Дочь в его жизни возникла 6-го июля. Он хорошо запомнил дату, так как именно

в этот день на растрескавшемся цементном полу забитого кирпичным ломом

полутемного нежилого подвала обнаружили Славку Тимохина, вернее то, то когда-то

Славкой являлось.

Тусклый свет стекал из широкого пролома в перекрытии между подвалом и

первым этажом незавершенного и никогда уже не могущего завершиться здания

гигантского спорткомплекса, строительство которого было затеяно как раз в канун

великой всесоюзной перестройки, и освещал тело, пролежавшее в духоте бетонного

мешка не менее суток, так сказали подъехавшие менты. Сказали предположительно,

естественно. И естественно, никаких игр в тот день уже не проводилось, как впрочем

и в последующие.

Был ли Славка ему другом? Пожалуй, да. И еще Тимохин был хорошим

мужиком – без второго дна, истеричных амбиций и патологической тяги напакостить

по мелочи ближнему, каковой нынче в среде успешных наемных служащих страдают

многие.

Но Леонид почему-то не удивился, когда, пройдя за ворота комплекса и

заметив испуганную нервозность ребят из охраны и кого-то еще из сервисной

службы, узнал о случившемся. Хотя для вышеперечисленных не несчастьем это

являлось, а гнусной подставой, реально грозящей увольнением, судебным

преследованием, лишением лицензии и прочее, и прочее.

Леонид подоспел как раз к тому моменту, когда тело Тимохина, упаковав в

скользкий черный полиэтилен, вытягивали на ремнях к свету, но Тимохину это было

все равно. Лёня постоял возле полосатой ленты, отделявшей место тимохинской

смерти от прочего мира, послушал, о чем переговариваются опера, и что им

талдычит в ответ местный распорядитель Генка Балыкин, отбиваясь от цепких

вопросов.

По всему было видно, что в подвал Тимохин свалился этажа этак с третьего,

раскроив себе череп и переломав конечности, а туда игрокам вход строжайше был

запрещен. Члены пейнтбольного клуба при поступлении давали администрации

расписку, что поставлены в известность об опасности обрушения и прочих катастроф,

в связи с чем обязуются выполнять правила безопасности и перемещаться только в

отведенных для игры местах. Видимо, Тимохин, вопреки правилам, решил осмотреть

с высоты пространство боя, чтобы заранее наметить укрытия и ловушки.

Оправившийся от потрясения Балыкин бодро втирал ментам, что «Вымпел» –

это спортивный клуб, а не режимное предприятие, поэтому никакого учета входящих-

выходящих не ведется, а предъяви просто на КПП членский билет и следуй дальше.

Чисто случайно тело обнаружили, считай, повезло. А то на такой жаре… Но клуб

реально ни при чем! И рвался показать расписки.

Долговязый опер, задрав голову, рассматривал крошащиеся оконные проемы и

языки балконных плит, и какие-то металлические хлипкие конструкции на уровне

четвертого этажа, оставшиеся от строителей. На наружных карнизах зеленели

мелкими листочками молодые то ли топольки, то ли осинки, укоренившиеся в

худосочном грунте многолетней пыли. Местами высота здания достигала шестого

этажа, местами только второго или третьего, местами часть стены отсутствовала

вовсе, демонстрируя сторонним зрителям бетонные внутренности с лестничными

пролетами, лифтовыми шахтами и перекрытиями между этажами. Крыши не было

совсем, поэтому здание сильно напоминало крепость на дальней римской окраине

после успешного штурма варваров.

Этот долгострой вместе с прилегающей площадкой в свое время кто-то

предприимчивый выкупил, огородил высоким забором, выстроил проходную и

раздевалку, повесил при въезде табличку «Пейнтбольный клуб «Вымпел», и на этом

все его затраты закончились, если не считать закупку средней паршивости

спортинвентаря, который выдавался в прокат на сезон или на конкретный турнир. Но

уважающий себя пейнтболист на игру приходит со своим инвентарем, а Ярослав

Тимохин как раз таковым и являлся.

Он служил топ-менеджером в какой-то крупной то ли голландской, то ли

немецкой фирме, стригущей урожай зелени на московской земле. Он был вполне

обеспеченным человеком, чтобы позволить себе достойную машину и не жалеть

денег на хорошее снаряжение. Говорят, его «БМВ» на стоянке рядом с комплексом

обнаружен не был. Бросил в другом месте? Приехал на троллейбусе?

Не нравилось все это Леониду. Он вспомнил, как недавно они сидели в какой-

то совсем не статусной забегаловке и пили кислое пиво из литровых пластиковых

стаканов. Вернее, пил Славка, а Леонид его слушал. Разговор оставил тяжкий

осадок, и облегчения он Тимохину не принес. А может быть, и принес. Все-таки

Славка выговорился тогда.

Скорее всего он бы не стал ничего Леониду рассказывать, тем более, что тот

не напрашивался. Но на выходе из КПП, когда после игры разношерстный

пейнтбольный люд, кто огрызаясь, кто похохатывая, неспеша шел разбирать свои

авто и байки, оставленные на платной стоянке возле бетонного забора, Тимохина

перехватил парень, одетый не по летней жаре в серый костюм и черный галстук, а

приятель парня неторопливо подошел со спины. Они были сдержанны, а Тимохин,

напротив, психовал.

Из распахнутой настежь двери проходной выдвинулся плечом старик-

гардеробщик и тревожно вслушивался, вытянув морщинистую тощую шею. И

охранник, бродивший вдоль шлагбаума стоянки, напрягся и с показным равнодушием

принялся что-то изучать совсем в другой стороне, но было ясно, что он тоже

прислушивается, одновременно для себя решая вопрос, что ему надлежит делать, в

случае чего. Похоже, что мальчики в сером – послы от кого-то серьезного.

Лёня тоже понял, что Славку прессуют, и хотел подойти, чтобы помочь

отбиться. Но их беседа внезапно завершилась, парни развернулись и неспеша

пошли к своей тачке, а один из них, на ходу приложив к уху мобильник, проговорил

скучным голосом: «Скажи Фогелю, что клиент от услуг отказался».

И все, ситуация рассосалась. А Ярослав сказал подошедшему Леониду:

«Давай по пивку», и руки его дрожали. Это был последний раз, когда Лёня его видел.

Сегодняшний раз не считается.

В состоянии мрачной задумчивости Леонид поехал домой. Куда же еще?

Домой, к Кнопке. Но он не станет ее грузить событиями дня. Хотя с ней поговорить

хочется, и не мешало бы, но он перетерпит. Потому что он мужик, а мужику не

следует взваливать проблемы на женские плечи.

Шурша шинами, его «тойота» скатилась в подземный гараж. Леонид машину

запер, отметив, что «мерс» жены на месте, значит, она дома и ждет. Поднявшись по

пологой бетонной спирали наверх, он грузно пошел через ухоженный двор к подъезду

новенькой, чистенькой стильной двадцатичетырехэтажной жилой башни.

Дома его ждал сюрприз в виде щекастой веснушчатой особы в сиреневых

штанах и розовой выше пупа маечке, обильно украшенной россыпью стразов. Особу

звали Юлечка. Лела их представила друг другу. Она так и сказала:

– Познакомься, Леонид, это твоя дочь Юлечка. Ей пошел двадцатый годик, и

она страшно соскучилась по тяте.

Лела так сказала и, обогнув его по дуге, вышла из кухни, где, звонко

разбалтывая в чашке сахар, осталась сидеть за столом его внезапная дочь.

Дочь прищурила в улыбке глаза и растянула губы, ожидая, видимо, от него

каких-то действий, какого-то проявления радости или, возможно, восторга. Леонид

ничего такого не выказал, а развернулся и отправился разыскивать жену. Лелу он

нашел в библиотеке, где та с незаинтересованным видом и прямой спиной изучала

что-то в своем ноутбуке.

– Слышь, Кнопка, я ее в первый раз вижу! – недоумевающе прогудел Леонид и

для убедительности помотал головой, пожал плечами и развел руками.

Валерия развернулась всем корпусом и взглянула на мужа насмешливо и

отстраненно. Он ненавидел, когда она так смотрит, и всегда начинал злиться,

чувствуя свое бессилие перед демонстрацией высокомерного безразличия. Но

только не сегодня. Сегодня ему было по фигу, как она смотрит. Сейчас было важно

не допустить катастрофы, потому как, ежу понятно, внезапное появление в жизни

женатого мужика внебрачной дочери грозит семье нешуточным катаклизмом.

– Ты хоть паспорт ее смотрела? – с раздражением спросил Леонид, не

вытерпев паузы.

– Ну, а ты как думаешь? – холодно улыбнувшись, проговорила жена.

– И что?

– Что – что? Мне ее имя ни о чем не говорит. Но родом она из твоего города.

– Из Глыбокоречинска?

– В точку.

– А фамилия у нее какая?

– Слушай, иди поговори с ней сам. Что ты ко мне пристал. Лепехина ее

фамилия.

– Ничего не понимаю. Не помню я никакой Лепехиной.

Валерия дернула плечом и отвернулась. Разговор не доставлял ей

удовольствия. Разговор ее мучил. Как и вся история с неожиданной Лёнькиной

дочкой.

Лера не представляла, как по этому поводу ей следует вести себя с мужем, не

знала, как вести себя с этой дочкой, и вообще не знала, как нужно себя вести в

подобной ситуации. Но очень хотелось выволочь девку в лифтовый холл, дав

хорошего пенделя напоследок, а мужа треснуть по башке разделочной доской.

Зачем только она позволила ей войти, остаться, налила ей чаю?.. Надо было

гнать, надо было ее так доходчиво гнать, чтобы не посмела она больше искать

Леонида, а найдя, жаловаться на злобную мегеру – его жену.

Но Лера с гордым и тяжким смирение пригласила девчонку войти и налила ей

чаю.

По-другому она рассчитывала провести сегодняшний вечер, по-другому. Лёня

пришел бы с игры часов в пять, принял душ и переоделся в чистое, а потом они бы

сели неспешно ужинать. Лера любила их субботние ужины, и Лёня тоже их любил.

До замужества она не утруждала себя возней у плиты, но для этого мужчины

научилась готовить и делала это превосходно, как и все, за что бралась. Сегодня она

воспроизвела сложный мясной рулет из трех видов мяса, и приготовила к нему

рассыпчатый рис, блестяще-жгуче-золотой от сливочного масла и индийских пряных

приправ, и припасла бутылочку красного сухого, чтобы было чем заливать огненные

приправы. Но тут возникла эта Юля, и все пошло кувырком. Нет, прахом.

У них с Лёней хорошая семья. Несмотря ни на что. Лера не пряталась от

правды и верно себя оценивала – ее тяжело вынести в больших количествах, с ней

трудно ужиться. Однако семья получилась хорошая. Просто Валерии повезло, и ей

встретился этот человек. Хотя когда он принялся ее обхаживать, Лера не верила, что

может что-то получиться, и у нее будет семья. Слишком завышенные требования ко

всем, а к мужчинам в первую очередь, и слишком своевольный нрав не давали ей

никакого шанса.

Она давно привыкла решать свои проблемы сама, и ей даже было смешно

представить, что какой-то тип в мятых джинсах начнет вмешиваться в ее дела и

путаться под ногами с неуместными и раздражающими командами. Да хоть бы и не с

командами, а лишь с советами, произнесенными вкрадчивым том.

Однако кто сказал, что будет именно так, а вовсе не наоборот? Лера тоже

превосходно умеет давать команды. И она согласилась выйти за Воропаева замуж. А

выйдя, принялась энергично воплощать свою модель семейной жизни в реальность.

Леонида не напугало, что новобрачная приступила верховодить, сходу

определив супругу роль бессловесного ведомого. Он не пузырился, отстаивая право

на главенство, не подводил идеологию, по-интеллигентски рассуждая о том, что

глава семьи – это мужик и только мужик. Ни ее безапелляционные указания, ни даже

окрики, которыми поначалу она частенько грешила, на него не действовали никак. Он

был иронично-благодушен и в этом благодушии непробиваем. Тихонько над женой

посмеиваясь, поступал, как считал нужным, ловко поворачивая ситуацию по-своему.

Но самодуром не был, свобод и прав жены не попирал, уважал ее мнение и потакал

капризам.

Да у них, практически, идеальная семья. Однако в том, что семья их стала

именно такой, не одного Леонида заслуга, но и жены его тоже, поскольку она была,

во-первых, умной, а во-вторых, прагматичной.

Она криво усмехалась, слышав рассуждения о любви, скрепляющей семейные

узы. Видели мы эти союзы, начавшие жить по любви… Трезвый расчет и аккуратное

соблюдение собственной выгоды – вот лучший цемент для доброго брака. Леонид ей,

конечно, нравился, и этого довольно.

Поэтому, посовещавшись со своим прагматизмом, Лера приняла решение к

домострою приспособиться. Исключительно ради собственной выгоды.

Она отнюдь не превратилась в ласковую кису, которая трется шелковистыми

щеками о протянутую хозяином ладонь. Все осталось при ней – и прямодушие, и

независимость суждений. Даже резкость как стиль общения тоже осталась при ней.

Чтобы муж не зарывался, она время от времени устраивала микросклоки, хотя исход

их часто был предрешен. Справедливости ради надо заметить, что подобные

разминки никак не отражались на климате в семье. Похоже, что Леонид относился к

ее выходкам с благодушием взрослого, на которого набросился сердитый карапуз с

погремушкой.

Валерию это задевало. Ей было непросто принять статус младшего, ведомого.

И ломки ее настигали, и обижалась, и слушаться мужа не хотела, потому что

гордость противилась, даже когда он бывал прав. Но она сказала себе: «Что ты все

ноешь? Хочешь – разведись. Снова станешь себе хозяйка. И никто не будет попирать

твое эго». И сама себе ответила: «Ну, если ты так ставишь вопрос, то я лучше

останусь. Фиг с ним, с моим эго. Главное, у меня хороший муж, и он меня уважает».

Уважает ли?

Она прислушалась к голосам, доносившимся с кухни. Леонид бубнил басом,

что-то выспрашивая у незваной гостьи. В голове никак не укладывалось, что у ее

мужа есть дочь, и эта дочь сейчас что-то оживленно ему рассказывает и строит

умильные рожицы, стараясь понравиться.

Муж вернулся в библиотеку, держа возле уха телефонную трубку. Видимо,

хотел говорить с кем-то в присутствии жены. Благородно.

– Привет, Тонь. Сколько лет… Ты теперь Лепехина? Дочка твоя тут у меня на

кухне. Уверяет, что она и моя тоже. Что ты ей наговорила? Плохо слышно, говори

громче. Как есть, так и рассказала? Иди ты. Надо же. А как вы адрес раздобыли? Угу.

Понятненько. Да нет, все нормально. Бывай.

Леонид нажал на кнопку «отбой» и постоял молча, не глядя на Валерию. Потом

произнес:

– Я с Тоней Жабиной встречался после школы. Теперь она Лепехина, вышла

замуж и поменяла фамилию.

– И что? – не разжимая губ, поинтересовалась Лера.

– Ничего, – прячась за раздражением, ответил Леонид. – Поблагодарила, что

сообщил, где Юля. Говорит, что волновалась.

– А откуда у них твой адрес? – спросила мужа Валерия, и ему показалось, что

спросила брезгливо.

«Как же все гадко складывается», – подумал Леонид и решил ее тон не

заметить.

– Помнишь Вадьку Макарова? – спросил он жену, оживляясь. – Который к нам

осенью заезжал с вялеными бычками и самогоном? Ты еще поразилась, что первач в

трехлитровую банку закатан. Макаров ей адрес дал. Я так понял, что девочка решила

к нам приехать, никого в известность не поставив.

– Не к нам, а к тебе, – желчно произнесла Лера и встала. Треснуть его по

башке хотелось невыносимо. И пенделя под зад дочурке. Но ни того, ни другого она

не сделала.

– Папа дома?

– Поздороваться не хочешь? – поинтересовалась Лера, не сдвинувшись с

места. – Леонид Николаевич по делам уехал.

Девчонка протиснулась мимо Валерии внутрь квартиры и, разбросав посреди

холла чумазые балетки, отправилась путешествовать по апартаментам.

– Круто у вас! Папа, наверно, неплохо зарабатывает. Вы не думайте, я ни на

что не намекаю, у нас все есть. Просто мамка совершенная кукушка, я от нее жутко

устала.

– Ты же взрослая уже. Зачем тебе мать-наседка? – спросила Лера,

останавливаясь на пороге гостиной и следя за всеми передвижениями Лёнькиной

дочки.

– Это вы правы. Сейчас меня это мало колышет. А раньше я страдала.

Валерия, услышав это «страдала», хмыкнула.

– Вы напрасно смеетесь, Валерия Львовна. Она же у меня актриса, в

драмтеатре нашем выступает. Утром репетиция, вечером спектакль, а то и днем еще.

Домой поздно приходила. Приходит. Мы с папкой, то есть, с дядей Сережей, ее

иногда целыми днями не видели. Я его папкой звала, пока мамка не призналась, кто

мой настоящий отец. А потом папке надоело, и он вообще от нас ушел. Потом с

мамулей мы одни жили. А недавно она опять свою жизнь устроила, замуж вышла.

Трудно с отчимом, Валерия Львовна. Вот я и решила отца отыскать. С ним и

посоветоваться можно, он и поможет, если что. Вы знаете, я просто счастлива, что

его нашла.

– А давно тебе мама призналась, кто твой… настоящий отец?

– Ну да… Она про него часто рассказывала. Только не говорила прямо, что он

мой отец. Говорила, что расстались они по ее вине, а теперь она страшно жалеет. Но

уже ничего не поделаешь, у него жена. Вы, то есть. Встретиться все мечтает. Говорит:

«Вот бы увидеться еще разок, юность вспомнить. Прощения попросить за все мои

выходки». Представляете? Она его очень сильно любила. Может, до сих пор любит.

Но она очень порядочная женщина, хоть и актриса. Она никогда чужую семью

разбивать не будет, вы не беспокойтесь, Валерия Львовна.

Послышался звук открывающейся входной двери, и девица, оттеснив Леру,

кинулась в прихожую встречать отца. Радостно взвизгнула: «Ура, папа пришел!».

Валерию передернуло.

Она ясно представила мизансцену: великовозрастная дочь кидается Лёньке на

шею и слюнявит ему щеки. Актриса. Хотя, что она хочет от девчонки, у которой такая

мать?

Леонид добродушно произнес: «Привет, привет, стрекоза. Решила проведать

родителя? Как успехи?»

Считалось, что Юлия поступает в институт, хотя скепсис не позволял Лере

поверить в это ни на йоту. Особенно потому, что название вуза каждый раз

озвучивалось новое. Таковые несостыковки с мужем решила не обсуждать, понимая,

что он сам не дурак и выводы сделал. Только почему он так странно себя ведет?..

Недавно она спросила, изо всех сил делая незаинтересованное лицо, а не

собирается ли Леонид провести анализ ДНК? Он тут же ответил, как ей показалось,

резко: «Юля претендует на твою жилплощадь? Или хочет отсудить у тебя любимый

джип?» Валерия пожала плечами и вышла из комнаты. Такого она не ожидала.

В голову все чаще приходила дикая мысль, что в подмосковном городке

Глыбокоречинск в полутемном, пахнущем сладкими благовониями кабинете

потомственной ведьмы, какой-нибудь Стефаниды или Маркелии, произвели над

мужниным фотопортретом магический ритуал, и теперь Леонид безвольным

чурбаном будет выполнять все прихоти новоявленной дочери, а заодно и ее мамаши,

никак не реагируя на критику и не слушая доводы рассудка. А если критика станет уж

слишком навязчивой, пришибет жену разделочной доской, чтобы не смела говорить

плохо о Юленьке и не путалась под ногами. Далась ей эта разделочная доска…

Юля, между тем, суетилась в прихожей, подавая отцу тапочки и вытаскивая из

его рук портфель, а потом сопровождала папеньку до дверей ванны, куда он

отправился помыть руки, и чирикала, не переставая, что она по нему «жутко

соскучилась». Валерия мрачно проследовала на кухню накрывать на стол. На три

персоны. Пропади оно все пропадом.

Поговорить с мужем нормально пока не получалось. Ревность не позволяла

Лере напрямую спросить Лёню о том, что за история была в его прошлом. Бывает ли

ревность без любви? Оказывается, бывает. Гордость мешала разузнать, как он

отнесся к тому, что у него есть дочь, и выяснить, что он в связи с этим планирует

делать. Если планирует. И уж тем более не могла она расспрашивать мужа о том,

какие чувства остались у него к той Антонине. Если остались. Лера очень, очень,

просто панически боялась, что остались.

Валерия замуж вышла в тридцать шесть. Это было второе по счету ее

замужество. Первое случилось еще в институте, как раз перед защитой диплома, и

не продержалось и двух лет. Мальчику потребовался уход и внимание, он постоянно

ныл, изводя Леру капризами по поводу глаженой рубашки и «опять яичница». Ему

хотелось натертых полов и запаха жареной картошки.

А Валерию в то время занимали поиски себя в реальности строящегося

капитализма. От перспектив захватывало дух. Захватывало дух от открывающихся

возможностей, которыми не воспользоваться было глупо, а медлить с этим – глупо в

квадрате.

В конце 90-х-начале нулевых активно плодились совместные предприятия

молодого российского бизнеса с бизнесом стран капитализма зрелого,

производственные кооперативы и ИЧП устойчиво держались на плаву, способствуя

процветанию поместного рэкета, крепли первые всходы коммерческих банков и

страховых компаний, больше похожих на финансовые пирамиды.

Должность плановика производства, увенчавшая ее диплом о высшем, не

давала Валерии ни малейшего шанса найти работу по профилю сей уважаемой в

недавнем прошлом специальности, но именно это и стимулировало Лерину

активность. Она жадно искала работодателя, который по достоинству оценит ее

мозги, изобретательность, энергию и прочие качества, не последними из которых

были напор и натиск.

Леру понесло из фирмы в фирму, с должности менеджера по продажам на

должность координатора тех же продаж, а потом она стала заместителем

управляющего страховой компании, а потом начальником департамента российско-

финского СП, а потом она подружилась не с теми людьми.

Рисковый мужик из «новых русских» убедил Леру бросить цивилизованных

финнов и начать работать на него. Под вывеской какого-то ООО, то ли «Рассвет», то

ли «Ракета», он арендовал стандартную выгородку на компьютерном рынке, где они с

напарником занимались продажей пейджеров и мобильных телефонов, на тот

момент товаром не многим доступным, но притягательным. Товар хитрыми путями

притекал им с дальних восточных рубежей, и, несмотря на транспортные и

таможенные издержки, дельту с продаж пацаны имели головокружительную.

«Соглашайся, старушка», – сказал ей тогда Антон, – «Не достало тебе что ли в

подземку спускаться? У меня ты за полгода заработаешь на тачку, а за год на

квартиру»

Но не корысти ради решилась Валерия на столь резкие перемены. Вернее, не

только ради корысти, и уж, конечно, не в первую очередь. Бурова жаждала какой-то

лихой пиратской романтики, ей хотелось добиться в жизни яркого результата, хотя

она и не понимала сама, какой результат ей конкретно видится в перспективе. А для

начала, просто стать рулевым, нет – капитаном, конечно же, капитаном собственного

корабля, а не служить винтиком отлаженного финско-российского механизма, где не

было места ни дорогой для русской души расхлябанности, ни полету идей, ни даже

инициативе. Ничего, кроме тупого прессинга и штрафов за трехминутное опоздание.

И она согласилась.

Антон был сильный и опасный человек, и его опасное обаяние заворожило

Бурову, не могло быть иначе. И новый темп жизни ее устроил, и нервно-рваный

график рабочих дней, когда неделями приходилось спать по пяти часов в сутки, а

потом разрешать себе внезапный однодневный отдых на берегу Адриатики, и азарт

конкурентной борьбы, и хлопки и шипение шампанского по завершении очередной

фантастической сделки. И насмешливая похвала Антона. И, конечно же, Леру

устроили деньги, хорошие деньги.

Но как-то случайно она обнаружила, что у некоторых сотовых телефонов,

поступающих партиями на склад, имеются прицел, затвор и магазин, хотя по

накладным с мобильниками все было чики-поки. Это открытие ей сильно не

понравилось. Она не решилась задать прямой вопрос Антону, инстинкт

самосохранения воспротивился. А потом Лера стала ловить на себе нехорошие

взгляды его напарника, и не знала, как эти взгляды следует оценивать. Не знала, но

предположение сделала.

Тот же инстинкт самосохранения заставил ее действовать. Она придумала

болезнь, и больницу, и последующий отпуск за свой счет. Не теряя времени даром,

нашла по обмену квартиру в противоположном конце Москвы, там и затаилась.

Она была рада-радехонька серенькой должности менеджера-маркетолога на

сереньком предприятии по производству ламп. Однако вскоре Валерия поняла, что

лампы были не накаливания, а бегущей волны, а это круто. Что производство было

высокотехнологичным и инновационным, а само предприятие, в смысле стен и

оборудования, выглядело сереньким и неказистым только на невнимательный

взгляд.

От должности менеджера она быстро добралась до руководителя отдела

маркетинга корпорации «Микротрон», и там прижилась, по сходной цене предоставив

в эксплуатацию капиталисту Лапину свои мозги, изобретательность и энергию.

За всеми этими перипетиями муж куда-то делся, Лера осталась жить одна,

радуясь, что никто теперь не отвлекает ее от собственной, частной и отдельной

жизни и не отнимает время на чушь – носки, трусы, рубашки и котлеты вместо

яичницы.

Она утвердилась во мнении, что идеальные люди есть, но идеальных мужчин

не бывает. Неидеальные ее раздражали, некоторые из них – бесили. Леонид

Воропаев, с которым они оказались соседями по дачным участкам, ее тоже бесил, и

даже в большей степени, чем многие другие. Он был кондово-прямолинеен, шумен и

громогласен, и ему было откровенно наплевать на то, как высоко она о себе думает.

Леонид приобрел соседний с Валерией участок со старой халупой посредине,

предполагая развалюху снести и соорудить на ее месте что-нибудь пышное и

конкретное. Лера на тот момент уже отстроилась и свой типовой домик из бруса с

мансардой и крошечной верандой холила, как старушка любимую болонку.

Знакомство их началось с вульгарного дачного конфликта, зачинщицей

которого явилась Лера и в котором была, мягко говоря, не совсем права. Главной ее

целью тогда было доходчиво объяснить новичку, что ему никто не позволит наводить

тут свои порядки, а тем паче, ущемлять в правах, создавая пусть временные, но все

же неудобства. Она пронзала холодным взглядом и рычала, демонстрируя повадки

«одинокой волчицы», чем Леонида весьма позабавила. В его глазах соседка тянула

лишь на подросшего щенка мастиффа, задиристого и самоуверенного.

Прикидывая, сколько соседке лет, он все время путался и сам потом себя

правил. То ему казалось, что Лере нет тридцати, то приписывал ей все сорок.

Мелькающая ребячливость и бьющая через край энергия постоянно сбивали

Леонида с толку, замарывая предыдущие выводы, основанные на морщинках и

прочих возрастных несовершенствах.

Соседке вполне подошли бы варварские доспехи из дубленой кожи с медной

чешуей брони на груди, локтях и коленях. Этакая крепко сбитая и скорая на расправу

кельтская воительница. При условии, конечно, если у той воительницы имеется

светло-каштановая толстая коска, курносый веснушчатый нос и задиристое сопрано.

Ее воинственные наскоки Леонида не напугали и не вызвали ответного

раздражения. Странно, но он не увидел за ними ни склочности, ни, тем более,

мелочности. Вместо этого он рассмотрел твердый характер и природное стремление

делать все самой, ни на кого не рассчитывая и не полагаясь. А может, не было

никакого природного стремления? А может, просто так жизнь сложилась? И он

подумал, про себя усмехнувшись, что посмотрел бы на того мужика, который

заставит ее подчиняться. И тут же понял, что никакого мужика рядом с ней не

потерпит. И тогда он стал навязываться с дружбой.

То ли по причине его непробиваемого безразличия к едкой язвительности

стихийной феминистки, то ли оттого, что самой феминистке неожиданно

понравилось с ним пикироваться и иногда даже о чем-то серьезном рассуждать,

позволяя себе поумничать и задеть по касательной не столь тонкого и начитанного

соседа, больше похожего на братка из анекдота, чем на законопослушного хозяина

оконно-балконной фирмы, Лера его от себя не прогнала. Теперь она рада, что не

прогнала.

В ухаживаниях и развлечениях, которые он предлагал своей даме, не было

ничего высокоинтеллектуального, утонченного или продвинутого. Никаких модных

выставок, показов коллекций, ночных клубов и прочих нынешних фенек. Он

традиционно вытаскивал Валерию на шашлыки в зону отдыха Сербора, менее

традиционно – на конные прогулки, хотя ни он сам, ни его дама ездить верхом не

умели. Они оставили кучу денег на аттракционах в «Сокольниках» и в уличных тирах,

где пуляли в жестяные мишени из «пневматики», и оба мазали. Вернее, кучу денег

оставил, конечно же, он, Леонид.

Но однажды он все-таки ее удивил. Видимо, опасаясь, что дама может

заскучать от шашлыков и аттракционов, он вызвал ее на турнир.

Леонид вдохновился этой идеей под впечатлением от прогулки по Вернисажу в

Измайлове. Незамысловатая ее суть состояла в том, чтобы посоревноваться, кто из

них продаст больше ненужных вещей, если, потеснив пенсионерскую мафию,

устроится торговать в блошином ряду, разложив свой товар прямо на дощатый

настил. Лера хмыкнула и согласилась. Она знала наперед, что в этом дурацком

турнире легко одержит победу, поскольку умение торговать было ею доведено до

совершенства на всех предыдущих работах, не считая ныне имеющейся.

Пошарив на антресолях, она нашла несколько разномастных кофейных чашек,

эстамп на фанерной доске с изображением кривой сосны над обрывом, старый

будильник и фарфоровую статуэтку балерины. Леонид нарыл у себя какие-то

длинные узкие железяки, которые называл надфилями, маленький, еще со школы,

изрисованный фломастерами альбом с почтовыми марками, несколько значков и

старые брючные ремни.

Они стремительно проиграли друг другу со счетом один-один. У Леры

моментально выкупили балерину и чашки, у Леонида – марки оптом, а соседи по

торговому ряду, которые и без того смотрели на пришлых недобро, услышав

запрошенную цену, хором обозвали их идиотами и велели больше здесь не

появляться. Было весело.

Той же осенью Леонид тяжеловесно предложил ей жить вместе, а то и

пожениться. Она согласилась. Она ждала таких слов, и она хотела их услышать. Но

сразу расставила все точки над i, уведомив претендента, что не создана для

материнства. Не то, что бы физиология не позволяет, а вот просто – не создана, и

все.

Без ненужного самокопания она истово не желала пуза, проблем с

молокоотсосом, пеленок, подгузников, какашек, бутылочек, сосок, колясок и всех

остальных родительских радостей. Будущий муж ее заявление воспринял спокойно и

тайм-аут не взял. Он сказал просто: «Ну, не создана, значит, не создана», и повез

невесту выбирать колечко.

Их быт был налажен, вся их жизнь была налажена. Они не скучали, когда

оставались вдвоем, и они по-прежнему друг другу нравились. То есть, были

симпатичны. То есть, их друг к другу тянуло. Любили? Если это любовь, то любили.

Хотя Лера избегала высокопарных определений, Леонид тоже.

И ни о каких переменах в семье они не помышляли. Леонид не делал грустно-

умильную рожу, глядя на соседских карапузов в коляске возле подъезда, и не

предлагал жене купить щенка, а Лера не тушевалась, когда знакомые задавали

расхожие вопросы о детках.

А вот теперь она чувствовала приближение беды. Катастрофы. Муж сделался

замкнутым и неразговорчивым. И холодным. Или равнодушным? Теперь частенько

супруги лишь за ужином перебрасывались ничего не значащими фразами, а потом

Леонид, отказавшись от чая, запускал компьютер, а потом молча отправлялся спать.

Если не приходила Юля. Если приходила Юля, то картина становилась иной.

Леонид оживал. Вот, как сейчас, например.

Лера начала понимать, что значит «я страдала». Лера страдала. Нервы

сдавали, и Лера принялась дерзить. Дерзить, хамить и говорить гадости. Мужу. Не

этой же, пропади оно все, дочечке…

Войдя на кухню, Леонид мимоходом кивнул жене и уселся на свое обычное

место. Следуя за ним по пятам и чуть ли приплясывая в щенячьем восторге, возле

обеденного стола материализовалась и глыбокоречинская нахалка и плюхнулась

напротив, заняв обычное место Леры. Семейная идиллия продолжалась.

– Пап, а мы в Глыбокоречинск с тобой съездим? У тебя когда отпуск? Давай

сделаем маме сюрприз, а?

Леонид пугливый взгляд на жену не кинул, не закашлялся, выигрывая время, а

проговорил размеренно и спокойно:

– Не фантазируй, стрекоза. Ты взрослый человек и должна понимать, что есть

вещи совершенно неприемлемые.

– Да что тут такого неприемлемого?! Это же…

– Стоп, Юля. Угомонись. Давай лучше поговорим о том, какой подарок мы тебе

сделаем, когда ты поступишь в институт.

– Ну что ты, пап. Мне ничего от тебя не надо, совсем ничего! – с трогательной

доверчивой наивностью проговорила девица, распахивая голубые глаза.

«Актриса», – привычно подумала Лера.

– Ну это мы посмотрим, – произнес Леонид. – Ты все еще у подруги живешь?

Наверно, надо тебе квартиру снять. Я подумаю над этим.

Глаза дочки засияли. Отец усмехнулся. Его жена молча жевала еду,

уткнувшись в тарелку.

Потом Юля вежливо сказала: «Спасибо, Валерия Львовна, все было очень

вкусно», а Валерия не расслышала. Вот не расслышала. Потом Леонид, кинув

исподлобья на жену мрачный взгляд, поднялся, чтобы дочь проводить, а жена,

конечно, не сдвинулась с места. Потом до нее донеслись голоса из прихожей. Ее муж

произносил слова с покровительственной лаской, а дочь ее мужа – с лаской

благодарной. Идиллия.

«А моя идиллия, кажется, завершена. Теперь я для него уже не маленькая

девочка, а взрослая и желчная тетка, у которой нет и в помине великодушия,

благородства, понимания и жертвенной любви. Как, должно быть, он во мне

разочарован. С ума сойти»

Леонид, вернувшись на кухню после трогательного прощания с крошкой,

неодобрительно спросил:

– Ты не могла бы быть с ребенком поприветливее?

– Это твой ребенок, – звонким голосом проговорила Валерия и швырнула в

мойку недомытую вилку. – Жаль, что так долго вы были в разлуке. И жаль, что

встреча ваша не состоялась лет этак пять назад. Или, на худой конец, четыре. Но все

можно исправить, не так ли?

И сорвав фартук, она вышла из кухни стелить себе в гостиной.

На следующее утро они не разговаривали. Возможно, так бывало и раньше,

утро – это вообще трудное время, но раньше Валерия не придала бы этому

значения. Носилась бы по квартире, выдергивая из шкафов одежду себе и мужу,

запихивая в сумочку бутерброды, которые Лёнька неизменно ей сооружал,

подсовывала бы ему под нос тарелку с гренками и яичницей, отобрав смартфон, в

котором тот шарил по новостям…

Но это утро действительно было другим. Вчера ей, конечно, не удался демарш

с подушками на диван в гостиную. Леонид вырвал у нее из рук плед и сказал устало:

– Не мотай мне нервы, Лера, у меня и без того сплошные проблемы. Ложись

нормально, завтра все обсудим.

И она послушно легла, заняв свое место на супружеском ложе, но заснула

только под утро. Леонид с его «проблемами» вырубился на счет «раз». Может,

притворялся? И что за проблемы у мужа?

