю, что Фебу убили в другом месте, а тело отвезли на мост. Очевидный подозреваемый — парень, с которым она жила, бармен. Ты читал её письмо. Я мог бы воссоздать весь сценарий.

— Давай же. Как его зовут?

— Джейк Уэстрап. После того как он подбивает глаз Фебе, она убегает к приятельнице, звонит бабушке и договаривается о том, чтобы улететь в Калифорнию. Всё, что ей нужно сделать, — это дождаться, пока он уйдёт на работу, и забрать свою одежду и прочие вещи. Она не подозревает, что его уволили и он будет дома!

— Откуда тебе известно?

— Я всюду бываю. Слышу разное… Итак, они сталкиваются лицом к лицу. Она слишком много знает, и для него это не тайна. Остаётся только одно, что он и делает. Он хочет, чтобы всё выглядело как автомобильная катастрофа, и ему нужно дождаться следующей ночи. Кто его знает почему? Я могу придумать несколько причин… Как бы то ни было, он отвозит тело к мосту над Кровавым ручьём, пристёгивает ремнём безопасности к месту водителя, затем сбрасывает машину в пропасть. Ему ничего не стоило добраться домой до рассвета, выбрав короткую дорогу через лес, и… Я мог бы рассказать больше, но полиции следует задержать его, прежде чем он направится в Монтану. Я оставляю всё на тебя, прокурора и судебно-медицинского эксперта. Ты можешь взять письмо Фебы, но дальше я в этом не участвую.

Выйдя из юридической конторы, Квиллер испытал странное чувство: он больше не хочет иметь ничего общего с бабочками. Он выпустит их немедленно, готовы они к жизни на природе или нет. Не будет ни празднования, ни взволнованной публики, ни материала в колонке «Из-под пера Квилла». Он всё ещё сжимал в руке три гвоздики, обернутые зелёной бумагой. Первым его побуждением было выбросить их в ближайший мусорный контейнер. Но, передумав, он поехал домой и оставил гвоздики на пороге Селии Робинсон. Пусть она теперь до конца своих дней гадает, кто их принёс.

Сиамцы нетерпеливо ждали ланча, но Квиллер проигнорировал их и взбежал по лестнице на антресоль, в комнату для гостей. Все пять бабочек летали в заточении как безумные. Он вынес коробку во двор и открыл её без всякой торжественной церемонии. Одна из них сразу же выпорхнула в широкий мир. Другие осторожно последовали за ней, одна за другой, и вот уже все они радостно кружились в воздухе.

Глядя, как они улетают, Квиллер не испытывал ни радости, ни печали. Им овладело необъяснимое отчаяние. Коробку он выбросил в мусор в сарае с инструментами. Войдя в дом, швырнул все записи о бабочках в корзину для бумаг и отправил бы туда же и книгу о бабочках, не будь она библиотечной.

Был ли то гнев? Или горе? Так называемая Девочка с Бабочками была всего лишь ещё одной интервьюируемой, ещё одним персонажем, достойным того, чтобы попасть в печать, однако она рассказала о себе больше, нежели ему хотелось бы знать. Повинуясь инстинкту художника, она хотела сотворить свою собственную карьеру и свой собственный стиль жизни. Одно из её главных решений было ошибочным, и всё закончилось плохо. Почему-то Квиллера особенно разъярило воспоминание о том, что этот проходимец называл Фебу Обезьянкой. И ей это нравилось!

Глава восемнадцатая

Сиамцы всегда действовали на Квиллера успокаивающе, когда он бывал расстроен внешними обстоятельствами. Извинившись за промедление, он угостил их ланчем и понаблюдал, как они хрустят сухим кормом, радостно помахивая хвостами. Когда был съеден последний кусочек и на полу вокруг мисок не осталось ни крошки, два эпикурейца начали синхронно умываться: четыре раза лизнули лапу, четыре раза провели по масочке, четыре раза — за ухом; затем всё было повторено второй лапой. Движения поражали грацией.

Когда ритуал подошёл к концу, Квиллер объявил: «Павильон!» Кошки бросились к вешалке и посмотрели на переноску. Потом, когда они уже общались с птицами и пчёлами, Квиллер уселся писать ещё один опус на тысячу слов для колонки «Из-под пера Квилла». Вооружившись блокнотом, несколькими карандашами и растрёпанной книжкой, он намеревался начать новый виток Кулебячной войны, втянув в неё читателей «Всякой всячины».

Кулебяка с мясом и картошкой была фирменным блюдом в четырёхстах милях к северу откуда бы то ни было. Дебаты по поводу того, нужна ли в начинке репа или не нужна, не смолкали уже больше века. И вот Эддингтон Смит отыскал среди всякой рухляди в старом фермерском доме растрепанную книжку с историческим рецептом. Вне себя от волнения, он позвонил в амбар: «Квилл! Приезжайте скорее! Я кое-что нашёл!»

Книжица в твёрдом переплёте, изданная в 1905 году, была тонкой, как кусочек хлеба, коричневой от старости и покрытой жирными пятнами. В ней содержался рецепт кулебяки, включающий свиную печень. Квиллер знал, что его читатели придут в ужас. Публикация рецепта вызовет величайший скандал со времён разногласий по поводу лап Типси на её портрете в таверне. Теперь, когда закончился орфографический матч, публике нужна другая волнующая тема, вокруг которой кипели бы страсти.

