Герои романа – авантюристка, бандиты, наркоман, гламурные женщины и профессиональный убийца – попадают в нелепую и опасную ситуацию, становясь поочередно то палачами, то жертвами. Это не просто детективная история, но и рассказ о том, какими люди бывают ошеломительно смешными и ошеломительно глупыми – в самые неподходящие моменты своей жизни. Как же выйдут из затруднительного положения герои и чем наша история отличается от одноименного фильма, только что вышедшего в прокат?..

Никита Питерский

Семь кабинок

Пролог

О чем вы думаете, заходя в общественный туалет?

Скорее всего, ни о чем определенном. У вас возникли кое-какие проблемы, то есть естественные надобности, что чаще всего случается неожиданно, в самый разгар шопинга или пешей прогулки по излюбленным местам, а то, не дай бог, – деловой поездки, и если вы за рулем, вам придется проявить чудеса изворотливости и из-за такой досадной мелочи экстренно решить множество попутных проблем. Ведь для начала, например, надо остановиться/припарковаться. Проще всего это, конечно, сделать на дальних подступах к центру. Но там вы не найдете общественного туалета. Ни за что. Даже вонючих синих кабинок с привядшими тетками или автобусов для продвинутых туристов. Не говоря уже о типичном стационаре с туалетной бумагой, рукомойником и жидким мылом. Можно даже без сушилки для рук, в конце концов. Хорошо, если вам известно, где расположен такой туалет. Тогда вы просто мчитесь прямо туда в надежде скоренько решить вашу проблему, а затем, помыв руки жидким мылом, вновь отправиться по своим делам. Ну, то есть на самом деле вам отлично известно, где он есть наверняка: в каждом заведении на букву «эм», где вам предложат вообще-то жуткую, честно говоря, еду, которую способны переваривать лишь совершенно здоровые желудки, и нет никаких данных, что они долго еще при этом будут здоровы. Зато здесь свято блюдут чистоту в туалетах, к тому же позволяя ими пользоваться всем и каждому. Что невозможно переоценить. Но и этих туалетно-питательных заведений не так много в большом городе, и нет никаких гарантий, что в критическую минутку вы окажетесь где-то рядом.

Итак, вы наконец заходите в туалет, мысленно прокручивая очередной выпад шефа, неожиданно намекнувшего, что в кресло, которое вы три года с таким усердием протирали, может сесть чужая задница. Что, интересно, это могло бы означать? Что ему надоело с жаром обсуждать с вами очередной матч на кубок УЕФА? Или пить прохладное пиво после работы в дни, когда ни жена, ни любовница не представляются ему достойными внимания? Или чашка утреннего кофе, размолотого вашей твердой рукой с помощью механической кофемолки, под знойным взглядом его секретарши? А может, совместный дайвинг, который вы оба могли себе позволить раз в году, взяв напрокат снаряжение у вашего приятеля? Или, может, он хотел дать вам понять, как тяжело ему сдерживать натиск своего начальника, возжелавшего передоверить ваши должностные обязанности своему ретивому родственничку? Короче, черт этих начальников разберет, решаете вы, входя и озираясь в пустом помещении с несколькими дверцами, ведущими в столь вожделенные в эту минуту и совершенно, как вам кажется, свободные кабинки. С самым первым вдохом вы чувствуете, как ваши ноздри начинают щекотать пары хлорки. Этот запах должен свидетельствовать о том, что уборщица здесь время от времени появляется, что само по себе довольно приятно. И тут вы ловите себя на мысли, что в туалете стоит полная тишина. Отлично, сейчас вы возьметесь за пластиковую ручку, откроете дверцу. Зайдете в маленькую кабинку, преодолевая брезгливость, вытрете туалетной бумагой сиденье унитаза (на котором до вас сиживали носители доброго десятка вирусов и инфекций, таких, как хламидиоз, генитальный герпес, гепатит С, микоплазмоз, ВИЧ, сифилис, гонорея, донованос и много чего еще), словно эти меры можно считать гарантией от больших неприятностей, и за несколько минут избавитесь от неприятных ощущений, заставивших вас сюда прийти. Интересно, если бы уборщицы получали не шесть тысяч рэ в месяц, а по крайней мере в два раза больше, проявляли бы они заметное рвение в работе и как это сказалось бы на статистике заболеваемости вирусными инфекциями, передающимися обычным путем?

И хотя шанс подцепить что-нибудь именно здесь, честно говоря, ничтожно мал, надо смотреть правде в глаза: в любом общественном туалете, каким бы чистеньким он ни выглядел, наличествует антисанитария.

Теперь представьте себе на минутку, что царящая здесь тишина обманчива, все эти кабинки не так уж и пусты, и в них протекает какая-то своя жизнь, а проблемы, которые здесь кто-то решает, вовсе не сводятся к той, что привела вас сюда.

Можно лишь догадываться, о чем думала девушка, которая вышла из кабинки женского туалета в ночном клубе с веселеньким названием «My Little Baby». Вид у нее был довольно странный. Странным еще было то, что туалет этот как раз находился на ремонте, о чем свидетельствовала висевшая на двери табличка. И не заметить ее девушка не могла. Одета она была стильно и неброско: зеленые галифе, желтый кожаный жакет с бахромой, сапоги от Vicini. Что с таким прикидом можно делать в грязном туалете, закрытом на ремонт?.. Странная девушка придирчиво оглядела прямоугольное помещение, отделанное светло-серым кафелем. По периметру противоположной от входа стороны были расположены семь кабинок, отделенных друг от друга перегородками от пола до потолка, с глухими белыми дверцами, придававшими впечатление высоты и объема. На какое-то мгновение ее взгляд уперся в унитаз, оставленный сантехниками посреди туалета, затем переметнулся на груду строительного и не только мусора и остановился на новой столешнице из кориана длиной метра три, с вмонтированными в нее раковинами. По лицу девушки было видно, что грязь и беспорядок она воспринимает совершенно спокойно, точнее вообще не воспринимает, потому что сосредоточена на чем-то другом. Она явно напряженно что-то обдумывала и потому двигалась механически, не отдавая себе в этом отчета. Вначале она хотела было поставить сумку-рюкзак на столешницу, но передумала, на весу достала из рюкзака мобильник. Странно, что он оказался там, а не в кармане, как обычно. Ей оставалось только отзвониться. Прямо сейчас. И тогда останется самый последний и в то же время – приятный этап. Близоруко поднеся телефон к лицу, чтобы набрать номер, она почему-то передумала и осторожно положила его на столешницу. Протерла туалетной бумагой небольшой участок покрытого пылью огромного зеркала. Получилось оконце, в котором девушка увидела свое красивое, но бледное лицо с покрывшимся испариной лбом. Подставив руки под струю воды, она долго вглядывалась в свое отражение, словно пытаясь что-то выведать у молодой женщины, глядевшей на нее из зеркала. Проточная вода уносит беспокойство и печаль, вспомнила она слова какого-то модного целителя. Ей не о чем было печалиться, да и беспокойства она уже не испытывала. Еще немного – и ей снова будет море по колено. Она чувствовала себя отважным моряком, сквозь бури и рифы добравшимся наконец до родной гавани. Ее гавань уже не за горами. Лицо в зеркале не может обмануть. Девушка улыбнулась.

Она не относилась к тем представительницам слабого пола, которые двадцати минут не могут прожить без зеркальца и косметички.

Напротив, косметика на ней отсутствовала, а если быть совсем точным, она уж и не помнила, когда последний раз поры кожи на ее лице были забиты пудрой, губы стягивало от слоя гиперустойчивой помады, а ресницы слипались от клейкого черного состава, который называется тушью для ресниц.

Короче, в зеркало она смотрелась совсем не так часто, как ее ровесницы, а потому у нее было много свободного времени, и это время Татьяна – так звали странную девушку – привыкла проводить в движении. За те двадцать шесть лет, которые прошли с момента, когда толстый акушер, позднее оказавшийся за решеткой за попытку продать младенца на органы, взял в руки крошечную новорожденную девочку, в ее жизни было много такого, о чем родителям, даже самым по-горбачевски демократичным, никогда не рассказывают.

Татьяна, конечно, понимала, что подвергается опасности, возможно даже смертельной, но не хотела об этом думать. Главное – она ни за что не отступилась бы от начатого, ни за что. И потом, ей было не впервой рисковать. А кто рисковал – знает, как привыкает организм к адреналину, как просит новых бешеных ритмов сердце, как обостряются все пять чувств и мертвеют эмоции, и человек становится тем, кто он есть, – тихим и яростным зверем, который способен совершать невозможное ради того, чтобы выжить. При этом ум остается холодным и ясным, отдает приказы. Бдит. Надо поскорее отсюда уезжать. Поскорее. Отправиться на недельку к теплому морю, чтобы смыть с себя навязчивое ощущение опасности. Да, у нее не было тревоги, но она никогда не забывала о грозящей опасности. Откуда бы иначе взяться адреналину?

Татьяна выключила воду, вытерла бумагой руки. Взяв мобильный, набрала номер.

– Это я. Все готово, – произнесла она совершенно спокойно. И, развернувшись, посмотрела в сторону кабинки, из которой только что вышла. – Он в третьей кабинке. Не перепутайте, в женском туалете, который на ремонте. Все, пока. – Татьяна выключила телефон и бросила его в сумочку. Направилась было к выходу, но остановилась, повернула голову к зеркалу и резким движением головы отбросила волосы назад. Полюбовалась, как длинные пшеничного цвета волосы растекаются по плечам. Еще раз с удовольствием взглянув на свое отражение, она выдохнула: «Пу!» Если старушка Монро тянула гласный (от этого губы пухлее, что ли?), то Татьяна произнесла «Пу!» точно выстрелила из пистолета в детской игре в разбойников. Наконец она направилась к выходу и уже собиралась открыть дверь. Но что-то заставило ее остановиться. В коридоре послышались приближающиеся шаги, ручка повернулась, и дверь стала медленно открываться…

Любовник и силикон

Помещение туалета ночного клуба «My Little Baby» никак нельзя назвать выдающимся произведением дизайнерской мысли. Его никогда бы не стали снимать для «SALON interior», «AD» или «Лучших интерьеров».

Здесь нет керамической плитки от «Ceramica Bardelli» с рисунками Пьеро Форназетти, стильных раковин от «KOHLER», хромированных смесителей «dornbracht» и унитазов от вездесущего Филиппа Старка. А с потолка не льется мягкий свет от «Ingo Maurer». Вместо всего этого взгляд слепят дешевые китайские светильники из соседнего магазина «Товары для ремонта». Обычный туалет с легким налетом гламура – я имею в виду зеркало в массивной раме, выкрашенной под позолоту, и такие же (то есть с имитацией под золото) смесители. Пожалуй, единственное, на чем можно остановить взгляд и на что, видимо, была потрачена половина ремонтного бюджета, – это столешница из кориана, в которую врезаны две прямоугольные раковины. Ну и, наверное, кабинки, которых семь и которые отделены одна от другой перегородками от пола до потолка и глухими белыми дверями, тоже от самого пола.

За неделю до описываемых событий директор клуба Валерия Павловна решила заменить в жен­ском туалете отечественные унитазы, издающие при сливе чудовищные утробные звуки, на что-то более современное, но недорогое. После долгих, как ей показалось, поисков – а Валерия Павловна провела в огромном строительном гипермаркете целых пятнадцать минут – она остановилась на шведских унитазах: без претензий на высокий дизайн, но зато имеющих приятные полукруглые формы. Двум любящим выпить, но берущим совсем недорого сантехникам, Валерия Павловна дала указание поменять унитазы в женском, а потом и в мужском туалетах как можно скорее, в настоящий момент временно открыв для посетительниц служебные, вполне презентабельные и чистые. Но, как известно, все в этой жизни относительно. Получив задаток, приятели обмыли заказ, после чего благополучно ударились в запой, зачин которому, кстати говоря, был положен тут же, в женском туалете, пока охрана не довела это обстоятельство до сведения начальства. Валерия Павловна вышла из себя и уже готова была отдать приказ гнать эту пьянь взашей, но жертвы алкогольной зависимости так убедительно клялись мамой с завтрашнего дня завязать, к тому же подослав к начальству зареванных жен, что Валерия Павловна не устояла, хотя и продолжала злиться – уже на себя: сколько раз зарекалась нанимать кого-то по дешевке, и вот нате вам, опять наступила на те же грабли! Что ей было делать, входить в новые расходы?! Да и работали мужики вообще-то аккуратно, а на трезвую голову – ответственно, и даже, уходя в запой, несколько унитазов все-таки умудрились заменить.

Но оставим на время смелых парней, с завидным упорством меняющих унитазы и налаживающих бесперебойную работу сливных бачков, в настоящий момент нам куда интереснее сама Валерия Павловна – хотя бы потому, что действие, которое разворачивается на наших глазах, происходит во вверенном ей учреждении, имеющем вполне официальный статус ночного клуба.

Когда в Нью-Йорке падали башни-близнецы, погрузив в клубы пыли пол-Манхэттена, Валерия Павловна сидела в косметическом кабинете и внимательно следила за движениями девушки, делавшей ей педикюр. Когда бравые американские и английские солдаты, ободренные гневными речами Джорджа Буша и Тони Блэра, вышибали мозги мирным жителям Ирака, Валерия Павловна не торопясь выбирала молочко для тела в одном из магазинов «Риф Гош». Когда весь мир, затаив дыхание, следил за развитием событий с захватом заложников «Норд-Оста», директор клуба «My Little Baby» примеряла шелковое нижнее белье в своем любимом магазине «Дикая Орхидея». А когда несколько сот человек кричали от ужаса в падающем «Боинге-737», принадлежавшем кипрской авиакомпании «Helios Airlines», она в полной тишине своей нескромно большой квартиры придирчиво рассматривала свое тело, час назад покинувшее солярий. Всякий раз, когда в мире происходило что-то ужасное, эта женщина предпочитала по возможности ничего не знать, не смотреть и не слушать, а уж тем более не вникать в подробности. Какой смысл тратить свободное время на просиживание перед телевизором и созерцание трупов, чтобы после пить антидепрессанты? Свободным временем можно распорядиться куда более разумно, посвятив его таким приятным вещам, как, например, поедание вишневого штруделя со взбитыми сливками или ванильного мороженого с черникой, залитого карамелью так, что и мороженого не видно. А еще его можно провести в объятиях очередного любовника, который моложе тебя лет на десять, который обладает прекрасным телом и который так же, как и ты, ненавидит отношения, длящиеся больше двух месяцев. Поскольку Валерия Павловна на примере матери видела, к чему может привести чрезмерное пристрастие к пирожным, она предпочитала их не есть, а потому из всех прочих удовольствий, с помощью которых состоятельные женщины скрашивают свой досуг, предпочитала мужчин. Как и любая на ее месте, трижды в неделю она потела на тренажерах, а раз в неделю посещала бассейн – или баню, по настроению.

Как часто мне доводилось слышать: «Я делаю все, чтобы хорошо выглядеть, только для того, чтобы нравиться самой себе!» И сколько раз, слыша это, я ухмылялся, ибо подобные высказывания – полная чушь и примитивный самообман, в плену которого женщины находятся многие годы, стереотип, навязанный сериалом «Секс в большом городе» и прочей телепродукцией массового потребления; помимо всего другого, это еще и боязнь реально взглянуть на вещи. Женщины во всем мире, кроме актрис и певиц, безмятежно глядящих на нас с обложек глянцевых изданий, а также замороченных телеведущих, самовлюбленных манекенщиц и насиликоненных порнозвезд, которым необходимо безупречно выглядеть, чтобы обеспечить себе контракты с неисчисляемым количеством нулей, все до единой ухаживают за собой, в первую очередь для того, чтобы пользоваться успехом у мужчин. Потому что каждой хочется видеть, как зажигается обращенный на нее взгляд знакомых и незнакомых мужчин, каждой хочется слушать комплименты опасливых сослуживцев, стремящихся не перейти черту – ведь на наших фирмах теперь тоже соблюдают корпоративные стандарты, нарушение которых чревато суровыми санкциями вплоть до увольнения. Да, каждой женщине хочется, чтобы в любимой вазе от Wedgwood всегда стояли свежие цветы, пусть даже подаренные не тем мужчиной, с которым она проснулась утром. И чтобы слал отчаянные эсэмэски бедолага, с которым она уже месяц не может встретиться, потому что проводит свободное время с другими мужчинами, старательно делающими ее жизнь похожей на сказку. И чтобы муж, сколько бы она с ним ни прожила, когда-нибудь не ушел к другой. А любовник, с которым она изменяет мужу, всегда принадлежал только ей. Когда за чашкой кофе такая женщина рассказывает подруге, как в метро кто-то прижался к ней в толчее, и подруга, негодуя, талдычит об извращенцах, рассказчица прекрасно знает, что подруга просто завидует, ибо после того, как ее разнесло после рождения второго ребенка, ничего подобного с ней случиться уже не может. Кстати, для тех, кого разнесло: это неправда, и с вами может случиться что-то подобное, а то и похлеще. Мужчины – они тоже разные…

И не только женщины больше всего на свете боятся остаться стареющим, невостребованным существом, проводящим ночи в одиночестве.

Принято считать, что большинству женщин хотелось бы, чтобы их одиночество скрашивал один-единственный мужчина, а большинству мужчин – наоборот. На самом деле это не так. Во всяком случае, в том, что касается женщин.

Взять, к примеру, инстинкт продолжения рода. Мог ли надмирный разум, создавая человека, предположить, что тот придумает способ трахаться, при этом не размножаясь, а лишь наслаждаясь процессом? Что многие женщины второй половины двадцатого века вдруг поймут, что уже не хотят иметь нескольких детей, а хотят нескольких сексуальных партнеров одновременно, меняя их, как сумочки для коктейлей? Сегодня возьму с собой красную сумочку, она так эффектно смотрится с этими шпильками, а завтра, на деловой ужин, – черную, с металличе­ской застежкой. Сегодня я сплю с Олегом, а завтра отдамся Андрею. Жаль, дедушка Фрейд не дожил до этого момента, он бы узнал, что вытворяют в стране, где секса нет, ученицы старших классов. Уверен, он произнес бы что-нибудь вроде: «Секс победил коммунизм и перестройку». Странно, что всего этого надмирный разум не предусмотрел. Я имею в виду не коммунизм и перестройку, а старшеклассниц и их способ времяпрепровождения.

В свои сорок Валерия Павловна не скрывала, что создана не для того, чтобы иметь семью. Затвердилась в этой мысли она после троекратного замужества, то есть каждый брак, а затем и бракоразводный процесс, давали ей все новые подтверждения тому, что смысл ее жизни не может сводиться к обслуживанию одного отдельно взятого самца, который отнюдь не всегда помнит о том, что женщина не меньше мужчины нуждается в хорошем, регулярном сексе. К тому же оказалось, что мужья, даже самые воспитанные, не в состоянии ежедневно хотя бы только на словах подтверждать, что она по-прежнему одна из самых привлекательных особ в мегаполисе, когда-то носившем имя вождя мирового пролетариата, а ныне пафосно именуемом Санкт-Петербург.

Валерия Павловна любила читать гламурные журналы. Собственно, читать там особенно нечего, – короче, просматривать. Ей нравилась красивая жизнь – тех, на картинках, и ее собственная. Между ними было много общего. Она тоже обожала косметические процедуры, до болезненности. Spa, например. Конечно, с мужчинами она в носочках, перчатках, берушах и прочих спецсредствах не спала, но бывали в ее любовной практике случаи, когда она отказывалась от желанного свидания только потому, что не хотела пропустить сеанс восточного массажа в косметическом салоне, где ей сказали, что эффект будет обеспечен лишь при условии, что она пройдет курс без переносов и отсрочек. Эффект, конечно, был. Собственно, он всякий раз бывает. Недолго. Хотя бы потому, что косметическим салонам нужны постоянные клиенты. И постоянные заработки. Валерия Павловна не сомневалась: если кто-то и знает, что следует делать, чтобы внешность была неувядающей, эта информация хранится в таком сейфе и с таким секьюрити, что даже супер­агентам до нее не добраться. Кто-то, конечно, доходит до определенных вещей своим умом. Валерия Павловна была большой энтузиасткой собственного ума, которому вполне обоснованно доверяла во всем, что не касалось мужчин.

Тут даже ум не спасал.

Конечно, она обожала красивые наряды. Еще совсем недавно, когда гламур окончательно не победил, Валерия Павловна ужасалась тому, что висело на плечиках в дорогих магазинах: это было до болезненности просто, уныло и однотонно. Для таких вещей следует иметь супервнешность, чтобы на тебе все-таки было что разглядывать. Нынешняя мода, которую вначале многие восприняли как недоразумение, на взгляд Валерии, была интересна и для мужчин, которые, как известно, любят глазами. Кто мог подумать, что такая мода уйдет в народ? Она с усмешкой вспоминала, как еще года полтора назад в «Форбс» писали, что обувь со стразами, выпущенная по настоянию примадонны и украшенная ее именем, себя не оправдала, так как такие туфли, во-первых, покупают только ее, примадонны, солидные ровесницы, а во-вторых, не на каждый день. Всё! Теперь у женщин любого круга и любого возраста каждый день – праздник! Оборочки, складочки, рюши, кружева, стразы, камеи, перья, пуговицы, бусы… Фантастические сумочки, изукрашенные вдоль и поперек, платья, расшитые всем, чем попало. Это была ее мода, и теперь, куда бы дальше ни завернула от кутюр, Валерия Павловна была полна решимости остаться в гламуре навсегда. Одно лишь ее не устраивало: никак она не могла взять в толк, листая журналы, куда, по мнению тех, кто их выпускает, должны деваться женщины после тридцати? Почему, сколько ни смотри, женщин ее возраста, рекламирующих модные вещи, не обнаружишь? Ведь свистушки в двадцать—тридцать лет, если, конечно, они не родились в приличных семьях, еще только в лучшем случае вышли на охоту за обеспеченным мужчиной, и если разница в возрасте между ними и их избранниками невелика, как правило, мало на что могут рассчитывать. А если самец попался увесистый, за ним обязательно тянется вереница прежних жен, детей, оплодотворенных подруг, преданных секретарш, которых он сентиментально опекает из простого эгоизма или житейской предусмотрительности. Зато зрелая женщина ее лет, как правило, располагает всем сама: и собой, и достаточными средствами. Она к этому времени уже заработала себе кое-какой капитал и хочет отлично выглядеть и быть на высоте. Но если даже не заработала, не успела, неужели она должна отказать себе в удовольствии помечтать?! Что, гламурные журналы читают только те, у кого денег навалом? Если бы это было так, у журналов был бы очень ограниченный тираж. И они не выдержали бы меж собой конкуренции, им просто не хватило бы гламурных идей и гламурных знаменитостей. Интересно, как должна протекать гламурная конкурентная война? Эффектно. Под музыку… И кому ее закажут? И кто?.. Пока же им всем недостает воображения и здравого смысла. Если даже их маркетологи не сумели грамотно вычислить целевую аудиторию. Почему, листая журналы, Валерия Павловна должна соотносить себя и свою драгоценную зрелость с этими заштукатуренными дурочками? Зачем ей читать об их вкусах и пристрастиях и почему она должна постоянно прикидывать, как будет смотреться вот этот гарнитур на женщине, которой уже есть что скрывать? И потом, ей необходимы положительные гламурные примеры того, как другие справляются со своим возрастом. Может, написать в редакцию? Странно, в ней жила еще эта советская наивность: написала в редакцию, тебе тут же ответили, и ты теперь знаешь, как жить. Или наоборот.

Хотя, как жить, она, конечно, знала. В ее квартире ремонт и обстановка были дизайнерские. Викторианский стиль в сырой петербургской многоэтажке. Ну, конечно, не совсем так, но она старалась. Были у дизайнера очень оригинальные решения, только к тому времени она уже разводилась с тре­тьим мужем, и ей пришлось все работы остановить. Сама она никогда не сидела дома, потому что дома скучно, к тому же ей всегда хотелось самой чего-то добиваться, на глазах у окружающих, будучи хорошо одетой и причесанной. Это главное. Но и квартира, и то, что в ней, тоже имеет значение. И еще здоровье. Так все ничего, но курить надо бы бросить.

Чего еще она не понимала – это откуда пошла мода не просто сниматься для журнала, но сниматься в собственных интерьерах. Зачем показывать всем и каждому, как ты живешь? Чтобы вызвать чью-то зависть? А как же неприкосновенность жилища? Умные люди предпочитают не демонстрировать не только свою спальню, но и вообще свой дом. Понятно: хочется похвастать тем, во что вложены большие деньги. Но вряд ли это оправдано. Слишком многие из гламурных персон так или иначе пострадали от грабителей: у кого в угоне автомобиль, у кого квартиру обчистили, пока они изображали любителей горно-лыжного времяпрепровождения в Куршевеле – исключительно ради того, чтобы получить очередной кредит у банка. Нет, лучше жить тихо. Так безопаснее.

О клубе разное говорили. Но ей в глаза – только хорошее. Она знала все свои слабые и сильные стороны и вполне могла утверждать, что держит ситуацию под контролем. Да, официанты оставляют желать лучшего. Но так дело обстоит практически везде, даже в дорогих ресторанах. Да, менеджеры нечисты на руку, химичат с чаевыми, их приходится время от времени увольнять и набирать новых, абсолютно таких же. Но зато в клубе неплохая кухня и отличный стриптиз. А это сочетание что надо. Ремонт, конечно, хорошо бы сделать, кое-что обновить. Но собственники не спешат раскошеливаться, а слишком напрягаться и кого-то убеждать Валерия Павловна не собиралась. Вот, женский туалет хотя бы ремонтируют. Если устроят цены и то, что получится в результате, можно будет продолжить. Она не сомневалась, что все быстро окупится, главное – чтобы клиентам ремонт не доставил лишних неудобств. Сейчас конец зимы, посетителей, как обычно, поубавилось. Ее контингент предпочитает это время года проводить на солнечных пляжах, набираться здоровья. За зиму все, что под рукой, так надоедает, что хочется резко сменить обстановку. К осени можно было бы сменить обстановку и в «My Little Baby». Смешение стилей. Все туалеты разные, как стены общего зала, кабинеты и даже посуда. Можно за лето набрать свеженьких девочек, но и кое-кого из прежних оставить, для ностальгии. Хотя вряд ли новенькие будут ее меньше раздражать. Сначала Валерия Павловна не понимала, почему это происходит. Ей искренне казалось, что все девочки одинаково бестолковы, ленивы и слишком много болтают. Но потом она поняла: просто ее раздражают все, кто моложе. Потому что кожа у них гладкая и упругая, глаза сияют, но главное – кураж. У них его хоть отбавляй. А у нее уже совсем не осталось. Темперамент при ней, а вот куража – нету, хоть плач. И поэтому она стала такой раздражительной и плаксивой. Многие вещи, которые прежде вообще не трогали, вызывают слезы. Похоже, это слезы обиды – на судьбу, на жизнь, на окружающих, независимо от того, имеют они к ней непосредственное отношение или нет.

Когда ей было лет десять, мать взяла Валерию с собой на море. Именно с этого времени она с головой погрузилась во взрослый мир и его проблемы, хотя отнюдь не все, о чем говорилось и что происходило вокруг, была тогда в состоянии понять.

На пляже мать в первый же день познакомилась с какой-то теткой, крашеной блондинкой с пузцом, тоже из Ленинграда. Та даже утро встречала в ярком макияже, была говорлива и постоянно зыркала по сторонам, как будто кого-то высматривала. Из того, что она рассказывала матери, Валерия поняла, что тетке, которую звали Света, было в ту пору три­дцать семь, она недавно овдовела, прожив с мужем почти двадцать лет, у нее был маленький, моложе Валерии, сын и старуха-мать (сейчас Валерия бы очень удивилась, если бы о шестидесятилетней женщине ей кто-то сказал: «старуха»). На пляже, сразу по приезде в Пицунду, Света познакомилась с интересным мужчиной ее лет, который с места в карьер начал за ней ухаживать, и делал это так, как ей и хотелось, – церемонно и ненавязчиво. Мужчина был почти не женат, так как не жил со своей женой и собирался разводиться, еще он был силен, здоров, но неотесан, и Света, подставляя свое нежное, хоть и нестройное тело под нещадное солнце, вслух не раз высказывала беспокойство о том, как такого мужлана примут ее высокоинтеллектуальные, а главное – высокопоставленные друзья. Жить им было бы где: у нее была отличная квартира на Антона Рубинштейна, бывшая коммуналка с неслыханно дорогим по тем временам ремонтом. Парадное, правда, грязновато, зато центр, пять комнат и вид из окон. Пока она обсуждала с матерью Валерии, как ее сыну лучше называть будущего маминого мужа, к этому самому будущему мужу (который тоже был почему-то с пузцом!) приехала его будущая бывшая жена. Он сменил шорты на джинсы, надел белую рубашку и бродил с ней смирный, ни на кого не глядя и не здороваясь. Света вся извелась. Она почему-то забыла о том, что у того дяди на носу развод, и ужасно его к жене ревновала. Переводила на себя килограммы косметики, надевала свои лучшие наряды, громко и ненатурально хохотала. Она старалась постоянно держать на виду парочку, которая ходила под ручку, о чем-то тихо переговариваясь, должно быть, обсуждая, кому какое имущество достанется после развода. Когда жена наконец уехала, Света сказала маме: «Все, я должна с ним объясниться!» – но долго не могла обнаружить своего избранника и все-таки нашла его у раздаточного окошка столовой пансионата, возле очень хорошенькой и совсем молодой местной поварихи. Вечером соседняя избушка, в которой жила Света, трещала и сотрясалась, словно внутри устраивался на ночлег свирепый африканский слон. Мама почему-то злилась и повторяла: «Как будто нельзя потише! Здесь же дети!» – а наутро на пляже они обнаружили ненакрашенную, с распухшим от слез лицом Свету, которая трагическим голосом сообщила, что у него, оказывается, путевка была до вчерашнего дня, он задержался почти на сутки только ради нее, а на рассвете на автобусе уехал в Адлер, чтобы пересесть там на самолет до Москвы.

«Так он москвич?» – удивилась мама.

«Ну да, и у него очень ответственная работа. Он не сможет сразу ко мне переехать, – сокрушенно поведала Света. – Но он записал мой адрес и телефон и будет звонить, а когда сможет, приедет».

С тех пор прошло почти тридцать лет, и Валерия Павловна так и не поняла, что это было: неподражаемый пример женской глупости или хорошо разыгранный для публики спектакль одной актрисы. Потому что, став зрелой женщиной, обнаружила: даже когда ей очень хочется завести маленькую интрижку ради чисто физического удовольствия, она не может просто прыгнуть в койку к приглянувшемуся мужчине, ей обязательно нужен некий ритуал – или игра, без чего все, что происходит, кажется пресным и даже бессмысленным…

Валерия Павловна открыла дверь в туалет и не совсем твердым шагом вошла в помещение, держа в одной руке пачку 100 мм сигарет и зажигалку, а в другой – бокал красного вина.

– Да успокойся ты, – говорила она на ходу, – он тебя не бросит. Погуляет немного и вернется. Это абсолютно нормально для мужика в его возрасте…

Вслед за Валерией Павловной в помещение вошла женщина, которой эти слова предназначались. Женщине было около тридцати пяти и звали ее просто – Людок. Хоть была она высокой, длинноногой и максимально платиновой блондинкой, вполне похожей на роковую блондинку из фильма «Брильянтовая рука» в исполнении Светланы Светличной, ей не так везло с мужчинами, как Валерии, точнее, ей с ними всегда не везло. Они систематически бросали Людка в самые неподходящие для этого моменты ее жизни. И вот теперь она переживала очередной такой неожиданный разрыв.

– Не вернется, – изрекла Людок плаксиво. – Я видела ее, там вот такие. – Людок выставила руки на полметра вперед, изображая огромную грудь. – Он точно не вернется.

Валерия Павловна сделала глоток вина, с сочув­ствием посмотрела на Людка и поставила бокал на столешницу.

– Господи! Ну и что? Буфера у нее как у Сарены Ли. А что дальше? Кстати, сколько ей?

– Да в том-то и дело, что сорок. Меня на старуху променял! – выпалила Людок.

Валерия Павловна, естественно, возмутилась:

– Эй, полегче! Мне тоже сорок, ты ведь не хочешь сказать, что я старуха? Нет?

– Извини, нет! Конечно нет! Тебе вообще больше тридцати двух не дашь. – Людок про себя чертыхнулась, досадуя, что не вспомнила о возрасте подруги, когда говорила о своей счастливой сопернице.

Валерия кивнула: мол, ничего страшного, ты время от времени и похлеще номера отмачиваешь, и протянула Людку сигарету.

Эта дура ее жутко раздражала. В том, что касалось ее профессиональных качеств, Людок была на высоте, но вот когда речь заходила о личной жизни – она оставляла впечатление жалкой идиотки. Развешивала уши и раздвигала ноги Людок практически одновременно, а потому, как только у нее начинался очередной роман, Людок заводила с Валерией Павловной длинные разговоры о понимании между мужчиной и женщиной.

«Нет, ты представляешь, они больше не спят, он мне сам сказал. Нет, говорит, у меня с ней никаких отношений! И потом, в постели она его вообще никогда не устраивала. Так и сказал: секса у меня в браке практически не было».

«Ну да, он сказал, а ты поверила. Слушай, тебе не кажется, что все это уже было? И не раз».

«Что ты все время всех в чем-то подозреваешь! Я и сама кое-что в мужиках понимаю, не маленькая. Это и по постели видно. Он прямо ненасытный, мы трахаемся, пока голова не закружится. Отдохнем – и снова…»

«Он что, кончить не может, бедняжка?»

«Да нет, может, он просто китайскую методику знает, где чего зажать, сколько подождать – и привет, дальше поехали… – Она мечтательно закатила глаза. – И так здорово у нас получается, прямо из постели вылезать не хочется!»

«Ну правильно, на новенькую оно так всегда и бывает. И видитесь небось чуть не каждый день», – не без зависти вздохнула Валерия Павловна.

«Да нет, он говорит, часто вредно. Дважды в неделю – в самый раз».

«Кому? Тебе? Или ему? Ха. Ха. Ха. Да он или с женой в остальное время пересекается, или еще с кем, сама подумай!»

«Нет, ты не понимаешь. Он так искренне восхищается мной! Я же знаю мужчин, из них просто так доброго слова не вытянешь, а он – и попка у меня, говорит, восхитительная, и характер, и все такое. Ну и насчет постели. Ты, говорит, у меня такая мастерица!» – зарделась Людок.

«Ну и дура!» – в раздражении заключила Валерия Павловна. Она по опыту знала: если даже Людок застанет сейчас своего постельного гиганта с другой, она решит, что ей померещилось. Вот поди пойми этих мужчин! Да, Людок влюбчивая, но, как почти всякая блондинка, мечтает о прочно-романтиче­ских отношениях, короче, чтобы не просто секс, а со знаками внимания. Что, трудно такой чуде-юде подольше мозги пудрить и пользоваться ее неоспоримой добродетелью, да заодно и жить на всем готовом? Так нет, они не удосуживаются скрывать свои интрижки на стороне, никогда не приходят с работы как обещали, забывают про день рождения своей блондинки, а что еще хуже – дату первого свидания, которую почему-то следует отмечать чуть ли не каждый месяц. В общем, далее по списку. Ну и блондинка, какая бы крашеная она ни была, теряет терпение, пускается во все тяжкие, хотя еще не гонит, конечно, нет! Тут Валерия Павловна обычно усмехалась, ибо почему-то нисколько не сомневалась в своих преимуществах не только перед Людком, но и перед всеми блондинками вместе взятыми.

«Я как раз не дура, я ей звонила».

«Кому?»

«Жене, конечно».

«Зачем?!»

«Ну так, голос послушать. И потом, как будет отвечать. А она была очень приветлива. Сейчас, говорит, нету дома, но вы звоните, говорит, еще».

«Значит, он сегодня утром был с ней, вот она и в духе. Не понятно, что ли?» – Валерия Павловна знала, о чем говорила. Второе замужество у нее именно так и протекало – она по утрам то мурлыкала, как кошка, то бесилась и металась по квартире, как пантера. Она и сейчас удивлялась благоверному номер два, ведь ему ничего не стоило оказывать ей знаки внимания так, чтобы ей думать ни о каких любовницах не хотелось. Он был молод и хорош во всех отношениях. Да, во всех. Вспоминая второго мужа, Валерия Павловна обычно вздыхала: с ее стороны это был брак по любви. Но, похоже, только с ее.

«Глупости. Она бы ревновала. Она бы совсем не так разговаривала. Просто он ей безразличен, вот и все. Он мне сам сказал: я, говорит, давно ей безразличен. Первое, говорит, время страдал ужасно. Сейчас вроде смирился. Он одинок, понимаешь? Совсем как я».

«О-о-о-о-о, я больше не могу!» – Валерия Павловна, несмотря ни на что, была женщина правильная и, сама не зная почему, постоянно пыталась всем растолковать, что и как следует делать. Но в случае с Людком она была бессильна. Абсолютно бессильна.

Как-то Валерия Павловна попыталась объяснить Людку, каким должен быть мужчина, с которым имеет смысл строить отношения, а не только в постели кувыркаться.

«Я и так знаю: это должен быть шатен. Темный шатен», – с жаром начала Людок.

«При чем здесь шатен?! Я про его главное достоинство говорю…»

«Ну, это ты… Во-первых, размер не имеет значения…»

Валерия Павловна сдерживала себя из последних сил:

«Главное достоинство мужчины не в штанах, а в уме. Среди них очень мало умных. Умники есть, а умные редко встречаются. Прежде всего, мужчина должен помочь тебе увидеть себя в другом, самом благоприятном свете. Пусть ненадолго: терпеливы они бывают в чем угодно, только не в отношениях с нами. То есть с настоящим мужчиной ты должна сразу почувствовать себя на высоте».

«Ты такого мужика видела? Я – нет».

«Он как режиссер, – продолжала Валерия Павловна, – из любой женщины может сделать конфетку, если захочет. Как это бывает с актрисами. Вон у Умы Турман сороковой размер обуви. Или сорок второй?.. Она насчет этого жутко комплексовала, да и вообще, по поводу внешности…»

«Я вот только не понимаю, если ты такая уродина, да еще и жердь с ножищами как у мужика, что же в артистки-то лезть…»

«Никакая она не уродина, у нее необычный шарм. Марлен Дитрих тоже не была красавицей в обыденном понимании…»

«Марлен Дитрих? Ну да… а это кто?»

«Ты пошутила, что ли? Это легенда. Ладно, слушай, у меня батарейка разряжается. До связи».

– В общем, не беспокойся, баба ты красивая, такую еще поискать, – сказала Валерия Павловна подруге, затянувшись сигаретой. – Знаешь что, завтра я позвоню одному знакомому фотографу, он тебя снимет – не в смысле секса, а как фотограф. Забросим твои фото на сайт знакомств, и отбоя от мужиков у тебя не будет. Сама будешь их каждый день менять. Уж поверь мне.

– Спасибо, ты умеешь утешить! – Людок, заметно приободрившись, приблизилась к оконцу на пыльном зеркале, так кстати сделанному Татьяной, и взглянула на свое отражение.

