Анита Блейк устала убивать. Устала приносить зло — пусть даже и порождениям Тьмы. Так почему бы ей не сделать доброе дело? К примеру — воскресить недавно скончавшуюся обожаемую жену Тони Беннингтона? Тони, который не в силах перенести утрату и готов заплатить любые деньги, лишь бы любимая снова была с ним. Анита отказывается принять заказ и всеми силами пытается его убедить, что существо, восставшее из могилы, будет только внешне напоминать очаровательную миссис Беннингтон, а женщину, которую он любил, не вернуть. Вот только отчаявшийся муж готов ради задуманного на все — даже на человеческое жертвоприношение. Но флирт со смертью — очень опасная игра...

Лорел Гамильтон

Флирт

Введение

Откуда я беру сюжеты? Как я определяю, что сюжета хватит на целую книгу? Как я работаю?

Эти вопросы мне задают так часто, что когда мне пришел в голову замысел вот этой книги, «Флирта», я решила отмечать про себя все этапы от зарождения идеи и до готового продукта. Я добавила послесловие, где говорится, какое событие в реальной жизни вдохновило автора.

А когда прочтете и книгу, и послесловие, увидите комиксы. Нет, правда — настоящие комиксы от Дженни Бриден, которая «Трусы дьявола». Комиксы — это ее восприятие события, которое все это вдохновило. Если сперва прочесть послесловие или посмотреть картинки, от книги того впечатления уже не будет. Так что давайте — не подглядываем. То есть я предупредила: в конце — спойлеры.

А теперь перевернем страницу — и пустимся навстречу приключениям в компании Аниты Блейк.

— Я прошу вас поднять мою жену из мертвых, миз Блейк, — сказал Тони Беннингтон голосом, вполне соответствующим дорогому костюму и блеску «ролекса» на правом запястье — левша, наверное. Не то что меня интересовала леворукость лично мистера Беннингтона, но когда тебя то и дело пытаются убить, начинаешь автоматически отмечать, у кого какая рука ведущая.

— Мои соболезнования, — ответила я машинально, потому что сам Беннингтон никаких признаков горя не проявлял. Он был собран и настолько бесстрастен, что при всей его седоглавой величавости с этаким подтекстом: «мне за пятьдесят, но я держу себя в отличной форме», — отсутствие выражения лишало вопрос о его красоте всякого интереса. Может быть, это его способ справляться с горем, но устремленные на меня в упор серые глаза смотрели ровно и холодно. Либо стальное самообладание, либо ни хрена он по поводу смерти жены не чувствует. А это уже интересно. — Зачем вы хотите поднять жену из мертвых, мистер Беннингтон?

— При той плате, которую вы за это берете, важен ли этот вопрос?

Я медленно моргнула, положила ногу на ногу, оправив юбку на коленях настолько же машинально, насколько машинально было выражение соболезнования. Улыбнулась ему, но до глаз улыбка доходить даже не думала.

— Для меня — важен.

И тогда в его глазах появилась эмоция: гнев. И в голосе зазвучал намек на это чувство, от которого чуть потемнели серые глаза. Быть может, и правда стальное самообладание.

— Это личный мотив, и вам совершенно незачем его знать.

— Это моя работа, а не ваша, мистер Беннингтон. Вы не знаете, что мне нужно знать, а что нет.

— Я достаточно изучил вопрос, миз Блейк. Моя жена не была убита, она не восстанет фурией мщения, пожирающей мясо. Она не была ни экстрасенсом, ни колдуньей, и никогда близко не подходила ни к одной религии, которая могла бы сделать ее чем-то иным, кроме обычного зомби. В ее биографии нет противопоказаний для обряда поднятия.

Я приподняла бровь:

— Вы действительно изучили вопрос, мистер Беннингтон. Я поражена.

Он кивнул — коротко, поглаживая лацкан ухоженными пальцами.

— Значит, вы ее поднимете?

Я покачала головой:

— Не имея причины — нет.

Он наморщил брови, снова мелькнула искра гнева у него в глазах:

— Какого рода причина вам нужна?

— Достаточно серьезная, чтобы я решилась беспокоить мертвую.

— Я вам готов заплатить ваш заоблачный гонорар, миз Блейк. Мне кажется, это должно вас вдохновить.

— Деньги — это еще не все, мистер Беннингтон. Зачем вы хотите ее поднять из мертвых? Что надеетесь приобрести таким образом?

— Приобрести, — повторил он. — Я не знаю, что вы имеете в виду.

— Я тоже не знаю. Но так как вы не ответили на мой исходный вопрос, я решила его переформулировать.

— На этот вопрос я тоже не стану отвечать, — заявил он.

— Тогда я не стану поднимать вашу жену. В «Аниматорз инкорпорейтед» есть другие аниматоры, которые будут рады взять ваши деньги. И гонорары у них намного меньше моих.

— Все говорят, что вы среди них первая.

Я пожала плечами. Как-то не научилась находить ответные слова в таких случаях и убедилась, что молчание — лучший ответ.

— Говорят, что вы — истинная некромантка, и у вас есть власть над нежитью всех видов.

Я сохранила бесстрастное лицо, что за многие годы уже научилась делать. Он был прав, но вряд ли это общеизвестный факт.

— Такими разговорами можно девушке голову вскружить.

— У вас наибольшее число ликвидаций среди всех федеральных маршалов противоестественного направления. В основном — одичавшие вампиры, но среди них были и оборотни.

Я снова пожала плечами.

— Если речь идет о цифрах, то да. Но это никакого отношения не имеет к тому, чего вы от меня хотите, мистер Беннингтон.

— Это так же мало относится к моей просьбе, как и ваша репутация Казановы женского пола.

— Моя личная жизнь действительно никак не соотносится с моей способностью поднимать мертвых.

— Если вы и правда умеете управлять всеми видами нежити, то это объясняет, как вы можете убивать вампиров и одновременно иметь с ними романы.

Жан-Клод, один из упомянутых вампиров, сомневается иногда, кто в нашей паре носит штаны — это благодаря моим силам некроманта. А я иногда гадаю, насколько же наши отношения связаны с действием на меня его вампирских сил. Вот такого рода у нас метафизический баланс.

— Мы с Жан-Клодом недавно попадали в газеты, так что этот вопрос не потребовал усилий для изучения.

— «Одна из самых сексуальных пар Сент-Луиса» — кажется, так говорилось в статье.

Я попыталась не ежиться от смущения, и у меня получилось.

— Жан-Клод такой красавец, что любая пара с его участием будет сексуальной, кто бы у него на руке ни висел.

— Так много скромности женщине не идет, — произнес Беннингтон.

Я заморгала, наморщила лоб:

— Простите, не поняла, что вы этим хотели сказать?

Он внимательно в меня всмотрелся и спросил:

— Действительно не поняли?

— Я уже сказала. — У меня было ощущение, что я что-то не уловила, и мне оно не нравилось. — Извините, я сочувствую вашему горю, но не понимаю цели ваших комплиментов.

— Мне нужно знать, реальна ваша репутация, или это просто разговоры, вроде множества пустых баек, которые о вас ходят.

— Я свою репутацию заработала. Но если вы и в самом деле наводили обо мне справки, то знаете, что я не поднимаю зомби ни ради каприза, ни для любителей острых ощущений, ни для страдающих родственников — если у них нет цели.

— Какая может быть цель?

— Об этом я вас и спрашиваю. Зачем вы хотите поднять свою жену как зомби?

— Я понял вопрос, миз Блейк, не было необходимости повторять.

— Тогда ответьте на этот вопрос, или прекратим нашу беседу.

Он посмотрел исподлобья, и глаза его потемнели от гнева, как грозовые тучи. Руки на подлокотниках сжались в кулаки, желваки заходили на скулах и зубы скрипнули от злости. Да, железное самообладание.

Я встала, оправила юбку сзади — по привычке. Я была вежливой, поскольку знала, сколько денег ему пришлось заплатить за один только разговор со мной, и хотела, раз уж собираюсь отказать, оставить у него ощущение, что он хоть что-то за свои деньги получил. Но с меня хватило.

— Вы мне нужны, потому что от ее тела мало что осталось. Аниматорам, как правило, для работы нужно почти нетронутое тело, я вам такового предоставить не могу.

Он старался на меня не глядеть, когда это говорил, и губы у него слегка подрагивали, и в глазах угадывалась боль, которую он пытался от меня скрыть. Это было страдание.

Я села и спросила уже мягче:

— Как она умерла?

— Это был взрыв. У нас в летнем доме была утечка газа. Она туда приехала до меня, я должен был приехать назавтра, но в тот вечер...

Кулаки сжались крепче, на коже рук выступили белые пятна, желваки на скулах налились так, будто он пытался перекусить что-то очень твердое и горькое.

— Я любил жену, миз Блейк.

Казалось, что слова его душат. Когда он поднял голову, темно-серые глаза подозрительно блестели. Но непролитые слезы он сдержал так, как все сдерживал: туго.

— Я вам верю и очень соболезную вашей утрате. Но мне нужно знать, на что вы рассчитываете, если поднять ее в таком виде. Она будет зомби, мистер Беннингтон. Зомби, поднятые мною, похожи на людей, очень похожи, но они — не люди. Не надо думать, будто я ее смогу поднять и вы оставите ее при себе — потому что это невозможно.

— Почему невозможно?

Я постаралась сказать ему правду как можно мягче:

— Потому что в конце концов она станет разлагаться, и ей-богу, не надо, чтобы последним было такое о ней впечатление.

— Я слыхал, поднятые вами зомби даже не знают, что они мертвы.

— Поначалу — да, — признала я. — Но магия выветривается, и тогда... получается некрасиво, мистер Беннингтон.

— Я прошу вас, — сказал он. — Никто, кроме вас, этого сделать не сможет.

— Если бы я могла вам ее поднять из мертвых по-настоящему, может быть, согласилась бы. Не стану обсуждать с вами все религиозно-философские аспекты, но суть в том, что даже я не могу выполнить ваше желание. Я поднимаю зомби, а это, мистер Беннингтон, совсем не то, что воскресение из мертвых. Я это хорошо умею, может быть, лучше всех, кто это делает, но не настолько хорошо. Так, как нужно вам, не может никто.

По щекам у него покатились слезы, и я знала, потому что сама терпеть не могу плакать, что эти слезы жгли, и горло у него болело от попытки их сдержать.

— Я не умею умолять, миз Блейк, ни разу этого не делал. Но сейчас я умоляю вас. Я заплачу вам двойной гонорар. Я сделаю все, что вам будет нужно, чтобы вы смогли выполнить мою просьбу.

Его готовность удвоить мой гонорар значила, что у него именно столько денег, сколько кажется: многие владельцы сшитых на заказ костюмов и часов «ролекс» все свои деньги носят на себе. Я снова встала.

— Простите меня, но у меня не хватит способностей выполнить то, что вы хотите. Никто на всей земле не может вернуть вашу жену из мертвых так, как вы хотите.

— Значит, вампиром стать ей тоже поздно?

— Во-первых, чтобы был хоть какой-то шанс поднять ее вампиром, нужно, чтобы она была укушена еще при жизни. А во-вторых, вы сказали, что она погибла при взрыве.

Он кивнул. В глазах читалось страдание, на скулах выступили желваки. Но слезы смотрелись на этом закаменевшем лице как чужеродные.

— Огонь, в отличие от многого другого, уничтожает все. В том числе и противоестественное.

— Одна из причин, по которым я пришел к вам, состоит в том, что почти все аниматоры затрудняются поднять мертвеца, если от него остались лишь обгорелые клочья. Я думал, что тут проблема в малом количестве рабочего материала, а на самом деле причина — это огонь?

Хороший вопрос, свидетельствующий об интеллекте. Но хорошего ответа на этот вопрос у меня не было.

— Если честно, я не знаю наверняка. Знаю, что большинству аниматоров нужно тело почти целиком, чтобы поднять мертвого, но не могу вспомнить каких-либо работ на тему, мешает ли этому процессу смерть от огня. — Я встала, обошла стол и протянула ему руку. — Мне очень жаль, что я не могу помочь вам, мистер Беннингтон. Но поверьте мне: то, что я могу сделать — совсем не то, чего вы хотите.

Он не встал — только посмотрел на меня.

— Вы подруга мастера города Сент-Луиса. Не хватит ли у него мощи преодолеть все эти препятствия и поднять ее вампиром?

Я Жан-Клоду далеко не только подруга. Я его слуга-человек, но это мы стараемся скрыть от репортеров. И без того полицейские, с которыми я работаю как федеральный маршал, мне не доверяют, потому что у меня секс с вампиром. Наша мистическая связь понравилась бы им еще меньше.

Я опустила руку и попыталась объяснить:

— Мне жаль вас огорчать, но даже мастер города связан теми же законами метафизики, что и прочие вампиры. Необходимо было бы, чтобы ваша жена была еще до смерти укушена несколько раз, и все равно взрыв бы ее уничтожил, даже будь она вампиром.

Я снова протянула руку, надеясь, что на этот раз он ее возьмет.

Он встал и пожал мне руку, серьезно глядя в глаза.

— Вы могли бы ее поднять как зомби, и она не знала бы, что мертва, и не выглядела бы, как мертвая.

Я не стала убирать руку, хотя мне не понравилось, что он ее не выпустил. Не люблю прикосновения посторонних.

— Я могла бы, но через несколько дней она начала бы распадаться. Если сначала исчезнет разум, она просто перестанет быть вашей женой, но если начнет сначала распадаться тело, она окажется в плену разлагающейся плоти, и будет это осознавать. — Я положила свободную руку на наши соединенные. — Вы ведь этого не хотите ни для нее, ни для себя.

Он тогда отпустил мою руку и шагнул назад. Глаза у него стали уже не злые, а потерянные.

— Но всего несколько дней, попрощаться, побыть еще с нею — может быть, это того стоит?

Я чуть не спросила, имеет ли он в виду секс, говоря «побыть с нею», — но не спросила. Не хотела знать, потому что этого зомби я поднимать не стану. Несколько случаев было, когда аниматоры поднимали покойных супругов и такое происходило. Собственно, поэтому почти все мы сразу даем клиенту понять, что зомби отправится в могилу в ту же ночь, когда встанет. Если покойника вернуть в могилу немедленно, удается избежать целого букета проблем. Причем таких, что потом приходится отгонять картинки, совершенно мне у меня в голове ненужные. Я слишком много видела зомби, чтобы мысль о сексе с разлагающимся трупом считать удачной.

Я повела его к двери, и он пошел, более со мной не споря. Но вряд ли я его убедила. Скорее всего, он попытается найти кого-нибудь другого, кто поднимет из могилы его жену. Есть в США пара аниматоров, которые на это способны, но они, вероятно, откажут на том же основании, что и я. Слишком уж жуткая жуть может получиться.

Дверь открылась, он вышел. Казалось бы, можно было закрыть дверь и о нем забыть, но тут я увидела кое-кого, кто заставил меня улыбнуться, несмотря на траур моего клиента. Но опять же я сто лет назад поняла, что если бы я истекала кровью с каждым разбитым сердцем, то давно бы уже умерла на работе. От кровопотери.

Натэниел стоял к нам спиной, и просторная футболка с короткими рукавами показывала хорошо развитые мышцы. Рыжеватые волосы были увязаны в толстую косу, спускающуюся вниз почти на все пять футов семь дюймов его роста. Она тянулась по широким плечам, вниз по спине, через узкую талию и крутую выпуклость зада, вдоль мускулистых бедер, голеней и заканчивалась чуть не дойдя до лодыжек. Из всех моих кавалеров всех времен самые длинные волосы были у него. Они были темнее обычного, все еще влажные после душа, который он успел принять после танцкласса перед тем, как заехать за мной на ленч. Я пыталась придать лицу осмысленное выражение до того, как он повернулся, но если даже от созерцания его вида сзади у меня делалась глупая морда, что уж тут говорить, когда он повернулся лицом.

А из-за широкого плеча Натэниела мне скалился Джейсон. У него в глазах светилась обычная проказливая искра, говорящая, что сейчас он что-нибудь отмочит. Злобности в нем ни капли, просто несколько обостренное чувство юмора. Я ему бросила серьезный взгляд, который должен был значить: не делай ничего такого, о чем я потом пожалею. Говорить «о чем ты потом пожалеешь» было бы без толку — черта с два он пожалеет.

Он тоже красив, но в присутствии Натэниела меркнем что он, что я. Он у Натэниела лучший друг, а я с самым красивым мужчиной в этой комнате живу вместе, так что меркнуть мы привыкли. Привлекательность Джейсону придавала не упаковка — синие глаза, соломенно-желтые волосы, теперь уже такие длинные, что он начал убирать их для танцев в такую же французскую косу, как Натэниел, почти отсутствующая майка и шорты, открывающие мускулистое и очень хорошее тело, пять футов четыре дюйма, — нет. Дело было в улыбке и в этой проказливой искорке, от которой глаза у него светились шаловливыми мыслями. В этой физиономии читался не секс, хотя и он тоже, а куча всякого такого, чего ему делать не надо бы, но очень хочется.

Чтобы предупредить его действия (каковы бы они ни были), я сказала:

— Сочувствую вашей утрате, мистер Беннингтон, и очень сожалею, что не могу ничем помочь.

Джейсон в душе отличный мужик, и лицо у него тут же стало серьезным. Он понял намек. Натэниел обернулся на звук моего голоса, но и у него лицо стало серьезным. Он знал, какой я занимаюсь работой, и знал, что мне куда чаще любого полицейского приходится иметь дело с убитыми горем родственниками.

Передо мной оказались огромные фиалковые глаза, похожие на пасхальные сюрпризы, на лице, красивом и не по-женски, и не совсем по-мужски. Я никак не могла понять, в чем секрет его красоты — то ли в глазах, то ли в волосах, которые ему приходится убирать, чтобы видно было лицо. Но я достаточно часто видела его спящим, чтобы знать: да, он именно так прекрасен.

Беннингтон остановился сразу за дверью, глядя на двоих мужчин.

— Вы не собираетесь меня представить?

Он снова возвращался в бесстрастную маску, и гнев с разочарованием затолкнула вглубь его железная воля.

Вообще-то я не собиралась.

— Не уверена, что имею право, — ответила я.

Беннингтон посмотрел на Натэниела и Джейсона.

— Вы танцовщики из «Запретного плода». На сайте написано, что один из вас — оборотень-леопард, второй — вервольф. Моя жена была у вас на вечере оборотней. Сказала, что невероятное было зрелище, когда вы выскальзывали из кожи и меняли образ.

Я вздохнула.

— Мистер Беннингтон, перед вами Брэндон и Рипли.

Сценические псевдонимы я произнесла автоматически, потому что если кого-то узнали по выступлению в клубе, то лучше оставаться именно той личностью, которую узнали. У всякого танцовщика есть группа чересчур усердных поклонников и поклонниц, а у танцующих оборотней проблем вдвое больше: преступлений на почве ксенофобии везде хватает. Да вообще есть еще западные штаты, где в закон об опасных животных включены оборотни, так что можно спокойно убить оборотня, а потом сказать, что он на тебя напал. Если анализ крови подтвердит, что мертвое тело принадлежит ликантропу, дальнейшего разбирательства не будет. К тому же Натэниел — леопард моего зова, а Джейсон — волк моего зова. Из-за вампирских меток Жан-Клода и моей собственной некромантии я стала чем-то вроде живого вампира, обладающего некоторыми силами мастера. Жан-Клод принадлежит к линии вампирши Белль Морт, а вампиры этой линии питаются похотью и любовью. Вот эту потребность я от него и унаследовала. Если мне периодически не кормиться, я начинаю умирать. Я бы, может быть, от упрямства и смущения и довела бы себя до такого исхода, но задолго до моей смерти умрет Натэниел, истощенный до смерти своим «мастером», и Дамиан, мой слуга-вампир, и Джейсон тоже. Самоубийство вообще поступок эгоистичный, а уж такое — просто ни в какие ворота. Вот я и пытаюсь как-то приспособиться к метафизическому хаосу, в который превратилась моя жизнь.

Когда-то, стоило кому-нибудь из них появиться еще в приемной, я уже через дверь ощущала его зверя. Но я учусь держать себя в руках, и они тоже, и мы общаемся, как нормальные люди. Они вполне могли бы застать меня врасплох, если бы захотели.

Джейсон, он же Рипли, улыбнулся, и эта улыбка придала ему жизнерадостное выражение «до чего же я тебе рад, приятель!». Он умеет это лицо надевать и снимать по заказу.

— А я не помню вас в клубе, мистер Беннингтон.

— Я там не был. Но, как я уже сказал, моя жена приходила к вам раз или два. — Он поколебался, потом вынул из кармана пиджака сотовый телефон. Такой, современный, с большим экраном, на котором можно смотреть видео, если тебя не напрягает, что картинка всего размером с ладонь. Беннингтон нажал какие-то кнопки и показал телефон Джейсону. — Вы ее помните?

Джейсон улыбнулся, но покачал головой.

— Наверное, было в тот вечер, когда я не работал. Не могу вспомнить.

Беннингтон показал экран Натэниелу. Тот не коснулся телефона, но лицо у него стало печальным. Он покачал головой.

— Она очень красива.

— Была, Брэндон. Была красива.

Он повернул телефон экраном ко мне. Женщина была светловолосой и красивой — по-голливудски, то есть действительно красивой, но ничего такого, что выделило бы ее из дюжины других блондинистых красавиц. Мне такой тип привлекательности всегда казался искусственным, будто их всех сделали на одной фабрике и выпустили в мир — очаровывать и удачно выходить замуж.

— Сочувствую вам, — сказал Натэниел.

— Чему именно вы сочувствуете? — спросил Беннингтон, и снова послышалась струйка гнева.

— Анита сказала, что сочувствует вашей утрате. Вы потеряли жену?

Беннингтон кивнул.

— Этому я и сочувствую.

Я достаточно знала Натэниела, чтобы понять: его эмоции слегка сильнее простого сочувствия. Решила спросить его позже, когда Тони Беннингтон уйдет.

Я собралась уже выставить его окончательно, но за дверью оказался еще один мой бойфренд. Мика собирался пообедать вместе с нами, если сможет, и он, видимо, смог. Вот он и вошел, моего роста, с волнистыми каштановыми волосами ниже плеч, завязанными в хвост, который из-за их волнистости не хотел лежать ровно. Глаза у него зелено-желтые, не человеческие. Лицо красивое, почти женственное — без резких углов, с тонкими чертами, с точеным контуром подбородка, было все же несомненно мужским. А леопардовые глаза только усиливали впечатление. Обычно он ходит в темных очках, чтобы не показывать глаз. И сейчас, увидев у меня за спиной незнакомца, он их машинально стал доставать из кармана.

— Не надо, глаза прятать не обязательно, — сказал Беннингтон. — Я видел ваше интервью по телевизору. Вы — глава Коалиции за лучшее понимание между людьми и ликантропами, и я знаю, что вы — леопард.

Мика оставил очки и шагнул вперед с улыбкой.

— По-моему, если мы будем скрывать свою суть, это лишь увеличит фактор страха.

Он не стал протягивать руку, потому есть люди, которые ни за что до тебя пальцем не дотронутся, когда узнают, что ты оборотень. Беннингтон сам протянул руку, и Мика ее пожал.

— Тони Беннингтон, это Мика Каллахан, — сказала я.

Они пожали руки, как нормальные люди, и Беннингтон заработал очко.

— Я вам еще должна сказать, мистер Беннингтон: хотя мне очень жаль, что я не могу вам помочь, но настоятельно вам рекомендую не обращаться больше ни к кому, чтобы подняли вашу жену.

— Это мои деньги, и я найду кого-нибудь, кто их возьмет.

— Найдете, но никто не в силах вернуть вам жену. Поверьте мне, мистер Беннингтон, зомби — это совсем другое.

Он кивнул, и снова мелькнуло у него в глазах страдание.

— Я уже наводил справки, миз Блейк. И все говорят, что если кто-то и сможет поднять мою жену так, чтобы она была на себя похожа и не знала о своей смерти, то это вы и только вы. А вы мне отказали.

Он снова прикусил губу и, судя по мимике, самообладание начало ему изменять.

— Я сочувствую вашей утрате, мистер Беннингтон, — сказал Мика, — но Анита по нежити — эксперт. Если она говорит, что последствия будут плохими, я бы ей поверил.

Взгляд Беннингтона наполнился гневом, и он обратил этот взгляд на Мику:

— Потерять любимое существо — это страшно, мистер Каллахан.

— Да, страшно, — согласился Мика.

Они смотрели друг на друга. Мика излучал то спокойствие, которое помогало ему уговаривать оборотней-новичков, находящихся на грани потери самообладания. От Беннингтона, туго взведенного, как пружина, исходила злость. Он обернулся ко мне:

— Это ваш окончательный ответ: вы мне ее не вернете?

— Это единственный ответ, который у меня есть, мистер Беннингтон. Мне очень жаль, что я не могу вам помочь.

— Не хотите помочь.

— Я сказала то, что хотела сказать. Не могу.

Он затряс головой, и будто свет какой-то исчез у него из глаз. Может быть, свет надежды. Я бы ему эту надежду вернула, если бы могла. Но я честно не могла сделать того, что он хотел, да и никто не мог бы.

Он повернулся, посмотрел на троих моих мужчин, потом обернулся ко мне.

— Вы их любите?

Я подумала сказать, что не его это дело, но столько было на лице его страдания, что я ответила «да».

— Всех троих?

Я подумала насчет игры слов, типа сказать, что Натэниела и Мику я люблю в смысле люблю, а Джейсона люблю как друга. Тот факт, что секс у меня был со всеми тремя, для большинства публики мутил воду, но для нас четверых ясно было, что Джейсон прежде всего мне друг, а все остальное потом. Мы были уверены друг в друге, и я ответила:

— Да. Всех троих.

Он снова на нас посмотрел, кивнул еще раз и открыл дверь.

— Никогда не мог любить больше одной сразу. Мог бы — легче было бы.

На это непонятно что было ответить, так что я и пытаться не стала. А попыталась только лицом выразить сочувствие и не развивать тему.

— То что они здесь, с вами, подтверждает некоторые байки, которые про вас рассказывают.

— Вы по-прежнему говорите фразы, на которые я не знаю, что ответить, мистер Беннингтон.

— Я думал, у женщин всегда есть, что сказать.

— У меня — нет.

— Моя жена была совсем другого сорта женщина, нежели вы, миз Блейк.

— Я это часто слышу.

— Пожалуйста, прошу вас, помогите мне ее вернуть.

— Я не могу ее вам вернуть, мистер Беннингтон. И ни один человек на свете не может сделать того, чего хотите вы на самом деле, как бы ни был паранормально одарен.

— А чего я хочу на самом деле?

— Вы хотите воскрешения души, тела и разума. Я умею поднимать мертвых лучше многих. Может быть, лучше всех, мистер Беннингтон. Но того, что хотите вы, не может сделать никто. Даже я.

Он вышел, не сказав больше ни слова, и аккуратно затворил за собой дверь. Мика меня обнял.

— Да, это было неприятно.

Я подняла лицо навстречу его поцелую, который и получила, и обняла Мику в ответ.

— Неприятно, — повторила я. — Да, можно и так сказать.

Натэниел обнял меня сзади, и я вдруг оказалась зажата между двух своих возлюбленных, с которыми мы живем одним домом. Натэниел поцеловал меня в макушку.

— Пошли обедать, и мы с Джейсоном будет отчаянно флиртовать и заставим тебя улыбаться.

— Лишь бы меня в этот флирт не завлекали, — отозвался Мика.

— Не переживай, что ты на публике не флиртуешь, — сказал ему Натэниел. — У тебя дома хорошо получается.

К нам подошел Джейсон:

— Если четверо — это толпа, то я готов понять намек.

Мика отвел руку и принял Джейсона в это групповое объятие, что позволило Натэниелу сделать то же самое. Мы на минутку сдвинули лица, и Джейсон потерся об меня щекой.

— Не знаю, как ты целый день с клиентами возишься, Анита.

— Без убитых горем родственников я бы точно могла обойтись, — сказала я.

— Как-нибудь на досуге, — послышался позади голос Мэри, — ты должна будешь мне рассказать, как у тебя это получается.

Мы чуть разомкнули объятие, чтобы оглянуться на нее.

— Получается что? — спросила я.

Она неопределенным жестом руки показала на всех нас:

— Трое таких сексуальных мужчин, которых редко когда увидишь, — и они все пришли тебя вести на ленч. Если попадется кто-нибудь, кому за тридцать, кинь в мою сторону.

Я не могла не засмеяться, чего она и добивалась. Мэри здесь работает столько же, сколько я, и видала проявления горя покруче, чем у Тони Беннингтона.

Улыбнувшись, чтобы дать ей понять, что шутка удалась, я попыталась стряхнуть с себя гнетущее чувство после разговора с Беннингтоном. Я ему сказала правду, но бывает, что убитому горем родственнику она меньше всего нужна.

— Есть у меня парочка, которым хорошо за тридцать, но вряд ли ты вампирами интересуешься.

Она взвизгнула по-девчачьи — такой звук должен быть объявлен вне закона, если ты уже по ту сторону пятидесяти, но у Мэри он получался по-прежнему неплохо. Я еще по эту сторону тридцати, и все равно не могу взвизгнуть, не чувствуя себя идиоткой. По доброй воле я такой звук не издам.

— После ленча увидимся, Мэри.

— Если бы со мной были все трое, у меня бы перерыв затянулся.

Я улыбнулась и почувствовала, как начинаю краснеть. Всегда легко краснела, будь оно неладно.

Мэри засмеялась, но Джейсон подошел к ней и поцеловал в щеку — тут настала ее очередь краснеть. Вот так мы и вышли из офиса, смеясь, и Мэри смеялась вместе с нами.

— Так я тебе и поверила, наглый мальчишка, — сказала она Джейсону, но глаза у нее светились вниманием.

— Наглый, значит, — ответил Джейсон, но я подхватила его под руку и потащила прочь из дверей до того, как он успел осуществить какую-то задуманную проказу, поблескивающую уже в его глазах.

Вот непонятно, скажет Мэри мне спасибо, что увела его — или же наоборот.

Мы расположились в кабинке одного ресторана — он так близко к моей работе, что можно пешком дойти. Мы с Микой были в костюмах, остальные двое напоминали высшего класса бодибилдеров, случайно оказавшихся среди нас, простых смертных. Они надели поверх шортов легкие спортивные штаны, достав их из машины Джейсона. Натэниел даже ветровку накинул — он знал, что мне не всегда приятно избыточное внимание, пусть даже не я его притягиваю. Мика в таком же малом количестве одежды выглядел бы не хуже их, но он, как и я, не любит излишне обнажаться вне дома. Мы с ним стеснительные, но относительно. По сравнению с Джейсоном и Натэниелом все стеснительны. Я оценила, что они ради меня оделись, и сказала им об этом. А еще я спросила:

— Если у вас была с собой дополнительная одежда, зачем вы за мной в офис пришли без нее?

— Мэри нравится, когда мы с ней флиртуем, — ответил Натэниел.

— Так если бы вы ночью приехали, и дежурил бы Крейг, вы бы оделись?

— Да, — ответили они оба.

Я не стала выяснять дальше, зная по опыту, что не стоит.

Мика с Джейсоном сели по краям подковообразной кабинки, посадив нас с Натэниелом в центр, но легко можно было всем сдвинуться плотно до тех пор, пока не принесли еду, когда придется сесть свободнее, чтобы действовать вилкой. Но до тех пор мы с Микой держались за ручки, хотя это слабовато сказано. Мы еще и пальцами друг другу руки поглаживали, рисовали кружочки на ладонях, я проводила ему по руке ногтями, и у него закрывались глаза и приоткрывались губы. Он в ответ чуть прижал мне ногтями кожу на запястьях, где бьется пульс, и мне пришлось подавить заметную дрожь.

— Ладно, намек поняла, — сказала я, — не буду больше.

Голос у меня звучал с придыханием.

— Забавно на вас смотреть, ребята, — заметил Джейсон.

— Ага, — согласился Натэниел, и что-то в его тоне заставило меня поднять на него глаза, и вдруг как-то ощутилось, что я смотрю на него с расстояния в несколько дюймов. Мы с Микой все еще держались за руки, но у меня осталось чувство, что я, быть может, как-то Натэниелом пренебрегла. И я хотела уже спросить прямо в лоб, но тут он сказал:

— Вы с Микой всегда должны еще как-то друг к другу прикоснуться, помимо объятия и поцелуя. А иначе между вами всегда какая-то напряженность.

— Мне за это извиниться? — спросила я, все еще не отдышавшись.

