Мой Рагнарёк

Макс Фрай

МОЙ РАГНАРЁК

ПРЕДИСЛОВИЕ

Вообще-то, настоящее предисловие к этой книге уже существует. Оно с трудом уместилось в несколько толстых томов – и видит бог (тот самый, который пишется с большой буквы), я приложил все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы оно не стало еще длиннее! Теперь мне приходится расхлебывать последствия собственной словоохотливости: я прекрасно понимаю, что среди читателей этой книги найдется немало счастливчиков, до сих пор как-то обходившихся без моей писанины. Поскольку пересказывать содержание семи (если я не сбился со счета) томов в нескольких строчках – занятие более чем неблагодарное, я не стану даже пытаться. Вместо этого я позволю себе всего одно замечание (на мой взгляд, ничего не объясняющее).

Все события, о которых пойдет речь в этой книге, действительно имели место – но только в моей жизни, а не в вашей. Это нормально, поскольку я уже давно по самые уши увяз в топком болоте чудес – так глубоко и безнадежно, что меня уже нет рядом с вами.

Более того, у меня уже почти не осталось оснований надеяться, что я вообще есть хоть где-то. Строго говоря, меня никогда и не было. Но когда очередная волна неизвестно чьих воспоминаний грозит мне если не безумием, то противной тупой болью в затылке, я превращаю их в белые буквы на черном экране компьютера (у меня до сих пор имеется необъяснимая слабость к моей допотопной двухсотке – Windows 95, и даже 3.11, конечно, не проинсталлируешь, зато эта машина у меня из рук ест, да еще и мурлычет! – и старому доброму Microsoft Word 5.5), а потом с вялым интересом жду, пока белые буквы на черном экране превратятся в черные буквы на белой бумаге – обычно это отнимает кучу времени, понятия не имею, почему. Сверху сие безобразие, как правило, прикрывается пестрой обложкой с довольно жуткими, но как бы "героическими" рожами – и все! Воспоминания навсегда оставляют меня в покое, поскольку с этого момента они принадлежат не мне, а так – всем понемножку. Надеюсь, что они кажутся вам забавными, поскольку зануд под этим восхитительным небом всегда хватало и без меня…

P.S. Что касается послесловия – хотелось бы верить, что его никогда не будет. Мне всегда казалось, что наихудшее послесловие к любой книге – это смерть автора (когда я узнал, что нежно любимый мною в юности Борхес умер, я на него ужасно рассердился!), а самое лучшее послесловие, о котором можно только мечтать – это многоточие, но не отпечатанное типографским способом на бумаге, а длинная череда незаметных дырочек, образовавшихся на тонкой ткани реальности после того, как еще кто-то ускользнул, не прощаясь. Боюсь, что этот вариант мне пока не по зубам: всякий раз, когда я пытаюсь исчезнуть не прощаясь, выясняется, что я забыл шляпу, или зажигалку, или еще какую-то чушь, без которой совершенно невозможно обойтись – и мне приходится возвращаться…

Вот теперь, кажется, все.

Ваш Макс Фрай.

Мой Рагнарёк

– Эй, "Груз Виселицы", куда это ты уставился?

Я твердо решил, что больше не буду отзываться на это сомнительное прозвище, а посему никак не отреагировал на вопрос Афины. Пора бы ей усвоить, что владельца тысячи имен не следует окликать таким образом!

Впрочем, я не слишком верил, что это подействует: когда она дорывается до своего горячо любимого человеческого облика, ее характер становится совершенно невыносимым, и тут уже ничего не поделаешь, остается только ждать, пока сероокая устанет таскать на себе бесполезный груз, который неразумные люди в свое время опрометчиво сочли одним из наилучших мужских тел… Мало того, что мне не слишком-то нравится простолюдин по имени Марлон Брандо, облик которого так полюбился Палладе, меня вообще изрядно раздражает ее склонность принимать мужской облик: созерцать потную шею и коротко стриженный затылок немолодого мужчины и помнить, что под его загорелой кожей скрывается прекрасная сероглазая дева – от этого у кого угодно ноша шеи перегреется! Впрочем, эти Олимпийцы все с придурью, Афина еще самая разумная. И всех их легче убить, чем переделать, хотя убить тоже не слишком просто, поскольку считается, что они бессмертны, как, впрочем, и я сам…

– Нет, правда, Игг, на что ты пялишься? Что такого интересного может быть на земле? – Снова спросила Афина. Я мог поздравить себя с маленькой победой над ее необузданным нравом: на этот раз меня назвали не "Грузом Виселицы", а моим собственным именем, да еще и одним из самых любимых – честно говоря, из доброй тысячи имен, успевших прилепиться ко мне за мою бесконечно долгую жизнь, я всегда предпочитал те, что покороче – как последний удар меча…

– Там на камне сидит какая-то странная тварь. – Объяснил я. – Не то человек, не то погань подземная, не то просто наваждение… Но не один из наших, это точно!

– Ясно. – Кивнула голова Марлона Брандо. – Ну что, идем на снижение?

Посмотрим, что он такое.

– Я и отсюда его прекрасно вижу. – Усмехнулся я. – И ты бы увидела, если бы смотрела своими собственными глазами, а не выглядывала из близоруких окон своей драгоценной маски…

– Я уже целую вечность смотрю на этот прекрасный мир своими собственными всевидящими очами. – Сухо заметила она. – Почему бы не позволить себе роскошь немного полюбоваться на него обыкновенными близорукими человеческими глазами, напоследок? Когда еще доведется…

У меня не нашлось возражений: "позволить себе роскошь" – это она очень хорошо сформулировала. В конце концов, все мы в последнее время только этим и занимаемся: позволяем себе разного рода роскошь – каждый в меру собственного воображения. А чем еще заниматься бессмертным богам, когда их мир собирается рухнуть, и даже дата последней битвы уже известна, а от былой наивной уверенности в собственном бессмертии давным-давно камня на камне не осталось…

– Ладно, – примирительно усмехнулась Афина, – по большому счету, ты прав, Видур.

Пожалуй, я действительно воспользуюсь своим собственным зрением. Все равно, человеческие глаза этого красавчика могут только смотреть, а не видеть…

Я одобрительно кивнул, и мы оба уставились вниз, на крошечное зеленое пятнышко.

Привычным, почти незаметным усилием воли я заставил это пятнышко приблизиться и стать тем, чем оно на самом деле и было: мужчиной в ярко-зеленом плаще.

Он сидел на камне посреди совершенно голой песчаной равнины. Люди любят назвать такие места "пустынями", но мне не нравится это название. Оно лжет: я много путешествовал по этим самым "пустыням", и ни разу не встретился там лицом к лицу с обещанной пустотой… Его руки были сложены на коленях, светлые растрепанные волосы почти закрыли лицо, на котором блуждала странная отрешенная улыбка, какие мне до сих пор доводилось видеть только на лицах спящих. А потом я заглянул в темную глубину его глаз, и мне стало не по себе. Я еще никогда не видел такой пугающей темноты – ни в человеческих глазах, ни в глазах своих родичей, ни в глазах моих мертвых воинов… ни в единственном зрачке своего собственного отражения, если на то пошло!

– Это он, Нике. – Обреченно сказал я. Она обернулась ко мне, ее брови – брови Марлона Брандо! – удивленно поползли вверх: до сих пор я только один раз назвал Афину этим именем, моим любимейшим из ее имен. Это случилось в самом начале нашего знакомства, и тогда я еще не знал, какое число непотребных слов способна пустить в ход эта сероглазая, когда кто-то пытается сказать ей, что она прекрасна! В тот раз это развлечение доставило мне некоторое удовольствие, но меня не слишком прельщала возможность повторно выслушать ее брань: я подозревал, что ничего нового Афина с тех пор не придумала, и мне станет скучно…

– Кто – "он"? – Наконец спросила Афина. Кажется, она решила не затевать новую свару по поводу несвоевременного употребления нежнейшего из ее имен.

– Ты что-то путаешь, Гаут. Этот смертный – не твой сумасшедший побратим.

Впрочем, возможно, он и не смертный…

– В том-то и дело, что не смертный. – Мрачно согласился я. – Боюсь, что он гораздо менее смертный, чем мы сами… А при чем тут мой побратим?

– Ну, не знаю. – Рассеянно сказала она. – Мне всегда казалось, что только его внезапное появление может выбить тебя из колеи.

– Глупости какие! – Отмахнулся я. – "Выбить меня из колеи" – еще чего!

Просто у меня немного портится настроение, когда я в очередной раз вспоминаю, во что превратился бедняга Локи. Ты наверное не поверишь, но когда-то с ним было очень весело, и это были хорошие времена… Да пес с ним, не о том речь! Ты еще не поняла, кто этот незнакомец внизу? Это тот, за кем с радостью пойдут худшие из смертных, тот, кого ждали мертвецы, чтобы подняться из могил, ядовитое чудовище, под ногами которого плодородные земли превращаются в растрескавшуюся глину… Когда люди моего народа пытались перевести смутное знание о неизбежном на язык слов, они придумали свою историю о конце всего – они назвали это "день судьбы богов".

Надо отдать им должное, не так уж много они и напутали! Во всяком случае, куда меньше, чем все остальные… Так вот, кроме всего прочего, они предсказали, что перед последней битвой откуда-то с юга прийдет великан Сурт с огненным мечом – в конце концов он-то и сожжет мир! Боюсь, этот парень и есть тот, кого они назвали Суртом. Он пришел, и теперь все покатится в пропасть так быстро, что мы не успеем перевести дыхание… Это и есть наш главный враг, Нике. По сравнению с ним Локи – мой добрый приятель. В конце концов, он такой же невольник своей странной судьбы, как и мы все. А этот поганый пришел сюда развлекаться.

– Не развлекаться. – Задумчиво возразила она. – Он пришел сюда просто потому, что так вышло. В отличие от нас, он действительно мог отказаться принимать в этом участие, но его выбор уже сделан, так что теперь мы с ним в одной лодке… Хотя, он действительно возглавит армию наших врагов, одно другому не мешает, ты же знаешь.

– Не мешает. – Неохотно согласился я. – А с каких это пор ты занялась пророчествами? – Она не ответила. Про себя я удивленно подумал, что Афина не так проста, как кажется, а значит и с прочими ее родичами следует держать ухо востро… Потом я снова всмотрелся в темноту глаз растрепанного незнакомца, который по-прежнему неподвижно сидел на своем камне. Эта тьма была совершенно непроницаемой – для кого угодно, но только не для меня: случалось мне разгадывать загадки и похитроумнее! На сей раз я был вынужден неохотно признать, что наш враг не вызывает у меня должного отвращения. Я быстро понял, в чем дело: ему не единожды доводилось пить мед поэзии, а я всегда питал известную слабость к скальдам.

– А знаешь, он ведь не раз окунал руки в кровь Квасира. Вот уж никогда бы не подумал!

– Сказал я Афине.

– В чью кровь?

– Все время забываю, что ты не всегда понимаешь мои речи! – Снисходительно усмехнулся я. – Я хотел сказать, что в свое время он был поэтом, а может быть, и до сих пор… "Кровь Квасира" – это поэзия. И что тут непонятного?

– Почему нельзя просто называть вещи своими именами? – Раздраженно спросила она.

– Потому что вещи от этого портятся, я тебе уже тысячу раз объяснял. – Устало вздохнул я. – Если золото тысячу раз назвать "золотом", это истощит его, оно устанет, утратит свой блеск и потеряет ценность. Поэтому лучше называть его "периной дракона", или еще как-нибудь – есть много способов дать понять, о чем идет речь, не называя имени. Это магия. Не такая уж хитроумная, согласен, зато она работает…

– Этот дерьмовый мир скоро весь "испортится", раз и навсегда, а ты носишься со своей дурацкой магией! – Презрительно скривился рот Марлона Брандо.

– Если бы с ней все "носились", глядишь – и мир бы не испортился! – Огрызнулся я.

Знала бы эта сероглазая, как трудно порой бывает не разгневаться, слушая ее вздорные речи!

– Хорошо, не будем большее спорить. – Неожиданно мягко сказала Афина. – Сейчас я хочу окончательно разобраться с этим существом внизу, так что придержи свою драгоценную шляпу – еще улетит на вираже!

– Ладно, – миролюбиво согласился я, – придержу. Разбирайся.

Она кивнула, и начала стремительно сбавлять высоту. Земля понеслась нам навстречу с такой скоростью, словно она была отощавшим медведем-шатуном, а наша диковинная летательная машина – ее единственным шансом не сдохнуть с голоду еще до наступления ночи. Я не видел лицо своей спутницы, но почувствовал, что тонкие губы мужчины с нелепым именем Марлон сложились в восторженную улыбку валькирии – теперь никакая маска не могла скрыть настоящую Афину, которая при первой же встрече гордо бросила мне: "только не думай, что испугаешь меня своим заколдованным железом, дружок, я и сама – бог войны!" – и попробовал бы кто-то назвать ее не "богом", а "богиней"!

Афина небрежно положила руку на гашетку пулемета. Я понял, что она задумала, и одобрительно рассмеялся. В это мгновение я разрешил себе поверить, что все еще можно исправить: сейчас растревожившие меня темные глаза незнакомца станут просто парой бессмысленных мертвых глаз – сколько их было до него, сколько будет после! – и его зеленый плащ через несколько дней занесет песком, а пятна крови исчезнут еще раньше, и с ним будет покончено навсегда, а потом… Мало ли, что может случиться потом!

– Разворачивайся, Хар, хватит сверлить мой затылок своим драгоценным глазом!

Лучше приготовься немного пострелять. – Хриплым шепотом сказала Афина. – Я начинаю, а финал – за тобой!

Я понимающе усмехнулся, развернулся, и склонился над пулеметом – смертоносной машиной, которую Афина называла странным именем "Льюис". До сих пор она упорно настаивала на том, что пока я сижу в ее аэроплане, я – никакой не "ворон брани", а всего лишь пассажир, который должен сказать спасибо за то, что его взяли прокатиться на этом летающем чуде, и не нарушать величие момента своими жалкими попытками в очередной раз прослыть великим воином. Этой сероглазой многое сходило с рук: я не спешил с ней поссориться, и часто делал вид, что легко соглашаюсь с ее вздорными желаниями. Так что я еще ни разу не пользовался этой волшебной вещью. К счастью, мне никогда не приходится подолгу учиться обращению с новым оружием, поскольку любое оружие при ближайшем рассмотрении непременно оказывается всего лишь одной из несметного числа моих невидимых смертоносных рук… Машина по имени Льюис не была исключением: стоило мне прикоснуться к холодному металлу, как все стало на свои места. Можно было не сомневаться: я сумею привести в действие этот пулемет, как уже не раз заставлял оживать куда более замысловатые игрушки, придуманные слабыми, но изобретательными людьми, отчаянно пытающимися услужить смерти…

Грохот пулемета Афины возвестил о начале нашей битвы. Рыжий песок был так близко, что я вполне мог бы сосчитать песчинки, если бы у меня нашлось время загибать пальцы: между нами и землей теперь было не больше десятка метров. Мы принесли на землю незаконнорожденный ветер – а как еще назвать ветер, родившийся от того, что над землей пролетела слишком большая и слишком быстрая птица? – светлые волосы незнакомца взметнулись вверх и зашевелились, как змеи на голове Горгон, о которых я не раз слышал от Олимпийцев – судя по всему, в будущем нам еще предстояло сразиться с этими опасными бабами! Мои руки что-то сделали с пулеметом, и я с наслаждением окунулся в изумительную музыку торопливых выстрелов… А потом я с горечью понял, что ничего не происходит – вообще ничего! И стрельба Афины, и моя собственная, не только не уничтожили, но даже не потревожили нашего странного врага. Наконец он неохотно поднял голову – мне показалось, что наши глаза встретились, но потом я понял, что такого быть не могло: это существо обладало обыкновенным заурядным человеческим зрением, парень не мог видеть дальше собственного носа, несмотря на все свое загадочное могущество… Небо становилось все ближе, наш летательный аппарат удалялся от земли так же стремительно, как только что несся ей навстречу – можно было подумать, что мы удираем, хотя мы, разумеется, ни от кого не удирали, просто Афина выполняла какой-то очередной маневр. Но я еще успел увидеть самое ужасное: этот неуязвимый незнакомец в зеленом плаще с любопытством посмотрел нам вслед, заулыбался еще шире, а потом начал смеяться.

– Ты слышишь, Паллада? Он смеется. – Я почувствовал, что задыхаюсь от гнева.

Такого со мной еще не бывало!

– Он смеется, как мы сами умели смеяться когда-то давно. – Задумчиво кивнула она. – А знаешь, кажется, я понимаю, почему тебе это так не нравится! Он смеется, как бессмертный, а мы с тобой уже успели забыть, как это бывает…

– Но он действительно бессмертный. – Сердито сказал я. – Мы же не смогли его убить.

– Наваждение тоже невозможно убить. – Улыбнулась она. – Знаешь, меня до последней минуты грызли сомнения на его счет, поэтому и пришлось затеять всю эту стрельбу. Бессмертному она бы не повредила… но только наваждение могло позволить себе роскошь вообще не обратить внимания на нашу атаку!

– Ты хочешь сказать, что он – обыкновенное наваждение? – Недоверчиво переспросил я.

– Ну, положим, не обыкновенное. И все же именно наваждение. Жаль, что он не на нашей стороне. Я бы попросила его научить меня так смеяться! Хотя, это не так уж важно… – Я ушам своим не верил: в хрипловатом мужском голосе Афины появились мечтательные интонации, каковых за ней до сих пор не водилось, какой бы облик она не принимала.

– Ну что, поворачиваем домой? – Наконец спросила она. Я молча кивнул, не сообразив, что она сидит ко мне спиной, а посему на вопросы следует отвечать вслух.

– Мы летим домой, или как? Я тебя спрашиваю!

– Домой, говоришь? – Усмехнулся я. – Да, "домой" – это было бы неплохо…

Только у нас больше нет дома, и уже никогда не будет.

– Не придирайся к словам, Один. – Устало попросила она.

* * *

Меня так и подмывает брякнуть: "эта история началась с того, что…" – дальше может следовать описание любого события: начиная с моего рождения и заканчивая дурацкой, никому не нужной вылазкой в Берлин, в самом начале мая 98-го года – пятого мая, если быть точным. Вообще-то обычно я катастрофически путаюсь, пытаясь воспроизвести хронологию событий, но эту дату я углядел на первой странице газеты, которую обнаружил на соседнем кресле в пустом вагоне электрички, и почему-то запомнил.

Несколькими днями раньше мне вдруг приспичило проведать своих старинных приятелей. Я немного посомневался, а потом подумал: какого черта! – взял себя за шиворот и отправил проветриваться. Сразу замечу, что мне так и не удалось разыскать ни самого Нанку, ни кого-то, кто мог бы подсказать мне, где теперь околачиваются этот невероятный тип и его ребята, так что сия идея претендовала на почетное право именоваться самой идиотской из всех, что когда-либо приходили мне в голову… В общем, любой вариант продолжения фразы "эта история началась с того, что…" – будет изрядной глупостью, поскольку так называемая "эта история" началась не с чего-то, а просто так, ни с того, ни с сего – если она вообще когда-либо начиналась…

По узким улочкам Карлсхорста я бродил часа три – уже не надеясь отыскать дом своих приятелей, а просто потому, что мне как-то не пришло в голову, что можно остановиться, развернуться, отправиться на станцию и уехать куда-нибудь в сторону центра. Вообще-то я всегда любил западную часть Берлина, этого восхитительного уродливого города, идеально приспособленного для одиноких прогулок в пасмурную погоду… Тем не менее, я упорно продолжал скитаться по восточной окраине. Теплый мелкий дождик не раз порывался забраться мне за шиворот, но у него не хватало пороху на этот подвиг, так что он то и дело останавливался – чтобы собраться с силами, и атаковать меня снова, я полагаю! За все это время я не встретил ни одного человека – если бы кто-то сказал мне, что такое возможно, я бы ни за что не поверил. Думаю, Карлсхорст вполне заслуживает занесения в Книгу Рекордов Гиннеса – как самое безлюдное место на планете! Пустые дома утопали в роскошных садах. Среди мокрой пахучей листвы пестрели аккуратные одинаковые таблички, оповещавшие меня, что сия соблазнительная недвижимость "сдается", или "продается" – вторая надпись попадалась несколько чаще.

В финале этих бесцельных блужданий я окончательно перестал соображать, кто я такой, и на кой черт меня сюда занесло. Мои ощущения свидетельствовали о том, что я все еще существую, но отнюдь не в качестве полноценной человеческой единицы.

Скорее уж я был просто точкой на плоскости – точкой, через которую можно провести бесконечное количество прямых – эта дурацкая, но обнадеживающая аксиома из школьного учебника геометрии всплыла в моем сознании, и тут же благополучно погрузилась обратно, на его дно, в темный, вязкий ил пассивной памяти… Наконец точка снова стала человеком. Я огляделся и понял, что мои мудрые ноги решили не дожидаться команды сверху, и совершенно самостоятельно вынесли меня на довольно широкую улицу, которая вполне могла считаться обитаемой: в центре проезжей части деликатно позвякивал старенький темно-зеленый вагончик трамвая, по противоположной стороне улицы неторопливо брела совершенно седая старушка с черным карликовым пуделем на поводке, у моих ног суетилась добрая дюжина воробьев – по сравнению с призрачными безлюдными переулками, по которым я кружил с самого утра, жизнь в этом месте просто кипела!

– Очень вовремя, дорогуша! – Сказал я себе вслух. – Тебе как раз пора что-нибудь сожрать, а залезать в чужие сады и обгладывать цветущую сирень было бы немного чересчур, да и некалорийная это пища…

Почему-то принято считать, что когда человек начинает во всеуслышание обращаться к себе, любимому, его душевное здоровье находится в большой опасности. Не знаю, как это бывает у всех остальных представителей человечества, но в моем случае все обстоит как раз наоборот: самые разумные и практичные советы я даю себе именно вслух, а вот когда я умолкаю, от меня можно ожидать чего угодно, только не наглядных доказательств моей вменяемости… Как бы то ни было, а моя идея касательно "пожрать" была чудо как хороша! Я внимательно огляделся. Картина показалась мне не слишком обнадеживающей: наглухо закрытые металлическими ставнями окна первых этажей окружавших меня домов представляли собой весьма безрадостное зрелище.

Никаких вывесок я тоже не обнаружил. Я укоризненно посмотрел на небо над своей головой – оно могло бы быть великодушнее к усталому путнику! – несколько мгновений мучительно решал, в каком конце улицы меня ждет вожделенная тарелка с едой, потом свернул налево, повинуясь какому-то безотчетному порыву, как всегда в таких случаях, и отправился навстречу своей судьбе. Впрочем, я только что брякнул жуткую глупость: мы всегда идем исключительно навстречу своей судьбе, даже когда направляемся в уборную, на ходу расстегивая брюки, поскольку между двумя любыми точками, расположенными на плоскости, можно провести одну, и только одну прямую – господи, какие все-таки жуткие вещи можно вычитать в обыкновенном учебнике геометрии, какой уж там Стилен Кинг!

Минут через десять я понял, что моя простая и ясная, но почти недостижимая цель стала близкой и осуществимой до дрожи в коленках.

Огромные красные буквы на фоне бледно-серого неба обещали большую жратву: из таких ярко-красных букв можно составить только название какой-нибудь дрянной забегаловки, больше они ни на что не годятся! Буквы честно пытались сложиться в осмысленное слово, но получалось не очень-то – во всяком случае, мне так и не удалось прочитать название заведения, погребенного под этой загадочной надписью. Впрочем, я мог не сомневаться, что за свежевыкрашенными белыми стенами свирепствует мексиканская кухня: в конце надписи имелся еще и уродливый красный кактус, с грехом пополам заменявший точку.

Меня это вполне устраивало. На мой вкус, худшее блюдо мексиканской кухни – это куда меньшее зло, чем печальные результаты взлета творческой мысли работников какого-нибудь "Мак-Дональдса".

Я толкнул стеклянную дверь, быстро пересек неопределенное пространство полутемного холла, переступил порог обеденного зала и заулыбался от неожиданности: внутри оказалось так хорошо – лучше не бывает! Во всяком случае, интерьер заведения полностью соответствовал – не то, что бы моему вкусу, который имеет обыкновение меняться несколько раз в сутки – но моему сиюминутному представлению о хорошем месте, что, по большому счету, гораздо важнее… Я тут же облюбовал себе столик в углу, напротив стены, увешенной театральными афишами начала века – не то настоящими, не то очень хорошими, и уже успевшими немного состариться копиями. Ко мне тут же подошел вполне натуральный мексиканец средних лет – к счастью, у его начальства хватило великодушия не заставлять парня таскаться по заведению в каком-нибудь идиотском сомбреро! – и с приветливой улыбкой поинтересовался, что он может для меня сделать. Я немного подумал и честно сказал, что для начала меня следует хорошо покормить, ну а если возможно устроить так, чтобы банка с тоником появилась в моих руках одновременно с меню – это превзошло бы мои самые смелые ожидания.

– Правда? – Невозмутимо переспросил официант. Потом он склонился к моему уху и доверительно шепнул:

– Знаете, я думаю, что это можно устроить!

Я восхищенно покачал головой: чего я точно не рассчитывал здесь получить, так это хорошую порцию дружелюбной иронии, в которой меня только что утопил этот замечательный парень! Мексиканец тем временем успел исчезнуть и снова возникнуть за моей спиной. Я и сам не заметил, как в моей левой руке оказалась ледяная желтая банка с тоником, а в правой – меню в картонном переплете.

– Стакан не нужен, да? – Можно было подумать, что этот потрясающий тип имел счастливую возможность лет триста прожить со мной под одной крышей и защитить докторскую диссертацию о моих многочисленных мелких привычках.

– Да, соломинки вполне достаточно. – Удивленно согласился я и торопливо уткнулся носом в меню: к этому моменту я был готов жевать скатерть! Через несколько секунд я решил, что для начала мне следует заказать бурритас с черепашьим мясом – я смутно предполагал, что это чертовски вкусно! – а там видно будет.

Всего полбанки тоника и полсигареты спустя я стал счастливым обладателем полной тарелки – очевидно, все события в этом замечательном заведении случались с фантастической скоростью. Я молниеносно расправился с теплой лепешкой и ее божественным содержимым и с удивлением обнаружил, что мне, собственно говоря, больше ничего и не требуется – разве что, чашка кофе…

Я не пил его очень давно, и даже не был уверен, что он мне все еще нравится, но во всяком случае, мне следовало проверить это на практике.

Я огляделся в поисках улыбчивого мексиканца. Его нигде не было. "Ничего, можно и подождать. – С ленивым благодушием сытого человека подумал я. – Рано, или поздно объявится – куда он денется!"

– Прошу прощения, я немого задержался. Впрочем, это даже к лучшему: вы хоть поесть успели… – Смущенно сказал какой-то незнакомец, усаживаясь напротив меня. Я с недоумением уставился на его ярко-зеленое пальто: все-таки взрослые люди, да еще и мужчины, крайне редко выпускают себя из дома в одежде такого безумного цвета!

Потом до меня дошло, что его извиняющаяся фраза была адресована не кому-то, а именно мне – больше здесь никого не было! – и перевел взгляд на его лицо. Как и следовало ожидать, лицо оказалось совершенно незнакомым, я мог быть уверен, что никогда в жизни не встречал этого парня, поскольку его физиономия представляла собой незабываемое зрелище! Честно говоря, я никогда не подозревал, что человеческое лицо может быть таким беспардонно красивым. Можно было подумать, что создавая это существо, природа внезапно перестала доверять собственному мастерству и передала заказ команде профессиональных мультипликаторов: в безупречной красоте незнакомца явно не хватало здорового реализма! Абсолютно правильный овал лица, белоснежная кожа, высокий лоб, эффектно обрамленный черными кудрями, тонкие полукружья бровей, таких ровных, что они казались нарисованными, не правдоподобно огромные глаза, пронзительно-зеленые, в тон его безумному пальто, изумительно очерченные губы – пожалуй, слишком яркие, чтобы их цвет казался естественным. Все это было так хорошо, что не вызывало доверия.

– Вы меня с кем-то перепутали? – Вежливо спросил я.

– Вас невозможно ни с кем перепутать. – Улыбнулся он. – Но если вы сомневаетесь… Вас зовут Макс, хотя мне очень хочется назвать вас Али, как в старые времена, но боюсь, что в настоящий момент вы вряд ли признаете это имя своим, а посему пока остановимся на Максе… Вы приехали в этот город сегодня утром, верно? Давным-давно у нас с вами была назначена встреча в этом самом кафе, ровно в два часа пополудни пятого мая сего года, но я задержался на четверть часа…

– Ну да, знаменитое "академическое опоздание"! – Машинально съехидничал я. Потом оценил нелепость ситуации и спросил:

– Но если у нас с вами действительно была назначена встреча, почему я об этом ничего не знаю?

– Если бы вы не знали, вы бы сюда не пришли. – Флегматично возразил он. – А поскольку вы здесь…

– Ладно, – вздохнул я, – скажите хоть, кто вы, и для чего, собственно говоря, была назначена эта самая встреча, о которой я ничего не знаю?

– На первую половину вашего вопроса ответить довольно легко… и в то же время почти невозможно. – Меланхолично заметил незнакомец. – А удовлетворительного ответа на вторую половину вашего вопроса вовсе не существует, хотя ответ, который вас совершенно не устроит, я готов дать в любой момент… Забавно!

– Вы меня совсем запутали. – Сердито сказал я. – Между прочим, немецкий язык никогда не был моим родным, поэтому мне сейчас не до игры в загадки и отгадки!

– А с чего вы взяли, что я говорю с вами по-немецки? – Удивился незнакомец. Только тут до меня дошло, что и начало нашего разговора происходило на нормальном человеческом языке, без всяких там чудовищных цитат из самоучителя – и как я сразу не заметил?!

– Могу вас понять, – сочувственно сказал мой странный собеседник, – поскольку вы находитесь в Берлине, вы были заранее уверены, что любой незнакомец будет обращаться к вам именно по-немецки. Ничего удивительного: большинство людей всю жизнь пребывают отнюдь не в реальном мире, а в том, в существовании которого они "заранее уверены" – довольно страшный дар. Я бы сказал – проклятие, но вы со мной не согласитесь, я полагаю…

– Может, и соглашусь. – Равнодушно возразил я. – Если честно, в настоящий момент мне по фигу… Я уже пять минут смотрю на вас, ничего не понимаю, но ужасно хочу понять хоть что-то. Не самый удачный момент для философского осмысления общей картины человеческого бытия, вам так не кажется?

– Вам виднее. – Пожал плечами незнакомец. Было заметно, что его мысли заняты совсем другим. – Я вот все думаю, как бы мне ответить на ваш вопрос об имени… Вообще-то, у меня его нет.

– Но наверняка существует какой-то бессмысленный набор звуков, который окружающие считают вашим именем. – Понимающе улыбнулся я.

– Да, существует. – Кивнул он. – Но боюсь, что вас этот самый "набор звуков" окончательно запутает.

– Ох, вы меня так заинтриговали – дальше некуда. – Вздохнул я. – Может быть, хватит с меня мучительных догадок?

– Думаю, что так… В общем, когда люди хотят упомянуть меня в своих речах, они говорят: "Аллах". – Он развел руками и виновато улыбнулся. Я озадаченно уставился на него: стоило ехать черт знает куда, в город, где я не был так много лет, что постепенно начал сомневаться в его существовании – и все это для того, чтобы в первом попавшемся кафе наткнуться на городского сумасшедшего… Ничего не попишешь: мое фирменное везение! Потом я понял, что все гораздо хуже: этот самый "городской сумасшедший" не только безупречно говорил на моем родном языке – весьма отличном от немецкого! В довершение ко всем бедам, он знал, как меня зовут, когда я приехал, и честно говоря, я с самого начала почувствовал, что он знает обо мне гораздо больше – может быть, абсолютно все…

– "Аллах"? – Тупо переспросил я. – Что, вы хотите сказать, что вы – Бог, и вы все-таки есть? Ерунда какая-то!

– Не Бог, а Аллах. – Вздохнул он. – Это разные вещи… Кроме того, могу вас успокоить: меня нет, и никогда не было. В этом, собственно говоря, и заключается проблема.

– Какая проблема? – Обреченно спросил я. К этому моменту я как раз начал подозревать, что городской сумасшедший – не он, а я, а этот красавчик – просто моя очередная галлюцинация. Возможно, служащие психиатрической лечебницы, в которую меня давным-давно благополучно упрятали смертельно уставшие от моего прогрессирующего бреда родственники, забыли сделать мне очередной успокоительный укол, и теперь я могу вовсю наслаждаться всякими экзотическими видениями – ловить за хвост свою своеобразную удачу, пока они не опомнились и не возобновили курс лечения…

– Что бы вы не думали, Макс, но за этим столом нет ни одного безумца. – Мягко сказал незнакомец, только что признавшийся мне в своем божественном происхождении. – Перед тем, как я вошел, вы хотели заказать кофе, помните?

Могу вас обрадовать: это как раз то чудо, которое мне по зубам.

Он ослепительно улыбнулся и эффектным жестом – не то фокусника, не то эксгибициониста – распахнул свое невероятное пальто. Под пальто обнаружился строгий черный костюм – пожалуй, слишком дорогой для комфортного пребывания в демократичном интерьере мексиканского ресторанчика. Я так и не успел разглядеть, откуда именно появилась маленькая чашка, такая же пронзительно-зеленая, как его пальто, потрясшее меня до самых оснований моей смешной души. Кажется, он извлек ее из нагрудного кармана своего элегантного пиджака, хотя я могу ошибаться…

– Это – самый лучший кофе, какой только можно отыскать под этим небом. – Скромно сообщил Аллах. – Точно такой же кофе готовил повар Гаруна аль Рашида – а этот парень вел свой род от верховных джиннов Первой Пустыни!

– Что это за "первая пустыня" такая? – Недоверчиво осведомился я. – Никогда о ней не слышал…

– Вы о многом не слышали. – Резонно заметил тот. – И еще больше успели позабыть. К счастью, ваше неведение не мешает некоторым событиям оставаться свершившимися фактами…

– Да уж! – Прыснул я. Потом осторожно попробовал кофе и расцвел от удовольствия.

– Вы нашли кратчайший путь к моему сердцу! – Проникновенно сказал я. – Вы утверждаете, что вы – наваждение, я вас правильно понял? – Мой собеседник кивнул, и я торжественно закончил:

– В таком случае, вы – наилучшее из наваждений, сэр! Это я вам говорю, как крупный специалист в этом вопросе!

– Ну, наконец-то! – Улыбнулся он. – А я все ждал, когда вы перестанете упорно притворяться обыкновенным человеком, который впервые в жизни столкнулся с необъяснимым…

– Я вошел в роль. – Смущенно признался я. – Знаете, если уж я берусь за дело, я стараюсь делать его хорошо. И поскольку я решил немного побыть старым добрым Максом, которого понесло на прогулку по Берлину, я постарался стать им по-настоящему… Понимаете, тому Максу, который то и дело сталкивается с необъяснимым, нет места под этим замечательным хмурым небом.

Я так старался соответствовать обстоятельствам, что немного увлекся…

– Разумеется, я понимаю. – Кивнул он. Немного помолчал, подождал, пока я сделаю последний глоток – этот воистину божественный напиток отличался от обыкновенного хорошего кофе так же разительно, как настоящие живые цветы от своих чудовищных пластиковых копий.

– Ладно, а теперь вам все-таки прийдется ответить на вторую половину дурацкого вопроса, который я задал вам с самого начала, сэр Аллах. – Улыбнулся я, аккуратно поставив на стол пустую чашку. – По какому такому делу я вам понадобился? Или вам просто надоело, что я то и дело поминаю ваше имя всуе, и вы решили побить мне лицо?

– За мной действительно еще с юности водится смешная привычка поминать беднягу Аллаха по любому поводу: я регулярно посылаю к нему своих горемычных собеседников, вместо того, чтобы просто дружелюбно посоветовать им навестить черта, или отправить их в дальнее путешествие на поиски общеизвестного анатомического органа, как это обычно делается. Кроме того, я периодически возношу ему хвалу, изредка высказываю претензии, и так далее – просто потому, что слово "аллах" всегда казалось мне вполне забавным.

– Да нет, поминайте на здоровье. – Равнодушно отозвался мой собеседник. – Мне все равно, если честно… Я назначил вам встречу, поскольку хочу предложить вам работу.

– Надеюсь, вы не вербуете муэдзинов? – Рассмеялся я. – Предупреждаю: голос у меня всю жизнь был так себе, слабенький, а слух и вовсе дерьмовый!

Я распугаю все население Ближнего Востока… или, по крайней мере, навсегда отвращу этих бедняг от истинной веры.

– Да нет, ерунда какая! – Удивленно возразил он. – При чем тут ваш голос…

– Ну тогда ладно. – Великодушно сказал я. Немного подумал и понял, что мне следует временно притормозить со своими дурацкими шуточками: хорош я буду, если этот красавчик обидится, назовет меня дураком и уйдет, а я останусь, чтобы скоропостижно скончаться от любопытства прежде, чем принесут счет. Я постарался придать своему лицу осмысленное выражение и выжидательно уставился на своего странного собеседника.

– Даже не знаю, как сформулировать, чтобы вы правильно поняли суть проблемы… – Задумчиво протянул тот.

– А вы просто скажите, как есть. – Предложил я. – Аллах с ними, с формулировками! Ой, извините…

– Не нужно извиняться, я же сказал, что мне все равно. – Великодушно отмахнулся он. – Ладно, пожалуй, вы правы: я не буду подбирать выражения, а просто скажу, как есть. Вы знакомы с пророчествами о конце Мира?

– Ну, разве что, в общих чертах. – Удивленно отозвался я. – Не могу сказать, что мне это было интересно, поэтому я всегда ограничивался той информацией, которая случайно влетала в мои уши. Ну, знаете, так называемый "Апокалипсис", примерещившийся бедняге Иоанну: четверка всадников, труба архангела, Страшный Суд, и прочая высокопарная чушь. И еще в сундуках моей памяти пылится одна мрачная версия из скандинавской мифологии: вроде бы там какая-то сволочная псина пожирает солнце, наступает тьма, а потом начинается последняя битва, в которой гибнут чуть ли не все боги… Или сначала наступает битва, а уже потом – тьма? В общем, все это называется красивым словом Рагнарёк…

– Вот-вот! – Оживился Аллах. – Из всех известных мне версий эта наиболее точно отражает истинное положение вещей. Именно об этом я и собирался с вами поговорить.

– Кстати, вы вполне можете обращаться ко мне на "ты". – Вздохнул я. – Извините, что не сказал это раньше: до меня как-то не сразу дошло… Так что там с этой "последней битвой"?

– С ней все в порядке. Даже дата уже известна: последняя битва должна состояться примерно через семь месяцев, в день зимнего солнцестояния – в этом году он как раз совпадает с полнолунием, очень удачно! Заранее представляю, как великолепно будет выглядеть поле боя при свете полной луны… Собственно говоря, я хотел предложить вам – тебе! – возглавить одну из армий. – Самым будничным тоном сказал мой новый приятель.

– Как это? – Тупо переспросил я.

– Ну, как – как обычно командуют армиями… Думаю, ты быстро освоишься.

На самом деле, чем больше людей, тем проще с ними справиться. Человек, которому удается поддерживать дисциплину в маленькой организации, очень легко управляется с толпой.

Вот наоборот получается далеко не всегда: я знал немало великих полководцев, которые так и не сумели навести порядок у себя дома…

– Подождите! – Жалобно попросил я. – Имейте в виду: я действительно ничего не понимаю! Какая армия? Какая последняя битва? При чем тут зимнее солнцестояние? И самое главное: при чем тут я, если уж на то пошло?

– Макс, этому прекрасному Миру пришел конец. – Жестко сказал мой собеседник. Если честно, он употребил другое слово: то самое, которое отлично рифмуется со словом "конец" и почти никогда не уходит живым из хищных лап цензоров. Услышав матерное словечко из божественных уст, я нервно рассмеялся, а потом заткнулся, поскольку на этот раз смысл его слов был мне совершенно ясен – яснее некуда!

– Полный? – Глупо переспросил я. Аллах недоумевающе пожал плечами.

– А какой же еще?

– И все исчезнет? – Растерянно уточнил я. – Жаль: здесь много изумительно красивых мест…

– Думаю, я не совсем правильно выразился. – Задумчиво сказал мой собеседник. – Этот конец Мира касается только людей и еще некоторых созданий – тех, кого люди называют "богами". Земля и небо – они останутся, просто станут иными. Думаю, в новом Мире тоже будет немало изумительно красивых мест, так что тебе не о чем сожалеть…

Кроме того, ты же давно отдал свое сердце совсем другому небу, я не ошибаюсь?

– Вы не ошибаетесь. – Кивнул я. – И не только сердце. И все же…

– Кстати, тебе тоже не обязательно говорить мне "вы". – Мягко заметил он.

– Да? – Рассеянно удивился я. – Знаете, вообще-то мне несколько неловко говорить "ты" существу, которое считается богом… Я никогда не был религиозным человеком, но излишняя фамильярность тоже не в моем вкусе!

– Дело хозяйское. – Миролюбиво согласился он. – Ладно, давай вернемся к нашим баранам.

– Самое время! – Усмехнулся я. – Вы мне для начала вот что объясните: при чем тут все-таки я? Ну, будет какая-то "последняя битва", и все такое… Но Макс здесь больше не живет: я отдал этому самому, как вы выразились, "другому небу" не только свое сердце, но и прочие потроха. Так что я вряд ли смогу принять участие в этом вашем мероприятии.

– Сможешь, если захочешь. Собственно говоря, именно об этом я и пытаюсь с тобой договориться. – Терпеливо сказал он. – Я собираюсь предложить тебе самое невероятное приключение, о каком ты и мечтать не смел.

– Возглавить одну из армий, да? – Усмехнулся я. – Вынужден вас огорчить: я никогда в жизни не мечтал о карьере военачальника… и вообще, у меня очень плохо функционирует тот участок мозга, который заведует честолюбивыми устремлениями.

– Не говори глупости. – Устало вздохнул мой собеседник. – При чем тут твои честолюбивые устремления? Я же не предлагаю тебе пост главнокомандующего НАТО!

Соберись с мыслями, ладно?

– Не могу: у меня их нет! – Злорадно огрызнулся я. – Ну сами подумайте: как я могу возглавить какую-то армию, если я понятия не имею, что такое армия, и как ее следует возглавлять? Между прочим, я никогда в жизни не служил в армии – даже рядовым! – да и книжки про войну не любил читать… И вообще: зачем это нужно, чтобы я возглавлял какую-то там армию? Неужели этот ваш конец Мира нельзя провернуть без моего участия?

– Нельзя. – Просто подтвердил он.

– Вот это да! – Весело изумился я. – Как это приятно: "земную жизнь пройдя до половины", внезапно обнаружить, что без тебя совершенно невозможно обойтись на таком ответственном мероприятии! А почему, собственно говоря?

– Потому что… – Мой новый приятель задумчиво уставился в одну точку: наверное, подыскивал адекватные выражения. – Нет, вообще-то без тебя можно обойтись. – Наконец печально сказал он. – По большому счету, обойтись можно без кого угодно… Но если ты откажешься, эту самую армию прийдется возглавить мне самому. Я не могу оставить беднягу Мухаммеда в одиночестве.

А это будет не правильно.

– Почему? – Удивился я.

– Ну, хотя бы потому, что меня нет. – Туманно объяснил он. – В отличие от всех остальных действующих лиц предстоящего этому Миру финала, я – не настоящий бог.

Вернее будет сказать, что я вообще не настоящий. Так, наваждение, осуществившаяся мечта одного сумасшедшего Вершителя по имени Мухаммед…

– А откуда вы знаете о Вершителях? – Осторожно спросил я. – Вообще-то, я сам услышал этот термин очень далеко отсюда – если слово "далеко" уместно, когда речь идет о другом Мире…

– Ну, положим, термин-то я изъял из твоего собственного лексикона, вместе с кучей других полезных словечек – для удобства общения. – Пояснил Аллах. Я вспомнил великолепный синоним слова "конец", несколько минут назад извергнувшийся из божественных уст, и виновато отвернулся. Мой собеседник не обратил никакого внимания на мою смущенную рожу.

– У почитающего меня народа есть миф об абдалах – так называемых "скрытых святых", тайно управляющих миром. – Задумчиво продолжил он. – О, эти умники, суфии, отлично знали, на что способны Вершители! Наш прекрасный переменчивый мир всегда становится таким, каким вы хотите его видеть – рано, или поздно, так, или иначе…

Неудивительно, что он готов рухнуть: ваши желания, как правило, еще более безумны и нелепы, чем желания прочих помешанных существ, именующих себя людьми. В общем, что касается меня… Бедняга Мухаммед так хотел, чтобы я был! Дело кончилось тем, что мне пришлось возникнуть из небытия. Если уж Вершителю по-настоящему приспичит…

– Вы хотите сказать, что пророк Мухаммед вас создал? – Ошарашенно спросил я.

– Ну да. А что тут такого невероятного? Вспомни свои собственные наваждения, Вершитель! – Невесело усмехнулся он.

– Наваждения? – Осторожно переспросил я. – Вы хотите сказать, что все, что со мной происходит…

– Я вообще ничего не хочу сказать. Но говорю – поскольку тебе кажется, что именно это я и должен делать. – Устало буркнул он. – И вообще, не обращай внимания на мою манеру выражаться – что тебе до нее?

– Ладно, не буду. – Кивнул я. – Но я все равно не понимаю: почему бы вам самому не сразиться в этой последней битве? Если вас нет, значит вы неуязвимы, и можете спокойно развлекаться – чего же еще?!

– Если я возглавлю одну из армий в грядущей последней битве, это будет очень плохо для всех. – Печально сообщил Аллах. – В первую очередь, для меня самого – поскольку ни одно наваждение не имеет права вмешиваться в так называемые "реальные события" – а последняя битва – это очень реальное событие, можешь мне поверить!

Если я отягощу себя активным участием в делах людей и богов, я стану слишком настоящим, и никогда не обрету свободу, сладкая тень которой уже давно дразнит меня своими неописуемыми очертаниями!

– Да, это уважительная причина. – Понимающе усмехнулся я. – Но с какой стати вы решили, что из меня получится хороший заместитель главнокомандующего?

– А почему бы и нет? – Улыбнулся он. – Ты вообще идеальный заместитель!

Ты просто рожден для того, чтобы доводить до конца чужие дела. Между прочим, именно поэтому тебе никогда не удавалось привести в порядок свои собственные – и не удастся, я полагаю! Строго говоря, у тебя вообще нет своих дел – только чужие, которые ты можешь совершать с пугающей легкостью.

– И то верно. – Задумчиво согласился я. Возражать не очень-то хотелось: у меня было достаточно поводов сделать те же самые выводы касательно своей загадочной способности улаживать чужие проблемы – и страшно подумать, сколько лет я угрохал на жалкие попытки перевернуть мир, прежде, чем понял, что мне вообще не стоит выпендриваться и убеждать окружающих, что у меня могут быть какие-то там "собственные дела"…

– А гибель Мира, который уже давно перестал быть твоим – это как раз то самое "чужое дело", которое просто необходимо довести до конца. – Торжественно завершил Аллах.

– Похоже, что так. – Растерянно кивнул я. – И что от меня требуется?

– Просто повести за собой мое воинство. – Печально сказал он. – Даже еще проще: немного помочь Мухаммеду, который уже готов выступить в поход.

Понимаешь, Макс, кто-то из нас должен все время быть рядом с ним. Он даже не может покинуть свою могилу, пока его не позову я – или ты. Для него это не имеет значения.

– Как это – "не имеет значения"? – Настороженно спросил я.

– Что, не верится? – Аллах иронично приподнял бровь. – Знаешь, люди моего народа рассказывают друг другу одну историю о том, как однажды Мухаммед был у меня в гостях…

– Уже смешно! – Фыркнул я.

– Возможно. – Спокойно согласился он. – Тем не менее… Разумеется, считается, что я сам скрывался за занавеской, поскольку никто из людей – даже Мухаммед! – не может созерцать мой облик. Когда перед Мухаммедом появилось блюдо с угощением, он сказал, что ему неловко есть одному. И тогда из-за занавески появилась рука и взяла с блюда горсть риса. Мухаммед узнал в ней руку своего родича по имени Али – твою руку, Макс! Не могу сказать, что эта история так уж правдива, но как метафора она очень даже ничего…

– Подождите! – Жалобно попросил я. – Как я могу быть каким-то там родичем Мухаммеда? Может быть я сегодня неважно выгляжу, но я не настолько стар, чтобы фигурировать в каких-то там мифах и легендах… И потом, я не так уж хорошо знаю историю своей семьи, но мы с вашим Мухаммедом – люди разных национальностей, вам так не кажется?

– Ну при чем тут твоя национальность? – Вздохнул Аллах. – Ты говоришь ерунду, и ты готов тараторить до вечера, лишь бы заглушить настойчивый шепот своей собственной памяти, которая твердит тебе, что когда-то мы с тобой были хорошими друзьями, и в те дни тебя действительно звали Али. Ты боишься этих воспоминаний, да? Они разрушают последний бастион твоего здравого смысла.

– Какой "последний бастион"? – Растерянно переспросил я.

– Твердую уверенность в том, что тебя зовут Макс, и тебе недавно исполнилось тридцать три года. – Усмехнулся он. – Кажется, ты готов до последней капли крови сражаться за право и дальше оставаться при своей незамысловатой биографии.

Забавно: с новостью о предстоящем конце мира ты смирился довольно легко!

– Я вас не понимаю. – Тихо сказал я, и сам не узнал собственный шепот.

– Ничего страшного. Когда-нибудь поймешь. – Устало вздохнул он.

– А как меня зовут на самом деле? – Замирающим от ужаса голосом спросил я. Смешно сказать – я смертельно боялся, что он ответит на мой вопрос.

Казалось бы – что может изменить какое-то имя, упорядоченный набор звуков, изобретенный людьми для того, чтобы как-то обращаться друг к другу… Но Аллах только улыбнулся и покачал головой.

– Как тебя только не зовут! – Примирительно сообщил он. – Впрочем, как тебя зовут на самом деле, я, честно говоря, не знаю. Боюсь, что вообще никак… Видишь ли, ты – очень древнее существо, Вершитель. И когда-то – бесконечно давно! – ты нашел свой собственный способ убежать от смерти, которая до сих пор страшит тебя чрезвычайно.

– Какой способ? – От всех этих неземных откровений меня колотило так, что от попытки внятно произносить слова, скулы сводило.

– Это был простой и гениальный способ, Вершитель. – Усмехнулся мой удивительный лектор. Ты просто научился быть наваждением. Ты позволяешь снова и снова придумывать тебя – людям, богам, другим Вершителям и вообще всем, кому не лень. А в те дни, когда тебя звали Али, ты был моей собственной фантазией. Если честно, я выдумал тебя, чтобы ты помог мне справиться с Мухаммедом… а Мухаммеду – с дэвами, драконами и прочими напастями, которые он сам изобретал с удивительным проворством! Разумеется, они тут же обретали плоть: Мухаммед был очень сильным Вершителем… Хочешь сменить тему?

Я молча кивнул. К этому моменту я был почти уверен, что умру, если услышу еще хоть слово о своем славном прошлом. Или, чего доброго, действительно вспомню все эти вещи, о которых он начал говорить – почему-то мне казалось, что это будет даже хуже, чем смерть…

Мой собеседник великодушно умолк. Я осторожно взял банку с тоником – рука противно дрожала, и мне никак не удавалось прекратить это безобразие – и мелкими глотками допил остатки горьковатого лимонада. Когда я поставил пустую банку на стол, рука вела себя вполне прилично – так мило с ее стороны!

– Ладно, – вздохнул я, – может быть, все, что вы говорите… и все, о чем вы, к счастью, умолчали – правда. Не хочу об этом думать – не сейчас! Но в настоящий момент я не ощущаю себя могущественным существом, способным на все, что угодно. И как, интересно, я буду воскрешать этого вашего мертвого Мухаммеда, вести за собой восхищенные толпы почитателей, готовых умереть за мою улыбку, и все в таком духе? Я не потяну…

– Тебе не стоит волноваться на сей счет: если ты примешь мое предложение, я передам тебе свою связку ключей от человеческих сердец – в дополнение к твоей собственной связке… Я хочу сказать, что тебе предстоит получить в дар мое могущество – все, или почти все.

