Серия Норы Робертс «Женщины Калхоун» повествует о четырех сестрах — Кэтрин, Аманде, Лиле и Сюзанне — и их тете Коко, которые живут в старинном особняке, построенном их предком в начале двадцатого века. Существует семейная легенда о том, что прадед Фергус подарил своей жене Бьянке великолепное изумрудное ожерелье. После самоубийства Бьянки драгоценность пропала. Возможно, она спрятана в доме, но пока никто не видел сокровище наяву. Вся семья принимает активное участие в поиске фамильных изумрудов, и кажется, что дух несчастной Бьянки старается помочь им и частенько приходит к женщинам Калхоун во время спиритических сеансов, горячей поклонницей которых является тетя Коко. Третья книга серии повествует о Лиле Калхоун — самой неторопливой и мечтательной из сестер. Однажды она спасает погибающего в штормовом море незнакомца, впоследствии выясняется, что он профессор истории. Так судьба свела совершенно непохожих людей: свободолюбивую женщину, верящую в мистическую связь с прабабушкой, и неуклюжего преподавателя университета с ясным хладнокровным умом, и все же их неодолимо влечет друг к другу… Перевод – NatalyNN, редакторы - Nara и codeburger.

Нора Робертс

Любовь Лилы

Пролог

Бар-Харбор, 1913 год

Утесы манят меня. Горделивые и жестокие, и опасно красивые, они высятся над морем и влекут так же чарующе, как возлюбленный. Утром воздух мягкий, как облака, плывущие по небу на запад. Чайки парят и кричат наверху — одинокий звук, похожий на далекий сигнал бакена, уносит ветер. В памяти всплывает церковный звон, приветствующий рождение. Или оплакивающий смерть.

Словно мираж, вспыхивают и мерцают сквозь легкий туман другие острова, которые солнце уже окружило обжигающими бликами на воде. Рыбаки ведут свои крепкие лодки по заливу в волнующееся море.

Даже зная, что его не будет там, не могу держаться подальше от этого места.

Я взяла с собой детей. Нет ничего неправильного в желании разделить с ними частичку счастья, которое я всегда чувствую, совершая прогулку по полевой траве к раскиданным в беспорядке валунам. За одну руку я держала Этана, за другую — Коллин. Няня подхватила маленького Шона, ковыляющего за желтой бабочкой, упорхнувшей из его неуклюжих пальчиков.

Звук их смеха — самое сладкое, что может услышать мать, — заполнял воздух. Они обладают таким искренним всеобъемлющим любопытством и таким безоговорочным доверием. Дети пока еще равнодушны к заботам мира, восстаниям в Мексике, волнениям в Европе. Их жизнь не включает предательство, вину или страсть, жалящие сердце. Их потребности, простые и неотложные, не имеют никакого отношения к завтрашнему дню. Как бы я хотела сохранить их настолько невинными, настолько защищенными и настолько же свободными. И все же я знаю, что однажды они столкнутся со всеми взрослыми запутанными эмоциями и тревогами.

Но сегодня мы нарвали полевых цветов и ответили на все вопросы. А для меня мечты превратились в видения.

Без сомнения, няня догадывается, зачем я хожу сюда. Она слишком хорошо меня знает, чтобы не чувствовать мое сердце. И любит меня слишком сильно, чтобы порицать. Никто, больше чем она, не ведает, что в моем браке совсем нет любви. Там всегда существовали только удобство для Фергуса и обязанности для меня. Кроме детей, у нас нет ничего общего. И даже их, боюсь, он воспринимает всего лишь как ценное имущество или символы его успеха, наподобие нашего особняка в Нью-Йорке или Башен — дома, похожего на замок, который он много лет строил на острове. Точно так же он воспринимает женщину, взятую им в жены, ту, которая представляется ему достаточно привлекательной… достаточно хорошо воспитанной, чтобы носить фамилию Калхоун, украшать обеденный стол или его самого, когда мы выходим в общество, чье мнение так важно для него.

Все это звучит очень холодно, но все же я не могу обманывать себя, считая, что в нашем браке присутствует тепло. И уж, конечно, в нем нет никакой страсти. Я надеялась, уступив пожеланиям своих родителей и выйдя за него замуж, что привязанность перерастет в любовь. Но я была очень молода. Между нами осталась только вежливость — безжизненная замена чувствам.

Год назад я смогла убедить себя, что довольна — преуспевающий муж, обожаемые дети, завидное положение в обществе и круг приятных друзей, переполненный красивой одеждой платяной шкаф и драгоценности. Изумруды, подаренные мне Фергусом за рождение Этана, достойны королевы. Великолепный летний дом, с его башнями и башенками, высокими стенами, шелковыми обоями, блестящими полами под роскошнейшими коврами, тоже подошел бы королеве. Да и что за женщина не была бы удовлетворена всем этим? О чем еще может просить послушная долгу жена? Только о любви.

О любви, найденной мною на этих утесах в художнике, который стоял там, глядя на море и отображая на холсте острые камни и бушующую воду. Кристиан… темные волосы, взъерошенные резкими порывами ветра, изучающие меня серые глаза, мрачные и жесткие. Возможно, если бы я не встретила его, то преуспела бы в притворстве, что счастлива. Возможно, так и умерла бы в убеждении, что не тоскую по любви, или нежным словам, или ласковым прикосновениям среди ночи.

Но я встретила его, и все переменилось. Не стану больше изображать, что довольна жизнью, даже ради сотни изумрудных ожерелий. С Кристианом я нашла нечто более драгоценное, чем все золото, которое так умело накапливает Фергус. Это совсем не то, что можно держать в руке или носить вокруг шеи, но то, что я храню в сердце.

Когда я встречусь с ним на утесах одним прекрасным днем, то не буду горевать о том, чего мы никогда не получим, чего не осмелимся забрать, но буду дорожить, как сокровищем, подаренными нам часами. Когда я таю в его объятьях, вкушаю его губы, то осознаю, что Бьянка — самая счастливая женщина в мире, познавшая истинную любовь.

Глава 1

Приближался шторм. Сквозь высокое круглое окно башни Лила смотрела, как серебряный язык молнии облизывает черное небо на востоке. Гром грохотал, разрывая собирающиеся облака и посылая барабанный бой по зубцам скал. Ответная дрожь пробегала по девушке, дрожь не страха, а возбуждения.

Что-то наступало. Она чувствовала это — и не только в сгущении воздуха, но и в неистовых толчках собственной крови.

Прижимая руку к окну, почти ожидала, что пальцы обожжет мощью электрических разрядов над домом. Но стекло было прохладным и гладким, и таким же мрачным, как небо.

Лила слегка улыбнулась, расслышав отдаленный раскат грома, и вспомнила о своей прабабушке. Бьянка стояла здесь, наблюдая за приближающейся стихией в предвкушении, когда та разразится прямо над особняком и зальет башню жутким светом? Жалела ли она, что ее возлюбленного нет рядом, чтобы разделить с ней силу и выпущенную на волю страсть? «Конечно, жалела», — подумала Лила. Да и какая женщина не стала бы?

Но Лила знала, что Бьянка приходила сюда одна и точно так же, как и она сейчас, стояла здесь. Возможно, такая же невыносимая боль одиночества заставила Бьянку выброситься из этого самого окна на суровые камни внизу.

Покачав головой, Лила отняла руку от стекла. Она снова позволила себе впасть в уныние, и это надо остановить. Депрессия и мрачные мысли были не характерны для девушки, которая предпочитала принимать жизнь такой, какая она есть, и взяла за правило по возможности избегать всяческих сложностей.

Лила не стыдилась того факта, что скорее предпочтет сидеть, чем стоять, ходить, а не бегать, и очень ценила длительный сон в противоположность физическим упражнениям, чтобы держать тело и мысли в тонусе.

Конечно, она не совсем лишена честолюбия, просто ее амбиции сводятся к тому, что комфорт имеет приоритет над состоянием мускулов.

Ей не нравилось погружаться в раздумья, поэтому она упрекала себя в том, что обрела такую привычку в последние несколько недель. По идее, она должна чувствовать себя вполне счастливой: жизнь проходит в устойчивом — если не сказать, неторопливом — темпе. Ее дом и семейство — настолько же важные для нее, как собственное удобство, — в безопасности и невредимы. В общем, все шло в правильном направлении.

Самая младшая сестра, Кики, вернулась из медового месяца и сияла, как роза. Аманда, самая практичная из сестер Калхоун, безумно влюбилась и планировала собственную свадьбу.

Двое мужчин в жизни ее сестер получили полное одобрение Лилы. Трентон Cент-Джеймс, новоиспеченный зять, был предприимчивым бизнесменом с мягким сердцем под безупречно скроенным костюмом. Слоан O'Рили в ковбойских сапогах и с протяжным выговором уроженца штата Оклахома вызывал восхищение хотя бы тем, что сумел пробиться сквозь колючие манеры Аманды.

Конечно, тетя Коко обезумела от счастья, ведь две ее возлюбленные племянницы связались с такими замечательными мужчинами. Лила усмехнулась, вспомнив, насколько тетя уверена в том, что именно она практически устроила эти любовные интриги. И теперь, естественно, многолетней опекунше сестер Калхоун не терпелось оказать ту же услугу Лиле и ее старшей сестре Сюзанне.

«Удачи», — мысленно пожелала Лила тете. Оставшись с двумя маленькими детьми на руках после болезненного развода — уж не говоря об управлении бизнесом, — Сюзанна навряд ли с восторгом воспримет такие замыслы. Однажды она уже здорово обожглась и, как умная женщина, не позволит себе снова попасть в огонь.

Что касается ее самой, то Лила очень старалась влюбиться, услышать четкий внутренний щелчок, оповещающий о том, что наконец нашелся единственный мужчина в мире, предназначенный именно для нее. Но пока тот особенный уголок сердца упорно молчал.

«Значит, время еще не настало», — сказала она себе. Ей двадцать семь лет, она довольна своей работой, окружена обожаемым семейством. За несколько месяцев до этого Калхоуны едва не потеряли Башни — разрушающийся и эксцентричный фамильный особняк, возвышающийся на скале с видом на море. Если бы не Трент, Лила могла утратить возможность стоять наверху в нежно любимой башне и наблюдать за приближающимся штормом.

Так что у нее есть дом, семья, интересная работа и, напомнила она себе, тайна, которую надо разгадать, — изумруды прабабушки Бьянки. Хотя Лила никогда не видела ожерелья, но вполне могла совершенно точно вообразить его, просто закрыв глаза.

Два эффектных ряда зеленых, как трава, камней, подчеркнутые ледяными бриллиантами. Блеск золота в причудливом филигранном кружеве. И капелька в нижнем ряду — роскошный пылающий изумруд в форме слезинки. Гораздо больше, чем денежной или даже художественной ценностью, ожерелье манило Лилу прямой связью с прабабушкой, история которой очаровывала ее и дарила надежду на вечную любовь.

Легенда гласила, что Бьянка, решив разорвать брак без любви, сложила в шкатулку несколько драгоценных вещиц, включая изумруды. И спрятала сундучок, лелея надежду воссоединиться со своим возлюбленным. Но мечты о счастье рухнули, и она выбросилась из окна башни, не успев извлечь сокровища и начать жизнь с Кристианом.

«Трагический конец романа», — вздохнула Лила, и все же она не всегда грустила, вспоминая прабабушку. Дух Бьянки оставался в Башнях и в этой высокой комнате, где та проводила так много часов в раздумьях о своем возлюбленном. Здесь Лила чувствовала свою близость к ней.

Они найдут изумруды, пообещала она себе. Камни предназначены им.

Это правда — ожерелье уже доставило много проблем. Пресса пронюхала о его существовании и бесконечно разыгрывала тему поиска драгоценностей. Да так успешно, что азарт охватил не только любопытных туристов и охотников-любителей за сокровищами, но и привел в их дом безжалостного вора.

Воспоминания о том, что Аманду могли убить при защите семейных документов, потому что она рискнула и попыталась не отдать преступнику возможный ключ к изумрудам, заставили Лилу задрожать. Несмотря на героизм Аманды, мужчина, называвший себя Уильямом Ливингстоном, сумел украсть полный мешок бумаг. Лила искренне надеялась, что ему достались только старые рецепты и неоплаченные счета.

Уильям Ливингстон, он же Питер Митчелл — и еще дюжина других имен — не сумеет дотянуться жадными ручонками до их изумрудов. Никогда, потому что женщины Калхоун не позволят. И Лила была убеждена, что в этот круг входит и Бьянка — такая же часть Башен, как трещины на штукатурке и скрипучие полы.

Лила в тревоге отошла от окна. Она не понимала, почему изумруды и женщина, когда-то владевшая ими, так неотступно терзали сегодня вечером ее мысли. Но Лила так же искренне верила в инстинкты и предчувствия, как в то, что солнце восходит на востоке.

Что-то должно случиться.

Она поглядела назад сквозь стекло — шторм приближался, набирая силу, — и ощутила порыв выйти наружу и встретить стихию там.

Макс почувствовал, как желудок накренился вместе с теплоходом. Яхтой, напомнил он себе. Двадцатишестифутовая красавица со всеми удобствами по всем параметрам превосходила его собственное жилище, представляющее собой тесную, небрежно обставленную квартиру рядом со студенческим городком Корнуэльского Университета[1]. Проблема заключалась в том, что этот оплот комфорта болтался на гребнях бушующей Атлантики, и две пилюли от морской болезни не произвели на организм Макса никакого усмиряющего воздействия.

Он откинул со лба темную прядь волос, но как обычно она снова упала вперед. Раскачивание судна послало в танец медную лампу над столом, но Макс старался игнорировать качку. Он действительно должен сосредоточиться на деле. Американским профессорам истории нечасто предлагают увлекательную, да еще и выгодную работу на все лето. И существовал шанс, что в результате он сможет написать книгу.

Для исследований, которые могли послужить основой будущего бестселлера, его нанял эксцентричный миллионер. Как ни странно, но таковые не перевелись.

Яхта снова накренилась, Макс прижал руку к бурлящему желудку и три раза глубоко вздохнул. Когда это не помогло, попытался сконцентрироваться на своей небывалой удаче.

Письмо от Эллиса Кофилда прибыло в идеальный момент — прямо перед тем, как Макс едва не согласился на летние занятия. Предложение было одновременно неотразимым и лестным.

Занятый ежедневной круговертью, Макс и не подозревал, что обладает репутацией в исторических кругах. Несколько хорошо принятых статей, пара наград — но все это в пределах замкнутого академического мирка, в котором Макс с удовольствием захоронил себя. Если он и является хорошим преподавателем — а он чувствовал, что так и есть, — то только потому, что получает истинное удовольствие от вовлечения в прошлое студентов, погрязших в трясине настоящего.

Макса приятно удивило, что Кофилд, непрофессионал, слышал о нем и уважал настолько, что предложил такую интересную работу.

Что может быть более захватывающим, чем пребывание на яхте, хороший заработок и возможность летнего проживания в Бар-Харборе для мужчины с таким складом ума, как у Максвелла Квартермейна, ощущающего историю в каждом клочке бумаги, предоставленном ему для изучения и сортировки.

Квитанция на дамскую шляпку, датированная 1932 годом. Список гостей на прием 1911 года. Копия счета на ремонт «Форда» 1935 года. Рукописные инструкции по изготовлению и применению растительного лекарственного средства от крупа. Письма, написанные перед Первой мировой войной, газетные вырезки с такими именами, как Карнеги и Кеннеди, накладные на получение больших шкафов чиппендейл[2] и уотерфордской люстры, старые танцевальные карточки[3], пожелтевшие рецепты.

Для человека, проводящего большую часть интеллектуальной жизни в прошлом, это просто драгоценный клад. Макс был бы счастлив и бесплатно просматривать эти документы, но Эллис Кофилд связался с ним и предложил больше, чем профессор заработал бы за целых два семестра.

Это была сбывшаяся мечта. Вместо того чтобы провести лето, изо всех сил пытаясь заинтересовать скучающих студентов культурным и политическим статусом Америки перед Первой мировой войной, он получил такую невероятную возможность. С деньгами, половина которых уже поступила на его банковский счет, Макс мог позволить себе надолго бросить преподавание и начать писать вожделенную книгу.

Макс чувствовал себя в огромном долгу перед Кофилдом — целый год жизни в свое удовольствие. Это больше того, на что он когда-либо смел даже надеяться. Благодаря успехам в учебе Макс получал в Корнуэлле стипендию. Умственные способности и упорный труд способствовали тому, что в возрасте двадцати пяти лет он стал доктором философии. Все восемь лет после этого Макс вкалывал, как раб на галерах, обучая студентов, проверяя письменные задания, выкраивая время только для написания нескольких статей.

Теперь, благодаря Кофилду, он сможет тратить дни на любимое дело и начать проект, который тайно лелеял в сердце и мыслях.

Макс мечтал написать роман, действие которого происходит во втором десятилетии двадцатого века. Не только урок истории или размышления о причинах и следствиях войны, но — что гораздо важней, — и судьбы людей. Самые разные человеческие типажи, которые хотелось узнать и понять, копаясь в старых бумагах.

Кофилд предоставил ему время, документы и возможность. И все это золотое лето Макс проведет на роскошной яхте. Какая жалость, что он и не подозревал, с каким негодованием воспримет качку его организм.

«Особенно такую неистовую», — подумал профессор, потирая рукой липкое лицо. Он изо всех сил пытался сосредоточиться, но блеклые крошечные снимки в газетах раздваивались и расплывались перед глазами, добавляя к изматывающей морской болезни невыносимую головную боль. Необходимо немного воздуха, решил Макс. Большой глоток свежего воздуха. Зная, что Кофилд хотел бы, чтобы вечерами Макс оставался внизу и занимался исследованиями, сейчас он полагал, что работодатель предпочтет видеть его здоровым, а не скорчившимся и стенающим на кровати.

Вставая, он действительно слегка застонал — желудок поднимался к горлу вместе с очередной волной — и практически ощутил, как зеленеет кожа. Точно, пора на воздух. Макс выполз из каюты, задаваясь вопросом, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к морской качке. Хотя бы через неделю, мечтал он вначале пребывания на яхте, но при каждом волнении на море испытывал тошноту, как в первый раз.

Хорошо, что он не плыл — как иногда воображал — на «Мэйфлауэре»[4]. Он никогда бы не добрался до Плимутских скал.

Опираясь рукой на обшивку из красного дерева, профессор доковылял по коридору до лестницы, ведущей на верхнюю палубу.

Дверь в каюту Кофилда была открыта. Макс никогда не имел привычки подслушивать, но, задержавшись только для того, чтобы дать время желудку успокоиться, невольно уловил разговор своего работодателя с капитаном. И когда голова перестала кружиться, понял, что они беседуют вовсе не о погоде или прокладке курса.

— Не намерен упустить ожерелье, — нетерпеливо заявил Кофилд. — Я преодолел массу проблем, да и расходы понес немалые.

Ответ капитана был таким же взвинченным:

— Не понимаю, с какой стати ты привлек Квартермейна. Если он сообразит, зачем нужны те бумаги, и каким образом они у тебя оказались, то станет помехой.

— Он ничего не узнает. А если наш распрекрасный профессор полюбопытствует, скажу, что документы принадлежат моему семейству. Я достаточно богат, достаточно эксцентричен, чтобы пожелать сохранить и каталогизировать архивы.

— Если он что-нибудь услышит…

— Что-нибудь услышит? — со смехом прервал капитана Кофилд. — Он настолько погружен в минувшее, что не разберет собственного имени. Почему, ты думаешь, я выбрал именно его? Потому что хорошо подготовился, Хокинс, и досконально изучил Квартермейна. Он — академическое ископаемое, у которого мозгов больше, чем сообразительности, и интересуется он исключительно прошлым. Текущие события, наподобие попытки вооруженного ограбления и калхоуновских изумрудов, его не занимают.

Макс замер в коридоре, физическое недомогание воевало с тошнотворными подозрениями. Вооруженное ограбление. Эти два слова стучали в голове.

— Лучше бы мы остались в Нью-Йорке, — пожаловался Хокинс. — У меня наклевывалось выгодное дельце в Уоллингфорде, когда в прошлом месяце ты застучал копытами. Мы могли бы заполучить бриллианты той старой леди в течение недели.

— Бриллианты подождут, — отрезал Кофилд. — Я хочу изумруды и твердо настроен добыть их. Я уже двадцать лет занимаюсь кражами, Хокинс, и знаю, что только один раз в жизни человеку предоставляется шанс совершить что-то настолько грандиозное.

— Бриллианты…

— Просто камни, — теперь голос Кофилда звучал мечтательно и, возможно, слегка безумно. — А эти изумруды — легенда. Они станут моими. И неважно, что потребуется для достижения цели.

Макс заледенел возле каюты, весь липкий от болезни, баламутящей желудок, оцепенел от шока. Он понятия не имел, о чем они толкуют, и как соединить все это вместе. Но одно очевидно — его нанял вор, и бумаги, для изучения которых его пригласили, представляли не только исторический интерес.

От него не ускользнул и фанатизм в голосе Кофилда, и подавленная жестокость Хокинса. А история учит, что фанатизм — самое опасное оружие. Единственной защитой против него служит информированность.

Он должен забрать документы, каким-то образом ускользнуть с яхты и пойти в полицию. Хотя копы навряд ли всерьез воспримут его рассказ. Макс отпрянул, надеясь, что сможет прояснить мысли к тому моменту, как доберется до своей каюты. Огромная волна швырнула судно и Макса, в результате чего он ввалился в открытый дверной проем.

— Доктор Квартермейн. — Опершись на стол, Кофилд поднял бровь. — Ну, кажется, вы оказались в неправильном месте и в неправильное время.

Макс схватился за косяк, потом качнулся назад, проклиная неустойчивый пол под ногами.

— Хотел глотнуть немного воздуха.

— Он слышал каждое чертово слово, — пробурчал капитан.

— Я уже понял, Хокинс. Профессор не наделен невозмутимостью игрока в покер. Ладно, — начал Кофилд, отодвигая ящик стола, — мы просто слегка изменим планы. Боюсь, что придется не выпускать вас на берег, доктор, все время нашего пребывания в Бар-Харборе. — Он вытащил хромированный револьвер. — Это неудобно, понимаю, но уверен, что ваша каюта более чем пригодна для работы. Хокинс, забери и запри его.

Яхта завибрировала от раската грома. Как раз это и помогло Максу. Пока судно раскачивалось, он успел броситься назад в коридор и, цепляясь за поручни, изо всех сил потащил себя наверх, сражаясь с колебаниями ступеней. Крики позади него затихли, когда он вылетел наружу под завывание ветра.

Брызги соленой воды хлестнули по лицу, ослепив на мгновение, он отчаянно искал средство спасения. Молния взломала черное небо, осветив яркой дугой бушующее море, далекие неприступные скалы и неясные очертания берега. Следующий рывок едва не сбил профессора, но он сумел устоять, благодаря везению и яростному желанию удержаться на ногах. Макс мчался, направляемый инстинктами, подошвы скользили по мокрой палубе. В следующей вспышке заметил, что один из помощников оглядывает все вокруг. Мужчина позвал кого-то и махнул рукой в его сторону, но Макс, едва не упав на предательски мокрых досках, понесся дальше.

