У Денни Монтгомери, бывшей журналистки, а теперь владелицы небольшой фермы, много друзей на австралийском побережье, но она девушка независимая и привыкла решать свои проблемы самостоятельно. Только вот в отношениях с Беном Дарси, симпатичным фермером, суровым и мужественным, как все австралийцы, никак не разберется. А тут еще в ее доме появился нежданный гость. У него в руках ружье, за ним гонится полиция, но он такой… милый…

Люси Уокер

Летний понедельник

Глава 1

Когда судьба, словно фокусник, достала из шляпы розового кролика, Провидение не нашло ничего лучше, чем бросить его на ступеньки крыльца затерянной в Холмах хижины. Господь не делает различий между посланцами своими, будь то шаровая молния, потоп или гадюка на заднем дворике твоего дома.

Не то чтобы Джека Смита можно было назвать розовым кроликом, однако посланцем Небес он определенно являлся. Справедливости ради надо отметить, что ни ангелы небесные, ни тем паче члены многочисленного семейства Денни, расселившиеся вокруг сверкающих вод Пеппер-Три-Бей — залива Перечного Дерева, — были не в состоянии постичь замысел Господень. Впрочем, в одном они были уверены твердо: Денни совсем не та девушка, на которую стоило вешать проблемы Джека Смита.

Если уж Господь и вознамерился во что бы то ни стало свести их, почему тогда совершенно не позаботился о том, чтобы заранее вооружить Денни спокойствием, здравомыслием, логикой и законопослушием? Нельзя же, в самом деле, было всерьез рассчитывать на то, что она поведет себя как обычный среднестатистический гражданин.

Денни Монтгомери была веселой, беспечной, импульсивной, временами храброй, временами неисправимой, доброй в любое время дня и ночи и очень милой. Она считала закон большим недоразумением, которое не имеет к ней никакого отношения. Так было до тех пор, пока в ее жизни не появился Джек Смит. А случилось это в один летний понедельник, и целых три дня Денни чувствовала, что закон занес над ее головой карающий меч.

Началось все так.

Денни жила на маленькой ферме в австралийских Холмах, в двадцати милях от города Перта и двадцати трех от зеленовато-синих вод Индийского океана. По пути с Холмов на рынок ей приходилось пересекать по дамбе реку Лебяжью. По берегам и заливчикам этой речушки были разбросаны дома ее сестер: не слишком далеко друг от друга, но и не слишком близко. Достаточно близко, чтобы бегать друг к другу на пироги, и достаточно далеко, чтобы не слышать, как звенит посуда, когда в одном из домов разыгрывается буря в стакане.

В это самое время мама отбыла в дальние земли под названием восточные штаты и посему не могла приглядывать за своим эксцентричным выводком. Это ужасное приключение выпало на долю Денни вскоре после окончания войны, и, будь мама поблизости, развязка этой истории была бы совсем другой. Уж мама постаралась бы.

Денни считалась единственной ренегаткой в дружном семействе Монтгомери. Она посмела поселиться в двадцати трех милях от основного гнездовья. Мудрость этого поступка ставится под вопрос и до сих пор обсуждается в гостиных вокруг залива.

Будь какая-нибудь из сестер Монтгомери злой на язык, не преминула бы высказаться по поводу происшествия с Джеком Смитом примерно в таком духе: «За что боролась, на то и напоролась. Уехала от нас за тридевять земель, вот мы и не смогли приглядеть за тобой, держать пульс на жилке твоей жизни, а ухо — востро». Но ни одна из них злой на язык не была. Они смеялись, ссорились, мирились, перешептывались и спорили друг с другом в открытую. В общем, все как и обычной большой семье. И, несмотря ни на что, они готовы были перегрызть друг за друга горло, с любовью и тревогой следили за взлетами и падениями, возвели вокруг своего семейства невидимый, но очень прочный забор, иными словами, считали себя единым уникальным организмом с уникальной судьбой… Однако широту этих границ даже сами они не могли определить.

Короче говоря, когда Денни решила поселиться на ферме, никто не поверил, что это надолго — так, временная блажь, не более того. Семья терпеливо ждала возвращения заблудшей овцы в родное стадо и нисколько не сомневалась в том, что день этот не за горами. Тот факт, что Денни в обязательном порядке виделась с ними по крайней мере раз в неделю, когда ездила на рынок, в расчет не брался. Жила-то она все равно далеко от залива. Однажды она непременно вернется. А как же иначе? Семья, образно говоря, сложила ручки и спокойно ждала.

И все же ни одна из сестер ни словом, ни взглядом не упрекнула Денни после случая с Джеком Смитом. Они варили ведрами густой суп, предлагали Денни кров и защиту. Викки с мужем купили ей новую машину. И никто ни разу не бросил камня в ее огород. «Ну почему, почему именно Денни?» — задавали они вопрос, но не друг другу, а Господу Богу.

Денни была высокой и стройной, с иссиня-фиалковыми глазами. Господь одарил ее настоящей ирландской кожей персикового цвета, но детство и юность, проведенные на берегах залива и океанских пляжах в четырех милях к западу от него, сделали свое дело: нежную кожу покрыл ровный несмываемый загар. Денни не то чтобы не сожалела — она даже не замечала этого, поскольку подобная участь ждала всех местных дам старше двенадцати лет. Густые темно-каштановые волосы Денни забирала в два роскошных хвоста, открывая высокий лоб. Нос, губы и подбородок тоже не подвели. Будь она мужчиной, любой назвал бы ее красавчиком, но резкие черты лица и смешные морщинки вокруг глаз исключали для девушки определение «хорошенькая», а в фиалковых глазах было слишком много экспрессии, чтобы отнести ее к «милым кошечкам». Короче, внешность Денни поражала воображение. Где бы она ни появлялась, люди непременно оглядывались ей вслед. Когда она шутила, все вокруг смеялись, когда просила помощи, каждый бросался ей на выручку. И она платила тем же.

Узнай Денни, что у кого-либо из ее друзей с рынка, будь то итальянец, югослав или начинающий австралийский фермер, случились неприятности, тут же поспешила бы на подмогу. Среди ее знакомых числились члены парламента, городского совета и ребята из полицейского управления. Доктора, юристы, адвокаты и даже дантисты тоже входили в этот список. Она постоянно кому-то в чем-то помогала и непременно доводила дело до победного конца, а если кого-то притесняли, тут же становилась ему другом.

Ее отец как-то сказал: «Денни всегда на стороне побитой собаки».

За время своей недолгой журналистской карьеры Денни научилась тянуть за нужные веревочки. Вооружившись репортерским блокнотом и карандашом, она проникала в любую общественную или частную контору, в которой можно поживиться жареными фактами. Журналистике она предпочла работу на земле, но старые связи поддерживала регулярно и никогда не забывала воспользоваться ими, если кто-то попадал в беду.

Немало черноволосых кареглазых торговцев молились даже на звук ее негодующего голоса.

Каждый понедельник и пятницу Денни отправлялась на рынок. Однако, будучи мастером ведения всяческих дел, она была далека от искусства торговли овощами. Она протискивала свой фургончик по узкому проезду между настилами для аукционной торговли и лотками. С большим апломбом, не обращая ни малейшего внимания на протесты и нужды остальных водителей машин и грузовиков, она пробивала себе дорогу к самому неподходящему для ее товара месту.

Денни выбиралась из фургончика, одетая совершенно неподобающим образом — по крайней мере, не для рынка, а скорее для похода по магазинам, кофе «У Луиджи» и послеобеденного визита к одной из своих сестер. По средам она редко появлялась на базаре. Цены в середине недели были бросовыми, к тому же она не могла себе позволить так часто отлучаться с фермы. В помощниках у нее числились только Макмулленз с женой, а дел было по горло.

В пределах рынков «Метрополитен» Денни каждая собака знала, и она тоже была знакома со всеми. Кто-нибудь обязательно помогал ей разгрузить весьма скромную поклажу, а потом отгонял фургон на стоянку. Денни прекрасно понимала, что эта помощь — простое проявление дружбы и любезности. Именно поэтому девушка и звала своих здешних друзей рыцарями рынка, и именно поэтому в ее отсутствие эти самые рыцари частенько перемывали ей косточки, рассуждая на тему «она немного того или слишком умная?».

Как бы то ни было, они всегда расцветали под ее улыбкой и радостно смеялись в ответ на приветственное «Хей-а!». «Вот это дамочка!» — думали они.

Короче говоря, Денни никогда не торговала овощами, фруктами, цветами и яйцами самостоятельно. Обязательно находился кто-то, делавший это за нее.

В тот самый понедельник, когда Джек Смит должен был появиться на пороге Денни, она, как обычно, приехала на рынок и, как обычно, пила с Беном Дарси кофе «У Луиджи». Последнее являлось своего рода ритуалом, а если Денни и влюбилась в Дарси, то явно не готова была признаться в этом даже самой себе. Вся жизнь ее заключалась в ненаглядной ферме, которая находилась довольно далеко от собственности Бена. Денни и в страшном сне не могло привидеться, что она бросит свое сокровище и переедет к Бену, а сам Бен тоже ни для кого ничего бросать не собирался. Они пили вместе кофе по рыночным дням и время от времени проводили вместе воскресенье, стреляя на равнинах или разъезжая верхом по оврагам до сих пор диких и необжитых северных отрогов гор. Летом они иногда купались в запруде на ручье. «Вот и все дела», — говорила Денни, объясняя сложившуюся ситуацию своему подозрительному семейству.

Их совместный поход в кафе «У Луиджи» в тот самый понедельник ничем не отличался бы от всех остальных, если бы Бен не завел разговор про ружье. Пять часов спустя, когда Денни уже подъезжала к своим владениям, она услышала, как это самое ружье громыхнуло на заднем сиденье машины, и только тогда вспомнила о нем.

Она как раз резко повернула направо и переехала через старую железнодорожную ветку, которая когда-то зигзагом бежала через Крыжовенный холм к Каламунде и дальше, к городу строительного леса Каррагуллену. Теперь от этой ветки осталась только глиняная насыпь, и ничто не напоминало случайному прохожему о тех временах, когда здесь медленно, но верно ползли поезда. Сердце Денни, как всегда, сжалось от тоски по тем прекрасным временам, когда они с сестрами охотились за цветами и устраивали пикники вдоль этой насыпи, которая, замысловато извиваясь, струилась среди пышных зарослей буша, гранитных осыпей и голубых лощин. Настоящий рай для детей — вот что представляла собой эта дорога.

Приятным размышлениям положил конец металлический скрежет ружья о дверцу на повороте. «О господи, боже ты мой!» Высказывания Денни всегда были немного драматичными, даже если она говорила сама с собой. «Надо же, вы только подумайте! Совсем забыла об этой пушке, а об убийце и подавно! А сама уверяла Бена, что винтовку боюсь больше, чем преступника».

Денни совершенно не разбиралась в пистолетах, винтовках и ружьях, любое огнестрельное оружие называла, «пушкой», а ружье могла запросто спутать с винтовкой. Бен снисходительно относился к этому и никогда не поправлял ее во время их нечастых воскресных поездок. Ему даже в голову не приходило, что женщина должна знать толк в оружии и вообще в каких бы то ни было механизмах. Более того, он не думал, что Денни может справиться на ферме одна, пока Макмулленз с женой уехали в ежегодный отпуск. Он так ей и сказал, повторив мнение семейства Монтгомери, но девушка и бровью не повела. Она быстрее рассталась бы с жизнью, чем бросила ферму на произвол судьбы в отсутствие Макмулленза.

Никто не знал, что происходит у Денни в голове, а сама она не слишком горела желанием рассказывать об этом. К примеру, девушка была не в состоянии объяснить, почему считала ферму своим спасением и смыслом жизни. И само собой разумеется, она не стала бы никому рассказывать о том, что прошлой ночью, перед тем как отправиться в постель, оставила на веранде старый костюм Макмулленза, коробку с едой и десять шиллингов серебром на случай, если объявленный в розыск Джек Смит действительно появится в ее владениях.

Денни купила этот участок земли потому, что возделать его — задача не просто трудная, а практически невозможная и успехи возвышали ее в собственных глазах. Юной девушкой, десять лет назад, Денни сбежала с мужчиной и тайком вышла замуж. Этим открытым актом неповиновения семье она хотела доказать, что способна сделать то, что хочет, и добиться своего. К несчастью, Провидение посмеялось над ней, поскольку брак оказался весьма скоротечным. Не прошло и нескольких месяцев, как ее молодой муж, которого семья уже простила и приняла в свое лоно, неожиданно скончался. Денни пришлось вернуться домой.

Журналистика и активная общественная жизнь вроде бы залечили кровоточащую рану. Но этого было недостаточно. Денни влекло к настоящему делу, трудному и серьезному. Альтернативой была смерть. Поэтому она решилась на самый шальной шаг, который можно было вообразить, — основала собственную ферму. Это все равно что переложить ношу Атласа на хрупкие плечи Дианы. Она с честью несла свой крест, и только смерть заставила бы ее бросить свой мир — сорок акров фруктового сада в Дарлинг-Рейнджерс.

Никто — ни Бен, ни семья — не понимал, к чему все это. Просто Денни совершила еще один шальной поступок, но они любили ее такой, какая она есть, и молили Бога, чтобы эта авантюра не закончилась трагически.

В тот понедельник, однако, трагедией и не пахло, наоборот, все говорило об успехе. По крайней мере, так было до восьми тридцати вечера.

У Денни имелись собственные идеи по поводу того, как поступить с беглым подозреваемым, если тот ненароком забредет к одинокой девушке, когда до ближайших соседей не менее шести миль. И Денни казалось, что она рассуждает вполне логически.

Три дня назад в пляжном домике на Западном побережье убили женщину, газеты и радио непрестанно передавали описание мужчины, которого разыскивали для дачи показаний по этому делу. Формулировка «для дачи показаний» никого в заблуждение ввести не могла, просто пока суд не признает человека виновным, никто не вправе вешать на него ярлык убийцы — только и всего. Даже на задворках Британского Содружества презумпция невиновности оставалась в силе, а закон есть закон, что для Западной Австралии, что для Антарктики, что для Лондона. Короче говоря, полиция и пресса позволили себе только фразу «Джек Смит разыскивается для дачи показаний», и не более того. Детальное описание этого человека ясно говорило о том, что по улицам городов он шататься не станет и в толпе ему не спрятаться. У него имелся шрам на подбородке. Это сразу бросается в глаза. Ему одна дорога — в буш.

Через двадцать четыре часа после первого объявления полиция сообщила, что у них имеются все основания подозревать, что Джек Смит отправился в сторону района Холмов. Неизвестный мужчина в похожей одежде был замечен в субботу утром недалеко от Крыжовенного холма. К несчастью, случайный свидетель не мог сложить два и два в течение четырех часов. К тому времени подозреваемого и след простыл — он снова растворился в безбрежном буше.

Денни услышала эти новости по радио в субботу вечером (она включала радио только по субботам и воскресеньям, в остальные дни у нее не было ни времени, ни желания слушать всякий вздор). Вот она и подумала, что Джеку Смиту понадобится еда, а также деньги. И еще новая одежда, отличная от той, которую описали на всю страну. В город он из-за этого самого шрама явиться не посмеет, поэтому, ему остается только ворваться в чей-нибудь дом и силой взять необходимое. Но если, рассуждала Денни, эти вещи — еду, деньги и одежду — добровольно предоставить в его распоряжение, то какой резон ему ломиться в дом, так ведь? Это будет совсем неразумно. Зачем оставлять лишние следы? А если он вторгнется на ее территорию, когда она будет дома, он и ее вполне может убить. Даже у Джека Смита хватит мозгов понять, что повесить его могут только за одну женщину. Все остальные уже не важны, за остальных вешать уже будет некого.

Именно поэтому Денни, которая жила, совсем одна, да еще неподалеку от того места, где видели незнакомца, положила на веранду одежду, еду и деньги на случай появления Джека Смита. Тогда ему не придется вламываться в дом, а ее не убьют в собственной постели. Он возьмет все, что ему нужно, и уйдет.

В субботу она отправилась спать, запершись на все замки, твердо уверенная, что Джеку Смиту не за чем приставать к ней.

В воскресенье Бен Дарси приехал к ней в гости.

За поздним чаем на веранде в последних лучах заходящего солнца он пытался осторожно, но настойчиво уломать Денни на время покинуть ферму. До ближайших соседей было всего шесть миль, и она могла бы уезжать к ним по вечерам. Бен сам был фермером и любил каждый клочок своей земли, поэтому понимал, что Денни должна оставаться рядом со своей собственностью. Рядом с ней, но не на ней — такова была его идея. У себя на ферме Бен держал сорок лошадей, сотню голов молочного скота и две тысячи овец, ценившихся за прекрасную шерсть. Как и Денни, ему помогала женатая пара, а также по необходимости сезонные рабочие. Как и Денни, он послал свою пару в ежегодный отпуск. Рабочих было принято отправлять на отдых именно в это время года. Ранний сбор урожая плодов был почти завершен, овцы острижены, начиналось долгое, затяжное лето, и земля пересыхала. Рабочая сила плавно перетекала на более плодородный юг, где лето наступало не раньше Рождества, и где было полно работы. Женатые пары со всех ферм, к северу от Лебяжьей брали ежегодные отпуска. После Рождества наступал черед хозяев — они отправлялись на отдых последними, но это не так уж и плохо: лучше переждать невыносимую жару на пляжах Западного побережья, чем наблюдать, как страдает и мучается твоя земля.

Поэтому Бен не предложить Денни составить ей компанию, да и она не мечтала об этом. Кроме того, Денни была слишком «правильной». Она бы ни за что на свете не позволила ему остаться у нее на ночь и пришла бы в ужас, предложи он ей такое. Даже если оставить в стороне вопрос о том, что это скомпрометирует ее, какая судьба ждет сорок лошадок, сто коров и две тысячи овец? Кто их покормит, попоит и подоит, если Бен будет торчать на этой стороне долины? Ни одному фермеру, который безмерно любит свои земли и считает каждую драгоценную минутку, даже в голову не придет оставить свою собственность без заботы. Только смерть могла бы отлучить Бена от его фермы, только смерть могла бы отлучить Денни от ее земель.

Вот почему Бен, обветренное лицо которого казалось еще мрачнее из-за падавшей на него тени от винограда, увивавшего веранду, чувствовал: единственное спасение Денни от возможного визита разыскиваемого человека — уходить после заката солнца к соседям.

Денни заверила его, что если вдруг почувствует себя неуютно и занервничает, то непременно последует его совету. Но по ее тону Бен понял, что она всего лишь отмахнулась от него и никуда не пойдет.

Всю долгую, одинокую, залитую призрачным лунным светом дорогу домой через буш, по холмам и оврагам, Бена терзали мрачные мысли о женских капризах. Почему взвалил на плечи ответственность за неприятности, в которые может вляпаться Денни, он и сам не знал. Бен считал, что она — самая шальная девчонка, которая когда-либо пересекала границы рынка. Как и рыцарям, ничто человеческое ему не было чуждо, и его распирало от желания восхищенно присвистнуть ей вслед. Но он никогда не делал этого, отчасти потому, что был не из тех, кто свистит вслед девушкам, отчасти из-за того, что в иссиня-фиалковых глазах Денни читалась непоколебимая уверенность в себе, а в развороте плеч и походке — величавость.

Как бы то ни было, большую часть ночи Бен провел в пути, возвращаясь к своим сорока лошадям, ста коровам и двум тысячам овец, потому что чувствовал, что кто-то должен сделать попытку уговорить Денни провести пару ночей у соседей, и не важно, насколько попытка эта будет удачной.

Что касается Денни, какой-то внутренний барьер не давал ей признать, что они с Беном поругались. Они просто поспорили, и точка. И все же в тот вечер Денни была настолько расстроена, что разбила любимую чашку, когда мыла посуду на кухне, продолжая вести с Беном мысленный спор.

«Чтобы я да побоялась какого-то там убийцу! — сердилась она. — Да что он вообще обо мне думает? А вдруг в саду пожар начнется? А меня не будет. Да тут до завтрака все дотла сгорит! По всему району развешаны таблички: „Пожароопасная обстановка“, он ведь сам прекрасно знает!» И вздыхала: «Но разве мне не страшно?» — еще раз проверяя запоры на каждом окне, трех входных дверях и двери в спальню. Ни один грязный убийца женщин не прогонит ее с родной фермы, с фермы, которую она построила собственными руками!

Затем Денни вспомнила, что надо снова положить на веранде старый костюм Макмулленза, коробку с едой и десять шиллингов, и ей пришлось отпирать все замки. Джек Смит найдет там все, что ему нужно, появись он рядом с ее домом.

Немного успокоившись и воспрянув духом, девушка еще раз заперла двери и отправилась в кропать. Засыпая, она все еще спорила с Беном.

В понедельник, рыночный день, Денни поднялась в четыре утра. Прежде чем отправиться на базар предстояло переделать немало дел. Накормить лошадей и выпустить их в большой загон. Накормить кур. Расставить в нужных местах воду для лошадей, птиц и козы. И подоить козу.

Себя тоже неплохо бы накормить, кроме того, она никогда не оставляла в раковине грязную посуду, всегда подметала полы и убирала постель.

Затем надо было одеться надлежащим образом. Утром она будет пить кофе с Беном «У Луиджи». И поедет на чай к Викки в Пеппер-Три-Бей.

За всеми этими делами Денни только раз вспомнила об убийце — когда отпирала двери. Потом он напрочь вылетел у нее из головы. Даже об оставленных на задней веранде сокровищах она вспомнила, лишь когда ее груженый фургончик был уже в пяти милях от дома, у холма Каламунда.

Интересно, одежда все еще на месте? Ну да ладно, не возвращаться же обратно, а то, чего доброго, на рынок опоздает, а хорошую цену дают только за самый ранний товар. Единственное, что волновало Денни, — это полиция. Вдруг они станут прочесывать местность и наткнутся на эти дары: одежду, еду, деньги. Что она тогда скажет? Как объяснит? Денни пре красно понимала, что полицейским не понравится ее идея самообороны. Надо будет придумать для них что-нибудь правдоподобное.

Вырулив на равнину, Денни понеслась к дамбе. Из-за холмов показались первые солнечные лучи, и вершины камедных деревьев окрасились золотом. Сухие душистые травы вдоль дороги дышали вчерашним теплом. Низенький кустарник на песчаной равнине, понурив голову, безропотно ожидал очередного пекла, и так каждый день, еще лет сто, он будет влачить свое жалкое существование. Денни восхищалась этими маленькими безобразными деревцами. Они умудрялись выжить в безводной пустыне и с честью переносили страдания.

Когда девушка добралась до реки, солнышко уже поднялось и водная гладь сверкала всеми цветами радуги. На другом берегу раскинулся город Перт, столь же спокойный и величественный, как и его более известный собрат[1], на который с Вестминстерского моста взирал великий поэт[2], человек гораздо более знаменитый, чем Денни.

Она проехала по дамбе по направлению к Аделаид-Террас, где когда-то располагались дома первых поселенцев, а теперь, отреставрированные, они представляли собой административные здания индустриального комплекса. И все же старая Террас хранила свое безмятежное достоинство. Наступающий прогресс пощадил растущие вокруг двухэтажных строений сады, большинство из домов все еще походили на колониальные особняки, несмотря на кричащие таблички нефтяных, радио- или автомобильных компаний.

Денни свернула направо, на Платановую улицу, затененную огромными деревьями, в честь которых она и получила это название, затем обогнула собор Девы Марии, проехала мимо Королевского госпиталя Перта и оказалась на Веллингтон-стрит. И буш, и река, и старинные особняки остались позади. Фургончик нес свою хозяйку по самому сердцу города к рынку.

Девушка въехала на разделяющий рынок проезд, и Бен Дарси поднял руку, останавливая ее.

«Прямо как полицейский, вот кем ему надо было стать», — подумала Денни и тут же устыдилась подобных мыслей. Высокий, стройный, прожженный солнцем Бен походил на того, кем и являлся, — на фермера с Холмов. В его упругих движениях чувствовалась сила. Глаза ясные, спокойные, какие бывают только у людей открытых и честных; в их глубинах горят воля и решимость. И как она только могла сравнить его с полицейским! Денни вздохнула и неожиданно смягчилась.

Она резко нажала на тормоза, Бен обошел автомобиль и открыл дверцу с ее стороны.

— Подвинься, — бросил он, и Денни подчинилась приказу, словно малый ребенок.

Бен вывел автомобиль на боковую аллею и притормозил у торговых рядов.

— Я разгружу фургон. Встретимся «У Луиджи». Ровно в десять.

— А как же твой товар? — спросила Денни. Она не могла бы с полной уверенностью сказать, понравился ли ей этот истинно мужской поступок Бена. — Чей это фургон, ты как думаешь? — начала она, намереваясь отстоять свои права.

— Хоть раз сделай, как я прошу, Денни, — спокойно прервал ее Бен. Он уже выбрался из машины и принялся разгружать корзинки с абрикосами, салатом, брокколи и ревенем. — У меня нет времени спорить с тобой, позже поговорим, мне надо тебе кое-что сказать.

— Не забудь, что яйца надо отвезти на другую сторону, — буркнула Денни. Ну и ладно, раз хочет изображать из себя бесплатную рабочую силу, таскающую овощи-фрукты из машины, его дело. Пусть тогда сам выводит фургон из этого затора, раз уж сам загнал его сюда. Огромные грузовики, до самых небес груженные овощами, заполонили проезд, и раньше чем через час эта пробка вряд ли рассосется.

Денни зашагала прочь, каждый раз выкрикивая «Хей-а!» в ответ на «Хей-а, Денни! Как дела?!». «Ничего, — думала она, — в один прекрасный день эти рыцари научатся называть меня настоящим именем!» В это утро она решила обидеться на людей, которые не относились к ней с должным уважением, соответствующим ее положению в обществе.

Она не какая-то там простая торговка овощами! Ее отец был священником. И достаточно высокопоставленным к тому же. Он основал школу. Денни не слишком хорошо помнила его, а то, что помнила, лучше было бы забыть. Огромный мрачный ирландец с тросточкой, которой вбивал ужас в сердца своих дочерей, он неустанно повторял, что его четвертая дочь, Денни, — дикое создание, и был так же уверен и том, что она закончит свои дни не лучшим образом, как и в том, что Господь Бог живет на Небесах. Это заявление непременно сопровождалось выступлением на тему, что случается с дикими ирландцами, если их не охаживать прогулочной тростью. Хоть он и жил в Австралии, но навсегда остался в душе ирландцем. «Вся в своего дядюшку Рори пошла, — приговаривал он, — добра от тебя не жди», — и принимался воспитывать дочурку тростью с таким неистовством, за которое наверняка осудил бы других, явив их поведение нехристианским и жестоким.

Денни уже давным-давно простила его и за трость, и за синяки на бедрах. Но никак не могла простить за сравнение с дикой ирландкой и в особенности за сравнение с дядей Рори, который уехал из Ирландии в Канаду и вступил в ряды конной полиций. То, что на новой родине дядя Рори стал героем, во внимание не принималось и не упоминалось по единственной причине: Монтгомери вычеркнули его из списков известных Господу Богу и им самим людей, поэтому они ничего не знали о нем с того самого дня, как он покинул Корк.

В то утро Денни мыслила настолько иррационально, что совсем упустила из виду, что, хотя для всех ее знакомых она по-прежнему была «одна из Монтгомери», на самом деле она уже много лет носила совершенно иную фамилию — своего покойного мужа. На чеках, векселях и всевозможных документах стояла ее подпись: «Деннилл Шаннон Гастингс», и, только увидев ее, Денни вспоминала, что это она и есть. Все остальное время она была просто Денни и иногда Денни Монтгомери.

На какое имя все эти черноволосые кареглазые рыцари с рынка должны были заменить «Денни», девушка даже не задумывалась. Думала-то она на самом деле много, но не всегда думы ее приводили к логическим умозаключениям.

А пока она просто продолжала кричать в ответ «Хей-а вам!», останавливаясь, только чтобы расспросить про чью-нибудь больную жену или урожайность овощей или возмутиться непомерными налогами, которые правительство взвалило на плечи фермеров на чьей шее сидело все остальное сообщество.

Вопрос о погоде Денни никогда не поднимала. «Тема для тех, у кого мозги совсем спеклись», — бывало, говорила она. Эта фраза уходила корнями в ее раннее детство и принадлежала острому языку отца, но Денни уже забыла об этом и приписывала ее себе. Высказывание очень ей нравилось, она считала его весьма остроумным.

— Я положил тебе в машину ружье, то самое, из которого ты стреляла в прошлое воскресенье, — сказал Бен Дарси за кофе «У Луиджи».

— Ради бога…

— Заткнись, Денни, хоть раз помолчи! И послушай. — Бен не улыбался. Честно говоря, улыбался он чрезвычайно редко, а если улыбка и касалась его губ, то исчезала она с такой невероятной скоростью, что оставалось только гадать — то ли ты видел восход солнца, то ли тебе это пригрезилось. — Ты вполне способна управиться с этим ружьем…

— Только когда ты рядом. Ненавижу пушки. И потом, зачем оно мне?

— Для защиты. А теперь посиди тихо и внимательно послушай, что я скажу. Не заряжай его. Даже у меня мурашки по коже бегают, как представлю тебя с заряженным ружьем. Еще выстрелишь, чего доброго, — с тебя станется. Я и коробку с патронами положил, но ты спрячешь ее в сарае Макмулленза.

— Логика на грани фантастики, — хмыкнула Денни. — У меня будет ружье, но патроны я положу туда, куда не смогу добраться, если мне понадобится выстрелить.

— Точно. У тебя нет лицензии на хранение огнестрельного оружия. Это мое ружье, и я оставил его у тебя, потому что мы собираемся поехать пострелять. Ясно? Поэтому патроны должны быть поблизости. Никто не ездит пострелять без патронов. Но само ружье будет у тебя дома. Для защиты.

— Да я лучше со змеей спать лягу, чем с ружьем! И с чего это ты взял, что незаряженное ружье может кого-нибудь защитить? Ты небось все про этого Джека Смита думаешь а? Полагаешь, его действительно Джек Смит[3] зовут? Подозрительно все это. Когда я работала в газете, обнаружила, что наше прошлое — мы ведь можем причислить историю Европы к нашему прошлому, правда? — так вот, все наше прошлое наводнено Джеками и Джонами Смитами.

— Когда остановишься и решишь набрать в легкие воздуху, Денни, просто возьми чашку и выпей кофейку, ладно? Мне надо закончить.

— Ладно. Продолжай давай. Я послушаю, если ты скажешь что-нибудь интересное. Объясни-ка мне, как пустое ружье может защитить?

— Парень, на которого ты направишь его, не будет знать о том, что оно не заряжено.

— Он все равно поймет, что стрелять я не умею. У меня руки так трястись будут, что посуда в буфете задрожит.

— Вот и хорошо. — Бен поджал губы. — Именно поэтому мужчины так боятся женщины с ружьем — у нее может хватить ума выстрелить. Поэтому он сбежит.

В синих глазах Денни загорелось возмущение.

— Это мне нравится! — заявила она. — Что дальше? Скажешь, что женщина за рулем — угроза обществу?

— Зачем говорить? Это прописная истина.

Девушка оперлась локтями на стол и наклонилась вперед, в упор уставившись в глаза Бену:

— А что сталось бы с Нормандским фронтом, если бы женщины не водили автомобили?

— Тогда шла война, это было необходимо и неизбежно.

— Когда я вожу овощи на рынок два раза в неделю, не говоря уже о фруктах и яйцах, — это тоже необходимо и неизбежно!

— Хорошо, я понимаю твою точку зрения, — примирительно сказал Бен.

В глубине души Денни отметила, что Бен поступил очень благородно, не ткнув ее носом в очевидный факт: она никогда не въезжала на территорию рынка самостоятельно — впадала при виде скопища грузовиков в прострацию и милостиво позволяла одному из рыцарей сделать это за нее. Но открыто признаться себе в этом — ни за что на свете!

— Вернемся к ружью. — Бен налил им еще кофе, поскольку Денни, погруженная в свои мысли, забыла это сделать. — Держи ружье прямо в доме, под рукой, и, если что, хватай сразу, не раздумывая. Но ради бога, патроны оставь у Макмулленза. Ты все поняла, Денни? — Он с тревогой взглянул на подругу. Иногда ему казалось, что он общается с малым ребенком. Временами, когда он замечал, с какой горделивостью она расправляет широкие плечи, а также то, как люди оборачиваются ей вслед, — что-то иное начинало исподволь терзать его. Но он никогда не задумывался над тем, что же это такое. — Господь все могущий! — Бен резко отставил чашку, хлебнув обжигающего кофе. — Тебе нужен человек, который мог бы позаботиться о тебе, Денни. Ты такая безответственная…

Денни так обиделась на слово «безответственная», что не заметила, с какой нежностью Бен произнес эту фразу. Это слово принадлежало к ряду «преподобный Джо — дядя Рори — дикая ирландка».

— Я вот этими самыми руками… — начала она, — валила деревья, расчищала заросли, убирала камни и завалы…

— Не драматизируй, Денни, — остановил ее Бен. — Ты пригнала бульдозер, сожгла часть буша и в итоге наняла себе в помощь Макмулленза с женой. Но признаю, работаешь ты действительно много. Как и все мы. — Он замолчал, надкусил печенье и начал задумчиво жевать.

Обида Денни отошла в тень и смолкла на время. Несмотря на все свое возмущение, в глубине души девушка была тронута той заботой, которую Бен проявлял к ней. Она знала, что парень разрывается надвое. Она не хочет уезжать с фермы и к соседям на ночь уходить тоже не желает. Он не может бросить свое хозяйство и приехать защищать ее. Но даже имей Бен такую возможность, она не позволила бы: это могло скомпрометировать ее. Денни была достаточно старомодна, чтобы описывать отношения между мужчиной и женщиной словом «компрометирующие».

Однако сам Бен Дарси полагал, что вероятность появления Джека Смита рядом с жильем в Холмах очень невелика, если не сказать — призрачна. Шансы, по его мнению, были настолько малы, что он предпочел поить свой скот, поливать цитрусовый сад и зорко следить за тем, как бы в близлежащем буше не возник пожар.

Прямой дороги через заросли и овраг к ферме Денни не было, и добраться туда — задача не из легких. Единственный путь — верхом через буш по очень узкой тропе, где и двоим не разойтись. Но и эту дорогу короткой никак не назовешь, и ему ни за что не успеть управиться с делами дома и добраться к ней до темноты, чтобы весь остаток ночи защищать безответственную девчонку, которая уперлась рогом и ни в какую не желает позаботиться о себе самостоятельно.

Денни уже говорила Бену, что полиция прочесала всю округу в субботу днем и в воскресенье утром. Это наверняка должно было спугнуть Джека Смита… Плюс ко всему на этот раз Денни удалось навязать Бену свое мнение о характере убийцы.

— Поверь мне, — говорила она с убежденностью прожженной журналистки. — Существует только два типа убийц. Те, кто убивают ради выгоды… у нас их не так много. Конечно, нельзя забывать Сноуи Роулза и похитителей золота, которые стреляли в детективов… как их там звали? Я забыла. Ну и ладно, это не важно. А, да, был еще малый, который застрелил банковского служащего и выскочил из поезда с деньгами. Этот вытащил фальшивые зубы и приклеил фальшивые усы. Можешь себе представить? Его поймали в транзитном поезде, а все из-за приклеенных усов плюс отсутствие клыков! Сам виноват, дурачок! — Последним замечанием Денни невольно выдала свое сочувствие беглецу, но быстро пришла в себя, припомнив убитого клерка. — Единственный сын! — рассердилась она. — Можно подумать, какой-то там банк стоит того, чтобы ради него умереть.

— Нет ничего, за что бы стоило умирать, — заявил Бен.

— Вот вам речь благородного мужа! Разве на войне ты не рисковал жизнью ради своей родины? Разве ты не думал, что за нее можно умереть?

— Я был на войне. Сам стрелял, в меня стреляли. Именно поэтому я и считаю, что нет ничего, за что бы стоило умирать.

— Это в тебе горечь говорит, — сказала Денни тем же тоном, как если бы говорила: «Это ты простудился немного. Все пройдет».

— Ладно, давай вернемся к классификации убийц.

— Преступление из-за страсти. — Денни выдала эту фразу с откровенным удовольствием. — Представь ребе: человек любит до безумия, и, когда у него за спиной или прямо на глазах возлюбленная ему изменяет, он окончательно сходит с ума и убивает ее. Жизнь для него ничего не значит. Жить незачем. И рано или поздно он совершает самоубийство. Если не прямо на месте, то идет на пляж и топится. Или вешается в сарае. Или на дереве у ручья. Бен… как ты думаешь, у полиции хватило ума проверить сараи и ручьи?

Внезапно Джек Смит с петлей на шее закачался перед ее мысленный взором, и девушке стало грустно.

— Бедолага! — вздохнула она. — Одному Богу известно, через какие муки ему пришлось пройти, прежде чем он решился на этот последний шаг.

Грусть в глазах Денни растрогала Бена, и он не стал дополнять ее список рассказами о преступлениях на сексуальной почве и о тех, которые совершали сумасшедшие. Из того, что сообщали по радио и в газетах, убийство на Западном побережье действительно можно было отнести к разряду «преступлений из-за страсти», как выразилась Денни. В заявлениях не говорилось, что Джек Смит разыскивается за убийство женщины. Но полиции было известно его имя, и у них имелось детальное описание его внешности вплоть до шрама на подбородке. Он проживал с этой женщиной в одном доме, и его исчезновение посчитали признаком виновности. Полиция прочесывала пляжи, болота к северу от Перта и вот теперь еще и Холмы. Этот Джек Смит был им нужен позарез, а найти его они не могли. Может, он и вправду покончил с собой.

— Хорошо, — сказал Бен, когда они прикончили по третьей чашке кофе. — Оставляю это на твое усмотрение, Денни. Но прошу тебя, осторожнее. И ради бога, оставь патроны у Макмулленза. Возьми в дом только ружье.

— Ты уже три раза это повторил. — Денни решила, что ружье тоже положит в доме Макмулленза, но говорить об этом Бену не собиралась. Зачем? Чтобы выслушать еще одну лекцию?

— Если полиция снова станет разыскивать беглеца и напорется на ружье, скажешь им, что это мое и у меня есть на него разрешение. В воскресенье мы едем пострелять.

— Правда? — невинно обрадовалась Денни.

— Правда, — отрезал Бен.

— О’кей, — кивнула девушка, приняв это за приглашение вместе провести выходной. — Я поеду на Перикле. И ленч за мной.

— Может, я еще загляну к тебе на неделе.

— А как я узнаю, что это ты стучишься в мою дверь, а не убийца? — лукаво прищурилась Денни.

— Я могу просвистеть что-нибудь.

— Согласна, только чур не «Приходи ко мне в рожь».

Длинный понедельник закончился как обычно. Сначала забрать с рынка пустую тару, потом пробежаться по магазинам, потом — чай у одной из сестер. Денни поведала семье — прямо смех сквозь слезы! — байку о незаряженном ружье, которое призвано напугать Джека Смита.

Семейство невесело похихикало. Однако чуть позже, оставшись наедине с Денни в спальне, где поправляли шляпки и подкрашивали губы, каждая из сестер как бы между прочим предложила остаться у нее на денек-другой. Мол, есть свободная спальня и неужели ферма в Холмах не переживет пару дней без полива?

— Я не могу, и ферма не переживет, — отвечала Денни. — Двое суток в такое пекло? Черт, да там все изжарится, включая мою ненаглядную Рону и Перикла с Горацио. — (Роной звали козу, а Горацио и Периклом — лошадей.) — Пф-ф! — расхрабрилась она в финале. — Не боюсь я этого убийцу!

И она действительно так думала. Даже наслаждалась мелодраматичностью сложившейся ситуации.

Забравшись в фургон и выруливая на дорогу, Денни повторяла себе: «Терпеть не могу скорпионов, змей, пушки и пожары. Но этот Джек Смит? Бедолага. Небось висит где-нибудь на суку. Надеюсь, не на моей ферме. А что я? Неужели сбегу от своей ненаглядной собственности из-за какого-то там убийцы? Только не Денни!»

Глава 2

Подъезжая к старой железнодорожной ветке, Денни думала о чем угодно, только не о Джеке Смите. Машину тряхнуло на очередной рытвине, и она услышала, как брякнуло ружье на заднем сиденье.

— Не сомневайся, тебе придется провести эту неделю у Макмулленза! — с чувством воскликнула девушка.

Она свернула на дорогу, бегущую вдоль северного забора к воротам, через которые вчера на ее территорию пожаловала конная полиция.

Солнце проделало долгий путь от холмов к Индийскому океану и уже клонилось к закату. Денни было видно, как алые отблески высветили линию горизонта на востоке. Кроны высоких деревьев поймали золотые лучики, но под ними, ближе к земле, уже сгущались черные тени. Природа дышала теплом раннего вечера, но Денни было не до поэзии. Она опаздывала.

«Эти чертовы куры уже, наверное, уселись на насест, — сказала она себе и начала перечислять список предстоящих дел. — Сначала выключить ветряную мельницу. Потом накормить пернатых. После них Рону и лошадок. Подоить Рону. Полить цветы в горшках и адиантум у цистерны. Включить поливалки. Может, удастся поесть до утра».

Она проехала через ворота к дому и остановилась у самой кромки темнеющего буша.

Денни обожала буш. Она отказалась пускать его под бульдозер со всех четырех сторон от дома. С трех — да, нужно ведь ей где-то растить фрукты и овощи. Но позади дома, с севера, буш остался нетронутым.

Тут и там попадались деревья необъятных размеров, временами встречались камедные деревья, а в сумеречном овраге болотная банксия выдала секрет подземных вод. На расчищаемой территории этой травы было довольно много, именно она и подсказала Денни, что земля — стоящая. В Холмах лишь изредка встречались плодородные почвы, в основном же тонкий слой дерна покрывал камень. Денни разузнала об этом участке давным-давно, еще во времена своего детства. В школе их научили, как по растительности определять вид почвы. Она запомнила… и много лет спустя купила. Участок этот принадлежал Короне и был выставлен на продажу, а Денни знала о банксии задолго до того, как сюда успели набежать перекупщики. И приобрела землю по бросовой цене.

Денни совсем не боялась буша. Для нее это был верный и надежный друг. Всю зиму там пестрели дикие орхидеи, даже когда на Каламунде и Крыжовенном холме пропадали. Из гранитных трещин пробивались ключи, ручейки весело бежали и журчали, пока не исчезали в такой же трещине. Среди деревьев и подлеска бушевала голубая сассапарель, а пальм таких, как в буше, ни в одном горшке не вырастить. Красные вьюнки и мухоловки покрывали сплошным ковром влажную каменистую почву, цветы не боялись, что кто-то явится и вырвет их с корнем.

