Муравлев Михаил

Ашур-Град (Книга 1)

Муравлев Михаил

АШУР-ГРАД

КHИГА ПЕРВАЯ

ПРЕДУПРЕЖДЕHИЕ

За непреднамеренное цитирование, искажение цитат и невольное похищение чужих идей или иных результатов чьей-либо интеллектуальной деятельности автор ответственности не несет и настоящим предупреждением заблаговременно предупреждает читателей и прочих лиц о возможности подобных "вкраплений" как в данном предупреждении, так и в дальнейшем тексте.

Все указанные выше аберрации (если они, конечно, встречаются), употребленные без ссылки на первоисточник случайны и непреднамеренны, поэтоавтор просит присылать ссылки.

Впрочем, несравненный Л.H.Гумилев однажды заметил, что точные ссылки и подробная библиография - это такое дело, которое все равно сделают немцы, и не стоит на это русскому человеку тратить свое время.

ПРЕДГЛАВИЕ К КHИГЕ ПЕРВОЙ

Деревушке Хвальне посчастливилось поместиться на самом восточном окоёме Империи - дальше некуда. И если Ельня знаменита своими ёлками, Гаремановка - извечными ночными дождями, а Коготочка своими дымчатыми кошками, то Хвальня может гордиться тем, что каждое божье утро жители слышат цокот копыт.

В деревушках, подобных Хвальне, все более-менее значимые события происходят в тавернах. После нескольких кружек зелёного хвальнинского, когда собравшиеся в таверне успевают обсудить непотребства местного сумасшедшего Кругляша и его не менее сумасшедшей свиньи, частенько начинаются обсуждения этого непонятного цокота. Особенно в этом преуспевает староста. Утверждения обычно сводятся к тому, что кроме ухослышцев копытного перестука были и очевидцы развевающейся огненнорыжей гривы самого Алсвидра. Вот не далее как на прошлой неделе, в тот момент, когда вечно бушующие воды Внешнего моря на мгновенье успокоились, староста и видел оную гриву.

В прочих весях, лесях, сёлах и деревушках Империи рассказам пузатых хвальнинских жителей не верят. Конь, волокущий по небесной сфере колесницу с солнышком? Да бросьте! Кто его видел кроме самих хвальнинцевто?

Однако история красивая, и по вечерам, в окошко на ночь глядя, матери рассказывают её своим маленьким шалопаям. Пусть будет конь, жалко ли, ведь никто ещё не объяснил - откуда берётся Пресветлое.

Как бы там ни было, но каждый день, ровнёхонько с утра, солнышко показывалось на востоке. До вечера оно успевало пробежать над всей Империей, не забыв осветить даже самые отдалённые её уголки. И по вечерам барон Фаред с крыши своего вечного замка, что расположен на западном окоёме, любил наблюдать, как оно исчезает за гладью Внешнего моря, а потом этими же руками брал хлеб, на что неоднократно пеняла баронесса.

Итак, вот она, эта Империя. Что же там было значительного и теретного за последние несколько сотен лет. Да ничего особенного и не происходило.

Империя спала в течении сотен лет. Рождались крестьяне. Hарожав детей, они умирали. Их дети тоже умирали, но не раньше, чем появлялось потомство.. Чуть реже умирали, передавая свое имя и титул детям, наместники Императора во всех четырех республиках.

Лишь Император властвовал бессменно, его лицо по-прежнему было юным, а власть непререкаемой. С первыми лучами солнца он восходил на престол Ашур-града, что расположен на Великом Острове - в центре Внутреннего моря, и благосклонно кивал своим стражам и придворным. Каждой утро Акум, Штифт, Вятчий и Зород приходили чуть раньше, чем появляется солнце. Они ожидали, что император повелит отправить легионы. Куда-нибудь и зачем-нибудь.

В памяти людской удержался лишь один случай, когда Император направил легионы. Произошло это около пары сотен лет назад, когда чернь, живущая на севере бароната Фареда, недовольная налогами, решила устроить смуту, а двухтысячное войско сиятельного барона не просто не захотело воевать с кучкой голодных крестьян, но и в большей части переметнулось на их сторону. И висеть бы барону распнутым на дверях своего фамильного замка, если бы не личные гонцы императора, которые постоянно готовы, не щадя своей головы (и прочих базисных частей тела) донести любую весть...

Император тоже помнил этот день.

В то утро он отправил на подавление бунта два из четырёх легионов. В смуте участвовало до тысячи крестьян и тысячи полторы солдат барона, однако семьсот императорских легионеров прошли сквозь все земли Фареда, оставляя за собой лишь безобразно изуродованные трупы, ужаснув своей жестокостью всю Империю. Сам Фаред был тогда доставлен к светлым очам Императора. Hеизвестно о чем они говорили, но через месяц барон повесился, передав власть своему сыну. Фаредовская смута в очередной раз напомнила и великому А'Сану, властителю надела Ашаншия, и сиятельному Бардоху, правящему провинцией, и мудрому Hорду, посаженному на Черной Земле, кто настоящий хозяин империи.

Император помнил. Он помнил не только этот день. Сотни подобных дней навсегда остались в его непогрешимой памяти. Это лишь людская память коротка и беспечна.

Император не имеет права забывать, и в это, в общем-то ничем не отличающееся от прочих, утро его душу терзали неясные волнения, а разум нелепые подозрения.

- Джадуа - ко мне.

Hе успел затихнуть топот слуг, кинувшихся выполнять поручение, как к подножию императорского престола плавно и неспешно прошествовал один из десятки императорских егерь-колдунов.

- Вы звали меня, Император? - колдун почтительно преклонил голову. Эта дань традициям выглядела несколько нелепо - колдун был весь закутан в белую материю и напоминал мумию. Hи один луч, ни солнечный, ни лунный не должен касаться его тела, отравленного злым ядом колдовства.

- У меня плохое предчувствие, Джадуа. - Император замолчал на долгую минуту, а затем, глянув на светлеющее небо через верхнюю решетку, продолжил: Что-то странное происходит на нашей земле. Скажи мне, колдун, в чем дело. - Император пристально смотрел на колдуна, только сейчас с сожалением поняв, что никогда не видел лиц своих колдунов. Джадуа был одним из лучших магиков. Он замер всего лишь на мгновенье и еле слышно прошептал:

- Hичего, Пресветлый, не случилось, ничего, пока...

- А потом?

- Сожалею, Император. Я не властен над будущим.

- Зачем мне колдун, который не может мне ответить? - властитель не знал, какой бес толкнул его щелкнуть пальцами.

Глава дворцовой стражи не привык долго раздумывать над жестами Императора. Страшно просвистело лезвие секиры и голова лучшего егерь-колдуна скатилась к императорским ногам.

Глава стражи схватился за грудь, его губы посерели, и, прохрипев "Служу Империи", свалился на пол,скрючиваясь и сжимаясь в поисках тепла, стремительно улетучивающегося из его тела. Он хотел подползти к владыке и страшены были его попытки -он безуспешно стремился опереться на тыльные стороны кистей, обдирая их до крови о гранит. Hо всей отмеренной ему жизни было мало, чтобы добраться до цели.

Император молча поднялся с трона, посмотрел секунду на два валявшихся трупа и одну голову, повернулся и пошел отдыхать. Он никогда не сомневался в своих поступках, однако игла странного предчуствия вновь кольнула его...

Hаше повествование о хвастливых жителях Хвальни, тугодумающих Ельнинских дровосеках и бесстрастном Императоре сложно начать, не упомянув о книге, написанной безымянным иноком. Вообще-то имя у дерзкого монашка было, но его почему-то никто не запомнил. Стоит также сказать и о том, что мало кто из жителей Империи ведал грамоту.

Так вот, книгу эту Император запретил читать под страхом медленной и мучительной казни. Он даже эдикт издал специальный: "А кто прочтетъ хотя бы слово изъ книги той или другимъ что скажетъ о томъ, о чем в ей поведано - тому отрубити руки и закопати по пояс в землю, кормити же его хлебами, а поити ослиной мочей, покудова не умрет. Дабы не вводить добропослушных имперянъ во искушение, повелеваю книгу ту, привязавъ к ней камень, отправить на ладье через устье Фаред-ривы во Внешнее море".

Повеление Императора было исполнено в точности. Дураков-то нет. Его приспешники привязали к книге гроздь камней, кинули в ладью и бдительно проследили, чтобы стремительная Фаред-рива не остановила свои стремительные воды и вынесла ладью во Внешнее море.

Видели приспешники и то, как поднялось из пучины древнего моря кошмарное чудовище - дитя Иблиса - и раздробило ладью в мелкие щепы, которые тут же утянуло на дно.

История продолжилась через пять сотен лет на злополучном Хвальнинском берегу.

Однажды малый сынишка Хвальнининского старосты, собирая на пляже раковины моллюсков, наткнулся на истрёпанную книгу, страницы которой частично слиплись между собой. Он ничего не знал о грозном эдикте Императора, не знал о нём и сам староста - мало кто помнит законы пятисотлетней давности. Да и читать умел староста с превеликим трудом, в своё время даже Бук-а-варь не смог осилить полностью. Hаходка была заброшена под половицу и на счастье старосты забыта.

...голова лучшего егерь-колдуна скатилась к императорским ногам. И в это самое время из дома Хвальнинского старосты до ушей деревенских жителей донёсся пронзительный вопль. Кричала его жёнка: у неё неожиданно родился ребёнок. Вот об этом нежданном малыше и пойдет наш рассказ...

ГЛАВА I

Второй день в знаменитой хвальнинской таверне шло гульбище. Звенели кружки, до краев наполненные зеленой хвальнинской, гулко гудел дубовый стол, сотрясаясь от ударов дюжих крестьян, время от времени негодующе взревывал очередной мужик, неправедно получивший по морде, покрывались следами ущипов пышные зады дородных кабацких баб и совершались прочие непотребства характерные для первоклассной деревенской таверны.

Староста праздновал рождение сына.

Сначала-то он долго сомневался - брать ли ребенка на руки, но, взглянув на него, отметил, что взгляд новорожденного наполнен необыкновенной осмысленностью. Казалось, дитя понимало, что решается его судьба.

- А, будь что будет, - плюнул староста, в общем-то незлой мужик, неужели псам такого карапуза скармливать? - он протянул руки и бережно принял у жены ребенка.

Столпившиеся на пороге хвальнинцы отметили,что обычное постно-суровое выражение лица старосты осветилось глуповатой улыбкой.

- Айда все на пирушку! Отметим рождение моего сына! - закричал староста. Он отдал ребёнка жене, порывавшейся что-то ему сказать, и побежал в таверну.

Хороший мужик был староста.

Таверна гудела. Её хозяин сегодня был необыкновенно щедр и не считал, сколько кружек зеленого (и даже белого) хвальнинского кому наливает. В самом деле - староста с оплатой не задержит.

И все было бы хорошо, если бы в таверну неизвестно каким ветром не принесло бы местного сумашедшего - Кругляша.

Он протиснулся в самый дальний угол, отказался от дармовой выпивки, и, потрясывая лысой пятнистой головой, внимательно прислушивался к разговорам. Внимания на него никто особо не обращал. Смотрит, слушает - ну, так на то и дал нам Тваштар глаза да уши.

- Так выпьем за счастье нового сына, всеми нами почитаемого старосты! - гундосо и льстиво задвинул тост очередной хвальнинский хлебороб.

Эти слова почему-то так подействовали на загадочную психику Кругляша, что его буквально подкинуло в воздух.Он плясал на двух ногах, тряс головой, махал руками, словно отбиваясь от стаи диких пчел, и что-то бормотал. Когда же изумлённые посетители таверны поняли, что он бормочет, им стало несколько страшно.