Вот, например, третьего дня он был на похоронах. Хоронили его приятеля. Это

можно считать проблемой? Да нет, какая проблема – похороны… Скорее, тяжкая

необходимость и долг чести. Или он столь серьезно переживает утрату?

Валерия так и не вникла, что с этим приятелем произошло. Какой-то

несчастный случай. Она не была лично знакома с Ярославом Тимохиным, а знала

его лишь по Лёниным рассказам. Мужики сдружились на почве общего увлечения

пейнтболом, вряд ли их связывало что-то большее.

Ни в тот день, когда Славку нашли мертвым, ни в дни последующие Леонид

никаких пространных разговоров с женой на эту тему не заводил. Собирался, но не

сложилось. Желание поделиться тут же исчезло, как только перед Леонидом

образовалась ситуация в виде рыжей девицы в сиреневых штанах. Все прочие

разговоры теперь казались в своей важности фальшивыми или же неуместными. Он

лишь бросил в тот вечер коротко: «Вчера Славка погиб», а Лера ничего уточнять не

стала. Ей тоже было не до погибшего Славки.

Сейчас, лежа в постели без сна, она жгуче жалела, что была такой крысой и не

помогла мужу выговориться, а ведь это бывает так важно – чтобы кто-то тебя

послушал. Нет, не кто-то, а именно тот, кто не осудит за сопли и сколько нужно будет

терпеть твои излияния, не задирая иронично бровь и не кривя губы в скептической

ухмылке. Но не порасспросила, и не послушала.

Хотя, понять ее можно. Когда без предупреждения в твою жизнь врывается

мужнино прошлое и начинает все рушить, непросто оставаться благородно-

бесстрастной.

А вдруг ты все не так видишь, вдруг его ностальгия вовсе и ни при чем? Может,

и нет ее, ностальгии? А замкнутым он сделался все-таки из-за кончины друга… А

также из-за того, что Лере нет никакого дела до того, что у мужа по жизни происходит,

вообще ни до чего нет дела, кроме своей уязвленной гордости, которую на самом

деле никто не задевал.

Сама виновата. Родила бы Лёньке ребеночка и не тряслась бы сейчас. Была

бы спокойной и невозмутимой мамашкой и женой в своем праве.

Но он же был согласен! Он с самого начала не возражал и не настаивал, и

потом, когда они достаточно долго прожили вместе, никогда не поднимал эту тему,

значит, его все устраивало?! Или нет?.. Ну, мог бы хотя бы намекнуть!.. А теперь

получается, что Лера ему не нужна, и сама во всем виновата.

А кто еще? Сама и виновата. Особенно, если сравнивать. После того, как

выяснилось, что есть в жизни Воропаева Леонида женщина, которая захотела от него

родить. И без всяких условий. Родила и воспитала, и вырастила, а вот ты, Лера, не

захотела. Да, сравнение не в твою пользу, детка, ох, не в твою.

И что теперь? Пока не поздно обзаводиться потомством, чтобы мужа

окончательно не потерять? От накатившего ужаса Лера даже тихонько взвыла,

почувствовав себя приговоренной к пузу, молокоотсосу и всему прочему.

Она ворочалась в кровати, вставала попить водички, снова ложилась и вновь

ворочалась, и сон все не шел, и ей было муторно и тошно. Утром, все выяснится

утром. Она боялась утра. Как будто сделала что-то гнусное, подлое и чрезвычайно

непорядочное, ну, к примеру, изменила мужу, и это вылезло наружу, и впереди

разговор, который всего-навсего отложен.

Что за выверт сознания?! И отчего она чувствует себя виноватой? Кто, в конце

концов, в этой ситуации жертва? Конечно, она, Лера. Это муж должен ощущать вину,

а не наоборот. И ей нечего бояться. Она сможет достойно выдержать любую правду,

лишь бы это правда была, а не увертки, за которыми обычно любит прятаться

сильный пол.

Но утром разговора не случилось. Муж даже не притронулся к творожной

запеканке, которую Лера ему выложила на тарелку, обильно удобрив густой

сметаной. Он не присел к столу. Молча и торопливо выпил чашку кофе, который сам

себе и сварил. Выпил стоя над плитой. А потом отбыл на работу.

А Лера делала вид, что это ей безразлично. Что ее не задевает остывшая

запеканка. И не задевает, что муж не произнес ни единого слова. И не кивнул. И не

посмотрел в ее сторону ни разу. Просто ушел.

Или он так решил ее наказать? Зашибись. А за что?

Сидя сутуло на высоком кухонном табурете, она горестно послушала, как мягко

захлопнулась входная дверь, а потом, разозлившись на себя за эту бабью горечь,

выдернула из пачки сигарету.

Фигня все это. Это все фигня. Она справится. Соберется с мыслями и примет

решение. Сама. Как это делала раньше. Как это делала всегда. А потом решение

исполнит. И хватит себя жалеть, в самом деле.

Вот то, что «спецназа» больше нет, это действительно жалко. Разбежались

девчонки, а то бы они быстро Леру вылечили, и следа бы от хандры не осталось.

Ситуация не изменилась бы моментально, однако относиться к ней Валерия начала

бы уже по-другому – и легче, и проще. Да и совет непременно толковый получила бы,

и в его исполнении активную помощь.

«Спецназ» – это три Лерины подруги: Катя Демидова, Алина Росомахина и

Киреева Надежда Михайловна. Хотя теперь она не Киреева.

Все они работали на капиталиста Лапина в холдинге «Микротрон», там и

сдружились. По-настоящему. Характеры разные, у каждой свои тараканы, амбиции,

проблемы, но сдружились.

Лёня их тусовку спецназом назвал в иронично-уважительном смысле. Хотя

лично ни с одной из Лериных подруг на тот момент знаком не был, но от Леры был

наслышан об их невероятной крутизне. А какие еще подруги могли быть у его жены?

Только такие. Конечно, говорить про девчонок, что они «разбежались»

несправедливо. Они просто очень и очень заняты сейчас, но разве Лере от этого

легче?..

Разброд их начался с того, что Алина ушла в декретный отпуск и в положенный

срок произвела на свет пацана, которого назвали Тимофеем. Ей наступая на пятки,

Катя разродилась двойней и тоже пацанами, Илюхой и Кирюхой. Но хронологически

первой птахой перелетной стала Киреева, которая взяла и уволилась, не забыв

напоследок прикольнуться и выйти замуж за их большого босса – Лапина Ивана.

Лера радовалась, по-честному радовалась счастливым переменам в жизни

подруг, но без них на работе ей стало грустно. В окружении двухсот сорока шести

служащих корпорации она чувствовала себя, как на покинутой зимовке, хотя никогда

не тяготела к «колхозу» и гордилась своей автономностью.

Конечно, они созванивались. Конечно. Но у Алины и Кати с их младенцами был

постоянный цейтнот, особенно не разговоришься, да и мозги у девчонок сейчас не

туда повернуты. Одна только Надежда Михайловна оставалась Лере для

полноценного общения. Казалось бы, чего и желать-то? Ведь именно ей Бурова

доверила бы самые страшные свои секреты. И именно к ней в первую очередь

обратилась бы за поддержкой и советом. Но все было не так просто.

В течение рабочего дня Киреева предпочитала личные разговоры не вести, в

чем Бурова была с ней полностью согласна. Таким образом, их брифинги проходили

по вечерам, когда обе добирались до домашних телефонов и устраивались в

удобных креслах, сунув уставшие ноги в тапки с помпонами. Только эти брифинги

длились ровно до того момента, пока домой не возвращался феодал Лапин.

Приходил Лапин и тут же перетягивал одеяло на себя. Но хотя бы так…

Лере всего лишь следует дождаться вечера. Киреевой она непременно

позвонит, это точно. Надежда Михайловна удивительно быстро ориентируется во

всевозможных проблемах житейского толка и даст Лере хороший совет. Конечно,

решение Лера будет принимать сама, но совет от Киреевой ей вовсе не помешает.

А сейчас дернем кофейку с сигареткой и в путь. На дорогах, небось, опять

пробки, хоть и пора отпусков. И обойдемся нынче без ваших бутербродов,

уважаемый муж. У нас в буфете, на первом этаже, подают весьма приличные

корзиночки и ромовые бабы.

Валерия щелкнула зажигалкой, затянулась. Пододвинула поближе пепельницу.

Сделала еще затяжку, раскуривая сигарету. И почувствовала приступ острой

тошноты.

Гортань деревянно онемела, а рот наполнился горькой слюной. К горлу

подкатил спазм. Трясущимися пальцами она торопливо затушила сигарету, прикрыла

рот ладонью и замерла, не дыша и часто сглатывая слюну.

Зашибись. И что это значит? Только бы не то, о чем подумала. Погода

меняется, вот и все. Атмосферное давление и магнитные бури. Или эффект плацебо.

В смысле, воображение у тебя, Лера, богатое. Впечатлительная ты очень и

самовнушаемая. Не фиг было всю ночь самоедствовать, а потом страшные картинки

представлять. Короче, никакой паники. Все под контролем.

Отдышавшись, направилась в ванну высморкаться и смыть выступившие

слезы. По дороге в ванну вспомнила, что у нее отпуск.

Вот так, у нее с сегодняшнего дня отпуск. О котором она мечтала весь год.

Мечтала и строила планы. Как они с мужем поедут на несколько дней в Стокгольм.

Или в Прагу. Или в Мадрид. Но лучше в Стокгольм, там сейчас не так жарко.

А Лёнька даже не вспомнил. Ушел в свой «Скворечник» и не вспомнил. Фирма

его так называется – «Скворечник». Балконно-оконная. Оконно-балконая.

Ну, ладно – Лёнька. А как сама Лера могла позабыть? А почему нет? Могла. За

всей хренотенью, что происходит сейчас в семье, забыла. Забыла, заморочилась.

Она вяло присела на пуфик в прихожей, так и не дойдя до ванны.

«А поеду-ка я сейчас на дачу, – медленно, с расстановкой, сказала себе

Валерия. – А вот поеду. А папаша с дочкой нехай готовят себе разносолы сами. И

зачем стеснять родственников и мешать им общаться? Не будем мы мешать

родственникам общаться. Может, Воропаев мечтает повидать свою старую любовь.

Может, я его связываю по рукам и ногам. Не будем мы никого связывать. Пусть себе

общается. И к дочкиной мамане пускай вместе валят. С целью воссоединения

любящих сердец. Тем более, он отпуск брать собирался. В Стокгольм лететь. Или

Прагу… А тут лучше, тут – родной Глыбокоречинск. Вот счастье-то. Вот счастье…»

Она не заплакала. Еще чего. Вскочила резко, побросала в дорожную сумку

каких-то сухих полуфабрикатов и консервов, упаковку туалетной бумаги и стопку

пластиковых тарелок, гель для душа, тюбик зубной пасты и крем для рук. Вытащила

из холодильника полторашку питьевой воды, чтобы не умереть в дороге от жажды, и,

взглянув с содроганием на пачку сигарет, застегнула молнию раздувшегося саквояжа.

До двери дотащить она его не успела. Услышала, как ключ поворачивается в

замочной скважине. Вместе с поклажей нырнула в темную кладовую, где стояли

пылесос, гладильная доска, лыжи… Лёнькин ящик с разводными ключами и

отвертками… Притихла, осторожно потянув на себя дверь. Не дышала. Это почему-

то вернулся муж. Зачем вернулся? Сейчас это не важно. Важно, что ей совершенно

не хочется сталкиваться с ним в дверях. Хотя, глупо все это.

Нужно выйти с достоинством и проследовать мимо него куда-нибудь.

Например, в библиотеку. Или на кухню. Или сразу в прихожую, на выход, не сказав

при этом ни слова, как и он поступил с ней меньше часа назад. Но Лера не

сдвинулась с места. Потому что муж с кем-то разговаривал по смартфону.

Он разговаривал, войдя в квартиру, разговаривал, когда шел мимо двери, за

которой притихла Лера, продолжал говорить в библиотеке, одновременно что-то

торопливо перемещая на письменном столе. Судя по звукам. Он выдвигал ящики и

перекладывал с место на место шуршащие бумаги, и все говорил и говорил. Голос

его был сухой и непривычный. Механический? Деревянный? Лера никогда не

слышала у мужа такого голоса.

«На войне как на войне», – подумала Лера и приготовилась подслушивать.

– Никаких проблем не будет, Илья Борисович. Ей не то что половины не

принадлежит, ей вообще не принадлежит никакой доли. Да, все сто процентов мои.

Нет, ставить в известность жену я не планирую. А на каком основании она будет

возражать? Да не волнуйтесь вы так, Илья Борисович, никаких неприятностей у вас

не будет. Я знаю, как подстраховаться. Поэтому настоятельно прошу договор дарения

подготовить к моему приезду. Я сейчас к вам подъехать не могу, дел много, но по

электронке отправлю все отсканированные документы. Да, все – устав,

свидетельство о регистрации… Нет, у меня не ЗАО, у меня ООО. А оригиналы

привезу лично. Дело срочное, как вы понимаете. До встречи.

И затем Леонид, на ходу запихивая топорщащуюся кипу бумаг в портфель,

прошагал к входной двери.

Ильей Борисовичем звали его нотариуса. Не то чтобы нотариус Костенко был

Лёнькиным личным имуществом или числился в штате «Скворечника», где и получал

зарплату, но все вопросы, связанные со всевозможными доверенностями и

заверением многочисленных копий, Леонид издавна решал через Илью. Для

упрощения и ускорения всех процедур он время от времени приглашал нотариуса на

шашлык, а для закрепления хороших отношений оказал конкретную помощь рабочей

силой и стройматериалами, когда тот решил отстраиваться на своих сотках под

Рузой.

Лера услышала мягкий стук закрывающейся двери.

Зашибись.

Сведя брови к переносице и сосредоточенно наморщив лоб, она вышла из

закутка и меленькими шажочками направилась на кухню. Зачем-то. Дошла.

Постояла. Развернулась, пошла в библиотеку, где только что ее муж решал по

телефону технические вопросы дарения своей фирмы. Дарения кому? Неужто не

понятно?..

Лера всегда гордилась, что у мужа есть фирма. Что он у нее трудяга и

предприниматель. Что он не перепродает через Интернет или на рынке возле метро

дешевые товары, после чего они становятся уже не такими дешевыми, а делает что-

то сам, своими собственными руками. Образно выражаясь, конечно. Но тем не

менее, не перепродает.

Большая ли у Лёньки фирма? Не очень, бывают и побольше. Человек тридцать

или около того, включая трех менеджеров-замерщиков, бухгалтера и секретаря. Есть

водители на «газели», есть бригада слесарей, есть кладовщик. Остальные – ребята-

монтажники и отделочники. Прорабом выступает один из замерщиков, а иногда и сам

хозяин, некогда закончивший строительный техникум и даже успевший поработать в

этом качестве на пыльных стройках Москвы. Что-то Леониду на этих стройках не

понравилось, и он решил, что ему нужна своя собственная фирма, и она у него

появилась – жизнестойкая, отлаженная и приносящая надежный доход. А потом в его

жизни появилась Лера.

Лера никогда не стремилась стать совладелицей «Скворечника», так сказать,

де-юре и не обижалась, что муж эту тему ни разу с ней не обсуждал. И так ведь

понятно, что, если это Лёнино, то и Лерино. Как коттедж в Панкратовке, который

раньше принадлежал только ей, а теперь стал общим. Как их новая шикарная

квартира. Свою однушку Лера продала, а деньги, не задумываясь, вручила мужу,

чтобы тот, приложив их к полученным от продажи своих двух комнат в коммуналке,

купил эти апартаменты.

И вообще, она же не обижается, что набор разводных ключей или,

предположим, отверток, Леонид считает своими? Не обижается. Зачем Лере эти

отвертки? Совершенно они ей ни к чему. Она же не будет ими ничего отвертывать.

Валерия Бурова не была безропотной овцой или законченной идиоткой.

Просто доверилась мужу, как малое дитя, и, кажется, напрасно. Леонид решил

обойтись с ней, как прожженный циник, собравшись отписать новоявленной дочке их

семейный бизнес. Похоже, готовится к разводу, обобрав под занавес дуреху-жену до

нитки. И это понятно, ведь в рейтинге его ценностей Валерия теперь занимает

далеко не первое место, а самое распоследнее, если вообще участвует в конкурсе.

Теперь она для мужа никто. Или хуже, чем никто. Она для мужа помеха.

Но разве для нее это явилось открытием? Разве десять минут назад она

именно об этом не размышляла, растравливая рану? Что она мешает родственникам

общаться, и так далее?..

Оказывается, не всерьез размышляла. Не верила в эту дичь, чушь, абсурд и

ахинею. Теперь придется поверить и обживать новое место, которое ей только что

указали.

Место ей не нравилось, и обживать его Лере не хотелось. А хотелось дать

волю эмоциям, которые давно рвались наружу. Хлопнуть со всей силы крепкой

ладонью по столу, набрать в грудь побольше воздуха и рявкнуть, чтобы он катился

на все четыре и куда подальше, не забыв прихватить с собой наглую девку и девкин

«Скворечник», а потом шарахнуть об стену хрустальным тазиком для новогоднего

салата оливье, и чтобы толстые кусочки хрусталя тяжелым снопиком плавно

осыпались на плинтус.

Но для этого нужно, как минимум, дождаться возвращения супружника с

работы. Или куда он там отправился? Сил сидеть в четырех стенах и ждать у нее не

было абсолютно, и она снова ухватилась за распухший саквояж.

Лера бездумно крутила руль, продираясь сквозь пробки по московским шумным

магистралям, густо пахнущим выхлопом и свежеуложенным асфальтом, а потом

тащилась по пыльному республиканскому шоссе, встав в череду рычащего потока,

стремящегося к югу, а потом тряслась по выбоинам однополоски, которая вывела ее

к Панкратовке, где и была их дача. В душе царила горечь, а в голове пустота.

Прослонявшись весь день бесцельно по участку и так ничего не сделав

полезного и нужного, и даже толком не позагорав, и не макнувшись даже ни разу в

чистую воду ухоженного прудика, поздним вечером вернулась в Москву. Квартиру она

застала пустой и от пустоты гулкой.

Лера сначала ждала мужа, сидя у компьютера. Потом перед включенным

телевизором. Потом она постелила себе на диване в гостиной и ждала его,

притворяясь, что спит, и незаметно заснула. Под утро вскочила, заглянула в

спальню, в ванну. В библиотеку. Кинулась в прихожую. Муж домой не приходил.

Леонид не пришел ночевать. Такого не было никогда. Валерия хлюпнула носом.

Валерия хлюпнула носом и тут же прикрикнула на себя. Не помогло, она

разрыдалась. Как интересно… Как интересно и странно… Оказывается, она его

любит…

Да нет, глупости, какое там – любит. Просто обидно очень. И нервы вымотаны

до предела, вот и все.

И с какой стати так убиваться, будто что-то непредсказуемое случилось? Или,

подслушав его разговор со стряпчим, ты, курица пустоголовая, не уразумела, тут же и

моментально, что твоя благополучная семейная жизнь скоропостижно скончалась,

причем без особых усилий со стороны агрессоров из города Глыбокоречинск? И тем

не менее продолжала думать, что от тебя что-то еще зависит? Тазиком хлопать

собралась, рассчитывала, что так приведешь мужа в чувство…

Тогда ты и вправду дура. А он ушел. Может, еще вернется, вещи взять или

перекантоваться денек-другой… Или, может, он не собирается окончательно

уходить… Будет жить с тобой под одной крышей… А время от времени в

Глыбокоречинск наведываться, отдыхать душой. И телом.

«Не бывать тому», – угрюмо решила Лера, представив, как муж, словно чужой

человек, расхаживает по их квартире, каждый раз обходя Леру по дуге, и бросает

фразы, не глядя в лицо. И она даже не посмеет подойти к нему, чтобы обнять и

спросить, что происходит. Потому что он отшатнется.

«Не больно-то и хотелось с вами обниматься, уважаемый муж», – с едким

сарказмом подумала Валерия. – Твои вещи я, конечно, собирать не буду, сам потом

соберешь, а вот высказать все в глаза удовольствия себя не лишу. И морду не

отвернешь. Я сама тебя прогоняю, ты понял?»

«Я сама тебя прогоняю», – твердила она, выводя свой джип из гаража. – Так

ему и скажу. Чтобы не смел являться. Только за вещами. И только один, без своих

теток. Как там ее – Тоня? Без Тонечки и милой крошки Юли»

Она гнала машину в Глыбокоречинск.

Ну не сидеть же глупой коровой у кухонного окна, сморкаясь в грязный

передник и изображая страдалицу? Пусть другие себя жалеют, а Валерия Бурова

будет действовать.

Город с бывшими посадами бывших окраин, все еще теснящихся возле

остатков купеческих домов, с трехэтажным зданием городской управы в окружении

жилых пятиэтажек, с новым торговым комплексом, выходящим задником в поле и

мечтающим стать центром местной цивилизации, ничем не удивил Леру – ни

петляющими не впопад туда-сюда улочками, ни раздолбанными горбатыми

мостовыми, ни даже грохочущей телегой, запряженной бодрой каурой лошадкой,

понукаемой тринадцатилетним пацаном. Подмосковных городков она повидала. Но

только въехав на главную магистраль под названием улица Советская, она

сообразила, что не помнит адрес Юлии Лепехиной, а значит, и ее мамаши тоже.

Кривые буквочки, заполнившие чернильный штампик, в которые она

вчитывалась, изучая паспорт Воропаевской дщери, стерлись из памяти напрочь, не

оставив ни малейшей зацепки. Досадуя на себя, Валерия вылезла из машины и

подступила с расспросами к туземцам. Пусть она не знает, где мадам Лепехина

живет, но зато ей известно, где мадам работает, и значит, Лере нужен тутошний

драмтеатр.

Однако за секунду до того, как задать вопрос пенсионерке в панаме,

выгуливающей на поводке мохнатое недоразумение, Лера поняла, насколько дико он

прозвучит. Драмтеатр, ха!.. В Глыбокоречинске!.. Но дама с собачкой от изумления

кашлем не зашлась, а вместо этого, неспеша поводя руками, принялась расписывать

дорогу.

Здание театра было вполне себе традиционным, но производило впечатление

уменьшенной копии – с полукруглым фасадом и неизбежными по передку толстыми

колоннами, увенчанными массивной лепниной под массивным же фронтонным

козырьком. На передней стене между колоннами – в человеческий рост афиши с

черно-белой мозаикой фотографий, запечатлевших сцены из спектаклей репертуара.

Слева от парадного входа на куске ватмана вывешен сам репертуар, в рамке и под

стеклом. Все, как у больших.

Валерия запоздало забеспокоилась – сейчас же лето, местная труппа должна

быть на гастролях. И скорее всего, под стеклом висит репертуар театра юного

зрителя из брянской области или народного театра из области орловской. Как-то все

с самого начала у нее наперекосяк пошло. Но раз она здесь все же оказалась… Не

поворачивать же обратно. И Лера потянула на себя массивную дверь.

В вестибюле было прохладно и немного сумрачно, пол, уложенный мраморной

плиткой, блестел чистотой. Воль стены секция деревянных кресел с откидными

сиденьями, потертыми на дерматиновых сгибах. Таких кресел Валерия не видела уже

лет сто. Она прошла в сторону билетной кассы и, заглянув в арочное окошко,

осведомилась, какая все-таки труппа дает сегодня вечером спектакль.

Билетерша раздраженно прокаркала, что труппа в театре одна, что здесь вам

не столица, и что вечернего спектакля сегодня не дают, что вон там все ясно

написано. Сегодня только дневной, детский. Вам, что, трудно прочитать?!

Валерия произнесла холодно, ставя каргу на место:

– Остыньте, уважаемая. Я всего лишь полагала, что ваши на гастролях, – и,

сунув в глубь пещеры купюру, поцедила:

– Один. Балкон. Первый ряд.

Билетная тетка принялась усиленно навязывать партер, поскольку ни на

секунду не усомнилась, что, выкупив самый дешевый билет, наглая московская

штучка после третьего звонка не преминет занять более козырное место. То, что

штучка московская, сомнений не было – напористая, как топор, и одета глумливо – в

короткие мятые штаны и размалеванную майку с физиономией на пузе. Нормальные

люди так не то что в театр, а и в магазин за булкой не выйдут.

Но Лере нужен был балкон, и она настояла. Балкон и бинокль, чтобы была

возможность отсканировать первые ряды.

Кресла в амфитеатре, которые под балконом, ее не интересовали. Леонид не

будет там сидеть, Леонид, ясен пень, расположится в партере, чтобы вручить корзину

с цветами своей королеве, когда та выйдет на поклон в конце действа. Если, конечно,

он не остался ожидать ее «дома», утомленный бурной встречей, если, конечно, не

сервирует на маленькой кухне праздничный семейный обед, смотавшись в

супермаркет за шампанским и цыплятами табака.

Лере повезло, бинокли в гардеробе имелись. До начала представления она

нервно прохаживалась по пустому фойе, от скуки разглядывая фотопортреты

местных театральных деятелей, и боялась, что будет сегодня единственным

зрителем, не считая беглого Леонида, но потом начали стекаться мамаши с детьми и

бабушки с внуками. Стало шумно и бестолково. Леонид пока не появлялся.

Вооружившись программкой, которую ей вручила у входа важная дама,

отрывающая корешки у билетов, Валерия полутемной лесенкой поднялась на

балкон. Осмотрела ряды пустующих кресел. Уселась по центру у парапета и

принялась изучать сероватые странички, ища нужную фамилию. Ни Лепехиной, ни

Жабиной среди актрис не значилось. Ни в играющем составе, ни среди дублеров.

Блин.

Как все глупо. Гонка на машине нелепая, поиски неизвестно кого. И неизвестно

зачем. Что именно она собиралась сделать, найдя в программке фамилию, гм,

разлучницы? Ворваться в антракте в артистическую уборную и учинить скандал? Или

подстеречь после спектакля у служебного выхода и облить зеленкой, купленной в

аптеке за углом? Или выследить, где живет, и следом за ней нагрянуть, чтобы… Что?

Нет, конечно… Какие еще скандалы?.. Ей нужно найти мужа. Найти, развернуть

его лицом к себе и отчеканить, что… Что чеканить-то?! Ну вот, кажись, приплыли.

Забыла?

Когда Валерия рвалась в этот город, точно знала, что именно ему скажет. Даже

не скажет, а выплюнет в лицо. Что пусть валит и все такое. Что не он ее бросил, а

она решила прогнать. Что она жалеет о бездарно с ним прожитых годах. И жалеет,

что не догадалась выставить его раньше. И горячая благодарность мадам Лепехиной

и мадемуазель Лепехиной, что поспособствовали сему.

А теперь Валерия не знала, так ли уж она всерьез хочет весь этот ушат на

мужа вылить, когда и если найдет его в этом городе. Более того, она уже была не

уверена, что горит желанием его здесь найти. Хотя, это разные вещи. Если найдет, то

и выльет, у нее не заржавеет. Но лучше бы его тут не было.

Лучше бы обманулась Валерия в своих подозрениях. Приехать бы сейчас

домой, отпереть квартиру, а там Лёнька бродит в носках и полосатых боксерах,

сердитый и надутый оттого, что она не предупредила и куда-то уехала, и не звонит, и

эсэмэсок не пишет. А Лера его чмокнула бы в толстый нос и сказала весело: «Кончай

гундеть, Лёнька, давай лучше ужинать». Ну, может, не ужинать, ужин-то она не

приготовила. Может, чай пить. Он бы поворчал немного, а потом спросил, как дела, и

куда это она шлындрала на Михе. Михой она джип свой зовет. Она наврала бы что-

нибудь, и все у них стало бы, как прежде.

Как же – по-прежнему… Она что, забыла? Забыла, почему она здесь? Это не

она шлындрала, это его не было всю ночь. Приехать домой и просто так сесть чаек

пить теперь не получится.

На сцене на фоне расписного теремка исполняли дуэт и весело отплясывали,

взявшись под ручку, мышка-норушка и лягушка-квакушка, а кто-то злой и страшный,

не иначе, как волк – зубами щелк, прятался за бутафорской елью, и дети вразнобой

кричали писклявыми голосами, торопясь предупредить беспечных добрых героев о

коварной ловушке, подготовленной серым негодяем.

Лёнька так и не появился. Ни к началу первого акта, ни к началу второго.

В гадостном настроении Валерия встала со скрипнувшего кресла. Делать тут

ей больше нечего, и что делать дальше, она не знала. Лера вышла в гулкое

пространство пустого фойе, где в уютной нишке рядом со входом в зрительный зал

расположилась в кресле дама-контролер и читала какой-то журнал. Кажется, что-то

про здоровье.

Дама взглянула поверх золотистой оправы на Леру и вновь уткнулась в

глянцевые страницы. Бурова посмотрела на нее задумчиво, и язык сам проговорил:

– Извините, что отрываю… Не подскажете, а Лепехина Антонина работает в

вашем театре?

Дама отложила журнал в сторону и с любопытством посмотрела на Леру.

– Лепехина? Работает, – многозначительно растягивая слова ответила она. –

Только кем же вы ей приходитесь, если так ее назвали? В театре быть Лепехиной

неприлично, тут она Аделаида Турчинская.

– А! – воскликнула Лера. – Квакушка, значит. А я ее и не признала. Гримм очень

густой. Вон же ее фотография, на той стене! И как я просмотрела?!..

– А вы, извините, кто будете? – с первобытной бесцеремонностью повторила

вопрос контролерша.

– Ассистент режиссера из Москвы, – бодро представилась Лера и сама себе

удивилась. Выходит, годы дружбы с Киреевой не прошли для нее даром. – Ваша

Лепехина в кастинге собралась участвовать на главную роль в новом телесериале,

прислала анкету с фотографией, – продолжила она фонтанировать, – но мы

инкогнито проверяем, кто чего стоит. Так сказать, в естественной среде обитания.

– Ну и как? – ревниво спросила дама, скушав эту чепуху, не разжевывая.

– А никак. Ни фига играть не умеет эта Лепехина. У нее не лягушка, а гусеница

какая-то получилась, причем криволапая. Хотя квакает, надо заметить, отменно.

Дама удовлетворенно покивала:

– Совершенно бездарная актриса. Один апломб и ничего больше. Да и образ

жизни у нее…

Дама бросила на Леру многозначительный взгляд и потянулась за журналом.

– Позвольте, позвольте, – воспротивилась Лера, – как вы можете так разговор

прервать? У вас же есть гражданская совесть? Мало ли я что главному доложу о ее

бесталанности, а он возьми и прими ее в сериал, несмотря на мое отрицательное

представление. А потом неприятности какие-нибудь случатся. Ведь тогда вы будете

виноваты, что не предупредили!

Дама выпрямилась и произнесла сухо:

– Гражданская совесть у меня есть. Если бы не это, я бы смолчала, конечно

же. Потому что сплетен не поддерживаю и сплетниц на дух не переношу. И сама

никогда ни о ком… Но проинформировать обязана. Вы садитесь, – она указала на

кресло рядом.

Валерия моментально в него плюхнулась и навострила уши. Контролерша,

аккуратно разместив очки в футляре, а футляр – в накладном кармане льняного, с

петухами по кайме, летнего жакетика, понизив голос, принялась информировать:

– Чтобы было понятно, с предыстории начну. Турчинская, Тонька Лепехина, то

есть, в театре давно, сразу после училища сюда и устроилась. И вроде бы тогда уже

была в разводе, точно не скажу. Вокруг нее всегда мужики вились. А чуть больше

года назад снова замуж вышла. От первого брака у нее дочка осталась, однако,

поговаривают, что она ее родила еще до того, как первым разом замуж выскочила.

Лично я к этой версии склоняюсь. Так вот, про дочку. Воспитала Тонька девчонку

совершенно отвратительно. Да и не воспитывала, чего врать-то. Юлька совсем ее не

слушается, к тому же хамка, врунья и бездельница. Школу окончила, поступать

никуда не захотела, и год моталась без работы.

Но новый папенька таков оказался, что у него не забалуешь. Сказал, что

тунеядку кормить не собирается, и как отрезал, Антонина даже пикнуть не посмела,

чтоб дочку защитить, так-то. Хотя муженек ее не бедствует. По нашим меркам,

понятное дело, не по столичным. Потому она, видно, и замуж за такого жигана

решилась, что богатый и в авторитете. У этого Артура бильярдная на Привокзальной.

А дружки у него, скажу я вам, такие, что лучше за версту обойти, все с наколками на

пальцах.

Конечно, Юлька не решилась мамкиному мужу перечить, на работу

устроилась, но куда устроилась-то! Им сказала, что кассиром в парк аттракционов, а

на самом деле – наркотики распространять. Но это потом вскрылось, после того, как

Машу убили, а сама Юлька исчезла. И Димка, их заводила, тоже куда-то подевался,

нет его дома.

А как все было-то… Юлька с Машей и Димкой в одну школу ходили, правда,

учились в разных классах. Видимо, они Юльку по старой дружбе и взяли в артель –

на дискотеках какие-то бумажки и таблетки продавать. Экстази, что ли. А обе девки

влюблены были в этого Димона по самые ушки, хоть парень он так себе, пирог ни с

чем. Так вот, недавно Машу нашли мертвую и с проломленной головой. Дома.

Вернее, на съемной квартире. Она отдельно от семьи жила, однушку снимала. И кто

ее укокошил, до сих пор не выяснили.

Хотя бабки соседские поговаривают, что к ней Димон накануне заходил

ненадолго. То ли один, то ли с Юлькой, непонятно, в показаниях старухи расходятся.

Я так мыслю, что эти двое ни при чем. Мало ли кто мог к ней прийти позже, ночью,

допустим? Нашли-то ее не сразу, только на следующий день. Вера, сестра, зашла

навестить, звонила, звонила, Машка дверь не открывает, мобильник не берет. Ну,

выломали дверь соседские мужики, Вера их попросила. Говорят, жуткая картина

предстала!.. Марии череп проломили, просто все мозги наружу. А уж когда наряд

вызвали, то полицейские нашли в квартире пустые упаковки из-под этой дури,

экстази, то есть. Естественно, сразу опросили молодежь, кто часто на танцы в «Клуб

речника» ходит и на дискотеку в «Аврору», в бывший кинотеатр, они и выложили, как

миленькие. Что экстази – это вчерашний день, что с недавних пор у них покруче

колеса появились. У этой тройки борзых, я имею ввиду.

Вот теперь и рассудите, что она за человек, Тонька-то. Дочь с наркотиками

связалась, а этой и дела нет! Порхает, как ни в чем не бывало, рожи корчит со сцены.

Какое воспитание эта вертихвостка дала своей дочери, вам теперь тоже

понятно? Как говорится, посмотри на плоды. Я сейчас обосную, почему вертихвостка.

Вот, скажите, разве выйдет замуж приличная женщина за уголовника? А ее Артур

точно уголовник, что с лица, что со спины. Бизнес, видите ли, у него официальный!..

Известно, зачем ему официальный бизнес нужен. Чтобы государство обманывать. А

сам, небось, в задних комнатах не только бильярдные столы держит. Говорят, и в

рулетку народ у него балуется.

Тут дама внезапно заткнулась и кинула на Леру опасливый взгляд, на который,

впрочем, та никак не отреагировала. Валерия собиралась с мыслями.

Услышанное ее напугало. И вовсе не оттого, что новый супруг старой

Лёнькиной подружки проворачивает на задворках своей бильярдной

противозаконные делишки. Эка, невидаль. Что сей Артур бандит и водит дружбу с

такими же бандитами, Леру в восторг, конечно, не привело, однако, суть не в этом.

Суть в том, что Лепехина-младшая по уши завязла в местном криминале. И

скорее всего, смылась она из дома не из наивного желания найти исторического

папочку, а чтобы отсидеться там, где ее меньше всего будут искать. Чем это грозит

Лере? Тем же, чем и Леониду – доча непременно впутает их в глыбокоречинские

разборки, если не впутала до сих пор.