– А может, мне имплантаты поставить? Как думаешь? – Держа сигарету во рту, она приподняла двумя руками грудь, делая ее выше и круглее, чтобы нагляднее представить, как она будет выглядеть с имплантатами.

Валерия Павловна, делая в этот момент очередной глоток вина, чуть не поперхнулась:

– Ты что, совсем?! Мужик бросил, так она и голову потеряла! Посмотри на меня, может, я со своим первым номером и не прошла бы на конкурсе «Лучший бюст Европы», но я никогда не соглашусь запихнуть в себя эту дрянь! Для начала – у тебя останутся рубцы на всю жизнь под мышками, и ты будешь их задевать, когда станешь бриться. От этого они всегда будут в порезах. Потом: имплантат может сползти вниз, и одна грудь у тебя будет нормальная, круглая, а вторая плоская, вытянутая. А если во время акта твой партнер их сильно сожмет, оболочка может лопнуть, силикон растечется по телу, и хрен еще знает, куда он может затечь. Я не говорю, что это обязательно произойдет, но ведь может быть и такое. Ты этого хочешь?

– Да, но ведь можно закачать гель… – сделала Людок неуверенную попытку возразить подруге.

– Людок, если тебе так неймется, ты, конечно, вольна делать, что хочешь, но я, даже если меня спонсируют, не стану превращаться в тупую куклу для мужских утех. Может, я и доска, и задница у меня, как у мальчика, но, знаешь, у меня никогда не бывает меньше двух любовников одновременно, ну или почти никогда, – произнесла Валерия Павловна таким тоном, каким обычно старшие сестры выговаривают младшим за те ошибки, которые и сами допускали еще несколько лет назад.

Можно ли упрекать Людка за стремление улучшить свои формы? Думаю, нет, разве хоть раз в жизни каждому из нас не хотелось, придирчиво рассматривая свое отражение в зеркале, что-нибудь изменить в своей внешности? Просто Людок глупо попалась на рекламную шумиху, проплаченную крупнейшими компаниями мира, специализирующимися на пластической хирургии. Даешь мир, где нет некрасивых женщин!!! Звучит заманчиво. Мужики, представьте только: у всех ваших знакомых, да и у незнакомок на улице длинные ноги без целлюлита, высокий упругий бюст, не обвисающий после тридцати пяти, плоский живот без единой складки, тонкие фотогеничные черты лица, на котором никогда не будет морщин, пухленькие губки и длиннющие ресницы. Просто

хлопай ресницами и взлетай, как в песне поется. В самом деле, до чего хорошо! В Америке уже каждый год больше тысячи школьниц ставят себе силиконовые имплантаты, и это с разрешения родителей! Как кубизм победил в начале двадцать первого века все течения в искусстве (работа Пикассо «Мальчик с трубкой» ушла с молотка за 104,17 млн. долларов, а портрет «Доры Маар с котом» был продан за 95,3 млн. долларов), включая абстракционизм, экспрессионизм, импрессионизм, реализм, сюрреализм, поп-арт, а также всю эпоху Возрождения вместе взятые. Так кукла Барби отменила все прочие эталоны женской красоты, бывшие доселе такими недосягаемыми и вожделенными. Включая Мерилин Монро с ее коротенькими ножками, Венеру Милосскую с ее сомнительной талией и обрубками вместо рук и Мону Лизу с ее лесбийской улыбкой. Интересно, за Джоконду дали бы 104 миллиона, если бы она продавалась? Вряд ли. Разве что какой-нибудь полоумный, вообразивший, будто все, что описано в «Коде да Винчи», правда.

Зачем женщинам интеллект? Чем они умнее, тем у нас больше проблем. Представляете: мать семейства приходит в клинику, а ей предлагают на выбор ноги топ моделей: Нади Ауэрманн, Полины Поризковой, Синди Кроуфорд, Карен Мюлдер, Адрианы Скленариковой, Линды Евангелисты, Пэты Уилсон, Адрианы Лимы, Ани Азаровой. Глаза разбегаются!

А грудь – исключительно от порнозвезд: Каталины Круз, Дониты Дунес, Сидней Мун, Сильвии Саинт, Скай Лопез, Арии Джованни, Аштон Мур, Сандры Холл, Терри Саммерс… Одна другой ядренее…

Вот только если все женщины до единой будут такими, как же мы поймем, что они красивы?

Не узнать, что такое тепло, если никогда не выл от холода, не понять, что счастлив, если сердце не разрывалось от горя. Когда нет добра, нет и зла, когда нет ада, нет рая. Нет некрасивых женщин, соответственно нет и красивых. Да и не в красоте дело. Она приедается, со временем и ее уже не замечаешь, вот только мы, мужчины, начинаем понимать это довольно поздно. Зато, как ни странно, сами женщины этого как раз не понимают и полжизни бездарно тратят на всякую ерунду: сгоняют жир, борются с целлюлитом, мучают организм диетами и по нескольку раз в день втирают в кожу бесчисленные питательные крема. Я уже не говорю о всяких масках и скрабах, привыкнуть к которым может только гуманоид, а не нормальный мужик с в меру нездоровой психикой. Забыть не могу реальную жизненную историю про бедолагу-домушника, который залез в квартиру, думая, что хозяев нет дома, в то время как хозяйка как раз дома была, просто, заслышав возню у двери, со страху залезла в платяной шкаф. Короче, умер он на месте. От инфаркта. Когда открыл шкаф и увидел это, в смысле – хозяйку: в металлических бигудях, овсяной маске, с дольками огурца вокруг глаз и выпученными от ужаса глазами. Думаю, если бы выжил, суд бы ему срок скостил. А мужьям, спрашиваю, каково?!

Самое интересное, что, мучая так себя и нас, окружающих мужчин, женщины убеждены, что становятся лучше. Что очень гадательно. Впрочем, даже то, что становятся краше, – не факт.

– А с этим ты еще встречаешься? – спросила Людок, продолжая изучать себя перед зеркалом.

Кажется, зеркало действительно хорошее, не обманули: в нем кто угодно себе понравится, констатировала Валерия Павловна. Может, еще и в светильниках дело: удачно вписались, даром что дешевые. Свет мягкий, рассеянный. И не сверху вниз, а сбоку. Когда сверху вниз – полный облом: даже двадцатилетняя себя испугается.

Резкий переход к другой теме насторожил Валерию Павловну. К тому же она не особенно любила обсуждать обстоятельства своей личной жизни. И потом, что это за слово такое: «встречаешься»? Из каких закоулков памяти она его откопала? Кто так теперь говорит? Любит Людок время от времени изобразить из себя милую интеллигентную деваху. Что с ее внешностью, конечно, не катит. Но как ей об этом скажешь?

– С кем это? – нехотя продолжила тему Валерия Павловна.

Людок, убрав под глазами осыпавшуюся тушь – засохла, новую пора покупать! – и запечатлев в памяти свой прекрасный образ, наконец повернулась к собеседнице:

– Ну, с этим, который тебе в сыновья годился.

И так каждый раз. Мало того что лезет с расспросами, еще и постоянно все сводит на возраст. На ее, Валерии, возраст.

– Людок, все мои нынешние мужики годятся мне в сыновья, я даже больше тебе скажу: я принципиально не стану встречаться с самцом, если ему за двадцать пять. Потому что те, кто старше, или зануды, или сволочи. Так кого ты имела в виду? – снисходительно спросила Валерия Павловна, зная, что подруге нечего было бы сказать о своих любовниках. Да и выбора у нее почему-то никогда приличного не было.

– Он черный.

– Черный? – В голосе Валерии Павловны прозвучало искреннее недоумение. – Ну Людок, учудила. У меня никогда не было негров. – Она попыталась опереться на столешницу, но вовремя спохватилась и убрала руку. – Я, конечно, не расистка, но с негром, знаешь… как-то не готова. Ты уверена, что ни с кем меня не путаешь? – продолжила она игриво, взяв в руки рулон туалетной бумаги и начав его разматывать.

Жест хозяйки, заметившей в доме непорядок. Людок почему-то напряженно следила: неужели Валерия сейчас возьмется столешницу протирать?! Самое время, блин!

– Нет, он не негр… Ну как его… из Ирана, – вспомнила обрадованная Людок.

– А, Фахран. – Лицо Валерии помрачнело. Тут не на тридцать два, конечно, счет пошел. Но у красивой стервы вообще нет возраста. И мужчин к таким тянет, это я вам говорю.

– Точно, Фахран!

Валерия досадливо вытерла испачканную руку и глубоко затянулась. Людок облегченно вздохнула: и с чего она вдруг решила, что Валерия станет пыль смахивать в женском туалете?! Людок вдруг почув­ствовала, что в туалете установилась полная тишина. Странно. Почему-то когда становится совсем тихо, у нее мурашки по коже бегут. Как перед тем, как слиться в поцелуе с привлекательным незнакомцем…

– Да, Фахран… Он не совсем черный. Даже совсем не черный, – запуталась Валерия Павловна. – Он из Марракеша, – вдруг медленно, словно нехотя произнесла она. Почему Людок спросила? Как будто не понятно: если Валерия Павловна вскользь это имя не упоминает, значит, нет этого человека на горизонте, как будто и не было никогда.

– Так ты с ним еще встречаешься? – настойчиво повторила Людок. Валерию Павловну передернуло. Женское любопытство, во-первых, бессмысленно, во-вторых, ненасытно. И оно постоянно ранит окружающих. И любопытных женщин. А иногда их – в первую очередь. Зачем вызнавать то, что тебе знать не следовало? Ведь счастья от этого ни у кого не прибавится… – Он так мне нравился, смуглый такой, черные волосы, голубые глаза, любовник, наверно, потрясающий. Да? – Людок поставила ногу на унитаз, почему-то оказавшийся посреди туалета, и задрала юбку, чтобы подтянуть чулки.

– Не напоминай мне об этом козле, – проговорила Валерия и, видимо, чтобы рассеять возникший перед мысленным взором образ, прильнула к бокалу…

Все она прекрасно понимала. И почему Людок спрашивает и что ему бы ничего не стоило затащить ее к себе в постель. Тем более что с одним ее дружком так и получилось. В результате отставку получил любовник, конечно, на Людка она зла не держала. Тот был удивительно хорош собой, и ни одна женщина не смогла бы перед ним устоять. Мало того что красив, к нему тебя буквально притягивало, как магнитом. А Людок вечно выплывала из своих неприятностей с мужчинами с ее помощью, и в какой-то момент – Валерия Павловна сама не заметила, как это получилось, – Людка стали утешать они вдвоем с тем красавцем. Как бишь его звали? Кажется, Павлик. Людок звонила иногда среди ночи. Валерию Павловну это наконец начало раздражать, потому что по ночам положено спать, этого требует организм, а к своему организму она всегда относилась трепетно. И пару раз так получалось, что Павлик, жалея ее, отправлял Валерию спать, а сам с трубкой сидел в гостиной и слушал Людкино нытье. Причем делал он это исключительно из вежливости, вскорости желал спокойной ночи, возвращался в спальню, когда Валерия еще даже не успевала уснуть, и прилагал усилия, чтобы ее сон был крепким и счастливым. У нее и в мыслях не было, что любовник и лучшая подруга могут о чем-то договориться. Но однажды, после того как Людок чуть ли не на неделю пропала, а когда обнаружилась, почему-то долго не соглашалась встретиться, Валерия Павловна вдруг сразу обо всем догадалась.

Сначала она пришла в бешенство, но потом стала думать, как поступить. За Павлика она не держалась – она вообще с некоторых пор ни за кого не держалась, так спокойнее. С Людком хуже. Настоящая подруга, конечно, не должна так поступать. Но как раз среди настоящих подруг подобные истории случаются на каждом шагу. Она не сомневалась, что все произошло как-нибудь спонтанно, и Людок, скорее всего, очень об этом пожалела: все-таки их дружба была проверена временем. Наконец, поработав над собой и почти убедив себя, что ничего страшного не случилось, она хотела было съездить в La Prairie, но передумала, сделала на дому эротический массаж (массажист был чудо как хорош!), а после завернула в один французский магазинчик на углу Невского, где есть все, на чем сердце успокоится. И уже после этих двух не стоивших больших усилий процедур зеркало сказало ей, что ее внешность в данный момент практически ни для чего не уязвима и ничем не пробиваема.

Валерия Павловна договорилась с Людком о встрече.

«Как я выгляжу?» – победительно спросила Ва­лерия Павловна, когда они пересеклись у дверей любимого ресторанчика. Она уже готова была простить этой дурехе ее маленькую подлость.

«Гламурненько», – ответила Людок и зевнула.

Вот сучка!..

…– Козле?

Выпив почти все вино большими глотками, Ва­лерия бросила взгляд на кружевную резинку на чулке подруги.

– Да, примитивном, тупом козле. Конечно, он был очень красивым мальчиком и в постели знал, как и куда. Но после того, что он выкинул, я не могла его больше видеть.

– Расскажи. Расскажи, что произошло! – В глазах Людка заблестел такой знакомый огонек неутолимого любопытства. Еще бы! Со времен Павлика Валерия никогда ничего не рассказывала Людку о своих мужиках. И старалась их по возможности не показывать. Дружба дороже.

Раздраженная таким явным нетерпением, Валерия грозно посмотрела на Людка. Та поняла, что что-то не так.

– Извини. Все, я молчу. Больше ни слова, – прошептала она, опуская глаза, как нашкодившая девчонка.

Валерия снова глубоко затянулась. А Людок, справившись с чулком и поставив ногу обратно на пол, вдруг обнаружила, что ее слегка уводит в сторону и ей даже пришлось схватиться за столешницу, чтобы не упасть.

– Уже штормит? – усмехнувшись, спросила Валерия Павловна.

– Нет. Все под контролем, – почти уверенно произнесла Людок и посмотрела на свои испачканные руки.

Валерия подняла голову вверх, словно что-то хотела рассмотреть на потолке, и неожиданно для себя самой начала рассказывать, мысленно ужасаясь своей несдержанности:

– Мы с ним встречались месяца два, а жил он в институтской общаге, и удобств там не предусмотрено, конечно, никаких. На весь этаж одна захудалая уборная и такая же ванная. Все бы ничего, если бы ею пользовались по назначению. Когда кто-то зависал на толчке, обитатели малую нужду справляли в ванной, сама понимаешь, зайти туда еще можно было, но вот дышать – совершенно невозможно. – Неожиданно Валерия щелкнула двумя пальцами: – Вспомнила! Представляешь, его полное имя Алба-Ушар-Бэн-Фахран Пятый, назовут же так тупого козла!

Людок, слушая, упорно пыталась добыть хотя бы каплю мыла из дозатора, совершенно игнорируя очевидное: он был безнадежно пуст. У Валерии Павловны даже возникло вдруг ощущение, что подруга вовсе ничего не соображает. Кому она все это говорит, может, стенке?!

Валерия, которой не в кайф было долго стоять на одном месте, начала прохаживаться по туалету. До крайней кабинки и обратно.

– Сама понимаешь, будучи приличным марокканцем, мыться он там не мог. И потому перед каждым свиданием приходил ко мне, мылся, уходил и немного погодя звонил в дверь, весь чистенький, свеженький и непременно с букетом цветов, которые небось воровал с соседней клумбы. Во всяком случае, теперь я думаю, что так и было. Ну, однажды я ему предложила переехать ко мне. Встречались мы раза два-три в неделю, бывало, что на выходные он в общагу не возвращался, и я подумала: почему бы ему вообще ко мне не переехать? К тому же готовил он превосходно, кроме секса, у него ничего так хорошо не получалось, как готовить, здесь он был король, даже непонятно, на кой хрен он пошел в педагогический.

Напряженно изображая внимание, Людок, которой трудно было долго фокусироваться на чем бы то ни было, включила воду и начала мыть руки, зажав сигарету в зубах.

– И вот он переезжает ко мне. Сначала все идет хорошо, каждый вечер, когда я возвращаюсь домой, меня ждет горячий ужин, я даже поправляться начала. Но однажды так получилось, что я вернулась не вечером, а часа в три, просто забежала на минутку, между делом. И вот захожу я в свою квартиру, а он там резвится с восемнадцатилетними шлюшками. – Со щеки Валерии Павловны соскользнула скупая директорская слеза. Ей показалось, что она даже всхлипнула. Да, совсем нервы сдавать стали! И отпуск в ближайшие месяцы не предвидится. А еще этот ремонт, будь он неладен!

– Даже не с одной? – Людок уж и рот открыла от изумления. Или ей так удобнее слушать? Конечно, ее можно понять, давненько ей не удавалось вытянуть из подруги подобных откровений. Да в общем-то они давно и не напивались.

– Да, представляешь, с тремя какими-то мочалками. – Валерия легким движением смахнула следующую слезу, непрошенно катившуюся по щеке. Надо заметить, что слеза была медленная, ленивая и довольно мутная. И что вдруг ей вздумалось плакать спьяну? Совсем от этого не легчает.

Людок выключила воду и с неподдельным сочув­ствием посмотрела на Валерию Павловну. Да, так подло ее еще не кидали!

Валерия большим глотком опустошила бокал.

– Кобель хренов. Он сказал своим шлюхам, что это его квартира, они сначала решили, что я его мать, и долго не врубались, чего я разоралась. Одна так его и спросила: чего это твоя мамашка так вопит?.. – Валерия Павловна отвернулась, ей и самой было неприятно, что ее вдруг развезло. Незачем еще и Людку это видеть. – Козел, – выдавила она. Странно, ей казалось, будто она уже давно забыла ту обиду. Да, нельзя запрятывать и таить в глубине души неприятные переживания. Она где-то читала, что это вредно для здоровья. От такого хлама следует незамедлительно избавляться: обо всем рассказывать, причем с юмором. Но разве Людок юмор понимает?.. А одна поди, посмейся!

Неожиданно в какой-то из кабинок раздалось:

– А-а-а-а-а….

Дамы испуганно посмотрели в ту сторону и переглянулись.

– Что это еще за дерьмо в моем клубе? – Голос Валерии Павловны звучал раздраженно и немного испуганно.

Людок наклонилась к ней и почти шепотом произнесла:

– Это, наверное, жена Самуила Андреевича…

– С чего ты взяла? – Валерия тоже понизила голос.

– Ты сидела к ней спиной, а я все видела. Сначала она пила как сапожник. А потом встала и вышла минут двадцать назад и так и не возвращалась. – Людок с опаской покосилась на двери. – Видно, сюда и почапала. Она ведь не знает, что туалет на ремонте, да и в таком состоянии уже без разницы.

– Да? Ну и хрен с ней! Господи, когда они, наконец, закончат унитазы менять?! – Валерия Павловна неожиданно озорно огляделась вокруг, и глаза ее блеснули, как у танцовщицы из кабаре. – Ну что? Пьянка только начинается.

Не найдя возле столешницы урны, Валерия бросила окурок на пол, Людок последовала ее примеру, и обе, покачиваясь, направились к выходу.

Они не дошли до двери буквально двух шагов, как она распахнулась и в туалет быстро вошла девушка двадцати четырех лет, одетая в балетную пачку черного лебедя. Можно было бы подумать, что одну из начинающих балерин задолбало задирать ноги под музыку Чайковского, и она решила сменить это бессмертное произведение на звуки воды, смывающей дерьмо в унитазе, если бы не надпись на ее костюме: Сlub «My Little Baby». Да, это была вовсе не балерина, а одна из тех, кто обслуживал посетителей клуба, и звали ее… впрочем, какое имя ей дали при рождении, я понятия не имею. В клубе же ее окрестили Котенком. Может, потому, что говорила она мурлыкающим голосом, а может, и потому, что слишком часто выпускала коготки в ситуациях, когда для этого вовсе не было повода.

Котенок одевалась только в « MEXX» и «MANGO», открывала для себя премудрости жизни, листая «VOGUE», «COSMOPOLITАN» и «GLAMOUR». Сидя в маршрутке, по дороге на работу и обратно, читала

Оксану Робски. Дома ей чтение не давалось, к тому же какой мужчина любит, когда рядом с ним женщина с книжкой, пусть и хорошенькая. Просыпалась Котенок каждое утро под песенку «ВиаГры»: «Лучшие друзья девушек – это брильянты» – и не пропускала ни одной передачи с нимфоманкой Анфисой Чеховой. Вот почему она считала себя очень современной и модной девушкой. И я не стал бы никого в том разубеждать.

Наткнувшись в туалете на свою начальницу, Ко­тенок встала как вкопанная и даже дыхание затаила. Она явно не ожидала здесь кого-либо встретить. А уж тем более Валерию Павловну.

– Добрый день, Валерия Павловна, – произнесла Котенок растерянно. Да, они виделись сегодня, и не раз. А что ей было делать?

– Добрый день. А… ты вообще уверена, что тебе стоит здесь находиться? Сейчас это место скорее похоже на притон наркоманов, чем на туалет. Если служебный занят, иди лучше в мужской.

– Ой, нет, я брезгую в мужском. Мне там не по себе. А здесь уже пару кабинок отремонтировали, так что я лучше здесь. – Голос Котенка дрожал, она почему-то побледнела и потупила взор и была похожа теперь на умирающего лебедя, который даже в суп не годится.

– Ну смотри, – сказала Валерия Павловна, пытаясь сосредоточиться на какой-то мысли, но мысль почему-то не давалась, и это ее рассердило. Для Котенка же дежурные слова прозвучали грозным предупреждением, и она невольно съежилась. Да и было с чего.

Между тем Валерия Павловна почувствовала, что и ее ведет в сторону, и предпочла покинуть помещение туалета, тем более что пол был замусорен до невозможности, а ей совсем не хотелось, на ее-то каблуках, оступившись, загреметь в эту помойку. Да еще и на глазах у этой малолетней дуры. Куда лучше вновь оказаться за столом, на уютном диванчике, рядом с чьей-то дружеской коленкой. Людок послушно последовала за подругой. Когда дверь за ними закрылась, Котенок подошла к зеркалу, на ходу поправляя свои черные оборки. Некоторое время она наблюдала в зеркале свое лицо, которое становилось все серьезнее, и когда брови готовы уже были встретиться на переносице, скрестив руки на груди, принялась репетировать предстоящий разговор:

– Ты опоздал. Я что, должна здесь тебя полдня прождать? Что? Только на три минуты?! У тебя еще хватает наглости оправдываться?! – Для пущей убедительности Котенок стала прохаживаться с важным видом по туалету. Совсем как Валерия Павловна, которой она стремилась подражать. – Нет, у меня прекрасное настроение и нет месячных! Почему все парни считают, что, если у девушки плохое настроение, значит, у нее месячные?! – Она сделала выразительный жест рукой. – Нет, не подходи, стой там! – обратилась она к унитазу, забытому рабочими посреди туалета. – Но тут ей, видимо, показалось, что ее слова прозвучали неубедительно. – Так, еще раз. Нет, не подходи, стой, где стоишь! – Произнесла она металлическим голосом, как говорила в каком-то старом спектакле знаменитая актриса… на «эм». Или нет, на «эр». Ну, в общем, какая разница! У нее получилось. Она протянула руку, чтобы указать этому человеку его место, пригвоздить его к полу не только словом, но и жестом, и тут – тут дверь распахнулась. И она успела испугаться и обрадоваться одновременно.

Когда, перевернув страницу журнала, Алексей натыкался взглядом на рекламу новенького «Crisler РT Cruiser», он видел за чудом техники продукт не огромного американского концерна, а в первую очередь дизайнерской мысли. И команду дизайнеров, проведших не один бессонный месяц за созданием этой, может, не самой надежной, но имеющей ярко выраженную индивидуальность машины. Он видел парня по имени Майкл или Джон, который, вдохновившись формами английского такси, придумал этот легко узнаваемый корпус. Он видел девушку с красивым именем Стелла, разработавшую дизайн панели управления; Ричарда, создавшего удобные кожаные кресла; Чарли, ответственного за общий интерьер салона; Роджера, рисующего на компьютере эксклюзивные диски, предназначенные только для этой модели. Он представлял себе множество людей, горбатящихся день за днем, чтобы дилеры с легкостью могли продать нам, потребителям, может быть, на хер никому не нужное средство передвижения. В этом было что-то болезненное: на какой бы предмет Алеша ни смотрел, он тут же пытался представить себе его создателя. Упертые люди с жаждой творчества и непомерным авторским тщеславием всегда вызывали у него жгучий интерес. Их существование подтверждалось каждым предметом из тех, что стояли в доме его родителей: диваном «Minotti», письменным столом «Giorgetti», кухонной мебелью «Poggen pohl», в которую мачеха заставила отца вбухать кучу денег из тех, что были отложены Алексею на однокомнатную квартиру. Ювелиркой от «Cartier», которую мачеха из года в год надевала 31 декабря. Часами «Breget», которые отец носил как дорогой аксессуар, ибо давно привык узнавать время, взглянув на мобильный; тарелкой «Spode», штопором «Alessi». Флаконом туалетной воды «Lacoste», образчиком графиче­ского и промышленного дизайна в одном изделии. Футболкой «Gucci», которую таскал уже третий год подряд, туфлями «Sergio Rossi», что получил в подарок по окончании института. Обложкой журнала «Esquire», который имел неосторожность купить, и, конечно, мобильным телефоном «Nokia». Теперь, слыша по телевизору лозунг: «Connecting people», придуманный Томасом Гэдом для компании «Nokia», Алексей понимал, что эти слова относятся и к нему.

За каждой мельчайшей безделушкой, которую вы покупаете в «IKEA», стоит профессиональный дизайнер, проучившийся года четыре, а то и больше, и с большим или меньшим успехом усвоивший премудрости профессии.

Вещи, вещи, вещи, реклама, реклама, реклама! Покупайте больше, смотрите чаще, тратьте легче! В современном мире ко всему, что человек покупает, приложили руку дизайнеры. Чтобы у них было больше работы, а значит, и денег. Чтобы они, в свою очередь, тоже могли покупать груды ненужных вещей и чувствовать себя полноценными членами социума…

Когда по вечерам Алексей включал напольную лампу «Ligne Roset», он вспоминал физиономию улыбающегося Паскаля Мурга. Нет, он не был сумасшедшим. Отнюдь. Просто Алексей совсем недавно покинул стены заведения, в котором проучился шесть лет и из которого вышел с дипломом графического дизайнера в руках. Но именно в этот момент своей жизни человек почему-то обычно обнаруживает, как она вообще жестока. Когда, учась в институте, ты краем уха слышишь, что не все дипломированные специалисты оказываются востребованными сразу по получении диплома, тебе кажется, что к тебе это отношения не имеет. К тебе и твоей профессии: она всегда востребована, и у тебя перед глазами немало примеров успешной деятельности тех, кто ненамного старше тебя. Но почему-то все меняется, стоит тебе закончить институт и, составив резюме, с упорством идиота усесться рассылать его по всем возможным Интернет-адресам. Так получилось и у Алексея. А тут еще отец, человек очень богатый, вдруг объявил сыну, что тот должен всего добиваться в жизни сам и что больше он не намерен ему помогать. Ни в чем.

Правда, тучи сгустились все же не сразу: Алексей сделал пару упаковок для производителей растворимого супа и разработал логотип для одной фармацевтической фирмы. А потом как отрезало. Заказов больше не поступало. Помыкавшись немного и так и не сумев обзавестись постоянной работой, он устроился официантом в «My Little Baby». Зарплата маленькая, зато чаевые. Это был выход. Временный, конечно.

Алексей открыл дверь туалета и боязливо осмотрелся. Женский все-таки. Даром что на ремонте. Котенок, которая стояла посреди всей этой грязи и неразберихи в нелепой величественной позе, обернулась на звук открываемой двери.

– Я не помешал? – произнес Алексей, энергично жуя жвачку.

– Помешал. – Котенок игриво прикусила нижнюю губу.

– Привет, Котенок! Можно войти?

– Нет, я хочу, чтобы ты целый час проторчал на пороге, все узнали о том, что мы встречаемся в сортире, и нас вышвырнули с работы! – раздраженно произнесла Котенок.

Алексей плотно прикрыл за собой дверь.

– Я тебе уже говорил, что ты сегодня особенно хороша?

– Сегодня еще нет. Но ты можешь это сделать. Я слушаю! – Она улыбнулась.

– Я же только что тебе это сказал… – рассеянно произнес Алексей. Он еще не привык к этим женским штучкам, разговорам ни о чем, постоянным попрекам и не знал, как на них реагировать. Он понимал, что это игра, но ему почему-то казалось, что в игре должны быть правила, принятые всеми игроками. Алексею было невдомек и то, что никто не мешает и ему менять эти правила как заблагорассудится, не предупреждая об этом другую сторону. Этот опыт был у него еще впереди. Сейчас он, пожалуй, испытывал легкое разочарование, ведь представлял он себе эту встречу совсем не так.

– «Сегодня ты особенно хорошо выглядишь» – это комплимент. А у тебя получился вопрос, и вопрос не может быть комплиментом, к тому же разве тебе не хочется еще раз сделать мне комплимент? – Котенок явно была в ударе.

– Хочется, – неуверенно произнес Алексей. Прошлый раз ему больше всего понравилось, когда она стояла, наклонившись, держась за сливной бачок…

– Вот и я так думаю. Ну что, я жду!

– Котенок, ты сегодня особенно хорошо выглядишь. В тебе есть что-то необыкновенное, от чего я просто с ума схожу! – Он произнес эти слова очень искренно и тут же медленно двинулся к Котенку.

– Не приближайся ко мне! Стой, где стоишь! – Котенок еще не наигралась в роковую женщину. Ее можно понять: отдаваться мужчине в кабинке жен­ского туалета – приключение не из тех, какими обычно гордятся даже такие юные вертихвостки.

– У… какие мы грозные! – В глазах Алексея зажегся огонек. Он уже не собирался останавливаться. Да и времени, времени у них не было!

Котенок решила, что пора повысить тон:

– Леша, я сказала, не подходи ко мне! Ты что, глухой?! – И она отступила назад.

– Люблю, когда ты так говоришь. Знаешь, меня всегда это заводило: «Не трогай меня, убери руки с моей задницы!» – Алексей улыбнулся и подмигнул.

Он уже вплотную подошел к ней. Обнял за талию. И попытался поцеловать, но она уклонялась, и вместо губ он тыкался губами в ее щеки, сначала в правую, потом в левую, затем опять в правую и опять в левую.

– Что происходит? – наконец сказал он, отстранив ее от себя, но все еще держа за талию.

– Ты о чем? – сделав удивленное лицо, спросила Котенок.

– Я сейчас с тобой, а у меня ощущение, будто я разговариваю с Валерией Павловной. – В голосе Алексея уже не было игривости. И его можно понять.

– И что из того? Если хочешь знать, Валерия Павловна – женщина, на которую я хочу быть похожей. Она всего в жизни добилась сама. В нашем мире, где правят мужчины, это совсем не просто.

– Кстати о мужчинах. Ты любишь его? – Алеша постарался придать своему лицу грозное выражение. Правду сказать, не очень-то у него получилось.

– Кого? – Словно не понимая, о чем речь, промурлыкала Котенок.

– Диму.

– Какая разница? Для тебя это имеет какое-то значение?

– Конечно имеет, ведь ты с ним живешь! – Алексей давал понять, что шутки кончились и он не отступит.

– Но сейчас-то я с тобой. Сейчас я только твоя. – Произнесла она фразу, видимо вычитанную из любовного романчика для тупых.

Если бы у Алексея была вместо головы кастрюля, ее содержимое выплеснулось бы через край.

– И ты называешь это «только твоя»?! Мы встречаемся с тобой больше двух недель, когда уходят сантехники. Перепихнемся кое-как в кабинке, потом идем работать, и ты даже в мою сторону не смотришь, а в конце концов за тобой приезжает Дима. Ты машешь мне ручкой на прощание… И это ты называешь «только твоя»? Да это же просто издевательство! – То есть, по-хорошему, это уже была не кастрюля, паровой котел.

Котенок гневно сбросила его руки с талии и ото­шла на несколько шагов.

– А что ты хочешь? Он – перспективный, у него есть машина, квартира. Он не ханжа, мне с ним интересно, и он приносит мне кофе в постель! – сложив руки на груди, сказала она.

– И тем не менее ты встречаешься здесь со мной, причем каждый день! – настойчиво продолжал Алексей. Он еще не знал, что так бывает сплошь и рядом…

Большие проблемы

Хоть это и было очень давно, в моей памяти хорошо отложился этот момент. Она появилась вслед за Стефани Сеймур, которая то ли рекламировала какую-то помаду от «L’Oreal», то ли демонстрировала всему миру, какой у нее большой и чувственный рот. Так вот, сразу же после Стефани Сеймур возникла она, в строгом костюме в тонкую полоску, галстуке и очках, словно героиня одного из фильмов Тинто Брасса. Она взяла в руку указку и начала приводить массу доводов, почему особенно выгодно вложить ваучер в такой-то инвестиционный фонд, один из десятков прочих, появившихся у нас к концу 92 года. В завершение она посулила каждому из тех, кто ей поверит, 300 процентов годовых. Не хватало только красного знамени с серпом и молотом, которое она могла бы поцеловать, для пущей убедительности встав на одно колено, или примитивного слогана, столь характерного для начала девяностых: «Все только обещают, а мы реально выполняем». Я тогда оторвался от стакана с колой и, повернувшись к маме, произнес:

«Мама!!!! Мама!!! Нам нужно поскорее вложить ваучеры в этот фонд! Мы станем очень-очень богатыми!»

Мама, будучи женщиной умной и образованной, взъерошила мне волосы на макушке и сказала, что нельзя верить всему, что говорят по телевизору. С возрастом я понял, как она была права: тот фонд закрылся, а на его директоров, как, впрочем, и на половину директоров других фондов – я вот только не пойму, почему лишь на половину? – завели уголовные дела.

К несчастью для подраставшего Олега, его родители не только не имели высшего образования, они вообще мало что имели и, кроме любимых свиней, гадящих целыми днями в колхозном свинарнике, и старого трактора, который через день выходил из строя и для которого постоянно приходилось откуда-то тырить запчасти, практически ничего в своей жизни не видели. Благодаря сериалу «Богатые тоже плачут» они уже знали, что на свете есть какая-то другая жизнь, а потому для восприятия очередной пущенной в эфир рекламной утки они были вполне готовы. Недолго думая родители переехали жить к свекру, быстренько продали свой дом с курятником, а очнувшись после беспробудной двухнедельной пьянки, скупили в совхозе все ваучеры. Что ж, русский ведь, как известно, долго запрягает, да быстро ездит. Стоит ли говорить о том, что уже назавтра все ваучеры были сданы в тот самый фонд, который, согласно утиной рекламе, готов был осчастливить все народонаселение, не говоря уже об отдельно взятой семье.

Следующий шаг был не менее мудрым и обдуманным: отец с матерью бросили работу. А чего им, будущим миллионерам, было горбатиться, если главная проблема, которая ожидала их впереди, – куда деньги девать?! Они даже самогонку стали пить на иностранный манер, через соломинку. Экономнее получалось, а кайф тот же! Им оставалось только набраться еще и терпения в ожидании, когда на их светлые головы свалятся наконец несметные барыши. Надо ли говорить, что было дальше? Мужнин батяня, свекор то бишь, хоть и был, прямо скажем, человеком не чужим, не смог долго терпеть у себя ораву безработных, да к тому же вечно пьяных горе-миллионеров и, презрев семейные узы, выгнал их из дома. Тут я воспользуюсь фразой, брошенной Джоном Траволтой в адрес Самуэля Л. Джексона в культовом фильме Квентина Тарантино: «No Jules, you’re gonna be like those pieces of shit out there who beg for change. They walk around like a bunch of fuckin’ zombies, they sleep in garbage bins, they eat what I throw away, and dogs piss on ‘em. They got a word for ‘em, they’re called bums. And without a job, residence, or legal tender, that’s what you’re gonna be – a fuckin’ bum!»

Короче, как вы поняли из приведенного выше, родители Олега – впрочем, естественно, и сам он – стали бомжами. А это очень скоро привело пацана на «малолетку» за воровство. Дальше пошло как пошло. Кореша с татуировками на спинах, воровские понятия, романтика большой дороги, одноразовые женщины на каждом вокзале и выкидуха в левом кармане, которую он позднее сменил на «Беретту 92Ф».

Теперь Олег сидел на заднем сиденье старенькой «Audi». Он уже давно не вспоминал время, когда просыпался на рваном матрасе за мусорными баками, а жрал то, что более удачливые в социальном и финансовом плане сограждане оставляли возле помойки, дабы подкормить дворовых котов. Теперь ему представлялось, что все это было в другой жизни. Рядом, на сиденье, сидел его кореш по кличке Штрих, а это означало: все должно быть тип-топ. Им предстояло одно небольшое и очень простенькое дельце, после которого можно было махнуть на юга. Телки, пляж, кабаки, много домашнего вина, – что еще нужно мужчине, чтобы быть счастливым? Или чтобы ему казалось, будто он счастлив?

«Аudi» сорвалась с места, как только красное пятно светофора сменилось на желтое, и, обгоняя гораздо более крутые иномарки, неслась по оживленной городской улице. Впереди в машине сидели двое, за рулем – парень в строгом костюме, которого звали Витя Сливянов, хотя, пожалуй, вряд ли кто из ближайшего окружения помнил, как его зовут, поскольку последние года три даже родители называли его Слива. Рядом со Сливой, дымя сигарой, расположился Виктор Павлович, взглянув на которого никому бы в голову не пришло, что он из их компании. И дело было не только в возрасте – он был намного старше сидевших в машине парней: ему было за сорок, в то время как остальным лет двадцать шесть – тридцать. Чувствовалось, что Виктор Павлович – человек другого круга. Но только вот какого, я вам сказать не могу. Время не пришло.

Штрих рассказывал историю про своего одноклассника:

– …И был этот парень ужасный жмот, у него и погоняло соответствующее – Кукиш. Он даже в ночные клубы ходил, только когда для студентов бесплатный вход, по студенческому. Показывает на входе билет, а ему еще дают несколько талончиков, по которым можно взять лимонад, подарок от спонсора вечеринки. Садится за столик и, попивая колу, смотрит, как девочки крутятся на шесте. Девочки раздеваются, все смотрят, аплодируют, и есть у них такая тема: танец на столе. То есть она сходит со сцены, идет между столиками, выбирает понравившийся стол, залезает на него и танцует, а ей засовывают в чулок деньги, так как больше некуда. И вот одна из девиц, гуляя между столиками, обратила внимание на Кукиша, который как ни в чем не бывало опорожнял третий стакан лимонада. Уж не знаю, что ее привлекло, может, она его пожалела: сидит парень, одинокий такой, без компании, да еще и пьет дерьмо всякое. В общем, забирается она на его столик и начинает танцевать. У Кукиша аж слюни потекли от переживаний. А она извивается на его столике, вся такая молодая, холеная, загорелая, приседает, трогает его за волосы. И тут до Кукиша доходит, что нужно будет ей денег дать, он лихорадочно соображает, сколько же сунуть: и давать не хочется, и не дать нельзя, на него весь зал смотрит, – и наконец, после тяжелых размышлений, засовывает ей в чулок десять рублей.

– Сколько? – не поверил своим ушам Слива.