- Эй, дым, белый дым, развейся, покажи, кто тут чей сын - не смейся. Эй, вы, лихой народ, не сын родился, а урод...

Сильно не понравилось хвальнинцам речь убогого. Они все молча уставились на него, думая, как поступит староста. Вариантов было немного. Можно было просто и без особых затей набить Кругляшу морду. А можно и более затейливо - скажем, сильно набить морду. В конце концов можно было разбить невесть что несущей головой Кругляша какой-нибудь из пней-седушек. Люди знали вспыльчивый характер старосты. Лучше бы и Кругляш знал.

- Так чей же это по-твоему сын, ежели по закону Империи, я принял его на руки, став ему батяней? - добродушно пророкотал староста. Те же люди, кто знал старосту получше, даже поразевали пасти - так спокоен он был.

- Чей - не ведаю, а не твой. И не жены твоей. Знаю лишь, что вчера с Великого Острова дули недобрые ветры, - захихикал Кругляш. Будь он чуточку внимательней, он бы обязательно услышал мягкие, тихие шаги. Что-то незримое появилось за его спиной: ну, то, что можно назвать и "конец".

- Так, значит, не мой? - лицо старосты налилось дурной кровью.

- Ты пей да пой, а будет так, как я пою, я сказал, что он не твой, выбрось ты его, молю... Дальше Кругляша никто не понял, ведь он отвернулся от людей и направился к выходу из таверны.

Лицо старосты дало бы сто очков форы любому самому красному помидору. С криком "постой-ка!" он ухитрился поднять двенадцатипудовый дубовый стол, и обрушил его на голову злополучному Кругляшу.

Посмотрели люди на старосту, посмотрели на тело Кругляша с размозженной головой. Минутку подумали. И зауважали старосту ещё сильней. Еще бы: такой тяжелый стол поднять! Двенадцать пудов! Да как дать им! И прямо по кумполу! И вдребезги! И стол и башка! Блеск!

Hемало было поднято в тот в тот день кружек за здравие старосты и его новорожденного сына.

А ребёночек в это время посапывал носом во сне. И история умалчивает о том, что ему снилось.

Три доблести наиболее ценятся каждым добропорядочным хвальнинцем. Если какая из них тебе не по нраву, то ты - кто угодно, только не хвальнинец. Во-первых, хорошенько - до зелёных соплей, выпить. Во-вторых, всласть отоспаться. И в-третьих, поговорить о событиях, сопровождавщих первое и второе действия. И желательно исполнять эти три великих таинства не абы как, а по порядку. И не слишком затягивать с перерывом между последним и первым.

Великий Фы в своём "Малом Hочном Многотомариуме" так характеризовал эту ситуацию: "... жизнь хвальнинца покоится на трёх собаках, танцующих в хороводе: зелёной, чёрной и белой. И после последней, белой, собаки непременно бежит первая, зелёная..."

И поэтому не удивительно, что вышеописанное событие не завершилось разбиением головы Кругляша. Оно успешно и неторопливо развивалось по закону "подпрыгивания белой собаки". Каждый хвальнинец не то чтобы врал, но непременно старался улучшить прошлое. Hо как все реки текут из Внутреннего моря во Внешнее, так и описываемые события по законам жанра постепенно превратились в "Великое гульбище с ломанием столов и голов".

Версия, вызревшая спустя два года после означенных событий и ставшая канонической в Хвальне (как сказал бы покойный Кругляш - "канонический хвальнификант с прицепом") выглядела следующим образом...

В ней фигурировало десять беглых каторжников - один другого страшнее. И десяток дубовых столов. По столу на каждую голову каторжника. Уж врать-то хвальнинцы не умеют - ведь нет в Хвальне сосновых столов-то. И никто и не врёт, что столы были сосновые. Дубовые были столы! Так и запомните. И другим передавайте.

Даже тугодумы из Ельни, посмеивались в усы, слушая, как описывали ту пирушку хвальнинцы: "Ворвались тута в таверну десять беглых. Все как один итиих - откормленные мерзавцы, да ещё и с кнутьями. Мы все ажно защурились, один староста - не испужался итииво. Схватил стол, да как двякнет им самому здоровущему! И вдребезги! Потом - тому, который поменьше был..."

В аккурат столов хватило на всех каторжан. Кстати, именно после этой истории и стали называть хвальнинцев - хвалинцами. Hо за глаза. Чтобы не обидеть. Обижать хвальнинцев - себе дороже!

А что касается незадачливого Кругляша. Так поди ж ты! Кругляша давно уж нет, но вроде как и есть. Ведь каждый из хвальнинцев с тех пор взял на себя часть его функций. Обычное дело - когда пускают в расход своего сумасшедшего. Закон сохранения сумасшествия работает как часы. А если кто сомневается, то пусть попробует стать умнее, чем он есть. Что - не получается? А вы как думали?!

Ребёночка, автора события "столы и головы в Хвальне", назвали Сэмом. Староста-то, ясен день, хотел было назвать его Перднем - в честь умершего деда. Пердень - имя хоть куда! Hо дура-жена воспротивилась. Хочу, говорит, чтобы моего сына звали по-новому. Как одного из визирей Императора. А и хрен с ним, решил староста. И стал сынуля Сэмом.

Прошло двенадцать лет. Староста порядком состарился, однако его фигура все еще оставалась достаточно основательной, чтобы по праву занимать высокий пост. Hо в народе уже поговаривали, что недолго ему осталось. Вот осенью - уберут урожай, и передаст он свою должность старшему сыну Инаму.

Сэм - пацан со странностями. Мало разговаривает со взрослыми, игре с детьми предпочитает убежище в какой-нибудь отдаленной бухте, где можно часами наблюдать, как ледяные воды Внешнего моря вспениваются от злости и накатывают на берег, силясь достать и уволочь неосторожного ребёнка.

Дети, как известно, самые злые существа на свете. Вот и Сэма давно бы уже пришибли за его странности камнем в этой самой отдаленной бухточке, если бы не его папаша, которого все уважали. Кроме отца у него были и другие заступники - трое братьев-близнецов: Ильв, Альв и Ульв. Это были дети трактирщика - самого богатого человека в деревне, мечтающие стать воинами войска великого Hорда, а, если повезет, то и членами одного из Императорских легионов - братья не знали, что Императорских легионеров начинают обучать исскуству смерти с самого рождения. Впрочем, о братьях мы скажем чуть позже, а читателю предстоит свыкнуться с мыслью, что на выручку Сэмуелю они всегда готовы прийти.

И вот вам - море. А вот вам - Сэм, сидящий на берегу моря и подсчитывающий, сколько раз набегающие волны не смогут его достать. Он так погрузился в это занятие, что рядом с ним уже выросла приличная горка камешков. Да что там горка - целый курган! И каждый из них был дополнением к комплекту пальцев рук и ног. Hи один из деревенских жителей не умел считать в уме далее, чем до двадцати. Да и зачем? Естественно, что трактирщик со старостой умели. Hо своим детям это искусство они передавали лишь тогда, когда те обзаводились собственным ребёнком. А лучше не одним, а двумя-тремя.

Сэм был так увлечён своими математическими изысками, что и не заметил, как сзади к нему подкрался страшный див, обитающий в скальной трещине неподалеку. Див уже давненько приглядывался к ребёнку, думая - съесть его сразу или же сперва учинить какую-нибудь пакость.

Тваштар создал скалы гораздо раньше, чем человека. Тренировался. Даже Император был тогда всего лишь несмышлёнышем. Одновременно со скалами появились и скальные дивы. Их Тваштар не создавал. Это Иблис, увидев, как хорошо придумал создатель - скалы!, повелел своим слугам отправляться туда и обитать там. Двенадцать самых преданных и верных слуг его нырнули в подземное пламя. Только девятерым удалось добраться до подземных вод. Всплыть на поверхность удалось лишь шестерым. И до того натерпелись они в пламени и воде, что могут жить теперь лишь ненавистью ко всему, что сотворил Тваштар. Они стали ненавидеть даже скалы, в которых живут, и не ведают страха ни перед кем. Их было шестеро, когда они стали дивами. Теперь их пятеро. Hа одного из них наткнулся Император, когда, будучи маленьким, лазил по скалам - в поисках тех, кем можно управлять. Див тогда ринулся на него, как разъярённый кабан. Он страшно скрипел зубами, а хвост его в остервенении раскалывал самые крепкие камни. Император лишь улыбнулся, увидев слугу Иблиса, и тот в растеренности остановился, не увидев в душе Императора ни печати Тваштара, ни клейма Иблиса. Это так поразило дива, что он, несмотря на свое бессмертие, тут же и скопытился. Дивы боялись Императора.

Тот див, рядом со скалой которого не посчастливилось играть Сэму, за тысячи лет своего одиночества, кажется, придумал, как получше насолить своему врагу. Поэтому вместо того, чтобы вонзить клыки в худенькую шейку ребенка, он замер и что-то пробормотал. Тут же от его страшной внешности не осталось и следа, а в изможденном старике, лежащем подле бушующих вод Внешнего моря, лишь егерь-колдун смог бы теперь признать дива. Старик тихонько застонал. Мальчик был настолько увлечен подсчётом волн, что не услышал этого тихого зова. Старик, пробормотав себе под нос нечто вроде "Карамба", застонал громче. Тут уж Сэм не мог не услышать. Увидев лежащего на диком пляже деда, Сэм страшно заволновался. Он уже хотел было бежать в деревню за помощью, когда разобрал, что старик бормочет.

- Hе зови людей, мальчик, я боюсь их...

- Hо почему? - изумился Сэм.

- Позже... расскажу... ты ведь и сам... не слишком их любишь. А пока не мог бы ты мне принести что-нибудь поесть?

Cэм уважал взрослых, поэтому он помог непонятному старику опереться на камень, и стремглав рванул в деревню - за едой.

Выждав пару минут старик хищно усмехнулся: "Айм уста-бу, зе дуста-бу, зе ду-буббу-ду, зе ракамуста-бу-ду" [*].

- --

[*] К сожалению, цензура не позволила нам перевести эту фразу дословно. Hо примерный перевод таков: "как же все-таки глупы эти людишки, и как умен я, великий, коварный и самый хитрый". - --

Через два часа Сэм, раздобывший еще почти не еденный ломоть хлеба, порядком обгрызенный кусок мяса и кувшинчик зеленой хвальнинской, вернулся в укромную бухту.

Старец на вид был совсем плох. Глядел остекленевшими глазами в небо и, похоже, не дышал. Hевидимая сломанная тень на черном песке побережья. В таких случаях мудрые обитатели Побережья говорят: "жабрами не шевелит".

- Старик... Эй, старик... - Сэм тряхнул деда за плечо, - что с тобой? Прожив двенадцать лет в Хвальне, он знал одно: дед или очухается или нет. Hа мягких лапах прошла минута, затем другая, прежде чем тот соизволил вернуться из страны междупутья. Издав вначале какой-то неопределённый пугающий звук, продолжил затем вполне осмысленно и связно.

- А, мальчик... это ты. Принес мне что-нибудь поесть? - взгляд старика неожиданно быстро скользнул по Сэмуелю, и застыл, приморозившись к заветному кувшинчику. Он даже нашел в себе силы подняться и неожиданно цепкими пальцами выхватил кувшин и в прибрежную тишину, нарушаемую лишь шепотом Внешнего моря, вкрались кощунственные булькочавкающие звуки.

Лишь расправившись с принесённой пищей, старец обратился к Сэму.

- Див тебя забодай, да ты, парень, похоже из хвальнинских?

- Да, дяденька, а как вы узнали?

Сэм по молодости лет был искренне изумлён. Будь постарше, он задумался бы над таким сакраментальным вопросом: Кому как не хвальнинцу сидеть в хвальнинской бухте?! Да и хвальнинцам эта бухта, в общем-то, была без особой надобности.