Лера задумчиво произнесла:

– Надо же, как все закручено… Почище, чем в сериале. А вы не могли бы

уточнить, когда это событие произошло? Я имею ввиду убийство девушки. Не

припомните?

Только бы тетка не очухалась и не спросила, а какое, собственно, помрежу из

Москвы до таких деталей дело, однако та рьяно закивала и принялась высчитывать

даты. Получалось, что стряслось сие аккурат за день до того, как в дверь квартиры

Воропаева-Буровой позвонила глыбокоречинская сиротка.

И ничего удивительного, что Лепехина-старшая не стала поднимать на ноги

районную полицию из-за пропажи Лепехиной-младшей. Потому как Лёнька тут же

позвонил бывшей пассии, чтобы разобраться, с какой стати ее дщерь сидит у него на

кухне. Возможно, примадонна сама подсказала чаду слинять от греха под крылышко

к запасному папаше. Вполне, вполне. Забавно. Как все, оказывается, забавно. Но не

смешно.

С другой стороны, есть еще некая московская подружка, у которой Юлия

временно остановилась. Временно, пока добрый папа не снимет для своей девочки

апартаменты. Или, на худой конец, пока новоиспеченная студентка не вселится в

общежитие вуза, куда были планы наинепременнейше поступить.

Ну, про общежитие – это гон. И про вуз Лере теперь стало предельно ясно, хотя

и прежде она не сомневалась, что сие есть махровое вранье. Возможно, про

подружку вранье тоже. Но где-то ведь младшая Лепехина все это время проживала?

И видно, что не на вокзале. Значит, подружка существует. Или друг.

А зачем тогда она по вечерам к ним таскалась? Чисто Лере нервы помотать?

Ну, что ты, детка, отнюдь, не только. Не хочешь перевести стоимость Лёнькиного

бизнеса в рубли? Не считая мелочевки на эскимо и помаду.

Тут контролерша все же очухалась и с запозданием спросила, а для чего,

собственно, ассистенту режиссера из Останкино такие подробности?

– Да знает, интересно просто. Для полноты, так сказать, портрета. Выходит,

Лепехина отправляла нам резюме уже после всех этих трагических событий.

Цинично, не находите? Рвется в звезды телесериала, занимается карьерой, а между

тем ее дочь попала в беду. И эта, так называемая, мать даже не делает попыток ее

найти, чтобы прийти на помощь. Я правильно вас поняла? Попыток она не делает?

– Что я вам хочу сказать… – бросив взгляд по сторонам, вновь зашептала

контрольно-билетная дама. – Нет, не делает. И это особенно цинично. То, что прыгает

по сцене, я имею ввиду. Ведь говорят, что Юльку тоже того… убили. Они же совсем

пустоголовые, молодежь эта. Похоже, сговорились они деньги наркобарона зажать.

За наркоту вырученные. Нашли кого кидать. Вот Машку этот самый наркобарон и

порешил в качестве наказания. Законы мафии, вы же понимаете. А теперь охотится

за остальными, а они прячутся где-то. Если вообще живы. А кто он – никто не знает.

Но поговаривают, что один из Артуровых дружков, только не местный, а московский.

Просто жуть. А с этой – как с гуся вода, вы же видели, квакает.

Валерия вытащила себя из кресла, расправила подмявшиеся капри.

Улыбнулась дежурной улыбкой.

– Действительно, жуть. Но я думаю, что вы напрасно тревожитесь, и девица

жива и здорова. И молодой человек тоже. Загорают вместе где-нибудь в Египте,

потягивают коктейль через соломинку. Что же до этой вашей Турчинской… Не

подходит нам такая актриса. Играет отвратительно, и облик аморальный. И семейка у

нее аморальная. Именно так режиссеру и доложу. А вам огромное спасибо. Только

прошу не рассказывать про наш разговор никому, особенно этой… Которая квакает.

Недалеко от вокзала Валерия нашла маленькую блинную и пожевала

гречневых блинов, обильно сдобренных сметаной. Меланхолично отхлебывая компот

из стеклянного стакана с остатками золотистой каемочки, смотрела через окно на

редких прохожих, неспеша идущих по делам, на мальчишек, толкущихся

велосипедной стайкой на детской площадке. На полосатого кота, настороженно

пригнувшегося в клевере газона и пасущего голубей-ротозеев.

Она отгоняла беспокойство. Беспокойство не отгонялось. Протискивалось

между пресно-вялыми мыслями про то, что, вот, моталась сюда напрасно, что Лёньки

здесь нет и не было, что не станет он крутить с замужней теткой – откуда Лера знает?

– и что замужняя тетка побоится своего бандюка и не будет крутить с Лёнькой.

Откуда она знает…

Домашний адрес Лепехиной Лера выяснять не стала. И даже не пыталась. Как

«помощник режиссера» она свою миссию выполнила, неофициальные данные о

«претендентке на роль» собрала, зачем же ей еще и место ее проживания?

Контролерша запросто могла бы насторожиться, сообразив, наконец, что здесь что-

то не так. В результате, адрес Турчинской она, возможно, по инерции бы и выложила,

однако потом самой «квакушке» не преминула бы насвистеть, что о ней плотно

наводили справки. Валерия этого допустить не могла.

Она сначала ждала, когда закончится спектакль, затем, уже на улице, ждала,

когда звезда провинциальной сцены выйдет из служебного входа, избавившись от

лягушачьего грима. Затем, мучаясь от унижения, следовала за ней по пятам, желая

убедиться, что Лёнька не сторожит Аделаиду где-нибудь в подворотне, скрываясь от

подручных ее бандюга. Или что не назначена у них встреча в каком-нибудь

маленьком кафе.

Преследовать пришлось сначала пешком, а потом сидя в скрипучем автобусе,

натянув по самые уши кепку-германку и спрятав лицо за желтыми стеклами

водительских очков. Автобус довез их до окраинных улочек с палисадниками перед

покосившимися домиками и с резными ставнями на окнах.

«Неужто вот так, по-простому, и живет наша служительница муз?», – подумала

с вялым сарказмом Бурова.

Антонина однако прошагала по утоптанной тропке, заменяющей здесь тротуар,

вдоль неровной шеренги кривеньких изб и свернула в тупичок, закупоренный на

другом конце свежеотстроенным, силикатного кирпича, забором с металлическими

воротами и тяжелой, как дверь банковского сейфа, калиткой. Поверх забора

выглядывал суровый особняк под черепичной готической крышей. Лепехина

повозилась с замками и исчезла в бетонной глубине двора.

Валерия презрительно скривилась. Иметь такие хоромы и перемещаться по

городу на раздолбанном автобусе?

Хотя это ее не касается. Что ей самой-то теперь делать? Понятно что. Идти на

остановку и ждать раздолбанный автобус, возвращаться к брошенному впопыхах

Михе. Леонида она не нашла, и следов его тоже, но отрицательный результат ее

устраивал больше, хотя ничего не доказывал.

И Лера побрела на остановку. Стоя в обществе двух женщин зрелых лет и

одного пацана, она ни о чем не думала, лишь чувствовала усталость и невнятный

стыд, хотя ей стыдиться, по большому счету, было нечего. Если только того, что

поддалась порыву, кинувшись в чужом городе разыскивать мужа, и повелась на

ревность, но тут больше уместна досада.

Когда из-за поворота выполз транспорт, к их компании присоединилась

Антонина. Если бы не тетки, Лера ее ни за что не признала бы. Актриса сменила

прикид, и теперь вместо воланов и оборок синтетического шифона на ней были

вполне демократичные джинсики и туника, а козырек бейсболки и кислотно-розовая

помада здорово меняли ее лицо. Но одна из теток с ней поздоровалась, окликнув по

имени, а вторая слащавым голосом ненатурально поразилась, как это Тонечка

смогла сохранить фигуру подростка в свои за сорок.

Турчинская в ответ пробормотала что-то неразборчивое и полезла на подножку

подошедшего автобуса. Лера, спрятавшись за спинами теток, вошла следом, решив

продолжить слежку. Раз уж так все сложилось.

Она довела Лепехину до вокзала, она стояла у билетной стойки, когда та

покупала билет в Москву. Она проводила Лепехину к электричке и видела, как

Антонина вошла в вагон и уселась у окна, надвинув кепку почти на глаза и уложив на

колени сумочку «под питона».

Поезд тронулся, а Лера отправилась в блинную заедать неудачу и привести

мысли в порядок. Мысли и чувства.

Валерия не нашла в этом городе Лёньку, но плохо это или хорошо? Скорее,

хорошо. Однако ведь куда-то же он делся? Воропаев не из тех, кто не приходит

ночевать по причине приступа блудливости, замаскировав его под встречу с

пацанами или подтянув предлог сурово обидеться на жену.

Тревога, которой Лера затыкала рот все то время, пока гонялась за фантомами

собственного производства, освободилась от кляпа и заорала на нее в полный голос.

Ты что, отупела?! Ты так и не поняла, что означает история, которую слила тебе

тетка-контролерша? Лёнька в беде!

Он ринулся выручать эту мерзавку, и сам попал под раздачу. А мерзавки,

кстати, что-то давно не было видно. Эта льстивая маленькая дрянь запросто могла

разжалобить Воропаева, и тот решил вступиться за бедную девочку. Но силы

оказались неравны, и тогда мафия…

Уверенность, что с мужем случилась беда, окрепла настолько, что Лера

больше не могла спокойно сидеть в уютной глыбокоречинской блинной, попивая

компот и рассматривая прохожих. Она метнулась через тесный зальчик на выход,

торопливо доставая ключи от машины и ругая себя последними словами.

Если Лёньки дома не окажется, она заявит в полицию, и плевать, что там про

нее подумают. Ну и пусть думают, что она истеричка или, того хуже, брошенная жена,

а ее муж – кобель, хрен с ними со всеми. И пусть только попробуют ей отказать,

сославшись на идиотские правила, пусть только попробуют… Она им устроит… Лера

гнала Миху в Москву.

Был вечер. Ранний, солнце пока высоко, но ей еще ехать и ехать. Она устала,

как собака, она вымоталась за этот никчемный день, а тревога, запустившая клещи

под ложечку, муторно вытягивала жилы. На душе погано.

Не отрываясь от руля, Лера поочередно набирала домашний номер и номер

Лёнькиного сотового. Домашний гудел длинными безнадежными гудками, которые

уступали очередь автоответчику. Автоответчик насмешливым Лёнькиным басом

оповещал об отсутствии хозяев, а его сотовый все время был недоступен.

И когда она уже дошла до тупого и безнадежного отчаяния, домашний

запиликал тоненькими «занято». Это случилось на подходе к московской кольцевой,

и Лера радостно выдохнула. Значит, он не в лапах мафии, значит, Лера успеет его

предупредить.

Она подкатила к обочине и вновь набрала номер. А потом поставила

автодозвон. И сидела, уставившись на дисплей смартфона, ожидая ответного

сигнала.

Она просидела так минут десять, не меньше, пока не раздались длинные

гудки. Сейчас он снимет трубку, и Лера скажет, что скоро приедет. Без объяснений.

Просто: «Сейчас приеду».

Про девочку Юлечку она поведает мужу дома. И они вместе подумают, как им

быть. Возможно, Леонид совсем не в курсе дочкиных подвигов, если решил подарить

ей бизнес. Но мы это исправим. А может, Валерия вообще все не так поняла про это

дарение, и самое умное, что сегодня же должна сделать, так это спросить у Лёньки

напрямик. А не психовать, с готовностью уверовав в его низость.

Трубку муж снимать не спешил.

Лера угрюмо слушала мерные безжизненные звуки и размышляла. А во

сколько, интересно, на московский вокзал прибыла электричка с Тоней Турчинской на

борту?

Зашибись. Выходит, нету никаких трагедий. По крайней мере, в жизни ее мужа.

Или как теперь лучше Валерии его называть? Бывшего мужа? Официального мужа?

Воропаев, конечно, дома. И, конечно, он не один. Хотя, возможно, что все еще

один и только готовится к встрече с любимой. Не с Лерой, нет. С любимой. Но, что

совершенно точно, с законной женой он разговаривать не желает. Аппарат у них

навороченный, с определителем, и муж в курсе, кто рвется с ним пообщаться. Он не

готов выяснять отношения, особенно перед встречей с любимой.

Ну что же, тогда Лера побеседует с автоответчиком. И Лера опять набрала

номер.

Со злым задором, чтобы голос не показался несчастным, объявила, что все

поняла, не дура. «Тебе настолько неприятно со мной разговаривать? Предполагаю,

что видеть меня тем более. Расслабься, мешать не стану. И надоедать тоже. И домой

не приеду, можешь быть уверен. Мне есть, где жить, сколь угодно долго».

И нажала на кнопку «отбой».

– Это кто, мамашка твоя вякала? – с глумливой усмешкой спросил второй,

остановившись напротив дивана.

Она мотнула головой, не вдаваясь в подробности. Пока она не знала, как

лучше себя вести и что сказать. А так – вроде бы и не сказала, а вроде бы и

ответила.

Первый, вернув телефонную трубку на базу, скомандовал:

– Поехали. Проверь коридор и выводи девку. Смотри, цыпа, только без

фокусов, – это уже к Юле.

Второй ухватил ее за руку и выдернул с дивана, где она все это время сидела,

силясь понять, что за хрень происходит.

Проходя мимо саквояжа, который валялся на полу в коридоре, второй ткнул

кроссовкой кожаный бок. В нутре что-то брякнуло. Он наклонился и расстегнул

молнию. Присвистнул. Поднял голову и посмотрел насмешливо на Юлю.

– Уважаю, – сказал второй и приподнял саквояж, примериваясь прихватить.

– Охренел? – процедил первый.

– Да ладно тебе, не пузырься, – ответил второй, а первый, сплюнув, вышел в

лифтовый холл.

Любовь Матвеевна повернула голову на шум мотора и всмотрелась в другой

конец дачной улицы, отороченной с обеих сторон зеленой подпушкой кустов акации и

шиповника. По освещенной мягким закатным солнышком асфальтированной дорожке

медленно и сторожко пробирался тяжелый джип семейства «мерседес». Было то

самое время суток, когда члены дачного сообщества в сопровождении своих внуков,

собак и кошек совершали ежевечерний променад, и джип, конечно же, должен быть

осторожным, если не хотел отдавить хвост какой-нибудь кудлатой псине или обидеть

бестолковое дитё, переехав передним правым его веселый резвый мяч.

– Соседка ваша прибыла? – спросила Валентина Федоровна с двадцать

второго участка. – И как вы с ней ладите-то, Любовь Матвеевна?

Дамы коротали вечер на лавочке рядом с калиткой, ведущей на садовый

участок Любови Матвеевны и находящейся через три дома от садового участка

Валентины Федоровны, и Любовь Матвеевна как раз делилась с Валентиной

Федоровной рецептом консервированного салата из кабачков, моркови и лука, а

Валентина Федоровна ей говорила, что ах, какой чудный салат, и она себе

непременно закатает на зиму несколько баночек.

– А что в этом такого, Валентина Федоровна? – прикинулась Любовь

Матвеевна.

– Да как же, что такого? Это же не женщина, а асфальтовый каток. Я, к

примеру, ее побаиваюсь. Хотя, вам, может, и привычно, у вас сестра тоже с

характером.

Любовь Матвеевна с лавочки встала и сказала безразличным голосом:

– Вы заходите как-нибудь, Валентина Федоровна.

И пошла неторопливо к калитке. Она не любила, когда намекали на ее

мягкотелость.

Но разве она мягкотела? Просто она не заводится из-за ерунды, а многие

считают это чуть ли не бесхребетностью и даже беспринципностью, что вовсе уж ни в

какие ворота. У Любови Матвеевны железные принципы, но они не имеют никакого

отношения ни к мелочному упрямству, ни к такому же мелочному желанию настоять

на своем.

Хотя перед соседкой она, по правде говоря, тушевалась, а это было

неправильно, в ее-то возрасте. Все же шестьдесят седьмой годок пошел.

И где ж вы, лихие батальоны бабулек конца семидесятых, сидящих, бывало,

плотно, словно горошины в стручке, на скамейках возле подъездов панельных

пятиэтажек и наводящих страх и трепет на жильцов дома от трех до сорока и

старше?..

Давно минувшая идиллия.

Вот сестра ее двоюродная, Нина Петровна, могла бы вписаться в ряды старой

гвардии, но и та не заводилась с Валерией Львовной, хотя скандалить любила

страстно. Правда, сама Нина Петровна не считала себя скандалисткой, поскольку и

вовсе она не скандалит, а высказывает личное мнение, на что имеет полное право.

Поначалу Нина Петровна и на соседку пыталась наехать со своими «мнениями», но

та не дрогнула, зато сама кузина схлопотала от Лерочки в ответ несколько

тяжеловесных плюх и увяла, и с тех пор старательно не замечает недостатки ни в

соседке, ни в соседкином хозяйстве.

Любовь Матвеевна задвинула на калитке скрипучий засов, но тут же

вспомнила про Тугарина, который все еще где-то гонял с дружками.

Тугарин, а по версии внука Константина – Тугрик, мог бы стать для Любови

Матвеевны компаньоном, если бы не был таким непоседливым и несговорчивым,

поэтому временами он был ее головной болью, а временами даже и наказанием, и

лишь в промежутках – компаньоном, но это случалось редко. Внешне Тугарин являл

собой помесь терьера и шнауцера, причем какого именно терьера с каким

шнауцером выяснению не подлежало, однако Любовь Матвеевна была убеждена, что

редкостный собачий нигилизм он унаследовал именно от кичливых высокородных

предков.

Любовь Матвеевна пригрела его еще щеночком и совершенно не подозревала,

какое чудовище вырастет из крошки уже через полгода, ну а потом было поздно. Не

только в том смысле, что мы в ответе за всех, кого приручили, хотя это и так. Но она

прикипела сердцем к тявкающему созданию, не желающему признавать дисциплины

и рвущемуся настоять на своем. Соседи по городской квартире намекали, что

Любовь Матвеевна сама виновата, проявляя мягкость там, где нужно быть

непреклонно твердой, но сначала ей было Тугрика жалко, а потом он уже сел ей на

голову, и проявлять твердость стало бессмысленно. Она к нему все же

приноровилась и научилась кое-как управлять, но иногда ей казалось, что редкие

случаи, когда пес слушался ее команд, объяснялись тем, что Тугрику просто

делалось хозяйку жалко. Или стыдно. Но в версию Тугрикова стыда Любовь

Матвеевна верила не очень.

На даче, куда хозяйка заезжала с мая по октябрь, для мелкого проныры была

настоящая вольница. Никто не сажал его на поводок и не дергал ежеминутно, чтобы

он не смел и сейчас же выплюнул, ну и так далее. Хотя, если хозяйке дать волю, то

она и здесь, на участке, таскала бы его за ошейник. Однако, осмотревшись, Тугарин

понял, что в среде дачных аборигенов так не принято, и хозяйка не пойдет наперекор

общественному мнению, поэтому он вздохнул спокойно.

На самом-то деле Тугарин старался быть хорошим псом, потому что свою

хозяйку любил, все же он был собакой, но он ничего не мог поделать со своей живой

натурой, которая все время подстегивала его к поступкам, не предусмотренным

уставом.

И кстати, в отдельных недоразумениях хозяйка бывала виновата сама, не

объясняя толком, что от собаки хочет. Взять к примеру случай, произошедший

прошлым летом, когда он решил ей услужить и насобирать побольше жутких колючих

медведок, от которых его, по правде говоря, тошнило. Но хозяйка похвалила

«хорошего мальчика», когда тот раздавил одну, выцарапав из грядки с морковкой, и

на следующее утро медведки на всем ее участке были подвергнуты тотальному

уничтожению, а вдоль уродливых комковатых шрамов, которые совсем недавно были

аккуратными грядочками, лежали вывернутые из земли вялые трупики морковки,

редиски и свеклы.

Ну, а как иначе она себе это представляла? Вредоносные твари пытались

скрыться, пришлось хорошенько поработать когтями, разрывая жирный чернозем.

Зато их набралось в небольшую кучку. С арифметическим счетом у него не очень…

Он тогда здорово обиделся. Хозяйка отшлепала его свернутой в рулон газетой,

возмущенно выговаривая, что он бандит и хулиган. Но потом он решил не обижаться.

Женщина, что с нее возьмешь. Сама не знает, что хочет. Пожалела медведок…

Завидев, что хозяйка вошла в калитку, не дожидаясь его и даже не покричав,

как полагается: «Тугарин, ты где? Домой!», он наскоро попрощался со сворой, снялся

с места и обеспокоено заспешил к дому, сохраняя, однако, вид спешки деловитой, а

не заполошной, еще чего. Его подстегивала неприятная перспектива лаять возле

забора, просясь, чтобы она его впустила внутрь, а это чрезвычайно нежелательно,

пацаны потом засмеют. Гамильтон, шоколадный пудель, особым ехидством

отличается, да и беспородный Тяпыч припомнит.

Хозяйка калитку приоткрыла, намереваясь выйти на дорогу и все-таки ритуал

совершить, покликав пса, и тут же чуть об него не споткнулась. Пес ткнул ее мордой

в коленки, провез по голым лодыжкам жестким косматым боком, протискиваясь за

ограду, и поскакал в сторону веранды, где располагалась его миска. Обнаружив

миску пустой, галопом вернулся обратно к калитке, возле которой все еще возилась

хозяйка, и укоризненно гавкнул. Любовь Матвеевна сказала с напускной строгостью:

– Потерпи, Тугарин, надо еще Майину покормить.

Тугарин недовольно поворчал и вернулся к миске, чтобы ее хорошенько

погонять. Посудина была из звонкой нержавеющей стали и, ударяясь о кирпичный

бордюр садовых дорожек, дивно гремела, помогая ему скоротать время до ужина.

Любовь Матвеевна махнула безнадежно рукой и направилась к небольшому

загону из штакетника, в периметре которого бекал и стучал копытцами ее

действительный кошмар. А ведь были минуты, когда она считала, что ее кошмар –

Тугарин. Напрасно она так считала, обижая славное животное. Тугрик у нее просто

чудо, тихое и послушное. Подумаешь, тапки ворует у соседей. Или садовые перчатки,

забытые с вечера на ступеньках крыльца. Или стягивает выстиранное исподнее с

бельевой веревки и развешивает по смородиновым кустам. Это все милые шалости.

Но вот Майина…

Коза Майина появилась у Любови Матвеевны только этой весной, но никакого

отношения к козе сама Любовь Матвеевна не имела. Это была затея Нины,

двоюродной сестры по маминой линии.

Нина Петровна на дачу приезжала изредка – во-первых, потому что, несмотря

на пенсионный возраст, все еще работала, выполняя обязанности курьера в

юридической фирме, а во-вторых, потому что дачный дом был не ее, а Любин.

Однако, все же приезжала, хотя в эти приезды к садово-огородным делам, коих

множество, не подключалась, а отдыхала, отсыпаясь до обеда, а затем, перекусив

бутербродиком с копченой колбаской, прохаживалась по дорожкам между грядками и

раздавала указания, не забывая по ходу покритиковать, а также попенять кузине за

то, что предыдущие указания та не исполнила и дельных замечаний не учла.

Когда с возрастом Нину Петровну принялись атаковать болезни – а болеть она

не привыкла, поскольку всегда отличалась завидным здоровьем, – она приступила

сначала к самолечению, нахватавшись советов в различных журналах и у подруг, а

затем все же сдалась и отправилась по врачам. Ей назначили обследование, затем

предложили попить то и это, позаниматься лечебной физкультурой и что-то такое

еще поделать в кабинете физиотерапии. Терпения ждать, когда все это схватится и

подействует, у Нины Петровны не было. Она сделала решительный вывод, что

бесплатная медицина лечением больных не занимается, что «тут мы никому не

нужны, тем более пенсионеры», и рванула в медицину платную, но быстро поняла,

что там то же самое, только за деньги, хотя уважения, конечно, больше.

Вернувшись в коридоры районной поликлиники, приготовилась к новому витку

обследований и назначений, но тут ей удивительно повезло. Соседка по банкетке у

дверей врача-эндокринолога поделилась с ней рецептом исцеления буквально от

всего, которым она сама, то бишь соседка, непременно бы воспользовалась, если бы

не жилищные условия и строгий зять.

«Вот вы про кошек, конечно, слышали? – вопрошала ее новая знакомая. –

Конечно, должны были слышать. Но кошка это, как бы попроще, скорее

профилактика расстройств, а если вы уже обзавелись букетом, то одной кошки вам

будет мало. Ну и правда, что может кошка, если у вас, допустим, печень пошаливает

или вообще поджелудочная железа? Кошки только стресс снимать и умеют. Поэтому

нужна коза. Коза – та все симптомы уберет, да что там симптомы! Вылечит

абсолютно. У меня одна знакомая таким образом от ревматизма избавилась и,

кстати, близорукость у нее уменьшилась тоже»

О чудесных возможностях парнокопытного полорогого новая знакомая

говорила с пылом менеджера-виртуоза из отдела продаж. Нина Петровна

сосредоточенно ее слушала, параллельно пытаясь сообразить, что можно

предпринять, чтобы обзавестись этим живым артефактом, ведь квартирные условия

у нее тоже не очень. Когда же добрая женщина поведала, как именно следует

исцеляться козой, в голове у Нины Петровны что-то щелкнуло и ответ высветился

сам собой.

«Значит, так, – приступила к конкретике доброхотка, – сначала необходимо

напоить козу родниковой водой, но прямо из ладони. Зачерпнете из родника и ей

сунете в морду, пусть попьет. А потом нужно ее гладить по голове, чтобы настроиться

с ней на одну психоэнергетическую волну. Гладьте ее до тех пор, пока не ощутите,

что контакт между вами налажен. Как только почувствуете контакт, осторожненько

возьмите ее за рожки, сядьте на корточки перед ее мордой и начинайте

всматриваться прямо в зрачки. Важно, чтобы при этом ваше воображение было

задействовано, вы должны себе ярко представлять, как силы первобытной природы

вливаются через зрачки и ладони прямо в ваши энергетические каналы»

Про «вливающиеся силы» и «каналы» тетка явно где-то наслушалась, но сама

идея с козой вызвала в душе Нины Петровны резонанс, и артефакт был ею

незамедлительно куплен.

Так у Любови Матвеевны и оказалась в жиличках Майина – вредное создание

черно-белого окраса, не знающее благодарности и иных положительных качеств.

Откуда ее Нинка выкопала, Любаша не допытывалась, но, по всему видно, что не с

общественного скотного двора. Настолько испортить характер животному могла

только безголовая богатая бездельница, получившая щеночка, тфу – козленочка,

конечно, козленочка, в подарок на Новый год в качестве счастливого талисмана.

Главное, что наказать, как следует, козу Любовь Матвеевна не могла. Не

поднималась у нее рука с хворостиной на эту зловредную скотину, вот не

поднималась, и все. Да и неловко было – все же не ее коза, а сестрина.

Поперву сестрица наезжала чуть не по два раза в неделю, чтобы принимать

лечебные процедуры, прихватив Майку в соседний лесок, где бил слабенький ключ

возле болотца. А потом, видно, охладела и стала приезжать пореже. Любови

Матвеевне, как и всем прочим дачным знакомым, введенным в курс дела, объяснила

это тем, что толк от козы она почувствовала, и толк весьма значительный, в связи

чем и надобность в частых процедурах отпала, да и животное необходимо беречь,

чтобы не истаяло от частых энергетических потерь.

Про энергетические потери – это Нинка зря. Чего-чего, а энергии этой рогатой

шельме не занимать, как впрочем и хулиганств всяческих. Как будто нечистый толкал

Майину в лохматый бок, науськивая на проказы. Проказит коза, а Тугрику достается.

Любовь Матвеевна до сих пор вспоминала с содроганием происшествие

двухнедельной давности, когда Майка, пытаясь протиснуться в обнаруженный ею

лаз, застряла под забором, отгораживающим участок Любови Матвеевны от угодий

Петуховых. А лаз проделал Тугарин, однако, понятно, что рыл его под себя, то есть

лаз был весьма неглубоким. Хорошо, что Петуховых в тот день не было на даче.

Костику, внуку, пришлось через забор перелезать, чтобы высвободить

паршивку. Видать, соблазнилась капустными всходами, когда, не подумав,

ломонулась следом за юрким шнауцер-терьером. Морду она пропихнула, ноги

передние, а заднюю часть приплюснуть как следует не смогла. И обратным ходом

вылезти не получалось, рога мешали, цепляясь за кромку забора.

Блеяла коза дурниной. Любовь Матвеевна, услышав надрывные рулады, даже

с испугу решила, что переехал чудовище пополам трактор, который разъезжал в тот

день по поселку, собирая в прицеп строительный мусор с нескольких дачных

участков, где новые господа затеяли строить палаты.

Но все оказалось не так трагично, хотя и не безболезненно. Костик, перелезая

через забор, штаны не продрал и локтей не оцарапал, но насмерть перепуганная

Майка тяпнула его за палец вполне по-собачьи, когда он принялся вправлять ее

рогатую морду в узкий лаз, пытаясь придавить ее башку поближе к чернозему и

развернуть по часовой. Он впихивал козу обратно, а Любовь Матвеевна с той

стороны забора тянула козу на себя, ухватив ее за задние копыта, а возбужденный

происшествием Тугарин скакал по грядкам Петуховых и заливисто лаял, ломая

сочную ботву моркови и свеклы, которой Майина тоже бы не побрезговала.

Потрепанную и злую Майку снова заперли в загон у сарая, где она пробудет

ровно столько, сколько ей не надоест.

Перепрыгивает, шельма, со свистом перепрыгивает, и ничего тут не

поделаешь. Поначалу Любовь Матвеевна ее веревкой к колышку привязывала, но

быстро поняла, что смысла нет. Перегрызает коза веревку или выдирает с колышком.

В сарае день и ночь животное держать совесть не позволяет. А сажать рогатую

торпеду на цепь, аки пса сторожевого, не позволяет Нинка, да и самой Любе это

неприятно.

Хорошо еще, что соседи с юмором все воспринимают. Тут ей пока везет. Любе,

в смысле, везет, не козе. Козе что, козе на все начхать.

А Тугрику тогда досталось газетой по шерстяной заднице. Ему было строго-

настрого велено больше под соседей не подкапываться и Майину на хулиганства не

толкать. И вообще, он же сторож, мог бы и присмотреть за козой. На сей выпад

Тугарин явно оскорбился, дав понять, что он не сторож, а охотник и уж тем более не

козий пастух.

И теперь вместо того, чтобы варить смородиновое варенье или отдыхать в

тенечке с книжечкой, Любови Матвеевне приходится целыми днями присматривать за

беспокойными подопечными, чтобы опять чего не начудили.

Хотя смородины в этом году уродилось не очень. Да и откуда ей взяться,

смородине, если пес на кустах развешивает Любины панталоны, а вырвавшаяся на

свободу коза хрустит несозревшими ягодами, не брезгуя побегами?

Любовь Матвеевна вошла в загон с тазиком на бедре, Майина простучала

копытцами, подбегая к хозяйке.

Конечно, это тетя Люба ее хозяйка, а вовсе не та, похожая на жердь, бабка,

которая наезжает лишь по выходным и то лишь за тем, чтобы нудно и свирепо

молчать, сидя на корточках напротив, и сверлить Майину фанатичным взглядом,

перепрыгивая с одного ее глаза на другой.

А эта – ничего, кормит, добренькая. Надо ей намекнуть, что та бабка Майине

надоела, пусть прогонит. А то Майка хоть и терпеливая коза, но лопнет терпение, и

припустится она по лесным буеракам от этой зануды подальше. Или боднет

хорошенько. Бодаться она умеет.

Хозяйка поставила перед Майкой тазик с силосом, налила в другой тазик воды

из пластиковой бутылки, а потом покопавшись в кармане фартука, извлекла на свет

оранжевую сочную морковку. Майина сунула рыльце ей в ладонь.

«Морда козья!» – услышала Лера возмущенный фальцет, донесшийся со

стороны соседнего участка. Значит, опять коза Майина боднула тетю Любу под

коленки на выходе из загона. Вероятно, ждала две морковки, а получила одну.

Хорошо еще, что острые рожки парнокопытной Любовь Матвеевна

обезопасила, надев на них куски садово-огородного резинового шланга ярко-

бирюзового цвета. Поначалу Майина пыталась избавиться от аксессуара и

предпринимала попытки идиотский кембрик с рогов стащить, но сходу у нее это не

получилось, а по прошествии времени с ощущениями коза сжилась и бунтовать

перестала.

Прикольное существо. Хотя соседскую козу Лера не любила. Вернее,

относилась к ней индифферентно, не утруждаясь строить умильную физиономию при

появлении в поле зрения этого условно домашнего животного.

Лера, загнала Миху в гараж, проверила замок на воротах, а потом поднялась

по ступенькам крыльца и вошла в свой обожаемый дом. Распахнула дверь настежь,

чтобы впустить внутрь вкусный вечерний воздух. Прошлась босая по комнатам,

распахивая створки окон и на ходу здороваясь с домом.

Кто-то громко затопал по крыльцу.

– Лер, ты что ли прикатила?

С голым торсом, в клетчатых бермудах и кроссовках на босу ногу в дверном

проеме возник сосед Костик, долговязый и тощий внук Любови Матвеевны. Костику

года двадцать два, и он учится в институте. В педагогическом, что ли. Сейчас у него

каникулы. Если, конечно, хвостов не нацеплял. Нормальный, в принципе, пацан.

Вредный, конечно, но Лера с этим уж как-нибудь справится.

– Кто же еще?.. – буркнула Лера, мельком взглянув в сторону гостя.

– Лер, сигаретки у тебя нет? У меня кончились, – ничуть не смутившись тем,

что соседка явно не в духе, жизнерадостно прогрохотал Константин.

– Посмотрю. Есть, конечно.

Лера подошла к вешалке, пошарила в дорожной сумке, брошенной на

скамейке под куртками и дождевиками. Извлекла пачку и протянула Костяну.

Тот вытряхнул одну, сунул в рот и вернул пачку Лере. Похлопал по штанам,

ища зажигалку. С сигаретой в зубах, пропыхтел просительно:

– Дай зажигалочки, а?

Они пристроились для перекура на ступеньках крыльца. Говорить Лере ни о

чем не хотелось, а вот Костик, напротив, фонтанировал.

– Чего одна? Лёню куда дела? – спросил он, примеряясь поднести огонек к

сигарете.

– Работает Лёня, – кисло сообщила Валерия и поторопила: – Давай уже,

прикуривай.

Когда ее накрыл приступ дурноты, как две капли воды похожий на тот, что

случился с ней вчера утром, Валерия, кажется, даже не удивилась. Она лишь

поспешно отложила сигарету и, отвернувшись от соседа, принялась торопливо

сглатывать горькую слюну. Блевать в присутствии бесцеремонного студента, который

данный факт не пропустит и непременно тупо прокомментирует, ей не хотелось

категорически. Но тут она услышала надсадное Костиково кхеканье и резво

повернулась на звуки. Костик, перегнувшись вбок от ступенек, отплевывался и

откашливался, в промежутках восклицая: «Что за хрень?».

– Ты чего? – спросила Валерия с напряженным интересом. – Съел что-нибудь?

– Фиг его знает, – отдышавшись, пропыхтел Константин. – Вроде ничего такого.

Да ты не парься, сейчас пройдет. Мы эту хрень сигареткой простерилизуем.

С этими словами он под пристальным взглядом Валерии вновь глубоко

затянулся, и тут его накрыло. Хорошо, что успел добежать до хозблока и завернуть за

угол, и уже там, в тесном промежутке между забором и стенкой сарая, дал волю

возмущенному организму. Когда растерянный и помятый он вернулся к крыльцу, Лера

уже поджидала его с кружкой холодной воды.

Костян плюхнулся на ступеньку и взял кружку. Отпил половину, вытер тыльной

стороной ладони губы. А Лера стояла над ним и задумчиво вертела в руках

сигаретную пачку. Потом неожиданно скомандовала:

– Надо кое-что проверить. Пошли в дом.