– Десять рублей, – нарочно медленно и внятно повторил Штрих.

– Да ладно! – в очередной раз выпустил дым Виктор Павлович.

– Я за свои слова отвечаю. Он засунул ей десять рублей. – Штрих почувствовал, что это всех задело. Ничего удивительного: Слива, Олег и Штрих любили проводить время в стриптиз-клубах, и почти в каждом у них были любимые танцовщицы. Видимо, и Виктор Павлович не обходился без того, чтобы пошарить у девочек в нижнем белье под предлогом осчастливить их на пару сотен.

– Твою мать, вот жмотяра! – Слива прибавил газу, обогнав новенький «Галентваген».

– Это еще не все. Девушка заметила, что за купюру он ей засунул, садится на столе, наклоняется к нему, берет стаканчик и начинает поить его лимонадом, держа стаканчик одной рукой, а другой гладя его волосы и плечи. Все, кто сидел за соседними столиками, полопались от зависти.

Штриха неожиданно перебил Олег:

– Теперь вон туда, где вывеска «My Little Baby», – показал он Сливе.

Штрих подождал, пока машина подъехала к одиноко стоящему трехэтажному особняку девятнадцатого века, на котором даже днем горела неоновым светом огромная надпись СLUB «My Little Baby», и продолжил:

– Ну, дальше она просит его закрыть глаза. Кукиш небось, ожидал, что сейчас произойдет что-то вообще нереальное, закрыл глаза, а она достала эти десять рублей, скомкала их и засунула ему в рот, да так глубоко, что тот чуть не подавился. Остатки лимонада она вылила ему на голову, а потом спокойненько спрыгнула со стола и ушла.

Рассказ Штриха всех развеселил. Хотя было заметно, что Виктор Павлович смеялся несколько натянуто.

– Молодец девчонка, не растерялась! – произнес наконец Виктор Павлович, внимательно рассматри­вая здание.

Штрих улыбнулся:

– Но и это еще не все.

– В смысле, это не конец истории? – Олег знал, что Штрих может трепаться бесконечно, и, даже если на самом деле история закончилась, на ходу способен придумать продолжение, которого никогда не было.

Машина затормозила на клубной стоянке.

– Да, еще не конец – Штрих явно был в ударе.

Они вышли из машины и дружно направились к огромным дверям клуба.

– Охранники выводят Кукиша из зала и требуют, чтобы тот извинился перед девушкой, потому что он ее страшно оскорбил таким отношением, – продолжил тем временем Штрих. – А этот урод начинает кричать, что это его оскорбили, что он чуть не погиб и, если ему сейчас же не выплатят компенсацию, он подаст на заведение в суд.

– Вот кретин! Он что, на полном серьезе это говорил? – Виктор Павлович швырнул сигару в стайку воробьев, которые тут же шумно взлетели и унеслись куда-то прочь.

– Да, представь себе! Ну, кончилось все, конечно, для Кукиша печально. Охранники, офигев от такой наглости, били его так, что парень потом два месяца провалялся в больнице.

– Да, не повезло! – По глазам Сливы было видно, что он живо представил себе эту картину.

Олег внезапно остановился, так что на него чуть не наткнулся шедший сзади Слива.

– Не повезло?! И это все, что ты можешь сказать?! Баба сама к нему залезла, ее никто об этом не просил. Это Штрих сказал, что Кукиш не знал, сколько бабок этой шалаве сунуть, а на самом деле у него, может, бабла и не было вовсе, он же студент, вот и сунул ей последний чирик! А его унизили и еще избили. Это не невезение, а полное дерьмо!

Пройдя еще несколько шагов, Штрих остановился и повернулся к остальным:

– Были у него деньги или их не было, не важно. Суть рассказа в том, что, если ты жмот, в дерьмо вляпаться можешь на пустом месте.

– А с Кукишем что потом было? – спросил Слива.

– Понятия не имею, знаю только, что клубы со стриптизом, да и просто стриптиз он на дух не переносит.

Виктора Павловича уже начал доставать тупой базар про неудачника, у которого проблемы то ли со стриптизом, то ли с баблом.

– Ладно, парни, кто бежит за «Клинским»? – В его голосе чувствовалось раздражение.

– Давай, Олег! – Штрих, щурясь, посмотрел на товарища.

– А почему я?

– Ты же заходил в женские туалеты, тебе не привыкать, – усмехаясь, сказал Штрих.

– Как смешно! Хорошо, я схожу, но не один. Кто-то должен стоять на шухере. – В его взгляде читалось: нет, брателла, ты пойдешь со мной.

Штрих понял, ему не отвертеться: Олег один вообще не любит париться, а Слива запросто может свалять дурака, если что-то пойдет не так. Штрих обреченно вздохнул:

– Ладно, я постою. Идем.

– Давайте, только поскорее. – Слива был рад, что Штрих не приказал ему идти с Олегом. В их команде Слива был младшим не только по возрасту.

– Мы там гадить не собираемся, возьмем диск и обратно, – буркнул Олег.

Они подошли к двери и, открыв ее, исчезли в дверном проеме.

Убедившись, что поблизости никого нет, Олег осторожно открыл дверь в женский туалет с большой табличкой «Ремонт», наспех приклеенной скотчем. Посмотрел на мусор, обильно украшавший скучное однообразие кафельного пола, вдохнул запах, который смутно напомнил ему аромат собственных несвежих носков, и стал неуверенно обводить взглядом помещение. Вначале его поразила стоявшая здесь тишина, но очень скоро он вдруг услышал голоса, доносившиеся из одной кабинки, которые вначале буквально повергли его в ступор.

– Так лучше? – Это был голос Алексея.

– Нет, еще выше! – нежно промурлыкала Ко­тенок.

Олег напрягся. Он, собственно, предполагал, что здесь может случайно оказаться женщина, но что в женском туалете делает мужчина?

Олег на цыпочках подкрался к кабинкам и замер, стараясь не дышать.

– Да, так хорошо! – опять послышался довольный женский голос.

Олег судорожно сглотнул слюну. У него уже две недели не было ничего с женщинами. Он старался хранить верность своей барменше, с которой встречался уже месяца четыре, рекордный для него срок. Наташа, так звали его подругу, уехала к больному папе с Мурманск, и Олег мужественно держался подальше от других женщин, хотя и ловил непонимающие взгляды Штриха, лапавшего всех не особенно высоконравственных девиц, какие попадались на пути. А таких, если разобраться, они встречали чуть ли не всюду. Но Олег твердо решил: когда его барменша вернется, он предложит ей жить вместе, и эта мысль так его воодушевляла, что он готов был еще продержаться недельку-другую. Зато на юга Олег, естественно, поедет без нее, и это будет не измена – отпуск. Секс во время законного отдыха не может считаться изменой.

– Ты переедешь ко мне? – донесся до Олега дрожащий от возбуждения голос Алексея. Да, чувствуется, что парень слабоват: кто же в туалетной кабинке такое предлагает? Молодой, наверное. Не знает, где и как с бабами разговаривать!

– Я же сказала: нет, и хватит об этом!

Ну и злюка! И голос у нее как у училки младших классов, которая только что вошла, уселась и вдруг поняла, что на стуле канцелярские кнопки и теперь они дружно впиваются в ее нежную задницу.

Олег уставился на одну из дверей, голоса доносились именно оттуда.

Ладно, эти голубки так увлечены друг другом, что ему не помешают.

– Так, молодец! Продолжай… – Котенок вдруг снова начала мурлыкать.

– Что, дома никак нельзя этим заняться?! – Промычал Олег себе под нос и принялся считать кабинки справа налево. – Раз, два, три. – Его взгляд остановился на кабинке, откуда доносились голоса. – Блин, ну надо же! – невольно вырвалось у него. Но Алеша с Котенком, конечно, ничего не услышали.

– У-у-у-у-у… Теперь укуси за ушко.

Олег сделал несколько осторожных шагов назад, хотя это не помешало ему чуть не наступить на бутылку из-под водки. Вот был бы грохот, если бы он загремел на пол! Когда Олег оказался у выхода, он медленно и осторожно открыл дверь двумя руками, чтобы, не дай бог, не заскрипела.

Возле двери в туалет Штриха не было, он почти сразу, как пришли, покинул свой пост и теперь клеился к официантке в черной пачке, как у балерины. В десяти метрах от того места, где должен был находиться. Олег быстро подошел к Штриху и, не дав ему опомниться, потащил к туалету.

– Я найду тебя, минут через десять! – прокричал тот на прощание эффектной фигурке в балетной пачке.

– Черт возьми, Штрих!

Возле двери туалета Олег его наконец отпустил.

– В чем дело? Диск у тебя? – Штрих подозрительно посмотрел на Олега.

– Зайди со мной в туалет, пожалуйста. Только молча.

– Ладно.

Олег открыл дверь, но сразу войти не решился. Штрих же застыл в дверях совсем по другой причине.

– Господи, сколько тут дерьма кругом! – У Штриха было более счастливое детство, чем у Олега, и к помойкам он вообще не привык.

– Во-первых, говори тише. Во-вторых, у нас проблема, – серьезно произнес Олег.

– Какая? Диск застрял в сливном бачке? – Штрих не снизил голос и все еще брезгливо осматривался.

– Я же сказал: говори тише! – Олег явно нервничал.

Штрих начал наконец понимать, что что-то не так:

– С тобой все в порядке?

– Да со мной-то все нормально. Заходи, только потише, прошу тебя!

Олег демонстративно прошел на цыпочках к кабинкам.

– Это и есть третья, – чуть слышно произнес он, указывая на кабинку, где засели пылкие любовники.

Штрих всегда подозревал, что у приятеля проблемы с головой, и сейчас эти проблемы явно дали о себе знать. На всякий случай он огляделся. До неприличия засранный туалет. С теми, что были в фильмах «На игле» и «Пиле», конечно, не сравнить, но как можно держать сортир в таком антисанитарном состоянии? За это ведь должны штрафовать. Небось откупились, как обычно. Все еще не понимая, почему следует говорить тихо, Штрих все же понизил голос:

– Прекрасно, иди и возьми диск. Зачем я-то тебе нужен?

– А-а-а… ты умница! – как бы в ответ ему прозвучал голос Котенка.

Штрих, недоумевая, посмотрел на Олега. От неожиданности он даже втянул голову в плечи.

– Вот зачем. Это из нашей кабинки.

– Точно? – вместо брезгливости на лице у Штриха теперь было написано тупое удивление. А надо сказать, что лицо это было не из тех, по которым легко судить о внутреннем состоянии человека. То есть можно не сомневаться, что он был буквально потрясен. И дело, конечно, не в том, что кто-то трахался в кабинке женского туалета, который в это время находился на ремонте. А в том, что они с Олегом пришли сюда за сущей безделицей и ему до этого момента даже в голову не приходило, что им придется прилагать усилия для того, чтобы выполнить поручение, за которое обоим посулили хорошие деньги. Какая идиотская история получается!

– Сам послушай, – с умным видом сказал Олег.

– Давай договоримся так: если ты не хочешь переехать ко мне, ты просто уезжаешь от Димы, и мы с ним окажемся в равных условиях, – сделал попытку прийти к консенсусу Алексей.

– Обязательно об этом говорить в такой момент? – При желании Котенок могла бы своим голосом вены резать. Олег поморщился.

– А в какой еще?! – донесся до них то ли возмущенный, то ли растерянный голос Алексея.

– Что будем делать? – Олега прикалывало смотреть на такое тупое лицо. Он еще у Штриха ничего подобного не видел, хоть они вместе уже не одно дело провернули.

Штрих пожал плечами:

– Давай подождем.

– Подождем чего? Второго пришествия? – Олег не ожидал, что Штрих окажется таким тугодумом. Что значит: «Давай подождем»?! И войти ведь кто-то может в любую минуту. И ехать уже пора. На диске – информация. Она денег стоит, и не только денег, судя по всему.

– А вдруг кто-нибудь войдет? Нам что, отношения сейчас выяснять или… – Котенок явно не хотела говорить об их совместном будущем. Алексей же, похоже, собрался во что бы то ни стало решить этот вопрос сейчас. Раз и навсегда. Ну и дурак, подумал Олег. Чего он к ней привязался?! – Да никто не войдет, а потом у меня даже шанса не будет поговорить на эту тему. Как только ты отсюда выйдешь, я с тобой даже словом перекинуться не смогу.

Они сами не заметили, как стали разговаривать, не обращая никакого внимания на этих придурков в кабинке. Штрих развил свою мысль:

– Давай выйдем отсюда, зайдем в бар, закажем по коктейлю, выпьем и вернемся. За это время они уже выметутся отсюда, мы возьмем диск, и все будут довольны.

– Выметутся?! Да они вон никак не начнут! А если они тут до утра проторчат, что тогда? – Олег начал выходить из себя. Он догадывался, почему Штрих предложил посидеть в баре. Дураку понятно, что тот собирался продолжить шуры-муры с барменшей в костюме из балета… как его… «Озеро лебедей», что ли?

– Если мы здесь устроим дискуссию на полчаса, сюда точно кто-нибудь войдет, и мы с тобой вылетим с работы! – Невидимая девушка упорно не желала выяснять отношения. И была права, конечно. Что за чудика она с собой сюда притащила?! Небось малахольный какой-нибудь. Маменькин сынок. До пятнадцати соску сосал и писался в постели.

И тут Алешин голос вдруг взлетел на такую высоту, что Олег и Штрих невольно вздрогнули:

– Кто сюда может войти?! Сантехники уже ушли, уборщицы сюда заходят раз в день, да и то только швабру взять! Да к тому же, что одна, что вторая такие старые, что уже не врубаются ни во что. Даже если ты будешь стонать, как ненормальная, они подумают, что это кто-то воду в унитазе спускает!

Штрих понял, что Олег прав: эта фигня может продолжаться до бесконечности.

– И что ты предлагаешь?

– Выкинуть их оттуда. – Олег предпочитал решать вопросы быстро, с применением грубой физической силы. Для него это был самый эффективный и, главное, надежный метод. А что, в самом деле, разговоры, что ли, разговаривать?!

– А руководство? Они уже почти час сидят, скоро их в туалет потянет, – не унималась Котенок. Дурочку из себя состроила, как будто начальство реально что-то забыло в загаженном туалете, закрытом на ремонт.

– Выкинуть? – Штриху совсем не понравился такой подход к делу. – В любом случае применения силы это будет лишний шум. Сбежится охрана и все такое. Им это надо?!

– Ну, ты скажешь тоже! Не пойдут же они в сортир, который на ремонте, – принял ее слова за чистую монету Алексей. До чего же непонятливый парень попался! Да еще и упертый. По голосу Алексея Штрих понял, что тот будет стоять на своем до конца.

– Штрих, ты вообще въезжаешь в ситуацию? Там, за дверью, маленький кругленький диск, за который мы получим сорок кусков зелени, и у в хода в клуб нас ждет покупатель. – Олег походил на безбашенного ребенка, которому строгие родители долго спуску не давали, и от этого он стал только еще более безбашенным. Так всегда бывает с такими, как он.

И Штрих сдался:

– Ладно, поступай, как считаешь нужным!

Олегу повторять не нужно было, он только того и ждал. Первым делом следовало послушать, до чего эти туалетные подпольщики договорились. Не врубаясь, он прижался ухом к пыльной двери.

Котенок как раз решила, что пора перекрыть Алексею кислород:

– Мы встречаемся всего две недели, а ты уже требуешь от меня, чтобы я бросила своего парня и переехала к тебе! Ты вообще просчитывал, какие у тебя шансы?!

Кажется, своим вопросом она застала Алексея врасплох. Наступило гробовое молчание. Олег решил не ждать, покуда парень подсчитает свои шансы на успех – черт его знает, силен ли он в такой арифметике? – и постучал в дверь, за которой сидели эти придурки. В ответ – ни звука.

– Эй, выходите! – Олег постучал еще раз.

Третья кабинка снова ответила молчанием.

Олег был сама деликатность, но Штрих-то знал, что терпение приятеля на исходе. Так же как и тех, кто ждал снаружи.

– Послушайте, я никому про вас не скажу! Просто мне очень нужно попасть в вашу кабинку.

Наконец из кабинки рявкнул грозный голос Ко­тенка:

– Это женский туалет, выйдите немедленно!!!

От неожиданности Олег отскочил от злополучной двери метра на два. По его растерянному лицу было видно, что он явно не до конца продумал ситуацию и теперь вообще не знал, что делать. А почему, собственно, он решил, что эти двое сразу откроют? Во-первых, они, небось, испугались. Во-вторых, кто их знает, в каком они там виде. То есть можно догадываться: в самом что ни на есть этаком.

Штрих пожал плечами:

– Я предлагал подождать.

– Эй, вы, я больше повторять не стану! Если не откроете дверь, разнесу ее к чертовой матери! – Олег наконец стал похож на самого себя. И зачем человеку с такой рожей изображать, что у него все через «пожалуйста»?!

Снова мертвая тишина. Затаились воробушки.

Олег сделал глубокий вдох и попытался отыскать в потаенных уголках своего мозга красноречие, на какое был еще способен его молодой, но подорванный тяжелой жизнью организм:

– Послушайте, мне нет до вас никакого дела! Просто откройте эту чертову дверь и выйдите оттуда на пару минут. Я возьму то, что мне нужно, и уйду, а вы сможете продолжить вашу милую дискуссию.

Вместо ответа Котенок, оправившись от испуга и вне себя от раздражения, напустилась на Алексея:

– Я тебе говорила, что кто-то обязательно зайдет! Теперь выясняется, что этот мудак все слышал!

Алексею ничего не оставалось делать, как тоже подать голос:

– Пошел к черту, мы не выйдем!

Лицо Олега побагровело: последний раз мудаком его назвала в седьмом классе какая-то стерва старшеклассница. Последствия были для нее самые удручающие: если бы не подоспевшие учителя, которые втроем навалились на озверевшего Олега, он мог превратить ее лицо в отбивную и стать фигурантом уголовной хроники.

– Че? Че ты сказала, корова?! Я мудак?!

Сказать, что он был зол, значит ничего не сказать. Он был в бешенстве. Отойдя подальше от кабинки, Олег разбежался и попытался выбить дверь плечом, но дверь не поддалась. Кто бы мог подумать, на вид хлипкие такие… Плечо только сильно ушиб. Олег застонал и, потирая рукой ушибленное место, завопил:

– Черт, черт, твою мать, из чего у них двери сделаны?!

Штрих внимательно следил за нервным буйством друга. Он уже понял, что быстро покинуть этот отстойник им не удастся.

– Вы там что, совсем охренели, дверь ломаете?! – Котенок давала всем понять, у кого на самом деле есть яйца.

– Заткнись, сука! – Олега от злости перекосило. Это, собственно, все, на что он способен, меланхолически подумал Штрих. Там, в зале, барменша что надо, а он тут, с этим дерьмом! С другой стороны, без зелени она его вряд ли полюбит. То есть хотя бы вначале надо пыль-то в глаза пустить.

Тем временем Олег выхватил из-за пояса пистолет и ту же снял с предохранителя.

– Какого черта ты делаешь?! – взволновался не на шутку Штрих. Тормоза у парня полетели, а ему отвечать. Да и дел у них на двоих было прилично. Если что, можно паровозиком загреметь.

– Ты что думаешь, я буду второе плечо ломать об эту сраную дверь?!

– Чего там ломать? Посторонись!

С этими словами Штрих отошел к противоположной стене, разбежался и вышиб дверь ногой. То есть что было силы ударил. Дверь затрещала, как старая перечница, и слегка вдавилась вовнутрь. Замок был взломан, а это главное. Штрих дернул дверную ручку и заглянул в кабинку. Зрелище было жалкое: на унитазе сидел Алексей, а у него на коленях – Котенок. Как это ни было обидно, оба были одеты. Ну а лица – какие, собственно, могут быть лица у людей, застигнутых в таком положении? Оба были испуганы и растеряны. Штрих бесцеремонно их разглядывал. Совсем еще щенки, к которым судьба настолько неблагосклонна, что им приходится встречаться тайком, в кабинке туалета.

– Выходите, живо! – сказал Штрих вполне добродушно. Еще бы, это не его тут мудаком назвали! Олег злобно пялился на Котенка. Но, как ни был зол, он не смог бы отрицать, что девушка хорошенькая, да к тому же с перчиком. Он таких вообще-то любил. Ну, дура, обзывается невесть с чего, но сама, похоже, об этом жалеет. Не стрелять же ему в это хрупкое тельце в черной – во, вспомнил! – в черной пачке из этих, «Маленьких лебедей». По телику часто крутят.

Алексей, вспомнив, что из них двоих мужчина как раз он, попытался сказать что-то грозное, но получился лишь испуганный лепет.

– Мы никуда не пойдем! – сообщил он тихо. Зачем он так сказал?! Кто его просил?! Котенок передернула плечиком. Когда злилась, она становилась жутко храброй, прямо мужик в юбке. В смысле мачо.

Но храбрость свою она продемонстрировать не успела: Олег легко расставил точки над «и», направив на них пистолет:

– Быстро пошли вон отсюда!

Молча поднявшись и завороженно глядя на пистолет – неужели это реально происходит, совсем как в кино?! – Алеша и Котенок медленно вышли из кабинки и направились к выходу.

– Стойте, вы куда собрались?! Ну-ка быстро сесть на пол! – прошипел Олег. Его все еще колбасило. И он никак не мог решить, на ком сорвать зло.

Алеша и Котенок молча, словно марионетки в руках злого кукловода, опустились на корточки посреди туалета.

– Куда сели?! Не хватало еще об вас споткнуться! Ну-ка в угол! Вон туда!

Оба почему-то на четвереньках переползли в дальний угол туалета и сели там, сжавшись в комочек, точно воробышки, мать-перемать! Глаза, остекленевшие от ужаса, безотрывно следили за этими странными парнями с пистолетом. Вероятнее всего, в тот момент Котенок и Алексей мысленно представили себе варианты захвата заложников, которыми время от времени пестрят выпуски новостей, но главное – то, чем это обычно заканчивается. В такие моменты никогда не удается вспомнить что-нибудь приятное. Мол, все отделались легким испугом.

– Все, кабинка свободна! Прошу, – произнес Олег, глядя на Штриха.

– Чего ты от меня просишь? – Штрих даже растерялся от такой наглости. Что это он раскомандовался? Кому, в конце концов, поручено диск взять?! Его, Штриха, дело – на стреме постоять. А что получается?

– Диск достань! – Олег все смотрел, не отрываясь. Нет, бешеный он, ненормальный. Лучше с кем другим в паре ходить, иначе либо не при делах останешься, либо вообще…

– Не буду я в унитазе копаться, ведь договаривались же: ты диск забираешь! Так что уж будь добр. – Штрих отошел в сторону, пропуская Олега.

Олегу и в самом деле будто вожжа куда-то попала. Все его раздражало. Когда Штрих его за диском послал, в тот же момент, Олег еще с места не сдвинулся, как ему показалось, будто он уже чует запах мочи от унитаза. И ведь быть этого не могло, скажу я, потому что унитаз был новенький, с иголочки, и ничем таким еще не пах.

– Ну правильно, грязная работа всегда мне достается! Я права не качаю, мне просто интересно, почему тогда мы поровну получаем?

– Потому что мы партнеры.

– Как у тебя все просто! Держи. – Олег передал пистолет Штриху. – Следи за ними.

Едва пистолет оказался у Штриха, он вновь направил его на Алексея и Котенка.

– Разве могли вы подумать еще сегодня утром, что ваши жизни оборвутся так бездарно?

Алексей в очередной раз судорожно сглотнул слюну и сильнее прижал к себе Котенка. Ну вот и все, подумал он. Звуков выстрела никто не услышит, а когда вечером старушка-уборщица откроет дверь, чтобы взять швабру, она наткнется на два остывших тела, распластавшихся на кафеле. Господи, умереть в сортире! Вот так вот жить, работать, влюбляться и вдруг сдохнуть среди унитазов!

Но, может, он еще успеет бежать?! Если, например, резко дернуться вправо, вскочить и побежать, может, бандит и ранит его, но все-таки есть, есть шанс, что Алексей успеет добежать до двери и позвать на помощь!

Штрих попеременно наставлял пистолет то на Котенка, то на Алексея.

Олег, сделав шаг в сторону кабинки, вдруг взглянул на горе-заложников и понял, что они на грани обморока.

– Не пугай их, – сам себе удивляясь, сказал он спокойно. – Не хватает, чтоб они умерли от разрыва сердца.

– Да ладно тебе, я же шучу! – К величайшему облегчению Котенка и Алексея, смертоносное дуло нацелилось куда-то в пол.

Олег вошел в кабинку и уставился на унитаз со встроенным бачком. Унитаз сиял белизной, а когда Олег над ним наклонился, его нос не уловил никаких прочих запахов, кроме запаха лимонного дезодоранта. Олег провел рукой по нижней гладкой поверхности. Ничего не обнаружив, оглядел унитаз со всех сторон еще раз.

Снова запустил руку под унитаз, стараясь дотянуться до всех точек, где мог быть приклеплен вожделенный диск. По всей вероятности, щетка уборщицы тоже туда не доставала, так как его пальцы наткнулись на что-то скользкое и холодное. Олег резко убрал руку, передернувшись от отвращения.

– Черт, да чтоб тебя!

Он выдернул из рулона бумаги и протер испачканные в какой-то гадости пальцы. Возле ершика стоял лимонный дезодорант, он пару раз брызнул, пальцы на мгновение онемели. Олегу вдруг почудилось что-то неприятное, такое, от чего он снова содрогнулся. У него и слов подходящих не было, чтобы описать свое состояние. Может, голова закружилась? А как она вообще кружится?..

– Штрих, где она его спрятала?

– В третьей кабинке, – раздался за его спиной голос Штриха.

– Да знаю я, что в третьей, а где точно, она не сказала?

– Нет. Это же не поле для гольфа, чего там искать-то!

Олег встал на четвереньки и заглянул в унитаз. Морщась и стараясь думать о приятном – например, о деньгах, которые получит за этот диск, – Олег запустил руку по локоть в самые его недра. В этот момент дверь кабинки сама собой начала автоматически закрываться.

Штрих тем временем пожирал глазами Котенка в его черной лебединой пачке. Придумают же такой ништяк! Все на виду и вроде скрыто. Пальчики оближешь, а не девка. Жаль только, крикливая больно, видно, никто из мужиков по-хорошему ее еще жизни не учил. Тут как раз дверь кабинки и захлопнулась. То есть не захлопнулась, а сама собой прикрылась. Штрих перевел взгляд на закрытую дверь, из-за которой раздавались какие-то сантехнические звуки. Что за дела? Штрих толкнул дверь и увидел Олега, стоящего на четвереньках.

– Ну как? – Штрих не мог взять в толк, почему Олег так долго возится. Что может быть проще: обнаружил, отклеил, сдал, получил бабки – всё!

– Не спрашивай. – Олег медленно выпрямился. Вид у него был растерянный. – Здесь ничего нет.

– Не может быть! Посмотри получше! – Не на шутку испугался Штрих. Почему все идет вкривь и вкось? Чем вообще все это может кончиться?

– Как это, интересно, лучше? – снова начал психовать Олег. – Это тебе не «Ашан», где можно всю жизнь искать, тут, кроме унитаза, ничего нет!

Сказав так, Олег огляделся. На этот раз его взгляд остановился на корзине для мусора, заполненной до отказа пустыми пачками от сигарет, банками из-под всевозможных консервов и бутылками из-под пива.

– Она молодец, а я-то, придурок, в унитаз полез! – Он взял корзину и вышел с ней из кабинки. Штрих, Алексей и Котенок не отрываясь смотрели на Олега, который тут же рьяно вытряс содержимое корзины на пол.

– Ты думаешь, она полная дура, чтобы прятать диск в мусорном ведре? – Хоть Штрих и не верил в то, что диск валяется в этой помойке, втайне он на это надеялся.

– Смотри лучше! Может, разглядишь! – огрызнулся Олег.

Он усердно перерыл ботинками мусор, но тщетно: диска там не было.

Котенок, у которой страх сменился раздражением, а затем и вовсе негодованием, решила напомнить о себе:

– Какого черта вы тут вообще ищете?

– Не твое дело! – Олег даже не поднял глаз в сторону Котенка, чем явно ее задел.

– Я просто спросила, совсем не обязательно мне хамить! Я, между прочим, сижу здесь на полу не по своей воле!

Олег внимательно посмотрел на хрупкую фигурку в балетной пачке.

– Верни мне ствол, – сказал он Штриху нарочито спокойно. Правый глаз у него дергался, и Штрих отлично знал, что это не предвещает ничего хорошего. Спорить с ним Штриху в такие моменты, естественно, не хотелось. Он неуверенно протянул Олегу пистолет, незаметно поставив его на предо­хранитель.

Олег посмотрел на свою правую руку, провел ею по белой двери кабинки, оставив мокрые полосы. Не глядя на Штриха, он взял протянутое ему оружие.

Когда Олег вновь взглянул на Котенка, она от ужаса вжалась в стену и замерла, боясь малейшим движением спровоцировать этого подонка.

– Послушай, ты, стерва, я только что залез рукой в унитаз и копался там чуть ли не в фекалиях! Так я себя еще никогда не унижал! И если ты думаешь, что мне нравится, когда от моих рук воняет всяким дерьмом, ты сильно заблуждаешься. Не ты одна делаешь что-то не по своей воле, а из-за сложившихся обстоятельств. Я бы лично предпочел, чтобы вас тут вообще не оказалось! Созерцать твою наглую физиономию мне совсем не в кайф. – Он подошел ближе, и дуло пистолета больно уперлось Котенку в щеку. – Но так уж получается, что нам еще какое-то время придется пробыть вместе. И если ты не хочешь, чтобы я превратил тебя и твоего дружка в две холодные синие тушки, тебе лучше заткнуться!

Штрих замер, не в силах понять, как у Олега получается так красиво говорить. Мне и самому, кстати говоря, это не совсем ясно.

Ответом Олегу было жалобное поскуливание.

– Извини, я не знала, что вы так болезненно воспримете мои слова, я просто у вас поинтересовалась, проявила участие… – Котенок произнесла все это скороговоркой, от страха закрыв ладошками глаза. Прямо пай-девочка, честное слово!

Олег убрал пистолет, поднял голову вверх и стал часто и тяжело дышать.

Да насрать ему на деньги, на свободу и на весь этот долбаный мир, если какая-то потаскушка никак не может просечь, что ей следует просто заткнуться! Еще месяц назад любой человек, выведший Олега из себя – что, честно говоря, не так уж сложно было сделать, – уже корчился бы в углу этого поганого нужника в предсмертных судорогах. Но за это время кое-что изменилось. В его воображении возникло лицо психотерапевта, которого Олег начал посещать после того, как избил на улице незнакомого

маленького мальчишку. Здорово этот чувак психотерапевт его нагипнотизировал! Надо же, ведь не просто возник, а еще и спрашивать начал что-то типа: неужели после всех моих сеансов ты не стал хоть немного контролировать свои эмоции?! Если это так, ты безнадежен и тебе нет места в обществе нормальных людей. А где ему есть место, где, спрашивается?! Но все-таки, мысленно посмотрев на эту психотерапевтическую рожу, Олег почувствовал, что его немного отпустило.

– Нет, нет я не безнадежен! – произнес Олег в пустоту.

– С кем ты разговариваешь? – Штрих твердо решил, что пора избавляться от этого бешеного придурка. Но дальше пошло такое, что у него крыша поехала: Олег присел на колени перед Котенком, положил пистолет на пол, взял ее ладони в свои и посмотрел в большие глаза, из которых одна за другой выкатывались крупные слезинки и, оставляя на щеках черные разводы, устремлялись вниз. Котенок даже не пыталась их вытирать и только тихонько шмыгала носом.

– Просто заткнись, заткнись, слышишь? Заткнись означает «не разговаривай». – Голос Олега был на редкость спокойным, в нем совершенно не чувствовалось внутреннее напряжение. – Ты ведь можешь помолчать несколько минут? Можешь или тебе помочь? Если можешь, просто кивни головой.

Котенок утвердительно кивнула.

– Вот и прекрасно! – Олег был безумно горд собой, на следующем сеансе он обязательно расскажет, что все-таки смог сдержаться. Обернувшись к Штриху, он понял, что тот немного обалдел от Олегова хладнокровия: – Что будем делать? Его здесь явно нет. – Олег вдруг вспомнил, что еще не помыл руки, и подошел к раковине.

– Понятия не имею. А она не могла нас кинуть?

Положив пистолет на столешницу, Олег включил воду.

– Какой смысл, куда она его денет? Тем более что она сама на нас вышла. У тебя есть сигарета? – Олег вытер об себя руки и взял протянутую Штрихом сигарету. Штрих тоже закурил, хотя еще сегодня утром в который раз дал себе слово бросить.

– Хорошо, давай рассуждать, исходя из того, что она нас все-таки не кинула. – Штрих с глубокомысленным видом затянулся, ибо у него лично никаких соображений на этот счет не было. Да и быть не могло.

Паузу прервал голос Алексея:

– Извините…

Олег и Штрих грозно посмотрели на него.

– Чего тебе? – Олег стряхнул пепел на пол.

– Можно попросить у вас сигарету? – умоляюще произнес Алексей.

Штрих подошел и протянул пачку Алексею. Тот трясущимися руками взял сигарету. Штрих дружелюбно дал прикурить. Как бы люди друг к другу ни относились, когда прикуривают, дают прикурить или угощают сигаретой, они всегда ведут себя как старые друзья. Понятия не имею, почему так происходит.

Алексей благодарно кивнул Штриху:

– Спасибо.

Штрих снова вернулся к Олегу.

– На чем мы остановились? – спросил Штрих.

– Она нас не кинула, – напомнил напарник.

– Если она нас не кинула, значит, она просто хорошо его запрятала, – начал рассуждать Штрих.

– Или…. – У Олега мелькнула в голове какая-то мысль, но он ее не поймал, все еще как будто находясь под действием гипноза.

– Что «или»? – напряженно спросил Штрих. Теперь его раздражало исходившее от Олега спокойствие. Вы только посмотрите на него! Мать Тереза, блин!

Тут Олег напрягся, с трудом поймал-таки мысль и теперь готовился преподнести ее во всем блеске:

– Или ей помешали его спрятать. – Он был горд тем, что временами его мозг способен выдавать такие тонкие суждения.

– Помешали?! – Штрих аж закашлялся.

– Не знаю, но все могло быть. – Олег не умел доказывать состоятельность своих идей. В отличие от Штриха.

– Нет, не могло, она ясно сказала: диск в третьей кабинке. Раз она так сказала, значит, в этот момент он там и находился.

– Ну… логично, – поддался Олег.

Но тут опять встрял Алексей:

– Извините меня еще раз…

Олег, который уже не чаял вырваться из этой западни, снова сорвался и навел пистолет, целясь Алексею в глаз.

– Если ты пытаешься меня достать, у тебя это начинает получаться. – Олег без всякого выражения смотрел на, вполне возможно, будущий труп.

Алексей сглотнул слюну, которая комом застряла в горле. Ему стоило невероятных усилий выдавить из себя:

– Я просто услышал, что вы ищете что-то конкретно в третьей кабинке. Я прав?

Олег подошел к Алексею и приставил пистолет к его лбу. Сегодня он уже один раз сдержался, для него этого вполне достаточно. Это прогресс. Ничего страшного не произойдет, если теперь он размозжит голову этому придурку.

– Да, мать твою, ты прав! Что дальше? Очень советую, подумай, прежде чем ответить, потому что от этого будет напрямую зависеть, останется ли кафель сзади тебя таким же чистым, серым и гладким или окрасится в цвет советского флага, да еще с налипшими на него ошметками мозгов. – В глазах Олега читалось, что он искренне хочет, чтобы Алексей облажался и чтобы для него, Олега, не осталось ничего другого, как привести свои угрозы в исполнение.

Алексей уже пожалел о том, что встрял в разговор этих отморозков:

– Я просто хотел спросить, если диск, который вам нужен, находится в третьей, то почему вы ищете его в пятой кабинке?

– Что значит в пятой? – Олег отнял дуло своей «Беретты» от потного лба Алексея, обернулся и посмотрел на кабинки.

– Почему в пятой? Она третья.

– Третья если считать справа налево, а если считать слева направо – пятая. Вообще-то у нас принято читать и считать слева направо, – произнес Алексей. – Но, может быть, я ошибаюсь, – осторожно добавил он с интонациями ослика Иа-Иа.

Олег взглянул на Алексея, и в его взгляде что-то мелькнуло. Все-таки хорошо, что этот придурок не довел его до очередного умопомрачения. Олег хмыкнул и повернулся к Штриху:

– Черт! А ведь он прав.

Лицо Штриха тоже повеселело:

– Ну и кретины мы с тобой!

Алексей вытер испарину со лба. Он был еще жив! Какой странный сон ему снится!

Олег подошел к кабинке, взялся за ручку и попытался открыть дверь, но она оказалась заперта.

– Что это за срань?! Там что, кто-то есть? – растерялся Олег.

– Если она заперта изнутри, значит, там кто-то засел, – с умным видом констатировал Штрих. Прямо как светило медицины оглашает диагноз аккурат перед тем как получить гонорар. Только у этих, в сортире, шансы получить гонорар все уменьшались.

Олег повернулся к Алексею и Котенку:

– Вы тут что, групповуху устраиваете?

– Никакой групповухой мы не занимались! Мы сами думали, что здесь больше никого нет. – Вид у Алексея был потерянный. Вот что значит потерять лицо… как там у китайцев… или японцев… Хотя нет, лицо он потерял значительно раньше, просто понял это только теперь.

– Черт, какой-то урод там затаился и подслушивал весь наш разговор. А может, он каждый день нас подслушивал?! – забыв все свои страхи, завопила Котенок. – Выходи, извращенец!!! – Ее голос прозвучал устрашающе. Но ответом была тишина. Все переглянулись.

– Может быть так, что кабинка закрыта, а там никого нет? – то ли спросил, то ли просто вслух подумал Олег.

– Не может! Чтобы ее закрыть, нужно туда войти. А выйти можно только через дверь. Так что без вариантов. – Алексею вспомнились всякие дурацкие истории про призраков, которыми так увлекалась его мать. Но вслух вспоминать о чем-нибудь таком он не рискнул.

– М-да. – Олег развернулся лицом к кабинке, вынул из кармана глушитель и стал навинчивать его на дуло пистолета.

– Эй, ты меня слышишь? Я знаю, что слышишь, так вот: слушай меня очень внимательно. Я просил тебя выйти, просил по-хорошему, но ты никак не прореагировал. Ты проигнорировал мою просьбу, предпочтя промолчать, а мало того, что это просто невежливо и неуважительно по отношению ко мне. Это, мать твою, то же самое, что послать меня в зад­ницу, во всяком случае, я именно так расцениваю твое молчание! А никто – слышишь, урод?! – никто не может просто так посылать меня в задницу! – Произнеся этот сложнейший монолог, Олег вздохнул и направил пистолет на дверь: – Но я готов дать тебе последний шанс. Пока я буду считать до пяти, ты еще можешь выйти оттуда! А вот если ты этого не сделаешь, лучше тебе помолиться, потому что я тебе не завидую, и никто из присутствующих здесь тебе не позавидует! Слышишь?! – Он обернулся к Алексею и Котенку, будто ожидая услышать от них самих подтверждение сказанному, но парочка молчала и с интересом ожидала, что будет дальше.