— Нет, — ответил он тихо. — Со мной у тебя то же самое.

Его рука нашла мою юбку, заскользила вниз по бедру, пока пальцы не коснулись чулка. Рука подобралась по нему к внутренней поверхности бедра. Я свободной рукой ее перехватила, другая рука сжала сильнее руку Мики, а он сжал мою в ответ, и это помогло мне думать, но думать заставило о них обоих — в том смысле, который спокойному обеду не способствовал.

У меня вдруг пульс забился в горле, и не потому, что я чего-то испугалась. Мэри сказала, что она бы обеденный перерыв сделала себе подлиннее, и мне вдруг показалось, что это было бы не так уж глупо. Я нахмурилась и попыталась мыслить яснее.

Натэниел наклонился и шепнул мне в лицо теплым дыханием:

— Слишком?

Я кивнула, не доверяя своему голосу.

— Мне кажется, так ее не рассмешить, — заметил Мика.

Я кивнула.

Натэниел отодвинулся — чуть-чуть, так, чтобы говорить, не дыша на меня.

— Я не ревную тебя к Мике, потому что ты все еще так реагируешь, будто я тебя касаюсь впервые.

Я обернулась к нему, слегка нахмурясь:

— Ты подразумеваешь, что другим твои прикосновения надоедают?

— Сейчас ты отодвинулся и заставил ее думать, — сказал Джейсон. — От мыслей она не улыбается.

Я посмотрела на него недружелюбно. Он развел руками, будто показывая, что не его вина.

— Я же только сказал, ты сама знаешь, что я прав.

— Я хочу сказать, — ответил Натэниел, — что другим я нужен был на ночь, на несколько дней, ну на месяц, и только. А тебе я никогда, похоже, не могу надоесть.

Я только посмотрела на него:

— Они были дураки, эти другие.

Он улыбнулся — не сексуально, а широко, светло, счастливой улыбкой. Такой, какой я у него и не видела, пока мы с ним долго не прожили. От нее он казался моложе своих двадцати одного года, и она будто показывала, каким он мог бы быть, если бы не потерял семью и не оказался на улице, когда ему еще десяти не было.

Джейсон перегнулся через Натэниела и сказал:

— Вспоминаю, почему не люблю ходить с вами обедать.

— Почему? — спросила я.

Он оглядел нас всех.

— Я думаю, у Джейсона ощущение, будто он лишний, — ответил Мика.

Один из тех моментов, которые не описаны у мисс Мэннерз. У меня с Джейсоном бывает секс, но он мне друг, а не бойфренд. Тут есть разница. Иногда твой друг — и временами любовник — чувствует себя лишним, если ты обнимаешься за обедом со своими бойфрендами, и не надо ли в этот момент его приголубить?

— Я к нему ближе, — сказал Натэниел. — Но я думаю, что он предпочел бы поцелуй от тебя.

Джейсон, верный себе, обнял Натэниела за плечи и сказал киношным голосом:

— Ничего личного, чувак. Просто она — не чувак.

Мы не могли не улыбнуться, и я потянулась через Натэниела чмокнуть Джейсона в щеку. Как будто мы этими прикосновениями увели разговор в сторону от того направления, которое он мог принять.

Мы по дороге сюда выяснили, что у них все прекрасно на уроках танца, которые они ведут, но программа обучения других танцоров из клуба Жан-Клода встретила некоторое препятствие.

— Ты говорил, что у тебя проблемы с обучением новичков, — напомнила я Джейсону.

— Никак не могу убедить женщин из «Цирка» и «Данс макабр», что я преподаватель, а не просто симпатичный парень.

— Они тебя не уважают? — спросил Мика.

— Они на меня вешаются, — ответил он.

Мы с Микой переглянулись, потом посмотрели на него одновременно.

— И это для тебя проблема? Почему? — спросила я.

Он широко улыбнулся:

— Ну, пофлиртовать я люблю, но не когда преподаю. Преподавателю нельзя иметь любимчиков, а если я буду заводить романы в классе, то любимчики появятся. Я пытаюсь заставить этих женщин работать интенсивнее, чем они привыкли, а они работу пытаются заменить флиртом.

Натэниел объяснил:

— Большинство человеческих женщин приходят к нам из стриптизерок, а стрип-клубы, как правило, не похожи на «Запретный плод». Там от них не требуют танца — просто подвигайся и все с себя сними. Джейсон их просит танцевать, по-настоящему.

— Танцевать — работа тяжелая, — сказал Джейсон, — а некоторые из этих женщин привыкли откупаться от тяжелой работы с помощью своей красоты.

— Ты говоришь о женщинах, — заметил Мика. — Я думал, вы мужчин тоже тренируете.

— Да, но они в основном из «Запретного плода», а там Жан-Клод всегда заставляет выкладываться по-настоящему. Из оборотней со мной тоже никто не спорит.

— Они знают, что если не будут делать то, что сказано, разговаривать им придется с вожаком своей группы, — сказал Мика.

Джейсон ему улыбнулся:

— Ага. Калеб та-ак переживал, что ты заставил его из официантов «Запретного плода» перейти в танцовщики, о Король Леопардов!

Мика слегка поморщился.

— Я его не заставлял менять работу. Я предложил ему на выбор список работ, где он заработает больше, потому что он жаловался на безденежье. Я у него Нимир-Радж, и я помог ему обдумать вариант с другой работой. Он решил, что быть стриптизером — меньшее зло.

— Он нас достал своим брюзжанием, — пояснила я.

Джейсон усмехнулся:

— Брюзжать он обожает, о Королева Леопардов!

Я состою королевой при короле Мике, но я, строго говоря, не оборотень и в леопарда не превращаюсь. Анализ крови показал, что у меня в организме несколько видов ликантропии, но я по-прежнему человек. Вирус ликантропии защищает организм носителя от любой болезни, из чего логически следует: заразившись одним видом ликантропии, другой уже не подхватить. Теоретически — так, но у меня получается, что мой организм их собирает. На всем земном шаре есть примерно сорок человек, в том числе и я, которые умудрились оказаться носителями нескольких штаммов и при этом не перекидываться. Такие, как мы, вдохновили ученых на создание вакцины, которая теперь используется для борьбы с ликантропией в мировом масштабе. Мой вклад в медицинскую науку. С каждым новым вирусом приходила возможность вызова соответствующего зверя, как у вампира. И я честно стараюсь этот список не расширять.

Я обернулась к Натэниелу:

— Ты ведь узнал жену Беннингтона?

Он кивнул с серьезным лицом:

— Она была мехолюбкой.

— Кем-кем? — переспросила я.

Джейсон пояснил:

— Это как фанатеющие от значков девки у полицейских или «группи» у музыкантов. Они с нами хотят трахаться потому, что мы раз в месяц шерстью покрываемся.

— У нее были деньги на приватные танцы, — сказал Натэниел, — а в остальном она из тех же мехолюбок. Явно думала, что мы — животные и не в силах устоять против примитивных инстинктов, будто из-за зверя внутри нас мы не можем сказать «нет» или даже права не имеем сказать.

Джейсон нахмурился:

— Я делал такое после работы — никогда за деньги, а просто потому что женщина хороша и меня хочет. Но через какое-то время появилось ощущение, что они бы и тигра в зоопарке оприходовали, если бы он их не сожрал, а меня не слишком от него отличали.

Я одной рукой обняла Натэниела, другой притянула к себе Джейсона:

— Обидно, что люди бывают такие глупые.

Мика прильнул ко мне сзади, и мы попытались обняться все вместе, что в кабинке получилось не очень, но, в общем, получилось. Натэниел и Джейсон улыбались, когда мы сели на места, а это и надо было.

— Кто-нибудь в клубе переступил черту с его женой? — спросила я.

Натэниел покачал головой.

— Жан-Клод в этом смысле очень строг, так что — нет. Есть несколько танцоров и вышибал, которые вполне согласны на мехолюбок, но она хотела, чтобы кто-нибудь из нас сделал это в приватном танце в кабинете. Такая вот у нее была фантазия, а перепихнуться в номере отеля ее не устраивало, о чем она сообщила Грэхему, когда он ей предложил встретиться после работы.

Грэхем — вервольф. Он вышибала, а не танцор, но вполне себе красавчик.

— Какой удар по его самолюбию, — вздохнула я.

— Не такой серьезный, как то, что ты ему продолжаешь отказывать, — ответил Джейсон и осклабился, зная, что попал на больное место.

Я скривилась и вернулась к теме:

— Ее выставили?

Натэниел кивнул:

— Охране пришлось ее вывести, потому что она не слышала нашего «нет», а только предлагала все больше и больше, будто мы шлюхи.

Я прислонилась к нему лицом, не зная, что сказать — потому что когда мы с ним познакомились, он был проституткой. Очень дорогой игрушкой, предоставляемой только избранным клиентам, которые его хотели по той причине, что оборотень может получить страшнейшие раны и остаться в живых.

Очень была суровая профессия, даже для того, кто любит боль так, как Натэниел.

— Очень многие именно так думают о стриптизерах, — заметил Джейсон.

— Знаю, — отозвался Натэниел.

— Я вообще-то думал, что нам надо Аниту развлечь, а не мрачность на нее нагонять, — сказал Мика.

Они оба подняли головы, переглянулись, потом Джейсон мне улыбнулся:

— Кажется, мы обещали отчаянно флиртовать.

— Ты это сказал, а я подумал, что предполагается мое участие, — отозвался Натэниел.

Джейсон улыбнулся уже ему:

— А ты согласен?

Натэниел улыбнулся, пожал плечами и кивнул.

— Тогда начинаем, — заявил Джейсон.

Меня несколько нервировало словечко «отчаянно», но дурацкое положение и мое легкое смущение лучше, чем если они будут грустить. Но, разумеется, флирт меня смутил больше, чем я ожидала.

Когда Джейсон сказал, что они с Натэниелом будут отчаянно флиртовать, я подумала, что имеется в виду флирт в пределах нашей узкой группы, но когда подошел официант, планы поменялись. Официант начал очень уверенно:

— Извините, что так долго.

Я сидела возле Натэниела, и потому очень хорошо видела, что стало у официанта с лицом, когда Натэниел на него посмотрел: просто поднял голову, и этими глазами уставился прямо официанту в лицо. Тут же официант из разумного человеческого существа при деле превратился в заикающегося болвана. Нет, правда. Он мекал, бекал, путался в словах, а Натэниел, заметив эту реакцию, улыбнулся ему, что ситуацию не улучшило. Наконец официант в отчаянии спросил:

— Будете, что пьете? То есть пить, что принести? То есть принести что-нибудь пить?

— Да, — сказала я, и все согласились, — да, конечно.

Он принял у нас заказ на напитки, не отводя глаз от Натэниела, то есть совсем ничего не записывая (это вызвало у меня мысли на тему, что же нам принесут), но мы милостиво его отпустили к другому столу, подальше от обаяния Натэниела.

Джейсон повернулся ко мне и к Мике:

— Ас официантом флиртовать ему можно?

— Нет, — ответили мы хором, и Мика попросил: — Пожалуйста, не надо, потому что сервис в этом случае будет либо великолепен, либо из рук вон, а мы еще должны Аниту отвести обратно на работу.

Ну, а я при своем дурацком характере не могла не спросить Натэниела:

— А ты хочешь пофлиртовать с официантом?

— Если бы в моей жизни не было вас, я бы это сделал, но сейчас знаю, что вам двоим было бы неприятно.

— Вот почему я и просил для него разрешения, — сказал Джейсон.

Я глянула на Мику, и мне показалось, мы поняли друг друга, но я — женщина, и молчаливому общению не доверяю. Мне нужно сказать вслух.

— То есть мы Натэниела лишаем некоторых развлечений?

— Нет, — ответил Натэниел. — Я никогда бы не променял жизнь в одном доме с вами на возможность флиртовать с незнакомыми. Когда я имел такую возможность, счастлив я не был. А сейчас я счастлив.

Я его поцеловала — осторожно, потому что у меня была яркая помада. Он отодвинулся с легким красным мазком на губах.

— Сюда идет официант, — сообщил Джейсон. — Если хотите с ним поиграть, тебе не стоит висеть на Натэниеле.

Я не стала спорить с Джейсоном, потому что если кто знает, как дразнить народ, то это он. Когда официант к нам подошел, мы уже сидели смирно. Напитки он принес, как мы заказывали — может быть, все-таки сервис будет нормальным.

Официант принял у нас заказ, глядя только на Натэниела, будто всех остальных просто и не было. То есть он с нами говорил, даже записывал, что мы сказали, но смотрел только на него. Натэниел ничего такого не делал, только глядел на официанта доброжелательным взглядом. Я не сразу сообразила, что это тоже флирт. Просто дай собеседнику понять, что ты его «видишь» — и это самое главное. Натэниел объяснил мне, что не всегда флирт имеет сексуальную подоплеку. Своего рода флирт ведется с друзьями, с родными, даже когда идет собеседование при приеме на работу, кандидат тоже флиртует: он хочет понравиться, или убедиться, что ты его слушаешь, что тебе небезразлично. Оказалось, что я не очень хорошо умею показать человеку, что он мне нравится — кроме тех случаев, когда пытаюсь завести роман. Узнав, что такое флирт в более широком смысле слова, я стала более приятной личностью в общении... впрочем, менее приятной было бы трудно стать.

Вокруг стола воцарилось молчание, и я поняла, что все на меня смотрят. Наконец посмотрел даже официант. Я на него заморгала:

— Простите, а в чем дело?

— Что ты будешь заказывать? — спросил Мика.

Я понятия не имела.

— Извините, просто не знаю, чего хочу.

Официант снова покосился на Натэниела, потом на меня со словами:

— Я тогда через несколько минут подойду?

Я ему одобрительно улыбнулась, он улыбнулся в ответ, весь осветившись от этого. Потому, наверное, что я сидела рядом с Натэниелом, вот он и мог улыбнуться нам обоим, но я улыбнулась в ответ, и заметила, что он загорелый и волосы у него почти черные, прямые и увязанные в короткий хвост с длинной выбившейся прядью, подчеркивающей линию треугольного лица. Глаза у него были темные, и сейчас искрились желанием привлечь внимание Натэниела. Он был мне симпатичен — и при флирте такого рода это для меня проблема. Я не могла понять, как дать кому-то понять, что я его «вижу», но при этом на самом деле не «видеть». Не могу я притвориться, будто заметила человека — я его либо замечаю, либо нет.

Он улыбнулся ослепительными на фоне загара зубами и оставил меня изучать меню.

— Хорошо, что я не стал на этого спорить, — сказал Джейсон. — А то бы проиграл.

Натэниел посмотрел на него:

— Ты думал, что он гей.

— Ага, судил по его реакции на тебя.

Я изучала меню, пытаясь вспомнить, чего же я хочу. Салат, наверное, какой-нибудь. Или это был сандвич со свининой? Они всегда хороши.

— Но он улыбнулся вам обоим, так что я бы сказал, бисексуал.

— Сандвич с тушеной свининой. Я возвращаюсь на работу, так что могу поесть плотно. Но официант улыбнулся не мне. Он понял, что смотрит только на Натэниела, а я единственная оказалась настолько близко, что он мог смотреть на меня, но не выпускать из виду Натэниела.

— Ты его заставила на себя посмотреть, когда подняла глаза и улыбнулась, — сказал Мика.

— Не нарочно.

— Все мы перенимаем часть обаяния Натэниела, — сказал Мика.

— И ты тоже? — посмотрела я на него.

Он кивнул, улыбнулся и опустил глаза, будто слегка смутившись.

— Я заметил, что некоторое обаяние очень помогает в дипломатии. И вообще лучше нравиться людям. А никто не умеет лучше завоевывать симпатии, чем эти двое.

Договорил он тоном довольно сухим и слегка неодобрительным, но закончил улыбкой.

Джейсон обернулся к нему невинными голубыми глазами:

— Ах, как это мило! Ты у нас брал уроки искусства любв-и-и-и...

Мика посмотрел на него мрачно, и я сообразила, что этот взгляд напоминает мне меня. Не все ли пары немного перенимают манеры друг у друга? Я знала, что много подхватила от Жан-Клода, но я его слуга-человек, а это значит, что черты характера и метафизические дарования перемешиваются в буквальном смысле слова — или мы ими друг друга заражаем? А для Мики я Нимир-Ра, королева леопардов, а Натэниел — зверь моего зова, так что — да, здесь может иметь место та же метафизика. Я выяснила, что моя изначальная тяга к Мике возникла из вампирской силы — моей, а не Жан-Клода. Силы линии Белль Морт — похоть и любовь, с тем ограничением, что управлять кем-то другим ты можешь лишь в той степени, в которой сама согласна быть управляемой. Для меня это действительно оказался обоюдоострый меч, но и с Натэниелом, и с Микой я готова получать рану до самого сердца. К тому времени, как я сделала Джейсона волком своего зова, я уже лучше владела своими силами, и нам удалось до сих пор остаться просто друзьями. Хотя я его к себе привязала в критических обстоятельствах, случайно, просто ища метафизической помощи как можно ближе, я не заставила нас друг в друга Влюбиться с большой буквы. Выяснив это, я вздохнула с облегчением. Он, наверное, тоже.

— Ты и правда не понимаешь, что он заигрывал с нами обоими? — спросил Натэниел.

Я сделала большие глаза:

— Глядя на меня, он мог улыбаться тебе, и при этом на тебя не таращиться. Я думаю, он заметил, что только на тебя и смотрит, и это его все-таки смутило.

Натэниел посмотрел на Мику:

— Ты это видел. Что ты думаешь?

Мика взял меня за руку и нежно ее поцеловал.

— Я думаю, что она не видит себя так, как видим мы.

Я попыталась отнять руку.

— Первое, что я с утра вижу — это себя. И можете мне поверить, когда я вылезаю из кровати, вид у меня тот еще.

Он удержал мою руку.

— Мы тебя не убедили, что у тебя по утрам совершенно потрясающий вид?

Я посмотрела на него мрачно, но руку отнимать перестала.

— Мне все мое детство говорили, что я некрасива, а любите вы меня, ребята, из-за моих вампирских сил. Не властны вы над этим.

Руки Натэниела обняли меня сзади, а спереди ко мне наклонился Мика в поцелуе.

— Ты красива, Анита. Клянусь тебе, это правда, — прошептал он. Я напряглась в их руках, едва не запаниковала — почему?

Вторая жена моего отца была голубоглазой блондинкой, высокой и нордической, как и дочь ее от первого брака, и сын, который родился у нее позже. Брата Джоша я всегда любила, но сама на семейных портретах выглядела мрачной семейной тайной, а Джудит очень быстро объясняла всем подругам, что я не ее дочь, а мать моя была испанских кровей. Недостаток у меня самооценки я всегда относила на этот счет, но теперь поняла, что не только в этом дело. Не то чтобы всплыло глубоко закопанное воспоминание — просто я в эту сторону не думала.

— Примерно год, когда отец был на работе, со мной сидела моя бабуля Блейк. Я только что потеряла мать, а бабуля мне рассказывала, что я уродина, что мне о замужестве нечего и думать, а нужно получить образование, найти работу и самой себя обеспечивать.

— Чего? — спросил Мика, а Натэниел обнял меня крепче.

— Не хочу повторять. Но так поступать с ребенком — свинство.

— Ты же знаешь, что это неправда, — сказал Мика, глядя мне в лицо.

Я кивнула — а потом мотнула головой.

— Нет, не совсем. То есть я вижу, как сейчас люди на меня реагируют, и потому знаю, что выгляжу ничего себе, но на самом деле я не могу понять, почему вы так на меня реагируете. Я знаю только, что бабушка, а потом и мачеха мне говорили, что у меня и рост не тот, и цвет не тот, и красоты нет.

В груди собрался ком, но страх слегка поблек при мысли, что любящая бабушка даже по-настоящему некрасивой девчонке никогда бы такого не сказала. Она бы могла меня подталкивать к усердной учебе и карьере, но не говорила бы, что я уродка и никто меня замуж не возьмет.

Натэниел поцеловал меня в щеку, а Мика — в губы. Я оставалась неподвижной в их объятиях, предаваясь воспоминаниям о давнем детстве.

— Почему я сейчас об этом вспомнила? — спросила я тихо.

— Ты была готова вспомнить, — прошептал Натэниел. — Мы боль вспоминаем кусочками, чтобы не видеть ее всю сразу.

Джейсон у него из-за спины тихо сказал:

— Во-первых, ты красива и желанна, и она сказала злую глупость. Во-вторых, на психотерапии я узнал, что самые болезненные вещи оживают именно тогда, когда ты чувствуешь себя на пике счастья и комфорта.

— Я помню, как психотерапевт Натэниела говорил это, когда у тебя начались плохие сны. Почему это так получается? — спросила я, покоясь в объятиях двух других.

— Ты чувствуешь себя в безопасности и подсознательно считаешь, что у тебя достаточно крепкая страховочная сеть, чтобы взглянуть на то, что было плохо. И поэтому, когда в жизни тебе лучше всего, ты и вытаскиваешь на поверхность худшее из пережитого страдания.

Я повернулась у них в руках, чтобы увидеть лицо Джейсона.

— Вот гадость.

— И еще какая, — ласково улыбнулся он, внимательно на меня глядя. — Ты не хочешь поплакать?

Я задумалась, проанализировала свои ощущения.

— Нет.

— Ничего в этом нет плохого, — сказал он.

Я покачала головой:

— Я знаю, просто плакать не хочу.

— Ты никогда не хочешь плакать, — сказал Натэниел.

С этим я не могла спорить, поэтому просто решила разомлеть у них в руках и сперва поцеловала Мику, потом повернулась, чтобы приложиться щекой к лицу Натэниела, и прошептала:

— Я потом буду плакать, дома.

— Заплачешь, когда до тебя наконец дойдет, — сказал он.

— Мне просто сейчас не хочется.

— А чего тебе хочется? — спросил он.

— Но ты же можешь прочесть мои ощущения?

— Ты меня научила хорошим экстрасенсорным манерам, которые такое запрещают, — сказал он.

— А я сразу пришел с таким манерами, — добавил Мика.

Я кивнула и попыталась сесть снова на скамейку Они подвинулись, отпуская меня.

— У меня какая-то пустота внутри, о которой я раньше даже не догадывалась. И чувствую я себя уязвимой, чего терпеть не могу.

Джейсон потянулся мимо Натэниела, по-дружески похлопал меня по бедру.

— Все нормально, мы здесь.

Я кивнула. Вот в чем проблема, когда кого-то любишь: это тебя ослабляет. Любимые тебе становятся нужны. И когда их нет — кажется, что в мире нет ничего хуже. У меня в голове звучали слова Беннингтона: «Потерять любимое существо — это страшно». Я знала, что это правда, потому что матери меня лишила смерть, когда мне было восемь лет, а жениха в студенческие годы я лишилась по воле его матушки. Если подумать, то дело было в том, что для его семьи я была недостаточно белая и недостаточно блондинка. Не хотели они такого темного пятна на своем родословном древе. И удивительно ли, что у меня на этом месте комплекс? Странно было бы, если бы его не было.

Очень долго после этой первой любви я свое сердце защищала от всех претендентов. А сейчас я сижу в ресторане с двумя мужчинами, которых я люблю, и с третьим, принадлежащим к числу моих лучших друзей. И как же я подпустила такую уйму народа так чертовски близко?

Официант вернулся к столу. Он улыбался мне сверкающей улыбкой, и я видела, что смотрит он не на Натэниела, а на меня. Я стала было делать то, что уже много лет делала, когда мужчины на меня реагировали: набычилась и посмотрела на него Взглядом с большой буквы, — но тут поняла, что мне не хочется злиться. Я ему улыбнулась, показала, что я его вижу, понимаю, что он на меня тратит улыбки, и благодарна ему за это. Я позволила себе улыбнуться в ответ и сделать счастливое лицо. Улыбка не предназначалась только официанту, она была всем окружающим меня мужчинам, но официант от нее улыбнулся еще шире, и глаза у него засветились. И не было плохого в том, чтобы поделиться такой улыбкой. Это было очень хорошо, пусть и с совершенно незнакомым человеком.

Миз Натали Зелл сидела напротив меня, распустив рыжие локоны искусной путаницей прядей, едва достающих до плеч, но создавалось впечатление, что волосы у нее длинные. Это была хорошая иллюзия и дорогая, наверное, но в этой женщине все — от сшитого на заказ кремового платья до идеальной кожи под еще более идеальным гримом, таким незаметным на первый взгляд, что будто его и вовсе не было, — все в ней дышало деньгами. У меня достаточно бывало богатых клиентов, чтобы на взгляд узнавать людей, у которых деньги есть и всегда были. Почти сразу мне стало абсолютно ясно, что Натали Зелл — женщина, никогда ни в чем не нуждавшаяся, и она не видит причин, почему бы это должно было измениться. Она изогнула бледные губы, и свет на них отразился матово, без блесток. Старые деньги редко бывают кричащими — это для нуворишей.

— Я хочу, чтобы вы подняли из мертвых моего мужа, миз Блейк, — с улыбкой сказала она.

Я поискала у нее в лице признаки горя, но серовато-зеленые глаза смотрели незамутненно, прямо, и ничего в них не было, кроме легкой искорки хорошего настроения и тщательно контролируемой силы личности. Наверное, я слишком долго глядела ей в глаза, потому что она опустила ресницы, прерывая этот контакт.

— Зачем вам нужно, чтобы я подняла мистера Зелла из мертвых? — спросила я.

— Это действительно важно при тех ценах, которые взимает за ваши услуги ваш бизнес-менеджер?

— Это важно, — кивнула я.

Она положила ногу на ногу под светлым платьем — длинные ноги, изящные. Мне показалось, что она сверкнула ляжкой, но это может быть просто привычка, ничего личного.

— Мой психотерапевт считает, что последнее «прости» поможет мне завершить гештальт.

Это была одна из стандартных причин, по которым я соглашаюсь поднять мертвеца.

— Мне нужно будет имя вашего психотерапевта.

В глазах ее пропало легкое добродушие и мелькнула подспудно ощущавшаяся сила личности, сдерживаемая железной рукой в лайковой перчатке. Про психотерапевта я ей не поверила.

— А зачем вам его имя? — спросила она, откидываясь в кресле для посетителей, вся — воплощенная элегантность.

— Стандартная проверка, — улыбнулась я, чувствуя, что до глаз улыбка не совсем дошла. Можно было бы постараться, но я не стала. Мне не нужен был ее душевный комфорт, мне нужна была правда.

Она назвала имя. Я кивнула.

— Ему надо будет написать подтверждение, что он действительно думает, будто созерцание вашего мужа в виде зомби вам показано. У нас было несколько клиентов, которые не слишком хорошо реагировали.

— Я понимаю, что людей может травмировать вид обычного анимированного зомби, гниющего и страшного. — Она скорчила рожицу, потом чуть подалась ко мне. — Но вы поднимаете зомби, которые кажутся настоящими людьми. Мой психотерапевт сказал, что Чейз будет как живой и поначалу даже будет думать, что он живой. Если так, то что в этом может быть травматичного?

Я была уверена, что если позвоню этому психотерапевту, он ее рассказ подтвердит. Может, эта уверенность в ответе психотерапевта меня насторожила, или что-то другое, но что-то было не так в ее реакциях. Обычно горе видно даже сквозь бравое лицо. Либо она социопатка, либо ей глубоко плевать на ее покойного мужа Чейза Зелла.

— Значит, я поднимаю вашего покойного мужа в виде зомби, который может говорить и думать. Вы с ним беседуете и прощаетесь. Я верно вас поняла?

Она довольно улыбнулась и снова откинулась на спинку кресла.

— Совершенно верно.

— Я думаю, вам следует обратиться к кому-нибудь из других аниматоров в «Аниматорз инкорпорейтед».

— Но ведь только о вас говорят в один голос, что вы можете поднять зомби, который мыслит, выглядит и действует, как живой.

Я пожала плечами:

— Есть в этой стране еще парочка таких, кто может.

Она покачала головой, встряхнув дорогой прической.

— Нет, я узнавала. Все говорят, что только ваша работа гарантирует полное жизнеподобие зомби.

Тут у меня возникла нехорошая мысль.

— Вы хотите, миз Зелл, чтобы ваш покойный муж мог в последний раз — что именно сделать?

— Я хочу, чтобы он еще раз оказался живым.

— Секс с зомби, как бы ни был он жизнеподобен, все еще считается преступлением. Я не смогу вам в этом помочь, закон запрещает.

Она даже покраснела под идеальным макияжем.

— Я не намереваюсь делать с ним это когда бы то ни было снова, тем более в виде зомби. Это... это отвратительно.

— Рада, что мы в этом согласны.

Она оправилась, хотя я ее и шокировала. Приятно было знать, что это возможно.

— Значит, вы поднимете Чейза из могилы?

— Возможно.

— Почему нет? Если дело в деньгах, я удвою ваш гонорар.

Я приподняла бровь:

— Это большие деньги.

— У меня они есть. За это мне нужно, чтобы мой муж снова на несколько минут оказался в живых.

Не могу сказать, что же именно проявилось у нее в глазах в этот момент или почему оно мне не понравилось. Я слишком часто имею дело с преступниками, чтобы не быть подозрительной, и у меня хватало клиентов, чье вранье чуть не доводило меня до гибели. Для одной клиентки я подняла мужа, которого она убила, и он сделал то, что делают все убитые зомби — убил своего убийцу. И пока он не выдавил из нее жизнь, я никакой малости не могла ему приказать. Так что поневоле я стала настороженно относиться к историям, которые мне рассказывают добрые люди в кресле для посетителей.

— И что будете вы делать в эти минуты, миз Зелл? — спросила я.

Она сложила руки на груди и посмотрела на меня исподлобья. Больше она уже не пыталась выглядеть хорошенькой или безобидной. Глаза вдруг стали из зеленых серыми, и это была серость стали, как у полированного ствола.

— Вы знаете. Кто, блин, вам разболтал?

Я пожала плечами и улыбнулась ей, давая возможность гадать самой.

— Сволочь садовник, да? Надо было мне самой наточить топор.

Я, продолжая неопределенно улыбаться, посмотрела на нее приглашающим взглядом. Потрясающе, сколько человек может рассказать, если сидеть тихо и делать вид, что знаешь больше, чем показываешь.

— Я заплачу вам обычный гонорар плюс миллион долларов чистыми, без налога, и только мы с вами будем знать.

На это я уже подняла обе брови:

— Это много денег.

— Дело не в деньгах. Мне нужна месть.

Я постаралась не выразить на лице удивления. Надо, чтобы она верила, будто я знаю больше, чтобы она продолжала говорить.

— Истинно мертвым невозможно отомстить, миз Зелл. Они мертвы. Никакая месть не даст вам большего.

Она наклонилась вперед, вытянув руки почти умоляющим жестом.

— Но ведь вы же можете его снова сделать для меня живым. Он же будет верить, что жив, да?

Я кивнула.

— И вы можете это сделать без человеческой жертвы, да?

— Большинство аниматоров и с человеческой жертвой этого не может.

Она глянула на меня:

— Вы настолько самоуверенны? Или настолько хорошо владеете своей профессией?

— Самоуверенности здесь нет, миз Зелл. Только правда.

Почему-то у нее сделался довольный вид.

— Тогда поднимите его для меня. Поднимите, и пусть будет жив. Он же будет ощущать эмоции?

— Да.

— Страх? Может зомби испытывать страх?

— Тот, кто думает, что жив, и выглядит, как живой, будет бояться. Почти все они пугаются, поняв, что они на кладбище. Некоторые шарахаются, видя свое надгробье. Лучше всего, если им его не показывать. Они от этого могут перестать воспринимать ваши вопросы или вашу месть.

— Но он будет меня видеть, узнает меня? И когда я за него примусь, он будет меня бояться?

Я кивнула:

— Да...

— Прекрасно! Так вы это сделаете?

— Вы действительно собираетесь рубить вашего покойного мужа топором?

Она кивнула, и лицо ее было твердым и уверенным. Глаза поблескивали, стали совсем темно-серыми, как тучи перед бурей.

— О да, и еще как. Я его изрублю на куски, а он будет меня умолять, чтобы я перестала. Пусть думает, что я его убиваю по-настоящему.

Я посмотрела ей в лицо и хотела спросить, не шутит ли она, но знала ответ.

— Вы хотите, чтобы последним воспоминанием о муже у вас осталось, как вы его рубите топором?

Она кивнула.

— Долго вы были женаты?

— Почти двадцать пять лет, — ответила она, и это сдвинуло мою оценку ее возраста не просто «за сорок», а на «почти пятьдесят», хотя и не похоже было с виду.