Костик вяло приподнял зад от ступеньки и с кружкой в руке двинулся следом.

На кухне Лера торопливо хлопнула по выключателю, зажигая верхний свет, а

потом сбегала за настольной лампой на мансарду. Распахнула створку шкафчика и

достала с полки одноразовую тарелку. Вытащила из пачки сигарету и выложила ее на

пластиковый кругляк. Костик, по обычаю, собрался сказать что-нибудь остроумное,

однако ничего достойного придумать не успел, острым коготком Лера вспорола

сигаретную гильзу.

И когда нервничающая соседка принялась придирчиво рассматривать на

белом поле пластика мелкое табачное крошево, разворошив зубочисткой ржавую

кучку, он первый заметил такое, чего совсем не должно присутствовать в сигаретах.

Колючки. Несколько острых и твердых, как швейные иглы, колючек миллиметров пять

длиной, а то и все восемь. Не разломав сигарету, обнаружить их было

проблематично, поскольку располагались иглы мелким снопиком строго вдоль

сигаретной оси.

Их было немного, Костик пересчитал. Пять. А, нет, вот и шестая. Колючки среди

табака выглядели зловеще. Зубочисткой он отогнал от общего стада один экземпляр

и, пригнувшись к столешнице, принялся рассматривать. Интересно, эта хрень от

шиповника? Или от кактуса? Если от кактуса, то от гигантского.

– Клево. Прикольный девайс, – констатировал он, выпрямляясь. – Новая

модная дурь? На старости лет решила податься в растоманы? И где ты это

надыбала?

Лера, привычно не обратив внимания на «старость лет», пробурчала:

– Сама накрутила.

Она разломала еще сигарету, а потом еще. Кучка табака на тарелке росла,

Лера мрачнела. «Прикольный девайс» присутствовал в каждой гильзе.

Она совершенно забыла про вчерашнее утреннее происшествие. Этот пустяк

померк в свете прочих неприятных событий, навалившихся на нее больше суток

назад. Да и не хотела Валерия держать в голове инцидент с внезапной тошнотой,

сильно смахивающей на токсикоз первого триместра беременности. Зачем на этом

зацикливаться и портить и без того поганое настроение?

Стоп, а когда вообще она в последний раз курила? И доставала ли она

сигареты именно из этой пачки? И как данная пачка оказалась при ней, если

совершенно точно Лера оставляла ее на кухонном столе в московской квартире? А

может, это другая пачка?

Да откуда другая-то?! Другой просто нет. С некоторых пор Лера перестала

«покупать лошадей конюшнями», иными словами – в запас блоками, стараясь все же

курить пореже. Кончатся сигареты, тогда иди, покупай. Кончатся поздно вечером –

жди до утра, здоровее будешь. Иногда получалось.

Значит, никакой другой пачки быть у Леры не может. Потому что Лёнька не был

заядлым курильщиком и свои сигареты в дом не приносил, а держал в бардачке

«тойоты». Иногда с мужиками выкурит за компанию, для поддержания атмосферы

дружбы и доверия, и все.

Выходит, сегодня утром Лера прихватила сигареты с кухонного стола. Те

самые. Могла. На автопилоте. Она была в таком состоянии, что сейчас не вспомнит,

как Миху выводила из гаража.

Допустим. И что это значит?

– Кость, а я вчера курила? – задала она идиотский вопрос.

– А ты думаешь, почему у меня сегодня нет сигарет? – язвительно хмыкнув,

вопросил Костик.

– А… Понятно…

Она вспомнила вчерашний нудный день здесь, на даче. Как бродила между

грядками, избегая смотреть в сторону Лёнькиного пруда. Как, тоскуя, зашла в гости к

тете Любе и та угостила ее печеньем, а Костик щедро поделился куревом. Как

вечером, вернувшись в Москву и обнаружив квартиру пустой, уже не могла видеть

сигареты, накурившись за день до «котлеты» во рту. Вечер и ночь коротала, меряя

пространство жилища шагами, а точнее – металась из угла в угол, не в состоянии

надолго отвлечься на Интернет и ТиВи. Хорошо, что удержалась от спиртного.

– Знаешь, мне тоже понятно, – протянул сосед многозначительно-ехидным

тоном.

– Чего тебе-то понятно?! – вдруг взвилась Валерия. – Мне не понятно, а ему

понятно!

– Да ладно тебе, не горячись. Ничего такого, подумаешь – провалы в памяти. С

пожилыми такое случается.

– Да при чем тут какие-то провалы?! – рявкнула на соседа Лера. – Откуда

здесь колючки, можешь сказать?

– А я знаю? Это ж твои сигареты.

Валерия молчала, а до Костяна начало кое-что доходить.

– Так ты чего, Лер, думаешь, это из-за колючек меня вывернуло? Тогда почему

тебя не вывернуло?

– Я всего одну затяжку сделала, – мрачно проговорила Лера. – Меня тоже

затошнило.

– После одной затошнило?! Ну, прикол… А я пару раз успел затянуться.

Хренасе, а штука-то забористая!

Тут Костик хлопнул себя по коленке и весело провозгласил:

– Я допер! Лер, это тебя муж отучает от курева, точняк. Небось какие-нибудь

бабушки-старушки подсказали. Травницы-знахарки. Или в Интернете надыбал

рецептик. Прикинь, сидит такой Лёня, кактус бреет и сигареты колючками шпигует. И

матерится! Прикинь, сколько он себе заноз впаял!.. Он в последнее время тебе

предъявы не делал? Типа, от женщины должно пахнуть не пепельницей, а молоком?

Не бухтел, что здоровье губишь?

При упоминании о молоке Леру передернуло.

– Предъяв не делал и о здоровье не бухтел, – проскрипела она.

А сама подумала, что, в принципе, на Лёньку это похоже. Если он чего в голову

себе вобьет… Бутерброды ведь он заставил ее с собой брать на работу, хоть она и

на дыбы становилась. Однако, ничего, и берет, и кушает. Он приготовит, а она кушает.

А теперь… Придется, видно, готовить самой.

Костька собрался восвояси, сообщив, что их семейные разборки его не

прикалывают. Сказал, что лучше сходит к Владу и у него стрельнет парочку-тройку.

Или к Александру Михайловичу, хотя тот вообще какой-то отстой курит, наподобие

«Примы».

Прискакал Тугрик, соскучившись по хозяину. Константин, прежде чем

отправиться на соседкин участок, обещал с ним поиграть, и теперь пес намерен

взыскать по долгу. Тугрику сюда дозволялось.

Между участками Валерии Буровой и Кузиной тети Любы забор имелся, но

чисто условный, добрососедский. И перемахнуть через него Костяну трудов не

составляло, а псу не составляло трудов просочиться между рейками штакетника, где

они малость расшатались.

Возможно, Лера и возражала бы против таких собачьих визитов, но только для

полноценного протеста надо было строить другой забор, высокий и мощный, а ей

никогда не хотелось отгородиться бетонной стеной от тети Любы.

Но с двух других сторон основательная ограда имелась. И Леонид, и Валерия

не до такой степени были открыты социуму, чтобы испытывать кайф от его не

усыпающего ока. Тут вам не театр, и Лёня с Лерой вам не на сцене.

Когда они решили жить вместе, стал вопрос об обустройстве участков, а

вернее – одного большого теперь уже совместного участка. Хлипкую ограду, которая

раньше отделяла сопряженные территории, споро разобрали воропаевские

гвардейцы, заскочившие в Панкратовку на пару часов.

Однако снести свой типовой коттедж из бруса, чтобы вместо него возвести

просторный кирпичный особняк с высокой крышей, сверкающей красноватой медью,

Валерия не согласилась. Ей слишком нравился ее домик, к тому же Бурова

гордилась тем, что деньги на коттеджик заработала сама.

Леонид не стал упираться, а придумал вырыть на свободном пространстве

своего бывшего участка пруд и запустить туда ротанов и карасей, рядом с прудом

поставить просторную беседку из сосны и соорудить из природного камня жаровню.

Идея Валерии пришлась по душе, и, когда пруд был вырыт, а беседка

возведена, она высадила по берегу водоема несколько ивовых кустов, засеяла

лужайку белым клевером и заказала через Интернет диван-качели и несколько

шезлонгов, которые весьма удачно вписались в интерьер. Понятно, что все эти

преобразования не остались незамеченными и разогрели и без того жаркое

любопытство соседей. По периметру вырос добротный забор. Однако со стороны

тети Любы периметр остался незамкнут.

С появлением у Любови Матвеевны строптивой козы, к тому же прыгучей, как

баскетбольный мяч, ситуация обострилась, и Лера начала подумывать, не занять ли

все-таки круговую оборону. Но проблема разрешилась сама собой и почти без

Лериного участия. Хотя начиналось все трагично.

Майине понравилась ива. Понравилась в прикладном, а не эстетическом

смысле. Та самая ива, которая предназначалась Лерой для украшения берегового

ландшафта пруда и всего участка в комплексе.

Валерия злилась на козу, злилась на соседей, и Валерия очень жалела нежное

трепетное растение, которое терзала ненасытная скотина, отрывая себе на прокорм

целые ветки.

Лера не успела пожаловаться тете Любе на ее животное, поскольку произошел

инцидент, напрочь отбивший охоту Майке даже приближаться к соседскому пруду. В

очередной набег, ставший для нее последним, коза решила полакомиться более

сочными с ее точки зрения листьями и, не раздумывая, ступила в воду.

Возле берега было совсем неглубоко, козе по колено, но каменисто. Леонид

устелил набережную водоема, как надводную, так и подводную полосу, речной

галькой, среди которой попадались довольно крупные экземпляры, почти валуны.

Зайдя в воду, Майка вполне ожидаемо застряла копытом в щели между камнями.

Подергавшись туда-сюда, принялась истошно блеять.

Когда помощь, в лице Валерии и тети Любы, подоспела, Майка уже

основательно измучилась от страха и холода. А потом она схлопотала от тети Любы

хворостиной.

Она понимала, что хозяйка ее и пальцем бы не тронула, кабы не злыдня-

соседка, перед которой тетя Люба мела хвостом. Но хозяйка решила

продемонстрировать, что наказание козу настигло. Так сказать, в качестве извинений

и морального для злыдни удовлетворения. К тете Любе у Майины претензий не

возникло, а вот Валерию с тех пор коза всерьез невзлюбила. Однако, набеги с тех

пор закончились, а Лере, говоря по правде, было наплевать, какие чувства к ней

питает соседская коза.

Вот Тугрик ей нравится, хотя шалопай и прохвост отменный.

– Салют, креведко, – фамильярно поприветствовала она пса, собираясь

потрепать его по жесткому загривку. Однако тот, увернувшись от руки, проскакал по

ступенькам крыльца и, не задерживаясь ни секунды на принюхаться и осмотреться,

прорвался внутрь дома, зацокав когтями по дощатому полу.

– Сейчас он что-нибудь у тебя утырит, – радостно предрек Костик, а Валерия,

охнув, поспешила вслед за Тугриком, рассчитывая пресечь любую попытку

хулиганства или кражи.

Однако Тугарин уже мчался на форсаже обратно, держа в клыках что-то

небольшое, продолговатое и белесое. Ему такая игра нравится. Сейчас люди начнут

за ним гоняться, но двуногим за ним не поспеть!

Хорошо бы добычу в нычку заховать, кладовую пополнить. У Тугарина было

имущество, и это ему было приятно. Он уже владел очечником из синей пластмассы,

розовым махровым полотенцем, несколькими разноцветными резиновыми

перчатками и одной белой нитяной, детским сдувшимся мячиком и ковриком для

компьютерной мыши, который он стянул аж у самого хозяина. Он бы вернул коврик

хозяину, Тугарин не настолько жадный, но необходимость отпала, поскольку

Константин принес откуда-то другой, напрасно проискав пропажу по всему дому и не

догадавшись заглянуть под дощатый поддон в темном углу цокольного этажа за

ящиками с пустыми стеклянными банками и поленицей дров, приготовленных для

растопки.

Тугрик перехватил свою ношу покрепче, малость придушив клыками, и она

поддалась, теряя форму, но это несущественно. Главное, добежать в безопасное

место, не выпустив добычу из пасти. Потом, в спокойной обстановке, он решит ее

судьбу – прибрать ли в кладовочку к прочим сокровищам или от души развлечься,

клыками и когтями растерзав на мелкие фрагменты, сурово рыча и подгавкивая.

Только делать это нужно подальше от дома, а то тетя Люба, если застукает, устроит

вынос мозгов.

Но тут ему на спину обрушилось что-то большое и шуршащее, оказавшееся

полупустым рюкзаком, который, не расположенная к Тугриковым шуточкам Валерия,

мощным броском запустила в удаляющуюся жесткошерстную спину. Не ожидавший

такого неспортивного поступка Тугарин несолидно припал к земле, процарапав

когтями утоптанную дорожку. Прием, который использовали люди, показался ему

настолько оскорбительным, что он с обидой выплюнул трофей и, не повернув морды

в сторону команды противника, потрусил к штакетнику с видом аристократа,

осмеянного чернью.

Валерия со вздохом подобрала с земли рюкзак и измятый флакон с гелем для

душа. В ответ на поспешное Костиково «Ну, пока» кивнула в его спину. Костик

ретировался, внезапно вспомнив, что ему еще нужно искать по соседям сигареты.

Флакону здорово досталось, но гель уж очень был хорош, Валерии было жаль

его выбрасывать. Брезгливо держа потерпевшего большим и указательным

пальцами, она направилась в душевую отмывать от собачьих слюней средство

личной гигиены.

Под струей воды флакон стал чистым, но уже не таким гламурным. Лере

сделалось обидно. Этот гель она специально покупала для себя, и не в каждом

магазине его можно было приобрести, и не в каждой аптеке. И не дешевый он был,

кстати говоря. Это Воропаеву без разницы, ему хоть бы и с банным мылом душ

принимать, хоть бы и с хозяйственным.

Повздыхав недовольно, она включила обогреватель, подготавливаясь к

вечерним водным процедурам, скинула одежду, забралась в душевую кабину,

задвинув за собой дверь. Зажмурилась от удовольствия, когда на уставшее тело

упали мягкие струи воды. Отвинтила крышечку с флакона, выдавила нежно-розовую

прозрачную лужицу на ладонь, стараясь не перелить через край. И застыла. И

оторопела. И прошипела: «А душ принимать он тоже хочет меня отучить?»

Лера взяла влево и остановилась на обочине МКАД, не обратив внимания на

возмущенные вопли клаксонов промчавшихся мимо авто. Опустила голову на

оплетку руля. Эк ее разобрало. Она давно не рыдала. Наверное, с папиных похорон.

Когда умер папа, ее сердце рвалось от горя, и поток слез захлестывал горько-

сладким болезненным упоением. Лере тогда было уже достаточно лет, чтобы

понимать, что такое «умер». И что такое «умер папа».

Через два года, когда ей исполнилось тринадцать, в их доме появился отчим

по имени Николай, и они друг друга не замечали. Только Лера тоскливо спрашивала

себя, зачем матери сдался этот «пиджак».

Со временем «пиджак» освоился и вполне охамел, и у него появилось

обыкновение мучить мать внезапными придирками с последующей бранью на

нецензурном языке. Выступал без особой причины, хотя какая-то глубинная причина

у него, конечно же, была.

Он мог уже накаленным прийти с работы, но чаще начинал концерт позже, где-

то посреди ужина. С застывшей на губах полуулыбкой и мертвыми глазами он

внезапно отбрасывал ложку и вместе со стулом выезжал из-за стола. Подскочив

резко, как на пружинках, принимался мотаться из стороны в сторону по комнате, в

которой теперь было принято совершать обряд приема пищи.

Раньше, когда они жили с мамой вдвоем, ели, конечно же, на кухне. Отчим

Николай заявил, что не желает ужинать рядом с мусорным ведром, и с тех пор

ежевечерне, а по выходным и по нескольку раз, мать бегала с подносом по тесному

коридору квартиры, накрывая стол в проходной комнате, ставшей теперь чем-то

вроде гостиной. Завтрак на том же подносе мать таскала ему в постель.

На все это смотреть было тошно и стыдно, Лера замкнулась. Она могла

позволить себе такую роскошь – замкнуться, а вот мама этого была лишена.

Маму ей было жалко. Лера все думала: «Зачем!?», а потом поняла – из-за нее,

из-за Леры. Иначе им не выжить. Зарплата инженера в начале 90-х была

смехотворно мала, пособие по утрате кормильца и того меньше, а инфляция

каменной лавиной стремительно поглощала эти крохи. Лера, как все дети в ее

положении, мечтала быстрее вырасти и устроиться на работу, и получать большие

деньги, и выгнать мерзавца, который изводит ее мать.

А пока молча терпела. Терпела даже когда он выкрикивал в мамин адрес

матерную брань, возмущаясь тем, что она второй день подряд подает гороховый суп,

или, что недосолила картошку, или купила желтые салфетки вместо его любимых

голубых, а желтый цвет он просто ненавидит, и сколько раз он говорил, и просил, и

это все невыносимо, невыносимо!.. И сколько можно терпеть!..

Мать при этом как бы выключалась, выходя из реальности, и продолжала

хлебать остывший суп с отрешенной маской на лице, а он распалялся все больше, а

потом, на ходу отбрасывая стулья и норовя скинуть с тумбочки всякую мелочь,

шарахнув дверью, выметался наружу. Возвращался с пивом или с коньяком, по

ситуации. Спиртное его не усмиряло, и он продолжал бузить, но уже на других

оборотах, глумливо-пьяным голосом поминая матери какие-то прошлые грешки, о

которых Лере слышать совсем не хотелось. И как она полагала, матери тоже.

Потом настал момент, когда Лера не вытерпела и сорвалась. В начале его

очередного заскока она вскочила из-за стола и принялась вопить, чтобы тот

заткнулся, раз и навсегда заткнулся, потому что у нее сил не осталось больше

слышать, как он изводит мать, и потому что она не желает больше быть этому

свидетелем и участником. Вопила свирепо, каким-то чужим, незнакомым голосом,

отдавая себе отчет, что готова ударить сволочь любым тяжелым предметом, который

только окажется у нее в руках. Наотмашь и со всей силы.

Видимо, отчим Николай это усек и испуганно заткнулся. Потом зыркнул

ненавидяще на мать и лживым голосом произнес, обращаясь к Валерии:

– Ладно, ладно… Я же любя…

А мать подняла голову от супа и отчеканила:

– Ты как смеешь так с Николаем Ильичом разговаривать, дрянь?

Тогда Лере было шестнадцать. В восемнадцать она устроилась на работу и

сняла на двоих с девчонкой из Талдома комнату у одинокой бабки-пенсионерки. А

потом она все делала сама, и держалась на плаву только сама, не рассчитывая на

помощь и поддержку. Ни на чью и никогда.

И никогда не считала одиночество трагедией. Это не трагедия, а свобода.

Поспешное первое замужество и последовавший за ним скоропалительный развод

лишь укрепили Леру в этом мнении.

А потом ей повстречался Лёнька, и она вспомнила, как это сладко – быть

маленькой девочкой под попечением сильного мужика. Лёнька был старше Леры

всего на два года, но тем не менее, он был значительно старше ее. Потому что тут же

принял на себя ее проблемы и захотел быть щитом от любой беды. И опекать, и

бдить, чтобы не наделала глупостей, и вникать в мелочи ее, Лериной, жизни, желая

предупредить все ее ошибки и просчеты. И защищать от врагов.

Так ей казалось. Так ей хотелось верить.

Она слушала, что резким надтреснутым голосом высказывает ей мать, едва

разжимая бледные губы, и до нее все никак не доходил смысл услышанного. Лера

поначалу решила, что маму не поняла. Или, что Леру не поняла мама. Но ночью она

подслушала, как та, пресмыкаясь перед своим подонком, говорила: «Но Коленька! Я

полностью с тобой согласна, она невменяемая, но что я могу поделать, радость

моя?! Придется терпеть… Ей половина квартиры принадлежит… Давай, ты

отпишешь ей свои метры в коммуналке, в той дыре жить все равно невозможно. А

отсюда мы ее потом через суд выпишем, хочешь?»

Отчим Николай вновь разразился грязной бранью, и обзывал мать такой-то

дурой, и захлебывался от злого возмущения, ярясь и сипло вопрошая, какое право та

имеет распоряжаться его жилплощадью, и Лерина мать суетливо заверяла его, что

он ее не так понял, и что все будет, как он захочет.

Лера дослушала сцену до конца, нисколько не чувствуя угрызений совести или

стыда. Ни одной слезинки тогда не выкатилось из ее глаз. Она не возненавидела

мать. Все было хуже. Она стала ее презирать. И если Лере и было стыдно, то лишь

перед покойным папой. За ныне здравствующую мать.

Сейчас ее глаза были также сухи. Но как же ей больно!.. Лёнька, незаметно

ставший для нее самым главным человеком в жизни, не просто предал ее, как

предала в юности мать. Муж оказался подонком. Бессердечным, циничным негодяем.

Муж нашпиговал ее сигареты и гель какой-то дрянью. Ядовитой дрянью,

завезенной из индийских джунглей. Или из латиноамериканских. Или африканских

экваториальных лесов.

Зачем нашпиговал? Глупый, наивный вопрос. Для того, чтобы померла ты,

Лерка, в страшных конвульсиях, разве не так? Если уж от одной затяжки тебе

делалось так худо, то можно представить, что случилось бы, оцарапай ты этими

жалами кожу, когда решила принять душ.

В результате девочке Юле, подрабатывающей на карамельки торговлей

продвинутых «колес», досталась бы не одна только воропаевская фирма, но также и

принадлежащая тебе, Лера, часть совместно нажитого добра. Половина квартиры,

половина дачи. А Миху ей папенька отдаст целиком, папенька добрый.

Навряд ли Воропаев планирует соединить судьбу с Антониной Турчинской,

которая свою судьбу уже соединила с полукриминальным Артуром. Может, только

порезвиться слегка под девизом «а вспомним годы молодые». Но для Леры это не

является утешением. Похоже, Воропаев решил загладить вину перед брошенной в

младенчестве ни в чем не повинной малюткой и обеспечить ее на долгие годы

материально. И приступил к выполнению плана масштабно, решив раздавить

толстой подошвой, как бестолково снующего таракана, раздражающую помеху –

мертвой хваткой вцепившуюся в свой хабар и порядком надоевшую жену.

«Как же так, Лёнька, как же так! Я ведь тебе всё доверила, жизнь тебе свою

доверила, а ты… А ты, оказывается, такой»

Лере припомнился разговор мужа с нотариусом Костенко, подслушанный ею

накануне. Теперь ей стало понятно, о какой подстраховке шла речь. Покойники не

возражают. Мило…

Воропаев сейчас должен быть дома. Кофе лакает. Или только бреется. Или

психует под дверью ванной, не решаясь поторопить любимую, размывающуюся под

душем. Леру передернуло. Но она это вытерпит, она сможет. Спокойно и с

достоинством она войдет в свой дом и все подонку выскажет. Кинет ему в рожу

сигареты и гель. Может быть, даже в рожу плюнет. Но никаких истерик, никаких

салатников об стену! А потом соберет личные вещи и вернется на дачу. Временно.

Пока не подыщет себе квартиру за приемлемые деньги. Естественно, съемную.

Если он решил ее убрать с дороги, то уберет непременно. Она же трезвый

человек, здравомыслящий. Поэтому, пусть подавится всем этим совместно и не

совместно нажитым. А Миху Лера возьмет себе. За одного Миху никто убивать не

будет. Наверное. Хорошо, что у нее есть работа. Хорошо, что у нее есть хорошая

работа.

Кулак, стискивающий сердце, отпустил, Лера потянулась к замку зажигания. И

правда, какой смысл нюниться? Тем более, что пора ехать дальше, если она хочет

застать супружника дома. И плевать, как Лера сейчас выглядит, главное, чтобы не

зареванная была.

Спала она этой ночью от силы три часа, потому что сначала долго не могла

успокоиться, переживая удар. Ведь если трезво оценить ситуацию, то все

предыдущие события ничего особенного из себя не представляли, а были обычными

житейскими дрязгами. Ну, развод, ну, раздел имущества. Не хотелось бы, конечно, но

что поделать, это жизнь.

А вот Лёнькино намерение ее прикончить – это запредельно. Открытие

обрушилось на Леру действительным ударом. Полночи она размышляла, как жить

дальше, принимала решение, оценивала последствия, перебирала другие варианты.

А едва заснула, утомившись от тяжких мыслей, была разбужена грохотом во

входную дверь. У соседей случилось ЧП, и Костик прибежал звать на помощь.

Половина пятого, нормально?

Тетя Люба забыла на ночь запереть дверь сарая, в котором на подстилке из

душистого сена проводила ночи коза. Если бы не незапертая щеколда, Майина не

свалилась в компостную яму.

То ли выдрыхлась коза накануне, то ли разбудил ее собачий утренний

заливистый лай, а может, что-то еще помешало козе досматривать сны про рыжую

морковку с сочной ботвой, однако на заре она проснулась, и ее потянуло на

приключения.

Дверь сарая, обычно плотно притворенная, слегка покачивалась от свежего

ветерка, и это козу вдохновило. Боднув для пробы легонько дощатую створку,

Майина оказалась на воле, если не считать смешную изгородь загона. Она привычно

перемахнула через штакетник и в рассветных лучах отправилась бродить по тети

Любиным угодьям.

В дальнем конце огорода коза набрела на свежевырытую и почти пустую

компостную яму, полтора метра на полтора по периметру и столько же в глубину,

которая была прикрыта листом растрескавшейся фанеры.

Собственно говоря, эта яма изначально предназначалась не для компоста, а

должна была служить базисом для постройки стационарного нужника. Но Константин

так агрессивно воспротивился средневековому варварству, что его натиск не смогла

выдержать даже баба Нина, по чьей инициативе, собственно, и проектировалось

удобство на периферии дачного участка. Доводы бабы Нины, что так полагается и так

у всех, на Костика не подействовали, и он заявил, что, как человек цивилизованный,

будет пользоваться исключительно биотуалетом, разместить который можно в любом

месте дома, согласно рекламным проспектам. Или пусть не дома, если бабулек от

этого так колбасит, пусть в чуланчике рядом с сараем, которым, кстати говоря, они до

сих пор и пользовались в качестве отхожего места, и где возле стеночки стояло

пластиковое ведерко, выполненное в форме унитаза, а на гвоздике висел рулон

туалетной бумаги. Можно даже кирпичное строение специально под это дело

возвести и облицевать его изнутри кафелем, если бабе Нине так приспичило шика.

Но сливную яму, отвратительную как на вид, так на запах, Костик не потерпит, или

живите здесь одни, без него.

Тут уж всполошилась баба Люба, поскольку была уверена, что без свежего

подмосковного воздуха внук превратится в бледное худосочное растение, да и

собственное бабы Любино пребывание на даче теряло для нее всякий смысл.

Инцидент закончился тем, что Нина Петровна, оскорбившись и обидевшись на

родственников, на следующий день уехала в Москву, а Любовь Матвеевна, побродив

по участку и поразмыслив, решила, что новая компостная яма им не помешает и

даже будет весьма кстати, поскольку предыдущая, изначально неглубокая, уже

переросла из ямки в пригорочек. Костик, излучающий самодовольство, прикрыл

провал фанерным листом, чтобы вид содержимого не смог в будущем оскорбить его

эстетическое чувство, ежели Костику доведется случайно забрести в этот угол.

Он туда и не забредал, в отличие от козы Майины, которая полагала, что

неизученных углов на ей подконтрольной территории быть не должно и не может.

Компост соблазнительно источал миазмы подгнившей свекольной ботвы,

картофельных очисток и еще чего-то вполне съедобного. Фанерка, поддетая рогом,

была сдвинута в сторону, и Майка, не раздумывая, сиганула пировать.

Напрасно тетя Люба в последствии решила, что Майка туда свалилась,

отнюдь. Майка изящно спрыгнула, легко приземлившись на слоистый пирог из

выполотых сорняков и человеческих пищевых отходов. Однако запах гниения здесь

усилился и уже не казался ей столь привлекательным, к тому же обнаружилось, что

пища была условно съедобной. Поэтому Майина решив, что делать ей тут больше

нечего, вознамерилась впрыгнуть обратно.

Но выполнить сей трюк ей не удалось ни с первой попытки, ни с последующих.

Она же не блоха. Конечно, взлетная полоса ей не требуется, но для маневра

пространство все же необходимо. Да и копыта разъезжаются на скользких капустных

листьях. И Майина принялась отчаянно звать на помощь.

На зов прибежала тетя Люба. Поохав и попеняв козе, потрусила будить внука.

Сонный Костик, жутко разозлившийся и на козу, и на бабку, позабывшую запереть

животное, ворча, спустился в яму и попытался вытащить паршивку наверх, схватив

поперек туловища, но та выворачивалась и лягалась. Тетя Люба потянулась за козой,

чтобы оказать внуку посильную помощь, но потеряла равновесие и грохнулась в яму

тоже. Внук, чудом избежав столкновения с неслабой массой бабушкиного тела,

быстро вскарабкался наружу и протянул бабке руку, но его мощи не хватило, чтобы

вытянуть ее на бережок хотя бы до пояса, и тетя Люба осталась в яме вместе с

козой, которая не переставала истошно блеять и в панике стучать копытами,

разбрасывая во все стороны воняющие ошметки.

После нескольких попыток извлечь бабку на поверхность Костик понял всю их

бесперспективность и метнулся за помощью к соседке. Разбуженная заполошным

грохотом в дверь Валерия вообразила, что с Любовью Матвеевной случилось

ужасное, и, как была в пижаме, кинулась ее спасать.

Сначала они с Костиком вместе тянули тетю Любу за руки, но та раскричалась,

что они оторвут ей руки, и ее отпустили. Потом Костик снова спустился в яму и

попытался подтолкнуть тетю Любу под попу, чтобы Валерия, когда начнет тетю Любу

тянуть наверх, не отрывала ей руки, но тетя Люба, как и коза, изворачивалась и

лягалась, стесняясь внука. Теряя терпение, Валерия спросила, сунув голову в яму, а

будет ли Любовь Матвеевна стесняться и ее, Леру, если она вместо Костика будет

выталкивать Любовь Матвеевну наверх. Тетя Люба несчастным голосом сказала, что

будет.

Валерия плюнула и пошла заводить джип. Вдвоем с Михой они справились с

задачей за пять секунд. Правда, предварительно пришлось сооружать подъемную

люльку из покрывала и приторачивать его к фаркопу джипа, а потом помогать тете

Любе в этой люльке разместиться, но собственно операция по подъему заняла

именно пять секунд.

Козу Майину вытягивали не столь помпезно, а попросту перевязали в трех

местах поперек туловища бельевой веревкой. По окончании спасательного

мероприятия Валерия мрачно выбралась из-за руля, подошла к запутавшейся в

веревке Майине, схватила ее за один рог, и, притянув к себе поближе, прошипела,

глядя в морду:

– Еще одна малейшая выходка, уважаемая, и ты окажешься совсем одна в

темном лесу по соседству с многодетным волком. Вот только бодни меня еще раз под

коленки! Ты все поняла, козья морда?

Майка крутанула башкой, пытаясь рог вырвать, и возмущенно взмекнула, и

посмотрела на Леру исподлобья настырными желтыми глазами с узкими щелками

поперечных зрачков. На Леру это не произвело впечатления. Она напоследок еще

раз легонько тряханула Майку за рог и принялась, наконец, развязывать узлы,

высвобождая козу из веревки.

Любовь Матвеевна в глубине души посчитала, что Лера произнесла жестокие в

адрес животного слова. Она же коза, бессловесное создание, что с нее возьмешь…

Но, вспомнив потравленную смородину на своем участке и грядки на участке

Петуховых, которые Любови Матвеевне пришлось заново вскапывать и засаживать

редиской, лишь бы купировать скандал, и с грустью осмотрев перепаханные

Лерочкиным джипом картофельные ряды и свой изгвазданный в черноземе почти

новый фланелевый халат, она подумала, что для острастки Майине полезно

послушать таковые угрозы, тем более, что в исполнение никто их приводить не

собирается. Наверно.

Бессловесное создание заперли в сарае, проверив надежность щеколды,

извинения и благодарность в адрес Валерии были произнесены, и все участники

разошлись по спальным местам. Только Валерии ложиться спать уже не имело

резона. Потому что, если с утра она не застанет Леонида дома, будет лишен резона

весь задуманный ею демарш.

Когда спустя час она выехала за ворота садового товарищества, на обочине

шоссе, ведущего в город, заметила знакомую фигуру и не могла не остановиться.

Видимо, не только ей не случилось поспать сегодняшним утром. Любовь Матвеевна

стояла возле столба с желтым флажком остановки районного автобуса и ждала

транспорт.

Она долго отнекивалась, вконец смущенная массой неудобств, доставленных с

утра пораньше ее семейством добрейшей Валерии Львовне, но под сердитый Лерин

окрик все же послушалась и на переднее сиденье джипа забралась.

Выяснилось, что направляется Любовь Матвеевна на раннюю обедню в храм,

что в соседней деревне, но пешком идти долго, ноги уже не те. Вот и пришлось

нацелиться на рейсовый автобус, в надежде, что тот придет по расписанию.

– А чего в храме? – спросила для поддержания разговора, крутя руль,

Валерия.

– В смысле, Лерочка? – не поняла вопрос тетя Люба.

– Ну, в смысле, что вам там надо? Вы же, вроде, человек не темный,

образованный. Бывший врач, если не ошибаюсь?

– Так на службу иду. Помолиться, записочки подать. А при чем тут

образование?

Валерия хмыкнула.

– Да ни при чем, в общем. Была я там как-то. Правда, в другом. В одном

московском. Там тетки за прилавком такие стоят, что я думала, сейчас укусят. Потому

что гавкали. Вы их не боитесь?

Любовь Матвеевна заметно смешалась. Произнесла, пряча взгляд:

– Да нет, в общем… Со мной такого не бывало. Хотя грубиянки везде

встречаются.

– Кто ж спорит?.. Только, если уж христиане заявляют, что они из всех самые

лучшие, в ваших храмах хамов быть не должно. Вы согласны?

– Да кто ж вам заявляет, что он лучший, Лерочка? – растерялась тетя Люба.

– Тут и заявлять не надо. Я иногда в метро езжу. И одну картинку смешную

наблюдаю с регулярностью. Не часто, преувеличивать не буду, однако за душу берет.

Сидит такая тетенька на скамейке в вагоне. Кстати, может и стоять. Наряд

многозначительный – юбка до пят, черные чулки, растоптанные башмаки. Пыльные.

Платок на голове, естественно. Уткнувшись в книжку сидит. И окружающим всем

видно, что не детектив это, а молитвослов. Вопрос. Могла она его в обложку

спрятать? Могла. Но тогда чего-то ей не будет хватать, как я понимаю. Дальше. Вид

насупленный, как будто ее, праведницу, оскорбили. Как будто едет она не с людьми в

одном вагоне, а в плотном окружении нечистот, от которых боится испачкаться. И

такая от нее волна на всех нас идет… Ну как вам объяснить… У, грешники грязные! И

еще вопрос: а что, дома она не смогла свои молитвы прочитать, если она есть такая

праведница? Встала бы утречком пораньше, да и совершила обряд, или как у вас это

называется. Но ведь тогда этого же никто не увидит, верно я говорю?

– Но ведь не все же такие, Лерочка! – воскликнула, горячась, тетя Люба. –

Зачем на этих смотреть? Эти либо недавно к вере пришли и впали в ложную

праведность, или…

– Или что? Пришли давно, а ложная праведность при них осталась? Да еще и

пышным цветом расцвела. И почему, кстати, она ложная? Разве вас не так учат себя

вести?

– Меня? – поразилась от несправедливого обвинения Любовь Матвеевна.