– Могущество – обременительная штука. – Мрачно отметил я.

– Твое – может быть. Но не мое! – Улыбнулся он. – Тебе понравится, Макс, обещаю!

– Да? – Удивился я. – А что, собственно говоря, за "воинство" мне предстоит возглавить?

– Просто люди. – Мягко сказал он. Немного подумал и осторожно добавил:

– Мертвые люди. Те, кто уже давным-давно умер, и те, кто все еще жив… но их дух спит так крепко, что их тоже можно считать мертвыми.

– А те, чей дух не спит? – Заинтересованно спросил я.

– О, таких немного. Они-то как раз и будут твоими противниками в последней битве. – Улыбнулся Аллах. – Но не только они. Еще те существа, которых люди называют "богами"…

– С вами все ясно! – Фыркнул я. – Вам кажется, что из меня получится неплохой предводитель темных сил – спасибо за комплимент, сэр Аллах, выразить не могу, как вы меня растрогали!

– Не говори ерунду. – Сухо сказал он. – Нет никаких "темных", или "светлых" сил, никакой битвы "добра" со "злом"… Это только у людей, среди которых ты довольно долго болтался, есть старая, как мир, глупая история о том, как "хорошие парни" сражаются против "плохих парней" – думаю, что-то в таком роде ты и имеешь в виду. Но эта сентиментальная сказочка для слабоумных не имеет никакого отношения к реальному положению вещей. Нет ни "плохих", ни "хороших". Есть только мертвые и живые… в нашем случае – не просто живые, а бессмертные.

– Можете сколько угодно считать меня слабоумным, но на мой вкус, мертвые парни – это и есть плохие парни. – Сердито сказал я. – А бессмертные – это хорошие. По-моему, все очень просто! Я, знаете ли, ненавижу смерть, что вполне согласуется с дурацкой историей о моем "темном прошлом", которую вы мне только что рассказали…

– Именно поэтому я рассчитываю на твое согласие! – С энтузиазмом заявил Аллах.

– Ну и напрасно. – Упрямо буркнул я. – Чего я не собираюсь делать – так это возглавлять армию мертвецов, и уж тем более, мертвых духом… Пусть себе катятся ко всем чертям – но без моего участия!

– Сначала выслушай меня до конца. – Мягко сказал он. – Как ты думаешь, зачем вообще потребовалось затевать эту последнюю битву?

– Не знаю! – Фыркнул я. – Может быть, непостижимые силы, от которых зависит сценарий всего происходящего, обожают батальные сцены. А может быть, они просто решили, что так романтичнее…

– Не без того. – Согласился Аллах. – Но есть еще кое-что. Видишь ли, для мертвецов, населяющих эту прекрасную землю, эта битва – единственный шанс стать живыми.

– Как это? – Глупо переспросил я.

– Не знаю, как. Речь идет о настоящем чуде, по сравнению с которым все прочие чудеса – всего лишь прикладная магия для кухонного пользования… Мертвые станут живыми, а бессмертные встретятся лицом к лицу со своей смертью. Вышло так, что именно у тебя есть шанс привести их на порог величайшего из чудес… а потом отойти в сторону и посмотреть, что из этого выйдет. Ты же из тех ребят, которые всегда отходят в сторону, в конце каждой истории, правда?

– Если получается. – Я невольно улыбнулся, потому что это было чистой правдой. Потом я понял, что мне почему-то больше не хочется говорить "нет" на предложение этого красавчика.

– Когда-то в юности я стал счастливым владельцем роскошного издания "Бабур-намэ". – Кажется, я обращался не столько к своему собеседнику, сколько к самому себе. – Там есть одно потрясающее место: Бабур пишет, что неоднократно задумывался о том, что было бы неплохо "свести слона с носорогом и посмотреть, как они будут себя держать".

Насколько я понимаю, вы предлагаете мне приключение вполне во вкусе Бабура…

Соблазнительное предложение, нечего сказать!

– Да, примерно так оно и есть, ты очень удачно подобрал цитату! – Обрадовался Аллах.

– Ну ладно, – вздохнул я, – предположим – только предположим! – что я соглашусь участвовать в этой безумной затее. Но что бы вы там не говорили о моей удивительной природе, мне по-прежнему кажется, что я – вполне человек, а посему состою из костей, мяса и прочей ненадежной чепухи. Я не бессмертный, и не мертвый – ни телом, ни духом – во всяком случае, я на это здорово надеюсь… Вам не кажется, что у вашей армии будет слишком уязвимый военачальник?

– А, ну это просто уладить. – Отмахнулся он. – Я могу подарить тебе очень много жизней.

Не бесконечно много, но до конца кампании хватит. Что ты скажешь о таком числе? – И он насмешливо постучал ухоженным длинным ногтем по краю белой пластмассовой пепельницы, приютившейся на другом конце стола. Только сейчас я заметил, что на дне пепельницы нарисованы три аккуратные темно-синие шестерки.

– Хорошее число – большое! – Фыркнул я. А потом неудержимо расхохотался.

– Это смешное число? – Невозмутимо спросил мой собеседник.

– Ага! – Подтвердил я. Кое-как успокоился, вытер навернувшиеся на глаза слезы и объяснил:

– У меня довольно разнузданное воображение, но мне никогда не приходило в голову, что в один прекрасный день мне предложат немного поработать Антихристом!

Да уж, нечего сказать, нашел себе халтурку на выходные!

– Антихрист – это термин из христианской религии? Ну да, припоминаю, кто-то вроде нашего Даджжала… Глупости какие! – Устало вздохнул мой собеседник. А потом с неподдельным интересом спросил:

– А вот что такое "халтурка"?

– Работа. – Я пожал плечами. – Работа, которую можно сделать за короткий промежуток времени, в перерыве между основными занятиями, получить деньги и смыться – прежде, чем в построенном тобой доме начнет рушиться потолок.

– Очень хорошая метафора. – Уважительно сказал Аллах. – Да, именно это от тебя и требуется. Но учти: "смыться" можно будет не раньше, чем "потолок" действительно начнет рушиться.

– Между прочим, я еще не дал согласия на эту авантюру! – Упрямо сказал я.

– И не думаю, что…

– Не обманывай себя, Макс. – Устало вздохнул он. – Ты уже дал свое согласие – с самого начала. Если бы ты его не дал, тебе бы просто не позволили родиться. Мой разговор с тобой – это простая формальность.

Заранее известно, чем он закончится, так что не растягивай это сомнительное удовольствие.

– Как это – мне не позволили бы родиться? – Возмутился я.

– А вот так. – Неопределенно объяснил он. – Как это всегда бывает…

– Между прочим, вы совершенно напрасно сказали, что вам заранее известно, чем закончится наш разговор. – Сердито заметил я. – Меня уже подмывало согласиться, а теперь… Теперь меня здорово подмывает сказать вам "нет" – просто из вредности!

– Говори, что хочешь. – Равнодушно отозвался мой собеседник. – Но учти: если ты сейчас откажешься, это не будет иметь никакого значения. Ты просто забудешь о нашей встрече, как забыл о наших былых встречах – до поры, до времени. Ты и сам не заметишь, как исчезнешь отсюда, а потом внезапно обнаружишь себя где-нибудь – скорее всего, в том месте, которое считаешь своим домом – и будешь совершенно уверен, что просто проснулся, и не можешь вспомнить, что тебе снилось: так ведь часто бывает… А потом твоя судьба снова приведет тебя сюда, и я снова появлюсь неизвестно откуда, и все начнется сначала… Можно сказать, что мы с тобой ведем этот диалог чуть ли не с начала времен. Тебе еще не надоело?

Мне показалось, что он метет жуткую чушь, но какое-то незнакомое мне самому существо, дремлющее на самом дне моего сознания, отлично знало, что этот странный парень говорит правду. Я опять не дал тяжелой темной волне воспоминаний накрыть меня с головой, поскольку по-прежнему подозревал, что это удовольствие будет стоит мне рассудка – если не жизни!

– Не нужно волноваться. – Мягко сказал мой собеседник. – Ничего страшного не происходит: наша встреча – просто часть твоей изумительной жизни, полной самых невероятных чудес. Ты же сам хотел, чтобы у тебя была именно такая жизнь!

– Хотел. – Растерянно согласился я.

– Ну вот и получай… Хочешь еще кофе? – Будничным тоном гостеприимного хозяина осведомился Аллах. Я молча кивнул: что бы он там не мел касательно моего зловещего предназначения, а его кофе воистину был восьмым чудом света, так что мне следовало пользоваться случаем… Через несколько секунд в моих руках оказалась крошечная горячая чашка.

– Ну, вот и договорились. – Задумчиво сказал мой странный приятель. Я открыл было рот, чтобы возразить, сказать, что ни о чем мы еще не договорились, и вряд ли когда-нибудь договоримся… а потом захлопнул свою болтливую пасть, поскольку понял, что звуки, которые способны издавать мои голосовые связки – в каком бы сочетании эти звуки не вылетели из моего рта!

– ничего не изменят, поскольку не только беспомощное бормотание припертого к стенке человека, но и самые могущественные заклинания становятся бессильными, когда судьба по-настоящему берет тебя за глотку и пинками гонит вперед – в предначертанное… Мною овладело равнодушное оцепенение – впрочем, довольно приятное: оно не было похоже на обычную минуту слабости, сопровождаемую внутренним стоном типа "делайте со мной, что хотите". Просто до меня наконец-то дошло, что не следует тратить силы на попытки принять какое-то решение, поскольку все давным-давно решили без моего участия…

Поэтому я просто молчал и ждал: что теперь?

– Теперь тебе предстоит один официальный визит. – Деловито сообщил мой собеседник.

– Тебя ждет Сфинкс: она уже давно стережет твое оружие…

– "Она"? – Удивленно уточнил я. – А разве Сфинкс женского пола?

– Ну да, а какого же еще? – Рассеянно удивился Аллах. Немного помолчал и добавил – как мне показалось, довольно виновато:

– Вообще-то, эта сумасшедшая кошка совершенно помешалась на своей любимой игре в загадки, но это не беда. Может быть, она тебя убьет – что с того? Ну, останется у тебя 665 жизней вместо 666 – тоже мне, проблема…

– Я не люблю, когда меня убивают. – Вяло возразил я.

– Но у тебя еще никогда не было такого количества жизней в запасе. – Резонно заметил Аллах. – Кроме того, вполне может случиться так, что ты отгадаешь ее загадку: время от времени они бывают такими легкими – даже не верится! Одним словом, ты как-нибудь выкрутишься…

– А что потом? – С замирающим сердцем спросил я.

– Потом – по обстоятельствам… Может быть тебе прийдется отправиться в Медину, чтобы призвать Мухаммеда, наступив на его могилу, а может быть он сам тебя найдет…

Одним словом, сам увидишь. – Он пожал плечами. – Только сделав первый шаг, можно приступить к следующему, так что… Ладно, все улажено, так что теперь я, пожалуй, могу попрощаться – с тобой, и с этим великолепным Миром, заодно!

– Попрощаться? – Удивился я. – Но вы собирались как-то передать мне свое могущество, и эту загадочную "связку ключей" от человеческих сердец…

– Они и так уже принадлежат тебе, с самого начала. – Улыбнулся он. – Просто до сих пор у тебя не хватало пороху переворошить свои кладовые – ты бы здорово удивился, если бы узнал, на что может наткнуться человек, принимаясь за ревизию собственного имущества!

– А мои 666 жизней? – Недоверчиво спросил я. – Сомневаюсь, что они всегда были при мне: я всегда очень остро ощущал собственную смертность… может быть, слишком остро!

– Твои 666 жизней? Да, действительно, чуть не забыл! – Виновато согласился Аллах.

Рассеянным жестом взял со стола пепельницу, внимательно посмотрел на темно-синие шестерки на ее дне, а потом неожиданно сильным, молниеносным движением запустил пепельницу точнехонько в мою голову. Разумеется, я не успел уклониться! Последнее, что я запомнил – это его неестественно красивое бледное лицо, перекосившееся в бесшабашно веселой, но вполне зловещей ухмылке…

* * *

Я открыл глаза и огляделся. Под моими ногами искрился светлый песок, над головой пронзительно синело небо. Наверное, было жарко, но в моем теле произошли какие-то необратимые изменения: о жаре я знал только теоретически, мои ощущения равнодушно молчали. Я посмотрел на ослепительно-белый шар, застывший в зените, и понял, что солнечный свет больше не заставляет меня щуриться: я мог бы часами смотреть на безжалостно пылающее светило, если бы мне вдруг почему-то показалось, что это необходимо… Со мной что-то было не так, вернее, со мной все было НЕ ТАК, и мне это чертовски нравилось – по крайней мере, пока.

Потом я произвел беглый осмотр собственного тела, чтобы окончательно выяснить, как обстоят дела со мной, любимым. Дела обстояли довольно странно. Я сидел на теплом камне, словно специально созданном заботливой природой в полном соответствии со всеми тайными пожеланиями моей задницы.

Ни одно из многочисленных мягких кресел, с которыми мне доводилось иметь дело на протяжении своей жизни, изобилующей короткими, но нежными встречами с удобной мебелью, не шло ни в какое сравнение с этим изумительным камнем!

Потом я с удивлением обнаружил, что мои плечи укутаны ярко-зеленым плащом – где-то я уже видел этот дикий оттенок! Еще через мгновение я вспомнил, что в пальто такого же цвета был одет странный незнакомец, сообщивший мне, что он и есть Аллах – похоже, парень любезно одолжил мне свое барахлишко… Я тут же вспомнил и все остальное: нашу бредовую беседу, его сомнительное предложение касательно моей военной карьеры, мои вялые попытки отвертеться от собственной судьбы и драматический финал нашей своеобразной "планерки": круглую белую пепельницу, стремительно летящую по направлению к моей горемычной роже.

Воспоминания не вызвали у меня никаких эмоций – только ленивую, равнодушную мысль о том, что вообще-то мне свойственно испытывать разного рода эмоции. Я вяло подумал, что в соответствии с традиционным сценарием "смятения чувств" мне следовало испугаться, потом – рассердиться, а потом вспомнить о совершенно восхитительной жизни, которая была у меня в последнее время, с ужасом осознать, что она закончилась – скорее всего, безвозвратно! – и взвыть от боли и отчаяния. Я немного подождал и понял, что представления не будет: ни страха, ни гнева, ни, тем более, отчаяния.

Бедняги Макса, все еще способного испытывать все эти неземные переживания, больше не было, а если он и имелся в наличии, то тихонько сидел в самом темном уголке моего сознания и молчал в тряпочку. Впрочем, оно и к лучшему…

– Все уже случилось. – Равнодушно сказал я сам себе. – Ты уже ввязался в эту заварушку, дорогуша, так что ничего не попишешь… Бедняга мексиканец – боюсь, я так и не успел заплатить по счету! Сомневаюсь, что герр Аллах потрудился исправить положение: боги – это же самый безответственный народ…

Потом я замолчал, поскольку обнаружил, что мне больше не требуется говорить с собой вслух, чтобы успокоиться: я и без того был спокоен, как удав, обожравшийся кроликов на похоронах собственной бабушки. Несколько минут – или дней? – я просто любовался сияющими песчинками под ногами, а потом обратил внимание на свои руки, аккуратно сложенные на коленях. Они показались мне каким-то чужими, но я никак не мог сообразить: в чем, собственно, разница. Поднес их к лицу – удивительно, но это пустяковое движение стоило мне совершенно титанических усилий! Некоторое время я зачарованно рассматривал собственные верхние конечности, а потом наконец понял, в чем дело, и криво ухмыльнулся: на моих ладонях больше не было никаких линий, вообще – ни единой черточки.

– Допрыгался, поздравляю! – Насмешливо сказал я сам себе. – И куда ты подевал свою линию Жизни? Я уже не говорю о линиях Головы, Сердца и Печени, заодно… Твоя мама была бы очень недовольна: она так старалась, рожала твое бренное тело, а ты за ним совсем не смотришь! Как еще голова на месте… – После этого бредового монолога я окончательно развеселился, поскольку вспомнил какую-то старинную книжку по хиромантии, автор которой утверждал, что линии на ладони, как правило, отсутствуют у слабоумных…

От внимательного изучения собственных рук меня отвлек слабый порыв ветра, нежно погладивший волосы на моей макушке – можно было подумать, что над моей головой пролетела небольшая птица. Я поднял глаза и обнаружил, что никакая это не птица.

Надо мной кружил крошечный самолетик – кажется, это была искусно сделанная модель двухместного аэроплана времен Первой Мировой Войны. Я успел разглядеть надпись на борту: голубую букву "А" и такую же цифру "6", рисунок на хвосте – смешного черного кота с желтым бантом на шее и большие сине-бело-красные круги на серебристых крыльях – они свидетельствовали о том, что прототип этой очаровательной модельки в свое время мужественно сражался за честь британской короны. Мой рот изумленно распахнулся: я был готов к чему угодно, но только не к встрече с игрушечным самолетиком в самом сердце какой-то дурацкой пустыни – я ведь даже не знал, какой точке на карте мира соответствует это странное место, и есть ли она вообще, эта точка на карте! Впрочем, природа в конце концов взяла свое, и я неудержимо расхохотался вслед очаровательному наваждению, стремительно улетающему прочь…

* * *

Афина лихо посадила свой аэроплан на крошечной посадочной площадке на плоской вершине столовой горы. Такие горы встречаются только в Эфиопии, местные жители называли их "амбами" – в те благословенные времена, когда здесь еще были какие-то "местные жители"… С некоторых пор Олимпийцы вбили в свои неразумные головы, что на земле больше нет мест, пригодных для жизни. К тому времени, когда я решил присоединиться к их безумной компании, они успели прочно обосноваться на амбах, каждый на своей, в узком кругу домочадцев – рядом с некоторыми Олимпийцами постоянно отираются смертные, к которым они, как мне показалось, привязаны куда больше, чем друг к другу.

Впрочем, у Афины нет никаких домочадцев: она любит говорить, что не нуждается в компании прихлебателей. Порой мне кажется, что она и общество равных себе едва терпит – могу ее понять! Правда, иногда к ней в гости заглядывает один бродяга по имени Улисс. Хотел бы я знать, чем он занимается в перерыве между этими короткими визитами! Парень у меня на подозрении: я бы не удивился, выяснив, что он зарабатывает себе на хлеб, латая сапоги моего бывшего побратима Локи: по крайней мере, рожа у него такая же хитрая, только могущества поменьше. Одним словом, Улисс мне решительно не нравится, к тому же, в нем ненамного больше человеческого, чем в самой Афине, хотя сам он упорно считает себя одним из смертных. По мне, так его давно следовало бы отправить в Хель и забыть, где его могила – все лучше, чем ломать себе голову, пытаясь угадать, какого рода пакость он сейчас обдумывает! Но мне кажется, что это не на шутку опечалило бы Афину.

Их отношения весьма смахивают на родственные: Улисс ее обожает, доверчиво смотрит ей в рот и охотно верит каждому слову, хотя сам непрерывно врет и ей, и всем остальным, все глубже увязая в паутине собственных незамысловатых хитростей. Про себя я окрестил этого бродягу "племянником", хотя мне отлично известно, что он не является сыном одного из многочисленных братьев или сестер Паласы.

Кстати сказать, бродяга Улисс уже давно не совал к нам свой хитрющий нос – и правильно делал! Так что я оставался единственным гостем Афины.

Впрочем, нашу с ней жизнь трудно назвать уединенной: на ее амбе полным-полно Любимцев и Хранителей, как и у каждого Олимпийца. Честно говоря, даже я до сих пор не могу постичь странную суть этих непостижимых беспокойных тварей…

Мои ноги наконец-то ступили на твердую землю, и это было чертовски приятно.

– Ты совсем не бережешь свою летающую машину… и своих пассажиров, заодно! – Сердито сказал я Афине. – Эта посадка душу из меня вытрясла!

– Во-первых, я здорово сомневаюсь, что у тебя есть душа, Один! – Весело отозвалась она. Мне оставалось только нахмурить брови: иногда эта сероокая мелет что попало, как перепивший берсерк! Она легко спрыгнула на землю, окинула хозяйским глазом окрестности, рассеянно погладила черного кота, нарисованного на хвосте аэроплана – словно кот был живым существом, настоящим зверем, способным обрадоваться ее ласке – и сердито уставилась на меня. – А во-вторых, я тебе уже сто раз говорила, что мой аэроплан – не какая-нибудь безымянная "летающая машина", его зовут Бристоль, а если хочешь показаться ему учтивым, к имени "Бристоль" следует добавлять "Эф два Бэ Файтер"… уж не знаю, что означают эти загадочные "Эф два Бэ", но "Файтер" переводится как "истребитель".

– Того парня он, тем не менее, так и не истребил! – Зло ухмыльнулся я.

– Какого парня? – С любопытством спросил Дионис. Он уже давно стоял за моей спиной, вежливо выжидая удачный момент, чтобы вмешаться в нашу беседу.

На сей раз его лицо не представляло собой ничего выдающегося – кажется, эта помятая рожа принадлежала какому-то человеческому шуту, или, как говорят Олимпийцы, "комедийному актеру" – но я еще не опустился до того чтобы убивать все свое время на созерцание иллюзорных событий никчемной человеческой жизни, именуемых "кинематографом", а посему не мог сказать наверняка… Эти дурни Олимпийцы совершенно помешаны на кинофильмах и киноактерах, так что безумная страсть Афины к обличью Марлона Брандо – это еще цветочки, большинство ее родичей меняет свой облик чуть ли не по дюжине раз на дню. Их лица редко соответствуют моим представлениям о том, как должны выглядеть боги, но вразумлять их бесполезно…

– Что ты здесь делаешь, Бромий? – Весело спросила Афина. – Решил помочиться в мой бензобак? Очень мило с твоей стороны, но ты же знаешь, я предпочитаю традиционное топливо.

– Я просто зашел в гости. – Улыбнулся он. – Мы редко ходим друг к другу в гости, и это не есть хорошо…

– Ну да, так мало поводов устроить вечеринку! – Фыркнула Афина.

– А мне не нужен повод, чтобы устроить вечеринку, поскольку самые лучшие вечеринки устраиваются без всякого повода. – Спокойно ответил Дионис. – Уж ты поверь крупнейшему специалисту в этом вопросе, дорогая! Или ты сейчас "дорогой"?

С тобой никогда не знаешь, как остаться вежливым… Так какого это парня вам не удалось истребить?

– Да так, один мираж в пустыне. – Отмахнулась Афина. – Бедняга Игг наконец-то встретил своего легендарного великана Сурта – правда, пока без огненного меча.

Очень симпатичный великан… да и не великан он вовсе!

– Какого великана? – Ошалело спросил Дионис.

– Какого, какого… Ты слишком много пьешь и слишком мало читаешь, Сабазий! Вот если бы ты выбрал время порыться в гнилье, которое хранит в своем изголовье наш общий друг, – последовал ироничный поклон в мою сторону, – ты бы уже знал, кто такой великан Сурт, зачем ему огненный меч, и так далее. Какой ты у нас все-таки необразованный!

– У каждого свой способ коротать время. – Пожал плечами Дионис. – Перестань ворчать, Паллада. Я прилетел сюда, чтобы угостить тебя лучшим вином, какое только можно найти под этим несчастным небом… и я буду рад, если ты, Один не станешь говорить, что спешишь удалиться – ибо твое общество всегда доставляет мне радость.

– Ну хоть кому-то мое общество доставляет радость! – Насмешливо улыбнулся я. – Что ж, спасибо на добром слове, Дионис.

– Что за странная идея: устраивать вечеринку именно на моей амбе! Слетал бы ты к нашему папочке, Бахус: уж он-то всегда готов повеселиться. – Вздохнула Афина.

Впрочем, лицо Марлона Брандо показалось мне вполне довольным. Было совершенно ясно, что у Афины нет серьезных возражений против небольшой дружеской пирушки, скорее наоборот!

– Что касается нашего отца… С тех пор, как Зевс облюбовал для себя тело какого-то дряхлого русского правителя, не так давно переправившегося через Стикс, с ним стало совершенно невозможно иметь дело! – Вздохнул Дионис. – Во-первых, он очень неразборчиво говорит. Впрочем, это даже к лучшему, поскольку теперь Зевс предпочитает не полагаться на импровизацию, а зачитывает вслух заранее написанные речи. Если учесть, что тексты выступлений пишет отнюдь не он, а его очередной мальчик из смертных, да еще и журналист по профессии – можете себе представить, что он метет! И вообще, видеть Вседержителя с этими дурацкими, словно наклеенными, черными бровями, в каком-то жутком одеянии, с кучей блестящих значков на груди… Сразу вспоминаешь, что мы на пути в Тартар, да еще и думаешь: "скорее бы"!

Знаешь, Паллада, я – не любитель напиваться с горя.

Встреча за чашей вина должна быть радостной, а какая уж тут радость!

Поговорила бы ты с ним, что ли…

– О чем? – Фыркнула она. – Зевс имеет такое же право развлекаться, как и все мы. И если это ужасное тело с бровями его действительно развлекает – что ж, остается только порадоваться, что и на его долю выпало одно из земных наслаждений!

– Да уж, умеешь ты обращаться со словами! – От души рассмеялся я. – "Одно из земных наслаждений" – это надо же! Из тебя вышел бы хороший скальд, Паллада.

– Но ему действительно кажется, что это хорошая шутка. – Печально улыбнулась Афина. – Ты же знаешь, Один: мы все давно утратили разум. И не вина Зевса, что его безумие действует на нервы остальным – таким же безумным, как он сам… Ты предлагал нам немного повеселиться, Бахус?

Ликуй, бездельник: мне кажется, я переживу, если сегодня это случится именно на моей амбе… Присоединишься, Игг?

– Почему бы и нет? Сегодня мне действительно не помешает немного повеселиться. Не так уж часто мне доводится бражничать в твоей компании. А скоро нам всем будет не до этого…

– Передать тебе не могу, как меня это радует. – Твердо сказала она. – Если уж нам суждено погибнуть в последней битве – пусть так, ничего не попишешь. Все лучше, чем сходить с ума от праздности и томительного ожидания неизвестно чего… В общем, я даже рада, что этот твой "великан Сурт" уже в пути.

– Вы так и не объяснили мне, что это за "великан Сурт" такой. – Жалобно заметил Дионис. – И откуда он взялся? И почему ты, Один, выглядишь, так, словно твоя жизнь уже закончилась, а Паллада сияет, как новенький щит из кузницы Вулкана?

– Потому что… – Начал было я, и тут же умолк, поскольку понял, что не хочу отвечать на его последний вопрос, по крайней мере, сейчас. – А черт его знает, почему! – Весело завершил я.

* * *

Я сидел на камне и равнодушно думал о предстоящей встрече со Сфинксом.

Аллах говорил, что эта тварь уже давно стережет так называемое "мое оружие"

– я здорово надеялся, что легендарная кошка не согревает своим волшебным задом вход на какую-нибудь секретную военную базу! Только бегать по пустыне с атомной бомбой под мышкой мне не хватало… Я лениво улыбался своим дурацким мыслям и пытался понять: а как, собственно, я буду ее разыскивать?

Но она пришла сама. Бесшумно подкралась сзади и положила мне на плечо мягкую, тяжелую кошачью лапу. Я обернулся и изумленно покачал головой: фантастический облик этого существа вполне мог бы оказаться последней каплей, способной подточить бастион моего здравого смысла – если бы этот самый бастион не сдался без боя задолго до нашей встречи…

Она была далеко не такая огромная, как мне почему-то казалось в те благословенные времена, когда я не назначал свидания сфинксам, и вообще считал их персонажами каких-то занудных древних мифов. Немного крупнее африканского льва, раза в полтора, не больше. Лицо у нее было вполне человеческое – заурядное, некрасивое лицо немолодой женщины. Грузное, мускулистое кошачье тело самым нелепым образом дополнялось обыкновенным дамским бюстом, изрядно обвисшим – честно говоря, на ее месте я бы непременно попытался прикрыть эту красоту первой попавшейся тряпочкой!

Сфинкс в бюстгальтере – полагаю, что это довольно дикое зрелище, но хуже, чем есть, трудно себе представить! Впрочем, она не была лишена некоторого странного шарма.

Обаянием такого рода нередко обладают пожилые школьные учительницы с несложившейся личной жизнью: вроде бы совершенные стервы, но время от времени понимаешь, что дорого дал бы за одну-единственную улыбку этой издерганной сумасшедшей тетки! Что-то неописуемое прячется на дне их шальных глаз, и я разглядел это самое "неописуемое" в глубине неподвижных зрачков Сфинкса. Голос у нее тоже был вполне учительский: хорошо поставленный голос человека, привыкшего выступать перед большой аудиторией.

Странно, вообще-то: откуда у Сфинкса могла взяться эта самая "большая аудитория"?

– Ну вот ты и пришел ко мне, Владыка. – Важно сказала она, с интересом оглядывая меня с ног до головы. – Вообще-то, я предполагала, что это случится гораздо раньше.

– Извините, я был занят! – Фыркнул я. Странное существо совершенно не оценило мою иронию: оно равнодушно кивнуло и устало опустилось на песок – приняло классическую позу, в которой обычно пребывают все сфинксы на многочисленных скульптурных изображениях.

– Мне сказали, что вы храните какое-то оружие… – Вежливо начал я.

– Не "какое-то", а твое собственное оружие, Владыка. – Менторским тоном поправила она. – Ты сам отдал мне его в начале Смутного Времени и просил посторожить, пока ты не вернешься.

– Правда? – Удивился я. – А вы уверены, что это был именно я? Я, конечно, рассеянный парень, но не настолько же…

– Разумеется, ты все забыл. – Кивнула она. – Так было предначертано. У всякого своя судьба, и твоя судьба – это забвение… Но теперь ты пришел ко мне, чтобы все вспомнить. Я тебе помогу, Владыка.

– А если я не хочу ничего вспоминать? – Осторожно спросил я. – Мало ли, что может выясниться… Может быть, обойдемся без оздоровительного сеанса?

– Я знаю, что ты не хочешь вспоминать. – Кивнула Сфинкс. – Но иногда случается так, что желания не принимаются в расчет – даже твои желания, Владыка!

– А почему ты называешь меня "владыкой"? – Поинтересовался я.

– Потому, что мы были знакомы в те времена, когда ты безраздельно владел всем, что встречалось на твоем пути. – Неопределенно объяснила она. – Теперь эти времена начинаются снова, Владыка. Ты не рад?

– Счастлив, как слон после трехведерной клизмы! – Буркнул я, отворачиваясь от пронзительного взгляда ее золотистых глаз: он беспокоил меня, как назойливое прикосновение шершавой руки к обожженному солнцем телу, когда, вопреки здравому смыслу, ты чувствуешь, что с тебя медленно снимают кожу.

– Ты помнишь загадку, которую загадал мне перед тем, как уйти? – Неожиданно спросила она.

– Как я могу помнить какую-то загадку, если не помню всего остального? – Раздраженно поинтересовался я.

– Это была очень смешная загадка, Владыка. – Мягко сказала она. – Даже мне тогда стало смешно, хотя в те дни меня печалила предстоящая разлука с тобой. Про юношей, склонных к мужеложеству… Неужели не помнишь?

– Час от часу не легче! – От неожиданности я рассмеялся, так неудержимо, словно делал это в последний раз. – И что это за история?

– Множество юношей предаются мужеложеству, выстроившись в ряд, один за другим. – Невозмутимо начала эта потрясающая кошка. – Каждый ублажает впередистоящего, в то время, как стоящий позади, ублажает его самого.

Вопрос заключается в том, кто из них счастлив в большей степени, нежели остальные?

Я ошеломленно уставился на диковинную тварь с лицом усталой женщины. Так вот она, знаменитая "загадка Сфинкса"! На мой вкус, все это было как-то чересчур!

– И эту дурацкую историю ты рассказывала всем беднягам, встречавшимся на твоем пути?

– Некоторым. – Равнодушно сказала она. – Твоя загадка хороша, но скучно всякий раз талдычить одно и то же…

– Ну и как, хоть кто-то ответил на этот вопрос вопросов? – Ехидно осведомился я.

– Да, один ответил. – Улыбнулась она. – Я до сих пор помню его имя: его звали то ли Эдди, то ли Эдип… Думаю, этот мудрый человек сам не был чужд наслаждений такого рода.

– Ну-ну… – Вздохнул я.

– А ты так и не вспомнил ответ на эту загадку? – Озабоченно поинтересовалась моя собеседница. – Если ты не сможешь ее разгадать, мне прийдется тебя убить. Ты сам просил меня об этом, Владыка, так что не обижайся.

Я посмотрел в ее равнодушные желтые глаза и с ужасом понял, что так оно и будет: если у меня не хватит ума разгадать немудреную тайну из жизни сексуальных меньшинств, эта тварь убьет меня, не задумываясь. Какой бы идиотской шуткой не казался мне наш бредовый диалог, а в его финале зримо маячила самая настоящая, взаправдашняя смерть. Я ощутил ее удовлетворенное дыхание на своем затылке: смерть уже стояла позади меня – кажется, она предпочитала ту же самую позицию, что и герои загадки, эти самые "юноши, склонные к мужеложеству". В глубине моего сознания все еще шевелилась смутная надежда: мне же обещали, что у меня в запасе будет 666 жизней! Но все это уже не очень-то имело значение. Ничего удивительного: насколько мне известно, даже очень религиозные люди боятся умирать, хотя уж им-то, вроде бы, обещано "вечное блаженство", к которому положено стремиться всякому уважающему себя верующему… Ну а я еще в детстве успел обзавестись дурной привычкой всегда готовиться к худшему, так что легкомысленная сучка надежда тут же оставила меня в полном одиночестве.

– Так кто же из этих распутных юношей счастлив более, нежели другие? Я жду ответа. – Настойчиво сказало чудовище. В моей голове мелькнула догадка, показавшаяся мне спасительной.

– Последний! – Выпалил я. – Потому, что… – Я осекся, поскольку понял, что спорол чушь.

– Ты ошибся. – Флегматично кивнула Сфинкс. – Если бы ты знал толк в наслаждениях такого рода, ты бы сразу понял, что тот, кто стоит позади, испытывает гораздо меньше удовольствия, чем его товарищи… Ты так и не смог вспомнить свою собственную любимую шутку! Боюсь, что ты вообще ничего не смог вспомнить… Что они сделали с тобой, Владыка?

– Кто – "они"? – Помертвевшим голосом спросил я.

– Люди. Страшные, скучные существа, населяющие эту прекрасную землю. – Печально сказала она, неохотно поднимаясь с земли. Сделала несколько шагов и остановилась рядом со мной. – От тебя совсем ничего не осталось, Владыка.

Хорошо, что ты сам просил меня убить тебя, если так случится. По крайней мере, мне не прийдется терзаться угрызениями совести…

– Не мог я просить о таком! – Хрипло сказал я, безуспешно пытаясь подняться с камня.

Мне казалось, что я все еще могу убежать, но мое тело почему-то не пожелало принимать участие в этой затее.

– Прощай, Владыка. И не бойся: по большому счету, ты уже давным-давно умер, так что мой поступок – всего лишь пустая формальность. – Нежно сказала чудовищная тварь, опуская на мои плечи свои мягкие тяжелые лапы. Их тяжесть становилась невыносимой, и я вдруг вспомнил, что слово "сфинкс" на одном из древних языков означало "душитель", или что-то в таком роде. Эта тварь была рождена для того, чтобы душить в своих горячих объятиях всех, кто под лапу подвернется – ну и повезло же мне, нечего сказать! Мне больше не было страшно – наверное, страх существует только пока остается надежда на спасение, а когда все уже случилось, он уходит, как и все остальное…

Больно мне тоже не было – только жарко, невыносимо тяжело и очень противно: тело Сфинкса пахло, как тело животного, и я успел подумать, что если эта вонь – последний привет из мира живых, то финал моей жизни вряд ли может послужить хорошим примером того, как следует умирать героям!

А потом все это безобразие внезапно закончилось – словно кто-то повернул выключатель. Я с изумлением обнаружил, что стою в нескольких шагах от мифической твари, в смертельных объятиях которой все еще корчилось тело в ярко-зеленом плаще – судя по всему, совсем недавно оно принадлежало мне! Впрочем, точно такой же зеленый плащ по-прежнему укутывал мои плечи. И плечи, и плащ, и все остальные мои составляющие были совершенно настоящими – не какие-нибудь клочки неосязаемого тумана, из которого сотканы незримые тела призраков! А вот что касается тела, замершего в лапах Сфинкса – я здорово сомневался в его реальности. Впрочем, судьба этого куска бесполезного мяса была мне совершенно безразлична. В этот момент я отлично знал, кто я – и равнодушно удивлялся тому, как можно было прожить столько лет без этой полезной информации. А мертвая плоть, стиснутая тяжелыми лапами существа, которое когда-то было моим спутником, чем-то вроде верного слуги, или умной говорящей собаки, не имела ко мне никакого отношения…

– Брось это тело. – Повелительно сказал я. – Дай ему спокойно исчезнуть.

Только мертвых двойников мне не хватало!

Золотые глаза Сфинкса изумленно уставились на меня.

– Ты жив, Владыка? – Тихо спросила она.

– Разумеется я жив. – Усмехнулся я. – Может быть, во Вселенной найдется пара-тройка существ, у которых есть шанс положить конец безобразию, именуемому моей жизнью, но ты не из их числа, радость моя!

– "Радость моя"? А ведь ты называл меня так раньше… Ты вспомнил, да? – Восхищенно спросила она, послушно убирая лапы с горла моей мертвой копии.

Как я и предполагал, неподвижное тело растаяло, как сосулька на жаровне – впрочем, от него не осталось даже нескольких капель воды!

– Да ничего я не вспомнил. – Я равнодушно пожал плечами. – Когда вспоминаешь, все происходит несколько иначе. Просто раньше я знал о себе одни вещи, а теперь – совсем другие. Не думаю, что какая-то из версий более правдива, чем другая. На мой вкус, они обе больше похожи на наваждение, чем на что-то настоящее… Но нынешнее наваждение нравится мне несколько больше, чем прежнее. Во всяком случае, оно сулит мне удивительные вещи…

Да, кстати, если я что-то и вспомнил, так это ответ на твою дурацкую загадку. Когда-то я действительно носился с этой глупой шуткой, даже тебе пришлось ее выслушать. Ну и вкус у меня был, нечего сказать! Полагается ответить, что особенно повезло тому, кто стоит вторым в этом ряду, поскольку помимо всего прочего он может возложить свои руки на чересла того, кто стоит впереди… Когда-то я действительно считал, что это очень смешно – это надо же!

– Ты все вспомнил! – Некрасивое лицо Сфинкса расплылось в глуповатой блаженной улыбке. Она смотрела на меня с такой нежностью, словно я только что пообещал на ней жениться… Вообще-то, я давно заметил, что положительные эмоции далеко не всегда делают людей привлекательнее, некоторым лицам счастливые улыбки вообще противопоказаны. У Сфинкса определенно был тот самый случай!

– Было бы что вспоминать… – Вздохнул я, усаживаясь на тот самый камень, на котором мне только что пришлось умереть. Честно говоря, я чувствовал себя более чем странно: так хорошо мне еще никогда в жизни не было, и кажется, у меня даже не хватало сил, чтобы справиться с собственным не в меру замечательным самочувствием! Впрочем, возможно, мне просто недоставало опыта – как человеку, который всю жизнь довольствовался какой-нибудь ржавой допотопной развалюхой и вдруг, на старости лет, пересел за руль лимузина.

– Ну что, где мое оружие? – Лениво спросил я. Не то что бы мне действительно требовалось какое-то там оружие, но порядок есть порядок. Я знал, что мне положено забрать у Сфинкса какие-то опасные цацки и таскать их за собой – просто в соответствии с законами жанра!

– Теперь твоя очередь загадывать мне загадки, Владыка. Если я смогу найти ответ, твое оружие останется у меня. А если не смогу, я с радостью отдам тебе все, что у меня есть.

Таковы правила игры. – Мечтательно сказала Сфинкс. Мне стало смешно: она действительно оказалась жуткой занудой! Я тут, можно сказать, вернулся к своей истинной сущности, и начал чувствовать себя таким большим начальником – дальше некуда, а ей подавай какие-то загадки…

– Ладно, будут тебе загадки, сколько захочешь! – Ехидно пообещал я. – Вот первая: висит на стене зеленое и пищит. Что скажешь?

Сфинкс озадаченно уставилась на меня своими прекрасными золотистыми глазами. Я самодовольно ухмыльнулся, поскольку был совершенно уверен, что никакая там "мудрость веков" не поможет ей справиться с абстрактными шутками моего школьного детства: загадку такого рода вообще невозможно разгадать, если только вы заранее не знаете ответ!

– А ты не мог бы повторить свой вопрос? – Робко спросила она. – Может быть, я не так тебя поняла…

– Пожалуйста! – Любезно откликнулся я. – Висит на стене зеленое и пищит.

Ну как, радость моя, догадалась, что это?

– Я не знаю. – Печально призналась Сфинкс.

– Селедка! – Торжественно провозгласил я.

– То есть рыба? А почему эта рыба висит на стене? – Изумленно осведомилась она.

– Потому, что я ее повесил! – Нахально объяснил я.

– А почему она зеленая? – Настойчиво спросила моя собеседница.

– Потому, что я ее покрасил! – Я даже зажмурился от удовольствия.

– Но почему она пищит? – На лице Сфинкса была написана неподдельная мука.

– Чтобы не догадались! – Торжественно провозгласил я, в полном соответствии с каноническим текстом.

– Ты стал мудрее, Владыка! – Уважительно заметила Сфинкс. – Раньше ты никогда не загадывал мне таких трудных загадок…

Я самодовольно рассмеялся, а потом требовательно спросил:

– Ну, и где мой кубок чемпиона?

– У меня нет твоего кубка. Ты мне его не оставлял. – Испуганно сказала она.

– Не обращай внимания, это просто манера выражаться. – Вздохнул я. – Я имел в виду свое оружие – ты же обещала, что отдашь мне его, если не сможешь ответить на мой вопрос.

– Возьми, Владыка. – Патетически объявила Сфинкс, грациозным движением кошачьей лапы извлекая из небытия изящный образец холодного оружия – этот экземпляр так и просился в какой-нибудь исторический музей!

– Что это, меч? – С интересом спросил я, осторожно прикасаясь к гладкой рукояти.

– Это же твой ятаган. Когда-то ты сам дал ему имя "Тысяча молний", неужели ты не помнишь? – Печально спросила она. Я нетерпеливо махнул рукой: меньше всего на свете мне сейчас хотелось в очередной раз обсуждать с ней странное поведение моей памяти, то сбивающей меня с ног очередной лавиной ярких воспоминаний о какой-то совсем иной жизни, то заботливо укрывающей эти безумные образы теплым одеялом забвения…

– Лучше просто расскажи, как с ним обращаться. Так положено. – С умным видом сказал я – я уже давно понял, что идиотская фразочка "так положено" нередко работает эффективнее самого заковыристого заклинания. И точно:

Сфинкс тут же понимающе кивнула и принялась меня инструктировать.

– Если ты извлечешь свой ятаган из ножен и взмахнешь им над головой, призывая смерть, из него вылетят маленькие смертоносные лезвия, подобные огненным искрам – столь же прекрасные, сколь смертоносные. Они сами найдут твоих врагов в любой толпе, поразят их и вернутся обратно.

– Так что, мне и делать ничего не прийдется – только вынуть его из ножен?

– С удовольствием уточнил я. Это было как нельзя более кстати: честно говоря, я здорово сомневался в своих способностях к фехтованию!

– Вынуть из ножен, и еще – взмахнуть над головой, призывая смерть. – Педантично повторила моя наставница.

– Отлично. – Кивнул я. – Это все, или у тебя еще что-то имеется?

– Все-таки твоя память подводит тебя, Владыка. – Печально заметила Сфинкс. – Разумеется, это далеко не все. Неужели ты думаешь, что обходился одним ятаганом?

– А почему нет? Вообще-то, у меня всегда были замашки аскета. – Вздохнул я. – Ну, не все, так не все… Хочешь еще загадку?

Сфинкс энергично закивала.

– Ладно, – ухмыльнулся я, – сделаем! Стоит в огороде черный, на трех ногах. Что это?

– Трехногий нубиец? – Нерешительно спросила Сфинкс. – Я слышала, что в древности эта пустынная земля порождала еще и не таких чудовищ…

– Обойдешься! – Фыркнул я. – Это рояль.

– Но почему он стоит в огороде? – Сфинкс морщила высокий лоб, мучительно пытаясь постичь логику этой идиотской загадки – логику, которой отродясь не было.

– Потому, что это мой рояль: куда хочу, туда и ставлю! – Гордо сообщил я.

– За время нашей разлуки ты стал совершенно непредсказуемым, Владыка! – Восхищенно отметила она. – Возьми свое сокровище, ты опять выиграл!

К моим ногам лег щит из какого-то неизвестного мне светлого металла. К нему был накрепко привязан длинный кожаный шнур. Второй конец шнура деловито елозил по песку. Можно было подумать, что этот шнур – щупальце живого существа, которое пытается освоиться в незнакомой обстановке. Я поднял щит и недовольно поморщился.

– Тяжелый какой!

– Его вес не имеет значения, Владыка. Это же летающий щит Змея. – Веско сказала Сфинкс. – Привяжи свободный конец шнура к своему поясу, и щит сам последует за тобой. Он будет всегда следить за тобой и прикрывать тебя от вражеских стрел и копий – и в пути, и в бою, и ночью, когда ты решишь отдохнуть.

– Полезная вещь. – Одобрительно заметил я, послушно привязывая свободный конец шнура к поясу своих джинсов – господи, подумать только, я все еще был в джинсах!

Ничего себе, походный костюм будущего предводителя "воинства тьмы"! Щит тут же зашевелился – мне показалось, что он озабоченно огляделся по сторонам – и вдруг легкомысленно взмыл вверх.

– Да, ничего себе воздушный шарик. – Одобрительно сказал я. – А он шустрый? Я имею в виду: если мне попадется какой-нибудь особо умелый враг… Судя по всему, я стал вполне бессмертным, но заработать пару-тройку шрамов на роже мне что-то все равно не хочется! Мне же потом еще жить с этой самой рожей…

– Проворство этого щита было воспето в легендах. – Обиженно сказала Сфинкс.

– Правда? – Удивился я. – Что-то не помню я никаких легенд об этой игрушке, ну да ладно… Ну что, хочешь еще загадку? Или ты уже пас?

– Пожалуй, мне лучше воздержаться от состязания с тобой, Владыка. – Печально сказала она. – Твои странные вопросы лишают меня душевного равновесия… Правда, у меня хранится еще одно твое сокровище. Думаю, оно могло бы тебе пригодиться, поэтому я отдам его просто так, без загадок.

– Очень мило с твоей стороны! – Усмехнулся я. – Сразу бы так!

– Я просто пыталась соблюсти ритуал. – Вздохнула она. – Но ты и раньше не слишком почитал ритуалы, Владыка…

– Надеюсь, что так! – Фыркнул я. – Ну, что там у тебя за сокровище?

– Оглянись, Владыка. Он уже пришел. – Тихий голос Сфинкса дрогнул от умиления – можно было подумать, что она только что досмотрела до конца какой-нибудь дурацкий телесериал про любовь и в очередной раз убедилась, что любящие сердца способны преодолеть все преграды – во всяком случае, если дело происходит в магическом пространстве телеэкрана!

Я обернулся и увидел, что позади меня стоит совершенно великолепный белоснежный дромадер. Его морда, от природы унылая и надменная, как все верблюжьи морды, очень старалась соответствовать лучезарному настроению своего обладателя: кажется, этот огромный нелепый симпатяга был по-настоящему рад нашей встрече!

– Раньше ты любил ездить на нем, Владыка. – На всякий случай напомнила Сфинкс. – Но если ты захочешь, он может стать чем-то другим: конем, или птицей…

– А автомобилем? – Ехидно осведомился я.

– Всем, чем захочешь. – Заверила она.

– Ладно, пусть пока остается верблюдом. – Вздохнул я. – Грех такого симпатягу сразу во что-то превращать… Надеюсь, что моего могущества хватит, чтобы усидеть на этом диковинном сооружении!

Огромная голова опустилась на мое плечо: кажется дромадер обрадовался возможности сохранить свою изначальную форму еще на какое-то время.

– Надо бы придумать тебе имя. – Задумчиво сказал я ему. – В прежние времена ты отлично без него обходился, но все меняется, дружок… Думаю, Синдбад будет в самый раз. Во-первых, ты тоже путешественник, и боюсь, что тебе предстоит влипнуть в великое множество приключений! А во-вторых, должен же быть в моей жизни хоть какой-то восточный колорит, если уж я работаю на Аллаха… Только твой тезка из сказки был мореходом, а ты у нас – Синдбад-пешеход. Ну что, давай я попробую на тебя забраться.

Верблюд послушно улегся на песок, подождал, пока я устроюсь на его спине, а потом острожно поднялся на ноги.

– Лучше, чем я думал! – Удивленно сказал я. – Гораздо лучше… Ну что, дружок, пора немного прогуляться? Надеюсь, в отличие от меня, ты знаешь, в какую сторону нам нужно…

– Твоя судьба ждет тебя на севере, Владыка. – Мягко подсказала Сфинкс. – Забавно: сколько я тебя знаю, тебе всегда надо ехать куда-то на север…

– Это потому, что мы с тобой все время встречаемся на таком крайнем юге, что южнее уже некуда! – Весело объяснил я.

– Может быть ты не знаешь, Владыка, но с некоторых пор земля, по которой мы ходим, имеет форму шара. – Доверительно сообщила Сфинкс. – Поэтому из любого места можно пойти на юг – кроме, разве что, Южного Полюса, но там мы с тобой никогда не встречались…

– А ты уверена – насчет шара? – Я изо всех сил старался сохранять серьезность.

– Совершенно уверена. – Печально сказала она. – И мне это не очень нравится. Вот в те времена, когда земля была плоской и покоилась на спинах слонов, все было иначе. По крайней мере, слонам можно было доверять, а иногда я даже отправлялась на край мира, чтобы побеседовать с этими мудрыми существами… А теперь мы вынуждены скитаться по поверхности шара, который пребывает в пустоте. Это пугает меня, Владыка!

Я только головой покачал: оказывается, моя старинная приятельница была лично знакома со слонами, на спинах которых когда-то покоился мир – кто бы мог подумать!

– У тебя есть какие-то приказания для меня, Владыка? – Тоном отлично вышколенной секретарши спросила Сфинкс.

– Да нет… – Я пожал плечами. – Считай, что твой контракт закончен, радость моя! Твоя голова кружится от сладкого запаха грядущей свободы?

– Нет. – Просто ответила она. – В моей жизни и без того хватало свободы… и одиночества, которое приходит вместе с ней. Ты не предложил мне ничего нового.

– А я и не собирался предлагать тебе ничего нового. – Печально усмехнулся я. – Прощай, дружок… Да, и не нужно загадывать одиноким скитальцам эту дурацкую загадку про юношей, склонных к мужеложеству, ладно? Лучше попробуй мои новые загадки. По крайней мере, они действительно смешные… А если тебе попадется кто-то из моих школьных приятелей – в чем я, честно говоря, здорово сомневаюсь! – у него будет шанс уйти живым из твоих нежных лапок.

– Не думаю, что мне еще когда-нибудь доведется встретить путника и загадать ему хоть одну загадку. – Голос Сфинкса показался мне бесконечно усталым. – В этой пустыне и раньше было не слишком-то людно, а уж теперь…

Скоро ведь людей не останется вовсе. Для того ты и вернулся, я правильно понимаю?

– Поживем – увидим. – Неопределенно хмыкнул я. – Прощай, киска!

– Мне было приятно убить тебя, Владыка. – Неожиданно сказала она. – Мое счастье было коротким – всего несколько секунд! – но это лучше, чем ничего.

– Правда? – Удивился я. – Что, неужели я был такой законченной сволочью?

– Нет. – Вздохнула Сфинкс. – Но я успела возненавидеть тебя, Владыка.