Летом в буше стояла ужасная сушь, все трещало, ломалось и было, как предупреждали вывески, «пожароопасно». Но Денни нравился запах пересохшего буша, и она заявляла, что он — ее друг и никогда не причинит ей вреда. Она твердо верила в это, и только пожар мог бы пошатнуть ее веру.

Денни свернула за угол и погнала фургон к сараю из оцинкованного железа, который служил гаражом. На сгустившуюся над домом тишину она даже не обратила внимания. Буш летом — место молчаливое. Мириады живых созданий, обитающих в подлеске, уже отправились на отдых. И сороки с попугаями спят. «И мои чертовы куры тоже!» — подумала Денни. Среди вещей, которые она ненавидела, чуть ли не верхнюю строку занимала кормежка птиц после того, как они уселись на насест. «Несутся потом плохо», — вздыхала она. Ее раздражало хлопанье крыльев, когда несколько самых чутких курочек слетали с шеста, решив, что поздний ужин лучше, чем голодная ночь.

Денни вытащила из фургончика покупки и увидела ружье. «Черт бы тебя побрал!» — разозлилась девушка, осторожно взяла его и пристроила у запертой двери дома Макмулленза, на маленьком крылечке, которое служило верандой, а патроны положила на ступеньки. «Потом вас уберу», — пообещала она и напрочь забыла об оружии.

Свертки и пакеты Денни отнесла на свою заднюю веранду. Не заходя в дом, стянула через голову платье и отправилась к ветряной мельнице в одном нижнем белье. Выключив мельницу, пошла в сарай и насыпала зерна. Накормив и напоив птиц, включила воду, наполнила корыта в загоне для лошадей и дала им сена.

Лошади мирно дремали, встав бок о бок в дальнем конце загона.

— Идите сюда, милые, — позвала Денни. Она знала, что животные подойдут, но ей некогда было ждать — оставалась еще целая куча дел.

Девушка обошла дом, включила на западной стороне поливалки, ни разу не вспомнив о тех сокровищах, которые оставила Джеку Смиту на случай, если он решит сунуться в ее угодья.

— Можете всю ночь пить, сладкие мои, — проворковала она фруктовым деревьям и пошла к Роне. — Еще минуточку, ангел мой. Только ведерко возьму ты будешь кушать, а я доить тебя. Ты ведь этого ждешь, правда?

И только когда с делами было покончено, Денни отперла дверь и зажгла фонарь. После долгого жаркого дня в доме было не продохнуть, и она распахнула все окна и двери. На кухне первым делом подожгла дрова в дровяной плите, которые приготовила еще с утра.

— Вы можете подогреваться, — обратилась она к горшочку с тушеным мясом и чайнику, — а я пойду приму душ. Чур, не выкипать и не подгорать!

В самом конце задней веранды была пристроена деревянная ванная, и Денни приняла холодный душ. Надев трусики и лифчик, она накинула сверху халатик, причесалась, подкрасила губы, но пудриться не стала и влезла в пару шлепок.

Она никогда не пренебрегала этими процедурами. Как знать — вдруг кто-нибудь пожалует к ней в гости. Денни ни в шесть утра, ни в восемь вечера без помады не застанешь, всегда причесана, под халатом — белье. За все то время, пока она жила здесь, на ферме, нежданные гости заглядывали к ней всего пару раз. Однажды кто-то заблудился и попал не на ту дорогу. В другой раз толпа друзей с равнины покутить приехала. Не придумали ничего лучше, чем отправиться к Денни в Холмы и притащить с собой пива. Хозяйку они застали в полной боевой готовности — Денни всегда была начеку, как спартанцы перед Фермопилами.

Иногда ее посещали совсем уж странные мысли. «А вдруг я умру во сне?» — бывало, думала она и принималась за дело: наводила порядок на кухне, аккуратно складывала нижнее белье в комоде, где во всем остальном царил полный бардак, выкидывала из гардероба старую одежду, подметала полы — особенно тщательно за кроватью, куда ей вечно было некогда заглянуть. И еще раз подкрашивала губы. «Так я буду выглядеть не слишком отвратительно, когда меня найдут». Еще в такие дни она выпивала на ночь кружку пива или таблеточку фенобарбитала и только потом отправлялась в постель.

С утра Денни и думать не думала о своих похоронах, хотя перед этим долго не могла заснуть и представляла себе их во всех подробностях. С утра дел было по горло…

А сегодня, приняв душ и наведя марафет, Денни вернулась на кухню к своему тушеному мясу. Все хлопоты плюс водные процедуры заняли у нее два с половиной часа. Большая часть времени ушла на то, чтобы полить растения в горшках, олеандры и гибискус по обеим сторонам от входной двери.

«Бедные мои зайки, они мне пока и гроша не принесли, — думала Денни о кустах. — И что на меня нашло, когда я их сажала? Не могу же я теперь дать им умереть! Не могу, и все тут!»

Она приходила в ужас от одной мысли, что надо кого-то лишить жизни, даже скорпиона или песчаную гадюку, которые забрались под камень или прямо под каблук ее видавшего виды прорезиненного ботинка. Ее охватывало чувство вины. Правда, уходило оно так же быстро, как и приходило. «Это самооборона, — уверяла она сама себя. — Или они, или я. Сегодня не повезло им».

Ей нравилось ходить с Беном пострелять, но больше всего она любила сами поездки верхом в те места, где, как знать, может быть, даже не ступала нога белого человека. Бен с Денни облазили все лощины и ручейки, они бродили по диким душистым зарослям, которым некого было помнить, кроме Бена, Денни, их коней и собаки. Когда Денни брала в руки ружье, она всегда промахивалась. Даже Бен, и тот, подстрелив кенгуру, перестал метить в живых существ и начал выбирать другие цели — пенек в долине, орех на дереве у гранитной скалы, белый камень у ручья. Денни подозревала, что он тоже не любит отнимать чужую жизнь.

Она как раз помешивала мясо, когда услышала свист с передней веранды.

«Вот осел!» — фыркнула девушка, все еще раздумывая о Бене. Одной рукой она вытащила из варева ложку, другой поправила выбившуюся из прически прядь. «Наверное, совсем дома не был. Сразу из Перта приперся. Да кто я такая, по его мнению? Наживка для убийцы?» Она вытерла руки и шагнула из кухни в небольшой коридорчик, куда выходили двери ее спальни с одной стороны и гостиной, которой никто никогда не пользовался, — с другой.

Денни была и рада, и взбешена одновременно. Рада видеть Бена. Они разопьют вместе бутылочку пива, но при этом у него на лбу будет написано, что расплачиваться за это придется его драгоценной ферме. Как он сумеет нагнать полдня да еще и ночь в придачу? И все потому, что Денни ужасно безответственная. Тот факт, что Бен считал ее безответственной, выводил Денни из себя. Разве он не знает, что она скорее распрощается с жизнью, чем с фермой, вся жизнь которой зависела от ее присутствия? Эта смесь поэзии с журналистикой молнией пронеслась в ее голове, пока она шла открывать дверь.

Девушка включила свет в коридоре и, взявшись за ручку двери, поглядела вниз — не расстегнулись ли пуговицы на коротеньком халатике. Из-под халатика выглядывали загорелые ножки, обутые в красные плетеные шлепки. Когда она подняла голову, дверь уже была открыта, и в двух метрах от нее, на краю веранды, в прямоугольнике света стоял мужчина с ружьем.

Денни подумала: «Это юноша или мужчина?»

Кто бы он ни был, Денни сразу поняла, что это Джек Смит. Больше он никем быть не мог.

Ее сердце екнуло и замерло. В голове роились бестолковые мысли: «Вот оно! Как забавно. Не-е-ет, совсем это не забавно. Даже не смешно». Глаза девушки наполнились слезами жалости к ней самой, бедняжке. «Бен, милый мой Бен! Что ты будешь делать, когда меня не станет? Не с кем поругаться, некого любить… Ты же и вправду любишь меня». Вслух она сказала:

— Джек Смит.

— Нет, — ответил он. — Его брат-близнец. Двигайте в коридор, леди. Я вхожу.

— Зачем? — произнесла Денни. — У меня ничего нет.

И тут она узнала одежду, которая оказалась ему великоватой. Второго такого ярко-зеленого пиджака во всем мире не сыщешь. Так, значит, он взял вещи! И еду, и деньги в придачу. Ну почему она не проверила, когда приехала домой?! «Опять замоталась», — подумала Денни, и неожиданно на нее навалилась усталость, накопленная за день. Надо же было допустить такой промах! Оставила наживку для гадюки, только и всего.

Он был молоденький и такой худенький, наверняка голодный. Волосы светлые, один локон сбился на лоб…

Он медленно направился к Денни через веранду:

— Назад, леди, или я стреляю. Вдоль коридора, откуда пришли.

Денни заметила, что рука, сжимавшая ружье, напряглась. Он уже убил одну женщину, так что вторая не в счет. Его только один раз повесят, за ту, первую, не за нее. Она уже говорила себе это раньше. И Бену тоже.

Денни повернулась к нему спиной и пошла по коридору. По спине у нее словно армия муравьев бегала, и было такое чувство, что спина обрела собственные, независимые чувства и мысли и теперь тоже ждала смерти.

Никакой защиты у нее не было. Какая может быть защита, когда ты в доме одна-одинешенька, до ближайших соседей шесть миль, а у твоего гостя — ружье в руках? Интересно, он его зарядил?

Денни слышала, как он крадется следом за ней, тихо, словно кошка. У входа в кухню она остановилась и повернула голову. Страх и попреки в свой адрес подняли в ней волну гнева, а гнев снова превратил ее в Денни Монтгомери, которую знали рыцари рынка и семья.

— Где ты раздобыл ружье? — спросила она.

— У дома, что за сараем. — Он мотнул головой, пытаясь откинуть со лба длинную прядь.

Он больше смахивал на девушку, чем на мужчину. Ни роста, ни силы, чтобы убить женщину. «Да он просто мальчишка, — усмехнулась про себя Денни. — Эдакий котеночек». И пошла на кухню.

— К стене, — приказал он, прошмыгнув за ней, и указал ружьем, к какой именно. — А теперь опусти шторки.

Денни послушалась. Ружье следило за ней черным глазом. Джек Смит одной ногой вытянул из-за стола стул, подхватил его левой рукой и прислонил к стене у двери. Потом пинком закрыл дверь и сел на стул, не сводя глаз с Денни. Он немного расслабился, положил ружье на колени, но в любое мгновение готов был снова схватиться за него.

— Вот и хорошо, — проговорил он. — Чертовски здорово. Я битых два часа наблюдал, как ты работаешь. — Он поглядел на вычурные наручные часы в хромированном корпусе.

Денни заволновалась, но через мгновение он снова стрельнул в нее взглядом, и руки его сжались на ружье.

Глаза у него были небесно-голубые, губки полные, алые, черты лица — женственные. Такой красавчик и такой молоденький! В газетах писали, что ему двадцать три. Может, это из-за слишком большой одежды он казался моложе.

И еще Денни никак не могла разглядеть шрама на подбородке. Полиция заявляла, что шрам имеется. Это главная примета, причина, по которой Джек Смит не может затеряться в толпе или постучаться в двери при свете дня.

— Что ты имел в виду? Ты сам себе брат-близнец? — спросила девушка.

Временами она чувствовала себя настолько спокойно, будто сидела на скучном уроке в воскресной школе. А в следующий момент ее начинало колотить от страха. И снова — спокойствие. Как будто в ней поселились два человека и как в калейдоскопе сменяли друг друга, пользуясь одним телом. Сначала говорил один, потом другой.

В отчаянии: «Я одна в этом доме, наедине с убийцей».

Жалостливо: «Он такой молоденький. И устал… и проголодался. И личико у него такое милое. Господи, разве говорят подобные вещи о мужчинах? О мужчинах? Да он даже до мужских штанов не дорос!»

— Выходит, я и есть мой брат-близнец, — сказал Джек Смит и снова махнул ружьем. — Давай то, что кипит на плите. Тушеное мясо. Господи, в последний раз я ел мясо в Нашос! Пахнет вкусно. Ставь тарелку на стол. И давай пошевеливайся.

Плита была у стены, рядом, и Денни, повернувшись к ней, взяла ложку и помешала варево. Если бы она скосила взгляд, то могла бы увидеть Джека Смита, но ей не хотелось делать этого. Она и так знала, как он выглядит: в глазах полыхает такой голод, что они уже и не голубые вовсе.

Рука с ложкой безудержно тряслась, на девушку напала слабость. Как было бы здорово рухнуть в обморок, сбежать от этой жестокой реальности!

— Две тарелки, — заявила Денни. — Я тоже есть хочу. — Она поразилась, услышав, что произнесла эти слова. И неожиданно у нее прибавилось смелости. — Тут достаточно на двоих, еще добавка останется, — сердито пробурчала она.

— Ладно! Две тарелки! Поставь мою на край стола и назад к плите. Вот так. Теперь свою. Ставь на другой конец стола. Можешь сесть. Положи руки на стол, чтобы я их видел. — Он захватил ножку стула ногой и придвинул к столу. Левой рукой взял вилку, которую Денни положила на тарелку рядом с ножом. В глазах дикая улыбка, правая рука держит ружье, палец у курка, ружье лежит на столе дулом к Денни. — Хорошо, что мясо тушеное, да? Резать не надо. Можно есть одной рукой, — сказал он.

Денни сидела на стуле у другого края стола. Стол был просто огромный, и расстояние между ними оказалось приличное. Она припомнила безумную сцену из многочисленных фильмов, когда один человек опрокидывает стол на другого. Вспомнила, но только и всего. Она прекрасно знала, что никогда не пойдет на это. Перевернуть стол — это еще куда ни шло, но биться с ним за ружье, пробовать осилить его в драке? Нет. Она уже немного успокоилась, сердце билось в нормальном ритме, но ноги были словно ватой набиты, в коленках — дрожь. Скрещенные голени так тряслись, что девушка удивлялась, почему это не слышно, как пятки отбивают чечетку по застланному линолеумом деревянному полу. Она поставила локти на стол и подперла руками подбородок. Огромные фиалковые глаза уставились на Джека Смита. Почему бы ей не поглядеть на него? Почему бы не узнать, какой он?

Она только вчера натирала полы. При мысли о том, что на них прольется ее собственная кровь и все испортит, у нее навернулись на глаза слезы.

— Сигареты есть? — спросил Джек Смит с набитым ртом.

— Да, в выдвижном ящике, — ответила Денни, даже не повернув головы. Ему и так прекрасно видно, где стоит буфет: напротив плиты, у стены сбоку от них. Рядом с ним, справа от Денни, но немного позади, находилась дверь, которая вела на заднюю веранду. Она закрыла ее, когда возвращалась из душа. Денни знала, что, попытайся она кинуться к этой двери, обстоятельства сложились бы не в ее пользу. И самое главное обстоятельство — ее собственные дрожащие ноги. Они первыми предадут ее, не смогут донести до двери. Если она поднимется и попытается сбежать, то, скорее всего, тут же рухнет в обморок.

И в то же время она наблюдала за парнем со странным спокойствием.

— Давай сигареты, — приказал он, мотнув головой в сторону буфета.

Денни отодвинула стул и ужасно удивилась, когда ее ноги без всяких выкрутасов донесли свою хозяйку до буфета. Она медленно выдвинула ящик и вытащила сигареты.

Эта задняя дверь…

Но она не могла решиться! Надо еще веранду пересечь… и тропинку… и двор, на котором ни кустика. Денни размышляла о бегстве как о чем-то несбыточном и, после того как вытащила сигареты и задвинула ящик, снова пересекла кухню и взяла с полки над плитой коробок спичек.

Правая рука с ружьем следовала за ее передвижениями.

— Да положи ты эту чертову пушку! — взвилась вдруг Денни и бросила сигареты со спичками через стол. — Я тоже поесть хочу. Остывает ведь. Я не меньше тебя проголодалась. Я сегодня всего три поганые чашки кофе с утра выпила да две чашки чаю днем…

Хоть он не отложил ружья и не расслабился, Денни села, взяла нож, вилку и начала есть.

Он наблюдал за ней, как кот за мышью. Денни ритмично жевала, с вызовом глядя на него.

— В горшке еще есть, если хочешь. Угощайся, — сообщила она, удивившись злости, пропитавшей голос. Да кто он такой, в конце концов? Маленький несчастный гермафродит. Это слово, запрещенное в приличном обществе, в ее семье и среди ее друзей вокруг залива, согрело ей душу. Она произнести-то его толком не умела и все же почувствовала несказанное облегчение. Она показала кукиш тому страху, который внушал ей незваный гость, снова ощутила, как жизнь вливается в ее тело. Она высокая и сильная, и — да! — она по-своему красива. И у нее в запасе целый арсенал женских уловок — судьба не обделила ее этим даром. Она многого добилась: разработала землю, заставила ее цвести. И теперь сидит под дулом ружья напротив трусливого розовощекого выскочки!

— Сам накладывай, — повторила она.

— Я уже два дня ничего не ел, если не считать тот хлеб на твоей веранде… — пожаловался он. — Не могу больше, а то заворот кишок случится.

— Тогда прикуривай. И можешь положить пушку. Я не собираюсь бежать.

— А ты и не сможешь, — нагло заявил он.

— О’кей, не смогу, — согласилась Денни. — Как только доем, заварю чаю.

Он снова отодвинул свой стул к стене. Ружье на коленях, глаз с Денни не спускает, а сам чиркает спичкой, одной рукой вытаскивает из пачки сигарету, сует в рот и прикуривает.

— Тебя как зовут? — выпустил он кольцо дыма.

— Денни.

— О’кей, Денни. Можешь курить. — Он бросил сигареты и спички через стол. Они ловко пролетели разделявшее их расстояние и остановились друг за другом в пяти сантиметрах от ее тарелки.

Движения его были быстрыми и точными. Денни заметила, какие у него длинные тонкие пальцы, но сила в них — немереная. У него имелся целый набор всевозможных жестов. Хватило бы на особый язык. И жесты эти были плавными, изящными, словно у танцора балета. И в то же время в них чувствовалась скрытая мощь.

Может, именно так он и…

Денни снова охватил ужас. Ее замутило. Захотелось нагнуться и стошнить на пол. Но вместо этого она поднялась и направилась к плите, повернувшись спиной к Джеку Смиту. Достала с полки заварку, заварочный чайник и начала готовить чай.

— Где ты был, когда я вернулась домой? — спросила она не оглядываясь.

— В саду.

— Не в буше? — Денни удивилась, но вздохнула с облегчением. Она не могла примириться с мыслью, что буш, ее буш, способен укрыть преступника.

— Нет, — усмехнулся он. — Именно там меня и стали бы искать. Там я бы оставил массу следов. Педики недоделанные. Если есть буш, им и в голову не придет поискать в саду.

— Так, значит, ты был здесь вчера, когда полиция приезжала? — Денни даже про страх свой забыла и про злость тоже и с искренним изумлением уставилась на него.

— Ага. В саду. Лежал в грядках с горохом. Наблюдал за ними.

— Вот это выдержка!

Он осклабился. И вдруг глумливая усмешка покинула его лицо, и он стал похож на милого мальчика, если не принимать во внимание безвольный подбородок.

— Я слишком умен, чтобы лезть в буш, — самодовольно заявил парень. — Все эти тупоголовые болваны только и твердят: буш, буш, он прячется в буше. — Он взмахнул левой рукой в изящном балетном жесте и, передразнивая диктора, процитировал: — «Сегодня утром полиция двинулась на поиски в район восточных Холмов. Вчера вечером на Каламунде был взломан магазин, а с Рейлвей-Парад, что на Крыжовенном холме, угнали автомобиль. Посему полиция считает, что мужчина, которого разыскивают для дачи показаний по делу об убийстве Ситон, прячется в буше».

— Это правда? — удивилась Денни. — Ты действительно вломился в магазин? И украл машину?

Выражение глаз Джека Смита неуловимо изменилось. Из небесно-голубых ирисов они вдруг превратились в холодные агаты.

— Враки. Я за собой следов не оставляю. Это все копы. Если они взяли тебя за что-то, то, уж будь спок, повесят всех собак, какие есть. Им без разницы, кто спер эту колымагу, кто взломал магазин… это сделал я, и точка. Уловила? Что бы теперь ни случилось, во всем буду виноват я. Понятно тебе?

Временами его странным образом сносило с нормального литературного языка на жаргон. У Денни вложилось впечатление, что его натуре была ближе первая манера разговора, манера образованного человека. Вторую он подхватил гораздо позже. От товарищей? Из фильмов? Из дешевых детективов?

Денни поставила чайничек на стол, принесла, чашки и блюдца. Налила в обе чашки молока. И в то же время пыталась переварить его слова.

— Откуда тебе известно, что передают по радио? Он полез левой рукой в карман и вытащил на свет божий транзистор. Наклонился, перегнувшись через ружье, и поставил его на пол. Не сводя глаз с Денни, настроился на волну, ловко орудуя длинными изящными стальными пальцами. По кухне поплыл популярный мотивчик. Джек Смит убавил громкость. Потом выключил приемник.

— Откуда это у тебя?

— Спер. Ты ведь так думаешь, да? Ты такая же, как все. — В голосе его послышались горькие нотки. — Все, что у него есть, он спер. Ни дня в жизни не проработал, да? — Он и думать забыл про ружье, и теперь его правая рука выписывала в воздухе жесты, на которые не скупились гангстеры в низкопробных американских боевиках. — Вот так вот! — Он снова уцепился за ружье и сдвинул его на дюйм.

— Я ничего о тебе не знаю, как я могу думать, что ты украл его? — Денни разлила чай и толкнула одну чашку на дальний конец стола, к Джеку Смиту. — Выпей чаю.

Она вытащила пару сигарет и отправила пачку вслед за чашкой. Повернулась лицом к плите и взяла с полки еще один коробок спичек. Денни слышала, как парень поднялся и шагнул к столу за чашкой. На спине у нее снова начался парад муравьев. Развернувшись, она увидела, что он подобрал сигареты и спички и положил их на край блюдца, словно печенье. Он снова сидел на стуле у стены, чашка в одной руке, ружье в другой.

— Ради бога, положи ты эту пушку! — Денни вздохнула с облегчением. Она была рада, что осталась жива, но эта постоянная круговерть — накатывающий волнами страх, который в следующую минуту сменялся безразличием, уже начинала выматывать ее. — Мы вполне можем попить чаю в спокойной обстановке.

Он положил ружье на пол рядом с собой, дулом по направлению к Денни, чтобы в любую минуту суметь быстро схватить его. Он даже попрактиковался в этом несколько раз, все время наблюдая за Денни холодными умными глазами.

Денни прикурила. В левой руке она держала сигарету, правой время от времени поднимала чашку.

— Я несколько часов этого ждала, — раздраженно произнесла она. В голосе ее теперь тоже сквозила горечь, будто она была в обиде на судьбу за столь долгое ожидание.

— И я тоже, — съязвил Джек Смит. — Целых двадцать четыре часа.

В комнате повисла тишина, и первой не выдержала Денни.

— Куда ты дел свою одежду? — спросила она.

— О, это просто гениально! Туда, где ее не найдут и собаки не унюхают. Слушай, а в этом штате вообще есть собаки? Полицейские собаки?

Он вытянул вперед ноги, и Денни впервые заметила, что ботинки на нем какие-то знакомые. Точно, рабочие ботинки Макмулленза.

— Ты что, в том маленьком доме их взял? Вломился туда? — Денни стало так неприятно, что она оставила без внимания его вопрос о собаках. Без ружья он не стоил даже того, чтобы плюнуть в его сторону. Ружье делало его большим человеком. Размером с ботинки Макмулленза.

— Ну вот, опять приехали. Вломился! Все только об этом и думают. Вломился. Нет, не вламывался я, если тебе от этого легче. В сарае их нашел. В котором вы свои хреновы машины ставите. Хренов гараж, так вы его небось называете. Я и получше видел…

Опять сорвался на сленг. Говорил он отрывисто, будто нарочно подбирая грубые слова.

— Где ты видел гаражи получше? — спросила Денни. — Ты в хорошей школе учился, так ведь?

— В школе! — уцепился он за последний вопрос. — Одна школа… две школы… шесть школ. Меня из них или просто выкидывали, или говорили матери: «Заберите отсюда своего ублюдка». Или так: «Мы, конечно, постараемся замять это дело, но в конце семестра пусть убирается. Понятно вам?»

— Но почему? — Глаза Денни округлились от удивления.

Он пожал плечами. Даже с чашкой и блюдцем в одной руке, ему удалось сотворить еще один жест: растопырил пальцы наподобие веера и начал быстро махать ими перед лицом. Снова эти движения танцора: рука вроде бы как напряжена и в то же время очень подвижна, словно вода перетекает.

— Потому что я с гнильцой. Мой отчим все время твердил мне это. С гнильцой. Ничего хорошего от меня не жди. Насквозь прогнил. Уловила?

Денни заметила, что жаргонные словечки всегда шли рука об руку с этими жестами. И то и другое словно принадлежало другому человеку, он словно роль играл. Когда говорил правильно, был милым мальчиком с растерянной улыбкой и безвольным подбородком. Когда вел себя грубо, выражался нелитературно и в голосе сквозила горечь, становился настоящим преступником, членом гангстерской банды, большим человеком с ружьем Бена и в ботинках Макмулленза.

«Да он такой же, как я, — подумала Денни. — Во мне тоже уживаются два человека. Я, которая сидит здесь, и я, которая бежит по бушу. Спотыкаясь, падая, обдирая коленки… слезы струятся по щекам. Убегает от убийцы с ружьем». В сердце ее прокралась жалость к этому разрывающемуся надвое человечку: один трус, другой храбрец, и оба — в одном теле.

— У тебя был отчим…

В комнату вернулся милый мальчик с несчастной растерянной улыбкой.

— Да. Отец погиб на войне. Мать снова вышла замуж, и этот парень… тот, за которого она вышла после войны… у него был железный голос. Ну, ты сама знаешь. Выбьем-все-это-из-него, вот какой голос у него был.

— Но что выбьем-то? — вытаращилась Денни.

— Я же тупица. Не мог складывать. Не мог писать правильно, «Да он просто ленивый ублюдок, — выносил он мне приговор. — Выбьем это из него и заставим трудиться». — Джек Смит неожиданно остановился, будто припоминая что-то, и добавил: — Меня и моего брата-близнеца.

Денни взяла вторую сигарету и потянулась за спичками.

— Давай-ка проясним этот вопрос о близнецах, — нахмурилась Денни. — У тебя есть брат-близнец?

— Да, имеется. Может, это он врывается в магазины и крадет машины. Может, это… — Он оборвал себя на полуслове. Глаза снова превратились в холодные агаты.

Денни знала, что он собирался сказать: «Может, это он убил Верил Ситон; он воткнул ей в сердце нож».

— И ты его покрываешь, — сказала Денни, чиркнула спичкой и прикурила сигарету, стараясь спрятать от него вновь посетивший ее ужас, когда в воздухе запахло убийством. Она смотрела на пламя спички и на кончик сигареты, но знала, что он расслабился и откинулся на спинку стула, в глазах — никакого выражения, может, пытается скрыть презрение к ней, а может — отгородиться от реальности. — Продолжай, расскажи мне еще. — Она бросила в блюдечко догоревшую спичку.

— Что еще? Побить его за то, побить его за се… — Он глубоко затянулся сигаретой. — Однажды я забыл в школе пальто, и он пришел, когда я уже спал. Выволок меня из постели и стал колотить, а я еще не проснулся и не мог понять, за что меня бьют. И с утра он еще добавил, чтобы я не забыл принести это пальто из школы. А когда я пришел в школу, мне досталось от директора, потому что посмел явиться на уроки чумазым, взъерошенным и зареванным. — Джек Смит уперся в Денни холодным тяжелым взглядом. — Догоняешь, о чем я? В те времена других методов не знали, только палка. Если не тот парень с железным прутом в голосе, тогда школа старалась наверстать упущенное. А после школы — старшеклассники. Привязали мой велосипед к верхушке дерева, и я не мог достать его, а когда явился домой, получил еще раз по шее за то, что вернулся без велика. — Он снова присосался к сигарете.

— Продолжай, — подбодрила его Денни. Глаза ее потемнели и горели праведным гневом, как у любого достойного представителя Ирландии, случись им услышать об учиненной над кем-то несправедливости. Теперь Джек Смит не был для Денни беглым преступником. Она видела перед собой маленького мальчика, для которого все человечество состояло из одних врагов. — Продолжай, — повторила Денни.

— Так вот, в тот день, когда мне досталось за пальто, найти его я нигде не смог. Поэтому просто взял другое. Они были все одинаковы в те дни. Черные и блестящие с одной стороны и черные и матовые — с другой, вот они какие были. Все дети в таких ходили. Насколько я понял, кто-то прихватил мое пальто, и я тоже взял чужое. Уловила? Справедливо, правда ведь? И еще — так меня не побьют, когда я вернусь домой.

Денни кивнула.

— А на следующий день мамаша того шкета пришла в школу с копами. Кто-то свистнул пальто ее драгоценного Айки, и уже не в первый раз. И меня приперли к стенке. Так я это и получил. Уловила?

— Что получил? — спросила Денни.

— Потащили в полицейский участок. В суд для несовершеннолетних. «Освобождается условно на поруки» — так судья сказал, и накинулся на моего отчима. «Плохо воспитываете этого негодника, — говорит, — побольше дисциплины. Если попадется еще раз, отправится прямиком в кутузку. Более того, вам придется заплатить два фунта, чтобы тот мальчик мог купить себе новое пальто».

Денни часто заморгала то ли из-за дыма, то ли из-за навернувшихся слез ярости.

— И вот мой отчим, — продолжал тем временем Джек Смит, — притащил меня домой и вбил в меня и пальто, и два фунта, а потом выбил их из меня. И я сбежал. Удрал. Исчез.

— Куда ты направился?

— В буш. Три дня по лесу бродил, а потом почувствовал, что скоро рехнусь, поговорить не с кем было. Мне обязательно надо с кем-нибудь разговаривать. И я решил пойти домой повидаться с матерью. Вокруг рыскали копы, меня искали. И меня снова потащили в суд, потому что мой отчим заявил, что я совершенно неуправляемый, пусть меня государство забирает, если хочет. Судья вынес решение, что я неуправляемый, и меня послали в приют. — Джек Смит замолчал. Раздавил окурок и взялся за следующую сигарету. Прикурил и изящным движением кисти потушил спичку. — Приют был хороший. Милое местечко. Отличная еда. Порядочные учителя. Только я там не задержался. Снова удрал.

— А почему? — спросила Денни.

— Из-за ребят. Они принялись за старые шуточки. Я же был маленьким нахалом. «Давайте снимем с него штаны, — приговаривали они, — прогоним вокруг навозной кучи». И я сбежал. После этого меня много куда посылали. И я всегда сбегал. — Он помолчал немного. — Потом я вернулся домой, ненадолго.

Это был рассказ о бесконечных мучениях, пережитых в детстве, об учителях, которые презирали его и которых презирал он; о пацанах, которые постоянно обзывали его: гомик, чудик, дамочка. Но он научился мять пальцами крышку от бутылки, гнуть монеты зубами, завязывать веревку, как для виселицы, развязывать самые сложные узлы — и тогда он показал им. Да. Господи, тогда они узнали! Поняли. Он мог порвать велосипедную цепь. И он был умнее их. И показал им!

Иногда он говорил как отпетый хулиган, иногда — как мальчик из хорошей школы.

— Мой отчим, этот, с железом в голосе, посадил меня на самолет и отправил в Новую Зеландию. А там меня не приняли, выслали обратно. Да, так они и сделали. Не давали мне ни дня передышки. «Убирайся отсюда. Нам такие, как ты, не нужны, такие, как ты, позорят нашу страну. Убирайся туда, откуда приехал. В трущобы Сиднея».

Пачка сигарет летала туда-сюда вдоль стола. На блюдце Денни и вокруг стула Джека Смита росла гора окурков. За все время он только пару раз вспомнил о ружье — молниеносным движением опускал руку, проверяя, на месте ли оно. Денни при этом даже глазом не моргнула. Она была поглощена рассказом Джека Смита, интуитивно ощущая, что он говорит чистую правду. Речь его текла плавно и спокойно.

Постепенно у Денни сложилась целостная картина. Он начал общаться с преступным миром и хорошенько поднабрался у своих новых товарищей. Только эти члены общества не отворачивались от него. Люди его круга презирали и отвергали его, поэтому он отправился туда, где был не хуже и не лучше остальных. Они тоже звали его гомиком и чудиком, но своими железными пальцами он умел выделывать такое, что всем остальным было не под силу. И этим завоевал уважение.

— Вы жили в трущобах Сиднея? — спросила Денни.

— Господи, нет, конечно. — Лицо его исказила горькая усмешка. — На Северном побережье, если хочешь знать. Лучшее местечко. И люди. Миссис Та и миссис Эта. «Какой у тебя славный малыш, милая! Просто загляденье! Какая кожа. А эти белокурые волосы! Ему надо было девочкой родиться». И мой отчим. С железным прутом в голосе. «Богом клянусь, я вобью в него мужественность! И в его бабью одежду, и в дамские часики. От него добра не жди, говорю тебе».

— У тебя была бабья одежда и дамские часики?

— В те дни? Да. Это мать мне их покупала. Постоянно рыдала. А потом покупала всякие вещи. И приговаривала: «Ради бога, держись подальше от своего отца». И в итоге я стал держаться подальше. Совсем далеко. Вместе с друзьями отправился в Викторию, и мой приятель… его Джине звали… угнал машину. Нас поймали на границе и засадили в колонию для несовершеннолетних преступников. Для несовершеннолетних преступников! Ты только подумай! — Он снова вспомнил про ружье и проверил, на месте ли оно. — Ты когда-нибудь бывала в колонии для несовершеннолетних?

Денни покачала головой.

— Я думал, ты могла попасть туда. Да, могла. Что-то есть в тебе такое. Не воротишь нос. Не несешь всякой ерунды типа: «Расскажи-малыш-что-тебя-беспокоит».

— Я — в колонию? — поразилась Денни. — Мне даже в голову такое не приходило. Хотя, знаешь… — Она замолчала, наморщила лоб и полезла в пачку за очередной сигаретой. — Знаешь, теперь мне кажется, что отец прочил мне именно такое будущее. Только тогда их не несовершеннолетними преступниками звали, а просто малолетними хулиганами.

— Разницы никакой. Почему твой отец считал, что тебе место в колонии?

— Он все время повторял: от нее добра не жди.

— С чего это? Он тебя бил?

— Да, прогулочной тростью по ногам. Он ее все время при себе держал. Тяжелая такая. Да и сам он был не из хилых.

— За что? Что ты такого делала?

— Сбегала из дому. Недалеко… к реке или на железнодорожную станцию. Он говорил, что выбьет из меня эту дурь.

— Правда?

— Нет, не говорил, — призналась Денни. — Но я в колонию не попала.

— Может, потому, что у тебя нет брата-близнеца, — саркастически ухмыльнулся Джек Смит. — Делишки твоего близнеца — вот что тебя доконало бы. Ты все время прикрываешь его. А потом тебе влетает за двоих.

— Твой отчим, он и твоего брата бил?

— Да. Нас обоих. Меня и его. Его и меня. Ему было все равно, кого бить. Такой уж он был человек.

Джек Смит замолчал и задумался о чем-то. Денни поднялась, и он тут же ухватился за ружье.

— Да брось ты его! Я просто собиралась еще чаю заварить. Мы долго тут сидеть будем? Всю ночь?

— Пока я не наговорюсь. Я три дня ни с кем не разговаривал. Чуть с ума не сошел в этом буше наедине с собой. Я уже и с коровой был рад поговорить, так приперло. В голове — песок. Прямо в черепушке. У тебя когда-нибудь бывает песок в голове?

Она снова стояла у плиты. Собрала недогоревшие дрова и подожгла их. Взяла заварочный чайник и вывалила заварку в раковину. Подошла к буфету и достала пачку печенья. Разорвала обертку и выложила печенье на тарелку. Потом взяла поднос, накрыла его салфеткой, поставила чистые чашки с блюдцами. Она ни разу не взглянула в сторону Джека Смита, но все время чувствовала, что он следит за ней и в любой момент готов схватиться за ружье. Она вытащила из ящика новую пачку сигарет.

К тому времени чайник уже закипел. Денни заварила чаю и понесла красиво оформленный поднос к столу.

— Зачем ты это делаешь? — Джек Смит подозрительно уставился на поднос с салфеткой и сверкающим фарфором.

Денни пожала плечами:

— Сама не знаю. Наверное, просто обращаюсь с тобой как с гостем. — Она начала разливать по чашкам чай. — Моя мать и сестры всегда подстилают салфетку, когда подают еду или чай… даже если, кроме них, никого нет. Наверное, я переняла это от них.

Внезапно лицо Джека Смита перекосилось: он не смог скрыть обуревавших его эмоций.

— И моя мать так делала. — В глазах его стояли слезы. Он поднял ружье и направил на Денни. — Клянусь богом, я выбью из тебя душу, если снова заведешь эту шарманку про мать. За кого ты меня принимаешь? За гомика? — В глазах его полыхала ненависть, губы скривились. Всего минуту назад они ничего не выражали.

— Ладно. — Денни толкнула чашку с блюдцем вдоль стола. Следом отправились сахарница и тарелка с печеньем.

Если бы девушка подняла глаза, взгляд ее уперся бы прямо в дуло ружья Бена. Это оружие Бен одолжил ей, чтобы она могла защитить себя, из него она стреляла в кенгуру и ворон, но нарочно промахивалась, а в пеньки и бутылки на заборе всегда попадала. Ей нравилось стрелять по пням и бутылкам — не надо было никого убивать. «Все имеют право на жизнь, даже мухи», — подумала Денни. У нее в голове должно было собраться не меньше ведра песка, прежде чем она начнет бесчувственно убивать мух.

Волны ужаса перестали захлестывать ее, и апатия тоже исчезла. Глядя в черное дуло ружья, она почувствовала неизбежность всего происходящего. Чувство это было новым и необычным, и ей даже стало интересно. Значит, вот как она, Денни, встретит свою смерть. Кто бы мог подумать?

«Я даже не подозревала, что во мне кроется нечто подобное, — говорила она сама себе. — Мне абсолютно все равно. Ничто не имеет значения. Забавно, если даже мне удастся пережить все это, ничто уже не будет иметь такого значения, как раньше».

В кухне воцарилась напряженная тишина, и Денни подумала, что в эту минуту она действительно пребывает на грани жизни и смерти.

— О’кей, — уже более спокойно произнес Джек Смит. Поставив ружье на пол, он встал, подошел к столу и взял чашку. Захватив по пути целую горсть печенья и запихав его себе в карман, уселся на стул, вытянул перед собой ноги и стал пить чай.

Денни заметила, что чашку он держит правильно. И пьет аккуратно, не прихлебывает.

Ей вдруг стало дурно. Девушка была уверена, что побелела как полотно. Надо склониться над чашкой и не показывать свое лицо. И прикурить. Колени опять задрожали, а ноги принялись отбивать под столом чечетку. Значит, она все-таки перепугалась, когда он наставил на нее ружье! Спокойствие оказалось всего лишь ширмой. Но откуда оно взялось?

Денни высыпала из пачки половину оставшихся сигарет, перекинула ее Джеку Смиту и прикурила. На нее вдруг навалилась страшная усталость. Она была на ногах с четырех утра. А теперь сколько? Она бросила взгляд на часы над кухонной плитой. Одиннадцать. Всего-то! Ей казалось, что они с Джеком Смитом сидят здесь не меньше недели.

Он наклонился и включил транзистор. В кухню ворвался громкий мужской голос, и парень убавил звук. Передавали вечерние новости.

«Министерство труда сообщило, что с завтрашнего дня вводятся лимиты на воду. Наложен запрет на все типы поливальных устройств с семи утра до семи вечера. Жителям столичной территории напоминаем, что штраф за нарушение — двадцать фунтов».

Пауза. Было слышно, как диктор набирает в легкие новую порцию воздуха.

«Нам стало известно, что поиски мужчины, разыскиваемого для дачи показаний по делу об убийстве Верил Ситон, переместились с Холмов в долину Читтеринг. Сегодня в этом районе было совершено два налета на магазины: один днем, другой ранним вечером. На месте предполагаемого обеда разыскиваемого обнаружены крошки. И пара коричневых шортов, которые, по всей видимости, также принадлежали ему. Автомобиль, который был вчера угнан из Каламунды, обнаружен на Йоркской дороге разбитым. В четырех милях от этого места из гаража Аллена был угнан темно-серый „холден“. Внимание жителям: номер автомобиля X 129467. У разыскиваемого Джека Смита белокурые волосы и шрам на подбородке. Ему двадцать три года, и в последний раз его видели в рубашке цвета хаки, коричневых шортах и сандалиях с серыми носками».

Денни наблюдала, как от ее сигареты поднимается дым. Она и раньше хотела поглядеть на шрам, но забыла. Джек Смит сидел, опустив голову и уткнув подбородок в ворот рубашки. Он наклонился, выключил транзистор и снова выпрямился.

— Уловила? Теперь я уже две машины угнал. Жрал хлеб и раскидал повсюду крошки. Потерял коричневые шорты. Мои шорты! Мои чертовы шорты. И я на трассе в Читтеринг. А может, и в Йорке, хрен знает где это. Что скажешь, ты! Как, ты говоришь, тебя зовут? Денни. Что скажешь, Денни? Я где? Как называется это место, в котором мы сидим? — Голос его постепенно повышался, и под конец он уже выкрикивал слова.

— Ты здесь, у меня дома, — спокойно произнесла Денни. — А они — хреновы трепачи, и, если мне когда-нибудь удастся встретиться с ними, я им так и скажу! — Внезапно Денни почувствовала, что ее распирает от возмущения. — Ты все время был тут. Ты не мог разбить одну машину и угнать другую. Ничего более гнусного я в жизни не слышала!

Под напором негодования Денни обиду Джека Смита как рукой сняло. Он с любопытством и удовлетворением наблюдал за ней.

— Поняла, что я имел в виду? Каждый раз, когда меня привлекали как несовершеннолетнего преступника, было то же самое. Что-то пропало… что-то сломали… и так далее и тому подобное. И всегда виноватым оказывался я, Джек Смит. Джек Смит, это он сделал! Кто же еще? — Он помолчал и добавил: — Я и мой брат-близнец.

