Освоение обширных пространств, именуемых теперь Средним Западом, — невесёлая глава в истории США. Ведь земли те не были пустынными и бесхозными. Испокон веков их населяли и считали своими индейцы. Природа одарила этих людей кожей другого цвета, но кровь, проливающаяся из их ран, была такой же алой, как у белых… И вот в один прекрасный день глаза Брианы Бьюдайн встретились с глазами Шункаха Люта — Красного Волка. Она — сирота, прислуживает и батрачит на ранчо у бездетных родственников. Он — арестант, направленный строить дорогу. Ей — 17, ему — 30 лет. Её волосы — пышные и золотые, как солнце. У него — прямые и чёрные, как ночь. Но волшебная искра прострелила пространство между двумя горячими сердцами, которые рвутся к воле, — и начались такие волнующие события!..

Мэдлин Бейкер

Любовь первая, любовь бурная

— Глава 1 —

Был конец января, народ Лакота умирал от голода.

Ванаги Тасака, Дух Тропы, уводящий в другой мир, всего месяц назад забрал его мать, слишком ослабевшую от недоедания, чтобы бороться с кашляющей болезнью белых. А в эту ночь умерла его сестра Тасина, и теперь ее душа была на пути в Ванаги Йату, Место Душ.

Больше у него не было родственников. Он остался единственным, кто мог приготовить тело сестры к похоронам. Надел на истощенное тело ее любимый балахон из оленьей шкуры, на ноги — праздничные мокасины. С любовью вплел лучшую красную ленточку в ее длинные черные волосы, повесил ее любимое ожерелье из ракушек на тонкую шею. Наконец, положил рядом принадлежащий ей набор для починки одежды. Он пристально смотрел на нее какое-то время, вспоминая день, когда она родилась, как она бегала за ним, когда была тонконогим ребенком, ее смеющиеся карие глаза, искренне обожающие его, ее руку, постоянно искавшую его.

Его глаза увлажнились, когда он заворачивал хрупкое тело в материю, а затем — в желтовато-коричневую оленью шкуру, перевязав все надежно ремнем из сыромятной кожи. На покрытом снегом холме, где уже покоилось тело их матери, он соорудил похоронный помост, стараясь, чтобы тот был достаточно высоким и крепким, недоступным для хищников, которые могли бы осквернить останки.

И сейчас он стоял у подножия последнего места отдыха своей сестры. Его руки кровоточили в местах, где он нанес себе глубокие раны, выразив таким образом свое горе от потери.

— Вакан Танка, — пробормотал он, поднимая лицо к небу, затянутому серыми облаками, — пожалуйста, прими душу этой юной прекрасной женщины под свою защиту.

Сжав рукоять ножа, он медленно провел отточенным лезвием по своей обнаженной груди. Он приветствовал боль от нанесенной лезвием раны, которая могла соперничать лишь с болью и гневом, переполнившими его сердце. Его мать и сестра умерли, и его ненависть к белым разгоралась жарче и сильнее, чем когда-либо. Агентство обещало говядину, одеяла и лекарства, чтобы народ Лакота мог прожить долгую суровую зиму. Как всегда, это были лишь пустые слова. И сейчас люди умирали от голода. Их вигвамы были полны жалобными голосами детей, плачущих, когда голод сковывал их пустые желудки; горькими причитаниями людей, оплакивающих своих умерших близких. Осталось лишь несколько воинов, но и у них не было больше жизненных сил для борьбы. Их вождь, Белый Сокол, более не считал себя достойным быть вождем.

Путь к миру был неудачным, с горечью думал он, его любимая маленькая сестра умерла, не изведав и малой части жизненных радостей. И это было больше того, что он мог вынести.

Он почувствовал острую боль от тоски по дому, вспоминая прошедшие годы. Люди очень редко голодали в прежние времена. Они жили у Черных Холмов. Олени и лоси, бобры и утки, быки и волки, лисы и еноты, барсуки и белки, степные собачки, медведи были их соседями на покрытых лесами холмах Па Сапа. Люди собирали урожай дикого картофеля и лука, турнепсов и артишоков, землянику и вишню, сливу и июньские ягоды. Но здесь, в резервации, на чужих пустынных землях, притесняемые белыми, люди чахли, истощались, умирали.

Особенно тяжело было, когда холодней северный ветер дул через лысую вершину. Раньше его народ зимовал в лагерях, которые находились в лесистых лощинах возле Па Сапа, где было изобилие дров, чтобы обогреть вигвамы. Они ели вяленое мясо, собирали из-под снега ягоды и желуди; когда запасы пищи кончались, мужчины ходили на охоту. Зимой женщины шили новые мокасины или одежду для своих семей из шкур, которые выделывали летом; мужчины мастерили новые луки и стрелы или ремонтировали старое оружие. Зима была временем для отдыха, для рассказывания историй, для катания со склонов на изогнутых ребрах быков или кусках сыромятной кожи.

Ходили слухи, что некоторые из племени Оглала и Хункпапа не сдались, что они до сих пор живут у Черных Холмов, отстаивая свою землю и свой образ жизни. Было мгновение, когда он решил покинуть резервацию, чтобы найти своих сородичей. Хорошо бы вновь взять в руки оружие и бороться против васик у, увидеть кровь врага. Лучше умереть на ноле боя, чем одряхлеть в старости, — гласило одно из любимых выражений народа Лакота. Но он не мог бросить свой народ, особенно сейчас, когда тот медленно вымирал от голода, когда даже один мужественный человек был способен многое изменить.

С сожалением он оставил место захоронения родных и вернулся в свой вигвам. Там было холодно и пусто после того, как его мать и сестра отправились вслед за отцом в мир духов. Он рассеянно смотрел на оставшийся после последнего ночного костра серый пепел. Воссоединились ли его мать, сестра и отец в Стране Множества Вигвамов? Говорят, что в Месте Душ умершие живут лагерем в прекрасных зеленых долинах, где есть в изобилии все, что только может дать природа. Буйволы и другие животные большими стадами бродят по загробному миру, где живут снова и вечно все, кто когда-либо жил на земле.

С мрачным лицом он стер кровь с рук и груди, затем натянул толстую куртку из оленьей кожи. Эта была последняя вещь, которую мать сшила для него. Длинные рукава по швам отделаны бахромой, замысловатые узоры из игл дикобраза украшали куртку на спине. Это была прекрасная одежда, сшитая любящими руками.

Прихватив нож, он вышел из вигвама. Без остановок, с сердцем, полным печали, прошелся он среди вигвамов своего народа. Всего лишь несколько стариков встретились ему по дороге. Некоторые кивали головой, когда он проходил мимо, в их тусклых глазах была безнадежность. Он слышал плач детей, просящих еду, которой не было. Он слышал стенания женщин и понимал, что снова кто-то умер.

Его губы решительно сжались. Он больше не будет терпеливо сидеть в своем вигваме и ждать, доставит ли Агентство обещанные еду и одежду. Его народ голоден сейчас.

Вернувшись домой, он отвел свою лошадь подальше от разрушенных вигвамов Сиуксов. Когда-то здесь стояли сотни типи. Теперь же их осталось совсем немного. Когда-то он владел сотней прекрасных малорослых лошадей. Теперь оставалась лишь одна. Было горько сознавать, что у него нет лишней лошади, которую можно было бы убить, чтобы его сестра отправилась на ней в загробный мир. Когда-то вся эта земля принадлежала народу Лакота и их союзникам Чейенам и Арапаху. А теперь пришли белые люди, объявили землю Пятнистого Орла своей, вкопали деревянные столбы, натянули проволоку — и пасут своих жирных красно-белых коров там, где когда-то бродили огромные стада горбатых буйволов.

Сейчас его мысли занимали пятнистые коровы, принадлежащие белым людям. Агентство не снабдило индейцев мясом, как обещало, и он украдет его у васику, потому что больше не в силах выносить страдания своего народа, погибающего от голода.

Земля была пустынной и казалась совсем безжизненной. Темные тучи, подгоняемые ледяным ветром, неслись по небу. На холмах рваным ковром лежал холодный снег. Он поплотнее закутался в свою куртку и направил изможденную лошадь навстречу пронизывающему ветру.

Почти весь день ушел на то, чтобы добраться до окраины ранчо, занимавшего более сотни акров земли. Белые объявили землю своей собственностью, но это было непостижимо для индейцев. Земля была свободной, так же, как ветер и вода. Земля была матерью всего живого. Человек брал у нее то, что было необходимо для поддержания жизни, но он не был хозяином этого. Индеец думал и жил только сегодняшним днем. Он доверял земле свое завтра.

Зимой васику держали свой скот недалеко от дома, иногда подкармливали его сеном. Он направил свою лошадь к нескольким коровам, сбившимся в кучу около небольшого холма. Из крепкой ветки он сделал грубое подобие копья, привязав к ее концу нож.

Подталкивая пятками лошадь, он погнался за толстой пятнистой коровой. Та пыталась убежать, но состязаться в скорости с его лошадью, естественно, не могла. Он преследовал ее так, словно охотился на буйвола, и дикий вопль победы вырвался из его горла, когда корова упала, сраженная наповал его копьем.

Осадив лошадь, он рывком высвободил копье из туши. Отделив нож от древка копья, стал снимать шкуру с животного. При виде свежего мяса его рот наполнился слюной. «Женская работа,» — подумал он с горькой усмешкой. Его женщины были мертвы.

Он развел небольшой костер, чуть обжарил внушительного размера кусок говядины и с жадностью проглотил его, слизывая обильную красную кровь с кончиков пальцев, смакуя вкус мяса, которое не было слишком нежным, но было хорошим для человека, который вот уже больше месяца не ел никакого мяса вообще. Наевшись досыта, он завернул оставшееся мясо в шкуру коровы, закинул его на холку своей лошади и запрыгнул на ее спину. «Этой ночью в вигвамах народа Лакота будет мясо — ликуя, подумал он, — и во многие следующие ночи тоже.»

Он уже немного отъехал от того места, где убил корову, когда двое рабочих с ранчо показались на вершине холма.

— Черт побери! — воскликнул тот, что был повыше. — Посмотри! Этот краснокожий убил одну из наших коров!

— Давай пристрелим его, — сказал второй, вытаскивая ружье.

— Никакого убийства, — предостерег его первый ковбой с явным сожалением. — Хозяину это не понравится.

Второй кивнул, и работники, пришпорив коней, стали спускаться с холма.

Индеец погнал свою лошадь галопом. Но тяжело нагруженное животное не могло оторваться от преследователей. Он пожалел, что у него нет оружия, когда один из белых выстрелил. Пуля глухо стукнула в спину — и он упал с лошади. Боль постепенно вытесняла сознание, и он погружался вниз, вниз, в мир темноты.

— Глава 2 —

Бриана Бьюдайн убрала со лба прядь взмокших волос. Было необычайно жарко даже для июля, и ее платье стало влажным от пота. Спина болела от многочасовой работы на огороде тетушки Гарриет. Уже были выполоты двенадцать рядков, и еще столько же предстояло прополоть. Руки Брианы покраснели и болели; на запястье левой вздулся уродливый волдырь, другой такой же появился на большом пальце правой руки.

Угрюмо она посмотрела на веревку с бельем, колышущимся на слабом летнем ветерке по ту сторону огорода. Когда она закончит прополку, надо будет снять это белье с веревки. Потом придет время доить корову, кормить свиней и цыплят, накрывать к обеду стол. И это были всего лишь ежедневные ее домашние обязанности.

Бриана тяжело вздохнула. Она не ненавидела саму работу, ей нравилось возделывать почву, ухаживать за растениями. Она любила землю. А больше всего она хотела иметь свой собственный дом, мужа, который бы ее нежно любил, ребенка, чтобы любить его так, как когда-то любили ее.

Но пока она должна была жить здесь, работать на дядю и тетю. И здесь она останется до тех пор, пока дядя не найдет ей подходящего мужа — или пока такая жизнь ей не опостылеет настолько, что она решится убежать. Мысль о побеге часто посещала ее, но… никогда она не сможет отсюда убежать. Это ведь единственный настоящий дом, который у нее когда-либо был. Ее родители никогда не имели собственного дома, они никогда не останавливались надолго в одном месте. Отец был странствующим проповедником и постоянно разъезжал по Новой Англии, проповедуя Слово Божье всем и каждому, кто его слушал. Бриана боготворила своего отца. Конечно же, ему было предписано Богом распространять Слово, но она все же мечтала иметь свой дом и с нетерпением ждала того дня, когда сможет пойти в школу, завести друзей. Она всегда любовалась аккуратными домиками из красного кирпича, мимо которых они проезжали, желала, чтобы и ее семья поселилась в каком-нибудь тихом городке. Но они так и не успели этого. Ее родителей забрал к себе Всевышний.

Бриана хорошо помнит тот летний вечер. Это произошло на пути в небольшой городок около Нью-Йорка, где отец собирался выступить с проповедью. Неожиданно разразилась сильнейшая буря. Молния испугала лошадь, запряженную в коляску, и та понесла, перевернув ее. Мать и отец Брианы погибли. Девочка осталась одна, и ей пришлось ехать жить к брату отца.

Две большие слезы заблестели в глазах Брианы. Она смахнула их. Плакать — значит, вести себя по-детски, теряя к тому же время и силы. Но как же она ненавидела это место! Тетя и дядя заставили ее трудиться, словно батрачку, не говоря никогда ни слова благодарности, не хваля за хорошо выполненную работу. Напротив, они постоянно напоминали ей, что даже если она доживет до ста лет, то все равно не сможет расквитаться с ними за то, что они приютили ее, за то, что выделили ей место, где она могла жить, за то, что кормят ее три раза в день.

Бриана усмехнулась. «Место, где можно жить,» — ну и ну! Она спала в крошечной комнатке на чердаке. Зимой там было очень холодно, а летом — жарко, как в печке. Комната ее больше походила на тюремную камеру, чем на девичью светелку. На маленьком круглом окошке не было занавесок, на стенах — ничего похожего на лоскутный коврик или картинку, чтобы как-то приукрасить унылый интерьер. Были только жесткая и узкая кровать, белый эмалированный таз и разбитый сундук, где она хранила несколько своих, собственных вещей.

Остальной дом по здешним западным стандартам выглядел роскошно. Просторная кухня оснащена всеми приспособлениями, которые только можно представить. Плита, на которой готовили пищу, — самая лучшая из тех, что только можно купить за деньги. Кладовая забита банками с овощами и фруктами, которые законсервировала Бриана. В столовой почетнейшее место занимали огромный стол из красного дерева и шесть достойных его стульев, рядом находился сервант. И еще в этом помещении висела маленькая хрустальная люстра, которую Гарриет Бьюдайн привезла аж из Пенсильвании. Спальня дяди и тети была достаточно большой, с огромной латунной кроватью, дубовым сундуком, высоким комодом и платяным шкафом. Узорчатые полотняные шторы розового цвета украшали единственное окно, кровать застилали стеганым покрывалом в тон штор. Цветистый китайский ковер закрывал почти весь пол. В гостиной высился большой камин, сложенный из местного камня. Один угол комнаты занимало пианино. Бриана любила пианино, но ей не разрешалось даже прикасаться к нему. И вообще в гостиной ей позволялось находиться очень редко, когда, например, преподобный Джексон приходил навестить их. Это позволяло ее дяде и тете чувствовать себя добродетельными, показывать священнику, какие они замечательные люди, раз предоставили жилье племяннице Генри. Все остальное время Бриана должна была оставаться в своей комнате, на кухне, в огороде… — короче говоря, где-нибудь подальше от глаз своих родственников.

Она провела рукавом по лбу, проклиная уродливое платье, которое была вынуждена носить. Оно было ей очень велико, но тетя была убеждена, что молодая девушка не должна выставлять напоказ свое тело. Коричневого цвета, с длинными рукавами и высоким воротником, оно не было отделано никакой лентой или тесьмой. Другое ее рабочее платье было точно таким же, только темно-голубого цвета. Единственное выходное платье, которое девушка надевала в церковь по воскресеньям, было сшито из грубой черной шерстяной ткани. Оно отличалось от рабочих только тем, что подходило ей по размеру и было отделано изящными белыми кружевами по воротнику и манжетам.

Тяжело вздохнув, Бриана вернулась к работе, осторожно вырывая сорняки из рядов гороха и фасоли, кабачков и салата. Это была такая долгая надоедливая работа, которую надо делать снова и снова, пока весь урожай не будет убран. Она была уверена, что к тому времени, как закончит прополку огорода, ее спина разломится на две части.

Начав снимать высохшее белье, Бриана, в надежде, что это поможет ей сделать работу быстрее, стала тихонько напевать один из гимнов, которые слышала в церкви. У девушки был приятный голос, и священник не раз интересовался, хочет ли она петь в церковном хоре или, возможно, даже и солировать, но тетя Гарриет и слышать не хотела об этом. Пение в церкви может породить глупое чувство гордости в голове Брианы, считала она.

Положив последнюю вещь в плетеную корзину, стоявшую у ног, Бриана долго смотрела в сторону дома. Ее тетя и дядя уехали в город и не вернутся до темноты. Если она поторопится, то сможет тайком искупаться в озере и успеет сделать всю домашнюю работу до их возвращения.

Желание искупаться в прохладной, чистой воде было сильнее, чем страх перед наказанием, возможным, если ее поймают. Бриана сбросила туфли и чулки и легко побежала через поле. Озеро принадлежало к числу ее любимых мест. Расположенное недалеко от холма, который разделял землю ее дяди и лес, оно было окружено зарослями дикой ежевики. Высокие кусты укрывали от солнца даже в самые жаркие дни.

Девушка почти уже добежала до озера, когда ее внимание привлек мужской голос, звучащий неподалеку. Ведомая любопытством, она направилась на этот звук вдоль мерцающей воды в сторону холма. Достигнув его гребня, Бриана внезапно остановилась, увидев небольшую группу людей, руки и ноги которых сковывали кандалы. Они рубили деревья у подножия холма. Стараясь остаться незамеченной, девушка спряталась за высокий дуб. Двое мужчин верхом на лошадях, вооруженные винтовками, выкрикивали приказы людям в кандалах и хлестали кнутом тех, кто недостаточно быстро их выполнял.

Чтобы лучше рассмотреть, что происходит у основания холма, Бриана осторожно спустилась по его склону. Там работала дорожная бригада. Все мужчины в ней были молодыми, двадцати-тридцати лет. Их обнаженные до пояса тела блестели от пота. Бриана знала, что должна возвращаться домой немедленно, что это место было не для девушки. Ее лицо и уши краснели от отвратительных слов, которыми двое мужчин на лошадях осыпали заключенных. Она почувствовала приступ тошноты, когда у одного из заключенных от удара охранника потекла кровь.

Но Бриана стояла, будто вросла в землю. Раньше она никогда не видела осужденных, никогда не видела мужчину без рубахи. Медленным и пристальным взглядом она обводила цепочку закованных в кандалы людей, пока не остановилась на последнем парне. Он был выше остальных, с прямыми черными волосами, кожей медного цвета и сердитыми черными глазами. Длинный красный след от удара кнутом пересекал его грудь.

У Брианы перехватило дыхание, когда она поняла, что он был индейцем. Она никогда раньше не видела индейцев — и теперь не могла отвести от него взгляда. На нем были штаны из оленьей кожи, отделанные по швам бахромой, и мокасины. Его руки были длинными, бицепсы наливались, когда он взмахивал и ударял топором по огромной сосне. Его движения были грациозными, полными силы. Девушка, как завороженная, смотрела на ритмичную игру мускулов его рук, спины и плеч, не в состоянии сделать ни шага. Она вздрогнула, словно боль внезапно пронзила ее нежное тело, когда человек на коне стеганул кнутом по широкой спине индейца. Он рассек спину до крови, но индеец не издал ни звука, только глаза его запылали огнем.

Бриана просидела там около получаса, не в силах оторвать взгляд от индейца. Двое на конях хлестали его плетью чаще, чем других заключенных, и без конца ругали за то, что он якобы слишком медленно работает, называли ленивым никчемным индейцем, даже если он работал так усердно и быстро, как никто из остальных мужчин.

Прошло еще минут двадцать, и заключенным разрешили сделать перерыв на обед. Бриану захлестнула жалость, когда надсмотрщик отказал индейцу в пище и воде. Казалось, индеец не реагирует на дурное обращение с ним. Он молча присел на корточки, стал разглядывать склон, покрытый деревьями. Его лицо было бесстрастным, но в глазах затаилась бессильная ярость.

Сердце Брианы отчаянно заколотилось в груди, когда их глаза встретились. Вскочив на ноги, она стремительно побежала вверх по холму, по направлению к дому.

* * *

Дядя завел разговор о строительной бригаде за обедом в тот же вечер. Преподобный Джексон обедал с ними, как он обычно делал это раз в неделю. Пригласили за обеденный стол и Бриану, чтобы она побыла в обществе священника, который всегда находил для нее доброе слово, теплую улыбку, словно знал, как сильно она нуждается в этом.

— Вы слышали о новой дороге, которую строят между Джефферсоном и нами? — спросил дядя Генри преподобного Джексона. — Это миль тридцать.

— Действительно? — вопросом ответил священник.

Генри Бьюдайн кивнул.

Мэтью Джексон нахмурился:

— Скажите, как они собираются пробраться сквозь хребет Ридж?

— Просто взорвут его, — ответил Генри Бьюдайн. — Строительство дороги займет порядочно времени, конечно. Сначала им придется прорубить себе путь через эти деревья, потом уже разровнять землю.

Гарриет Бьюдайн метнула строгий взгляд в сторону Брианы.

— Сядь, девочка, — резко сделала она замечание.

Бриана быстро села, ее щеки вспыхнули, стали ярко-розовыми. Тетя Гарриет всегда докучала ей, когда они были не одни, старалась показать ее с плохой стороны, обращая внимание окружающих на то, как она держит вилку, как пользуется салфеткой.

— Они сделают эту дорогу значительно быстрее, если у них будет больше людей в бригаде, — продолжал Генри Бьюдайн. — А сейчас их там всего пять человек, а работы — для двадцати.

— Лично я не имею никакого желания находиться так близко от этих презренных людей, — кисло заметила Гарриет Бьюдайн. — Они все подонки и мерзавцы.

— Мы все дети Бога, и все находимся в его власти, несмотря на обстоятельства, — сказал спокойно Мэтью Джексон.

— Да, конечно, — быстро отреагировала Гарриет Бьюдайн. — Мне жаль бедных несчастных людей, но вы должны признать, что это еще одна причина для беспокойства, особенно когда у нас есть впечатлительная молодая девушка, и с этим надо считаться.

Мэтью Джексон кивнул и перевел взгляд на Бриану. Очень милая девушка. Несмотря на то, что Гарриет Бьюдайн не разрешала Бриане надевать приличную одежду или укладывать волосы более изящно, лицо девушки выражало спокойную красоту и женственность, которые обещали стать еще сильнее, когда она созреет. Священник провел много бессонных ночей, размышляя о ее природной красоте и грации, и много раз по утрам стоял он на коленях, вымаливая прощение за свои плотские мысли.

Гарриет. Бьюдайн встала.

— Идемте, джентльмены, — сказала она, положив салфетку на стол. — Пройдемте в гостиную для чая. Бриана, убери со стола и позаботься о посуде.

— Да, мэм, — ответила Бриана тоном, граничащим с дерзостью.

Гарриет Бьюдайн стрельнула в девушку злобным взглядом. Бриана становилась в последнее время чрезвычайно наглой. Может, уже наступила пора очередной раз высечь ее, чего она вполне заслуживала, напомнить о ее месте в их доме?

Лицо девушки побледнело, когда она увидела зловещее выражение в тусклых зеленых глазах своей тетки. Это был взгляд, который она уже видела, которого боялась, потому что знала — будет выпорота, если не придержит свой язык. О, как она ненавидела все это! Если бы только у нее было мужество сбежать. Но у нее не было денег, не было друзей, и ей некуда было идти. Но когда-нибудь, она поклялась, когда-нибудь она сбежит от своей тетки. Пожалуйста, Господи, молилась она, пусть это наступит скорее.

— Глава 3 —

Шункаха Люта сидел, прислонившись спиной к дереву, руки его были скованы за спиной наручниками, кандалы на его ногах и ногах его соседа были соединены цепью. Единственный звук раздавался в ночи — мужской храп. Но сам он уснуть не мог. Его мысли были тревожными. Он беспокоился за свой народ. Уже стоял июль, Месяц Вишневой Зрелой Луны, месяц, когда семь племен народа Лакота встречались у Черных Холмов для ежегодной церемонии Солнечного Танца. Он уже не был в вигвамах своего народа шесть месяцев.

После того, как его ранили и поймали двое рабочих, он попал в дом к белому человеку, владельцу тамошнего ранчо. Белый человек разглядывал его с любопытством.

— Говоришь по-английски? — спросил старик, но Шункаха Люта отказался отвечать.

— В старые времена я должен был бы тебя повесить, — заметил белый человек, — но сейчас мы стали более цивилизованными. Пусть закон решит, что с тобой делать.

Шункаха Люта поморщился. Закон белых людей решил, что наказанием за воровство одной коровы будет два года тяжелого труда.

Один месяц он провел в тюрьме, пока не зажила рана на спине, где его душа медленно умирала, лишаясь сил, будто цветок, лишенный солнца, так как каждый новый день за решеткой казался темнее и длиннее, чем предыдущий. Он проводил время, вспоминая свою юность, вспоминая все ценности, дорожить которыми научил его дедушка. Храбрость, благородство, мудрость и сила духа — вот те достоинства, к которым должен стремиться каждый воин.

Храбрость была тем качеством, которое большинство воинов ценили прежде всего. Быть храбрым и мужественным — значит иметь сильное сердце, а это было крайне важно. Слава приходила к тем, кто уже испытал себя в битве, кто сам шел навстречу опасности, кто мог защищаться, сражаясь с превосходящим противником. Отдавали должное храбрости и женщины. Среди них она почиталась так же, как и среди мужчин.

Храбрость внушалась и прививалась с детства. Ее прославляли в своих рассказах старики, сидя ночами у костра, она была в правилах поведения, которым родители учили своих сыновей, в играх, в которые играли дети. Храбрость не оставалась просто идеалом. Это — образ жизни и поведения. Бесстрашие поощрялось в поступках маленьких мальчиков. Их учили быть храбрыми и смеяться в лицо опасности. Количество боевых побед было единственным, что давало право гордиться собой. Нужно иметь достаточно мужества, чтобы подобраться к врагу близко-близко и нанести удар, «достать» его, и тут было не важно, сражен враг или только лишь ранен. Прикоснуться к противнику, рискуя принять смерть от его руки, считалось куда более мужественным, чем стрелять в него на расстоянии. Мужчина мог гордиться и хвастаться своими удачами до тех пор, пока не начинал преувеличивать.

Сила духа тоже была качеством, которым восхищались, и которое означало, что человек может выносить физические страдания и боль, оставаться невозмутимым во время сильного эмоционального напряжения. На войне или во время охоты воины должны были мужественно переносить раны, мириться с долгими периодами голода и без жалоб подвергаться опасности.

Благородство ценилось гораздо больше, чем сама жизнь. Накапливать добро лишь для себя считалось позорным. Дарить подарки было образом жизни. Мужчины, возвратившиеся с охоты, делились добычей; вернувшиеся из набега — всеми вещами и лошадьми, которых они захватили. В важных случаях устраивались пиры и праздники, куда приглашали всех, и каждый обменивался дарами с другими.

Мудрость почиталась очень высоко. Человека, который был мудрым, просили давать советы другим, помогать решать спорные вопросы, учить молодых. Такие люди часто становились шаманами.

Шункаха Люта пристально смотрел в темноту, зная, что койоты бесшумно охотятся под покровом ночи, потом поднял глаза к звездам. Он думал о том, что, пожалуй только сила духа поможет ему вынести все страдания, выпавшие сейчас на его долю. В цепях, избиваемый кнутом и оскорбляемый своими врагами, он призывал себе на помощь все свое самообладание. По правде говоря, быть в строительной бригаде было много лучше, чем томиться за решеткой. Здесь, в конце концов, он мог дышать свежим прохладным воздухом, видеть горы, вдыхать сладкий аромат земли и благоухание деревьев.

Но, с другой стороны, это же и усугубляло тяжесть положения. Видеть холмы и не иметь возможности пробежать по их лесистым склонам, слышать постоянно лязг цепей на своих ногах — это было поистине мукой.

Он посмотрел на тяжелые кандалы. Когда пленители впервые заключили его в громоздкие оковы, он сопротивлялся, как дикий волк, попавший в капкан. Даже зная, что никогда не сможет разбить их и освободиться, он продолжал бороться с цепями, пока его запястья и лодыжки не начали кровоточить. Сейчас, спустя шесть месяцев, их тяжесть была так же привычна, как и цвет его кожи.

Один из заключенных вскрикнул во сне, и Шункаха Люта перевел свой взгляд на узников. Они сторонились его, не доверяли ему, потому что он был индейцем, ненавидели его, потому что он отказывался унижаться и пресмыкаться, отказывался быть чем-то меньшим, чем человек. Они растаптывали свою честь и гордость, чтобы избежать кнута, они съеживались от каждой угрозы. Шункаха Люта не делал этого. Не мог. Его честь это все, что у него осталось, и он ревностно оберегал ее.

Вздохнув, он закрыл глаза — и перед ними всплыл образ молодой белой девушки, которую он видел на склоне холма в тот день. Он успел увидеть мельком длинную косу солнечно-золотистого цвета, и она тут же убежала, но память о ней сохранилась в его душе. Кто она? Откуда явилась?

Ее образ стоял перед мысленным взором Шункаха до тех пор, пока сон не одолел его.

* * *

Шункаха проснулся на рассвете — и передернулся от мысли о еще одном дне в рабстве. Время тянулось очень медленно. Как он выдержит еще полтора года в цепях? Двое белых, которым поручена дорожная бригада, постоянно терзают его, насмехаются над ним, бесконечно высмеивают его цвет кожи, обмениваются глупыми шутками и непристойными замечаниями об индейцах и индейских женщинах.

Вначале он приходил в бешенство, желая ни много ни мало, а убить двух васику, которые так презрительно относились к нему. Но все его вспышки протеста заканчивались жестокими побоями, днями без воды и пищи. Наконец, он понял тщетность своей борьбы. Его спина была вся в рубцах от многочисленных ударов кнута; он больше не реагировал на насмешки, но внутри продолжали кипеть ярость и гнев. Он больше не разговаривал, никак не сопротивлялся. Но и не унижался перед ними. Его молчание, нежелание покориться, сдаться раздражало белых людей. Он знал: именно это было причиной, по которой они продолжали изводить его. Знал: стоит ему сделать вид, что смирился, и они оставят его в покое. Но это было превыше его сил. И он работал, стиснув зубы. Один бесконечный день сменялся другим. Жажда мести росла с каждым часом и въедалась в его душу, пока он иногда не начинал думать, что умрет, если не прольет кровь своих врагов.

Бывали дни, когда его заставляли работать уже и после того, как всем остальным разрешалось лечь спать, дни, когда его руки кровоточили, а спина и плечи молили об отдыхе, дни, когда надсмотрщики не разрешали ему отдыхать.

Со временем его руки стали еще крепче, огрубели и покрылись мозолями, мускулы рук, спины, плеч и ног налились силой и мощью. Сейчас на нем не было и грамма лишнего жира — только упругие мышцы под бронзовой кожей. Он переносил стойко и брань, и плохое обращение. Терпение вселяло надежду, и молодой воин оставался сильным. Когда-нибудь, он поклялся, когда-нибудь он совершит свою столь желанную месть. Но это будет не сегодня.

* * *

Бриана старалась думать о чем-нибудь радостном, аккуратно гладя темно-синее выходное платье тети Гарриет, но веселые мысли никак не приходили в голову — она была слишком уставшей. Она всегда ненавидела это занятие больше, чем всю остальную работу, а сейчас ей приходилось снова и снова разглаживать каждую складочку, потому что тете не понравилось, как Бриана выгладила одну рабочую рубашку дяди Генри. Если бы еще не такая жара! Если бы она могла сходить искупаться в озере. Мысль об озере напомнила ей об индейце, и она задала себе вопрос: был ли он еще там и что он делал. Наверное, он так же сильно не любит валить деревья, как она — гладить?

Девушка слышала, как тетя Гарриет болтала с Марджи Крофт. Марджи и ее муж Люк были владельцами магазина «Крофте Дженерал Стор» в ближайшем городке Винслоу.

Бриана швырнула утюг на доску, быстрыми и сердитыми движениями расправила складки на одной из рубашек дяди Генри. Тетя Гарриет всегда находила время встретиться со своими знакомыми, мрачно подумала девушка, потому что большую часть домашней работы — всю стирку, глажку, штопку — делала Бриана. Она же ухаживала за огородом. Единственное, что делала тетя Гарриет, — готовила обед. И то только тогда, когда приходило «творческое настроение для кухни».

Понадобилось два часа, чтобы выгладить все белье. Когда эта работа была сделана, Бриана пошла в гостиную, чтобы узнать, какие поручения тетя Гарриет хочет ей еще дать.

Марджи Крофт улыбнулась Бриане, как только девушка вошла в гостиную. Бриана Бьюдайн была красивым ребенком с мягким характером и нежной натурой, и Марджи частенько думала, что девочка заслуживает лучшей жизни, чем та, которую она вела у Гарриет Бьюдайн.

— Добрый день, Бриана, — сказала приветливо Марджи Крофт. — Последнее время тебя совсем не видно в городе.

— Нет, мэм, — ответила Бриана.

— Постарайся выезжать почаще, дорогая. В эту субботу будет вечеринка. Люк и я хотим сопровождать тебя. Можем мы за тобой заехать? Скажем, около семи?

Бриана посмотрела на тетю, не смея ответить.

— Если Бриана решит поехать, дядя отвезет ее, — сказала Гарриет Бьюдайн. Она бросила холодный взгляд на свою племянницу поверх края голубой китайской чашки. — Мы обсудим это позже. Почему бы тебе не взять Чонси на озеро и не искупать его? Мне кажется, ты уже сделала большую часть работы по дому на сегодня.

— Да, мэм, кротко ответила Бриана, попыталась сделать реверанс в сторону миссис Крофт, фальшиво и холодно улыбнулась и вышла из комнаты.

О, это было бы изумительно — пойти на вечеринку. Танцевать. И смеяться со своими ровесниками. Надеть красивое платье. И слушать музыку. Может быть, встретить прекрасного юношу, который влюбится в нее и даст ей возможность завести собственный дом.

Но сейчас ей придется купать Чонси. Она не любила собаку своей тетки. Это было громадное животное с длинной шерстью, которую после купания надо было тщательно причесывать. Но, подумала Бриана с улыбкой, это даст возможность и ей немного поплавать.

Оставив свои туфли и чулки на улице, где тетка не смогла бы их заметить, Бриана позвала собаку и помчалась вприпрыжку к озеру. Чонси спешил рядом с ней, свесив на бок свой длинный розовый язык. Бриана подумала, что он — самая уродливая собака, которую она когда-либо видела.

Чонси барахтался в воде, пытался играть с Брианой, и к тому времени, как он, наконец, был выкупан, ее одежда промокла насквозь, но она не беспокоилась об этом. Вода была чудесной — чистой и прохладной, и, привязав Чонси к дереву так, чтоб он не мог вываляться в грязи, Бриана сбросила платье и медленно поплыла, наслаждаясь водой, обволакивающей ее тело.

Как приятно лежать на спине и ничего не делать, когда есть возможность мечтать, изучать обширные голубые небесные своды или смотреть, как черный дрозд пьет у кромки тихой заводи. Увы, долго наслаждаться прохладой воды у Брианы не было времени.

С сожалением она вышла на берег, быстро надела свое уродливое коричневое платье, переплела косу. Чонси спал, его передние лапы слегка подергивались — наверное, ему снилась охота на белок и кроликов. После минутного колебания Бриана направилась к холму, крадясь от дерева к дереву, чтобы оставаться незамеченной, когда приблизится к вершине.

Индейца она увидела сразу. Он боролся с пнем, стараясь оборвать его цепкую связь с землей. Широкие плечи и длинные руки его были напряжены, каждый мускул вздувался, четко выделяясь под бронзовой кожей. Пот струился по широкой спине. Он закрыл глаза, сосредоточился, пытаясь собрать всю оставшуюся у него силу и направить ее на пень. Бриана восхищалась красотой его профиля, задерживала дыхание, когда он делал мощный толчок, ей захотелось одобрительно крикнуть, когда пень, наконец, поддался и его корни вывернулись наружу, как щупальца.

На какое-то мгновение индеец остановился, тяжело дыша, руки свисали вдоль туловища, ноги были слегка расставлены. Как величественно он выглядел, подумала Бриана, с его бронзовым телом, блестевшим от пота, его грудью, вздымавшейся от напряжения. Он напомнил ей дикого жеребца, которого только что поймали и стреножили, но который никогда не будет приручен.

Один из надсмотрщиков объявил о перерыве на отдых и пошел между заключенными, неся ведро воды. Бриана чуть не задохнулась от возмущения, когда он прошел мимо индейца и не дал ему возможности напиться. Почему они обращаются с ним так отвратительно?! Он работал много, даже больше, чем все остальные.

Уже около часа находилась Бриана в своем укрытии за деревом. И все это время наблюдала за индейцем, что доставляло ей удовольствие. Каждое его движение было грациозным и красивым. Она восхищалась естественной силой, завороженно глядя на обнаженную мужскую плоть, состоящую из перекатывающихся мускулов. Бриана почувствовала странно-приятное ощущение трепета под ложечкой, заставляющее сердце биться быстрее и быстрее. Она никогда раньше не испытывала таких чувств и не понимала, что же с ней происходит.

Наблюдая за индейцем, она как бы внутренне ощущала все его мысли. Вот он вглядывается вдаль, в его глазах тоска и страстное желание вырваться из рабства. «Думает о доме,» — сразу догадалась Бриана.

Прошло еще какое-то время, один из надсмотрщиков погнал всех заключенных, кроме индейца, за поворот дороги. Другой пристегнул короткую цепь к железному обручу на левой лодыжке индейца, а второй ее конец прикрепил к одному из колес фургона и швырнул пилу на землю к ногам заключенного.

— Бери эту пилу и приступай к работе, — приказал надсмотрщик отрывисто и грубо, показывая на большую кучу бревен. — Я хочу, чтобы все эти бревна были распилены на аккуратные, три фута длиной, поленья к тому времени, как я вернусь, или ты снова ляжешь спать голодным. Понял?

Индеец ничего не ответил, но перед тем, как нагнуться и поднять пилу, долго смотрел на белого человека. Мысль о том, что можно отсоединить колесо от фургона и постараться убежать с ним, промелькнула у него в голове. Но он сознавал, что уйти далеко с кандалами на ногах, таща с собой еще и колесо, весившее чуть ли не сто фунтов, ему не удастся. Удовлетворяясь хотя бы тем, что останется, наконец, один, индеец приступил к работе.

Бриана продолжала наблюдать за ним, вновь любуясь его естественной силой и экономичностью движений, игрой его вздымающихся мускулов и сухожилий под гладкой медного цвета кожей. Дважды он прерывался, его глаза задерживались на ведре с водой, которое висело здесь же на фургоне, но было недосягаемо для него.

Прежде чем она поняла, что делает, Бриана выскользнула из своего укрытия и побежала вниз с холма.

Шункаха Люта резко остановился, забыв про пилу в руках; когда девушка с солнечно-золотистыми волосами помчалась через склон к фургону. Он увидел сквозь прищуренные ресницы, как она зачерпнула полный ковш воды из ведра и направилась к нему.

Шаги Брианы замедлились, когда она почувствовала силу взгляда индейца на своем лице. Остановившись в нескольких шагах от него, девушка протянула ковш.

— Вода, — сказала она. — Хочешь пить?

Шункаха Люта осторожно кивнул. Не дразнила ли она его? Не было ли это шуткой?

Бриана сделала еще один шаг вперед и остановилась. Вблизи индеец оказался гораздо выше и шире, чем ей представлялось издали, и неожиданно она испугалась его:

— Ты ведь не причинишь мне вреда?

Индеец покачал головой. Бриане стало интересно, может ли он разговаривать. Она никогда не слышала, чтобы он что-нибудь говорил, но, вне всякого сомнения, он понимал по-английски. Она оставалась на прежнем месте, думая, как же передать ему ковш, не подходя ближе. Ее глаза встретились с глазами индейца, и она тут же почувствовала, как горячая волна прокатилась по всему ее телу. Она почти передумала и хотела уже было убежать, но увидела, как индеец облизал губы, сухие и потрескавшиеся, и сглотнул слюну, и поняла, что не сможет отказать ему в глотке воды.

Шункаха Люта не шелохнулся, пока девушка медленно преодолевала оставшееся между ними расстояние. Он догадывался, что она боялась его и убежала бы, если бы жалость не была, сильнее страха.

Ее рука дрожала, когда она протянула ему ковшик. Медленно, чтобы не вспугнуть ее, он потянулся, взял ковш, осушил его содержимое в два долгих глотка и от удовольствия закрыл глаза, когда прохладная вода омыла его горло и сухие губы.

— Хочешь еще? — спросила Бриана, не сводя с него глаз. Какой он был красивый! Глаза черны, как ночь, брови широкие и прямые, сильные квадратные челюсти, высокие скулы. И его рот… Она почувствовала странную дрожь где-то возле желудка, когда он слизнул последнюю каплю воды со своих губ.

— Еще? — спросила она, и голос сорвался на пронзительный писк.

Шункаха Люта кивнул, возвращая ей ковш. Кончики его пальцев слегка коснулись ее руки, и какую-то долю секунды они смотрели друг на друга. Первой отвела глаза Бриана. Казалось, что от его прикосновения вся ее рука горела огнем. Она с трудом осознавала, что нужно пойти к ведру и еще раз наполнить ковш.

Она предложила ему воды в третий раз. Голова кружилась от его близости, она не сводила глаз с его лица. Как человек может быть таким красивым?

— Ле мита пила, — сказал он низким звучным голосом. — Я благодарю.

— Пожалуйста, — нежно ответила Бриана, продолжая смотреть на него. Ее щеки пылали, сердце дико билось.

Испугавшись странного чувства, стремительно вошедшего в ее сердце, она внезапно повернулась и поспешила к фургону. Бросив ковшик в ведро, побежала вверх по холму, не оглядываясь.

Чонси начал бить хвостом по земле от радости, когда она упала на колени рядом с ним, прижимая руки к сердцу. Что с ней происходит? Почему она чувствует себя так странно? Она взглянула на солнце и ужаснулась: прошло уже часа полтора, если не больше, как она ушла из дома, а Чонси не был еще причесан. Тетя Гарриет будет разгневана. Быстро она начала чесать длинную шерсть собаки, горькие слезы лились из ее глаз, когда животное отказывалось спокойно стоять.

Тетя Гарриет ждала Бриану у заднего крыльца. Ее лицо было суровым, глаза сердитыми.

— Где вы были, молодая леди? — спросила она раздраженно.

— На озере, — ответила Бриана.

Тетя Гарриет многозначительно посмотрела на часы.

— Чтобы искупать Чонси, не нужно тратить полтора часа, — сказала она ледяным тоном.

— Я… я уснула.

Гарриет Бьюдайн пригвоздила свою племянницу тяжелым взглядом.

— Я недовольна твоим отношением и твоим опозданием, — выдавила она. — Если ты не исправишься, я буду вынуждена наказать тебя.

Холодная рука страха сковала все внутренности Брианы. Ее уже пороли: один раз, когда она разбила любимую чашку своей тети; другой, когда сожгла одну из рубашек дяди Генри; и еще дважды за то, что была дерзкой. Воспоминаний о тех побоях было достаточно, чтобы холодный пот выступил на ее лбу.

— Я буду вести себя лучше, — быстро пообещала Бриана.

— Посмотрим. А сейчас поторопись. Уже время накрывать стол к обеду.

— Да, мэм.

В тот вечер за обедом Бриана была особенно предусмотрительной. Она сидела, держа спину прямо, часто пользовалась салфеткой, брала крошечные кусочки, тщательно пережевывала пищу и смотрела только в свою тарелку. «Может быть, тетя Гарриет откажется от мысли выпороть меня, — уныло думала она. — И в будущем придется действовать осторожно.»

* * *

Шункаха Люта любовался полночным небом: он слишком устал, чтобы уснуть, к тому же мысли его занимала девушка с золотистыми волосами. Он видел ее на холме почти каждый день вот уже две недели. Интересно, что обворожительного она нашла, наблюдая, как люди, закованные в цепи, трудятся под палящим солнцем. Без сомнения, у красивой молодой девушки должно быть занятие получше, чем прятаться за деревьями, тайком подсматривая за группой закованных в кандалы людей.

И все же — необъяснимо — ему было приятно знать, что она там. Она была первым белым человеком, который по-доброму отнесся к нему, первой белой женщиной, которую он видел так близко, и он был очарован ее светлыми волосами и искрящимися, как бриллианты, небесно-голубыми глазами. Ей потребовалось мужество, чтобы помочь ему. К счастью, она избежала насмешек со стороны друзей и семьи за то, что дала воды индейцу. За миловидной, нежной внешностью скрывался сильный характер. И этим он восхищался больше всего.

* * *

Бриана торопливо закончила все свои дела по дому и побежала к холму. Сегодня у нее в запасе всего несколько минут, но она должна видеть индейца, должна знать, что он еще там. Она не могла объяснить, как и почему он стал столь важен для нее. Просто он стал таковым, и все.

Из своего укрытия за деревом Бриана наблюдала за его работой, с ужасом смотрела на кнут, который безжалостно врезался ему в спину, видела, как он вздрагивал при каждом ударе, но никогда не слышала ни слова протеста, ни крика боли. Лишь ненавистью наливались его глаза, когда он смотрел на двух белых людей, истязавших его. Бриана восхищалась его умением так строго контролировать свои эмоции. Наконец, она поняла, что надсмотрщики просто боялись его. Как и она, они чувствовали силу, скрытую за маской безразличия. И именно кнутом они пытались сломать его волю, подчинить себе. И невозможность достичь этого приводила их в бешенство.

Изредка Бриана видела, как он поглядывает на холм. Может, думает о ней, ждет ее? Была ли она в его мыслях так же, как он постоянно присутствовал в ее?!

Ей часто снилось его смуглое лицо и его черные глаза, так странно притягивающие, манящие, зовущие. Она просыпалась в мокрой от пота рубашке, с пылающим лицом, переполненная чувством, раньше неведомым, еще неосознанным, непонятным. Однажды ночью она выскользнула из-под одеяла, зажгла свечу на тумбочке у кровати и долго разглядывала свое лицо в маленьком потрескавшемся зеркальце, что висело на стене. Она желала быть красивее, старше, мудрее, вызывать интерес у мужчин. Вдруг, почувствовав вину, быстренько задула свечу и нырнула назад в постель, чтобы пролежать долгие часы без сна, думая об индейце.

В своем укрытии Бриана оставалась еще некоторое время. Ей вовсе не хотелось уходить, но и не хватало смелости остаться. Сознание того, что он еще находился рядом, умиротворяло ее душу.

* * *

В субботу ее тетя и дядя отправились, как обычно по субботам, в город за покупками. И, как всегда, они не пригласили с собой Бриану. Но на этот раз Бриана на них не обиделась за это. Как только они скрылись из виду, она побежала к холму. Раньше она с удовольствием проводила каждую свободную минутку на озере или в своем потайном уголке на чердаке амбара с книгой в руках. Но ни прохладная вода, ни чарующий книжный мир больше не привлекали Бриану. Ею прочно овладело нестерпимое желание видеть индейца.

Она достигла уже гребня холма, когда услышала звук хлыста.

«Только не его, — пробормотала она. — Пожалуйста, не его».

Эти слова были словно молитва о пощаде и о милосердии, мольба, нежно произносимая и замиравшая на губах, пока Бриана спускалась по склону, быстро перебегая от дерева к дереву. Наконец, она отчетливо увидела его.

Руки индейца были прикованы к крепкому суку высоко над головой. Его ноги едва касались земли. Надсмотрщик, которого Бриана прозвала «Черная Шляпа», хлестал индейца кнутом с неизменной точностью. Кнут, сделанный из сыромятной кожи, поднимался и опускался, описывая аккуратную дугу, чтобы с силой обрушиться на загорелое тело индейца. Вся его спина была залита кровью.

Бриана почувствовала, что вот-вот может лишиться чувств. Не в силах больше смотреть, она закрыла лицо руками. Глаза ее наполнились слезами, она вздрагивала каждый раз, когда кнут опускался на его спину. Как может он переносить такие побои? Как можно вообще терпеть такую боль? Тетя много раз наказывала ее, но это было ничто по сравнению с тем, что девушка видела сейчас. Она с трудом сдерживала рыдания, когда кнут рассекал воздух и врезался в его беззащитную плоть. А потом наступила тишина.

Тяжко вздохнув, Бриана раздвинула пальцы, закрывавшие глаза, и посмотрела вниз на место истязания. Голова индейца упала на грудь. Его длинное тело обмякло, и она догадалась, что он потерял сознание. И только тяжелые железные кандалы, которыми его приковали к дереву, не давали ему упасть.

Когда надсмотрщик, которого Бриана прозвала «Жабой» за огромную бородавку на подбородке, начал отвязывать заключенного, Черная Шляпа покачал головой:

— Оставь его. Может, эта будет ему уроком, который не скоро забудется.

Жаба кивнул. Развернув лошадей, они погнали остальных заключенных за поворот вниз по дороге, которая была такой узкой, что не позволяла передвинуть фургон поближе к участку, на котором они работали в тот день.

Шункаха Люта тяжело застонал. Все его тело было словно объято огнем, а сам он покачивался на краю сознания. Как он был глуп, думал Шункаха мрачно, как глуп. Долгие месяцы он терпел жестокость и насмешки двух белых, зная, что сопротивление будет наказуемо. Месяцами он сдерживал свой язык. До сегодняшнего дня… Он закрыл глаза, проваливаясь в темноту, которая окутала его.

Бриана не двигалась с места, пока люди не скрылись за поворотом, затем ринулась к индейцу, не обращая внимания на колючий низкий кустарник, цеплявшийся за платье и царапавший кожу.

— Индеец! — прошептала она, повернув голову так, чтобы можно было видеть его лицо.

Звук ее голоса вывел его из забытья. Шункаха медленно открыл глаза и увидел Бриану, стоящую перед ним. Он глядел на нее сквозь красную пелену боли. Настоящая ли она или всего лишь слабая иллюзия воображения, дразнящая его?

— Индеец?

Он облизал сухие губы, не в силах произнести ни слова из-за ужасной боли в спине и плечах и невыносимой сухости во рту. Но Бриана все поняла. Она быстро подбежала к фургону и зачерпнула ковш воды. Встав на цыпочки, она протянула огромный деревянный черпак к его рту, чтобы он мог напиться. Слезами наполнились ее глаза, когда взглядом он поблагодарил ее. Могла ли она далее бояться его?

Она наполняла ковшик водой снова и снова, и он каждый раз осушал его. Холодная вода придавала ему силы. Девушка была настоящей, этот золотоволосый ангел милосердия и сострадания, появившийся, из ниоткуда и давший ему то, чего он больше всего желал в эту минуту.

— Ишна Ви, — хрипло прошептал он.

Бриана наклонила голову набок.

— Ишна Ви?

Шункаха Люта слабо улыбнулся.

— Солнечная женщина, — объяснил он. Так он называл ее в своих мечтах.

— Ишна Ви, — прошептала Бриана. — Мне нравится это имя.

Закусив нижнюю губу, она зашла ему за спину. Тошнота подкатила к горлу, когда девушка близко увидела его исполосованное тело. На широкой, мускулистой спине не было места, которое не изуродовал бы кнут, которое не кровоточило бы или не было испещрено ужасными красными рубцами.

Ей захотелось протянуть и положить руку на его плечо, пожать ему кисть, почувствовать его тело под своей ладошкой. Вместо этого она достала косынку из кармана юбки и начала вытирать кровь с его спины.

— Хей! — мягко предостерег он, вздрогнув от прикосновения материи к израненному телу. — Нет, ты не должна.

Кивнув головой, Бриана убрала руку. Конечно же, он был прав. Если она позаботится о его ранах, они узнают, что кто-то был здесь и помогал ему. Она снова встала перед ним.

— Почему они бьют тебя?

— Я ударил васику, которого зовут Харт.

— Почему?

Шункаха Люта с сожалением покачал головой.

— Это было глупо. Они обзывали и дразнили меня с того самого дня, как я здесь появился. Я думал, что уже научился не принимать это близко к сердцу. Но сегодня…: — он пожал плечами и поморщился, когда движение принесло новую волну боли его истерзанному телу. — Сегодня, когда они начали дразнить меня, я больше не мог спокойно относиться к этому. А когда человек по имени Харт грязно обозвал мою мать, я ударил его. — Шункаха Люта улыбнулся. — Мне стало так хорошо, и я ударил его снова. И потом еще раз.

— Стоило ли делать это?

— Тогда я думал, что стоило, — криво усмехнулся Шункаха Люта.

— А сейчас?

На какое-то время он серьезно задумался над ее вопросом. Медлил с ответом. Он думал о боли, от которой страдал, о муках, которые он испытывал каждый раз, когда кнут рассекал его тело. Потом он вспомнил то удовлетворение, которое почувствовал, ударив надсмотрщика, набросившись на своего врага и ощутив его кровь на своих руках.

— Я не жалею об этом.

— Могу я что-нибудь сделать, чтобы тебе стало лучше? — спросила Бриана. — Что-нибудь вообще?

Он медленно покачал головой, не сводя глаз с ее лица. «Каков ее стан под этим бесформенным платьем?» — подумал он и тут же упрекнул себя за такую мысль. Она была всего лишь ребенком, а он — взрослым мужчиной. Его взгляд остановился на двух длинных косах, спадающих на плечи. Раньше он никогда не видел волос такого цвета, золотистых и ярких, как солнце, и неожиданно ему захотелось, чтобы его руки были свободными, чтобы он мог расплести эти косы и запустить пальцы в водопад ее волос. Столь ли они мягки, как кажутся? И снова упрекнул себя за то, что допустил такие мысли.

— Ты хочешь есть? — спросила Бриана.

Шункаха Люта покачал головой. Его спина постоянно пульсировала болью, которая заглушала все остальное. А сейчас еще и руки начали болеть от того, что были привязаны к дереву высоко над головой.

— Я помогу тебе, если смогу, — сказала Бриана, готовая расплакаться. — Я бы хотела что-нибудь сделать для тебя.

— Ты здесь, Ишна Ви, — прошептал он хрипло. — Этого достаточно.

Его слова захлестнули все ее существо теплотой и сердечностью. Как замечательно знать, что твое присутствие имеет какое-то значение, что тебя ценят, что ты кому-нибудь нужна.

Шункаха Люта перенес тяжесть своего тела с одной ноги на другую, вздрагивая от каждого легкого движения, посылавшего новые волны боли к его спине и плечам.

Бриана опять еле сдержала рыдания, увидев, как боль отражается в черных глазах индейца.

— Я приходила сюда каждый день, — сказала она ему, сердцем переживая его страдания.

Шункаха Люта кивнул.

— Я чувствовал твое присутствие, даже когда не мог тебя видеть.

— Правда?

Он снова кивнул.

— Почему ты приходишь сюда?

Бриана пожала плечами.

— Я не знаю. Я… я просто хочу быть рядом с тобой.

Шункаха Люта глянул в ясные голубые глаза Брианы, моментально забыв о боли в спине, плечах и руках. Он был человеком, который жил близко к земле, который верил всем древним традициям и убеждениям своего народа. С самого детства он ненавидел все, что было связано с белыми, ненавидел то, что они сделали с его народом. Он дал клятву убивать каждого белого, который встанет на его пути, и когда умерли его мать и сестра, он иссек свое тело от горя, вновь поклявшись, что будет сражаться с васику до последней капли крови, до последнего вздоха. А сейчас этот прекрасный ребенок с волосами цвета солнца пришел к нему и напоил, как раз когда он готов был отдать свою душу злому духу Кага за один глоток воды. Само присутствие девушки ободряло его, уводя от черного отчаяния и безысходности, которые сковывали его, словно смертельный саван.

Бриана смотрела на Шункаха, ее сердце и душа тянулись к нему, хотя она и не могла сказать, почему. Она чувствовала к нему странную привязанность, ощущала узы, связывающие их, хотя была бессильна что-либо объяснить. Она не знала, как долго они стояли так, смотря в глаза друг друга, но неожиданный звук заставил ее вскочить. Испугавшись, что ее обнаружат, девушка повернулась и побежала вверх по холму. Её сердце колотилось от страха при мысли, что ее видели там, где она не имеет права появляться. Шункаха Люта поднял глаза к небесам. Его сердце захлестнули нежные чувства, которые пробудила юная белая девочка.

— Вакан, Танка, аншималам йе ойате, — прошептал он. — Великий Дух, сжалься надо мной.

* * *

Надсмотрщик оставил Шункаха Люта в кандалах на всю ночь. Его спина была похожа на свалявшуюся массу изодранной плоти и ужасных красных шрамов. Харт вечером выплеснул ведро соленой воды на его спину, грубо стер кровь, затем полил свежие раны виски. Шункаха Люта чуть не потерял сознание от боли, когда огненная жидкость опалила его израненное тело, и даже его стремление не показывать боль перед врагом не помогло подавить стон. Харт рассмеялся, когда индеец конвульсивно вздрогнул, и затем вновь облил раны виски лишь из чистого упрямства.

— Не хочу, чтобы в них появилась инфекция, — сказал Харт, медленно растягивая слова.

Сейчас было далеко за полдень, а руки Шункаха Люта до сих пор были привязаны над головой. Кровь сочилась из его запястий, когда железные оковы врезались в тело. Пот струился по его рукам, спине и груди. Ужасно надокучили мухи. Жажда мучила его больше, чем голод, терзавший желудок.

Закрыв глаза, он представлял, как он будет пытать и мучить своих тюремщиков, если когда-нибудь ему выпадет такой шанс. О, как он будет смеяться от удовольствия, вырезая тонкие полоски кожи из их спин, или смотреть, как они будут корчиться, когда он обмажет их лица медом и отдаст на съедение муравьям… но сейчас его тело корчилось от боли, его руки и ноги молили об освобождении.

Пытаясь забыть о боли, он вызывал в своем воображении лицо Ишна Ви, сосредоточиваясь на сверкающей голубизне ее глаз, на спокойной красоте ее лица, на великолепии ее улыбки, на солнечно-золотистой копне волос. Была ли она сейчас на холме? Осмелится ли она снова подойти к нему сегодня?

Он почувствовал ее присутствие еще до того, как открыл глаза и увидел девушку, стоящую перед ним.

Бриана смущенно улыбнулась, когда поднесла ковш к его губам. Ей было приятно, что она может облегчить его страдания.

— Я принесла еду, — сказала она, протягивая толстый кусок ростбифа. — Ты голоден?

Он кивнул, его гордость боролась с чувством голода, когда она отрывала кусочки мяса и кормила его. Мясо было недожаренное, но мягкое. И это было самое лучшее, что он ел за последние шесть месяцев. Она предложила ему кусок сыра, еще воды и ломтик хлеба.

Когда с едой было покончено, Бриана решила посмотреть на его израненную спину. Никогда девушка не видела ничего более ужасного, но, к радости, там не было и следа заражения, и она прошептала тихую молитву благодарности.

— Плохо? — спросил он ее.

— Да, — ответила Бриана, — но я не думаю, что будет заражение. Я надеюсь на это.

Он улыбнулся ей, тронутый сочувствием, которое услышал в ее голосе. Каким прелестным созданием она была.

Бриана улыбнулась в ответ. Сейчас она как никогда желала иметь нарядное платье, чтобы надевать для него, чтобы тетя разрешила ей наложить немного румян на щеки и подкрасить губы. И не понимала, что ее собственная естественная красота во много раз превосходила все то, что она могла создать при помощи косметики.

— Как тебя называют, Ишна Ви?

— Бриана, — ответила она. — Но «Ишна Ви» мне нравится больше.

— Меня называют Шункаха Люта, — сказал он, чрезвычайно довольный тем, что девушке понравилось имя, которое он ей дал. Бриана повторила индейское имя, любуясь тем, как оно звучало.

— Что это значит?

— Красный Волк, — ответил он. — Сколько тебе лет, Ишна Ви?

— Семнадцать.

«Она старше, чем я предполагал, но по-прежнему слишком молода для меня,» — подумал он печально, так как превосходил ее возрастом, почти вдвое.

— А сколько тебе лет? — спросила Бриана.

— Я тридцать раз видел лето.

«Тридцать,» — повторила в мыслях Бриана. Однажды она думала о таком возрасте, и он ей представлялся почти старческим. Но в Шункаха Люта не было ничего старого. Он был самым зрелым и привлекательным мужчиной, которого она когда-либо видела.

Ей не хотелось оставлять его здесь, не хотелось идти назад в дом, но она уже слишком долго отсутствовала.

— Я вернусь завтра, — пообещала она. — Жди меня.

Шункаха Люта кивнул, его глаза следовали за ней, пока она не скрылась из вида.

* * *

Мрачное предчувствие охватило Бриану, когда она поднялась на вершину холма на следующий день. Строительная бригада работала за поворотом дороги; она слышала, как Черная Шляпа и Жаба сотрясали воздух проклятиями, заставляя людей работать лучше и быстрее. Но где же индеец?

Медленно спускаясь вниз, она подумала, что, может быть, он умер. Или они убили его, потому что он не мог больше работать. Где он?

Бриана осторожно пробралась к фургону, отказываясь верить, что он мертв. А потом она увидела его. Индеец сидел, прислонившись к одному из обтянутых железом колес фургона, с руками, скованными над головой. Кто-то поставил рядом с ним чашку с водой, и она подумала, как жестоко это было — оставить воду там, где он видел ее и не мог достать. Даже самые дикие язычники не были такими жестокими, как эти двое белых, надзирающих за заключенными, сердито подумала она.

Шункаха Люта открыл глаза, услышав звук шагов Брианы, и знакомое тепло захлестнуло его, когда она подошла к нему. Он чувствовал себя лучше и сильнее только от одного взгляда на девушку.

— Я боялась, что они отправили тебя куда-нибудь или… убили, — прошептала Бриана, опускаясь рядом с ним на колени.

— Я был бы рад смерти, — заметил Шункаха Люта. И действительно, он приветствовал бы все что угодно, только бы освободиться от той жизни, которой он жил сейчас.

— Не говори так, — предостерегла Бриана. — Вот, — сказала она, протягивая ему ковш. — Тебе станет лучше, если ты чего-нибудь выпьешь.

Индеец выпил воду, не сводя глаз с лица девушки. Весь день он просидел под палящими лучами солнца, страстно желая глоток воды, чашка с водой только дразнила его, увеличивая жажду.

— Я принесла тебе немного еды, — сказала она, разворачивая пакет.

— Почему ты делаешь это? — спросил он, пораженный ее добротой. — Почему ты меня не ненавидишь? Я индеец. Ты белая.

Бриана пожала плечами и предложила ему кусок жареного цыпленка.

— Почему я должна ненавидеть тебя? Ты ничего мне не сделал.

— Мой народ и твой народ воюют, — решительно сказал Шункаха Люта. — Разве этого недостаточно?

— Мы не воюем, ты и я, — ответила Бриана. Шункаха Люта улыбнулся ей.

— Ты мудрая, Ишна Ви, мудрая, несмотря на свой возраст.

— Нет, я не мудрая. Просто я… — она опустила голову, ее щеки покрылись румянцем.

— Что «просто»? — спросил он.

— Я не могу видеть, как ты страдаешь, — тихо ответила она, так тихо, что он едва мог разобрать слова.

— У тебя доброе сердце, малышка, — сказал он. — Надеюсь, что твои родные ценят тебя за это.

Бриана горько усмехнулась. О, они ценят ее, но только не за доброе сердце. Они ценят ее сильную спину, ее умелые руки — и больше ничего. Она не была личностью для своих тети и дяди, для них она — служанка, за свой тяжкий труд получающая жилье и пищу. Их не волновало, как она себя чувствует, что думает или о чем мечтает; они думали только о том, как много работы она может сделать.

Они одновременно услышали стук копыт. Бриана вскочила на ноги. Схватив салфетку, в которую был завернут цыпленок, она в панике помчалась к холму и уже добежала до подножия, густо поросшего деревьями, как Черная Шляпа показался из-за поворота дороги.