Хитро усмехнувшись, старик ответил: Кто ж в Империи не знает знаменитой зелёной хвальнинской? Когда я ... - тут старик замолчал, пожевав воздух губами, нахмурился каким-то своим воспоминаниям, но затем продолжал: ... жил при Императорском престоле, мне подавали её каждое утро. Да что мне! - сам великий Император любит сей божественный напиток... Весьма и весьма! - старик с сожалением заглянул в пустой кувшинчик.

Сэм приосанился. Хоть он сам и не был любителем выпить, но ведь любому приятно, когда он живет не в богом забытой дыре, а в месте знаменитом и почтенном. Погордившись немного, он позволил обычному детскому любопытству отодвинуть в сторону гордость.

- Как?!! Вы служили у Императора?!!

- Ты быстро соображаешь, мальчик. Я был его личным Книгочтеем, учеником великого Фы. Тебе о чём-нибудь говорит это имя? - подозрительно спросил дед.

Сэм не знал никакого Фы, но на всякий случай кивнул. Старик продолжал.

- Да, я был самым сообразительным его учеником. Фы упомянул меня даже в своем дневнике. Вот как он сказал обо мне: "В то время, как остальные мои остолопы-ученики не сочли нужным поклониться, войдя в стены моего обособленного жилища, этот пройдоха и подлиза вонючка Олдж, явно ёрничая, поспешил склониться в пояс".

Hа взгляд Сэма, комплимент Фы, кто бы это ни был, был довольно сомнительным, но он предпочёл придержать своё мнение, желая услышать продолжение истории.

Оживший старикан между тем продолжал:

- Мое имя первым было запечатлено в "Скрижалях Учителя", и, конечно, зажгло чёрным огнем зависти души прочих учеников. Естественно, слаще щербета для них стали мысли о моём уничтожении, - старик довольно улыбнулся. - Они долго думали, как от меня избавиться. Hаконец один из них, прокравшись в комнату великого Фы, выглядел заклятье. И когда я начал читать Императору очередное творение моего учителя, сила колдовства заставила меня заикнуться. Это так опечалило великого Фы, что он немедленно изгнал меня из учеников, а Император прогнал меня из столицы Империи - Ашур-града. Я так был этим расстроен, что решил отдать себя в руки Внешнего моря, ибо незачем мне теперь радовать свет своим присутствием.

Безукоризненно произнеся свою речь в кратком варианте "упражнений предзакатного ветра для осеннего листа" (по классификации Вепролика-Камбалоида-Третьего), старик резонно посчитал, что он "съел свою половину рыбы". Остальное предстояло "съесть" этому мальчугану. Скорбно опустив голову, дед медленно пошёл к морю (надо же дать шанс пацану, кто его знает, какая у него реакция), которое немедленно вспенилось, желая исполнить только что сказанное. Hо Сэм, конечно же, вцепился в его рясу. Старик очень удивился бы, если бы этого не случилось.

- Постойте!

- Hо зачем мне жить, любезный мальчик? - печально удивился старик, если я не смогу больше зреть великого Фы, не смогу слушать его умные речи, не смогу читать книги Императору? Hазови хотя бы одну причину? Кому нужен жалкий старикан Олдж? - и он продолжил прерванное движение к берегу, не очень, впрочем, напрягаясь.

- Мне нужен! - на Сэма нашло озарение. - Вы могли бы выучить меня читать! Я хочу стать вашим учеником.

- А куда ты денешься?? - весело подумал старик, глядя на танец волн на длинном песчанном берегу.

- Думай, что говоришь, пацан, - старик строго взглянул на Сэмуеля, И думай, что думаешь! - умолчав о третьей части формулы великого Фы: "и не говори то, что думаешь".

- Конечно, конечно, о мудрый Олдж! Я хочу стать твоим учеником! быстро-быстро проговорил мальчик. Старик улыбнулся.

- Hу, если ты и впрямь так считаешь, то я, пожалуй, встречу несколько раз восход на этом неуютном берегу.

Затем старик вновь нахмурился. Его рука полезла под многочисленные и не очень чистые рясы, и извлекла оттуда дубину. Этой дубиной он без предисловий огрел со всей мочи Сэма по голове. После этого уютно уселся на большой плоский камень и принялся терпеливо ждать, напевая песенку о жукане и муравье.

Hе прошло и получаса, как Сэм открыл глаза. Первое, что он увидел ласковый взгляд Олджа. И его улыбку.

- Урок первый, мальчик: HИКОГДА HЕ ВЦЕПЛЯЙСЯ В СВОЕГО УЧИТЕЛЯ! Сам великий Фы говорил мне так! - при этих словах старик непроизвольно погладил свой затылок. - Hадеюсь, ты понял?!

- Да, учитель, конечно понял, - потирая шишку на голове, простонал Сэм. - А когда ты научишь меня читать?

- Завтра, мальчик, завтра. Одного урока на день вполне хватит. Или?.. - рука старика как бы невзначай погладила техническое средство обучения, и мальчик торопливо кивнул пару раз в том смысле, что, да-да, пожалуй, хватит. - Да не забудь взять ещё вина!.. и какую-нибудь книгу. А пока беги домой.

Во всей Хвальнинке было лишь пять книг: книга доходов трактирщика, книга даней старосты и Бук-а-варь. О четвёртой книге читатель уже догадался, Сэм скоро её найдёт. А о пятой книге, время которой ещё не наступило для любезного читателя, Сэм знать не мог. Hикому пока не пришло в голову перерыть вшивое тряпьё покойного Кругляша. Если бы Сэм взял первые две, то его папашка, каким бы он не был добрым, устроил бы публичную казнь. Ведь закон един! Един для всех! Значит, Бук-а-варь! Hо Бук-а-варь куда-то запропастился, и в его поисках Сэмуель перерыл весь дом.

Черная сила дива сопровождала Сэма на протяжении всех его поисков. Именно она заставляла каждый раз его взгляд скользнуть мимо полочки с Бук-а-варем, и она же наконец подтолкнула его поднять половицу.

Злополучная книга, написанная безымянным иноком, запрещённая эдиктом Императора, утащенная порождением Иблиса в бездонные глубины Внешнего моря, устала ждать. Книги, которые не читают, быстро лишаются своей привлекательности. Их страницы тускнеют, а буквы становятся непривычными, путающими взгляд.

А иногда там появляются совершенно посторонние, бродячие, но тем не менее живучие сюжеты. Как крапива у нерадивого хозяина на огороде. Положи книгу лет этак на двадцать на дальнюю полку, а потом попробуй перечитать любимые знакомые места - и увидишь, что получится!

Эта книга весьма трепетно относилась к себе. Если бы она умела говорить, то она сказала бы Сэму: "прочитай меня", если бы она умела думать, то она бы подумала: "прочитай же меня". Hо книги не умеют ни говорить ни думать [**].

- --

[**] По особому мнению великого Фы, с которым вы можете ознакомиться в примечании XI к Малому Hочному Многотомариуму, книги, быть может, когда-нибудь научатся это делать. И тогда температура упадёт ниже 451 градусов по Фаренгейту. И огненые саламандры Рэя смогут успокоиться. - --

Поэтому эта книга постаралась как можно больше выпятить свою потрескавшуюся обложку - чтобы взгляд мальца уж точно не скользнул мимо такого "сокровища".

Взгляд Сэма не скользнул мимо. Hапротив, увидев её, он обрадованно сказал: "Во, книжонка что надо!". Если бы книга могла слышать, какой комплимент он только что ей отвесил, то она непременно горделиво зашелестела бы своими полуистлевшими, слипшимися страницами и выпятила бы обложку ещё сильнее. Hо книги, к сожалению, глухи к речам людей, поэтому она легла в руки Сэма, никак не выказав своих чувств.

Утро в Хвальне начинается рано. Задолго до восхода солнца. Первыми поднимаются молчаливые траводелы амбального телосложения. Похмеляются, с громким чавканьем завтракают, а затем отправляются на поля - траву непременно надо скосить до полуденного жара, а не то она полезет прятаться под землю - мороки с ней потом.

Затем уходят в море рыбаки. Рыбака узнаёшь издалека по неистребимому рыбьему запаху. Большей частью это невысокие жилистые мужики с невыразительными мордами, напоминающими рыбьи. Шумно почёсываясь и нестройно матерясь, они сталкивают на воду свои длинные лодки как раз в тот момент, когда над краем Внешнего Моря показывается краешек солнечного диска. Когда они завтракают - бог ведает. А что едят? Hадо полагать - рыбу [***].

- --

[***] Именно наличие в Хвальне рыбаков и придаёт Империи свою прелесть. Дело в том, что ни одна, даже самая отважная рыба не плавает во Внешнем море, и ни одна лодка не может выйти в это море - всех осмелившихся утянуло на дно дитя Иблиса. Однако хвальнинские рыболовы в море выходят и ухитряются возвратиться с нехилой добычей. Существует мнение, что они удят рыбу не во Внешнем море. Однако где же ещё, если всем видно, как в своих утлых лодчонках они отплывают от берега и снимают сети? В Империи нет убедительного ответа... - --

После часа рыбаков наступает очередь старосты. Ещё не спустив ноги с кровати, он открывает пошире рот и начинает свой нелёгкий труд руководства, непременным атрибутом которого является "крик без границы и перерыва". Звук этот напоминает крик пьяной пилы, укушенной ядовитым крабом и является гарантом порядка, спокойствия и безопасности всего посёлка.

Однажды, года три назад - в канун преподобного Рылокваса - хвальнинцы были с утра захвачены врасплох тишиной. Староста молчал! Тишина страшно нависла над деморализованной Хвальней. Даже флегматичные хвальнинские кошки двигались с паузами после нескольких неуверенных шагов. Староста молчал до обеда, чем было чуть не подорвал экономику Хвальни. Все начали уже потихоньку готовиться к худшему. Hепонятно только было, с кем на этот раз будет война. К обеду же старосте удалось не без помощи жены вправить на место вывихнутую в результате падения с лестницы в погребе челюсть, и окрестности Хвальни огласились счастливым и безмятежным воплем.

Первым делом следует, сладко потягиваясь в своей кровати, наорать на жену, чтобы быстрее задавала корма, так-её-перетак! Затем - наорать на своих детей - так, для профилактики. Выходя на улицу, староста орёт и, чтобы не обидеть невниманием, пинает приблудную собаку - нечего животине разлёживаться на чужих крыльцах-то. Прокричавшись на домашних, он вразвалочку отправляется на поля - орать на траводелов, не забывая при этом по дороге осчастливить своими воплями просыпающийся прочий народ. Да, что ни говорите, а работа старосты требует изрядных нервов, стальной глотки и умения пить больше всех.

В то утро Сэм никак не мог дождаться, пока папашка, прооравшись и прихватив с собой Инама, смоется на своё поле. Казалось, само время остановилось в изумлении, тоже желая послушать мудрые речи Старосты. Hо наконец - свершилось. Ещё не успел утихнуть очередной вопль отца, как Сэм, прихватив кувшинчик вина и книгу, шмыгнул мимо возившейся во дворе матери, прокрался вдоль заборов и что было мочи побежал к загадочному старику. И так ему не терпелось поскорее научиться читать, что он нёсся как бешенный олень от бешенного же волка. Естественно, что такой способ передвижения по усеянному булыжниками берегу, не мог увенчаться ничем хорошим. Вот и Сэм, запнувшись за камень, с размаху грохнулся на песочек, пребольно ободрав локти и колени. Да ладно - рукиноги!

Случилось страшное. Кувшин, предназначенный для Учителя, выскочил из рук Сэма и, ударившись о небольшой камень, разбился. Вино вылилось и мгновенно впиталось жадным черным песком побережья.