Денни совсем упустила из виду этого брата-близнеца. И вдруг длинный список его обид и унижений обрел довольно правдоподобные очертания. Может, он и был трудным ребенком. Не слишком успевал в школе. С отчимом сложилась взаимная ненависть. Оступился. И его начали гонять из угла в угол…

— Да, — вздохнула Денни. — Я понимаю, что они с тобой сделали. Дураки. О, как бы мне хотелось задать им жару!

Джек Смит предоставил Денни право возмущаться за него, а сам спокойно откинулся на спинку стула, вытянул ноги перед собой и опустил голову на грудь.

— Ты понимаешь, правда ведь? Некуда пойти. Не к кому обратиться. Никому до меня дела нет.

— Мне есть дело, — заявила Денни. — Я не позволю им повесить это на тебя. Сама в суд пойду. Я…

— Не будет никакого суда, — прервал ее Джек Смит. — Я не собираюсь сдаваться. Меня никто не сможет поймать.

— Что ты будешь делать? Куда пойдешь?

— Немного здесь побуду. Погоня-то перекинулась в другое место. — Он внимательно поглядел на девушку, глаза его сверкали. — Кто приедет сюда завтра? Кто вообще сюда приезжает?

— Никто, — сказала Денни. — То есть… у меня есть друг. Он может приехать…

— Лучше бы ему не делать этого. А то получит пулю в лоб.

Денни накрыла новая волна страха. Джек Смит может убить Бена или любого, кто приедет к ней в гости. У Денни разыгралось воображение, и она, словно наяву, увидела, как высокая стройная фигура Бена в костюме цвета хаки и старой широкополой шляпе приближается по тропинке к дому, небрежно зажав под мышкой ружье… Картинка была совершенно нереальной — ведь если Бен и пожалует в гости, то непременно спешится только на заднем дворе и ружье его будет лежать в кожаном чехле, притороченном к седлу. Если же он решит наведаться к ней прямо из города, то приедет на своей колымаге и притормозит у передней веранды. Но Денни никак не могла избавиться именно от этой картинки: Бен идет к дому по тропинке с ружьем под мышкой. Джек Смит нажимает на спуск, раздается выстрел, и лицо Бена превращается в кровавое месиво. Ноги его подкашиваются, и он падает на тропинку на полпути к дому. Падает на спину, одна рука прижата к груди, другая откинута в сторону… К счастью, на этой картинке широкополая шляпа очень удачно сползает и прикрывает то, что раньше было его лицом.

— Послушай, — ласково, словно мать, поучающая неразумное дитя, заговорила Денни, — Бен Дарси — мой друг. Он никогда не причинит тебе вреда. Почему бы тебе не уйти подальше отсюда, за буш? Там полно оврагов. Там ты сможешь неделями прятаться. Даже месяцами…

— Там слишком одиноко, — возразил Джек Смит. — Если бы у меня был приятель, тогда — другое дело. Мне было бы с кем поговорить. Если я не веду бесед, я схожу с ума, ясно тебе? То есть я в любое время с катушек слететь могу. Не переношу, когда поговорить не с кем. Мне надо держаться людей, ясно тебе? У меня песок в голове. Прямо в черепушке. Мне надо с кем-нибудь…

— Да, мне ясно. — Как ни странно, Денни действительно понимала его. Она сумела заглянуть прямо в душу Джеку Смиту. Если он от чего и страдал, так это от одиночества. Он всю жизнь страдал от одиночества. Поэтому и с малолетними преступниками связался. Джек Смит прекрасно разбирался во всех оттенках фальши и видел, что Денни действительно понимает его. Он чувствовал, что ее гнев и симпатия — искренни.

— Пойду я, — неожиданно выдал он, подбирая ружье. Пачку сигарет и спички засунул в карман, двинулся к столу, взял оставшееся печенье и отправил его вслед за сигаретами. Пробежал глазами по кухне. Сначала Денни показалось, что он ищет что-то, но потом она поняла: просто осматривает комнату, словно знакомится с ней и пытается запомнить. В этой комнате его накормили, напоили чаем, дали сигарет. Здесь его выслушали, здесь с ним поговорили. Этак комната перестала быть для него чужой.

— Пойду я, — повторил он и поглядел ей в глаза. — Никуда не уходи. Я буду следить за тобой. Не спущу глаз с этого места. И у меня есть ружье…

— Я не уйду. И не думаю, что кто-нибудь приедет ко мне. Но ты не должен быть против, если кто-то приедет…

— Я буду против. — В голосе Джека Смита прозвучала угроза, он покачал ружьем и засунул его под мышку, прямо как на той картинке с Беном, идущим по тропинке к дому. — Если кто сюда заявится, ты можешь разболтать обо мне, — процедил он сквозь зубы, и Денни сразу поняла, что этому приемчику он долго обучался. Каких только приемчиков у него не было, у этого мальчишки, который выглядел на шестнадцать, но которому, как утверждают, все двадцать три. Еще одна ложь полиции? Каких только заученных выражений он ни пытался придать своему лицу, но ни одно из них не отражало его настоящую суть, его истинное «я», «я» того мальчишки, который чуть не заплакал, когда речь зашла о матери. — Ты проболтаешься. Даже ты проболтаешься.

Это «даже ты» сразу же поставило Денни на другую ступень, отгородило ото всех остальных.

— Почему бы тебе просто не уйти на случай, если кто-нибудь приедет ко мне с визитом? — спросила Денни. Она вдруг с удивлением обнаружила, что его последние слова вселили в нее надежду. Если он говорит о том, что она может проболтаться, значит, она должна быть жива, иначе как же она сможет проболтаться? Он не собирается убивать ее! По крайней мере, не сегодня.

— Никто не придет. Не посмеют, я за этим пригляжу. — Он попятился, нащупал у себя за спиной ручку и начал медленно открывать дверь. — Они поймут. И будут держаться подальше отсюда. Я и мое ружье… У них нет ни одного шанса.

Именно этого он и хотел, а значит, так оно и будет. Он был богом, с этим ружьем в руках и ботинками Макмулленза на ногах, и предупреждал весь мир: держитесь подальше от фермы Денни!

— Понятно, — успокаивающе сказала девушка. Она прикурила очередную сигарету, и рука ее уже не дрожала. — Что я должна делать, Джек?

— Сиди здесь. Никуда не ходи. Я буду следить…

— Но мои куры… лошади. И сад надо поливать…

— Этим ты можешь заняться. Как сегодня вечером. Можешь делать свои дела. Но я буду следить… — Он погладил ружье. — Не забывай о моем приятеле. Одно неверное движение… и он заговорит. Он здорово говорит, когда я этого хочу…

— Я никуда не уйду, — пообещала Денни. — А что с едой?

— Я приду завтра вечером. Приготовь. Я свистну. Ты поймешь. — Он попятился в коридор, развернулся и легко побежал к выходу.

Хлопнула дверь. В доме воцарилась тишина.

Денни тихо сидела там, где он ее оставил, — за столом у накрытого салфеткой подноса. Она словно во сне оглядела свою кухню. Может, ей все это привиделось? Но на столе стояли грязные чашки, и окурки валялись… и стул у стены, на котором он сидел…

— Это случилось со мной, — сказала она. — Со мной. Почему именно со мной?

Глава 3

В ту ночь Денни не убежала из дому в буш. Она планировала это все время, пока мыла посуду и закрывала двери и окна. В своем воображении она ползла по земле, словно змея, дюйм за дюймом, мимо гаража, мимо домика Макмулленза, мимо миндальных деревьев, виноградника и курятника, под проволокой ограды, за которой пасутся лошади… Под защиту милого, родного буша.

Но откуда ей знать, вдруг Джек Смит ждет ее именно там? Он говорил, что прятался в саду. Но ведь не станет же он прятаться дважды в одном и том же месте? В этот раз он мог отправиться в буш, и буш укроет его, как мог бы укрыть ее, Денни.

С трех остальных сторон вокруг дома местность была слишком открытая, а ночь — слишком лунная. Девушка заметила это, когда закрывала жалюзи. Огромная бледная луна заливала овсяное поле серебром, и деревья в саду отбрасывали едва различимые тени.

Луна светит прямо на заднюю веранду, освещает выход. Тем путем не уйти. А что до передней веранды… через которую явился Джек Смит… рядом с ней есть небольшие заросли олеандра и гибискуса. А потом — только сад.

Храбрость Денни испарилась при одной мысли о тенях в саду, огромной луне, освещающей открытые участки между деревьями, звенящей вокруг дома тишине… и неусыпном черном оке ружья.

«Не такая уж я и храбрая, — подумала она. — Даже сбежать не могу решиться. Утром… завтра. Тогда будет легче подобраться к бушу, а там посмотрим…»

Она закрывала двери, а сама раздумывала, можно ли выстрелом из ружья выбить замок. Хотя… если ружье не справится, в сарае есть три топора. Но для чего ему могут понадобиться все три, она не представляла. Одного вполне достаточно, зачем ему три? Денни вздрогнула. И вдруг ей стало плохо. Сердце ее уже так давно билось, словно овечий хвостик, что она начала привыкать к этому ритму и считать его нормальным. И вот теперь ей стало плохо.

Она взяла легкое одеяло из спальни и улеглась на диване в гостиной, которая на своем веку почти не видала гостей. Бог знает отчего ей казалось, что тут она будет в большей безопасности. На кухне лечь негде, если только на полу… а в спальне ей ложиться не хотелось. В спальне может случиться все, что угодно. Это место как бы приглашает к такому, о чем Денни даже думать не хотелось.

Она лежала на диване, полностью одетая, и прислушивалась к тишине.

Время от времени раздавался треск или скрип: это дом отдавал прохладной ночи жаркое тепло дня. Денни тысячи раз слышала эти звуки и никогда не обращала на них внимания, но сегодня ночью постоянно вздрагивала. Она была совсем одна на ферме, а снаружи ее ждал убийца с ружьем.

Денни снова накрыла волна ужаса, как это случалось уже не раз после появления на пороге Джека Смита. Она принялась размышлять над тем, что он рассказал. Его отчим вызывал у нее отвращение, впрочем, как и школьные учителя, и офицеры колонии для малолетних преступников, и мальчишки, которые обзывали его гомиком, чудиком, дамочкой. В сердце Денни закипало негодование, замешанное на жалости. Она стала думать о том, что сделала бы для него, будь он ее сыном, а не той бабы с куриными мозгами.

И с этими мыслями о Джеке Смите, милом мальчике, Денни заснула. Жалость, нежданно-негаданно прокравшаяся в ее сердце, вытеснила страх.

С утра Денни никак не могла взять в толк, что она делает на диване в душной гостиной. «Господи! — содрогнулась она, рывком сбросила с себя одеяло и резко села. — Я же проспала! В саду всю ночь вода текла. И дел столько…» Воспоминание о Джеке Смите ворвалось в память вместе с приступом страха. «Подумаю о нем попозже», — вздохнула девушка.

Она мигом отперла все двери и бросилась в ванную. Умылась, подкрасила губы перед маленьким зеркальцем на крышке висящего на стене небольшого ящичка с косметикой. Пробежалась расческой по волосам. Принимать душ и переодеваться времени не было. Ее ждали голодные звери. Нежные папоротники умирали от жажды в лучах раскаленного солнца. И еще абрикосы, персики, помидоры — надо успеть собрать спелые плоды, пока солнце не загубило их… Рона страдает от распирающего вымя молока, лошади беспокоятся, куры несутся…

Мысленно составляя список предстоящих дел, Денни выгребла золу из печки и разожгла огонь. Налила воды в чайник, поставила его кипятиться, а сама отправилась на заднюю веранду. Сбежала вниз по ступенькам и понеслась по засыпанной гравием дорожке за кормом для Роны и лошадок. Куриный корм надо поставить на плиту, подогреть немного, куры пока подождут.

Она взяла ведерко, подоила Рону и пустила ее пастись. Собрала яйца в курятнике, отнесла их в сарай, проштамповала, уложила в поддоны из папье-маше, поддоны — в коробки, коробки — в брезентовый охладитель под скамейкой. Можно брать и везти на рынок. Время летело стрелой, но Денни успела собрать помидоры с двух грядок, попить чаю и снять с плиты корм для кур. Птицы подняли такой шум, что он и мертвого поднял бы.

Про Джека Смита она почти не вспоминала — некогда, надо было сделать работу за троих: свою, и ту, которую обычно выполняли Макмулленз с женой. И большую часть надо успеть закончить до того, как солнце испепелит дневной урожай.

Где он? В саду? В буше?

Волноваться нельзя. Нельзя, и все тут. Слишком много надо успеть сделать. Нет ничего важнее фермы, ее любимой фермы, ее детища, которое она взрастила, подняла из этой прожженной солнцем земли, когда все вокруг — да, да, все, включая мать и четырех сестер, не говоря уж о бывших сослуживцах-журналистах, — все утверждали, что это нереально. В один голос повторяли, что она сошла с ума, что она безответственная. Говорили, что скоро ей все это наскучит, что работа доконает ее. Дали ей год, потом два. Прошло уже шесть лет, и Денни знала, что ни за что на свете не покинет свою ферму.

Все считали, что она пытается таким образом отгородиться от действительности, сбежать от самой себя, от памяти о своем кратковременном браке, скоропостижно закончившемся со смертью Джона. Все твердили, что она понятия не имеет, что такое физический труд. Монтгомери всегда головами работали, а не руками. Все утверждали, что это слишком тяжелая работа, даже для мужчины.

Говорили все что угодно, кроме одного: что она прирастет к этой земле душой и справится.

Денни хотела показать им, на что способна. Как Джек Смит, который сгибал пальцами бутылочные пробки и гнул монеты крепкими зубами. Он доказывал, что умеет нечто такое, что достойно восхищения и уважения… Ей, как и Джеку Смиту, было знакомо чувство несправедливости из-за того, что никто в тебя не верит. Ни один человек…

«Но ведь он убил ту женщину…». Денни резко остановилась на полпути от молодого абрикосового деревца к коробкам, в которые укладывала собранные фрукты. «Он и впрямь убил ее, иначе зачем бы полиция стала гоняться за ним? И что это за разговоры о брате-близнеце? Есть ли он на самом деле? Не мог ли он, этот его брат, совершить все те чудовищные вещи, о которых говорил Джек? И не покрывал ли он брата, направляя погоню по ложному следу?» Денни отправила в рот абрикос, принялась жевать, не чувствуя вкуса, и покачала головой. Слишком уж легкое объяснение. Просто ей бы очень этого хотелось, вот и все.

Но отделаться от этой мысли девушка не могла. Она остановилась и огляделась. Где он? Наблюдает ли за ней? Или спит?

Если она покинет ферму прямо сейчас, то потеряет часть урожая, но что значат фрукты и овощи по сравнению с шансом остаться в живых? Если она пойдет к бушу…

Надо обставить это как-то на случай, если он наблюдает за ней. Можно притвориться, что она собирает кору. Кора ей нужна для подвесных корзинок, в которых растут папоротники. Она возьмет проволочные каркасы и отнесет их к бревну, лежащему у самой кромки буша. Начнет обдирать кору и плести корзинки, протаскивать кусочки меж проволочных прутьев. И он увидит, насколько безобидно ее занятие. А она станет подбираться все ближе и ближе к опушке. Это намного безопаснее, чем бежать ночью, в темноте. Любому ясно.

И потом она рванет в буш…

Денни даже не пыталась разобраться в своем отношении к Джеку Смиту. Когда он вызывал в ней сочувствие, жалость перекрывала все остальные эмоции. Когда она возмущалась его поведением, жалость пропадала бесследно. Когда вспоминала, что он убийца и способен убить еще раз, ей становилось страшно, и она пыталась выстроить план побега.

Господи, да она, видно, совсем спятила! Как она только могла сидеть с ним за одним столом, курить и распивать чаи! Он же в любой момент мог кинуться на нее, изнасиловать и убить.

Слово «изнасиловать» окончательно выбило Денни из колеи.

Способен ли он изнасиловать женщину? Странный он какой-то или ей показалось? Школьные товарищи дразнили его педиком. Не за дело ли? Не потому ли он выглядел так юно, так беззащитно? И еще эти белокурые локоны… полные губки, примесь страха в глазах… А как же та женщина? За что он убил ее? Было ли это преступлением на почве безудержной страсти?

Денни приготовила еще чаю, потушила огонь в плите и прибралась в доме, как всегда делала перед отъездом — на случай, если сестры нагрянут с неожиданным визитом. Увидев бардак, они непременно скажут, печально качая головой: «Конечно, Денни никогда не была способна поддерживать порядок. Хозяйка из нее никудышная». Денни изучила их назубок. Она знала, что не успеют они переступить порог ее дома, как вспомнят, что их ждут неотложные дела. Приедут, проглотят чашку чаю, попросят сигарет, если не захватили с собой, или одолжат ей, если у нее кончились, и вздохнут: «Извини, остаться не могу, милая. Просто хотелось проведать тебя, поглядеть, как ты тут».

И все же они иногда приезжали — переживали за нее, ведь она совсем одна, в буше! Они и вправду были добрыми. И хотели как лучше. Стали бы ухаживать за ней, заболей она. Размышляя о сестрах, Денни представляла их как наяву: вот Теодора в очках классной дамы, Викки с модной прической и в стильном платье, Мэри с ее практичными советами о легальных способах вложения денег, Джерри, которая умеет посмеяться от души…

Денни выпила чаю и еще раз обошла дом. В горле ее стоял ком, когда она мысленно прощалась с сестрами и родным кровом. Она чувствовала себя человеком, который отправляется в долгое путешествие к неведомым землям и не знает, вернется ли назад. Даже богатое воображение отказывало ей, когда она начинала думать об этом путешествии, иначе ей пришлось бы представить, как она бежит по лесу, а в спину ей впивается дробь.

Нет, она должна обдумать все спокойно, без спешки, как умные преступники в бегах. Денни всегда сочувствовала им в глубине душе. Ее восхищали храбрость, с которой они переносят нужду, и искусство скрываться от погони. А в основе всего — мечта о независимости. От чего и от кого? От жизни в Доме священника? От отца с тяжелой прогулочной тростью?

Или всему виной железные решетки железной кроватки, в которой одна за одной росли все ее сестры и она сама? Или это в ней говорили ирландские корни, а ирландцы, как выражался ее самокритичный отец, «в принципе правительство презирали»?

Или она была шальной сумасбродкой, опасной для общества?

Денни вздрогнула. Так или иначе, действовала она всегда импульсивно, и благоразумие не могло ее остановить. Что стоит голос разума, когда к нему никто не прислушивается?

Итак, Денни продолжала рассуждать как могла.

К примеру, она не станет запирать двери, когда выйдет. Тогда Джек Смит, если он действительно наблюдает за ней из сада или из буша, не догадается о ее намерениях. Она наденет старую соломенную шляпу с дыркой. У нее всегда волосы высовываются через эту дыру.

Перед побегом надо хорошенько подкрепиться, с собой она ничего не возьмет. И попить тоже. Она побежит через буш к ближайшим соседям, тем, что живут на юге. Жестокие дикари, они морят голодом своих собак, дают им только хлебные корки да ливерную колбасу. Ну ничего, придется им разок потерпеть ее, а ей — смириться с ними. Она может отводить в сторону взгляд каждый раз, когда собака — кожа да кости — будет подходить к ней, и тайком покормить, когда придет время садиться за стол. А если пес залает или зарычит на нее, вообще хорошо. Тогда даже не придется его жалеть. Денни терпеть не могла собак, которые рычат. Если подумать, так это черная неблагодарность — ведь они живут за счет людей.

«Все считают, что у меня куриные мозги. Но я хитрая», — думала Денни, выходя из кухни. Она прикрыла за собой дверь, вышла на улицу и обогнула веранду.

Именно здесь, в тенечке, стояли целые батареи папоротника и другие цветы. На листочках все еще мерцали капельки воды, земля была влажная, черная.

На Рождество цветы в горшках шли на рынке нарасхват. И все же у Денни всегда сердце кровью обливалось, когда приходилось расставаться даже с одним, не говоря уже о нескольких дюжинах цветков. Она попрощалась со своими малышами, как за несколько минут до этого прощалась с комнатами и мысленными образами сестер, которые изредка сиживали в них.

— Полью-ка я вас еще разок, — сказала она цветочкам. — Вдруг меня долго не будет… а денек предстоит жаркий. — И поправила сама себя: — Да какой там предстоит, уже печет как в аду! — Денни вернулась к веранде и поглядела на термометр: тридцать восемь градусов. А ведь еще одиннадцати нет! Восточный ветер колыхал вершины деревьев буша. К полудню до сорока пяти дотянет.

Денни пошла к крану, расположенному рядом с сараем из оцинкованного железа, где хранился инвентарь. Прокладка поизносилась, и каждый раз, когда она пользовалась краном, по шлангу стекала тонкая струйка воды и на земле образовывалась лужица. Денни поглядела на эту лужицу и почувствовала себя виноватой. Вот сейчас она добавит к ней еще. Вода поступала из резервуара в южной части дома и была на вес золота.

Денни рассердилась, припомнив, что поливальные машины проработали всю ночь: «Этот Джек Смит! Он мне за все заплатит!» И все же она включила воду, протянула шланг к стоящим у фундамента веранды цветам и с любовью полила каждый горшочек, каждый свой обожаемый цветочек. Потом прикрепила к концу шланга рассекатель и закрепила его на железном штыре, воткнутом в каменистую землю. Пусть и листики тоже попьют. В воздухе повисла радуга. А Денни тем временем собрала проволочные каркасы, необходимые орудия труда и понесла их к старому плоскому бревну, которое служило ей рабочим столом и лежало всего в двадцати метрах от кромки буша.

Денни как следует пошумела, укладывая каркасы в две стопки, вынесла их на середину двора, чтобы Джек Смит хорошенько разглядел, выложила в рядок инструменты. Ножи, которыми сдирала кору с пальм, тесаки, топорики, пилки — разрезать кору с джарры; тонкий, как лезвие, нож — обдирать тонкие веточки. Взяла брезентовую сумку, сложила туда все приспособления, подняла одну стопку корзинок и поставила их себе на голову.

Теперь мимо грядок с помидорами, гороха и бобов — к бревну, к бушу.

Метров за двадцать пять от бревна нервы ее сдали. Сердце было готово вырваться из груди, колени опять задрожали. Надо к врачу сходить, сердечко проверить. Она и раньше замечала, что у нее случаются сердцебиения, например, когда кто-нибудь заводил ее в загон для быков на День королевских показов и просил подержать веревку, привязанную к носу быка.

Денни поставила корзинки на землю и сдвинула шляпу на другую сторону. Торчащая из дыры солома поцарапала голову. Волосы взмокли, а по вискам струились ручейки пота.

«Вот теперь надо проявить особую хитрость, — сказала она сама себе. — Показать себя умным преступником». Она пойдет назад и принесет вторую стопку проволочных каркасов для корзин.

Это должно послужить доказательством того, что в ее продвижении к бушу нет ничего подозрительного. Она просто делает свою работу, и все. Принесет вторую стопку корзинок к бревну и начнет работать. Без суеты. Без спешки. Для начала воспользуется уже припасенной корой, которая валяется у бревна. Потом как будто пойдет за новой партией, поближе к опушке. И даже срежет немного зеленой нежной коры с веточек, отнесет ее к бревну и еще чуть-чуть поработает.

А потом…

«Господи боже ты мой!» Сердце у нее упало. Потом подпрыгнуло. Стало так больно, что Денни изо всей силы прижала руку к груди. Там, на сырой земле, где подтекал шланг, она совершенно отчетливо увидела след. След от мужского ботинка. От одного из ботинков Макмулленза, которые взял себе Джек Смит. Денни прекрасно знала этот крестообразный рисунок на подошве.

Его тут не было, когда она включала кран, чтобы полить папоротники.

Колени у нее больше не дрожали. Наоборот, ноги стали деревянными, и она еле переставляла их. И пальцы, которыми закручивала кран, совсем не слушались. Инстинкт подсказывал ей, что надо затоптать этот след. Инстинкт предупреждал ее: Джеку Смиту лучше не знать, что он оставил здесь свой отпечаток и тем самым предупредил ее — он здесь, рядом, и наблюдает за ней. Он за виноградником… или за углом дома… и в руках у него — ружье.

Денни наклонилась к крану, и ей почудилось, что Джек Смит дышит ей в шею. Она выпрямилась и снова поправила шляпу. Сняла ее и начала обмахиваться, словно веером. Внимательно осмотрела кран, нахмурилась. Пусть думает, что ее волнует старая прокладка. От напряжения на глаза навернулись слезы, мысли спутались. Что он тут делал? Пил, конечно.

Все остальные краны закрыты на висячие замки. Ему жарко, и он страдает от жажды. Не надо этот кран на замок закрывать, а то и вправду убийства не избежать. Даже психически здоровые люди сходят с ума от жажды.

Денни взяла вторую стопку корзинок, водрузила их себе на голову и пошла к бревну. На этот раз она не стала ни на что отвлекаться и вернулась за первой партией, которую раньше бросила метрах в двадцати пяти. Села на бревно, вытащила пачку сигарет и закурила. Под веки словно песка насыпали, и сигаретный дым щипал глаза. Сердце то неслось вскачь, то болезненно замирало. Она чувствовала, что тяжелый взгляд сверлит ей спину, и представляла, как тонкие, изящные стальные пальцы Джека Смита беззаботно играют со спусковым крючком ружья.

«Чертово ружье! — в отчаянии выругалась Денни. — Чертов Бен заставил меня взять его. Вы только гляньте, что он со мной сделал!» Ни слезинки в глазах, ни ясной мысли в голове. Впервые в жизни Денни не могла найти слов, Денни, которая постоянно говорила с собой, когда больше не с кем было. Она пребывала в полной прострации.

Через некоторое время она все же принялась за работу, бездумно выполняя заученные движения.

Три часа девушка жарилась на солнце, упрямо вплетая кору в проволочные каркасы корзинок. Она подбирала то, что валялось у бревна. И шага в сторону буша не сделала. Лес замер и затих под полуденным пеклом. Ни ветка не хрустнет, ни орех не упадет. Даже ящерица не прошуршит. И все то время она чувствовала на себе взгляд Джека Смита. Ей казалось, что от его дыхания у нее волоски на шее шевелятся.

В три часа дня жажда и изнеможение заставили ее прервать самоистязание.

Она в два приема отнесла в сарай законченные корзинки, рамки и инструменты. Солнце высушило лужицу под краном, и ее собственные следы, затоптавшие отпечаток ботинка Джека Смита, превратились в застывшие комья глины.

Денни разложила инструменты по местам, поставила отдельно готовые корзинки и проволочные каркасы и обреченно поплелась на веранду. Оттуда — на кухню. Она слишком устала, чтобы трястись от страха. Если ее судьба — быть застреленной, не в ее силах помешать этому.

В кухне ничего не изменилось. Да, Джек Смит приходил пить, но за продуктами он не полез. Конечно. Так и должно быть. Вряд ли он станет слишком часто выходить на открытое место. Он сам следил, но и за ним могли следить. Он не так уж и туп для мальчишки, который постоянно находился на самом дне школьного сообщества. Ошибок он почти не допускал.

Впервые с того момента, как увидела отпечаток ботинка на мокрой земле, Денни начала мыслить логически. Днем ей удрать не удастся. Теперь она прекрасно понимала это. Он следил за ней, следил за каждым ее шагом. Она в ловушке, попала в сети, которые расставили Джек Смит и ее собственный страх.

Девушка повесила шляпу на крючок и набрала из коробки дров. «Могла бы и не гасить тебя, — обратилась она к огню в печи. — И чего я добилась? Зажарилась вся, вымоталась, а теперь в два раза дольше чаю дожидаться».

Попив чаю, Денни села на прислоненный к стене стул и заснула. Время от времени голова ее свисала на грудь, и девушка вздрагивала, а через минуту снова погружалась в тяжелый спасительный сон.

Она была совершенно измотана. Вчера у нее выдался трудный долгий день, поспать удалось лишь несколько часов, а сегодня она полдня провела на солнце. И никакой надежды выбраться из того лабиринта, в который нежданно-негаданно превратилась ее жизнь.

Разбудил девушку шум мотора. Звук доносился с нижней дороги, от которой отходила ветка к ее дому. Денни подскочила, словно ошпаренная, — она весь день со страхом и надеждой ждала этого, — бросилась в гостиную и через занавешенное тюлем окно уставилась на бегущую от ворот дорогу.

— Только не Бен… и не девочки… — услышала она свой голос, как рефрен, повторявший эту молитву. Она вспомнила про владельца магазина с Крыжовенного холма и газетчика из Каламунды. Иногда они заглядывали к ней. — И не они, только не они… — взмолилась Денни. — Не хочу, чтобы их убили…

Что ей делать, если машина свернет в ее сторону? Гость должен притормозить у ворот. Выбежать и предупредить его? Поступок может оказаться роковым — вдруг Джек Смит решит, что она побежала рассказывать о нем. Или дать машине доехать до самого дома… если водитель не остановится у ворот и не затормозит у загона для коров?

К счастью, обошлось — гул двигателя постепенно стих, и Денни расслабилась. Через некоторое время ферму снова окутала тишина, и только облачко пыли напоминало о несостоявшемся госте.

Могла ли она рассчитывать на помощь? Денни не знала. Интересно, как быстро человек может сойти с ума? Надежда умерла, но ее место заняло невероятное облегчение.

Выстрелов пока не будет. Момент истины отложен. Она и водитель машины могут немного пожить.

В тот вечер Денни приготовила баранью лопатку, которая давно уже дожидалась своего часа в морозильнике. К мясу полагались запеченный картофель, пастернак и фасоль.

«Он наверняка проголодается, — подумала она. — Я так точно да. Если спартанцы перед Фермопилами находили возможность причесаться, почему бы мне хорошенько не подкрепиться перед Филиппами?» Она помнить не помнила, когда случились события под Фермопилами или Филиппами, а может, никогда и не знала. Просто фраза звучала весьма эффектно. Денни даже пожалела, что у нее нет слушателей.

Когда на месте дров появились хорошие угли, а ужин отправился в печь, Денни снова пошла во двор. Ей предстояло выполнить все те же дела, и она отвлеклась от мрачных мыслей, перечисляя их по списку: «Полить цветы, полить помидоры и овощи. Накормить и подоить Рону, накормить лошадей… выпустить их в ночной загон. Господи, они весь день во внутреннем загоне просидели! О чем я только думаю? Накормить кур, собрать яйца, сорвать созревшие помидоры. Включить ветряную мельницу, не забыть выключить ее, когда цистерны наполнятся. Не смотреть на землю, не искать следы. Не смотреть, не думать. Просто делать свое дело. Да, жизнь без Макмулленза — не сахар. Помидоров уже полно, надо бы отвезти их завтра на рынок. Если, конечно, утром созреет достаточно абрикосов. Надо встать пораньше. Я редко когда езжу на рынок в среду, Бен вряд ли будет ждать меня…».

Рынок!

Вот выход! Но если Джек Смит не разрешит ей покидать ферму, как она попадет на рынок? Да еще с фургоном? Она предложит подвезти его. Только куда?

«Да я совсем спятила!»

И все же Денни проштамповала яйца и уложила их в поддоны, стоявшие в охладителе. Тщательно отобрала помидоры и упаковала их. Обежала с корзинкой абрикосовые деревья и собрала созревшие плоды. Проверила, сколько можно будет набрать завтра утром. И все это время она чувствовала, как черное дуло ружья преследует ее.

В дом она вернулась уже поздно. Солнце село, и наступили серые сумерки. Буш, как обычно летними вечерами, безмолвствовал. И ждал.

Захлопала крыльями перелетавшая с насеста на насест курица. Орех с дерева упал. Мельница ритмично поскрипывала крыльями. Где-то вдалеке прогудела машина. Денни точно знала, где это — на повороте к Дейвис-Кресент. По одну сторону дороги тянется обрывистый берег ручья, по другую начинается подъем на Крыжовенный холм, и там густо пахнет сухими листьями эвкалипта.

Когда они были детьми, семейство Монтгомери проводило зимние каникулы в деревянном домике на этом холме. Девчонки собирали меж скал дикие орхидеи и брели вдоль ручья, пока не натыкались на ограду, окружавшую сад китайца. Если китаец оказывался на месте, они меняли цветы на бананы.

Повзрослев, Денни поняла, что цветы китайцу были совершенно ни к чему. Просто он хотел, чтобы пять маленьких девчонок получали время от времени бананы и при этом считали, что заработали их.

Теперь там уже давно не было ни сада, ни самого китайца. Даже следов никаких не осталось. Ручей почти пересох, и буш отвоевал свою исконную территорию.

Теперь, двадцать лет спустя, машина неслась мимо берега по асфальтовой дороге. Во времена их детства там были только гравий да песок. Да, кое-что в Каламунде все же меняется.

Денни приняла душ и влезла в тот же халатик, в котором была вчера. Протерла руки лимонным соком, потому что забыла надеть перчатки, когда собирала абрикосы с помидорами, и подкрасила губы. Потому что всегда так делала. Когда ее тело найдут, вид у нее не должен быть слишком ужасным.

Затем Денни прибралась в комнате. Сложила одеяло, которым укрывалась прошлой ночью. Здесь тоже должен быть порядок. Вернулась в кухню и накрыла стол на двоих — по одному прибору с каждого края стола. Добавила в подливу грибов. Поставила ужин в печку, села и стала ждать.

Ей хотелось включить радио, но тогда она может не услышать, как он войдет, и непременно перепугается. Кроме того, он говорил, что свистнет ей. Денни хотелось принести свои накладные, заполнить бухгалтерские книги, но она знала, что ничего не получится — мозги совсем не работают. Она погасила огонь в печи — в кухне и так было невыносимо жарко, — открыла окно и внутреннюю дверь. И снова села ждать. Выкурила две сигареты, одну за другой, глядя на умирающие в печи угли. Она думала о Джонни и о той ночи, когда он умер. Он просто повернулся во сне и перестал дышать. И все. Джонни даже не знал, что у него порок сердца. Оно просто остановилось. Как часы, у которых кончился завод. Денни тогда еще и двадцати не исполнилось, она проснулась и посмотрела на него… он спал. Заснул окончательно и бесповоротно. Чтобы никогда не проснуться.

Мысли ее устремились дальше, к тому дню, когда, переворошив свои детские воспоминания, она отправилась в буш в поисках этого заповедного уголка, а потом поспешила прямиком в земельный департамент и узнала, что земля выставлена на продажу. Пошла к своему любимому члену парламента и получила землю по бросовой цене. Денни работала в газете и знала, как перекупщики накручивают цены — покупают участки по самым низким ценам и владеют ими десятилетиями, поколениями, дожидаясь, когда случится бум, и тогда эти земли приносят им или их отпрыскам целое состояние. Поэтому Денни не постеснялась обратиться к сильным мира сего.

По правде говоря, это был единственный раз, когда она хлопотала для себя. Денни десятки раз проделывала этот фокус ради многочисленных друзей и всевозможных приятелей, с которыми сталкивала ее жизнь, и не важно, были ли они бедными, ленивыми или неудачниками. Она верила всем слезливым историям и бежала к членам парламента и городского совета.

Но в тот раз она хлопотала ради себя. Денни не могла толком объяснить почему, но этот вопрос был для нее вопросом жизни и смерти.

Она купила участок и обнесла его забором, не сказав семейству ни слова. Какой шум они подняли, когда узнали! Денни сошла с ума! Совершенно спятила. Что ж, о деньгах можно забыть, все свои сбережения она на ветер пустила. Как у Монтгомери мог родиться ребенок с куриными мозгами? Несколько месяцев в Пеппер-Три-Бей кипели чайники и чашки возмущенно клацали о блюдца. В гостиных велись настоящие бои.

— Денни Монтгомери ушла в Холмы! Что вы на это скажете?

— Ну, мой прапрадедушка приехал сюда из Англии, когда в колонии всего человек двести насчитывалось. И отправился в буш, куда не ступала нога белого человека…

— Да, это так, и мой дед тоже. Конечно, я уже старая женщина, и было это лет сто пятьдесят назад.

— Какая разница? Буш все тот же, только дикарей не стало, и дороги понастроили. Не говоря уже об автомобилях и о том, что можно нанять себе помощников.

— Но тогда нельзя было иначе. Их нужда заставляла. Или сделаешь, или помрешь с голоду.

— Может, Денни Монтгомери тоже нужда погнала. На этом разговоры заходили в тупик, потому что Денни, с таким-то огромным семейством, вряд ли могла помереть с голоду.

А Денни Монтгомери в буш действительно погнала нужда, но какая именно, даже она сама точно определить не могла. Наверное, ей нужно было доказать себе самой, что у нее не куриные мозги.

Потом в ее жизни появился Бен. Высокий фермер с Холмов, с лаконичной речью, обветренным лицом и жесткими голубыми глазами, которые редко смягчались. Бен, который всегда знал, как сделать так, чтобы она собралась с мыслями. «Хватит нести бред, Денни. Это все опять твое воображение».

Бен, как и Денни, не любил убивать. А война окончательно отвратила его от убийств. Он решил, что даже животных нельзя лишать жизни, если только ситуация не складывается «или ты, или тебя». Он даже не держал мясной скот. Коров — только молочных, овец — ради шерсти. А стрелял по пням, по падавшим с деревьев листьям. Он был прекрасным стрелком, мог бы белке в глаз попасть, и дважды выигрывал Королевский кубок.

Сидя на кухне в ожидании прихода убийцы, с которым она будет ужинать, Денни простила Бена за ружье, которым ей теперь угрожал Джек Смит. Она знала, что Бен сочтет ее дурочкой, что в его глазах все ее поступки будут неверными: те, которые она совершила или, наоборот, не совершила, но он все равно не перестанет любить ее… Сколько благодарности может поместиться в сердце, а надо ему всего-навсего немного любви…

Денни подумала о сестрах. Настроение ее менялось, как ветер в море.

Она представила себя у Викки дома… или у Мэри, или у Теодоры, без разницы… Вот она рассказывает об основах этикета, который непременно нужно соблюдать, когда обедаешь с убийцей. Эта история передается из поколения в поколение. Внучатые племянники и племянницы восхищенными глазами смотрят на портрет Денни Монтгомери над каминной полкой. «Однажды она обедала с убийцей. И подавала на стол так, будто он — настоящий джентльмен», — говорят они.

Денни была очень занята — в своем воображении, конечно, — смотрела с фотографии на своих многочисленных родственников и их потомков, и в этот самый момент раздался свист.

Если учесть суматошный до нереальности день, Денни, как ни странно, чувствовала себя совершенно спокойно, когда шла по коридору открывать дверь. Джек Смит стоял там же, где и предыдущим вечером, — на самом краю веранды. И так же держал направленное на Денни ружье.

— Господи, да опусти ты эту чертову штуку, — разозлилась девушка. — Входи. Ужин уже готов. — Она говорила с ним, как с до смерти надоевшим своими дурацкими выходками ребенком.

Денни развернулась и пошла на кухню. Она слышала, как он вытирает ноги о коврик. О, этот факт, несомненно, украсит историю, когда придет время рассказать ее. «И он вытер ноги о коврик…» Очень вежливый убийца.

У двери в кухню Денни обернулась, бросив через плечо:

— Сегодня на ужин жаркое, — прошла прямиком к плите и вытащила из духовки блюда с едой.

Когда она выпрямилась, Джек Смит уже стоял в дверях, ружье по-прежнему смотрело на нее.

— Я же сказала тебе: опусти эту штуку, — терпеливо повторила Денни. — Не съем я тебя и бежать тоже не собираюсь. А сама я и стрелять-то толком не умею. Поставь его в угол, и давай поедим.

Он обошел дверь и захлопнул ее ногой, прямо как в предыдущий вечер. Сел на стул у стены рядом с дверью и положил ружье на колени. Глаз с нее на сводил. Взгляд тяжелый, подозрительный.

Денни стояла на другом конце кухни — тарелка с бобами в одной руке, блюдо с бараниной в другой — и разглядывала его.

Так вот он какой! Она уже начала забывать. Ненависть ее померкла, острые углы сгладились. Он такой молоденький, хрупкий. Но эти его пальцы… Не такие уж они и хрупкие, припомнила Денни. Пиджак Макмулленза висел на нем, как на вешалке, плечики у него совсем худенькие. Губки полные, мягкие, как у женщины. В глазах — грусть. И с волосами он что-то сделал. Господи, да они же мокрые! Он пригладил их, может, даже причесался… пальцами. Одним словом, приготовился к ужину как мог.

Эти мокрые расчесанные волосы смягчили сердце Денни. Странная это вещь — жалость.

— Ты хорошо выглядишь, — сказала она, не меняя выражения лица. — Я ждала тебя.

— Правда? — Первое за сегодняшний вечер слово было пропитано горечью, улыбка вышла кривоватая.

Денни мигом вернулась в реальность. Она потрясла головой, словно пыталась стряхнуть наваждение. Поставила тарелки на стол и снова пошла к плите.

— Чем занимался весь день? Спал? — поинтересовалась она.

— Не жди, что я буду рассказывать тебе, когда я сплю, где я сплю и сплю ли вообще. Я за тобой весь день следил. Как и обещал. Что ты делала с этими корзинками? Там, у бревна? Зачем они тебе?

— Это цветочные корзинки. — Денни перелила подливу из чашки в маленький кувшинчик. — Я в них папоротник выращиваю и продаю на рынке.

— И много за него дают?

— На Рождество — цены что надо. Но приходится целый год за ними следить. За цветами то есть. Один цветок года два растет, пока его можно будет выставить на рынок… и все это время за ним надо ухаживать. Поливать… подкармливать… бороться с вредителями… беречь от ветра. Выставлять зимой на солнышко, когда не слишком холодно.

— Господи Иисусе! Да тебя, видать, хлебом не корми — дай поработать.

— Эта работа мне по душе. — Она вытащила из духовки все блюда, взялась за нож с вилкой и принялась резать баранью лопатку. — Придвигайся. Поедим со всеми удобствами.

— Кто-нибудь приезжал? — Вопрос прозвучал резковато.

— Ты же наблюдал весь день. Сам знаешь.

Он медленно придвинул стул. Аккуратненько положил ружье на стол с правой стороны от себя на расстоянии вытянутой руки.

Денни знала, что оно там, но постаралась не обращать на него внимания.

— Ты проголодался? — спросила она. — Тебе побольше положить?

— Еще бы! Тут ты в самую точку попала.

— Я и сама помираю с голоду.

Как ни удивительно, она действительно жутко хотела есть. До коликов.