Когда-то ты заставил меня возникнуть из небытия, твое необузданное воображение придало мне этот уродливый облик, ты пожелал, чтобы в моем зверином теле поселились сердце настоящей женщины и ясный разум мудреца – просто потому, что тебя это забавляло…

А потом тебе все надоело, и ты исчез, а мне пришлось несколько тысяч лет скитаться по этой пустыне, изредка развлекая себя беседой с заплутавшими путниками. Я тосковала по тебе, а теперь ты пришел – и опять уходишь.

Ничего не изменилось. Зачем все это?

– Чтобы было. – Я пожал плечами. – Тогда мне действительно казалось, что этот прекрасный мир станет еще забавнее, если в нем появится существо вроде тебя…

Насколько я припоминаю, я много чего тогда натворил, и твое рождение – далеко не самая большая трагедия! Впрочем, если тебе так уж не нравится твое существование, можешь исчезнуть, я не против!

Несколько секунд я с равнодушным недоумением созерцал следы огромных львиных лап на сияющем песке. Сфинкса больше не было. Она исчезла мгновенно, я даже договорить не успел.

– Ну что ж, – грустно улыбнулся я, машинально поглаживая белую шерсть Синдбадапешехода, – будем считать, что под этим великолепным небом никогда не бродили Сфинксы. Выдумки все это… и, судя по всему, именно мои дурацкие выдумки!

Верблюд повернул ко мне свою потешную морду. У него были удивительно умные глаза, такие же золотистые, как у Сфинкса. Под его снисходительным взглядом я почувствовал себя напроказившим школьником. А потом дромадер медленно зашагал по волнистой поверхности пустыни. Солнце стояло в зените, так что определить направление было совершенно невозможно. Но я мог поклясться, что умница Синдбад отправился именно на север, в полном соответствии с рекомендациями исчезнувшего Сфинкса. Через несколько часов, когда белоснежное светило все-таки начало медленно отползать к западному горизонту, я окончательно убедился, что так оно и было: мы шли на север – куда же еще!

Иногда моя судьба на время забывает о своей природной стервозности и делает мне удивительные подарки. Первые несколько дней путешествия по пустыне оказались как раз таким подарком – головокружительно, по-купечески щедрым. Мои дни были полны сладкого одиночества, не замутненного ни воспоминаниями о прошлом, ни беспокойством о будущем, ни чьим-то утомительным обществом – верблюд, на спине которого едешь, хорош хотя бы тем, что его присутствие можно не принимать в расчет! – ни даже физическими ощущениями: ни палящие лучи полуденного солнца, ни обжигающий холод, приходящий вместе с темнотой ночи, ни вынужденная неподвижность, ни ритмичное раскачивание верблюжьей спины не причиняли мне ни малейшего неудобства. Я почти отсутствовал, так что испытывать какие-то неприятные ощущения, вроде бы, было некому. Впрочем, время от времени я все-таки ненадолго появлялся – чтобы восхищенно оглядеться по сторонам, в очередной раз понять, что в том языке, которым я привык пользоваться, нет слов, чтобы описать окружающее меня великолепие, и снова отступить в уютную тишину небытия. Это продолжалось целую вечность – впрочем, если измерить эту самую вечность числом солнечных закатов, она окажется всего лишь одной коротенькой неделей.

Но один из закатов разбудил меня по-настоящему. Впрочем, меня вывело из оцепенения отнюдь не сладострастное буйство багровых оттенков на горизонте, а рев моторов аэроплана, который нахально пронесся буквально в нескольких метрах от моей макушки. Я тут же вспомнил игрушечный самолетик, рассмешивший меня незадолго до встречи со Сфинксом – кажется, он был сильно уменьшенной копией этого самого аэроплана. В всяком случае, я узнал сине-бело-красные круги на крыльях и черного кота с желтым бантом, нарисованного на хвосте, такое ни с чем не перепутаешь! Мой волшебный щит, о котором я успел было позабыть – все эти дни он болтался на своем шнурке где-то над моей головой, ничем не напоминая о своем существовании – забеспокоился и полез меня защищать: на всякий случай, я полагаю… Щит занял выжидающую позицию напротив моего лица, так что я не успел как следует рассмотреть загадочный аэроплан. Через несколько секунд мой защитник убедился, что опасность мне не угрожает, и вежливо переполз повыше, но никакого аэроплана я уже не увидел – только небольшое серебристое пятнышко, почти неразличимое на фоне такого же серебристого неба.

– Да ты, брат, паникер! – Весело сказал я щиту. – Не дал мне посмотреть на самолетик…

Собственный голос порядком меня удивил: он был хриплым и каким-то безжизненным.

Впрочем, я тут же вспомнил, что просто давно им не пользовался – кажется, еще никогда в жизни мне не удавалось молчать так долго!

Потом я с удивлением обнаружил, что меня наконец-то посетили простые человеческие желания: мне вдруг захотелось есть и спать, более того – мне еще и в туалет приспичило!

– И что мне теперь делать, дорогие мои? – Спросил я, обращаясь не то к щиту и верблюду, не то к каким-нибудь незримым и непостижимым силам, управляющим ходом всех событий во Вселенной. Ответа, разумеется, не последовало. Впрочем, Синдбад тут же послушно остановился и опустился на землю, чтобы дать мне возможность спешиться. Я с тупым интересом проследил, как мои ноги, одна за другой, ступили на светлый песок. Потом на песке оказалась и моя задница: ноги наотрез отказывались удерживать тело в вертикальном положении – отвыкли, надо полагать…

– Вообще-то, мне наверняка полагается какой-нибудь походный дворец с хорошей постелью и чистым сортиром, если уж я такой великий начальник! – Мечтательно сказал я. Ничего не произошло, и я немного огорчился: в глубине души я наивно надеялся, что каждое мое слово теперь будет тут же получать немедленное материальное воплощение! Синдбад ткнулся влажным носом в мое колено, убедился, что я обратил на него внимание, и потянулся мордой к небольшому кожаному мешочку, висящему на его шее – до сих пор я так и не удосужился обратить внимание на это украшение.

– Ты хочешь, чтобы я в нем порылся, да? – Понимающе спросил я. Верблюд энергично мотнул головой. В его глазах ясно читалось умиленное: "умница ты моя!" Я осторожно снял с его шеи мешочек, мельком удивился его неожиданной тяжести, торопливо потянул тонкий шнурок. Шнурок, разумеется, тут же затянулся еще туже: никуда не денешься, мое знаменитое везение! Так что следующие пять минут я посвятил вдумчивым манипуляциям с завязками – как еще ногти не сломал… Воспоминание о героической борьбе Александра Македонского с Гордиевым узлом посетило меня с некоторым опозданием: вредный шнурок как раз начал поддаваться, так что рубить его на куски было уже ни к чему. В мешочке я обнаружил небольшой кувшинчик, довольно небрежно вырезанный из цельного куска какого-то незнакомого мне зеленоватого камня – впрочем, я никогда в жизни не был великим знатоком минералов! Я удивленно посмотрел на верблюда.

– Что, предполагается, что я должен поставить этот сувенир на книжную полку? Прости, милый, но мои книжные полки слишком далеко отсюда… если они вообще еще где-то есть!

Теперь Синдбад наградил меня печальным снисходительным взглядом. "Ты, конечно, редкостный идиот, хозяин, но я тебя все равно почему-то люблю", – говорили его мудрые глаза. Мне стало стыдно, и я снова повертел в руках кувшинчик, пытаясь понять, на кой черт он мне сдался. Потом мне пришло в голову, что в этой непритязательной таре вполне может скрываться какое-нибудь волшебное зелье, которое поможет моему внезапно раскапризничавшемуся телу снова надолго отрешиться от мирских проблем – а почему бы и нет?! Поэтому я снова принялся сокрушать свои многострадальные ногти. На этот раз им пришлось извлекать пробку из узкого горлышка сосуда – сей бессмертный подвиг отнял у меня почти четверть часа, но в конце концов я справился и с этим…

Потом началось вообще черт знает что – в лучших традициях малобюджетных фильмовсказок времен моего детства! Стоило мне вытащить пробку, как из кувшинчика повалили густые клубы разноцветного дыма. Дым сопровождался мощной волной запаха, в просторечии именуемого бздом – сотворить столь дивный аромат может только человеческое тело, которому пришлось принять в себя адскую смесь гороха, пива и кислой капусты. Сколько раз я видел такие же клубы "волшебного" разноцветного дыма в кино – мне и в голову не приходило, чем это может пахнуть! В довершение ко всем бедам, кувшинчик стал горячим, как только что закипевший чайник. Я обиженно взвыл и разжал пальцы. Вещица полетела на песок, я поспешно отправил в рот травмированную конечность: безотказное средство первой помощи, благополучно усвоенное мною еще в детстве, помогает практически от всех мировых зол, в том числе и от легких ожогов.

Через несколько секунд я извлек изо рта исцеленные пальцы и с облегчением выругался.

– Не будешь ли ты настолько великодушен, чтобы растолковать мне значение этих удивительных слов, Владыка? – Вежливо осведомился чей-то низкий голос.

Он исходил откуда-то сверху, так что в первое мгновение я изумленно решил, что моя лингвистическая консультация на сей раз потребовалась самому господу богу, который, оказывается, все-таки есть, и почему-то не знает элементарных вещей… Я поднял голову и моя нижняя челюсть медленно опустилась на грудь: передо мной стоял полупрозрачный великан – в нем было никак не меньше десяти метров роста. Бритый череп и развевающееся на ветру белоснежное одеяние делали его облик каким-то совсем уж неземным.

– Кто ты? – Я был бы не я, если бы тут же на задал ему самый банальный из возможных вопросов.

– Я – твой преданный раб, Владыка. – Невозмутимо сообщил великан. В его голосе было столько великолепной иронии, что я не очень-то поверил его заявлению.

– Ясно. – Вздохнул я. – Что-то под этим небом в последнее время развелось полнымполно желающих продолжить свой жизненный путь в качестве моей прислуги! Ну а имято у тебя есть?

– Хвала Всевышнему, я не обременен этой обузой! – Гордо сказал великан.

– Ну-ну… – Я задумчиво уставился на него снизу вверх, а потом меня осенило:

– Слушай, ты что, джинн?

– Ну да. – Недоуменно ответил тот. – А кто же еще?

– Да, действительно! – Фыркнул я. Потом быстренько переворошил недра своей памяти, пытаясь припомнить все, что говорилось о джиннах в арабских сказках, каковых я в свое время прочел великое множество – как чувствовал, что они мне пригодятся! Не то что бы я действительно считаю сказки таким уж надежным источником информации, но никакого другого в моем распоряжении не было вовсе…

– Если ты джинн, значит ты вполне способен в считанные секунды устроить мне этот самый походный дворец с чистым сортиром, об отсутствии которого я сокрушался несколько минут назад. – С надеждой сказал я.

– Ты несколько преувеличиваешь мое могущество, Владыка. – Печально сказал джинн. – Для того, чтобы выполнить твой приказ, мне потребуется не меньше двух минут.

– Ничего страшного, – усмехнулся я, – две минуты я как-нибудь потерплю…

Да, кстати: дворец – это совершенно не обязательно! Даже нежелательно, если честно.

Мальчика нашли, по коридорам скитаться… Меня вполне устроит какой-нибудь маленький домик со всеми удобствами, огромной кроватью, набитым холодильником и симпатичным садиком… Впрочем, садик – это уже излишество: если он мне понравится, я, пожалуй, начну подумывать о том, чтобы остаться и спокойно встретить там приближающуюся старость…

– Ничего страшного, Владыка. – Неожиданно улыбнулся джинн. – Мои создания недолговечны, как полуденные облака, поэтому тебе не удастся встретить старость в доме, который я для тебя построю – разве что провести там грядущую ночь.

– Собственно, так даже лучше. – Вздохнул я, и сам удивился неожиданным горьким ноткам в своем голосе.

– Ты изволишь предаваться печали, Владыка? – Понимающе спросил Джинн.

– Да вот, выходит, что изволю. – Меланхолично подтвердил я.

– Печаль не к лицу тебе, Владыка. – Укоризненно сказал Джинн. – Твое дело – легкой походкой идти навстречу своей судьбе… а мое дело – скрашивать твой путь маленькими радостями.

– Да? Ну, тогда давай, скрашивай… Хорошая у тебя работа, ничего не скажешь. – Улыбнулся я.

– Во всяком случае, она не внушает мне отвращения. – Спокойно согласился он.

Потом мой новый приятель окончательно распрощался с жалкими остатками собственной антропоморфности, проплыл мимо меня облачком белесого тумана и исчез – приступил к выполнению задания, я полагаю. Я задумчиво водил пальцем по песку, машинально чертил на нем традиционную схематическую рожицу: неровный круг лица, точки-глаза, короткие черточки вместо бровей и носа, кривая линия рта… Рожица получилась неожиданно жутковатая. Я испуганно передернул плечами и попытался стереть этот сногсшибательный результат собственного художественного творчества.

Бесполезно: вихрь сверкающих песчинок взметнулся из-под моей ладони, но рисунок остался таким же четким, как был – можно подумать, что я высек эту проклятую рожицу на камне. Через несколько секунд до меня окончательно дошло, что мои каракули решили остаться на этом светлом песке навечно. Я виновато посмотрел на Синдбада.

– Видишь, что получается, милый? – Грустно спросил я. – И заметь: я сам не понимаю, как оно у меня получается… И главное – на фига мне это нужно?

Самая бесполезная разновидность могущества, ты не находишь?

Синдбад меланхолично помотал своей трогательной мордой. Это можно было расценивать, как согласие. Верблюд показался мне вполне подходящим собеседником: во всяком случае, у него не было никаких шансов попросить меня заткнуться. Так что я решил продолжить свой монолог.

– Есть такой анекдот, радость моя. Один парень нашел старый кувшин, оттуда появился джинн – в точности, как наш с тобой новый приятель – и спрашивает: "что прикажешь, господин?" Парень обрадовался, говорит: "ну, давай для начала миллион зеленью, а там посмотрим." Джинн отвечает: "ладно, завтра утром будет тебе миллион." "А почему завтра утром, а не сейчас?" А джинн посмотрел на него печально и говорит: "мне этот твой миллион всю ночь рисовать прийдется. А ты что, думал, что в сказку попал?" Синдбад никак не отреагировал на сию душещипательную притчу, но у меня за спиной раздался тихий смешок: очевидно Джинн счел мою шутку вполне уместной. "Ну, значит, с этим парнем вполне можно иметь дело!" – Одобрительно подумал я.

– Во всяком случае, тебе-то уж не прийдется ждать до завтрашнего утра, Владыка. – Весело сообщил Джинн. – Твое повеление уже выполнено. Не желаешь ли обернуться, дабы одобрить мою работу?

– Желаю. – Миролюбиво кивнул я, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов.

Действительность превосходила все ожидания: в нескольких шагах от меня проходила граница между горячим песком и густой сочной травой, такой не правдоподобно зеленой, словно ее старательно покрасили специально к моему прибытию. В глубине аккуратно очерченного овала лужайки стоял небольшой двухэтажный домик, которому я заранее был готов отдать кусочек своего сердца. Угораздило же меня обзавестись таким очаровательным жилищем накануне конца света, дирижировать которым, кажется, предстояло мне самому…

Часа через два я уже был в постели, чистый, сытый и вполне довольный жизнью. В спальне было прохладно и темно. Джинн куда-то подевался – то ли тактично удалился в свой благоухающий кувшинчик, то ли меланхолично слонялся по саду, так что я остался совершенно один. Закрыл глаза и с наслаждением уставился на разноцветные пятна, мельтешащие под моими веками.

В глубине этих пятен скрывались сладкие сновидения – оставалось только сосредоточиться на чем-то одном и дать безобидному ночному наваждению увлечь меня до утра… Этот неземной кайф продолжался минут пять, не больше. Откуда-то издалека раздался вкрадчивый голос Джинна.

– Не соизволит ли Владыка пожертвовать безмятежностью своих мускулов? В твоем доме творятся странные вещи, которые могут доставить тебе некоторое удовольствие…

– Знаешь, я бы все-таки предпочел не жертвовать этой самой "безмятежностью мускулов", поскольку в настоящий момент мне может доставить удовольствие только возможность спокойно уснуть. – Проворчал я, неохотно открывая глаза. Впрочем, я вполне мог бы и не утруждать себя этим движением: темнота оставалась такой же непроницаемой, и даже разноцветные пятна несостоявшихся сновидений все так же мельтешили перед моим одуревшим взором. Я потянулся до хруста в суставах и обреченно поинтересовался:

– Ну, и какого рода "странные вещи" творятся в моем доме?

– Здесь бродит женщина, Владыка. – Интригующим тоном заслуженного работника Красного Квартала доложил Джинн.

– Какая женщина? – Удивился я. – И откуда она взялась? Твой маленький подарок – так, что ли? Можешь завернуть ее в бумагу и спрятать в ящик стола: пока не требуется.

– Нет, Владыка. Это не мой подарок. – Обиженно возразил Джинн. – Я бы никогда не стал предлагать тебе то, в чем ты не нуждаешься. Она сама пришла. Бродит по коридорам, ищет тебя. Если я еще не утратил умение созерцать человеческие мысли, она просто хочет твоей любви. Кажется, она весьма распутная женщина… Во всяком случае, некоторые ее фантазии даже меня повергли в смущение. Но она довольно красива, насколько я могу судить о человеческой внешности… и, потом, я подумал: может быть тебе будет приятен ее визит?

– Вряд ли. – Буркнул я. – Во всяком случае, не сейчас. Я хочу только одного: спать, и желательно – пару-тройку суток. Может быть, после этого я бы сумел по достоинству оценить воображение нашей гостьи… Слушай, а откуда она вообще здесь взялась? Мы же находимся в самом сердце пустыни, я ничего не перепутал?

– Ну, она просто пришла. – Неопределенно объяснил Джинн. Немного помолчал и неуверенно добавил:

– Сначала я вообще сомневался, что она – просто обыкновенная живая женщина. Но недвусмысленные намерения твоей гостьи убедили меня в ее человеческой природе.

– А где она, собственно? – Спросил я.

– Бродит по коридорам. – Меланхолично повторил Джинн. Если хочешь, я могу привести ее к тебе.

– Ну, что делать, приведи. – Кивнул я. – И будь настороже, дружище. Я буду здорово удивлен, если окажется, что она – действительно обыкновенная женщина. Откуда бы ей взяться в пустыне? И с какой стати ей вдруг приспичило срочно заняться со мной любовью? По-моему, нам следует ожидать какой-нибудь пакости…

Дальнейшие события показали, что я вполне могу претендовать на почетное звание величайшего пророка всех времен и народов. Уже в тот момент, когда она появилась на пороге – невысокая тоненькая черноволосая барышня с огромными глазами и четко очерченными скулами, я понял, что дело пахнет керосином. Она меня не очаровала: наши с Джинном вкусы явно не совпадали. Но дело было не только в ее внешности.

Загадочная система сигнализации, каковой по милости щедрой природы снабжен мой организм, сработала немедленно: в моей груди визгливо взвыли сирены тревоги. За моей спиной отчаянно загрохотала падающая мебель. Я еще ничего не успел сообразить, а между мной и загадочной незнакомкой уже замер металлический диск, слабо фосфоресцирующий в темноте спальни. Ну да, конечно, мой героический щит был готов охранять меня даже сейчас – так мило с его стороны! За ним волочились по полу многострадальные джинсы, к поясу которых был приторочен мой волшебный телохранитель. Штаны с видимым удовольствием принимали участие в мероприятии по защите меня, любимого, от сомнительных женских чар: они переворачивали все стулья, которые попадались на их пути.

Моя гостья присела на корточки на пороге и тихонько запела какую-то монотонную песенку на совершенно незнакомом мне языке – если это вообще был язык, а не случайный набор звуков.

– Я не люблю концерты самодеятельности, дорогая. – Удивленно сказал я. – И эстраду я тоже не жалую. Нельзя сказать, что вы нашли кратчайший путь к моему сердцу… Может быть, лучше просто поболтаем?

Она не обратила на мои слова никакого внимания. Тянула и тянула свой тоскливый мотивчик. Я довольно поздно сообразил, в чем дело: мой верный щит начал медленно опускаться на пол, плавно покачиваясь под звуки ее серенады.

– А теперь я тебя поцелую. – Тихо сказала она, делая шаг по направлению ко мне. Щит уже лежал на земле, не проявляя никаких признаков жизни. Честно говоря, я совершенно растерялся. Не могу сказать, что до сих пор мне ежедневно приходилось отбиваться от маленьких хрупких женщин, пытающихся меня поцеловать. Одним словом, я просто стоял и смотрел на нее, а она шла ко мне, спокойно и неторопливо, словно ей действительно был нужен всего-то мой поцелуй…

Ее губы оказались удивительно солеными, даже горьковатыми, как морская вода. Это было неприятно, я попытался отстраниться, но не успел. К моему животу прикоснулось что-то холодное, а потом прикосновение стало невыносимо горячим, и я с ужасом понял, что в мое тело вонзился кусок металла – такой острый, что я не почувствовал боли, только невыносимый жар, испепеляющий все, что до сих пор было мной…

Я пришел в себя очень быстро – гораздо быстрее, чем после тяжелых объятий Сфинкса.

Наверное, сказывался опыт. "Ну вот, теперь у меня осталось шестьсот шестьдесят четыре жизни – всего-то!" – Насмешливо подумал я. Моя кровожадная красавица так и не успела насладиться своей победой: я вцепился в ее запястья, с изумлением услышав тихий хруст тоненьких косточек. Ничего себе, вот уж не думал, что я на такое способен! Она отчаянно закричала.

Крик был высокий, визгливый, раздирающий на части нервны и барабанные перепонки. Тонкий длинный нож выскользнул из ее пальцев и бесшумно упал на ковер.

– А вот теперь мы все-таки поболтаем. Давай, любовь моя, рассказывай, кто ты такая, и с какой стати тебе приспичило меня убивать? – Сердито спросил я. Она молчала. Через несколько секунд ее губы разомкнулись, но никакой информации я так и не получил – только еще один протяжный вопль.

– Продолжайте, леди. – Вежливо улыбнулся я. – Тоже ничего себе развлечение. У вас здорово получается, а спать мне уже, кажется, расхотелось. – И я еще сильнее сжал ее запястья. На этот раз она открыла рот, но не смогла издать ни звука. Маленькое тело беспомощно обмякло и начало оседать на пол. Я почувствовал раздражение: сейчас эта стерва грохнется в обморок, потом, чего доброго, впадет в кому, и я уже никогда ничего не узнаю! Такая перспектива меня совершенно не устраивала.

– Джинн, ты здесь? – Позвал я.

– Здесь, Владыка. – Тут же откликнулся он.

– А какого черта, в таком случае, ты не защищаешь мою жизнь? – Сердито осведомился я. – Она же меня убила, эта маленькая засранка!

– Но ты не приказывал мне защищать твою жизнь, Владыка. – Резонно заметил Джинн. – Я не вмешиваюсь в твои дела, а только исполняю приказания…

Откуда мне знать: может быть, тебе нравится умирать?

– Мне не нравится умирать. – Сухо сказал я. – Учти это на будущее, ладно?

А теперь помоги мне разобраться с нашей гостьей. Мне нужно, чтобы она пришла в себя, но не настолько, чтобы снова приступить к экспериментам с холодным оружием. Я хочу задать ей пару-тройку вопросов, а там поглядим…

Можешь помочь?

– Разумеется, Владыка. – Ответствовал Джинн. Столб синеватого тумана окутал неподвижное тело женщины – Джинн принялся за работу. Я присел на краешек кровати, опустил голову на руки и чуть не заплакал от обиды: все шло так хорошо, я уютно устроился в этом замечательном доме и как раз собирался немного отдохнуть, возможно, в последний раз, а тут пришла эта маленькая сучка и все испортила!

Впрочем, я с самого начала мог бы понять что такая роскошь, как несколько спокойных дней в уютном домике с садом мне больше не светит – никогда! – и этот самый отдых "в последний раз" остался в прошлом, просто тогда я еще не знал, что это в последний раз… От печальных попыток смириться с этим незамысловатым фактом меня отвлек бархатный голос Джинна.

– Твоя гостья оставила это тело, Владыка. – Тихо сказал он.

– Что, умерла? – Я не слишком огорчился, скорее удивился: с чего бы это ей умирать?

Ну, потерять сознание – это я еще понимаю…

– Не умерла, а оставила это тело. – Повторил Джинн. – Я виноват, Владыка: я не сообразил, что это существо не может быть человеком. Недопустимое легкомыслие! Я заслуживаю гневного порицания, Владыка… Это был дух, вселившийся в первое попавшееся женское тело – очень сильный дух, из совершенно неизвестной мне разновидности могущественных существ. Впрочем, мои знания в этой области нельзя назвать обширными… Женщина, которой принадлежало это тело, умерла еще в тот момент, когда дух овладел ею, а сейчас дух ускользнул, и она вернулась в свое естественное состояние.

– Ты можешь его поймать? – Нетерпеливо спросил я.

– Можно попробовать. – С некоторым сомнением сказал Джинн.

– Попробуй. – Кивнул я. – И прихвати с собой это мертвое тело. Конец света, или нет, а спать в одной комнате с трупом – это уже как-то слишком!

– Последние слова были адресованы потолку, поскольку призрачный силуэт Джинна уже исчез в темноте, мертвая женщина тоже куда-то подевалась, и это было к лучшему: я с удивлением обнаружил, что спать мне все-таки хочется – кто бы мог подумать! Наверное, воскрешение из мертвых – в высшей степени утомительная процедура…

Меня разбудило невесомое прикосновение Джинна. Судя по всему, мне удалось проспать совсем немного: так скверно я себя давно не чувствовал!

– Прости, что нарушаю гармоничное течение твоего отдыха, Владыка… – Высокопарно начал он.

– Ладно, чего там. – Вздохнул я. – Ты поймал моего недоброжелателя?

– Сначала поймал, потом упустил. – Вздохнул Джинн. – Это существо – не из тех кого можно подолгу удерживать в плену. У него есть особый дар ускользать… Но я не зря потратил время: теперь я знаю ее настоящее имя.

– Именно "ее"? – Удивленно уточнил я.

– Да. Этот дух обладает женской сущностью. – Кивнул Джинн. – Имей в виду: это очень важно для нас – знать ее имя, Владыка. В моем распоряжении есть одно заклинание, достаточно могущественное, чтобы подчинить кого угодно – правда, когда речь идет о достойном противнике, оно действует очень недолго. И я употребил всю свою силу, чтобы узнать ее имя. Такого рода знание нередко дает власть, достаточную, чтобы оградить себя от беспокойства, причиняемого существами вроде нашей гостьи.

– Правда? – Заинтересовался я. – И как же ее зовут, эту барышню? Мне, пожалуй, следует это знать: все-таки мы целовались…

– Ее имя Уиштосиуатль. – Джинн произнес эту абракадабру очень отчетливо, почти по слогам – чтобы я как следует усвоил сию информацию. В недрах моей памяти что-то вяло заворочалось. А через несколько секунд меня по-настоящему осенило. Я подскочил на постели и победоносно уставился на Джинна.

– Слушай, парень! Ты можешь добыть для меня книгу, если я скажу тебе ее название?

– Разумеется, Владыка. Было бы странно, если бы я не мог добыть для тебя какую-то книгу: от дешевой брошюрки до редкого свитка из давно сгоревшей Александрийской библиотеки, это очень легко. – Голос Джинна показался мне слегка обиженным.

– Тогда добудь мне "Энциклопедию мифов". – Попросил я. – Это такой толстый двухтомник в черном переплете. И еще стакан апельсинового сока и хороший кофе со сливками – если уж я все равно проснулся…

Через несколько минут я маленькими глотками пил прохладный кисловатый сок и торопливо листал толстенный том, придавивший мои колени – страшно подумать, что книга может быть такой тяжелой!

– Вот! – Торжественно объявил я. – Так оно и есть! Том второй, страница 546. Читаем:

"Уиштосиуатль, в мифологии ацтеков богиня соли и соленых вод". Ага, то-то она была такая соленая! "Старшая сестра бога дождя Тлалока. Один из источников называет ее женой бога смерти Миктлантекутли. Считалась покровительницей распутства". – На этом месте я неудержимо расхохотался.

– Если когда-нибудь встретишь бога смерти Миктлантекутли, непременно сообщи ему о недостойном поведении его супруги! Срамота какая: об этом уже в книжках пишут! – Весело сказал я Джинну.

– Хорошо, я непременно сообщу ему, Владыка. – Флегматично согласился Джинн. Это только подлило масла в огонь моего веселья.

– Ладно, – отсмеявшись, вздохнул я, – индейские боги вышли на тропу войны – это надо же! Впрочем, аллах с ней, с этой кровожадной барышней!

Волноваться будем, когда у меня в запасе останется последняя дюжина жизней… А что касается кофе, можешь вылить его в ближайший унитаз, радость моя. Я передумал. Лучше попробую поспать: когда еще доведется!

– Тебе следует наслаждаться отдыхом в те редкие минуты, когда судьба этому не препятствует. – Важно подтвердил Джинн.

* * *

На рассвете я покинул почти пустую прохладную пещеру, выдолбленную когда-то, целую вечность назад в твердом теле столовой горы. Афина гостеприимно предложила мне считать эту нору своей – в невыносимо жаркую летнюю ночь почти три года назад, когда меня впервые посетило желание покинуть Асгард и проведать наших будущих союзников. Она почему-то сразу поняла, что я останусь с ними надолго – раньше, чем я сам принял окончательное решение. Теперь-то я знаю, что задержусь здесь не просто "надолго", а навсегда – по крайней мере, до самого конца…

Я так и не сомкнул глаз этой ночью: не мог заснуть. Прежде сон, приносящий покой слабым людям, вообще был мне неведом, как и прочим бессмертным, но теперь на мою долю все чаще выпадает зыбкая полудрема, опасный смердящий привкус небытия почти каждую ночь остается на моих губах.

Что касается Олимпийцев, они уже давно спят по ночам, как самые обыкновенные люди. Их это не слишком тревожит, но мне кажется недобрым предзнаменованием. Люди не зря называют сон "маленькой смертью" – кому и знать, как не им! – и если уж эта самая "маленькая смерть" теперь властна над нами, не предвещает ли это скорую потеху для настоящей Пожирательницы плоти?…

Я отвязал от пояса маленький кисет из черной кожи. Время сделало ее почти прозрачной: эта вещь служила мне не меньше дюжины столетий, а может и больше – честно говоря, я уже давно брезгливо отказался от соблазна сверять свою жизнь с человеческими календарями, хотя поначалу это казалось мне забавной игрой – одной из многих игр, придуманных людьми словно специально мне на потеху… В кисете дремали мои руны, двадцать пять драгоценных плодов моей собственной давнишней сделки со смертью. С возрастом я все чаще думаю, что мне пришлось заплатить непомерную цену за пустячную, в сущности, добычу! Впрочем, не в моих силах изменить прошлое, а события последних лет показали, что изменить будущее, скорее всего, тоже не в моих силах… Мысли об этом заставляют меня скрипеть зубами от гнева: прежде мне никогда не случалось признаваться себе, что существует нечто такое, над чем я не имею власти! Я немного подержал кисет на ладони, осторожно погладил ветхую кожу, бережно развязал стягивающий его шнурок.

Когда-то неописуемо давно, когда испещренные таинственными знаками темные шероховатые косточки сладких оранжевых плодов, произрастающих под горячим солнцем, вдалеке от суровой северной земли, которую я привык считать своей вотчиной, только-только попали мне в руки, я каждый свой день начинал, ласково взвешивая этот мешочек на ладони. Наугад доставал оттуда одну-единственную косточку и молча всматривался в светлые царапины на ее поверхности, потемневшей от времени и моей собственной крови, с наслаждением ощущал, как меня переполняет холодная, пронзительная, ни с чем не сравнимая ясность, безжалостная, как смерть, в объятиях которой я добыл свои странные талисманы…

Это было славное время – у меня имелись ответы на все вопросы, даже на те, которые я так и не сумел сформулировать. Под черной кожей моего заветного кисета заманчиво шуршала истина, да я и сам был Истиной – в первой и единственной инстанции, и плохо приходилось тому, кто смел в этом усомниться!

Это прошло, как все проходило в моей переменчивой жизни. Долгое время у меня вовсе не было вопросов, на которые мне могли бы потребоваться какие-то ответы – ни те, которые можно сформулировать с помощью слов, ни безмолвные, беспокойно вздрагивающие в самой глубине сознания. И только когда стало ясно, что конец, в который большинство из нас не верило вовсе, ошеломляюще близок, я снова вспомнил о своих маленьких мудрых советчиках. Теперь моя рука взволнованно вздрагивала всякий раз, когда я извлекал из кисета одну-единственную руну, можно было подумать, что я больше не величайший из тех, кого называют богами, а обыкновенный смертный, ничтожный человечишко, которому посчастливилось приобщиться к древней тайне, позволяющей заглянуть в будущее… или даже сотворить это самое будущее, нечаянно приворожить его в тот краткий миг, когда холодок ослепительной ясности щекочет затылок, и уже не имеет значения, чья рука достает руну наугад из непроницаемой темноты кисета, поскольку все существа равны перед настоящим чудом – асы, люди, турсы, карлы и прочие беспокойные твари… А когда я покинул Асгард, подгоняемый упрямством, отчаянием и надеждой – ускользнул оттуда, ни с кем не попрощавшись, только потому, что ни в одном из многочисленных пророчеств не было сказано, что я поступлю таким образом накануне последней битвы, и я с веселым отчаянием обреченного вдруг решил, что в моих силах повернуть колесо судьбы, воспрепятствовать предначертанному ходу вещей! – руны остались единственным, что связывало меня с моим собственным прошлым, и заодно последним неопровержимым свидетельством моей былой безграничной власти над истончившимися нитями, из которых соткана жизнь…

В эти смутные дни накануне конца я обращался к рунам отнюдь не для того, чтобы в очередной раз упиться собственной силой – эти счастливые времена миновали безвозвратно. Теперь я смиренно обращался к ним за советом – и, чего греха таить, за надеждой. Но надежда мне пока не улыбалась. День за днем я доставал из мешочка одну и ту же руну, и содрогался от такого зловещего постоянства.

* * *

Иса – одна из трех великих Рун Промедления, глубокая ровная царапина на темной поверхности абрикосовой косточки. "Лед очень холоден, он прозрачен, как стекло, он сияет на солнце, которое должно долго светить прежде, чем лед растает", – эти слова когда-то произнесли мои собственные мертвые губы, и с тех пор простая вертикальная черточка – руна по имени Иса – стала символом инерции, прекращения активности, вынужденного ожидания благоприятной ситуации… Я чувствовал, как эта проклятая ледяная руна бездействия забирает мою силу – капля по капле. И все же каждое утро я начинал с гадания – в эти дни я на собственном опыте понял, что такое надежда. Я нуждался в надежде – как ни унизительно это звучит…

Мои пальцы нашарили в темноте руну, предназначенную мне на сегодня. Она была ощутимо теплее прочих – я бы не смог ошибиться, даже если бы захотел.

Я положил косточку на землю, немного помедлил и наконец посмотрел на нее: что же сегодня?

Целое мгновение я был абсолютно счастлив. Не Иса, больше не она!

Наконец-то что-то другое. Несколько глубоких царапин на темной поверхности образовывали знак, немного похожий на букву N из азбуки, придуманной пустоголовыми ромейцами.

* * *

"Хагал! – Ошеломленно прошептал я. – Клянусь всеми своими именами, это Хагал!

Посланник перемен, неукротимая энергия сметающая все в никуда, разрушающая все вокруг. Град, что приходит с небес и, рассеиваемый ветром, превращается в чистую воду…" Я умолк, поскольку сила руны переполнила меня до краев. В это мгновение я, кажется, уже знал, что нас ожидает – и у меня не было никаких возражений против такой судьбы!

– О, наш Один уже на ногах, бодрый, как фаллос сатира! Так и знала, что застану тебя здесь: как подобает приветствовать грядущий день величайшему из героев, если не сидя на корточках на заднем дворе! – Насмешливый голос Афины вернул меня к действительности. Это был ее настоящий голос, да и облик Афины был таким, каким ему и полагалось быть – на мой взгляд, совершенным. Судя по всему, она просто не успела напялить на себя неприглядное тело какого-нибудь очередного человеческого кумира. Я так обрадовался ее появлению, что не рассердился на ее непочтительный тон. Я хотел тут же выложить ей все, о чем только что узнал, поскольку в жизни каждого случаются мгновения, когда даже самая сокровенная тайна не может удержаться в прорехе рта – и обнаружил, что у меня нет подходящих слов. Все же я попытался сказать ей о том, что грядущие разрушения, дескать, приходят не из "ниоткуда", а из некоего таинственного места, скрытого в потаенной глубине нас самих, и что битва с судьбой может принести только печаль… Я сердито умолк, поскольку уже ничего толком не помнил. Да оно и к лучшему: я всегда придерживался мнения, что ни одну тайну не следует делить на двоих!

Афина недоуменно уставилась на меня.

– Что ты говоришь, Один? При чем здесь какая-то "битва с судьбой"? Кто-то убил Диониса этой ночью, здесь, на моей амбе – представляешь?

"Ну и пес с ним", – чуть было не сказал я. Впрочем, секундой позже я решил, что такое исключительное событие как гибель одного из бессмертных заслуживает моего внимания и спросил:

– Когда это случилось?

– Говорю же тебе, что этой ночью… И знаешь, что самое странное? Мои Хранители никого не учуяли. Поверить не могу: до сих пор они казались мне безупречными стражами! Идем, со мной, Игг. Может быть, хоть ты сможешь разобраться. Ты же у нас хитроумный…

– Идем. – Я поднялся с земли и едва удержался на ногах: в мое колено с разбега уткнулась глупая морда огромной неуклюжей собаки – одного из Любимцев. Пес прибежал сюда вслед за своей хозяйкой и теперь бестолково крутился у нас под ногами. Все они, Любимцы – совершенно неуправляемые, беспокойные и не слишком разумные существа, но этот пес был чем-то из ряда вон выходящим!

– Отойди от меня, волчий корм! – Рявкнул я. – Да не мельтеши ты, пища серой опоры всадниц мрака!

Афина ухватила своего пса за огромное ухо и кое-как оттащила его от меня.

– Не будь с ним строг, Один. – Мягко сказала она. – У этого существа не было ни единого шанса когда-нибудь стать живым, и все-таки я вдохнула в него жизнь и силу.

Неудивительно, что он все время пребывает в состоянии непрерывного восхищения!

– А я ничему не удивляюсь. Просто прошу его не скакать у меня под ногами.

– Проворчал я. – Терпеть не могу, когда меня пытаются свалить с ног!

– Ладно, идем, посмотришь на Диониса. – Вздохнула она. – Кому могло прийти в голову, что его следует убить? Он был такой безобидный…

– "Безобидный"?! – Усмехнулся я. – Ну-ну…

– По сравнению с нами, конечно. – Афина пожала плечами. – Не прикидывайся, Игг. Ты отлично понимаешь, что я имею в виду.

Я задумчиво кивнул. Безобидным я бы его, пожалуй, не назвал, но Дионис был самым спокойным и дружелюбным из Олимпийцев. Славный он был парень, этот Дионис!

Слишком славный и не слишком удачливый – по крайней мере, для того, кто называет себя одним из богов… К тому же, чувствовалась в нем какая-то странная, почти человеческая беспомощность – она всегда таилась в зеленой глубине его веселых глаз… До сих пор я был уверен, что никто кроме меня не замечает этого его изъяна!

Дионис лежал в углу спальни, отведенной ему для ночлега. Комната ничем не отличалась от моей: пестрый ковер на полу, узкое ложе в центре и большой блестящий ящик напротив ложа, Афина называет его "телевизором" – какая же комната в жилище Олимпийца может обойтись без этой человеческой игрушки, дарующей глупые, утомительные, но, по единодушному мнению Олимпийцев, занимательные сны наяву!

– Посмотри, Вотан. Что это? Ты когда-нибудь видел такое оружие? – Тихо сказала Афина. Она стояла в изголовье мертвого Диониса и внимательно рассматривала его перепачканное кровью лицо. Кровь была так похожа на человеческую, что мне пришлось бороться с очередным приступом бессильного гнева. Очевидно, Олимпийцы действительно понемногу превращались в обыкновенных людей – и куда быстрее, чем хотелось бы… Мне оставалось только молиться, чтобы меня миновала такая судьба, лучше уж умереть раньше срока! Но кому, интересно, может молиться сам Один? Разве что самому себе – не сбрендившему же Зевсу, в конце концов…

Я сначала не понял, на что показывает Афина и вопросительно уставился на кровавое месиво под шапкой спутанных светлых кудрей. Только через несколько секунд я увидел, что из глазниц Диониса торчат какие-то узкие деревянные предметы. Я выдернул один из раны и внимательно его оглядел. Это было небольшое веретено – очень странной конструкции, испещренное замысловатыми узорами, не похожими на узоры, которые мне доводилось видеть на предметах, изготовленных людьми, или богами. Но это было именно веретено, никаких сомнений!

– Видишь? – Я показал его Афине. Она кивнула.

– Женское оружие. – Мрачно сказала она. – Мне как-то доводилось слышать, что разгневанная женщина способна превратить в смертоносное оружие все, что под руку подвернется. До сих пор я считала это некоторым преувеличением.

Выходит, я ошибалась – кто бы мог подумать!

– А откуда он вообще здесь взялся? – Спросил я. – Вчера вечером у нас не было гостей.

– У меня, а не "у нас". – Сурово поправила Афина. Я нахмурился. Она уже не впервые невежливо напоминала мне о том, что я здесь – всего лишь гость.

В такие мгновения мне очень хочется навсегда покинуть ее амбу – не просто уйти, а исчезнуть, оставив за собой следы из крови и пепла. Но за мной всегда водилось умение выжидать – если я почему-то считаю, что оно того стоит… Поэтому я и бровью не повел.

– Да, разумеется, "у тебя", а не "у нас". Тем не менее, гостей здесь все-таки не было.

– Он прилетел очень поздно, уже после того, как ты ушел в свою спальню.

Совершенно пьяный: чуть не угробил свой "Фокер" при посадке. – Вздохнула Афина. – Сказал, что испытывает потребность в дружеской беседе, а на его амбе, дескать, не с кем словом перекинуться. Он же так и не обзавелся ни Любимцами, ни Хранителями. Говорил, что не хочет растрачивать свою силу по пустякам… впрочем, мне кажется, он просто ленился. Чтобы вдохнуть жизнь в неживое существо, надо на пару часов отставить в сторону бутылку!

– Да, такой подвиг ему не по зубам. – Усмехнулся я. Потом покосился на неподвижное тело Диониса: вообще-то считается, что о мертвых следует говорить только хорошее, но я никак не мог привыкнуть к мысли, что наш Дионис действительно мертв, а посему вел себя так, словно он просто выпил больше обычного. – Ладно, с этим все ясно. А что было потом?

– Угадай с трех раз! – Фыркнула Афина. – Разумеется, я сказала ему, что не собираюсь тратить время на пустую болтовню с горьким пьяницей, а посему ему следует поискать себе более подходящую компанию… Когда я закончила произносить последнюю фразу, он уже спал. Мне пришлось отнести его в спальню.

Не оставлять же собственного брата валяться на земле! Потом я отправилась спать. А сегодня утром послала нескольких Любимцев разбудить моего дорогого гостя и привести его ко мне. Честно говоря, я собиралась обстоятельно объяснить Дионису, после какой по счету чаши вина ему не следует приходить ко мне в гости.

Одним словом, я планировала начать это утро с хорошего скандала – чтобы ему больше никогда в жизни не пришло в голову, что на моей амбе можно мирно отсыпаться после нескольких лет непрерывного кутежа… – Она печально усмехнулась:

– Впрочем, визиты бедняги Диониса нам с тобой больше не угрожают.

И это печально, Игг! Но зачем было его убивать?

– Зачем было его убивать – с этим вопросом мы можем не слишком спешить. – Я задумчиво крутил в руках окровавленное веретено. – Меня куда больше интересует – кто мог его убить? Бедняга Дионис действительно был вполне безобидным парнем и никуда не годным противником… Но он был бессмертным, как и мы с тобой, Нике.

– Это поправимо, как видишь. – Хмуро сказала она. – Никакие мы не бессмертные, Игг.

Просто мы чуть менее смертны, чем люди. Совсем немного – стоило ли поднимать из-за этого такой шум!

"Ну, положим, на твоем месте, я бы говорил только о себе!" – Сердито подумал я, но вслух сказал лишь:

– Как бы там ни было, но ты и сама понимаешь, что в этом мире не так уж много существ, способных убить одного из нас.

– Не так уж много, верно… Но любой из нас мог бы убить Диониса, если бы очень постарался. Во всяком случае, ты точно смог бы. И я тоже. Но я его не убивала.

– Можешь себе представить, я тоже его не убивал. – Я сердито пожал плечами. – Даже если бы я вдруг решил поразмяться, я бы начал не с Диониса.

И не в твоем доме, можешь мне поверить!

– Спасибо. – Сухо кивнула она. – Я знаю, что это не ты, Игг. Ты всю ночь был в своих покоях, а потом вышел и сразу отправился во двор, не заходя в другие помещения.

Мои Хранители следили за тобой. Они всегда следят за тобой, ты уж извини!

– Ну да, а зачем они еще нужны! – Равнодушно согласился я. – На твоем месте я бы и сам отдал приказ следить за таким гостем, что в этом странного?

– Я рада, что мои слова не причинили тебе обиду. – Улыбнулась Афина. – Я почти доверяю тебе, Один, во всяком случае, больше, чем кому бы то ни было, но я, знаешь ли, привыкла не доверять никому кроме себя…

– И это правильно. – Я снова показал ей веретено. – Ты никогда его не видела раньше, Нике? Может быть у кого-то из твоих Хранителей?

– Ни у кого из моих Хранителей нет ничего подобного. – Она еще раз посмотрела на веретено и покачала головой. – Я никогда не видела эту вещь.

Скажу больше: я вообще никогда не видела таких веретен. Не думаю, что я смогла бы им пользоваться.

– А ты умеешь прясть? – Насмешливо спросил я. – Никогда не видел тебя за этой работой!

– Разумеется, – холодно ответила она, – я терпеть ее не могу. Тем не менее, я умею прясть, и ткать тоже. В свое время мне довелось научиться и более бесполезным вещам… Во всяком случае, я совершенно уверена, что это веретено не принадлежит никому из наших. Оно изготовлено далеко отсюда, к тому же – руками, которые привыкли двигаться немного не так, как мои руки.

Совсем чужая вещь.

– Интересно… На изделия моих людей оно тоже не похоже. Ладно, теперь скажи мне вот что. Как могло получиться, что твои Хранители никого не учуяли?

– Вот этого я сама не могу понять. – Вздохнула Афина. – Мои Хранители учуяли бы кого угодно, до сих пор я была совершенно уверена, что ни одно существо, кем бы оно ни было, не сможет войти сюда и остаться незамеченным.

Тут никакое могущество не поможет!

– Ты не преувеличиваешь достоинства своих слуг? – Спросил я. – Все-таки кто-то здесь побывал. Не думаю, что Дионис убил себя самостоятельно…

– Об этом и речи быть не может. – Согласилась она.

– Получается, что убийца возник из небытия, прямо здесь, в этой комнате, сделал свое дело и снова исчез? – Насмешливо подытожил я.

– Получается. – Растерянно кивнула Афина. – Никому из наших это не под силу. А ты мог бы?

– Когда-то мог. Но не сейчас. Теперь это не по плечу старику Одину. – Вообще-то, я был совершенно уверен, что и сейчас вполне способен появиться, где сочту нужным, и исчезнуть откуда угодно, если пожелаю – но зачем открывать свои карты тому, кто неосмотрительно готов поверить тебе на слово? Поэтому я печально добавил:

– Сила понемногу уходит от меня, Паллада. Думаю, это не только моя проблема…

– Не только. – Эхом повторила она. – Мне надо рассказать остальным о том, что случилось. Прийдется лететь к Зевсу: спятил он там, или нет, но все-таки он – наш с Дионисом отец и вообще самый старший. Считается, что на нем все держится…

Составишь мне компанию?

– Разумеется. А что мы будем делать с Дионисом? Как вы хороните своих мертвых?

– Да, это вопрос… – Растерянно откликнулась Афина. – Видишь ли, Игг, до сих пор никто из нас не умирал. А когда умирали наши родичи из числа людей, мы не препятствовали их домочадцам поступать в соответствии с традициями.

Несколько раз случалось, что Зевс забирал своих детей от смертных женщин на Олимп и возвращал им жизнь. Впрочем, ему уже давно не по плечу такие чудеса… Но такого, чтобы умер один из нас, еще никогда не было!

– Что ж, значит до сих пор вам везло. Мне однажды пришлось похоронить своего сына – а ведь он был рожден такой же, как я, а не смертной женщиной!… Ладно, не стоит слишком долго раздумывать о погребении.

Мертвому все равно. Поэтому с ним следует поступить так, как это удобно живым.

С этими словами я взялся за меч и решительно начертил в воздухе сияющий зигзаг.

* * *

– Делай свое дело, Соулу! – Велел я руне. Она послушно вспыхнула ослепительнобелым огнем, через мгновение так же великолепно засияло и тело Диониса. Через несколько секунд от него не осталось ничего: руна Соулу сжигает, не оставляя пепла. – Он хорошо ушел. – Одобрительно заметил я.

– Никто не знает. – Задумчиво сказала Афина. – Может быть, мертвецам не нравится сгорать – даже в твоем волшебном огне, просто мы не слышим их протестов…

– Глупости! Мертвые которым посчастливилось уйти отсюда через те двери, которые открывает огонь, никогда не жалуются, что им устроили плохие похороны.

Пожалуй, им действительно все равно. – Сказал я. Мне не понравился ее недоверчивый взгляд, и я добавил:

– Не забывай: когда я говорю о мертвых, я знаю, что говорю!

– Да, действительно. – Равнодушно согласилась она. – Ты ведь, в сущности, такой же стервятник, как наш Гадес, я все время забываю…

Мне не слишком понравились ее слова: терпеть не могу, когда меня с кем-то сравнивают! Я нахмурился, но промолчал. Не ссориться же сейчас по пустякам!

Впрочем, Афине еще и не такое могло бы сойти с рук: я заранее был готов простить ей все, что угодно, даже не требуя извинений, и вообще ничего не требуя… Когда я думаю о том, как близко подпустил эту сероокую деву к своему мертвому сердцу, меня разбирают сомнения: а уж не опоила ли она меня каким-нибудь колдовским зельем? Чего не сделаешь, чтобы обеспечить себе надежного союзника накануне первой и последней настоящей войны!

Уже в небе, когда послушный ее воле летательный аппарат нес нас над низкими утренними облаками, Афина вдруг решила, что ей следует извиниться – нечасто в ее голову приходят столь разумные мысли!

– Между прочим, тебе не следует обижаться, когда я сравниваю тебя с Аидом. – Тихо сказала она. – В конце концов, он – самый могущественный из нас… Во всяком случае, Аид – единственный, кто до сих пор вызывает у меня робость. Так что можешь расценивать как похвалу.

– Могу. – Сухо согласился я. – Но не буду: зачем мне пустая похвала? А с чего ты решила, что я обижаюсь?

– Я не решила, я почувствовала. Не сердись на мою болтовню, Игг, никакие вы не стервятники – ни ты, ни Аид. Я сказала, не подумав. – Она на секунду обернулась ко мне, я успел разглядеть на ее прекрасном лице виноватую улыбку. Это было что-то новенькое: до сих пор я не предполагал, что эта сероглазая способна признавать собственные ошибки! Разумеется, я тут же заулыбался, как безусый юнец. Кажется, накануне конца я понемногу утрачивал не только свое знаменитое могущество, но и свою не менее знаменитую мудрость!

На амбе, которую занимал Зевс, было шумно и людно – как всегда. Одних только домочадцев из смертных у него было несколько десятков, о Любимцах и Хранителях я уже не говорю: их и сосчитать-то невозможно! Подозреваю, что этот грозный Вседержитель больше всего на свете боялся обыкновенного одиночества. Афина выскочила из самолета, едва дождавшись, когда он коснется земли.