– Ну, хорошо, не вас лично. С вами еще разобраться надо, насколько вы к

этому стаду принадлежите. Раньше бы не заподозрила.

Любовь Матвеевна от наезда оправилась и заговорила, стараясь произносить

слова ровно:

– Вы, Валерия Львовна, обвиняете православных в ханжестве? Я вас

правильно поняла? Что сказать… Перегибы в любом деле бывают, к сожалению.

Только, Лерочка, женщина, про которую вы мне рассказали, не обязательно ханжа.

Понимаете, среди верующих есть такие, которые внешнего мира боятся, стараются

круговую оборону держать, вот и сидят насупившись.

– И чего они боятся? Трогать их никто не собирается.

– Так ведь насмешек же боятся. Издевок Вот и ведут себя, как в кольце врагов.

– Я, Любовь Матвеевна, по жизни нахожусь, как в кольце врагов, иначе бы не

выжила. Наверно, и характер у меня не сахар. И нагрубить могу. Если выведут. Но

хамить, оттого что считаю, будто я на порядок выше остальных, меня что-то не тянет.

А эти ваши тётьки, которые свечками при храме торгуют, хамят с великим

удовольствием, просто как песню поют.

Тут ее осенила идея, и она воскликнула с веселым раздражением:

– Любовь Матвеевна, а ведь вы, вероятно, даже не знаете, о чем я толкую!..

Там же у вас, в церкви, фейс-контроль полный! С вами эти тетеньки мед источают!

Как с прошедшей через систему опознавания «свой-чужой»!.. Правильно я говорю, а

Любовь Матвеевна?

Та потерянно молчала. Лера, естественно, видела, что соседку затюкала, но

желания подбирать выражения или сдерживать порывы не было никакого, а

напротив, было желание несколько поборзеть. Конечно, тетя Люба ни при чем, она не

виновата в личной Лериной трагедии. Но Лера решила, что коли в ее жизни все так

нехорошо, у нее есть свобода быть грубой.

Любовь Матвеевна отмерла и разлепила губы. И произнесла твердо.

– Знаете, Лерочка, что я вам скажу. Вы не на тех смотрите. Мы все, пока на

земле живем, не святые, далеко не святые. Вы на святых смотрите, кто сейчас на

Небесах, и кому мы о помощи молимся. Это и есть наш образец. Они именно то, что

из любого человека может и должно получиться по итогам жизни. Кто-то из них с

юности был свят, кто-то многие годы с грехами своими боролся и одолел лишь перед

кончиной, но важно, что достигнут результат. О них много написано, так что вы сами

можете почитать, чтобы узнать, каков у христиан православных эталон. И сравнить с

теми, кого видели в метро или за свечным ящиком в храме.

Валерия саркастически хмыкнула:

– Вы им о помощи молитесь? Надо же. И как они вам помочь могут, эти

добренькие святые? Ответьте мне на вопрос, Любовь Матвеевна: народ в церковь

приходит в основном небогатый. Полунищий. И отчего же так? Помолились бы

какому-нибудь святому старцу, он бы им бабла и отсыпал. Или вы специально в храм

ношеные шмотки одеваете, а на самом деле все у вас в шоколаде?

– Во-первых, Валерия Львовна, не полунищие. В храм действительно

полагается поскромнее одеваться, это вам не танцульки, – начала выходить из себя

тетя Люба. – Во-вторых, вам не помешает знать, что богатство не всем полезно, а

многим и вредно. От больших денег, знаете ли, сильно характер портится, и на

нехорошие поступки тянет. А самое главное, молиться многие не умеют. Считают, что

молитва – это заклинание магическое, произнес по бумажке, сколько надо, и готово,

ты, как вы только что выразились, в шоколаде. А это не заклинание, и святой – не

раб лампы. Его попросить надо, а не командовать: подай то, сделай это. Горячо

попросить, от всей души. И хорошенько подумать, прежде чем молиться, не будет ли

твоя молитва во вред. А бывает, что и не готов человек просимое получить, время

для этого не настало.

– Понятно, – не стараясь больше скрыть иронии, произнесла Лера. –

Унижаться надо. Да?

Она уже подруливала к решетчатой изгороди деревенского храма и

присматривалась, где бы половчее притормозить.

– Да не унижаться же! – всплеснула руками вконец расстроенная соседка. – Не

унижаться, а смиряться! Это разные вещи! Люди думают, что сами любую проблему

могут решить, сами себя сделали – как теперь любят выражаться. Образованием,

работой, бизнесом они обязаны только себе, даже здоровьем обязаны

исключительно себе, потому что посещают спортзал и не курят. Не замечают помощи

свыше, все успехи себе приписывают. А потом приходит беда, и начинает человек

тыркаться во все стороны, деньги по знакомым собирать. И бестолку. Потому что

деньги и знакомства не помогут здоровье близкому вернуть. Да мало ли бед на

земле, против которых человек бессилен! И если начнет человек себя видеть

реально и оценивать реально, то обратится к Богу и его святым. И такая молитва до

них дойдет. Особенно, если человек поймет, что не просто так ему послано

испытание, что живет он, может, неправильно, других обижает или еще что не по

совести делает. А как покается…

Больше Валерия терпеть это мракобесие не смогла и свою пассажирку

перебила, произнеся раздраженно:

– По-вашему, все живут неправильно? У людей вокруг столько бед, и все они

живут неправильно? Одни христиане хорошие, понятно, к тому и пришли. Но главное,

что я хочу вам сказать в качестве резюме: эта ваша идеология мне противна. Я ее не

принимаю. Паразитическая идеология. Что-то для себя выклянчивать – себя не

уважать. Кстати, если они и вправду кое-что могут, эти ваши святые, то отчего ж они

сразу на помощь не спешат, когда видят, что кто-то попал в беду? Значит, им по

кайфу, чтобы перед ними унижались. Или специально ждут, чтобы потом что-то с

тебя поиметь. Потому что никто ни для кого просто так ничего делать не будет, только

в долг и только за проценты. И никто и никогда не сможет меня в этом разубедить. Но

самое главное – мне не нужны никакие их благодеяния, чтобы потом по гроб жизни

ходить перед ними на задних лапах или в знак признательности им пятки лизать. Я

все привыкла делать сама, ни на кого не рассчитывать и ни от кого не зависеть.

– Да что вы такое говорите, Лера? – огорченно изумилась Любовь Матвеевна.

– Какие пятки? Какие проценты? Какие проценты у вас святой Николай Чудотворец

потребует? Или Целитель Пантелеймон? Не нужно мерить все по людским меркам,

Лера! Конечно, вокруг много корысти, особенно сейчас, когда капитализм, но святые

– они же потому и святые, что у них душа за нас болит, и помочь они хотят, и рады

нам помочь, и помогают многим! У них и на земле был смысл жизни в этом, а уж на

Небесах и тем более! Они слышат все наши молитвы, особенно, если ты не за себя,

а за кого-то другого молишься. И торговаться с ними не надо, плату какую-то обещать

или ждать от них подвоха. Вы все перепутали, у вас в голове полная мешанина! Это

только бесы сделки с людьми заключают, не приведи вас Бог с ними связаться. Вы же

образованный человек, Валерия Львовна, институт кончали. Про Фауста и

Мефистофеля неужели не слышали?

Валерия стиснула зубы, чтобы окончательно не поссориться с милейшей

Любовью Матвеевной. Про мешанину в голове – это было уж слишком. Да и

предыдущее…

Всё, что с такой патетикой и напором высказывала ей на протяжении пути

соседка, раздражало Леру неимоверно. Раздражало кондовым примитивизмом и

узостью ума, замешанными на глупых деревенских предрассудках.

Кроме того, Лере активно не нравилось, если ей пытались промывать мозги.

Она уже подзабыла, что сама спровоцировала дебаты и сама же подбрасывала

дровишки, и теперь злилась на неожиданный напор Любови Матвеевны, внезапно

осознав себя глупой рыбехой, которую пытаются загнать в расставленные сети,

громко шмякая по глади воды деревяшкой. Рыбехой ощущать себя было противно.

Она нейтрально улыбнулась в сторону непрошенной проповедницы и про

Фауста с Мефистофелем ничего не ответила. Очень кстати они подъехали к храму.

Любовь Матвеевна неуклюже выгрузилась из джипа, стесненно распрощалась

и, набрасывая на голову шелковый шарфик, направилась к воротам подворья. А

Лера, недовольная тем, что в их нелепом словесном поединке последнее слово

осталось за оппонентом, поехала дальше. К дому.

Однако дорожный спор все не выходил у нее из головы, и она на некоторое

время даже вышла из реальности, отвлекшись от личной катастрофы и продолжая

мысленно досказывать соседке всю дикость и несостоятельность ее представлений.

Мыслеформа соседки не уступала, продолжая нести всякую ерунду, и оставить

препирательства с бывшей врачихой Валерия смогла лишь очутившись в

собственном подъезде перед дверями лифта, но где-то на периферии сознания

образ тети Любы все еще болтался. Фантом соседки мгновенно исчез, когда Лера

вошла в свою квартиру, вернее, в свою с Лёнькой квартиру. После того, как зажгла

свет в прихожей.

На светлом кафеле пола в обрамлении чего-то темно-красного прямо возле ее

ног распростерлась Юлия Лепехина.

Мертвая и убитая ударом в висок тупым тяжелым предметом.

Надежда Михайловна Лапина с недоумением смотрела на дисплей своего

айфона. На нем под звуки неубиваемой «Желтой субмарины» высветилась заставка

с жизнерадостной физиономией Валерии Буровой. Странно, потому что у них с Лерой

строгий уговор – в рабочее время не трезвонить, все равно толком не поговоришь. Но

тут Надежда Михайловна кое-что вспомнила. Все понятно, и все встало на свои

места. У Буровой отпуск, и Бурова желает потрепаться.

Бурова желает знать, какие в Москве нынче погоды, и между прочим сообщить,

что в Париже моросит мелкий дождь. Или хочет с лицемерным негодованием

наябедничать на мужа, который поднял ее ни свет, ни заря, чтобы присоединиться к

экскурсии по Лувру, тогда как всю ночь они проболтались по злачным местам

Монмартра, включая Мулен-Руж, и ей туда хочется опять, но нужно отоспаться.

Надежда Михайловна негромко произнесла в селектор:

– Татьяна Дмитриевна, прошу вас не соединяйте меня ни с кем минут десять.

Секретарша попыталась что-то возразить, напоминая о назначенной самой же

Лапиной летучке, но Надежда оборвала ее с легкой досадой:

– Десять минут прошу вас ни с кем меня не соединять. И не пускать. У меня

переговоры.

Надежда Михайловна являлась исполнительным директором рекламного

агентства «Радуга причуд». Агентство было полного цикла, со своей

производственной базой – типографией, складом, небольшим парком автомашин, и

довольно большим штатом сотрудников, вполне вменяемых и даже компетентных, но

которых все равно кому-то надо напрягать, хоть бы они и были золотые. Напрягать

сотрудников предполагалось Надежде, на момент внедрения в агентство бывшей

еще Киреевой. Впрочем, предполагалось ей и многое другое.

Когда около года назад Киреева явилась трудоустраиваться на эту должность,

заручившись протекцией пока еще не мужа Ивана Лапина, то его, то есть Лапина

Ивана давний приятель Мещеренко Филипп, хозяин «Радуги», небольшого роста

сухощавый холеный мужик лет сорока пяти, особого восторга в связи с ее

появлением не выказал. Согнав кислую мину вежливой улыбкой, он привстал из-за

стола и, блистая белым золотом запонок, протянул узкую ладонь, почтив

рукопожатием Лапинскую пассию. Он справедливо рассудил, что про женитьбу Иван

просто прогнал, чтобы повысить Надеждин статус. Приглашая кивком головы

соискательницу присесть, Мещеренко проговорил, направив в сторону ее силуэта

ускользающий взгляд:

– Иван просил за вас и уверял при этом, что вы весьма компетентны в

решении стратегических вопросов. А позвольте поинтересоваться: в вопросах

рекламы и пиара насколько вы компетентны?

Надежда сумела скрыть неприятное удивление и спокойным размеренным

тоном произнесла, глядя будущему боссу в лицо:

– Я хотела бы сразу поставить все точки над «i», Филипп Эдуардович. Меня не

будет устраивать, если вам придется терпеть меня в качестве балласта. Я в

достаточной степени себя уважаю, чтобы всячески избегать подобных ситуаций.

Безусловно, для меня эта вакансия привлекательна, но не настолько, чтобы, ее

получив, осознавать себя пустым местом и понимать, что терпят меня здесь милости

ради. Вернее, ради старой дружбы, причем не со мной. Поэтому я готова некоторое

время проработать без оплаты. Допустим, месяц. Думаю, что этого времени хватит,

чтобы нам с вами разобраться, насколько я компетентна. Однако при этом я буду

настаивать на предоставлении мне всех необходимых полномочий. В противном

случае нельзя будет правильно судить об итогах. Если по прошествии этого срока

полученные результаты вас удовлетворят, можете мне этот месяц оплатить. Можете

не оплачивать. Если же у вас будут претензии, то я, со своей стороны, вашу фирму

покину безо всяких претензий.

Круто. Надежда перевела дух. А как она должна была реагировать, если глава

фирмы повел себя не по протоколу? Обратились к тебе с просьбой взять на работу,

так и принимай, не выпендривайся. Или сразу отказал бы Ивану, когда тот тебе

позвонил. А вместо этого ты надменную морду скорчил и слова цедишь. Хотя, может,

этот Филипп так кайфует, наслаждаясь властью над мелкими людишками. Тогда это

беда. Такой начальник всем вампирам вампир, да еще и извращенец моральный.

Конечно, Надя очень жалела, что пришлось оставить хорошо обжитый

«Микротрон», где она была не просто так, а руководила патентным отделом. И

девчонок, подруг, ей будет не хватать. Уже не хватает. Но так они решили с Иваном, и

решение было правильным.

Негоже мужу с женой на одной фирме работать, особенно если муж этой

фирмы владелец. Примутся по углам шушукаться, что и оклад у нее теперь удвоился,

и что на работе она палец о палец не ударяет, и что при этом все косяки ей

безнаказанно сходят с рук. К тому же начнут коллеги подозревать, что постукивает

она на всех вечерком перед телевизором.

Да и вообще… Изведутся они с Иваном на пустом месте и друг друга изведут,

поскольку будут с подозрительной ревностью оценивать каждый чужой взгляд и

каждую брошенную фразу. Ириночка Зверева, Наташка Сидякина… Берзин Петрас…

Да мало ли кто.

А бросить работу окончательно, чтобы между сеансами омолаживающих

процедур и походами по бутикам и кофейням строить домработницу, Наде

совершенно не хотелось. Хотя, Иван ей предлагал. Хотя, говорят, это круто. Но

именно Надежду это не привлекало.

Надежду привлекало другое. Трудоголиком в обычном смысле слова она не

была, но кипение жизни и рабочий накал ее манили, словно наркотик. Никто не смог

бы дать Надежде ее пятьдесят, которые обрушились на Лапину этим летом. Надежда

выглядела моложе, она чувствовала себя моложе, и присущее молодости

честолюбивое желание побеждать и блистать в ней не угасло и угасать не

собиралось. Надежда была энергична, умна, изобретательна и к тому же была

природным психологом, и к тому же хорошо знала жизнь. Не подличая, она

непременно добивалась нужного результата, пожиная затем плоды успеха, симпатии,

уважения или зависти, похожей на ненависть, но даже черные чувства тех, кто ей не

друг, она складывала в копилку, как знак достигнутого триумфа.

И куда она со всем этим? К домработнице на кухню?! Ну уж, извините.

Ее будущий муж в этих тонкостях не разбирался, тем более, что она сама

Ивана в них не посвящала, справедливо опасаясь, что он может все неправильно

истолковать, решив, что ей просто нужны собственные деньги, чтобы сохранить

независимость.

Возможно, он отчасти был бы и прав, но только отчасти. Не заостряя на этом

аспекте внимания, Надежда в качестве мотивации своего нездорового стремления к

ежедневному подъему в шесть тридцать с последующим торчанием на фирме по

девять часов предъявила ему другое объяснение, более легкое для мужского

понимания. Она заявила, что не желает раньше срока осознавать себя пенсионеркой,

а это непременно произойдет, если он заставит ее сидеть дома.

С некоторым сопротивлением он ее довод решил уважить. Ну, что ж… Раз

хочет его будущая жена ходить в присутствие, то пусть себе ходит. Однако, как-то ей

помочь все-таки нужно. Система возрастной фильтрации не пропустит на достойную

должность человека с улицы.

Тут очень кстати Ивану позвонил Фил Мещеренко по прозвищу Ящер, с

которым жизнь свела Лапина еще в институте, а потом в годы перестройки они что-то

вместе мутили. Фил был Лапину чем-то обязан. Впрочем, Лапин тоже был чем-то

обязан Филу.

Мещеренко был явно не в духе и звонил, чтобы вылить на кого-то свое

раздражение, хотя по отношению к Лапину Ивану, когда откликавшемуся на прозвище

Кувалда, это было неправильно. Не в том смысле, что неблагородно, а в смысле, что

опасно. Ваня Кувалда мог такого авангардизма не понять и мощным апперкотом

послать Филино раздражение в обратку. Однако посылать ничего не стал, поскольку

моментально вычленил из Филькиного нытья кое-что для себя полезное. Получалось,

что Ящер раздражался не просто так, а по поводу задницы, творящейся у него на

фирме.

Мещеренко по жизни никому не доверял, тем более, дальше прихожей никого

не впускал в свой бизнес. Там он привык тотально контролировать и все единолично

решать вплоть до цвета туалетной бумаги в офисном сортире. Фил не собирался

менять свои обычаи и после того, как сделался хозяином крупного агентства, будучи

твердо уверенным, что все охватит и всюду успеет, однако успевать перестал,

причем настолько, что допустил несколько серьезных косяков, решая вопросы о

туалетной бумаге. До Ящера, наконец, дошло, что еще немного и фирма начнет

терять прибыль. Если только он не найдет заместителя.

Но имея патологическую недоверчивость вкупе с завышенными требованиями,

найти человека, на которого он смог хотя бы отчасти положиться, оказалось не

просто трудно, шанс данного события приравнивался к нулю. Надо отдать Ящеру

должное – он пытался. В результате чего турнул череду вполне квалифицированных

топов, не снеся их присутствия на своей территории больше недели.

«Ну, полные, полные придурки! Вань, скажи, неужто вокруг одни только уроды и

придурки?! Или мне одному так не везет?» – стонал Фил Ящер, заливая Ивану в ухо

поток мрачной безысходности.

Ваня невозмутимо выдержал напор нытья и на эмоции не повелся, но

пообещал поспрошать кого нужно. И поспрошал Надежду.

В неординарных талантах Киреевой Надежды он имел возможность убедиться

лично, ведь именно она два года назад спасла его детище «Микротрон» от гигантских

убытков, предотвратив кражу инновационного проекта, и именно она совсем недавно

распутала клубок преступлений, с которым полиция не смогла разобраться, пойдя по

ложному следу. Иван Лапин был убежден, что Надя управится с проблемами Фила

легко и непринужденно, как это делала всегда, Ивану не будет стыдно за будущую

жену. Да и отвратительный характер Ящера Надежду не напугает, а уж тем более, не

смутит.

«Ты как, хочешь там поработать?» – спросил ее Иван. Надя подумала и

решилась.

А почему нет? Попробовать можно, тем более по протекции. По протекции –

это значит, что отношение к тебе будет доброжелательное, а на первых порах это

важно. А то что тема незнакомая, так это даже интереснее еще.

А теперь от нее требуют компетентность в рекламных делах. Да откуда?! И ей

пришлось на ходу импровизировать, чтобы лицо не потерять. Этого она не любила –

терять лицо. Затем и выдала тираду про испытательный срок. А потом нагло

добавила:

– Однако, если я правильно поняла Ивана Викторовича, речь идет не о том,

чтобы пристроить меня на почетную должность. Речь идет о том, чтобы вам помочь,

а, Филипп Эдуардович?

– Моя дорогая мадам… – с нескрываемой иронией отреагировал Фил

Мещеренко. – По-вашему, я должен поверить, что вы и есть тот самый гений бизнес-

процессов? Талантливый администратор и изобретательный стратег? А с какого ляду

я должен в это поверить?!

Действительно, ящер.

И тогда Надежда улыбнулась легко и белозубо, и сверкнула серыми

аквамаринами глаз, и весело произнесла:

– Филипп Эдуардович, а вы проверьте!

Конечно, все у нее получилось. У Киреевой были мозги, которыми она умела

пользоваться, и опыт, в общечеловеческом значении этого слова. Разве она могла

проиграть?

Первым делом, чтобы осмотреться и разобраться, она поближе познакомилась

с департаментом продаж, персонал которого занимался тяжким обзвоном фирм с

целью пополнить ряды желающих воспользоваться услугами «Радуги причуд». Девки

там собрались скандальные и борзые, но ведь у интеллигентных тихонь не получится

впаривать рекламные услуги на расстоянии, особенно, если твой телефонный визави

упорно не хочет въезжать, зачем ему эта услуга требуется вообще.

Надежда, даже не зная рекламной специфики, смогла понять, что

единственный этот департамент и приносит Филу Ящеру деньги, тогда как все прочие

службы исправно их тратят. Следовательно, в первую очередь следует разобраться,

нет ли каких-либо резервов, чтобы денег он приносил еще больше. И под резервами

она не имела ввиду фитили по итогам недели.

Киреева поговорила с горластыми продажницами. За кофейком с сигареткой

девчонки ей охотно рассказали, какие отмазки чаще всего бывают озвучены, кроме

уныло-стандартного «нет средств». Девчонки, которых было числом пять, рассмотрев

в Киреевой нечто родственное, выложили ей не только информацию по запросу, но и

собственные претензии, но и мысли, после чего Надежда предложила Мещеренко

кое-что поменять в пакете услуг, расценках, бонусах и прочем. Результат последовал

быстро, и Киреева снискала уважительную признательность от рекламщиц, что само

по себе уже редкость. Мещеренко пожал плечами.

Потом она принялась за местный арт, а именно художников-дизайнеров,

призванных заниматься созданием креатива: оформлением буклетов, сайтов,

уличных рекламных щитов и тому подобной красоты. Надежде бы и в голову не

пришло их трясти, но сисадмин ей проболтался, что богема чаще сидит без дела,

шаря по соцсетям, чем творит. Не потому что саботажит, а в силу малой

загруженности и в связи с этим наличия свободного времени. Поручила одной из

девчонок-продажниц искать заказы на графический дизайн, чтобы загрузить

творческую часть фирмы под завязку. «Арт» временно на «новую метлу» надулся, но

поостыл после того, как бухгалтерия стала чаще приглашать дизайнеров

расписываться в платежной ведомости.

Затем добралась и до типографии, которой Мещеренко гордился в

особенности, и предложила боссу на выбор – либо расширяться и брать заказы со

стороны, либо, на фиг, теток разгонять и станки распродавать, а свою полиграфию

печатать в какой-нибудь крупной типографии. Фил почесал в затылке и решил

расширяться.

Все это она успела провернуть за оговоренный месяц, а по его прошествии

Мещеренко заявил, что намерен отправиться в отпуск.

– Чуть не забыл, – проговорил он недовольным тоном, – Напиши заявление о

приеме на работу, я сейчас тебе его подпишу. Задним числом, естественно. На

должность исполнительного директора с окладом…

– Филипп Эдуардович, – перебила Надежда босса. – Спасибо большое,

конечно. Тут такое дело…

– Что еще? – раздраженно прокаркал босс. – Какое дело? Ты что, сделать

ручкой решила?

– Нет, нет, я, конечно, остаюсь. Проблема не в этом… Тут скорее дела

бюрократические. Понимаете, у меня другая фамилия скоро будет. Вы не возражаете,

если я заявление напишу позже? Чтобы лишних исправлений в документацию не

вносить…

– Не переломишься, внесешь, – отрезал Мещеренко. – Пиши ту фамилию,

какая у тебя сейчас.

«Хам», – привычно подумала Надежда и написала, и с тех пор тут и работает, и

не жалеет.

С Филом Ящером у них отношения непростые, поскольку он, как Надя про себя

решила, являлся идейным женоненавистником, не оставляющим за женским полом

права на мозги и способности, кроме самых простейших для выполнения простейших

же функций. Сам факт существования Надежды Киреевой, как таковой, здорово

сбивал его с толку и никак не монтировался с привычным миропредставлением,

оттого и раздражал, а временами и бесил. Но будучи человеком трезвомыслящим и

своекорыстным, он пересилил эмоции и все-таки решил оставить ее при себе в

качестве правой руки и, что важнее – советчика, а чтобы данный внутренний

компромисс как-то оправдать, сделал вывод, что среди теток встречаются мутанты, и

Киреева именно к таковым и относится.

Он мелко мстил ей, не замечая ее женской привлекательности, хотя, конечно

же, замечал. И не особенно с ней церемонился в обращении, старательно

подчеркивая, что приятельство с Лапиным Иваном не обязывает Фила Мещеренко

целовать его бабе ручки.

На все эти выкрутасы, продиктованные хроническими мужскими комплексами,

Надежде было наплевать. Правда, ей не нравилось, когда он ей тыкал, особенно

прилюдно, поэтому, ничтоже сумняшеся, она отбивала подачу, награждая босса тем

же местоимением, чтобы слегка подлечить от хамства. На какое-то время помогало.

Для статуса и для работы у нее было все – отдельный кабинет, приемная и

личный секретарь, исполнительная Татьяна Дмитриевна, которая в этой приемной

царила. Мещеренко выделил для Надежды водителя, и на деловые встречи она

теперь разъезжала в их корпоративном серебристо-сером «Опеле».

Много у нее тут было, чего она не имела, когда работала в Ивановом холдинге.

Не было тут только подруг. Ни подруг, ни приятельниц в «Радуге причуд» она себе так

и не завела, хоть времени с момента ее поступления в агентство прошло

предостаточно. Надежда сама себе удивлялась, ведь она была махровым

экстравертом, и ей, как воздухом дышать, необходимо солировать и фонтанировать,

поражать новостями или учить уму разуму, критиковать и хвастаться. Может, все дело

в идиотском мнении, что так она предаст своих Катьку, Алинку и Лерку? Да нет,

глупости… Ей просто не нравился тут никто. Разве такого быть не может?..

Переманить, что ли, девчонок сюда?.. А начать, например, с Буровой. Катюху с

Алинкой активировать рано, они пока с детьми сидят. А вот Валерию можно

попробовать сдернуть. Тем же начальником маркетинга. Плевать, что отдел

маркетинга Филу не нужен. Надя постарается и расширит агентство, вот ему и

понадобится еще один надежный человек. Надо над этим подумать.

– Але! – весело произнесла Надежда Михайловна в трубку. – Привет, Лерочка!

Как отпуск проводите? Как там погоды на Монмартре?

Она слушала ее долго. Значительно дольше, чем сама себе разрешила и

дольше, чем разрешили ей обстоятельства. Потом, когда поток Лериных слов иссяк,

осторожно спросила:

– Ты полагаешь, что он где-то прячется?

– Я не знаю, что думать, – непривычно пустым голосом произнесла Валерия. –

Но я очень боюсь. Боюсь, что он убил, боюсь, что его убили. Или не убили пока.

– Ты погоди волноваться, девочка, погоди!.. Не паникуй раньше времени.

Может, все банально окажется. На рыбалку уехал с приятелем. Или…

– Или?! Что или? У бабы?!

– Или у бабы, – невозмутимо отрезала Надежда Михайловна. – Вспоминай!

Может, он о какой-нибудь новой сотруднице поначалу рассказывал, а потом вдруг

перестал. Может, однажды после деловой встречи неразговорчивым приехал. Все

вспоминай, что непривычным показалось. А проще всего – у него на фирме аккуратно

справки наведи. Ты с их уборщицей знакома?

– Да не нужно мне было! – с отчаянием почти выкрикнула Валерия. – С

уборщицей не нужно мне было знакомиться! И с секретаршей! Не было у Лёньки

никого на стороне, я бы почувствовала!

– Ну и глупо! – рассердилась Лапина, бывшая Киреева. – Тут не чувствовать, а

точно знать необходимо. Как теперь ты собираешься варианты отметать?

– А я это как вариант и не рассматривала! – огрызнулась Валерия, но Лапину

ввести в заблуждение не смогла.

– Не рассматривала она, как же!.. – ядовито проговорила Надежда. – У тебя же

с языка сорвалось! Ты себя выдала, дорогуша, так что не надо мне мозги конопатить.

– Я к вам за поддержкой, а вы… – Лера, кажется, захлюпала на той стороне

трубки.

– Цыц! Тихо! Не нюниться! – строго прикрикнула на нее Лапина, лихорадочно

соображая, чем может помочь. Срочно помочь, прямо сейчас. И не находила.

– Значит так, – произнесла, наконец, она, – У меня мент знакомый имеется,

Серега Кутузов. Ну, ты помнишь, по той истории… Если потребуется, я его для тебя

напрягу. Усекла, подруга?

Подруга то ли хмыкнула саркастически, то ли носом шмыгнула.

– А сама не лезь во все это, – продолжила уверенным тоном наставлять ее

Лапина. – Ты мне поверь, Валерия, не твоя это стезя. Вспоминай факты, а если что

припомнишь, то сразу следователю доложишь. Он тебе свои координаты оставил?

Ну, вот. Позвонишь и доложишь. И не путайся у органов под ногами. Я попробую

выкроить время и к тебе подскачу, все обсудим. Лады? Все будет нормально, вот

увидишь.

Но сама Лапина не была в этом так уж уверена. Сердце ныло за эту

прямодушную до грубости и надежную до безрассудства Бурову Леру, дорогую

Бурову Леру, попавшую в передрягу. Если Леркин мужик и вправду так подло и зло с

ней поступил – бросил, как надоевшую вещь, и ушел к другой, напоследок подкинув к

порогу свеженький труп, то Надежда готова отыскать сволочь только для того, чтобы

с размаху влепить звонкую пощечину, а лучше бы вмазать ему кулаком под дых, как

учил муж Иван. А еще лучше завалить кабана на землю, чтобы он грохнулся как

следует задницей и затылком, и хорошенько отметелить ногами, обутыми в

армейские берцы.

Но Надин босс, как назло, отбыл вчера в Минск по приглашению

наклюнувшихся партнеров, оставив ее на хозяйстве, и у нее решительно нет

возможности отлучиться с работы даже на час. И после работы поехать к Буровой

она тоже не может. И без того Иван ворчит, что жена допоздна задерживается на

службе, а если Надя, как последняя дура, решит его просветить, по какой такой

насущной необходимости ей нужно наведаться к Лере, то взбучки ей не миновать. Он

сразу вычислит, что жена вновь нацелилась влезть в чужие разборки, а этого больше

допускать он был не намерен.

В свое время Надежда заставила его здорово поволноваться, когда

распутывала дело «безумных старух» и едва не погибла сама. Выследив преступника

и убийцу, она тогда чудом избежала смерти, поэтому свои страхи Иван Лапин

запомнил надолго.

Огорчать мужа и ссориться с ним Надя не хотела. Ее теперешняя семейная

жизнь дорогого стоила, поэтому деятельное участие в Леркиных делах ей придется

отложить. Тем более, как уговаривала себя Надежда, ничего они с Буровой толком

предпринять не смогут, а могут только ждать, когда за них все сделают

профессионалы.

Она решила, что, как только Мещеренко, загоревший и с подписанными

контрактами, явится в агентство, Надя сразу же Валерию навестит, чтобы ободрить и

получше вникнуть в ситуацию. А вникнув, Надежда сообразит, что можно конкретно

для подруги сделать.

Лера тоже не верила, что все будет нормально, тем более, скоро. После всего,

что сегодня ей пришлось пережить, она, даже призвав на помощь все свое

воображение, не могла представить, что такого удивительного и хорошего должно

произойти, чтобы вернуть ее жизнь в привычное русло.

Такое умонастроение ей категорически не нравилось. Она, конечно, была

скептиком, но ведь не махровым же меланхоликом и не пессимистом!.. Посему

теперешнее состояние души определила для себя как недостойную слабость и

попыталась встряхнуться и перенастроиться, внедряя в голову нужные мысли,

трезвые и скептичные.

И с чего она так загрузилась? Что, собственно, такого непоправимого

произошло?.. Подумаешь, муж сбежал. Подумаешь, обнаружился труп в прихожей.

Труп наглой девки, которую она так ненавидела. А рядышком с мертвым телом

ненавистной Юлии Лепехиной валялся стальной блестящий молоточек из

итальянского кухонного набора, которым так удобно отбивать антрекоты.

Испачканный кровью и чем-то еще, тошнотворным и страшным.

– Ваша вещь? – равнодушно-деловым тоном спросил ее приземистый крепыш,

бывший, видимо, старшим опергруппы.

Как она не заметила молоток раньше?.. Впрочем, хорошо, что не заметила. А

то наделала бы глупостей и усложнила себе жизнь.

– Ну, – глухо проговорила Лера.

– То есть, ваша? – решил уточнить старший опер.

Валерия прокашлялась и четко произнесла: «Моя».

– А вещички в саквояже чьи? Тоже ваши?

– Наши, – опять угрюмо согласилась Лера.

Не то чтобы Бурова растерялась, но все мыслительные процессы в ее голове

как-то замерли, не отзываясь на происходящее. Лера откровенно тупила, понимая,

что тупит себе во вред, но ничего не могла поделать. Позвонив в полицию, она

выскочила из собственной квартиры в лифтовый холл и до приезда опергруппы там и

торчала, не в силах просочиться внутрь мимо Юлькиного трупа. И молотка

разделочного она не заметила, и сумку эту треклятую не рассмотрела.

В этой самой дорожной сумке, которой обычно пользовался Леонид для

перевозки громоздкого спортинвентаря, теперь обнаружился его ноутбук, россыпь

Лериных украшений из серебра – золото она не любила, – Лерин же айпад и почему-

то тостер. Ручки сумки, вяло завалившейся на бок, сжимала мертвая кисть мертвой

Лепехиной-младшей.

– С потерпевшей знакомы? – тем же размеренным тоном задал следующий

вопрос полицейский. Он проводил взглядом носилки с телом, упакованным в черный

пластиковый мешок, которые люди в униформе как раз подтаскивали к лифту, и

вновь посмотрел на Валерию.

– Да, – процедила Валерия, а потом добавила через силу: – Это дочь моего

мужа, Юля Лепехина, отчества не знаю. В смысле, не знаю, что у нее в паспорте там

написано.

– А в каких отношениях лично вы с ней состояли?

– В нормальных. В натянутых, – после паузы поправилась она.

– Вот, значит, как? – перехватил инициативу у начальства тощий блондин с

оттопыренными ушами и тут же с иезуитской улыбочкой вопросил:

– Значит, вы утречком домой заявились, а она навстречу чешет с вашим

хабаром в котомке? Извиняюсь, с вашим добром? И что потом?

– Я же вам сказала! Я приехала, а она тут лежит мертвая!

– Ну, да, конечно… А откуда вы ехали, так, для справочки? И где, кстати, были

на момент смерти? И кто может это подтвердить? – пригвоздил Валерию ушастый

каскадом вполне ожидаемых вопросов. Наверное, в школе полиции он был отличник.

– Откуда я знаю, когда она умерла… – бесцветным голосом произнесла Лера.

Ее просветили. Примерно, на вскидочку, в районе пяти утра, если судить по

степени окоченения, но это не точно. Точнее скажет патанатом.

В районе пяти… Валерия встрепенулась и, с благодарностью вспоминая

зловредную Майку, рассказала в подробностях, где она была, что при этом делала, и

кто все сие может подтвердить.

Слушали ее без восторга. А потом недовольным тоном спросили, где можно

найти ее муженька и, одновременно, покойной Лепехиной папашу с тем, чтобы ему

тоже задать несколько вопросов.