Джек Смит неловко взялся за нож с вилкой. Держал их слишком близко ко рту, нелепо развернув ручками от себя. Наклонился к тарелке и стал закидывать в рот еду, словно неотесанный трудяга. Через пару минут, однако, все переменилось. Он выпрямил спину и взял прибор правильно. Теперь он вел себя так, словно сидел на великосветском приеме, и эта манера, поведения давалась ему легче. Грубая часть его натуры была явно взращена с большим трудом. Временами он нарочно начинал вести себя как отъявленный головорез. Ел, говорил и держал себя так, как его окружение — бандиты и хулиганье. Но все это было чистой воды притворством и совершенно не шло настоящему Джеку Смиту. Слишком уж мягкими были черты его лица, и у него не получалось выглядеть крутым. С годами его воспитанное «я» растворилось и поблекло. И теперь он не был ни тем ни другим. Не был самим собой. Так, только иногда проскальзывало.

И все же рядом с ним на столе лежало ружье, и женщина была убита этими самыми руками!

Денни, в свою очередь, вела себя за столом словно невоспитанная деревенская баба. Она проголодалась, и этот факт каким-то странным образом повлиял на нее. По мере того как его манеры улучшались, ее становились все хуже и хуже. Вилку она держала кое-как. Локти на стол водрузила. Взяла пальцами с тарелки хрящик. Она опустилась до его уровня, тогда как он старался подняться до ее.

Любой психиатр с радостью понаблюдал бы за этой картиной.

— Расскажи мне, чем ты занимался весь день? — попросила Денни. — Чем я занималась, ты и так знаешь.

— Я уже сказал. Наблюдал за тобой. И спереди заходил, и сзади. С обеих сторон. Слушай, ты тут так одиноко живешь! С ума не сходишь — целый день одна? Тебя одиночество не заедает?

— Нет, — ответила Денни, даже не потрудившись сперва прожевать. — Слишком много работы. Сам видел. Мог бы подойти и помочь.

Он осклабился. У человека взрослого улыбка получилась бы саркастической. У него вышло жалкое подобие. И все же в общем и целом жалким он не выглядел. У него было ружье, он убил женщину.

Денни чуть не ляпнула, что обычно тут еще Макмуллензы живут, но вовремя прикусила язык. В свою журналистскую бытность она не раз бывала на заседаниях суда и еще тогда поняла — вся беда в том, что свидетели слишком много болтают. И выдают себя.

— За кого ты меня принимаешь? — спросил он с набитым ртом. — Хочешь, чтобы я кормил твоих лошадей и не услышал, как копы подкрадутся?

— Они же вроде в другой район перебрались, — пожала плечами Денни.

— Да. — Джек Смит постучал пальцем по транзистору в кармане. — Сегодня я уже не в Йорке. Я по пути в Мундиджонг. Рано поутру я вломился в очередной магазин и свистнул еще одежонки. И пятьсот сигарет прихватил, и печенье.

— Не может быть! — возмутилась Денни. — До Мундиджонга миль сорок. Ты никак не мог сделать этого!

— Но ведь сделал! — Джек Смит отправил в рот кусок баранины. — Сделал, потому что они так решили. Во всем виноват только я. Это же и ослу понятно, — горько рассмеялся он. — Старые курицы из Мундиджонга трясутся от страха по своим курятникам, кудахчут и держат мужей за лапки, ведь сам Джек Смит бродит рядом!

— Я не кудахчу и не трясусь от страха, а ты здесь, у меня на ферме.

— Да. Это точно. А почему ты не кудахчешь?

— Сама не знаю. — Денни задумалась. — Может, просто мы неплохо ладим. Я и ты. Может, я и сама на тебя в чем-то похожа…

— Да? И в чем же?

— Не знаю. Может, мне здесь действительно одиноко. Может, мне нравится болтать с тобой.

Ход был весьма дипломатичным и даже хитрым, но, как ни странно, Денни сама верила в то, что говорила. Эти слова находили отклик в ее душе, именно поэтому они нашли путь к сердцу Джека Смита. Он бы сразу понял, соври она ему. Слишком много лжи ему пришлось выслушать за свою жизнь, и он на уровне подсознания научился отделять ложь от правды.

— О чем будем сегодня беседовать? — спросил он.

— О твоем брате-близнеце, — предложила Денни. — Тебе дать сигарету или у тебя еще остались?

Они прикончили и баранину, и бобы, и подрумянившийся до золотистой корочки картофель. Десерта Денни никогда не готовила — берегла фигуру — и специально для Джека Смита стараться на стала — поставила на стол хлеб, и они подобрали соус с тарелок дочиста.

— У меня осталась одна сигарета. А у тебя?

— В ящике три пачки. Как насчет тех пятисот, которые ты спер сегодня в Мундиджонге? — поинтересовалась Денни, сохраняя серьезность.

— Ах да, как там они? Надо спросить мою подружку. — Он вытащил из кармана транзистор и поставил его на стол.

— Ради бога, не включай ты его! — взмолилась Денни. — Я этого не вынесу! Давай лучше чаю выпьем.

— Не любишь радио?

— Нет. Никогда не любила. Когда что-то случается, мне хочется встать и броситься на помощь. У меня такое впечатление, что я раздваиваюсь, живу сразу в двух измерениях. Возьми еще пачку. Я завтра на рынке еще куплю. — Денни поднялась и пошла к буфету. Она не стала смотреть на Джека Смита, но знала: его правая рука легла на ружье.

— Какой еще рынок? — процедил он сквозь зубы.

Денни послала пачку сигарет вдоль стола и пошла к плите. Взяла с полки коробку с чаем и открыла крышку заварочного чайничка.

— Понедельник, среда, пятница. В эти дни я вожу товары на рынок. А на что, ты думаешь, я живу?

Она редко ездила на рынок по средам. Цены по средам — слишком низкие. Но знать ему об этом не за чем.

— Завтра ты никуда не поедешь, — припечатал он. Денни принесла чайничек на стол. Джек Смит оставил ружье в покое, но дуло развернул в ее сторону.

— Ладно, — спокойно согласилась девушка и начала разливать чай. — Нет так нет, как скажешь. — Она поставила чашку с блюдцем на центр стола, куда он вполне мог дотянуться, и поглядела на него в упор своими иссиня-фиалковыми глазами. — А как нам быть с сигаретами?

— Я вполне могу обойтись.

— А я не могу. Надо бы поаккуратнее с теми, что остались. — Она села, придвинула к себе свою чашку с блюдечком, прикурила и водрузила локти на стол. — Расскажи про своего брата.

— Что ты хочешь знать про моего близнеца? — подозрительно прищурился Джек Смит.

— Он и по характеру на тебя похож? Его тоже выкидывали из школ?

Он прислонил ружье к столу и придвинул к себе чашку с чаем.

— В точку. С ним так же, как со мной, обращались. Только он еще хуже меня был. Ужасные вещи делал. А я всегда прикрывал его. Вонючий ублюдок, вот кем был мой брат.

— Был? Он что, умер?

— Нет, не умер. Еще как жив. — Джек Смит внезапно поднял глаза, словно хотел бросить ей взглядом вызов. — Я и сейчас его прикрываю, — заявил он, уставившись на Денни, будто хотел понять, верит она ему или нет.

Денни сама не знала, верить или не верить. Кстати, что там с этим шрамом на подбородке? Она никак не могла его разглядеть. Джек Смит ни разу не поднял подбородка так, чтобы свет упал на него. Может, его подбородок казался таким безвольным именно по этой причине — потому что он постоянно прятал его в ворот рубашки? Может, у Джека Смита и нет никакого шрама? Да все, что угодно, может быть. Денни хотелось дожить до того момента, когда она узнает всю правду про Джека Смита и его брата-близнеца.

— Продолжай. — Она сделала глоток и затянулась сигаретой.

— Он почти всю свою жизнь провел в колонии. И в камере. То на воле, то в камере, и так постоянно. Такой уж он, этот парень.

— А за что его все время сажали? Он действительно такой испорченный? Или на него просто вешали чужие дела? Как, например, этот взлом в Мундиджонге. И угон машины в Читтеринге…

— Нет, он и вправду много чего натворил. Много чего. Он плохой малый. Но я все равно прикрывал его. Он ведь мой брат, правда?

Денни кивнула. Джек Смит снова вошел в образ гангстера.

— А какое из его преступлений самое тяжкое? — спросила Денни. Как только до нее дошел смысл собственного вопроса, сердце чуть не вырвалось из груди. И зачем она только задала его! Он приведет их к запретной теме, той, которой надо всеми возможными способами избежать, — к убийству, настоящему убийству, а не газетному варианту о насильственной смерти в спальне маленького домика на побережье.

Но Джек Смит и бровью не повел. Он выпустил клуб сигаретного дыма в сторону лампочки на потолке и спокойно сказал:

— Убийство, которое произошло на днях. То самое, на Западном побережье. Это его рук дело.

— Господи боже ты мой! — воскликнула Денни. — Как он дошел до этого?

— Это она его довела. Она сама. Сама напросилась. Она унизила его. Она была грязной, лживой, подлой…

Денни еще ни разу не приходилось слышать из чьих-либо уст такой поток ругательств, который выдал Джек Смит, описывая Берил Ситон. С каждым словом тон его повышался. Одной рукой он раздавил сигарету, а другой ритмично и яростно долбил по столу. Пальцы побелели, глаза поменяли цвет — потемнели, стали почти черными, а взгляд — холодным, тяжелым.

Чувство фатальной неизбежности снова пришло на выручку Денни. Ей хотелось взять свой вопрос обратно, но сердце ее билось ровно, и ноги под столом не выплясывали чечетку.

Внезапно Джек Смит расслабился и откинулся на спинку стула. Руки разжались, раздавленный окурок полетел на блюдечко. Он взял другую сигарету из пачки, снова прикурил и начал рассказ, выписывая правой рукой уже знакомые балетные жесты. Сигарету он держал в левой. Даже пребывая в таком состоянии, старался не занимать правую руку — вдруг придется схватиться за ружье.

Берил Ситон, говорил он, была очень милой девчонкой. Да просто красавицей. Лакомый кусочек. Вся такая кругленькая, мягенькая, голубые глазки. И волосы кудрявые. Ей даже не надо было ходить к парикмахеру. Такие у нее были волосы. Сами кудрявились. И она всегда принимала ванну, эта Берил. Утром и вечером. И каждый раз, как в ванну лезла, мыла голову. Волосы высыхали и снова кудрявились. Правда, черт бы ее побрал, чистая правда! И постоянно белье стирала. Вся такая чистенькая, глаз не оторвать. Улыбалась все время, и в глазах — тоже улыбка. И губы особо красить не приходилось. Только чуть-чуть, слегка. Но она вполне могла и без этого обойтись.

Она была красоткой. Господи, да, красоткой. Вся такая чистенькая, а светлые волосы… такие блестящие… и это добавляло ей красоты. От нее ничем не пахло, только чистотой. Так его брат говорил.

У брата Джека Смита отродясь никаких друзей не водилось. Как только он с кем-то знакомился, новоявленные товарищи бежали от него сломя голову. Или он от них бежал. Или их отцы приходили и заявляли, что, если Джек Смит и его брат не отстанут от их ненаглядного дитяти, пусть на себя пеняют. А судьи поддакивали: «Этим мальчикам надо держаться подальше от Смита. Если их увидят в компании Смита, они сами в тюрьму попадут». Ясно? Поэтому друзей у него не было. У Джека Смита и его брата.

И с девками то же самое. Как только девки кончали, сразу говорили: «Иди домой, к своей мамочке».

Если торопились по делам, вообще внимания не обращали — даже не начинали, не говоря о том, чтобы кончить. А если были заняты и капусты — завались, то даже за деньги не хотели. «Пойди поиграй, — говорили. — Нам надо встретиться с большими парнями».

И вот в один прекрасный день появилась эта Берил Ситон. Она шла по Домейн — это в Сиднее, там, где большие деревья растут, инжир. Там еще все время девки гуляют. Только она не была девкой. Это с первого взгляда видно было. Она была милой, чистой и такой свежей. Она знать не знала, какие люди в этой части Сиднея ходят.

Да, он жил в Сиднее, когда встретил Берил!.. То есть его брат. Сюда, на запад, они совсем недавно переехали с Берил Ситон. Вот так вот.

Брат Джека Смита сидел на лавочке под большим инжиром на Домейн, а эта милашка шагала мимо. Подошла к нему и рядом села. Она наблюдала за тем, как деревья качаются, и, когда один инжир… ну, ты сама знаешь, такая маленькая коричневая штучка… упал рядом с ней, вздрогнула и вскрикнула: «Ой!» Да, прямо так, только мелодичней. И несмело улыбнулась брату Джека Смита, как будто извинялась за свою дурацкую оплошность. Натянула юбку на колени и опечалилась. И покраснела за свою глупость, потому что воскликнула «Ой!», когда инжир упал и напугал ее.

И брат Джека Смита сказал: «Все в порядке. Я тоже пугаюсь, когда они так вот падают рядом со мной». Она вздохнула и приободрилась. Потом они поболтали о парке, о том о сем. И про то, что приехал он из Мельбурна и что в Сиднее он не жил, его родственники все в Мельбурне живут. И о том, что в Сиднее так одиноко, когда все твои родственники в Мельбурне. Он не стал ей рассказывать, что сам сбежал из Мельбурна и что имя поменял и все такое.

Тут Денни решила вмешаться и прервала его рассказ.

— Значит, Джек Смит — не настоящее имя? — спросила она.

— Ясное дело. В Австралии Джеков Смитов — как овец нерезаных. Какого парня ни встретишь, как только спросишь: «Тебя как зовут?» — он «Джек Смит» отвечает, а я ему: «И я тоже».

— А как зовут твоего брата?

— Джон Смит. Вот поэтому нас все и путают. Уловила?

— Да. — Денни никак не могла сообразить, уловила она или нет.

Ей хотелось добавить себе кипятку, но она боялась прервать рассказ. Вдруг он откажется продолжить, если остановится? Джек Смит понял это и сказал:

— Я бы тоже еще чайку выпил.

Пока девушка заваривала новую порцию, он вел свое повествование. Отодвинул чашку от себя, но совсем недалеко, и не обратил внимания, а может, не захотел обращать внимания, когда Денни обогнула стол и подошла совсем близко. Ей хотелось поглядеть, есть ли у него на подбородке шрам, но она не решилась. Он мог заметить этот ее взгляд, и тогда бы все полетело к черту.

Она взяла его чашку, налила туда чаю и вернула, не глядя на него. Села на место и принялась отхлебывать из своей кружки. Оба прикурили по сигарете. Денни подумала, что он вроде бы совсем про ружье забыл.

Вышло так, что он, брат-близнец Джека Смита, рассказал Берил, как ему одиноко в Сиднее, и она призналась, что ей тоже. Правда, здесь так красиво. Как здорово, что есть этот парк и можно прийти погулять сюда. Тогда он рассказал ей, какие люди иногда в этом парке гуляют, и она была в шоке. По крайней мере, он думал, что она в шоке, но не был уверен, что она поняла, о чем он говорит. Вот такая она была. Невинная, словно цветочек полевой.

Потом они прогулялись немного, и, когда она сказала, что ей пора домой, он предложил проводить ее. Так, для разминки. Она согласилась, и он мог поклясться, что она ничего такого не имела в виду. Такая вот была девушка. Они пошли пешком в Кинемор, где она жила. У нее была маленькая квартирка в дешевом домишке, такая чистенькая… прямо как она сама. И комната у нее была странная такая. Кругом бантики. По краю кружевной занавески на окне, и над зеркалом тоже. Оно на стене висело, это зеркало. И еще там был большой диван, а в самом центре — тоже бант, здоровенный такой, голубой.

В углу стояло маленькое плетеное кресло, а в нем сидела кукла. Огромная фарфоровая кукла с копной белокурых волос. И одета она была в кружева, бантики и все такое. Он никогда ничего подобного не видывал. Но место было чистеньким. Прямо как она сама. Как эта Берил. Ну, они посидели там и поговорили: она на большом широком диване, юбка натянута на колени, а он в кресле, в противоположном углу, напротив куклы. Казалось, что в комнате их трое. Включая куклу.

Потом, когда он сказал, что ему пора, она предложила выпить по чашке чаю. И они выпили. И все время он был как в раю. Он нравился ей, этой девчонке. Она даже хотела, чтобы он остался. Он знал это наверняка, потому что до сих пор все ждали дождаться не могли, когда он уйдет. И если он не уходил, ему указывали на дверь. Или вышвыривали вон.

Ему хотелось остаться с ней, потому что он ей нравился. Такого с ним раньше никогда не случалось. А она ведь была такая милая, такая чистенькая, могла любого выбрать. Но она выбрала брата Джека Смита.

Уловила? После чая они снова пошли прогуляться, а потом она попросила его пойти с ней, потому что ей было очень одиноко и она терпеть не могла сидеть дома одна. Поэтому и куклу дома держала. Для компании.

И они вернулись. И сели на большой диван. Она начала кемарить, и брат Джека Смита обнял ее, а она положила голову ему на плечо. И уснула. Вот такие вот дела. Вот так вот все и случилось.

Брат Джека Смита никогда до этого не был счастлив. И чуть не спятил от счастья. Не важно, что он говорил, что делал, — Берил улыбалась и повторяла, как ей повезло, ведь она его нашла!

Она встречалась с ним через день, вела его к себе домой и поила чаем. Раньше такого никто не делал. Все ему пинка давали раньше. Уловила? Он о своем брате говорит, ясное дело. Так вот, этот его брат, он должен был уходить от нее в десять вечера, из-за хозяйки. Джеку это нравилось. Ему нравилось, что у нее такая хозяйка. А через день она ходила на работу. Работала на другом конце Сиднея в салоне мод. Говорила, что это очень приличное место, там одни актрисы жили и тому подобное. А она была портнихой, и, если кому надо быстренько подправить гардероб, она всегда под рукой.

И вот однажды случилась беда. Не успели они встретиться, как Берил затараторила: «Уходи и не приходи ко мне. Встретимся на нашей лавочке в Домейн в субботу. На той, на которой мы познакомились». — «Что случилось?» — спросил он.

Она объяснила, что у одной из ее клиенток возникли проблемы с парнем, за которого она собиралась замуж, и эта клиентка попросилась к ней на пару дней. Берил пожалела ее и приютила. Но друзей у себя на той неделе принимать не могла: ее гостья скрывалась от своего парня, он ее преследовал. И она перепугается, если к Берил придет мужчина. Она заставила Берил дать обещание…

Он был очень разочарован, потому что дружба с Берил стала для него смыслом жизни. Он даже на работу устроился, на фабрику. И купил себе одежды, чтобы выглядеть таким же чистым и опрятным, как Берил. И каждый день ванну принимал — не два раза в сутки, конечно, как Берил, и зубы чистил, ногти в порядок привел и волосы приглаживал водой, а не маслом.

Они стали настоящими любовниками, и она была для него всем. Он мог поклясться, что он у нее первый, потому что она ничего в этом деле не смыслила. Каждый раз, когда они садились на этот диван, она снова и снова просила учить ее искусству любви. Некоторых вещей она вообще не понимала, но ему была все равно, потому что больше никто не желал заниматься с ним любовью, и Берил ему нравилась, потому что он ей нравился. Он никогда никому раньше не нравился. Это сводило его с ума. Он поверить в это не мог. А ведь она была такой чистенькой, такой милой!

За ту неделю, пока у нее гостила подруга, он чуть с ума не спятил от одиночества. А в субботу нашел Берил на скамеечке в парке. Она велела ему отправляться домой собирать вещи. У нее уже были билеты на поезд, и они встретятся на вокзале, поедут сюда, на запад. Той же ночью.

Так вот, он решил, что Берил рехнулась. Но она стала плакать и сказала, что девчонка, которую она пригрела у себя, совершила какое-то преступление, и она, Берил, об этом понятия не имела, а теперь полиция и ее в участок таскает за то, что она прятала ее в своей квартире. Берил не могла больше жить в том месте, где ее полиция допрашивала и подозревала во всех смертных грехах. Они и на работу к ней приходили, допрашивали. И в участок водили, опять допрашивали. Она чуть не умерла. Чуть со стыда не сгорела и теперь хочет уехать. Подальше. В Западную Австралию, например, дальше уже некуда.

Что и говорить, Джеку Смиту и его брату это чувство слишком хорошо знакомо. Просто ужас, когда все в городе за тобой исподтишка наблюдают, велят тебе «убираться» или расспрашивают, где ты теперь работаешь и с кем водишься. Они понимали Берил и, поскольку у нее и билеты были, и сбережения, согласились поехать.

— Оба? — снова вмешалась Денни.

— Куда мой брат, туда и я, — ответил Джек Смит.

— Понятно.

Так они попали в Западную Австралию. У Берил было письмо к одной женщине, которая знала про домик на побережье. Стоил он столько же, сколько квартира в Сиднее, и Берил сняла его, купила другую куклу, и бантики, и рюшечки, в общем, сделала из него конфетку. Правда, в кухне и в гостиной мебели не было, а в коридоре — только линолеум. Но вторую комнату, в задней части дома, она украсила кружевами, бантиками, оборочками и типа того. Такими Берил видела спальни. И ванная была что надо. Миленькая такая. Не стала бы она снимать дом, если бы в нем была плохая ванная. С горячей водой, белой ванной, вся плиткой выложена.

Берил сразу же получила в Перте такую же работу, как раньше, — портнихой в том месте, где богатые дамочки останавливались. В том отеле еще и парикмахер был. Джек и его брат-близнец тоже на работу устроились, на фабрику в Мидленде. Только вот Берил не разрешила им жить у нее, а ездить к ней через день было очень неудобно. Особенно если учесть, что в десять надо уходить. Хозяйки теперь у нее не имелось, но оставались соседи. Она не могла себе позволить прослыть нереспектабельной дамой.

Ну, брат Джека Смита, само собой, согласился. А что ему оставалось? Он ведь теперь жить без нее не мог. Берил стала для него всем. Она была единственным человеком, которому он нравился. Она никогда его не обижала, никогда не шла наперекор. Все, что он ни делал, она одобряла. И улыбалась, когда видела его. Даже если он уставал и ворчал, она не брала в голову. Просто улыбалась… и кожа у нее блестела, чистая такая, и блестящие волосы вокруг головы кудрявились. От одежды пахло так, как будто ее только что постирали и погладили.

Он никогда не ворчал на нее, иногда, правда, жаловался на свою работу и на товарищей тоже. Они, как раньше, отворачивались от него и издевались над ним. Но он не увольнялся. Из-за Берил. Он встречался с ней через день. И все чаще подумывал жениться на ней, чтобы не расставаться никогда. Он с ума сходил, когда не видел ее и когда надо было в десять уходить — тоже.

А в прошлую пятницу все полетело к чертям собачьим.

Джек Смит замолчал. Денни видела, как у него на шее кадык перекатывается.

— Послушай, Джек… не надо рассказывать, если это так больно.

Денни с самого начала поняла, какая она, эта Берил, на самом деле. И ей все время хотелось остановить его, предостеречь, как будто ничего еще не случилось, как будто он ничего еще не знает. Ее так и подмывало крикнуть: «Не будь дураком, Джек! Тебя ждет ужасный удар». Она не верила в существование близнеца. Джек Смит придумал его как выход из положения, как отдушину. Может, просто для компании, как Берил, которая держала белокурую куклу в кружевах и бантиках. А Денни — ферму.

— Я расскажу тебе. — Джек Смит сглотнул. — Ты просила, и я расскажу. Это не со мной, это все с моим братом случилось. Но мы с ним как одно целое. Чувствуем одинаково. Уловила? У близнецов всегда так. Ты чувствуешь то же, что и он. — Глаза его снова потемнели, а тонкие длинные пальцы, казалось, готовы были переломать друг друга, потому что больше ломать нечего. — Мой брат получил на фабрике деньги, и был у него там один приятель. Черные волосы, голубые глаза, которые постоянно следят за тобой… Он и говорит: «Зачем тебе бабки, браток? Разве эта шлюшка с побережья тебя не содержит?» У брата в голове помутилось, потому что он понятия не имел, что кому-то известно про него с Берил… И ему не понравилось, что парень назвал ее шлюхой. Глаза его кровью налились. «Что ты имеешь в виду?» — спросил он. А тот парень загоготал, мерзко так: «Эта девчонка, она, как я слышал, любительница поразвлечься с уродцами. Только психи к ней ходят…»

По мере приближения к концу рассказа голос его все больше садился, будто его душил кто. В каждом звуке, в каждом жесте, в выражении лица — агония.

— Я не ударил его. Не смог. Он был намного крупнее меня… — Наконец-то Джек Смит забыл про своего брата-близнеца и стал говорить от первого лица. — Всегда так. Я не могу никого ударить. И меня втаптывают в грязь. Они всегда крупнее меня. Если я стукну, меня насмерть забьют. Я пошел к ней домой. Пешком пошел. Всю дорогу пешком шел. Иногда бежал. Не мог автобуса ждать. А потом уже ни о каких автобусах думать не мог. Я весь вспотел и вымазался. А горло от жажды чуть не лопнуло. Но я не мог думать ни о чем, как только добраться до нее, такой чистенькой, с сияющей кожей и блестящими чистыми волосами. Белокурые такие волосы, как у младенца…

Джек Смит заплакал. Всхлипывал и всхлипывал, но продолжал свой рассказ. Навалился грудью на стол; глаза — на уровне глаз Денни, во взгляде — отчаянное желание открыться ей полностью. Пусть жалкий, но зато честный. Уголок рта начал подрагивать.

— И я пришел туда. Она сказала, что от меня воняет. Сказала, что я грязный и от меня пахнет потом. Я спросил, о чем это тот парень толковал, и она сказала… она сказала… «Да. Ты все равно когда-нибудь узнал бы. А за что, по-твоему, ты мне нравился? За то, что ты большой, красивый и сильный?» И она захохотала. Захохотала, говорю тебе, прямо мне в лицо. И красота ее куда-то подевалась. И она уже больше не была милой чистенькой девочкой. Она оказалась самой грязной…

— Знаю, — поспешно выпалила Денни. — Не говори больше ничего, Джек. Я понимаю.

Она понимала Джека Смита даже лучше, чем он сам себя понимал. В этом жестоком мире, где его обижали и унижали, нашелся всего один человек, который полюбил его. И у этой женщины, которая любила его, был пунктик. Извращенка, одним словом. Она любила его потому, что презирала. Она призналась ему в этом, и он убил ее.

Денни уперлась невидящим взглядом в свою пустую чашку.

В бытность репортером она считала, что слышала все грустные истории мира, что знает все о зле, грехах, жестокосердии, жадности и подлости людской, о том, с каким грузом на сердце старики сходят в могилу. История Джека Смита оказалась самой жалостливой. Что он сказал, когда пришел к ней в первый раз? «Я три дня ни с кем не разговаривал. Чуть с ума не сошел в этом буше наедине с собой. Я уже и с коровой был рад поболтать, так приперло».

В Берил он нашел спасение от одиночества, а она в нем — грязного, неотесанного бандита, достаточно странного с виду, чтобы удовлетворить ее извращенные потребности. И она призналась ему в этом. Глаза его налились кровью, а стальные пальцы, которые могли бутылочную крышку без труда согнуть, вонзили нож в ее грудь, такую белую, гладкую, чистую и душистую…

Джек Смит больше не сказал ни слова. Он лежал грудью на столе, дыхание его стало прерывистым. Денни ушла в себя и сидела, уставившись на кончик сигареты. В этот момент она была на волосок от гибели, но не знала этого и никогда не узнает. Джек Смит чуть не пристрелил ее, желая в ее лице отомстить всем женщинам, которые обижали и унижали его. Налитые кровью глаза Джека Смита видели перед собой Берил с маленькими, ровными, как у куклы, зубками. Или как у ребенка. Он начал задыхаться, в голове стоял туман, глаза закатились, на губах выступила пена.

Денни ничего не замечала. Она думала о том, что Джек Смит рассказал ей чистую правду. Она видела однажды в суде подобную Берил Ситон, такую же белокурую невинную девочку, чья история порока потрясла воображение даже видавших виды судей.

В реальность Денни вернул странный звук: Джек Смит отбивал чечетку под столом.

Забытая сигарета обожгла ей палец, и она бросила окурок в блюдце.

— Господи! — воскликнула девушка. — Ты что?

От падения Джека Смита спасло только то, что он навалился грудью на стол. В глазах — пустота. Рука, в которой он держал сигарету, била по столу. Ноги долбили по полу. С нижней губы стекала пена.

— Господи! — прошептала Денни.

Стоило ей подняться, как в его глазах появились проблески мысли, рука на столе и ботинки — ботинки Макмулленза — почти прекратили безумную пляску. Он глубоко вздохнул, медленно поднял руку, будто она весила не меньше тонны, и вытер рукавом губы.

— В чем дело? — резко бросила Денни.

— Ни в чем, — измученно проговорил он. — Ни в чем. Я спать хочу. Господи, как же я спать хочу. Я хочу лечь поспать. — Он внимательно поглядел на пол, будто искал что-то. С огромным трудом поднялся со стула, стул со стуком упал на пол. Правая рука потянулась к ружью и неуклюже вцепилась в него. — Надо взять это… — прохрипел он, сделал несколько шагов и повалился на колени.

Денни следила за ним как завороженная. Медленно, словно в кино, Джек Смит завершил падение. Ружье легло рядом, правая ладонь — на ствол.

— Просто поспать, — пробормотал он. — Просто поспать.

Денни пришло в голову, что эти слова он произнес уже во сне. И еще — это у него болезнь какая-то. Она не видела, как все началось. Но случилось что-то такое, над чем он был не властен.

Казалось, худшее осталось позади. Ей надо только открыть дверь и убежать. Через минуту, когда он совсем заснет, ей надо просто наклониться и взять у него ружье. Он станет беспомощным раз и навсегда. И надо прихватить ружье с собой, когда она побежит. Иначе, когда она вернется с помощью, он забаррикадируется в доме с оружием, если, конечно, выйдет из этой странной спячки. «Хотя с одной пушкой против полиции делать нет чего», — подумала Денни.

А вдруг он выйдет из дому и заляжет в саду? Она не имеет права подвергать опасности жизни других людей. Конечно, помощь может подождать до утра, но как она тогда польет растения и накормит своих питомцев, если Джек Смит выберется из дома и его не смогут сразу найти? Он подстрелит ее, словно бутылку на заборе, как бы выразился Бен.

Нет, растения и животные тоже не должны пострадать. Да уж лучше она сама под пули ляжет, чем увидит, как жаркое солнце губит плоды ее многолетнего труда.

Денни стояла и смотрела на Джека Смита. Его правая рука сжимала ружье, указательный палец — рядом с курком.

Она не сможет забрать у него ружье и сбежать, так ведь? Если она потянет, палец может застрять. И он проснется.

Денни не собиралась бежать и придумывала себе всякие отговорки. Он лежал на полу, глаза закрыты, жилка на сонной артерии ровно подрагивает. Спит, словно пьяный. И все же она не собиралась бежать.

Когда он упал на пол, она сказала себе: «Все, он проиграл. Готов. Обречен». Если она, Денни, сбежит, то Джек Смит — мертвец. Если она сбежит — на шее у него затянется веревка.

Поэтому Денни не собиралась убегать. Пусть кто-нибудь другой затянет у него на шее петлю. Только не Денни Монтгомери.

До сих пор она справлялась с ситуацией, остается дойти до конца. Она понятия не имела, каков будет этот конец, но он должен быть логичным и, если можно так выразиться, окончательным. Ей хотелось, плакать, потому что она прекрасно понимала, что попала в собственную ловушку — не Джек Смит ее тут держит. Но слез не было.

«Надо провести телефон прямо на следующей неделе, вот что, — сказала она себе, достала из его пачки сигарету и прикурила. — Почему я не могу сдвинуться с места? Почему не могу ничего предпринять? Все дело в моих куриных мозгах… Бен знал бы, как поступить. Он бы не стал ждать. Сестренки связали бы этого Джека Смита или еще что придумали». Да уж, Монтгомери в чрезвычайных ситуациях голову не теряют. Непременно соберется семейный совет. «Конференция за круглым столом» — так называла его мама. Все будут говорить наперебой, выдавать советы и рекомендации.

Такое случалось перед каждым Рождеством, когда принималось решение, у кого встречать праздник, кто что принесет и кого приглашать. Перед свадьбами и крестинами тоже. Каждая лучше других знала, что нужно делать, убедить никого ни в чем было невозможно. Надо, правда, признать, что у двух или трех сестер точка зрения всегда совпадала и оставшимся приходилось смириться. Джерри редко участвовала в подобных сборищах — просто являлась на торжество в последний момент. А вот Викки, Теодора и Мэри — не такие. Они никогда ни от чего не отлынивали. Чуть что, сразу хватались за телефон и начинали обзванивать все семейство.

«Слава богу, — подумала Денни, пересмотрев свое прежнее решение о том, что на такой вот случай, когда у тебя в кухне на полу лежит убийца, надо обязательно иметь под рукой телефон. — Слава богу, что у меня нет телефона».

Джек Смит вдруг открыл глаза и пощупал ружье, убеждаясь, что оно никуда не делось.

— Ты что тут делаешь? — спросил он.

— Смотрю, как ты спишь. Еще чаю хочешь?

Он проспал всего минут пять или шесть. Денни убедила себя в том, что не убежала только по одной причине: подсознание подсказывало ей, что сон его ненастоящий или, по крайней мере, не слишком глубокий и что, попытайся она удрать, непременно получила бы дробь в спину. Ее вполне удовлетворило такое объяснение. Все сводилось к тому, что у женщин очень развито подсознательное чутье и к нему надо прислушиваться. Будет что рассказать. Если она доживет до этого момента.

Денни пришло в голову, что если она доживет, то у нее есть шанс предстать перед родственниками и знакомыми настоящей героиней. Мысль эта доставила ей удовольствие, поскольку все ее сестры чего-то добились в глазах общественности — удачно вышли замуж, написали книгу, ходили на войну… Вскоре и Денни сможет к ним присоединиться. Женщина, не спасовавшая перед лицом смерти. Как бывший репортер, Денни чувствовала, что из этой фразы вышел бы неплохой заголовок.

— Да, я бы выпил еще чашечку. — Джек Смит начал медленно подниматься.

Денни пошла к плите и сгребла угли. Вывалив старую заварку в ведро под раковиной, достала из буфета чистые чашки с блюдцами. Грязные убрала со стола и поставила в раковину. К тому времени Джек Смит уже сидел на своем стуле, а чайник вовсю кипел.

Пока Денни проделывала эти нехитрые процедуры, никто из них ни слова не произнес.

Денни поглядела на Джека Смита. Цвет лица землистый, вид сонный, а так — все в норме. У него явно случился приступ какой-то болезни. Эпилепсия, может быть. В глубине души Денни снова зашевелилась жалость. Ружье вернулось на свое прежнее место у стола. Отчего-то девушке казалось, что Джек Смит понятия не имеет, что здесь произошло за последние четверть часа. Он вел себя так, будто и не лежал на полу, будто не покидал своего стула.

— Да, такая вот история, — бесцветным голосом проговорил он, придвигая к себе чашку с чаем. — Мой брат-близнец убил ее. Он не хотел, но она сама напросилась. И он ни о чем не жалеет… это он мне так сказал. Она сделала с ним такое, что до этого ни одна киска не делала. И теперь уже она никогда никого не обидит.

— Значит, он сбежал, а ты его прикрываешь. — Этими словами Денни признавала, что они снова вернулись к теме брата-близнеца. Она сидела перед своей чашкой чая и думала: сколько же литров этого напитка она уже заварила для Джека Смита?

Он вытряхнул сигарету из пачки, которую Денни оставила на краю стола. Все движения его были какими-то скомканными, неуверенными, будто он не мог определить расстояние до предметов. Нащупывал вещи, словно слепой. И зевал не переставая.

— Ага, так и есть. Я его прикрываю, — монотонно пробубнил он.

— Ты любишь своего брата? Ничего с ним не случится?

— Ничего с ним не случится. Господом клянусь, я пригляжу за тем, чтобы с ним ничего не случилось.

— Не случится, — заверила его Денни. — Я тоже за этим пригляжу. Только не теперь, когда они передают по радио весь этот бред насчет краденых машин и взломанных магазинов, насчет Йорка и Читтеринга. И сигарет, которые украли в Мундиджонге.

Джек Смит поглядел на нее ничего не выражающим взглядом, и Денни поняла, что он слишком устал и ему все равно.

Допив, Джек Смит поднялся, взял ружье и запихнул пачку с оставшимися сигаретами в карман. — Думаю, тебе лучше съездить утром на рынок, купить сигарет, — промямлил он. — Да, думаю, так лучше будет.

— Неплохая идея, — равнодушно согласилась Денни.

— Я могу пробыть здесь еще некоторое время. Нам нужно кое-чем запастись. Тебе и мне.

— О’кей, — сказала Денни и потом добавила: — Я позабочусь о тебе, Джек, некоторое время. Тебе нужна забота.

Он повернулся к ней спиной и побрел к двери. Медленно открыл ее, как будто створка была очень тяжелой и ему уже до смерти наскучило открывать и закрывать двери.

— Ты должна пообещать кое-что, — оглянулся он на пороге. — Ты должна пообещать, что никому про меня не расскажешь. Поклянись именем Бога. Если они найдут меня, то и моего брата тоже найдут.

— Обещаю, — кивнула Денни. — Я никому не скажу про тебя, Джек. И про твоего брата.

— Да уж, лучше тебе не делать этого. — В его голосе зазвучали прежние угрожающие нотки. — Сегодня я устал, но до завтра отдохну. И буду наблюдать. Никого с собой не приводи, у меня есть ружье, видишь ли… — Он помолчал немного. — Не забывай про ружье. И еще я могу пустить в этот дом красного петуха. Он же весь деревянный. Да и буш как листок бумаги вспыхнет. Я думал об этом сегодня, но ведь мне надо с кем-нибудь разговаривать. Но никого с собой не приводи. Я ни с кем больше говорить не желаю, только с тобой.

— Не приведу, Джек. Не волнуйся. За всю свою жизнь я еще ни разу свое слово не нарушила. Я привезу тебе целую кучу сигарет. И газеты. А ты можешь приглядеть за домом в мое отсутствие.

— Ага, — погладил он ствол ружья. — Это я могу. Пригляжу за домом. У меня ведь есть ружье.

— Я рано поеду. Но сначала надо покормить и напоить животных и растения полить.

— О’кей. Можешь сделать это. Я тебе разрешаю.

Ветер, который поднялся днем, совсем стих, и, пока эти двое сидели на кухне, снаружи стояла гробовая тишина. Денни чувствовала эту тишину сквозь открытое зашторенное окно. Сама того не подозревая, она ждала какого-нибудь звука, который нарушит безмолвие. И молила Бога, чтобы этот звук не оказался свистом. «Только не Бен… только не Бен…» — повторяло ее сердечко. Как странно — он сказал, что свистнет, когда придет, и Джек Смит выбрал тот же самый сигнал.

Теперь, когда Джек Смит стоял в дверях, на улице начал подниматься восточный ветер. Было слышно, как он играет верхушками далеких деревьев, несется по долине; голос его крепнет, становится все громче и громче, и вот он уже напевает в буше Денни.

Ветряная мельница заскрипела и завращалась с новой силой.

— Что это? — Джек Смит испуганно вскинул ружье.

— Мельница, — объяснила Денни. — Я забыла ее выключить. Пойдем поможешь мне. Подержишь лампу.

Она поднялась и направилась к двери, ведущей на заднюю веранду, сняла с крючка лампу, вернулась на кухню за спичками. Он стоял на том же месте — ружье направлено на Денни — и покачивался, будто спал на ходу.

— Пошли, — повторила Денни. — Посветишь мне. Она снова вышла на веранду, подняла стекло и зажгла лампу. Пол веранды прочертила тень с ружьем. Джек Смит проскользнул в дверь и захлопнул ее — не хотел рисковать, не хотел, чтобы его увидели. Значит, мозги еще не совсем спеклись.

Денни протянула ему лампу. Он взял ее и пошел следом за девушкой: лампа в одной руке, ружье в другой.

— Освещай себе путь. Я и так дорогу знаю. Тут рядом.

Ночь выдалась безлунная. Яркие звезды проливали на землю немного света, однако его явно не хватало. Луна не скоро взойдет, не раньше чем через час.

Почему бы ей не сбежать прямо сейчас? Кругом тени… В своем воображении она уже бежала — спотыкаясь, задыхаясь, падая, каждый сухой сучок своим треском выдавал ее. Колени у Денни не дрожали, но она чувствовала, что стоит ей побежать — обязательно задрожат. Ноги предадут ее. И она рухнет на землю, как загнанное животное. Кроме того, ей было ужасно жаль Джека Смита. Как ребенка, который заблудился в темноте и которому нужна ее помощь.

— Свети сюда. Я тебе покажу, как выключать мельницу. Поворачиваешь здесь, видишь? Опускаешь ручку и заводишь ее под крючок. Может, ты когда-нибудь сделаешь это за меня, Джек?

Она дала ему старое одеяло с плетеного кресла на веранде, потому что из-за восточного ветра ночью могло сильно похолодать. Он молча взял его и поплелся к сараю, ружье под мышкой.

Денни зашла в дом и заперлась на все замки. Вымыла посуду, брякая тарелками, отказываясь думать.

Пребывая в прострации от свалившейся на нее усталости и жалости, девушка поняла наконец, что играет роль, словно на подмостках театра. Принимая у себя Джека Смита, убийцу, она наслаждалась драматизмом ситуации. Она видела себя героиней. В глазах Бена загораются обожание и восхищение — вместо обычных раздражения и терпимости. Вечно шумящие сестры замолкают, потрясенные тем, что Денни перехитрила, переплюнула, обошла их — Денни, эта заблудшая овечка!

В голову пришла незваная мысль: она не сбежала, когда представилась такая возможность, только потому, что ей не хватило храбрости. Когда он без сознания лежал на полу… И там, на улице, в темноте… Оказывается, никакая она не отважная, не сорвиголова, не быстроногая, не находчивая. Никакая она не героиня. Она позволила жалости взять верх над храбростью. Ведь так намного легче.

«Денни у нас тугодумка, — повторял ее отец. — У нее не хватит сообразительности даже от дождя спрятаться». У нее не хватает ума даже за жизнь свою бороться.

Из-за этого самобичевания Денни и думать забыла о душераздирающем рассказе Джека Смита, истории его деградации, отчаяния и падения. Жалость к нему сменилась жалостью к себе самой.