– И ты здесь, Мусагет? – Удивленно спросила она, обращаясь к высокому загорелому красавчику с томными глазами и безвольным, как у избалованного ребенка, ртом – и как только мужчина, рожденный для битв, может позволить себе выглядеть таким образом, вот чего я никогда не пойму!

– Не угадала, Паллада. Я не Аполлон, я – Арес. – Обиженно возразил тот.

Ну да, это была настоящая комедия, уже успевшая всем поднадоесть: эти два дурня уже давно всерьез состязались за право обладать обликом, в свое время принадлежавшем какому-то знаменитому певцу и женскому любимцу. Насколько мне было известно, в затянувшейся сваре в конце концов победил Аполлон. Он заявил, что сам является певцом, а посему и спорить не о чем: кесарю кесарево, и все в таком духе.

– Арес? Вот это да! Ты все-таки уговорил Аполлона уступить тебе облик Элвиса? – Весело спросила Афина. – Что ты ему пообещал? Что больше не будешь пытаться петь в его присутствии?

– Я его не уговаривал. – Усмехнулся Арес. – И уж тем более ничего не обещал. Я просто решил, что буду принимать этот облик, когда мне взбредет в голову, а Аполлону прийдется с этим смириться – поскольку он вряд ли превзойдет меня в драке.

– Заметно, что наше время подходит к концу. Могучие мужи уподобились неразумным младенцам! – Насмешливо вздохнула Афина. – Напрасно вы оба так цепляетесь за этот облик. Попробовали бы что-то более оригинальное! Ты был чудо как хорош, Марс, когда примерял на себя тело той белокурой красотки – как ее звали? – ну да, Мерилин! Что касается Аполлона, он прекрасен в любой упаковке, если ее голосовые связки соответствуют его потребностям… А с чего это ты вдруг решил навестить Зевса, Арей? Насколько я знаю, вы не очень-то ладили в последнее время.

– И не только в последнее время. – Хмыкнул тот. – А кто с ним ладит, скажи мне на милость?! Но на моей амбе произошло нечто чрезвычайное. Меня пытались убить на рассвете. И я подумал, что Зевс должен об этом знать. В конце концов…

– Тебя пытались убить? – Встревоженно переспросила Афина. – Кто это был, Арес?

– Понятия не имею. – Он пожал плечами. – Было темно, я только проснулся и едва успел сообразить, что происходит. Так что я его не разглядывал, я с ним дрался.

Могу сказать одно: до сих пор мне никогда не приходилось иметь дело с таким серьезным противником. Это был кто-то очень странный. Очень могущественный, но даже не в этом дело. Какой-то совсем другой.

– Кто-то чужой, да?

Он молча кивнул.

– А Хранители? – Упавшим голосом спросила Афина. – Они его пропустили?

– Они его не учуяли, никчемные бездельники. – Сердито сказал Арес. – Я хотел было выкинуть их на улицу, всех до единого, но потом решил, что первый проступок заслуживает снисхождения.

– У него, часом, не было при себе такого оружия? – Я показал Аресу маленькое веретено, темное от крови Диониса.

– Все шутишь, Один? – Настороженно хмыкнул он. Аресу все время кажется, что я над ним посмеиваюсь. Вообще-то, это не так уж далеко от истины, но сейчас-то я и не думал шутить!

– Он не шутит. – Вздохнула Афина. Эту прялку мы только что извлекли из глаза мертвого Диониса.

– "Мертвого"? – Изумленно переспросил Арес. – Как это может быть?

– Дионис ночевал на моей амбе. Сегодня утром мы нашли его мертвым. – Лаконично сообщила Афина. – Так что Игг и не думал шутить.

– Плохо дело. – Растерянно сказал Арес. – Мне и в голову не приходило, что кто-то из нас может отправиться к Аиду еще до начала последней битвы!

– Да, ничего хорошего. – Согласилась Афина. – Ладно, давай зайдем к Зевсу. В любом случае, мы за тем и прибыли.

Домочадцы Зевса попытались было сыграть с нами в свою любимую игру: начали бормотать, что мы должны "записаться на прием" и тогда, дескать, Вседержитель рассмотрит нашу просьбу и возможно согласится принять нас "в будущем месяце".

– Отойдите, смертные, и молите своего покровителя Зевса, чтобы я не разгневалась. – Небрежно отмахнулась Афина. Этого оказалось достаточно: насмерть перепуганные смерды молча расступились перед нами. Как только живы остались! Афина умеет при случае грозно сверкнуть очами, этого у нее не отнимешь! Мы зашагали по длинному коридору. Нелепые создания, зевсовы Любимцы с испуганным бормотанием разбегались по углам. Многочисленные Хранители почтительно ускользали в тень: они не были способны задержать самую могущественную из детей Зевса, а уж меня – и подавно! Да они и не пытались.

Единственное, что могли сделать Хранители – предупредить своего хозяина о нашем визите. Оно и неплохо: во всяком случае, нам не пришлось силой поднимать его с ложа!

– С какой стати вам пришло в голову, что вам позволено лишать меня покоя, дети?

Неужели соскучились? – Сурово спросил Зевс. Потом увидел меня и поспешно постарался придать своему лицу приветливое выражение. Он выглядел заспанным, но нелепый облик грузного чернобрового старца, который, если верить бедняге Дионису, в свое время принадлежал какому-то русскому конунгу, уже был при нем – спал он в таком виде, что ли? Тело выглядело помятым и неухоженным, словно оно было засаленной домашней рубахой, давным-давно позабывшей, как выглядят руки усердной прачки.

– О, и ты здесь, Один? Приветствую тебя. Начинаю думать, что произошло нечто серьезное, если уж и ты ко мне пожаловал. – Зевс усердно старался быть вежливым.

До сих пор я только однажды был его гостем – в тот самый день, когда окончательно решил покинуть Асгард и присоединиться к Олимпийцам. Мы оба почти понравились друг другу – ровно настолько, что не сговариваясь решили видеться пореже, чтобы не испортить добрые отношения. Полагаю, Зевсу было довольно трудно смириться с присутствием кого-то более могущественного, чем он сам. Думаю, мое появление серди Олимпийцев стало для него довольно неприятным сюрпризом, хотя он прекрасно понимал, что весьма полезно заполучить такого союзника, как я. Мне были понятны его чувства, и до сих пор я не стремился досаждать Зевсу своим обществом: ничего не может быть хуже, чем два конунга на одной земле!

– Дионис мертв, Зевс. – Негромко сказала Афина. – Его убил кто-то чужой.

И еще кто-то чужой пытался убить Ареса.

– У него ничего не вышло, я правильно понял? – Усмехнулся Зевс. – Кстати, дорогая, я уже говорил тебе, что предпочитаю имя Юпитер?

– Дионис мертв. – Настойчиво повторила Афина.

– Ты это уже говорила. – Сухо заметил Зевс. – А чего ты ждешь от меня, девочка?

Слез и прочих спутников скорби? Из меня плохая плакальщица. Если хочешь узнать, как прошло его путешествие в царство мертвых, навести Аида. Думаю, Один с удовольствием составит тебе компанию. Я нахмурился: с какой это стати Зевс позволяет себе предсказывать мои поступки!?

– Навестить Аида – и это все, что ты можешь мне посоветовать, Зевс? – Горько спросила Афина. – Опомнись! Последняя битва еще не началась, а нас уже убивают.

Ты должен что-то предпринять.

– Давай я сам буду решать, что я должен делать, ладно? – Нахмурился Зевс.

Он на секунду отвернулся, а когда снова обратил к нам свое лицо, это был до сих пор незнакомый мне грозный лик того, кто называл себя Вседержителем – смертельно усталый, но все еще устрашающий. Впрочем, сейчас он не собирался никого устрашать – да и вряд ли у него вышло бы что-то путное из такой затеи!

– Я ничего не могу сделать с этой бедой, Паллада. Во всяком случае, пока не могу. – Неожиданно печально признался Зевс. – Счастливые дни, когда мне было ведомо все, что происходит под небесным сводом, давно миновали… Так что тебе и впредь прийдется в одиночку биться со своими врагами, Марс. Если ты сможешь взять в плен того, кто будет посягать на твою жизнь, это может спасти всех остальных, так что расстарайся. Но на мою помощь не надейся: я не стану устраивать засаду на неведомых убийц в твоей спальне, даже если это отдалит конец мира на несколько тысячелетий… А ты, Паллада, навести Аида. Если Дионис действительно мертв, Аид сможет устроить ваше свидание, ты же знаешь: ради тебя мой брат готов совершить любое чудо! Пусть Дионис расскажет тебе, как он умирал: возможно, он научит нас осторожности… Я прошу тебя, Один, быть ей хорошим спутником. В Царстве Мертвых ты почти дома, в отличие от всех нас.

– Это правда. – Все еще сердито согласился я. – Ладно, Зевс, я провожу ее к вашему Аиду. Мне и самому любопытно поглядеть, куда попадают те, для кого закрыты двери Вальгаллы.

– Спасибо. – Зевс действительно старался быть вежливым, а ведь для прирожденных властителей вроде нас с ним, это нелегкое испытание! – Когда будете знать больше, чем сейчас, возвращайтесь ко мне, и мы подумаем, что делать дальше. А теперь позвольте мне остаться одному. Я помню, что недостойно пренебрегать законами гостеприимства, но ваши угрюмые лица сокращают число дней, отведенных мне на этой прекрасной земле – а их и без того осталось немного…

– Ладно. – Кивнула Афина. – По крайней мере, ты дал мне не самый худший совет. – Она обернулась ко мне. – Не обижайся на Зевса, Видур. Нам всем тяжело в последнее время, и у каждого свой способ облегчить свое существование.

– Я и не думал обижаться. – Великодушно сказал я. – Пошли отсюда.

И тут Арес, ошеломленно промолчавший все это время, наконец созрел, чтобы произнести речь.

– Я не нуждаюсь в твоей помощи, Зевс! – Заявил он, гордо сверкнув глазами. – Но желание отсидеться на своей амбе, пока нас убивают поодиночке, покроет тебя вечным позором!

Зевс сердито нахмурил неописуемые брови русского конунга – я и не заметил, когда он успел вернуть себе этот облик!

– Идем, Арес. – Шепнула Афина. – Только ссор нам сейчас не хватало!

– Я не… – Договорить ему не удалось. Я понял, что мне следует вмешаться: я чувствовал, что Зевс прилагает колоссальные усилия, чтобы не вспылить, и его можно было понять! Я молча положил руку на плечо Ареса и пошел к выходу.

Разумеется, он последовал за мной без дальнейших возражений – по крайней мере, на это моего могущества пока еще хватало! Я отпустил его плечо только тогда, когда прохладные коридоры зевсовых владений остались позади, и горячие лучи утреннего солнца заставили нас подслеповато прищуриться.

– Чтобы тебя Цербер сожрал, Один! – Возмущенно завопил Арес. – Что ты себе позволяешь?

На мгновение я позволил своим истинным чувствам отразиться на лице. Этого оказалось достаточно: Арес умолк и угрюмо уставился в землю.

– Очень своевременное пожелание – если учесть предстоящее нам путешествие! – Невесело усмехнулась Афина. – Спасибо на добром слове, Арей.

А тебе не кажется, что Хар только что великодушно спас твои уши от хорошей трепки?

Это уже был перебор: безусое лицо Элвиса начало багроветь, поскольку вся горячая кровь, бегущая по жилам скорого на ссору Ареса, в одно мгновение прилила к его буйной голове.

– Не нужно сердиться, дружище. – Мягко – а как еще говорить с этим дурнем?! – сказал я. – Ни на Афину, ни на меня, ни на Зевса. Сейчас действительно плохое время для ссор. Самое что ни на есть неподходящее…

– Ладно. – Угрюмо кивнул он. Его лицо постепенно приобретало нормальный цвет.

Надо отдать ему должное: он остыл удивительно быстро!

– Мне хотелось бы, чтобы ты согласился принять мою помощь. – Я старался выбрать правильный тон, чтобы нам с Афиной не пришлось заново успокаивать этого мальчишку.

– Мне не нужна помощь. – Сердито буркнул Арес. – Неужели ты думаешь, что кто-то может превзойти меня в бою?

– Возможно, ты прав, и в открытом бою тебе действительно нет равных! – Я решил что мне не стоит громогласно заявлять о том, что я мог бы быстро развеять его самоуверенность одной хорошей затрещиной. – Но наш таинственный враг предпочитает нападать на спящих. Ты ведь сам говорил, что на тебя напали, когда ты спал. И Диониса убили, не потрудившись разбудить.

А у ваших Хранителей не хватает силы, чтобы учуять убийцу – кем бы он ни был. Тебя ведь не предупредили, что в доме враг. И Хранители Афины тоже не подняли тревогу. Так что на них рассчитывать не приходится.

– Твоя правда. – Неохотно согласился он. – И что ты предлагаешь?

– Я позову валькирий. В конце концов, в последнее время они грустят оттого, что я пренебрегаю их помощью. Прикажу им оставаться рядом с тобой до тех пор, пока мы не вернемся. А там видно будет.

– Кого это ты собираешься звать? – Ворчливо спросил Арес.

– Прекрасных дев, Арей. Таких прекрасных, что ты глазам своим не поверишь. – Улыбнулся я. – И таких грозных воительниц, что даже наша Паллада осталась бы ими довольна.

– Правда? – Удивленно спросила Афина.

– Рано или поздно ты сама увидишь их в деле. – Я решил, что немного лести не повредит и добавил:

– До встречи с тобой я считал, что им нет равных ни в одном из миров!

– Прекрасные воительницы в моей спальне – это звучит неплохо! – Ухмыльнулся Арес.

– Только не вздумай требовать от них любви, герой! Если ты будешь слишком настойчив, для тебя последняя битва начнется сегодня же. Мои девочки очень не любят докучливых любезников.

– Суровые северные нравы! Можно подумать, нужна мне их любовь… – Арес чуть не лопнул от злости.

– Зато они будут хорошими помощницами, если твой таинственный убийца решит нанести тебе еще один визит. По крайней мере, сможешь спать спокойно.

– Миролюбиво закончил я. – Думаю, нам следует отправиться на твою амбу, Арес. Зевс будет счастлив, если мы отсюда уберемся, я полагаю.

– Ладно. – Хмуро кивнул Арес. – Следуйте за моим Мстителем.

– Все-таки его "Эвенджер" – очень хороший самолет. – Мечтательно протянула Афина, наблюдая, как мускулистое тело Ареса скрылось в кабине. – Но с моим маленьким Бристолем никто не сравнится! – Счастливым голосом отчаянно влюбленной женщины добавила она.

– Ну давай, вызывай своих прекрасных воительниц, Один. – Ворчливо сказал Арес, когда мы благополучно приземлились на небольшой ровной площадке на вершине облюбованной им столовой горы. Я кивнул и огляделся. Мне требовалось ненадолго уединиться: есть вещи, которые не терпят чужого присутствия.

– Ждите меня здесь. – Сказал я, почти бегом устремляясь к узкой тропинке, которая уводила куда-то вниз – я был совершенно уверен, что найду там хорошее укромное местечко. Я услышал, как Арес спрашивает Афину: "Куда понесло этого одноглазого?" – и ее спокойный ответ: "Туда, где нет нас с тобой." Я вернулся к ним через четверть часа. За это время я успел призвать своих верных помощниц. Я вызвал сразу шестерых валькирий: иногда лучше немного перегнуть палку. Мои прекрасные девы явились мгновенно – кажется, их сила отнюдь не убывала накануне конца! Я счел это добрым предзнаменованием. Их лица показались мне неуместно счастливыми – если учесть печальные обстоятельства нашего нынешнего существования. Я вкратце обрисовал им ситуацию и велел защищать Ареса от любого, кто явится за его головой. Валькирии восторженно закивали. Они были несказанно рады, что я наконец-то снова отдаю им приказы, как в старые добрые времена.

– Познакомьтесь с моими новыми друзьями, милые. – Сказал я им, указывая на хмурого Ареса и напустившую на себя максимально грозный вид Афину. – Не буду лишний раз оглашать вслух их имена: вам и без того ведомы прозвания всех, кто хоть раз брал в руки оружие.

– А твои друзья – воистину величайшие из асов грома сечи, Отец Битв. – Уважительно заметила Скегуль – самая разговорчивая из моих грозных дев.

Остальные пятеро молча кивнули.

– Еще бы! – Авторитетно подтвердил я. – Эти ребята – такое же воплощение самого Духа битвы, как и мы с вами. – Мне показалось, что и Аресу, и Афине было весьма приятно слушать нашу беседу. Во всяком случае, на их лицах появилось вполне дружелюбное выражение. Арес даже начал что-то говорить насчет больших запасов нектара в его закромах. Дело явно шло к большой пирушке: все-таки всем Олимпийцам – кроме, разве что, Зевса! – иногда бывает присуще благородное чувство гостеприимства.

– Пожалуй, мы не можем принять твое великодушное предложение, Арес. – Вежливо отказалась Афина. – Нам предстоит долгий путь.

– Ну да, с небес – под землю. – Понимающе кивнул он. – Пожалуй, я не стану лукавить и предлагать вам себя в качестве спутника. У меня тут такие гостьи… Да и, сказать по правде, блуждания в царстве Аида мне не по душе.

– Мне тоже. – Мрачно согласилась Афина.

– Не забудьте взять с собой деньги для Харона. – Сочувственно сказал Арес. – Этот скупец скорее позволит вам себя убить, чем сдвинет с места свою лодчонку, пока не получит, что ему причитается. А пересекать Стикс вплавь… Думаю, это даже вам с Одином не под силу!

– Тут ты ошибаешься. – Усмехнулся я. – Впрочем, заплатить все-таки проще.

Когда это я жалел серебро?! Спасибо, что напомнил.

– Тебе известен короткий путь в царство Аида, Игг? – Нерешительно спросила Афина, когда ее крылатый любимец оторвался от земли.

– Известен. – Усмехнулся я. – Мне известен самый короткий путь, Нике. Но тебе он не понравится.

– Что ты имеешь в виду? – Настороженно переспросила она.

– Сама не догадываешься? Для того, чтобы попасть в мир мертвых, нужно просто умереть самому. – Хмыкнул я. – Я уже не раз ходил этим путем – и всякий раз возвращался. Но я не настаиваю на своем предложении.

– Единственный вход в царство Аида, который мне известен, довольно далеко отсюда. – Сухо сказала она. – Думаю, нам прийдется лететь часов двадцать, если не больше. Но выбирать не приходится…

* * *

Когда я проснулся, было уже далеко за полдень. "Какой я все-таки засоня, ужас! – Весело подумал я. – С меня, пожалуй, станется проспать даже эту самую "последнюю битву", ради которой меня сделали таким "большим начальником" – вот смеху будет!" Потом я увидел рядом со своей подушкой толстенный двухтомник "Энциклопедии мифов" с закладкой на букве "У", вспомнил жутковатые события минувшей ночи и тут же обнаружил парочку кошек в районе своего сердца. Они скребли мою многострадальную мышцу, не покладая лапок.

– С такими страстными индейскими барышнями никакого запаса жизней не хватит! – Мрачно сказал я, обращаясь к потолку.

– Ты звал меня, Владыка? – В моем изголовье колыхнулось облачко серебристого тумана. Через несколько секунд Джинн материализовался настолько, чтобы одарить меня снисходительной улыбкой мудрого дядюшки.

– Да нет, вроде бы не звал. – Честно признался я. – Но все равно хорошо, что ты здесь.

Всю жизнь мечтал попадать прямо из постели в ванную – без всяких там занудных блужданий по коридорам. Это возможно?

– Проще простого! – Оптимистически заявил Джинн. Через секунду я обнаружил свое тело в теплой ароматной воде. Под опекой Джинна жизнь стала настолько простой и приятной, что меня подмывало тихо захрюкать от удовольствия.

Через полчаса я сидел на траве, в тени раскидистого дерева неизвестной мне породы и пытался тактично объяснить Джинну, что его представления о том, какое количество пищи мне требуется на завтрак, весьма далеки от реальности: того, что он извлек из небытия, с лихвой хватило бы на дюжину оголодавших молотобойцев.

– Проблемы возникают когда еды слишком мало, Владыка. – Беззаботно возразил он. – Слишком много еды – это не проблема, можешь мне поверить!

– А ты сам не будешь есть? – Спросил я, извлекая из сундуков своей памяти скудные сведения о физиологии джиннов, почерпнутые исключительно из арабских сказок. К моему удивлению, Джинн пожал призрачными плечами.

– Как пожелаешь, Владыка. Я могу столетиями обходиться без пищи, но вполне способен составить компанию тому, кто в ней нуждается. Мне все равно.

– Ну, если ты способен не только составить мне компанию, а еще и получить от этого удовольствие, присоединяйся. – Обрадовался я.

– Слушаю и повинуюсь! – В интонациях Джинна то и дело проскальзывала совершенно божественная ирония, и мне это нравилось – даже больше, чем все остальное. Все-таки хороший собеседник – это величайшая роскошь, недоступная большинству существ, родившихся под этим небом, какими бы важными персонами они не были. А хороший собеседник, на мой вкус, совершенно немыслим без лошадиной дозы иронии, каковой по моему глубокому убеждению, должна приправляться каждая вторая фраза – как минимум!

Джинн тем временем начал сгущаться – не знаю, как еще можно описать то, что с ним происходило. Он здорово уменьшился – почти до нормальных человеческих размеров. В то же время, его тело стало более материальным.

Теперь он почти ничем не отличался от человека: симпатичный бритоголовый дядька средних лет, одетый в какой-то неописуемый кисейный балахон, очертания которого оставались неопределенными, как клубы тумана.

– Здорово! – Одобрительно сказал я. – Совсем настоящий!

– Я всегда настоящий, Владыка. Неужели ты думал, что до сих пор я тебе просто мерещился? – Усмехнулся Джинн, усаживаясь рядом со мной. После этого начались настоящие чудеса: этот потрясающий парень за полчаса расправился с горой продовольствия, количество которого совсем недавно казалось мне совершенно неуместным. Я наслаждался этим редкостным зрелищем и скромно похрустывал каким-то печеньем: мой аппетит по утрам всегда оставляет желать лучшего – в полном согласии с заветами просвещенных диетологов.

– Наверное мне надо приниматься за дело, да? – Печально спросил я у Джинна, когда пришло счастливое время первой чашки восхитительного утреннего кофе.

– Тебе виднее, Владыка. – Флегматично заметил он. – Но по моим наблюдениям, если человек долго не принимается за свое дело, дело само принимается за него.

– Еще чего не хватало! – Фыркнул я. – Вообще-то у меня был соблазн устроить себе отпуск на недельку… Ну да ладно, судя по всему, у меня все равно ничего не получится.

Угрызения совести по утрам, полуденная скука и сражения с прекрасными индейскими богинями по ночам – вот все удовольствия, которые мне светят!

Что ж, в таком случае, мне следует сегодня же отправиться на могилу Мухаммеда и заняться археологическими изысканиями. Ты перенесешь меня в Медину? Эта пустыня – воистину великолепное место, но мне немного надоело быть первопроходцем. И потом, ты будешь смеяться, но я даже не знаю, в какой она стороне, эта чертова Медина!

– Разумеется перенесу, Владыка. Для того я, собственно, и существую, чтобы помогать тебе справляться с мелкими бытовыми проблемами. – Кивнул Джинн. – Отправишься туда прямо сейчас, или все-таки сначала допьешь кофе?

– Разумеется, сначала я допью кофе. – Улыбнулся я. – А потом попрошу у тебя еще одну чашку. А потом, возможно – еще одну, если разойдусь. Думаю, Мухаммед может побыть мертвым еще полчаса, правда?

– Думаю, ты совершенно прав, Владыка. На мой взгляд, излишняя торопливость приличествует только зеленым юнцам и лишенным мудрости полоумным старцам. – Важно кивнул Джинн, с насмешливым полупоклоном подавая мне вторую чашку кофе.

Все это было хорошо, но мне так и не удалось остановить время. Дело кончилось тем, что я решительно отставил в сторону пустую чашку, немного повздыхал и пошел в спальню за своим плащом и "Энциклопедией мифов": мне показалось, что этот источник знаний лучше держать при себе. По крайней мере, из него можно было почерпнуть хоть какие-то сведения о моих будущих соратниках, и врагах, разумеется! Судя по всему, в ближайшее время мне предстояло иметь дело исключительно с мифическими существами…

Неподъемный двухтомник я положил в сумку, притороченную к седлу Синдбада, потом сам взгромоздился на его многострадальную спину. Мой героический верблюд мужественно стерпел это надругательство над основными принципами гуманизма.

– В Медину, Владыка? – Услужливым тоном истосковавшегося по чаевым таксиста спросил Джинн откуда-то из-за моей спины.

– Ага. – Вздохнул я. – Доставь меня сразу на могилу Мухаммеда. Понятия не имею, где она там находится, а мне, вроде бы, надо на нее наступить.

Вернее, это Мухаммеду надо, чтобы я на нее наступил…

Я еще не успел договорить, а земля уже ушла из-под моих ног, и вообще все куда-то подевалось – правда, всего на мгновение. Потом мир вернулся ко мне.

В этом мире почему-то была ночь, темная и прохладная, и я почти не различал очертаний окружающих меня предметов.

– Приехали, Владыка. – Жизнерадостно сообщил Джинн. – Тебе осталось только спешиться и сделать несколько шагов влево.

Умница Синдбад тут же опустился на землю: очевидно он отлично понимал, что имеет дело с неопытным седоком, так мило с его стороны!

– Налево? – Нерешительно переспросил я, неуверенно шагнув в темноту.

– Да. Еще шаг, Владыка. Не бойся, ты не споткнешься.

– Надеюсь. – Я сделал еще шаг в сторону, потом еще один. Земля начала дрожать под моими ногами. В свое время мне довелось пережить землетрясение – совсем слабенькое, баллов пять, не больше – и я навсегда запомнил панический животный ужас, который охватил меня в тот момент, когда надежная земная твердь беспокойно зашевелилась под моими ногами. Впрочем, поведение окружающих доказывало, что моя паника вполне согласовывалась с общечеловеческими представлениями о том, какие именно чувства следует испытывать в таких обстоятельствах. На этот раз мое слабоумное сердце тоже попыталось со всей дури рвануть в пятки – сказывалась благоприобретенная дурная привычка. Но уже через мгновение я успокоился – вот уж сам от себя не ожидал! На смену закономерному человеческому страху пришло сладкое чувство причастности к происходящему. На этот раз я был причиной разбушевавшейся стихии, а не ее перепуганной жертвой. Земля под моими ногами пружинила, как хороший батут, и мне это нравилось, кто бы мог подумать! Толчки становились сильнее и сильнее, а потом все закончилось – так внезапно, словно кто-то всемогущий резко повернул выключатель, сердито ворча: "надоело!"

– Хвала Аллаху во всяком положении! – С чувством сказал приятный баритон за моей спиной. – Ты все-таки выполнил свою клятву, Али!

Белки широко распахнутых глаз моего нового знакомца ярко блестели в темноте. Он жадно дышал, как бегун на финише, и восхищенно озирался по сторонам. К счастью, он совершенно не был похож на ожившего мертвеца из какого-нибудь второсортного ужастика. Он вообще не был похож на ожившего мертвеца. Нормальный живой бородатый дядька, кажется, довольно симпатичный, несмотря на свою кошмарную биографию. Его лицо казалось мне смутно знакомым. Оно и неудивительно: если верить словам этого красавчика Аллаха, мы с Мухаммедом в свое время были хорошими приятелями. Усилием воли я загнал в самый дальний угол себя воспоминания об этих славных временах, уже готовые прорвать ненадежную плотину, впопыхах сооруженную из жалких остатков моего здравого смысла: мне по-прежнему казалось, что эти самые воспоминания вполне способны свести меня с ума, а это было не совсем своевременно… Мухаммед тем временем грохнулся на колени, уткнулся лбом в землю и принялся велеречиво благодарить моего приятеля Аллаха. Вообще-то, я мог его понять: если бы мне довелось воскреснуть из мертвых, я бы наверняка проявил неменьший энтузиазм, восхваляя всех известных мне богов подряд – на всякий случай, пока они не передумали! Я беспомощно обернулся. Где-то здесь, по моим расчетам, ошивался Джинн, а я как раз нуждался в его мудром совете: тупо топтаться у знаменитой гробницы Мухаммеда мне не очень-то хотелось, на мой взгляд, для полноценного общения нам с Мухаммедом требовалось какое-нибудь уютное местечко. Откуда-то из темноты выглянула флегматичная морда Синдбада, над его головой, словно некий неуместный нимб мерцало хорошо знакомое серебристое облачко.

– Ты здесь, душа моя? – На всякий случай уточнил я.

– Вообще-то я вряд ли являюсь твоей душой. – С некоторым сомнением в голосе возразил Джинн. – Тем не менее, я здесь.

– Мне бы хотелось, чтобы ты доставил нас в какое-нибудь симпатичное уединенное место – вроде того домика, который ты так любезно соорудил для меня в пустыне.

– Мы можем просто вернуться туда, если пожелаешь. – Предложил Джинн.

– Проблема в том, что я не люблю возвращаться. – Виновато вздохнул я. – Во всяком случае, туда, откуда я ушел в твердой уверенности, что это навсегда.

– Это свидетельствует о твоей мудрости, Владыка. – Джинн внезапно решил свалить меня с ног увесистым комплиментом, в котором на сей раз не было и грамма иронии.

– Я думаю, тебе не составит труда соорудить для нас еще что-нибудь в таком роде? – С надеждой спросил я.

– Разумеется. – Заверил меня Джинн. – А в каком месте?

– Да, вот это вопрос. – Я пожал плечами. – Понятия не имею! Да в любом, наверное…

Главное, чтобы это место было пустынным.

– В настоящий момент почти все места под этим небом являются пустынными.

– Огорошил меня Джинн. – Ты забываешь, что время живых уже закончилось, а время мертвых еще не началось. Насколько я понимаю, они ждут, когда ты их позовешь.

– О господи! – Тихо охнул я. – Так все уже случилось? А я-то, дурак, думал…

– Все уже случилось. – Мягко подтвердил Джинн.

– Я знаю, куда нам следует отправиться. Наш совместный путь должен начаться в пустыне – в том самом месте, откуда начался твой путь ко мне.

Всякое великое дело следует начинать два раза. – Мухаммед неожиданно вмешался в нашу беседу. Я-то думал, что он выпал из жизни часа на два, но этот дядя довольно шустро разделался со своими благодарственными молитвами и тут же включился в совещание.

– Желание клиента для нас закон! – Елейным голосом менеджера средней руки прогундосил я. И обернулся к серебристому облачку – Джинн почему-то упорно ленился принимать какой-то более конкретный облик.

– Значит, нам нужно попасть туда, где я развлекался с этой сумасшедшей кошкой…

Жаль, что тебя со мной там не было: уж вместе мы бы ей показали почем фунт кошачьего дерьма в неурожайный год! А ты сможешь найти это место? – Озабоченно спросил я Джинна.

– Проще простого! – Оптимистически отозвался он.

– Ну просто чудо какое-то! – Растроганно вздохнул я. Мне начинало казаться, что мой приятель Джинн был самым совершенным существом во Вселенной!

Через несколько секунд мы уже стояли на горячем песке, под раскаленным потоком лучей пронзительно белого солнца. Я увидел большой камень и почти машинально на него уселся. Судя по всему, это был тот самый камень, сидя на котором я ждал Сфинкса. Во всяком случае, моя задница снова обрадовалась возможности соприкоснуться с этим воистину совершенным сидением… Все это было довольно странно: мы с Джинном покинули наше очаровательное пристанище вскоре после полудня и сразу же оказались в Медине, но там почему-то была глубокая ночь. А здесь, в пустыне – опять самый разгар дня, как и положено.

В то же время, мне смутно казалось, что мы никуда не отлучались из Восточного полушария. По моим расчетам, основанным исключительно на неопределенных представлениях о географии, эта самая пустыня находилась где-то в северной Африке. Впрочем, географ из меня тот еще…

– Тебя что-то удивляет, Владыка? – Тут же осведомился Джинн. Кажется, помимо прочих своих достоинств этот парень был наделен талантом читать мои мысли – или, по крайней мере, чутко реагировать на выражение моего лица.

Впрочем, моя физиономия всегда была открытой книгой для всех желающих читать эту дребедень…

– В Медине была ночь. – Объяснил я. – А здесь…

– Во всем мире воцарилась ночь, Владыка. – Удивленно объяснил Джинн. – И только в некоторых местах смена дня и ночи по-прежнему происходит обычным образом. Эта пустыня – одно из таких мест. Твоей силы хватает, чтобы вдохнуть жизнь в реальность, замершую в ожидании конца. Кроме тебя под этим небом есть и другие существа, у которых хватает могущества, чтобы увидеть солнечный восход. Но в Медине их не было, а твой визит туда был слишком коротким… Вообще-то, я думал, что ты и без меня все знаешь, Владыка!

– Ничего я не знаю. – Виновато вздохнул я. – По всему выходит, что ничегошеньки! Ты очень разочарован?

– Мне неведомо чувство разочарования, Владыка. – Беззаботно заявил Джинн.

– Ты не мог бы попросить своего могущественного слугу разбить для нас шатер? – Вежливо осведомился Мухаммед. – Нам с тобой не приличествует вести беседу под открытым небом.

– Ты не очень огорчишься, если это будет не совсем шатер? – Осторожно спросил я. – В последнее время я, знаешь ли, привык к комфорту…

– Я уверен, что ты сделаешь наилучший выбор, Али. – Прочувствованно сказал он. Я обернулся к Джинну.

– Сооруди что-нибудь вроде того домика, в котором мы провели прошлую ночь, со всеми удобствами, кондиционерами и так далее, о'кей?

– О'кей. – Невозмутимо отозвался Джинн.

Наша с Мухаммедом деловая беседа состоялась только на закате: после того, как этот дядя приобщился к таинству гидромассажной ванны, все остальное утратило для него значение.

– Хвала Аллаху, я уже в раю! – Твердо сказал он, погружаясь в теплую булькающую воду.

У меня были некоторые сомнения касательно места его пребывания, но я предпочел не пускаться в теологическую дискуссию.

Пока Мухаммед плескался, мы с Джинном коротали время за игрой в нарды. У него даже хватало великодушия изредка мне поддаваться, поэтому я получил некоторое удовольствие от игры. За полчаса до заката я начал всерьез беспокоиться: мне пришло в голову, что если Мухаммед захлебнется от свалившегося на него счастья, мне прийдется взвалить на себя и его работу – в придачу к своим собственным загадочным обязанностям, которые я, честно говоря, планировал тактично переложить на могучие плечи этого пророка. Так что я пошел проверить, не утонул ли он, часом. Мухаммед сидел в ванне с блаженным лицом слабоумного и восторженно хлопал ладонями по воде. Летящие во все стороны брызги, судя по всему, забавляли его чрезвычайно. Из уважения к моим гипотетическим былым заслугам он согласился продолжить это интеллектуальное занятие несколько позже и принялся старательно отжимать бороду. Я попросил Джинна добыть какой-нибудь банный халат для нашего дорогого гостя. Надо отдать должное: в красном махровом халате до пят Мухаммед смотрелся более чем импозантно. Я отвел его в прохладную просторную гостиную, усадил на диван и кратко изложил суть предстоящей нам "великой миссии". Мне показалось, что Мухаммеду было абсолютно по барабану – какое там войско мы должны возглавить и какую битву выиграть. Жизнь представлялась ему простой и прекрасной: он только что счастливо ускользнул из объятий смерти, где-то там на небе, по его представлениям, все еще орудовал мой приятель Аллах, рядом с ним сидел я – так сказать, "полномочный представитель" этого самого Аллаха, так что все должно было уладиться само собой.

Пророк восхищенно поглощал разнообразные продукты питания, извлеченные из небытия хозяйственным Джинном, доверчиво хлопал миндалевидными глазами и легкомысленно отмахивался от моих попыток растолковать ему, что мы влипли в серьезную передрягу – а уж все остальное человечество и подавно! В конце концов я понял, что ему лучше вернуться в ванную: по крайней мере, там парень будет счастлив, а толку от него все равно никакого.

– Скажи мне, Али, а в этом раю есть гурии? – Нерешительно поинтересовался Мухаммед перед тем, как снова погрузиться в воду.

– Кто?! – Ошеломленно переспросил я.

– Гурии. – Настойчиво повторил он. – Вообще-то, в раю они должны быть…

– О господи! – Я не знал плакать мне, или смеяться. – Я же сказал тебе, что это – не рай, а просто домик в пустыне. Уютное наваждение со всеми удобствами на одну ночь.

Впрочем, если тебе так уж требуются гурии… Сейчас попробуем.

Я отправился в сад, где обнаружил Джинна, снова склонившегося над игральной доской.

Рядом топтался Синдбад. Через несколько секунд я с суеверным ужасом понял, что Синдбад не просто топчется, а принимает активное участие в игре.

Время от времени он осторожно брал в зубы стаканчик с игральными костями, аккуратно его тряс, переворачивал, разглядывал цифры, а потом прикасался влажным носом к деревянной фигурке, которую по его мнению следовало передвинуть. Ну да, конечно! После того как бедняга Джинн полдня играл в нарды со мной, верблюд вполне мог показаться ему достойным соперником…

– Наш Мухаммед требует гурий. – Сообщил я Джинну. – Поможешь?

– О, это просто. – Джинн на мгновение поднял глаза от доски, что-то пробормотал и снова задумчиво уставился на игровое поле. Насколько я мог проанализировать ситуацию, Джинн понемногу проигрывал верблюду…

– Что, уже? – Восхищенно спросил я. – Наш пророк уже нежится в объятиях прекрасных дев?

– Разумеется. – Флегматично кивнул Джинн. – Кстати, я могу оказать тебе такую же услугу, Владыка. Дюжина-другая гурий вполне поместится в твоей спальне.

Я удивленно покачал головой.

– А мне-то они зачем?

– Странный вопрос. – Усмехнулся Джинн. – Ну, скажем так: для того, чтобы не испытывать одиночества.

– По моим наблюдениям, одиночество такого рода приносит прохладу в летнюю ночь и возможность свободно размахивать ногами во сне. – Усмехнулся я. – А я как раз весьма дорожу и тем, и другим. Так что я, пожалуй, откажусь от твоего любезного предложения.

Лучше просто попробую выспаться. Чует мое сердце: пока наш приятель Мухаммед будет сидеть в ванной, мне прийдется пахать за двоих. А он будет плескаться еще тысячу лет, это как минимум…

– Ты не любишь женщин, Владыка? – Понимающе улыбнулся Джинн. – Так и скажи. Не хочешь гурий – я могу привести к тебе прекрасных юношей.

– Ну да, прекрасных юношей, склонных к мужеложеству, героев знаменитой загадки Сфинкса! Заодно, проверим на практике, насколько соответствовал истине ответ, за который мне пришлось заплатить жизнью! – Фыркнул я. – Расслабься, душа моя. Ничего не надо. Мужчин я люблю еще меньше, чем женщин! Во всяком случае, когда обнаруживаю их под своим одеялом.

– А может быть ты предпочитаешь Джиннов? – Встревоженно спросил он. И тут же расслабился:

– Впрочем, я могу призвать кого-нибудь из своих родичей: среди них встречаются весьма любвеобильные…

– Не надо. – Твердо сказал я. – Не надо ни Джиннов, ни домашних животных, ни птиц, ни насекомых – никого!

– Извини, Владыка. – Виновато сказал Джинн. – Я не знал, что ты уже настолько близок к совершенству…

– Я к нему не просто близок, я оно и есть! – Расхохотался я.

– "Оно"? – Удивленно переспросил Джинн.

– "Оно". – Подтвердил я. – В смысле – совершенство… Знаешь, мне бы хотелось, чтобы этой ночью ты поработал не сутенером, а охранником. Вдруг эта соленая индейская леди решит снова заключить меня в свои объятия.

Сколько бы там жизней не было у меня в запасе, но умирать каждую ночь – так мы не договаривались! А если она доберется до Мухаммеда, будет еще хуже.

Выбраться из одной могилы и сразу угодить в другую – это как-то чересчур! К тому же он еще не успел насладиться всеми нехитрыми радостями бытия…

– Я буду охранять твой дом. – Серьезно кивнул Джинн. – Прошлой ночью я растерялся, поскольку никогда прежде не встречал тварей вроде твоей гостьи.

Но сегодня я буду начеку.

– Вот и славно. – Улыбнулся я. – Тогда спокойной ночи. У меня глаза слипаются.

Кто бы мог подумать: мир, в котором я родился, катился ко всем чертям, а я – будущий "идейный вдохновитель" конца времен! – спал, как младенец. Без прекрасных гурий и прочих излишеств в таком роде, зато и без кошмарных снов – скорее наоборот. Мои сновидения были сладкими и ни к чему не обязывающими. Думаю, у меня даже хватило наглости улыбаться во сне, с меня станется! К счастью, за мной никто не подсматривал, даже Джинн, который озабоченно слонялся по садовым дорожкам – для полного сходства с ночным сторожем ему не хватало только тулупа и двустволки! – так что неуместное выражение моей физиономии осталось маленьким секретом, принадлежащим только мне самому и всеведущему Небу над головой, которому, впрочем, все по фигу…

Утром за завтраком Мухаммед выглядел неважно. Я косился на него с некоторым злорадством, как убежденный трезвенник взирает на ближнего, изнемогающего от зверского похмелья. Впрочем, сегодня пророк внимательно выслушал мой деловой бред, посвященный организации грядущего апокалипсиса.

Задумчиво погладил бороду, покивал. Мои слова по-прежнему его ни капли не шокировали… а чем, интересно, можно шокировать человека, только вчера восставшего из мертвых?!

– Если Аллах хочет, чтобы я повел людей на последнюю битву, значит так и будет. – Лаконично подытожил он.

– Вот и славно. – Я чувствовал себя начинающим менеджером по рекламе, только что умудрившимся всучить какой-то громоздкий заказ до неприличия богатому клиенту.

– Я так благодарен тебе, за то, что ты сдержал свое слово, Али! – Прочувствованно сказал Мухаммед, отставив в сторону тарелку. – Когда ты обещал, что вызволишь меня из любой беды, даже из объятий смерти, мне очень хотелось верить, но я все же не надеялся, что такое возможно. Прости меня.

Мне не следовало сомневаться в могуществе Аллаха, чьей чудотворной рукой ты являешься от начала времен!

– Скорее уж двумя руками сразу. – Угрюмо буркнул я. – И самое противное, что ни одна из этих рук не может скрутить кукиш!

– Я не понимаю тебя. – Растерянно сказал Мухаммед.

– И не надо. Все равно я мету чушь. – Я заставил себя дружелюбно улыбнуться этому славному дядьке, который так трогательно верил в мою непогрешимость, что мне плакать хотелось! Вообще-то, он начинал мне нравиться, этот наивный бородач – несмотря на то, что его смуглое морщинистое лицо то и дело вызывало в глубине моей памяти смутные образы, которые мне ужасно не хотелось ворошить. Я прилагал чудовищные усилия, чтобы заставить их оставаться смутными, как тревожное сновидение, которое уходит прочь, пока чистишь зубы – если, разумеется, тебе очень нужно, чтобы оно ушло прочь…

– А где войско, которым мне предстоит командовать? – Деловито осведомился пророк. – Тебе прийдется наступать на могилу каждого мертвеца, чтобы вернуть его к жизни? Это отнимет много времени, даже у такого могущественного чудотворца, как ты… Или они сами восстанут из могил и явятся к нам?

– Боюсь, что именно так они и сделают, и меня не спросят. – Я пожал плечами. – Во всяком случае, у меня такое чувство, будто вот-вот что-то начнется. А в последнее время мои предчувствия то и дело сбываются…

– Хорошая шутка, Али! – Неожиданно развеселился Мухаммед. – "Предчувствия", "в последнее время", это надо же!

Я удивленно уставился на него, а потом понял, почему он ржет. Ну да, разумеется!

Предполагалось, что я говорю голосом самого Аллаха, да еще и являюсь "его рукой" – на минуточку! – а посему будущее известно мне ничуть не хуже, чем настоящее. Как же, размечтались! Впрочем, я не стал его разочаровывать.

Дело наживное, сам разберется, что я за птица. Или не разберется… Честно говоря, я уже давно не знаю, что могу отколоть в следующую секунду, а уж в последнее время – и подавно!

События начали разворачиваться сразу после завтрака, с пугающей меня самого стремительностью. Со мной всегда так бывает: стоит немного расслабиться, понадеяться, что чудеса решили немного отдохнуть от меня, и – хлоп, уже что-нибудь натворил… На этот раз я и сам не заметил, как рассеянно пробормотал что-то насчет "небольшой прогулки", выскользнул в сад, почти бегом промчался по сочной густой траве, еще влажной от утреннего дождя, организованного на рассвете безотказным Джинном по моей личной просьбе, а потом мои следы, глубокие, как стариковские морщины, один за другим отпечатались на раскаленном бархатном теле пустыни, окружавшей наше убежище. Я довольно долго брел куда глаза глядят – вообще-то, никуда они не глядели, если разобраться…

Я остановился, когда понял, что мне в лицо дует пронзительный холодный ветер, совершенно неуместный под этим знойным небом. Его ледяные порывы делали меня бесконечно счастливым – можно было подумать, что я родился только для того, чтобы однажды встретиться с этим невероятным северным ветром, лицом к лицу, и вот сбылось, наконец-то! "Вообще-то, чтобы извлечь мертвецов из их уютных могилок, требуется труба архангела. – Неожиданно подумал я. – А никакой трубы у меня нет, да и какой из меня трубач? Такой же хреновый, как и архангел!" Словно в ответ на мои идиотские размышления, откуда-то издалека донесся удивительно чистый звук – но не трубы, а саксофона, такое ни с чем не спутаешь! Странная мелодия, изорванная, мучительная, и в то же время нечеловечески гармоничная звучала – не то в небесах, не то в моем сердце. В какой-то момент мне все-таки удалось увидеть тонкий, слегка ссутулившийся силуэт чернокожего музыканта. Кажется, его ноги не касались земли – впрочем, сказать что-то наверняка было невозможно: нас разделял не один десяток метров и прозрачная завеса, сотканная из невыносимо яркого солнечного света и мириадов песчинок, растревоженных ветром. "Хорошо, если это и есть покойный Чарли Паркер – как раз по нему занятие!" – Весело подумал я. Но гипнотические звуки его саксофона быстро разогнали мои глупые мысли, так что больше некому было ломать голову, пытаясь установить личность этого невероятного "архангела".

Потом я закричал, захлебываясь от восторга – понятия не имею, что именно я вопил! Вообще-то, до сих пор я никогда не понимал людей, способных прийти в экстаз на концерте…

Это безобразие продолжалось довольно долго. Когда я наконец опомнился и заткнулся, музыка уже стихла, силуэт саксофониста тоже исчез. На мой нос упало что-то холодное и мокрое, потом еще и еще. Я глазам своим не поверил: это были снежинки. Они лениво кружились в воздухе, медленно опускаясь на остывающий песок. Я понял, что смертельно устал: у меня даже не было сил, чтобы как следует удивиться. Поэтому я просто развернулся и пошел обратно, педантично наступая на собственные следы – это был единственный способ вернуться домой… если, конечно, уговорить себя считать, что симпатичное наваждение, наспех состряпанное Джинном, и есть мой дом. Когда вдалеке замаячили зеленые деревья и красная черепичная крыша нашего пристанища, мои следы окончательно скрылись под снегом, который становился все гуще.

– Что это, Али? – С благоговейным ужасом спросил Мухаммед. Он стоял на границе между садом и пустыней и ошарашенно созерцал снегопад. Надо отдать должное Джинну: на нашей территории погода оставалась теплой и солнечной, снегопад не затронул этот крошечный островок зелени. В отличие от нашего жилища, снег был отнюдь не иллюзией. Самый настоящий снег, холодный и влажный – пожалуй, куда более настоящий, чем вся наша компания вместе взятая…

– Это снег. – Лаконично объяснил я. – Ну да, ты же его никогда раньше не видел… Ничего особенного, обыкновенное природное явление. Хотя в этих местах он обычно не идет, равно как и в тех, где прошла твоя жизнь. В общем, можешь считать, что просто случилось еще одно чудо.

– Воистину непостижимы деяния Аллаха! – Растерянно вздохнул Мухаммед. Я не стал с ним спорить, поскольку чувствовал непреодолимую потребность улечься на траву и закрыть глаза. Темнота, которая за этим последовала, устраивала меня как нельзя больше…

Я пришел в себя, когда на мой лоб опустилась прохладная рука. От нее слегка пахло гиацинтами и еще чем-то сладким, совершенно незнакомым. Я улыбнулся от удовольствия и открыл глаза. В сером сумеречном свете призрачный силуэт склонившегося надо мной Джинна выглядел особенно эффектно.

– Спасибо, что разбудил. – Прочувствованно сказал я. – Отрубиться в саду, на траве, как пьяный подросток на даче у приятеля – фи! Хорошо хоть этот зеленый кошмар оказался неплохим одеялом… – Я зябко закутался в свой чудовищный, но чертовски уютный плащ, который постепенно начинал казаться мне самым родным существом в мире. – Сколько я тут валяюсь?

– Часа три. Я даже собирался перенести тебя в дом, но к тебе пришли, Владыка, так что прийдется вставать. – Сообщил Джинн. Его голос показался мне встревоженным – совсем чуть-чуть, и все же это настораживало.

– Кто это ко мне пришел? – Озабоченно осведомился я. – Опять эта соленая маньячка?

Или моя подружка Сфинкс снова возникла из небытия? Вообще-то я за ними еще не соскучился…

– К тебе пришли люди, Владыка. Много людей. – Сочувственно сказал Джинн.

– И мне кажется, что от них слегка пахнет смертью, совсем как от твоего друга Мухаммеда. Они окружили сад, поскольку не могут преодолеть поставленную мною преграду. Эти люди в один голос утверждают, что ты сам их позвал – послал за ними ветер, что-то в таком роде… Я полагаю, что это и есть твое войско – еще не все, конечно. Они прибывают и прибывают.

– Уже началось? – Обреченно спросил я, растирая виски ледяными кончиками пальцев. – Ох, ну почему все происходит так быстро?! И что я буду делать с этим войском – не представляю!

– Ты не любишь повелевать людьми, да? – Понимающе спросил Джинн. – От души сочувствую тебе, Владыка. Впрочем, мудрецы говорят, что именно из тех, кому противна власть над другими, получаются самые лучшие правители.

– Все может быть. – С некотором сомнением протянул я. Вообще-то, ребята, которым в свое время довелось поработать со мной в качестве подчиненных, вряд ли согласились бы с этими гипотетическими "мудрецами": периодически я с удивлением замечал, что при моем приближении беднягам ужасно хочется оказаться где-нибудь на другом краю Вселенной. Странно, конечно – на мой вкус, я вполне безобидное существо…

Я поднялся на ноги – они были ватными и дрожали – противное ощущение. И вообще я чувствовал себя как на третий день гриппа, когда самое худшее вроде бы уже позади, но вам все еще чертовски паршиво, и – что особенно ужасно – кажется, что теперь так будет всегда!

– А твоего могущества хватит, чтобы привести меня в порядок? – С надеждой спросил я.

К моему изумлению, Джинн печально покачал головой.

– Если бы ты был болен, я бы тебя вылечил. Но ты не болен. Просто потерял слишком много сил, когда призывал к себе свое воинство. А я не хранитель твоей силы, Владыка.

Поэтому…

– Какое свинство! – Вздохнул я. И поспешно добавил:

– Я не тебя имею в виду, дружище.

Очевидно, я сам дурак. И на кой мне вообще сдалось кого-то там к себе призывать…

Ладно, чего зря ныть! Ну хоть чашечка кофе у тебя найдется, надеюсь?

– Разумеется. – С облегчением заулыбался Джинн. – Самого наилучшего!

Я уселся на траве, скрестив ноги и с удовольствием попробовал содержимое маленькой фарфоровой чашки, которую Джинн торжественно извлек из ниоткуда отработанным жестом провинциального фокусника.

– А, собственно, на кой я им сдался, этим "пахнущим смертью"? – Устало спросил я. – Вроде бы, мы с Мухаммедом договорились, что величайшим полководцем всех времен и народов у нас будет он, а я – так, серый кардинал на полставки… Где он, кстати?