— Эй, ты! — окликнул ее надсмотрщик. — Какого черта ты здесь делаешь?

Бриана резко остановилась, желая, чтобы ее сердце перестало так сильно колотиться, когда она повернется лицом к человеку, который избивал Шункаха Люта. Черная Шляпа был высоким мужчиной со светло-коричневыми волосами и темно-карими глазами. Она догадалась, что ему не было и тридцати лет.

— Я живу на холме, — сказала Бриана, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. — Я гуляла, когда увидела индейца, и подошла, чтобы лучше рассмотреть его. Я никогда раньше не видела индейцев.

Джим Макклейн (именно так звали этого надсмотрщика) снял шляпу и, вытирая пот цветным платком, изучал девушку. «Симпатичная малышка, — подумал он, — нежная, сладкая и невинная.»

— Постарайтесь держаться отсюда подальше, барышня, — предупредил он ее. — Уверен, что вашим родным не понравится то, что вы шатаетесь вокруг этих отбросов.

— Да, им не понравится, — быстро согласилась Бриана. — Вы им не скажете?

Ее лицо и голос слишком ясно выдавали страх, чтобы Джим Макклейн не заметил его.

— Доверься мне, — сказал он, усмехнувшись. — Я не скажу ни слова. — Он посмотрел на ее губы. — Но это будет тебе кое-чего стоить.

— Что вы имеете в виду?

Джим Макклейн слез с лошади и подошел к ней.

— Я позволю тебе купить мое молчание за один поцелуй.

— Поцелуй?

— Да, поцелуй.

— Я никогда не целовала мужчин, — сказала Бриана, попятившись.

— Никогда?

Бриана покачала головой. Неожиданно она поняла, как чувствует себя кролик, встречаясь нос к носу с лисой.

— Ну, мне понравится быть первым, — растягивая слова, произнес он.

— Простите, но я не могу! — крикнула Бриана и со всех ног побежала вверх по холму. Да она скорее поцелует змею, чем человека, который может так бессердечно избить другого и уехать, даже не оглянувшись. Смех надсмотрщика, вызванный ее поспешным бегством, сопровождал Бриану почти до самого дома.

— Глава 4 —

Шел дождь. Бриана сидела в своей комнатке и смотрела в окно. Обычно ей нравились дождь, гром и молнии, она любила слушать, как капельки дождя барабанят по крыше и окнам. К тому же во время дождя у нее обычно было меньше домашней работы, появлялась возможность почитать или поспать, а то и просто посидеть и помечтать. Но сегодня дождь означал, что она не увидит Шункаха Люта, даже издали.

Бриана аж подпрыгнула, когда прямо над головой раздался раскат грома. Закинув одну ногу на другую, она оперлась локтем о бедро, ее щека покоилась на мягкой ладошке. Постепенно звук дождя убаюкал ее, и она уснула. И во сне к ней пришел Шункаха Люта. Он был высокий, сильный и красивый. В его черных глазах не было боли и несчастья; кандалы не мешали его шагам и не ограничивали движений его рук. Он улыбнулся ей; его зубы казались белыми-белыми по сравнению со смуглой кожей. Нашептывая ее имя, он взял ее на руки и нежно поцеловал…

— Бриана, Бриана!

Она, вздрогнув, проснулась, ожидая увидеть индейца, который ждет ее. Вместо этого она встретила холодный серый взгляд своей тетки.

— Пора накрывать стол к обеду, — сказала Гарриет Бьюдайн сердито. Она подняла руку к темно-серым волосам, по привычке стянутым в строгий узел на затылке. — Расправь платье и умой лицо. Твой дядя пригласил сегодня гостя.

— Да, мэм, — смиренно ответила девушка.

Бриана почувствовала, как ее сердце ушло в пятки, когда тетя Гарриет пригласила мужчин к столу. Гостем дяди Генри был не кто иной, как надсмотрщик Джим Макклейн. Бриана неуклюже присела в реверансе, когда ее представляли Макклейну. Ее глаза молча умоляли его не упоминать о том, что они уже встречались.

— Рад с вами познакомиться, мисс Бьюдайн, — вежливо сказал Макклейн. Он был одет в коричневые твидовые штаны и клетчатую рубашку, расстегнутую у ворота. Носы его черных ботинок были забрызганы грязью. Казалось, что выражение его лица означало: «Не волнуйся, твой секрет у меня в безопасности».

Дядя Генри улыбнулся Макклейну, когда они сели за стол.

— Я встретил этого молодого человека, упорно ищущего своих лошадей у нашего дома, — сказал Бьюдайн, ухмыляясь.

— Гром испугал наших лошадей, — объяснил Макклейн. Его слова были обращены к Гарриет Бьюдайн, но смотрел он только на Бриану. — Я нашел их у вашего амбара.

Генри Бьюдайн рассмеялся, довольный собой.

— Я пригласил его к горячему обеду вроде как по-соседски.

— Конечно, — ответила Гарриет Бьюдайн, но одарила мужа своим холодным взглядом так, словно хотела дать ему понять, что считает надсмотрщика строительной, бригады лишь немногим лучше осужденных, которых он охраняет.

Генри Бьюдайн нахмурился. Макклейн ему понравился, а если Гарриет он не по душе, тем хуже для нее. Много раз ему приходилось терпеть, принимая и развлекая ее друзей; один раз и она может оказать мужу такую же услугу.

Бриана не пропустила язвительные взгляды, которыми обменялись ее дядя и тетя, но Макклейн, казалось, ничего не подозревал о возникшем за столом напряжении. Он улыбался Бриане, заставляя ее нервничать и суетиться.

Генри Бьюдайн полностью перехватил инициативу в разговоре, задавая вопросы о дороге, о сроках завершения ее строительства, с любопытством спрашивая, не доставляют ли заключенные много хлопот ему и его напарнику.

Макклейн пожал плечами.

— Большинство из них осуждены на короткий срок. И они не причиняют много хлопот, потому что боятся получить дополнительное наказание за плохое поведение. Но у нас есть один упрямый индеец. Он настоящий уб… — Макклейн посмотрел на Бриану и слегка покраснел, — … настоящее проклятие. Позавчера напал на моего помощника, и нам пришлось наказать его.

— Конечно, — согласился Генри Бьюдайн, кивая головой. — Вы должны поддерживать порядок.

Бриана открыла рот и чуть было не выкрикнула, что они насмехались и изводили Шункаха Люта, пока он не потерял контроль над своими чувствами; любого нормального человека можно раздразнить до такой слепой ярости. Она хотела сказать, что побои, которые он получил, были гораздо тяжелее, чем его вина. Но вместо этого она закрыла рот и уставилась в свою тарелку, понимая, что защита Шункаха Люта не поможет индейцу, а ей принесет одни неприятности.

Макклейн остался у них после обеда. Откликнувшись на приглашение Генри Бьюдайна, он сидел в гостиной и курил предложенную сигару. Гарриет Бьюдайн, сославшись на головную боль, отправилась спать, оставив Бриану убирать со стола и мыть посуду.

В гостиной Генри Бьюдайн предложил Джиму Макклейну стаканчик виски. Некоторое время двое мужчин сидели в дружеской тишине, наслаждаясь чисто мужскими удовольствиями курением и выпивкой.

— Мисс Бьюдайн — очень привлекательная молодая женщина, — заметил Макклейн после недолгого молчания. — Я… я знаю, мы познакомлены только что, но вы не будете против, если я снова зайду навестить ее?

Генри Бьюдайн некоторое время взвешивал сказанное, а затем кивнул:

— Я надеюсь, все сложится хорошо.

Макклейн не сдержал усмешку.

— Спасибо, сэр. Завтра вечером не будет ли слишком рано?

Генри Бьюдайн засмеялся и хлопнул молодого человека по плечу.

— Я считаю, что нет, — ответил он и цветисто добавил: — Я бы не хотел вставать на пути у молодой любви.

Бриана была ошеломлена, когда дядя сообщил ей эту новость.

— Он хочет навещать меня, но почему? — спросила она, нахмурившись.

— Кажется, он находит тебя привлекательной, — кратко ответил Генри Бьюдайн. — Черт возьми, девочка, ты должна благодарить свою счастливую звезду за то, что этот парень оказался здесь. Ты ведь не хочешь остаться старой девой?

Бриана внимательно посмотрела на своего дядю. Он был приземистым, с густыми седыми волосами и острыми голубыми глазами. Она старалась полюбить его, старалась завоевать его одобрение, но он никогда не выказывал ни малейшего знака привязанности или любви к ней.

— Не хочешь? — переспросил Генри Бьюдайн.

— Нет, сэр, — ответила Бриана, почувствовав головокружение. Конечно, дядя еще не напрямую сватал ее за Джима Макклейна… но лучше она проведет остаток своей жизни здесь, на ферме, чем выйдет замуж за человека, похожего на Макклейна. Дяде она не сказала ничего. Она подумала о Шункаха Люта, таком высоком и сильном, живущем в мире с самим собой, несмотря на ужасные условия, в которых он оказался. Она знала, что он никогда не будет жестоким с любым живым существом. Однако чем больше она о нем заботилась, тем яснее понимала, что никогда не сможет ему принадлежать. Будучи язычником, индеец столь же далек от нее, как звезды на небе. Но именно такого человека она хотела бы видеть своим мужем. Или кого-нибудь похожего; но Боже упаси от похожего на Макклейна!

Без энтузиазма Гарриет Бьюдайн узнала, что надсмотрщик будет ухаживать за Брианой. Она не считала Макклейна подходящей парой для своей племянницы. Более того, она вовсе не спешила отдавать Бриану замуж. Девочка была старательной и трудолюбивой. Ее присутствие в доме освобождало Гарриет от всех домашних дел, которые она находила утомительными и неприятными, давало ей возможность навещать соседей, провести пару приятных часов в городе или просто посидеть на удобном стуле, ничего не делая.

Но Генри Бьюдайн симпатизировал Макклейну. Ему нравилось, что тот находит Бриану привлекательной. Генри всегда хотел сына и решил, что Макклейн сможет его заменить. Хотя бы отчасти.

А слово Генри Бьюдайна было законом.

* * *

Шункаха Люта, съежившись, сидел у подножия склона холма. Его лицо было мрачным. Он промок насквозь и замерз. Тоненькое одеяло, накинутое на плечи, мало грело и совсем не защищало от ветра и дождя.

Как всегда, его мысли были заняты Брианой. Закрыв глаза, он представил, как она сидит у теплого костра, ее лицо и волосы купаются в свете пламени: Думает ли она о нем сейчас, скучает ли так, как он скучает по ней? Он мало знал о ней — в общей сложности они провели вместе менее двух часов — но она завладела его мыслями и приходила к нему в каждом сне. Бриана. Женщина-ребенок. Ишна Ви с волосами золотыми, как солнце, и глазами голубыми, как небо.

Он стал пристально вглядываться в темную стену дождя, услышав какой-то шорох неподалеку. Оказалось, что это Макклейн вернулся в лагерь.

Рой Харт швырнул свою шляпу в дальний угол фургона.

— Эй, где ты нашел лошадей? — спросил он.

— У небольшого хутора за холмом, — ответил Макклейн, привязывая лошадей к фургону. — Там живет семья Бьюдайнов. Замечательные люди. И у них есть симпатичная племянница по имени Бриана. — Макклейн широко улыбнулся. — Завтра вечером пойду навестить ее.

— Да ну! — воскликнул Харт. А потом захихикал: где бы они ни были, Макклейн всегда находил себе женщину.

Шункаха Люта раздирали боль и гнев, когда он наблюдал, как Макклейн пробирался в заднюю часть фургона. Бриана. Макклейн ухаживал за Брианой. Зависть, какой он раньше никогда не испытывал, захлестнула индейца, накаляя его кровь так, что он больше не чувствовал холода. Макклейн ухаживал за Брианой.

Дождь лил и весь следующий день. Шункаха Люта был раздражен и нервничал от бездействия. Ему не нравилось валить деревья и не нравилось строить дорогу для васику, но все же работать было интереснее, чем сидеть в грязи на корточках час за часом. Однако дождь давал возможность зарубцеваться ранам на спине прежде, чем снова навалится работа, и Шункаха был благодарен ему за это.

После обеда Макклейн оседлал свою лошадь и отправился вверх на холм. Глаза Шункаха Люта следили за надсмотрщиком, пока тот не скрылся из виду.

* * *

Бриана сидела на диване в гостиной, ее руки спокойно лежали на коленях. Джим Макклейн сидел точно в такой же позе, но на другом конце дивана. Сегодня он был одет в темно-серые штаны и белую рубашку с черным галстуком-шнурком. Уже почти час они обменивались немногословными фразами под бдительным надзором дяди и тети Брианы. Девушка никогда в жизни не чувствовала себя так неловко и скованно. Макклейн постоянно пялился на нее, и под его взглядом она чувствовала себя очень неуютно, а дядя Генри улыбался, посматривая на них.

Позже тетя Гарриет принесла кофе и пирог. Бриана чуть не лишилась чувств: представить только, что ее тетя исполняла роль радушной хозяйки. Обычно всеми этими делами занималась Бриана: подавала тарелки, доливала кофе в чашки, собирала посуду, мыла ее и ставила на место. Без сомнения, позже ей придется вымыть грязную посуду, но все равно было приятно, что кто-то обслуживает тебя за столом.

Как обычно, мужчины нашли время потолковать о новой дороге. Строительная бригада быстро продвигалась вперед, рассказывал Макклейн. Большой участок уже расчистили от деревьев, и землю сносно выровняли. Когда они разделаются с участком на холме, можно будет сказать, что половина работы уже сделана.

— Мы будем работать там завтра или послезавтра, заметил Макклейн, откусывая пирог. — Работа идет быстро, это я вам говорю.

— Не понимаю, как вы можете приписывать себе это, — воскликнула Бриана. — Ведь лично вы ничего не делаете.

— Бриана! — Дядя Генри посмотрел на нее сердито, молча осуждая за грубое вмешательство в мужской разговор.

— Но это правда, — упрямо проговорила она. — Всю работу делают заключенные, ведь так?

— Она права, — быстро сказал Макклейн. — Заключенные делают всю работу. — Он снисходительно улыбнулся. — Но вы должны понимать, что никакая работа не была бы сделана, если бы я и мой помощник не присматривали за ними. — Повернувшись к Гарриет Бьюдайн, он одарил ее очаровательной улыбкой: — Очень вкусный пирог, мэм. Не сочтете ли вы меня слишком невоспитанным, если я попрошу добавки?

— Ну, конечно же, нет, — ответила Гарриет Бьюдайн и взяла его тарелку, улыбаясь. Может, она недооценивала парня?

— Я принесу ему пирог, сказала Бриана. Взяв тарелку из рук тети, она направилась на кухню. — В конце концов, это моя работа.

Генри Бьюдайн оглушительно расхохотался, не обращая внимания на раздосадованное лицо жены.

— Похоже, сегодня мы все получили по заслугам.

— Глава 5 —

Глухой стук топора, рубившего дерево, привлек внимание Брианы. Она бросила гладить и выглянула в окно. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда девушка увидела Шункаха Люта. Он рубил огромный старый дуб, который угрожающе развесил свои ветви над их амбаром.

Схватив миску с остатками пищи, которые предназначались цыплятам, Бриана выскочила из дома. Прошло уже два дня с тех пор, как она видела индейца в последний раз. Это были самые долгие дни в ее жизни.

Шаги девушки стали замедляться, когда она увидела Джима Макклейна, сидящего на корточках в тени навеса. На его согнутой руке лежал дробовик.

Макклейн заулыбался, увидев подходящую к нему Бриану. Поднимаясь на ноги, он приподнял шляпу.

— Добрый день, мисс Бьюдайн, — поприветствовал он ее.

— Добрый. Что вы здесь делаете?

Макклейн повернул голову в сторону Шункаха Люта.

— Ваш дядя как-то сказал, что есть дерево, которое надо срубить, но он все время вынужден откладывать из-за болей в спине. Я обещал позаботиться об этом.

— Вы позаботитесь об этом? — сухо спросила Бриана.

— Косвенно, — усмехнулся Макклейн, думая, как мило она выглядит с горящими щеками и надутыми губками. Ему нравились хорошенькие женщины, а она была самой красивой из всех, кого он когда-либо видел.

— Прошу простить меня, но я должна накормить цыплят.

Макклейн кивнул, его глаза скользнули по ее телу самым наглым образом. Развернувшись, Бриана пошла к амбару, где два десятка желтеньких комочков копались в грязи. Она подозвала цыплят, кидая остатки картофельной кожуры и других овощей на землю, но глаза ее все время смотрели на Шункаха Люта. Хоть он работал недолгое время, но пот уже струился по его телу. Это жестоко, подумала она, заставлять его работать сейчас, когда солнце стоит так высоко в небе.

Бросив последние остатки пищи цыплятам, она торопливо вернулась в дом и приготовила кувшин лимонада. Вода из колодца была студеной, и, наполняя два высоких стакана, Бриана улыбалась, думая, как холодный лимонад понравится Шункаха Люта.

Выйдя во двор, она протянула один стакан Макклейну, а потом направилась к индейцу.

— Эй, — позвал Макклейн. — Куда это ты двинулась?

— Я собираюсь напоить его, — спокойно ответила Бриана, указав на индейца. — Я уверена: ему это нужно больше, чем вам.

— Ему это не нужно, — жестко сказал Макклейн. — Выпей сама или лучше отдай мне.

— Я приготовила это для него.

Они смотрели некоторое время друг на друга, затем Бриана повернулась и пошла к Шункаха Люта. Она услышала, как за спиной Макклейн взвел курок дробовика.

— На, — сказала Бриана, протягивая стакан с лимонадом Шункаха Люта.

— Ле мита пила, Ишна Ви, — прошептал он. Его рука на миг коснулась ее нежной ладони, когда он брал стакан. Она почувствовала, как мягкая теплота разливается по всему ее телу от одного только ласкового взгляда Шункаха Люта. Он пил медленно, чтобы удержать Бриану рядом с собой как можно дольше. Она стояла, не сводя глаз с его лица, его близость обволакивала ее, окутывала, словно невидимый кокон.

— Они обращаются с тобой хорошо? — спросила она тихо, чтобы только он мог слышать ее.

— Сносно.

— Спина все еще болит?

— Немного, — он отступил на шаг и протянул пустой стакан.

Макклейн двинулся к ним.

— Почему так долго? — требовательно спросил он.

— Нипочему, — ответила Бриана, взяла Макклейна под руку и направилась с ним к дому.

— Он тебя не побеспокоил? — снова спросил Макклейн.

— Конечно, нет, — Бриана сделала усилие, чтобы улыбнуться Макклейну. — Не хотите ли еще лимонаду?

— Чего я хочу, так это поцелуя, — ответил Макклейн.

Резко остановившись, он притянул к себе Бриану и впился в нее поцелуем.

Отвращение захлестнуло девушку, когда его язык пытался раздвинуть ее губы и проникнуть внутрь. Она резко отвернула голову в сторону.

— Оставьте меня!

— Только один маленький поцелуй, — настаивал он, — ты мне должна.

— Я вам ничего не должна! Пустите меня!

Она чуть не задохнулась, когда Макклейн с силой прижал ее к себе, и закричала: «О, нет!», когда Шункаха Люта набросился на Макклейна и оттолкнул его. Надсмотрщик вскрикнул от боли, ударившись о столб забора. Потом, когда Шункаха Люта убрал свой кулак, Макклейн ударил индейца прикладом ружья под ложечку. Тот упал на колени, схватившись руками за живот и борясь с приступом рвоты.

— Что, черт возьми, здесь происходит?

Бриана в смятении повернулась, услышав голос дяди.

— Ничего, мистер Бьюдайн, — быстро сказал Макклейн. — Краснокожий напал на меня, и мне пришлось ударить его. С ним все будет в порядке.

— Напал на тебя? — воскликнул Генри Бьюдайн. — Почему?

Джим Макклейн пожал плечами.

— Это же индеец.

Генри Бьюдайн удовлетворенно кивнул.

— Лучше бы ты отвел его назад. Я не хочу неприятностей.

— Неприятностей больше не будет, — сказал Макклейн. — Я обещаю вам.

— Ну, если только ты уверен…

— Я уверен.

Макклейн взглянул на Шункаха Люта, затем на Бриану, его глаза умоляли не говорить ни слова о том, что произошло между ними. Бриана незаметно кивнула, зная, что Шункаха Люта пострадает, если она скажет дяде, что Макклейн хотел поцеловать ее.

Шункаха Люта поднялся на ноги. Во рту стоял горький вкус желчи, глухая боль сдавила живот, но она не могла сравниться с болью, свирепствовавшей в его сердце.

Генри Бьюдайн перевел свой взгляд с Макклейна на Бриану, затем, пожав плечами, развернулся и ушел назад в амбар.

Надсмотрщик ткнул прикладом ружья в грудь Шункаха Люта.

— Еще раз поднимешь на меня руку, краснокожий, — и я снесу тебе голову. А сейчас приступай к работе.

Шункаха Люта не шелохнулся. Он уставился на надсмотрщика темными от гнева и ярости глазами, с трудом усмиряя желание наброситься на белого человека, который посмел прикоснуться к Бриане. Он пожалел, что не захватил топор, когда побежал за Макклейном. В его руках топор мог стать грозным оружием.

Краем глаза он видел, что Бриана смотрит на него. На ее бледном лице был страх, но не за себя, а за него. Он почувствовал, как напряжение медленно покидает его. Полностью овладев собой, Шункаха бросил на Макклейна последний презрительный взгляд и вернулся назад, туда, где оставил топор. Подняв его, он начал рубить дерево со всей силой, которая у него еще оставалась.

— Наглая скотина, — пробормотал сквозь зубы Макклейн. Он опустил ружье, жалея о том, что индеец не дал ему повода нажать на спусковой крючок.

— Больше никогда не приходите навещать меня, — холодно сказала Бриана. — Если вы придете, меня не будет дома.

— Не сопротивляйтесь мне, мисс Бьюдайн, — предупредил ее Макклейн. — Я решил завладеть вами. Кроме того, я нравлюсь вашему дяде и думаю, вы сделаете все, что он вам скажет.

Его слова были словно пощечина. И все они были правдой. Она сделает все, что скажет дядя. У нее нет выбора. Он был ее опекуном. А женщин не спрашивают, что они хотят делать и за кого хотят выйти замуж. Ей не останется ничего другого, как подчиниться.

Опустив в отчаянии голову, Бриана торопливо пошла обратно в дом. Несомненно, ее дядя не будет настаивать, чтобы она вышла замуж за Макклейна против своей воли. Даже дядя Генри не может быть таким бесчувственным. Да лучше уж она всю жизнь будет работать на тетю и дядю, чем выйдет замуж за такое животное, как Макклейн. Она помнила выражение его лица, когда он избивал Шункаха. Он причинял индейцу боль — и это доставляло ему удовольствие. Человек, наслаждающийся страданиями других. Нет, не такого отца хотела она своим будущим детям, не с таким человеком мечтала связать свою жизнь.

Стоя у кухонного окна, Бриана смотрела, как Шункаха Люта с яростью снова и снова вонзает свой топор в дерево. Она понимала, что так он вымещает свой гнев, что он не отступил бы, если бы оказался с Макклейном один на один.

Как только она заканчивала очередную работу, то непременно подходила к окну, и каждый раз, когда она его видела, на сердце у нее становилось светлее. Он работал неутомимо и грациозно. Его топор медленно, но упорно врезался все глубже и глубже в могучее дерево.

Она стояла у окна, когда раздался страшный треск. Ветви дерева сильно задрожали, словно в предсмертной агонии, и оно с грохотом упало на землю.

Шункаха Люта тяжело дышал. Бросив топор на землю, он вытирал тыльной стороной кисти блестевшее от пота лицо, затем присел на корточки в тени упавшего гиганта.

Через несколько минут дядя Генри пришел на ленч.

— Бриана, пойди и пригласи мистера Макклейна покушать с нами.

— Это обязательно? — спросила тетя Гарриет.

— Да, черт возьми, — резко ответил Генри Бьюдайн. — Парень мне нравится. — Он посмотрел на Бриану и усмехнулся. — И у меня такое чувство, что в будущем мы станем встречаться с ним чаще.

Макклейн улыбнулся понимающей улыбкой, когда Бриана пригласила его.

— Спасибо, мисс Бьюдайн, — сказал ой нагло. — Я вам очень благодарен.

— Это была не моя идея, — огрызнулась Бриана.

— Я сейчас же приду, — ухмыльнулся Макклейн. — Вот только посажу на цепь индейца, чтобы не сбежал.

За столом Бриана почти не разговаривала, лишь отвечала, когда обращались непосредственно к ней. Все это время Макклейн нагло наблюдал за ней. Она обрадовалась, когда мужчины вышли из-за стола и пошли посидеть на крыльце.

Бриана накладывала в тарелку еду для Шункаха Люта, когда тетя вошла в кухню и застыла на месте.

— Что ты делаешь? Не может быть, чтобы ты была еще голодна!

— Нет, мэм. Просто я думала отнести индейцу что-нибудь покушать. Он сегодня хорошо поработал.

— Я уверена, что мистер Макклейн позаботится о нем. Этот дикарь не находится под нашей ответственностью.

— Мистер Макклейн занят с дядей Генри.

— Хорошо, можешь отнести ему еду. Но не подходи близко к этому человеку.

— Да, мэм, — взяв тарелку и стакан лимонада, Бриана пошла к Шункаха, который сидел, прислонившись спиной к ограде. Его левая рука была прикована к столбу ноги тоже.

— Я принесла тебе покушать.

Шункаха Люта кивнул. Он взял тарелку, свободной рукой и поставил на землю рядом с собой. Стакан лимонада он осушил одним длинным глотком.

— Спасибо, что оттолкнул Макклейна, — сказала Бриана. — Как думаешь, он накажет тебя за это?

— Возможно.

— Я не хочу, чтобы тебя наказывали из-за меня.

— Ничего страшного, Ишна Ви.

— Я должна идти, — сказала Бриана. — Приятного аппетита.

Шункаха Люта кивнул. Он снова был у нее в долгу.

Позже она увидела, как Макклейн обвязал веревкой его шею и повел за собой. Руки Шункаха Люта были связаны за спиной; цепи, постоянно сковывающие его ноги, ограничивали движения. Она слышала, как Макклейн удовлетворенно смеялся каждый раз, когда дергал веревку.

* * *

Бриана сидела на крыльце, ее руки суетливо теребили кайму черного шерстяного платья. Макклейн каким-то образом снова был приглашен к обеду и сейчас сидел рядом, рассказывая ей о своей мечте заиметь собственную землю.

Но Бриана никак не могла сосредоточиться на том, что он говорил, да и не было у нее никакого интереса к его будущим планам. Все ее мысли занимал Шункаха Люта. И ее очень беспокоило: не избил ли Макклейн индейца, когда привел в лагерь.

Джим Макклейн прервал свой рассказ, чтобы вытащить сигару из кармана рубашки.

— Ничего, если я закурю?

— Нет, — Бриана облизала губы. — Что случилось с индейцем?

Макклейн поднял брови.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты бил его за то, что он напал на тебя?

Макклейн задумчиво изучал лицо Брианы, прикуривая сигару. Она опустила глаза и смотрела на колени, но он успел заметить огоньки беспокойства в ее глазах.

— Бил? — повторила она вопрос.

— Какая разница, что случилось с этим дикарем, — ответил он намеренно небрежно.

Она ощущала даже кожей, как пристально он смотрит на нее, ожидая ответа, и вдруг почувствовала себя уязвимой, будто кролик, пойманный койотом на открытом месте.

Глаза Макклейна угрожающе сузились, а руки сжались в кулаки.

— Сколько раз ты приходила увидеться с ним? — грубо потребовал он ответа. — Сколько раз?

— Только в тот раз, — сказала Бриана, не в силах выдержать его обличающего взгляда.

— Вот черт!

— Пожалуйста, не бей его, — умоляла Бриана. — Ведь он тебе ничего не сделал.

Макклейн усмехнулся.

— Вы опоздали, мисс Бьюдайн, — сказал он ядовитым тоном. — Я выбил из него дурь, когда привел назад в лагерь.

— Нет!

— Да, — Макклейн опустил руки ладонями вниз. Суставы его пальцев были в синяках и вздулись. — Я бил его голыми руками.

— За что?

— За что? За то, что этот ублюдок напал на меня.

— Но он только старался защитить меня, — с дрожью в голосе произнесла Бриана, чуть позже осознав возможный второй смысл своих слов.

Улыбка Макклейна была холодной и жестокой.

— Интересно, что скажет твоя тетя, когда узнает, что ты тайком бегала повидаться с этим краснокожим.

Бриана сжалась от страха.

— Ты ей не скажешь?

Макклейн пожал плечами. Он хотел овладеть Брианой, покорить ее, и вдруг понял, что нашел способ осуществить это.

— Пожалуйста, Макклейн, пожалуйста, не говори ничего моей тете, — голос Брианы срывался. — Пожалуйста.

— Я не скажу, но при одном условии, — сказал Макклейн. — Завтра в полночь ты встретишься со мной у озера.

— Зачем?

Макклейн опустил свою руку на бедро Брианы и слегка погладил его.

— Я думаю, ты понимаешь, зачем.

Бриана отрицательно покачала головой.

— Нет, пожалуйста.

— Да, пожалуйста, — передразнил ее Макклейн. — Ты встретишься со мной завтра, или я все расскажу твоей тете.

Чуть заметно Бриана кивнула. Она боялась Макклейна, боялась тонкой пелены похоти в его глазах. Но еще больше она боялась характера своей тети и жесткого ремня, которым та могла «работать» очень усердно.

— Глава 6 —

Шункаха Люта старался сохранять невозмутимость, когда вонзал лопату в сырую землю, и с каждым движением новая волна боли обжигала ему спину, которая все еще была покрыта полу зажившими струпьями и шрамами. Он работал без остановок, потому что знал: любая заминка принесет еще один удар хлыстом по истерзанной спине. Даже мысль, что он будет снова избит, претила ему. Он не смог бы смотреть на кнут без содрогания, не смог бы спокойно перенести боль и унижение.

Но страшнее физических страданий, больнее ударов, на которые не поскупился Макклейн прошлой ночью, было то, что надсмотрщик ухаживал за Брианой. Мысль об этом ранила Шункаха в самое — сердце. И хотя он знал, что девушка никогда не будет принадлежать ему, невыносимо было представить, что другой мужчина смотрит на нее… прикасается к ней…

Шункаха продолжал работать, и с каждой лопатой, наполненной землей, косогор отступал и отступал от трассы будущей дороги. Индеец уже углубился в склон холма футов на десять, когда неожиданно натолкнулся на огромный камень. Отбросив лопату в сторону, он уперся плечом в валун и попытался вытолкнуть его. Мускулы на руках и спине напряглись в мощном усилии. Наконец, скала дрогнула, но в тот же миг лавина земли обрушилась со склона, полностью загородив дорогу и в одно мгновение отделив его от надсмотрщика и других заключенных.

Проклиная цепи, сковывающие его движения, он побежал. Сердце его отчаянно колотилось, он слышал, как позади кричал Макклейн, и знал, что тот сразу же кинется вдогонку.

Шункаха Люта бежал со всей возможной быстротой. Внезапно прогремел выстрел, и что-то тяжелое ударилось ему в правое плечо. Из раны начала вытекать кровь, но он все равно бежал, стараясь увидеть укромное место, где можно было бы спрятаться от погони. Стук копыт становился все громче, Шункаха обернулся, чтобы взглянуть на преследователя, — и споткнулся в этот момент. Он упал на раненое плечо и покатился вниз по склону, продираясь сквозь кусты и колючки. Остановившись у огромной кучи прогнивших деревьев, увидел пустую колоду, заполз внутрь и лег там, часто и тяжело дыша.

Он слышал, как Макклейн громко ругался на вершине холма, проклиная все на свете, так как кустарник на этом склоне ограничивал обзор лишь несколькими футами.

Макклейн улыбнулся, когда увидел капли крови. Значит, он не промахнулся. Это упрощает дело. Раненый человек не сможет далеко уйти, а раненый человек в кандалах уйдет не дальше, чем утка от своего гнезда.

Макклейн потер от удовольствия челюсть. С самого первого дня этот дикарь был сплошным беспокойством. А сейчас появилась возможность избавиться от него раз и навсегда. Никто не обвинит надсмотрщика за убийство заключенного, пытавшегося бежать. Особенно, если этот заключенный — индеец.

Спрыгнув с лошади, он пошел вниз по холму, не сводя глаз с капель крови.

Шункаха Люта следил из своего укрытия за приближавшимся Макклейном. Когда тот прошел мимо, Шункаха Люта выскользнул из колоды и набросился на Макклейна. Вдвоем они покатились по склону еще ниже, и когда остановились, Макклейн оказался наверху. Его руки сомкнулись на шее индейца и медленно стали выдавливать из него жизнь.

Мир уже проваливался в темноту, когда рука Шункаха Люта наткнулась на камень. Собрав всю оставшуюся силу, он обрушил удар на затылок белого человека. Макклейн тихо охнул, все его тело обмякло.

* * *

Шункаха Люта лежал на прежнем месте, часто и тяжело дыша. Его спина и плечо сильно кровоточили. С каждой потерянной каплей крови уходила сила. Он почувствовал головокружение. Хотелось закрыть глаза и уснуть, но он понимал, что это опасно. Нельзя долго оставаться на этом месте. Другой надсмотрщик вскоре тоже начнет поиски.

С трудом поднявшись, он сел, прижал к ране на плече горсть земли. Потом обыскал карманы мертвеца, нашел ключ от кандалов. Освободив руки и ноги от оков, поднялся на ноги. На некоторое время все поплыло перед глазами, и он с трудом устоял. Позже он привыкнет к боли. Позже он отдохнет. Позже, но не сейчас. Сейчас ему надо двигаться.

На четвереньках он добрался до вершины холма, надеясь найти лошадь Макклейна, но животное, по всей вероятности, вернулось назад в лагерь. Он остановился, прислушался, не ищет ли его второй надсмотрщик, но звучали только шелест ветра и едва различимое стрекотание сверчка.

Поднявшись на ноги, он пересек грубо высеченную тропинку и направился в сторону дома Бьюдайнов. Бриана как-то упоминала об озере, что находилось недалеко от их дома, а его телу сейчас нужна была вода.

Солнце уже садилось за дальние горы, когда он увидел озеро, мерцающее, как расплавленное серебро.

Тяжело дыша, Шункаха подошел к краю заводи и рухнул на живот. Погрузив лицо в воду, сделал несколько долгих глотков. Последним усилием воли ему удалось дотянуть себя до сваленных в кучу бревен. Накрывшись небольшими ветками, он свернулся калачиком и в ту же секунду заснул.

* * *

Бриана лежала в своей кровати, уставившись в потолок, когда часы внизу пробили одиннадцать. Скоро, подумала она, скоро ей придется пойти на встречу с Макклейном. Провокационная мысль остаться здесь, в своей комнате, в безопасности, мелькнула в ее голове. Неужели он действительно такой невоспитанный, чтобы рассказать тете Гарриет, что Бриана приходила увидеться с Шункаха Люта? О, нет, даже такой человек, как Макклейн, не может быть столь подлым!.. Но потом она вспомнила выражение его глаз и поняла: он ни на минуту не усомнится в том, стоит ли выдавать ее тайну; ведь ему доставляло наслаждение наблюдать за страданиями других.

Бриану бросило в жар. Гарриет Бьюдайн узнает о ее помощи индейцу! О, тетю Гарриет ничто не обрадует более, чем возможность выпороть племянницу снова. Вначале, конечно, будет лекция. Бриану будут бранить за то, что она не знает своего места… неправильно толкует милосердие… а потом ее высекут. Всегда секут. Однако перспектива встретиться с Макклейном пугала ее в такой же степени, как и гнев тети Гарриет. Бриана понимала, что встретившись с ним тайком один раз, она даст ему повод шантажировать ее снова и снова, что он не удовлетворится просто встречей и одним поцелуем, что она полностью окажется в его власти.

Ее рука вцепилась в край покрывала. «Ремень или Макклейн, — уныло размышляла она, — что же выбрать?»

Прошло еще полчаса. Тогда она спокойно встала с кровати, неторопливо оделась и на цыпочках вышла из дома. Если она не встретится с Макклейном, он расскажет тете об индейце, но не это самое страшное. Хуже всего то, что Макклейн возьмет и накажет Шункаха Люта из-за нее. Но упаси Бог даже и подумать, что индейца могут снова выпороть, особенно сейчас, когда еще не зарубцевались нанесенные ранее раны, не прошли синяки от кулаков Макклейна.

Стояла кромешная тьма. Низкие тучи закрывали луну и звезды. Дрожа от мрачного предчувствия, Бриана вывела из амбара мерина и вскарабкалась на его спину. Деревья и кусты, такие знакомые и красивые днем, теперь казались чужими, скрывающими опасность. Они пугали ее. И камни, которые принимали очертания диких, а порой неведомых зверей, и крики совы приводили ее в ужас.

Покрывало облаков разорвалось, когда она подъехала к озеру, и луна отбрасывала серебряные блики на поверхность воды. В любое другое время Бриана любовалась бы этой красотой. Но не сейчас.

Она медленно ехала по берегу озера. Ее сердце сильно и глухо билось. Макклейна нигде не было видно. Может, она приехала рано, думала Бриана. Или он опаздывает? Или — о, Боже, пожалуйста! — он передумал?

Подул легкий ветерок с севера, и девушка пожалела, что не захватила шаль. «Как долго еще надо ждать Макклейна?» — думала она, остановив мерина.

Вдруг где-то рядом раздался шепот:

— Ишна Ви.

Бриана настороженно посмотрела в темноту, пытаясь определить место, откуда доносился шепот.

— Шункаха Люта, где ты?

— Здесь.

Она увидела его, несмотря на то, что за бревнами он был почти незаметен. Спрыгнув с лошади, Бриана поспешила туда. Увидев кровь, запекшуюся на его плече, встревоженно спросила:

— Ты ранен?!

Шункаха Люта кивнул.

— Тебе плохо?

— Я так не думаю.

— Как тебе удалось сбежать?

— Мне повезло.

— Повезло, — воскликнула Бриана, глядя на его плечо. — Это ты называешь «повезло»?

— Нахан рей ни вайон хеон, — лаконично произнес он. — Я все еще жив.

Бриана озабоченно посмотрела вокруг.

— Здесь нельзя оставаться. Тебе надо идти.

Шункаха Люта кивнул.

— Скоро.

— Нет, прямо сейчас. Сейчас, пока…

Шункаха Люта нахмурился, услышав настойчивость в ее голосе.

— Пока что?

Бриана тяжело вздохнула. Ей, конечно, не хотелось говорить Шункаха, что она должна встретиться здесь с Макклейном, не хотелось обременять его мыслью, что к другому мужчине она тайком убежала среди ночи из дома на свидание. Но сейчас это не имело значения. Все другое не имело значения — только то, что Шункаха Люта должен исчезнуть, пока не пришел надсмотрщик.

— Сюда придет Макклейн, — сказала она, опустив голову так, чтобы индеец не мог увидеть ее лицо.

— Зачем?

— Не все ли равно, зачем, — уклончиво ответила она. — Тебе надо уходить.

— Ты пришла сюда, чтобы встретиться с ним? — спросил Шункаха Люта, не желая верить в это.

— Да, но не по той причине, о какой ты можешь подумать. Сейчас нет времени объяснять. Просто, пожалуйста, иди.

— Макклейн не придет сегодня.

Облегчение охватило Бриану.

— Ты уверен?

— Да, я уверен.

— Слава Богу, — прошептала она и почувствовала, как камень свалился с сердца. — Они скоро начнут искать тебя. Тебе надо найти место, чтобы спрятаться.

Шункаха Люта кивнул. Его черные глаза изучали местность. Они подумают, что он побежал в резервацию или к Черным Холмам. Они не будут ожидать, что он пойдет ближе к цивилизации. К тому времени, как преследователи поймут свою ошибку, он будет уже в безопасности.

— Вот, — сказала Бриана, подведя мерина к Шункаха Люта. — Садись. У меня есть идея.

Сжав зубы, Шункаха Люта вцепился в гриву мерина и втащил себя на спину животного. Напряжение в раненом плече вызвало гримасу боли на его лице, и пот залил ему глаза.

Он слабо улыбнулся, взяв поводья из рук Брианы.

— У меня тоже есть идея, — сказал он, среди сомнений по поводу своего состояния твердо ощущая единственное: на лошади он сможет уйти дальше, чем пешком.

— Ты никуда не поедешь, — сказала Бриана. — Ты слишком слаб, чтобы далеко ехать, и тебе нечего есть. — В ее глазах появились слезы. — И мой дядя изобьет меня до полусмерти, если ты украдешь его лошадь.

— Он не узнает, что ты помогла мне.

— Он узнает. А если даже он не узнает, то выместит свое зло на мне.

Самый настоящий страх, промелькнувший в ее глазах, тронул сердце индейца.

— Что ты придумала?

— Ты можешь спрятаться на чердаке в амбаре, пока не поправишься, — предложила Бриана. — Туда, кроме меня, никто не поднимается. Я смогу позаботиться о твоей ране и буду приносить еду и воду, пока тебе не станет лучше и ты не сможешь уехать.

Он знал, что не должен соглашаться. Он понимал, что правильнее уехать отсюда тотчас же и подальше. Но она была добра к нему, приносила воду, когда жажда была нестерпимой, дарила ему свою милую улыбку и добрые слова, когда все остальные только и делали, что оскорбляли его. Он не может украсть лошадь ее дяди, если это принесет ей даже малейшую боль.

— Я сделаю, как ты говоришь, — согласился он и передал ей поводья.

Затащить его на чердак было не просто. Ослабевший от потери крови и сильных побоев, он тяжело наваливался на ее плечо, когда они поднимались по лестнице. Бриана удобно разместила Шункаха на ворохе мягкого, душистого сена, накрыв его старым одеялом. Оставив индейца на несколько минут одного, она вернулась с бинтами и мазью для его спины и плеча. К счастью, дядя и тетя крепко спали и не слышали, как она искала на кухне еду для Шункаха Люта.

Бриана сняла его разодранную в лохмотья рубашку с пятнами засохшей крови и отбросила в сторону. Какое-то мгновение она смотрела на рану, борясь с тошнотой. Потом решительно промыла ее и обработала хорошей дозой карболки. Потом нежно смазала израненную спину.

Шункаха Люта почувствовал, как боль отступает, когда Бриана наложила целительный бальзам на его спину. Ее прикосновения были нежными и успокаивающими, они исцеляли его душу быстрее, чем мазь — тело.

Закончив с ранами, Бриана открыла корзинку и предложила Шункаха тарелку с нарезанной ветчиной, хлеб, испеченный утром, и холодное молоко.

Шункаха Люта ел с жадностью, чувствуя, как сила возвращается к нему.

Он удовлетворенно вздохнул, проглотив последние кусочки.

— Ле мита пила, — искренне поблагодарил он. — Спасибо.

Его раны больше не болели, и желудок был полон вкусной пищей впервые за последние месяцы. Он посмотрел на Бриану с теплой привязанностью.

— Ле мита кола, — прошептал он, его ресницы неожиданно дрогнули. — Мой друг.

Бриану захлестнула волна нежности, когда ресницы индейца опустились, и голова его упала на ее плечо. Очень, очень нежно она перебирала пальцами его волосы. Они были тяжелыми, густыми, прямыми и черными, как омут десятифутовой глубины… Широкие брови… Сильные квадратные челюсти… Она изучала его профиль, вновь восхищаясь его мужественной красотой. Она слышала рассказы об индейцах всю свою жизнь. Соседи говорили, что все они были дикарями и безбожниками, не приспособленными к жизни среди цивилизованных людей, что они были варварами, калечившими своих врагов, радующимися крови и резне. Но никто никогда не говорил, что они могут быть такими красивыми.

Ее глаза задержались на его слегка приоткрытых губах, полных и широких, красивой чувственной формы. Ей понравился их цвет. Ей понравилось и то, что нижняя губа была чуть толще верхней. Она прикоснулась к его нижней губе не более чем на долю секунды кончиками пальцев, а потом прижала их к своим губам…

Бриана знала, что должна идти, но не в силах была заставить себя сделать это. Вот она сидела здесь, баюкала его голову на своем плече — и чувствовала себя защитницей. Почти матерью. Она посмотрела на его плечо, и ей захотелось плакать; воспоминания об уродливых рубцах на его спине рассердили ее. Должно быть, у него останутся шрамы. И она подумала: разве не стыдно и позорно портить такое совершенное мужское тело?

Как мог он вытерпеть столько месяцев в строительной бригаде? Она не могла представить жизнь в цепях, когда тебя ежедневно избивают, дразнят и издеваются. Это жестокая и бесчеловечная форма наказания.

Бриана просидела, глядя на спящего Шункаха Люта, пока не забрезжил рассвет. Поднявшись, подошла к лестнице и оглянулась, чтобы убедиться, что индеец надежно спрятан от всякого любопытного взгляда.

Вернувшись в дом, Бриана взялась жарить бекон и яйца. За этим занятием и застал ее Генри Бьюдайн, который вскоре после ее возвращения зашел на кухню.

* * *

Был полдень, когда Рой Харт появился у дверей дома Бьюдайнов.

— Извините за беспокойство, мэм, — сказал он Гарриет Бьюдайн, слегка дотронувшись до своей шляпы. — Но один из наших заключенных сбежал вчера, убив моего напарника.

Бриана уставилась на Харта, не веря своим ушам. Шункаха Люта убил человека!?

Гарриет Бьюдайн вскинула руку к горлу.

— Боже праведный, — пробормотала она, — вы же не думаете, что он пошел сюда, ведь так?

— Нет, мэм, — ответил Харт, глядя на Бриану. — я уверен, что он побежал как можно дальше отсюда. Но если вы не возражаете, я осмотрел бы вашу усадьбу… для большей уверенности.

— Пожалуйста, смотрите, — пригласила Гарриет Бьюдайн, отступив назад, чтобы надсмотрщик мог пройти в гостиную.

Пока Харт и Гарриет Бьюдайн проверяли дом, Бриана поспешила в амбар под предлогом того, что ей нужно бросить несколько морковных остатков лошади дяди Генри. Она была еще там, когда вошел Рой Харт, и сразу за ним пришел дядя.

— Что происходит? — спросил Генри Бьюдайн. Он взглянул на Бриану, а затем на Роя Харта.

Надсмотрщик быстро объяснил, что случилось.

Генри Бьюдайн выразил сожаление, услышав новость о смерти Макклейна. В глубине души он надеялся, что Бриана выйдет замуж за Макклейна, что, может быть, молодожены останутся на ферме, и Макклейн займет место сына, которого у Генри никогда не было. Но все вмиг рухнуло. Из-за какого-то проклятого краснокожего.

Генри Бьюдайн повернулся лицом к Харту:

— Вы что-то сказали?

— Я спросил, могу ли я осмотреть здесь все?

— Конечно, конечно, пожалуйста.

Рой Харт прошел в глубину амбара, прожигая взглядом каждое стойло, проверяя под каждым ворохом сена. Он задумался, когда увидел лестницу на чердак.

— А что там, наверху?

— Ничего особенного, — ответил Генри Бьюдайн, пожимая плечами. — Немного старой мебели и пара сундуков. Там убежище моей племянницы.

— Не возражаете, если я взгляну? — спросил Харт.

— Я — нет, — сказал Генри Бьюдайн.

— Я посмотрю, — предложила Бриана. Она положила руку на плечо Роя Харта, сдерживая его. — Пожалуйста, я не люблю, когда посторонние топчут мои вещи.

— Хорошо, — согласился Харт. Его рука опустилась на приклад ружья, висевшего на правом боку. — Крикните мне, если он там.

Бриана кивнула, ее душа застряла где-то в пятках, пока она взбиралась по лестнице и притворялась, что осматривает все вокруг. Она успокаивающе кивнула Шункаха Люта, потом повернулась и быстро спустилась по лестнице.

— Наверху нет никого и ничего, — сказала она убедительно Рою Харту, — кроме тех вещей, что я туда положила.

Харт кивнул.

— Да, я и представить себе не мог, что он осмелится показаться здесь, но я должен был все же проверить. Мне кажется, он на полпути в резервацию. Или уже лежит мертвый где-нибудь в прериях. В любом случае его найдут — рано или поздно. Извините, что побеспокоил вас, мистер Бьюдайн.

— Никакого беспокойства, — ответил Генри Бьюдайн, провожая Харта к калитке. — Как продвигается дорога?

— К сожалению, медленно, — ответил Харт, — но она будет закончена до первого снега. По крайней мере, когда мы закончим ее, по ней можно будет ездить.

— Хорошо, хорошо, — сказал Генри Бьюдайн. — Сожалею о вашем партнере.

Харт кивнул, нахмурившись.

— Мне лучше вернуться назад, — сказал он, разворачивая лошадь. — Я оставил заключенных, приковав их к дереву.

Он взглянул поверх головы Бьюдайна туда, где возле двери амбара стояла Бриана, заинтересовавшись мимоходом: успел ли Макклейн заманить ее в свои сети? Слегка коснулся рукой края шляпы, адресовав этот жест Бриане, попрощался с Генри Бьюдайном и выехал со двора.

Бриана облегченно вздохнула, когда Рой Харт уехал. Шункаха Люта был спасен и оставался здесь, где она могла видеть его и разговаривать с ним каждый день.

Шункаха… он убил человека. Она больше ни о чем не могла думать, занимаясь хозяйством в тот вечер. Поздно ночью, когда она убедилась, что тетя и дядя крепко уснули, Бриана прокралась по ступенькам вниз на кухню, чтобы приготовить индейцу что-нибудь покушать. Она положила еду в плетеную корзину вместе с фляжкой кофе и несколькими бинтами.

Он убил человека. Эта мысль терзала ее, пока она пробиралась вдоль темного амбара и поднималась по лестнице на чердак. Шункаха Люта ждал ее. Она зажгла и поставила на пол маленькую свечку, неуверенно улыбаясь ему. Он убил человека!

— Ты выглядишь гораздо лучше, — сказала она.

— Мне лучше благодаря тебе.

Его слова, словно расплавленное солнце, наполнили все ее существо теплом. Несомненно, этот добрый и нежный человек не мог быть виновным в убийстве.

Она сидела рядом, пока он ел, удовлетворенная, что находится с ним, радуясь его аппетиту. Хороший аппетит всегда является добрым знаком, говорила тетя Гарриет, а у индейца был прямо-таки волчий аппетит.

Наконец, он съел все, что принесла девушка, и искренне поблагодарил ее за заботу. Бриана решила сделать перевязку и сняла бинт с его плеча. Рана выглядела ужасно, но девушка облегченно вздохнула, увидев, что оттуда не сочился гной, и не было даже намека на присутствие инфекции. Его спина тоже хорошо заживала. Он удачлив, подумала она, очень удачлив.

Успокоившись, Бриана наложила свежую повязку и, неожиданно смутившись, немного отодвинулась от него. Она никогда не оставалась с мужчиной совсем одна ночью. Даже с Макклейном она не была один на один: ее тетя или дядя всегда находились вместе с ними. На этот раз все было по-другому. Никто и не услышит, если она вдруг начнет звать на помощь. Запах Шункаха наполнил все ее существо, вид его обнаженного до пояса тела затмил все вокруг. Ему, наверно, холодно, подумала она, но дрожала почему-то сама. Она подняла глаза, чтобы увидеть его лицо. Он смотрел на нее, его темные глаза наполнились до краев чувством, которого она не понимала, но которое заставляло ее трепетать.

— Ты дрожишь, Ишна Ви? — спросил он спокойно. — Ты меня боишься сейчас?

— Нет, конечно же, нет. — Звук его голоса показался ей странным. — Ты убил его? — слова появились ниоткуда.

— Да.

— Почему?

— Чтобы спасти свою собственную жизнь, — сказал Шункаха Люта жестким, суровым тоном. — Я убил его хладнокровно, как убил бы любого белого, вторгшегося на нашу землю. — Он положил свою руку на ее пальцы, и ярость покинула его. С нежностью он произнес: — Но я никогда не причиню зла тебе, Золотой Волос.

— Я знаю, — прошептала. Бриана.

И она действительно знала это. Она не боялась его — ни сейчас, ни когда-либо раньше. Но как описать те новые странные чувства, которые захлестнули ее? В желудке было ощущение, будто туда залетела бабочка, во рту пересохло, ладони стали влажными. Еще не отдавая себе полного отчета, она поняла, что хочет, чтобы он ее поцеловал.

Шункаха Люта любовался девушкой, не в силах оторвать от нее взгляд. Ее косы были яркими, как солнце, и притягивающими, как пламя, а кожа — полупрозрачной и нежной. Губы, слегка приоткрытые, соблазняли его ощутить их сладость, но он с большим трудом сдержал себя и не сделал этого. Ее глаза светились невинно и доверчиво. Она всего лишь ребенок, напомнил он себе, маленькая девочка, которая очень сильно рискует, помогая ему.

— Тебе лучше идти, — хрипло сказал он.

— Да, — согласилась Бриана, поднимаясь на ноги.

У Шункаха Люта перехватило дыхание, когда она встала перед ним. От свечи, горящей позади нее, ее длинная белая хлопчатобумажная ночная рубашка стала прозрачной, выдавая длинные стройные ноги, округлые бедра, узкую талию.

Тяжкий вздох вырвался из его груди, когда Бриана покинула чердак. «Она только ребенок, — напоминал он себе снова и снова, — невинная маленькая девочка, облаченная в нежную плоть женской зрелости, не знающая мужчин…» Сон надолго покинул его.

— Глава 7 —

Следующие пять дней были сказочными для Брианы. Она вставала рано 'утром, чтобы выполнить ежедневные обязанности по дому, и после кормления коров, свиней и цыплят украдкой проводила несколько минут с Шункаха Люта. Как-то утром ее тетя неожиданно отметила странное увеличение количества съеденной ими пищи за последние несколько дней. Бриана пожала плечами и сказала, что в последнее время она чувствует себя постоянно голодной. Тетя Гарриет странно посмотрела на нее, но ничего больше не сказала.

Поздно ночью, когда дядя Генри и тетя Гарриет крепко спали, Бриана тихонько выбралась из дома и побежала в амбар, чтобы дать индейцу что-нибудь поесть и провести несколько спокойных минут рядом с ним, вслушиваясь в его чарующий голос, наслаждаясь дружелюбием и одобрением, которые она видела в его красивых черных глазах. Он был ее первым другом, и она чувствовала, что может рассказывать ему все, все, все…

Она могла пожаловаться Шункаха Люта на тяжелую работу, которую ее заставляют делать. Могла посетовать на то, что тетя и дядя не любят ее, несмотря на все старания угодить им, Могла тихо поплакать, когда говорила о маме и папе, погибших шесть лет назад.

Боль и одиночество, которые переполняли ее сердце, бесследно исчезали, когда Шункаха Люта обнимал ее. Его руки, такие большие и сильные, слегка поглаживали ее волосы и спину. Его низкий голос становился мягче от сострадания. Он уверял, что когда-нибудь она познает любовь и счастье, что Вакан Танка, Великий Дух, не даст ей провести остаток жизни в страданиях и рабстве.

И сам Шункаха Люта делился с ней наболевшим. Он рассказал Бриане о своей великой скорби, когда умерла его мать, о чувстве беспомощности и отчаянной безысходности, когда на его глазах младшая сестренка зачахла от постоянного недоедания.

Бриана плакала, слушая его рассказ. Она жалела его: ведь он был еще более одиноким, чем она сама. Он потерял не только семью и дом, но и образ жизни.

С каждой ночью она оставалась с ним все дольше и дольше. Его близость согревала ее, его одобрение было, как дуновение свежего воздуха после пыльной бури. В течение шести лет она не знала ничего, кроме тяжелой работы, а Шункаха Люта только хвалил и восхищался ею, и она наслаждалась его словами.

Они о многом говорили. Бриана рассказала ему, как ходила в школу и как ей это нравилось, о том, что тетя Гарриет заставила ее бросить школу, когда ей исполнилось шестнадцать: тетя считала непристойным для женщины быть слишком образованной. Бриана рассказала ему о своем детстве, о счастливом времени, проведенном с родителями, о любви, весельи и привязанности, которыми они делились друг с другом. С трудом верилось, что Генри Бьюдайн — родной брат ее отца. Генри был холоден как лед, тогда как отец Брианы отличался добросердечием и дружелюбием и мог находить хорошее в каждом, с кем он встречался.

Шункаха Люта рассказал Бриане о жизни у Черных Холмов, о борьбе против белых, вторгшихся на их землю. Его народ сдался, сказал он с горечью, но были другие племена, которые еще боролись за свой прежний образ жизни. Ташунке-Витке, известный белым как Неистовая Лошадь, еще не сдался, так же, как и Татонка Ийотаке, Сидящий Бык.

— Это туда ты хочешь отправиться, когда уйдешь отсюда? — спросила Бриана. — Назад, к Черным Холмам, чтобы быть со своим народом?

— Да, я хочу снова бороться.

Бриана кивнула, сердце ее сжалось от мысли, что он уйдет.

— А как ты, Золотой Волос? — спросил Шункаха. — Чего ты хочешь от жизни?

— Я хочу иметь свой собственный дом, — уверенно сказала Бриана. — Хочу выйти замуж, устроиться на одном месте и никогда оттуда не уезжать. Хочу иметь свое хозяйство, свою собственную землю, похожую на эту. — Она задумчиво улыбнулась. — Моя тетя ненавидит эти места. Она никогда не простит дяде, что он заставил ее уехать из Пенсильвании в эту дикую пустыню, как она называет свою землю. Но мне здесь нравится. По-моему, здесь красиво.

«Ты сама красивая,» — подумал Шункаха Люта, но не осмелился произнести эти слова вслух. Вместо того он спросил:

— Много молодых васику ухаживают за тобой?

— Васику?

— Белых людей.

— Нет.

— Нет? — воскликнул Шункаха Люта, не веря. — Они что, все слепые?

— В нашей местности всего несколько парней моего возраста, — сказала Бриана. — Я ни на кого не обращаю внимания. Они все такие глупые.

— Ты не обращаешь внимания на глупых мужчин?

— Нет. Я хочу мужчину сильного и ловкого, чтобы заботился обо мне.

Кого-нибудь похожего на тебя.

— Надеюсь, ты его найдешь. Ты заслуживаешь самого хорошего, что может предложить жизнь.

— Спасибо, — прошептала Бриана, снова внезапно оробев.

* * *

Мысли Брианы были заняты индейцем, когда она помогала тете готовить ужин на следующий вечер. Она с трепетом думала о том часе, когда сможет тайком пробраться в амбар и снова быть рядом с ним. Сочная ветчина запекалась в печи и ей очень хотелось принести кусочек ему. Она любила смотреть, как Шункаха ест, была счастлива видеть удовольствие в его глазах, когда он поглощал принесенную ею еду. С тех пор, как индеец появился в амбаре Бьюдайнов, Бриана сама стремилась заниматься приготовлением пищи. И вот сейчас уже был почти готов шоколадный пирог, якобы для дяди Генри, но на самом деле — для Шункаха Люта. Выяснилось, что он очень любит сладости, особенно пироги.

И все же не только радостью жила Бриана. Была в ее мыслях и печаль. Раны индейца быстро заживали. Скоро он вернется к своему народу, и она больше никогда его не увидит. Какой пустой станет ее жизнь без него!

Обед в тот вечер прошел в тишине. Гарриет Бьюдайн не разговаривала со своим мужем, и Генри платил ей тем же. Оба они не разговаривали с Брианой. Вообще-то в этом ничего необычного не было. Гарриет часто демонстрировала свое пренебрежение к мужу и отказывалась говорить с ним, пока он лишний раз не извинится или не принесет такой подарок, который она посчитает достойным ее прощения.

Что касается Брианы, она предпочитала молчание, которое было гораздо приятнее, чем их постоянные перебранки. Иногда — как, например, сейчас — она задумывалась: почему ее тетя и дядя поженились? Они не казались счастливой парой. Их не интересовали дела Друг друга. Они редко обменивались добрыми словами.

Это случилось, когда Бриана убирала со стола. Каким-то образом изящная китайская чашечка, которую дядя Генри подарил супруге на юбилей, выпала из ее рук и ударилась о деревянный пол, разбившись на множество блестящих кусочков. Бриана в ужасе подняла глаза, боясь встретить беспощадно испепеляющий взгляд тети.

— Принеси ремень, — коротко приказала Гарриет Бьюдайн.

— Пожалуйста, тетя Гарриет… Это была случайность.

— Не бывает таких вещей, как случайность, — сердито отпарировала Гарриет Бьюдайн.

Бриана отчаянно посмотрела на дядю, надеясь, что он вступится за нее, как иногда бывало, но Генри Бьюдайн не был настроен выказывать милосердие племяннице. Он был сыт по горло своей женой, сыт по горло фермой, да и жизнью вообще. Бормоча ругательства себе под нос, он сорвал шляпу с вешалки и гордо вышел из дома, направляясь в город за холодным пивом.

Все тело Брианы тряслось от страха, когда она пошла на кухню и взяла тяжелый кожаный ремень, который служил дяде Генри для правки бритвы. Во рту стало сухо, как в пустыне, пока она поднималась по ступенькам в свою комнату и ложилась лицом вниз на свою узкую койку, обнажив спину до пояса.

Тетя Гарриет взяла ремень из рук Брианы. Ее голос был холодным:

— Ты неблагодарное дитя, своенравное и неуклюжее. — Ремень неумолимо обрушился на нежное тело Брианы. — Я сделала все, что было в моих силах, чтобы дать тебе тепло домашнего очага. И чем же ты платишь мне за это? Разбиваешь из-за своей неуклюжести вещи, которыми я дорожу. — Ремень снова обрушился на девушку, на этот раз ударив сильнее. Бриана закрыла глаза и закусила нижнюю губу. Тело корчилось от боли, когда ремень опускался на спину снова и снова. Слова тети превратились для Брианы в беспорядочное нагромождение звуков, она перестала понимать их значение. Слезы обжигали глаза. Спина уже горела, словно ошпаренная, на ней повздувались ужасные красные рубцы.

«Храбрый Шункаха Люта, — подумала она, когда крик боли вырвался из ее горла, — переносил такую порку, не проронив ни звука.»

Наконец, ее тетя устала и ушла из комнаты, закрыв за собой дверь. Бриана горько рыдала в подушку от боли, унижения, оплакивая свою безрадостную жизнь. Сегодня она не сможет увидеться с Шункаха, и это причиняло ей большее страдание, чем все остальное.

* * *

Шункаха Люта волновался все больше и больше. Где она? Его желудок громко урчал, напоминая, что индеец не ел с прошлого утра. Но больше, чем еды, ему хотелось увидеть милую улыбку Ишна Ви, услышать ее веселый смех.

Поднявшись, он прошел через чердак к окну и стал всматриваться в темноту. Дом был темным и спокойным. Где же она? Миновал еще час, но она не приходила. Поддавшись порыву, он спустился вниз по лестнице и бесшумно прокрался по амбару. Он уже собрался открыть одну половинку больших ворот, когда Генри Бьюдайн вошел в амбар.

Какое-то мгновение, застыв на месте, двое мужчин смотрели друг на друга. Шункаха Люта пожалел, что у него нет оружия, когда белый человек резко выдернул ружье из седельной сумки и взвел курок.

— Не шевелись! — предупредил Бьюдайн. Его глаза сузились, когда он пытался рассмотреть силуэт мужчины в темноте. — Черт, — пробормотал он. — Ты тот самый краснокожий, который сбежал из дорожной бригады и убил Макклейна? — Он тихонько хихикнул. — Интересно, назначена ли за тебя какая-нибудь награда?

Шункаха Люта не шевелился, его взгляд был устремлен на дуло ружья, направленного ему прямо в живот. Палец белого человека постоянно находился на спусковом крючке; легкое нажатие послало бы пулю в живот Шункаха.

— Повернись, — грубо приказал Бьюдайн, — и не вздумай что-нибудь выкинуть. Нет такого закона, чтоб запрещал убивать индейцев.

Шункаха Люта колебался, его глаза метнулись, минуя белого человека, в темноту за дверями амбара.

— И не пытайся, — предупредил Бьюдайн. — Лучше поворачивайся, или я всажу пулю в твои кишки. Это не лучший способ умереть, индеец. Мучения могут продлиться несколько дней.