Он пытался сообразить, что делать, но голова была слишком переполнена путаными мыслями. Шторм, качающаяся яхта, нацеленный на него пистолет. Такое впечатление, что это просто ночной кошмар. Он — профессор истории, человек, погрузившийся в книги, изредка всплывающий к действительности только для того, чтобы вспомнить, поел ли и убрался ли в квартире. Макс понимал, что непоправимо скучен, спокойно следуя по проторенной академической дорожке всю свою жизнь. И уж, конечно, никак не мог оказаться на яхте в Атлантике, преследуемый вооруженными ворами.

— Доктор.

Голос бывшего работодателя прозвучал достаточно близко, чтобы заставить Макса обернуться. Направленное на него оружие меньше чем в пяти футах напомнило, что некоторые кошмары бывают вполне реальны. Он медленно отступал, пока не уперся в поручень. Бежать некуда.

— Понимаю, что это связано с некоторым неудобством, — сказал Кофилд, — но думаю, вы поступили бы мудро, вернувшись в свою каюту. — Зигзаг молнии подчеркнул слова. — Шторм ожидается коротким, однако достаточно серьезным. Не хотелось бы, чтобы вы… свалились за борт.

— Вы вор.

— Так и есть.

Кофилд, широко расставив ноги на качающейся палубе, улыбнулся, наслаждаясь происходящим — ветер, наэлектризованный воздух и белое лицо загнанной в угол жертвы.

— И теперь, когда можно совершенно откровенно рассказать вам, что именно ищу, наша работа пойдет гораздо быстрей. Ну же, доктор, напрягите свои прославленные мозги.

Уголком глаза Макс увидел, что Хокинс заходит с другой стороны, такой же устойчивый на кренящейся палубе, как горный козел на проторенной тропинке. Через мгновение они схватят его, и, как только сделают это, он никогда больше не увидит студенческой аудитории.

Ведомый инстинктом выживания, никогда раньше не проявлявшим себя, Квартермейн перемахнул через поручень. Он услышал грохот, почувствовал, как обожгло висок, затем вслепую нырнул в черную бурлящую воду.

Лила спустилась по извилистой дороге к основанию утеса. Едва она вышла из автомобиля, как усилившийся воющий ветер взъерошил волосы. Девушка не понимала, почему ее неодолимо влекло побыть в одиночестве и полюбоваться штормом на этом узком каменистом берегу.

Но она приехала, волнение струилось в венах и собиралось под кожей, ускоряя биение сердца. Лила засмеялась, звук подхватил порыв ветра и унес вдаль. Мощь и страсть взрывались вокруг в восхитительной битве.

Вода хлестала и кипела у скал, распыляясь в воздухе. Пронизывающий холод заставил Лилу затрепетать, но она не отодвинулась, вместо этого на мгновение закрыла глаза и подставила лицо, впитывая брызги.

Грохот стоял невероятный, дикий, первобытный. В небесах, все ближе и ближе, бушевал шторм — всеобъемлющий, неотвратимый и неистовый. Разразился ливень, такой тяжелый в воздухе, что можно было попробовать на вкус, молния вняла команде, зигзагами расчленила небо, разрывая черноту, пока взрывы грома соперничали с ревом воды и ветра.

Лила ощущала себя частью яростной стихии, но не было никакого чувства одиночества и страха. Ожидание покалывало кожу, и возбуждение, такое же дикое, как шторм, билось в крови.

«Что-то приближается», — снова подумала она, подняв лицо к ветру.

Если бы не сверкнула молния, Лила не увидела бы его. Сначала заметила темную фигуру в еще более темной воде и задалась вопросом, не заплыл ли дельфин слишком близко к камням. Влекомая любопытством, пошла по глине, отбрасывая волосы подальше от жадных пальцев ветра.

Не дельфин, с легкой паникой поняла Лила. Мужчина. Слишком потрясенная, она неподвижно стояла и смотрела, как гибнет человек. Это всего лишь игра воображения, сказала себе девушка, просто она захвачена стихией, легендой и личным соучастием. Сумасшествие думать, что она действительно разглядела, как кто-то борется с океаном в накатывающих яростных волнах.

Но когда фигура появилась снова, Лила, покачиваясь, скинула сандалии и нырнула в ледяную черную массу.

Макс быстро терял силы. Хотя он сумел сбросить обувь, ноги казались налитыми свинцом. Он всегда был сильным пловцом — плавание единственный вид спорта, к которому он имел какие-то способности. Но море гораздо сильнее, это оно несло его вперед, а не окоченевшие конечности, как пушинку, тащило вниз, потом, дразня, отпускало, пока он изо всех сил пытался вырваться из пучины за еще одним глотком воздуха.

Он не мог даже вспомнить, почему продолжает бороться. Холод, давно сковавший тело, подбирался к рассудку. Теперь слабеющие движения стали просто автоматическими и неуклонно угасали. Океан влек его, заманивал в ловушку и принимал в свои объятия, чтобы погубить.

Очередная волна сокрушила и лишила последних сил, поэтому он отдался на волю стихии. Макс только надеялся, что утонет до того, как разобьется о камни.

Он едва почувствовал, как что-то обернулось вокруг шеи, и отчаянно рванулся из захвата. Смутная дикая мысль о морских змеях и водорослях заставила неистово забарахтаться. Потом его голова снова оказалась на поверхности, и горящие легкие жадно вдохнули воздух. Расплывчато он увидел рядом чье-то лицо — бледное, потрясающе красивое, с плавающим вокруг ореолом темных волос.

— Держитесь, — закричала ему девушка. — Все будет хорошо.

Она тащила его к берегу, борясь с обратным потоком воды. Галлюцинация, подумал Макс. Только в воображении можно представить красивую женщину, явившуюся на помощь за мгновение до смерти. Но возможность чуда подстегнула угасающий инстинкт выживания, и он начал двигаться вместе со спасительницей.

Волны врезались в них, волокли назад, тащили за ноги, каждый изнурительный рывок вперед давался все с большим трудом. Наверху разверзлись небеса, поливая хлещущими струями. Девушка снова что-то закричала, но все, что он мог слышать, — тупой гул в ушах.

Макс решил, что, должно быть, уже умер. Он больше не чувствовал боли. Все, что он видел, — ее лицо, горящий взор, слипшиеся от воды ресницы. Мужчина мог попасть и в худшую ситуацию, чем умереть с таким образом в голове.

Но ее глаза сердито и одновременно возбужденно пылали. Она хочет, чтобы он помог, сообразил Макс. Она нуждается в помощи. Инстинктивно он обхватил ее рукой за талию, чтобы они буксировали друг друга.

Макс потерял счет времени — сколько раз они уходили под воду и снова выталкивали друг друга. Когда он увидел выступающие скалы, клыками пронзающие бурлящий мрак, то бездумно направил туда измученное тело, чтобы спрятаться. Яростная волна подбросила их так же легко, как палец сбивает муравья с камня.

Макс врезался плечом в валун, но едва осознал удар. Потом почувствовал под коленями песок и гравий, царапающий кожу. Волны яростно волокли их назад, но они все-таки вползли на каменистый берег.

Отвратительная рвота выворачивала его так, что он почти уверился, будто тело распадается на части. Когда худшее осталось позади, он, кашляя, перекатился на спину. Небо вертелось перед Максом, черное и сверкающее. Озабоченное лицо нависло над ним почти вплотную. Рука нежно провела по лбу.

— Ты справился, морячок.

Макс молча смотрел на нее. Она была невероятно красивой, настолько, что он мог бы принять ее за прекрасное видение, если бы обладал достаточным воображением. В свете вспыхивающих молний он разглядел густые золотисто-рыжие волосы, спадающие вокруг лица вниз на плечи и на его грудь. Ее глаза были таинственного зеленого цвета, как спокойное море. Вода стекала с нее на него; Макс потянулся и коснулся восхитительного лица, уверенный, что пальцы пройдут сквозь призрачную плоть. Но почувствовал кожу, холодную, влажную и мягкую, как весенний дождь.

— Настоящая, — его голос был хриплым и каркающим. — Вы настоящая.

— Чертовски верно.

Лила улыбнулась, потом приложила ладони к его щекам и засмеялась:

— Вы живы. Мы оба живы.

И поцеловала спасенного. Глубоко, щедро, пока у него не закружилась голова. Под поцелуем крылся восторг. Он чувствовал ликование, а не просто облегчение.

Макс снова посмотрел на девушку, но ее облик странно расплывался, как будто неземное создание испарялось в пространстве, и последнее, что он увидел, — эти невероятные пылающие глаза.

— Никогда не верил в русалок, — пробормотал Макс и потерял сознание.

Глава 2

— Бедняжка, — прошептала Коко, великолепная в струящемся лиловом восточном халате, паря возле кровати и наблюдая орлиным взором, как Лила поглаживает висок пребывающего в бессознательном состоянии гостя. — Что с ним могло случиться?

— Придется подождать, потом выясним.

Лила обвела нежными пальцами бледное лицо на подушке. «Около тридцати», — предположила она. Никакого загара, хотя уже середина июня. «Домосед», — решила девушка, несмотря на то, что у него довольно развитая мускулатура. Мужчина в хорошем тонусе, разве что чересчур долговязый. Его вес доставил немало трудностей, пока она тащила спасенного к автомобилю. Лицо худощавое, слегка вытянутое, приятные черты. «Интеллектуал», — определила она. Безусловно, привлекательный рот. Скорее даже романтический типаж из-за бледности. Глаза сейчас закрыты, но Лила знала, что они синего цвета. Почти высохшие, запорошенные песком волосы длинные, густые и такие же темные и прямые, как ресницы.

— Позвонила врачу, — сообщила Аманда, поспешно входя в спальню, потом ухватилась за изножье кровати и хмуро взглянула на пациента. — Он сказал, что мы должны доставить его в отделение неотложной помощи.

Лила видела, что молния продолжает сверкать прямо возле дома, а дождь хлещет по окнам.

— Не хочется снова вытаскивать его наружу, если можно обойтись без этого.

— Считаю, она права. — Сюзанна встала с другой стороны. — И так же уверена, что Лила должна принять горячую ванну и лечь в постель.

— Я в порядке.

К настоящему моменту Лила завернулась в шерстяной халат, согретая им и основательной порцией бренди. В любом случае она слишком наслаждалась заботой о себе, чтобы отвергнуть ее.

— Ты сошла с ума. — Кики массировала шею Лилы, попутно читая лекцию. — Нырнуть в океан в разгар шторма.

— Не думаю, что могла бы позволить человеку утонуть. — Лила погладила руку Кики. — А где Трент?

Кики вздохнула, вспомнив о муже.

— Они со Слоаном хотят удостовериться, что отреставрированные помещения не пострадали. Дождь довольно сильный, и они беспокоятся, что вода протечет в комнаты.

— Думаю, пора приготовить легкий куриный супчик.

В Коко взыграли материнские инстинкты, и она изучающе посмотрела на мужчину в постели.

— Когда он проснется, бульон придется очень кстати.

Макс уже приходил в себя. Он слышал далекие и мелодичные женские голоса. Низкие, мягкие, успокаивающие. Они утешали, как музыка, и выманивали из забытья. Когда он повернул голову, то почувствовал нежное прикосновение ко лбу. Макс медленно открыл глаза, все еще саднящие от соленой воды. Тускло освещенная комната расплылась, потом накренилась, затем выпрямилась и обрела четкие очертания.

«Их пятеро», — мечтательно отметил он. Пять великолепных образцов женственности. С одной стороны кровати стояла блондинка — поэтически прекрасная, в глазах застыло беспокойство. В ногах — высокая ладная брюнетка, нетерпеливая и сочувствующая. Старшая женщина с дымчатыми белокурыми локонами и королевской статью просияла ему. Зеленоглазая, с черными, как вороново крыло, волосами амазонка склонила голову и улыбнулась более настороженно.

И еще его русалка… Она сидела рядом в белом халате, беспорядочные завитки ниспадали до талии. Он, должно быть, шевельнулся, потому что все подошли поближе, словно желая поудобнее устроить беднягу. Рука русалки коснулась Макса.

— Похоже, я уже на небесах, — прохрипел он пересохшим горлом. — Ради такого зрелища стоит умереть.

Лила, засмеявшись, сжала бессильные пальцы.

— Прекрасная идея, но пока вы всего лишь в штате Мэн, — поправила она, подняла чашку и поднесла чай с бренди к его губам. — Вы не умерли, просто измучены.

— Куриный суп.

Коко выступила вперед и поправила на нем одеяло, среди суеты чутко уловив благоприятный момент для бодрящего заявления.

— Звучит соблазнительно, дорогой?

— Очень.

Мысль о чем-то теплом, омывающем больное горло, действительно звучала привлекательно. Хотя глотать было больно, он жадно отпил еще чая.

— Кто вы?

— Мы Калхоуны, — сообщила Аманда от изножья кровати. — Добро пожаловать в Башни.

Калхоуны. Было что-то знакомое в этой фамилии, но воспоминания дрейфовали вдали, как и видения о гибели в море.

— Простите, я не помню, как оказался здесь.

— Лила притащила вас, — объяснила Кики. — Она…

— С вами произошел несчастный случай, — прервала сестру Лила и улыбнулась пострадавшему. — Не волнуйтесь об этом прямо сейчас. Вам надо отдохнуть.

Это был не вопрос, а утверждение. Макс и так уже чувствовал, что уплывает в туман.

— Вы Лила, — невнятно пробормотал он.

Проваливаясь в сон, Макс повторил имя, находя его достаточно лирическим для мечты.

— Ну и как себя чувствует наш спасатель сегодня утром?

Лила обернулась от плиты и взглянула на Слоана — жениха Аманды, заполнившего широкими плечами весь дверной проем. Он выглядел настолько мужчиной — и при этом расслабленным, — что она невольно улыбнулась.

— Полагаю, заработала свой первый знак отличия.

— В следующий раз попытайся сдерживать подобные порывы. — Он пересек комнату и поцеловал ее в макушку. — Не хотелось бы лишиться тебя.

— Уверена, что одного прыжка в бушующее море мне хватит на всю жизнь. — Легко вздохнув, Лила прислонилась к Слоану. — Я едва выплыла.

— Что, черт возьми, ты делала там во время шторма?

— Да так…

Она пожала плечами, затем вернулась к приготовлению чая, предпочитая держать при себе неодолимое предчувствие, приведшее ее на берег.

— Вы узнали, кто он?

— Пока нет. При нем не оказалось бумажника, и, так как вчера вечером он был в довольно плачевном состоянии, я не хотела приставать к нему.

Лила посмотрела на Слоана и, уловив выражение его лица, покачала головой.

— Успокойся, большой парень, едва ли бедолага опасен. Если бы он искал способ пробраться в дом, чтобы попытаться найти ожерелье, то избрал бы маршрут полегче.

Слоану пришлось согласиться, но после того как в Аманду стреляли, он не хотел рисковать.

— Кем бы он ни был, думаю, вы должны перевезти его в больницу.

— Позволь мне позаботиться об этом.

Лила начала расставлять тарелки и чашки на подносе.

— Он хороший, Слоан. Ты доверяешь мне?

Нахмурясь, он перехватил ее запястье, прежде чем она подняла свою ношу.

— Флюиды?

— Точно.

Лила со смехом отбросила волосы назад.

— А теперь я собираюсь отнести мистеру Икс легкий завтрак. Почему бы тебе не вернуться к обивке стен в западном крыле?

— Сегодня мы вплотную займемся этим.

Слоан немного расслабился, действительно доверяя Лиле.

— Разве ты не опаздываешь на работу?

— Отпросилась, чтобы изображать Флоренс Найтингейл [5].

Она хлопнула его по руке, тянущейся к тарелке с тостами.

— А тебе пора изображать архитектора.

Балансируя подносом, Лила оставила Слоана и направилась в холл. Основной этаж Башен представлял собой лабиринт комнат с высокими потолками и потрескавшейся штукатуркой. В пору своего расцвета особняк был достопримечательностью, изысканным летним домом, возведенным Фергусом Калхоуном в 1904 году. Это строение — с глянцевыми деревянными панелями, хрустальными дверными ручками и замысловатыми фресками — являлось символом статуса их предка.

Теперь крыша прохудилась в таком множестве мест, что и не сосчитать, водопровод грохотал, стены облупились. Как и сестры, Лила обожала каждый дюйм лепнины с отбитыми фрагментами. Это был ее дом, единственный дом, хранивший воспоминания о родителях, которых они потеряли пятнадцать лет назад.

Лила остановилась наверху винтовой лестницы. Слышался приглушенный расстоянием энергичный стук. В западном крыле производился жизненно необходимый ремонт. Благодаря Слоану и Тренту Башни вернут по крайней мере часть прежней славы. Лиле нравился их проект, и, будучи женщиной, считающей ничегонеделание наилучшим времяпрепровождением, она наслаждалась звуками напряженной трудовой деятельности.

Когда девушка вошла в комнату, мужчина все еще не проснулся. Она знала, что он метался всю ночь, потому что растянулась в изножье кровати, отказавшись оставить его одного, и урывками спала там до утра.

Лила тихонько поставила поднос на бюро и толкнула двери на террасу. Теплый ароматный воздух хлынул внутрь. Не в силах противиться очарованию ясного утра, она вышла наружу, чтобы взбодриться. Солнечный свет искрился на влажной траве, блестел на лепестках светло-розовых пионов, все еще тяжело согнувшихся после дождя. Царственно синие клематисы, размером с блюдце, вились по одной из белых решеток, соревнуясь с распустившимися розами.

Над высоким, по пояс, ограждением террасы виднелись блики глубокой синевы залива и более зеленая, но менее безмятежная поверхность Атлантики. Казалось нереальным, что только вчера она нырнула в эту воду, вытащила незнакомца и боролась за свою жизнь. Но мускулы, непривычные к таким физическим нагрузкам, болели достаточно сильно, чтобы в памяти всплыли ужасные моменты.

Лила предпочла сосредоточиться на сегодняшнем утре и его великодушной праздности. С такого расстояния один из туристических теплоходиков, заполненный людьми, сжимающими видеокамеры и детей в надежде увидеть кита, выглядел крошечным, как игрушка.

Стоял июнь, отдыхающие прибывали в Бар-Харбор за солнцем и покупками, поглощали тонны омаров, лакомились мороженым, посещали магазины с фирменными футболками и заполоняли улицы, разыскивая подходящие сувениры. Для них это просто курорт, для Лилы — родной дом.

Она наблюдала, как уходит в море трехмачтовая шхуна, и позволила себе немного помечтать перед возвращением в спальню.

Макс грезил. Часть рассудка признавала, что это были видения, но мышцы живота все еще не желали разжиматься, частота пульса зашкаливала. Один в бушующем мрачном море, изо всех сил молотит руками и ногами, преодолевая вздымающиеся волны, которые били и волокли под воду в ослепляющий удушающий мир. Легкие горели. Удары сердца отдавались в голове.

Дезориентация была полной: черная бездна внизу, черное небо наверху. В висках невыносимо стучало, тело не слушалось, он погружался все глубже и глубже. Потом появилась она — рыжие волосы обтекают со всех сторон, обвивают белоснежное стройное тело с высокой грудью, пылают нежные колдовские зеленые глаза. Произнесла его имя, в голосе звучал смех… манящий, звонкий. Медленно и изящно, как балерина, протянула руки и обняла его. Он почувствовал соль и секс на лукавых губах, накрывших его рот.

Застонав, Макс с сожалением начал просыпаться. В плече восстала и запульсировала боль, невыносимо и резко заломило голову. Связные мысли ускользали. Сосредоточившись, постарался игнорировать поток ощущений и первым делом обратил внимание на высокие кессонные потолки, испещренные трещинами. Макс слегка пошевелился и тут же остро прочувствовал каждый измученный мускул.

Комната выглядела огромной или, возможно, казалась такой, потому что была очень скудно обставлена. Зато какой мебелью! Большой антикварный шкаф с дверцами, украшенными искусной резьбой. Единственный стул, несомненно, в стиле Людовика ХV и пыльная прикроватная тумбочка работы Хепплуйта[6]. Матрас проседал, но изножье кровати явно георгианской эпохи.

С трудом приподнявшись на локтях, Макс увидел Лилу, стоящую в открытых дверях террасы. Бриз ерошил длинные пряди волос. Он сглотнул. По крайней мере, теперь совершенно ясно, что она не русалка и у нее имеются ноги. Господи, длиной до шеи. Девушка, одетая в цветастые шорты и простую синюю футболку, улыбалась.

— Так вы проснулись.

Лила подошла и заботливым материнским жестом дотронулась до его лба. У Макса пересохло в горле.

— Лихорадки нет. Вам повезло.

— Да.

Ее улыбка стала шире.

— Есть хотите?

В животе определенно зияла дыра.

— Да.

Макс задался вопросом, обретет ли когда-нибудь способность выдавливать в ее присутствии больше одного слова. В настоящий момент отчитывал себя за то, что воображает ее обнаженной, а ведь она рисковала жизнью, спасая его.

— Вас зовут Лила.

— Правильно. — Она отошла, чтобы принести поднос. — Сомневалась, что вы что-то помните о прошлой ночи.

Боль терзала так, что он стиснул зубы и изо всех сил попытался сдержать стон.

— Помню пять красивых женщин. Я решил, что попал на небеса.

Она снова засмеялась и, поставив еду в изножье кровати, подошла, чтобы поправить подушки.

— Это три мои сестры и наша тетя. Можете сесть?

Когда ее рука скользнула по его спине, поддерживая, Макс осознал, что раздет. Полностью.

— Ох…

— Не волнуйтесь, я не смотрю. Пока.

Лила опять рассмеялась, заставив его напрячься.

— Ваша одежда насквозь пропиталась соленой водой… а рубашка пропала. Расслабьтесь, — скомандовала она, устанавливая поднос на его коленях. — Мой зять и будущий зять укладывали вас.

— О…

Похоже, он вернулся к слогам.

— Попробуйте чай, — предложила Лила. — Вероятно, вы заглотнули галлон морской воды, так что, держу пари, ваше горло просто горит.

Она увидела напряженную сосредоточенность в его глазах.

— Голова болит?

— Зверски.

— Сейчас вернусь.

Лила покинула его, оставив после себя шлейф необыкновенного экзотического аромата.

Макс в изнеможении откинулся назад. Он ненавидел чувство беспомощности — осадок наваждения детства, когда он был маленьким и страдал астмой. Его отец с отвращением отвернулся от него, поняв, что единственного сына-неудачника не удастся превратить в футбольную звезду. Хотя Макс и понимал, что это нелогично, но болезнь вернула несчастливые воспоминания.

Поскольку он всегда считал свои умственные способности более мощными, чем тело, то теперь применил самовнушение, блокируя боль.

Мгновением спустя Лила вернулась с мазью из ведьмина ореха[7] и аспирином.

— Вот, держите. После завтрака могу отвезти вас в больницу.

— В больницу?

— Наверное, лучше, чтобы вас осмотрел врач.

— Нет. — Макс проглотил пилюли. — Я так не думаю.

— Как хотите.

Она села на кровать и изучающе посмотрела на него, одна нога лениво раскачивалась в такт какой-то внутренней мелодии.