– А не знаю я, где найти моего муженька! – с веселым надрывом, на грани

истерики, воскликнула Лера, однако, справившись с собой, продолжила почти

спокойно: – В бегах муженек, вторые сутки как нету. Вот собралась в околоток

заявление писать о пропаже. Примете на день раньше? По знакомству?

– Похоже, что он барышню-то и грохнул, а? – повернувшись спиной к Валерии,

поделился мнением с коллегами старшой.

Тут Бурова взорвалась:

– Сначала исчез, потом заявился, грохнул и снова сбежал?! Вы хоть сами себя

слышите? Ничего умнее придумать не могли?! Он не шизофреник!

Она еще что-то возмущенно выкрикивала, воплями стараясь заглушить

страшную мысль о том, что как раз вчера вечером Леонид был дома и с кем-то

трепался по телефону.

– Вы успокойтесь, дамочка, – устало проронил третий член опергруппы,

кажется, это был криминалист. – Мы все версии рассмотреть должны. Работа у нас

такая, понимаете? Вот встретимся с вашим супругом, пообщаемся, поинтересуемся

его алиби… И вам вернем для экзекуции. Если, конечно, он непричастен.

Валерия вознамерилась произнести в ответ что-нибудь едкое. Что-нибудь,

пробирающее до печенок, это она умела. Адреналин, который, наконец, прочистил ее

извилины, собирался сослужить ей плохую службу – она забыла, что хамить полиции

глупо и опасно. Хорошо, что ее отвлекло от рискованной выходки новое событие.

– Ваша вещь? – вновь задал Валерии базовый вопрос старший группы,

поднимая на вытянутой руке, словно дохлую кошку, сумку-торбочку, кособоко

приткнутую в углу около входной двери.

Валерия помотала головой и проговорила:

– Юлькина.

Опер принялся вытряхивать содержимое торбы на пуфик, стоящий возле

галошницы. С мягким стуком на кожаную обивку высыпались мелкие предметы

женского обихода – пудреница, расческа, тюбик губной помады, пачка сигарет.

Смартфон, втиснутый в стильный лаковый футляр. Засаленный на сгибах,

велюровый, вишневого окраса, кисетик. Развязав шнурок, стягивающий его

горловину, опер извлек из тряпичного чрева мобильник, явно не новый. Хмыкнув,

подцепил с пуфика дощечку смартфона.

– А зачем вашей девушке было нужно так много коммуникаторов? –

поинтересовался он в пространство, но, понятное дело, адресуя вопрос именно

Лере.

Та сдержалась, пропустив мимо ушей местоимение «вашей». Ответила

спокойно:

– Смартфон ей Воропаев недавно подарил. Она пожаловалась, что мобильник

потеряла.

– Выходит, нашелся?

Валерия пожала плечами. Он и не терялся, скорее всего. И, скорее всего, опер

это замечательно понял.

– Контактов всего три, – доложил начальнику ушастый, успевший разобраться

со смартфоном. – Входящих нет, исходящие имеются, но мало. Малообщительная

барышня оказалась. Кэп, а с мобильником глухо. Выключен, пин-код требует. Хотя…

Дай-ка одну мысль проверю.

Он проворно вывернул кисет растрепанными швами наружу и после

десятисекундной паузы торжествующе заявил, поднося тряпицу к физиономии

командира:

– Во, взглянь. Цифири какие-то нацарапаны. Зуб даю, пин-код барышня

записала. Ща мы это живо проверим…

Мобильник пин-код скушал. А когда довольный ушастый принялся нажимать

крошечные клавиши с целью изучить журнал вызовов и контакты, телефон ожил

окончательно и выдал незатейливую мелодийку ринг-тона.

– Ты смотри, как совпало, – удивился начальник группы и, несколько

поколебавшись, протянул телефон Лере.

Она поняла, что от нее хотят, и, нажав на зеленую клавишу, а затем на громкую

связь, произнесла «але», успев заметить, что на мониторе высветилось «Килька

звонит».

Из динамиков рванулся фальцет, визгливый, бесполый и неприятный. Трубка

вибрировала раздражением, смешанным с основательной долей злорадства:

– Слышь, шалава, а ты доигралась! Конкретно доигралась! Диман сказал, что

слил тебя Скуле, и что теперь тебе никакой папашка не поможет!

И все. Короткие гудки. Опер взял мобильник из Лериной ладони и задумчиво

постучал им себя по лбу.

– Не знаете, кто это был? – то ли на всякий случай, то ли по инерции

поинтересовался он у Леры.

Бурова шумно втянула носом воздух, шумно выдохнула и решилась.

Ей очень не хотелось признаваться, что весь вчерашний день моталась, как

ненормальная, по Подмосковью в поисках беглого мужа. Но стыд пришлось

задвинуть подальше. Она призналась бы и не в таких вещах, лишь бы отвести

подозрения от своей семьи. От Воропаева Лёньки.

И она выложила все, о чем узнала в Глыбокоречинске: про убийство Юлькиной

подруги Маши, про исчезновение Димки, в которого обе девчонки были влюблены, и

про их совместный наркобизнес, на котором все и было замешано.

Оживившие полицейские даже не подумали острить по поводу ее бабьего

поступка, чего она всерьез опасалась, а споро записали показания вкупе с добытыми

в Глыбокоречинске контактами и даже выслушали отдельные ее умозаключения,

скроив, однако, при этом насмешливые рожи.

На прощание они задали несколько уточняющих вопросов, а потом старший

добавил дежурное:

– Из города, гражданочка, просьба не уезжать, вы нам можете понадобиться.

А криминалист, обернувшись от входа, проговорил совсем не официально:

– А муж твой заявится, не боись. Куда он, на хрен, с подводной лодки…

Острота им всем понравилась.

Юлькину сумку опера забрали с собой. Ушастый, собирая с пола мелочевку,

спросил:

– Ваших вещей тут нету?

Лера, помедлив, произнесла:

– Только это.

Женька Гыбин уселся за руль, а Макс Коняев, по званию капитан, а по

должности – старший опер, расположился рядом, предоставив заднее сиденье их

криминалисту, Славке Рудакову, чтобы тот, не теряя времени, покопался в

мобильнике потерпевшей.

Морды у всех были кислые, поскольку опрос соседей ничего не дал, и

консьержка ничего толком не сказала, видимо, все проспала, хоть и не признается.

Есть еще ниточка, ведущая в Глыбокоречинск, и на том спасибо, но хотелось

бы по горячим следам, да вот не вышло.

Рудаков изрек им в спины:

– Мужики, тут номерок ее родительницы имеется. Звякнем?

А чего тянуть-то? Все равно скоро узнает. Макс, не оборачиваясь, протянул

руку с растопыренными пальцами назад, Рудаков сунул ему в клешню мобильник.

– Алё, – сказал в трубку Коняев. – Это Антонина Лепехина?

Имя родительницы он узнал и записал под диктовку фигурантки, упорно не

желающей стать главной подозреваемой.

– Да-да, – с готовностью отозвалась трубка, и от нехорошего предчувствия у

Макса и без того поганое настроение резко пошло на спад.

– А кто ее спрашивает? С кем я говорю? – напористо интересовалась трубка, и

Коняев спросил с раздражением:

– Грачева, ты, что ли?

– Коняев?! Блин. Откуда у тебя эта мобила? Это ж ее дочери труба!

– Чьей дочери? – устало спросил коллегу Коняев, хотя мог бы не спрашивать.

Валя Грачева, старший лейтенант и толковая ищейка, числилась в группе

Левченко. Выходит, взял Левченко мамашу, если звонки пасут. Интересно, а по

какому случаю взял?

– Потерпевшей нашей, гражданки Лепехиной Антонины Михайловны. Чьей же

еще?

– Потерпевшей?! А что же с ней такого стряслось, Валюша? – насторожился

Максим.

– Тебе зачем? Разбилась она. Нашли ее вчера вечером подростки в лифтовой

шахте. Летела с верхотуры, вся всмятку, ясен пень. Главное, непонятно, скинули ее

или сама сиганула. Симку вот извлекли, цела оказалась, теперь звонки проверяем. А

вам она зачем?

– Где это произошло, Валя? – настойчиво спросил Коняев, почуявший горячее.

– Ты чего так напрягся? В «Алых рябинках». Знаешь, наверно, микрорайон

новомодный, там метр кучу бабла стоит. Вот в недостроенной башне дамочку и

обнаружили.

– А корпус какой? – завертев головой, уточнил Коняев.

– Фу, ты, какой настырный. Нету у него номера, он же недостройка. Рядом с

корпусом Д-2. Все? Есть еще вопросы? Не занимай телефон, может, еще кто

позвонит!

– Ну, иди работай, – задумчиво произнес Коняев и отсоединился.

– Чего там, Макс? – заинтересованно зачастил Женька. – Я не понял, мамашу

нашей потерпевшей тоже замочили? Ну дела…

– Может, и не замочили. Только не похоже, что это совпадение. Вон в той

башне это произошло.

Максим ткнул мобильником в серую громаду башни, огороженную по

периметру симпатичным желтым забором со щитами, предупреждающими граждан

об опасности нахождения на стройке и о сроках завершения таковой.

Женька присвистнул. Славка Рудаков, прильнув лицом к подголовнику

пассажирского кресла, заговорил возбужденно:

– Точняк, мужики, это Бурова всех мочит. Вы просекли фишку? Если наша

потерпевшая внебрачная дочь ее супружника, то мамаша дочкина аккурат ему

бывшей любовницей приходится. Похоже, Бурова и его завалила, а гонит, что пропал.

Мотив у нее какой-то шкурный имеется, задницей чую. Да и без шкурного, по одной

ревности могла всех троих отоварить. Нужно ее как следует потрясти.

Возвращаемся?

Коняев, не выдержав, психанул:

– Хочешь опять про козу послушать?! Сначала алиби проверим, потом решим.

– Пока ты будешь его проверять, срыгнет дамочка, что потом делать будем?

Всероссийский розыск объявлять?

– Стухни, Славик. Ты ее хоромы видел? Куда она срыгнет от такого

богатствия?

– Тогда куда двинем? – вопросил ушастый Женька, поворачивая в зажигании

ключ. – Алиби ее проверять? Или уже в область махнем?

– Сначала Славку в отдел забросим. Слышь, Слав, пробьешь все контакты

нашей потерпевшей. Нужно узнать, где она тут квартировала, у какой такой подруги

детства. А мы с тобой, Жека, через дачу этой Буровой в Глыбокоречинск. Хотя, что-то

мне подсказывает, нужно рыть в Москве.

Присев на краешек пуфика возле двери, Валерия вертела в руках пачку

сигарет. Обычная пачка, слегка подмята, на белом поле каракули.

Шариковая ручка, которую извлек Ромка Голомедов из недр одного из

карманов, больше похожих на рюкзаки, служила ему чем-то другим, но только не

пишущим средством. Кажется, он приладился откручивать ею крошечные гайки, если

таковая нужда заставала его далеко от серверной.

Ромка был сисадмином и коллегой Демидовой Катерины, которая сейчас

возилась с близнецами, а не с компьютерной сетью администрации «Микротрона».

Сеть высшего эшелона, то есть бывший катюхин участок, нынче курировал сам

начальник админов, Валера Семин, но и Ромку подгружал, чтобы одному не

накосячить в запарке и спешке. Им обоим не хотелось, чтобы какому-нибудь

андроиду из руководства взбрело в голову взять на место Катюхи другого

системщика, пополнив штат временно поредевшего ай-ти-отдела. Ничего, они

пацаны крепкие, а время летит быстро, и Катерина долго засиживаться не будет.

Отправит поросль в ясли, а сама в серверную вернется.

Грубый Валера и шебутной Ромка являлись Катькиными тайными рыцарями,

хотя скрывали это от всех, а заодно и друг от друга, и, уж конечно, в их головы не

приходило примерять на себя это вышедшее из употребления понятие. Но Бурова

все замечала и завидовала подруге, хотя признаваться самой себе в зависти не

собиралась, скептически размышляя, что она, Валерия Бурова, не какая-то

инфантильная героиня, которая нуждается в опеке благородных рыцарей. А раз не

нуждается, значит, и зависти никакой нету. Ее посещала мысль, что Катерину

Демидову тоже не назовешь инфантильной, тем не менее рыцари у нее

наличествуют, но дальше развивать эту тему Валерия не желала.

Это было на прошлой неделе, в четверг или пятницу. Лера, с пачкой сигарет и

зажигалкой в одной руке и со смартфоном в другой, возвращалась из курилки в отдел

и в коридоре бизнес-центра столкнулась с Ромкой. Ромка ее притормозил, поскольку

ему было интересно знать, как поживает Катечка, и заодно передать привет, так как

ему было неловко отвлекать звонками молодую маму от множества важных дел, а

еще хуже – от редкого отдыха. А Валерии, выходит, ловко.

Они успели перекинуться лишь приветствиями и парой слов, когда Лере

позвонила Киреева.

Киреева произнесла категорично:

– Лерочка, у меня абсолютно нет времени, но я выяснила, какая мазь вам

нужна, записывайте.

Валерия вякнула, что это не срочно, тем более, что она сейчас не на рабочем

месте, тем более, о какой мази идет речь?

Это была ошибка, и исправление ее обошлось Буровой недешево.

Киреева после небольшой паузы спросила по-змеиному вкрадчиво:

– Вы издеваетесь?

Лера спохватилась и принялась бурно выражать восторг и благодарность, а

потом все испортила, когда высказалась, что Надежда Михайловна не понимает

шуток, это была всего лишь шутка. Ситуация усложнилась.

Киреева сухо произнесла, что шутка – это, когда смешно. А ей, Киреевой,

смешно не было.

– Так вы будете записывать? – в завершении холодно поинтересовалась она, и

тогда Лера просительно посмотрела на Рому.

По контексту он уже все понял и торопливо зашарил по карманам. Карманов

имелось шесть, не считая двух задних. Но в задних особо ничего не разместишь.

Зато в прочих разместить можно было много всего. Особенно в паре, оттягивающей

Ромкины камуфляжные штаны в районе коленок. Хорошо быть админом, им на

дресс-код начихать.

Ромка уже выгреб отвертку, маленькие складные пассатижи, растрепанный

блокнот на пружинке, рулетку, жестяной ключ от пивной банки, а ручка все не

попадалась. Лера нервно наблюдала за процессом, одновременно умасливая

сердитую Кирееву свежими сплетнями «Микротрона». Наконец, ручка нашлась.

Дешевая шариковая ручка торчала из узкого пластикового конвертика вместе с

длинными железяками непонятного для Леры назначения.

Только это была не ручка, а псевдоручка. Из нее вываливался стержень при

самом слабом нажатии, поскольку в торце была проделана дыра в виде крохотного

квадрата. Ромка же предупреждал, что это гаечный ключ, а вовсе не ручка. Психанув,

Лера вытряхнула стержень, который гаечному ключу все равно ни к чему, и

вознамерилась записывать голым стержнем, но работать тот отказался. Пришлось

расписывать шарик, исчеркав каракулями сигаретную пачку, а лишь потом, под

диктовку начавшей терять терпения Лапиной, Лера смогла накарябать на той же

пачке название целебной мази. Конечно, у нее мелькнула шкодливая мыслишка

соврать, что записывает, хотя сама не записывает, но решила с Киреевой так не

шутить. Та впоследствии непременно спросит, как Лерочке показалась мазь, а

Лерочка ни ухом, ни рылом, и даже не вспомнит мудреное название, чтобы

поддержать разговор. Такого прокола допустить было никак нельзя.

Теперь Лера была рада, что устояла от соблазна. Потому что вот она, эта

пачка, у нее в руках. Но почему сигареты нашлись в сумке у Юльки? И правильно ли

Валерия поступила, скрыв этот факт от полиции?

Почему Юлька таскала с собой эту пачку, Лера, кажется, догадалась. Забыла

выбросить, а, скорее всего, выбросить пожадничала. Лера дешевое барахло не

курила.

В последнее время Лепехина-младшая к ним зачастила. Помнится, и в это

воскресенье она приезжала. Подменить пачку с сигаретами какие проблемы? А

подготовить сюрпризную начинку девица могла заранее и в другом месте, хоть бы и

на съемной квартире загадочной подруги. Гель… А что гель? Минутное дело.

Закрывшись под подходящим предлогом в твоей, Лера, ванной, в течение минуты

можно затолкать в горлышко флакона целую пригоршню колючек, встряхнув,

размешать и вновь закупорить.

Кто готовил Лере мучительную смерть от яда кураре, теперь становилось

понятно. Ну, может это не совсем кураре, а, допустим, кураре-лайт, в противном

случае сейчас бы Лера, сидя на пуфике, не рассуждала, да и Костик бы тоже не

прыгал с мячом и ракеткой.

Дышать стало легче. А мысль о том, что столько лет она жила рядом с

монстром вместо мужа, можно забыть, отфутболить и никогда больше не принимать.

Оказалось, для Леры очень важно, что это не Лёнька ее приговорил. Фиг с ней, с

фирмой, в которой он отказал жене, главное, что жену он убивать не собирался.

А зачем и почему избавиться от Валерии захотела ныне покойная юная

гастролерша, так причин тому может быть тьма, и все уважительные.

Валерия тяжело поднялась с пуфика и, оставив сигареты на тумбочке, прошла

в библиотеку, которая, на самом деле, была и не библиотека, а кабинет мужа.

Уселась за его письменный стол. Ей захотелось посидеть за его столом, на его стуле

и подумать. Собрать мысли в кучку и подумать. Она сидела и думала.

Кто умертвил Юльку, и каким образом девица вообще оказалась в их квартире

ранним утром? Может, ее уже мертвую подбросили? Хотя этот вариант отпадает.

Криминалист уверенно заключил, что тело после смерти не перемещали.

И все-таки зачем Юлька влезла в квартиру? Ради тостера и ноутбука? Бред

какой-то. На те деньги, которые отстегивал ей Леонид на шоколадки, она через пару

месяцев смогла бы приобрести себе такой же ноут, если не круче, не ограничивая

себя в шоколаде. Значит, она дебилка. Была. Но дебилка не смогла бы проникнуть в

квартиру.

Хотя, кое-что предположить можно. Лера припомнила, что недавно Леонид

посеял свою связку ключей и попросил «подкидыша», тусовавшегося по

обыкновению последних дней у них в квартире, сбегать в металлоремонт и заказать

дубликаты.

Видимо, она заказала немножко больше дубликатов. Странно, что

новодельной связки при ней не обнаружилось. И квартира была заперта снаружи на

оба замка, Лера хорошо помнит, утром она их отпирала. Тот, кто пришиб насмерть

девчонку, был настоящий педант с железными нервами, если не поленился запереть

их за собой.

И каков мотив убийства? Говорят, это важно, узнать мотив, чтобы вычислить

убийцу. Опять же – зачем убийца проник в дом? Ради кражи? Но у них ничего не

пропало, Лера проверила.

Торопился? Испугался? Угу. Запирать дверь на два замка не боялся, а

прихватить саквояж с ноутбуком спасовал? Значит, приходил ради убийства.

А в квартиру как вошел? Еще одна связка ключей? Не многовато ли? Или они

пришли вместе? Или эта дура сама открыла ему дверь? Может, она ждала

знакомого? Ага, в пять утра и не в своей квартире. Натянуто, натянуто… Лера

поняла, что запутывается и теряет нить рассуждений.

Может, все же это Лёнька ее… грохнул? И нервы у него что надо, и педант еще

тот. И ничего из квартиры не пропало.

Нет, не похоже это на Воропаева, Лера мужа знает. Даже если он девицу и

пристукнул, то просто так с места событий он бы не умотал. Он же не шизофреник.

Он бы труп вывез и где-нибудь спрятал.

Тут Лера встряхнулась. Что за абсурд лезет ей в голову?.. Да и зачем Лёньке

ее убивать, доченьку нежданно обретенную, раз он даже собрался одарить ее по

полной программе? Какой у него, так сказать, мотив для этого? Нету у Леонида

мотива!

Но мысли продолжали назойливо лезть. Он же был вчера вечером здесь? Был.

По телефону с кем-то разговаривал. Значит, возможность у него имелась? А

возможность – это уже серьезно. Хоть и не доказательство вины.

Кстати, а кто ему звонил? Или это он звонил кому-то? Нужно непременно с тем

человеком поговорить. Вдруг он знает, где сейчас Воропаев? Убийство – убийством,

но ей же мужа надо найти, даже если он от нее прячется. Хотя бы для того, чтобы

объяснить, что не она повинна в убийстве его дочери. А там – пускай, как хочет. И от

«Скворечника» Лера откажется сама.

И она кинулась искать трубку домашнего телефона.

«А полисменты-то – лошары. Мобильник Юлькин изъяли, а домашний не

проверили», – думала Лера, нервно нажимая на кнопки и радуясь, что они такие

лошары. Если бы проверили, не отвязались бы так просто от их семьи. Никакая

информация о Глыбокоречинских делах Юлии Лепехиной не отвела бы тогда

подозрения от Леонида.

Даже если он и пришиб девчонку ненароком, во что, Лера, все же не особенно

верила, полиции об этом знать не обязательно. Кроме того, девица такую жизнь

стремную вела, что, скорее всего, не своею смертью бы скончалась. В конечном-то

итоге.

А если все-таки окажется, что Воропаев причастен к смерти собственной

дочери, Лера ему этот факт не помянет и от мужа не отвернется. Он не урод, чтобы

от него отворачиваться, не садист и не психопат. И не монстр. Просто так все

сложилось для него неудачно. Ну, и для Юлии тоже. Главное, что он Леру отравить не

собирался.

Главное, чтобы память телефона не подчистил после вчерашнего звонка.

А он и не подчистил. И разобраться в вызовах было несложно. За вчерашний

день только один и был. На светло-сером дисплее высветился исходящий номер в

виде какого-то непривычного набора цифр. Лера не сразу сообразила, что это

межгород. Но это был не просто межгород. Леонид звонил в Глыбокоречинск.

Зашибись.

«Ой, ну, как же ты сразу не догадалась? – тут же принялся ерничать

внутренний голос. – С кем же ему еще было на ночь глядя общаться, как не со своей

провинциальной пассией?»

Хотя его пассия вчера после обеда свинтила в Москву на электричке и, по

Лериным предположениям, тем же вечером должна была разгуливать в неглиже вот

по этому самому ковру, дразня Лериного мужа черно-красными подвязками. Или она

не до Москвы ехала? Или, доехав, тут же с Казанского вокзала села в обратную

сторону, чтобы успеть вернуться домой как раз к Лёнькиному звонку?

Ты бред не неси, хорошо?..

Внезапно Лера почувствовала неприятный холодок под ложечкой, только

ревность была ни при чем. Вспомнив Турчинскую, Лера вспомнила про весь

Глыбокоречинск. Так сказать, в комплексе. И как будто очнулась от дурного

наваждения. Вновь зашевелила мерзкими щупальцами тревога, и сердце гулко

забило по ребрам, получив внепланово дозу адреналина. Совсем, как вчера вечером,

когда она гнала Миху в Москву и безуспешно пыталась дозвониться до Леонида, а

мобильник его был вне доступа, а домашний не отвечал. И она боялась, что с

Лёнькой уже что-то случилось. И торопилась его предупредить, надеясь, что

предупредить еще не поздно.

О чем? О том, чтобы был поосторожнее, если решит вмешаться в чужие

криминальные разборки? Или рассчитывала запретить ему в них вмешиваться? Зная

наперед, что это нереально. Уж если Воропаеву что-то втемяшилось, переубедить

его невозможно, а запретить тем более.

Помнишь, как всю дорогу из Глыбокоречинска ты психовала? Изводила себя

придуманными ужасами, пока не случилось то, что случилось: Воропаев не захотел

снять трубку, чтобы поговорить с тобой. И тогда ты моментально, забыв все страхи за

него и тревоги, сделала вывод, что муж больше не желает тебя слышать, видеть,

знать, и что он тебя предал. Зловещая картина утюгов и паяльников, нацеленных на

связанное тугими веревками тело мужа, вылетела у тебя головы, улетучившись

стремительно и бесследно.

Ты опять повелась на эмоции, детка, а тебя ведь предупреждали. Алинка

Росомахина даже прочитала лекцию по поводу твоих, дорогуша, прямых реакций в

обход головного мозга и следующих за таковыми реакциями катаклизмов. А ты на

Алинку тут же разозлилась, сочтя обвинения беспочвенными и оскорбительными,

хотя не оскорбила она тебя, а предостеречь хотела. В своей манере предостеречь, но

ты же Алинкины приколы знаешь, могла бы и перетерпеть. А ты взъярилась,

впрочем, как обычно, и отшила Алинку нехорошо. Помнишь? Высказалась, что,

может, кого и послушалась бы, только при чем тут Росомахина с ее собственными

неадекватными реакциями? Киреева тогда тебе пальцем на лоб показала тайком,

чтобы Алинка не видела. А ты и на Кирееву тогда наехала по ходу, а потом

подлизывалась и обеих на тортик зазывала. Хорошо, что твои приколы они тоже

знают.

Вот не взбесилась бы вчера по причине того, что Лёнька не захотел ответить

на твой звонок, а приехала бы домой, поговорила бы с ним… Услышала бы от него

без всяких недомолвок и уверток правду. Что не нужна ты ему больше… А, может, он

что-нибудь другое сказал бы тебе, откуда ты знаешь? И, возможно, присутствуй ты

здесь вчера, не случилось бы непоправимой беды сегодня, и Юлька осталась бы в

живых, и не боялась бы ты сейчас, что муж убил собственного ребенка.

Но Лера больше не думала, что ее муж убийца. На эту роль напрашивались

более подходящие кандидаты, наркогопники из Глыбокоречинска, от которых две

недели назад в панике сбежала Лёнькина дочь. За что именно они Юльку убили, это

уже другая тема. Но ее убийство по времени совпало с исчезновением Леонида, и

такое совпадение Валерию пугало.

«Кому все-таки Воропаев звонил? И зачем? Вел переговоры с наркобароном,

уговаривая не наказывать глупую Юльку? Обещал денежную компенсацию за

недополученную прибыль?» – не давал ей покоя вопрос, на который некому было

ответить.

Хотя, почему же некому? Поступи незамысловато: набери и выясни. Тебе ведь

важно, чтобы это была не Антонина, верно? Мужской голос от женского отличить

сможешь?

Однако пересилить себя Валерия не смогла. Достаточно с нее унижения от

глупой слежки через весь Глыбокоречинск. Да и толку-то в звонке… Молчать в

трубку? Или нести какую-нибудь ахинею, представившись сотрудницей колл-центра?

Бессмысленно и бесполезно. Потому что не помнит Валерия голос Лепехиной-

старшей, да и своим ли голосом квакала Турчинская с подмостков?

Выложить все полицейским, чтобы взялись выяснять они? Визитку они Лере

оставили. А вдруг это как-то навредит Лёньке? Выходит, не нужно им знать, что он

был вечером в квартире.

Валерия вспомнила звонок на Юлькин старый мобильник. Голос

злорадствовал, что не поможет ей папашка. Не помог. Похоже, Леонид все же встрял

в это дело. Но насколько серьезно он в него встрял?

И где он сейчас? И что с ним?

Валерия была спецом по дурным прогнозам, поскольку полагала, что это

спасает от разочарований. Киреева время от времени критиковала ее за пессимизм и

невозможный скепсис, однако убедить подругу смотреть на жизнь веселее так и не

смогла. Потому что, зачем Лере это надо? Разгильдяйство это, а не оптимизм. И

готовить себя следует к любому развитию событий.

Допустим, Ленька звонил не Антонине. И что, Лера должна развеселиться?

Глупости. Кто может гарантировать, что на другом конце телефонного провода не

окажется тот самый Скула, которому Димон слил Юльку? И чем такой необдуманный

поступок обернется для Лёньки? А чем обернется для нее самой? Ей же неизвестно,

кто такой этот Скула, и что от него можно ждать.

По всему выходит, что не нужно Лере набирать этот номер. Пока не нужно.

Если бы она догадалась запомнить телефон существа по прозвищу Килька…

Хотя навряд ли это что-нибудь изменило. Интересно, а звонивший, он вообще кто:

мальчик или девочка? Тоже неважно. Особенно потому, что со своими угрозами он

сильно запоздал.

А может быть, счет к Лепехиной-младшей был не только у Скулы, и с юной

авантюристкой разобралась какая-то третья сила? Потому и запоздали угрозы?

Кстати, не о том ли Димоне шла речь, что мутил с Юлькой и ее подружкой

Машкой и исчез после убийства этой самой подружки? Машку тоже, на минуточку,

прикончили ударом в висок.

Может, Димон и есть Юлькин убийца? Его она, наверно, впустила бы в

квартиру. Или не впустила?

Ее могли подстеречь в лифтовом холле и втолкнуть в квартиру после того, как

она отомкнула запоры. Чужим проникнуть в дом не проблема. Консьержка пропустит

кого угодно, поскольку никак не может запомнить новых жильцов, а признаться в том

не желает.

Если подвести резюме, то получается, что Лепехина-младшая притащила за

собой в Москву хвост криминальных проблем и впутала в них отца по самое некуда.

«Когда вы видели вашего мужа в последний раз? – спросил Валерию старший

опер. Ее передернуло. Он задал вопрос, не привнося в него никакого особого

смысла, обычный полицейский вопрос, а Лера все равно испугалась, хоть и не

считала себя суеверной. Она тогда ему резко ответила, маскируя испуг

раздражением:

– Не в последний, а в крайний! Вы что, не служили? Или Тармашева не

читали?

Менты тогда переглянулись с веселым изумлением, а опер Коняев,

насмешливо приподняв бровь, сказал, делая ударение на слове «крайний»:

– Извиняюсь. Так, когда вы его видели в крайний раз?

Она сказала коротко: «В понедельник утром». И больше ничего уточнять не

стала. Например, как тем же утром, но несколько позже, сидя в темном закутке

кладовки, слышала разговор мужа с нотариусом Костенко.

Кстати, о Костенко. А не позвонить ли ему? Хотя это и унизительно. Хотя, как

обставить дело. Главное, не сидеть сложа руки и хоть что-то начать предпринимать.

Нужно попробовать выведать, на какой день они с Воропаевым договорились о

встрече. А вдруг эта самая встреча состоится сегодня, и Лере удастся Лёньку

перехватить? И Лера набрала телефон нотариальной конторы.

Костенко был на месте и, как оказалось, совсем не удивился звонку. Валерия,

не успевшая обдумать линию разговора, забормотала что-то невразумительное. Не

спрашивать же в лоб, когда тот видел ее мужа в последний, нет же, в крайний раз?

Не спрашивать же, в какой день Костенко ждет у себя в офисе Леонида? Ни к чему

знать нотариусу, что муж от Валерии сбежал, а брошенная жена ищет его с собаками

по всей Москве, не считая Подмосковья.

Но словоохотливый и фонтанирующий бодростью Костенко, не дожидаясь

наводящих вопросов, сходу выдал Лере неслабый кус информации, сообщив, что с

ее мужем он весьма плодотворно поработал и, кстати, отсоветовал Леониду

Николаевичу оформлять договор дарения, сэкономив таким образом его деньги на

госпошлине. Вместо дарственной он рекомендовал составить завещание, в текст

которого можно будет внести параграфы, которые не позволят впоследствии отсудить

имущество или его, имущество, то есть, перенаправить.

– И как Леонид Николаевич? Согласился? – со сдержанной вежливостью

спросила Валерия.

– О! А вы разве не в курсе? Позавчера он его подписал и оставил у меня на

временное хранение. Если вы хотите с этим документом ознакомиться, то сначала

мне нужно заручиться согласием Леонида, хотя это и формальность. Но вы же

понимаете, Валерия Львовна, если мы, законники, не будем придерживаться буквы

закона, то кто же тогда будет?! И кто будет в этом случае нам доверять? – хохотнул

Илья. Видимо, у него было хорошее настроение.

– Ну что вы, Илья Борисович! Я ни в коем случае не посягну на ваши

принципы, тем более, что они меня восхищают, – деревянно проговорила Валерия и

повесила трубку.

Было обидно, было гадко, но не только это.

Позавчера. Завещание эта парочка составила позавчера, а затем Леонид

исчез, как в воду канул. Нехорошая последовательность. За ней может скрываться

все, что угодно. И самый безобидный вариант – это то, что Воропаев элементарно не

заморочился поставить жену в известность о планах порыбачить или провести досуг

как-то еще, у него же отпуск, на минуточку. Пошел, к примеру, с лукошком по грибы и

заблудился в непролазных тверских лесах. Или в брянских. И проплутал по дебрям и

болотам двое суток. Скоро злой, грязный и искусанный комарами, он вернется домой

принять ванну, побриться и сменить, наконец, боксеры.

Ага, именно так все и произойдет буквально с минуты на минуту.

Может быть, хватит уже прятаться от правды?! Какие дебри, какое, на хрен,

лукошко?! Нужно идти в полицию, завтра же! Только паниковать не надо. И заранее

изводить себя предчувствиями плохими не надо, сочиняя кошмары.

И, кстати, про кошмары. Еще неизвестно, милочка, с чем тебе будет легче

дальше жить: если потеряешь мужа, похоронив, или если останешься одна

вследствие того, что он тебя бросит, поменяв на другую. И ты внезапно увидишь себя

униженной и жалкой. И оскорбленной. И все вокруг увидят тебя именно такой.

Несмотря на обычный твой самоуверенный кураж.

Откуда-то всплыло старомодное слово «бесчестье». Представилось

неискреннее сочувствие знакомых, телефонные звонки по вечерам и однотипные

слова поддержки, слабо маскирующие жгучее любопытство. Будут втирать, что в их

головах не укладывается, а ведь какая дружная семья, да и сам Леонид Николаевич

такой положительный мужчина… Хорошо, что еще детей нет… Или

противоположный вариант: это оттого, что деток не завели… И так далее. А за спиной

самозабвенное до сладострастия мытье Лериных костей с рефреном про ожидаемый

финал.

Валерия фыркнула, отбиваясь от абсурда. Ну ты и ляпнула. Подумаешь,

бесчестье – с мужем развестись. Каждый второй брак так завершается, если не

каждый полуторный. Привычная реальность современности. Сказала бы уж –

самолюбие пострадает или материальная сторона, а ты – про бесчестье какое-то.

Стоп. Вот, что важно, а она чуть не упустила. Материальная сторона. Не

дарственная была оформлена, а завещание.

Отлично. Великолепно. Теперь ты, детка, первой подозреваемой у следствия и

будешь. При таком раскладе именно тебе жгуче необходима смерть Лёнькиной дочки.

Если, конечно, тебя хорошо не знать, только кому это интересно? Разве ты

сможешь убедить сотрудников органов, что, направляясь сегодня домой, вернее, в

тот дом, который в последнее время считала своим, ты прикидывала, какие личные

вещи уложишь в чемодан, чтобы забрать с собой на съемную квартиру?

Полицейским парням дело закрыть нужно поскорее, а не искать психологические

опровержения версии, которая на виду. И мотив, и возможность, что еще надо?

Но тут Лера вспомнила про козу Майину и успокоилась, переведя дух. У

Валерии есть алиби, и это алиби трудно опровергнуть. Если, конечно, следователь,

войдя в штопор, не примется доказывать, что Лера наняла для убийства падчерицы

киллера. Или кем ей приходилась покойная?

Хотя в этом случае Лера возразит, что киллера мог нанять любой. Любой кто-то

третий. Понятно же, что Валерию намеревались подставить. И подставили бы, если

бы не утренняя разминка на соседском огороде. Может, и красть девчонка у них

ничего не собиралась. Может, саквояж укомплектовал вместо нее преступник,

набросав внутрь более или менее подходящих вещей. Сначала убил девчонку

разделочным молотком, а потом и саквояжик к ней, убитой, поближе поставил, чтобы

уж не сомневались опера ни в чем. Выходит, работал профессионал высокого

уровня. А кто заказчик?