Желваки задвигались на челюсти Шункаха, он медленно стал поворачиваться. Внезапная боль в затылке оглушила его, и он провалился в небытие…

— Сегодня утром я сам накормлю скотину, — сообщил Генри Бьюдайн Бриане, когда та подавала ему завтрак.

Девушка подозрительно посмотрела на дядю, в ее глазах отразилось беспокойство.

— Я сделала что-нибудь не так?

— Нет, — Генри Бьюдайн посмотрел на жену, которая усаживалась на свое место за другим концом стола. — Ночью пришлось поволноваться, — заметил он.

Гарриет Бьюдайн бросила на мужа ледяной взгляд в ответ.

— Неужели? — сказала она. Ее голос был так же холоден, как и взгляд.

— Да, мэм, — сказал он, улыбаясь. — И это случилось прямо здесь, в моем собственном доме.

Любопытство овладело Гарриет Бьюдайн, хотя она вроде и собиралась не проявлять никакого интереса ко всему, что может сказать муж.

Слова дяди испугали Бриану. Она с большим напряжением ждала, когда же он продолжит рассказ.

— Да, — сказал Генри, чрезвычайно довольный собой. — Я поймал индейца прямо в нашем амбаре.

— Индейца! — воскликнула Гарриет.

Выражение лица Генри Бьюдайна стало крайне самодовольным («Она все-таки обратила на меня внимание, хо-хо!»):

— Я поймал того индейца, который сбежал из дорожной бригады. Ты помнишь? Того, которого искал Харт.

— Он был здесь? В нашем амбаре? — в ужасе пробормотала Гарриет.

Генри кивнул.

— Я уверен: он пришел украсть одну из наших лошадей.

— Где он сейчас? — спросила Гарриет, держась за сердце. Представить только: индеец находился ночью около ее дома! С них всех могли снять скальпы прямо в кровати!

— Он связан в амбаре, — уверил жену Генри Бьюдайн. — Тебе не о чем беспокоиться. Я накормлю скотину, потом поеду вниз и сообщу надсмотрщику, что он здесь.

— Хорошо, — сказала Гарриет Бьюдайн, облегченно вздохнув. — У меня не будет ни одной спокойной минуты, пока он находится рядом.

С тяжелым сердцем Бриана продолжала завтрак. Шункаха Люта снова станет заключенным. Скоро его вернут в строительную бригаду, где он должен будет трудиться как раб под палящим солнцем. Нет, она не может этого допустить. Она знала, как он ненавидит плен, знала, как он страстно желает вернуться в Па Сапа, к Черным Холмам.

Она еле сдержалась, чтобы не расплакаться, когда убирала со стола. Тетя Гарриет не должна заподозрить, что этот индеец что-то значит для племянницы.

Она мыла посуду и время от времени украдкой поглядывала на амбар. Он был там. Голодный. Может быть, раненый. Она видела, как уехал дядя Генри, и стала искать какой-нибудь предлог, чтобы сходить в амбар. Но тетя Гарриет загрузила ее работой в доме на все утро. А потом дядя Генри вернулся, и Бриана поняла, что все шансы помочь Шункаха Люта сбежать исчезли.

С красным и разгневанным лицом дядя вошел в дом.

— Что случилось, Генри? — спросила тетя Гарриет.

— Дорожной бригады больше нет. Я разговаривал с Хебером, он сказал, будто заключенные чем-то заболели, и их всех вернули назад в тюрьму.

— А что же с индейцем? Что мы будем делать с ним сейчас?

— Я останавливался в Джефферсоне. Начальника полицейского участка нет в городе и не будет до завтра. Я передал с Хадлеем, чтобы Пиккет завтра утром первым делом приехал сюда и забрал индейца.

— Он останется здесь на всю ночь?

— Да, черт возьми! Не потащу же я его в Джефферсон. — Генри Бьюдайн сурово посмотрел на Бриану. — А ты держись подальше от амбара, мисс. Не хочу, чтобы дикарь смотрел на тебя. Поняла?

— Да, сэр, — быстро ответила Бриана.

Удовлетворенно кивнув, Генри Бьюдайн снял куртку и шляпу и вышел на улицу, чтобы проверить упряжь. Наступило время пахать южное поле. И снова он почувствовал приступ сожаления о том, что единственный ребенок его брата — девочка. Было бы больше пользы, если бы у брата был сын, угрюмо подумал Генри.

Бриане казалось, что день никогда не кончится. Каждый раз, когда она думала, что переделала всю работу, тетя находила новое задание, чтобы занять ее. Надо почистить серебро. Натереть кухонный пол воском. Большая корзина штопки — тоже надо сделать. На следующий вечер к обеду придут гости, и дом должен быть вычищен снизу доверху, мебель протерта, ковры почищены и проветрены.

Спина Брианы болела, как никогда прежде. Раньше тетя не порола ее с такой силой. Еще и сегодня она не проявляла ни малейшей симпатии к девушке. Несомненно, Бог поступил мудро, сделав ее тетю бесплодной.

Наконец, этот бесконечный день пошел на убыль. Солнце стало клониться к закату, и долгожданные сумерки накрыли землю. Скоро, думала Бриана, скоро она сможет пойти к нему.

* * *

Шункаха Люта тихо стонал. Все его тело болело. В душе он проклинал майа овича пака, богов судьбы за то, что как раз тогда, когда он собирался пойти поискать Бриану, в амбар вошел Генри Бьюдайн. Ее дядя стукнул его по затылку прикладом ружья, а потом, чтобы быть уверенным, что узник не сбежит, связал ему руки, закрепил веревку на одной из потолочных балок и оставил его висеть так, словно тушу говядины.

Закрыв глаза, Шункаха Люта обратил свой голос к небесам.

— Вакан Танка, аншималам йе ойате, — бормотал он. — Великий Дух, сжалься надо мной.

Постепенно внутри амбара стало темно, и он понял, что ночь накинула свой плащ на поверхность мака, земли. Во рту не было ни росинки уже два дня, и голод рвал его желудок, словно дикий зверь когтями. В горле пересохло, руки и плечи болели под тяжестью его собственного веса. И скоро, очень скоро белые люди придут за ним.

— Индеец?

— Ишна Ви?

Бриана тихо пошла на звук его голоса.

— Где ты?

— Здесь.

Бриана подняла свечу выше — и ужаснулась, увидев его висящим на потолочной балке. Быстро приблизившись, она поставила свечу на перевернутую бочку, из корзины с едой, которую принесла, вынула нож и, зажав его в зубах, подтащила лестницу, проворно взобралась наверх и стала пилить толстую веревку, связывающую руки Шункаха Люта. Через несколько минут он был свободен.

— Ле мита пила, кола, — прошептал он, потирая затекшие запястья.

— Пожалуйста, я принесла тебе покушать и кофе.

— У меня нет времени на еду, — сказал Шункаха, спускаясь за ней по лестнице. — Я должен идти.

— Идти?

«Ну, конечно, он должен идти,» — подумала она мрачно.

— Я не забуду тебя, Ишна Ви, — сказал он, беря ее подбородок в ладонь. — Ты была моим хорошим другом.

«И ты был моим единственным другом,» — тоскливо подумала она. Две огромные слезы покатились вниз по ее щекам. Он действительно уходил. Она больше никогда его не увидит. Вместе с ним уйдут доброта и привязанность, которые она познала впервые за последние шесть лет. Она снова останется одна.

— Я буду скучать по тебе, — сказала она, ее горло сдавили еще не пролитые слезы. — Будь осторожен.

Кивнув, Шункаха Люта наклонился и нежно поцеловал ее в лоб. Он не хотел оставлять ее, однако у него не было другого выбора. Последний взгляд, прощальная ласка — его рука дотронулась до ее щеки — и он направился к двери.

— Индеец, подожди. — Бриана побежала за ним. — Пожалуйста, подожди.

Шункаха Люта повернулся, сердце его дрогнуло, когда он увидел страдание на ее лице и печаль в глазах. Ночь звала его, подгоняла бежать, пока было время, но он не мог оставить ее в таком состоянии. Она заботилась о его ранах, делилась с ним едой, укрывала его и поддерживала… и ничего не просила взамен.

— Не плачь, Ишна Ви, — прошептал он, обнимая ее. — Я не вынесу вида твоих слез.

Бриана закрыла глаза, вздохнув от удовлетворения, когда его руки обняли ее. Он был такой сильный, и она чувствовала себя в безопасности в его объятиях. Она прижалась щекой к его груди, ощущая крепость и теплоту его мышц и кожи, мощное и ритмичное биение его сердца. Она крепко обвила руками его талию. Он был единственным счастьем, которое она знала за последние шесть лет. Как отпустить его? Она застонала, когда он притянул ее сильнее и еще ближе.

— Что случилось? — спросил Шункаха, отстраняясь от нее, и нахмурил брови в беспокойстве.

— Моя спина, — пробормотала Бриана, не глядя ему в глаза.

— Что с ней случилось?

— Моя тетя… — сказала Бриана, все еще боясь встретиться с ним взглядом. — Она… она выпорола меня.

Гнев переполнил душу Шункаха при мысли, что кто-то осмелился поднять руку на этого дорогого ему ребенка.

— Я убью ее за тебя, — сказал он, подумав, что сделает это с удовольствием.

Бриана рассмеялась, уверенная, что он шутит, но, увидев свирепый блеск в его глазах, растерялась.

— Нет, — быстро сказала она, испугавшись, что он действительно может убить тетю. — Но есть кое-что, что ты можешь сделать для меня.

— Все, что угодно, — пообещал Шункаха Люта.

— Возьми меня с собой.

— Ишна Ви, — нежно прошептал он ее имя. Его губы перебирали ее волосы. Только на одно мгновение он решил, что сделает так, как она просит. Долгое путешествие в Па Сапа не покажется таким долгим, если она будет рядом с ним. Он с удовольствием покажет ей необозримые долины, красоту Черных Холмов, дикие цветы вдоль Роузбада и Маленький Большой Рог. Но, к сожалению, он понимал, что это путешествие вдвоем невозможно. Ее дом здесь, она принадлежит своему народу так же, как он принадлежит своему.

— Я взял бы тебя с собой, если бы мог, — тихо сказал Шункаха Люта.

— Пожалуйста… Дядя узнает, что это я помогла тебе бежать. Они побьют меня снова.

Слова Брианы тронули его сердце. Он поддавался — она видела неуверенность, промелькнувшую в глубине его глаз.

Отвернувшись, Бриана расстегнула ночную сорочку и спустила ее с плеч так, чтобы он мог видеть спину.

— Пожалуйста, Шункаха, — умоляла она.

Он почувствовал, как ярость закипает в нем, когда посмотрел на девичью спину, покрытую большими красными рубцами. Что же за женщина была ее тетя, если смогла поднять руку на сироту. Ни один индеец никогда не ударит ребенка. Такие вещи считались невозможными. Но если случались, то неминуемый позор ожидал того, кто поднял руку на слабого.

Шункаха нежно натянул на Бриану рубашку, на какое-то время задержав свои руки на ее плечах, потом нехотя опустил их. Несомненно, будет лучше, если девочка уедет с ним, а не останется с женщиной, так жестоко избивающей ее.

Бриана повернулась и посмотрела индейцу в лицо. И прежде чем Шункаха успел вымолвить хоть слово, сердце ее возликовало. Она поняла, что победила.

— У тебя должна быть одежда, — сказал Шункаха, — ты не можешь путешествовать в этой сорочке.

— Подождешь меня?

— Да.

Ноги Брианы просто летели по холодной земле, когда она побежала назад в дом. В своей комнате она быстро поменяла ночную сорочку на коричневое платье. Содрав с подушки наволочку, Бриана начала паковать то немногое, что у нее было: смену белья, щетку для волос, выгоревшую фотографию родителей. Подумав, взяла и одеяло. Внизу она прихватила несколько булок свежеиспеченного хлеба, кусок бекона, несколько яблок, головку сыра, маленькую сковородку, старый эмалированный кофейник, коробку спичек, пару ножей и вилок, полотенце и брусок мыла.

Она уже выходила из дома, когда увидела ружье дяди Генри, висящее над камином. Секунду поколебавшись, Бриана взяла и его, вместе с коробкой патронов. Ружье было гордостью и радостью дяди, и ей было приятно забрать его. Она также взяла небольшую охотничью сумку и нож, который дядя использовал для чистки рыбы. Это было устрашающее оружие, с восьмидюймовым лезвием.

Вернувшись в амбар, она увидела, что Шункаха ждет ее, держа за поводья двух лошадей. Под единственным седлом, которое имелось у дяди, стоял чалый; и рядом с ним огромный взнузданный мерин, которого Генри Бьюдайн использовал для вспашки полей.

— Можешь ездить верхом? — спросил Шункаха.

Бриана кивнула.

— Вот, — сказала она, протягивая ему нож и ружье. — Это для тебя.

Шункаха Люта взял оружие, погладил ладонью приклад, сделанный из орехового дерева. Это было прекрасное ружье, намного лучше того, которое он имел раньше. Шункаха всунул его в сумку на седле чалого, а нож заткнул за пояс. Потом взял узел у Брианы и перевязал его куском бечевки, чтобы подвесить к седлу.

Потом Шункаха повернулся к ней и положил руки на плечи.

— Ты уверена, что хочешь это сделать? Еще не поздно передумать.

Бриана посмотрела в глаза Шункаха, зная, что хочет только одного — быть всегда рядом с ним.

— Я поеду с тобой.

Кивнув, он взял ее за талию и посадил на спину чалого, подогнал стремена так, чтобы было удобно ногам. Затем легко и грациозно взлетел на голую спину мерина и выехал из амбара. Девушка последовала за ним, не сводя глаз с его спины.

На улице сильный порыв ветра обрушился на беглецов. Бриана плотнее закуталась в одежду и пожалела, что не подумала стащить один из дядиных пиджаков для Шункаха. Узкий в плечах и слишком короткий в рукавах, он бы все-таки немного согревал его.

Двор Бьюдайнов был уже позади. Шункаха Люта направил лошадь шагом, Бриана не отставала от индейца. Ханхепиви, луна, сияла над их головами, освещая путь.

Подъезжая к дороге, которую строила бригада заключенных, Шункаха Люта горестно усмехнулся.

В конце концов, его тяжелый труд не пропал даром. Он пришпорил мерина и послал его галопом. Сердце Шункаха переполнилось любовью и привязанностью, когда он, оглянувшись, увидел, что Бриана была почти рядом и улыбалась ему.

Они ехали почти всю ночь. Каждая четверть часа уводила их все дальше и дальше от цивилизации, все глубже и глубже в незаселенную дикую местность, растянувшуюся более чем на двести миль между Джефферсоном и Па Сапа.

Шункаха Люта постоянно воздавал безмолвную молитву благодарности Вакан Танка, в час нужды отправившего ему в помощь Ишна Ви. Действительно, такая спасительница могла быть послана только Великим Духом.

Перед самым рассветом на вершине поросшего деревьями холма Шункаха Люта остановил взмыленных лошадей на привал. Он снял уставшую Бриану с лошади и нежно усадил на землю, поддержав, когда она качнулась в его сторону.

— Сейчас мы отдохнем, Ишна Ви, — сказал он. — Только не засыпай, пока я расстелю для тебя одеяло.

Бриана кивнула, не сводя с него глаз, пока он устраивал ей ложе. Благодарная, она свернулась на одеяле калачиком и закрыла глаза.

Ласково смотрел Шункаха Люта на золотоволосую девочку, лежащую у его ног, и волна нежности захлестнула его сердце. Бриана уже спала, подложив руку под щеку, ее длинные золотистые, словно легкое прикосновение солнца, ресницы полумесяцем опускались на щеки. Шункаха еще немного задержал на ней свой взгляд. Его собственное измученное тело устало от долгой езды верхом, голова еще немного побаливала после удара Генри Бьюдайна, но он еще не мог спать. Привязав лошадей к ближайшему дереву, Шункаха пошел обратно по их пути, чтобы на расстоянии нескольких сотен ярдов уничтожить все следы.

Солнце уже поднималось над далекими горами, когда он вернулся к Бриане. Она спала так, как он ее оставил. Шункаха тихо растянулся рядом с ней, дрожа от начавшего дуть ветра Вазиаха. Плечо было еще воспалено от пули Макклейна, все тело ныло от усталости, и однако, закрыв глаза, Шункаха почувствовал себя таким довольным и спокойным, как, пожалуй, никогда ранее.

* * *

Бриана просыпалась медленно. Что-то тяжелое давило ей на грудь. Открыв глаза, она какое-то время смотрела в бескрайние просторы голубого неба. Затем, в одно мгновение, вспомнила, где и с кем она была. Повернув голову, Бриана увидела, что Шункаха Люта спит рядом с ней. Это его рука лежала тяжелым грузом на груди, но тяжесть эта была приятной, и Бриана даже не подумала убрать ее.

Какой же он красивый! Вокруг глаз и рта нет ни одной жесткой линии. Полные губы были слегка приоткрыты, и она ощутила острое желание поцеловать его сонного, попробовать его губы и почувствовать, какие они: жесткие и холодные или теплые и мягкие. Волосы, блестящие, словно отполированное черное дерево, соблазняли прикоснуться к ним, Бриана застенчиво потянулась и погладила густую прядь, спадавшую ему на плечо.

Прикосновение Брианы было таким же легким, как полет бабочки над лепестками розы, и все же Шункаха Люта проснулся мгновенно. Одной рукой он железной хваткой сжал ее руку, а другая потянулась за ножом. Бриана ахнула, испугавшись выражения его глаз, изумленная тем, как быстро он отреагировал на ее движение. Она поняла: враг на ее месте был бы уже мертв.

Бриана вспыхнула от кончиков пальцев на ногах до корней волос.

— Я… извини меня, — запинаясь, сказала она. — Я не хотела разбудить тебя. Я только… — Она запнулась, смутившись. Разве может она сказать, что хотела потрогать его волосы? Это звучало так глупо.

Казалось, что глаза Шункаха Люта видели ее насквозь, заглядывали в самый дальний уголок сердца. Он расслабил хватку.

— Я не ушиб тебя?

— Нет.

Их глаза встретились. Страстное желание узнать, была ли она действительно такой сладкой, как он себе представлял, овладело Шункаха. Он уже потянулся поцеловать ее, но мысль о том, что Бриана была всего лишь ребенком, остановила его.

— Что ты взяла покушать? — спросил он, нарушая напряжение, возникшее между ними.

— Ты, должно быть, умираешь от голода! — воскликнула Бриана. Вскочив на ноги, она начала рыться в своей сумке, радуясь тому, что ей есть чем заняться. Вскоре на сковороде шипел бекон, и кофе радостно урчал в кофейнике.

Шункаха Люта нежно смотрел на нее, восхищаясь быстрыми движениями, искусному обращению с ножом, когда она нарезала бекон, тем, как Бриана тихонько мурлыкала во время работы. Последние шесть лет, проведенные в доме Бьюдайнов в атмосфере жестокости и равнодушия, не смогли сделать душу Брианы черствой. Сейчас она излучала доброту и свет и вправду была удивительным ребенком.

Они позавтракали беконом с хлебом и сыром, который запили крепким чёрным кофе. Пока Бриана убирала остатки еды в корзину, Шункаха оседлал лошадь, а затем они вновь поехали навстречу далеким горам.

Солнце поднималось все выше, и Шункаха Люта подставлял ему лицо. Теплые, нежные солнечные лучи прогоняли холод из его тела. Из одежды на Шункаха были только набедренная повязка, штаны из оленьей кожи и мокасины. Придется раздобыть где-нибудь рубаху и пиджак, чтобы защититься от холода ночей, думал индеец.

Они ехали целый день по отлогим холмам прерий. Один раз вдалеке Бриана увидела пару белохвостых оленей. Потом — взлетающих орлов. Это были красивые птицы, грациозно кружившие и взмывающие в безбрежное голубое небо.

Шункаха следил за орлами с мрачным лицом. Когда-то эта земля принадлежала Сиуксам и Чейенам. Огромные стада буйволов с волнистой шерстью бродили по прериям. Земля дрожала от их топота, раздвоенные копыта взбивали огромные тучи пыли. Но сейчас буйволов не было, и прерия стала спокойной. Слишком спокойной.

Бриана взглянула на Шункаха Люта и нахмурилась. Она уже была готова спросить, что случилось, но потом передумала. Если бы Шункаха хотел поделиться с ней своими мыслями, он бы это сделал.

Иногда они останавливались, чтобы дать отдохнуть лошадям. Бриана испытывала трепет перед бесконечной степью, окружавшей их. Кругом были только земля, небо, а над горизонтом — далекие горы со снежными вершинами, которые, казалось, никогда не станут ближе. Совершенно случайно у извилистого ручья она увидела кусты незнакомых ей диких растений, которые удачно дополняли ландшафт. Бескрайние просторы, тишина, отсутствие людей заставляли ее чувствовать себя маленькой и немного одинокой, даже рядом с Шункаха.

Ближе к вечеру они подъехали к небольшому закрытому каньону. Тропинка вдоль его отвесных стен была настолько узкой, что проехать по ней можно было только гуськом. Бриана не могла скрыть своего восторга, въезжая в него. Это было самое красивое место, которое ей приходилось когда-либо видеть. Она вспомнила, как читала в Библии об Эдемском Саде, и подумала, что этот каньон, должно быть, очень похож на Эдем. Деревья здесь росли в изобилии, их усыпанные листьями ветви простирались к небесам в молчаливой, нескончаемой молитве. Небольшой водопад с шумом стекал в зеркальный пруд, окруженный дикими цветами, серо-зеленым кустарником и стройными соснами. Кони мягко ступали по сочной и ласковой траве.

Бриана посмотрела на Шункаха. Глаза ее искрились от удовольствия, созерцая великолепие каньона. Чистый воздух благоухал ароматом травы, земли и сладко пахнущими соснами. Черноглазая ящерица грелась под солнцем на груде валунов.

Шункаха Люта улыбнулся Бриане. Он тоже был очарован красотой ничем и никем не потревоженной природы. Краснохвостый ястреб лениво, но в то же время грациозно парил высоко в небе, бесцельно дрейфуя по теплым воздушным течениям. Толстый серый кролик опрометью выскочил из-за куста и скрылся в норе. На ветке дерева сидела белка, а неподалеку раздавалось сердитое чириканье воробья, прогонявшего от своего гнезда сойку.

Бриана чувствовала, что Шункаха продолжает смотреть на нее, и ее щеки покрылись нежным румянцем. Если этот каньон Эдем, то он был Адамом, а она — Евой… Эта мысль заставила ее сердце забиться какими-то странными толчками.

Она затрепетала, когда Шункаха Люта направился к ней. Но он только взял из ее рук поводья и стал снимать с чалого седло. Бриана зачарованно наблюдала за ним, поглощенная игрой его мускулов при каждом движении и тем, как заходящее солнце ласкает гладкую бронзу его кожи.

Повернувшись, Шункаха взял руку Брианы в свою.

— Идем, посмотрим, — сказал он.

Взявшись за руки, они стали спускаться вниз. Только они — двое во всем мире. Как бы сквозь пелену Бриана видела цветы и деревья, ручей, бравший начало из кристально чистого пруда, высокие стены каньона и начинающее темнеть небо. В действительности единственным, кто занимал все ее мысли, был шедший рядом. Он находился очень близко, и ее такая маленькая рука доверчиво покоилась в его ладони. Пальцы трепетали от прикосновений Шункаха, и тепло руки, казалось, проникало прямо в сердце.

Она слышала, как Шункаха рассказывал о различных диких лекарственных травах и растениях, что росли в каньоне, но не понимала смысла слов. Она слышала только звук его голоса, низкого и густого, такого же приятного для ушей, как его профиль — для глаз.

Он преподнес ей изящный розовый цветок. Бриана попыталась вдохнуть его аромат, но вместо этого ее ноздри наполнились запахом мужчины. Это Сильно смутило ее. И в то же время принесло удовлетворение. Едва ли Бриана помнила, как они возвратились к тому месту, где оставили лошадей. Очень скоро их лагерь был устроен. Шункаха Люта притащил большую охапку дров для костра, выкопал неглубокую ямку и разложил огонь, в то время как Бриана разбиралась в их запасах и начала готовить обед. Вскоре аромат кофе уже разносился по округе вместе с дразнящим запахом жареного бекона и картофеля.

Ели они молча, запивая еду черным кофе из одной чашки. Волна удовольствия проносилась по руке Брианы, когда Шункаха слегка касался ее, и знакомое чувство легкости во всем теле от его близости уже наполняло девушку.

Она постоянно чувствовала взгляд Шункаха на своем лице, пока мыла ту нехитрую посуду, что у них была.

— Холодно, — сказала она, вдруг отяготившись молчанием.

Индеец кивнул и подбросил в костер дров. Его кожа накалилась, как начищенная медь, в сильном жаре пляшущего пламени. Внутри Брианы что-то дрогнуло, когда Шункаха поднял кисть, прикрывая глаза, и от этого движения на руках и груди заиграли мускулы. Каким он был великолепным, высоким и сильным. И настоящим мужчиной.

В ту ночь, лежа рядом с ним, Бриана в полной мере ощутила его мужественность и осознала свою собственную женственность. Бриана никогда раньше не проявляла чрезмерного любопытства к разнице между мужчиной и женщиной. Она была рождена и воспитана богобоязненными христианами-родителями, которые не обсуждали с ней таких вещей. Позже, на ферме своего дяди, Бриана увидела самцов и самок домашнего скота и узнала, что от их спаривания появляется молодняк. А ее тетя сказала, что у людей происходит все точно так же.

До сих пор Бриана по-настоящему не задумывалась о замужестве и детях. Она никогда не встречала парня, который бы ей нравился, и тем более такого, с которым бы она думала заниматься этим. Но сейчас… Бриана попыталась выбросить такие мысли из головы. Шункаха Люта был другом и считал ее ребенком, не больше. Но все же… Она не думала, что будет противно, если Шункаха обнимет и поцелует ее. Она постаралась не думать об этом больше.

Утром Шункаха Люта обрадовал Бриану, сказав, что они проведут в каньоне несколько дней. Он объяснил, что видел следы оленей у ручья, и надо остаться здесь на некоторое время, чтобы отдохнуть и поохотиться. Из оленьей шкуры они сошьют теплую куртку и смогут навялить мяса для дальнейшего путешествия.

На сердце у Брианы было легко и светло, когда она готовила завтрак. Она свободна от сварливого языка своей тетушки, свободна от власти своего дядюшки. Ей больше не придется страдать от унижений и равнодушия. И он был здесь, ее прекрасный индеец, с волосами цвета вороньего крыла. Он защитит ее и обеспечит всем необходимым, а она будет заботиться о нем.

Бриана смотрела, как Шункаха точит нож о плоский камень, зачарованная игрой мускулов на его широкой спине. Ужасные вспухшие красные рубцы почти исчезли, превратившись в множество шрамов. Он никогда не жаловался ни на страдания от зверских побоев, ни на рану в плече. Болит ли она еще? Кожа вокруг раны приобрела зеленовато-пурпурные цвета; а струп был толстым и уродливым.

Шункаха Люта провел большим пальцем по лезвию. Превосходно отточенный металл был достаточно острым, чтобы рассечь и мясо, и жилы, и прочным, чтобы нарезать много маленьких веток и сделать какое-нибудь укрытие.

Шункаха потратил весь день на строительство грубого трехстенного убежища из длинных, тонких ветвей молодых деревьев, которые росли у входа в каньон. Бриана же соорудила крышу из листьев. Они часто улыбались друг другу во время работы, удовлетворенные результатом своего труда, не обменявшись ни одним словом, ни единым хмурым взглядом.

Уже наступили сумерки, когда Бриана отправилась к небольшому пруду искупаться. Шункаха ушел поохотиться, и ей было интересно, повезет ли ему найти оленя. От одной мысли о свежем мясе текли слюнки.

Высвободившись из своего уродливого коричневого платья, Бриана вошла в воду. Поежившись, она расплела косу и встряхнула волосы, позволяя тяжелой золотой массе рассыпаться по плечам. Бриана оглянулась вокруг, убедилась, что совершенно одна, затем сняла сорочку и трусики и, чувствуя себя очень грешной, поплыла по пруду.

Она дрожала, выйдя на берег. Обтерев себя коричневым платьем, Бриана встала на колени у воды, чтобы выстирать его и белье. Она жалела, что не имела ничего другого, кроме бесформенного голубого платья, в которое и предстояло переодеться.

Именно в этой позе, на коленях у воды, и застал ее Шункаха Люта.

Он почувствовал, как сердце заколотилось в груди, увидев Бриану, склонившуюся у тихого зелено-голубого пруда. У него перехватило дыхание, когда он медленно и зачарованно оглядел ее. Заходящее солнце отбрасывало красно-золотые тени на ее кремового цвета кожу; каскад волос струился вдоль стройной спины до узкой талии; распущенные и сверкающие, они порой казались яркими вспышками пламени. Ее плавно округлые ягодицы были донельзя женственными и соблазнительными.

Глубокий вздох вырвался из груди Шункаха, предупреждая Бриану, что она уже не одна. Испугавшись, она быстро вскочила на ноги и повернулась. Щеки вспыхнули и стали алыми, когда Бриана увидела, что индеец пристально разглядывает ее. В глубине его темных глаз, скользящих по всему ее телу, появился разгорающийся огонек.

Шункаха Люта издал глухой крик восхищения, смешанного с отчаянием. Она была не ребенком! Она была женщиной, полностью сформировавшейся и достаточно взрослой, чтобы удовлетворить мужчину. Как он мог думать иначе? Ее груди — высокие и полные, талия — неправдоподобно тонкая, бедра — плавно округлые, кожа — нежная… Она была совершенством.

Его физическая реакция была немедленной и очевидной. Бриана открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, но не произнесла ни слова. Запоздало она скрестила руки на груди, чувствуя, что все тело розовеет от смущения под взглядом темных глаз Шункаха Люта, скользивших по ее фигуре от головы до пят. Его глаза горели каким-то ярким внутренним огнем, которого она никогда раньше не замечала.

Целую вечность они стояли так, ни один не в силах о чем-либо подумать. Кровь Шункаха стучала в ушах, горячила тело. Она оказалась более красивой и желанной, чем он мог себе представить.

Природный инстинкт подталкивал взять Бриану на руки, опустить на землю и покрыть поцелуями, погрузиться в ее женственную теплоту и успокоить ужасную боль, разрывающую его плоть.

Он взглянул ей в лицо. Глаза Брианы широко раскрылись и были полны смущения. Рот, цвета диких роз, был слегка приоткрыт. Желваки заиграли на челюсти Шункаха Люта, когда он пытался совладать со своими эмоциями. И мобилизовав всю волю, развернулся и пошел прочь. Это оказалось самым трудным, что ему приходилось делать в жизни.

Бриана внезапно ослабела, как будто избавилась от магических чар, когда глаза Шункаха Люта оставили ее. Сердце дико колотилось, колени ослабли, во рту было сухо. Быстро и неловко она натянула голубое платье, расстелила коричневое сушиться, проворно заплела влажные волосы. Почему Шункаха Люта смотрел на нее так? Его темные глаза были горячими… и сердитыми? И почему ей это понравилось?

Шункаха сидел у костра, скрестив ноги, когда она, наконец, набралась мужества вернуться к жилищу. Бриана увидела, что он поймал кролика; мясо жарилось на вертеле над огнем, капли сока шипели, падая на раскаленные угли. Шункаха не поднял глаз и вообще никак не отреагировал на ее присутствие.

Ели они в тишине. В первый раз Бриане было неловко с индейцем. Она не знала, о чем говорить, не понимала, что же случилось между ними у пруда, но чувствовала, что они не будут больше относиться друг к другу, как раньше. Ее чувства смешались и запутались. В одно мгновение она ощущала себя беззаботной и счастливой, но в следующее ей становилось грустно и страшно.

Как только обед закончился, Шункаха поднялся и покинул лагерь. Бриана смотрела, как он шел вниз по каньону, пока не скрылся из виду. Сердился ли он на нее?

Она подогрела воду, помыла посуду. Ее мысли были с Шункаха, всегда с Шункаха. Бриана почувствовала, что щеки опять разгораются розами, когда вспомнила, как он смотрел у пруда, скользя глазами по ее телу, как они задержались на груди прежде, чем она подумала прикрыть ее. Что он тогда думал?

«Ты знаешь, о чем он думал,» — упрекнул ее голос совести, и щекам Брианы стало еще жарче. Она действительно знала, о чем он тогда думал. Бриана видела предательское доказательство его желания, чувствовала, как дико билось сердце от сознания того, что он хочет ее. Эта мысль была одинаково пугающей и возбуждающей. Она почувствовала разочарование, когда Шункаха отвернулся и ушел прочь. Бриана была уверена, что он собирается поцеловать ее. Она знала, что было очень плохо и безнравственно желать таких вещей, но все тело жаждало этого.

От мыслей об индейце все ее существо наполнилось теплом, и внутри опять что-то задрожало. Шункаха был высоким и красивым. Он взял ее с собой, заботился о ней, и Бриана чувствовала себя очень спокойно в его руках. Шункаха любил ее нежно, как ребенка.

Звук шагов заставил сердце затрепетать от волнения. Внезапное смущение охватило ее, и Бриана поспешила внутрь шалаша, забралась там под покрывало, не в силах повернуться к Шункаха лицом или заговорить, боясь, что он прочитает желание в ее глазах или услышит его в голосе.

В эту ночь индеец не разделил с ней их обычное ложе, но и не спал вне шалаша. Вместо этого он оставался у костра, безучастно глядя на пламя. О чем же он думал? Этот вопрос мучил Бриану. Что случилось с теми непринужденными товарищескими отношениями, которые установились между ними раньше?

Шункаха Люта смотрел на трепещущее пламя, но видел он не огонь. Там была Бриана, стоявшая у тихого пруда: волосы, подобно золотому нимбу, окружали лицо, ее словно мраморное тело было предметом, достойным изумления, совершенством женской красоты. Он почувствовал, как уснувшее желание вновь вспыхнуло в нем, когда вспомнил форму ее высоких грудей с розовыми сосками, очень тонкую талию, выпуклости бедер, длинные, хорошо сложенные ноги.

Глухой стон вырвался из груди. У него никогда не было времени, чтобы иметь собственную женщину. Он был слишком занят, воюя с васику. Единственной целью его жизни была борьба с белыми полчищами, вторгшимися в Па Сапа. Он больше ни о чем не думал и ничего не хотел, кроме мщения тем, кто безжалостно вырезал его народ и убивал буйволов.

Когда отряд его отца сдался, Шункаха бросил тропу войны, чтобы остаться с семьей. Отец был старым и слабым, здоровье матери ухудшалось с каждым днем. Его Сестра Тасина была еще молоденькой девушкой, видевшей дето всего четырнадцать раз. Он провел почти год в резервации, где каждый день был борьбой за выживание, борьбой, в которой победила лишь маленькая горстка его народа. Отец Шункаха умер вскоре после того, как их отряд сдался. Мать покинула эту жизнь восемью месяцами позже. А потом и сестра поддалась юнке-ло, стала очередной жертвой вероломства белого человека.

Шункаха Люта посмотрел на укрытие, где спала Бриана. Легко встав, он бесшумно подкрался туда, остановился у входа и посмотрел на Бриану. Сердце сильно забилось, и кровь снова воспламенилась желанием. Он знал женщин. Среди Сиуксов жили плененные индианки, обменивавшие свою благосклонность на пищу и одежду, и случалось, что он облегчал свой голод по женщинам в их объятиях. Но ему не были знакомы ни любовь, ни привязанность со стороны женщин, пока он не встретил Бриану. Она ухаживала за ранами с нежным участием, оплакивала его страдания. Ее слезы были неожиданными и удивляли, глубоко задевая его.

Бриана пошевелилась во сне, и Шункаха задержал дыхание, увидев кусочек молочно-белого тела у края сорочки, как раз над выпуклостями грудей. Теперь он тяжело дышал. Природное чутье подталкивало взять ее, удовлетворить свое желание и покончить с тем ужасным голодом, который терзал его днем и ночью. Сделать это так просто. Желает она или нет, будет легко подчинить ее своей воле, овладеть силой тем, что он страстно жаждет получить.

Глаза проследили ее формы под одеялом. Талия была просто тонюсенькой, бедра округлыми и гладкими, ноги длинными и стройными. Очень ясно Шункаха помнил, как она выглядела у пруда: солнечно-золотистые волосы струились по плечам, в голубых глазах трепетало волнение, а тело — красивее всех, что встречались ему раньше, — притягивало к себе.

Шункаха перевел глаза на ее лицо и увидел, что Бриана проснулась и смотрит на него.

— Что-нибудь случилось? — спросила она, и слабая нотка тревоги прозвучала в ее голосе.

— Нет, Ишна Ви, — ответил он быстро. — Засыпай снова.

Она кивнула вяло и доверчиво, ресницы дрогнули и закрылись, когда сон вновь овладел ею.

Шункаха Люта развернулся и быстро направился к пруду, бормоча проклятия. Может быть, холодное купание остудит его горящую плоть и отвлечет от золотоволосой женщины-ребенка, которая воспламеняла его кровь и распаляла желание?!

— Глава 8 —

Бриана сидела под тенистым деревом и улыбалась, наблюдая, как воробей чистит свои перышки. Рано утром Шункаха взял ружье и покинул каньон, чтобы поохотиться. В его отсутствие Бриана снова искупалась в пруду, вымыла волосы, а потом устроилась под сучковатым дубом, наслаждаясь красотой дня и размышляя о будущем.

Прошло уже два дня с тех пор, как Шункаха видел ее обнаженной у пруда. Все это время он казался каким-то странным. Часто Бриана ловила на себе его пристальный взгляд. Что-то необычное затаилось в бездонных, черных глазах индейца.

Они снова были друзьями. Напряженность, возникшая между ними в ту ночь, исчезла, и Бриана с любопытством думала, не померещилось ли ей это. Никогда она не была счастлива больше, чем сейчас, находясь радом с Шункаха Люта. Он был силен и прекрасен, и она чувствовала себя в полной безопасности, даже здесь, в дикой пустынной местности.

Ей было интересно, скучают ли тетя и дядя по ней вообще, ищут ли они ее. Вероятно, дядя Генри расстроился гораздо больше от исчезновения ружья, нежели племянницы. А тете Гарриет будет не хватать Брианы лишь потому, что ей придется самой делать всю домашнюю работу.

Бриана тряхнула головой. День слишком прекрасен, чтобы думать о неприятных вещах. Лучше думать о Шункаха Люта. Она почувствовала непонятную легкую дрожь во всем теле, когда вызвала облик индейца в своем воображении. Бриана никогда не уставала смотреть на него, его голос никогда не утомлял ее. В своей жизни она была знакома лишь с несколькими мужчинами, которые жили и работали на ближайших фермах. В городе были парни ее возраста, но тетя разрешала общаться с ними только под строгим наблюдением. А потом появился Макклейн. Бриана поморщилась, вспомнив, как он пытался поцеловать ее и как омерзительно это было. Да, подумала она, Шункаха Люта всех их посрамил. Ни старый, ни молодой, никто из мужчин, которых она раньше встречала, не мог сравниться с ее индейцем… Ее индейцем … Ей понравилось, как это прозвучало. Ее индеец.

Щеки Брианы потеплели. На что это будет похоже — быть его женщиной? Станет ли он делать ужасные вещи с ней? Когда у Брианы начались месячные, тетя Гарриет объяснила их причину и рассказала девочке в недвусмысленных выражениях, что порядочные женщины не вступают ни в какие сексуальные связи раньше замужества. Порядочная, богобоязненная женщина бережет себя для мужа, а потом терпит половые сношения в брачной постели ради рождения детей. Тетя Гарриет не сказала напрямую, но было ясно и так: с тех пор, как она поняла, что не сможет иметь детей, она не видит никакого смысла в физической близости с дядей Генри. В городе были женщины легкого поведения, которые доставляли удовольствие низменным желаниям мужчин, отметила тетя Гарриет, таким образом освобождая порядочных женщин от этого специфического бремена.

Бриана слушала тетю, покорно соглашаясь со всем, что та говорила, хотя втайне интересовалась, было ли это на самом Деле так ужасно, как описывала Гарриет Бьюдайн. Конечно, если женщина любит мужчину, ей должно быть приятно, когда ее обнимают, целуют, гладят… Ее мать и отец были сердечными, привязанными друг к другу людьми. Они изливали свою любовь на Бриану, хваля за успехи в школе, крепко обнимая и целуя на ночь. Мама никогда не отталкивала отца и не вела себя так, словно делить постель с мужем было обременительной обязанностью, от выполнения которой надо уклоняться при любой возможности. И это больше всего смущало созревающую девушку.

Бриана посмотрела вдоль каньона и вновь погрузилась в мысли. Она ясно помнила те ночи, когда, покинув свою крошечную комнату, направлялась на чердак в амбар. Там, рядом с Шункаха, она находила утешение своему взволнованному сердцу. Целыми днями напролет, когда все было, плохо, когда тетя бранила ее за самую незначительную провинность, а дядя был бесцеремонным и раздражительным, Бриана с нетерпением ждала тех нескольких часов, которые сможет провести с Шункаха. Она могла спрятаться в его объятиях, свободно проливать слезы, рассказать ему, как несчастна, и как это ужасно, когда тебя никто не любит. И Шункаха понимал. Даже когда он ничего не говорил, она видела участие в его глазах, чувствовала его симпатию в том, как руки индейца сжимали ее плечи и нежно гладили волосы.

Она знала, каким-то образом знала, что между ее родителями существовало точно такое же особенное чувство близости. Была ли это любовь? Или просто способность сочувствовать другому человеку? Почему тетя Гарриет не ощущала такого по отношению к дяде Генри? Почему ее тетя вышла замуж за дядю, если не могла выносить его прикосновений?

Бриана улыбнулась застенчивой улыбкой. Она знала, что Шункаха Люта любит ее. Возможно, если попытаться заигрывать с ним, он возьмет ее на руки и поцелует.

Сердце екнуло, когда Бриана услышала звук копыт, отдававшийся эхом между высокими стенами каньона. Шункаха вернулся! Бриана почувствовала, как сердце быстро-быстро забилось в радости снова увидеть его; она знала, что будет приятно оказаться в его объятиях и ощутить его губы на своем лице…

Бриана вскочила, сгорая от желания увидеть его, а затем замерла на месте. Страх сковал тело, когда она смотрела на приближавшихся всадников. Это был не Шункаха Люта.

Четверо мужчин обменялись злобными ухмылками, когда остановили лошадей недалеко от того места, где стояла Бриана, одна под залитым солнечным светом дубом. Главарь, похожий на бочонок мужчина с колючей черной бородой и жирными темными волосами, наклонился вперед, руки его лежали на седельном рожке.

— Мы учуяли запах твоего кофе, — сказал он. Его близко посаженные карие глаза ощупали Бриану, а потом внимательно осмотрели лагерь, замечая, что неподалеку паслась лишь одна лошадь. — Ты одна?

Бриана качнула головой, не в силах говорить из-за кома, застрявшего в горле.

— Она одна, — заметил мужчина, в котором Бриана распознала индейца. — Давайте заберем ее, пока не вернулся ее мужчина.

— Si, es bonita, — согласился тощий мексиканец. — Да, она хорошенькая.

Главарь кивнул.

— Келлер, возьми ее.

Бриана задрожала, когда невероятно высокий мужчина, спешившись, зашагал прямо к ней.

— Пошли, девушка, — позвал он. Бриана отшатнулась от него. — Ты должна пойти по-хорошему. Тебе некуда деваться.

Бриана пронзительно вскрикнула, когда его, похожая на окорок, рука стиснула ее запястье. С легкостью он перебросил девушку через плечо, отнес к своему коню и усадил перед собой. Бриана извивалась от негодования — его лапа обхватила ее талию.

— Пабло, — сказал главарь, — поймай ее лошадь.

«Это страшный сон,» — на мгновение подумала она. А потом почувствовала, как рука пленителя схватила другую ее руку, ощутила его бородатую грубую челюсть у своей щеки и поняла, что кошмар был настоящим.

Они цепочкой выехали из каньона. Келлер с Брианой замыкали кавалькаду. Индеец же остался у лагеря.

— Чтобы позаботиться о твоем мужчине, — прошептал Келлер на ухо Бриане.

— Нет, — сказала Бриана сдавленным голосом.

Она затрясла головой от ужаса, когда представила, как Шункаха въезжает в каньон, ничего не подозревая, и падает, хладнокровно застреленный.

Келлер тихо засмеялся:

— Мы ведь не хотим, чтобы он поехал искать тебя и испортил наше веселье, а?

— Что вы имеете в виду?

— Мы пробуем всех девушек, прежде чем пересылаем их команчам, — объяснил Келлер, проводя мясистой рукой по бедру Брианы.

— Команчам?

— Да. Они платят большие деньги за светловолосых белых женщин и совсем не возражают, если ими уже немного попользовались, — полагаю, ты знаешь, что я имею в виду.

— Нет. Нет, пожалуйста, — умоляла Бриана. — Я никогда… Я не… — она оборвалась на полуслове от страха.

— Никогда! — воскликнул Келлер. Его улыбка излучала сплошное удовольствие. — Ну, черт бы меня побрал!

* * *

Шункаха Люта остановился у входа в каньон. Инстинкт предостерег его: что-то было неладно. Он окинул взглядом дно каньона и сразу же увидел свежие конские следы. Четыре лошади вошли в каньон. Четыре лошади вышли. Но не те же самые лошади; среди них был Брианин чалый. С ружьем в руках Шункаха спрыгнул на землю, чтобы лучше рассмотреть следы, и почувствовал, как что-то со свистом пронеслось у затылка. Ружейный выстрел эхом прокатился по каньону. Упав на колени, он повернулся на звук. Над ним склонялся индеец с ружьем в руках, издавая пронзительный улюлюкающий воинственный крик команчей.

— Эй, брат, — пробормотал Шункаха Люта, вскинув свое ружье, и спустил курок, — хороший денёк, чтобы умереть.

Пуля Шункаха Люта попала нападавшему команчу прямо в лицо. Тот умер мгновенно.

Шункаха быстро поднялся на ноги. Скинув оленью тушу с мерина, он прыгнул на голую спину Животного. Подняв ружье над головой, издал воинственный клич Сиуксов и погнал лошадь к лагерю. Страх перед тем, что он мог там увидеть, камнем лежал на его сердце. Она мертва или ее увезли? Знаки пребывания незваных гостей было легко прочитать. Четверо человек въехали в каньон. Трое уехали, взяв с собой Бриану, и увели ее лошадь. Индейца же оставили ради уверенности, что их никто не будет преследовать.

Шункаха Люта круто развернул мерина и молнией помчался обратно, не сводя глаз с земли. Четверо мужчин приехали в каньон и подняли руку на его женщину. За это они должны умереть.

* * *

Сознание и тело Брианы уже онемели к тому времени, когда похитители остановились на ночь. Солнце заходило, и она задрожала от подувшего прохладного северо-восточного ветра, прогонявшего солнечное тепло с лица земли.

Она снова и снова оглядывалась через плечо, пока они отъезжали от каньона, в надежде увидеть Шункаха Люта, скачущего за ней.

— Ты зря теряешь время, — не раз говорил ей человек, называвшийся Келлером. — Он уже мертв.

Бриана содрогнулась, когда Келлер снял ее с лошади. Затем он связал ей руки и ноги. Медленно ощупывая пальцами ее груди, он наклонился прошептать, что будет очень нежен, когда придет его время.

Бриана уставилась в землю. Сознание отказывалось принимать то, что должно случиться, отказывалось верить, что Шункаха Люта мертв и она никогда больше не увидит его.

Рядом с ней трое мужчин смеялись и шутили, разводили огонь, бросали куски мяса в небольшую кастрюлю с длинной ручкой, варили кофе.

Тощий мексиканец, которого звали Пабло, подошел к ней некоторое время спустя, предлагая что-нибудь поесть. Но даже сама мысль о еде была отвратительна Бриане, и она отвернулась, съежившись от страха, когда грязные руки прошлись по ее волосам. Это был коротышка с близкопосаженными карими глазами, редкими усами, желтыми, гнилыми зубами и вонючим ртом.

— Скоро, chica, — пробормотал он, больно ущипнув ее за щеку, — скоро, девочка.

Главарь подошел к ней вскоре после того, как ушел мексиканец. Он указал на тарелку нетронутой пищи, которую оставил Пабло.

— Лучше поешь, — с хитрой ухмылочкой посоветовал он. — Тебе пригодится твоя сила.

— Зачем вы делаете это? — спросила Бриана, моргая, чтобы скрыть слезы.

— Зачем? — Мужчина посмотрел так, словно она была немного ненормальной. — Конечно же, из-за денег. Хорошенькие маленькие девчонки вроде тебя стоят больших денег или товара. И потом, это очень удобный способ для меня и моих парней испробовать товар, не платя за него.

— Пожалуйста, отпустите меня, — умоляла Бриана.

Мужчина рассмеялся.

— Они все говорят «пожалуйста», — пробубнил он, отвернувшись, как бы размышляя. — Но никогда не говорят «спасибо».

Бриана осталась одна, пока мужчины кушали, сидя у костра. Они смеялись и беседовали, проглатывая смесь жирного бекона и красных бобов. Их разговор был вульгарным, намекающим на что-то непристойное, щедро усыпанным богохульствами и ругательствами. Бриана съежилась от страха, когда поняла: они говорили о ней, о том, что они с ней сделают, прежде чем продадут команчам.

Бриана посмотрела вдаль. Вернулся ли Шункаха Люта в каньон? Неужели он уже мертв? А может, сильно ранен? Две огромные слезы навернулись на глаза, когда она представила Шункаха лежащим мертвым в каньоне. Его тело оставлено гнить под солнцем.

— Йо-хо-хо!

Бриана резко повернула голову, когда Келлер вскочил на ноги с картой в руке. Он широко осклабился, засовывая червонную даму в колоду.

— Я не против быть последним, — сказал он своим партнерам, растягивая слова, — но первым, черт возьми, гораздо лучше.

Бриана пронзительно закричала, когда Келлер возвысился над ней. Его громадные руки нащупывали пряжку ремня, глаза остекленели от похоти. Когда он наклонился к ней, Бриана снова завизжала, колотя связанными ногами по его голеням.

Келлер грязно выругался, когда Бриана пнула его по колену. Он быстро «расплатился», отвесив такую сильную оплеуху, что из глаз девушки брызнули слезы, а в ушах зазвенело.

— Нет, пожалуйста, — умоляла Бриана.

— Мы можем сделать это двумя способами, — сказал Келлер глухим и ровным голосом. На лице его не было ни следа симпатии или жалости. — Только ты и я, чудесно и уединенно. Или ты можешь продолжать сопротивляться. В этом случае я позову Пабло и Макгиллиса сюда, чтобы они тебя держали. Я согласен на любой способ. У меня не было женщины уже несколько месяцев.

Бриана взглянула на него расширенными от страха глазами. Медленно покачала головой, безмолвно умоляя оставить ее одну в покое.

— Ну, какой ты выбрала, девушка? У меня нет настроения ждать.

— Только… только ты. — Бриана с силой протолкнула слова сквозь зубы, стучавшие от страха. Она зажмурила глаза, желая потерять сознание, когда огромный мужчина начал расстегивать штаны. Этого не может случиться! Она никогда не знала мужчину, но втайне хотела быть женщиной Шункаха, хотела, чтобы именно он посвятил ее в женщины. Он был бы добрым и нежным, терпеливым и понимающим…

Она слышала, как Келлер хрюкнул, скинув ботинки и спустив штаны, и начала бесполезную борьбу с веревками, связывавшими ее.

Этого не может случиться на самом деле. Это все сон, ужасный сон. Завтра она будет смеяться…

Бриана задохнулась, когда Келлер ухватился за платье и задрал подол до талии. Она попыталась молиться о помощи, когда он спустил ее нижнее белье вниз на лодыжки, но не смогла произнести ни одного слова. Стиснув зубы, Бриана ждала, что неизбежное случится, надеясь, что это быстро закончится. Она слышала, как другие двое подстрекают Келлера, и ощутила внезапное и непреодолимое чувство поражения. Когда Келлер закончит с ней, будут еще двое мужчин, готовых занять его место.

— О, Боже, — пробормотала она, когда рука Келлера скользнула по ее бедру, — пожалуйста, дай мне умереть.

Все тело напряглось, когда Келлер навалился на нее и начал целовать. Бриана подавилась, почувствовав его язык у себя во рту. Не думая о последствиях, которые, несомненно, не заставят себя долго ждать, Бриана укусила его за язык и ощутила на миг победу, когда он взвизгнул и скатился с нее.

— Сучка! — воскликнул Келлер и сильно шлепнул Бриану.

Откуда-то издалека донесся похабный смех. Макгиллис и Пабло обменялись веселыми замечаниями по поводу того, что одна маленькая puta доставляет такому человеку, как Келлер, столько неприятностей. Келлер тоже услышал их и выругался себе под нос. Сообщники дразнили его.

Бриана снова закрыла глаза, когда Келлер приблизился к ней. Она слышала, как Пабло кричал что-то по-испански, слышала треск пламени, когда в костер подбрасывали еще дров. А потом прозвучали три ружейных выстрела — второй и третий сразу же после первого, так что все они слились в один длинный, раскатистый звук. Она услышала громкий вскрик над ухом, почувствовала, как что-то теплое и липкое брызнуло ей на лицо и шею. А потом была только тишина, громче, чем звук ружейной пальбы, и огромная тяжесть на ее распростертом теле.

Сердце билось, как барабан, когда она медленно открыла глаза. Надрывный крик ужаса вырвался из ее горла, когда Бриана увидела Келлера, развалившегося на ее бедрах, но ни один звук не сорвался с его губ. Застыв от страха, она могла только смотреть на кровь, впитывавшуюся в землю и замаравшую ее ноги. Кровь мертвого человека. Он был, без сомнения, мертв. Его широко открытые глаза, казалось, пристально вглядывались куда-то, из уголка рта стекала кровь.

И теперь другой человек стоял над ней — мужчина со смуглой кожей и черными глазами, горящими местью. Она посмотрела на него, но не узнала. Был только выворачивающий внутренности страх.

Бриана начала истерически кричать, когда он стащил с нее мертвеца, потом опустился рядом на колени и заключил в свои объятия.

— Нет! Нет! — Бриана принялась колотить связанными руками по его лицу и груди, глаза наполнились слезами, голос сорвался на хрип, когда она кричала, чтобы ее оставили одну.

Нежно, но все же настойчиво Шункаха обхватил молотящие кулачки Брианы одной своей горстью. Сев на землю, он подтянул Бриану к себе на колени и разрезал веревки, которые связывали ее.

— Успокойся, Ишна Ви, — шептал он низким и утешающим голосом. — Теперь я здесь. Никто тебя не обидит.

Звук его голоса успокоил Бриану, и она уставилась на него, все еще плохо соображая.

— Не плачь, ле мита чанте, — тихо уговаривал Бриану Шункаха, рукой слегка поглаживая ее волосы. — Не плачь, мое сердце. Люди, напугавшие тебя, уже мертвы. Они больше не причинят зла.

— Шункаха? — она моргнула сквозь слезы. Ужас, охвативший Бриану, начал исчезать, когда его голос проник сквозь пелену страха и окутал ее.

— Я здесь.

— О, Шункаха, — зарыдала она, прильнув лицом к ямке между его шеей и плечом. — Я так боялась.

Шункаха Люта кивнул головой.

— Я знаю, малышка, я знаю.

Бриана обвила руками его талию, прижимаясь изо всех сил. Шункаха шептал ей нежные слова на языке Лакота, тихо поглаживая по спине, играя шелком ее волос, пока она не уснула у него на груди.

Заботливо он поднял ее и понес прочь от лагеря бандитов. Его лошадь была привязана в нескольких десятках ярдов от этого места, в небольшом леске. Он оставил Бриану там, спящую на мягкой траве. Вернувшись к бивуаку, собрал запасы пищи, одеяла и кухонную утварь. Обшарил карманы похитителей и взял все деньги, что нашел. Шункаха знал, что белые люди ценили клочки зеленой бумаги и обменивали их на пищу и виски. Может быть, они и ему пригодятся когда-нибудь.

Он нашел еще кольт и несколько коробок с патронами калибра, подходящего к его ружью. В мешках убитых людей обнаружились теплая рубаха из оленьей кожи и овчинная куртка.

Запихнув все, что посчитал необходимым, в две сумки, он закинул одеяла на плечо и отправился обратно к Бриане. Ему даже не пришло в голову похоронить мертвых. Волки и грифы позаботятся об их останках должным образом.

Бриана все еще спала, подложив ладошку под щеку. Очень нежно он смыл кровь с ее лица, шеи и ног, поправил юбку и накрыл одним из теплых толстых одеял. Он почувствовал волну нежности, захлестнувшую сердце, когда опустился на колени рядом с ней. А потом образ Келлера склонившегося над Брианой, промелькнул в голове. На лице Шункаха появилась зловещая улыбка, когда он мысленно снова убивал этого человека. Он был удовлетворен расправой над тремя васику и одним команчем. Он пристрелил их; не испытывая никаких угрызений совести, как убил бы животных — потому что они ими и были.

Обернув плечи одеялом, он вытянулся рядом с Брианой. Ее лицо оставалось с ним даже во сне.

* * *

Щебетание птиц разбудило Бриану. Открыв глаза, ода сощурилась от слепящих лучей солнца, потом быстро села и вспомнила предыдущую ночь. Шункаха пришел за ней, спас ее от тех ужасных людей. Но где же он сейчас?

Вскочив на ноги, она уже открыла рот, чтобы позвать, но потом увидела его. Он стоял в стороне, к ней спиной, руки были обращены к небесам, голова поднята к восходящему солнцу. На нем осталась только набедренная повязка. Волосы, прямые как струны и черные как смоль, спадали на плечи.

Шункаха стоял так долгое время, и Бриана заинтересовалась, что он там делает. Ей очень часто говорили, что индейцы — безбожные дикари, значит, он не мог молиться.

А потом Шункаха направился к ней, и она снова почувствовала знакомую приостановку сердца, которая странно возбуждала ее. Как он был красив!

— Ишна Ви, — произнес Шункаха. — Ты в порядке?

— Да, со мной все хорошо, спасибо тебе. — Она оглянулась вокруг, но не обнаружила убитых людей, а потом поняла, что Шункаха унес ее прочь из лагеря бандитов, чтобы она не увидела тела. Бриана улыбнулась, тронутая его заботой.

— Что ты там делал?

— Я молился.

— Правда? Моя тетя говорила, что у индейцев нет Бога.

— У нас есть много богов, — сказал Шункаха Люта очень важным и серьезным голосом. — Есть Вазиах, Белый Бог Севера; Хунтка, Бог Краснеющего Востока; Викмунке, Бог Радуги на Юге; и грозный Буревестник на темном Западе. И еще есть Вакан Танка, Великий Дух, и Ванекиа — Бог, Дарящий Жизнь.

— У нас есть только один Бог, — заметила Бриана.

— Возможно, все они и есть один и тот же Бог, — предположил Шункаха Люта. — Я слышал, будто белые люди убили своего Бога.

— Да, — сказала Бриана, — они распяли Его.

— Это то, в чем белые люди очень хороши, — зло и горько сказал Шункаха. — Убивать.

— Мы не все плохие, — защищаясь, сказала Бриана.

Глаза Шункаха смягчились, когда он взял ее лицо в руки, большими пальцами нежно поглаживая бугорки ее щек.

— Народ, который породил такое чудесное создание, как моя Ишна Ви, не может быть весь плохим, — согласился он.

— Индеец, — сказала, задыхаясь, Бриана, — ты заставляешь меня чувствовать себя так странно.

— Неужели, ле мита чанте?

Наслаждение, которого она раньше не знала, хлынуло по ее венам, наполняя сердце радостью, от которой оно могло разорваться. Его взгляд окутывал ее, и Бриана подумала, может ли он заглянуть в ее душу. Знает ли он о ее тайных страстных желаниях? Понимает ли, как безотчетно желает она его поцелуя, как часто мечтает о его прикосновениях? Знает ли, сколько раз она представляла, что они муж и жена, и проводила много часов, стараясь вообразить, как это — быть его женщиной? Его глаза, черные и глубокие, как бездонный омут, скрывали разгадку всех тайн жизни.

Она склонилась к нему, положив щеку на грудь, прижалась всем телом, наслаждаясь теплой жесткостью его сильных мускулов, звуком сердца, бьющегося у ее уха. Руки Шункаха скользнули вниз, а губы погрузились в золото волос.

— Ишна Ви… — голос его охрип, и Бриана почувствовала, как задрожали его руки, опустившись ей на плечи.

Бриана подняла голову, чтобы встретить его взгляд, и внезапно ей стало тяжело дышать. Она провела языком по слегка приоткрытым пересохшим губам.

Шункаха глубоко вздохнул и, сдавшись порыву, которому не мог уже сопротивляться, поцеловал ее. Ресницы Брианы вспорхнули и опустились, когда их губы встретились. Руки индейца обвили талию Брианы, притягивая к себе и словно защищая.

Его поцелуй становился все более страстным, и Бриана полностью погрузилась в удовольствие. Все чувства перемешались, когда тепло волна за волной накатывалось на нее. Она почувствовала, как ослабли ноги, и знала, что обязательно упадет, если его крепкие руки не поддержат ее, Сердце бешено колотилось, стуча в ушах так громко, что она больше ничего не слышала. Кончик его языка поддразнивал чувствительную кожу нижней губы, и Бриана задрожала от восхищения.

О, индеец, ты заставляешь меня чувствовать себя так странно.

Шункаха Люта закрыл глаза, ощутив необыкновенную сладость губ Брианы. Его сердце громко стучало, и кровь горячила все члены. Ноздри его наполнились тончайшим ароматом ее волос и опьяняющим запахом женского тела. Никогда он не желал женщины больше, чем сейчас. Несмотря на полные груди и плавные изгибы бедер, она была еще очаровательным ребенком, нетронутым и невинным. Ее нежные руки обвились вокруг его шеи, и он почувствовал, как она выгнулась ему навстречу. Его тело пылало, соприкасаясь с телом девушки.

— Ишна Ви, — сказал он хрипло. — Ты должна приказать мне остановиться, пока не стало слишком поздно.

Но она не понимала. Только смятение читалось в ее глазах. Он знал: она стремится получить от него то, что страстно желает, но до конца не осознает.

Сжав челюсти, он положил свои руки Бриане на плечи и отодвинул от себя. Если бы только она не была девственницей! Если бы только она не была так молода! Если бы только он не хотел ее так отчаянно и так безумно!..

— Шункаха? — голос ее дрожал, дыхание было прерывистым.

Шункаха Люта глубоко выдохнул, содрогаясь.

— Я думаю, тебе надо приготовить завтрак, — резко сказал он, хотя еда была самой последней вещью, которую он сейчас хотел. — Пойду оседлаю твою лошадь. — Он отвернулся и быстро пошел прочь.

Бриана смотрела ему вслед. С интересом она подняла кончики пальцев к губам, испытывая, легкий трепет перед властными чувствами, которые пробудил в ней поцелуй индейца. Было ли плохо то, что она сейчас ощущала? Конечно, ее тетя так бы и подумала. Почему же тогда Бриана испытывала восторг?

Она быстро приготовила завтрак, хотя не была уверена, что сможет есть. Ее душа и сердце до сих пор трепетали, как дикая птица, попавшая в силки.

Глаза Шункаха задержались на ее лице. Присев на корточки у огня, он взял тарелку из рук Брианы, удивленный тем, что оказался неожиданно очень голодным. Бриана тоже съела все до крошки, а йотом они улыбнулись друг другу через костер.

Через полчаса они ехали уже по направлению к каньону. Шункаха сидел верхом на одной из лошадей; принадлежавших убитым. Это был огромный черный жеребец с белой звездочкой на лбу и пятнистым крестцом. Красивое животное, подумала Бриана как раз под стать ее индейцу.

* * *

Когда они добрались до каньона, Шункаха разыскал убитого накануне оленя. Стервятники полакомились тушей, но оставалось еще довольно много мяса. Индеец снял его с костей, разрезал на длинные полоски и повесил на дерево просушиться.

Несколько дней Шункаха потратил на обработку шкуры, счистив мездру и выделывая кожу, пока она не стала мягкой и гибкой. Бриана смотрела и удивлялась тому, как грубая кожа превращается в кусок материи, на ощупь напоминавшей самый настоящий бархат.