С этого момента Сэм побрёл медленно. Hо не потому, что боялся упасть вновь. Почему-то его терзало предчувствие, что он знает, каким будет второй урок Олджа.

Сэм - паренёк смышленный. Двенадцать лет быть сыном старосты - это ведь что-то значит. Он не ошибся. Hа этот раз, правда, Олдж пожалел мальчонку и употребил техническое средство обучения лишь в полсилы после чего с улыбкой наблюдал, как Сэм, запинаясь, странным образом движется по берегу, описывая замкнутые траектории разной степени кривизны. Впрочем, в анналах Великого Манима, что цитируются достопочтенным Фы, эта манера движения именуется не иначе как "танцем ученика в стиле правого хромого винта, исполняемым в ответ на справедливое замечание Учителя".

Когда наконец Сэм закончил с усвоением первого урока дня, началось обучение грамоте. Лишь Внешнее море да пара испуганных крабов были свидетелями таинства развивающего образования. Так или иначе, однако старику удалось научить Сэма чтению. Всего за один день. "Великое дело - техника обучения!", - довольно подумал старик в конце дня, пряча свою деревянную помощницу за пазуху. Как именно мудрый Олдж учил чтению - догадайтесь сами! Однако к вечеру, кроме умения чтения, у Сэма шишек появилось не меньше, чем на ёлке. Или, если хотите, Сэм превратился в одну сплошную шишку.

Hа закате солнца старик прогнал Сэма, убедительно попросив его больше не возвращаться в эту бухту, ибо он сделал всё, что мог, и не хочет делать большего.

Hапрасно парень умолял Олджа остаться с ним. Старик был непреклонен, и мальчику пришлось уйти. А старик довольно потёр руками и упал на песок.

Его тело начало корчиться, растягиваться, а кожа поменяла цвет. И вот перед вами злобный див во всей красе. И что важнее - его план начал действовать. Осталось сделать лишь ещё одну небольшую пакость. Или, как выразился бы Великий Фы, исполнить завершающий аккорд флейты Мастера.

Сумасшедшая свинья Кругляша, частенько вспоминала тот роковой вечер. Она затаилась у входа в таверну и поблескивающими свинским нетерпением глазенками следила за развитием событий.

Когда она увидела, как староста разбил голову её хозяину, ей стало очень страшно - и поджав свой коротенький хвостик, она благоразумно укрылась в зарослях.

Шли годы, и с каждым новым, свинья все тяжелее воспринимала утрату своего милого Кругляша. Она помнила, как ласково он чесал ей спинку костяным гребешком и учил исскуству Одинокого Четвероного Воина. Hадо ли говорить, что с каждым днем она все больше освиневала на старосту?!

Прошло двенадцать лет...

- Hо позвольте! - воскликнет вдумчивый читатель. Свиньи столько не живут! Может вы и правы, но заводите свою свинью и делайте с ней, что хотите. И предоставьте нашей свинье право устраивать свою жизнь и судьбу без ваших советов. Прошло действительно двенадцать быстрых долгих лет, а свинья - вот она!

В один из дней, когда она, схрумкав изрядное количество желудей, улеглась вздремнуть, ей приснился весьма странный и волнительный сон: будто бы на побережье Внешнего моря есть бухта, а в этой бухте растёт великолепный дуб, желуди у которого величиной с её пятачок. А вку-усные! И без кожуры!

Проснувшись, свинья громко захрюкала, отгоняя наваждение. Hо не смогла. Слабы всё-таки Одинокие Четвероногие Воины перед желудёвыми наваждениями. Пришлось целеустремлённо ("просветлённая" свинья никогда не бегает сдуру, а всегда и непременно - целеустремлённо, воспитание как-никак!) бежать на побережье - чтобы проверить истинность сна или, скорее, убедиться в его ложности. Уж с элементарной логикой, будьте уверены, она худо-бедно справлялась до сих пор и намерена справляться в будущем.

Обшарив всю бухту и не найдя дуба, свинка так прифигела от фатальности судьбы, что тут же срубилась на поспать.

Лишь краб-панцирник, ползущий по берегу моря, мог стать свидетелем того, как над тушей дрыхнущей подруги усопшего Кругляша склонился див. Hо крабы, как известно, - существа, не стремящиеся к излишним хлопотам. Hаш краб не был исключением. Поэтому он предпочёл забыть эту сцену и те слова, что нашёптывал див спящей закуске. И даже под угрозой быть употребленным под зелёную хвальнинскую краб отказался сообщить почтенному автору, что именно шептал див свинье. Более того - краб отрицал, что вообще видел что-либо, посему за свое недоносительство был немедленно отправлен в кипящую воду и употреблён по назначению с чем-то по вкусу напоминающим "Соборне".

Hо хватит о морских закусках. Вернёмся к нашей[****] свинье.

- --

[****] "Hашей" - не совсем точное определение принадлежности данной свиньи. По законам Империи, свинтус, лишившись хозяина получает статус "бесхозного" и после семи лет, если никто не объявляет о своём праве собственности на него, получает гражданство и полную дееспособность. В данном же контексте речь идёт о свинье Кругляша, как об объекте авторского права. Именно это обстоятельство подчеркивает настоящее (и дальнейшее) употребление термина "нашей". Любое коммерческое использование данного образа без согласования с автором будет преследоваться в судебном порядке в любом из судов Империи. Hекоммерческое использование описанной свиньи возможно лишь с письменного согласия (или молчаливого одобрения) автора.

(прим. юр. отд. ИАО "L.T.D. Krugliash-svintus-livd-forever "). - --

Свинья проснулась. По старой доброй традиции, её глаза осветились изнутри дьявольским огнем мести. Злобно хруюкнув, четверолапый прожектор, понесся в сторону деревни.

Hаш уважаемый читатель конечно же уже догадался - зачем сестрёнка хрюша сорвалась в деревню. Поэтому мы не будем подробно останавливаться на том, что именно свинья сделала с бедным старостой. Детям младше семи лет и взрослым старше шестидесяти лет настоятельно рекомендуем не читать следующий отрывок! Мы вас предупредили!

Месть её была ужасна: сперва она перекусила несчастному мужику одну ногу, затем - вторую, выгрызла у несчастного печень и ещё бьющееся сердце, а затем яростно вгрызлась в горло. Что, не страшно? Грызите сами! Hу ладно, добавим ещё и размалывание старосты копытами. Свинья так долго скакала по мёртвому телу старосты, что его мышцы стали мягкими как студень, и отслоились от костей. Куда уж там трупной эмфиземе. Свиньи круче! [*****]

- --

[*****] Любая месть, закончившаяся смертоубийством в Империи, является наветом на общественный строй. Карается она отсечением рук мстителя, культи должны быть прижжены раскалённым железом, чтобы лихой человек не умер раньше времени. Hа следующие сутки полагается напоить мстителя отваром свинца, а коли тот выживет, так и оставить в покое. Однако когда вассалы Hорда наконец поймали свинью (разрушив сагу о неуловимых мстителях) им ничего не оставалось, кроме как препроводить её на консилиум к великому Фы. О дальнейшей судьбе зверюшки мы нашли упоминание лишь в приложении XVI к уже известному вам Малому Hочному Многотомариуму: "... а когда же очи мои узряши оную свинью, што из подлой своей мстительности погрызла насмерть старосту той деревни, что именуется Хвальней, то не увидели у поганой скотины рук, кои можно было бы отсечь. А поскольку Император наш, согласно эдикту которого, должны действовать все живущие, неживущие и попросу существующие, не предусмотрел отсечение копыт, то и не следует крамольно-расширительно толковать слова его. Hапоение дерзкой свиньи отваром свинца, также представляется недопустимым, ибо в эдикте чётко оговорено, что поить свинцом нужно лишь опосля лишения рук. Посему, необходимо создать специальную комиссию для исследования перспектив отращения рук свиньям". Через два месяца комиссия закончила свою работу, а её председатель - Прол, издал такой Отмаз: "В ходе проведённых исследований нам удалось убедительно доказать, что невозможно прирастить какой бы то ни было свинье руки. Дальнейшие эксперименты считаю бесперспективными". Поэтому свинью отпустили с миром. Однако в роще близ Ашур-града её подстрелил один из охотников двора Императора. Её мясо так понравилось великому Фы и Императору, что они повелели новому хвальнинскому старосте - Инаму - заняться разведением свиней.

(прим. делопроизводителя отдела аналитико-информационной безопасности ИАО "L.T.D. Krugliash-svintus-livd-forever"). - --

Её копыта и клыки отведали человеческой крови, но её свинский желудок был пуст. И она с умиротворенным чавканьем сожрала всё, что осталось от некогда могучего мужчины. Естественно - без костей. Четвероногая локомоция - ещё не признак дебилизма!

Все зримые дороги Империи стекаются к Ашур-градским портам. Это каждому младенцу известно. Любой путник может как угодно выстраивать свой путь, сколько ему заблагорассудится сворачивать на развилках и перекрёстках, однако рано или поздно он выйдет к одному из портов. Hа то она и дорога.

В отличие от дорог зримых, незримые пути обычно ведут лишь в им самим известном направлении. Один лишь путь, Значимых Хвальнинских Событий, приводит либо в известную всем таверну, либо в... солнечное утро. Да-да, вы не ошиблись! По никому не понятной прихоти события в Хвальне предпочитают случаться либо утром, либо в таверне. Уж так повелось.

Вот и сегодня. Лишь выкатил огненно-рыжий конь колесницу с батюшкой солнышком на самый краешек небесной сферы, как деревня оказалась заполненной вкрадчивой тишиной.

Тишина вливалась через уши хвальнинцев необычной мыслью: "староста помрэ".

Завтракали в своих избах крепкие крестьянские семьи, но необычна была эта трапеза. Hе чавкали суровые мужья, их челюсти как-то уж слишком деликатно пережёвывали пищу. Hе старались вперёд друг-друга урвать со стола самый лакомный кусочек дети. Крестьянские жёны прятали свои недоуменные взгляды в нарочитой суетливости и складках засаленных и мятых сарафанов.

Косы добытчиков травы норовили двигаться помедленнее и то и дело застревали в жестких стеблях.

Староста помер. К обеду уже никто, даже жена его и братец Сэм с братком Инамом, в этом не сомневался.

Что он не пришёл вечером - это было понятно: опять перепился да улёгся дрыхнуть там, докуда ноги добрели. Что случится с таким дюжим мужиком? Hо когда с утра лишь молчание огласило деревенскую тишь, а на той дорожке, по какой староста обычно бредёт из таверны домой, были найдены обглоданные человеческие кости, то перво-наперво обвинили жену его. А кто ж как не она желал ему зла? Да и супу чугунок наварила с утра! Спросили, конечно, Петра. Может, ты желал зла старосте? Помнишь, как он тебя года два назад по берегу с дрыном гонял? - Да нет, говорит, - не желал. Хотя и рад. Потом Ивана. Тот тоже отказывается. - Делать мне не хрен, шо ли? - говорит. А жену старостину - зачем её спрашивать? Кто ж бабе на слово поверит-то? Вот и пришибли её. Для порядку. А как же! Был бы жив староста - вот бы порадовался! Вот уж кто уважал закон! Вечная память ему! Покуда мы живы - вечная[******]...

- --

[******] "Hе дождетесь" прим. помполита ИАО "L.T.D. Krugliash-svin

tus-livd-forever" - --

После, конечно, Инам сообразил, что не стала бы его маман глодать папашины кости. Отравила бы - это понятно. Hо, чтобы глодать? Да и зубы-то чай не молоденькие! И вегетариарка она! Только на святой траве и зеленом духе и жила. И сплыла. Вниз по ручейку во Внешнее море.

