Герцог Бриджуотерский так богат и знатен, что и не взглянул бы на скромную дочь викария, если бы не искал приключений и не счел мисс Грей доступной женщиной. Но Стефани встает на защиту своей чести…

ru en Black Jack FB Tools 2004-08-26 OCR: ЛиТа 8A591D18-F5BE-499A-8CEA-EEBF96F5FE93 1.0 Бэлоу М. Шляпка с перьями Олма-Пресс М. 1997 Mary Balogh The Plumed Bonnet 1996

Мэри БЭЛОУ

ШЛЯПКА С ПЕРЬЯМИ

ГЛАВА 1

Она устало брела по обочине узкой дороги где-то к северу от Лондона – очень далеко от Лондона, хотя она и не знала точно где – и плащ цвета фуксии вместе с розовой шляпкой, украшенной розовыми и пурпурными перьями, придавали ей сходство с яркой, экзотической, хоть и слетка потрепанной птицей, случайно присевшей на пыльной дороге. Проезжающие мимо – так редко и, к несчастью, в противоположном направлении – кареты не останавливались возле нее. Старые ботинки были единственной не кричащей деталью ее костюма – такие же серые, как дорога, по которой она шла, почти черные внизу от грязи. В руках она сжимала мятый потертый ридикюль, вмещавший маленькую горстку монет, все ее богатство, – пугающе маленькую, пугающе быстро уменьшавшуюся. В сущности, это уже была не горстка – осталась всего одна монета.

Никто, увидев ее – а благодаря кричащим расцветкам костюма ее легко было заметить на расстоянии пяти миль, какое там увидеть – даже ослепнуть от одного ее вида, – не догадался бы, что она – женщина благородная, к тому же очень богатая. Она рассмеялась, подумав об этом, но звук собственного смеха, вместо того чтобы подбодрить, напугал ее. По ее подсчетам, чтобы дойти до Гэмпшира потребуется много дней, даже недель, – точнее определить она не могла. Но ей точно было известно, что денег в ридикюль хватит на один ломтик хлеба, очень маленькие ломтик.

Сможет ли один ломтик поддержать ее в течение многих дней пути? И что будет, если нет? Она поспешно отогнала эту мысль и ускорила шаг. Ей придется обойтись без еды, вот и все. Вода даст силы – воды на пути попалось достаточно. Ей оставалось надеяться, что погода останется хорошей и что ночью не будет слишком холодно. Ведь уже был май Но мысль о том, что придется провести ночь под открытым небом, заставила ее содрогнуться. Прошлой ночью, еще до того, как появилась настоящая причина бояться, ей вдруг стало не по себе, и она забилась под ограду, отделявшую поля от дороги. Она не подозревала, что ночь может быть такой темной и полной неразличимых звуков, каждый из которых повергал ее в ужас. Она еще не знала, что от настоящего ужаса ее отделяет совсем немного времени.

Не может быть, чтобы это случилось с ней, думала она, остановившись, чтобы оглянуться на дорогу. Только не с ней. Она просто не может в это поверить. Она вела самую спокойную, самую скучную, самую добропорядочную жизнь. Ничего, что самым отдаленным образом заслуживало бы названия «событие», не случалось с ней. Теперь она корила себя за то, что когда-то ей это не нравилось. Кто-то сказал – она не помнила кто – «Остерегайтесь загадывать желания, они могут сбыться». Правда приключения, о которых она мечтала, всегда были веселыми и со счастливым концом. Это, похоже, нет. Ей повезет, если она останется в живых.

Мысль была такой ужасной и вместе с тем такой справедливой, что она снова вздрогнула. Она всегда укоряла детей за излишнюю мелодраматичность и советовала им не слишком увлекаться, рассказывая о своих эскападах.

– Неужели что-то едет по дороге? Это ведь та главная дорога, соединяющая север и юг, но за весь день ей встретился только фермерский воз, груженный навозом. Он двигался немного быстрее, чем она сама, и к тому же от него ужасно пахло, но она все же попросила подвезти ее. Странно, как легко человек учится просить, если его заставляет нужда. Она подумала, сможет ли выпрашивать хлеб, когда будет истрачена последняя монета. Это была страшная мысль. Но фермер, оскалив в усмешка почерневшие зубы, посмотрел на нее, как на какую-то странную птицу, и пробурчал что-то так неразборчиво, что она не смогла ничего понять, после чего проехал еще несколько ярдов и свернул в поля.

Кроме этого воза были еще дилижанс и почтовая карета, но они – не в счет. Нельзя же просить, чтобы тебя отвезли бесплатно в платной карете. Пассажиры-мужчины и возницы свистели и кричали что-то оскорбительное, что было для нее, привыкшей оставаться незаметной, очень тяжело.

Она продолжила путь. Хорошо, что саквояж тоже украли – по крайней мере, не приходится тащить дополнительную тяжесть. Хотя, если бы его не украли, она бы сейчас сама путешествовала в почтовой карете и находилась гораздо ближе к концу пути. Боже, надо же быть такой глупой – положить деньги и билет в саквояж, а саквояж оставить под присмотром такой доброжелательной, добродушной женщины, проехавшей вместе с ней и развлекавшей ее разговором первую часть пути. Она только на минуту заглянула в гостиницу на остановке перед пересадкой, а когда вернулась – женщина исчезла. Вместе с саквояжем, деньгами и билетом.

Возница почтовой кареты отказался везти ее. Хозяин гостиницы отказался вызвать констебля и смотрел на нее как на гусеницу – противную серую гусеницу. Тогда на ней еще были ее собственный серый плащ и серая шляпка.

Что-то действительно приближалось, что-то более крупное, чем фермерский воз. «Еще одна почтовая карета», – подумала она со вздохом, но все-таки остановилась. Она сошла с дороги и прижалась к ограде. Ей не хотелось снова быть обруганной возницей, решившим, что дорога принадлежит только ему.

Это была чья-то карета, запряженная четверкой великолепных лошадей. Кучер и лакей, оба в синих ливреях, сидели на козлах. Наверняка внутри находился кто-то очень важный, кто-то, кто посмотрит на нее, как на червя и раздавит, даже не задумавшись – особенно учитывая то, как она теперь выглядит.

Тем не менее, когда карета подъехала ближе, она подняла руку, сначала робко, потом – упрямо. Ее охватила паника, к горлу подкатил комок. Она чувствовала себя одиноко, как никогда раньше, хотя была привычна к одиночеству.

Карета проехала мимо. Слуги даже не повернули голов, но проводили ее глазами, и она заметила, что они усмехаются и делают знаки друг другу. Она закусила нижнюю губу. Но вдруг впереди нее карета не только замедлила ход, но даже остановилась. Кучер повернулся, всматриваясь во что-то, потом развернулся к ней, уже не усмехаясь. Она поспешила вперед.

О Господи, пожалуйста! Прошу тебя, Господи!

Пассажир открыл окошко со стороны, обращенной к ней. Появилась рука, затянутая в перчатку из дорогой кожи. Кто-то выглянул ей навстречу. Мужчина с красивым и несколько надменным лицом, увенчанный густой шапкой тщательно уложенных каштановых волос. Он заговорил, и она услышала голос, очень подходящий к его внешности.

– Птичка в ярких перьях, украсившая унылый пейзаж, – сказал он. – Чего же ты хочешь?

Если бы она не была такой слабой и голодной, и, конечно, такой грязной и испуганной, она бы нашла, чем ответить на подобное обращение. Ну и как он думает, чего она хочет, здесь, посреди дороги, в тысяче миль от жилья?

– Прошу вас, сэр, – сказала она, опуская глаза к ридикюлю, который сжимала обеими руками, словно боясь, что и эта малость будет украдена, – не позволите ли вы проехать несколько миль вместе с вашими слугами?

Ехать с этими двумя и видеть, как они ухмыляются и косятся, – едва ли это можно назвать приятным путешествием, но какой у нее был выбор?

– Куда вы направляетесь? – Она видела, как он нетерпеливо постукивает пальцами по стеклу. Судя по голосу, он хмурился.

– Прошу прощения, сэр… – начал было кучер, несколько раз предупредительно кашлянув.

– За то, что вмешиваетесь в разговор? – отозвался мужчина еще более недовольным тоном. – Конечно, Бейтс. Так куда вы направляетесь?

– В Гэмпшир, сэр, – ответила она.

– В Гэмпшир? – Она услышала в его голосе удивление, но глаз так и не подняла. – Далековато для послеобеденной прогулки, не так ли?

– Пожалуйста. – Она подняла глаза. Как она и ожидала увидеть, он хмурился. Его пальцы по-прежнему барабанили по стеклу. Он выглядел таким высокомерным, надменным. Воплощение неумолимости. – Только несколько миль. Хотя бы до следующей деревни или города.

Кучер снова прокашлялся.

– Определенно, Бейтс, тебя нужно показать врачу, – недовольно сказал мужчина.

С этими словами он распахнул дверцу кареты и выпрыгнул на дорогу, даже не опустив ступеньки. Она испуганно отступила, внезапно осознав, что находится на пустынной дороге наедине с тремя мужчинами. Он был огромен, больше за счет роста – на голову выше нее, хотя она не была низкой. Ей вспомнились ужасы прошлой ночи.

– Итак, – сказал мужчина, сам вытягивая ступеньки, хотя слуга уже торопливо слезал с козел, – до следующей деревни или города. Я вас правильно понял, мисс?.. – Он повернулся к ней и вопросительно поднял брови.

– Грей.

Одна бровь опустилась.

– Мисс Грей, – повторил он, протягивая ей руку. Ей показалось, что, повторяя ее имя – Грей значит Серая, – он мысленно перечислил все цвета, встречающиеся в ее наряде, и тоном подчеркнул неуместность этого имени. И почему она еще утром не сорвала перья со шляпки и не закинула их за изгородь?

Неужели он хочет, чтобы она поехала в карете вместе с ним? Неужели он не понимает, что это неприлично? Впрочем, было бы глупо думать о приличиях в ее положении. А перспектива очутиться под крышей – пусть это будет хоть крыша кареты – восхитила ее.

– Я не рассчитывала ехать внутри, сэр, – сказала она.

– Не рассчитывали? – Он нетерпеливо махнул рукой. – Я постараюсь сдержать голод и не съесть тропическую птичку до того, как мы доедем до следующей деревни.

Она протянула руку и немедленно обнаружила, что перчатка порвалась на самом заметном месте.

– Спасибо, – сказала она и страшно смутилась. Она села на одно из сидений, спиной к лошадям и, ощутив тепло бархатной голубой обивки, с трудом подавила острый приступ жалости к самой себе. Она перевернула перчатку в надежде, что он не заметит, какая она потертая.

Мужчина закрыл дверь и сел напротив нее. Карета двинулась с места. Она неуверенно улыбнулась и постаралась не покраснеть. Впервые за всю свою жизнь она находилась наедине с джентльменом.

* * *

Алистер Мунро, герцог Бриджуотер, направлялся в Лондон, чтобы попасть на Сезон – время, когда устраивались балы и молодые дебютантки впервые выводились в свет. Его мать уже была там, как и леди Джордж Мунро, жена брата. Сам Джордж был с ними, впрочем, его присутствие сомнению не подвергалось. И обе его сестры с их молодыми перспективными мужьями были там. Алистер прекрасно понимал, что означает сбор всех его родственниц. Ему придется посетить каждый бал, концерт и любое другое увеселительное мероприятие, устраиваемое высшим светом, поскольку ни мать, ни сестры не могут появиться без его эскорта. Так они говорят – хотя прекрасно обходились без него всю первую половину Сезона, к тому же у всех них есть мужья для сопровождения, кроме матери, которая в сопровождающих не нуждается. Действительной же причиной, конечно, была настоятельная необходимость продемонстрировать его бесконечному ряду молодых дебютанток, выставляемых заботливыми мамашами на брачный рынок в этом году. Ему ведь уже тридцать четыре года – слишком много для герцога, не имеющего прямых наследников.

Вся трудность в том – рассуждал он вплоть до того момента, как был выведен из раздумий появлением этой яркой бабочки, стоявшей на краю дороги с вытянутой рукой, – что ему надоело сопротивляться. Он начинал опасаться, что, пожалуй, позволит женить себя – по той простой причине, что им овладела апатия, ему было скучно. Почему бы не жениться, если его матери так это необходимо? Рано или поздно, но это придется сделать. Ему нужны наследники.

Им овладела скука, а затем и депрессия при мысли, что жизнь и любовь прошли мимо. Когда-то он был романтиком. Он мечтал найти ту единственную женщину, которая была создана только для него. Он искал ее всю свою полную надежд молодость. А затем он начал беспокоиться. Он видел, как его друзей обманом завлекают под венец против их воли, и запаниковал. А что, если то же случится и с ним? Так, Габриель, граф Торнхил, попал в ловушку из ревности и мести, расставленную бессердечной девушкой, и кончил тем, что стал ее женихом. Его ближайший друг, маркиз Керью, неуверенный в себе молодой человек, женился на самой хорошенькой девушке в округе лишь для того, чтобы обнаружить, что она вышла за него замуж обманным путем. А был еще Фрэнсис Неллер, который благородно взял под свое покровительство дочь какого-то торговца, Кору Даунс, и был вынужден жениться на ней, поскольку девушка оказалась скомпрометирована. Последнее несчастье случилось шесть лет назад. С тех пор Алистер избегал романтических сетей.

И теперь он был утомлен и несчастен. Он старался пореже бывать в Уайтвик-Холле в Глочестершире, поскольку дом напоминал ему о семейном уюте, о котором он когда-то мечтал, но так и не нашел, и разъезжал по стране, меняя дом за домом, развлечение за развлечением в поисках чего-то неуловимого, что опять могло бы зажечь в нем интерес к жизни.

Сейчас он возвращался из Йоркшира после продолжительного пребывания у Керью и его жены. Он также навещал Габриеля, чьи земли располагались по соседству. Фрэнсис Неллер по стечению обстоятельств гостил там же, но он вместе с семьей вернулся домой несколько недель назад. Три пары, три брака, каждый из которых напугал увлеченного мечтами о любви и счастье герцога. Три пары, каждая из которых, по иронии судьбы, достигла именно того, о чем он только мечтал. Три счастливые и плодовитые пары. Оба имения были наполнены шумными, неугомонными, неуправляемыми и вместе с тем такими милыми детьми – у Габриеля было трое, у Керью – двое и у Неллера – четверо.

Алистер никогда еще не чувствовал себя таким одиноким, как последние несколько недель. Он был другом всем, супругом и возлюбленным – никому. Он был счастливым дядей девяти детишек, отцом – ни одному.

Он жаждал развлечений так сильно, что почти не раздумывая дал кучеру сигнал остановиться, когда заметил яркую бабочку посреди дороги, умолявшую отвезти ее куда угодно, чего не позволила бы себе ни одна уважаемая женщина. Она и не была уважаемой женщиной. Ее костюм выглядел ужасающе не к месту. Она выглядела так, как будто только что вышла из публичного дома – или из третьеразрядного театрика.

Ну, решил он, если любовь прошла мимо, остались и другие удовольствия – хотя обычно предпочитал выбирать любовниц, даже случайных, из кругов куда более высоких.

Яркий наряд был грязным, измятым, покрытым пылью. Сама женщина приняла неубедительно кроткий и смиренный вид, стоя перед каретой, не поднимала глаз и сжимала потертый ридикюль обеими руками, словно он мог выхватить сумочку из ее рук и приказать Бейтсу гнать лошадей. Он уже пожалел, что велел остановиться. Он был не в настроении разводить церемонии, чего она ожидала, судя по ее виду. К тому же подбирать незнакомых людей на дороге небезопасно. Алистер почувствовал раздражение. Но он уже остановился. Будет жестоко уехать, оставив ее только потому, что он не в настроении. Наверняка кто-то раньше вытолкнул ее из кареты, почему она и оказалась в таком положении.

Только бы она не изображала из себя девственницу-недотрогу. Это выглядело нелепо, как если бы тропический попугай притворялся серым воробьем.

Но потом она подняла глаза и посмотрела на него, и он увидел, что они у нее красивые – карие с золотыми искорками. Они были большими, чистыми и умными. Они холодно изучали его. Он со вздохом выбрался, чтобы подать ей руку. Не мог же он позволить ей ехать между Бейтсом и Голландером, отвлекая их от дороги, – им предстояло проделать немало миль до захода солнца, и он не хотел, чтобы карета попала в яму. К тому же он на время избавится от скуки, выясняя, почему она отправилась пешком в Гэмпшир, имея с собой только крохотный ридикюль.

Мисс Грей. В таком наряде – и «мисс Грей», «Серая мисс». Имя настолько не правдоподобное, что даже смешно. Видимо, мисс Как-там-ее-зовут путешествует инкогнито. Ну что же, пусть скрывает свое настоящее имя, если ей это угодно. Это для него не имеет никакого значения.

Кроме красивых глаз, у нее приятное лицо, и не накрашенное – с удивлением отметил он, когда карета снова двинулась в путь. Рыжие волосы, выбившиеся из-под безвкусной шляпки, не сочетались ни с чем в ее наряде, кроме серого платья, видневшегося из-под плаща. Она была моложе, чем ему показалось вначале – двадцать пять лет, не больше.

Она неожиданно подняла глаза, опущенные до этого к коленям, и посмотрела на него. Действительно, красивые глаза, и она умеет это подчеркнуть. Он почувствовал внезапное желание вжаться в спинку сиденья, чтобы оказаться подальше от этих глаз, но сдержался и вместо этого вопросительно поднял бровь.

– Итак, мисс Грей, – начал он, слегка выделив тоном имя, чтобы показать, что он ни на минуту не поверил, будто оно настоящее, – могу ли я узнать, почему вы направляетесь в Гэмпшир?

Это был невежливый вопрос. Но она же не была леди, и он мог позволить себе нарушить приличия, хотя бы как плату за то, что сократил ее путь на несколько миль.

– Я должна получить наследство, – ответила она. – Кроме того, меня ждет выгодный брак.

Он скрестил руки на груди и поблагодарил небеса за то, что они заставили его остановиться и подобрать ее на дороге, хотя несколько минут назад ругал себя за это. Она его не разочаровала. Она собирается наградить его удивительной и наверняка длинной историей. А она говорит с изысканным акцентом, удивился он. Кто-то оплатил ей уроки дикции.

– В самом деле? – спросил он, стараясь, чтобы в его голосе звучала заинтересованность. – Вас ждет наследство?

Сделав такое многообещающее начало, ей ничего не стоит продолжить. Сначала он выслушает историю о наследстве. Когда эта тема будет исчерпана, можно перейти к выгодному браку. Если она будет изобретательной рассказчицей, он, возможно, отвезет ее и дальше, чем до следующей деревни.

– Недавно умер мой дедушка, – начала она, – и оставил имение и все свое состояние мне. Кажется, очень большое. Имение, я имею в виду. Хотя денег тоже немало – так мне сказали. Это было очень неожиданно. Я ведь совсем его не знала. Он был отцом моей матери, но из-за ее замужества выгнал ее из дома, и они больше не виделись.

Алистер был готов поставить состояние на то, что по ходу истории отец девушки окажется сельским священником. Обычный сюжетный ход – богатая наследница выходит замуж по любви за бедного священника, и они счастливо живут в бедности. Алистер-то надеялся, что девушка выдумает что-нибудь оригинальнее. Но, может, она исправится.

– И кем был ваш отец? – спросил он.

– Мой отец был священником, – ответила она. – Он не был богат, да и не хотел этого. Но они с мамой любили друг друга и были счастливы вместе.

Дальше она скажет, что они умерли. И чем же могла заняться мисс Грей после их смерти? Ей пришлось найти работу, так как она не хотела зависеть от богатого отца матери. Точно. Гордость и благородство победили в ней алчность. Но какую именно работу? Что-нибудь пристойное и приличное. Не служанка. Ни в коем случае не проститутка. Компаньонка? Гувернантка? Скорее, последнее. Да, он ставит на то, что она окажется гувернанткой. Хотя это же нереально. Не может же она назваться гувернанткой – в таком плаще и такой шляпке. Как она объяснит свой наряд?

– Они оба скончались? – Он постарался, чтобы в его голосе прозвучало сочувствие.

– Да.

Он был рад, что она не полезла в ридикюль за носовым платком, чтобы смахнуть воображаемые слезы. Если бы она это сделала, она бы потеряла в нем благодарного зрителя. Более того, ей пришлось бы вылезти в ближайшей деревне. Он задумался над тем, кто и почему вышвырнул ее из кареты несколько миль назад. Его глаза скользнули по ее телу. Широкий плащ, похоже, скрывал тело не такое пышное, как ему показалось вначале.

– После смерти отца мне пришлось стать гувернанткой, – сказала она. – Я жила на севере Англии. – Она махнула рукой в его сторону.

Из нее получилась бы очень странная и эксцентричная гувернантка. Он с улыбкой представил ее в комнате для занятий. Наверняка ей бы легче удалось удержать внимание детей, чем тем бесцветным существам, которые обычно служат гувернантками. Любая мать семейства получила бы удар при взгляде на нее. Хотя отец семейства…

– И вдруг, – продолжил он за нее, – когда вы уже смирились с мыслью, что обречены на одинокую жизнь, полную тяжелой работы, вы получаете известие о смерти дедушки и его неожиданном завещании.

– Оно действительно было неожиданным, – сказала она с чудесной имитацией искренности. – Он даже не ответил на письмо о смерти мамы. Да, у мамы был брат. Он умер, не оставив наследника. Поэтому дедушка завещал все мне.

– Ваш дедушка жил в Гэмпшире?

Она кивнула. Она смотрела на него с видом кроткой голубицы, с видом самой искренней невинности. Он задумался, где она провела прошлую ночь. Плащ выглядел так, как будто на нем спали. Ужасные перья на шляпке смотрелись крайне жалко. Ему стало интересно, сколько денег в ридикюле. Наверняка меньше, чем нужно на билет в почтовом дилижансе. Если только она не решила, что выгоднее не тратить деньги на билет, а развлекать скучающих путешественников – таких, как он – в обмен на место в карете. Если он спросит, каким именем ее крестили, она назовет себя Шехерезадой. Шехерезада Грей. Подходящее имя. Интересно, она голодна?

Но ему не хотелось жалеть ее. Ему хотелось развлекаться. Пока ей удавалось увлечь его. Он подбадривающе улыбнулся.

– Обнаружив, – снова продолжил он, – какой богатой наследницей вы оказались, вам так захотелось поскорее сменить образ жизни, что вы бросились из дома, где служили, захватив только плащ и ридикюль, и направились к новому дому – в Гэмпшир. Вы поступили несколько неосмотрительно. Но кто вел бы себя иначе, получив известие о таком богатстве?

Она вспыхнула и выпрямилась на сиденье.

– Все было не вполне так, – сказала она, – но очень похоже.

Она улыбнулась, продемонстрировав ямочку на левой щеке, не говоря о ровных белых зубках. В ее глазах вспыхнули искорки озорного веселья. Она прекрасно знает, какой эффект оказывает эта улыбка на мужчин. Даже он почувствовал некоторое внутреннее волнение. Определенно, перед ним – восхитительная ночная бабочка.

– За мной выслали карету, – сказала она, – и слуг. Было соблазнительно дождаться их и сообщить моим хозяевам о богатстве, которое на меня свалилось. Они и раньше не были добры ко мне, хотя дети большую часть времени были очень милы. Хозяева любили изображать из себя людей более высоких по рождению, чем на самом деле, и обращались со мной соответственно. Я знаю, что случилось бы, если бы я проговорилась. Они бы резко изменили свое отношение, они бы стали подобострастны. Я бы немедленно превратилась в самого дорогого и любимого друга, настоящего члена семьи. Забавная перспектива, но это было бы слишком утомительно. Мне не хотелось все это видеть. Поэтому я решила не ждать, пока появится карета. Я ушла рано утром, не поставив их в известность – впрочем, это не важно, так как я еще не получила денег за последние три месяца.

Он хмыкнул. Следует признать, история получилась увлекательнейшая. Он почти видел эту мифическую гувернантку – как она спешит прочь от дома прежних хозяев, даже не оглянувшись назад, и перья на шляпке победно развеваются на ветру.

– Таким образом, – сказал он, – вы покинули дом, даже не захватив достаточно денег, чтобы доехать до Гэмпшира – если только вы не рассчитывали дойти пешком или проситься в попутные кареты.

Она вспыхнула ярче прежнего, и он почти пожалел о своих невежливых словах.

– Нет, у меня были деньги, – сказала она. – Я купила билеты, и у меня оставалось достаточно, чтобы провести при необходимости ночь или две в гостинице. К несчастью, я положила и деньги, и билеты в саквояж.

А саквояж украли. Восхитительно. Возможность предугадать следующий ход приносит чуть ли не больше удовольствия, чем сама история.

– Мой саквояж украли, – продолжила она, – когда я пересаживалась на другой дилижанс. Я оставила его на минутку под присмотром одной женщины, с которой ехала в предыдущем дилижансе. Она выглядела такой доброй и порядочной.

– Полагаю, – сказал он, – ни один стоящий вор не выглядит злым и подозрительным, иначе наивные путешественники не будут доверять ему свою собственность.

– Вы правы, – ответила она и снова на него посмотрела. Улыбка скользнула по ее губам. – Это было глупо с моей стороны. Даже стыдно об этом рассказывать.

И тем не менее она рассказывает об этом абсолютно незнакомому человеку.

– Таким образом, – сказал он, – вам пришлось отправиться пешком.

– Да. – Она тихо рассмеялась, впрочем у нее достало ума сделать так, чтобы смех получился горьким.

– А у вас достаточно денег в ридикюле, чтобы покупать еду в пути? – спросил он.

– О, да. – Ее глаза расширились, а краска снова залила щеки. – Конечно.

Милая демонстрация смущения и гордости. Но в самом деле, сколько же у нее денег?

Он даже не заметил, как они подъехали к деревне – странно, так как до этого появление за окном новой деревни, городка или гостиницы было его единственным развлечением во время путешествия.

Карета замедлила ход и повернула во двор гостиницы. Что ж, время поменять лошадей и что-нибудь съесть.

– О! – Его спутница повернула голову к окну. Похоже, она была удивлена и немного разочарована. – Вот мы и приехали. Благодарю вас, сэр. Было очень мило с вашей стороны подвезти меня и сократить мой путь на несколько миль.

Но он еще ничего не слышал о выгодном браке. К тому же она наверняка голодна. Нет, она определенно голодна. Кроме того, его скука была развеяна далеко не до конца.

– Мисс Грей, – спросил он, – не окажете ли вы мне удовольствие пообедать со мной?

– О! – Ее глаза снова расширились, и он увидел в их глубине откровенный голод. Похоже, она вышла из роли. – Это ни к чему, сэр. Я и сама могу оплатить свой обед. К тому же сейчас я не голодна. Не хочу задерживаться на пути к следующей деревне. Но в любом случае, спасибо.

– Мисс Грей, – сказал он, – я отвезу вас до следующей деревни. Но сначала я бы хотел пообедать. Видите ли, я очень голоден. А если вы будете просто сидеть и смотреть, как я ем, мне будет не по себе. Сделайте усилие, съешьте что-нибудь вместе со мной.

– О, – сказала она так, что он внезапно понял, что она ничего не ела весь этот, а может и весь предыдущий день. Значит, ее вышвырнули даже не сегодня, а вчера. – Вы отвезете меня до следующей деревни? Вы так добры. Тогда, я согласна. Я съем немного. – Она рассмеялась. – Правда у меня был очень плотный завтрак.

Он поднял брови и вышел из кареты, подав ей руку. Он провел ее в столовую, уже заказанную Голландером. Джентльмен со своей птичкой. Он читал это в глазах конюхов во дворе и в глазах хозяина гостиницы, пока шел мимо них, и в глазах служанки, когда вошел в дом.

Пусть думают, что хотят. Даже джентльменам хочется развлекаться. И даже легкомысленные птички могут испытывать голод, если их бросают покровители и они ничего не ели несколько дней подряд.

ГЛАВА 2

Она жалела, что приняла его приглашение пообедать вместе. Она жалела, что соблазнилась перспективой проехать в карете до следующей деревни. Ее ноги так дрожали, когда она зашла в столовую, которую он заказал только для них – он, должно быть, очень богат, – что она удивилась, почему до сих пор не упала. Ее руки так тряслись, что она даже побоялась поднять их, чтобы развязать ленты шляпки.

Она привыкла оставаться невидимой. Почти невидимой. Конечно, гости мистера Бернаби, которых он приглашал слишком часто к вящему неудовольствию миссис Бернаби – это был джентльмен, любящий охоту, которую использовал как предлог, чтобы собирать компании и бражничать день и ночь, – гости-мужчины замечали ее. Иногда ей с трудом удавалось избегать их внимания. Но обычно она тихо передвигалась по дому в своем сером платье, и ее не замечали ни слуги, которые не считали ее своей, ни хозяева. Миссис Бернаби настояла, чтобы она прятала под шляпкой единственное яркое пятно в ее внешности – волосы.

И конечно, она не привыкла, чтобы на нее смотрели как на актрису – вот уж забавно – или как на шл… Даже мысленно она не могла произнести это слово полностью. Руки ее дрожали, и она несколько раз уколола себя, когда вынимала булавки и шпильки. А именно так смотрели на нее все эти люди во дворе и в гостинице.

– Мисс Грей, – сказал ее спутник своим обычным высокомерным тоном. Впрочем, тут же подумала она, голос у него приятный. – Прошу вас, садитесь и чувствуйте себя как дома.

– Благодарю вас. – Она неловко плюхнулась в ближайшее кресло и подняла руки к шляпке. Нет, у нее просто нет сил. Пусть это чудовище остается там, где было все это время.

Она поняла, что у нее есть еще одна причина для расстройства, которое ее охватило еще во дворе под взглядами всех этих людей. В воздухе носились аппетитнейшие ароматы пищи. Ее желудок сжался, и ей пришлось сглотнуть слюну. Она медленно сняла перчатки, сложила руки на коленях, следя за тем, чтобы они не дрожали. Желудок окончательно взбунтовался, и в нем раздалось громкое, отчетливое урчание.

– Мы здесь сменим лошадей, – сказал мужчина, не давая комнате погрузиться в молчание. – Хочу проехать как можно больше до заката. Путешествия так утомительны. Вы не согласны, мисс Грей?

Похоже, он пытался спасти ее от смущения. Она задумалась, поверил ли он ее словам о плотном завтраке. Он ей нравился. Он был хорош собой и элегантен и, хотя выглядел несколько высокомерным и даже пресыщенным, был добр к ней. Кажется, прошла вечность с тех пор, как к ней относились по-доброму или хотя бы вежливо. Он вел себя вежливо, несмотря на ее наряд и обстоятельства, при которых они встретились. Она уже забыла, как звучит ее голос, когда она не объясняет детям что-нибудь во время занятий. А он внимательно слушал ее историю, и когда задавал вопросы, то чувствовалось, что ему интересны ответы на них.

Теперь он собирался купить ей обед и подвезти еще немного.

– Конечно согласна, сэр, – наконец ответила она и улыбнулась.

Его глаза скользнули по ее лицу. Кажется, он рассматривал ямочки на щеках. Эти ямочки всегда приводили ее в смущение. В них было что-то детское. Миссис Бернаби однажды сказала, что ей нужно контролировать себя, и если она не может убрать ямочки, то не улыбаться вообще. Она решила не улыбаться.

Он сел на стул напротив, так что между ними оказался стол. В тот же момент открылась дверь, и хозяин гостиницы внес поднос. От запаха, поднимавшегося над ним, ее желудок снова сжался. Хозяин поставил перед ними по тарелке супа из бычьих хвостов, а между тарелками – корзинку со свежим хлебом.

Она сглотнула набежавшую слюну и сжала руки на коленях, чтобы они не дрожали. Дрожь удалось унять. Теперь можно взять ложку и начать есть. Она заставила себя не спешить и подождать, пока мужчина напротив начнет есть первым.

– Мисс Грей, – спросил он, поднимая ложку, – а, кроме фамилии, у вас есть имя?

Она растерянно посмотрела на него и даже на минуту перестала думать о еде. Никто не звал ее по имени так долго, что она начала воспринимать его как что-то сугубо личное. Но в его поведение не было ничего излишне фамильярного. Он смотрел на нее с вежливым интересом. «У него такие светлые глаза, – вдруг подумала она, – что их скорее можно назвать серебристыми, чем серыми». Это были глубокие и очень красивые глаза. У нее промелькнула мысль, женат ли он. Как, должно быть, счастлива его жена – иметь такого красивого мужа, настоящего джентльмена.

– Стефани, – ответила она.

На мгновение его глаза улыбнулись. Она замечала несколько раз такое выражение во время их разговора в карете.

– Алистер Мунро, к вашим услугам, мисс Стефани Грей, – сказал он и наконец поднял ложку ко рту.

Она немедленно последовала его примеру и обнаружила, что пищу, оказывается, можно глотать с наслаждением, хотя раньше подобное утверждение показалось бы ей глупым.

– Жаль, – сказал он. – Похоже, повар здесь не слишком хорош.

Она удивленно посмотрела на него. Она не ела ничего вкуснее этого супа и булочек, хотя в одной из них ей попался непропеченный комок.

– Видимо, мистер Мунро, – сказала она тоном, которым иногда обращалась к детям, – вам никогда не приходилось испытывать голод.

– Вы правы, – ответил он. – Сейчас, мисс Грей, вы куда больше похожи на гувернантку, чем на.., гм.., наследницу.

Она рассмеялась.

– Я действительно еще не привыкла к тому, что богата, – ответила она. Она действительно не привыкла. Происходящее удивляло ее. Ей постоянно хотелось ущипнуть себя, чтобы проверить, не сон ли это. – Но, надеюсь, я всегда останусь благодарна судьбе за это внезапное счастье. Надеюсь, я никогда не научусь бессмысленно сорить деньгами и не стану настолько эгоистичной, чтобы тратить их только на себя.

– Или жаловаться на еду, если она плохо приготовлена, – добавил он.

Она покраснела. Он был так щедр, так добр к ней, а она задела его.

– Каждый имеет право на собственное мнение, сэр, – сказала она. – Вы заплатили за мой обед, сэр. Наверное, это дает вам право жаловаться на ваш собственный.

Хозяин вернулся с двумя огромными порциями жареного мяса, пирога с почками, картофеля и овощей. Он забрал тарелки из-под супа и вышел из комнаты. «Если мне удастся все это съесть, – подумала Стефани, – мне хватит сил на весь остаток дня и даже на завтра».

– И как вы думаете распорядиться своим богатством, мисс Стефани? – спросил Мунро. – Посвятите остаток жизни филантропии?

Ей в голову пришла одна мысль. Она с выражением явного удовольствия улыбнулась ему и заметила, что он не сводит глаз с ее лица, хотя уже поднял нож и вилку.

– Что мне следует сделать, – сказала она, немного наклонившись к нему, – так это предложить денег, чтобы вы довезли меня до Гэмпшира. Я заплачу, когда доберусь до места, поскольку у меня нет денег, чтобы дать вперед.

Она тут же пожалела, что сказала это. Конечно же, это была шутка. Но он посмотрел на нее так пристально и надменно, скользя глазами по лицу и этой отвратительной шляпке, которую она так и не сняла, что она съежилась.

– Вы действительно это предлагаете, мисс Грей? – спросил он.

Он, без сомнения, очень богат. Такое предложение для него оскорбительно.

– Нет. – Она снова рассмеялась. – Это была шутка, сэр. Нет, конечно нет.

– Конечно, нет, – тихо повторил он и в его глазах промелькнуло уже знакомое ей выражение удовольствия. – Но вы еще не рассказали мне о предполагаемом браке.

Она жалела, что упомянула об этом в карете. Он был таким вежливым, милым, терпеливо слушал ее историю, хотя в ней не было ничего интересного для него. Она обычно мало говорила, даже в те времена, когда жила в доме родителей. Ей еще никогда не приходилось так много рассказывать о себе. Она всегда была уверена, что не представляет никакого интереса ни для кого, кроме себя самой. А брак, как ей казалось, всегда был темой, более интересной для женщин, чем для мужчин. Не может быть, чтобы мистер Мунро действительно хотел выслушать и эту историю. Он просто проявлял вежливость.

– Боюсь, это не стоит вашего внимания, сэр, – сказала она. – Я и так утомила вас до смерти подробностями своей жизни, пока мы ехали в карете.

– Напротив, мисс Грей. – Она подумала, что он выглядит очень надменным, когда вот так поднимает брови. – Вы спасли меня от долгих часов скуки. Я почувствую себя обманутым, если не услышу о вашем выгодном браке.

Она прожевала остатки пирога. Похоже, он джентльмен до кончиков ногтей. Он умеет слушать и проявляет при этом искреннюю заинтересованность. Он ей все больше нравился, несмотря на то, что он распространял вокруг себя дух неприступной величественности. Встреться они при других обстоятельствах, в доме мистера Бернаби – хотя она не могла себе представить, чтобы он принимал участие в шумных вечеринках, устраиваемых мистером Бернаби, – он бы ей с первого взгляда не понравился из-за холодности, надменности и слишком большого роста. Удивительно, как обманчива внешность!

– Я должна выйти замуж, – сказала она, – не меньше чем через четыре месяца. На самом деле, через шесть, как указал дедушка в завещании. Но потребовалось два месяца, чтобы разыскать меня.

Мистер Мунро улыбнулся.

– Дайте, угадаю, – сказал он. – Вы становитесь наследницей вашего деда только при условии, что выйдете замуж через шесть месяцев после его смерти. В противном случае наследником становится другой человек.

И как он догадался? Она кивнула.

– Дальний родственник? – спросил он с сочувствием в голосе. – Похоже, всегда найдется какой-нибудь дальний родственник, который только и ждет, как присвоить себе чужое состояние. Какой-нибудь отвратительный человек.

– Я его не знаю, – ответила она. – Я не знаю никого из маминой семьи. Но не думаю, что он отвратительный. На самом деле на свете очень мало отвратительных людей. Они попадаются только в сказках да книгах о привидениях. Большинство из нас представляют собой смесь плохого и доброго.

– Но обычно одна из сторон берет верх, – ответил он, улыбаясь.

Когда он сбрасывал свой обычный надменный вид, то выглядел по-настоящему красивым. – И кто же счастливый жених?

– На самом деле, – сказала она, – в завещании не названо конкретное имя. Ведь я могла бы уже быть замужем, верно? Мне уже двадцать шесть. Просто сказано, что я должна выйти замуж через шесть месяцев после смерти деда и мой избранник должен быть одобрен как душеприказчиком – стряпчим моего деда, так и племянником со стороны моей бабушки. У этого племянника есть свой племянник, который готов жениться на мне. Это достойный человек с хорошей репутацией, ему еще нет и сорока. Наверное, я выйду замуж за него. У меня не так много времени, чтобы самой кого-нибудь найти, верно?

Она улыбнулась. На самом деле она с восторгом относилась к идее замужества, хотя еще не была знакома со своим женихом и знала о нем только то, что написал в письме душеприказчик деда. Она всегда мечтала о браке, своем доме и семье. Ей не хватало всего этого с двадцати лет, когда умер отец. Уже шесть лет она вела одинокую и незаметную жизнь гувернантки. Она уже начала думать, что ее мечта так никогда и не сбудется. Она обречена остаться старой девой. Все, на что она могла надеяться – это со временем найти более подходящее место, где к ней отнесутся с большим уважением, чем у Бернаби.

Но теперь она была богата и независима, и останется такой после замужества, которого уже не долго ждать. Брак – не такое трудное условие. На самом деле мысль о замужестве доставляла ей едва ли не больше удовольствия, чем мысль о богатстве и независимости – и то, и другое, рано или поздно, перешли бы в руки мужа. Конечно, она бы предпочла сама выбрать жениха. В глубине души она лелеяла надежду выйти замуж по любви, как когда-то ее родители. Но она жила в реальном мире. А в реальности многие люди – даже большинство людей – чаще женились по иным причинам, нежели любовь. И большинство браков в той или иной степени оказывались удачными.

ГЛАВА 3

Служанка показала ей комнату, между тем как мистер Мунро зачем-то вышел наружу. Пока он был рядом, служанка вела себя почтительно, но ее поведение резко изменилось, как только они поднялись по лестнице. Она повернулась к Стефани и откровенно разглядывала ее, будто та была тряпичной куклой, выставленной на летней ярмарке.

Стефани постаралась не обращать внимания – и не преуспела в этом. Ее все еще душили слезы. Она была в ужасе от перспективы провести еще одну ночь под открытым небом, мысль об этом не давала ей покоя последние несколько часов. Она вошла в комнату и остановилась в дверях, стиснув руки за спиной. Ее собственная комната. Четыре стены, пол, потолок и полное одиночество. Она закрыла глаза и позволила себе насладиться ощущением безопасности.

Это была большая комната, обставленная не без роскоши, со столом, стульями и диванами, не говоря об огромной кровати. Ему не следовало быть таким щедрым. Ее вполне бы удовлетворила и каморка на чердаке. Она почувствовала прилив благодарности. Как она сможет отплатить ему?

Он ничего не сказал об ужине, но ведь они обедали всего несколько часов назад. Она не была голодна. Ну, совсем немного. Это не имеет значения. Наверняка утром до того, как они уедут, дадут завтрак. Еда даст ей сил на целый день. Много ли они проедут завтра? Она благословляла каждую милю, оставленную позади. Ей бы пришлось идти пешком несколько дней.

Она прошлась по комнате, положила ридикюль на столик, и вдруг увидела свое отражение в зеркале. Ее охватил ужас. Шляпка на голове выглядела еще уродливее и вульгарнее, чем в руках. Видимо, цвета перьев абсолютно не сочетались с цветом волос. Плащ смотрелся по меньшей мере вызывающе. Не удивительно, что все сегодня смотрели на нее косо. Ужас на лице исчез, и она невольно улыбнулась с облегчением.

Да, она выглядит просто кошмарно. Но он, конечно, не смотрел на нее косо. Он был безупречно вежлив и добр.

Она поспешно развязала ленты и сорвала с головы ужасную шляпку, потянула за перья, пытаясь оторвать их. Но тот, кто сделал шляпку, приложил все усилия, чтобы они навсегда остались на ней. Со вздохом она отложила шляпку на дальний конец столика. Она расстегнула плащ и бросила его на стул. «Ну вот, – подумала она, глядя в зеркало, – теперь я выгляжу такой, какая есть на самом деле». Только волосы безнадежно растрепались и выбились из прически.

Она вынула шпильки. Как приятно тряхнуть головой и почувствовать, как рассыпаются волосы по спине. Они спутались, конечно, к тому же – как же это неудобно – вьются. Потребуется не меньше пяти или десяти минут, чтобы расчесать их гребешком. Она слишком устала для этого. Стефани сделала несколько шагов к кровати, присела на край, скинула ботинки, затем уперлась руками о кровать и немного откинулась назад. Она закинула голову и несколько раз тряхнула волосами из стороны в сторону, закрыв глаза. Затем с облегчением выдохнула.

Что-то заставило ее открыть глаза и опустить голову, хотя ничего особенного она не услышала.

Он стоял в дверном проеме, держа дверь открытой и глядя на нее. Может, она не услышала как он постучал? Она вскочила на ноги и сделала несколько торопливых шагов навстречу ему. Он вошел, закрыл дверь, положил саквояж и подошел к ней.

– Прошу прощения, – сказала она. – Я не слышала…

– Очень красиво, – сказал он. Его голос звучал хрипло, как будто он простудился. Он смотрел на ее волосы. – Но я и не сомневался.

Она почувствовала страшное смущение. Она чувствовала себя почти голой. Никто никогда не видел ее с распущенными волосами.

– Прошу прощения, – повторила она. – Я не знала…

Он подошел еще ближе, поднял руку и легко провел кончиками пальцев по волосам.

Мама всегда говорила, что мужчин легко вывести из равновесия. Долг леди – никогда не давать им повода.

– Твоя красота не нуждается в том, чтобы ее подчеркивали яркой одеждой, – сказал он. – Она говорит сама за себя. Серое платье? Очень верная деталь.

– Ну… – начала она в смущении. Ей хотелось сделать шаг назад, но это было бы невежливо. – Понимаете, эта шляпка и плащ… – Краем глаза она увидела его саквояж, и страшные подозрения охватили ее.

– Так что же? – спросил он.

Его глаза, устремленные до этого к ее губам, поднялись. Они действительно были серебристыми и выглядели бы бесцветными, если бы не темные ободки – как будто кто-то взял кусочек угля и обвел радужную оболочку.

– Ох, – сказала она, зажмурившись. – Так это ваша комната?

Как она могла подумать, что подобная роскошь была предназначена для нее? Конечно же, для нее приготовили комнатку на чердаке. Служанка! Противная девчонка!

– Да, – тихо сказал он. – Это моя комната.

– Я так сожалею, – сказала она. – Служанка привела меня сюда. Наверное, она не поняла… Хотя мне кажется, что она знала, что делает…

Она почувствовала, как его руки поднялись по ее рукам выше, пока не остановились на плечах. Она не ощутила движения с его стороны и не двигалась сама, но каким-то образом ее грудь коснулась его груди.

– Она вела себя грубо? – спросил он. – Ладно, забудем о ней, мисс Стефани Грей. Она не имеет никакого значения.

Его губы прикоснулись к ее губам.

Она открыла глаза и дернула головой. Она пришла в чужую комнату, распустила волосы, и вот что получилось. Мужчина теряет над собой контроль. Мама была права. Мужчины – даже лучшие из них – слабые существа.

И вдруг ей в голову пришла другая мысль, еще более ужасная. Он, наверное думает, что она сделала это преднамеренно. Наверное, он решил, что, когда в карете она говорила о благодарности, она имела в виду…

– Нет, – сказал она, вернее, слабо прошептала. Это прозвучало неубедительно даже для ее собственных ушей.

– Нет? – Он взглянул довольно холодно и надменно.

Одна его рука, поняла она, обнимает ее за талию, так что она прижимается к нему животом. Он показался ей очень мускулистым и мужественным. И тем не менее она не испытывала страха – только не перед ним – лишь огорчение из-за недоразумения, возникшего по ее вине или вине служанки.

– Нет, – сказала она более твердо.

Она не удивилась, когда он опустил руки и шагнул назад. Он определенно отличался от мужчин, с которыми ей приходилось сталкиваться у мистера Бернаби. Она считала так весь день и сейчас тоже не сомневалась в этом. Она не чувствовала страха, только смущение и сожаление, что невольно спровоцировала его. Он смотрел на нее приподняв брови и явно ожидая объяснений.

– Я вам очень благодарна за все, – сказала она, заставив себя смотреть ему прямо в глаза. Она скрестила руки на груди. – Поверьте, сэр. Больше, чем могу выразить это словами. Когда-нибудь я отплачу вам.

– Когда-нибудь, – повторил он тихо, в его глазах промелькнула знакомая усмешка.

– Думаю, – сказала она, – мне следует пойти в мою комнату, мистер Мунро. Не могли бы вы указать мне путь, или лучше попросить об этом служанку?

– Но, – сказал он, пряча руки за спину, – мы же решили, что на служанку положиться нельзя. Будет лучше, мисс Грей, если вы останетесь здесь, а я займу комнату, предназначавшуюся для вас.

– Нет-нет, – запротестовала она, когда он развернулся к двери и нагнулся за саквояжем. – Прошу вас, не надо. Я не могу позволить…

– Мисс Грей, – сказал он тоном, который, поняла она, заставлял подчиняться слуг, даже если он не повышал голоса, – я настаиваю. Вы окажете мне честь позавтракать со мной – завтра в восемь?

– Пожалуйста, – взмолилась она. – Я чувствую себя ужасно. Это ваша комната. Она такая роскошная.

Он оглядел комнату и посмотрел на нее.

– Да, определенно, – сказал он. – Уверяю вас, что комната, предназначавшаяся вам, ничем не уступает этой.