Их быт значительно улучшился, когда хозяйство пополнилось продуктами и мелкими вещами, которые Шункаха достал из мешков с трофеями. Теперь у них было много консервов, достаточно одеял, чтобы соорудить две удобные кровати, разнообразие кухонных принадлежностей, мешок картошки, несколько сушеных яблок и разные специи.

Шункаха не прикасался к ней с того единственного бередящего душу поцелуя. Он старался оставаться подальше от пруда, когда Бриана находилась там, спал ночью вне шалаша. И все же они сознавали и ощущали присутствие друг друга острей, чем когда-либо раньше. Часто Бриана притворялась спящей, чтобы посмотреть, как Шункаха молится. Он делал это каждое утро на заре. Ей нравилось смотреть на него, стоящего с обращенными к небу руками. Его великолепное тело купалось в чистых золотых лучах рассвета. Ее интересовало, о чем он молится, но никогда она не спрашивала его об этом. Молитва была личным делом, интимным разговором между человеком и его Богом. Что же касается Брианы — она молилась только о том, чтобы Шункаха всегда был здесь, чтобы в один прекрасный день они поженились и чтобы у них появился свой собственный дом. Она ничего другого не хотела от жизни — лишь мужчину, которого любила, и собственный дом.

Они пробыли в каньоне уже больше недели, когда однажды ночью Бриана пробудилась в крике от кошмарного сна, Шункаха Люта в мгновение ока оказался рядом, его голос донесся до нее в темноте, а руки крепко прижали к себе.

— Обними меня, — всхлипывала Бриана, — О, пожалуйста, обними меня крепче.

— Я здесь, ле мита чанте, — проникновенно шептал он, беря ее на руки, словно маленького ребенка. — Я здесь.

— Это было ужасно, — быстро-быстро сказала Бриана. — Те люди гнались за мной, и как бы я быстро ни бежала, я не могла спастись. А потом они поймали меня, и двое держали, прижав к земле, пока самый большой делал со мной ужасные вещи. Я звала тебя, но ты не пришел. Ты не пришел.

— Я всегда буду приходить за тобой, — пообещал Шункаха. Губы коснулись ее волос, лба, нежного изгиба мокрой от слез щеки. — Больше не думай об этом, малышка. Это был всего лишь плохой сон.

Бриана вздохнула и посмотрела широко раскрытыми доверчивыми глазами ему в лицо, едва различимое в темноте. Ощущает ли он силу притяжения, действующую между ними? Бриана хотела почувствовать его губы на своих, ощутить движение его рук по своему телу, узнать его и дотронуться до него в ответ. Принадлежать ему. Полностью ему. Только ему.

— Я люблю тебя. — Она не хотела произносить эти слова вслух, но они вырвались против ее воли, поднимаясь как молитва в темноту.

— Ишна Ви… — Шункаха заглянул ей в глаза, переполненный нежностью и любовью.

— Ты ведь тоже любишь меня немного, да?

— Больше чем немного, Золотой Волос.

— Тогда… поцелуй меня снова?

Шункаха с трудом сглотнул. Он любил ее. Правильно это или нет, но он любил Бриану. Однако ему не хотелось развращать ее, воспользоваться ее юной невинностью. Он был воином, человеком чести. А человек чести не развращает девственниц.

Она смотрела на него в ожидании, губы чуть приоткрылись, маня. Только еще один поцелуй, подумал Шункаха. Чем он навредит?

— Шункаха? — она смотрела ему прямо в лицо глазами голубыми и ясными, как летнее небо. Смущенно она положила руку ему на щеку, пробежав пальцами по линии скул и изгибу сильной челюсти.

От ее прикосновения, нежного, как капли росы, целующие траву, по телу индейца пробежала дрожь. Глухо застонав, он схватил ее за плечи, крепко прижал к себе и поцеловал горячими и жадными губами, Бриана была поражена внезапностью поцелуя, не была готова к его страстности и к быстрой огромной ответной волне жара, захлестнувшей ее всю, а потом сосредоточившейся в самом центре ее существа.

Долгий и сильный поцелуй Шункаха был наполнен всем, чего он хотел и желал, всем, что он держал под контролем с того дня, когда увидел ее стоявшую на коленях у пруда. Его руки дотрагивались до тела Брианы, прикасаясь к тому, к чему он никогда и не помышлял прикоснуться.

Бриана подалась навстречу Шункаха, отвечая его поцелуям, возбуждаясь от его любви. Все ее существо стало созвучным с каждым намеком его рук, когда он шептал нежные слова любви на языке Лакота. Она и не подумала сопротивляться, когда Шункаха снял с нее платье и нижнее белье, только очень сильно разволновалась, когда он уничтожил между ними все препятствия, сбросив и свою повязку на кучу одежды, и лег обнаженный около нее. Его тело рядом с ее телом. Бриана подумала, что можно умереть от такого чуда.

Он дотронулся до ее груди — и казалось, что та набухла, наполнив его большую ладонь. Кожа индейца выглядела очень темной по сравнению с ее кожей, и Бриана снова заметила, что он был темно-бронзовым весь, не только там, где могли касаться солнечные лучи.

Шункаха приподнялся на локоть, его длинные черные волосы упали на плечо Брианы, рассыпавшись, словно темные струи, по локонам ее собственных золотых волос. Он посмотрел на нее глазами настолько темными, насколько светлыми были ее собственные.

«Мы дополняем друг друга, — подумала Бриана рассеянно, — как ночь и день, как зима и лето, как огонь и лед…»

Шункаха Люта предоставил ей последний шанс изменить решение. Отстраняясь от нее, он спросил:

— Ты уверена, Ишна Ви? Если я возьму тебя сейчас, ты будешь моей женщиной по законам моего народа. Ты будешь моей женой, и я никогда не отпущу тебя.

Бриана улыбнулась ему, все больше любя за нежную заботу. Она обвела его глазами, откровенно любуясь законченными точеными чертами лица, сильной крепкой шеей, широкими плечами и мускулистой грудью. Ее глаза задержались на плоском животе, прежде чем скользнуть ниже. И затем она позволила себе смело посмотреть на ту часть, которая делала его мужчиной, и почувствовала дрожь волнения, смешанного с опасением. Было очевидным, что он хотел ее, и хотел очень сильно, и все же он сказал, что остановится, если только она прикажет.

Шункаха не шевелился под ее смелым внимательным взглядом. Только отодвинулся от Брианы, ожидая единственного слова, которое или вознесет его к небесам, или низвергнет в пучину отказа. Если ответ Брианы будет отрицательным, хватит ли у него воли отпустить ее? Или он опозорит их обоих, взяв ее силой? Шункаха почувствовал, что взгляд Брианы задержался на его мужском достоинстве, и сжал руки в кулаки, ожидая и надеясь, что она не откажет ему сейчас.

Но Бриана никогда бы не сказала «нет». Она хотела принадлежать Шункаха и душой, и всем, всем телом. Поэтому она обвила руками его шею, притянула к себе, ее рот искал его губы, груди коснулись его груди.

Шункаха бормотал имя Брианы, раздвигая коленом ее бедра, губы продолжали нежно целовать глаза, нос и рот. Она задохнулась, почувствовав, как его копье легко коснулось ее паха. Тело инстинктивно сжалось, когда он вошел в нее. Был легкий приступ боли, когда он проник глубже, а потом только чудные волны восхищения, когда он двигался внутри нее. Его ритмичные движения закружили Бриану в вихре наслаждения, поднимая все выше и выше, до тех пор, пока она не подумала, что может умереть от удовольствия. Шункаха принес ей завершение, которого она так отчаянно желала.

Несколько секунд спустя она содрогалась в экстазе, а его жизнь пролилась в нее, наполняя и теплотой, и спокойствием, и чувством единства, не похожим ни на что другое…

Какое-то время Шункаха не двигался, а потом перекатился на бок, увлекая ее за собой, ибо их тела все еще были сплетены вместе. Так они и уснули.

— Глава 9 —

Шункаха Люта проснулся на рассвете и посмотрел на Бриану, прильнувшую к нему всем телом. Светлые, словно утреннее солнце, волосы, рассыпались по его груди и рукам как жидкое золото. Индеец захватил локон ее волос между большим и указательным пальцами, приподнял и поднес к губам. Тот был невероятно мягким, и Шункаха закрыл глаза, вдыхая аромат шелковистых волос. Прошлой ночью он сделал ее своей женщиной. Навсегда. И это не походило на то, что он представлял себе, не было похоже ни на что, испытанное им прежде. Она была застенчивой — и все-таки смелой, нерешительной — и все-таки любопытной, скромной — и все-таки страстной.

Он знал раньше других женщин, удовлетворял свои плотские желания в их объятиях. Но прошедшей ночью он впервые действительно любил, в первый раз был близок с женщиной, которая отдавала ему не просто свое теплое роскошное тело. Прошедшей ночью произошло не только соединение их тел, но нечто большее Нечто намного большее.

Шункаха чувствовал к Бриане такую нежность и стремление покровительствовать, уберечь, оградить, спрятать, которых раньше не испытывал по отношению к женщинам. Это наполняло его благоговением, равно как и ответственностью. Теперь она была его женой, которую он должен обеспечивать, защищать и любить…

Индеец открыл глаза и увидел, что Бриана смотрит на него сквозь плотную вуаль ресниц. Ее щеки залились краской, когда их взгляды встретились.

— Ты хорошо спала? — спросил Шункаха.

Бриана кивнула, ощущая свою наготу под одеялом, руку Шункаха, ласкающую ее грудь, и то, как их ноги сплелись вместе. Шункаха нахмурился, принимая по ошибке ее молчание за сожаление.

— Ты жалеешь? — спросил он резко.

— Нет, — быстро ответила Бриана. Она никогда не пожалеет. Любить его, отдаваться ему — самое прекрасное, что она испытала в жизни. Но все это было очень ново. Она была смущена своей наготой и тем, как она отвечала на его любовь. Бриане очень хотелось искупаться, но она не осмеливалась покинуть убежище под одеялом, почему-то опасаясь, чтобы он не увидел ее обнаженную при дневном свете.

Шункаха изучал игру чувств на лице Брианы и усмехнулся, поняв, что она чувствовала себя немного смущенной.

— Ты хочешь искупаться, — это не был вопрос.

Бриана кивнула, благодарная за понимание.

— Я тоже мог бы искупаться, — сказал Шункаха. Он откинул покрывало в сторону и проворно вскочил на ноги. — Идем, — Шункаха протянул ей руку. — Мы будем купаться вместе.

— Вместе?

— Ты теперь моя жена, — напомнил он ей. — Тебе больше не надо сдерживаться или стыдиться. — Темные глаза прошлись по ее телу, такому же нежному, как ее любовь. — Ты прекрасна, Ишна Ви. Ты самая прекрасная женщина, которую я видел.

— А ты очень много видел? — спросила Бриана несколько капризно.

Шункаха Люта усмехнулся, забавляясь ее ревностью.

— Нет, немного.

— Еще одна — и будет перебор, — проворчала Бриана, дотягиваясь до его руки. Она затрепетала от удовольствия, когда его длинные коричневые пальцы накрыли ее ладонь, а потом они уже бежали к водоему.

Бриана завизжала, когда Шункаха поднял ее на руки и понес в пруд, и пронзительно закричала, очутившись в холодной воде.

— Зверь! — закричала она, сильно брызгая в него. Секундой позже они забавлялись борьбой в свежей воде, закончившейся неожиданно, когда Шункаха Люта, оказавшись сзади, обхватил ее одной рукой за талию и крепко-крепко прижал к себе, а его свободная рука ласкала ее груди и бедра.

Бриана расслабилась, прильнула к нему, запрокинув, положила голову на плечо, ноги ее неожиданно обмякли.

— Ишна Ви, — осипшим голосом прошептал он ей на ухо. — Ты и вправду держишь в себе солнце: стоит мне прикоснуться к тебе, как моя кровь превращается в огонь.

Она издала вздох удовлетворения, повернувшись в его руках, ее груди прижались к телу индейца, бедра искали его, лицо поднялось для поцелуя.

Шункаха глухо застонал, взял ее на руки и понес к берегу. У кромки воды он бережно положил Бриану на землю, прикрыл ее своим телом, осыпая легкими, как перышко, поцелуями ее глаза, щеки, уши, нос, рот… и ниже — тонкую шею, изящные ключицы, мягкие выпуклости грудей… и все время шептал ей, какая она красивая… как он любит ее и будет любить всегда… Их тела, все еще мокрые от пребывания в пруду, извивались в восхитительном экстазе, когда они соединились, ноги их сплелись, руки ласкали друг друга. Бриана выгнулась навстречу Шункаха, приподняв бедра, чтобы встретить его. Ногти впились в его широкую спину, когда его женщина в восторге простонала его имя: «Шункаха!» — и почувствовала, как его тепло проливается в нее, наполняя все ее существо…

Обессиленные, они лежали рядом. Холодная вода омывала ноги, солнце согревало спину Шункаха. Он приподнялся на локти, чтобы увидеть лицо своей подруги, все еще пылающее от его любви, глаза, сверкающие, как сапфиры, губы, чуть припухшие от поцелуев. Бриана вспыхнула под его изучающим взглядом.

— Почему ты на меня так смотришь?

— Я не могу ни о чем думать, я хочу только смотреть на тебя, Золотой Волос, — ответил он, а потом усмехнулся. — Может быть, еще только об одной вещи.

Когда Шункаха собрался встать, Бриана удержала его.

— Нет, не уходи еще.

Шункаха приподнял бровь.

— Я… мне приятны твои прикосновения, — сказала Бриана, смутившись.

Шункаха Люта улыбнулся, без меры довольный от того, что она рада принадлежать ему.

Лишь много времени спустя влюбленные разделились. Они снова помылись, не спеша поплавали и потом вернулись в лагерь.

День прошел в блаженстве. Они позавтракали, совершили долгую прогулку, страстно любили друг друга под тенью искривленной сосны, боролись как два медвежонка, вздремнули обнявшись. И проснулись с поцелуем и надеждой, что вся их жизнь будет такой же чудесной.

* * *

Дни проходили быстро. Каждую ночь Бриана засыпала с сердцем, полным любви к человеку, бывшему рядом с ней. Шункаха относился к ней как к самой прекрасной женщине в мире. Он никогда не повышал голоса, никогда не становился равнодушным, никогда не осмеивал ее. Бриана постоянно удивлялась тому, как много он знает и легко снабжает их всем необходимым. Она наблюдала, как он мастерил прочный лук из ветки тутового дерева, а из тростника делал стрелы. Шункаха мог рассказать ей, какое животное оставило какие следы, он знал, где можно искать дикий лук, картофель и шалфей, научил ее выделывать Шкуры.

Каждый день был приключением, а каждая ночь — новым уроком любви. Стойло лишь индейцу прикоснуться к ней, как она тут же оживала, сердце трепетало от радости, кожа теплела, и ее начинало покалывать от нетерпения, губы жаждали заполучить его. Шункаха ласкал, изучал и постигал ее всю от головы до пят, разжигая страсть, которая уже пробудилась в Бриане. Иногда, вначале, она смущалась тем, как ее тело отзывалось на его прикосновения, но Шункаха убедил ее, что в этом нет ничего постыдного. Они женаты, и между ними не должно быть никаких секретов.

Постепенно любопытство Брианы взяло верх над застенчивостью, и она сама начала изучать тело Шункаха, вновь восхищаясь чисто мужской красотой, совершенством его форм. Она никогда не уставала смотреть на Шункаха, зачарованная его силой.

Когда ее скромность исчезла, Бриана начала гордиться тем, что Шункаха находит ее желанной, всегда страстно хочет ее, и прикосновения ее рук доставляют индейцу удовольствие. Это давало ей ощущение власти. Она знала, что может возбудить его, что ее поцелуи заставляют Шункаха дрожать от желания. Бриана становилась все смелее, открыто заигрывала с ним, прибегала к своим женским хитростям, немилосердно дразня его. Потом он брал ее на руки и, меняясь ролями, целовал и ласкал, пока она не начинала постанывать от наслаждения.

Подобно Адаму и Еве в Раю, они резвились на протяжении теплых летних дней, не задумываясь о будущем, Они жили от восхода до заката, принимая каждую минуту такой, какой она была.

Шункаха и Бриана исследовали каньон, прогуливаясь босиком, останавливаясь, чтобы посмотреть на шалости забавных бурундучков, или растягивались на шелковистой траве, чтобы полюбоваться кудрявыми облаками. И очень часто пламя страсти настигало их тут, и они любили друг друга под бескрайним голубым небом, не имея сил разомкнуть руки, быть рядом и не прикасаться друг к другу.

Они каждый день купались в пруду. В первый раз Бриана отшатнулась шокированная, когда Шункаха взял мыло и начал мыть ее груди. Купание считалось интимным делом. Но он быстро потушил все протесты, и она подумала, что никогда прежде не испытывала от купания столько удовольствия, как теперь…

Он отдал ей мыло, и она отплатила ему тем же. Какое замечательное ощущение — тереть намыленными ладошками его мускулистую грудь, и мощные плечи, и длинные руки, и широкую испещренную шрамами спину… Как прекрасно видеть, что глаза Шункаха затуманиваются от страсти, чувствовать, как его тело подрагивает рядом… Она никогда не знала такой радости, такой общей несдержанности, такого блаженного завершения.

Они пробыли в каньоне около шести недель, когда Шункаха сказал, что им придется уезжать.

— Уезжать? — спросила Бриана, не желая расставаться с местом, где они познали такое счастье. — Почему?

— У нас почти закончились продукты, и здесь недостаточно травы, чтобы прокормить лошадей зимой.

Бриана кивнула. У них сейчас было шесть лошадей: две, взятые у дяди, и четыре, принадлежавшие тем ужасным людям, которые хотели надругаться над ней. Оглянувшись вокруг, она увидела, что трава начинает желтеть. И деревья, бывшие совсем, казалось, недавно такими зелеными, теперь приобретали яркие красно-золотистые оттенки осени.

— Куда мы поедем? — спросила она.

— К Лакота.

— В резервацию?

— Нет, я никогда не вернусь туда. Мы присоединимся к Неистовой Лошади.

Бриана ощутила страх от одного упоминания имени. Неистовая Лошадь! Он воевал с белыми, нападая, убивая, преследуя, то и дело ставя армию Соединенных Штатов в дурацкое положение.

Бриана посмотрела на Шункаха Люта.

Он был индейцем, и она нежно любила его, но мысль о жизни среди сотен индейцев пугала.

— Ты хочешь, чтобы мы поехали куда-нибудь еще? — спросил Шункаха.

— Да.

— Куда?

На это у Брианы не было ответа.

— Тогда мы поедем к Лакота, — решил Шункаха.

— Я… я боюсь.

— Мой народ не причинит тебе зла.

— Но они и не будут любить меня, — возразила Бриана.: — Они будут ненавидеть меня, потому что я белая.

Шункаха Люта глубоко вздохнул. В том, что сказала Бриана, была доля правды. Раньше Сиуксы терпели у себя соплеменников Брианы без вражды, но сейчас, когда все больше и больше белых наводняли не принадлежавшие им земли, убивали буйволов, нарушали договоры, их всех ненавидели.

И все же, куда еще им пойти? Он не может жить среди васику. Он сбежал из дорожной бригады. Он убил белого человека. Его будут искать. Может быть, они уже ищут Бриану.

— Мы поедем туда только на зиму, — сказал Шункаха, — летом, возможно, мы вернемся сюда.

Бриана кивнула, но на сердце было тяжело. Она не хотела жить среди дикарей, не хотела проводить долгую, холодную зиму с людьми, которые относились бы к ней как к врагу.

— Как скоро нам придется ехать?

Шункаха намеревался покинуть каньон утром, но смягчился, увидя страдания на лице Брианы и зная, как она любила их пристанище:

— Мы останемся еще на два дня.

«Два дня,» — подумала Бриана. Это немного, но она поклялась себе сделать их самыми лучшими.

Шункаха крепко обнял ее в ту ночь. Зная, как она расстроена из-за того, что им придется покинуть этот райский уголок, он любил ее ласково. Поцелуями и каждым нежным прикосновением Шункаха говорил, что любит, что будет заботиться о ней, что ей не нужно одобрение других. Он любил и надеялся, что этого будет достаточно, надеялся, что чувство Брианы настолько же сильно, и они смогут пережить предстоящие месяцы.

Бриана горячо льнула к нему. Он был самым надежным в жизни, и она во всем полагалась на него: в еде и крове, в защите и общении, в любви и радости. Без Шункаха она снова станет одинокой, ей некого будет любить, и никто не будет любить ее.

Некоторое время Бриана оставалась пассивной в его объятиях. Но когда руки Шункаха начали замысловатую игру с ее телом, нежно поглаживая внутреннюю сторону бедер, ласково массируя груди, она начала отвечать ему, упиваясь силой и мощью мускулов, гладкостью кожи и тем, как он стонет от удовольствия, когда она смело прикасается к органу, который делает его мужчиной.

Она приподняла бедра, чтобы встретить его, и задрожала от истинного наслаждения, когда слилась их плоть. Тела содрогнулись в давно известном и всякий раз новом, желанном, долгожданном исступлении, когда двое превращаются в одно целое — и духом, и сердцем…

* * *

Чувство потери овладело Брианой, когда они покинули каньон двумя днями позже. Она была счастлива там, действительно счастлива. Бриана задержала взгляд на Шункаха. Теперь она была его женщиной; его женщиной в полном смысле этого слова. Шункаха показал ей, что есть любовь и что есть страсть. Бриана никогда и не подозревала о существовании такого чуда. Почему тетя считала, что мужское прикосновение надо терпеть, стискивая зубы, а по возможности — избегать? Определенно, нет на свете более великого удовольствия, чем любовь, экстаз и успокоение, которые Бриана находила в объятиях своего индейца. Но может быть, то, что они с Шункаха Люта делали, было единственным в своем роде? Наверное, не каждый мужчина и не каждая женщина обретали то, что обрели они с Шункаха.

Следующие несколько дней были трудными и долгими. Они много времени проводили в седле, по ночам спали под открытым небом, В воздухе пахло зимой; дни были прохладными, а ночи холодными. Запасы пищи почти закончились, остались только вяленое мясо и кофе.

— Завтра я пойду на охоту, — сказал Шуцкаха как-то ночью, крепче прижимая к себе Бриану. — Я уже устал от сухого мяса.

Бриана сонно кивнула. Она слышала, как ветер завывал в желтой траве, но, свернувшись калачиком в объятиях Шункаха, чувствовала только тепло и умиротворение.

Шункаха Люта посмотрел на Бриану, на свою женщину-ребенка. Она была необыкновенным и тонким созданием, настоящей женщиной в его объятиях, хотя все еще доверчивой и непосредственной во всем остальном.

Он хотел всего лишь любить ее, защищать от зла, делать так, чтобы она видела в жизни только хорошее. И все-таки Шункаха понимал, что это невозможно. Не может быть любви без ненависти, добра без зла, радости без печали.

Он обернул золотистый локон вокруг руки.

Он вез Бриану к своему народу и опасался, что ее не примут. Она была белой, значит, врагом. Многие будут ненавидеть его жену только лишь из-за цвета кожи. Его народ был вовлечен в долгую и кровавую битву, которую, в конечном счете, должен проиграть. Может быть, Шункаха Люта совершает серьезную ошибку, оставляя Бриану Бьюдайн с собой. И все же — разве можно отпустить ее?

— Ишна Ви, — прошептал Шункаха, слегка касаясь губами щеки.

Бриана что-то сонно мурлыкнула и устроилась поудобнее, положив голову ему на плечо. Она чувствовала губы Шункаха, ласкающие ее щеку, чувствовала его руку, прикасающуюся к груди и нежно скользящую вниз по животу, по внутренней стороне бедер. Она стонала от наслаждения, когда его руки любовно возбуждали ее тело, дрожала от восторга, ощутив его частью себя, он любил ее так нежно и ласково, что все походило больше на сон, чем на реальность…

* * *

Бриана весело напевала, моя посуду после завтрака. Шункаха ушел на охоту, оставив ее собирать лагерь и паковать вещи. Она могла уже довольно умело по вечерам устроить приличный ночлег, а также искусно складывать их пожитки по утрам. Она научилась готовить на открытом огне, сворачивать одеяла в аккуратные, плотные валики, снимать шкуру с добычи, которую приносил Шункаха. Она гордилась своим недавно приобретенным опытом, довольная, что способна помогать мужу. Она не хотела обременять Шункаха, не хотела, чтобы он жалел о том, что выбрал ее своей женщиной.

Бриана окинула взглядом бескрайние прерии, окружавшие ее, думая, когда же вернется Шункаха. А потом вдруг почувствовала, как страх овладевает ее сердцем. Перед ней расстилалась необъятная огромная степь. Бриана ощутила себя маленькой, беспомощной и одинокой. Она слышала истории о женщинах, доведенных до безумия тишиной и многими милями холмистых лугов, у которых, казалось, не было ни начала, ни конца.

Она потягивала тепловатый кофе маленькими глотками, когда показались всадники. Какое-то время ничего не было видно, кроме пустынной степи, но в следующую секунду из-за низких зарослей появились десять всадников.

Бриана внимательно смотрела, пока они подъезжали ближе. Это оказались полицейские. На куртках были приколоты серебряные значки. Мрачное предчувствие овладело Брианой, когда они, натянув поводья, аккуратно обступили ее со всех сторон.

Адам Трент внимательно осмотрел лагерь холодными серыми глазами, заметил лошадей, пасущихся неподалеку, свернутую постель у остатков костра. Он кивнул, пристально смотря на Бриану.

— Доброе утро, мисс, — сказал он, поднимая руку к полям шляпы.

Бриана кивнула в ответ, судорожно сжав пальцами чашку с кофе, сердце бешено колотилось. Она должна увести этих людей отсюда, пока не вернулся Шункаха Люта. Но как?

Адам Трент вынул из кармана куртки лист бумаги, внимательно изучал его некоторое время, потом сложил и засунул на место. Девушка, стоявшая перед ним, полностью соответствовала описанию.

— Где он, мисс Бьюдайн? — спросил Трент. — Индеец, который похитил вас.

— Он ушел рано утром на охоту, — ответила Бриана, с трудом изобразив улыбку. — Мы можем уехать сейчас, пока он не вернулся? — Ей не хотелось бросать Шункаха, но так будет лучше, чем позволить этим людям схватить его.

— Вы не должны беспокоиться, — уверил Трент. — Теперь все будет хорошо.

Он взглянул на своих людей, спокойно сидящих на лошадях и ожидавших его команды, Только двое являлись полноправными помощниками шерифа, остальные — добровольцы. Но все они были хорошими людьми.

— Мои люди и я собираемся устроить засаду в тех зарослях, — сказал Трент. — Мы поймаем его, как только он появится. — Полицейский улыбнулся Бриане. — Не волнуйтесь, мисс, мы защитим вас.

— Спасибо вам, — сказала Бриана, надеясь, что ее слова прозвучали благодарно. Ее первая уловка провалилась. Теперь все, что она могла сделать, — как-то предупредить Шункаха о незваных гостях.

Чтобы чем-то заняться, она начала собирать вещи. Ее глаза постоянно обращались на запад, высматривая малейшие признаки возвращения Шункаха.

Прошел час. Бриана упаковала все, и ей нечем было заняться. Она присела на седло, нервно постукивая ногой по земле, и тут увидела Шункаха, подъезжающего к лагерю. На холке его жеребца лежала оленья туша. Сколь бы сильно Бриана ни была напугана, она не могла не заметить, как прекрасно Шункаха смотрелся верхом на большом черном коне, как легко и грациозно он ехал.

Бриана собиралась крикнуть ему, чтобы он бежал, но не успела: из зарослей выскочили люди Трента.

На мгновение время для нее остановилось. Шункаха с удивлением смотрел на нее, его взгляд был полон обвинения, и Бриана поняла: Шункаха решил, что она предала его. Внезапно он скинул тушу оленя на землю, круто развернул коня и ударил его по бокам. Полицейские, выстроившись в цепочку, преследовали его. Их ружья изрыгали огонь и свинец.

Бриана закричала, когда черный жеребец упал, перекинув Шункаха Люта через голову. Индеец ловко скатился к его ногам, но тут же был окружен десятком вооруженных людей. Ей оставалось только беспомощно наблюдать, как трое из них спрыгнули на землю и быстро надели на Шункаха наручники, завернув руки за спину. Бриана увидела, как один человек ударил Шункаха по лицу, когда тот попытался сопротивляться, и струйка крови медленно потекла изо рта индейца.

Кто-то поймал черного коня за поводья, когда тот вскочил на ноги. Из правого плеча лошади, куда попала пуля, сочилась кровь.

Двое полицейских взгромоздили отбивавшегося Шункаха на спину его жеребца. Индеец лягнул ногами, попал одному из них в грудь и опрокинул, но тут подскочили еще трое, и вскоре ноги Шункаха были связаны под брюхом коня.

— Мисс?

Бриана повернулась и увидела, что Трент стоит рядом с ней:

— Мы готовы ехать.

— Ехать?

— Мы отвезем вас и индейца в Бисмарк. Там вы сможете связаться с дядей и устроить свой отъезд домой.

— А что будет с индейцем? — она должна была знать. Адам Трент пожал плечами.

— Я полагаю, он получит то, что ему причитается. Не беспокойтесь об этом. — Полицейский утешительно улыбнулся, предположив, что Бриана боится, как бы индеец снова не убежал и не вернулся за ней. — Не думаю, что его снова направят в строительную бригаду.

Бриана кивнула. Шункаха умрет за решеткой, подумала она уныло. Они провели вместе немного времени, но Бриана знала: ему была ненавистна мысль о плене.

Адам Трент оседлал лошадь Брианы, помог ей взобраться на чалого, и отряд отправился к месту назначения.

* * *

Следующие несколько дней прошли для Брианы, словно во сне. Они ехали от восхода солнца до сумерек по бескрайней, пустынной земле. Долгие часы, проведенные в седле, оказались для Брианы очень тяжелыми. Спина и ноги постоянно болели. Плечи устали, поясница одеревенела. Шункаха Люта ехал с высоко поднятой головой, расправив плечи, глядя вдаль темными глазами. Хотя его руки были связаны за спиной, он ехал легко, длинные ноги крепко обхватывали бока черного жеребца, тело покачивалось в ритм с движением лошади. Как всегда, Бриана не смогла не залюбоваться его красотой, статью и внутренней силой, которая проявлялась в невозмутимости внешнего вида Шункаха.

Полицейские, неразговорчивые люди с суровыми глазами, устало двигались вперед. Они относились к Бриане крайне учтиво и уважительно, каждый раз беспокоились, достаточно ли у нее пищи, оставляли одну, когда это было необходимо, отводили самый ровный участок земли для постели ночью. Адам Трент особенно заботился — о том, чтобы ей было удобно. Замечая, что Бриана устала или хочет нить, останавливал всех и давал ей возможность отдохнуть или утолить жажду.

Но Трент и его люди не были так внимательны к Шункаха Люта. Он — индеец, значит, враг, значит, ему нельзя доверять. Чтобы Шункаха не сбежал, его всегда для большей уверенности охраняли двое мужчин. Они освобождали Шункаха руки только для того, чтобы он мог поесть, но и в это время позади индейца всегда стоял человек, нацелив ружье прямо ему в затылок. В остальных случаях руки индейца были крепко связаны за спиной.

Бриана страстно желала провести хоть несколько минут наедине с Шункаха, но это было невозможно. Она каждый день внимательно всматривалась в его лицо, стараясь определить, о чем он думал и что чувствовал. Но выражение лица индейца всегда оставалось бесстрастным, глаза невыразительными. Он никогда не говорил, редко смотрел в ее сторону, и Бриана поняла, что он замкнулся, не допуская в себя весь остальной мир — и ее тоже. Было больно понимать, что индеец считает ее предательницей. Казалось, Шункаха потерялся в собственном мире, но Бриана знала: он осознает все, что происходит вокруг. Она чувствовала, как вспыхивала его ненависть, когда Трент заговаривал с ней, ощущала каждой своей клеточкой ярость, захлестывавшую Шункаха, когда Трент помогал ей сесть на лошадь, предлагал воду или садился рядом у костра.

По прибытии в Бисмарк троим полицейским было приказано сопровождать Шункаха Люта в тюрьму. Он не пошел по-хорошему. Бриане казалось, что ее сердце разорвется от крика: «Милый! Подчинись! Иди спокойно!» — но губы были вынуждены безмолвствовать. Индеец пинался, ударил одного в пах, а другого прямо в лицо. Однако его действия успеха не возымели. Трое других полицейских поспешили на помощь своим товарищам. Бриана еле сдержала слезы, когда они начали избивать индейца и продолжали это делать до тех пор, пока он не прекратил сопротивляться.

— Извините, что вам пришлось это наблюдать, мисс Бьюдайн, — сказал Адам Трент. — Вы хотите сначала устроиться в гостиницу или послать телеграмму дяде?

— В гостиницу, пожалуйста, — сказала Бриана, посмотрев на свое грязное платье. — Я бы хотела освежиться.

Трент кивнул. Он признавался себе, что увлекся Брианой Бьюдайн. Она ни разу не жаловалась во время путешествия, казалась хорошо воспитанной молодой женщиной, скромной, с приятными манерами, не очень болтливой. Она не упоминала о суровом испытании, выпавшем на ее долю, хотя этого ждали. Ему было интересно, успел ли дикарь изнасиловать ее. Но как набраться мужества и спросить? Как можно вежливо узнать у женщины, была ли она изнасилована? В любом случае его отношение к ней не изменится.

Трент предложил Бриане свою руку.

— Могу я проводить вас в гостиницу, мисс Бьюдайн?

— Да, спасибо.

— Представляю, как вам не терпится вернуться к дяде.

— Да, конечно, — солгала Бриана.

— Если он не сможет приехать за вами, я буду рад проводить вас до дома в целости и сохранности.

Бриана взглянула на Трента и неожиданно поняла: то была более чем просто вежливость. Возможно ли, чтобы он увлекся ею? Но ведь это абсурдно. Они знали друг друга всего несколько дней.

— Ваша работа… — начала Бриана.

— У меня есть небольшой отпуск, — перебил Трент. — Не могу придумать ничего лучшего, чем провести его, сопровождая хорошенькую девушку домой.

— Да, м-м… я… дело в том, мне сначала придется связаться с дядей.

— Конечно.

Они были уже на пороге гостиницы. Трент придержал дверь, пока Бриана вошла в холл, а затем последовал за ней. Бриана никогда раньше не была в гостинице и не знала, как следует заказать комнату. Но Адам Трент позаботился об этом вместо нее, поговорил с клерком и записал ее имя в журнале.

— Номер шесть, — сказал Трент, протягивая ключ. — Я попрошу клерка послать горячей воды, чтобы вы могли помыться.

— Спасибо. Вы были очень добры.

— Не за что. Один из моих людей принесет ваши вещи в гостиницу, после того, как мы поставим лошадей в конюшню. Вы… хм, у вас?..

— Да?

— Комната, — сказал Трент, — если не можете заплатить за нее, я позабочусь об этом.

— Спасибо, но у меня есть деньги.

— Как насчет обеда?

— Что как?

— Вы не против пообедать со мной, скажем, около семи?

— Хорошо.

Широко улыбнувшись, Адам Трент прикоснулся кончиками пальцев к полям шляпы.

— Тогда я зайду за вами в семь.

Бриана кивнула, думая, что следовало отказать. Она не хотела увлекаться Адамом Трентом, хотя он казался порядочным молодым человеком. А может быть, он что-нибудь заподозрит, если она не пойдет на встречу с ним?

Переступив порог своей комнаты, Бриана тут же забыла о полицейском. Комната была большая и светлая; кровать казалась огромной по сравнению с той узкой койкой в доме дяди. Она была застлана темно-голубым одеялом. На окне висели белые кружевные шторы, на полу лежал узорчатый ковер. На одной из стен красовалось овальное зеркало, дубовый туалетный столик стоял напротив кровати, мягкое кресло-качалка находилось в углу.

В следующую секунду в дверь постучал посыльный и принес горячую воду для мытья.

Бриана принимала ванну долго и неторопливо. Позже, когда один из помощников шерифа принес ее седельные сумки, она уже переоделась в голубое платье, выстирала коричневое, потом села на край постели ждать Адама Трента. Но мысли ее были заняты Шункаха Люта. Как-нибудь она должна вызволить его из тюрьмы…

* * *

Шункаха Люта стоял посередине тесной камеры и смотрел своими темными, дерзкими глазами, как начальник полицейского участка закрывал дверь. Оставшись в одиночестве, индеец огляделся вокруг, и на мгновение его охватила паника. Железные решетки окружали его с трех сторон, с четвертой — стена из серого кирпича. Деревянный потолок был низким и плоским. Довольно высоко от пола находилось крошечное оконце, заделанное решеткой. Из мебели была только узкая железная кровать, под ней стояла жестяная кружка для помоев. Воздух в камере был затхлый, сильно пахло потом и мочой.

Шункаха Люта начал расхаживать по камере. Полицейские заменили наручники ножными кандалами, знакомый лязгающий звук действовал на нервы, и все же Шункаха не мог прекратить бесцельного хождения туда-сюда. Где Бриана?

Он провел больше часа, меряя шагами камеру. Гнев жег ему душу. Они не отправят его в строительную бригаду снова, мрачно размышлял Шункаха, даже если ему повезет избежать виселицы. Он убил васику, и за это его, по всей вероятности, повесят. И он подумал, что лучше смерть, чем провести остаток жизни за решеткой, в кандалах, терзающих его гордость. Он не представлял себе дальнейшую жизнь без свободы. И без Брианы.

Шункаха подтянул койку под окно и встал на железную спинку, чтобы посмотреть, что делается на улице. Сердце застыло в груди, когда он увидел Бриану, идущую по дороге с Адамом Трентом. Полицейский улыбался, ведя ее под руку. А она улыбалась ему в ответ.

Он пристально смотрел на них, пока они не скрылись за углом. Спустившись на пол, индеец сел на корточки, прижавшись спиной к стене, и стиснул зубы так крепко, что свело челюсть. Бриана и полицейский. Разве это возможно? Ревность пронзила его, словно нож, причиняя самую сильную боль, которую приходилось когда-либо испытывать.

* * *

Бриана не возражала, когда Адам Трент взял ее под руку, чтобы перейти дорогу, направляясь к ресторану. По правде говоря, она едва ли отдавала себе отчет в том, что идет рядом с ним. Все ее мысли полнились беспокойством о Шункаха Люта. Бриана мельком посмотрела в сторону тюрьмы, ею владело желание пойти и убедиться, что с ним все в порядке.

Ресторан был небольшим, но довольно уютным. Скатерти в красно-белую клетку лежали на столах, на окнах висели такие же занавески. Бриана сидела, опустив руки на колени, пока Трент заказывал обед. Она заставляла себя внимательно слушать его рассказ о своей жизни, о работе в полиции на протяжении, вот уже десяти лет, о своей семье сестре и трех старших братьях, которые тоже выступают на стороне закона: двое — конные полицейские в Техасе, а третий — шериф в Абилене. Сестра была замужем за адвокатом.

— Вот какая у вас замечательная семья, — пробормотала Бриана и подумала: а что бы сказал Трент, если б узнал о ее желании освободить Шункаха Люта этой же ночью…

Обед прошел в приятной обстановке, хотя Бриана едва прикоснулась к еде. Мысли о том, что она собиралась сделать ночью, напрочь отбили аппетит.

Трент немного удивился, узнав, что Бриана еще не отправила телеграмму дяде.

— Я сделаю это сразу же поутру, — сказала Бриана. — Я хотела сделать это сегодня днем, но я… я уснула.

Трент кивнул.

— Я понимаю. Мне кажется, последние два месяца были не совсем приятными для вас.

— Да, — сказала Бриана, зная, что именно такого ответа он от нее ждет. — Я предпочитаю не говорить об этом.

Адам Трент сочувственно улыбнулся.

— Конечно. Не хотите ли что-нибудь на десерт? Джилли печет превосходный яблочный пирог.

— Нет, спасибо.

Позже они прогуливались по главной улице, останавливаясь время от времени то у одной витрины, то у другой. Бриана делала вид, что рассматривает выставленные товары, но все ее мысли были сосредоточены вокруг Шункаха Люта. Возможность снова увидеть любимого поддерживала ее мужество, когда она планировала, как вызволить его из тюрьмы. Сможет ли она сделать это? Хватит ли у нее смелости? Бриана твердо знала, что рискнет всем, чтобы освободить его.

Она пожелала Адаму Тренту спокойной ночи в холле гостиницы и поспешила к себе в комнату. Там Бриана обыскала все сумки и нашла пистолет Шункаха Люта. Она проверила его, убедилась, что он заряжен, и положила на туалетный столик рядом с кроватью. Затем собрала вещи и поставила сумку у дверей. И только после этого Бриана присела на краешек кровати и стала ждать.

Ее план был прост. Она дождется часа ночи, придет в тюрьму и потребует, чтобы Шункаха Люта освободили. Бриана надеялась: кто бы ни дежурил сегодня, он сделает так, как она хочет. Надеялась, что угроза быть застреленным сделает податливым любого, ибо не была уверена, что сможет застрелить человека, даже ради Шункаха.

Время тянулось очень медленно. Было слышно, как городские часы пробили десять. Потом одиннадцать. Потом двенадцать. И, наконец, час. Время идти.

* * *

Шункаха Люта ходил по камере, ноги его устали, избитое тело болело. Целый день и весь вечер он расхаживал по холодному каменному полу, гнев не давал ему расслабиться даже на секунду, ревность с новой силой жгла его, когда он вспоминал Бриану, идущую с белым человеком под руку и с улыбкой.

Он пристально всматривался в темноту, зябкую и мрачную, как его будущее, сердце ныло от предательства Брианы. Как быстро она нашла себе другого, кто позаботился бы о ней!

— Ишна Ви, — пробормотал он ее имя, проклиная себя за слабость, за то, что хочет ее даже сейчас, когда она бросила его ради другого.

— Хечето алое, — горько сказал он. — Все кончено.

* * *

Бриана шла по тихим улицам, стараясь оставаться в тени, пистолет был спрятан в складках ее юбки. Все магазины и рестораны уже закрылись и потушили свет в витринах и окнах, за исключением салуна на самой окраине города. Наконец, она подошла к тюрьме, ее сердце дико колотилось в груди. Бриана внимательно посмотрела по сторонам, убедилась, что на улице она была одна, открыла дверь и вошла внутрь.

На столе тускло горела лампа. Помощник шерифа спал, сидя на стуле, положив ноги в ботинках на изрезанную крышку стола, подбородок покоился на груди.

Бриана остановилась, думая, стоит ей будить его или нет, но помощник шерифа проснулся сам. Увидев Бриану, он вскочил на ноги.

— Я могу вам помочь, мисс? — спросил он вежливо.

— Да, — сказала Бриана и подняла пистолет, целясь ему в грудь. — Вы можете открыть камеру и выпустить индейца.

— Выпустить индейца? — повторил Хэп Вилсон, мигая, — Я не могу отпустить его.

— Вам лучше сделать это, — угрожающе сказала Бриана. Она взвела курок, заботясь о том, чтобы руки не начали дрожать.

Лицо помощника шерифа побелело. Пистолет казался огромным в маленькой руке девушки. Понимает ли она, что малейшее нажатие на спусковой крючок — и пистолет выстрелит?

— Полегче, мисс, — предостерег он, взяв связку ключей со стола. — Я выпущу его.

Шункаха Люта остановился на полушаге, когда дверь в коридоре распахнулась и появился полицейский. Индеец замер, спрашивая себя, что привело белого человека к нему в такой час, а потом усмехнулся, увидев Бриану; вошедшую следом и крепко сжимающую пистолет в руке.

— Открывайте, — хрипло скомандовала Бриана.

Хэп Вилсон с трудом сглотнул, вставляя ключ в замок. Как он объяснит это шерифу? Он станет посмешищем для всего города, когда люди узнают, как маленькая девчонка увела заключенного прямо из-под его носа.

Шункаха вышел из камеры, как только открылась дверь. Взяв пистолет у Брианы, он ударил помощника шерифа по затылку, чтобы тот потерял сознание, втащил его внутрь и закрыл дверь. Он испробовал несколько ключей, прежде чем нашел подходящий к кандалам. Освободившись от железа, ограничивающего движения ног, он почувствовал, что может, бегать хоть наперегонки с ветром.

— Пойдем, — сказал он настойчиво.

Бриана последовала за Шункаха из тюрьмы, вся дрожа от волнения. Она сделала это!

Она шла следом за Шункаха вокруг здания тюрьмы, по задней аллее, располагавшейся параллельно главной улице, к конюшне. Их лошади стояли в загоне. Шункаха Люта проскользнул под проволокой и, спокойно двигаясь между лошадьми, подошел к своему черному жеребцу. Быстро смастерил уздечку из куска веревки, висевшей на ограде стойла, и вывел коня из загона. В бочонке с ненужными вещами он нашел узду и для чалого, а затем подсадил Бриану на голую спину животного.

— Где наши пожитки?

— За гостиницей. Я оставила их там, прежде чем пойти за тобой.

Шункаха кивнул. Легко вскочив на коня, он поехал к гостинице, Бриана направилась следом. В указанном ею месте он наклонился через шею лошади, взял седельные сумки и подвесил на холку мерина. Потом, улыбнувшись Бриане, поскакал прочь из города.

Они ехали всю ночь. Бриана была слишком возбуждена своим успехом, тем, что смогла освободить Шункаха, чтобы устать, слишком взволнована тем, что она снова вместе с ее индейцем, чтобы думать о чем-либо еще.

Они все еще ехали, когда небо начало сереть. Шункаха сказал, что они держат путь на юго-запад к Па Сапа. Черные Холмы. Бриана вздрогнула. То была страна Сиуксов, а они были злы. В 1874 году генерал Джордж Амстронг Кастер осквернил священную землю, обнаружив золото у Французского Ручья, и возбудил золотую лихорадку с новой силой. Федеральное правительство попыталось остановить старателей, пока не будет достигнуто соглашение с индейцами относительно территории, но Сиуксы отказались уступить свою священную землю, и правительство оставило попытки удержать переселенцев. А теперь шла война.

Далеко за полдень Шункаха Люта остановил свою уставшую лошадь. Бриана натянула поводья, и чалый конь встал рядом с черным. Все ее тело ныло от более чем двенадцатичасового путешествия верхом. Она слабо улыбнулась, когда Шункаха спрыгнул на землю и снял ее с лошади.

— Мы немного отдохнем, — сказал он.

Бриана кивнула. Ресницы стали как свинцовые, ноги тряслись, а плечи и спина страшно болели.

Шункаха расстелил на земле одеяло, и Бриана опустилась на него, радуясь тому, что сидит на чем-то неподвижном. Шункаха сел рядом, растирая сильными руками ее спину, плечи и затылок. Пальцы массировали и мышцы, и косточки, прогоняя боль. Бриана закрыла глаза, отдаваясь удовольствию… ее голова склонилась вперед, и она медленно погрузилась в сон.

С огромной нежностью Шункаха взял ее на руки, крепко прижав к себе. Она не предала его. Он почувствовал себя сильно виноватым за то, что не доверял ей. Никогда больше он не усомнится в ее любви и верности.

— Прости меня, малышка, — прошептал Шункаха Люта, опуская ее на землю и накрывая одеялом. — Я всегда буду верить тебе.

* * *

Они проснулись ночью. Бриана улыбнулась Шункаха. Любовь светилась в глазах, пульс бился частой дробью, когда их губы сомкнулись в долгом поцелуе, постепенно углубляющемся, пока они оба чуть не задохнулись. И не нужно было слов, когда Шункаха начал раздевать ее. Его руки желали ее, отбрасывая одежду, лаская шелковистую кожу.

— Я скучала по тебе, — прошептала Бриана, когда Шункаха осыпал поцелуями ее лицо и шею. — Я так боялась.

— Не бойся, Ишна Ви, — сказал он, глядя ей в глаза. — Я никогда не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Бриана кивнула. Глаза загорелись страстью, когда Шункаха прижал ее крепче. Как прекрасно вновь оказаться в объятиях любимого, чувствовать, как его руки ласкают все тайные уголки ее тела, слышать его голос, шепчущий на нежном языке Лакота слова любви. Ее собственные руки беспрерывно ласкали его напряженные мускулы и гладкую плоть. Она наслаждалась безостановочными прикосновениями к его коже.

Близость Брианы разжигала желание Шункаха все сильней. Он думал, что уже навсегда потерял ее, но теперь она была здесь, в его руках. Он глубоко вдохнул, наслаждаясь ароматом ее кожи и волос, запахом женщины. Его чувства были полны ею, и он глухо стонал, желание едва не причинило ему боль.

— Я не моту больше ждать, — хрипло сказал он и, приподнявшись, стал частью ее, обнимая руками так крепко, что она едва могла дышать.

Бриана задрожала от удовольствия, когда Шункаха овладел ею, руки неустанно ласкали широкую спину и плечи индейца, их желание обладать друг другом стремительно разрасталось, пока они не достигли скоротечного момента кульминации, а затем медленно спустились назад, на землю, к действительности.

Шункаха Люта крепче прижал к себе Бриану, перебирая длинными пальцами ее волосы и глядя в ночное небо. Когда-то вся земля принадлежала Народу. Они по собственному разумению и желанию кочевали средь широких равнин и прерий, жили так, как предписывал Вакан Танка. Когда-то буйволов было много, как звезд, мерцающих над головой. Теперь косматых животных осталось очень мало и с каждым годом становилось все меньше, потому что белые люди убивали их безжалостно.

Взгляд Шункаха упал на лицо женщины, мирно спящей на сгибе его руки. Что приготовило будущее для них двоих? Как она сживется с Лакота? Примут ли они ее как свою — или будут избегать, потому что ее кожа светла, словно сливки, а волосы золотые, будто солнце? Он положил руку на плоский живот Брианы. Пустили ли корни семена, которые он посадил в ее лоно? Какое будущее ждет их детей? Полукровкам часто приходится нелегко в жизни, они никогда по-настоящему не принадлежат ни к тем, ни к другим.

Бриана пошевелилась под его рукой, ресницы вздрогнули и поднялись. Она улыбнулась Шункаха, и любовь, искрившаяся в ее глазах, рассеяла все его сомнения. Вместе они преодолеют все препятствия, какие приготовила им судьба.

— Пора ехать, — сказал Шункаха.

Она не спорила. Пока Шункаха взнуздывал лошадей и сворачивал одеяла, Бриана умылась и приготовила завтрак.

Наскоро позавтракав вяленым мясом и кофе, они снова двинулись в путь. «Как жутко ехать ночью,» — подумала Бриана. Их окружали равнины темные и загадочные. Как раз незадолго до полуночи подул ветер, перешептываясь с начавшей жухнуть травой на буйволиных пастбищах, дразня поредевшие листья на деревьях.

Бриана вздрогнула и поплотнее закуталась в куртку. Она взглянула на любимого, убедилась, что он рядом. Шункаха Люта прямо держался в седле, его резко очерченный профиль напоминал изображение на монете, темные волосы развевались на легком ветру. Она вдруг подумала, что он был воином. Ее народ, воюющий с его народом, вероятно, будет считать, что она предала белых ради экзотической плотской любви дикаря. Эта мысль причинила ей на мгновение боль, но тут же была отброшена прочь. С тех пор, как умерли ее родители, Бриана знала только несчастья и жестокость, источаемые ее народом, тогда как этот человек не выказывал ничего, кроме подлинной любви и доброты.

Почувствовав ее взгляд, Шункаха обернулся.

— Что случилось?

Бриана покачала головой.

— Ничего.

— Тебя что-то беспокоит, — нахмурившись, сказал Шункаха.

— Да.

— Разве ты не можешь сказать мне?

— Это глупо, — ответила Бриана. — Глупо.

— Между нами не должно быть секретов, Ишна Ви.

— Я… мне просто показалось, что ты воин, и я подумала, можешь ли ты… Я имею в виду… — она замолчала, не захотев обидеть его.

— Ты подумала, готов ли я воевать с твоим народом не на жизнь, а на смерть.

— Это не имеет значения, — быстро сказала Бриана, — правда, не имеет.

Шункаха натянул поводья, и его черный конь встал. Рядом остановился чалый.

— Я сражался в прошлом с твоим народом, — сказал Шункаха Люта бесцветным голосом. — Я убивал солдат, которые пришли угнетать нас, и я убивал других, кто приходил на нашу землю искать золото.

Их глаза встретились.

— Впереди будет еще больше сражений, больше убийств.

Бриана закусила нижнюю губу и пристально посмотрела ему в лицо. Ответ был тот, которого она ожидала, и ей предстояло сделать выбор.

Шункаха смотрел на нее, ожидая.

Достаточно ли она сильна, чтобы отвернуться от своего народа и стать его женой? Сможет ли Бриана жить с ним, зная, что он убил много белых — и с радостью убьет еще, если представится такая возможность?

Шункаха Люта почувствовал жалость к ней. Бриана была такой молодой, такой невинной. Последние шесть лет жила без любви, но зато никогда не знала нужды, никогда не голодала, никогда не видела кровавого ужаса войны. Достаточно ли она сильна, чтобы жить так, как живут Лакота? Не слишком ли многого он от нее требует?

— Я отвезу тебя назад к дяде, если ты хочешь, — спокойно сказал он.

— Нет! Что угодно, только не это. Как она может вернуться к жизни в страданиях и несчастье, когда сейчас наслаждается его добротой?

— Ты уверена, Ишна Ви? Вскоре мы доберемся до вигвамов моего народа, и тогда не будет пути назад.

Бриана почувствовала, как заныло сердце. Не старается ли он отговорить ее? Может быть, Шункаха уже не хочет, чтобы она оставалась рядом?

Она склонила голову, чтобы Шункаха не увидел ее лицо и слезы, навернувшиеся на глаза.

— Ты больше не хочешь меня?

— Ишна Ви! — он спрыгнул с лошади и притянул её к себе.

— Я только хочу твоего счастья, малышка. Ты моя женщина, но я не буду держать тебя здесь против твоего желания и не пускать к твоему народу, если ты хочешь вернуться.

— Я хочу быть только с тобой.

Очень нежно Шункаха дотронулся сильными коричневыми пальцами до подбородка Брианы и поднял ее лицо. Мягко прижавшись к ее губам своими он прошептал:

— Ты моя жена, Ишна Ви. Отныне и навеки, я ни за что не расстанусь с тобой по собственной воле.

— Ты мой муж, — ответила Бриана, сердце ее переполнялось чувствами. — Отныне и навеки, я никогда не уйду от тебя по собственной воле.

Долгое время они стояли так, глядя друг другу в глаза, и с той ночи Бриана поняла, что она и Шункаха действительно навсегда стали мужем и женой.

— Глава 10 —

Они скакали на юго-запад в течение пяти дней, пересекая угол Плохой Земли — Мака Зича, как назвал ее Шункаха. Бриана с трепетом разглядывала фантастические скальные нагромождения и холмы, лишенные всякой жизни, и с облегчением вздохнула, когда эта земля осталась позади.

Несколькими днями позже они достигли Черных Холмов. Это была местность, разрезанная глубокими узкими ущельями, с высокими хребтами, валунами и скалами причудливой формы.

Бриана заметила, что Черные Холмы вовсе не были черными, а темно-зелеными, какими и должны быть густые леса, в которых растут желтая сосна, белая ель, красный кедр, белый вяз, осина, тополь, береза, трехгранный тополь и дуб. Покидая обширные равнины Северной Дакоты, Бриана испытывала благоговейный страх перед почти девственными лесами.

Они приближались к заросшей деревьями местности у подножия холмов Па Сапа, когда увидели всадников — двадцать молодых воинов, вооруженных и раскрашенных. Индейцы галопом помчались к Шункаха Люта и Бриане, издавая раскатистый воинственный клич, быстро окружили незваных гостей.

Воины пристально посмотрели на Шункаха Люта и узнали в нем одного из своих соплеменников, потом оглядели Бриану.

— Хоу, колопи, — сказал Шункаха, поднимая правую руку в традиционном мирном приветствии. — Здравствуйте, друзья.

— Хохахе, кола, — ответил один из воинов. — Добро пожаловать, друг. Ты на земле Лакота.

Шункаха кивнул.

— Я пришел найти убежище среди моих братьев.

Воин кивнул в ответ.

— Сейчас для нашего народа наступили плохие времена. Мы приветствуем еще одного воина. Даже сейчас Татонка Ийотаке и Ташунке-Витке готовятся к войне. — Индеец взглянул на Бриану, размышляя. — Эта белая женщина твоя пленница?

Шункаха Люта покачал головой.

— Она моя жена.

Воин снова кивнул, на его лице отразилось явное неодобрение.

— Хоппо, — сказал он, разворачивая лошадь. — Поехали.

Бриана с беспокойством въехала в деревню индейцев, расположенную на расчищенной площадке в середине участка, поросшего трехгранными тополями. Тут было много вигвамов, слишком много, чтобы пересчитать, и много индейцев. В горле пересохло, когда они оказались в центре внимания всех ее жителей. Мужчины, женщины и дети собрались вокруг них, их черные глаза горели презрением или злобой, когда они смотрели на золотистые волосы и светлую кожу Брианы.

— Ишна васику, — бормотали они, — белая женщина.

Толпа расступилась, когда воин хрупкого телосложения направился к ним.

Это был Ташунке-Витке, Неистовая Лошадь. И хотя Шункаха Люта никогда не встречал великого воина раньше, он сразу же узнал его, потому что Неистовая Лошадь был человеком особенным. У него был светлый цвет лица и рыжеватые волосы. В детстве его называли Кудрявым — странное имя для мальчика, живущего в мире прямоволосых людей. Его часто по ошибке принимали за пленного, когда он с семьей посещал фактории. Таинственный мир Лакота считал, что его своеобразная внешность предсказывала выдающееся будущее. Повязка из волчьей шкуры, отделанные бахромой узкие штаны, мокасины и красное одеяло, накинутое на плечи, составляли наряд Неистовой Лошади.

Шункаха Люта держался прямо и гордо, на лице не было никаких эмоций, глаза ничего не выражали, когда великий воин, считавшийся сердцем и душой народа Лакота, предстал перед ним.

— Зачем ты пришел сюда? — спросил Неистовая Лошадь. Голос звучал ровно, но с едва заметной властной ноткой.

— Я пришел искать убежище у Оглала.

— Ты один из нас?

— Да. Моего отца звали Ванбли Люта.

Неистовая Лошадь кивнул. Имя Красного Орла было хорошо известно среди народа Оглала.

— Добро пожаловать, брат, — сказал он. — Я — Ташунке-Витке.

Шункаха кивнул в ответ.

— Я — Шункаха Люта. А это моя жена, Ишна Ви.

Неистовая Лошадь улыбнулся Бриане, его темные глаза задержались на золотистых волосах и светлой коже.

— Действительно, ее хорошо назвали.

Шункаха кивнул. Перекинув одну ногу через седло, он соскользнул на землю и помог Бриане спуститься с чалого.

— Вам повезло, — сказал Ташунке-Витке. — Черная Лебедь развелась сегодня с мужем и еще не распорядилась своим вигвамом. Может быть, он вам пригодится.

— Ле мита пила, — ответил Шункаха, — Скажи Черной Лебеди, что я почту за честь взять ее вигвам, а в ответ предлагаю одну из моих лошадей.

Неистовая Лошадь кивнул головой.

— Я поговорю с ней.

Некоторое время спустя он вернулся в сопровождении женщины средних лет с седеющими черными волосами и рябым лицом.

Бриана стояла тихо, пока Шункаха Люта и индианка разговаривали. Потом женщина шагнула вперед, взяла поводья от уздечки чалого из рук Шункаха и пошла прочь.

— Моя лошадь… — запротестовала Бриана, провожая взглядом женщину.

— Я предложил ей выбирать, и она предпочла чалого, — объяснил Шункаха. — Я достану тебе другую лошадь.

Вигвам, или типи, к которому их направил Неистовая Лошадь, был большим и хорошо ухоженным. В центре на полу была ямка для костра, две постели у дальней стены, две старые ивовые подпорки с каждой стороны костра. Очаг был устроен так, чтобы избежать сырости и сохранить тягу. Шункаха объяснил, что теплый воздух, поднимаясь внутри жилища, способствует затягиванию холодного воздуха с улицы, который поступает под покрытие и поднимается за подкладкой, создавая достаточную тягу для огня и унося с собой дым. Внутренний слой шкур служит также для изоляции, сохраняя тепло зимой и прохладу летом. Самое важное — он мешает увидеть тени на внешней стороне, то есть обеспечивает безопасность и уединение. Ни один враг, слоняющийся вокруг лагеря, не увидит тень, чтобы прицелиться.

Все это было очень интересно, думала про себя Бриана. Но действительно ли она желает жить в вигваме, сделанном из шкур?

— Жилище твое, — сказал Шункаха, беря ее за руку, — Среди моего народа вигвам и все, что внутри, принадлежит женщине. Тебе придется научиться разбирать его, когда мы будем уезжать, и вновь собирать его, когда мы приедем в новый лагерь.

— Разве ты не будешь помогать мне?

— Только первые несколько раз. Помогать женщине по домашнему хозяйству — ниже достоинства воина.

Бриана кивнула. Ее дядя тоже никогда ничего не делал по дому. Возможно, белые и индейцы имеют больше общего, чем она предполагала.

Шункаха остановился и легко поцеловал Бриану в щеку.

— Если я не удовлетворю тебя как муж, тебе следует лишь выбросить мои вещи наружу из вигвама, и все будут знать, что мы больше не муж и жена.

— Мгновенный развод, — пробормотала шокированная Бриана.

Среди ее народа практически не было разводов. Если пара сочеталась браком, это было на всю жизнь. Какие бы деньги ни зарабатывала женщина, какое бы хозяйство она ни имела, все автоматически переходило ее мужу. И дети, тоже. Существовало даже выражение, которое в нескольких словах резюмировало эту ситуацию: «Когда двое вступают в брак, муж и жена становятся одним целым, и это целое есть муж». Очевидно, среди Лакота было не так.

Шункаха смотрел на Бриану суровым взглядом.

— Ты уже обдумывала это, Ишна Ви?

— Конечно, нет. Но что, если муж захочет развестись с женой?

— Если муж не доволен женой, он находит трухлявую палку и в танце бросает ее в того мужчину, который может взять заботу о женщине на себя — защищать ее от врагов, снабжать мясом — временно, если они не захотят пожениться. Между этими двумя нет постоянных обязательств, если только они сами не желают этого.

Бриана кивнула, а потом показала на обивку, испещренную изображениями лошадей и буйволов.

— Кто сделал это?

— Бывший муж Черной Лебеди. Это летопись его побед в сражениях. Видишь лошадь с отпечатком руки на крестце? Это значит, что он убил человека в рукопашной схватке.

— Почему она развелась с ним?

— Он пристрастился к виски. Это сделало его скупым и ленивым. Она вернулась в вигвам своего отца.

— Ты что-то говорил о переезде, — сказала Бриана, оглядываясь и рассматривая свой новый дом. — Куда мы собираемся?

— Мой народ кочует несколько раз в год, — сказал Шункаха. — Когда придет зима, мы, возможно, поедем к лесистому каньону в Черных Холмах. А когда наступит весна, мы последуем за буйволами.

Бриана попробовала сопротивляться унынию. Она-то надеялась обрести постоянный дом, где можно пустить корни, который можно назвать своим. И повеселела, когда вспомнила, как Шункаха сказал, что они останутся с Лакота только на зиму.

— Ну, — сказала она, — вот мы здесь. И что теперь?

— Сегодня мы будем устраиваться. А завтра я должен начать охотиться, чтобы у нас была пища зимой. А ты должна начать изучать язык Лакота и обычаи моего народа.

— Я им не понравилась, — печально заметила Бриана. — Я видела, как они смотрели на меня глазами, полными ненависти и недоверия.

— Они научатся любить тебя так, как я, — уверил ее Шункаха.

— Надеюсь на это.