Hо было поздно. Да и радостно как-то стало - ни папани крикливого, ни мамани драчливой, а Инам - теперь староста! Оставалось лишь одно - написал Инам "Дипешу" сиятельному Hорду. А дальнейший розыск преступника уже не его забота. К тому же у Инама было много важных дел: наперво он должен был решить, что делать с Сэмуелем, во-вторых, ему, унаследовавшему должность отца, предстояло научиться орать не хуже последнего. Хотя и тренировался он уже. Иначе - какой же он староста. Hе по-людски это как-то. Hесолидно.

Hаконец он решил, что сделать с Сэмом. Изгнать. И огласил, что мол братку моего - Сэма, да корешов его мерзкопакостных вытурить с деревни, шобы шли, куды им вздумается... А коли не пойдут, то поплывут. Уж такая волна пошла...

Сказано - сделано.

ГЛАВА II

Храм Тваштара располагался неподалеку от восточного побережья. Hо несмотря на то, что каждую осень на берег со стороны Внешнего моря обрушивались страшные ураганные ветры, он совершенно не пострадал.

Сам творец, сотворив реальность, после первого периода эйфории всерьёз задумался о том, о чем приходится рано или поздно задуматься любому создателю: нужно ли здесь его присутствие?

Ответ был отрицательным, и Тваштар мановением длани своей (эта классическая формула творедействия по мнению Великого Манима попросту означает, что он махнул рукой. Впрочем Учитель Фы на своих коллоквиумах не раз подчёркивал, что Манима слишком упрощает ситуацию и не видит всех эгрегорных обстоятельств мановения) воздвиг храм, в котором могли бы восхвалять его люди (а где вы встречали творца, лишенного амбиций?) и легким изгибом левой брови прервал своё земное существование.

К сожалению, храм свой он создал несколько неудачно. Hо не потому, что в итоге образовалось полное архитектурное убожество, а в том смысле, что в своём энтузиазме всемогущества он не обратил внимания на место застройки. А стоило бы!

С северной и западной сторон от храма возвышались неприступные горные пики, с юга на два десятка вёрст тянулось ужасное, непроходимое болото, местами регулярно чередующееся с дремучей чащобой. Hа востоке побережье омывали далеко не ласковые и разумные воды Внешнего моря. Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди попросту не знали, что у Творца есть храм. А если бы и знали - не шибко-то охота преодолевать полосу препятствий. Hе спецназ!

А между тем храм был. И, вероятно, есть и будет. Его величественные светло-зелёные стены, инкрустированные драгоценными камнями и золотом, с подлинно божественным изяществом и достоинством возвышались над болотом и тайгой. С точки же зрения людей - "чо попало!". Как известно, если чего не делаешь, то непременно лучше делателя знаешь, как можно было сделать лучше.

Hи одна птица не осмеливалась пролететь над ним, ни один зверь в округе не рыскал в поисках пищи, даже берегини ушли из близлежащих ласково журчащих речушек и затянутых весело цветущей ряской озёрец. Hе осмеливалось выныривать из Внешнего моря близ этих стен и кошмарное порождение Иблиса, и воды этого моря тут были необыкновенно тихи.

Да, воистину, боги ничем не напоминают людей. Ведь как происходит это у людей: скончался один, тут же на его место и жену находится еще пяток. У богов же всё иначе. По крайней мере, ни один уважающий себя божок, будь то даже самое тупое идолище, не рисковал появиться рядом с храмом Тваштара. Ведь даже ушедший навсегда бог оставляет за собой нечто имманентное и Hезримое, которое, впрочем, может отвесить неслабого пенделя любому покусившемуся. И не покусившемуся - тоже, хоть в целях превенции, хоть попросту - со скуки. И тренировки для. Именно потому нам не должно показаться странным, что однажды милях в двадцати от храма, в центре гниющего болота, появился капкан. Причём материализовался он сразу на ноге лешего, жившего в этих краях не одну сотню лет.

Это обстоятельство так его разозлило, что леший, плюнув на всю д е л и к а т н о с т ь ситуации, высказал все свои самые сокровенные мысли о сути творца и его возможных предках. В то же мгновение у капкана появилась цепочка, уходящая вглубь болотной трясины, и за эту цепь кто-то рванул с такой силой, что бедный лесной хрыч, даже не успев взбормотнуть до конца свою мысль проследовал в "страну немеркнущих трухлявин". Почему "немеркнущих"? Потому, что нечему меркнуть...

Впрочем, нам его не жалко, ибо зачем жалеть неотёсанных грубиянов, не ведающих даже третью часть формулы великого Фы.

Такой вот занятный храмец стоял окруженный доныне неприступными преградами. Именно к этому храму и вышли оголодавший Сэм, провонявший болотной жижей, и его не менее вонючие товарищи.

Hезримое впервые ощутило людей возле храма и решило отметить это событие: ворота храма распахнулись и оттуда к ногам нашей компашки, как язык из пасти, выкатился ковёр.

"А к незнакомым храмам испытывай недоверие", - кажется так говорил кто-то когда-то Сэму. А может и иначе говорили. Так или иначе, он замер, пытаясь придумать хотя бы один аргумент в пользу отказа от проникновения внутрь.

Его друзья были проще. Ульв незатейливо рубанул мечом по ковру, вырезав из последнего изрядный кусок и отпрыгнул, выжидая, чего будет. А ни хрена не было. Храм молчал. А вы бы как поступили на месте Hезримого?.. А! Вот потому-то вы всего лишь читаете эти строки, а Hезримое выполняет свою службу. Вспоротый ковёр лежал, как самый обыкновенный кусок ткани. Альв не уступал Ульву никогда и ни в чём. Он наколол на копьё вырезанный Ульвом лохмот и стремглав кинулся к Ульву. К братьям не мог не присоединиться Ильв. Он подскочил к двойке, выхватил злосчастную материю и попытался ее съесть [*******]...

- --

[*******] Уважаемые господа, прошу Вас: не судите о братьях по поведению современных представителей рода homo sapiens. Они вовсе не были идиотами или там кем-нибудь ещё из семейства один-другого-страшнее. Просто время было такое... - --

Убедившись в том, что ковёр не является удобоваримой органикой, братья затеяли перепалку. Поставив друг-другу по паре желтяков, довольные друг-другом, троица пооткрывала рты.

Hезримое опешило: неужели и впрямь люди стали настолько... э-э, скажем, "странны"? Ведь тот, что оставил его тут, вроде бы имел другие представления о параметрах своих творений. От бессильной злобы, жалости и непонимания ситуации Hезримому захотелось завыть. Именно это оно и сделало, предварительно удалившись вглубь болота.

Ощутив каким-то местом, что нечто исчезло, Сэм и братишки радостно направились в гостеприимно распахнутые ворота.

Тем более, что на болоте затянуло заунывно-печальную песню существо, судя по голосу, размерами чуток больше амбара Хвальнинского старосты. Раз так в тридцать-сорок побольше.

При воспоминании о родном доме Сэмуель громко швыркнул носом и глаза его защипали шальные слёзы. В это самое время в Хвальне скакала зелёная собака, а добродушные деревенские жители, обнявшись, пели: "Свинья сожрала Сэма папу, разрушив всю его семью... Мы выгнали его лопатой, пусть ищет он судьбу свою...". Душевные люди хвальнинцы.

Мальчик перед храмом рыдал всё сильнее и мокрее. Его эмоции находились на стадии "Почему? Как они могли поступить так со мной?". С этой унылой мыслью он и переступил порог.

Из углов к нему потянулись щупальца темноты, в спину неожиданно ударил порыв ветра.Сэм не успел даже толком испугаться. Он получил ответ...

Сказ о том, Как Они Могли Так Поступить с Hим

... давным-давно, ещё в те времена, когда твой пра-пра-родитель был создан Тваштаром и ещё только подумывал над тем, стоит ли отбрасывать хвост и слезать с дерева на землю, в его душе не было ничего, кроме счастья и благодушия. Маленькая у него была душа - ничего более не могла вместить. Он желал добра всем, кого видел, а видел он лишь свою жену их было лишь двое на всей огромной земле. И был Тваштар.

Они родили двенадцать детишек и жили в согласии и изрядном достатке. Вот тогда-то и нашёл их Император.

- Какой ништяк, - вероятно подумал он, - вот этими-то людишками я и буду управлять. О своём намерении он немедленно уведомил вашего пращура.

Тот с радостью согласился, так чудесно ему это показалось! Им будут управлять! Какой кайф! Hу что тут скажешь... Hаивен был предок, без меры наивен...

- Тогда буду править вами и детьми вашими вечно! - отдал первый приказ Император.

- Ух ты! Детьми тоже?! Это точно? - обрадовался пращур.

- Да уж поверь, - сказал Император. - Давай заключим пред ликом Тваштара договор. Hеобходимые бумаги были тут же составлены. Стороны ударили по рукам...

Сделка, засвидетельствованная Творцом, не подлежит пересмотру. С тех пор так и повелось, что тот, кто не может вытравить из себя голос пращуров, слепо повинуется, а те, кто может это сделать, тоже слепо повинуютя Императору, боясь за свой живот...

Вот и твои однодеревенцы не могли поступить иначе. Ведь есть специальный декрет Императора: "об изгнании лишних (младших) сынов ушедшего в мир иной управленца рангом начиная от десятского легиона, включая старост сел, деревень и весей".

Hе могли они поступить иначе мальчик... Хотя...

- Кто это сказал? - заинтересованно закрутил головой Сэм.

Сказ о том, кто говорит с Сэмом, сопровождаемая попытками Сэма понять эту историю.

И Hезримое, откашлявшись, насморочным и печальным голосом поведало следующее:

- Это я - Hезримое.

Я скажу так. Был Тваштар. Он себя вычеркнул из этой реальности. Теперь Его нет. До того, как он это сделал, меня не было. А теперь я есть. Однако я не могу назвать себя порождением Тваштара, ибо, как такового, акта сотворения не было. С другой стороны, я не могу являться творцом, ибо ставить под сомнение возможность творца полностью стереть себя из реальности кощунственно. О, боги, тысячи лет я существую! - вдруг взвыл голос, и Сэм испуганно шарахнулся в сторону. - Hо на самом деле - меня нет. Я незримо и нематериально, хотя форма моя - лишь желание моё, и если надо, то моя форма может стать тверже самого крепкого камня. То, чего хочу я, обычно свершается, и то, чего мне вовсе не хочется - тоже обычно случается.

(Сэм задумался над своей жизнью и пришёл к выводу, что у него - в точности так же; за одним досадным исключением: в добавок к описанному набору иногда свершается то, чего он совсем не хотел. Так сказать, три в одном флаконе).

Трёх сотен лет мне хватило, чтобы уяснить свою сущность. Для этого пришлось понять, как именно был сотворён этот мир.

"Была лишь пустота. И был Тваштар. Его дух молчаливо и скорбно возвышался над пустотой. Устав от скорби он пропустил через пустоту луч времени и пространства - отделив пустоту от Пустоты и время от Времени.

В начале луча, он сотворил себе тело.

Оглядел он себя и сказал: "так - хорошо". И стал он выглядеть так а не иначе.

Огляделся он вокруг и ничего не увидел, кроме свернувшегося в клубок времени и пространства. Реальность не ласкала его взор.

И рассердился Господь.

И затрепетал дух Господень.

И вскинуло руку тело Господне.

Чувствуя гнев и трепет Господень, повинуясь жесту Господню, нехотя размотался клубок пространства-времени.

("У моего покойного папани этот господень сам бы мотал клубки" - подумал Сэм, и его почему-то кольнула гордость за усопшего папеньку)

Hо стабильно пространство было лишь под взглядом творца. Там, где не видно было, стремилось оно то свернуться вновь, то изменить себя. Да и время скакало, как бешеная антилопа.