Он успокаивал ее. Она не верила ему. Но не было смысла спорить дальше. Он хотел до конца остаться джентльменом.

– Благодарю вас, – сказала она. – Вы очень добры.

И прежде чем выйти из комнаты и закрыть за собой дверь, он сделал то, что никто до него в ее жизни не делал. Он взял ее правую руку, поднял к губам и поцеловал кончики пальцев.

– Спокойной ночи, мисс Грей, – сказал он. – Приятных сновидений.

Когда он ушел, она закрыла глаза и, словно в молитве, подняла ладони к губам. Боже, какой стыд. Как он посмотрит ему в глаза завтра утром? Она пришла в его комнату, распустила волосы. Она сидела на кровати, когда он вошел. Естественно, он подумал… И тем не менее, стоило ей сказать «нет», он немедленно оставил ее. Более того, он отдал свою комнату в ее распоряжение и сказал, что она окажет ему честь, позавтракав с ним.

Если она и утратила веру в мужское благородство за последние шесть лет – а иногда было трудно думать, что остались еще в мире мужчины, похожие на ее папу, – то вера эта была восстановлена сегодня. Как же повезло его жене, если у него есть жена.

Но, может, никакой жены нет. Стефани была не настолько наивна, чтобы считать, что он ждал только поцелуев несколько минут назад. Он собирался… Да он собирался совершить это. Но она не могла винить его. Он думал, что она откровенно завлекает его и, будучи мужчиной – мама предупреждала об этом, – не мог отказаться от соблазна. Но он, без сомнения, отказался бы, если бы был женат. Он определенно холост.

Она была рада, что он оказался джентльменом. Стефани вздрогнула, осознав, что ей угрожала настоящая опасность. Она находилась в спальне наедине с ним. Она невольно пробудила в нем страсть. И она осознала две вещи за тот краткий миг, когда он прижимал ее к себе. Она почувствовала его силу, против которой оказалась бы беспомощной, вздумай он применить ее. И еще что-то. Она не рискнула бы облечь в слова, даже мысленно, что именно.

Стефани постаралась отвлечься от беспокойных мыслей. Ей нужно помыться – она чувствовала себя грязной и неряшливой. Она полностью разденется и вымоется с ног до головы. Она даже постирает кое-что из белья. Остается надеяться, что до утра все просохнет. И она так устала. И тело, и мозг отказывались работать. Она вымоется и будет спать, спать, спать.

Но спустя полчаса, еще до того, как она легла, в дверь раздался стук и вошла служанка – не та, что перепутала комнаты, – неся поднос с едой и горячим чайником.

Стефани решила, что это ужин мистера Мунро. Но нет.

– Джентльмен шлет вам свои наилучшие пожелания, мэм, – сказала служанка, выказывая тоном куда больше уважения, чем все, кто видел ее сегодня, – кроме самого мистера Мунро, конечно.

Он лежал на узкой неудобной кровати в комнатушке на чердаке, подложив руки под голову и рассматривая покрытый дождевыми разводами потолок. У него было на удивление хорошее настроение.

Хозяин гостинцы тысячу раз извинился, что других комнат нет. Он даже предложил выселить какого-нибудь из простых смертных, чтобы его милость герцог провел ночь в более приятном окружении. Бриджуотер отклонил это предложение. Он был благодарен и за то, что ему не придется спать на деревянной стойке бара.

Наверняка слуги в гостинице вовсю обсуждали, как он был вышвырнут из комнаты наглой проституткой, которую сам же привез. Что ж, пусть развлекаются. Герцога никогда не волновало, что скажут или подумают о нем слуги. В жизни было немало более важных вещей, над которыми стоило подумать и из-за которых стоило переживать.

Он рассмеялся. Она просто восхитительна. Давно уже он не получал такого удовольствия. Ему следовало бы чувствовать себя оскорбленным, быть вне себя от гнева. Она его перехитрила. Она вела опасную игру, хотя он подозревал, что ее не очень бы огорчило, если бы он взял то, что ему так щедро предлагалось, когда он открыл дверь.

Он снова почувствовал неожиданное напряжение в паху, когда вспомнил, как она смотрелась на кровати – соблазнительное тело откинулось назад, роскошный водопад волос рассыпан за спиной, голова поднята к потолку, словно в сексуальном экстазе. Интересно, сколько часов она провела перед зеркалом, доводя позу до совершенства. И как мило она изобразила удивление и смущение, обнаружив, что он стоит в дверях и смотрит на нее.

Он опять рассмеялся.

Серое платье было шедевром. Оно восхитительно оттеняло рыжие волосы, а простота покроя подчеркивала стройность красивой фигуры. У нее не пышное тело, но он не сомневался, что она знает, как наилучшим образом подать то, что у нее есть. Не удивительно, что ей удалось зажечь в нем огонь еще до того, как он притронулся к ней.

Он не жалел, что она сказала «нет». Разве что совсем немного. Он чувствовал, как жар разливается по телу, когда он представлял ее разметавшиеся по подушке волосы, ее ноги, оплетающиеся вокруг него, лежащего сверху. Нет, он не может притворяться, что она не вызывает в нем желание. Он хотел и хочет ее.

И все же он не жалел. Кто знает, с кем она спала последний раз и как много у нее было мужчин. Он сделал ошибку – но, может, это и к лучшему, – когда предложил ей ночлег и пустил в комнату до того, как оговорил все условия. Ему показалось, что ей доставило удовольствие выставить его из комнаты, делая вид, что она готова уступить ее ему сама. Он снова задумался, не была ли она актрисой. Играет она хорошо. В ее игре нет ничего мелодраматического. Она не переигрывает. Все было почти убедительно.

Он снова улыбнулся. Он великолепна. Женщина, обладающая умом и к тому же знающая, как его употребить для собственной пользы. Какая умная женщина добровольно отработает час или два в постели, если ее можно получить и не работая? Она обхитрила его, заставив предоставить эту постель, не оговорив условий по поводу всего остального. Очень мудро с ее стороны. Без сомнения, она очень устала за день. Ей нужно отоспаться за ночь, а не работать.

Он задумался, насколько безмятежно она сейчас спит. Конечно, совесть ее не мучает. И еще он подумал, не стоит ли завтрашней ночью распланировать все более аккуратно, заранее поставив свои условия. Вряд ли. Ему слишком нравилось следить за ее игрой.

Завтрашней ночью? Он что, собирается провести с ней завтрашнюю ночь? Разве не пора высадить ее где-нибудь на дороге? С достаточной суммой, чтобы она смогла продолжить путешествие с удобствами, разумеется.

Нет, он знал, что не высадит ее. Он не поедет сразу в Лондон, решил он. Он отвезет ее в Гэмпшир, если это действительно то место, куда она направляется. Он отвезет ее прямо туда, куда она должна попасть, если только она сама знает, куда именно. И он позабавится, наблюдая, как она будет пытаться уклониться от того, чтобы он проделал весь путь с ней. Она же не хочет, чтобы ее обман раскрылся.

Таким образом, предстоит сражение. И на этот раз он намерен победить. Не считая сексуального разочарования сегодня ночью, у него было множество приятных минут днем, а завтрашний день он ожидает с нетерпением и удовольствием, которых давно не испытывал. Он устыдился последней мысли, вспомнив, как пытались его развлечь Керью и его жена последние несколько недель.

Мисс Стефани Грей – или как ее там звали на самом деле – преуспела там, где им это не удалось.

Утром, когда она проснулась, шел сильный дождь. Она выглянула из окна своей роскошной спальни и представила ужасы, которые ее ожидали, если бы ей пришлось провести прошлую ночь под открытым небом. Она была благополучно избавлена от всего благодаря любезности мистера Мунро.

Дождь немного успокоился, но продолжал моросить, а верхушки деревьев сгибались под порывистым ветром. Даже внутри кареты, которая ехала из-за состояния дорог куда медленнее, чем вчера, воздух был холодным и влажным.

Все утро она беспокойно ерзала на сиденье. Беспокойство отчасти было вызвано смущением, хотя он был слишком джентльмен, чтобы упомянуть о вчерашнем недоразумении. Но сама она не могла забыть, что позволила, чтобы ее увидели с распущенными волосами, и то, что он не только притрагивался к ней, но даже поцеловал ее. Она не могла забыть, как сидела на кровати, а он думал, что она приглашает его присоединиться и… Дальше лучше не думать.

Но еще большее беспокойство охватывало ее при виде каждой деревни, каждого городка. Она боялась, что он скажет, что не намерен везти ее дальше. Комфортное путешествие в карете сделало ее отчаянной трусихой. Мысль о том, что придется снова остаться без защиты, наполняла ее ужасом, и она отгоняла ее. Она уже думала, сможет ли унижаться и умолять его, когда он наконец объявит, что высаживает ее, и поняла, что сможет. Но пока это было не нужно. Он ничего не сказал ни утром, ни днем, когда они останавливались, чтобы поесть и сменить лошадей. И он сам провожал ее после этого к карете, словно вообще не собирался бросать ее. Может, ему самому не хочется напоминать о том, что пора расстаться, и он ждет, чтобы она первой завела разговор. Но она этого не сделает, как бы невежливо это ни выглядело.

Боже, пусть он провезет ее немного дальше. Совсем немного.

Он болтал с ней весь день. Она рассказала о своем детстве и отрочестве, о матери и отце. Рассказывая, она припоминала детали и события, о которых не думала долгие годы. Она почти успокоилась, вела себя более оживленно, чаще улыбалась, даже смеялась. Но потом вдруг вспоминала, где находится, беспокойно смотрела на него и спрашивала, не утомила ли его. Но он каждый раз просил продолжать.

Она обсудила с ним несколько пьес – Шекспира, Шеридана и Голдсмита. Когда он спросил, не связана ли она с театром, ей пришлось признаться, что она ни разу не видела театрального представления, хотя мечтала попасть в Лондон, где идут лучшие спектакли. Единственное ее столкновение с театром и актерами ей не хотелось вспоминать, хотя они были очень добры, поэтому она была рада, что он не расспрашивает дальше.

Он улыбнулся, когда она сказала ему, что только читала пьесы и не видела ни одной постановки. Наверное, он считает ее простушкой. И он прав. Она и есть простушка. Она не будет притворяться, чтобы выглядеть более искушенной в его глазах. Похоже, она ему нравилась такой, какая была. Он мало рассказывал о себе, но проявлял интерес ко всему, что говорила она. Его глаза часто улыбались.

Она вдруг сообразила, что до сих пор он ничего не рассказал о себе.

– Ну, мисс Грей, – сказал он наконец, в то время как она старалась не замечать, что день уже давно перешел в вечер, а вечер постепенно превращался в ночь, – вот и новая ночь встретила нас.

– Да, сэр.

Она посмотрела на него и постаралась задержать взгляд. Она знала, что смотрит на него умоляюще, но у нее уже не осталось гордости, чтобы смотреть по-другому.

– Кучер остановится у следующей гостиницы.

– Да, сэр. – Она закрыла глаза и потеряла остатки самообладания. – Прошу вас, пожалуйста, позвольте мне остаться с вами. Я… Идет дождь, а ночь сегодня будет очень темной. Из-за туч не видно луны… Я… Прошу вас…

– Мисс Грей, – сказал он, и в голосе его прозвучало удивление. – Я полагал, вы уже поняли…

– Прошу вас. – Если понадобится, она готова умолять его на коленях. – Я готова сделать, что угодно. Я отблагодарю, как вы только пожелаете.

Уже произнося последние слова, она поняла всю их двусмысленность, хотя даже не думала ни о чем таком. Но ей было все равно. Она не откажется от своих слов и не будет ничего уточнять. Она действительно сделает все, лишь бы снова не столкнуться с ужасами ночи.

Воцарилось молчание. Она крепко зажмурилась и задержала дыхание.

– Нет, – наконец сказал он. – Мне ничего не нужно, хотя с вашей стороны было великодушно предложить. Нет необходимости ни умолять меня, ни делать предложения. – У нее внутри все оборвалось, но тут он продолжил:

– Я полагал, вы уже поняли, что я намерен отвезти вас в Гэмпшир, прямо в дом вашего деда, теперь – ваш дом. Мы сможем быть там уже завтра, если состояние дорог будет приемлемым и если вы скажете мне точный адрес. Он собирался…

– Вы хотите проделать со мной весь путь? – Она открыла глаза и неуверенно посмотрела на него. – До самого дома?

Он улыбнулся.

– Боюсь, что да, мисс Грей – ответил он. Она была рада, что сидит.

Ноги бы не удержали ее. Руки на коленях задрожали. Несмотря на это, она быстро подняла их к лицу, чтобы скрыть проступившие чувства. Она судорожно глотала воздух и боялась разрыдаться, как ребенок.

– Да, – подтвердил он. Она даже не услышала иронии, прозвучавшей в его голосе. – Я так и предполагал, что эта новость вас удивит.

– Благодарю вас, – прошептала она. – Я вам так благодарна.

ГЛАВА 4

Синдон-Парк – он слышал о нем. Говорят, крупнейшее имение юга Англии. Огромный парк в летние месяцы привлекал множество посетителей, которые приходили полюбоваться рододендронами, розами, увивающими шпалеры, и цветниками.

«По крайней мере, – думал он, – она продолжает лгать с размахом». Ему стало интересно, что она сделает, когда поймет, что ей от него не отделаться и что он намерен доставить ее прямо к дверям Синдона, а то и войти в эти двери – если только ей самой позволено войти туда. Впрочем, ей будет это позволено – она была с ним, а он, все-таки, герцог.

Он задумался, каким именно образом она испробует свое отточенное мастерство на ничего не подозревающих хозяевах дома. Объявит ли она себя потерянной родственницей? Он искренне надеялся на это. Он надеялся, что она сумеет разыграть даже такую сложную партию достойно. Иначе он разочаруется в ней.

Он с интересом наблюдал за ней весь день. Они почти не разговаривали. Она смотрела в окно нетерпеливыми – и, кажется, встревоженными – глазами. А он смотрел на нее.

Он был дураком, думал он. Он мог провести с ней прошлую ночь. Она сама себя предложила. Если бы он принял предложение, ей бы уже не удалось отвертеться, как накануне. Ведь он хотел ее. И сейчас хочет. Но он решил не создавать лишних проблем. А может, ему не хотелось принимать предложение, сделанное ею только от отчаяния. Он не сомневался, что она действительно напугана перспективой провести ночь под открытым небом. А он почему-то предпочитал спать с женщинами, которые хотели спать с ним.

Может, думал он, ему стоит взять ее с собой в Лондон, после полного разоблачения, как только шарада будет разгадана? Он поселит ее где-нибудь и будет содержать, пока она сама не встанет на ноги и не устроится в Лондоне. Он не сомневался, что ей потребуется совсем немного времени. Он купит ей другую одежду, более.., более подходящую для его любовницы. Хотя он не мог не оценить тонкий контраст между кричащим плащом и шляпкой, с одной стороны, и серым платьем – с другой.

Он задумался над тем, долго ли ей удастся развлекать его. Сможет ли она прогнать скуку, давно заполнившую его жизнь? Ей удавалось делать это целых два дня. Но сможет ли она продолжать? Ему так этого захотелось, что он громко вздохнул.

Он ждал, пока она заговорит. И он знал, что ей придется заговорить очень скоро. Осталось всего десять миль до Синдона. Она не может больше оттягивать.

Покусывая нижнюю губу, она подняла на него глаза и покраснела. Она прекрасно справляется с ситуацией. Он почти слышал, все, что она скажет, еще до того, как слова были произнесены. Она его не разочаровала.

– Мы уже близко, сэр? – спросила он. – Далеко ли до Синдон-Парка? Вы не знаете?

– Полагаю, меньше десяти миль, – ответил он, стараясь не показать своего удовольствия. – Не волнуйтесь, мисс Грей. Я не брошу вас. Мы поспеем как раз к чаю.

Она мгновение смотрела ему прямо в глаза, после чего занялась потертой печаткой на правой руке, пытаясь развернуть ее так, чтобы не было видно дыры.

– Я вот все думаю… – начала она.

Он даже не сомневался в этом. Усиленная работа мозга была настолько очевидна, что это забавляло его весь день.

Она снова посмотрела ему прямо в глаза.

Она прекрасно изображает любой взгляд. Сейчас глаза были очень простодушными – и очень красивыми, конечно.

– Мне нельзя появиться там вместе с вами, – сказала она.

Он поднял брови и чуть скривил губы в усмешке.

– Вы были так добры, – искренне продолжала она, – что это просто неблагодарно с моей стороны. Но неужели вы не понимаете? Со мной не было ни компаньонки, ни даже служанки. Они захотят узнать, давно ли мы едем вместе. Я была с вами наедине в карете почти три дня. Мы вместе ночевали – в разных комнатах, конечно. – Она остановилась, чтобы выпрямиться на сиденье и залиться невинным румянцем. – Я провела с вами две ночи. Невозможно будет объяснить, почему, доказать, насколько невинно все было на самом деле. – Ей удалось покраснеть еще больше.

Он не собирался ей помогать. Ему слишком нравилось, как все разворачивается. Он смотрел на нее и ждал, пока она продолжит.

– А я не смогу скрыть этого, – сказала она. – Я не умею лгать.

Он чувствовал, что его губы растягиваются в усмешке, но ему не хотелось все испортить.

– Что же вы предлагаете? – спросил он.

– Я сначала решила, – сказала она, – что вы могли бы высадить меня у ворот Синдона, и я пешком пройду до дома. Это, конечно, очень невежливо, ведь вы отклонились ради меня от собственного пути, а дом принадлежит мне, и я могла бы вас пригласить хотя бы выпить чаю.

Но потом я передумала.

Они захотят узнать, как я добралась, а в этот час, возможно, не прибывают ни дилижансы, ни почтовые кареты. Мне придется сказать правду, а если все равно придется сознаться, то с таким же успехом вы могли бы довезти меня прямо до дверей.

– Понимаю, – сказал он. – Это решение тоже не годится.

– Тогда, – продолжила она, – я подумала, что лучше всего будет, если вы высадите меня в соседнем городе. Я там сяду на дилижанс и появлюсь так, словно весь путь проделала в этом дилижансе. – Она снова покраснела. – Правда, мне придется попросить у вас денег, чтобы оплатить проезд. Надеюсь, потребуется совсем немного. Я обязательно отошлю вам долг, если вы скажете мне ваш лондонский адрес.

Он пристально разглядывал ее, наслаждаясь каждой минутой.

– За последние несколько дней я почувствовал себя ответственным за вашу безопасность и благополучие, мисс Грей, – сказал он. – Не могу представить, что оставлю вас сейчас. Я буду беспокоиться, опасаясь, что что-то случилось и вы не добрались до дома, чтобы принять наследство.

Она слегка наклонила голову.

– Вы добры, – сказала она. – Но, в самом деле…

– Вы должны помнить, мисс Грей, – он мягко посмотрел на нее, – вы должны помнить, что вы больше не дочь священника и не гувернантка. Вы – богатая наследница. Вы обладаете определенной властью. Если вы появитесь в Синдоне, дрожа и ожидая упреков за то, каким именно образом добрались, вы быстро обнаружите, что найдутся мужчины – или женщины, – которые охотно начнут распоряжаться вами и вашей жизнью. Ни вы, ни я не сделали ничего плохого, может, только я позволил себе небольшой поцелуй, в чем глубоко раскаиваюсь. Вы не сделали ничего плохого. Будет гораздо лучше для вас появиться в моей карете и в моем сопровождении и доказать кому бы то ни было, что вы – женщина независимого ума и поведения.

– Да, но… – начала она, но остановилась и снова закусила губу. – Вы уверены, что это не будет выглядеть неприлично, сэр? Я, по правде говоря, до этого момента не думала, что путешествовать с вами было неприлично, поскольку меня принудили к этому обстоятельства, и я очень благодарна вам за помощь. Но не будет ли это выглядеть неприлично в глазах других? Моя репутация не будет разрушена? А ваша, сэр? Мне будет очень жаль, если это произойдет.

– Не думаю, мисс Грей, – сказал он. – Сядьте и расслабьтесь. Я настаиваю на своем желании довезти вас до дверей Синдон-Парка и передать с рук на руки поверенному вашего деда или племяннику вашей бабушки. Я не оставлю вас. Я хочу увидеть, как вы войдете в дом и окажетесь, наконец, в безопасности. И у себя дома. – Он позволил себе улыбнуться.

Она больше не говорила об этом, но в ее лице и позе читалось напряжение. Он почти видел, как лихорадочно мечутся ее мысли в поисках спасения.

«Думай, сколько хочешь, Стефани Грей, – произнес он мысленно. – Ерзай, сколько тебе угодно. Я заслужил это удовольствие».

Когда он доберется до Лондона, светские обязанности покажутся ему пресными. Впрочем, у него будет новая любовница, чтобы украсить его жизнь на несколько недель или месяцев. Со временем он может пресытиться ее изобретательным воображением. Но это произойдет не скоро.

Она очень естественно съежилась, когда карета проехала между каменных колонн у ворот и свернула на элегантную подъездную аллею, усаженную липами. Он слышал тяжелое дыхание, с трудом прорывавшееся сквозь ее крепко стиснутые губы.

– Боже мой, – пролепетала она, – сердце так стучит, а руки вспотели и дрожат. – Она подняла руки, показывая. Он видел, что она не играет. – Что они обо мне подумают, когда увидят, как я одета? Когда увидят, что я приехала с вами, а не в карете, которую они выслали за мной? Как вы думаете, они поверят, что я – это я? А если все это окажется ошибкой? Если они не существуют на самом деле? Если они посмотрят на меня и заявят, что никогда не слышали обо мне, и даже имени моего не знают?

Да, она с пользой использует оставшееся время. Думает, как выкрутиться. Готовит отходные пути.

– Не волнуйтесь, – сказал он ей успокаивающе.

– Ох, – ответила она, – вам легко говорить. Ох!

Последнее восклицание вырвалось у нее, словно в агонии. В окне кареты показался дом. Это было изысканной архитектуры строение из серого камня. Его украшали башенки, шпили и колонны, расположенные удивительно гармонично. Дом был больше, чем он ожидал, и роскошный сад находился в отличном состоянии. Когда он посмотрел на Стефани Грей, то увидел в ее глазах ужас.

Он чуть не сдался. Он чуть было не дал знак кучеру поворачивать назад. Он заставит ее сказать настоящий адрес. А потом сделает предложение стать его любовницей. Они смогут обговорить все условия сегодня же вечером, перед отъездом в Лондон. Эта мысль показалась ему крайне соблазнительной.

Но нет. Он должен все увидеть до конца. К тому же, было слишком поздно поворачивать – их уже заметили. Дверь на широком крыльце открылась, и три человека – двое мужчин и женщина – вышли, глядя на подъезжающую карету. Все трое были средних лет и выглядели очень респектабельно.

– О Боже, – взмолилась Стефани Грей. Ее голос прерывался. – Что мне делать? Что сказать?

– Я уверен, – сказал он, и его губы снова изогнулись в усмешке, – что вы подберете самые лучшие слова.

– Вы думаете? – с сомнением произнесла она. – Вы так добры. Но я плохо обращаюсь со словами.

Она что, только что назвала себя плохой лгуньей?

Карета остановилась.

Она не ожидала, что почувствует такой ужас. Ведь на то не было никакой причины. Она же пришла не как просительница или претендентка, подыскивающая место для работы. Ей не нужно производить впечатление. Она пришла потому, что все это принадлежит ей.

Но мысль об этом только вызвала еще одну волну страха.

Какой огромный дом! И какой величественный. Она представляла Синдон-Парк похожим на очень большой деревенский дом, чуть более красивый, чем обычно. Парк казался ей чем-то вроде большого деревенского сада. Она думала, что будет гордиться, обладая таким великолепием.

Но это…

Да, это гораздо больше имения мистера Бернаби. Его дом вместе с садом поместятся в самом крохотном уголке этого парка и даже не будут заметны. Такой дом и парк могли подойти только королю.

Она знала, что ее дед богат. Но она не подозревала о размерах богатства. Для нее Бернаби были настоящими богачами. А теперь получалось, что она богаче их?

Мысль, что она владеет всем этим, показалась ей нереальной, и она была вполне серьезна, когда сказала мистеру Мунро, что это ошибка. Это не может быть правдой. Она чувствовала себя страшно неловко. Как она могла появиться вот так – без багажа, без слуг, без одежды, с одним-единственным платьем, да и то на ней? У нее дырки в перчатках. И как она могла приехать в карете с мистером Мунро?

Просто ужасно! Она была близка к тому, чтобы умолять мистера Мунро – хотя умоляла прошлой ночью о противоположном, – чтобы он приказал кучеру повернуть, уехать куда-нибудь. Куда угодно.

Но ей некуда было ехать.

К тому же, было поздно. Их заметили. Из дома выходили люди. Теперь она могла идти только вперед. А почему нет? Она напомнила себе слова мистера Мунро. Она больше не дочь викария и не гувернантка – хотя не было ничего позорного ни в том, ни в другом. Она была наследницей, богатой женщиной, владелицей Синдон-Парка, внучкой предыдущего владельца.

Если она будет бояться и дрожать, сказал он, всегда найдутся люди, готовые управлять ею. Она слишком долго вела себя нерешительно и робко. Больше она такой не будет. Стефани расправила плечи и подняла подбородок. Мистер Мунро выпрыгнул из кареты и сам опустил ступеньки. Он протянул руку и улыбнулся ей подбадривающе. Его улыбка была почти озорной, словно он хотел сказать ей, что это просто новое приключение, и ему не терпится увидеть, как она справится с ним.

Она постарается его не разочаровать.

Трое людей вышли из дома и остановились на крыльце как раз к тому моменту, как она вышла из кареты. Она подняла голову, чтобы посмотреть на них, и увидела, что они одновременно гостеприимно улыбнулись. Боже, она забыла о шляпке. Ей так и не удалось оторвать перья, хоть она и пыталась сделать это весь вчерашний вечер. Но она по-прежнему высоко держала голову, когда шагнула вперед, хоть ей и хотелось укрыться за спиной мистера Мунро. Она не должна впутывать его. Это сугубо ее дело.

Она кивнула и улыбнулась всем по очереди.

– Добрый день, – сказала она. – Я – Стефани Грей.

Лица у всех троих вытянулись тоже одновременно. Взгляды сместились на мистера Мунро. Но с его стороны, конечно, никакой реакции не последовало. Они снова посмотрели на нее.

– Мистер Уоткинс? – сказала она, переводя глаза с одного мужчины на другого.

Один из них медленно, словно обдумывая, стоит ли признаваться, поднял руку и потер кончик носа. Стефани улыбнулась ему.

– Получив ваше письмо, сэр, – сказала она, – я решила не ждать кареты, которую вы предложили послать за мной. Со временем оказалось, что я поступила неосмотрительно. – Нет, она не должна извиняться. – Я взяла билет на почтовую карету, но, когда делала пересадку, у меня похитили саквояж вместе с деньгами и билетами. Мне пришлось провести всю ночь под изгородью на краю дороги, и этой ночью у меня украли то немногое, что оставалось. К счастью, грабителей спугнула подъезжавшая карета. У меня остался ридикюль и платье, но они унесли плащ, шляпку и зонтик.

Пассажиры той кареты были очень добры. Это оказалась труппа бродячих актеров, и они предложили поехать с ними. К сожалению, они направлялись в другую сторону. Они дали мне плащ и шляпку из своего реквизита.

Все трое одновременно перевели глаза на перья на шляпке.

– Ужасно выглядит, не правда ли? – сказала она и улыбнулась. – Но плащ защитил меня от холода, и лучше было надеть эту шляпку, чем идти с непокрытой головой, что выглядело бы еще более шокирующе.

Мистер

Уоткинс откашлялся, а второй мужчина и женщина переглянулись.

– Ох, – сказала Стефани. Она же кое-что пропустила. – Мистер Мунро был настолько добр, что взял меня в свою карету, когда увидел на дороге. И он был настолько любезен, что отвез меня сюда. – Она твердо смотрела им прямо в глаза. Она не станет ничего скрывать. – Дорога заняла три дня. Без его помощи мне понадобились бы недели, чтобы добраться сюда, не говоря о том, что я могла погибнуть в дороге. У меня оставалось денег не больше чем на ломтик хлеба.

– Мистер Мунро? – переспросил мистер Уоткинс. Он посмотрел в упор и нахмурился. – Мунро?

– Да, – только и ответил Мунро.

– Он настоял на том, чтобы доставить меня прямо сюда, – добавила Стефани, – хотя ради этого ему пришлось отклониться с пути. Я безмерно обязана ему. Могу я войти?

– Гораций, – впервые заговорила женщина, коснувшись руки молчавшего мужчины.

Гораций прочистил горло.

– Откуда нам знать, что вы та, за кого себя выдаете? – спросил он. – Конечно, прошу прощения, мисс…

– Грей, – сказала она. – Стефани Грей. Наверное, я выгляжу как актриса. Этого достаточно? – Она открыла ридикюль и достала письмо, которое ей прислал мистер Уоткинс.

Уоткинс взял письмо, открыл его и начал читать с таким видом, будто видел впервые.

– Но откуда нам знать, – спросила женщина, – что вы его не нашли где-нибудь. Откуда нам знать, что вы и этот.., джентльмен не напали на мисс Грей и не ограбили ее? Уоткинс снова откашлялся.

– Думаю, я могу поручиться за.., мистера Мунро, миссис Кавендиш, – сказал он.

– А я могу поручиться за мисс Грей, мадам, – сказал мистер Мунро, сделав шаг вперед и подставляя Стефани руку. Она с благодарностью улыбнулась ему, хотя его голос звучал так, словно в него накрошили кусочки льда. – Может, пройдем вовнутрь, мисс Грей? Мне кажется, вы можете не стоять и не ждать позволения сделать это.

– Благодарю вас, сэр. – Она оперлась о его руку.

Все трое последовали за ними. Но у нее не было времени раздумывать о них или о том, насколько странным им могло показаться ее появление. Она оказалась в холле, украшенном мраморными колоннами, таком красивом, что у нее перехватило дыхание. Она представляла будущий дом размерами не больше этого холла.

– Ох, – произнесла она и посмотрела на мистера Мунро. Его лицо было таким же белым, как и мрамор, окружавший их. Видимо, он тоже потрясен, решила она.

Но в холле стоял еще один мужчина, судя по одежде, джентльмен, а не слуга. Он был моложе тех трех, среднего роста, почти лысый. Стефани улыбнулась ему.

– Питер, – сказала миссис Кавендиш, – это она. Мисс Грей.

– Да, – сказал Питер, и в его голосе прозвучало неудовольствие и разочарование. – Я слышал все, тетя Берта. Вы ехали с этим.., джентльменом, мисс Грей? Наедине с незнакомым мужчиной?

– Три дня, – добавила Берта Кавендиш.

Стефани почувствовала себя уверенней. Гораций был племянником ее бабушки. Берта Кавендиш, наверное, – его жена. А Питер – племянник, предполагаемый жених. Ее настроение, и без того невеселое, окончательно испортилось. Конечно, нельзя судить о человеке после такого краткого знакомства – впрочем, и знакомство еще не состоялось, – но мистер Питер Как-его-там был человеком без чувства юмора. Он хмуро смотрел на нее.

– Я просто не могу поверить… – начал он.

– Сэр! – Мистер Мунро не стал выслушивать, во что именно не мог поверить Питер, прервав его своим властным тоном и обратив все внимание на себя.

Теперь его тон был абсолютно ледяным. Он повернулся к Уоткинсу. – Думаю, миссис Кавендиш следует представиться и представить этих джентльменов мисс Грей. Полагаю, она могла бы затем провести мисс Грей в гостиную или в столовую и предложить чаю. Мисс Грей находилась в пути много дней. Я был ее спутником три дня. Надеюсь, вы не откажетесь переговорить со мной.

Мистер Уоткинс поклонился.

– Ну уж… – начала миссис Кавендиш, выставляя грудь вперед. Но мистер Мунро повернулся к ней и посмотрел на нее сквозь монокль, который до этого Стефани у него не замечала. Она вспомнила, каким чопорным и высокомерным он показался ей вначале. Он снова стал таким, и его вид произвел на миссис Кавендиш надлежащее впечатление.

– Ну… – сказала она более мирно, – если вы удовлетворены, мистер Уоткинс, нам тоже следует принять это. Но как же глупо было с вашей стороны, дорогая мисс Грей, покинуть дом ваших работодателей без подобающего сопровождения. И как неосмотрительно было отправиться в путь с мужчиной, не имея с собой даже служанки.

– Это был лучший выход, мадам, – сказала Стефани, позволяя увести себя вверх по роскошной лестнице, – чем умереть от усталости и голода.

Мистер Мунро исчез вместе с мистером Уоткинсом. Как жаль, что она не успела переговорить с ним и пригласить его в эту гостиную, где она будет пить чай. Ей нужно поблагодарить его до того, как он уйдет. И она должна предложить ему ужин, а может, и ночлег в своем доме. Поскольку в доме вместе с миссис Кавендиш живут другие мужчины, она, видимо, не нарушит этим приличий.

Все это было очень неприятно. Но она все-таки добралась. Самое тяжелое было позади.

Все вокруг было ее. Ее – если она выйдет замуж за четыре месяца. Вот с этим могут возникнуть трудности. Она не может выйти замуж за этого Питера. Она окончательно это поняла. Еще минута, и он бы заявил, что не желает жениться на женщине, которая провела три дня в компании другого мужчины и явно вела себя с ним неприлично.

Да как он смеет!

Только подумать!

Она лучше останется гувернанткой, чем выйдет замуж за такого человека.

Хотя она надеялась – так надеялась! – что до этого не дойдет.

ГЛАВА 5

Это было даже забавно. Он понял, что это чувство скоро пройдет – только шок позволил ему увидеть смешное в ситуации, абсолютно не смешной для него. Но лучше чувствовать себя забавно, чем быть в ужасе.

Он прошел за мистером Уоткинсом, душеприказчиком и поверенным, в комнату возле холла – нечто среднее между кабинетом и библиотекой – и подождал, пока тот закроет за ним двери.

Он шел с широко открытыми глазами в ловушку, созданную его собственными руками. Он понял это вскоре после того, как помог ей выйти из кареты. Сначала он рассердился на мисс Стефани Грей. Если бы ей пришло в голову рассказать раньше об украденных плаще и шляпке и встрече с актерами! Она в подробностях описала всю свою жизнь, упустив только этот момент. А это меняло абсолютно все.

Хотя, почему же меняло? Он бы решил, что это еще одна изобретательная выдумка. И он не мог винить ее за то, что она не рассказала о краже. Она же не болтушка. Да, она разговаривала с ним. Из них двоих она одна говорила все три дня пути. Но все, что она рассказала, было лишь ответами на его вопросы. А он и не подумал спросить, что случилось в ту единственную ночь, которую она провела под открытым небом.

Он сам должен был спросить. Это же все меняло. Теперь, когда было слишком поздно, он понял, что без шляпки и плаща она выглядела так, как и должна выглядеть гувернантка – гувернантка, живущая на грани нищеты. Почему он не смотрел на ее перчатки, в которых, кстати, были дырки, на простое серое платье и на потертый ридикюль?

Он создал свое представление о ней на основании таких неубедительных деталей, как плащ цвета фуксии и розовая шляпка с разноцветными перьями.

Он так осторожно, так изобретательно готовил ловушку для нее – только для того, чтобы, широко улыбаясь, шагнуть туда самому. Это действительно смешно. Очень весело.

Уоткинс откашлялся.

– Мистер.., гм… Мунро, – начал он. – Вы, должно быть, младший в семействе Мунро? Я видел вас в городе раз или два. Но вы не герцог Бриджуотер?

– Я – герцог Бриджуотер, – отозвался его светлость, поворачиваясь к камину и складывая руки за спиной.

Мистер Уоткинс поспешно и неловко поклонился.

– Какая честь, ваша светлость, – сказал он. – И какая честь для мисс Грей. Даже не могу представить, каким образом…

– Я, конечно, – сказал Бриджуотер, поигрывая моноклем, но не вставляя его в глаз, – женюсь на леди.

До того, как произнести это, до того, как на лице поверенного возникло удивленное выражение, он понял, что это – абсолютно лишний жест. Его происхождение защитило бы его.

Весь позор падет на голову Стефани, если только эти четверо, ставшие свидетелями ее появления в Синдон-Парке, не согласятся молчать о том, как именно она появилась. Но он был уверен, что этот ханжа Питер не согласится молчать – если только он не хотел жениться на ней при любых обстоятельствах ради наследства. Герцога Бриджоутера никто не посмеет обвинить в том, что он опозорил женщину. Никто не заподозрит его в таком низком и оскорбительном поступке.

Но он также понимал, что у него нет выбора – независимо от того, будут его подозревать или нет. Это был вопрос его чести.

– Вы хотите жениться на мисс Грей? – переспросил мистер Уоткинс, глядя на него широко открытыми глазами.

– Конечно, – ответил его светлость, приподнимая монокль, но все еще не вставляя его в глаз. – Неужели вы думаете, сэр, что я мог преднамеренно скомпрометировать ее, не намереваясь сделать своей женой?

Он подумал о законе средних чисел. Его лучший друг и два других близких друга были вовлечены в нежелательные браки – впрочем, это не относилось к Керью, который женился по любви, чтобы обнаружить, что его невестой двигали другие причины. Все три брака оказались удачными. Можно взять их за образец, поскольку теперь было ясно, что они проведут остаток дней счастливо. Он видел это сам, проведя несколько недель в этих семьях. И вот устраивается четвертый брак. Слишком мало надежды, что все четыре брака из четырех будут удачными. Закон средних чисел был против него.

– Насколько я знаю, – сказал он, – по условиям, поставленным в завещании деда мисс Грей, она должна в течение четырех месяцев выйти замуж, в противном же случае перестает быть наследницей?

– Именно так, ваша светлость, – сказал поверенный. – Но сэр Питер Гриффин…

Его светлость вставил монокль в глаз, и душеприказчик замолчал.

– Не думаю, – спокойно произнес герцог. – Мне не нравится мысль позволить другому человеку жениться на девушке, выбранной мною в жены. Я выбрал мисс Грей.

Сэр Питер Гриффин может убираться ко всем чертям. Он, возможно, соблазнится наследством Стефани и этим роскошным особняком, но едва ли даст ей забыть, как она появилась в Синдон-Парке, одетая, как дама полусвета, и в сопровождении малознакомого мужчины, нарушая все мыслимые и немыслимые приличия. Этот тип выглядел крайне недовольным, только взглянув на нее, и теперь даже не пытается скрыть раздражение.

Герцог Бриджуотер сам не мог понять, почему он так настаивает на этом браке, если обстоятельства позволяют с легкостью сбыть Стефани с рук. Она может выйти замуж за Питера, а он отправится в Лондон, к семье, чтобы принять участие в Сезоне, и все будут счастливы. Но нет, она не будет счастлива. Он мог предсказать это со всей определенностью. Кроме того, он бы поступил не правильно.

Он вдруг пожалел, что был настолько хорошо воспитан, чтобы всегда поступать правильно, и что не пренебрегал образованием в юности, как делал это в детстве. Боже, он шесть лет вел себя со всей осторожностью, не желая, чтобы что-то подобное случилось с ним.

Но именно это случилось, и он шел покорно, как ягненок на заклание.

Мистер Уоткинс прервал паузу осторожным покашливанием, решив, что молчание немного затянулось.

– Мы обсудим условия брачного контракта, – сказал герцог. – Я настаиваю на том, чтобы мисс Грей осталась единственной владелицей своего состояния и вообще всего, чем располагала до брака. Я полагаю, сэр, что все условия, поставленные будущим мужем, должны быть одобрены вами и ее единственным родственником. Если не ошибаюсь, Горацием Кавендишем? Мужем той леди?

– Да, ваша светлость, – подтвердил душеприказчик.

– Следует попросить его спуститься к нам, – сухо сказал Бриджуотер, – и получить его согласие. Меня ждут в Лондоне, и мне не хотелось бы задерживаться. Надеюсь, ваше согласие я получил? – Он поднял брови и одарил бедного душеприказчика взглядом, входившим в его раннее образование и до сих пор сохранившимся – взглядом, не допускающим ни отказа, ни фамильярности. Ему даже не понадобился монокль.

– О д-да, к-конечно, – произнес душеприказчик в явном смятении. – Такая честь, ваша светлость. Д-для мисс Грей, я имел в виду. И к-конечно д-для…

– Мистер Уоткинс, – напомнил его светлость, – а как же мистер Кавендиш?

Душеприказчик поспешно ринулся к двери, чтобы позвать слугу.

«Да, это уже не забавно», – думал герцог. Он понял, что ему уже не до смеха. Боже, он собирался жениться на гувернантке. Гувернантке, внезапно ставшей наследницей. Которую он абсолютно не знал. К которой ничего не испытывал. Ничего, кроме похоти. Что было, к тому же, сейчас совсем не к месту. Боже, она же наверняка девственница – двадцатишестилетняя старая дева. Искушенная женщина, которую он собирался захватить в Лондон в качестве своей любовницы!

Боже мой! Ему пришлось выпустить из рук монокль, чтобы ненароком не раздавить стекло.

* * *

Плащ и шляпка были унесены прочь – она искренне надеялась, что никогда их больше не увидит, хотя несколько сожалела об утрате, поскольку это были единственные вещи, принадлежащие ей. Миссис Кавендиш, которая упорно настаивала на том, чтобы Стефани называла ее кузиной Бертой, увлекла ее в предназначенные ей покои наверху. Это была целая анфилада комнат, что смутило Стефани, которая прожила последние шесть лет в крохотной комнатенке на чердаке. Ей хватило времени только на то, чтобы вымыть руки и пригладить волосы, после чего ее повели вниз в гостиную выпить чаю.

Миссис Кавендиш, то есть кузина Берта, представила ее по всей форме мистеру Кавендишу, который объяснил, что он – племянник ее бабушки, сын сестры бабушки, и она должна называть его кузен Гораций. Ее также представили сэру Питеру Гриффину, который скупо поклонился и, нахмурившись, объяснил, что он имеет честь быть племянником кузины Берты и что он по-прежнему имеет честь предложить ей разрешить щекотливое положение, возникшее по условиям завещания деда.

Кажется, решила Стефани, таким образом он делает ей предложение. Она постаралась не думать о том, что он – баронет. Сэр Питер был единственной титулованной особой, встретившейся ей до сих пор. Но, кроме титула, в нем не было ничего особенного, ничего привлекательного. Она смогла бы смириться с его невыразительной внешностью. Хотя, будь у нее выбор, предпочла бы красивого мужа. Впрочем, ее с детства учили не судить о человеке по его внешности. Но она не могла смириться с дурным характером. Сэр Питер Гриффин с неодобрением смотрел на нее с первого момента их встречи, так что едва ли следовало ожидать, что остаток жизни, который они должны провести вместе, он будет ей улыбаться.

Стефани признавала, что у нее мало жизненного опыта, но она знала, что жить в браке – нелегкая задача и что даже самым счастливым парам приходится много трудиться, чтобы достигнуть взаимопонимания. Ее родителям это удалось, хоть она помнила немало ссор и размолвок, а вот мистеру и миссис Бернаби – нет.

По крайней мере, составившие ей компанию за чашечкой чая были вежливы. Похоже, они поверили ее истории и больше не подозревали, что она – мошенница. Кузен Гораций ненадолго отлучился, и она осталась с сэром Питером и кузиной Бертой. Кузина Берта поддерживала беседу. Сэр Питер предпочел сохранять угрюмое молчание. Возможно, он рассчитывал поразить ее воображение силой своего характера. Ну так вот, у него ничего не получилось.

Она вспомнила о мистере Мунро. Она надеялась, что увидит его до того, как он исчезнет. Лучше бы он согласился с ней и высадил ее в ближайшем городе, чтобы она оттуда приехала в почтовой карете. Ее появление получилось крайне двусмысленным, и она боялась, что он тоже почувствовал эту двусмысленность. Но, кажется, все благополучно закончилось.

Мысль о том, что они могут больше никогда не увидеться, навеяла на нее странную печаль. Он вел себя как джентльмен, хоть и поддался, к тому же очень охотно, искушению, возникшему во время путешествия. Но, поняв, что произошло недоразумение, он снова стал джентльменом. Ей не хотелось думать, что этот человек навсегда исчезнет из ее жизни. Слишком редко к ней относились по-доброму за последние шесть лет. Конечно, теперь все могло измениться. Она была богатой наследницей – если только выйдет замуж в течение четырех месяцев, поскольку она уже решила отказать единственному претенденту, желающему облагодетельствовать ее.

Распахнувшаяся дверь возвестила о возвращении кузена Горация и мистера Уоткинса. Стефани с надеждой посмотрела, не идет ли за ними мистер Мунро, но его там не было. Неужели его не пригласили к чаю? Или он отказался? День был в самом разгаре. Он вполне мог сразу отправиться в Лондон, пока не стало темно.

Мистер Уоткинс прочистил горло.

– Мисс Грей, – начал он, склоняясь к ней в неожиданно почтительном поклоне, – не согласитесь ли вы присоединиться к гм.., джентльмену, ожидающему вас внизу? Он в библиотеке. Слуга в холле покажет вам путь.

Она, широко улыбаясь, вскочила на ноги, и тут же поняла, что ее реакция покажется подозрительной этим четверым, учитывая то, какое мнение сложилось у них о ее взаимоотношениях с мистером Мунро. Но ее это уже не волновало.

– Гораций, – начала кузина Берта, тоже поднимаясь со стула.

Но кузен Гораций сделал ей знак рукой остаться.

– Не волнуйся, Берта, – сказал он. – Все в порядке.

Стефани молча выскочила из комнаты и сбежала вниз по лестнице. Она чувствовала, как ее желудок сжимается при мысли, что все это принадлежит ей – будет принадлежать, если… Но пока она мало думала об этом небольшом препятствии. Она нашла глазами слугу, который стоял в холле у больших дверей. Он распахнул перед ней двери, и она улыбнулась ему, проходя мимо. Она оказалась в библиотеке.

Он стоял спиной к камину, сцепив руки за спиной. Он не улыбался, впрочем, и во время их совместного путешествия он тоже мало улыбался. Он выглядел еще более.., какое же слово подобрать? Он выглядел еще более внушительно, чем все эти дни, хоть она все еще помнила, какое впечатление он произвел на нее в первый момент – чопорного и пресыщенного джентльмена. Она вспомнила, как нетерпеливо барабанили его пальцы по стеклу, когда он решал, стоит ли брать ее с собой.

Если бы она видела его сейчас впервые, поняла Стефани, то испугалась бы его. Но это был не первый раз. Она пересекла комнату и подошла к нему, протягивая руки. Он взял их в свои.

– Мистер Мунро, – сказала она, – я так рада, что вы не исчезли, прежде чем я смогла бы поговорить с вами. Вы не представляете, насколько я вам благодарна. Чувства не всегда можно облечь в слова. Вы не представляете, как страшно женщине внезапно остаться без денег и друзей вдали от дома. Честно говоря, это просто ужасно. Я могла бы умереть – или хуже того… Я отплачу вам, клянусь. Я найду способ. Но я не могу предложить вам денег, верно? Это было бы вульгарно? – Она широко улыбнулась ему.

– Это было бы вульгарно, – согласился он. – Мисс Грей, вам нужен муж, причем как можно скорее. Сэр Питер Гриффин, полагаю, тот человек, о котором вы упомянули во время нашего путешествия?

– Да.

Она ничего не добавила, чтобы не впутывать его в свои затруднения.

– Он будет плохим мужем для вас, – сказал он. – Он будет относиться к вам, как к низшему существу. Не сомневаюсь, что он в состоянии ударить вас.

Она об этом еще не думала. Но это могло быть правдой.