Выдержав паузу, Олег начал отсчет:

– Пять!.. Четыре!.. Три!.. Два!.. Я сказал два! Лучше тебе не испытывать мое терпение!!! – надрывно прокричал он.

Он взглянул на Штриха, ища моральной поддержки. Тот кивнул, мол, давай, разнеси эту дверь в щепки, прихлопни того, кто за ней затаился, как клопа!

– Один!!! – Сразу за этим возгласом последовало три выстрела, в том месте, где у двери был замок, образовалось небольшое отверстие, а сама дверь медленно приоткрылась.

Все переглянулись. Алеша и Котенок поднялись с пола и приблизились к остальным. Олег со Штрихом были уже у двери. Резким движением Олег распахнул ее.

Любопытную мордочку Котенка перекосило от ужаса.

– А-а-а-а-а!!!! – Котенок закрыла лицо ладонями и для верности зажмурилась. До нее даже не сразу дошло, что кричит не кто-нибудь, а она. В кабинке, развалившись в неестественной позе, на унитазе сидел парень двадцати с небольшим лет, одетый в дешевый спортивный костюм. Левый рукав куртки был засучен, руку в районе бицепса перетягивал черный жгут. Рядом на полу валялся шприц.

Алеша, видевший такое только по телевизору, почувствовал, что ему ужасно душно, а сегодняшний обед просится наружу. Он собрал всю свою волю, чтобы не облажаться на глазах у Котенка.

– Он что, умер? – Котенок смотрела на парня в спортивной куртке с таким участием, словно это была ее родная бабушка.

– Мертвее не бывает, похоже, перебрал с наркотой, – со знанием дела произнес Штрих.

– Откуда он взялся в женском туалете? – Олег разглядывал следы уколов на руке парня.

– Теперь он нам об этом не расскажет, – задумчиво произнес Штрих.

Последний укол Ринго

Загнувшегося от передоза парня, которого обнаружили Олег со Штрихом, звали Ринго. Как ни странно, это было его настоящее имя.

Родители Ринго, типичные советские интеллигенты, росли и мужали в годы запретов на все заграничное. Как известно, тлетворное влияние Запада цинично развращало умы советских людей, а несознательные советские люди, и особенно молодежь, упорно тянулись ко всему запретному и с восторгом, как и родители Ринго, с младых ногтей слушали «Биттлз», естественно, втихаря от предков, которые вечно были недовольны своими крейзанутыми на рок-музыке детьми. «Биттлз» произвели на обоих такое впечатление, что позже, когда они поженились и на свет появился замечательный крепенький малыш, долго выбирать ему имя не пришлось: чуть ли не в тот же день было решено назвать его Ринго, в честь Ринго Старра. Джон Леннон и Джордж Харрисон отпали сразу, потому что имена Джон и Джордж ассоциировались у советских людей в первую очередь с Джоном Кеннеди и Джорджем Вашингтоном. Трудно сказать, какая судьба была бы уготована дитяте, назови они ребенка именем американского президента. С Полом Маккартни была другая загвоздка. Родителям казалось, что такое имя стало бы поводом для бесконечных дразнилок – про пол. А как известно, это и вовсе была запретная тема. К тому же, прибавим мы, мальчик мог отреагировать на дразнилки неоднозначно и вообще впоследствии заделаться трансвеститом. Сами понимаете, имя Ринго было наилучшим из всех вариантов. Если к тому же учесть, что Джона убили, а Джордж, как выяснилось, тоже был не жилец.

Ринго рос примерным и послушным мальчиком, чему никак не могли нарадоваться родители. Он был тих, мало говорил, не любил шумных компаний и почти ни с кем не дружил, предпочитая шумным, драчливым мальчишкам книги. Благо у родителей была большая библиотека. А те нет чтобы вовремя забить тревогу: ведь не может быть ничего хорошего в том, чтобы ребенок постоянно сидел с книжкой, забившись в угол, как маленький звереныш. Во-первых, потому, что, как известно, от многих знаний многие печали. Во-вторых – всю жизнь за книгами не просидишь. Рано или поздно надо выйти в люди.

Ничего удивительного, что общаться с людьми Ринго так и не научился. Он не умел находить общий язык ни со сверстниками, ни даже с родителями. Я уж не говорю о девушках, с ними он и вовсе не мог связать двух слов. К тому же его, естественно, тянуло к самым бойким, веселым и бессердечным. А те никогда не упускали случая над ним посмеяться. Так что с годами Ринго все больше замыкался в себе и к своим двадцати трем стал совершенным бирюком.

Почему мы постоянно ходим друг к другу в гости, предпочитаем работать в компаниях, где, кроме нас, трудится масса народу, переписываемся по электронной почте с десятками практически незнакомых людей, постоянно сводим знакомства в кафе, ночных клубах и том же Интернете, влюбляемся, заводим семьи и рожаем детей, а когда жена окончательно осточертеет, обзаводимся любовницей? Почему вечно кому-то звоним, приобретаем домашних животных, записываемся в исторические клубы, выходим в день города на улицу, влившись в толпу, смотрим по телевизору тупые передачи, посещаем кинотеатры, где покупаем попкорн – не для того, чтобы его есть, а просто так, за компанию?

Потому что таким образом мы становимся частью чего-то целого. Мы перестаем быть одни. Мы впускаем в себя мысли и идеи других людей, которые подпитывают нас своей энергетикой. И еще потому, что мы ненавидим одиночество. Оно, как огромный серый камень, словно мхом, обросший страхами, тянет человека вниз, пригвождает его, забирает последние силы.

Да, в мире, который населяют шесть миллиардов человек, мы в большинстве своем одиноки. И часто неосознанно делаем все, чтобы избавиться от этого неприятного, но навязчивого чувства. И некоторые из выбранных нами средств убийственны, точнее – самоубийственны.

Ринго нашел выход из своего одиночества. Как ему казалось, лучший, хотя, конечно, это только казалось. Точнее было бы сказать, что он нашел лазейку в другой мир, мир без проблем и нервотрепки, без квартплаты и налогов, без катастроф и терактов, без напрягающих телевизионных новостей, без необходимости искать работу. Без армии, куда тебя непременно призовут. Без времени, которого постоянно не хватает, без дней, сливающихся в месяцы и годы, которые так пугающе зияют впереди, сразу же за цифрой «40». Мир, в котором нет глобального потепления и войн. А есть лишь безмятежный покой. И этот иллюзорный мир стал для него доступным благодаря наркотикам.

Как всякий уважающий себя потребитель наркотиков, Ринго по нескольку раз в год пересматривал фильм «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», снятый по роману Хантера Томпсона. Зачитывался взахлеб книгами непревзойденных представителей контр­культуры Ирвина Уэлша и Чака Полланика, но иконой для него была, конечно, «Джанки» Уильяма Сьюарда Берроуза.

Ринго употреблял псилоцибин, глотал одну за одной таблетки метадона, курил «Лед», так как отравлять легкие обычным никотином считал слишком тривиальным, еще любил время от времени вдыхать фенциклидин и делал себе инъекции спидболла.

В данный момент он как раз направлялся за очередным пакетиком с порцией счастья к своему дилеру, которого все за глаза называли Зая. Потому что тот заикался, и довольно сильно.

Поплутав по территории заброшенного завода, где Моисей мог бы преспокойно водить евреев не сорок лет, а гораздо дольше, так как заплутать там было легче легкого, он наконец увидел капот черного лимузина Заи и прямиком направился к нему.

Зая, заприметив знакомую фигуру, вышел ему навстречу. Ринго не мог не оценить шикарную лисью шубу Заи, надетую поверх спортивного костюма. Подойдя к Зае, Ринго молча ему кивнул и протянул руку, ладошкой книзу. Тот, в свою очередь, сделал такой же жест, только развернув ладонь кверху. В тот момент, когда ладони соприкоснулись, Ринго что-то передал Зае, хотя заметить это было практически невозможно, разве что с помощью спецтехники. Зая тупо посмотрел на свою ладонь, в которой лежали сложенные купюры. Не поднимая рук и не разгибая купюр, он пересчитал их профессиональным жестом наркодилера, после чего небрежно засунул в карман. Его взгляд, и без того не отличавшийся живостью, сделался совсем неподвижным.

– Момоможешь брать, тттвой номер пять, – произнес он так, словно продавал на рынке квашеную капусту, и собрался было снова сесть в лимузин.

– Пять?

– Да, ппппппять. Какакие-то проблемы? – Зая недоуменно взглянул на Ринго.

– Да нет, в общем-то нет. Но, можно, я возьму товар под другим номером? – Во фразе Ринго было что-то отчаянное, что-то такое, что невозможно было проигнорировать.

Зая внимательно посмотрел на своего клиента. И что только в голову не приходит этим любителям дырявить свои вены!

– Тттовар ве-е-е-есь одинакковый. Какого черта ты будешь ббббрать тттовар под другим нонономером? Твой нономер пять, бббери и проваливай.

– Послушай, мне по жизни не везет с пятым номером. Я два раза оставлял на хранение сумки в универсаме в кабинке с номером пять, и оба раза они пропадали. На вступительных я вытянул пятый билет и провалился, а от пятой девушки я подцепил

какую-то дрянь и потом все лето раз в неделю посещал кавэдэ. – Ринго умоляюще взглянул на Заю. —

И еще куча всякой хрени со мной случилась, когда я встречал на своем пути номер пять. Я даже не сажусь теперь в пятый трамвай, меня там постоянно штрафуют, один раз я и билет купил, но, пока ехал, он куда-то запропастился, и меня снова штрафанули. Ничего ведь страшного не произойдет, если я возьму, ну, допустим, номер семь, это мое счастливое число, тем более ты сказал, что товар весь одинаковый. – Ринго понял, что его понесло и что это, конечно, не к добру.

Но выдающаяся речь начинающего оратора не произвела на Заю должного впечатления.

– Нннет, пропроизойдет. Если каждый зазазахочет брать тот нонономер, который ему ннннравится, то я пппппросто не буду ззззнать, в каком остался тттовар, а в каком пусто. Я пропросто-напросто зазазазапутаюсь, а я не хочу пупупутаться! Сесесейчас я знаю, что первые четыре кикикирпича у меня уже освободились. А тттак что я буду делать? Ммммне бббудет кккказаться, нанапример, что под нонономером двенадцать еще есть тттовар, а там его нене окажется, и я буду муууумучаться потом цецелую неделю, дудудумая, то ли это я его зазазабыл положить, то ли его уже взяли, ааа я не люблю создавать себе тататакие проблемы. Пппонятно? Или даже, зззнаешь что, я отдам тетебе деньги, можешь бббрать дозу у другого ддддилера, но только не жжжалуйся мне попопотом, что они разбавляют попопорошок тттальком. Я бббольше не продам тттебе ни ггграмма. Так что ттты вывыбираешь?

Такая реакция могла показаться странной только тому, кто не знал всей истории Заи. Впрочем, Ринго как раз относился именно к этой категории клиентов. Зая, а правильнее сказать Степан, появился на свет совершенно случайно, как, впрочем, и многие детки, рождающиеся у еще не вступивших в брак девчонок, молодых пар и многодетных семей.

Однажды уже немолодая женщина Вениамина Бобышева проснулась утром от ужасной головной боли и долго не могла понять, с чего это вдруг в ее голове что-то то ли взрывается, то ли уже взорвалось. И вдруг обнаружила рядом с собой, в постели, неизвестного мужчину. Она хотела рвануться к телефону и вызвать мальчиков в красивой синей форме, но что-то ее остановило. Возможно, внешний вид неизвестного, который был совершенно голым и в носках. Что, по ее понятиям, для настоящего грабителя было, скорее всего, неприемлемо. Собрав все свое женское мужество, Вениамина решила разбудить странного незнакомца. И хотя тот упорно не желал просыпаться, жутко ругался и даже махал руками, чтобы отделаться от нее как от назойливой мухи, она все-таки добилась своего. Незнакомец, ошарашенно повращав минут пятнадцать глазами, не без труда припомнил, что все дело в Светке-лифтерше, которая их накануне познакомила. Светка и водкой угощала, а вот сколько было выпито… тут он надолго замолчал, явно пытаясь что-то припомнить, но Вениамина опять начала его трясти и верещать. «Ты сама предложила, – вдруг, нагло улыбнувшись, сказал он. – Я вообще-то к Светке пришел». На этом мужик иссяк и снова захрапел, на этот раз сидя. С большим трудом его удалось вытолкать из квартиры лишь к ночи. Больше она его не видела, хотя, когда поняла, что беременна, Вениамина, конечно, пыталась мужика разыскать. Светка-лифтерша напрочь не могла припомнить того безымянного приятеля. А может, врала, зараза, кто ее разберет.

С самого рождения Степы-Заи на его жизни сказывался тот факт, что папины сперматозоиды в момент зачатия были залиты водкой по самые хвостики. И именно это, а не что иное могло служить объяснением, почему Зая пошел в первый класс на два года позже своих сверстников и даже мог не пойти вообще, так как мало во что врубался. Его любимым анекдотом был: «Звонит тампакс тампаксу и спрашивает: «Ты где?» Лучшей оценкой для него была двойка, а любимым занятием после школы – допивать пиво из выброшенных алюминиевых банок и проигрывать мамины вещи в наперстки. Он никак не мог понять, почему шарик постоянно оказывался не под тем стаканчиком, где он его только что видел! Зая, наверное, проиграл бы в любимую игру и квартиру, если бы мать вовремя не спохватилась и не решила спихнуть его в военное училище. Конечно, в роли курсанта он там был на хрен никому не нужен. Вениамина пристроила сына на кухню: и при деле, и к еде поближе. К тому же она решила не забирать его после работы домой, а отправляться вечером к маме шестнадцатилетний Зая самостоятельно не решался, и ему пришлось там жить. Жизнь в училище кардинально изменила сознание Заи, так сказать, раскрыла все его чакры на полную катушку. Он видел, как люди ходят строем, как обедают по

часам, как с видом камикадзе мчатся сломя голову исполнять приказ и ложатся спать, едва в казарме выключат свет. Он понял, что порядок и дисциплина – это страшная сила. Правда, был в его новой жизни и один минус: Зая начал нюхать «Момент», которым курсанты клеили подошвы своих ненадежных ботинок. Он делал это от скуки, перед сном, потому что засыпать, едва погаснет свет, не умел.

Неожиданное известие заставило Заю покинуть место обитания: тело матери обнаружили на полу рядом с кроватью; на тумбочке в изголовье стояла бутылка с остатками спиртосодержащей жидкости и химикатов. Похоронив маму, Зая продал ненужную квартиру и ушел в отрыв. Пришел же он в себя уже после того, как прокутил все деньги. Зато теперь он знал все виды наркотиков, какой процент девушек не носит нижнего белья, где достать паленые шмотки с настоящими лейблами, как отличить мусора, который косит под пробитого наркушника, чтобы схватить тебя с поличным, а также усвоил, что, когда берешь вещи в магазине, за них вовсе не обязательно платить. Согласитесь, такой бесценный жизненный опыт стоит потраченных денег. Отныне в его плеере целыми днями речитативил Тупак Шакур, а ночевал, точнее, дневничал (так как спал в основном днем) он в стареньком, чуть ли не послевоенном «Форде», который приобрел на последние двести баксов. Сидя в нем перед ночными клубами, Зая принимал клиентов, желавших приобрести всевозможные разновидности экстази. У Заи был представлен весь спектр. Можно даже сказать, у Заи был мобильный супермаркет экстази: белые, с выдавленными на них знаками D&G, $, звездой; ярко-красные; голубые со значками супермена и бегущим человечком; селенные с сердечком; синие; желтые с мальтийским крестом.

Но, помня о том, что ему довелось узнать в военном училище, Зая делал все по порядку и строго по расписанию. Выглядело это примерно так: Зая приезжал на первую точку всегда ровно в десять, ровно в одиннадцать на вторую, ровно в двенадцать на третью и т. д. К себе в машину не сажал незнакомцев, а только тех, кого мог узнать. Не брал с собой товара больше чем на штуку баксов. Не принимал деньги купюрами крупнее, чем по сто рублей, и ложился спать ровно в шесть утра. Теперь он не пугался неизвестности, когда приезжал в Финляндию: смело шел завтракать в «KFS», обедать в «Сбарро», а ужинал в «Пицца Хат». Как все-таки здорово, что фаст-фуд потеснил все кухни мира!

Прошло еще долгих шесть лет, прежде чем Зая смог себе позволить сидеть в огромном черном лимузине, с почти настоящими водительскими правами, которые не вызывали претензий у гаишников, и, не парясь о будущем, спокойно слушать последний альбом «Эминем».

И вот теперь, когда в его жизни все было правильно, все разложено по полочкам, этот поганец Ринго ни с того ни с сего пытается устроить ему бардак!

Ринго несколько опешил: он и не думал, что Зая способен на такие тирады.

– Не горячись, я только спросил. Я спросил, и, если ты отвечаешь, что товар хороший, то какие проблемы, я возьму номер пять.

Слова Ринго несколько успокоили Заю:

– Тттовар пппппросто улет. Яяя сам отложил дддля своих нунунужд несколько гггграмм из этой папартии. И уж если ттты рррешил, то давай зазабирай бббыстрей и не мозоль мммне глаза. Ааа если тттебе нууужна кокомпания, то нана чердаке в тооом доме… – Зая указал пальцем куда-то вдаль —…зазависают Длинный, Шшшурик и Филин, с полчаса уже, как тттрутся.

– Спасибо, но я нашел очень крутое место и теперь торчу только там.

– Чччто за место?

– Женский туалет. В «My Little Baby», – гордо заявил Ринго.

Зая решил, что парень пришел к нему, уже наглотавшись чего-то:

– Жжженский тттуалет, это сссортир, препредназначенный дддля женщин?

– Да, а разве бывают какие-то еще?

– Ррринго, я раразве похож нана человека, зазависающего в женских тттуутуалетах? Я ни разу нене бывал в таких меместах, поэтому ппппонятия не имею, какие они бббывают, и есть ли мемежду ними принц.. принципиальные отличия…. А ггггде ты, говоришь, он нананаходится?

– В «My Little Baby», это крутой ночной клуб в центре.

– И что тетебя в нем приприкололо? Я имею в вввиду сортир, – поинтересовался Зая.

– Да на земле нет места лучше, чем женский сортир. И не только когда под кайфом, а вообще. Во-первых, это помещение, в котором идеальная чистота, там даже воздух переполнен чистотой, она исходит от всего – от стен, от пола, от унитаза, на котором сидишь, я даже думаю, что там чище, чем в раю. Правда, сейчас там легкий ремонт и прежней чистоты не наблюдается. Но все равно это не мужской туалет, где в самом углу стоит гибонообразное существо и сверлит тебя взглядом. Я один раз там засел, так даже ширнуться не успел, как он меня выбросил оттуда. Не говоря уже о том, что там вечно нет туалетной бумаги, на стенках телефоны всяких педиков, которые предлагают совершенно немыслимые вещи. А на унитаз и не присядешь, понятно почему. Вот всего этого дерьма не встретишь в женских туалетах. И потом, там очень спокойно, я прихожу туда днем, когда вообще никого не бывает, поэтому у меня всегда есть три-четыре часа спокойно насладиться атмосферой, а какой там запах! Что-то непередаваемое, у них потрясающий дезодорант, таких в магазине не купишь. А когда там пересекаются две бабы, они непременно начинают трепаться, они просто не могут молча помыть руки или выкурить сигарету, нет, им обязательно нужно рассказать о том, как облажался муж в постели прошлой ночью, о том, как она провела выходные или какой бюстгальтер купила на распродаже. Черт, они даже белье туда ходят примерять. И, кстати, знаешь, у теток совсем по-другому развито мышление, они иначе смотрят на все вещи…

– Да лаладно, бабы по-другому дудумают? – Зая начал испытывать уважение к собеседнику и даже потер от волнения нос.

– Говорю тебе! Я такого там наслушался, мне можно диссертацию писать на тему: «Окружающая действительность глазами женщины». А самый кайф в том, что туда приходит одна парочка, парень и девушка, и они там оттягиваются по полной. Они думают, что там никого нет, и такие темы развивают, ты бы слышал! Хотя заканчивается все очень тривиально – он ее женит, и они уходят.

– И ты пппподслушиваешь их из сососедней кккабинки? Нуууу, ты и изизизвращенец.

– Слушай, называй как хочешь, но если ты один раз там зависнешь, то, поверь, постоянно будешь туда приходить.

– Ууубедил, Ринго, попожалуй, я попопопробую.

– Обещаю, не пожалеешь. – С этими словами Ринго направился к близлежащей стене из старого, некогда красного кирпича. Прежде это была стена огромного плавильного цеха, которая почему-то уцелела и теперь одиноко стояла среди руин. Подойдя к ней, Ринго нашел взглядом кирпич, на котором была нацарапана цифра «5». Вынув его из стены, запустил в образовавшееся отверстие руку. Вытащив шприц в аптечной упаковке и маленький пакетик с белым порошком, Ринго поставил кирпич на место и, помахав на прощание еще не севшему в машину Зае, удалился.

Осторожно открыв дверь, Ринго просунул голову и, убедившись, что в любимом месте отдыха никого нет, направился к одной из кабинок, но вдруг остановился и, поколебавшись, подошел к раковинам. Ополоснув руки, он взглянул на себя в ту часть зерка­ла, которую недавно кто-то протер, и увидел худое, усталое, невыспавшееся лицо.

– Хреново выглядишь, надо будет поколоть витаминов, – сказал он сам себе. И сам себе ответил: – Черт, да что это с тобой, Ринго, при чем здесь витамины? Посмотри на себя, как можно было так опуститься, это ведь женский сортир, а ты приходишь сюда как к себе домой! Разве не ты клялся родителям, что больше с тобой такого не случится? Тебя еле откачали, если бы врачи не подоспели, ты бы спокойненько лежал в могилке, сверху весь усыпанный венками из искусственных цветов.

И в упор посмотрел на себя в зеркало.

Может, Ринго померещилось, а может, и в самом деле под воздействием принятой накануне марки LSD, отражение как будто изменилось. Появились темные синяки под глазами, губы стали бледными, как у покойника, а лицо исказилось гримасой.

И этот покойник в зеркале неожиданно произнес:

– Ладно, не кори себя, у тебя трудный период в жизни, ты провалил экзамены, никак не можешь устроиться на хорошую работу, тебе приходится мириться с тем, что по ночам ты разгружаешь фуры с морожеными пельменями, нет, парень, у тебя есть моральное право пару-тройку раз ширнуться. К тому же родители понятия не имеют, какая сейчас жизнь, в их золотые годы они со всех сторон были защищены государством. Обязательное трудоустройство, бесплатные санатории от предприятий, льготы со всех сторон: не жизнь – сказка. А сейчас? Полное дерьмо. Да и какого хрена ты тут себя оправдываешь, тебе нравится твой образ жизни, и к черту все! Ты волен сам выбирать: жить со знаком плюс или минус. Ты же не собираешься тридцать лет горбатиться в каком-нибудь офисе, продавая по телефону канцтовары. Возвращаться уставшим домой, садиться перед кастрюлей холодных щей и слушать от расползшейся, как кисель, жены с коэффициентом интеллекта ниже единицы подробный пересказ последней серии из сериала для домохозяек. Лучше прожигать жизнь красиво и быстро – пшик и погас, зато как горел!

Ринго даже не понял, это он сказал или ему послышалось, а если все-таки он, то неужели вслух? Нет, это не мог быть он.

Тогда кто? Подожди-ка, он ясно видел, как отражение произносило эти фразы, двигая синими губами, так что были видны кривые, коричнево-грязные, словно проржавевшие зубы. Не его зубы – у него они белые и ровные.

Ему стало страшно, он опустил голову и уставился на струйку воды, которая с легким шумом стекала по грязной раковине. Ринго представил себе, что это с шумом несется вниз водопад, разбиваясь о пласты мрамора и исчезая в огромной черной дыре. Вода немного успокоила его.

– Да, – произнес он. – Красиво и быстро, как Федя Азимов, как Кислый, как Радик. Черт, а ведь Радику было всего двадцать… Нет, глупо так умирать. Столько интересного происходит в мире, у нашей сборной по футболу новый тренер. Нет, нет, нет, я ведь еще молод, я еще могу бороться в этой поганой жизни за место под солнцем. И показать всем, что Ринго – не какой-то паршивый наркоман и полный неудачник. Решено: это последний мой кайф, завтра иду в клинику. За несколько месяцев меня приведут в порядок, я подготовлюсь, похожу на курсы и на следующий год обязательно поступлю. А если годам к тридцати ничего не добьюсь, тогда можно будет послать все в жопу и сесть на иглу, но не сейчас, только не сейчас.

Ринго выключил воду и снова поднял голову к зеркалу. На него посмотрело его обычное, ничем не примечательное лицо. Он раздвинул губы в улыбке. Зубы были его, красивые и белые.

– Все, это мой последний укол! – произнес он решительно. – Раз уж купил, глупо было бы выбрасывать. Просто денег жалко.

Он повернулся и быстрым шагом направился к своей излюбленной третьей кабинке справа.

Но едва он устроился на унитазе, как услышал звук шагов.

В туалет зашли Валерия с Людком. Ринго напрягся.

– Да успокойся ты, он тебя не бросит, – раздался голос Валерии Павловны.

Услышав этот приятный властный голос, Ринго успокоился. Тетка, которой он принадлежал, время от времени заходила сюда, чтобы проверить, не появились ли сантехники, или сделать нагоняй уборщице. Типа, она у них была начальницей. Правда, Ринго это волновало меньше всего на свете.

Между тем Валерия Павловна продолжала:

– Погуляет немного и вернется. Это абсолютно нормально для мужика в его возрасте.

Ринго, уже не вслушиваясь в диалог, не спеша оголил руку и начал растирать место, куда собирался сделать укол. Эти голоса действовали на него, как шум прибоя. Или щебет птиц.

Сквозь легкую пелену кайфа до него донесся голос Людка:

– Даже не с одной?

– Да, представляешь, с тремя какими-то мочалками.

Эти слова вызвали у Ринго улыбку, он прикрыл глаза и попытался представить, как, нежно касаясь его губами и постанывая, три обнаженных девушки, готовые воплотить любую его фантазию, извиваются возле него. Мечты нарушил пронзительный возглас Людка:

– Тремя?!

И голос Валерии Павловны:

– Да, кобель хренов. Он сказал этим шлюхам, что это его квартира, они подумали сначала, что я его мать, и долго не врубались, чего я так разоралась.

Ну ничего, через пару минут ему уже никто не помешает, никто не сможет потревожить его мысли и разрушить его иллюзорный и такой реальный мир.

Ринго стянул бицепс жгутом, держа один конец во рту, взял шприц и поднес к вене.

Валерия Павловна продолжала:

– Одна так его и спросила: чего это твоя мать так вопит? Козел!

Шприц выпал из расслабленной руки. Ринго закрыл глаза, на его худом лице блуждала глупая улыбка.

Ему стало вдруг так хорошо, что непроизвольно вырвалось:

– А-а-а-а…..

– Что это за дерьмо в моем клубе? – Валерия Павловна внимательно посмотрела на дверь, из-за которой до нее донесся этот непонятный, но почему-то пугающий звук.

– Это, наверное, жена Самуила Андреевича. – Людок понизила голос.

– С чего ты взяла? – Валерия Павловна была заинтригована.

– Ты сидела к ней спиной, а я все видела. Сначала она пила, как сапожник. А потом встала и вышла минут двадцать назад…

Тело Ринго обмякло, голова склонилась, веки были сомкнуты. Если бы сейчас Людок начала орать, это не произвело бы на него никакого впечатления.

– Вот она сюда и завалилась. Она же не знает, что этот туалет на ремонте, а нашим и в голову не пришло ее проводить.

О, она была права, ему уже ничего не приходило в голову! Совсем ничего. Ринго был уже очень далеко…

Два котенка играли на залитой солнцем лужайке с аккуратно подстриженной сочной зеленой травой. Они легонько били друг друга лапками по мордочке, отскакивали в сторону и даже кувыркались, время от времени отвлекаясь на пробегавших и пролетавших мимо жуков. Один котенок был черненький с двумя большими серыми пятнами на брюшке и голове, а второй совершенно белый, как после стирки с отбеливателем. Черный котенок заметил стрекозу, севшую на лист лопуха, и, медленно крадучись, словно леопард, заприметивший жертву, направился к ней. Оказавшись возле стрекозы, он едва успел ткнуться в нее своим холодным носом, как та бесшумно взлетела и вмиг исчезла с нагретого солнцем лопуха.

– Как жаль, что мы не умеем летать! – буркнул раздосадованный черный котенок.

– Ну почему же не умеем? Я, например, летаю иногда, только не люблю это дело, – сказал белый котенок, облизывавший правую заднюю лапу. Давалось ему это с трудом из-за круглого животика, время от времени он терял равновесие и перекатывался с боку на бок.

– Ты умеешь летать? – Черный котенок, наблюдавший, какой тот неловкий, не скрывал своего изумления. – Но как?

– Откуда я знаю как! Просто взлетаешь и летишь. Вот смотри! – Белый котенок неожиданно приподнялся над землей и закружился на высоте полутора метров над головой черного.

От неожиданности черный котенок так и застыл и, потеряв равновесие, снова ткнулся носом в давно уже опустевший лист лопуха.

– Я тоже так хочу, – промяукал он.

– Ну так давай ко мне. – Белый котенок пронесся над кустами смородины, попутно срезав коготочками несколько ягод. – Давай сюда, поиграем в Пёрл-Харбор!

Черный котенок подпрыгнул и неожиданно почувствовал, что его уже не тянет к земле. Он завис в воздухе на высоте тридцати сантиметров.

Какие странные ощущения, вот это да! Легкий ветерок обдувал его со всех сторон. Он распластался в воздухе, и что-то вдруг понесло его вперед, какая-то сила внутри маленького черного котенка проснулась от долгого сна и рвалась наружу. Теперь все выглядело по-другому: скамейка со столиком, старый сарай, совсем маленькая конура и рядом с ней пес, зашедшийся в лае, – все казалось ему таким смешным и крошечным. Он впервые почувствовал себя не беспомощным существом, которого пинали все, кому не лень, а грозным хищником, для которого нет преград. Котенок пролетел до конца участка и понял, что не умеет поворачивать. Тем временем в нескольких сантиметрах под ним с бешеной скоростью пронесся старый забор, и котенок очутился уже в совершенно незнакомом мире.

– Эй, а как же я? – услышал он голос белого котенка.

В следующее мгновение кто-то пролетел над ним, слегка коснувшись черного левого уха. Он увидел своего белого братца, который, расправив все четыре лапы, пикировал сверху, держа на прицеле маленького воробья, глупо решившего, что он сможет уйти от летающего кота.

Незаметно для себя котята подлетели к лесу, который еще вчера казался им таким далеким, даже недосягаемым. Правда, когда они смотрели в сторону леса, сидя на старом заборе, им представлялось, что это просто густые заросли кустарника. Теперь же оказалось, что лес был не то что огромным, а необъятным и зловеще темным.

Видя, как с невероятной скоростью к нему приближается темная стена гигантских деревьев, черный котенок завопил:

– Я хочу домой!

– Рули хвостом! – крикнул в ответ белый котенок.

Черный котенок попытался, но у него ничего не получилось, словно какая-то злая сила затягивала его в лес.

Тем временем белый котенок, который все еще гнался за изворотливым воробьем, оглядевшись вокруг, неожиданно понял, что они с братцем залетели слишком далеко. Видя, что черному котенку нужна помощь, белый подлетел к нему и собрался было доходчиво объяснить, как следует рулить хвостом, как тоже почувствовал, что его буквально затягивает в этот ужасающе темный лес.

– Я ничего не могу сделать! – услышал голос белого черный котенок. – Нас куда-то несет!

О, он и сам, к несчастью, это понял!

Ветки деревьев приняли котят недружелюбно. Они вырывали из них клочки шерсти, хлестали по лапкам и маленьким ушам. От ужаса котята зажмуривались, когда подлетали к очередному дереву. Мордочки были в кровь расцарапаны, а маленькие тушки все в ранах и ссадинах. Неожиданно деревья закончились, и котята увидели под собой затянутое тиной и поросшее камышом болото с противно квакавшими лягушками. Посреди этого вонючего пространства стоял одинокий дачный нужник с почерневшими заплесневелыми досками. Он возвышался над болотом, как черная крышка гроба. Котята почему-то мчались именно к нему. Когда до нужника оставалось метра три, дверь открылась и – о ужас! – котята увидели сидящего в нем мертвеца, опутанного паутиной. Он был абсолютно гол, и плоть его была до костей изъедена червями. Котята в отчаянии завизжали, и в тот же миг тьма и ужас накрыли их с головой…

– Черт возьми! Какого хрена ты не поставила будильник! Вот бля! Меня уволят на хрен! Думаешь только о маникюре! – Это были первые слова, которые услышала Котенок, не успев открыть глаза. Страшный сон с котятами растаял, его сменило белое пространство потолка.

Здравствуй, новый день, отличное начало! Она еще не открыла глаза, а уже столько всего услышала. Положим, это так, Котенок действительно дольше всего способна была сосредотачиваться только на состоянии своих ногтей. Но что в этом плохого?..

Котенок потянулась и посмотрела на свои ногти. Они были в идеальном состоянии. Может, она и не умела готовить, не знала, как включать пылесос и где в этой квартире щетка для мытья полов, но зато она единственная из всех своих подружек могла сама сделать себе приличный маникюр.

Котенок помотала головой, чтобы окончательно избавиться от воспоминаний о кошмарном сне, и тотчас забыла о нем, переключив свое внимание на человека, метавшегося по комнате в поисках носков.

Мужчины – загадочные существа. И почему они еще не погибли как вид в безжалостном процессе эволюции? Ну как можно каждый вечер разбрасывать по комнате носки, чтобы наутро в панике минут десять искать их? Вместо того чтобы аккуратно положить их в домашние тапочки, а лучше – бросить в корзину с грязным бельем, а проснувшись, взять чистенькие, от которых будет исходить запах морозного утра, если верить рекламе порошка, который она купила только потому, что цвет упаковки удачно сочетался с ее новым лаком для ногтей.

– Приготовить тебе яичницу? – дружелюбно спросила Котенок.

– Какую, на хер, яичницу?!! Ты что, издеваешься?!! Блин. Я так опаздываю, что меня уже ничего не спасет, тем более твоя вечно подгоревшая яичница! – прокричало ей в ответ существо мужского пола, которое откликалось на имя Дима.

Вот так всегда: стараешься быть милой и заботливой, а в ответ получаешь такое, промелькнуло в голове у Котенка. И хотя подобные утренние сцены были не редкостью, она не торопилась заменить своего Диму кем-то еще.

Котенок у мамы и папы была старшим ребенком. С детства она начала замечать, что все самое лучшее и самое сладкое родители норовят отдать в первую очередь ее младшей сестре Елене. За что она Елену втайне возненавидела и, когда они оставались дома одни, колотила сестренку что есть мочи, крича, что вообще прибьет, когда вырастет. Но годы шли, и у Котенка появились гораздо более интересные заботы. Мальчики. Они как голодные шакалы постоянно крутились вокруг стройной и красивой девушки. Поэтому с пятнадцати лет родители редко видели Котенка дома, что позволило им все свои педагогические усилия посвятить младшенькой, на которую они возлагали большие надежды. Их знакомый к тому времени открыл модельное агентство, и папа, пожалуй, гораздо поспешнее, чем это позволяли приличия, отвел туда дочурок. Котенок к тому времени вконец отбилась от рук и через полгода благополучно вылетела из агентства за неявку на показы, хамство и появление на подиуме в нетрезвом виде. Елена же своими длинными ногами, фотогеничной мордашкой и упорным трудом пробивала себе путь к славе. И в семнадцать лет умудрилась подписать контракт с немецкой фирмой, которая выпускала каталог наподобие «Отто». Теперь четыре раза в год она летала на фотосессию в Германию и возвращалась оттуда с грудой шмоток и карточкой «VISA GOLD» с заметно подросшим банковским счетом. Самое обидное – Котенок была красивее сестры, на фото она смотрелась эффектнее ее, а Котенкина фигура была тоже ничуть не хуже. Она попыталась вернуться в агентство, но там прекрасно помнили, что застенчивая на вид девушка представляет собой на самом деле, а потому никаким уговорам не поддались и клятвам не поверили. В другие агентства она соваться не хотела, зная, через какой публичный дом ей придется пройти в начале карьеры, не имея поддержки у собственников. Поняв, что безвозвратно упустила свой шанс красоваться в журналах, Котенок была полна решимости что-то делать, чтобы родители без содрогания вспоминали о ее существовании. Прежде всего она решила жить отдельно. Ей повезло: в это время как раз освободилась квартира двоюродной бабушки, которая решила, что для ее пожилого организма будет полезен загородный воздух, и обосновалась безвыездно на теплой и вполне комфортной даче. Вторым шагом стало то, что она бросила двух своих мальчиков, намереваясь незамедлительно перейти на мужчин постарше. Котенок рассчитывала выискать среди зажравшихся жлобов, которым удалось скоренько раскрутиться за то время, пока президент страны «работал с документами», одного покруче и немелочного, потому что ей очень хотелось зимой ходить в норковой шубке. Вскоре Котенку повезло: на вечеринке, куда ей посчастливилось попасть по великому блату, на ее непомерно длинные ноги обратил внимание один солидный и, главное, совсем не старый мужчина. Мужчину звали Вадим, и было ему тридцать два года от роду, но кто же мог подумать, что тринадцать из них он беззаветно посвятил пребыванию в исправительных учреждениях, расположенных в окрестностях Магадана. Что и наложило определенный отпечаток на его психику. Сначала все было отлично, Котенок и припомнить не могла, чтобы за ней когда-нибудь так ухаживали. Хотя, честно говоря, никто за ней вообще не ухаживал. Конечно, зрелый мужчина – это вам не мальчики с четвертого курса политехнического. В ее гардеробе появилась дорогая одежда и шикарные туфли, а шею стали украшать изделия из золота. Ей нравилось сидеть в его «Лексусе», слушать тихую музыку, в то время как они неслись по ночному городу со скоростью сто двадцать, а может, и больше, и чувствовать нежное дуновение кондиционера, ласкавшее ее безупречно ухоженные волосы. Но эйфория длилась недолго: по вечерам, когда они заезжали в какой-нибудь кабак, он напивался в хлам и напрочь слетал с катушек. Обычно пьяный разгул заканчивался тривиальным мордобоем. Вадим вместе с пьяными вусмерть друзьями лупил, под оглушающий жен­ский визг, ночных посетителей и подлетевших на помощь охранников, а затем, в свою очередь, сам оказывался битым резиновыми дубинками, когда на происшествие прибывал наряд милиции. Поначалу Котенок относилась к этому философски: не бывает ведь людей без изъянов. Тогда это не люди, а роботы. Она терпеливо обрабатывала его раны зеленкой и вдыхала аромат цветов, подаренных наутро и принесенных к ее ногам вместе с извинениями. Но после того как она дважды неудачно подвернулась ему под руку во время очередной пьяной драки, настолько неудачно, что ей пришлось расстаться с тремя передними зубами, Котенок решила, что пора завязывать с парнем, мечтающим, чтобы его физиономия снилась в кошмарных снах вышибалам всех питейных заведений Петербурга. Однако попытка корректно расстаться привела к тому, что к трем выбитым зубам прибавились синяк под глазом и распухшая щека, так что на работе, где подходил к концу испытательный срок, ей объявили: ваш внешний вид нас категорически не устраивает, до свидания. Она заперлась в квартире и перестала отвечать на его звонки. Но этого оказалось мало: ей приходилось затыкать уши ватой, чтобы не слышать ударов ногой в дверь, не прекращавшихся часа два, а среди ночи ее будил пьяный голос Вадима, оравшего и матерившегося под окнами. Соседи ее возненавидели, а участковый ходил к ней, как на работу, чуть ли не каждый день. Не говоря уж о том, что мобильный буквально надрывался, стоило ей его включить. Через неделю она совсем перестала выходить на улицу и просила подружек сходить для нее за продуктами, а еще через несколько дней Котенок сменила номер мобильного телефона и покинула отличную квартиру в центре с видом на парк, за которую платила своей двоюродной бабушке буквально копейки. Она перебралась в грязную бетонную клетушку со скрипучими полами и без лифта, да еще и платила на сто пятьдесят долларов больше. Примерно месяц ушел на то, чтобы привести себя в порядок, после чего Котенок твердо решила, что впредь будет умнее.