— Мужчина, за которым вы были замужем, с которым вместе жили, любили когда-то, прожили двадцать пять лет — и вы хотите изрубить его в котлету?

— Ничего на свете так не хотела.

— Чем же он так вас достал?

— А это не ваше дело, — ответила она, и по лицу было видно: она уверена, что я этот ответ приму. Очевидно, теперь, когда мы сговорились о цене, она решила, что можно быть высокомерной.

— Мое, если вы хотите, чтобы я его подняла. Некоторые преступления, магические воздействия, жизненные проблемы иногда модифицируют поведение зомби, затрудняют управление им. Что он сделал такого страшного?

— Он сказал мне, что детей не хочет. Что они будут мешать его бизнесу и нашей общественной жизни. Я его любила и на эти правила согласилась. Другие подруги, бывало, пропускали пару приемов таблеток и случайно оказывались беременными, но я играла честно. Чейз не хочет детей — значит, их у нас не будет.

Глаза ее смотрели куда-то вдаль, будто не мой кабинет она видела, а что-то далекое и печальное.

— Если вы так хотели детей, мне очень жаль, что он лишил вас этой возможности.

Она снова перевела взгляд на меня, и он теперь был полон гнева, как и ее лицо. Ну и злилась же она!

— Две недели тому назад ко мне пришел какой-то молодой человек. Он мне рассказал, что недавно умерла его мать, и он нашел письма. И показал мне письма моего мужа к его матери. Фотографии их в отпуске. Он ее возил в Рим, а меня нет. Возил ее в Париж, а меня нет. Когда-то он мне сказал, что никогда не видел столь мало романтичной женщины, как я — и это одна из причин, почему он хотел видеть меня своей женой и партнером: он знал, что я не позволю никаким сантиментам встать между нами и нашим успехом и богатством, потому что я стремилась к этому так же, как и он.

— Вы всегда были богаты?

Она кивнула:

— Это на мои деньги он основал свою компанию, но заработал намного больше. И было его письмо к этой женщине, где черным по белому сказано, что если бы он не подписал добрачный контракт, по которому в случае развода он отдает контрольный пакет компании и остается без денег, он бы развелся со мной и жил бы с ней и с их сыном.

Лицо у нее было опрокинутое — лицо человека, увидевшего самое худшее и оставшегося в живых. Изящные ухоженные пальцы судорожно переплелись у нее на коленях, и она смотрела куда-то мимо меня, на то, что мне видно не было.

— Это, наверное, больно было прочесть, — сказала я.

Она не реагировала.

— Миз Зелл! — окликнула я ее негромко.

Она встряхнулась — как птица, оправляющая перья, и посмотрела на меня жестко. Я много на своем веку видала жестких взглядов — это был хорошо выполнен. Я поверила, что сверкающий новый топор она будет использовать именно так, как сказала.

— На когда мы можем это запланировать? — спросила она.

— Ни на когда.

— То есть? — не поняла она.

— Я этого делать не буду.

— Не говорите глупостей. Сделаете, конечно.

— Нет, миз Зелл. Я не стану.

— Два миллиона сверх вашего гонорара. Два миллиона долларов, о которых никто, кроме нас, знать не будет.

Она была очень в себе уверена. Я покачала головой:

— Не в деньгах дело, миз Зелл.

— Вы обязаны это для меня сделать, миз Блейк. Вы единственная, кто может поднять зомби, испытывающего реальный страх и реальную боль.

— Я не могу гарантировать, что он будет испытывать ту же боль, что испытывал бы при жизни, — сказала я, цепляясь за детали, чтобы не думать о другом.

— Но ведь больно ему будет? По-настоящему?

— У него будет способность чувствовать. У меня были зомби, падавшие, когда споткнутся о камень. Они реагировали так, будто это больно.

— Идеально!

Сколько предвкушения прозвучало в этом слове. Я представила себе, что она предвкушает, — и у меня живот свело судорогой.

— Давайте проверим, миз Зелл, правильно ли я понимаю — чтобы не осталось неясностей. Вы хотите, чтобы я подняла из мертвых вашего мужа Чейза, чтобы он при этом думал, будто он жив, чтобы мог испытывать ужас и боль, когда вы его будете рубить топором. Вы отдаете себе отчет, что топор не убьет зомби, и он будет мыслить и бояться все время, даже когда вы разрубите его на куски? Будет бояться до тех пор, пока я снова не уложу его на покой.

— Я не хочу, чтобы вы укладывали его на покой. Я хочу, чтобы эти куски закопали как есть, чтобы он был похоронен заживо и осознавал это, пока не сгниет.

Я медленно, очень медленно моргнула — так я поступаю в те моменты, когда ни черта не могу придумать, что сказать. Наконец я нашла слово:

— Нет.

— Что значит — нет? — спросила она.

— Нет — это такое слово, означает отказ. Я не стану этого делать.

— Три миллиона.

— Нет.

— Сколько это будет стоить? — спросила она.

— У вас нет таких денег.

— У меня? Есть.

— Господи, женщина, если у вас хватает ума понять, о чем вы меня просите, то я никогда не слышала ни о чем худшем, что сделал бы один человек другому. Вам стоило бы испугаться этого, миз Зелл. Стоило бы, если знать, с какого рода преступлениями мне приходилось иметь дело.

— Вы работали с серийными убийцами и одичавшими монстрами, я знаю. Я про вас навела справки, Анита Блейк.

— Очень мило с вашей стороны. Но такой мерзкой работы, как вы, у меня еще не было.

— Мне безразлично ваше мнение обо мне, лишь бы вы сделали, что я хочу.

— Нет.

Я оттолкнулась от стола.

Наконец до нее дошло, что я всерьез, и она испугалась. Из всех возможных эмоций страха я ожидала менее всего.

— Если не деньги, то что же? Чего ты хочешь, Анита? Скажи, и если это можно купить за деньги — оно твое. Чего ты хочешь?

— От вас — ничего. Абсолютно.

— Не для тебя, так для твоих бойфрендов. Я изучила твою жизнь — не может не быть чего-то нужного, что можно купить за деньги.

— Уходите, — сказала я.

— Я не приму отказа. Ты единственный аниматор, который может поднять Чейза достаточно живым для страдания. А я хочу, чтобы он страдал, Анита.

— Да, я это уже слышала.

Я пошла обходить стол — чтобы открыть дверь и выгнать эту тетку к хренам отсюда. Она тоже встала — на каблуках оказалась меня почти на фут выше — и остановилась между мной и дверью. Я могла бы ее скрутить, но наш бизнес-менеджер Берт сильно морщится, если на территории фирмы кому-нибудь поставить фингал.

— Мне доводилось слышать, что не все твои ликвидации вампиров проходили законно, Анита.

И она была права. Но все они либо пытались меня убить, либо угрожали, либо хотели сожрать, или угрожали тем, кого я защищала. Эти воспоминания не тревожили мой сон.

— Во-первых, не Анита, а миз Блейк. Во-вторых, обо мне много чего говорят, я бы не всему верила.

Когда-то я совершенно не умела врать, но это уже было давно.

— Я представлю в полицию доказательства некоторых ваших преступлений, и значок у вас точно отберут. А может, и не только значок.

— А я расскажу полиции, чего вы от меня хотели — потому что всякий, кто готов такое сделать, может так поступить и с живым человеком. — Я всмотрелась в ее лицо. — Как там, кстати, поживает его незаконный сын? — В лице ее мелькнула какая-то неуверенность. — Если с ним хоть что-нибудь случиться, я позабочусь, чтобы полиция явилась к вам.

— Вы не знаете его имени.

— Ну, бросьте. Будто его так трудно узнать. Наверняка найдется в интернете страничка, где он говорит, что его отцом оказался Чейз Зелл. — Она посмотрела на меня, наморщив лоб, будто прикидывая, не права ли я. — Так вот, с мальчишкой ничего не случится. Иначе у вас денег не хватит откупиться от тюрьмы, в лучшем случае — от дурдома.

— Я не сумасшедшая, миз Блейк. Я — обманутая женщина.

— Он был женат на вас двадцать пять лет. Я считаю, что бедняга был наказан достаточно.

Этого хватило. Она повернулась на «шпильках» дорогих туфель и медленно вышла. Если бы я знала, что заставит ее уйти, я бы сказала это раньше.

Похоже, что мне выдалась неделя заказов «живых» зомби для очень нехороших целей.

Через две недели я снова оказалась в ресторане, где Мика, Натэниел и Джейсон флиртовали с официантом. Да, и я тоже. На этот раз я сидела не в кабинке, и совсем одна. Хотя, если честно, я в своей взрослой жизни куда чаще обедаю одна, чем в компании. У работников «Аниматорз инкорпорейтед» расписание плавающее, и обед у всех в разное время. Иногда я беру с собой книжку, иногда мне просто хочется выбраться из офиса. Сегодня я принесла последний номер «Аниматора» — нашего профессионального издания. Пару статей там я хотела прочесть, так что сделаю заказ, почитаю и, даст бог, что-то узнаю новое.

Официантка, принимавшая заказ на напитки, была миниатюрная женственная блондинка, но принес их высокий темноволосый официант. Тот самый, что был в прошлый раз. Поставив на стол колу, он улыбнулся и сказал:

— Я поменялся с Кэнди столами. Вы не против?

Я покачала головой и ответила с улыбкой:

— Нет, не против.

Он улыбнулся еще светлее, чем я помнила по прошлому разу. А я сделала то, чему научилась в прошлый раз: улыбнулась в ответ. Еще два его прохода туда-обратно мне понадобились, чтобы дошло: он думает, что я флиртую с намерением. И лишь когда он задержался у моего стола, продолжая говорить после того, как принес еду, я поняла, что допустила некоего рода тактическую ошибку. Одно дело — флиртовать в полной безопасности под защитой собственной группы, когда часть нагрузки принимают на себя Натэниел и Джейсон, а Мика наблюдает, и совсем другое дело — когда участвуем только я и официант. Да, блин.

Его звали Ахсан, он оказался студентом колледжа, специализация по театру и дополнительная — по литературе. В этом году он получал диплом и начинал учиться на магистра. Целью себе он ставил преподавание в колледже, если театральная карьера не получится.

Все это я узнала, поскольку не понимала, как мне прекратить этот разговор. Флирт начала я, значит, вина моя, а когда я виновата, я стараюсь сама вину исправить. Но с Ахсаном получилось как в той сцене из «Фантазии» с Микки-Маусом, когда метлы начинают носить воду. Флиртовала и начала игру я, но я понятия не имела, как ее прервать. В смысле, я могла бы поступить прямолинейно, как обычно, но начала-то я, значит, должен быть способ изящно отступить? Но сейчас я уже была уверена: он думает, что я пришла одна, чтобы чувствовать себя с ним свободнее. Только этого не хватало. Теперь я вспомнила, почему никогда не флиртую забавы ради — не знаю, как. Могу флиртовать, чтобы завести отношения или ради секса, но в ни к чему не обязывающем флирте я полный ноль.

Влипла.

Я могла бы разыграть карту в разнице возрастов, но мальчик точно возраста Натэниела, так что мне не удалось бы убедить его, что меня отпугнула разница в восемь лет. И я думала, чем же можно его осадить мягко или не раздражена ли я уже достаточно, чтобы сделать это жестко, но тут я ощутила энергию. Не обычную психоэнергию человека, а энергию оборотня. Это был кто-то достаточно мощный, чтобы волоски поднялись на руках и поползли мурашки по спине — не отзовется ли этой энергии кто-нибудь из моих собственных зверей. Тени внутри меня задвигались, будто чья-то невидимая рука погладила где-то в самой глубине тела. Да, силен оборотень. Либо это предупреждение, что ко мне приближается враг, либо кто-то учуял моих зверей и решил, что я настоящий оборотень. В некоторых сообществах поощряется охрана своей территории, и один из способов это сделать без реальной драки — выпустить силу. Безопасный способ сказать: не связывайся со мной.

А если энергия исходит от врага — тогда это угроза. Так как это точно не узнать, пока не станет слишком поздно, я решила считать, что это враг. Лучше быть подозрительной, чем мертвой.

Мило улыбнувшись Ахсану, я сказала:

— Ты меня извини, Ахсан, с тобой очень приятно трепаться, но мне пора на работу. Дай мне счет.

— Можно твой телефон записать?

— Знаешь, ты мне лучше свой напиши, когда счет принесешь.

Он потратил на меня еще несколько улыбок, потом все же устремился через забитый ресторан взять счет и нацарапать на чем-то свой номер. Зато хотя бы мирный официант не будет стоять возле моего стола, когда подойдет враг. Еще была отдаленная возможность, что это нечто вроде предварительной попытки флирта. Некоторые по-настоящему сильные ликантропы вечно ищут кого-нибудь, подходящего им по силе. Такой паре легче держать в руках всю группу животных и отпугивать других оборотней, чтобы с тобой не связывались. Но то, что я сейчас чувствовала, для флирта было многовато. Единственная причина выделять энергию, от которой так густеет, нагревается и твердеет воздух, что дышать трудно, — это пометить свою метафизическую территорию и показать мне, что он больше меня и злее меня. Что вполне меня устраивает.

Как можно небрежнее я вытащила из подмышечной кобуры пистолет и убрала руку с ним под стол.

Собственный вариант силы оборотня я не пыталась призвать. Во-первых, я не была столь сильна как тот, кто шел сейчас ко мне — это я чувствовала просто по бурлению силы. Во-вторых, иногда, когда я призываю свою силу, она выходит из-под контроля: то, что я не перекидываюсь, еще не значит, что сидящие во мне звери не рвутся наружу. Еще как. Они чуть не разорвали меня изнутри, пока я наконец научилась держать их в узде. И это не просто больно: всегда есть шанс, что когда-нибудь я перекинусь по-настоящему, а в переполненном ресторане это было бы не совсем удобно. Кроме того, если это попытка флирта со стороны крутого мачо, он поймет, что неправильно меня определил, и отстанет.

Силы было столько, что я даже не могла определить направление, откуда она исходит. Как будто находишься в самом центре какого-то суховея. Но черт побери, у меня есть сила похолоднее этой, и сейчас я ее включила, чтобы не дать своим зверям восстать, потому что ликантропия — проявление жизни, горячей крови, такой горячей, что она, может быть, самое живое, что в нас есть. А я призвала свою силу некроманта, которая всегда со мной. Как будто разжала кулак, который всегда держу крепко зажатым. Эта сила похолоднее, ближе к вампиру, чем к оборотню. Она разлилась вокруг, среди столов. Несколько чувствительных поежились, но вреда от нее им не будет. Ничего она с ними не сделает, потому что ничто мертвое не расхаживает по земле среди бела дня. По крайней мере, в этом городе. Свою силу я пролила как холодную воду против жара его силы — самцовой, судя по ощущениям.

Получилось даже лучше, чем я думала, как вода на огонь, и «пламя», которое разогнал он вокруг себя, погасло, только ядро еще светилось. Я увидела, как он идет ко мне между столов, и тело его окружено было дрожащим мерцанием силы, будто призрачным жаром. Интересный эффект — будто моя сила некроманта затолкнула обратно его силу оборотня. Я раньше не видела, чтобы так получалось, но запомнила на будущее как полезный факт.

Я посмотрела на него, он на меня — через несколько ярдов расстояния. И когда наши глаза встретились, я поняла, что о романтике и речи нет — даже о романтике оборотней. Он был высок, чуть выше шести футов, разве что ботинки у него на каблуках — тогда чуть ниже. Волосы светлые, сострижены почти наголо. Что-то в нем было военное, но он не казался солдатом — по крайней мере, таким, которого обучали на государственной службе. Он был одет в черный пиджак, застегнутую на все пуговицы черную рубашку и в черные джинсы. Даже пряжка пояса у него была черная — может быть, потому что блестящий металл привлекает пули в перестрелке. Он снова направился ко мне, показывая опущенные открытые ладони — что идет без оружия. Но я не обманывалась: пиджак не совсем плотно прилегал на правом бедре, из чего был вывод, что он правша, а пистолет достаточно велик, чтобы выпирать из-под пиджака.

Незнакомец осторожно приближался к моему столу, все так же держа руки по швам ладонями вперед, чтобы я видела — они пустые. Но я знала, что он — оборотень, а поэтому и с пустыми руками сильнее, быстрее и смертоноснее любого присутствующего здесь человека. Оборотню не нужны когти и зубы, чтобы сломать тебе шею — хватит силы и скорости, а они у него найдутся.

— Ближе не надо, — предупредила я до того, как подошел к столу вплотную. Если бы был способ удержать его еще дальше без крика и привлечения внимания, я бы им воспользовалась.

Он послушно остановился, но я ощутила удар его силы и ноздри у меня затрепетали от его запаха. Ему пришлось больше призвать жаркой силы своего зверя, чтобы прогнать холод некромантии. В воздухе повис густой, тяжелый, омытый жаром запах льва, и львица во мне подняла голову и посмотрела на меня — если что-то, живущее у тебя внутри, может на тебя посмотреть. В таком виде мой разум их визуализирует, моих зверей, чтобы я могла их «видеть», не теряя того, что осталось от здравого рассудка.

— Хороший котик, молодец, — сказала я, обращаясь не к бледно-золотому образу у себя в голове. Образ тем временем понюхал воздух и басовито мурлыкнул — львице понравился запах. А это значило, что подошедший лев именно так мощен, как я опасалась. Львы, тем более львицы, требуют себе сильного партнера. Вероятно, это связано с тем, что настоящие львы, завоевав прайд, убивают в нем всех львят. Когда на кону — жизнь твоих детей, хочется, чтобы самец был способен их защитить.

Тонкие губы мужчины сложились в улыбку еще более тонкую, но он кивнул, и то, что я распознала в нем кота, почему-то заработало мне очко. Он понюхал воздух и посмотрел на меня более серьезно. Он учуял мою львицу, и это его вроде бы удивило. Что во мне есть лев, он не знал: это хорошо. То есть он не все обо мне знает — это еще лучше.

Он покосился в сторону, и я подавила импульс посмотреть туда же — только самым краем глаза. Слишком близко он ко мне был, чтобы отводить от него глаза. Вряд ли он на меня бы набросился, но уверенности в этом не было, и потому я только уголком глаза увидела, что Ахсан движется ко мне. Оборотень повернулся к нему, совершенно на меня не глядя. Оскорбление — или проявление доверия?

Ахсан чуть приостановился, чуть вздрогнул, подходя к столу. Слегка почувствовал гудящую вокруг нас паранормальную энергию — в плюс ему. Заводить с ним роман я не хотела, но не хотела, и чтобы его убили. Он посмотрел на этого мужчину, стоящего возле моего стола, но не «за» ним. И ситуация вдруг оказалась не просто опасная, а еще и неловкая.

Только этого не хватало.

Асхан посмотрел на меня, на него, улыбка у него слегка увяла.

— Это тоже... друг? — спросил он, слишком долго помедлив перед последним словом.

— Нет, он не друг, — ответила я.

— Коллега, — сказал оборотень совершенно ординарным, даже любезным тоном. — Я увидел, что Анита уходит, и решил, что ее стол освобождается. Других-то свободных не было.

Асхан успокоился, а я нет, потому что незнакомец сумел успокоить официанта и высказать скрытую угрозу в адрес всех посетителей ресторана. Я велела себе дышать медленно и ровно, а пистолет держала наведенным примерно на середину тела незнакомца. Хотя при его росте и высоте стола ему бы надо надеяться, что курок спускать не придется, потому что выстрел пришелся бы низко, в смысле, ниже талии. Если стрелять выше, пистолет будет виден посетителям, а этого мне не хотелось. Он был прав: в ресторане полно совершенно посторонних прохожих. Полно человеческих тел, которые пуля с серебряной оболочкой убивает не менее верно, чем оборотней, черт бы все побрал. Не говоря уже о том, что проявленное им количество силы показывало: этот может вырастить когти на человеческих руках, не превращаясь полностью, что дало бы мне время его убить. Когти — они как выкидные ножи — быстрые. Порезать людей он успеет быстрее, чем я — его убить. Ситуация просто ощетинилась плохими исходами.

Львица во мне медленно порысила вверх, как если бы могла на самом деле. Я знала, что это утешительная иллюзия, которую создает мой разум, но она шла по тропе вперед, а это значило, что она подходит ближе к поверхности меня. Меньше всего мне нужна была бы попытка перекинуться в ресторане — она бы отвлекла мое внимание от врага. Я постаралась успокоить пульс, замедлить дыхание. У меня все под контролем.

Ахсан потратил на меня еще одну сверкающую улыбку, и я заставила себя улыбнуться в ответ, когда он мне подал папку из искусственной кожи, где лежал счет. Вот почему в кино такого ни с кем не бывает? Как мне заплатить по счету одной рукой, другой под столом направляя пистолет и не сводя глаз с противника, который умеет двигаться так молниеносно, что человеческому глазу не уследить?

Я открыла папку левой рукой, правую с пистолетом держа под столом. Не опасайся я, что Ахсан вызовет копов или скажет менеджеру, который их вызовет, я бы могла показать пистолет случайно и посмотреть, не снизит ли это градус флирта. Но пока что я еще не была готова разжигать конфликт.

Вместе с чеком лежала еще одна сложенная бумажка. В обычной ситуации я бы ее развернула и посмотрела, но сейчас я старалась не отвлекаться от оборотня. Взяв листок, я спросила у Ахсана:

— Твой телефон?

Он кивнул и улыбнулся веселее.

Я знала, что моя улыбка с его и близко не сравнится, и подумала: а что бы сделал Натэниел? Я, как могла, попыталась напустить на себя такое выражение, но улыбка, которая получилась, принадлежала не Натэниелу, а была целиком моя — наполовину зовущая, наполовину угрожающая, будто говорящая: «Если меня укусишь, я в ответ тяпну». Первым мне ее смысл объяснил Джейсон, зато улыбка у меня честная. Потому что жизнь у меня такая.

И она не обескуражила Ахсана ни на капельку. У него улыбка из веселой стала серьезной, глаза приобрели тот вид, который бывает у мужчины, глядящего на женщину, которая ему действительно нравится. Вот теперь я его слишком заинтриговала. Не надо было мне флиртовать, держа кого-то под дулом пистолета. Очень трудно делать то и другое одновременно.

Я глянула на оборотня — он улыбался шире, будто понимал, насколько мне неловко. А может, просто веселился на мой счет. Но в глазах у него была настороженность, которой не было раньше. Непонятно, что она значила, но что-то я сделала, из-за чего он занервничал. Если только понять, что именно, я бы это повторила. Когда-то я могла обманывать врагов своей миниатюрной женской хрупкостью, но сейчас моя репутация среди противоестественных созданий заставляла врага забыть о внешности и оценивать меня как угрозу, как хищника, специализирующегося на других хищниках.

Я сделала единственное, что пришло в голову: сунула телефон Ахсана в карман и вытащила кредитную карту, которая лежала в том же кармане. Ее я вложила в папку со счетом и отдала ему. Еще раз улыбнулась, повернулась к своему «коллеге» и сказала:

— А я не знала, что ты сегодня работаешь.

Ахсан понял намек и оставил нас вдвоем.

Оборотень начал медленно подходить ближе, все так же держа руки на виду. Я не стала его останавливать, потому что единственный способ обезопасить публику от выстрелов — подпустить его поближе, чтобы точно не промахнуться. Ставка была на то, что моя собственная быстрота псевдооборотня позволит мне его застрелить прежде, чем он меня убьет. Может, он не убивать меня пришел, но явно он не имел в виду ничего хорошего. Я бы на это приличные деньги поставила.

Он подошел к краю стола, расставил руки чуть шире и спросил:

— Можно мне сесть? Мне бы не хотелось, чтобы ты стреляла туда, куда сейчас целишься.

С этими словами он радостно улыбнулся, но до глаз улыбка не дошла. Я знала эту улыбку и эти холодные глаза. Слишком много я работала с теми, кто так улыбается — и в зеркале ее тоже часто видела.

— Разумеется, — ответила я, — садись.

И кивнула на стул, который стоял не напротив, а рядом со мной.

Он стал было придвигать стул, но я сказала:

— Не надо. Сиди подальше от стола, чтобы я видела, что пистолет у тебя по-прежнему в кобуре.

Он слегка кивнул и чуть повернул стул ко мне, закинув лодыжку на колено — очень такая мужская поза, будто парень предъявляет пах для инспекции. Меня он не интересовал, но мою львицу — весьма, потому что она — один из немногих во мне зверей, не имеющих пары вне меня. Поэтому она куда больше интересуется львами, чем мне было бы удобно. Есть один оборотень-лев, который настоятельно на эту работу предлагается, но я пока его избегаю. Мужчин в моей жизни хватает за глаза.

Я замедлила движения львицы дыханием и пульсом, но образ, который она мне вложила в голову, был далеко не человеческий. Ей хотелось, чтобы я встала на колени и потерлась об него, чтобы больше было его запаха, чтобы ощутить его кожу.

С пистолетом в руке такие мысли давить легче. Я дала ей понять, что мы в опасности, а это всех моих зверей успокаивает. Опасность они понимают, а из моего опыта знают, что делает пистолет.

Оборотень держал руки на коленях и повернулся так, чтобы пистолет точнее смотрел ему в грудь. С такой дистанции случайных пострадавших не будет, потому что, как бы ни был он быстр, от пули с расстояния в три фута ему не уйти.

— Для ясности, — сообщила я. — Если попытаешься двигаться быстро, я просто спущу курок, поскольку я знаю, что на таком расстоянии это мой единственный шанс.

Он кивнул, все так же улыбаясь, и издали могло показаться, что мы ведем дружелюбный разговор.

— Ты меня заставила подойти ближе, чтобы случайно этих добрых людей не зацепить. Я чую твой запах, Анита, и знаю, что за этим столом я не единственный кот. Слишком много думать о комнатных зверьках — это слабость, Анита.

— Ты про людей? — нахмурилась я.

Он кивнул, продолжая улыбаться.

— У меня значок. Заботиться о них — это вроде моей работы.

— Так вот, давай первым делом проясним ситуацию. Если со мной что-нибудь случится, те, кто тебе дорог, погибнут.

— Ты об этих людях в ресторане?

— Нет, но я теперь знаю, что они тебе небезразличны, и это облегчает работу. — Он кивнул мне за спину. — Там иллюстрация.

— Если почувствую, что ты шевельнулся, я спущу курок.

Львица во мне зарычала в воздух, и отголосок рычания вырвался из моих губ. Угрозу это усилило, но ничего хорошего о моем самообладании не сказало. Ладно, Анита, будем решать проблемы по одной, напомнила я себе. Разговор с собой — тоже не слишком хороший признак, но иногда приходилось называть себя по имени, чтобы напомнить самой себе: я не зверь и не скот, я — личность.

— Я тебе верю, — сказал он, сильно понизив голос. — Я буду сидеть очень тихо, кошечка.

Мне не понравилось прозвище, но я его первая назвала котиком.

Повернувшись, я увидела Ахсана почти возле нашего стола. Он улыбнулся, думая, что я его высматриваю, и в определенном смысле так и было, потому что второй враг стоял у него за спиной. Белокурые волосы, стрижка скейтера, прядь полностью закрывает правый глаз. Одет в просторную майку и мешковатые шорты, в которых можно спрятать немало оружия. Как я поняла, что это враг? Может быть, пистолет в руке под футболкой. Она была так велика, что сползала с одного плеча и показывала торс, хорошо знакомый с интерьером гимнастических залов.

Если бы я была достаточно сосредоточена, то попыталась бы определить на вкус, человек это или оборотень. Если оборотень, то он пытался скрывать энергию — или она терялась в том потоке, который исходил от его приятеля. Так или иначе, он шел за Ахсаном, и пистолет у него был в руке. Руки были в перчатках, как для мотоцикла или штанги, покрывающих руку спереди целиком. Кожаные перчатки на жаре — серьезная паранойя или серьезные записи в базах данных отпечатков пальцев.

Но не важно, что это. Важно было то, что он идет за официантом к «нашему» столу. Угроза перестала быть едва заметной.

— Ник! — окликнул его человек за столом радостным голосом. — А я уже боялся, что придется в одиночку обедать.

Второй пришедший широко улыбнулся нам обоим, несколько похоже на Джейсона. Даже голубые глаза у него засмеялись. Ростом он был под целых шесть футов и сложен совсем не так, как Джейсон, но что-то в нем было, Джейсона напоминающее — может быть, желание подколоть, спровоцировать, которое Джейсон в себе давит. Не слишком приятная черта характера у того, кто держит пистолет.

Ахсан освободил место, чтобы Ник мог сесть напротив первого, и пистолет Ника был все так же близок к Ахсану. Я все еще не очень поняла, как мне подписать счет одной рукой, да и направлять пистолет на двоих я тоже не могла. Бывшее у меня некоторое тактическое преимущество растаяло как, блин, дым.

Ахсан мне посочувствовал и подержал листки бумаги, пока я расписывалась, и я даже смогла ему выделить щедрые чаевые. В смысле, уж если его из-за меня подстрелят, это самое меньшее, что я могу сделать. Он коснулся пальцами моей руки, и я поняла: он подумал, будто я даю ему повод меня тронуть. В нормальной ситуации это вызвало бы у меня раздражение, но сейчас у меня были проблемы посерьезнее, чем мазнувшие меня по руке пальцы. Я даже разрешила ему взять меня за руку и слегка пожать. Бог знает, что он мог бы сказать мне, но он лишь посмотрел на двух моих «коллег» и потратил на меня еще одну пленительную улыбку. Я попыталась ответить такой же, но не знаю, что получилось. Он не перестал улыбаться — наверное, решил, что я не хочу слишком проявляться при двух своих «коллегах»?

— Милый мальчик, — сказал Ник голосом, вполне подходящим к волосам и одежде, но рука его под столом была направлена на меня. Мне не надо было видеть пистолет, чтобы знать о его наличии, и что он смотрит мне куда-то между грудью и животом.

— Нормальный, — ответила я.

— Ну, не надо, не прикидывайся. Такая лапочка.

— Ник, хватит. Мы здесь по делу.

— Если по делу, это еще не значит, что нельзя повеселиться.

— Ник был бы очень рад убить твоего официанта, Анита.

— Очень, — подтвердил Ник и улыбнулся мне до самых своих голубеньких глазок.

— Вот такой ты социопат? — спросила я, очаровательно улыбаясь и по-прежнему направляя пистолет на первого, потому что не знала, как поступит Ник, если я шевельну рукой в его сторону.

— Еще и не такой! — ответил он жизнерадостно.

— Что вам надо? — спросила я, стараясь видеть обоих сразу и зная, что с той минуты, как они взяли меня в клещи, мне не победить. Одного я могу убрать, но не двоих. В этой ситуации — нет.

Пульс у меня попытался рвануть вперед, а от этого львица, которая так хорошо себя вела, пошла дальше по той самой метафизической тропе. Если я слишком потеряю контроль над телом, она верхом на моем пульсе и дыхании подберется как можно ближе к поверхности. Зверям моя неспособность перекидываться была как кость в горле, и у меня бывали болезненные моменты, когда они пытались выцарапаться наружу. Уже давно никто из них такого не пробовал, но этот второй тоже, небось, лев-оборотень. Худший из возможных вариантов: я могла бы подумать, что враги это сделали нарочно, но первый был неподдельно удивлен, унюхав запах льва. Значит, просто неудачное совпадение.

Я услышала, как Ник сделал глубокий вдох. Мне даже не надо было видеть движение, чтобы понять: он нюхает воздух.

— Не придвигайся к ней, — сказал первый. — Мы все будем делать спокойно-спокойно, и тогда сможем отсюда уйти, никого из этих добрых людей не тронув.

— От нее пахнет львом, — сказал Ник, — но как-то по-другому.

— Заткнись к хренам, Никки!

Первый был зол, и от этого снова полыхнула его сила, а моя львица прибавила рыси. Я попыталась вызвать силу некроманта, успокоить эту горячую кровь, но Ник выбрал этот миг для того, чтобы показать, что он тоже силен.

Сила Ника ударила в меня тараном. У меня перехватило дыхание, и кровь в голове заревела. Львица испустила рычание, потому что не только в меня сила ударила.

— Ник, мы на работе, а не на свидании, — сказал первый пришедший, и легкий оттенок рычания послышался в этом голосе, который можно было принять просто за низкий бас, но я знала, что это. А уж моя львица — тем более.

Дыхание у меня вырвалось резким выдохом.

— Какого хрена?

— Ты ее окутал своей силой, — надулся Ник.

У него была сила, достаточная для конкуренции за мою львицу, но помимо грубой силы, нужны и другие качества. Склонность дуться в ее список не входит.