– Он не перестает хмуриться с того момента, как увидел мою роскошную шляпку, –

Рассмеялась она. – Бедняга, она поразила его в самое сердце. Я буду великодушна с ним. Я откажусь от его предложения.

– Хорошо, – сказал он. – Значит, у меня больше нет соперников. Надеюсь, вы будете настолько добры, чтобы выйти за меня замуж, мисс Грей.

Сначала она не поверила собственным ушам. Потом, кажется, начала понимать. Стефани рассмеялась.

– О, Боже, – сказала она, – они вас шантажируют. Они загнали вас в угол? Они принуждают вас продемонстрировать благородство, верно, сэр? Какая чепуха. Я откажусь. Нет, уж спасибо. Вот именно. Теперь они должны быть удовлетворены. Вы сделали предложение, сэр, а я не приняла его. Думаю, они подыщут за эти четыре месяца кого-нибудь еще. Я богаче, чем думала, если судить по дому и парку. Даже если больше никто не появится, я могу рассчитывать хотя бы на охотников за приданым.

Она успокаивающе улыбнулась ему. Но как же низко со стороны поверенного деда и ее кузена заставить его решить, будто он скомпрометировал ее и должен теперь жениться. После всего хорошего, что он для нее сделал. После того, как он отклонился от собственного пути, чтобы убедиться, что она добралась благополучно. После того, как он спас ей жизнь.

– Мисс Грей. – Он сжал ее руки в ладонях. – Не думаю, что за четыре месяца вам удастся найти того единственного, кто был предназначен для вас самим Провидением. Вы говорили, что готовы принять брак по расчету, что в данных обстоятельствах готовы принять любой брак. Вы знакомы со мной всего три дня. Не слишком долгое знакомство, хотя тот факт, что мы провели вместе каждую минуту из этих трех дней, делает его чуть более долгим. У вас есть серьезные причины, чтобы не желать меня в качестве своего мужа? Вы не можете заставить себя принять мое предложение?

Стефани почувствовала, что краснеет. Она чуть не поддалась искушению. За эти три дня она не разу не подумала о нем с точки зрения матримониальных планов, кроме нескольких раз, когда позавидовала миссис Мунро, которой – теперь это очевидно – не существовало. Но теперь, подумав об этом, она поняла, что идея очень привлекательна. От нее очень трудно отказаться.

Она нахмурилась.

– Я так говорила? – спросила она. – Но я же предупреждала вас. Я знала, что получится неловко, если вы привезете меня прямо сюда. Но вы были слишком вежливы, чтобы позволить мне проделать остаток пути в почтовой карете, а я была слишком слаба, чтобы настоять на своем. Но вы не должны делать мне предложение, что бы вам ни сказали мистер Уоткинс и кузен Гораций. Возможно, это и есть мой шанс отплатить вам за вашу доброту, и мне не придется ждать слишком долго. Я освобождаю вас от любых обязательств, сэр. Вы можете спокойно вернуться к вашей обычной жизни в Лондоне. Именно так. И этого будет мало, чтобы до конца заплатить мой долг, но ведь не слишком мало, сэр? Брак заключается на очень долгий срок – на всю жизнь. Я слышала, как один из гостей мистера Бернаби назвал брак смыслом жизни. Он был прав. – Она попыталась забрать руки, но он крепко держал их.

– А вам не приходило в голову, мисс Грей, – спросил он, – что я преднамеренно скомпрометировал себя? Что я за эти несколько дней почувствовал влечение к вам и, зная, что вам срочно требуется найти мужа, сделал так, что вы могли бы выбрать именно меня?

– Но зачем? – Она посмотрела ему прямо в глаза, но не нашла там ответа. – Вы хотите сказать, что влюбились в меня?

– Я говорил о влечении, – сказал он. – О растущей симпатии. Вы выйдете за меня замуж?

Но это же невозможно. Когда он успел почувствовать влечение к ней? Она же никто, ничто. Еще неделю назад ее хозяева относились к ней как грязи под своими ногами. Прошло шесть лет с тех пор, как она последний раз чувствовала себя полноценным человеком. Как она могла понравиться ему настолько, чтобы он захотел жениться на ней? Он же не должен найти жену за четыре месяца, в конце концов. Но тут ей в голову пришла еще одна мысль.

– Вы бедны? – спросила она и тут же залилась краской. Это был грубый, невежливый вопрос. Но в этих обстоятельствах она имела право задать его, верно? – Вы женитесь на мне ради денег?

– Я составил подробный брачный договор с вашим поверенным, – сказал он. – Я настоял на том, что, что бы ни случилось во время нашего брака, ко мне не переходят ни ваши деньги, ни ваша собственность. Вы полностью распоряжаетесь ими при вашей жизни и завещаете любому по вашему желанию. Я и сам обладаю достаточным состоянием, благодарю вас.

– Значит, вы действительно хотите жениться на мне? – спросила она. – Это не потому, что вас заставили?

– Меня никто не заставляет, мисс Грей, – ответил он. – Так вы выйдете за меня замуж?

«Слишком хорошо, чтобы быть правдой», – подумала она, чувствуя оцепенение. Она знала его всего три дня. В сущности, она совсем его не знала. Но он ей нравился, она доверяла ему. И он такой красивый! Она знала, что так думать нехорошо, но была достаточно честна, чтобы признать, что это – имеет для нее значение. У нее все-таки будет красивый муж. И уж если ей нужен последний аргумент, чтобы прийти к окончательному решению – к которому, впрочем, она уже пришла – то следует вспомнить, что у нее нет времени на церемонии. Четыре месяца не такой долгий срок.

– Хорошо, я согласна, – ответила она. – Если вы действительно этого хотите, сэр. Потому что я обязана вам слишком многим. В сущности, всем.

Он поднял ее руки к губам. Она почувствовала его теплое дыхание на ладонях и поняла то, что дисциплинированный мозг отказывался понимать все эти три дня. Он был не просто красивым. Ее влекло к нему. Он станет ее мужем. У них будут интимные отношения. Она затаила дыхание.

– Настало время представиться по всей форме, – сказал он. – Я не назвал вам своего полного имени. Алистер Мунро, герцог Бриджуотер к вашим услугам, мисс Грей.

Ей показалось, что желудок подскочил вверх, оказался у самого горла, после чего еще раз подпрыгнул и, наконец, опустился в прежнее положение. От этого упражнения у нее перехватило дыхание, задрожали колени и закружилась голова. Она вцепилась в его руки, которые оказались вдруг куда теплее ее собственных.

– Нет, – сказала она.

– Именно так. – Он слегка улыбнулся. – Боюсь, что так. Вам не придется становиться кем-то приземленным, вроде простой миссис Мунро. Вы будете герцогиней Бриджуотер.

– Нет. – Ей удалось высвободить руки. Она повернулась к нему спиной. – Нет, это просто невозможно. Я не могу. Мне даже в голову не приходило… И как я буду вас называть? – Она обернулась и растерянно посмотрела на него. – Как мне вас называть? Мой господин?

Он сложил руки за спиной. Это действительно так. Теперь она прекрасно видела, что он – аристократ до кончиков ногтей.

– Посторонние люди обращаются ко мне – как будут обращаться и к вам – «ваша светлость», – сказал он. – Вы можете называть меня Алистер, мисс Грей.

– Нет, – сказала она. – Нет, сэр… Ваша светлость. Как странно.

– Значит, я получу отказ, – спросил он, – только из-за того, что имел несчастье родиться будущим носителем титула? Очень обидно.

– Я выросла в доме священника, – сказала она, – и последние шесть лет служила гувернанткой в доме людей, не слишком высоких по рождению. Я совсем недавно думала, что Питер Гриффин – единственная титулованная персона, которую мне довелось встречать, и корила себя за то, что почувствовала почти благоговение. Но тут вы оказываетесь герцогом. Это невозможно, сэр. Мы с вами живем в разных мирах.

– Вы боитесь, – спросил он, – что не сможете войти в мой мир, мисс Грей? И тем не менее вы собираетесь владеть всем этим? – Он описал рукой широкий круг, словно желая включить в него эту комнату и все за ее пределами. – Ваш дед уже ввел вас в новый мир. Моя мать поможет вам почувствовать себя комфортно в моем мире – как и мои сестры. Они будут только рады.

Первые личные детали, которые она узнала о нем. У него есть мать и сестры.

– Я должен немедленно отправиться в Лондон, – продолжил он. – Но я попрошу миссис Кавендиш привезти вас в город не позднее, чем через неделю. Она и моя мать помогут вам сделать необходимые покупки. Мы поместим объявление о помолвке и скорой свадьбе в утренних газетах. Моя мать будет сопровождать вас на все светские мероприятия. И очень скоро – до того, как истечет срок в четыре месяца, – мы обвенчаемся в церкви Святого Георга, на площади Ганновер. Вы слышали о ней? Там проходят все модные свадьбы Сезона. А после этого вы станете моей герцогиней.

– Нет, – сказала Стефани. Она была напугана – и восхищена.

– Однажды вы уже сказали мне «нет», – произнес он. – Я поверил и оставил вас. Следует ли мне поверить сейчас? Вы предпочитаете сэра Питера?

Она прикусила губу.

– Скажите «да», – попросил он. – Прошу вас.

Он широко улыбнулся, что происходило с ним на ее памяти всего однажды. Обычно он лишь слегка улыбался, больше глазами, чем губами.

– Тогда хорошо, – сказала она. – Вы с самого начала были добры ко мне. Только вы отнеслись ко мне с уважением и верили, что я та, за кого себя выдаю, несмотря на тот вызывающий костюм.

– Отлично. – Его улыбка исчезла, а поведение стало сухим и официальным. – Пора пройти в гостиную, мисс Грей, и объявить о нашей помолвке, а также обсудить ваш переезд в Лондон. Мне уже пора в путь. Но вы убедитесь, смею надеяться, что здесь к вам начнут относиться с куда большим уважением, чем в момент вашего появления. Если вы не настоите на этом, это сделаю я. И если этого не произойдет, то я выясню почему у ваших родственников и поверенного, когда они привезут вас в Лондон на следующей неделе.

Она вдруг снова почувствовала себя ребенком, неспособным распоряжаться собственной судьбой. Он распоряжался так, словно только это и делал с самого рождения. Кажется, следующие полчаса она не произносила ничего, кроме «Да, сэр», «Нет, сэр» – она никак не решалась назвать его «Ваша светлость». Кажется, остальные говорили то же самое, но обращались к нему правильно.

И потом, задолго до того, как ей удалось стряхнуть оцепенение, он снова спустился с ней в холл, снова взял ее руки и, подняв их к губам, напомнил, что он просит оказать ему честь увидеться с ней в Лондоне через неделю.

– Да, сэр, – сказала она.

Его губы на мгновение изогнулись, так что он снова стал похож на человека, с которым она путешествовала последние три дня. Чувство смущения возросло. Затем он выпрямился, после чего покинул дом, не сказав ничего на прощание и даже не оглянувшись.

Стефани глубоко вздохнула и задержала дыхание. Начиная с прошлой недели она чувствовала себя так, словно ее подхватил вихрь, и она беспомощно позволяет ему нести себя, ожидая, пока он опустит ее на землю. Она задумалась, будет ли падение мягким, или же она разобьется на мелкие кусочки.

Похоже, в пути она потеряла самое себя. Эта мысль пугала.

ГЛАВА 6

Маркиза Гайден и графиня Гринуольд сидели рядом с матерью, герцогиней Бриджуотер, в гостиной в ее городском доме. Герцог Бриджуотер также присутствовал, но больше вышагивал по комнате, чем сидел. Все они ожидали прибытия миссис Берты Кавендиш и мисс Стефани Грей, приглашенных на чашечку чая.

– Прошу тебя, Алистер, сядь, – произнесла его мать, поднимая голову от вышивания. – Ты похож на медведя в клетке.

– Прощу прощения, мама, – ответил он сухо и сел в ближайшее кресло.

– Не могу поверить, что ты сделал это, Алистер, – сказала маркиза, хмурясь. – Дочь священника. Гувернантка. И ты – герцог. Ты же знаешь, что герцоги редко женятся на ком-нибудь ниже по происхождению, чем графская дочь.

– Но она же наследница, к тому же богатая, Лиз, – мягко произнесла графиня. – Она – дочь благородного человека. Ты говоришь так, будто она – худшее, что может быть. Я верю, что это очень милая и вполне благовоспитанная девушка. В противном случае Алистер не сделал бы ей предложение.

– Спасибо, Джейн, – сухо поблагодарил герцог, снова поднимаясь на ноги и занимая положение у камина.

– Но мы все прекрасно знаем, Джейн, – сказала маркиза, – что он сделал предложение только потому, что решил, будто скомпрометировал ее. Хотя, хотела бы я знать, как герцог может скомпрометировать гувернантку? Гайден говорит…

– Я сделал предложение, – сказал Бриджуотер, вертя в руках монокль и глядя довольно высокомерно на старшую из двух его сестер, – поскольку пожелал его сделать, Элизабет. И я не припоминаю, чтобы позволял тебе – или же Гайдену – обсуждать мои желания. Мисс Грей больше не гувернантка. Она, как верно указала Джейн, является богатой наследницей, владелицей Синдон-Парка. А через самое короткое время она станет герцогиней Бриджуотер. Надеюсь, ты будешь помнить об этом, когда она появится.

– Единственное, о чем следует помнить, – сказала герцогиня, откладывая вышивание на небольшой столик, стоявший рядом, – так это то, что Алистер помолвлен с мисс Грей, и что ее кузина привезла ее в город и вскоре приведет сюда, чтобы мы могли познакомиться. Мы будем помнить, все трое, что меньше чем через месяц мисс Грей примет мой титул как жена Алистера и станет главной леди этой семьи, сменив меня. Я стану всего лишь вдовствующей герцогиней. И мы будем обращаться с ней соответственно как сегодня днем, так и всю оставшуюся жизнь. Полагаю, это понятно?

– Да, мама, – сказала графиня, улыбаясь. – Мне кажется, я смогу полюбить ее. Мне бы не хотелось огорчить Алистера.

– Конечно, мама, – произнесла маркиза более миролюбиво. – Ты всегда можешь рассчитывать, что я буду вести себя, как того требует воспитание. Гайден всегда говорит…

– Ну вот, – сказала герцогиня, увидев, что дверь комнаты открылась, – наконец приехала Луиза.

Леди Джордж Мунро, свояченица герцога Бриджуотера, быстро вошла в комнату, подставила щеку для поцелуя своей свекрови и приветствовала всех остальных веселой улыбкой.

– Я боялась, что уже опоздала, – сказала она. – У Каролины режутся зубки, и она раскапризничалась, когда увидела, что я оставляю ее с няней. Но я бы ни за что не смогла такое пропустить. Алистер, ты весь бледный. Джордж сказал, что не может понять, что на тебя нашло. Ты всегда такой осторожный, – это его слова, не мои, честное слово. – Она рассмеялась. – мы думали, ты ждешь сказочную принцессу, никак не меньше, и не считаешь прочих дам достойными твоего внимания.

Герцог Бриджуотер посмотрел на нее сквозь монокль и недовольно поджал губы.

– Значит, – сказал он, – вы ошибались, не так ли, Луиза? И ты, и Джордж.

Но она только весело рассмеялась.

– Ох, вынь монокль, – сказала она. – Ты же знаешь, что меня им не напугать. Да, Генри прекрасно копирует тебя. Мы чуть не умираем от смеха, глядя на него.

Герцог вынул монокль и поднял бровь. Его одиннадцатилетний племянник превратился в дерзкого нахала, что могло плохо кончиться для мальчишки. Неужели Джордж и Луиза поощряют подобную дерзость? Вот они, племянники-любимчики и их благодарность любящим дядям.

Женщины погрузились в долгий и увлекательный разговор о детях. В семье, где были три молодые матери, хватило бы тем для бесед на неделю, а то и больше. Но они обсуждали не только своих детей.

– Кора и лорд Фрэнсис вместе с детьми сейчас в городе, – сказала графиня. – Знаешь мама, мне было так приятно, когда она навестила меня вчера. Помнишь тот Сезон, когда Кора остановилась у нас и ты вывозила ее в свет? Мы с Чарлзом тогда еще объявили о нашей помолвке? В том же году она вышла замуж за лорда Фрэнсиса. Помнишь, какой шум поднялся вокруг нее? – И она первая рассмеялась, вспоминая подробности.

– Милая леди Фрэнсис, – с любовью произнесла леди Джорж. – Она спасла жизнь Генри. Разве я могу забыть ее? Как ее дети, Джейн? У нее уже четверо, верно?

Но Бриджуотер не мог больше слушать. Он пересек комнату, подошел к окну и остановился, глядя во двор и ожидая появления кареты.

Мысленно он уже представлял высокую, изящную фигуру Стефани. Он видел густые рыжие волосы, легким облаком окутывающие ее лицо и плечи, как той ночью, которую он собрался провести с ней. Он знал, что у нее карие с золотыми искрами глаза. Он вспомнил ямочку на щеке – кажется, левой – и очень белые зубы. Он вспомнил, как оживляла улыбка ее лицо. Он знал, что она красива.

Он никак не мог собрать все черты вместе, чтобы ясно представить ее. Он даже немного испугался, что не узнает ее сегодня днем.

Прошло уже шесть дней.

Шесть дней, как он впал в безумие. При взгляде назад все казалось каким-то нереальным. Трудно поверить, что это произошло на самом деле. Такое странное путешествие на юг с птичкой в ярких перьях, которую он ошибочно принял за ночного мотылька с живым воображением. Его упрямое желание проделать вместе весь путь, чтобы насладиться ее смущением, когда она будет окончательно разоблачена. Неожиданное осознание того, что все, что она говорила, было правдой от первого до последнего слова, и ужас понимания, что он безнадежно скомпрометировал леди. Его предложение. Настойчивость, с которой он просил, чтобы она приняла его.

Да, он настаивал. Она не один раз пыталась отказать. Она недвусмысленно освободила его от всех обязательств перед ней. И она бы не погибла, если бы он отступил. Жители особняка были готовы держать рты закрытыми – даже сэр Питер Гриффин. Он бы молчал в надежде жениться на ней самому.

Но он все же настоял. И она приняла его предложение.

Он даже не стал указывать на заблуждение, лежащее в основе ее согласия. Она искренне считала, что на всем протяжении их знакомства он вел себя безупречно. Она называла его добрым. Она считала, что он решил проводить ее в Синдон только исходя из соображений ее безопасности. Она сказала, что он – единственный, кто отнесся к ней с уважением кто поверил ей, несмотря на двусмысленность ее костюма. Боже, если бы она только знала!

Он не стал разрушать ее иллюзии. Было бы невежливо сделать это. И это причинило бы ей боль. К тому же – он должен признать это, – узнай она правду, она подумала бы о нем худшее.

Он чувствовал себя виноватым за то, что не признался, что был вовсе не таким героем, каким она его представляла.

Да, трудно поверить, что все это – правда. Кроме воспоминаний о том, с каким недоверием отнеслась к нему вся семья – они были слишком свежи в его памяти. Его мать, которая все же смирилась с неизбежным, переживала больше всех. Не может же он опозорить свое имя! Она не верит ему! Но она вскоре поверила и тут же встала на его защиту.

И теперь все женщины его семейства собрались, чтобы взглянуть на невесту. Объявление для утренних газет уже было готово, и помещение церкви Святого Георга заказано для церемонии бракосочетания, которая состоится через месяц.

Он безучастно смотрел, как во двор въехала простая карета и остановилась у крыльца дома. Он видел, как опустились ступеньки и из кареты вышли две леди, одна – средних лет, вторая – молодая. – Никто из них не посмотрел вверх. Обе женщины вошли в дом и исчезли из виду.

Он собирался нанести им визит вчера или сегодня утром. Но, когда вчера днем он навел справки в гостинице «Палтни», где они должны были остановиться, оказалось, что их еще нет. Сегодня утром миссис Кавендиш прислала визитную карточку его матери, и мать послала за ним. Они приезжают сегодня днем, писала она. Миссис Кавендиш и мисс Грей приглашены на чай. И он ждал назначенного времени. Он теперь жалел, что не навестил их сам, чтобы сопровождать сюда.

Он был главой семьи больше десяти лет. Никто, и в первую очередь он сам, не подвергал это сомнению. Но сегодня он снова чувствовал себя неуверенным в себе мальчишкой, во всем подчиняющимся матери. Он глубоко вздохнул и с шумом выпустил воздух из легких. Дверь за его спиной распахнулась, и дворецкий возвестил о прибывших. Женщины поднялись со своих мест.

Он стоял у окна, как безучастный наблюдатель. Она и ее кузина присели в поклоне. Мать поспешила им навстречу, вежливо поздоровалась со старшей женщиной и протянула руку младшей,

– Мисс Грей, – любезно произнесла его мать, – как я рада познакомиться с вами.

Прошедшая неделя казалась бесконечной. Надеюсь, что поездка была приятной и что вам понравилась гостиница. Вы должны обо всем нам рассказать. Позвольте представить вам моих дочерей и невестку.

Все зашумели, заговорили, заулыбались. Миссис Кавендиш отвечала и улыбалась в ответ.

Потом мать, улыбаясь, повернулась к нему.

– Алистер? – сказала она. Он, наконец, шагнул вперед.

– Мадам, – сказал он миссис Кавендиш, склонясь над ее рукой. – Мисс Грей. – Он взял ее руку и поднес к губам. Рука была холодной и немного влажной.

Ее платье было бледно-голубым, почти серым. Волосы, собранные в простой узел, немного растрепались – видимо, когда она сняла шляпку, которую оставила внизу. Ее лицо было бледным, под глазами лежали легкие круги. На щеках не было и намека на ямочки.

– Ваша светлость, – произнесла она голосом, больше похожим на шепот.

Она выглядела в точности как гувернантка.

У него чуть не вырвался нервный смешок. А где же плащ цвета фуксии и шляпка с перьями? Без них она словно утратила индивидуальность.

– Алистер, – сказала мать, – не поможешь ли мисс Грей присесть? Миссис Кавендиш, садитесь рядом с леди Джордж. Вот поднос с чаем.

Он усадил ее на небольшой диванчик. Ему следовало сесть рядом, как положено жениху. Ему также следовало завести разговор, настолько интимный, насколько позволяли приличия. Вместо этого он прошел к камину и стал спиной к огню, сцепив руки за спиной.

Она была ему чужой. Дочь священника, гувернантка. Не то чтобы она была ниже его, просто они – из абсолютно разных кругов. Он – герцог. Существует определенный образ жизни, который будущая герцогиня должна принять легко и естественно. Эта женщина просто не способна сделать это. Она выглядела провинциальной рыбой, вытащенной из воды.

Настаивая, чтобы она вышла за него замуж, он сделал ее несчастной – как и себя. Он стиснул зубы и заставил себя быть вежливым, внимательным хозяином. По крайней мере, это была знакомая роль.

Кузина Берта и кузен Гораций лебезили перед ней больше недели. Это было грубо – но другого слова Стефани подобрать не могла.

Она выйдет замуж за герцога, герцога Бриджуотера. Они не уставали повторять это и напоминать Стефани о ее счастливой судьбе. Какая удача, что они с мистером Уоткинсом и сэром Питером Гриффином стали свидетелями ее появления в компании ее светлости. Если бы в Синдон-Парке находились только слуги, герцог, вне всяких сомнений, бросил бы ее, и дорогой кузине Стефани не удалось бы завлечь его в сети. Но он увидел их недовольство – как же им не возмущаться, даже если он и герцог, а все знают, что аристократы подчиняются законам чести. Исходя из соображений чести и приличий, он должен был сделать предложение дорогой кузине Стефани. Она все очень мило устроила.

В их распоряжении всего неделя, чтобы подготовить кузину Стефани к переезду в город и к тому, чтобы стать достойной имени невесты герцога. В ней все нужно изменить. Святые небеса, что, должно быть, подумал герцог, увидев ее в том ужасном плаще и шляпке? И в этом еще более ужасном сером платье? Ей необходимы новые платья, ей необходима новая прическа, ей необходимо научиться кланяться и вращаться в обществе приличных людей. Она должна научиться производить впечатление на людей. Как же им успеть подготовить ее вовремя?

Местная швея была привезена в Синдон-Парк и заперта в комнате на чердаке до тех пор, пока она не сошьет новые платья, которыми придется обходиться кузине Стефани, пока кузина Берта не сможет отвезти ее к модной модистке в Лондоне. Прежняя горничная кузины Берты, обладавшая репутацией изысканной парикмахерши, была вызвана, чтобы показать кузине Стефани, что можно сделать с ее неуправляемыми волосами крайне неудачного рыжего цвета.

Все платья, за исключением одного, которое заказала сама Стефани, чтобы носить дома, были по настоянию кузины Берты так изукрашены лентами и оборками, что девушка мысленно поклялась не надевать ни одно из них. Она выглядела в них вырядившейся шестнадцатилетней девочкой – к тому же девочкой, начисто лишенной вкуса. А кудри и завитки, украсившие прическу усилиями новой горничной, придавали ей такой гротескный вид, что она при первой же возможности расчесывала и закалывала волосы в привычной и удобной манере.

– Вы не имеете ни малейшего представления о том, как себя подать, милочка, – с отчаянием произнесла кузина Берта за день до их отъезда в город. – Вы предстанете перед его светлостью простой деревенской девчонкой. Не сомневаюсь, что он немедленно расторгнет помолвку. Вы выглядите, как гувернантка.

«Может, он действительно расторгнет помолвку», – подумала Стефани. Ну, конечно. К этому времени он имел возможность все обдумать. Он должен был понять, какую ужасную ошибку совершает. Как и она сама.

Она не могла вспомнить, как он выглядит. На память приходили тревожные и смутные воспоминания о высокой, красивой, несколько надменной фигуре, которые пугали ее. Как и мысль о том, что он – герцог. Кажется, по титулам за герцогом сразу следует принц? И это выше графа, маркиза и барона! Разве она сможет войти в этот мир? Всего несколько недель назад она была гувернанткой.

Несколько раз – обычно по ночам, когда она просыпалась от тревожных сновидений – она была уже готова написать ему, объявляя, что передумала и освобождает его от всех обещаний, данных так неосмотрительно и необдуманно. Он воспримет это с облегчением, говорила она себе.

Но как только она принималась за письмо – однажды она почти написала его – она вспоминала, как мало времени у нее осталось. Меньше чем четыре месяца, за которые нужно найти мужа. В противном случае ей придется снова стать гувернанткой. Но иногда перспектива знакомой унылой жизни казалась ей привлекательнее, чем то, что ожидало ее.

И вдруг – кажется, все теперь в ее жизни происходит вдруг, без какого-либо влияния с ее стороны – она оказалась в Лондоне. Глядя на свое отражение в зеркале гостиницы, в окружении кузины Берты и горничной, восклицавших, какая она прелесть, Стефани была почти парализована от ужаса. Она выглядела отвратительно. Невзирая на протесты горничной и возмущенные крики кузины Берты, она с яростью сорвала с себя розовое платье и с такой силой принялась расчесывать локоны, что слезы выступили на ее глазах. По крайней мере, ей удобно – «Боже, что вы делаете, кузина Стефани!» – в простом голубом платье и с волосами, уложенными так, как она всегда причесывалась в доме Бернаби.

Герцогиня Бриджуотер, его мать, была образцом вкуса и элегантности. Леди, сидевшие рядом – его сестры, – все носили пугающе громкие титулы. Она была охвачена смущением. Неожиданно она поблагодарила судьбу за шесть лет унижений, которые ей приходилось переносить на каждом шагу. Эти годы научили ее быть спокойной и собранной, никогда не попадать в двусмысленные ситуации.

Она даже не запомнила имен леди, названных герцогиней после того, как та закончила представлять ее. А ведь им предстояло стать ее золовками. Мысль была такой невероятной, что она с трудом удержала нервный смех.

И вдруг он возник перед ней – она сразу не заметила его, – сжав ее руки в своих ладонях, склоняясь над ними, целуя их. Теперь она вспомнила, как он выглядит. Он был высоким и элегантным. Он не улыбался, светло-серые глаза смотрели холодно. Но он же был добр с ней, напомнила она себе с растерянностью. Три дня она разговаривала с ним, не испытывая никакой неловкости. Но эту мысль заслонила другая. Он – герцог. Этот великолепный дом принадлежит его матери. Эти леди – ей удалось припомнить, что одна из них была маркизой, вторая – графиней – его сестры.

И она – его невеста? Это невозможно. Позволив ему проводить ее к дивану и разместившись на нем, она остро почувствовала, что в комнате не хватает воздуха. Ей захотелось – ни больше, ни меньше – вскочить на ноги, сбежать по ступенькам и выскочить из дома. Ей хотелось убежать как можно дальше. Но куда? Лондон был пугающе странным и новым. В гостинице ее найдет кузина Берта. Все равно придется вернуться к реальности.

Лучше сделать это сейчас.

Кузина Берта завела длинную речь. Она повествовала своей аудитории о расходах на путешествие, о высокой стоимости комнат в гостинице и непозволительно больших ценах на еду. Она поделилась, что захватила свои собственные простыни, поскольку этим гостиницам лучше не доверять – кто знает, сменили ли они постельное белье после предыдущих постояльцев и будет ли оно сухое.

– Никогда нельзя быть до конца уверенным, – говорила она, доверительно понизив голос, словно за дверьми гостиной собралась армия гостиничных слуг, которые подслушивают ее обвинения, прижав уши к дверям. – Думаю, его светлость позаботится о том, чтобы защитить дорогую Стефани от простуды. Он же не захочет, чтобы в первую брачную ночь его встретила невеста с красным носом? – Кузина Берта жеманно улыбнулась.

Кто-то вложил в руки Стефани чашку и блюдце. Она так до конца и не осознала, как они очутились здесь. Чашка была до краев наполнена чаем. Она взяла чашку в руки, но тут же поняла, что не сможет поднять ее к губам. Герцог похвалил кузину Берту за предусмотрительность и напомнил, что несколько лет назад в этой гостинице останавливался русский царь.

– Мисс Грей! – Одна из молодых леди, но не маркиза, улыбалась ей. Ей удалось заговорить до того, как кузина Берта снова открыла рот. – Из слов Алистера я поняла, что вы унаследовали Синдон-Парк совсем недавно и впервые увидели его две недели назад. Вам понравилась ваша собственность?

– О да, благодарю вас, – сказала Стефани. Последовала длинная пауза, в течение которой все глаза, в том числе его, были устремлены на нее. Нужно сказать что-то еще. На ум не приходило ни одного слова.

– Конечно, ей понравилось, – сказала кузина Берта. – Разве нет, милочка? Она у нас застенчивая, знаете ли. Но как же ей могло не понравиться? Одни только мебель и драпировка стоят состояние.

– Я слышала, что парк очень красив, – сказал герцогиня. – Вы не опишете нам его?

Парк. Стефани не удалось вызвать перед мысленным взором ни одного уголка, хотя она часами бродила по нему, изучая его чудеса, наслаждаясь его красотой и покоем.

– Он очень красивый, – сказала она. И добавила, вспомнив:

– Ваша светлость.

– Там растут очень дорогие рододендроны, – сказала кузина Берта. – Розы обошлись не дешевле. Установлены две шпалеры с розами, ваша светлость. Две, а не одна. В Синдон-Парке никогда не жалели денег на подобные экстравагантные выходки. Мистер Кавендиш всегда говорит, что с посетителей, которые десятками съезжаются в парк каждое лето, следует брать деньги за возможность полюбоваться такой красотой. Но я всегда говорю, что богатым людям следует уделять другим смертным часть своего состояния бесплатно. Вы со мной согласны? – Она улыбнулась герцогу и женщинам.

Герцог Бриджуотер вежливо согласился и добавил, что особенно в Синдон-Парке ему понравилась липовая аллея.

– Мисс Грей, – сказала одна из молодых леди, но снова не маркиза, – возьмите пирога. Давайте я поставлю чашку и блюдце на столик позади вас, чтобы руки были свободны. – Она тепло улыбнулась.

– Благодарю вас, – произнесла Стефани, с облегчением избавляясь от чашки и блюдца. Появилась тарелка с пирогом. – Нет, спасибо.

Еще в приходе ей вместе с матерью приходилось наносить визиты – и одной, когда мама умерла. Ей даже приходилось бывать в богатом доме, принадлежавшем Ривзу, самому видному землевладельцу в округе. У него было шесть дочерей и сын. И у нее никогда не возникало проблем при общении с людьми любого возраста и любого социального уровня. Наносить визиты всегда доставляло ей удовольствие. Даже будучи гувернанткой, ей приходилось сопровождать детей или принимать гостей в детской. Она с легкостью справлялась с подобными обязанностями.

И вот она сидит в гостиной герцогини Бриджуотер с таким видом, словно понятия не имеет о том, как следует себя вести. Она не в состоянии добавить хоть слово к разговору. На вопросы, которые задаются, чтобы вовлечь ее в разговор, она дает односложные ответы. Ее мысли парализованы от растерянности – чего раньше никогда не случалось.

Стефани отдавала себе отчет в том, какое ужасное впечатление они производят – она и кузина Берта. Кузина Берта ведет себя шумно и вульгарно, хотя Стефани не может осуждать ее – по крайней мере, та поддерживает разговор. Сама она, с другой стороны, почти все время молчит. Она с болью осознавала, как жалко выглядит на фоне других леди.

Все они были крайне вежливы. Но что они на самом деле думают о ней? Особенно герцог Бриджуотер, ее жених?

Она почти подняла глаза, чтобы посмотреть на него, но тут же обнаружила, что не смеет встретиться с ним взглядом. Неожиданно ей остро захотелось снова оказаться в доме Бернаби.

Он поцеловал ее всего один раз. Коснулся ее губами.

Она выходит за него замуж меньше чем через месяц. Им предстояло вести жизнь супругов.

Кузина Берта поднялась на ноги и дала Стефани знак, что пора уходить. Стефани вскочила на ноги.

В тот же момент заговорил герцог Бриджуотер.

– Мисс Грей, – сказал он, – может быть, вы окажете мне честь совершить со мной прогулку по парку сегодня после обеда?

– Она будет в восхищении, ваша светлость, – ответила кузина Берта. – Вы имеете в виду Гайд-парк? Будет правильно, если будущая герцогиня Бриджуотерская сразу же покажется в самом модном месте Лондона. Вы наденете розовое муслиновое платье, дорогуша, и затмите там всех леди. Платье обошлось в состояние.

– Не сегодня, Алистер, – сказала герцогиня, делая с улыбкой шаг вперед и беря под руку Стефани. – Всем видно, что мисс Грей утомлена путешествием. А завтра она будет очень занята. Мисс Грей, вы завтра же сюда переедете. Так будет лучше. Это даст нам возможность узнать друг друга еще до свадьбы. Я уверена, что миссис Кавендиш с радостью воспользуется возможностью вернуться к мужу раньше, чем ожидалось. Вы, конечно, приедете на свадьбу через месяц, мадам?

Стефани была слишком потрясена, чтобы полностью осознать отчаяние, которое, как она знала, почувствует позже. Она не может это сделать. Просто не может. Кузина Берта восклицала, протестовала и, наконец, – поскольку у нее действительно не было выбора – пробормотал что-то о том, что ее светлость слишком добра.

– Я провожу вас вниз, мисс Грей, – сказала герцогиня, по прежнему держа Стефани под руку. – Алистер проводит вас, миссис Кавендиш.

Стефани отчаянно захотелось как-то оправдаться, прежде чем они уйдут. Впервые она чувствовала себя полной идиоткой. Но герцогиня заговорила до того, как ей пришло хоть что-то в голову.

– Я была дочерью графа, – сказала она тихо. – Но я жила в деревне – безопасное, хотя и одинокое существование. Я помню, с каким страхом я воспринимала свой первый Сезон и ухаживания отца Алистера. Я думала, что никогда не буду отвечать требованиям, которые предъявляются к герцогине. Но удивительно, чего можно достигнуть, приложив немного храбрости и старания.

– Боюсь, потребуется гораздо больше, чем немного, ваша светлость, – сказала Стефани, впервые справившись с речью.

Герцогиня сжала ей руку.

– Вы правы, – сказала она. – Только спустя время мы осознаем, сколько усилий пришлось приложить. Значит, немало храбрости и старания.

– Да, ваша светлость, – сказала Стефани. Она постаралась улыбнуться, и мышцы лица впервые за много часов послушались ее.

Когда она прощалась, герцог Бриджуотер снова взял ее руку и поднес к губам.

– До свидания, мисс Грей, – сказал он.

– До свидания, ваша светлость.

Она подумала, что, может, все-таки удастся вечером написать то письмо. Или уже слишком поздно? Она чувствовала, что события вырываются из-под ее контроля.

ГЛАВА 7

Лорд Фрэнсис Неллер действительно был в городе. Бриджуотер встретился с ним на следующее утро. Герцог заметил, что его друг выглядит загорелым и здоровым, как настоящий помещик, хотя не отказался от своих излюбленных ярких костюмов изысканного покроя. На этот раз он был одет в зеленое.

Лорд Фрэнсис с радостью отложил бумаги, чтобы поздороваться с давним другом.

– Бридж, – сказал он, вставая из-за стола и сердечно пожимая герцогу руку, – как поживаешь, старина? Да, мне тебя поздравить или выразить сочувствие? – Он немного неуверенно улыбнулся.

Бриджуотер поднял бровь и посмотрел на него сквозь монокль.

– Я бы предпочел поздравления, – сказал он. – Спасибо.

Они сели.

– Помню, как ты говорил, – сказал лорд Фрэнсис, – что собираешься стать затворником. Что боишься даже посмотреть на какую-нибудь девушку, чтобы против соей воли не попасть под венец. Как раз перед тем, как я женился на Коре, – и ты во всем винил себя. Но вот это и случилось с тобой.

Его светлость сделал паузу, чтобы понюхать табак, и постарался не заметить последнего замечания.

– Как поживает леди Фрэнсис? – спросил он. – Как дети? Надеюсь, нормально, после того как вы сначала гостили в Йоркшире и потом проделали долгое путешествие домой?

– Замечательно, – сказал лорд Фрэнсис с улыбкой. – Нам повезло, что последней родилась девочка. Кора уже начала меня укорять, что я хочу произвести на свет целую крикетную команду. И должен заметить, что крайне приятно стать отцом дочери. Мне придется себя сдерживать, чтобы не избаловать ее.

«Брак, который оказался очень неплохим, несмотря на неблагоприятное начало», – мрачно подумал Бриджуотер. Лорд Фрэнсис Неллер, сын и брат герцога, был вынужден сделать предложение дочери бристольского торговца, после того как дважды публично скомпрометировал ее – оба раза непреднамеренно. И Бриджуотер действительно винил себя в этом. Кора Даунс в то время была протеже его матери, и герцог сам представил ее Неллеру и попросил пригласить ее на танец.

В течение последовавших шести лет его светлость встречался с этой парой не однажды, последний раз – в Йоркшире в гостях у графа Торнхила. Не было никаких сомнений в том, что эти двое испытывали привязанность друг к другу – а может, и то не поддающееся определению чувство, что называют любовью.

– Мы провели дома всего две недели, – продолжил лорд Фрэнсис со вздохом, – как Кора завела свой обычный разговор. Якобы несправедливо с ее стороны удерживать меня вдали от общества только потому, что она сама привыкла жить в деревне, и что окружение там более здоровое для детей. Я должен приехать на месяц в город – и ей тоже придется поехать, поскольку она не вынесет целый месяц без меня, как и детям, поскольку она не вынесет целый месяц без детей. Я уже понял из опыта, Бридж, что бесполезно спорить с Корой, когда ею овладевают жертвенные порывы. Бесполезно доказывать, что я прекрасно провожу время в деревенском имении в компании жены, и возясь с сыновьями – Аннабел еще слишком мала, чтобы с ней возиться. – Он снова вздохнул, после чего рассмеялся.

– Месяц, – сказал герцог. – Вы должны побывать на моей свадьбе, Неллер. В церкви Святого Георга, конечно.

Лорд Фрэнсис снова посерьезнел.

– Непременно, – сказал он. – Спасибо, Коре будет приятно. Твоя невеста сейчас в Лондоне? Мисс Грей, верно? Да, мисс Грей. Как раз перед твоим приходом я прочел объявление в газете.

– Она приехала два дня назад, – сказал герцог, – и остановилась в гостинице «Палтни», но этим утром переезжает в дом моей матери.

Мать собиралась сама привезти ее. И когда он предложил свою помощь, сказала, что будет лучше, если он не будет сопровождать ее.

– Значит, мы увидим ее сегодня днем? – спросил лорд Фрэнсис. – В парке? Я приеду с Корой. Мы оба с нетерпением ждем возможности познакомиться. Умираем от любопытства – как сказала бы Кора. Ты будешь сопровождать ее на бал, который дают у Берчелов сегодня вечером?

– Нет, – ответил его светлость. – Она.., гм.., все еще отдыхает после путешествия. А сегодняшний переезд утомит ее еще больше.

Очень неубедительное объяснение, понял он, как только произнес последние слова. Какой же неженкой должна выглядеть его невеста, если все еще утомлена путешествием, проделанным два дня назад из Гэмпшира? И неужели будет утомительно проехать в карете из гостиницы в дом матери? В конце концов, багаж перевезут слуги.

Похоже, лорд Фрэнсис чувствует себя неловко. Должно быть, во всех гостиных Лондона уже знают, что он в спешке женится на женщине, которую встретил и скомпрометировал две недели назад, богатой наследнице, которая в прошлом была гувернанткой, а до того – дочерью простого сельского священника. Интерес к ней и к их отношениям, должно быть, дошел до высшей точки. Он задумался о том, стало ли уже известно, что они провели вместе в дороге три дня и две ночи. Он даже не сомневался в этом.

– Как только она начнет принимать, – сказал лорд Фрэнсис, – Кора нанесет визит в дом твоей матушки. Уверен, она захочет прийти вместе с графиней Гринуольд, своей любимой подругой. Ты уже побывал у Таттерсона? Я заходил пару раз и почти решил поставить на кон десяток-другой голов скота, которые мне не нужны. Вот что делают с человеком соблазны городской жизни.

Разговор перешел в привычное русло, пока к ним не присоединились несколько джентльменов, пожелавших поздравить герцога Бриджуотера с помолвкой.

Спустя несколько часов он в одиночку отправился домой. Он переоденется и навестит мать – и Стефани Грей, конечно. Он несколько раз вздохнул, чтобы успокоиться. Его родственницы вчера днем, когда мать вышла из комнаты, чтобы проводить гостей, тут же принялись их обсуждать.

– Алистер, – сказала его сестра Элизабет, как всегда скорая на суждения, – но она ужасна! Это старомодное платье. А прическа! Я видела гувернанток, которые выглядят более элегантно. Она даже не смогла поддержать разговор.

– О, Лиззи, – сказала Джейн успокаивающе, – она просто застенчива. И к тому же она хорошенькая. Я уверена, она лучше справится в следующий раз.

– Наверное, это было для нее очень тяжело, – сказала Луиза. – Первый визит к маме, а тут сидим мы все. Но что за вульгарное создание было с ней. Я думала, она спросит, сколько стоит наш чайный сервиз.

– Вы говорите, – сказал герцог, неподвижно стоя в дверях и чувствуя, как внутри него поднимается холодная ярость – о моей невесте. И о ее родственнице. Я не желаю, чтобы о ней отзывались в подобном тоне. И хочу, чтобы и обращались к ней с уважением, приличествующим моей будущей жене. Я полагаю, это понятно?

Их лица сказали ему, что понятно. Но за его спиной появилась мать. Она неторопливо пересекла комнату и села в кресло, пригласив жестом последовать ей.

– Очень невоспитанно обсуждать людей за их спиной, – сказала она. – Особенно тех, кто не связан с нашей семьей родственными узами. С другой стороны, Алистер, существуют затруднения, на которые нельзя закрывать глаза. Мисс Грей не способна в данный момент выполнять роль герцогини. И миссис Кавендиш никоим образом не может выводить ее в свет. Сядь, милый.

Пока она говорила, он несколько раз порывался встать и дать выход своему недовольству. Она подождала, пока он сядет и возьмет себя в руки, после чего продолжила.

– Мисс Грей – невеста Алистера, – сказала она. – Как бы быстро все ни произошло, но он сделал ей предложение и получил согласие. Объявление уже разослано в газеты и появится завтра в утреннем выпуске. Нельзя игнорировать это, как бы нам ни хотелось. Мисс Грей станет женой Алистера, моей невесткой, вашей сестрой.

– Но, мама… – начала Элизабет. Мать подняла руку, останавливая ее.

– Все, что мы можем сделать, это взять ситуацию в свои руки таким образом, чтобы через месяц мисс Грей смогла предстать перед светом как невеста Алистера. Завтра она переедет сюда, и я возьму ее по свое крыло. Задача не представляется мне невыполнимой. Девушка, как верно заметила Джейн, не лишена красоты. Я также согласна, что она застенчива, но, возможно, не стоило собираться в первый раз нам всем, когда она еще не познакомилась со мной и не виделась с Алистером больше недели. Я уверена, в этом по большей части причина ее смущения.

– Мне не нужно, чтобы ее меняли, мама, – упрямо сказал герцог. – Она мне нравится такой, какая есть.

– Алистер! – с недоверием воскликнула Элизабет.

– Для ее же блага ей нужно измениться, – ответила мать. – Даже если ты настолько упрям или настолько ослеплен, чтобы признать вслух, что ей это необходимо, Алистер, ты должен отдавать себе отчет, что она будет глубоко несчастна, если кто-то не займется ею. Я сделаю это. Ты можешь мне доверять, я не буду сурова или же высокомерна с ней. Она – моя будущая невестка, жена моего сына, мать моих внуков. Я надеюсь, что со временем мы будем относиться друг к другу с любовью и уважением. Иди домой, дорогой, занимайся обычными делами. Я извещу тебя, когда она будет готова.

– Я поеду с тобой завтра в гостиницу, чтобы помочь ей переехать, – сказал он.

– Нет, дорогой, – сказала она ему довольно твердо. – Она будет смущена. Она впервые в чужом городе, расстается с родственницей, которая по сути ей чужая, чтобы тут же поселиться у не менее чужого человека. Не нужно ее смущать твоей неразговорчивостью.

– Я не был неразговорчивым, – запротестовал он, хотя понимал, что спорить с матерью – ниже его достоинства. – Мне вообще показалось, что я был единственным, кто разговаривал с миссис Кавендиш.

– И при этом благополучно игнорировал свою невесту, – ответила мать.

Потому что он неловко чувствовал себя при всех. Но как же тогда она должна была себя чувствовать?

– Я повезу ее в парк завтра, – сказал он. – Ее следует представить свету. Во время прогулки это можно будет сделать наиболее естественно. Не так обязывает, как званый вечер или бал.

Мать прищелкнула языком.

– Алистер, – сказала она, – и как, по-твоему, ее примет свет, если она будет одета, как сегодня вечером? Или одета в платье – я не сомневаюсь, что оно чудовищно – из розового муслина, которое упомянула миссис Кавендиш? В свой первый выход в свет она должна выглядеть наилучшим образом. С нетерпением жду, когда увижу приличную прическу у нее на голове – какие чудесные волосы! Тебе понравился цвет, Луиза? Нет, мисс Грей не появится ни в парке, ни еще где-либо как минимум неделю. И я бы предложила, чтобы ты не виделся с ней все это время, Алистер, до тех пор, пока она не освоится и не станет уверенней.

– Нет, – сказал он, – я абсолютно не согласен, мама. Она – моя невеста. Я нанесу визит завтра днем. В твоем присутствии, конечно. Но я был бы благодарен, если бы ты на минуту оставила нас одних.

Он настоял на своем решении. И вот, направляясь домой, чтобы переодеться, он обдумывал будущий визит и думал о том, как странно будет сидеть в гостиной и пытаться завести разговор с мисс Грей под присмотром матери. Оставит ли она их наедине?