Эта маленькая книжка, очевидно, предназначалась тем, кто разводил свиней и сам их резал. В какой-то период истории Мускаунти этим занимались почти все поголовно. И люди хотели с пользой употребить уши, хвосты, внутренности и кровь — побочные продукты, полученные при разделке коровьих, свиных и овечьих туш. В книжке приводились рецепты кровяной колбасы, свиного пудинга и шотландского хаггиса. Квиллер ел хаггис на ежегодном шотландском празднике в Пикаксе, и ему всегда хотелось узнать ингредиенты. Теперь он их узнал и сожалел об этом: уж лучше было бы оставаться в неведении.

Попались ему и указания, как фаршировать свиную голову: «Что касается пятачка, его нужно зашить, чтобы он был закрыт. А в уши воткните по морковке, чтобы они сохранили свою форму».

Сосредоточившись на этих деталях, Квиллер вдруг услышал урчание Коко. Затем уши обеих кошек обратились на восток, когда на тропинке захрустел гравий, потревоженный чьими-то ногами. Квиллер в раздражении отложил блокнот и пошёл взглянуть на незваного гостя. Им оказался Калверт.

— Привет! — сказал мальчик. — Мама прислала вам домашнего печенья. — Он вручил Квиллеру пакет, завёрнутый в фольгу. — С арахисовым маслом и изюмом. Моего любимого.

— Ну что же, спасибо. Большое спасибо! — ответил Квиллер, неохочий до арахисового масла и изюма. — Скажи своей маме, что я высоко ценю её внимание.

— Тут ещё записка.

В записке Донны Макби говорилось следующее:

Мы с Ролло хотели бы Вас поблагодарить за всё, что Вы сделали. Благодаря Вам похороны Мод вышли такими значительными, лучше и быть не могло. А её надгробие! Оно изумительно, я просто не могу не всплакнуть возле него! Калверт был в восторге, увидев свои фотографии в газете, и ему действительно прислали деньги. А когда он стоял на сцене, мы с Ролло чуть не лопнули от гордости. Он произносит по буквам то слово из шестнадцати букв для всех, кого встречает. В сентябре «Редиски» едут на мировой чемпионат. А до тех пор нелегко будет жить с десятилетним мальчишкой, который вдруг вымахал и стал девяти футов ростом. Сейчас ему девять лет, а в следующем месяце исполнится десять.

— Поздравляю тебя с удачным выступлением вчера вечером, — сказал Квиллер.

— Хотите, я произнесу для вас по буквам то слово?

— Не сейчас. Мне нужно поработать. Как-нибудь в другой раз… Хочешь полакомиться печеньем, пока будешь идти домой? Возьми две штуки!

По пути в редакцию газеты, куда он направлялся, чтобы отдать пятничный материал, Квиллер остановился возле библиотеки, чтобы вернуть книгу о бабочках. Автостоянка была забита машинами, и он предположил, что постоянные читатели собрались, чтобы выразить сожаления по поводу кончины Девочки с Бабочками. Публика пока думала, что это ещё один несчастный случай на опасном мосту. Начнут говорить, что надо что-то делать, может, писать письма в газету или жаловаться членам окружной комиссии; что её родители, должно быть, в страшном горе; что она их единственный ребёнок; и что она рисовала красивые картины.

Именно это ожидал услышать Квиллер, но он не угадал. В библиотеке царила радостная атмосфера. На лицах читателей сияли улыбки. Два волонтера, участвовавших в пикете, катили тележки с книгами и расставляли тома на полках. Они помахали ему со словами: «Привет, мистер К!» И тут он наступил на игрушечную мышь.

Оглядевшись, Квиллер заметил, что рыжий кот разлёгся на столике библиографа, томно свесив через край свой пушистый хвост. В его больших золотистых миндалевидных глазах светилось блаженство. Когда Квиллер приблизился к столику, какая-то женщина приподняла маленького мальчика, чтобы тот бросил монетки в чашу, уже наполовину наполненную деньгами. Взглянув на Квиллера, она сказала:

— Он вынул эти монетки из своей собственной копилки, чтобы помочь кормить кисок.

Другие читатели что-то писали на клочках бумаги и опускали их в две коробки для подарков, на крышках которых были прорезаны щели. Один из библиотекарей спросил:

— Не хотели бы вы помочь выбрать имя для кота и кошки, мистер К.? Они — наши новые талисманы. Кошечка вон там, на лестнице, — она любит наблюдать сверху.

Полли, спускавшаяся по ступенькам, остановилась, чтобы погладить пушистую красавицу черепахового окраса. Она обратилась к Квиллеру:

— Это самое лучшее, что когда-либо происходило в библиотеке! Один из местных ветеринаров собирается их бесплатно осмотреть. По-видимому, они здесь совершенно счастливы. Когда я пришла сегодня в библиотеку, они играли между стеллажами в салочки. Эта кошечка такая кокетка! Она плюхается на спинку и видит мир вверх тормашками, и все в восторге! Один человек собирается изготовить кошачий домик высотой восемь футов, с ковриком.

— Ты звонила в газету? — спросил Квиллер.

— Первым делом! И Роджер приезжал сюда сделать снимки.