— Ты знаешь, зачем я это сделал, — ответил первый.

Львица по скрытой тропе зашагала медленнее. Я ощутила в ней осторожность, а для ее мыслительного процесса это не характерно — что-то в энергии второго льва было такое, что заставило ее задуматься глубже обычного. Мне бы очень хотелось спросить, почему, или что, но она — истинное животное, и в этих категориях не думает. Что-то заставило ее заколебаться, даже почти испугаться. Но что?

— Ага, это была часть плана, — сказал Никки. — Надо было показать ей, как ты силен, чтобы она пошла нам навстречу. Ты почувствовал, что она может сделать своей силой и властью над мертвецами? — Никки вздрогнул, и я понадеялась, что палец у него на спуске не дернется. — Это было как вода на огонь, но сколько ж было силы, сколько силы, Джейкоб!

И снова он поежился, но на этот раз шевельнул рукой под столом, направляя дуло в пол. Я оценила предосторожность, и она заставила меня изменить оценку Ника на шкале мудрости.

И тут сила Джейкоба хлестнула — не меня, а его друга. Меня задело вихрем, как будто горячая волна накатила на ноги. Я вздрогнула, и пришла моя очередь направить дуло в пол.

— Я не против тебя застрелить, но хотела бы, чтобы это было сознательно, а не потому что ты меня заставил дернуться.

— Тогда так и оставь его смотреть вниз, — ответил Никки.

Его сила ударила его друга, и снова мне досталось по касательной. Они оба были очень сильны — вопрос был вкуса, а не силы.

— Прекрати, Ник, — сказал Джейкоб.

— Ты знаешь, как уже долго не было? — спросил Ник.

— Заткнись, — бросил ему Джейкоб и повернулся ко мне. — Мы знаем о волках и леопардах, мы слышали, как ты навела шороху среди тигров в Вегасе. Джейсон Шуйлер — волк твоего зова, а Натэниел Грейсон — твой леопард, и даже король леопардов Мика Каллахан тоже слышит твой зов. До нас дошло, что ты привезла несколько тигров из Вегаса и связана с ними. Ты украла одного из львов чикагского мастера-вампира, привезла его сюда, чтобы он захватил местный прайд. Он теперь твой Рекс, твой король-лев. Считается, что вы с ним пара.

Мне ну совсем не понравилось, что он перечисляет моих бойфрендов, но в одном он ошибся. С Хэвеном, местным Рексом, мы не пара. Я с ним спала, но он не слишком умеет делиться. Он это доказал в ту ночь, когда спал у нас и наутро устроил ссору с Микой, Натэниелом и мной. Хэвен был удивлен, что я вступила в спор на стороне его противников. Он сказал: «Женщины не вмешиваются». Я ему сказала, что он выбрал не ту женщину и может убираться. Он тогда извинился, что для него очень непросто, но все равно в списке моих фаворитов с тех пор не числился.

— Ты к чему-то ведешь? — спросила я у того льва, который представлял проблему сейчас.

— Твой Рекс врет про твои с ним отношения. Твоя львица ему не принадлежит.

— Я вообще никому не принадлежу.

— А это врешь ты. Ты много кому принадлежишь, но Хэвену — нет. Он пустил слух, что львам более не надо подавать на тебя заявки, поскольку ты принадлежишь ему.

— Бальная карточка у меня переполнена, так что если он отпугивает других, меня устраивает.

— Но твою львицу не устраивает, — сказал он и покачал головой. — Мы не знали, что ты — львица без пары. Мы бы не взялись тогда за эту работу.

— Почему, и за какую работу?

— Мы повели себя непрофессионально, и я приношу свои извинения. Но мы не ожидали встретить львицу.

— Зачем вы пришли, Джейкоб? — спросила я. Может, если назвать его по имени, быстрее будет.

— Мне сейчас придется полезть в карман за сотовым телефоном. У меня там картинки, которые я должен тебе показать. Тебе они не понравятся. Ты на нас будешь очень злиться, но помни, что нас на эту работу наняли — ничего личного. — Он посмотрел мне за спину. — Возвращается твой официант.

— Наверное, хочет принять у вас заказ, — сказала я.

— Тебе и правда было бы неприятно, если бы я его убил? — спросил Никки.

Я наконец поняла, что его проблема, в чем бы она ни была, не решится выкладыванием пистолетов на стол. Перестав следить за ними обоими, я стала смотреть только на Никки, выдала ему всю тяжесть своего недружелюбного взгляда.

Он мигнул единственным голубым глазом, который мне был виден.

— Хороший взгляд, — сказал он. — Мне от него хочется в собственные ботинки спрятаться.

— Это ты еще ничего не видел.

— А покажи?

К столу подошел Ахсан, потратил на меня несколько улыбок, и я разрывалась между желанием его прогнать и предупредить.

— Что будете пить? — спросил он.

— Ничего, — ответил Джейкоб. — Нам срочно позвонили с работы, так что ленч отменяется. Ты нам дай пару минут рассказать Аните об одной проблеме, и мы освободим стол.

Он кивнул, положил свой блокнот и еще раз сверкнул ослепительной улыбкой. Я даже попыталась ее вернуть, но знала, что в глазах у меня она не отражается. Так хорошо притворяться я не умею.

Он оставил нас, чтобы передать другим официантам, что к нашему столу подходить не надо.

— Показывай картинки.

Джейкоб аккуратно расправил пиджак двумя пальцами и очень осторожно запустил два пальца в карман, чтобы достать оттуда сотовый. Точно такой, с большим экраном, как тот, на котором Беннингтон показывал фотографии жены.

— Если сделаешь что-нибудь неправильное, пострадают вот эти милые люди, — предупредил Джейкоб.

— Я лично для тебя вырву горло официанту, — сказал Никки почти шепотом и улыбнулся мне.

— Я куда более практичен, Анита. Изуродую, кого ближе будет, — добавил Джейкоб.

Я кивнула:

— Ребята, прелюдия меня утомила. Показывайте.

Но мне не нравилось растущее напряжение: то, что они собираются показать, будет неприятно. У меня зачастил пульс, но львица сейчас не поспешила к поверхности: она испугалась этих мужчин, этих львов. Ее всегда тянуло к львам, никогда она их не боялась. Что же она учуяла такое от этих двоих?

Джейкоб включил экран, что-то на нем нажал и сказал:

— Когда захочешь увидеть следующий снимок, просто сдвинь пальцем.

На первом снимке были Мика, Натэниел и я, на тротуаре. Мы шли и смеялись, держась за руки. На следующем — сзади к нам наклонился Джейсон, я чуть откинулась назад, слушая его. Следующий был снят в неудачном ракурсе и слишком издалека, но было видно, что это мы сидим в кабинке этого самого ресторана в тот день, когда вместе сюда пришли. Я смотрела, как кадры того ленча сменяются на экране.

— Это просто так или к чему-то? — спросила я.

— Смотри дальше, — ответил Джейкоб.

Я снова стала смотреть. Мика ехал на машине, въезжал в офисное здание, ехал в телестудию для интервью. Несколько кадров, как Натэниел входит в «Запретный плод», направляясь на работу, идет по переулку, где служебный вход для танцоров, потом при свете дня — на репетицию на сцене, когда в клубе нет посетителей. На нескольких снимках он вместе с Джейсоном. Джейсон входит в клуб, Джейсон едет по городу на новой машине. Джейсон паркуется возле «Цирка проклятых», фотограф сопровождает его до самой двери, щелкая камерой.

Я проглотила слюну, давя зачастивший пульс, и обратила к львам холодное бесстрастное лицо.

— Итак, вы следите за моими бойфрендами. И что?

— Ты уже почти долистала до конца.

Я стала двигать картинки пальцем, увидела Мику, идущего по тротуару к какому-то офисному зданию. Я знала, что у него сегодня весь день деловые встречи. Но следом за этим снимком было фото камеры, с которой его снимали — та же улица, все то же самое, только вторая камера снимает первую. А на следующем снимке — винтовка. Очень хорошая снайперская винтовка. Следующий снимок — Мика, и последний — камера и снайперская винтовка рядом с ней.

— В этом дело? — спросила я сдавленным голосом.

— Остальные двое еще спят, они всю ночь работали. Но когда они встанут, за ними тоже будут следить.

— Вы хорошо изучили наш режим. Так чего вы хотите?

Положив телефон на стол, я слегка подтолкнула его к владельцу.

— Во-первых, если мы не свяжемся с нашим снайпером, он застрелит Мику, как только тот выйдет из здания.

Я кивнула:

— Это чтобы я вас тут не застрелила.

— Правильно, — ответил он.

Я кивнула еще раз, и еще раз, задумчиво, хотя думать мне было трудно. Но все же хватило соображения убрать пистолет в кобуру. Это получилось гладко благодаря большой практике, хотя мышцы меня почти не слушались. Думать было невозможно, в голове ревело безмолвие, но не тихое. Оно было заполнено ревом ветра, завыванием бури.

— Хорошо, — сказал Джейкоб. — Теперь пойдем с нами, тихо и мирно, и никто не пострадает.

— Что вы от меня хотите?

— Чтобы ты нам подняла мертвеца.

— Для этого можно было просто записаться ко мне на прием.

— Ты уже отказалась от этой работы, — ответил он.

Тут я на него посмотрела.

— Не понимаю, о чем ты.

— Выйдем наружу, ты нам позволишь себя обыскать, чтобы при тебе не было оружия, и мы отвезем тебя к нашему заказчику. Там тебе все объяснят.

— Я бы на твоем месте сделал это до того, как твой Нимир-Радж выйдет с совещания, — сказал Никки. — Желательно, чтобы мы успели позвонить нашему другу с винтовкой.

Я уставилась на него, закрыла глаза на секунду, будто мне трудно было их сфокусировать. Наверное, так и было. Чувствовала я себя где-то на грани головокружения. Никогда не падала в обморок, но сейчас в каком-то уголке мозга обсуждалась эта мысль. Блин, нет. Я должна быть сильнее.

Снова кивнув, я встала, но мне пришлось опереться на стол, чтобы не упасть.

— В обморок падать не будешь? — поинтересовался Никки.

— Нет, — ответила я. Сделав глубокий вдох, медленно выпустила воздух, повторила вдох и выдох. — Я в обморок не падаю.

И я пошла, жалея искренне, что на мне туфли на каблуках, а не кроссовки. Но собственное похищение не планируешь, и потому нет возможности одеться для него заранее.

Я зацепилась каблуком за ножку стула, и Никки подхватил меня под руку. От прикосновений — любых — метафизические силы резко растут. Моя львица заревела внутри меня, сила ее полоснула наружу будто когтями, прорычав:

— Прочь!

Никки покачнулся, но руку не отпустил, только стиснул ее сильнее и рыкнул в ответ:

— Больно!

— Так и было задумано, — ответила я.

— Отпусти ее, Никки.

Джейкоб поравнялся с нами, своей высокой фигурой закрыл нас от посторонних взглядов.

Никки на него зарычал, не выпуская мою руку.

Мы с львицей были согласны и полоснули их обоих — мне представились вонзающиеся в них когти. Они оба отреагировали так, будто воображаемые когти не были такими уж воображаемыми. Джейкоб коснулся руки Никки:

— Отпусти, пока мы народ не собрали.

— Это она начала.

— Чушь, — заявила я.

Джейкоб заставил Никки меня отпустить. Они отступили оба, давая мне некую свободу, но звери их продолжали за мной наблюдать. Ощущение — как если бы остановиться в саванне, в окружении золотистой колышущейся травы, ощутив на себе чей-то взгляд. Я знала, что в данный момент это не просто мужское внимание — во мне сверлила дыры взглядом та их сущность, что раз в месяц покрывается мехом.

Я слышала, ощущала, чувствовала нюхом мысли моей львицы. Заставь их драться между собой, спаси львят. Это было сказано не словами, но я эмоции перевела в слова, потому что я человек и без слов не могу. Однако идея мне понравилась. У нас хватит силы, чтобы заставить их драться между собой, может быть, это спасет Мику, Джейсона и Натэниела? Но нет; сперва пусть отзовут снайпера, который следит за Микой. А для этого, сказала я своей львице, будем пока делать, что они говорят. Терпение, сказала я ей, и она затаилась в густой траве и стала ждать. Она из хищников, охотящихся из засады. Что такое терпение — им понятно.

Я уже вышла из дверей, стала надевать очки на ярком летнем солнце, остановилась на верхней ступеньке.

— Иди, не останавливайся, — сказал Никки.

— Может быть, кто-то из вас должен идти вперед, я же не знаю, какая машина ваша?

Они переглянулись, будто это им не приходило в голову. Я их несколько вывела из равновесия — точнее, моя львица вывела. Хотелось бы, чтобы это оказалось нам на пользу.

Никки пошел вперед, Джейкоб рядом со мной. Я вообще-то думала, что будет по-другому, но на самом деле мне это без разницы.

— Видите, я послушно себя веду. Позвоните своему снайперу?

— Когда мы тебя обыщем и будем сидеть в машине.

Я медленно выдохнула, кивнула и пошла дальше. Мне хотелось заорать, чтобы отозвали к чертям своего снайпера, но они уже оправлялись от неожиданной метафизической встречи с моей львицей, вспомнили задуманное и держались его. Я задумалась, хорошо ли, что они снова собой владеют. Но на данном этапе я бы ничего не выиграла, пытаясь их вывести из себя, и потому пошла за скейтеристом к большому внедорожнику. Они припарковались на краю стоянки, где росли густые кусты и деревья, и когда меня повели к пассажирскому сиденью, никому со стороны не было видно, как меня обыскивают.

— Руки на машину, — велел Джейкоб.

Я оперлась на боковую дверцу свежевымытого внедорожника. На стекле была наклейка прокатной конторы. Я снова могла думать, снова подмечала детали. Я сумею. Мы все выберемся из этой истории живыми, и эта мысль, эта надежда — это и есть то, на что они рассчитывают. Надежда — чудесная вещь, но именно ею пользуются злые люди, чтобы заставить тебя с ними сотрудничать — до тех пор, пока не станет слишком поздно. Ты думаешь, что найдешь способ как-то выскочить, и думаешь так до тех пор, пока уже не будет слишком поздно спасать себя, спасать других, вообще для всего слишком поздно. Серийные убийцы этим часто пользуются — приставляют к тебе ствол в общественном месте и заставляют тебя сесть в машину, обещая, что не тронут. Они врут. Общее правило таково: если тебе кто-то приставляет ствол на людях, где можно орать и звать на помощь, — ори. Потому что как только окажешься один, с тобой сделают куда худшее, чем просто застрелить или заколоть или вообще чем быстрая смерть. Никогда нельзя давать бандитам дирижировать событиями, никогда. Я это знала. Я это знала отлично, но все же прислонилась к машине и приготовилась, что они отберут у меня оружие. Я знала, что буду делать все, что они захотят, до тех пор, пока они не позвонят следящему за Микой снайперу. Других вариантов у меня не было — пока не было. И эта гадская надежда заставляла меня думать, что мне представится еще шанс что-то сделать, хотя какая-то другая часть разума цинично в ответ хихикала. Я действовала как гражданская, а я, хотя никогда не носила никакого мундира, гражданской уж точно не была.

Джейкоб стал меня обхлопывать, начав с запястий под жакетом. Остановился.

— Два варианта: или я разорву пиджак, или ты отведешь руки назад, и я его сниму. Выбирай.

Я завела руки назад, и он спустил с них жакет — осторожно, чего я от него не ожидала. Показались ножны на обоих предплечьях, и в них — тонкие кинжалы с серебряным покрытием. Еще стала видна наплечная кобура на сочном синем фоне майки, и «смит-и-вессон» на пояснице.

— Ты это все время с собой носишь? — спросил Джейкоб.

— Обычно — нет, но сегодня я ждала вызова на ликвидацию вампира за пределы штата.

— Когда и от кого?

Слишком у него правильная речь для бандита. Но вслух я этого не сказала, я хотела, чтобы быстрее все это кончилось и они позвонили.

— Точно не знаю, от маршала, который ведет это дело.

— А кобура-то на заказ, — заметил Никки.

— У меня узкие плечи, так что все равно подгонять надо, я и решила выложить чуть больше.

— Не узкие, просто ты сама маленькая.

— Ладно, забирайте уже оружие и звоните, черт бы вас побрал.

— Есть девушки, не умеющие принимать комплименты, — заметил Никки, наклоняясь так близко, что коснулся лицом моих волос, пока руки его нашли пистолет на пояснице и вынули из кобуры. Он потерся лицом о мои волосы, будто оставляя пахучую метку. Наверное, это должно было меня разозлить или означать угрозу — некоторые женщины так бы это и восприняли, но в тот момент, когда наши тела соприкоснулись без прокладки из ткани, без перчаток, между нами горячим ветром пронеслась сила.

Я ожидала, что он отдернется — но нет. Он будто свалился на меня, обнимая, прижимая к себе, держа при этом мой собственный пистолет. Всюду, где мы соприкасались, вырастала энергия, будто мы сейчас вспыхнем, если будем соприкасаться слишком долго. Хотя огонь — неверная аналогия, потому что он не жег. Это было приятное ощущение.

— Прекрати, — сказала я, постаравшись, чтобы в этом слове слышалась злость.

Он сильнее потерся лицом, прижался губами к щеке.

— А приятно. И я чую по запаху, что ты тоже так думаешь.

— Отвали к хренам!

Но и злость тоже была некстати, потому что мои звери реагируют на злость. В какой-то темный момент эти звери-тени шевельнулись во мне, но львица их шуганула обратно. Я видела, как она оскалила острые зубы и втянула пастью воздух, ощущая запах органом Якобсона, в буквальном смысле воспринимая вкус силы из воздуха.

Руки он мне сжимал только выше локтя, так что мне удалось вытащить один из ножей и начать поворачиваться в его руках. Я больше ни о чем не думала, как только о том, чтобы от него освободиться. Но тут чья-то рука перехватила мою с ножом и сила хлестнула из этой руки, так что все мы трое вдруг оказались в теплой среде силы, будто свалились в ванну, и головы под водой — мы тонули в ликантропической энергии, а моей силы некроманта просто не стало. Но это дало мне больше власти над львицей — я была открыта силе, открыта ее тяге.

Я услышала, как Джейкоб сказал «Господи!» — и мощь его ударила во все это как кулак, сминающий карточный домик. Она разметала силу, обнажила энергию и перекрыла ту и другую. Джейкоб пытался и моих зверей заглушить, но не смог. Львица у меня в голове на него зарычала — и этот звук вырвался у меня изо рта.

Он извлек оба мои ножа из ножен и бросил их на землю, потом оторвал от меня Никки. Тот сразу стал в стойку, опустив руки. Оба мои пистолета были у него в руках, но он их швырнул на землю в ближайшие кусты, к ножам, и они оба стояли друг против друга с голыми руками.

Я подумала было схватить оружие, но они пропустили большой нож, идущий у меня вдоль спины с рукояткой под волосами. Если они меня больше трогать не будут, я не останусь безоружной. И еще я слишком была занята удержанием власти над львицей, чтобы вмешиваться в их драку. Эмоции-мысли этой зверюги отдавались у меня в голове очень громко. Она думала, что эти львы сильны, и ей это нравилось, и она хотела, чтобы мы заставили их драться из-за нас и спасли нашу семью. Я пыталась объяснить зверю, что они нам нужны живые, пока не отзовут снайпера, но это для нее было слишком сложно. Прислонившись к машине, я сосредоточилась на дыхании, на пульсе, старалась удержать их ровными, а она чтобы села обратно в траву. Еще не время было нам действовать — добычу упустим. Слишком рано. Побереги силы для решающего рывка. Это она поняла. Поберечь силы — для хищника это жизненно важно. Надо подождать верного момента.

— Мы не будем из-за нее драться, Никки. Вспомни, кто ты. Вспомни свою профессию.

Никки моргнул одним глазом, который не был скрыт скейтерским чубом, — глаз стал янтарным, львиным. Он зарычал на своего приятеля.

— Никки, мы на работе.

Никки закрыл глаза, прижимая кулаки к бокам. Обхватил себя руками.

— У тебя глаза изменились, Джейкоб. Они перекинулись, блин.

При этих словах я повернулась к Джейкобу и увидела, что он моргает светло-желтыми глазами. Вообще-то они у него светло-серые, поэтому перемена к янтарным не так заметна, как у голубоглазого Никки. Но они оба чуть не перекинулись. Ликантропы такой силы не теряют самообладания посреди города на парковке. Такого просто не бывает.

Джейкоб обратил ко мне львиные глаза — на его человеческом лице они смотрелись, будто так и надо. А может быть, я слишком много смотрела в леопардовые глаза Мики, чтобы сейчас мне это казалось странным.

— Ты в охоте.

Я покачала головой:

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Понимаешь, — сказал он уже тише, беря себя в руки. Наклонился поднять пистолеты и добавил: — Сними наручные ножны, чтобы клинки можно было в них положить. Если ты сделаешь то, что хочет клиент, получишь все обратно еще до конца ночи.

Я честно не знала, что означает охота у львов-оборотней, но не стала с ним это обсуждать — просто начала отстегивать ножны.

— Отзовите снайпера. Не моя вина, что мы задержались.

Он кивнул, сунул один из пистолетов за пояс, другой отдал Никки, который его взял и спрятал под мешковатой майкой. Джейкоб достал телефон, позвонил и сказал в него:

— Временно отложено. Она сотрудничает. — Помолчал. — Да, продолжайте наблюдение. — Он повернулся ко мне — глаза снова стали по-человечески серыми. — Я знаю, что во время охоты полной власти над зверем у тебя нет, но если ты это повторишь в замкнутом пространстве, в машине, например, мы не выдержим сроков. Это значит, что следующий звонок, который я должен сделать снайперам, не будет сделан вовремя. Это понятно?

— Ты хочешь сказать, что вы оба можете забыть свою работу и мы в буквальном смысле протрахаем все сроки?

— Ты прекрасно сформулировала. Так что в наших общих интересах держать это дело под крышкой.

— Я постараюсь изо всех сил, — сказала я совершенно искренне и отдала ему ножны от обоих ножей. Мы оба очень старались не касаться голой кожи друг друга.

— Посмотри на меня, — сказал Никки.

— Не напирай, — предупредил Джейкоб.

— Львы терпеть не могут слабости — я просто хотел, чтобы она увидела. Если ее зверь будет знать, она может больше меня не захотеть, и приливы силы не вызовут между нами драки.

— Хорошая идея, — кивнул Джейкоб.

— Какая идея? — спросила я.

Никки убрал длинные светлые пряди с правой стороны лица — одного глаза у него не было. Пустую глазницу пересекал шрам ожога, захватывающий край щеки и закрывающий место, где полагалось быть правой брови. Я смотрела — потому что он хотел, чтобы я смотрела. Я не отворачивалась, потому что делила ложе с вампиром, по сравнению со шрамами которого рубец Никки выглядел детской игрой, хотя потеря глаза — это плохо. У Ашера были все части тела, которые ему полагалось иметь — просто некоторые из них размещались среди ожоговых рубцов.

Никки моргнул мне единственным голубым глазом, потом вернул завесу волос на место.

— Многие, особенно женщины, шарахаются от шрамов. У них на лице сразу отвращение или испуг. У тебя — ни того, ни другого.

Я пожала плечами:

— Если вы знаете всех, кто бывает у меня в постели, то должны понимать, что шрамы для меня не запрет.

— Ты про вампира со шрамами от святой воды, — сказал он.

Я кивнула.

Он несколько секунд подумал, потом кивнул в ответ.

— Наверное, ты видала и похуже.

— Дело не в похуже-получше, Никки, дело в том, что шрам — это просто одна из твоих черт. Не плохих, не хороших — просто твоих. — Я протянула левую руку внутренней стороной вверх, показала на бугорок рубцовой ткани на сгибе. — Вампир. — Показала на шрамы от когтей рядом: — Ведьма-оборотень. — Провела пальцами по ножевой ране, от которой изогнулся крестообразный шрам ожога. — Нож и ожог — от слуг-людей двух разных мастеров-вампиров. — Я показала плоский гладкий шрам на верхней части руки. — Это в меня стреляла подружка одного мерзавца. — Не боялась бы я засветить ножны на спине, я бы показала еще и шрам на ключице. — Есть еще несколько, но для них нужно более близкое знакомство.

Он посмотрел мне в лицо:

— Мало кто из оборотней-львиц захочет одноглазого самца.

— Это старый шрам, — ответила я. — Думаю, что ты сейчас вполне компенсирован.

Он кивнул.

— Но у меня есть слепая сторона в обеих формах — в драке это мешает.

— Я обычно сама за себя дерусь.

Он усмехнулся:

— Почему у тебя до сих пор и нет пары и твоя львица так и ходит в охоте. Если бы ты взяла себе пару, этого бы не случилось.

Поговорю с нашими местными львами — почему они этот вопрос обошли. Но надо в их защиту сказать, что я бы им не поверила — сочла бы, что это Хэвен пытается снова забраться мне в штаны после нашей ссоры. Так что они тут не виноваты.

— Это не просто охота, — сказал Джейкоб. — Это охота чертовски сильная. Никогда ни одна самка не заставляла меня так забыться.

— Значит, пар нет ни у кого из вас, — ответила я.

— Она права. Не только ее переборчивость довела до этого.

— Говорят, что мужчин определенного возраста и достатка тянет на женитьбу, — сказала я.

— Это ты нам «Гордость и предубеждение» цитируешь? — спросил Джейкоб.

— Боюсь, что да. Прошу прощения.

— Я бы все равно не узнал, что или кого ты цитируешь, — сказал Никки, и слышно было, что он не очень этим доволен.

— Но я понял, что ты этой цитатой хотела сказать, — вмешался Джейкоб. — У меня уже седеют волосы, а я не выбрал себе подруги, не завел территории, и в моем прайде только самцы, если не считать одной львицы. Но она мужчинами не интересуется и потому проблем не создает.

— Мы слишком много разъезжаем, чтобы заводить женщин и детей, — сказал Никки.

Джейкоб кивнул:

— Вот это я и говорю себе все время. А теперь, Анита, садись в машину. Работа у нас все равно остается. И помни, что я тебе сказал — насчет контролировать свою сторону проблемы. Ничего из того, что мы могли бы сделать, не стоит жизни твоих бойфрендов.

— Согласна, — ответила я от всей души.

Он вернул мне жакет. Я его надела поверх пустой кобуры, но большой нож все еще лежал у меня вдоль хребта.

Джейкоб придержал для меня дверцу, и я не стала протестовать против этой галантности, хотя в данной ситуации она была для меня еще более дикой, чем обычно. Никки сел за мной и прислонился к спинке моего сиденья.

— Мне очень жаль, что ты оказалась нашей работой, Анита.

— И мне жаль, — ответила я совершенно искренне, хотя причина, быть может, была иная.

Джейкоб сел за руль и сказал:

— Пристегнись. Если решишь делать глупости, это на пару секунд тебя задержит.

Я застегнула ремень.

— Значит, следуем твоему плану?

— Да, — ответил он. — Ничего не изменилось.

— Значит, вы все равно убьете тех, кого я люблю, если я не подниму мертвеца для вашего клиента?

— Да, — ответил он.

— Да, — подтвердил сзади Никки.

— Что ж, тогда все ясно.

— Да, — сказал Джейкоб, заводя машину, — все ясно. Ты убьешь нас, если сможешь и будешь при этом уверена, что это не поведет к смерти твоих мужчин. Мы тебя убьем, если ты нас вынудишь.

— Отлично, — согласилась я. — Теперь мы все знаем правила.

— Отчего ты не боишься? — шепотом спросил Никки у меня из-за спины.

— Страх не помогает.

— Бывают храбрецы, но всегда нюхом чуешь от них страх, и пульс у них ускоряется. А у тебя — нет. Ты действительно ничего не боишься.

— Если я буду бояться или злиться, у меня возрастет пульс, сердце зачастит, давление подпрыгнет и труднее будет держать в узде зверей. Джейкоб высказался ясно: я не могу себе позволить потерять над собой контроль в одной автомашине с вами.

— А поскольку тебе надо сохранять над собой контроль, ты его и будешь сохранять — вот и все, — сказал он.

— Вот и все, — повторила я, запоминая, куда едет Джейкоб, чтобы если мне удастся пережить эту ночь, было куда направить полицию за ее клиентом.

— Если б я знал, кто ты такая, мог бы и не взяться за эту работу, — сказал Джейкоб.

— Приятная мысль, но она же нам не поможет?

— Нет, потому что мы взяли деньги клиента и должны доставить товар.

— Тогда мне совершенно не важно, чувствуешь ты свою вину или нет, Джейкоб. Мне даже как-то хуже, что ты можешь убить тех, кого я люблю, тех кем горжусь, и меня, быть может, и жалеть об этом будешь, но все равно убьешь. Это не честь, Джейкоб. Это тебе твоя совесть говорит, что ты поступаешь неправильно.

— Не совесть, Анита, а либидо, мой зверь. У него совести нет.

В этом он прав, но еще я знаю, что животное-оборотень — не просто животное. В нем есть личность, а у личности — совесть. Обычно зверю на нее наплевать, и он может тебя заставить творить страшные вещи, с памятью о которых трудно потом жить, но в этот раз звери Джейкоба и Никки были на одной стороне с их совестью. Это давало мне надежду, и я ее прокляла, потому что иногда надежда может сохранить тебе жизнь, а иногда привести к гибели худшей, чем можно себе вообразить. Надежда — ненадежный друг, когда тебя возьмут ребята с пистолетами. Но моя львица и их львы вожделели друг друга — в каком-то смысле. А вожделению я доверяю. Надежда тебе соврет за милую душу, а вожделение — оно вот оно: такое, как есть. Надежда внушает ложные ожидания, а похоть может стать оружием, которым я их разделю. Разделяй и властвуй — стратегия древнейшая, и не без причины.

Мы приехали в очень симпатичный квартал в той части Сент-Луиса, где дворы большие, а дома еще больше. Иногда на участках поменьше стояли дома побольше, будто их владельцы чувствовали себя неуверенно и таким образом что-то компенсировали. Дорожка, на которую мы съехали, красиво извивалась, уходя далеко от дороги к дому не меньше всякого другого и окруженного таким большим двором, каких я еще не видела. От дома и до двора, спланированного профессиональным ландшафтным дизайнером, все тут дышало деньгами и профессиональным уходом и на первый взгляд — может, не только на первый, — не ради компенсации комплексов было построено. Идеальная картинка, созданная так, будто сейчас из кустов выскочит журнальный фотограф и нащелкает снимков на обложку.

— А ты не удивлена, судя по запаху, — сказал Никки, когда мы выходили из арендованной машины.

Я только пожала плечами.

Джейкоб загородил мне путь к дороге, всмотрелся в лицо.

— Ты знала адрес клиента заранее?

— Нет.

— Ты врешь? — спросил он.

Я нахмурилась:

— Нет, я не знаю, кто ваш клиент, и я не знала, что вы меня везете в какой-то красивый квартал нуворишей. Но я знала, что это кто-то с хорошими деньгами, иначе бы он не мог вас нанять.

В тот момент я склонялась к мысли, что это Натали Зелл. Женщина, которая хочет поднять покойного мужа, чтобы изрубить его топором, а куски похоронить «заживо», вряд ли остановится перед небольшим похищением и смертью тех, кого она даже не видела.

Я почувствовала за собой Никки и удержалась оттого, чтобы шагнуть в сторону, не оказаться между ними. Не люблю, когда похитители заходят с двух сторон, и уж точно не люблю быть так близко к оборотням, когда у них по отношению ко мне недобрые намерения.

— Никки, не надо меня теснить.

— От нее пахнет правдой, — сказал он, все еще слишком близко.

Джейкоб кивнул, но сказал:

— Чуть подальше, Никки. Не надо нам случайных прикосновений.

Никки сделал пару шагов назад, и я пошла за Джейкобом, глядя в его широкую спину, а сзади меня конвоировал Никки. Не было ни разговоров, ни вопросов: мы просто шли к двери. Мило, что клиент не заставил нас идти через вход для слуг. Кстати, в новых особняках есть ли входы для слуг?

— Вопросов не задаешь, — заметил Никки.

— Ага.

— Почти все спрашивают, особенно женщины. Они всегда слишком много говорят.

Джейкоб позвонил в звонок, в доме раздался густой мелодичный звук.

— У тебя в привычку вошло похищать женщин?

— Работа есть работа.

— Это да, — согласилась я.

Мы прислушались к птичьей трели. Где-то далеко кто-то косил газон мощной косилкой.

— Они нервничают, потому и разговаривают.

— Сейчас только ты разговариваешь, Никки.