Она снова стала украшением ночных клубов Питера, и вскоре судьба свела ее с более шикарным мужчиной. Тот, правда, был постарше, и у него были проблемы с ногами. Она обнаружила это только во время первого свидания, а в клубе, когда они познакомились, вовсе ничего не заметила. Там к ней подошел красивый молодой человек и сказал, что один господин, на которого он работает, хотел бы угостить ее шампанским, но не может понять, за каким столиком она сидит. Котенок, которая ненавидела сидеть за столиком, разрешила себя пригласить. Когда они подошли к тому господину, ее взору предстал сорокалетний полноватый мужчина, который легко обаял ее галантными манерами и умением интересно рассказывать. Мужчину звали Борис Абрамович, и он оказался владельцем крупного турагентства. А вот когда она согласилась на следующий вечер пойти с ним в театр и молодой парень, подошедший к ней в клубе и оказавшийся водителем Бориса Абрамовича, вытащил из лимузина инвалидное кресло, Котенок восприняла это как что-то несколько неожиданное, но вполне естественное. Потом была поездка в Германию, где она уже сама катила тележку со своим кавалером. В их отношениях ее напрягал только один момент, касающийся интимной жизни: Борису Абрамовичу нравилось, когда Котенок надевала школьную форму, заплетала косички и звала его учителем, так как только это его заводило. Зато песцовая шуба, которую он купил ей, когда они отдыхали на Кипре, стала ответом на все ее недоуменные вопросы. Но однажды вечером, когда Борису Абрамовичу пришлось часа на два отлучиться по неотложному делу и Котенок решила посмотреть какой-нибудь фильм, она наткнулась на кассету, где любимый мужчина совокуплялся по очереди с разными девушками, как и она, одетыми в школьную форму. Причем, как минимум две из них явно были действительно школьного возраста. Котенок долго решала, продолжать ли ей встречаться с человеком, склонным к педофилии, или стребовать с него еще одну шубу и свалить. Но тут ей помог сам Борис Абрамович, которому наскучила великовозрастная ученица, и он нашел себе новую, помоложе.

Следующим мужчиной в жизни двадцатидвухлетнего Котенка оказался двадцативосьмилетний сын банкира Андрей, коммерческий директор папиного банка. Сразу после первого свидания в шикарном ресторане Андрей позвонил ей ночью и, чуть не плача, сообщил, что в банк ворвалась налоговая полиция, отец задержан, а все имущество опечатано. Они встретились в кафе, Андрей вылил на нее поток слез и соплей, рассказывая, как у него отняли ключи от только что пришедшего из текущего ремонта «Bentley». Котенок осмелилась пригласить убитого горем некогда богатого прожигателя жизни в свою халупу. А когда утром проснулась, обнаружила, что песцовая шуба и все украшения, которые были на виду, ушли вместе с сыном банкира. Как потом оказалось, в банке, который, по словам Андрея, принадлежал его отцу и в котором он занимал такой высокий пост, ни отца, ни сына никто не знал.

Потом у нее был страшно нудный совладелец боулинга, целыми днями рассказывавший про своих доберманов, которых было почему-то шесть. Юрист, жуткий скупердяй, вечно подзывавший управляющих и торговавшийся с ними, клянча скидки, где бы он ни находился, даже если в заведении таковые вовсе не были предусмотрены. После него был парень, который увлекался гонками и, в отличие от тех двух, был абсолютно нормален во всех отношениях, кроме одного: как оказалось, он был по уши влюблен в свою машину, а Котенка воспринимал в основном как собеседника, перед которым можно лишний раз ею похвастать.

И вот когда Котенок решила, что мужской род деградировал окончательно и бесповоротно, на ее пути возник Дима. Он не был богачом, не покупал ей шуб и не возил по дорогим ресторанам, зато был успешным молодым сотрудником рекламного агентства, делавшим стремительную карьеру под злое шипение завистников. Вот почему проспать для него было немыслимо и вот почему его так выводило из себя спокойствие Котенка, которой и в самом деле было все равно, успеет он в свое распрекрасное агентство или нет. Она уважала мужчин, ставивших превыше всего работу, но ей не нравилось, когда такие мужчины хотя бы на время становились ее спутниками жизни: они даже в выходные часами названивали по мобильному каким-то Пал Сергеичам, что-то согласовывали, кого-то куда-то посылали, короче – не обращали на нее никакого внимания. Почти никакого.

Сейчас все это было где-то далеко, за стенами вмиг ставшего ненавистным туалета. Перед ее глазами был труп молодого парня в дешевом спортивном костюме, который полулежал в неестественной позе, откинувшись на бачок унитаза, с застывшей пеной в уголке рта. В одно мгновение она вдруг вспомнила утренний сон, и ей даже показалось, будто именно этого парня она видела во сне в нужнике посреди болота, с телом, изъеденным червями. Правда, лица она не помнила, но в любом случае тот сон вовсе не был случайным…

Все молча смотрели на Ринго, кто с интересом, к которому примешивался страх, кто с жалостью, а Олег – с мыслью о том, что, по крайней мере, это не самый ужасный финал, ведь парень не мучился.

Штрих почему-то представил себе, как родители Ринго сидят после работы на кухне, мать только что приготовила курицу под соусом, но они не начинают есть, ждут сына, который обещал вернуться к ужину домой. Может быть, в этот вечер им есть что отметить в кругу семьи, а может, они просто привыкли всегда ужинать вместе. Но Ринго все нет, родители начинают беспокоиться. Звонят на мобильный – никто не отвечает. Проходит час, и отец говорит: ну его к черту, давай есть, ему, видно, наплевать на то, что его ждут, пусть ужинает один, холодной курицей. Они садятся за трапезу, но у каждого в подсознании свербит мысль: а вдруг что-то не так? Вдруг у сына неприятности? От этих мыслей курица в горло не лезет, отец через силу

запихивает ее в себя, запивая, положим, вином. А когда наконец звонит телефон, нервы матери так напряжены, что она вздрагивает и боится к нему подойти. Отец снимает трубку, и на другом конце провода незнакомый голос спокойно сообщает, что их сын умер от передозировки наркотического вещества, его тело только что поступило в морг и если родственники хотят его забрать….

От этих слов у отца все плывет перед глазами, и он, держась за сердце, оседает на пол, а мать, ничего не понимая, бежит в спальню за таблетками. Она долго не верит в то, что произошло, считая телефонный звонок чьим-то подлым розыгрышем, но Ринго все нет и нет. Выпив пузырек валосердина на двоих, они заходят в комнату, которая прежде считалась неприкосновенной территорией их чада, и начинают без всякого смысла выдвигать ящики, заглядывать в коробки. Через пару минут они натыкаются на кучу порножурналов, пособие для медицинских работников по действию различных наркотических средств, упаковку одноразовых шприцов, пакетик с травкой, таблетки амфитамина и метафетамина. Так родителям становится наконец известно, что сынишка был наркоманом…

Штриха отвлек шум за спиной, он обернулся и увидел Олега, перевернувшего мусорное ведро из кабинки, где они обнаружили Ринго, и ногами разгребающего вывалившийся из него мусор.

Штрих подошел к Олегу и стал внимательно наблюдать за происходящим.

Все то же, только диска нет и здесь.

– Он точно не в мусоре, иначе мы бы его давно нашли.

– Остается унитаз, – с озабоченным видом произнес Олег.

Он взглянул на Штриха, но, не прочитав в его глазах ничего хорошего, повернулся к Алексею:

– Так. Давай, посмотри, есть ли диск за унитазом.

– Что значит «посмотри»? – растерялся Алек­сей.

– Ты не знаешь значение этого слова? Или что?

– Как я посмотрю?

– Сделай несколько шагов вперед, отодвинь этого парня, загляни под унитаз и посмотри, есть ли там диск. Что может быть проще? – Олег сам поражался своему терпению.

– Нет, нет, нет, я не буду тревожить покойника! – Как этому отморозку в голову пришло, что он не просто прикоснется к мертвому телу, но еще и отодвинет его в сторону… А если тот упадет?! Алексей ощутил, как покрылся мурашками.

Олег ткнул Алексея пистолетом в живот:

– Ты, может быть, считаешь, что у тебя есть выбор? Знаешь, что я тебе скажу? Если мы с вами хорошо обращаемся, это не значит, что ты имеешь право на свое мнение, потому что все в один момент может резко измениться. Так что заткнись и полезай, пока сам не оказался на его месте.

– Послушайте, это может показаться смешным, но я очень боюсь мертвых! – Алексей сделал несколько шагов назад. – Однажды я видел, как старушка, с которой случился сердечный приступ на улице, уже будучи мертвой, схватила санитара, который пытался положить ее на носилки, и не просто схватила, а вцепилась ему в шею мертвой хваткой, так что тот чуть не задохнулся. У меня после увиденного чуть у самого инфаркт не случился. С тех пор я панически боюсь мертвых.

– Ты меня что, за идиота держишь? Покойники не могут схватить за шею, на то они и покойники.

– Могут! Это называется остаточным эффектом или как-то там еще. Если у человека в момент смерти мускулы напряжены, то после они могут разжаться или произвести движение, это и называется остаточный эффект. – Алексей смотрел на него очень серьезно.

Дурацкий рассказ про остаточный эффект взбесил Олега. Он торчит тут, в этом сраном нужнике, уже минут пятнадцать, а вместо того чтобы заниматься делом, этот дебил вздумал ему лекции читать.

– Какой, мать его, эффект! Хватит мне втирать эту лажу! Мы не собираемся торчать в сортире до конца жизни! Давай, достань мне диск!

– Подожди, а почему ты сам не можешь это сделать?

– Действительно, ты ведь у нас такой смелый, просто мачо! Или ты тоже боишься покойников? – забыв осторожность, пришла Алексею на помощь Котенок.

– Вообще-то «мачо» по-испански означает козел, – произнес Штрих.

Олега уже трясло:

– Так, для тех, кто не понял!!! Здесь командуем я и Штрих, и если я хочу, чтобы вы лизали мне ботинки, вы их лижете, а если хочу, чтобы ты, придурок, залез за унитаз, ты туда лезешь! В противном случае, – дуло пистолета снова уткнулось в живот Алексея, – ты будешь лежать рядом с этим нарком. Клянусь!

Алексей понял, что лезть все равно придется:

– Хорошо, будь по-твоему, я туда полезу, но у меня одна просьба.

– Никаких просьб, заткнись и полезай! Ты даже не представляешь, каких усилий мне стоит сдерживаться, чтобы не нажать на курок, так ты меня достал! – Олег схватил Алексея за ворот и подтащил к кабинке, не убирая пистолета.

– Именно этого я и хочу, чтобы вы нажали на курок, – выдавил Алексей.

Котенок решила, что парень от страха слетел с катушек:

– Нет, Алеша, не надо! Не убивайте его, он не понимает, что говорит! – Не думая о последствиях, она оттолкнула Алексея в сторону и встала между ним и Олегом.

– Нет-нет-нет! Все не так! Я как раз все прекрасно понимаю, дайте же мне договорить! Я пытаюсь сказать: нажмите на курок, направив пистолет на покойника.

– Зачем?! – только и смог сказать Олег. Он понял только одно: у кого-то из них едет крыша, и не был уверен, что не у него.

– Если в него выстрелить, остаточный эффект пройдет, он дернется пару раз, и все. Я уже не буду бояться и без всяких промедлений достану диск.

– Ладно, если уж ты такой упертый, я выстрелю! – Олег направил пистолет на Ринго.

Штрих тупо следил за происходящим. Минуту назад он засунул в рот сигарету, поднес ко рту зажженную зажигалку, но так и не прикурил. Если бы он поднял руку с зажигалкой вверх и начал водить ею из стороны в сторону, то на любом рок-концерте сошел бы за своего.

– Первый раз стреляю в мертвых! – Олегу стало почему-то стремно. Он прицелился и нажал на курок, направив дуло в область живота. Неожиданно для всех мертвец вдруг открыл глаза, задергался в конвульсиях и завопил. Он безумным взглядом смотрел то на окружающих, то на рану, из которой хлестала кровь. Сознание Ринго, проснувшись, не могло определить, где он находится и что произошло. Олег, Штрих, Алеша и Котенок замерли на месте, словно окаменев.

А Ринго тем временем обрел способность произносить членораздельные фразы:

– Что это??!!! А-а-а-а!!! Кровь!!!! Из меня хлещет кровь!!! Меня убили!!! А-а-а-а!!! На помощь!!! Меня убили!!!

– Черт возьми, он живой, – подумал вслух Алек­сей.

Олег, поняв, что ситуацию необходимо срочно взять под контроль, принял единственно верное, как ему показалось, решение. Со всего размаху он саданул Ринго рукояткой пистолета по голове. Тот опрокинулся к стене и затих.

На несколько секунд воцарилась мертвая тишина.

А перед мысленным взором Штриха вновь возникли родители Ринго. Вот они, заплаканные и осунувшиеся, входят в помещение морга для опознания. Всюду стоят каталки с телами, накрытыми белой прорезиненной тканью, в нос ударяет запах формалина. Худой сотрудник с таким бледным лицом, словно сам он – оживший покойник, подводит их к одной из каталок. Отец открывает флакон с нашатырным спиртом и, обмакнув им ватный тампон, держит наготове. Мать начинает трясти от холода и страха. Сотрудник морга откидывает ткань с верхней части тела мертвеца, и они видят бледное, посиневшее, как у недокормленного цыпленка в супермаркете, тело сына, с впалыми щеками и огромными синяками вокруг глаз. Как сквозь сон они слышат, что сыну, видимо, очень нужны были деньги на дозу, а потому он подписал договор с одним медицинским институтом, и теперь на его трупе студенты будут изучать болезни, поражающие внутренние органы наркоманов. Зато отец с матерью могут получить для захоронения голову. Сотрудник морга оставляет их на время у тела и уходит. Они стоят в мертвой тишине, вокруг только каталки с мертвецами и страшный холод. Вдруг Ринго открывает один глаз, хватает мать за руку и начинает вопить: «Зачем я здесь?! Ведь я не умер!» Мать лишается чувств, а в помещении становится темно. Отец приводит ее в сознание с помощью нашатыря. Мать невидящими глазами смотрит на тело, которое лежит все в той же позе, руки и ноги по швам. Неодушевленный предмет, когда-то бывший ее сыном. Она спрашивает: «Ты видел? Ты видел, он взял меня за руку? Ты ведь это видел?» Отец пытается ее успокоить: «Тебе показалось, нам лучше уйти…»

Шизофренические бредни Штриха прервал Алексей:

– Вы же говорили, что он умер…

Только теперь Штрих осознал, что во рту у него незажженная сигарета, а в зажигалке кончился бензин.

Олег чувствовал себя препогано. Парень, которому даже негде было по-человечески ширнуться, валялся теперь еще и простреленный.

– Ну, я думал, что он умер. Он так лежал и…

– Охренеть! Вот дебил, ты всегда в людей стреляешь, если тебя очень попросят? – Котенок просто вскипела от негодования. Этот придурок даже не удостоверился, что мальчик мертв.

Олег никогда не терпел оскорблений от кого бы то ни было, а эта малолетняя стерва выводила его из себя как никто другой.

Размахнувшись, он со всей силы влепил Котенку пощечину, так что та отлетела и, если бы не Алексей, вовремя ее поймавший, обязательно бы грохнулась на пол.

– Ты сейчас договоришься! Ты, туалетная развратница! Живо оба забились в тот угол, и чтоб я вас не слышал! Быстро! Иначе я за себя не ручаюсь. Мне, вашу мать, уже терять нечего!

Алеша и Котенок испуганно попятились в дальний угол туалета, проклиная день, когда им вообще пришла в голову мысль устраивать здесь интимные свидания.

Штрих, которому надоело слушать бессмысленные пререкания, молча направился прямиком в злосчастную кабинку.

Черт, да где же он!?

– Так ты актер? – Виктор Павлович пытался скрыть раздражение. Его уже задолбало стоять перед клубом, словно он какой-то придурок, не прошедший фейс-контроль.

– Есть немного. – Слива нервничал еще больше, чем его собеседник.

– И где ты снимался?

– Ну…

Несколько месяцев назад Слива приобщился к той касте людей, члены которой с дебильной улыбкой то стоят, глядя куда-то вдаль, то сидят за столом, изо­бражая счастливую семейную жизнь. Еще они сидят на пикнике с друзьями или нежатся под лучами солнца, едут в машине, надевают колготки, примеряют одежду, занимаются спортом, хватаются за голову, просыпаются, лечатся от простуды, знакомятся, расстаются, попадают в дурацкие ситуации, что-то едят, пьют, наливают, выливают, натирают, кричат, сочувствуют, разговаривают, читают, сидят с отрешенным видом и даже тонут. В общем, пытаются быть похожими на нормальных людей. Каста, о которой я веду речь, – те, кто занят в телерекламе, и ее представители каждый день пытаются что-нибудь нам всучить. Как свидетели Иеговы, которые вечно норовят сунуть вам в руку одну из своих брошюрок, а то и навязать на улице разговор по душам.

Телевизионная реклама врывается в нашу жизнь, как только мы нажимаем на кнопку пульта. Но поскольку мы, как тараканы, которых травят не одну сотню лет, выработали к рекламе иммунитет и научились ее почти не воспринимать, с каждым годом те, кто ее делает, становятся все изощренней, подключая к созданию рекламы еще и психологов. По сути, современная реклама – это короткометражный сеанс психоанализа. Если в итоге люди бросаются покупать рекламируемый товар, значит, дела обстоят отлично: подопытные кролики ведут себя как надо.

Я все жду, когда нам покажут что-нибудь вроде такой мини-истории: похороны, хорошо одетые люди смотрят, как двое рабочих в чистенькой униформе опускают в свежевырытую могилу гроб, а возле прохаживается официант, предлагая родственникам выпить хорошей водки, и у всех на лицах умиление. И голос за кадром: «Даже печальное событие не огорчит вас. «Иванов и Ко . Ритуальные услуги». Не тревожьтесь, смерть пройдет гладко!..»

– Не тяни, где ты снимался?

– В рекламе сливочного масла «Мr. Маслов», там жутко толстый парень ест бутерброды с маслом, а второй всячески пытается у него масло украсть.

– А, помню, но ты вроде не похож на того, который масло воровал.

– Да я был толстяком.

– На сколько же ты похудел? Кило на сто?

– Это грим. А на одежду нашили какие-то подушки, для объема, поэтому меня трудно узнать.

– Хм… так это был твой звездный час?

– Пока что да. Но я очень надеюсь, что настоящий звездный час еще наступит. Через три часа у меня пробы. Я могу получить главную роль в фильме.

– Ну, удачи!

Виктор Павлович и понятия не имел, что для актера значат пробы на главную роль. Это те полчаса, которые могут перевернуть жизнь.

Последние полгода Слива только и делал, что бездарно простаивал в массовках. Иногда удавалось пробиться в крошечные эпизоды, где самый сложный текст в его исполнении звучал примерно так: «Пройдите за мной», «Хотите, я помою вам машину?», «Кажется, вы уронили мелочь. Нет, что вы! Я не прошу милостыню!». Но иногда мелькал и лучик света, пробившись сквозь свинцовые тучи массовочной рутины. Его агент раздобыла ему роль в фильме. Когда Слива узнал, что, если утвердят, ему придется сыграть педика, он наотрез отказался, но потом, опомнившись, пересилил себя и пришел на пробы. И что же? Ему отказали, едва он переступил порог. «У вас типаж натурала, не гея», – сказала помощник режиссера. Через месяц агент снова предложила ему попробоваться, и снова это была роль представителя сексуального меньшинства (хотя Сливе с некоторых пор стало казаться, что большинства). Слива взорвался. Он решил, что агент издевается над ним, но та произнесла великую фразу: «Сотни парней счастливы будут изображать гомиков, лишь бы засветиться на экране, и только единицам представляется такой шанс». Эта фраза поставила Сливу на место. К пробам он подготовился серьезно. Надел обтягивающие штаны и футболку. Маминой тушью накрасил ресницы и нанес на губы блеск. Он даже побывал в гей-клубе, чтобы изучить манеры геев и жестикуляцию. Но не учел, что от дома до студии нужно пересечь полгорода. На улице на него косились девушки, старушки вслед плевались, а несколько бритоголовых натуралов чуть не вломили ему по полной, славу богу, Слива быстро бегал. Можно себе представить, как он себя чувствовал, когда ему снова отказали. И как он проклинал себя за то, что не похож на гея.

И вот теперь ему представился уникальный шанс сыграть главного героя, да еще и с классической сексуальной ориентацией.

Прежде чем получить роль, многие из будущих звезд Голливуда буквально бились лбами о дверные косяки студий, спотыкались и падали, распластавшись перед режиссером, только для того, чтобы на них обратили внимание и хотя бы пригласили на пробы. И каждый из тех, кто пробился, никогда не забудет свой первый звездный фильм. Эван Мак Грегор прозябал бы в старой доброй Англии, а не почивал в звездно-полосатой тени, если бы не «На игле». Переломным в карьере этот фильм стал также для Джонни Ли Миллера и Роберта Карлайла. Кто бы стал снимать Уму Турман в фильмах класса В, если бы не «Криминальное чтиво»? А Джон Траволта! Этот фильм буквально вытащил его из дерьма. Или возьмите Тима Рота, прогремевшего в «Бешеных псах», Киану Ривза после «Скорости», Джейсона Стэтома после «Большого куша», Тома Круза после «Рискованного бизнеса», Орландо Блума после «Братства кольца», Уилла Смита после «Плохих парней», Джоша Хартнетта после «Пёрл Харбора», Леонардо Ди Каприо после «Ромео и Джульетты», Николаса Кейджа после «Покидая Лас-Вегас». Если бы не «Пятый элемент», вернувший в кино Милу Йовович, никто не предложил бы ей рекламировать помаду для L’OREAL, а уж тем более сняться в «Жанне Д’Арк», «Обители зла» и «Ультрафиолете». Все эти звезды, снявшись в одном таком фильме, схватили птицу удачи за яйца так крепко, что она аж вспотела. Так что можно себе представить, какие надежды возлагал на очередные пробы Слива. А что ему оставалось делать?..

Штрих, осторожно отодвинув тело Ринго в сторону, с тщательностью слепца обшарил со всех сторон унитаз, не поленившись даже лечь на пол. Но снова ничего не нашел!

Когда Штрих распластался на полу, Олег сначала выжидательно смотрел на друга, а потом, не сдержавшись, заорал:

– Только не говори, что там ничего нет! Не говори мне сейчас такое!

Штрих тем временем поднялся и стал неторопливо отряхиваться:

– В таком случае я не знаю, что тебе сказать. Потому что там пусто.

– Дерьмо!!! Эта стерва кинула нас! – Олег уже задыхался от злости.

Он подлетел к двери кабинки и ударил в нее ногой.

– Нет, здесь что-то не так. Может, его кто-то взял до нас? – Штрих не верил, что их кинули. Ну не верил, и все. – Да успокойся ты!

– Что успокойся, что ты меня успокаиваешь?!

– Кто-то взял его! – Штрих бросил взгляд на кабинки и остановился на той, где они обнаружили влюбленную парочку.

– Кто, например? Этот нарк? Я очень в этом сомневаюсь, у него были дела поважнее. К тому же я не стану обыскивать покойника.

– Я про них говорю. – Штрих кивнул в сторону Алексея и Котенка.

– Мы ничего не брали, на хер нам ваш диск! – Нервы у Котенка сдали. Пусть ей снова приставят пистолет к виску, плевать!

Вместо ответа Олег выстрелил. Керамическая плитка разлетелась на кусочки над головой Котенка.

–В-а-а-а-а!!! – Куда девалась ее храбрость! У всех на глазах она вмиг превратилась в маленький черный комочек.

– Я предупреждал, – с удовольствием заметив произошедшую с Котенком метаморфозу, Олег повернулся к Штриху. – Продолжай.

– Начнем все сначала. Они были в третьей кабинке, где диск. Когда мы выбили дверь, они сидели на унитазе, то есть этот болван сидел на унитазе, а девушка на нем. Пока все верно?

– Точно, так и было.

– Тогда я продолжу. А что, если этот… – Штрих посмотрел на Алексея. – Как тебя, кстати, зовут?

Алексею почему-то пришло в голову назваться вымышленным именем, но от волнения он не смог вспомнить ниодно имя, кроме своего.

– Алеша, – произнес он неуверенно.

– Хорошо, Алеша. А может, все было как-то иначе?

…Алексей сидит в кабинке и целует в шею Котенка, которая расположилась у него на коленях. Она с удовольствием принимает его поцелуи и ласки, но, когда рука Алексея опускается все ниже, она его останавливает:

«Стой, еще рано! Продолжай целовать…»

«Сюда?»

«Нет, нет, повыше».

Они сливаются в долгом поцелуе.

Алексею мешает жвачка, он решает ее выкинуть. С трудом оторвавшись от губ Котенка, достает жвачку.

«Мне так хорошо! Почему ты остановился?» – Она прикрывает глаза, чтобы не видеть осточертевшую кафельную плитку.

«Ты переедешь ко мне?» – Алексей уверен, что в такой момент она просто не сможет сказать «нет».

«Я же сказала: нет, и хватит об этом!» – Она непреклонна.

Алексей запускает руку за унитаз.

«Продолжай ласкать меня».

Он целуется с Котенком и одновременно пытается приклеить жвачку к краю унитаза. Неожиданно его пальцы натыкаются на что-то такое, чего под унитазом быть явно не должно. Алексей вновь отрывает губы от припухших от возбуждения губ Котенка. Его рука продолжает на ощупь изучать найденный предмет.

Котенок открывает глаза и встречает напряженный взгляд Алексея.

«Что случилось? Что-то не так?»

«Нет, ничего». – Он продолжает целоваться.

Тем временем Алексей отрывает диск от поверхности унитаза. Чтобы взглянуть на находку, он незаметно заносит руку с диском за спину Котенка и с интересом смотрит на пластиковый прозрачный конверт.

Вряд ли кому придет в голову прятать за унитазом мультики. А значит, информация, которая на нем записана, может быть кому-то интересна и стоить немалых денег. Продолжая целовать девушку, Алексей незаметно прячет диск в карман…

– Ну, так все было? Я прав? – Штрих внимательно всматривается в сидящего на корточках Алексея. Пытаясь определить, почему тот волнуется, просто от страха или ему действительно есть что скрывать.

Приняв версию Штриха за реальный факт, Олег направляет на Алексея пистолет:

– Давай его сюда!

– Не ел я никакую жвачку!

Котенок бросает на Алексея задумчивый взгляд. Она как раз вспомнила, что, когда Алексей вошел в туалет, он и в самом деле жевал жвачку. Господи, неужели он действительно обнаружил диск!

– Жвачки могло и не быть. Разве в этом дело! Отдавай диск. – Теперь Штрих был совершенно уверен, что угадал и все так и было. Иначе какого черта тот стал оправдываться?

– Не заставляй себя убивать. – Олегу вдруг пришло в голову, что, если он сейчас пристрелит этого парня и обыщет его, это сэкономит время, а Олеговы нервы ведь уже на пределе. Хотя – тогда придется валить еще и эту стерву.

Ну а почему нет?

– Значит, вы считаете, что это я взял ваш диск, да?! – Голос Алексея дрожал.

– Да. – Палец Олега неудержимо жал на курок. Еще секунда – и раздастся щелчок. В его лицо обрызнет теплая кровь.

Не поднимаясь, Алексей начал быстро раздеваться:

– Давайте, ищите, возьмите! Всего обыщите! – Он сорвал с себя рубашку и бросил ее в сторону Олега и Штриха.

Олег никак не ожидал такой реакции. А вдруг этот придурок говорит правду? Он опустил пистолет. Алексей тем временем принялся расшнуровывать ботинки.

Олег взглянул на растерянного Штриха:

– Может, и нет у него ничего. Если бы было, он бы нам отдал. Все равно ведь он не знает, что с этим делать.

Тем временем Алексей попал ботинком в Штриха и теперь снимал брюки. Это подействовало на Олега отрезвляюще.

– Слушай, ты, успокойся, сядь и молчи. Мы тебе верим, ты не брал диск! Только успокойся.

Алесей натянул брюки, застегнул ширинку и, подобрав ботинки, уселся рядом с Котенком.

– Я не знаю, что делать. – Штрих был в отчаянии.

– Мне все это не нравится. Вместо того чтобы просто взять диск, мы натыкаемся сначала на этих двух уродов, которые не могут как все нормальные люди трахнуться дома. А тут еще этот обширявшийся наркушник…

– Если ты думаешь, что мне это нравится, то сильно ошибаешься.

– Подожди, а почему мы просто не можем позвонить Татьяне и узнать, куда она умудрилась запихать этот чертов диск? – неожиданно придумал выход Олег.

– Офигеть, какой ты умный! Может, ты знаешь номер? Я лично не знаю, если помнишь, она нам его не дала.

Олег задумался, черт, они ведь действительно не знали номер ее мобилы.

– Подожди-ка, она звонила Сливе. Ее телефон мог определиться. – С этими словами Олег достал мобильник, отдал пистолет Штриху и набрал Сливу.

– Слива, ты разговаривал с Татьяной, посмотри, может, у тебя определился ее номер. Хорошо, мы ждем. – Пока Олег ждал ответа, видно было, как он взвинчен.

– Сейчас перезвонит и скажет.

Примерно через минуту тягостную тишину разорвал звонок мобильника.

– Да. Отлично, говори, я запомню. – Олег расплылся в улыбке. – Понял. – Слива что-то возбужденно говорил. – Передай Виктору Палычу, чтоб не волновался, мы будем через десять минут.

Олег повесил трубку, затем снова набрал номер.

– Он сказал номер? Скажи, ты ей звонишь? Да?

– Представь себе, да. – Олег слушал протяжные гудки. – Кстати, Виктор Палыч тоже волнуется.

– Еще бы он не волновался! Сколько мы здесь уже торчим! – Штрих напряженно смотрел то на пистолет в своей руке, то на Олега.

Правое ухо Олега продолжало слушать монотонные гудки:

– Возьми трубку, стерва! Ну же!

– Не напрягайся. – Штрих направил пистолет на товарища.

– Ты что? – Олег попятился.

– Хороший спектакль. Очень хороший. Просто хренов талант. Тебе бы в театре играть.

– Какого черта ты делаешь? Штрих, опусти пистолет.

– Какого черта я делаю?! Я бы хотел задать этот вопрос тебе! Ты за кого меня держишь? – Штрих надвигался на Олега, полный решимости уменьшить число патронов в обойме.

– О чем ты?! – Олег уперся в столешницу.

– Ты думал, я не врублюсь! Думал кинуть меня и Сливу! «Черт, здесь ничего нет. Куда она могла его спрятать? А! Может, в мусорное ведро!» Когда ты копался в унитазе, дверь в кабинку закрылась, и ты забрал диск.

Холодный металл больно врезался Олегу в лоб.

– Давай сюда диск, крыса!

– Штрих, я не знаю, что на тебя нашло. Просто понятия не имею. Но клянусь тебе, я не брал этот долбаный диск.

Штрих с такой силой прижал дуло ко лбу, что Олегу пришлось отклонить голову назад. В промежутках между фразами он тупо слушал длинные гудки.

Штрих заметил, что его указательный палец на курке нервно подергивается. Не выстрелить бы раньше времени!

– Ах, не брал! Тогда куда же он делся?!

Алексея, находившегося ближе всех к крайней кабинке, привлек какой-то звук. Он начал вслушиваться. О, черт! В кабинке звучала мелодия. Телефонная мелодия!

– И-и-и-и…. извините…. – Алексей не был уверен, что в такой момент стоит подавать голос.

Продолжая вдавливать дуло в лоб Олега, Штрих повернул к Алексею голову.

– Там… мелодия играет. – Алексей показал рукой на крайнюю кабинку.

– Какая еще мелодия, придурок?! – Чему тут удивляться, у Штриха у самого крыша поехала.

– Симфония для фуги с оркестром. Телефонная мелодия, какая же еще! Там звонит мобильный телефон! – произнесла Котенок, тоже услышавшая исходящие из кабинки звуки.

Штрих отпустил Олега и, держа его в поле зрения, обеспокоенно приблизился к крайней кабинке. Прислонил ухо к двери. В следующую секунду по нему словно пробежал электрический разряд.

Он повернулся и испуганно посмотрел на Олега.

– Играет, – произнес он, перейдя на шепот.

Олег тоже подошел к кабинке. Теперь все слышали веселую телефонную мелодию, которой вторили гудки из Олегова мобильника. Олег выключил мобильный, мелодия замолкла. Держа пистолет перед собой, Штрих осторожно взялся за дверную ручку и резким движением распахнул дверь. Почти одновременно у Олега и Штриха вырвался крик. В кабинке, без признаков жизни, лежала Татьяна с расплывшимся пятном крови на груди. Котенок поднялась, подошла к застывшим от ужаса Олегу и Штриху и тоже заглянула в кабинку. Увидев еще одно безжизненное тело, она открыла рот, но произнести вначале ничего не могла, зато спустя несколько мгновений раздался истошный животный вой, какой, должно быть, можно услышать только в саванне или в отделении для буйнопомешанных. Развернувшись, Олег наотмашь ударил ее по щеке.

Это привело девушку в себя. Котенок замолчала.

– Так, значит, это моих рук дело? – после паузы произнес Олег.

– Извини, я, наверно, голову потерял. Извини, брателла. – А ведь он, Штрих, только что чуть не пристрелил Олега. Нет, нужно валить отсюда! Не зря, видимо, утром черная кошка дорогу перебежала. Нет, Штрих никогда не относился всерьез ко всяким суевериям. Просто то, что случилось сегодня, явно выходило за рамки его понимания. Олег дружески похлопал Штриха по плечу. Тот вернул напарнику пистолет и зашел в кабинку. Алексей, все еще сидевший на полу, наконец нашел в себе силы посмотреть, что скрыли от него чужие ноги в грязных ботинках. Он подошел к кабинке и молча уставился на тело. Самое удивительное, что, созерцая девушку с кровавым пятном на груди, он вдруг понял, что ничего не чувствует. Кажется, он уже начал привыкать к таким зрелищам.

– Может, если в нее выстрелить, она тоже оживет? – поинтересовался Алексей.

– Ну уж нет. Это просто труп, – сказал Штрих, но на всякий случай опустился на колени и попытался нащупать пульс. – Пульса нет. – Наконец важно объявил он в наступившей тишине.

Котенка вновь прорвало:

– Это, конечно, вы ее грохнули. Ну как, легко было замочить беззащитную девушку?! Трусы! Вы и нас прикончите? Мы вас видели, вы не можете нас оставить живыми! Вы нас убьете, я знаю! Мама, я хочу к маме!!! – Олег развернулся и засунул дуло пистолета прямо в кричащий рот.

– Заткнись! Ни я, ни Штрих, никто из нас не убивал эту шлюху! Я прекрасно понимаю, что у тебя сдают нервы. Но все эти истерики выводят меня из равновесия, и я не могу нормально думать, а когда я не могу нормально думать, я совершаю всякие глупости, и результатом такой глупости могут оказаться еще два трупа, лежащих рядышком в этом поганом сортире! Так что не выводи меня больше из себя, очень тебя прошу!

Оторвав взгляд от трупа, Алексей внезапно обратил внимание на небольшое окошко под потолком. Оно было застеклено матовым пластиком, но он знал, куда окошко выходит: во двор, на ту сторону, где стоят рядком мусорные баки, куда он дважды в день выносит отходы.

– К черту все! Ты как хочешь, а я сваливаю, – произнес Штрих, выйдя из кабинки и направившись к выходу.

Вынув дуло изо рта Котенка, Олег развернулся к Штриху:

– Куда, дурак? Куда ты пойдешь?!

– Куда угодно, главное, чтобы как можно дальше отсюда. Насрать на деньги, я пас! Мне все это не нужно. – От входной двери Штриха отделяло уже меньше двух метров.

– Подожди, постой! Послушай меня одну минуту.

– Только минуту, и это ни на что уже не повлияет. – Штрих взялся за дверную ручку.

– Я разделяю твое желание как можно скорее слиться. Но не забывай про Сливу, ведь он там с Виктором Палычем, так что никак не получится просто выйти из клуба и слинять. Нам предстоит долгий, неприятный разговор.

– Ой, да ладно тебе! Вытащим Сливу, скажем: «Извините, Виктор Палыч» – и свалим. Какие проблемы?

– Ты, может, не врубаешься, что Виктор Палыч не обрадуется, если узнает, что мы не нашли диск? Я даже думаю, он, скорее всего, не поверит и решит, что в последний момент мы скинули диск кому-то еще.

– Да пусть решает, это его проблемы, он же лох. Офисная крыса, белый воротничок! – Штрих отошел от двери, он чувствовал, что Олег что-то недоговаривает. – Я ведь прав? Или с Виктором Палычем все не так чисто?

– Все так, да не совсем. Слива дал мне вчера почитать одну интересную статейку двухлетней давности. Если бы он откопал ее раньше, меня ни за какие деньги невозможно было бы втянуть в это дело. – Олег старался не смотреть Штриху в глаза.

– Какую еще статейку? – напрягся Штрих.

– Интересную такую статейку. В ней рассказывается, что делают ревнивые мужья со своими неверными женами. И как ты думаешь, кто является главным действующим лицом той истории?

– Э-э-э… – Штрих сделал неопределенный жест рукой. Он понял, к чему клонит Олег, но не хотел в это врубаться.