— Я вызову Буши. Может быть, ему удастся сфотографировать их для кошачьего календаря.

— Обязательно опусти записки с какими-нибудь именами для кошек в эти коробки, — напомнила Полли. — Ты выяснил, кто их подкинул к твоему порогу?

— Понятия не имею! Предсказываю, что это войдёт в историю Мускаунти как нераскрытая тайна — подобно судьбе смотрителей маяка на острове Завтрак.

Квиллер покинул библиотеку, так и не сказав Полли, что «несчастный случай» на Кровавом ручье на самом деле убийство. Уже скоро она услышит эту кошмарную новость.

Пикаксское радио передало её в шестичасовых новостях: «Женщина, тело которой обнаружено сегодня ранним утром в Кровавом ручье, была убита, как считает судебно-медицинский эксперт. Он заявил, что Феба Слоун скончалась за сутки до того, как автомобиль свалился в пропасть. Арестован подозреваемый в этом убийстве. Завтра ему будет предъявлено обвинение».

Поздним вечером Квиллер позвонил шефу полиции домой:

— Энди, если ты ещё не завязал, как насчёт того, чтобы надеть туфли и зайти ко мне пропустить стаканчик перед сном?

Броуди жил совсем рядом, и через пять минут свет фар уже блеснул в лесу — первым его заметил Коко, стоявший на задних лапах у кухонного окна. Шеф вошёл в амбар важной походкой волынщика, а цепкий взгляд, которым он окинул помещение, сразу же выдавал в нём принадлежность к правоохранительным органам. Первым на глаза ему попался «лежачий» велосипед, прислонённый к каменной стене в гостиной.

— И что ты собираешься делать с этой странной штуковиной? — осведомился он. — Если надумаешь кататься на Мейн-стрит, автомобилисты выедут на тротуар и задавят пешеходов! — Эндрю уселся у барной стойки, где его ожидали стаканчик шотландского виски и кусок сыра. Подняв стакан, он провозгласил: — Твоё здоровье!

Квиллер поднял в ответ свой стакан с минеральной водой:

— Твоё здоровье!.. О'кей, Энди, так что же произошло сегодня после того, как был предупреждён прокурор?

— Судебно-медицинский эксперт уже выяснил, что смерть наступила от удара по голове за сутки до того, как машина упала в пропасть. Когда появился Бартер и сообщил имя подозреваемого, следователи помчались в Индейскую Деревню, но негодяя и след простыл. На дорогах трёх округов выставили посты. Его задержали в Локмастере, южнее Флепджека. Завтра ему предъявят обвинение в поджоге и двух убийствах. Во вторник вечером Аманда Гудвинтер слышала за стеной крики, внезапно сменившиеся тишиной. А уж от Мэнди ничего не ускользнёт!

— А как насчёт причастности Рэмсботтома?

— Можно голову дать на отсечение, что подозреваемый заложит его в деле о поджоге фермы Коггин. Если он этого не сделает, значит, совсем рехнулся.

«Ааа-ааа-ааа», — прокомментировал Коко.

— Что это за адский шум? Как будто сваи заколачивают!

— Можно ли сказать, что путь Чета к славе закончен? — спросил Квиллер.

— Посмотрим. Кроме уголовного дела будет ещё гражданский иск, возбужденный кланом Кэмпбеллов. Не хотел бы я оказаться на его месте! Меня не удивит, если его прихватят ещё и за уклонение от уплаты налогов. Разносторонняя личность!

— Когда Бродерик Кэмпбелл сознался в том, что разбавлял спиртное, публика ему поверила? Ведь у него была репутация честного молодого человека.

— Вот что я тебе скажу, Квилл: в этом городе ходит множество всяких слухов и домыслов, и люди верят в то, чему хотят верить.

— Дай-ка я тебе подолью ещё, — предложил Квиллер. — И возьми ещё сыру.

— А много ли ты сам разведал, Квилл? Не пытайся спрятаться за спину Дж. Аллена Бартера. И много ли вынюхал твой кот-ищейка?

— Коко тут пятая спица в колеснице.

— Я столкнулся с лейтенантом Хеймсом, когда на прошлой неделе ездил в Центр. Он спрашивал о Коко. Рассказал мне поразительные вещи об этом коте. Я не знал, верить или нет.

Броуди и Хеймс были единственными, кого Квиллер посвятил в тайну сиамца. Детектив поверил ему безусловно, а шеф полиции — лишь на пятьдесят процентов.

— Ну что же… Как я уже говорил тебе раньше, у всех кошек чувства развиты сильнее, чем у людей, — начал Квиллер. — Ты же слышал о домашних кошках, которые расстраивают планы грабителей, предупреждают о пожаре, предсказывают землетрясение. Коко пошёл ещё дальше. Когда он чует неладное — я имею в виду преступление, — то очень тонко даёт знать о своих подозрениях. Я хочу тебе кое-что продемонстрировать, Энди.

Квиллер знал, что рискует. Может статься, что Коко, повинуясь естественному кошачьему капризу, не захочет ему помочь. А быть может, в прошлый раз произошла простая случайность. И тем не менее стоит попытаться. Квиллер вынул из ящика стола компас и с преувеличенным почтением поместил его на барную стойку.

— Вот раритет, который я недавно приобрёл. Это итальянский компас семнадцатого века.