Следующие несколько дней пролетели быстро. Бриана не покидала своего вигвама, за исключением тех случаев, когда ей нужно было облегчиться, набрать дров или принести воды, И каждый раз, когда она выходила наружу, индейцы провожали ее недоверчивыми и любопытными взглядами. Шункаха уезжал на охоту рано утром, а когда возвращался, обычно поздно вечером, то учил Бриану лакотской кухне. Большинство блюд были жареными или вареными, Некоторые запекались в земле, в углублении. До прихода белых пищу варили в желудке буйвола, но сейчас у большинства женщин Лакота были большие чугунные котелки. Бриана также научилась вялить мясо оленей и буйволов. Вяленое мясо было главным продуктом у индейцев; легкое в приготовлении, оно долго хранилось. Иногда его размачивали или разваривали, но обычно ели прямо с сушильных каркасов. Пеммикан был другим главным продуктом. Его готовили из толченого жареного вяленого мяса, которое смешивали с высушенными плодами артишока и нутряным салом. Это было довольно вкусно. Бриана слышала, как одна из женщин рассказывала, что даже солдаты предпочитали индейский пеммикан галетам и походному рациону. Многие женщины торговали пеммиканом, чтобы приобрести собственные котелки.

Жить в вигваме Лакота оказалось не столь уж плохо, сколь боялась Бриана. Он был удобным и теплым. Запас дров хранился на улице у двери, вместе с горшками, котелками и мехом с водой. Ива и осина давали хороший огонь с приятным запахом. Типи был не только домом, но и храмом. Пол представлял землю, стены — небо, а жерди были связью между землей и миром духов, связью между человеком и Вакан Танка. За очагом был небольшой участок голой земли, который являлся семейным алтарем. Он представлял Мать Землю. Индейские женщины часто сжигали ароматические травы, кедр или шалфей в качестве ладана для духов.

Понемногу Шункаха объяснял Бриане и этикет поведения в типи. Если дверь оставалась открытой, друзья могли свободно входить без приглашения. Если же дверь была закрыта, они звали или царапали обивку двери, пока их не приглашали внутрь. Две скрещенные палочки над дверью означали, что владельца не было или он хотел остаться один. Мужчины обычно сидели в северной части вигвама, а женщины в южной. Входя в вигвам, мужчина направлялся направо, на предназначенное ему место, а женщина налево. Считалось вежливым проходить позади сидящего человека. Если приходилось идти между кем-нибудь и очагом, надлежало извиниться. На праздниках первыми всегда обслуживали мужчин. Гости должны были съедать все, что ставили перед ними. Отказать — значит оскорбить.

Бриана находила, что с последним советом трудно было согласиться. В пище Лакота было многое, что казалось ей отталкивающим и даже омерзительным: индейцы с удовольствием поедали сердца, языки, почки, печень… Но она покорно ела то, что ей предлагали, подавляя позывы рвоты. Было важно, чтобы ее приняли, чтобы Шункаха мог гордиться ею.

Племя Оглала было вежливо с ней. Они приглашали ее на свои пиршества и церемонии; женщины звали с собой, когда шли искать овощи или орехи. И все же Бриана чувствовала, что они считают ее чужой. Незваной гостьей. Врагом. Лишь из уважения к Шункаха Люта они приняли ее вообще.

Имя Шункаха Люта было хорошо известно среди народа Лакота. Он был бесстрашным воином, искусным охотником и мог безукоризненно и точно выслеживать диких зверей. Он никогда не возвращался с охоты с пустыми руками и щедро распоряжался принесенным в лагерь мясом, бескорыстно раздавая его тем, кто в нем нуждался.

Они пробыли в индейской деревне уже около трех недель, когда выпал первый снег. В ту ночь Шункаха заполнил пространство между верхним и внутренним покрытием вигвама травой для лучшей изоляции. В вигваме, обогреваемом небольшим костром, стало тепло и уютно.

После этого было много дней, слишком холодных, чтобы выходить наружу дольше, чем на несколько минут; дней, когда без передышки лил дождь или от рассвета до заката шел снег. В такие дни Бриана и Шункаха проводили время в объятиях друг друга. Бриана обнаружила, что все сильнее и сильнее любит этого доброго, нежного человека, который по законам Лакота был ее мужем. Он никогда не повышал голоса. Он терпеливо отвечал на все вопросы, никогда не насмехался над ней, и она никогда не чувствовала себя невежественной, если чего-то не понимала.

Больше всего Бриана интересовалась религией Лакота, потому что многое в ней оставалось секретом, было окутано вечной тайной. Лакота верили, что у богов нет начала и никогда не будет конца. Одни появились раньше других, кто-то был связан узами родства, как родители и их ребенок, но все же их боги не имели ни матери, ни отца, потому что все, кто рожден, должны умереть. Поскольку же боги созданы, а не рождены, они не могут умереть. Люди не в силах понять такие вещи досконально, объяснил Шункаха, ибо все подобные загадки являются частью Великой Тайны.

Вакан Танка — главная сила во вселенной. За Вакан Танка следуют Иниян, Скала; Мака, Земля; Скан, Небо; и Ван, Солнце. Мака, как полагают, является матерью всего живого. Скан — это источник власти и блюститель законов для всех богов и духов; Ви — защитник храбрости, удачи, великодушия и преданности; Иниян — покровитель домашнего хозяйства. Есть еще четыре подчиненных им бога, известных как Буйвол, Медведь, Четыре Ветра и Ураган.

Были также и злые боги. Ийа, вождь всех недобрых сил, олицетворялся циклоном. Иктоми, первый сын Скалы, известен как Обманщик. И был еще свергнутый бог, подобный Люциферу.

Когда позволяла погода, индейцы наносили друг другу визиты. Бриана не знала, что хуже: быть гостьей в вигваме, где она чувствовала свое присутствие нежелательным, или принимать гостей в своем собственном. Почти все Лакота не говорили по-английски, поэтому она не принимала участия в большинстве разговоров, хотя могла улавливать со временем все больше и больше слов. Она быстро выучила, что лишна васику означает белая женщина, ваштэй — приветствие, амба — до свидания. Молодые люди называли старших «отец» или, например, «бабушка»; к ровесникам обращались со словами «брат», «сестра», даже когда не существовало никакого фактического родства. И это больше всего сбивало ее с толку.

Бриана провела несколько дней, мастеря себе платье из оленьей шкуры, которую принес Шункаха. Он показал, как нужно обирать шерсть со шкуры, как дубить ее, чтобы она стала мягкой, эластичной, кремово-белой. Пока жена работала над платьем, Шункаха делал новый лук взамен потерянного.

Бриана чувствовала себя очень по-домашнему, сидя у огня с иголкой в руке, иногда поглядывая на Шункаха, который трудился над своим оружием. Уютный и теплый вигвам был наполнен запахом сладкого шалфея. Дождь стучал по покрытию вигвама, редкие капли шипели, попадая в огонь. На душе у нее было спокойно и светло, ее мужчина был рядом и каждый раз, когда их глаза встречались, Бриана читала в них обещание неумирающей любви.

Вот Шункаха отложил в сторону лук, но не произнес ни слова. Поднявшись на ноги, подошел к Бриане и забрал у нее шитье. Затем, опустившись рядом с ней, взял ее на руки и стал целовать очень нежно, его губы дарили поцелуи глазам, носу, шее, рукам, мягкой коже запястий, возвышениям ее грудей. Там, где прикасались его губы, на коже Брианы будто вспыхивали маленькие язычки пламени. Постепенно огонь страсти становился все сильнее и сильнее. Муж слегка поддерживал ее голову, грея ладонью затылок, его пальцы пытались запутаться в ее волосах. Наконец, их губы сомкнулись в неистовом поцелуе.

Она не сопротивлялась, когда руки Шункаха скользнули под юбку, лаская икры, изгибы бедер. Она смотрела ему в глаза, пока он раздевал ее, и ей нравилось, как они загораются глубоким внутренним светом, как он разглядывает ее любовно и обожающе. Бриана была готова, нетерпелива, когда он высвободился из своей одежды, обнажая сильное мускулистое тело, которое она так хорошо знала. А потом он слился с ней, войдя в теплую женскую часть ее, которая принадлежала ему, ему одному.

И теперь уже ничего не существовало во всем мире — только они двое, составлявшие сейчас одно целое. В их мире не было ненависти, не было различий между красными и белыми, только бесконечное чудо слившихся тел с одним сердцем, одной душой…

* * *

Дни тянулись медленно. Одна буря следовала за другой, и снежные сугробы становились все выше и выше. Бриане казалось, что она живет в холодном белом мире. Порой она спрашивала себя: станет ли небо когда-нибудь снова голубым? Бывали дни, когда ветер проносился по земле, завывая, словно причитавшая по покойнику женщина. Бывали ночи, когда гром разрывал небеса и сотрясал землю, когда мощные вспышки молний рассекали чернеющее небо и дождь обрушивался на типи с такой яростью, что Бриана пугалась: как бы оно не рухнуло им прямо на головы.

А потом каким-то сверхъестественным образом наступила весна, Месяц Нежной Травы. Снег исчез, небо стало голубым, подобно сапфиру, лютики и маки расцвели по склонам холмов вместе со шпорником, колокольчиками и диким оранжевым журавельником.

Лакота готовились к переезду на более высокие земли, и вся деревня была охвачена волнением и суматохой.

Теплым апрельским вечером прибыл гонец от племени Хункпапа. Позже Шункаха сообщил Бриане плохие новости. Красное Облако был вызван в Вашингтон еще прошлой осенью. Великий Белый Отец решил купить Па Сапа. Красное Облако был ошеломлен этим сообщением. Когда он отказался продать землю, то понял: быть войне. Понимали это и бледнолицые. Но пока войны не было, Лакота передвигались на запад, следуя за буйволами. Белые люди хлынули к Черным Холмам в поисках золота, когда индейцы уже откочевали оттуда. И на земле Пятнистого Орла сохранился мир.

Пте — буйвол — являлся основным имуществом индейцев. От пте получали свежее мясо для ежедневной пищи, сухое мясо и сало для пеммикана; его кожей накрывали типи, из нее шили одежду, мокасины, изготавливали щиты. Из недубленой кожи делали короба, веревки, другие хозяйственные принадлежности. Рога превращались в ложки и черпаки, кости и сухожилия — в иголки и нитки. Хвост пте мот быть использован для отгона мух или как щетка. Маленькое чудо — так почтительно индейцы называли буйвола; маленькое чудо, которое они защищали, когда белые вырезали животных в огромных количествах, забирая только кожу и оставляя тонны мяса гнить на солнце.

Для Брианы дни и ночи были неповторимы и не похожи на что-либо известное ей ранее. По мере того, как она все сильнее и сильнее любила Шункаха, ей все больше и больше нравились люди Лакота, она стала терпимее относиться к их традициям, лучше понимать их образ жизни. И они уже не видели в ней врага, чужеземку. Ее признали женщиной Шункаха Люта. Ее собственные поступки и природная доброта завоевали уважение племени Оглала. Она усердно трудилась, ее вигвам был чист и хорошо ухожен, муж — счастлив. С каждым днем умение Брианы говорить на языке Лакота возрастало, так же, как и ее способности готовить еду, дубить кожи и шить мокасины. Теперь, когда женщины шли собирать дрова или по воду, она была одной из них, смеялась их шуткам и говорила с ними на их языке. Когда Шункаха Люта уходил охотиться с другими мужчинами, она проводила время за шитьем новой рубашки для него или помогала старым женщинам собирать орехи и ягоды. Веселую и великодушную по натуре Бриану уважали женщины. Ею восхищались и мужчины.

Было много пиршеств, церемоний и танцев. Ночной Танец был самым популярным. Молодые женщины надевали свои лучшие наряды и украшения, чтобы привлечь молодых людей. Это был один из немногих танцев, когда мужчины и женщины танцевали вместе. Танцем Скальпов воины отмечали успехи в бою. Здесь мужчины танцевали в центре, а женщины тихонько в стороне. Мужчины раскрашивались в черный цвет, символизирующий победу.

Лакота были музыкальным народом. Барабаны считались самым важным инструментом. Некоторые были так велики, что вокруг них могли удобно разместиться четыре человека. Флейтам приписывалась огромная сила. Самые маленькие свистки, сделанные из костей позвоночника орла, использовались воинами для представления Солнечного Танца. Были еще длинные дудки, которые, если на них играть в соответствии с указаниями шамана, имели влияние на женщин. Огромная изогнутая флейта с выгравированным изображением лошади считалась мощным инструментом любви. Такие флейты были очень дорогими и вкупе с магическими любовными заклинаниями могли стоить мужчине целой лошади.

В то лето Лакота собрались для ежегодного Солнечного Танца. Бриана пыталась понять значение этой самой священной церемонии Лакота, но так и не смогла уловить полностью ее важный смысл. Для нее действия мужчин и женщин, предлагающих свою плоть и кровь Вакан Танка, казались просто варварскими. Какой же бог требует такой боли и таких жертвоприношений? Она с отвращением передернула плечами, когда увидела молодых людей, подвешенных к столбу для Солнечного Танца, в то время как остальные предлагали Великому Духу кусочки своей плоти.

Шункаха Люта старался объяснить ей это. Чаще всего мужчины участвуют в Солнечном Танце, чтобы выполнить клятву, которую каждый из них дал Вакан Танка. Иногда человек танцует, чтобы получить от сверхъестественных сил помощь для кого-нибудь из членов своей семьи или для себя. Церемония длится двенадцать дней. Первые четыре дня — это праздничное время, когда готовят место для обряда и встречаются давнишние друзья. Следующие четыре дня уходят на то, чтобы дать указания тем, кто будет участвовать в танце. Воинов, желающих принять участие в танце, изолируют в специальный вигвам вместе со знахарем. Последние четыре дня — Святые Дни. В середине лагеря выстроен большой круглый танцевальный вал. Священный Вигвам, где встречаются участники танца, располагается к востоку от вала. Воин, известный как Охотник, должен разыскать трехгранный тополь, который можно будет использовать в качестве освященного столба для Солнечного Танца. В день когда тополь будет найден, состоится танец Буйвола, чтобы умилостивить божества Буйвола и Урагана, покровителей домашнего хозяйства и любви. За танцем последует пиршество.

Во второй из Святых Дней выбранное дерево рубят женщины. Со ствола снимают кору до того места, где начинаются разветвления, а листья на вершине тополя остаются нетронутыми. Молодые люди поднимают столб, но не руками, а с помощью палок, ибо к священному дереву могут прикасаться только шаманы или те, кто участвовал в Солнечном Танце раньше. После того, как столб водружен в центре танцевального вала, его раскрашивают: западную часть — в красный цвет, северную — в голубой, восточную — в зеленый, а южную — в желтый. Несколько священных узелков размещают у разветвления ствола, и потом начинается Танец Войны.

Но вот наступил последний день церемоний. Танцоры готовились к ритуалу. Знахарь раскрашивал кисти и ступни участников в красный цвет, затем проводил по их плечам голубые полоски. Каждый танцор надевал длинную красную юбку в складку и украшал себя поясом из кроличьего меха.

Бриана отказалась смотреть, как шаман, двигаясь между участниками, разрезал тело под грудью и вставлял деревянные шпильки. Кого-то из участников подвесят к столбу для Солнечного Танца, прочные ремни из сыромятной кожи будут поддерживать их над землей. Остальные со шпильками в спине будут танцевать вокруг столба, держа тяжелые черепа буйволов.

Зрелище было кровавым и диким. Бриана ощутила, что упадет в обморок или не удержит тошноты, если останется еще хоть на секунду. Не обращая внимания на то, что подумают индейцы, она покинула танцевальный вал и ушла в тенистую узкую долину на некоторое расстояние от праздника. Возможно, она и ошиблась, приехав сюда. Как она только могла надеяться понять людей, у которых такая варварская религия? Как она могла надеяться понять Шункаха?

До сегодняшнего дня она с готовностью принимала верования Шункаха. Хотя они отличались от ее собственных, они ей не казались варварскими. Многобожие не раздражало, ибо Бриана верила, что его боги и ее Бог — одно и то же. Но сегодня она поняла: огромная пропасть лежала между тем, во что верил он и во что верила она. Разница больше и важнее, чем разница в их цвете кожи. Кроме любви, которую они разделяли, у них не было ничего общего. Ничего вообще. В первый раз Бриана осознала, что просто одной любви может быть недостаточно.

— Ишна Ви.

Она не слышала шагов. Он неожиданно появился перед ней и выглядел индейцем больше, чем когда-либо. На нем была только легкая черная повязка из волчьей шкуры и мокасины. На поясе висел нож с костяной рукояткой. В длинные черные волосы было вплетено одно белое орлиное перо, грудь раскрашена в ярко-красный цвет.

Бриана показала в сторону вала для Солнечного Танца.

— Ты… ты когда-нибудь делал это?

Шункаха Люта кивнул, и в темных глазах отразилась печаль, когда он увидел возрастающее отвращение во взгляде Брианы.

— Я принадлежу народу Лакота, — сказал он спокойно и гордо. — С детства я воспитывался как воин. Будучи юношей, я один отправился к холмам искать предвидение. После трех дней и трех ночей поста и молитв ко мне явился красный волк. По обычаям моего народа, волк стал моим братом, а я взял его имя. На следующее лето я принял участие в Солнечном Танце.

Он прикоснулся к груди, привлекая внимание Брианы к двум едва заметным шрамам, на которые раньше она не обращала внимания.

— Когда придет время, я поеду на войну рядом с Ташунке-Витке. Я из Лакота. Я не могу казаться меньше и слабее, чем я есть и должен быть.

Бриана медленно кивнула. Все сомнения и страхи ясно отражались в ее глазах. Сейчас он был для нее чужим, этот человек, твердо держащийся традиций своего народа, разделяющий его религию, верящий, что волк может быть его братом.

Бриана снова посмотрела в сторону вала для Солнечного Танца. Сквозь деревья она могла видеть очертания людей, подвешенных к столбу. Слышала постоянную барабанную дробь, монотонное пение шамана, пронзительные звуки свистулек, в которые дули участники танца, когда боль становилась невыносимой. Бриана представила Шункаха, свисающего со столба: лицо поднято к яркому свету летнего солнца, грудь перепачкана кровью, тело напряжено от боли.

И ужасная пропасть между ними стала еще шире и глубже.

— Это очень больно? — спросила она, не глядя на него.

— Да.

— Ты будешь делать это снова?

— Да.

Шункаха наблюдал за лицом Брианы, видел страдание в ее глазах. Он почти собрался обнять и поцеловать ее, чтобы прогнать страхи. Но вместо этого он повернулся и ушел, оставляя ее стоять там, зная, что она сама должна решить для себя, по какой дорожке пойти.

Бриана смотрела на удаляющегося Шункаха, глаза ее наполнились слезами. Она очень сильно любила его. Но хочет ли она провести остаток жизни, оставаясь с человеком, чьи верования и религия так сильно отличались от ее собственных? Хочет ли она рожать детей и воспитывать их так, как был воспитан Шункаха Люта? Хочет ли видеть, как ее сын корчится от боли, предлагая свою кровь и плоть чужому ей богу? Хочет ли она, чтобы ее дочери выросли в доме, сделанном из кож, тяжело трудились от рассвета до заката, не зная никаких удобств и роскоши, известных белым людям? Хочет ли она провести свою жизнь, кочуя от одной стоянки к другой?

Действительно ли она настолько любит Шункаха, чтобы навсегда порвать со своим народом?

Ответить на все эти вопросы и принять самое важное в ее жизни решение Бриана пока не могла. Время и сердце помогут ей найти верный ответ, надеялась она.

* * *

В последующие дни Шункаха очень вежливо относился к Бриане, но не делил с ней постель, никогда не брал на руки и весьма редко разговаривал. Все дни он проводил с другими воинами, оставаясь допоздна у общего костра.

Каждый день он надеялся, что Бриана подойдет к нему и скажет, что она принадлежит ему телом и душой, что его народ станет ее народом, его боги — ее богами. И каждую ночь пропасть, разделяющая их, становилась все шире, и им все труднее было воссоединиться.

Уже заканчивалось лето, а решение все еще не было принято. Бриана все глубже и глубже погружалась в отчаяние. Остаться или уйти? Если она останется, ей придется искренне принять образ жизни Лакота, сделать его своим, верить его богам, следовать его убеждениям и традициям. Ей придется проводить несколько дней каждого месяца в особом вигваме с другими женщинами, у которых тоже в это время идут месячные, потому что индейцы относятся с благоговением и страхом к женщине, переживающей такие дни. Считается, что ею тогда завладевает сильный и опасный дух… А если оставить Шункаха, придется вернуться к дяде, потому что ей некуда больше идти. Ей нужен был кто-нибудь, чтобы поговорить и посоветоваться. Но Шункаха молчал. А среди местных женщин она не видела подруги, которой могла бы довериться. И потому Бриана все откладывала и откладывала решение, зная: любое решение определит ее дальнейшие отношения с любимым человеком.

А потом снова подул холодный Вазиаха, и путешествие стало невозможным. Снова огромные сугробы покрыли равнины, зима превратила весь мир в сказочную страну белых кружевных деревьев и заснеженных холмов. Напряжение несколько ослабло, и Бриана отложила окончательный вывод до весны, когда дороги откроются для проезда.

Именно в это время Армия прислала ультиматум народам Лакота и Чейенам, в котором говорилось: любой индеец, не приехавший к концу января в резервацию, будет считаться врагом, и обращаться с ним будут соответственно. Приказ был датирован третьим декабря 1875 года.

— Белый человек хочет войны, — сказал Шункаха, услышав новости. — Ближайшая резервация находится более чем в трехстах милях отсюда.

— Что же будет? — спросила Бриана.

— Будет война. Неистовая Лошадь не заставит свой народ ехать три сотни миль через снега, чтобы достичь Агентства, где для них нет пищи. Многие индейцы из Агентства пришли сюда, чтобы наполнить желудки чем-нибудь, кроме пустых обещаний. Белый человек хочет войны, — повторил Шункаха. — И он получит ее.

— Конечно, твой народ знает, что не сможет победить, — заметила Бриана. Мысль о войне переполняла ее страхом за жизнь Шункаха.

— Это сражение мы выиграем, — ответил Шункаха. — Татонка Ийотаке предложил Вакан Ганка сотню кусочков своей плоти в Солнечном Танце и был вознагражден предвидением, которое показало ему сотни и сотни падающих белых людей.

— Ты не можешь верить этому! — воскликнула Бриана. — Зачем, зачем, ведь это всего лишь суеверная чепуха…

— Неистовая Лошадь верит в это, — спокойно сказал Шункаха. — Наши братья, Чейены, верят этому. Они пошли присоединиться к Сидящему Быку в его зимнем лагере у Бобрового Ручья. Сидящий Бык послал гонцов во все племена, которые еще свободно живут, и пригласил их подняться для последней битвы с солдатами.

— Но ты не должен ехать, — закричала Бриана.

— Я дал слово, что буду сражаться рядом с Неистовой Лошадью.

Бриана уставилась на него. Полный смысл его слов поразил ее, как громовой удар. Он собирался пойти за Неистовой Лошадью в лагерь Сидящего Быка. Он собирался сражаться. Как он себе это представляет? Последняя битва с солдатами. Она не хотела, чтобы он оказался ее участником. Она понимала (хорошо понимал и он сам), что индейцы проиграют. У белых больше людей, больше оружия, больше всего. И в конце концов Лакота и Чейены окажутся в резервациях — так же, как Команчи. Как Пауни. Как Киава…

Темные глаза Шункаха задержались на лице Брианы. Последние недели были тяжелыми для него. Жить с ней, но не прикасаться, хотеть ее, но быть нежеланным. Неужели он недооценивал ее? Может, она была не такой мужественной, как он предполагал. Может, она не так сильно любила его, чтобы принять его образ жизни. И все же, если они будут вместе, она должна принимать его таким, каков он есть, жить, как он живет и где он живет. Другого выхода не было.

Только этой зимой Бриана начала понимать, почему индейцы ненавидят белого человека. Она проводила часы, слушая рассказы стариков о прежних временах. У Лакота не было письменности, и поэтому их история существовала в виде рассказов и легенд, которые передавались из уст в уста каждую зиму.

Сидя в типи холодной зимней ночью, Бриана узнала про полковника Джона М. Чивингтона, напавшего на мирную группу Чейенов у Песочного Ручья двадцать четвертого ноября 1864 года. Вождь племени, Черный Котел, поднял американский флаг над своим лагерем и отправил посланцев встретить войско, подтвердить или убедить: Чейены — друзья! Но все эти попытки были проигнорированы Чивингтоном и его волонтерами. Против шестисот васику выступили обороняться приблизительно двести воинов. Белые, вооруженные гаубицами, легко разделались с Чейенами. Несколько индейцев спаслось при первом обстреле, но большинство были убиты, включая женщин и детей. Чивингтон и его люди вернулись в Денвер, сняв более чем сотню скальпов.

Старики рассказывали, как Кастер напал на поселение Чейенов, стоявшее лагерем в долине реки Вашита. Они рассказывали о нарушенных договорах, о произнесенных белыми людьми, но никогда не выполненных обещаниях, и Бриана слышала гнев в их голосах, горечь от предательства.

Зима проходила медленно, но момент, которого Бриана боялась, приближался быстро.

И вот снова наступила весна и время кочевать к лагерю Сидящего Быка.

— Глава 11 —

Бриана сидела у своего вигвама и смотрела, как воины въезжали и выезжали из деревни. Лагерь располагался у Большой Излучины Реки Роузбад, в нем царила постоянная суматоха. Воинов посылали в фактории Агентства выменивать ружья и амуницию. Другие храбрецы отправлялись на поиски свежих коней для войны. Остальные разносили слова Татанка Ийотаке: «Война; приезжайте в Роузбад». Старики уходили искать одежду и одеяла, индианки, казалось, всегда готовили пищу, так как нужно было накормить множество людей.

Бриана мало виделась с Шункаха Люта. Он также был захвачен волнением, молнией носившимся по лагерю и заражавшим каждого, к кому прикасалось.

Один раз она видела Сидящего Быка. Это был невысокий человек, крепкого телосложения, с большой головой и широким, плоским лицом. Его волосы начинали седеть. Когда она услышала, как он говорит, то поняла, почему индейцы хотят следовать за ним, — он был ярким оратором.

Итак, быть войне, как предсказал Сидящий Бык, а Неистовая Лошадь поведёт их.

В середине мая Лакота и Чейены вышли навстречу «Трем Звездам» генерала Джорджа Крука. Бриана стояла у вигвама и смотрела на Шункаха Люта, сердце ее было холодно, как вчерашняя зола. Он собирался сражаться — она не знала и не могла сказать никаких слов, чтобы изменить его решение. Он сидел верхом на огромном черном жеребце, воин от кончика пера в волосах до носка мокасин. В одной руке он держал ружье, в другой — украшенное перьями копье. На нем не было рубашки, бронзовый торс разрисован полосками, мускулы вздымались под гладкой, смуглой кожей, которую она знала так же хорошо, как и свою собственную.

Он собирался сражаться.

Неистовая Лошадь подъехал к Шункаха, они обменялись несколькими словами. Бриана перевела взгляд с Шункаха на Неистовую Лошадь. Тело вождя Оглала было разрисовано белыми пятнами. Красная стрела молнии рассекла одну щеку. За исключением мокасин и набедренной повязки; на нем ничего не было. Шункаха рассказывал ей: когда Неистовая Лошадь был мальчиком двенадцати или тринадцати лет, он провел три дня на вершине холма без еды и сна. Когда он ослаб и у него закружилась голова, ему померещилась лошадь, идущая к нему. На спине лошади сидел воин. Он не вез скальпов. Распущенные волосы спускались ниже талии, тело было разрисовано мелкими пятнами, зигзаг молнии изгибался от лба до подбородка. Пули и стрелы атаковали призрачного воина, но не задели его. Свирепствовала буря, но он проходил сквозь нее невредимым. К нему подходили люди, но он проезжал сквозь них. И над его головой летел ястреб с красной спиной.

Став из мальчика воином, Неистовая Лошадь принял отличительные черты того, кто был ниспослан его взору в пророчестве-предсказании. Шункаха сказал, что Неистовая Лошадь никогда не снимает скальпов, потому что у привидевшегося воина их не было.

А сейчас все больше и больше бойцов собиралось вокруг, поднимая вверх ружья, издавая воинственный клич Лакота — хока-хей! — и крик хухн!, предвещающий смерть врагам Народа.

Пыль клубилась под копытами лошадей, гарцующих в возбуждении. Хвосты перевязаны для войны, гривы украшены перьями. У многих лошадей на крестце стоят знак, указывающий на то, что наездник убил врага в рукопашном поединке. Некоторые животные были украшены стрелами молний, которые являлись символами войны. У других лошадей через храп были проведены линии — две, три или четыре полоски, по числу удачных походов, в которых участвовал воин.

Собаки влезали в гущу среди ног лошадей и исступленно лаяли. Маленькие мальчики подхватывали крик хухн! громкими и пронзительными голосами, глаза широко раскрывались от зависти, когда они видели своих отцов и братьев, готовых к сражению. Мечтой каждого мальчишки Лакота было стать воином, биться с врагом и добывать славу на поле брани.

Если женщины волновались и тревожились — это не отражалось на их лицах, когда они махали своим мужчинам. Их глаза были полны гордости, легкий ветерок нес их голоса в уши мужьям и сыновьям — призывы сражаться, как подобает настоящим воинам и пожелания совершить много удачных вылазок.

Неистовая Лошадь поднял ружье над головой и развернул коня, подняв на дыбы.

— Хоппо! — закричал он громким голосом. — Поехали!

Шункаха Люта выехал из деревни в арьергарде отряда. Прежде чем он последовал за Неистовой Лошадью и остальными, его глаза на мгновение встретились с глазами Брианы, и вся любовь, которую он питал к ней, ясно отразилась в их глубине.

А потом он уехал.

Этот взгляд сопровождал Бриану весь день. Однажды Шункаха предлагал отвезти ее домой, но она убедила его, что никогда не расстанется с ним по собственной воле, что она хочет быть только там, где и он. Сейчас, провожая его на битву, из которой он, возможно, и не вернется, она знала, что чувство ее не изменилось. Она позволила своим глупым страхам разрушить их счастье в последние месяцы жизни. Она спала в холодной одинокой постели, когда могла отдыхать в его объятиях. И сейчас она позволила уехать ему на войну — и не сказала, что любит его. Если он погибнет, она знала, что будет страдать от чувства вины и раскаяния всю оставшуюся жизнь. Если бы только она могла поцеловать его на прощание! Если бы только она сказала, что любит его и будет любить всегда!

Потерянная, она бродила по деревне, чувствуя на себе взгляды индейских женщин. Не так уже сильно они отличались от нее: присматривали за своими детьми, плакали, когда им было грустно, любили своих мужей, почитали старших, поклонялись богам, смеялись и танцевали, скорбели по мертвым. Они были благородными людьми, живущими по традициям своих отцов, надеющимися и мечтающими, что будущее их детей окажется лучше.

Она видела беспокойство, затаившееся в глазах в ожидании, когда мужья, братья и отцы вернутся с поля битвы, видела волнение на их лицах, слышала его в их голосах. Глядя на них, она почувствовала связь с этими женщинами — и со всеми женщинами мира, проводящими долгие часы одиночества до тех пор, пока не закончатся война и разлука.

Войдя в свой вигвам, Бриана легла на постель и свернулась калачиком, желая, чтобы время двигалось быстрее. Ожидание, нетерпение, неизвестность — это гораздо больше того, что она может вынести. Все ли с ним в порядке? Она представила его раненым и истекающим кровью… с лицом, искаженным страданием… увидела его умирающим… мертвым… О, Господи, пожалуйста, верни мне его невредимым!

Триумфальный крик вернул ее из забытья к действительности. Вскочив на ноги, она поторопилась выйти из вигвама и увидела, как отряд воинов быстро заполняет лагерь. Битва была жестокой и кровавой, о чем свидетельствовали многие раненые индейцы и большое количество свежих скальпов, развевающихся на кончиках копий. Сражение закончилось победой индейцев. Пятьдесят человек генерала Джорджа Крука были убиты или ранены, а Крук отступил, чтобы зализать раны и перегруппировать людей, назад к Гусиному Ручью, где оставил свой обоз.

Бриана стояла в нескольких шагах от вигвама, когда подъехал Шункаха Люта. Он был покрыт грязью и потом, черные глаза все еще светились волнением битвы, возбуждением победы. Он выглядел, как настоящий дикарь, и, когда он легко соскользнул со спины черного жеребца, она заметила свежий скальп, болтающийся на гриве коня. Вид кровавого трофея вызвал приступ тошноты, и Бриана прижала руку ко рту, представляя, как Шункаха убивает человека и потом срезает волосы с его головы.

Шункаха Люта стоял перед Брианой, едва смея дышать, ожидая, что она сделает первое движение. Он умышленно привязал скальп к гриве своего жеребца, зная, как это на нее подействует. Белые думают, что снятие скальпа — жестокий и варварский обычай. Но все же это — не намеренный акт жестокости, а скорее часть религии Лакота, продукт веры в то, что в Загробном мире врагов будет меньше, чем своих, следовательно, и угроза будет невелика. Неужели вид этого вызывающего ужас трофея оттолкнет ее? Он не думал ни о чем; другом на обратном пути в лагерь. Если Бриана останется, она должна знать все и принять его таким, каков он есть, а не таким, каким она желает его видеть или сделать. Он воин, сражающийся человек. Она должна осознать и смириться с этим, если они собираются жить вместе.

Одно долгое мгновение Бриана смотрела на него, а потом с тихим вскриком бросилась к нему в объятия.

— Ишна Ви, — хрипло пробормотал Шункаха Люта, его чувства всполохнулись от ее близости, тело заболело от желания овладеть ею.

— Обними меня, — умоляла Бриана. — Обними меня крепко и никогда не отпускай. — Слезы потекли из глаз, когда его руки обвили ее талию. — Я была такой глупой.

Шункаха Люта улыбался и, взяв ее на руки, понес свою дорогую ношу вниз к реке, в укромное место, подальше от лагеря. Бриана прильнула к нему, когда он хотел поставить ее на ноги.

— Я должен помыться, — сказал Шункаха Люта, ласково похлопывая ее.

Бриана кивнула и медленно разомкнула руки на его шее, не желая ни на мгновение отделяться от него. Она смотрела, как он снимает мокасины, развязывает пояс штанов, освобождается от набедренной повязки; Ее глаза ощупывали каждый дюйм его тела, убеждаясь, что он действительно цел и невредим.

Ее близость и жаркий взгляд вызвали ожидаемый результат, и Бриана тихо и нежно засмеялась, увидев доказательство его возрастающего желания.

— Ты осмелилась смеяться надо мной, женщина? — грозно и требовательно спросил Шункаха Люта, направляясь к ней.

— Нет, — сказала Бриана. Подойдя ближе, она провела пальцами по рисунку на его щеках и груди. — Я просто очень рада, что ты вернулся домой невредим.

Глаза Шункаха Люта загорелись неистовой страстью, когда он расслабил завязки на ее одежде, и та соскользнул вниз к лодыжкам.

— Идем. Искупайся со мной.

Бриана подумала, что пойдет за ним куда угодно, позволяя ему увлечь себя в реку. Вода была прозрачной и холодной, но руки Шункаха быстро согрели ее. Он мыл ее с головы до ног; его руки, такие большие и загорелые, задержались на стройном изгибе ее шеи, сладостных бугорках ее грудей, потом он обхватил узкую талию и притянул Бриану ближе, прижимая ее к своей груди. Со вздохом Бриана склонила голову ему на плечо, волны счастья накатывались одна за другой. Наконец-то он здесь, и она снова в его объятиях, там, где всегда жаждала быть.

Он прошептал ее имя, и она подняла голову и посмотрела ему в лицо. Все ее существо затрепетало от радости, когда она увидела, что его глаза пылают любовью.

Одним плавным движением Шункаха поднял ее на руки и вынес из воды. На берегу он опустился на землю, все еще держа ее в своих объятиях, его рот покрывал поцелуями каждый дюйм ее лица, и все это время он шептал ей гортанные слова Лакота, звучащие, словно самая прекрасная музыка, какую ей приходилось слышать.

Шункаха нежно положил любимую на землю и лег рядом, не сводя глаз с ее лица, руки блуждали по влажной коже, заново знакомясь с шелковистыми холмами и долинами, пока Бриана не начала дрожать от его прикосновений.

Она смотрела ему в глаза, в черные бездонные глаза, которые сейчас горели страстью, и чувствовала, как жар охватывает ее всю, до самых кончиков пальцев на ногах.

Нетерпеливо она обвила руками его шею и притянула к себе, чувствуя, как что-то теплое и прекрасное заполняет все ее существо, когда они наконец слились в одно целое. Месяцы, проведенные раздельно, добавили пылкости их любви, равно как и осознание того, что Шункаха Люта могли убить и этому радостному воссоединению уже никогда не суждено было бы произойти.

О, какое ни с чем не сравнимое счастье! Он снова прикасается к ней, она вновь становится его женщиной! Ее руки ласкали атласную сталь мускулов, когда он вошел в нее, удовлетворяя более чем физическую потребность, испытывая нечто большее самой сильной страсти. Это было новое подтверждение их любви, новый обмен клятвами.

Бриана выдохнула имя Шункаха, когда его жизнь пролилась в нее, наполняя солнечным светом и заставляя насладиться им до конца.

Позже Шункаха Люта крепко обнимал Бриану, слегка поглаживая ее волосы. Сегодня он выиграл две войны, размышлял он, и каждая победа была сладкой, так как досталась ему в борьбе.

* * *

Бриана предполагала, что победа индейцев означает конец сражениям, что предвидение Сидящего Быка осуществилось, и сейчас Лакота могли возвращаться к Черным Холмам и жить в мире.

Но это было совсем не так. Сидящий Бык отважно заявил: битва против «Трех Звезд» Крука была не та, что явилась ему в ниспосланном богами пророчестве. Он видел сотни мертвых белых солдат, а не горсточку «синих мундиров», сраженных у реки Роузбад. Так утверждал он. Значит, предстояло сразиться еще в одной схватке и выиграть ее.

Неистовая Лошадь верил словам шамана Хункпапа, поэтому его племя готовилось к откочевке. Местом назначения была долина Маленького Большого Рога.

Бриана не могла не взволноваться во время переезда, так как никогда раньше не видела ничего подобного. Она с интересом разглядывала красоту окрестностей пути через северное подножие холмов у Волчьих Гор. Высокая трава доходила лошадям до брюха. Им встречались рощи трехгранных тополей, чистые горные ручьи и стройные березы. А вдалеке виднелись Сияющие Горы, которые белые люди называли Большими Рогами. Их заснеженные вершины вздымались в торжественном великолепии к безоблачному голубому небу.

Длинный караван Сиуксов возглавлял Неистовая Лошадь, сопровождаемый Тупым Кинжалом и Двумя Лунами — вождями Чейенов. Следом, выстроившись в цепочку, ехали на своих боевых конях воины. За ними двигались женщины и дети, грузовые лошади, и завершало шествие огромное стадо индейских пони.

Этот длинный и шумливый караван растянулся на три мили.

На сердце у Брианы было легко и свободно, когда они поехали вперед, потому что ужасная пропасть, разделявшая их с Шункаха Люта, в конце концов исчезла, ее края соединились за одну ночь любви, какую Бриана еще не знала. Шункаха овладел ею неистово, страстно, властно, клянясь, что никогда не позволит ей уйти. И Бриана упивалась его прикосновениями, наслаждалась силой и тем, как искусно он подчинил ее себе и вознес к таким высотам, о которых она даже и не подозревала.

Чтобы порадовать любимого, на следующее утро Бриана спрятала подальше свое цивильное платье и надела замшевый балахон, который смастерила из оленьей кожи; на рукава она пришила бахрому; лиф украсила множеством ярких цветных игл дикобраза. Волосы стянула назад, переплела красной лентой, отбросила в сторону жесткие кожаные туфли и чулки и обула мягкие мокасины, которые были гораздо удобнее. И сейчас, когда они ехали к горам Большого Рога, она чувствовала себя любимой и очень похожей на индианку.

Бриана была не готова к тому, что ожидало ее, когда они поднялись на вершину поросшего деревьями холма и увидели простиравшуюся внизу Реку Маленького Большого Рога. Сотни и сотни вигвамов располагались в долине, в них жило невероятно много индейцев, Бриана даже и не подозревала, что их могло быть так много.

— Никогда не видел, чтобы так много Народа собиралось в одном месте, — заметил Шункаха, останавливая свою лошадь рядом с Брианой. Он указал вверх по течению. — Там Хункпапа, а тут Черноногие Сиуксы и Санти. — Он махнул рукой вниз к Желтому Камню. — А здесь находятся Миннеконьу, и ниже Санс Арк и Чейены.

— Их, должно быть, тысячи, — пробормотала Бриана. Шункаха Люта усмехнулся.

— Больше четырех тысяч мужчин, которые могут сражаться, — гордо произнес он. — Около двух тысяч из них бывалые, закаленные в боях воины.

Бриана кивнула. Не исключено, что индейцы и смогут победить.

— С кем они собираются сражаться?

— С Желтым Волосом, — ответил Шункаха Люта, тоном, выдающим ненависть к этому человеку.

— С желтым волосом?

— Кастер, — объяснил Шункаха. — Он направляется к нам уже сейчас.

Джордж Армстронг Кастер. Генерал. Человек, который безжалостно уничтожил мирное поселение Чейенов на берегу реки Вашита на исходе зимы, сжег вигвамы и имущество, вырезал лошадей.

— Откуда ты знаешь, что идет Кастер? — спросила Бриана.

— Неистовая Лошадь знает. Красный Нос Джиббон идет из форта Эллис, Терри — из Бисмарка, а Кастер опередил их обоих.

— Когда?

— Скоро.

— Ты идешь на войну, — это был не вопрос.

— Да.

Бриана кивнула. Она знала, каким будет его ответ, и решила принять его без возражений. Но это было нелегко. Очень нелегко.

В последующие дни кругом царило огромное волнение. Каждую ночь проводились военные советы. Мужчины постоянно приезжали и уезжали, разведчики ежечасно прибывали с докладом о продвижении солдат, возглавленных Кастером.

Бриана рыдала в объятиях Шункаха Люта. Ее терзали ужасные предчувствия, будто его убьют и она больше никогда не увидит своего любимого.

— Что случилось, ле мита чанте? — нежно спросил Шункаха. — Почему ты плачешь?

— Я боюсь за тебя, — ответила Бриана, — пожалуйста, не уходи.

— Ты хочешь, чтобы я остался позади, вместе с женщинами и детьми? — спросил Шункаха, криво усмехнувшись. — Тебе больше понравится, если я буду винкте, а не воином?

Бриана решительно замотала головой. Винкте — это мужчины, которые не могли или не хотели выполнять традиционную мужскую роль охотника и воина. Они носили женскую одежду, занимались женскими обязанностями, жили в своих собственных вигвамах на самом краю лагерного круга. Они были объектами презрения и насмешек за то, что предпочитали иметь сердце женщины, чем сердце воина.

— Я воин, — гордо сказал Шункаха Люта. — Ты не должна бояться за меня.

— Я не могу. Я так тебя люблю.

— Правда, ле мита чанте? — прошептал Шункаха Люта.

— Ты знаешь, что правда.

— Тогда докажи мне, — хрипло произнес Шункаха, — докажи мне прямо сейчас…

В ту ночь их любовь имела горько-сладкий вкус. Бриана вложила в близость все свое сердце и душу, желая, чтобы Шункаха взял с собой на войну память о ее любви. Она льнула к нему, крепче прижимала его к себе, приподнимая бедра и надеясь, что семя Шункаха пустит корни в ней, чтобы (если — упаси Боже! — его убьют) у нее остался его ребенок, которого она будет нежно любить. Руки постоянно ласкали его тело, запоминали теплоту кожи на каждом дюйме широких плеч, стройного торса. Ее глаза все время смотрели на лицо Шункаха, она старалась запечатлеть в памяти каждую черточку любимого…

Шункаха Люта не выпускал Бриану из своих объятий всю ночь, крепко прижимая, снова и снова дарил нежные поцелуи ее ресницам, щекам, ушам, носу, рту, шее. Он не имел никакого предчувствия грозящей смерти, но считал вполне возможным, что ему не доведется вернуться из боя. Кастер — известный боец, и Седьмой полк достаточно лих и отважен; у них на счету много побед, славы и чести.

Шункаха не спал в эту ночь. Долго после того, как Бриана задремала, он оставался без сна, глядя на нее, спящую, согреваясь ее близостью. Она захныкала, словно ребенок, обеспокоенная плохим сном, и он крепче обнял ее, губы шептали, убеждая, что все хорошо…

Рука Шункаха Люта скользнула вниз и остановилась на ее груди. Многие воины не спали со своими женщинами в ночь перед сражением, думая, что половые отношения истощают силы, но ему необходимо было почувствовать Бриану радом, искупаться в ее любви, вкусить ее сладость еще один — возможно, последний — раз…

* * *

Двадцать пятого июня, ближе к вечеру, Кастер спустился со склона напротив места, где в Реку Маленького Большого Рога впадал ручей с названием Косичка Шамана. Если бы армия сумела перейти реку, исход битвы мог оказаться другим. Но до того, как Кастер смог достичь вигвамов в нижней части долины Маленького Большого Рога, сотни индейцев Хункпапа выросли перед ним, и прежде чем Седьмой полк успел отступить, половина людей Кастера лежали на склоне мертвыми или ранеными. А затем на левом фланге Желтого Волоса появились Неистовая Лошадь и его Оглала. Кастер отступал с остатками войска вверх по склону, храбро сражаясь на всем пути, пока разгневанная красная волна не сокрушила их. Меньше чем через час Джордж Армстронг Кастер и все его солдаты погибли.

Бриана узнала о деталях сражения спустя какое-то время после его окончания. Стоя у своего вигвама, она смотрела, как возвращаются воины. Их глаза сияли, а глотки исторгали победные крики. Желтый Волос и все его люди мертвы! Пророчество Сидящего Быка оказалось верным.

Бриана ждала возвращения мужа. Но он не приехал. Она предположила, что Шункаха остался с воинами, которые до сих пор пытались выбить майора Маркуса Рено и горстку солдат из окопов, вырытых на дальнем холме. То сражение продолжалось до наступления ночи, а потом индейцы вернулись в лагерь.

Но и с ними тоже не было Шункаха Люта. Бриана бродила среди ликующей толпы, ища глазами мужа. Снова и снова спрашивала она, не знает ли кто-нибудь, где он, и каждый раз ответ звучал одинаково: никто не видел Шункаха Люта со времени битвы у Маленького Большого Рога.

Она бродила по деревне больше двух часов. Сердце застывало от предположения, что он мертв. Уже после полуночи она пошла к Неистовой Лошади, но вождь Лакота тоже не видел Шункаха.

— Мы очень недолго сражались рука об руку, — вспоминал воин, — а потом нас разделили. И с тех пор я его не видел.

— Я думаю, он мертв, — сказала Бриана, едва произнося слова из-за кома, застрявшего в горле.

— Все наши погибшие принесены в деревню, — ответил ей Неистовая Лошадь. — Его нет среди них.

— Тогда где он может быть? — закричала Бриана, голос ее дрожал от боли.

Неистовая Лошадь покачал головой:

— Я не знаю, Ишна Ви. Если он не вернется до завтра, я возьму тебя в свой вигвам… или ты уедешь к своему народу — как захочешь.

Он сочувственно положил ей руку на плечо и нежно погладил:

— А сейчас ступай к себе. Я постараюсь узнать, что с ним случилось.

Он улыбнулся, прочитав вопрос в ее глазах.

— Если я что-нибудь узнаю, я приду и скажу тебе, — пообещал он, — а сейчас иди.

— Ле мита пила, — пробормотала Бриана. — Я благодарю.

Она двигалась назад к вигваму с тяжелым сердцем. Небольшие группы воинов все еще галдели у костров, хвастаясь удачными вылазками, совершенными во время сражения, и количеством лично убитых врагов, восхваляя Неистовую Лошадь, предводителя победителей в самой большой войне, какую знал народ Лакота.

Вернувшись домой, Бриана легла на постель. Ее рука нежно гладила одеяло там, где обычно спал Шункаха Люта. Где он мог быть? Почему он не пришел к ней?

Утром индейцы начали новую атаку на подразделение майора Рено. Штурм продолжался до полудня, и все это время женщины разбирали вигвамы. Разведчики увидели отряды Терри и Джиббона, подходившие к долине Маленького Большого Рога, и индейцы готовились к передислокации. Видение Сидящего Быка исполнилось. Пора было ехать.

Бриана поборола порыв паники, видя, как индейцы начинают покидать долину, направляясь на свои летние охотничьи земли.

Она стояла в стороне от вигвама, чувствуя себя потерянной и одинокой, когда Неистовая Лошадь пришел навестить ее. Ей стоило лишь взглянуть на его лицо, чтобы понять: он принес плохие вести.

— Он мертв? — быстро спросила Бриана.

Неистовая Лошадь пожал плечами.

— Все выглядит так, словно он исчез с лица земли. Никто не видел его. Мне очень жаль, Ишна Ви. Мы должны признать, что он убит.

Бриана кивнула. Она была не в силах говорить, не в силах плакать, потому что ужасное оцепенение овладело ее сердцем.

— Ты должна решить, что будешь делать дальше. Мы уезжаем отсюда. Ты поедешь с нами? Моя женщина примет тебя в нашем вигваме.

— Я не знаю. — Бриана понимала, что не может остаться здесь одна, и все же ей не хотелось уезжать. Это было последнее место, где она видела Шункаха.

— Если ты хочешь вернуться к своему народу, войска Терри заберут тебя с собой.

— Да, — согласилась она через какое-то время. — Мне кажется, это именно то, что я должна сделать.

Как она сможет вернуться к тете и дяде? Как сможет взглянуть им в глаза, после всего, что сделала? Они никогда не поймут ее любовь к индейцу. И все же — куда еще ей деваться?

Она смотрела, как уходит Неистовая Лошадь, и потом, с болью в сердце, вернулась в вигвам, который делила с Шункаха Люта.

«Мы должны признать, что он убит».

Она обвела взглядом свой вигвам. Он не был больше домом сейчас, когда Шункаха погиб, а всего лишь жилищем, сделанным из деревянных жердей и буйволиных шкур. Ее глаза задержались на ноже, который использовали для снятия шкур. Почти не сознавая, что делает, Бриана взяла нож. Рукоятка сделана из кости, лезвие длинное и острое.

«Мы должны признать, что он убит».

Она тихо застонала, проведя лезвием по левому предплечью. Однако боль в сердце от потери любимого была гораздо сильнее, чем боль, вызванная порезом.

Еще дважды она рассекала свою плоть, слезы катились ручьями так же свободно, как кровь из ран. Она оплакивала смерть своего мужа, словно женщина Лакота. А потом Бриана начала беззвучно нервно смеяться. Она не хотела жить среди народа Шункаха, презирала их дикие привычки, но и сама не могла придумать ничего лучше того, что сделала, чтобы выразить свое горе, следуя варварскому обычаю кровопролития.

Теперь она знала, почему индейские женщины уродовали свое тело, почему их голоса взметались к небу, когда убивали любимых. Теперь она поняла их.

* * *

После полудня Неистовая Лошадь проводил Бриану к подножью холма, где окопались люди майора Рено. Она переоделась в голубое платье, собрала вещи в одну из седельных сумок Шункаха, прежде чем в последний раз выйти из своего вигвама.

Неистовая Лошадь помог ей взобраться на чалого, затем вскочил на своего коня. Подняв копье над головой, он помахал им в сторону белых людей, наблюдавших с вершины холма. Потом улыбнулся Бриане.

— Пусть Вакан Танка наградит тебя долгой и счастливой жизнью, Ишна Ви, — пожелал он и галопом помчался вниз по долине, обгоняя свой раскатистый воинственный крик.

Солдаты были гостеприимны, насколько позволяли обстоятельства. Они предполагали, что Бриана была пленницей Сиуксов, и она позволила им думать так, потому что это было легче объяснить, чем любовь к воину-индейцу.

С утеса Бриана видела длинные цепочки индейцев, которые направлялись на юго-запад, где они разобьются по четырем ветрам, и каждое племя пойдет к своим охотничьим землям, чтобы остаться там на лето. А вдали голубела длинная цепь пехоты Соединенных Штатов, которая постепенно приближалась. Ею командовали Красный Нос Джиббон и генерал Альфред Терри. Когда, наконец, пехота оказалась рядом, люди из отряда майора Рено стоя приветствовали ее, и многие открыто рыдали, но кто мог обвинить их? Они смотрели в лицо смерти два разрушающих нервы дня, а теперь их спасение пришло.

Позже, к вечеру, Бриана сидела верхом на своей лошади посередине поля боя, окруженная солдатами. Джордж Армстронг Кастер, его братья Том и Бостон и их племянник Ати Рид лежали на травянистом склоне так же неподвижно, как и остальные бравые парни из Седьмого кавалерийского полка, их изувеченные тела смотрелись нелепо в теплом солнечном свете, заливавшем берега Маленького Большого Рога. Индейцы подобрали своих мертвых, прежде чем покинуть долину; белые люди будут захоронены там, где погибли.

Трепетная тишина повисла над Маленьким Большим Рогом. Люди говорили тихо и почтительно, находясь возле тех убитых солдат. Эта картина навсегда останется в памяти Брианы: сотни тел, многие из них изуродованные, со снятыми скальпами, без одежды и оружия. Запах крови и смерти. Гудение насекомых.

Сражение у Маленького Большого Рога было основной темой для разговоров на обратном пути в Бисмарк. Снова и снова люди задавали одни и те же вопросы. Почему Кастер пренебрег предостережениями? Почему он не дождался Джиббона и Терри? Почему он не прислушался к Кровавому Ножу, разведчику из племени Арикара, когда тот доложил, что тысячи индейцев стали лагерем у Маленького Большого Рога? Вопросы, вопросы… но человек, которому они задавались, лежал мертвый под выгоревшим от солнца склоном Скользкой Травы.

Бриана была слишком поглощена собственным горем, чтобы оплакивать тех, кого не знала. Шункаха Люта был мертв, и она чувствовала, будто ее тело и душа умерли вместе с ним. Ночью стоило лишь сомкнуть веки, как его лицо вставало перед ней: бездонные черные глаза, высокие скулы, сильная челюсть, полный, чувствительный рот… Днем Бриана вновь перебирала в памяти часы и годы, проведенные вместе с ним, сожалея о неделях, которые глупо потеряла, пока искала ответ на вопрос, принадлежит она ему или нет. А сейчас Шункаха погиб, и она знала, что не будет принадлежать уже никому так, как своему индейцу.

* * *

Когда они подъехали к Бисмарку, армия направилась в форт, а Бриана — в город. У нее было немного денег, но надолго их не хватит. Рано или поздно ей придется искать работу или вернуться к дяде Генри.

Она привязала лошадь к ограде и шла к гостинице, когда Адам Трент шагнул к ней.

— Добрый день, мисс Бьюдайн, — сказал он. Его голос был прохладным и деловым, но глаза смотрели тепло и дружелюбно.

— О, мистер Трент, — пробормотала Бриана. Она остановилась у дверей телеграфа, сердце заколотилось от мрачного предчувствия. Не хочет ли он арестовать ее за помощь в побеге Шункаха?

— Где он сейчас? — решительно спросил Трент.

— Он мертв.

Трент наклонил голову в сторону, выражение лица было скептическим.

— Он был убит в битве при Маленьком Большом Роге, — сказала Бриана, с трудом сдерживая рыдания.

Адам Трент тихо хмыкнул.

— Кем же он все-таки вам приходился?

— Мужем, — гордо ответила Бриана.

— Мужем! Ни один священник в здравом уме не обручит белую женщину с индейцем.

— Мы поженились по законам народа Лакота.

— Вы помогли ему сбежать, не так ли?

— Я помогла?

— Здесь вопросы задаю я. Хэп Вилсон не помнит, что случилось той ночью. Кто-то ударил его по голове, и он потерял сознание на несколько дней. Когда же он пришел в себя, то не мог ничего рассказать.

— Это очень плохо, — заметила Бриана, не встречаясь глазами с Адамом Трентом.

— Да. Ну, я думаю, это действительно не так важно сейчас, когда индеец мертв. — Трент криво ухмыльнулся. — Вдали от длинной руки закона, так сказать.

Бриана свирепо посмотрела на него. Она находила его попытку сострить весьма неуместной.

— Простите, — извинился Трент. — Послушайте, давайте начнем все с самого начала, а? — Он улыбнулся ей, его глаза заискрились.

— Хорошо, — согласилась Бриана. У нее не было друзей, а она очень сильно в них нуждалась. Адам Трент казался прекрасным человеком, единственным из всех, кого она знала, кому можно доверять.

— Сейчас время обеда, — сказал Трент, проверяя свои карманные часы. — Не хотите ли присоединиться?

Бриана взглянула на свое голубое платье, запачканное грязью и пылью в многодневном путешествии.

— Не думаю.

Адам Трент усмехнулся, быстро поняв ее проблему.

— Я могу купить вам новую одежду, — предложил он. — Можете считать, что я вам ее одалживаю, если хотите.

— Нет надобности. У меня есть немного денег, — она не упомянула о том, что Шункаха украл их.

Трент кивнул.

— У меня есть несколько дел, которые надо сделать сейчас, — сказал он, опуская часы в карман. — Что, если я зайду в гостиницу приблизительно через час?

— Может, через два часа? 4-спросила Бриана. — Мне необходимо сделать покупки, вымыться и позаботиться о прическе.

Адам Трент снисходительно улыбнулся. Он мало общался с женщинами и, кажется, позабыл, что им нужно много времени, чтобы приготовиться.

— Конечно. Увидимся в семь.

* * *

Бриана сняла комнату в гостинице, бросила седельные сумки на пол у кровати. Она долго сидела, уставившись в пространство, подавленная, как никогда в жизни. Шункаха умер, и она больше никогда не увидит его.

Ей пришлось заставить себя выйти из гостиницы. Казалось, она потеряла всякий интерес к тому, как выглядит, во что одета. Когда-то возможность покупать свою собственную одежду наполнила бы ее радостным волнением, потому что она никогда раньше этого не делала. Но сейчас это не имело никакого значения. Какая разница, как она выглядит, если Шункаха не видит ее? И все же Адам Трент был добр к ней, и она не могла смущать его, появившись на публике в старом отвратительном голубом платье и мокасинах.

Она купила простенькое платье из голубого муслина с узором в виде веточек, нижнее белье, туфли и чулки, белую в крупный горошек ленту для волос.

Сейчас, нарядившаяся во все новое, с только что вымытыми волосами, причесанными и перевязанными лентой, она стояла перед зеркалом, критически изучая свое отражение. «Я все еще красива,» — подумала Бриана с удивлением. Платье сидело, будто было специально сшито для нее, подчеркивая высокую грудь и аккуратную талию, гармонируя с цветом волос и глаз. Она на миг обрадовалась, что первая одежда, которую она сама выбрала, оказалась такой удачной, но тут же ее захлестнула глубокая печаль, ибо Шункаха Люта не было рядом и он не мог разделить с ней этот приятный момент.

Бриана положила десять долларов в карман юбки, спрятав остальные на дне седельной сумки. Она была поражена суммой денег, которые нашла в военном ранце Шункаха Люта. Очевидно, мужчины, похитившие ее, были удачливы в своей работе.

Позже, сидя напротив Трента в лучшем ресторане города, она чувствовала себя ужасно смущенной. У нее совсем не было опыта общения с мужчинами, кроме Шункаха Люта и мимолетных встреч с Макклейном. Чем руководствуется Трент? Почему он так мил с ней?

Непрошеные воспоминания о Джиме Макклейне выплыли из ее памяти. Он казался замечательным молодым человеком, если не знать его плохой стороны. Но от нее он хотел только одного. Возможно ли, чтобы Адам Трент был сделан из того же теста?

Несколько минут они разговаривали о том, о сем. Бриана изучала Адама Трента. Это был красивый мужчина, хотя, конечно, не такой красивый, как Шункаха. Его темно-коричневые волосы спадали мягкими волнами на лоб. Он носил длинные бакенбарды, но не отращивал усов. Особенно привлекали его глаза, темно-серые, открытые и дружелюбные.

Они поели в тишине, и только за десертом Бриана задала вопрос, беспокоивший ее весь вечер. Она практически не умела флиртовать или кокетничать, поэтому выразилась прямо и неожиданно:

— Почему вы так заботитесь обо мне, мистер Трент? Мы едва знаем друг друга.

На мгновение Трент показался немного растерянным, а затем пожал плечами:

— Вы совсем одна. Далеко от дома. А я считаю вас самой красивой женщиной, которую когда-либо встречал. — Его глаза улыбались ей. — И я хочу лучше узнать вас. Намного лучше.

Щеки Брианы вспыхнули и стали пунцовыми от его смелых слов и восхищенного взгляда.

Адам Трент усмехнулся.

— Не помню, когда в последний раз видел, чтобы женщина краснела. Вам очень идет.

Щеки Брианы стали еще краснее.

— Пожалуйста, мистер Трент, — умоляла она. — Вы не должны говорить таких вещей.

— Почему бы нет? Это правда. Я много думал о вас после вашего отъезда. Я разыскивал вас некоторое время, но потом потерял след. Даже тогда я не мог не думать о вас. — Он наклонился вперед и накрыл ее ладонь своей рукой. — И, пожалуйста, зовите меня Адам.

Бриана прямо встретила его взгляд, потом опустила глаза на его руку, накрывавшую ее ладонь. Рука была большой, с длинными пальцами и тщательно наманикюренными ногтями. По сравнению с ее ладошкой она казалась огромной и сильной. Кожа, сильно загорелая, напомнила ей другую руку.

Вздохнув, она подняла голову и встретилась глазами с Адамом Трентом.

— Мне очень приятно… Адам, — честно сказала она. — Но вы зря теряете время.

— Не отталкивайте меня до того еще, как я получу шанс воспользоваться случаем, — убеждал ее Трент, нежно гладя руку. — Я только хочу быть вашим другом. Больше ничего.

Бриана скептически посмотрела.

— Больше ничего?

Адам Трент снова усмехнулся, в эту минуту она нравилась ему еще сильнее.

— Больше ничего, — искренне сказал он. — Сейчас. Мне просто нравится возможность узнать вас лучше.

— Не знаю, — робко ответила Бриана. — Я… Я не думаю, что готова попробовать снова.

— Вы любили его, индейца, не так ли?

— Да. Я не думаю, что снова захочу полюбить кого-нибудь так же сильно.

— Вы захотите. Через некоторое время, — тихо сказал Трент. — И я хочу быть рядом, когда это произойдет.

— Глава 12 —

Он очнулся от сильной жажды и жестокой боли в правом боку. Солнце показалось ослепляюще ярким, когда он открыл глаза. Шункаха снова зажмурился, мысли беспорядочно роились в голове.

Он сделал слабую попытку встать — и не мог сдержать стона, когда всплеск боли, словно ударом копья, пронзил правый бок. Рука машинально прижалась к телу в том месте, и он почувствовал на ладони что-то мокрое и липкое. Кровь. Закрыв глаза, Шункаха Люта рухнул на землю, не отрывая руку от раны.

Постепенно боль отступила, сознание оставалось ясным. Здесь произошло грандиозное сражение. В мыслях он заново пережил все: солдаты стреляют по индейцам, уверенные в своей победе, а потом поворачиваются и спасают свои жизни бегством, отступая вверх по травянистому склону, преследуемые двумя тысячами воинов Лакота и Чейенов, опьяненных запахом крови и близкой победой. Он видел Неистовую Лошадь, и Злобного, и Коня С Обрезанным Хвостом, слышал их раскатистые крики, когда они атаковали холм: «Хоппо! Пошли! Хороший день, чтобы умереть!»

Но умирали белые люди. Индейцы жестоко бились, отплачивая за старые обиды, старые боли, забирая одну жизнь за каждый нарушенный договор, за каждую ложь, за каждого бессердечно зарезанного буйвола, за каждый акр земли, украденный васику. Они продвигались вперед, уверенные в успехе. Разве Сидящий Бык не предсказывал победу? Разве Неистовая Лошадь и Злобный не возглавили сражение? Как могут они проиграть?

Шункаха Люта был в самой гуще борьбы, когда его ранили. Пуля попала в правый бок, ниже ребра. Несмотря на рану, он погнался за одним из солдат Желтого Волоса, следуя за белым человеком в холмы, прочь от места битвы. «Трус, — насмешливо подумал он. — Убежать с поля боя и спрятаться в надежде спасти свою собственную жалкую жизнь.» Белому человеку удалось ускользнуть, прежде чем стрела Шункаха настигла его. Пуля, предназначавшаяся Шункаха, сразила вместо него лошадь. Животное тяжело рухнуло, сбросив индейца во время падения. Он приземлился на раненый бок, скатился вниз по скалистому склону, упал в узкий глубокий овраг-расщелину, ударился головой о камень и потерял сознание.