Никогда в жизни он не чувствовал такого сексуального влечения к женщине — к нежной коже, тонким чертам лица, изысканным формам тела, глазам, губам. Взрыв чувств напрягал и расстраивал. Он почти утонул, напомнил себе Макс. А теперь мечтает только о том, чтобы дотронуться до русалки, спасшей его. «Спасшей мне жизнь».

— Я даже не поблагодарил вас.

— Полагаю, вам еще представится такая возможность. Попробуйте яичницу, пока не остыла. Вы должны поесть.

Макс покорно начал ковыряться в тарелке.

— Можете рассказать, что случилось?

— Со временем дойдем и до этого.

Лила расслабленно отбросила волосы назад и поудобнее устроилась на постели.

— Решила поехать вниз на пляж. Импульсивно, — добавила она, лениво пожав плечами. — Когда с башни наблюдала за приближающимся штормом.

— Башни?

— Здесь, в доме, — объяснила она. — Меня охватил порыв спуститься и посмотреть на бушующее море. Потом заметила вас.

Небрежным жестом Лила откинула непослушный локон с его лба.

— Вы были в беде, так что я нырнула за вами. И совместными усилиями мы вытащили друг друга на берег.

— Помню. Вы поцеловали меня…

Ее губы изогнулись.

— Считаю, мы заслужили это.

Лила нежно коснулась синяка, расплывающегося на его плече.

— Вы ударились о камни. Что же вы там делали?

— Я…

Макс прикрыл веки, пытаясь прояснить путаные мысли. Усилие вызвало бисеринки пота над бровями.

— Не помню.

— Ладно, может, начнем с вашего имени?

— Моего имени? — Он открыл глаза и растерянно посмотрел на нее. — Разве вы не знаете?

— У нас не было возможности познакомиться по-настоящему. Лила Калхоун, — представилась она и протянула ему руку.

— Квартермейн.

Он с облегчением принял ее ладошку — хоть что-то прояснилось.

— Максвелл Квартермейн.

— Макс, выпейте еще немного чая. Он с женьшенем, для вас очень полезно.

Взяв тюбик, Лила начала осторожно втирать лекарство в ушибы.

— Чем вы занимаетесь?

— Я… ах да, я профессор истории в Корнуэльском университете.

Ее прикосновения ослабили боль в плече и успокоили до полного расслабления.

— Расскажите мне о Максвелле Квартермейне.

Лила хотела отвлечь его и увидеть, как он снова уплывет в сон.

— Откуда вы?

— Вырос в штате Индиана…

Ее пальцы скользнули на его шею, разминая напряженные мышцы.

— Мальчик с фермы?

— Нет.

Макс вздохнул, почувствовав, как отпустило скованные мышцы, и заставил ее улыбнуться.

— Мои родители держали магазинчик. Я помогал им после школы и летом.

— Вам нравилось?

Его веки потяжелели.

— Это было моей обязанностью. Учеба занимала много времени. Отца всегда раздражало, когда он видел меня уткнувшимся в книгу. Он этого не понимал. Я перепрыгнул пару классов и поступил в Корнуэлл.

— На стипендию? — предположила она.

— Угу. Написал докторскую, — слова стали медленными и неразборчивыми. — А вам известно, как много соискателей защитили докторскую между 1870 и 1970 годами?

— Очень интересно.

— Точно. — Он почти спал под воздействием ее тихого голоса и нежных рук. — Я хотел бы жить в 1910 году.

— Возможно, вы тогда и жили. — Лила усмехнулась, удивленная и околдованная. — Поспите, Макс.

Когда Макс снова очнулся, в комнате никого не было. Компанию ему составляла дюжина болезненно пульсирующих мест. Он заметил, что Лила оставила аспирин и графин с водой около кровати, и с благодарностью проглотил пилюли.

Даже такое незначительное усилие истощило его, и страдалец откинулся на подушки, чтобы отдышаться. Яркий солнечный свет струился через распахнутые двери террасы вместе со свежим морским воздухом. Макс потерял ощущение времени, и несмотря на то что было очень соблазнительно полежать еще и снова закрыть глаза, необходимо обрести хоть какой-то самоконтроль.

Возможно, Лила прочитала его мысли, подумал он, когда увидел свои брюки и чью-то рубашку, аккуратно свернутую в ногах постели. Макс поднялся, кряхтя, как старик с радикулитом и ломотой в мышцах. Все тело скулило от боли, он поднял одежду и посмотрел в боковую дверь, где обнаружил ванную на ножках в виде когтистых лап и хромированный душ, который с наслаждением включил.

Пошла вода, трубы завыли, мускулы тут же заныли под сильно бьющей струей. Но десять минут спустя Макс почувствовал себя почти живым.

Вытереться полотенцем было нелегко, даже такая простая задача заставила задрожать руки и ноги. Сомневаясь, что обрадуется собственному отражению, Макс протер запотевшее зеркало и начал изучать лицо.

Под щетиной белая и распухшая кожа, тень из-под повязки на виске оказалась фиолетовым синяком. Он уже знал, что на теле множество таких же отметин. Разъеденные соленой водой глаза отливали патриотическими красными, белыми и синими цветами. Хотя он никогда не считал себя тщеславным человеком — собственная внешность казалась ему достаточно унылой, — но все-таки отвернулся от зеркала.

Вздрагивая, стеная и выдыхая проклятья, облачился в одежду.

Рубашка пришлась как раз впору. Даже лучше, чем многие его собственные. Посещение универмагов обычно пугало его, пронырливые продавцы действовали на нервы яркими настойчивыми улыбками. Макс по большей части заказывал одежду по каталогам и носил то, что присылали.

Глядя вниз на голые ноги, Макс осознал, что должен будет пройтись по магазинам за обувью… и скоро.

Еле двигаясь, выполз на террасу. Солнечный свет слепил глаза, но свежий сырой воздух сулил райское блаженство. И вид… На мгновение он просто замер, затаив дыхание. Вода, скалы и цветы. Такое впечатление, что он на вершине мира и смотрит вниз на маленький и идеальный кусочек планеты. Повсюду виднелись яркие сапфировые и изумрудные отблески, мерцали красные рубины роз, трепетали белоснежные паруса, беременные ветром. Никаких звуков, кроме грохота моря и далекого музыкального гонга гудков. Он обонял аромат прекрасных летних растений и прохладный запах океана.

Макс отправился в путь, опираясь рукой на стену. Он не знал, какое направление выбрать, просто блуждал бесцельно, пока есть силы. Один раз его настигло головокружение, и он был вынужден остановиться, закрыть глаза и отдышаться.

Когда Макс доплелся до лестницы, ведущей вверх, то решил подняться по ней. Ноги дрожали, и он уже чувствовал, как усталость овладевает им. Но гордость наравне с любопытством влекла вперед.

Дом был построен из гранита, спокойного и крепкого камня, ничуть не портившего причудливую архитектуру. Макс ощущал себя исследователем замка, несокрушимого оплота истории, который занял пост на скалах и держался там вот уже несколько поколений.

Потом услышал современное гудение мотопилы и вырвавшееся мужское проклятье. Подойдя ближе, узнал характерные звуки строительного процесса — удары молотка по дереву, жестяную музыку из портативного радио, визг сверла. Когда дорожку перегородили козлы, древесина и непромокаемый брезент, он понял, что нашел источник шума.

Из еще одних дверей на террасу вышел мужчина, вокруг загорелого лица топорщились светло-рыжие волосы. Он искоса взглянул на Макса, потом засунул руки в карманы.

— Вижу, уже встали и бродите вокруг.

— Более или менее.

«Парень выглядит так, словно по нему прошлось стадо мулов, — подумал Слоан, — Мертвенно-белое лицо, синяки под глазами, кожа блестит испариной от напряжения. Держится прямо только благодаря отчаянному упрямству». Слоан только укрепился в своих подозрениях.

— Слоан O'Рили, — назвался он, протягивая руку.

— Максвелл Квартермейн.

— Я слышал. Лила сказала, что вы профессор истории. Взяли отпуск?

— Нет. — Макс нахмурился. — Нет, я так не думаю.

В его глазах Слоан увидел не уклончивость, а замешательство наравне с расстройством.

— Полагаю, все еще не пришли в себя.

— Наверное.

Макс машинально коснулся повязки на голове.

— Я был на судне, — пробормотал он, напрягаясь, чтобы оживить память. — Работал.

«Над чем?»

— Качка была довольно сильной. Я решил выйти на палубу, чтобы подышать свежим воздухом…

«Стоял у поручня, судно вздымалось под ногами. Паника».

— Думаю, упал…

«Прыжок, кувырок в воду».

— Должно быть, вывалился за борт.

— Странно, что никто не сообщил об этом.

— Слоан, оставь человека в покое. Он похож на международного вора драгоценностей?

Лила лениво поднималась по ступеням, по пятам следовал короткошерстный черный щенок. Собака подпрыгнула, шлепнулась, исправилась и сумела попасть передними лапами на колени Слоана.

— А я гадала, где вы блуждаете, — продолжила Лила, обхватив рукой подбородок Макса и внимательно осмотрев лицо. — Выглядите немного лучше, — решила она, пока песик обнюхивал пальцы его ног. — Это Фред, — сообщила она. — Он кусает только преступников.

— О. Хорошо.

— Раз уж вы получили его одобрение, почему бы не спуститься обратно? Можете, сидя на солнышке, пообедать.

Давно пора присесть, понял Макс, и позволил Лиле увести себя.

— Это действительно ваш дом?

— Фамильное гнездо. Мой прадед построил его в начале столетия. Только посмотрите на Фреда.

Собака, прыгающая между ними, наступила на собственное ухо и завизжала. Макс, который и сам двигался медленно и неуклюже, сразу же проникся симпатией к щенку.

— Мы размышляем, не отдать ли его в балетную школу, — пошутила Лила, пока Фред старался встать на лапы.

Заметив недоуменный взгляд Макса, девушка погладила его по щеке.

— Думаю, вам стоит попробовать куриный суп тети Коко.

Лила заставила его сесть и следила за ним, пока он ел. Ее покровительственные инстинкты обычно включались только для членов семьи или травмированных птичек. Но что-то в этом мужчине трогало ее. «Он выглядит растерянным, — подумала девушка, — и беспомощным, и что-то таится в глубине этих больших синих глаз, что-то большее, чем усталость». Она почти видела, как он изо всех сил пытается связать одну мысленную картину с другой.

Макс ощутил, что суп спасает его жизнь, так же как Лила, придавая организму тепло и необходимые силы.

— Я упал за борт, — внезапно сказал он.

— Похоже на то.

— Не помню точно, что делал на том судне.

В кресле напротив него Лила подняла гибкие ноги и приняла позу лотоса.

— Взяли отпуск?

— Нет. — Макс нахмурился. — Нет, я не беру отпусков.

— Почему?

Лила потянулась и взяла крекер с его тарелки, сверкнув тремя браслетами.

— Преподаю.

— В университете, — лениво протянула она.

— Всегда читаю лекции на летних курсах. Кроме того…

Что-то требовательно застучало в голове.

— Этим летом намеревался заняться чем-то еще. Научно-исследовательской работой. И собирался начать писать книгу.

— Книгу, правда?

Она смаковала печенье, словно на нем была намазана икра. Макса восхищало такое искреннее чувственное удовольствие.

— Какого рода?

Ее слова встряхнули его. Он никогда и никому не рассказывал о своих планах. Никто из его знакомых и не подозревал, что прилежный, живущий по установленному распорядку Квартермейн мечтает стать романистом.

— Пока еще размышляю, но у меня появился шанс воплотить в жизнь этот проект… семейная история.

— Что ж, у вас бы все получилось. Я была ужасной студенткой. Да, — сообщила Лила с улыбкой во взгляде. — Не могу представить, что кто-то желает быть преподавателем. Вам нравится ваша работа?

Не имело значения, нравится или нет. Он просто занимался этим.

— Справляюсь.

Да, понял Макс, вполне справляется. Студенты его курса обладают большими знаниями, чем остальные. Его лекции охотно посещали и хорошо воспринимали.

— Это не одно и то же. Можно взглянуть на вашу руку?

— Мою — что?

— Вашу руку, — повторила Лила, взяла его за кисть и перевернула ладонью вверх. — Хм.

— Что вы делаете?

На какую-то безумную секунду ему показалось, что она прижмется к ней губами.

— Смотрю на вашу ладонь. Интеллект преобладает над интуицией. Или, возможно, вы просто доверяете своим умственным способностям больше, чем инстинктам.

Глядя на ее склоненную голову, Макс нервно засмеялся.

— Вы на самом деле верите в такие вещи? В хиромантию?

— Конечно… но это не просто линии и знаки, это судьба.

Лила слегка улыбнулась ему, одновременно мягко и возбужденно.

— У вас очень четкий рисунок. Взгляните сюда.

Она скользнула пальцем по ладони, заставив его сглотнуть.

— Вам предстоит долгая жизнь, но видите этот перерыв? Почти смертельный опыт.

— Вы это придумали.

— Так написано у вас на руке, — указала она. — Развитое воображение. Думаю, вы напишете книгу… но надо поработать над уверенностью в себе.

Лила снова с симпатией взглянула на него.

— Тяжелое детство?

— Да… нет. — Макс смущенно откашлялся. — Не хуже, чем у всех, полагаю.

Она подняла бровь, но ничего не сказала.

— Ладно, сейчас вы уже большой мальчик.

Небрежным движением Лила отбросила волосы назад, потом снова вернулась к изучению его ладони.

— Так… смотрите, это линия карьеры и отклонение от этого пути. Вы удовлетворены своей профессией — пропахали для себя глубокую колею, — но вот разветвления. Может быть, как раз литературная работа. Придется сделать выбор.

— Я всерьез не думал…

— Уверена, что думали. Причем несколько лет. Теперь холм Венеры. Хм. Вы очень чувственный мужчина.

Лила в очередной раз пристально посмотрела на него.

— И прекрасный любовник.

Он не мог оторвать глаз от ее губ — полных, ненакрашенных, игриво изогнутых. Целовать их — все равно что погрузиться в сон, темный и эротичный. И если мужчина попробует их, то никогда не захочет просыпаться.

Лила почувствовала, что, кроме развлечения, появилось что-то еще. Что-то неожиданное и возбуждающее. «Это потому что он так смотрит», — решила она. С таким всепоглощающим желанием. Словно она единственная женщина в мире… безусловно, единственная, кто имеет значение для него.

Среди живущих не нашлось бы такой женщины, которая не растаяла бы под подобным взглядом.

Впервые в жизни Лила ощутила, что мужчина вывел ее из равновесия. Она привыкла контролировать и задавать тон отношениям собственной непринужденной повадкой. С того времени, как поняла, что мальчики отличаются от девочек, она использовала врожденную власть, чтобы направлять особей противоположного пола по выбранной ею дорожке.

Но Макс обескураживал.

Пытаясь вести себя естественно, что всегда давалось легко, Лила начала выпускать его ладонь. Макс удивил обоих, потянувшись, чтобы удержать ее.

— Вы, — протянул он, — самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо видел.

Стандартная фраза, даже клише, и уж точно не должно было подпрыгнуть сердце. Лила изобразила улыбку и отстранилась.

— Не слишком перенапрягайтесь, ладно, профессор?

В глазах вспыхнуло раздражение, прежде чем он откинулся назад, недовольный как собой, так и ею. Макс никогда не считал себя Казановой. И при этом никто так небрежно не ставил его на место.

— Но это всего лишь констатация факта. А теперь, полагаю, должен позолотить вашу ручку, однако я гол как сокол.

— Хиромантия на дому.

Лила пожалела, что была настолько бойкой и резкой, поэтому снова улыбнулась:

— Когда почувствуете себя лучше, устрою вам экскурсию в башню с призраками.

— Не могу дождаться.

Сухой ответ заставил ее рассмеяться.

— Я чувствую вас, Макс. Думаю, вы можете быть очень веселым, если отбросите напряженность и задумчивость. Ну, а теперь пойду вниз, так что наслаждайтесь тишиной. Будьте хорошим мальчиком и отдохните еще немного.

Возможно, он и ослаб, но мальчиком точно не был. Макс поднялся вслед за ней, и, хотя движение удивило ее, Лила подарила ему очередную ленивую улыбку. «Цвет лица возвращается», — отметила девушка. Глаза прояснились и, так как Макс оказался только на дюйм или два выше Лилы, оказались почти на одном уровне с ее.

— Могу я еще что-нибудь сделать для вас, Макс?

Он почувствовал себя и более уверенным, и одновременно благодарным.

— Только ответить на вопрос. Вы увлечены кем-то?

Она подняла бровь и отбросила волосы на спину.

— В смысле?

— Это простой вопрос, Лила, и заслуживает простого ответа.

Менторский тон заставил ее нахмуриться.

— Если вы имеете в виду, увлечена ли я эмоционально или сексуально каким-нибудь мужчиной, то ответ — нет. В данный момент.

— Хорошо.

Смутное недовольство в ее взгляде польстило ему. Он хотел получить ответ и получил его.

— Пожалуй, профессор, я отвлекла вас от еды. Вы кажетесь мне слишком разумным, чтобы впасть в такого рода благодарность.

На сей раз улыбнулся он.

— Какого рода?

— Похожей на похоть.

— Вы правы. Улавливаю разницу… особенно когда чувствую одновременно и то и другое.

Собственные слова удивили Макса. Возможно, близость смерти помутила рассудок. На мгновение Лила так глянула на него, словно хотела залепить пощечину. Потом неожиданно рассмеялась.

— Полагаю, это просто еще одна констатация факта. А вы интересный человек, Макс.

«И, — мысленно решила она, унося поднос, — безобидный».

Наверное.

Глава 3

Даже после того, как Макс устроил денежный перевод со своего счета в Итаке [8], Калхоуны не позволили ему переехать в гостиницу. По правде говоря, он не слишком и настаивал. Никогда прежде его так не баловали и не тряслись над ним. Больше того, он ни разу не ощущал себя частью большого шумного дружного семейства. Они приняли его с радушным гостеприимством, одновременно неотразимым и добросердечным.

Макс узнал и оценил каждого как яркую личность и всех вместе как единое целое. В особняке всегда что-то происходило, и всякий имел что сказать по любому поводу. Для него — единственного ребенка в доме, где его начитанность считалась недостатком, — стало открытием очутиться среди людей, заботившихся и о себе, и друг о друге.

Кики работала автомехаником и, сияя таинственным светом новобрачной, со знанием дела рассуждала о двигателях. Энергичная и деловая Аманда трудилась помощником управляющего в близлежащем отеле. Сюзанна руководила компанией по озеленению и посвятила себя своим детям, отца которых никто не упоминал. Коко заправляла Башнями, готовила превосходную еду, очень ценила мужскую компанию и периодически нервировала Макса угрозами погадать на него на спитом чае.

И еще Лила. Он узнал, что она работает натуралистом в национальном парке Акадия, любит длительный сон, классическую музыку и изысканные десерты своей тети. Под настроение могла сидеть, развалившись в кресле, выпытывая подробности его жизни, или свернуться в солнечном луче, как кошка, отрешившись от него и всего остального вокруг, пока дрейфовала в одну из личных фантазий. Потом потягивалась, улыбаясь, и снова возвращалась в реальность.

Она оставалась для него загадкой, смесью дремлющей чувственности и нетронутой невинности… ошеломляющей открытости и недоступного уединения.

Через три дня Макс восстановил силы, и его пребывание в Башнях подошло к концу. Он понимал, что самое разумное — покинуть это место, на переведенные деньги купить билет в один конец до Нью-Йорка и попытаться найти работу на лето.

Но до чего же не хотелось быть разумным.

Впервые он находился на каникулах и, хотя его силой втянули в них, вознамерился сполна ими насладиться. Ему нравилось просыпаться утром под рокот и запах моря. Макс с облегчением понял, что несчастный случай не заставил его бояться или невзлюбить воду. Было что-то невероятно расслабляющее в отдыхе на террасе, любовании изумрудной или темно-синей гладью океана и разглядывании далеких скоплений островов.

И когда время от времени беспокоило плечо, он устраивался на свежем воздухе и позволял солнечному свету утолять боль. Появилось много времени для чтения. Час или два ежедневно он укрывался в тени, проглатывая романы или биографии из калхоуновской библиотеки.

Его жизнь всегда подчинялась жесткому расписанию, Макс прежде никогда не терял ни минуты попусту. Но здесь, в Башнях, с их шепотами прошлого, импульсами настоящего и надеждами на будущее, мог побаловать себя.

Под простым удовольствием от отсутствия какого-либо графика встреч и неотложных дел крылось растущее увлечение Лилой.

Она скользила по дому и вне его. Уезжала утром в аккуратной опрятной униформе, заплетя невероятную гриву в косу. Возвращаясь, надевала одну из развевающихся юбок или сексуальные шорты. Улыбалась ему, беседовала и удерживала благожелательную, но вполне ощутимую дистанцию.

Макс утешал себя набросками в записной книжке или общением с двумя забавными детьми Сюзанны — Алексом и Дженни, которые уже выказывали признаки летней скуки. Он бродил по садам или утесам, составлял компанию Коко на кухне или наблюдал за рабочими в западном крыле.

Казалось чудом, что можно заниматься всем, что только взбредет в голову.

Как-то Макс сидел на лужайке с Алексом и Дженни, сгорбившимися с обеих сторон словно нетерпеливые лягушки. Солнце походило на серебряный диск, затуманенный пластами облаков, игривый бриз приносил аромат лаванды и розмарина из близлежащего сада с декоративными каменными горками. В траве танцевали бабочки, легко уклоняясь от агрессивных поползновений Фреда. Где-то рядом в ветвях скрюченного ветром дуба настойчиво выдавала трели какая-то птица.

Макс повествовал о молодом парне, испытавшем ужас и воодушевление революционных боев. Переплетая факты с вымыслом, удерживал внимание детей, развлекая их и потворствуя своей любви к историческим рассказам.

— Держу пари, он угрохал целые банды грязных красномундирников [9], — радостно провозгласил Алекс, в свои шесть лет обладающий ярким и живым воображением.

— Целые банды, — согласилась пятилетняя Дженни, слишком энергичная, чтобы усидеть на месте. — В одиночку.

— Поймите, революции не всегда совершались оружием и насилием.

Макс весело наблюдал за юными личиками, недовольными недостатком кровавых подробностей.

— Много сражений было выиграно благодаря интригам и шпионажу.

Алекс на мгновение задумался, потом выпалил:

— Шпионы?

— Шпионы, — согласился Макс и взъерошил темные волосы мальчика.

И поскольку сам в детстве страдал от неуверенности, прекрасно понимал, что Алекс жаждет мужского внимания.

Сумев возбудить детское любопытство, изложил им пламенную речь Патрика Генри [10], рассказал о храбром Сэмюэле Адамсе [11] — основателе «Сынов свободы»[12], поведал о политике и целях непослушной молодой страны и о событии, вошедшем в историю Америки как «Бостонское чаепитие» [13].

Живописуя юного героя, сбрасывающего сундуки чая в мелководную Бостонскую гавань, Макс заметил Лилу, пересекающую лужайку.