Опять в ванной с гуриями – так, что ли?

– О, ты настоящий провидец, Владыка! – В интонациях Джинна присутствовала увесистая порция самого доброкачественного ехидства.

– Возмутительно! – Фыркнул я. – А работать кто будет?

– Может быть, когда прийдет время выступать в поход, Мухаммед действительно возглавит твое войско, Владыка. – С заметным сомнением сказал Джинн. – Но сейчас он тебе ничем не поможет. Ты вернул этих людей к жизни, ты их призвал, и они должны увидеть тебя, чтобы принять свою судьбу.

– Какой ты мудрый! – Вздохнул я. – Мне даже крыть нечем… Если я скажу, что не собирался возвращать их к жизни и вообще ничего не собирался делать, это ничего не изменит, правда? Все равно все уже почему-то случилось!

– Беседуя с тобой, я, кажется, начинаю постигать логику таинственной силы, которая движет всем во Вселенной. – Улыбнулся Джинн. – Если бы эта сила пожелала вступить с нами в беседу, она бы тоже наверняка сказала, что "не собиралась ничего делать", но все, тем не менее, "почему-то случилось".

– Уверен, что так оно и есть! – Усмехнулся я. – Ох, подожди! А как же я буду с ними разговаривать, с этими ребятами? Я знаю-то всего пару языков, да и то неважно…

Может быть, ты сможешь быть переводчиком?

– Это не понадобится, Владыка. И языки, которые ты успел изучить, тебе не понадобятся, так что не старайся воскресить в своей памяти как можно больше чужих слов. – Успокоил меня Джинн. – Собственно говоря, человеческих языков больше нет.

Они иссякли, как солнечный свет.

– Но мы же как-то говорим! – Растерянно возразил я.

– Да, разумеется, мы по-прежнему можем вести беседу. – Кивнул он. – Вернее, тебе кажется, что я говорю на твоем родном языке, в то время, как мои уста вообще сомкнуты. А мне кажется, что я просто читаю в твоем сердце, когда я вижу, как движутся твои губы… Одним словом, между нами что-то происходит, и мы прекрасно понимаем друг друга. И когда ты обращаешься к Мухаммеду, он понимает тебя, хотя вряд ли ты удосужился употребить в беседе хоть одно арабское слово. То же самое будет, если ты захочешь поговорить с людьми, которые тебя ожидают. Я понятно изъясняюсь?

– Честно? Боюсь, что я так ничего и не понял, кроме одного: у меня не будет никаких проблем с языковым барьером. И на том спасибо! Ладно, если так, пойду погляжу на свое грозное воинство. Составишь мне компанию? – Весело спросил я, отставляя в сторону чашку и поднимаясь с травы. – А то вдруг они начнут хулиганить, эти мои покойнички… – Я легкомысленно хихикнул. Мое самочувствие как-то незаметно пришло в норму и настроение, соответственно, тоже. Даже мысль о сладострастном бездельнике Мухаммеде, снова засевшем в ванной с дежурной бригадой гурий, теперь вызывала у меня не раздражение, а только снисходительную улыбку, как и положено. Я решительно зашагал туда, где сад граничил с пустыней. Джинн не отставал от меня ни на шаг. Его присутствие меня здорово успокаивало. Вообще-то, я не любитель толкать речь перед большой аудиторией, а уж аудитория у меня на сей раз намечалась самая что ни на есть грандиозная…

Впрочем, мне не пришлось "толкать речь". Когда я увидел неподвижное человеческое море, окружившее мою резиденцию, я неожиданно успокоился.

Остановился на самом краю сада, огляделся. Снег уже прекратился, но еще не растаял. Там, за невидимой оградой, было чертовски холодно, какие уж раскаленные пески! Я пытался вглядеться в непроницаемые, невыразительные лица людей, стоявших поблизости. Из сгущающихся сумерек на меня смотрели жутковатые, абсолютно пустые глаза, какие бывают только у новорожденных и умирающих. Потом толпа тихо вздохнула – дружно, словно по команде. Вздох был полон неописуемого облегчения. Кажется, им ничего больше и не требовалось – только увидеть меня, убедиться, что их одинокие блуждания в темноте окончены, пути назад нет и быть не может, потому что все, чему суждено было случиться, наконец-то случилось – или, по крайней мере, начало случаться… Теперь лица, которые я мог видеть, внезапно ожили. Через несколько секунд я уже любовался на целую гамму разнообразных выражений: были здесь лица счастливые и смертельно испуганные, сердитые и недоумевающие, восхищенные и озадаченные, одним словом – вполне живые. Они начали рассматривать друг друга, переговариваться, кажется кто-то знакомился со своими случайными соседями. В пустыне стало совсем светло – странно, ведь только что были сумерки, и я отлично помнил, как мутным пятном белела в синеватой темноте фарфоровая чашка с кофе, а теперь сумерки закончились, хотя никакого солнца на небе по-прежнему не было. Мое сердце сжалось от какого-то тревожного чувства, а через секунду я понял, что нам нельзя здесь больше оставаться.

Обещанные Аллахом мертвецы нашли меня, мое войско было в сборе, кто-то всемогущий с любопытством открыл книгу судеб на последней странице, и теперь промедление было подобно смерти. Я обернулся к Джинну.

– Скажи Мухаммеду, пусть поцелует на прощание своих гурий и вылезает из ванной.

Райский период его жизни закончился, полагаю, что навсегда… И приведи Синдбада.

Пора ехать.

– Удачи тебе, Владыка. – Серьезно сказал Джинн.

– Спасибо, – улыбнулся я, – она мне пригодится.

Через несколько минут Мухаммед уже стоял рядом со мной и с любопытством рассматривал наших волонтеров.

– Я никогда не видел столько людей вместе. – Наконец сказал он. – У нас самое большое войско, какое только можно вообразить!

– Это только начало. – Вздохнул я. – Думаю, с каждым днем они будут прибывать…

Ничего удивительного: в конце концов, предполагается, что в нашей армии будет тянуть лямку чуть ли не все человечество! Знаешь, в какой цифре выражалась численность населения земного шара перед началом этой заварушки?

Мухаммед озадаченно покачал головой. Разумеется, он не знал. Да и я, честно говоря, не очень-то помнил, сколько миллиардов неприкаянных душ шаталось под этим восхитительным небом. Единственное, что я мог сказать наверняка – этих самых миллиардов было до фига и больше…

Влажный нос Синдбада деликатно пощекотал мой затылок. Мне пришло в голову, что Мухаммеду тоже понадобится какое-нибудь транспортное средство, но Джинн и без меня сообразил, что такому большому начальнику не следует передвигаться на своих двоих. Рядом с Мухаммедом уже топтался большой белоснежный дромадер – точная копия моего Синдбада.

– Они близнецы? – Улыбнулся я.

– Не совсем. – Усмехнулся Джинн. – Этот верблюд – девочка. Леди-верблюд, если тебе так больше нравится. Я подумал, что возможно Синдбад любит одиночество не так страстно, как ты, Владыка.

– У тебя хобби устраивать всем личную жизнь, да? – Фыркнул я. – Какая прелесть!

Мухаммед непременно должен дать ей имя своей любимой гурии… А если Синдбад решит, что она – не девушка его мечты? Или еще хуже: он ей не понравится? Два разбитых верблюжьих сердечка – что может быть печальнее?! Я сейчас заплачу!

Джинн снисходительно пожал призрачными плечами – дескать, смейся, парень, но из нас двоих кое-кто знает, как лучше, и это, увы, не ты! Довольный Синдбад одарил меня не менее снисходительным взглядом сверху вниз и неторопливо опустился на землю, чтобы я мог устроиться на его спине.

– Мы отправляемся в путь. – Сказал я, обращаясь к окружавшим меня незнакомцам. – Следуйте за мной, ребята.

Я говорил совсем тихо, но почувствовал, что меня услышали все мои новобранцы до единого, а не только те, кто стоял рядом. Толпа расступилась, пропуская меня. Я ехал, не оглядываясь. Да и на кой мне было оглядываться, я и так знал, как обстоят дела за моей спиной. Верблюдица Мухаммеда дышала мне в затылок, Джинн тоже был где-то рядом, наше уютное пристанище уже наверняка благополучно кануло в небытие, а мое войско, разумеется, следовало за мной, оставляя бесчисленные следы на сверкающей плоскости заснеженной пустыни – что им еще оставалось?! Впрочем, это все равно не имело значения: мне наконец-то удалось окунуться в теплые воды абсолютного пофигизма – состояние души для бедняги Макса совершенно недостижимое. Я просто ехал куда-то в темноту, снова залившую все обозримое пространство, ничем не отличавшуюся от беспокойной мельтешащей темноты под моими прикрытыми веками, и мне было абсолютно все равно: совершать это путешествие в одиночестве, или в сомнительной компании нескольких тысяч, миллионов, или даже миллиардов мертвецов – тех, кого называл "мертвецами" мой таинственный работодатель по имени Аллах… По крайней мере, от ребят не пахло тленом, за что я был глубоко благодарен этой душке, своей судьбе. Чем меня действительно легко доконать – так это дрянными запахами…

Через несколько часов я понял, что можно сделать привал. Тревожное чувство, настойчиво гнавшее меня прочь, постепенно угасло. Пришло время отдышаться, перекусить, почистить перышки, заодно отправить любимца гурий Мухаммеда знакомиться с нашим войском и наводить в его рядах какое-то подобие порядка, чем раньше – тем лучше! Во мне внезапно проснулось здоровое чувство коллективизма: я решил, что мне не стоит уединяться в каком-нибудь очередном коттедже. Я вполне мог обойтись демократичными посиделками у походного костра, тем более, что ночь была прохладной, но не слишком холодной, а под ногами Синдбада уже поскрипывал не снег, а обыкновенный песок.

К тому моменту, как мои ноги коснулись земли, неподалеку по воле расторопного Джинна уже пылал огонь, разрушительные действия которого строго ограничивались аккуратным кругом, тщательно выложенным из крупных камней. Наверное, в одном из своих воплощений этот парень был скаутом.

Кроме того, он явно читал мои мысли.

Впрочем, у меня не находилось никаких возражений на сей счет: было бы что скрывать!

– Позаботься и об остальных, ладно? – Нерешительно попросил я. – Наверное, им тоже нужно погреться у огня и что-нибудь съесть… Или их слишком много? Ты справишься?

– Их действительно немало, поэтому мне потребуется много времени.

Полчаса, не меньше. Но это пустяки. – Великодушно отозвался Джинн, растворяясь в темноте за моей спиной.

Мухаммед тоже спешился, уселся на холодный песок и задумчиво уставился на огонь.

Он молчал минут десять, потом решительно поднялся на ноги.

– Пойду прогуляюсь, посмотрю на наших воинов. Нам понадобится выбрать самых достойных, чтобы они стали нашими помощниками. – Деловито сообщил он.

Потом удрученно прибавил:

– Боюсь, это будет нелегко. Их слишком много, а у нас волею Аллаха совсем нет времени.

– Что будет нелегко – найти "самых достойных"? – Вяло откликнулся я. – Думаю, это как раз будет проще простого.

– Как это? – Опешил Мухаммед.

– А так. Пока что все происходило как бы само собой – во всяком случае, для меня.

Думаю, так будет и впредь. Просто пойди прогуляйся среди их костров.

Люди, которые нам нужны, сами подадут тебе какой-нибудь знак. – Я сам поражался нахальной уверенности своего тона. До сих пор в моем голосе отродясь не прорезалось таких уверенных ноток, да еще и в столь неопределенной ситуации! Тем не менее, даже удивление не заставило меня усомниться в собственной правоте.

– Какой именно знак мне подадут? – Осведомился Мухаммед.

– Не знаю. Какой-нибудь. – Я пожал плечами. – Самые разные знаки. Кто-то вытянет ногу так, что ты споткнешься о нее в темноте, кто-то поднимется тебе навстречу, сам не зная почему, кто-то нечаянно толкнет тебя – да мало ли у судьбы способов свести тех, кого следует! Сам разберешься.

– А ведь ты только что вернул мне мой собственный совет. – Улыбнулся Мухаммед. – То же самое я сказал тебе, когда ты…

– Когда я пришел к тебе и попросил помочь мне найти подходящих товарищей для охоты на драконов. – Растерянно закончил я. – Я тогда собирался отправиться в МазариШериф… Черт, откуда я это взял?! – Я действительно понятия не имел, из каких плотно запертых сундуков собственной памяти я выудил это замысловатое географическое название, да и все остальное впридачу…

– Так все и было, Али. – Мягко усмехнулся Мухаммед. – Что с тобой? Ты не хочешь вспоминать? Но почему? Ты тогда действительно победил драконов, и вообще это были хорошие времена…

– Да, наверное. – Вздохнул я. – Но я действительно не хочу вспоминать – и не только это.

Я вообще ничего не хочу вспоминать. Недавно Сфинкс разбудила мою память, ей как-то удалось заставить меня вспомнить, кто я на самом деле, и это было ужасно, можешь мне поверить! Просто потому, что от меня ничего не осталось, когда эти воспоминания заставили умолкнуть мой разум… Теперь они снова ушли, и мне очень хочется еще немного пожить без них. Хотя бы еще одну ночь.

– Ты и раньше был таким, Али. – Задумчиво сказал Мухаммед. – Ты всегда говорил неизбежному: "только не сегодня", и тебе нередко удавалось заставить его отступить.

Но неизбежное если и отступает, то ненадолго, ты и сам знаешь.

– Знаю. – Буркнул я. – Тем не менее, "только не сегодня" – это до сих пор моя любимая фраза. Так что не обессудь, дружище: вечер воспоминаний откладывается. Лучше пойди, прогуляйся среди наших новых приятелей, как и собирался. Может быть, судьба действительно потрудится свести тебя с кем-то стоящим.

– Как скажешь. – Он пожал плечами и зашагал в темноту, а я решительно потряс головой, пытаясь прогнать подальше незапланированное "просветление": чего мне сейчас не хватало, так это вспомнить славные времена наших с Мухаммедом великих походов во славу Аллаха и позволить бредовым фрагментам смутных фантазий превратиться в неопровержимую, до неузнаваемости искаженную реальность! Мне все еще нравилось узнавать себя по утрам в зеркале, быть старым добрым Максом, а не каким-то там "Али", и уж тем более не неким загадочным "Владыкой" – даже после всего, что успело со мной случиться… Тем не менее, это жутковатое словечко тут же прозвучало за моей спиной, как по заказу.

– Я все сделал, Владыка. – Жизнерадостно сообщил Джинн. Я поморщился, потом обернулся и восхищенно покачал головой: красноватые отблески пламени самым причудливым образом перемешивались с его собственным серебристым свечением.

Эстетический эффект этого феномена не поддавался описанию!

– Как там наш Мухаммед? – Наконец спросил я.

– Он ведет поучительную беседу с одним из многочисленных человеческих существ, о комфорте которых мне только пришлось позаботиться в соответствии с твоим пожеланием… Время от времени они оба изрекают весьма мудрые вещи.

Хочешь послушать?

– Да ну их! Что я, мудрых вещей никогда не слышал? – Фыркнул я. А потом заинтересованно посмотрел на Джинна. – Подожди, ты хочешь сказать, что мог бы предоставить мне возможность услышать их разговор, не вставая с места?

– Разумеется, – кивнул Джинн, – и не только услышать. Я могу сделать так, что ты будешь видеть каждое их движение, и даже выражение лица. Ну что, передумал?

– Да нет, не передумал. – Нетерпеливо отмахнулся я. – А ты можешь показать мне только тех, кто находится поблизости, или все, что угодно?

– Почти все, что угодно. Если быть точным, только те события, которые в настоящий момент происходят под этим небесным ковром. К сожалению, прошлое, будущее, а также вещи, которые происходят в других мирах, скрыты от меня плотной пеленой тумана.

– Черт с ними, с другими мирами! – Легкомысленно заявил я. – Слушай, что же ты раньше молчал? Мне бы очень хотелось увидеть, что творится на этой несчастной планете. Что стало с городами, по улицам которых я любил бродить, и с городами, где я никогда не бывал, и так далее: ностальгическая экскурсия по полной программе…

– Я могу показать тебе твой мир, Владыка. – Кивнул Джинн. – Но я опасаюсь, что это зрелище испортит тебе настроение.

– Очень может быть, что испортит. – Кивнул я. – Но это не имеет значения.

Все уже произошло, вне зависимости от того, получу я наглядные доказательства случившегося, или нет… И потом, мне это даже полезно – утратить последние иллюзии. А то мне до сих пор кажется, что в эту игру с последней битвой можно играть вполсилы, и только до тех пор, пока не позовут домой обедать. Так что давай испортим мое драгоценное настроение, чтобы до меня наконец дошло, что никакого "домой" больше не существует, да и "обедать" меня уже никто никогда не позовет… разве что ты, дружок!

– Я понимаю тебя, Владыка. Все люди так устроены: они ничему не верят, пока не увидят собственными глазами. А в тебе все еще довольно много человеческого. Думаю, ты долго скитался по миру в этой личине.

– Не сомневаюсь. – Усмехнулся я. – Уж больно уютно я себя в ней чувствую.

Ужасно не хочется переодеваться.

– Все равно прийдется. – Сочувственно сказал Джинн. – Но я уверен, что тебе даже понравится снова обрести себя. Впрочем, тебе, наверное, не обязательно спешить – пока… Ладно, выбирай: что ты хотел бы увидеть в первую очередь?

– Нью-Йорк. – Решительно сказал я.

– Какое смешное название! – Одобрительно заметил Джинн.

Мой выбор порядком огорошил меня самого: я никогда не жил там подолгу. С этим городом меня ничего не связывало – или почти ничего. Разве что, несколько досконально обследованных мною кварталов Сохо, огромные стеклянные окна художественных галерей, в которые мне никогда не хотелось заходить – чтобы не разочароваться, увидев вблизи полотна, таинственными смутными пятнами мерцающие в сумерках – и еще нежно любимый мною "Клуб-88" в Гринвич-Виллидж, и безумные выпуклые глаза еще живой, но уже обреченной на смерть от умелой руки повара диковинной рыбы на базаре в Чайна-Тауне – заглянув в них, я содрогнулся от неописуемого холода, ощутив на собственном затылке ровное дыхание смерти и внезапно понял, что мы с этой выставленной на продажу рыбиной были в одной лодке, так что я не могу позволить себе роскошь ее пожалеть – как, впрочем, и она меня…

Вообще-то мне было вполне хорошо в те дни, когда я шатался по Нью-Йорку, но тогда у меня был такой смешной период жизни: мне везде было вполне хорошо… Одним словом, Нью-Йорк никогда не был моим городом. Впрочем, оно и к лучшему: по крайней мере, мне не грозил жестокий приступ сентиментальной хандры. С другой стороны, Нью-Йорк всегда был самым живым, суетливым, безумным, неуютным – самым человеческим городом планеты, со всеми вытекающими последствиями. Поэтому я решил, что мне будет вполне достаточно убедиться в том, что Нью-Йорк закончился – если нет его, значит вообще ничего больше нет.

Пока я предавался размышлениям, Джинн извлек из небытия какую-то странную штуковину. В первый момент мне показалось, что предмет здорово похож на портативный телевизор, совмещенный с магнитофоном и радиоприемником, этакий дачный вариант, у меня самого когда-то был подобный. Приглядевшись, я понял, что слово "похож" в данном случае не совсем уместно: это и был переносной телевизор фирмы "SHARP", произведенный в почти доисторические времена, чуть ли не в шестидесятые годы – судя по незамысловатому дизайну.

Впрочем, простота дизайна с лихвой окупалась великолепными узорами: допотопный аппарат был тщательно разрисован чьей-то умелой рукой – совсем как пасхальное яйцо, только в другой манере.

Этот изысканный и одновременно грубоватый орнамент скорее был бы уместен на страницах какого-нибудь очередного кодекса исчезнувших Майя, чем на черной пластмассе телевизора, но такое несоответствие только усиливало впечатление. Джинн деловито разматывал аккуратно скрученный провод – можно подумать, что у него под рукой была розетка!

– Только не говори мне, что нам прийдется подключать этот аппарат через твою задницу! – Нервно рассмеялся я. – И, уж тем более, через мою.

– Можно и через задницу, Владыка, и даже через твою, если пожелаешь. – Невозмутимо усмехнулся Джинн. – Но это не обязательно. Достаточно будет, если я просто возьму конец этой штуковины в руки… Между прочим, мне впервые приходится иметь дело со столь странным устройством. Полагаю, это именно твое воображение заставило мое Зеркало Мира так преобразиться. Так бывает.

– Да уж… – Я удивленно покачал головой.

Джинн тем временем зажал штепсель в своем призрачном кулаке. Маленький экран тут же засветился голубоватым сиянием. Потом он снова потемнел, но это была совсем другая темнота – почти непроглядная чернота ночного города, в котором внезапно погасли все осветительные приборы. В тусклом свете ущербной луны я с грехом пополам разглядел очертания небоскребов – вполне достаточно, чтобы понять, что мне показывали именно Нью-Йорк: такое ни с чем не перепутаешь!

– Можно посмотреть подробнее? – Сам не знаю, почему я перешел на шепот. – Увидеть какую-нибудь улицу – ну хоть Бродвей, что ли…

– Можно. – Кивнул Джинн. – Хочешь проверить, нет ли там прохожих? Можешь мне поверить: никаких прохожих больше нет. Нигде, в том числе, и в Нью-Йорке.

– Верю. – Вздохнул я. – Но лучше уж увидеть это своими глазами, чтобы убедиться раз и навсегда.

Потом я вглядывался в смутные пятна темноты на экране, пока мои глаза не отказались принимать участие в этом идиотском мероприятии. Разумеется, никого я так и не увидел, на улицах Нью-Йорка было темно и пусто. Никаких видимых разрушений я не заметил: с домами все было в порядке, и многочисленные автомобили, запрудившие проезжую часть, хоть и стояли на месте, но производили впечатление совершенно целых. Не было ни пожаров, ни взрывов, ни искалеченных тел – вообще ничего из ряда вон выходящего. Можно было подумать, что все жители Нью-Йорка просто внезапно решили, что ночью надо спать, а не жечь зазря электричество. Впрочем, вскоре я заметил, что какая-то жизнь там все-таки продолжается: на крыше огромного белого лимузина деловито суетилась белка – одна из нахальных нью-йоркских белок, серых, как крысы, но почти таких же очаровательных, как их рыжие европейские родственники, неописуемо дерзких и совершенно уверенных, что мир принадлежит только им – ну, разве что, еще воробьям, которых, впрочем, можно не принимать во внимание ввиду их ничтожных размеров.

– Белка. – Растерянно сказал я Джинну. Немного подумал и еще более растерянно добавил:

– Живая.

– Разумеется, живая. – Согласился Джинн. – Она же зверь, а не человек. А все происходящее касается только людей – по крайней мере, пока.

Мне почему-то стало гораздо легче.

– Как хорошо, что они еще прыгают, эти чертовы белки! – Искренне сказал я. – Слушай, ну их в баню, эти мертвые города! Лучше покажи мне какой-нибудь лес, океан… Вот, придумал. Покажи мне китов! Если есть киты, остальное приложится. В конце концов, считается, что на их спинах держится мир.

– Когда-то он на них действительно держался. – Невозмутимо заметил Джинн.

Через полчаса мое настроение окончательно пришло в норму. Я налюбовался на китов, слонов, пингвинов, сов, кенгуру и колибри, насладился видами джунглей, саванн и океанских глубин… одним словом, я понял, что ничего на самом деле пока не закончилось – если принять за аксиому утверждение, что люди – это еще далеко не все.

Аксиома принялась как миленькая. Антропоцентризм никогда не был моим пунктиком.

Так что исчезновение людей не казалось мне такой уж большой трагедией – при условии, что с остальными обитателями планеты все по-прежнему в порядке. Зрелище мертвых стволов засохших деревьев и скукоженных птичьих трупиков вполне могло бы сбить меня с ног – куда скорее, чем панорама опустевшего города…

– Ты плачешь, Владыка? – Почти испуганно спросил Джинн. Я даже рассмеялся от неожиданности.

– Да нет, ерунда какая! Просто глаза устали. Думаю, хватит с меня на сегодня этого развлечения. – Глаза у меня действительно устали уже давно – от яркого света костра, дыма и созерцания смутных картинок на слишком маленьком экранчике – и отчаянно слезились. Джинн вгляделся в мое умиротворенное лицо, удовлетворенно кивнул, и экран телевизора погас. Как раз вовремя: я услышал, как скрипит песок под тяжелыми шагами Мухаммеда.

– Думаю, я нашел тех, кого искал. – Лаконично сообщил он, усаживаясь рядом со мной.

– И где они? – Я огляделся по сторонам, но не увидел ничего кроме бесчисленных желтых огней в темноте – костров нашей "великой армии". Это было так великолепно, что дух захватывало!

– Я пока не стал приводить их сюда. Велел им развести костер неподалеку от нашего и ждать, когда их позовут. – Он пожал плечами. – Я не был уверен, что ты захочешь тратить на них свое время.

– А почему бы и нет? – Усмехнулся я. – Подозреваю, что теперь мое время принадлежит именно им… Во всяком случае, не мне, это точно! Так что позови их. Должен же я познакомиться с нашими ближайшими помощниками…

Сколько их, кстати, этих полезных ребят?

– Трое.

– Всего-то?! – Разочаровано фыркнул я. – Я думал, что нам понадобится не меньше сотни генералов – с такой-то армией! Впрочем, что я мету! Гораздо больше сотни.

– Я тоже так думал. – Невозмутимо согласился Мухаммед. – Но судьба распорядилась иначе. Возможно, позже мы найдем и других помощников…

– Ну ладно, будем смиренно полагать, что судьбе виднее. – Вздохнул я. – А кто они?

– Двое мужчин и одна женщина. – Мухаммед с сомнением посмотрел на меня. – Очень странная женщина. Впрочем, среди людей, которые считают себя твоими воинами, оказалось на удивление много женщин. Большинство из них одето совершенно неподобающим образом, в том числе и эта! Сначала я не хотел брать ее в расчет, но она попадалась на моем пути снова и снова, ноги все время сами приносили меня к ее костру. А когда ветер сорвал с меня чалму, и она покатилась по песку, а потом оказалась в руках этой женщины, я понял, что не могу пренебречь указаниями судьбы, хотя мне очень хотелось не обращать на них никакого внимания.

– А почему, собственно?… Ну да, конечно! – На этом месте я благополучно заткнулся, поскольку наконец-то вспомнил, что мой приятель Мухаммед – самый настоящий классический образец средневекового менталитета, да еще и основатель мусульманской религии, так что и отношение к женщинам у него должно быть соответствующее… Я попробовал внести некоторые коррективы в его представления о жизни – боюсь, довольно безуспешно! Он, конечно, не стал открыто заявлять, что я сошел с ума, но на дне его миндалевидных глаз притаились упрямство и недоверие.

Кажется, в эту ночь мой непререкаемый авторитет слегка пошатнулся, несмотря на то, что Мухаммеду, вроде бы, полагалось думать, что моими устами говорит сам Аллах…

Пока мы с Мухаммедом вяло обсуждали проблему равенства полов, сообразительный Джинн успел доставить наших будущих генералов пред мои ясные очи. Я все больше утверждался в мысли, что дирижировать предстоящим ответственным мероприятием следовало бы не нам с Мухаммедом, а ему: Джинн казался мне куда более мудрым, могущественным и расторопным парнем, чем мы оба вместе взятые.

Разумеется, я не отказал себе в удовольствии во все глаза уставиться на единственную даму в нашей компании. Она показалась мне удивительно симпатичной женщиной неопределенного возраста: многочисленные седые пряди в волосах и глубокие морщинки у рта наводили на мысль, что ей уже перевалило за пятьдесят, но темные глаза на ее загорелом лице были совсем юными, а улыбка – ослепительной. Мне сразу стало ясно, почему Мухаммеда так возмутил ее внешний вид: короткое черное пальтоперелина и еще более короткая юбка темного делового костюма открывали моему взору вид на самые безупречные ноги во Вселенной – честное слово, я и вообразить не мог, что обыкновенные нижние конечности могут оказаться настоящим венцом творения!

– Как вас зовут? – Я с изумлением понял, что вот-вот покраснею от смущения. Тоже мне, "великий предводитель темных сил"!

– Доротея. – Она улыбнулась еще шире, что, на мой вкус, не совсем соответствовало мрачным обстоятельствам нашей встречи. – А я могу спросить у вас, кто вы? Этот хмурый бородатый парень что-то пытался мне втолковать, но боюсь, что я поняла его превратно. Кажется, он имел в виду, что вы кто-то вроде бога, а сам он – пророк… Но этого не может быть, верно?

– Да уж, "бог" – это вряд ли… Правда, наш Мухаммед действительно пророк, и это – исторический факт. А вот что касается меня, тут без поллитра не разберешься… Ладно, если уж вы – Дороти, будем считать, что я – Оз, "великий и ужасный"!

Она неудержимо расхохоталась, я с удовольствием присоединился. Еще один из незнакомцев – невысокий коренастый бородач, не то смуглый, не то просто очень загорелый, одетый в самые тривиальные джинсы и уютный вязаный свитер – одобрительно рассмеялся. Судя по всему, он тоже читал "Волшебника страны Оз".

Остальные присутствующие включая Джинна, вежливо молчали, почтительно взирая на сей приступ "священного безумия". Присоединиться к нашему веселью их явно не тянуло.

– По крайней мере, хорошо, что вас зовут не Алисой. – Наконец вздохнул я.

– Надеюсь, теперь мы надежно застрахованы от погони за белым кроликом и бесконечного чаепития в обществе Болванщика… И то хлеб! – Я наконец заставил себя оторвать взгляд от изумительных коленок Доротеи и сосредоточить внимание на ее спутниках.

Кроме улыбающегося бородача там имелся еще один субъект – замечательный во всех отношениях! Его порядком потрепанные, но все еще пышные одеяния заставили меня перебрать в памяти эпизоды всех исторических фильмов, которые мне довелось увидеть на своем веку. В конце концов, я весьма нерешительно остановился на версии средневековой Европы. Но эта расплывчатая гипотеза явно нуждалась в дополнительной корректировке: я в очередной раз убедился, что кинематограф отнюдь не является источником достоверной информации. Худое скуластое лицо этого типа поражало воображение: его правильные, но грубоватые черты неподражаемо оттенялись лихорадочным блеском совершенно безумных черных глаз. В нашей компании он был единственным существом, колоритная физиономия которого идеально соответствовала грядущим событиям. Я был так заинтригован, что тут же вежливо осведомился о его имени.

– Мое имя Влад. – Неприятным ломким тенором сообщил он. Немного подумал и добавил:

– Князь Влад Тапиша, что значит – "пронзатель". Впрочем, у меня есть и другие, не менее завидные прозвища. – Он важно умолк, очевидно ожидая наших заинтересованных расспросов.

"С ума сойти, какая важная персона!" – Ехидно подумал я. Но вслух комментировать не стал: даже ты самый великий начальник всех времен и народов, некоторая сдержанность при первом знакомстве не повредит. Я уже собрался подробно расспросить этого вельможного дядю о его "завидных прозвищах", но меня опередил улыбчивый бородач.

– Если вы действительно князь Влад Тапиша, значит одно из ваших прозвищ – Дракула. – Торжественно заявил он. К моему величайшему изумлению, князь Влад важно кивнул.

– Что означает – "дракон". – Гордо пояснил он. Я уже не знал, плакать, или смеяться. Час от часу не легче, только графа Дракулы мне не хватало для полного счастья!

– Известный исторический персонаж, как и господин Мухаммед. И литературный, разумеется. – Тоном университетского профессора, вынужденного объяснять общеизвестные факты желторотым первокурсникам, сообщил бородач, обращаясь ко мне. – А вот никого вроде вас я пока не припоминаю. Так кто же вы, все-таки?

Я основательно призадумался: это был вопрос вопросов! Наконец я пожал плечами.

– Мне до сих пор кажется, что меня зовут Макс. Мой друг Мухаммед упорно именует меня "Али", и я не вижу серьезных причин отказывать ему в этом удовольствии. Мой друг Джинн вообще обходится без имен и называет меня "владыкой", хотя владыка из меня тот еще, конечно… В общем, мое имя не имеет значения, можете называть меня, как вам взбредет в голову. Думаю, что со временем я вообще начну откликаться на любой набор членораздельных звуков. А что касается всего остального… Только не смейтесь ребята: по всему выходит, что я – художественный руководитель и главный дирижер грядущего конца света. А вы – мои "первые скрипки". Нам, знаете ли, предстоит возглавить армию благополучно оживших мертвецов и вступить в последнюю битву с бессмертными богами и прочими так называемыми "светлыми силами". Я вас не очень шокирую?

Я их не шокировал. Даже не рассмешил. Мои новоиспеченные "генералы" молча смотрели на меня тремя парами изумленных глаз. Самое потрясающее, что в их напряженных взглядах напрочь отсутствовало недоверие. У меня было такое ощущение, что эти ребята лучше меня понимают, что происходит. Мухаммед тоже внимательно прислушивался к моему выступлению: очевидно, он пропустил мимо ушей мои давешние объяснения. Оно и понятно: в тот момент его голова была занята куда более простыми и приятными размышлениями… Джинн тем временем протянул мне чашку с отличным кофе – как раз вовремя! Потом он извлек из небытия какие-то напитки для остальных. Не сомневаюсь, что каждый получил именно то, чего ему хотелось.

– Не сочтите за хамство, но меня все время подмывает спросить: а не была ли ваша мать "блудницей, принимаемой за девственницу", или "монахиней, нарушившей обет"? – Неожиданно рассмеялся бородач. – И входит ли в ваши ближайшие планы победа над египетским, ливийским и эфиопским царями? Или хотя бы усердные занятия "ложным чудотворством", для начала? – Он уже ржал как сумасшедший, это могло бы сойти за истерику, если бы в его смехе не было столько здоровой жизнерадостности.

– Ложным чудотворством – это можно. – Миролюбиво сказал я. – А вот что касается моей матушки – боюсь, что ваша версия никуда не годится. Насколько мне известно, в ее жизни было несколько меньше романтики. Она, знаете ли, просто вышла замуж за моего отца, всего-то!

– В таком случае, одно из двух: или вы – не Антихрист, или же пророки древности были полными мудаками! – Весело резюмировал он. – Подозреваю, что второе предположение ближе к истине… Извините, я еще не представился.

Меня зовут Анатоль. Еще вчера я был совершенно уверен, что являюсь неплохим программистом…

Впрочем, в настоящий момент я уже вообще ни в чем не уверен, и мне это даже нравится!

– Да, не самое худшее состояние души. – Согласился я.

– Я правильно понял, что мы выступаем в поход против христиан и их бога?

– С неожиданным интересом спросил князь Влад.

– Даже не знаю, что вам сказать! – Растерянно признался я. – Об этом мне ничего не говорили, а я как-то не поинтересовался. Но вполне может оказаться, что среди наших противников окажутся и они. – Я подумал, что у этого парня наверняка будут серьезные проблемы. Дракула он там, или нет, а в его время люди отличались глубокой религиозностью: спасение души, и все такое…

– Если в числе наших противников будут христиане, я сочту это величайшей удачей! – Неожиданно заявил князь. – У меня свои счеты с этими неблагодарными собаками! Всю жизнь я не щадя сил истреблял язычников. Счет убитых мною врагов христианской церкви ведется на тысячи! И что я получил взамен? Сначала меня бросили в темницу, а потом и вовсе лишили жизни.

Собаки!

– Вас лишили жизни? – Растерянно спросила Доротея. – Как это может быть?

Вы же сидите здесь!

– Вы тоже сидите здесь. – Вздохнул я. – И пророк Мухаммед, если уж на то пошло, тоже сидит здесь. Почему князь должен быть печальным исключением из этого правила?

Так что, мы все уже умерли? – С ужасом спросила она. И горячо замотала головой. – Не может быть! Я не помню, чтобы со мной случилось что-то плохое. Неужели можно умереть и не заметить, что ты умер?

– Выходит, что можно. – Задумчиво сказал ей Анатоль. – Мне тоже кажется, что я не умирал. Помню, что ехал на работу, накануне у меня дома была вечеринка, которая затянулась чуть ли не до рассвета, так что я задремал на заднем сидении. Очень хорошо помню, мне снился какой-то джазовый концерт… ну, может быть не джазовый, но там играл саксофон, это точно! Потом я вроде бы проснулся, открыл глаза – ни машины, ни водителя, вообще ничего. Сначала я подумал, что все еще сплю. Вообще-то, так часто бывает: кажется, что ты уже проснулся, а на самом деле просто начался другой сон… Но на этот раз я почему-то был уверен, что все происходит на самом деле – даже когда обнаружил, что топчусь на снегу, вокруг темно, холодно и полным-полно незнакомых людей. А где-то вдалеке стоял этот господин в зеленом плаще, – он отвесил мне довольно ехидный полупоклон, – и я вдруг обнаружил, что его присутствие делает меня совершенно счастливым. Я вдруг понял, что именно теперь в моей жизни все наконец-то правильно – только потому, что в доброй сотне метров от меня стоит какой-то незнакомый парень. Честно говоря, как бы я не хорохорился, я до сих пор испытываю то же самое иррациональное чувство. – Он повернулся ко мне и комично развел руками:

– Я, знаете ли, чертовски хорошо чувствую себя в вашем присутствии – словно наглотался каких-то стимуляторов нового поколения, вы уж простите меня великодушно за такое сравнение!

– Сравнение как сравнение. – Вздохнул я. – Продолжайте, дружище. Учтите, что мне действительно интересно. Вам наверное будет трудно поверить, но я совсем недавно на этой работе.

– На какой работе? – Спросил Анатоль и тут же понимающе хмыкнул и кивнул:

– Ну да, до меня уже дошло… А знаете, что меня больше всего удивляет? – Я помотал головой, и он торжественно заявил:

– Моя собственная невозмутимость… вот именно – невозмутимость, и еще – доверчивость! Сами посудите: мы все пошли за вами невесть куда, не задавая никаких вопросов, потом внезапно остановились – и опять никаких вопросов! – откуда-то появились костры, еда и теплая одежда, что, впрочем, никого не удивило, в том числе и меня… И вот я брожу в темноте от костра к костру, пытаясь разыскать кого-нибудь из знакомых – а вдруг повезет! – натыкаюсь на этого экзотического господина в чалме, который без излишнего смущения заявил, что его зовут Мухаммед, и он – пророк Аллаха. И я, взрослый, психически нормальный, цивилизованный человек, не бегу к ближайшему костру, чтобы узнать, нет ли поблизости доктора, а спокойно киваю и спрашиваю у пророка, чем я могу ему помочь…

Понимаете, что я имею в виду? – Я кивнул, и он продолжил:

– Потом я прихожу сюда и слышу, как один из моих новых знакомых заявляет, что он – знаменитый князь Влад Тапиша, то есть тот самый – между прочим, много веков назад почивший! – граф Дракула из трансильванских легенд, герой романов Стокера и иже с ним. И я почему-то тут же заключаю, что так оно и есть, безоговорочно верю его, на мой взгляд, совершенно бредовому заявлению…

– А что, разве обо мне рассказывают легенды? – С интересом спросил князь.

– Еще бы! – Улыбнулся Анатоль. – Если вам интересно, я могу пересказать их содержание – немного позже, когда мы окончательно откажемся от попыток разобраться в происходящем…

– Мне не очень-то интересно, что обо мне наплели эти смердящие людишки. – Надменно заявил князь Влад. – Тем не менее, ваше предложение столь любезно, что я его принимаю.

– Вот и славно. – Улыбнулся Анатоль. И снова повернулся ко мне. – Вот так-то! Мало того, что я без тени сомнения верю, что только что познакомился с самим Дракулой, я еще и в совершенном восторге от возможности пересказать ему содержание всех известных мне романов о вампирах… А ведь это идеальный постмодернистский сюжет: граф Дракула внимает краткому изложению романа Стокера, да еще и в моем исполнении, какой соблазн! А что касается вас, Макс – ничего, если я буду называть вас именно этим именем? – на ваш счет у меня вообще нет никаких сомнений! Я, знаете ли, абсолютно уверен в вашем бесконечном могуществе. И меня восхищает возможность находиться рядом с вами, да еще и вести эту беседу. Имейте в виду: я заранее готов поверить каждому вашему слову!

Знаете, вообще-то на меня это не очень похоже.

Обычно я даже историям о любовных похождениях моих приятелей верю со скрипом – и непременно разделив все числа хотя бы на два!

Я одобрительно хихикнул, Доротея тоже улыбнулась. Мухаммед и князь Влад не оценили шутку, как я и ожидал. Они оба смотрели на огонь, не слишком обращая внимания на нашу болтовню. При этом выражение лица у Мухаммеда было самое что ни на есть мечтательное, а у Влада – донельзя мрачное. Зато неожиданно развеселился Джинн – от его неудержимого смеха ночной воздух замерцал разноцветными сполохами.

Я тут же подумал, что наконец-то раскрыл тайну северного сияния: наверняка джинны очень любят на досуге собираться в полярных широтах, травить анекдоты и ржать до потери пульса!

– Так что, выходит, что мы все-таки умерли? – Снова спросила Доротея. – В отличие от вас, Анатоль, я не могу восстановить в памяти события последних часов… я имею в виду – последних часов нормальной жизни. Но мои ощущения говорят мне, что я жива…

Если честно, так хорошо я себя уже давно не чувствовала! Поясница больше не ноет, ноги не болят – а ведь я только что несколько часов кряду шла по пустыне, да еще и в новых туфлях… Вы очень правильно все сказали, – она повернулась к Анатолю, – я тоже почему-то верю, что этот господин и есть пророк Мухаммед, а этот – самый настоящий граф Дракула. Эта информация просто не подлежит сомнению – как утверждение, что у каждого из нас по две руки. И потом, мне просто абсолютно безразлично: правда это, или нет. И я очень хорошо осознаю, что это на меня совсем не похоже. Зато очень похоже на то, как бывает во сне. Но я уже столько раз себя щипала…

– Вообще-то щипок – довольно дрянная техника. – Оживился Анатоль. – На своем веку я успел познакомиться с целой кучей разнообразных практик, так что я знаю не один действенный способ проснуться по собственному желанию.

Можете мне поверить, в этот вечер я их уже неоднократно испробовал. Ни фига не помогает! Так что я уж успел смириться с мыслью, что это не сон, чего и вам советую.

Доротея удрученно покивала, соглашаясь. Потом внезапно улыбнулась и уставилась на меня.

– Буду считать, что я все-таки жива. – Решительно сказала она. – Все это не слишком-то похоже на загробную жизнь. Во-первых, у меня чешется нос…

Что вы смеетесь? У мертвых не чешутся носы, разве не так? И потом, в моей чашке самый настоящий "эспрессо", в точности такой, как я сама готовлю каждое утро, а не какая-нибудь "манна небесная"!

– Хорошее решение! – Жизнерадостно подтвердил Анатоль. – В конце концов, жизнь – это осознание, а в настоящий момент я осознаю происходящее так же ясно, как всегда…

Пожалуй, даже более ясно.

– В отличие от вас, господа, я отлично помню свою смерть. – Неожиданно сказал угрюмый князь Влад. – Она была мучительной, унизительной и преждевременной, и мне до сих пор хочется отомстить моим палачам. Но сейчас я, как и вы, чувствую себя совершенно живым. И это место не похоже ни на рай, ни на ад, ни даже на чистилище…

– Он восхищенно посмотрел на меня. – Я знаю, что ты вернул меня к жизни.

Я помню, как меня разбудила труба архангела, а потом твой голос сказал мне:

"вставай, Влад, и иди ко мне, Страшного Суда не будет". Не знаю, кто ты, но ты подарил мне еще одну жизнь, и я готов заплатить тебе ту цену, которую ты назовешь.

– Боюсь, что в один прекрасный день я действительно буду вынужден назвать эту самую цену. Впрочем, может быть, и обойдется, поживем – увидим… Да, кстати о трубе архангела! – Я заговорщически посмотрел на Анатоля. – Думаю, вам это будет особенно интересно. Говорите, когда вы уснули в машине, вам снилось, что играет саксофон? Ну так вот: я почти уверен, что труба архангела оказалась саксофоном Чарли Паркера. Я его даже видел – правда, издалека. Не смог толком разглядеть…

– Я вам снова верю. – Усмехнулся он. – Во всяком случае, Чарли Паркеру очень подходит такая ситуация, правда?

– Еще бы! – Согласился я и полез в карман своего идиотского пронзительно-зеленого плаща за сигаретами.

– Вы курите? – Изумился Анатоль.

– Иногда. – Я почувствовал себя виноватым – со мной такое бывает, когда кто-то из волонтеров армии некурящих ловит меня на месте преступления. Мне стало смешно, потом я ощутил знакомое дурацкое желание оправдаться, объяснить всему человечеству, что в последнее время я курю редко и понемногу, так что это можно сказать вообще "не считается". Я окончательно смутился и виновато добавил:

– Вам это мешает? Но мы же не в закрытом помещении…

– Да нет, ничего страшного. Просто до сих пор я думал, что эта вредная привычка свойственна только людям… – Растерянно сказал он.

– А я и есть человек. – Улыбнулся я. – Не без некоторых странностей, но самый настоящий живой человек, можете потрогать. – Я сунул ему под нос свой локоть. Тоже мне, нашел "веское доказательство"!

– А можно попросить у вас сигарету? – Неожиданно вмешалась Доротея. – Мои остались… вот дерьмо, даже не знаю, где! В прошлой жизни, наверное…

– Господи, конечно! – С облегчением улыбнулся я. По крайней мере, хоть кто-то в нашей компании был со мной в одной лодке!

– Какой ужас! – Ехидно сказал Анатоль. – Ребята, вам никто не говорил, что курить ужасно вредно?

– Особенно накануне конца света. – С неподражаемым сарказмом заметила Доротея. – Как же, как же…

Стоило только начать! Эти двое еще часа полтора с видимым удовольствием упражнялись в прикладном злословии. Я предпочитал сохранять нейтралитет и молча наслаждался их дискуссией. Ребята добродушно препирались, как старые добрые друзья, одно удовольствие было их послушать! Можно было подумать, что кто-то могущественный и равнодушный внезапно отменил ужасающую реальность последних дней этого мира: слишком уж наши посиделки смахивали на настоящую жизнь…

Этой ночью я почти не спал: все-таки беседа с этими ребятами здорово выбила меня из колеи. Сами-то они дрыхли без задних ног, завернувшись в теплые меховые одеяла из неиссякаемых запасов нашего могущественного интенданта Джинна, утомленные собственным воскрешением из мертвых, долгим путешествием и еще более долгой беседой. К моему величайшему удовольствию, в нашей странной компании все мужчины вели себя как истинные джентльмены, так что у Доротеи не возникло никаких проблем, и мне не пришлось выпендриваться, защищая ее "девичью честь". Все было очень пристойно, никакой "дискриминации по половому признаку на работе", даже Мухаммед не подкатился к ней с предложением немедленно пополнить его гарем.

Впрочем, скорее всего, она просто была не в его вкусе…

Я все взвесил и был вынужден признать, что новые знакомые мне очень понравились.

Вообще-то я уже давно уяснил, что в мире не так уж много людей, которые могли бы стать моими хорошими приятелями. К этому факту я относился совершенно спокойно: нет – и не надо! Если честно, я был довольно равнодушен к людям – с тех пор, как мне стало скучно активно их не любить… Но – наверное, это один из законов насмешницыприроды! – чем меньше восторгов у тебя вызывает все человечество в целом, тем больше шансов у какого-нибудь незнакомца задеть таинственную, тонкую, болезненно звенящую струнку в твоем сердце.

Достаточно пустяка: неожиданно отчаянной улыбки, поворота головы, при котором лицо случайного собеседника вдруг на мгновение становится лицом ангела, теплой ладошки, доверчиво вцепившейся в темноте в твою собственную руку, золотистой искорки веселого безумия, всколыхнувшей темное болото тусклых глаз – и ты вдруг понимаешь, что готов на все, лишь бы вдохнуть свою, настоящую жизнь в это удивительное, чужое существо, а потом развернуть его лицом к небу и спросить, задыхаясь от благоговения перед свершившимся чудом: "ну вот, теперь ты видишь?" Я ворочался с боку на бок: неуместный романтический бред не желал выветриваться из моей глупой головы.

Кажется, я здорово влип: эти незнакомые ребята, мои "генералы", уже удобно устроились в моем сердце и не собирались оттуда выметаться. А потом в моей голове закопошились мысли, в данных обстоятельствах совершенно неуместные.

Во мне просыпалось чувство ответственности за судьбу человечества, отдельные представители которого неожиданно оказались такими симпатичными ребятами. Часа через три после полуночи оно окончательно проснулось, обнаглело и начало вопить во весь голос – как всегда, более чем невовремя!

К сожалению, у меня настоящий талант превращать чужие проблемы в свои собственные…

Кроме этих фундаментальных переживаний было еще кое-что: я все время ощущал чьето чужое враждебное присутствие. Я мог спорить на что угодно, что моя кровожадная поклонница Уиштосиуатль бродит где-то поблизости. Заверения Джинна, что ситуация под контролем, не слишком меня утешали: ее присутствие не столько пугало меня – а что, извините, может напугать человека, у которого в запасе имеется еще шестьсот шестьдесят четыре жизни самого отменного качества?! – сколько действовало на нервы, как назойливый плач младенца в соседней квартире.

Уснуть мне удалось только на рассвете, а когда я проснулся, солнце уже стояло довольно высоко над горизонтом. Мои новые знакомцы дружно завтракали у гаснущего костра и недоверчиво поглядывали на дромадеров, каковые, по мнению Джинна, теперь полагались им по штатному расписанию. Думаю, до сих пор им не приходилось пользоваться столь экзотическим транспортным средством. Впрочем, я был совершенно уверен, что у ребят не возникнет никаких проблем, как не возникло у меня самого: а я-то ведь тоже никогда прежде не посвящал свою жизнь урокам верховой езды на верблюдах! Я решительно отбросил в сторону одеяло, вскочил на ноги и закутался в плащ, ярко-зеленый цвет которого уже не вызывал у меня особенных возражений: человек ко всему привыкает, знаете ли… Мне и в голову не пришло, что следует бурно возмутиться по поводу отсутствия горячего душа и утренней газеты и потребовать у Джинна немедленной компенсации за моральный ущерб – совершенно на меня не похоже! Но мне было не до того: какая-то часть моего существа лихорадочно дрожала от нетерпения и требовала немедленных действий. Никаких водных процедур, никакой уютной болтовни с новыми приятелями за чашечкой чая! Пора было ехать дальше – я и сам не знал, куда.

Впрочем, можно считать, что все-таки знал: на север, куда же еще?…

Чашку чая я все-таки потребовал – уже после того, как взгромоздился на спину Синдбада. Пить утренний чай в седле, в полном боевом вооружении, уютно укрывшись от беспардонно горячих солнечных лучей в тени волшебного щита – в этом был некий своеобразный шарм! У моего Синдбада была удивительно ровная поступь: я не расплескал ни капли драгоценного Эрл-Грея.

Совокупность всех этих очаровательных фактов вынудила меня продемонстрировать небу самую что ни на есть благодушную улыбку.

– Тебе начинает нравиться твоя новая жизнь, Владыка? – Весело спросил Джинн, принимая из моих рук и отправляя в небытие пустую кружку. Он стал почти невидимым и теперь серебристым облачком мерцал над моей головой.

– Наверное. – Задумчиво согласился я. – Ну, не то что бы она мне действительно так уж нравилась. Просто я понемногу смиряюсь с тем фактом, что теперь моя жизнь будет именно такой, как она есть…

– Так даже лучше. – Авторитетно заметил Джинн. – Обернись назад, Владыка.

Твоему взору предстанет воистину впечатляющее зрелище!

Я послушно обернулся и обомлел: оказывается, до сих пор я совершенно не представлял себе масштабов затеянного мероприятия! Неспокойный океан разномастных человеческих тел затопил пустыню до самого горизонта. Мухаммед и наши новые коллеги возглавляли процессию: они ехали в ряд следом за мной, держась немного поодаль. Черная перелина Доротеи эффектно трепетала на ветру, князь Влад величественно возвышался на спине своего дромадера и со сдержанным интересом косился на оживленно жестикулирующего Анатоля – думаю, тот как раз приступил к подробному изложению романа Стокера, как и обещал.