— А я не нервничаю, — сказал он, но слишком быстро сказал, с некоторой напряженной интонацией.

— Врешь, — ответила я спокойно.

— Брось, Никки, — сказал Джейкоб и слегка расправил плечи. Я поняла, что он услышал то, чего я не слышала. Через секунду отворилась дверь, и я оказалась лицом к лицу с Тони Беннингтоном.

— Мать твою, — сказала я.

Он настолько с виду казался более нормальным, чем Натали Зелл. Обычный убитый горем муж, который пытался торговаться с Господом, чтобы тот вернул ему жену. Но когда Господь не стал слушать, он попытался договориться с кем-нибудь другим, чуть пониже неба. Если Бог тебя игнорирует, дьявол становится намного симпатичнее.

— Так-то лучше, — сказал Никки. — Ты и правда не знала.

Но это он сказал мне в спину, и не знаю, слышал ли его «клиент». Если слышал, то мне абсолютно плевать.

— Окажите честь моему дому, миз Блейк.

Он даже сделал широкий приглашающий жест рукой внутрь дома. Я подавила в себе очень сильное желание врезать ему в челюсть.

Никки перехватил мою правую руку — рукав и его перчатка не допустили контакта кожи с кожей, но держал он крепко. Наклонившись, он прошептал:

— Бить клиента — это не поможет.

— Почувствовал, как я напряглась? — спросила я шепотом.

— Ага.

Я стала было возражать, что не собиралась всерьез бить Беннингтона, но это могло бы оказаться неправдой. Я хотела его ударить, очень хотела. Очевидно, нервозность и тот страх, который я себе не позволяла чувствовать, переходили в агрессию. Ну и хорошо, блин, меня устраивает.

Конечно, от этой злости львица стала пробираться вперед через метафорическую траву, припадая к земле. Мне пришлось закрыть глаза и выровнять дыхание. Вдох, выдох, медленно, ровно. Контролируя дыхание, контролируешь эмоции. Решив, что могу посмотреть на Беннингтона, не испытывая желания дать ему в морду, я открыла глаза.

Он смотрел на меня, серые глаза глядели неуверенно, как у человека, который купил собаку, но ничего заранее о ней не выяснил, и сейчас собака собирается сожрать кота.

— Я понимаю ваш гнев на меня, миз Блейк. И мне искренне жаль, что до этого дошло.

Эхо тех слов, что я сказала ему у себя в офисе. Я искренне соболезновала его утрате, искренне сожалела, что не могу ему помочь. Воспоминание никак не помогло мне пригасить гнев — он полыхнул снова, и опять рука Никки сжалась у меня на запястье. Она мне напомнила, что лишь мое самообладание стоит сейчас между моими любимыми — и пулей снайпера. Я должна сдержаться.

— Вы хотите поднять свою жену как зомби, — сказала я совершенно пустым голосом.

Где-то внутри себя я начала сворачиваться, складываться, уходя в то тихое место, куда ухожу, убивая не в перестрелке, а наводя пистолет и спуская курок, имея время и возможность передумать. В то безмолвие, когда я решаю отнять жизнь, имея возможность ее сохранить. Когда я решаю, что стоящий передо мной заслуживает смерти, и совесть оставалась у меня чистой. Вот сейчас как раз был такой момент, и он помог мне остудить охоту львицы. Холодное это место — в которое я ухожу, когда убиваю.

Я представила себе Беннингтона с моей пулей во лбу, и жить стало приятнее. Картинка помогла мне улыбнуться ему и успокоиться.

— Она спокойна, — сказал Никки, отпуская меня.

— Ага, — ответил Джейкоб. — Как бывает спокоен Сайлас.

Он всматривался мне в лицо, и не метафизические способности помогли ему понять выражение моего лица и безмятежность взгляда.

— Ты с Сайласом ее сравнил? — спросил Никки. — Вот блин.

Я не знала, кто такой Сайлас, да и не интересовалась. Надо было бы, наверное, но мне было не интересно. Я заставила себя посмотреть на что-то, кроме лица Беннингтона. В опасной ситуации входы и выходы могут оказаться важны.

Комната была вся белая: белый ковер, белая кожаная мебель, стены слегка иного оттенка, но тоже белые. Как будто выбирали, какой должен быть цвет, но так и не выбрали. Женщина раскинулась на плетеной ротанговой кушетке в окружении тропических растений, покрытых алыми и розовыми цветами. И вот это был единственный цвет во всей этой белизне. Изображение нависало над комнатой, как идол языческой богини — или как алтарь ее. О боже мой.

Что до выходов, имелись большие стеклянные двери сбоку от камина и еще несколько в нижней половине просторного открытого помещения. Коридор уводил дальше вниз, а широченная лестница — вверх.

Никки наклонился и прошептал:

— Нет смысла в разведке помещения, Анита.

Я даже не глянула на него, будто и не знала, о чем он говорит, но мне не понравилось, как внимательны оба льва ко всем моим действиям. Это мне может ограничить возможности.

— Ваш человек достал то, что нам сегодня понадобится?

— Сайлас это сделает.

— Я вам плачу большие деньги, мистер Леон.

Я решила скаламбурить: когда сомневаешься, пошути.

— Леон, — сказала я. — Ну так не похоже на твою настоящую фамилию.

Он посмотрел на меня недружелюбно.

Я улыбнулась — была на это способна, потому что успокоила себя картинками агрессии, и освободила разум настолько, что могла обследовать комнату и думать. Этому способу не учат в школах бизнеса, но мне он помогает.

— Сегодня это моя фамилия.

— А что неправильного в фамилии Леон? — спросил Беннингтон.

— Она от латинского слова leo, что значит лев. Вам это не кажется забавным? По мне, так просто животики надорвешь.

— Кажется, мне больше нравилось, когда ты молчала, — сказал Джейкоб.

— У них очень хорошие рекомендации, миз Блейк.

— Вы их наняли наблюдать за мной и моими бойфрендами за несколько дней до вашего прихода ко мне. До того, как я вам отказала.

Злость попыталась разгореться снова, и мне пришлось слегка замедлить дыхание, сосредоточиться на пульсе. Я снова представила себе труп Беннингтона, но злость хотела, чтобы он уже был мертв, и то же самое говорил зверь. Убей его и сожри прямо сейчас, зачем ждать? Животные расплату не откладывают.

— Я вам говорил, миз Блейк, я навел о вас справки. Все, что я о вас узнал, подсказывало, что вы мне откажете, так что я заранее подготовил запасной вариант.

— Запасной вариант. Так теперь называются похищение и убийство руками наемников?

У него чуть дрогнули веки, будто слишком прямолинейное высказывание оскорбило его чувствительность.

— Я искренне надеюсь, что до этого не дойдет, миз Блейк. Если вы поднимете мою жену, ничего не случится с вашими любимыми мужчинами. Вы вернетесь к своей жизни, а я к своей.

Я посмотрела на Джейкоба:

— Ладно, он — любитель, но ты же профессионал. Как ты собираешься организовать для всех нас безопасный возврат к обычной жизни?

— Отчего бы нам не присесть? — спросил он.

— Ой, да! — спохватился Беннингтон, заикаясь от смущения. — Конечно-конечно, как это с моей стороны невежливо...

Он осекся, будто только что сам себя услышал или просто не знал, как закончить речь.

— Трудно понять, насколько надо быть вежливым со своей жертвой, Тони?

— Анита, сядь, — попросил Джейкоб, и по тону было ясно, что если я сама не сяду, он мне поможет.

— Она снова напряглась, хочет в драку. Мы себе не можем позволить на нее давить, Джейкоб.

Пришел черед Джейкоба считать до десяти.

— Я что-то пропустил? — спросил Беннингтон.

— Вагон всякого, — ответила я.

— Давайте теперь сядем и обсудим, как нам всем выйти из этого дела живыми, — предложил Джейкоб разумным и даже любезным голосом. Мне стало интересно, какой зрительный образ помог ему сохранить самообладание. Он себе представил, как меня ранит или убивает?

Но мы все сели в богатом просторном зале, из тех, которые в современных домах служат гостиными. Мне такие залы не нравятся — слишком открыто, практически незащищено. И такое впечатление, будто они предназначены облегчить работу взломщику. Вот эта комната была как раз такая — с одной стороны большая лестница наверх и открытый коридор через все это большое пространство. Учитывая все разговоры о снайперах, планировка мне не слишком нравилась. Я знала, что здесь нет ни одного, но просто не слишком комфортабельная обстановка, когда знаешь, что за тобой охотятся. Конечно, эти охотники уже меня поймали и сидели на белой кожаной мебели, меня рассматривая. Еще был загадочный Сайлас и его миссия, которую он еще не закончил, но прямо сейчас и здесь хватало и тех врагов, что сидели передо мной.

— Нам только надо подождать, пока позвонит Сайлас, а потом упакуемся и поедем на кладбище, — сказал Джейкоб.

— Я ее перезахоронил, узнав, что аниматоры предпочитают могилу мавзолею, — добавил Беннингтон.

— Очень предусмотрительно, — ответила я, даже не стараясь скрыть злость.

— Я стараюсь быть разумным, миз Блейк. Я вполне мог отдать приказ о ликвидации вашего первого бойфренда, Каллахана, чтобы настоятельнее побудить вас к сотрудничеству. У вас, в отличие от меня, есть запасные.

— Они живые души, а не запасные колеса на случай аварии!

Гнев у меня вырос еще на пару делений, и пришлось снова последить за дыханием, снова считать про себя. Львица в высокой траве нетерпеливо била хвостом. Мы его успеем убить раньше, чем они вмешаются. Наверное, она была права. И если мы его убьем, то деньги не будут ничего значить. Мысль интересная.

— Ты что-то задумала, Анита. Я это вижу по твоим плечам, по тому, как ты застыла. Что бы это ни было, не надо, — сказал Джейкоб.

С оборотнями, которые еще и профессиональные преступники, трудность та, что напасть внезапно почти невозможно. Единственный способ — действовать раньше, чем успеешь подумать, как в боевых искусствах. Видишь возможность — и реагируешь, потому что решение нанести травму принято еще до начала боя. Если бы я убила Беннингтона, хватило бы им профессионализма и справедливости прекратить все это, или они бы убили по крайней мере одного из моих любовников в качестве предметного урока? Не имея ответа на этот вопрос, решусь ли я убить Беннингтона, если представится шанс?

Джейкоб сел рядом со мной, закинув руку на спинку дивана, будто мы пара. Я отодвинулась от касания руки. Пусть думает, что я недружелюбна, но не надо бы ему нащупать у меня под блузкой нож. Из-за избыточного дружелюбия львов мне удалось сохранить нож, и терять его я не хотела.

Он нагнулся ко мне и заговорил тихо:

— Не знаю, что ты придумала, но оно не выйдет. У нас за каждым из них следит снайпер. Они сообщат, когда сегодня каждый из объектов вышел из дому. Потом будут вести каждый своего, и если мы не будем звонить периодически, просто убьют.

— Это я поняла, — сказала я, но про себя отметила в блокноте, что он сказал «мы». Не обязательно стрелкам должен звонить Джейкоб, может и Никки. Мне нужен живым и на моей стороне только один из них.

Я постаралась дышать ровнее, подавляя гнев и режущее острие страха, что уже хотел вырваться криком. Мне нужно думать, а тогда ни гнев, ни страх мне не друзья. Страх сохраняет жизнь, а гнев иногда помогает в бою, но когда надо планировать действия, эмоции в сторону. Стань пуст, стань тих — и думай.

— Мне жаль, миз Блейк, что пришлось вас заставить, но я хочу вернуть женщину, которую я люблю. Вы это должны понимать.

— Я сделаю, что могу, но все равно это будет только зомби. Какой бы живой она ни казалась, когда вы ее впервые увидите, долго это не протянется, мистер Беннингтон.

— Мне говорили, что при некотором стечении обстоятельств недавно умершие могут быть подняты как зомби, но не подвергаться разложению.

— Если так, то для меня это новость.

Я подалась вперед, стараясь не дать Джейкобу до меня дотронуться. Почему-то это заставило его придвинуться ко мне ближе, коснувшись бедром бедра на диване. Вот блин, все равно что на свидании, когда мужчина не уважает твое личное пространство.

— Мистер Беннингтон! — произнес Джейкоб. — Я бы не стал делиться с Анитой информацией сверх необходимой. Она согласна нам помогать, и как только Сайлас сделает свою часть работы, мы поедем на кладбище. Вдаваться в детали нет необходимости.

И Беннингтон посмотрел на меня — враждебно посмотрел.

— Вы знаете, я не был уверен, что доведу дело до конца. Я уж думал списать в убыток первую половину платы и не делать этого, но увидел снимки вашего ленча с любовниками. Я смотрел, как флиртовали ваши мистер Шуйлер и мистер Грейсон. Моя Ильза любила флирт, даже обожала его. Ей нравилось внимание, и она была без ума от оборотней.

То есть он знал, что она мехолюбка. Я посмотрела сдержанно, не очень понимая, каких эмоций он от меня ждет. Так что я сделала бесстрастное лицо и ждала, что он еще скажет. Это была речь негодяя из фильма, на которую способен только любитель.

— Я смотрел, как они вас утешают, потом смотрел, как вы флиртовали с официантом. Вы не захотели вернуть мне мой флирт — я отобрал ваш. И если вы снова отберете у меня мою Ильзу, я навеки лишу вас ваших мужчин.

Наверное, я подалась вперед — ненамеренно, потому что Джейкоб просто на всякий случай приобнял меня за плечи, но я очень внимательно слушала слова Беннингтона и забыла на секунду, что не надо ему трогать мою спину.

Я попыталась встать, и он меня перехватил, но я все же сумела подняться, но тут Никки, сзади, обнял меня руками, и на этот раз его львиные гормоны не отвлекли.

— Это что за черт? — спросил он.

— Что-то большое, что ты пропустил, — ответил ему Джейкоб.

Я заставила себя не вырываться из хватки Никки, но не могла не напрячься и не могла заткнуть львицу, которая не хотела, чтобы они ее — нас — хватали руками. Вдруг я перестала ощущать, где она и где я, и рычание вырвалось из напомаженных губ. Жар охватил меня неожиданной горячкой, невероятный жар, но потом меня не прошибло.

— Она горяча на ощупь, — сказал Никки придушенным голосом, будто сам не давая себе зарычать.

— Я ощущаю эту энергию, — сказал Джейкоб.

Беннингтон встал и подошел ко мне поближе, — вполне веря, что Никки меня сдержит и не даст его ударить. Никки сдавил меня чуть крепче, прижав руки к бокам, да так туго, что дышать стало трудно.

— Вы хотели узнать, каков наш план, предусматривающий возвращение всех нас к нормальной жизни. Так вот: для поднятия Ильзы из мертвых вы воспользуетесь энергией человеческой жертвы. Этой энергии будет достаточно, чтобы она осталась навсегда красивой, навсегда моей. А после этого убийства вы не сможете донести на нас, не рискуя сами смертным приговором.

Я сумела обрести голос:

— Это и есть то поручение, которое должен выполнить Сайлас?

Никки так сжал руки, что пустая кобура вдавилась в тело и действительно стало больно, но я не возражала: боль помогает мыслить ясно. Она помогла сейчас сдержать рычащую во мне львицу. Если мы убьем Беннингтона, половина денег у них пропадет, а они профессионалы. Вряд ли они будут нас убивать бесплатно. Вполне разумный план, а к тому же мы хотим его смерти. Трудно сдерживать внутреннего зверя, если ты с ним согласен.

Львица рванулась вперед по высокой метафизической — или метафорической — траве, припустила по ней во всю прыть. Золотистой размытой полосой бежала она во мне.

— Сопротивляйся, — сказал Никки мне в ухо.

— Зачем? — спросила я, глядя на Беннингтона злыми глазами.

Джейкоб встал передо мной, закрыв от меня заказчика.

— Потому что если ты перекинешься, то мертвых поднимать не сможешь, и нам от тебя не будет пользы. Не вынуждай нас тебя убивать, Анита.

Никки сквозь стиснутые зубы сказал с трудом, будто ему труднее стало меня держать:

— Не заставляй нас убивать твоих мужчин.

— Посмотри на меня, Анита! — приказал Джейкоб.

Но я видела только золотые размытые пятна и впервые не хотела ставить стенку между зверем и собой. Впервые мне нужна была помощь львицы, и я собиралась эту помощь принять.

Джейкоб схватил меня за лицо, заставил на себя смотреть, но при этом коснулся кожей — кожи. Я зарычала на него, и золотистая молния замедлила бег, замедлила и заорала во мне, так что тело мое завибрировало гулом ее ярости, голода, жажды прикосновения.

— Господи, как же от нее хорошо пахнет! — ахнул Никки.

— Не начинай снова, — буркнул Джейкоб, все еще держа меня за лицо, и глаза у него дрогнули неуверенно, будто он слушал что-то, неслышное мне. Наверное, его лев говорил с ним. Он мне поможет заставить их перекинуться?

— Уходите, Беннингтон, — велел Джейкоб. — И не приходите, пока мы вас не позовем. С ней рядом сейчас опасно.

Львица заорала снова, и рычание вырвалось у меня из глотки. Это было больно, будто горло нужно побольше для этого рева, другая пасть нужна. Звук ободрал такие места, которые для звука не предназначены.

У Джейкоба лицо стало потерянным.

— Может, ты сумеешь вызвать наших зверей, но если так, то либо мы сцепимся и будем за тебя драться, либо отымеем тебя оба. В любом случае мы телефонных звонков не услышим, и можем забыть отозвать снайперов от твоих других мужчин. Их убьют не потому что мы так хотели, а потому что пропустили срок.

— Поставь своего зверя в глубокую заморозку, Анита, — выдохнул Никки мне в ухо. — Пожалуйста, прошу тебя.

Он меня держал так крепко, что радость его тела от моей близости сомнений не вызывала. И «пожалуйста» он говорил искренне.

А я ощущала на коже жар, но не как в лихорадке — чудесное ощущение. И я думала, а каково было бы все-таки поддаться превращению? Нет, не сегодня. Сегодня я не могу позволить себе такие мысли.

Будто по подсказке, зазвонил телефон Джейкоба. Джейкоб посмотрел на меня:

— Я должен ответить. А ты должна взять себя в руки.

Он не выпускал мое лицо, но другой рукой вытащил телефон из кармана.

Глядя мне в лицо так, будто наизусть заучивал, он сказал:

— Тот же режим. Следовать и наблюдать. — Он стал было убирать телефон, но тот зазвонил снова. — Да. Нет. Только следовать и наблюдать. Будь на связи, жди дальнейших распоряжений.

Я поняла, что звонков было три и все трое в безопасности, пока Джейкоб не перезвонит и не даст команды стрелять. Если он будет мертв или неспособен говорить по телефону, проблема решена.

— Остынь, — сказал Никки, — да остынь же ты!

В его словах был смысл, но он все пытался ткнуться лицом мне в волосы. Львица замедлила ход и понюхала воздух, а я бедрами чуть сильнее притерлась к Никки. Он только замычал чуть слышно.

— Блин! — сказал Джейкоб, провел свободной рукой по моей шее — и нашел рукоять длинного ножа. Прихватив горсть моих волос, он отвел их с дороги и вытащил клинок. Никки отодвинулся, давая ему это сделать. Размеры клинка охладили их любовный пыл лучше всего, что я могла бы придумать.

Джейкоб поднес нож к свету. Сверкнула сталь, острая как бритва.

— Смотри, длиной с половину ее руки. Каким чертом ты проглядел такое?

Никки заморгал, глядя на нож.

— Я как раз ее обыскивал, когда выступила львица. Виноват.

Джейкоб вздохнул и опустил лезвие. Выражение его лица было мне непонятно — отчасти печальное, отчасти еще какое-то.

— Ничего, Никки. Ты никогда не оказывался возле Регины, когда у нее охота. В таких случаях прайд может сам себя в клочья разорвать, пока она себе выберет пару.

Львица каталась на спине, извивалась по земле, как любая кошка. Она заставляла меня тереться об Никки, и он как-то не особо отбивался от этого ощущения. Я готова была вот-вот потерять над собой контроль, и тогда секс — это самое меньшее, что мы могли бы сделать. Я попыталась заставить себя думать.

— Мой первый прайд так и погиб — Регина хотела самого сильного Рекса, а потому ждала, кто победит. Я себе пообещал, что своих ребят буду держать подальше от такой дряни.

Никки перехватил меня, выпустив мои руки, но обхватил за пояс и поднял от земли. Я руками вцепилась ему в руку, держась, но не отбиваясь. Оружия у меня не осталось. Что мне может помочь? Что мне поможет их остановить? То есть я знаю, что в сексе я хороша, или так говорят мне мои мужчины, но настолько ли, чтобы заставить их плюнуть на целую кучу денег и предать своих? Вряд ли. Настолько вообще никто не может. А если секс мне не поможет, то я должна прекратить то, что сейчас творится. Остынь, он сказал.

Я попыталась вызвать свою силу некроманта, как в ресторане, но сейчас львица слишком громко говорила во мне. И я чуяла запах льва. Наверное, это был Никки, но ощущение было такое, будто весь мир тонет в густом мускусе. Дышать было трудно. И мне не хотелось холодной крови, хотелось жара.

Никки свалился на кожаный диван, подмяв меня под себя. Разница в росте означала, что он не был на нужном уровне для чего бы то ни было, но его руки залезли мне под юбку, и я вырвалась из-под него, рухнув на ковер. Никки остался на диване, глядя на меня диким глазом и трудно дыша.

Я отползла от него, пятясь, и он не стал меня удерживать, но я забыла про второго льва. Такая беспечность, что словами не передать, но я не мыслила ясно. Львица сжирала во мне то, что делало меня мной. Я поняла в этот момент, что для потери себя перекидываться не обязательно.

Доползя до ног Джейкоба, я двинулась было вперед, но он нагнулся, поймал меня за руки и поставил на ноги. Вдруг его лицо оказалось прямо передо мной, когда он нагнулся.

— Господи! — сказал он, и это была скорее мольба о помощи, чем вопль страсти.

Я ощутила, как движется его другая рука, и поставила блок не думая. Проведя ладонью вниз по его руке, я нашла свой нож.

— Ты это хочешь в меня воткнуть, Джейкоб? Он проглотил слюну с таким трудом, будто это было больно.

— Прекрати это...

— Сперва ты, — шепнула я.

— Что?

— Отзови своих котов, не зарабатывай вторую половину денег Беннингтона.

Он мотнул головой:

— Ты еще не моя королева.

Никки зашел сзади, гладя руками по спине. Джейкоб зарычал на него, но младший сказал ему:

— Нам незачем драться. Она умеет делиться. Он вжимался в меня сзади, притискивая меня к Джейкобу. Вдруг я оказалась зажатой между ними, и оба они уже были тверды и готовы. Я не смогла не среагировать, стала извиваться между ними. Но Джейкоб меня оторвал от второго мужчины со словами:

— Я — Рекс прайда. Я ни с кем не делюсь.

— Это и погубило твой первый прайд, — напомнил Никки. — Неужто ты ничему не научился?

— Я научился одному: если ты король — будь королем.

Он поцеловал меня яростно, жестко, и мне пришлось открыть рот, впустить его, или у меня бы губы о мои же зубы порезались. А он весь был — руки, рот, жажда. Моей львице он не понравился, она зарычала у меня в голове. Он не делится, а смысл прайда в том, чтобы делиться. Моя жизнь — в том, чтобы делиться. Важнее всего — группа. И выживать должна группа.

Я его оттолкнула, прервала поцелуй и зарычала ему в лицо:

— Я сама себе хозяйка! Мне король не нужен.

Что-то в него ударило, я успела понять, что это Никки, и тут они покатились по земле, сцепившись по-настоящему.

Я не стала пассивно смотреть на эту драку. Джейкобу пришлось бросить мой большой нож — я его подобрала и бросилась в ту дверь, куда ушел Беннингтон. Если его не будет, работа исчезнет вместе с ним. Меня устраивает.

У меня за спиной заревел лев, но я не стала смотреть, кто это, а рванула со всей мощи, которую дали мне мои звери.

У меня была их скорость, но не было их чувств, и когда открылась дверь и передо мной вырос высокий темноволосый мужчина, это было неожиданно. Пахло от него львом.

Лезвие мелькнуло серебряной полосой — действие так опередило мысль, что я его разрезала от ребер до ремня и уже заносила нож для второго удара, как прилетел его кулак. Я успела отклониться чуть назад, но слишком велика была скорость удара и слишком я стремилась вперед — кулак мелькнул размытой полосой и ударил меня в лицо. Как бейсбольной битой ударили: давление, инерция, боли нет — просто остановка. В голове тоже все остановилось, будто мозг налетел на стену. Даже подумать времени не было: Ой, ударили. Просто я оказалась на полу, свет мигнул и отключился, и я вместе с ним.

Первое ощущение — голая земля под пальцами. Земля через чулки холодила заднюю поверхность бедер. Вокруг меня ощущались стены, закрытое пространство, но ветерок доносился откуда-то, будто где-то открыто окно. И ветер нес запах деревьев и травы. И сама земля пахла свежестью и прохладой. Стрекотали и верещали ночные насекомые, лениво из-за необычно холодного лета. Я сделала вдох поглубже, ощутила запах мыла и лосьона после бритья, а еще — раздражающий ноздри запах льва. Он меня заставил открыть глаза и увидеть над собой косую крышу сарая. Окно надо мной было наполовину разбито, в стенах проглядывали щели между досками, ветер проникал внутрь как хотел, шумел снаружи в высоких кронах. Там, выше, он дул сильнее.

Я ждала, что охраняющий меня оборотень-лев что-нибудь скажет, но мне пришлось медленно повернуть голову — рядом со мной в темноте сидел Никки. Подтянув колени к груди, он обхватил их руками и прислонился щекой, глядя на меня здоровым глазом. В разбитые стекла светила яркая луна, и я его ясно видела. Яркость ее мне напомнила, что до полнолуния всего два дня. Может быть, этим объясняется, что у них было столько трудностей с моим зверем. Чем ближе полнолуние, тем труднее держать зверя в узде.

Никки слегка улыбнулся:

— Ты не мертва? Это хорошо.

— А должна была быть? — спросила я.

Он пожал плечами:

— Когда Сайлас тебя ударил и ты рухнула как сноп — мысль такая была.

— У меня даже не было времени испугаться — такой он был быстрый.

— Тебе удалось чуть уклониться, а то бы он тебе шею сломал.

Я попыталась подняться, но он тронул меня за руку.

— Еще полежи чуть-чуть. Как только ты встанешь, придется тебе идти поднимать мертвеца.

— В драке с Джейкобом ты победил?

— Да когда тебя чуть не убили, мы почему-то перестали. — Он улыбнулся — сверкнуло в темноте белое. — И нам пришлось помогать Сайласа штопать. Ты его распорола вот отсюда, — он сел ровнее, чтобы показать на себе, — от ребер через живот до верхних кишок. У него они аж наружу вылезли. Острое у тебя лезвие.

Я услышала шаги по сухим листьям, открылась перекошенная дверь, за ней оказалась темная тень — Джейкоб.

— Не только в лезвии дело, Ник. Она умеет пускать его в ход.

Очевидно, он нас слышал. Он прошел по земляному полу и остановился от меня с другой стороны, нависая над нами. Мне это не понравилось, и я попыталась сесть.

— Медленней, — сказал Никки. — Ты всю ночь пролежала в основном мертвая.

Я остановилась:

— Ты только что «Принцессу-невесту» цитировал?

— Книжки я бы не смог цитировать, а фильмы — запросто.

— Однако он прав. — Джейкоб нагнулся, протягивая мне руку. — Помедленнее. Нам никак не определить, насколько ты оправилась от удара.

Я подумала отказаться от руки, но все равно мне нужно было из всего этого выбраться, сохранив жизнь всем своим — следовательно, дружелюбие лучше недружелюбия.

Рука Джейкоба сомкнулась на моей — и это была просто рука. Он закрыл свои щиты так плотно, что ничего не просачивалось — оборотень его силы умеет ставить крепкие щиты. У менее сильных или у новичков щиты текут, и течь тем больше, чем ближе к полнолунию. А Джейкобу это было проще, чем удержать свет зажженной свечи под сосудом, как в евангельской притче.

Он бережно помог мне сесть. Мир не закружился, но вспыхнула боль справа — от челюсти до виска, будто только и ждала, пока я сяду.

Джейкоб встал рядом со мной на одно колено, все еще держа меня за руку.

— И как самочувствие?

— Болят голова и лицо, но если честно, я удивлена, что не хуже. Аспирина бы сейчас неплохо.

— Не стоит. На случай, если есть кровотечение в черепе, лучше не принимать ничего, разжижающего кровь. — Он убрал руку, и я не стала ее удерживать. — Вроде бы ты падать не собираешься. Посиди так пару минут, а потом Ник поможет тебе встать. Я снова пойду успокаивать клиента.

Он сказал это с отвращением, но встал и вышел, приподняв перекошенную дверь, чтобы ее за собой закрыть. Все равно луна подсвечивала почти весь ее контур. Сарай был так стар, что я вполне могла бы оторвать доску в стене и выйти. Может, Ник для того здесь и сидел, чтобы этого не произошло.

— Где мы? — спросила я.

— В старом сарае, — ответил он.

Я выдала ему взгляд, какого этот ответ заслуживал — Ник в ответ улыбнулся.

— Ты меня понял, Никки.

— Я думаю, мы в сарае смотрителя, но сейчас это место, где тебя можно спрятать, пока ты не придешь в себя настолько, чтобы поднять мертвую.

Сделав глубокий вдох, я поняла, что чую запах старого мрамора. Почти всю свою взрослую жизнь я его ощущаю — у мрамора есть запах, если стоять достаточно близко или если мрамора много.

— Я так понимаю, мы на кладбище, где похоронена Ильза Беннингтон.

— Откуда ты знаешь, что мы на кладбище?

Я подумала, что бы соврать, но решила приберечь ложь на потом.

— Чувствую запах мраморных надгробий.

Он тоже втянул в себя воздух:

— Я тоже, но не знал, чувствуешь ли его ты. Ты же не перекидываешься — или так нам говорили.

— Пока нет, — сказала я.

— Почему ты так говоришь?

Я пожала плечами:

— Всегда есть шанс, что в один прекрасный день мое тело переменится полностью. Моя ситуация слишком редка, чтобы давать далекие прогнозы. Так здесь похоронена Ильза?

— Да, он нашел старое кладбище, где уже не хоронят, чтобы нам не помешали.

— Ага. Без должных разрешений тебя могут арестовать за нарушение покоя мертвецов или еще за что-нибудь похуже.

Я повернула голову — и тут же боль стала сильнее, будто от ушиба каких-то мышц и связок. Ну, так как я могла быть сейчас мертвой, то ничего страшного. Вампирские метки Жан-Клода чертовски меня усилили, и убить меня трудно. Вспомнив о нем, я подумала, что сейчас уже ночь и я могу с ним связаться просто силой мысли.

— У тебя не получится с помощью метафизики связаться с твоим мастером-вампиром или с кем бы то ни было, Анита.

Как будто он мои мысли прочитал, хотя я чем угодно ручаюсь, что это было просто совпадение.

— Но я не...

— Ты оказалась метафизически сильнее, чем мы рассчитывали, и Джейкоб вызвал колдунью нашей группы. Она что-то такое сделала, что с этой территории тебе ни с кем не связаться ментально.

— А если кто-то попытается связаться со мной?

Он покачал головой:

— Вряд ли, Эллен свое дело знает и работает очень тщательно, да к тому же мы в двух часах езды за городом. Если даже твои ребята пробьются, Джейкоб в любом случае успеет дать снайперам команду закончить работу.

Моя была очередь понять, врет он или нет. Я втянула в себя прохладный воздух, пахнущий землей — и ничего. Он был пуст и мирен, как стоячий пруд. Какое-то ощущение дзен, очень не похожее на то, что обычно от оборотней.

— И еще: если Джейкоб или Эллен почувствуют, что ты пытаешься преодолеть ее барьер, Мика Каллахан умрет.

Это он сказал без малейшего изменения интонации, лишь пульс у него едва заметно зачастил.

Вот от этой безинтонационности у меня свело живот судорогой. Это было даже хуже, чем то, что он будничным тоном говорил об уничтожении того, кого я люблю, той оси, на которой вращается мое счастье. И то, что его это не волнует, было мне на пользу, но и во вред. Во вред — потому что при отсутствии эмоций партнером труднее манипулировать, а на пользу — потому что успокоило, помогло понять правила или их отсутствие. В эту игру я смогу играть.