Она двигалась по траве с ленивой грацией — изящная цыганка в полупрозрачной шифоновой юбке, которую дразнил ветер. Босые ноги, волосы свободно падают на тонкие бретели бледно-зеленой блузы, множество тонких браслетов на хрупких запястьях.

Фред помчался поприветствовать хозяйку, подпрыгнул и шлепнулся наземь, чем заставил ее рассмеяться. Когда она нагнулась к собаке, одна бретелька соскользнула с плеча. Тут щенком овладела новая цель, и он весело побежал прочь, чтобы продолжить безнадежное преследование бабочек.

Лила выпрямилась, не спеша вернула ленточку на место, потом продолжила шествие по траве. Макс уловил аромат дикорастущих засушенных цветов еще до того, как она заговорила.

— У вас тут закрытая вечеринка?

— Макс рассказывает нам истории, — сообщила Дженни и потянула тетю за юбку.

— Истории?

Множество цветных бусинок покачивалось в ушах, пока Лила усаживалась рядом с ними.

— Люблю слушать истории.

— И Лиле расскажите тоже.

Дженни переместилась поближе к тете и начала играть с ее браслетами.

— Да уж.

В голосе звучал смех, глаза искрились весельем, когда девушка взглянула на Макса.

— И Лиле расскажите тоже.

Она точно знает, какой эффект производит на мужчин, подумал Макс. Совершенно точно.

— Ну… на чем я остановился?

— Джим раскрасил лицо, как индеец, и швырнул проклятый чай в гавань, — напомнил Алекс. — Жаль, никого не застрелили.

— Правильно.

Используя детей для защиты от обаяния Лилы, Макс вообразил себя на фрегате вместе с вымышленным Джимом и почувствовал холод бриза и жар азарта. С прирожденным мастерством, которое считал основой обучения, профессор нагнетал сюжет, ловко обрисовывал характеры и так увлекательно описывал исторические события, что заставил Лилу приглядеться к нему с новым живым интересом и уважением.

Хотя повесть закончилась тем, что мятежники перехитрили британцев без всякой пальбы, даже кровожадный Алекс не остался разочарованным.

— Они победили! — Мальчик подпрыгнул и издал воинственный клич. — Я — сын свободы, а ты — грязный красномундирник, — выпалил он сестре.

— Ах так! — Она вскочила на ноги.

— Нет налогам без представительства [14], — взревел Алекс и помчался в дом, Дженни неслась по пятам, Фред замыкал преследование.

— Достаточно близко, — пробормотал Макс.

— А вы довольно изобретательны, профессор.

Лила отклонилась, оперлась на локти и стала наблюдать за ним через полуприкрытые веки.

— Умеете занимательно излагать исторические события.

— Потому что это не просто даты и имена, это живые люди.

— В ваших рассказах — да. Но когда я училась в школе, требовалось заучивать события 1066 года как таблицу умножения. — Она лениво провела голой ступней по другой ноге. — До сих пор толком и не знаю, что там случилось в 1066 году… вроде как Ганнибал [15] провел своих слонов через Альпы.

Макс усмехнулся.

— Не совсем.

— Вот видите?

Лила распростерлась на земле, длинная и гибкая, словно кошка, откинув голову назад, волосы рассыпались по траве. Ее плечи очень смущали, особенно когда своенравная бретелька снова соскользнула. Удовольствие от потакания своей слабости отразилось на ее лице.

— Припоминаю, что обычно засыпала к тому моменту, когда речь заходила о первом Континентальном конгрессе [16].

Макс осознал, что затаил дыхание, и медленно выдохнул.

— Подумываю, не прочитать ли вам небольшую лекцию.

Лила прищурилась.

— Можно покинуть классную комнату… [17] — пробормотала она, затем выгнула бровь. — Итак, что вы знаете о флоре и фауне?

— Достаточно, чтобы отличить кролика от петуньи.

Она снова села и с восхищением подалась к нему.

— Отлично, профессор. Если будет настроение, можем поделиться знаниями.

— Почему бы и нет.

Он выглядит очень симпатичным, размышляла Лила, сидя здесь на солнечной лужайке, в позаимствованных джинсах и футболке, волосы падают на лоб, от пребывания на солнце бледность сменилась легким загаром. Ощущая себя вполне непринужденно, Лила уверилась, что раньше по глупости волновалась в его присутствии, ведь Макс просто хороший человек, слегка сбитый с толку обстоятельствами, поэтому вызвал у нее симпатию и любопытство. Чтобы доказать это себе, она провела пальцами по его лицу.

Макс заметил лукавство в ее глазах, затаенную шалость, изогнувшую ее губы до того, как она прикоснулась к его рту легким дружеским поцелуем. Лила улыбнулась, удовлетворенная произведенным эффектом, улеглась на спину и собралась что-то сказать, но Макс обхватил рукой ее запястье.

— На этот раз я не полумертвый, Лила.

Сначала девушка удивилась. Он увидел, что она осознала сказанное им, и беспечное довольство медленно растаяло. Черт побери, подумал Макс, подсовывая руку под тонкую шею, а ведь она абсолютно уверена, что ничего не произойдет. Охваченный смесью раненой гордости и поднимающегося восторга, Макс прижался к ее губам.

Лиле нравилось целоваться — ласка и примитивное физическое удовольствие. И она всегда наслаждалась самим действом, поэтому и отдалась ощущениям, ожидая приятного покалывания и успокаивающей теплоты. Но никак не подобного потрясения.

Прикосновение отозвалось по всему телу, начиная с головы, и пронеслось к животу, вибрируя в кончиках пальцев. Рот Макса был твердым, настойчивым… и очень нежным, его вкус исторг у нее тихий звук наслаждения, как у ребенка, впервые попробовавшего шоколад. Прежде чем она успела осознать одно возникшее чувство, как нахлынуло следующее, чтобы все запутать и смешать.

Цветы и горячее солнце. Запах мыла и пота. Трепетные влажные губы и осторожное покусывание. Собственный вздох, легкое дуновение воздуха и настойчивое давление Макса на чувствительный затылок. Это что-то большее, чем простое удовольствие, поняла Лила. Намного слаще и намного сложнее.

Поддавшись очарованию, подняла руку и скользнула по волосам мужчины.

Макс снова ощутил, что тонет, но на этот раз влекло что-то более сильное и опасное, чем бушующее море. И не возникло никакого желания бороться. Плененный, он провел языком по ее губам, дегустируя таинственные ароматы — роскошные, манящие и соблазнительные, они зеркально отражали ее вкус, уже проникший в его организм, и он осознал, что смакует каждый вздох.

Макс чувствовал, как что-то меняется в нем, растет и ширится, внутри разгорался пожар, перехватывающий горло.

Возмутительно сексуальная, беззастенчиво эротичная Лила пугала его больше, чем любая знакомая женщина. В голове снова возник образ сидящей на скале русалки, расчесывающей влажные пряди и заманивающей на погибель беспомощных мужчин обещанием невероятного наслаждения.

Восстал инстинкт выживания, заставив Макса отодвинуться. Лила замерла в той же позе — веки опущены, губы полураскрыты. Только в этот момент он понял, что все еще сжимает ее запястья, и ощутил биение пульса под пальцами.

Медленно, еще мгновение паря в одурманивающей невесомости, Лила открыла глаза и облизнула губы, смакуя сохранившийся на них вкус. Потом улыбнулась.

— Ладно, доктор Квартермейн, кажется, история не единственный предмет, к которому вы способны. Как насчет еще одного урока?

Желая большего, она подалась вперед, но Макс встал и тут же обнаружил, что земля под ногами такая же неустойчивая, как палуба судна.

— Думаю, на сегодня достаточно.

Лила с любопытством взглянула на него и откинула волосы назад.

— Почему?

— Потому что…

Потому что, если они еще раз поцелуются, он непременно дотронется до нее. А если дотронется — неодолимая потребность, — то не выдержит и займется с ней любовью прямо здесь, на залитой солнцем лужайке, на виду у всех.

— Потому что не хочу воспользоваться вашим настроением.

— Воспользоваться? — растроганно и насмешливо протянула Лила. — Вы такой милый.

— Был бы признателен, если бы вы не заставляли меня чувствовать себя идиотом, — вспыхнул Макс.

— Разве? — Ее улыбка стала вдумчивой. — Милый — не значит идиот, Макс. Просто большинство мужчин, которых я знаю, с радостью воспользовались бы подвернувшимся моментом. Скажите, что вас так обидело, а потом — почему бы нам не вернуться в дом? Свожу вас в башню Бьянки.

Он действительно обиделся и собирался признаться в этом, но последние слова соблазнительно ударили в голову.

— Башню Бьянки?

— Да. Хочу показать вам ее.

Лила выжидающе протянула руку.

Макс хмуро глядел на нее, изо всех сил пытаясь сообразить, кто такая Бьянка. Затем, кивнув, помог Лиле подняться.

— Прекрасно. Пойдемте.

Макс уже исследовал часть особняка — лабиринт помещений, некоторые из которых пустовали, а другие были забиты мебелью и коробками. С внешней стороны дом — со сверкающими окнами, изящными подъездами, гармонирующими с выступающими башенками и парапетами — казался то ли крепостью, то ли старинным поместьем. Внутри представлял собой хаотичную путаницу сумрачных коридоров, омытых солнцем комнат, обшарпанных полов и отполированных перил. Башни уже очаровали его.

Лила довела Макса до двери на лестничной площадке наверху восточного крыла.

— Макс, толкните ее хорошенько, — попросила она, и ему пришлось основательно упереться плечом, прежде чем раздался глухой скрип дерева. — Все забываю попросить Слоана отремонтировать ее.

Взяв Макса за руку, Лила вошла внутрь.

Это была большая круглая комната с палладианскими окнами. Небольшой слой пыли устилал пол, но кто-то бросил несколько разноцветных подушек в кресло. Старый торшер с запятнанным абажуром, украшенным кисточками, стоял поблизости.

— Воображаю, что здесь она переживала самые прекрасные моменты жизни, — начала Лила, — в компании с самой собой. Она имела обыкновение приходить сюда, чтобы побыть в одиночестве и помечтать.

— Кто?

— Бьянка. Моя прабабушка. Посмотрите, какой потрясающий вид.

Лила потянула гостя к окну, чувствуя потребность разделить с ним красоту пейзажа, показать море и скалы. Место должно выглядеть пустынным, подумал Макс, но вместо этого внезапно оказалось волнующим и разрывающим сердце. Когда он дотронулся рукой до стекла, Лила удивленно посмотрела на него. Она делала то же самое бесчисленное количество раз, словно желая коснуться чего-то недосягаемого.

— Здесь… так печально.

Макс хотел сказать: «Красиво или захватывает дух», поэтому нахмурился.

— Да. Но иногда и спокойно. Тут я всегда чувствую близость к Бьянке.

Бьянка. Имя настойчиво билось в голове.

— Тетя Коко рассказывала вам ее историю?

— Нет. Существует какая-то история?

— Конечно.

Лила бросила на него любопытный взгляд.

— А я-то гадала, поведала она вам калхоуновскую версию или ту, что в прессе.

Висок в том месте, где заживала рана, начал слабо пульсировать.

— Не знаком ни с той, ни с другой.

Через мгновение Лила продолжила:

— Бьянка выбросилась из окна в одну из последних летних ночей 1913 года. Но ее дух остался.

— Почему она убила себя?

— Ну, это длинное повествование.

Лила уселась в кресло у окна, удобно оперлась подбородком на колени и неторопливо заговорила.

Макс слушал рассказ о несчастной женщине, попавшей в ловушку брака без любви за несколько лет до Первой мировой войны. Бьянка была женой богатого финансиста Фергуса Калхоуна и родила ему троих детей. Проводя летний отдых на острове Маунт-Десерт, встретила молодого художника. Из старых записей, обнаруженных сестрами Калхоун, они узнали, что его звали Кристиан, но больше ничего. Остальное являлось легендой, переданной Этану няней — наперсницей Бьянки.

Художник и нелюбимая жена страстно влюбились друг в друга. Разрываясь между долгом и сердцем, Бьянка мучилась над выбором и в конечном счете решила оставить мужа. Собрала несколько личных драгоценностей, известных теперь как сокровище Бьянки, и спрятала их на всякий случай. Среди них находилось изумрудное ожерелье, подаренное ей после рождения первого сына и второго ребенка — дедушки Лилы. Но вместо того, чтобы бежать с возлюбленным, Бьянка выбросилась из окна башни. Изумруды до сих пор не нашли.

— Мы узнали эту историю всего несколько месяцев назад, — закончила Лила. — Хотя я видела ожерелье.

У Макса закружилась голова и, ворча от боли, он прижал пальцы к вискам.

— Видели?

Она улыбнулась.

— В мечтах. Затем во время séance…

— Séance, — слабо повторил он и сел.

— Правильно. — Лила засмеялась и погладила его руку. — Мы проводили séance, и Кики озарило видение.

Макс издал приглушенный звук, который заставил ее снова рассмеяться.

— Жаль, вас там не было, Макс. Кики увидела ожерелье, и тогда-то тетя Коко поняла, что настало время поведать нам калхоуновскую легенду. Потом Трент влюбился в Кики и решил не покупать Башни. Мы находились в довольно затруднительном положении, буквально в шаге от вынужденной продажи дома, но он придумал превратить западное крыло в одну из своих фамильных гостиниц. Вы слышали об отелях Cент-Джеймсов?

Трентон Cент-Джеймс, сообразил Макс. Зять Лилы владел одной из самых больших гостиничных сетей в стране.

— У них хорошая репутация.

— Да. Трент нанял Слоана, чтобы тот занялся реконструкцией… и Слоан влюбился в Аманду. В общем, все сложилось как нельзя лучше. Мы сохранили особняк, превратив его часть в доходное место, да еще произошло два захватывающих романа.

Раздражение засверкало в ее глазах, заставив их потемнеть.

— Неприятной стороной стало то, что история об ожерелье просочилась в прессу, и нас замучили воодушевленные охотники за сокровищами и предприимчивые воры. Всего несколько недель назад какой-то гад едва не убил Аманду и украл кучу бумаг, которые мы разбирали, пытаясь найти ключ к местонахождению драгоценностей.

— Бумаги… — повторил Макс, желудок скрутило.

Ужас вернулся и с такой силой, что он почувствовал, словно его снова швырнуло о скалы. Калхоуны, изумруды, Бьянка.

— Что случилось, Макс?

Лила наклонилась и коснулась рукой его лба.

— Вы побелели, как полотно. Просто устали, — решила она. — Позвольте мне проводить вас в комнату, чтобы вы смогли отдохнуть.

— Нет, все хорошо. Ничего страшного.

Макс отпрянул, поднялся на ноги и зашагал по комнате. Что он может сказать ей? Что? После того, как она спасла ему жизнь, заботилась о нем? После того, как целовал ее? Калхоуны предоставили ему кров без колебаний и вопросов. Поверили ему. Как рассказать Лиле, что он — пусть и по неосторожности — работал с людьми, которые планировали обокрасть их?

Все же придется. Врожденная честность не позволит ничего другого.

— Лила…

Макс обернулся и увидел, что она наблюдает за ним наполовину заботливыми, наполовину настороженными глазами.

— Яхта. Я помню яхту.

Она с облегчением улыбнулась.

— Хорошо. Наверное, память вернется быстрее, если вы перестанете волноваться. Почему бы вам не присесть, Макс? Так легче думать.

— Нет.

Отказ прозвучал резко, Макс сосредоточился на ее лице.

— Яхтой владел человек, который нанял меня. Его зовут Кофилд. Точно — Кофилд.

Лила всплеснула руками.

— И что?

— Это имя ничего не говорит вам?

— Нет, а должно?

Возможно, он ошибся, подумал Макс. Может быть, в голове перепуталась история ее семейства с его собственным опытом.

— Ростом приблизительно шесть футов, очень аккуратный. Лет сорока. Темно-русые волосы, седеющие у висков.

— Ладно.

Макс расстроено выдохнул.

— Приблизительно месяц назад он нашел меня в университете и предложил работу. Хотел привлечь к сортировке и разборке каких-то семейных документов. Мне обещали щедрую плату и несколько недель пребывания на яхте… плюс компенсацию всех моих расходов и время для написания книги.

— Поскольку вы в здравом уме, то согласились.

— Да, но, черт побери, Лила, эти бумаги — квитанции, письма, бухгалтерские книги… на всех ваше имя.

— Мое?

— Калхоун. — Макс запихнул руки в карманы. — Разве вы не понимаете? Меня наняли, чтобы я, находясь на судне, изучал вашу семейную историю по документам, которые у вас похитили.

Лила молча смотрела на него. Максу показалось, что прошло очень много времени, прежде чем она поднялась с кресла.

— Хотите сказать, что работали на человека, который пытался убить мою сестру?

— Да.

Она не сводила с него глаз. Макс практически ощущал, что Лила старается проникнуть в его мысли, но когда заговорила, ее голос был ледяным.

— Почему вы рассказали это только сейчас?

Он устало провел руками по волосам.

— Я ничего не помнил, пока вы не рассказали об изумрудах.

— Это странно, не находите?

Макс видел, как словно ставни опустились на ее лицо, и кивнул.

— Не жду, что вы мне поверите, но я правда ничего не помнил. И когда согласился на эту работу, ни о чем подобном не подозревал.

Лила продолжала пристально наблюдать за ним, оценивая каждое слово, каждый жест, каждый нюанс в выражении глаз.

— Знаете, мне кажется очень странным, что вы не знали об ожерелье и грабеже. Пресса мусолила эту тему много недель. Надо жить в пещере, чтобы ничего не услышать.

— Или в студенческой аудитории, — пробормотал Макс.

Язвительные слова Кофилда о том, что у него больше ума, чем проницательности, всплыли в памяти и заставили Макса вздрогнуть.

— Послушайте, я расскажу все, что вспомню, до того, как уеду.

— Уедете?

— Не могу представить, что в сложившихся обстоятельствах кто-либо из вас захочет, чтобы я остался.

Лила разглядывала его, интуиция сражалась со здравым смыслом. Тяжело вздохнув, подняла руку.

— Думаю, вы должны рассказать всем сразу. Тогда и решим, что с этим делать.

Это был первый семейный совет Макса. Он вырос не в демократичной среде, а под безжалостной диктатурой отца. Калхоуны же совсем другие. Они собрались вокруг большого обеденного стола из красного дерева, настолько объединенные, что Макс впервые с тех пор, как очнулся наверху, почувствовал себя отторгнутым. Они слушали, иногда задавая вопросы, пока он повторял то, что уже поведал Лиле в башне.

— Вы не проверяли его рекомендации? — спросил Трент. — Просто заключили контракт с человеком, которого никогда не встречали и о котором ничего не знали?

— Мне казалось, что для проверки не было причин. Я не бизнесмен, — устало ответил Макс. — Преподаватель.

— Тогда не станете возражать, если мы проверим вас, — предложил Слоан.

Макс спокойно встретил его подозрительный взгляд.

— Нет, не стану.

— Я уже это сделала, — вставила Аманда и оперлась руками на стол, когда глаза всех присутствующих обратились к ней. — Мне это показалось вполне разумным, так что я отправила несколько запросов.

— Как же так, Мэнди, — пробормотала Лила. — Полагаю, тебе и в голову не пришло посоветоваться со всеми нами.

— Нет, не пришло.

— Девочки, — попросила Коко со своего места во главе стола, — не начинайте.

— Думаю, Аманда должна была обсудить это, — в голосе Лилы звучал калхоуновский характер. — Это касается всех нас. Кроме того, с какой стати она решила сунуть нос в жизнь Макса?

Они принялись горячо спорить, все четыре сестры, перекидываясь мнениями и возражениями. Слоан расслабился, предоставив событиям идти своим чередом. Трент закрыл глаза. Макс молча наблюдал. Они обсуждают его. Разве не понимают, что спорят о нем, швыряя над столом предположения взад-вперед, как шарик для пинг-понга?

— Извините меня, — начал он, но не был услышан.

Попробовал снова и заработал первую улыбку Слоана.

— Черт побери, прекратите!

Возглас раздосадованного профессора достиг цели — женщины разом замолчали и впились в него раздраженными глазами.

— Послушайте, приятель, — начала Кики, но Макс прервал ее:

— Это вы послушайте. Во-первых, зачем бы я стал вам все рассказывать, если бы имел тайный умысел? И так как вам очень хочется узнать, кто я и чем занимаюсь, почему бы не перестать клевать друг друга и просто не спросить меня?

— Потому что нам нравится клевать друг друга, — торжественно объявила Лила. — И совсем не нравится, когда кто-то мешает этим заниматься.

— Достаточно. — Коко использовала затишье в своих интересах. — Аманда уже проверила Макса… хотя это было немного невежливо…

— Зато разумно, — возразила Аманда.

— Грубо, — поправила Лила.

Перепалка грозила вспыхнуть с новой силой, но тут Сюзанна подняла руку:

— Что сделано, то сделано. Думаю, стоит выслушать, что разузнала Аманда.

— Как я и сказала, — Аманда стрельнула в Лилу взглядом, — я послала несколько запросов. Декан Корнуэлла восторженно отозвался о Максе, насколько помню, назвал его «блестящим» и «преданным своему делу» и оценил как одного из ведущих экспертов страны по американской истории. В двадцать лет Макс с отличием защитил диплом, в двадцать пять — докторскую диссертацию.

— Умница. — Лила успокаивающе улыбнулась Максу, заерзавшему на стуле.

— Наш профессор Квартермейн, — продолжила Аманда, — прибыл из штата Индиана, холост, криминального досье не имеет. Более восьми лет трудится в Корнуэльском университете, издал несколько благосклонно принятых статей. Самая последняя — краткий обзор социально-политической атмосферы в Америке накануне Первой мировой войны. В академических кругах считается вундеркиндом, серьезным ученым, необыкновенно ответственным, с неограниченным потенциалом.

Ощущая его смущение, Аманда смягчила тон:

— Простите за проверку, Макс, но я не хотела рисковать — только не своим семейством.

— Мы все сожалеем. — Сюзанна улыбалась ему. — Просто последние несколько месяцев выдались тревожными.

— Понимаю.

Откуда им знать, что он ненавидит, когда его называют вундеркиндом.

— Если моя академическая характеристика снимает подозрения, это прекрасно.

— Есть еще одна вещь, — продолжила Сюзанна. — Ничего из этого не объясняет, как вы оказались в море в ту ночь, когда Лила нашла вас.

Макс собрался с мыслями, пока все ждали его объяснений. Теперь стало проще сосредотачиваться, так же легко, как всегда, когда он в воображении переносил себя в первое сражение при Бул-Ране[18] или на место Вудро Вильсона[19].

— Я работал с документами. Разразился сильный шторм. Полагаю, во мне мало качеств настоящего моряка. Выполз на палубу, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха и услышал разговор Кофилда с капитаном Хокинсом.

По возможности кратко он пересказал содержание разговора и как понял, во что вляпался.

— Не представлял, что теперь делать, потом меня осенила безумная идея — забрать бумаги, убежать с яхты и обратиться в полицию. Не слишком разумно с учетом обстоятельств. В любом случае меня загнали в угол. Кофилд грозил оружием, но на этот раз шторм оказался на моей стороне. Я выскочил наверх и прыгнул за борт.

— За борт в разгар бури? — переспросила Лила.

— Это было весьма глупо.