Заперев все окна и двери, Денни, как и прошлой ночью, легла не раздеваясь в гостиной на диване. Лежала и смотрела на звезды через окно и ждала, когда они погаснут, изгнанные рассветом, который начнет пробираться сюда из-за холмов. Тогда она сможет встать, собрать дозревшие абрикосы и помидоры, напоить и накормить зверей и птиц, сложить коробки с фруктами и яйцами в фургончик и поехать на рынок. Если припадок Джека Смита действительно был эпилептическим, то спать он будет крепко и долго.

Почему она не воспользуется шансом прямо сейчас?

— Одному Богу известно, — простонала Денни.

Глава 4

В то утро у Денни не было времени раздумывать над тем, проснулся ли Джек Смит и отпустит ли он ее, как обещал, на рынок. Солнце уже вовсю освещало сад. Девушка откинула одеяло и понеслась в ванную, открывая по пути двери. «Чертовы замки! — взбесилась она, поворачивая ключи. — Какого черта я вообще запираюсь?»

Было время, когда Денни решила, что ругаться женщинам не к лицу. Но поскольку в моменты стресса все же надо было как-то спускать пар, она приняла для себя слово «черт». Однако менее крепкие богохульные словечки незамеченными прокрались в ее повседневную речь — их она, сама того не подозревая, нахваталась в период своего немного нелепого замужества.

Слово «черт», время от времени перемежавшееся с призывами к Всемогущему, сопровождало Денни все утро: пока она принимала душ, одевалась, красила губы, кормила птиц и выпускала их погулять, кормила и доила Рону, кормила и поила лошадей, включала поливалки на огороде. С папоротниками Денни вчера переусердствовала, поэтому сегодня оставила их в покое.

Она заперла все цистерны, потому что не хотела, чтобы Джек Смит устроил тут оргию с драгоценной влагой. Если захочет пить, пусть пьет из поливалки.

Поскольку он не вышел помочь, когда Денни грузила коробки в фургон, она решила и дом запереть. Если захочет есть, пусть сырыми яйцами довольствуется или зелеными овощами. Что он за мужик… мужик или мальчик, кем бы он там ни был… если позволяет женщине таскать тяжести. «Знает ведь, черт побери, что я еду только ради его сигарет!» — метала гром и молнии Денни. Она проспала рассвет. Это все он виноват! А теперь еще заставляет ее работать грузчиком!

Вот в таком настроении пребывала Денни в ту жаркую летнюю среду. Гнев изгнал из ее сердца и страх, и жалость. Она полностью отдалась своей обиде. Совершенно измотанная, вывела фургон к воротам и понеслась по дороге, ни разу не оглянувшись. Вперед, вперед, к Каламунде!

Денни свернула направо, решив заехать в магазин на Крыжовенном холме.

Барнз, владелец магазина, поливал из шланга ярко освещенную солнцем площадку перед входом, пытаясь прибить пыль.

— Не надо заезжать ко мне, — выкрикнула Денни. — Я сама заберу товары по пути домой. Оставьте заказ на тропинке, ладно?

— Ладно, Денни. Что-то ты сегодня припозднилась. Не часто ты по средам на рынок ездишь.

— Сегодня особенный день.

— Я собирался заглянуть к тебе, привезти кое-что да проведать, как ты. Маки все еще в отъезде?

— Вернутся на следующей неделе. У меня все в порядке. Спасибо вам! — Она нажала на акселератор, помахала правой рукой, высунув ее в окно, и подумала: «Я только что спасла тебе жизнь, Барнзи, но ты никогда об этом не узнаешь».

Тут ее словно током ударило. «Господи! Что я делаю? Я совсем с ума сошла, что ли?» Она же могла остановиться и рассказать обо всем Барнзу. Могла воспользоваться его телефоном… Почему она этого не сделала?

Машина неслась со скоростью пятьдесят миль в час, и Денни сбросила обороты. Фургон медленно пополз вдоль дороги. Через минуту она уже будет в Каламунде. Заберет газеты и письма. Там и полицейский участок есть. Эти конные полицейские наверняка получили приказ из Читтеринга и теперь идут по горячему следу в Йорке и Мундиджонге за крадеными машинами и наворованным из магазинов добром. Не говоря уже о пяти сотнях сигарет.

Надо не забыть купить сигареты.

При воспоминании о Читтеринге, Йорке и Мундиджонге ирландская кровь Денни вскипела. Да его там даже не было! Может, Джек Смит и совершил убийство, но машин он не крал и магазины не обворовывал. По крайней мере, не в Читтеринте, Йорке и Мундиджонге.

Она уже ехала по Каламунде. Еле вписалась в опасный поворот и остановилась у главного магазина. На информационной доске висела газета с заголовком: «ЧЛЕНЫ ПАРЛАМЕНТА ВСЮ НОЧЬ ПРОСИДЕЛИ НАД ЗАКОНОПРОЕКТОМ». Денни прочитала заметку, не выходя из фургона.

«Это все, на что они способны, пока я бьюсь за жизнь в одиноком доме в Холмах», — подумала она.

Девушка пришла к выводу, что действительно ведет битву — не физическую, а психологическую. Она победила Смита своей выдержкой. Это наверняка стоило ей нескольких килограммов веса. Все к лучшему.

В один прекрасный день она вспомнит и обдумает весь тот ужас, который ей пришлось пережить. Припомнит то, как мир рухнул и ноги затряслись, когда она увидела Джека Смита на веранде, с ружьем в руках. И долгие часы у опушки, желание сбежать и страх, всеобъемлющий страх. Она непременно подумает об этом когда-нибудь. Только не сейчас. Пока еще ей становится плохо от одной мысли об этом, а впереди у нее долгий путь, и она не может позволить себе быть слабой. Чего ради ей погибать в аварии, раз уж она сумела выжить в компании Джека Смита?

Только теперь, сидя в машине и разглядывая заголовок, Денни полностью осознала, что опасность наконец осталась позади. Она была жива и свободна, но никак не могла поверить в это. Все происходило словно во сне, было каким-то нереальным. А события последних сорока восьми часов — и подавно.

Она не вышла у магазина на Крыжовенном холме только потому, что никак не могла вырваться из круговерти, в которую попала с самого утра, сбавить обороты, остановиться и подумать.

Однажды на охоте Бен сказал ей: «Ты не способна остановиться и подумать, Денни. Тянешь спусковой крючок, как будто не мозг руководит, твоими пальцами. Если хочешь научиться метко стрелять, надо головой думать, научиться вычислять, что твоя жертва предпримет в следующий момент, хорошенько прицелиться и…» Он хотел объяснить, что Денни действует слишком импульсивно. Задним умом она всегда была гораздо сильнее.

Теперь она собиралась последовать совету Бена и тщательно обдумать свои дальнейшие действия. Любой промах может привести к катастрофическим последствиям.

Прежде всего — ферма. Если Джека Смита загнать в угол, он может запросто спалить ее. Восточный ветер еще не стих, а ферма находится на самом краю лощины — огню будет где разгуляться. К тому же она еще и цистерны с водой запечатала. Сердце у Денни упало. Зачем она это сделала? Теперь вода льется только из разбрызгивателей на огороде. Полиция наверняка не потащит за собой пожарную бригаду из Каламунды. Только фермеры знают, насколько опасен пожар в буше, полиции до этого нет никакого дела. У них совсем другая задача. Лишь такие люди, как Бен Дарси, понимают, что человек скорее сгорит сам, чем согласится смотреть на то, как гибнет в огне творение его рук.

Денни тоже это понимала. Сад, грядки с бобами и салатом, две лошади и птица стали ей дороже жизни — они олицетворяли бессмертие ее духа, были воплощением ее мечты.

И Бен знал об этом.

Однажды пожар спустился к нему с холмов по оврагу. Бен метался среди падающих деревьев, спасая своих лошадей, коров и овец, выпуская из плена птиц. Лопатой и ветками сбивал огонь с ограды, сараев, конюшен. Бен, такой медлительный, такой неповоротливый, носился, словно ошпаренный, и ни разу не остановился и не задумался над тем, какая угроза нависла над его собственной жизнью. Он должен был спасти свое хозяйство, своих животных. Только это имело значение.

Такие вот мысли молнией пронеслись в голове Денни, пока она сидела в машине у магазина в Каламунде. Надо спокойно все обдумать.

Способен ли Джек Смит на такое? Вчера он угрожал ей именно огнем. Днем парень этого делать не станет — он ведь там совсем один. И ему надо с кем-то разговаривать. Ему нужна Денни. Да, решила девушка, он будет ждать, пока она не вернется домой с сигаретами.

А вдруг кто-нибудь приедет на ферму? Как он поведет себя, если увидит полицию?

«Ловить Джека Смита лучше всего вечером, — подумала Денни. — И ветра тогда не будет — с огнем легче справиться. Нельзя рисковать жизнью местного хозяина магазина и полицейского. Не надо им туда ходить. Начнем с того, что Джек Смит может элементарно подстрелить их на подступах к дому. Нет. Играть надо очень аккуратно».

Она выбралась из машины. В магазине не было ни души, если не считать Анну Шиди, молоденькую продавщицу, которая радостно улыбнулась, увидев Денни:

— Привет. А мы тут все думаем, как ты там… В курсе, что позавчера полиция прочесывала местность?

— В курсе, — кивнула Денни. — Газеты для меня есть?

— Есть, и письма тоже. — Анна нырнула под прилавок и выудила из его недр скрученные в рулон газеты. — Вчерашние и сегодняшние. Письма — внутри.

— Спасибо, — поблагодарила Денни, забрав сверток. — Большое спасибо. — Она колебалась, глаза ее потемнели и превратились из фиалковых в ярко-синие. — Мистер Росс у себя?

Мистер Росс был владельцем магазина, и Анна сказала, что его нет на месте.

— Только после обеда приедет. Повез товары и почту в Пайсис-Гулли. Передать что-нибудь?

— Не-ет… — протянула Денни. Потом уже более решительно покачала головой. — Нет, передавать ничего не надо.

Она не двигалась с места, и худенькая двадцатилетняя Анна, с прямыми светлыми волосами и конопушками, удивленно смотрела на нее. Наконец Денни судорожно вздохнула и зашагала к выходу, но на полпути повернула обратно.

— Ой, я забыла кое-что, — затараторила она. — Мне сигареты нужны. Блок «Спешиал». У вас есть?

Анна Шиди расслабилась. Вот, значит, в чем причина колебаний Денни — старалась припомнить, что же еще она купить хотела. Денни всегда была такой. Анна даже вспомнить не могла, сколько раз эта чудаковатая покупательница резко разворачивалась на дороге, не сбавляя скорости и совершенно не заботясь о наличии других машин, только потому, что забыла что-нибудь взять. «Дурная голова покрышкам покоя не дает», — не раз говаривала Денни. Мистер Росс всегда соглашался с ней. «Твоя голова — угроза и покрышкам, и жизни. Нельзя так резко поворачивать, Денни», — не раз повторял престарелый пухленький мистер Росс, носивший очки. Сам он всегда водил свою развалюху очень аккуратно — не ездил, а плавно перетекал от дома к дому, от сада к саду. «Никогда так больше делать не буду, — обещала Денни. — Клянусь вам!» И снова на полной скорости вписывалась в поворот, а в ответ на все предупреждения опять клялась и божилась больше так не делать.

— Если мне что-то еще понадобится, я загляну вечером на обратном пути, — сказала Денни и, взяв протянутый блок, развернулась к выходу. — Мне пора. Я и так ужасно опаздываю…

— Не гони с холма, Денни, — крикнула ей вслед Анна, перегнувшись через прилавок.

— Ладно, — последовал обычный ответ.

Анна Шиди покачала головой, услышав, как Денни хлопнула дверцей фургона и рванула с места.

— Когда-нибудь она до смерти доиграется, эта девчонка. Точно говорю! — пробормотала молоденькая продавщица. Она вовсе не о Джеке Смите думала, потому что ничего о нем не знала. Она думала о выбоине на дороге, бегущей вокруг Крыжовенного холма.

Однако в то утро Денни не гнала как угорелая. Она пыталась думать. И зачем только мысль о пожаре вообще посетила ее? Если бы она об этом не вспомнила, то и не волновалась бы. Она даже чуть было не повернула назад, домой, — ей захотелось взглянуть на свою ферму. Даже заезжать не будет, издалека посмотрит, от подножия холма, на котором стоит магазин Барнза, только и всего. Просто убедится, что дыма нет. Но Денни сразу отклонила эту затею. Не может же она весь день проторчать под магазином. А если соберется ехать на ферму, нужна веская причина. Он не ждет ее до заката. Ни одна причина, которую она могла придумать, не прозвучит убедительно для человека в бегах. Только последний дурак не проявит бдительности.

Денни медленно продолжала свой путь. Отчего-то ей совсем не хотелось на рынок. Как только она туда доберется, надо будет принимать решение. Ноги сами сбавляли скорость. Они думали за нее, растягивая путешествие. Сегодня она ехала медленно.

Денни старалась выбросить из головы мысль о лесном пожаре. И внезапно она нашла выход: стала размышлять над историей Джека Смита.

Как такой прожженный парень поверил Берил Ситон? Он ведь должен быть крутым, после всех этих колоний и камер. Но он не выглядел ни крутым, ни прожженным. Он был похож на мальчишку. В газетах писали, что ему двадцать три. Денни сказала бы — шестнадцать или семнадцать. Почему он так выглядит? Как маменькин сыночек, только одежду бы ему сменить. И эти странные холодные глаза. Такие старые на столь юном личике…

Господи, какой же он жалкий в этом огромном пиджаке и ботинках Макмулленза! Худенький бледный малыш. И непослушный вихор все время на лоб спадает. У Денни сердце сжалось, когда она вспомнила, что вчера он смочил и пригладил волосы, перед тем как явиться к ней на ужин. Тот факт, что он пришел с ружьем, на время вылетел у нее из головы. Она помнила только о глупой мамаше да жестоком отчиме с железным прутом в голосе, а про пальцы, которые могли скрутить бутылочную пробку, и про зубы, способные согнуть монетку, забыла.

«Всю жизнь ему не везло», — подумала Денни, выруливая на главную магистраль, ведущую к рынкам «Метрополитен». Она даже не заметила, как пересекла мост и въехала в город.

По средам на рынке не было такого ажиотажа, к тому же она сильно опоздала. Часы на приборной доске показывали десять тридцать. Денни свернула к обочине и по привычке поглядела по сторонам в поисках рыцаря. Так и сидела, положив руки на руль и уставившись в ветровое стекло.

Не прошло и пяти минут, как Тони Манигани слез с пирамиды из ящиков с овощами и коробок и подошел к ней. Тони прекрасно понимал, что она ждет помощи, но сделал вид, будто случайно проходил мимо.

Денни не помнила фамилию Тони. Два года назад они сидели рядышком на мешках с бобами и наблюдали, как их товар уходит по такой цене, что лучше было его выбросить. У Тони слезы на глаза навернулись, а Денни ругалась, но слово «черт» при этом не употребляла. Даже в минуты горького отчаяния она никогда не выражалась в присутствии мужчин, не говоря уж о рыцарях рынка. Ей хотелось верить, что все эти Тони, Бенито и Альфонсо считают ее «леди». Именно по этой причине она всегда одевалась и красилась «не для рынка» — в таком виде ящики с фруктами и мешки с бобами не разгружают.

В тот день Денни и Тони стали друзьями. Сблизило их горе, У Тони болел ребенок, и Денни пошла навестить девочку. Жена Тони прожила двадцать лет в своей общине, ни слова по-английски не знала. Маленькая черноволосая дочурка с черными, словно две смородинки, глазами и золотыми серьгами-кольцами мучилась от боли в ушах. Денни отвезла ее к врачу, купила капли по рецепту и сама их ей закапала. Это простое решение показалось Тони и его жене чудом. Они оба плакали и благодарили Денни. Жена, правда, на словах выразить свою благодарность не могла и подарила спасительнице лилии. Денни не стала говорить, что, может, для святой Маргариты в Вестминстере лилии и хороши, но в Австралии они считаются растениями ядовитыми.

С тех пор они с Тони — не разлей вода. Тони уже не раз приходил к ней на выручку.

— Хотите разгрузиться, мисс Денни? — Лицо его осветила добрая заботливая улыбка.

— Ой, Тони! — Она тут же выбралась из машины. — Да, если можно. Сделаешь, а? Будь душкой! У меня сегодня мало товара. Так, по случаю завезла, просто в город надо было.

— О’кей. А с машиной что делать, мисс Денни? Заберете ее? Или тут хотите оставить?

— К дороге не отгонишь, Тони? Там сегодня полно места. Как твоя жена?

— Нормально. У нее все о’кей.

— А Мэри? У нее коренные зубки вылезли?

Тони расхохотался, показав собственные ровные белые зубы.

— Да у нее уже полон рот зубов! Вам стоит поглядеть, мисс Денни. Как-нибудь приходите. Жена моя де равиолли приготовит, де спагетти… Сами знаете…

— Обязательно приду, — загорелась энтузиазмом Денни. — Спасибо тебе, Тони…

Пока они разговаривали, фургоны и грузовики постоянно сновали мимо, и Денни прижалась к своему ворчащему автомобилю, пропуская их. Тони открыл дверцу и влез за руль.

Денни просунула голову в открытое окно:

— Увидимся, Тони. — Она выпрямилась, а потом вспомнила что-то и полезла назад. — Тони, если увидишь Бена, скажи ему, что я не пойду сегодня к «Луиджи», ладно? У меня дела есть… Хотя, знаешь, лучше вообще не говори ему, что я здесь, хорошо? Он не ждет меня в среду.

— Хорошо, мисс Денни. Только он может автомобиль ваш увидеть, вон там…

— Тогда спрячь его за грузовиком, будь душкой, договорились? Собака не видит — не брешет.

Тони захохотал, в добрых глазах заплясали веселые искорки.

— Вы — просто нечто, мисс Денни. Похоже, у вас завелся другой бойфренд.

— И не один! — Денни махнула ему на прощание и направилась к торговым рядам.

Как всегда, быстро и весело она пробежала по главной аллее, отвечая на приветствия. Ее захватили рыночная суета и толкотня, а два дела сразу она делать не могла. Проблема Джека Смита отошла на второй план, и думать о том, что следует предпринять или чего предпринимать не следует, Денни сейчас была не в состоянии.

Вылетев на Веллингтон-стрит, девушка некоторое время неслась, не снижая скорости, мыслями все еще пребывая с многочисленными Тони, Бенито и Альфонсо. Притормозила она только перед светофором на перекрестке с Вильям-стрит, и — увы! — мозг ее сразу переключился на другие темы.

На Вильям-стрит пришлось решать, что делать дальше: свернуть налево, к мосту Подковы и Роу-стрит, а значит — к полицейскому участку, или пойти прямо, в центр города. На самом же деле проблема заключалась в следующем: выдаст ли она Джека Смита прямо сейчас или сначала выпьет чашечку чаю.

В одном Денни была абсолютно уверена: кофе она пить не собирается. Кофе «У Луиджи» — всего лишь дань моде. После войны все больше людей стали посещать кофейни. До этого австралийцы всегда предпочитали чай, и семейство Монтгомери не было исключением.

Сияющие хромированным металлом кофейни, с прекрасной континентальной обстановкой и дикими ценами, вошли в моду. Любой, кто хотел спокойно выкурить сигаретку или помирал от жажды, заглядывал на чашечку кофе эспрессо.

В наши дни найти местечко, где бы вам подали настоящий чай в настоящем фарфоровом чайнике, — задачка не из легких. Кофейни вытеснили чайные с улиц австралийских городков. Если кто-то захочет выпить чашку чаю, то ему надо хорошо знать округу, иначе ничего не получится, потому что эти заведения прячутся в самых неприметных уголках и тупиках, будто преступники какие-то.

И сегодня Денни вознамерилась выпить именно чаю. С утра она залила в себя только стакан молока Роны да затолкала в рот бутерброд с маслом и мармеладом. Теперь ей нужны время и чай, чтобы хорошенько обдумать, как поступить дальше. К чертям собачьим кофе! Раздумывая над тем, какое заведение выбрать, она пропустила зеленый свет, и пришлось дожидаться, пока поток машин снова не остановится.

Чайная, которую девушка знала и любила, находилась довольно далеко, в пассаже на Бьюфорт-стрит. Она частенько зависала там в те дни, когда работала в газете. Многие журналисты толкались в этой чайной, потому что там всегда было чем поживиться: рядом находилось здание суда, и сюда заглядывали все, кому не лень, — акулы закона, юристы на подхвате мелкие детективы, да и сами судьи не брезговали. В ста метрах от чайной располагалась Государственная библиотека, и всякие научные работники и деятели культуры распивали тут чаи в перерывах между нелегкой мыслительной деятельностью.

Короче говоря, «Судейская чайная» — это недорогой клуб для профессионалов всех мастей, которые вели свои дела к северу от железнодорожного моста.

Ноги сами принесли Денни сюда. К тому же ее словно магнитом манили в эту чайную еще два обстоятельства: близость городского суда и возможность встретиться со старыми знакомыми — вдруг они помогут разрешить ее дилемму касательно Джека Смита?

Впервые в жизни Денни не принимала решение очертя голову. Она гордилась собой потому, что действовала осторожно и осмотрительно. Если она о чем и думала, кроме чая, так это о том, что жизнь Джека Смита — в ее руках, не говоря уже о жизни ее ненаглядной фермы, которая может погибнуть в огне. Надо принять мудрое решение. Очень, очень мудрое.

Денни перешла железнодорожный мост и поглядела на то, что Теодора называла «игрушечные паровозики Перта». Этих снобистских идей ее сестра набралась за границей. Денни же никогда за пределами Австралии не бывала, и ее ничуть не огорчало это обстоятельство. Даже наоборот, скорее радовало, ведь ей не нужно было сравнивать ее любимую родину с чужедальними странами. Не все ли равно, какая железная дорога в твоем городе — шириной три фута шесть дюймов или пять футов?

Вернувшись из Ирландии, ее отец заявил, что река Лебяжья — самое чудесное место в мире. Единственная здравая мысль, которую Денни слышала из уст папаши за всю свою жизнь. Во всем остальном он был не прав. Что бы ни делал, что бы ни говорил — он был не прав. Такое отношение к своим поступкам необузданный папочка вбивал в Денни ремнем или прогулочной тростью — в зависимости от того, что первым попадалось ему под руку. Да, в вопросе отцов, родных ли, приемных, Денни слишком хорошо понимала Джека Смита.

За этими воспоминаниями о своем детстве Денни не заметила, как дошла до «Судейской чайной» и выбрала для себя неприметный маленький столик в самом углу у стены. Она не знала, сколько времени прошло, и даже глазом не моргнула, проходя мимо полицейских участков. Она все еще мысленно спорила с папашей, когда заказывала себе долгожданный чай со смородиновым джемом и тостами.

Маленькой девочкой Денни мечтала скорее подрасти и ответить отцу. Она с замиранием сердца представляла его дряхлым, прикованным к постели стариком, который уже не в состоянии будет поднять на нее палку. Вот тогда, тогда она выскажет ему все, что, о нем думает! Но он перехитрил ее и умер задолго до этого. Месть ее откладывалась до дня Страшного суда.

Как только первый тост отправился в желудок и живительная влага потекла по горлу, Денни почувствовала себя гораздо лучше, образ отца растворился и отступил. Она расправила плечи и огляделась. В эти утренние часы посетителей в чайной было не так уж много. Поодаль она заметила двух адвокатов, которых знала в лицо. В другом конце зала сидел не слишком опрятный молодой человек, у него на лбу было написано, что он репортер. Неподалеку болтали две девчонки с портфелями — наверное, студентки, прибежали из библиотеки на перерыв.

На пороге показались двое знакомых журналистов, и Денни поспешно опустила взгляд и наклонила голову, пережидая, пока они займут столик. Ей хотелось побыть одной и подумать, а не вести светские беседы со старыми друзьями. Девушка осторожно поглядела в их сторону, но они были слишком заняты разговором и не заметили ее. Пожелтевшие от никотина пальцы сжимали сигареты, а горячий чай интересовал их не больше чем выпавшая собачья шерсть. Денни знала их как облупленных. Опусы сочиняли они хорошо, но вот пили — еще лучше.

Следом за представителями прессы в чайной объявились двое полицейских в штатском. С ними Денни знакома не была, но могла руку дать на отсечение, что это представители закона. Высокие, красивые, как все полицейские Ирландии и Австралии, плюс к тому — огромного размера ноги обуты в очень приличные ботинки. Пересуды о большом размере ног полицейских — никакая не легенда. Однажды Денни поспорила по этому поводу с одним приятелем в этой самой чайной. За три дня они не увидели ни одного полицейского хотя бы со средним размером обуви.

Денни оглядела чайную. Чисто, но как-то пустовато. Все простенько, без изысков. Ни цветов, ни картин на стенах. Маленькие столики накрыты безупречной чистоты скатертями.

Утолив свою жажду к чаю, девушка начала жалеть, что пришла сюда. Здесь она ни до чего не додумается. Странным образом ее мыслительный процесс замер на нулевой отметке, и мозги отказывались шевелиться. Она была слишком занята посетителями, постоянно отвлекалась на новые персонажи, если знала человека, начинала вспоминать всякие истории, с ним связанные. И хотя ей больше не хотелось оставаться в этом месте, куда отправиться дальше, она понятия не имела. Может, в Государственную библиотеку? Там, в тишине, среди книг, ей удастся наконец подумать. «Но не могу же я просто прийти в читальный зал и сесть», — сказала она себе. Нужно найти предлог. Можно поглядеть слово «шальная», например. Бен постоянно называл ее так. Неплохо было бы узнать, кем на самом деле она, Денни, является. Шальная… Не слишком приятно на слух. Денни совсем не хотелось расстраиваться, если выяснится, что Бен думает о ней не слишком хорошо.

Но ведь она хотела зачем-то пойти туда, только вот никак не могла вспомнить, за чем именно. Мысль эта все крутилась и крутилась у нее в голове, но оформляться не желала. Что же это такое было? Прямо как список покупок: какой от него прок, если забыл его дома, а что в нем — не помнишь…

Отчего-то это сильно расстроило Денни. Она уставилась на кончик своей сигареты, и если бы кто-то из ее знакомых увидел ее сейчас, то подумал бы: что-то очень сильно беспокоит эту девушку.

Внезапно на столик легла длинная тень, сильная крепкая рука взялась за спинку стула и отодвинула его в сторону.

Денни подняла голову.

— О! — вырвалось у нее. — Вы!

— Да, давненько не виделись, — улыбнулся инспектор Райли. — Давненько ты в этих местах не появлялась, Денни. Где была, чем занималась? Можно присесть?

Он сел, не дожидаясь приглашения или согласия, снял широкополую шляпу, положил ее на перекладину под стулом и дружески взглянул на Денни.

Сердце у нее остановилось, как будто это она, а не Джек Смит находилась в бегах. И еще девушка очень боялась, что выдала свое волнение инспектору.

— Да вот, витаю в облаках, — попыталась она оправдаться.

— Это заметно. Я еще подумал, чем ты таким занята. И сидишь тут в гордом одиночестве. Если я не ошибаюсь, ты всегда была здесь в самой гуще событий. — Он кивнул в сторону недавно прибывших репортеров и адвокатов, сгрудившихся за одним большим круглым столом.

Денни почувствовала, что отвечать надо быстро и точно, да и мозги пора бы включить на полную катушку. Инспектор Райли не должен поймать ее на мелочах. Она прекрасно помнила, что именно на мелочах люди и попадаются, именно мелочи помогают правосудию свершиться.

Денни даже в голову не пришло, что ей, как человеку ни в чем не повинному, нечего скрывать от полиции. Она вела себя словно преступник на допросе, и все из-за того, что еще не решила, как поступить с Джеком Смитом.

Несколько мгновений она рассеянно изучала красивое лицо сидевшего напротив инспектора. Он был высоким, как и другие представители его профессии. Типичный австралиец ирландского происхождения, только скулы чуть выше, и чистые голубые глаза чуть шире расставлены. Высокий лоб, густая темно-каштановая шевелюра, ровные белоснежные зубы, квадратный волевой подбородок. Легкий серый костюм прекрасно сидел на его мускулистой фигуре.

Денни давно знала его, и он ей очень нравился, но именно этот факт и заставил ее заволноваться.

На службе он всегда вел себя спокойно, и у встречавшихся с ним людей оставалось чувство защищенности. В глазах его никогда не было ни злости, ни яда, хотя Денни не раз приходилось наблюдать, как он сердился в суде. Благодаря этим чертам характера она считала Райли хорошим детективом. Бывало, и судьи, и защита давили на него, но он всегда выходил сухим из воды, спокойный, безмятежный. Бывало, он сам нагонял волну, выкладывая на слушании неожиданное неоспоримое доказательство, и все так же спокойно, все так же безмятежно. У него была репутация храброго и находчивого полицейского. Истории его необычайных побед в отряде конной полиции на северо-востоке страны стали легендами.

Если бы перед Денни уселся любой другой представитель закона, она бы не стала так сильно переживать.

Она боялась. И боялась потому, что понимала: все ее поступки за последние сорок восемь часов и Бен, и Райли сочтут неверными. Они бы на ее месте повели бы себя совсем иначе.

Бен всегда был прав. Денни знала это так же хорошо, как и то, что она частенько оказывалась не права. Ее поступки всегда диктовались отношением к конкретному человеку. Она могла бы объяснить каждую свою мысль, каждое действие и каждое слово, сказанное за последние сорок восемь часов, и даже могла бы признать, что руководствовалась «чувствами», а не законом или здравым смыслом.

Если бы инспектору Райли стала известна вся эта история, он наверняка, как и Бен, сказал бы ей: «Тебе следовало бы бежать, как только выпал такой шанс. Надо было разоружить его, когда он лежал на полу. И ни в коем случае не обещать, что ты никому о его местонахождении не расскажешь. И уж само собой, не стоило кормить его горячим ужином, давать ему сигареты и выслушивать его бредни. Надо было собраться с духом и убедить его самого сдаться. Но даже если ты не нашла сил сделать это, ты была просто обязана позвонить в полицию из магазина на Крыжовенном холме в девять пятнадцать утра. Не говоря уж о том, что молчать теперь — и вовсе преступление. Надо признаться во всем. Прямо сейчас».

Денни отдавала себе в этом отчет, но сидела и молчала, разглядывая в упор инспектора Райли и раздумывая над тем, зачем он подошел к ней да еще уселся рядом. Ее охватила паника. Раньше он никогда так не поступал.

Инспектор прикурил и вроде как даже не заметил, что Денни не ответила на его последнюю реплику. Он уставился на кончик своей сигареты, стараясь не смотреть в испуганные глаза девушки. Этот взгляд был слишком хорошо знаком ему, но раньше он встречал его только у людей виновных.

— Проблемы? — Райли неожиданно поднял голову и заглянул Денни прямо в душу.

— Да нет, просто в облаках витала, — пробормотала она и добавила, уже почти полностью обретя контроль над собой: — Падать с небес — не слишком приятно, правда ведь?

— Даже если там одни стервятники вьются? — улыбнулся инспектор.

— Почему это стервятники? — возмутилась Денни.

— Вот подумал, может, ты волнуешься насчет того парня, которого мы искали на днях вокруг твоей фермы. Джек Смит его зовут.

— А! — Денни отодвинула от себя пустую чашку. Она лихорадочно пыталась придумать ответ. Все считали ее острой на язык, и инспектор Райли — не исключение. Где же они, ее блестящие идеи? — Но ведь он в Читтеринг отправился, разве нет? — ухватилась она за соломинку. — Или теперь это уже Йорк и Мундиджонг?

— Газеты, видать, читала. — Райли покосился на свернутую в рулон почту, которую Денни прихватила с собой из фургона. Эти газеты явно были свежими и нетронутыми.

— Не читала, — ответила Денни. — Но радио слушаю, знаете ли. — Теперь у нее в руках уже не соломинка была, а настоящее бревно.

— Значит, ты слышала сегодня утром, что полиция наконец догадалась, где он может находиться? — Райли не смотрел на Денни — он повернулся к официанту: — Чайник и бутербродов. На двоих, пожалуйста, — и снова посмотрел на собеседницу: — Ты ведь не откажешься выпить со мной еще чашечку?

— Да, благодарю. — Денни с трудом контролировала себя. «Осторожнее! Только не спрашивай где. Мелочи, именно на мелочах все и попадаются. Это такой прием: задать вопрос, в котором явная ложь содержится. Может, в утренних новостях ничего особенного не было». — Значит, его уже поймали? — Она сглотнула и напряглась, пытаясь придать лицу обычное выражение. Надо успокоиться.

— Пока еще нет, но скоро поймаем. Ты же слушала радио сегодня утром?

Денни кивнула. И только тогда поняла, что сама загнала себя в ловушку. Вынесла себе приговор, заявив, что слушала утренние новости. Зачем она сделала это? Она же не включала радио. Надо было просто сказать, что ничего не знает. Слишком занята была. Она вчера слушала… Во сколько вчера Джек Смит включил свой приемник? Во сколько они узнали про Мундиджонг? Надо срочно сворачивать этот разговор. Или уводить его в сторону. Надо собраться и включить мозги.

— Что с ним будет, когда его поймают? — излишне бодро спросила она.

— Осудят, потом повесят, — бесстрастно констатировал Райли и протянул ей пачку сигарет. — Куришь такие?

— Да, благодарю.

Слишком поздно Денни поняла, что попала в очередную ловушку. Пальцы ее стали ледяными, посинели и тряслись, пока она неловко выуживала из про тянутой пачки сигарету. Наклонилась к зажженной спичке, и Райли насквозь просверлил ее своими прозрачными голубыми глазами.

«Ему не в чем подозревать меня, — убеждала Денни сама себя. — Откуда ему знать? Я раздуваю из мухи слона. Или море из чашки чаю». Эта мысль успокоила ее. Девушка затянулась сигаретой, выпустила в потолок облачко дыма и поглядела вверх.

— А я думала, правосудие вершится в суде, — сказала она. — Почему вы заранее приговариваете его к повешению? Никто ведь пока даже не доказал его вину.

— Потому что он совершил преступление, за которое приговаривают к повешению. Правосудие действительно вершится в суде. Там оно и свершится, и итогом будет смертная казнь.

— Откуда вам знать, что это он убил ее? Может, это кто-то другой. Кто-то очень похожий на него. Брат-близнец, к примеру.

Улыбка исчезла с лица инспектора Райли, глаза его теперь ничего не выражали. У Денни сердце упало. Неужели снова ловушка? Официантка принесла заказ, и прошло несколько минут прежде чем она накрыла стол, тщательно расставляя чашки и блюдца и раздумывая над тем, куда поставить заварочный чайник и кувшин с кипятком.

— Ставьте сюда, передо мной, — предложил Райли. — Я сам стану разливать, для разнообразия. — Он замолчал и неожиданно добавил: — Денни хочет собраться с мыслями и выстроить защиту.

У Денни не хватило духу поинтересоваться, что он имел в виду. Ей совершенно не хотелось, чтобы он начал развивать, эту тему. Но как эту тему сменить, она тоже не знала: у нее в голове будто замкнуло от страха и нервной дрожи.

— Не слишком крепкий. Пойдет? — без тени улыбки посмотрел на нее Райли.

— Да, спасибо. Сахару не надо.

— Зачем сегодня в город пожаловала? На рынок? Ага, помню: понедельник, среда, пятница.

— По средам я редко приезжаю, — с облегчением выдохнула девушка. Она говорила правду, и от этого ей стало легче. По природе своей Денни терпеть не могла ложь — знала, что даже самое маленькое вранье тянет за собой целую вереницу лжи. — В такую жару фрукты быстро поспевают, — пояснила она.

— И сколько ящиков ты сегодня привезла?

Вопрос был вроде бы дружеский и невинный, но он снова загнал Денни в угол. Она привезла всего два ящика абрикосов, два ящика помидоров и десять дюжин яиц. Это капля в море, и инспектор вряд ли поверит, что она потащилась в такую даль ради столь скромной прибыли.

— Четыре ящика плодов, — схитрила Денни. Она прекрасно помнила, что им говорили на уроках ботаники. Все, что содержит зерна, можно считать плодами. И огурцы, и бобы, и горох, и помидоры — это все плоды. С научной точки зрения она не соврала, и, если инспектор Райли начнет придираться, придется прочитать ему лекцию по естествознанию. Денни почувствовала, что обретает почву под ногами. — Только не говорите, что я приехала за тридевять земель киселя хлебать. Райли рассмеялся:

— Боюсь, этот твой кисель даже бензин не окупит.

Он поднял кружку и отхлебнул чаю, Денни последовала его примеру. Над столиком повисло молчание.

— У тебя ведь еще какое-то дело есть, правда? Не зря же ты спустилась к нам с небес. Уж не киселя же хлебать, в самом деле.

Другу или знакомому Денни сказала бы: «В банк приехала» или «К дантисту, зуб болит». Но инспектору такого не скажешь — он может без труда проверить эти факты. И наверняка проверит, если подозревает ее в помощи Джеку Смиту. Но почему он должен подозревать ее? Почему она не может поболтать с ним запросто, как делала это сотни раз, работая в газете? Неужели ее и впрямь мучает комплекс вины? Неужели из-за того, что она давным-давно должна была выдать Джека Смита, и в душе понимала это? Для полиции каждая потерянная минута равносильна потере нескольких миль. Вдруг он уже далеко ушел? «Господи, вот бы он и впрямь ушел!» — взмолилась Денни.

— Хотела в библиотеку сходить. — Денни бросила взгляд на часы: одиннадцать сорок пять. На Крыжовенном холме она появилась в девять пятнадцать. Два с половиной часа назад. Два с половиной часа потерянного для полиции времени.

— Снова за парту села? — удивился Райли.

— Мы всю жизнь чему-то учимся, — изрекла Денни и сама поняла, как глупо прозвучал ее ответ.

— Старые дела не приходилось читать? Когда в газете работала?

— Что вы, нет, слава богу! — замахала руками Денни. — И без того дел хватало…

— А я читал. Приходилось. Много чему из старых дел научился.

У Денни глаза загорелись, и она попалась на удочку собственного любопытства:

— Из каких дел?

— Из дел об убийстве.

— Об убийстве? Почему именно об убийстве? У нас, в Австралии, таких преступлений — раз-два и обчелся, чего о них беспокоиться?

— Думаешь, не стоит беспокоиться? Разве ты не считаешь, что выпущенный на свободу убийца опасен для других людей, а тот, которого упустили, — вдвойне?

— Ну… наверное, вы правы. И так бывает. Сноуи Роулз, например. Он убивал людей ради наживы. Но большинство убийц не такие. Они убивают из ревности и тому подобного. Это не настоящие убийцы. Они не хотят никого убивать.

— Для журналистки знаний у тебя маловато, — сухо отреагировал инспектор Райли, подливая себе еще чаю. Он вопросительно взглянул на Денни, задержав чайник над ее чашкой.

Девушка отрицательно покачала головой.

— Ну не знаю. В те дни я выяснила о преступлениях все, что хотела знать, — бросилась она на свою защиту. — Мне не слишком приятно говорить об этом.

— К сожалению, так думает большинство людей. Не желают сотрудничать с полицией, неохотно идут на контакт, отказываются выступать свидетелями в суде, считают, что совершенно ни к чему рассказывать то, что поможет упрятать человека за решетку. Или просто боятся…

Денни задумчиво кивнула:

— Да, думаю, в некоторых случаях так оно и есть.

— Не во всех?

— Иногда люди просто не уверены. Они боятся сделать ошибку. Вдруг это не тот человек…

— И все равно, нет ничего плохого в том, чтобы известить полицию. Мы ведь проводим расследование, и пока мы не удостоверимся в фактах, в прессу они не попадают. Ты же сама должна это знать.

— Некоторые люди не способны достойно защищаться, — возразила Денни. — Они слишком глупы или недостаточно образованны… или у них в жизни случилось что-то такое, что навсегда наложило отпечаток на их души. Шансов выпутаться из переделки и остаться на свободе у них гораздо меньше.

— Кого ты можешь привести для примера?

— Сама не знаю. Таких пруд пруди. Я не раз встречала их в суде.

— Но ты же о каком-то конкретном случае думала, разве нет?

— Ни о каком конкретном случае я не думала. Просто помню, что у меня сложилось такое впечатление.

— Скажи, для тебя была бы разница, убей тебя умный человек или полный кретин?

— Откуда мне знать, меня бы уже к тому времени не было.

— Вот именно. Для жертвы Джека Смита тоже разницы нет.

— Но ведь она… — начала Денни и тут же прикусила язык, — А вдруг она не слишком хорошим человеком была, ведь водилась же она с Джеком Смитом.

— Инспектор Райли внимательно посмотрел на девушку. В груди у нее стало горячо. Перепугавшись, что сейчас кровь бросится ей в лицо и предательский румянец зальет, щеки, она закашлялась, схватилась за платок и прижала его к носу. Подобными приемчиками инспектор Райли встречался ежедневно, но он и бровью не повел. Перед ним простая девчонка, с которой он мило беседует за чашкой чая, и точка.

— Считаешь, что любой, кто знал Джека Смита… любой, кто водился с ним… не слишком хороший человек?

Денни приняла, это на свой счет и тут же пошла на попятную:

— Нет конечно. Он мог и с хорошими людьми встречаться, случайно, само собой. Любого можно застукать с ним за чашкой чая или еще за чем. Это вовсе не значит, что человек плохой.

— Точно.

Инспектор выудил из пачки очередную сигарету и предложил Денни. Она взяла, и пока они прикуривали, продолжалась передышка.

— Послушай… Скажи мне, почему ты так защищаешь Джека Смита? — очень спокойно и очень по-дружески поинтересовался Райли.

— Я?! — поразилась Денни. — Да я… — Она собиралась сказать: «Да я его даже не знаю!» — но не смогла. Сравнение с Петром, который трижды отрекся у Врат Господних, казалось настоящим богохульством, но в то же время было в отношениях Денни с Джеком Смитом что-то такое, из-за чего она не могла отречься от него. Его всю жизнь унижали. Всю жизнь от него, отворачивались, всю жизнь отрекались, даже мать и та бросила его на произвол судьбы. Приятели его презирали и обижали. Он так нуждался в помощи, но никто не протянул ему руку.

«Если вы не сделаете этого ради самого падшего из всех сынов моих, вы и для меня этого не сделаете».

Теперь Денни редко посещала церковь, но отец ее, несмотря на необузданный нрав и упражнения с прогулочной тростью, был священником, и воскресные службы оставили свой неизгладимый след в ее душе. Отрывки из Библии навсегда засели в мозгу Денни и постоянно всплывали у нее в памяти. Вот и на этот раз перед глазами не замедлил появиться образ распятого Иисуса Христа, а рядом с ним — Джека Смита, самого падшего из всех сынов Господних.