У него остались смутные воспоминания о постепенно замирающих звуках сражения, об отчаянных криках раненых людей и лошадей, об отдаленном эхе барабанов, о продолжавшихся всю ночь победных возгласах и кличах, которые говорили о том, что индейцы выиграли битву.

Шункаха погружался все глубже и глубже в нависшую над ним темноту, когда образ Брианы промелькнул перед его глазами. Она звала его по имени, ее любящие голубые глаза были омыты слезами горя…

Бриана. Он открыл глаза. Солнце уже садилось, окрашивая небо в яркие малиновые и оранжевые цвета. Индеец заставил себя подняться-таки на ноги. Покачнулся. Казалось, весь мир кружился перед его глазами. Ноги были, словно дохлые рыбины, во рту пересохло, голова кружилась от потери крови и недостатка пищи.

Чтобы вылезть из глубокого оврага, ему пришлось мобилизовать всю' силу, которая еще оставалась. Добравшись наверх, он упал на четвереньки, грудь тяжело вздымалась от напряжения. Когда дыхание восстановилось, Шункаха окинул взглядом простиравшуюся впереди долину. Лакота и их союзники ушли. Трава была сожжена. И долина Маленького Большого Рога лежала тихая, словно мертвая, омываемая кровавыми лучами заходящего солнца.

И снова всколыхнулась мысль о Бриане. Где она теперь? Пошатываясь, он поднялся на ноги, спотыкаясь, спустился с холма и пошел к тому месту, где стояло его типи. Сейчас там ничего не осталось, кроме небольшого почерневшего участка земли и смутных отпечатков, оставленных дном вигвама.

Куда она могла пойти?

Чтобы подумать и сконцентрироваться, ему пришлось приложить немало усилий. Левая половина головы болела и опухла, была покрыта коркой запекшейся крови, и все тело ныло от ударов, полученных при падении в овраг. Куда она могла пойти?

На дрожащих ногах Шункаха направился к реке. Упав на живот около ручья, он опустил в воду лицо, сделал несколько длинных глотков, позволяя холодной воде обмыть горло и утолить жажду.

«Неистовая Лошадь! — подумал он. — Неистовая Лошадь знает, куда она пошла.»

— Глава 13 —

Бриана улыбнулась Адаму Тренту, когда тот налил ей стакан холодного лимонада. Стоял ясный солнечный день конца июля, и они приятно проводили время в тени высокого дерева, недалеко от медленного ручейка. Несколько разорванных облаков лениво плыли по небу, похожие на взбитые пуховики.

Со дня приезда в Бисмарк Бриана проводила большую часть времени с Адамом, позволяя ему сопровождать себя по городу. Он показывал ей достопримечательности, каждый вечер приглашал на обед, сопровождал в церковь воскресным утром, развлекал рассказами о преступниках, которых поймал. Адам оказался хорошим собеседником, разговаривать с ним было легко и приятно, ибо он умел и слушать с интересом.

Бриана радовалась его присутствию: оно помогало заполнить ей дни и отвлекало мысли от Шункаха Люта. Она часто горько рыдала, думая, как ее индеец лежит мертвый где-то в долине Маленького Большого Рога. Что хорошего в том, что она живет, когда умер он? Какая радость, если солнце теплое, а дни яркие и красивые? Он умер, и она никогда больше его не увидит…

Находясь с Адамом Трентом, Бриана заставляла себя улыбаться, смеяться, притворяться, что все хорошо. Оставшись одна в своей гостиничной комнате, она садилась на край кровати и бессмысленно смотрела в стену, заново переживая каждую секунду, проведенную вместе с Шункаха Люта.

Адам Трент прервал рассказ об аресте особо опасного преступника, почувствовав, что Бриана больше не слушает его. Он взял давно полагающийся ему отпуск, чтобы больше времени проводить с ней, желая лучше узнать ее, с каждым днем все сильнее и сильнее влюбляясь, даже зная, что она не чувствует ничего похожего по отношению к нему. Взглянув на нее сейчас, он увидел ее влюбленные и мечтающие глаза и понял, что Бриана снова думает о том индейце. «Как долго она намеревается убиваться об этом проклятом краснокожем,» — раздраженно подумал Адам: Как она могла влюбиться в первого попавшегося мужчину? Бриана Бьюдайн была милой, чувствительной молодой женщиной. Как она могла отдать свое сердце язычнику-дикарю?

Трент нахмурился, пытаясь вспомнить, как выглядел индеец. Высокий, мускулистый, с черными волосами, темными глазами и надменной манерой поведения. Он оставался невозмутимым в течение долгой поездки в Бисмарк после ареста. Боролся как одержимый, когда они подъехали к тюрьме, вытерпел жестокие избиения без единого звука. Трент не обнаружил в нем ни нежности, ни следа теплоты. Почему Бриана так тянулась к нему? И почему она не может забыть его сейчас, когда он мертв?

Улыбнувшись, он дернул ее за юбку.

— Эй, — позвал он нежно. — Помните меня?

— Простите, Адам, — тихо сказала Бриана. — Мне кажется, я замечталась.

— О нем? — В голосе Трента прозвучала едва уловимая нотка горечи.

— Да.

— Он мертв, — решительно сказал он. — Мертв и не вернется. Вам нужно продолжить свою собственную жизнь, Бриана. Вы не можете убиваться вечно.

— Я не убиваюсь. Не совсем так. Я… вспоминаю.

— Черт, я… — Трент прервался, увидев выражение тревоги в глазах Брианы. Сжав кулаки, он встал и ушел вниз к ручью, губы сурово сжались. Иногда ему хотелось схватить ее и потрясти так сильно, чтобы выбить все мысли об этом проклятом индейце из ее головы. Он всю жизнь искал такую женщину, как Бриана. И теперь, когда он нашел ее, она влюблена в призрак! Он почти уже хотел, чтобы индеец был жив. С человеком во плоти можно встретиться лицом к лицу и победить его, но память… как можно бороться с памятью?

Бриана вздохнула. Она не хотела причинять Адаму боль, но не могла ничего поделать со своими чувствами. Она всем сердцем любила Шункаха и никогда не полюбит так же кого-нибудь еще. Они были вместе очень недолго, ужасно недолго, и все же он задевал каждую клеточку ее существа, проникал в ее чувства, полностью завладел ее сердцем — так, что в нем больше не осталось места ни для кого другого, даже для такого порядочного человека, как Адам Трент. Последнее время Шункаха Люта был смыслом всей ее жизни. Он был ее отцом и матерью, другом и любовником. Кажется, Адам полагает, что любовь Брианы к Шункаха Люта не может быть настоящей, потому что он индеец. Но это и было самое настоящее в ее жизни.

Она расправила юбку и, услышав шаги Трента, сложила руки на коленях.

— Простите, — сказал Адам. Он сел рядом с ней, засунув руки в карманы.

— Возможно, нам не следует больше видеть друг друга, — предложила Бриана.

— Вы этого хотите?

— Нет. Мне приятно время, которое мы провели вместе. Просто мы всегда заканчиваем разговор одним и тем же, и вы сердитесь. Но я ничего не могу поделать со своими чувствами. Я любила Шункаха. И всегда буду любить.

Трент кивнул, изучая ее профиль, любуясь, как ее золотые волосы мерцают при солнечном свете.

— Похоже, он был настоящим парнем, — проворчал Адам завистливо.

— Да. Он был сильным и надежным. И он любил меня. Я чувствовала себя с ним в безопасности.

— А что вы чувствуете ко мне?

— Я полюбила бы вас, если бы могла, — пылко сказала Бриана. — По-моему, вы замечательный человек. Может, если бы я встретила первого вас… — Она пожала плечами. — Кто знает?

— Я терпеливый человек. Я все еще уверен… надеюсь, что вы снова сумеете, сможете полюбить, и хочу быть рядом, когда это время придет.

Бриана задумчиво улыбнулась, но ничего не сказала. Возможно, Адам прав. Может быть, со временем она будет готова снова любить.

— Мой отпуск заканчивается послезавтра, и, по всей вероятности, я не смогу видеться с вами некоторое время.

— О?

— Пойду за бандой Морроу. Они ограбили банк в округе Холт пару дней назад. У меня есть замечательная догадка о том, где они могут обосноваться, и я намерен ее проверить.

— Похоже, что это опасно.

Трент пожал плечами.

— Может быть, но у меня есть два десятка человек для поддержки.

— Я… Я буду скучать без вас.

Трент почувствовал, как сердце учащенно забилось.

— Неужели, Бриана?

Она кивнула. Это была правда, она будет скучать без него. Он был сейчас ее единственным другом.

— Это самые лучшие новости за последние дни, — торжественно воскликнул Трент. Схватив ее руки в свои, он встал и потянул ее за собой, а потом закружил, пока у нее не перехватило дыхание и не закружилась голова.

— Я люблю вас, Бриана, — сказал он с чувством в голосе. — Я вас очень люблю.

Бриана не сопротивлялась, когда он поцеловал ее. Рот его был прохладным и твердым, нежным, но настойчивым. Поцелуй оказался приятным, но не возбудил никаких чувств в груди, не зажег пламени. Трент, кажется не замечал этого.

* * *

Следующим вечером Адам пригласил ее на обед. Он настоял на том, чтобы она выбрала самые дорогие блюда, которые мог предложить ресторан, и заказал бутылочку шампанского. Бриана никогда раньше не пробовала шампанского и после первых нескольких глотков обнаружила, что ей нравится пузырящееся вино. Оно расслабило ее, сделав настоящее приятным, а прошлое и будущее неважным.

Адам осыпал комплиментами ее наряд, прическу, цвет ее глаз, красоту улыбки. В течение всего обеда он смотрел ей в лицо, улыбаясь, словно она была самой очаровательной и желанной женщиной во всем мире. Они разговаривали о его семье, и Бриана почувствовала зависть. Как замечательно принадлежать к сплоченной семье, знать, что есть люди, которые любят тебя и беспокоятся о тебе, которые всегда рядом, если ты в них нуждаешься. Он рассказывал ей, как они собираются все вместе на Рождество, его братья всегда дразнят его, потому что он до сих пор не нашел «подходящую» женщину и не остепенился.

— Может быть, я удивлю их в этом году, — сказал Адам, и Бриана отвела взгляд, не в силах встретить надежду, сияющую в его глазах.

Позже, идя домой, он положил ее руку на сгиб своей и накрыл ее ладонью. Была красивая, звездная ночь, теплая и ясная, благоухающая ароматом жимолости. На улице никого не оставалось, и они медленно прогуливались, будто были единственной парой в мире.

Между гостиницей и типографией была узкая аллея. Когда они подошли к ней, Адам затянул Бриану в тень и поцеловал. Его рот уговаривал, требовал ответа. Руки опустились на талию, постепенно притягивая Бриану ближе, пока ее груди не прижались к нему. Поцелуй становился все глубже, глубже…

Бриана поцеловала в ответ, наслаждаясь теплотой его рук. Как приятно, когда тебя обнимают, когда знаешь, что кто-то заботится о тебе. Она чувствовала себя одинокой. Шункаха был мертв, а тетя и дядя не любили ее.

Адам прошептал ей на ухо, что обожает ее. Руки погладили спину и. соскользнули вниз на талию. Большими пальцами он начал ласкать ее груди.

Прикосновения к такой интимной части тела вывело Бриану из мечтательного состояния, и она оттолкнула Адама с возмущением. Никто, кроме Шункаха, никогда не прикасался к ней так.

— Бриана, извини, — хрипло сказал Трент. — Прости меня. Это только потому, что я безумно люблю тебя, хочу тебя. Извини.

— Все в порядке, — пробормотала Бриана.

— Идем, — сказал Трент, беря ее за руку. — Я провожу тебя в комнату.

Мысли Брианы хаотически метались, когда они вошли в холл гостиницы и поднялись по лестнице. Шункаха мертв. Адам Трент сказал, что любит ее, но он завтра покидает Бисмарк и будет отсутствовать недели — или даже месяцы? Она остается одна в чужом городе, и некому о ней позаботиться. У нее достаточно денег, чтобы прожить некоторое время, но нет друзей. В городе было всего несколько порядочных женщин, и те, которых Бриана однажды видела, показались недружелюбными. Трент любил ее. Он будет продолжать ухаживать за ней, всегда надеясь, что Бриана научится заботиться о нем, тогда как она знала, что это никогда не случится. Адам нравился ей, она чувствует к нему теплую привязанность, но никогда не полюбит. Лучше закончить это сейчас, чем позволить продолжаться.

К тому времени, как они подошли к ее комнате, Бриана уже приняла решение. Она едет домой, назад к тете и дяде.

Она не рассказала о своем решении Адаму, так как боялась, что он попытается отговорить ее.

Трент погладил руку Брианы.

— Я буду тосковать. Думай обо мне немного, пока я в отъезде.

— Хорошо. Обещай, что будешь осторожен.

— Обещаю, — наклонившись, он нежно поцеловал ее. — Я буду самым осторожным полицейским в мире.

Бриана смотрела, как он спускается в холл, а думы ее были уже в завтрашнем дне. Мысль об отъезде домой не давала спать всю ночь, и рано утром на следующий день она была уже на станции, но только для того, чтобы узнать, что следующий дилижанс, идущий в нужном ей направлении, отправится через три недели.

Бриана думала, что эти недели никогда не кончатся, но солнечным утром в середине августа она сидела в дилижансе Оверленда, который должен был отвезти ее в Винслоу.

Устроившись поудобнее, насколько было возможно, на жестком кожаном сиденье, она откинулась назад и закрыла глаза. Дом. Будет хорошо увидеть ранчо, искупаться в озере, обрабатывать землю и видеть, как все растет. Она задавала себе вопрос: скучали ли тетя и дядя по ней вообще? И будут ли они рады ее возвращению? Бриана нахмурилась, когда обдумывала вероятность того, что они могут не принять ее обратно. Она сбежала с индейцем, в конце концов. Они никогда не любили ее. Возможно, теперь тетя и дядя совсем откажутся от нее.

Эти мысли не делали путешествие приятным, но все же, несмотря ни на что, Бриана радовалась, что едет домой.

— Глава 14 —

Тихий звук барабана проник сквозь окружавшую его темноту, возвращая в прошлое. Боль, словно нож, пронзала его, и в своем воображении Шункаха представлял, что снова был молодым воином, переносящим муки и исступленный восторг Виваньянк Васипи, Солнечного Танца. И вновь он стоял перед Такала, знахарем. Тело замерло, мускулы напряглись, когда шаман сделал два надреза на его груди и вставил ремни из сыромятной кожи, которые будут связывать его и священный столб. Он смотрел на длинные ремни, протянувшиеся подобно пуповине между ним и столбом. Он будет танцевать, двигаясь туда и сюда, назад и вперед, пока не поддастся его плоть, освобождая от связи со столбом, выталкивая его в новую жизнь, как мать выталкивает свое дитя из лона.

Когда все остальные участники танца были готовы, зазвучали барабаны, и танцоры начали плясать; их шаги заглушались пылью, пока они перемещались туда и сюда, туда и сюда, натягивая ремни.

Через некоторое время Шункаха обо всем забыл. Глаза сосредоточились на солнце, он танцевал вперед и назад под удары барабана. Потом, как сейчас, он растворился в мире боли, пока не осталось ничего, кроме теплой крови, стекающей по груди, и боли, окутавшей его, словно кокон, наступающей на него и загораживающей от всего остального. Один раз ему показалось, что рядом стоит его отец. Лицо Ванбли Люта было мрачным, но Шункаха увидел гордость в его глазах. Медленно Ванбли Люта поднял руку к его покрытой шрамами груди.

«Будь храбрым, сын мой, — казалось, говорили его глаза. — Я тоже перенес боль Солнечного Танца. Только дотерпи до конца, и пожнешь награду.»

Шункаха незаметно кивнул. Закрыв глаза, он танцевал с обновленной энергией, и постепенно боль угасла, и он почувствовал, будто его душа покинула тело. Невесомый, он летал над необъятной землей, пока не достиг неправдоподобно прозрачного ручья, окруженного серебряными тополями и тонкими осинами. Встав на колени на травянистый берег, он заглянул в спокойную воду, но вместо своего отражения увидел смотрящего на него красного волка.

— Хоу, кола, — сказал волк голосом, шелестящим, как прилив волн, — С этого времени и навсегда я буду твоим хранителем. Прислушивайся к моим словам, следуй за мной, и ты никогда не ошибешься. Никогда не ошибешься… Никогда не ошибешься…

Голос волка затих, образ постепенно исчез в никуда — и Шункаха открыл глаза, лежа в вигваме своей матери…

Ресницы Шункаха дрогнули и поднялись. Он был накрыт буйволиной шкурой, старческая фигура стояла рядом на коленях, и на мгновение Шункаха подумал, что это отец вернулся из Страны Мертвых, но потом распознал в старике одного из шаманов индейского лагеря у Маленького Большого Рога.

Не подозревая о том, что к его пациенту вернулось сознание, шаман начал тихо и монотонно петь. В правой руке он держал орлиное перо, которое проносил сквозь огонь, направляя запах к Шункаха Люта. Слова исцеляющей песни взлетали и падали, словно перо на ветру.

В поле зрения Шункаха появилась женщина. Ей было чуть за тридцать, черные волосы спускались до самой талии, а миндалевидные глаза были цвета черного дерева. Она нежно приподняла голову Шункаха и поднесла мех с водой к его губам. Два долгих глотка, и накатившая слабость не позволила сделать третий. Вопросы, которые Шункаха Люта хотел задать, были забыты, так как боль снова подступила, и он удалился в ожидающую его темноту, ища забвения.

Когда он очнулся в следующий раз, перед ним сидела женщина. Она давала младенцу грудь. Отблески костра играли на лице женщины, когда она наклоняла голову, любуясь ребенком.

Шункаха не шевелился, но пристально смотрел, как она нянчит дитя. Женщина была красивой. Кожа гладкая и безупречная, розовая в свете костра. Волосы, словно черная мантия, спадали на плечи. Нос — маленький и прямой, губы полные. С огромной нежностью женщина отняла младенца от груди и прижала его личико к своей ключице, слегка похлопывая по спинке. Шункаха еле заметно улыбнулся, когда их глаза встретились поверх детской головки.

— Хоу, Шункаха Люта, — произнесла женщина, приветствуя. — Добро пожаловать назад из Страны Теней.

— Ты знаешь меня?

— Я помню тебя по долине у склона Скользкой Травы. Ты пропал в тот день, когда был убит Желтый Волос. Мы думали, что ты мертв.

— Только бродил в темноте. Как я попал сюда?

— Воин из Шиела нашел тебя полумертвым у Медвежьего Вала. Он узнал тебя и принес к нам.

— Как долго я здесь нахожусь?

— Солнце пересекло небо пять раз.

Шункаха покачал головой. Он не помнит, что случилось после того, как покинул долину Маленького Большого Рога.

В следующие несколько дней он чувствовал, как сила постепенно возвращается к нему. Казалось, что индеец все время был голоден. Женщина, имя которой Нежный Ветер, готовила огромное количество пищи, довольная его аппетитом. Она всегда была рядом, предлагала ему то ковш холодной воды, то чашку теплого бульона, то горсть спелых ягод. Она вытирала пот с его бровей, массировала одеревеневшую спину, плечи, умело помогала справиться с интимными нуждами. Он нервничал и порой терял самообладание, но Нежный Ветер оставалась терпеливой и веселой, игнорируя его кислое выражение лица и раздражительность, не разрешая ему вставать, пока сама не почувствует, что он достаточно окреп, чтобы подняться.

Наконец, силы прибавилось достаточно, чтобы Шункаха смог сам совершать прогулки по деревне, отваживаясь уходить с каждым днем все дальше и дальше. Он спрашивал каждого воина, которого встречал, о Бриане, но никто не видел ее с тех пор, как они покинули окрестности Скользкой Травы. «Неистовая Лошадь отослал ее к белым солдатам…» — это все, что ему могли сказать.

Куда она поехала? Шункаха знал, что у Брианы нет родных, кроме тети и дяди. Неужели ей придется вернуться к ним? Это казалось маловероятным, потому что она была несчастной там, хотела убежать. Но куда еще она могла податься?

«Неистовая Лошадь, — беспокойно думал он. — Наверняка Неистовая Лошадь знает, куда она поехала…» Но он был еще не достаточно силен, чтобы отправиться на поиски Неистовой Лошади, который находился где-то у Пыльной Реки.

Шункаха Люта лежал в вигваме, не отрываясь думами от Брианы, когда Нежный Ветер пришла к нему. Она опустилась на колени, длинные черные волосы рассыпались по плечам и прикрыли ее груди, словно занавес из полуночного шелка.

Она смотрела в его глаза, молча предлагая себя ему, и Шункаха Люта глубоко вздохнул. Для женщины, чей муж умер или которая была разведена, не считалось необычным предлагать себя мужчине. Интимные отношения с незамужними девушками были невозможны, но не было ничего позорного, если они устанавливались с женщиной, потерявшей своего партнера.

— Нежный Ветер, — произнес он ее имя, желая, чтобы она не приближалась к нему. Ему не хотелось обижать ее, не хотелось опозорить, отвергнув. Он не желал другой женщины, кроме Брианы. Только Бриана.

— Я не нравлюсь тебе? — спросила Нежный Ветер.

— Нет, очень нравишься, но не достаточно силен, чтобы понравиться тебе.

Она положила руку ему на грудь, медленно провела ею вниз туда, где одеяло накрывало его бедра.

— Может быть, добавлю тебе силы.

Шункаха Люта взял ее руку нежно погладил.

— Может быть, через несколько дней.

— Я буду здесь, когда понадоблюсь тебе, — ответила Нежный Ветер. Она опустила глаза, пряча свое разочарование. — Тебе нужно будет только прийти в мою постель.

Шункаха Люта кивнул, зная что никогда не примет ее приглашение.

На следующую ночь был общий танец, и Нежный Ветер выбирала Шункаха своим партнером много раз. Танцуя напротив нее, он чувствовал приступ искреннего сожаления о том, что не может любить ее. Она была той же крови. Ее традиции и воспоминания были такими же, как у него, ее темные глаза открыто излучали страсть, когда она смотрела на него. Будет очень легко принять любовь, которую она ему предлагала, охотиться и сражаться с воинами, спать ночью под одеялом Нежного Ветра. Но он не мог забыть Бриану, не мог выбросить ее золотистый образ из головы, а свои чувства — из сердца. С каждым днем он становился все более и более беспокойным и недовольным, и когда десять молодых воинов решили совершить вылазку, Шункаха вызвался отправиться вместе с ними.

Нежный Ветер посмотрела на него с чуть заметным укором, когда узнала об отъезде.

— Ты, должно быть, стал сильнее, — сказала она прямо.

— Немного, — согласился он. — Думаю, несколько дней с мужчинами пойдут мне на пользу.

— Не на столько, как ночь, проведенная со мной, — соблазнительно сказала индианка. Она взяла его руку в свою, темные глаза наполнились теплотой и заботой. — Будь осторожен и возвращайся скорее.

— Да, — ответил он.

Они отправились далеко на северо-восток, нападая на мелкие армейские патрули, убивая солдат и забирая их лошадей, оружие и продовольствие. Шункаха Люта чувствовал себя снова живым, заново родившимся. Было здорово драться с васику, видеть страх на их бледных лицах, когда воины врывались в их ряды, слышать крики боли, чувствовать горячую кровь врага на своих руках.

Вечером, после сражения, они сидели вокруг небольшого костра, жарили мясо и обменивались рассказами о других боях и победах. Именно здесь Шункаха узнал подробности битвы с Кастером. Объединенные силы Чейенов и Лакота врезались в Седьмой полк, словно непобедимая красная коса, уничтожавшая людей Кастера. Среди индейцев тоже были убитые, которых Шункаха знал: Черное Облако, Ураган, Быстрое Облако и Хромой Белый Человек из народа Чейенов, Белый Буйвол, Два Медведя, Стоящий Лось, Длинная Одежда, Лось-Медведь, Высокая Лошадь и Белый Орел из народа Лакота. Хромого Белого Человека, вождя Южных Чейенов, застрелил и оскальпировал лакотский воин, приняв его по ошибке за представителя враждебного племени Ри или Кроу. Пыль и дым ружей затмили поле боя, заметил один из рассказчиков, и было трудно отличить друга от противника.

Оставив место сражения индейцы ушли от Маленького Большого Рога. Прежде чем Чейены и Лакота разделились, они устроили парад. Изображая солдат, несколько краснокожих надели униформу Седьмого кавалерийского полка за исключением ботинок и брюк, которые им не понравились. Верхом на трофейных больших серых лошадях они выстроились в наступающую цепь. Один воин потрясал флажком на пике, другой дул в горн.

Шункаха усмехнулся, представляя как выглядел этот парад.

Они были в рейде уже больше недели, когда наткнулись на охотника за буйволами и трех скорняков. Белые люди уже целый день занимались браконьерством. Охотник сидел на груде камней, куря длинную черную сигару, пока скорняки сдирали шкуры со свежих туш. Несколько стервятников кружили неподалеку, ожидая, когда люди закончат работу, чтобы спуститься и полакомиться свежим мясом.

Шункаха Люта почувствовал знакомую ненависть при виде васику, сдирающего шкуру с буйвола. Они всегда брали только шкуры и языки, оставляя тысячи фунтов свежего мяса гнить под жарким солнцем прерий. Он подумал о своих матери и сестре, умерших от голода, подумал о племенах, загнанных в резервации, изнывающих от желания попробовать свежего мяса, и гнев его возрастал до тех пор, пока в воспоминаниях не осталось места ни для чего другого.

Шункаха Люта слышал голоса других воинов, чувствовал, как и в них поднимается злость, а потом все, как один, индейцы помчались к бледнолицым варварам, и дикий воинственный клич Лакота вырвался из их глоток.

Белые люди подняли головы и увидели, как разрисованные воины несутся в их сторону. Охотник схватил свое огромное ружье «Шарпс» пятидесятого калибра, но прежде чем успел его поднять и выстрелить, две стрелы с глухим стуком вонзились ему в грудь. Скорняки побросали ножи в грязь и бросились к своим ружьям, но было уже слишком поздно.

В считанные секунды четверо белых людей были мертвы. Четверо воинов, спрыгнув с лошадей, сняли скальпы с покойников. Трое других начали разделывать одну из буйволиных туш. Сегодня вечером они хорошо поедят, и у них будет большой запас мяса на обратную дорогу домой. Двух воинов назначили отвести захваченных лошадей в деревню, нагрузив их шкурами и до предела — мясом. Индейцы расценили ситуацию как прекрасную шутку. Впервые ведь белые снабдили людей Лакота едой, лошадьми и… скальпами, вместо того, чтобы, по обыкновению своему, забрать у краснокожих последнее.

* * *

Несколько дней спустя, ближе к вечеру индейцы увидели вдалеке дилижанс. Несколько воинов, которым не терпелось вернуться домой, предложили отпустить дилижанс с миром. Но остальные возразили. Им нужны были лошади и оружие.

— Оставим решать тебе, Шункаха Люта, — промолвил один из воинов. — Как ты скажешь? Захватим или отпустим его?

— Захватим! — провозгласил Шункаха. Когда это белый человек отпускал Лакота с миром? Подняв ружье над головой, он пришпорил коня и галопом помчался за экипажем.

Трое пассажиров внутри дилижанса Оверленда обменялись безумными взглядами, когда улюлюкающий воинственный клич Лакота стал громче и яснее. Один из мужчин высунул голову в окошечко — и его лицо стало белее мела, когда он увидел почти десяток индейцев, несшихся за ними.

— Индейцы! — крикнул он и соскользнул на пол, обхватив руками голову. Второй мужчина — священник — быстро перекрестился, прижал Библию к груди, склонил голову и начал молиться. «Пресвятая Дева Мария, Матерь Божия, помолись за нас, грешников, сейчас и в час нашей смерти…»

Экипаж яростно раскачивался из стороны в сторону, когда кучер хлестал лошадей, проклиная их, чтобы ехали быстрее. Громыхнуло над головой: охранник дилижанса открыл ответную стрельбу в индейцев.

Те окружили дилижанс, и Бриана почувствовала на мгновение сжимающий внутренности страх. Она слышала, как застонал от боли кучер, когда стрела вонзилась ему в бок, как отвратительно ругался охранник, когда один из воинов прыгнул со спины своей лошади на облучок. Слышала предсмертный хрип охранника, когда ему в грудь воткнулся нож, слышала, как индейцы пронзительно кричат, ликуя, потому что остановили экипаж.

Мужчина, съежившийся на полу, начал лепетать: «Нас убьют, нас убьют», в этот момент дверца рывком распахнулась, и три воина заглянули внутрь.

Бриана слышала, как священник просил милости у Бога, и забормотала свою собственную тихую молитву, когда ее схватили за волосы и вытащили наружу. Мгновением позже она стояла между двумя другими пассажирами, глаза широко распахнулись от страха в приближении смерти.

Неожиданно Бриана почувствовала оцепенение, словно заблудилась в ночном кошмаре, от которого не было спасения. Время замедлило свой ход и, казалось, совсем остановилось. Она ясно видела, что происходило вокруг. Небо было темно-голубым, земля — красновато-коричневой, краска на лицах индейцев — черной. Она слышала, как мужчина слева от нее беспомощно рыдал; священник справа стоял спокойно, покорившись судьбе. Она видела, как два воина срезали упряжь с лошадей, пока двое других обыскивали багаж на крыше дилижанса, сбрасывая понравившиеся им вещи на землю, в беспорядочную кучу яркой одежды.

Очень скоро индейцы взяли все, что для них представляло какую-то ценность, и Бриана поняла, что ее смерть — это дело лишь нескольких секунд.

Высокий воин с лицом, покрытым краской и потом, направлялся большими шагами к пассажирам с ружьем в руке. Сердце отяжелело от страха, во рту стало сухо, Бриана закрыла глаза. Сейчас выстрел отошлет ее в загробный мир. Может быть, она найдет там Шункаха…

Время потеряло всякое значение, когда она ждала смерти. Постепенно сквозь свирепые тяжелые удары своего сердца она различила голоса. Голоса спорящих индейцев. А потом Бриана услышала его голос — голос, который она уже не чаяла никогда услышать снова по эту сторону небес. С трудом осмеливаясь надеяться и все же желая безнадежно верить, она открыла глаза — и увидела Шункаха Люта, подходящего к ней. Она попыталась вымолвить его имя, но мир внезапно потемнел, и она почувствовала, что опускается вниз, вниз, в небытие…

* * *

— Ишна Ви, Ишна Ви. — Его голос произносил ее имя.

Но это не мог быть его голос, потому что он мертв.

— Ишна Ви.

Может, она тоже умерла?

Бриана медленно открыла глаза.

Он склонился над ней, его темные глаза были полны тревоги, лицо очищено от краски.

— Ты здесь, — сказала Бриана, голосом, полным изумления. — Что случилось? Где я?

— Ты потеряла сознание, а сейчас ты здесь, в моих руках, где ты и должна быть.

Слезы облегчения навернулись на ее глаза.

— Я думала, что ты мертв.

Шункаха Люта покачал головой, крепче прижав ее к себе, губы ласкали ее волосы.

Бриана посмотрела через его плечо.

— А где остальные?

— Они поехали домой.

— Они…

— Нет. Белые люди пошли пешком обратно.

— Ты приказал воинам не убивать их, да? — спросила Бриана. — Из-за меня?

Шункаха кивнул. Его не заботило, двух ли человек убили Лакота или две тысячи, но он не хотел, чтобы Бриана думала о нем плохо. Было нелегко убедить воинов отпустить двух белых людей, но это стоило сделать, чтобы увидеть благодарность в ее глазах.

— Достаточно ли хорошо ты себя чувствуешь, чтобы ехать? — спросил Шункаха.

— Да, — она улыбнулась ему, ее лицо сияло. — Мне кажется, я смогу полететь.

— Тогда давай, — сказал он, поднимаясь на ноги и увлекая ее с собой. Пошли.

Она не спрашивала, куда, и даже не подумала об этом. Ей хватало того, что он жив и они снова вместе. Он посадил ее на спину своего коня, огромного серого жеребца, сам стремительно взлетел на него позади, одной рукой обнял за талию, крепко прижимая к себе.

Бриана прильнула спиной к его груди, возбуждаясь от тепла бедер, убаюкивающих ее, наслаждаясь поцелуями ветра в лицо, пока они ехали по выжженной солнцем земле. Рука Шункаха, словно стальной обруч, крепко держала ее. Она чувствовала возрастающее доказательство его желания, прикасаясь к нему ягодицами.

Он был здесь, и он жив. Бриана закрыла глаза, когда его губы погрузились в ее волосы, сердце дико забилось в ожидании предстоящих ласк. Прошло уже столько времени с их последней ночи любви, Бриана была полна страстного желания. От его прикосновений ее щеки вспыхнули, разгорячились, как и лоно.

Шункаха остановил лошадь, как только тени стали длинными. Остальные воины ехали не очень далеко впереди, но он не торопился догонять их. Бриана была здесь, и им нужно остаться одним.

Шункаха почувствовал, как она дрожит от ожидания, когда снимал ее с лошади, и глухо застонал, когда заключил ее в свои объятия.

Бриана смотрела на него влюбленными глазами, губы слегка приоткрылись. От его близости у нее перехватило дыхание, а потом Шункаха целовал ее изголодавшимся ртом, его язык, словно пламя, посылал искорки желания в каждую часть ее тела. Руки Брианы обвились вокруг его шеи, притягивая ближе и ближе. Сжигаемые страстным желанием они опустились на землю, их руки и губы красноречивее, чем слова, выражали их любовь друг к другу.

Он стал еще более дорог сейчас, когда вернулся к ней, ее глаза блуждали по всему телу, заново знакомясь с очертаниями его мускулистой груди, плечами и бедрами, ее руки гладили, ласкали тело человека, который наполнял всю ее жизнь, удовлетворял все ее желания.

Сердце в сердце, душа в душу, они наслаждались друг другом всю ночь. Ее дыхание смешивалось с его, так же как его плоть сливалась с ее плотью, и они становились одним целым.

* * *

Они присоединились к остальным воинам на следующий день, а через четыре дня приехали в деревню Лакота.

Бриана окинула взглядом деревню. Она совсем не была такой же большой, как военный лагерь у Маленького Большого Рога, и насчитывала менее двадцати вигвамов.

Шункаха остановился у маленького вигвама. Спрыгнув с лошади, помог Бриане спуститься на землю. Взяв за руку, он повел ее внутрь типи.

Бриана нахмурилась, когда ее глаза привыкли к тусклому свету в жилище и она увидела женщину, сидящую на коленях у очага, с ребенком, прикорнувшим у груди.

— Ишна Ви, это Нежный Ветер, — сказал Шункаха. — Нежный Ветер, это моя женщина.

Две женщины обменялись любопытствующими взглядами. Нежный Ветер почувствовала быстрый прилив зависти к женщине Шункаха Люта. Он никогда не упоминал о том, что у него есть женщина. Втайне она надеялась стать его женой. Ей нужен был мужчина в вигваме, ее сыну нужен был отец.

Бриана чуть улыбнулась Нежному Ветру. Кто эта женщина? Почему Шункаха приехал в ее вигвам?

Взгляд Шункаха Люта переходил с лица одной женщины на лицо другой. Уж лучше бы он умер, чем чувствовать враждебность между ними, и он понял, что сделал огромную ошибку, приведя Бриану в вигвам Нежного Ветра.

— Садитесь, — пригласила Нежный Ветер после неловкой паузы. Ее жест приглашал Бриану, но смотрела она только на Шункаха.

— Может, нам следует найти другое пристанище, — заметил Шункаха Люта.

— Нет, — быстро сказала Нежный Ветер. — Я приглашаю вас в свой вигвам. — Она посмотрела на Бриану. — Вас обоих, — добавила она неохотно.

Шункаха Люта улыбнулся Нежному Ветру. Было бы грубо отказаться от ее приглашения, он не хотел обидеть ее. Она заботилась о нем и кормила. Самое малое, что он мог сделать, это воспользоваться ее гостеприимством, пока не обзаведется собственным вигвамом. До тех пор он будет охотиться для Нежного Ветра, чтобы у нее были пища и шкуры, присматривать за ней в течение наступающей зимы.

Обстановка в вигваме Нежного Ветра стала напряженной, если не сказать больше. Бриане было тяжело жить в доме другой женщины. Нежный Ветер отказалась от помощи Брианы по хозяйству, настаивая на том, что она была гостьей, но заставляя чувствовать себя гостьей нежеланной и незваной. Белая женщина не могла не заметить, как глаза индианки задерживаются на лице Шункаха, как та находит массу причин, чтобы прикоснуться к нему… Шункаха посоветовал Бриане смириться с этим. Они не будут жить в вигваме Нежного Ветра вечно, уверял он ее. Стоит ли удивляться, что ему захотелось остановиться здесь, раздраженно думала Бриана. Нежный Ветер неустанно заботилась о том, чтобы подать пищу, когда он голоден, чтобы набить трубку, если он хотел курить, чтобы для его постели приготовить самые мягкие одеяла и лучшее место у огня… Она восхваляла его охотничье искусство, когда он приносил домой оленя, слушала с сосредоточенным вниманием все, что он говорил… Но хуже всего прочего было то, что Бриана никогда не оставалась с Шункаха наедине. Это был вигвам Нежного Ветра, и хозяйка всегда находилась дома.

Такое неприятное для Брианы положение продолжалось до конца августа. В один из дней конца лета мужчины пришли с удачной охоты, и Лакота устроили праздник. Бриана была зачарована пением и танцами, затянувшимися далеко за полночь. Она смотрела, как воины с важным видом в центре круга подробно имитировали действия охотников. Они рассказывали жестами также о других охотах, о выигранных битвах, об удачных вылазках во время сражений, о снятых скальпах и трудно доставшихся победах, о Черном Котле и Белой Антилопе, о Кастере и Неистовой Лошади, о вероломстве и обмане.

А потом пришло время для общих танцев. Некоторые из них были только для женатых пар, другие — для девушек и холостых воинов Шункаха предложил Бриане присоединиться к танцующим, но она отказалась, предпочитая оставаться в тени.

Она уже собиралась предложить Шункаха что-нибудь поесть, когда Нежный Ветер тронула его за плечо, приглашая на танец. Шункаха посмотрел на Бриану, пожал плечами, словно это было совсем неважно, прежде чем подняться на ноги и последовать за Нежным Ветром в танцевальный круг.

Какое-то мгновение Бриана оставалась на прежнем месте, глядя, как ее муж танцует с другой женщиной. Красивой женщиной. Женщиной, которая не скрывала, что находит Шункаха желанным. Острый приступ ревности, до сих пор не испытанной, пронзил сердце Брианы. Они хорошо смотрелись вместе, свет костра отбрасывал тени на их медного цвета лица, и отблески огня ярко освещали их длинные черные волосы. Нежный Ветер говорила что-то Шункаха, и он тихо смеялся, обнажая изумительно белые по сравнению со смуглой кожей зубы. Он был прекрасен, и лакотская женщина была очень красива. Сожалеет ли он о своем решении привезти сюда Бриану? Желает ли, чтобы он и Нежный Ветер могли украдкой скрыться в ее вигваме и остаться наедине?

Танец закончился, но когда Шункаха направился назад к Бриане, Нежный Ветер задержала его за руку и увлекла в тень.

Бриана осталась на месте, словно приросла к земле, мысли перепутались, сердце наполнилось яростью и ощущением предательства.

Едва ли осознав, что делает, она встала и пошла за ними, шаги были легки, как перышки, летящие по воздуху. Она резко остановилась, увидев тех двоих, едва различимых в бархатной темноте ночи. Они стояли очень близко друг к другу. Шункаха прислонился к дереву, а Нежный Ветер заглядывала ему в глаза.

— Я буду тебе хорошей женой, — говорила Нежный Ветер тихим и нежным голосом, шелестящим, словно шелк, на слабом летнем ветерке. — Я знаю, нам будет хорошо вдвоем.

Шункаха хотел сказать что-то, но Нежный Ветер закрыла ладонью его рот.

— Я не против быть второй женой, — убеждала она его, положив свободную руку ему на грудь. — Я могу родить тебе сыновей. Много сыновей. — Она соблазнительно повела бедрами, слегка касаясь его мужского достоинства. — Сыновей Лакота.

Бриана долго смотрела на них, сердце отчаянно колотилось в груди. Не выдержав, она вышла из тени.

— Ты можешь стать его первой женой, — отрывисто и грубо сказала она холодным, как лед, голосом. — Я ухожу назад к своему народу.

Она не осталась ждать, чтобы посмотреть, какой эффект произведут ее слова на Шункаха. Развернувшись, Бриана ринулась в укрывающую темноту, слезы обжигали глаза, в сердце кипели боль и отчаяние.

Она стремилась сквозь ночь, сама не зная, куда, зная только, что должна убежать как можно дальше от Шункаха Люта и Нежного Ветра. Когда стало тяжело дышать, легкие наполнились огнем, ноги сделались, словно ватные, она опустилась на землю, обхватив себя руками.

Бриана считала себя взрослой женщиной, умеющей управлять своими эмоциями, пока не встретилась с Нежным Ветром. Лакотская женщина была красивой, зрелой, спокойной. У них с Шункаха Люта было общее происхождение, она понимала его так, как Бриана никогда не сможет понять. Она часто слышала, как они вспоминали прошлое, называя людей и места, о которых Бриана ничего не знала. Нежный Ветер и Шункаха. У них была одна и та же кровь, одно и то же наследие, одни и те же обычаи и верования.

Она не слышала, как Шункаха последовал за ней. Одну минуту она пробыла одна, а в следующую он опустился на колени рядом с ней.

— Ишна Ви.

— Уходи.

— Дай мне объяснить.

— Здесь нечего объяснять.

— Нечего?

— Нет. Нежный Ветер любит тебя, и ты явно питаешь к ней интерес. — Бриана пожала плечами. — Надеюсь, вы будете очень счастливы вместе.

Шункаха Люта возмутился:

— Ты говоришь глупости.

— Неужели? Я слышала, что она сказала. Она практически умоляла тебя жениться на ней.

— Но я не принял ее предложение.

— Почему бы нет? — Бриана швырнула в него словами, желая ранить так же сильно, как ранили ее. — Она сходит с ума по тебе. Я видела, как она смотрела на тебя сегодня вечером. Как она смотрит на тебя каждый вечер. Я видела, как она угождает каждому твоему желанию, как улыбается тебе. О, просто иди к ней и оставь меня в покое!

— Ишна Ви, посмотри на меня.

— Нет.

Он не стал просить снова. Вместо этого, нежно касаясь ее подбородка, повернул голову любимой и заставил посмотреть себе в лицо.

— У тебя нет причин ревновать к Нежному Ветру.

— Я не ревную, — резко возразила Бриана, но она лгала, и они оба знали это.

— Если я скажу, что у тебя нет причин ревновать, ты мне поверишь?

— Нет.

— Почему?

— Потому что она такая красивая! И потому что она индианка, как и ты. У вас с ней намного больше общего, чем у тебя со мной… — Неожиданно все ее страхи и переживания прорвались в потоке слез. — О, Шункаха… — всхлипнула она. — Я так боюсь потерять тебя.

— Не бойся, ле мита чанте. Тебе нечего бояться.

— Я не могу. Скажи мне правду, разве ты не предпочтешь иметь лакотскую женщину, как свою жену, как мать твоих детей? — Она опустила в землю глаза. Она сказала, что родит тебе сыновей. Сыновей Лакота.

Шункаха погладил ее волосы, понимая лишь небольшую часть ревности, поедавшей Бриану, которая дала волю новому потоку слез.

Он приподнял ее подбородок, их глаза встретились, он завладел ее взглядом.

— Я хочу только тебя, Золотой Волос. Только тебя.

— Правда?

— Правда.

С огромной нежностью он обнял ее и поцеловал, и страсть между ними вспыхнула, подобно цветам весной. Их губы жадно встретились, и Бриана прижалась к Шункаха, поднимая его руки к своим грудям, застонав от наслаждения, когда его пальцы стали ласкать ее нежное тело.

— Ишна Ви, — упрекнул он мягко. — У нас есть целая ночь.

— Я не могу ждать, — бесстыдно ответила она. — Не заставляй меня ждать. Я уже и так долго жду.

Шункаха усмехнулся в темноту, когда ее руки гладили его тело, перемещаясь все ниже и ниже к бедрам. Его ответ был немедленным, и Шункаха пробормотал:

— Тебе не придется ждать…

Всю ночь он руками, губами и каждой нежной лаской доказывал Бриане, что она — его женщина, единственная женщина в его жизни. И как она могла сомневаться в нем, если их губы были вместе, а руки совершали сладостное волшебство?

* * *

Щеки Брианы были ярко-розовыми, когда на следующее утро они вошли в вигвам Нежного Ветра, но она не отвела глаза. Наоборот, она высоко держала голову и встретила любопытный взгляд индианки, как она надеялась, зрелой самоуверенностью.

Войдя в вигвам вслед за Брианой, Шункаха Люта положил руку ей на плечи и погладил.

— Наступило время обзавестись нам своим собственным вигвамом, — сказал он Нежному Ветру. — Мы благодарны за твое гостеприимство, но нам нужно место, где мы можем оставаться одни, — Шункаха усмехнулся. — Зима приближается, и мы не можем проводить все наши ночи в лесу.

Нежный Ветер неловко кивнула.

— Я понимаю.

— Я буду продолжать снабжать тебя мясом, — сказал Шункаха, — и защищать.

— Я благодарна.

Бриана улыбнулась, когда они покинули вигвам Нежного Ветра. Наконец-то она одна, целиком и полностью, будет владеть Шункаха Люта. Она будет готовить ему, заботиться о нем и баловать так, как Нежный Ветер никогда не помышляла.

Остаток дня Шункаха провел, собирая шкуры у соплеменников, обещая взамен мясо и помощь. Чтобы сделать типи, требовалось двадцать шкур, и когда они собрали необходимое количество, Нежный Ветер показала Бриане, как сшить их вместе. Другие женщины племени пришли помочь ей. Усевшись в большой круг, они смеялись и разговаривали. Бриана была рада их помощи. Сшить двадцать шкур — это громадная задача, которая заняла бы несколько дней.

Шункаха и еще десять мужчин большую часть дня валили деревья на жерди для вигвама, обрубали ветви и обдирали кору, и к наступлению ночи вигвам был готов.

Внутри типи ничего не было, кроме их постели и нескольких личных вещей. Отсутствовали даже самые маленькие мелочи, которые сделали бы их жилище удобным и уютным. И все же у Брианы появилось чувство собственности, когда она огляделась вокруг. Этот вигвам был ее первым домом, и все, что в нем, принадлежало ей. Мужчина владел только своей одеждой и оружием.

Шункаха Люта зашел в вигвам, его глаза зажглись желанием, когда остановились на лице Брианы.

— Добро пожаловать домой, — произнесла Бриана и шагнула в его объятия, ее губы приоткрылись, чтобы заполучить его поцелуй, ресницы дрогнули и опустились, когда он обвил руками ее тело. И сейчас ей не нужно было ничего больше.

* * *

На следующий день Шункаха отправился в набег с еще несколькими воинами и вернулся с хорошим запасом одеял, кухонной утвари, шкурами и лошадьми. И теперь, по индейским стандартам, они сделались состоятельными людьми, потому что у них были дом, чтобы жить, одежда, чтобы носить, лошади, чтобы ездить, и пища. В самом деле, жизнь была прекрасна.

Однако в середине сентября уставший воин, известный как Буйволиный Рог, въехал в деревню с плохими новостями. Чуть раньше в этом же месяце капитан Ансон Майлз и полторы сотни отборных войск напали на стойбище Буйволиного Рога у Тонких Петель, убив несколько индейцев и разогнав остальных. Лакота переговаривались между собой. Тонкие Петли были первым актом возмездия после сражения у Маленького Большого Рога, но не последним. «Три Звезды» участвовали в походе к Гусиному Ручью; Терри и Джиббон двигались по территориям к северу от Желтого Камня. В районе Агентства Красного Облака отряд из тридцати Чейенов был атакован из засады четырьмя сотнями солдат из Пятого кавалерийского полка под командованием генерала Меррита.

Буйволиный Рог остановился в деревне, чтобы только поесть и получить свежую лошадь, а затем поскакал дальше предупреждать другие племена, что солдаты не собираются оставить смерть Желтого Волоса неотомщенной.

Когда позднее лето уступило место осени, Бриана заподозрила, что забеременела, и утренние недомогания убедили ее в этом.

Шункаха Люта ликовал от перспективы стать отцом. Он притянул Бриану в свой объятия и поцеловал со всей нежностью, когда она сообщила ему эту новость.

Бриана тоже была очень взволнована тем, что у нее будет ребенок, но дни проходили, тошнота не прекращалась, и настроение у нее ухудшилось. Неужели она проведет всю свою беременность, страдая от рвоты каждый раз, когда почувствует запах жареного мяса или увидит кусок сырой оленины?

Шункаха сочувствовал ей. Он знал, что женщины часто недомогают в начале беременности; у его матери тоже была тошнота по утрам, когда она вынашивала Тасину. И все же было тяжело сидеть рядом с Брианой, видеть, как ее неудержимо тошнит, и знать, что не можешь ничего сделать, чтобы облегчить ее страдания. И то, что она никогда не жаловалась, усугубляло его переживания.

Он стал меньше общаться с другими мужчинами, чтобы больше времени проводить с ней, часто повторял, что любит ее, что она красива. Он помогал ей по домашнему хозяйству, несмотря на то, что это считалось позорным для война, собирал дрова или приносил воду из реки. Он рассказывал истории своего народа, надеясь отвлечь Бриану от тошноты, изнурявшей ее.

В одно прохладное утро в середине октября он увел ее подальше от деревни, в надежде, что смена пейзажа и несколько часов вдали от постоянно присутствующего запаха мяса помогут ей почувствовать себя лучше. Они зашли далеко в лес и остановились на берегу маленького, кристального пруда. Под пестрой от солнца ивой он обнял ее и крепко прижал к себе, рука слегка поглаживала ее волосы, губы оставляли легкие, как бабочки, поцелуи на ее лице.

Бриана вздохнула, положив голову на грудь Шункаха. В лесу было красиво. Деревья одеты в ярко-оранжевые и красные листья, трава мягкая и нежная, воздух ароматный и чистый. Деревня с ее шумом, беспорядком и запахами, казалась далекой-далекой.

Она посмотрела вверх, глаза задержались на лице Шункаха. Какой он прекрасный муж, такой заботливый, такой добрый. Разве можно думать о нем, как о дикаре?

Сердце затрепетало от страстного ожидания, когда он склонил голову и поцеловал ее. Его нежный и теплый рот ничего не требовал взамен, хотел только доставлять ей удовольствие и убедить в любви. Она закрыла глаза, наслаждаясь его прикосновением, сладостным, знакомым теплом, разливающимся по телу, когда их губы сливались.

Она приоткрыла рот, встречая его соблазняющий губы язык, вся затрепетала от удовольствия. Рука скользнула под рубахой по мускулистой груди Шункаха. Бриана чувствовала удары его сердца под своей ладонью, чувствовала, как оно начало биться быстрее, когда она ласкала грудь, медленно опуская руку все ниже и ниже.

— Ишна Ви, — прошептал он ее имя, крепко обняв. — Ты понимаешь, что делаешь, ле мита чанте?

— О, да, — ответила она, неожиданно задохнувшись. — Ты возражаешь?

— Должны ли мы?

Она открыла глаза и увидела, что он смотрит на нее. Беспокойство читалось на его лице.

— Ты не хочешь?

— Глупый вопрос, и ты знаешь это, — сказал Шункаха. — Но я не хочу причинить вред тебе или ребенку.

— Все будет хорошо, — уверила его Бриана и почувствовала, как все тело дрожит от ожидания, когда он начал раздевать ее, оставляя горячие поцелуи на плечах и груди, когда он стягивал платье, когда руки его соскользнули на талию и вниз на бедра.

Вскоре они лежали бок о бок в мягкой траве. Бриана задохнулась на секунду и удивленно застонала, когда Шункаха вошел в нее и перекатился, увлекая за собой так, чтобы она оказалась верхом на нем.

Он улыбнулся ее изумленному выражению, нежно рассмеялся тому, как она застонала от наслаждения, когда он сделал осторожный толчок снизу.

— Я не хочу навредить малышу, — объяснил он, и затем глубоко вздохнул, когда она наклонилась к нему, слегка касаясь грудью его тела.

— Я ценю твою заботу, — пробормотала Бриана, с трудом дыша от ощущений, проносившихся по ней.

— В любое время, — сказал Шункаха охрипшим голосом. А потом не нужны были разговоры, он взял медленный ритм, который вознес их обоих над радугой в рай.

* * *

Бриана нахмурилась во сне, звук ружейных выстрелов нарушил сон, и она быстро очнулась. Она села, глаза заметались, пока не увидела Шункаха Люта, стоящего позади. Лицо его казалось маской, полной гнева.

— Что это? — спросила Бриана, вскочив на ноги.

— Солдаты, — коротко ответил Шункаха. — Напали на деревню. — Он пригвоздил Бриану к месту тяжелым взглядом. — Оставайся здесь, пока я не вернусь.

— Куда ты собираешься?

— Сражаться.

— Чем? У тебя нет оружия, — она схватила его руку, когда он уже собрался идти. — Шункаха, не уходи! Не оставляй меня одну. Подумай о ребенке. Что, если солдаты придут сюда?

— Они не причинят тебе зла, Ишна Ви, — спокойно сказал он. — Ты одна из них.

Его слова, словно нож, пронзили сердце Брианы.

— Пожалуйста, — умоляла она охрипшим от боли и страха голосом. — Пожалуйста, не бросай меня.

Шункаха Люта смотрел на нее какое-то время, в голове царил хаос. У него нет оружия, чтобы драться; более того, судя по звукам, битва подходила к концу. И если солдаты не убьют Бриану, они могут изнасиловать ее. Мужчины, которые были только поглощены борьбой не на жизнь, а на смерть, часто делают вещи, о которых позже сожалеют, жестокие поступки, которых они будут глубоко стыдиться, когда их кровь остынет и вернется здравомыслие. Сможет ли он жить в мире с собой, если оставит ее здесь, одинокую и беззащитную, и ее обидят? Сможет ли жить в мире с собой, если не попытается помочь своему народу?

Прозвучал последний залп ружейного огня, и зловещая тишина опустилась на землю.

— Все кончено, — мрачно сказал Шункаха.

Он не смотрел на Бриану. Следующие два часа он стоял, словно окаменев, глаза смотрели в сторону деревни, лицо выражало бессильную ярость и боль.

Бриана не трогала его. Наоборот, она ушла к пруду, искупалась и лишь потом быстренько натянула платье и сёла рядом с мужем, положив руки на колени. Безмолвные слезы оставляли на ее щеках тонкие дорожки.

Случайные звуки доносились до них: раскаты грязно-издевательского смеха, одиночные выстрелы, животный вопль боли, перепуганный крик женщины.

Прошла, казалось, целая вечность, когда Шункаха Люта обернулся к ней.

— Я иду в деревню, — решительно сказал он. — Жди здесь.

Бриана кивнула, не осмеливаясь возражать. Она догадывалась, что Лакота проиграли эту битву; что мужчины и женщины, с которыми она работала и смеялась, лежат мертвые — потому что их кожа была красной. Потому что они отказались подчиниться желанию белого человека. Потому что они убили Кастера. Возненавидит ли ее теперь Шункаха Люта? Оттолкнет ли его от нее эта последняя жестокость, причиненная его народу представителями ее расы? Сможет ли она винить его, если это случится?

Часы медленно тянулись. Солнце уже спряталось за дальними горами, резкий ветер подул сквозь деревья, вороша листья и вздымая пыль. Тени стали длинными, и Бриана уже начала спрашивать себя, не бросил ли ее Шункаха, когда увидела мужа, идущего к ней большими шагами. Он вел двух лошадей и мула, тяжело нагруженного мехами.

Бриана поднялась на ноги, испытующе глядя на него.

— Они мертвы, — сказал Шункаха жестким и мрачным тоном. — Все.

— Нежный Ветер?

— Да.

— Мне жаль, — сказала Бриана, — очень жаль.

Шункаха Люта кивнул, желчь поднималась в горле, когда он снова вспомнил кровавую картину, представшую перед ним, когда он пришел в деревню. Тела его соплеменников были разбросаны по земле. Некоторые были изуродованы, с других грубо сняты скальпы. Солдаты убили всех: мужчин, женщин и детей. Он никогда не видел такой бойни.

Он силой воли вытеснил увиденное из сознания, проглотил тошноту, подкатывающуюся к горлу. Он не будет думать об этом сейчас.

Не произнеся ни слова, Шункаха посадил Бриану на спину одной из лошадей. Ненависти и мести придется подождать. Потому что сейчас ему надо позаботиться о жене, найти безопасное место, где они смогут остаться, пока она не родит их ребенка.

Вскочив на другую лошадь, он взял поводья нагруженного мула и повернул на юг к Желтому Камню.

— Глава 15 —

Адам Трент утомленно вздохнул, слезая с лошади на землю. Трудно поверить, но отсутствие его в Бисмарке длилось почти три месяца. Он и не предполагал, что преследование банды Морроу будет такой сложной задачей. Чтобы напасть на след, понадобилось около восьми недель. И это оказалось самым легким. Они настигли банду Морроу на открытом месте, и произошла быстрая, кровавая схватка. Трент потерял четырех отличных парней, Винс Морроу лишился шести; остальные сдались. Но самому Винсу удалось ускользнуть. Трент отослал своих помощников в город с захваченными в плен преступниками, а сам отправился вслед за Морроу — и нашел его в дешевом салуне в Дедвуде. Тренту удалось отобрать у Морроу кольт, но тот успел вытащить спрятанное ружье, и тогда полицейский был вынужден убить бандита. И вот теперь, наконец-то, Трент был снова дома. Он представил себе горячую ванну, холодную выпивку, вечер в компании Брианы… и усталость немного отступила.

Адам постоянно думал об этой женщине на долгом обратном пути в Бисмарк, вспоминая, как она улыбается, как смеется, как солнце ласкает ее волосы.

Оставив свою измученную лошадь в платной конюшне Гродина, он направился вниз по Майн Стрит к офису шерифа, чтобы написать рапорт. На это ушел почти час.

Трент откинулся на спинку стула. У двух убитых его помощников были жены, и их следовало навестить, даже если им уже сообщили о гибели мужей. Это было, пожалуй, самым трудным в его работе.

Бормоча проклятия, он подписал свой рапорт, затем пошел домой, в комнату в пансионе Иды Мае, чтобы привести себя в порядок. Сорок минут спустя, одетый в чистые джинсы и белую рубашку, Трент отправился навестить вдов. К сожалению, в последнее время ему все чаще и чаще приходилось наносить такие печальные визиты.

Он чувствовал себя отвратительно, когда часом позже направлялся к салуну. Жена Луи Маккрейни, казалось, справляется со своей утратой, но с женой Сэма Уитни случилась истерика при упоминании имени мужа, и потребовалось около четверти часа, чтобы просто успокоить ее.

Трент залпом проглотил первый стакан виски, уже глядя на второй. Трогая кокарду, он вновь задавал себе вопрос, не пора ли увольняться. Жизнь полицейского трудна, изо дня в день приходится придерживаться строгого порядка. Проводить недели вдали от дома, преследуя преступников. Бороться с пьянством. Писать бесконечные рапорты. Защищать закон. «Тяжелая работа и обычно неблагодарная,» — размышлял Адам Трент.

Он подумал о жене Луи Маккрейни, находящейся на шестом месяце беременности третьим ребенком. Почему всегда убивают женатых мужчин? Тех, у кого есть семьи.

Адам отодвинул выпивку и вышел из салуна, сгорая от желания увидеть Бриану. Ему необходимо услышать ее голос, увидеть ее улыбку. Приблизился момент, которого он с нетерпением ожидал весь день.

Тихо посвистывая, Адам вошел в гостиницу. Он перешагивал через две ступеньки и, постучав в дверь, почувствовал, как быстро забилось сердце. Потом снова постучал. Потом нахмурился — ответа не было.

Вернувшись в холл, он остановился у конторки и спросил клерка, не знает ли тот, куда ушла мисс Бьюдайн.

— Она освободила номер два месяца назад, — сказал клерк, сверившись с регистрационной книгой.

— Освободила номер? Она сказала, куда едет?

— Нет, насколько я помню. — Клерк внимательно посмотрел на обеспокоенное лицо шерифа и щелкнул пальцами. — Думаю, она отправилась на восток, — сказал он с подчеркнутой медлительностью. — В Винслоу.

— Спасибо, Эйб, — пробормотал Трент. Расстроенный, он вышел из гостиницы и направился в свой офис. «Итак, — размышлял он, — Бриана уехала домой.» Он выругался про себя, чувства его были задеты больше, чем он предполагал, потому что она покинула город, не оставив ему ни слова.

Часом позже Адам Трент перелистывал пачку объявлений о розыске, когда его помощник Лэрри Кейбл медленно вошел в комнату.

— Здравствуйте, шериф, — весело сказал он. — Добро пожаловать домой.

— Спасибо, — вяло ответил Трент. — Случилось что-нибудь из ряда вон выходящее, пока меня не было?

— Хэп Вилсон сломал ногу, когда доставал кота Дженни с дерева, — сказал Кейбл, хихикая. — О, и дилижанс Оверленда был атакован индейцами. Хотел бы я, чтобы армия загнала в резервации этих чертовых дикарей раз и навсегда.

Адам Трент почувствовал, как волосы встают дыбом.

— Какой рейс это был?

— Я не помню точно — через две или три недели после того, как вы покинули город.

— Кто-нибудь ездил искать дилижанс?

— Оверленд посылал человека. Обнаружились тела кучера и охранника.

— А пассажиров?

Лэрри Кейбл покрутил головой.

Трент сунул объявления о разыскиваемых в руки Кейблу:

— Закончи это Я вернусь через несколько минут.

Только через двадцать четыре часа он получил ответ на свою телеграмму. Это были самые долгие двадцать четыре часа в его жизни. Он знал, в глубине души он чувствовал, каким будет ответ, еще перед тем, как прочесть ее. Бриана в Винслоу не приезжала.

Двадцать минут спустя Трент выехал из города, следуя на восток по маршруту дилижанса Оверленда.

Адам понимал бесплодность этой затеи, но он должен был посмотреть сам.

Тремя днями позже он нашел сгоревший остов дилижанса. Тщательный осмотр позволил обнаружить обуглившиеся остатки нескольких стрел, которые могли принадлежать только Сиуксам. Время и стихии уничтожили какие бы то ни было другие следы, оставленные индейцами.

Развернув лошадь, Трент стал прочесывать окружающую местность, надеясь найти хоть какой-нибудь ключ к разгадке судьбы Брианы.

Тремя-четырьмя часами позже он подъехал к мелкому ручью милях в пятнадцати от дилижанса. И там, между двумя покрытыми мхом скалами, он нашел то, что осталось от двух тел. Сохранившиеся клочки одежды указывали на их принадлежность к мужскому полу.

Трент выругался про себя. Он сердито подумал, что человек, посланный Оверлендом, должно быть, искал не очень долго и совсем не упорно. Возможно, быстро взглянув на то, что осталось от дилижанса, он поспешил обратно в город. И кто, черт возьми, мог бы обвинить его?

Трент задумчиво смотрел на останки. Каким образом этим несчастным удалось оказаться столь далеко от экипажа? Спешившись, Трент тщательно обследовал стрелу, торчащую в груди одного из мужчин. Стрела принадлежала Чейенам.

Трент нахмурился. Индейцы, напавшие на дилижанс, были Сиуксами. Он ломал голову над загадкой пока рыл неглубокую могилу и погребал тела, а потом обозначил ее кучкой камней да случай, если семьи умерших захотят найти останки и захоронить их должным образом.

Снова взобравшись на лошадь, Адам уставился вдаль. Так, а где же Бриана? Если ехать дальше, найдет ли он и ее тело, гниющее в прериях? Или индейцы взяли ее в плен? Образ любимой женщины не покидал Адама Трента: огромные голубые глаза, длинные золотистые волосы, ангельская улыбка… А затем он представил ее, живущую в качестве рабыни в каком-нибудь вигваме дикаря, и понял, что не может вернуться назад, не попытавшись хотя бы найти ее.

Следующие два дня были долгими. Погода стояла холодная, ветер дул ледяными порывами, и темные тучи бродили над поверхностью земли.