— Весьма смело, — поправила Лила.

— Кроме того, в меня стреляли.

Макс нахмурился и дотронулся до повязки на голове.

— Описание Эллиса Кофилда не соответствует нашему вору. — Аманда задумчиво переплела пальцы. — Ливингстон — человек, укравший бумаги, — темноволосый, около тридцати лет.

— Значит, просто перекрасил волосы. — Лила всплеснула руками. — Он не мог вернуться, используя то же имя и ту же внешность. У полиции есть его приметы.

— Надеюсь, ты права. — Медленная насмешливая улыбка разлилась по лицу Слоана. — Если сукин сын вернулся, я по-любому доберусь до него.

— Мы все доберемся до него, — поправила Кики. — Вопрос в том, что нам теперь делать?

Они начали спорить. Трент предупредил жену, чтобы она даже не мечтала лезть в это дело, Аманда напомнила, что это проблема Калхоунов. Слоан категорически приказал ей держаться подальше. Коко решила, что настало время выпить по рюмке бренди, и удалилась.

— Он думает, что я мертв, — пробормотал Макс себе под нос. — Поэтому чувствует себя в безопасности и, скорее всего, болтается где-то поблизости на той же самой яхте. «Летящий всадник».

— Вы помните судно? — Лила подняла ладонь, призывая к тишине. — Можете описать?

— Во всех подробностях. — Макс слегка усмехнулся. — Это первая яхта, на которой я побывал.

— Значит, есть хоть какая-то информация для полицейских.

Трент оглядел сидящих за столом, затем кивнул:

— И мы сами кое-что проверим. Леди знают остров, как собственный дом. Если он здесь или где-то рядом, мы найдем его.

— С нетерпением жду этого.

Слоан глянул на Макса и, поддавшись импульсу, спросил:

— А вы, Квартермейн, примете участие в поисках?

Удивленный, Макс моргнул, затем улыбнулся.

— Да, конечно.

Я ходила в дом Кристиана. Возможно, это опрометчиво, потому что меня могли заметить какие-то знакомые, но я так сильно хотела взглянуть, где он живет, как живет, какие пустячки окружают его.

Оказалось, у него маленький деревянный коттедж возле моря, комнаты забиты картинами, и везде пахнет скипидаром. Над кухней — залитый солнцем чердак, оборудованный под студию. Жилище показалось мне кукольным домиком с симпатичными окнами и низкими потолками. Крыша покрыта опавшей листвой, деревья затеняют фасад, узкая веранда тянется вдоль задней части, где мы сидели и любовались океаном.

Кристиан рассказал, что при отливе уровень воды настолько низок, что можно пройти по мокрым камням к небольшой поляне, виднеющейся вдалеке. А ночью воздух наполнен разнообразными звуками: музыкой сверчков, уханьем сов, плеском волн.

Я чувствовала себя так безмятежно и радостно, как никогда в жизни. Словно мы долгие годы жили там вместе. Когда я сказала об этом Кристиану, он крепко обнял меня, просто чтобы прикоснуться.

— Я люблю вас, Бьянка, — признался он. — И мечтал о том, чтобы вы пришли сюда. Должен был увидеть вас в своем доме, увидеть, как вы стоите среди моих вещей.

Отстранившись, он улыбнулся.

— Теперь смогу постоянно представлять вас здесь и никогда не испытывать одиночества.

Я хотела отругать его и желала остаться. Господи, слова рвались с губ, сдерживаемые только долгом. Безрадостным долгом. Он, вероятно, ощутил это, потому что поцеловал меня, словно хотел запечатать невысказанное внутри.

Мы провели вместе всего час. Оба понимали, что я должна вернуться к мужу, к детям, к жизни, которую выбрала до того, как встретила Кристиана. Я чувствовала его руки вокруг себя, вкус его губ, его возрастающую потребность — яркое эхо моих собственных эмоций.

— Я хочу вас.

Услышав собственный шепот, я не испытала никакого стыда.

— Коснитесь меня, Кристиан. Позвольте принадлежать вам.

Сердце бешено стучало, когда я порывисто прижалась к нему.

— Займитесь со мной любовью. Возьмите меня в свою постель.

Он так сильно обхватил меня, что я едва могла дышать. Затем погладил по лицу, и я почувствовала дрожь в кончиках его пальцев. Зрачки стали почти черными, и я легко читала в них. Страсть, любовь, отчаяние, сожаление.

— Знаете ли вы, как часто я мечтал об этом? Сколько ночей лежал с открытыми глазами, желая вас?

Потом отпустил меня и пересек комнату, подойдя туда, где на стене висел мой портрет.

— Я жажду вас, Бьянка, каждым своим вздохом. И так сильно люблю, что не могу принять того, что вы никогда не будете моей.

— Кристиан…

— Думаете, что позволю вам уйти, если дотронусь до вас?

Он резко обернулся — теперь в нем бушевал гнев, яростный и неудержимый.

— Мне ненавистно, что мы крадемся, как грешники, только для того, чтобы час-другой провести вместе, такие же невинные, как дети. Если у меня не хватает сил прекратить наши встречи, я постараюсь хотя бы помешать вам совершить то, о чем потом пожалеете.

— Как я могу пожалеть, если стану принадлежать вам?

— Потому что вы уже принадлежите другому. И каждый раз, когда возвращаетесь к нему, я хочу задушить его голыми руками только потому, что он владеет вами, а я нет. Если мы все же решимся пойти дальше, у вас не останется выбора. Вы не вернетесь к нему, Бьянка. Ни в свой дом, ни к своей прежней жизни.

Я понимала, что это истинная правда — все, до последнего слова.

Поэтому покинула его, пошла домой, вплела ленту в косу Коллин, поиграла с Этаном в мяч, осушила слезы Шона, когда он ободрал коленку. В безрадостном молчании поужинала с мужем, который становится все более чужим.

Слова Кристиана были правдой, и это — та правда, перед которой я должна встать лицом к лицу. Наступает время, когда я больше не смогу жить в двух мирах, придется выбрать какой-то один, только один.

Глава 4

— Меня осенила невероятная изумительная идея, — объявила Коко.

Подобно кораблю с наполненными ветром парусами, она вплыла на кухню, где завтракали Лила, Макс и Сюзанна с детьми.

— Рада за тебя, — сообщила Лила шарику шоколадного мороженого с печеньем. — Любой, кто в состоянии думать в такую рань, просто ангел или хотя бы заслуживает медали.

Как заботливая наседка, Коко проверила травы, которые выращивала в горшках на окне, покудахтала над базиликом, потом обернулась:

— Понятия не имею, почему не подумала об этом раньше. На самом деле…

— Алекс пинает меня под столом.

— Алекс, не пинай сестру, — мягко попросила Сюзанна. — Дженни, не мешай.

— Я ее не пинал. — Молоко сочилось по подбородку Алекса. — Она сама подставила колено под мою ногу.

— Ничего я не подставляла.

— Подставляла.

— Индюк.

— Козявка.

— Алекс. — Сюзанна прикусила щеку, чтобы должным образом выразить серьезное материнское неодобрение. — Доешь овсянку или ее можно унести?

— Она первая начала, — пробурчал он.

— Ничего я не начинала, — выпалила Дженни.

— Начинала.

Взгляд на маму заставил проказников уставиться в глаза друг другу с мрачной неприязнью.

— Ну, раз все улажено, — развеселившаяся Лила облизнула ложку, — можно узнать про твою изумительную идею, тетя Коко?

— Значит, так…

Тетушка взбила волосы, рассеянно проверила свое отражение в тостере, одобрила и засияла.

— Она имеет отношение к Максу. Все совершенно очевидно. Мы очень волновались за его здоровье, поэтому выпустили из вида продолжающееся строительство. А знаете, один из работающих молодых людей сегодня утром вышел на террасу только в джинсах и поясе с инструментами? Очень отвлекает.

Коко выглянула из окна кухни, так… на всякий случай.

— Какая жалость, что я пропустила такое зрелище. — Лила подмигнула Максу. — Это ведь тот парень с длинными белокурыми патлами, завязанными кожаным шнурком?

— Нет, тот, который с темными вьющимися волосами и усиками. Должна заметить, он чрезвычайно хорошо сложен. Полагаю, поддерживает себя в прекрасной физической форме, целый день размахивая молотком или чем-то там еще. Хотя шум, конечно, беспокоит. Надеюсь, вас это не очень тревожит, Макс.

— Нет. — Он пытался поспевать за хаотичными поворотами мыслей Коко. — Хотите кофе?

— О, как это мило с вашей стороны. Пожалуй, хочу.

Она присела, а он встал, чтобы налить ей кофе.

— Они буквально преобразовали бильярдную комнату. Конечно, впереди еще долгий путь… спасибо, дорогой, — прервалась Коко, когда Макс поставил перед ней чашку. — И все эти брезенты, инструменты и пиломатериалы отнюдь не украшают окрестности. Но, в конце концов, оно того стоит.

Разговаривая, Коко добавила в напиток сливки и сахар.

— Так на чем я остановилась?

— На изумительной идее, — напомнила Сюзанна и положила руку на плечо Алекса, чтобы помешать ему бросить кусок хлеба в сестру.

— Ах, да.

Коко отставила чашку, не сделав ни глотка.

— Меня осенило вчера вечером, когда я раскинула карты для гадания — хотелось уточнить кое-какие личные вопросы и прочувствовать еще одно дело.

— Что за еще одно дело? — захотел узнать Алекс.

— Взрослое дело. — Лила ткнула пальцем ему под ребра и заставила рассмеяться. — Скучное.

— Так, друзья, найдите-ка лучше Фреда. — Сюзанна взглянула на часы. — Если хотите поехать со мной, у вас пять минут.

Дети вскочили и вылетели из комнаты как два маленьких снаряда. Макс незаметно потер голень, по которой проехалась нога Алекса.

— Итак, карты, тетя Коко, — напомнила Лила, когда шум затих.

— Да. Я увидела, что опасность, существовавшая в прошлом, грозит и в будущем. Это привело меня в замешательство.

Коко взволнованно посмотрела на обеих племянниц.

— Но мы получим помощь и справимся. Кажется, будет даже два разных источника помощи. Один — ум, второй — физическая сила.

Коко беспокойно нахмурилась.

— Не удалось определить источник физической силы, что странно, потому что это кто-то знакомый. Сначала я подумала на Слоана. Он такой… ну, в общем, ковбой. Но это не он. Практически уверена, что это не он. — Вздохнув, снова улыбнулась. — Ну, а ум — это, естественно, Макс.

— Естественно. — Лила погладила его руку, отчего профессор неловко заерзал на стуле. — Наш домашний гений.

— Не дразни его. — Сюзанна поднялась, чтобы поставить посуду в раковину.

— О, ему известно, что я-то уж точно не такая умная, как он. Не так ли, Макс?

Он смертельно боялся покраснеть.

— Если вы так и будете прерывать свою тетю, то опоздаете на работу.

— Как и я, — заметила Сюзанна. — Так что за идея, тетя Коко?

Коко снова поднесла чашку к губам и снова отставила нетронутый кофе.

— Макс должен исполнить то, зачем прибыл сюда.

Улыбаясь, тетушка растопырила наманикюренные пальцы.

— Исследовать историю Калхоунов. Выяснить все, что можно, о Бьянке, Фергусе, да и всех прочих. Не для того ужасного мистера Кофилда или как его там, а для нас.

Заинтригованная, Лила обдумывала идею.

— Мы уже перебирали бумаги.

— Не с целеустремленностью Макса и не с его академическим методом, — возразила Коко и погладила по плечу уже полюбившегося мужчину.

Карточный расклад точно указывал, что они с Лилой прекрасно поладят.

— Уверена, если он основательно поразмыслит над ситуацией, то придумает множество подходящих версий.

— Хорошая идея. — Сюзанна вернулась к столу. — А вы как считаете?

Макс задумался. Он абсолютно не верил в карточные гадания, но не хотел ранить чувства Коко. К тому же замысел выглядел вполне разумным. И это прекрасный способ отплатить Калхоунам за добро, а также оправдать свое пребывание в Бар-Харборе еще на несколько недель.

— С удовольствием возьмусь за это. Маловероятно, что даже с полученной от меня информацией полиция найдет Кофилда. Пока же они его ищут, сосредоточусь на Бьянке и ожерелье.

— Отлично. — Коко откинулась на стуле. — Я так и знала.

— Проверю библиотеку, изучу газеты, опрошу старейших местных жителей, но Кофилд может опередить меня.

Чем больше Макс думал об этом, тем больше ему нравилась мысль о самостоятельном исследовании.

— Он твердил, что хочет найти что-то в семейных бумагах, либо в собственных источниках.

Макс отставил чашку в сторону.

— Очевидно, он не собирался предоставлять мне свободу действий, опасаясь, что я докопаюсь до правды.

— Ну, зато теперь у вас полностью развязаны руки, — вставила развеселившаяся Лила, живо представив, как завертелись колесики в голове Макса. — Хотя сомневаюсь, что обнаружите ожерелье в библиотеке.

— Но вдруг сумею найти фотографию или описание.

Лила улыбнулась.

— Я уже давала вам описание.

Макс не верил ни в грезы, ни в видения, поэтому пожал плечами.

— Все-таки можно наткнуться на какое-то материальное свидетельство. И уж наверняка на истории о Фергусе и Бьянке Калхоун.

— Полагаю, вам предстоит напряженная работа.

Лила встала, ничуть не оскорбленная недостатком веры в свои мистические способности.

— Вам понадобится автомобиль. Почему бы не довезти меня до парка, а потом использовать мою машину?

Раздраженный неверием Лилы в свой исследовательский потенциал, Макс несколько часов провел в библиотеке, как всегда чувствуя себя там, как дома, — среди полок с книгами, в центре шелеста и тихого бормотания, с записной книжкой у локтя. По нему, так расследования и поиски возбуждали не меньше, чем скачки верхом на белом коне. Эта тайна будет разгадана, хотя поиск ключа к ней не приключение с дымящимся кольтом и кровавыми пятнами.

Но с педантичностью, умом, эрудицией и навыками профессор превращался то в рыцаря, то в детектива, терпеливо выискивая ответы на вопросы.

Тот факт, что Макса всегда притягивали подобные занятия, горько разочаровывал его отца, Квартермейн знал это. Даже ребенком он предпочитал умственные упражнения физическим и не горел желанием разделить пылкое увлечение родителя, прославившегося на школьном футбольном поле. И не пополнил семейную копилку с трофеями.

Недостаток интереса и подростковая неуклюжесть порождали постоянные неудачи в спортивных состязаниях. Макс ненавидел охоту, и на последней вылазке отец так давил на него, что мальчик получил жесточайший приступ астмы вместо убитого зайца.

Даже теперь, годы спустя, он помнил наполненный отвращением голос отца, разносившийся по больничной палате:

— Черт, это не мальчишка, а просто баба какая-то! Ничего не понимаю. Он скорее сядет читать, чем есть. Каждый раз, когда я пытаюсь сделать из него мужчину, начинает хрипеть, как старуха.

Он заполучил астму, напомнил себе Макс. И сумел достичь кое-каких успехов, хотя из-за них отец никогда не станет считать его мужчиной. И раз уж не удалось оправдать ожидания родителя, то, по крайней мере, он стал авторитетным ученым.

Отогнав горестные мысли, Макс вернулся к поискам.

Он действительно находил сведения о Фергусе и Бьянке, маленькие драгоценные крупицы информации, рассыпанные по изучаемым книгам. В привычном комфорте библиотеки Макс набрасывал стопки примечаний и ощущал, как нарастает волнение.

Он узнал, что Фергус Калхоун был ирландским иммигрантом, мужчиной, который сделал себя сам и который, благодаря выдержке и проницательности, стал богатым и влиятельным человеком. Он прибыл в Нью-Йорк в 1888 году, молодой и нищий, как многие из тех, кто заполонил остров Эллис [20] в поисках лучшей доли. За пятнадцать лет выстроил империю. И обожал хвастаться этим.

Возможно, чтобы похоронить неимущего юнца, которым был когда-то, Фергус окружил себя состоятельными людьми, напористо рвался в высшее общество и добился, чтобы оно приняло его. Именно среди изысканных недоступных людей он встретил Бьянку Малдоун, молодую дебютантку из старинной, уважаемой, аристократической, но обедневшей семьи. Фергус построил Башни, решив превзойти все остальные роскошные летние поместья, и на следующий год женился на Бьянке.

Его золотая пора продолжалась. Империя росла, так же как семья, в которой появилось трое детей. Даже скандал с самоубийством жены летом 1913 года не пошатнул материальное благополучие.

Хотя после смерти Бьянки Фергус превратился практически в отшельника, но продолжал руководить делами из Башен. Его дочь так и не вышла замуж и, покинув отца, стала жить в Париже. Младший сын сбежал в Вест-Индию после предосудительной связи с замужней женщиной. Этан — старший сын — женился и произвел двух собственных детей: Джедсона, отца Лилы, и Корделию Калхоун, нынешнюю Коко Макпайк.

Этан погиб в море, а Фергус доживал последние годы своей долгой жизни в психиатрической больнице, куда его поместили родственники после нескольких непредсказуемых припадков буйной агрессии.

Интересная история, размышлял Макс, но большинство деталей, скорее всего, уже известны Калхоунам. Он хотел найти что-нибудь еще, какой-то маленький лакомый кусочек, который поведет в нужном направлении.

И нашел в изодранном и пыльном издании под названием «Летний отдых в Бар-Харборе».

Томик был в таком ужасном состоянии, что Макс едва не отложил его, но преподаватель в нем заставил продолжить чтение, словно надо до конца проверить плохо подготовленную студенческую работу. Может, он и будет вознагражден… в лучшем случае, подумал Макс. Никогда прежде он не встречал такого нагромождения слов в превосходной степени на одной странице. От «пленительный» к «великолепный», от «великолепный» к «восхитительный». Автор, очевидно, являлся наивным поклонником богатых и знаменитых людей, которые представлялись ему членами королевских семей. Роскошными, загадочными и очаровательными. Использованные хвалебные выражения заставили Макса поежиться, но он продолжил.

Целых две страницы оказались посвящены балу, устроенному в Башнях в 1912 году. Утомленный мозг Макса приободрился. Автор, несомненно, там присутствовал, потому что кропотливо описал каждую деталь — от модных фасонов одеяний до угощения. На Бьянке Калхоун было ниспадающее узкое платье из золотистого шелка с украшенной бисером юбкой. Цвет красиво оттенял ее золотисто-каштановые волосы. Присборенный лиф обрамляли… изумруды.

Репортер в мельчайших деталях разобрал камни. Избавившись от лишних прилагательных и романтических образов, Макс смог ясно представить ожерелье. Набрасывая примечания, перевернул страницу. И замер.

Перед ним предстала старая фотография, возможно, переснятая с газеты, нечеткая и полустертая, но Макс без труда узнал Фергуса. Изображенный мужчина был таким же суровым и строгим, как на портрете над камином в гостиной Башен. Рядом с ним сидела дама, при взгляде на которую у Макса перехватило дыхание.

Несмотря на плохое качество фотографии, можно было разглядеть, что женщина изящная, необыкновенно привлекательная и бесконечно прекрасная. Вылитая Лила. Фарфоровая кожа, стройная обнаженная шея и грива волос, собранных в стиле «Девушки Гибсона» [21]. Огромные глаза зеленого цвета — Макс в этом не сомневался. Ни тени улыбки во взгляде, хотя губы слегка изгибаются.

Это ему кажется, или на лице действительно заметна какая-то печаль?

Элегантная леди сидела, муж стоял позади нее, его рука покоилась на спинке стула, не на ее плече. Однако, как решил Макс, в его позе сквозило что-то собственническое. Оба были в парадной одежде: Фергус, накрахмаленный и отутюженный, и Бьянка — хрупкая, в платье с широкими складками. Высокопарная композиция была озаглавлена: «Мистер и миссис Фергус Калхоун, 1912».

Шею Бьянки, бросая вызов времени, обвивали изумруды Калхоунов.

Ожерелье было точно таким, каким его описала Лила: два сверкающих ряда, в центре — роскошная одинокая слезинка, словно капелька изумрудной воды. Бьянка носила драгоценность с холодностью, которая превращала богатство в элегантность и только увеличивала притягательную силу украшения.

Макс провел кончиком пальца по каждому ряду, практически ощущая гладкость драгоценных камней. Он понял, почему такие изделия становятся легендами, возбуждают человеческое воображение и разжигают жадность.

Но его не волновало сокровище, только образ самой дамы. Едва понимая, что делает, он обвел лицо Бьянки и подумал о девушке, унаследовавшей ее красоту. О женщинах, которые с первого взгляда поражают сердце.

Лила остановилась, чтобы дать возможность группе туристов сфотографироваться и отдохнуть. В этот день парк посетила огромная толпа, большинство из которой заинтересовалось пешеходной экскурсией в сопровождении натуралиста. Лила провела на ногах большую часть рабочего времени, прошла по одному и тому же маршруту восемь раз… вообще-то, шестнадцать, если считать обратную дорогу.

Но она не устала. И ее лекции никогда не являлись простым пересказом путеводителя.

— Многие из растений, произрастающих на острове, являются типично северными, — начинала она. — Некоторые субарктическими, сохранившимися после отступления ледников десять тысяч лет назад. Более поздние экземпляры завезены европейцами в последние двести пятьдесят лет.

С присущим ей терпением Лила отвечала на вопросы, отвлекая часть более молодой аудитории от вытаптывания диких цветов, и снабжала интересующихся информацией о местной флоре. Демонстрировала прибрежный горошек, приморский золотарник, отцветающие колокольчики. На сегодня это была последняя группа, но она уделила ей так же много внимания, как и первой.

Лила всегда наслаждалась приморской прогулкой, слушая звуки перекатывания гальки в прибое, или отзывающиеся эхом крики чаек, открывая для себя и туристов сокровища, спрятанные в приливах и отливах.

Легкий свежий бриз приносил древние и таинственные запахи океана, гладкие плоские камни были истерты до элегантности неутомимой водой. Лила любовалась блеском кварца в струях длинной Уайт-Ривер, ниспадающей на черные скалы, и почти безоблачным синим летним небом. Под ним скользили теплоходы, как оранжевые помпоны, покачивались буйки.

Она подумала о яхте «Летящий всадник», но, как ни вглядывалась вдаль на каждой экскурсии, видела только блестящие туристические пароходики или крепкие катера ловцов лобстеров.

Заметив Макса, направляющего по туристической тропе в сторону ее группы, Лила улыбнулась. Он, конечно же, прибыл вовремя. Другого она и не ожидала. Девушка почувствовала медленно растекающееся покалывающее тепло, когда он внимательно оглядел ее с головы до ног. У него действительно замечательные глаза. Вдумчивые и серьезные, и чуть-чуть застенчивые.

Как всегда при взгляде на Макса возник порыв подразнить профессора и глубинное страстное желание прикоснуться. Интересная комбинация, подумала Лила и не смогла припомнить, чтобы кто-то вызывал в ней такие стремления.

Она выглядит очень хладнокровной, отметил Макс, в этой мужеподобной униформе на гибкой женской фигуре. Воинственный цвет хаки, золотая подвеска и кристаллы в ушах. Он спрашивал себя, понимает ли она, насколько соответствует морской стихии, которая клокочет и перекатывается за ее спиной.