Если отставить в сторону глыбокоречинский наркосиндикат, если чисто

гипотетически допустить, что зловещий Скула к убийству Юльки не причастен, а

вместо этого заняться поисками вероятных желающих заполучить нехилый кус по

завещанию, то круг подозреваемых наверняка станет шире, а мотив для убийства

наследницы найдется не у одной только Леры.

Кто по закону является наследником первой очереди? Дети, родители, супруги.

Детей у Юлии не было, иначе об этом не преминула бы насвистеть Лере

словоохотливая билетная контролерша. Мужа, соответственно, тоже. Юлькин

паспорт Валерия не просто подержала в руках, а ознакомилась досконально и

подробно. Далее. Незамужнюю бездетную гражданку постигает безвременная

кончина. Что в таком случае происходит с завещанным? Оно вновь перейдет к

завещателю, пока и если таковой жив? Или не к завещателю?

Надо же, какой юридический казус получается… Потому что тут есть, о чем

поспорить: то ли к Юлькиному папане вернется фирма «Скворечник», то ли

Юлькиной мамане отойдет. Хотя, скорее всего, завещатель назначит нового

наследника. Так кому же выгодна смерть девчонки? Не считая самой Валерии

Буровой?

Могла Лепехина-младшая просветить маменьку, что московский папка отписал

ей бизнес? Естественно, могла. Откуда узнала? Да от него же, от папки Лёньки и

узнала. А примадонна, в свою очередь, поделилась с супругом, у которого друзья в

наколках. Похвастаться решила или, наоборот, завистью к родной кровинке изошла,

но ведь могла ему рассказать? Скорее всего, так и было.

И как отреагирует на свалившееся Тонькиной дочке богатство Артурчик, то ли

бизнесмен, то ли уголовник? Как отнесется к тому, что эта свистушка, пусть в

перспективе, но все же владелица строительно-монтажной фирмы в Москве, а,

может, и не одной только фирмы? А у него бильярдная в Глыбокоречинске.

Нормально?

Конечно, он хищник отнюдь не крупный, но хищник, однако. И, кстати, от крыс

лучше держаться подальше.

Кто для Артурчика Юлька? Никто. Девчонку ему не жалко, а бабла дармового

хочется. Почему не сделать так, чтобы наследство Тоньке досталось? А уж он с

супругой как-нибудь разберется.

Получается, что именно он заказчик убийства. И если это так, то вторым

покойником станет Леонид. Если он не стал первым. Если Артур не дурак, а это

навряд ли, логичнее убрать сначала Лёньку.

Об этом думать Лера не могла. Не желала. Лучше думать, что Воропаев

заблудился в брянских лесах. Хотя это полный дибилизм. Тогда она будет думать, что

муж запил с мужиками и не просыхает с понедельника.

Нужно что-то срочно делать. Нужно Лёньку поскорее найти и предупредить, что

на него идет охота. Пусть спрячется на даче или где хочет, но только не звонит

больше своей бабе в Глыбокоречинск, она его подставит.

Или все-таки наркоделец Скула с подручными приложили ко всему

происшедшему руку, и Леониду следует опасаться угрозы именно с той стороны?

Вывод, который смогла Лера сделать, был тривиален и потому ничего не

давал: от кого следует Воропаеву Лёне прятаться и кого ему бояться, знает только

сам Лёня Воропаев. Может, он как раз и прячется? А жену не предупредил, потому

что… Почему? Не доверяет? Не считает нужным?

А может, он вообще отсиживается в подполе у «лягушки-квакушки», и та носит

ему по вечерам в кастрюльке котлеты и вареную картошку, а под фартуком кринку

молока? А что, прелестный способ укрыться. Никто не найдет, даже Артурчик. Может

быть, для того Воропаев и звонил в Глыбокоречинск, чтобы убежища попросить?

И что в связи с этим делать Валерии?

«Скоро у меня крыша поедет» – мрачно подумала Бурова. – «Судя по

динамике, это случится в ближайшие пять минут»

И тогда она позвонила Надежде Михайловне.

Валерии в голову не пришло позвонить матери, с которой она общалась не

чаще четырех раз в год и то по телефону, и то превозмогая каменное нежелание что-

то ей говорить и о чем-то спрашивать, и что-то выслушивать. Чужие.

Кто для нее Киреева, Валерия в себе не копалась. Ну, назовешь ее старшей

сестрой или подругой, а разница? К чему статусы определять, какой в них прок, какая

польза? Если надеешься, что сразу, как только припечатаешь статусом, права на

человека заимеешь, и теперь он навеки твой, то это бред. Дружба – это не любовь,

где людей нити тянут, дружба на уважении стоит. Начнешь обижать подругу или

подличать, она потерпит немного, а потом отвернется от тебя. С любым статусом,

заметь. Оттого и редко встречаются настоящие подруги, что уважать друг друга не

хотят да и не стараются. А типа подруги – это повсеместно, в жизни каждой барышни

таких подруг завались, на любой случай жизни и на всякое настроение.

Лере, конечно, очень хотелось, чтобы и Надежда Михайловна относилась к ней

с теплотой и симпатией. Так же, как и сама Лера относится к ней. Только

насмешливую и несентиментальную Кирееву фиг поймешь. Но ирония, присущая

обеим, спасала ситуацию и не позволяла заводить заунывные беседы на тему: «Как

вы ко мне относитесь?» Да и не к лицу было самодостаточной Валерии Буровой

выказывать этакую слабость. Но судьбе за Кирееву она была благодарна. Хотя

теперь она не Киреева вовсе, а Лапина уже больше года. Лера никак не могла

привыкнуть к ее новой фамилии и, по правде сказать, особенно не старалась.

И вот эта самая Киреева-Лапина вместо того, чтобы помочь Лере унять

беспокойство, наговорила ей кучу гадостей. Только не стоит на нее за это сердиться,

она прагматик. И она совсем не сентиментальна. Лера, ты ведь такая же. И ни к чему

чувствовать себя уязвленной. Разве тебе нужны были ее сопли? Тебе нужен был

трезвый совет и четкое направление. И то, и другое ты получила, а уж если тебе не

понравилось, как Киреева отреагировала, это твои проблемы, дорогая. В этом

Михайловна не виновата. Она всегда была такой. Такой и остается.

Солнце шарашило по кузову «газели», накаляя консервную банку до стекания

белой краски с бортов, и выжаривало придурков, решивших рвануть в Москву в

самое послеполуденное пекло. Воздух был заодно со светилом. Потолочный люк

раззявил пасть, и оконные стекла сдвинуты до максимума, но вместо прохладных

порывов ветра разгоряченные лица пассажиров обдувал пыльный зной пустыни

Кара-Кум.

Константин уже минут двадцать раскачивался в маршрутке, которая катила по

выбоинам местечковой дороги в направлении Рудневского шоссе, когда входящий

звонок отвлек его от зависания на форуме русского бейсбола.

Звонила соседка по даче. Нечастый случай. Он спросил со смешком:

– Трудности?

– Можешь подъехать к Тимирязевской? – спросила соседка нервно.

– А на фига? – невозмутимо поинтересовался Костян. Менять планы ему не

хотелось.

– Куплю бочонок чешского. Или какое ты пьешь?

Костян гыгыкнул:

– Только за этим? Думаешь, поведусь? И для справочки, я разливное

предпочитаю, чтобы ты знала.

– Кончай бакланить, подъезжай. Ты где сейчас? Ты мне здесь через час нужен,

– прессовала соседка.

– Ты оборзела? – легонько схамил Костян, обидевшись на командный тон и

соседкину бесцеремонность.

Воцарилась тишина. Костик подул в трубку. Снова поднес мобильник к уху:

– Алё. Есть кто на проводе? Чего стряслось-то?

– Да помощь мне нужна, – устало проговорила Лера, как будто выдохлась от

пустого наезда.

Константин вздохнул.

– Говори, куда подваливать. Но учти, у меня только час, а потом я все бросаю и

еду к пацанам.

Вероника Степановна Грушина внесла в компьютер новую заявку на выезд

замерщика и удовлетворенно откинулась на спинку кресла. День начался

плодотворно и обещал так же плодотворно закончится.

У Панкратова, который с ребятами почти неделю был занят утеплением

сложного балкона в башне на Кожуховской, сегодня завершающий этап. Вечером он

доставит в бухгалтерию деньги и подписанный благодарным клиентом акт. Менеджер

Димка Салтыков к этому времени должен подвезти заключенный договор на монтаж

зимнего сада в новом дачном поселке под Рузой. Следовательно, Панкратов завтра

же займется нулевым этапом зимнего сада, а значит, жирный заказ не зависнет, и

клиент не передумает. Вроде бы, Леонид Николаевич обещал бригадиру

монтажников выходной, но знать об этом Вероника не обязана. Не переломится

Витюша, в ноябре отдохнет.

Вероника Степановна гордилась своим умением управлять делами фирмы, и

гордилась вполне справедливо, хотя числилась простым секретарем, а если быть

точным, то секретарем-диспетчером.

Устраиваясь в «Скворечник» пять лет назад, она не сомневалась, что быстро

оставит эту начальную ступень, продемонстрировав таланты прирожденного

замдиректора. Основанием для такой уверенности служил диплом строительного

техникума, который она закончила сразу после школы, то есть, отнюдь не вчера, а

также стаж работы в ЖЭКе, где ей приходилось разбираться с пьющими

сантехниками и ленивыми дворниками.

Сначала ей показалось, что все идет по плану.

Хозяин ежегодно повышал ей оклад и не скупился на премии, и оставлял на

хозяйстве во время кратких отпусков. Но и только. Его неповоротливый мужской ум

ни разу не озарила идея назначить толковую секретаршу своим заместителем,

выпустив приказ по предприятию и внеся соответствующую запись в трудовой. Судя

по тому, что ситуация за пять лет приобрела характер хронический, уже и не озарит.

Посему Веронике Грушиной приходилось тешить себя мыслью, что быть серым

кардиналом тоже круто, однако она подозревала, что понятие «серый кардинал»

было незнакомо не только составу трудящихся масс «Скворечника», но и самому

владельцу фирмы.

В свои сорок три Вероника Грушина ценила определенность в суждениях и

четкость линий в одежде. На ее голове давно прижилась стрижка каре с цветом

волос «темный шоколад», любимой одеждой была прямая юбка и приталенный жакет

коричневых тонов, а приоритетной косметикой – губная помада оттенка «слива» и

карандаш для бровей.

В связи с июльской нещадной жарой внутренний цензор позволил Веронике

некоторое отклонение от правил, и сегодня она восседала на рабочем месте в

хлопковом платье в черно-белую клетку и с рукавами чуть выше локтя. Платье было,

естественно, прямого силуэта и, естественно, ниже колена. Вырез – умеренное каре.

Все очень четко и очень достойно.

В дверь постучали, и в комнату, не дождавшись приглашения, вошел молодой

субъект. Субъект был одет в бесформенную белую фуфайку на выпуск, широкие

бежевые штаны, сантиметров на десять не доходящие до тощих щиколоток.

Измятые. Кстати, он был без носков. Носить обувь без носков – признак, если не

вызова обществу, то уж бескультурья, это точно.

Вероника про него сразу все поняла. Если бы она встретила такого на улице,

то безошибочно признала бы в нем студента. А студент может появиться в

«Скворечнике» только по одной причине – если он курьер. Вероника Грушина,

надменно приподняв брови, холодно взглянула на безносочного курьера, выразив

таким образом и вопрос, и досадливое недоумение.

Однако оказалось, что она ошиблась. Это был не курьер. Хотя Вероника

абсолютно была уверена, что курьер. Но это был судебный пристав.

– Ты понимаешь, Кость, она такая крыса, что так просто ничего мне не

выложит. А унижаться и ее упрашивать мне не хочется. Тем более, что результат,

скорее всего, все равно будет нулевой. Информировать ее, что Воропаев дома не

ночует, я не хочу. Я и тебе не призналась бы, но мне больше обратиться не к кому.

Стыдно, потому что. Не трепись языком, лады?

– Ну, Воропаев дает… – покрутил головой Костик. Слушай, Лер, а может,

случилось с ним что? Ну, в смысле, несчастный случай какой? Авария на дороге, то,

се… Ты хоть больницы обзванивала?

– Ты мне еще в морги позвонить надоумь! – испытывая некоторый стыд,

огрызнулась Валерия.

– В морг ты всегда позвонить успеешь. Ну, а в больницы ты звонила? Да ладно,

можешь не отвечать. Понял, не дурак. Все вы, тетки, одинаковые. Женская гордость и

все такое… Первым делом паритесь, чтобы вам рогов не наставили. И если

выяснится, что мужик все это время в реанимации валялся, так это вам даже вроде

десерта будет. Или вроде подарка.

– Знаешь, что?! – возмутилась Валерия. – Если бы ты был на моем месте, то

про больницы тоже не вспомнил. Тебя помочь попросили, а ты вместо этого мне

мозги выносишь со своими нравоучениями!.. Все равно, что дед старый.

– Да ладно, не заводись. Попробую что-нибудь сделать, – примирительно

сказал Костик. – Давай уже, ехай. Меня время жмет. Как, говоришь, эту змеищу

звать?

И Лера, посмотрев на него с благодарностью, потянулась к замку зажигания.

«Змеища» превзошла все его ожидания, хоть Бурова, живописуя Лёнину

секретаршу, не стеснялась в эпитетах. Все речевки, придуманные Костиком по

дороге, жалко повизгивая, поджали хвосты и исчезли за горизонтом. Развести на

разговор эту жилистую дракониху будет непросто. Никакой лирикой такую не

проймешь, и на жалость она не купится.

Дракониха смотрела на вошедшего сверлящим взглядом, поджав

неодобрительно тонкие губы, пауза затягивалась. Пора было хоть что-то говорить,

если он не хотел провалить миссию. Костик подумал: «Да какого фига?!», и его

понесло.

– Директор на месте? Мне с ним переговорить необходимо. По

государственному делу. Конфиденциально. Если он, конечно, Воропаев Леонид

Николаевич.

Что Воропаева на месте нет, Костику было известно доподлинно. Перед тем,

как направиться на дело, он под Лерину диктовку набрал номер «Скворечника» и

пообщался с «крысой», выслушав подробную информацию о том, что Леонид

Николаевич отсутствует, и что отсутствовать он будет в течение двух следующих

недель, поскольку с понедельника находится в очередном отпуске, но некоторые

вопросы можно решить с ней, Вероникой Грушиной как заместителем.

Мысль о предварительном звонке осенила Костяна. Вдруг Леонид обнаружится

в конторе за письменным столом или где-то поблизости на производстве? И не

потребуется тогда никаких эскапад, и поедет Костик по своим делам, куда и

планировал поехать, обогащенный купюрами на бочонок пива, а Лера прямым ходом

отправится разбираться со своим мужиком.

– Хотелось бы, – вздохнув, проговорила Валерия.

Самой Лере Костик звонить отсоветовал, поскольку шансы на положительный

результат все же были невелики.

– Она ж тебя по голосу определит, сто пудов. И прочухает, что ты не в курсах,

где благоверный, – наставительным тоном произнес он, – Тебе оно надо?

Лера решила с ним не спорить. Тем более, если Грушина ее и впрямь опознает,

Лерин звонок может ее насторожить, и тогда Костяну труднее будет выполнить дело.

А Лере было очень, ну просто очень необходимо, чтобы обаятельный нахал смог

втереться в доверие к мужниной секретарше, с которой у самой Буровой отношения

не сложились. Втереться и раздобыть нужную информацию.

Два года назад, после первого же визита молодой жены босса в «Скворечник»,

его секретарша моментально и навсегда Бурову возненавидела. Вот так, ни больше,

ни меньше, Лера в этом разбиралась. Вследствие чего, данная секретарша усвоила

по отношению к Валерии крайне недружелюбный способ общения, начхав на

общепринятое представление, что перед женой «первого лица» следует мести

хвостом и заваривать кофе.

Презрев инстинкт самосохранения, Грушина нащупала приемы, при помощи

которых можно было довести до кипения громкоголосую самозванку, мнящую себя

крутой. Во-первых, разговаривать с ней следует односложно, цедя слова и отвернув

голову в сторону. Так Вероника демонстрировала, насколько самозванку презирает.

Во-вторых, многозначительно ухмыляться, но это уже глядя в глаза, что, безусловно,

граничило с хамством, но все же таковым не являлось. В-третьих, хороший результат

можно получить, если ее вопросы пропускать мимо ушей или не понимать, о чем

спрашивает. Эффект от всего комплекса мер достигался ярчайший, и Вероника

Степановна торжествовала.

Лера не была дурой и сразу поняла, что на хороших отношениях с

возомнившей телефонисткой следует поставить жирный крест. На первый план

вышла задача как-то нахалку скрутить, чтобы та больше не вздумала и не смела, но

не все оказалось так просто. Первые же попытки поставить Грушину на место

бесславно провалились. Выяснилось, что с этой верткой рептилией прямолинейность

Валерии буксовала. Грушина умела ловко балансировать на грани приличий, и Лере

трудно было придраться к чему-то предметно. А секретарша, выслушав очередную

претензию, задирала удивленно брови и невозмутимым тоном просила уточнить, где

Валерии видятся нарушения должностных инструкций, а, если таковых нет, то о чем

вообще им разговаривать.

Очень хотелось двинуть гадине по гладкой башке файловой папкой,

схваченной с ее же стола. Или шарахнуть органайзером по компьютерной

клавиатуре, и чтобы мышь, дребезжа, свалилась на пол, таща за собой хвост шнура,

а остатки кофе выплеснулись змеище на юбку. И рявкнуть так, чтобы стеклопакеты в

окнах загудели: «Что ты мне тут рожи корчишь?!» Или, например, «Смотреть в глаза!

Отвечать, что говорю!» Но это мог услышать Лёня, а перед мужем Валерии не

хотелось выглядеть боцманом. И жаловаться не хотелось, признаваясь, что не в

состоянии справиться с наемным персоналом. Кажется, Грушина это хорошо

просекала и оттягивалась от души и на славу.

В связи с этим, надежда у Валерии была только на Костика и на его

авантюрную натуру. Только бы он понял, что все очень серьезно, что тут не до

клоунады. Только бы не подвел, только бы не передумал.

Валерия могла не беспокоиться, Костян проникся и был полон решимости не

подвести. Столкнувшись нос к носу с реальностью в виде женщины-надзирателя в

клетчатом балахоне и сообразив, что домашние заготовки не прокатят, сгенерировал

одну шкодливую идейку и, ничтоже сумняся, пустил ее в ход.

Дракониха произнесла брезгливо:

– Представьтесь.

Улыбнувшись от дверного проема брутально и чуть снисходительно, как он

видел в рекламе машинного масла, он с симпатичной хрипотцой проговорил:

– Простите, забыл. Жара, знаете ли… Артем Тимурович Верещагин. Судебный

пристав. С вашим руководителем мне необходимо переговорить по вопросу

конфиденциальному, касающемуся, предположительно, его жены.

Змеища замерла. Задумалась. Поколебавшись, произнесла:

– Хотелось бы видеть ваши документы, господин судебный исполнитель.

– Без проблем, – снова улыбнулся Костик и привычно потянулся к внутреннему

карману форменного кителя, которого на нем не было.

– Масаракш… – раздосадовано произнес судебный пристав, хлопая себя по

бокам. – Извините, сорвалось. Я же сегодня не в мундире!.. А барсетку оставил в

машине, за ней нужно пилить два квартала. Кстати, в вашем в районе абсолютно

негде тачку поставить. А у меня каждая минута на счету. Дело, короче, в следующем,

– и пристав решительно прошагал к Вероникиному столу. – Вы позволите? – произнес

он и, не дожидаясь согласия, плюхнулся на стул напротив. – Нынче утром в

супермаркете гражданку одну с поличным взяли, она там лосьоны со стеллажей

подворовывала. При ней не оказалось ни документов, ни денег, зато гонору до небес.

Грозит натравить на администрацию магазина адвокатов. Но я вам скажу, девушка,

что никакие адвокаты ей не помогут. Ее же буквально за руку схватили, причем их

видеокамеры эту «Золотую Ручку» и раньше фиксировали. То есть, не в первый раз

она так оттягивается. Сейчас дамочка в участке отжигает. Весь «обезьянник» ходит

ходуном, бомжи по углам забились, «ночных бабочек» валерианкой отпаивают.

Определить бы ее на годик-второй, чтобы спесь сбить, но вы же понимаете, что срок

сроком, а лишние деньги городскому бюджету не помешают. Если гражданка не врет

и точно является Буровой Валерией Львовной, иными словами, законной супругой

Воропаева Леонида Николаевича, то мы предложим гражданину Воропаеву внести за

жену денежный залог до суда, а также выплатить штраф казне, это уже сколько суд

решит. А уж он сам потом пусть с ней воспитательную работу проводит. Вот меня и

командировали уточнить, жена она все-таки ему или не жена.

Не проронившая ни единого слова Грушина дослушала пристава до конца,

застыв степным сусликом и стараясь не выплеснуть чувств. Чтобы глаза ее не

выдали и губы, и ни единый мускул на лице. Молодой человек может ее порыв

неправильно истолковать. Какой юный, а уже судебный служащий, надо же…

А Лерка-то какова!.. Допрыгалась, профурсетка. Вероника Степановна с самого

начала ждала чего-нибудь подобного. Она видела насквозь эту непорядочную и

абсолютно беспринципную бабу, которую почему-то решил взять в жены безупречный

во всех отношения Леонид. Точнее – Леон, так Грушина про себя звала босса. Леон –

это лев, это вам не какой-то там Лёнька.

Что ж, все складывается прекрасно. Просто замечательно складывается все.

Милый Леон наконец-то сможет рассмотреть истинную суть этой особы. Он не

потерпит, чтобы его фамилию позорили. Хотя, фамилия ни при чем. Надо же,

фамилию мужа взять не пожелала! Другие бы за честь сочли…

Прокашлявшись, она произнесла:

– Господин судебный исполнитель… Простите, я не запомнила ваше имя,

слишком была взволнована услышанным. Это просто кошмар! Подумать только,

Валерия Львовна, приличная с виду женщина и так опустилась, позволила себе такое

постыдное поведение! Хотя, вы знаете, на нее это очень похоже. Я вам больше

скажу. Хотя нет, не буду. Что касается нашего директора… Я бы с радостью вам

помогла, но Леонида Николаевича нынче нет на работе, у него с понедельника

отпуск. Но я вам предоставлю его домашний телефон и номер его сотового!

– Бла, бла, бла…, – непонятно пробормотал себе под нос государев человек,

однако тут же исправился и произнес четко и с оттенком снисходительности:

– Эти номера у нас есть, уважаемая. Их сама задержанная нам продиктовала в

минуту просветления. Только ведь и дома господина Воропаева нету. Я как раз

надеялся его здесь застать. Хотя, давайте ваши контакты. Сличить номерочки не

помешает. Вдруг, дамочка просто знакомая семьи, вот и воспользовалась чужими

именами, чтобы следствие запутать. Или вообще никакого отношения к вашему

директору не имеет, а просто совпало все так.

Вероника разнервничалась и зашелестела страницами еженедельника,

торопливо разыскивая нужную. В настоящую минуту больше всего ей не хотелось,

чтобы дамочка действительно оказалась просто знакомой, не имеющей отношения к

директору.

Но тест был пройден, вот домашний, вот мобильный, все сличили, все

совпало. Итак, в «обезьянник» реально попала его жена. Грушина облегченно

вздохнула, зато помрачнел судейский. Результатом он был вовсе не доволен. А чего

ему радоваться? Ему казну нужно пополнить, а он мужа задержанной найти не в

состоянии.

Теребя кончик носа и бросив несколько быстрых испытующих взглядов на

собеседницу, пристав Верещагин вполголоса произнес:

– Вероника Степановна, у меня вот такой к вам вопросец назрел… Так сказать,

логически образовался…

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – взметнулась Вероника. – Я вам не

представлялась!

– Ну, как… Задержанная сказала. Откуда же еще? – нашелся Константин. Вот

змеища…

– А, – проговорила Вероника Степановна.

Ее озарила счастливая мысль: если воровка, сотрясающая в настоящий

момент решетки КПЗ, знает ее, Вероники Грушиной, имя и отчество, следовательно

на краже в супермаркете действительно попалась Бурова. Других версий быть не

может. Ну не уборщица же Тимофеевна! Тимофеевна директорские телефоны не

знает. Да и не станет она лосьоны красть. Не колбаса, чай. И не главбух Элеонора, с

которой у Грушиной по временам случались стычки. Та тоже считала себя правой

рукой босса и всячески старалась отжать верную секретаршу с отвоеванных позиций.

Однако представить себе надменную счетную машину крадущей парфюм с полок

магазина Грушина никак не могла даже при всей неприязни к этой наглячке. А

больше женщин на фирме не работало. Точно, Бурова попалась. Доигралась, коза.

Пребывая в таком блаженном состоянии, Вероника Степановна не сразу

смогла вникнуть в смысл вопроса, который закончил излагать судейский.

– Вы как смеете?! – взвилась она, сообразив, на что тот намекает. – Какие еще

барышни?! Нет у Леона, я хотела сказать, у Леонида Николаевича никаких барышень!

И не было никогда! Это же честнейший человек! И порядочнейший! Не вздумайте

свои грязные домыслы где-нибудь распространять! Надо же – барышни!

«Ого, – подумал Костик, – Как тетенька распалилась. Е-мое, Леон!… Нужно

будет Лерке рассказать. Или воздержаться? Пожалуй, лучше будет воздержаться»

А вслух произнес, добавив в свой голос строгость лица при исполнении:

– Вы на меня не наезжайте, девушка! Я, между прочим, не ерундой занимаюсь,

а государственное дело делаю. И мой вопрос законный, я обязан его задать.

Поразмышляйте лучше о том, что шеф вас по головке не погладит, когда вернется из

отлучки и узнает, что его жена на нарах застряла, потому что вам не хотелось помочь

судебной власти. Или, вы думаете, погладит?

Глаза Грушиной сделались испуганными и несчастными. Она из себя

выдавила:

– Возможно, он рыбу ловить уехал? Или на охоту с друзьями?

– Так, так, – оживился пристав. – А с кем он ездит на рыбную ловлю?

Возможно, вы знаете сотовые его друзей? Тогда проблема была бы решена.

Вероника замотала головой.

– Сказать по правде, я никогда не слышала от него, чтобы он куда-то ездит

рыбачить или охотиться. Это я так, наобум сказала. Может, ездит, может, и нет. А вот

что мне точно известно, так это…

– Нормуль, – самодовольно изрек Константин, плюхнувшись на пассажирское

сиденье джипа. – Бабы у Лёни нет. Ручаюсь. От такой холеры, как его секретарша,

что-то утаить нереально. Тем более, что у нее к твоему хазбенду личный интерес.

Патологическое чувство. Прикинь, она его Леоном зовет. Умора. Посему делаю

вывод, что «Леон», – Костик противно хрюкнул, – у секретарши под особым

пристальным надзором. Ты, конечно, Лер, извини. Кстати, у Воропаева за

периметром круть нереальная. Я ждал увидеть бытовочку для главбуха и два

верстака под навесом, а твой Лёня, получается, почти все цеха оккупировал.

Валерия рассеянно улыбнулась, пропуская мимо ушей Костино уважительное

изумление. А патологическое чувство «холеры Грушиной» для нее новостью не было.

Фигня это, а не новость.

Константин молодец, справился с задачей. Если сама Грушина наличие у

«Леона» посторонних баб не зафиксировала, то нет их у него процентов на 99 и 9 в

периоде.

Напрасно Лера мальчишку напрягла, ведь знала, что ее муж не такой. Но она

решила прислушаться к совету Киреевой, чтобы напрочь исключить данный вариант

и отбросить его как версию. Потому что, пусть лучше Воропаев валяется под

капельницей в реанимации, чем в койке у молоденькой развратной стервы, прав

Константин, Валерия от себя это и не скрывала.

Хотя, как это нету бабы?! Ты что, забыла? А «роковая любовь» из

провинциального театра? Антонина ехала в Москву, значит, Антонина могла ехать на

свидание к Леониду. А что Воропаев звонил вечером того дня в Глыбокоречинск, так

данному факту могут найтись и другие объяснения.

Валерии живо нарисовалось, как, выключив мобильники, чтобы отгородиться

от внешнего мира, упражняется сейчас парочка на раскладном диване в какой-

нибудь съемной квартире в Бирюлево или Ховрино, а в промежутках между сессиями

лакает охлажденное вино и строит планы на будущее. В то время как клуша-жена

сходит с ума от беспокойства, представляя мужа с проломленной башкой на грязном

асфальте у мусорных баков.

Лера глубоко втянула носом воздух, чтобы не расплакаться. «Мне еще везет,

что я Воропаева не люблю. А то бы настрадалась», – растерянно подумала она. Но

плакать хотелось остро. Хорошо, что Костька не заметил.

Однако, ты уточни хотя бы для себя самой, детка: а чего ты, собственно,

хочешь добиться? Какого, так сказать, результата? Ты летела, как угорелая, в

Глыбокоречинск, чтобы выплеснуть в лицо мужу презрение и сообщить, что не он

тебя бросил, а ты его, а на поверку оказалось, что лишь затем летала, чтобы

убедиться, что он в Глыбокоречинске не появлялся. Ты впутала в авантюру Костика,

чтобы он нашел след гипотетической Лёнькиной любовницы, направляясь по

которому ты, якобы, наткнешься на беглого мужа. И зачем же хотела наткнуться?

Примерно за тем же – сообщить ему, что он подонок. Или все-таки для того, чтобы

предупредить о какой-то там грозящей ему опасности? То есть, наступив на гордость,

была готова ввалиться в гнездышко, лишь бы уберечь неверного благоверного от

беды? Такое вот благородство. Чего ты врешь опять? Костика ты напрягла, чтобы

удостовериться, что любовницы не существует!

Ты оформи себе задачу, детка, реши, зачем тебе эти гонки, и к какой цели

идешь. Хочешь уличить в измене? Или все-таки помочь выпутаться из переделки, в

которую, возможно, только возможно, Леонид угодил? Или предотвратить таковую?

Ты готова к любому результату и учла все возможности? Если нет, то соберись и

составь план, потому что доселе твои действия были больше похожи на метания в

замкнутом пространстве робота-пылесоса со сбрендившим процессором.

– Кстати, Лер, мымра одну наколку дала. На Лёню похоже, я так мыслю.

Подбросишь до Савка? – привлек к себе внимание Костик.

– Что ж ты молчал?! – возмутилась Лера. – Подброшу, конечно.

А про себя подумала, поворачивая ключ в замке зажигания: «Да и какая

разница, чего я хочу, если не знаю, что буду иметь на выходе? Дойду до финиша,

тогда и решу по ходу, что делать и как вести себя дальше. Главное, Лёньку найти»

Пускай она будет обезумевшим пылесосом, это лучше, чем сидеть в пустой

квартире и терзаться ревностью попеременно с тревогой, при этом не исключая, что

и одно, и другое вымышлено-сочиненное мнительной натуры.

– Секретарша вспомнила, что тусня какая-то намечалась в пейнтбольном

клубе. Она слышала, как Лёня эту тему по мобиле с кем-то обсуждал. Он же у тебя

на пейнтбол подсажен?

Валерия задумчиво кивнула, не отрываясь от дороги. Действительно, тусня

намечалась. Но Леонид сказал, что лениво ему на подмосковный полигон ехать, не

пацан. Что палатки, спальники и пионерские костры уже не для него. Передумал?

Нужно проверить. Всего-то делов – прокатиться до клуба и задать простой вопрос их

администратору.

– Здесь тормозни, – распорядился Костян.

– Кость…

– Да ладно тебе, забей! Когда отыщется Воропаев, звякни. Мы это дело

отметим по ситуации.

– Кость, а какое пиво ты пьешь? – торопливо выкрикнула Валерия в тощую

спину.

– Да ты не парься, я ж тебе сказал. А вообще – не фильтрованное, –

осклабился сосед и мягко захлопнул дверцу.

Лавируя в толпе желающих попасть в подземку, он с облегчением думал, что

соседка так и не поинтересовалась, как именно ему удалось разговорить Лёнину

секретаршу. Вот и хорошо, что не поинтересовалась, вот и молодца.

Как она могла забыть про Лёнькино увлечение, идиотка? Конечно, Воропаев на

сборах! Осталось только узнать, где эти сборы проходят, и все!

Она тут же представила себе костры, шашлыки, бутылки из-под пива, палатки,

спальники… Двух развратных пейнтболисток у Лёньки на коленях.

От неожиданности представшей картинки она резко нажала на тормоз, и поток

идущих сзади авто залился возмущенными гудками. «С ума сошла?!», – заорала

сама на себя Валерия, включив аварийку и игнорируя обидные жесты проезжающих

мимо водил.

Нервно схватила смартфон из гнезда на консоли. Она давно не пробовала

дозвониться до Лёньки. Сейчас она наберет его номер, и Лёнька ответит. Лёнька

ответит, скажет ей виновато, что вчера с каким-нибудь Толей или Витей надрался

вискарика под завязку, поскольку Толя отмечал… Что он отмечал? Не важно. Что-то

Толя отмечал, и они у Толяна на даче вмазали каждый по пузырю, и Лёнька выпал из

жизни на сутки, а теперь очухался и страдает похмельем, а еще угрызениями совести

оттого, что заставил волноваться свою девочку. Сейчас…

Смартфон был разряжен. По всей видимости, с утра.

– Блин, – злобно шипела Бурова, шаря в бардачке в поисках зарядника.

Ее же могли искать, могли уже что-то важное узнать, а она вне доступа! Даже

Леонид мог звонить! Курица пустоголовая!

Не успело тельце смартфона как следует присосаться к питанию, как он тут же

проснулся, выдавив слабенький рингтон голосом короля рок-н-ролла. Лера поспешно

схватила трубку, всматриваясь в определитель. Не Лёнька… Но и этому абоненту она

была рада. Звонил Паша Горячев. Почему Лера до сих пор не вспомнила про Пашку?

Горячев появился в жизни Воропаева до того, как Лёня познакомился со своей

будущей женой. Сначала у Леонида с Павлом отношения были исключительно

деловые. Горячев владел маленькой фирмой по установке и замене окон, Воропаев

занимался благоустройством и утеплением балконов и лоджий, а вот остекление

предметом его бизнеса не являлось. Мужики, скооперировавшись, слаженно и

взаимовыгодно сотрудничали, и это продолжалось до тех пор, пока Леонид не

расширил свой «Скворечник», отказавшись от партнерства с Пашкиным

«Окнонавтом». Что, кстати сказать, на их дружбе не отразилось, поскольку заказов

было хоть отбавляй и у одного, и у другого.

Теперь они изредка встречались на пикничках-шашлычках, а иногда и у кого-

нибудь дома, и часто перезванивались, не желая за суетой дней терять дружбу.

Пашка женат не был, но не жаловался на отсутствие девушек и на отсутствие их

встречного интереса не жаловался тоже.

Может быть, другом в полном смысле этого слова Пашка Леониду не был, но

хорошим товарищем – определенно. Леонид про него говорил, что у Горячева цепкий

ум и быстрая реакция, а это хорошие качества для современной жизни. И Павел

может знать, где сейчас Лерин муж, а если не знает, то даст дельный совет и

поддержит.

Но слишком напряженно звучал его голос, он не должен быть таким

напряженным, и Лера перепугалась. А Пашка просто спросил, почему так долго не

мог до нее дозвониться. Может быть, немного нервно спросил, но и только. Только

Лера все равно почувствовала, что на нее надвигается что-то нехорошее, как

чувствует зарождающийся камнепад опытный альпинист, поэтому вместо ответа

бросила в трубку: «Что с Леонидом?»

– С Леонидом? А почему ты спросила? Сотовый у него молчит, а мы

встретиться договаривались, обсудить кое-что надо. Только, можно, я тебя не буду

подробностями грузить, ладно? Это по поводу одного поставщика. Меня

предупредили, что он кидает, а мы с Лёнькой уже к сделке подготовились. Прождал

твоего благоверного полчаса, потом решил его набрать. Набираю – без толку, вне

доступа. Так что это я тебя хочу спросить, что с Леонидом.