Трент почти уже решил бросить поиски и возвращаться домой, как наткнулся на бывшую деревню Лакота. Лошадь храпела и косила глазами, когда они приближались к сожженному поселению. Тяжелый запах смерти стоял в воздухе. Несколько больших черных рифов шумно заорали и поднялись в воздух.

Полицейский почувствовал позывы рвоты, когда спрыгнул с лошади и пошел по месту кровавой бойни. Хищники и птицы, питающиеся падалью, бродили между тел, большинство из которых были почти начисто обглоданы. Он ощутил, как в душе вскипает гнев, пройдя мимо нескольких маленьких скелетов. И зачем нужно было воевать с женщинами и детьми, горько подумал он. Разве не достаточно того, что взрослые индейцы и белые люди стараются убить друг друга? Разве обязательно отнимать жизнь у беззащитных младенцев?

Трент прошел по всему лагерю, заглядывая в каждый вигвам, который не был полностью разрушен, надеясь найти какие-нибудь следы того, что Бриана была здесь и спаслась, но не нашел ничего — только пепел, и тела, и куски сгоревшей одежды.

В полном замешательстве он развернул лошадь и поехал прочь, охваченный сильным желанием оказаться как можно дальше от индейской деревни, которую населяли теперь только призраки ее жителей.

Теперь ничего не оставалось делать, кроме как возвращаться назад в город, устало думал он. Если кто-то из индейцев и спасся, то давно ушел. И Бриана с ними. Если, конечно, она еще жива. И если она вообще была в этой деревне…

Начался небольшой дождь, и Адама пробрала дрожь. Он приостановил лошадь и последний раз взглянул на разрушенную деревню, отказываясь верить, что Бриана убита.

Она жива, и как-нибудь однажды он снова найдет ее.

— Глава 16 —

Это была страна ущелий, каньонов и долин, дикая неприрученная земля, которую видели всего несколько белых людей. Стрижи с белыми шейками, горные крапивники и ласточки гнездились на высоких отвесных скалах. Барсуки, койоты, волки, лоси, медведи и олени бродили по лесистым каньонам. Там же водились степные собаки и змеи, зайцы и кролики. Была вода и пастбище для лошадей.

Бриана никогда не чувствовала себя такой одинокой, но это одиночество было связано не с отсутствием людей, а с глубокой пропастью, снова образовавшейся между ней и Шункаха Люта. Он замкнулся в себе, не допуская женщину к своей душе. Он редко говорил, а когда смотрел на нее, то в глазах была только горечь, постоянная горечь и глубокая печаль. Она знала, что Шункаха чувствует вину, потому что остался жив, потому что его не было в деревне, когда напали солдаты, потому что он не погиб в сражении вместе со своим народом.

Он проводил много времени в стороне от Брианы. Говорил, что охотится. И всегда возвращался домой с мясом. Но она знала: Шункаха избегает ее. Несколько раз Бриана пыталась заговорить с ним, убедить его рассказать о своих чувствах, узнать, чем она может помочь ему. Но он отказывался отвечать.

Прошли первые несколько недель. Бриана страдала от разрыва с Шункаха Люта, но все время была слишком занята, чтобы полностью поддаться отчаянию. Шункаха спас от огня вигвам, и Бриане потребовалось несколько дней на починку, и теперь в нем можно было жить. Нужно было готовить пищу, приносить дрова и воду, выкапывать овощи и собирать лекарственные травы. Она выделывала шкуры, которые приносил Шункаха, и проводила много времени, мастеря теплую одежду для них обоих. Бриане казалось неписаным законом, что большую часть жизни люди проводят, устраивая и поддерживая свое хозяйство, но только для того, чтобы какое-нибудь очередное бедствие снова разрушало все плоды их усилий.

Вскоре бытовая сторона жизни наладилась. У них был теплый вигвам, припасена одежда на долгую приближающуюся зиму, создан хороший запас свежего мяса, накоплены вяленая оленина и васна, или пеммикан.

И теперь, когда почти вся работа по устройству нового места стоянки была позади, размолвка между ними приняла более угрожающие размеры, чем когда-либо раньше. Шункаха не прикасался к ней с тех пор, как была разрушена лакотская деревня, и Бриана тосковала по его объятиям, страстно желала почувствовать его силу, услышать, как его голос шепчет слова любви. Но он не искал ее тела и ласк, а у Брианы не хватало мужества сделать первый шаг к сближению.

* * *

Шункаха Люта беспрерывно ворочался, не в силах уснуть из-за противоречивых чувств, боровшихся в нем. Он посмотрел на Бриану, мирно спящую у костра, затем выскользнул из-под одеяла и вышел из вигвама.

Снаружи стояла прохладная и тихая ночь. Миллионы звезд сверкали над головой, серп луны низко висел в полночном небе. Шункаха Люта медленно пошел вдоль неглубокого, извилистого ручья, бежавшего по долине. Он несправедливо обращался с Брианой и сознавал это. Не было ее вины в том, что его народ медленно и систематически вырезали или загоняли умирать от голода в резервации. Это не ее вина, что солдаты напали на деревню. Не ее вина, что она белая. И он желает ее не какой-нибудь другой, а именно такой. И все же… и все же часть его ненависти к васику вылилась и стала почти непреодолимой рекой между ним и Брианой. Он ходил по деревне и видел итоги кровавой резни, устроенной солдатами: изуродованные тела мужчин, с которыми сражался рука об руку; женщин, с которыми разговаривал; детей, чей смех всегда радовал его… и сердце словно окаменело. «Хватит, — кричала его душа в гневе. — Хватит!»

С тяжелым сердцем он тогда складывал вместе тела членов каждой семьи и накрывал их одеялами и шкурами, зная, что он тоже должен был лежать там, среди своего Народа. Он задержался у трупа Нежного Ветра, вспоминая ночь, когда эта женщина пришла к нему, предлагая себя, нуждаясь в его любви. Она пришла к нему, сгорающая от желания, жаждущая испытать и доставить удовольствие, а он отказал ей. Чему или кому бы это навредило, горько думал Шункаха Люта, если бы он поделился е ней своей мужской нежностью, плотью и ласковой речью?

Любовь… это жестокая и болезненная вещь. Лучше не любить совсем. Он вспоминал о своих матери и отце, о любимой сестре, о Нежном Ветре — все мертвы. И каждая смерть ранила как нож, вырывая кусочек сердца, кусочек души. Шункаха думал о Бриане, носящей его ребенка, и понял: если потеряет и ее, это будет больше, чем он сможет вынести. И потому Шункаха закрыл для нее свое сердце, отказываясь прикасаться к ней… и даже отказываясь говорить, если только молчание не было абсолютно невозможным.

Но тело предавало его. Он мог убеждать себя, будто больше не любит Бриану, мог притворяться презирающим белую женщину, но тело тосковало по ее прикосновениям, по сладкому вкусу ее поцелуев, по ее успокаивающим объятиям.

И вот так Шункаха Люта ходил час за часом, изводя себя горькими думами о судьбе своего народа, о судьбе своих родных и близких, о своей страстной любви к Бриане, которую не удавалось погасить. Ходил, пока мышцы вконец не устали и не потребовали отдыха. Только тогда он возвратился в вигвам и отдался дремоте, позволяющей забыться…

* * *

Бриана проснулась рано. Она провела беспокойную ночь, ее гордость боролась с любовью и желанием. Снова и снова она пыталась приблизиться к Шункаха, чтобы убедить его рассказать, что случилось между ними, просить его любви. Если бы он только заговорил с ней! А вдруг она смогла бы помочь ему? Пусть он поделится болью, которую чувствует, — тогда, наверное, ему станет легче переносить ее?

Бриана взглянула на спину мужа и увидела, что тот еще спит. Неужели он не понимает, что она нуждается в нем, нуждается в силе его рук сейчас больше, чем когда-либо? Она носит его ребенка. Мысль о ребенке Шункаха наполняла ее радостью, но в то же время пугала. Бриана ничего не знала о родах, о том, как ухаживать за младенцем. А если она сделает что-нибудь неправильно и нечаянно причинит ребенку боль или — упаси Боже! — вред? Она хотела бы быть менее мнительной и более уверенной в себе, но для этого нужно было знать, что любимый ею человек все еще любит ее.

Вздохнув, Бриана встала с постели и вышла из вигвама. Может быть, от длительной прогулки она почувствует себя лучше? Обхватив руками свою раздавшуюся талию, она направилась вдоль ручья, полностью углубившись в размышления. Жизнь не может оставаться и дальше такой неопределенной. Она обязательно посмотрит в лицо Шункаха, заставит его поговорить с ней. А если тот откажется… Она будет вынуждена оставить его.

Бриана уже собиралась повернуть назад к дому, когда глухое рычание, раздалось из густых зарослей кустарника. Она отступила на шаг. Большой черный медведь поднялся на дыбки, нюхая воздух заостренным носом.

Бриана похолодела от ужаса и начала пятиться. Движение взволновало зверя, он встал на все четыре лапы и принялся продираться сквозь кусты, тяжело и неуклюже двигаясь в ее сторону. Толстый розовый язык свисал из его пасти.

— О, Господи, — пробормотала Бриана, — нет, пожалуйста, нет.

Она продолжала отступать, не в силах оторвать глаз от медведя. Он был таким огромным! Его глазки — маленькие, черные, свирепые… а желтые зубы и грязные когти достаточно длинны, чтобы разорвать ее на кусочки!

Бриана уже приготовилась повернуться, чтоб попытаться спасти свою жизнь и жизнь ребенка паническим бегством, когда слева прозвучал голос Шункаха Люта. «Не шевелись,» — сказал он спокойно, и она без колебания подчинилась, хотя сердце колотилось, будто стремилось выпрыгнуть наружу из груди.

Зверь продолжал приближаться к Бриане, его зловонное дыхание уже доносил до нее слабый ветерок. Она закрыла глаза, все тело окостенело от страха.

Гром ружья заставил ее подпрыгнуть. Когда Бриана открыла глаза, то увидела мертвого медведя, лежащего у ее ног, убитого одним-единственным, хорошо нацеленным выстрелом.

Бриана посмотрела на медведя и почувствовала, как силы покидают ее. Она упала бы, если бы Шункаха не шагнул вперед и не обхватил руками ее талию.

— Глупышка, — проворчал он. — Что ты делала так далеко от дома?

Его страх превратился в гнев теперь, когда она была спасена. Он встряхнул ее, а потом притянул ближе:

— Почему ты ушла, не разбудив меня?

— Мне нужно было побыть некоторое время одной, — сказала Бриана. Она начала дрожать, когда подумала о том, что могло бы случиться, если бы муж не пошел искать ее.

— Шункаха, — нежно сказала она. — Пожалуйста, перестань ненавидеть меня.

Прочная раковина вокруг сердца Шункаха Люта разбилась, он опустил голову, погружаясь лицом в ее волосы. Выронив ружье, Шункаха Люта взял обеими руками ее лицо, и заглянул в глубину глаз, и почувствовал, как сладостная боль от любви к ней быстро заполнила его сердце.

— Я не ненавижу тебя, ле мита чанте, — сказал он горячо. — Я не могу ненавидеть тебя.

— Но ты был так далеко от меня, — сказала Бриана в замешательстве. — Почему? Почему ты отгородился от меня теперь, когда я так сильно в тебе нуждаюсь?

— Я наказывал себя за то, что остался жив, — признался Шункаха. — Если бы я не остался с тобой в то утро, я бы умер вместе с другими. Но я не умер.

— Шункаха…

Он закрыл ладонью ее рот, сдерживая слова.

— Какое-то время я тебя ненавидел, потому что ты белая. А когда я перестал ненавидеть тебя, я понял, что не захочу жить, если тебя отнимут у меня, и поэтому я попытался запретить себе любить тебя, — он печально улыбнулся. — Только те, кого ты любишь, могут причинить боль, а я не хотел снова пережить ее.

Он посмотрел на медведя, а потом перевел взгляд на лицо Брианы.

— Ты могла погибнуть, — сказал он низким голосом, — по моей вине. Если бы такое сейчас случилось, я никогда бы не простил себя за то, что столько времени потратил на борьбу с любовью к тебе, когда мог проводить его, держа тебя в своих объятиях. — Он поднял руку, нежно прикасаясь к ее щеке кончиками пальцев, его темные глаза наполнились любовью. — Прости меня, Ишна Ви. Я вел себя глупо.

Две огромные слезы скатились по щекам Брианы. Повернув голову, она поцеловала его ладонь.

— Здесь нечего прощать, — прошептала она, — только пообещай, что больше не будешь отдаляться от меня. Я могу переносить все, кроме твоего равнодушия.

Шункаха Люта улыбнулся, притягивая ее к себе и давая ей почувствовать доказательство своего желания.

— Я никогда не был равнодушен к тебе, Золотой Волос, — уверил он ее.

Руки Брианы обвились вокруг шеи Шункаха, когда он склонил к ней голову. Ресницы дрогнули и опустились, когда он целовал ее, прикосновения его губ наполнили Бриану изумлением, желанием и чувством возвращения домой. Наконец-то она вернулась к тому, кому принадлежала.

* * *

Дни стали короче, ночи длиннее и холоднее. Жуткие бури то и дело бушевали в небесах, и Бриана съеживалась в руках Шункаха, напуганная раскатистыми ударами грома, потрясавшими землю, и рваными зигзагами молний, рассекавшими сырую мглу.

Зима была в полном разгаре. Дождь лил днями напролет, и фактически невозможно было выйти из вигвама. Глубокое уныние овладело Брианой, так как одна буря следовала за другой. Она старалась заняться шитьем одежды для малыша, но ее преследовал все время повторяющийся ночной кошмар: ребенок рождался мертвым, а она сама лежала, с трудом дыша, и звала доктора, который так и не пришел.

Ужасные мысли, казалось, постоянно роились у нее в голове, и Бриана не могла от них отвлечься.

Шункаха Люта был обеспокоен ее вялостью и темными тенями вокруг глаз. Теперь Бриана редко улыбалась и никогда не смеялась. Когда он спрашивал, что случилось, она отказывалась отвечать. С каждым днем она худела все сильнее и сильнее, а ее круглый живот выглядел гораздо больше, чем был на самом деле.

Однажды холодной снежной ночью Бриана проснулась в слезах. Кошмар был, как доподлинная явь, и она была уверена, что ребенок родился, и родился мертвым.

Шункаха проснулся от первого же крика, глаза его потемнели от огорчения, когда он заключил всхлипывающую Бриану в свои объятия.

— Ишна Ви, скажи, что беспокоит тебя? — умолял он, — Я не смогу помочь тебе, если не узнаю, что случилось.

Бриана затрясла головой. Она не сможет сказать ему, что была трусихой, не сможет вынести отвращения в его глазах, когда признается, что боится такой простой и обычной вещи, как рождение ребенка. А разве можно рассказать ему о своих ночных кошмарах? Конечно же, он подумает, что она просто глупа. Но они так ужасающе походили на действительность.

— Ты веришь мне, ле мита чанте? — мягко осведомился Шункаха.

— Конечно.

— Тогда ты должна поверить, что я помогу. Моя душа огорчается, видя тебя в таком состоянии.

Вздохнув, Бриана уткнулась лицом в его плечо.

— Я боюсь, — прошептала она. — Боюсь иметь ребенка. Боюсь, что он родится мертвым.

— Разве не у всех женщин бывают такие страхи, когда их время приближается?

— Я не знаю, — несчастно сказала Бриана. — Я только знаю, что мне страшно. Один кошмар снится мне снова и снова. Я так ясно вижу лицо нашего ребенка. Это мальчик, и он такой красивый! Но он не дышит, Шункаха. Он не дышит!

Леденящий озноб прокатился по позвоночнику Шункаха. Его Народ верил в сны, видения, духовные проявления. Были ли ночные кошмары Брианы просто нормальной частью ее беременности? Или это предостережение от Вакан Танка?

— Не надо плакать, малышка, — нежно сказал Шункаха. Он укачивал ее на руках и тихонько убаюкивал, поглаживая волосы. — Не плачь. У нас есть время до рождения ребенка. Когда растает снег, я отвезу тебя домой.

Бриана посмотрела на него, нахмурив брови:

— Домой?

— Назад к твоей тете. Она женщина. Она позаботится о тебе, когда придет время.

— Нет! Я не оставлю тебя.

— Так будет лучше.

Бриана мотнула волосами:

— Я не поеду, если ты не останешься со мной.

— Я не могу. Ты уже забыла, что белые охотятся за мной?

— Тогда не поеду я, — решительно заявила Бриана. — Я хочу быть с тобой, когда появится ребенок.

Шункаха Люта покачал головой:

— Я отвезу тебя домой.

— Пожалуйста, не оставляй меня.

Шункаха Люта улыбнулся, положив руку ей на живот.

— Я никогда не оставлю тебя, малышка. Я буду рядом, а когда малыш родится, я приду и заберу тебя.

Бриана долгое время оставалась в задумчивости. Она не хотела расставаться с Шункаха ни на один день, но мысль о поездке домой, чтобы родить ребенка, успокоила ее встревоженное сознание. Она не будет так бояться, если ей поможет женщина. И неподалеку будет доктор на случай, если что-нибудь случится. «Да, — подумала она, ее настроение улучшилось, — мы поедем домой.»

— Я не хотела доставлять столько хлопот, — пробормотала Бриана. Она взглянула на него, рука по-прежнему лежала у него на плече.

— Ты не причиняешь беспокойства, — ответил Шункаха слегка лаская ее щеку. — Ты не даешь мне ничего, кроме счастья.

— Я хочу подарить тебе сына, — сказала Бриана, — здорового, сильного сына.

— Мне это нравится, — сказал Шункаха, — Но и дочери я буду тоже рад. — Он наклонил голову и нежно поцеловал ее. — А теперь спи, малышка. Пусть тебе снятся только хорошие сны.

— Я люблю тебя, — пробормотала Бриана. И, положив голову ему на колени, уснула.

Но Шункаха Люта в ту ночь не смог заснуть. Он провел долгие часы до рассвета, изучая лицо любимой женщины, молча умоляя Вакан Танка благословить Бриану и их нерожденное дитя, дать им здоровье и силу. Он не винил Бриану за ее страхи. Она была все же очень молода.

Он поднялся с зарей и вышел из вигвама. Снаружи земля была покрыта свежим белым одеялом; над головой ясное, холодное небо.

Некоторое время Шункаха Люта стоял молча; потом, подняв руки к небу, начал молиться.

«Вакан Танка, чей голос я слышал в ветрах, чье дыхание дает жизнь нашему миру, услышь меня. Я пришел к Тебе как один из многих Твоих сыновей. Я маленький и слабый. Мне нужна Твоя сила. Мне нужна Твоя мудрость. Позволь мне всегда ходить среди красоты. Позволь моим глазам всегда видеть красно-лиловый закат. Сделай так, чтобы мои руки уважали вещи, созданные Тобой, и сделай мой слух острым, чтобы я мог слышать Твой голос. Сделай меня мудрым, чтобы я мог научиться вещам, которым Ты учишь Твоих детей, постигнуть знания, которые Ты прячешь в каждом камне и листе. Сделай меня сильным, не для того, чтобы мне быть лучше моих братьев, а чтобы я мог бороться с моим самым страшным врагом — с собой. Пусть я всегда буду готов предстать перед Тобой с честными глазами, чтобы, когда угаснет жизнь, как блекнущая вечерняя заря, мой дух пришел к Тебе без стыда. Благослови мою женщину и моего нерожденного ребенка, чтобы они знали только красоту и прелести жизни.»

Подняв глаза, он посмотрел в глубину неба, его душа потянулась к Великому Духу за руководством, и в сердце поселилась убежденность в том, что решение отвезти Бриану домой — правильное.

Когда он вернулся в вигвам, сердце было полно спокойствия. А Бриану больше не изводили плохие сны.

— Глава 17 —

Бриана пристально вглядывалась в темнеющее строение, внутри все дрожало. Она рада была снова оказаться здесь, рада возвращению к цивилизации, где люди жили в домах и неподалеку был доктор.

— Они, наверно, спят, — пробормотала она.

Шункаха тихо хмыкнул. Дом был темным, местность спокойной.

— Иди, — сказал он. — Я подожду здесь, пока не увижу, что ты внутри в безопасности.

— Я буду скучать по тебе, — сказала Бриана. Она проглотила рыдания, застрявшие в горле.

— Это только на очень короткое время, — напомнил ей Шункаха. — И я буду не очень далеко. — Он подвел своего коня ближе к тому, на котором сидела женщина, и положил руку на ее круглый живот.

— Позаботься о себе и малыше.

— Хорошо.

Он мягко и нежно поцеловал ее, боясь, что если поцелует со всей страстью, то никогда не сможет отпустить ее.

— Я люблю тебя, — сказала Бриана и направила свою лошадь к дому.

Шункаха Люта ждал в тени, наблюдая. Он сделал правильно, что привез ее сюда. Он не был повивальной бабкой. Никогда не имел дела с родами. Да, так будет лучше.

Бриана подъехала к дому. Спустившись с лошади, она дернула дверь, но та была закрыта. Она постучала, потом постучала снова, уже громче, но никто не ответил.

Шункаха нахмурил брови. Пришпорив лошадь, он подъехал к амбару и открыл дверь. Внутри было темно. И пусто.

— Мне кажется, дома никого нет, — сказала Бриана.

— Я думаю, они уехали, — заметил Шункаха. — Амбар и загон пусты; в огороде ничего не растет.

— Но им некуда уезжать, — сказала Бриана, нахмурившись. — Они бы и не уехали никогда.

Вместе они проверили заднюю дверь и окна, но все было прочно закрыто. В конце концов, Шункаха забрался на дерево у комнаты Брианы и толкнул окно. Оно отворилось с пронзительным скрипом, он перекинул ногу через подоконник и нырнул внутрь. Бесшумно прокравшись по лестнице вниз, Шункаха Люта открыл переднюю дверь.

— Здесь никого нет, — сказал он ей.

— Ты смотрел в спальне дяди?

— Нет, но дом безлюден. Разве ты не чувствуешь это?

Он действительно чувствовался таким, подумала Бриана и, быстро пройдя по дому убедилась в этом. Изрядно толстый слой пыли покрывал все.

— Интересно, куда они уехали, — размышляла Бриана. Она зажгла лампу, и снова осмотрелась, словно могла найти знаки, указывающие на местонахождение тети и дяди.

— Я поставлю лошадей в амбар, — сказал Шункаха.

Бриана кивнула.

— А я посмотрю на кухне что-нибудь съестное.

Буфеты были пусты, и кладовая тоже.

Когда Шункаха вернулся в дом, Бриана стояла посередине кухни, сложив руки на животе.

— Я не нашла никакой еды, — сказала Бриана.

— Это неважно.

— Что будем делать?

Шункаха Люта пожал плечами:

— А что ты хочешь делать?

— Я думаю, завтра следует поехать в город. Марджи Крофт наверняка знает, куда поехали мои тетя и дядя и когда они вернутся.

— Я не могу поехать в город белых людей.

— Тогда поеду я, а ты можешь подождать здесь.

Ему не нравилось, что она куда-то поедет в ее положении, но это было как раз то, что следовало сделать.

— Тетя с дядей забрали хорошее серебро, дедушкины часы и несколько безделушек, но это все. — Бриана нахмурилась, опускаясь на один из кухонных стульев. — Они, должно быть, вернутся. Они бы не уехали насовсем, оставив имущество. На них это не похоже.

— Ты выглядишь усталой, Ишна Ви.

— Я устала.

— Идем, — сказал он, беря ее за руку. — Сейчас пойдем спать. Завтра мы будем знать больше и решим, что делать.

На следующее утро Бриана обыскала чердак и в старом сундуке нашла платье, которое могла переделать для себя. Фасон с завышенной талией как раз годился для ее раздавшейся фигуры; цвет был приятным, даже если оно уже вышло из моды.

Большую часть утра она переделывала платье, потом искупалась и вымыла волосы. Когда, наконец, Бриана была одета и готова к отъезду, она встала перед мужем:

— Как я выгляжу?

— Красивая, как всегда. Как долго тебя не будет?

— Не знаю. Чтобы добраться до города, нужно полчаса. Я вернусь до темноты. Ты будешь здесь, когда я вернусь?

— Да.

— Я буду скучать по тебе, — сказала Бриана и, встав на цыпочки, поцеловала его.

Шункаха помог жене взобраться на лошадь, ждавшую снаружи.

— Будь осторожна, Ишна Ви.

— Все будет хорошо. Не беспокойся.

Поездка была приятной. Ей нравилось проезжать по знакомым местам. А город оставался точно таким же, каким, она видела его в последний раз.

Приближаясь к универмагу Крофтов, она заметила новый чайный магазин на углу и едва заметно улыбнулась, подумав о том, что Восток становится ближе.

Когда Бриана подъехала, Марджи Крофт подметала веранду. Она посмотрела на девушку и приоткрыла рот от удивления.

— Провалиться мне сквозь землю, если это не Бриана Бьюдайн, — воскликнула она, когда Бриана слезла с лошади и привязала поводья к забору. — Мы думали, что тебя убили дикари.

— Нет, — улыбаясь, сказала Бриана, — я в порядке.

— Да, я вижу, — заметила Марджи Крофт, а потом усмехнулась. — Ты всегда была хорошенькой малышкой. Где ты пропадала все это время, детка?

— В Бисмарке, — беззаботно сказала Бриана. Не было необходимости рассказывать Марджи Крофт о Шункаха, или об Адаме Тренте, или о чем-то еще, приключившемся с ней с тех пор, как она покинула Винслоу.

Марджи Крофт отложила метлу и взяла руку Брианы в свою.

— Дорогая, что же заставило тебя убежать? Зачем? Твой отъезд разбил сердце твоего дяди.

— Я хотела посмотреть на мир, — солгала Бриана.

— Ах, дорогая, он так сильно убивался по тебе.

Бриана сомневалась в том, что это правда, но спросила:

— Где мой дядя? Дом пуст.

Марджи Крофт глубоко вздохнула.

— Разве ты не знаешь, детка? Он покинул нас в августе, вскоре после того, как мы узнали, что на дилижанс, в котором ты ехала домой, напали индейцы.

— Дядя Генри умер?

— Мне очень жаль, детка. Я думала, ты знаешь.

— Нет. Я приехала домой только вчера ночью. А где тетя Гарриет.

— Она уехала на Восток сразу же после похорон. Говорят, она не захотела остаться и на день в этом захолустье. — Марджи Крофт положила руку на плечо Брианы и погладила ее. — Войди, Бриана. Я приготовлю чай.

— Спасибо, — пробормотала Бриана. Она последовала за Марджи Крофт через магазин в заднюю комнату.

— Садись, дорогая, — сказала женщина нежным и сочувствующим голосом.

Бриана опустилась на прогнутую софу в углу. Она не могла поверить, что дядя умер. Он был таким сильным, крепким мужчиной…

Бриана взяла чашку крепкого чая у Марджи Крофт и начала медленно потягивать его.

— Тетя сказала, когда вернется назад?

— О, она никогда не вернется, — ответила Марджи Крофт. — Ты ведь знаешь, она всегда ненавидела эти места. Да твоя тетя едва дождалась окончания похорон дяди, чтобы уехать.

Бриана сильно расстроилась. Она считала, что может вернуться домой хотя бы ненадолго, а теперь у нее не было дома. Дядя Генри умер, а тетя Гарриет уехала на свой любимый Восток.

Бриана допила чай, не почувствовав вкуса, потом встала:

— Мне лучше пойти.

Марджи Крофт вытерла руки о передник.

— Сходи повидать Морта Брейдли. Он словно на иголках с тех пор, как умер твой дядя.

— Морт Брейдли? — Бриана нахмурила брови. — Зачем он хочет видеть меня?

— Чтобы уладить дела с завещанием твоего дяди, — объяснила Марджи Крофт. — Разве ты не из-за этого здесь?

— Нет.

Марджи Крофт похлопала Бриану по спине:

— А сейчас поторопись. Найдешь его в офисе в это время дня.

* * *

Бриана смотрела на Морта Брейдли, не в силах понять то, что он говорил. Генри Бьюдайн оставил племяннице дом и все Имущество, а также значительную сумму денег.

— Там около сотни акров земли, — проинформировал ее Брейдли, посмотрев какие-то бумаги, — и тысяча долларов на счету в банке Винслоу. А теперь, если вы подпишете здесь и здесь, — сказал он, протягивая ей перо, — о, да, и здесь тоже, я полагаю, что дело завершено.

Бриана подписалась. Голова шла кругом. Дом и все остальное было ее собственностью! Земля, которую она любила, принадлежала ей, и можно делать с ней все что захочешь. Почти сотня акров. Она сможет плавать в озере в свое удовольствие, выращивать в саду все, что пожелает. Теперь она сможет сидеть в гостиной. Может играть на пианино хоть весь день, если ей это нравится, может даже брать уроки у старой миссис Маккарти. Ей больше не придется спать на чердаке. Она, как хозяйка, может покрасить стены спальни в голубой цвет, купить новое покрывало для кровати, купить полный дом новой мебели, если пожелает.

Она улыбнулась, покидая офис Морта Брейдли. Наконец-то у нее появился свой собственный дом. Он был ее, весь ее, и никто не мог его отобрать!

Она словно летела по воздуху, поднимаясь по ступенькам в магазин Крофтов. Тихонько мурлыкая, Бриана купила соль, сахар и муку, консервированные фрукты, кусок бекона, иголки и нитки, мыло, полотенца, две новые подушки, покрывало и голубое стеганое ватное одеяло. Она выбрала ткань для новых занавесок на кухню, несколько ярдов полосатой льняной материи и хлопчатобумажной ткани, несколько кастрюль и сковородок, мешочек кофе, и еще много всего, что могла себе позволить ее фантазия, включая разнообразие семян, и вдобавок голубого керамического кота.

Выйдя из магазина, Бриана пошла в платные конюшни Драммонда и заказала упряжку, чтобы отвезти свои приобретения домой.

Сердце пело, когда она подъезжала к окраине ранчо. «Моя земля, — ликующе подумала она. — Моя земля!» Она нахмурилась, приближаясь к дому. Огород, политый ее потом, где она работала, словно рабыня, был сухим и мертвым, весь зарос сорняками и чертополохом. Отвязав свою лошадь от наемной, Бриана отвела ее в загон.

Она почувствовала присутствие Шункаха еще до того, как он начал говорить.

— Все нормально?

— Все прекрасно! — воскликнула Бриана. Она обняла мужа за шею и громко чмокнула в щеку. — Ты смотришь на богатую женщину.

Шункаха нахмурил брови:

— Я не понимаю.

Улыбка покинула лицо Брианы.

— Прошлым летом умер мой дядя. Он оставил мне дом, землю и приличную сумму денег. Я догадываюсь, он знал, что тете Гарриет они не будут нужны, но не мог допустить, чтобы это продали чужому.

Шункаха кивнул, выражение его лица было равнодушным.

— Разве ты не понимаешь, что это значит? — спросила Бриана, расстроенная отсутствием энтузиазма у индейца. — Это место наше. У нас есть дом, место, где вырастет наш сын. Нам не придется больше скитаться как бездомным нищим.

— Так вот кто я? задумчиво произнес Шункаха. — Бездомный нищий.

— Я не подразумевала тебя, — быстро сказала Бриана.

— И все же, — медленно ответил Шункаха, — это то, кем я стал. Ведь у меня нет дома. Белый человек отнял его.

— Здесь твой дом, — сказала Бриана, напуганная выражением его глаз и обреченностью, прозвучавшей в голосе.

Шункаха огляделся вокруг, потом покачал головой:

— Па Сапа мой дом.

Бриана заглянула в глаза Шункаха. Он снова стал чужим, отделившись от нее традициями и верованиями, которых она никогда полностью не разделит.

Она знала, что индейцы не могли понять смысла владения землей. Но, конечно, когда Шункаха подумает над этим, он осознает, как им повезло. У них было место, где можно жить, место, которое никто и никогда у них не отнимет. Оно принадлежит ей; в банке Винслоу есть документ, говорящий об этом.

Невольно Бриана положила руку на живот. Там, под ее рукой, лежит сын Шункаха. Когда-нибудь эта земля станет его.

С тяжелым сердцем она подняла один из перевязанных пакетов и понесла его в дом.

Какое-то мгновение Шункаха смотрел на остальные покупки, а потом затащил их в кухню. Он стоял в дверном проеме и наблюдал, как Бриана развязывает свои приобретения и раскладывает их.

— Что я смогу сделать? — спросил он.

— Нам нужны дрова, — ответила Бриана.

Шункаха Люта горько улыбнулся:

— Я нарублю.

Он нашел в амбаре топор и провел следующий час за рубкой дров, вспоминая очень ясно то долгое время, которое он провел, валя лес, чтобы расчистить место для дороги белых.

Сложив дрова у дома, Шункаха подумал о Бриане. Теперь это была ее земля, и он знал, что она не захочет уезжать после того, как родится ребенок. Как и все белые, она чувствовала необходимость пустить корни на одном клочке земли, проводить зиму и лето в одном и том же месте. И снова индеец задавал себе вопрос, как белые осмеливаются говорить, что владеют землей.

Он прошел к задней части дома. Заглянув в окно, Шункаха увидел, как Бриана суетится на кухне. Она замесила тесто для хлеба и поставила его подниматься на печь, пока чистила картошку. Он слышал, как Бриана тихо напевала во время работы, видел гордость в глазах, когда она оглядывала аккуратную комнату. Они пробыли здесь всего один день, но на кухне уже было заметно присутствие истинной хозяйки. На столе лежала яркая цветная скатерть, кувшин с весенними цветами украшал подоконник, а на полке восседал голубой керамический кот.

Отвернувшись, Шункаха отошел от дома, а потом побежал. Длинными и легкими шагами он быстро пронесся мимо озера и поднялся на гребень холма. Остановившись, индеец посмотрел вниз на дорогу. Она была уже закончена, и как раз блестящий черный экипаж проезжал мимо. Правил им мужчина средних лет в городском костюме и черном котелке. Шункаха криво усмехнулся. Прежде он напал бы на этого человека, снял скальп и взял его лошадей. Он глубоко вздохнул, подняв взгляд к далеким горам. Когда-то вся эта земля принадлежала Лакота. Теперь она принадлежит белым. Бриане.

* * *

Следующие несколько дней прошли быстро, потому что было много работы. Бриана подметала полы, мыла окна и измеряла их для новых занавесок, натирала латунные подсвечники, чистила чугунную плиту, снимала с углов паутину. Она помыла стены на кухне, натерла воском полы и просмотрела шкафы, выбрасывая все, что посчитала ненужным.

Бриана сшила новые занавески для кухонных окон, съездила в город, купила петушка и шестерых курочек, чтобы у них были свежие яйца и домашняя птица. Она также приобрела свинью, корову и козу.

Затем Бриана начала обрабатывать огород. Сначала Шункаха отказался помогать ей, заявив, что эта женская работа ниже достоинства воина. Он был охотником, а не фермером. Но когда увидел, как много она работает, вырывая сорняки и подготавливая землю, отложил ружье и взял из ее рук лопату, пытаясь убедить Бриану, что такая работа слишком тяжела для женщины в ее положении. Бриана протестовала, говорила, что хорошо себя чувствует, но в действительности была благодарна за то, что Шункаха не разрешил ей продолжать работать в огороде. В эти дни она быстро уставала, и у нее постоянно болела спина. Однако она настояла на том, чтобы посадить семена, и Шункаха положился на ее опыт, ибо сам ничего не знал о том, как сажать и выращивать растения.

Вечером, когда он чинил разорванную уздечку или чистил ружье, Бриана шила вещи для ребенка, а потом сделала несколько просторных платьев для себя.

Несмотря на долгие часы и тяжелую работу, Бриана плохо спала по ночам. Шункаха отказался ложиться на кровать. Вместо этого он устроился на одеяле, расстеленном на полу. Сначала Бриана спала вместе с ним, положив голову ему на плечо, но по мере того, как беременность развивалась, пол казался все жестче и жестче. В конце концов, по настоянию Шункаха, она вернулась на кровать. После твердого деревянного пола матрас был, как самое мягкое облако. Но ей не нравилось спать одной. Так же, как ей не нравились напряженные отношения между ними. Снова и снова Бриана хотела спросить Шункаха: останется ли он с ней после того, как родится ребенок, — и каждый раз меняла свое решение, боясь ответа. Она несколько раз заговаривала о будущем, о том, что они посадят в следующем году, о достройке комнаты для малыша, но Шункаха больше слушал и кивал, ничего не говоря, не намекая, что будет здесь, чтобы помочь.

Это случилось в одну из таких ночей, когда сон не шел.

Сердце Брианы болело от беспокойства, всех ее несчастий и страхов, которых может стать еще больше. Она начала тихо плакать, подушка заглушала слезы.

Бриана думала, что Шункаха спит, но он тут же оказался совсем рядом.

— Что случилось? — спросил он. — Тебе больно?

— Да.

— Это ребенок? — спросил он, беспокоясь, ибо время для родов ещё не пришло.

— Нет.

— Что тогда?

Бриана взяла его руку и положила себе на сердце.

— Мне больно здесь — нежно сказала она, — я боюсь, что ты больше не любишь меня, что ты собираешься уехать, когда родится малыш.

Шункаха Люта сел на край кровати, все еще не убирая руки с ее сердца.

— Я думал об этом.

— Пожалуйста, не уходи, — умоляюще сказала Бриана, — я не смогу жить без тебя.

Ее слова захлестнули сердце Шункаха, и он притянул Бриану в свои объятия, вдыхая сладкий, чистый аромат ее волос.

— Я всегда буду возвращаться к тебе, ле мита чанте, — поклялся он. — Неважно, как далеко от тебя я могу уйти, — я всегда буду возвращаться.

— Ты мне нужен, Шункаха. Ты нужен своему ребенку.

— А ты нужна мне, — ответил Шункаха Люта, — как воздух, которым я дышу. — Он погладил ее волосы, переводя взгляд на окно и в темноту за ним. — Если я останусь здесь, мне всегда придется быть настороже, — сказал он с горечью. — Даже сейчас я не осмеливаюсь отойти слишком далеко от этого места, чтобы кто-нибудь не узнал меня.

— Я думаю, ты зря беспокоишься. Никто в городе не знает, что ты убил Макклейна. Никто не видел тебя близко, когда ты был в дорожной бригаде, и твое имя никогда не упоминалось.

— Возможно, ты права.

— Неужели ты предпочтешь жить в резервации? — спросила она.

А если он сейчас скажет «да», что тогда? Сможет ли она уехать отсюда, родить ребенка в месте, где свирепствуют голод и болезни? Сможет ли она вытерпеть такую жизнь, даже ради человека, которого любит?

— Нет, я хочу жить так, как всегда жил мой Народ.

— Но это невозможно.

— Никто не знает этого лучше меня.

— Шункаха…

Он нежно прикрыл рукой ее рот.

— Мы не будем говорить об этом сейчас, малышка, давай принимать все дни, какими они будут, пока не родится ребенок.

Он поцеловал ее, наполняя сладостным желанием, и все проблемы завтрашнего дня уже не казались такими важными.

Действительно, ничто не имело значения, кроме вкуса его губ и прикосновений рук и тихой хрипотцы его голоса, шепчущего о любви…

— Глава 18 —

Улыбка медленно расплылась по лицу Адама Трента, когда он читал телеграмму во второй раз.

«Касательно вашего запроса от 28 октября сего года — точка — уведомляем, что Бриана Бьюдайн прибыла в Винслоу — точка — вступила во владение фермой своего умершего дяди — точка.» Подписал Джарид Кларк, начальник полиции города.

Адам Трент вздохнул с облегчением. Итак, Бриана была жива и здорова. Слава Богу. Он спрашивал себя, каким чудом ей удалось спастись от индейцев и как она смогла добраться домой. Но это уже не имело большого значения. Ничто не имело значения, раз она была в безопасности.

В глубине сердца он отказывался верить, что Бриана может быть мертва, отказывался думать, что больше никогда не увидит ее. Но после стольких месяцев разлуки он почти оставил надежду.

Адам сложил телеграмму и положил в карман ближе к сердцу.

Она жива.

Скоро, пообещал он себе, как только сможет устроить это, он поедет в Винслоу и снова будет с ней. Он признается в любви и попросит ее выйти за него замуж. Есть надежда, что Бриана примет его предложение. Если же нет, Адам будет добиваться ее руки и сердца — цветами, и конфетами, и сладкими словами, и всем чем угодно…

Волнение возрастало, и он начал мерить шагами пол. К концу следующего месяца его помощник вернется из форта Пек. Поскольку здесь все спокойно, шериф Трент может отправиться в одну из своих обычных поездок в Джефферсон.

С небольшой остановкой в Винслоу.

Взяв шляпу, Адам Трент вышел из офиса на дневную прогулку, представляя, как удивится Бриана Бьюдайн, когда он появится на ее пороге с букетом цветов и предложением.

— Глава 19 —

Следующие несколько дней прошли спокойно. Было достаточно работы по домашнему хозяйству, чтобы занять Бриану и Шункаха от зари до темна, а потом они возвращались в дом помыться, отобедать и провести несколько спокойных часов у огня.

В один из таких прохладных вечеров накануне лета преподобный Мэтью Джексон пришел с визитом.

Бриана почувствовала, как краска заливает ее щеки, когда открыла дверь и увидела священника, стоящего на крыльце.

— Преподобный! — воскликнула она, как никогда остро ощущая увеличившиеся размеры своего живота. — Я… как приятно видеть вас!

— Добрый вечер, мисс Бьюдайн, — официально ответил Мэтью Джексон. Он метнул взгляд на живот и быстро отвел глаза в сторону. Итак, это была правда. Новость о том, что Бриана Бьюдайн вернулась в Винслоу, беременная и одна, очень быстро распространилась по городу. Уже несколько прихожан говорили ему об этом.

— Я слышал, что ты вернулась, и позволил себе прийти, чтобы поприветствовать тебя дома и выразить свои соболезнования по поводу кончины твоего дяди.

— Спасибо, — пробормотала Бриана.

— Я бы пришел раньше, но был в отъезде.

— О?

— Скончался мой отец, и я ездил домой, чтобы утешить матушку и позаботиться о похоронах.

— Мне жаль.

Мэтью Джексон кивнул.

— Ты не возражаешь, если я зайду на несколько минут?

Бриана заколебалась. В гостиной был Шункаха Люта, который не мог выйти из комнаты незамеченным. Не то, чтобы она стыдилась его, но он разыскивался за убийство Макклейна, и чем меньше людей будет знать о его присутствии здесь, тем лучше.

— Что-нибудь не так? — спросил Мэтью Джексон.

— Нет, я… пожалуйста, входите.

Мэтью Джексон снял шляпу и вошел в гостиную. Глаза его расширились, когда он увидел Шункаха Люта, стоящего у камина. Преподобный, приоткрыв рот, смотрел на индейца, одетого в штаны из оленьей кожи, рубаху и мокасины. Его черные волосы свободно опускались на плечи, шнурок из красной материи не давал им падать на лицо.

Была неловкая пауза, пока двое мужчин мерили друг друга взглядами. Мэтью Джексон не мог скрыть своего глубочайшего изумления, увидев индейца в гостиной Брианы, но если присутствие Шункаха удивило священника, то следующие слова хозяйки лишили его дара речи:

— Преподобный, это мой муж, Шункаха Люта. Шункаха, это преподобный Джексон.

Шункаха встретил взгляд белого человека, руки сжались в кулаки. Что заставило Бриану пригласить этого мужчину в дом? Возникнут новые проблемы.

— Не хотите ли присесть, преподобный?

— Что? О, да, спасибо, — он опустился на софу и посмотрел на Бриану. — Где… когда… — Он прочистил горло. — Как долго вы женаты?

— Больше года.

Мэтью Джексон рассеянно кивнул.

— Пожалуйста, поймите правильно мой вопрос, но где вы нашли священника, который обвенчал вас двоих?

— Мы не искали, — Бриана вызывающе приподняла подбородок. — Шункаха и я просто обменялись клятвами.

— Понятно.

— Вы не одобряете?

— Такая женитьба не является законной, — заметил Мэтью Джексон, — и не признается церковью. Вы, конечно, знаете, что ваш ребенок будет считаться ублюд… — он не договорил слово и настороженно глянул в сторону Шункаха Люта.

— Ублюдком, — процедил тот, едва разомкнув губы.

— Да.

— Я думаю, теперь вам надо уходить, — сказал индеец. Лицо его потемнело от гнева, глаза наполнились яростью. Как посмел этот васику прийти сюда и оскорблять его жену!

— Пожалуйста, — священник примирительно протянул руку. — Выслушайте меня. Я не хотел обидеть вас. Но вы должны понимать, что ваш… союз не будет никогда признан. — Он пристально посмотрел на Бриану. — Жители города будут шокированы, узнав, что ты отдалась индейцу. Женщины будут избегать тебя, а мужчины… — Он бросил быстрый взгляд на Шункаха, соображая, стоит ли продолжать.

— А мужчины? — холодно спросила Бриана.

— Боюсь, они не будут относиться к вам с уважением…

— Мне плевать, — резко ответила Бриана. — Я люблю Шункаха. И горжусь тем, что ношу его ребенка. Пусть люди говорят все, что им заблагорассудится. Ничто не сможет изменить моих чувств.

Глаза Мэтью Джексона обратились к огню, ярко горящему в камине. Ему всегда очень нравилась Бриана. Он знал ее шесть лет, и за все это время она ни разу не выглядела счастливой. Ее тетя и дядя гадко обращались с ней, никогда не разрешали общаться с ровесницами и (тем более) с ровесниками, загружали работой на ранчо так, что совсем не оставалось времени на развлечения, и у девушки не было ни единой возможности встречаться с молодыми людьми, жившими неподалеку. А сейчас Бриана была влюблена в индейца. Впервые, признал священник, она счастлива. И не просто выглядит счастливой. Он заметил, как светятся ее глаза, когда она смотрит на индейца, услышал гордость в голосе, когда она представляла мистера Шункаха Люта как своего мужа.

Мэтью Джексон, прокашлявшись, встал, держа шляпу в руке. То, что он собирался предложить молодой паре, было неслыханно и, возможно, будет стоить ему прихода. Но сердцем он чувствовал, что должен это сделать. Так будет правильно. Для Брианы. Для ребенка. И может быть, даже для индейца.

— Мисс Бьюдайн, вы когда-нибудь думали о том, чтобы сочетаться в браке официальным образом?

— Конечно, да, — спокойно ответила Бриана.

— Да… ну… я бы хотел совершить обряд.

Бриана неожиданно онемела. Она повернулась к Шункаха, лицо ее пылало. Она никогда не говорила мужу о том, как хочет настоящего обряда, никогда не признавалась даже себе, что считала это очень важным. Но так было, и сейчас она могла осуществить свою мечту благодаря Мэтью Джексону. Господи, благослови его! Она станет женой Шункаха; ее ребенку не придется терпеть клеймо ублюдка.

Ее улыбка исчезла, когда она увидела выражение лица индейца.

Мэтью Джексон тоже увидел его.

— Может, вам двоим нужно побыть несколько минут наедине и обсудить вопрос? Я побуду на кухне.

Бриана кивнула.

— Спасибо, преподобный отец.

Когда они остались вдвоем, Бриана взяла руку Шункаха в свою:

— Ты не будешь сильно возражать, если нас поженит преподобный?

— Ты уже моя жена, — ответил Шункаха. — Мне не нужен этот обряд белых или одобрение священника.

— Это нужно мне, — тихо сказала Бриана.

— Это важно для тебя: быть замужем по законам белых?

— Да. И это будет важно также и для нашего сына. Мой народ не признает наш брак, заключенный по обычаям Лакота. Я не хочу, чтобы нашего сына обзывали ублюдком или хоть как-то еще унижали его из-за того, что мы женаты по другим законам. Если мы позволим преподобному Джексону совершить этот обряд, то у нас будет листок бумаги, доказывающий всем, что мы муж и жена.

— Бумажки белых людей бесполезны, — горько сказал Шункаха. — У моего Народа было много бумаг, говорящих о том, что Земля Пятнистого Орла принадлежит нам, так же, как и растущая на ней трава, и бегущие по ней реки. — Он покачал головой, кривая улыбка исказила его губы. — Трава все еще растет, и реки текут, но Па Сапа уже не принадлежит моему Народу.

— Пожалуйста, Шункаха, это очень важно для меня.

Он глубоко вздохнул. Бриана редко просила у него что-либо. Можно ли отказать ей в этой малости, которая так важна для нее?

— Хорошо, Золотой Волос, мы разрешим белому человеку совершить этот обряд. Сейчас же, если таково твое желание.

Приподнявшись на цыпочки, Бриана поцеловала его:

— Спасибо.

Несколько минут спустя Бриана стояла рядом с Шункаха Люта и произносила слова, которые делали ее законной женой индейца. У них не было колец, чтобы обменяться, но его обещание любить и лелеять связывало крепче, чем любой кусочек металла, и сладостное тепло наполнило ее душу, когда преподобный объявил их мужем и женой.

Шункаха Люта на секунду заколебался, когда преподобный Мэтью сказал, что можно поцеловать невесту, а потом очень нежно взял лицо Брианы в свои руки и прикоснулся своими губами к ее губам.

— Охиннийан, вастелакапи, — прошептал он. — Навеки, любимая.

Сердце Брианы переполнилось сильным чувством любви к человеку, который стал теперь ее мужем и перед христианским Богом. Она даже забыла, что они не одни, пока Мэтью Джексон не кашлянул, несколько смущенный необходимостью вмешаться в такой интимный момент.

— Я позабочусь о бумагах, когда вернусь в город, — сказал он Бриане, оторвавшей взгляд от лица Шункаха Люта. — И потом привезу ваше брачное свидетельство.

— Спасибо, преподобный, — горячо сказала Бриана. — Вы очень добры. Вы всегда по-доброму и с уважением относились ко мне. Я хочу, чтобы вы знали, как я это ценила тогда и ценю сейчас.

Мэтью Джексон взял руку Брианы в свою и погладил:

— Будь счастлива, дитя мое.

— Я буду, спасибо. О! — воскликнула она, смущаясь, — я не заплатила вам.

— Нет необходимости, — сказал Мэтью Джексон, тихо посмеиваясь.

— Вы уверены?

— Еще как уверен. Спокойной ночи.

Бриана проводила священника до крыльца, а потом вернулась и встала рядом со своим законным мужем.

— Это было не так уж плохо, правда, милый?

— Правда. Как долго вы с ним знакомы?

Бриана пожала плечами.

— Пять или шесть лет. А что?

— Он любит тебя?

— Любит меня? Почему ты так думаешь?

— Из-за того, как он смотрит на тебя.

— Тебе это показалось.

— Возможно, — Шункаха Люта положил руки на плечи Брианы. — Митавин, — произнес он. — Моя женщина.

Его руки скользнули вниз, а потом снова поднялись, и Бриана затрепетала от его прикосновений. Она принадлежала ему сейчас, в беде и в радости, в болезни и здоровье, до конца дней своих.

Она подняла лицо, закрывая глаза, когда рот Шункаха приблизился к ее губам. Его зубы были такими теплыми и до боли знакомыми. Она почувствовала, как тело откликается на поцелуй, почувствовала, как сердце начало отчаянно колотиться, когда он стал более глубоким и страстным, более требовательным. Внутри все задрожало от желания и восторга. Скоро, подумала она, скоро он овладеет ею, унося ее в мир, где нет красного и нет белой, а есть только мужчина и женщина.

Шункаха взял ее одной рукой за талию, другой подхватил под коленями и поспешно понес в спальню, положил на кровать и вытянулся рядом с ней.

Он целовал ее лицо и шею, ее пальцы и руки, ее волосы, уши, нос и глаза, и все это время его руки проворно расстегивали корсаж, снимая платье и нижние юбки, сорочку и панталоны… Он ругался про себя, что белые женщины носят слишком много одежды, пока не обнажил ее полностью. Все ее тело дрожало от наслаждения.

Она почувствовала его руку на своем увеличившемся животе, открыла глаза и увидела, что Шункаха смотрит на нее. Его темные глаза потеплели от любви, благоговея перед чудом, превратившим его семя в живое существо. Их ребенок крепко толкнул маму изнутри, и Шункаха Люта рассмеялся.

— Наш сын беспокойный, — сказал он. — Он не тревожит тебя?

Бриана качнула головой:

— Нет. Каждый удар напоминает мне, что он сильный и здоровый, как его отец.

— Я слабею в твоих руках, — прошептал Шункаха. — Мое сердце колотится, как у испуганного оленя, а тело больше не мое, оно принадлежит тебе, и можешь делать с ним все, что захочешь.

Бриана улыбнулась в ответ его словам:

— Ты доставишь мне огромное удовольствие, если снова поцелуешь.

— Хоть всю ночь напролет, если это твое желание.

— Тогда всю ночь, — пробормотала Бриана. — Доставляй мне удовольствие всю ночь…

* * *

Новость о Брианином муже-индейце быстро распространилась по Винслоу. Большинство людей были шокированы и чувствовали отвращение при одной мысли о том, что белая женщина живет с индейцем. Таких вещей просто еще не делали. Наоборот, известны были — и даже многочисленные — истории о белых женщинах, которые покончили с собой, лишь бы не отдавать добродетель какому-нибудь дикарю. Но чтобы порядочная, уважающая себя белая женщина жила с индейцем по своей воле, вышла за него замуж, такого еще не слышали.

Бриана знала, что многие люди станут избегать ее и никогда не примут ее брак с индейцем, но была уверена, что преподобный Джексон преувеличивал, говоря, как плохи будут дела, пока не поехала в город за покупками. Женщины переходили улицу, чтобы избежать встречи с ней, мужчины смотрели на нее глазами, полными глубокого возмущения. Некоторые делали замечания, после которых щеки Брианы вспыхивали от негодования, а уши загорались от смущения.

Бриана готова была расплакаться, входя в магазин. Она сжала руки в кулаки, когда Марджи Крофт направилась к ней, готовая развернуться и убежать, если женщина даже посмотрит на нее не так.

Но Марджи Крофт была хорошей, порядочной, богобоязненной христианкой, которая придерживалась мнения, что все мужчины (и женщины) равны перед своим Создателем. Она ослепительно и дружелюбно улыбнулась Бриане, взяв ее список, болтала о разных пустяках, подбирая нужные товары.

Бриана постаралась спрятать слезы, вернувшись домой, но Шункаха почувствовал: что-то случилось. Он подождал, пока она отложит покупки, а потом обнял ее.

— В чем дело, митавин?

— Ни в чем. — Ее голос был полон невыплаканных слез, и она не смогла посмотреть ему в глаза.

— Так плохо, что ты не можешь рассказать мне?

— О, Шункаха, преподобный Джексон был прав! Никто не заговорил со мной, но все смотрели, как будто я была грязной. Я ничего не сделала плохого! Какая им разница, если я вышла замуж за индейца?

Шункаха Люта пытался успокоить ее. На лице его была горькая злость, смешанная с сожалением о том, что ее любовь к нему доставляет ей даже минутное несчастье. Он знал: ее народ никогда не примет его. Старые боли и старая ненависть зашли слишком далеко. Но он не понимал, как кто-то мог недобро относиться к Бриане. Она была великодушной, воплощением всех тех добрых качеств, которыми боги наделили женщин.

Он обнимал ее, пока не иссякли слезы, потом отодвинулся, глаза его были задумчивы.

— Ты уверена, что хочешь остаться здесь, Ишна Ви? Не лучше ли вернуться назад к Черным Холмам и жить там, где никто не будет смотреть на нашу любовь косо?

Бриана упрямо затрясла головой:

— Это мой дом. Наш дом. Я не уеду. Я не позволю горстке недалеких дурачков выселить меня.

Он не спорил, зная: все, что бы он ни сказал, только еще больше укрепит ее намерение остаться.

— И потом, не все горожане против нас. Марджи Крофт и ее муж Люк приедут завтра вечером на обед. Они хотят познакомиться с тобой.

* * *

Марджи Крофт немного нервничала, выйдя из коляски и поднимаясь по ступенькам крыльца. Она никогда в жизни не видела индейцев и не была уверена, что хочет увидеть одного из них сейчас. Но Бриане нужно было знать, что не все в городе думают, будто она не лучше индианки. В конце концов, девочка не сделала ничего плохого — кроме того, что влюбилась. И если она захотела выйти замуж за индейца — это ее дело. Лично Марджи не могла понять, как можно любить дикаря. Все они были варварами, безжалостными убийцами, и Запад стал более мирным и безопасным теперь, когда их всех заключили в резервации.

— Ты уверена, что это хорошая затея? — спросил Люк Крофт, когда они стояли у передней двери.

— Я не знаю, но уже слишком поздно возвращаться. Улыбайся, Люк.

Марджи сияла, когда Бриана открыла дверь и пригласила войти. Женщины обнялись, Бриана приняла пальто, а потом представила гостей Шункаха Люта.

Марджи Крофт внимательно рассматривала человека, которого Бриана назвала своим мужем. Он был самым красивым из всех красивых мужчин, которых видела Марджи, а видела она их немало в свое время. Высокий, смуглый, он обладал строгой красотой и был мужчиной в полном смысле этого слова. Штаны из оленьей кожи и рубаха, в которые он был одет, облегали, как вторая кожа, и ясно очерчивали его длинные ноги и мускулистые руки.

Он не умел вести светскую беседу, но сидел спокойно, пока Марджи, Люк и Бриана вспоминали Генри Бьюдайна и болтали об изменениях, произошедших в Винслоу. Он мало разговаривал и во время обеда, который приготовила хозяйка, но Марджи быстро заметила, что его взгляд часто обращается к Бриане. Другие люди ее расы могли считать его дикарем, но Марджи была тронута глубиной любви, сиявшей в глазах Шункаха, когда он смотрел на свою жену, и она решила: индеец или нет, он был хорошим человеком.

Позже она была поражена его спокойным характером, уважением, с которым он относился к Бриане, вежливостью ответов, когда Люк расспрашивал об образе жизни индейцев. Было очевидным, что Шункаха Люта не любил белых людей, но их, не кривя душой, воспринимал дорогими гостями в доме своей жены, и к тому времени, как они собрались уезжать, Марджи Крофт окончательно поняла, почему Бриана полюбила индейца.

* * *

Шункаха Люта выскользнул из постели, натянул брюки и вышел из дома. На улице было прохладно и темно. Яркая желтая луна висела низко над землей. Величавая луна, подумал индеец и вспомнил ночи, когда он и его друзья подкрадывались к вражескому лагерю, лежали в ожидании, когда она спрячется и взойдет солнце, прежде чем они нападут. Это были хорошие дни, когда в возбуждении битвы проливалась горячая человеческая кровь, когда нужно было завоевывать славу и подсчитывать удачные вылазки, когда буйволов было гораздо больше, чем звезд на небе, и красный человек жил так, как предназначал Вакан Танка.

Встав среди длинных густых теней, Шункаха смотрел на дом, в котором спала Бриана, затем перевел взгляд на амбар и загоны, на огород, процветавший благодаря искусной заботе Брианы, на мрак за их пределами, на очертания далеких гор. Что он здесь делает? Зачем живет в квадратном деревянном доме, ест за столом, спит на мягком матрасе под пуховыми стегаными одеялами? На полу для Брианы было слишком жестко, и Шункаха пришлось оставить пол, ибо он не мог и не хотел спать отдельно от нее. Почему он отказался от привычек Народа? Почему…

Его взгляд вернулся к темному дому. Почему, думал он. Действительно, почему? Из-за золотоволосой белой женщины, укравшей его сердце и пленившей душу, опутавшей его жизнь бархатными цепями, которые он не мог разбить при всем своем желании. Она стала частью его, жизненно важной, неотделимой частью, и он знал, что без нее зачахнет. Действительно, у Шункаха не было никакого желания жить, если он не сможет делить свою жизнь с ней. Он знал: глубоко в сердце Брианы жил страх, что он уйдет, когда родится ребенок. И правда, он часто обдумывал это, так как тяга к родным местам была сильной. Но знал, что никогда не расстанется с ней по доброй воле. Лучше жить летом и зимой на маленьком клочке выжженной солнцем земли с женщиной, которую он любит больше всего на свете, чем бродить по широким, залитым солнцем долинам, но одному.

— Глава 20 —

Двое, воспользовавшись неожиданностью, напали на Адама Трента. Он ехал один, думая о Бриане, как вдруг оказался в грязи с пулей в спине.

Закрыв глаза, он боролся с подступающей темнотой, когда услышал, как бандиты приближаются. По их разговору он определил, что оба были пьяны и очень довольны убийством.

Только вот их жертва была не мертва. Еще нет.

Он ждал, пока не услышал скрип седел, свидетельствующий о том, что они слезли с лошадей, чтобы обчистить его карманы, а потом перекатился, выхватил пистолет и уложил обоих там, где они стояли.

После сильного напряжения Адам Трент провалился в глубокую темную пустоту.

И только ближе к ночи он пришел в себя. Рана перестала кровоточить, и он поднялся, прижимая руку к спине. Черт, но она причиняла такую острую боль!

Передвигаясь, словно старик, полицейский подошел к двум покойникам и перевернул их. Он опознал обоих. Джек Букер и Дэнни Макгаф. Оба были в розыске от штата Техас за огромное количество преступлений, включая ограбление и убийство.

Трент, бормоча проклятия себе под нос, схватил поводья своей лошади и вставил левую ногу в стремя. Боль пронзила его тело с новой силой, и он застонал, втаскивая себя на спину животного.

Склонившись на ее шею, он направил лошадь в сторону Винслоу, надеясь, что доберется к городу еще до того, как снова потеряет сознание.

Впервые в жизни ему пришло в голову, что он может умереть. Он спрашивал себя, будет ли Бриана беспокоиться…

— Глава 21 —

Шункаха Люта направил свою лошадь к низу поросшего деревьями холма, окидывая темными глазами окрестности. Он шел по следам добычи, ведущим к мелкому ручью, по краям которого росли высокие ивы и стройные трехгранные тополя. Шункаха нередко уезжал верхом в холмы, являвшиеся частью земель Брианы. Ему нужно было побыть на воле, проехаться под голубым небом, подышать запахом земли и деревьев, побыть вдалеке от квадратного дома, подальше от стен, которые закрывали его со всех сторон и заставляли чувствовать себя, как в ловушке. Если бы не Бриана, он уже давно уехал бы.

Уже в сумерках Шункаха натянул поводья, увидев трех самок оленя и двух оленят, стоявших у края воды.

У них было достаточно цыплят, свинины и говядины; а сегодня вечером они пообедают олениной.

Подняв ружье к плечу, он стал прицеливаться. Палец лег на спусковой крючок, когда Шункаха навел мушку на самку, рядом с которой не было оленят. За мгновение до выстрела большая гнедая лошадь выбежала к ручью, спугнув оленей, которые быстро скрылись из поля зрения.

Индеец нахмурил брови, опустил ружье и направился вниз по склону, через ручей. Та лошадь тихо заржала, когда он подъехал ближе.

Спрыгнув на землю, Шункаха Люта взял ее поводья и привязал обеих лошадей к дереву, заметив, что на седле гнедой была кровь. Бесшумными шагами индеец пошел по ее следу с ружьем наготове, насторожив глаза и уши.

Примерно через триста ярдов он нашел человека, лежащего в грязи лицом вниз. Почти вся его рубаха была запачкана темно-бурыми пятнами крови. Дыхание было слабым и неустойчивым.

Убедившись в том, что мужчина не вооружен, Шункаха перевернул тело — и тихо выругался, узнав белого человека, который когда-то арестовал его и привез в Бисмарк.

Он долго смотрел на находившегося в бессознательном состоянии васику, рука гладила ружье. Будет так легко убить этого человека, врага. Так легко, и никто никогда не узнает.

Он обдумывал это некоторое время, а потом поднял мужчину на плечо и понес к ручью, где ждали лошади, проклиная себя за то, что не может убить человека, который не в силах защитить себя.

Положив полицейского лицом вниз на спину гнедой, он связал ему руки и ноги, взобрался на свою лошадь и отправился домой, зная, что спасение жизни этому человеку принесет им с Брианой одни несчастья.

Бриана стояла у печи и готовила обед, когда Шункаха подъехал к дому. Как и всегда, знакомое тепло наполнило ее при виде мужа. Но ее приветливая улыбка исчезла, когда Бриана увидела тело, лежащее поперек седла большой гнедой лошади. Вытирая руки о передник, она поторопилась наружу.

— Что случилось? — тревожно спросила она. — Он мертв? Ты его… — Она не смогла выговорить слово.