– Да, именно, наша офисная крыса. Еще там фигурирует его голая жена, подвешенная за ноги на балконе восьмого этажа. И ее сослуживец, имевший неосторожность оплодотворять потерпевшую прямо на дому. Тоже голый, только уже успевший слямзиться с балкона. Не знаю, во сколько это ему обошлось, но адвокат убедил присяжных, что он совершил эти дей­ствия в состоянии полного шока и даже самообороны, и ему дали два года. А самое неприятное заключается в том, что неделю назад Слива продал Виктору Палычу ствол. Так что теперь у этого психа нет необходимости подвешивать нас за ноги на балконе.

Штрих сел на унитаз, стоявший посреди туалета, и с ужасом уставился на Олега. Бред какой-то. Виктор Палыч – душевнобольной, который валит всех, кто сильно его разочаровывает… Так вот почему Слива всю дорогу бросал на него испуганный взгляд.

– Он полный псих, понимаешь? И если уж реально смотреть на вещи, он просто поставит нас на четвереньки и сделает такое, что не снилось узникам Освенцима. И будет с нами это делать, пока мы не отдадим ему диск, которого у нас нет.

– Почему я слышу все это, про пистолет и про балкон, только сейчас?! – Что за дела, знал бы Штрих про такой расклад раньше, он никогда бы не ввязался в эту историю!

– Скажи я тебе об этом раньше, ты бы соскочил, а Слива без тебя тоже бы не вписался. Тогда бы все накрылось, – попытался оправдаться Олег.

– Зато теперь мы в полной жопе.

– Да, но кто мог знать!

Штрих попытался представить, что бы сделал на его месте Мейер Лански, его кумир. Когда Штрих сталкивался с какими-нибудь сложностями, он всегда его вспоминал, потому что тот был его воплощенной мечтой.

Штрих не имел в детстве тех проблем, с которыми столкнулся Олег и которые привели подростка на свалку, из-за чего так пострадала его психика. Адик Штрихельман рос в приличной еврейской семье, вместе с братьями и сестрами исправно посещал синагогу, ел мацу, носил кипу и хорошо учился.

Он несколько отличался от своих родичей лишь тем, что с детства имел склонность к мошенничеству. Мама даже не догадывалась, что деньги, которые она давала ему на завтраки, юный Штрих приумножает, нечестно играя в карты на вкладыши от жвачек с одноклассниками и на деньги – с пенсионерами в парке отдыха.

По вечерам он слушал Высоцкого, и, когда дело доходило до «Охоты на волков», сердце Штриха вначале замирало, а потом начинало неистово биться. В этой песне ему слышался вызов обществу, призыв вырваться из этого тесного мирка с его дурацкими правилами и традициями.

Приятель как-то дал ему послушать Александра Новикова: «Я родом из еврейского квартала». Потом были Михаил Круг, Сергей Наговицын.

По вечерам, отложив тору, он взахлеб перечитывал «Крестного отца». Он раз двадцать смотрел «Однажды в Америке», обожал «Лицо со шрамом» и сериал «Криминальные истории» с Деннисом Фариной и Энтони Джоном Денисоном.

Правда, Штрих долго еще оставался прилежным учеником и послушным сыном.

Поворотным моментом, после которого мелкий мошенник превратился в отъявленного уголовника, стало знакомство с историей жизни Арнольда Ротстейна и Мейера Лански.

Позже ему довелось услышать о таком супергангстере еврейского происхождения, как Бенжамин Сигел, известном полиции Соединенных Штатов как Багси, человеке, превратившем маленький, затерянный в пустыне городишко Лас-Вегас в мировую игорную столицу. Еще он вдохновлялся биографиями Артура Флегенгеймера по кличке Голландец Шульц, ставшего известным на весь мир благодаря фильму «Убить Голландца». Луиса Липке, Эбнера Цвиллмана, Макса Хоффа.

Но не каждому дано быть вписанным в историю, пусть даже криминальную. Штриху было уже три­дцать, но ничего серьезного он так и не добился.

Собрав в ближайших дворах команду, которая занялась ограблением квартир, и провернув удачно первых два дела, девятнадцатилетний Штрих купил себе старенький, местами покрытый ржавчиной BMW, и уж было решил, что весь мир скоро будет у него в кармане. Он подумывал напасть на какую-нибудь мелкую братву, крышующую соседние магазинчики, и захапать их территорию себе. У него еще не было оружия, но связи, которые он приобрел в криминальном мире, делали эту проблему вполне разрешимой. Однако его мечтам не суждено было сбыться. Первая команда Штриха распалась после того, как они залезли в одну квартиру. Квартира эта пустовала, так как, по имевшейся информации, жильцы, подставив солнцу бледные тела, наслаждались недолгим северным летом на даче.

Осторожно открыв замок, трое мальчишек в черных перчатках проникли в квартиру и погрузились во мрак длинного коридора со спертым зловонным воздухом. Включив фонарики, они разделились. Киря направился на кухню, так как по опыту знал, что именно там сограждане предпочитают хранить честно накопленные сбережения. Второй, Руслан, пошел в спальню, а Штрих, открыв дверь и посветив фонариком, понял, что очутился в гостиной. И вдруг умиротворяющую тишину нарушил крик Руслана. Когда Штрих и Киря прибежали в спальню, они увидели там что-то темное и вытянутое, словно парящее над комнатой привидение. Но стоило Руслану посветить фонариком, как истинная картина повергла их в шок. Они много бы дали за то, чтобы пятно действительно оказалось привидением. Но это был человек. На крюке для люстры висела женщина лет тридцати пяти. Она была одета в легкое ситцевое платье. Незадолго перед смертью уложенные волосы были несколько растрепаны, а косметика не гармонировала с посиневшим, обезображенным гримасой лицом. Женщина представилась им прекрасным созданием, решившим уйти от мирских проблем в самом расцвете жизни.

– Прежде чем повеситься, она хорошо подготовилась, – пробормотал Киря.

– Запаха еще нет, – произнес Руслан. – Похоже, все произошло совсем недавно.

Штрих посветил на окно, занавески были задернуты очень плотно. Луч фонарика вытащил из темноты прикроватный светильник. Штрих нажал на кнопку, и комната залилась мягким интимным светом. Теперь можно было разглядеть, на чем висела женщина. Это был армейский ремень, туго перетянувший дряблую кожу со вспухшими венами.

Светильник неожиданно преобразил первоначальную картину. Померещившаяся им было прекрасная молодая женщина превратилась в потрепанную временем пятидесятилетнюю алкоголичку, косметика на ее лице смотрелась вызывающе вульгарно, так же, впрочем, как и слишком ярко окрашенные волосы. Женщина была похожа на престарелую дешевую шлюху, которой вечная нехватка денег не позволяет выйти на давно заслуженную пенсию.

Взгляд Штриха скользнул ниже, по ногам со сползшими колготками и варикозными венами и остановился. Он почувствовал, как с ног до головы покрывался испариной: внизу, под ногами самоубийцы не было стула!

Вместо него лежал какой-то обрывок бечевки, тряпка, а еще поблизости валялась предварительно снятая люстра. Где же стул?

– Черт возьми, где стул?! – услышал он собственный голос.

– В смысле? Какой стул? – произнес Киря.

– Не умеет же она летать! Как она оказалась под потолком? Сняла люстру, закрепила ремень и повесилась?! Ей нужно было на что-то встать.

Тут, кстати говоря, и стула мало, тут же подумал про себя Штрих. Просто в кино обычно в таких случаях показывают стул. В жизни, конечно, все может быть иначе, но главное остается неизменным: должна же она была на чем-то стоять!

Киря и Руслан нервно осмотрели комнату, но ни стула, ни лестницы-стремянки не обнаружили.

– Ладно, черт с ней, я не собираюсь грабить покойников. Давайте сваливать! – сказал Руслан.

– Да, наверное, ты прав! – произнес Штрих.

Что-то заставило его внимательнее присмотреться к тряпке, валявшейся под ногами женщины… Конечно, это убийство! На белой тряпке отчетливо были видны следы помады: кто-то использовал тряпку как кляп, чтобы жертва не могла кричать. Но она ведь еще наверняка отбивалась. Он подошел ближе и взглянул на запястье. Руки на запястьях были синими, вероятнее всего, от той самой бечевки, что валялась тут же, на полу.

– Ее убили, – глухо сказал он. Штрих пересмотрел на своем недолгом веку все более-менее сносные гангстерские фильмы. Он переживал за своих любимых героев-гангстеров. Он мечтал стать крестным отцом, как Марлон Брандо. И обычно с волнением следил за мочиловом на экране. Никогда еще ему не было так жутко. И вовсе не из-за открывшегося в спальне зрелища. Дело было в другом: они влипли в нехорошую историю, в такую историю, которая может иметь совсем дурные последствия. Для всех, но для Штриха – в первую очередь, потому что из них троих он один совершеннолетний.

– Что?!

– Эй, ты уверен?

Да, черт возьми, он был уверен! Бытовуха, гнило законспирированная под самоубийство. Теперь за это дело возьмется не отдел по борьбе с кражами, а суровые ребята из отдела убийств, которых оставленный на полу след ботинка легко может вывести на тройку воришек, волею случая залезших не в ту квартиру. Поди потом докажи, что это не ты грохнул хозяйку! Оставалось надеяться только на то, что тот, кто это сделал, тоже оставил на месте убийства хоть какие-то следы. Размышления Штриха вдруг прервал донесшийся из глубины квартиры грохот вперемешку с пьяной бранью. Штрих быстро повернулся и, сделав один прыжок в сторону кровати, нажал на кнопку выключателя. Комната погрузилась во тьму. Он стоял, вслушиваясь в тишину и пытаясь уловить хоть какие-то звуки, и почему-то не мог оторвать взгляда от наводившего на него ужас темного пятна под потолком. Вслед за наступившей тишиной послышались шаги, кто-то включил свет в коридоре. Шаги приближались, и вскоре проем двери закрыла массивная фигура. Из них троих ближе к двери стоял Руслан, и, так как из коридора в комнату проникал тусклый свет, человек в дверном проеме заметил, что в комнате кто-то есть. Немного помолчав, он заплетающимся языком спросил:

– Э-э-э-э, ты кто? – В голосе звучало удивление.

Руслан, видимо, решил, что отвечать на вопрос будет не совсем уместно. Он принял единственно правильное решение, хотя не исключено, что все получилось само собой, и в нем заговорил самый сильный у гомо сапиенс инстинкт, инстинкт самосохранения. Руслан изо всей силы двинул незнакомому человеку по морде. Тот с грохотом повалился на пол.

Штрих не успел испытать ни досады, ни облегчения, услышав голос Руслана, отдавшего приказ, который должен был вообще-то исходить от него:

– Бежим, парни!

В полной панике Штрих ринулся вперед, двинув ногой пытающуюся подняться фигуру. Вот уже и входная дверь. Руслан рванул ее на себя, но она оказалась закрытой. Черт возьми, конечно, они всегда, войдя в квартиру, предусмотрительно запирали за собой дверь!

Сзади раздался испуганный голос Кири:

– Он поднимается!

Руслан попытался отпереть дверь, но замок, его мать, заклинило.

– Открывайся! Черт, черт, черт! – не сдавался Руслан.

– Да бля! Я вас сейчас! Черти поганые! Сейчас, только… – раздался голос за спиной Штриха.

Он понял, что легко уйти не получится, рука нащупала в кармане складной нож, недолго думая он выхватил нож и повернулся, чтобы принять на него массивное тело, но тут увидел Кирю, который остервенело бил мужика, но чем, Штрих не смог разглядеть.

– А-а-а-а!!!! – завопил мужик и, бросившись бежать, исчез в спальне.

– Открыл! Открыл!

Обернувшись, Штрих увидел Руслана, открывшего дверь и что есть мочи бросившегося вон из квартиры. Штрих рванул за ним. Вот и лестничная площадка. Впереди мелькает спина Руслана. Сзади слышен топот Кири. Штрих обернулся, чтобы узнать, чем тот бил мужика, ведь нож был только у Штриха, и то не для дела я – для понта. И ему в глаза бросилась окровавленная отвертка в левой Кириной руке.

Как они добрались до дома, Штрих не помнил. По дороге ему удалось наконец разжать Кирину руку и выбросить отвертку с моста в канал. Недолго думая они выбросили окровавленную Кирину рубашку на помойку, Штрих зашел домой и незаметно вынес ему другую, свою. Потом они, конечно же, напились в хлам, а Киря долго блевал, обняв водосточную трубу и ругаясь.

Спустя несколько дней Штрих услышал в одном кабаке историю, как один мужик нажрался в говно, подрался с сожительницей и подвесил ее к потолку за ремень. Потом уснул, а проснувшись и поняв, что с пьяных глаз натворил, продырявил себя пару раз отверткой, чтобы потом сказать, будто на него напали, и вызвать милицию. Этот дебил, вместо того чтобы сознаться, что убил свою бабу, о чем свидетельствовала сотня отпечатков на ней и на ремне, стал валить все на трех каких-то чертей, которые якобы его избили и истыкали длиннющими когтями.

Происшествие здорово повлияло на ребят. Руслан утверждал, что по ночам его преследовал кошмар, в котором мертвая женщина летала по его квартире с удавкой в руках, пытаясь накинуть удавку ему на шею. Он стал пугливым и каким-то прибитым, шарахался от любой тени, так что его и узнать было нельзя. Даже если бы Руслан сам стал его об этом просить, Штрих ни за что уже не взял бы его с собой на дело. Киря же, осознав, что однажды, при случайных обстоятельствах, ему непременно придется кого-нибудь убить, две недели беспробудно пил, а, протрезвев, пришел к Штриху и заявил, что от дел отходит и идет работать слесарем на завод.

В коридоре ночного клуба послышались приближающиеся шаги. Штрих с Олегом переглянулись.

– Кто-то услышал, как эта дура орет, – запаниковал Штрих. Не хватало еще, чтобы на шум прибежали охранники. – Давай. Быстро в кабинку, – буркнул Штрих Олегу.

Олег схватил Алексея за шиворот и потащил к третьей кабинке слева. Той, где они нашли Котенка и Алексея.

– Мы прячемся, если ты нас выдашь, я его замочу, ясно? – сказал он Котенку.

Котенок кивнула. Затолкав Алексея в кабинку, где уже затаился Штрих, и грозно взглянув на Котенка, Олег плотно прикрыл дверь. И сделал это очень вовремя, так как входная дверь открылась и в туалет заглянула лысая голова охранника.

Вначале он тупо посмотрел на Котенка, затем его голова начала вертеться из стороны в сторону, словно на шарнирах. От сканирующего взгляда не ускользнуло ничего: ни мусор, валяющийся на полу, ни сломанная дверь, ни простреленная дверь. Осмотрев вверенную территорию, взгляд вернулся к Котенку.

– Я никогда не был в женских туалетах, но мне почему-то казалось, что здесь должно быть чище, чем в мужских. А здесь просто полная помойка, – произнес он басом. Котенок ждала чего угодно, только не этого. Что, этот козел не понял, что здесь стреляли? Или он думает, что для женского туалета простреленные двери – вполне обычная картина?

– Интересно, а что ты ожидаешь увидеть, когда заходишь в туалет на ремонте? Идеальную чистоту и порядок? Конечно, а как иначе! Представляю себе сантехников, которые после тяжелого трудового дня, вместо того чтобы идти домой, берут в руки ведра, тряпки и два часа все убирают. – Котенок сама не знала, что говорит. Ее страшно возмутило то, что человек, отвечающий за безопасность, не видит и не понимает, что что-то капитально не так в этом дурацком туалете. Не зря девчонки говорили, что в охранники идут мужики без нервов. Теперь она видит, что еще и без мозгов.

– Ладно, ладно, чего ты завелась? – Тот был настроен исключительно дружелюбно.

– Это я еще не заводилась! – рявкнула Котенок.

Охранника звали Антон, и он раздражал ее больше, чем остальные. Ее вообще бесили парни в форме, все равно какой: вневедомственной охраны, милицейской или просто военной.

– Это ты кричала? – наконец спросил охранник.

– Да, а что? – Котенок попыталась быть максимально непринужденной. А может быть, даже немножко отвязной.

– И чего?

– Так просто.

– Так просто в туалете никто не кричит. У тебя все в порядке? – не унимался охранник.

– Не надо говорить за всех. Может, ты вообще никогда не кричишь, а я вот люблю постоять в сортире и покричать, тем более что здесь хорошая акустика.

Дверь открылась пошире, и Антон двинулся вперед, так что стало видно, что он одет в отглаженную как на парад униформу. Зайдя, он аккуратно закрыл за собой дверь и, шагая прямо по мусору, вплотную приблизился к Котенку.

– Ты что, ненормальная? У тебя точно все в порядке? – И он горящим взглядом посмотрел на нее в упор, причем главным образом почему-то на грудь. Нет, если он сейчас шум поднимет, будет еще хуже, чем было. Шлепнет этот бешеный Алексея, как пить дать, шлепнет.

– Да все отлично! А у тебя? Как у тебя дела?

Антон проигнорировал ее вопрос:

– Не верю. Ты так кричала, что руководство в зале перепугалось. Они обеспокоены, так что готовься объясняться с Валерией Павловной, почему ты напугала акционеров. И, поверь, твои отмазки про акустику не прокатят. Так что выкладывай.

Котенок поняла, что отделаться от него будет не так-то легко:

– Хорошо. Но обещай, что никому не расскажешь.

– Ну.

– Не «ну», а обещай: то, что я тебе скажу, останется между нами.

– Ты так мне доверяешь? Я ведь могу сейчас пообещать, а потом растрезвонить всему клубу.

– Можешь. Но только в таком случае я буду знать, что ты не мужик, который держит свое слово, а половая тряпка. И у тебя кличка будет «тряпка», и все в клубе станут говорить тебе: «Привет, Тряпка, как дела? Тряпка, эй, Тряпка, не хочешь вылизать мой зад?» Уж поверь мне, я постараюсь, чтобы все так и было, пока ты не уволишься. Но и тогда останешься тряпкой. – Котенок принялась раздраженно прохаживаться по туалету.

Антон достал пачку сигарет:

– Ты не против, если я закурю?

– Валяй, это твои легкие.

– Хорошо, обещаю никому ничего не говорить, – сказал он, глядя, как огонек сигареты то вспыхивает, когда он затягивается, то слегка притухает. И при этом прекрасно понимая, что Валерии Павловне расскажет все, и безотлагательно, что бы девчонка сейчас ему ни наплела.

– Я готовлюсь в консерваторию! – выпалила она и выжидательно уставилась на него.

В кабинке, предназначенной для одного человека, стояли трое мужчин, и хотя двое из них утром пользовались дезодорантом, все свободное пространство постепенно заполнил бьющий в нос кислый запах пота.

Они волновались, каждый по-своему: Штрих оттого, что влип в эту гребаную историю, из которой, как ему уже стало казаться, не было никакого выхода.

Этот тупой охранник, удостоверившись, что здесь что-то не так, непременно вызовет по рации если не взвод, то человек пять других охранников, и еще не известно, чем те будут вооружены. Тут и заложник не поможет: из-за него только срок накрутят.

Оттого что его абсолютно все бесило, Олег чув­ствовал, что не в состоянии себя контролировать и вот-вот сорвется, и еще сильнее волновался, а его палец, замерший на курке, от напряжения побелел.

Понятное дело, что больше всех нервничал Алексей, которому в подбородок больно уперлось дуло пистолета и зрение которого сфокусировалось на Олеговых глазах, где с проницательностью обреченного он уже прочел свой приговор – такие они были пустые и бессмысленные.

– Кому ты нужна в консерватории?! Тебя туда на пушечный выстрел не подпустят, – ухмыльнулся охранник. Он ждал чего угодно, только не такой бодяги, тем более от Котенка.

– Это ты так считаешь. А я давно занимаюсь вокалом и знаю, какие у меня данные. Они у меня просто уникальные, четыре октавы, между прочим. Я это знаю, потому что общалась со многими людьми из музыкальной среды. Так что все очень серьезно! – возмутилась Котенок.

– Полная чушь!.. – Охранник тупо смотрел на ее стройненькие ножки и качал головой. – Хорошо, допустим, я тебе поверил, – с сомнением в голосе сказал он, и было видно, что как раз это у него никак не получается. – Но зачем тебе понадобилось орать в туалете?

– Я развиваю связки. Мне посоветовал мой преподаватель по вокалу. Три раза в день. С утра, на голодный желудок, вечером, перед сном, и днем. А где развивать связки днем, как не в туалете? В общем, еще месяц, и у меня голос будет, как у Монсеррат Кабалье. Ты, конечно, можешь мне не верить, но это истинная правда!

– Да, впечатляет! – механически ответил охранник. – Нельзя сказать, чтобы я тебе поверил. Ну да это твои дела. Так что забыли.

Кто ее знает, подумал Антон, вдруг правда. Сам он, конечно, видел, как поют оперные певцы, то есть слышал, но раза три в жизни, да и то по телевизору.

Воцарилось неловкое молчание. Котенок нервно сжимала пальцы за спиной, ей уже не нужно было, чтобы их с Алексеем спасали, и хотела она только одного: чтобы Антон наконец отсюда убрался.

– Слушай, раз здесь никого нет, а я уже зашел, ты не против, если я… – Он показал рукой на кабинку.

– Что – ты?! – не поняла Котенок.

– Ну… скину килограммчик, – выжал из себя Антон.

– Скинешь килограммчик? – Полный дебил! А она еще думала, что такой может ее спасти! Все понятно, он нашел себя на этой тупой работе. Должность начальника смены – пик его карьеры, и до этого ему еще очень далеко.

– Я имею в виду, я могу воспользоваться?.. – Антон снова кивнул в сторону кабинки.

– Хочешь воспользоваться туалетом?!..

– Да, это же туалет… У него есть прямое назначение, люди справляют здесь нужду… Я хочу использовать одну из этих кабинок по назначению. Что здесь такого? – Господи, какие же эти официантки дуры, почему им всегда приходится все растолковывать, да еще повторять по десять раз?!

– Нет, ничего, только вот одна нестыковка! Это помещение для особей женского пола, а ты, как мне подсказывает интуиция, к ним не относишься. Зато метрах в пятнадцати от этого места находится мужской сортир. И мне почему-то кажется, что будет логичнее, если ты скинешь килограммчик там. Хотя, может, я и ошибаюсь…

– Только не подумай, что я любитель посидеть в женском туалете. Просто сегодня в мужском дежурит Рауль. А он ко мне неравнодушен. – Извиняющимся голосом произнес охранник.

– Что значит неравнодушен?

– Ну, как мужчина может быть неравнодушен к мужчине.

– Рауль – педик?!

– А ты не знала? Думаешь, он просто так выбрал местом работы мужской туалет, где целый день созерцает члены?

Котенок была поражена: этот высокий, потрясающе сложенный смуглый парень, при виде которого сердце каждой или почти каждой женщины замирало и ёкало, как выяснилось… она даже не захотела додумывать свою мысль до конца. Пораженная неприятным открытием, Котенок напрочь забыла об Алексее, жизнь которого в данный момент практически висела на волоске.

– Я думала, ему просто велели, и все!

– Конечно, велели, как же! Да он целый месяц упрашивал начальника охраны, чтобы его перевели из танцзала в туалет! – Антон затушил сигарету и снова хмыкнул. Ему вспомнился один голубок, с которым довелось вместе служить.

Антон служил в армии уже месяц и даже, можно сказать, научился ходить в строю, не сбиваясь с ритма. Он быстро привык вскакивать, заслышав крик: «Рота, подъем!» – и ему стал казаться вполне сносным весь уклад новой жизни, отмеренной ему на без двух недель два года. И тут сержант привел в казарму длинное, худющее существо с непомерным загаром из солярия и длинными вьющимися волосами, от которых пахло ароматным шампунем. Чтобы избавить себя от новенького, сержант взвалил его обучение на Антона.

«Ты должен его подготовить, – строго сказал сержант. – Через месяц присяга». Существо звалось Саша. Он не умел бегать – да что там бегать! – с трудом передвигал ноги, как палки торчавшие из кирзовых сапог, еле-еле подтягивался один раз – и то только тогда, когда Антон держал его за талию, и ненавидел физический труд. Саша утверждал, что не создан для всего этого. По вечерам он с ужасом рассматривал свои мозоли и приводил в порядок ногти с помощью специальной пилочки, а не ножниц для картона как остальные. Когда его под всеобщий хохот удалось подстричь (во время стрижки, несмотря на всю хлипкость, держали его вчетвером), он чуть ли не полночи прорыдал, оплакивая свою роскошную гриву. Зато он с таким увлечением рассказывал роте, что теперь носят девушки в Париже и какое нижнее белье для мужчин создали два вечно молодых Доменико Дольче и Стефано Габбано, что в конце концов все пацаны пришли к заключению, что к ним затесался голубой. Но Саша спутал все карты, так как неожиданно во всеуслышанье заявил, что он – метросексуал. Так как значение этого слова никто из них не знал, будущие защитники отечества решили, что оно означает: гей в тяжелой форме. Сначала его хотели хорошенько отвалтузить, но «тяжелый гей» выглядел таким хрупким, что ребята побоялись ненароком его укокошить. А так как Сашу постоянно видели вместе с Антоном, их прозвали «парочкой голубцов». И дразнили постоянно: на зарядке, на завтраке, на построении, во время уборки территории части, за обедом и ужином. Когда они мылись в бане, все старались держаться от них подальше. Старослужащие прознали, что среди молодых есть два гомика и, когда те проходили мимо, кричали им вслед, что, когда новобранцев переведут в общую казарму, их там сразу оприходуют так, что мало не покажется. Однажды вечером, зайдя в казарму, Антон обнаружил, что его вещи переброшены в другой ряд и теперь его соседом еще и ночью будет Саша. По ночам ему снились кошмары: Саша, одетый в женское кружевное белье, забирается к нему под одеяло и… Антон в ужасе просыпался и уже не мог заснуть до утра. Все это его настолько доконало, что в один прекрасный день, когда никто не мог ничего заметить, Антон позвал Сашу за казарму и жестоко избил.

Впоследствии, уже придя из армии, он узнал, что метросексуал – это всего-навсего мужчина, любящий красивую одежду, не жалеющий времени и денег на массажные и косметические салоны, то есть понимающий толк в красивой жизни. Однако время, проведенное за зеленым забором военной части, сделало его отъявленным гомофобом.

– Надо же, Рауль такой парень, и вдруг… – Последний раз она была так поражена, когда из свежего номера «VOGUE» узнала, что красные туфли, на которые потратила триста долларов, в этом сезоне уже не актуальны. Она просто думать больше ни о чем тогда не могла. Как такое могло случиться, ведь еще в позапрошлом выпуске такие туфли можно было видеть чуть ли не на каждой странице?!

– Да я тоже сначала не думал, даже в мыслях не держал, а потом зашел в туалет, пристроился у писсуара, спокойно делаю свое дело и вдруг чувствую взгляд, представляешь себе, как экстрасенс какой-то. Оборачиваюсь – а Рауль стоит с боку и пялится… Аж слюни пустил.

– Вот дерьмо! – Котенка передернуло.

– Не говори! Теперь, когда Рауль дежурит, приходиться бегать в ближайшую подворотню, – сгустил краски Антон.

– Да, пидоров раньше днем с огнем было не сыскать, а сейчас даже не знаешь, какой парень нормальный! – сокрушалась Котенок. – И откуда их столько берется?

– Не говори! Это все из-за телевидения. Оно – главный виновник пидоризации страны.

– Да ладно, при чем здесь телевидение?

– Детка, открой глаза: когда последний раз ты видела по телику нормальных парней? Вспомни! Одни смазливые мальчики с волосами до плеч, разодетые в какие-то рюшки, нежным голоском рассуждающие о направлениях в моде или тенденциях в музыке. Может, пару раз и мелькнет нормальное мужское лицо, и то так, скорее для проформы. Парня на улице уже легко спутать с телкой, а почему? Он подражает любимому певцу или с утра до вечера листает глянцевые журналы. Присмотрись внимательно, сама увидишь. – Антон был рад, что нашел человека, которому смог изложить наболевшее и который выслушал его не перебивая.

– Не знаю. Может, ты и прав. – Странно, этот парень не такой дурак, каким кажется, мелькнуло в голове у Котенка.

– Конечно я прав!

Наступило молчание. Охранник докурил сигарету и выбросил окурок в унитаз, забытый посреди зала.

– Так я воспользуюсь? – прервал тишину Антон.

– Да, конечно! – сказала Котенок.

Охранник направился прямиком к третьей кабинке слева.

Только не это, там же…

– Подожди! – скомандовала Котенок, так что Антон от неожиданности вздрогнул. – Туда не советую. У кого-то из сантехников, видимо, были проблемы с пищеварением, и там… ну, в общем, сам понимаешь…

Антона передернуло, он даже немного скривился, словно воочию все увидел, слегка замедлил шаг и скрылся за дверью второй кабинки слева. В ту же секунду дверь соседней кабинки приоткрылась, и оттуда выглянул злой Олег. Яростно жестикулируя, он попытался дать Котенку понять, что страшно недоволен. В ответ она только развела руками: мол, что я могла поделать…

Удобно устроившись на унитазе, Антон достал из пачки очередную сигарету, закурил и мечтательно уставился в потолок.

Видя, что Олег по-прежнему за ней наблюдает, Котенок достала губную помаду, повернулась к нему спиной и, игриво повиливая круглой попкой, сделала вид, что красит губы. Ей нужно было во что бы то ни стало отвлечь внимание бандита, поэтому, продолжая эротический танец, Котенок еще и наклонилась вперед, уверенная, что за ее руками он уследить уже не в состоянии. Искоса бросив взгляд на Олега и удостоверившись, что тот чуть ли не слюни пустил, как тот Рауль, она стала двигаться более энергично, а затем резко забросила на столешницу правую ногу. Она отлично знала, что попка – ее главная достопримечательность, и умела этим пользоваться. Пока этот урод наблюдал за черным лебедем в черных чулочках, Котенок опустила руку в раковину и незаметно вывела помадой вкривь и вкось расползшиеся буквы:

ПОМОГИ ЗДЕСЬ БАНДИТЫ

Главное теперь – дождаться охранника и постараться смягчить его реакцию на то, что он прочтет. Раз он не такой идиот, каким кажется, он должен суметь проконтролировать свои эмоции и, сделав вид, что ничего не случилось, уйти за подмогой.

Тем временем Антон сидел на унитазе с очень серьезным видом, ибо привык ответственно относиться к процессам, происходящим в его молодом организме. Неожиданно в его руке ожила рация и чей-то голос сквозь помехи хрипло закричал:

– Тош, ты куда делся?!

– Я в туалете, какого черта тебе надо?

– Бросай все и живо сюда! У нас тут учредители подрались, ломают стулья друг о друга! Давай, бегом!

– Я мигом! – Он выключил рацию и быстро поднялся. – В сортир не дадут нормально сходить, – буркнул он, выходя из кабинки и быстрым шагом направившись прямо к выходу.

– А руки помыть? – внезапно поняв, что помощь может и не прийти, спросила Котенок.

– Некогда. К тому же я так ничего не успел. – Антон был явно раздражен.

– Руки мыть нужно всегда, – все еще не веря, что тот уйдет, так ничего и не узнав, произнесла Котенок.

Но пока она говорила эту фразу, Антон открыл дверь и через секунду был уже в коридоре.

Котенок в ужасе посмотрела на разрисованную помадой раковину.

Что с ней будет, если эти двое увидят надпись и все поймут?!

– Черт! Вот попала!

Пока она стояла в растерянности, то открывая, то закрывая кран, Олег с Алешей и Штрихом уже вышли из своего укрытия. Тогда Котенок заслонила собой раковину в надежде, что так они ничего не заметят.

– Вроде пронесло. Но ситуация от этого лучше не стала. – Олег посмотрел по очереди на всех присутствующих. – Так, я сейчас обращаюсь ко всем, потому что у нас общая проблема. Нам нужен диск, и мы пробудем здесь, пока его не найдем, в то время как вы хотите поскорее о нас забыть как о страшном сне. Поэтому мы все сейчас заинтересованы найти этот хренов диск. Проблема в том, что мы уже понятия не имеем, где его искать. Так что если у кого-то есть идеи, прошу высказываться.

Все молчали в надежде, что кому-то другому внезапно придет в голову спасительное решение.

– Господи! – произнесла Котенок.

Олег, Штрих и Алексей с готовностью к ней повернулись, а она смотрела на них не мигая, и было в ее взгляде что-то пугающее.

– Что еще? – не выдержал Олег.

– А что, если…

В коридоре послышались какой-то шум и крики. Все перевели взгляды на дверь.

– Чё, опять прятаться? – спросил Штрих.

– Нет, сколько можно! У меня патронов хватит на всех! – Олег уже был полон решимости нашпиговать свинцом любого, кто переступит порог этого хренова туалета, и для верности направил пистолет на дверь, готовясь продолжить отсчет покойников.

За дверью послышался шум.

– Отпустите его! – закричала женщина. Ее заглушил пронзительный крик.

Чье-то тело ударилось о дверь, стало слышно, как кто-то матерится, после чего шум сделался более отчетливым.

– Не лапай мою жену, алкаш!!! – заголосил кто-то.

– Это мой клуб, что хочу… – но фраза не была закончена, слышно было, как кто-то из дерущихся вмазал противника в стену, дверь туалета тоже попала в зону боевых действий, и ощущение было такое, будто ее вот-вот снесут.

Олег взвел курок, остальные затаили дыхание. Котенок вдруг поняла, что дрожит как в лихорадке, а по ее лбу струится холодный пот.

Но внезапно голоса начали стихать, а топот ног удаляться. Тяжело выдохнув, Олег опустил пистолет и перевел взгляд на Котенка.

– Нас, кажется, прервали. Так что ты хотела сказать, говори, только быстро!

– А если здесь есть еще кто-нибудь?.. – понизив голос, произнесла Котенок.

– Кто-нибудь это кто? – Штрих огляделся по сторонам.

– Откуда я знаю кто! Вообще кто-нибудь еще!

– Какого хрена здесь кому-то быть? У кого-нибудь есть нормальные идеи? – раздраженно спросил Олег.

– Такого! Пока вы не взломали дверь в эту кабинку с обширявшимся нарком, мы понятия не имели, что здесь кто-то есть еще. То же самое и с девушкой. Я предлагаю открыть все кабинки и убедиться в том, что больше никого нет, – тихо сказала Котенок. Она была на грани нервного срыва. Еще чуть-чуть, и с ней случится истерика.

– В этом есть определенный смысл! – Штрих с уважением посмотрел на Котенка. Баба, а иногда соображает!

– У вас начинается паранойя. – Олег не был в восторге от этого предложения и считал, что они только напрасно потеряют время. Но других идей ни у кого не возникло, а стоять и ждать у моря погоды они не могли. Тем более проверка должна занять минуты три, не больше: – Ладно, давайте проверим все кабинки!

– Ну, три кабинки можно не проверять, – сидя в углу, подал голос Алексей, но никто не обратил на его слова внимания.

Олег преспокойно подошел ко второй кабинке слева и открыл дверь. Дальше стало происходить нечто из ряда вон выходящее. Сначала он на мгновение замер, затем все услышали глухие хлопки и увидели, как Олега отбросило к противоположной стенке, прямо к ногам Котенка. Он упал навзничь с тяжелым стуком, а на его рубашке расплылись два кровавых пятна.

Котенок не сразу поняла, что произошло, и теперь с ужасом смотрела на мертвое тело. Никто уже не загораживал ей обзор, и она смогла увидеть человека, который прятался во второй кабинке слева.

В третий раз Котенок уже не кричала, только ловила ртом воздух, зато неожиданно проявила прыть. Стремглав она бросилась к выходу, но спокойный властный голос приказал:

– Стоять! – Котенок замерла, словно пригвожденная словом к полу. – А теперь развернись, встань на четвереньки и ползи в угол к своему парню, – продолжил леденящий душу голос.

Котенок молча исполнила то, что ей приказали. Она проползла мимо Штриха, который стоял посреди туалета со взглядом, полным ужаса, боясь пошевелиться.

Голос, заставивший Котенка встать на четвереньки, принадлежал мужчине тридцати пяти лет с таким же, как голос, холодным взглядом и рэперской бородкой. Одет он был в элегантный черный костюм и белую рубашку. Так как прототипом этого героя стал реально существующий человек, мне удобнее называть его условно: Незнакомец.

Незнакомец молча смотрел на проползающего мимо Котенка. Алексей в это время так же молча и неотрывно смотрел на лежавшее на полу тело Олега. Как зыбок реальный мир и как несущественна грань, отделяющая жизнь от смерти! Только что этот парень держал Алексея на прицеле, и одно неверное движение любого из них могло оборвать его, Алексея, жизнь. И вот теперь сам валяется мертвый, и темные пятна крови расползаются по его животу и груди.

А ведь еще сегодня утром, намазывая на хлеб плавленый сыр и делая очередной глоток кофе, он наверняка строил планы если не на всю жизнь, то хотя бы на ближайшие месяцы. И теперь лежит здесь, на грязном холодном полу, выложенном дешевым кафелем, все его мышцы расслабились, и потому брюки немного намокли. Разве так представлял себе этот парень свой конец? Черт возьми, конечно нет! Небось тоже мечтал о долгой жизни, большой семье и тихом переходе в мир иной на глазах у скорбящих детей и внуков. А что, если и ему, Алексею, уже не суждено покинуть это вонючее пространство, заполненное трупами?!

– Ты… ты кто? – Осторожно выдавил из себя еще не вышедший из ступора Штрих. Он с ужасом косился на тело друга, распластанное на полу. Было совершенно очевидно, что внезапно появившийся здоровяк, если ему вдруг захочется кого-то хлопнуть, сделает это не задумываясь и без предупреждения.

– А тебе-то не все равно? – произнес Незнакомец.

– Что теперь будет? – Штриху стало не по себе. Уж больно уверенно этот человек держался. Ему даже стало казаться, что, не будь у Незнакомца в руке пистолета с глушителем, он держался бы не менее уверенно.

– Если отдадите мне диск, может быть, я вас отпущу, – прорезал тишину голос Незнакомца.

– Опять диск!!! Что за хренов диск, из-за которого тут все умирают?! – неожиданно для самого себя воскликнул Алексей. – Может, кто-нибудь объяснит?!

Реакция Незнакомца стала уже привычной для Алексея: на него вновь было направлено дуло, только теперь обладатель пистолета навел его на Алексееву переносицу. Что тут будешь делать? Алексей безотчетно покрепче прижал к себе дрожавшую крупной дрожью Котенка.

– Не надо здесь кричать. Хорошо? – спокойно сказал Незнакомец.

– Да, хорошо! – произнес Алексей. Он, конечно, уже жалел, что вышел из себя. Это была глупая выходка: дураку понятно, что никто из пришельцев не станет объяснять ему, что это за диск и для чего он вдруг всем понадобился. Незнакомец перевел взгляд на Штриха.

– Итак, я жду!

– Это ты убил Татьяну? – Штрих вдруг заметил, что Незнакомец переминается с ноги на ногу, будто хочет отлить.

– Если ты имеешь в виду эту стерву в крайней кабинке, то я, а что, это что-то меняет? Она была твоей подружкой?