— В зоне прилива, — излагала Лила, — жизнь приспособилась к изменениям уровня воды. Весной происходят самые высокие и низкие перепады почти в четырнадцать с половиной футов.

Она продолжала рассказывать тихим успокаивающим голосом, сообщая о существах в прибрежной полосе, выживании и пищевой цепочке. Во время лекции чайка взгромоздилась на ближайшую скалу и принялась изучать туристов блестящими, как бусинки, глазами. Защелкали фотоаппараты. Лила присела возле потока. Очарованный ее описанием, Макс подошел к воде, чтобы взглянуть самому.

Там колыхались длинные фиолетовые водоросли, которые она назвала «дулсе», дети в группе застонали, когда Лила сообщила, что их можно есть сырыми или жареными. В темном маленьком водоеме, как поведала экскурсовод, обитало огромное количество живых существ, чего все и ожидали. Лила предложила вернуться еще раз во время прилива, потом продолжила рассказ.

Изящно кончиком пальца указала на морских актиний, больше похожих на цветы, чем на животных, крошечных слизняков, которые охотились на них, и симпатичные раковины с моллюсками и улитками. В какой-то момент она походила на морского биолога, а уже в следующий — на настоящего комика.

Благодарная аудитория бомбардировала ее вопросами. Макс заметил одного подростка, мечтательно уставившегося на лекторшу с невнятным вожделением, и почувствовал мгновенную симпатию.

Закинув косу на спину, Лила закончила тур, указав на информацию, доступную в центре посетителей, и сообщив о следующей экскурсии по природным зонам. Часть группы побрела по дорожке назад, другие задержались, чтобы еще пофотографировать. Мальчик отстал от родителей и засыпал Лилу вопросами, которые выплевывал его перегруженный мозг: о море, диких цветах и — хотя дважды не посмотрел бы на малиновку — птицах. Когда иссяк, мать нетерпеливо позвала его, и он неохотно потащился прочь.

— Эту прогулку он забудет нескоро, — прокомментировал Макс.

Лила улыбнулась.

— Мне нравится думать, что они запомнят хотя бы какую-то часть. Рада, что вы пришли, профессор.

Она сделала то, чего требовали инстинкты, — крепко поцеловала Макса мягкими губами.

Оглянувшийся в этот момент подросток испытал вспышку настоящей зависти. А Макс был тронут до глубины души. Рот Лилы все еще изгибался, когда она отпрянула от него.

— Ну, — спросила она, — как прошел ваш день?

Женщина, которая умеет так целовать, ожидает, что сразу после он сможет беседовать как ни в чем не бывало? Очевидно, сможет, приободрился Макс, и глубоко вздохнул.

— Интересно.

— Там самый лучший вид.

Лила пошла по дорожке, ведущей к центру посетителей. Выгнув бровь, посмотрела через плечо:

— Идете?

— Да. — Засунув руки в карманы, Макс последовал за ней. — Вы очень хороши.

Ее смех был легким и теплым.

— Что ж, спасибо.

— Я имел в виду… я говорил о вашей работе.

— Конечно. — Лила дружелюбно подхватила его под руку. — Жаль, что вы пропустили первые двадцать минут. Мы видели два цветных сланца, ушастого баклана и морского ястреба.

— Моя самая заветная мечта — увидеть цветные сланцы, — заявил он и снова заставил ее рассмеяться. — Вы всегда ходите по этой тропинке?

— Нет, выбираю направление спонтанно. Одно из моих любимых мест — Иорданское озеро, иногда я направляюсь в сторону Центра изучения природы или путешествую пешком по горам.

— Полагаю, тут вам никогда не бывает скучно.

— Никогда, иначе не протянула бы здесь и дня. Даже в одних и тех же уголках можно все время наблюдать разные вещи. Посмотрите.

Она указала на засохшие стебли растений с узкими листьями и увядшими розовыми соцветиями.

— Рододендрон, — сообщила Лила, — обычная азалия. Несколько недель назад находилась в пике расцвета. Ошеломляющее зрелище. Теперь цветы отмирают и будут ждать весны.

Она провела кончиком пальца по листьям.

— Мне нравятся природные циклы. Они обещают будущее.

Хотя Лила утверждала, что совсем не энергичная женщина, но легко шагала по тропе, не пропуская ничего интересного — лишайника, цепляющегося за скалу, чайку в небе или побеги сорного ястребинка. Она любила здешние запахи, море за спиной, свежий аромат деревьев, которые постепенно перекрывали вид.

— Не подозревал, что большую часть дня вы проводите на ногах.

— Что и объясняет, почему в остальное время предпочитаю лежать, задрав их повыше.

Лила склонила голову и посмотрела на Макса.

— Если пожелаете, в следующий раз могу провести для вас углубленную экскурсию. Одним выстрелом убьем двух зайцев, так сказать. Полюбуетесь пейзажем и пошарите вокруг в поисках вашего друга Кофилда.

— Я хочу, чтобы вы держались от этого подальше.

Заявление застало ее врасплох, Лила прошла еще пять футов, прежде чем осознала его слова.

— Вы — что?

— Хочу, чтобы вы держались от этого подальше, — повторил Макс. — Я много размышлял об этом.

— Вот как?

Знай он ее получше, уловил бы намек на раздражение в ленивом тоне.

— И как вы додумались до такого необычного заключения?

— Он опасен. — Голос, окрашенный фанатизмом, ясно зазвучал в голове. — Думаю, что даже не совсем адекватен. Уверен, что жесток. Он уже стрелял в вашу сестру и в меня. Не желаю, чтобы такая же участь постигла вас.

— Ваши желания тут ни при чем. Это семейное дело.

— И мое тоже, с тех пор как я прыгнул в бушующее море.

Пойманный между солнечным светом и тенью на дорожке, Макс остановился и положил руки ей на плечи.

— Вы не слышали его той ночью, Лила. А я слышал. Он сказал, что никто и ничто не помешает ему завладеть ожерельем, и он имел в виду именно это. Попытки остановить его — работа для полиции, а не для кучки женщин, которые…

— Кучка женщин, которые… что? — прервала Лила, сверкая глазами.

— Которые слишком эмоциональны, чтобы соблюдать осторожность.

— Понятно. — Она медленно кивнула. — Так что вам, Слоану и Тренту, большим храбрым парням, придется решить, как защитить нас, слабых беззащитных женщин, и спасти положение?

До Макса слишком поздно дошло, что он ступил на зыбкую почву.

— Я не говорил, что вы беззащитные.

— Зато подразумевали. Позвольте кое-что сообщить вам, профессор: нет ни одной женщины Калхоун, которая не сможет справиться с собой или любым мужчиной, с важным видом появившемся на нашем пороге. Включая гениев и неуравновешенных воров драгоценностей.

— Вот видите? — Макс взмахнул руками, потом снова опустил ей на плечи. — Ваша реакция — чистые эмоции без какой-либо логики или размышлений.

Горящие глаза Лилы сузились.

— Хотите увидеть чистейшие эмоции?

Кроме умственных способностей, Макс гордился некоторым количеством уличной смекалки, поэтому осторожно отпрянул назад.

— Не уверен.

— Отлично. Тогда предлагаю вам приберечь собственные фантазии и дважды подумать, прежде чем лезть в чужие дела.

Она отмахнулась от него и продолжила прислушиваться к голосам вокруг центра обслуживания туристов.

— Черт побери, я просто не хочу, чтобы вам причинили вред.

— Не собираюсь подвергать себя опасности. У меня очень низкий болевой порог. Но и не собираюсь сидеть сложа руки, пока кто-то строит заговор, намереваясь украсть принадлежащее мне.

— Полиция…

— Ни черта они не могут, — рявкнула Лила. — Вы знаете, что Интерпол уже пятнадцать лет ищет Ливингстона под всеми его псевдонимами? Никто не смог выследить его после того, как он стрелял в Аманду и похитил наши бумаги. Если Кофилд и Ливингстон — одно и то же лицо, то только от нас зависит, сумеем ли мы защитить себя.

— Даже если это означает получить удар по голове?

Она взглянула через плечо.

— Я сама позабочусь о своей голове, профессор. А вы волнуйтесь о своей.

— И я не гений, — проворчал он, после чего удивился, увидев ее улыбку.

Досада на его лице заставила Лилу сбавить обороты. Она сошла с дорожки.

— Ценю ваше беспокойство, Макс, но оно совершенно неуместно. Почему бы вам не подождать меня здесь, присев на ограждение? А я схожу за своими вещами.

Она оставила его что-то бормочущим себе под нос. Он просто хочет оберечь ее. Это настолько неправильно? Заботится о ней. В конце концов, она спасла ему жизнь. Нахмурившись, Макс сидел на каменной стене. Люди толпились у входа в здание, дети капризничали, пока родители тащили, вели или несли их к автомобилям. Взявшись за руки, прогуливались парочки, кое-кто вдумчиво изучал путеводитель. Он видел краснеющие под солнцем горки панцирей жареных омаров, выловленных в местных водах.

Макс поглядел на собственные предплечья и с удивлением заметил, что кожа огрубела. Жизнь изменилась, понял он: появился загар, нет никакого графика дел, который требуется соблюдать, и никакого маршрута, которому надо следовать. Он вовлечен в загадочную историю, да еще и с невероятно сексуальной женщиной.

— Так-так… — Лила накинула ремешок сумочки на плечо. — Вы выглядите очень самодовольным.

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

— Да?

— Как кот с перьями в пасти. Не хотите поделиться?

— Хорошо. Идите сюда.

Он поднялся, рванул Лилу к себе и накрыл ее рот своим. Все непривычные и ошеломляющие чувства вылились в поцелуй. И если он поцеловал ее глубже, чем намеревался, то это только усилило расцветающее невиданное наслаждение. Снующие вокруг туристы исчезли, что лишь подчеркнуло необычность происходящего. Начало новой жизни.

Она чувствовала счастье, а не страсть, что очень смущало. Хотя, возможно, его губы затуманивали здравый смысл, но Лила не сопротивлялась. Причина раздражения забылась, теперь все стало таким правильным, почти идеальным — стоять с ним на залитом солнцем внутреннем дворике и ощущать, как рядом бьется его сердце.

Когда Макс оторвался от искусительницы, Лила глубоко удовлетворенно вздохнула и медленно открыла глаза. Он усмехнулся, и восхищенное выражение его лица снова заставило ее улыбнуться. Не совсем понимая, как справиться с пробужденными им нахлынувшими эмоциями, Лила погладила его по щеке.

— Не то, чтобы я жалуюсь, — проговорила она, — но что это было?

— То, что я чувствовал.

— Превосходный первый шаг.

Смеясь, Макс обнял ее за плечи, и они направились к стоянке автомобилей.

— У вас самый сексуальный рот, который я когда-либо пробовал.

Он не увидел, как потускнел ее взгляд. Да если бы и увидел, она вряд ли смогла бы объяснить почему. «Все и всегда сводится к сексу», — размышляла Лила, и постаралась отогнать смутное разочарование. Обычно мужчины именно так ее и воспринимали, и не было никакой причины расстраиваться из-за этого именно сейчас, особенно когда мгновением раньше она наслаждалась наравне с ним.

— Рада услужить, — легко произнесла Лила. — Поехали?

— Конечно, но прежде мне надо кое-что показать вам. — Усевшись на водительское место, Макс вытащил манильский конверт[22]. — Я прошерстил много книг в библиотеке. Есть несколько упоминаний о вашем семействе в местных хрониках и биографиях. Одно из них, думаю, очень заинтересует вас.

— Хм.

Лила уже развалилась на сиденье и мечтала подремать.

— Я сделал копию. Это фотография Бьянки.

— Фотография? — Она снова выпрямилась. — Правда? Фергус все уничтожил после ее смерти, так что я никогда не видела прабабушку.

— Нет, видели. — Он вытащил копию и вручил ей. — Каждый раз, когда смотрели в зеркало.

Лила, ничего не говоря, впилась глазами в зернистый снимок, потом поднесла руку к собственному лицу. Те же скулы, тот же рот, нос, глаза. «Именно поэтому я ощущаю такую сильную связь с Бьянкой?» — спросила она себя и почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

— Она была красивой, — спокойно заметил Макс.

— Такая молодая. — Слова прозвучали как вздох. — На момент смерти она была моложе меня. И уже влюблена, когда их фотографировали. Заметно по взгляду.

— На ней изумруды.

— Вижу. — Как и Макс раньше, Лила провела по камням кончиком пальца. — Насколько тяжело, наверное, быть привязанной к одному мужчине, а любить другого. И ожерелье — символ власти мужа и напоминание о детях.

— Вы считаете его символом?

— Да. Думаю, ее чувства и к этому ожерелью, и ко всему, что оно обозначало, были очень сильными. Иначе она не спрятала бы его. — Лила убрала лист в конверт. — Хорошая работа, профессор.

— Это только начало.

Глядя на него, она переплела свои пальцы с его.

— Мне нравится такое начало. Открываются новые возможности. Поехали домой и покажем этот снимок остальным, но до этого сделаем несколько остановок.

— Остановок?

— Настало время начать кое-что еще. Вам нужна хоть какая-то одежда.

Макс терпеть не мог совершать покупки. О чем и сообщил Лиле, причем неоднократно и настойчиво, но она беспечно проигнорировала его возражения и прогуливалась от магазина к магазину, приобретая все, что считала нужным. Он взял было переливающуюся футболку, но быстро положил ее, заметив изображение омара, одетого как метрдотель.

Лилу-то как раз ничуть не пугали торговые работники, поэтому она проходила через процесс выбора с томными вздохами чистого расслабления. Большинство продавцов называло ее по имени, и, разговаривая с ними, Лила небрежно расспрашивала о мужчине, соответствующем описанию Кофилда.

— Мы уже закончили?

В его голосе звучала мольба, вызвавшая ее смех, когда они снова вышли на улицу. Мостовую заполонили толпы туристов в яркой летней одежде.

— Не совсем.

Лила повернулась и внимательно посмотрела на Макса. Обеспокоенный — определенно. Восхитительный — абсолютно. Руки загружены пакетами, волосы падают на глаза. Лила отбросила их назад.

— Что насчет нижнего белья?

— Ну, я…

— Пошли, магазин совсем рядом, там большой выбор: фото тигров, непристойные высказывания, маленькие красные сердечки.

— Нет. — Он застыл как вкопанный. — Не в этой жизни.

Упрямый, однако, но она сохраняла самообладание.

— Вы правы. Не подходит. Просто купим нормальные белые трусы, по три в упаковке.

— Для женщины без братьев, вы очень уверенно ориентируетесь в мужском нижнем белье.

Макс переместил пакеты и машинально сунул половину из них Лиле.

— Но, думаю, справлюсь самостоятельно.

— Хорошо. А я пока поглазею на витрины.

Она слегка подалась к окну магазина, в котором кристаллы различных размеров и форм свисали с проволоки, мерцая разноцветными бликами за стеклом. Под ними были выложены ювелирные изделия ручной работы. Лила как раз собиралась войти внутрь, чтобы рассмотреть пару сережек, когда кто-то толкнул ее сзади.

— Простите.

Извинение было кратким. Лила посмотрела на крупного мужчину с обветренным лицом и седеющими волосами. Он выглядел слишком раздраженным из-за столь незначительного столкновения, и что-то в его светлых глазах вынудило ее отступить на шаг. Лила пожала плечами и улыбнулась.

— Все в порядке.

Нахмурившись и глядя ему в спину, девушка начала входить в магазин. И тут в нескольких шагах от себя заметила потрясенного Макса. Он подбежал к ней, и от выражения его лица у нее перехватило дыхание.

— Макс…

Он решительно втолкнул ее в дверь.

— Что он сказал вам? — яростно потребовал Макс, заставив ее распахнуть глаза. — Обидел? Если этот ублюдок коснулся вас хоть пальцем…

— Так, держите себя в руках.

Увидев, что на них уже обращают внимание, Лила понизила голос:

— Успокойтесь, Макс. Не понимаю, о чем вы говорите.

В крови бушевала жажда насилия, которую он никогда не испытывал прежде. Поймав его взгляд, несколько туристов стали опасливо протискиваться мимо них к выходу.

— Я видел, что он стоял рядом с вами.

— Тот человек? — она расстроено поглядела через витрину, но мужчина уже давно ушел. — Он просто врезался в меня. Летом улицы переполнены.

— Он ничего не сказал?

Макс даже не осознавал, что руки сжались в кулаки, словно готовясь к драке.

— Не ранил вас?

— Нет, конечно, нет. Пойдемте-ка присядем, — успокаивающим тоном уговаривала Лила, подталкивая его к двери.

Но вместо того чтобы занять одну из скамеек, установленных на улице, Макс удержал Лилу за спиной и пристально обозрел окрестности.

— Если бы я знала, что покупка нижнего белья ввергнет вас в такое состояние, Макс, то вообще не подняла бы этот вопрос.

Он яростно развернулся к ней.

— Это был Хокинс, — мрачно сообщил Квартермейн. — Они все еще здесь.

Глава 5

Лила ломала голову, что же ей делать с этим мужчиной. Она сидела в одиночестве рядом с сияющей золотом лампой, наслаждалась закатом, мягко подкрашивающим море и скалы, и думала о Максе. Он оказался не таким уж простачком, как она поначалу решила… и каковым, без сомнения, считал себя.

Только что он был застенчивым, милым и опасливым. И внезапно превращался в решительного викинга, спокойные синие глаза загорались, романтический рот мрачно твердел. Метаморфоза выходила настолько завораживающей, насколько и озадачивающей, что выбивало Лилу из равновесия. Но не это беспокоило ее.

После того как Макс увидел мужчину, которого назвал Хокинсом, он практически отволок ее к автомобилю, всю дорогу бормоча под нос проклятья, запихнул внутрь, затем помчался прочь. На ее идею проследить за Хокинсом наложил яростное и категоричное вето. Уже в Башнях вызвал полицию, излагая им информацию так спокойно, словно зачитывал задание для студентов.

И потом — в типичной мужской манере — устроил совещание с Трентом и Слоаном.

Власти так и не определили местонахождение яхты Кофилда и по описанию Макса не смогли обнаружить преступную парочку.

Все слишком сложно, решила Лила. Воры, псевдонимы, международная полиция. Она предпочитала простые пути. Не нудные, уточнила она, а простые. Жизнь совершенно переменилась с тех пор, как пресса затеяла шумную возню с калхоуновскими изумрудами, и все еще больше запуталось после того, как Макса выбросило на берег.

Но Лилу обрадовало появление профессора, хотя она и не до конца понимала почему. Уж конечно, она никогда не считала застенчивых и чересчур умных представителей противоположного пола своим типом. Это верно — она наслаждалась мужчинами вообще, просто из-за того что они мужчины. Лила предполагала, что это результат взросления в чисто женской семье. Однако, даже отправляясь на свидания, чаще всего искала развлечений и легких товарищеских отношений, того, с кем можно потанцевать, или посмеяться, или поужинать. И всегда надеялась, что влюбится в одного из таких беспечных необременительных знакомых и будет вести с ним такую же беззаботную незамысловатую жизнь.

Здравомыслящие и серьезные преподаватели университетов со старомодными понятиями о галантности едва ли подходили под такое определение.

И все же он такой милый, подумала Лила с легкой улыбкой. И когда целовал ее, не проявил ни здравомыслия, ни серьезности.

Чуть слышно вздохнув, она снова задалась вопросом, что же делать с доктором Максвеллом Квартермейном.

— Эй. — Кики просунула голову в дверной проем. — Так и знала, что найду тебя здесь.

— Значит, я стала слишком предсказуемой.

Обрадовавшись собеседнику, Лила опустила ноги, чтобы освободить место на подоконнике.

— Как дела, миссис Сент-Джеймс?

— Почти закончила ремонт того «Мустанга».

Кики вздохнула, усаживаясь рядом.

— Господи, какое счастье. Установила современную электропроводку и подключила два аккумулятора.

Непривычная усталость разливалась в теле, хотелось улечься в постель и закрыть глаза.

— А тут еще дома такая суматоха. Представь, я чуть не врезалась в одну из полицейских машин, выезжающих отсюда.

— Проклятие и благословение маленьких городков.

— Немного покаталась до возвращения. — Кики размяла ноющую шею. — Вниз к бухте и обратно.

— Не стоит ездить одной по окрестностям.

— Просто поглазела вокруг. — Кики пожала плечами. — Все равно никого не заметила. Наши бесстрашные мужчины сейчас заняты поисками и уничтожением врагов.

Лила почувствовала укол тревоги.

— Макс отправился с ними?

Зевнув, Кики открыла глаза.

— Наверняка. Прямо-таки три мушкетера. Есть ли что-нибудь более раздражающее, чем мужской шовинизм?

— Зубная боль, — рассеянно предположила Лила, но беспокойство, прежде незнакомое ей, пронзило сердце. — Я-то думала, Макс продолжает копаться в книгах.

— Ну, теперь он член мужской сборной. — Кики погладила лодыжку Лилы. — Не волнуйся, солнышко. Они справятся.

— Ради Бога, он же профессор истории. Что если они на самом деле нарвутся на неприятности?

— Макс уже на них нарвался, — напомнила Кики. — Он сильнее, чем выглядит.

— С чего ты взяла?

Необъяснимо взволнованная, Лила встала и закружила по комнате.

Непривычный всплеск энергии заставил Кики поднять брови.

— Мужчина выпрыгнул с яхты в разгар шторма и почти доплыл до берега, несмотря на то что его задела пуля. На следующий день уже встал на ноги, хотя и выглядел как выходец из преисподней, но встал. За этим спокойным взглядом скрывается большое упорство. Он мне нравится.

Лила нервно передернула плечами.

— Кто спорит? Он приятный человек.

— Да еще и учитывая все, что узнала о нем Аманда — удивительно блестящий молодой человек, — можно было ожидать, что он весьма тщеславный или упрямый. Но Макс не такой. Милый. Тетя Коко готова принять его.

— Милый, — согласилась Лила, снова усаживаясь рядом. — И я не хочу, чтобы его ранили из-за какого-то извращенного чувства благодарности.

Кики подалась вперед и пристально взглянула сестре в глаза. «В них что-то гораздо большее, чем обычное беспокойство», — решила она, и мысленно улыбнулась.

— Лила, я знаю, ты главный мистик в нашей семье, но и я ощущаю определенные флюиды. Ты серьезно относишься к Максу?

— Серьезно? — Слово заставило напрячься. — Конечно, нет. Он мне нравится, и я чувствую определенную ответственность за него.

«А когда целует меня, просто таю».

— И наслаждаюсь его обществом, — медленно добавила Лила, слегка нахмурившись.

— Он довольно симпатичный.

— Ты теперь замужняя женщина, милочка.

— Но не слепая. В нем много привлекательных черт — интеллект и такой романтичный, отрешенный академический вид. — Кики подождала взрыва. — А разве ты так не считаешь?

Лила сидела молча. Потом изогнула губы, в глазах засверкало озорство.

— Ты случайно не поступила на обучение к тете Коко на курсы свах?

— Просто спросила. Я настолько счастлива, что хочу, чтобы все дорогие мне люди испытывали то же самое.