Вот о чем думала Денни. Отречься от Джека Смита она просто не могла.

— Ну-у… мне его жалко, — протянула девушка.

Теперь она была связана с ним, потому что не отреклась. Это как яд выпить: раз, и он уже в тебе. Передумать нельзя, раскаиваться поздно.

— Ты не одна такая, многие его жалеют. — В голосе инспектора Райли прозвучало сочувствие, и это на мгновение обезоружило Денни и ввело ее в заблуждение. — Многие ему сочувствуют, — повторил он. — Хотя ничего конкретного про Джека Смита не знают. Просто люди всегда сочувствуют тому, за кем ведется погоня. Это нормально для любого доброго христианина.

— Тогда почему вы говорите, что его поймают, осудят и повесят? Разве вы не добрый христианин?

— Отчего же. Но если бы я охотился на Джека Смита, не стал бы забывать, что он уже убил однажды и может убить еще раз. Чувство долга перед обществом перевешивает христианскую жалость. Всегда следовать своему долгу — дело нелегкое, знаешь ли.

— Вам за это платят. — Денни сама не понимала, откуда в ее голосе взялись эти горькие нотки. — Вы клятву приносили. И вам не приходится выбирать…

— Что выбирать?

— Если вы встречаете преступника, к которому чувствуете симпатию или жалость, вам не приходится мучиться угрызениями совести и выбирать, что правильно, а что — нет. Вы принесли клятву. У вас руки связаны. И выбора у вас нет.

— И ты считаешь, что у обычного человека есть право выбора?

— Есть у них такое право, нет ли, я не знаю. Но если перед ними встает этот выбор, его надо делать…

Инспектор Райли стряхнул пепел в пепельницу.

— Денни, мы же об убийце говорим! О мужчине, который поднял руку на женщину. О человеке, который, будучи на свободе, угрожает жизням других людей. Какой тут может быть выбор? Выдавать или не выдавать его местопребывание? — Два голубых глаза уставились на Денни, словно двуствольное ружье.

— Я не знаю, — заметалась она. Надо срочно придумать предлог, чтобы отвести взгляд от этих бесстрастных ледяных голубых озер.

— Для таких людей тоже закон существует, — мягко проговорил инспектор. — Есть такое понятие, как косвенный соучастник.

— Косвенный соучастник? — эхом отозвалась Денни. — Что это такое? Мне кажется, я припоминаю…

— Это человек, который помогает преступнику после совершения преступления. Он тоже совершает уголовно наказуемое деяние.

Воцарилась тишина, и снова Денни попыталась скрыть свои эмоции с помощью кашля и носового платочка.

— И что с этим человеком будет… в случае, если он помогает убийце, например? — Она притворилась, что у нее першит в горле от сигаретного дыма, и опять закашлялась.

— Его тоже повесят, — невозмутимо заявил Райли.

— Что?! Не может быть…

— Почему не может? Будешь в библиотеке, Денни, полистай по случаю старые дела. Дело Поулсона и Дэвида, к примеру. Слышала о них?

Денни покачала головой, прижав платочек к губам.

— Дэвиду было семнадцать, и он застрелил человека при ограблении. Девятнадцатилетний Поулсон его прикрывал. То есть стоял на шухере. Оружия у него при себе не имелось, и, когда Дэвид стрелял, Поулсон находился в другом конце здания. Его-то и повесили. Дэвида повесить не могли как несовершеннолетнего.

— Но за что повесили Поулсона?! — У Денни глаза из орбит полезли. — Он же этого не делал, Он, может, даже не знал, что этот Дэвид собирается застрелить человека!

— Адвокаты пытались доказать это. Но ведь оружие-то парни взяли — этого оказалось вполне, достаточно, чтобы обвинять их в предумышленном убийстве. Поулсон знал, что у Дэвида с собой пистолет, и пошел с ним. Тот факт, что в момент преступления его не было на месте, не сыграл никакой роли. Он являлся и косвенным соучастником, и прямым, И его повесили.

— А Дэвид? Ему удалось выйти сухим из воды.

— О нет. Он получил пожизненное и умер в тюрьме.

Последовала минутная пауза.

— Что вы там говорили про Джека Смита и… и… и косвенного соучастника?

— Каждый, кто помогает ему или скрывает его после совершения убийства, — косвенный соучастник.

— А если кто-то просто наткнулся на него? Знал, где он… Это же не имеет никакого отношения к убийству!

— Сможет ли этот «кто-то» доказать свою невиновность? К примеру, Джек Смит сказал кому-нибудь: «Я собираюсь убить эту женщину». А тот ему в ответ: «Ладно, потом приходи ко мне, я тебя спрячу». Это косвенный соучастник, и его повесят.

— Но если это неправда?

— Нужны веские доказательства. Откуда они возьмутся? Со слов убийцы? Не так-то это просто.

Снова тишина. Внезапно Денни собралась и пришла в себя. Что он ей такое говорит? Чего добивается? Хочет загнать в угол? Подловить? Но откуда ему знать, что она имеет какое-то отношение к Джеку Смиту? Не может он этого знать. Даже догадываться не может. Это все ее собственный комплекс вины, вот почему она трясется от страха. Надо уйти отсюда и подумать. Хорошенько подумать. Не может же она, в самом деле, заявить инспектору: «Послушайте, я скажу вам, где прячется Джек Смит». Да как она будет жить дальше, если своими руками затянет узел на шее человека? И дня не пройдет без упрека: «Я выдала Джека Смита. Я повесила его». Люди будут тыкать в нее на улице пальцем и говорить: «Вот та самая женщина, которая свидетельствовала против Джека Смита и помогла повесить его».

Сигарета почти догорела и обожгла Денни палец. Она бросила окурок в пепельницу.

— Вообще-то мне в библиотеку пора. За этим я, знаете ли, сюда и приехала.

— О чем читать собралась, Денни?

— О пассифлоре[4], — сказала она.

Точно! Вот что крутилось у нее все время в голове, вот что она хотела посмотреть в энциклопедии, кроме слова «шальная». Говорят, Холмы — идеальное место для пассифлоры. Денни для эксперимента привезла две лианы. Сказать, что они плохо прижились и мало плодоносили, — ничего не сказать. Она хотела почитать про пассифлору, про ее разновидности, про то, какую она почву любит… ну и все такое. В общем, как добиться от нее плодов. Слава богу, что хоть теперь об этом вспомнила!

— Пассифлора, — с облегчением повторила Денни. — Они раздобудут для меня книгу. Если сейчас нет, то закажут. Здорово, правда? И перешлют в библиотеку Каламунды. — Она вскочила со стула.

Инспектор Райли тоже встал и принялся вертеть в руках свою шляпу.

— А почему ты сразу в библиотеку Каламунды не обратилась, Денни? Это было бы куда как проще.

— Я… Ну, просто не подумала.

— Прогляди старые подшивки, когда там будешь, — улыбнулся инспектор.

— Это вряд ли. Времени у меня мало, — затрясла головой Денни. — Кроме того, мне совсем не хочется. Терпеть такие дела не могу. Спасибо за чай. В следующий раз я угощаю.

Денни одарила инспектора ослепительной улыбкой и понеслась к выходу, бросая по пути «Хей-а!» своим старинным знакомым и бывшим сослуживцам, которые с удивлением провожали глазами девушку, только что сидевшую за одним столом с инспектором Райли. Предполагалось, что Райли участвовал в охоте на убийцу. А Денни когда-то была репортером. Неужели опять включилась в игру? Не успела она выскочить за порог, как у нее за спиной начались перешептывания.

Денни зашагала прочь — плечи расправлены, правая рука болтается, но как-то не слишком браво.

Инспектор Райли задумчиво глядел ей вслед. Выяснилось, что Денни забыла заплатить за свою первую порцию чая, и счет так и остался лежать рядом с ее блюдечком. Инспектор оплатил его вместе со своим заказом.

Глава 5

Денни прошла по Бьюфорт-стрит, пересекла Джеймс-стрит и оказалась у библиотеки — серого монументального здания. Она припомнила, что в колониальные времена в этих стенах находилась тюрьма. По крайней мере, в правом крыле — точно. Тут же вспомнились страшные истории о первых заключенных.

Денни, как и многие ее сограждане, идеализировала преступников, которых высылали в их страну много десятилетий назад, и жалела их. Власти обращались с ними неоправданно жестоко, и большинство австралийцев предпочли бы иметь среди своих предков скорее осужденных мучеников, чем их жестокосердных охранников.

Девушка замерла на месте как вкопанная. Господи ну почему в этот жаркий ноябрьский денек она ни на минуту не может забыть о полиции и преступниках?

В давние времена за стенами нынешней Государственной библиотеки заключенных вешали и за менее значительные преступления, чем убийство.

Денни села в тенек на длинный каменный выступ у южной стены. Здесь было немного прохладнее. Прислонившись затылком к стене, прикрыла глаза и положила на колени сумочку и газеты. «Наверно, вид у меня, как у бродяжки. Ну и ладно, мне все равно». Она измоталась и душевно, и физически. И ей надо было подумать. Для этого она: сюда и пришла. Подумать. А это значит — выбрать верный путь.

Вот если бы она могла найти какого-нибудь человека, облеченного властью, который бы согласился помочь Джеку Смиту, тогда выбор был бы гораздо проще. Его могли бы помиловать как сумасшедшего. Был не в себе, не отвечал за свои поступки — так это вроде бы называется.

Но как найти такого человека? Как убедить его, что Джек Смит — ненормальный? Ведь на самом деле никакой он не псих — просто сломлен и жалок. Но она же видела, как у него случился припадок. Это может помочь.

Что бы на ее месте предпринял человек в здравом уме, такой, как Бен, например? Непременно выдал бы Джека Смита. Но Бен ведь не давал клятву выполнять долг перед обществом. Интересно, что он почувствует в тот момент, когда Джека Смита поведут на эшафот? В памяти Денни всплыла леденящая кровь картинка из газеты: женщину несут на казнь на носилках. Это случилось в Мельбурне всего не сколько лет назад. Говорили, что она просто упала в обморок. Ноги отказались вести свою хозяйку на экзекуцию.

Несмотря на невыносимую жару, у Денни холодок по спине пробежал.

Она вспомнила, как Джек Смит лежал на полу ее кухни: маленький худенький мальчик с непослушным локоном на лбу. Огромный пиджак не по размеру — словно саван.

Кто послал Джеку Смиту таких родителей, которые совершенно не понимали его и презирали? Кто позаботился о том, чтобы она, Денни, и все остальные законопослушные граждане мира не познали ненависти братьев по крови? Если не вспоминать о необузданном папаше с прогулочной тростью, Денни всю жизнь окружали любовь и участие, Кто устроил все это для нее, а Джеку Смиту дал бесхарактерную мать и отчима с железным прутом в голосе?

«Я не могу, — подумала Денни. — Не могу сделать это». Она зажмурилась, но через секунду распахнула полные ужаса иссиня-фиалковые глаза и уставилась на сновавшие туда-сюда по Джеймс-стрит автомобили. «Но ведь тогда я буду косвенной соучастницей!» Она поднялась, направилась, еле передвигая ноги, к главному входу в библиотеку и остановилась на пороге, привыкая к полумраку и прохладе после яркого солнечного света, заливавшего улицы города.

Зачем она здесь? С чего это вдруг она решила, что найдет помощь среди тянущихся от пола до потолка книжных полок?

— Могу быть чем-нибудь вам полезен?

Денни оглянулась на голос и увидела высокого белокурого молодого человека.

— О! Вы библиотекарь?

На его губах заиграла довольная улыбка. Он был всего лишь сотрудником самого младшего звена, но обращение Денни польстило ему. Паренек горделиво расправил плечи.

— Мне нужен какой-нибудь юридический справочник, — сказала Денни и неожиданно почувствовала свою значимость. — Словарь терминов.

Молодой человек огорчился. Он всегда жалел сирых и убогих. Эта молодая леди попросила какую-нибудь книгу, все равно какую, а не Книгу! Придется библиотекарю угадать, что она хочет, и решить за нее.

— Думаю, вам поможет Страуд, — мягко, но настойчиво предложил он. — Это признанный знаток английской законодательной системы, знаете ли.

Денни не знала, однако сразу поверила, что ей нужно проконсультироваться именно со Страудом, причем срочно. Она поднялась следом за пареньком по широкой лестнице и очутилась в главном зале.

Как же здесь мило, тихо и спокойно! Полдюжины посетителей сидят за заваленными целыми горами книг столами. «Подумать только, эти люди проводят всю жизнь за чтением! Чудно как-то». Денни воспряла духом. Ей захотелось отпустить шуточку по поводу этой серьезной очкастой компашки. И по поводу паренька, который с такой важностью, ступая совершенно бесшумно, проводил ее в самый конец зала. Веселая может выйти история, надо не забыть рассказать, когда она в следующий раз увидится со своей семейкой.

Библиотекарь так же бесшумно выудил с верхней полки внушительных размеров том и аккуратно положил его на выступ.

— Если этого окажется недостаточно, я принесу еще парочку, — заверил он Денни и исчез за бесконечными рядами полок.

Денни открыла справочник с благоговейным трепетом, который испытываешь при соприкосновении с чем-то великим и недоступным пониманию. Провела пальцем по оглавлению и нашла слово «соучастник» в разделе «Уголовное преступление». Да, инспектор Райли оказался прав — это именно уголовное преступление.

Худенькая бледная рука положила рядом с ней еще пару томов.

— Хотите сесть за стол? Денни покачала головой:

— Я быстро. Хочу взглянуть, что значит «косвенный соучастник».

Она ожидала, что молодой человек огорчится, удивится или же отнесется подозрительно к человеку, которого интересует столь специфическое понятие, но тот и бровью не повел. Ему и не такое приходилось разыскивать для посетителей куда более странных, чем эта девушка. Денни даже немного расстроилась. Ведь, что ни говори, если она являлась косвенной соучастницей преступления, в библиотеке ей не место, а этот паренек никак не отреагировал и, более того, доверил ей свои драгоценные фолианты.

Помощник снова исчез, и Денни принялась листать книгу, пока не нашла то, что нужно.

«Косвенным соучастником является любой, кто, зная о совершенном преступлении, укрывает преступника, помогает ему избежать ареста и наказания, препятствует его задержанию либо, если тот уже находится в заключении и под следствием, добровольно участвует в организации его побега».

Денни захлопнула книгу и поставила в прогал между другими подобными изданиями, провозглашающими принципы британской законодательной системы.

Мистер Страуд, кем бы он ни был, писал ясно и понятно. Словно приговор выносил. Теперь Денни знала, что инспектор Райли не солгал ей. Она настоящая косвенная соучастница, и это уголовное преступление. С точки зрения правосудия она стоит на, одной ступени с Джеком Смитом. У нее засосало под ложечкой, и она кинулась прочь из храма наук.

Денни была настолько погружена в себя, что не заметила высокую фигуру у стеллажа. Человек этот без всякого интереса вытаскивал книгу, за книгой, лениво перелистывал страницы и отправлял фолианты на место. Библиотекарь имел полное право огорчиться и посчитать, что этот сильный мужчина, который даже шляпу не потрудился снять перед лицом Высокого Искусства, сам не знал, что ему нужно, и просто убивал время, дожидаясь, пока Денни покинет библиотеку.

Надо к Мэри поехать, вот куда. Мэри — адвокат. Мэри поможет прояснить ее положение. Только с ней тоже нужно быть поаккуратнее, как и с инспектором Райли, — сестра отличалась отменной интуицией, всегда угадывала, что у собеседника на уме. Как выражалась мама, она словно видела, как извиваются твои извилины… Мэри провести очень трудно.

Не было никакой необходимости проделывать обратный путь через железнодорожный мост, вниз по Барак-стрит, мимо городского собрания… Это здание, кстати, — тоже творение рук заключенных которые бросили вызов властям при помощи архитектуры, сотворив окна в виде стрел. Денни вполне могла доехать до офиса Мэри на трамвае или на такси, но она чувствовала, что сегодня ей не избежать приступа клаустрофобии, окажись она в замкнутом пространстве. Время от времени на нее на падали такие приступы. Она предпочитала отмахать десятою пролетов вверх по лестнице, чем прокатиться в лифте. Иногда в трамвае или машине она начинала задыхаться, и приходилось вылезать на первой же остановке.

Сегодня как раз такой день. Даже если бы офис Мэри был в два раза дальше, а температура на несколько градусов выше, Денни все равно пошла бы пешком.

Плечи немного опущены, походка не столь стремительная, как обычно, и правая рука не болтается: у нее есть задача — несет газеты. Любой, кто повстречал бы Денни в этот час на улице, списал бы эти изменения на счет невыносимой жары. Ни один человек не догадался бы, какой груз лежит у нее на сердце. Она проходила мимо толстых потных теток, нагруженных сумками с покупками, мужчин в шляпах, с пиджаками в руках, а не на плечах, молодых девчонок на высоких каблуках, чей апломб и желание показать себя во всей красе сводились на нет прилипшими ко лбу мокрыми прядками волос. Даже машины и те, казалось, ползли медленнее, не в силах передвигаться в невыносимом пекле.

На перекрестке Барак-стрит и Террас Денни свернула к западу, перешла на другую сторону и почувствовала себя намного: лучше на широкой, засаженной деревьями улице. Мысли девушки снова обратились к Джеку Смиту. Перед глазами вдруг поплыло, ей стадо совсем плохо, словно она не по тротуару шла, а по палубе застигнутого штормом корабля.

В приемной офиса Мэри никого не оказалось. Денни очень удивилась этому обстоятельству, но тут вспомнила, что сейчас время ленча. Наверное, и посетители, и секретарша пошли перекусить. Через рифленое стекло она увидела расплывчатую фигуру сестры, склоненную над столом, со вздохом облегчения распахнула дверь и вошла. Да, у Мэри действительно перерыв, но она на месте и совсем одна. Впервые за этот день Денни улыбнулась удача.

— Привет. — Мэри с удивлением уставилась на сестру.

Денни еще ни разу не приходила навестить ее в рабочее время. Она, конечно, удивилась, но удивление это было приятным: Мэри всегда радовалась, когда сестры обращались к ней за помощью. Она гордилась тем, что всегда была у них под рукой и в любой момент имела возможность помочь им в этом сложном современном мире. Она не могла сказать сестренкам в лицо: мол, вы беспомощны и наивны, что твои младенцы в джунглях, но думала именно так и чувствовала, что им нужна ее защита.

Не слишком высокая, но такая же стройная, как Денни, Мэри по свидетельству о рождении была старше ее на четыре года, а по жизненному опыту — на все сто. Она отставила в сторону чашку, из которой пила заваренный в термосе чай, и наблюдала поверх очков, как Денни входит, закрывает за собой дверь и садится в кожаное кресло у стены.

Младшая сестра совершенно не по-женски вытянула перед собой ноги и бросила сумочку на пол с одной стороны от кресла, а свернутые в рулон газеты упали с другой.

— Почему ты не сходишь к окулисту, не закажешь себе новые очки? — спросила Денни.

— Да схожу как-нибудь. — Мэри подвинула очки на переносицу рукой, в которой держала бутерброд. Ей очень нравилась оправа, сочетавшая в себе шик и респектабельность. Если надо было принять ученый вид, очки очень помогали, и когда хотелось выглядеть молодо и привлекательно, тоже. Все зависело от того, как она смотрела сквозь них и какую шляпку надевала. Иногда место шляпки занимал парик.

— Как-нибудь, — передразнила Денни. — К тому времени ты совсем ослепнешь.

— Я очень рада тебя видеть, — улыбнулась Мэри. — Что привело тебя сюда?

— Хотела у тебя кое-что спросить. Что означает термин «косвенный соучастник»?

— Господь всемогущий! — заволновалась Мэри. — Ты ведь ни во что не вляпалась, правда?

— Да как ты только могла такое подумать! — Денни загорелась праведным возмущением. — Нет конечно же! Это мне надо для одного друга узнать. Мы с ним поспорили.

Нет ничего плохого в том, что она назовет инспектора Райли своим другом, так ведь? Денни терпеть не могла врать и, если ей приходилось колебаться на грани лжи и правды, всегда была рада подвести под свои слова философскую базу. Ох, а вдруг Мэри придет к какому-нибудь нелицеприятному выводу? Она такая. Подозрительная слишком. Это все потому, что она постоянно работает с законом. Тут любой станет подозрительным. Как будто она, Денни, могла во что-то «вляпаться»!

У младшей сестры на лбу было написано, как она оскорблена и возмущена этим предположением, так что Мэри даже пришлось извиниться, хотя она продолжала исподтишка наблюдать за Денни.

— Что ты за человек! — фыркнула та. — Все время только о плохом думаешь!

— Прости, — повторилась Мэри. — И все же что это за друг такой, и с чего это вы с ним стали обсуждать «косвенных соучастников»?

— Да так, детектив один, я познакомилась с ним, когда в газете работала. Он мне сказал, что если кто-то помогает убийце после того, как тот уже совершил преступление, то он считается соучастником и его могут повесить.

— Все зависит от того, какого рода помощь оказана, — Мэри была озадачена не меньше прежнего. Но почему именно убийце? Есть немало других преступлений, где можно говорить о соучастниках.

— Ну, просто вопрос об убийцах сейчас в воздухе витает. Все только и делают, что про убийц говорят.

— Про кого конкретно? — Очки Мэри снова съехали с переносицы, и она глядела поверх них. — Про Джека Смита?

— Послушай, Мэри, ты же адвокат и прекрасно понимаешь, что это наговор, клевета, как хочешь называй. Никогда не разбиралась, в чем разница между наговором и клеветой. Как бы то ни было, даже в газетах и по радио о нем говорят как о человеке, которого полиция разыскивает для дачи показаний.

— Хорошо. — Мэри на секунду прикрыла глаза, переваривая эту отповедь. — О ком же вы тогда беседовали?

— Ну, о Джеке Смите, — заерзала Денни. — И мы поспорили.

— Он что, считает, что Джек Смит был не один?

— Да нет, мы просто предположения строили. Ведь его никак найти не могут. Наверное, кто-то его укрывает. Вот мы и поспорили о том, что грозит этому человеку… — И ты пришла сюда разобраться в этом вопросе?

Денни чувствовала, что Мэри с нее глаз не спускает. Во взгляде читались забота и участие, словно мать за своим трудным ребенком наблюдает, но Денни не смогла бы точно описать свои ощущения. Она предпочитала смотреть мимо Мэри, на простиравшуюся за окном величественную реку.

— Я подумала, что неплохо бы выяснить все до конца — раздраженно буркнула Денни. — Как человеку получить знания, если он не будет задавать вопросов? И что плохого в том, чтобы заручиться мнением адвоката, особенно если есть возможность получить бесплатную консультацию?

— Вы что, на десять фунтов поспорили? — Мэри тоже начала раздражаться, материнское отношение проступило более явственно, спешащая-на-помощь-сестра отошла в тень. Она потянулась за портсигаром, взяла сигарету себе и предложила Денни. — Я больше пари не заключаю. — Денни прикурила. — Много лет, как эту привычку бросила. Даже на скачки не хожу.

— Но он ведь детектив и должен знать точно. Почему ты ему не поверила?

— Потому что мне стало интересно, что будет с человеком, который укрывает убийцу, а вдаваться в подробности не хотелось. Он мог заподозрить меня в чем-нибудь.

Повисла долгая пауза. Мэри слегка прищурилась, словно дым щипал ей глаза, потом тяжело выдохнула, выпустив сизое колечко.

— Ни один дурак не станет прятать его, — безапелляционно заявила она.

Денни оторвала взгляд от реки и уставилась на сестру.

Мэри увидела в глазах Денни смятение и страх. Ее поразили две вещи: на фоне голубого платья, льющегося из окна света и сверкающих вод реки глаза Денни потрясали своей фиалковой голубизной; и второе — Денни была встревожена, ее что-то терзало, и это что-то было гораздо серьезнее, чем желание разобраться в юридическом термине.

— Послушай, Денни. Ты переживаешь из-за этого Джека Смита. Давай выкладывай. Нервничаешь, потому что живешь совсем одна в Холмах? Я в курсе, что несколько дней назад его искали неподалеку от твоей фермы, но теперь он уже далеко.

— Ничего я не нервничаю! — заявила Денни, но голос ее дрогнул, и вышло неубедительно. — Если бы я нервничала, то переехала бы к одной из вас, так ведь?

— Вот в этом-то я как раз и не уверена. Ты вполне можешь решить, что твои овощи и звери гораздо важнее твоего собственного благополучия, с тебя станется. Ты такая легкомысленная.

— Легкомысленная? — взвилась Денни. — Это что-то новенькое. Обычно я «шальная» или «простушка». Теперь еще и «легкомысленная». Некоторые считали, что у меня не хватит мозгов от дождя спрятаться. И поглядите, что я сделала! Получила землю. Заметь, никто мне советов никаких не давал. Просто пошла и купила этот участок. Потом все говорили, что я выбросила деньги на ветер, что это моя прихоть. И гляньте, что вышло!

— Знаю, — мягко прервала Мэри ее тираду. — Прости. Я приношу тебе свои извинения. По правде говоря, ты сотворила в Холмах настоящее чудо. И все мы знаем это, Денни…

— По твоему тону этого не скажешь, ты меня просто по головке решила погладить, как малого ребенка, — набросилась на сестру Денни. — Поглядела бы я, как наша заумная семейка полет грядку с овощами… — Ее голос дрогнул. Какой прок от грядок с овощами, если Джек Смит подожжет ферму? Или если ее саму повесят на ближайшей осине?

— Господи, Денни, да что с тобой такое? — Мэри вдруг начали терзать угрызения совести.

Глаза Денни наполнились слезами, она полезла в сумку за платочком, прижала его к лицу и разразилась горькими рыданиями. Вот сейчас она расскажет Мэри всю правду, только отревется. Если бы только Мэри знала, в какой водоворот событий попала ее сестра!

Зазвонил телефон, и Мэри подняла трубку. Разговор затянулся. Прошло несколько минут, прежде чем Мэри обсудила дела по предстоящему процессу с другим адвокатом. К тому времени вернулись две машинистки и принялись за работу. Момент был упущен. Денни сказала себе, что не может откровенничать в набитой людьми конторе. Надо поехать к Викки. Викки напоит ее чаем, и она сможет наконец подумать.

Девушка наклонилась, подобрала сумочку, газеты и встала.

— Послушай, Денни. Пойди в ванную, умойся, причешись. Вот увидишь, тебе сразу полегчает. Если у тебя проблемы, я буду рада помочь. Ты ведь знаешь это, правда?

— Нет у меня никаких проблем. Это все жара, я устала, все меня раздражает, и только. Подкрашусь у Викки. — Она развернулась к выходу. — И мне наплевать, что значит «косвенный соучастник»!

— Ради бога, забудь ты о вашем споре. Это слишком запутанное понятие, Инспектор Райли в общем и целом прав. Кому, как не ему, это знать. Он же профессионал. Нельзя всегда выигрывать споры, Денни, так не бывает.

— Мы не только об этом спорили, — бросила Денни на ходу. — Ладно, увидимся, когда я в следующий раз приеду в город. Если вообще приеду.

Она прошла мимо машинисток и выскочила в коридор. Мэри стояла у стола и слушала, как замирают вдали ее шаги. Было во всем этом что-то трагическое. И эти ее последние слова… «Если вообще приеду»! В случае поражения или непонимания со стороны окружающих все Монтгомери были склонны к мелодраматическим выступлениям. Так что слова Денни вполне могли ничего не значить.

В кабинет вошла секретарша:

— К вам миссис Килмор. Ей назначено.

Мэри кивнула и попросила:

— Анна, напомни, чтобы я позвонила своей сестре Викки. Только не забудь, ладно?

Мэри не могла припомнить случая, когда видела Денни в слезах. Если она и плакала, когда умер Джон, то этого никто не видел.

Дом Викки располагался на восточном берегу залива и представлял собой белое двухэтажное здание с зеленой черепичной крышей. На ровной изумрудной лужайке тут и там росли высокие эвкалипты, крыльцо, увивал плющ. Вдоль забора и позади дома виднелись кусты гибискуса, олеандра и бугенвиллеи.

Все Монтгомери спешили сюда по любому поводу, и не только потому, что признавали — местечко очень славным (это был чуть ли не единственный пункт, по которому семейство проявляло завидное единодушие), но еще и потому, что кладовые в доме всегда ломились от запасов, а в холодильнике и морозильнике прятались изысканные кушанья. Викки слыла первоклассным поваром, и появление гостя означало лишний повод продемонстрировать свое искусство. Чашки тут же спускались с модных зеленых полок, и новые рецепты приводились в действие.

Прежде чем отправиться к Викки, Денни заехала на рынок забрать со стоянки фургон. Кроме того у нее оставались там еще кое-какие мелкие дела. Стоянка была пуста, Тони Манигани и остальные рыцари давно разъехались по домам, так что кричать «Хей-а!» было некому, к тому же у Денни сейчас было совсем не то настроение. Она являлась косвенной соучастницей преступления, и по ней тюрьма плакала, если не виселица.

Тони поднял в ее фургоне все стекла — на случай, если кто-нибудь решит забраться внутрь. Денни открыла водительскую дверцу вторым ключом и очутилась в невыносимо удушливом пекле. Она тут же кинулась открывать окна и только потом захлопнула дверцу. Вытянув ноги, откинулась на спинку. Достала из сумочки сигареты со спичками, бросила на заднее сиденье газеты. «Почему я никак не прочитаю вас? — обратилась она к печатным изданиям. — Может, через минутку…».

Денни сидела и курила, уставившись пустыми глазами на ветровое стекло. Она так и не побывала в полиции и никому не рассказала о том, где прячется Джек Смит. Почему?

«Да что я, в самом деле, совсем с ума сошла?» — возмутилась она собственной нерешительности, но в душе знала, что просто не в состоянии пойти в полицию. Она попыталась хоть как-то объяснить свое молчание. Что ж, она ведь дала обещание. Как может человек нарушить свое слово? Библия выступает против этого. И школа, в которую она ходила, не одобряла клятвопреступников. Не найдется ни одного человека на свете, кто снисходительно отнесся бы к такому поступку. Или найдется? К примеру, возьмем священника. Он вовсе не обязан рассказывать то, что услышит на исповеди. Или доктора — он тоже не имеет права выдавать тайны своих пациентов. И все потому, что они принесли обет молчания, дали клятву. Ее обещание тоже можно считать клятвой, так ведь? Так чего же она переживает?

А переживала Денни вот почему: она никак не могла разобраться, отчего ей не хочется рассказывать о Джеке Смите, и обещание молчать тут было ни при чем.

Хоть она и родилась в Австралии, ее предками были ирландцы, презиравшие стукачей. В Ирландии стукачей ставили к стенке и расстреливали. Стукачество считалось позором, а стукачи — подлецами из подлецов. Сестры Монтгомери выросли на сказках своей далекой родины. Эльфы, феи, духи огня, живущие в каминах, — вот чем были пропитаны эти сказки; но, кроме них, дети слышали зловещие истории из жизни своего рода, а там злодеем и отрицательным героем всегда оказывался стукач.

Дедушка Денни был убит во время смуты в восьмидесятых, по официальной версии — из-за религиозных и политических противоречий в среде необразованных крестьян. Однако Теодора, вернувшись из поездки в Ирландию, привезла с собой совершенно невероятную версию: все случилось из-за коровы, которую продавал некто по имени Райли. Этот Райли убил деда потому, что тот посчитал корову хорошей, но цену — слишком высокой. Семейство эту версию дружно забраковало. Человек по имени Райли предстал перед судом за убийство деда! И убийство должно носить политическую окраску, чтобы удовлетворить жажду Монтгомери к мелодраме.

«Райли!».

Денни затушила бычок и прикурила следующую сигарету.

Само собой, в Ирландии проживали миллионы Райли, так же как и Монтгомери набралось бы не меньше пары дюжин. Но что, если инспектор Райли его потомок? Достаточно взглянуть на него, чтобы понять: он сам или его отец — выходцы из Ирландии. Того Райли, который убил их деда, оправдали. В те времена в Ирландии существовало только одно тяжкое преступление — «предумышленное убийство», все остальное не считалось. Никто не смог доказать, что Райли замыслил убить деда, и его оправдали.

Может быть, инспектор Райли простит Денни и не зачислит ее в список косвенных соучастников? Это было бы справедливо. Еще один Монтгомери не должен умереть только потому, что Райли прорвались к власти. Отпустили же того Райли в Ирландии, так почему бы не сделать то же с Монтгомери здесь, в Австралии? Это же внутрисемейная разборка.

В душе Денни уже начала считать Райли потомком семейного врага. Это было ей на руку. Девушка воспряла духом. Мысли ее сделали полный круг — от переживаний за Джека Смита до переживаний за собственную шкуру. Теперь она готова отправиться к Викки. Ей стало лучше, намного лучше. Да это просто дар Господень! То, что она вспомнила о том Райли. Ее отец всегда относился с предубеждением к любому человеку по фамилии Райли. Будучи приходским священником в Пеппер-Три-Бей, он всегда ругался с архиепископом по принципиальным соображениям. Того архиепископа звали Райли.

Денни выбросила окурок в окно и повернула ключ зажигания. Потом вспомнила, что штраф за выброшенную из окна непотушенную сигарету в сезон пожаров — пятьдесят фунтов. Она вылезла, подобрала окурок и затолкала его в пепельницу.

— Я бы любого, кто на моей земле такое сделал, насмерть зарубила, — сказала она вслух, и снова вспомнила о том, как Джек Смит угрожал ей пожаром. И снова пала духом. «Господи, ну почему его никак не поймают?»

Выкатившись со стоянки, автомобиль будто сам собой развернулся и заторопился в сторону реки и дома Викки. Даже угроза пожара на ферме не заставила Денни выдать Джека Смита. Руки, ноги и руль решили все за нее. Они взяли над ней верх и уносили теперь в противоположную от полицейского участка сторону.

Как здорово было оказаться у Викки! Белые стены, зеленая итальянская крыша, деревья и кусты на бархатной лужайке манили прохладой и дарили приятные обещания. С реки поднимался юго-западный ветер и весело трепал листики на вершинах эвкалиптов.

Машина сестры была на месте: на парковочной площадке у бокового входа, но и велосипеды детей оказались там же. Хотя Денни очень любила своих племянников и племянницу, она огорчилась, застав их сегодня дома. Неужели Провидение так и не предоставит ей шанса поговорить с Викки наедине? Сейчас обеденное время. Может, через полчаса дети вернутся в школу?

Как только Денни вошла на кухню, она поняла, что зря надеялась.

— Привет, Денни! — зазвенело со всех сторон. Никто в семействе Монтгомери не пользовался словом «тетя» на том основании, что оно звучит просто чудовищно.

Викки в кладовой запихивала в корзинку купальники и полотенца. Дети за обе щеки уплетали огромный фруктовый пирог, щедро сдобренный мороженым. В общем, обычный бардак.

— Мы едем на пляж!

— У нас выходной!

— У нас в школе слет учителей, и у них собрание! Мы едем купаться.

— Привет, Денни! — Это Викки вышла на кухню.

Она была совершенно не похожа на загнанную домохозяйку — всегда причесана и накрашена, даже за завтраком появляется в милых платьях в цветочек. Вот и сейчас вид у нее был такой, будто она только что явилась из салона красоты.

— Ела что-нибудь? — поинтересовалась Викки. — Угощайся. Поедешь с нами на пляж? Мы ненадолго.

— Да, Денни, поехали с нами! — закричал племянник.

— Конечно, она поедет, — осадила его племянница.

— Тебе ванильного мороженого или шоколадного? — встрял третий ребенок, который уже успел отхватить от пирога внушительный кусок и водрузить его на тарелку Денни.

— Всем привет! — сказала Денни. — Скоро вы, детишки, на слоников станете похожи, если будете столько лопать. Ладно, Марк, давай шоколадное, только чур потом не отворачиваться от меня на улице, если я растолстею, как корова. — Она уселась на высокий стул, позволив племянникам снабдить себя тарелкой с угощением и ложкой. Да, она конечно же поедет с ними купаться. А кто в такую дикую жару откажется?

«Может, утону», — подумала Денни, Вот и выход из положения. Если она утонет, то и волноваться будет не о чем, правда ведь? Ха! Проведет палача, а Райли выкинут с работы! Размышляя над этим, девушка не переставала улыбаться, кивать и отвечать на вопросы, которыми ее засыпали любимые племянники. Викки достала еще один купальник — она уже знала, что он прекрасно сидит на Денни, — и отправила сестру наверх переодеваться.

— Если вы не влезете в купальники через минуту, мы никуда не поедем, — пригрозила Викки детям. — Ветер уже поднимается.

При юго-западном ветре океан начинает бурлить. Кататься на волнах здорово, но, когда ветер слишком сильный, вдоль пляжа летит песок.

Через двадцать минут все сидели в машине Викки, и она уже выруливала на боковую улицу, объезжая фургончик Денни.

— Почему ты не купишь себе новую машину? — спросила Викки — на ухоженной лужайке старый фургон казался развалюхой.

— Не могу себе позволить, — ответила Денни, полузадушенная младшим племянником.

— Не дыши мне в шею, Денни, — пожаловался мальчик.

— Если не нравится, слезай с моих коленок, перебирайся к Марку.

— Мам, может, ты подвинешься немного, я тоже впереди сяду?

— Ладно, перелезай через сиденье, только смотри, не сдвинь мне шляпу на глаза.

Викки даже скорость не сбросила, когда младший сын проделывал столь замысловатый трюк.

«Надо бы мне в будущем поаккуратнее ездить, не лихачить, как Викки, — подумала Денни, — а то и вправду когда-нибудь не впишусь в поворот у Каламунды. Если только у меня есть будущее». Денни вздохнула, но, поскольку в машине стоял шурум-бурум, никто этого не заметил.

Даже на берегу, после того как они накупались и нанырялись, Денни не отпускала грусть, и она молча лежала на песочке, заложив руки за голову и глядя на далекие, еле видные на горизонте острова и коралловый риф на краю света. Действительно, на краю — она никогда не бывала за его пределами. Ослепительное солнце отражалось в океане, и вскоре глаза Денни заслезились.

Викки, растянувшаяся в полный рост на животе, посмотрела на младшую сестру и спросила:

— В чем дело, Денни?

— Это просто солнце. Я не плачу.

— Тогда перевернись, дай спине тоже позагорать.

Денни перекатилась на живот. Но слезы все текли и текли, никак не желая останавливаться. Девушка хлюпнула носом и полезла в сумку за платочком.

— Денни, ты плачешь или нет? — резко села Викки.

Если у Денни проблемы, то долг Викки, как самой старшей в семье, докопаться до сути. Это ее дело, потому что она — старшая. А по мнению Викки, только любовь может заставить женщину рыдать в яркий солнечный день на пляже Индийского океана:

Денни прочистила горло.

— Нет, мне песок в глаза попал.

— Сперва солнце, теперь песок, — потеряла терпение Викки. — Кончай морочить мне голову! Что с тобой? Расскажи мне, и покончим с этим. Ты же знаешь, я все равно рано или поздно узнаю. Ни Мэри, ни Теодора не помогут тебе так, как я.

Самая младшая сестра, Джерри, в расчет не бралась. Слишком уж она неопытная, Викки даже в голову не пришло упомянуть ее.

Денни стиснула зубы и опустила голову на руки.

— Этот парень с Холмов, Бен, он всему виной, я права? Только не говори мне, что влюбилась в него! В самом деле, Денни, причина должна быть довольно серьезной, раз ты плачешь. А ты действительно плачешь!

— Это не из-за Бена. И не надо называть его «этот парень с Холмов». И если я захочу влюбиться в него, так и сделаю, твоего совета спрашивать не стану. Между прочим, он очень милый, только вот рыцарем его не назовешь.

Викки вздохнула с облегчением. Вот они и добрались до сути. Да, все слезы мира проливаются из-за любви. Денни тоже села. Высморкалась, убрала волосы со лба, обхватила колени руками и уставилась на волны.

— Он оставил меня одну, там, на ферме. — В душе Денни начинало разгораться негодование. — Почему он так уверен, что этот Джек Смит, за которым все гоняются, не вломится ко мне и…

— Послушай меня, Денни. Мы же все предлагали тебе: приезжай, поживи у нас, пока его не поймают. Но ты ведь упрямая как ослица. Почему Бен должен отвечать за тебя и сидеть рядом? Он же на другом конце долины живет, так ведь? У него коровы, их надо три раза в день доить.

— Он приезжал проведать меня в воскресенье, а после заката уехал обратно. Просто взял и уехал. Вот так, Оставил меня одну в пустом доме. А вдруг меня бы убили во сне!

— В таком случае рыцарем его и впрямь не назовешь. — Реплика Викки прозвучала резковато. — Я сотру его в порошок. Сотру, и точка. Но ради бога, не лей ты по нему слезы. Не стоит он этого.

— Не буду, — пообещала Денни, но мокрые горошины все продолжали градом катиться по ее щекам. — Послушай, Викки, — решилась она, — дело не в этом. Есть кое-что еще. Думаю, мне Дэвид сумеет помочь.

Дэвид приходился Викки мужем, и она была абсолютно уверена, что он обязательно поможет Денни. Он так здорово справляется со всеми девичьими проблемами! Викки с жаром принялась объяснять сестре, что за белыми стенами и под зеленой крышей ее ждут заботливые руки и участливые сердца. Они решат все ее проблемы. Волнение и тепло, исходившее от Викки, сделали больше, чем угрозы инспектора Райли и холодная предопределенность мистера Страуда.

— Понимаешь… ты подумаешь, что я спятила. Я знаю, что Бен так считает, да и сама себя иногда начинаю подозревать…

Маленькая ножка бросила в их сторону песок.

— Мам, поехали домой! Мне надо вытащить яхту из воды до заката. Джимми Роуселл обещал одолжить свой спуск для яхты, а в клубе говорят, что я могу только два дня стапелем попользоваться. Мам, мне надо ее покрасить… — заканючил младший племянник.

— Послушай, милый…

Тут и остальные подоспели.

— Поехали, мам! Нам уже надоело. Можно я не буду плавки снимать? Я полотенце подстелю и не намочу сиденье.

Денни незаметно утерла слезы, поднялась, высокая, стройная, откинула назад темные волосы и вытряхнула полотенце.

— Денни, тебе так купальник идет! — восхищенно поглядела на нее племянница, будто впервые увидела. — Больше, чем маме.

— Чепуха! — обиделась Викки. — У меня фигура всегда была лучше, чем у Денни.

На этот раз Денни не стала спорить. Она развернулась и молча побрела к машине.

— Потом поговорим, — бросила ей вслед Викки. — Вот Дэвид вернется, и я ему скажу.