Мухаммед отрешенно пялился на небо с блаженной улыбкой типичного божьего избранника – надеялся обнаружить среди облаков какое-нибудь мудрое изречение из Корана, я полагаю!

– Вот это и есть знаменитая четверка "всадников Апокалипсиса"! – Фыркнул я. – Все-таки некоторые пророчества иногда сбываются, кто бы мог подумать!

– Да, некоторые сбываются. – Задумчиво подтвердил Джинн.

* * *

Путешествие было долгим. Мне уже начало казаться, что мы с Афиной приговорены вечно лететь на запад сквозь сумрак затянувшегося заката.

Впрочем, мне бы даже понравился такой приговор: вечность в компании этой сероглазой – неплохая штука, даже если нам прийдется провести эту самую вечность в тесной кабине ее летающей машины, заблудившейся в густых облаках над бесконечной поверхностью океана! Всю дорогу Афина была молчалива, как никогда. В этом были свои преимущества: ее голос ни разу не зазвучал гневно, или насмешливо, и мне не пришлось в очередной раз напоминать себе, что сейчас – плохое время для ссор: никакими ссорами и не пахло. Иногда она оборачивалась ко мне с почти робкой улыбкой, словно желая проверить, на месте ли я. Кажется, ее здорово утешал тот факт, что я был ее спутником в этом нескончаемом путешествии.

Вот уж не думал, что Афину можно напугать таким пустяком, как визит в мир мертвых… Наконец я заметил в разрывах облаков землю. Мы все-таки пересекли океан и теперь медленно снижались.

– Ого, кажется нас с тобой занесло в те самые места, которые мои люди в свое время называли Винландом! – Удивленно сказал я.

– Не знаю, какие земли твои люди называли "Винландом", но думаю, что на сей раз ты попал пальцем в небо, о грозный, но малообразованный повелитель валькирий! – Неожиданно рассмеялась Афина. – Этот маленький участок Северной Америки сейчас называется Мэн. Не помню, как его называли коренные жители, но не "Винланд", это точно… Когда-то давно здесь были знаменитые Стигийские болота.

– Озабоченно добавила она. – Теперь в этих местах стало немного посуше, и все же они не очень подходят для хорошей посадки. Я об этом не подумала – впрочем, если бы даже и подумала, что толку… Ну что ж, значит прийдется совершить чудо!

И она совершила это чудо. Аккуратно посадила свой "Бристоль" на небольшой лужайке, со всех сторон окруженной лесом. Я ничего не понимаю в управлении летательными аппаратами, и нередко наотрез отказываюсь восхищаться мастерством Афины, которым она любит прихвастнуть после каждого полета, но на сей раз даже мне было ясно, что Афина сделала нечто совершенно невозможное.

– Как здесь все изменилось! – Изумленно сказала она. – Я, конечно, давненько не бывала в этих местах, и все же тут произошло слишком много перемен!

– А ты уверена, что это именно то место, которое нам требуется? Если уж ты говоришь, что все изменилось…

– Я понимаю, к чему ты клонишь. – Улыбнулась она. – Но не забывай, что я все еще принадлежу к числу великих богов. Перед тобой не глупая девчонка, заплутавшая в темном лесу! Я могу отыскать вход в царство Аида руководствуясь чутьем, а не знанием каких-то примет. Мое сердце говорит мне, что вход рядом, значит так оно и есть.

– Не серчай, Паллада. – Снисходительно улыбнулся я. – Просто сам я ничего особенного не чувствую в этом месте…

– Правда? – Рассеянно удивилась Афина. – Ничего, почувствуешь еще… – Она обошла свой ненаглядный "Бристоль", убедилась, что с ним все в порядке, потом звонко хлопнула ладонью по изображению черного кота с желтым бантом на шее.

Изображение тут же ожило, соскользнуло на землю, с удовольствием потянулось и визгливо мяукнуло. Афина погладила кота, и под ее рукой он начал расти. Кот рос, пока не превратился в настоящее чудовище, голова которого почти достигала верхушек деревьев. Как и все Хранители, которых мне доводилось встречать до сих пор в домах Олимпийцев, кот оставался плоским как тень. Впрочем, насколько я знаю, это странное свойство делает Хранителей даже более опасными, чем можно предположить…

– Теперь мой "Бристоль" не останется без присмотра. – Одобрительно сказала Афина. – Из этого зверя получился хороший Хранитель. Один из лучших. Мы можем идти.

Она уводила меня все глубже в лесную чащу. Кажется, здесь царили вечные сумерки – не настоящая темнота, а лишь обещание темноты. Если бы я был не Одином, а кем-то другим, я бы не раз содрогнулся от ужаса. В этих местах царила совершенно непередаваемая атмосфера страха, уныния и отчаяния. Я-то, понятное дело, мог позволить себе роскошь не обращать внимания на зловещее настроение окружившего меня леса, но что, интересно, должны были чувствовать люди, жившие в этих местах на протяжении столетий?!

– Что, и тебе не слишком весело? – Заметила Афина. – Ничего не поделаешь, Игг: мы уже совсем близко.

– Да мне-то вполне весело… – Я пожал плечами. – Я все думаю о людях, которые жили в этих местах. Славно им жилось, нечего сказать!

– Да, в свое время меня тоже занимала судьба смертных, которые сами того не ведая поселились по соседству с входом в Аид. – Оживилась она. – Я даже не поленилась кое-что разузнать. Можешь не слишком о них печалиться, Один: на протяжении многих столетий здесь жили полудикие мудрецы, которые умудрялись даже черпать силу от такого соседства. А когда им на смену пришли неприкаянные бродяги, отважившиеся пересечь Океан в поисках лучшей доли, ни они, ни их потомки вообще ничего не заметили, тупицы! Можешь себе представить? Впрочем, лучшие из них все-таки что-то смутно чувствовали.

Среди жителей этих мест было на удивление много мастеров сочинять страшные истории, которые так любят читать их соплеменники. Эти бедняги смертные, из числа тех, что любят толочь воду в ступе, все недоумевали: и почему это маленький штат Мэн подарил миру так много писателей…

– Так что, эта мрачная земля породила много скальдов? – Рассмеялся я. – Славно!

Вместо того, чтобы дрожать от страха, или предаваться унынию, они просто слагали истории, способные напугать жителей других мест, какие молодцы…

Нет, все-таки они были не безнадежны, эти недолговечные обитатели Митгарда!

Не зря я тратил столько времени, чтобы их растормошить!

– Ты настоящий безумец, Хрофт! Только тебе могло прийти в голову, что умение складывать истории о событиях, которые никогда не происходили, может оправдать бессмысленное существование смертных! – Горько усмехнулась Афина.

– Я не безумец. – Холодно сказал я. – Это ты не видишь дальше собственного носа, Паллада. Знала бы ты, сколь причудливые вещи случаются во Вселенной, когда хороший скальд переплетает слова, обратив лицо к небу!

– Ладно, что толку с тобой спорить… В любом случае их больше нет, этих твоих "скальдов" – ни плохих ни хороших! А мы уже пришли. Видишь? Это и есть вход в обитель мертвых. Уж он-то ни капельки не изменился, к сожалению!

Навстречу нам гостеприимно оскалился темный провал. Это не было похоже на пещеру, яму, или дверь – даже на дверь, открытую в темноте. Просто пятно абсолютной пустоты, словно грубая заплата на тонкой ткани реальности. Афина нерешительно затормозила на самом краю, пропуская меня вперед. Вот уж не подозревал, что Олимпийцы настолько привязаны к скучноватой упорядоченности Серединного мира! Все-таки они были подобны мне и моим родичам – при всем их несовершенстве… Афина робко топталась на пороге иной реальности, как обыкновенная юная ведьмочка из смертных. Я решил не растягивать удовольствие, взял ее за руку и шагнул в темноту. Наши ноги тут же увязли в прибрежном иле.

Темная речная волна лизнула мой сапог, словно пробуя его на вкус, и неохотно отползла назад.

– Это Стикс. – Вздохнула за моей спиной Афина. Она не спешила отнимать у меня свою руку: видимо, ей все еще было не по себе. – Тебе повезло, Хар. – Завистливо добавила она. – Хорошо быть своим в мире мертвых!

– Хорошо, или плохо – во всяком случае, мне не с чем сравнивать… Ну, и где этот ваш хваленый перевозчик?

– Наверное, надо немного подождать. – Неуверенно предположила она. Зябко поежилась:

– Холодно здесь… Не нравится мне все это. Я ведь бывала в этих местах и прежде. Не могу сказать, что мне здесь так уж нравилось, но меня никогда не пугали воды Стикса. Скажу тебе больше: до сих пор я вообще не знала, что подразумевается под словом "страх". А теперь знаю. Мне не нравится это знание – не для меня! Что происходит с нами, одноглазый?

– Дионис умер, Зевс с трудом просыпается по утрам, я умоляю собственные руны подарить мне надежду, а величайшая из воителей содрогается от страха… Мы становимся слабыми, Паллада. – Зло сказал я. – Ты только заметила?

– До сих пор мне удавалось думать, что эти печальные перемены происходят с другими – с кем угодно, только не со мной! – Неохотно призналась Афина. – Да, ты прав, все мы теряем силу, и я в том числе. Ненавижу тебя, Один. Ну почему ты не родился дураком, который мог бы просто сказать мне: "не знаю"?!

– Может быть я и родился дураком, Нике. – Примирительно сказал я. – Просто с тех пор прошло много времени… Вышло так, что я успел здорово поумнеть, ты уж не обессудь!

– Оно и к лучшему! – Неожиданно рассмеялась Афина. – Хороша я была бы, если бы скиталась по Тартару в компании дурака! С тобой, по крайней мере, не слишком скучно… Смотри, а вот и Харон!

От противоположного берега реки действительно отчалила какая-то жалкая лодчонка. Она приближалась к нам на удивление быстро.

– Хороший гребец этот Харон. – Уважительно заметил я.

– Ну да. Это же единственное, что он умеет делать, было бы странно, если бы он и это делал плохо! – Усмехнулась она. Потом нахмурилась:

– Подожди-ка! Никакой это не Харон, его бы я узнала… Глазам своим не верю!

Да это же сам Аид, собственной персоной. Как такое может быть?!

– Все может быть, когда мир стоит на краю. – Равнодушно сказал я, усаживаясь на мокрый песок. – Чему ты удивляешься?

– Всему! – Решительно ответила она. – Твое глубокомысленное "все может быть" – это единственное объяснение, на которое я могу рассчитывать?

– Зачем тебе мои объяснения? Через несколько минут твой родич будет здесь и сам расскажет тебе, что происходит. – Миролюбиво сказал я.

– Твоя правда, наимудрейший. – Печально усмехнулась она, усаживаясь рядом. Потом неожиданно рассмеялась:

– Знаешь, Один, в этой истории есть один положительный момент: я терпеть не могла этого проходимца Харона!

– А что, твой дядюшка тоже мнит себя великим певцом, вроде этого красавчика Аполлона? – Насмешливо спросил я, прислушиваясь к обрывкам какой-то тягучей песни, долетавшим до моих ушей. – На его месте я бы не слишком усердствовал! – У Аида явно не было музыкального слуха, да и голос оставлял желать лучшего: он то и дело срывался на хриплый фальцет подобающий разве что безусому юнцу.

– Впервые слышу, как он поет. – Фыркнула Афина. – И хвала Зевсу, что до сих пор сия чаша меня миновала! – Потом она помрачнела:

– Похоже, он совсем рехнулся, бедняга.

Плохая новость…

– Думаю, все не так страшно. Он больше похож на захмелевшего гуляку, чем на безумца. Сама не видишь?

– Думаешь? – Недоверчиво переспросила она. – Никогда в жизни не видела Аида с чашей вина в руках.

– Пение пьяного ни с чем не перепутаешь, поверь уж моему опыту! Да ты сама на него посмотри.

Челн как раз уткнулся носом в берег. Аид молодецки отшвырнул в сторону весло и попытался встать на ноги, потерял равновесие и бухнулся на четвереньки. Его руки оказались в мутной прибрежной воде, ноги беспомощно колотили по ветхому дну лодки, которая тут же перевернулась.

– Срам, да и только! – Сердито сказала Афина, извлекая из воды своего драгоценного дядюшку.

– Ну почему сразу "срам"? – Снисходительно усмехнулся я. – Пображничал грозный муж, да перебрал с непривычки – с кем не бывает…

– Ты прав, одноглазый. – Угрюмо согласился Аид. – Я немного перебрал.

Имею полное право: моя работа наконец-то завершена. Надо же было как-то отметить первый день праздной жизни!

– Что ты имеешь в виду, Гадес? – Изумленно спросила Афина. – Как твоя работа может быть завершена? В твоем царстве и в прежние дни было полно обитателей, а уж теперь-то к тебе пожаловало все человечество!

– Ага, пожаловало. Но они уже ушли. – Объяснил Аид, с видимым удовольствием укладываясь на мокром песке. – Все ушли. Наконец-то нашелся хитрец, пообещавший им новую жизнь взамен давно закончившейся, и эти глупцы ему поверили. Впрочем, на их месте я и сам бы не упустил шанс вернуться в мир живых… В общем, они все куда-то подевались. Напоследок утопили Харона.

Им всем, оказывается, давно хотелось это сделать… А Кербер издох.

Отравили они его, что ли? Но чем можно отравить моего Кербера – не представляю! И Персефона куда-то ушла. Моя Персефона, надежная как сама смерть, верная, как собственная рука… Впрочем, пусть себе шляется где хочет, она мне уже давно надоела!

– Могу тебя понять! – Ехидно согласилась Афина. – Она действительно редкостная зануда… Не спи, Гадес! Ты еще ничего нам не объяснил.

– А что я вам могу объяснить? Я и сам ничего не понимаю. – Устало признался он, неохотно отрывая голову от мокрого песка. – Все закончилось, все ушли, и я ничего не смог с ними поделать. Финита ля комедия! От меня вам никакого проку, ребята, так что дайте мне поспать… А почему вы вообще сюда пришли? Путь-то неблизкий!

И ты никогда не была охотницей бродить по моему царству, Паллада…

Неужели у вас уже судачат о моих неприятностях?

– Нет. Мы пришли сюда, чтобы найти Диониса. – Вздохнула Афина.

– Что за нелепая идея – искать здесь Диониса! – Расхохотался Аид. – Кто из нас пьян, Паллада?

– Все-таки ты, Гадес. Мы пришли потому, что Диониса убили прошлой ночью.

– Терпеливо объяснила Афина. – Мы не знаем, кто мог это сделать, и Зевс послал меня сюда расспросить его тень. А Один любезно согласился составить мне компанию…

– Вот оно что… Паршивая история! – Аид даже малость протрезвел от такой новости. – С каких это пор ты заделалась вестницей несчастий, Паллада? День последней битвы еще не настал, а смерть уже получила власть над детьми Зевса, вот оно как! Вроде бы, мы с ней так не договаривались… Но я все равно не понимаю, почему Зевс решил, что вы найдете здесь тень Диониса? Мое царство всегда было последним приютом для смертных, это правда. Но Дионис – не один из них, как и все мы. Если даже у него есть тень, мне ничего не известно о том, где она блуждает…

– Ясно. – Вздохнула Афина. – Вообще-то, я с самого начала не слишком надеялась, что мы встретим здесь Диониса, прогуливающегося по Елисейским полям. Но надо было попробовать… Пошли отсюда, Один. Нам здесь ничего не светит.

– Ты не думаешь, что нам следует взять его с собой? – Я указал на распластавшегося на песке Аида. – Ему больше нечего здесь делать.

– Ему и у нас нечего делать, если подумать. – Она нетерпеливо пожала плечами. – И потом, в моем "Бристоле" всего два места… Гадес – не ребенок, пусть проспится, а потом сам решает, где ему теперь надлежит пребывать. Если захочет присоединиться к нам – сам доберется. Если нет – не будем его неволить.

Словно соглашаясь с ней, Аид громко захрапел, зарываясь в песок, как кутаются в одеяло. Я кивнул и пошел прочь. Любое место, навсегда покинутое обитателями – неприглядное зрелище, даже если это обитель смерти, из которой ушли мертвецы…

Мы возвращались в молчании: нам обоим было о чем подумать.

– Мертвые ушли к нему, да? – Спросила Афина перед тем как забраться в кабину "Бристоля". – К этому твоему "великану Сурту"?

– К кому же еще! – Кивнул я. – Этого следовало ожидать. Он пришел и теперь собирает войско. Он был бы дураком, если бы не поторопился!

– Если и дальше так пойдет, его ожившие мертвецы останутся без работы. – Буркнула Афина. – Нас просто перебьют поодиночке, как беднягу Диониса. А те, кто сохранят жизнь, заплатят за нее остатками своего разума. Не повезло твоему "великану Сурту" – ему и сразиться-то будет не с кем!

– Можешь не трудиться оплакивать его жребий, Нике. По крайней мере, мы с тобой не собираемся ни погибать от руки неизвестного, ни утрачивать разум, верно? А мы вдвоем стоим целого войска!

– Оказывается, ты умеешь утешать, если захочешь! – Слабо улыбнулась она.

– Я все умею.

– Не все, Один. Хочешь, я научу тебя управлять самолетом? – Неожиданно предложила Афина. – Только тебе прийдется обзавестись собственной машиной.

Мой "Бристоль" слушается только меня.

– Научи. – Согласился я. Не то, чтобы я действительно собирался променять свой дар путешествовать среди облаков в компании одного лишь северного ветра на сомнительную возню с громоздкой летающей телегой, но мне хотелось порадовать Афину.

– У тебя получится. – С энтузиазмом заверила она. Да я и не сомневался: нет таких вещей, которым я не могу научиться, было бы желание!

Всю дорогу Афина восторженно расписывала мне мое ближайшее будущее, которое по ее версии должно было протекать исключительно в кабине моего собственного аэроплана.

– Навестим Ареса? – Спросила Афина. Я и не заметил, как наше долгое путешествие домой подошло к концу.

– Еще бы! – Рассмеялся я. – Я же просто обязан выяснить, не обижал ли он моих валькирий.

– Таких обидишь, пожалуй… – В устах Афины это был серьезный комплимент, валькирии могли гордиться! – Я все думаю: может быть этот загадочный убийца снова его навестил? На этот раз у Ареса были хорошие шансы его разглядеть.

Марс и валькирии встретили нас на удивление дружной компанией, чуть ли не в обнимку. Я сразу понял, что дело не обошлось без заварушки: мои храбрые девы признают только один способ быстро подружиться с незнакомцем – вместе ввязаться в хорошую драку.

– Вижу, что у вас есть новости. Рассказывайте! – Потребовала Афина, устало вытягиваясь прямо на ковре, которым был устлан пол в комнате для трапез.

– Новостей у нас хватает. – Кивнул Марс. – Кстати, вы случайно не встретили в царстве Аида тень нашей Венеры?

– Мы не встретили там вообще никаких теней. – Усмехнулась Афина. – Они, видишь ли, разбежались, а Аид с горя напился и бормочет что-то нечленораздельное…

Подожди, Арес! Ты хочешь сказать, что…

– Да, ее убили. – Кивнул он. – Прошлой ночью. Точно так же, как Диониса: из ее мертвых глаз торчали странные вещицы, вроде тех, что вы извлекли из его ран.

– Веретена, да? – Озабоченно уточнила Афина.

– Ну да, что-то вроде веретен… А вот меня, судя по всему, навестил кто-то другой.

Никаких веретен у него не было и в помине. Грозный он воин, друзья мои!

Мы славно сражались, но ему удалось уйти от нас живым. Девочки отправились за ним в погоню, но если верить их речам, он исчез бесследно: растворился в облаках над пустыней…

Думаю, я должен поблагодарить тебя, Один. Если бы не эти прекрасные, но грозные девы, я бы уже наверняка знал, что случается с бессмертными после смерти.

– Ты тоже славно сражался. – Скегуль решила ответить любезностью на любезность. Ее подружки сдержанно покивали. Марс мог гордиться: до сих пор никто из чужаков не удостаивался такой похвалы из их уст!

– А как он выглядел, этот "грозный воин"? – Спросил я. – На этот раз у тебя было сколько угодно времени, чтобы разглядеть его, верно?

– Он выглядел довольно странно. – Задумчиво сообщил Арес. – "Странно" – это еще слабо сказано! Бородатый человек в маске, изображающей уродливое лицо с огромными губами. На нем была высокая шапка из пятнистой шкуры и такая же пятнистая набедренная повязка, на груди – пластина в виде причудливой раковины.

Сражаясь, он все время смеялся… Но иногда в время битвы он утрачивал человеческий облик и превращался в огромную змею, покрытую зелеными перьями. В эти мгновения драться с ним было особенно трудно! Могу сказать одно: мне он совершенно незнаком. Откуда он взялся, и зачем ему понадобилось отнимать мою жизнь – ума не приложу!

– Вы когда-нибудь встречали кого-то вроде этого существа? – Спросил я у валькирий. Они отрицательно покачали головами. Неудивительно: я и сам впервые слышал о таком создании, а ведь в этом мире не так уж много тайн, скрытых от моей мудрости!

– Нас стало еще меньше. Вот и Афродиты больше нет. – Печально заключила Афина. – Хорошо, что хоть тебе удалось отбиться от этого змея, Арей! Без тебя было бы совсем грустно.

– Спасибо. – Невесело усмехнулся он. – Без тебя тоже, Паллада!

– Не накаркайте беду! – Хмуро сказал я. – И кстати о беде: кто-нибудь знает, где сейчас бродит наш противник и чем он занимается?

– Ты имеешь в виду Лодура? О нем пока нет никаких вестей. – Отозвалась Скегуль. – Но его время еще не пришло, ты же знаешь… – Робко добавила она.

– Хель с ним! Меня сейчас интересует не Локи, а Сурт. – Валькирии уставились на меня с ужасом и недоумением. Я печально кивнул:

– Он уже здесь. Я видел его.

Впрочем, его трудно назвать великаном. Он выглядит как самый обыкновенный человек, даже на конунга не смахивает, но ничем человеческим там и не пахнет…

Уверен, что он действительно вполне способен сжечь мир – просто из любопытства, или для того, чтобы наконец сложить хоть одну путную вису, любуясь на сполохи пожара.

– Виса – это песня? А знаешь, что-то в таком роде уже случалось! – Неожиданно хохотнул Арес. – У людей есть легенда, что один из владык Рима по имени Нерон приказал сжечь город, поскольку ему позарез требовалось поэтическое вдохновение…

Может быть, это он воскрес из мертвых?

– Не думаю… Впрочем, все может быть! – Равнодушно отозвался я. – Какая разница!

Главное, что он уже наверняка воссоединился со своей армией – а куда еще могли податься мертвецы, покинувшие Аида, если не к нему под крылышко!…

Хотелось бы мне знать, когда нам следует ждать их в гости?

– Ты говоришь, у него есть армия? – Напряженно спросила Гудр. Она была самой молчаливой из моих неразговорчивых воительниц, я даже не был уверен в том, что мне доводилось слышать ее голос прежде, поэтому я изрядно удивился.

– Он носит зеленые одежды? – Настойчиво уточнила она. Я кивнул, валькирии встревоженно переглянулись.

– Объясните, в чем дело. – Потребовал я.

– Мы его видели, когда отправились в погоню за этим пернатым змеем. – Неохотно сказала она. – Змея мы так и не догнали, зато видели мужа, которого ты именуешь Суртом, и огромное человеческое стадо, покорно бредущее за ним… Пусть Скегуль рассказывает: она разглядела их лучше, чем я. Мне было неприятно смотреть на эту шваль. Впрочем, среди них есть разные люди, в том числе и настоящие воины, но их слишком мало!

– Все равно они – не шваль. – Задумчиво возразила Скегуль. Может быть раньше они были обыкновенным человеческим мусором, но теперь все изменилось. Они знают, что мертвы, и ничего не боятся. К тому же их странный предводитель имеет над ними страшную власть. Пока он равнодушен ко всему, и его люди – тоже, но если он захочет, они преисполнятся настоящей ярости и станут подобны лучшим из твоих воинов, Отец битв.

– Сколько человек в его войске? – Деловито осведомился Марс.

– Их невообразимо много. Точнее сказать не могу: я не знаю таких больших чисел – до сих пор они могли понадобиться разве что, для того, чтобы считать песчинки на морском берегу, но мне никогда не приходило в голову считать песчинки… Но вам вряд ли следует поспешно готовиться к сражению.

Они идут в другую сторону.

– Как это – в другую?! – Изумилась Афина. – И куда же?

– Мы видели их к северу отсюда, довольно далеко. И они идут прямо на север, не сворачивая.

– На север, к морю, а потом дальше, к месту Последней Битвы, куда же еще!

– Кивнул я. – Этот парень не станет тратить время, чтобы сражаться с нами здесь – это ему и даром не нужно! Зачем, если нам все равно суждено встретиться на поле Оскопнир, и ни один из нас не в силах отменить это свидание…

– Выходит, что мы напрасно ждали его здесь все это время? – Афина выглядела обиженной, словно ее не пригласили на праздник. – Надувались от гордости, считали себя форпостом, а оказались в глубоком тылу… И что теперь? Мы так и будем сидеть на амбах, теряя рассудок – каждый на свой манер! – и ждать, пока загадочный пернатый змей и его приятели перебьют нас поодиночке?

– Мы не будем сидеть на месте. – Твердо сказал я. – Все что угодно, только не это! У нас же есть ваши стремительные летательные машины, оружие, придуманное хитроумными людьми, и остатки нашего собственного былого могущества – не так уж мало, правда? Все это теперь пригодится… Возможно, мы не в силах изменить предначертанное, но ничто не помешает нам хорошенько потрепать эту армию и нервы ее предводителя, заодно. Мне не терпится проверить, так ли они равнодушны к смерти, как говорила Скегуль! И кто знает, может быть наш враг куда более уязвим, чем мне кажется? – Мои речи восхитили меня самого: на какое-то мгновение мне удалось поверить, что у нас все-таки есть шанс победить в последней битве – даже прежде, чем она успеет начаться…

– Мне очень нравятся твои слова, Один! – Прочувствованно сказал Марс. – Мы ему покажем, этому твоему Сурту! Можешь не сомневаться: Аид и протрезветь не успеет, а в его царстве снова будет полным-полно народу!

– Не думаю, что они туда вернутся, даже если снова умрут. – Равнодушно возразил я.

– Впрочем, это – не наша забота…

– Мне тоже нравится твое предложение, Вотан. – Улыбнулась Афина. – Не так уж нас мало, если соберемся вместе! И мы все еще многое можем. Только надо поторопиться, пока этот пернатый змей и его подружка с веретенами не перебили нас по одному… А у тебя нет никаких соображений на их счет? Как нам быть с этой напастью? В твоем пророчестве насчет "сумерек богов" ничего не говорилось о неведомых тварях, которые приходят из темноты за жизнями бессмертных?

– Ничего. – Хмуро сказал я. – Я ведь уже не раз говорил тебе, что понятия не имею, кто они такие и откуда взялись на нашу голову! Я бы дорого заплатил, чтобы это узнать. – Я решительно поднялся и пошел к выходу из просторной пещеры.

– Куда ты, Один? – Удивился Марс.

– Я скоро вернусь. – Пообещал я. – Мне нужно немного побыть одному.

Должен быть какой-то выход. А если нет, я его придумаю.

Некоторое время я неторопливо брел куда глаза глядят, спускаясь с вершины столовой горы по узкой тропинке. Иногда, впрочем, я сворачивал с проторенной дороги и карабкался по каким-то невероятным нагромождениям камней: земля сама говорила мне, куда следует ступать, чтобы доставить ей удовольствие… Наконец мои ноги приняли решение остановиться. Я не стал с ними спорить и уселся на большой круглый камень, согретый послеполуденным солнцем. Отвязал от пояса мешочек с рунами. Сейчас мне позарез требовался их совет – как никогда прежде!

Поэтому я решил достать не одну руну, а три. Впервые за свою долгую жизнь я отступал от собственного правила. "Много рун – для слабых духом, для нуждающихся в надежде и утешении, а для Одина – всегда только одна", – гордо говорил я когда-то. Но сейчас мне пригодились бы и надежда, и даже столь презираемое мною утешение. А больше всего мне был нужен дельный совет.

Незнакомцы, вышедшие на охоту за Олимпийцами, тревожили меня все больше.

На свой счет я был совершенно спокоен: пророчество старой карги Вельвы насчет моей – теперь уже совсем близкой! – смерти от клыков Фенрира было хорошо хотя бы тем, что позволяло мне высокомерно пренебрегать прочими опасностями, как и подобает отцу всех воинов. Но мне очень не нравилось, что мои новые приятели Олимпийцы оказались такими уязвимыми. Было бы досадно столь быстро потерять моих новых союзников – заносчивых не по чину, несговорчивых и не слишком могущественных, но изобретательных, веселых и по-юношески бесстрашных. Да и не только в этом дело: они мне нравились, чем дальше – тем больше, а я привык считать, что жизнь того, чье существование доставляет мне удовольствие, священна. И самое главное: мое равнодушное древнее сердце начинало ныть, словно заячье сердечко несмышленого мальчишки, когда я думал, что завтра утром могу обнаружить смертоносные веретена – или зеленые перья приходившего к Марсу существа? – в мертвых серых глазах Афины.

Я быстро достал три теплые косточки, положил перед собой на песок и медленно перевернул – сначала ту, что лежала справа, потом – центральную и напоследок ту, что была слева.

* * *

Первым открылся все тот же Хагал, грозный знак небесного града – именно эту руну я вытащил из мешочка за несколько минут до того, как Афина пришла, чтобы сообщить мне о смерти бедняги Диониса. Хагал по-прежнему сулил нам "очищающее разрушение" и "перемену участи". Два дня назад это обещание почти восхитило меня, но сегодня я не испытывал прежней радости: я уже знал, какого рода эти самые перемены, и пока они мне не слишком нравились.

Мои надежды с самого начала были связаны со второй руной: по законам гадания именно она должна была подсказать мне выход из положения.

– Гебо! – Увидев две перекрещенные линии, я скорее удивился, чем обрадовался, хотя Гебо всегда была очень хорошим знаком. Руна, символизирующая Священный Союз.

Помощь прийдет со стороны – вот что означала руна Гебо, и мне оставалось только недоумевать: вроде бы, ждать помощи уже давно было неоткуда, а сейчас – и подавно! "Обычно этот знак появляется, когда близко облегчение от беспокойства, время мира и согласия. – Изумленно вспомнил я. – Но какое уж тут "время мира и согласия"! Может быть, руны тоже могут утратить разум?

Ладно, теперь посмотрим, чем все закончится…" Третья косточка, которая должна была сообщить мне, чем закончится тревожащая меня история, была чистой. Ни одной царапины на гладкой поверхности. Вейрд – пустая руна.

Единственное из моих созданий, способное напугать даже меня самого.

Знак непознаваемого, испытание моего мужества и моей веры – хотел бы я знать: веры во что?! Вейрд некстати напоминала мне, что будущее больше не в моей власти – даже мое собственное будущее, поэтому единственное, что остается – это смириться и ждать. Вот уж чего я точно не собирался делать, я не согласился бы и на миг предаться смирению, даже в обмен на вечную радость и сотню царств, по сравнению с которыми мои золотые чертоги могли бы показаться убогим хутором! Я вздохнул, собрал руны, сложил их в мешочек и отправился обратно.

* * *

Поначалу наш идиотский поход на север почти не отличался от обыкновенного турпохода – если не принимать во внимание рекордное количество участников и мое вполне комфортное существование: когда при тебе постоянно дежурит всемогущий Джинн, вещи вроде горячего душа, хорошего ужина и удобного ночлега не являются проблемой. Мои "генералы" оказались отличными ребятами, их компания вполне меня устраивала, а остальные рядовые бойцы "армии тьмы" меня не слишком интересовали.

Они дисциплинированно следовали за мной по бескрайней пустыне и никоим образом не усложняли мое существование – вот и ладненько!

Князь Влад отлично вписался в наш коллектив. С Мухаммедом он, можно сказать, подружился – насколько эти серьезные дяди, типичные представители мрачного средневековья, вообще были способны "подружиться" с кем бы то ни было! Они часами вели ученые беседы, пока их верблюды неторопливо брели по пустыне. Иногда до меня долетали обрывки их бредового диалога: "Аллах сотворил землю, – важно сообщал пророк, – но у земли не было основания, посему под землей он сотворил ангела. Но у ангела не было основания, посему под ногами ангела он сотворил рубиновую скалу. Но и у скалы не было основания, посему под скалой Аллах сотворил быка с четырьмя тысячами глаз, ушей, ноздрей, пастей, языков и ног. Но у быка не было основания, посему он сотворил под быком рыбу по имени Багамут, и под рыбой он поместил воду, а под водой – мрак, а далее знание человеческое не способно достичь…" "А вот я слышал от одного пьяного монаха, что земля стоит на воде, вода на скале, скала на лбу быка, бык на песчаном ложе, а песок – на Багамуте, Багамут же этот стоит на удушливом ветре, а удушливый ветер на тумане. Я велел монаху сказать, что находится под туманом, а он твердил, что сие никому не ведомо. Так что пришлось посадить его на кол… Может, зря я так?" "Ну почему же "зря"! – великодушно утешал его Мухаммед. – Этот человек плохо обошелся с истиной. Сей "удушливый ветер" действительно был сотворен Аллахом, но совсем для других нужд, да и как может ветер служить опорой для Багамута!?" – Тут я хватался за голову и поспешно отъезжал куда-нибудь в сторонку.

Разумеется, меня, Анатоля и Доротею до слез смешил тот факт, что рядом с нами находится легендарный "Дракула". В первый же день Влад с неподдельным интересом выслушал пересказ романа Брема Стокера в исполнении начитанного Анатоля, после чего решительно попросил Джинна раздобыть ему стакан человеческой крови – на пробу! – и хороший гроб с запасом трансильванской земли – вместо кровати. Кровь, как ни странно, оставила его довольно равнодушным: князь снисходительно пробормотал что она, дескать, "утоляет жажду не хуже, чем кислое вино", а у меня хватило ума не лезть к нему с отеческими советами, что кровь следует пить не из стакана, а непосредственно из сонной артерии несчастной жертвы: я ни секунды не сомневался, что Влад немедленно попытается проверить сие смелое утверждение экспериментальным путем – зачем мне паника в войске?! Зато гроб превзошел все ожидания. Наутро князь выглядел счастливым, отдохнувшим и даже помолодевшим.

Гроб был тут же водружен на спину его многострадального верблюда, поскольку Влад наотрез отказался расставаться с этим сокровищем…

Незадолго до заката третьего – или четвертого? – дня нашего похода я увидел на горизонте какое-то диковинное сооружение. Его очертания смутно напоминали мне полузабытые иллюстрации из учебника по древней истории для младших классов, а цвет почти не отличался от золотисто-серой бесконечности пустыни, словно загадочное строение было всего лишь огромным песочным замком.

– Что это, мираж? – Удивленно спросил я Джинна.

– Нет, храм одного из местных богов. – Равнодушно ответил он.

– Одного из наших противников – так, что ли? – Настороженно уточнил я.

– Противников?! Вот уж не думаю! – Очевидно, мое предположение было на редкость нелепым: Джинн даже рассмеялся и энергично затряс головой. В конце концов он решил, что я заслуживаю небольшой лекции:

– Обитатели этого места – не враги и не друзья. Можно сказать, что они сохраняют нейтралитет. В пустыне иногда встречаются очень старые боги, Владыка. Они не участвуют в игре, поскольку уже не принадлежат этому миру.

– Как это – "не принадлежат"? – Удивился я. – Они же здесь присутствуют…

– Отчасти. – Задумчиво согласился Джинн. – Они присутствуют здесь подобно тому, как люди присутствуют в своих снах – в тех снах, о которых они забывают прежде, чем успевают проснуться. Я понятно выражаюсь?

– Вполне. – Кивнул я. И удивленно заметил:

– Все-то ты знаешь! Странно все-таки, что самым большим начальником всего происходящего почему-то считаюсь я, а не ты. По-моему, это нелогично. Может быть, махнемся должностями? Из меня хреновый слуга, и у вас тут же начнутся проблемы со снабжением, зато справедливость будет восстановлена!

– Я всего-навсего – сундук, в котором хранится твоя собственная мудрость и могущество, Владыка. – Равнодушно заметил Джинн. – Тебе только кажется, что я отвечаю на твои вопросы. На самом деле, ответы приходят из твоего собственного сердца. А я – просто наваждение, такое же, как этот храм на горизонте. Одно из многих твоих наваждений.

Возможно, самое полезное.

– Безусловно! – Рассмеялся я. Честно говоря, я так ничего и не понял из его объяснений, но это уже не имело значения. У меня пропала охота разбираться в загадочной природе Джинна, да и в своей собственной, не менее загадочной природе, заодно!

Через час мой Синдбад нерешительно затормозил в нескольких шагах от высокой стены, светлой, как песок пустыни, и, судя по всему, такой же древней. Мой волшебный щит Змея, который в последнее время начал казаться мне чем-то вроде зонтика, отлично охраняющего от солнца мой драгоценный нос, неожиданно забеспокоился и перебрался поближе к моему телу. Если бы щит мог говорить, он наверняка пробормотал бы: "береженого бог бережет" – я сердцем чувствовал его настороженное настроение.

– И куда это мы приехали? – Весело осведомился Анатоль. – Если это отель, то никак не больше трех звездочек!

– Похоже на древнеегипетский храм. – Нерешительно высказалась Доротея.

– Неудивительно! – Фыркнул я. – Судя по всему, это и есть древнеегипетский храм.

Теперь уже и я узнаю этот стиль: Древнее Царство – не больше и не меньше.

Такое ни с чем не спутаешь!

– Это крепость наших врагов, Али? – Оживился Мухаммед. – Ну, с таким-то войском мы ее в два счета разрушим, а ее защитников убьем!

– Мы возьмем их в плен и посадим на кол. – С надеждой добавил князь Влад.

Я было удивился такому причудливому ходу его мыслей, а потом вспомнил, что Влад у нас не только Дракула, а еще и Тапиша – что значит "пронзатель". И теперь ему со страшной силой хотелось "пронзать" всех, кто под руку подвернется. Сентиментальные воспоминания о любимых развлечениях юности, знаете ли!

– Притормозите, ребята! – Я покачал головой. – Насколько я знаю, хозяева этого места вне игры. Так что сажание на кол отменяется.

– Но они стоят на нашем пути. – Заметил Мухаммед.

Я был вынужден согласиться: древнее сооружение действительно стояло на нашем пути, а сворачивать в сторону мне не хотелось. Впрочем, дело даже не в том, хотелось мне этого, или нет: я чувствовал странную, непреодолимую, почти физическую потребность идти прямо на север, никуда не сворачивая – даже совсем чуть-чуть, чтобы обойти стороной этот чертов памятник архитектуры.

– Если я правильно понял своего научного консультанта, этот храм – наваждение… или почти наваждение. – Неопределенно объяснил я. – Так что мы просто можем идти дальше – так, словно здесь ничего нет. Думаю, его хозяевам на нас глубоко наплевать: какая разница, что видеть во сне?!

– Вы полагаете, что мы пройдем через стену и покажемся сном тем, кто обитает внутри этого храма? – Оживился Анатоль. – Любопытно! А почему вы так решили?

– Эта гениальная гипотеза тоже принадлежит моему научному консультанту. – Усмехнулся я. – Если вам нужны подробности, расспросите Джинна сегодня вечером.

Мне тоже будет интересно послушать. Во всяком случае, мы можем прямо сейчас проверить его гипотезу опытным путем… Синдбад, умница моя, будь так любезен, пройди через эту стену!

Мой дромадер послушно шагнул вперед. Его голова утонула в золотисто-серой поверхности стены, а через мгновение я и сам окунулся в густой туман неописуемого чужого пространства.

– Это не похоже ни на что! – Изумленно сказала Доротея. Она была где-то рядом, но я не видел даже ее очертаний. Впрочем, я вообще ничего не видел, кроме густого золотистого света, из которого было соткано это древнее наваждение…

– Здесь столько света… Что, мы уже на небесах? – Неожиданно спросил князь Влад откуда-то из-за моей спины.

– В каком-то смысле. – Хмыкнул я. – Во всяком случае, люди, которые жили несколько тысячелетий назад, вполне могли бы счесть это место "небесами"…

Интересно, кому из богов египетского пантеона принадлежит этот храм?

Ответ последовал почти немедленно – признаться, я совершенно на него не рассчитывал!

– Уходите отсюда, чумазые, а не то я обрушу на ваши неразумные головы все пески Нубийской пустыни! Не мешайте мне подобающим образом расчленять брата моего, Осириса. – Грозно потребовал низкий глубокий голос. Он раздавался со всех сторон, и все же это был не хор, а один-единственный голос.

– Теперь это называется "нейтралитет"! – Усмехнулся я. – Ну-ну…

– Судя по всему, это храм Сетха. – Невозмутимо заметил Анатоль. – Насколько мне известно, за таким экзотическим занятием, как расчленение "брата своего Осириса", можно застукать только его.

– Ага. Мое фирменное везение! – Буркнул я. – Он еще и обзывается, сволочь! "Чумазые" мы, видите ли… Тоже мне, нашелся блюститель личной гигиены! Нет, чтобы нарваться на кого-нибудь безобидного…

– Насколько я помню, среди богов Древнего Египта вообще не было "безобидных". – Возразил Анатоль. – Впрочем, Сетх и правда самый крутой в этой милой компании… Что будем делать?

– Ничего из ряда вон выходящего. Будем идти дальше. – Твердо сказал я. – Я сейчас – что-то вроде трамвая, дружище. Могу двигаться только по заранее проложенным рельсам. Ничего не поделаешь: эти чертовы "рельсы" проложены именно здесь!

– А как насчет "всех песков Нубийской пустыни"? – Испуганно спросила Доротея. – Вдруг действительно обрушит?

– Пусть только попробует! – Нахально заявил я. – Я ему покажу кузькину мать!

– А что, мать этого незнакомца – настолько уродливая женщина, что ее облик может напугать даже демонов пустыни? – С неподдельным интересом спросил Мухаммед.

– О, она – настоящее чудовище! – Не моргнув глазом согласился я. Наш бредовый разговор поднял мое настроение до максимальной отметки, так что я окончательно решил: плевать я хотел на этого зануду Сетха, мое дело – идти своей дорогой с наглой мордой, а там – будь что будет!

Еще какое-то время – мне показалось, почти целую вечность! – ничего особенного не происходило. Мой дромадер нес меня вперед сквозь невероятную, смутную, дрожащую плоть медленно оживающего наваждения. Я неподвижно сидел на мягко покачивающейся спине Синдбада и равнодушно ждал, чем все это закончится. Я ощущал совершенно неописуемое спокойствие – оно казалось мне не просто состоянием души, а чем-то большим: очень материальным, почти осязаемым. Я чувствовал, что надежная броня моего оцепенения каким-то образом защищает всех нас – и меня самого, и моих "генералов", и людей, следующих за нами, всех до единого – подобно тому, как ровное дыхание канатоходца помогает ему сохранить равновесие на головокружительной высоте.

Мы все стали одним существом, чем-то вроде этого самого канатоходца, и только мое ровное дыхание удерживало наше общее тело над пропастью. У нас был великолепный невидимый щит, прикрывший нас от гнева древних существ, обитающих в этом невероятном месте. Сетх больше не пытался высказать нам свои претензии: сейчас он был бессилен. Он ждал.

Внезапно я обнаружил, что уже вернулся в привычный мир, где нет никакого мерцающего тумана, зато над головой синеет стремительно темнеющее небо, на котором загораются первые искорки звезд, в лицо дует теплый ветер, и можно услышать, как скрипит песок под мозолистыми ногами верблюдов. Мои спутники были рядом, теперь я снова мог заглянуть в их лица, так что мне показалось, что наше маленькое приключение уже благополучно завершилось. Я так обрадовался, что опустил поводья. Синдбад тут же остановился и начал деловито оглядываться по сторонам в поисках какого-нибудь подножного корма – интересно, что он рассчитывал здесь найти?!

– Тебе следует отъехать подальше, Владыка. – Тактично шепнул Джинн. – Если ты будешь стоять на этом месте, может случиться давка. Ты наверное забыл, сколько людей следуют за тобой, и всем им не терпится поскорее покинуть опасное место…

– Действительно забыл! – Виновато признался я. Синдбад неторопливо затопал вперед, не дожидаясь особого приглашения. И тут я сделал чудовищную ошибку: обернулся назад, чтобы убедиться, что моя армия все еще благополучно следует за мной – а куда, интересно, они могли подеваться?! В то же мгновение я всем телом ощутил, как дрожит и тает спасительный шлейф моего невероятного спокойствия, только что окутывавший всех, кто шел за мной – словно застенчивое чудо не смогло выдержать моего пристального взгляда.

– Говорил же вам, чумазые: уходите прочь, пока не поздно! – На сей раз гневный и торжествующий голос Сетха донесся до меня издалека – с призрачной территории его храма, через которую как раз проходила моя армия. Небо над храмом внезапно потемнело – это выглядело, как аккуратная черная клякса на синем фоне сумерек.

Чернота казалась мне живым существом, разумным и рассерженным. В отличие от самого Сетха, в существование которого я по-прежнему не очень-то верил, поскольку не мог отделаться от легкомысленной идеи, что он всего лишь безобидный персонаж древних мифов, это пятно темноты было настоящим противником – абсолютно непостижимым, но чертовски опасным.

– Смотри-ка, он действительно собирается выполнить свою угрозу. – Удивленно заметил Джинн. – Не думал, что до этого может дойти! Надо бы…

Я уже не слушал. Меня захлестнула тяжелая ледяная волна невероятного гнева – вот уж сам от себя не ожидал! Душка Макс куда-то подевался, вместо него власть в моем удивительном организме временно захватил весьма неприятный, но грозный тип, уже немного знакомый мне по разного рода передрягам. В критических ситуациях обычно выясняется, что он – это я и есть. Сей факт не вызывает у меня особого восторга, но куда денешься от себя, любимого… Этому сердитому варианту Макса ужасно не понравилось, что какой-то "всеми забытый божок" – цитирую дословно! – отважился противостоять его армии. Так что он собирался немедленно разобраться с "этим выскочкой Сетхом". Черт, к моему величайшему изумлению, у него – то есть, у меня! – были все шансы на победу…

Я сам не очень-то понимаю, каким образом мне удалось оказаться в самом центре черного пятна, повисшего над храмом. Подозреваю, что я просто взмыл в воздух, как истребитель с вертикальным взлетом и немного полетал над пустыней, словно был каким-нибудь очередным суперидиотом, сошедшим со страниц комиксов – страсти-то какие! Чернота над храмом вела себя как живое существо. Она ненавидела меня так, что от ее ярости у меня ныл живот, и отчаянно сопротивлялась моему вторжению.

Впрочем, мои манеры тоже оставляли желать лучшего: кажется, я рычал от удовольствия, когда неописуемо чудовищные клешни, в которые превратились мои руки, разрывали в клочья этот сгусток живой тьмы. Я жадно впивался зубами в невидимые, но осязаемые, дрожащие от боли тугие волокна, которые – тогда я знал это без тени сомнения! – были чем-то вроде артерий этого древнего существа, вызванного к жизни не то гневом Сетха, не то просто причудливой прихотью моей стервозной судьбы…

Все это закончилось внезапно и как-то очень буднично. Я с изумлением обнаружил, что больше не демонстрирую окружающим свои выдающиеся способности к левитации, а просто стою на небольшой ровной площадке на самой вершине храма. Храм уже не был туманным океаном мистического киселя: я ощущал под собой твердые камни, все еще теплые от дневного солнца. В моей левой руке был зажат горячий комок какого-то тяжелого вязкого вещества, на ощупь похожего одновременно на пластилин и свинец – все, что осталось от моего невероятного противника. Комок ритмично пульсировал в моей ладони, он дрожал, как живая и смертельно перепуганная птица. Гнев мой прошел бесследно, и вообще никаких эмоций я не испытывал – наверное, слишком устал. Я рассеянно покрутил в руках свой странный трофей, а потом с силой кинул его себе под ноги, побуждаемый скорее туповатым любопытством слабоумного, чем осознанной необходимостью. На каменной кладке появилась трещина, потом другая, а через несколько секунд пол задрожал под моими ногами, и я почти испугался, потому что мое тело наотрез отказывалось снова взлетать к звездам. Его желания были простыми и понятными: оно ужасно хотело стоять на твердой земле, причем как можно дальше от того участка Вселенной, где рушатся древние храмы. Теоретически я прекрасно понимал, что у меня в запасе все еще видимо-невидимо жизней, но отчаянные вопли инстинкта самосохранения, которому было решительно плевать на академическое знание, сводили на нет все гипотетическое удовольствие, которое вроде бы должен испытывать бессмертный перед лицом заурядной опасности… Одним словом, когда храм Сетха рухнул ко всем чертям, увлекая меня за собой, я отчаянно заорал "джеронимо" – и не потому что хотел удачно пошутить, а в смутной надежде, что крик заглушит пронзительный голос первобытного ужаса: в тот миг я искренне верил, что мне пришел конец.

– "Джеронимо" – это твое новое заклинание? – Уважительно спросил Джинн.

Он каким-то образом успел подхватить меня и увлечь на безопасное расстояние от рушащихся стен – в самый последний момент, как в каком-нибудь дурацком голивудском триллере, авторы которых искренне полагают, что герои должны честно выстрадать заранее запланированный happy end!

– Ага, заклинание! – Нервно рассмеялся я. – Любимое заклинание американских десантников. Могучие были чародеи! Самый простой способ позвать на помощь замешкавшегося джинна…

Джинн тут же поверил моему идиотскому заявлению, и начал заверять меня, что это было не обязательно: он, дескать, и так пришел бы мне на выручку! Я почувствовал себя свиньей неблагодарной и срочно попытался объяснить ему, что просто пошутил.

Джинн слушал с заметным недоверием, но вслух не возражал. Наконец он аккуратно опустил мое драгоценное тело прямо на спину Синдбада. Мои спутники смотрели на меня с благоговейным ужасом. Очевидно, импровизированное воздушное шоу со стороны выглядело весьма впечатляюще!

Мухаммед воспользовался случаем и толкнул пространную речь, посвященную безграничному могуществу нашего с ним ненаглядного приятеля Аллаха. Я честно старался сохранять тактичное молчание во время его выступления – даже за выражением своего лица следил по мере сил, чтобы оно не расплывалось в совсем уж ехидной гримасе.

– А что с нашей армией? – Спросил я у Джинна, когда Мухаммед наконец угомонился. – Они не пострадали?

– Сейчас посмотрю. – С готовностью отозвался он, растворяясь в синих сумерках новорожденной ночи.

– Теперь мне снова хочется спросить у вас: кто вы? – Тихо сказал Анатоль.

– И что вы сделали с этим храмом? Это был самый крутой кошмар в моей жизни!

– Да уж, какой я иногда бываю сердитый – сам удивляюсь! – Усмехнулся я. – Тем не менее, мне по-прежнему упорно кажется, что меня зовут Макс. И я понятия не имею, что именно я сделал с этим долбаным храмом, и как я это сделал! Я вас очень разочаровал?

Анатоль комично пожал плечами:

– Так и знал, что вы отмажетесь!

– Кстати, мы уже давно могли бы перейти на "ты". – Улыбнулся я. – Надо брать пример с князя Влада, он с самого начала взял верный тон. А мы все расшаркиваемся, как профессорские жены на университетской вечеринке!

– Ваша правда. – Хмыкнул Анатоль. – Вернее – твоя. Вот уж никогда не думал, что боги столь демократичны!

– Час от часу не легче! – Вздохнул я. – Ну какой из меня "бог"? Ты имеешь в виду того парня, которому по воскресеньям молятся в церкви, и который всегда пишется с большой буквы – даже когда героиня бульварного романа говорит своему любовнику:

"ради Бога, Жорж!" – так, что ли? Ну спасибо, дружище!