Он почти растерялся во время вчерашнего визита. Она казалась почти некрасивой и начисто лишенной характера, когда сидела вот так, молча и безучастно, в старомодном голубом платье, с волосами, собранными в невыразительный узел. Она не съела ни кусочка пирога и даже не пригубила чай. Она говорила, только когда обращались прямо к ней, но и в этих случаях отвечала односложно. Она ни разу не посмотрела ему в глаза. Она не дала ему возможности заговорить с ней, даже если бы он захотел.

Его охватила паника. И с этой женщиной он собрался провести остаток своих дней?

Но ни растерянность, ни паника не владели им долго. Отчасти его спасла критическая реакция женщин. Как они смеют осуждать ее, если по его вине она попала в подобное положение и явно чувствует себя неловко? Отчасти его спасли воспоминания.

Он вспомнил, какой она была те три дня – вульгарно одетой, но утонченной в манерах и речи. Да, теперь, зная всю правду, он ясно это видел. Вульгарность не распространялась дальше того отвратительного костюма. Он вспомнил ее улыбки – кокетливые, как тогда ему казалось, но простые и искренние, как он понял сейчас. Он вспомнил, с какой теплотой и любовью она рассказывала о своем детстве и взрослении, с умом рассуждая о книгах, детях и воспитании.

Как он мог так ошибаться? Казалось невероятным, что он составил свое представление о ней, основываясь на плаще цвета фуксии и розовой шляпке с разноцветными перьями. Неужели теперь он составит свое мнение, основываясь на немодном голубом платье и неловких манерах – и на вульгарности ее спутницы?

Она заслуживает, чтобы он отнесся к ней с большим вниманием.

И он помнил, конечно, женщину, увиденную в первую ночь, когда она откинулась на кровати, опершись на руки – лицо, поднятое вверх, волна рыжих волос, разметавшихся за ее спиной.

Нет, она не некрасива. Ни в коем случае. Легко было воскресить волну желания, которое он почувствовал к ней тем вечером.

Но какая же настоящая Стефани Грей? Он не знал. Но он должен был узнать. Если он хочет, чтобы из этого брака хоть что-то получилось, он должен понять, какая она на самом деле, и должен научиться смиряться и даже любить ту, какой она окажется. Нельзя позволять матери менять ее слишком сильно.

Он ускорил шаги. Он испытывал волнение перед сегодняшним визитом, почти как перед вчерашним.

Она снова надела голубое платье. Герцогиня предложила подобрать что-нибудь новое на сегодня, но после подробного изучения гардероба Стефани ее светлости пришлось признать, что голубое – единственный приемлемый вариант.

– Серое платье слишком простое и даже потрепанное, – сказала герцогиня. – А остальные платья.., ужасны, если ты простишь мне мою прямоту, милая. Я буду права, если скажу, что в их выборе чувствуется рука миссис Кавендиш?

– Да, ваша светлость, – сказала Стефани. – Она уверяла меня, что платья – самые модные, хотя я возненавидела их еще до того, как они были сшиты.

Она чувствовала себя невежливой по отношению к миссис Кавендиш, но еще больше ее пугала мысль, что герцогиня подумает, будто платья отражают вкусы самой Стефани.

– У меня есть на примете несколько служанок, которые умрут от счастья, получив их, – сказала ее светлость. – Может, тебе будет удобнее называть меня мамой? Так ты быстрее забудешь, что я – человек, который внушает тебе страх.

Стефани не была уверена, что название способно что-то изменить. Уверенность в себе, некая царственность и неосознанное превосходство – вот что в будущей свекрови вселяло в нее страх.

– Да, спасибо, – сказала она, – мама.

– Я буду называть тебя Стефани, – объявила герцогиня. – Такое красивое имя.

Так что придется носить голубое платье, пока завтра они не отправятся к модистке, где проведут – герцогиня подчеркнула это – весь день, подбирая все от первой до последней детали туалета, на все случаи жизни для всех событий, ожидающих Стефани следующие шесть месяцев.

– Не будем заглядывать дальше, – сказала герцогиня как бы между прочим. – Если все пойдет как надо, тебе понадобится более свободная одежда на последующие шесть месяцев.

Стефани понадобилось несколько минут, чтобы понять, что имеется в виду. Она покраснела, когда поняла.

Ее светлость собиралась нанять горничную для Стефани – той, которая приехала вместе с миссис Кавендиш, щедро заплатили и отправили обратно. Пока же личная горничная герцогини была прислана в комнаты Стефани, чтобы заняться ее волосами. Локоны и завитки, полученные в результате, смотрелись не в пример лучше тех, что были на ней вчера. Они даже придавали ей элегантный вид. Герцогиня, склонив голову набок, смотрела на полученный эффект.

– Нет, – сказала наконец Стефани. Прошлой ночью в гостинице, очень длинной и бессонной ночью, она поклялась, что перестанет заикаться от страха. Но, конечно, легче сказать, чем сделать. Она снова дрожала. – Это очень красиво, Мари. Но, ваша.., мама, это не я. Я… Я не могу.

– Может, для бала? – сказала герцогиня. – Конечно, эта прическа выгодно подчеркивает твои достоинства. Но если днем тебе удобнее с чем-то более простым, Мари что-нибудь придумает. Но только не вчерашний невыразительный узел, Стефани. Давай поищем компромисс между двумя этими крайностями.

Они попытались, и обе оказались довольны результатом. Волосы Стефани зачесали назад, но не стали туго закалывать, а слегка завили сзади.

– Да, – сказала Стефани. – Да, мне так нравится. Спасибо большое, Мари. У вас все замечательно получается. Боюсь, я причинила вам немало беспокойства, заставив изменить тот изысканный стиль, который вы продемонстрировали мне первый раз. – Она улыбнулась служанке в зеркало.

– Да, так очень хорошо, – согласилась герцогиня, делая служанке знак уйти. Подождав, пока та закроет за собой дверь, она мягко продолжила:

– Нет нужды благодарить слуг, Стефани. Достаточно сдержанной похвалы время от времени. И, конечно, не стоит извиняться за причиненное беспокойство. Слугам платят, чтобы они работали.

Стефани, которая все еще сидела у трюмо, посмотрела на отражение своей будущей свекрови. Она покраснела. Какой бестактной она, должно быть, выглядит. И все же она сомневалась, что перестанет видеть в слугах людей, как, например, делали Бернаби. Слуги – такие же люди.

– Прошу прощения, мама, – сказала она. Ее светлость улыбнулась.

– Тебе предстоит стать герцогиней, Стефани, – сказала она. – Значит, на тебя будут смотреть, как на герцогиню. Много, конечно, лишнего, но это – жизнь. Тебе придется научиться различать гордость и тщеславие и балансировать между ними. От тебя ждут, что ты будешь смотреть на прочих сверху вниз, за исключением, конечно, членов королевской семьи. Это получится, если ты будешь любезна, но не фамильярна. Тебе будет легче в будущем, если ты с самого начала начнешь вырабатывать правильные манеры. Пройдет не меньше недели, прежде чем сошьют достаточно одежды, чтобы ты могла посещать приемы. Мы используем эту неделю, чтобы подготовить тебя. Это не так страшно, как тебе кажется. Достаточно один раз принять как телом, так и душой мысль о том, что ты больше никому не подчиняешься, что ты станешь женой Алистера, его герцогиней, и весь страх перед встречей со светом пройдет. Большинство представителей высшего света будут подчиняться тебе.

– Вы вчера знали, что я испугалась? – спросила Стефани.

Герцогиня подняла брови.

– Я надеюсь, что ты испугалась, – сказала она. – Не хочется думать, что вчерашнее поведение – лучшее, на что ты способна.

Стефани смутилась.

– Да и сейчас, – сказала ее светлость, – ты никоим образом не относишься к низшим кругам. Твой отец был джентльменом, а мать – леди. Ты – богатая женщина, независимая богатая женщина, что редко встречается. Не так много женщин, в чьем единоличном распоряжении находится такое имение, как Синдон-Парк. Алистер придет сегодня к чаю, дорогая. Он будет уже скоро. Он рос, с детства зная, что однажды станет герцогом и главой семьи. И вот уже одиннадцать лет, со дня смерти моего мужа, успешно справляется с обеими обязанностями. Ему свойственны внушенные с самого рождения независимые манеры и упрямая гордость. Он очень похож на своего отца. Чтобы доставить ему удовольствие, ты должна стать ему ровней. Этого не получится, если ты будешь трепетать перед ним и бояться поднять на него глаза. Брак не может быть счастливым, если партнеры не равны. Сегодня я оставлю тебя наедине с Алистером на полчаса. Ты должна поговорить с ним.

Ее светлость до сих пор ни разу не упомянула, что он придет к чаю. Стефани была уверена, что не увидит его, пока не будет выглядеть, как полагается. Он, должно быть, был недоволен ею вчера. Он держался холодно, хоть и был вежлив, особенно с кузиной Бертой, которую все остальные леди игнорировали.

Неужели герцогиня сказала правду? Если она станет такой, как хочет герцогиня, будет ли он доволен? Будет ли ей легче вести образ жизни герцогини? Будет ли их брак иметь больше шансов на успех?

Но хочет ли она сама меняться? Она всегда помнила о собственном несовершенстве – да и как иначе, ведь она была дочерью священника, – и она всегда хотела стать лучше. Но в целом она была довольна тем, какой была. Неужели ей предстояло стать повторением ее будущей свекрови? Сможет ли она думать, чувствовать и вести себя, как человек, выше всех по рождению, кроме королевской семьи? Отец учил ее думать о себе как о равной всем, но вести себя, как низшая из служанок, как беднейшая из бедных. Ее отец, конечно, преувеличивал, но все равно уверенность в собственном превосходстве была чужда ее натуре.

Хочет ли она измениться настолько?

Хочет ли она, чтобы он был доволен? Она должна добиться его одобрения. Его доброта и порядочность довели его до этого – жениться на женщине, которая никоим образом не подходила ему в качестве жены.

Она отдала бы все, думала она, – почти все на земле, – чтобы выпутаться из этой ужасной неприятности. Ей казалось, что она переживает кошмар наяву.

И все же иногда ей хотелось рассмеяться. Когда-то она была гувернанткой, а теперь – богатая, независимая женщина. Она была дочерью священника, а станет герцогиней. Она была двадцатишестилетней старой девой, а теперь выходит замуж за красивого, влиятельного мужчину, Разве это кошмар?

– Пошли, Стефани, – говорила в это время герцогиня. – Пора спуститься в гостиную и подготовиться к визиту Алистера. Подними подбородок, дорогая. Вот так. Теперь ты выглядишь более приемлемо. Помни, что всегда следует держать его поднятым. Ты кое-что из себя представляешь. Ты станешь герцогиней Бриджуотер меньше чем через месяц.

И она увидит герцога Бриджуотера через несколько минут, думала она. Интересно, будет ли он держаться, как будто они незнакомы, как это было вчера. Она вздрогнула и напомнила себе, что должна держать подбородок поднятым, когда последовала за будущей свекровью вниз по лестнице.

ГЛАВА 8

На ней было все то же простое платье, что и вчера. Ее лицо было по-прежнему бледным, а под глазами залегли темные круги, будто она не спала несколько ночей. «Скорее всего, не спала», – подумал он. Как и он сам. Она снова не улыбалась. Только прическа изменилась. Ненамного, правда. Волосы были все так же зачесаны назад и сколоты на затылке, только не так туго, как обычно, от чего казались более мягкими и пушистыми. Узел заменили небольшие изящные локоны.

Она все еще выглядела гувернанткой.

Но сегодня она была почти красивой.

– Мисс Грей.

Он склонился над рукой Стефани – ладонь была такой же холодной, как вчера – и поднял глаза на нее. Сегодня она ответила на его взгляд. Он сразу вспомнил о золотых искорках в ее глазах.

– Ваша светлость, – произнесла она почти шепотом.

Они продвинулись не дальше, чем вчера днем в это же время.

– Проводи Стефани к креслу, Алистер, – сказала мать. – И садись сам. Ты можешь стоять и изображать всем своим видом герцога, когда читаешь речь в палате лордов, но здесь ты – мой сын и гость.

Вот как? Мать зовет Стефани просто «Стефани», не так ли? Он пока себе такого не позволял. Он задумался, насколько искренне верит мать в то, что задача, которую она на себя взвалила, выполнима.

Они поговорили некоторое время о погоде, которая была дождливой и ветреной и ничуть не изменилась за последнюю неделю или две. Они поговорили о гостинице «Палтни», поскольку о ней зашел разговор, и он вместе с матерью рассказал мисс Грей о визите, упомянутом вчера. Русский царь и его сестра останавливались там, когда были в Лондоне вместе с представителями других королевских домов, празднуя победу Европы над Наполеоном Бонапартом – еще до Ватерлоо. И он рассуждал о битве под Ватерлоо, пока мать не дала ему взглядом понять, что война – неподходящая тема для бесед с леди.

Стефани Грей отвечала уже не так односложно, но ничуть не более содержательно. Полчаса мать несла всю тяжесть разговора на своих плечах, пока, наконец, не поднялась. Он тоже встал. Полчаса с ним обращались, как с гостем. Пора заканчивать визит. Но мать не это имела в виду.

– Мне необходимо кое за чем проследить внизу, – сказала она, любезно улыбаясь. – Надеюсь, ты займешь Стефани, пока я не вернусь, Алистер. Мы же не хотим, чтобы она чувствовала себя одинокой в свой первый день. Я вернусь через полчаса.

Значит, она помнила о его просьбе. Он был рад этому, хоть и не знал, о чем они будут разговаривать со Стефани. Боже, они провели почти три дня вместе совсем недавно и между ними редко возникало молчание, которое, кстати, никогда не было неловким.

Он поспешил к дверям комнаты, чтобы открыть их перед матерью. Герцогиня подбадривающе улыбнулась ему, когда проходила мимо. Он закрыл двери и некоторое время стоял к ним лицом, не поворачиваясь и решая, каким будет его следующее движение. Но когда он повернулся, то обнаружил, что глаза Стефани пристально следят за ним.

– Кажется, ничего не получается, – сказала она. – Мне думается, будет лучше, если я вернусь в Синдон и мы все забудем об этом безумии, которое называется нашей помолвкой. Это ведь безумие, верно?

Он медленно прошел в дальний угол комнаты, не поддаваясь соблазну стать у камина, где бы он чувствовал себя более уверенно, и сел ближе к ней.

– Потому что вы застенчивы? – спросил он. – Это стало для вас слишком тяжелым испытанием?

Ее губы слегка изогнулись, но она не улыбнулась.

– Я никогда не была застенчивой, – ответила она. – Никто так обо мне не отзывался раньше. Я просто не знаю этого мира, ваша светлость. Я не могу подобрать верное слово. Этот мир для меня чужой. Если я здесь останусь, это обернется мучением для меня и чем-то еще худшим для вас. Вы были со мной добры. Я все еще считаю себя обязанной вам, и всегда буду так считать. Я все еще чувствую себя ответственной за то, что обстоятельства сложились именно таким образом. Но у меня ничего не получится. Я скажу об этом ее светлости сама. Я объясню, что вина никоим образом не лежит на вас. Вы все это время вели себя как джентльмен.

Ее щеки снова порозовели, а в глазах появился огонь. Она снова стала похожа на его мотылька цвета фуксии, хотя ему не следует позволять себе думать о ней подобным образом. Чувство вины затопило его. Она не была ответственной за создавшуюся ситуацию. Вина целиком лежала на нем.

– Вас просто вводят в заблуждение титулы и модные платья, – сказал он. – Это понятно, но все это так поверхностно. Люди остаются людьми, когда все сказано и сделано.

– Я думаю, – сказала она, снова почти улыбаясь, – что вы искренне верите в то, что говорите. Но вы не правы. Я не гожусь для того, чтобы быть вашей герцогиней. И мне не понравится быть герцогиней. Было очень глупо тогда так настаивать на помолвке только потому, что вам казалось, будто честь обязывает вас сделать мне предложение. И потому, что мне не хватило сил отказать.

Ее ресницы, заметил он, когда она опустила глаза, темнее, чем волосы. Они были густыми и длинными.

– Но помолвка уже объявлена, – сказал он. – В сегодняшних утренних газетах появится заметка.

– Да, я знаю. – Она снова подняла на него глаза. – Значит, надо опубликовать другое объявление, отменяющее первое.

– Произойдет скандал, – сказал он.

– Я не боюсь скандалов, – сказала она. – А вас он слишком не затронет. Ваше положение защитит вас. Я вернусь в Синдон и окажусь достаточно далеко от Лондона. Может, мистер Уоткинс найдет мне другого мужа за оставшиеся три месяца – кого-нибудь, чье общественное положение будет более близким моему.

– Никто, – тихо сказал он, – не женится на женщине, вызвавшей в обществе скандал, разорвав помолвку.

Она закусила губу. Было очевидно, что она об этом не подумала.

– Тогда я вернусь к своей прошлой жизни, – решительно заявила она. – Найду место гувернантки.

– Неужели вы думаете, – спросил он, – что ваши прежние хозяева дадут вам рекомендации после того, как вы покинули их дом, просто так, на рассвете, даже не предупредив об уходе?

Она снова побледнела. Круги под глазами стали заметнее. Она смотрела прямо на него.

«Почему я так старательно отговариваю ее от того, что она действительно хочет сделать?» – подумал он. Он видел невозможность этого брака так же ясно, как и Стефани – в особенности после вчерашнего визита. Может, он отговаривает ее только потому, что сам боится шума, который поднимется вокруг него после разрыва помолвки? Или все же, как он уже объяснил ей, потому, что она оказалась бы в безнадежной ситуации? Он не может позволить ей уйти.

Стефани вдруг поднялась на ноги и быстро прошла по комнате к окну, возле которого вчера стоял он сам, ожидая их приезда. Он остался на прежнем месте и смотрел на нее. Она казалась еще тоньше, чем была в те три дня. Он задумался над тем, смогла ли она нормально спать и есть эти полторы недели. Он вспомнил с какой жадностью – правда, прилагая немало сил, чтобы ее скрыть – она ела суп в гостинице в первый день их встречи.

У него промелькнула мысль о том, что это такое – провести первую брачную ночь с девственницей. До этого он имел дело только с опытными женщинами. И он вспомнил, как думал, что она – очень опытная женщина. Если бы было правдой то, что ему ошибочно казалось, она бы уже две недели была его любовницей. И он бы знал это стройное, гибкое тело так же хорошо, как свое собственное. Что ж, почти через месяц он начнет очень близкое знакомство с ним, долгое, как сама жизнь.

Это ни в коей мере не было неприятной мыслью. Если бы их брак состоял только из взаимоотношений в постели!

– Вы привыкнете к новой жизни, – сказал он. – В конце концов, вы – леди благородного происхождения и воспитания. А моя мать – хороший учитель. Вы сможете научиться всему необходимому у нее. Она не была слишком.., сурова с вами сегодня, полагаю?

– Нет, – быстро сказала она, не поворачиваясь к нему. – Конечно, нет. Она была очень добра. Наверное, ей это дается нелегко. Она должна ненавидеть каждое мгновение. У нее наверняка были другие планы относительно старшего сына.

Он встал и подошел к ней.

– Она будет гордиться вами, – сказал он, – и со временем полюбит вас. За следующую неделю она поможет вам подобрать и привыкнуть к одежде, более подходящей вашему нынешнему положению, и расскажет об основных обязанностях герцогини. После этого мы представим вас обществу. Я с нетерпением жду этого момента. Все пройдет благополучно. Вы очень красивы.

Она чуть наклонила голову, но не сразу ответила на его слова.

– Тогда хорошо, – сказала она, наконец. – Я научусь правильно одеваться и вести себя так, чтобы вам не было за меня стыдно, как вчера, ваша светлость. Я научусь быть герцогиней.

Он поморщился.

– Мне не было за вас стыдно, – возразил он. – Мои сестры и мать сразу поняли, что вы немного смущены. Мне не следовало доводить вас до этого. Я должен был сам заехать за вами в гостиницу. Я должен был представить вас сначала только моей матери.

– Вы же не знали, что так получится, – сказала она, слегка пожимая плечами. – Любая леди из вашего мира знала бы, что ее ожидает и как следует себя вести. Ее бы ничто не смутило.

Он слегка сжал ее за плечи.

– Я не стыжусь вас, – снова повторил он. – И вы быстро научитесь чувствовать себя уверенно в новом мире. Мы все поможем вам – моя мать и я, Джейн, Луиза… – Он заколебался, но не назвал имени Элизабет.

Она рассмеялась и снова пожала плечами.

– Джейн, Луиза, – сказала она. – Я даже не знаю, кто они. Я не помню их титулов, как, впрочем, и фамилий. И я даже не уверена, что узнаю их, когда увижу в следующий раз. Я…

– Дайте себе время, – сказал он.

Она стояла неподвижно, склонив голову. Потом кивнула и повернулась к нему.

– Всего неделя, – сказала она. – Будем надеяться, что я способная ученица. Будем надеяться, что к концу недели, когда придет время покинуть этот дом и впервые появиться в обществе, я буду знать достаточно, чтобы не опозорить вас.

Его руки снова легли ей на плечи, когда она повернулась. Они были очень тонкими.

– Обещайте мне еще кое-что, – попросил он, глядя ей прямо в глаза.

– Что? – спросила она. – Разве я недостаточно пообещала?

– Обещайте мне, что будете нормально есть и спать по ночам, – сказал он. – Вы ведь не делали ни того, ни другого последнее время.

Она мимолетно улыбнулась.

– Интересно, – сказала она, – много ли спала и ела Золушка за неделю до своей свадьбы?

– Попытайтесь, – попросил он. – Обещайте мне, что вы попытаетесь.

– Хорошо, – сказала она. – Я обещаю. Он вспомнил, как прикоснулся к ее губам в ту первую ночь, думая, что этот поцелуй станет только прелюдией к ночи удовольствий, к которой, как ему казалось, она его открыто приглашает. Он вспомнил, что возбудился еще до того, как поцеловал ее. Она выглядела такой желанной, а губы были такими влажными и зовущими, когда она откинулась на кровати с поднятым вверх лицом и закрытыми глазами.

– Могу я поцеловать вас? – спросил он. Ее глаза распахнулись, и она покраснела.

– Мы же помолвлены, – сказал он. – Могу я поцеловать вас?

Мгновение он думал, что она так и не ответит. Но она кивнула, почти незаметно.

Ее губы были сомкнуты и неподвижны. Такие теплые. «Она пахнет мылом», – подумал он, склоняясь над ней. До этого момента он не осознавал, насколько прочно сексуальная страсть ассоциируется у него с резким запахом духов. Ему понравился запах мыла. Он даже предпочитал именно его.

Ее глаза с беспокойством смотрели прямо на него.

Он слегка обнял ее, прежде чем поцеловать: одной рукой – за талию, другой – за плечи. Она потеряла равновесие, покачнулась и оказалась прижатой к нему, опираясь о его грудь руками. Ее фигура лишена пышных форм, но вместе с тем она – воплощенная женственность подумал, он. И какие длинные, стройные ноги. Он целовал ее легко, не желая смущать, хоть и позволил себе слегка провести кончиком языка по линии губ, чтобы ощутить их вкус.

– Вы никогда не целовались, – сказал он, отрываясь от нее и выпуская из объятий. Он тут же пожалел, что сказал, но это было так ново для него, что он не смог сдержать удивления. Кажется, он обидел ее. Он понял это, увидев, как она прячет глаза.

– Те несколько раз, когда меня пытались поцеловать, – сказала она, – это делали мужчины, которым хотелось куда большего, чем просто поцелуй.

Он подумал, не вспоминает ли она и ту ночь в гостинице.

– Я больше никому никогда не позволю обидеть или оскорбить вас, – тихо сказал он. – Даю вам слово чести.

– Этому меня тоже придется учить, – продолжила она, глядя вниз. – Когда придет время, вы станете моим учителем. Постараюсь быть прилежной ученицей, ваша светлость. Я невежественна во множестве областей, верно? – В ее голосе звучала легкая горечь.

– Но это не невежество, – сказал он, – а, скорее, невинность, которую каждый мужчина рад обнаружить в своей невесте, мисс Грей. Не извиняйтесь. Да, я буду учить вас. А вы будете учить меня. Мы научим друг друга приносить удовольствие. Но сейчас, полагаю, мне пора идти, хотя мать еще не вернулась. Может быть, вы используете время, оставшееся до обеда, для себя лично, например, чтобы поспать?

– Да, – сказала она. – Благодарю вас.

– Пойдемте, – сказал он. – Я провожу вас до лестницы. Я оставлю матери записку, что вы отдыхаете.

Он подставил ей руку, чтобы она оперлась на нее. Несколько минут спустя он смотрел, как она идет к своей комнате, после чего пересек холл и, оставив дворецкому записку, покинул дом.

Он больше не размышлял о том, насколько все получится. Он знал, что поздно отступать и пытаться изменить ситуацию. Нравится ему это или нет, но через месяц он станет женатым человеком. Он женится на мисс Стефани Грей. Она – умная женщина, размышлял он, с врожденными манерами, хоть у нее мало уверенности в том, сможет ли она стать герцогиней. Мать проследит за тем, чтобы к концу недели она была готова. А за следующие три недели, оставшиеся до свадьбы, он вместе с матерью сгладит все острые углы и отшлифует этот камень до совершенства.

Да, она справится, думал он. Он действительно был более уверен в этом, чем вчера – гораздо более уверен. И было еще кое-что, что позволило ему расслабиться и откинуться на бархатном сидении кареты.

Ему понравится интимная сторона их брака. Он хотел ее, когда принял за легкомысленную актрису. Но и как мисс Стефани Грей, его невеста, она была почти такой же желанной. Даже больше. Он действительно счел ее невинность – полное незнание того, каким может быть поцелуй – почти эротичной.

Да, сегодня он чувствовал себя куда лучше.

* * *

Стефани чувствовала себя куда хуже, чем до его визита, если только это возможно. До этого, поняла она уже позже, она до конца не осознавала, что ее помолвку нельзя расторгнуть. Как бы плохо ни шли дела, она всегда могла себе сказать, что можно отступить, найти другого жениха до истечения указанного в завещании срока, или – последний вариант – просто вернуться к прежней жизни.

Но теперь она знала, что пути назад нет. Только вперед. Но как же ей идти вперед? Это невозможно. Только полностью изменив себя, она сможет жить в новом мире. А как она могла изменить себя, если ей уже двадцать шесть? Если определенные принципы и идеи были внушены ей с самого детства? И если она нравится себе такой, какая есть?

Но она должна измениться. И если ей нужна веская причина, чтобы измениться, у нее она есть – действительно веская. Она изменится ради него. Она никогда не забудет, как он спас ее от кошмаров, поджидавших в пути, и от весьма вероятной смерти две недели назад. И она никогда не забудет, как порядочно он себя вел – за исключением одного раза, когда она сама соблазнила его, не желая этого. И что он единственный относился к ней, как к достойному уважения человеку, тогда как остальные косились на нее из-за того, как она выглядит. Она никогда не забудет, как он настоял на том, чтобы довести ее прямо до Синдон-Парка, хотя полностью осознавал, что тем самым налагает на себя обязательство жениться на ней. И она никогда не забудет, как он настаивал, чтобы она приняла его предложение, и как продолжал настаивать на этом сегодня, только чтобы избавить ее от унижений.

Она обязана ему всем, даже самой жизнью.

И тем не менее она не была уверена, что он настолько же нуждается в их браке, как она. Он молод и хорош собой. Он – богатый человек и герцог. У него есть все, чтобы привлечь любую женщину, какую он выберет себе в жены. Но он был вынужден – из-за собственного благородства – жениться на ней. Она задумалась, мечтал ли он когда-нибудь о любви. Она плохо разбиралась в мужчинах, но ей казалось, что они так же должны мечтать о любви, как и женщины.

Значит, она изменится ради него – чтобы стать достойной его герцогиней. И чтобы.., принести ему удовольствие. Именно это слово он употребил. Они будут учить друг друга, он сказал. Они будут учить друг друга приносить удовольствие. Она ничего не знала о том, как можно доставить удовольствие мужчине. Но ей стало спокойнее от того, что он сказал, что каждый мужчина надеется, что его невеста окажется невежественной в этих вопросах. Что ж, он должен быть доволен. Она – полная невежда.

Она была потрясена тем, как он целовал ее. Его губы приоткрылись – она чувствовала теплое дыхание на своих губах. Она чувствовала вкус его губ. И он коснулся ее языком. Но больше всего она была потрясена собственной реакцией. Она ощущала его поцелуй не только губами. Она чувствовала его всем телом, начиная со странного напряжения в груди и в самых интимных частях своего тела. Ноги почти подломились под ней.

О да, если ему нужна невинность – он ее получит в полной мере.

Она изменится для него – и ради него.

Поэтому весь следующий день – и четыре последующих дня – она безропотно стояла долгими часами, пока личная модистка герцогини снимала с нее мерки и прикладывала к ней образцы, демонстрируя бесконечные тюки тканей и разнообразнейшие детали отделки. Она следовала всем советам ее светлости герцогини и модистки, всего несколько раз осмелившись возразить. Она недоверчиво отнеслась к количеству одежды, подобранному для всех мероприятий, в которых ей придется участвовать последующие шесть месяцев – а потом, конечно, ей потребуются более просторные платья. На это она ничего не сказала.

Дома – в доме герцогини – она просиживала еще более долгие часы, пока Патти, ее новая горничная, очень разговорчивая и не менее умелая, укладывала волосы в изобретательные прически самых разных стилей. Она прислушивалась к отзывам герцогини и терпеливо сдерживала желание схватить расческу и расчесать эти элегантные сооружения.

Дома она также ходила вслед за герцогиней и слушала, какие распоряжения та отдает экономке, повару, дворецкому. Она запомнила манеру ее светлости разговаривать и отдавать приказы целому сонму прислуги. Она искренне восхищалась спокойной холодностью, с которой ее светлость обращалась со слугами, но все же задумывалась, так ли ужасно будет, если прибавить немного теплоты. Ей приходилось отгонять подобные мысли. Если герцогиня именно таким образом управляет домом, она должна выучиться тому же. Когда придет ее время, она не расстроит его, попытавшись завести друзей среди слуг.

В личной гостиной герцогини, где они подолгу просиживали над вышиванием – Стефани это занятие нравилось больше, чем штопка и пришивание заплат, которыми ее заставляли заниматься по вечерам у Бернаби, – она слушала и запоминала рассказы о высшем свете, его обычаях и морали. Она запомнила все те мелкие детали, которые помогут избежать недоразумений, как например то, что она может протанцевать с одним и тем же мужчиной, даже со своим женихом, всего два танца за вечер, или то, что приветствовать леди либо же джентльменов без титула нужно иначе, чем вдовствующих графинь и герцогинь. И что сейчас, пока она только мисс Стефани Грей, ей следует кланяться ниже, чем когда она станет герцогиней Бриджуотер.

Она узнала, что ей не следует ожидать что она часто будет видеться с мужем после замужества. Высший свет осудит, если они будут постоянно находиться вместе. У мужчин свои собственные интересы, и они не любят, когда жены относятся к ним собственнически. Если ее супруг пожелает завести любовницу после женитьбы – ее светлость говорила об этом как бы между прочим, как обо всем остальном, – ей следует сделать вид, что она об этом не подозревает. Ревность – признак дурных манер. И если она решит завести любовника, это можно будет сделать, только приняв все меры предосторожности, очень тайно и только после того, как подарит герцогу сына.

– Конечно, я надеюсь, – добавила ее светлость, – что Алистер будет тебе верен. Но он взрослый человек и глава этой семьи. Он поступает так, как хочет. Я говорю об этом только, чтобы ты поняла, как это принято, Стефани. Очень важно, чтобы ты знала общепринятые правила и следовала им.

Она изучала правила и тщательно сохраняла их в памяти, чтобы не допустить ни единого промаха, когда придет время появиться в свете. Она не сделает ошибок. Она не опозорит его.

Он не заезжал всю эту неделю. И никто не заезжал. Кроме двух продолжительных визитов на Бонд-стрит и к модистке ее светлости, Стефани провела всю неделю дома, видя только герцогиню и слуг.

Но настал день, когда огромное число свертков было доставлено на дом и вызвана модистка. Новый гардероб Стефани был готов. Она примерила каждое платье, в то время как герцогиня и швея критически осматривали их, оговаривая последние изменения.

Стефани, похоже, была готова к выходу в свет. Следующим вечером намечался бал в доме маркизы Гайден. Бал давался в честь помолвки герцога Бриджуотера и мисс Стефани Грей.

Маркиза Гайден, вспомнила Стефани, приходилась герцогу сестрой.

– Я бы предпочла, чтобы ты впервые появилась в свете на более скромном, спокойном вечере, Стефани, – сказала герцогиня. – Но, может, так даже лучше. И ты вполне готова, дорогая. Я убедилась за прошедшую неделю, что ты быстро учишься и прилагаешь к этому все старания. Я очень тобой довольна. Алистер тоже будет доволен. Завтра он заедет, чтобы сопровождать тебя к Гайденам на ужин и бал, который состоится после ужина.

Стефани медленно вздохнула. Она не опозорит его, думала она. Он увидит, какая она, и останется доволен. Он будет наблюдать за ней весь вечер и будет удовлетворен ее поведением.

Ох, она так надеялась, что ничем не вызовет его недовольства. Она так ему обязана. Она должна отплатить ему за все хорошее, что он сделал, хотя бы такой малостью.

Мысль о том, что они скоро увидятся, заставила сжаться ее желудок. Она была ни приятной, ни неприятной до конца.

ГЛАВА 9

Его матери удалось за неделю сотворить чудо. Это было первое, что подумал герцог Бриджуотер, когда видел Стефани вечером перед балом у Гайденов.

Он стоял в холле дома матери. Ему сказали, что леди почти готовы к выходу и что он должен их подождать внизу. Первой вышла мать, которая выглядела как обычно величественно в платье из пурпурного атласа и тюрбане, украшенном перьями. Он взял ее за руки и поцеловал в обе щеки.

– Как всегда, мама, – искренне сказал он, – ты выглядишь слишком красивой и слишком молодой, чтобы быть моей матерью.

– Но, – сказала она, – только мой сын умеет делать такие комплименты.

Она спустилась раньше Стефани Грей, понял он, чтобы он смог сосредоточить все свое внимание на невесте, когда та появится на лестнице. Он посмотрел наверх и увидел, что она спускается. Действительно, подумал он, это можно назвать только чудом.

На ней было бледно-зеленое платье. Низкий вырез с небольшой оборкой открывал грудь. Платье сверху было украшено кружевом. Она надела жемчужную нитку на шею и небольшой браслет на затянутую в перчатку руку. Волосы были высоко подняты с затылка и боков, но легкие завитки у висков смягчали строгость прически. Он пока видел ее только спереди, но знал, что сзади волосы завиты в изящные локоны.

Он узнавал изысканный вкус матери в обманчивой простоте платья и прически. Она выглядела безупречно элегантно. Она затмит всех тех женщин на балу – а таких будет немало, – которые решат привлечь внимание к себе пышностью нарядов.

Но не только одежда и волосы заставили его подумать о чуде. Что-то изменилось в ней, из-за чего она мгновенно превратилась из гувернантки в невесту герцога. Он никогда не считал, что у нее плохая осанка, но сегодня она держала плечи расправленными, а спину – как-то особенно величественно – почти, как мать. И она высоко подняла подбородок, что придавало лицу гордое, почти тщеславное выражение.

Поза и одежда подчеркивали ее лучшие черты – изящную худобу, лебединую шею и длинные ноги, которые обрисовывались под платьем при ходьбе.

– Мисс Грей. – Он подождал, пока она спустится в холл, после чего шагнул вперед и протянул навстречу правую руку. Когда она вложила свою в его ладонь и присела, он поднес руку к губам. – Я не узнал вас. – Он повернулся и посмотрел на мать. – Ты сотворила чудо, мама. ,

– Стефани – самая способная ученица, о которой любой учитель может только мечтать, – ответила мать. – Это не чудо. Это результат тяжелой работы.

Он снова посмотрел на невесту.

– Волнуетесь перед сегодняшним вечером? – спросил он.

Когда она спускалась, то почти улыбалась. Сейчас улыбка исчезла.

– Немного, пожалуй, – призналась она. Он сжал ей руку.

– Нет нужды, – сказал он. – Вы выглядите великолепно, в чем зеркало и моя мать должны были вас уже уверить. Если вы будете держать в уме все, о чем, я уверен, она рассказала за целую неделю, вечер пройдет успешно. Если же вы почувствуете себя неуверенно, вспомните, кто вы. Вспомните, что вы – моя невеста и вскоре станете герцогиней Бриджуотер.

– Да, ваша светлость, – ответила она. – Я буду помнить.

Но он знал, что она все еще нервничает. Из глаз исчезли искорки, которые были там мгновение назад. Он вдруг почувствовал прилив сочувствия к ней и желание защитить. Должно быть, ей нелегко. Он не сомневался, что она не была ни на одном настоящем балу, максимум – на сельских танцах, которые устраивались в приходе. Он надеялся, что мать позаботилась о том, чтобы освежить ее умение танцевать. Да и сама Стефани не могла забыть что-то настолько простое, как фигуры танцев.

Его мать пошла к карете первой, а он последовал за мисс Грей, которая слегка опиралась о его руку. Он посмотрел на нее подбадривающе.

– Не бойтесь, – сказал он. – Ни один человек из тех, кто вас сегодня увидит, не догадается, что три недели назад вы были простой гувернанткой. Сестры будут приятно удивлены, увидев, как вы изменились.

Она быстро посмотрела на него, когда он подсаживал ее в карету, но ничего не сказала.

Ему следует быть осторожным, подумал он. Его одолевал соблазн простоять рядом с ней весь вечер, оберегая от возможных затруднений, с которыми она неизбежно столкнется. Но он не должен делать этого. Ничто так не заставит общество посмотреть на нее как на дикарку-простушку, лишенную манер и неспособную поддержать разговор, чего требует роль, которую ей предстоит выполнять после замужества. Он не должен просить Элизабет посадить их рядом за столом во время ужина. Он не должен танцевать с мисс Грей более двух раз и не может подойти к ней в перерывах между танцами больше одного раза.

Он должен довериться матери, чтобы та проследила, чтобы вечер прошел удачно.

Он прислушивался к тому, что говорит мать, и коротким ответам Стефани Грей, пока карета неторопливо двигалась по улицам. Она обращается к матери «мама», с интересом отметил он. Но сам герцог в разговоре не участвовал. Он нервничает перед балом, вдруг понял он, и даже немного расстроен. Ну почему, следуя хорошим манерам, нужно держать на расстоянии именно тех людей, с кем всего охотнее провел бы все время?

Он с удивлением обнаружил, что начинает с нетерпением ждать, когда же они поженятся. Похоже, им лучше удается расслабиться наедине друг с другом, чем в компании других. Ему захотелось снова услышать, как она разговаривает – так, как это было в его карете. Он хотел лучше узнать ее. И – мысль показалась очень странной – он хочет, чтобы она узнала его. Он всегда был замкнутым человеком. Никто, и он это понимал, не знает его на самом деле. И ему это нравилось – до сих пор.

Карета замедлила ход и остановилась перед дверьми особняка, принадлежащего его шурину.

Вечер шел удачно. Она не сделала пока ни одного неверного шага, не произнесла ни одного неверного слова. Она не сделала ничего, что могло бы ее смутить или чего могли устыдиться герцог Бриджуотер и его мать. За ужином она сидела во главе стола, рядом с маркизой Гайден, чей муж оказался человеком по меньшей мере на десять или пятнадцать лет старше своей жены, обладавшим непомерно развитым чувством собственной значимости. Она приветствовала гостей, стоя между маркизой и герцогом, поскольку бал давался в честь ее помолвки, улыбаясь, раскланиваясь и пытаясь запомнить нескончаемый поток имен проходивших мимо гостей. Она открыла кадриль в первой паре вместе с герцогом и каждый следующий танец танцевала с новым партнером. Она помнила все движения и выполняла их без ошибок. В перерыве между танцами она стояла рядом с герцогиней и беседовала со множеством других леди и джентльменов. Ни разу она не осталась одна.

Все шло хорошо. По крайней мере, так ее уверила ее светлость. Герцогиня была ею довольна. Кажется, она хорошо поддерживает разговор. Она выглядела ослепительно красивой – по словам ее светлости – и вела себя уверенно и с достоинством, без малейшего намека на чванство. Не страшно, уверила ее герцогиня, если она будет мало разговаривать. Главное – как она улыбается тем, с кем говорит и как поддерживает беседу вежливыми вопросами. Застенчивость, если она не вызвана излишней молчаливостью или замкнутостью, никоим образом не является недостатком для леди. В конце концов, все знают, как высоко она поднялась по социальной лестнице благодаря помолвке с Бриджуотером. Застенчивость будет сочтена скромностью.

И все шло хорошо. За исключением того, что сама она не получала никакого удовольствия. Она пыталась, когда мысли не были заняты разговором, понять, почему. Она чувствует себя неловко? Не более, чем ожидалось. В сущности, она обнаружила, что ей нужно вести себя так, как она обычно вела себя, когда была гувернанткой. Спокойное достоинство, самообладание, умение слушать других, особенно детей – вот ее образ жизни последние шесть лет. Может, она боялась допустить ошибку, уронить имя герцога Бриджуотера? Нет, ничего подобного она не чувствовала. А если и чувствовала, то помнила о словах его матери. Ее светлость всегда успеет прийти на помощь, сгладить любой промах.

Все были вежливы с ней. Некоторые были добры и даже дружелюбны. Она не подпирала стены во время танцев, как опасалась. Она не испытывала недостатка в собеседниках между танцами. Никто не отнеся к ней с презрением или-снисходительно.

Бальный зал, украшенный многочисленными зеркалами, канделябрами и цветами, был красив. Он был полон элегантных, красивых людей. Прекрасные декорации, о которых она всегда мечтала – таким она представляла бал Золушки. И во многих моментах она повторяла путь героини сказки.

Тогда почему она не наслаждается всем этим? Может, потому, что после первого танца герцог Бриджуотер больше не танцевал с ней и не подходил к ней в перерывах между танцами, и даже ничем не давал почувствовать, что он помнит о ее присутствии в бальном зале? Он не пропустил ни одного танца. Он переходил от группы к группе, с легкостью общаясь с людьми, чьих имен она не запомнила. Он вел себя непринужденно, как дома. Он выглядел очень элегантно в черном вечернем костюме и белоснежной рубашке.

Может, она была задета явным отсутствием интереса к ней? Нет, сказала она себе. Она успела узнать от герцогини за последнюю неделю – и отчасти знала об этом раньше, – что в высшем свете считается признаком дурных манер для мужа и жены или же для обрученных постоянно торчать друг возле друга, словно они не выносят ничьей компании, кроме собственной. Его поведение не отражало его личного отношения к ней, а лишь демонстрировало его прекрасное воспитание.

Она лишь желала, чтобы он, хоть случайно, встречался с ней взглядом, чтобы он, может быть, улыбнулся ей. Он ей ни разу не улыбнулся за весь вечер.

Ей не было позволено танцевать вальс. Оказалось, что ни одна леди в Лондоне не может принять приглашение на вальс, пока ее личность не будет одобрена одним из избранных женских кружков. Это правило показалось Стефани странным, поскольку ей уже было двадцать шесть лет, и она никоим образом не являлась нуждавшейся в одобрении молоденькой дебютанткой, но герцогиня Бриджуотер предупредила ее, что будет неразумно совершать что-либо, что может вызвать вежливое удивление у окружающих – по крайней мере, пока она не вышла замуж.

Поэтому вальс она не танцевала. Это был единственный танец до ужина, который ей пришлось пропустить. Но ее не бросили одну наблюдать за танцующими. Леди, которую раньше представили ей как жену очень богатого друга его светлости – она бы в жизни не вспомнила ее имени, – коснулась руки Стефани и тепло улыбнулась ей.

– Помню, как во время своих первых балов приходила в ярость, когда мне не позволяли танцевать вальс, – сказала она, – хотя я уже давно достигла совершеннолетия. Я все еще считаю, как глупо то, что у каких-то старых ведьм столько власти, но я уже научилась смеяться, когда нахожусь одна – или в компании Фрэнсиса – над подобными предрассудками. Фрэнсис сейчас танцует с Джейн, поскольку забыл, что это – вальс, а значит, он должен был быть обещан мне – за это он поплатится позже. Пойдемте, мисс Грей. Мы с вами выскользнем наружу и сделаем вид, что не стали бы вальсировать, даже если бы весь цвет мужского общества стоял перед нами на коленях, умоляя об этом.

«Фрэнсис», – лихорадочно соображала Стефани, позволяя увести себя. А он – лорд Фрэнсис что-то… Леди Фрэнсис с интересом поглядывала на нее, пока они выходили из зала и пересекали террасу, чтобы добраться до лестницы, ведущей в сад. Она снова рассмеялась.

– Узнаю этот взгляд, – сказала она. – Это означает: «кто, черт возьми, вы такая, но я в жизни не решусь спросить». Я леди Фрэнсис Неллер, мисс Грей, но предпочту, чтобы вы называли меня Корой. Титулы приводят меня в ужас, хотя, по иронии судьбы, я вышла замуж за титулованного человека. Вам нужно передохнуть, верно? Совсем немного? Я это ясно вижу. И, конечно, герцог Бриджуотер не совершит ничего настолько непозволительного, как простоять вечер рядом с вами. Он пугал меня до смерти – я жила в доме герцогини часть Сезона, пока она подыскивала мне мужа. Не Фрэнсиса – я же дочь торговца и не смею заглядываться так высоко. Но Фрэнсис имел несчастье вздумать поразвлечься, сам представив меня в свете, и после некоторых неудачных событий ему пришлось сделать мне предложение. Вы можете представить худшую судьбу?

Стефани чувствовала себя так, словно ее подхватил вихрь. Леди Фрэнсис Неллер была выше ее ростом и гораздо щедрее наделена природой. Она не была хорошенькой – черты ее лица были слишком резкими, – слово «привлекательная» скорее приходило на ум.

– Действительно, не могу, – ответила Стефани.

Леди Фрэнсис внимательно посмотрела на нее.

– О Боже, – сказала она, – стоило мне открыть рот, и я сразу наболтала лишнего.

Фрэнсис неодобрительно покачает головой и с трудом удержится от нагоняя, когда я скажу ему, что вам рассказала. С вами и его светлостью случилось то же самое, верно? Мы страшно удивились, когда узнали. Его светлость до сих пор ловко уклонялся от брачных сетей и охотниц за деньгами. И вот он случайно попался богатой наследнице, которая до этого была гувернанткой. Вы же представить себе не можете, как я довольна, мисс Грей – могу я называть вас Стефани? Вы именно то, что ему требовалось. Кто-то, кто слегка встряхнет его, назовем это так. Он слишком уравновешенный, чтобы это было хорошо. Поэтому я всегда боялась его, хоть позже страх прошел. Фрэнсис последние шесть лет так забавляется, наблюдая, как я теряюсь, когда натыкаюсь на очередную титулованную особу, особенно учитывая тот факт, что сам он – сын и брат герцога, что я научилась смеяться сама надо собой. Пришлось выбирать между этим и тем, чтобы колотить его каждый раз по голове, а как я могу поступить с моим любимым Фрэнсисом подобным образом? – Она весело рассмеялась.

Стефани к своему удивлению обнаружила, что тоже смеется, к тому же с большим удовольствием. Какое облегчение было встретить на балу хоть одного живого человека – не переставала она думать с удивлением. И теперь она вспомнила, что лорд Фрэнсис Неллер был джентльменом в костюме из нежно-зеленого атласа и со смеющимися глазами. Он обращал на себя внимание в зале, полном мужчин, одетых в черное или другие темные тона. «Не удивительно, что его глаза смеются, если он живет с Корой», – подумала она.

Леди Фрэнсис сжала ей руку.