— А я вполне счастлива. — Лила с удовольствием томно потянулась. — И слишком ленива, чтобы что-то менять.

— Кстати, о лени, чувствую себя так, словно могла бы проспать неделю. Раз уж Трент решил поиграть в братьев Харди[23], пойду-ка в кровать.

Кики начала вставать, но волна головокружения вынудила ее шлепнуться обратно. Лила подскочила и склонилась над сестрой.

— Эй, эй, солнышко. Все хорошо?

— Слишком резко встала, вот и все. — Как лунатик, Кики поднесла руку ко лбу. — Ощущаю небольшое…

Лила быстро нагнула голову сестры между коленями.

— Дыши. Медленно. Спокойно.

— Это глупо, — пробормотала Кики, но послушалась и тихо сидела, сгорбившись, пока слабость не прошла. — Просто переутомилась. Может, заболела, черт возьми.

— М-м-м. — Догадка о «заболевании» Кики заставила Лилу усмехнуться. — Переутомилась? Заболела?

— Не совсем. — Кики пришла в себя и выпрямилась. — Но что-то вроде того. Немного тошнит по утрам, вот и все.

— Милая. — Лила, смеясь, провела кончиками пальцев по волосам сестры. — Очнись и унюхай запах детской присыпки.

— Что?

— Не пришло в голову, что могла забеременеть?

— Беременна? — Темно-зеленые глаза расширились и стали походить на блюдца. — Беременна? Я? Но мы женаты чуть больше месяца.

Лила снова засмеялась и обхватила лицо Кики ладонями.

— Полагаю, все это время вы не в карты играли, не так ли?

Кики открыла и закрыла рот, прежде чем сумела промолвить хоть слово.

— Просто мне и в голову не пришло… Ребенок. — Взгляд затуманился и смягчился. — О, Лила.

— Вполне вероятно, что на подходе Трентон Cент-Джеймс IV.

— Малыш, — повторила Кики и погладила живот одновременно опасливым и защищающим движением. — Ты правда так считаешь?

— Я правда так считаю. — Лила скользнула назад на подоконник и крепко обняла Кики. — Нет смысла спрашивать, что ты чувствуешь при этом известии. Все написано у тебя на лице.

— Но пока никому не говори. Хочу убедиться. — Смеясь, Кики прижала Лилу к себе. — Что-то я вообще не ощущаю усталости. Первым делом завтра утром позвоню врачу. Или куплю тест в аптеке. А может, сделаю и то и другое.

В голове Лилы метались бессвязные мысли. Кики ушла, но эхо ее восторга осталось в комнате.

Именно это необходимо башне, решила Лила, — всплеск незамутненной радости. Она сидела на прежнем месте, но теперь очень довольная, наблюдая восход луны, которая, словно белая раковина, висела на небе и возбуждала мечты.

На что это похоже: жить в счастливом браке и ощущать растущего внутри ребенка? Связать судьбу с человеком, который очень хорошо тебя понимает. Знает каждую твою черту и любит, несмотря на недостатки. А может, и из-за них.

«Прекрасно, — подумала Лила. — Это действительно прекрасно».

И если ей пока не удалось найти такого человека, то достаточно просто посмотреть на Кики и Аманду, чтобы понять, как это бывает.

С легким сожалением Лила выключила свет и начала спускаться по лестнице к своей комнате. Дом уже затих. Она сообразила, что, должно быть, уже полночь, и все легли спать. Мудрый выбор, но ей никак не удавалось избавиться от волнения.

Чтобы прийти в себя, Лила побаловала себя долгой ароматной ванной, потом скользнула в любимый халат. Эти пустячки всегда ей нравились — горячая душистая вода, прохладный тонкий шелк. Так и не обретя душевного равновесия, она вышла на террасу — вдруг убаюкает ночной воздух.

Слишком романтично, решила Лила. Блестящие под серебристым лунным светом деревья, тихий рокот моря, ароматы сада. Птица, такая же беспокойная, как она, начавшая одинокую ночную песню. Окружающая обстановка заставила Лилу страстно пожелать чего-то. Или кого-то. Прикосновения, шепота в темноте. Руки вокруг плеч.

Друга.

Не только физически, но и эмоционально близкого по духу партнера.

Лила умела заставить мужчин вожделеть себя и знала, что никогда не удовлетворится только сексом. Должен появиться человек, кто увидит не только цвет волос и черты лица, но и заглянет в сердце.

Может, она слишком многого просит, вздохнув, подумала Лила. Но возможно, так лучше, чем довольствоваться слишком малым? Ну, а пока надо сосредоточиться на других проблемах и оставить мечты в капризных руках судьбы.

Лила уже собралась вернуться в комнату, когда уголком глаза уловила какое-то движение и заметила в неясном лунном свете две пригнувшиеся тени, бесшумно пересекающие лужайку. Она едва успела зафиксировать взглядом их очертания, как они растаяли в саду.

Лила действовала, не раздумывая. Дом надо защитить. Босые ноги неслышно переступали по каменной лестнице, пока она летела вниз. Кто бы ни покусился на территорию Калхоунов, она перепугает их до смерти.

Как призрак, она скользнула в сад, полы халата развевались вокруг нее. Послышался приглушенный и возбужденный шепот, прорезался слабый желтый луч фонарика. Потом раздался смешок, затем — звук врезающейся в землю лопаты.

Это больше, чем мог вынести калхоуновский темперамент, уже загоравшийся в крови. С праведным гневом Лила шагнула вперед.

— Чем это вы, черт возьми, занимаетесь?

Лопата цокнула по камню, выпав из рук, луч фонарика спиралью осветил азалии. Два подростка, увлеченные поисками сокровищ, дико озирались вокруг, пытаясь обнаружить источник звука, и увидели призрачную фигуру женщины, задрапированную белым. Войдя в роль, Лила для пущего страха воздела руки к небу, понимая, как впечатляюще вздымаются длинные рукава.

— Я — хранитель изумрудов, — загробным голосом провозгласила она и едва не захихикала, очень довольная произведенным эффектом. — Посмеете ли вы встать перед лицом проклятья Калхоунов? Мучительная смерть ждет любого, кто осквернит эту землю. Бегите, если вам дорога жизнь.

Дважды повторять не пришлось. Карта сокровищ, за которую бедолаги заплатили десять долларов, спланировала на землю, пока они улепетывали по дорожке, толкая друг друга и спотыкаясь о собственные дрожащие ноги. Ухмыляясь про себя, Лила подняла лист.

Она видела подобное и раньше. Какая-то предприимчивая личность нарисовала схемы и продавала легковерным туристам. Запихнув бумагу в карман, Лила решила придать незваным гостям дополнительное ускорение, помчалась за ними и выскочила из сада, приготовившись издать жуткий вопль.

Но вопль превратился в мычанье, когда она врезалась в какую-то тень. Остановленный на полном ходу, Макс потерял равновесие, выругался, затем кувыркнулся на траву, упав прямо на Лилу.

— Что, черт возьми, вы творите?

— Я… — Лила глубоко вздохнула, обретая самообладание. — Что, черт возьми, вы тут делаете?

— Увидел кого-то. Оставайтесь здесь.

— Нет. — Лила схватила его за руки и прижала к земле. — Это всего лишь парочка детишек с картой сокровищ. Я их спугнула.

— Вы…

Разъяренный, Макс оперся на локти. Несмотря на темноту, гнев явственно сверкал в глазах.

— Вы в своем уме? — рявкнул он. — Примчались сюда, одна, уложить лицом вниз двух злоумышленников?

— Двух испуганных подростков, — поправила она и вздернула подбородок. — Это мой дом.

— Да плевать, чей это дом. Это могли быть Кофилд и Хокинс. Никто, обладающий хотя бы каплей здравого смысла, не помчался бы в одиночку за потенциальными грабителями в темный сад среди ночи.

Лила шумно выдохнула и снисходительно воззрилась на зануду.

— А вы-то что собирались предпринять?

— Хотел проследить за ними, — начал он, затем перехватил ее взгляд. — Это совсем другое дело.

— Почему? Потому что я женщина?

— Нет. Ладно, да.

— Это глупое, неправильное, пренебрежительное отношение к женщинам.

— Это разумное, правильное и уважительное отношение к женщинам.

Они препирались разъяренным шепотом. Макс вздохнул:

— Лила, вас могли ранить.

— Единственный, кто меня ранил — это вы, подставив подножку.

— Не подставлял я никаких подножек, — проворчал Макс. — Наблюдал за ними и не заметил вас. И уж конечно, не ожидал обнаружить вас, крадущейся в темноте.

— Я не кралась. — Лила откинула волосы с глаз. — А изображала призрака и очень эффективно.

— Изображала призрака. — Он закрыл глаза. — Теперь я точно знаю, что вы не в себе.

— Все получилось, — напомнила она.

— Это к делу не относится.

— Очень даже относится, все вышло бы гораздо лучше, если бы вы не сбили меня с ног, и я смогла закончить начатое.

— Я уже принес извинения.

— Нет, не принесли.

— Хорошо. Простите, если я…

Макс начал отодвигаться и сделал ошибку, глянув вниз. В результате падения халат Лилы распахнулся до талии, грудь светилась в лунном свете, словно алебастр.

— О Господи, — сумел выдавить он из внезапно пересохшего горла.

Лила снова задохнулась, продолжая лежать неподвижно и наблюдать за изменением выражения его глаз. От раздражения к потрясению, от потрясения — к изумлению, от изумления — к страстному и темному желанию. Пока его пристальный взгляд скользил по ее телу, каждый мускул в ней таял, как горячий воск.

Никто и никогда так жадно не смотрел на нее. С такой же силой, такой же сосредоточенной концентрацией, как и тогда, когда Макс изо всех сил пытался побороть боль. Он уставился на ее рот, да так и застыл, пока ее губы не дрогнули, раскрываясь и выдыхая его имя.

Похоже на погружение в грезы, подумал Макс, вновь склоняясь к ней, словно одно нажатие на какую-то кнопку внутри него заставило все размягчиться и расплыться. Его пальцы запутались в ее волосах и потерялись там, губы Лилы были теплыми, красивыми и зовущими, руки обвили его, будто давно этого ждали. Он услышал ее вздох, долгий и глубокий.

Его рот был предельно нежным, словно Макс боялся, что Лила может исчезнуть, надави он слишком сильно и слишком поспешно. И все же она чувствовала, как напряженно Макс сдерживает себя, гладя ее по волосам, как прерывается его дыхание, когда он ласкает ее.

Все тело отяжелело, мысли улетучились. Хотя Лила старалась не закрывать глаза, но веки бессильно опускались. Невыносимо сладкая мука охватила ее, стоило Максу легонько прикусить ей нижнюю губу. Ее невнятный шепот смешался с его вздохом.

Трава зашелестела, когда она затрепетала под ним. Казалось, свежий аромат идеально соответствовал Максу. Потом его ладонь мягко накрыла ее грудь, и она услышала собственный тихий стон наслаждения.

Лила абсолютно идеальна, думал Макс, ощущая головокружение. Словно фантастическая колдунья волшебной ночью. Длинные стройные ноги, шелковистая кожа, жадный и в то время щедрый рот. Испытываемое удовольствие дурманило как наркотик, от которого он уже не смог бы отказаться.

Бормоча ее имя, Макс скользнул губами к ее шее. Там барабаном грохотал пульс, согревая кожу, ее благоухание переплеталось с каждым его вдохом. Дегустация ее вкуса походила на греховный ужин. Прикосновения к ней уносили в рай. Он вернулся к ее рту, чтобы потеряться на том великолепном краю между небесами и адом.

Лила почти физически ощущала, что парит дюймом выше прохладной травы, тело чувствовало себя свободным, как воздух, и мягким, как вода. Когда губы Макса встретились с ее, она позволила себе унестись в новый поцелуй. И тут произошло невероятное.

Совсем не тот ожидаемый легкий щелчок, открывающий двери, а мчащийся ревущий поток, словно порыв урагана, потряс все внутри, следом, несясь прямо по пятам, нахлынула боль — острая, сладкая и ошеломляющая. Лила напряглась, приглушенный протестующий крик вырвался из горла.

Даже если бы она ударила, его страсть не погасла бы так быстро. Макс отдернулся и увидел, что Лила уставилась на него широко распахнутыми, заполненными страхом и замешательством глазами. Потрясенный собственным поведением, он встал на колени и понял, что дрожит, так же как и она. Ничего удивительного. Он вел себя, как маньяк, навалился на нее и так интимно трогал.

Помоги ему Боже, он желал повторить это снова.

— Лила… — проскрежетал Макс и попытался прочистить горло.

Она не шевелилась и не сводила с него взгляда. Он хотел погладить ее по щеке, обхватить руками и стиснуть в объятьях, но боялся еще раз коснуться соблазна.

— Простите. Я очень сожалею. Вы выглядите такой красивой. Полагаю, что просто потерял голову.

Лила несколько мгновений ждала наступления привычных душевного равновесия и непринужденности. Но ничего не происходило.

— Вот как?

— Я…

«Что она хочет услышать?» — гадал Макс, чувствуя себя неуклюжим монстром.

— Вы невероятно желанная женщина, — осторожно промолвил он, — но это не оправдывает моего поведения.

Что случилось? Лила боялась, что влюбилась в Макса, и не была готова испытать боль. Ни единой своей чертовой частицей.

— Вы всего лишь хотите меня.

Макс откашлялся. Хотеть — не то слово. Жаждать — ближе к истине, но все равно ничтожно мало и не по существу. Нежно, словно ребенку, он поправил на ней одежду.

— Любой мужчина захотел бы, — нервничая, пробормотал он.

«Любой мужчина», — повторила Лила про себя и зажмурилась от разочарования. Она ждала не любого мужчину, а одного-единственного.

— Все в порядке, Макс, — произнесла она неестественно четко, поднимаясь. — Вы не причинили мне никакого вреда. Просто мы сочли друг друга физически привлекательными. Бывает.

— Да, но…

«Все не так», — отчаивался Макс, хмуро глядя на лужайку. Совсем не так. Возможно, для нее легче, предположил он. Она настолько открытая, настолько свободная. Вероятно, у нее было множество мужчин. «Множество», — взъярился он, бешенство, как ножом, рассекло сердце пополам.

— И что нам с этим делать?

— Делать? — Лила вымученно улыбалась, но Макс даже не смотрел на нее. — Ничего, вот увидите, все пройдет. Как грипп.

Квартермейн взглянул на нее, в глазах сверкало что-то опасное.

— Нет, не пройдет. Не у меня. Я хочу вас. Такая женщина, как вы, наверняка понимает, как сильно я хочу вас.

Слова послали дрожь возбуждения по всему телу и одновременно вызвали боль.

— Такая женщина, как я, — тихо повторила Лила. — Да, это все усложняет, не так ли, профессор?

— Усложняет? — подхватил он, но она уже вскочила на ноги.

— Женщина, которая наслаждается мужчинами и очень щедра с ними.

— Я не подразумевал…

— Та, которая согласна полуголой барахтаться на траве. Немного богемная для вас, доктор Квартермейн, но вы не побрезговали слегка поэкспериментировать то здесь, то там с такой женщиной, как я.

— Лила, ради Бога…

Донельзя расстроенный, Макс тоже поднялся.

— На вашем месте я не пыталась бы снова приносить извинения. Нет необходимости.

Слишком оскорбленная, Лила отбросила волосы назад.

— Когда дело касается такой женщины, как я. В конце концов, вы меня раскусили, не так ли?

О Господи, да у нее слезы на глазах? Макс беспомощно взмахнул руками.

— Я совсем не это имел в виду…

— Конечно. Зато прекрасно разбираетесь в собственных желаниях.

Лила сглотнула слезы.

— Отлично, профессор, я рассмотрю ваши потребности и дам вам знать.

Он потерянно наблюдал, как она, подхватив подол, помчалась вверх по лестнице. Мгновенье спустя двери террасы закрылись с явно слышимым щелчком.

Она не зарыдает. Лила напомнила себе, что за слезами обычно следует скверная головная боль. Нет такого мужчины, который стоил бы таких хлопот. Вместо этого выдвинула ящик тумбочки и достала прибереженный на крайний случай шоколад.

Шлепнувшись на кровать, отломила несколько долек и уставилась в потолок.

Сексуальный. Красивый. Желанный. Чертовски много, решила она, и откусила еще немного. При всех своих умственных способностях Максвелл Квартермейн такой же болван, как любой другой мужчина. Все, что он углядел, — симпатичную упаковку, развернув ее, так и воспринял, не заметив личности и потребности в нежности.

О, он вежливее многих. Джентльмен до мозга костей, с отвращением подумала Лила. Не следовало связываться с ним. Бог его знает, какие поспешные выводы он сделал.

Потерял голову. По крайней мере, он был честен, вспомнила она, и нетерпеливо смахнула слезинку, пробившуюся сквозь самообладание.

Лила прекрасно представляла, как ее воспринимают люди, и редко беспокоилась по поводу того, что другие думают о ней. Лила Мэв Калхоун отлично ладила сама с собой. Конечно, нет ничего постыдного в том, что она наслаждается мужчинами, хотя и не до такой степени, как считали остальные, включая, наверное, и собственное семейство.

Свободная? Возможно, что, однако, не равнозначно неразборчивости. Заигрывает? Да, это непроизвольно получалось, но не означало злого умысла или коварства.

Если мужчина флиртует с женщинами — он просто любезен. Если женщина флиртует с мужчинами — провоцирует. Ладно, она абсолютно уверена, что игра между полами — улица с двухсторонним движением, и любила играть. А что касается распрекрасного профессора…

Лила свернулась в напряженный защитный клубок. О Господи, он обидел ее. Всем, что, заикаясь и извиняясь, объяснял. И при этом выглядел до глупости ошарашенным.

Такая женщина, как вы. Фраза крутилась в голове.

Разве он не понял, что сделал с ней своей бережной нежностью? Разве не ощутил, как глубоко затронул ее? Все, чего она хотела, — чтобы он снова касался ее, так мило и застенчиво улыбался, и говорил, что волнуется за нее, что ему интересно, кто она, какая она, что чувствует в глубине души. Она хотела уюта и покоя, а от него так и веяло спокойствием и надежностью. Лила смотрела на него, внезапно застигнутая захлестывающей любовью, ужасаясь и трепеща, а он отдернулся, словно получил удар в челюсть.

Надо было ударить. Если это и есть любовь, то ей вообще ничего такого не нужно.

Может, из-за того что вокруг царила тишина, или из-за того что прислушивалась, Лила распознала шаги Макса, поднимающегося по лестнице. Он нерешительно застыл возле ее спальни. Она затаила дыхание, хотя сердце билось, как сумасшедшее. Он сейчас распахнет двери, подойдет к ней и скажет то, что она так жаждет услышать? Лила практически видела, как он тянется к ручке. Потом снова раздались шаги, когда Макс двинулся дальше по террасе к своей комнате.

Лила шумно выдохнула. Это не соответствует его принципам — прийти незваным. Там, на лужайке, он последовал за инстинктами, а не разумом, признала она. Никто не выигрывал от этого больше Лилы. Для Макса это был случайный момент — луна, настроение… Трудно обвинять его и, уж конечно, невозможно ожидать, что он чувствует то же, что и она. Хочет того же самого.

Лила искренне надеялась, что профессор всю ночь не сомкнет глаз.

Она захлюпала носом, жуя шоколад, затем задумалась. Всего два месяца назад Кики пришла к ней, обиженная и злая, потому что Трент поцеловал ее, а затем принес извинения за это.

Скривив губы, Лила упала спиной на кровать. Возможно, это типичная мужская глупость. Или ошибки воспитания, впитанные с молоком матери. Если Трент просил прощения, потому что тревожился о Кики, то из этого могло следовать, что и Макс разыграл те же карты.

Интересная теория, и ее, должно быть, не слишком трудно доказать. Или опровергнуть, со вздохом допустила Лила. В любом случае лучше узнать наверняка, пока она еще глубже не увязла в своих чувствах. Надо придумать план.

Лила решила, что сделает все в лучшем виде, и с тем заснула.

Глава 6

Учитывая размеры Башен, совсем нетрудно при желании избегать кого-то, и Макс заметил, что Лила не попадалась ему на глаза уже пару дней, в чем не мог обвинять ее, только не после того, как по-глупому все испортил.

Хотя немного злило, что она, скорее всего, не примет простых и искренних извинений; вместо этого превратит ситуацию в… черт, если бы знать, что она думает по этому поводу. Единственное, в чем он абсолютно уверен, — Лила перевернула его слова и их значение, затем раздраженно умчалась прочь.

А еще он тосковал по ней, как безумный.

Макс заставил себя напряженно трудиться, закопался в штудировании книг, детально анализировал старые семейные бумаги, которые Аманда аккуратно рассортировала по датам и содержанию. Ему удалось найти последнее публичное упоминание ожерелья в газетной заметке, описывающей ужин с танцами в Бар-Харборе 10 августа 1913 года. За две недели до смерти Бьянки.

И хотя считал это просто авантюрой, Макс принялся выписывать имена прислуги, работавшей в Башнях летом 1913 года, которые сумел обнаружить. Некоторые из них вполне могли быть еще живы. Разыскать этих людей или их семьи трудно, но не невозможно. Он задумал попросить пожилых служащих вспомнить молодость. Часто именно воспоминания стариков о давно прошедших днях были кристально ясными.

Идея поговорить с кем-то из тех, кто знал Бьянку и видел ее — или ожерелье, — возбуждала. Прислуга наверняка знала привычки своих нанимателей, и он, без сомнения, раскопает все семейные тайны.

Воодушевленный своей затеей, Макс склонился над бумагами.

— Вижу, трудитесь изо всех сил.

Он оторвался от документов, моргнул и уставился на Лилу в дверном проеме кладовой. Не требовалось особой сообразительности, чтобы по отрешенному совиному взгляду, брошенному на возмутительницу спокойствия, понять, что она выдернула профессора из прошлого, и ей тут же захотелось обнять его. Вместо этого Лила лениво прислонилась к косяку.

— Помешала?

— Да… нет. — Черт побери, рот пересох. — Просто… э-э-э… работаю со списками.

— У меня есть сестра с теми же проблемами.

На ней был свободный белоснежный хлопковый сарафан, волосы, как у цыганки, струились вниз, словно всполохи огня, длинные серьги из малахита покачивались в ушах, пока она пересекала комнату.

— Аманда… — ладони повлажнели, и Макс отложил карандаш в сторону, — проделала колоссальную работу по систематизации всей этой информации.

— Она просто монстр организованности.

Лила небрежно оперлась бедром на стол, за которым он сидел.

— Симпатичная рубашка.

Сорочку с карикатурными корчащимися человечками она сама выбрала для него.

— Спасибо. Я думал, вы на работе.

— Сегодня у меня выходной.

Она обошла стол кругом и склонилась над его плечом:

— А у вас когда-нибудь такое бывает?

Хотя Макс осознавал, что это нелепо, но почувствовал, как напряглись мускулы.

— Бывает что?

— Выходной.

Отбросив в сторону волосы, Лила повернулась к нему лицом:

— Чтобы поразвлечься.

Макс не сомневался, что она специально проделывает все это. Возможно, со злорадным удовольствием наблюдает, как рядом с ней он превращается в полного идиота.