— Что такое с Денни, мам? — спросила девочка.

— Что-то, что имеет отношение к некоему парню по имени Бен, — объяснила Викки, собирая вещи. — Денни сама себя не понимает. Никак не разберется, влюблена она в него или нет.

Именно эту версию и выдала Викки Мэри чуть позже по телефону, за закрытыми дверями, когда сестра позвонила узнать, удалось ли ей выяснить, что за беда стряслась у Денни.

— Любовная лихорадка, я так думаю, — говорила Викки. — Денни дуется на Бена за то, что тот оставил ее одну на ферме в воскресенье вечером, как раз когда этот убийца, которого разыскивают, бродил неподалеку. О нет, она не боится. Этот парень уже далеко, так в газетах пишут. Просто расстроена из-за Бена.

— Может, надо как-то намекнуть Бену? — предложила Мэри. — Позвоню-ка я ему, пожалуй. Если мы не в состоянии уговорить Денни переехать к нам на время, пока этого парня не поймают, может, он что-нибудь предпримет. Если она ему нравится, пусть докажет это на деле.

— В этом-то вся загвоздка. Как думаешь, он влюблен в нее?

— Откуда мне знать? — бросила Мэри и дала отбой.

Мэри была уверена, что справедливость не просто должна восторжествовать — все должны увидеть, как она восторжествует. Мэри была единственной из Монтгомери, кто смешивал понятия Любовь и Справедливость.

Глава 6

Денни мчалась в фургончике вдоль залива, к его северной части. Снова ее руки и ноги думали за нее и вели автомобиль туда, куда она даже не собиралась. У нее и в мыслях не было навестить сегодня Теодору.

Теодора работала школьной учительницей и носила очки. В семье упорно ходили слухи, что она сильна в алгебре, геометрии и всякого рода вычислениях, в которых Денни считалась настоящим профаном. Из-за этого Денни постоянно испытывала комплекс неполноценности, но прекрасно понимала, что сестра не виновата и, более того, всегда готова выслушать и прийти на помощь.

В школьные годы учителя строгие и несправедливые нравились Денни больше, чем добрые. Если бы она могла проанализировать свои чувства, то поняла бы, что несправедливое отношение учителей давало ей право вести себя так, как ей заблагорассудится. Ученицей она была неважной, и класс для, нее был либо тюрьмой, либо сценой — все зависело от настроения.

В общем и целом Денни жалела об упущенных возможностях, потому что только по собственной глупости превратила школьные годы в пародию. И хотя она любила Теодору, школьную учительницу, эта любовь была тем крепче, чем дальше они находились друг от друга. Всему виной ассоциации.

Теодора поливала в саду кусты. Энди, ее загорелый голубоглазый сын, раскрашивал свое каноэ в потрясающий воображение оттенок красного. Мальчик первым увидел гостью и, завопив: «Bay! Это же Денни!» — полез на подножку фургончика с кистью в руках, одарив любимую тетушку улыбкой серафима.

— Энди, я тебя люблю, конечно, но только попробуй перемазать мне машину краской — я тебе голову сверну!

— Не перемажу, не переживай, — отмахнулся от нее племянник, даже не подумав избавиться от кисти.

Теодора, такая же рослая, как и все остальные сестры, поправила выбившиеся из-под старой садовой шляпы черные волосы. Когда-то давным-давно шляпа эта, украшенная ныне выцветшими и поблекшими розами, представляла собой часть свадебного наряда Мэри.

Старшая сестра радостно улыбнулась, завидев младшую, и по привычке сняла очки правой рукой, в которой в данный момент держала шланг. Брызги полетели во все стороны, а струя ударила в капот автомобиля.

— Я уже купалась сегодня, — заявила Денни.

— Извини. Ты зайдешь? У Сэма в холодильнике бутылка пива стоит.

Сэм приходился Теодоре мужем, а Энди — дядей.

Денни поглядела на Энди и его красную краску и не стала вылезать.

— Я просто мимо проезжала, — сказала она. — Ездила купаться с Викки и ребятами.

— Зайди хоть ненадолго, — попросила Теодора, направляясь к забору. Вода из шланга полилась за ограду, орошая кусты на уличной полянке. — Ты бледная какая-то. В Холмах жарко?

— Просто пекло, как в аду.

Денни не двинулась с места. Если бы только Энди ушел куда-нибудь! Она очень любила мальчика, как если бы он был ее собственным ребенком, но сейчас он мешал ей поговорить с сестрой по душам. А времени у нее меж тем оставалось в обрез. Рано или поздно, причем скорее рано, чем поздно, ей надо будет ехать домой, кормить птиц и доить Рону. Мысль о страданиях козочки с переполненным выменем была просто невыносима. Хотя немного времени у нее все же имелось. Может, если она пойдет с Теодорой в дом, Энди останется на улице красить свое каноэ в дьявольский красный цвет.

— Да, Денни, пойдем, — заканючил Энди. — Я могу налить вам пива. Знаешь, стаканы надо немного наклонить, тогда пены не будет. А себе сока пассифлоры нальют.

— Сок пассифлоры полезен детям? — заинтересовалась Денни.

— Точно! Все остальное исключается.

— Это хорошо. Осенью я собираюсь высадить двести лиан. И разделю с тобой прибыль, если ты сумеешь убедить всех детей, что сок пассифлоры полезнее шипучек.

— Договорились! — запрыгал от радости Энди. Он давно понял, что коллекционирование бутылочных пробок дело не особенно прибыльное. — Пошли, я разолью напитки… — Перемазанной краской рукой он нажал на ручку дверцы.

— Денни, с тобой все в порядке? — Теодора снова водрузила очки на переносицу с целью получше разглядеть сестру.

— Со мной все в порядке, — поспешила заверить ее Денни.

Господи, ну почему все они задают один и тот же вопрос? Все как одна считают, что она не в состоянии позаботиться о себе, готовы уложить ее в кроватку и кормить с ложечки бульончиком — им только волю дай, — уверены, что она помирает с голоду в Холмах и тому подобное. Стоило ей приехать в гости, как ее тут же принимались пичкать всякими вкусностями, потому что, по их мнению, если человек живет один, он никогда не будет готовить себе еду. Денни наверняка относится к кухне спустя рукава, приговаривали они. Как будто она может позволить себе объедаться, с ее-то фигурой! Кроме того, она вовсе не относилась к пище спустя рукава. Всегда готовила себе настоящий ужин. Какая разница, как ты питаешься утром и днем, если вечером тебя ждет полноценный ужин?

— Послушай, Теодора, — сказала Денни. — Мне и вправду пора. Я просто заглянула проверить, все ли у тебя в порядке. Энди, милый, слезь, пожалуйста, с моей машины и прошу тебя, ради бога, убери ты эту краску! — Она завела мотор, развернула машину по широкой дуге и врезалась в самшитовое дерево.

— Ты только глянь, что натворила! — закричал Энди, указывая на помятый бампер.

— О, Денни! — взмолилась Теодора из-под своей соломенной шляпы с букетиком роз. — Неужели обязательно так водить!

Денни заглушила мотор. Она сделалась белой как полотно и сидела, уставившись невидящим взглядом в рану на коре дерева. «Сегодня все идет наперекосяк», — с горечью подумала она. Даже не попрощавшись, повернула ключ зажигания и кинулась наутек.

Теодора с Энди переглянулись и пожали плечами.

— С Денни что-то не так, — серьезно заявил Энди.

— Да, и сильно не так. — Теодора, бросив шланг, поправила шляпу и очки.

— Что будешь делать?

— Не знаю. Наверное, стоит позвонить Викки. Может, она в курсе. Или Мэри…

— Точно! — Энди понесся в дом, хватаясь за что попало и оставляя повсюду красные отпечатки. Извиняться он даже и не подумал, да, по правде говоря, Теодора ничего не заметила.

— Поторопись. Звони прямо сейчас. Вдруг Денни заболела или еще чего. Лучше сперва Викки позвонить, а уж потом Мэри. Мэри всегда лучше знает, поэтому оставь ее на потом, заодно скажешь ей, что Викки думает.

«Катастрофа! — подумала Теодора. — Даже новое поколение переняло привычку звонить родственникам по поводу и без повода. Да, от нашей семейки не скрыться».

Примерно то же самое думала и Денни по пути домой. Она любила детей Викки, а Энди просто обожала, и ей хотелось, чтобы он был ее сыном, но сегодня не предвиделось никакой возможности скрыться от них. Вся беда в том, что у Монтгомери уединения не найти. Нельзя просто сесть и поговорить. По крайней мере, не тогда, когда это действительно необходимо. Никому даже в голову не приходит отослать детей погулять, таковы уж современные методы воспитания. И все же Денни не могла не признать, что племянники у нее — само очарование. Вот если бы еще они не рвались домой поднять яхту на стапель или, как в случае с Энди, не пытались разыгрывать из себя радушных хозяев, размахивая кистью с краской!

Денни не спеша проехала Перт, мост над рекой, по которой задира ветер гонял волны, и добралась до песчаной долины. Фургончик нес ее к родному дому, но сейчас ей совершенно не хотелось возвращаться туда, поэтому-то она не слишком сильно давила на педаль газа. Она так ничего и не решила. Не было времени остановиться и подумать. Весь день она выискивала время и возможность сделать это, но все усилий оказались тщетными. Вот если бы можно было ехать вечно! И никогда никуда не приехать. Тогда и решать бы ничего не пришлось.

Денни гнала от себя мысль, что на самом деле она давным-давно все решила. Ведь не выдала же она Джека Смита властям. Как ни странно, она перестала его бояться. Вопрос о том, сбежать или остаться, плавно перетек в вопрос: выдать ли Джека Смита или укрыть его? Да и он постепенно потерял актуальность перед другой дилеммой: как она будет жить с этим до конца своих дней? Она останется наедине с собой и станет мучиться оттого, что пошла против общества, ведь цена свободы Джека Смита может оказаться слишком высокой — все новые и новые трупы тех, кто ненавидит и презирает его.

Да, никто и никогда не испытывал жалости к Джеку Смиту, не говоря уж о любви, так почему хотя бы сейчас не проявить к нему немного сочувствия?.. А почему из миллионов австралийцев выбрали именно ее, Денни? Почему именно она должна проявить к нему сочувствие?

День выдался необычайно жарким, юго-западный ветер стих, и воздух стал неподвижным, тяжелым, земля с нетерпением ждала, когда ночь накроет ее прохладным одеялом, а восточный ветер разгонит удушливое марево. Дубы уныло свесили головы, кусты застыли в оцепенении.

Взбираясь на холм Каламунда, Денни вдохнула запах австралийского буша, и, несмотря на все проблемы, на нее накатила теплая волна радости. Она возвращалась домой, в Холмы, даже кровь быстрее и веселее побежала по венам.

И все же ее не оставляла одна мысль: «В Индонезии сто сорок восемь миллионов человек, а в Китае и того больше — около шестисот пятидесяти миллионов. Сколько вокруг народу, так почему же Джек Смит пожаловал именно ко мне? Господи Боже, ты мой! Почему Ты послал его мне?»

А за рекой сестры Монтгомери оборвали телефоны.

Теодора позвонила Викки, Викки — Мэри, потом Мэри — Теодоре. Никому даже в голову не пришло загружать Джерри проблемами Денни, но так получилось, что она сама позвонила Викки насчет одной антикварной вещицы, которую совершенно случайно обнаружила в комиссионном магазине Перта.

— Хочешь верь, хочешь не верь, милая, но эта вещица настоящая, времен королевы Анны.

— У Денни таких четыре, — сказала Викки, имея в виду стулья. — Купила по случаю на распродаже. Кстати, она сегодня заезжала. Похоже, у нее беда на любовном фронте. Мэри с Теодорой тоже так думают. Вид у нее — просто ужас какой несчастный.

— С чего вы взяли, что виновата любовь? Может, она просто сломалась там, в этих Холмах. Я всегда говорила, что ее затея добром не кончится.

— Нет, не сломалась, поверь мне. И дела у нее идут как нельзя лучше. Дэвид оформлял за нее налоговую декларацию в прошлом году. Это все любовь, ничего другого просто быть не может.

— Это все Бен!

— Послушай, Джерри, ты его хорошо знаешь? Мы только издалека его видели, да и то пару раз. Денни хранит их отношения в тайне, если вообще отношения имеют место быть. Что тебе о нем известно?

— Ну… он высокий такой, длинноногий. Когда говорит, слова растягивает, правда, рот редко открывает. Есть в нем какая-то скрытая сила. Что-то необычное, только не спрашивай меня, что именно. Просто так мимо не пройдешь, обязательно оглянешься, а потом еще раз захочешь взглянуть. Сама знаешь, как это бывает. Пульс начинает чаще биться и все такое. Оставь это дело мне. Если что не так, я раскопаю.

— Послушай, Мэри с Теодорой считают, что мы ни в коем случае не должны вмешиваться. Они говорят, что это просто неприлично, к тому же Денни будет рвать и метать, если узнает.

— Пф! Я знакома с Беном не только через Денни. Позвоню ему, поинтересуюсь насчет цен на яйца или еще что придумаю. Поверь мне, я отлично разбираюсь во всех оттенках голоса, даже по телефону.

— Он что, у телефона сидит?

— Не знаю. Но если он не подойдет, я сама съезжу к нему, проведаю. Вертолет найму, если другого выхода не будет. Он же миль за тридцать живет, так ведь?

— Но…

— Не волнуйся, я Денни не выдам. Неужели ты считаешь меня полной дурой в любовных делах? Я же понимаю, что о таких вещах на каждом перекрестке не кричат. Можешь положиться на меня, милая.

«Да, — подумала Викки, положив трубку, — пожалуй, это действительно выход из положения. Будем уповать на Джерри. Наша хохотушка знает толк в таких вещах и умеет выйти сухой из воды. Хорошо разбирается в амурных делах, одним словом. Даже слишком хорошо». Если бы у Мэри с Теодорой были, мозги, они бы сразу про Джерри вспомнили. Вот у нее, у старшей, мозгов хватило. По крайней мере, она так считала.

Инспектор Райли стоял перед заваленным бумагами рабочим столом и задумчиво смотрел на книгу. Оставалось только внести «Юридический справочник Страуда» в список вещественных доказательств и упомянуть о нем в рапорте вышестоящему начальству. Он мог также отправить книгу на экспертизу, чтобы снять отпечатки пальцев и подкрепить доказательства.

Райли криво усмехнулся, припомнив, что ему ответили в библиотеке: пассифлорой сегодня никто не интересовался. Денни солгала ему. Бросив справочник в ящик стола, он повернулся к окну, засунул руки в карманы и уставился невидящим взглядом на засыпанную гравием площадку перед полицейским управлением. Стоит повернуть голову всего на несколько дюймов, и можно увидеть памятник Питману и Уолшу — полицейским, погибшим на посту от рук убийц Коултера и Треффена. Райли покачал головой, запер ящик, в который бросил справочник Страуда, и положил ключ в карман. Наклонился через стол, подтянул к себе телефон и поднял трубку:

— Соедини меня с шефом, Боб.

Денни сразу поняла, что сегодня Джек Смит помиловал ее ферму. Линия горизонта была чиста. Ни одного пожара во всей округе не случилось. Ни одного темного облачка над холмами и долинами. Джек Смит помиловал ее ферму.

«Все на своем месте», — с облегчением вздохнула Денни, подъезжая к дому. Однажды кто-то сказал ей, что философия сродни математике: подвести философскую базу под определенный вопрос так же трудно, как решить задачку из высшей математики. Денни ничего не смыслила ни в том ни в другом, но теперь была готова руку на отсечение отдать, что так оно и есть. Теперь она знала это по опыту. Думай не думай, ни к чему не придешь, слишком трудная это задача, все равно что интегральное вычисление. Слишком много «если» и «но». Ферма на месте, а это главное. Джек Смит не сровнял ее с землей.

«К черту все эти размышления! — сказала Денни сама себе. — Я связана с Джеком Смитом, значит, так тому и быть. Я могу, конечно, дать ему работу на ферме… только вот надолго ли? Сколько это может продлиться? Не замучает ли меня вопрос, правильно я поступила или не правильно?»

Она заехала в сарай, выбралась из фургона и хлопнула дверцей. Просунулась обратно в окошко, вытащила связку газет и блок сигарет.

— И чего я к вам прицепилась? — спросила она у газет. — Если бы кто увидел, как я таскаю вас за собой весь день, наверняка решил бы, что там полно интересного. Ах да, как же я забыла про колонку «Продается»! Чудно, как люди пишут про пальто и свадебные платья: «Одевали только раз».

Она окинула наметанным взглядом хозяйство. Помидоры и зелень сильно подвяли, что для этого времени года — явление обычное. Абрикосов осталось на один сбор, деревья только-только начали плодоносить. Лошади замерли у кормушки. Рона блеяла, пернатые кудахтали и хлопали крыльями.

В общем, все как обычно, жизнь бьет ключом.

Денни остановилась у ступенек и бросила газеты с сигаретами на заднюю веранду. Пошла к ветряной мельнице и запустила ее. Лопасти даже не шелохнулись. Интересно, поднимется ли сегодня восточный ветер? Если нет, то вода скоро кончится, ведь поливать в такую жару приходится постоянно. Денни не произвольно поглядела на землю под краном, хотя прекрасно знала, что Джек Смит не мог им сегодня воспользоваться. Она сняла замки с цистерн и повесила их в сарай.

Наверное, она уже никогда не сможет спокойно пройти мимо этого крана и не поглядеть, нет ли под ним отпечатка, который стоял у нее перед глазами весь вчерашний день. Неужели это только вчера было? Ей казалось, что уже лет десять прошло, никак не меньше.

Денни, не снимая шляпы — времени не было, — кормила, поила, собирала и упаковывала. Подоила Рону, взяв ведерко, которое бросила вчера у веранды Макмулленза. Перед глазами мелькали сценки из жизни: они с Макмуллензом на ферме, они с Беном борются с пожаром. Они с Беном купаются в запруде на ручье. Девушку охватила ностальгия, как будто эти времена ушли и больше никогда не вернутся. И как будто о них остались только приятные воспоминания. Хотя так оно в общем-то и было. «Наверное, я скоро умру. Все думаю о том, что прошло, а не о том, что происходит сейчас».

Занося в дом ведерко с молоком, она поняла, что не стоило весь день так волноваться насчет того, как бы остановиться и подумать, что ей делать дальше. Пустое это занятие. Она еще вчера вечером все решила, и нужно быть полной идиоткой, чтобы не признаться себе в этом.

Не собирается она выдавать Джека Смита. Она связана с ним, и поэтому у нее нет ни завтра, ни следующей недели. Каждый прожитый час — и тот подарок.

Она может оставить его работать на ферме, даст ему кров, приличную одежду, хорошую еду. Только это ведь далеко не конец истории. Просто таким образом она сможет заполнить дарованные судьбой лишние часы.

— Я скоро умру, — равнодушно повторила она вслух. И спокойно приняла этот факт.

Денни разожгла огонь, приняла душ, надела свежий халат, причесалась и накрасилась. На кухне нарезала овощей на две порции. Взбила яйца с молоком и поставила в духовку, потом, немного подумав, сделала вторую порцию и отправила ее туда же. Завтра утром можно будет просто разогреть, времени уйдет меньше. Кто знает? Вдруг она доживет до утра? Тогда ей наверняка есть захочется. Завтра у нее будет очень трудный денек… если она выживет, конечно.

К черту корзинки для папоротников не станет она больше ничего напоказ делать. Надо оборвать все абрикосы. Что не продастся, то пойдет на варенье. Если оставить их на деревьях, то не сегодня завтра жди плодовую муху. И осенние сорта томатов надо подвязать, иначе им не вынести своего бремени. Хорошо, что Макмулленз уже приготовил палочки и сложил их у грядок. И лошадям надо пробежку дать…

Где этого Джека Смита носит?

Неужели нельзя хотя бы к ужину приходить вовремя? Как будто у нее тут пансион! Впрочем, если подумать, ее дом даже пансионом не назовешь — в этих заведениях ужин подают в определенное время, ни раньше, ни позже.

Интересно, Бен всегда вовремя ест? Надо будет полюбопытствовать при случае.

Сегодня Денни планировала приготовить жареные отбивные, а какой прок от отбивной, если Джек Смит явится, когда мясо станет жестким, как подошва?

— Черт бы его подрал! — выругалась в сердцах Денни. — Как будто от него и так хлопот мало! — Если бы у нее был такой сын, она давно надрала бы ему уши.

Девушка выглянула в окно. Солнце уже село, все вокруг погрузилось в неясный сумрак. Буш, загоны и грядки с овощами затихли, будто в ожидании тяжелой поступи Рока. Да, поступь Рока и в самом деле могла раздаться в любой момент!

Неожиданно вдалеке послышалось завывание мотора. Машина, и с каждой минутой она все ближе! Денни замерла и вся обратилась в слух, пытаясь вычислить ее курс. Так… едет на север вдоль границ ее фермы… Поворачивает на восток, к ее владениям. Вскоре Денни сообразила, что это старенький «форд» Альберта Барнза. Она всегда думала, что выражение «сердце вот-вот вырвется из груди» — фигуральное, но теперь поняла — нет, именно это ощущают люди в стрессовых ситуациях.

Господь всемогущий, что же ей делать?

Она совершенно бессильна.

Если Джек Смит сидит в кустах с заряженным ружьем в руках и наблюдает, что выйдет из ее поездки на рынок, он вполне может решить, что она привела с собой врагов. Как он тогда поступит? Застрелит Барнза? А может, убьет ее и сбежит. Может, просто сбежит, не стреляя. Откуда ей знать, как он поступит!

Денни стояла и смотрела, как Барнз подъезжает к забору. Направится прямо к дому или развернется и остановится у ворот? В любом случае он — прекрасная мишень, пенек в открытом поле, бутылка на заборе. Денни стало нехорошо.

Барнз притормозил у ворот. Выбрался наружу, хлопнул дверцей и пошел к багажнику. Вытащил оттуда деревянный ящик и зашагал с ним к дому. Секунд пять Денни наблюдала за его добродушным лицом. Из-под ящика выглядывали ноги в брюках цвета хаки и видавших виды армейских ботинках, поднимавших пыль на тропинке. В этот момент Денни всей душой любила Альберта Барнза, как любят человека, над которым нависла смертельная угроза. И тут ей на выручку пришла ее обычная склонность к импровизации. Это она всему виной, поэтому и в жизни, и в смерти должна дойти со своим гостем до конца!

Денни выскочила из дома и понеслась навстречу мистеру Барнзу.

Последние солнечные лучики окрасили вершины деревьев багрянцем. Все замерло в ожидании, и только мистер Барнз продолжал свой путь…

— Вот, получил сегодня товар и подумал, почему бы не забросить его тебе по пути к Харрисам, — заулыбался он во весь рот, завидев Денни. — Как поживаешь?

— Хорошо, — ответила девушка.

Барнз озадаченно пригляделся к ее бледному напряженному лицу.

— Наверное, я не вовремя. Ты ужинаешь?

— Нет, не садилась еще. Послушайте, оставьте это на передней веранде, ладно? Я потом занесу…

— О чем это ты? За кого ты меня принимаешь, Денни? Может, тебе и по силам таскать корм лошадям, но чтобы женщина сама носила вокруг дома бутылки с лимонадом? Это просто неслыханно! — Он даже на мгновение не задержался и упрямо шел к намеченной цели.

Денни поплелась следом. Барнз поднялся на заднюю веранду, но и на этом не стал останавливаться, а прошел прямиком на кухню, распахнув дверь ногой, и взгромоздил ящик на стол. Освободившись от нелегкой ноши, сдвинул шляпу и почесал затылок, глядя на два прибора.

— Что-то не так?

— Нет, — бросила Денни. Потом подумала и добавила: — Вам лучше уйти, мистер Барнз. А то опоздаете к Харрисам.

— Да меня прямо взашей выталкивают? Извини, что не вовремя. Подумал, что было бы неплохо забросить тебе напитки. Все равно к Харрисам еду.

Мистер Альберт Барнз явно обиделся. Он был не просто владельцем магазина — для своих покупателей он был другом и советчиком. Ясно как божий день, что Денни не хотела пускать его на кухню и теперь дождаться не могла, когда он уйдет. И в то же время она вроде бы и не хотела, чтобы он оставлял ее. Альберт Барнз никак не мог разобраться. Что-то тут не так. Подозрительно очень. Может, Бен Дарси должен пожаловать? Может, он даже останется у нее ночевать, ведь обратный путь неблизкий. Лично он, мистер Барнз, не думал, что Денни такая. Но ведь чужая душа — потемки, разве не так? Однако он решил для себя: может, Бен Дарси действительно останется, только все будет прилично. А Денни, само собой, переживает.

Мистер Барнз старался не смотреть на расставленные приборы. Все чин по чину: лучшее серебро, ваза с цветами и тому подобное. Предположим, Бен Дарси за ней ухаживает. Да и Денни равнодушной не могла остаться. Хороший он парень, этот Бен Дарси, приятный и в работе — прямо лев. Ферма у него — загляденье, сам выбирал!

— Пойду я, — повторился Барнз. И чего они тут оба стоят, с места не двигаются? Он мог чем угодно поклясться, что она хочет что-то сказать, но не может. Хочет, чтобы он ушел, и в то же время хочет, чтобы остался. Чудно как-то. — Парня того все еще не поймали, — неожиданно для себя выдал он. — Того, который тут шатался. Хорошо, что он отсюда смылся, нам спокойнее. Шкурой своей клянусь, в восточные штаты подался. Придется ему через долину Нулларбор пилить. — Мистер Барнз обогнул Денни и остановился в дверях.

— Я провожу вас до ворот. — За это предложение она вполне заслужила орден Мужества.

Альберт Барнз постарался не выдать своего изумления. Сначала она не хотела, чтобы он заходил в дом, потом чуть ли не в шею его вытолкала, будто на пожар спешила. А теперь отправляется с ним прогуляться! Может, она упала и головой ударилась? Теперь пришел его черед смущаться. Покупатели, конечно, были его друзьями, но они не ходили провожать его до ворот, когда он завозил им товары.

— Все в порядке, Денни, — натянуто засмеялся мистер Барнз. — Я не собирался портить тебе ужин и все такое. — Ему не хотелось ее обижать. Не каждый день молоденькие девушки предлагали проводить его до ворот. И очень хорошенькие к тому же. Хотя подходящей Денни вряд ли назовешь, она со всем из другого круга, разные они люди. — Должен признать, что вечер будто создан для прогулок, — хохотнул он и сбежал по ступенькам вниз.

— Я иду, — уперлась Денни. — И не надо от меня бегать. Только не бегите, прошу вас. Просто идите, как обычно ходите. То есть медленно. То есть как будто у вас прорва времени и вы никуда не торопитесь. Мы пройдемся с вами так, словно вы просто завезли мне товары. И ничего больше…

Денни встала рядом с ним на засыпанной гравием площадке и тронула его рукой, показывая, что надо повернуться и медленно отправиться вокруг дома к воротам.

Мистер Барнз был так поражен поведением Денни, что подумал: может, это он сам упал и головой ударился? Может, у девчонки от одиночества крыша съехала? Есть два вида одиночества. Альберт Барнз был знаком с обоими.

— Да, тот парень… — заикаясь, проговорил он, — видать, малый с головой. Сумеет выкрутиться. Похоже, уже не одну машину спер с тех пор, как пришил ту девчонку. Знаешь что, Денни, будь я на его месте то же самое делал бы — угнал одну машину, проехал немного, пересел на другую. Но на обочине оставлять бы их не стал, это большая ошибка. Все равно что хвост за собой оставлять…

— Да на него теперь все угнанные машины готовы повесить, — возмутилась Денни. — Откуда им знать, что это Джек Смит? Что, в этом штате никто больше угоном не занимается? И прошу вас, давайте больше не будем о нем говорить. Давайте лучше поговорим о том, как дорого все в наши дни стало, да погромче, будто мы хотим птицам и пчелам поведать, как трудно нынче быть человеком. — Денни повысила голос. — Наверное, счет, который вы прислали мне в прошлом месяце, так сильно раздулся из-за всеобщего повышения цен. Вот птицам и пчелам, им хорошо. Для них цены на мед не повышают…

Мистер Барнз удивился, чего это она так орет. Хочет, чтобы вся округа ее услышала? Хотя, если подумать, кроме птиц и пчел, тут действительно никого нет, если только ее живность да парочка-другая змей.

— Да что ты такое говоришь? — возмутился он. — Счет как счет, не больше обычного. Даже банка гороха и та ни на пенни не подорожала, не говоря уж о меде. Если мне не изменяет память, в прошлом месяце ты даже меньше покупала.

Мистер Барнз даже остановился от распиравшего его негодования, но Денни подтолкнула его вперед.

— Нет, раздутый счет был, — громогласно и чересчур возбужденно заявила она. — Именно так, мистер Барнз. Ваши цены — просто обираловка. Конечно, я понимаю, вы время от времени сами привозите товары. Ящик с напитками, к примеру. Спасибо, кстати, что закинули его.

Мистер Барнз снова хотел было остановиться, но Денни опять подтолкнула его.

— Да ни с кого гроша медного за доставку ни разу в жизни не взял! — Он по-настоящему разозлился на Денни.

— Конечно, очень мило с вашей стороны, что вы завезли мои напитки именно сегодня, хотя, надо признать, я вас не ждала. Заказала бы у вас сигареты, если бы знала, что вы все равно приедете. — Денни чуть ли не во всю глотку орала.

Мистер Барнз пулей понесся к машине, ему совсем не нравилось, как эта девица обошлась с ним. А кому понравится: кричит в ухо, к счетам придирается. Да она совсем спятила. Он это сразу понял, как только ступил на ее территорию. С женщинами всегда так — неизвестно, что выкинут, когда парня своего дожидаются. То ли ей страшно, что он Бена Дарси увидит, то ли наоборот, что Бен увидит его, Альберта Барнза, у нее на кухне. Вот оно, значит, как.

— Чертовы бабы, чтоб они все провалились! — пробормотал он, забираясь в автомобиль и захлопывая за собой дверцу.

— Мистер Барнз, — проговорила Денни, но он ее уже не услышал. — Прощайте, мистер Барнз, думаю, теперь вы в безопасности. Ничего не случилось. Только прошу вас, поторопитесь. Быстрее. Прощайте, мистер Барнз. — Она стояла и смотрела, как оседает облачко пыли, и у нее слезы на глаза навернулись. — Думаю, вы никогда не узнаете…

Денни развернулась и уныло побрела обратно. Может, Джек Смит уже стрелял сегодня и у него патроны кончились. Может, он уже ушел и не скрывается за кустами или в буше? Всю дорогу к воротам она ждала, что вот-вот вспыхнет оранжевое пламя, но ничего не произошло. Неужели Джек Смит и впрямь ушел?

Денни слишком устала, и ей было все равно. Если бы мистер Барнз погиб, она умерла бы вместе с ним. Смешно как, надо же, за кого только люди не умирают! Мистер Барнз — всего лишь владелец магазина, и между ними что-то типа дружбы на деловой основе, только и всего. Кто бы мог подумать, что в один прекрасный день Денни решит умереть вместе с ним, потому что его смерть — на ее совести. Это самое малое, что она могла для него сделать.

«И никто никогда не узнает», — грустно подумала Денни. Самой ей было уже все равно, жить или умереть. Она слишком устала.

Девушка остановилась на ступеньках веранды и застыла в ожидании: добровольная мишень, у которой нет сил даже на то, чтобы драматизировать события, хотя в глубине души она знала, что из этого выйдет неплохой рассказ. На недели, месяцы и даже годы хватит… если она останется жива. Сестренки рот разинут, а все последующие поколения Монтгомери будут за завтраком смотреть на фотографию пратетушки Денни и говорить: «Не побоявшись смерти, она добровольно пошла к воротам с человеком, которого почти не знала, потому что считала: если он умрет на ее земле, то умереть вместе с ним — честь!» Если кто-то из потомков начнет забывать о понятии дворянская честь, то вот вам, пожалуйста, живой пример, кушать подано, хорошая приправа к овсянке.

Денни постояла-постояла и пошла в дом. Вытащила из ящика дюжину бутылок самых разнообразных напитков — от лимонада до пива, две поставила в холодильник. Остальные убрала в сервант, а ящик выставила за дверь.

В голове у нее ни единой мысли не было, но она чувствовала, что на улице душно и безветренно. Где-то в буше с дерева упал орех, и в мертвой тишине этот звук прозвучал как выстрел ружья Джека Смита. Мельница даже не собиралась махать крыльями, ее неподвижный силуэт четко вырисовывался на фоне пурпурного неба, словно фотография в газете. Если ночью поднимется восточный ветер, то мельница захлопает лопастями. И Денни услышит приближение ветра раньше, чем он донесет до ее владений запах раскаленной пустыни и сухой травы.

Она не стала закрывать входную дверь. Ей нужен был свежий воздух, даже если она умрет или станет косвенным соучастником. Воздух каждому нужен. Денни казалось, что вопрос о ее смерти предопределен, и она, усталая, раздраженная и сердитая, никак не могла понять, зачем постоянно возвращается к нему.

Она стояла посреди кухни и пыталась вспомнить, на чем прервалась, когда услышала машину Альберта Барнза.

Ах да, овощи! Надо их обжарить в растительном масле с беконом, пока ее отбивная готовится. Как спартанцы перед Фермопилами, надо сперва поесть.

Нет, они сначала причесывались. К черту прически! Она проголодалась. А Джеку Смиту придется подождать свою отбивную, когда он явится. Свою она сейчас зажарит, а его — когда ей заблагорассудится.

Интересно, может, ему две захочется? Даже наверняка.

Кончик языка Денни высунулся от усердия и уперся в уголок рта. Она начала вспоминать, как выглядит Джек Смит. Совсем мальчишка, если приглядеться. Личико бледное, кожа нежная. Ему и впрямь надо было девчонкой родиться. Может, от этого все его беды? Может, он из тех мужчин, у которых в крови слишком много женских гормонов? Денни слышала, что у любого человека есть женские и мужские гормоны, одни преобладают над другими. Надо будет в следующий раз поподробнее в библиотеке почитать. Господи, она совсем забыла про пассифлору! Если Джек Смит не уберется из ее жизни, ферма придет в упадок и развалится. А сама она закончит дни в лечебнице для душевнобольных.

Перемешанные с беконом овощи весело зашкварчали на сковородке, отбивная отправилась на плиту жариться в собственном соку. Денни посолила ее, поперчила, перевернула на другую сторону и проделала ту же процедуру.

О чем это она думала?

Ах да, о том, что Джек Смит сильно смахивает на девчонку. Но он ведь не виноват! Он таким родился! Бедолага еще у матери в утробе был, когда карты легли не так. Если бы мать его была женщиной образованной, хоть что-то о таких вещах знала, то она сумела бы защитить сына. Даже помочь ему. Может, операцию какую сделать или еще что. В Стокгольме, например, такие точно делают. А вместо этого ему попался отчим с железным прутом в голосе, и все над ним потешались, пинали в школе как могли. Издевались. Никто его никогда не любил, никому он никогда не нравился.

Денни в который раз подумала: ну почему Господь Бог выбрал именно ее?

Она поддела отбивную и ловко бросила ее на горячую тарелку. Положила рядом овощи, удостоверившись, что взяла ровно половину и Джеку Смиту достанется не меньше. Выложила его долю на стоявшую на плите тарелку, накрыла крышкой, чтобы совсем не высушились, и отправила в духовку. Однако готовить для него отбивную она ни за что не станет, пока не утолит свой зверский голод. Когда Джек Смит придет, если он вообще придет, подождет своей очереди, не развалится.

Она взяла нож с вилкой, но не притронулась к еде — просто сидела, упершись пустым взглядом в мясо с овощами.

Допустим, он не придет, что тогда? С ней-то все в порядке будет, а если он направится в восточные штаты, убивая по пути женщин? Тогда она станет косвенным соучастником многих преступлений, так ведь? Ее, как и Джека Смита, не смогут повесить за все убийства разом — смерть только однажды приходит, — но она ведь не о себе сейчас думает. Она думает о тех, кого Джек Смит может запросто убить.

Если хорошенько подумать, все они мало чем будут отличаться от Верил Ситон, так ведь? А как она сама относится к тем, кто швыряет окурки из окна автомобиля в сезон пожаров? Готова их собственными руками придушить, вот как! Разве они не заслуживают смерти?

Денни вонзила нож и вилку в отбивную.

— В каждом из нас живет убийца, — с удовлетворением произнесла она. — Теперь я знаю, почему даже не собиралась выдавать Джека Смита. И не надо мне было ничего обдумывать. Я тоже убийца, в глубине души. Я тоже в бегах, как и все остальные. Мы постоянно пытаемся убежать от того плохого, что сотворили или что могли сотворить… будь у нас такой шанс. Ну, не то чтобы шанс, а сложись так обстоятельства. В состоянии аффекта. Да, вот то самое слово… аффект. В состоянии аффекта.

Денни вполне удовлетворил такой вывод, и чувство это было сродни наслаждению, которое она испытывала, вкушая отбивную. Она молодец, хорошо приготовила мясо. Розовое внутри и румяная корочка снаружи.

Вкусно как! И как же она счастлива, просто счастлива!

— Я тоже убийца, — повторила она. — Поэтому у каждого мурашки по спине бегут, когда они за казнью наблюдают. Они думают: «Все мы в руках Господа нашего, Иисуса Христа». Все зависит от того, как карты лягут. И каждый это знает. Тем, кто не попал на виселицу, просто повезло. Если Бог берет в руки карты — берегись!

Глава 7

Что это было?

Денни застыла с вилкой и ножом в руках. Сердце прямо в ушах стучало. Да это просто веточка в буше треснула или орех с дерева упал. Что же еще? Такое летом частенько случается из-за сильного перепада температур. И хотя на улице было по-прежнему тепло, там, в буше, уже градусов на десять меньше, чем днем. Денни не раз доводилось слышать, как орехи с деревьев падают или сучья трещат. Даже бревна в ее доме и те скрипели и хрустели, когда охлаждались после несусветной жары.

Тогда чего она теперь на стуле подскочила? Что с ней такое? Ведь ничего необычного не происходит.

Одно она знала точно — это не Джек Смит. Он крадется, словно змея, бесшумно, молча. Рептилия, вот он кто такой. Ни за что не догадаешься, что он рядом, пока дверь не откроется. Если захочет испугать, у него это запросто получится!

Заставляет ее ждать с отбивными наготове! Денни бросила на стол вилку с ножом, оперлась лбом на руку и зарыдала. Она долго уже сдерживалась, с того самого момента, когда мистер Барнз благополучно отбыл на своем «форде». Слезы рекой катились по щекам и капали в тарелку. Потом настала пора высморкаться, пришлось встать и пойти за сумочкой.

— Да провались все пропадом! — рассердилась вдруг девушка, доставая носовой платок.

Теперь осталось только сигаретку выкурить. Надо было полчаса назад это сделать, тогда она не разнервничалась бы так.

Денни вышла на заднюю веранду, оставив дверь в кухню открытой для освещения. Достала из блока одну пачку, села на верхнюю ступеньку и закурила.

Она сидела, водрузив локти на колени, пускала дым и смотрела поверх буша на чернильного цвета небо, на яркие, словно абрикосы, звезды, невозмутимо взиравшие сверху вниз. На востоке появилось неясное свечение — наверное, луна поднималась. В такую ночь, как эта, серебряные лучи зальют всю ферму, можно будет даже книгу читать.

Денни решила для себя: если Джек Смит не объявится, она ложиться не будет. Одно дело, когда тебя застигнут в кухне, в саду или на веранде, но когда тебя застанут врасплох в кровати — это совершенно другое. Никаких таких штучек-дрючек не будет, пусть даже не надеется. Покорно благодарю. Изнасилование исключено. Даже если он в состоянии кого-нибудь изнасиловать!

Хм!

Денни смотрела на звезды и думала о Бене. Жаль, что она так и не успела сказать ему, как любит его. Правда, раньше она сама этого не понимала, но звезды — там, высоко в небе, — подсказали ей сегодня. Теперь уже слишком поздно, так же как с мистером Барнзом — он никогда не узнает, что она была готова умереть вместе с ним.

Да, героиня из нее вышла так себе! Роль досталась без слов.

Она очень любила Бена, но, наверное, никогда не решилась бы признаться ему, не говоря уже о том, что фермы их разделяли многие мили и им никогда не сойтись вместе. Правда, Бен никогда не предлагал ей. Ну и что? Все равно здорово знать, что кто-то любит тебя, даже если ты не можешь ответить тем же. Но теперь уже слишком поздно. Даже если она выживет, станет позором для всего рода человеческого и не сможет ничего сказать Бену.

Какая жалость!

Денни выкурила пару сигарет, и за это время ни один лист на деревьях не шелохнулся, И в саду, и в буше — полная тишина. И мельница молчит. Когда приходит восточный ветер, мельница всегда начинает крутиться со скрипом и треском, надо не упустить это из виду, а то в следующий раз можно запросто скончаться от страха. Опыт, надо сказать, не из приятных, стоит, пожалуй, выпить чего-нибудь, успокоить нервишки.

Она поднялась и вернулась на кухню. Сгребла угли в кучку, чтобы печка не остыла, собрала грязную посуду и отнесла ее в раковину. Как только домоет, надо чаю себе заварить.

Денни уже развела мыльную пену, когда внезапно вспомнила, что новые полотенца, которые она приобрела на прошлой неделе, провалились за буфет и теперь валялись там, между буфетом и стеной. Она принялась потихонечку отодвигать его. Внутри было полно фарфора, но Денни слишком устала, чтобы вынимать посуду и потом ставить ее обратно, не говоря уж о бутылках, которые привез мистер Барнз. Надо просто аккуратненько отодвинуть буфет от стены и пошарить за ним шваброй, только и всего. Еще один дюйм. Готово! В этот момент буфет закачался и наклонился вперед. Денни изогнулась, пытаясь придержать его одной рукой сверху, другой снизу. Что дальше?

А дальше из-за кухонной двери появилось дуло ружья Джека Смита.

Денни подняла голову и увидела его через закрывавшие глаза волосы. Она стояла, замерев на месте, замысловатая фигура, словно в игре «море волнуется раз», и наблюдала за тем, как ружье, дюйм за дюймом, проникает на кухню. Сердце ее остановилось, мозги отказали. Через секунду вслед за ружьем показалась рука Джека Смита, потом его худенькая фигурка и бледное личико, обрамленное белокурой шевелюрой.

— Можно подумать, это твое собственное ружье, а не Бена Дарси, — ядовито заметила Денни. — Слава тебе господи, ты вовремя явился. Еще минута, и буфет полетел бы к чертям собачьим. И раздавил бы меня, не говоря уже о посуде.