– Знаете, все еще будет хорошо, – сказала она. – Я обещаю вам, хотя глупо делать это, поскольку я не умею заглядывать в будущее. Но когда два человека оказываются против воли вовлечены в брак, они чувствуют себя такими виноватыми по отношению друг к другу, что прикладывают дополнительные усилия, чтобы брак сложился. И если вы считаете, – я уверена, что именно так вам кажется, – что герцог и гувернантка, неожиданно ставшая наследницей, это абсолютно несочетаемая пара, то подумайте, Стефани, в какой ситуации оказалась я. Дочь торговца и сын герцога. Но сейчас мы с Фрэнсисом – самые близкие друзья и испытываем друг к другу самую глубокую привязанность. Вы не должны позволять им запугать себя. Герцогиня Бриджуотер прекрасная женщина – она очень добра ко мне, поскольку я случайно спасла жизнь ее внуку, – но она может привести в трепет. Я сама столкнулась с этим и полагаю, что она будет в десять раз суровее с той, что решится выйти замуж за Бриджуотера. Она желает только лучшего. Но вы не должны ее бояться. Вы должны помнить, что нет ничего плохого – и ничего унизительного – в том, чтобы быть гувернанткой или дочерью торговца. Я очень нетерпима к снобизму.

Стефани улыбнулась.

– Вы очень добры, Кора, – сказала она. – Я благодарна вам, что вы предложили подышать свежим воздухом. Теперь я чувствую себя намного лучше.

– Тогда, – сказала леди Фрэнсис, пожимая ей руку, – вы почувствуете себя лучше, как только скинете все это с плеч. Я всегда буду рада поддержать вас. Я заеду к вам, а вы, Стефани, должны нанести визит мне. Я буду только рада этому. Я чувствую себя немного одинокой в городе без компании своих ровесников. У меня четверо детей, и самому старшему только шесть, и обычно мне хватает общения с ними. Но в городе Фрэнсис часто уходит, по моему собственному настоянию, чтобы принять участие в этих скучных мужских забавах – хотя он достаточно благороден, чтобы утверждать, что ему куда веселее со мной и детьми. Приходится проявлять внимание к мужчинам, Стефани. Смею заметить, они сами не всегда себя понимают.

Стефани снова рассмеялась. Она обнаружила, что впервые за весь вечер – впервые за всю неделю – она расслабилась и испытала что-то вроде удовольствия. Но звуки вальса, доносившиеся из бального зала в парк, умолкли. Кажется, танец закончился.

– Ага, – сказала леди Фрэнсис, наклоняя голову и прислушиваясь, – пора вернуться назад. Пора начать причитать над тем, что Фрэнсис танцевал наш вальс с Джейн. И не имеет значения, что она – моя близкая подруга. Нет ему прощения.

Когда они вошли в зал и лорд Фрэнсис присоединился к ним, кивая и улыбаясь Стефани и протягивая руку жене, та немедленно ударила по руке веером и нахмурилась.

– Я просто в ярости, – сказала она. – Верно, Стефани? – Но тут же, противореча собственным словам, она широко улыбнулась мужу и взяла его под руку. – Стефани дрожит от страха перед герцогом Бриджуотер. Я утешала ее, Фрэнсис.

– О, дорогая, – сказал лорд Фрэнсис, улыбаясь жене, прежде чем бросить на Стефани неуверенный взгляд.

Стефани было неясно, относилась ли его неуверенность к ее мифическому страху или к тому, как ее утешала его жена. Но в этот момент он встретился глазами с герцогиней, улыбнулся леди Фрэнсис и повел ее через зал. Снова оказавшись в помещении, Стефани почувствовала себя еще хуже, чем раньше. «Леди Фрэнсис сказала что-то очень важное», – подумала она. Она постаралась точно припомнить слова. Да, это было очень важно.

Не позволяйте им запугать себя.

Да, именно это.

Они запугивали ее. Оба. Конечно, они оба очень добры, как сказала леди Фрэнсис. Но и вселяли страх.

Вдруг Стефани показалась невыносимой мысль стоять вот так, бесконечно долго рядом с герцогиней, улыбаясь и вежливо слушая тех, кто подошел, чтобы поближе познакомиться. Ей показалось невыносимым снова танцевать и смотреть на герцога, ее жениха, явно забывшего о ее присутствии, разговаривающего со всеми, кроме нее, и танцующего с очередной женщиной. Вечер показался ей нескончаемым.

– Прошу прощения, – шепнула она ее светлости. – Я вернусь через несколько минут.

Она знала, спеша к дверям зала, что у нее нет намерения возвращаться, пока она не поймет, что нет другого выхода. Происходящее приводит ее в смятение, думала она, пытаясь найти место, где можно хотя бы немного побыть одной. Но все небольшие комнаты по коридору от зала были заняты. Она поспешила по ступеням вниз, стараясь делать вид, будто знает, куда направляется. Может, пришло ей в голову, она сможет вернуться в сад. Там было немного людей, когда они выходили с леди Фрэнсис. Но она не могла вернуться в зал, через который пришлось бы пройти, чтобы выйти на балкон, без того, чтобы быть замеченной. Может, удастся найти другой путь, если она спустится вниз.

Она не нашла дверь в сад, но обнаружила нечто лучшее – зимний сад, который был слабо освещен и безлюден. Она нашла растение, большое, как пальма, и села в кресло, предупредительно поставленное позади него, так что ее не было видно от двери.

Всю неделю она была одержима чувством долга по отношению к герцогу Бриджуотеру. Она чувствовала себя глубоко обязанной. Она думала, что хоть в малой степени заплатить ему, переделывая себя в женщину, которая сможет стать герцогиней. Она много работала. За исключением нескольких раз, касавшихся ее одежды, она ни с чем не спорила. Она принимала все, что говорила герцогиня. Она впитывала все, приспосабливая собственное поведение и привычки к тому, что от нее ожидалось.

Сегодня, одеваясь перед балом, она находилась на грани нервного срыва. Не от страха перед балом – хотя и это тоже влияло, конечно, – а от страха, что он подумает о ней. Она представляла, как он посмотрит на нее, что скажет. Конечно же он будет доволен. Она так старалась.

Ему хотя бы понравилось?

Да, конечно. Она видела одобрение в его глазах, когда спускалась в холл по лестнице. Когда он шагнул ей навстречу и протянул руку, она почувствовала, что все усилия стоили того. Она была как ребенок, ожидающий родительской похвалы.

Мисс Грей. Я не узнал вас.

Ну, сейчас он похвалит ее. Он отметит вкус, с которым подобраны платье и прическа – и то, и другое было несколько проще, чем хотелось ее светлости, хотя ее пожелания были приняты во внимание.

Ты совершила чудо, мама.

Да, поняла Стефани, оглядываясь вокруг и наслаждаясь красотой экзотических растений. Да, как она могла забыть. Вот что испортило ей все удовольствие от вечера – именно это, задолго до того, как они вошли в особняк маркизы Гайден. Она снова, как в тот момент, почувствовала себя обиженной.

Похвалы удостоилась только его мать. Как будто она, Стефани, была только вещью. Как будто все делалось за нее, а не ею самой.

Вы выглядите великолепно… Если вы будете держать в уме все, о чем, я уверен, она рассказала за последнюю неделю, вечер пройдет успешно.

Теперь она вспоминала и вспоминала.

Если же вы почувствуете себя неуверенно, вспомните, кто вы. Вспомните, что вы – моя невеста и вскоре станете герцогиней Бриджуотер.

Значит, больше никем она не являлась? Ничего собой не представляла? Она только его невеста, его будущая герцогиня. Да, конечно. Это внушалось ей всю прошлую неделю. Отвергая в ней все, кроме этого. Все ее одинокое и позорное прошлое следовало забыть, будто его не было.

И она с готовностью поддавалась переделкам.

Значит, она жалеет об этом?

Она долго сидела, не находя ответа. Потеряв счет времени. Хотя музыка из зала легко проникала в зимний сад, она уже не заметила, когда закончился один танец и начался новый. К реальности ее вернул внезапно раздавшийся голос.

– Мисс Грей?

Он оказался неожиданно близко. Ну, конечно. Ее не было видно от дверей. Ему пришлось войти, чтобы разыскать ее.

– Мисс Грей? – снова произнес герцог Бриджуотер. – Вы ушли из зала долгое время назад – задолго до начала последнего танца. Я был встревожен вашем отсутствием. Как и моя мать. Это неверный поступок, знаете ли.

Она глубоко вздохнула и посмотрела на веер, который нервно теребила на коленях. У нее есть выбор – извиниться или же дать отпор. Последнее будет нечестно – то, что он говорил, было правдой. Это одно из правил, которое вбивали в нее всю неделю. Но она не будет извиняться.

Не позволяйте им запугать себя.

– Действительно, ваша светлость, – сказала она, глядя ему прямо в глаза, – очень неверный.

ГЛАВА 10

Он чувствовал странное воодушевление, находясь со своей невестой в толчее бала – бала, который давался в честь его помолвки. В юности он мечтал о вечной любви и счастье, а зрелым человеком признавал – как всего несколько недель назад – необходимость заключить брак хотя бы ради продолжения рода, но на самом деле никогда до конца не верил, что женится. Брак был для других, не для него.

И вот он – в доме Гайдена и Элизабет, жених. Он женится через три недели. И вместо того, чтобы чувствовать себя растерянным или расстроенным перспективой вынужденной женитьбы на незнакомой женщине – женщине, бесконечно далекой от его круга, – он ощущал воодушевление.

Он больше не нервничал. Она была красавицей. Он знал об этом, конечно, и раньше, но теперь ее красота была признана светом. Она прекрасно вписывается в окружение, одновременно затмевая прочих дам. Он выслушал более дюжины комплиментов еще задолго до середины вечера. Что еще более важно, она демонстрировала достоинство и уравновешенность, как только вошла в зал. Она всем улыбалась, со всеми беседовала, хотя он заметил, что она больше слушает, демонстрируя интерес к собеседнику, чем говорит. Она танцевала уверенно и свободно.

Он почти успокоился. Он так боялся, что она снова смутится и окажется не на высоте, как неделю назад в гостиной его матери. Его сердце истекало кровью от волнения за нее.

Ему бы пришлось увезти ее и организовать тихую свадьбу, а потом остаток жизни держать в деревне, чтобы ей больше не пришлось испытать подобные потрясения. Но это бы не принесло ни счастья, ни удовлетворения ни одному из них.

Он чувствовал себя виноватым за собственное упрямство и за то, что благодаря ему она лишилась надежды найти другого мужа. И при этом он позволял ей верить, что вина лежит на ней. У нее в распоряжении было мало времени и очень малый выбор. Но он отнял и эту малость. И он втолкнул ее в мир, ранее ей абсолютно незнакомый.

Единственное облегчение приносила мысль, что происхождение и воспитание позволяет ей легче приспособиться. Он гордился ею. Кроме матери да, может, сестер, он один знал, каких усилий стоил ей этот вечер.

Как наивный и пылкий мальчишка, он хотел бы простоять рядом с ней весь вечер. Он хотел бы танцевать с ней каждый танец этого вечера. Он хотел хотя бы просто наблюдать за ней, не сводить с нее взгляда. Но он не мог себе позволить ничего подобного. Он не мог опозорить ее, показав, будто боится, что она не справится сегодня вечером без его поддержки.

Но украдкой он посматривал на нее. Каждую минуту он знал, где она находится, с кем разговаривает и танцует. Это было новое чувство для него. Даже когда он был моложе и флиртовал, он не наблюдал так ни за одной из леди. Он был рад, когда увидел, что она вышла в сад с леди Фрэнсис Неллер во время вальса. Он и сам хотел было повести ее на прогулку. Но он уже записался на танец с ней после ужина. Будут нехорошо, если он сейчас еще и погуляет с ней.

Он увидел, как она в одиночку вышла, сказав несколько слов матери. Он следил, когда она вернется, кружась в следующем танце и беседуя с партнершей. Но время шло, и его беспокойство росло. Где она ходит так долго? Может, задержалась, встретив кого-нибудь, и разговаривает, не входя в зал?

Его мать тоже заволновалась.

– Я только что посмотрела наверху, – сказала она ему, когда он подошел к ней после танца. – Ее там нет, Алистер. Ее нет нигде, насколько я успела заметить.

Он осмотрел все комнаты, расположенные возле зала. Он прошелся по балкону и в саду. Там ее не было. Еще немного, и ее отсутствие будет замечено, если этого еще не произошло. Он вышел из дома через двери, ведущие в сад, и пошел в холл, где стояло несколько слуг.

– Мисс Грей не проходила? – небрежно спросил он, сдвинув брови и сложив руки за спиной. – Леди в зеленом?

– Полагаю, она в зимнем саду, ваша светлость, – сказал один из слуг, делая глубокий поклон и спеша открыть двери перед ним.

Сад был слабо освещен и, кажется, безлюден. Он чуть не повернул назад, намереваясь поискать ее где-нибудь еще. Но ту же понял, что она либо прячется здесь, либо вообще ушла из дома. И если она прячется, то должна сидеть так, чтобы ее не было видно от двери. Он шагнул внутрь.

Она сидела очень тихо за пальмой в кадке, глядя перед собой. Кажется, она не заметила его присутствия. Она просидела здесь более получаса – одна, без сопровождения другой леди. А это был бал в честь их помолвки.

– Мисс Грей? – сказал он.

Ее голова дернулась, подтверждая его первое впечатление, но она не повернулась, чтобы посмотреть на него. Он почувствовал прилив гнева.

– Мисс Грей? – снова произнес он. – Вы ушли из зала долгое время назад – задолго до начала последнего танца. Я был встревожен вашем отсутствием. Как и моя мать. Это неверный поступок, знаете ли.

Сначала ему показалось, что она вообще не собирается отвечать. Она по-прежнему не смотрела на него. Напротив, она перевела глаза на веер, который держала на коленях. Но, наконец, она заговорила.

– Действительно, ваша светлость, – произнесла она холодно и, наконец, повернула голову, – очень неверный.

Она сказала это спокойно. Тогда почему ее слова прозвучали, как объявление войны?

Он не будет пререкаться с ней, решил он, и удивился, когда понял, что с трудом сдерживает раздражение. Он никогда ни с кем не пререкался. Ему это не было нужно. Еще в отрочестве он овладел искусством добиваться выполнения своей воли простым взглядом или тихим словом. И, конечно, ему не следует сердиться на Стефани. Без сомнения, сегодняшний вечер приводит ее в смятение. Он шагнул и оказался прямо перед ней.

– Вы смущены происходящим? – нежно спросил он.

Она пожала плечами, но ничего не сказала. Она снова разглядывала веер.

– Вы прекрасно справляетесь, – сказал он. – Вы держитесь так, будто вели подобный образ жизни годами. Вы выглядите прелестней, чем любая другая леди на балу. Я услышал немало комплиментов вашей красоте.

Она снова подняла глаза.

– Действительно? – спросила она. В ее голосе слышалось чуть заметное раздражение. Он ждал, что она скажет еще что-нибудь, но она не стала.

– Поговорите со мной, – попросил он. – Как я могу вам помочь, если не знаю, что мучит вас?

Он снова подумал, что она ничего не скажет. Он вспомнил, как она говорила и говорила в его карете, ее лицо было оживленным, а смешная шляпка бросала отсвет на ее щеки. Трудно было представить, что перед ним та же женщина.

– «Вы сотворили чудо, мама», – сказала она так тихо, что он подумал, что ему послышалось.

– Что? – спросил он, нахмурившись.

– «Вы сотворили чудо, мама», – повторила она чуть громче. – Вы сказали это раньше, ваша светлость. Фактически, это были ваши первые слова.

О Боже. Неужели она была права? Он действительно так сказал. Он был так поражен, увидев Стефани, так.., ослеплен, что сказал первое, что пришло в голову. Слова поздравления своей матери. И ничего – самой Стефани. Неужели он не поздравил ее? Но он не мог вспомнить, чтобы что-то говорил. Потом мать указала, что изменения были результатом тяжелого труда, а не чуда.

Он присел перед ней и сжал кулаки на коленях.

– Вы правы, – сказал он. – Я не вспомнил о вас, верно? Вы простите меня? Я знаю – как знал все время, – что именно вы совершили это чудо, что моя мать лишь направляла и давала советы. Вы тяжело трудились последнюю неделю. А я сказал так, будто все сделала моя мать. Простите, Стефани. – Кажется, он впервые назвал ее по имени. И даже не спросил разрешения – еще один не характерный для него поступок.

– Конечно, – сказала она. – Так вы довольны, ваша светлость? Я справилась? Вам не было стыдно за меня, я не опозорила вас сегодня вечером?

– Вы знаете, что нет, – ответил он. – И вы должны знать, что я очень доволен – хотя вел себя очень глупо, неверно выразив, насколько вы мне нравитесь, в начале вечера.

– Значит, тяжелая работа того стоила, – сказала она. – Я делала все ради вас, поскольку чувствую себя в долгу перед вами. Я считаю, что обязана вам жизнью.

– Нет. – Он чувствовал себя очень неловко. Он нашел ее руки и сжал их. Ему пришлось упереться одним коленом о пол. – Вы ничего мне не должны. Кажется, я принес вам больше печали, чем радости.

Она впервые за вечер улыбнулась ему. Он снова был очарован ямочкой на ее щеке, светом ее улыбки.

– Существуют тысячи женщин, которые отдали бы все, чем обладают, ради такой печали, ваша светлость, – сказала она. – Я отсутствовала слишком долго? Я собиралась просидеть здесь только до конца танца. Но, кажется, перестала следить за временем. Вы даже не представляете, как я волнуюсь. Всю свою жизнь я прожила в тишине и одиночестве. Мне это нравилось, и теперь требуется иногда побыть одной.

Он сжал ее руки.

– Я запомню это, – сказал он. – Но вы тоже должны запомнить, когда можно позволить себе одиночество, а когда – нет. Оно непозволительно посреди бала, особенно если вы – почетный гость.

– Да. – Она несколько раз глубоко вздохнула. – Мне предстоит еще столько всего выучить, ваша светлость. Я постараюсь достигнуть совершенства. Мое отсутствие было замечено? Я вызвала неудовольствие?

– Ни в коем случае, – сказал он, поднося ее руку к губам. – Мы вернемся в зал через сад и балкон, и все решат, что мы решили побыть вдвоем. Это не вызовет удивления, поскольку мы помолвлены. И станет ясно, почему мы сделали так во время этого танца. Сейчас снова играют вальс.

Она прислушалась к музыке, которая доносилась довольно отчетливо.

– Да, – сказала она. – В самом деле. Ему показалось, будто она вздохнула.

– Вы умеете вальсировать? – спросил он.

– Да, – ответила она. – Я учила танцевать старшую дочь Бернаби. Мне всегда казалось, что было бы чудесно станцевать вальс с настоящим джентльменом на настоящем балу.

– Я достаточно настоящий? – спросил он у Стефани, поднимаясь на ноги и продолжая сжимать ее правую руку. – Этот бал достаточно настоящий?

Ее улыбка была грустной.

– Я не могу танцевать вальс, – вздохнула она. – Ее светлость сказала, что это, в некоторой степени, неверно, поскольку я уже совершеннолетняя, но она также сказала, что я должна вести себя очень осторожно, чтобы не дать никому ни малейшего повода неодобрительно посмотреть на меня.

– Она полностью права, конечно, – сказал он. – Вам не следует подвергать себя риску даже случайного неодобрения. Но я имел в виду здесь. В нашем личном бальном зале? Станцуем?

Она медленно улыбнулась, и он ощутил странный трепет где-то в районе сердца и желудка. Он не мог понять, почему когда-то решил, что у нее улыбка кокетки. В ней было слишком много искренней радости, чтобы выражать что-либо, кроме невинности. Он начал находить невинность куда более привлекательной, чем когда-то – опытность.

Он вложил ее ладонь в свою и обхватил рукой тонкую талию Стефани.

Танцевать вальс с ученицей, изображая партнера, и танцевать с мужчиной оказалось двумя абсолютно разными вещами, сразу же поняла Стефани. Его плечи находились куда выше ее собственных, и она ощущала под рукой твердые мускулы. Она чувствовала жар его тела, вдыхала запах одеколона. Он поддерживал ее очень тактично, так, что она касалась только его руки и плеча. Но она сразу поняла, почему столько людей несколько лет назад считали вальс неприличным.

Это был очень интимный танец.

Он вальсировал превосходно. Уже через несколько мгновений она поняла, что может больше не считать такты, а просто слушаться, как он ведет. Она могла просто двигаться, кружиться и наслаждаться происходящим.

Ей казалось, что еще никогда в жизни она так не наслаждалась. Она закрыла глаза и доверилась ему, уверенная, что он не позволит, чтобы они наткнулись на дерево или стул.

– Ну, – сказал он несколько мгновений спустя, – пришло время сознаться, Стефани. Вы не были гувернанткой по всем предметам. Последние шесть лет вы учили только вальсу. Вы танцуете превосходно.

Она подумала, что очень чувствительна к его похвалам, и открыла глаза, чтобы улыбнуться. Как и к невольно причиненной обиде в начале вечера. Но, может, дело заключалось в том, что за последние годы она стосковалась по похвале или хотя бы одобрению.

– Я всего лишь следую за превосходным партнером, – сказала она.

Он рассмеялся, и она вдруг осознала, как редко он смеется и каким привлекательным становится в эти минуты. Не то чтобы он был непривлекательным, когда его лицо принимало обычное непроницаемое выражение.

– Туше. – Он перестал танцевать, хотя музыка еще звучала. – Знаете, когда мы войдем через балкон из сада в зал, – сказал он, – все подумают, что я сорвал с ваших губ как минимум один поцелуй. Меня сочтут крайне нерасторопным, если я не попытаюсь это сделать.

Она всю неделю мечтала о его поцелуе, о том, что он делает губами и языком. Она призналась, с некоторым стыдом, что его поцелуй влияет на ее тело. Ей хотелось, чтобы он снова ее поцеловал. Она думала о том, какой окажется брачная постель.

– Можно? – спросил он.

Она кивнула.

Она выросла в деревне. Она знала, что происходит между самцами и самками, хотя не вполне представляла, как то же делают мужчины и женщины. Годами она мечтала о том, чтобы узнать, и думала, что этого никогда не будет. Но через три недели она, наконец, узнает – благодаря этому мужчине. Мускулы, о существовании которых она не подозревала, вдруг сжались внутри нее, и она почувствовала, что дрожит и задыхается.

Он поцеловал ее, как неделю назад, быстро и легко, прежде чем поднять голову и посмотреть ей прямо в глаза. Инстинкт подсказал ей, что она хочет прижаться к нему грудью, что она не хочет снова упираться руками ему в грудь. Она подняла руки и обняла его за шею. Она позволила телу прижаться к нему, когда его руки обняли ее за талию. Она прижималась к нему всем телом – от коленей до груди. Она чувствовала его тепло, его силу. Она закрыла глаза.

Да, поцелуй был таким же, как раньше – его губы слегка приоткрыты, язык касается ее губ, вызывая странные ощущения во всем теле. Но она хотела большего. Она приоткрыла свои губы, почувствовала, как его язык проник между них, касаясь нежной плоти. Она приоткрыла губы шире.

После этого ее мозг отключился, пассивно наблюдая за происходящим. Она поняла позже, вспоминая – она провела за этим занятием бессонную ночь, – что начала слегка посасывать его язык, пока он не застонал. А потом она ощутила его губы на шее и груди, с которой его руки стянули платье. Его руки касались ее сосков с неожиданной силой. Только позже она почувствовала шок – и стыд.

Он тяжело дышал, зарывшись лицом в ее волосы, пока руки снова запахивали платье на ее груди. Он несколько мгновений держал ее за плечи, затем оттолкнул и повернулся к ней спиной.

– Музыка закончилась, – сказал он почти спокойно, лишь слегка задыхаясь. – Благодарю тебя, Господи. Мисс Грейс, неужели ваша мать никогда не предупреждала вас, как вести себя в подобной ситуации? Или моя мать?

Кувшин холодной воды, выплеснутый прямо в лицо, не привел бы ее в чувство лучше.

– Да, – сказала она. – И личный опыт научил меня, как действовать в ситуациях, подобных этой. Гувернантки нередко подвергаются попыткам соблазнить их, ваша светлость. Хотя я полагала, что сейчас – все по-другому. Я полагала, что не должна сопротивляться. Вы – мой жених.

По правде говоря, она и не думала о сопротивлении.

– Мы не женаты, – сказал он. – Это следовало бы отложить до брачной постели, мисс Грей. Что, если бы я умер за день до свадьбы?

Если бы я оставил вас с ребенком? Что, если бы я бросил вас и сделал падшей женщиной?

Боль и гнев – и стыд – боролись в ней. Не сумев понять, чего было больше, она молчала.

Он повернулся и посмотрел на нее.

– Приношу свои извинения, – сказал он. – Самые искренние. Виноват лишь я один. Я попросил мою невесту о поцелуе, а потом попытался использовать ее, как… – Он остановился и глубоко вздохнул. – Простите меня. Пожалуйста, простите. Это не повторится.

– Не повторится. – Она поспешила впереди него к двери. – Кажется, мне предстоит выучить гораздо больше, чем я думала. Кажется, у меня гораздо больше общего с проституткой – это слово вы не произнесли, не так ли? – чем с настоящей леди. К тому времени, когда я стану герцогиней, я буду вести себя как герцогиня. Я запомню, что поцелуи должны быть короткими и пристойными.

– Стефани, – сказал он, спеша за ней.

– Мы должны вернуться, ваша светлость, – сказала она, – до того, как начнется следующий танец. Если мы пробудем здесь дольше, свет решит, что вы не только сорвали поцелуй. Они подумают, что вы успели наброситься на меня, и моя репутация будет погублена. Вы и ваша мать будете опозорены.

– Стефани, – снова сказал он, взяв ее за руку, хотя она пыталась сопротивляться, и ведя к дверям в сад, который ей не удалось обнаружить раньше. – То, что я сказал – непростительно. Я был потрясен тем, что утратил над собой контроль, а обвинил во всем вас. Похоже, я весь вечер только и делаю, что оскорбляю вас. Это непростительно. Я даже не буду просить у вас прощения. Я буду нести груз собственной вины. Но, прошу вас, не вините себя. Ни в чем. Когда вы будете вспоминать происшедшее, а я не сомневаюсь, что будете, не испытывайте вины ни за что.

Он быстро провел ее по лестнице вверх на балкон к дверям, ведущим в зал. Почти не думая, она начала улыбаться. Она снова была на виду.

Вопрос о том, размышляла она, что ей бы в голову не пришло подумать о происходящем как о чем-то постыдном, если бы он не указал ей на это. Ей казалось, что все нормально. Они обручены, скоро поженятся. Влечение – физическое влечение – друг к другу можно было только приветствовать. Не пытаясь облечь в слова свои ощущения, она понимала, что отвечала ему с чувством, очень похожим на любовь. В своей наивности она полагала, что он испытывает то же самое. И не происходило ничего – она была в этом уверена, – что могло бы погубить ее репутацию или после чего она могла бы понести ребенка. Подобное происходило в брачной постели. Они же находились в зимнем саду.

Но, похоже, было чего стыдиться и из-за чего испытывать чувство вины. Вещи, подобные физическому влечению и страсти, были недопустимы между герцогом и герцогиней – они были допустимы только между герцогом и его любовницей. Слово «любовь», видимо, вообще не входило в герцогский словарь.

Ну, что же, думала она почти злорадно, пока его светлость подводил ее к матери и все они улыбались, словно за весь вечер не произошло ничего особенного, – что же, она запомнит.

Даже если это будет последним, что она сделает в своей жизни, она запомнит.

Кажется, она не так застенчива сегодня, думал он. Не так застенчива с другими, вернее сказать. Он вез ее в коляске по Гайд-парку в самое модное для прогулок время, и ее, похоже, ничуть не смущала толпа людей, вышедших погреться на солнышке – но нельзя сказать, чтобы высшему свету требовалось солнце, чтобы выбраться на ежедневную прогулку, во время которой можно показать себя и немного посплетничать. Только проливной дождь удержал бы их дома.

Она выглядела очень хорошенькой в бледно-голубом муслиновом платье простого, элегантного покроя и в шляпке, украшенной васильками. Пышными были только оборки на зонтике. Она держала его раскрытым над головой, пока они ехали. Она улыбалась.

В парке она общалась со всеми, кто останавливался, чтобы поприветствовать их. В отличие от вчерашнего вечера, она не только слушала и улыбалась, поддерживая беседу. Сегодня она участвовала в ней полностью. Он видел, что ей удается очень очаровывать мужчин и, кажется, вызвать зависть у женщин. В конце концов, никто не выглядел лучше ее. Он даже не задумался над тем, пристрастно ли его суждение.

И он еще имел глупость волноваться, окажется ли она в состоянии выучить все, что требуется, чтобы стать герцогиней. Требуется, конечно, больше, чем умение модно одеваться и вести беседу с легкостью и шармом. Но это тоже немаловажно. И если Стефани сумела так быстро научиться этому, то она выучит и все остальное, если ей дадут еще немного времени.

Он был доволен. Он гордился ею.

Но он все еще чувствовал себя неловко и немного стыдился себя. Он с трудом провел остаток ночи, после того как проводил ее и мать до дома после бала.

Если бы музыка не остановилась и это не привело его каким-то образом в чувство, думал он, он бы не остановился, пока события не достигли бы логического конца. Он уже задирал ее юбки, сминая их в ладонях, когда понял, что происходит – и что уже произошло.

Если бы можно было охарактеризовать одним словом его жизнь за последние одиннадцать лет и даже больше, то это слово было бы «контроль». Он всегда чувствовал, что держит под контролем людей, события – и что более важно – самого себя. Прошлый вечер напугал его. Он задел чувства Стефани в самом начале и даже не сознавал этого, пока она сама не сказала. А потом он оскорбил ее таким непростительным образом, что содрогался, вспоминая об этом, всю ночь и все утро – он обвинил ее за то, что сам потерял контроль.

Самое ужасное было в том, что его мечта – давно забытая мечта – вдруг снова ожила в те несколько минут, когда он обнимал и целовал ее. В те минуты Стефани превратилась в любовь всей его жизни. Она показалась ему второй половинкой его собственной души – давно утраченной половинкой, которую он всегда стремился найти.

Но это было нелепо. Он просто возжелал ее – свою невесту. И повел себя непростительным образом.

И сегодня он чувствовал себя неловко наедине с ней. Сегодня ее очарование служило, скорее щитом. Она непринужденно болтала с ним по пути в парк и в парке – о погоде, цветах, присланных ей многочисленными джентльменами, с которыми она танцевала на вчерашнем балу, в том числе о его орхидеях, о доброте леди Фрэнсис Неллер и удовольствии, которое она получила от их беседы, о тысяче других вещей, так что молчание ни на секунду не возникало между ними.

Молчание, то редкое молчание, которое возникало во время их памятного путешествия, никогда не было неловким. Но сегодня, похоже, ни один из них не хотел проверять, окажется ли оно таким же естественным.

– Мисс Грей, – сказал он, когда высаживал ее из коляски и провожал в дом, отказавшись от приглашения матери выпить чаю, – вчера вечером я сказал, что не буду просить прощения за то, что было непростительным. Сегодня я передумал. Вы простите меня?

– Конечно, ваша светлость, – сказала она, тепло улыбаясь. – Думаю, вы были правы, отчасти обвинив в происшедшем меня, хотя, конечно вы слишком любезны, чтобы не отказаться от своих слов. Я учусь всему постепенно. Надеюсь, что к моменту нашего бракосочетания я буду знать все на память.

Она протянула ему руку в перчатке, и он поднял ее к своим губам.

– Тогда до вечера, – сказал он. – Увидимся в театре.

– С нетерпением жду нашей встречи, – ответила она.

Уже выйдя из дома и заняв место в коляске, он понял, что его смутило. Хотя она улыбалась и голос ее звучал очень тепло, в глазах ее не было золотых искорок. Странное явление. Разве могут глаза измениться?

Но ее – смогли. В их улыбающейся глубине была пустота.

ГЛАВА 11

Она превратилась в двух разных людей – ее неприятно поразило это открытие, сделанное в те три недели, что оставались до свадьбы, – в двух абсолютно разных людей.

Когда она оставалась одна – но как же редко это происходило последнее время! – или во сне, когда она спала, она становилась Стефани Грей, дочкой викария. Она была девочкой, молодой женщиной, которая следила за домом отца. Она была любимицей жителей деревни и членов семьи самого богатого местного землевладельца. Она ходила ко всем в гости и была другом всем, молодым и старым, бедным и богатым. Она приносила пироги и подарки в виде небольших вышивок больным и беспомощным. Она отказалась от предложения выйти замуж за Тома Ривза, единственного сына помещика, хотя они были товарищами по играм в детстве и друзьями в юности. Она отказалась, потому что знала, что он делает это предложение из жалости, потому что отец ее умер, и она осталась без денег, вынужденная искать работу где-то далеко от родных мест. Дружба казалась ей недостаточно хорошей основой для брака.

Когда она была одна или когда спала, жизнь в деревне казалась ей самой лучшей. Цветы в саду всегда цвели. Жители деревни всегда улыбались. Том всегда казался чуть больше, чем просто другом. А его сестры казались ее собственными сестрами. Когда она оставалась одна, она была довольна тем, кем была. Она была такой, какой воспитали ее родители. Она была женщиной, которой хотела быть. Она была собой.

Но когда она не была одна – большую часть времени за эти недели, – она превращалась в невесту герцога Бриджуотера. Она одевалась, как того требовала роль, – богато и элегантно. И она жила, как того требовала роль – тщательно выбирая каждое слово, каждый шаг, каждую реакцию. В этой Стефани не было ничего необдуманного. Она редко допускала ошибки. После мягкого укора, последовавшего со стороны герцогини – «Все иногда ощущают потребность в одиночестве, Стефани. Но герцогиня всегда живет на публике. Она учится жить без одиночества», – больше упреков не было, лишь изредка ей приходилось выслушивать порицание. Как тогда, когда она извинилась и слишком тепло улыбнулась помощнице модистки, которая терпеливо достала более дюжины шляпок из коробок, чтобы обнаружить, что Стефани ничего не подходит. «Герцогиня не извиняется перед слугами за работу, которую они выполняют, Стефани».

Со своим женихом она держалась так, как должна держаться будущая жена. Больше никогда ему не придется сравнивать ее с проституткой – хоть он остановился до того, как произнести это слово на балу у маркизы Гайден, она знала, что именно это он имел в виду. Когда они оставались одни, она любезно беседовала с ним на любую подходящую тему. Если они не были одни, она отдавала все свое внимание другим. Никто не обвинит ее в том, что она вешается на мужа.

Он не целовал ее все эти недели, кроме поцелуев в руку при встрече и прощании. Если бы он снова попросил о поцелуе, она бы вежливо подставила губы, держа свои руки, тело и эмоции при себе. Когда они поженятся, она предложит ему свое тело. Но только так, как это делает жена благородного происхождения. Она предложит себя для его удовлетворения – никогда для своего, – хотя она подозревала, что все равно его получит. Что более важно, она предложит себя, чтобы выносить благородный плод. Она даст ему наследника. Ее светлость уже сообщила, что это – ее первейшая обязанность.

Она подарит ему сына. С Божьей помощью. Жизнь в обмен на жизнь. Она даст ему сына и, может, тогда почувствует себя настолько свободной, что сможет забрать собственную жизнь. Может, она ощутит, что заплатила ему долг сполна.

Может быть… О, может быть, однажды она снова сможет стать собой. Или ее истинная сущность навсегда будет утрачена в этом браке? Даже если жизнь женщины не принадлежит ее мужу, она все равно становится его собственностью после брака. Все, чем она владела, становится его.

Нет, в ее случае это не было правдой. Он настоял, чтобы по брачному контракту, который составил с мистером Уоткинсом и кузеном Горацием еще в Синдон-Парке, все ее состояние оставалось у нее. Он был добр с ней даже в этом – не правдоподобно добр.

Она не раз имела возможность убедиться в его доброте. Если бы она не была обязана ему жизнью, она бы возненавидела его за эти три недели. Она даже могла бы взбунтоваться, против собственной воли. Но, спасая ее, он проявил только доброту. И после того, как спас, он продолжал оставаться добрым. И он отдал свою свободу ради того, чтобы доставить ее до дома, где бы она была в безопасности.

Когда она не была одна, она была такой, какой ее делала будущая свекровь. Она была такой, какой сама решила стать, поскольку ее тяготило чувство долга. Но она чувствовала себя чужой самой себе.

Она получала перерыв только случайно и на очень короткое время.

Однажды они отправились в картинную галерею Королевской академии, вместе с лордом и леди Джордж Мунро и графом и графиней Гринуольд – ее будущими родственниками. Она шла под руку с герцогом. Они продвигались в толпе от одной картины к другой, обсуждая их достоинства и недостатки. Стефани опиралась в суждениях на свои эмоции. Если картина затрагивала душу, она ей нравилась. Она не пыталась анализировать собственные чувства.

Но его светлость улыбнулся, когда она сказала ему об этом.

– Вы теряете огромное поле для умственных упражнений, – сказал он. – Вы анализируете книги, но не картины, мисс Грей? Вы удивляете меня.

И затем он начал обсуждать один из понравившихся ей пейзажей так подробно, что она была полностью покорена, и ей даже показалось, что до этого она просто не видела картины.

– Ох, – сказала она, – а мне показалось, что она просто красивая. Какая же я глупая.

– Должен признаться, – сказал он, – что я реагирую на музыку так же, как вы – на картины. Иногда нужно позволить мозгу отдохнуть, чтобы просто насладиться вещью.

Она улыбнулась ему.

И вдруг позади него она увидела две пары, стоявшие перед холстами и полностью погруженные в созерцание. Ее глаза остановились на них и расширились. Этого не могло быть – но было. Она забыла обо всем. Она вырвала руку у герцога, сделала несколько шагов через галерею и остановилась.

– Мириам? – неуверенно произнесла она. – Том?

Она не видела их шесть лет. На минуту ей показалось что она ошиблась. Но когда все четверо с интересом повернули головы в ее сторону, она поняла, что все верно. Том Ривз стоял перед ней – и Мириам, его сестра, самая близкая Стефани по возрасту – они выглядели почти так же, как когда она видела их последний раз.

– Стефани? – спросила Мириам, и ее глаза стали огромными, как блюдца. – Стефани?

И сразу они оказались друг у друга в объятиях, смеясь и говоря одновременно.

– Стеф? – кричал Том так громко, что его было слышно далеко вокруг. – Вот чудеса!

Он схватил ее в медвежьи объятия, оторвал от земли и закружил. Она беспомощно смеялась.

– Что ты тут делаешь, ради всего святого?

– Ты выглядишь на сто фунтов – нет, на тысячу фунтов!

– Просто не могу поверить!

Все трое говорили, вернее кричали, одновременно. Все трое смеялись.

– Просто не могу поверить, – повторила Стефани. – Встретить моих самых близких друзей снова, да еще где – в Лондоне! Как замечательно!

– Стеф, ты выглядишь, как герцогиня, – сказал Том, окидывая ее взглядом с ног до головы.

– Что, ради всего святого, ты делаешь здесь? – снова спросила Мириам. – Ты же должна быть на севере Англии? Какое счастливое совпадение, столкнуться с тобой здесь, Стефи.

– Мы выбрались на месяц, чтобы осмотреть достопримечательности, – сказал Том. – С нашими семьями, Стеф. Это моя жена, Сара. – Он улыбнулся молодой женщине, стоящей за его спиной. – А это муж Мириам, Перри Шилдз. Это Стефани Грей, любовь моя. Она росла неподалеку, в приходе. Лучший игрок в крикет среди девочек, в чем я, к несчастью, убедился сам. У нее на удивление сильный удар.

Все весело рассмеялись. Потом обе пары с интересом посмотрели куда-то за плечо Стефани. С болезненным чувством она вернулась к реальности. О, Боже, подумала она. Она бросила его посреди галереи, вопила и хохотала, как какая-нибудь вульгарная особа – или простушка только что из деревни – с абсолютно незнакомыми ему людьми. Она обнимала Мириам с неприличным оживлением, она позволила Тому приподнять и покружить ее.

Когда она обернулась, герцог Бриджуотер смотрел на нее, подняв брови.

– Ох! – Она почувствовала, что краснеет. И та часть ее, которая не позволяла себе совершать необдуманные поступки, оказалась перед дилеммой. Если кто-то, находясь со спутником, встречает других людей, учила ее герцогиня всего несколько дней назад, он должен любой ценой избежать необходимости представлять их друг другу, пока не получено разрешение того из них, кто находится выше по положению в обществе. Таким образом, ему дают возможность избежать нежелательного знакомства.

Но сейчас у нее не было выбора. Он последовал за ней через всю галерею, в то время, как его сестра и друг этого не сделали. Следовательно, это означало, что он хочет быть представленным. Или это значит, что он пришел, пытаясь остановить представление, которое она устроила?

– Ваша светлость, – сказала она, – могу ли я вам представить мистера и миссис Шилдз и мистера и миссис Ривз? Мириам и Том – мои близкие друзья еще со времен раннего детства.

Он слегка наклонил голову, приветствуя представленных.

– Могу ли я представить его светлость герцога Бриджуотер? – сказала она, глядя на друзей. На их лицах отразилась высшая степень удивления.

– Рад познакомиться с вами, – сказал герцог. – Долго ли вы пробудете в городе?

– Еще десять дней, ваша светлость, – ответил Том. – Мы приехали осмотреть достопримечательности. Леди также хотели сделать кое-какие покупки.

– И джентльмены тоже, – добавила Мириам, – хоть они и не признаются.

– Может быть, – сказал герцог, – вы можете продлить свой визит на несколько дней? Мисс Грей и я венчаемся через две недели. В списке гостей по большей части только мои родственники и друзья.

Глаза Мириам стали еще шире, если только это возможно.

– Ох, Стефи, – сказала она, – это правда? Я так за тебя рада. Можно остаться, Перри? – Она умоляюще посмотрела на мужа.

– Ты бы хотела, любовь моя? – в это же время спрашивал Том у жены. – Останемся?

Через несколько минут все было оговорено, после чего его светлость взял Стефани под руку и повел к друзьям, которые стояли спиной к их группе, изучая портреты. Мириам с мужем и Том с женой придут на свадьбу. Герцог узнал, где их найти – они остановились в гостинице, не знакомой элите бомонда, – и пообещал, что официальные приглашения будут присланы сегодня же.

Как ни глупо это было, но и у Гантера, куда они зашли после посещения галереи, чтобы съесть десерт со льдом, и по пути домой Стефани болтала о чем угодно, только не о встрече с друзьями, хотя было достаточно времени для разговора, даже личного, поскольку они не все время шли вшестером.

Она чувствовала, что вот-вот заплачет. Как будто все мечты ее молодости воскресли, когда она увидела Мириам и Тома. Она испытывала глубокую ностальгию по тем дням, тоску по родителям, дому, по простоте и счастью первых двадцати лет ее жизни.

Но она также чувствовала смятение. Она вовлекла герцога в знакомство, не получив предварительно его согласия. Назвав Мириам и Тома своими близкими друзьями, она заставила его почувствовать себя обязанным пригласить их на свадьбу. Конечно же, он не хотел их там видеть. Несмотря на благородное происхождение, они не относились к высшему свету.

Она чувствовала себя несчастной и упрекала себя в снобизме, который вызвал ее смятение. Она стыдится друзей? Конечно же, нет. Они были особенно дороги ей за то, что наполняли ее детство и юность счастьем. Она просто отдавала себе отчет в том, что на ее свадьбе с ними будут обращаться снисходительно, а может даже неуважительно. И все же у нее мелькнула неприятная мысль, что она стыдится их. Неужели она бы предпочла, чтобы они отказались, чтобы они воспользовались запланированным отъездом как предлогом, чтобы не приходить на свадьбу?

Она с особой ясностью поняла, как бесконечно далеки эти два мира – тот, к которому она скоро будет принадлежать, и тот, к которому тянется ее сердце.

Герцог Бриджуотер сам заговорил об этой встрече в холле дома его матери, прежде чем попрощаться и уйти.

– Я пошлю приглашение вашим друзьям, как только окажусь дома, – сказал он. – Они показались мне приятными людьми.

– Да, – сказала она. – Благодарю вас, ваша светлость.

Он в молчании задержал ее руку на несколько мгновений, глядя при этом ей в глаза. Затем поднес руку к губам и ушел.

Наверное, ее несдержанность внушила ему отвращение, думала она, медленно поднимаясь по ступенькам. Она должна была вести себя спокойно, тихо побеседовать с Мириам и Томом, после чего снова присоединиться к своей группе. Тихо и прилично, в не смущающей никого манере. Вот чего ждал от нее его светлость. Но она увидела друзей и забыла обо всем, что выучила за последние две недели.

Больше она не забудет, мысленно поклялась она.

Но Стефани снова забыла, и произошло это чуть больше, чем неделю спустя.

Герцог Бриджуотер был рад услышать, что его лучший друг, маркиз Керью, вместе с женой и детьми был уже на пути из Йорка в Лондон. Приглашение на свадьбу, конечно, было отослано, но герцог до конца не верил, что они приедут. Они редко бывали в городе, утверждая, что жизнь слишком коротка, чтобы проводить ее там, где они бывают только по обязанности, поскольку нет места на земле лучше, чем их родной дом.

Но они приедут на свадьбу. Как и граф Торнхил с семьей.

«Мы уже начали доказывать друг другу, что необходимо приехать в город и присоединиться к тебе и Фрэнсису с Корой на несколько недель Сезона, – писал маркиз. – И тут приходит известие о твоей помолвке и приглашение на свадьбу. Теперь нас ничто не удержало бы, конечно. Ожидай нашего приезда еще до свадьбы, чтобы мы успели взглянуть на невесту и дать свое одобрение. Саманта заявила, что уже давно пора. Оставляю комментарии по поводу последнего заявления за тобой. Она упросила меня дать ей разрешение поехать, несмотря на событие, которое мы вот-вот ожидаем и признаки которого ты мог бы видеть, когда гостил здесь».

Они приехали, все четверо, вместе со своими детьми, как и обещали, за неделю до свадьбы. Граф Торнхил открыл свой городской дом. Он и графиня пригласили герцога Бриджуотера с невестой пообедать с ними, Керью и лордом и леди Фрэнсис Неллер двумя днями позже. Это выглядело, как воссоединение старой компании, какой они собирались во время последнего визита герцога в Йоркшир. За исключением того, что обстоятельства изменились, и Стефани не было с ними в Йоркшире.

Вечер был полон волнений, впрочем, герцог Бриджуотер не был уверен, что кто-то, кроме него, испытывает волнение. Стефани выглядела прелестно в золотистом вечернем платье, в простоте покроя которого он начал узнавать ее характерную черту. Она держалась естественно и очаровательно, с легкостью войдя в компанию. Его друзья отнеслись к ней с теплотой. Разговор во время ужина был оживленным.

– Она красавица, Бридж, – сказал граф Торнхил, когда леди удалились в гостиную, а джентльмены остались, чтобы выпить по рюмочке портвейна. – И она определенно знает, как подчеркнуть красоту волос.

– Очаровательная леди, – добавил маркиз. – Надеюсь, мы ее не смутили, как, помнится, Кору, когда впервые встретились с ней.

Лорд Фрэнсис улыбнулся.

– Я все еще временами вижу панику в глазах Коры, когда она слышит очередной титул, – сказал он. – Ей очень нравится мисс Грей, Бридж. Твоя невеста составила компанию Коре и детям несколько раз по утрам в парке, пока я был отослан наслаждаться жизнью к Уайту. Дети зовут ее тетей Стефи, и мне было велено не ругать их за фамильярность. Кажется, тетя Стефи сама настояла на подобном обращении.