— Он ещё работает?

— Конечно работает! В прежние времена умели делать вещи, не то что теперь, не правда ли? — Он снял крышку, и картушка компаса тихонько задрожала.

Квиллер с облегчением услышал, как Коко спрыгнул с каминного куба. Через секунду кот вскочил на барную стойку. Отодвинув от него сыр, Квиллер сказал:

— Коко зачарован магнитным полем Земли. Смотри, что сейчас будет.

Оба принялись наблюдать за котом. Коко взглянул на компас, затем на сыр. «А что, если ничего не произойдёт? — тревожно подумал Квиллер. — Как я это объясню?»

Коричневый хвост поднялся вверх. Чёрный нос дернулся. Усы шевельнулись, когда кот крадущейся походкой приблизился к прибору.

«Какой актёр!» — подумал Квиллер.

Кошачий нос застыл над круглым стеклом. Картушка компаса под стеклом вздрогнула и начала двигаться — медленно, как-то неохотно, и наконец звезда указала на кухню.

— Разрази меня гром! — воскликнул Броуди. — Это значит, что он голоден?

— Не совсем, — ответил Квиллер, наслаждаясь произведённым эффектом. Он вернул компас в ящик и принёс из библиотеки две книги. — Если столовая на севере, то кухня — на западе, ведь так? А теперь посмотри на эти две книги. Я каждый день читаю кошкам вслух — вообще-то это полезно для моих легких, — и Коко позволяется выбрать книгу для чтения. Это такая игра. Он обнюхивает переплёты и сбрасывает книгу с полки. Недавно он выбрал «День саранчи» и «Птицы падают вниз». Почему? Что ты о них думаешь?

Броуди осторожно дотронулся до книг, как будто в них было спрятано взрывное устройство.

— Они старые. Никогда не слышал ни об одной из них. Да и пахнет от них затхлостью, как будто они долго пролежали у кого-то в подвале. Ты их, наверное, купил у Эддингтона.

— А кто авторы? Прочитай фамилии на титульных листах, Энди.

Энди неохотно подчинился.

— Натаниэль Уэст… и Ребекка Уэст. Они в родстве?

— Только в сознании Коко. У него «западная[19]» фиксация. Как фамилия того парня в тюрьме округа?

— Джейк Уэстрап.

— Итак?… — Квиллер пригладил усы.

— Только не говори мне, что ты тут усматриваешь связь. Это простое совпадение.

— Конечно. Тройное совпадение… Ещё глоточек виски, Энди?

Броуди протянул ему стакан и снова бросил взгляд на «лежачий» велосипед, прислонённый к каменной стене.

— Что думает Коко по поводу этой вещи?

— Он не подходит к ней ближе чем на десять футов.

— Этот кот умнее, чем я думал!

В эту минуту послышался сигнал рации Броуди. Допив виски, он бросился к дверям, говоря на ходу:

— Спасибо! Увидимся!

Квиллер последовал за Эндрю на стоянку и слышал, как ему что-то громко сообщали по рации, пока он отъезжал.

Луна ярко светила, было тепло, и дул шаловливый лёгкий ветерок. В такую ночь Квиллер не торопился домой. Он обошёл вокруг амбара, размышляя о компасе и двух книгах авторов по фамилии Уэст. У Броуди были основания сомневаться: слишком уж нелепо для рационального ума принять такое, и всё же… Кто мог знать, что происходит в фантастическом маленьком мозгу Коко?

Сделав второй круг вокруг амбара, Квиллер услышал настойчивые баритональные завывания. Подумав, что это протест по поводу задержки с ужином, он вошёл в дом, чтобы накормить кошек. Коко то прыгал на ручку двери кладовки со швабрами, то подбегал к окну холла. Значит, вопли были не требованием еды.

Это был тонкий намёк на то, что и Коко хочет прогуляться при лунном свете, причём немедленно. Кот весь дрожал от возбуждения, когда на него надевали шлейку. Юм-Юм, питавшая отвращение к ремням, спряталась в одном из своих потайных мест.

Пейзаж был освещён причудливым светом полной луны, когда два искателя приключений двинулись по дорожке — Коко восседал на плече у Квиллера, который придерживал его за поводок. Кот видел неуловимые движения в траве и слышал неразличимые звуки в ночном воздухе. Дорогу им перебежал кролик; в другой раз вразвалку прошёл енот. Когда-то в этом лесу обитала большая сова, подражавшая азбуке Морзе, но после того, как построили Центр искусств, она перебралась в более глухое место. Коко любил пройти дозором по ночному зданию Центра, натягивая поводок. Он бродил по студиям, принюхиваясь к разным запахам: здесь пахло скипидаром, чернилами, сандвичами с тунцом.

Сегодня Коко задрожал всем телом, когда они приблизились к калитке, а возле Центра искусств он начал подражать дятлу и завёл своё «кек-ке-кек-кек» — в тишине ночи это походило на стрельбу из автомата. От лунного света пустая автостоянка казалась голубой.