– Нет, при чем здесь мои подружки, мы ведь диск не нашли, она его так спрятала, что мы…

Алексей с облегчением следил, как дуло глушителя плавно переключилось на Штриха и теперь маячило перед его лицом.

– Знаю я, что вы ни черта не нашли! Но ведь ты догадываешься, где он? У тебя, конечно, есть соображения на этот счет, не так ли? Потому что если у тебя их нет, ты мне не нужен…

– Да-да, есть одна мысль: может, он остался у нее?

– У нее ничего нет.

– Точно? – с сомнением в голосе спросил Штрих.

– Точно, я ее обыскал.

Голос Незнакомца звучал так уверенно, что ни сомневаться, ни переспрашивать не было никакого смысла. Штрих понял, что явно испытывает его терпение. Но что ему было делать?

Алексей чувствовал себя препогано уже давно, к горлу подступил ком с привкусом съеденного час назад супа и стоял там, вызывая неприятные желания. Руки и лоб покрылись испариной, их приходилось постоянно вытирать. К тому же Котенок, сидевшая рядом, в отличие от него, уже справилась с испугом, и это его теперь раздражало больше, чем дрожь и жалобные всхлипывания. Она уже не пялилась на продырявленного Олега, а сидела спокойно, даже слишком спокойно, как сидят приговоренные к смерти в последние часы перед казнью, когда все уже задолбало, эти бессонные ночи, записки от заключенных из соседних камер, плавающие в гороховом супе, в которых они пытаются сказать какие-то не имеющие смысла слова, уже не злобные, а соболезнующие взгляды охранников, и нет никакого интереса к тому, что будет дальше. Она сидела, сложа руки на коленях, и тупо смотрела на Незнакомца, словно на волшебника, с помощью магии превращающего Штриха из грозного и свирепого хищника в жалкого кролика, участь которого вечно быть чьей-то жертвой.

Алексей взглянул на Олега и тут обратил внимание на пистолет, который все еще сжимала его мертвая рука. Незнакомец стоит к нему спиной и может не заметить, ведь его внимание сосредоточено на Штрихе. Взять в руку пистолет и нажать на курок. Всего один выстрел. А если он промахнется, если с одного выстрела не убьет? Тогда конец! Нет, не так, мне нужно схватить оружие, развернуться и выпустить в этого парня всю обойму. А если попаду в Штриха? Да хрен с ним! Можно подумать, что тот чем-то лучше этого, который только что убил его приятеля. Интересно, снял ли Олег пистолет с предохранителя? Наверняка снял, можно не сомневаться. Тем более что он, Алексей, понятия не имеет, в каком положении должен находиться предохранитель. А если пистолет все еще на предохранителе? Ведь Олег почему-то сам так и не выстрелил! Конечно, это могло получиться от неожиданности, вряд ли тот предполагал, что в кабинках еще кто-то есть… Но ведь видно же было, что с оружием он обращаться умеет, не впервой, как говорится. Тогда он должен был выстрелить… Почему выстрела не было? Вот дерьмо! Что ж, будь что будет!

Медленно, очень медленно, не упуская из вида Штриха с Незнакомцем, Алексей начал подползать к Олегу. Он чувствовал, как с каждой секундой ускоряется биение сердца, как соленые капли пота стекают со лба на нос и забегают в приоткрытый рот. Вот он коснулся штанины Олега, вот уже навис над его телом, старясь не смотреть в лицо. Вот его рука дотронулась до руки с пистолетом. В то же мгновение он почувствовал, как мурашки побежали по всему телу, ведь ему еще не доводилось прикасаться к мертвецу. Алексей осторожно начал разжимать холодеющие пальцы. И вот сталь пистолета уже обжигает его руку. Все, осталось только повернуться и нажать курок!

«Зря ты это сделал!» – раздался в гробовой тишине голос Незнакомца.

Алексей застыл, боясь повернуться. Он понял, что эти слова относились не к Штриху. Алексей, кажется, затылком ощутил, как смертоносное дуло описывает полукруг и застывает, нацелившись на его макушку. Но тут раздались какие-то звуки, и он услышал, как Штрих кричит:

«Стреляй в него, стреляй! Давай, пока я держу! Стреляй!»

Быстро обернувшись, Алексей увидел, что Штрих одной рукой пытается душить Незнакомца, а второй отводит в сторону его пистолет.

«Стреляй, чего ждешь!!!»

Незнакомец сопротивлялся, но цепкие руки Штриха пока удерживали его и не давали использовать оружие. Алексей поднял руку с пистолетом и внезапно отчетливо понял, что собирается убить человека. Пусть этот человек полный ублюдок, внешне ведь он такой же, как и Алексей. Он вдруг понял, что это едва заметное движение указательного пальца означало перейти невидимую черту, и та черта должна была отделить его от мира, который он считал нормальным и привычным. От всего, что было для него дорого. Он понял, что через секунду станет другим человеком, совершенно другим.

Неожиданно пистолет Незнакомца, руку которого все еще удерживал Штрих, выстрелил, и пуля ударила в пол, раздробив плитку на мелкие кусочки, а вслед за тем эхом ему прозвучал еще один выстрел. Алексей не сразу понял, что произошло. Наверное, из-за выстрела Незнакомца он вздрогнул и нечаянно нажал на курок. Алексей увидел, как ошарашенно смотрит на себя Незнакомец, пытаясь понять, куда попала пуля. И как вдруг разжались руки Штриха и тот медленно стал опускаться на пол. Еще он услышал, как вновь в отчаянии закричала Котенок, и понял, что убил человека, но не того, кого хотел. Это был конец. Незнакомец молча направил пистолет на Алексея и нажал курок…

– Эй, куда ты? – услышал Алексей голос Незнакомца.

Алексей понял, что все еще стоит на четвереньках на кафельном полу между Котенком и мертвым напарником Штриха, а пистолет по-прежнему зажат в мертвой руке Олега.

Он повернулся и посмотрел на Незнакомца. Тот держал Штриха на прицеле, а Штрих не только не пытался напасть на убийцу с пистолетом, но явно боялся даже пошевелиться.

– Куда пополз? Назад! – властно произнес Незнакомец.

Словно загипнотизированный, Алексей послушно вернулся на место и тупо уставился на человека, которому принадлежали отныне жизни Штриха, Котенка и Алексея.

Глядя на него, сложно было представить, что Незнакомец родился в хорошей семье, где папа был музыкантом, причем не каким-нибудь безработным и вечно грязным представителем андеграунда. Его отец окончил консерваторию и занимался преподавательской деятельностью. Даже дома он ходил в белой рубашке с запонками и бабочке. Несколько раз в месяц к ним приходил курьер, доставляя пригласительные на очередной концерт классической музыки. Мама Незнакомца, получившая отличное художественное образование, целиком посвятила себя двум равнозначным целям: воспитанию сына и проматыванию денег, заработанных мужем. Правда, нужно отдать ей должное: она приложила немало усилий, стараясь научить своего мальчика разбираться в поэзии, литературе, искусстве и, конечно же, музыке. Дворовые мальчишки ходили в рваных кроссовках, грязных футболках и трениках с пузырями на коленках и целыми днями гоняли мяч, а когда устраивали перекур, угощали друг друга исключительно «Беломором», который воровали из карманов отцовских курток.

А юный Незнакомец, собираясь с мамой в филармонию, чистил ваксой туфли, старательно застегивал все пуговицы на свежевыглаженной рубашке, облачался в темно-серый костюм в полоску и, намочив волосы под струей воды, зачесывал их назад, покуда мама клала в боковой карман его костюма изысканно-белый, смоченный туалетной водой носовой платок. К девяти годам Незнакомец не один раз побывал во всех музеях Петербурга и его пригородов. Глядя на фасад здания, он легко определял, к какой эпохе оно относится. Мог перечислить характерные черты стиля арт деко, отличающие его от арт нуво. Раньше других сверстников он посмотрел такие фильмы, как «Кабаре», «Жизнь прекрасна», «В джазе только девушки», «Римские каникулы», «Касабланка». Единственный в классе знал, кто такие Грегори Пек, Одри Хепберн, Хемфри Боггарт и Джейн Рассел.

Он восхищался произведениями Моцарта, Баха, Чайковского, Шуберта.

Уже в начальных классах школы Незнакомец читал наизусть стихи Пушкина, Лермонтова, Есенина. Но больше всего он увлекался биографиями великих политических деятелей, таких, как Гай Юлий Цезарь, Александр Македонский, Наполеон, Черчилль, Муссолини, Сталин и Фидель Кастро.

Окончив школу с золотой медалью, в будущее он смотрел без страха, уверенный, что ему море по колено. И судьба наказала его.

Его жизнь круто изменилась после того, как он провалил экзамены в МГИМО – видно, это была для него слишком высокая планка. А может быть, родители почему-то не сумели среди своих бесчисленных знакомых найти нужных для успеха предприятия людей.

У него был еще шанс что-то исправить: экзамены в МГИМО сдают в июле, и он мог попробовать свои силы в любой приличный вуз, набирающий студентов в августе. К тому же у родителей, конечно, имелись достаточные средства, чтобы откосить от армии, но они рассудили иначе. Мать решила, что после армии у него уже не будет препятствий для поступления в заветный вуз. И всего через три месяца он уже примерял в каптерке отвратительные кирзовые сапоги, от которых его ноги не спасали никакие портянки.

В армии он впервые в жизни столкнулся с настоящей жестокостью, звериной и бессмысленной, когда его избили в туалете парни, пришедшие служить на год раньше.

А через восемь месяцев его отправили в Афга­нистан.

Так бывает: ты живешь спокойно и считаешь, что разбираешься во многих вещах. А потом вдруг, в один момент, понимаешь, что вся твоя прежняя жизнь – пустая иллюзия, а в настоящей жизни ты полный ноль, и, если хочешь выжить, должен всему учиться заново. Понимаешь же это в одно мгновение, когда рядом с тобой кричит восемнадцатилетний паренек, с которым ты только что обедал, а тут он держит в руках свои кишки и пытается засунуть их назад. Или когда что-то ударяется тебе в плечо, ты поворачиваешься – а это оторванная взрывом голова и верхняя часть туловища медсестры, с который ты на днях целовался. Еще вчера ты нежно шептал ей на ушко комплименты. Говорил, что она прекрасно выглядит, поражался, как ей удается следить за собой даже на войне. А теперь она как будто смотрит на тебя голубыми глазами, и ее губы чуть приоткрыты, и тебе почему-то приходит в голову мысль, что два дня назад ты проникал в этот рот языком. Из-под разорванной формы видны красивые загорелые груди с розовыми сосками, и, когда ты видишь их, чувствуешь, как тебя выворачивает наизнанку, и в самый неподходящий момент начинаешь блевать. Странно, но ты при этом умудряешься расслышать чьи-то осторожные шаги, и в последний момент заметить, как на тебя прыгает фигура в халате. Лежа на земле и глядя на поблескивающее в десяти сантиметрах от твоего сердца острие ножа, ты понимаешь, что сейчас или подохнешь, или убьешь, другого не дано. Уже после того как, прижав руками к горячей земле ненавистное горло, ты задушишь человека, которого впервые увидел минуту назад, ты снова чувствуешь, как подкатывает тошнота, и начинаешь блевать. Ты даже не успеваешь слезть с убитого и отползти в сторону и блюешь прямо в открытый рот с грязными зубами, блюешь и видишь, как он смотрит на тебя круглыми ненавидящими глазами. Он остывает, а ты гадаешь, что стало причиной его смерти: твои железные пальцы или блевотина.

Примерно через месяц, вечером, после боя, собирая ошметки рук и ног сослуживцев и складывая их в мешок, он поймал себя на мысли, что совсем ничего не испытывает. Он вспомнил, как школьником собирал в парке листья для гербария. Незнакомец поднял чью-то голову, держа за волосы, отряхнул от грязи и долго всматривался, пытаясь понять, кому она принадлежала. А когда сообразил, что это голова моджахеда, подбросил в воздух и саданул по ней ногой, будто это был футбольный мяч, а потом спокойно пошел есть тушенку. Нужно ли говорить, что вернулся он домой другим человеком. Совсем другим.

Теперь он не думал ни о каком МГИМО. Он даже не вспоминал о нем никогда. А о былой любви к классической музыке напоминала лишь мелодия в его мобильном телефоне. Вагнер, «Полет валькирии». Первое время, когда он ее слышал, перед его мысленным взором с ураганной скоростью проносились вертолеты, которые несли смерть косоглазым в «Апокалипсисе сегодня».

Татьяна и Незнакомец

Татьяна выключила воду, вытерла руки бумагой и, взяв мобильный, набрала номер.

– Это я. Все готово, – произнесла она с чуть заметным волнением в голосе и обернулась на кабинки. – Он в третьей кабинке. Не перепутайте, в женском туалете, который на ремонте. Все, пока! – Она нажала на отбой, бросила телефон в сумку и было направилась к двери, но в последний момент остановилась, повернулась к зеркалу, резким движением головы отбросила волосы назад и сказала «Пу!». Не как старушка Мерилин, не протяжно, а так, как говорят мальчишки, когда играют в войну. Это был ее выстрел в неизвестность. Это был вызов судьбе. В зеркало было видно уверенную в себе женщину, готовую к новым испытаниям. Решительным шагом она направилась к двери, как вдруг что-то заставило ее остановиться. За дверью слышались приближающиеся шаги. Когда дверь распахнулась, Татьяна от неожиданности попятилась. Перед ней стоял Незнакомец.

– Привет! – Незнакомец закрыл за собой дверь.

– Какого черта, мужской сортир в другом конце коридора!

– Правда? Я не заметил. – Незнакомец резко вынес правую руку вперед.

Татьяна ощутила мощный удар и в следующий момент, почувствовав под собой что-то холодное, поняла, что лежит на полу. Незнакомец ударил беспощадно, и ее лицо онемело от боли. Татьяна сжалась на полу, придерживая левой рукой разбитый при падении правый локоть.

– Даже не думай меня насиловать!!! Даже не думай!!! – крикнула она, пытаясь отползти подальше от мрачной фигуры, которая неумолимо приближалась.

– Больно надо! – произнес Незнакомец. – И потом, меня не заводят бабы в рэперских штанах. Мне нужен диск.

– Какой еще диск? – Татьяне стало страшно. Откуда он знает? Кто этот человек? Господи, он, наверное, из «Индастриал бизнес групп», из соб­ственной безопасности.

– Так, понятно. – Незнакомец схватил Татьяну за шиворот и поволок в дальнюю кабинку. Та попыталась отбиваться, но силы были слишком неравны. Открыв дверь кабинки, Незнакомец, словно кулек картошки, забросил ее внутрь.

Сидя на полу возле унитаза, Татьяна судорожно решала, что делать. Ей нужно было продержаться минут сорок – в крайнем случае час, пока не подъедет Слива с друзьями. Но как? Этот парень, кажется, не хуже ее понимал, что за диском скоро придут, а потому торопился решить вопрос как можно скорее. Сорок минут… нужно тянуть время…

Незнакомец, прислонившись плечом к двери, стоял одной ногой в кабинке, и не без раздражения думал, что с этой девочкой явно придется попотеть.

– Ты, урод, ничего от меня не узнаешь! Понял?! Я ничего не скажу! – Татьяна сама удивилась, как ей удалось разбитыми губами произнести эти слова так твердо и убедительно. Вообще-то металл в голосе – не всегда свидетельство присутствия духа. Иногда так звучит голос человека, находящегося на грани нервного срыва. Это – защитная реакция, как шипы и колючки у слишком нежного цветка. – Я тебе не какая-то соплячка и не стану ныть и проситься домой! Не с такими козлами дело имела! Врубился?!

Татьяна выросла в интеллигентной семье, в полном достатке и атмосфере непрекращающихся скандалов. Когда она родилась, отец занимал какую-то вполне приличную должность в одном очень закрытом НИИ. Родители были еще очень молоды, так что главным человеком в жизни Татьяны долго была бабуля, которая ради сына терпела неугодную сноху, забросив мужа, нянчилась с любимой внучкой, да еще и вовсю помогала по хозяйству. Они с матерью так ненавидели друг друга, что даже не пытались это скрывать. Татьяна с раннего детства знала: все, что не разрешает мать, в пику ей обязательно разрешит бабуля. А отец, не выносивший женских слез, и вовсе ни в чем не откажет. Ей и не отказывали. Правда, когда на свет появился братик, внимание взрослых переключилось на него. Но Татьяна к тому времени уже подросла, и ей это было только на руку.

Сначала она училась в самой ближайшей от дома школе. Там в восьмом классе она попробовала какие-то таблетки. Мальчишки сказали, если их запить водкой, будет полный кайф. Кайфа никакого не было, был кошмар, который никак не кончался: по ней ползали крысы, и она, громко крича, бегала по квартире, пытаясь стряхнуть с себя этих тварей, звала на помощь, даже собиралась куда-то звонить. Кажется, отцу в банк. К тому времени уже не было никакого НИИ, как, впрочем, и страны, в которой она родилась, а отец стал респектабельным банкиром и частенько ездил в командировки, в основном во Францию.

Мальчишки перепугались, кто-то отвел ее в ванную, сунул два пальца, ее долго рвало, потом вся компания – кайф к тому времени у всех уже прошел – отпаивала ее чаем, а потом с ней остался Назаров, чтобы утешить. Когда мать пришла с работы, Татьяна, утешенная, валялась у себя в комнате на диване, и тихо стонала. Она никогда не думала, что первый раз бывает так больно и противно. Матери сказала, что отравилась в школьном буфете. Та позвонила классной руководительнице, они промыли косточки директрисе и ее новому мужу, физруку, потом обсудили девочек из Татьяниного класса, пытаясь вычислить, кто из них уже имел первый сексуальный опыт. Татьяне было все отлично слышно из ее комнаты, да мать особенно и не старалась скрыть, о чем они треплются. Татьяна даже немного повеселела от мысли, что мать до такой степени ничего не сечет.

Отец все понял, едва взглянув ей в глаза. Он замер на пороге, хотел было что-то сказать, но тут мать позвала их с Костиком ужинать, и он, вздохнув, ретировался. Татьяне показалось, что вздохнул он с облегчением.

С тех пор между ними установилось негласное понимание: отец явно считал, что она уже взрослая со всеми вытекающими последствиями. Потом она поняла почему. Ему было на руку, что у нее есть свои взрослые тайны, потому что у него тоже были свои тайны.

Костик был болезненный мальчик, и родители время от времени отправляли его учиться в загородный санаторий. Татьяна после школы домой не торопилась, так что у отца была возможность время от времени кого-то приводить. Накануне он как бы между делом интересовался у Татьяны, сколько у нее завтра уроков и нет ли каких факультативов. Та, глядя на него в упор, сообщала, что будет после шести. Он молча кивал и выметался из комнаты, как ей казалось, довольный, что у него такая сообразительная дочь. Правда, все это длилось до поры до времени, пока его темпераментная подруга не обронила на родительском диване сережку. Ни у матери, ни у Татьяны уши проколоты не были, так что скандал был грандиозный, с мордобоем, визгом, битьем посуды и хлопаньем дверьми.

Потом отец ходил тихий, заискивающе ловил взгляд матери, выносил мусор, покупал сладкое, приходил домой много раньше, чем всегда. В какой-то момент мать сдалась, видно, и ей надоела эта странная атмосфера в доме, а может, просто привыкла к комфорту, обеспеченной жизни, к тому, что рядом вполне приличный и когда-то горячо любимый муж, во всяком случае, через месяц, когда подошло время въезжать в новостройку, купленную по случаю с какой-то фантастической скидкой, все было забыто. Тогда-то Татьяна впервые залетела. Назаров, утешив, сразу же ее бросил, и она теперь спала с Бориком, который то курил травку, то ширялся, так что у него не всегда и получалось. Ей приходилось время от времени заводить себе еще кого-нибудь. От кого залетела, она так и не поняла, потому что в тот период изменяла Борику с разными мужиками, к тому же, чтобы добыть денег, с некоторыми ей приходилось спать, что называется, небескорыстно.

Денег ей всегда не хватало: мать вовсе перестала давать на карманные расходы после того, как наткнулась на засунутую в стиральную машину перепачканную простыню. Это был прекрасный повод поорать на отца, сидевшего с газетой за телевизором. Мать в упоении вопила, стоя в дверях: «Твоя дочь – проститутка!!! Вся в отца! Вот оно, воспитание твоей распрекрасной мамочки!»

В тот раз аборт она сделала по настоянию матери и под ее присмотром. Но дело было даже не в аборте, а в пучке инфекций, которым ее наградил кто-то из приятелей, а может, все понемногу. Татьяна долго потом лечилась, а когда вылечилась – снова заболела, на этот раз не без участия Борика, с которым съездила на теплое море в Египет. Родителям Татьяна о поездке ничего не сказала, правда, она не была уверена, что они вообще заметили ее отсутствие. К тому времени они уже разводились и заняты были тем, что делили имущество. А поскольку делить было что (взять хотя бы квартиру в престижном районе, которую отец вознамерился поделить), к тому же бабуля постоянно следила за тем, чтобы он, не дай бог, лишнего бывшей супруге не оставил, оба производили впечатление полных шизоидов, временно выписанных из стационара. Отец нанял дорогущего адвоката, а мать подружилась с такими же, как она, разведенными неврастеничками, которые познакомили ее с благородным адвокатом-бессребреником, готовым всех защищать бесплатно до второго пришествия. Одна из тех неврастеничек предоставила ему комнату с полным пансионом, другая оплачивала его мобильный, но говорить об этом при нем было нельзя, а если кто-то вдруг заговаривал, защитник обездоленных делался красным от негодования и уходил, хлопнув дверью. Подзащитные, конечно же, бросались следом, после долгих уговоров его возвращали, и чаще всего дело заканчивалось добрым застольем. Какие услуги, переступив через себя, смог принять бессребреник от матери, было непонятно, однако, судя по виноватому виду, с каким она от него возвращалась, можно было догадываться, что без услуг не обошлось. При этом мать зачем-то собралась замуж за человека лет на двадцать старше ее, небедного старичка-пенсионера, который самонадеянно решил, что сумеет переключить внимание молодой красотки на себя и свою подагру. Не тут-то было! Мать уже не могла остановиться, и даже через год, когда отец, тяжко заболев, слег, продолжала ездить на судебные заседания с азартом буйно помешанной. К тому времени и старичок уже, во-первых, лишился былой бодрости, во-вторых, раскаялся в своем желании завести личную жизнь, отписал имущество сыну и, сдав по его настойчивой просьбе квартиру, поселился на даче, в крошечном домике с видом на озеро.

Татьяна училась в частном вузе, где для таких, как она, был создан режим наибольшего благоприят­ствования: ходи когда хочешь, сдавай что нравится. Можно было вовсе ничего не делать, только не забывай, плати.

Следить за собой она так и не научилась. Если в школе, вся закомплексованная, она и красилась, и пыталась следовать моде (отец время от времени что-нибудь подбрасывал, то денег, то дорогие тряпки), то теперь ей стало не до этого: Борик, которого нежно полюбил один преп в институте, завел себе к тому же полулегальный бизнес, и у них совсем не оставалось времени на интим. Остальные близкие знакомцы куда-то рассосались. Остался лишь один, угрюмого вида, с полным ртом золотых зубов, которого она боялась и который иногда подкидывал ей работенку. Спать с ним было противно до омерзения, но со временем она привыкла.

Как оказалось, тот первый аборт стал причиной серьезной психологической травмы, которая сильно сказалась на ее характере и поступках. Татьяна замкнулась в себе, перестала общаться со сверстниками, читать глянцевые журналы, следить за тенденциями моды и завороженно смотреть на Миллу Йовович и Литицию Касту в телерекламе косметики, как это делали все ее сверстницы, втайне надеявшиеся когда-нибудь занять их место хотя бы в рекламных роликах, а то и в Голливуде. Татьяна даже начала обращать внимание на глобальные проблемы человечества, такие, как загрязнение окружающей среды, экология и невыносимое существование животных, населяющих территории, которые гиганты отече­ственной промышленной индустрии используют в качестве свалки для отходов производства. Ей было жаль этих беззащитных существ, обреченных на голод и преждевременную смерть, она не скрывала слез, когда видела птиц, которые не могли взлететь оттого, что с головы до лап оказались испачканы в нефти или мазуте, китов, которые выбрасывались на берег, чтобы умереть, потому что вода, где они обитали, представляла собой убийственный раствор самых разнообразных ядов.

Когда начала учиться в институте, Татьяна вступила в партию зеленых. Но они быстро разочаровали ее: никто не был готов к решительным действиям, а ее предложения взорвать на хер нефтяные вышки или разбить голову капитану какого-нибудь танкера вызывали лишь негодование товарищей по партии, а то и угрозы исключения. Можно подумать, что она жить без этой партии не могла! Татьяна ушла от них сама, подложив самодельную бомбу в квартиру, где проходили партийные собрания. Бомба не взорвалась, но здорово всех напугала. А она с тех самых пор работала в «Индастриал бизнес групп», компании, чьи щупальца плотно опутали многие добывающие и перерабатывающие предприятия России. Работа в крупной фирме заставила Татьяну внимательнее относиться к своей внешности, вспомнить былые увлечения модой, стать более женственной, но к декоративной косметике Татьяна больше не прибегала.

Ввязавшись в историю с диском, она была уверена, что ей удастся сокрушить финансового гиганта, на чьей совести был не один десяток ядовитых и зловонных свалок в далекой Сибири.

В этом туалете она должна была осуществить часть своего плана: передать очень ценную информацию, украденную в «Индастриал бизнес групп». И не просто передать, а получить неплохой куш, что позволило бы безбедно прожить не один месяц. Дальше Татьяна не загадывала, так жизнь приучила: никогда еще то, о чем она отчетливо и ярко мечтала, не исполнялось. Наоборот. Чем явственнее были мечты, тем сокрушительнее они разбивались о действительность. Как-то ей в руки попала неплохо изданная книжонка популярного психолога, который утверждал, будто для исполнения заветных желаний человеку требуется всего-навсего отчетливо представлять себе картинки, олицетворяющие эти желания. Неужели у кого-то все именно так и получается?! Или все здесь написанное ничего не значит? У каждого свой способ зарабатывания денег. Ведь прохиндей-психолог не отвечает за то, что будет потом с людьми, поверившими в его паршивую теорию! Татьяна самой себе казалась человеком искушенным и знающим в случае чего, где подстилать соломку. И вот теперь, когда все шло как по нотам, в помещение вошел Незнакомец…

– Хорошо, хорошо я тебя понял! Ты только успокойся, ладно? – Он залез в карман, вытащил носовой платок и протянул Татьяне. – Вот, возьми. – Не то чтобы он ее пожалел, просто ему следовало использовать все возможности получить необходимую информацию. В какие-то минуты жертва становится лояльна к своему палачу и даже может пойти на контакт. А ему ничего не стоило быть вежливым, ведь вежливость – очень удобное средство, помогающее безразличным и жестоким казаться лучше, чем они есть на самом деле.

Татьяна взяла платок и промокнула им лицо. На платке остались пятна крови, так как у нее были разбиты нос и губы. Незнакомец протянул ей пачку сигарет:

– Сигарету?

– Я не курю.

– Боишься умереть от рака? Дело твое, мне это точно не грозит! – Он усмехнулся и закурил.

Они с минуту молча смотрели друг на друга. Она время от времени прикладывала платок к разбитому лицу, он пускал к потолку струйки едкого дыма.

Поняв, что Татьяна немного успокоилась, Незнакомец решил прервать молчание:

– Знаешь, я очень не люблю бить женщин, я бы предпочел, чтобы на твоем месте был здоровенный бугай. Но так уж вышло, что ты вляпалась в эту историю, и мне придется иметь дело с тобой.

– Что значит иметь дело? Ты что, меня пытать будешь? – Она мучительно думала о том, что в сумочке лежит баллончик с нервно-паралитическим газом. Но как его достать?

– Пытать?.. – Ему почему-то вспомнилась сцена из «Бешеных псов», когда мистер Блонд отрезает ухо молодому полицейскому Марвину. Сколько раз он мечтал вот так же красиво и не торопясь кого-нибудь изувечить! – Боюсь, у меня нет на это времени. Поэтому просто отдай мне диск. Я ведь все равно его из тебя выбью. Давай не будем все усложнять!

– Хрена с два ты от меня его получишь! Просто забудь, что ты меня видел! Ты попусту теряешь время. – Нужно отвлечь этого парня, пусть он ее поуговаривает, пусть выйдет за чем-нибудь, мелькнуло в ее голове.

– Ладно, давай по-другому! – Незнакомец вытащил глушитель и начал навинчивать его на дуло пистолета.

Татьяна открыла рот и хотела закричать, но в горле застрял ком, и она лишь беззвучно шевелила губами. Что-то сильными толчками сотрясало ее изнутри, и она не сразу поняла, что это ее собственное сердце. Еще не сознавая, что делает, Татьяна резко вскочила, чтобы прорваться из кабинки. Но мощный удар в солнечное сплетение вернул ее в прежнее положение. Из глаз посыпались искры, сознание на мгновение померкло, а когда вернулось, в ушах шумело, перед глазами все плыло, и не было сил ни кричать, ни сопротивляться. Татьяна вдруг поняла, что ей все безразлично, и наблюдала за дальнейшим словно со стороны.

Тем временем Незнакомец направил на нее дуло пистолета, ожидая реакции.

Почти у всех она была одинаковой: безумный, мятущийся взгляд, дрожащие руки и дикий, животный страх. В такие моменты все мы воистину становимся ближе к природе. Когда дуло пистолета смотрит тебе в переносицу, ты не похож на самоуверенного парня в отутюженном костюме, каким был еще минуту назад. Только близость смерти заставляет нас, современных людей, живущих в тепличных условиях деградирующего общества, понять, сколь немногим мы отличаемся от лисиц и медведей, обитателей леса. Незнакомец знал это, он знал, что, если сейчас отведет дуло в сторону, Татьяна, повинуясь первобытным инстинктам, как дикая волчица бросится на него и вонзится зубами в его руку мертвой хваткой, которую невозможно будет разжать, покуда пистолет не упадет на пол. Пусть для этого ей даже придется уничтожить в себе все человеческое. Она это сделает, сделает потому, что для нее это – единственная возможность выжить.

– Не бойся, я не убью тебя, мне заплатили не за это. Но я сильно тебя покалечу. Каждым выстрелом я буду простреливать одну из частей твоего прекрасного тела. Сначала это будут ноги, потом я прострелю тебе руки, а если начнешь кричать, как бы мне ни было это неприятно, я тебя ударю, и не один раз, и в конце концов, истекая кровью и корчась на полу от боли, ты мне все расскажешь. Но только когда ты выйдешь на костылях из больницы, сомневаюсь, что хоть один парень посмотрит на тебя как на женщину. Ты не сможешь получить хорошую работу, да и вообще вряд ли кто даст работу девушке с изувеченными конечностями, так что в конце концов ты будешь попрошайничать у вокзала, а на милостыню покупать паленую водку, чтобы забыться и не чувствовать вони бомжей, которые будут пользовать тебя по ночам.

– Ты псих! – вырвалось у Татьяны.

– Нет, я профессионал и всегда добиваюсь поставленной цели. – Он сделал шаг в направлении Татьяны. – Поверь, будет лучше, если ты сама все расскажешь.

Освободившись от тяжести тела Незнакомца и под действием доводчика дверь в кабинку начала закрываться.

Татьяна всхлипнула, по щеке прокатилась слеза. Она слизнула ее, почувствовала забытый с детства вкус и испытала к себе острую жалость. Никогда еще ей не было так страшно.

– Хорошо, я скажу, где диск. Только уберите от меня пистолет! – в отчаянии попросила она.

Закрываясь, дверь толкнула Незнакомца в спину, палец на курке дрогнул и пистолет выстрелил. Татьяну подбросило, как от удара, и на ее груди начало расплываться пятно крови. Она даже не успела понять, что произошло. Ее подхватила волна боли. Она еще какое-то время видела, как на нее растерянно смотрит Незнакомец, а потом волна поволокла ее куда-то в невозвратный холод и темноту.

– Черт! Твою мать! Бывает же такое! – Незнакомец не находил себе места.

Как можно было так облажаться! Какая нелепость! Какой козел придумал устраивать дела в сортире?! Вот и получилось полное дерьмо!!!

Незнакомец выскочил из кабинки, со злостью хлопнув дверцей.

– Срань! Вонючая срань! Ведь это ж надо! Она уже собиралась все рассказать!..

Ему хотелось выть, рвать на себе волосы, биться лбом об стену. Последний раз такое чувство было у него, когда однажды после боя он с лучшим другом Витей Зеленым возвращался к своим. Вечерело. У Незнакомца вспотела голова, он снял каску и держал

ее в руке, наслаждаясь веянием теплого ветерка. Витя попросил у него воды, он успел из своей фляги выпить все до последней капли. Незнакомец попытался достать флягу той же рукой, в которой держал каску, так как вторая поддерживала пулемет, что лежал на плече. Каска выпала, ударилась о камни и покатилась вниз по склону. Витя хлопнул его по плечу, мол, не переживай, сейчас принесу. Спустившись, он нагнулся, чтобы взять каску, а уже через мгновение ошметки его тела были разбросаны по холму в радиусе не менее десяти метров…

Незнакомец убрал пистолет, подошел к раковине, открыл кран и, сполоснув лицо холодной водой, посмотрел на себя в зеркало.

– Так, ты вляпался, сильно вляпался, мягко говоря. На самом деле ты в полном дерьме, а если кто-то сюда войдет и увидит эту стерву и тебя заодно… – сказал он, изучая мешки под глазами, – тебе придется его тоже замочить. Проблем нет, одной девкой больше, одной меньше. Но вот загвоздка: тебе за это не платили, а ты не привык убивать забесплатно. Так что лучший выход сейчас слиться отсюда, и как можно скорее. Но есть и еще одно: диск. Тебе нужен диск. Значит, придется ее обыскать, и не факт, что диск при ней, а за это время сюда может еще черт знает кто зайти. Вот, мать твою, дилемма! – Он выключил воду: – А, хрена с два, раньше проносило и на этот раз пронесет! – И Незнакомец направился обратно в кабинку, единственной достопримечательностью которой было мертвое тело.

Он тщательно обыскал свою жертву, сантиметр за сантиметром.

Вывернул содержимое сумочки, залез под свитер, даже сапоги расстегнул. Перевернул на живот, еще раз обыскал. Диска не было. Он даже залез ей в трусы. Ничего. Я имею в виду ничего, напоминающего диск.

Он стоял на коленях и смотрел на нее так, что со стороны могло показаться, будто девушка просто лежит возле унитаза, типа, устала, а парень встал на колени, чтобы, предположим, сделать ей предложение.

Он задумчиво смотрел на пятно крови, расплывшееся на груди Татьяны. Впрочем, он не знал, как ее зовут, да и не хотел знать. Она и ее жизнь – эпизод, одно из многих приключений. Только вот что ему теперь делать?

– Куда ты могла его спрятать? Может, в кабинке? Да. Наверняка в какой-нибудь из кабинок.

Незнакомец покинул крайнюю кабинку и перешел в следующую.

Сев на пол, он начал изучать содержимое мусорного бачка, вытаскивая из него совершенно неожиданные для закрытого на ремонт туалета вещи, вплоть до пластиковых одноразовых стаканчиков и обрывков газеты с масляными пятнами и запахом шпрот. Я уже не говорю об одноразовых шприцах, упаковках от жвачки и порванных колготках. Да, видно, уборщица сюда вообще носа не совала. Вроде как ремонт и все такое. И он теперь за нее. Но лазерного диска не было. Да и, по-хорошему, не могло быть: разве можно такую ценную вещь прятать в бачок для мусора? Кто даст гарантию, что уборщица вообще сюда больше не заглянет? Ищи потом ветра в поле… Закончив с мусором, он перешел к унитазу. Обшарив его со всех сторон и убедившись, что тут тоже пусто, он собрался было перейти в следующую кабинку, как вдруг услышал, как кто-то вошел, что-то бормоча себе под нос. Ну и дела! Это был мужской голос, определенно! Какого черта здесь мужчина? И что ему делать в женском туалете?!

Если бы Незнакомец отважился приоткрыть дверь и выглянуть из кабинки, он увидел бы Ринго, ведущего исповедальный монолог со своим изображением в зеркале.

Устроившись на унитазе и затаив дыхание, Незнакомец внимательно выслушал, что думает молодой наркоман о своей жизни. После того как Ринго, приняв решение ввести последнюю дозу, скрылся в одной из кабинок, Незнакомец перевел дух и выглянул из своего убежища. Какое беспокойное место! Может, стоит переждать в баре или вести наблюдение из коридора? Он не сомневался, что сумеет вычислить человека, пришедшего за диском. Как и в том, что справится с ним, даже если тот будет не один.

Убедившись, что путь свободен, он собрался было выйти, как вдруг за дверью вновь раздались шаги.

– Черт! – Незнакомец поспешно закрылся в кабинке, а в туалет между тем вошли Валерия и Людок.

В другое время Незнакомец бы, возможно, с удовольствием послушал их болтовню о проблемах с имплантантами и об изменах любовников, но сейчас, сидя на неудобном холодном унитазе и зная, что в соседней кабинке лежит остывающее тело молодой женщины, он не мог воспринимать все эти женские истории. Ему вообще хотелось выскочить и, преодолев в два прыжка пространство туалета, на глазах у остолбеневших женщин, выбежать на улицу, сесть в свой BMW седьмой модели и умчаться подальше от этого проклятого места.

Но он не мог уйти с пустыми руками, и это заставляло его терпеливо сидеть, тупо уставясь на дверь и почти не слушая, что происходит у зеркала. Незнакомцу уже начало казаться, что разговор двух подруг никогда не закончится. Он несколько раз менял положение, пытаясь усесться так, чтобы было максимально удобно и в то же время чтобы можно

было легко при случае вскочить и принять соответ­ствующую позу для стрельбы. Каким же облегчением

было слышать, что они уходят! Незнакомец даже, не удержавшись, приоткрыл дверь, чтобы посмотреть им вслед. Но тут, как нам известно, входная дверь распахнулась, и в туалет вошла Котенок, столкнувшись нос к носу со своей начальницей. Снова пристроив задницу на унитазе, он почувствовал себя, как в зале ожидания на вокзале, когда все, что вокруг происходит, для неприкаянного пассажира до лампочки, пока не объявят посадку на его поезд. Незнакомец даже достал сигарету и собрался было прикурить, но, конечно, не стал этого делать. Сигарета осталась незажженной, а в женском туалете возник еще один, уже третий за последние полчаса мужчина. По первым же словам поняв, что это снова не то, чего он ожидал, Незнакомец стал делать мысленно специальные упражнения, чтобы держать в тонусе сознание. Сколько еще ему придется ждать?!

Целуясь, Алексей и Котенок медленно продвигались вдоль кабинок.

Когда они добрались до своей излюбленной, третьей справа, Алексей нащупал ручку, открыл дверь, и, продолжая целоваться, они проникли внутрь.

Услышав, как за любовниками захлопнулась дверь, Незнакомец насторожился. Кажется, настал подходящий момент поменять дислокацию. Он прислушался и, не услышав ничего, кроме приглушенного воркования влюбленной парочки, приоткрыл дверь и посмотрел в образовавшуюся щель, чтобы удостовериться, что в туалете больше никого нет.