Остаток вечера прошел столь же оживленно, пока они беседовали, играли в карты и пили чай в гостиной.

Но герцог Бриджуотер весь вечер ощущал какую-то неловкость. По правде говоря, он чувствовал себя неловко весь день. Он задел и оскорбил ее в тот вечер на балу у сестры, и он знал, что она не забыла об этом, хоть он попросил прощения – очень искренне – и она это прощение дала. Но с того вечера между ними возник барьер, который оказался непреодолимым.

Не то чтобы она замкнулась в молчании. Напротив. Она не давала разговору затихнуть ни на минуту. Он не мог укорить ее ни в одном промахе, когда она общалась с ним или в обществе.

Но в их отношениях не осталось и намека на что-то личное. Теплота и улыбки, которые он помнил со времени их совместного пути – как давно это было! – ушли. Неуверенное смущение тех первых дней в Лондоне, отблеск чувства, почти страсти – исчезли.

Он постарался сделать беседы более личными, когда они оставались вдвоем. Он попытался заговорить с ней о детстве. Но потерпел полное поражение. Она всегда меняла тему разговора. Он надеялся, когда они встретили ее друзей в Королевской академии – он был покорен живостью ее манер, – что, возможно, удача улыбнулась ему. Он надеялся, что она заговорит о них, предложит нанести им визит в гостиницу. Но ничего этого не произошло.

Она закрыла от него свой мир. Он был наказан, думал он, за то, что критиковал ее поведение на балу у сестры. Как страстно он желал, чтобы она снова повела себя так, как в тот раз! И теперь, когда было уже слишком поздно поворачивать назад и что-либо исправлять, он пытался понять, что его тогда так напугало и заставило устыдиться. Она была, как верно сказала тогда, его невестой. Можно было только надеяться, что как муж и жена они будут желанны друг для друга, поскольку остаток жизни они могли получать подобное удовольствие только друг от друга, либо же совсем отказаться от него. Они обнаружили, что желанны друг другу за три недели до свадьбы – и он обвинил ее в распущенности, а себя – в непростительной утрате контроля.

Но было слишком поздно поворачивать назад. И не было возможности повторить то объятие и сделать все по-другому. Она не давала ему ни единого шанса. Она вела себя так безупречно, что иногда ему казалось, что она окружила себя клеткой изо льда.

Снова встретившись с друзьями, он ощутил всю безнадежность собственного брака. Все три пары выдержали выпавшие на их долю испытания и пришли к покою и даже счастью. Кажется невозможным, слишком хорошим, чтобы быть правдой, что подобное может случиться и с ним. И все же вид его друзей заставил его понять, как отчаянно он желает, чтобы воплотилась в жизнь мечта его юности.

Ему хотелось любить ее. И чтобы она любила его. Стать ее самым близким другом. И чтобы она стала его лучшим другом. Прожить в покое и близости остаток своих дней.

Он вспоминал то непонятное ощущение, будто она – потерянная половинка его души, возникшее, когда он обнимал ее. Он, конечно же, ошибался. Они были двумя чужаками, которым придется провести вместе всю жизнь. Они происходили из двух миров, которые лишь изредка соприкасались, но никогда не пересекутся.

Но, возможно, ему удастся облегчить хотя бы ее положение, думал он. Ей, похоже, нравятся его друзья, и те отвечают ей взаимностью. У нее возникла дружба с леди Фрэнсис. Она, должно быть, полюбила детей, раз позволяет им называть себя тетей. И она родилась в деревне. Она должна тосковать по привычной обстановке, проведя три недели в Лондоне, переходя из одной гостиной в другую, из одного бального зала в другой.

– Вы присоединитесь ко мне и мисс Грей на пикнике завтра после обеда в Ричмонд-парке? – спросил он перед тем, как покинуть дом Торнхила. – Вместе с детьми, конечно. Я велю повару приготовить что-нибудь особенно вкусное.

– Будем играть в крикет, – сказал лорд Фрэнсис. – Я захвачу биты, мячи и воротца. Прекрасная идея, Бридж.

– Там много деревьев, чтобы лазать, – добавила леди Фрэнсис и сделала вид, что хмурится. – Особенно для младших, которые смогут забраться на дерево, но вот слезть у них не получится.

– Мы позволим тебе, Кора, спасти их всех, – сухо сказал лорд Торнхил.

Все знали, что леди Фрэнсис боится высоты, но ни это, ни ее страх перед водой никогда не останавливали ее перед тем, чтобы спасти любого, кто, по ее мнению, находился в беде.

– Снова оказаться на природе после того, как мы перебрались в город, – восхитилась леди Керью. – Блестяще. Что за чудесная мысль, Алистер. Спасибо.

– Мы будем там, – сказала графиня Торнхил. – Надеюсь, вы понимаете, мисс Грей, что окажетесь в окружении не менее девяти детей. И все они, кроме Розамунды, маленькой дочери Саманты, не страдают от излишней застенчивости.

– Ни от недостатка воображения, – добавила маркиза со смехом.

– С нетерпением жду того момента, когда встречусь с ними завтра, – сказала Стефани. – Я люблю детей.

– Это я могу подтвердить, – сказала леди Фрэнсис. – Значит, пикник. С каким нетерпением мы будем его ждать. Верно, Фрэнсис? Хотя это отвлечет тебя от столь любимых тобой лондонских развлечений.

Лорд Фрэнсис усмехнулся и подмигнул герцогу Бриджуотеру, как только жена отвернулась.

Значит, все устроилось, думал герцог. Пикник с друзьями, с детьми, в окружении прекрасной природы Ричмонд-парка – это то, что надо. Возможно, ему удастся преодолеть этот барьер. Возможно, он сможет придать их отношениям более плодотворную основу.

Осталось так мало времени. Всего пять дней.

Его желудок сжался при этой мысли. Через пять дней они станут мужем и женой. Их свяжут неразрывные узы. Но они и так связаны. Помолвка – состояние такое же нерасторжимое, как и брак.

ГЛАВА 12

Ричмонд-парк. Он находился неподалеку от Лондона, но являл собой кусочек настоящей сельской местности. Среди огромных дубов иногда можно было заметить изящные силуэты оленей. Трава была густой и высокой. Стефани там сразу понравилось. С погодой тоже повезло – после целого месяца дождей солнце сияло с безоблачного небосвода.

Она чувствовала себя расслабленной и счастливой с самой середины дня. Маркиз и маркиза Керью со своими двумя детьми поехали вместе с ними в карете герцога Бриджуотера. Несмотря на громкие титулы, они еще накануне вечером произвели на Стефани впечатление людей милых и добрых. И маркиза сразу повела себя так, что Стефани почувствовала себя легко и свободно.

– Ох, – сказала она сразу после того, как Стефани поприветствовала их, – неужели мне весь день придется пробыть «светлостью»? Звучит несколько напыщенно для пикника. И Гартли ожидает та же участь? Я – Саманта, мисс Грей. А вы – Стефани? – Она улыбнулась. – Как вы еще услышите, Дженни зовет меня Сэм, но Гартли предпочитает более женский вариант сокращения моего имени.

Так же было решено с графом и графиней Торнхилами – Габриелем и Дженнифер – и с лордом Фрэнсисом Неллером, что все они будут называть друг друга по именам. Стефани была растрогана тем, что ее приняли в свой круг люди, которые были ближайшими друзьями ее будущего мужа. Но она также ощущала легкое затруднение. Его светлость однажды предложил ей обращаться к нему по имени, но она этого не делала. Он несколько раз назвал ее Стефани, но – ни разу за последние две недели. Неужели только они двое сохранят друг к другу формальное обращение?

Маленькая дочь маркизы, трехлетняя Розамунда – прелестное светловолосое создание, вылитая мать – была крайне застенчива. Но Стефани придвинулась к ней ближе и вскоре настолько завоевала доверие девочки, что та перебралась к ней на колени. Они играли, считая пальчики на руке малышки, пока пятилетний Джеймс рассказывал герцогу, насколько далеко он продвинулся в верховой езде с того времени, как герцог уехал из Гаймура. Его отец ласково теребил левой рукой волосы на макушке у мальчика. Он мягко улыбался.

– С того времени как ты сказал ему, что у него хорошая посадка, Бридж, время для прогулок он использует только на верховую езду, – сказал он. – У нас растет будущий известный наездник.

Остальные экипажи ехали следом за каретой герцога, так что все они одновременно достигли парка и начали высаживаться с шумом, смехом и путаницей.

– Майкл, – сказала графиня своему одиннадцатилетнему сыну, – помни, что ты – старший. Я верю, что ты будешь хорошо вести себя и не заведешь младших в какую-нибудь беду.

– Да, мама, – крикнул он через плечо, мчась к ближайшему дереву.

– Фрэнсис, – позвала Кора. Она держала малышку Аннабелл, которая шумным писком требовала, чтобы ее опустили на землю. – Эндрю убежал.

– Эй, куда! – закричал лорд Фрэнсис и ринулся к двухлетнему сыну, который успел отойти на расстояние, удивительно большое для таких крохотных ножек.

– Эндрю представления не имеет о поворотах и углах, – объявила леди Фрэнсис Стефани, – как и о том, что можно спокойно ходить. Он бегает – и только по прямой линии.

– Да, – рассмеялась Стефани, – я уже несколько раз успела это заметить.

– Папа, – требовал пятилетний Джонатан у графа, – хочу играть в крикет. Ты сказал, что дядя Фрэнк все возьмет.

– Милый мой, – успокаивал его отец, – нельзя ли нам повременить пять минут? Можно, мы все сначала отдышимся?

– Ура! Крикет! – кричал пятилетний Пол Неллер с энтузиазмом. – Я буду бить первый. Биты мои, поэтому я бью первый.

– Но манер ты определенно лишен, – укорила его мать. – Ох, спасибо, Стефани. Она такая тяжелая. – Она улыбнулась, когда Стефани взяла у нее из рук Аннабелл. – Можешь теперь для разнообразия подергать за волосы тетю Стефани, солнышко.

– Ты можешь бить первым, Пол, – великодушно разрешил Джонатан. – Но я буду играть в команде дяди Фрэнка.

– Кажется, для тебя день пропал, Фрэнк, – сказал граф, когда лорд Фрэнсис присоединился к взрослым и начал подбрасывать вверх весело смеющегося сына.

– А мы, женщины, обречены приглядывать за этими сорванцами, – сказала маркиза с деланным вздохом. – Мир никогда не изменится.

Но герцог Бриджуотер, оказывается, уже все распланировал, и вскоре веселый хаос был упорядочен. Те, кто хотел играть в крикет, должны были собраться вокруг лорда Фрэнсиса и разделиться на две команды, равные по величине и умению. Сам герцог не собирался участвовать в игре, так же, как граф и маркиза.

– Забирай их, Фрэнк, – сказал он. – Гартли, тебе лучше взять Розамунду, поскольку она не пойдет ни ко мне, ни к Габриелю. Габриель возьмет Аннабелл. Эндрю, дружок, ты можешь покататься на плечах у дяди Алистера, если обещаешь не дергать меня за уши. Когда устанешь, можешь бегать до полного изнеможения, пока не измотаешь себя. Леди, я расстелю одеяла на траве, прежде чем мы все удалимся, и вы сможете присесть и поболтать или сыграть во что-нибудь.

– Вот так! – сказала графиня. – Это же мужчина моей мечты. Габриель…

– Я хотел предложить то же самое, – заявил граф, косясь на герцога и беря Аннибелл из рук Стефани, после чего его шляпа немедленно был натянута на одно ухо, – но Бридж говорит быстрее.

– Полагаю, – сказала маркиза, – что Алистер настолько тактичен, что принимает во внимание мое положение. Я ему бесконечно благодарна.

Как только для женщин были разостланы одеяла, мужчины, подхватив детей, отправились на прогулку. Но вот лорду Фрэнсису пришлось нелегко. Каждая команда хотела, чтобы он присоединился именно к ним, но не мог же он, как он справедливо указал, разорваться на две части.

– А даже если бы и смог, – добавил он, – то кому-то пришлось бы играть с той частью, где левая рука, что не дало бы никакой пользы.

– Но…

– Но…

Голоса раздавались со всех сторон. Стефани поднялась с одеяла и прокашлялась, привлекая к себе внимание.

– Если каждая из команд хочет иметь на своей стороне взрослого, – сказала она, – то я могла бы предложить себя.

Все – в том числе лорд Фрэнсис, к его собственному стыду – повернулись и посмотрели на нее так, будто у нее выросла вторая голова.

– Я была чемпионом нашей округи у себя дома, – поспешно сказала она. – Конечно, среди девочек, – добавила она более спокойно. – Я забила больше мячей, чем кто-то может сосчитать.

– Я могу сосчитать до ста, тетя Стефи, – заявил четырехлетний Роберт Неллер.

– Еще больше, – сказала она. – Ну, я перед вами. Берите, если хотите.

– Стефани, – с гримасой сказала графиня, – ты не должна думать, что обязана…

– А я собираюсь поспать под солнышком, – объявила леди Фрэнсис, вытягивая ноги на одеяле и решительно закрывая глаза.

Но Стефани уже была принята в игру – из милости, поняла она, увидев угрюмые лица членов ее команды. Еще бы, ведь лорд Фрэнсис достался команде соперников.

Угрюмость сменилась воодушевлением, когда пришла ее очередь бить и она прошла четыре воротца первым же мячом, который подавал лорд Фрэнсис. Она подозревала, что он специально подал ей мяч так же медленно, как делал это для Роберта и Мэри, дочери Дженнифер. Она засмеялась и издала победный возглас, после чего подобрала юбки и побежала между воротец. Ее команда подбадривала ее шумными возгласами. Противники осуждающе смотрели на своего героя. Саманта и Дженнифер зааплодировали.

– Хороший удар, Стефани, – крикнула Дженнифер.

После первой удачи Стефани с головой ушла в игру. Она подбадривала и воодушевляла свою команду. Она поддразнивала команду противников – правда, только старших ее игроков. Она сняла шляпку и швырнула ее на одеяла. Она подоткнула платье на несколько дюймов под ленту на груди, чтобы не наступить на оборки, когда она будет бежать. Она потеряла несколько шпилек. Ее щеки заалели.

Она наслаждалась так, как еще ни разу за последние десять лет.

И вот наступил момент ее величайшего триумфа. Ее команда опережала противников всего на два очка, когда лорд Фрэнсис вышел, чтобы сделать завершающий удар.

– А ну, подвиньте своих игроков, тетя Стефи, – крикнул он, беря биту двумя руками и сжимая ладони на ручке. – Сейчас я выбью не меньше шести очков.

Крики со стороны его команды.

– Стойте, где стоите, игроки, – скомандовала Стефани. – Так вам будет лучше видно его позорное поражение.

Крики – не такие уверенные – со стороны ее команды.

Но случилось именно так, как она и предсказывала. Удача была сегодня на ее стороне – пришлось ей признаться самой себе. Благодаря ее сильной подаче мяч упал на траву перед битой и подпрыгнул над ней, так что удар лорда Фрэнсиса прошелся по воздуху, а не по мячу.

– Да! – Стефани выбросила оба кулака в воздух и упала, так как ее команда набросилась на нее, крича так, что могли разорваться барабанные перепонки. Она смеялась и обнимала всех одновременно. Лорд Фрэнсис, с чувством вины отметила она, был тоже опрокинут на траву и погребен под своей командой. Но и с их стороны раздавался смех.

Прошло еще несколько минут, прежде чем дети разбежались, спеша поделиться радостью с матерями. Стефани, все еще смеясь, поднялась на ноги и безуспешно пыталась стряхнуть траву с муслиновой юбки. Волосы тоже были полны травы, поняла она, подняв руки к тому, что осталось от локонов, сооруженных умелой рукой Патти несколько часов назад.

И тут она заметила, что дети с восторгом рассказывали об игре не только матерям, но и отцам. Аннабелл ползала по траве, пытаясь оторвать макушку у незабудки.

Она вернулась к реальности, как только нашла его взглядом – он стоял недалеко от одеял, опираясь о дерево, сплетя руки на груди и направив глаза прямо на нее. В зеленом сюртуке и желтовато-коричневых панталонах он выглядел так безупречно, как только может выглядеть мужчина. Он не улыбался. Конечно, он не улыбался.

Час назад он оставил леди сидящими на одеялах. Красивых. Полных достоинства. Ведущих себя так, как положено леди. И остальные три вели себя именно так.

– Браво, Стефани, – кричал ей граф.

– Фрэнсис никогда не простит тебе этого, Стефани – весело смеялась леди Фрэнсис.

– Ох, Стефани, твое бедное платье, – сокрушалась маркиза.

– Мы думали, только Кора способна кинуться куда угодно по зову долга, – сказала графиня, и все засмеялись, в том числе сама леди Фрэнсис.

Стефани их почти не слышала. Она тяжело вздохнула. Он шел прямо к ней. Возле одеял он нагнулся и что-то подобрал – она узнала свой ридикюль. Он смотрел на нее, не улыбаясь.

– Ваш друг, мистер Ривз, не преувеличивал, рассказывая о вашей сильной руке, – сказал он. – Это было достойное зрелище.

– Это была игра, – сказала она. – Ради детей.

В определенном смысле это было правдой. Начала она играть ради детей. Но очень быстро сама превратилась в ребенка.

Ее все еще подоткнутое платье было испачкано в траве. Завитки волос торчали всюду, даже там, где их не должно было быть. Ей было жарко. Кто знает, сколько времени он простоял, глядя на нее. По последним словам можно было понять, что он видел ее последнюю подачу лорду Фрэнсису. Это также значило, что он видел, какая сумятица поднялась после победы. Он видел, как она валялась на траве, беспомощно смеясь.

Даже если бы она постаралась, то не могла бы попасть в более невыгодное положение, думала она.

– Ваш ридикюль, – сказал он, протягивая его ей. – Пойдемте. Мы немного прогуляемся.

Чтобы отругать ее наедине, подумала она, беря его под руку и даже не оглянувшись назад, когда он повернулся, чтобы крикнуть остальным, что они прогуляются перед чаем. Чтобы сообщить ей, что ее поведение бесконечно далеко от того, что он ожидает от леди. Что оно неприемлемо для леди, которая должна стать герцогиней меньше чем через неделю.

Она подумала, не расторгнет ли он помолвку. Нет, тут же решила она, он этого не сделает. Слишком поздно. Слишком большой скандал в обществе это вызовет как для него, так и для нее. К тому же он слишком добр, чтобы бросить ее.

Она начинала ненавидеть доброту.

И она начинала ненавидеть себя за это.

Он чувствовал себя так, словно ему дали пощечину – такое же унижение, шок – и боль.

Он едва поверил своим глазам, когда вернулся с прогулки с мужчинами и младшими детьми, которые наверняка не дали бы женщинам отдохнуть, если бы он не предложил взять их с собой хотя бы на полчаса.

Одна из женщин играет в крикет с Неллером и детьми.

Это могла быть только Стефани. Он немедленно вспомнил, что говорил тот слишком красивый старый друг его невесты, с которым она встретилась в Королевской академии. Да, это была Стефани, в элегантном муслиновом платье, поднявшемся слишком высоко, так, что были видны лодыжки, без шляпки и с растрепанным нимбом рыжих волос надо головой. Это была Стефани, светящаяся от удовольствия и смеха, целиком погруженная в игру.

Он ни разу не видел женщины прекраснее.

И она принадлежала ему. Вся эта красота, живость, готовность радоваться жизни принадлежали ему. Он почувствовал прилив острого физического желания обладать ею. Но как только это слово возникло в его мыслях, он понял, что не прав – и по отношению к себе и к ней. Скорее это было осознание восхищенного обладания. Нет, и эти слова не были до конца точными.

Он влюбился в нее, понял он наконец, – он доволен и гордится ею. Горд от того, что его ближайшие друзья тоже смотрят на нее и видят, что он очень правильно выбрал невесту.

Он представил ее играющей с его детьми – с их детьми. И на этот раз его чувство нельзя было спутать ни с чем – он действительно страстно захотел обладать ею.

Он появился почти перед концом игры и остановился чуть в стороне, как раз вовремя, чтобы увидеть ее действительно сильную подачу Неллеру. Неллер, конечно, ей невольно подыграл, ударив раньше времени. Бриджуотер оперся одним плечом о дерево и смотрел, как малыши из команды Стефани сбили ее с ног и взгромоздились сверху веселой кучей. Он видел, как она смеялась и обнимала их, весело возясь на земле, превращая день в праздник. Он даже заметил, как она бросила беспокойный взгляд на Неллера и проигравшую команду, чтобы убедиться, что они не обижены.

Какая же она чудесная, думал он. Он не мог представить ни одну леди из своего окружения, которая рискнула бы испортить платье ради того, чтобы доставить радость детям, которые даже не были ее собственными. И, как он подозревал, чтобы доставить удовольствие себе. Его опечалила внезапно возникшая мысль, что все веселье и живость, и даже смех безжалостно изгонялись из жизни детей благородного происхождения, как только они начинали подрастать. Джентльмены, и в особенности леди, в любом возрасте должны вести себя со спокойным достоинством.

Ему досталась, понял он, без всякой заслуги с его стороны, самая подходящая невеста. Может быть, она поможет ему ослабить плен привычек. Может быть, она поможет ему снова ощутить радость. Может быть, она научит его смеяться при посторонних.

И вот дети разбежались, бросив свою героиню, чтобы насладиться славой, похваставшись перед родителями. Она встала на ноги, начала отряхиваться – и вдруг увидела его.

Она изменилась в одну секунду. Еще мгновение назад она светилась от смеха. И сразу же ее лицо приняло ледяное выражение, а губы сжались. Она сразу начала выглядеть неряшливо.

В этот момент он почувствовал, будто его ударили.

Он испортил ей настроение.

Как же она должна ненавидеть его.

Он мог думать только о том, что она сразу смутится, как только увидит, в каком она виде. Ей нужно привести себя в порядок. Ей нужен укромный уголок, чтобы сделать это. Он действовал инстинктивно, идя к ней и поднимая по дороге с одеял ее ридикюль – может быть, там есть гребешок.

Он хотел сказать ей, каким замечательным игроком она была. Он хотел сказать, как он горд тем, что она доставила радость детям. Он хотел сказать, какой прекрасной она выглядит в его пристрастных глазах. Он хотел сказать, что любит ее. Но он был задет. Ему было больно. Он ей не нравится. Он просто пробормотал что-то о ее подаче, взял за руку и повел куда-то за дубы.

Он ощущал внутренний холод и дискомфорт. Его отвергли. Его ненавидят.

– Вам захочется привести себя в порядок перед чаем, – сказал он.

– Да.

Они уже скрылись из вида за деревьями. Она забрала у него руку и одернула платье. Теперь он понял, почему ее лодыжки оказались на виду. Она подоткнула ткань под ленту, охватывавшую ее платье под грудью. Она быстро посмотрела на него, стоящего с руками, спрятанными за спиной. Ему показалось, что в ее взгляде светилась ненависть.

– Ни одна леди не позволила бы себе такого, верно? – сказала она.

– Повернитесь, – сказал он. – У вас вся спина в траве.

Она покорно повернулась, и он начал осторожно отряхивать ее платье одной рукой, стараясь, чтобы его жесты выглядели как можно менее интимными, и невольно касаясь нежных округлостей под платьем при каждом движении руки.

– Теперь следует уделить внимание прическе, – сказал он, когда она снова повернулась. – У вас в ридикюле есть гребень?

– Да, – сказала она сквозь зубы. Наверное, она и его стесняется, подумал он. Может быть. Возможно, за всем этим было смущение, а не ненависть. Он смотрел, как она вынимает шпильки из прически и зажимает их между губ, чтобы руки были свободными, прежде чем снова воткнуть в волосы – такие густые и тяжелые. Он вспомнил, какие они были тогда, первой ночью в гостинице, и тяжело выдохнул. Она ни на миг не поднимала глаза.

– Вы доставили детям сегодня немало удовольствия, – сказал он.

– Разве что детям, – сказала она, по-прежнему держа шпильки во рту.

Она твердой, уверенной рукой собрала волосы в узел на затылке, и он вспомнил, что она – женщина, не привыкшая к услугам горничной. Она воткнула шпильки в точности туда, куда требовалось.

Он никак не мог понять выражения на ее лице. Он не понял, что именно она хотела сказать последними словами. Но они не вдохновляли на дальнейший разговор.

Господи, они должны были стать мужем и женой меньше чем через неделю.

Она посмотрела на него ничего не выражающим взглядом.

– Я прилично выгляжу, ваша светлость? – спросила она.

На этот раз он отчетливо услышал в ее голосе ненависть. Несмотря на красивое муслиновое платье цвета лимона, она выглядела в точности, как гувернантка – суровая гувернантка, не допускающая никаких глупостей.

– Да, – сказал он. – Вполне.

Он неожиданно ощутил прилив необоснованного гнева. Хотя, если подумать, не такого уж необоснованного. Что он сделал, чтобы вызвать такую ненависть? Он мог, конечно, вспомнить кое-что, но все это было в прошлом, и к тому же он принес извинения, постоянно пытаясь загладить вину. Они не были единственной парой в мире, вынужденной пожениться против воли и своих желаний. Но она могла бы дать им обоим шанс. Она могла бы отнестись к нему хотя бы с симпатией. Может быть, ее бы удивило, насколько это легко. В конце концов, он вовсе не был таким уж чудовищем.

Не давая себе подумать, насколько разумно то, что он делает, он шагнул к ней, прижав ее спиной к дереву. Он обхватил ее лицо своими широкими ладонями, прильнул к ней всем телом и нашел ее рот своими губами. Этот поцелуй не был нежным. Он бесстыдно использовал весь свой опыт, чтобы заставить ее раздвинуть губы и приоткрыть рот. Когда ей пришлось это сделать, он полностью погрузил язык в глубины ее рта и провел кончиком по внутренней стороне ее губ.

Затем он поднял голову.

– Надеюсь, – сказал он и сам был немного напуган холодным высокомерием, прозвучавшим в его голосе, – вы постараетесь, мисс Грей, вернуть свои мысли к тому, что вы станете моей женой меньше чем через неделю. Герцогиней Бриджуотер. Я надеюсь, ваше поведение изменится.

Он не мог понять, откуда возникли эти слова. Он не собирался это говорить. Он прислушался к их затихающему эху, и ему казалось, что их произнес кто-то другой. Он вышел из себя – вдруг осознал он. Он всегда держал под контролем свою жизнь. Боязнь утратить контроль привела к тому, что он избегал общества последние шесть лет. Но это все равно произошло.

Его мечта тоже сбылась, но это, скорее, был кошмар, пародия, с которой ему придется жить после окончательного пробуждения.

Ее губы несли на себе отпечаток недавнего страстного поцелуя – какая жестокая ирония…

– Хорошо, – сказала она, и ее голова все еще касалась затылком дерева, а руки были прижаты к бокам. – Я не забуду этого.

В ее глазах блеснули слезы, и он, устыдившись, отвернулся. Кажется, только что он повел себя с мисс Стефани Грей наихудшим образом.

– Пойдемте, – сказал он. – Нам нужно вернуться к остальным. Предполагалось, что я выполняю роль хозяина, а я оставил гостей как раз перед подачей чая. Вам и мне придется как-то ладить друг с другом. Можем ли мы хотя бы попытаться?

– Да, ваша светлость, – сказала она, опираясь на предложенную руку.

Он отдал бы все на свете, лишь бы услышать, как она называет его Алистером – посетила его странная мысль.

ГЛАВА 13

Она редко надевала белое. Белое, считала Стефани, – цвет, более подходящий для молодых девушек, а когда она была молодой девушкой, ей приходилось носить более практичные расцветки, поскольку она вела полную хлопот жизнь дочери викария. Она носила только серое, коричневое и черное. Весь прошлый месяц она носила платья цветов, подходящих, по мнению герцогини и самой Стефани, к ее рыжим волосам.

Но сегодня Стефани надела белое платье – белый атлас, тяжелый от нашитых на него жемчужин. Белые цветы с зелеными листьями были вплетены в ее волосы. На ней были белые туфли и перчатки. В руках она сжимал букет из золотистых роз.

Герцогиня внимательно осмотрела ее с ног до головы и одобрительно кивнула.

– Вы действительно выглядите очень мило, – сказала она. – Вы – невеста, которая была бы под стать самому принцу, Стефани.

– Мама…

Она оставалась холодной до самой глубины сердца. Холодной от ужаса, поскольку прекрасно осознавала, что совершает ошибку. Но все это было неизбежно. Внезапно с почти детской яростью ей захотелось, чтобы ее мама и отец были рядом. Ей хотелось, чтобы ее обняли, чтобы она могла выплакаться. Она была такой холодной. Целый месяц ее окружал холод. Холод и доброта, такое невозможное, но оказавшееся вполне реальным сочетание.

Но это только из-за нервов вещи предстают перед ней в подобном свете. Это Стефани осознавала отчетливо, несмотря даже на захлестнувшую ее панику. Внезапно губы ее светлости дрогнули, глаза сверкнули, и она порывисто шагнула вперед – впервые Стефани видела, чтобы герцогиня повела себя таким образом, можно сказать – импульсивно.

– О, дорогая, – сказала она, обнимая Стефани и прижимаясь к ней холодной щекой. – Сделай его счастливым. Он так дорог мне, мой сын. И будь счастлива сама.

Уже через мгновение она снова стояла рядом и выглядела как всегда холодно и величественно.

– Ну, вот, – сказала она. – Я чуть не смяла твой букет. Извини. Твой кузен ждет тебя внизу, а мне уже пора в церковь. Меньше чем через два часа к тебе перейдет мой титул, Стефани. Носи его гордо, как это делала я. Но я уверена в тебе. Ты много трудилась последний месяц. Ты превзошла мои самые смелые ожидания.

И с легкой улыбкой герцогиня удалилась.

Кузен Гораций восхищался происшедшими в ней переменами и напоминал о том, какой невероятной удачей было заполучить герцога в мужья. Его светлость оказал ей доверие, за которое она должна испытывать благодарность до конца дней своих. И она также должна помнить, что начиная с сегодняшнего утра – как только церемония будет закончена и все подписи поставлены – она может не беспокоиться о наследстве. Она станет исключительно богатой женщиной.

Она должна, было ей сказано, чувствовать себя счастливейшей и удачливейшей женщиной в мире.

Она чувствовала холод в сердце.

И ей становилось все холоднее, пока они ехали к церкви Святого Георга и шли по проходу, проложенному в толпе тех, кто собирался снаружи, чтобы поглазеть на великосветскую свадьбу. И ей не стало теплее, даже когда они оказались внутри и заиграл орган, и она обнаружила, что скамьи заполнены сливками общества. Где-то в этой толпе – она даже не пыталась найти их глазами – были два ее единственных друга, наверняка напуганные и смущенные обществом, в котором оказались. На свадьбе было только два ее друга. Она встретила их две недели назад, но с того времени даже не попыталась увидеться с ними снова.

И тут она увидела его. Он ждал у алтаря. Он смотрел, как она идет по проходу, опираясь о руку кузена Горация. Он держался прямо и гордо и выглядел таким же холодным, какой она чувствовала себя. Он был весь в белом с серебром. Впервые она видела мужчину, одетого в белое. Он выглядел великолепно. И холодно.

Но его глаза, его серебристые глаза, обожгли ее холодным огнем, когда она подошла ближе.

Она стояла позади него, собранная, как в те дни, когда была гувернанткой, и гордая той ношей, что ей предстояло нести – как и учила ее герцогиня. Она произносила слова, которые ей было велено произнести. Она слушала, как он произносит то, что должен был произнести. Ее рука была зажата в его руке – неожиданно теплой и твердой, несмотря на его холодный вид. Она смотрела, как он надевает ей на палец незнакомое яркое золотое кольцо, которое с трудом прошло через сустав пальца. Она подняла лицо навстречу его поцелую – теплые сомкнутые губы легко коснулись ее собственных, когда вокруг них раздался невнятный гул поздравлений.

Она стала его женой.

Она стала герцогиней Бриджуотерской.

Ее наследство было спасено.

Она чувствовала себя холодной, как мраморный пол церкви.

Она поняла, почему так боялась этого замужества всю прошлую неделю и даже дольше. Не только потому, что она отдала свою свободу человеку, которому не была нужна и который женился на ней из чувства долга. Не только потому, что она приносила собственную индивидуальность в жертву титулу герцогини. Не только потому, что она чувствовала себя связанной правилами, которым была обязана следовать каждую минуту. Не только потому, что она на огромной скорости перенеслась из скучного, но знакомого мира в пугающий новый. Не только по всем этим причинам.

Потому, что она любила его – и не встречала взаимности.

Если бы ей удалось остаться равнодушной к нему, думала она, испытывать лишь благодарность и чувство долга, остальное можно было бы перенести. В конце концов, какой свободой она располагала последние шесть лет? И была ли она счастлива и уважаема?

Но она не сумела остаться равнодушной…

А потом служба закончилась, и все подписи были поставлены, и она снова шла по проходу, и ее рука лежала на руке мужа. Всюду, куда бы она ни посмотрела, были улыбающиеся лица. Кора, которая сидела на передней скамье, откровенно шмыгала носом и утирала покрасневшее от слез лицо большим белым носовым платком, взятым у Фрэнсиса. Дженнифер, позади нее, улыбалась и смахивала слезинки. Габриель часто моргал. Мириам, сидевшая в последнем ряду, широко улыбалась и одновременно плакала.

А потом они оказались снаружи и были встречены шумными криками и двусмысленными замечаниями небольшой толпы, собравшейся там. Ее муж провел ее к ожидающей карете, помог сесть и забрался сам. Карета рванула с места на большой скорости, как только первые гости начали выходить из церкви. Свадебный завтрак должен был происходить в городском доме герцога – Стефани никогда не была там, хотя ее вещи вместе с горничной были перевезены туда еще до того, как она уехала в церковь. Герцог и герцогиня должны попасть туда раньше гостей, чтобы принять их по всем правилам.

По всем правилам.

– Дорогая, – сказал ей муж, беря ее за руку и кладя ее поверх своей, так что новое обручальное кольцо ярко засияло, – ты выглядишь сегодня еще прекраснее, чем, как мне казалось, вообще может выглядеть женщина. Хочу, чтобы ты знала, что я горжусь тобой.

Да, она прекрасно выучила все положенное – за исключением одной или двух ошибок, ее не в чем упрекнуть. Но они будут повторяться все реже и реже, пока со временем не исчезнут вообще.

– Я старалась, – сказала она. – И приложу все усилия в дальнейшем, чтобы вы и дальше могли гордиться мной, ваша светлость.

Он накрыл ее руку своей свободной рукой.

– Стефани, – тихо произнес он, – меня зовут Алистер.

– Да. – Она на мгновение закрыла глаза, очарованная обманчивой близостью, вызванной теснотой кареты и мягкостью его голоса, представляя, будто в нем звучит нежность. – Алистер.

– Нет ничего не правильного в том, чтобы муж и жена называли друг друга по именам.

– Действительно. – Она снова открыла глаза. – Если нет ничего не правильного, значит, это можно себе позволить.

Она надеялась, что он не услышит в ее голосе горечь, которую она изо всех сил старалась скрыть.

Все по правилам.

Что ж, хорошо. Пусть все будет по правилам.

Он намеревался остаться в Лондоне вместе с молодой женой до конца Сезона. Это даже следовало сделать. Как герцогиня Бриджуотер, она должна была быть представлена ко двору королевы. Мать выступила бы ее рекомендательницей. И она должна была утвердиться в ее новом положении – как его жена и хозяйка. Им следовало дать несколько приемов – обед, званый вечер и один большой бал. К тому же у нее были собственные дела. Теперь она стала полновластной владелицей Синдон-Парка и состояния, оставленного дедом.

Да, им следовало остаться, как он когда-то и предполагал. Но Лондон, кажется, начал ее раздражать. Его самого город определенно раздражал. Ему вдруг захотелось оказаться как можно дальше отсюда, от светских обязанностей. Ему захотелось увезти ее в деревню. Он хотел остаться с ней наедине, хотя это, возможно, опрометчивое желание. Она ненавидела его. Она ни разу не улыбнулась ему, хотя это был день их свадьбы, и она улыбалась всем вокруг. Даже когда она подошла, чтобы стать возле него у алтаря, она не улыбнулась.

А он сам? Он не был уверен, что улыбался. Он был захвачен сильными эмоциями, которые пытался удержать под контролем. Половина сливок общества смотрела на него – или на нее. Скорее, на нее. Все смотрят на невесту. Кому интересен простой жених? Нет, он совсем не был уверен, что улыбался в тот момент.

Когда он поднялся со своего места на завтраке в честь бракосочетания, чтобы обратиться к гостям, он объявил, что увозит герцогиню в Уайтвик-Холл в Глочестершир завтра же утром. Он не посмотрел ни на мать, ни на жену, чтобы увидеть их реакцию. Он поблагодарил гостей за то, что они пришли на свадьбу и на завтрак и сделали этот день особенным для него.

– Я немедленно отошлю твоей служанке распоряжение, чтобы она не распаковывала твои вещи, – тихо сказал он Стефани, когда снова сел. – Она вынет только то, что тебе понадобится на сегодняшний вечер и завтрашнее утро.

Завтра она окончательно станет его женой, думал он, глядя, как яркий румянец заливает ее щеки.

– Да, ваша… – она начала. – Да. Спасибо. Он подумал, не совершает ли глупость. Лето в Уайтвике покажется очень длинным, если они так рано переедут туда. Они, конечно, смогут пригласить гостей пожить у них или сами съездят в Брайтон на несколько недель. Но большую часть времени им придется провести наедине друг с другом. Был ли хоть какой-то шанс сделать брак удачным, если они подобным образом начинают его? Он сомневался в этом. Похоже, их отношения только ухудшились за месяц помолвки. Последние четыре дня – со дня того ужасного пикника – между ними не было ничего, кроме холодной вежливости.

Он знал, что это его вина. Когда-то он страстно мечтал о браке, который принесет любовь, теплоту, дружбу, счастье в его жизнь. Но об этом оставалось только мечтать. Воспитание, которое он получил, было направлено на то, чтобы превратить его в уважаемого, всегда собранного человека из высшего общества. Конечно, в его жизни была любовь – определенная привязанность, которую испытывали друг к другу он и его родители, его брат и сестры. Но любовь эта всегда была немного отстраненной и, конечно, занимала последнее место в его жизни после чувства долга и чувства собственного достоинства.

Он был способен испытывать любовь. Он всегда чувствовал это, и с особенной болью – сейчас. Но его никогда не учили, как показать свою любовь – или как вызвать ответную.

Он вызывал у Стефани уважение, благодарность и покорность, основанные на ложных представлениях о нем. Но не более. Она ненавидела его, хотя, как он догадывался, должна была вместе с тем испытывать чувство вины, и вполне могла провести остаток жизни, борясь с этой ненавистью. Он не сомневался в том, что женился на почтительной герцогине. Но он не хотел почтения. Он хотел любви. Может, думал он, в Уайтвике… Но времени на мечтания не оставалось. Их ждали гости, которых следовало развлекать весь день и начало вечера. Он почти не видел жену и не успел сказать ей ни слова. Он мимоходом замечал, как она беседует с его родственниками, его друзьями, своими друзьями. Она во многом повторяла величественную манеру держаться, свойственную его матери, но привнесла в нее собственное очарование и красоту. Он сам переговорил с таким количеством людей, какое позволило время.

Конечно, все было правильно в том, что они с женой разделились, чтобы занять гостей. Так все бы и продолжалось, если бы не его импульсивное решение уехать утром в Уайтвик. Как он догадывался, уже был послан гонец, чтобы очертя голову помчаться в имение и задать слугам жару перед его неожиданным появлением. Он не сомневался, что несколько дней в доме будет царить паника.

Мысль об этом вызвала у него на лице улыбку.

Но наконец он остался с ней наедине. Они поужинали вдвоем, сменив свадебные наряды на вечерние туалеты. Они заняли друг друга беседой, как любая другая благовоспитанная пара. Они продолжили разговор в гостиной, до и после того, как сначала она, а потом он сыграли друг для друга на фортепьяно. Они вместе выпили чаю.

А потом он провел ее наверх, к ее комнатам, поцеловал руку и сказал, что окажет себе честь навестить ее через полчаса.

Он прошел в свои комнаты и сел на стул в гардеробной. Он оперся подбородком о согнутые в локтях руки. Он закрыл глаза.

И вспомнил, какой она была в ту ночь в гостинице. Такая теплая, красивая, приглашающая и ждущая – как ему казалось. Он задумался над тем, как бы все повернулось, если бы она была той, какой выглядела. Она уже месяц была бы его любовницей. Они были бы очень близки. Устал бы он от нее уже/ Устал бы он от нее когда-нибудь?

Глупая, абсурдная мысль. Она не была такой И он не может больше думать о ней только с точки зрения сексуальных отношений. Она теперь его жена, его спутница жизни.

Он глубоко вздохнул и с шумом выдохнул воздух. Пора позвать слугу. Нельзя заставлять ее ждать дольше назначенного времени. Она, наверное, нервничает.

Она не боялась. Было бы глупо для женщины двадцати шести лет испытывать страх перед физическим процессом, который, наверное, станет для нее таким же привычным, как дыхание за следующие месяцы и годы. Она напомнила себе, что должна радоваться, что с ней это вообще случилось. В прошлом она не ожидала, что это когда-либо произойдет. Она всегда этого хотела. Она всегда хотела иметь детей – даже очень сильно.

Он был мужчиной, которого она находила физически привлекательным. Он был мужчиной, которого она любила. Она не боялась.

Ей лишь хотелось, чтобы он остался просто мистером Мунро. Мистер Мунро ей понравился Он был таким добрым. Он бы тогда принадлежал к ее миру. Ей бы не пришлось меняться. Ей бы не приходилось контролировать каждое свое слово и движение, чтобы быть уверенной в том, что все, что говорится и делается, – по правилам. Ей не пришлось бы почти возненавидеть его из-за того, что она жила в постоянном страхе опозориться и вызвать его неодобрение.

Она действительно почти его ненавидела. Но она также любила его.

Сегодня ночью она будет настоящей герцогиней, такой, какой он ожидал увидеть – спокойной, изящной, бесчувственной. Это не будет слишком сложно. Она же не боится, в конце концов.

Она приветствовала его спокойной улыбкой, когда он постучал в двери и вошел. Она стояла спокойно, пока его глаза скользили вниз – от распущенных волос по шелковой ночной сорочке, украшенной кружевом, до босых ног.

– Входи, Алистер, – сказала она. – Позволь мне налить тебе бокал вина. – Она позаботилась о том, чтобы вино заранее прислали. Она налила бокал и себе тоже, после чего протянула ему его вино. Ей хотелось, чтобы он увидел, что ее руки не дрожат, что она – не какая-нибудь дрожащая девчонка-невеста, недостойная своего нового положения.

– Тогда, может, мы выпьем за наше здоровье? – спросил он. – И за наше счастье, Стефани? Значит, за наше здоровье и счастье.

Он поднял свой бокал.

Она коснулась его бокала своим, и они выпили. Он смотрел на нее, пока они делали это. Ей захотелось, чтобы он улыбнулся. Она и сама хотела улыбнуться ему. Но она не станет рисковать – вдруг ее поведение покажется ему кокетливым.

– Возможно, – сказал он, – мы будем счастливы. Будем?

Чтобы скрыть, как ее влечет к нему, она взяла его пустой бокал и поставила рядом со своим, наполненным наполовину, на поднос.

– Я постараюсь, – сказала она, – сделать тебя счастливым, Алистер. Всегда буду стараться. Только скажи мне, как.

Он слегка улыбнулся ей. Уголок рта приподнялся. На лице его было выражение, с которым она раньше не сталкивалась.

– О да, – сказал он. – Ты тоже будешь счастлива, верно, Стефани? Мы попытаемся сделать лучшее, что сможем. И я приложу все силы, чтобы ты никогда не пожалела о том, что произошло сегодня утром – и произойдет вечером. Это будет мой рецепт счастья. Мы оба постараемся.

– Да.

Ей вдруг захотелось провести рукой по его щеке. Но с герцогом Бриджуотерским нельзя позволить себе подобное. Даже если он был ее мужем.

– Тогда пойдем. – Он протянул ей руку, стараясь найти глазами ее взгляд. – Пойдем в постель, Стефани.

– Да, – сказала она.

Она шагнула вперед слишком быстро и немедленно замедлила шаг. Наверное, она все – таки немного нервничала. Поскольку его мать давала ей разъяснения, ей не хотелось задавать вопросы. Возможно, она и не должна была. Должна ли она сама поднять подол сорочки или подождать, пока он сделает это? Должна ли она обнимать его, или руки лучше оставить на кровати? Должна ли она сказать что-то после того, как все закончится, или следует сохранять молчание? Стыдно в ее возрасте знать так мало.

Она решила оставаться пассивной. По крайней мере, так она не наделает ошибок. Может быть, он сам скажет, чего хочет. Она быстро учится, она доказала это за последний месяц. Совсем скоро она выучит, чего от нее ожидают в брачной постели. По крайней мере, она знает, чего он не хочет. Она не забыла урок, который ей преподали в зимнем саду Элизабет.

Он задул свечи, как только она легла. Она была рада этому. Она немного волновалась и боялась. Ее тело слишком долго принадлежало только ей. Даже присутствие служанки смущало ее весь прошедший месяц. Но служанка хотя бы принадлежала к ее полу.

Он лег рядом с ней, придвинулся ближе и поцеловал ее. Так он целовал ее два раза – о поцелуе под дубом в Ричмондском парке она не хотела даже вспоминать. Она должна была быть готова к тому, чтобы испытать то же самое. Ее грудь немедленно напряглась, и она почувствовала смутную боль внизу живота. Она вызвала у него отвращение, когда показала, что чувствует, на балу у Элизабет. Ей пришлось напомнить себе об этом и несколько раз вызвать в памяти унизительные картины. Только не сейчас. Больше этого не должно повториться. Она вцепилась в матрас и старалась перебороть потребности тела.

Должна ли она раздвинуть губы? Его язык уже проник между ними, так что ей не пришлось мучиться над решением этого вопроса. Должна ли она приоткрыть рот? «Скажи мне, что делать», – мысленно умоляла она его. Она приоткрыла" рот.

Ей еще не приходилось носить ночной сорочки, застегивающейся спереди. Но свекровь и модистка настояли именно на этой модели для первой брачной ночи. В своей наивности она не понимала зачем, пока муж не начал расстегивать пуговицы, одновременно целуя ее. На это ушло немало времени.

Его руки проникли вовнутрь, к ее обнаженному телу. Он очень легко водил пальцами и ладонями. Он коснулся ее груди. Она уже давно чувствовала, как грудь напряглась и затвердела. Она с силой прикусила губу, когда его рука накрыла напряженный сосок. Его локоть лежал внизу живота, и она почувствовала сладостное трепетание где-то между бедер.

И вдруг его рука оказалась там, и пальцы легонько проникали внутрь, нащупывали путь. Она с трудом перенесла боль, которую доставило ей это уверенное касание. Она крепко зажмурила глаза и вцепилась руками в матрас. Ей захотелось вскрикнуть. Ей захотелось закинуть на него руки и умолять его остановиться. Но она не знала, чего именно ей хочется. Она с трудом дышала. И от этого всего в ней поднимались смущение и волнение. Она чувствовала, что взмокла.

– Дыши глубже, – тихо произнес он у ее уха. – Расслабься. Ты скоро привыкнешь к этому.

Ей стало стыдно. И это ей приходится говорить! Воздух с шумом вырвался из ее груди. Но тут он оказался сверху нее. Было почти облегчением почувствовать его колени между своих. Она не сопротивлялась, когда он раздвинул ей ноги. Ее сорочка, поняла она, уже оказалась выше пояса. Ей не придется ни о чем беспокоиться. Больше не было никаких скользких моментов.