– Ну, не обязательно именно тот, "с большой буквы", которому молятся в церкви, скорее уж наоборот… – С некоторым сомнением протянул Анатоль. И извиняющимся тоном добавил:

– Я никогда не придавал особого значения официальным религиям, поэтому мне трудно определиться… Но в вашем поведении явно есть что-то божественное!

– Все что угодно, только не это! – Решительно возразил я. – Я, знаете ли, вполне познаваем, мое тайное имя не зашифровано на шкуре ягуара, иногда я потею и даже хожу в туалет… Да, я же еще и курю, неужели забыл? Так что бога из меня не получится – ни с большой буквы, ни с маленькой.

– Вы уверены? – Настороженно спросила Доротея откуда-то из темноты.

– Совершенно! – Твердо сказал я. – И не "вы", а "ты", мы же только что договорились…

– Ладно. – Улыбнулась она. – "Ты", так "ты"… Вообще-то, даже жалко, что ты – не бог.

Меня бы вполне устроила Вселенная, у которой такой симпатичный создатель!

– Откуда ты знаешь, что я мог бы наворотить? – Печально усмехнулся я. – В свое время я был знаком с совершенно очаровательным человеком – думаю, он был самым славным парнем из всех, кого мне доводилось встречать… Он писал книги – на мой вкус, довольно занятные. Но как этот тип издевался над своими героями, ребята! А ведь хороший писатель – это Творец в миниатюре, так что…

– Я понял: ты – это Он! – Внезапно сообщил мне притихший было Дракула.

– Кто – "он"? – Непонимающе нахмурился я.

– Князь Тьмы. – Замирающим шепотом объяснил Влад.

– Ну уж нет! – Рассмеялся я. – Куда мне: ни рогов, ни копыт, ни даже хвоста, хочешь – можешь проверить… И потом, сам посуди: я же не пытаюсь купить у тебя душу!

– А зачем тебе покупать мою душу, если она и так принадлежит тебе? – Упрямо возразил он.

– Что он имеет в виду, когда называет тебя "князем тьмы", Али? – Неожиданно заинтересовался Мухаммед. До сих пор он оставался совершенно равнодушен к нашей беседе.

– Он имеет в виду, что я – самый главный шайтан! – Ехидно сказал я.

Мухаммед укоризненно покачал головой.

– Али – не шайтан, а рука Аллаха. – Внушительно объяснил он Дракуле.

– Все правильно: твоему Аллаху поклоняются язычники. Поэтому тот, кто является его рукой, и есть… – Влад замялся, подбирая подходящий эвфемизм: он явно не решался произносить вслух слово "сатана", и замогильным шепотом закончил:

– Он!

– Как ты можешь говорить такое?! – Возмутился Мухаммед. – Аллах пребывает в сердцах праведных, это твоего Ису почитают неверные!

Мы с Анатолем переглянулись и неудержимо расхохотались: с точки зрения интеллигентного европейца, живущего в конце ХХ века, диалог этих средневековых знаменитостей был вершиной идиотизма, настоящей жемчужиной!

Компания у нас подобралась та еще, конечно… Доротея некоторое время напряженно всматривалась в мое лицо – очевидно пыталась окончательно определиться с моим диагнозом: а ну как Влад попал в точку, с кем не бывает! – потом легкомысленно махнула рукой и тоже рассмеялась. Кажется, интригующая беседа о моей "божественной" природе благополучно сошла на нет.

Выразить не могу, как меня это радовало!

– Можно сказать, что с твоей армией все в порядке, Владыка. Несколько тысяч человек погребено под обломками храма, но число погибших представляется ничтожным, если вспомнить, как велико твое войско. – Невозмутимо отрапортовал Джинн. Он уже успел вернуться и некоторое время вежливо ждал, пока мы досмеемся. После его сообщения наше давешнее веселье показалось мне несколько неуместным. Мухаммед и Дракула тут же прекратили свой теологический диспут и внимательно уставились на меня. Хотел бы я знать, чего они ожидали? Большого мистического шоу с фейерверком и оживлением мертвых в финале – так, что ли?!

– Несколько тысяч? – Упавшим голосом переспросил я. – Совсем плохо! Зря я разрушил этот храм. Надо было подождать, пока все пройдут…

– Если бы ты не разрушил храм, его хозяин наверняка захотел бы продолжить битву. – Заметил Джинн.

– И попытался бы "расчленить" нас, как горемычного брата своего Осириса.

– Ехидно добавил Анатоль. – Я этих египетских богов насквозь вижу!

– Наш противник оказался довольно силен, и он был по-прежнему подвержен приступам божественного гнева, совсем как в былые времена. Поэтому ты должен не печалиться, а ликовать, что жертв оказалось так мало. – Оптимистически заключил Джинн.

– Ладно, буду ликовать. – Мрачно согласился я. – Странно вообще-то, что кто-то погиб…

Эти ребята недавно воскресли из мертвых. Я думал, что они навсегда избавились от глупой привычки умирать – разве нет?

– Ты подарил им еще одну жизнь, но отнюдь не бессмертие. – Сухо сказал Джинн. – Твои люди почти так же уязвимы, как и прежде. А бессмертия вообще не существует, ни для кого. Даже для тебя, Владыка. Иногда смерть можно отсрочить, но ее нельзя отменить.

– Спасибо, обнадежил! – Угрюмо хмыкнул я. – Ладно, идем отсюда. Уже совсем темно, а эти развалины не кажутся мне идеальным местом для ночлега… Но наверное, сначала следует похоронить наших мертвых. Ты справишься с этой неприятной работой, дружище?

– Работа как работа. – Спокойно сказал Джинн. – Скажи только, по какому обряду я должен их похоронить?

– А что, есть разница?

– Не знаю. Тебе виднее.

– Да? – Удивился я. – Что ж, тогда сожги их. Огонь – это единственное чудо, которое живые могут сделать для мертвых. Разведи большой костер на развалинах храма, и пусть пламя будет безжалостным и жадным. Пусть искры погребального костра пляшут среди звезд, пока не угаснут, а когда умрет и огонь, утренний ветер сам смешает пепел с песком, и тогда у смерти не останется ничего от ее богатой добычи, и она уйдет с пустыми руками… – Я смущенно осекся, поскольку сам не ожидал от себя такой неуместной лирической импровизации.

– Да ты поэт, парень! – Улыбка Анатоля была восхищенной и печальной – и, кажется, немного насмешливой.

– Был когда-то. – Буркнул я. – Довольно давно и без трагических последствий. Я очень вовремя остановился: уже после того, как старательно соскреб защитный слой сала с собственного сердца, но прежде, чем завел себе милую привычку заливать мировую скорбь дешевым вином и выть на злодейку луну, поскольку "меня никто не любит".

– "Соскреб сало с сердца"?! Хорошо сказано! – Восхитилась Доротея.

Анатоль понимающе покивал. Мы немного полюбовались на оранжевое пламя, медленно разгорающееся в темноте – неутомимый Джинн уже взялся за дело – и поехали дальше.

Наше войско следовало за нами, скорее вдохновленное, чем напуганное, преисполненное восхищения перед моим могуществом – ну да, им-то я не удосужился объяснить, что не являюсь ни богом, ни дьяволом! – молчаливое, бесстрашное, равнодушное к смерти: я затылком чувствовал их настроение, и оно немного пугало меня самого…

Часа через два я решил, что теперь вполне можно остановиться. Я был не слишком уверен, что моей армии действительно требуется какой-то там отдых, вполне могло оказаться, что эти ребята способны идти за мной не останавливаясь и даже не требуя воды и пищи. Но я никак не мог отделаться от мысли, что там, позади, идут нормальные живые люди, пусть даже восставшие из мертвых – какая, к черту, разница?! – и среди них наверняка попадаются такие же симпатичные ребята, как мои "генералы", просто у меня не было времени познакомиться с ними поближе… Во всяком случае, мне было приятно думать, что они, как и я, любят спокойно посидеть у костра рядом с новыми – а возможно, и старыми – приятелями, болтая о какой-нибудь милой чепухе за чашкой чая, или чего-нибудь покрепче… Наверное, из меня получился самый наивный предводитель "темных сил" всех времен: мир катился в тартарары, а я прилагал все усилия, чтобы путь армии воскресших мертвецов к месту последней битвы хоть немного смахивал на затянувшуюся поездку за город с непременным пикником и продолжительным бестолковым трепом обо всем на свете…

Я удобно устроился на мягком ковре в нескольких шагах от костра.

Заботливый Джинн протянул мне чашечку с кофе. Я обрадовался, вдохнул его густой аромат и с удивлением отодвинул чашку.

– Странно, мне больше не нравится этот запах. Что происходит с моими милыми маленькими дурными привычками? И что, интересно, я без них буду делать?!

Ряд экспериментов показал, что запахи вкусной еды и табачного дыма тоже не вызывают у меня никакого энтузиазма, скорее наоборот. Да и не хотелось мне ни есть, ни курить, ни даже спать. Вообще-то очень удобно, но я начал нервничать: мой разум во весь голос орал, что со мной "не все в порядке".

Тоже мне новость, конечно…

– Кажется, я все-таки превращаюсь в ангела. Какой ужас! – Тихо пожаловался я Джинну.

– Ты ни в кого не превращаешься. Просто ты возвращаешься к себе, Владыка.

– Спокойно сказал он. – Когда-то ты прекрасно обходился без сна и еды – я уже не говорю обо всем остальном! – просто потому, что не знал, что существуют такие вещи как сон и еда… или тебе не было до них дела.

– Хочешь открою тебе тайну, дружище? – Невесело усмехнулся я. – Мне страшно.

– Это пройдет. – Пообещал он. – Когда-то ты вполне обходился и без страха…

– Мне все время кажется, что этот могущественный тип, которого ты называешь "владыкой", только и ждет удачного момента, чтобы сожрать меня с потрохами и остаться на хозяйстве. – Пожаловался я.

– Не выдумывай, ладно? – Покровительственно улыбнулся он. – Никто тебя не "сожрет", даже если очень попросишь… Ты весьма забавно это себе представляешь! Послушать тебя, так выходит, что есть ты сам, и есть кто-то еще – могущественный чужак, претендующий на то, чтобы занять твое тело. Но ты – это только ты, Владыка, и изменить сей факт невозможно. – Отточенным движением старого фокусника Джинн извлек из воздуха колоду карт и помахал ею перед моим носом. – Эту колоду карт можно перетасовать так, что сойдется самый сложный пасьянс, а можно – так, что не сойдется даже самый простой.

Но колода-то всегда одна и та же: четыре масти и пятьдесят две карты. Если что и изменится так это их порядок. Можешь считать, что ты – такая же колода карт, и как раз сейчас тебя тасует очень хороший шулер, вот и все.

– Хочешь сказать, что скоро сойдется даже самый сложный пасьянс? – Слабо улыбнулся я. – Ты здорово все объяснил, но мне все равно страшно…

Наверное ты прав, дружище, и это пройдет, но какое мне дело до этого светлого будущего, если здесь и сейчас – невыносимо!

– Знаешь, я слышал, что люди, которые очень долго просидели в темнице, нередко боятся выходить на свободу. У тебя тот самый случай, Владыка. – Сочувственно сказал Джинн. – Что они с тобой сделали?!

– Кто – они? – Насторожился я.

– Твои тюремщики, или товарищи по заключению – называй, как хочешь.

Просто люди, среди которых ты слишком долго жил. Которые сами слишком долго жили друг возле друга. В отличие от них, тебе очень повезло, Владыка: хочешь ты, или нет, а тебе прийдется покинуть свою темницу. Так уж все сложилось.

– И что является "темницей" в моем случае? – Нахмурился я.

– Вот это. – Прохладный палец Джинна осторожно прикоснулся к моему лбу.

– Знал бы ты, в каком количестве душеспасительных книжек описаны подобные сцены! – Нервно рассмеялся я. – А сейчас ты скажешь, что "дао, выраженное словами, не есть настоящее дао" и шарахнешь меня по голове чем-нибудь тяжелым. После этого сатори я непременно просветлею, и все будет хорошо!

– С чего это я должен бить тебя по голове, Владыка? – Изумленно спросил Джинн. – Неужели тебе это нравится?

– Нет. – Честно признался я. – Просто выпендриваюсь помаленьку, не обращай внимания. Уверен, что эта шутка могла бы понравиться Анатолю, но он уже дрыхнет, как и все остальные… Знаешь, наверное мне просто требуется найти себе какое-нибудь путное занятие, чтобы не слишком отвлекаться на все эти глупые страхи. Может быть, посмотрим твой волшебный телевизор? Узнаем, что новенького…

– Не думаю, что пейзажи опустевших городов поднимут твое настроение. – Нерешительно сказал Джинн. – Насколько я успел тебя изучить, ты не слишком любишь людей, но тебе становится спокойнее, когда ты видишь, что они находятся там, где им полагается: сидят в своих домах, производят бессмысленные действия, именуемые работой, развлекаются, или ходят по магазинам. Тебя это успокаивает, как порядок на кухне хорошую хозяйку, разве не так?

– Все правильно. – Признал я. – Но я и не собирался пялиться на опустевшие города.

Честно говоря, мне уже давно хочется посмотреть на наших будущих противников, да все как-то руки не доходили… Это ведь возможно?

– Наверняка. – Кивнул Джинн, ставя на ковер уже знакомый мне маленький "SHARP", больше похожий на микроволновую печь, побывавшую в руках какого-нибудь древнего художника, чем на настоящий телевизор. – Вряд ли у них хватило прозорливости, чтобы окружить себя непроницаемым туманом…

– Ну, тогда крути кино! – Для того, чтобы выговорить эти слова, мне потребовалось произвести над собой ощутимое усилие – так бывает, когда в отчаянно жаркий майский полдень ныряешь с волнореза в еще по-весеннему ледяную воду: действительно очень хочется, но чертовски трудно решиться.

Джинн зажал в пригоршне штепсель, маленький экран стал немного светлее. Я не мигая уставился на него, с замирающим сердцем ожидая продолжения. Я очень старался дышать глубоко и спокойно, но это не слишком-то помогало: я нервничал куда сильнее, чем требовали обстоятельства! А потом я увидел совершенно невероятный пейзаж Эфиопии, их знаменитые столовые горы – в свое время в мои руки попали "Эфиопские хроники", один из самых причудливых памятников литературы позднего средневековья, я так и не одолел ее до конца, но моих скудных знаний вполне хватило, чтобы вспомнить, что эти причудливые горы с плоскими вершинами называются "амбы". Там тоже была ночь – ничего удивительного: по моим смутным расчетам эти самые амбы находились не так уж далеко отсюда! Я порылся в скудных познаниях по географии, которые обнаружились в моей дырявой памяти и удивленно заметил:

– Но мне кажется, что Эфиопия находится где-то на юге отсюда. Я ничего не перепутал?

– Все правильно. – Согласился Джинн.

– А мы идем на север. И повернуть назад мне вряд ли удастся, даже если очень захочется: что-то тянет меня на этот проклятый север, как магнит, я даже храм этого чертова Сетха не смог объехать – да ты и сам все знаешь!

Получается, что наши противники остались у нас за спиной, и расстояние с каждым днем увеличивается… И как же, интересно, мы будем с ними сражаться? Идиотизм какой-то! Хотел бы я знать, какого маразматика назначили менеджером этого проекта?!

– Какая тебе разница? – Джинн пожал плечами. Моя заковыристая терминология его ничуть не смутила, по крайней мере, он не стал интересоваться: ни кто такой "маразматик", ни даже что такое "менеджер проекта". – В назначенный день мы все соберемся в одном месте, Владыка, а все остальное не имеет значения… И потом, кроме этого лагеря у наших противников есть и другие. Все они находятся гораздо севернее, где-то за морем. Как раз там, куда мы направляемся. Хочешь увидеть тех, кто ждет тебя там?

– Мне в общем-то, все равно… Хотя, с ними можно подождать, если уж они где-то за морем. Начинать все-таки следует с ближайших соседей, заодно узнаем, не собираются ли они свалиться нам на голову, не дожидаясь этого самого "назначенного дня". Не люблю сюрпризы!

– Мудрое решение. – Одобрил он. – А кого из них ты хочешь увидеть? Видишь ли, их там довольно много, и каждый сидит на вершине своей горы.

– Хорошо устроились! – Фыркнул я. – Могу им только позавидовать: у нас тут настоящее общежитие, да еще и для всего человечества сразу… Что ж, думаю, для начала было бы неплохо увидеть самого могущественного из них.

Чтобы сразу понять, насколько все круто!

– Самого могущественного? – Задумчиво переспросил Джинн. – Ладно, попробуем.

Экран замелькал, потом на нем появилась другая картинка. Судя по всему, на этот раз мне показывали вершину одной из столовых гор: ровная площадка, на которой возвышалось небольшое древнее сооружение, наверное, один из знаменитых эфиопских храмов, вырубленных в неподатливом теле горы, этакая голубая мечта археолога. Впрочем, я мог и ошибиться: старушка луна – не самый надежный осветительный прибор во Вселенной! Возле этого сооружения стоял какой-то дядя. На мой неприхотливый вкус, он выглядел более чем внушительно, настоящий герой древних легенд: высокий, широкоплечий, в широкополой шляпе и развевающемся на ветру белоснежном плаще совершенно неописуемых размеров. Потом он повернулся ко мне лицом – словно почувствовал, что за ним наблюдают – и я увидел, что у этого грозного дяди наличествовала роскошная седая борода и всего один глаз – по крайней мере, второй был прикрыт черной пиратской повязкой.

– Ой! – Тихо сказал я. – Кажется, я знаю, кто это! Да нет, какого черта, это точно он!

Одноглазый, в шляпе… Все сходится! Один, собственной персоной. Он же Вотан, Игг, Видур, и так далее – всего тысяча имен, если верить умным книжкам. Что он здесь делает, хотел бы я знать?! Это же не его улица! Его владения далеко отсюда, на севере… Ох, меньше всего на свете мне хотелось бы с ним сражаться, дружище! Вопервых, он делает это гораздо лучше – если уж безумцы викинги считали его своим богом войны! – а во-вторых… Он мне всегда ужасно нравился, если честно!

– Нравился, или нет… Это не имеет значения, Владыка. Только глупцы сражаются с теми, кого ненавидят.

– А с кем, в таком случае, сражаются мудрецы? – С невеселой усмешкой поинтересовался я.

– Мудрецы вообще ни с кем не сражаются – разве что с собственной глупостью. – Невозмутимо отозвался Джинн. – Это тоже не твой случай, Владыка. Ты – не глупец и не мудрец, а только рука судьбы. Поэтому ты будешь сражаться с кем прийдется – только и всего.

– Ну-ну! – Растерянно буркнул я. И снова уставился на экран телевизора: кажется, там происходило что-то интересное.

"Интересное" – это еще слабо сказано! Одноглазый извлек из-под плаща здоровенный меч – думаю, мне самому эта чудовищная железяка могла бы пригодиться разве что в качестве хорошей штанги, да и то не сейчас, а только после нескольких лет упорных занятий атлетизмом. Было слишком темно, и я не сразу разглядел, что именно он проделывает со своим оружием. Потом понял, и меня слегка передернуло: он аккуратно вспорол свою левую руку, отвел ее в сторону, чтобы кровь не замарала белоснежную одежду, и принялся увлеченно рисовать что-то над низким входом в древний храм указательным пальцем правой руки, время от времени погружая его в рану, как перо в чернильницу. Результат его усилий напоминал зеркальное отражение буквы Z, только углы этого зигзага были острыми.

* * *

Покончив с рисованием, одноглазый заговорил – не слишком громко, отрывисто, с неподражаемой уверенностью в своих силах, словно отдавал приказ старому, надежному слуге. Его речь показалась мне незнакомой – и это после всех заверений Джинна, что знание иностранных языков больше не имеет никакого значения! Впрочем, возможно, Один просто произносил какое-то неизвестное мне заклинание…

– Что он делает? – Нетерпеливо спросил я – не то Джинна, не то равнодушное звездное небо над собственной головой. Но они молчали.

– Что ты делаешь? – Сначала этот голос показался мне запаздывающим искаженным эхом моего собственного, потом я понял, что он доносится из телевизора и принадлежит широкоплечему мужчине в джинсах и кожаной летной куртке, который только что вышел откуда-то из темноты и оказался в зоне моей видимости. В его лице было что-то смутно знакомое. Приглядевшись, я чуть не стал обладателем здоровенного синяка на груди: с такой страшной силой бухнулась вниз моя нижняя челюсть. Это был актер Марлон Брандо собственной персоной, но не обрюзгший старик, каким он стал в конце своей биографии, а худой и здорово помолодевший – сейчас он выглядел, как в свои лучшие времена.

– Хотел бы я знать, что он-то здесь забыл?! – Ошеломленно спросил я.

Джинн снова промолчал, но удивленно покосился на меня: кажется, он не ожидал, что среди наших будущих противников у меня обнаружится знакомый.

Впрочем, Марлон Брандо и не был моим знакомым – не в большей мере, чем для миллионов других любителей кино… Пока я удивлялся, этот красавчик энергично наседал на одноглазого.

– С кем ты успел подраться, Один? Неужели сюда приходил этот загадочный убийца?

Или ты просто решил снова навестить Аида и на сей раз выбрал кратчайший путь?… Да ты уже перемазал своей кровью вход в мое жилище! Но зачем?

Просто так, для красоты? Очень мило с твоей стороны, но мне не нравится, если честно… А что это за знак? Опять твоя загадочная дикарская магия? Я думаю, тебе надо срочно перевязать руку. Или ты все-таки собираешься истекать кровью, пока не увидишься с Аидом? Не стоит трудиться: вряд ли он успел протрезветь.

– Не выдумывай, Паллада. – С царственной снисходительностью сказал одноглазый. – Я не собираюсь к Аиду. Он не производит впечатление хорошего собеседника, с которым приятно осушить чарку меда в звездную ночь. Да пес с ним, с твоим родичем! Я только что начертил защищающую руну над входом в твой дом. Этот знак называется Эйваз, и его предназначение – отвращать зло, увеличивать силу и защищать от врагов – именно то, в чем мы сейчас нуждаемся… А перевязывать мою руку нет нужды: рана уже затянулась.

– Так это знак защиты? Спасибо. – Улыбнулся Марлон Брандо. – Думаешь, он поможет?

– Сомневаюсь. – Невозмутимо признался одноглазый. – Если бы я знал имя того, кто охотится за вашими жизнями, от моей защиты было бы куда больше пользы. Впрочем, в отличие от твоих дурней Хранителей моя руна хотя бы не поленится поднять тревогу.

Это – все, что я могу сейчас сделать, но согласись, что это – гораздо лучше, чем ничего…

А когда ты успела снова нацепить на себя это тело, Афина? Скажи, неужели тебе до сих пор не надоело выглядеть подобным образом?

– Мой облик – не твоя забота! – Гордо ответствовал Марлон Брандо. Потом почему-то резко сменил тон и добавил почти виновато:

– Знаешь, сначала это действительно была просто причуда. Но в последнее время это мужское тело кажется мне чем-то вроде теплой одежды… или даже кольчуги. Когда я принимаю его облик, я чувствую себя спокойнее – словно и правда верю, что смерть не узнает меня, если все-таки прийдет за мной. Видишь, Один, я стремительно глупею, как и все остальные – и даже не стыжусь в этом признаться!

– Брандо уже второй раз назвал этого парня Одином, так что я угадал, к сожалению! – Шепнул я Джинну. – Что ж, ничего не попишешь! Но от кого им потребовалось защищаться, хотел бы я знать? От меня, вроде, еще рано – особенно, если учесть, что мы идем в другую сторону… И, между прочим, Один назвал Марлона Брандо Палладой, а потом – Афиной. Неужели это сама Афина Паллада, собственной персоной? И если я все правильно понял, она просто изменила внешность… В таком случае, у этой мудрой – если, конечно, верить мифам! – богини на редкость банальный вкус! Почему именно Марлон Брандо? На ее месте я бы… – Джинн укоризненно на меня покосился. Можно было подумать, что мы сидим в кинотеатре, и я не даю ему спокойно посмотреть фильм.

В общем, я устыдился и заткнулся. Оно и к лучшему: события на экране телевизора были гораздо увлекательнее моего монолога.

Во-первых, там появилось еще одно действующее лицо. Сначала я никак не мог понять, что это за существо. Оно было определенно похоже на очень большую собаку, но я никогда в жизни не видел, чтобы у взрослой собаки была такая непропорционально огромная голова, толстые, как у щенка лапы и подметающие землю уши. Потом я понял, в чем дело, и изумился – уже в который раз за этот вечер! Это была игрушечная собака.

Здоровенный плюшевый пес, который, тем не менее, вел себя как самый настоящий живой домашний любимец: он крутился под ногами, пытался водрузить свои комичные толстые лапы на плечи Одина и восторженно повизгивал.

– Оставь меня в покое, волчий корм! – Сурово проворчал Один. – Еще, чего доброго, перемажешься моей кровью – кто ведает, во что ты тогда превратишься! Хватит с нас и тех чудовищ, которыми населил мир безумец Лодур…

– А может быть, это пойдет ему на пользу? – Рассеянно осведомился Марлон Брандо (у меня пока в голове не укладывалось, что его тело – всего лишь вечерний туалет Афины Паллады).

– Может быть. – Хмуро согласился Один. – Впрочем, этому отродью ничто не поможет стать настоящим зверем… Знаешь, Паллада, я бы не отказался от хорошего ужина – желательно, в твоей компании. У меня был трудный день.

– Мне как раз очень хотелось спросить, где ты пропадал. – Кивнул Марлон Брандо, слегка пригибаясь, чтобы войти в древнее строение. Один последовал за ним, согнувшись чуть ли не вдвое. Внутри помещения было гораздо светлее: здесь горели немногочисленные, но яркие факелы. Я увидел неровные каменные ступеньки, ведущие вниз: судя по всему, маленький храм был не жильем, а чем-то вроде холла – всего лишь входом в просторное подземелье. Мои новые знакомцы торопливо спускались вниз, игрушечный пес вприпрыжку следовал за ними, отчаянно мотая здоровенными ушами.

– Я вызвал сюда всех своих валькирий, – на ходу говорил Один, – потом за полдня облетел с ними все амбы. Убеждал твоих многочисленных родичей, что теперь они нуждаются в хорошей охране. В конце концов, все согласились с моими доводами: смерть Диониса и Афродиты сделала их более сговорчивыми. Да и Арес мне здорово помог: он не постыдился рассказать остальным, что мои воительницы спасли его шкуру.

У него все задатки благородного мужа: он даже готов говорить правду, когда это может принести пользу его друзьям… Только у твоего отца хватило мудрости не вступать со мной в бессмысленные пререкания. Зевс сразу же согласился впустить в свой дом восьмерых валькирий. Даже поблагодарил меня за помощь, в отличие от некоторых…

– Скорее всего, он просто надеется весело провести в их объятиях несколько ближайших ночей! – Фыркнул Марлон Брандо.

– Ну, пусть надеется. – Снисходительно хмыкнул Один. – До сих пор это не удавалось никому, даже мне!

– А ты пробовал? – Не без ехидства спросил Брандо.

– А как ты думаешь! – Расхохотался Один. – Но они обладают удивительным даром ускользать из объятий…

– Так где-то там еще и Зевс сидит! – Растерянно сказал я Джинну. – Шарахнет он меня молнией по темечку, чует мое сердце!

– Какое тебе дело до его молний, Владыка? – Равнодушно откликнулся Джинн.

– Ну да, конечно… Все не могу привыкнуть к мысли, что я такой крутой парень! – Фыркнул я и снова уставился на экран. В течение нескольких минут мне пришлось наблюдать, как Один моет руки. У меня сердце кровью обливалось: эти, с позволения сказать, "боги" не имели ни малейшего представления о хорошей сантехнике, и вообще о сантехнике, как таковой.

Вместо душа (или хотя бы умывальника) бедняге Одину пришлось довольствоваться примитивным тазиком – правда, за обладание этим сосудом любой антиквар охотно заложил бы душу дьяволу! Какое-то невероятное существо поливало ему на руки из кувшина. Приглядевшись, я понял, что это был каким-то чудом оживший игрушечный ежик гигантских размеров, с трогательными коротенькими лапками. В отличие от плюшевого пса, которого я уже видел раньше, ежик вел себя не как избалованный домашний зверек, а как настоящий денщик: он ловко орудовал кувшином и полотенцем и даже что-то ворчал себе под нос – я не разобрал, что именно.

Один тщательно вытер руки, отдал полотенце игрушечному зверьку, пересек короткий коридор и вошел в просторное помещение. Там было светло, как днем.

Марлон Брандо лежал на узкой кушетке, устланной тонкими покрывалами, и равнодушно созерцал низенький столик плотно уставленный многочисленными мисочками и кувшинами. В сероокую богиню, на которую мне было чертовски любопытно взглянуть, он так и не превратился. Один уселся в высокое резное кресло – кресло сразу же стало похоже на трон: все-таки у этого грозного дяди был такой величественный вид – римские кесари могут пойти в уборную и тихонько поплакать от зависти! – и тут же приступил к вдумчивому исследованию содержимого одной из мисок.

– Амброзию небось жрет! – Ехидно хмыкнул я. – А запивать будет нектаром.

Во люди живут!

Из разговора этой парочки я узнал массу интересных вещей – правда, я не так уж много понял. Они озабоченно обсуждали какого-то загадочного "убийцу с веретенами", от руки которого уже приняли смерть Дионис и Афродита, и другого, не менее загадочного парня, который умудрился благополучно удрать после сражения с Марсом и большой компанией разгневанных валькирий. Они называли его "пернатой змеей", что вызывало у меня какие-то смутные литературные ассоциации, но поначалу я не стал это обдумывать: меня увлекла беседа мифических существ, легенды о которых так очаровывали меня в детстве. И еще меня совершенно ошеломила их уязвимость: уж чего-чего, а узнать о том, что кто-то из богов-Олимпийцев может быть убит таинственным злоумышленником, я никак не ожидал! "Тоже мне, бессмертные!" – Сочувственно подумал я, с удовольствием вспоминая бесстыдное количество собственных запасных жизней.

– Если бы я знал их имена! – Сердито восклицал Один. – Тогда мы могли бы спать спокойно: моя руна не впустила бы в твой дом даже самого Творца Вселенной – если бы я назвал ей его имя, конечно!

– А ты назови. – С мрачной усмешкой посоветовал Марлон Брандо. – Только этого прохвоста, Творца Вселенной, нам здесь не хватало!

– К сожалению, его имя мне тоже неведомо. – Угрюмо признался Один.

В конце концов, эти двое начали отчаянно зевать – как самые настоящие люди! – и решили, что им пора разбредаться по своим спальням. Мне посчастливилось полюбоваться на добрый десяток валькирий, вставших на караул в спальне Марлона Брандо. Они были отчаянно красивы, но хотел бы я посмотреть на безумца, которому пришло бы в голову за ними поухаживать! От одного взгляда на их лица, яростные и невозмутимые, слегка искаженные кривыми улыбками одержимых, у меня похолодел затылок.

– А ты сам собираешься провести ночь без охраны, отпрыск Бора? – Ворчливо спросил Марлон Брандо. – Думаешь, что можешь позволить себе такую роскошь?

Ты, конечно, великий воитель, кто спорит, но когда имеешь дело с неизвестностью… Знаешь, и я ведь – не худший из воинов, да и Арес тоже!

Тем не менее, мы оба не сочли позором для себя принять помощь твоих воинственных дев…

– Дело не в моей гордости. Просто в отличие от вас я хорошо знаю, как и когда умру. – Мягко сказал Один. – Мне это было предсказано, а вам – нет.

Поэтому я могу позволить себе роскошь провести эту ночь в одиночестве. Оно и к лучшему: мне есть о чем подумать. Кроме этих безымянных убийц существует наш настоящий враг. Наша давешняя беседа у Ареса была слишком непродолжительной, и мы так ничего толком и не решили – только сказали друг другу, что больше не хотим сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего…

– Между прочим, это он тебя имеет в виду когда говорит о "настоящем враге". – Заметил Джинн. – Слушай внимательно, возможно узнаешь что-нибудь интересное об их планах.

Я и без того слушал так внимательно – дальше некуда – но ребята сменили тему разговора.

– А ты еще не испытываешь потребность засыпать каждую ночь? – С ощутимой завистью спросила Одина брандоподобная Афина. – Счастливчик!

– Иногда я сплю. – Неохотно признался Один. – К счастью, не каждую ночь…

– А тебе тоже не нравится спать, да? – Понимающе усмехнулся Марлон Брандо.

– Не нравится. Слишком смахивает на смерть. – Кивнул Один.

– Глупые они! – Сообщил я Джинну. – Сон – это же самая интересная часть жизни…

– Для тебя, но не для них. – Резонно заметил тот. Немного подумал и решительно добавил:

– И не для меня, если сон хоть немного похож на тупое оцепенение, сковавшее меня на долгие века, пока я ждал встречи с тобой, пребывая в этом проклятом сосуде!

– Немного похож, наверное. – Задумчиво признал я. – Но иногда это оцепенение полно чудес, которые не случаются с людьми наяву. Прими во внимание, что долгое время мне приходилось довольствоваться только этими чудесами… И еще сон хорош тем, что всегда можно проснуться. Во всяком случае, спящие, как правило, просыпаются…

– Человеческая жизнь тоже хороша тем, что всегда можно проснуться. Правда люди, как правило, почему-то не просыпаются. – Философски заметил Джинн.

Я еще немного понаблюдал за Одином. Ничего интересного я больше не увидел: он неподвижно сидел на ложе, обхватив руками колени, и судя по всему, собирался провести так всю ночь. Волшебный телевизор Джинна не был приспособлен для чтения мыслей, поэтому я решил, что на сегодня с меня хватит. Я и так несколько перебрал новых впечатлений, у меня голова кругом шла от избытка неперевариваемой информации!

Экран телевизора послушно погас, я с энтузиазмом обернулся к Джинну: у нас появилось столько увлекательных тем для беседы! Почти бесшумное копошение невидимой тени в темноте за моей спиной заставило меня досадливо поморщиться. У меня не было никаких сомнений, что нас опять навестила моя "подружка", страстная индейская барышня Уиштосиуатль. Правда, пока она больше не пыталась подкатиться ко мне со своими смертоносными объятиями и солеными поцелуями, но ее безмолвное присутствие отравляло все мои ночи.

Думаю, леди терпеливо ждала подходящего момента. Как бы то ни было, а ее визиты здорово действовали мне на нервы.

– Опять эта стерва! – Уныло пожаловался я Джинну. – Надоела! Надо бы прикинуться скромным богом какого-нибудь всеми забытого племени и навестить Одина: попросить, чтобы намалевал у меня на груди свою защитную руну. Тем более, я-то знаю, как зовут мою обидчицу… – Тут я осекся. У меня даже дыхание перехватило, поскольку я внезапно подумал, что вполне может быть…

Еще несколько секунд я потратил на суматошные попытки свести концы с концами. К моему величайшему изумлению концы, вроде бы, сходились. Во всяком случае, моя дурацкая гипотеза была чертовски хороша, и я решил осчастливить Джинна, излив на него бальзам собственной мудрости.

– Знаешь сколько их, этих индейских богов? – Торжественно спросил я Джинна. И не дожидаясь его ответа, доверительно сообщил:

– Я и сам не знаю.

Но чертовски много, можешь мне поверить! Кроме нашей соленой приятельницы, там еще куча народа, один другого кровожаднее – если конечно истории о них не слишком пострадали от руки переводчиков… И вот что любопытно: Один несколько раз упомянул некоего "пернатого змея" – насколько я понял, именно этот парень пытался убить его приятеля Ареса. Так вот, среди ацтекских богов как раз имеется пернатый змей – Кецалькоатль. Крутой мужик, неудивительно, что бог войны и шесть валькирий впридачу не смогли с ним справиться! Впрочем, они там все крутые… Надо будет посмотреть в Энциклопедии мифов: очень может быть, что мы найдем там и этого героя с веретенами, который убил Диониса и Афродиту… Слушай это что же получается? У нас тут конец света, мы к нему старательно готовимся, как юные скауты к летнему походу, а эти умники решили потихоньку перерезать нам глотки и все испортить – какого черта?! Впрочем, очень может быть, что они правы. Очень может быть, что так нам всем и надо… Но я так не играю. Мне не интересно. Я им устрою веселую жизнь! Мы еще посмотрим, кто за кем будет охотиться! – Я и сам не заметил, как начал здорово сердиться. Глупо, конечно: злость никогда не шла мне на пользу! И потом, я не очень-то представлял себе, каким образом я собираюсь "устроить веселую жизнь" огромной компании индейских богов – кровожадных, могущественных и совершенно непостижимых…

– Тебе не следует волноваться по пустякам, Владыка. – Мягко заметил Джинн. – Одно из двух: или ты ничего не можешь изменить, и тогда волноваться бесполезно, или можешь – в этом случае тебе следует браться за дело, а не тратить свою силу на беспокойство и гнев.

– Хорошо быть старым, мудрым, да еще и джинном впридачу! – Усмехнулся я.

– Я тебе смертельно завидую, дружище.

– Не стоит. – Печально улыбнулся он. – Не уверен, что тебе понравилось бы в моей шкуре…

Рассвет мы с Джинном встретили дружно склонившись над толстенным двухтомником "Энциклопедии мифов": составляли подробный список богов, которым поклонялись индейцы Центральной Америки – с описанием их внешнего вида, особенностей характера и маленьких милых привычек. Я еще сам не знал, зачем мне это нужно. Но сосредоточенное копание в книгах здорово меня успокаивало: по крайней мере, я нашел себе занятие, которого с избытком хватило на эту бессонную – и почти бесконечную! – ночь… Время от времени я оглядывался в темноту и громко предлагал злодейке Уиштосиуатль явиться с повинной и продиктовать нам "имена, адреса и явки ее сообщников" – я торжественно заявлял, что суд примет во внимание ее сотрудничество со следствием. Джинн снисходительно посмеивался, слушая эту чушь, а темнота и Уиштосиуатль отвечали мне равнодушным молчанием. Тем не менее, собственное дурачество понемногу подняло мое настроение – что мне и требовалось! Мой фирменный рецепт от всех бед: немного повыпендриваться, и все как рукой снимет…

– Смотри-ка! – Изумленно сказал я Джинну, добравшись до буквы "Т". – Кажется, я уже знаю, кто этот загадочный убийца с веретенами. Слушай:

"Тласольтеотль, другие имена – Тоси (наша бабушка), Талалли-Ипало (сердце земли), Ишкуина, Тетеоиннан.

Пожирательница грязи, богиня плодородия, сексуальных грехов и покаяния", – на этом месте я не удержался от неуместного хихиканья. Дамочка та еще, конечно… Моя мама не одобрила бы такое знакомство, это точно!

– Но с чего ты взял, что это именно она? – Удивился Джинн.

– А вот послушай, как здесь описывают ее внешность: желтое лицо, в носу украшение в виде полулуния… ага, и самое главное – головной убор из перьев с куском ваты и двумя веретенами. Вот они, веретена! Очень удобно носить оружие в прическе, тебе так не кажется?

– Да, довольно практично. – Одобрительно согласился Джинн.

Утро все-таки наступило, как ему и было положено. Уиштосиуатль наконец-то оставила меня в покое (по крайней мере, я больше не ощущал ее обременительное присутствие), мое войско благополучно проснулось, заспанный Анатоль ехидно спрашивал у еще более заспанной Доротеи, как она, бедняжка, обходится без своих сигарет во сне, она терпеливо объясняла ему, что если не встречать утро чашкой кофе и сигаретой, то и просыпаться не стоит, князь Влад хлопотал, водружая свой ненаглядный гроб на спину бедняги верблюда, Мухаммед торопливо заканчивал утренний намаз – обычное утро в генеральном штабе Антихриста! Я немого поболтал с ними и удобно устроился на спине Синдбада, чтобы продолжить путь.

Примерно через час мне пришло в голову, что следить за нашими противниками можно не только по ночам: наверняка днем у них тоже происходит немало интересного. Так что я потребовал вернуть телевизор. Джинн пришел в восторг от моей предусмотрительности: почему-то он был совершенно уверен, что я собираюсь разнюхать планы противника. Я не стал его разочаровывать и признаваться, что их драгоценные планы мне до фени. Просто мне было ужасно интересно: как дела у этих ребят. Навестил ли этой ночью кого-то из Олимпийцев загадочный убийца, удалось ли героическим валькириям отбить его атаку, и все в таком духе. Честно говоря, я уже за них переживал… кому сказать – не поверят!

Я кое-как установил телевизор на ритмично колышущейся спине Синдбада. Для этого Джинну пришлось хорошенько поколдовать: обыкновенная бытовая смекалка тут не помогала. Наконец телевизор временно превратился в еще один горб на спине моего верблюда – по крайней мере, теперь я мог быть уверен, что он не свалится. Экран засветился, и я увидел в его глубине настоящую Афину. Судя по всему, она только что проснулась и еще не успела придать себе внешность Марлона Брандо. К моему глубочайшему восхищению, Афина Паллада оказалась не слишком похожа на собственные классические изображения, которые мне никогда не нравились.

Радикально короткая стрижка, кожаная летная куртка, узкие штаны и высокие ботинки на толстой подошве тоже не слишком соответствовали моим наивным представлениям об облике богов-Олимпийцев. На мой вкус, она была невероятно красива – впрочем, за такую внешность звание "мисс Вселенная" обычно не присуждают: ребята вроде меня, увы, никогда не становятся членами жюри.

Высокая, с безупречно прямой спиной – настоящая леди! – неопределенного возраста с тонким мальчишеским лицом и пронзительными глазами. Она неторопливо ходила по просторной комнате, в которой я узнал то самое помещение, где они с Одином вчера ужинали: видимо что-то обдумывала. Время от времени она нетерпеливо взмахивала рукой, словно подгоняя ленивую мысль.

В ее жестах удивительным образом сочетались нервная взвинченность и равнодушное, даже немного ленивое спокойствие. Я с изумлением обнаружил, что совершенно очарован: кажется, Афина была одной из тех редких женщин, которых можно нежно любить всю жизнь после одной-единственной случайной встречи, ничего не требуя и ни на что не надеясь – до сих пор я не очень-то верил, что так бывает… "Ни на что не надеясь" – это именно то, что требовалось, поскольку надеяться мне-то уж точно было не на что! Сценарий наших отношений уже был написан, он был незамысловат, как параграф воинского устава: встречаемся на поле боя и тупо сражаемся, пока жалкие остатки этого прекрасного мира не рухнут в тартарары – вот, собственно, и все!

Несколько минут я зачарованно наблюдал за Афиной. Честно говоря, меня это совершенно устраивало: даже если бы у меня был пульт, я бы не стал нажимать на кнопки, пытаясь отыскать более увлекательное зрелище. Наконец Афина вышла из комнаты, и углубилась в освещенный факелами широкий коридор.

Вокруг нее тут же засуетился добрый десяток удивительных существ – кажется, все они были очень большими живыми плюшевыми игрушками, вроде собаки и ежика, которых я видел вчера. Через несколько секунд я действительно обнаружил среди них своих старых знакомцев и принялся рассматривать остальных. Еще две собачки, рыжий медвежонок, серый пушистый котенок и еще несколько очаровательных созданий, совершенно неподдающихся классификации.

Афина рассеянно погладила зверушек по пушистым загривкам, что вызвало неописуемый энтузиазм в их рядах.

– Ну хватит, любимчики, дайте мне пройти. – Нетерпеливо вздохнула она. Ее голос тоже мне понравился: довольно низкий, бархатистый и отлично поставленный – такой голос бывает у людей, привыкших выступать перед большой аудиторией. Кажется, она была настоящим совершенством! Впрочем, богине и положено быть совершенством, я полагаю…

Кроме плюшевых зверушек в коридоре были еще какие-то существа – темные тени, причудливые очертания которых то и дело мелькали на фоне освещенных факелами каменных стен. Эти тени показались мне угрожающими и неприятными, я понял, что инстинктивно боюсь их – наверное, по той же причине, по которой многие люди брезгливо боятся насекомых: мы слишком разные, и нам никогда не удастся прийти к взаимопониманию.

Пока я разглядывал эти тревожные силуэты, Афина кое-как уговорила своих плюшевых приятелей немного повременить с объятиями. Она торопливо прошла по коридору и постучала в одну из дверей.

– Я тебя не разбудила, Один? – С неподражаемым ехидством спросила она, входя в его спальню. – А еще говорил, что тебе не нравится спать… Между прочим, скоро полдень!

– Я знаю. – Высокомерно откликнулся он, вставая с ложа. – У меня плохие новости, Паллада. Хотел бы я приветствовать тебя иными словами, но лучше тебе поскорее узнать правду.

– Кто? – Упавшим голосом спросила она. – Кто на этот раз?

– Гера. – Мрачно сообщил Один. – Трое моих валькирий тоже пали от руки убийцы. Не думал, что такое возможно! Остальные валькирии явились сюда на рассвете и все мне рассказали.

– Как они до тебя добрались? – Нахмурилась Афина. – Неужели мои Стражи их пропустили?

– Никто не может остановить валькирию. – Невозмутимо пояснил Один.

Немного помолчал и сердито добавил:

– До сегодняшнего дня я был уверен, что и убить валькирию совершенно невозможно! Но оказалось, что я ошибался…

Знаешь, к Гере приходил кто-то незнакомый. Мои девочки в один голос утверждают, что это было тело без головы с двумя дверцами в груди, которые то открывались, то закрывались, издавая стук. Оно не просто убило Геру и моих валькирий, оно аккуратно расчленило их и засунуло куски их тел в эти самые дверцы. От их тел ничего не осталось. Можешь себе вообразить нечто подобное?

– Бред какой-то! – Вздохнула Афина. – Это безумие, Один. Только с ума сошли не мы, а мир, в котором мы обитаем.

– Совершенно с тобой согласен. – Кивнул он.

– Это был Тескатлипока! – Изумленно сообщил я Джинну. – Все сходится: тело без головы с дверцами в груди считается самым страшным из его многочисленных обликов, хотя мне оно кажется просто самым дурацким…

Помнишь, мы же о нем читали!

Индейские боги вышли на охоту за головами всех остальных участников фестиваля, вот это да!

Один тем временем продолжал рассказывать.

– Эта ночь была неспокойной для многих. Все мои валькирии успели побывать у меня с новостями, так что теперь я знаю, как было дело. У Ареса снова был гость – тот же самый пернатый змей, что и прошлой ночью. К счастью, у этого змея опять ничего не получилось. К Гермесу приходил некто в шлеме, имеющем форму причудливой птицы.

Аполлона навестило существо, похожее на человека, но с черепом вместо головы. С ним были мышь, паук и сова, но они не принимали участия в драке, только наблюдали.

Потерпев поражение, сей неугомонный муж наведался к Гефесту, а потом, уже на рассвете – к Артемиде. Во всяком случае, у них обоих побывал точно такой же парень – или эти трое – просто братья-близнецы? Мне ведомо, что так бывает… У Гелиоса побывал некто в куртке из содранной человеческой кожи, зашнурованной на спине – стоящая одежонка, правда? Знаешь, говорят, что Гелиос оказался самым опасным противником: моим валькириям даже не пришлось вмешиваться. Он чуть было не сжег это существо своим жаром, от которого вспыхнули волосы одной из моих дев. Думаю, с его могуществом пока все в полном порядке! Может быть, солнце все еще делится с ним своей силой?…

– Хорошо, если так. – Вздохнула Афина и попросила:

– Продолжай, пожалуйста! Что с остальными?

– К Деметре явилась юная дева в желто-красном платье – если верить моим валькириям, она выглядит как ребенок, но не менее опасна, чем все остальные незнакомцы. Все же им удалось ее прогнать. Твой отец тоже не скучал этой ночью: к нему приходил некто с черным телом, совиными глазами и клыками ягуара, с зубчатой короной на голове. В руках у него была живая молния, но у Зевса все еще полным-полно собственных молний, ты же знаешь, так что нашла коса на камень! Битва закончилась вничью, и чернотелый был вынужден удалиться. Мои валькирии почувствовали себя счастливыми: считают, что они с Зевсом на славу повеселились. Ну, ты знаешь, у них до сих пор такое восторженное отношение к битвам…

– Что ж, хоть кому-то это нравится. – Мрачно усмехнулась Афина. – А к нам никто не пожаловал? Твоя руна все-таки держит их на расстоянии!

– Ни хрена она не держит! – Сердито сказал Один. – У нас тоже были гости.

Вернее, гостья. Та самая, с веретенами. Эта вздорная баба носит их в волосах, вместе с кучей перьев и ваты. Безумная, она всерьез верит, что это делает ее красивой! Никогда не думал, что женщина может быть настолько уродливой… А что касается моей руны, она не смогла помешать этому чудовищу, как я и предвидел. К счастью, ее силы хватило на то, чтобы предупредить меня, так что я встретил нашу гостью на пороге.

– И что было потом? – С улыбкой спросила Афина. – Впрочем, я могла бы и не спрашивать! Где ее труп, Один? Что-то я его здесь не вижу. Ты его съел?

– Не преувеличивай, Паллада: перед этим я плотно поужинал. – Один тоже улыбался, насмешливо и печально. – Моей силы с лихвой хватило, чтобы не пустить ее в твой дом, это было не так уж трудно. Гораздо легче, чем я ожидал… Но убить ее оказалось невозможно. Думаю, все наши ночные гости воистину бессмертны, в отличие от нас самих!

– А жаль. – Просто сказала Афина. – Лучше бы наоборот!

– Если бы только я знал их имена! – Вздохнул Один. – Мы могли бы спать спокойно. В моих рунах все еще много силы, они могли бы остановить наших незваных гостей, бессмертные они, или нет…

– Знаешь, – сказал я Джинну, – я постепенно склоняюсь к тому, чтобы послать им записку с этой бесценной информацией. Отнесешь?

– Надеюсь, ты шутишь, Владыка? – Нахмурился Джинн. – Эти индейские боги оказывают нам неоценимую услугу, сами того не ведая.

– В гробу я видел их услуги! – Буркнул я. И неохотно признался:

– Мне почему-то очень хочется им помочь.

– И еще тебе очень хочется им понравиться. – Насмешливо заметил Джинн. – Еще одна милая человеческая причуда – нравиться всем и каждому, даже собственным врагам. А они – наши враги, Владыка, ты не забыл?

– Ну и что? – Равнодушно спросил я. – Они мне нравятся. Наверное, одно другому не мешает.

– Врагам свойственно убивать друг друга, Владыка. – Джинн разговаривал со мной, как с больным ребенком. – Убивать, а не спасать. Если бы у тебя по-прежнему была всего одна жизнь, а не шестьсот с лишним, ты бы относился к этому серьезнее.

– Может быть, – неохотно согласился я, – но поскольку их у меня действительно шестьсот с лишним, серьезным я стану еще очень нескоро, ты уж извини…

Я не отрывался от телевизора до самого вечера. Я видел, как Один с Афиной, снова принявшей облик Марлона Брандо, сели в аэроплан довоенной конструкции – я с изумлением узнал своего старого знакомого: черного кота с желтым бантом на шее, украшавшего хвост самолета, и большие сине-бело-красные круги на серебристых крыльях. Я вспомнил, что уже видел этот очаровательный самолетик: шум его моторов вывел меня из сладкого оцепенения, когда я в полном одиночестве ехал неведомо куда по пустыне, без войска и генералов, даже мой приятель Джинн еще дремал в волшебном сосуде, украшавшем шею Синдбада… И этот же аэроплан кружил над моей головой в самом начале этого идиотского мероприятия, еще до того, как меня убила моя старинная подружка Сфинкс, только тогда он был игрушечным… – или мне так казалось?

– Так это были вы, ребята! – Я и сам не заметил, что произнес эти слова вслух. Самое удивительное, что и Один, и Афина настороженно оглянулись – можно было подумать, что они меня услышали. Впрочем, в этом я все-таки здорово сомневался…

Целый день я зачарованно следил за их перелетами с амбы на амбу. Мне довелось увидеть почти всех Олимпийцев, впрочем их настоящий облик остался для меня тайной – эти ребята, как и Афина предпочитали пользоваться чужими лицами. Среди них обнаружилось целых два Элвиса Пресли: один из них оказался Аполлоном, а другой – не кем иным, как самим Марсом, что здорово меня насмешило.