Но тут входная дверь вновь открылась, и в туалет осторожно заглянул Олег. Незнакомцу вновь пришлось закрыться, благо замки были совсем новые и, хотя и китайские, работали они пока абсолютно бесшумно.

Следующие полчаса были самыми утомительными. Выйти он уже никак не мог, к тому же ему необходимо было дождаться, покуда эти два урода найдут диск. А там уж он станет действовать по обстоятельствам.

Вконец размусолив фильтр, Незнакомец со злостью швырнул сигарету на пол. Покурить ему так и не удалось, а теперь еще захотелось в туалет, хотя с этим как раз было проще: снаружи так шумели, что вряд ли могли его услышать.

– А если здесь есть еще кто-нибудь? – спросила вдруг Котенок.

– Кто-нибудь это кто? – злобно переспросил Олег.

Незнакомец, который уже расстегнул ширинку, вздрогнул и замер.

– Откуда я знаю кто. Вообще кто-нибудь еще…

– Какого хрена здесь кому-то быть? У кого есть нормальные идеи?

До Незнакомца дошел ход мысли Котенка, он напрягся и быстро застегнул молнию на брюках.

– С такого. Пока вы не взломали дверь в эту кабинку с обширявшимся нарком, мы понятия не имели, что здесь кто-то есть еще. То же самое с девушкой. Я предлагаю открыть все кабинки и убедиться в том, что больше здесь никого нет.

– А в этом есть определенный смысл, – услышал Незнакомец голос Штриха.

Развернувшись к двери, Незнакомец направил на нее пистолет.

– У вас начинается паранойя. Ладно, хорошо, давайте проверим все кабинки! – Олег не мог себе даже представить, что произнес последнюю фразу в своей жизни.

Когда говорят пистолеты

Незнакомец нежно провел дулом глушителя по покрытому холодной испариной лицу Штриха от одной щеки до другой:

– Я очень хорошо обыскал эту девочку. Так, еще есть идеи?

Мозг Штриха работал в усиленном режиме, честно пытаясь что-нибудь придумать. Он остро ощущал пугающий холод предмета, щекотавшего его лицо и замершего сейчас у виска. В мозгу вспыхнула красная лампочка, и перед глазами засияла надпись: «ПЕРЕГРЕВ». От напряжения мысли Штриха сбились в кучу, и он понял, что секунд через двадцать его бесславной криминальной карьере придет конец, он нелепо рухнет на этот грязный пол и ни один режиссер в мире не увековечит его имя ни в одной самой паршивой криминальной драме.

– Ну… – выжал из себя Штрих.

– Что? Ты что-то хотел сказать?

– Мы тут решили проверить все кабинки и… может, есть смысл продолжить…

– Наверное, есть, вперед! – Незнакомец сделал Штриху знак пистолетом, чтобы тот шел к следующей двери.

Штрих открыл дверь кабинки, в которой лежал Ринго. Незнакомец с интересом посмотрел на него.

– Этот парень тут обкололся, и мы думали, что он уже мертв… – начал Штрих.

– Не продолжай, я все слышал. Пошли к следующей двери, – отрезал Незнакомец.

Штрих с большой опаской взялся за ручку кабинки, которая находилась ровно посередине. Он обреченно посмотрел на распростертого на полу Олега, перевел взгляд на Незнакомца.

– Может, не стоит? – с надеждой в голосе произнес Штрих.

Незнакомец направил пистолет на дверь:

– Открывай! Если что, падай на пол!

Алексей, сидя в углу, не отрываясь следил за ними. Ему показалось странным, что Незнакомец все время переминается с ноги на ногу.

Легонько хлопнув по плечу Котенка, чтобы та оторвала взгляд от застывших глаз Олега и посмотрела на Незнакомца, Алексей прошептал:

– Он, кажется, в туалет хочет…

– Да, похоже на то.

За дверью вновь послышались шаги. Заслышав их, Незнакомец одной рукой прижал Штриха за шею к двери кабинки, чтобы тот не вырвался, и направил пистолет на входную дверь.

Когда дверь открылась, в туалет медленно вошла уборщица, женщина лет шестидесяти. Незнакомцу бросились в глаза яркая косметика и крашеные волосы, превратившие, судя по цвету у корней, натуральную брюнетку в намного менее натуральную блондинку. Дама была облачена в рабочий халат с надписью «My Little Baby» и длинные желтые резиновые перчатки. В одной руке королева чистоты держала ведро с тряпкой, в другой – супершвабру из передачи «Магазин на диване». На груди у нее висели на шнурке очки с непомерно толстыми линзами. Мгновенно оценив обстановку, Незнакомец быстро спрятал пистолет за спину. Уборщица, несколько опешив, сначала уставилась на мужчин, а потом, словно что-то поняв, вздохнула.

– Что, сынки, все работаете? – достаточно звонким для ее возраста голосом произнесла она.

В свои шестьдесят один Виола Андреевна на здоровье не жаловалась. Она вообще ни на что не жаловалась, кроме зрения, которое падало со скоростью снежной лавины. Поэтому неудивительно, что она приняла двух бандитов за сантехников.

– Ох, и тяжелая у вас работа, в дерьмище-то копаться!

Она подошла к первой кабинке справа, поставила швабру на пол и, достав из кармана ключ, попыталась отпереть дверь. Без очков сделать это ни с первого, ни с третьего раза ей не удалось. Когда же уборщица наконец воспользовалась очками, кабинка очень скоро была отперта. Прихватив с собой швабру, Виола Андреевна исчезла за дверью.

– Только дернись! – произнес Незнакомец Штриху, подошел к кабинке, в которой скрылась уборщица, и, приоткрыв дверь, быстро заглянул в нее.

То, что он увидел, крайне отличалось от того, что находилось в других кабинках. Из торцевой стены торчал ржавый кран, из которого в подставленное ведро капала вода. Здесь были еще несколько пустых ведер, швабры, картонные коробки, какое-то тряпье. Уборщица приняла наполнившееся за время ее отсутствия ведро, а на его место поставила пустое. Развернувшись и сняв очки, которые, по ее мнению, слишком ее старили, уборщица вышла из кабинки, в дверях наткнувшись на Незнакомца.

– Так значит, это не кабинка туалета? – прикидываясь валенком, спросил Незнакомец. Он знал, что дамы этого супербальзаковского возраста очень любят, когда с ними заговаривают молодые мужчины.

– Что ты, милок, это мой офис! Не вздумайте туда унитаз поставить! Я его тогда кому-то из вас на голову надену. – В звонком голосе послышались грозные нотки.

Незнакомец повернулся лицом к кабинкам. Так вот оно что! Сидя в своей кабинке, он слышал, как искали диск, и знал, что тот должен был находиться в третьей кабинке. Теперь ему было понятно, почему диск все еще не обнаружен: он, конечно, был на месте, просто кабинки эти придурки считали неправильно: они начинали с первой, со швабрами, а нужно было первой считать вторую! Ну и дура эта деваха, которую он так опрометчиво шлепнул! Она что, не знала, кого за диском пришлют?! На чьи извилины она рассчитывала? Теперь он начал правильный счет. Вот первая, вторая и, наконец, третья, именно у этой двери, прислонившись к ней лицом, стоял сейчас перепуганный Штрих.

Тем временем уборщица, подойдя к зеркалу, любовалась своим размытым отражением, которое удивительно ей льстило: в плохо протертом зеркале не было видно ни состарившейся кожи, ни морщин, ни опавших щек, ни кругов под глазами. Только ярко-алые напомаженные губы, черные насыщенные линии бровей и яркая сочная шапка волос цвета спелой пшеницы.

– Да, больше тридцати мне и не дашь, – промолвила она, так что Незнакомец, как ни был он мыслями далек от того, что сейчас видел и слышал, неожиданно для себя стал давиться смехом и чуть не выронил пистолет.

Сделав на прощание отражению «чмок-чмок» и прихватив швабру и ведро, она направилась к выходу.

– Мальчики, если захотите меня найти, по вечерам я всегда в баре, – услышали Штрих с Незнакомцем игривый голосок.

Входная дверь хлопнула.

Фраза, на которую Алексей отреагировал тупой улыбкой, Котенок – сочувственным взглядом, Незнакомец – недоумением, а Штрих скривился, как при сильном приступе тошноты, стала для последнего сигнальной лампочкой, которая взбудоражила его воображение, и оно тут же выдало ему на гора историю жизни, начавшуюся в клубном баре и завершившуюся в лучших традициях немецких порнофильмов.

Ему ясно привиделось, что году, положим, в семьдесят шестом Виола Андреевна была постоянной посетительницей гостиницы «Европа». Носила она, естественно, мини-юбку, все шмотки на ней и ее подругах были иностранные, и еще непременным атрибутом той красивой жизни были по-советски немыслимо дорогие французские духи, которые ей время от времени дарили наши зарубежные гости. Вовсе не оттого, что в нашей стране не было секса, а скорее оттого, что Виола с детства мечтала о недоступно-притягательной красивой жизни, она стала жрицей продажной любви, ублажая всякого заинтересованного иностранца, которого судьба забрасывала с враждебного капиталистического запада на недельку в Ленинград и у которого были с собой, как минимум, сто долларов.

И доублажалась: время шло, она старела, и стаж ударной работы на одном месте не сыграл никакой роли в том, чтобы ее старость, которая подвалила так неожиданно, была обеспеченной и благополучной.

Штрих даже вздохнул: жалко стало старушку.

– Отвали от двери! – неожиданно рявкнул Не­зна­комец.

Штрих отскочил в сторону. Незнакомец резким движением распахнул дверь кабинки. То, что он увидел, заставило его, скупого на всякие проявления чувств, улыбнуться до ушей.

Видя, что Незнакомец явно не натолкнулся ни на очередную пушку, ни на труп, Штрих тоже решил посмотреть, что ожидало их в этой кабинке, до которой они без Незнакомца не добрались. Кабинка была пуста, зато на кафельной стене было размашисто написано губной помадой: ДЛЯ ТУПЫХ ЭТО ЗДЕСЬ. Дальше шла стрелка, которая указывала вниз.

– Это то, о чем я думаю? – спросил, не отводя глаз от надписи, Незнакомец.

– Думаю, да.

– Тогда чего стоишь? Лезь под унитаз! – Незнакомец ткнул Штриха стволом в бок, заставив без промедления опуститься на колени и подползти к унитазу.

Видя, что Незнакомец совершенно увлечен своей находкой, Алексей попытался рискнуть.

– Там есть окно, если мы сможем его открыть, выберемся отсюда живыми, – сказал он Котенку на ушко, показывая рукой на крайнюю кабинку.

Котенок испуганно посмотрела на него. Сбежать от этого ненормального ей уже казалось невозможным. Но попытаться стоило, и она кивнула, что согласна.

Сидя на коленях, Штрих брезгливо шарил рукой под унитазом. Он уже решил, что и здесь ничего нет, как вдруг кончик указательного пальца задел что-то твердое. Наконец-то! Он, не поверите, был даже рад, что диск все-таки нашелся.

– Есть! – Штрих вытащил прозрачную пластиковую коробочку с диском и обрывками скотча.

– Давай сюда! – приказал Незнакомец.

Штрих протянул ему диск, и тот моментально исчез в кармане Незнакомца.

Решив, что свою миссию он выполнил до конца, Штрих начал подниматься с колен.

– А вот вставать не нужно! – услышал он голос Незнакомца и почувствовал, как ему в затылок уперлось дуло пистолета.

Штрих втянул в себя побольше воздуха, пытаясь унять рвущееся из груди сердце.

– Ты не сделаешь это… – произнес Штрих. – Ты получил диск, а я никому ничего не скажу.

В этот момент Котенок и Алексей ползли на четвереньках к крайней кабинке.

Алексей боязливо поглядывал в сторону Штриха и Незнакомца.

– Наверняка не скажешь! Я нисколько не сомневаюсь, что ты никому не захочешь рассказывать, что здесь произошло. – Незнакомец говорил медленно и спокойно.

– Отвечаю! Ничего и никому! – чуть не плача, произнес Штрих.

– Не перебивай!

– Извини.

– Закройся! – рявкнул Незнакомец.

Штрих испуганно сглотнул слюну.

Незнакомец еще сильнее вдавил дуло глушителя в затылок Штриха:

– Я до сих пор жив и не в розыске только потому, что неукоснительно соблюдаю главное правило. Хочешь узнать, что это за правило?

– Наверное, мне лучше этого не знать…

Алексей запер кабинку, до которой они благополучно добрались, и в изнеможении облокотился о стену. Котенок со страхом смотрела на тело Татьяны, зажав во рту кулак, чтобы не завыть.

– Наверное, лучше, но ты все равно узнаешь! – произнес Незнакомец, заходя в кабинку и прикрыв за собой дверь. – Это правило звучит так: никогда не оставляй живых свидетелей!

– Но… но ведь можно сделать исключение? – взмолился Штрих.

Теперь, когда у него был диск, Незнакомец хотел как можно скорее покончить со свидетелями и отвалить. Но сперва справить нужду, он уже давно еле сдерживался.

– Это же правила! А в правилах всегда бывают исключения. Разве не так? Существует выражение: исключения только подтверждают правила! – Штрих цеплялся за любую мелочь, лишь бы остаться в живых.

– Нет! Нет у меня никаких исключений! Прощай! – Слова незнакомца звучали как приговор.

Палец на курке напрягся, и Незнакомец в грустью осознал, что рубашку и пиджак в очередной раз придется сдать в химчистку. Там на него и так уже косились, брали забрызганные кровью вещи с большой опаской, но, поскольку он оставлял хорошие чаевые, вопросов типа: «Почему ваша одежда всегда в крови?» – никто не задавал. Правда, Незнакомец прекрасно читал по глазам, и в тех глазах был не только такой вопрос, но и кое-что похлеще.

Незнакомца вывели из задумчивости звук распахнувшейся двери и чьи-то шаги. Палец на курке замер и остался в неподвижном состоянии. Наступила тишина, нарушаемая тяжелым, прерывистым дыханием Штриха, который дышал, как марафонец, пробежавший свою дистанцию по пустыне.

Незнакомец пытался понять, что происходит за дверью кабинки. Его насторожило то, что он не услышал крика или хотя бы какой-то реакции вошедшего на лежавший посреди туалета труп. От напряжения по его лицу пробежала капля пота и исчезла под воротом рубашки. Неожиданно раздался звук упавшего тела, сопровождаемый страшным грохотом.

Алеша стоял на носочках на теле мертвой Татьяны и пытался открыть оконную раму.

– Вашу мать! Кто унитаз поставил на проходе?! – донесся до Котенка, Алексея и Незнакомца пьяный голос Людка.

Приоткрыв дверь кабинки, Незнакомец увидел Людка, лежащую возле опрокинутого унитаза. Она делала неуклюжие попытки подняться, но, так как из-за количества поглощенного спиртного организм оказался недосягаем для сознания, все попытки сводились к нулю.

– Не двигайся! – произнес Незнакомец Штриху. И, оставив его стоящим на коленях, подошел к Людку.

Взяв ее за плечи, он резким сильным движением поставил Людка на ноги и отпустил только после того, как убедился в том, что ее сознание приняло посильное

участие в процессе и зафиксировало вертикальное положение тела. Но сознание Людка оказалось намного более бдительным, чем мог помыслить Незнакомец. Оказавшись лицом к лицу с интересным мужчиной, Людок быстренько отряхнулась, особое внимание уделив груди и бедрам, и томно взглянула на Незнакомца пьяными расфокусированными глазами.

– Спасибо, молодой человек! Но вообще-то это женский… – Закончить свою мысль она не успела: организм решил поскорее избавиться от алкогольных излишков, а потому, зажав ладонью рот, Людок рванула к раковине, склонилась над ней и часто задышала. Изо рта обильно потекли слюни. В общем, зрелище отвратительное. Незнакомец передернул плечами и вдруг понял, что отвлекся.

Странно, он только сейчас осознал, что Алексей и Котенок куда-то подевались. Он не привык поддаваться панике и в две секунды, проанализировав ситуацию, решил, что незаметно для него выбежать из туалета парочка не могла. Это означало, что они затаились в одной из кабинок, и, может, это даже к лучшему: ему не придется долго с ними возиться. Из крайней кабинки, где оставалась застреленная им нечаянно Татьяна, донеслось какое-то шуршание. Его предположение верно, они никуда от него не денутся. Незнакомец ухмыльнулся:

– Ну, прячьтесь, прячьтесь! – и вернулся к покорно стоявшему на коленях парализованному страхом Штриху. В эту самую минуту Котенок сидела на плечах у Алексея, пытаясь открыть оконную раму. Но безуспешно.

– Ее нужно чем-то поддеть, – сказала Котенок.

– Чем? У меня ничего нет.

Организм Людка сделал героическое усилие и оставил все как есть, то есть наличие в ее желудке неких излишеств на некоторое время перестало его напрягать, что позволило Людку вытереть выступившие на лбу капли пота. Когда она, тяжело опустив голову, протянула слабую руку к крану, перед ее глазами вдруг замаячили написанные губной помадой слова.

– По-мо-ги-те… – с трудом шевеля губами, прочла Людок, и сердце в ее груди ухнуло и затрепыхалось. Она вцепилась в раковину мертвой хваткой и стояла, покачиваясь, тупо повторяя вслух: – Помогите… помогите… – Как ни была она пьяна, Людок сразу смекнула, что эта надпись губной помадой, этот вопль о помощи имеет непосредственное отношение к ней и к ее жизни. Перед глазами поплыли круги. Сил стоять так дальше у нее не было. Но и просто развернуться и уйти – тоже, не только потому, что координация движений была нарушена, но и из-за вновь охватившей ее дурноты. Людок выбрала единственно правильный путь: закрыв рот ладонью, она что было сил побежала к кабинкам.

Штрих вновь покрылся испариной, чувствуя холодный металл, больно уткнувшийся в макушку.

– Ждал меня, молодец! – услышал он голос Не­зна­комца. – Там какая-то баба пришла, но ей сейчас не до нас, так что давай закончим с этим де…

Его прервали характерные звуки, раздавшиеся из кабинки, в которой скрылась Людок. Лица обоих перекосились от отвращения.

Легко, словно имел дело не со смертоносным оружием, а с телевизионным пультом, Незнакомец нажал на курок.

Котенок с Алексеем слышали, как в одной из кабинок кого-то буквально выворачивает. Еще они слышали два хлопка и не придали им никакого значения, так как были сосредоточены на оконце, которое никак не поддавалось.

Незнакомец вытер со щеки капли крови и пристально посмотрел на тело, нелепо развалившееся в тесном пространстве между унитазом и стеной.

Сколько раз он смотрел так на парней с только что проделанной им дыркой во лбу или затылке!

Ему не было их жалко, они ведь сами выбрали такой путь. Но сейчас ему почему-то подумалось, что когда-нибудь и на его пути окажется тот, кто будет хитрее или быстрее, а может, он просто сделает ошибку, и все закончится вот так для него самого. Ну что ж, он постарается, чтобы этот момент настал как можно позже.

Впрочем, для него было бы странно и нелепо начать задумываться о том, что он делал: Незнакомец уже ничего не мог и не хотел изменить. Ему безразлична чужая жизнь, так же как окружающим безразлична жизнь, которую проживает он. Незнакомец не считал себя ни более жестоким, ни более кровожадным, чем другие. Ему просто немного больше везло. Пока везло.

Заслышав возню в дальней кабинке, он ухмыльнулся. У них было время уйти или хотя бы попытаться уйти. Но страх пересилил чувство самосохранения, а значит, им пора умереть.

– Не самая удачная попытка спрятаться! – произнес он так, чтобы Алексей и Котенок его услышали. Он представил себе, как они сжались в углу рядом с остывающим телом той девицы. Жалкие, они сидят и смотрят то на нее, то на дверь и понимают, что через минуту им уже никто и ничто не поможет.

Неожиданно острое желание отлить вновь вернулось, Незнакомца даже передернуло и, мгновенно забыв о Котенке с Алексеем, он рванул в кабинку, где лежало тело Штриха.

Он глубоко ошибался, полагая, что его голос пригвоздит к месту сотрудников «My Little Baby». Услышав этот металлический голос и поняв, что слова Незнакомца адресовались непосредственно им обоим, Котенок сделала еще одну отчаянную попытку открыть окно, но и на этот раз у нее ничего не получилось, только два ногтя сломала.

– Слушай, давай по-другому. Я залезу на тебя и выбью стекло, – предложил Алексей, ничуть не думая о том, что ни при каком раскладе они не успеют убежать раньше, чем Незнакомец изрешетит дверь кабинки, не оставив им шанса остаться в живых.

– Давай!

Алексей забрался на спину Котенка и, сняв рубашку, обмотал ее вокруг кулака. Котенок уже жалела о том, что согласилась: она стояла на полусогнутых ногах, опираясь обеими руками о стену. У нее было ощущение, что на нее взгромоздился боец сумо. Ноги тряслись от напряжения, и на месте ей стоять было тяжело, так как ее вело из стороны в сторону.

– Ты можешь не качаться? – Алексею приходилось напряженно следить за тем, чтобы не упасть, и это его выводило из себя. Он просто не успевал сосредоточиться на ударе.

– Черт возьми, нет! Ты весишь, наверное, тонну, – услышал он в ответ.

Незнакомец аккуратно положил пистолет на пол и расстегнул ширинку. Как обычно, дверь в кабинку начала медленно закрываться.

В голове у Незнакомца заиграл вальс Штрауса «У пре­красного голубого Дуная», а лицо обрело выражение, какое у него было, когда он после долгого трудового дня делал первый глоток любимого пива «VELVET».

Алексей, изловчившись, все-таки прицелился и изо всех сил ударил кулаком в стекло. Матовый пластик дал трещину – и только, но от смещения тяжести, а может, от усталости, ноги Котенка подкосились, и она упала на пол, увлекая за собой Алексея. Падая, она закрыла глаза, а когда почувствовала, что уткнулась лицом во что-то мягкое, открыла их и поняла, что это щека Татьяны, на которой остался след ее помады. Как она могла забыть об этой несчастной девушке! Нервы Котенка не выдержали, но она даже не пыталась оттолкнуться от Татьяны, поскольку на ней лежал подвернувший ногу Алексей.

Застегнув молнию, довольный Незнакомец покинул кабинку. Он был сосредоточен и не смотрел по сторонам, левой рукой он сжимал засунутый в карман диск, а в правой держал своего неизменного спутника, выпускающего пули с начальной скоростью 390 м/с. Вот она, крайняя кабинка, за которой послышался возглас Котенка:

– Уберите ее от меня!

– Кончай орать! – отрезал Алексей.

– Кончай орать?! Это ведь не ты лежишь, уткнувшись в лицо мертвой девушки! Может, хочешь поменяться?!

Незнакомец сделал еще шаг и остановился напротив их двери. Он поднял пистолет и уже собирался нажать на курок. Но вдруг какое-то мерзкое чувство заставило его остановиться. Чувство, которое он испытал однажды на войне, когда понял, что колонна попала под мощнейший обстрел своей же артиллерии, и еще раз, недавно – когда его обложили бойцы ОМОНа, у которых был приказ стрелять на поражение. Оба раза ему чудом удалось выжить, и вот теперь его жизни вновь явно угрожала опасность.

На секунду Незнакомец замер, затем медленно развернулся на девяносто градусов, направив в ту же сторону дуло пистолета.

Он даже не удивился, когда увидел у входной двери двух мужчин с пистолетами. Это были Слива и Виктор Павлович.

– Парни, это вообще-то женский туалет. Вам точно сюда? – спросил Незнакомец, прекрасно зная ответ, но пытаясь тянуть время, чтобы оценить ситуацию.

– Ха-ха, смешно! – процедил сквозь зубы Слива.

– Предлагаю: отдайте диск и разойдемся без эксцессов, – произнес Виктор Павлович голосом, не терпящим возражений.

Незнакомец искренне удивился его уверенности в своей правоте:

– Нет, не годится, какого хрена мне отдавать вам диск?!

– На это есть несколько веских причин, молодой человек! Первая – это то, что нас двое. А вторая – диск принадлежит мне! – Виктор Павлович чеканил каждое слово, но при этом в экстазе обильно брызгал слюной.

– Вас может быть хоть пятеро, это ничего не меняет. А по поводу того, кому принадлежит диск – это собственность «Индастриал бизнес групп», чьи интересы в данный момент я представляю!

Прижавшись друг к другу и удерживая руками дверную ручку, Котенок и Алексей внимательно вслушивались в разговор Незнакомца с двумя неизвестными.

– Здесь этот диск оказался только потому, что одной маленькой стерве пришло в голову его выкрасть, – продолжил Незнакомец. – Последняя глупая мысль, которую она успела воплотить в своей жалкой жизни.

– Значит, вас наняли вернуть диск? Такая расторопность для них не свойственна. – Виктор Павлович чувствовал, как вспотела державшая оружие рука. – Сколько вам заплатят?

– Не ваше дело!

– А если я заплачу больше? – Терпение Виктора Павловича было на исходе.

– Мне не нужны ваши деньги! – отрезал Незнакомец. Этот настырный человек как будто не знал, что такие вещи в мире, по правилам которого играл Незнакомец, не прощаются. Стоит один раз позволить себе такую сделку – и ты не жилец. То есть деньги тебе вообще больше не понадобятся. Так что предложи Виктор Павлович хоть миллион – он неминуемо получил бы отказ.

Виктору же Павловичу не было никакого дела до чужих проблем, его уже начало трясти, то ли от гнева, то ли от напряжения:

– Послушайте, вы! Это мой диск, мой потому, что именно я стоял у истоков создания этой программы! Я потратил на это три года. Затем я выпал из жизни – не по своей воле, и вот теперь, когда вернулся, я уже не нужен. Во мне нет больше надобности! Я больше не член социума!! Я – пустое место!!! Давай сюда диск, сволочь!!!

Слива осторожно скосил глаза на стоявшего рядом Виктора Павловича.

Он не знал, кого бояться больше: человека в черном костюме, от которого исходили флюиды смерти, или отвязного психа, стоявшего рядом.

– Как эмоционально и как трогательно! Это ваши проблемы! А я здесь и так слишком задержался. Предлагаю бросить стволы и отойти в сторону! —

уверенно произнес Незнакомец. Он их не боялся. Он даже не мог себя заставить сосредоточиться на этой ситуации, так как мысленно был уже далеко отсюда. И это была его главная ошибка.

– Поцелуй меня в зад!!! – неожиданно для самого себя крикнул Слива.

– Попроси об этом своего друга! Я не педик, – высокомерно ответил Незнакомец. Для него это была досадная помеха на пути к цели. И поскольку перед ним были явно лохи, он не принимал всерьез их угрожающие позы.

Наступило молчание. В женском туалете, закрытом на ремонт, друг напротив друга стояли три человека, нервы которых были взвинчены до предела. Не хватало лишь искры, чтобы ситуация вышла из-под контроля.

Лицо Виктора Павловича покрылось испариной, глаза округлились и налились кровью. Слива взглянул на мертвого Олега и почувствовал, как сердце, словно отбойный молоток, взрывает изнутри грудную клетку.

За дверью – в который раз! – послышались приближающиеся шаги. Виктор Павлович и Слива услышали, как отворилась дверь и женский голос распевно спросил:

– Людоооок, ты здеееесь?

Это была Валерия Павловна, которая хоть и вошла в туалет практически не пошатываясь и не оступаясь, была ничуть не менее пьяна, чем ее подруга. Она была в элегически-бодром состоянии, так как соседу справа все-таки удалось добраться под столом до ее коленок. И теперь говорила себе: да, сорок лет – это, конечно, возраст, но при этом я сильно моложе какой-нибудь Ким Бессинжер и даже Шерон Стоун. И уж, конечно, лучше сохранилась, с их-то нагрузками! Да, она вошла в возраст, который прежде звучал для нее как приговор. И не обнаружила в себе никаких потерь. У нее по-прежнему есть поклонники. Ну а настроение – дело переменчивое. Сегодня его нет, а завтра… кто знает, что будет завтра? Вот, она идет сейчас красивой походкой, от бедра, у нее стройные ножки и высокие каблуки… Увидев в женском туалете мужчин в элегантных костюмах, Валерия замерла, как вкопанная. В руке она почему-то держала жестяную банку с оливками, которую, должно быть, прихватила на кухне, когда зашла туда, чтобы проверить, все ли в порядке.

Валерия Павловна попыталась что-то сказать, но язык запутался между рядами зубов и выдал лишь:

– Э-э-э-э… а-а-а-а-а…

Непонятно почему, но мужчины не обратили на нее никакого внимания. На ее счастье, Виктор Павлович и Слива по-прежнему стояли к ней спиной, так что она не могла увидеть в их руках пистолеты. Незнакомца же она хорошо рассмотреть не могла, в силу близорукости, которая в состоянии алкогольного опьянения катастрофически усиливалась, просто до неприличия. Напряженные позы странных мужчин заинтриговали Валерию Павловну. Пытаясь на чем-нибудь сосредоточиться, она рассеянно взяла из банки очередную оливку и положила в рот.

Солоноватый вкус оливки вернул ей дар речи.

– Мужики, здесь?! Какого черта! – подумала она вслух. После следующей оливки Валерия продолжила: – А что, курить больше негде?

В надежде услышать вразумительные объяснения. Сама она на что-либо вразумительное не была способна, хоть убейте… Но ее замечание осталось без ответа! Странные какие! Чего они сюда пришли, тут ремонт, в конце концов?!

– Они вроде и не курят! – произнесла Валерия под очередную оливку.

Хорошо одетые мужчины стоят в женском туалете, закрытом на ремонт, не курят, не разговаривают и, что самое ужасное, не отвечают на обращенные к ним слова интересной женщины. Что-то здесь не так, мелькнуло в пьяной голове Валерии Павловны. Дожевав, она начала медленно, крадучись и даже вытянув, как гусыня, шею, обходить мужские фигуры слева. Можно себе представить, что она почувствовала, когда, с трудом сфокусировав взгляд, рассмотрела в руках незнакомцев пистолеты. Валерия Павловна отпрянула, больно ударившись о столешницу, и, судорожно глотнув воздуху, издала душераздирающий крик. Это было как гром и молния, которые, как известно, никогда не встречаются во времени. Если удар о столешницу можно считать громом, то молнией, сами понимаете, был вопль Валерии. Удивительно противно эти женщины вопят!

Хлопки выстрелов раздались одновременно. Слышно их практически не было, так что картина была фантастическая: женщина завопила, и три здоровых мужика в черных костюмах грохнулись замертво на кафельный пол.

Все кончилось раньше, чем они успели это осо­знать. Незнакомец выстрелил в Виктора Павловича и Сливу. Те, в свою очередь, выстрелили в него. Жестяная банка выпала из разжавшихся рук Валерии, ударилась о кафельный пол, и из нее вылетело десятка два оливок, которыми так обоснованно гордится Греция.

Виктор Павлович умер мгновенно и ничего не успел подумать. Незнакомец некоторое время еще дышал, он лежал на полу в луже крови, сознавая только то, что у него нет сил подняться. Смертельная усталость вечным холодом уже накатывала на него, как прибой, словно давая возможность что-то важное подумать или вспомнить. Он был смертельно ранен, но этого не осознавал. Боли он уже не чувствовал. Просто лежал и смотрел на женские ноги в туфлях на высоком каблуке, которые то приближались, то отдалялись, пока совсем не исчезли, растворившись в яркой вспышке света, которую сменила бесконечная тьма.

Слива, которого тоже отбросило выстрелом на приличное расстояние, почти до самой входной двери, тяжело дышал, глядя на испачканную кровью ладонь, которой он пытался остановить хлеставшую из раны на животе кровь. Глядя на визжавшую Валерию, он, видимо, хотел что-то сказать, но, когда открыл рот, у него получился лишь хриплый стон. А Валерия Павловна снова завопила, но на этот раз тише и жалобнее.

Дверь в туалет распахнулась, и на пороге наконец-то появился охранник Антон. Внутрь он почему-то так и не вошел, оставшись в дверях и ошалело созерцая открывшуюся взору картину.

– Ради бога, не пускай сюда никого из владельцев! – безжизненным голосом произнесла Валерия Павловна. Она уже входила в образ хозяйки дома, которая ни при каких обстоятельствах не должна терять самообладание.

Охранник молча кивал, как китайский болванчик, но не двигался с места и не мог произнести ни звука.

В клубе Валерию Павловну побаивались, но очень ценили именно за эту способность моментально оценить ситуацию и скоординировать усилия персонала на решении самых трудных и обременительных задач. В такие минуты ей буквально цены не было.

– Закрой клуб! Закрой немедленно! Бегом! – Услышал привычный командный голос Антон. – И не вздумай ментам звонить, уволю!!!

Антон выскочил как ошпаренный и помчался исполнять приказание.

В наступившей тишине Валерия Павловна вдруг различила какие-то звуки, напоминающие обычный храп. Осторожно обходя лежащие тела, она храбро направилась к кабинке, из которой доносились странные для данных обстоятельств звуки. Дверь не была заперта, и Валерия Павловна, решительно открыв ее, увидела на полу мирно похрапывающее вполне живое тело. Это была Людок, свернувшаяся калачиком возле унитаза.

– В клубе хрен знает что, а ей параллельно!!!

Все так же осторожно, чтобы не побеспокоить только что умерших насильственной смертью людей, Валерия Павловна дошла до двери и, открыв ее, исчезла. Ей нужно было срочно позвонить кому надо и попросить разрулить ситуацию. Ну и проконтролировать, чтобы персонал вел себя как надо, без паники и истерик.

Эпилог

Еще минуты две Котенок и Алексей вслушивались в наступившую тишину и наконец убедились, что остались одни.

– Кажется, все ушли, – прошептала Котенок.

– Да, похоже. Может, посидим здесь еще пару часиков? – Алексей и сам удивился, что в такую минуту оказался способен пошутить. Хотя, по правде сказать, ему действительно было стремно отсюда уходить.

– Можешь оставаться с ней хоть до утра! – Котенок легко подхватила шутку, но сделала это чуть ли не механически: ей было не до Алексея и его шуточек. Вляпаться в такую историю! И ведь, если рассказать, никто не поверит! А можно ли про такое рассказывать?.. Надо бежать! Бежать и спрятаться, пока не улягутся страсти. Об этом наверняка будут писать в газетах, по телевизору показывать. Можно даже прославиться, дать интервью… Нет-нет, надо бежать, и чтобы никто не знал, где она!..

Осторожно выглянув из крайней кабинки и убедившись, что, кроме трупов, в туалете никого нет, Алексей и Котенок покинули убежище.

Даже не подойдя к зеркалу, Котенок быстрым шагом направилась к выходу.

– Подожди! – услышала она голос Алексея.

– Ну что еще?! – не оборачиваясь, раздраженно произнесла Котенок.

Алексей стоял над Незнакомцем и не сводил взгляда с диска, который выскользнул при падении из его кармана. Мозг работал четко и ясно, страх прошел, даже руки не дрожали.

– У него диск.

Как ни торопилась Котенок выбраться из этого страшного места, фраза Алексея заставила ее обернуться.

Алексей наклонился и спокойно поднял с пола злосчастный диск.

– Тот самый, что они искали? – В голосе Котенка слышалось возбуждение.

Алексей утвердительно кивнул.

– Он, кажется, стоит кучу денег…

– Точно, детка! – Алексей держал в руке квадратную полупрозрачную коробочку, в которой явственно виднелся лазерный диск.

– И мы сможем их получить? – Котенок не верила своим глазам. В ее воображении замелькали фотки Монте-Карло и последние новинки недели Миланской моды.

Алексей снова кивнул. Не замечая разбросанные повсюду тела, Котенок подошла к Алексею и нежно обвила руки вокруг его шеи.

– Я тебя люблю! – Ее голос снова был нежным и шелковистым.

Они слились в поцелуе, который длился вечность. Любовь, любовь! Как сейчас вижу: они стоят среди трупов, в грязном туалете, но для них это самое чудесное место на земле, потому что именно здесь они вдруг поняли, что по-настоящему любят друг друга!

– Теперь ты и я, мы могли бы… – наконец произнес Алексей.

– Да, я согласна!

– Правда?

Котенок утвердительно кивнула:

– Да. Теперь только ты и я!

Но в таком случае им тем более не следовало здесь дольше оставаться. Она взяла его за руку и потянула к выходу. Ее взгляд обещал многое. Алеша обнял Котенка, и они поспешно вышли.

В помещении еще минут пять витал аромат любви, который быстро испарился, как только дверь, ведущая в третью кабинку слева, приоткрылась, а из нее, держась за окровавленный бок, с бледным как мел лицом вышел Ринго.

– Убили… Они меня убили!!!! Я весь в крови!!! – шептал он непонятно кому.

Сделав еще несколько шагов, он бросил взгляд на свое отражение в зеркале. Бледное, осунувшееся отражение некоторое время пристально смотрело на оригинал, но вдруг на нем вновь проявились черные синяки вокруг глаз, и тогда отражение подмигнуло оригиналу и злорадно оскалилось гнилыми черными зубами. Ринго со страхом смотрел, покачиваясь от слабости.

– Нет, это не я! Это наркотический бред.

У него под ногами валялся пистолет Сливы, он даже споткнулся об него, когда шел к зеркалу. Преодолевая боль, Ринго поднял пистолет.

– Я не могу так больше. Я начинаю сходить с ума. – Дрожащей рукой он приставил пистолет к виску. Так, кажется, стрелялись раньше в кино. – Я не могу так больше, я не могу так больше, не могу… Я болен… – не переставая бормотал он.

Глядя в зеркало, он видел страшного, гримасничающего урода, который, правда, тоже держал у виска пистолет. Рука от слабости дрожала. Это забирало его последние силы.

Но ведь он хотел стать другим, и он сможет стать другим, конечно, сможет! Эта спасительная мысль заставила его иначе взглянуть на отражение в зеркале.

– УЙДИ ИЗ МЕНЯ!!! – издал душераздирающий вопль Ринго и, пересилив себя, направил пистолет на зеркало.

Хлопок. Звон стекла.

В крайней кабинке, где оставалась Татьяна, возникло какое-то движение, раздался тихий стон.

Ринго почудилось – а может, это было на самом деле, – что отражение в зеркале скорчило гримасу и отлетело в сторону за секунду до выстрела. Осколки разлетелись по всему туалету, осыпав, как блестками, лежавшие на полу тела. Все, у него не было больше сил. Ринго опустил руку, она медленно разжалась, и пистолет с грохотом упал на пол. Ему захотелось упасть рядом с Виктором Павловичем и немного поспать. Но он понимал, чем это может кончиться. Собрав последние силы, Ринго двинулся прочь.

– Мне нужно в клинику, я хочу… я очень хочу измениться, – шептал он сам себе.

Вот до двери осталось каких-то два метра. Вот и ручка. Ринго дернул ее из последних сил и закричал в пустоту коридора:

– Помогите!!! Вызовите врача!!!

В ответ раздались женские крики, визг.

Опираясь о стену, еле передвигая ноги, он перешагнул порог и, подхваченный двумя стройными фигурками черных лебедей, исчез в коридоре.