Пришлось подавить в себе желание проверить барьер, который она поставила, — как пробуют запертую дверь, на всякий случай. Если эта Эллен вообще что-то умеет, она почувствует, как я испытываю барьер, и рисковать ее возможной реакцией нельзя. Если бы это была настоящая дверь, я бы ее попыталась слегка подергать, но так, чтобы не выводить стражей из терпения. А как можно «слегка подергать» метафизический барьер? Мои паранормальные возможности всегда отдают предпочтение грубой силе перед тонким исследованием, и так рисковать жизнью Мики я не могла. Но заговорила я ровным голосом — лишний балл мне за это:

— Не то чтобы я жаловалась, но почему вы все время мне грозитесь убить его первым?

— Он всего лишь твой Нимир-Радж, а остальные — звери твоего зова. Мы не знаем, какие именно возможности ты получила от своего мастера-вампира, но если ты — что-то вроде подчиненного вампира, то смерть оборотня, с которым ты связана, может привести и к твоей смерти. Ты нам нужна живой, чтобы поднять зомби, поэтому первым — Мика.

— Если их убьют...

— Да-да, ты убьешь нас всех. Мне это известно.

— Я разговаривала, пока лежала без сознания?

— Нет, но мы знаем твою репутацию. Если мы убьем кого-то, кого ты любишь, то возврата не будет, и друзьями уже нам не быть. — Он посмотрел на меня прямым взглядом, несколько испорченным упавшими на одну сторону лица прядями. Они придавали его лицу вечно молодой, несколько игривый вид, будто мальчик с такой прической вообще ничего серьезного не скажет. Но тяжесть, которая читалась в единственном глазу, была очень серьезной.

— Если вам придется убить Мику, то придется убивать и меня, потому что вы знаете: иначе я вас выслежу и убью.

— Ага. Джейкоб тебя не хочет убивать по многим причинам, но понимает: переступив определенную черту, он лишит себя выбора. — Он оперся спиной на стену сарая. — Дерево это твердое, не смотри на щели.

— Твердое или нет, но для меня эта тюрьма не слишком надежна. Зачем мы здесь?

Он слегка расцепил руки, сжимающие колени, и сказал:

— Джейкоб боится, чтобы ты меня не подчинила, как обыкновенный вампир. Я никогда раньше против него не шел, Анита, никогда. В его прайде я с девятнадцати лет, и никогда не восставал против него. Мне хочется до тебя дотронуться. Ну, да, ты красивая и все такое прочее, но дело не только в этом. У меня пальцы ноют от желания к тебе прикоснуться. Что ты со мной сделала?

Спокойствие у меня было только поверхностное: под ним пузырился страх. Может быть, он не смог бы распознать мою ложь по запаху или языку жестов, но зачем врать, если и правда сойдет?

— Я сама до конца не знаю.

Он смотрел на меня, положив голову на колени.

— Я тебе не верю.

— Ты раньше сумел почувствовать, что я лгу. Сейчас ты это чувствуешь?

— У тебя пульс зачастил, когда я заговорил о том, чтобы убить твоего Нимир-Раджа, и ты за него испугалась, так что — нет, не могу сказать. — Он нахмурился и заерзал на прохладной земле. — Почему я это тебе сказал? Надо было просто говорить, что я тебе не верю, и уж никак не давать лишней информации. Зачем я это сделал?

— Я правду сказала, Никки. Я не знаю.

— Ты могла и соврать.

— Могла бы, — ответила я. — Но тебе придется принять на веру, что не соврала.

Он посмотрел на меня взглядом, понятным даже в полутьме сарая. Взгляд, который говорил, что он ничего не принимает на веру. И он то ли засмеялся, то ли фыркнул. Все еще улыбаясь, он снова спросил:

— Что ты со мной сделала, Анита?

— Не знаю, — ответила я, и тело у меня даже стало еще спокойнее, поскольку никто в данный момент не хотел причинить вреда мне или моим близким, и адреналин стоит поэкономить на потом. Это даже не было сознательным решением — просто когда насилие или его угроза не непосредственные, я успокаиваюсь.

Улыбка у него начала гаснуть.

— Ну а если попробовать догадаться?

— Притронься ко мне, тогда я, может быть, соображу.

Это была правда. Прикосновение помогло бы мне лучше понять, что происходит, но я еще и пыталась в этой неразберихе найти союзников. Мне нужна была помощь, а он бы почувствовал, если бы я к кому-нибудь обратилась ментально. Таким образом, моим лучшим шансом на помощь был он сам.

Он крепче обхватил руками колени.

— Не думаю, что снова к тебе притронуться будет разумно, Анита.

— Но ты же хочешь этого?

— Больше всего на свете, почему я и думаю, что этого делать не надо.

Он так сильно стиснул собственные колени, что мышцы на руках выступили буграми. Я думаю, так он подавлял в себе импульс — протянуть руку через разделяющее нас маленькое расстояние и коснуться меня.

Я его понимала — видит Бог, как я его понимала. Сколько раз я сдерживалась, чтобы не дотронуться до Жан-Клода, пока наконец он не выиграл эту битву? Черт побери, сколько раз я сдерживалась, чтобы не коснуться целой кучи вампиров или оборотней? Очень многие противоестественные силы растут от прикосновения, но сейчас мне именно это и было нужно. Оружие у меня отняли, и убийство Никки не помешает Джейкобу сделать фатальный звонок. А без оружия я не смогу всех перебить настолько быстро, чтобы спасти Мику. Может быть, я что-то могу сделать, чтобы спасти двух из трех, но один телефонный звонок пройдет. На такой исход я идти не могу, значит, силовые методы пока в сторону. Отложим их в резерв на будущее, а сейчас надо играть менее грубо и более вкрадчиво. Вкрадчивые способы в мой арсенал практически не входят, но кое-что все-таки есть. То самое кое-что, заставившее Никки драться с собственным Рексом из-за такого незначительного со мной взаимодействия. Что случится, если взаимодействие станет куда более сильным? Если я пущу в ход свою вампирскую развращенность и подчиню его волю своей? Могу я это сделать? Хочу ли? Ради Мики — конечно, да. Ради всех троих — да, и еще как! Я, бывало, шла против собственных моральных норм ради спасения абсолютно незнакомых людей, так что я готова сделать ради тех, кого люблю?

Ответ простой: все.

Я протянула руку:

— Никки, иди ко мне.

— Нет, — ответил он, но ответил шепотом.

Я вспомнила эту игру. Было такое, много лет назад: я каждый раз упиралась, когда Жан-Клод хотел ко мне прикоснуться. Я жаждала ощущения его рук на себе задолго до того, как позволила себе вслух это признать. От внезапной догадки, что я тоже хочу дотронуться до Никки, электрическими искорками закололо пальцы. Мне надо было почувствовать под руками его кожу. Обычная моя реакция на такое желание — бежать прочь, сейчас она была другая. Сейчас я не могла позволить себе бояться этой стороны своей сути — потому что другого оружия у меня не было.

Я думала, что мне придется первой до него дотронуться, но в конце концов он пришел ко мне. Не был он настолько силен, чтобы заставить меня идти к себе.

Он подполз на четвереньках, сократив расстояние между нами. Ликантропы, особенно кошачьей породы, умеют двигаться так, будто у них есть мышцы, у людей вообще отсутствующие, они как воплощение текучей грации и чувственности. Но Никки просто полз, будто не уверенный, что поступает правильно. Может, и нет, но когда возможности для правильных поступков исчерпаны, неправильные приобретают неотразимую привлекательность.

Я ждала, что он коснется меня рукой, но он потерся щекой о мою здоровую щеку, где синяка не было. В момент соприкосновения во мне горячей волной желания вспыхнул голод. У меня есть голод Жан-Клода по крови, и голод по плоти от нескольких оборотней, и нынешняя моя потребность готова была удовлетвориться что тем, что этим. К счастью для того, что еще осталось во мне от человека, была у меня еще одна возможность утоления голода. Ardeur — одна из самых специализированных возможностей линии Белль Морт, от которой произошел Жан-Клод. Она позволяет вампирам питаться сексом, и им можно ездить в страны, где они до сих пор вне закона, не оставляя при этом след из укушенных жертв. Другие линии умеют питаться страхом или гневом — последнюю способность мне посчастливилось обрести и самой. Я теперь умею питаться гневом, но это не так приятно, как сексом, и к тому же я не хотела, чтобы Никки на меня злился.

— Боже мой, что это? — выдохнул он дрожащей полоской страха.

Единственный видимый его глаз блестел белком в темноте сарая. Шея сбоку терялась в тени, но я ощущала дрожь его пульса как леденец на языке, который хочется лизнуть, пососать, раскусить наконец и ощутить, как хлынет в рот горячая, густая сердцевина. Я наклонилась вперед, к его губам, но это у меня будет только начало. Мне нужно было, чтобы не рот он мне подставил, а вот эту этой пульсирую жилку на шее, к которой я сейчас подберусь поближе. Где-то отстраненным умом я понимала, что это нельзя, что разодрать ему горло будет плохо, а шансы убить его до того, как он убьет меня, практически нулевые, но на передний план вырвалось орущее желание жрать. Я думала использовать ardeur, чтобы подчинить Никки и заставить его мне помогать, но не предусмотрела такой силы у других видов голода. Такое бывало, лишь когда я тратила очень много энергии — исцеление ее требовало в больших количествах. Насколько же сильно я пострадала, и сколько моих резервов ушло на улучшение состояния?

Я стала целовать его лицо, спускаясь ниже, ниже, приложилась губами к пульсирующему теплу. Вдохнула аромат его кожи, и все это смешалось с запахом деревьев и травы, далеким запахом воды и летнего воздуха. От него шел запах открытых саванн, будто лето просочилось в его поры и придало ему сладость и благоухание тепла.

Голос Никки стал хриплым от сдавленного желания.

— Твоя сила смешалась с жаром и сексом.

От прикосновения языка к шее он задрожал, и эта дрожь вот так рядом с моими губами, рядом с пляшущей под кожей жилкой перебросила во мне переключатель с секса на кровь. Мне пришлось с усилием отодвинуться от этой горячей и сладкой крови.

— Да, — выдохнула я.

— А теперь я ощущаю твой голод. Ты хочешь утолить его мною.

— Я хочу добиться секса, Никки.

— Почему тогда не проснулся мой зверь навстречу твоему? Почему я не ответил голодом на твой голод? Почему у меня ощущение, будто я — добыча?

Вопросы — один другого лучше. Они заставили меня задуматься, а это помогло отодвинуть порыв насытиться настолько, что я нашла в себе силы сказать:

— Не знаю.

Ardeur обычно нельзя было так легко превратить в жажду крови. Он уж как просыпался, так и оставался активным, а сегодня — нет. Сегодня мне приходилось отвлекать мысли от этой горячей влаги под кожей. Если я разорву ему глотку, это будет как любая другая агрессия — Мику это не спасет. Джейкоб только глянет на своего мертвого льва — и я потеряю своего леопарда.

Эта мысль помогла мне задуматься о его вопросах и о том, как превратить эту жажду крови и мяса обратно в секс. Но мне нужно на чем-то напитаться, а это значит, что по крайней мере Натэниел и Дамиан знают о моей травме. Именно их я больше всего истощаю, когда залечиваю раны. Видно, Сайлас хорошо мне врезал, если мне так необходимо питание. Жан-Клод научил Натэниела и Дамиана, как питать ardeur и посылать мне энергию. Они, как любой хороший слуга вампира, умеют питаться, пока я скрываюсь. Это одна из главных причин, зачем нужен слуга вампиру любого рода. Но если они и собрали энергию, то ко мне она не пришла. Если барьер Эллен может сдержать энергию леопарда моего зова и моего слуги-вампира, то она умеет больше, чем мне хотелось бы. Но еще это значило, что мне не поднять для них зомби, не напитавшись сперва. Слишком много энергии я потратила, залечивая последствия удара Сайласа. Вот блин.

Я лизнула пульс на горле, мое дыхание прочертило прерывистый пунктир на коже Никки. Пришлось заставлять себя не всадить зубы в мякоть кожи, и непонятно было, сколько еще я смогу сопротивляться желанию, которое меня жгло. В конце концов, если не получится восстановить самообладание, тогда возьму плоть и кровь — уж раз не получается переключить голод на секс.

Он шевельнулся у меня в руках, припал ртом к губам, поцеловал меня — и этого хватило, чтобы снова перебросить выключатель. Никки вдруг стал в моих руках теплым и доступным, а всем видам голода было плевать, какой из них насытят, лишь бы насытили какой-нибудь.

— Какого хрена вы тут делаете? — заорал голос Джейкоба снаружи.

Распахнулась дверь в сарай, и в проеме показался Джейкоб в лунном свете, а за ним, черным силуэтом — кто-то пониже. Джейкоб наставлял на меня пистолет — но мы с Никки были так близко друг к другу, что не на меня, а на нас.

— Отвали от нее, Никки!

Я притянула Ника к себе, и он обнял меня и приподнял так, что мы теперь оба стояли на коленях. Никки нагнулся меня поцеловать, но Джейкоб оказался рядом, и его злость перекатывалась через нас как почти видимая волна.

— Не смей!

Я посмотрела на Никки — и он стал целовать меня, спускаясь от лица к шее, а на Джейкоба даже не взглянул.

— Он не владеет собой, — сказал второй пришедший женским голосом. Это их колдунья Эллен?

— Чушь!

Никки как раз дошел до изгиба шеи, и мне трудно стало сосредоточиться. Я отодвинула его лицо:

— Не могу думать, пока ты это делаешь.

— А думать и не надо.

— Ее сила взывает к нему, как взывает она и к тебе, Рекс.

Голос Эллен звучал распевно и отстраненно — так бывает у экстрасенсов, когда они чуют что-то не от мира сего. Я поняла, что чует она меня, но впервые не смогла сама почувствовать. Чувствовала только тяжесть и тепло мужчины надо мной, у меня в объятиях.

— Ко мне она не взывает, — ответил Джейкоб.

Я посмотрела на него — и вдруг почувствовала связь между львом, который меня касался, и другим, который стоял в дверях. Джейкоб — их предводитель, и это в сообществах противоестественных созданий значит больше, чем в обществе людей. Джейкоб делил с Никки свою силу, своего зверя. Я в этот момент поняла, что это он сделал из Никки оборотня. Он был для младшего льва создателем, альфой и омегой, началом и концом.

Мне случалось питаться от вожаков групп, и я знала, что по этой связи я могу питаться и от ведомых в одном сеансе с ними, но никогда мне не приходила мысль, что верно и обратное — по связи между вожаком и подчиненным можно добраться до вожака, и власть над подданным дает возможность власти над царем. Но я почувствовала, как тянут мою силу, — так тянет леску пойманная рыба. Эта тяга вела из меня в Никки и из него — к его Рексу, и дальше. Никки был ключом, который открыл дверь, но Джейкоб был у этой двери стражем. Если я смогу овладеть им, то овладею и всеми его львами, в том числе и женщиной у дверей — она тоже была львом, а не только колдуньей. Я чувствовала, как ее зверь тянется к Джейкобу, как тянется цветок к солнцу, но от прежних прикосновений к Джейкобу в нем осталась отдушина для моей силы, и через нее зверь Эллен уходил ко мне. Я раскинула силу наружу, ища, сколько еще там львов. Нашла еще одного — определенно мужчину, раненого.

Эллен схватилась за какую-то штуку, висевшую у нее на шее, — и я слабее стала ощущать ее. Она коснулась Джейкоба, — и я уже не могла разбросить тенета силы дальше двери.

Джейкоб прицелился мне в голову из пистолета. С такого расстояния он не промахнется.

— Джейкоб, — сказала я. — Ты же не хочешь в нас стрелять?

Дуло медленно опустилось к полу.

— Не хочу в вас стрелять, — повторил он.

Тут я ощутила силу Эллен — будто алое пламя вспыхнуло у меня за сетчаткой. Стало больно, и вдруг я перестала ощущать Джейкоба — остался только Никки.

— Твою мать, — сказал он и вынул что-то из нагрудного кармана. — Ты связалась со своим мастером-вампиром и решила, что можешь меня подчинить, как юнца сопливого? Я тебя предупреждал, что будет.

Он набирал номер.

Я подавила панику, а она заглушила ardeur, и вдруг Никки рядом со мной стал совершенно неподвижен. Потом зарычал горлом и спросил:

— А теперь кто пахнет как добыча?

— Это была моя сила, — сказала я, зная, что мой голос звучит жалко и испуганно, но мне было все равно. — Я ни с кем снаружи не связывалась.

Джейкоб молчал, слушая звонки телефона.

Я попыталась встать, но Никки не пустил.

— Нет, — сказал он, и непонятно было, что это значит: «Нет, не вставай», — или: «Нет, попробуй что-нибудь другое». Но он дал мне почувствовать, как сильны его руки, сомкнувшиеся вокруг меня. Объятие, которое может задушить, если станет еще хоть чуть сильнее. Он дал мне почувствовать, как может сделать больно. Когда ardeur вдруг выключается, создается сразу много проблем.

— Это и правда ее сила, — сказала Эллен.

— Это невозможно, — отмахнулся Джейкоб, потом нахмурился, глядя на свой телефон. — Майк не отвечает, включилась голосовая почта.

Я ощутила легкий всплеск надежды. Может быть, Мика сообразил, в чем дело? У нас есть свои телохранители; вполне возможно, что план Джейкоба дал сбой.

— Ты бы почувствовал, если бы его схватили, — сказал Никки, не размыкая кольца рук.

— Да, — кивнул Джейкоб.

— Это была ее сила, мой Рекс, — повторила Эллен.

— Я думал, ее вампирские силы исходят от мастера города. Когда ты поставила щиты на пути этой связи, ее сила должна была уменьшиться.

— Я могу только принести свои извинения. Я не понимала, что некоторые из этих сил теперь принадлежат ей. — Она опустилась рядом с ним на колени, протянув к нему руку. Я видела такие жесты у оборотней других видов. Человеческая версия признания Джейкоба доминантом и извинения за проваленное поручение.

Джейкоб смотрел на нее, и я знала: если он не возьмет ее руку, значит, не простил. А это может быть началом изгнания из группы.

Наконец он опустил руку с пистолетом так, чтобы Эллен могла положить на нее свою ладонь. Я видела куда более изощренные варианты этого жеста, но Джейкоб явно не сторонник долгих церемоний. Своим прайдом он может править так, как считает нужным.

— Помоги ей встать. Пусть поднимет уже этого зомби и кончим работу, — сказал Джейкоб.

Никки встал, обнимая меня за пояс. Был момент, когда я полностью повисла у него в руках, болтая ногами в воздухе, и мы смотрели друг на друга с расстояния в пару дюймов. Вид у него был разочарованный, будто его обеспокоило исчезновение ardeur'a, но все равно он меня поставил на землю.

И тут же, как только мои ноги коснулись земли, мир закружился вокруг серыми полосами. Я ждала, что вернется головная боль, но этого не случилось. Просто внезапная сильная слабость. Я начала валиться на землю, и Никки пришлось меня подхватить, чтобы я не упала на колени. Перед глазами замелькали пятна и вихри, ноги не хотели слушаться.

Никки перехватил меня, я оказалась прижатой к нему, а ноги не держали по-прежнему. Я привалилась к его голой груди, в серой пелене замелькали гаснущие белые звезды, мир почернел и исчез. Я даже не успела подумать, что происходит.

Сперва были голоса. Женский голос:

— Если она не напитается, то просто умрет.

— Она же человек, — возразил мужчина.

— Не совсем, — ответила ему женщина.

Я снова лежала на спине, но на этот раз что-то сложенное было у меня под головой, заменяющее подушку. Я не сразу сообразила, что это мой жакет. Голые руки не мерзли в теплую летнюю ночь.

В поле зрения вошел Никки:

— Она очнулась, — сказал он.

Он снова сидел рядом со мной на земле. С небольшими изменениями — сцена моего прошлого пробуждения.

Ко мне подошли Джейкоб и Эллен, невероятно высокие в этом ракурсе. Эллен присела рядом со мной, но одной рукой все так же держалась за то, что у нее висело на шее.

— Ты затратила очень много энергии на исцеление после удара Сайласа, и ты не человек и не оборотень, как мы. Тебе нужно питаться энергией внешней, как вампиру.

Я облизала губы — они были сухи. Слабость была невероятная, я даже не знала, смогу ли сесть без посторонней помощи. Блин. И голос, когда я сумела заговорить, звучал еле слышно:

— Что со мной?

— Я думаю, что если ты не напитаешь сейчас свои вампирские силы, то умрешь. Я не понимала, какие будут последствия, если отрезать тебя от всех мужчин, с которыми ты метафизически связана. Это моя вина, и я принесла извинения моему Рексу за эту оплошность, но ты невероятно уникальна, Анита. Откуда мне было знать, что ты собой представляешь?

— Знать — это твоя работа, — сказал ей Джейкоб, никак не скрывая своего недовольства.

Эллен опустила голову — длинные прямые темные волосы рассыпались вокруг лица.

— Ты прав. Я не справилась с работой, я виновата, Джейкоб, но если ты хочешь сегодня поднять мертвеца, сперва она должна напитаться. И боюсь, что для стейков и прочей человеческой еды уже поздно.

— Что мы должны сделать?

— Ей надо питаться от кого-то из нас.

Он посмотрел на нее сердито:

— И кому придется ради нее открывать себе жилы?

— Ей не кровь нужна, Джейкоб, — ответила Эллен.

Он посмотрел на нас — на нее, на меня, снова на нее.

— Так это правда? Она действительно суккуб?

— Ты ощущал ее силу. Ты знаешь, кто она. Все мы знаем.

— Можно мне воды? — попросила я.

— Никки, дай ей воды, — велел Джейкоб.

— Ты теперь мне доверяешь?

— Делай, что я сказал.

Никки встал и пошел к открытой двери. Мелькнула мысль, в чем же он принесет воду, но Джейкоб присел со мной рядом напротив Эллен, и мне было о чем подумать еще.

— Эллен, ты наш эксперт по сверхъестественному. Ты облажалась — ты и исправляй.

— Исправлять — как? — спросила она.

— Пусть она от тебя питается.

Джейкоб смотрел на Эллен недружелюбным взглядом.

— Если я ее буду кормить, то не смогу удержать круг силы, который только и отделяет ее от ее мастера. Она так опасна сама по себе — представь себе, что будет, если через нее потечет сила мастера города.

— Отлично, кого мы тогда ей скормим?

Вернулся Никки, держа ладони ковшиком. С них капала вода, серебрясь при луне. Наклонившись надо мной, он посмотрел на своих товарищей по прайду:

— Помогите малость?

Джейкоб глянул на Эллен. Она сказала:

— Я боюсь ее трогать — вдруг то, что она сделала с вами, случится и со мной?

— Со мной она ничего не сделала, — заявил Джейкоб.

— Я тебя предохраняю от ее воли, воздействуя своей волей и верой.

Она разжала руку, показала пентаграмму и снова накрыла ладонью.

— Вода вытекает. Кто-нибудь, приподнимите ее.

В голосе Никки слышалось нетерпение.

Джейкоб хмыкнул неприязненно, но придвинулся и подложил мускулистую руку мне под плечи. Приподнял достаточно бережно, и Никки поднес мне сложенные руки. Получилось неаккуратно, меня залило спереди, но вода была вкусна и прохладна, и я в ней нуждалась. Когда она была частично выпита, частично на меня пролита, Никки убрал опустевшие ладони и провел ими мне по лбу и по щекам, как смачивают влажным полотенцем лицо больного.

Наверное, для самого Никки этот жест тоже был неожиданным, потому что он от меня отодвинулся и сказал:

— Не знаю, зачем я это сделал.

— Она тебя подчинила, — сказал Джейкоб, укладывая меня обратно и подсовывая под голову сложенный жакет. Когда он отодвинулся, я ухватила его за руку, и тут же у него зачастил пульс, а во мне волной жара и желания всколыхнулся голод, заставивший меня сесть и потянуться к нему.

Джейкоб наклонился вперед, как для поцелуя, но между нами возникла пентаграмма, болтающаяся на цепи. Я почти ожидала, что она засветится, но этого не случилось. Может быть, я еще недостаточно вампир. Но она позволила Джейкобу вырваться и встать у двери.

Я посмотрела на Эллен с ее несветящейся пентаграммой.

— Правило — «не навреди», Эллен. Ты плохо сделала, колдунья. Не будет тебе конфетки.

Она проглотила слюну — с трудом, мне было слышно, — и попятилась, держа пентаграмму в открытой ладони. Я думаю, она тоже ждала, чтобы пентаграмма засветилась. Интересно, отсутствие свечения не навело ее на мысль, что она ослабла в своей вере?

Я стала падать обратно, и Никки меня поймал, осторожно опустил на землю. Я видела расширенные глаза колдуньи, чуяла обонянием ее страх.

— Закон трехкратного воздаяния, Эллен. Все, что ты делаешь другим, возвращается к тебе в тройном размере.

Она уже стояла возле двери. Джейкоб вышел, пока я наводила страх на его ручную колдунью.

— Откуда тебе это знать? Ты же считаешься христианкой, — сказала она.

— У меня есть друзья среди твоих единоверцев. Хорошие люди.

— Намекаешь, что я плохая, — произнесла она, уже сердясь.

Я ответила, лежа на руках у Никки:

— Я ни на что не намекаю, я констатирую факт. Ты — плохая колдунья.

— А ты плохая христианка.

Я засмеялась — она вздрогнула.

— Бог меня простит. А насколько склонны к прощению те силы, которым молишься ты? Ты не настолько сильна, чтобы отрезать меня от всех моих без чьей-то помощи.

— Я настолько сильна.

Но голос ее прозвучал слишком резко. Она сама себе не верила.

— Никки, ты чуешь вранье?

— Да, — ответил он, и снова густым голосом. Как будто в отсутствии его Рекса моя хватка держала его сильнее. В этом дело — или просто в том, что он ко мне прикасался?

Снова в дверях появился Джейкоб.

— Ты кормилась от моей энергии, просто касаясь руки?

— Да, наверное, — ответила я.

— Никки, хочешь ее покормить? — спросил он.

— Ты про секс? — уточнил Никки.

Джейкоб кивнул. Эллен отошла и встала рядом с ним в дверях.

Никки посмотрел на меня, единственный глаз блеснул в лунном свете.

— И еще как.

— Ты же знаешь, что это неудачная мысль? — спросил Джейкоб.

— Ага, — ответил Никки.

Джейкоб кивнул:

— Давай по-быстрому. Не можем мы тут всю ночь возиться.

И они с Эллен вышли, закрыв за собой двери.

Никки посмотрел на меня — и что-то ранимое, робкое мелькнуло в его лице — как у ребенка, когда родители вышли и закрыли дверь, а чудовище под кроватью осталось. Никки посмотрел на меня, и на лице было видно понимание, что на этот раз чудовище у него в объятиях. Я бы его утешила, но любое утешение было бы ложью.

Во мне взметнулся голод приливной волной — он взметался все выше после каждого отказа в утолении. В конце концов если я сознательно его не утолю, он сам выберет, когда и что ему есть, и кто-то из нас может не пережить этого выбора.

— Мне нужно кормиться, — сказала я.

— Трахаться, значит, — ответил он.

— Вполне нормальный способ.

Он улыбнулся широко, и лицо его стало моложе, похожим на того весельчака, которого я увидела в ресторане. Это было всего несколько часов назад?

— Я достаточно мужик, чтобы постараться эту работу сделать хорошо, и держать тебя в руках настолько приятно, что я постараюсь доставить тебе удовольствие такое, чтобы тебе захотелось еще раз.

Я улыбнулась ему, хотя не знаю, дошла ли улыбка до глаз.

— Это будет хорошо.

— Откуда ты знаешь наперед?

Я могла бы много чего ему ответить. Могла бы объяснить, что попытка сдержаться вполне заменяет долгую-долгую прелюдию. Но я просто подалась вперед и поцеловала его в грудь над растянутой горловиной майки. Волосы там были мягче, чем казались на вид, и, как и его карие глаза, темнее белокурых волос на голове. Это не значило, что он не натуральный блондин, но снижало шансы на это. На груди было достаточно мускулов, чтобы я захватила полный рот мяса и прикусила.

— Ой! — сказал он.

— Если не любишь зубов и ногтей, то тебе придется защитить себя, потому что будет момент, когда я забуду все.

— Ты хочешь сказать, что будешь делать мне больно?

Я всмотрелась в его лицо, попыталась увидеть при луне, всерьез ли он спрашивает.

— Ты был когда-нибудь с другим оборотнем?

Он только мотнул головой:

— После того, что случилось с первым прайдом Джейкоба, он запретил такое.

Я снова запустила руку в эти шелковистые темные волосы:

— Ой, Никки, как же ты много потерял!

— После того, что ты с нами сделала всего за один вечер, я начинаю понимать правила Джейкоба.

— А что я с вами сделала?

— Разделила. Если бы Сайлас не появился вовремя, мы бы из-за тебя подрались.

Я провела рукой по контуру лица под упавшими волосами:

— Не пришлось бы драться, если бы Джейкоб был так же готов делиться, как и ты.

— Он наш Рекс. Цари не любят делиться.

— Мой король леопардов отлично это делает.

— Леопарды — не львы, — бросил он.

Я его прижала к земле, он не сопротивлялся. Один тест он прошел — мне надо было знать, что он не настолько доминант, чтобы выдавить из меня жизнь ко всем чертям. Задрав юбку, я села на него верхом и ощущение твердого и готового, прижатого ко мне, заставило меня выгнуть спину и задрожать. Господи, какой же твердый.

Его руки легли мне на талию, помогли установиться над ним. Я наклонилась к нему, но разница в росте заставила меня слезть с рабочей части и сдвинуться к талии. Я ожидала нащупать пистолеты, но талия была гладкой, оружия я не нашла.

Он ответил на этот вопрос, будто ощутив мои сомнения.

— Джейкоб после драки забрал пистолеты. Я думаю, он больше мне не доверяет.

— Мне очень жаль, — сказала я совершенно искренне. Да, они враги, они убийцы, но все же его жизнь сейчас меняется безвозвратно, и виной тому я. Если кому-то переламываешь жизнь пополам, полагается извиняться.

Когда он опустился на землю, волосы упали назад, и стало видно его лицо.

— Ты красивый, — сказала я.

— А разве это не моя реплика? — спросил он, потом повернулся так, чтобы отсутствующий глаз был глубже в тени.

Я вспомнила времена, когда Ашер тоже скрывал от меня свое лицо тенью и волосами. От этой привычки я его избавила — убедила, что от меня ничего прятать не надо.

Я тронула Никки за лицо, повернула его к себе полностью, наклонилась и стала целовать лоб, покрывать лицо поцелуями, дюйм за дюймом. Сперва я целовала мягкую бровь, потом место, где была когда-то другая. Он попытался отвернуться, но я держала его лицо в ладонях. И он не помешал мне оставить нежный поцелуй на закрытых веках, на мягкой выпуклости рубцовой ткани. Я целовала, опускаясь вниз, потом нашла губы, и здесь задержалась, целуя, целуя, пока не поднялись его руки, не обняли меня. Пока он не перевернулся вместе со мной, оказавшись сверху, а я на земляном полу. Но для миссионерской позы он был слишком высок. Чтобы получилось, мне нужно было видеть его лицо, его глаза.

Я толкнула его в грудь:

— Ты слишком высокий! Я не хочу всю дорогу пялиться тебе в грудь, мне лицо нужно видеть.

Он засмеялся:

— Ты просто не хочешь лежать на земле голой задницей.

— И это тоже, но главное — видеть лицо.

Он перевернулся набок, посмотрел на меня.

— Зачем?

— Когда мы будем заниматься любовью, я хочу видеть твои глаза.

— Вряд ли Джейкоб станет ждать, пока мы будем заниматься любовью.

— Ладно. Хочу видеть твою рожу, пока будем трахаться.

Он то ли засмеялся, то ли фыркнул:

— Ты не похожа ни на одну женщину из всех, кого я знал.

— Ты даже понятия еще не имеешь, Никки, насколько не похожа.

— А ты покажи, — сказал он и подкатился ко мне поближе.

— Раздевайся, — сказала я.

— Чего?

— Когда поднимется ardeur, шмотки полетят прочь. Можем их снять сами сейчас или рвать друг на друге тогда, и потом надеть будет нечего.

Он на меня посмотрел скептически, но встал на колени и одним движением снял с себя майку. Без нее он выглядел лучше, чем в ней.