Насколько я понял из разговоров, эти двое находились в состоянии перманентной ссоры, поскольку никак не могли поделить полюбившийся им сладкий образ. Мне внезапно пришло в голову, что настоящий Элвис наверняка находится в моем войске – если только он не был ни ангелом, ни инопланетянином, что довольно сомнительно. Я подумал, что надо бы при случае разыскать этого красавчика и рассказать ему о его посмертной славе, грех лишать человека его последнего триумфа. Наверняка парень будет доволен своим успехом среди богов-Олимпийцев, еще бы: вот это, я понимаю, зрительское признание!…

Кроме двух Элвисов среди Олимпийцев обнаружился Ричард Чемберлен – это был Гермес. Из его беседы с Одином и Афиной я быстро понял, что Чемберлен – это чистой воды случайность, короткий эпизод в его биографии, поскольку шустрейший из богов меняет свой облик по несколько раз в день: никак не может остановиться на чем-нибудь определенном. На этого дядю было приятно посмотреть – в отличие от своих товарищей он не выглядел ни обеспокоенным, ни огорченным. Судя по всему, Гермес был таким же легкомысленным оболтусом, как и я сам… впрочем, куда уж мне: у него-то в запасе была всего одна жизнь, тем не менее, он лучился насмешливой улыбкой, в лицах описывал ночное сражение с неведомым гостем, комично передразнивал серьезных валькирий и беззаботно сыпал ехидными комментариями – одним словом, Меркурий купил меня с потрохами! Впрочем, он нравился мне еще в те невообразимо далекие времена, когда я считал его просто литературным героем…

Богиня Диана предстала перед своими гостями отнюдь не в обличьи юной охотницы.

Эта барышня присвоила себе холодное очарование Марлен Дитрих – мне оставалось только тихонько аплодировать достоинству, с которым она его носила. Гефест, к моему величайшему изумлению, облюбовал для себя трогательный облик Чарли Чаплина – может быть хромого бога очаровала нелепая, но проворная походка этого маленького человека? Гелиос оказался почитателем Боба Марли: он не только позаимствовал эту экзотическую внешность, оставив при себе свою солнечную золотистую шевелюру, но еще и тихонько мурлыкал что-то из его репертуара – впрочем, ему это даже шло. Под занавес мне посчастливилось лицезреть Зевса, и это было главным сюрпризом.

Очевидно, киноактеры и прочие выдающиеся деятели массовой культуры были ниже достоинства Громовержца: их легкомысленному обаянию он предпочел морщинистую физиономию старой черепахи, украшенную гротескными густыми бровями. Через несколько секунд я узнал это лицо: когда-то оно принадлежало Леониду Брежневу и ассоциировалось у меня исключительно с идиотскими словосочетаниями вроде "холодной войны", или "советской угрозы" – чушь какая-то!

– Наконец-то я вижу рожу, которая может хоть как-то сойти за лицо врага!

– Весело сказал я Джинну. – Хотя, на мой вкус, он все-таки слишком смешной!

– Зевс – очень опасный противник, каким бы забавным он тебе сейчас не казался. – Сухо заметил Джинн.

– Охотно верю. – Кивнул я. Из-под лохматых бровей на меня смотрели такие грозные глаза, что я ни на секунду не сомневался в возможностях этого дяди, и искренне радовался, что он находится где-то далеко позади: легендарная молния в его кулаке казалась мне весьма конкретной штукой!

Никакой стратегически полезной информации я из этого киносеанса так и не почерпнул, поскольку до планов нападения на мое войско дело не дошло: ребятам явно было не до нас. Визиты таинственных недоброжелателей казались им куда более животрепещущей темой! Как бы не храбрились эти гордецы, но даже мне было видно, насколько они напуганы. За этот долгий день Один выпустил из себя литров сто крови, украшая жилища своих друзей защитной руной. Он мрачно объяснял Олимпийцам, что защитить их руна, увы, не сможет, поскольку ему неизвестны имена убийц, но она даст знать о приближении врага валькириям – все лучше, чем ничего… Олимпийцы благодарили его вежливо, но немного разочарованно: думаю, в глубине души они надеялись, что Один способен быстро разобраться с этой проблемой. В общем, настроение в лагере наших противников было отнюдь не приподнятое. К тревоге за собственную судьбу прибавлялась печаль о погибших. Афина то и дело примеряла скорбные морщинки на лоб Марлона Брандо, ее родственники тоже не отставали, даже грозный Зевс чуть не пустил слезу, вспоминая свою Геру, теперь уже бессмысленно мертвую, словно в ее жилах не текла кровь безумного Кроноса…

Можно было подумать, эти ребята каким-то образом чувствовали, что за ними наблюдает человек, который может им помочь и старательно демонстрировали мне свою беспомощность и смятение, чтобы растопить мое каменное сердце.

Знали бы они, как это легко: оно и каменным-то никогда толком не было, к моему величайшему сожалению!

Когда я оторвался от экрана, сумерки уже сгустили воздух, сделав его не правдоподобно свежим. Небо справа от меня было темно-лиловым, а слева поспешно догорал закат, великолепный, но катастрофически короткий, как всегда бывает в пустыне. Я решил, что мне следует на время покончить с наблюдением за чужой жизнью и заняться устройством своей собственной: я с удивлением понял, что сегодня вечером мне возможно удастся заснуть, хотя мысли о еде, или чашке кофе по-прежнему вызывали у меня равнодушное отвращение.

– У меня сегодня была одна забавная встреча. – Сообщила мне Доротея, усаживаясь рядом со мной возле костра. Кажется, ей не терпелось поделиться впечатлениями.

– Что, встретила в нашем войске кого-то из старых друзей? – Оживился Анатоль. – Иногда мне приходит в голову, что среди тех, кто следует за нами, должны быть абсолютно все, кого я знал – как бы это сформулировать…

– при жизни! Считается, что в этой армии служит все человечество, верно? Но когда я думаю о том, что можно было бы разыскать кого-то из знакомых, поболтать с ним о "старых добрых временах", я не испытываю никакого энтузиазма, скорее наоборот… Совершенно на меня не похоже!

– Я понимаю, о чем ты говоришь. – Энергично закивала Доротея. – Меня тоже почему-то совсем не тянет отправиться на поиски друзей юности, в глубине души я даже боюсь, что такая встреча может случиться… Но я не встретила старого знакомого. Со мной разговорилась одна милая девочка, но я не знала ее прежде… Не в этом дело: сначала Мари – ее так зовут – вывалила на меня подробную информацию о своей коротенькой жизни – ничего интересного, если честно, но пришлось выслушать: она так обрадовалась, что я не посылаю ее куда подальше! Да я бы и не смогла ее послать.

Когда едешь верхом на такой громадине, а человек идет пешком, да еще и смотрит на тебя снизу вверх и с надеждой спрашивает, можно ли с тобой поговорить… Это какой же надо быть сукой, чтобы послать!

– Ну почему сразу "сукой"? Не сгущай краски, Дороти, просто умение посылать подальше того, кто с надеждой пялится на тебя снизу вверх приходит с опытом. – Насмешливо заметил Анатоль. – Очень полезное умение!

– Так что такого забавного было в вашей беседе? – Лениво спросил я. Если честно, сейчас мне было глубоко по фигу, что там у них случилось, но я счел своим долгом поддержать разговор. Кроме меня все равно было некому: Джинн как всегда взвалил на свои призрачные плечи заботу обо всем человечестве сразу, у Мухаммеда намечался очередной намаз, а князь Влад лежал на теплом песке, мечтательно уставившись на звезды. Он вообще был не слишком говорлив, а в последнее время и слушал-то нашу болтовню без особого любопытства: наверное, парень просто привык к своему удивительному посмертному существованию, а заодно к нашей странной компании и непонятным разговорам, так что в какой-то момент перестал придавать им значение – и правильно!

– Представь себе, это создание поведало мне печальную историю своей большой и светлой любви! – Доротея сказала это таким интригующим тоном, словно собиралась открыть мне тайну происхождения Вселенной.

– Ну и что? – Я даже рассмеялся от неожиданности. – У любой девушки всегда имеется наготове история любви – и не одна! И они с удовольствием рассказывают ее чуть ли не каждому, кто согласится выслушать… во всяком случае, некоторые девушки это просто обожают!

– Да нет, ты не понял! – Доротея энергично замотала головой. – Она рассказывала мне не какую-нибудь историю из своего прошлого. У барышни несчастная любовь, или что-то в таком роде – не была когда-то, а прямо сейчас!

– Ну и что? – Равнодушно переспросил я.

– Сейчас? – Заинтересовался Анатоль. – Да, это действительно забавно! Мир катится к черту – да какое там, уже благополучно прикатился! – девчонка уже умерла, ожила и бредет по пустыне к месту последней битвы, в компании таких же оживших мертвецов, как она сама. И страдает не от этого кошмара, а всего лишь от неразделенной любви…

Это так смешно, что мне даже смеяться не хочется!

– Вот-вот! – Кивнула Доротея. – Мари полдня рассказывала мне, что встретила какого-то мальчика "с красивыми глазами" – если верить ее словам, конечно! – он довольно мило за ней ухаживал, ей как раз было одиноко – несмотря на присутствие у нее под боком всего человечества! – и ей показалось, что этот мальчик сможет ее понять и оценить по достоинству… словом, все как всегда. В итоге она в него втюрилась, а он почему-то к ней охладел: призадумался о вечности, я полагаю. Я попыталась было бестактно напомнить ей, что с нами происходит, но мои разговоры о том, что мир, в котором мы жили, кончился, и мы сами тоже… кончились – если можно так выразиться! – не произвели на нее никакого впечатления. Ну, вообще-то Мари заинтересовалась этой темой минут на десять, а потом снова завела свою песню: "ты понимаешь, какое дело…"

– она чуть ли не каждую фразу начинает с этих слов. Милая девочка, но совершенно сумасшедшая!

– Все мы совершенно сумасшедшие, каждый на свой лад. И не думаю, что мы стали такими только сейчас, мы всегда были сумасшедшими – мы, и все остальные люди. – Задумчиво усмехнулся я. – С другой стороны, девочка по-своему права: надо же как-то развлекаться! Если уж сидишь в тюрьме, следует хотя бы готовить побег – даже если точно знаешь, что у тебя нет никаких шансов. Какая-никакая, а все-таки альтернатива!

Просто ей в голову не пришло ничего более оригинального, чем банально влюбиться и как следует пострадать напоследок, как будто впереди целая длинная жизнь, которую можно легкомысленно транжирить на всякие глупости.

Думаю, твоей новой подружке просто не хватает воображения Но недостаток воображения – это общая беда всего человечества… Боюсь, что моя тоже: невзирая на стремительно приближающийся конец света, я собираюсь закрыть глаза и заснуть, чем скорее – тем лучше. Правда, я здорово придумал? Свежо и оригинально, куда уж этой девице с ее большой любовью!

Так что извините, ребята: собеседник из меня сегодня никудышний… Зато вы можете орать и шуметь, сколько влезет, да хоть заняться хоровым пением, или уронить небо на землю: мне уже ничего не помешает!

Я сам удивился скорости, с которой мне удалось выполнить свое обещание: я действительно закрыл глаза и моментально отрубился, даже не успел потребовать у Джинна свое одеяло.

Мне всю жизнь везло на занимательные сновидения, настолько яркие, сочные и правдоподобные, что так называемая реальность по сравнению с ними – старый кубик Рубика с облупившимися гранями, да еще и рассыпающийся в руках при первой же попытке его собрать. Но в эту ночь случилось нечто особенное: я сам мог выбирать, какой сон хочу увидеть – или какую жизнь прожить!

Честно говоря, я не видел особой разницы между сном и настоящей жизнью, ни тогда, ни теперь… Я ненадолго задержался на границе между "почти сном" и сном, перебирая возможные варианты сновидений с ленивым любопытством человека, который пришел в свой любимый ресторан специально для того, чтобы получить фирменное блюдо в исполнении шефповара, но не может отказать себе в удовольствии перелистать меню в ожидании официанта, хотя четко определился с заказом еще до того, как вышел из дома…

Разумеется, я с самого начала хотел оказаться на вершине столовой горы, приютившей Афину и Одина, которых в глубине души уже считал чуть ли не старыми приятелями. И я там действительно оказался – все было так легко, что даже не верилось. Вообще-то, когда собираешься совершить что-то претендующее на звание чуда, готовишься к тому, что это будет трудно, но пока я заблаговременно напрягался и делал умное лицо, все уже случилось само собой: одна реальность ушла у меня из-под ног, а другая неслышно подкралась из-за спины и накрыла меня с головой, я и опомниться не успел!

Только что я сосредоточенно пялился в теплую красноватую темноту под собственными веками, а теперь меня приняла ласковая прозрачная темнота лунной ночи – она была не только перед моими глазами, а везде, и я ощущал нежное прикосновение этой темноты к моему затылку: вполне физическое прикосновение, похожее на робкую ласку. Я с удовольствием отметил, что на мне больше не было ни зеленого плаща, ни прочей высокопарной карнавальной чепухи: обыкновенные голубые джинсы, темная футболка и светлая рубашка из тонкого льна с длинными рукавами, размера на два больше, чем требуется – такую чертовски приятно надеть летней ночью, вместо пиджака. Как я, оказывается, соскучился по собственному незамысловатому имиджу! Мои глаза быстро отыскали знакомый рисунок на древней каменной кладке: руну Эйваз, которую прошлой ночью начертил Один. Я был уверен, что меня-то она пропустит как миленькая: вопервых, я не собирался обижать хозяев дома – скорее уж наоборот! – а во-вторых, ей было неизвестно мое имя, с некоторых пор я подозревал, что оно неизвестно даже мне самому… И вообще, это всего лишь сон – мой сон! – а значит, все будет так, как я захочу, без драматических вариаций! Эти примитивные рассуждения здорово подняли мое настроение, возможно я даже несколько переборщил с этим самым хорошим настроением, но мне нравилось.

– Привет, руна Эйваз! – Весело сказал я зигзагообразному произведению Одина. Фраза прозвучала чертовски глупо, но меня хлебом не корми – дай сморозить глупость: это меня успокаивает, не знаю уж почему! А потом я решительно шагнул в освещенный факелами коридор. Мне не терпелось пообщаться с обитателями этого местечка.

Живые плюшевые игрушки почему-то так и не встретились на моем пути – то ли по ночам их укладывали спать, то ли я им попросту не понравился… Зато в коридоре обитали тени – те самые призрачные существа, которых я заметил еще утром на экране своего волшебного телевизора. Я так и не постиг природу этих странных существ, зато быстро разобрался, зачем они нужны: тени были стражами, верными и надежными.

Думаю, если бы я пришел сюда наяву, у них хватило бы могущества не позволить мне идти дальше, но сейчас я не проходил по их ведомству: мое присутствие насторожило их, заставило беспокойно зашевелиться в темных углах, но этим все и ограничилось.

Так что мой визит оказался полной неожиданностью для Одина и Афины: когда после долгих блужданий по коридорам я наконец отыскал комнату, где они ужинали, ребят чуть удар не хватил. Они, разумеется, тут же начали порывисто хвататься за холодное оружие, и все в таком духе. Я устало подумал, что им следует спрятать свои железяки в ножны и расслабиться – через секунду они так и поступили. Моего желания оказалось вполне достаточно – наверное, потому, что это был мой сон…

– Кто ты? – Наконец спросил Один. Его голос был решительным и властным – неудивительно! Полагаю, сказывалась многовековая привычка повелевать всеми, кто под руку подвернется… Он меня озадачил: обожаю простые вопросы, ответы на которые неизвестны мне самому! Так что я крепко задумался – на целую минуту, как минимум.

– На моем месте ты сам наверняка сказал бы, что тебя зовут Гест. – Наконец улыбнулся я. – Давай пока остановимся на этом варианте, ладно?

– Как скажешь, гость. – Один едва заметно усмехнулся мне показалось – вполне одобрительно. Потом он нахмурился и требовательно спросил:

– А ты – хороший гость?

Соврать было просто невозможно!

– Такой хороший – лучше не бывает. – Гордо сказал я. – Я пришел к вам с отличным подарком, ребята. С самым шикарным. Вы же хотите узнать имена тех, кто за вами охотится? Готовьте бумагу и карандаши, я собираюсь зачитать вам весь список!

– Вот она, помощь со стороны! – Удивленно сказал Один. Он повернулся к Афине, скрывающей свое невероятное лицо под загорелой физиономией Марлона Брандо. – Пока я гадал, откуда может взяться эта помощь, она уже тут как тут! – Он поднялся мне навстречу и торжественно заявил:

– Добро пожаловать, гость – кем бы ты ни был, ты пришел вовремя!

– Немного поздно, если разобраться. – Я пожал плечами, усаживаясь на пол в самом центре комнаты: почему-то мне показалось, что это хорошее место. – У вас уже убили троих, да? Но я узнал о ваших проблемах только прошлой ночью, да и то случайно…

Можно сказать, вам повезло: когда одна шустрая барышня из этой компании вышла на охоту за моим скальпом, я срочно обзавелся одной познавательной книгой, даже двумя книгами, которые в то же время являются в некотором роде одной… эк я лихо закрутил, однако! Здесь пишется о многих удивительных существах, в том числе и о ваших врагах. – Разумеется, я не укладывался спать в обнимку с толстенным двухтомником "Энциклопедии мифов", ему полагалось мирно болтаться в одной из сумок, притороченных к седлу Синдбада, но это был мой сон, и я мог творить, что захочу. Я захотел внушительно потрясти перед орлиным носом Одина своим "настольным справочником начинающего Антихриста", и двухтомник тут же оказался в моих руках. Я охнул от неожиданности, и чуть не уронил это сокровище: все-таки энциклопедия была не правдоподобно тяжелой! Один уважительно посмотрел на черный переплет книг и недоверчиво покачал головой.

– Как все просто оказалось! Вот уж не думал, что в этом мире есть книга, в которой о них написано… Странно, почему она никогда прежде не попадалась мне на глаза? Впрочем, в последнее время у людей появилось слишком много книг, за всеми не уследишь…

– Здесь, между прочим, и о вас говорится! – Улыбнулся я. – Правда, в основном – всякая ерунда, но довольно мило написано… Ладно, теперь слушайте меня внимательно: я временно прекращаю молоть чушь и приступаю к деловой части своего визита. Вашу загадочную злодейку с веретенами зовут Тласольтеотль, она же Ишкуина, Тоси, или Тетеоиннан – думаю, вам не помешает узнать все ее имена, правда? Между прочим, она – богиня плодородия, сексуальных, извините за откровенность, грехов и заодно покаяния, а по совместительству – пожирательница грязи…

– "Богиня"? – Мрачно переспросил Один. – Как же так вышло, что я ничего о ней не знаю?

Я никогда не слышал ее имен. Ты пытаешься меня обмануть, гость? – Кажется, он с трудом сдерживал гнев. Его можно было понять: когда думаешь, что тебе уже давнымдавно все известно и понятно, и вдруг в самом конце жизни обнаруживаешь, что подвластное тебе знание легко умещается на одной-единственной страничке толстенного тома, да и тот – далеко не единственный в бесконечном лабиринте библиотеки, трудно сохранять спокойствие…

– Зачем мне тебя обманывать? – Я пожал плечами. – Сам посуди: если все люди, которые населяли этот мир, не были знакомы друг с другом, почему бы не предположить, что боги тоже не успели перезнакомиться? В конце концов, вас тоже довольно много! К тому же, эта кровожадная барышня и ее многочисленные коллеги были богами одного древнего и весьма загадочного народа, который жил за океаном, очень далеко от твоей вотчины… Между прочим, я вообще не уверен, что они именно боги – то есть, такие же боги, как вы. Думаю, они – что-то совсем иное! Я воспользовался этим словом, поскольку так их называют в книжке, а другой информации у меня все равно нет. Будем просто считать, что эти ребята – совершенно непостижимые создания, к тому же, обремененные странными привычками: если верить книге, эта зловещая дамочка, Тласольтеотль, с удовольствием лакомится экскрементами, проще говоря – жрет дерьмо. Имейте в виду, если захотите пригласить ее на дружеский ужин!

Марлон Брандо неожиданно расхохотался.

– Не знаю, кто ты, гость, но с тобой стало гораздо веселее, надо отдать тебе должное!

– Спасибо на добром слове, Паллада. – Я даже рассщедрился на вежливый кивок, который при большом желании мог сойти за поклон.

– О, да тебе известно и мое имя. – Нахмурился Марлон Брандо. – До сих пор чужие не узнавали меня в этом облике. А ты узнал.

– Как видишь. – Я виновато развел руками. – Не бери в голову, просто я крупный специалист по чужим именам – наверное, за неимением собственного!

Но вам ведь как раз требовался специалист такого профиля, правда?

– Ладно, предположим, что ты не хитришь, и поговорим о деле. Имена остальных убийц тебе тоже известны? – Нетерпеливо спросил Один.

– Ага. – Гордо сказал я. – Запоминай, отец скальдов! Парня, который охотится на Ареса, зовут Кецалькоатль, что значит – змея, покрытая зелеными перьями. У него есть и другие имена: Зекатль – бог ветра, Шолотль – бог близнецов и чудовищ. Честно говоря, я уверен, что у него имеется еще пара тысяч прозваний, но в книжку они почему-то не попали… К Гермесу приходил Уицилопочтли. Его имя переводится как "колибри левой стороны". "Колибри" – это такая птичка, маленькая, как бабочка. Если вам интересно, имейте в виду: такие птички действительно существуют и живут за океаном, можете слетать, полюбоваться на досуге… К Аполлону, Гефесту и Артемиде наведался Миктлантекутли, повелитель Миктлана, то есть подземного мира мертвых – коллега вашего Аида. Как, кстати, он поживает?

– Гадес? Понятия не имею. Когда мы виделись в последний раз, он напился, как свинья и спал на берегу Стикса. – Один пренебрежительно пожал плечами и нетерпеливо спросил:

– Ты ведь еще не закончил называть их имена, гость? Ты так и не сказал мне, кто убил Геру…

– Я еще много чего не сказал. – Миролюбиво согласился я. – Геру убил парень по имени Тескатлипока, что значит "дымящееся зеркало" – бог ночи, покровитель разбойников и колдунов и сеятель разногласий. Под именем Иоалла-Экатль он странствует ночью по улицам, разыскивая преступников, так что иногда этот парень – что-то вроде шерифа… К сожалению, его разрушительная деятельность не ограничивается этой полезной профессией.

Есть у него и другие имена: Ицтли – жертвенный нож; Чальчиутотолин – кровь жертвы; Ицтлаколиуки – звездный бог холода, льда, и наказаний; Несауалипили – вы будете смеяться: покровитель банкетов; Тельпочтли – повелитель школ;

Некокиаотль – бог-воин; Тепейотль – сердце гор… Крутой парень, правда? И разносторонний… Тем не менее, надеюсь, твоя руна сможет остановить и его.

У Гелиоса побывал Шипе-Тотек – этот красавчик в куртке из содранной человеческой кожи. Между прочим, его имя дословно означает: "наш вождь ободранный" – можете себе представить! К вашей Деметре явилась барышня по имени Шилонен. Ну а к Зевсу приходил Тлалока – бог дождя и, между прочим, грома – можно сказать, в некотором роде коллега вашего Громовержца. Ну вот, собственно, и все… Ах да, среди них еще есть одна милая соленая барышня по имени Уиштосиуатль, богиня соли и соленых вод и по совместительству покровительница распутства. Близкая родственница ваших приятелей: считается, что она старшая сестра Тлалоки и жена Миктлантекутли. Пока она охотится за мной, но ей может надоесть, или родственники позовут на подмогу, так что твоим рунам, Один, не помешает узнать и ее имечко… На всякий случай запомни еще несколько имен: Тлоке-Науаке, он же Ипальнемоуане – самый загадочный из ацтекских богов, его имена переводятся, как "тот, кто содержит все в себе", или "тот, кем мы все живем", и никто не видел его изображений. Еще есть Шиутекутли – "владыка года", бог огня и вулканов, другие его имена Цонкастли – "желтоволосый", Тота – "наш отец" и Уэуэтеотль – "очень старый бог"; Мишкоатль – "белая облачная змея"; богиня вод Чальчиутликуэ, бог солнца Тонатиу; Шиутекутли, Тласольтеотль, Чикомекоатль, Коатликуэ, Тлальтекутли, Ометекутли, Тонакетекутли, Тонакасиуатль – честно говоря, я понятия не имею, кто они такие! – Я напоследок порылся в энциклопедии и обнаружил там еще парочку имен. – Чуть не забыл, – виновато признался я, – у них вдобавок ко всему имеется некий Мецтли, если верить книге, этот парень – бог луны, и Патекатль – бог опьяняющего напитка окли.

Пока я не заметил, чтобы эти ребята крутились на вашей территории, но они из той же компании… Вот теперь, кажется, все.

Они смотрели на меня, чуть ли не распахнув рты. Черт, это было приятно: выступать в роли пророка в таком элитарном обществе!

– Я должен идти. – Наконец сказал Один. – Не обессудь, что я не уделяю должное время на изъявления благодарности, гость. Но я должен назвать эти имена своим рунам на всех амбах. Такое дело не терпит промедления. Гости могут нагрянуть в любой момент.

– Могут, – кивнул я, – они такие! А что касается благодарности, это дело как раз может подождать – хоть до конца времен!

– Не так уж долго. – Мрачно усмехнулся Один. Встал, закутался в свой белоснежный плащ, на секунду замер в дверном проеме. – Я хочу увидеть тебя здесь, когда вернусь, гость. – Торжественно заявил он. – Или в любое другое время, когда тебе заблагорассудится прийти. До сих пор еще никому не случалось сетовать на мое негостеприимство!

– Спасибо. – Улыбнулся я. – Я с радостью принимаю твое приглашение.

Думаю, что мне еще не раз "заблагорассудится". Мне у вас нравится.

– Спасибо на добром слове. – Величественно кивнул он, внимательно вглядываясь в мое лицо своим единственным глазом – ярко-голубым, как… впрочем, аналогов этого немыслимого оттенка в природе, пожалуй, не существует – разве что на открытках, рекламирующих средиземноморские курорты! Мне показалось, что Один все еще старается понять, не была ли моя лекция об ацтекских богах всего лишь затянувшейся шуткой. Да уж, хороши бы мы были в таком случае, все трое!

Потом Один ушел, и я остался наедине с Марлоном Брандо – то есть, Афиной.

У меня по-прежнему в голове не укладывалось, что загорелый киноактер и прекрасная сероглазая женщина, которую я видел утром – одно и то же существо.

– Тебе мешает мой облик, гость? – Кажется, она читала мои мысли.

– Мешает. – Честно признался я. – Но я переживу.

– Надеюсь, что переживешь, гость: мертвых у нас и без тебя хватает. – Марлон Брандо смотрел на меня с нескрываемым любопытством. – Ты призрак, да? – Неожиданно спросил он.

– Что-то вроде этого. – Я пожал плечами. – Вообще-то, я почти уверен в том, что просто сплю и вижу увлекательный сон о том, как пришел сюда. Но подозреваю, что для тебя все происходит "на самом деле", верно?

– Еще бы! – Удивленно сказал Брандо. – Так значит, тебе снится, что ты пришел сюда, это многое объясняет. Ты странно выглядишь, гость. Не человек, не бог… Но и на тень, удравшую от моего гостеприимного дядюшки Аида, ты тоже не слишком похож.

– Надеюсь! – Улыбнулся я.

– Ты больше ничего о себе не расскажешь? – Без особой надежды спросил мой собеседник.

– Да мне и рассказывать особенно нечего, если разобраться. – Я пожал плечами и извиняющимся тоном добавил:

– Я же сплю. А что может рассказать о себе спящий?

– О, в отличие от того, кто бодрствует, спящий может рассказать о себе все. – Задумчиво протянул Брандо. – Спящего можно читать, как книгу, но ты – книга, написанная на неведомом мне языке… Впрочем, если не хочешь говорить о себе, я не стану тебя неволить.

– А можно, я сам буду задавать вопросы? Честно говоря, мне ужасно интересно: что за тени шастают по твоему дому? Мне показалось, что они охраняют тебя, но меня они пропустили.

– Если бы только тебя! – Мрачно откликнулся он. – Это мои Стражи.

Когда-то они были рисунками – просто изображениями живых существ, умелыми и не очень. В свое время мне удалось подарить им что-то вроде жизни – в обмен на верную службу. До тех пор, пока к нам не повадились эти незнакомые боги, мои Стражи были безупречными охранниками. Но теперь они почти бесполезны.

Такие же Стражи охраняют все наши амбы, и ни одному из них не удалось не только задержать убийцу, но даже предупредить о нем своих хозяев…

– А игрушки? – С любопытством спросил я. – Эти славные смешные существа – откуда они взялись?

– Это Любимцы. – Улыбнулся мой собеседник. – Они действительно просто плюшевые игрушки. В прежние счастливые времена, когда люди перестали беспокоить нас своими молитвами, поскольку уже не верили в наше существование, а день Последней Битвы еще не был определен, и казалось, что он никогда не наступит, у нас появилось много свободного времени. Даже слишком много: вся наша жизнь была одним затянувшимся вялотекущим праздником. Мы любили наведываться в города, населенные людьми, поскольку людям иногда удавалось придумать на редкость хорошие развлечения.

Вообще-то странно, если учесть, сколь короток их век: чтобы тратить столько времени на развлечения, нужно искренне верить в собственное бессмертие! Мы полюбили их кинофильмы, музыку и летательные аппараты – правда, не все, а только самые первые: в них была какая-то странная магия, на смену которой потом пришло обыкновенное техническое совершенство… И еще нас очаровали человеческие игрушки. Я до сих пор удивляюсь, что люди делали их для своих детей: детям не так уж нужны подобные вещи! У детей не слишком много свободного времени и еще меньше нерастраченной нежности, которую некому подарить… Иногда мы привозили эти игрушки к себе, со временем у каждого из нас собралась большая компания собственных Любимцев… А потом они начали оживать. Мы ничего не предпринимали, чтобы вдохнуть в них жизнь, все произошло само собой. Там, где обитают боги, все время творятся чудеса, даже если мы не прикладываем никаких усилий для того, чтобы они происходили. Во всяком случае, так было раньше… В общем, наши Любимцы стали вполне живыми. Они ходят, едят и растут, понимают все, что им скажешь и любят нас бесконечно, поскольку чувствуют, что обязаны нам жизнью. В войне они нам не помощники, конечно, но некоторые из их достаточно разумны и деловиты, чтобы вести хозяйство, а некоторые ведут себя, как дети: только бегают и шалят…

– Как эта замечательная ушастая собака, да? – Улыбнулся я.

– Ты ее видел, когда шел сюда? – Настороженно спросил Брандо. – Странно: вообще-то Любимчики боятся чужих…

– Я видел твоего пса раньше. – Честно сказал я. – Его и всех остальных Любимцев, и тебя, и Одина, и всех остальных. Только в моем сне у тебя часто было совсем другое лицо – лицо женщины. Думаю, оно и есть настоящее…

– Но каким образом ты мог нас видеть? – Мой собеседник окончательно разволновался.

– Можно сказать, что вы мне снились. – Дипломатично объяснил я. – Кстати, из этих же снов я узнал о вашей проблеме. – Я подумал, что не стоит рассказывать Афине о волшебном телевизоре: никому не понравится узнать, что за ним постоянно наблюдают чьи-то любопытные глаза! А сон – он и есть сон, тут вроде бы и волноваться не о чем…

– Ну и сны у тебя, гость! – Удивленно заметил Брандо. – Ты провидец?

– Да, – скромно сказал я, – со мной иногда бывает. Кстати, я собираюсь проснуться.

Думаю, на сегодня с меня хватит. Да и у вас куча хлопот. А ведь тебе еще и отдохнуть надо, правда?

– Правда. – Смущенно кивнул он. – Но я думаю, что тебе следует дождаться Одина. Ты же говорил, что за тобой тоже охотится какая-то тварь из этой компании. Один мог бы нарисовать защитную руну и для тебя, невелик труд. Не такие сейчас времена, чтобы мы могли позволить себе роскошь показаться неблагодарными!

– Спасибо. – Улыбнулся я. Чего я точно не собирался делать, так это разгуливать с руной Одина на своем теле: все-таки мы должны были стать врагами, а полагаться на помощь врага – вопиющее нарушение правил техники безопасности! Лучше уж каждую ночь просыпаться от назойливого скрипа песка под немытыми ногами моей соленой подружки – она меня порядком достала, но хорошо изученная опасность пугала меня куда меньше, чем возможность оказаться в зависимости от Одина. Наверное, все, что я успел о нем прочитать, произвело на меня слишком уж неизгладимое впечатление!

Поэтому я вежливо добавил:

– Но мне не нужна никакая защита. Честное слово, я сам прекрасно справляюсь с этой проблемой!

– Правда? В таком случае, тебе можно только позавидовать. – Марлон Брандо задумчиво нахмурился и умолк. Я встал и пошел к выходу: у меня появилось такое ощущение, что мне обязательно надо проснуться, но я почему-то не мог просто взять и исчезнуть из освещенной комнаты, на глазах у своего собеседника. Для этого чуда мне требовались одиночество и темнота.

– Подожди, гость. – На этот раз меня окликнул тот самый изумительный бархатный женский голос, который я уже слышал прошлым утром. Я обернулся.

Афина больше не скрывалась под личиной Марлона Брандо, это была она, самая настоящая!

– Так и убить можно! – С искренним восхищением сказал я. – Предупреждать надо… А что случилось? Почему ты решила сделать мне такой подарок на прощание?

– Потому что Афине ты, возможно, скажешь то, что не стал бы говорить Марлону Брандо… Ты ведь – наш враг, да? Этот самый "великан Сурт" – не знаю уж, с какой стати Один тебя так называет…

– Неужели я похож на великана? – Растерянно спросил я. – При всем моем уважении к Одину не могу с ним согласиться!

– Я угадала? – Тихо спросила она. – Ты – тот, за кем пошли мертвые, тот, кто будет ждать нас на краю нашей судьбы… Можешь не отвечать, я и так знаю, что не ошиблась. Я только что все поняла. Ты почти сразу выдал себя, признавшись, что за тобой тоже охотится одна из этих тварей, но до меня не сразу дошло. Только когда ты отказался от помощи… Да, теперь все сходится: кто еще может быть столь неуязвимым в те дни, когда люди уже умерли, а боги стоят на краю?!

– Ты действительно богиня мудрости, Паллада. – Улыбнулся я. Почему-то мне совершенно не хотелось выкручиваться. Честно говоря, я даже обрадовался, что она меня раскусила, сам не знаю, почему… Я примирительно сказал:

– Не будем делать из этого трагедию, ладно? Я очень хотел вам помочь. И потом, я же просто сплю. Может же человек видеть во сне тех, кто ему нравится!

– А почему нет? – Неожиданно согласилась она. И переспросила:

– Неужели мы тебе действительно понравились? В последнее время мы перестали нравиться даже себе.

Может быть именно поэтому мы так дорожим возможностью примерять на себя чужие лица… Впрочем, ты нам тоже понравился, даже Одину, который вообще-то терпеть не может болтунов вроде тебя. Улисса он на дух не выносит, а на тебя даже не соизволил разгневаться. Странно, правда?

– Ничего странного, просто я обаятельный. – Фыркнул я. А потом постарался говорить серьезно, поскольку мне почему-то ужасно хотелось, чтобы Афина раз и навсегда поняла, что никакой я им не враг – мало ли чем я в настоящий момент занимаюсь! – Знаешь, я ведь не выбирал, на чьей стороне участвовать в этой дурацкой битве. Я даже не выбирал: играть в эту игру, или остаться в стороне. Все как-то само случилось. Меня никто не спрашивал. Даже еще хуже: меня вроде бы спросили – из вежливости! – но дали понять, что мое драгоценное мнение всем до фени. Вышло так, что мне пришлось возглавить армию ваших врагов, хотя я бы с удовольствием присоединился к вам…

Впрочем, рядом со мной тоже есть славные ребята. Я даже не ожидал, что они окажутся такими симпатичными… Будь моя воля, я бы вообще все отменил и занялся своими делами! Кому мешал этот мир? Был бы себе, и ладно.

– А какие дела ты называешь "своими"? – С любопытством спросила она.

– Да так, всякие пустяки. – Неопределенно отмахнулся я. – В этом прекрасном мире я иногда писал книжки – ничего особенного, но довольно забавные, а в другом мире я был чем-то вроде сыщика, можешь себе представить? Гонялся за всякими странными ребятами, которые слишком увлекались неуместными чудесами… И были еще всякие вещи, о которых мне сейчас не хочется вспоминать – даже для того, чтобы доставить тебе удовольствие, ты уж извини! В общем, я развлекался как мог… Впрочем, иногда мне кажется, что ничего такого на самом деле не было, да и меня на самом деле никогда не было, если разобраться. Не было, и не будет, несмотря ни на что…

– Ну и дела! – Афина озадаченно покачала головой. – Хотела бы я знать, кто же ты все-таки?

– Я и сам хотел бы… Впрочем, нет, вру! Я слишком боюсь узнать правду, поэтому я ее до сих пор и не знаю, наверное. – Вздохнул я. А потом осторожно добавил:

– Может случиться так, что завтра я снова лягу спать и опять захочу увидеть этот сон – о том, как я сижу у вас в гостях, и мы болтаем, как добрые приятели, а глупая игра в войну, которую нам навязали, не имеет никакого значения… Как ты думаешь: я могу позволить себе такую роскошь?

– А почему ты меня спрашиваешь? – Неожиданно улыбнулась Афина. – Как я могу указывать тебе, какие сны ты должен видеть? Если ты снова захочешь, чтобы тебе приснились мы – почему бы и нет? В конце концов, ты здорово нас выручил. И потом, может быть, ты вспомнишь одно из своих бывших занятий и захочешь поохотиться на этих загадочных чужих богов? Я бы с удовольствием составила тебе компанию: они меня здорово разозлили!

– Я могу расценивать твои слова, как приглашение? – На всякий случай уточнил я.

– Ты можешь расценивать мои слова, как тебе заблагорассудится. – Высокомерно сказала Афина. Потом, отвернувшись в сторону, добавила тихо и, кажется, даже смущенно:

– Конечно, ты можешь навестить нас, если захочешь.

Во всяком случае, я не собираюсь ни с кем делиться своим открытием, в том числе и с Одином. – Она немного помолчала и неожиданно весело призналась:

– Честно говоря, мне ужасно интересно: хватит ли его хваленой мудрости, чтобы понять, кто ты такой… У нас с ним, знаешь ли, что-то вроде соревнования: мы постоянно выясняем, кто круче. Иногда это помогает отвлечься от печальных размышлений.

– Еще бы! – Понимающе кивнул я. – Что ж, спасибо за приглашение, Паллада.

А сейчас мне пора исчезать. Кажется, там, где я уснул, меня уже давно пытаются разбудить. Во всяком случае, мне очень трудно здесь оставаться…

– Конечно, исчезай. – Согласилась она. – А почему ты до сих пор этого не сделал?

– Потому что хотел объяснить тебе, что я хороший. – Честно признался я. – Уж не знаю, удалось мне это, или нет, но я сделал все, что мог.

– Наверное, тебе удалось… Впрочем, я и сама не знаю. –Афина беспомощно пожала плечами. – Вообще-то прилагательное "хороший" тебе не слишком подходит, ты уж не обижайся. Но слово "плохой" тоже совершенно неуместно.

– Твоя правда. Оба эти слова вообще неуместны в большинстве случаев. – Улыбнулся я, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Подожди. – Потребовала она. И робко попросила:

– Ты не мог бы оставить мне эти твои книги? Ты говорил, что в них написано и о нас. Мне хотелось бы почитать…

– Читай. – Кивнул я. – Но имей в виду: ты найдешь там сплошные глупости.

Эти книжки написаны обыкновенными несведущими людьми, которые не были лично знакомы с теми, о ком писали…

– Догадываюсь! – Фыркнула она. – Тем не менее, им откуда-то известны имена тех, кто за нами охотится, а это уже немало…

– Немало. – Согласился я.

– А о тебе там ничего не написано, да? – Осторожно спросила она.

– Ни слова! – Подтвердил я. И поспешно нырнул в темноту коридора. Я уже не мог здесь оставаться: какая-то неописуемая сила гнала меня туда, где под теплым одеялом явно неземного происхождения сладко дрых мой старый знакомый Макс. Он очень хотел проснуться, а без меня у него ничего не получалось…

Долгожданная темнота обступила меня со всех сторон. Мне показалось, что я засыпаю на ходу, как смертельно уставший человек. Незнакомый, но логичный и упорядоченный мир, окружавший меня, разлетался в клочья, а из хаоса мельтешащих пятен быстро рождалась какая-то новая картина, и я уже начал постигать неописуемую логику, связывающую ее в нечто целостное, как это бывает в самом начале каждого сна… Но я не уснул, а проснулся – впрочем, какая, к черту разница?!

Я открыл глаза и увидел над собой перепуганную физиономию Джинна – вот уж не думал, что этот потрясающий тип способен испытывать такие примитивные эмоции!

Рядом с ним обнаружились лица моих "генералов". Они тоже выглядели вполне перепуганными, так что я заподозрил неладное.

– Что случилось? – Сонно спросил я. Они переглянулись с таким облегчением, что я сразу понял: ничегошеньки не случилось, просто эти славные ребята решили, что им прийдется срочно рыть для меня могилу в сухой песчаной почве пустыни.

Малопривлекательная работенка, ничего не скажешь!

– Аллах по-прежнему к нам милостив: ты жив, Али! – Констатировал Мухаммед.

– Конечно, я жив, тоже мне новость! И чего вы все перепугались? – Виновато спросил я. – Можно подумать, спящих до сих пор не видели…

– Видели. Только спящие, знаешь ли, как правило, дышат. – Анатоль выглядел почти сердитым.

– А что, разве я не дышал? – Растерянно поинтересовался я. Мог бы и не спрашивать: ответ был вполне разборчиво написан на их взволнованных физиономиях.

– Ну извините, ребята. – Вздохнул я. – В следующий раз постараюсь дышать, если это так важно…

– Даже я счел тебя мертвым, Владыка! – Джинн удивленно покачал своей огромной сияющей головой. – До сих пор я никогда не ошибался, пытаясь отличить мертвого от живого.

– Ну, ты-то уж мог бы и не паниковать. – Проворчал я. – Знаешь ведь, что я почти бессмертный…

– В том-то и дело, что "почти"! – Заметил он.

– Князь Влад даже великодушно решил подарить тебе свой гроб, если ты не оживешь! – Нервно хихикая сообщила Доротея. Она явно хотела закурить, но дрожащие пальцы никак не могли управиться с зажигалкой.

– Почему-то он вбил себе в голову, что тебя следует похоронить по христианскому обряду, представляешь?! – Ехидно добавил Анатоль. Дракула смущенно отвернулся, тихо бормоча что-то насчет своего воспитания и уважения к церковным обрядам – я так и не разобрал, что именно. Он вообще был довольно застенчив, к моему величайшему изумлению…

– Спасибо, князь. – Вежливо сказал я. И строго добавил:

– Но меня вообще не нужно хоронить, ни по какому обряду, что бы не случилось. Имейте в виду на будущее, ладно?

– Надеюсь, до этого не дойдет. – Мухаммед уселся рядом со мной, внимательно вглядываясь в мое лицо – очевидно желая убедиться, что это действительно я, и со мной все в полном порядке. – Хотел бы я знать, из какой дали ты вернулся к нам, Али! – Благоговейно сказал он. – Я никогда не устану хвалить Аллаха за то, что он велел тебе вернуться! – Я с удивлением заметил, что этот парень делает над собой невероятное усилие, чтобы не дать волю эмоциям. Мне стало немного неловко – как всегда в таких ситуациях. Нет ничего хуже, чем иметь дело с людьми, которые о тебе беспокоятся! Это стесняет движения, а в горле появляется тяжелый горьковатый привкус давно перебродившего детского чувства вины…

– В нашем войске чуть было не началась смута. Они каким-то образом почувствовали, что ты ушел, и испугались. Хуже того, они стали обыкновенными детьми человеческими: испуганными, растерянными и озабоченными своим будущим. Мы не сумели бы их успокоить: эти люди чувствуют твое присутствие как солнечный луч на щеке, а твое отсутствие для них очевидно и мучительно, как морозный ветер в степи. – Кажется, Джинн нарочно выбрал такой высокопарный тон, чтобы немного меня позлить. Кажется, он догадывался, что я неплохо проводил время, пока они все тут волновались, и с видимым удовольствием подбрасывал сухие дрова в топку моего идиотского чувства вины. После его выступления мне захотелось добровольно встать в какой-нибудь угол, пока мой суровый слуга не приговорил меня к публичной порке.

– Если вы все не прекратите на меня дуться, я впаду в кому до конца года!

– Обиженно сказал я. – Между прочим, я здесь великий начальник, и все такое, так что на меня обижаться не положено… И волноваться за меня тоже не положено, если уж на то пошло. Так что отставить!

Мои "генералы" растерянно переглянулись – видимо поверили, что я действительно решил воспользоваться своим служебным положением, и очень удивились: до сих пор я был такой демократичный – дальше некуда!

– Ничего страшного не случилось. – Мягко сказал я. – Просто иногда я так крепко сплю, что это немного похоже на смерть… Извините, я не хотел вас пугать. Все хорошо, ребята!

Они тут же расцвели и принялись наперебой рассказывать, как перепугались, потом заявили, что очень рады моему воскрешению, Мухаммед отошел в сторону и поспешно совершил какую-то очередную благодарственную молитву, Джинн вручил мне чашку горячего чая, что было весьма кстати: мне почему-то стало холодно – впервые с тех пор, как я влип в эту дикую историю и превратился в этакого "супермена", который плевать хотел на климатические недоразумения… Примерно через час все окончательно успокоились и начали расползаться в направлении своих одеял – досыпать. Мы с Джинном остались одни. Он внимательно смотрел на меня – мне казалось, что этот непостижимый парень быстро пролистывает меня, как утреннюю газету, выискивая интересующие его новости.

– Ты был у наших врагов, Владыка? – Без обиняков спросил он.

– Мне снилось, что я у них был. – Осторожно уточнил я. – Просто снилось.

Есть разница?

– Не думаю. – Спокойно возразил Джинн. – В твоем случае это практически одно и то же… Хорошо хоть они отпустили тебя живым!

– Иначе и быть не могло. – Я пожал плечами. – Во-первых, я не представился. – Я решил не нервировать Джинна сообщением о том, что Афина меня все-таки раскусила. Я уже давно заметил, что он, к счастью, знает обо мне не все, а ПОЧТИ все и здорово надеялся, что моя тайна останется моей, вернее, нашей с Афиной тайной, одной на двоих. Я осторожно покосился на своего сурового ассистента и решил, что все в порядке. – Во-вторых, мне приснилось, что я сообщил им имена убийц, и теперь они погибают от благодарности. И наконец, я пока что вполне бессмертен, а они не так уж могущественны. Мне показалось, что долгие столетия безделия и забвения не пошли им на пользу… Даже чудеса у них какие-то детские! Ты же сам видел эти ожившие плюшевые игрушки? А напяливать на себя подержанную внешность кинозвезд – это же типичный маразм!

– Но они тебе понравились. – Джинн не спрашивал, а утверждал.

– Понравились. – Согласился я. – И я им, кажется, тоже.

– Не сомневаюсь. – Насмешливо сказал он. – И как ты теперь собираешься с ними воевать?

– Поживем – увидим. – Я пожал плечами. – Все равно, все происходит само собой. По крайней мере, пока все было именно так. Какая разница: чего мне хочется, а чего – нет?

До сих пор это не имело никакого значения… В общем, я не думаю, что моя симпатия к этим существам окажется сильнее нашей с ними судьбы. Так не бывает.

– Да, ты прав, Владыка. – Задумчиво согласился Джинн. – Только будь осторожен, если снова захочешь увидеть их во сне. Предположим, ты прав, и они пока понятия не имеют, кто ты такой. Но они ведь могут и догадаться.

Если бы им удалось убить тебя, или, на худой конец, сделать своим пленником… Да, для них это шанс, о котором они и мечтать не смели! Не думаю, что эти существа так уж беспомощны. Не забывай: они все-таки боги.

Кто знает, на что способны боги, накануне своей гибели!

Я вежливо покивал и демонстративно укутался одеялом до бровей: спать я совсем не хотел, но мне требовалось немного помолчать, подумать, и вообще, побыть одному – насколько это возможно, когда неподалеку от тебя забылось беспокойным сном все человечество… У меня был хороший повод для размышлений: я успел порыться в сумке и обнаружить, что двухтомная "Энциклопедия мифов" больше не будет отягощать моего дромадера. Книги исчезли – ну да, все правильно, мне же приснилось, что я оставил их Афине… "Ничего себе!" – Растерянно подумал я. Никаких более умных мыслей в моей бедной голове не обнаруживалось. Примитивное, но бесспорное доказательство реальности моего визита к товарищам по несчастью оказало на меня совершенно сокрушительное воздействие. Я неподвижно лежал под теплым одеялом возле угасающего костра, тупо уставившись на ленивые судороги умирающего огня, и пытался хотя бы смириться с происходящим. Получалось не очень-то, если честно…

Утром мне пришлось торжественно показать себя, любимого, войску.

Вообще-то, ребята успокоились еще ночью, в тот момент, когда я открыл глаза, но мои военачальники в один голос заявили, что в таком случае лучше перегнуть палку. Никаких чудес я на сей раз не совершал: от меня ничего и не требовалось, Джинн сам все устроил. Он организовал какой-то замечательный смерчик – темный, теплый и донельзя деловитый – который осторожно подхватил меня, немного покружил и ласково увлек за собой.

Несколько часов я довольно беспомощно болтался между землей и небом, с изумлением созерцая собственную армию. До сих пор я только теоретически знал, что за нами следует чуть ли не все человечество, теперь я своими глазами увидел, как их много. Отсюда, сверху, эти люди казались мне совершенно одинаковыми, хотя, разумеется, были здесь мужчины и женщины, черные и белые, подростки и старики, одетые по последней уличной моде и в совершенно идиотские тряпки, смутно знакомые мне по историческим кинофильмам. Но я чувствовал, что эти, такие разные, человеческие существа уже стали одним целым, они даже дышали в едином ритме: я слышал, как мощный общий вдох сменяется таким же мощным выдохом, словно дышали не разные люди, а одно-единственное, неописуемо огромное чудовище, такое ужасное, что никто так и не решился сложить о нем сказку… А ведь я не прикладывал никаких усилий, чтобы сплотить эту армию – признаться, я ими вообще не занимался, просто ехал куда-то на север, увлекая их за собой, навстречу нашей общей судьбе… И все они завороженно пялились на меня – вот что было по настоящему ужасно! На миллионах лиц застыло какое-то идиотское блаженное восхищение, которое показалось мне отвратительным. Меньше всего на свете я был готов к всенародному обожанию!

"Ну почему на моем месте не оказался какой-нибудь бедняга, страдающий неизлечимой манией величия?! По крайней мере, он был бы по-настоящему счастлив! А я всю жизнь хотел от людей только одного: чтобы они мне не очень мешали…" – Устало думал я.

Это официальное мероприятие здорово испортило мне настроение. Когда услужливый смерчик наконец опустил меня на землю, у меня был такой мрачный вид, что даже мой верный Синдбад попятился, а мои "генералы" подавились обрывками собственной беседы.

– Спасайся, кто может, ребята! Кажется, конец света наступит прямо сейчас. – Криво улыбнулся Анатоль. Шутка получилась на редкость натянутая, но лучше, чем ничего – что бы я без него делал…

– Кто прогневал тебя, Али? – Озабоченно спросил Мухаммед.

– Мы могли бы посадить его на кол. – Застенчиво предложил Дракула. Он тут же начал оглядываться по сторонам – в поисках подходящего материала, я полагаю!

– Не надо никого никуда сажать. – Вздохнул я. – Ничего не случилось, ребята. Просто мне стало паршиво. Но это пройдет. Можно сказать, уже прошло…

Я уселся на песок между Мухаммедом и притихшей Доротеей и заставил себя улыбнуться. Я прекрасно понимал, что не имел никакого права заявлять, что мне, дескать, паршиво, да и чувствовать себя паршиво я тоже не имел права.

Не та это была игра, из которой можно выйти после подробного ознакомления с правила