Когда Квиллер отпер парадный вход, он ощутил сквозняк, как будто где-то было открыто окно. Из главного зала он видел стеклянные двери и пейзаж за ними, залитый лунным светом. Одна дверь была полуоткрыта. С Беверли случился бы сердечный приступ, узнай она об этом, — неважно, что погода была тёплая. Не спуская Коко с плеча, Квиллер прикрыл дверь. Не было необходимости включать свет. Игра светотени в зале завораживала. Лунное сияние превратило пол, стены и мебель в шахматные доски, отбрасывая на них прямоугольники.

В эту минуту Коко начал рваться на пол. Приземлившись, он застыл как скульптура, навострив уши. Затем потянул Квиллера в сторону студий. В темноте длинного зала расплескались лужицы лунного молока, просачивавшегося через двери студий. Пол скрипел под ногами, и Квиллеру подумалось: «Новое здание, а полы скрипучие — плохо спроектировано».

Вдруг тишину нарушили тяжёлые шаги. Они доносились с лестницы, ведущей в подвал, которая находилась в конце зала. Высокая фигура направилась в их сторону. Квиллер отступил в кабинет менеджера, и одновременно Коко ринулся в противоположную дверь. Поводок натянулся между ними, и незваный гость, споткнувшись об него, растянулся на полу.

Коко мгновенно взлетел на спину незнакомцу и впился в неё когтями, угрожающе твердя своё «кек-кек-кек». В ту же минуту Квиллер включил в кабинете свет, надеясь найти какое-нибудь оружие… Вот же оно! Деревянный тотем!

Когда лежавший ничком человек попытался подняться, Квиллер огрел его по спине и голове деревянной скульптурой.

— Руки за голову! Не двигаться! У нас тут служебное животное, и с ним шутки плохи!

Голова опустилась, руки поднялись. Макушка была огненно-красной, совсем как у хохлатого дятла!

Придерживая поводок левой рукой и сунув тотем под мышку, Квиллер вернулся в кабинет и набрал девять-один-один.

— Мы задержали преступника, сбежавшего из тюрьмы округа… Мы находимся с ним в Центре искусств… на Тревельян-роуд.

Пленник затих. Каждый раз, как он пытался пошевелиться, Коко угрожал ему своим «кек-кек-кек» и когтил спину. Через несколько минут тишина огласилась воем сирен; сверкая мигалками, примчались полицейские машины. Квиллер с Коко поспешили уйти по-английски. Они тут больше не нужны. Полицейские получили своего беглеца.

На следующее утро пикаксское радио сообщило: «Арестованный, прошлым вечером сбежавший из тюрьмы округа, был сразу же схвачен полицией города и округа в Центре искусств на Тревельян-роуд, где он скрывался. Как подозреваемый в поджоге и убийстве, сегодня он предстанет перед судом».

Глава девятнадцатая

Днём в пятницу Квиллер шёл по дорожке, чтобы забрать свою газету и почту. Он знал, что Центр искусств закрыт в знак уважения к памяти одной из своих одарённых художниц — закрыт на три дня. Однако на стоянке была одна машина — жёлтый автомобиль с откидным верхом. Беверли Форфар грузила в него коробки.

— Что это вы делаете? — осведомился Квиллер. — Похищаете коллекцию?

— Я уволилась, — спокойно ответила она. — Для меня это уж слишком! Я возвращаюсь в Центр, где найду спокойную работу в музее.

— Ну что же, нам, конечно, жаль, что вы уезжаете, — сказал он. — Однако, если вы считаете, что там вам будет уютнее, нужно ехать, и я желаю вам всего наилучшего… Но нам никогда не найти такого менеджера, как вы.

— Спасибо вам, мистер К. Мистер Хаггис обещал присматривать за Центром, пока не подыщут менеджера.

И тут у Квиллера возникла блестящая идея. Он спросил:

— Вы помните того человека, который выиграл в лотерее инталию «Белизна белого»? Его свояченица забрала её и должна была отправить ему в Сан-Франциско, но обстоятельства изменились. Профессору Фробницу предложили заведовать кафедрой в одном из японских университетов. Он хочет, чтобы инталию подарили человеку, который способен оценить искусство такого высокого уровня. Вы бы не хотели её иметь? Насколько я понимаю, она очень ценная.

— О, я была бы в восторге! — вскричала она. — Как мило с вашей стороны подумать обо мне! И какой прекрасный прощальный подарок! Я буду всегда думать о вас, мистер К., глядя на неё.

— Когда вы отбываете? — спросил он. — Я могу забрать инталию у его свояченицы и привезти сюда.

Вынув инталию из чулана со швабрами и доставив по назначению, Квиллер задумался о событиях, которые заставили Беверли покинуть свой пост: сначала грязь, которая попадала с дороги в Центр искусств, уродливый фермерский дом и ржавый грузовик через дорогу, собаки и цыплята, выбегавшие на проезжую часть… Потом пожар, из-за которого в Центр искусств угодила сажа, в то время как пожарные брандспойты умножали грязь, затем проникновение в Центр ночью, кража рисунков Дафны и несчастье её жизни — Джаспер!.. Компания, забравшаяся в клуб «Вспышка»… Угроза того, что мимо Центра искусств пройдёт кольцевая дорога, по которой будут грохотать грузовики и бензовозы… И, наконец, убийство художницы! Если кто-то и заслуживает инталии стоимостью в тысячу долларов, то это Беверли Форфар.