Я отвернулась, когда начала раздеваться сама. Еще одну сделанную на заказ кобуру мне рвать не хотелось. А хотелось, чтобы потом у меня была одежда. Не так, конечно, надо бы в первый раз раздеваться при мужчине, но Джейкоб всю ночь ждать не станет. И надо все закончить до того, как он вернется проверять. До того, как поймет, что от его льва я не только кормежки хочу. Потому что я решила подчинить себе Никки, как любой порядочный вампир. Но я не вампир на самом деле, я что-то другое, и большее, чем вампир, и меньшее. Взглядом заставить его делать то, что мне нужно, я не могу, но я могу включить ardeur и привязать Никки к себе. Могу дать ему место, которого все эти три месяца добивается Хэвен. Сделать львом своего зова.

Это вообще-то большая честь, делается это обдуманно и с любовью, как брак, но на такие тонкости у меня не было времени. Скорее это был метафизический аналог свадьбы под дулом ружья. Мне хотелось спросить мнения Мики и Натэниела. Хотелось сперва поговорить с Жан-Клодом, с моими мужчинами, но чтобы сохранить их живыми, помощь мне нужна была сейчас. Вот эта помощь, голая в лунном свете, и была сейчас передо мной — и от вида его обнаженного тела я чуть не забыла, что у меня вообще был план. Он был красив, мышцы и признак желания выступали в обрамлении лунного света и тени, сами как ночное небо с луной, тьмой и звездами. Я поняла то, чего раньше не понимала — что процесс уже начался. Примерно на той стадии, на которой остался Хэвен. Я хотела его, и прикасаться к нему было чудесно, но я держала Рекса на расстоянии, не отдавая этого последнего кусочка. И будто оттого, что я держала место открытым, над ним возникла табличка «Свободно», и первые же попавшиеся мне доминантные львы оба попытались его занять. Блин.

Я протянула к нему руку — и дальше его поощрять не надо было. Он просто пришел ко мне, сомкнул руку на моей руке и дал мне вести. Для этой ночи лучше было бы трудно придумать.

Я открыла ardeur — и поняла, что была уже ниточка его, привязанная к Никки. Я даже ощутила другую нить, уходящую в ночь к Джейкобу, и с этой нитью он боролся как лев — каламбур ненамеренный. Где-то в уголке сознания было у меня желание заставить его прийти к нам, но он не делится. Он никогда в нашу жизнь встроиться не сможет. Ему всегда надо будет быть королем, а в моей жизни королей и без него хватает. Мне нужны мужчины, которые согласны быть властью позади трона, а не задницей на нем.

Никки нашел губами мою грудь, приподнял меня, чтобы присосаться к ней, стоя на коленях, стал посасывать и покусывать, пока я не вскрикнула. Потом чуть отпустил меня, я соскользнула вниз и ощутила эту твердость, это нетерпение, и одно только прикосновение телом к нему заставило меня вскрикнуть снова. Никки встал, не выпуская меня, и я тихо, по-девчачьи, пискнула — отчасти от неожиданности, отчасти оттого, что он прижался крепче. Он сел на пол спиной к стене, взял меня за бедра, попытался насадить на себя, и я от нетерпения схватилась за него рукой, стиснула так, что у него из груди вырвался какой-то звук, направила в себя, и он начал путь внутрь. Ardeur дает желание и смазку, но лишь истинная прелюдия заставляет меня открыться.

— Ах, как туго, боже мой! — выдохнул он, отпустил мои бедра и взялся за талию, ниже, направляя меня к себе, куда он хотел.

Ощущение скользящей твердости внутри, дюйм за дюймом, было наслаждением, таким же, как всегда, и что-то было в этом первом проникновении, первом настойчивом напоре внутри, что по-особому на меня подействовало. Когда он вошел на всю глубину, когда я ощутила, как притиснуты наши тела друг к другу, я задрожала, упираясь пальцами в шероховатые доски стены у него за спиной.

От этой дрожи голова у меня закинулась назад, и пришлось приходить в себя, чтобы снова увидеть его лицо. Я взяла его в ладони и стала двигаться у него на коленях, ощущая его внутри себя, и он двигал бедрами мне в такт, упираясь ногами в землю, и мы танцевали с ним у стены в летней темноте.

— У тебя глаза горят, карим и черным, как темное стекло на свету.

Мог бы назвать и другие цвета, которые испугали бы и меня, потому что когда-то я была одержима одним-другим вампиром, но он описал мои глаза и силу в них. Такое случалось всего пару раз, но как раз сегодня мне это было нужно, потому что сила эта моя. Сегодня она меня не пугала. Он смотрел, завороженный, в темные алмазы моих глаз, а тело его входило в меня и выходило, и бедра у меня ходили вверх и вниз в такт его движениям. Ритм учащался, становился отчаяннее, я ввинчивалась в него бедрами, помогала ему проникать в меня глубже, жестче. Как это было хорошо, как хорошо, как хорошо!

Я снова и снова повторяла на выдохе его имя, и теплая радость нарастала в глубине тела.

— Никки, Никки, Никки!

Последний рывок — и я хлынула через край, спина у меня выгнулась, я орала в небо свое наслаждение. Но одно оно еще не питало меня, надо было, чтобы его тело взорвалось внутри меня, и тогда ardeur стал насыщаться. И тогда-то я оттрахала его всерьез, во всех смыслах этого слова. Оттрахала, пока он снова не довел меня до кричащего забытья, и втолкнулся в меня последним глубоким движением, и ardeur сделал то, что лучше всего умеет — снова довел его до оргазма, и закрепил мою окончательную власть над ним, кричащим мое имя.

Я ощутила его силу, его зверя, его суть, и все это стало моим в этот миг, и самые темные мысли пришли ко мне. Да, я могу все взять у него и оставить его валяться мертвым, но я подавила этот порыв, поскольку его убийство не дало бы мне спасти других. А потом пришла мысль не столь темная — что он мог бы быть нашим. Нашим не только на этот миг, а вообще на все время, на сколько мы захотим. Ardeur иногда привязывал ко мне мужчин, но никогда я не делала этого намеренно. До сих пор — никогда.

Я думала сделать его львом моего зова, но в тот момент ardeur вампира во мне понял, что есть другой вариант, вариант сделать его своим рабом. Зверь зова обладает до некоторой степени свободной волей, у него есть выбор. А мне надо было, чтобы у Никки выбора не было. Надо было, чтобы выбор был за мной. Я сделала с ним то, что хотели сделать со мной вампиры, когда я только начинала на них охоту. То, что они делали на моих глазах с полицейскими и с другими истребителями: я подчинила себе его свободную волю. Жизнь своих любимых я предпочла его свободе. Свою жизнь я поставила выше его жизни — и овладела им. Овладела его телом, разумом, жаром его зверя и той силой, которую зверь ему давал. Я выпила его — испариной его тела, его разрядкой во мне. Выпила. Но во тьме угадывалась его жажда — жажда принадлежать, жажда нежных объятий, жажда того, что никак не позволял ему Джейкоб. Линия Белль Морт действует сексом, любовью и неотмирной силой. Я новичок в этом и не умею защитить себя от главной слабости этого метода: мы можем управлять лишь настолько, насколько сами хотим быть управляемыми. Любимыми быть лишь настолько, насколько любим сами. Чужое вожделение удовлетворять настолько, насколько удовлетворяют наше. Я знала теперь, как это делать, но мне нужно было, чтобы он готов был ради меня рискнуть жизнью. Может быть, мне нужно будет, чтобы он убил своего короля, своего друга. Ради секса мужчины этого не делают, но ради любви... ради любви совершаются страшные вещи. Мне нужно было, чтобы Ник возжелал выполнить любую мою просьбу, и ради этого я готова была нас обоих обречь на вечное проклятие.

Когда все кончилось, мы оделись. Никки сказал:

— Джейкоб скорее убьет меня, чем отпустит.

— О переправе подумаем, когда до реки дойдем, — ответила я.

— Я не могу тебя любить, — сказал он.

— В смысле, что ты в принципе не способен любить меня — или пока еще не можешь?

— Второй вариант.

Я протянула к нему руку:

— Возьми меня за руку, Никки.

Он немедленно протянул руку и взялся за мою.

— Я не могу тебе отказать?

— Наверное.

Он нахмурился:

— Почему это меня не пугает? Ведь должно бы пугать.

Голос был встревоженный, но руку мою он держал, рассеянно поглаживая костяшки большим пальцем. Вряд ли сам осознавал, что делает.

А я не просто чувствовала, что вылечилась или наелась — мне стало хорошо. Я ощущала прилив энергии, будто такое полное подчинение Никки напитало ardeur полнее, чем просто секс. Было ли это ощущением, подобному истинному принятию силы? В этом дело — или просто в Никки было что-то такое, отчего он вкуснее? Такое ли чувство бывает у Жан-Клода, когда он использует свою силу полностью? Спрошу, когда попаду домой — если попаду. Между мной и успешным окончанием этой ночи еще оставалось множество проблем. Одна из них как раз сейчас решительным шагом направлялась к нам среди надгробий.

Энергия Джейкоба катилась перед ним, как грозовой фронт перед готовой полыхнуть молнией.

— Какого хрена ты тут сделала?

— Напиталась, как мы договаривались.

— Я почувствовал, что ты сделала намного больше.

Пистолет в его руке смотрел на меня, и рука не дрожала.

— Ты сказал, что знаешь, кто я, Джейкоб, — ответила я и что-то почувствовала, когда произносила его имя. Ощутила, что привязанная к нему ниточка ardeur'а натянулась, будто я могла его призвать, просто назвав по имени.

— Опусти пистолет, Джейкоб.

Он начал опускать руку, поймал себя на этом.

— Не делай так больше никогда, или я тебя застрелю. Лучше я подавлюсь второй половиной денег, чем позволю тебе подчинить всех нас.

— Тогда давай поднимем жену Беннингтона и разойдемся по домам.

— У нас нет дома, — сказал Никки. — Только номера в отелях. Съемное жилье.

— Мы в разъездах, поэтому у нас нет территории, Никки. И ты это знаешь.

— Мы львы, Джейкоб, нам нужна территория. Место, которое будет нашим.

— Ты его заворожила, — сказал Джейкоб.

Я пожала плечами:

— Ты мне его отдал для еды. Как, ты думал, это будет?

— Не так, — ответил он со страданием в голосе, будто воспринял как личную вину то, что не предвидел событий. — Вот так ты получаешь мужчин. Ты от них кормишься — и они становятся твоими. Я видел, как это делают вампиры. Видел призванных ими невест.

— Ты имеешь в виду Невест Дракулы? — спросила я.

— Да, — ответил он, не отводя от меня пистолета.

— Женихи Аниты — это не звучит, Джейкоб.

— Нет. Но Никки смотрит на тебя так, будто ты — весь его мир. Это же не просто секс?

— Не просто.

— Надо бы мне тебя пристрелить за это.

— Джейкоб, тебе нужно было, чтобы я оказалась в состоянии поднять мертвеца. Чтобы у меня было достаточно силы для того, чего хочет Беннингтон. Ты хотел заработать вторую половину денег, Джейкоб. — Пистолет начал опускаться. — Я сделала ровно то, чего ты хотел, Джейкоб.

— Врешь, стерва!

Пистолет снова поднялся, но был уже не так устойчив.

— Ты отобрал у него пистолеты после того, как он едва меня коснулся. Вы с ним чуть не подрались за меня до смерти, когда я едва коснулась каждого из вас. Как ты думал, что с ним будет, если ты мне его отдашь потрахаться, Джейкоб? Как ты думал, что будет с Никки, если мне его отдать?

Он поднял нижнюю губу — прикусил ее, кажется.

— Ч-черт, — сказал он.

— Да я не против, Джейкоб, — отозвался Никки. — Меня устраивает.

— Нет, она права. Она едва нас коснулась — и мы подрались. Она тебя даже не поцеловала — а я уже не мог доверить тебе оружие. И я ей позволил тебя затрахать после этого. — Он опустил пистолет к земле. — Поднимай зомби, Анита. Кто в чем виноват, потом будем разбираться.

Я пошла среди надгробий, Никки все еще держал меня за руку. В некотором смысле не только он был подчинен, потому что очень было приятно к нему прикасаться. Очень знакомое было ощущение — его рука в моей, как будто я только что вновь обрела прежнего возлюбленного. Это была ложь, конечно, но ardeur умеет выдавать ложь за правду. Одна из граней этого дара — или проклятия, зависит от точки зрения. Если благодаря ему мы все останемся живы, то это дар, по крайней мере до тех пор, пока я не притащу Никки домой, а там придется как-то объясняться. Вот, увязался за мной до самого дома, можно он будет у нас жить? Когда я была ребенком, со щенками никогда этот номер не проходил. А уж с целым человеческим существом метод явно не пригоден.

Поодаль от группы высоких деревьев четко виднелась могила, залитая лунным светом, и двое около нее. Беннингтон, очень бледный, смотрел на нас. Другой сидел, опираясь спиной на камень, и еще одно скрюченное тело лежало по другую сторону надгробья. Я не могла разобрать подробностей, но мертвых тел видала достаточно, чтобы не ошибиться.

Эллен шла к могиле из глубины кладбища. Проверяла свой круг силы? Ей нужно быть так близко, чтобы его проверить? Если она не умет просто подумать и узнать, то сила ее далеко не столь велика. То, что она оборотень, должно было увеличить ее паранормальные силы, так что либо она настолько в себе не уверенна, либо хреновая была колдунья еще до того, как стала оборотнем.

Мы с Никки подошли поближе к сидящему у надгробья — он повернулся к нам. Я увидела темные волосы и худое лицо. Серьезно ранен и не может стоять, так почему же он не в больнице?

Я спросила Джейкоба, который оказался как раз за нами:

— Почему Сайлас не в больнице?

— Мы не сможем объяснить происхождение раны, а полиция нам не нужна.

— Клинок был серебряный, — сказала я.

— Это мы догадались, — ответил он голосом, в котором можно было расслышать, насколько он мрачен — даже не зная нюансов характера.

— Ты его чуть не выпотрошила, Анита, — сказал Никки.

— Отвезем его к врачу, но только когда работу закончим.

В голосе слышалась нотка гнева, которую я не поняла до конца.

— Сайлас наказан? За что?

Ответила Эллен, подойдя с другой стороны.

— Он дал этой шлюхе слишком большую дозу. Надо было лишь столько, чтобы она не сопротивлялась.

— Чего? — не поняла я.

— Он должен был раздобыть человеческую жертву, — пояснил Никки.

Я остановилась и повернулась к Джейкобу. Забыла я о поручении Сайласа. Как я могла забыть?

— Значит, бедная работающая девушка села в машину Сайласа и домой уже не вернулась?

— Ты бы предпочла, чтобы мы выбрали случайного прохожего? — спросил в ответ Джейкоб.

Я отпустила руку Никки и уставилась на них на всех.

— Это ж кем надо быть, чтобы хладнокровно пойти на такое?

— Она — проститутка, сидящая на метамфетаминах. Умереть легко и быстро — это куда лучше того, что она себе готовила, — возразил он.

— Врешь, — сказала я, подступая к нему вплотную. — Не тебе было выбирать. Права такого нет.

— Я — Рекс этого прайда, я имею право на все.

Я посмотрела на него — он посмотрел в ответ и опустил глаза.

— Ты не чувствуешь себя вправе, и чем больше ты об этом деле узнавал, тем меньше оно тебе нравилось.

— Убирайся у меня из головы!

— Я не в голове, Джейкоб, я по лицу читаю. Большие, наверное, деньги.

— Да, — глянул он сердито.

— Достаточные для такого?

— Подними зомби, и выясним.

— Ты же знаешь, что Беннингтон ошибается. Мне не нужна человеческая жертва, чтобы поднять его жену.

— Он думает, что нужна.

— Джейкоб! — сказал кто-то. Это я в первый раз услышала голос Сайласа. Глубокий, вполне под стать внешности. На голову с лишним был выше всех присутствующих. — Зачем ты с ней разговариваешь?

— Я Рекс, а не ты. И не тебе меня допрашивать после всего, что ты натворил. Подыхай тут, истекая кровью из брюха.

Сайлас стал подниматься, опираясь на могильный камень. Беннингтон попятился с отвращением на лице. Уж не знаю, что ему не понравилось — то ли окровавленные бинты на брюхе, то ли что-то личное.

— Она вас подчинила.

— Она подчинила Никки.

— Нет, вас обоих.

Сайлас оттолкнулся от могилы, одной рукой зажимая живот над поясом, будто удерживая что-то внутри.

— Что-то не то скушал, Сайлас? — спросила я.

Джейкоб на меня глянул неодобрительно:

— Не надо.

— Боже мой! — ахнул Беннингтон.

Мы обернулись и увидели: Сайлас поднимает пистолет.

— Сайлас, нет! — крикнула Эллен.

Он целился в меня, но Никки бросился и загородил меня собой.

— Опусти, Сайлас. Второй раз повторять не буду, — предупредил Джейкоб.

— Она вам обоим мозги замылила, — сказал Сайлас.

Мне не было видно за Никки, но он глянул назад — и вдруг мы оказались на земле, он прижал меня сверху. Затрещали выстрелы, но кто стрелял — я не видела. Я была накрыта телом Никки, полностью изолирована от того, что там творилось. Гром сменился тишиной, и только слышно было, как ругается Джейкоб:

— Какого хрена, Сайлас? Какого хрена?

Никки приподнялся оглядеться, потом встал на колени и подал мне руку.

— Цела? — спросил он.

Я кивнула, и мы поднялись оба, обернувшись к могиле. Эллен стояла рядом с Сайласом, слезы серебрились при луне на ее лице. Окровавленными руками она старалась остановить бьющую из раны кровь, а на лице читалось, что уже слишком поздно. Джейкоб склонился к упавшему.

— Твою мать, твою мать, — повторял он.

Никки опустился на землю по другую сторону от него. Три льва сгрудились возле раненого собрата, и только мы с Беннингтоном остались стоять, равнодушные к произошедшей трагедии. Джейкоб навел на меня ствол:

— Он жив, но это ненадолго.

Никки встал и двинулся ко мне.

— Не надо, Никки, — сказал Джейкоб.

— Она не виновата, Джейкоб, — ответил Никки, не останавливаясь.

— Не вздумай ее прикрывать!

— Если вы хотите ваш гонорар полностью, мистер Леон, она должна быть жива, чтобы поднять мою жену из мертвых.

Я думаю, львы про Беннингтона просто забыли — или перестали придавать ему значение. Все начали его желание и его деньги, но как-то он выпал из картины, сложившейся между Джейкобом, Никки, Эллен и мною, — пока не заговорил. Тогда Джейкоб будто вспомнил, почему он здесь и что его заставило идти на такой риск. Деньги.

— Проститутка умерла, пока они занимались сексом, — сказал Беннингтон. — У нас теперь нет человеческой жертвы.

— Есть кое-что получше, — возразила я, посмотрев на Джейкоба.

— Нет, — ответил он.

— Ты сам сказал: он умирает. И это его вина, что женщина мертва. Мне кажется, сделать Сайласа жертвой — вполне симметричный ответ.

— Симметричный... — казалось, Джейкоб подавился этим словом. — Так ты это называешь?

— Если ты дашь ему умереть, а я не подниму мертвую, то все это было зря. Ты даже денег своих не получишь.

Джейкоб опустил пистолет и кивнул.

— Делай тогда, пока я не передумал.

— Нет! — Эллен схватила его за руку. — Не позволяй ей такого!

Он вырвал руку:

— Ты умеешь поднимать мертвых?

Она посмотрела на него большими темными глазами и молча заплакала.

— Умеешь или нет? — заорал он ей в лицо, и она аж отшатнулась.

— Нет! — заорала она в ответ.

— Тогда заткнись к трепаной матери.

Я вышла вперед, и Никки пошел за мной большой белокурой тенью.

— Чем я могу помочь?

— Держись рядом — сказала я и встала коленями на могилу, рядом с умирающим. Джейкоб посмотрел на меня поверх своего павшего льва.

— Тебе надо круг силы поставить.

Голос его после всех потрясений этой ночи прозвучал безжизненно.

— Эллен поставила круг такой широкий и глубокий, что я ничего не ощущаю от своего мастера и от всех мужчин, с которыми метафизически связана. Я думаю, ее круг удержит все, что можно.

— И что это значит? — спросил он.

— Это значит, дай мне нож какой-нибудь, чтобы я прекратила его страдания и подняла мертвую.

Я протянула руку, и он из-за спины, из-под майки достал охотничий нож. Почти такой же большой, как тот, что они у меня отняли. Он блеснул при яркой луне, и было видно, какой он острый.

Я посмотрела на плачущую женщину, скорчившуюся возле выветренного могильного камня.

— Круг держать можешь?

Она посмотрела на меня сердито — но жар гнева был слегка приглушен слезами.

— Я свою часть сделаю.

— Отлично.

— Смотри, оправдай свою репутацию.

Я кивнула:

— Ага, постараюсь.

Стоя коленями на могиле и держа нож в руке, я другой схватила Сайласа за волосы. Когда оттянула ему голову назад, услышала голос Никки:

— Шею назад только в кино отгибают. Намного легче, если сухожилия не перетягивать.

Я спорить не стала — вернула голову в более нормальное положение и поднесла нож к шее. Всадила острие и потянула поперек горла. Я уже и забыла, какую силу получаешь от убийства человека — мне только однажды пришлось это делать. И забыла, какую силу дает убийство не человека, а чего-то большего, чем человек. Это я тоже делала только однажды.

Сила потекла поверх меня, сквозь меня, кожа завибрировала, кости загудели от мотива и ритма силы. СИЛЫ! Боже мой, какой силы!

Нож выпал из моей руки на траву, я вместе с ним рухнула на колени. Приложив к могиле окровавленные руки, я представила себе, как они уходят в землю и вытаскивают оттуда мертвую, будто не земля это, а вода, и женщина тонет в ней, а спасти ее могу только я. И я выкрикнула ее имя:

— Ильза Беннингтон! Восстань, приди ко мне, приди, Ильза!

Под коленями, под руками зашевелилась земля. Я толкнула мощь в глубь могилы, в куски тела, и очень велика была эта мощь.

Женщина стала собираться из кусков, даже тех, которых в могиле не было, и я это чувствовала. Сила воссоздала ее идеально целой, и что-то ухватило меня за руки из земли, и я вытащила это из могилы.

Она восстала, белокурая, одетая в белое, лицо идеально накрашено. И только синие глаза были пусты, и еще нужна была сила, чтобы их наполнить. Коснувшись еще текущей из шеи Сайласа крови, я помазала губы Ильзы Беннингтон. Она заморгала, высунулся изящный язычок и облизал кровь. Облизнувшись, она заморгала вновь — и вдруг вернулась в себя.

Она посмотрела на могилу, на меня, на тело — и закричала. Подскочил Тони Беннингтон, отвел ее от могилы, утешая, уговаривая, а она спрашивала:

— Почему мы здесь? Это мертвец? Тони, что случилось?

Он повел мертвую жену прочь от могилы, но сила, рожденная смертью Сайласа, еще присутствовала, еще была во мне, и теперь, когда зомби был поднят, сила снова билась во мне. Она пульсировала, гудела в костях — никогда я такого не чувствовала. Я упала на могилу, извиваясь от боли. Сила требовала действия. Как будто мощь некроманта во мне стала ближе к зверям, к ardeur'y, как будто у нее была собственная воля, и эта воля требовала мертвецов.

Ники опустился на землю рядом со мной:

— Что такое, Анита?

— Слишком много силы от этой смерти для всего одного зомби. Слишком много.

— Мы на кладбище. Почему не поднять еще?

Я посмотрела на него и подумала: а правда, почему нет?

Встав на колени, я приложила ладони к земле и знала, чего хочет освобожденная сила. Точно знала, что мне с ней делать.

Упираясь руками в могилу, я бросила силу вниз и наружу. Шире, шире, неумолимо расходящимся кругом, и наконец коснулась каждой могилы, каждого тела, и тогда воззвала:

— Восстаньте, придите ко мне. Восстаньте!

— Нет! — воскликнула Эллен, но было поздно.

Земля шевельнулась, будто в легком землетрясении, и поползли зомби из могил, и были их сотни и сотни, но даже такая огромная сила не могла их поднять в том виде, в каком я подняла жену Беннингтона. Они гнили, рассыпались на ходу, вылезая из земли.

Сила ударила в круг Эллен и разбила его вдребезги. Вдруг я ощутила Жан-Клода и куда ближе, чем в двух часах пути. Все мои связи внезапно включились, и я чувствовала, осязала, обоняла своих мужчин. Они все были живы и здоровы, и некоторые уже в пути. Они шли по следу, но сейчас я зажгла для них метафизический сигнальный костер.

Но тут заорал Джейкоб:

— Ах ты ж дура, ведьма! Ты не только ее экранировала от ее мужчин, ты меня от моих парней отрезала! Их уже несколько часов как поймали!

Он ударил ее так, что она полетела на землю, вертясь, и замерла неподвижно, а он нечленораздельно заорал от злости, подняв голову к небу.

Ильза Беннингтон билась в истерике, но Беннингтон продолжал ее уговаривать, и наконец крики ее стали тише. Она бормотала:

— Уроды, боже мой, какие уроды! Пойдем домой, Тони, пойдем домой!

Беннингтон двинулся в путь по кладбищу под взглядами мертвецов, Джейкоб его окликнул:

— Беннингтон, ваша жена с вами, как вы просили.

— Да, совершенно так, как я просил.

— Переведите тогда остаток средств.

— Как только доставлю ее домой без приключений.

— Трое моих ребят схвачены. Один убит, еще один для меня потерян. Я только что ударил Эллен так, как никогда не бил женщину. Переводите сейчас, черт бы все побрал.

В его голосе слышался намек на рычание.

Беннингтон был возмущен, но еще и слегка испуган. Может быть, Джейкобом, а может быть, таким обилием зомби. Сейчас на этом кладбище было чего бояться.

Достав телефон из дорогого костюма, Беннингтон позвонил.

— Деньги должны быть на вашем счету.

Джейкоб достал свой телефон и проверил. Потом кивнул:

— Да, поступили на счет. Ведите жену домой.

И они пошли среди безмолвных внимательных мертвецов.

— Все хорошо, Ильза, — говорил он ей. — Не бойся.

— Ты получил свои деньги, — сказала я Джейкобу.

— Да, — ответил он.

— Она начнет гнить, Джейкоб. Даже при такой силе она не продержится. Не может, потому что она зомби, и как бы хорошо ни выглядела сейчас, долго это не протянется.

— Ты уверена?

— Абсолютно. И как поступит человек вроде Тони Беннингтона, когда его игривая жена забудет, что она жива, и станет разлагаться?

— Позовет копов, — сказал Никки.

— Или наймет кого-нибудь еще дороже на охоту за вами. И убьет моих игривых мальчиков, раз не может сохранить при себе свою игривую девочку.

— О чем ты меня просишь?

— Только об одном: не вмешиваться.

— Что ты хочешь сделать?

— Нечто симметричное.

— Симметричное, — повторил он, и я увидела при луне, как мелькнуло у него на лице понимание.

— Весьма симметричное, — подтвердила я.

Он посмотрел вдоль строя ожидающих мертвецов в сторону Беннингтона, его мертвой красотки-женушки. И кивнул:

— Мешать не стану.

— Встаньте около меня, оба. Зомби сообразительностью не отличаются.

Никки придвинулся ко мне ближе, я протянула ему руку. Джейкоб подобрал лежащую без сознания Эллен и встал рядом с нами. И я сказала мертвецам:

— Убейте его.

Какой-то момент они смотрели на нас, и я чувствовала их колебание, а потом я им показала на Беннингтона с его белокурой женой.

— Убейте его, — приказала я им мысленно, представила себе его лицо, пожелала, чтобы они двинулись к нему, окружили — и они так и сделали.

— Что происходит, мистер Леон? — закричал он. — Что они делают?

— Нечто симметричное, Беннингтон! — крикнул Джейкоб.

И тут Беннингтон закричал:

— Ильза! Ильза, что ты делаешь!

Зомби его окружили — и начался жор. Визг Беннингтона продолжался долго, и еще какие-то руки тянулись к мертвой проститутке и телу Сайласа. Звуки... звуки не были приятными. И зрительные образы впечатляли. Как в любом фильме ужасов, только хуже намного. В действительности любая кость и белее, и влажнее. Кровь — темнее, гуще, и еще на экране нет запаха. Когда рвутся кишки, запах соответствующий.

Какой-то зомби вцепился в штанину Джейкоба.

— Назад, — велела я ему, и он низко-низко склонился к земле и отполз назад, туда, где кипел жор над телом Сайласа.

Я протянула руку Джейкобу, и он схватился за нее, сохраняя равновесие с Эллен на руках. Я стояла среди поднятых мною мертвых, поедающих живого. Стояла, держась за двух львов-оборотней — чтобы их защитить, но еще и для того, чтобы держаться за кого-то живого и теплого. Чтобы помнить, что сама я — не только вот это.

Когда были сожраны все тела, зомби обернулись ко мне, и я смотрела и видела, что появилось в них что-то, чего не было раньше, пока они мяса не отведали. Есть сущности, поджидающие в темноте, пока подвернется тело, в которое можно будет войти, сущности, никогда не бывшие людьми. Иногда их можно ощутить краем сознания, увидеть уголком глаза тени, а если взглянуть прямо — их не будет.

Мертвые стояли в лунном свете, блестели измазанные кровью рты и тени залегли у них в глазах. Наконец-то я видела, что прячется от взгляда, от мысли, и знала, что могу удержать мертвых при себе. Анимированных. С них может начаться моя личная армия. Армия мертвецов, не знающих ни боли, ни страха. Армия, которую не задержит пуля, не убьет клинок, и только огонь остановит.

Никки сжал мне руку и шепнул:

— В них что-то есть.

— Что-то появилось у них в глазах, — прошептал Джейкоб.

— Я вижу.

— Что это? — спросил Никки.

— Тени, — ответила я, а потом громко, звенящим голосом, как всегда во время ритуала. — Вы все, услышьте меня и вернитесь в могилы свои. Ложитесь и станьте теми, кем были вы. Покойтесь в мире и не поднимайтесь более.

У них в глазах побежали полосы — точь-в-точь как по экрану телевизора, отстроенного от станции, или пытающегося вывести на экран сразу два канала.

— Успокойте меня, скажите, что принесли с собой соль, — сказала я тихим ровным голосом.

— Беннингтон не дал бы нам ее принести, потому что соль предназначена для укладывания зомби обратно в могилу, а этого он для своей жены не хотел.

— Класс, — сказала я и очень осторожно опустилась на землю, не сводя глаз с зомби — как на ковре в дзюдо.

Никогда не отводи глаз от противника — он может напасть.

Опустившись на колени, я нащупала в могильной земле нож, на котором еще была кровь Сайласа. Соль — это было бы хорошо, но есть сталь, земля и сила. Этого должно хватить — потому что должно. Другого выхода нет.

Я медленно, рассчитанными движениями, встала и позвала свою мощь некроманта. Позвала способом, которым не звала никогда раньше. Мне нужно было воспользоваться ею против теней у них в глазах, теней, которые обещали мне силу, славу, завоевания. Позволь нам остаться, шептали они, позволь нам остаться, и мы положим мир к твоим ногам. Мелькнула перед глазами картина мира, где мертвые ходят и двигаются по моей воле, но я знала ей цену. Видела эту цену у них в глазах. Мертвых анимировала я, но не я наполнила их глаза этой темной мощью — или все-таки я? Как-то это было связано с тем, что они жрали человеческое мясо без поставленного круга силы, и я теперь вспомнила третью причину для установки крута силы перед подъемом мертвеца: он сдерживает сущности снаружи. Не пускает тени.

Я слишком возгордилась и сейчас вознесла молитву о прощении мне этого греха, и я о нем от всей души сожалела. А что я убила Беннингтона — это меня не беспокоило.

— Сталью, силой и кровью повелеваю я вам вернуться в могилы и более не вставать.

Еще одна секунда того же мелькания в глазах.

Я вложила в слова силу, всю силу, что была у меня, и повелела ей действовать. Я вызвала их той силой, которая заставила встать мою убитую собаку, когда мне было четырнадцать. Я призвала их к себе той силой, которая привела к двери моей спальни в колледже убившего себя преподавателя. Призвала их той частью своего существа, которая заставляла вампиров вокруг меня кружиться, как мотыльков вокруг последнего света в темноте. Я призвала к себе мертвецов и повелела им покоиться и более не подниматься.

Я толкнула в них эту силу, и на что-то другое она наткнулась в них. На что-то сопротивляющееся, но их тела слишком были подчинены мне. Слишком много моей силы их анимировало, и огни гасли у них в глазах один за другим, и остались пустые оболочки, ждущие приказа.