Против воли она снова затаила дыхание. Его руки оказались позади нее. Она чувствовала, как он устраивается на ней.

И тут он вошел в нее. Она приготовила себя к боли. Но боль пришла не сразу. Она не была готова к таким странным ощущениям – чувству чего-то чужого внутри себя, будто ее тело у нее отнимают. Потом возникла боль, моментальная паника. И глубокое вторжение в ее самые тайные глубины.

Она осторожно выдохнула. Значит, вот как. Вот то, чего она так долго ждала. Единение с мужчиной. Ожидание зачатия. Она стала женщиной. Боль исчезла, с ней ушла паника и странное, неожиданное чувство вторжения. На смену пришло удивление. Удивление от того, что такое вообще может быть. Удивление тому, что он оказался гораздо глубже внутри нее, чем она ожидала. Удивление от того, что исчезли волнение и страх. Она полностью расслабилась.

Это было чудесно.

Она знала, что будет дальше. Или думала, что знает. Она лежала спокойно, позволяя этому произойти, открываясь навстречу его удовольствию и получая удовольствие сама, но так, чтобы не потерять голову от страсти, как это произошло в зимнем саду. Ей захотелось напрячь мускулы, о которых она узнала во время того поцелуя. Ей захотелось сомкнуть их вокруг него и насладиться этим чувством. Она лежала расслабленно и спокойно, пока он снова и снова вонзался в нее. Она чувствовала его жар – над собой, внутри себя. Она чувствовала его тяжелое дыхание в волосах. Она ощущала аромат одеколона, с которым смешивался другой, более сладкий запах.

Ей захотелось обхватить его ногами и прижаться к его бедрам внутренней стороной собственных бедер. Ей захотелось изогнуться, чтобы он вошел еще глубже. Ей захотелось почувствовать под руками мускулы его живота и спины. Она лежала спокойно, распластанная под ним, входя в семейную жизнь.

Его движения ускорились и стали еще глубже, а потом он выдохнул, расслабился, и она ощутила его семя внутри себя. Стефани тяжело сглотнула и постаралась сдержать слезы. Она лежала очень тихо. Ее предупреждали, что ей это может не понравиться. Ее предупреждали, что со временем ей это понравится больше. Но ее не предупреждали, что это окажется самым замечательным ощущением в мире. И ее не предупреждали, что ей захочется заплакать от того, что все закончилось, потому что ей будет хотеться еще и еще, пока… Нет, она не знает, что случится потом.

Она почувствовала внезапный холод, когда он слез с нее и лег рядом. Она почувствовала, как он опускает подол ее сорочки и укрывает ее одеялом. Она почувствовала, как он взял ее за руку. Его рука была очень теплой и влажной. Он все еще тяжело дышал.

– Я причинил тебе сильную боль, дорогая? – спросил он.

– Нет. – Ее голос прозвучал очень высоко. Она постаралась взять себя в руки. – Вовсе нет, Алистер. Надеюсь, я доставила тебе удовольствие. – Она была довольна спокойным, ни к чему не обязывающим тоном, которым произнесла эти слова.

Некоторое время он молчал.

– Мне было приятно, – наконец, сказал он. – Благодарю тебя. Завтра это будет не так больно и не так.., смущающе.

– Я не смущена, – быстро сказала она, поворачивая к нему голову. Но она не различала его до конца в темноте. – Я старалась… Я… Мне понравилось. – Может быть, этого не следовало говорить. – Я надеюсь, что меньше чем через год смогу подарить тебе сына, Алистер.

Он сел на краю кровати, спиной к ней. Кажется, его спина согнулась. Она догадалась, что он оперся локтями о колени. Она видела его пальцы между волосами на голове. И тут он встал, после чего склонился над ней. Она почувствовала, как его пальцы легко касаются ее подбородка.

– Я оставлю тебя, чтобы ты поспала, – сказал он. – У тебя был тяжелый день, а завтра мы проведем все время в пути. Спасибо тебе за сегодняшний день, Стефани – за то, что вышла за меня замуж, за то, что развлекала наших гостей и.., за это. Я постараюсь быть хорошим мужем. Спокойной ночи.

– Алистер, – сказала она, когда он пошел к двери. Но когда он остановился и повернулся, она не нашла что сказать. «Пожалуйста, вернись в постель»? «Пожалуйста, позволь мне рассказать тебе, как прекрасно это было»? «Пожалуйста, позволь мне любить тебя»? – Я тоже постараюсь. Всю свою жизнь.

– Спокойной ночи, дорогая, – сказал он.

– Спокойной ночи, Алистер. «Спокойной ночи, любовь моя».

Она ощущала горечь и боль от того, что окончательное утверждение их брака было позади. Ей было холодно от того, что исчезло тепло его тела. Она чувствовала его запах на подушке и на себе.

Из нее вырвалось первое шумное всхлипывание. Потом она уткнулась лицом в подушку и позволила себе всласть поплакать от жалости к самой себе.

В конце концов, никто не видит, как она теряет достоинство и контроль. Она до смерти устала от достоинства и контроля.

Она не могла понять, почему уже через несколько минут после акта такой невероятной близости она ощутила такое одиночество, какого не испытывала никогда в своей жизни.

ГЛАВА 14

Они ехали в той же карете, что и во время первого совместного путешествия. Он попытался почувствовать себя так же. Он постарался ощутить расслабленность и полный контроль над происходящим, как тогда.

Стефани просидела напротив него те три дня. Он мог постоянно видеть ее тогда – прекрасная актриса, полностью осознающая силу собственной красоты и очарования. Рассказывающая ему сказку, такую невероятную и вместе с тем полную вполне предсказуемых сюжетных поворотов, так что он мог получать удовольствие от умственных упражнений, предсказывая все, что она собиралась сказать – и угадывая почти каждый раз.

Он влюбился в нее еще тогда, подумал он с удивлением. Хотя, конечно, нет ничего серьезного в том, чтобы влюбиться. Влюбленность была совсем иным чувством, нежели любовь. Он задумался над тем, что испытывает сейчас. Он просто влюблен в нее? Или же он любит ее?

Он повернул голову и посмотрел на нее. Она была в нежно-зеленом – вся, даже туфли и лежащие на сиденье напротив перчатки были зелеными. Она выглядела спокойной и собранной. А ведь еще вчера она была невестой, подумал он. Вчера ночью она потеряла девственность. Но ничто в ее поведении не указывало, что такой знаменательный факт совсем недавно свершился в ее жизни. Она спокойно улыбнулась ему в ответ. Она встретилась с ним глазами, но не покраснела.

Он надеялся, что сегодня утром увидит ее потупленные глаза, стыдливый румянец – хоть что-то, что свидетельствовало бы о том, что она помнит о их близости прошлой ночью. Но она появилась за завтраком всего на минуту позже него. Она села и завела с ним непринужденную беседу, после чего съела внушительный завтрак. У нее даже не дрожали руки.

И, конечно, точно так же она вела себя в постели. Не было ни намека на страсть, которую он надеялся зажечь, хотя ее тело отвечало – хотя бы чтобы уменьшить боль от его вторжения. Было лишь небольшое волнение, которое заставило ее напрячься в самый первый момент – и за которым последовало достойное, покорное принятие брачного акта.

Он, конечно, немедленно воспламенился при виде ее стройного, тонкого тела. Тела почти атлетического сложения – странно употреблять подобные слова применительно к женщине.

– Расскажи мне о своих друзьях, – попросил он. – О Ривзах.

Может, ему удастся вернуть очарование первого путешествия. Глупо, но ему захотелось, чтобы на ней опять была кричащая шляпка с перьями – и чтобы она сидела напротив него.

– У них в семье было семеро детей, – начала она. – Шесть девочек и Том. Я по возрасту ближе к Мириам и дружила больше именно с ней. И с Томом.

Она беседовала с Томасом Ривзом и его женой не больше пятнадцати минут вчера, быстро переговорив с ними, прежде чем окунуться с головой в круговорот других гостей.

– Меня даже просили играть с ними, – сказала она. – Миссис Ривз говорила, что только я могу сохранить мир среди девочек. Мама, правда, считала, что меня принимают в этом доме потому, что я более благородного происхождения, чем они, а у миссис Ривз – светские амбиции. Но я так не думаю. Они были гораздо богаче нас. Правда, ни то, ни другое не имело значения, когда мы были детьми. Мы играли, играли и играли. Мы лазали по деревьям, плавали в речках и ныряли в озере – хотя все это было запрещено. Я была… Мама однажды назвала меня сорвиголовой. Боюсь, она была права.

– Любой, кто играет в крикет так же хорошо, как ты, должен быть сорвиголовой, – сказал он.

Смешно, но ему захотелось, чтобы он знал ее тогда. За последний месяц их знакомства он уловил всего несколько проблесков образа той живой, веселой девочки, которой она, должно быть, была в детстве.

– Когда я выросла, – продолжила она, вытягивая руки на коленях и глядя на них – кольцо выглядело странно новым и сверкающим, – папа предложил, чтобы я направила энергию в другое русло. И с тех пор я трудилась вместе с мамой, пока она была жива, а после ее смерти сама выполняла все обязанности в приходе. Но я не возражала. Мне нравилась такая жизнь.

Она рассказывала об этом во время первого путешествия, но тогда он слушал по-другому. Он думал, что она плетет увлекательную нить фантазий.

– И ваша дружба закончилась? – спросил он.

– В общем-то нет, – сказала она. – Они повзрослели. Когда я приняла приглашение на место гувернантки так далеко от дома, тяжелее всего было потерять эту дружбу. У Бернаби мне было позволено получать не более трех личных писем в год. Я так скучала по моим друзьям. Я скучала по Мириам.

– А Том? – спросил он. – Неужели между вами не было романтического влечения?

Конечно же, должно было быть. Они почти одного возраста. Оба красивы. Он пожелал, что спросил об этом.

– В общем-то, нет, – ответила она. – Мы всю жизнь были друзьями. Сложно было бы взглянуть друг на друга по-другому. Конечно, мы тяжело перенесли расставание и мысль о том, что, возможно, никогда больше друг друга не увидим. И он тяжело отнесся к тому, что мне придется стать гувернанткой.

– Но он не пытался остановить тебя? – спросил он.

Она улыбнулась, по-прежнему глядя на руки.

– Он предложил мне выйти за него замуж, – сказала она. – Но я отказалась.

– Почему? – спросил он.

– Потому что он предложил мне из жалости, – сказала она. – Он не любил меня. А я не любила его. Это не было бы замужеством, о котором я мечтала.

Он внезапно ощутил беспокойство. Она описывала их собственный брак. За исключением того, что она не смогла сказать «нет» ему.

– ао каком замужестве ты мечтала? – невольно спросил он.

Она внезапно подняла глаза, и ее щеки наконец-то заалели. Похоже, она только сейчас поняла, какой оборот принял разговор.

– Ну, – рассмеялась она, – обычная мечта, как у любой девочки или очень молодой женщины. Теперь это кажется глупым и наверняка покажется еще глупее джентльмену – особенно герцогу. Я мечтала о романтической любви. Я верила в эту смешную сказку, будто где-то каждого из нас ждет единственный идеальный спутник, что… Все это не имеет значения. Но я рада, что не вышла замуж за Тома. Я бы всегда чувствовала… – Она прикусила губу, но у нее не было выбора, кроме как продолжить то, что она начала говорить. – Что я принудила его к этому. Я бы всегда помнила, что обязана ему и никогда не смогу расплатиться. Я… – Она все-таки остановилась.

Именно так она чувствовала себя по отношению к нему, конечно. Она думала, что вынудила его жениться на себе. Она думала, что обязана ему всем и никогда не сможет вернуть этот долг. Ее замужество было обузой для нее. Она никогда не сможет быть с ним счастлива.

Что она скажет, если узнает, что он ошибочно принял ее за актрису и продажную женщину? И что он довез ее до Синдона не из доброты и соображений ее безопасности, а…

– Расскажи мне еще, – попросил он, – об играх, в которые вы играли тогда, о ваших шалостях и проделках.

Он страстно желал узнать ее. Хотя она рассказала ему о себе намного больше, чем он – ей, она все еще была для него незнакомкой – незнакомкой, которая стала его женой и герцогиней, незнакомкой, с которой он вступил в интимные отношения прошлой ночью и продолжит их сегодня ночью, завтра ночью и так – всю их жизнь.

– Это не были поступки, достойные детей из благородных семейств, – сказала она, мимолетно улыбнувшись, так что он на мгновение уловил золотые искорки в ее глазах. – А некоторые были просто непозволительными, как, например, тот раз, когда все мы – Том, Мириам, Агнес и я – выбрались тайком ночью, потому что Том слышал, будто рыба по ночам выпрыгивает из реки и ее можно ловить руками. Кажется, мне было восемь лет. Конечно же, мы не увидели ни одной рыбы, не говоря о том, чтобы поймать ее.

Он улыбался. Она рассказала ему о еще нескольких приключениях, о которых раньше не рассказывала. Очевидно, Том Ривз был предводителем, а Стефани – второй после него в этой компании. Он вспомнил собственное детство. Он был похож на Тома, только вел себя еще хуже, пока отец, отчаявшись воспитать его достойным титула герцога самостоятельно, не отослал его в возрасте десяти лет в закрытую школу. Теперь ему казалось, что большую часть детства он провел на скамье в кабинете отца, стараясь не прислушиваться к свисту розги, который был предвестником острой боли.

«Пусть Джордж, черт побери, будет этим герцогом! – вспомнил он, как кричал однажды в напрасной надежде уклониться от предначертанной судьбы. – Все, что я хочу, это был солдатом или моряком, черт побери!» Все, что он получил в результате этой вспышки – строгий приказ снова лечь на скамью. А потом началась школа. Он задумался над тем, сколько людей, знающих его теперешним, догадываются о том, каким ребенком он был.

Будет ли его старший сын таким же бунтарем? И будет ли он сам выяснять отношения с сыном теми же методами, что и его отец? Отец был человеком с непомерно развитым чувством собственного достоинства и начисто лишенным чувства юмора, хотя способным на любовь. Был ли он похож на отца? Мать и сестры говорили, что похож.

Он внезапно повернулся и взял Стефани за руку. Этого ему хотелось уже больше часа. Какие у нее красивые руки с тонкими длинными пальцами. Он зажал ее кольцо между кончиками пальцев и повертел его.

– Я надеюсь, тебе понравится Уайтвик – Холл, – сказал он. – Парк такой большой, что не замечаешь, где он кончается и где начинаются фермы, пока не наткнешься на них.

– Я уверена, что мне там понравится, – ответила она. – Она не сделала попытки отнять руку. – Думаю, он намного больше Синдон-Парка. Я постараюсь как можно лучше выполнять свои обязанности, Алистер.

– Это спокойное, хорошее место, чтобы там росли дети, – сказал он. – Шесть поколений моей семьи выросли там. Наши дети станут седьмыми.

– Да, – сказала она. – Я знаю, что ветвь герцогов Бриджуотерских еще ни разу не оставалась без наследника мужского пола. Там даже есть портретная галерея, верно? Твоя мать рассказывала мне, что в ней висят портреты всех твоих предков. С нетерпением жду, когда увижу их. И я постараюсь, чтобы традиция не нарушилась. Я надеюсь подарить тебе наследника не больше, чем через год.

Это было сказано холодно, она даже не покраснела. Ему захотелось, чтобы румянец появлялся на ее щеках, когда она думает о том, каким образом понесет наследника. В зимнем саду у Элизабет она показала страсть. Со временем он начал жалеть, что не довел их объятия до самого конца, как бы опасно это ни было в незапертой комнате во время бала, и каким бы не правильным ни был этот поступок, исходя из тех соображений, что они были только помолвлены. Их отношения развивались бы совсем по-другому, если бы он не вспомнил о приличиях и не напомнил ей в самой отвратительной манере.

Он задумался над тем, что значила для нее прошлая ночь. Он задумался, что испытывала она – не только физически, но и эмоционально. Он задумался, какие мысли промчались в ее голове, когда он впервые вошел в нее. Ему хотелось, чтобы он мог спросить. Почему он не может? Нет смысла задавать себе этот вопрос, если он прекрасно знает, почему. Потому что между ними не было духовной близости и он не знал, как заполнить пропасть.

– Моя мать сказала бы тебе, что это – твоя первая обязанность как герцогини и моей жены, и тебе следует трудиться, пока она не будет выполнена.

Он улыбнулся, но она не смотрела на него. Он все еще думал, что Джордж смог бы стать достойным герцогом Бриджуотерским, к тому же у него уже были здоровые сыновья. Ему хотелось бы иметь детей от Стефани, потому что ему нужна была семья. Его мечта начинала сбываться, хотя, без сомнения, это была мечта с большой примесью реальности. Она не любила его.

– Да, – сказала она. – И я приступлю к другим обязанностям как только мы приедем, Алистер. Ты не должен бояться, что я не справлюсь с задачей. Я стану достойной хозяйкой твоего дома. Я навещу всех арендаторов и работников. А когда ты представишь меня твоим соседям, я приму их и сама нанесу визиты, как это принято. Я уверена, что ты не будешь мной недоволен.

Он поднес ее руку к губам и задержал ее на несколько мгновений.

– Я не недоволен, – сказал он. – Я полностью уверен, что ты прекрасно справишься.

– Твоя мать упоминала о летнем празднике, – продолжила она, – с играми и развлечениями в деревне и парке. И с танцами вечером. Она описала мне круг моих обязанностей. С нетерпением жду, когда смогу приступить к подготовке.

Он старался каждый год приезжать домой на праздник. Он никогда не мог до конца насладиться им, поскольку праздник устраивался для простого люда, а он больше не мог смешиваться с толпой, как делал это, когда был ребенком. Он был герцогом уже больше десяти лет. Он слишком далеко стоял от этих людей по социальной лестнице, хотя любил их и верил, что они по-своему любят его.

Да, когда он был мальчишкой, все было по-другому. Хотя школа выбила из него почти все бунтарские наклонности, и он научился быть сыном своего отца даже на каникулах, все же было несколько моментов свободы. Как тогда, во время одного из таких праздников, когда он, семнадцатилетний юноша, утратил девственность. Он забрался на сеновал – он до сих пор не был уверен в том, кто кого завлек – с веселой вдовой на восемь лет старше него и вылез три или четыре часа спустя с девственностью, уничтоженной несколько раз, если такое возможно. Он раздувался от гордости, воображая себя чертовски умелым мужиком, хотя воспоминания о его четырех отчаянных попытках, предпринятых на протяжении тех часов, вызывали теперь у него улыбку.

– Праздник будет очень веселым, Стефани, – сказал он.

– Конечно. – Она повернула лицо и улыбнулась. – Я постараюсь, чтобы всем было весело, Алистер. Я начну все планировать, как только мы приедем, учитывая, конечно, все многочисленные традиции, которым я должна следовать. Ты можешь ни о чем не волноваться. Я все распланирую сама. Ты увидишь, что у тебя прекрасная герцогиня.

Он почти ничего не услышал. Улыбка Стефани ослепила его. Он наклонился к жене и коснулся ее губ. Она была новобрачной два дня и одну ночь, думал он, а они весь день просидели рядом друг с другом как вежливые незнакомцы. Он засыпал ее вопросами, а она жизнерадостно говорила о долге. О том, что понесет от него сына, словно это было всего лишь еще одним долгом, выполнения которого от нее ожидают.

Он зажал в ладонях ее лицо и посмотрел ей в глаза. Она продолжала сидеть прямо, сложив руки на коленях. Она безмятежно улыбалась ему. Она была его покорной герцогиней. Она платила долг, который, как ей казалось, никогда не будет заплачен до конца.

– Как ты относишься ко мне? – спросил он.

Ее глаза расширились.

– Алистер, – сказала она, – ты мой муж.

Как будто это был ответ.

– Что ты хочешь, чтобы я сказала? – спросила она, когда увидела, что он пытается встретиться с ней взглядом. – Я выучила за последний месяц все, чего от меня ожидают как от герцогини. Но я поняла, что кое-что было пропущено. Никто не сказал мне, как доставить удовольствие лично тебе, кроме нескольких самых общих вопросов. – На этот раз она вспыхнула ярче. Ей было сказано, что она должна вести себя покорно и пассивно, думал он, особенно – в постели. – Мне хочется сделать тебе приятно, Алистер. Скажи мне как. Я обязана тебе всем.

– Может быть, – ответил он, – у меня всего одна просьба, Стефани. Чтобы ты перестала так считать. Это не правда. Ты ничем мне не обязана. – Эти слова прозвучали на месяц позже, чем следовало.

– У меня было денег на один ломтик хлеба, – сказала она. – Во время той ночи, которую мне пришлось провести на дороге, у меня чуть не похитили все – даже мое целомудрие. Я не настолько наивна, чтобы не понимать, что грабители отняли бы и это, прежде чем исчезнуть с моей куда менее ценной собственностью. И меня ждали еще ночи, подобные той. В той одежде, в какой я была, когда ты впервые увидел меня, мне бы не удалось этого избежать. Я видела, как все смотрят на меня – все, кроме тебя. Ты один отнесся ко мне с добротой и уважением. И ты довез меня прямо до дома, чтобы снова не подвергать меня опасности. Хотя ты знал, что, делая это, ты приносишь в жертву собственную свободу. Я обязана тебе жизнью и, что так же важно, своим целомудрием. И ты спрашиваешь, как я к тебе отношусь?

– Нет, – сказал он и снова откинулся назад на сидении, чтобы не видеть ее лица. Он глубоко вздохнул. – Так не пойдет.

– Я все пыталась и пыталась, – сказала она, и ее голос прозвучал так жалобно. – Я не доставила тебе удовольствия, да? Но я не знаю как, Алистер. Может, сегодня ночью у меня получится лучше. Скажи мне, как сделать тебе приятно. Доставлять тебе удовольствие – единственное, чего я желаю всем сердцем.

– Стефани, – сказал он, – я отнесся к тебе в тот день с не большим уважением, чем все остальные. Я видел только безвкусный плащ и отвратительную шляпку, и ничего больше. И я не слышал ничего больше. Я думал, что ты в лучшем случае актриса, а в худшем – проститутка. Может быть, и то, и другое. Не стану говорить, что с самого начала хотел овладеть тобой. Я взял тебя с собой потому, что нагромождения лжи, которой, как я считал, ты меня потчевала, очень меня развлекали, и мне захотелось увидеть твое смущение, когда я загоню тебя в угол и разоблачу. В ту первую ночь я подумал, что ты дразнишь меня, и со скуки решил включиться в твою игру. Но еще до того, как мы доехали до Гэмпшира и Синдон-Парка, я твердо решил сделать тебя своей любовницей – после того, как привезу тебя в имение и посмотрю, как ты будешь выкручиваться. Я сам загнал себя в ловушку. А теперь скажи мне, насколько ты мне обязана. Скажи, что доставлять мне удовольствие – твое единственное желание.

Он думал, что никогда не скажет ей этого. Сначала он убедил себя – не вполне искренне, – что признание только унизит ее. Но он увидел, что молчание дало худшие результаты.

Она попала в ловушку и только больше страдала из-за долга, который, как думала, никогда не сможет вернуть. Он, наконец, освободил ее. Слишком поздно? Как она поступит? Но он не жалел, что сказал правду.

Он повернул голову и посмотрел на нее, пока она молчала. Ее тело было напряжено. Ее руки, все еще лежавшие на коленях, побледнели. С лица исчезли все краски. Глаза были закрыты.

– Было бы глупо, – сказал он, – просить у тебя сейчас прощения. Но именно я и должен за все расплачиваться, Стефани. У тебя был небольшой выбор, но я отнял даже то немногое, что ты имела.

– Ты не верил ничему, что я говорила? – почти прошептала она.

– Нет, – ответил он. – Яркая бабочка стоит на краю пустынной дороги и заявляет, что она идет в Гэмпшир, чтобы получить наследство. Мне стало любопытно.

– И той ночью служанка не перепутала комнаты, верно? – продолжила она. – Все было правильно. Я должна была спать с тобой.

– Да, – сказал он.

– Я должна была разделить с тобой постель, – сказала она. – Ты собирался сделать то, что делал прошлой ночью.

– Да, – ответил он.

Он услышал, как она вздохнула и задержала дыхание. Воздух чуть слышно вырвался из ее рта.

– Тогда почему не сделал? – спросила она. – Второй раз за две ночи. Я дважды избежала этого. Почему ты оставил меня?

– По той же причине, которую упомянул совсем недавно, – сказал он. – Я думал, ты решила меня перехитрить, и решил сам посмеяться над тобой.

– Не потому, что я просто сказала «нет»? – спросила она. Ее голос звучал так тихо, что он едва его слышал.

Он задумался на мгновение.

– Да, – сказал он, – и по этой причине тоже. Я никогда не стал бы принуждать женщину, которая сказала «нет».

– Твоя жена считается женщиной? – спросила она.

О Боже. Так он и думал.

– Да, – произнес он наконец так же тихо, как и она. – И ты скажешь сегодня «нет»? И завтра?

Она молчала так долго, что он подумал – она никогда больше не заговорит с ним. Но она заговорила.

– Наверное, – сказала она, – мне нужно быть благодарной за ту шляпку и плащ. Если бы я была одета как всегда в серое – серое, как мое имя, – ты не удостоил бы меня и взглядом. Ты бы не остановился, чтобы подобрать меня. Я бы голодала, а может, и умерла. Надо мной бы надругались. Твое заблуждение спасло меня. – Горечь ясно звучала в ее голосе. – Но несмотря на это, я больше не чувствую себя обязанной тебе. Думаю, что когда окончательно успокоюсь, то это станет настоящим облегчением. Почему ты мне все рассказал? Ты мог бы хранить эту тайну до конца жизни. Я ничего бы не заподозрила. Я охотно оставалась бы твоей рабыней до конца своих дней.

Когда он заговорил, в его голосе тоже прозвучала горечь, хотя он знал, что для этого нет никакой причины.

– Наверное, мне не нужна рабыня, – сказал он. – Наверное, мне нужна жена.

– Она у тебя есть, – ответила она. – Если помнишь, я вышла за тебя замуж вчера. Прошлой ночью мы делили постель. Я так старалась доставить тебе удовольствие, я думала, ты – бог. Лучше бы я потратила время на то, чтобы доставить удовольствие себе.

– Отослав меня? – спросил он. – Сказав «нет»?

– Нет, – сказала она и резко засмеялась. – Нет, не этим.

Они уже должны были быть неподалеку от гостиницы, где проведут эту ночь. Он посмотрел из окна на знакомый пейзаж. Он проезжал по этой дороге тысячу раз. Несколько минут они молчали. Он удивился тому, что ощущает странный покой. И с горькой улыбкой он понял, что это потому, что между ними впервые возникли отношения. Мучительные отношения, наверное, – нет, наверняка. Но настоящие отношения. Это лучше чем то, что было раньше.

Он скорее готов жить без нее, чем иметь ее своей рабыней. Это была удивительная и печальная мысль.

– Мы скоро будем в гостинице, – сказал он. – Я заказал несколько комнат. У тебя будет своя спальня. Тебе ни в коем случае не придется делить ее со мной. И если ты скажешь «нет», мне не придется ночевать на чердаке.

Она ничего не сказала. Она сидела еще ровнее, чем раньше. И она была напряжена.

– Могу ли я прийти к тебе сегодня ночью? – спросил он.

– Нет, – сказала она, поколебавшись. – Не сегодня, Алистер. Может быть, и не завтра. Я не знаю. Мне нужно время.

Он кивнул.

– Завтра я снова спрошу, – сказал он.

Карета повернула в широкий двор гостиницы «Бык и рог», и слуги вместе с возницами уставились на знакомую карету.

ГЛАВА 15

Было облегчением оказаться в Уайтвик – Холле, главной резиденции герцога Бриджуотера в Глочестершире. Если бы они появились здесь в это же время вчера, думала Стефани, и этого разговора не произошло, она бы не испытывала такого облегчения. Если бы месяц назад она не попала в Синдон-Парк и не привыкла к его размерам и величественному внешнему виду, ее бы до смерти напугал Уайтвик с его массивными каменными столбами и коваными железными воротами, двумя сторожками с каждой стороны ворот, больше похожими на небольшие особняки, его бесконечной подъездной аллеей, усаженной дубами, с его мостом в три арки над речкой, с его рощицами, цветочными клумбами и просторными лужайками, спускающимися к дому, сложенному из каменных блоков.

Ее бы испугал вид грумов в ливреях, выстроившихся на террасе – их было намного больше, чем требуется, чтобы встретить карету, запряженную четырьмя лошадьми, величественные фигуры дворецкого и экономки, одетых в черное, которые застыли на мраморных ступенях лестницы, ведущей к парадному входу. Она бы оробела при виде огромного бального зала и застывших слуг, выстроившихся в два ряда в ожидании осмотра.

Но она не испытывала страха – только облегчение. Облегчение от того, что можно скрыться от мучительного молчаливого присутствия мужа. Не совсем, конечно. Он бесшумно шагал по правую сторону от нее, представив ей сначала старшего конюха, который помог ей выйти из кареты, а затем – дворецкого и экономку. Он следовал за ней вдоль ряда слуг, иногда обращаясь к кому-нибудь из них, в то время как у нее находились улыбка и ласковое слово для каждого.

Они почти не разговаривали весь день. После того как она убедила его, да, она спала очень хорошо, спасибо, – хотя не спала вовсе – и что, да, на небе несколько облачно, но нет, не похоже, что будет дождь, за завтраком больше не было произнесено ни слова. В течение дня, пока они ехали в карете, он несколько раз пытался вовлечь ее в разговор, но ее односложные ответы не вдохновили на дальнейшие попытки.

Не то чтобы она была молчалива. У нее скорее был ошеломленный вид. Вся жизнь, которую она знала и та новая, в которую она с таким трудом вступила, – все разрушилось. Она больше не понимала, кто она, к какому миру принадлежит.

– Ваша светлость, наверное, пожелает осмотреть свои апартаменты, – почтительно предложила экономка, когда проверка была завершена, – и немного освежиться. Я распоряжусь, чтобы через полчаса чай был подан в гостиную.

Стефани улыбнулась ей.

– У ее светлости было утомительное путешествие, миссис Гриффитс, – ответил ее муж. – Она выпьет чаю в своей личной гостиной. Пусть Паркер принесет что-нибудь подходящее для меня в библиотеку.

Стефани думала, что он останется внизу. Но он последовал за ней, когда миссис Гриффитс провела ее через четыре лестничных пролета и широкий коридор, покрытый ковром, в покои в передней части дома. Он шел за ней, пока экономка показывала большую, роскошно обставленную гостиную, которая, кажется, предназначалась только для нее, в просторную гардеробную, где Патти и две служанки уже распаковывали сундуки с платьями, и спальню, самую большую и шикарную из всех комнат.

– Я предоставлю вас заботам горничной, ваша светлость, – сказала миссис Гриффитс, склоняя голову в почтительном поклоне. – Я пришлю чай.

– Благодарю вас.

Стефани улыбнулась, и экономка покинула комнату. Муж остался стоять позади нее.

Она повернулась и посмотрела на него, ее подбородок был поднят, руки сцеплены спереди в замок. Он был красив, как обычно. Она постоянно помнила об огромной кровати за своей спиной. Что же будет теперь, когда они оказались здесь – дома? В конце концов, она – его жена. Она поклялась быть покорной ему. И она не нарушит клятвы, данной перед алтарем. Нарушит ли он свою?

– Добро пожаловать домой, дорогая, – тихо произнес он.

Эти слова застали ее врасплох, и она чуть не утратила контроль над собой. До этого момента она не понимала, что последние двадцать четыре часа провела на грани нервного срыва.

– Спасибо, – сказала она, глубоко вздохнув, и улыбнулась ему. – Дом великолепен, Алистер. Намного великолепнее, чем я представляла.

– Это моя гордость и отрада, – сказал он.

Эти простые слова странным образом тронули ее. Но она не хотела бы растрогаться. Не сейчас. Ей нужно подумать. Но даже мозг предал ее. Она не могла ни о чем думать весь день и всю ночь. Она опустила глаза и ничего не сказала.

– Стефани, – сказал он, – ты позволишь задать тебе всего один вопрос, прежде чем я оставлю тебя отдыхать?

– Да. – Она снова посмотрела на него.

– Если бы я тебе обо всем рассказал, – спросил он, – в первый же день в Синдон-Парке, ты бы вышла за меня замуж?

«Нет, конечно же нет». Но она сдержалась и не произнесла этого. Неужели не вышла бы? Аргументы в пользу их брака были бы такими же. У нее было бы так же мало выбора. Откуда она знает, каким бы был ее ответ? Главное, что он ничего не сказал. Он позволил ей верить в его доброту, вежливость – и самопожертвование.

– Я не знаю, – сказала она. Но она должна быть честной с ним. Только через честность она могла надеяться снова обрести себя. – Да. Думаю, что вышла бы. Я испытала нечто гораздо лучшее, чем то, что знала последние шесть лет, но ты же знаешь – чтобы сохранить это, я должна была выйти замуж. Трудно добровольно отказаться от чего-то столь желанного, если однажды попробовал это. Я хотела стать богатой. Я хотела получить Синдон-Парк.

Он кивнул.

– Наверное, я бы все равно вышла за тебя замуж, – призналась она, – но мне не пришлось бы продавать собственную душу, если бы ты все рассказал с самого начала.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он. Она подняла подбородок.

– Я хотела быть достойной моего спасителя, – сказала она. – Весь прошлый месяц я потратила на то, чтобы превратиться в женщину, достойную стать твоей женой. Наш союз не был равным, Алистер. Я считала, что это ты даешь, уступаешь, снисходишь. Я же стою ниже – во всех смыслах. Так не должно было быть. Я могла и должна была быть равной тебе во всем – может быть, за исключением происхождения. А ты отнял у меня это право.

– Я боялся унизить тебя, рассказав правду, – сказал он.

Она улыбнулась.

– Или себя? Он колебался.

– Или себя, – признал он, наконец.

Они стояли и смотрели друг на друга. Она подумала, любит ли его еще. Любила ли когда-нибудь вообще. Разве можно любить божество? Но теперь он не был богом. Она не знала, кем он был. Абсолютно незнакомый человек. Она дотронулась до кольца на пальце левой руки, а мысленно вспомнила то тайное удовольствие, которое получила на брачной постели. Он был внутри ее тела.

– Сможем ли мы продвинуться дальше? – спросил он. – Это конец, Стефани? У нашего брака нет ни одного шанса?

Она еще не задавала себе такой прямой вопрос. Услышав его, она немного испугалась. Действительно, разве не перед этим они оказались? Их свадьба была всего два дня назад.

– Я не знаю, – сказала она. – Алистер, я не знаю тебя. Я знаю всего несколько вещей о тебе, но их не так много. Я вообще тебя не знаю. Ты ничего мне не рассказывал. Ты мне чужой.

– А ты хочешь узнать меня? – спросил он. – Или уже слишком поздно?

Она хочет узнать его, внезапно поняла она. Теперь, когда он больше не был богом, его можно было узнать. Несмотря на внушительный титул, богатство и невероятную гордость, он был мужчиной. Мужчиной, как она была женщиной. Она хотела узнать его. Она хотела знать, кого она отвергнет – или примет. Но не было ли слишком поздно принимать подобное решение – теперь, после свадьбы? Он молча стоял, спокойно ожидая ее ответа.

– Я хочу узнать тебя, – сказала она. Она увидела, что он перевел дыхание.

– Тогда ты узнаешь меня, – сказал он. – Все следующие дни и недели, Стефани, говорить буду я. Это дастся мне нелегко. Меня приучили к скрытности. Это было частью моего воспитания. Это было неотъемлемой частью моей взрослой жизни. Но для тебя я буду говорить. Я сделаю все, чтобы ты узнала, кто я.

– Наш брак настолько для тебя важен? – спросила она.

– Да.

Он дал ответ не колеблясь, но не объяснил, почему именно для него был важен их брак, хотя она ждала этого. Для него будет унизительным, если их союз разобьется в самом начале. Ему страшно оказаться без спутницы на всю жизнь. Для него будет ужасным лишиться надежды, всякой надежды получить наследника в этом браке – если, конечно, он не намеревался нарушить обещание. А может, их брак был важен для него по-другому, в более личном смысле? Она не знала. Она не знала его. Она решила не ждать, пока он задаст самый последний вопрос.

– Алистер, – сказала она, – ты можешь прийти ко мне сегодня ночью, если захочешь.

Неважно, что будет дальше, неважно, каким будет ее окончательное решение, поняла она, но она даст ему сына, если будет физически способна на это.

– Спасибо, – сказал он. – Ты устала, дорогая. Я оставлю тебя отдыхать. Я приду за тобой в гардеробную, чтобы провести к ужину.

– Да, – сказала она.

Он сделал несколько шагов по направлению к ней, обеими руками взял ее правую руку и поднял к губам.

Потом он ушел.

За те несколько минут, что она стояла, прежде чем пойти в гардеробную, она поняла одно. Это была первая ясная мысль, которая возникла в ее голове за то время, что прошло после его рокового признания. Многое оказалось разрушенным. Она не была уверена, что что-то удастся создать заново. Она не была уверена ни в чем, кроме одного. Она была рада, что он не был богом. Она была рада, что он оказался простым мужчиной.

Она провела пальцами левой руки по тому месту, куда только что прикоснулись его губы.

Беседы легко давались ему. Это было необходимой частью воспитания для любой леди и любого джентльмена из высшего света. Это было искусством, но он так долго упражнялся в нем, что почти не задумывался над этим. Он почти инстинктивно знал, с кем следует обсуждать книги и последние идеи, с кем – политику и экономику, а с кем следует беседовать о моде и обмениваться сплетнями. Тот же инстинкт подсказывал ему, в каких случаях он должен задавать тон беседе сам, а в каких – следовать собеседнику.

Он никогда не боялся пауз в разговоре. Порой молчание может быть приятным и дружеским. Если же оно становилось неловким, он всегда знал, чем заполнить его.

Но сегодняшнее молчание измучило его. Оно было каким-то громким и обвиняющим, каким-то болезненным и невыносимым.

Беседа за ужином, которая, если и прерывалась, то всякий раз не больше, чем на минуту, тоже была неловкой. Еще никогда ему не приходилось говорить только на одну тему, а он только теперь понял, что обрек себя на это на все последующие дни, может, даже недели. Он не привык разговаривать о себе. Похоже, что, будучи вынужденным проводить как герцог Бриджуотер жизнь у всех на виду, он скрыл некую тайную часть себя, спрятал ее так, чтобы никто не мог ее отнять.

– Джордж был моим лучшим другом и худшим врагом, – внезапно сказал он, заводя беседу очень неожиданно, не думая, с чего начать. Едва ли он может начать со дня рождения, хотя, это, конечно, своего рода самое значительное событие в его жизни. – Я любил и ненавидел его одновременно.

– Меня всегда удивляли подобные вещи, – сказала она, – хотя, кажется, они вполне обычны. Я так хотела иметь братьев и сестер. А те, у которых они есть, проводят все детство в драках с ними.

– Я очень обижался на него, – продолжил он. – Он родился на одиннадцать месяцев позже меня. Я никогда не простил его за то, что он ждал так долго. Если бы он родился на одиннадцать месяцев до меня… Не уверен даже, что перестал обижаться на него.

Ее место было на противоположном конце длинного обеденного стола. Им пришлось бы повышать голоса, чтобы услышать друг друга. Он велел поставить ее прибор поближе к своему.

На минуту его нож и вилка застыли над тарелкой.

– Но разве обычно не происходит наоборот? – спросила она. – Разве не младший сын завидует старшему? Одиннадцать месяцев отняли у твоего брата надежду получить титул, состояние и Уайтвик-Холл.

– Даже ребенком, – сказал он, – я ощущал плен клетки, в которую оказался заперт, и знал, что для Джорджа нет ни плена, ни клетки. Я восставал против этого плена – вот таким неблагодарным ребенком я был. И, как ни странно, я не верю, чтобы мой брат хоть раз позавидовал мне или сожалел, что родился позже.

Он понял, что начал рассказ с нужного места. Если бы он рассказал ей о счастливом, беззаботном детстве – а оно было таким в большинстве случаев, – он бы не смог показать истинную правду. Он бы не позволил ей когда-либо узнать себя.

Она подалась к нему, забыв о еде.

– Не могу представить этого, – призналась она. – Ты и твой титул, твое положение – вы кажетесь неотделимыми друг от друга.

– Это теперь они неотделимы от меня, – сказал он. – Я же говорю о детстве – времени бунта. Я слишком рано понял, что жизнь не предоставила мне никакого выбора. И кто будет жаловаться на это, на то, что его будущее обеспечено? – Он взмахнул рукой, охватывая всю комнату. – Только глупый ребенок, конечно. Мужчина учится принимать свой жребий, особенно если к нему прилагаются такое богатство и такая власть.

– Но кто может винить ребенка, – сказала она, – за то, что он хочет быть свободным? За то, что у него есть мечта.

Да, она поняла. Никто больше не понимал. Никто. И он не говорил ни о чем подобном уже одиннадцать лет. Нет, дольше. С того времени, когда был подростком. Он очень редко открывался кому-нибудь до конца. Он вдруг ощутил волнение, почти испуг. На некоторое время он вернулся к еде.

– Очень немногие люди свободны, – сказал он. – Фактически, никто. Это понимают, когда приходит зрелость. И это приходится принять. Для некоторых клеткой становится бедность, или плохое здоровье, или другие печальные причины. Мой отец был прав, когда называл меня неблагодарным мальчишкой и безжалостно подавлял мой бунт. Наверное, я его пугал. Будем надеяться, что наш старший сын не будет таким своенравным.

– А если будет, – продолжила она, – то будем надеяться, что его отец отнесется к нему с пониманием.

Он улыбнулся ей. Они говорили так, будто у них было будущее. Было ли? Он подозревал, что будущее сейчас в его руках. Он должен помочь ей узнать его. Он должен надеяться, что он понравится ей, что она захочет провести остаток жизни с ним. Она уже должна была понять, что он никогда не принудит ее к тому, чтобы она жила с ним полной семейной жизнью или же просто оставалась в одном доме, сохраняя за счастливым фасадом пустой брак. Она была богата, у нее был свой вполне достойный дом и собственные деньги.

А он начал с воспоминаний о том, каким глупым, полным жалости к самому себе он был в детстве.

Остаток ужина и остаток вечера в гостиной он рассказал ей несколько более веселых историй из детства, выбирая те, которые были наиболее забавными и в которых участвовал Джордж. Элизабет и Джейн родились несколько лет спустя и редко принимали участие в играх. Рассказывая, он улыбался и даже смеялся.

– Завтра, – сказал он наконец, когда увидел, что она устала, – я покажу тебе дом, Стефани, в том числе парадные комнаты и галерею. А если погода будет хорошей, я покажу и парк. Завтрашний день мы посвятим самим себе. Послезавтра ты сможешь начать быть герцогиней Бриджуотер, если пожелаешь.

– Да, – сказала она. – Я этого хочу, Алистер. Но завтрашний день мы проведем вместе. То, что мы делаем – очень важно.

Он провел ее вверх по лестнице и остановился перед дверью гардеробной.

– Так я могу прийти сегодня? – спросил он.

Она кивнула, после чего он распахнул двери. Когда она вошла, он закрыл двери за ней.

Он не рассказал ей, каким мечтателем был. Это были две абсолютно разные стороны его натуры – шаловливый, бойкий мальчишка-бунтовщик, с одной стороны, и одинокий мечтатель – с другой. Она вызывали ярость у его отца. И оба были подавлены, полностью уничтожены.

Он не был уверен в том, что стоит делиться со Стефани второй половиной своей натуры. Он не был уверен, что может раскрыть душу даже перед ней. И все же, когда он готовился к тому, чтобы навестить ее, что-то говорило ему, что его единственный шанс – в полной честности. Способен ли он на это?

Она стояла у окна, выглядывая наружу, и, когда он вошел в комнату, обернулась к нему через плечо. Поза не была обдуманной, он прекрасно понимал это – теперь он знал о том, насколько она невинна, гораздо больше, чем при их первом знакомстве. Но даже если бы она приняла ее предумышленно, то не выглядела бы более притягивающе. Ее рыжие волосы, блестевшие в свете свечей, тяжелыми волнами лежали на ее плечах. Поворот тела под шелком отделанной кружевом ночной рубашки подчеркивал ее изящную худобу.

Она полностью повернулась, когда он пересек комнату и стал прямо перед ней, и протянула к нему руки. Она сказала, что он может прийти, и, как он видел, она не собиралась уклоняться от обещания. Она подняла лицо навстречу к нему.

Он старался сдерживать свою страсть, но она приоткрыла рот, когда его губы легко коснулись ее губ, и его язык проскользнул в горячую влагу, в то время как он притянул ее к себе. Она прильнула к нему всем телом и опустила руки на плечи. Он подумал, не делает ли она это по простому велению долга, но чувствовал, как горит ее тело, сквозь ночную сорочку.

Он целовал ее шею, уши, подбородок, глаза. И снова губы.

Он ранил ее, подумал он. Он признался, что предпочел поверить тому, что видели его глаза, а не тому, что она рассказала. Она могла воспринять это так, словно она была лишь игрушкой для него, развлечением. Игрушкой, которую он использовал, чтобы развеять скуку, и хотел использовать для своих сексуальных удовольствий. Он отверг ее как личность.

И теперь она обладала властью ранить его, разрушить стены, который он долгими годами создавал вокруг себя настолько осторожно, что сам не замечал этого. Стены, за которыми он спрятался, чтобы никто не добрался до него и не обнаружил пустоты его существования.

Стефани добралась до него, поняла она это или нет.

– Пойди и ляг, – сказал он.

Но когда она подошла к кровати и собиралась лечь, он остановил ее. Он поднял руки к верхней пуговице на ее сорочке.

– Можно? – спросил он, глядя ей прямо в глаза.

На мгновение она отвернулась и посмотрела на единственную свечу, которая горела у изголовья кровати. На каминной полке оставалось еще множество свечей. Она кивнула как бы против воли, и он расстегивал пуговицы одну за другой, пока сорочка не соскользнула с плеч. Она даже не попыталась отдать дань скромности, прикрыв плечи руками. Руки ее безвольно свисали по бокам, пока последний клочок одежды не соскользнул с нее и не упал на пол.

Она была худенькой, трогательно красивой. Она смотрела на него, и ее лицо оставалось спокойным, подбородок поднялся вверх, пока его глаза скользили по ее телу. Он стащил через голову ночную сорочку и отбросил ее в сторону.

– Ложись, – сказал он.

Он колебался всего мгновение. Но он не стал гасить свечи. И прежде чем присоединиться к ней в постели, он одним движением сорвал одеяло и бросил на пол у кровати. Возможно, он губит собственную судьбу, думал он, но если она действительно хочет, чтобы их брак продолжился, она должна понять в полной мере телесную, физическую сторону того, что они будут делать в постели. Он подозревал, что во время первой брачной ночи она пряталась за темнотой, закрытыми глазами, одеялом и всем тем, что ей успели наболтать о долге его мать и другие люди.

Больше ни один из них не мог прятаться. Каждый день, понял он, каждую ночь, он будет рисковать потерять ее. Но он может лишь открыто предстать перед ней и пойти на этот риск.

Его рука скользнула ей под плечи, но он не притянул ее ближе. Он приподнялся на локте, наклонился и поцеловал ее. Свободной рукой он изучал ее тело, нежно поглаживая его. Потом он поднял голову и начал наблюдать за тем, что делает. Она смотрела на его лицо.

Он видел и чувствовал, как отвечает ее тело. Ее соски напряглись. Ее жар почти обжигал его. Дыхание участилось. Но она лежала спокойно, расслабленно и продолжала смотреть на него.