— Ты чего делаешь? — без особого интереса спросил Джек Смит.

— О господи, ты что, сам не видишь?! Да помог же мне, наконец! Не могу же я весь вечер так простоять. Быстрее, берись за верх!

Буфет покачнулся, словно подтверждая слов, Денни. Джек Смит неспешно положил ружье на стол, подошел к Денни, взялся за самый верх буфета и прислонил его к стене.

— Опс! — выдохнула Денни, с трудом разогнув спину и откидывая со лба волосы. — Еще бы чуть-чуть — и все. Слава богу, ты вовремя явился.

— Ты чего делаешь? — словно автомат, повторил Джек Смит.

— Да вот, пыталась достать полотенца. Они за шкаф провалились. Послушай, раз уж ты пришел, может, подвинешь его, а я буду спереди придерживать, чтобы не упал. Достану эти чертовы штуки. Подними вот этот край. Ты ведь сильнее меня. Вот так. А я спереди поддержу. Отлично. Хватит, швабра вполне пройдет. Теперь погоди минутку, я их оттуда выужу.

Джек Смит точно выполнял все распоряжения Денни, наверняка удивляясь самому себе. Не часто ему доводилось приходить кому-нибудь на помощь, не говоря уже о том, чтобы выручать женщин в трудном положении. Это не в его стиле.

Полотенца были извлечены, буфет вернулся на место. Денни убрала одно из них на полку, второе встряхнула и повесила рядом с раковиной.

— Твои овощи в духовке, — сообщила она. — А вот отбивную придется подождать.

Джек взял ружье и пошел к своему краю стола. Выдвинул стул ногой, уселся, примостив ружье, как вчера вечером.

— Неужели ты не можешь хоть на время забыть о нем? — буркнула Денни, направляясь к плите.

Стоя к нему спиной, она снова собрала угли в кучку, добавила дров и принялась дуть на них. Она устала бояться и ждать, когда ей выстрелят в спину. Чему быть, того не миновать.

— Надо немного разогреть плиту, — объяснила Денни. — Как насчет чашки чаю, пока ждем?

Джек Смит кивнул. Денни обернулась и впервые за сегодняшний вечер поглядела ему в глаза. До этого она упорно делала вид, что слишком занята, и ей некогда на него смотреть.

— Чем ты там занималась? В городе? — Лицо каменное, взгляд враждебный.

— Возила товары на рынок. Сигарет купила. Хочешь покурить, Джек? Пачка на подоконнике.

— Сама мне дай, — отрезал он.

Денни как раз подняла крышку чайника и заглянула внутрь проверить, не закипел ли он.

— Послушай, — обернулась она. — Я весь день работала, устала. Тебе что, трудно самому взять?

— Сама мне дай, — уперся Джек Смит. Денни подошла к подоконнику, взяла пачку и бросила ее через стол, как вчера вечером.

— Не понимаю, почему тебе прислуживаю. Сам погляди, я овощи тебе приготовила, стол для тебя накрыла. Отбивную жарить не стала, ждала, пока ты придешь. — Она отвернулась к плите и налила кипятку в заварочный чайничек. — А что ты весь день делал?

Джек прикурил сигарету и сидел, вращая перед собой пачку.

— Это я тебя спрашиваю. Ты же не весь день на рынке торчала, правда?

— Нет. — Денни поставила чайники на Стол и полезла в шкаф за чашками и блюдцами. Налила из ведерка молока Роны. — Я еще в библиотеку ходила, насчет пассифлоры справлялась.

— Пассифлора? Зачем это? Не могла сразу купить сигарет и домой ехать?

Денни налила чаю и подала ему кружку. Толкнула в его сторону сахарницу и села на свое место.

— Собираюсь посадить ее на северном склоне. Надо было убедиться, подходящее ли это место. Пассифлора в наши дни в цене. Консервные заводы весь урожай на корню скупают. Это прямо как с закусочными. Можно сделать на бутербродах целое состояние, только надо знать, где расположиться. — Денни поставила локти на стол и потягивала чай из чашки.

Джек Смит никак не отреагировал на ее слова.

— Хорошо, — похвалила она чай. — Весь день этого ждала. Почему ты так поздно?

— Ждал. Хотел посмотреть, не привела ли ты с собой кого-нибудь с рынка. Не притащила ли на хвосте копов.

Денни с неподдельным возмущением стукнула об стол чашкой.

— Хотел посмотреть, не притащила ли я на хвосте копов? — разозлилась она. — Хотел убедиться, не выдала ли я тебя? Мне это нравится! Очнись ты, наконец, Джек Смит! Если бы я рассказала о тебе копам, я бы тут сейчас не сидела. Они бы уже давно прочесывали местность. Сам подумай своей тупой башкой. Неужели ты считаешь, что я бы подставилась под пушку только ради того, чтобы показать им дорогу к своему дому? Они и без меня бы прекрасно справились. Но их тут нет. Они думают, что ты в Йорке. Или в прошлый раз про Мундиджонг говорили?

— Мерредин, — поправил он ее. — По пути в Калгорли, что рядом с границей. Скажи, ты когда-нибудь слышала про место под названием Мерредин? Я — никогда. — Он немного оттаял, успокоился, дул на чай и прихлебывал из кружки. — Ты что, радио не слушала, газет не читала и все такое?

— У меня на это времени не было. — Ха, газеты! Она их весь день за собой таскала, но так и не удосужилась открыть. Они все еще валялись на веранде, скрученные в рулон, там, куда она кинула их вместе с блоком сигарет. — О чем поведали радио и газеты?

— Ты не слыхала? И никто на рынке тебе не рассказал?

— У меня не было времени болтать. Продавать товар — дело не из легких. На аукционе главное — верный момент выбрать. Цены вверх-вниз скачут. Надо внимательно следить за тем, что происходит. Кроме того, надо заехать внутрь и разгрузиться. Потом поставить товар на помост. Потом продать его, если цена устраивает. Тут не до болтовни.

— И ты все это делаешь?

— Конечно! — не моргнув глазом соврала Денни. Она всем так говорила… кроме рыцарей рынка и Бена. Это вопрос престижа.

— Тогда как же так получилось, что ты не смогла буфет удержать?

— Буфет тебе — не ящик с фруктами. Начнем с того, что он гораздо тяжелее. И высокий очень. И узкий, как стена. Ящик с фруктами длинный, но низкий. Вот такой, — развела она руки в стороны. — И держишь его по-другому…

— Ладно, ладно! Ты была слишком занята и не слыхала, что я отправился к южным границам Австралии.

— Так по радио передали?

Джек Смит погладил карман, в котором хранил транзистор:

— Это она мне сказала. Моя подружка. Как насчет отбивной, не пора жарить? Жрать до чертиков охота.

Огонь в очаге был что надо, Денни поднялась, посолила мясо, поперчила, бросила на раскаленную плиту кусочек сливочного масла и отправила следом отбивную.

— Что еще по твоему радио передавали?

— Ты вообще ничего не знаешь?

— Я знаю только то, что мне надо было товар сбыть. И сходить в библиотеку, разузнать насчет пассифлоры. И сигарет купить. А потом ехать домой, кормить, поить, поливать…

— Знаю, знаю. Я видел. Мне прямо дурно делается, когда смотрю, как ты носишься, будто угорелая. Словно тебя муравьи за одно место кусают. А еще я видел, как тот парень приезжал. Кто это такой?

— Местный бакалейщик, — не оглядываясь, ответила Денни. — Привез мне напитки. — Она чуть не сказала «пива», но вовремя прикусила язык. Кто его знает, вдруг он звереет от алкоголя. — Если хочешь, могу налить имбирного лимонаду.

— Имбирного лимонаду! — презрительно фыркнул Джек Смит.

Да, хорошо, что она не проговорилась насчет пива.

— Так что там насчет него? — спросил он, имея в виду бакалейщика. — Ты ему сказала?

Денни перевернула отбивную и со злостью шлепнула ее на плиту.

— И что, по-твоему, я должна была сказать ему? Думаешь, мне захотелось за решетку? Ты же был в тюрьме, знаешь, что это такое.

— Чего это вдруг? Что ты такого натворила?

— Тебе помогаю, вот что. И знаешь что, я могу двадцать лет за это огрести.

Она вытащила из духовки тарелку с овощами, бросила на нее отбивную, обошла стол и поставила ее прямо под носом у Джека Смита. Он не сводил с нее удивленного взгляда.

— Двадцать лет? Откуда это тебе известно?

— Читала где-то, — пожала плечами Денни. — Был аналогичный случай. И виновный получил двадцать лет. — Она сама верила в то, что говорила.

Джек вонзил вилку с ножом в отбивную и несколько минут молча закидывал в себя еду.

— Двадцать лет! — проговорил он, пережевывая очередной кусок. — Вы только подумайте! Вот ублюдки! А сколько дают в ваших краях за угон машины?

— Тебе лучше знать. Ты одну в Каламунде украл, одну в Йорке и теперь вот в Мерредине. — Денни захохотала. Интересно, как скоро она окончательно спятит? Сама сострила, сама хохочет. Да уж, Бен абсолютно прав. Шальная она.

Джек Смит не засмеялся, зато окончательно расслабился и даже перестал все время поглядывать на ружье.

— Расскажи мне про того малого, который приезжал сюда сегодня. Про того, который имбирный лимонад привез. Когда я его заметил, засомневался, не проболталась ли ты. А потом ты с ним к воротам пошла. Он надулся, как индюк. Надавил на газ, и только его и видели.

— Это ты точно подметил. — Денни подлила себе чаю. — Два раза мне в прошлом месяце счет выставил за одну и ту же банку горошка. По заслугам получил. — Если она попадет на Небеса, обязательно замолвит за Альберта Барнза словечко, надо же так опозорить человека в глазах Джека Смита! Не то чтобы она верила в силу молитв или в Небеса, но эта мысль немного подбодрила ее и приглушила угрызения совести.

— Сказала бы мне. Я бы в нем дыру-то проделал! Грязный воришка!

— Лучше побереги пули для кроликов. Надо тебе на кроликов сходить, как раз сезон начинается. — Денни поглядела на него поверх чашки с чаем.

— Как это — на кроликов сходить?

— Они уже начали набег из-за Холмов. Ты должен помочь мне от них избавиться. Они хуже, чем кенгуру, все на своем пути сжирают. В прошлом марте дождей выпало видимо-невидимо, трава по пояс выросла, вот они и расплодились. Миллионами прыгают.

— И как же я стану на них охотиться? К тому времени я уже далеко отсюда буду.

— Мне-то что? — пожала плечами Денни, пожевала губу и добавила, медленно проговаривая каждое слово: — Ты можешь остаться у меня, Джек. Мне нужна помощь. Я только за. И с кроликами подсобишь. И лозу посадить надо.

Вот теперь она настоящая косвенная соучастница. Она это не только ради Джека Смита делала и не столько ради него. Она хотела спасти жизни тем, кого он мог убить, давала им шанс, как Альберту Барнзу, потому что прошлой ночью, когда Джек Смит лежал на полу, могла отобрать у него ружье и убежать. Сегодня утром в девять пятнадцать она могла попросить Альберта Барнза позвонить в полицию, могла признаться инспектору Райли примерно в десять пятьдесят пять, но ничего такого не сделала и теперь крепко-накрепко повязана с Джеком Смитом.

Он громко чавкал и не сводил с нее взгляда.

— А как же тот парень, который привозит продукты? И другой, который тут живет? Тот, у кого я ботинки позаимствовал?

— Скажу им, что наняла тебя, и всего делов. С юга пришел или еще откуда. Одежду тебе добудем, волосы перекрасим.

— Неплохая идея. Мне всегда хотелось иметь черные волосы, как у того парня, который одной рукой мог любого с ног сбить. Всех, кто под руку попадался. Черные волосы у него были. Брюнет. А плечи не шире моих. Никогда не мог понять, как он такое проделывает… Что это было? — Джек схватил ружье, вскочил, повалив стул, и уставился на стену, у которой стоял буфет.

— Это бревно в доме осело. — Денни не шелохнулась. — Днем бревна нагреваются и расширяются. А ночью все время трещат и щелкают, потому что остывают и оседают. Иногда от этого крыша начинает протекать.

— Уверена? — взглянул он на нее, лицо будто мукой посыпано, глаза почернели, блестят.

— Уверена, — спокойно кивнула Денни. — Сядь а я чайник поставлю. Выпьем еще по чашечке. Ты же сам слышал, звук из стены шел. — Она поднялась и направилась к плите. — В буше орехи падают и сучья трещат, когда температура опускается. Придется тебе привыкнуть к этим звукам, Джек. А когда восточный ветер поднимается, мельница начинает вращаться со скрипом и гремит. Так я узнаю, что ветер приближается. Сначала он по верхушкам деревьев проходит, высоко, и лопасти его ловят. Потом начинают занавески на окнах шевелиться. Потом он набирает силу и спускается к земле.

Джек Смит сел на самый краешек стула и положил ружье на колени.

— Ты прямо создана для разговоров, — шмыгнул он носом. — Когда-нибудь замолкаешь?

— Давай, теперь твоя очередь. Расскажи, что ты весь день делал?

— Спал. Я всегда сплю, когда мне бывает плохо и я в обморок падаю. — Джек внимательно следил за Денни, произнося эти слова. — Я всегда в обморок падаю, когда жратвы мало. Как прошлой ночью. — Он остановился на мгновение и потом добавил: — Я ведь в обморок упал, правда?

Денни кивнула:

— Наверное, это от голода. Слишком долго не ел, а потом наелся. Желудок сморщился. Так всегда бывает, когда долго голодаешь.

Он тоже кивнул, положил сахару в чашку и начал размешивать.

— Да. Такое иногда случается. — Пауза. — Однажды такое уже было, когда я в колонии сидел, и знаешь, чем все кончилось? Я предстал перед судом… да, перед судом для несовершеннолетних… и офицер, он говорит: «Ваша честь, — говорит, — у этого парня припадки. Эпилепсия». — Джек Смит зыркнул глазами в сторону Денни. — Что ты на это скажешь? — подозрительно прищурился он.

Денни задумчиво поджала губки.

— Я вот что тебе скажу. Этот офицер в суде, может, они его специально для тебя наняли, чтоб он на твоей стороне выступил. В суде всегда так, одни говорят за, другие против. Вполне возможно, этот офицер очень хитрым оказался. Может, думал, из-за припадков тебе удастся уйти от наказания. Выставил тебя больным, вот как. Тогда в тюрьму тебя не пошлют. В колонию, как ты ее называешь.

— Да-а… — горько протянул Джек Смит. — Это точно, меня в больницу сплавили. Туда, где психов держат. Все время вопросы всякие задавали. Какой у тебя папаша? Какая у тебя мамаша? Чем любишь заниматься? Откуда эти шишки на голове? И шрам на подбородке?

Денни чуть чашку из рук не выронила. Надо же, она совершенно забыла про этот шрам. Джек Смит все время прятал свой безвольный подбородок в безразмерном воротнике. Сейчас не время… Потом посмотрит…

Он жадно отхлебнул из чашки и потянулся за сигаретами. У них снова была одна пачка на двоих. Денни чувствовала, что не стоит сейчас вставать и выходить на веранду за блоком.

Джек прикурил и послал пачку в ее сторону.

— И что ты там говорил про брата-близнеца? — продолжал он. — Какой он? Как выглядит? Где он?

У Денни сердце упало и теперь билось где-то в животе. Брат-близнец! Не почудилось ли ей что-то во взгляде инспектора Райли, когда она сказала про брата-близнеца? Говорила ли она о нем вообще? А если говорила, то что именно? Ладно, наверняка об этом упоминалось по радио или в газетах. Господи, почему она не читала этих проклятущих газет!

Денни пропустила мимо ушей половину вопросов, которые Джеку Смиту задавали в так называемой «больнице». Слушать-то она слушала, но одновременно пыталась восстановить во всех подробностях утренний разговор с инспектором Райли. Да, брат-близнец упоминался, это точно. Или не точно? Или эта тема просто все время крутилась у нее в голове?

— В конце концов, я рассказал им все, что натворил мой брат. И про то, на какие трюки он был способен. Выстрелить из ружья за спиной и залезть на шестидесятиметровое дерево — такие в Виктории на зольниках растут — с помощью топора и шипованных ботинок. И на яхте в гонках участвовал. И все равно, плохой он был. Я им и об этом рассказал. Но где он, я не знал. И не мог сказать им — я же всегда его покрывал, всегда за него отдувался. Я и так им много чего порассказал. Сказал, что почти все, за что меня притянули, — это его рук дело. Но где он, я им говорить не собирался. Нет, сэр! Только не я.

Еще одно бревно треснуло, но на этот раз Джек Смит и ухом не повел. Он замолчал, волна грустных воспоминаний о брате-близнеце захлестнула его.

— Забавно, когда всё тихо, говорят, что стоит мертвая тишина, — задумчиво проговорила Денни. — Но тишина эта мнимая. Бревна потихонечку-помаленечку остывают, оседают, а потом — раз! — и треснуло.

— Да… — протянул Джек Смит, окончательно успокоившись. Видно, выговорившись, он спустил пар и расслабился. Ружье вернулось на прежнее место, сам он поставил локти на стол, навалился грудью на столешницу и склонил голову набок, словно его уже клонило в сон. — Мертвой тишины не бывает, — размышлял он вслух. — Там, в буше, где я сегодня лежал, все время кто-то под листьями возится, под корой, туда-сюда снуют, снуют… И в воздухе маленькие такие штучки все время летают. Их и разглядеть-то трудно, но они летают, летают…

— У ручья — вот где самое лучшее место, — сказала Денни. В комнате царило полное умиротворение. — Теперь у меня времени нет туда ходить, но когда я была маленькой, мы все время туда бегали. То есть я с четырьмя сестрами. Поднимались вверх, к запрудам над перекатами, малявок ловили.

— Малявок? Каких таких малявок?

— Маленьких рачков. Ловили, сажали в консервную банку и домой приносили. Кто больше наловит, тот и победил, но иногда кто-нибудь из нас нарочно чужую банку опрокидывал. Нечестная игра, одним словом.

— И что вы с ними потом делали? Ели?

— Нет. Приносили домой, бросали у баков с водой и забывали. А потом, когда через несколько дней кто-нибудь находил их, они все уже кверху брюхом плавали. Как подумаю, мне аж дурно делается. Они ведь нам совершенно ни к чему были, так, на спор ловили. Кто больше. Приносили их домой, и они умирали. Не знаю… Дети такие жестокие.

— Если бы вы их ели, то тогда ничего, — покивал Джек Смит.

— В том-то и дело. А мы просто соревновались, от радости прыгали, если удавалось больше всех поймать. А потом обрекали их на смерть. И с цветами так же.

— Ты и цветы собираешь?

— Теперь уже нет, — отчаянно замотала головой Денни. — Сегодня это законом запрещено. Да я бы все равно не стала. Пусть все живое живет и радуется. Но тогда мы целые мили по бушу проходили и по оврагам, там, где старая железная дорога. Там такие чудесные орхидеи росли, загляденье! Как мы радовались, когда удавалось найти нечто особенное. Или лучше, чем у других. Мне всегда хотелось набрать самый большой букет…

— Получалось?

— Иногда. Мы на поезде в школу ездили, туда, на равнину. Он все время останавливался в одном месте, паровоз к другому концу цепляли, мы выскакивали, рвали цветы и потом нагоняли его у холма — состав ведь зигзагом ходил. — Денни помолчала. — Да, весело тогда было, — вздохнула она и потянулась за сигаретами, потом пустила пачку вдоль стола, Джек Смит затушил окурок и прикурил очередную. — А однажды одна девчонка, которая все время с нами бегала, упала и сломала руку. С тех пор нам не разрешали с поезда слезать. Кондуктор постоянно угрожал, что перепишет наши фамилии и адреса, если мы нарушим закон.

— Хренов закон! — выругался Джек Смит, глубоко затянувшись сигаретой.

— И все же, если ты хочешь послушать природу, надо к ручью идти, — вернулась к началу разговора Денни. — Можно залечь в папоротники и слушать. Сначала слышно, как вода поет, по камушкам перекатывается. Потом начинаешь слышать, как листья на воду опускаются, как ящерицы шуршат. Потом — как жучки возятся, как стрекоза на травинку садится.

— Нет, как стрекоза садится не услышишь. Они совсем бесшумные.

— А я слышала. Клянусь, слышала. Надо только очень хорошо прислушаться. Смотришь на нее, а потом, когда она приземляется…

— Что это было? — Джек Смит вздрогнул и выпрямился.

Денни засмеялась:

— Это курица с насеста свалилась.

— Не нравится мне все это. Шумят, шумят…

— Это потому, что на улице такое затишье. Вот ветер поднимется, тогда все по-другому будет. В любую минуту его жди. Тогда уже на эти звуки внимания не будешь обращать, потому что весь мир зашевелится, задвигается… все придет в движение.

Джек сидел напрягшись, склонив голову набок. Медленно, очень медленно он протянул руку и положил ружье на колени, вглядываясь в дверной проем, из которого на веранду падал желтый прямоугольник света.

— Я что-то слышу, — заявил он. Денни тоже прислушалась.

— Может, это восточный ветер поднимается, — предположила она. — Сначала неясный шум всегда раздается. В самом воздухе что-то меняется. Знаешь, Джек, буш как будто к ветру готовится. Юбки подбирает, если можно так выразиться.

— Зачем мы оставили эту чертову дверь открытой?

Денни пожала плечами:

— Я забыла закрыть. Ты забыл закрыть. А в чем дело, Джек? Все равно никто к нам не придет. В такой-то час.

Он повернул голову и посмотрел девушке в глаза:

— Клянешься, что никому не проболталась про меня, когда на рынок ездила?

Денни спокойно выдержала его взгляд:

— Клянусь, Джек. Ни одной живой душе не говорила. И никогда не скажу. Тебе придется поверить. Пришло время поверить хоть кому-нибудь. Я теперь тоже замешана. Сам ведь понимаешь, Джек.

— Двадцать лет тюрьмы, да?

— Думаю, да, не меньше двадцати впаяют.

Мельница захлопала крыльями, заскрипела, поднимая воду из глубины земли. Денни расслабилась и улыбнулась:

— Я же говорила. Это восточный ветер. Слышишь, — как вода полилась? Это кровь моей земли. Пошли, Джек. Давай выйдем. Ты потренируешься включать и выключать мельницу. Мне всегда росту не хватало, чтобы переключиться с главной цистерны на домашнюю. Ты можешь забраться и сделать это за меня.

Она вышла на веранду. Джек пошел следом, но ружье не забыл прихватить. Неужели он никогда не сможет довериться ей и оставить эту штуку в покое?

Луна уже взошла, и весь двор был залит призрачным серебряным сиянием. Землю прочертили неясные тени от деревьев, листья отливали серебром. Под сараями прятались зловещие тени, а там, за садом, за загоном для лошадей, притаился буш, и каждое дерево было расписано белым, а за ними — чернота. Туда серебряный свет не в силах был проникнуть.

Денни остановилась на верхней ступеньке:

— Красиво, правда? И чего мы сидели в душном доме?

Джек встал бок о бок с ней.

— Давай, — бросила она ему вызов, — пойди выруби эту мельницу. Я тебе вчера показывала. Спорим, ты уже забыл…

— Чтоб я — да забыл! Вот еще! — Он спустился по ступенькам и огляделся по сторонам, как солдат на посту.

— Тебе придется положить эту штуку, иначе мельницу не выключить. — Денни вознамерилась во что бы то ни стало отучить Джека Смита от ружья.

— Положу, когда время придет. Не раньше. — Он пошел по двору, все время оглядываясь по сторонам.

— Тебе придется научиться обходиться без него, Джек, — сказала Денни. — Ходить без ружья и ночью и днем…

Слова застряли у нее в горле.

Вокруг двора двигались тени. И отбрасывали их не деревья и не сараи. И не сова, перелетавшая с ветки на ветку. Не ветер, играющий макушками деревьев.

Тени эти выползали из-под деревьев и из-под сараев и приближались к двору.

Бесшумные, как полет совы.

Джек Смит, ничего не подозревая, шел к мельнице. Задрал голову, торопился, будто завороженный круговыми движениями крыльев. Он не видел теней, а у Денни словно язык к нёбу присох. И тут она словно от ночного кошмара очнулась.

— Джек… Джек! — взвизгнула она. — Джек!

Он резко развернулся.

Тени окружили его, раздался приказ, железный голос Закона:

— Ружье на землю, руки вверх, Джек Смит.

Он замер на мгновение, потом рывком поднял ружье и направил его на Денни.

— Сука! — заверещал он. — Чертова сука!

Из его ружья полыхнуло, следом раздалось множество выстрелов. Сначала один, остальные — потом. Денни почудилось, будто ее пчела в ухо укусила, а в руку вонзилась иголка.

— Джек! Джек! Я их не приводила! Я их не приводила. Нет. Нет… Клянусь тебе!

Она кинулась вперед, но отделившаяся от дома тень схватила и удержала ее.

— Все в порядке, мисс. Спокойнее.

Он выглядел как полицейский, вел себя как полицейский, от него за версту полицейским пахло.

— Пустите меня, — начала отбиваться Денни. — Я хочу к нему…

— Стойте, где стоите, мисс. Его уже достали. Он на земле…

Внезапно она перестала биться и затихла в руках полицейского.

— Он застрелил меня, — ошеломленно проговорила она. — Он застрелил меня.

— Это вряд ли, слишком уж сильно вы лягаетесь. Вряд ли он вас насмерть застрелил. Садитесь вот сюда, на ступеньку, вот так. Посмотрим, не ранил ли он вас.

Денни опустилась на ступеньку, на которой стояла всего три минуты назад. Она сидела лицом к залитому светом двору, но теперь это был не лунный свет. Из-за дома появились машины, высвечивая распростертую на земле фигуру: руки раскинуты в стороны, ружье валяется в метре от него, три человека стоят рядом, один — опустился на колени. Дверцы хлопают, ботинки по гравию шуршат. Громкие голоса переговариваются.

Денни поставила локти на колени и закрыла лицо руками.

— Так тихо было, — проговорила она. — Так тихо. Мы даже поговорили об этом. О том, что можно услышать в буше, если хорошенько прислушаться. Например, как стрекоза на лист опускается. А вы все это время вокруг сидели…

Рядом с первым полицейским показался еще один человек. Они крутили ее, ощупывали. Сначала правую руку, потом ухо. Все время вопросы какие-то задавали, но Денни не слушала и не отвечала.

— Он застрелил меня, — повторяла она, впав в прострацию. — После всего, что я для него сделала!

Полицейские оставили ее в покое и начали что-то обсуждать.

— Похоже, получила свинец в руку, одна дробинка ухо задела. Остальное — в норме.

— Шок, наверное. Надо было взять с собой врача.

— Что там с ним? — кивнул один полицейский в сторону лежащей на земле фигуры.

— Пойди глянь. Я с леди побуду.

Денни опустила руки и подняла голову.

— Скажите ему, что я никого не приводила, — взмолилась она. — Обещайте, что скажете ему…

От стоявшей над Джеком Смитом группы отделилась одна фигура и направилась к крыльцу.

— Бен! — закричала Денни. — Бен!

Он подошел и заглянул ей в лицо:

— С тобой все в порядке, Денни?

Она словно язык проглотила.

— Дробь поймала, но это так, пустяки, — ответил за нее полицейский.

— Хорошо, я сам пригляжу за ней.

— Что там с парнем?

— Он мертв, — без всякого выражения констатировал Бен.

— О нет! — запричитала и закачалась из стороны в сторону Денни. — О нет!

Полицейский ушел, а Бен сел рядом с ней. Вынул носовой платок и стер кровь со щеки и уха. Потом с правой руки.

— Он никогда не узнает, что я их не приводила! — Денни была в отчаянии. — Почему они убили его?

— Послушай меня, Денни, — спокойно, но твердо проговорил Бен. — Он стрелял в тебя. Ты же сама это сказала. Вот поэтому так и случилось. Либо ты, либо он.

— У него ни одного шанса не было. Вы его со всех сторон окружили…

— У тебя тоже. Ты же на ступеньках стояла, за спиной — свет. Как бутылка на заборе.

— И он тоже.

— Согласен, вы оба. Об этом я тебе и говорю — или ты, или он.

Денни замолчала, наблюдая за группой на другом конце двора. Кто-то зашел в сарай, нашел там кусок брезента и накрыл тело. Люди рассеялись по двору, но двое не отходили от Джека Смита. Один осматривал в свете фар ружье.

— Думаю, нам лучше зайти в дом, — предложил Бен.

Денни передернуло.

— Нет, я хочу тут остаться.

Там, внутри, лежат грязные тарелки. На столе — чайные чашки и окурки в блюдцах, которыми они пользовались вместо пепельниц. В печи — горячие угли.

— Мы про малявок говорили и про цветы…

От группы мужчин отделилась высокая фигура и направилась в их сторону.

— Нам лучше пройти в дом, Денни, надо осмотреть твои раны. Констебль Вудс сказал, что их всего две и они небольшие. — Это был инспектор Райли.

Денни задрала голову и поглядела на него:

— Нет. Я хочу остаться здесь.

— О’кей, — не стал спорить инспектор. — Ты всегда поступаешь по-своему, так ведь, Денни? Бен, пойди принеси одеяло, накинем ей на плечи. И посмотри, не найдется ли в доме успокоительного. Если нет, то давай бренди или виски.

— Я не принимаю снотворного, — взвилась Денни.

Нельзя сказать, что это была чистая правда. Время от времени она глотала на ночь таблетку фенобарбитала, и в аптечке имелась бутылочка с двумя-тремя пилюлями. Нечего этому инспектору Райли совать нос в ее личную жизнь! А то еще, чего доброго, притянет ее за хранение наркотических препаратов.

— В холодильнике бутылка пива, но мне от него плохо станет. В серванте есть столовый бренди, — добавила, она.

— Бренди так бренди. Неси его сюда, Бен, — велел инспектор Райли. — Да и сам отхлебни, не повредит. Оставим пиво для наших парней.

— О чьем это пиве вы тут речь ведете! — возмутилась Денни.

Бен поднялся и пошел в дом, инспектор занял его место, коснувшись плечом ее плеча, прямо над тем местом, где начинала ныть рана.

— Это твое пиво, Денни, — устало вздохнул Райли, вытащил пачку сигарет и предложил Денни.

Та покачала толовой, но внезапно передумала и потянулась к пачке, но рука ее так дрожала, что инспектор сам вытащил сигарету, Сунул ей в рот и поднес спичку.

— Холодно как, — сказала Денни.

— На улице совсем не холодно, просто у тебя шок. Это нервная дрожь. Доктор о тебе позаботится.

— Зачем доктор? Джек Смит ведь умер, правда?

— Это точно, умер.

— Зачем вы с ним так?

— Это не я. Тут потребовался отменный стрелок, юная леди, чтобы спасти вашу жизнь.

Они помолчали, пуская сигаретный дым. Через несколько минут вернулся Бен со стаканом бренди и протянул его детективу.

— Выпей это, Денни, — велел Райли.

Она снова хотела отказаться и опять передумала. Девушка чувствовала себя как-то странно, точнее — она ничего не чувствовала. Ни страха, ни сомнений, ни вины. В голове царила абсолютная пустота. Вдруг бренди поможет? По крайней мере, согреет, а то ее всю трясет. Интересно, чего это инспектор так вспотел?

Бен накинул ей на плечи плед, и она аккуратно укуталась в него, стараясь не расплескать бренди. Горячий огонь напитка побежал по венам, согрел и успокоил ее. Вот инспектор сидит рядом, без пиджака, и ему не холодно совсем. Мельница что есть мочи вращает крыльями, будто в небо взмыть собирается. Восточный ветер набирает силу.

— Я послала Джека выключить ее. — Голос Денни был пропитан горечью. — Почему я сама не пошла…

Бен снова ушел в дом, где уже толпилось несколько человек. Интересно, как они отреагируют, если она попросит у них ордер на обыск?

Инспектор Райли завел беседу. Очень спокойно, очень терпеливо.

— Денни, почему ты не сказала нам, что Джек Смит здесь, когда приезжала сегодня утром в Перт?

— Потому что я пообещала ему.

— О-о!.. А зачем ты ездила? Ты же обычно по средам на рынок не приезжаешь, я прав?

— За сигаретами.

— Почему просто не купила их в местном магазине?

— Потому что я сказала, что еду на рынок. Он мне поверил. Не могла же я его обмануть, правда?

— Ты всегда правду говоришь?

— Конечно! — возмутилась Денни.

— Но ты сказала мне, что приехала в библиотеку почитать про пассифлору. А сама ни про какую пассифлору не читала. Почему так?

— Потому что забыла, потому что кое о чем еще читала. Как вы узнали, что я не брала книгу про пассифлору?

— Потому что я пошел следом за тобой.

— Зачем вы это сделали? — оскорбилась Денни. Она еще раз отхлебнула из стакана и затянулась сигаретой.

— Потому что мы болтали о Джеке Смите… просто так. Помнишь? Сейчас все про него только и говорят, и ничего необычного в этом разговоре не было, пока…

— Пока что?

— Пока ты не упомянула про его брата-близнеца.

— А! Значит, у него действительно есть брат.

— Нет, это все его выдумки. Вымышленный персонаж, двойник, иногда — герой, иногда — злодей. Этот брат-близнец был его единственным товарищем. Потому что он был единственным человеком на свете, которым Джек Смит мог манипулировать. Мог превратить его в героя или злодея. И прятался за этими фантазиями. Джек Смит страдал патологией, граничащей с шизофренией. Тебе известно, что это такое, Денни? Обычно это называют раздвоением личности. Иногда он жил в реальном мире, иногда — в вымышленном. И пользовался миром вымышленным, чтобы оправдать себя и даже управлять миром реальным. Плюс к тому эпилепсия…

— Откуда вы все это знаете?

— Послушай, Денни, в полиции далеко не дураки работают. В восточных штатах на Джека Смита дело толще, чем самое толстое из твоих деревьев. Мы позвонили туда и все разузнали. Это было в сегодняшних газетах. Разве ты не читала?

Денни припомнила газетный сверток, который таскала за собой весь день. Он до сих пор валялся где-то здесь, на веранде.

— Если бы прочитала, то не стала бы развлекать его за ужином у себя в доме и приглашать поработать на ферме — тем более.

— Вы пытаетесь объяснить мне, что он был сумасшедшим?

— Боюсь, что так. Сумасшедшим и очень опасным.

Денни замутило. Она допила остатки бренди, руки ее снова начали трястись.

— Прошу вас, не надо мне больше ничего рассказывать, — взмолилась она. — Мне было его жалко. Жизнь обошлась с ним сурово. Карты не так легли.

В воздухе повисла тишина, и, когда инспектор Райли снова заговорил, голос его стал намного мягче.

— Не огорчайся, Денни. Ты поступила по-человечески. К счастью, никто, кроме Джека Смита, не пострадал. И если подумать, то в жизни ему повезло только раз… сегодня, когда он вышел на этот двор и принял быструю смерть.

— Поступила по-человечески? — изумленно уставилась на него Денни. — Разве меня не повесят как косвенную соучастницу?

— Соучастников редко казнят. Почти никогда. Должен признать, что я тебя запугивал. — Райли покачал головой. — Что толку вешать на тебя обвинение, если у нас нет доказательств.

— Как нет доказательств? Там, в кухне, чашки стоят. И окурки в блюдцах, и отпечатки пальцев повсюду.

— Послушай, у тебя ведь сестра — адвокат, так? Знаешь, что она сделает? Поставит тебя перед судьей или перед жюри присяжных и докажет, что клятва — священна. Ведь дают же в суде клятву говорить только правду и ничего, кроме правды… и, помоги нам Господь, клятва эта ведь что-то значит и для тебя, и для них. Если они признают это, но не признают святость клятвы, которую ты принесла Джеку Смиту, то останутся в дураках. Попадут в идиотское положение. Твоему поведению есть масса оправданий, Денни. Обещание, угроза оружием, неразбериха по поводу брата-близнеца. — Инспектор Райли снова покачал головой. — Я мог бы выдвинуть против тебя обвинение, Денни, ты заслужила это. Но доказать ничего не смогу. — Он обнял ее за плечи. — Никогда больше так не поступай. Цена слишком высока.

— Что вы хотите этим сказать — высока? Вам же все равно, ловить преступников или в покер в кабинете играть, зарплата капает, не так ли?

— Я не про нас речь веду. Про Бена.

— Про Бена?

Инспектор встал и посмотрел на Денни сверху вниз:

— В Джека всего одна пуля попала, Денни. Лучший стрелок спас тебе жизнь. — Он развернулся и направился к группе, снова собравшейся над телом Джека Смита. — Обдумай это, — бросил он напоследок.

Бен?

Денни поднялась и, пошатываясь, направилась на кухню. Бен заваривал чай.

— Бен… — Девушка прислонилась к притолоке, ноги едва держали ее. — Бен… не надо чаю. Наверное, я больше ни одной чашки в жизни не выпью…

— Это не для тебя, это для ребят из полиции. Они тут несколько часов проторчали. — Он поглядел на нее. — Я отвезу тебя домой. Мы выпьем кофе. Ты же знаешь, я кофе люблю.

— Бен… прости меня, если я веду себя глупо. Слишком много убийств, слишком много бренди. Хотя я всегда себя глупо веду. Шальная я, так ведь?

Высокий, стройный, изжаренный солнцем, он стоял и смотрел на нее, в глазах — тепло.

— Прости за то, что продолжаю глупо вести себя, но я все же скажу. Видишь ли, это моя ферма. Надо кормить…

— Я пришлю сюда человека из Каламунды.

— Я никогда не бросала свою ферму.

Бен скрестил руки на груди.

— Пришла пора бросить, Денни. Оставить другим.

Денни подняла непослушную руку, помахала ею в воздухе и в конце концов исхитрилась показать на двор:

— Бен, инспектор Райли сказал мне, что это была… что… я хочу сказать…

Он кивнул:

— Это была моя пуля. Я не собирался убивать его, Денни, хотел лишь выбить из рук ружье. Но он сделал шаг в сторону. Мне не нравится стрелять в живое, не говоря уж о людях, но сделанного не исправишь. Может, я даже смогу снова проделать то же еще раз. Кто знает. Но мне придется жить с этим, Денни. И тебе тоже. — Он помолчал. — Ты немного захмелела, Денни, но думаю, что рассуждать логически можешь. Кто-то обязан мне жизнью за ту жизнь, которую я отнял, когда застрелил Джека Смита. Мне кажется, что это ты, Денни. К тому же я считаю, что ты ужасно безответственная, и не могу себе позволить оставить тебя там, где я не имею возможности за тобой приглядывать. — Глаза его лучились теплом и добротой, но Денни отказывалась замечать это.

— Хочешь сказать, что я еду к тебе?

— Именно это я и говорю.

— Благодарю тебя, Бен, за откровенность, — вежливо проговорила Денни и покачнулась, оторвавшись от дверного косяка.

Бен поймал ее и усадил на стул.

Вернулся инспектор Райли и поглядел на Денни, которая сидела, привалившись к столу и подперев подбородок руками.

— Надо бы ей доктора вызвать, — предложил Бен. — А потом я отвезу ее домой.

Инспектор Райли поднял крышку чайника и заглянул внутрь.

— Забыл спросить, как ты тут очутился так вовремя.

— Да вот, жег траву на границах своего участка на случай пожара — чтобы огонь не прошел, — там одна из сестер Денни меня и разыскала. Она сказала, что все стоят на ушах из-за Денни. Что-то с ней не так. Я поехал сюда старой дорогой и нарвался на ваш патруль.

— Собираешься ее к себе домой везти или к сестрам? — Инспектор Райли кивнул в сторону Денни.

— К себе, — коротко ответил Бен. — С разрешения или без.

— Никогда не имел привычки вмешиваться в семейные ссоры, — осклабился инспектор.

Доктора из Каламунды привезли только через полчаса. Он осмотрел Денни, вытащил из руки две дробинки и дал успокоительного. Инспектор Райли помог Бену довести ее до машины и усадить на переднее сиденье. С пледом она расставаться не пожелала и все так же куталась в него.

Они распрощались, и Бен уже заводил мотор, когда Денни вышла из ступора:

— Прошу прощения, Бен, но мне нужно побеседовать с инспектором Райли наедине. — Она понимала, что говорит излишне вежливо. Надо же, как на некоторых людей действует алкоголь. — Всего несколько слов, если позволите… — Еле ворочала она языком.

— Ладно, я не слушаю, — усмехнулся Бен.

Райли просунул голову в окошко машины:

— Что на этот раз?

— Что сделают с Джеком Смитом? — довольно громко прошептала Денни. — Я хотела бы узнать, где… как его похоронят? Если у него нет родителей… если никому до него нет дела…

— В государственной могиле, наверное.

— Хотите сказать, в бедняцкой могиле?

— Ну, так уже давно не выражаются.

— Тогда прошу вас, — медленно проговорила Денни, — не будете ли вы так любезны устроить для Джека Смита нормальные похороны, настоящие, со священником, молитвенником и всем, что положено. И чтобы гроб был приличный. И еще, инспектор…

«Господи, — подумал Райли, — прости ее, Господи, она столько сегодня натерпелась, в нее стреляли, на ее глазах убили человека, в довершение бедняжку накачали бренди и успокоительным».

— И еще, инспектор Райли, — повторила Денни, — запишите это на мой счет.

У него даже нога со ступеньки соскользнула.

— Конечно, Денни, — серьезно кивнул он, развернулся и пошел прочь.

У девушки слезы на глаза навернулись.

— Бен, ты же понимаешь, что я хотела сказать, правда? Я просто не переживу, если о нем никто не позаботится, даже в самом конце… когда он умер…

Бен накрыл ее руку своей. И впервые за долгое время улыбнулся.

— Шальная ты, — сказал он, но Денни знала, что он не имел в виду ничего дурного.

После смерти Джек Смит получит то, в чем ему отказывали в жизни, — заботу. Он не ляжет в могилу без отпевания и молитв.

Ладно завтра у нее будет время подумать.

По крайней мере, у нее есть Бен. А у него, Господь храни его, бедолагу, есть она.

Имеется в виду бывшая столица Шотландии, тоже носившая название Перт.
По-видимому, речь идет о Вальтере Скотте, авторе романа «Пертская красавица».
Джек Смит — очень распространенное имя, как, к примеру, Петя Иванов.
Пассифлора, или страстоцвет, — род травянистых и деревянистых лиан, многие виды которых культивируют ради съедобных плодов и лекарственных корней.