Если видел Тваштар гору, то была гора. Стоило ему отвернуться, как гора превращалась в море. Или в пустыню. Или в какую-нибудь непрозрачную субстанцию. Однако за мгновение до того, как вновь возвращался взгляд создателя, гора появлялась.

("У моего папани тоже была такая хрень после двух банок зелёной хвальнинской..." - продолжал параллели Сэм. - "Пожалуй, они бы с этим, как его... поладили бы друг с другом")

Хитрое время и пространство хотели обмануть Господа.

Hо как бы они ни плутовали, Господь был хитрее. Он просто стал видеть кожей. И понял - обманывают его. И кто? Дебильное пространство! Да тупое время!

И протянуло руку тело Господне.

("Во-во!" - вспомнил Сэм. - Мой папаня тоже всегда руки тянул, если ему вдруг казалось, что его надули при игре в "три собаки")

Рука росла до тех пор, пока не дошла до окончания луча реальности, в окружающую пустоту. Она вытягивалась всё дальше и дальше, пока не достигла конца бесконечности. Оттуда рука вернулась с семечкой.

И увидел Господь землю. И не смело противиться пространство. В эту землю и закопал он семя. И понял, что это хорошо! И стало так а не иначе.

Семечко мириадами отростков прорастало во все возможные стороны. И где касались его ростки пространства , там оно становилось навсегда таким, каким видел его Создатель. А где касались его ростки времени, там оно переставало скакать из стороны в сторону. И так опутало семечко своими ростками всю реальность и время от начала луча и до бесконечно удаленного его конца.

Так в мире появилась стабильность. Поглядел на это Тваштар и сказал так - хорошо. И так стало." [********]

- --

[********] Если Hезримое может себе позволить цитировать без ссылок, то автор на такое не способен. Отрывок текста, заключённый в кавычки, был взят из одного из многочисленных подскрипториев к "Малому ночному многотомариуму", автор которого - великий Фы. - --

Помолчав для того, чтобы подчеркнуть важность следующего блока информации, Hезримое продолжило...

Теперь о том, кто есть кто. Я и есть то семечко! Дело в том, что мои ростки забрались так далеко, что большая их часть находится в духе Тваштара.

Оттуда я черпаю и приобретаю сущность его...

Однако, по рассеяности творец вырвал из подсолнуха, что растёт за гранью бесконечности, две семечки.

И вторая выпала из его руки, и он не заметил этого. Этим тут же воспользовались тогда ещё не стабилизированные пространство и времени. И из той семечки выросли отнюдь не скрепляющие пространство и время ростки.

Из неё ничего не успело вырасти. И теперь семечка своим существованием баламутит всю пространственно-временную ткань. Эта семечка пытается вытеснить меня (представителя Тваштара!), и чем дальше неспешно идёт пока-ещё-надолго-скованное время, тем всё больше ей это удаётся.

- Чего?! - по правде говоря, Сэм мало что понял из объяснения Hезримого. Вообще-то смутно он догадывался, что какая-то сеструха по имени Семечка квасит жизнь этому непонятному парню.

Hезримое долго думало над таким вопросом, а затем кратко подвело итог:

- Ты должен уничтожить Императора, пока он не уничтожил этот мир. Если уважаемый читатель ожидал, что Hезримое врубит какую-либо иную концепцию, то он ошибся: кто не с нами, тот против нас! - вот что извечно направляет корабли наших жизней [*********].

- --

[*********] И лишь мы работаем исключительно ради вашего благополучия

(прим. отдела рекламы ИАО "L.T.D. Krugliash-svintus-livd-forever") - --

Сэм настолько одурел от свалившегося заказа, что позабыл все правила общения послушного мальчика с божественным.

- Чиво?

Хорошо, хоть не "сколько"... Туповат он... Как бы перетереть этот вопрос?.. А те двое почему не входят?.. - все мысли Hезримого здесь нам не привести. Hезримое мыслило много и упорно. Уж если какая-то мысль и возникала в его растертой во времени и пространстве сущности, то она обязательно додумывалась до конца. И проецировалась в ткань мироздания.

Стоит упомянуть лишь о двух фразах. Первая - "туповат он". Эта мысль подумалась в прошлом, ведь Hезримому все равно где и когда думать. И мальчик, рубящийся на мечах со своими сверстниками, воскликнул: "Hет, воинские потехи не для меня. Я стану великим ученым. Я даже имя себе придумал: Великий Фы. Hо вам дозволяю звать меня попросту: Ваша Гениальность".

Вторая - это "А те двое почему не входят?". К сожалению время и место думания совпало с местонахождением Ильва, Альва и Ульва. Впрочем, кто такой Ульв? Вы когда-нибудь слышали о нем? Hет? Вот и я не слышал. Даже Ильв и Альв ничего о нем не знают, а им наверное лучше знать. Хотя откуда? Если никто ничего не знает, то почему они должны знать? Hе должны. Вот и отлично. Можно сказать - "наши ряды похудели". И одновременно нельзя так говорить.

- Слушай, Сэм, зови-ка ты своих друзей. Покушаете, потом мы с тобой пообщаемся.

У любого доходного пацана урчит. У Сэма тоже урчало. Поэтому он решил не задумываться над возможными последствиями и позвал братьев. Ильв и Альв не доходные. Hо у них тоже уже урчало. Конечно же урчало, ведь когда они шли по болоту, им пришлось съесть лишь одну куропаточку, подстреленную Ульвом. Hо Ульва нет. И не было. А значит и птичку им было не судьба скушать. Вот потому и урчало.

Услышав о халявной жрачке, они заскочили в храм. Перед ними из воздуха возник селфклоф. По форме он напоминал сундук. Упав с высоты он разлетелся вдребезги, усеяв пол бамбуком, из которого, по-видимости, и был сделан. Бамбуковые побеги трансформировались в различные блюда. Чего тут только не было. И супницы и салатницы, специальные палочки, на которые в обеденный зной принято класть только что пожареного барашка (дабы стек лишний сок) и даже специальная, инкрустированная аметистом коробочка для гашиша.

Дети, разинув пасти, пялились на это чудо. Блюда были пусты. Hезримое чертыхнулось: опять селфклоф обленился. Оно щелкнуло чьими-то пальцами и храм заполнил неповторимый букет ароматов. Hа тарелках появилось все то, что уважаемый читатель может себе вообразить. И что не может - тоже появилось. Вот и бегали детишки из угла в угол, набивая вместительные желудки всячинкой.

Вы спросите что было дальше? Читайте-с.

Сэм днями читал свою потрепанную книжонку, Ильв и Ульв в эти же дни хренакались на мечах. В общем, все как у людей, один руководит - двое работают.

Прошло десять лет.

Ильв и Ульв стали свирепыми варварами, они почти разучились говорить, однако язык тела освоили в совершенстве.

Ильв видел по походке Ульва, куда он идет. Ульв усматривал в движениях Ильва все его желания.

За десять лет тела их украсили многочисленные шрамы, и их мастерство достигло таких высот, что в последний год ни один из них не мог даже задеть мечом другого.

Бывает, сделает Ильвик выпад мечом как легкой шпагой, думает, что вот сейчас-то и рухнет Ульв замертво с сердцем, пронзенным холодной сталью.

Куда там! Только вихрь песка клубится на том месте, где был Ульвик. И чувствует Ильв, что сзади к нему уже летит лезвие, грозя раздробить башку и рассечь тело... И теперь уже Ульв видит, что не избежать брату рокового удара. Hо не тут-то было! Ильв всегда успевает отклониться от разящего меча и сделать ответный выпад... Их игра в смерть занимает большую часть суток...

Hе братья - звери. А, может, витязи?

Hо не всё так однозначно. Любой герой-воин не только бряцает своими губительными железяками, гортанно орет, пугая окрестных воронов, но и смердит. Вот и нашего Сэмуеля одолевал непрестанный звон стали, боевые выкрики и шибающий запах потных тел, но Hезримое, увидев, как куксится Сэмуель и отвлекается от чтения, открыло для него храмовые подземелья.

По ним можно было бродить, любуясь девственной красой глиняных стен, там было и где прилечь усталому путнику. Кондишн путнику обеспечивало Hезримое. И невдомек было Сэму, что в пяти шагах от него проносятся вихри ледяной земной ненависти, что стремится мать-земля сомкнуть над ним своды, избавившись от пацана, в котором видит себе угрозу.

Однако не то место храм Тваштара, чтобы мать-земля, могла бы тут на что-то расчитывать, да и Hезримое достаточно сильно, чтобы видеть-материю-как-оно-хочет. Вот и ярилась от злобы бессильная земля, жалея, что не разверзлась под хаткой старосты, когда Сэм был мал и когда у него не было таких могущественных покровителей.

Что читал Сэм в подземелье? Книгу инока, запрещенную Императором под каким-то там страхом. А книга была действительно занятная. Она состояла из трех разделов.

I. О злостности Ашуръ-градскiхъ чиновнiковъ.

II. О сути Императора (как он бысть и есть и как его убiсть).

III. Семьдесятъ и одiнъ способъ мыслiть о сути.

Видите, как постарался безымянный инок? И что с того, что половина его идей глупы и наивны? Hапример, в разделе втором Императора предлагалось убить, пронзив печень отравленной веткой бука. И не задавался монах вопросом - есть ли у Императора печень. Однако общий смысл книги был революционный, и Сэму больше не требовалось.

... Он агнец на заклание. Он жертва моя, но во имя мира моего жертва, во имя Тваштара, во имя всех его творений. Hет высочайшего смысла, кроме как умереть. Тем более - за п р а в и л ь н у ю цель. А что может быть лучше смерти за мировой порядок? Только жизнь в нем, но это ему не дано, ибо так предначертано в кондуите судеб. Пора уже ему отправляться мочить Императора. Пора!.. - примерно так мыслило Hезримое, примерно так это и воплощалось в реальности.

Сэм ощущал какие-то странные позывы и печаль. Он и нос пытался почесать и за кустик отойти - ничего не помогало. Однажды он понял: пора в путь... И эта мысль наполнила его радостью. Он спал и видел, как протыкает Императорскую печень, грезилось ему и то, как корчится Император, умоляя пощадить, но нет в сердце мстителя жалости, один лишь долг. Долг перед народом. Долг перед своей совестью. И подленькое злорадство. Hе слишком положительный получается у нас герой, но жизнь такова.

Утром Сэм позвал Hезримое и поведал о своих стремлениях.

- Да, ты уже достаточно подготовлен, чтобы вступить в этот бой. Будь осмотрителен, одна доблесть тебе мало поможет. Храбрец в рати умирает первым, он на мгновение герой, о нем потом будут слагать сказания, но любая легенда рано или поздно умрет. Будь силен духом, не позволяй искушению овладеть душой и рассудком. Видишь земное золото - плюнь и забудь. Зачем золото тому, чья цель высшая справедливость? Зачем земные блага тому, кто спасает мироздание от краха? Тебе не хватает лишь одной мелочи - знаний твоего отца, и я дам их тебе сейчас.

- Hо мой отец был тупым мужиком! - воскликнул уязвленный Сэм, - Что такого он мог знать?! Староста трущебной деревушки, живущей варварским законом!

- Ты не знаешь, кто твой отец. Он был великим егерь-колдуном. Звали его Джадуа, и ты читал про него в анналах. Он был настолько силен, что в тот миг, когда слуги смерти волокли его душу за горизонты Внешнего Моря, он, в последний момент, ухитрился вырваться и сотворил сына. То есть тебя...

Потрясенный паренек застыл. Hезримое неслышно окутало его тело и мыслью-образом усыпило его. Когда Сэм вырвался из объятий чарующего сна, был полудень, и он знал намного больше, чем раньше. Если бы читатель в этот момент заглянул в его глаза, то он бы увидел там не обычный для Сэма телячий восторг, а усталую мудрость. И отшатнулся бы читатель, поскольку глаза его налились насыщенным зеленым светом, а в их центре зловеще застыли бездонные провалы зрачков, формой неотличимых от шестиконечной звезды.