— Покойтесь в мире и не поднимайтесь более, повелеваю я вам сталью, могилой и волей моей.

Они побрели в могилы безмолвной массой — только слышно было шарканье ног и шелест одежды. Перед нами остановилась Ильза Беннингтон, все та же очаровательная красавица, за которую ее муж был готов на убийство, но синие глаза были так же пусты, как у всех прочих. И на губах размазалась красная краска поярче помады.

— Господи! — шепотом ахнул Никки, но когда я шагнула от могилы прочь, он шагнул за мной вместе с Джейкобом. Ильза легла на могилу, и земля залила ее сверху, как вода. Никогда не приходилось мне укладывать столько зомби сразу. Отзвучал плеск земли, будто набегающих на берег волн, и все стихло. Зомби исчезли.

Мы стояли в такой глубокой тишине, что мой собственный пульс отдавался в ушах грохотом. Потом застрекотала где-то цикада, отозвалась первая лягушка, подул ветерок, и будто мир перестал задерживать дыхание.

Мы все снова могли дышать.

— Ты нас им чуть не скормила живьем, — сказал Джейкоб.

— Ты не забыл, что ты меня похитил?

Он кивнул, бледный даже при луне. Эллен тихо застонала у него на руках.

— Она оправится, — сказал он, будто кто-то его спросил.

И посмотрел на пистолет, который все еще держал в руке под ее телом. Видно было, как мелькнула в глазах мысль.

— Не надо, — предупредила я.

— Почему? У тебя больше нет зомби, которые меня съедят.

— Не надо, Джейкоб, — сказал Никки.

— Ты меня убьешь за нее?

Никки молча кивнул. Джейкоб посмотрел на меня:

— Жаль, что я не отказался от этой работы.

— И мне жаль.

Он посмотрел на Никки, потом на меня.

— Они пытали наших львов, чтобы на нас выйти.

Непонятно было, кому он это говорит.

— Мы бы сделали то же самое, — ответил Никки.

— Ты развалила мой прайд, — сказал он.

— Нет, Джейкоб, — возразила я. — Ты сам его развалил, открыв военные действия против меня и тех, кто со мной.

Он посмотрел на меня. Глаза раскрылись так широко, что белки сверкали.

— Это да, — ответил он. — Я чувствую, как они сюда мчатся, все ближе и ближе, спасать тебя — будто тебя надо спасать.

Он рассмеялся, но невесело.

— Иди, Джейкоб, — сказал Никки.

Джейкоб обернулся ко мне.

— Если в какой-нибудь еще работе всплывет твое имя, я от нее откажусь.

— Сколько бы денег ни предлагали? — спросила я.

Он кивнул:

— Нет такой цены, ради которой я бы снова к тебе подошел близко. — Он посмотрел на пистолет в руке под телом Эллен. Я видела, как он думает. — Я тебе предлагаю договор, Анита Блейк. Ты не ищешь меня, а я оставляю тебя в покое.

— Договорились.

Никки обнял меня:

— Джейкоб, я, похоже, остаюсь.

— Я знаю. — Он снова на меня посмотрел — сверкая белками слишком широко раскрытых глаз. — Я и сам не был уверен, что смогу уйти. Анита, я соберу всех своих, и мы тебя и твоих оставим в покое. Будь моя воля, я бы на Сент-Луис повесил предупреждающий знак для наемных громил.

— И что там было бы написано? — спросила я.

— «В этом городе живет зараза покруче тебя».

Джейкоб вернул мне мое оружие, веря, что я не выстрелю ему в спину, и пошел к границе кладбища, держа на руках Эллен, и лишь дойдя до деревьев обернулся и посмотрел на меня. Может, надо было его застрелить, но моя львица сочла, что вполне достаточно надрать ему задницу и отпустить. В мире львов ему не было дороги назад.

Оставалось только надеяться, что она знает, что делает.

Над деревьями затлел первый намек на рассвет, отчего они даже чернее стали на фоне пробуждающейся зари. Я чувствовала, как злится Жан-Клод, что не может прибыть ко мне, но были другие, которые могли, для которых дневной свет не помеха. Тут же, будто вызванные мыслью, из леса выбежали с пистолетами Мика и Натэниел, за ними еще какие-то темные фигуры. Прибыла кавалерия.

Они бросились меня обнимать, пока охранники проверяли, что противника здесь больше нет. Никки заставили встать на колени под дулами пистолетов и положить руки на голову. Он выглядел так, будто эта поза ему знакома. Я их обнимала и плакала, чего никогда не было раньше.

— Я думала, вас убили.

— Когда ты не вернулась с ленча, Берт нам позвонил узнать, не дома ли ты.

Натэниел прислонился ко мне лбом:

— Потом мы не могли тебя найти, и ты пропустила звонок от другого маршала насчет казни вампира. Мы пошли тогда в ресторан, где тогда с тобой обедали, и тот симпатяга-официант, Ахсан, рассказал, что тебя увезли два мужика в джипе. — Он целовал мое лицо, сверху вниз, дорожкой. — И ты пропала, и все связи оборвались. Я думал, ты погибла.

Он так меня обнял, что слышно было, как бьется об меня его сердце. Я обняла его в ответ, а Мика взял меня за другую руку.

— Жан-Клод поддерживал Натэниела и Дамиана энергией, но он знал, что ты ранена — это мы почувствовали до полного затемнения.

Он подошел к нам, Натэниел развел руки, и мы обнялись втроем.

— Я чуть не сдох ради тебя, и меня даже не обнимут? — раздался голос Джейсона.

Я отодвинулась, чтобы увидеть его, и он обнялся с нами.

— Извини, что пропустил самое интересное, но мне поручили найти защищенный от солнца дом для вампиров.

— Я ощутила его досаду, что он не может сюда попасть до рассвета.

— Досада — неплохое слово. И бешеный гнев — тоже хорошее, — сказал Джейсон и стер у меня с лица слезы.

— С этим что делать? — спросил один из телохранителей.

Я обернулась к Никки, все еще стоящему на коленях под дулами пистолетов.

— Он со мной. — Все обернулись ко мне. — Мне нужна была помощь, чтобы залечить раны, и силы достаточно, чтобы поднять мертвых и чтобы они вас не убили. Пришлось его подчинить. Покойный Рекс говорил, что видал вампиров, умевших так поступать с женщинами. Невестами Дракулы.

— Невесты Аниты? — спросил Джейсон. Я пожала плечами.

— Ты уверена, что ему можно доверять? — спросил Мика, глядя на Никки не слишком дружелюбными глазами.

— Не знаю. Но он меня защитил от своего прайда и чуть не словил направленную в меня пулю.

— Ты бы без него выжила? — спросил Мика.

Я подумала и ответила:

— Нет.

Мика подошел к Никки и протянул ему руку. Охранникам это не понравилось, но они знали, что с нами спорить не надо. Мика смотрел на высокого льва, изучая его лицо.

— Спасибо тебе от нас всех, что ее спас.

— Я же ее и похитить помогал.

— Я знаю, — кивнул Мика.

— Он едет с нами домой? — спросил Натэниел.

— Я так далеко пока еще не загадывала.

Тут Никки глянул на меня тревожными глазами:

— Анита, не бросай меня. Пожалуйста, прошу тебя, не бросай. — На его лице боролись друг с другом какие-то эмоции, но потом он свалился на землю и пополз ко мне, протягивая руку. — Анита, прошу тебя, умоляю, я ничего не могу понять, но мысль, что ты меня оставишь — она как смерть.

Я посмотрела на своих — Мика кивнул. Натэниел обнял меня, а Джейсон сказал:

— Я с вами не живу, ребята, так что права голоса у меня нет.

Я обняла его той рукой, которой не обнимала Натэниела.

— Они грозились тебя убить. Есть у тебя право голоса.

Он подошел к нам, посмотрел на льва, протягивающего к нам руку.

— Дотронься до него, дай нам ощутить силу.

Вот это Джейсон. Куда сообразительнее, чем прикидывается.

Я взяла протянутую руку Никки. Как только мы соприкоснулись, между нами искрой проскочила сила, побежала по коже теплой колючей волной, погладила Натэниела, ушла к Джейсону. Натэниел тихо застонал, Джейсон сказал:

— Вкусно.

Мика подошел к нам, потирая покрывшуюся гусиной кожей руку. В другой по-прежнему был пистолет.

— Ты ему замылила мозги.

— Ага, — кивнула я.

Он меня поцеловал в щеку.

— Мне так жаль, что тебе пришлось это сделать.

И в этот момент я поняла, что он знал, чего мне стоило вот так овладеть Ником.

Я поцеловала его в ответ и вошла в кольцо его рук, зарылась лицом в теплый аромат его шеи и почувствовала, как он меня обнимает. Слегка вдавился в спину пистолет.

Натэниел и Джейсон помогли Никки подняться. Он плакал — плакал при мысли, что я его могу оставить. Вот блин.

Я смотрела, как Никки испуганными глазами следит за мной, а Джейсон пытается его успокоить, а Натэниел подошел к нам с торчащим из кармана джинсов пистолетом, выпирающим из-под майки.

Я прильнула к Натэниелу и поцеловала его, тщательно и вдумчиво, и он растаял рядом со мной, и мы соприкасались руками, телами, прижимались друг к другу. Он отодвинулся со смехом:

— Анита, я тебя люблю.

— И я тебя тоже.

— Поехали домой.

— Домой — это мысль, — сказала я.

Мы двинулись в сторону рощи. Джейсон догнал нас бегом, и тут я поняла, что Никки остался у могилы. Я посмотрела — такой рослый, такой мускулистый, и такой потерянный.

— Что мне с ним делать?

— А что ты делаешь с любым из нас? — спросил Мика.

— Он чужой, и он пытался нас всех убить.

— Он сделает все, что ты ему скажешь, Анита, — сказал Джейсон. — Он еще менее свободен, чем все мы.

— Я это сделала нарочно, Джейсон. Я нарочно забрала у него все.

— Ты сделала то, что должна была сделать, чтобы к нам вернуться, — ответил он.

— На самом деле я хотел щенка, — сказал Натэниел. — Но я думаю, мы можем сказать, что он за нами увязался до самого дома.

— Я тебе говорила, что мы подумаем о собаке.

— Может, пока возьмем котенка?

— Он не котенок, — возразила я.

— А с виду — очень похож.

Я посмотрела на стоящего у могилы Никки и поняла, о чем он. Очень одиноко он стоял, но не сделал ни одного движения в нашу сторону, и так он и будет стоять, пока я не велю ему делать что-нибудь другое. Я ему сказала, чтобы он оставался у могилы? Не помню.

— Нельзя его так оставить, — сказал Мика.

Я вздохнула.

— Никки, иди сюда.

Он просиял, будто я ему сказала, что завтра рождество, и припустил к нам вприпрыжку. Мы легли спать в мотеле, куда Джейсон устроил Жан-Клода и других вампиров, чтобы их не нашел рассвет и не сделал с ними чего-нибудь ненужного. Мы вчетвером залегли на двуспальной кровати, а Никки на полу рядом с нами — его начинало трясти при мысли, что он не сможет остаться со мной в одной комнате.

Помоги мне Боже.

Но утром я проснулась с ванильным ароматом волос Натэниела, рассыпавшихся у меня по лицу, с теплым ощущением прижавшегося ко мне сзади Мики. Джейсон закинул руку и ногу на Натэниела, чтобы касаться меня даже во сне. Я услышала на полу возню, и Никки сел, протирая глаза спросонья. Он улыбнулся мне, будто увидел самое красивое, что есть в мире. Я знала, что это ложь, но в окружении моих мужчин в теплой щенячьей куче я не могла быть недовольной. Я отобрала у Никки свободную волю, я намеренно сожрала его жизнь. Он никогда уже не будет свободным, не будет сам себе хозяином.

Мика шевельнулся сзади и поцеловал меня в плечо.

— Доброе утро, — сказал он, и этого хватило. Жалела ли я о том, что сделала с Никки? Да, жалела, но когда Натэниел моргает лавандовыми глазами из-за водопада своих волос, а Джейсон, бормоча: «Рано еще вставать», — гладит меня по плечу, я это вполне могла пережить.

Послесловие

Где я беру сюжеты? Как я определяю, что сюжета хватит на целую книгу? Как мне удается написать целую книгу? Как это я пишу изо дня в день? Что помогает мне прийти в настроение, чтобы брать слова из воздуха и вставлять в книгу?

Такие вопросы чаще всего задают мне будущие писатели или просто люди, которые думают, что быть писателем — это, пожалуй, интересно, или трудно, или легко, или вообще непонятно как. И все это правда — причем зачастую одновременно. Я свою работу люблю. Именно ею мне всегда хотелось заниматься с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать — ну, кроме того еще, что мне хотелось стать биологом-натуралистом, но это был зигзаг; сердце мое всегда принадлежало и будет принадлежать музе. Она меня подцепила где-то лет в двенадцать, но крепко насадила на крючок в четырнадцать, когда я прочла сборник рассказов Роберта И. Ховарда «Голуби преисподней». В этот миг решилось, что я не просто хочу быть писателем, а обязательно писать ужасы, темную фэнтези, героические саги, создавать несуществующие миры и описывать наш мир, но с парой нагоняющих жуть изменений. Это был миг откровения, и после я уже никогда не глядела назад.

«Флирт» — мой двадцать девятый роман за примерно пятнадцать лет времени — и пространства. Я кое-что знаю о труде писателя и о том, что он значит как профессия. А значит он горы труда до седьмого пота и очень толстую шкуру, которую не пробьют все первоначальные отказы. Но главное — нужна идея, сюжет.

Прежде всего я должна внести ясность: я не понимаю вопроса «Где вы берете сюжеты?» Есть у меня знакомая, выросшая через дорогу от меня, и она меня спросила, когда я уже выпустила несколько первых книг: «Как ты находишь такие сюжеты, ты же выросла здесь?» Имелось в виду, что небольшой городок посреди сельскохозяйственного штата — не самое вероятное место, где можно найти писателя, создающего мистические триллеры. Я ей задала вопрос, который действительно мне был интересен: «Ты же выросла здесь, как может быть, что тебе не приходят в голову такие сюжеты? »

Не могу вспомнить время, когда я сама себе не рассказывала историй — по крайней мере, мысленно. Зачастую я пересказывала действительное происшествие, всякий раз слегка приукрашивая — одна из причин, по которым я не стала заниматься журналистикой. Но чаще всего приходили мысли о феях, чудовищах, вампирах, вервольфах. Путающее, но красивое, страшное, но заманчивое — вот что меня привлекало в детстве. Наверное, я так и не переросла идею, что если появится существо, которое может выпить мою кровь или съесть меня, но при этом быть привлекательным, — то я ему буду принадлежать со всеми потрохами. В четырнадцать я написала свой первый законченный рассказ. Описывалась настоящая кровавая баня — уцелел только младенец, уползший в лес. Подразумевалось, что там он умрет от голода или будет съеден дикими зверями. Мне в детстве жизнерадостности было не занимать.

Понятия не имею, откуда взялась эта первая история, да и не была она такой уж выдающейся, но это был первый мой законченный сюжет, чем он и ценен для меня. Но как я нахожу сюжеты, которых хватает на целую книгу, и настолько хорошие, чтобы их на книгу хватило? Забавно, что вы спрашиваете, потому что именно это я и пытаюсь объяснить.

Сейчас я попытаюсь рассказать, откуда именно появился сюжет «Флирта». Я расскажу, как пришла в голову первая сцена, потому что для меня обычно книга начинается с какой-то сцены. В голове крутится мини-фильм или стоп-кадр из видеоролика, и это та самая ось, на которую потом наворачивается вся книга. Первый момент — я что-то вижу или испытываю, и тогда собирается комок где-то под ложечкой или вдруг начинает покалывать кожу. Возникновение сюжета слегка сродни зарождению влюбленности: ты с кем-то общаешься, и человек что-то сделал вдруг или что-то сказал, и у тебя такой душевный подъем — Ага, мне это нравится. Вот так же и с сюжетами. Я вам сейчас расскажу о зарождении сюжета и даже покажу ту плодородную почву, в которой смогла укорениться и вырасти идея — на что ушел почти год. Потому что идея в этом смысле похожа на семя: чтобы вырасти в приличную большую книгу, ей нужна хорошая почва.

Я расскажу вам о расписании, которого я придерживалась, о числе страниц в день, о том, какую слушала музыку, о книгах, которые пришлось прочесть для написания этого романа. Я выложу перед вами весь свой творческий процесс — от зарождения до завершения. Поможет ли это вам сделать то же самое? Не знаю. Ответит ли на вопрос, где я взяла сюжет и откуда знала, что его на книгу хватит? Да, ответит.

Во-первых, что я имею в виду под плодородной почвой? Это набор обстоятельств или расположение ума, дающие мне возможность оценить идею и почти мгновенно увидеть ее возможности. Это расположение ума позволяет мне писать короткие рассказы одним восторженным порывом, вдохновленным музой, а однажды удалось родить сюжет для книги и ее закончить за считанные недели.

Все началось с вечеринки в доме моих друзей Венди и Дэйвена. Они живут далеко, за несколько штатов от нас, и это для рассказа важно, потому что из-за этого нам с Джонатоном, моим мужем, пришлось туда лететь и несколько дней жить в гостинице. Среди других очаровательных и прекрасных гостей была Дженни Бриден, создатель серии комиксов «Трусы дьявола» — в которой ничего не говорится о белье сатаны, зато очень много полуавтобиографического материала о самой Дженни, изложенного в юмористических тонах. Мы с Джонатоном фанаты ее серии и познакомились с автором на «Комиксконе 2007». Оказалось, что она поклонница моих книг, так что восторженный визг оказался взаимным, и это было классно. Мы с ними со всеми на следующий год приехали на «Дрэгонкон», но поездка к Венди с Дэйвеном была первой возможностью неспешно и с удовольствием провести время с Дженни.

У меня много есть друзей-писателей. Есть художники — от скульпторов до графиков и авторов комиксов. И всегда с этими артистическими ребятами весело. Они помогают высечь искру идеи и взглянуть на вещи свежим взглядом, но комиксы Дженни просто радуют. Она записывает на диктофон или на бумагу, что вокруг нее говорится смешного, и вставляет в комиксы. Ежедневно создает стрипы, и это тоже получается смешно. Я бы ежедневный стрип делать не могла. И уж точно не могла бы каждый день смешить.

Мы с Дженни слышим и видим одно и то же, но она при этом говорит что-то в свой телефон-диктофон, и получается смешно, даже смешнее, чем было в действительности. Я стала помогать ей собирать смешные словечки, но у меня те же самые вещи пробуждали идеи мрачные. Как будто мы живем в чуть различных версиях одного и того же мира. У нее — ярче, веселее, смешнее даже, и очень много природного юмора. У меня — темнее, больше открытой сексуальности, даже с некоторыми отклонениями, агрессии, иногда агрессивного секса, и самые невинные моменты у меня в голове немедленно превращаются в потенциальные моменты убийства и ужаса. В голове у Дженни звучит смеховая дорожка, и даже когда в шутках есть сексуальная подоплека, они все равно очаровательны и никогда не переходят ту грань извращения, по другую сторону которой обычно развиваются все мои сюжеты, приветливо помахивая менее отмороженным собратьям, оставшихся по ту сторону черты. Если бы она не говорила вслух в диктофон или не просила иногда повторить последнюю фразу, я бы даже не догадывалась, насколько ее вариант событий веселее моего. Она чуть подправляет реальность — и та тут же превращается во что-то куда более веселое.

Потом она связалась со мной и Джонатоном и переслала нам несколько стрипов — проверить, что нас они не смущают. Она берет реальность и перемещает ее на более высокий уровень абсурда, и выходит не то, что произошло вот на самом-самом деле, а то, что едва не произошло или почти то, что произошло. И сразу видно, что это было весело, а когда Дженни перенесет событие на бумагу, пропустив через себя, получается еще веселее.

Я поняла, что два художника, видя и переживая одно и то же, увидят и почувствуют совершенно разное. Это понимание открыло мне глаза, освежило восприятие и заставило по-новому взглянуть на вещи. Этот случай, как и многие другие события последнего года, не только помог мне многое понять, но и подтвердил заодно, что никогда мне не быть по-настоящему белой и пушистой. Просто не мое это, и к концу года я вполне с этим смирилась, радуясь хотя бы чуть более светлому оттенку своей мрачности.

Перенесемся вперед на несколько месяцев, когда зима сменилась летом и мы с Джонатоном снова навестили Венди и Дэйвена. Незадолго до отъезда мы то ли поздно обедали, то ли рано ужинали, а потом они нас должны были отвезти в аэропорт. Сидели мы в симпатичном ресторане, где бывали с ними раньше, в кабинке в форме буквы U, приятной и уютной.

Подошел официант принять заказ — блокнот, ручка готова записывать. Спросил, что мы будем пить. Кажется, мы с Джонатоном заказали первыми, потом была очередь Дэйвена, а по другую сторону от него сидела Венди. Дэйвен изучал меню и только теперь поднял голову. Клянусь — он только посмотрел на официанта открытым взглядом, ничего больше. И официант тут же из разумного и расторопного человеческого существа превратился в лепечущего идиота.

Я, наверное, забыла сказать, что Дэйвен ростом в шесть футов три дюйма, и волосы у него до талии? Каштановые волосы, но из тех, что на сквозном свету играют настоящим золотом. Огромные светло-карие глаза, которые бывают и карими, и серыми, и зелеными — зависит от настроения. Вандейковская бородка и усы, придающие ему вид достаточно пожилой, чтобы заводить романы в своей возрастной группе и чтобы не приставали каждую секунду мужчины, потому что его интересуют только женщины. Это я пытаюсь сказать, что Дэйвен — красавчик, и еще какой. Да, в качестве последнего штриха: его жена, Венди ростом шесть футов один дюйм, блондинка с огромными синими глазами, а округлости у нее такие, что гетеросексуальные мужчины рыдают, а гомосексуальные женщины умоляют. Если вы комплексуете по поводу собственной внешности, то рядом с этой парой вам лучше не находиться.

Умом я понимала, что они красавцы, и понимала, что у Дэйвена как минимум черный пояс по флирту, но до той минуты не представляла себе, что он может сделать, просто подняв голову. А как только Дэйвен заметил реакцию официанта, так тут же ему улыбнулся — и официант растаял лужей на полу. Мне даже его жалко стало — почти.

— А... э... я... я вам напитки принесу! — выпалил он.

Мы все четверо в унисон кивнули:

— Да, пожалуйста.

И официант исчез.

Дэйвен обернулся к Венди и чуть ли не подпрыгивал на стуле, оживленно потирая руки.

— Можно мне с ним поиграть?

— Нет, — ответила Венди.

Дэйвен надул губы:

— А почему?

Не знаю, удастся ли мне передать, как это получается: мужчина такого роста, с широченными плечами, подпрыгивает на стуле, потирает руки и дуется, — но у него получается. И получается естественно.

— Потому что исхода два: либо мы получим блестящий сервис, либо вообще не увидим своей еды, — объяснила Венди.

Официант вернулся, принеся нам всем воду — что было хорошо, потому что именно воды мы хотели. Потом он спросил, кто что заказывает из еды. Но принимал заказ, глядя только на Дэйвена, будто вообще никого больше за столом не было. Дэйвен же просто глядел ангельскими глазами и улыбался блаженно.

Не помню, под какими предлогами официант то и дело возвращался к нашему столу. Помню только, что не надо было ни разу просить, чтобы нам доливали в бокалы — они просто были полны, и хлеб не кончался, и — ну да, официант, подходя к столу, ни на кого, кроме Дэйвена, не смотрел.

Кстати, меня никак не напрягает, что у меня такие красивые друзья — оба. Обычно я просто радуюсь реакции окружающих на эту пару, особенно на Дэйвена, окруженного какой-то совершенно неизъяснимой харизмой. Но я сидела вплотную к Дэйвену. Джонатон и Венди по краям подковы, а я прямо рядом с ним, и официант смотрел лишь в улыбающееся лицо Дэйвена. Я, кстати, не говорила еще, что еще до того спросила Дэйвена, как он так очаровывает людей? Так вот, спросила, и он мне объяснил. Этот способ я потом использовала, чтобы хорошо выглядеть перед камерой в роликах и в интервью по поводу моей книги «Обнаженная натура», но сегодня, в этот момент, я воспользовалась им для результата более близкого и непосредственного.

Подняв взгляд вверх — а поскольку я миниатюрная, так пришлось слегка задрать голову, — я чуть-чуть склонила голову набок и улыбнулась. Официант продолжал пялиться на Дэйвена, и я признаю, что мне пришлось придвинуться ближе и сделать так, чтобы официант убедился: у меня тоже есть выпуклости. Один был вопрос: интересуют его только мальчики, или женская грудь обладает некоторой привлекательностью? Подождем — увидим.

Он чуть повел глазами в сторону — и стал делить внимание между нами двумя. Я, честно говоря, не думала, что умею так хорошо флиртовать, но до официанта дошло, что он никому в глаза не смотрит, кроме Дэйвена. Смотреть на меня и видеть при этом Дэйвена он мог, потому что мы сидели рядом. А смотреть на Венди или Джонатона и при этом видеть Дэйвена он не мог. Мой муж тоже с виду ничего себе (рыжевато-белокурые волосы волной до плеч), и у него тоже вандейковская бородка и ярко-рыжие усы — примерно по тем же причинам, по которым их себе отрастил Дэйвен, потому что выглядел он двенадцатилетним, а хотел существовать в собственной своей возрастной группе. Еще ему надоело чаще получать предложения от мужчин, чем от женщин. Добавьте к этому миндалевидные синие глаза, как у скрещенного с арабом викинга, и его более чем устраивающий меня рост (пять футов восемь дюймов), и... ну, дальнейшие описания были бы слишком личными. Самое важное, что узнала я о флирте: важно не то, какие у тебя исходные данные, а важно, как ты их используешь. Мы с Дэйвеном, флиртуя с официантом, готовы были использовать все, что у нас есть, а наши супруги не желали опускаться до этого уровня. Можно было лишь снять шляпу из уважения к их характеру и вернуться к издевательству над официантом.

В конце концов мы получили счет, расплатились, оставили чаевые и ушли. Официант ну так уж обхаживал Дэйвена, чтобы оставил телефончик, чтобы перезвонил, ну чтобы вообще не уходил совсем. Дэйвен еще раз очаровательно улыбнулся, и мы ушли. Я думаю, что именно тогда, уходя, я обернулась к ним ко всем и сказала судьбоносные слова:

— Будь тут Дженни, она бы из этого сделала потрясающе смешной комикс, но если уж я возьмусь за этот сюжет, все будет куда как хуже. Агрессия, или агрессивный секс, или то и другое вместе и плюс еще гора трупов.

Все мы рассмеялись, они нас отвезли в аэропорт, мы улетели домой.

Но идея уже родилась, уже появилась.

Пролетели недели две, и я глубоко закопалась в написание последней книги моей другой серии, про Мередит Джентри — принцессу фейри и частного детектива. Это была книга «Прегрешения богов» и она меня подстегивала, начисто перекрыв все линии вдохновения. Обычно это значит, что у меня прорывается новая идея. Если я могу эту идею сформулировать и записать, то так и делаю и тут же возвращаюсь к той книге, которую должна писать, а идея пусть там себе булькает, отставленная на малый огонь.

Но когда я села, чтобы ее записать, она не захотела тормозить. Я написала первые страницы и заставила себя вернуться к «Прегрешениям богов», но книга ползла черепашьим шагом. Я вспомнила: последний раз со мной такое было в середине написания «Пляски смерти», и книгой, которая перебила процесс, был «Мика». Поэтому я себе позволила поделить рабочий день, заставляя себя работать над книгой, которую надо писать, и позволяя себе разрабатывать идею, которая не хотела умирать. Так получился «Флирт».

Как же я делю внимание свое и музы между двумя проектами? С помощью музыки. Я включаю на каждый проект свою музыку, так что по звуку знаю, когда сажусь, над каким из них я сейчас работаю. Оказывается, что музыка может быть так тесно связана с персонажем или книгой, что иногда мне приходится откладывать в сторону песню, или альбом, или целый ансамбль, пока не вернется способность их слушать без того, чтобы не хвататься сразу за книгу, с ними связанную. Для «Флирта» музыкой были «The Fray», «Flaw» и альбом Тори Эймос «Аномальная тяга к греху». Под нее я погружалась в мир Аниты и в этот сюжет. Час за часом, день за днем, неделя за неделей эта музыка включала мое воображение, и оно говорило мне, что мы делаем. Я думаю, что правильная музыка — это как волшебная кнопка в голове, и даже по прошествии нескольких месяцев определенная песня наводит меня на мысль о том или ином персонаже или сцене в книге. И людей реального мира я тоже ассоциирую с песнями, поэтому, тот факт, что у каждого моего воображаемого друга — своя музыкальная тема, не так уж удивителен. Но я выяснила, что стоит только найти правильную музыку, как книга — любая книга — пишется куда легче и куда проще. Настал наконец момент, когда мне просто нужно было отдать себя этой работе, «Флирту», и пусть он отъест кусочек от моего существования. Я просто отметила даты в календаре на стенке кабинета, и оказалось, что я отдала книге всего две недели — а остальное время она жила у меня в голове, разделяя мое время с Мерри и «Прегрешениями богов». В среднем получалось восемь страниц в день, а в последний день был достигнут рекордный результат — двадцать пять. Книга писалась так же быстро, как «Мика», с той разницей, что больше прошло времени, пока у меня возникло желание выделить книге отдельное время в расписании. Работа с двумя разными издателями над двумя сериями бестселлеров похожа на попытку крутить два романа одновременно. Это можно, но бывают моменты, когда каждый из них требует полностью твоего внимания, и тогда писателю хоть разорвись.

Закончив «Флирт», я смогла вернуться к «Прегрешениям богов» со свежим взглядом, новым вниманием и обновленным энтузиазмом. Как было с «Пляской смерти» после «Мики».

В «Флирте» есть сцена, в основе которой — случай в ресторане с Дэйвеном и Венди. Почти всю роль Дэйвена я отдала одному из мужчин Аниты. Мика и Анита получили роль Венди, и Анита — еще моей немножко. Я сделала с реальной жизнью то, что делает с ней Дженни, только этот умилительный случай обернулся жуткой кровавой драмой, с сексом и насилием, с хорошим счетом трупов, — ну, как я и предсказала.

Дэйвену и Венди я дала почитать этот роман пораньше, чтобы они увидели: я сделала именно так, как сказала. Это всех позабавило, а у меня вдруг оказался на руках роман об Аните Блейк на этот год. Класс!

Вот так возникла идея — и так она реализовалась, так я ее написала. Но чтобы доказать вам, что главное — не сама идея, а художник, которому она попадет в руки, я попросила Дженни сделать по ней стрип комиксов. Рассказала ей, что произошло в ресторане — а она сочинила комикс. Веселый, милый и никто не гибнет. Та же самая сцена у меня вышла смешной, очаровательной и нежной, слегка грустной, но запустила каскад страшных событий, потому что у меня в эту сторону мозги работают. Чтобы понять, как работают мозги у Дженни Бриден, переверните страницу и посмотрите ее комикс.

А вот как получилось, что от милой сценки в ресторане я пришла к персонажу, который хочет поднять свою жену из мертвых любой ценой — даже ценой смерти тех, кто Аните дороже всего, — так этого я не знаю. Много лет назад, когда только-только стали выходить мои первые книги, люди предполагали обычно, что я пишу любовные романы или детские книжки. Я миниатюрная, вот они и судят по упаковке. Но один мой добрый друг, полицейский, говорит так: «По упаковке содержимое не определить». И ведь как он прав!

Людям, которые думают, что пишу детские книжки с картинками, я отвечала: «Нет, я пишу научную фантастику, фэнтези и ужасы».

Последнее их всегда поражает. Несколько раз я слышала: «Но вы же с виду такая милая!» — будто нельзя быть милой и писать ужасы. Сейчас я говорю, что пишу паранормальные триллеры. Это как-то людям больше нравится, и это более точное описание моей работы, поскольку я соединяла вампиров и зомби с детективом и любовной интригой задолго до того, как они выделились в самостоятельный жанр. Но все равно иногда меня спрашивают: «Почему вы пишете про секс и про монстров?»

Единственный честный ответ таков:

— Вы говорите так, будто у меня есть выбор. Потому что ко мне приходят такие сюжеты, и только такие. Если есть что-то, что может меня убить, сожрать или трахнуть, мне хочется об этом написать.

Должно же быть хобби у девушки.