Его рука скользнула под ее ногу и приподняла ее. Она последовала его безмолвным указаниям и приподняла обе ноги, упираясь ступнями о кровать. Когда он провел руками между колен, она позволила ему раздвинуть ноги. Он ласкал ее рукой, поглаживая легкими дразнящими движениями пальцев, одновременно целуя грудь и плоский низ живота. Он не станет опускаться ниже. Пока не станет. Она еще не была готова к такой степени близости. Может, никогда не будет.

Она была скользкой от влаги. Готовой для него. Он просунул палец вовнутрь, поводил им, прислушиваясь к сосущим эротическим звукам. Когда он поднял голову и взглянул на нее, он увидел, что она все еще смотрит на него. Но ее глаза были полуприкрыты, а губы приоткрылись. Он понял, что она тоже слушает и что сегодня этот звук не смутил ее.

Она не станет прятаться ни от чего, понял он. Она не использует его тело, как одеяло. Он придвинулся к ней, проскользнул между бедер и закинул ее ноги себе за пояс. Он остановился и подождал, пока она не опустила глаза и не посмотрела вниз. Он медленно начал входить, пока не оказался глубоко внутри ее тела. А после этого он вышел почти на полную длину и снова вошел. Она продолжала смотреть – Дотронься до меня, – сказал он и поменял позу. Он уперся вытянутыми руками где – то у нее под головой. – Обними меня.

Ее руки, как и в первую ночь, лежали на матрасе вдоль тела. Она подняла их и обхватила его за талию. Потом она провела руками по его бедрам, груди и легко коснулась сосков. Она снова вернула руки на его талию и закрыла глаза, прислушиваясь к тому, как он двигается внутри ее. Она была горячей, нежной и влажной. Он сам закрыл глаза и лег на нее, продолжая двигаться. Он чувствовал ее запах. Настоящая женщина.

Он все ждал, когда ее тело тоже начнет двигаться навстречу наслаждению. Он долго вонзался в нее, сдерживая собственное удовольствие. Но он вскоре понял, что этого не произойдет. В ней не чувствовалось напряжения, только приятное расслабление, хотя ее ноги по-прежнему оплетали его, а тело подладилось под его ритм. Он мог бы вывести ее на следующую ступень наслаждения, скользнув рукой между ног к той точке, о существовании которой она не подозревала. Но он чувствовал, что она не хочет терять контроль. Контроль в данный момент был для нее важнее, чем что-либо еще.

Но она даже не пыталась скрыть тихой радости, которую испытывала от происходящего. Ей нравилось то, что он делал с ней, как и две ночи назад. Ей этого хватало. Для начала этого было достаточно. Он распластался на ней всем телом и начал быстро двигаться, пока не наступило облегчение и его семя не выплеснулось в нее, Он зарылся в ее волосы и услышал собственный вздох.

Он накрыл рукой ее руки, когда, наконец, оторвался от ее тела и лег рядом. Она свела ноги вместе и тихо лежала на спине.

– Спасибо, – сказал он.

Она повернула голову и посмотрела на него.

– Это очень приятно, Алистер, – сказала она. – Я всегда ожидала, что так и будет, но это еще приятнее, чем я представляла. Я хочу, чтобы ты знал, что сегодня я сказала «да» ради себя самой. Не только из чувства долга или.., из-за тебя. Это было нужно и мне. Я решила быть эгоистичной. Так что, как видишь, мне тоже нужно поблагодарить тебя.

Он потянулся к ней и поцеловал ее в губы. Он удивился, когда понял, что ему стало очень хорошо, очень легко на сердце. Поняла ли она, что все изменилось? Что она сделала его своим рабом? Что она наказала его самым эффективным способом? Должен ли он ей сказать об этом?

– Ты можешь быть эгоистичной, когда только захочешь, дорогая, – сказал он, – если результат для меня оказывается столь восхитительным.

Стефани неуверенно улыбнулась ему, и он ответил улыбкой. Пока хватит. Надежда проснулась в нем, когда он снова поцеловал ее и неохотно покинул ее постель, чтобы вернуться в свою комнату.

ГЛАВА 16

В течение всего последующего месяца жизнь Стефани оказалась такой заполненной, что у нее, к счастью, оставалось мало времени для раздумий. Она стала хозяйкой Уайтвик-Холла, что было нелегкой задачей для любой новобрачной, даже для той, которую воспитывали в ожидании подобной жизни. Единственный опыт по ведению дома она получила в приходе, после смерти матери. К сожалению, он совсем не подготовил ее к тому, с чем она столкнулась сейчас. Месяц подготовки, полученной у свекрови, во многом помог. Но она обнаружила, что многое научилась делать по-своему. В доме свекрови ее учили помнить, кто она, и подавлять любые попытки со стороны высокомерной экономки и деспотичной поварихи взять верх над собой. И все же она постоянно напоминала себе о том, что слуги – тоже люди и что у них есть собственная гордость, собственное достоинство и собственная жизнь. Ей пришлось научиться командовать, соединяя твердость с добротой.

Иногда она завидовала мужу, которому не приходилось прибегать ни к тому, ни к другому. Одно его слово воспринималось как приказ. Ему не нужно было повышать голос или разговаривать с кем-нибудь резко. Часто ему вообще не нужно было разговаривать. Он поднимал палец, сидя за столом, и сообразительный слуга сломя голову мчался за кофейником. Поднятая бровь посылала сигнал, что следует открыть дверь или что одно блюдом может быть унесено и подано другое.

Но она не могла вести себя так же. Ей приходилось искать собственные пути в этой новой жизни. Во многом облегчало задачу то, что ей больше не нужно было испытывать чувство вины, если она отступала от инструкций, которые ей когда-то давали.

Ее ждали соседи, которых следовало принять у себя и которым следовало нанести визиты самой, званые вечера, которые следовало регулярно устраивать. Ее ждали арендаторы, с которыми следовало познакомиться, как и с работниками. Ее ждали больные, старые и бедные, которым следовало уделить больше внимания. Еще были священник и его сестра, с которыми нужно обсудить дела в приходе.

Ее ждали письма, на которые нужно было отвечать. После тех ограничений, которые на нее наложили у Бернаби – она не могла получать больше трех писем в год, – больше всего ей нравилось писать письма и получать ответы. Но их было слишком много. Ей писала вдовствующая герцогиня, равно как и кузина Берта, золовки, Дженнифер, Саманта, Кора, Мириам и жена Тома.

Было еще ее собственное имение, за которым тоже нужно было присматривать. Она вызвала управляющего в Уайтвик и часами напролет просиживала с ним, выделив для этого целых четыре часа дня, проглядывая отчеты, задавая вопросы, принимая решения. Было бы очень соблазнительно попросить мужа взять на себя заботу о Синдон-Парке, поскольку она видела, насколько успешно он ведет дела в собственном имении. И она знала, что он только ждет, чтобы она попросила, хотя он ничего об этом не сказал, лишь занимал их гостя в своей обычной отстраненно-вежливой манере. Но она не поддалась соблазну. Это была ее собственность, и, возможно, она захочет поселиться там одна – даже скоро.

А еще был летний праздник, который следовало подготовить. Устраивались всевозможные соревнования, развлечения, танцы вокруг майского дерева в деревне, крикет и скачки в парке. Ведь день должны были подавать напитки, а вечером – угощение в виде зажаренного на вертеле быка, после чего должны были начаться танцы под открытым небом. Из года в год подобные праздники устраивала вдовствующая герцогиня. Теперь эта задача легла на плечи Стефани. Праздник был самым знаменательным событием за весь год в округе. Она знала, что ее сурово осудят, если она его плохо организует.

Она несла груз забот в качестве герцогини Бриджуотер с того момента, как вставала на рассвете и до тех пор, пока не пора было ложиться спать на закате. Но и тогда она понимала, что еще не все сделано. Ее ждало еще одно поле деятельности, которое отнимало почти половину времени. Она строила свой брак.

Странно, но это было совсем не сложно. При желании брак вообще можно было бы счесть идеальным, иногда думала она. Муж всегда находил время, чтобы побыть с ней, хотя свекровь предупреждала ее, что ей не следует ожидать, что она будет часто видеться с мужем, как только он на ней женится.

Он сам показал ей дом после приезда, хотя миссис Гриффитс пыталась вмешаться. Он провел ее по парадным покоям, которые поразили ее размерами и богатством убранства. Он провел ее в портретную галерею на верхнем этаже и провел там вместе с ней больше часа, показывая своих предков, рассказывая истории их жизни. Он надолго задержался перед портретом родителей, написанным сразу после их свадьбы. Его мать была такой же красавицей, как и сейчас.

– Ох, – сказала Стефани, подходя ближе к картине, – ты очень похож на отца. Тебя можно принять за него.

Покойный герцог смотрел на нее с холста – гордый, надменный, почти высокомерный, и очень красивый.

– Да, – тихо ответил ей муж. – Может, в этом и была часть проблемы. Поскольку я так походил на него, ожидалось, что я буду вести себя так же, как он.

Она повернулась и посмотрела на него.

– Ты не любил его? – не задумываясь спросила она.

– Нет, что ты, – сказал он. – Я любил его. И он любил меня. Возможно, в этом тоже была беда.

Он не был изобретателен в беседах, но и не молчал, когда они бывали вместе. Он говорил, почти не переставая, о своей жизни, об истории имения.

Он любит этот дом, поняла она. Может, даже больше, чем сам это осознает, хоть и описал его в их первый вечер как свою гордость и отраду. Если он и не хотел здесь жить, когда был ребенком, то сейчас он любил этот дом.

– Ты очень любишь Уайтвик, – сказала она ему, улыбаясь. – Если бы ты был младшим сыном, он бы достался Джорджу.

– Да. – Он оглянулся вокруг. – Да, так оно и было бы.

Он обошел с ней парк, показывая самые интересные места, проводя по тропинкам, которые были проложены таким образом, чтобы шедший мог любоваться и внезапно открывающимися живописными уголками, и величественными картинами на горизонте. Он провел ее по узкой дорожке сквозь небольшую рощицу, пока они не добрались до небольшого озера, о существовании которого она не подозревала, пока не оказалась прямо перед ним.

– Гартли, то есть лорд Керью, перепланировал парк для меня несколько лет назад, – сказал он, – еще до того, как женился. У него талант паркового скульптора. По правде говоря, когда они с Самантой впервые встретились, она приняла его за его собственного садовника.

– Ох, – сказала она, – надеюсь, он разубедил ее, как только понял, что произошло.

– Нет. – Он печально улыбнулся. – Мы, мужчины, не всегда делаем то, что должны, Стефани.

Он взял ее на конную прогулку. Она ездила верхом, когда была девочкой, но совсем немного, так как у отца была всего одна лошадь, которую он использовал только для повозки. Взрослой она не ездила на лошадях. Но он выбрал для нее спокойного жеребца и все время ехал рядом, пока она осторожно управляла лошадью, иногда пуская ее в легкий галоп, так что деревья пролетали мимо с пугавшей ее скоростью. Однажды она заметила, что он хохочет над ней – когда она в течение целых тридцати секунд скакала галопом по абсолютно ровному лугу, а потом резко натянула вожжи, выпуская воздух из надутых щек.

Когда он смеялся, он был похож на шаловливого мальчишку. Ей захотелось узнать, каким он был в возрасте девяти или десяти лет – когда предпринимал те дикие вылазки, о которых рассказывал. Она не могла представить, чтобы он делал что-нибудь дикое.

Он всегда заходил к ней в гостиную, когда она принимала гостей, даже если это было простое чаепитие с несколькими леди. Он занимал их приятным разговором. Он всегда присоединялся к ней, когда она наносила визиты, даже если это была поездка к арендаторам. Она подозревала, что за первый месяц семейной жизни он выпил больше чая, чем за весь прошлый год.

Каждую ночь он приходил в ее спальню. Иногда она пугалась при мысли, что очень привыкла к тому, что между ними происходит. Стефани обнаружила, что с нетерпением ожидает этого весь день и страстно желает, чтобы оно подольше не кончалось, когда происходит, а потом, когда он уходит в свою комнату, она борется с печалью, которая неизбежно возникала при мысли, что ждать еще целую ночь и целый день, пока это повторится. Акт супружеского долга оказался самым приятным явлением, которое может предложить этот мир. Она была убеждена в этом.

Удовольствие, которое она получала, тревожило ее, а иногда она чувствовала себя виноватой. Она боялась, что остается с мужем только ради этого. Как она будет жить без этого удовольствия, если так ждет его каждый день?

Как она будет жить без него!

Внешне их брак не выглядел несчастливым. Соседи и гости смотрели на них так – как бы снисходительно, – что это подтверждало, что они выглядят как обычная молодая пара, переживающая свой медовый месяц. И во многом они действительно были такими. Стефани обнаружила, что ее привычка к одиночеству и покою куда-то исчезла. Несколько раз по вечерам после ужина она запиралась в своей гостиной с книгой, желая отдохнуть от его взглядов и голоса. Желая побыть наедине с собой. Но когда это произошло второй раз, она, вспомнив, как не смогла ни сосредоточиться на чтении, ни поразмышлять над чем-нибудь в первый раз, взяла книгу и спустилась вниз. Она нашла его в библиотеке, тоже над книгой.

– Могу я посидеть с тобой? – спросила она. Когда она вошла, он вскочил на ноги – он всегда вставал, когда она входила в комнату. Он всегда вел себя как джентльмен.

– Конечно, дорогая, – сказал он, указывая на удобное на вид кожаное кресло по другую сторону от камина, напротив него. Он подождал, пока она сядет, после чего вернулся на свое место.

Сначала она попыталась сосредоточиться, читая и перечитывая один и тот же абзац, но не понимая при этом ни слова. Но спустя какое-то время она подняла голову, пытаясь понять, сколько времени она просидела над книгой. Он сидел в своем кресле, удобно растянувшись, явно полностью погруженный в свою книгу. Они просидели в молчании, читая, несколько часов, прежде чем он отложил книгу и предложил, чтобы она велела подавать чай.

Это был странно пленительный вечер. Они не разговаривали, но одно его присутствие действовало на нее расслабляюще и увеличивало удовольствие, получаемое от любимого времяпрепровождения.

– Становится поздно, – сказал он с легкой улыбкой.

Она посмотрела на часы, стоявшие на каминной полке. Они попьют чай, и пора будет ложиться. Меньше чем через час… Она ощутила теперь знакомое напряжение внизу живота и между бедер.

– Прошу прощения, – сказала она, поднимаясь на ноги. – Я позабыла о своих обязанностях.

Но его слова не звучали обвинительно, и ее ответ не прозвучал как извинение.

Иногда она удивлялась, что мешает им быть полностью счастливыми. Она оглядывалась назад на свою жизнь у Бернаби и мысленно содрогалась. Она представляла себе, как живет в одиночестве, свободная и независимая, в Синдон-Парке – она знала, что она даже не попытается задержать ее, если она решит уехать туда, – и чувствовала дрожь во всем теле.

По ее собственному решению их брак стал браком в полном смысле этого слова. Она доказала и себе, и мужу, что способна справиться с обязанностями герцогини. Они много общались. Она знала, что доставляет ему удовольствие в постели. И он ей тоже приносил удовольствие. Прошло слишком мало времени, чтобы определить, успела ли она забеременеть за этот месяц – обычное женское недомогание было у нее как раз перед свадьбой, и она не знала, когда наступит следующее. С другой стороны, он проводил с ней каждую ночь, кроме той, второй. Пожалуй, больше всего ей нравилось – хотя это и возвещало об окончании того, что ей так не хотелось заканчивать, – как его горячее семя изливается где-то очень глубоко в ее теле.

И тем не менее обоими к концу первого совместного месяца овладело чувство ожидания – чувство, что решение все еще не принято. Наверное, это было странно. Они были женаты. Все уже было решено. Она была его собственностью, он мог распоряжаться ею по своему желанию. Она принесла клятву послушания и не собиралась нарушать ее. Но она знала, что должна принять решение и что он позволит ей принять его самой, и будет жить так, как она решит.

Наверное, она занимала исключительное положение среди женщин.

Она была замужем, и, тем не менее, она была свободна.

Она не по праву владела этой свободой. Свобода была дана им.

Сначала это сердило ее. Почему женщины не могут быть такими же свободными, как и мужчины? Почему у них нет права на свободу?

Но еще одна мысль овладела ею полностью, начала преследовать ее день и ночь. Она была полностью в его распоряжении. Все силы закона и религии – не говоря о его собственной физической силе – были на его стороне, если бы он решил притязать на нее. Никто – никто – не винил бы его, если бы он принудил ее жить рядом и всю жизнь подчиняться его воле. И все же он дал ей свободу. Он стоял перед опасностью быть подвергнутым всеобщему осуждению и насмешкам – он получил бы и то, и другое в полной мере, если бы позволил ей уйти от него, – и все же он дал ей свободу.

Во время того памятного путешествия в Гэмпшир он относился к ней с презрением, завуалированным вежливостью. Он ничем не отличался от мужчин, с которыми она столкнулась, когда была одета в тот ужасный костюм. Он судил о ней по ее внешнему виду, отвергая все ее слова, отвергая ее самое с уверенным цинизмом. Он собрался использовать ее для собственного удовольствия по ночам во время путешествия, а потом устроить как свою любовницу в каком-нибудь любовном гнездышке.

Унижение, которое она испытала, когда поняла, что ее считали человеком, не заслуживающим быть выслушанным, чтобы к ней отнеслись с уважением, все еще не прошло.

Но все же он помог ей. И он был вежлив. И он не пытался взять ее силой после того, как она сказала всего одно слово – «нет». И, когда он попал в собственную ловушку, он смирился с обстоятельствами со своим обычным благородством, не теряя гордости.

И теперь он все еще давал ей право выбора – право сказать «нет». «Нет» всему, что бы он ни пожелал сделать ей или с ней. «Нет» – тому, чтобы быть его женой иначе, чем только по названию. «Нет» – тому, чтобы жить вместе с ним.

И когда они были в Синдон-Парке, он настоял на том, чтобы в брачном контракте указывалось, что ее наследство принадлежит только ей.

Иногда нежелание простить его казалось ей самой по-детски глупым – и даже не вполне разумным.

Иногда, когда его тело соединялось с ее телом, она с нежностью обнимала его и пыталась убедить себя, что испытывает лишь простое удовольствие, которое получает независимо от того, испытывает ли он те же чувства.

Но она испытывала нежность.

Она не была уверена в том, что может позволить себе относиться к нему с нежностью. Она не была уверена, что будет уважать себя за это. Но одновременно она начала понимать еще кое-что.

Ей было одиноко. Свобода оказалась прочно связана с одиночеством, удивленно подумала она.

Летний праздник никогда не был его любимым днем, хотя он взял за правило обязательно приезжать в это время в Уайтвик. Для него было важно увидеть, как веселятся его люди, потолкаться между ними, поговорить, поддержать участников многочисленных состязаний, поздравить победителей, утешить побежденных, разделить с ними ужин. Даже потанцевать с ними. Конечно, его мать полностью брала на себя организацию праздника и была занята весь день, переходя из деревни в парк и обратно, стараясь оказаться поблизости, когда требовалось оценить выпечку, вышивки и вручить призы за гонки и другие состязания Она делала все это с изяществом и непринужденностью, не говоря о никогда не утрачиваемом чувстве собственного достоинства.

Но в этом году все будет по-другому. Он понял это еще до того, как проглотил первый кусок за завтраком. К счастью, как он видел из окна спальни, день обещал быть солнечным и теплым, что было удачей в этом году. Стефани быстро вошла в комнату, где они завтракали, улыбнулась мимоходом ему и еще более ослепительно – слуге у сервировочного столика и попросила его о любезности принести ей два яйца и два кусочка хлеба.

– О да, и немного кофе, пожалуйста, Джеймс. Она всегда улыбалась слугам. Она всегда говорила «пожалуйста» и «спасибо». Она всегда давала понять, что благодарна за их услуги. Она часто спрашивала слугу – обращаясь по имени – о том, как его здоровье и здоровье его матушки или как продвигаются его дела. Он был уверен, что она знала всех слуг лично. Его мать это бы ужаснуло. Он был очарован.

– Алистер, – сказала она, поворачиваясь к нему с улыбкой, – ты сегодня днем будешь капитаном одной из крикетных команд. Ты уже знаешь об этом? Я не забыла тебе сказать?

– На самом деле забыла, дорогая, – сказал он. – А ты уверена, что не хочешь сама этим заняться?

– Уверена. – Она почти рассмеялась. – Я буду занята массой других дел. Мне предстоит стать лучшим другом для некоторых из женщин, которым вручу призы за пироги и вышивки, и одновременно заработать дюжину врагов.

Он никогда не участвовал во время праздника в крикетном матче, хотя это было любимым событием дня для многих мужчин. Его мать когда-то решила, что это может уронить его достоинство.

– Тогда хорошо, – сказал он. – Но если ты все-таки решишь сыграть, ты должна быть в моей команде. Приказ мужа.

Это было единственное приказание, которое она от него услышала со дня свадьбы, даже в шутку.

– И ты должен вручить несколько призов сегодня в деревне, – продолжила она. – Ты ведь это сделаешь, Алистер? Будет несправедливо, если только я стану оценивать конкурсы и раздавать призы. К тому же я уверена, что победители будут ценить призы гораздо больше, если получат награду из рук самого герцога Бриджуотера.

О Боже!

– Хорошо, дорогая, – сказал он. – Если ты этого хочешь.

– Ох, Алистер. – Она нагнулась к нему через стол, и по ее оживленному лицу было видно, что она чего-то страстно желает. – Еще будет танец вокруг майского дерева. Почему он кажется таким волшебным, совсем не как обычные танцы? Я любила его больше всего, когда была малышкой. Помню, мама все сомневалась, можно ли дочери викария участвовать в таких танцах, но папа сказал, что можно. Я бы умерла, если бы мне не позволили.

Он с трудом удержался, чтобы незаметно не отодвинуться назад. Он был ослеплен. Она выглядела восторженной, как маленькая девочка. Ей нравилось все это. Мать не получала от праздника никакого удовольствия. Для нее это было еще одной обязанностью, которую следовало выполнить как можно лучше.

– Алистер, – сказала Стефани, – мне нужно узнать твое мнение. Как ты думаешь, будет ли недостойным герцогини Бриджуотер танцевать вокруг майского дерева?

У его матери будет удар. У него – тоже.

– Не будет, если это не является недостойным для герцога Бриджуотера, – ответил он. – Я думаю, что мне стоит станцевать вместе с тобой, Стефани. Надеюсь, танцы не совпадают по времени с крикетным матчем?

– Конечно нет – Она рассмеялась. – Нам же нужны партнеры. Танец вокруг майского дерева будет позже. Перед тем, как зажарят быка. А потом начнется бал. Не могу дождаться. Я еще никогда не танцевала под открытым небом.

– Да, тебя ждет ветер, который растреплет всю прическу, – сказал он, – и камушки, которые будут попадать в туфли, ночная прохлада, от которой руки покроются пупырышками.

Она рассмеялась.

– И звезды вместо свечей, – сказала она.

– Да. – Он ощутил странную боль в сердце. – И звезды вместо свечей, дорогая. Мы будем танцевать под звездами. Мы даже можем станцевать вальс под звездами. Ведь правда?

– Да.

Ее рука потянулась было к нему через стол, но она отдернула ее, прежде чем он успел накрыть ее своей рукой.

– Мне пора лететь, – сказала она, вскакивая на ноги, прежде чем он успел встать, чтобы отодвинуть ее стул. – Я обещала появиться в деревне как можно раньше.

– Еще до восьми утра? – спросил он.

Она рассмеялась.

– Неужели так рано? – удивилась она. – Но мне еще надо переодеться и уложить волосы. Ты же знаешь, ни одна уважающая себя леди не может уделить этому меньше получаса. Ты поедешь со мной верхом, Алистер? Возможно, мне потребуется твой совет, когда я буду выбирать победителей.

– Я лучший в мире знаток вышивки, – сказал он.

Она рассмеялась.

Но я поеду, конечно, – сказал он.

Он пойдет куда угодно в этом мире, если она попросит его об этом – и если она пойдет вместе с ним.

ГЛАВА 17

Ее охватило странное беззаботное, счастливое настроение, которое длилось весь день, хотя каждую минуту этого дня нужно было что-то делать, и она постоянно боялась, что что-то пойдет не так. В воздухе чувствовалось напряжение, как будто этот день должен был стать поворотной точкой. Все с момента начала ее замужества и приезда в Уайтвик вело к этому дню, поняла Стефани. Как будто они с мужем заключили безмолвное соглашение отложить все проблемы до летнего праздника. Отложить принятие любых решений.

Завтра казалось ей открытой пропастью. Она не могла заглядывать дальше сегодняшнего дня. И пока длится этот день, ей не хочется знать, что будет дальше. Он такой счастливый.

Она несколько раз в течение дня переходила из деревни в парк, из парка в дом, иногда вместе с мужем, иногда одна. Ей хотелось оказаться везде одновременно. Она не хотела ничего пропускать. Она судила на конкурсах, которые проводились и среди женщин, и среди детей, а потом улыбалась и аплодировала, пока муж вручал призы. Затем она поменялась с ним ролью во время скачек, а после соревнований жаловалась, что судить скачки куда легче, чем решать, кто испек самый вкусный пирог со смородиной.

Она даже сама участвовала в детских шуточных гонках, где участникам попарно связывали ноги, когда оказалось, что для одного из ребятишек нет пары. Она встала вместе с худенькой маленькой девочкой, и они благодаря случаю пришли первыми, так как лидировавшая пара запуталась в своих веревках и, упав перед самым финишем, не успела развязать их. Стефани обняла свою партнершу, безудержно рассмеялась и весело помахала довольно большой толпе, которая неожиданно собралась вокруг них. Она бросила полусмеющийся, полудерзкий взгляд на мужа и поняла, что еще месяц назад она бы первая ужаснулась своему поведению и немедленно бы поклялась, что это больше не повторится.

Она заставила мужа купить у разносчика в деревне шесть отрезов яркой ленты, которую вплела в чисто вымытые и расчесанные волосы шести маленьких дочерей самого бедного из их арендаторов. Она потащила его к палатке гадалки, которая, как она подозревала, вовсе не была цыганкой, заявляя, что всем им должны предсказать судьбу. Но в последний момент, когда он уже уступил, она передумала.

– Нет, – сказала она, – только не будущее. Сегодня у нас сегодня, и это такой замечательный день. Давай не будем выяснять, какое нас ждет будущее, даже в шутку.

– Не будем, – согласился он. – Будем наслаждаться сегодняшним днем, дорогая.

Он тоже знал, что завтра все может измениться.

Она наблюдала за крикетным матчем и громко болела за команду своего мужа. Как она с удивлением обнаружила, он оказался талантливым игроком. Его управляющий, который простоял с ней рядом несколько минут, объяснил ей, что его светлость входил в число одиннадцати лучших игроков, когда учился в Оксфордском университете. Этого он ей не рассказывал.

– Это тебе надо было играть тогда, в Ричмонд-парке, – шутливо укорила она его, когда игра закончилась.

Но он просто улыбнулся и взял ее под руку.

– Когда наши дети достигнут подходящего возраста, – сказал он, – мы соберем в округе всех малышей и разделим их на две команды, а сами станем во главе каждой.

– Твоей команде придется тяжело, – заявила она.

– Да, наверное, – согласился он. – Тяжело знать, что ты полностью разбил другую команду и они чувствуют себя очень глупо.

Она пристально посмотрела на него и обнаружила, что он делает то же самое. От нее не ускользнуло то, что они оба заговорили о будущем. Она задумалась, не первый раз за последнюю неделю, насколько вероятно, что она уже понесла ребенка. У нее были определенные шансы, хотя сроки ее были крайне нерегулярны и было невозможно узнать это наверняка. Было бы глупо уже сейчас начинать надеяться – или пугаться.

Обычно после крикетного матча люди отдыхали, прогуливаясь по парку, пока не начинался праздничный ужин. Только молодежь возвращалась в деревню, чтобы станцевать вокруг майского дерева. Но в этом году кто-то распустил слух, что герцог Бриджуотер и его молодая жена не только посетят деревню, но и сами будут принимать участие в пляске.

Никто и никогда не видел герцога Бриджуотера или герцогиню или вообще кого-нибудь из этой семьи танцующими вокруг майского дерева. Никто не мог представить ничего подобного. Поэтому после полудня главная улица деревни оказалась запружена людьми, а на деревенской площади собралась волнующаяся, любопытная, смеющаяся толпа.

Стефани сняла шляпку, перчатки и отложила их в сторону вместе с зонтиком. Раздались аплодисменты, а какой-то отчаянный храбрец засвистел. Ее муж снял шляпу, сюртук и засучил рукава рубашки до локтей, как он делал во время крикетного матча. Стефани видела, что он смотрит на майское дерево и многочисленные цветные ленты с недоверием.

Но он знал все фигуры танца, что и доказал, как только они и остальные танцоры взяли ленты в руки, а скрипки заиграли мелодию. Толпа образовала круг и хлопала в такт музыке. Только один раз ленты запутались, и музыка остановилась на несколько мгновений. Толпа добродушно заулюлюкала. Стефани улыбалась, глядя, как ее муж, смеясь и умоляя простить его, распутывал ленты.

Если она закроет глаза, думала она, выполняя замысловатые фигуры и пытаясь сосредоточиться на ногах и движении руки, в которой была зажата зеленая лента, она снова окажется в детстве, в том золотом времени, когда ее еще не коснулись реальные трудности жизни. Она представляла, как улыбается ее мать, а папа хлопает в такт музыке и подбадривающе кивает ей. Она представляла, как Том, как только кончается танец, громко вопя, с восторгом подхватывает ближайшую хорошенькую девочку за талию и кружит ее.

Но сейчас она не была ребенком. Она обернулась и посмотрела на мужа, который улыбался и поднимал руку повыше, когда какая-нибудь дочка его арендатора натягивала свою ленту под его лентой и закручивала ее вокруг него. Стефани делала то же самое с ближайшим к ней партнером. Она улыбалась мужчине, а тот улыбался в ответ – с теплотой и уважением.

Все правильно, думала она. В этом нет ничего, что могло бы уронить ее достоинство. Она была рада, что решила все делать по-своему, хотя всегда с благодарностью вспоминала о подготовке, которую ей дала свекровь. Она была рада быть свободной. Она была рада, что вовремя узнала, что ей не нужно быть рабыней долга, который она так бы и не смогла заплатить.

Он мог бы держать ее в неведении всю оставшуюся жизнь. Она бы так ничего и не узнала. Не было никакой опасности, что тайна откроется. Никто ничего не знал, кроме Алистера.

Какой замечательный и чудесный свадебный подарок он сделал, подумала она так внезапно, что чуть было не сбилась с такта и не опустила ленту, когда должна была поднять ее.

Когда пляска закончилась, танцоры были встречены одобрительными хлопками.

– Моя мать, – сказал герцог Бриджуотер, когда они шли к дому, чтобы подготовиться к вечернему празднику – они даже не взяли кареты на этот раз, – получит удар, если, или, вернее, когда узнает об этом, Стефани. Она решит, что потерпела полное поражение, пытаясь воспитать тебя, и что я благодаря тебе попал в плохую компанию.

«Дорогая, сделай его счастливым. Он так дорог мне, мой сын».

Стефани почти слышала, как герцогиня произносит эти слова, как тогда, в день их свадьбы. Лишь один проблеск чувств под доспехами достоинства, гордости и изящества, которые вдовствующая герцогиня носила, наверное, всю свою жизнь. Стефани не была уверена, что ее муж прав. Но прав он был, или нет, в его голосе не было ни тени раскаяния.

– Алистер, – сказала она, – нет ничего более волнующего, чем танцевать под открытым небом, ведь правда? И посмотри, на небе почти нет туч. Похоже, мы и на самом деле будем танцевать сегодня под звездами.

Она даже, думала она, начинала различать проблески наступающего дня. Но она пока не могла позволить своим мыслям останавливаться на этом.

Это был день, в котором величайшее счастье переплелось с величайшим отчаянием.

Он не мог вспомнить ни одного дня, когда бы он получал такое удовольствие. Когда бы он ощущал себя таким свободным и таким независимым от собственного круга и происхождения. И таким влюбленным.

Она изменилась за месяц, прошедший со дня их венчания. И только сегодня, оглядываясь назад на месяц до свадьбы и месяц после нее, он понял, насколько она изменилась за это время. Вся неловкость, робость, серьезность и покорность исчезли. На их место пришла очаровательная, полная любви женщина, которая благодаря какому-то инстинкту знала, как вести себя с людьми.

Она говорила и делала все, из-за чего ее должны были перестать уважать как друзья, так и слуги – если верить правилам, установленным матерью. Но произошло обратное. Он подозревал, что за один месяц ее полюбили все, кто ее знал. И тем ни менее никто не сомневался в том, что именно она управляет домом, а не миссис Гриффитс или Паркер.

И он не был исключением. Он обожал ее.

Он осознал перемены, происшедшие в ней. Он понял, что за этот месяц получил привилегию узнать настоящую Стефани Мунро. Он понял, что за месяц до свадьбы она пыталась заставить себя превратиться в кого-то другого, женщину, которая была бы достойна стать его герцогиней. Тогда она думала, что обязана ему всем.

А в течение этого месяца – и это проявилось особенно ярко во время праздника – он видел женщину, которая стала свободной и независимой, женщину, которая проявила собственный характер и индивидуальность и которая была довольна собой. Женщину, которой он позволил быть свободной, потому что он сам не смог бы жить с человеком, который находится рядом с ним только потому, что у него, герцога Бриджуотера, было право на обладание им.

То, что он понял, испугало его. И он знал, что что-то вот-вот произойдет – очень скоро, может, завтра. Все до сегодняшнего дня вертелось вокруг праздника. А завтра не на чем будет сосредоточиться, кроме их зыбкого, неустойчивого брака.

Он вместе с женой открыл бал, протанцевав с ней живой деревенский танец. Он станцевал три раза с женами соседей, после чего пригласил ее снова – на вальс под звездами. Он не смог бы сказать позже, что танец ему понравился. Он был слишком упоительным. Они почти не разговаривали. Они не смотрели друг другу в глаза. Между ними возникла напряженная, волнующая атмосфера.

Когда музыка остановилась, он понял, что больше не может улыбаться и болтать с соседями или танцевать с их женами и женами арендаторов. Он убежал. Так нельзя было поступать, но его это больше не волновало. Был уже поздний вечер. Бал будет идти своим ходом, а люди начнут потихоньку расходиться. Непохоже, чтобы кто-то вообще заметил его исчезновение.

Он прошел между деревьями к озеру, которое давно избрал своим любимым убежищем на те часы, когда ему хотелось побыть одному. Нигде он так и не ощущал силу природы, как возле озера. Луна сегодня оставила на его поверхности серебристую дорожку. Почти не было волн.

Он прислонился к дереву, упираясь в ствол одной ногой и скрестив руки на груди. Он глубоко вдохнул воздух, медленно выпустил его из легких и закрыл глаза.

Было трудно разглядеть кого-нибудь в темноте, несмотря на луну, звезды и разноцветные фонарики, развешенные по деревьям. Сначала она подумала, что он стоит где-нибудь, куда не доходит свет. Но протанцевав два танца и ни разу не увидев его, она поняла, что он совсем ушел с поляны, где проводились танцы. Она спросила дворецкого у стола с напитками, но деревенский кузнец, который пытался остудить пыл стаканом пунша, случайно услышал и сказал, что видел, как его светлость прошел за деревья. Он показал, в какую именно сторону.

Он, должно быть, пошел к озеру, догадалась она. Но почему? Вечер еще не закончился. Ему, похоже, все нравилось. Но она знала, почему. Она почти физически почувствовала напряжение, которое возникло между ними, когда они танцевали вальс. Она не могла посмотреть на него или заговорить с ним – хотя они прожили как муж и жена уже целый месяц. Это был самый прекрасный – и самый ужасный – танец в ее жизни.

Он, должно быть, хочет побыть один. Иначе бы он не ушел, не сказав никому ни слова. Она была последним человеком, которому стоило бы его тревожить. Она должна подождать, пока он вернется. Завтра они поговорят. Время пришло. Но не сегодня.

– Вы извините меня? – спросила она, тепло улыбаясь их ближайшему соседу, который пригласил ее на кадриль. – Я кое-что должна сделать.

После этих слов она не могла просто стоять или болтать с теми, кто не танцевал. Мистер Марси решит, что ее слова были предлогом, чтобы не танцевать с ним. Она повернулась и пошла под деревья. После минутного колебания она свернула на дорожку, пытаясь нащупать путь между деревьями. Сверху доходило слишком мало света. Она надеялась, что идет в правильном направлении. До этого она была у озера всего однажды, при свете дня, и рядом шел муж, указывая дорогу.

И тут она увидела свет – лунную дорожку на глади озера. Когда она дошла до берега, то остановилась на минуту, и у нее перехватило дух от восторга. На земле не было ничего прекраснее этого пейзажа.

– Очень захватывает, верно? – сказал он откуда-то из-под деревьев справа от нее.

Она увидела, что он стоит, прислонившись к дереву. Он не сделал ни единого движения навстречу ей.

– Ты хотел побыть один, – сказала она. Глупое замечание. Если она знала это, то почему не оставила его, уважая его право на одиночество? Он прислонился затылком к стволу дерева. Она решила, что у него закрыты глаза, хотя не могла полностью разглядеть его.

– Я вспоминал старую мечту, – сказал он.

– Какую? – спросила она.

– В детстве я был мечтателем, – сказал он. – Мечтал о самом невозможном. Придумывал приключения, в которых обязательным условием была личная свобода. Наверное, потому что она была отнята у меня с самого рождения. Часть общего бунта, которым было отмечено все мое детство. Но была еще одна мечта, которой я предавался, когда стал юношей. Она не умирала дольше, чем остальные.

Он замолчал, но она не торопила его. Она просто стояла и смотрела.

– Я мечтал о том, чтобы жить здесь, – продолжил он. – Ты была права, когда сказала, что я люблю этот дом. Он стал частью меня. Но я мечтал о том, чтобы жить здесь не как герцог Бриджуотер, ответственный за землю и людей, живущих на ней. Я хотел жить здесь как простой человек. С женщиной. И с детьми.

Она почувствовала, как что-то сжалось у нее в груди и горле. Она никогда не видела его таким уязвимым. За последний месяц он немало рассказал о себе. Но она чувствовала, что он все еще скрывает от нее часть своей души.

– Я тогда еще был достаточно молод, – снова заговорил он, – чтобы верить, что где – то там меня ждет женщина, которая предназначалась мне еще до того, как мы оба появились на свет. Это была хорошая мечта. Но в то же время наивная и печальная. Ее скоро пришлось забыть.

– Почему? – спросила она и сделала несколько несмелых шагов навстречу ему. – Ты больше не веришь в любовь?

Он открыл глаза и улыбнулся ей. Но ничего не сказал.

– Я думаю, – сказала она и подошла так близко, что могла бы дотронуться до него, хотя не стала делать это, – что ты самый способный на любовь человек, которого я когда-либо знала.

Эти слова удивили даже ее самое. Но слушая, как они затихают в воздухе, она поняла, что сказала правду. И она знала, что в них – ответ на все те вопросы, которые мучили ее со дня их свадьбы, со дня того мучительного признания, которое он сделал в карете.

Он усмехнулся.

– У моего отца было любимое библейское изречение – о том, как человек отдает свою жизнь за жизнь друга, – сказала она. – Ты знаешь его? «И нет любви превыше этой». Ты пожертвовал всем ради меня в тот день после нашей свадьбы, Алистер.

– Я просто признался в том, в чем нужно было признаться еще месяц назад, – возразил он. – И сделав это, я сделал несчастными и тебя, и себя.

– Нет. – Она подняла голову и коснулась его груди руками. Она почувствовала, что он вздрогнул. – Я получила дар знания и свободы, Алистер. И ты продолжаешь одаривать меня каждый день. Ты позволил мне узнать тебя и твоих людей. Ты позволил мне войти в свою жизнь. Ты не накладывал на меня никаких уз. Ты знаешь, не правда ли, что я хоть завтра могу попросить у тебя карету, чтобы перевезти свои вещи и уехать самой в Синдон-Парк. И остаться там навсегда.

– Не уезжай, – сказал он. Он по-прежнему стоял, прислонившись головой к дереву. Его глаза были закрыты.

– Но ты не остановишь меня, если я решу уехать? – спросила она.

Она слышала его тяжелое дыхание. Долгое время он не отвечал. Она ждала.

– Нет, – сказал он наконец.

– Почему нет? – Она прислонилась головой к его груди.

– Я не стану удерживать тебя против твоей воли, – сказал он.

– Почему нет? – Ее глаза были закрыты.

– Потому что лучше я вообще буду жить без мечты, чем с оскверненной мечтой, – сказал он. И добавил еще тише:

– Потому, что я люблю тебя.

После этих слов она расплакалась. Ну почему, именно тогда, когда нужно что-то сказать, она плачет? Она чувствовала, как его руки легко легли на ее затылок и пальцы начали нежно перебирать волосы. Она почувствовала, как он наклонился и поцеловал ее в макушку.

– Не плачь, – сказал он. – Все хорошо. Все будет хорошо.

– Алистер… – Она смотрела на него заплаканными глазами, ее голос дрожал. – Эта мечта не станет оскверненной. Я осуществлю ее вместе с тобой. Ты, наверное, никогда не поймешь, как это чудесно – знать, что ты можешь сказать «нет». Как это чудесно для женщины. Потому что я знаю, что если могу сказать тебе «нет», то я свободна и для того, чтобы всем сердцем сказать «да».

Он крепко обнял ее обеими руками и прижался щекой к ее макушке.

– Потому что я люблю тебя, – сказала она.

В глубоком молчании она прижалась к нему, вдыхая знакомый запах. «Это и есть, – думала она, ощущая полный покой и безопасность, – это и есть счастье». Именно этот момент. Она не хотела другого счастья в будущем. Она знала, что ничего другого не может быть, что, несмотря на то, что мечты были прекрасны и необходимы, реальный мир часто оказывался жестоким по отношению к живущим. Но сейчас, в эти мгновения, она была счастлива, и эти мгновения поведут их в будущее, которое они будут создавать друг для друга так долго, как живут – с любовью.

– Алистер, – произнесла она какое-то время спустя, – я очень счастлива.

Он неожиданно рассмеялся и еще крепче обнял ее.

– Стефани, – попросил он, – я хочу, чтобы ты кое-куда со мной пошла.

– Куда?

Она подняла голову и посмотрела на него. Даже в темноте она видела, что его улыбка была озорной – такую она редко видела за два месяца их знакомства.

Он взял ее за руку, но потом отпустил, чтобы обнять за талию и куда-то повести.

Он лежал, полностью обнаженный, на сене, сложенном в сарае, в самом дальнем углу от двери, чтобы у них было достаточно времени, если их потревожат – чего не хотелось бы. Стефани оседлала его, сжав бока между бедер. Ее голова закинулась назад, волосы разметались по спине. Тусклый свет падал из небольшого окна прямо над ними, освещая ее лицо, обнаженные плечи и грудь.

Она подчинялась ритму его глубоких толчков, и он видел, как удовольствие смешивается на ее лице со смущением, которое она испытывает от позы, выбранной им из тех соображений, чтобы сено кололо его спину, а не ее.

Она посмотрела вниз на него, и ее лицо оказалось в тени.

– Алистер, – прошептал она, – Алистер.

– Любовь моя, – отозвался он.

Он понял, о чем она пыталась попросить, произнося его имя, и сменил ритм. Ее тело было напряжено. Она сжимала его какими-то внутренними мускулами, так что его толчки стали еще ощутимее.

– Не борись с этим, – сказал он.

Но она по прежнему была напряжена всеми мускулами, когда снова закинула голову и откинулась на его колени. Он ускорил ритм, борясь с напряжением в ней и помогая войти в мир, который им предстояло изучать вместе всю жизнь.

И тут она закричала. Напряжение не отпускало ее несколько мгновений, пока он все еще был в ней, и она задрожала. Он приподнялся, чтобы обхватить ее руками за плечи и притянуть к себе, чтобы она прижалась к нему, положив голову на плечо. Он обнимал ее, пока напряжение не сменилось постепенным расслаблением, после чего перестал сдерживаться сам, что делал, чтобы она получила больше удовольствия.

Долгое время они лежали в полном молчании.

– Это так не по-благородному, – наконец пробормотала она.

Он тихо рассмеялся.

– Определенно, – сказал он. – Герцогини так себя не ведут. Это еще хуже, чем вмешиваться в крикетный матч или бегать со связанными ногами или танцевать вокруг майского дерева. Раздеться на сеновале, Стефани! Фу!

– Да, но это было так чудесно, – сказала она.

– Определенно, – согласился он. Он осторожно перекатился, так, чтобы его сюртук оказался у нее под спиной. Он все еще не вышел из нее. – Сказать, почему я привел тебя именно сюда?

– Потому что это так неприлично? – спросила она. Ее голос звучал сонно.

– Очень, – сказал он.

«Я потерял здесь невинность на таком же празднике много лет назад».

Он чуть не произнес эти слова вслух. Он хотел, чтобы она проникла глубоко в его душу, узнала все его тайны. Но, может, тут же подумал он как раз вовремя, кое-какие секреты лучше сохранить.

– Пора было и мне сделать что-нибудь неприличное. Бросить гостей только ради того, чтобы отвести тебя в спальню, было явно недостаточно. Сегодня ты заслужила того, чтобы как следует покувыркаться на сене. – Он засмеялся.

– Алистер! – Она сразу проснулась, и в голосе ее прозвучало негодование. – Ты хочешь сказать…

– М-м-м, – промычал он ей в волосы. – Ты бегала со связанными ногами, болела за мою команду во время крикетного матча, танцевала вокруг майского дерева, выглядела прекраснее, чем любая герцогиня или любая женщина на земле – да, ты заслужила любой скачки, которую получила, или получишь сегодня ночью. Я тебе обещаю устроить еще парочку. Гости могут танцевать, пока не пожелают уйти домой. Сомневаюсь, что они хватятся нас, ну, а если хватятся – пусть дают волю воображению, сколько им того угодно. Ты раскрепостила меня, Стефани, а теперь наслаждайся последствиями.

Она вздохнула и прикоснулась своим языком к его.

– Ох, – сказала она.

– М-м-м, – согласился он.

Она вдруг захихикала – звук, которого он раньше от нее не слышал.

– Еще парочку? – переспросила она. – Сегодня? – Она прижалась к нему бедрами. Он знал, что она чувствует, как он твердеет внутри нее. – Это возможно, Алистер? Я думала, это можно сделать один раз…

– Позволь мне доказать, насколько ты не права, – сказал он. – Любимая. – Он прижал ее ногу к своему бедру и снова поцеловал ее. – В ближайшее время я снова повезу тебя в город. Я должен кое-что купить, и только лондонский портной способен создать такую красоту.

– А что? – спросила она. Потом вздохнула. – Ох, это и в самом деле возможно. Ох, как хорошо.

– Новую шляпку, – сказал он. – Розовую. С тремя перьями. Розовым, пурпурным и.., какого цвета было последнее?

– Фуксии. – сказала она.

– М-м-м, – снова сказал он. – Да, любимая, и в самом деле хорошо. Как видишь, это можно делать больше одного раза за ночь.

– И плащ цвета фуксии? – спросила она.

– М-м-м, – сказал он. – Моя яркая перелетная птичка. Какое счастье, что твой серый плащ украли. Я мог бы не заметить тебя.

– Негодяй! – возмутилась она. – Разве моя красота сияет не ослепительней, чем яркий плащ и шляпка с перьями? – Она издала вздох, больше похожий на стон. – Я люблю тебя. О да. Еще, пожалуйста.

Это и была его мечта, подумал он. Разве он не занимался с ней любовью каждую ночь без перерыва? Да, это и вправду была его мечта.

– Тише, – прошептал он ей на ухо. – Позволь мне ответить тебе таким способом. М-м-м, как замечательно, любовь моя.