Квиллера закружил вихрь событий в последние недели, и теперь, когда всё кончилось и его помощь больше не требовалась, он ощутил беспокойство. Настал субботний вечер, и у Полли был последний сеанс с Полом Скамблом. Самого Квиллера ожидала маленькая церемония в библиотеке. А пока что он отправился по незапланированным делам.

Первая его остановка была в студии Аманды Гудвинтер.

— Ну как, всё улеглось в Индейской Деревне? — осведомился он.

— Если бы! — прорычала она. — Когда этого кретина арестовали, там остался голодный попугай, и эта проклятая птица вопила нон-стоп тридцать шесть часов! И дело не только в шуме — он так грязно ругался! Сегодня утром в три тридцать я позвонила шерифу домой, вытащила его из постели и сказала: «Или через десять минут вы заберетё эту птицу, которая не даёт никому здесь покоя, или я лично позабочусь, чтобы вас никогда больше не переизбрали! Отдайте его в приют, в реабилитационный центр для попугаев, сделайте же что-нибудь! Но только уберите его отсюда, да захватите с собой арахис, а то он сжует вам руку до локтя!..» Через пять минут примчался помощник шерифа, и с тех пор я даже не слышу скрипа половиц.

Оттуда Квиллер отправился в Мусвилл, придумав повод для того, чтобы нанести визит в бутик Элизабет. Владелица порхала по магазину в одеянии из газа и в приподнятом настроении.

— Разве это не чудесно! — восклицала она. — «Барбекю» закрыли, и Дерек теперь снова посещает все занятия в колледже! Мне в самом деле жаль Девочку с Бабочками, правда. Дерек сказал, что она была достойной особой, не имевшей никакого отношения к «Барбекю». Я бы занялась продажей её картин, но они слишком дорогие для туристов и слишком серьёзные для яхтсменов… Чем я могу вам помочь, мистер Квилл?

— Я бы хотел купить подарок для Полли. Нам нужно кое-что отпраздновать.

— Как чудесно! А почему бы не брючный костюм? — предложила Элизабет. — Она их любит, а у меня есть красивый, ручной вязки, шафранового цвета. Очень простой! И очень элегантный!

— Я беру его, — сказал Квиллер.

На обратном пути в Пикакс Квиллер остановился возле двора с надгробиями, чтобы повидаться с Торнтоном Хаггисом. Белоснежная копна волос сияла, очки в золотой оправе дружелюбно сверкали, но у Торнтона был скорбный вид.

— Печальный день для искусства, — сказал он. — И как это её угораздило ввязаться в такое?

— Слишком поздно задавать вопросы, — ответил Квиллер. — Её нет, и её репейниц — тоже.

— Почему же вы меня не позвали? Я хотел посмотреть, как они взлетят.

— Честно говоря, как-то не до того было.

— Рэмсботтом наконец-то расплачивается, если это вас утешит. Мои сыновья беседовали с инженером-дорожником. Похоже, двенадцать акров, которые собирались асфальтировать, накрылись. Сто акров, купленные им у Мод Коггин, пойдут с молотка: я полагаю, нужно покрыть судебные издержки.

— А вы что-нибудь слышали о расширении кладбища? — поинтересовался Квиллер. — Ведь речь шла о части этих ста акров.

— Я думаю, на самом деле сделка ещё не состоялась. Должно быть, новость распространили преждевременно, и сделано это было намеренно… У вас есть время для ланча?

— Благодарю вас, не сегодня. У меня есть другая договоренность.

Эта договоренность была с библиотекой, где ему предстояло вытащить записочки с именами для кошек, занявшие первое место на конкурсе.

В библиотеке человек сто, если не больше, дожидались решения этого вопроса. Квиллер занял своё место за столиком библиографа, на котором стояли две коробки с записочками и возлежал в небрежной позе кот.

— Традиция требует, — объявил Квиллер, — чтобы мы вытащили три имени, и третье будет победителем. Все согласны?

— Да! — закричали собравшиеся. Никогда ещё такие шумные возгласы не сотрясали стены храма информации.

Квиллер перемешал содержимое коробки и вытащил первый клочок бумаги: Берта. Из толпы донёсся разочарованный возглас.

Следующей была записочка с именем Минни К., и зазвучало уже несколько голосов, полных сожаления. Минни К. была заметной фигурой в истории Мускаунти, но это длинная история; литера «К» обозначала фамилию Клингеншоен.

Квиллер энергично встряхнул коробку, прежде чем достать победившее имя.

— И с сей минуты кошка будет носить имя… Кэти!

Послышалось восторженное восклицание, за которым последовали аплодисменты всех присутствующих.

— Где она? Кэти, иди сюда и раскланяйся. Кто-то нашёл её и поднял вверх, чтобы все видели. Она была мягкая и пушистая, чем сильно отличалась от гладких сиамцев, которых Квиллер расчёсывал каждый день. Его сошлют в собачью будку, когда он вернётся домой: Юм-Юм не простит ему, что он якшался с другой кошкой.

Публика терпеливо ждала, когда займутся второй коробкой. Чтобы продлить ожидание и усилить волнение, Квиллер продекламировал лимерик, который сочинил в честь сегодняшнего события:

За кошками Джет волочился,
Сто раз наш котяра женился,
Потом приболел,
Таблеток поел —
И в доктора страстно влюбился.