— Тихо, митавин, — строго сказал индеец. — Он не мертв. Пока еще. Он был без сознания, когда я нашел его.

Бриана глубоко вздохнула, когда Шункаха снял раненого мужчину с седла, и она увидела его лицо.

— Адам Трент, — пробормотала она, — о, Боже.

— Значит, ты его помнишь? — спросил Шункаха Люта.

Бриана кивнула. «Помню, и достаточно хорошо,» — виновато подумала она. Как можно забыть последнюю ночь, проведенную ими вместе в Бисмарке? Адам жадно целовал ее, клялся, что любит и хочет ее. Хотя он никогда не упоминал о женитьбе, Бриана знала: он надеется, что в один прекрасный день она станет его женой.

Ужасно беспокоясь, она последовала за мужем в спальню, сняла покрывало с кровати. Лицо Трента было таким же белым, как наволочка на подушке.

— Пуля все еще у него в спине, — сказал Шункаха, и Бриана кивнула.

Следующие несколько минут оказались очень хлопотными. Бриана принесла ножницы, дезинфицирующие средства, миску с водой и чистую рубаху, пока Шункаха снял с Трента ботинки и окровавленную одежду, потом накрыл его простыней и простерилизовал лезвие ножа.

— Сможешь сделать это? — спросил Шункаха Люта. Они стояли по обе стороны кровати, их глаза встретились поверх спины Трента.

— Я смогу, — уверила его Бриана, но когда взяла нож, ее руки так сильно затряслись, что она не осмелилась даже попытаться вытащить пулю из страха, что навредит еще больше.

Рука Шункаха Люта была твердой, как скала, когда он взял у нее нож и искусно нащупал пулю, застрявшую глубоко в спине Адама Трента. Бриана проглотила горькую желчь, подкатившую к горлу, когда лезвие опустилось глубже в окровавленное тело Трента. Через несколько секунд Шункаха извлек маленький серый кусочек металла из спины раненого. Бриана плотно сжала губы, смывая кровь, обработала рану дезинфицирующим средством и надежно забинтовала.

— Он будет жить?

Шункаха Люта пожал плечами:

— Только Вакан Танка знает будущее.

— Мне надо поменять простыни.

Шункаха Люта поднял Трента, пока Бриана убирала испачканные простыни и заменяла их чистыми. Он приказывал себе не ревновать, когда она накрывала Трента одеялом, убирала волосы с лица, вытирала пот с бровей. Но все равно он вспоминал, как это было в Бисмарке: он в тюрьме, смотрит сквозь решетки и видит, как Бриана переходит улицу с Адамом Трентом, видит, как полицейский поддерживает ее под руку, как улыбается ей и как она улыбается в ответ.

Он быстро вышел из комнаты, ему надо было уйти, прежде чем он скажет что-нибудь такое, о чем позже будет сожалеть.

Бриана провела ночь у постели полицейского, терпеливо накрывая его одеялом, которое он сбрасывал, когда поднималась температура. Она вытирала его лицо и грудь прохладной тряпочкой, предлагала воду, говорила с ним, хотя он не мог ни слышать, ни отвечать.

Шункаха Люта стоял в дверном проеме, лицо было равнодушным. Но глаза потемнели от едва сдерживаемой ревности, когда он смотрел, как его жена ухаживает за другим мужчиной. Она мягкосердечная женщина, добрая и ласковая, и он знал, что она будет ухаживать за любым — красным или белым — с такой же нежностью и заботой. И все равно: то, что Бриана и Трент были знакомы раньше, угнетало и терзало Шункаха. Он видел, как этот белый смотрел на нее, как прикасался к ней.

Когда забрезжил рассвет, Шункаха настоял на том, чтобы Бриана немного поспала, если не ради себя самой, то ради ребенка.

— Я в порядке, — возразила она. — Кто-то должен остаться с мистером Трентом.

— Я побуду с ним, — раздраженно сказал Шункаха Люта. Взял Бриану на руки, отнес по ступенькам наверх и аккуратно положил на ее старую кровать. — А теперь спи.

Бриана кивнула, слишком усталая, чтобы возражать. Она действительно устала. Спину ломило, ноги болели, глаза сами закрывались — так они хотели спать. Вздохнув, она повернулась на бок и положила ладошку под щеку. И прежде, чем Шункаха Люта успел выйти из комнаты, она уже спала.

* * *

Адам Трент пришел в себя через некоторое время, ощущая дикую боль в спине. Услышал шаги, одобрительно поморщил нос, почувствовав запах свежего кофе. Притворившись спящим, попытался вспомнить, где находится, но в памяти был провал. Он помнил, как убил двух человек, напавших на него, как взобрался на лошадь… — и больше ничего. Он сознавал, что теперь лежит лицом вниз на кровати, голый, под накрахмаленной простыней. Адам чуть-чуть приоткрыл глаза — и выругался про себя, увидев индейца, стоящего у окна.

Шункаха Люта тихо хмыкнул.

— Итак, белый человек, ты решил жить.

— Похоже на то, — Трент полностью открыл глаза и огляделся вокруг. — Где, черт возьми, я нахожусь?

— В доме моей женщины.

— Как я сюда попал?

— Я нашел тебя лежащим без сознания недалеко отсюда.

— Я признателен.

— Мне не нужна твоя благодарность.

— А что ты хочешь? — осторожно спросил Трент.

— Я хочу, чтобы ты поправился, а потом ушел.

— Я постараюсь.

Шункаха Люта кивнул, а потом в комнату вбежала Бриана, лицо засияло, когда она увидела, что Адам Трент очнулся.

Полицейский несколько раз моргнул, глядя на нее, а потом уставился на Шункаха Люта.

Индеец улыбнулся.

— Моя женщина, — нежно сказал он.

Адам Трент чувствовал, будто его ударили обухом по голове, когда узнал индейца.

— Но она сказала, что ты мертв. Убит в битве с Кастером при Маленьком Большом Роге.

— Только ранен, — ответил Шункаха Люта.

Напряженная тишина установилась между двумя мужчинами, пока они разглядывали друг друга.

Бриана некоторое время не могла сосредоточиться, а потом радостно сказала:

— Ну что ж, мистер Трент, сегодня вы выглядите гораздо лучше. Не хотите ли что-нибудь перекусить? Может быть, немного бульона и чашку кофе?

— Это было бы чудесно, — ответил Трент, все еще не отрывая глаз от Шункаха Люта.

— Шункаха, помоги мне, пожалуйста, на кухне, — попросила Бриана, зная, что будет глупо оставлять двух мужчин наедине.

Шункаха Люта кивнул и последовал из комнаты за Брианой.

Позже, когда Шункаха вышел позаботиться о скотине, Бриана и Адам Трент остались на несколько минут вдвоем. Бриана почувствовала; как ее щеки розовеют под изучающим взглядом Трента.

— Это его? — спросил Адам, показывая на Брианин живот.

— Да, — она расправила складку на юбке. — Как случилось, что вы оказались в Винслоу?

— Я ехал повидаться с вами, когда двое бандитов напали на меня. — Трент тихо рассмеялся. — Я прикончил их еще до того, как они добрались до меня.

— Вас могли убить.

— Да. Мне кажется, я обязан вам жизнью.

— Нет, — мягко поправила его Бриана. — Вы обязаны жизнью моему мужу. Он нашел вас и принес сюда. Он вытащил пулю из вашей спины.

— Черт, — пробормотал Трент. — Вы знаете, я должен арестовать его, Бриана. Это моя работа.

— Арестовать его! — воскликнула Бриана. — После того, как он спас вашу жизнь? Да как вы можете быть таким неблагодарным?

— Я не неблагодарный. Я полицейский, а его разыскивает Закон.

— Я не хочу обсуждать это, — кратко ответила Бриана. — Скажите, зачем вы ехали ко мне?

— Вы должны знать. Я люблю вас, Бриана. Я ехал, чтобы просить вас выйти за меня замуж.

— Я замужем за Шункаха.

Трент сделал протестующий жест рукой.

— Индейский обряд — это не женитьба. Я был бы хорошим мужем, если бы вы дали мне шанс.

— У меня есть хороший муж, Адам.

— Я же сказал вам, что индейский обряд — это не…

— Мы были обвенчаны священником месяц назад, — перебила его Бриана. — Так что все законно.

— Бриана…

— Пожалуйста, Адам, не говорите больше ничего. Я люблю Шункаха Люта. Я ношу его ребенка.

Бриана была тихой за обедом в тот вечер. Шункаха Люта исподтишка изучал ее, думая о том, что могло ее расстроить. Она мало ела, что было необычным теперь, при беременности. Последнее время Шункаха дразнил ее, говоря, что Бриана кажется вечно голодной.

— В чем дело? — спросил он, когда они засиделись над последней чашкой кофе. — Что беспокоит тебя?

— Ничего.

— Мы не лжем друг другу, Ишна Ви. И не надо делать этого сейчас.

— Это Адам. Он хочет арестовать тебя.

— Он может попробовать, — легко заметил Шункаха.

— Это не шуточное дело, — резко предостерегла Бриана. — Он полицейский. Он знает, что тебя разыскивают за убийство Макклейна и за побег из тюрьмы… — голос Брианы оборвался. Она помогла Шункаха убежать. Не делает ли это ее соучастницей или еще кем-то? Арестует ли Адам и ее тоже?

Позже, когда Бриана отправилась спать в свою маленькую комнатку на чердаке, Шункаха Люта пошел повидать Адама Трента. Двое мужчин долго разглядывали друг друга, полицейский не мог скрыть дрожь от страха, болью отдававшуюся во всем теле. Он ощущал себя врагом, беспомощным и невооруженным. Рассказала ли Бриана индейцу, о чем они говорили раньше? Пришел ли индеец, чтобы покончить с ним и тем самым устранить соперничество между ними раз и навсегда?

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Шункаха Люта.

— Хорошо, — враждебно ответил Адам Трент. — Бриана сказала, что я обязан тебе жизнью.

Шункаха Люта пожал плечами.

— Она сказала, что ты собираешься арестовать меня.

Трент кивнул.

— Это моя работа.

Шункаха Люта холодно улыбнулся.

— А если я не хочу возвращаться в тюрьму? — Он кивнул в сторону Трента. — Ты ранен. У тебя нет оружия.

Трент ничего не сказал, только посмотрел, не дрогнув, на индейца, зная, что показать слабость сейчас будет смертельной ошибкой.

— Дело не в том, правильно это или нет, — сказал Шункаха Люта. — Дело в Бриане. Ты хочешь ее, и я хочу ее. Но она моя жена; она носит моего ребенка, и я не разрешу ей уходить.

Адам Трент сражался раньше с индейцами. Он знал о любви индейцев к дикой жизни, к свободной жизни. Он посмотрел на индейца и подумал: как долго он выдержит в доме, как сможет проводить лето и зиму на одном и том же месте из года в год?

И этот вопрос он задал Шункаха.

— Как долго, — спросил он, — как долго ты будешь счастлив здесь? Что случится с Брианой, когда ты устанешь жить, как белый человек, и решишь вернуться назад?

Это был вопрос, который Шункаха Люта часто задавал себе сам. Как бы сильно он ни любил Бриану, с какой бы радостью ни лелеял ее, он не мог не спрашивать себя, сможет ли навсегда принять ее образ жизни. Услышав в голосе Трента свои собственные сомнения, Шункаха разозлился. А хуже всего было понимать: именно Адам Трент, в первую очередь, был тем человеком, в которого Бриана сможет влюбиться; и он даст ей именно такую жизнь, о которой она мечтает.

— Ты задаешь слишком много вопросов, белый человек, — резко ответил Шункаха Люта.

— Это вопросы, которые ты задаешь себе, — сказал Трент. — Признайся.

— Она моя женщина. Я убью тебя, прежде чем позволю ей уйти.

Адам Трент медленно кивнул.

— Боюсь, что это не прекратится между нами, пока один из нас не будет мертв.

— Сейчас мы не будем говорить об убийстве, — потребовал индеец. — Ребенок должен родиться в Месяц Созревания Вишен, месяц, который вы называете июлем. Мы ничего не будем делать до тех пор.

— Согласен.

— Ты уйдешь отсюда, как только сможешь, — сказал Шункаха Люта.

— Как я узнаю, что ты не исчез?

— Я не уеду. У тебя есть мое слово. — Шункаха печально улыбнулся. — Ты же не думаешь, что я уеду, не повидав своего сына?

— Нет.

— Но я предупреждаю тебя, белый человек. Я не вернусь в вашу тюрьму. А если ты попытаешься схватить меня, я убью тебя. Или ты убьешь меня. Но я не буду жить за железной решеткой. И я не спасу твою жизнь во второй раз.

— Глава 22 —

Наконец, июнь уступил место июлю. Приближалось время родов. Она чистила дом, проводила часы, переделывая свою ужасную чердачную комнату в детскую. Шункаха Люта удивил ее, смастерив колыбельку. Как-то утром приехала Марджи Крофт и покрасила комнату в нежно-голубой цвет, настаивая на том, чтобы Бриана занялась делами где-нибудь в другом месте.

— Беременная женщина не должна проводить время, лазая по лестницам и вдыхая пары краски, — по-матерински заявила Марджи и прогнала Бриану из комнаты.

Адам Трент переехал в город и остановился в пансионе Гордона. Шункаха Люта не сказал Бриане, что произошло между ним и Трентом, а она не спрашивала.

Шункаха Люта обращался с ней так, будто она была сделана из хрупкого фарфора и могла в любой момент разбиться вдребезги. Теперь он взял на себя все домашние хлопоты, не обращая внимания, когда Бриана поддразнивала его, заявляя, что он делает женскую работу.

Самыми лучшими были часы позднего вечера. Они садились на диван бок о бок, он обнимал ее за плечи, пока они гадали, кто у них родится: мальчик или девочка. Они обсуждали имена, надежды и мечты о будущем своего первенца.

Только когда Шункаха Люта оставался один, он угрюмо и напряженно размышлял о том, что случится после рождения ребенка. Вернется ли Адам Трент, чтобы арестовать его? Что делать: подождать и все разузнать или уехать, как только дитя появится на свет? Полицейский нравился Бриане. Шункаха знал это, хотя она, конечно, никогда не говорила так. Что она будет чувствовать к своему индейцу, если узнает, что он снова вынужден убить белого человека? И если он действительно отправит Трента к праотцам, что тогда? Он не сможет остаться с Брианой. Никакой индеец еще не убивал ни одного полицейского, и лучше бы такому никогда не случаться. Его уже разыскивали из-за смерти Макклейна, хотя, казалось, никто в Винслоу не осознает этого факта.

Так много вопросов, которые нужно решить, — и ни одного легкого ответа.

Однажды поздно ночью он стоял во дворе, вглядываясь в даль, и думал о том, что же приготовило им будущее, когда к нему подошла Бриана и обняла за талию.

— Чудесная ночь, — сказала она после недолгой паузы.

— Да.

— Я проснулась, а тебя нет.

— Я не мог уснуть.

— Меня пугает, когда я просыпаюсь, а тебя нет рядом.

Шункаха Люта положил руку ей на плечи, как бы защищая.

— Я не уйду от тебя, малышка. — Он положил свободную руку на ее круглый живот. — Не уйду, пока мой сын не родится.

— А когда твой сын появится на свет, что тогда? — Она задала вопрос, которым мучалась днем и ночью с того времени, как Адам Трент покинул ранчо.

— Я никогда не оставлю тебя по своей воле, Ишна Ви. Ты мое сердце, моя жизнь.

— Но?

— У меня не будет другого выбора, если Трент придет за мной. Я не могу вернуться назад в тюрьму, Ишна Ви. Если он попытается взять меня, я убью его.

— Или он убьет тебя.

— Может быть.

Бриана положила голову на плечо мужа. Должен быть какой-нибудь способ убедить Адама изменить свое решение по поводу ареста Шункаха, но какой? Что она может сказать, чтобы уговорить его вернуться в Бисмарк одному?

Она почувствовала, как Шункаха гладит ее волосы, и подняла лицо для поцелуя. Ресницы дрогнули и опустились, когда сомкнулись их губы. Он долго целовал ее, а потом подхватил на руки и понес в дом. В спальне Шункаха положил ее нежно на кровать, проворно снял длинную ночную сорочку и бросил на пол.

— Как ты еще можешь смотреть на меня? — спросила Бриана, — я такая толстая, как корова.

— Ты не толстая. Ты беременна нашим сыном. Ты никогда не была более красивой, чем сейчас.

— Льстец, — обвинила Бриана. — Чего ты хочешь добиться своими сладкими словами?

— Только возможности посмотреть на тебя, — ответил Шункаха Люта. Он сел рядом с ней на кровать, обводя глазами ее лицо и фигуру. Груди стали тяжелыми и полными, живот высоким и круглым, ноги по-прежнему длинные и стройные, хотя коленки немного распухли. Ее золотые волосы рассыпались по подушке, как солнечный свет.

— Возможности прикоснуться к тебе, — его руки погладили ее груди, скользнули вниз по бокам и замерли на животе. Он почувствовал, как под рукой пошевелился их ребенок, и сердце вновь переполнилось любовью к женщине, которая вынашивала его дитя, и к новой жизни, находящейся в ее лоне.

Шункаха вытянулся рядом с ней, и Бриана повернулась в его руках.

— Я хочу любить тебя сейчас, — пробормотала она.

— Скоро, — пообещал Шункаха Люта, хотя сам подумал, как он может ждать еще хотя бы один день, когда так жаждет погрузиться в ее теплоту сейчас, овладеть ею, стать частью ее.

— Это будет нескоро, — Бриана надула губы. — Ребенок не появится еще две недели, а потом нам придется ждать, по крайней мере, шесть недель.

— Всего шесть недель? — заметил Шункаха Люта. — Среди Лакота женщина не спит со своим мужчиной, пока ребенка не отнимут от груди.

— Но это может продолжаться больше года! — воскликнула Бриана.

— Иногда два, — угрюмо проворчал Шункаха.

— А ты строго придерживаешься этого обычая? — спросила Бриана, немного покраснев, ибо было очевидно, что она не может дождаться, когда они снова сольются воедино в экстазе любови.

Смех Шункаха Люта заурчал где-то глубоко в горле:

— Думаю, это единственный раз, когда белый человек оказался прав.

— Я тоже так думаю, — рука Брианы заскользила по его мускулистой груди, плечам, вниз по красивым сильным рукам и остановилась на его плоском животе. Какое-то мгновение она обдумывала несправедливость всего этого. Он был ответственным за то, что она беременна; это не честно, что его живот по-прежнему твердый и плоский, а она выглядит так, будто проглотила арбуз!

Шункаха Люта прикоснулся к ее шее, и рука Брианы скользнула к брюкам и потянула за пояс. Он быстро сбросил их, и они лежали лицом к лицу, соприкасаясь нагими телами, их дыхание смешивалось, они нежно заглядывали в глаза друг другу. Бриана тихо засмеялась, когда доказательство желания Шункаха поднялось у ее бедра.

— Скоро, — сказала она, рассмеявшись громче от возбужденного выражения его лица.

— Теперь я понимаю, почему многие мужчины берут вторых жен, — простонал он.

Бриана игриво шлепнула его по руке.

— Ты намерен лежать здесь и говорить мне, что будешь спать с другой женщиной, пока я хожу огромная, как дом, с твоим ребенком?

— Не с другой женщиной, — поправил Шункаха Люта, — а с другой женой.

— Так, сейчас же выбрось эту затею из головы. В этой семье не будет никакой второй жены.

— Я только пошутил, — сказал Шункаха Люта, взяв обе руки Брианы в свою. — Мне достаточно такой женщины, как ты.

— Я люблю тебя, — пылко прошептала Бриана. — Я так сильно тебя люблю. Обещай, что никогда не бросишь меня.

— Не проси меня обещать то, что я, может, не сумею выполнить, малышка, — нежно упрекнул Шункаха. — Мое слово — это моя жизнь. Я не могу нарушать его.

— Обещай мне.

— Я не могу обещать, что никогда не покину тебя, но я обещаю, что останусь с тобой так долго, сколько смогу.

* * *

Когда время родов стало приближаться, Люк и Марджи Крофт начали заезжать почти каждый вечер. Марджи, как наседка, кудахтала и ворковала над Брианой, настаивая, чтобы девочка отдохнула, пока она приготовит еду, помоет и вытрет посуду.

Шункаха Люта немного не нравилось вмешательство Марджи Крофт в их жизнь, но он видел, что Бриана наслаждалась обществом пожилой женщины, у которой был такой приятный характер.

Люк Крофт, спокойный и надежный, разговаривал совсем мало, и Шункаха Люта подумал, что это просто счастье, ибо Марджи редко умолкала хотя бы на минуту. Двое мужчин часто выходили на улицу, оставляя женщин поболтать о детях, и о рецептах, и о возмутительных ценах на товары для хозяйства.

Люк познакомил Шункаха с игрой в шашки, и они проводили большую часть вечера, согнувшись над кухонным столом, почти ничего не говоря, так как старались обыграть друг друга.

В один из таких вечеров, когда Люк Крофт и Шункаха Люта играли в шашки, у Брианы отошли воды.

Марджи Крофт помогла Бриане переменить платье на чистую ночную сорочку, уложила ее в постель, а потом пошла в кухню сообщить Шункаха Люта, что он вот-вот станет отцом. Мужу она велела ехать в город за доктором, а Шункаха отправила в спальню посидеть с Брианой, пока Марджи соберет вещи, которые могут понадобиться доктору. Жена улыбнулась Шункаха, когда он вошел в комнату.

— Ты выглядишь не совсем хорошо, — заметила она.

— Я никогда не был так близко к тому, чтобы стать отцом, — ответил он с кривой усмешкой, — Тебе больно?

— Нет, — ответила Бриана и тут же задохнулась, так как схватки застали ее врасплох.

Шункаха Люта беспомощно наблюдал, как она терпит быструю схватку, зная, что они станут еще сильнее и чаще, зная, что не может ничего сделать, чтобы помочь. И в самом деле, он чувствовал себя не в своей тарелке в этой комнате. Мужчины Лакота не принимали участия в родах. Такие вещи лучше всего доверять женщинам. Но Бриана тянулась за его рукой. Он быстро метнулся к ней, взял обе руки в свою. Ее кисти были маленькие и бледные, такие нежные и белые по сравнению с его большой и коричневой. Она глубоко вдохнула, вцепившись в его руку, когда боль снова как ножом пронзила все тело.

— Ишна Ви, — пробормотал он ее имя голосом, полным страдания.

— Я в порядке, — уверила его Бриана, когда очередная схватка закончилась.

Шункаха кивнул, хотя выражение его лица оставалось обеспокоенным.

Марджи Крофт суетливо вошла в комнату, неся миску с теплой водой и чистую ткань, которые поместила на столе рядом с кроватью. Она помогла Бриане сесть, заплела ей волосы, собрала их на макушке и заколола, затем вымыла лицо и шею.

— Сколько это продлится? — спросила Бриана.

— Бог его знает, детка, ничего нельзя сказать, когда рожаешь первого. Они обычно появляются, когда подходит их время, но ты не можешь знать об этом заранее, — она взглянула на обеспокоенное лицо Шункаха и похлопала его успокаивающе по плечу. — Не надо беспокоиться. С ней все будет хорошо.

Шункаха кивнул, но в течение следующих двух часов он начал сомневаться: знает ли Марджи Крофт то, о чем говорит. Приступы боли у Брианы стали сильнее и чаще, и он просто изумлялся ее силе воли, когда она терпела одну схватку за другой. Бриана хватала его за руки, сжимая с невероятной силой, когда их ребенок боролся за свое рождение. Уже около полуночи приехали Люк Крофт и доктор. С ними был Адам Трент.

— Почему так долго? — ворчала Марджи Крофт на своего мужа, пока доктор осматривал Бриану. — Тебя не было несколько часов!

— В тюрьме случилось непредвиденное происшествие. Заключенного подстрелили, когда он пытался сбежать. Доктор долго возился с ним, но тот все равно умер.

— А что делает здесь он? — спросила Марджи, кивая в сторону Трента.

— Я не знаю. Он был в тюрьме и настоял на том, чтобы приехать с нами.

— Похоже, что намечаются неприятности, — вынесла приговор Марджи Крофт.

Люк кивнул. Напряженность отношений между индейцем и полицейским была такой сильной, что была заметна невооруженным глазом.

Марджи и Люк Крофт пошли на кухню сварить кофе, оставив Шункаха Люта и Адама Трента одних в гостиной.

Полицейский дождался, пока дверь в кухню закроется, поднял револьвер и направил его на Шункаха Люта.

— Руки за спину, — грубо скомандовал он.

Шункаха Люта не пошевелился. Его темные глаза сверлили Трента, подзадоривая полицейского нажать на спусковой крючок.

Адам Трент махнул револьвером.

— Руки за спину, — повторил он кратко, — или у твоего ребенка не будет отца.

Желваки заиграли на челюстях Шункаха Люта, когда он медленно подчинился приказанию полицейского.

— Теперь повернись кругом.

Шункаха Люта заколебался, но потом сделал, как было сказано. Теперь не время бороться. Лишнее испытание для нервов и сил Брианы, если она узнает, что в доме неладно. И он не мог рисковать быть убитым сейчас, когда его ребенок вот-вот появится на свет.

Его тело оставалось неподвижным, когда он почувствовал, что Трент защелкнул наручники.

— Ну, — сказала Марджи Крофт, протиснувшись через кухонную дверь в гостиную, — надо надеяться, что дело не затянется. Я приготовила кофе… — голос ее оборвался, когда она увидела револьвер в руках Адама Трента.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — потребовал объяснений Люк Крофт.

— Индеец разыскивается Законом, — кратко ответил Адам Трент.

Марджи Крофт поставила кофе на столик у софы.

— Разыскивается? За что, хотела бы я узнать?

— За убийство.

Рука Марджи Крофт метнулась к груди.

— Убийство? О, Боже.

— Кого Он убил? — хотел знать Люк Крофт.

— Одного из надсмотрщиков с дороги.

— А, да, Макклейн, — пробормотал Люк Крофт. — Я вспоминаю, что слышал кое-какие разговоры о том, будто он был убит индейцем.

Шункаха Люта развернулся, его глаза переходили с лица Марджи Крофт на лицо ее мужа. Эти люди были его друзьями. Изменится ли их отношение теперь, когда они узнали, что он убил белого человека? Он был удивлен своим беспокойством о том, что они подумают; это означало, что он начал ценить их дружбу, их мнение о нем.

Тяжелая тишина повисла в комнате, а потом, звуча нежно и сладко, как песня жаворонка в первый день весны, раздался первый веселый крик новорожденного младенца.

Шункаха рванулся на звук, его сердце вырывалось из груди от счастья. Наконец-то его ребенок был здесь.

Марджи Крофт бросилась к двери спальни и открыла ее, чтобы новоявленный отец мог увидеть свою жену и ребенка. Шункаха Люта одарил ее благодарной улыбкой, потом поторопился в комнату, забыв все на свете, когда увидел Бриану и маленький сверток в одеяле, лежащий у нее на руках.

— Еще не все, — предупредил доктор, — я еще не все сделал.

Но Шункаха Люта не обращал внимания на него. Подойдя к кровати, он опустился на одно колено и улыбнулся своей женщине. Ее лицо было бледным и мокрым от пота, но ее улыбка излучала свет.

— Это мальчик. — Она откинула одеяльце, чтобы Шункаха мог увидеть личико ребенка. Крохотные кулачки молотили воздух.

— Ты сделала хорошо, Ишна Ви, — пробормотал Шункаха Люта голосом, полным любви.

— Разве он не красив? Может быть, в следующем году у него появится сестричка.

— Может быть.

— Хочешь подержать его? — спросила Бриана, думая, как странно, что Шункаха не прикасается к своему сыну.

— Ишна Ви…

— Что случилось? — спросила она, взволнованная могильным тоном его голоса, Она напряженно смотрела на него, а потом заметила, что его руки были заведены за спину.

— Адам Трент здесь.

Свинцовая тяжесть опустилась на сердце Брианы. Ее ребенок не жил еще и часа, а Трент уже пришел забрать отца у сына. Две огромные слезы навернулись на глаза и медленно скатились по щекам вниз.

— Не надо плакать, малышка, — тихо умолял Шункаха Люта. — Я не вынесу твоих слез.

Бриана кивнула, потом застонала, когда доктор вытянул послед. Шункаха Люта встал в полный рост, глаза его внимательно изучали лицо Брианы, пока доктор заканчивал чистить ее.

Убедив пару, что все прошло прекрасно, он взял свой саквояж и вышел из комнаты. Через некоторое время в спальню заглянула Марджи Крофт.

— Входите, — позвала Бриана.

— Можно, я возьму малыша? — спросила Марджи Крофт. — Ему нужно искупаться, и, я думаю, вам двоим надо побыть наедине.

— Да, — сказала Бриана, протягивая своего сына женщине. — Спасибо.

Когда они остались вдвоем, Шункаха сел на край кровати, и Бриана обхватила его руками, обнимая так крепко, как только могла. Наклонившись, Шункаха поцеловал ее макушку, потом губы его заскользили по лбу и носу вниз ко рту. Он целовал ее жадно, отчаянно, неожиданно испугавшись, что может не увидеть ее больше никогда.

Марджи Крофт искупала малыша быстро и умело, потом завернула его в чистую пеленку и положила в колыбельку, которую сделал для него отец. Затем, распрямив плечи, она прошла в гостиную и встала напротив Адама Трента.

— Это постыдно, — объявила она, — арестовывать человека в день, когда родился его сын. О чем вы только думаете?

Адам Трент отступил на шаг, чувствуя себя, как атакуемый задиристой курицей петух.

— Он преступник, разыскиваемый Законом, — сказал Трент, защищаясь, — я всего лишь выполняю свою работу и выполняю ее так, как считаю нужным. В любое другое время пролилась бы кровь — его, или моя, но я не хочу, чтобы такое случилось, тем более, если могу это предотвратить.

— Закон, закон! Здесь нужно думать больше о жизни, чем о законе. Этому человеку надо обнять свою жену, а ей нужно, чтобы ее обняли. И ему нужно подержать на руках своего малыша. Вам следует стыдиться себя.

Адам Трент взглянул поверх головы Марджи на ее мужа, обращаясь за помощью. Люк Крофт пожал плечами.

— Она иногда болтает чепуху, — признал он, — но на этот раз она права.

Адам Трент почувствовал, как растет его гнев.

— Вы двое очень сильно интересуетесь тем, что правильно, а что нет, — резко возразил он. — А как насчет прав Джима Макклейна? Этот индеец убил его. Убил его хладнокровно, насколько мне известно. А то, что его… его жена только что родила ребенка, не меняет сути дела.

Люк и Марджи Крофт обменялись взглядами. Конечно, Трент был прав. Человек был убит, а его убийца схвачен. Если бы не их любовь к Бриане и хорошее отношение к Шункаха, их не пришлось бы убеждать в том, что известный преступник не должен разгуливать на свободе.

— Лучше я пойду и взгляну на Бриану, — сказала Марджи.

Супруги Крофт и Адам Трент вошли в комнату. Бриана только что уснула, и Марджи тихо запричитала, увидев темные круги под глазами молодой матери и непросохшие слезы на щеках.

— Бедный ягненок, — прошептала женщина, — она так устала.

Адам Трент тихонько хмыкнул. Потом поднял револьвер и махнул им в сторону Шункаха Люта.

— Иди сюда, — приказал он. Сядь спиной к кровати.

Шункаха Люта сделал, как было приказано, Трент снял браслет наручников с левой руки Шункаха и защелкнул его на латунной спинке кровати.

— Это будет держать тебя ночью, — сказал полицейский, убирая револьвер в кобуру. Он повернулся к Марджи Крофт. — С рассветом мы уедем.

— Уедем? — отозвалась Марджи. — А кто же будет присматривать за Брианой и ребенком, когда вас не будет?

— Я предполагал, что вы останетесь здесь.

Марджи Крофт отрицательно покачала головой. Возможно, если Трент представит себе, что Бриана останется совсем одна, он задержится на несколько дней, давая таким образом ей и Шункаха Люта больше времени побыть вместе.

— Мы должны вернуться в город, — сказала Марджи. — Вы же знаете, нам нужно заниматься делами в магазине. — Она оглянулась через плечо на мужа. — Действительно, нам лучше поехать домой прямо сейчас. Уже поздно, а мы должны рано открываться. Доброй ночи, мистер Трент, Шункаха. Через пару дней мы заглянем навестить Бриану.

Адам Трент тихо выругался, когда чета Крофтов покинула дом. Он намеревался отправиться в Бисмарк на рассвете. А теперь придется околачиваться здесь до тех пор, пока Бриана снова не встанет на ноги. Он сердито посмотрел на Шункаха Люта. Как долго женщина оправляется после родов? Раздраженно зашвырнув шляпу на бюро, он сел в кресло-качалку у окна, снял ботинки и откинулся на спинку, пытаясь заснуть.

* * *

Звук детского плача вырвал Бриану из глубокого сна. Нахмурившись, она закуталась глубже в одеяло, пытаясь понять, что это младенец делает в их доме, а потом глаза ее широко раскрылись. Это был ее младенец, конечно, ее и Шункаха.

Она села, когда Адам Трент вошел в комнату, неуклюже держа на руках крошечное, завернутое в одеяло дитя. Выражение его лица походило на страх.

— Вот, — сказал Трент, сунув ребенка в руки Бриане. — Мне кажется, он голоден.

— Да, — согласилась Бриана. Она взглянула мимо полицейского на другую сторону кровати, где сидел Шункаха Люта и смотрел на Трента.

— Вы не будете против, если я попрошу вас выйти, пока… — Бриана очаровательно покраснела, — …пока я буду кормить своего сына.

Теперь наступила очередь покраснеть Адаму Тренту.

— Нет, конечно же, нет, — быстро сказал он, — я выйду и позабочусь о вашей скотине.

Когда они остались втроем, Шункаха Люта встал, потягиваясь, затем присел в ногах кровати. Бриана лучезарно улыбнулась, присоединившись к нему, и они несколько секунд провели, восхищаясь своим сыном, прежде чем она приложила его к груди.

Глядя, как Бриана кормит их ребенка. Шункаха Люта почувствовал, что к горлу подступает ком. Несомненно, ему никогда не приходилось видеть ничего столь же прекрасного. Бриана никогда не выглядела более красивой. Солнечно-золотистые волосы спадали ей на плечи пышным ореолом, а глаза потеплели от любви к младенцу, сосавшему грудь. А ребенок — он был просто совершенство, от макушки чернявой головки до крошечных розовых пяток. Шункаха потянулся потрогать пухленькую маленькую ручку, и пальчики малыша крепко уцепились за отцовский.

— Ты доволен своим сыном, муж мой? — спросила Бриана.

Шункаха Люта кивнул, не доверяя своему голосу.

— Как сказать «отец» по-лакотски?

— Ате.

— А «мать»?

— Ина.

— Ну что ж, ате, как мы назовем его?

— Какое имя ты ему хотела бы дать — Лакота или белых людей?

— А не может ли он иметь сразу два?

Шункаха Люта кивнул головой.

— Если ты хочешь. Хотя будет лучше, если ты воспитаешь его как белого ребенка.

— Почему ты так говоришь? Он наполовину Лакота, и я хочу, чтобы он знал это и гордился.

Тень великой печали пробежала по лицу Шункаха Люта.

— Меня не будет здесь, чтобы помочь тебе вырастить его, чтобы научить его обычаям Народа. Для тебя и для него будет лучше притвориться, что он белый.

Бриана закусила нижнюю губу. Она отбросила все мысли об Адаме Тренте на какое-то время, желая только радоваться своему сыну, наслаждаться любовью мужа. Но теперь, слишком скоро, слова Шункаха Люта вернули ее назад к реальности.

— Шункаха, что я буду делать без тебя?

— Ты будешь делать все самое лучшее, что умеешь, как всегда, малышка. Я не беспокоюсь за своего сына, потому что знаю: его мать воспитает его хорошо.

От этих слов на глазах Брианы опять появились слезы, и она прижалась головой к плечу мужа. Как она будет жить дальше без него? С каждым днем их совместной жизни она все больше любила его, и все больше он был ей нужен. Как она может взять на себя ответственность за воспитание сына, если не будет помощи мужа? Как сможет она смотреть в будущее без мужчины, чья рука гладила ее волосы, на чью любовь, силу и доброту она привыкла полагаться?

Шункаха Люта смотрел в окно, гладя Бриану по голове. Как сможет он оставить ее одну? Женщине нужен мужчина; сыну нужен отец. Он предпочел бы скорее отрезать свою правую руку, чем бросить жену и малыша. Но у него не было выбора. Адам Трент решил увезти своего пленника в Бисмарк. Единственной надеждой оставался побег, но даже удачный побег не спасал положения. Шункаха был в розыске. Он не мог просить Бриану всю жизнь прятаться среди Черных Холмов ради него. Что это будет за жизнь для женщины, которую он любит, для его сына? Действительно, ей будет лучше без него.

— Ты подумал об имени? — спросила Бриана, ее голос чуть заглушали его пальцы.

— Нет. Решай ты.

— Мне всегда нравилось имя Дэвид, — размышляла Бриана. — Это имя моего отца. Что ты скажешь, если мы назовем нашего сына Дэвид Красный Волк?

Шункаха Люта повторил имя. Потом кивнул.

— Это хорошее имя, Ишна Ви, — он отодвинулся, когда открылась дверь, и Адам Трент вошел в комнату с подносом.

— Я не блестящий повар, — заметил полицейский, ставя поднос на столик у кровати, — но я очень старался.

— Спасибо, Адам, — сказала Бриана. — Это выглядит замечательно.

Трент передал тарелку с беконом и яйцами Шункаха.

— Хочешь кофе?

Шункаха Люта кивнул. Он не поблагодарил, когда Трент протянул ему чашку. Этот человек был незваным гостем в его доме, врагом. Он не заслуживал благодарности.

— Оставь нас, — сказал Шункаха Люта. — Я хочу побыть наедине со своей женой.

Адам Трент нахмурил брови. Он почти уже был готов громко послать индейца к черту, но потом пожал плечами. У этого мужчины есть право несколько часов провести наедине с женой и ребенком. Он бросил в сторону Шункаха кривую ухмылку, забрал с подноса нож для масла и вышел из комнаты.

* * *

Три дня Адам Трент готовил пищу, мыл посуду, ухаживал за скотиной и старался не ревновать, подмечая влюбленные взгляды Брианы и индейца. Бриана просто сияла всякий раз, как брала сына в руки, давала ему грудь, ворковала с ним, слегка поглаживала его пухлые щечки, убаюкивала… Адам почувствовал мгновенное сожаление при мысли, что забирает человека, которого она любит, что лишает ребенка отца. Но не его вина, что индеец был убийцей. Человек, совершивший убийство, должен за это расплатиться. Так устроен мир.

Он немного удивлялся Бриане. Он ожидал, что она будет лить слезы и умолять его не забирать Шункаха Люта в Бисмарк. Но она никогда не упоминала об их приближающемся расставании, и Трент даже испытывал что-то вроде благодарности. Ему казалось, что она подчинилась неотвратимости Закона. Бриана оставалась неизменно добра и вежлива, не выказывала явной враждебности, и за это он был благодарен тоже, ибо еще не простился с надеждой на то, что когда-нибудь она станет его женщиной — когда-нибудь, когда индеец не будет стоять на пути.

Бриана быстро восстанавливала силы, и утром на пятый день после рождения ребенка Трент сообщил ей, что нынче уезжает.

— Так быстро? — спросила Бриана.

— Боюсь, что так. Есть что-нибудь еще, что я могу сделать для вас до отъезда? Мне кажется, дров у вас хватит на пару месяцев.

— Спасибо, Адам. Вы были очень добры.

Ее слова тронули сердце Адама Трента.

«Добр, действительно,» — виновато подумал он.

— Я пойду, накормлю скотину и взгляну, все ли в порядке, — сказал Трент, боясь встретиться с ней глазами. — Вы не будете возражать, если я попрошу завернуть нам еды в дорогу?

— Конечно, нет.

— Спасибо.

Бриана собрала и уложила еду в мешок, потом пошла посидеть с Шункаха Люта. Он обнял ее и крепко прижал к себе, погрузив лицо в волосы. Она почувствовала его напряженность и поняла, что внутри он умирает, ибо его забирают от нее, от их сына.

Они просидели в тишине почти час, не говоря ни слова. Было достаточно того, что они были вместе. Позже Шункаха Люта смотрел, как она нянчит их сына. Потом Бриана положила мальчика на руки отца и смотрела на двух людей, которых любила больше всего на свете. Слезы выступили на ее глазах.

Слишком скоро пришел Адам Трент забрать Шункаха Люта. Бриана прильнула к мужу, осыпая его лицо поцелуями, шепча, что любит его.

— Охиннийан, — произнесла она, когда он в последний раз поцеловал ее губы. — Навсегда.

— Охиннийан, — повторил Шункаха Люта, а потом она стояла на крыльце, одна, глядя, как уезжают Адам Трент и Шункаха.

Она смотрела, пока они не скрылись из виду, затем повернулась и вошла в дом. Быстро передвигаясь, приготовила мешок с едой и отставила его на время в сторонку. Войдя в спальню, сложила пеленки и одежду ребенка, добавила свою одежду и смену белья, уложила также щетку для волос и предметы личной гигиены.

Оставив малыша в колыбельке, Бриана пошла в амбар и оседлала свою лошадь, потом выпустила всю скотину.

Вернувшись в дом, она быстро обошла его, проверяя, все ли закрыто. Помыла посуду, оставшуюся от завтрака, заправила кровать, взяла мешок с продуктами в одну руку, сына в другую и вышла из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь. Адам Трент может считать, что забрал Шункаха Люта у нее без борьбы, но вскоре он будет думать совсем по-другому!

* * *

Уже в сумерках она приблизилась к месту, где полицейский решил заночевать. Шункаха Люта был прикован к дереву; Трент поджаривал смесь бекона с фасолью, когда подъехала Бриана.

— Хватит еще на одного? — спросила она.

— Что, черт возьми, вы здесь делаете? — грубо спросил Трент.

— Еду в Бисмарк.

Адам Трент смотрел на Бриану и не находил слов. Взглянув на своего пленника, он увидел, что индеец открыто улыбается.

— Это твоя задумка? — потребовал ответа Грент.

Шункаха Люта отрицательно покачал головой, не сводя глаз с лица Брианы. Они расстались всего на несколько часов, и все же он ужасно соскучился. Мысль о том, что он может никогда не увидеть ее больше, наполняла его отчаянием, но теперь Бриана была здесь, в ее небесно-голубых глазах сияло озорство.

— Ну что, мистер Трент, вы собираетесь простоять здесь всю ночь, глядя на меня, или поможете мне спуститься?

— Что? О… — Трент подался вперед и снял Бриану с лошади. «Женщины, — подумал он раздраженно. — Они более непредсказуемы, чем наводнение или летние ливни.»

Ребенок спал, и Бриана положила его рядом с Шункаха, потом подошла к огню и начала помешивать фасоль.

Адам Трент беспомощно огляделся. Затем сел на свое седло, подперев ладонями подбородок, опустил локти на колени, «Женщины…» — подумал он снова и перевел глаза на лицо Брианы.

Во время обеда она болтала с обоими мужчинами. Шункаха Люта отвечал мало, Адам Трент еще меньше. Бриана, казалось, не замечала этого.

После обеда она помыла посуду, покормила ребенка, потом села у костра, пригласив Адама присоединиться к ней.

— Хорошо, — сказал Трент, глубоко вздохнув, — для чего все это?

— Я хочу, чтобы вы освободили Шункаха.

— Я не могу так сделать, — резко ответил Трент, удивленный тем, что она просит об этом. — Он разыскивается Законом за убийство.

— Это была самозащита.

— Правда? А я слышал совсем другое.

— А что вы слышали?

— Я читал рапорт напарника Макклейна. В нем говорится, что индеец сбежал, предварительно выбив мозги Макклейну.

— Это было не так. Макклейн подстрелил Шункаха и прикончил бы его. Была борьба, и Шункаха убил его, защищаясь.

Трент хмыкнул.

— Это он вам сказал?

— Да, и я верю ему.

Трент пожал плечами.

— Вы можете верить во что и кому хотите, но это ничего не меняет.

— Вы не верите, что это была самозащита, — констатировала Бриана, — и никто не поверит.

— Он предстанет перед судом.

— Конечно, — сказала Бриана, — а кто будут присяжные? Двенадцать белых людей, которые рассуждают так же, как и вы.

— Черт бы меня побрал, Бриана, я не делаю законов!

— Есть ли еще что-нибудь, что я могу сказать и заставить вас изменить свое решение?

— Нет, поэтому можете возвращаться утром домой.

— О, нет, — сказала Бриана, прибегая к своему самому вескому аргументу, — вы очень упрямо придерживаетесь Закона. Для вас существует только черное и белое. Хорошо, мистер Трент, тогда я настаиваю на том, чтобы вы арестовали меня за помощь в побеге Шункаха из тюрьмы.

— Не будьте глупы.

— Я вполне серьезно. А если вы не арестуете меня, то я сдамся сама, когда приеду в Бисмарк.

Адам Трент выругался про себя. Женщины! Он запустил пальцы в волосы, а потом сердито посмотрел на Бриану. Неужели она не шутит? Действительно ли она сдаст себя?

— Прекрасно, сдавайтесь, — сказал он, провоцируя ее. — Но если вас арестуют и отправят в тюрьму, вашего ребенка заберут и поместят в приют. Вы этого хотите?

— Нет, — сказала Бриана тихим голосом. — Я хочу, чтобы вы отпустили Шункаха. Пожалуйста, Адам. Он спас вам жизнь, и вы знаете это. Неужели это ничего для вас не значит?

— Конечно, значит, и я благодарен. Но я не могу компрометировать Закон. Я давал клятву, когда пристегивал этот значок. Я поклялся соблюдать Закон.

— Тогда я тоже арестована!

Адам Трент глубоко вздохнул. Что ему делать с ней?

Прежде чем он что-то решил, ружейный выстрел разорвал тишину. Трент выругался — пуля шлепнулась рядом с его ботинком. Толкнув Бриану на землю, он вынул револьвер и выстрелил на вспышку. Вторая пуля задела его левую руку.

Раздался дикий воинственный крик, стрела со свистом рассекла воздух и воткнулась в дерево рядом с головой Шункаха Люта.

Последовала тягостная тишина, потом раздался голос из темноты.

— Брось свое оружие, васику, или вы все умрете.

Шункаха усмехался в темноте.

— Хоу, колапи, — позвал он. — Здравствуйте, друзья.

— Заткнись! — зашипел Трент.

— Хоу, кола, — ответил голос из темноты. — Что ты делаешь с васику?

— Я его пленник. Моя жена и ребенок тоже.

— Заткнись, — предупредил Трент, — или я убью тебя.

— Это будет ошибкой, — заметил Шункаха Люта. — Лакота не смотрят с любовью на того, кто убивает их брата.

— Может быть, вам надо сдаться, — посоветовала Бриана.

— Сдаться! — воскликнул Адам Трент. — Вы что, с ума сошли? Кроме того, их не может быть много, иначе они бы уже набросились на нас.

В подлеске что-то зашевелилось, затем раздался звук выстрела и пронзительный вопль, когда пуля оставила свой след на правом плече Трента. Кольт выпал из онемевшей руки, и прежде чем полицейский успел поднять оружие, он был окружен тремя лакотскими воинами.

Двое из них повалили Трента на землю и связали руки за спиной, пока третий расстегивал наручники и освобождал Шункаха Люта.

Никто не обращал внимания на Бриану, и она поспешила к сыну, подняла его и прижала к груди. Он сонно заурчал и прильнул к ней, держа большой пальчик во рту.

Шункаха и воины Лакота быстро разговаривали между собой. Спустя некоторое время трое воинов сели и начали обшаривать мешки Трента в поисках пищи.

Бриана подошла и встала рядом с мужем.

— Кто они?

— Беглецы. Они ушли из резервации и теперь находятся в бегах, так как убили белого солдата. — Шункаха посмотрел на Адама Трента, сидящего на земле. Правый рукав его рубахи был мокрый от крови, лицо — белее снега. На лбу крупными каплями выступил пот.

Бриана проследила за взглядом Шункаха.

— Что они собираются делать с нами?

— Ничего.

— А с Адамом Трентом?

— Они хотят убить его, чуть позже.

— Почему?

— Он убил одного из них, когда стрелял в подлесок.

— Но это была самозащита.

Шункаха Люта пожал плечами, словно это был о совсем неважно.

— Эти воины — беглецы, Ишна Ви. У них нет семей, они не могут вернуться в резервацию. Они злы и сбиты с толку, они чувствуют необходимость пролить кровь.

Бриана положила руку на ладонь Шункаха.

— Ты не можешь разрешить им убить Адама, — сказала она порывисто. — Ты должен остановить их.

Шункаха Люта посмотрел на Бриану, его глаза свирепо заблестели.

— Ты не должна вмешиваться в это, Ишна Ви. Что бы ни случилось этой ночью, ты не должна вмешиваться. Жажда крови сильна в этих мужчинах. Я не знаю, сколько еще чести в них осталось.

Бриана крепче обняла своего сына, холодная дрожь пробежала по ее спине. Она неожиданно поняла, что пытался сказать ей Шункаха. Этим людям нечего терять и некуда идти.

Ночь обещала быть очень долгой.

— Глава 23 —

Бриана сидела в тени в нескольких ярдах от шумевшего огня, прижав сына к груди, с искаженным от ужаса лицом, бледная, и смотрела, как Шункаха и трое других воинов танцуют вокруг своего пленника. Шункаха Люта сбросил рубашку, ярко-оранжевые тени, отбрасываемые языками пламени, плясали на его груди и лице, придавая коже адские оттенки. С каждой секундой страх белой женщины за свою собственную жизнь, за жизнь ребенка и Адама Трента возрастал, потому что перед ней был такой Шункаха Люта, каким она его не видела никогда.

Адам Трент был раздет догола и распластан у костра. По его телу ручьями стекал пот, вызванный близостью огня и сковывающим страхом, овладевшим им, наполнившим его рот металлическим привкусом ужаса.

Лакотские воины протанцевали три четверти часа, потом опустились на корточки и оглядели белого человека бездонными черными глазами.

Во рту у полицейского совсем пересохло, когда один из воинов вытащил нож из надетых на пояс ножен. Остальные еле сдерживали волнение — развлечение вот-вот начнется.

Холодная усмешка появилась на лице Шункаха Люта, когда он взял нож из руки воина.

— Белый человек, — сказал он хриплым и беспощадным голосом, — сколько боли ты выдержишь без рыданий?

Трент с трудом сглотнул.

— Что ты имеешь в виду? — было трудно говорить, горло совсем пересохло.

— Мои братья собираются вырезать мясо из твоего тела небольшими кусочками, по дюйму за раз. — Шункаха Люта медленно приставил лезвие к груди Трента. Легкое нажатие, и побежала кровь. — Ты же знаешь, как это, когда порежешься, как больно, когда воздух попадает в рану? Все твое тело будет сплошной раной. Ты будешь желать смерти, белый человек, но она придет не скоро.

— Иди к черту, — грубо ответил Трент.

Шункаха усмехнулся.

— Возможно, ты храбрее, чем я думал. — Он кивнул. — Скоро мы это узнаем.

Все тело Трента онемело, когда Шункаха Люта кинул нож его владельцу. В отчаянии полицейский повернул голову, его глаза уперлись в Бриану. «Я не буду кричать, — поклялся он мысленно. — Не важно, что они будут со мной делать, я не буду кричать.»

Бриана положила сына на землю рядом с собой. Она встала на колени и, прижав руку к груди, смотрела на Адама Трента. О, почему он не остался в Бисмарке, беспомощно думала она. Если он умрет, в этом будет и часть ее вины.

Она посмотрела на мужа, не в силах поверить, что это тот же самый человек, который так нежно любил ее, который относился к ней с нескончаемой добротой. Никогда она не боялась его больше, чем сейчас.

Индеец с ножом наклонился вперед, и она могла видеть, как его рука двигалась по груди Трента, когда он сделал неглубокий квадратный надрез и вытащил узкий кусок плоти.

Закрыв рукой рот, она отвернулась, не в силах смотреть.

Шункаха Люта бросил быстрый взгляд в сторону Брианы, молча молясь, чтобы она не вмешивалась. Он вел опасную игру, все их жизни были поставлены на карту.

Адам Трент с шумом втянул воздух, когда воин вонзил нож в его тело во второй раз. Боль была сильной, но все же хуже боли был страх, что он не сможет сдержать крик, который заклеймит его как слабака и труса. Откуда-то из глубины подсознания всплыло напоминание о том, что индейцы ненавидят слабых, что белые люди, которые трусливо вели себя во время пыток, подвергались еще большим страданиям, тогда как тем, кто смеялся в лицо боли и страху, часто даровалась быстрая смерть.

Внезапное чувство потери и печали наполнило сердце Адама Трента. Неужели все, к чему он стремится сейчас, только лишь быстрая смерть?

— Белый человек.

Он услышал голос Шункаха Люта будто издалека. Усилием воли он оторвал взгляд от дрожащей фигуры Брианы и встретился с глазами лакотского воина. Он удивился, обнаружив, что они были вдвоем. Остальные трое воинов ушли в кусты, чтобы облегчиться.

— Чего ты хочешь? — с усилием выдавил Адам Трент сквозь трясущиеся губы. Сейчас он сильно дрожал.

— Я собираюсь предложить тебе жизнь, белый человек. Твою жизнь в обмен на мою.

— Что ты имеешь в виду?

— Мои братья согласились отпустить тебя, если ты разрешишь мне вернуться в Винслоу с Брианой и больше не будешь нас беспокоить. Ты возьмешь тело моего мертвого воина-брата и скажешь своим людям, что это мое, чтобы никто больше не пришел охотиться за мной.

Адам Трент уставился на Шункаха Люта, не в силах говорить. Он почувствовал облегчение.

Шункаха Люта по ошибке принял его молчание за сомнение, и > лицо его стало хмурым.

— Я не буду спрашивать тебя снова, белый человек. Однажды я сказал, что не спасу твою жизнь во второй раз, но я делаю это сейчас, потому что Бриана высоко ценит тебя. Будешь ты жить или умрешь, нет большой разницы. Я вернусь в Винслоу со своей женщиной. Ты никогда не получишь ее.

— Я принимаю твое предложение, — быстро сказал Трент, а потом решительно посмотрел на Шункаха Люта. — Ты считаешь меня трусом?

Улыбка разгладила жесткие морщинки на лице воина, когда он поднял нож и разрезал веревки, освобождая Трента.

— Я считаю тебя мудрым человеком, — признал он. — Мудрым и храбрым. А если ты еще и проворный, то покинешь это место сегодня же ночью, пока мои братья не передумали.

— «Проворный» — это мое детское прозвищу, — сказал Трент. Поднявшись на ноги, он натянул штаны, потом протянул руку.

— Очень признателен тебе за помощь, и здесь, и тогда в Винслоу.

Шункаха Люта серьезно кивнул, пожимая руку.

— Надеюсь, что когда-нибудь ты найдешь женщину, которую полюбишь так же, как я люблю мою жену.

Адам Трент взглянул на Бриану, стоявшую с другой стороны костра.

— Я тоже надеюсь на это, — сказал он тихо, собрал оставшиеся пожитки и, взвалив на свою лошадь мертвое тело, поехал прочь от лагеря. Больше он никогда не увидит Бриану.

У Брианы и Шункаха Люта не было в ту ночь много времени поговорить. Три лакотских воина свернулись калачиком у костра и вскоре тихонько посапывали. Бриана была уверена, что не сможет уснуть после всего происшедшего, но едва она закрыла глаза, как сон взял свое.

Воины уехали на следующее утро. Бриане было не по себе рядом с мужем. Она кормила сына и вспоминала, как выглядел Шункаха, танцуя у огня, как блестели его глаза, когда он держал нож. Она была не в силах поинтересоваться, что бы случилось, если бы воины отказались освободить Адама. Принял бы Шункаха участие в истязании полицейского? Дважды она порывалась спросить Шункаха, что бы он делал, и дважды проглатывала слова, не уверенная, что действительно хочет узнать ответ.

Закончив кормить сына, она приготовила завтрак. Шункаха Люта оседлал лошадей. Они поели в тишине, потом Бриана мыла посуду, а индеец собирал вещи.

Потом пришло время ехать.

Бриана потянулась за ребенком, но Шункаха поймал ее руку и повернул ее лицом к себе.

— В чем дело? — спросил он. — Что тебя беспокоит?

— Беспокоит меня? Что может меня беспокоить?

— Ишна Ви, не возводи между нами стены.

Бриана заглянула ему в глаза, и, смутившись, отвела свой взгляд.

— Я смотрела на тебя прошлой ночью и не узнавала.

Шункаха Люта нахмурил брови.

— Не понимаю.

— Ты бы тоже резал Адама?

Шункаха Люта глубоко вздохнул и с шумом выпустил воздух из легких.

— А как ты думаешь?

— Я не знаю. Я хочу верить, что ты не стал бы, что ты не можешь быть таким жестоким. Таким…

— Диким?

— Да, — призналась она, устыдившись.

— Однажды я делал такое, — сказал Шункаха Люта, — но больше не буду.

— Из-за меня?

— Да. — Шункаха Люта улыбнулся Бриане. — Воины собирались убить Трента, но я сказал им, что он нужен мне живым, и они согласились.

— Значит, все это сдирание кожи было просто фарсом?

— Да, я убедил их разрешить мне использовать белого человека в своих собственных целях.

— Это жестоко: позволить Адаму думать, что он умрет, когда ты знал, что это совсем не так.

Шункаха Люта пожал плечами.

— Это был единственный способ, который я придумал, чтобы заставить его смотреть на мир по-моему. — Он притянул ее ближе и поцеловал в лоб. — Трент жив и здоров, а Шункаха Люта мертв, как и требует закон белых. Разве ты не довольна?

Шункаха взял в руки лицо Брианы, провел большими пальцами по изгибам ее щек.

— Я часто думал, что вернусь к своему Народу, но теперь я знаю, что мой народ — это ты. Я слушал разговоры своих братьев вчера ночью, слышал гнев и горечь в их голосах, чувство беспомощности. Они потеряны, без домов, без семей, без цели. Они ищут старый образ жизни, но его нет. Теперь я знаю это.

Он опустил руки Бриане на плечи и притянул ее ближе, наслаждаясь тем, как она прижимается к нему, как ее руки обвиваются вокруг шеи.

Они стояли так вместе некоторое время, слушая, как довольно урчит их сын. Потом Бриана немного отодвинулась, ища глазами взгляд мужа.

— Куда мы поедем отсюда?

— Домой, — просто ответил Шункаха. Сердце Брианы глухо забилось.

— В Винслоу?

Шункаха Люта кивнул.

— Теперь нашим домом будет ферма. Мы начнем новую жизнь вместе, ты и я. И наш малыш.

— Ты и вправду будешь там счастлив?

— Я счастлив везде, где есть ты, — сказал Шункаха Люта и, притягивая ее к себе, поцеловал долгим завораживающим поцелуем, полным страсти и обещания на будущее.

Бриана чуть не задохнулась от счастья.

— Ты готова ехать домой, митавин? — спросил он.

— Да, — нежно ответила Бриана. Сердце ее наполнилось радостью, когда Шункаха Люта посадил ее на спину лошади и подал на руки их сына.

Она смотрела, как Шункаха легко взлетел на свою лошадь, восхищаясь его грациозной силой, размахом его плеч, любовью, сияющей в его глазах.

А потом она ударила пятками по бокам лошади и последовала за Шункаха Люта домой.

— Эпилог —

Бриана сидела на верхней перекладине забора, глядя, как Шункаха Люта обучает их трехлетнего сына искусству верховой езды. Дэвид Красный Волк был подобием своего отца, начиная от цвета волос и глаз и кончая походкой и манерой говорить. Сейчас он внимательно слушал объяснение отца: держать поводья следует легко, но крепко, не позволяя им ослабевать, чтобы не потерять контакт с лошадью, и никогда не дергать их без надобности.

Сердце Брианы наполнялось гордостью, пока она смотрела на отца и сына. Как быстро прошло время, и как счастливы они вместе. Ферма процветала. У них было несколько сотен белоголовых коров, пять хорошо выезженных лошадей, а также достаточное количество свиней и цыплят. У них было десять кроликов для удовольствия Дэви, овца для Брианы, огромная желтая охотничья собака для Шункаха. Огород Брианы разрастался под ее любящей заботой, и многие люди, жившие в городе, с удовольствием покупали их овощи.

Глаза Брианы устремились на мужа. Нелегко было ему научиться проводить лето и зиму на одном месте. Первый год он часто становился беспокойным, и она с трудом скрывала опасения, что проснется однажды и обнаружит, что он ушел назад в горы и долины Черных Холмов. Но постепенно он стал любить эту землю так же, как любила ее Бриана, начал думать о ней как о своей. Большинство жителей города, в конце концов, приняли его, хотя некоторые оставались неприветливыми и надменными. Кое-кто отказывался разговаривать с ними обоими, но Бриана не придавала этому значения. Со временем, она надеялась, все увидят в Шункаха Люта прекрасного, порядочного человека, каким он и был на самом деле.

Марджи и Люк Крофт стали их лучшими друзьями. Они проводили День Благодарения и Рождество вместе, посещали вместе церковные и общественные вечеринки, ездили друг к другу в гости на неделе. Именно Крофты способствовали тому, чтобы остальные жители города поняли, что Шункаха Люта не был низколобым, беспринципным и кровожадным дикарем. Супруги Крофт всем нравились. Их уважали. А если они не находили в Шункаха ничего дурного, значит, возможно, нечего было и искать.

В тех случаях, когда они ездили в город, Шункаха сменял штаны из оленьей кожи на рабочие брюки из хлопчатобумажной ткани и рубашку, а мокасины на ботинки. И только его длинные волосы оставались нетронутыми.

Однажды она посоветовала ему обрезать волосы, но он отказался.

— Я не могу обрезать их, — сказал он с кривой улыбкой. — Я могу жить, как белый человек, я могу одеваться, как белый человек, но я не белый человек. Я Лакота и горжусь этим.

То была единственная ее просьба, которую он не выполнил, и Бриана не настаивала. По правде говоря, ей нравились его длинные волосы — древний символ настоящего лакотского воина.

Она сидела, наслаждаясь солнцем, и радостно было видеть, как ее муж и сын кружат по загону. Дэви сидел прямо, его ноги свободно свисали по бокам лошади, руки держали поводья так, как учил отец. Он улыбнулся и махнул рукой, проезжая мимо матери, и она помахала в ответ. Потом обратила свое внимание на Шункаха.

Шункаха Люта почувствовал взгляд и нашел ее глазами. Медленная улыбка озарила его лицо, и Бриана почувствовала внутри тепло — его любовь, преодолевая расстояние между ними, согревала ее.

Я люблю тебя.

Бриана произнесла эти слова одними губами, положив руку на живот. Там, как раз под ее сердцем, расцветала новая жизнь.

Шункаха Люта провел лошадь по загону еще раз, потом снял сына со спины мерина, и Дэви побежал к амбару и к котятам, которые спали там.

Быстрыми широкими шагами Шункаха Люта пересек загон и остановился рядом с Брианой. Обнял ее за талию. Их глаза встретились. Любовь, которая их объединяла, была такая же сильная, как горы, и такая же желанная, как восход солнца.

Шункаха Люта чувствовал, как колотится сердце, когда смотрел на Бриану. Многое в его жизни изменилось, но любовь к этой женщине осталась прежней. И хотя он больше не охотился на буйволов на просторах близ Па Сапа, не ходил в военные набеги с Лакота, он знал, что в глазах своей женщины всегда остается воином.

Он снял ее с забора и заключил в объятия. Она пахла солнечным светом, мылом и свежеиспеченным хлебом.

Он нежно поставил ее на ноги, ни на секунду не отрывая глаз от ее лица. Она была его женщиной, его женой, все более дорогой, все более красивой с каждым новым днем.

— Охиннийан, вастелакапи, — произнес он.

Волна любви захлестнула Бриану. Она с благодарностью посмотрела на своего мужа и подумала, что никогда не попросит от жизни больше того богатства, которое у нее уже было: прекрасный дом, здоровый ребенок и мужчина, который любит ее всем сердцем так же, как любит его она.

— Навеки, любимый, — ответила она и потянулась навстречу поцелую.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.