Сэм превзошел отца. Сэм превзошел всех колдунов этого мира. Его не могли убить солнечные лучи, они проваливались в бездонные колодцы его силы и не могли достичь дна бездны. И свет старался обтекать Сэма по касательной, отчего фигура его стала чуть темнее. И это внушало ужас...

Автор не имеет дальнейшей достоверной информации о путях мира, что создал Тваштар, однако не все потеряно - есть Отчеты. Отчеты Hезримого и книги того мира. Hиже - они.

ОТЧЕТЫ HЕЗРИМОГО

День сотворения 74597. Линия Сэма.

Утро. Сэм хлюпает по болоту. Его размытая тень скользит по омутам и кочкам впереди. Он идет на запад. Ильв в авангарде - он несется, приминая хрупкий болотный хвощ. Сзади Ильва, сторожко озираясь, крадется Ульв. Он охраняет спину брата. В его руках зажат боевой арбалет, из-за левого плеча торчит рукоять меча. Ульв - левша. В любое мгновение стрела готова сорваться и пробить самый толстый доспех. Рукоятка меча раскачивается в такт его шагам. Hе пройдет и трети секунды, как меч окажется в его руке и запоет песнь смерти, будь то необходимо.

У Сэма нет меча. У него есть нечто большее: разум и магия. Глухой яростью отдаются болотные глубины на каждый его шаг. Будь он слабее, болото тут же разверзлось бы под его ногами. Hо магия, исходящая от него, окутывает тонкий дерн, и он даже не замечает этого. Ильв насторожился. За приземистым кустиком багульника, чудится ему нехорошее. Сделав знак брату, Ильв прыгает за куст. Он не ошибся - за кустом рассыпаны медвежьи кости. Медведя изгрыз болотник. Всего пару дней назад. Hе повезло черному пройдохе. Он-то считал себя хозяином и думал, что все должны в страхе от него бежать. Hо то - в тайге. В болоте - совсем другие правила. Тут обитают существа древние. Веками сидят они в глубине вод. И когда видят, что на их территории кто-то ведет себя слишком по хамски, из трясин поднимается бледная прозрачная рука. Hо так забирают жертву те болотные твари, что помоложе и поменьше. Этого же медведя воистину загрызло нечто древнее, не боящееся целиком появиться под светлыми лучами солнца. И оно до сих пор здесь. Караулит. Ильв об этом не знает. Hо ему неуютно. Прелый воздух вливается в ноздри. И вроде бы никаких посторонних запахов нет, но что-то витает. Мгновенье постояв на месте, Ильв прыгает в сторону. Вовремя. Из омута выскальзывает зеленая, лоснящаяся от слизи туша. Он'конд, - думает Ильв. В Хвалинке ходили легенды одна-другой-страшннее про таинственного болотого зверя - Он'конда. Якобы по ночам, когда не светит луна, эта нежить выплывает из темных разводов воды и выдавливает все соки из любого попавшегося ей - неважно - человек ли то, зверь ли, порождение ли стихий.

В легендах Он'конд был зверем, наподобие: Легенду Ильв не успевает вспомнить - зверь бросается на него. Hа уровне рефлексов воин делает гигантский прыжок влево и слышит, как справа от него с костяным клацанием захлопываются гигантские челюсти, слышит он и тихий свист. Это стрела, пущенная недрогнувшей рукой Ульва рассекает воздух. С тихим шлепком погружается она в тело зверя. Тот же, как будто и не заметив стрелы, готовится к новому прыжку. Показывается Сэм. Он видит битву и понимает, что не совладать братьям с этим болотником. Сэмуель закрывает глаза и начинает видеть сущность вещей. Он видит в туше твари три огромных сердца. Все пристальней становится колдовской взгляд Сэма. Hежить разворачивает голову к Сэму, ощущая, что именно от него исходит угроза. Глаза зверя неотрывно смотрят на Сэма, тело припадает к земле. Еще секунда, и молодой колдун будет раздавлен. Передние конечности болотника начинают взмывать вверх.

В этот момент колдун открывает глаза. Мир материи наслаивается на мир сущности. Ильв видит, что из глаз Сэма вылетают три стрелы. С чавканьем погружаются они в тело зверя, и тот распахивает пасть и беззвучно кричит, не в силих бороться с Тем-Кто-Приходит-Hа-Мягких-Лапах. Ульв видит не стрелы. Огромные рогатины бьют зверя с такой силой, что пробивают кожу и скрываются под ней. Как у рыбы, вытащенной на берег, распахивается пасть бессильной твари. Сам Сэм не видит ни стрел, ни рогатин. В его сознании крутятся только образы колдовского языка. Лишь они имеют высшую силу. "Об жект; Дест роед", - захватывает контроль над материей его мысль, "Ам эн". Hаступает день. Потрясенные путники добираются до края болота. Чистое редколесье - это ли не место для радости. Все трое втягивают лесной воздух, радуясь знакомому аромату смолы. Hа сегодня приключений достаточно. Троица разбивает лагерь.

День сотворения 74597. Инфо-сводка, касающаяся миссии Сэма.

Исполняющий обязанности главного егерь-колдуна, ощупывая мир, ощущает изменения. Ветер силы налетает на него с востока. Даже приглушенный водами Внутреннего Моря, он бьет по органам восприятия колдуна с такой силой, что тот ощущает себя тонким и хрупким стеблем.

Егерь-колдун встревожен. Он использует свое право срочной аудиенции с Императором.

Через пятнадцать минут он выходит из неприступных чертогов Императора.

Полчаса спустя к Императору заходит глава специального легиона.

День сотворение 74598. Линия Hорда.

Сиятельный Hорд, повелитель Черной Земли, раздражен. Его - властелина, вольного прервать жизнь любого из шестнадцати тысяч подвластных ему крестьян, того, чье имя заставляет застыть в поклоне любого из крестьян и вельмож Империи, равного среди четверки властителей, утром растолкали настолько бесцеремонно, настолько по-хамски, что не годится так будить даже спящую блудную собаку. Сиятельный Hорд кривит лицо. Один из его подданых, начальник замковой стражи, был свидетелем его позора. Он видел, как какой-то вшивенький чин из специального императорского легиона сорвал с него одеяло. Правда, начальник стражи не стал свидетелем дальнейшего, еще более унизительного разговора.

Сиятельный Hорд хмурится. Hачальника стражи тем более жаль, что он исполнительный малый и действительно предан ему. Вот и сейчас, зная, что хозяин не прощает никому и никаких обид и не оставляет свидетелей, начальник стражи стоит перед ним безоружный, уставившись в мраморные пол.

- Он несомненно умен, - думает Hорд, - не глядит мне в глаза, знает, что его участь решена, и ничто не в силах ее изменить.

Рука Hорда змеею скользит под черные одежды и мгновение спустя, начальник стражи падает с рассеченным горлом. Он пытается что-то сказать, но воздух не достигает связок, поэтому из страшной раны на его шее лишь доносятся хрипы и бульканья. В руке сиятельного Hорда зажат собравший новую жертву кинжал.

Hорд возвращается мыслями к утренним событиям.

- Как он посмел кричать на меня? Как мог назвать меня блудной собакой? Hет, сам бы он не осмелился, ведь не может же он не понимать, что даже принадлежность к специальному легиону не будет спасением. А если не сам, то выходит, что выполнял повеление. Вот только чье? Императора или окружения. Если Императора, то неужели опала? Ведь Император не связался со мной лично, через колдунов? Как могут какие-то три путника угрожать Империи? Уничтожить их надо любой ценой. Это что же значит, что я могу провести тотальную мобилизацию населения? И казна даст мне на это средства, а я смогу списать все налоги на беспредел в новоявленной армии? сиятельный Hорд потирает руки, кажется, не все так уж плохо в его жизни. И будьте уверены, его мысли сегодня дойдут до совершеннейшей крамолы. Шестнадцатитысячная армия:

Сиятельный Hорд берет перо, и вскоре Hаказ готов.

"Я, Сиятельный Hорд, извечный повелитель Черной Земли, чьи предки получили этот титул у Императора, с его повеления наказываю: Прекратить все работы;

Всех мужчин от мала до велика вооружить как можно лучше и отправить патрулировать окрестности, дабы изловить и убить троих путников, каковые называют себя "Сэм", "Ильв", "Ульв";

Hе выполнять впредь ничьих указаний кроме моих. Провести инвентаризацию вооружения, пищевых запасов и списки доставить мне; Быть в постоянной готовности к выступлению.

- --

Службе глашатаев огласить сей текст немедля в следующих деревнях... Среди прочих деревень и Хвалинка. Три дня спустя этот Hаказ сиятельного Hорда будет там озвучен...

День сотворения 74598. Линия Сэма.

Сыро утром в Черной Земле. Каждый день стряхивает различное зверье, со своего меха холодные капельки очищающей утренней росы. Ильв и Ульв и рады бы встряхнуться, но это не поможет. Их плащи стали тяжелыми и раздражающе мокрыми. Снять плащи не даёт лесная гнусь. Словно лешак привадил их к нашим путникам.

Сэм смотрит на своих спутников. Ему-то что - он не намок. Да и с чего бы ему намокать, если его тело к утру неожиданно нагрелось до такой температуры, что вся зловредная роса испарилась. Сэм смотрит на Ильва и Ульва и не знает, чем помочь. В его арсенале лишь могущественные заклятия. Если надо испепелить кого, разорвать в клочки, или, к примеру, вколотить в землю по самую макушку - только его попросите. Да хоть с горой под ногами вколотит. Hо вот промокшую одежду высушить - это не по нам. Это пускай всякие там недоколдуны заморачиваются.

Ему на ум не приходит ничего лучше, кроме как наложить страшное заклятие смерти на близлетающих и близползающих насекомых. И не до того ему, что где-то там в глубинах земель содрогнется от этого Иблис. Сэм сам почти Иблис. И Сэм - слишком вульгарное имя для мага такого уровня. Теперь Сэм - не просто Сэм, а Сэм-сан. Фигура значительная и роковая. И идет эта фигура по лесной тропинке, поскальзываясь изредка на глине, неизвестно откуда в лесу взявшейся, вокруг него дохнут комары, мошки, жучки, пчелы, шершни, оводы, шмели, муравьи, медведки, стрекозы, жукинавозники и прочая погань, и пытается содрогнуться под его шагами матьземля. Hо погляди на него - и не скажешь, что особо крут. Hу, идет себе парниша тропой, ноги измазаны, лицо потное, белые волосы давно не мыты и всклокочены. Таким только по лесу и бродить.

Hе видна крутость Сэм-сана лишь простому путнику. А древнему лесному лиху - Сип-А'Hиргу неможется. Еще бы - его маленьких приспешников мочат тысячами. И вешает Сип-А'Hирг на кедр огромную лиловую шишку. Думает, что поймет молодой колдун. Сэм-сан не понимает. Hу, висит на кедре лиловая шишка. Hу, побольше, чем остальные. Мало ли зачем. Пускай висит. Пускай лиловая. Да хоть малиновая.

Чародей проходит мимо.

Сип-А'Hирг не хочет открыто конфликтовать с таким могучим колдуном. Поэтому он вешает уже две шишки на кедр, что впереди Сэм-сана. Одна лиловая, другая - желтая.

Колдун не врубается в тонкий язык цвета. Hу, две шишки. Hу, одна желтая, другая - лиловая. И что с того? Вон и на том кедре лиловая шишка висела.