Лимерик был принят с восторженными возгласами и хохотом — таким образом степенному старому зданию снова нанесли оскорбление. Квиллер продолжал:

— О'кей, друзья, вы готовы к тому, чтобы дать имя этому красивому джентльмену?

— Да!

На первом билетике значилось… Мус. На втором… Диккенс.

— И победило имя, — Квиллер взглянул на клочок бумаги, — победило имя Макинтош! — Это было его собственное второе имя.

Молодая женщина начала визжать и подпрыгивать.

— Это мой билетик! — закричала она.

— Хороший выбор!

— Я думаю, мы можем называть его Мак, — предложила победительница.

— Итак, — заключил Квиллер, — давайте поприветствуем официальные талисманы библиотеки, Мака и Кэти, которые приложат все усилия, дабы здесь было радостно и уютно пролистывать книги и брать их на дом!

В последующие дни в Мускаунти было о чём поговорить и кроме Мака и Кэти, или орфографических чемпионов, или даже трагедии на Кровавом ручье. В кафе и на каждом углу все говорили исключительно о «комми». Все, кто за него голосовал, расхваливали его барбекю, не желали верить в его вину и твердили, что кто-то специально распускает нелестные слухи. Все они знали, что на самом деле случилось, когда разразился скандал с Кэмпбеллом. Все знали о Банни. Они говорили, что его жена — святая и будет стоять за него горой, несмотря ни на что. Размышляли о том, будет ли продан дом в Хаммоке… Некоторые верили, что Рэмсботтом как-нибудь выкрутится и отмажется от обвинений.

Квиллер и его поверенный срочно организовали покупку земли Коггин Фондом К., который должен был сохранить её для использования в сельскохозяйственных целях. Поиски наследников Коггин, проведенныё, как того требовал закон, пока что не обнаружили претендентов на содержимое кофейной банки.

Был и ещё любопытный побочный политический эффект: внезапно провалились законопроекты о сорняках и улучшении дорог в Вест-Мидл-Хаммок. Поскольку тот, кто их внёс, ожидал суда и обвинялся в уголовном преступлении, они не нашли отклика ни у «газонной» клики, ни у натуралистов в этом колоритном обществе.

В один прекрасный день Пол Скамбл доставил портрет Полли в амбар и помог повесить его в спальне, на первом полуэтаже.

— Он мне нравится, — сказал Квиллер, подписывая чек. — А вам?

— Да, я им горжусь, — ответил художник. — Думаю, мне удалось передать её ум и сострадание. Она была очаровательной натурщицей, всегда готовой к сотрудничеству: Никогда не утомлялась и не нервничала.

— Интересно, что будет с вашим портретом Рэмсботтома? Ресторан закрыт.

— Я знаю лишь одно: рыночная цена его высока из-за скандальной известности. Между тем для меня было бы честью написать ваш портрет бесплатно.

— Вы по-прежнему отказываетесь писать кошек?

— Боюсь, что так, — ответил Скамбл.

На портрете Полли в синем платье и жемчугах сидела в виндзорском кресле с высокой спинкой на фоне книг в кожаных переплётах, в руках у неё был «Гамлет». Когда Райкеры увидели картину, Милдред сказала:

— Это один из красивейших современных портретов, какие мне доводилось видеть. В нём сочетается мягкость и сила.

— Юмор и достоинство, — добавил её муж. — Давай закажем твой портрет, Милли.

— Только после того, как я сброшу двадцать фунтов.

— Может быть, он согласится написать тебя более стройной.

— Уверена, что на холсте я сбросила несколько фунтов, — вставила Полли.

Все трое приехали в амбар прямо с работы на небольшой приём, устроенный по поводу презентации портрета. Они сидели вчетвером в гостиной, обмениваясь новостями и обсуждая их, а сверху, с каминного куба, за ними наблюдали сиамцы.

— Ты собираешься оставить этот велик в гостиной? — осведомился Арчи. — У него, не в обиду тебе будь сказано, несколько эксцентричный вид.

— Я рассматриваю его как произведение искусства в стиле хай-тек, — ответил Квиллер.

— Кошки опрокинут его, когда будут носиться по комнате — так же, как они уже расшвыряли несколько предметов, которые я мог бы перечислить.

— Они никогда не приближаются к нему, — возразил Квиллер.

Затем Милдред объявила, что они переезжают в свой пляжный домик на лето, пусть даже придётся дольше добираться на работу.

— Это будет хорошее лето для наблюдения за НЛО, — сказала она. — Они возвращаются каждые семь лет.

Арчи и Квиллер, которые иронизировали по поводу пришельцев из космоса, переглянулись, и Арчи заявил:

— Единственное, ради чего я провожу лето на пляже, — это удовольствие наслаждаться целительным воздухом озера в обществе моей милой, но чокнутой жены. — И он добавил, что «Всякая всячина» не будет публиковать никаких фотографий загадочных огней на ночном небе.

Гости взглянули на свои часы. Пора было уходить — Полли в свой птичий клуб, а Райкерам — на званый обед. Квиллер проводил их до автостоянки, и прощание затянулось, так как всем было что сказать: Полли сообщила, что в библиотеке планируется приём, где будут представлены кошачьи «талисманы»; Милдред предложила пригласить Дерека с гитарой; Квиллер сказал, что Дерек мог бы сочинить балладу о Маке и Кэти.