– Он пропал, – стараясь, чтобы ее голос не был уж очень несчастным,

проговорила Лера. – Я не знаю, где он. Я подумала, что ты знаешь.

Слезы все-таки ее настигли. Она запрокинула голову вверх, часто моргая

ресницами, и тогда соленые капельки пробрались в нос, заставляя беспомощно

гундосить.

– На работу звонила? – деловым тоном поинтересовался Горячев.

– Его там нет. И Вероника ничего не знает. Талдычит про отпуск.

– Мне она тоже это талдычит. Я думал, что тебе она что-нибудь другое

сообщит. А больницы обзванивала? – продолжил конкретный Пашка.

– Только это и осталось. Может, еще к его клубу пейнтбольному скатаюсь.

– Нечего тебе в клубе делать, лучше поезжай домой и садись на телефон,

обзванивай больницы.

– И морги… – тихонько произнесла Валерия горестным тоном.

– Чего ты бурчишь, не слышу? Короче, сиди дома, звони по порядку по всем

номерам, я тоже постараюсь что-нибудь выяснить. Дома сиди! – прикрикнул он

напоследок, – Чтобы искать тебя опять не пришлось.

Валерия бы поехала домой. Но ей вновь представились распутные

пейнтболистки. Валерия их отпихивала от мужа и гнала, но те только нагло лыбились

в ответ и туже затягивали у Лёньки на шее петли порочных объятий.

Автостоянка перед воротами спорткомплекса была пуста, и вообще все пусто и

людей никаких видно не было. Может, и вправду всеобщая тусня на природе? Ну,

Воропаев, и гад…

Валерия, выбравшись из джипа и хлопнув дверцей, подошла к КПП. Выглянул

охранник. Они побеседовали через порог на предмет, а нельзя ли ей пройти внутрь,

чтобы поговорить с кем-то главным. Оказалось, что внутрь рваться смысла нет, так

как полигон абсолютно пуст, а начальник уже куда-то смылся. Про всяческие же

выездные мероприятия на природе секьюрити не знал, потому как это ему ни к чему.

Однако после последних происшествий навряд ли таковые мероприятия разрешат

проводить в ближайшем обозримом будущем. Пояснить, какие происшествия имеет

ввиду, отказался. Кремень.

Через турникет прошел сухонький дедок в парусиновой панаме и с клетчатой

авоськой в артритной руке. Лера отошла в сторонку, чтобы пропустить пенсионера.

Дедок попрощался с охранником за руку, назвав его Николашей, и засеменил в

сторону метро. До метро идти было немало.

Лера тоже попрощалась с охранником. Пора ехать домой и обзванивать

больницы.

Спустя несколько минут Лерин джип уже нагонял деда, бодро марширующего

по узкому тротуару промзоны. Не случайно, видать, дед напялил полосатый тельник,

заправленный в отвислые джинсы, подпоясанные под мышками тощеньким старым

ремешком. Может, он ветеран ВДВ? А не поговорить ли с ветераном? Охранник

Николаша сказал, что дед работает уборщиком в спортраздевалках. Уборщик вполне

может быть осведомлен и по поводу несостоявшихся сборов, и по поводу им

воспрепятствовавших обстоятельств. Нельзя пренебрегать никакой информацией,

особенно если ты даже приблизительно не знаешь в каком направлении следует

искать.

Дед испуганно шарахнулся от заскрипевшего шинами Михи, потом принялся

манерно отказываться от предложения подбросить поближе к метро, потом

согласился. Влез на переднее сиденье, одобрительно осмотрел приборную панель, а

потом весь салон целиком. Вздохнул. Видимо, печалился, что за рулем такой

машинки не покатался, да и не покатается никогда. И разговорился:

– Такие вот дела, красавица. Погиб у нас недавно один хороший человек. Дней

десять назад, приблизительно. В позапрошлую субботу. Выпил, видно, перед игрой, а

это у нас строго-настрого… И полез, куда не следует. Сломал шею, так-то вот. А

теперь нашего Геннадия по инстанциям таскают. Геннадий – это управляющий наш.

Тоже хороший человек, спортсмен бывший, но мозги имеются. А спорткомплекс пока

прикрыли. Говорят, не выполняются у нас требования безопасности, и хотят вовсе

запретить. А Генка упирается, и молодец, что не сдается. Мало ли кто, положим, в

метро из горлышка водку высосет, правильно я говорю? Напьется – и под поезд. Что

же теперь, метро закрывать? Ты меня здесь выпусти, красавица. Мне в банк надо,

пенсионерские свои с карточки снять. Спасибо тебе большущее. А то бы я когда еще

причапал…

И дед выбрался из салона, так и не выпустив из руки драгоценную матерчатую

сумку, и побрел к черным мраморным ступеням, ведущим к зеркальным, тяжеленным,

наверняка, бронированным дверям, сбоку от которых сиял золотисто-черный логотип

на ярком фоне гранитно-белой стены. Да, неплохо обустраиваются банкиры. Фасадик

у них, что надо.

Через час, усталая, на ватных ногах, с гудящей головой и ноющей пустотой в

обиженном желудке, Лера плюхнулась на пуфик в своей прихожей, не в силах

заставить себя пойти в ванную и помыть руки. Про душ не упоминать.

Скрипнув зубами, отправилась под душ. Потом, обвернувшись махровым

полотенцем, прошлепала в кухню и налила в чашку тепловатой воды из фильтра.

Выпила. Желудок возмутился еще больше, заурчав, как Гримпенская трясина.

Валерия решила задобрить его молоком, потому что, кроме пакета молока, в

холодильнике были только замороженные полуфабрикаты, с которыми возиться

сейчас совершенно не хотелось.

Стоя возле окна, крошечными глотками отпила немножко. Молоко было

холодным, и Лера боялась простудиться. Поставила стакан на стол. Пусть согреется.

Пошла в прихожую, залезла в шкаф и принялась шарить в Лёнькиных куртках,

надеясь обнаружить в одном из карманов смятую пачку все равно каких сигарет.

Обнаружила сложенную вчетверо банковскую платежку, истрепанную на сгибах. От

фирмы «Скворечник» какому-то некоммерческому партнерству с ничего не

говорящим Лере названием.

На полях никаких пометок банка-отправителя не имелось, выходит, деньги

перечислены не были, хотя дата внизу документа указывалась недельной давности.

Да и фиг бы с ней, платежкой, Лера уже собиралась сунуть ее обратно в

оттопыренный карман мужниной ветровки, если бы не осознала сумму платежа. А

была она не больше, не меньше, чем двести тысяч зеленых. Хренасе.

Она смотрела на изгвазданный листок бумаги, и в ее голове копошились очень

нехорошие мысли. Во-первых, деньги эти были реально большие.

Ну, хорошо, это бизнес, а Валерия никогда в Лёнькин бизнес не вникала.

Наверное, Лёньке действительно нужно было перечислить фонду «Фиг-туту» эту

охрененную сумму. Для того, допустим, чтобы казне платить поменьше налогов, хотя

за Воропаевым такого не водилось.

Раньше не водилось, а теперь завелось, бывает. Но вот зачем платежку нужно

было распечатывать? Сейчас никто так не поступает, сейчас же все делается через

Интернет! И Лера знала совершенно точно, что у Лёнькиного главбуха Элеоноры на

компе стоит программа, которая позволяет этой самой Элеоноре не париться в

очередях у банковских окошек, стискивая в пальцах туго набитое портмоне.

Валерия медленно сложила листок пополам. Мог Лёнька связаться с крупным

преступным бизнесом? Международная торговля трансплантатами, контрабанда

якутских алмазов, трафик наркотиков, в конце концов? Реально такое, что Воропаев

встроен в преступную цепь и отмывает грязные деньги через «Скворечник»? А эти

двести штук не захотел переправлять хозяевам, и те решили с ним разобраться?

Картина того, как тело Воропаева валяется на грязном асфальте возле мусорных

баков, приобрела краски и объемность.

«Он мертв», – внезапно образовалась в мозгу у Валерии простая и страшная

мысль.

«И что же, теперь мне его не искать? Хоть бы и мертвого?», – угрюмо

вопросила ее Валерия.

«Без тебя найдут», – зло усмехнулась мысль и обратилась в образ бомжа в

вонючих обносках, который шманает карманы мертвого Леонида.

«Да пошла ты», – скривилась презрительно Валерия.

«Пойду, пойду…» – глумливо ощерилась мысль. – Доскажу только. Жив твой

кобель. У бабы ночует. А над тобой они ржут»

Валерия звонко проговорила:

– Никаких баб у него нет. И он не преступник. И он жив. Он ждет моей помощи,

и я найду его. Понятно?!

Но мысль молчала. Улетучилась? Прилетит попозже? Какая гадость. Ну, ты,

Лерка, даешь…

А что – Лерка?! Она уже просто не знает, что думать, а версии множатся, как

популяция крыс в подвале нерадивых домовладельцев. И новые факты конфликтуют

со старыми. И как их увязать между собой, Лера не знает, голова ее пухнет и скоро,

наверное, лопнет. Правильно Киреева говорит – не Лерина это стезя. Поэтому,

займись-ка ты, детка, чем-то простым и конкретным. Обзвоном больниц, например.

Только надо сначала найти в Интернете какую-нибудь базу. Какой-нибудь

телефонный справочник. И Лера направилась в библиотеку.

Монитор засветился синим, затем появилась заставка рабочего стола с

фотографией их дачи, и, забавно чпокая, на фоне зелени деревьев и травы

принялись вылупляться ярлычки программ и папок. Запустился Интернет. Почтовые

службы тут же наябедничали, что имеются новые сообщения, которые неплохо бы

прочитать. Лера прочитала свои, оказавшиеся предложениями от интернет-

магазинов, а потом она залезла в Лёнькину почту. А потом принялась за его страницы

в соцсетях.

Лера никогда так не делала. Во-вторых, ей весь этот мужской треп был

неинтересен. А во-первых, она почему-то стеснялась подсматривать за мужем, но

это уже из разряда личных чудачеств.

Однако в сложившейся ситуации про чудачества следует забыть. Ответ на

вопрос, куда исчез муж, может обнаружиться в любом письме, в любом статусе.

Войдя на страницу «Вконнекте», она нашла, что искала. Ощущение было

такое, что ей здоровско вмазали под дых. Валерия еще несколько раз перечитала

Лёнькин опус, надеясь, что неправильно его истолковала, но опус от этого не

поменялся. Откинувшись на спинку стула, она с расстановкой проговорила:

– Я Марта. Жена ненормального садовника Мюллера.

Лёнька опубликовал открытое обращение с угрозой. Чиновнику столичной

мэрии, назвав в общем доступе фамилию с регалиями вкупе. Леонид грозил ему

бесстрашным разоблачением в средствах массовой информации, а темой

обличительных статей и репортажей будут махинации с субсидиями, торговля

госзаказами, а также иные прочие и немалые нарушения УК. В конце своей безумной

декларации Леонид недвусмысленно намекал, что имеется у него в запасе нечто

неопровержимое, что поможет сесть уважаемому господину на очень долгий срок.

Если тот не вернет награбленное.

– Идиот! – взвыла Валерия. – Я тебя прибью, когда отыщу, будь уверен! Я

разучу тебя пользоваться компьютером! Ты забудешь, что такое телефон! Какой же

идиот мне достался в мужья, Господи!

Казалось бы, хуже уже стать не могло, но ей стало значительно хуже, когда до

нее, наконец, дошло, кого именно взялся пугать камикадзе Воропаев, грозя оглаской

и репрессиями.

Что ж он в чиновники-то полез? Мало ему денег, теперь власть подавай?

А Лёнька как про Антона мог узнать? Узнавать-то, кстати, нечего. Тем более,

что сия история задолго до их с Леонидом знакомства началась и тогда же

закончилась. Но какая-то гадина могла насвистеть ему сюжетов, и Лёнька,

взревновав, возжаждал Антохиной крови.

А может, никаких сюжетов никто ему не свистел, а просто совпало так?

Перекрыл Леониду данный конкретный бюрократ кислород, намекая на взятку, а

Лёнька, бычара, в бой кинулся, чтобы справедливости добиться и мздоимца

наказать. Маловероятно. Но не невозможно. Двести штук зеленью он же собирался

кому-то платить. И не заплатил.

Когда Валерия взглянула на дату публикации безумного поста, увиденному она

уже не удивилась. Но сердце сжалось. Понедельник. Тютелька в тютельку день

невозвращения Леонида домой. Как все хреново получается…

Антон Ефремов никогда не оставлял без внимания угрозы, даже если они

были смешные и детские. Получается, что Лёнька сейчас на исправлении у Тохи.

Сидит где-нибудь связанный в подвале и ловит мордой оплеухи. Именно, именно так.

Незачем Ефремову его мочить, не девяностые. Не нулевые. Постращает и отпустит.

Значит, так. Лёнька у Антона. А ядовитыми колючками Лерины гель для душа и

сигареты начинила Юлька. А саму Юльку убил Скула, наркобарон из города

Глыбокоречинск. Ну, а деньги по платежке первоначально предназначались

коррумпированному чиновнику, но так ему и не достались.

Вот и получены все ответы. Осталось только выручить зарвавшегося

садовника Мюллера.

Валерия поспешно выгребла из нижнего ящика стола стопку растрепанных

ежедневников и записных книжек. Только бы она не выбросила, только бы

сохранила!..

Еженедельник за 2002 год нашелся на самом дне. Валерия торопливо

перелистала блокнот, чуть не выдирая исписанные разномастными шариковыми

ручками желтоватые листы, и, наконец, нашла нужный номер. Ефремов Антон

Андреевич.

Тот самый Антон Ефремов, босс и притягательная личность, от которого, сломя

голову, десять лет назад сбежала Лера Бурова, не захотевшая платить свободой, а

быть может, жизнью за бешеные бабки, которые ухали на них щедрым водопадом,

чистые и отмытые в стиральной машинке тохиного бизнеса. Почти бандит, почти

любовник, почти враг. Опасный враг.

И теперь ей придется с ним вступать в переговоры.

Валерия бездумно смотрела на исписанные страницы. Где аккуратно, где

торопливо и оттого неряшливо. Она малодушно оттягивала разговор, обманываясь

тем, что должна же собраться с мыслями. Однако, осознав, что где-то под ложечкой

мелкая голая собачка трясется от ужаса и жалобно поскуливает, решительно взялась

за телефон.

Когда абонент ответил на звонок, Валерия была уже достаточно собрана,

чтобы спрятать не только глупый страх, но даже и волнение, вполне законное при

данных обстоятельствах. Она невозмутимо проговорила в трубку:

– Как поживаешь, Антон? Как бизнес?

– Лерка?! Бурова? – поразился собеседник. – Жива, старушка?

Лера не стала реагировать на его призыв порезвиться. И ей нисколько не

польстило, что после стольких лет он сразу узнал ее по голосу. Валерия лишь

сделала вывод, что Ефремов в курсе, кто именно сейчас ловит мордой оплеухи его

подручных. Антон ждал Лериного звонка. Дождался, выходит.

Валерия решила не тянуть резину и не стала подстраиваться под его игривый

тон. Она произнесла сухо:

– У тебя один дебил сейчас в обороте. Мне он нужен. Хочу поменять его на

бабки. За живого дам больше. Можешь не беспокоиться по поводу его трепа, я с ним

сама поговорю. Он это от недоумия и больше так не будет, он пообещает. Ну, что?

Обсудим?

– С каких пор ты стала выкупать дебилов? – весело поинтересовался

Ефремов.

– С тех пор, как… Впрочем, это не важно. Ты что, намерен обсуждать это по

телефону?

– А почему ты решила, что я вообще что-то намерен обсуждать? – недоуменно

спросил голос, который все еще казался игривым. – Ну хорошо, подваливай к

Садовому. Бросишь свою тачку на стоянке у «Художественного», а там тебя мои

ребята встретят. Или ты на метро? – вдруг с деланным испугом оборвал сам себя

Ефремов.

– Нет, я на машине, – процедила Бурова.

– Какие мы серьезные и обидчивые! – насмешливо проговорил собеседник, –

Не злись, я пошутил. Так что, подкатывай через полчасика, бэби, поужинаем,

кофейку дернем, про твоего дебила поговорим.

И Антон разъединился.

Лера посмотрела на часы. Начало восьмого. Через полчасика… А она успеет?

Жрать-то хочется. А нужно еще переодеться. Кстати, во что? И морду накрасить. Или

не краситься, так сойдет?

От событий сегодняшнего дня голова шла кругом, и только сильнейшее

желание выручить из бандитских лап мужа, ну, хорошо, пусть не из бандитских, а

каких-то еще лап, помогло Валерии сохранить трезвость мысли и не разрыдаться от

пережитого страха, множественного стресса и простой человеческой усталости.

Двигаясь, как вялая сомнамбула, она влезла в темно-зеленое платье

шелкового трикотажа на тоненьких серебристых лямочках, которое ее подбила

приобрести Надежда Киреева. Та частенько ехидничала по поводу привязанности

Буровой к оливково-серым балахонам из хлопка и льна, и Валерия сдалась, когда

они вместе в очередной раз ходили прошвырнуться по бутикам ЦУМа. Но Лера так и

не смогла преодолеть нелюбовь к ярким цветам, и платье с тех пор так и валялось

невостребованным. В данной ситуации ее внутренний голос подсказал, что балахоны

на сегодня отменяются, и она извлекла из дальнего угла платяного шкафа шуршащий

пакет с австрийской шмоткой.

Пытаясь при помощи расчески и заколки со стразами соорудить подобие

вечерней прически, прикидывала, сколько бабок захочет Ефремов за то, чтобы

забыть глупую Лёнькину выходку, и ломала голову, где она эти бабки возьмет. Если

Антон захочет ждать, Лера продаст ВСЕ. Какой же все-таки придурок ее муж. Только

бы его не убили.

А что если Ефремов не согласится на сделку? Значит, нужно постараться быть

убедительной. Потому как попытка решить проблему силовыми методами навряд ли

приведет к хорошему результату.

Валерия живо представила, как, скрутив Ефремова и примотав его клейкой

лентой к стулу, под дулом пистолета она заставляет его отдать ей Лёньку. Только

вряд ли у Леры данный номер получится. Но даже если получится, то жить им с

мужем после этого останется совсем недолго и не особенно счастливо.

Посему про реальный наезд придется забыть, делая ставку исключительно на

дипломатию. Однако о простейшей самообороне позаботиться все-таки следует, и

она положила в сумочку Лёнькин травматический пистолет.

Могла бы и не утруждаться. «Комитет по встрече» первым делом проверил ее

сумочку. Она порадовалась, что не одела льняной балахон. Ефремовские андроиды

не преминули бы ощупать ее на предмет ножа за подвязкой или гранаты за пазухой,

она бы в ответ вмазала им по рукам, а они бы дали ей сдачи.

Андроидов было двое, и оба в одинаковых серых костюмах. Видимо, это была

у них такая униформа. Один – светло-русый худосочный очкарик, Лера окрестила его

про себя «умный мальчуган», а второго, простого и крепкого, как дубовая свая –

«деревенский тракторист». Если бы не перебитый нос и старые шрамы на

физиономии «тракториста», Лера решила бы, что он персональный водитель

Ефремова, тогда как умный очкарик всего-навсего его личный секретарь. Но памятуя

о граничащей с паранойей осторожностью бывшего босса, а также, что пиджак

очкарика многозначительно топорщился с левого бока, она решила, что и «умный

мальчуган» не так прост.

Поэтому Лера безропотно подчинилась его жесту и вручила свой ридикюль,

скривив презрительно рот. Безусловно, это было унизительно. Особенно же противно

было слушать их тупые остроты, которыми они зафонтанировали, обнаружив внутри

не серьезный огнестрел, а простую «травматику».

Вернув даме сумочку, препроводили к черному «ягуару», ждавшему тут же

неподалеку, и немножко покатали по изгибам Арбатских улочек. Возле ресторана под

вывеской «Купчина» выгрузили.

Хрустальный полумрак зала, резная мебель, льняные скатерти, подсвечники из

темной бронзы, и тапер на крошечной сцене, лениво перебирающий клавиши рояля и

наигрывающий что-то джазовое времен великой депрессии. Весьма достойно.

При ее появлении Ефремов привстал из-за стола, распахнув в преувеличенном

приветствии руки и в насмешливой улыбке рот. Он почти не изменился, и был таким

же поджарым волком с внешностью агента иностранной разведки. Седой ежик волос

только подчеркнул его хищное обаяние, а появившиеся на лице резкие морщины

сделали его облик завершенным. Только одет он был нынче не в линялые джинсы и

кожаную куртку, а в дорогой костюм из тонкой бликующей ткани.

Его улыбка Бурову не обманула. Свои симпатии Антон отдавал только таким

же, как он сам, но даже эти симпатии в конечном итоге вопроса не решали.

– Ну, здравствуй, – проговорила просто Лера, приблизившись к столу.

Услужливый официант отодвинул стул, и она села. За спиной у Ефремова

утвердились истуканами его «гориллы». Первый раунд начался.

– Ты великолепно выглядишь, бэби. Признаться, я немножко волновался,

представляя, что сегодня увижу расплывшуюся бабу, до ушей заляпанную тушью и

помадой. Я рад, что ты так же хороша, а вкус и чувство меры тебе не изменили.

Однако, зачем на наше свидание ты взяла с собой оружие, дорогая? – в последнюю

фразу Антон вложил легкую укоризну.

– От дорожных хулиганов, дорогой. От кого же еще? – усмехнулась Валерия.

– Я так и подумал. Петя, верни даме ее пистолет, – не оборачиваясь,

распорядился Антон, и пистолет даме вернули.

Лера, убрав его в сумочку,

повесила ее на спинку стула. Посмотрела в упор на Ефремова. Тот замахал руками:

– Вот только не надо сразу о деле, не порть нашу встречу.

И он подозвал официанта.

– Ужинать мы будем под присмотром? – кивнула Лера в сторону

телохранителей.

– Но ты же теперь при оружии, бэби. Правила безопасности надо соблюдать

всегда, – с полусмешком ответил Антон, уткнувшись в меню.

– Надеешься, что они смогут мне помешать, если я захочу прикончить тебя

где-то между «Цезарем» и куропаткой? – также насмешливо вопросила его Валерия.

Было заметно, что истуканы напряглись, сам же Ефремов, удивленно

приподняв бровь, ответил:

– Они тебя изрешетят, детка.

– Ну, ну, – хмыкнула она. – А спорим, что ничего у них не получится?

Губы Ефремова улыбались, глаза – нет.

– Помнишь, ты всегда любил со мной спорить, потому что я постоянно тебе

проигрывала. Давай на спор. Я не дотронусь до пистолета, даже могу его снова

вернуть твоим нукерам, – и Лера протянула пистолет «умному мальчугану», который

с невозмутимым видом оружие принял и сунул в карман брюк.

– И тем не менее ты окажешься полностью под моим контролем, – продолжила

она рискованную игру, готовясь воспроизвести один фокус, которому научил ее

Мишка Чэнь. – Давай сюда руку. Да протяни ты ладонь, не дрейфь.

Мишка, которого на самом деле звали Миншенг, а Мишкой он представлялся

для своих русских знакомых, посещал секцию айкидо. Говорил, чтобы форму не

потерять, хотя айкидо в России забавное. Лера ходила в тот же спорт-центр, но в

секцию по кикбоксингу.

Намерение заняться столь агрессивным видом спорта возникло у нее после

того, как в позапрошлом году Буровой пришлось отбиваться автомобильным

огнетушителем от негодяя, который размахивал у нее перед носом боевым ножом.

Конечно, негодяи в Москве не на каждом шагу встречаются, так ведь и огнетушитель

не всегда бывает под рукой. Вот Лера и выбрала себе боевое искусство согласно

склонностям души. Лёнька ее тянул на пейнтбол, но она отказалась. Она не нитка,

чтобы за иголкой.

После первых же нескольких занятий тренер отвел ее в сторонку и проговорил:

– У тебя здорово все получается, Бурова. А маховый удар ногой просто жесть.

Ты слона можешь пришибить, если не промажешь.

Он был прав, что-то у Леры в настройках было напутано. Лупила мощно, но

чаще мимо. И тогда Мишка Чэнь, от которого она не скрыла, что карьера уличного

бойца ей не светит, в утешение показал этот приемчик.

– Реально убить можно? – деловито осведомилась тогда Валерия.

– Нет… Ну, ты что… – по-восточному лучезарно улыбнулся Мишка. – Я не стал

бы тебя таким страшным вещам учить. Это просто шутка, детская шутка. Правда,

чуть-чуть больная.

– Болезненная, – поправила тогда его Лера.

Сейчас она волновалась, хорошо ли запомнила Мишкины наставления и

сможет ли повторить этот фокус правильно. С другой стороны, зачем волноваться?..

Не добьется эффекта, переведет все в «больную» шутку, скажет, что так

прикольнуться решила, чтобы обстановку разрядить. А может, еще и получится.

Ефремов, которого все-таки удалось взять «на слабо», хмыкнув, протянул

через стол ладонь, как будто собирался узнать по линиям руки свою судьбу. Лера

неспеша переплела его пальцы со своими, помогая свободной левой рукой.

Переплетение на сторонний взгляд получалось каким-то неудобным и даже

неестественным. До «умного мальчугана» начало что-то доходить, и он собрался

предупредить босса, но не успел, Лера уже закончила исполнять пальцевую

конструкцию и, глядя с отважной усмешкой на Ефремова, произнесла:

– Все, Тоха, теперь тебе кранты. Ты в моей власти. В полной и абсолютной.

Ефремов непроизвольно дернул руку, но тут же скривился от внезапной боли.

Доселе неподвижно стоявший «тракторист», выхватил пистолет и, направив его на

Валерию, зло прошипел:

– А ну, быстро руки убрала!

– Щас! – издевательским тоном ответила Валерия. – Говорю специально для

остолопов. Когда и если ты меня завалишь, патрону твоему жить останется ровно

пять секунд. Въезжаешь, брателло?

После чего обратилась к Ефремову, демонстративно больше не обращая

внимания на «остолопов»:

– На что спорим, что эти пижоны не смогут прийти тебе на помощь? Давай, на

шампанское замажем. Ставлю бутылку самого лучшего в этой забегаловке.

– А если проиграю я? – оскалил зубы в улыбке Ефремов, до которого тоже что-

то начало доходить. – Ты меня прикончишь даже не дожидавшись «цезаря»?

– Ну, отчего ты так плохо обо мне думаешь, Антон? С самого начала, между

прочим. Если не смогут, то ты выполнишь одно мое маленькое желание. Идет?

– Как же я забыл! Ты пришла за дебилом, – насмешливо произнес Ефремов и

добавил, скосив взгляд в сторону охраны, – Что ж, по рукам. У меня много дебилов,

детка, выберешь любого. Спрячь пушку, Витек, не напрягайся.

«Тракторист», угрюмо пыхтя, засунул пистолет куда-то за спину, «умный

мальчуган» работал желваками.

– Правильное решение, – в целом одобрила ситуацию Лера. – Теперь я кое-что

объясню.

С этими словами она надавила подушечкой большого пальца на его

полураскрытую ладонь, где-то между буграми Сатурна и верхнего Марса, и Ефремов,

побледнев, ругнулся. Сузил в хищном прищуре глаза, чтобы метнувшаяся в них

паника не вырвалась на волю.

– Ты обратил внимание, Антон, что я лишь коснулась этой точки? – тоном

учителя начальных классов осведомилась у него Валерия. – А если надавить

сильнее и сохранять нажим всего пять секунд, то сосуды головного мозга лопнут, как

газовые пузырики. Твоего головного мозга, Антон. После чего из-за стола ты уже

встанешь овощем, если не загнешься сразу, и я не знаю, что для тебя будет лучше.

Снять из пистолета твои парни меня не успеют, да и без толку это. Меня сейчас

нельзя трогать. Если я дернусь или, страшно подумать, начну заваливаться, мой

палец непроизвольно сдавит эту точку. Это проверяли до тебя, но, если хочешь,

можешь проверить тоже. Пяти секунд, которые будут в распоряжении твоих

телохранителей, не хватит, чтобы высвободить твою руку, за это я тоже ручаюсь. Так

что, шах тебе и мат, Антон Андреевич. Ну как, ты согласен, что я выиграла?

– Похоже, что я у тебя в заложниках, – хрипло проговорил Ефремов с

каменным выражением на лице.

Лера неспеша и аккуратно расплела их руки и без улыбки произнесла:

– Никакой ты не заложник, Антон. Этой мой муж у тебя заложник. И я хочу

знать цену выкупа.

Антон Ефремов расслабленно развалился на заднем сидении своего «ягуара»,

который умело вел по ночной Москве угрюмый Витек, но мысли его не были столь же

небрежно-расслаблены, как поза. Ефремов напряженно думал. Разговор с Валерией

Буровой, внезапно исчезнувшей из его бизнеса и жизни в начале нулевых и так же

неожиданно сегодня объявившейся, произвел на Антона неоднозначное впечатление.

Неоднозначное, но, безусловно, сильное.

С ней было так всегда, и в этом плане она ничуть не изменилась. Ефремову

сделалось досадно, что активное беспокойство Валерии вызвал какой-то мужчинка,

по всему видно слабак и недотепа. Возможно, досада была с примесью ревности. Но

Антон Ефремов не был дураком и всегда умел правильно разобраться в ситуации и в

людях. Пытаться взять реванш по прошествии стольких лет смысла не имело. Он

только напрасно потратит время, стараясь склонить ее на любовную авантюру.

Слишком сильно любит Лерка своего дебила, если решилась на такой борзой

поступок, который выкинула нынче в ресторане.

Но наглая ее выходка заслужила уважение, и он отослал пацанов к барной

стойке пить колу. Злые от унижения, они отправились в другой конец зала.

Предложение Буровой его озадачило, а готовность выложить за мужчинку

сумму зеленых по запросу и не торгуясь, вообще поставила в тупик. Кажется,

Валерия действительно здорово отъехала от экстремального бизнеса, работая

мелким клерком в конторе, если жаждала поменять заработанные непосильным

трудом бабки на никчемного представителя московской мелкой фауны. Но Ефремов

не стал делиться с Буровой своим сарказмом, а коротко произнес: «Я подумаю, что я

для тебя могу сделать». Теперь вот ехал и думал.

От ужина она отказалась. Встала, уперлась в него тяжелым взглядом и

размеренно произнесла, однако ее спокойный тон Ефремова обмануть не смог:

– Жду до утра. До девяти часов утра.

И ушла. Она что, ему так грозила? Смешно. Смешно и забавно.

Он запоздало поинтересовался у проштрафившихся архаровцев, на какой

тачке приехала гостья. Услышав ответ, задумался еще больше. Тяжелый

внедорожник «мерседес», увешанный кенгурятниками, шестифарной «люстрой» и

прочими агрессивными шнягами, не может быть у мелкой служащей нищего офиса,

жены слабака и дебила. Да и платьишко на Лерке… Впрочем, про тесное платьишко и

все, что под ним весь вечер вырисовывалось, лучше не вспоминать. Одно слово –

оторва. Сексапильная оторва. Повезло же этому Воропаеву Леониду. Ефремов

хмыкнул. Хотя бы в этом.

Лера заехала в супермаркет и купила какой-то салат и какую-то нарезку.

Приехав домой, обнаружила, что нет хлеба. Это ее огорчило, и она расплакалась.

Нарыдавшись, стянула через голову дурацкое платье и отбросила в кресло.

Платье до кресла не долетело и осталось валяться на полу сдувшимся резиновым

шариком. Лера задумчиво на него посмотрела, подняла. Размеренными шагами

подошла к платяному шкафу, распахнула дверцу, извлекла пустую вешалку.

Повесила платье на вешалку, сунула в шкаф. Нужно перестать психовать. Толку-то от

истерик.

Утром она позвонит Ефремову, чтобы узнать, что он решил. Навряд ли его

номер будет доступен. Поэтому затем она пойдет в полицию. Валерия

благоразумная, уравновешенная женщина, поэтому она пойдет в полицию.

И она настолько тотально благоразумна, что сейчас поужинает салатом без

хлеба и ляжет спать. Примет снотворное и ляжет. И заснет.

Стрелки на часах показывали начало седьмого, когда ее разбудил телефонный

звонок. Но звонил не Ефремов и даже не кто-то из его свиты. Звонил Паша Горячев.

И Горячев был явственно на взводе.

Он сказал, что Лёня нашелся. Он сказал: «Одевайся, я сейчас за тобой заеду.

Ничего брать не надо, Леонид пока не пришел в себя».

Паша сказал: «Его нашли ночью в каком-то подъезде, он лежал без сознания и

весь избитый. Жильцы вызвали скорую помощь. Я случайно узнал, представляешь?

Мне позвонил Борька-монтажник и сказал, что видел, как Леонида на каталке везли

по коридору. Борька в той больнице со сложным переломом. Прикинь, как совпало».

Одуревшая от смеси радости и тревоги Лера выскочила из подъезда, не

дожидаясь, когда приедет Пашка и вызовет ее по домофону. Только бы с Лёнькой

ничего серьезного не было!

Все-таки не абсолютный гад ее бывший босс, а нынешний бонза Тоха

Ефремов. Конечно, никакое это не благородство, а эффектный жест ради жеста, но

ей наплевать. К тому же Тоха хитер и осторожен, потому и вернул Леониду свободу

таким незамысловатым способом. Теперь вряд ли кто-то будет искать связь между

видным чиновником Ефремовым и средне-малым предпринимателем Воропаевым,

на которого напала местная шпана.

Однако, нагнала ты страху, подруга, на этого упыря! Какая же ты, Лерка,

молодец! У тебя получилось! Теперь главное, чтобы с Лёнькой ничего страшного не

было. Она его заберет из больницы, вылечит, выходит, а потом все ему выскажет.

Все-все.

Обычно уравновешенный Павел сегодня вел машину уж как-то слишком по-

итальянски, резко кидая «мазду» из ряда в ряд и поочередно вдавливая до упора

педали газа и тормоза. Всю дорогу он возбужденно недоумевал, за каким хреном

Воропаеву понадобилось переться в тот подъезд, где его подстерегли подонки,

отобрав документы и телефон. И как все-таки повезло, что его доставили в больницу,

где «парится Борька».

Для пробок было еще достаточно рано, и торопливая «мазда» сумела прошить

Москву с южных до северо-восточных окраин минут за сорок, а потом они еще минут

двадцать ехали по спальному району, пыльному, неухоженному, однообразному. «Где

мы?» – спросила Пашку Валерия. «Уже приехали», – пробормотал Горячев, паркуясь

вблизи стальных решетчатых ворот, за которыми открывался унылый больничный

вид: центральный корпус этажей на шесть, несколько корпусов поменьше и

барачного вида строения на периферии.

Горячев произнес коротко: «Пошли», и Валерия поспешно выбралась из

машины. Они пересекли пустынный больничный двор и направились к дверям

двухэтажного здания, стоящего на отшибе.

– Вы куда? – недовольно поинтересовался человек в униформе, когда они

вошли в полутемный предбанник.

Павел помахал у него перед носом бумажкой, и тот протянул:

– А, в «Фактор». Чего в такую рань?

– Куда?! – нагоняя быстро идущего по длинному коридору Пашку, недоуменно

переспросила его Лера. – Какой еще фактор?

– Представления не имею, – пожал тот плечами. – Закидон у этого гоблина,

должно быть. Или местный сленг. Может, тут так реанимацию называют.

– А нас пустят в реанимацию? – запоздало всполошилась Лера.

– Ну даже, если и не пустят?.. Нам, главное, убедиться, что с Леонидом все

нормально, и с лечащим врачом поговорить, спросить, может, нужно что из лекарств.

Ты же видишь, что тут за обстановка… – раздраженно проговорил Го