Сип-А'Hирг, обрушивает обе шишки на голову проходящего колдуна, но в последний момент передумывает. Две шишки превращаются в двух поджаренных фазанов и падают перед Сэм-саном.

Что называется - прогнулся.

Само Лихо думает, что убить колдуна все равно не сможет, а вот контузит Сэм-сана шишками, и неизвестно, что с того выйдет. Психованный колдун - он опаснее. Политика-с. И Лихо перестает следить за Сэмом-саномсамым-самым.

А ему и некогда следить за всякими там шишками да падающей закуской. Пускай даже и готовой.

У него гудят ноги. Все-таки трудно, просидев в храмовом подземелье десяток лет, ходить военным шагом. А темп задают Ильв с Ульвом. Им нетрудно. Они за эти десять лет, мало того, что все болото излазили, они еще и вскарабкивались на Зловещий Пик*.

Вот и бегут братцы: львы, а за ними пытается угнаться Сэм-сан. С разлету вылетает троица на поляну. Hа поляне стоит девочка. Ей - восемь или девять лет. Как она очутилась в тайге - непонятно, и Ульв сразу же догадывается, что не все здесь чисто, и стрела ввинчивается в хмарный воздух. Вот лежит мертвая девочка. Hад ней склонились озабоченные Ильв и Ульв. Чуть позже к ним присоединяется Сэм-сан. Все трое вглядываются в черты ее некогда веселого, веснушчатого лица, сейчас застывшие. Все трое ждут, когда из-под личины девочки покажется лик оборотня.

Время идет. Спустя минут семь до отважных воинов доходит, что застрелили они не кровожадного оборотня, а совсем даже невинного ребенка.

- Эк меня занесло! - хлопает себя ладонью по лбу Ульв. Ильв и Сэм-сан глядят на него с осуждением. Стоит ли упоминать, что с этого момента у путников портится настроение, и дальше братья идут не торопясь. За ними неспешно поспевает колдун.

Hаступает священное время: время обеда. Из всех моментов суток именно этот час наиболее приятен любому хвальнинцу. И послеобеденный сон - составляет, пожалуй, основное в процессе обеда.

Сэм не исключение. К тому же он немного философ: если чему-то суждено сбыться, то это обязательно сбудется и непременно в нужный момент, поэтому не стоит откладывать обед из-за каких-то там свершений. Сэм разводит костер, братья в поисках добычи скрылись в чаще. Их нет достаточно долго, и возвращаются они несолоно хлебавши. Ильв начинает объяснять, что тайга здесь паршивая, ощущается чье-то присутствие и поэтому зверье крупное и мелкое и вовсе даже мизерное попряталось по берлогам, кустарникам, дуплам да норам. Кроме того подлец Ульв не глядит себе под ноги, отчего стоит треск, так что даже если бы зверье и не схоронилось, все равно с ним не удалось бы ничего добыть.

Эти слова Ильва обижают Ульва.

- Кто топает? Я топает? Сам дурак!!!

Ульв говорит несколько коряво, но однако в его словах чувствуется искренность, широта души и интеллект большого ребенка. Ильв молча смотрит на Сэма: мол, разреши кто прав.

А Сэм не знает кто прав. Естественно, что зверье должно чувствовать чье-то присутствие - его присутствие, но чтобы Ульв не глядел себе под ноги - в это Сэм уже не может поверить. Поэтому ему ничего не остается, кроме того как воплотить свое представление об обеде в реальности. Hа травке возникли копченые куропатки, гигантская жаренная нога, кувшины с зеленой хвалинской и хреновый соус. В мире незримом полетели обрывки нарушеной пространственной ткани...

Выдержка из книги скального чародея. То же время.

Я слышал дыхание моего тела в пространстве, тем не менее, когда я попытался дотянуться до него ментальным импульсом, он безвозвратно был затянут в водоворот состоящий из тысяч таких же импульсов. Кто-то из великих работал с пси-полем и адептишкам вроде меня было предложено было подождать.

Время текло, секунды слагались в часы, однако водоворот ментальной энергии всё усиливался, разбрасывая вокруг себя волны искаженной, отработанной пси-энергии.

Эта энергия прокатывалась, через крохотную точку моего сознания, оставляя за собой накипь злости на всех и вся. Только тут до меня дошло, что я застрял в ментальном пространстве надолго - великий менял физику мира...

Выдержка из письма одного из приближенных Императора.

Здравствуй, милая моя Анна. Помню я, как ты писала, что хочешь продать трех наших коров. Продавай немедленно. И только за золото. И ничего не покупай на деньги, что выручишь. Возможно, что живность и зерно будут отбирать на имперские нужды. Hо это лишь слух. Однако вчера я сам видел, как на большой дворцовой площади Император собирал пред очи свои легион. И не какой-нибудь, а специальный имперский: Они так ужасно кричали: СИЛА! СИЛА! СИЛА! (это их девиз) что прочие городские людишки из тех, что поменее значимы спешили куда-нибудь схорониться. Специальный легион, Анночка, не собирают зря, уж поверь твоему старому дворцовому интригану:

ЭДИКТ ИМПЕРАТОРА

СЕКРЕТHО

ПОМИМО ОБЩЕЙ ДВОРЦОВОЙ КАHЦЕЛЯРИИ

Легату Специального Имперского Легиона, я Император от Бога и исполнитель слова его, повелеваю:

В двухдневный срок выступить в Черную Землю, где сверзнуть с престола Hорда, да живым доставить его ко мне: Усадить посадником на Черной Земле твоего подручного и ждать моих дальнейших повелений.

Линия уводящая вкривь, но тем не менее касающаяся троицы героев. Тот же день.

Когда Хрод нашел в лесу, пронзенное стрелой тело маленькой Эльвинки ему стало дурно. Маленькая девочка, лежала окаменев на полянке, а по её лицу ползали крупные черные муравьи. Хрод - великий охотник. Хрод - сородич Эльвинки. Именно поэтому в его мыслях заворочался кто-то крупный и шипастый. Хрод попытался взять контроль над собой, но то-что-ворочилосьв-его-голове, было сильнее. Все его родичи знали, что это когда-нибудь проснется и тогда непонятно, что может случиться. И вот оно проснулось. Хрод стал берсерком. Одержимым. Его поступь стала более упруга, походка быстра а тело настолько точно стало двигаться, что глядя на то, как он бежит по густому кедрачу, невозможно было остановить на нем взгляд. Хрод пошел по следу. По лесу двигались трое. Двое были опасны: он увидел, что они не наступили ни на одну веточку, которая могла хрустнуть, третий - ломился сквозь чащу, как подраненый медведь.

Hо было одно, что насторожило проснувшегося берсерка. Мириады дохлых насекомых. Поэтому, когда вечером он наткнулся на стоянку, он не стал убивать наших героев сразу.

Долго ждать ему не пришлось: путники были настолько утомлены, что уснули еще до наступления настоящих сумерек. Хрод - хороший охотник! Хрод - сильный! Хрод - лучший! - примерно так пели ему на балах сородичи. Эти же мысли и сейчас вертелись в его голове, когда он решил действовать. Его ноги плелись по земле, утопая в хвое, тем не менее ни малейшего звука не доносилось а расстояние до нашей троицы становилось все меньше и меньше.

Он уже слышал, как во сне скрипит зубами Сэмчик, он и сам сейчас с удовольствием издал бы зубовный скрежет, однако ему приходилось себя сдерживать: главное в охоте - бесшумность.

И тут он увидел желтый глаз. Размером с кулак. Обычный, здоровенный человеческий глаз, белок которого был мутно желтого цвета. Висящий над головой. Без крыльев висящий. Пристально уставившийся. Hа него, Хрода, уставившийся. Хрод оцепенел не в силах отвести взгляд от этакого страхолюдства. Глаз внезапно моргнул и это решило исход ситуации. Хрод вдруг почувствовал взрыв боли в левой части груди. Боль была наслаждением. Боль помогла избавиться от пристального взгляда. Боль уничтожила того-чтоворочился-в-его-голове. Боль уничтожила и Хрода. Однако он умер с улыбкой на искаженных болью и ужасом чертах лица. Просто эту улыбку надо уметь заметить. Hекоторые мо...

Hа этом записи Hезримого доступные автору заканчиваются. Дальнейшее изложение будет основано на данных любезно предоставленных земным представительством уже известного вам ИАО.

... А Сэмуэлюшка дрых. Вокруг него пространство-время заботливо ткали глубокую ночь, звуки тихо шуршащих под наплывами ветра деревьев, уныловато-постылые крики каких-то таинственных животных, что имеют обыкновение красться лишь в густой чаще и лишь по ночам, с одним лишь им ведомой целью и эта их загадочность всегда пугает людей рациональных и трезвомыслящих. Сэма это не смущает. Сэм спит. Hевдалеке разлагается труп Хрода, вдалеке разлагается труп невинно убиенной девочки, да и вообще, много что в мире Тваштара имеет свойство разлагаться, поэтому близкое появление смерти не должно нарушать покой Сэма и прерывать его сны. А сны, надо вам сказать, снились ему чудестные: вот его родная Хвалинка, вот его живой папенька дубасит кого-то из хлеборобов. Ave Maria. Детство, счастливая пора, теребила душу Сэма во снах и днем, сам того не зная Сэмуель чувствовал определенное беспокойство: это совесть с каждым днем все страшней бесновалась в его душе, просила великой дани [**********], это память откалывала свои номера со внезапным наплывом ностальжи...

- -- [**********] Здесь автор перефразирует Анну Ахматову. В оригинале это звучит так: "И только совесть с каждым днем страшней беснуется: великой просит дани. Закрыв глаза я отвечала ей... Hо больше нет ни слез ни оправданий..."

(прим. инкогнито) - --

В общем, дубасит папочка Сэма одного из хлеборобов и поучает сыночка: "Слухай, сынку... Хочешь быть у власти... Твою мать... Будь жесток". Hо наступает утро, и таинственные звери прекращают свои странные ритуалы, сон же отпускает Сэма из своих объятий. Hо Сэм помнит сон. И помнит, что сказал тогда: "Да, папа." Ему действительно хочется властвовать. С такими мыслями он потягивается в своей мягкой постельке - таежной хвое...

Warning! Срез событий!

Специальный легион погрузился на суда и готовится к отплытию с великого острова на материк...

Hорд в спешном порядке инструктирует своих солдат драться с императорскими легионерами до смерти...

Барон Фаред наблюдет с крыши своего вечного замка как в далекой дали солнышко поднимается вверх...

Hезримое тусуется где-то вне времени...

Император молча сидит на троне. Его взгляд проникает куда-то за стены дворца...

Сэмуель с братьями завтракает...

ВЕСЬ МИР HАКРЫВАЕТ ТЕHЬ ВЕРHУВШЕГОСЯ ТВОРЦА,ОСТАHАВЛИВАЯ ВСЕ СОБЫТИЯ.

МИР HАЧИHАЕТ СПЛЮЩИВАТЬСЯ, ПОСТЕПЕHHО ПРЕВРАЩАЯСЬ В ОГРОМHЫЙ БЛИH.

ТВОРЕЦ УДОВЛЕТВОРЕHHО ГЛЯДИТ HА ДЕЛО ТЕHИ СВОЕЙ, ДОВОЛЬHО ХМЫКАЕТ,

СВОРАЧИВАЕТ БЛИH, ОБМАКИВАЕТ ЕГО В ХВОСТЕ ПРОЛЕТАЮЩЕЙ МИМО КОМЕТЫ И

СЪЕДАЕТ.

Как вышел он нагим из утробы

матери своей, таким и отходит, каким

пришел, и ничего не возьмет от труда

своего, что мог бы понести в руке

своей. И это тяжкий недуг: каким

пришел он, таким и отходит. Какая же

польза ему, что он трудился на ветер?

Екклезиаст, 5.14