Наконец две машины уехали, и Квиллер, помахав им вслед, пошёл домой кормить кошек. Их не было на кубе. Он замер, обводя взглядом их любимые прибежища: холодильник, самую мягкую мебель, перила на антресолях. Кошек нигде не было!

— Вкусненькое! — закричал он, и оба сиамца показались из корзины, прикреплённой к лежачему велосипеду. — Ах вы шутники! — воскликнул он. — Вам это кажется забавным! Вам нравится делать дурака из того, у кого всего две ноги!

Все трое угостились на славу. Часть ростбифа была мелко нарезана и положена в две миски; другую часть нарезали ломтиками и поместили на ржаной хлеб вместе с помидорами и хреном. А потом все они отправились в павильон.

Квиллер развалился в кресле, созерцая птичий сад, Юм-Юм, почти невесомая, примостилась у него на коленях. Коко уселся у его ног, зорко наблюдая за движениями в кустах и прислушиваясь к птичьему пению. Вскоре он уже щебетал облигато[20] или мяукал свою собственную мелодию.

«Поразительно!» — подумал Квиллер. Поведение Коко всё больше и больше убеждало его, что это необычный кот. Хищник по природе, Коко никогда не был хищным. Ему никогда не хотелось поймать мышь, а вот на счёту у Юм-Юм уже числилась пара этих грызунов. Он дружил с воронами и пел для малиновок и крапивников. Коко был домашним котом, который знал, когда зазвонит телефон и случится что-то нехорошее в полумиле от него. Он вкладывал человеку в голову идеи, когда нужно было решить проблемы и раскрыть тайны.

Кроме того, Коко изобрёл совсем не кошачьи способы передачи информации. Задолго до убийства Фебы он исполнился неприязни к дятлу с красным хохолком. А теперь, когда дело уже вёл прокурор, кот внезапно утратил интерес к красным шашкам, колокольчику с ручкой в виде змеи, старинному компасу и Натаниэлю с Ребеккой.

Такие размышления больше говорили о фантазии Квиллера, нежели о способности кота к общению. Но где провести черту между совпадением и интеллектом суперкота? Ответ был где-то тут. Квиллер пригладил усы.

Шумно хлопая крыльями, семь ворон приземлились возле павильона, и Коко бросился к стеклянному экрану их приветствовать — причём звуки, которые он издавал, не очень отличались от вороньего языка.

Квиллер обратился к нему со словами:

— Коко, ты замечательный, загадочный, непредсказуемый и порой несносный кот!

Коко отвернулся от ворон и посмотрел на человека долгим взглядом, а потом широко и некрасиво зевнул во всю свою пасть.

Натаниэль Уэст (1903–1940) — американский писатель, мастер «чёрного юмора», чей роман «День саранчи», посвящённый жизни в Голливуде, был опубликован в 1939 г. — Здесь и далее примеч. пер.
В пуританском городе Салем (штат Массачусетс) в 1692 г. проходили печально знаменитые суды над «ведьмами».
Abientot! — До скорого свидания! (фр.)
Джон Сингер Сарджент (1856–1925) — американский художник, самый модный портретист своей эпохи.
Инталия — рельефное (резное или тисненое) изображение или узор.
Уинслоу Хомер (1836–1910) — крупный американский художник-реалист.
Мэри Кэссетт (1844–1926) — американская художница. Близка к французским импрессионистам.
Чарльз Монро Шульц (1922–2000) — художник-юморист, автор знаменитой серии комиксов «Орешки».
Английское слово frobnitz на сленге буквально означает «неопознанный объект», а также «абракадабра», «белиберда».
Граучо (настоящее имя — Джулиус) Маркс (1890–1977) — один из братьев Маркс, известных американских комиков. Прозвище Граучо (Ворчун) отражало его клоунскую маску
Эндрю (Ньюэлл) Уайет (р. 1917) — художник-реалист, иллюстратор, один из самых популярных в США.
Ребекка Уэст — артистический, а затем литературный псевдоним Сесили Изабел Фэйрфилд (1892–1983), британской феминистки и писательницы, подруги Герберта Уэллса. За литературные заслуги удостоена ордена Британской империи.
Английские фамилии Эксбридж, Янг и Золлер начинаются с букв «X», «Y» и «Z», входящих в название фирмы «XYZ энтерпрайзис».
Квиллер обыгрывает название песни «Возьми меня с собой на бейсбол» («Take Me out to the Ball Game») А. фон Тильзера на слова Дж. Норуорта, неофициального бейсбольного гимна, написанного в 1908 г.
Pax vobiscum! — Мир вам! (лат)
Торнтон цитирует «Гамлета».
«Алый знак доблести» — роман американского писателя Стивена Крейна (1871–1900) о тяготах войны, увиденной глазами новобранца. Издан в 1895 г.
Као Ко Кун (Коко) — персонаж комической оперы «Микадо» английского композитора Артура Салливана на либретто Уильяма Гилберта. Ошибка в написании имени Коко (Коко) произошла из-за сходного звучания имени (псевдонима) Коко (Coco) Шанель.
Уэст (West) по-английски означает «запад». Отсюда игра слов с фамилиями Уэст и Уэстрап.
Облигато — обязательная партия аккомпанирующего инструмента в музыкальном ансамбле.