— Я занят.

Профессор сумел оторвать пристальный взгляд от лукавого рта и упрямо глянул на лежащий перед ним список, но не смог разобрать ни слова.

— Действительно занят, — почти отчаянно добавил он. — Пытаюсь выписать имена всех людей, которые работали здесь в то лето, когда умерла Бьянка.

— Прекрасная идея.

Лила склонилась еще ниже, восхищаясь его откликом на себя. Это, должно быть, больше чем простая похоть. Мужчина не стал бы так неистово сопротивляться примитивным желаниям.

— Хотите помогу?

— Нет, нет, это работа для одного.

Макс безумно мечтал, чтобы искусительница ушла, пока он еще в состоянии держать себя в руках.

— Наверное, здесь ужас что творилось после смерти Бьянки. Но хуже всего пришлось Кристиану — услышать об этом или прочитать, и ощущать себя совершенно бессильным. Думаю, он очень любил ее. А вы когда-нибудь были влюблены? — спросила Лила, снова пристально посмотрев на него.

Теперь она не улыбалась, дразнящий свет в глазах исчез. По каким-то неуловимым признакам Макс понял, что это самый серьезный вопрос, который она когда-либо ему задавала.

— Нет.

— Как и я. Как вы думаете, на что это походит?

— Не знаю.

— Но какие-то мысли у вас есть. — Она еще немного подалась к нему. — Гипотезы. Предположения.

Макс был почти загипнотизирован.

— Возможно, это похоже на обладание собственной вселенной. Как во сне, где все преувеличено, каждая частичка потеряла равновесие и все полностью в твоей власти.

— Мне нравится, профессор.

Он уставился на изгиб манящих губ, жаждая вновь испробовать их на вкус.

— Не хотите прогуляться, Макс?

— Прогуляться?

— Да, со мной. К утесам.

Он сомневался, что сможет хотя бы встать.

— Хорошая идея.

Ничего не говоря, Лила предложила ему руку. Когда он поднялся, она повела гостя через двери террасы.

Ветер гнал облака поперек синего неба, колыхал ее юбку и посылал в полет волосы. Лила беззаботно брела по дорожке, слегка сжимая ладонь Макса. Они пересекли лужайку, оставив позади шум стройки.

— Не очень люблю ходить пешком, — призналась она. — Потому что провожу большую часть времени на ногах, но обожаю бродить по утесам. Там ощущаются очень сильные, невероятно прекрасные воспоминания.

Макс снова подумал обо всех мужчинах, которые, вероятно, любили такую красавицу.

— Ваши?

— Нет, полагаю, Бьянки. И если не желаете верить в такие вещи, то просто насладитесь видом.

Он спускался по склону рядом с ней, чувствуя легкость, спокойствие, даже дружественность.

— Вы больше не сердитесь на меня.

— Сержусь?

Лила нарочито нахмурила брови. Она не собиралась облегчать ему жизнь.

— За что?

— За ту ночь. Понимаю, что расстроил вас.

— А, это…

Когда Лила больше ничего не добавила, он попробовал снова:

— Я думал об этом.

— Вот как?

Она взглянула на него непроницаемыми загадочными глазами.

— Да. Полагаю, что, скорее всего, не слишком хорошо справился с ситуацией.

— Хотите получить еще один шанс?

Он как вкопанный застыл на полпути, что заставило ее рассмеяться.

— Расслабьтесь, Макс.

Лила по-дружески поцеловала его в щеку.

— Просто поразмыслите над такой возможностью. Посмотрите, зацвела горная клюква.

Она нагнулась и дотронулась до россыпи розовых колоколообразных соцветий, цепляющихся за камни. Коснулась, но не сорвала, отметил он.

— Сейчас самое благодатное время для диких цветов. — Выпрямившись, отбросила волосы назад. — Видите, вон там?

— Сорняки?

— О, а я-то решила, что вы поэт.

Махнув головой, Лила взяла Макса под руку.

— Урок номер один, — начала она.

По дороге она указывала на крошечные скопления растений, выбивающиеся из щелей и расцветающие на скудной скалистой почве, учила распознавать дикую чернику, которая созреет в следующем месяце. Глубоко в траве жужжали пчелы, кое-где порхали бабочки. В ее присутствии все обыкновенное становилось волшебным.

Лила сорвала тонкий листик и растерла в пальцах, заполнив все вокруг острым ароматом, который напомнил Максу запах ее кожи.

Они стояли возле пропасти над водой. Далеко внизу бились и клубились волны в неустанной и бесконечной осаде. Лила показала, как найти птичьи гнезда, ловко пробираясь по узкой гряде и крепко цепляясь за трещины в камнях.

Именно это она проделывала каждый день для толп незнакомцев, да и для себя тоже. Но особенное удовольствие доставляла возможность разделить радость с Максом, знакомить его с чем-то совсем простым и одновременно изысканным, как крошечные белые песчанки и дикие розы, достигающие в высоту человеческого роста. Воздух походил на вино, настоянное на ветре, Лила присела на каменистый склон, впитывая его с каждым вдохом.

— Здесь просто невероятно.

А вот Макс не мог сидеть — слишком много впечатлений, слишком много эмоций переполняли его.

— Знаю.

Лила наслаждалась его удовольствием так же, как солнцем на коже и бризом в волосах. Легкие порывы ерошили густые пряди Макса, обаятельные глаза потемнели до цвета индиго, слабая улыбка изгибала губы. Рана на виске заживала, но, решила Лила, останется небольшой шрам, который добавит умному лицу немного беспутства.

Дрозд начал выводить трели, она обхватила колени руками.

— Хорошо выглядите, Макс.

Отвлекшись от созерцания окрестностей, он глянул на нее через плечо. Лила непринужденно устроилась на камнях, так же расслабленно, как на мягком диване.

— Что?

— Я сказала, что вы хорошо выглядите. Очень хорошо.

И засмеялась, увидев, как у него отвисла челюсть.

— Вам никто никогда не говорил, что вы привлекательны?

«И какую игру она затеяла теперь?» — задался он вопросом и неловко пожал плечами.

— Нет, насколько я помню.

— Ни одна из сраженных наповал знаменитым профессором студенток не говорила вам такого? Какие все невнимательные! Мне кажется, кое-кто из них пытался попасться вам на глаза — а может, и замыслил кое-что большее, — но вы были чересчур увлечены своими книгами, чтобы заметить.

Макс нахмурился.

— Я не веду монашеский образ жизни.

— Конечно, — улыбнулась Лила. — Я уже поняла.

Ее слова ярко напомнили о том, что произошло между ними двумя ночами раньше. Он касался ее, пробовал на вкус и едва удержался, чтобы не овладеть прямо на траве. И Макс помнил, как она умчалась, разъяренная и обиженная. А теперь насмехалась над ним, едва ли не провоцировала повторить ошибку.

— Никогда не знаю, чего ждать от вас.

— Спасибо.

— Это не комплимент.

— Еще лучше.

Лила зажмурилась против солнца, и, когда заговорила, голос звучал почти мурлыканьем:

— Любите предсказуемость, не так ли, профессор? Досконально понимать происходящее и точно знать, что случится потом.

— Вероятно, так же, как вы любите дразнить меня.

Смеясь, она протянула руку.

— Извините, Макс, иногда это желание непреодолимо. Присаживайтесь. Обещаю вести себя прилично.

Он осторожно опустился на камень возле насмешницы. Ее юбки дразняще трепетали вокруг ног. Жестом, по его мнению, почти материнским она погладила его бедро.

— Хотите, чтобы мы стали приятелями? — спросила Лила.

— Приятелями?

— Ага. — В ее глазах плясали чертики. — Вы мне нравитесь: глубокий ум, честная душа…

Он вздрогнул, заставив ее рассмеяться.

— Как начинаете ерзать, когда смущаетесь.

— Я не ерзаю.

— Властный тон, когда раздражены. А теперь, по идее, вы должны поведать, что вам нравится во мне.

— Собираюсь с мыслями.

— Придется добавить бесстрастное остроумие.

Макс невольно улыбнулся:

— Вы самый невозмутимый человек, которого я когда-либо встречал. И добрый, хотя никогда не кичитесь этим, и сильный к тому же, что тоже никогда не выпячиваете. Полагаю, вы вообще не любите суету вокруг себя.

— Слишком утомительно. — Слова разожгли пожар в ее сердце. — Значит, можно с уверенностью сказать, что мы теперь друзья?

— С достаточной уверенностью.

— Хорошо. — Лила нежно сжала большую руку. — Думаю, для нас обоих это важно — стать сначала друзьями, а уж потом любовниками.

Макс едва не свалился со скалы.

— Простите?

— Мы оба понимаем, что желаем друг друга.

Когда он начал заикаться, она подарила ему снисходительную улыбку. Лила очень тщательно все продумала и была уверена — ну, почти уверена, — что так правильнее для них обоих.

— Расслабьтесь, в этой стране секс не преступление.

— Лила, я понимаю, что был… то есть, я знаю, что делал авансы…

— Авансы…

Она погладила его по щеке, ощущая безнадежную влюбленность.

— Ох, Макс.

— И не горжусь своим поведением, — натянуто промямлил он, она отняла руку. — И не хочу…

Его язык завязался узлом.

Боль вернулась, комбинация отвержения и поражения, чего она терпеть не могла.

— Не хотите лечь со мной в постель?

Теперь и живот свился в узел.

— Конечно, хочу. Любой мужчина…

— Я говорю не о каком-то мужчине.

Макс не смог бы подобрать более неудачные слова, потому что ее-то волновал только он. Она должна услышать, как он признается, что хочет ее, если уж не может принять ничего другого.

— Черт побери, я говорю о вас и о себе — прямо здесь и прямо сейчас.

Характер Калхоунов заставил Лилу оттолкнуться от скалы.

— Я хочу знать о ваших чувствах. А если мне понадобится узнать, что чувствует другой мужчина, я возьму телефон или съезжу в городок и спрошу этого другого.

Макс внимательно смотрел на нее, не вставая с места.

— Для человека, который чаще всего действует медленно, у вас очень быстро меняется настроение.

— Не разговаривайте со мной этим нудным профессорским тоном.

Настала его очередь улыбнуться.

— А мне казалось, он вам нравится.

— Разонравился.

Смутившись от собственного поведения, Лила отвернулась и загляделась на воду. Главное — сохранять спокойствие, напомнила она себе, ведь она всегда обладала способностью без труда оставаться невозмутимой.

— Представляю, что вы там навоображали обо мне, — начала Лила.

— Не понимаю, откуда у вас такое убеждение, когда я и сам-то ни в чем не уверен.

Макс помолчал минуту, собираясь с мыслями.

— Лила, вы красивая женщина…

Она крутанулась назад с горящим взором.

— Если еще раз это повторите, клянусь, я вас ударю.

— Что?

Совершенно расстроенный, Макс всплеснул руками и поднялся.

— Почему? Господь всемогущий, вы рассердились.

— Так гораздо лучше. Не желаю внимать, что мои волосы цвета заката или мои глаза, как морская пена. Тысячу раз слышала все это. И ничуть не впечатлена.

Макс начал подозревать, что в монашеской жизни, начисто лишенной общества подобных непостижимых женщин, есть свои преимущества.

— А что вы желаете услышать?

— Не собираюсь рассказывать, что хочу услышать. Да и есть ли смысл тратить время попусту?

Переварив колкость, Макс провел обеими ладонями по волосам.

— Смысл… понятия не имею, есть ли смысл. Минуту назад вы показывали мне перлянку…

— Песчанку, — процедила она сквозь зубы.

— Прекрасно. Мы болтаем о цветах и дружбе, и вдруг вы спрашиваете, хочу ли я уложить вас в постель. И как, по-вашему, я должен реагировать на это?

Лила прищурилась.

— Вот и скажите — как.

Он лихорадочно перебирал в голове безопасные варианты и не нашел ни одного.

— Послушайте, я понимаю, вы привыкли к тому, что мужчины…

Ее суженные глаза вспыхнули.

— Что мужчины?

Если уж суждено пропасть, решил Макс, то можно сделать это с размахом.

— Просто замолчите.

Он схватил ее за руки, решительно рванул к себе и обрушился на ее губы.

Лила вкушала его расстройство, раздражение, неукротимую страсть. Казалось, его эмоции в точности отражают ее собственные. Впервые она боролась с ним, пытаясь сдержать свой отклик. И впервые он проигнорировал ее протест и предъявил права на нее.

Макс пальцами запутался в ее взъерошенных локонах, удерживая голову, чтобы, ни о чем не думая, наслаждаться сладостной атакой. Лила выгнулась, стараясь отпрянуть, но он притянул ее ближе, настолько близко, что даже ветер не смог бы проскользнуть между ними.

Все совсем по-другому, осознавала она. Никогда ни один мужчина не вызывал в ней таких чувств… Ей не нужна эта мука, эта потребность, это отчаяние. С последнего раза, когда они были вместе, она убедила себя, что любовь должна быть безболезненной, естественной и удобной, надо просто проявить благоразумие.

Но боль не уходила. И никакая страсть или желание не могли полностью утолить ее.

Разъяренный ими обоими, Макс оторвал от Лилы рот, но руки продолжали впиваться в ее плечи.

— Ты этого хочешь? — потребовал он. — Хочешь, чтобы я забыл все правила и нормы приличия? Желаешь знать, что я чувствую? Каждый раз, когда ты приближаешься ко мне, мне нестерпимо хочется коснуться тебя, а потом утащить куда-нибудь подальше и заниматься любовью до тех пор, пока ты не забудешь, что у тебя когда-либо был кто-то еще.

— Тогда почему?..

— Потому что забочусь о тебе, черт бы все побрал. Потому что стремлюсь выказать тебе хоть немного уважения. Потому что слишком сильно тебя жажду, чтобы стать просто очередным партнером в твоей постели.

Гнев исчез из ее глаз, сменившись уязвимостью более трогательной, чем слезы.

— Ты и не стал бы.

Лила подняла ладонь к его лицу.

— Ты первый, Макс. Никогда не было такого, как ты.

Он промолчал, и сомнение в его взгляде заставило ее опустить руку.

— Ты мне не веришь.

— С тех пор как встретил тебя, не могу ясно мыслить.

Внезапно он понял, что все еще стискивает ее плечи, и ослабил захват.

— Можно сказать, ты ослепляешь меня.

Лила прикрыла веки, осознав, как близко подошла к раскрытию самого сокровенного. Унизила себя, смутила его. Если между ними существует только физическое влечение, то у нее хватит сил принять это.

— Тогда оставим пока эту тему.

Лила изобразила улыбку:

— Мы слишком серьезно все воспринимаем.

Чтобы успокоить себя, подарила ему мягкий ленивый поцелуй.

— Друзья?

Он глубоко вздохнул.

— Конечно.

— Прогуляйся со мной до дома, Макс. — Лила скользнула пальцами в его ладонь. — Чувствую, пора вздремнуть.

Час спустя Макс сидел на солнечной террасе, примыкающей к его комнате, с блокнотом на коленях, о котором, впрочем, уже забыл, и размышлял о Лиле.

Он и близко не подошел к пониманию этой женщины… и был уверен, что не сможет постичь ее, даже если на это уйдет несколько десятилетий. Но действительно тревожился, с достаточно ощутимым толчком страха, об остальных вызываемых ею эмоциях. Что он, ничем не примечательный профессор, относящийся к среднему классу, может предложить великолепной, экзотической и свободолюбивой красавице, которая дурманила источаемой сексуальностью, как другие женщины духами?

Он так прискорбно неловок, то заикается в ее присутствии, то в следующее мгновение ведет себя как неандерталец.

Возможно, самое лучшее — осознать, что ему гораздо комфортнее и, конечно, привычнее с книгами, чем с женщинами.

Как признаться ей, что хочет ее так сильно, что едва может дышать? Что боится дать волю своим потребностям, потому что прекрасно понимает — если уступит желаниям, то никогда не освободится от нее? Для нее — необременительный летний роман, для него — любовь, навсегда изменившая жизнь.

Он влюбился, что просто нелепо. Ему нет места в ее жизни, и Макс уповал на то, что у него хватит ума сдерживать эмоции, пока они не завели его слишком далеко. Через несколько недель он вернется к повседневной, упорядоченной рутине. Именно к этому он и стремится. Именно это и должно случиться.

Но это невозможно, если они будут так часто видеться.

— Макс? — Трент, направляясь к западному крылу, остановился. — Помешал?

— Нет. — Макс поглядел на чистый лист на коленях. — Нечему мешать.

— Выглядишь так, словно пытаешься разрешить особенно трудную задачку. Что-то связанное с ожерельем?

— Нет.

Макс искоса взглянул против солнца:

— Женщины.

— О. Удачи. — Трент поднял бровь. — Особенно, если это Калхоун.

— Лила.

Измученный Макс потер лицо руками.

— Чем больше думаю о ней, тем меньше понимаю.

— Идеальное начало отношений.

Ощущая самодовольство, Трент решил на минутку задержаться и присел.

— Она очаровательная женщина.

— Я бы сказал переменчивая.

— Красивая.

— Ей нельзя этого говорить. Она откусит тебе голову.

Макс заинтриговано взглянул на Трента:

— Кики угрожала ударить, если скажешь, что она красивая?

— Пока нет.

— А я-то решил, что это семейная черта.

Макс начал водить карандашом по блокноту.

— Я не слишком хорошо разбираюсь в женщинах.

— Что ж, могу поделиться всем, что знаю о них.

Сцепив пальцы, Трент уселся поудобнее.

— Они сводят с ума, возбуждают, озадачивают, восхищают и приводят в бешенство.

Макс подождал немного.

— Это все?

— Да.

Трент приветственно махнул рукой приближающемуся приятелю.

— Перерыв на кофе? — поинтересовался Слоан и, найдя идею привлекательной, достал портсигар.

— Обсуждаем женщин, — сообщил Трент. — Можешь добавить еще что-нибудь к моему короткому трактату.

Слоан взял паузу, раскуривая сигару.

— Упрямые, как мулы, хитрые, как бездомные кошки, и самая лучшая чертова авантюра на всем свете.

Он выдохнул дым и усмехнулся Максу:

— Я так понимаю, речь о Лиле?

— Ну, я…

— Не робей. — Слоан усмехнулся еще шире, попыхивая сигарой. — Ты среди друзей.

Макс не привык обсуждать женщин и тем более свои чувства к конкретной особенной женщине.

— Трудно не увлечься ею.

Слоан хмыкнул и подмигнул Тренту.

— Брат, если ты не увлекаешься женщинами, значит, уже умер. Так в чем проблема?

— Не знаю, что с ней делать.

Губы Трента изогнулись.

— Знакомая ситуация. А что ты хотел бы сделать?

Макс посмотрел на Трента задумчивым долгим взглядом, заставив того фыркнуть.

— Понятно. — Слоан удовлетворенно пыхнул сигарой. — А она… э-э-э… интересуется тобой?

Макс откашлялся.

— Ну, она дала понять… то есть… когда мы гуляли на утесах… да.

— Но? — подтолкнул Трент.

— Просто голова кругом идет.

— Значит, попытайся еще раз, — посоветовал Слоан, глядя на кончик сигары. — Но учти, если сделаешь эту леди несчастной, я набью тебе морду. — Он снова затянулся. — Потому что по-настоящему люблю ее.

Макс мгновение изучал его, затем откинул голову и рассмеялся.

— Их невозможно победить. Думаю, наконец-то понял это.

— Правильный первый шаг.

Трент подсел ближе.

— Поскольку мы тут одни без леди, считаю, вы оба должны знать, что я получил сведения об этом Хокинсе: Джаспер Хокинс, контрабандист из Майами, давний партнер нашего старого друга Ливингстона.

— Ну, ну, — пробормотал Слоан, попыхивая сигарой.

— Похоже, что Ливингстон и Кофилд — одно и то же лицо. Но никаких признаков яхты.

— Я думал об этом, — вставил Макс. — Возможно, они заметают следы. Даже если уверены в моей гибели, нетрудно предположить, что тело в конце концов выбросит на берег и его опознают. Возникнут вопросы.

— Так что они бросили судно, — размышлял Трент.

— Или перегнали. — Макс развел руками. — Они не отступят. Не сомневаюсь в этом. Кофилд, или кто он там еще, одержим ожерельем. Он сменит тактику, но не бросит эту затею.

— Как и мы, — пробормотал Трент.

Трое сообщников обменялись безмолвными взглядами.

— Если ожерелье находится в этом доме, мы найдем его. И пусть только этот ублюдок…

Трент резко прервался, увидев жену, выбегающую из двери в дальнем конце террасы.

— Кики. — Он быстро направился к ней. — Что случилось? Почему ты дома?

— Ничего. Ничего плохого.

Смеясь, она обвила мужа руками.

— Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя.

Но отстранил ее от себя, чтобы изучить лицо: щеки раскраснелись, влажные глаза сверкали, как бриллианты.

— Ну, значит, у тебя хорошие новости.

Трент отвел ее волосы назад, проверяя лоб, как делал в последнее время. Он знал, что всю прошлую неделю она чувствовала себя неважно.

— Лучше не бывает.

Кики оглянулась на Слоана и Макса:

— Извините нас.

Схватив Трента за руку, потащила его по террасе в их комнаты, где можно поговорить наедине. Но на полпути взорвалась:

— Ох, не могу ждать. Даже превысила скорость, возвращаясь домой с результатами анализов.

— Каких анализов? Ты заболела?

— Я беременна.

Кики затаила дыхание, вглядываясь в лицо Трента. От беспокойства к потрясению, от потрясения — к изумлению.

— Беременна?

Он глянул на плоский живот, потом снова на ее лицо.

— Ребенок? У нас будет малыш?

Когда Кики утвердительно кивнула, Трент подхватил ее на руки и начал кружить, она счастливо цеплялась за него.

— Что это с ними? — удивился Слоан.

— Мужчины… — Лила выскользнула из двери за спиной Макса. — Вы все такие тугодумы.

Фыркнув, она положила ладонь на плечо Макса, наблюдая за сестрой и Трентом затуманенными глазами.

— У них будет ребенок, недотепы вы эдакие.

— Будь я проклят! — воскликнул Слоан и направился к счастливой паре, чтобы хлопнуть Трента по спине и поцеловать Кики.

Услышав позади сопение, Макс поднялся.

— Ты в порядке?

— Конечно.

Лила смахнула слезинку с ресниц, но еще одна покатилась по щеке.

— Ведь она моя младшая сестренка.

И снова фыркнула, затем растроганно усмехнулась, когда Макс предложил ей носовой платок.

— Спасибо.

Приложив платок к глазам, высморкалась, потом вздохнула:

— Умолчим об этом какое-то время, хорошо? Мы все прольем реки слез, когда спустимся и объявим новость остальной части семейства.

— Хорошо.

Не доверяя сам себе, Макс сунул руки в карманы.

— Пойдем вниз и посмотрим, есть ли в холодильнике шампанское.

— Ну, наверное, мне стоит остаться здесь. Не хочу путаться под ногами.

Мотнув головой, Лила твердо взяла его под локоть.

— Не будь идиотом. Нравится вам это или нет, профессор, но вы теперь часть Калхоунов.

Макс позволил ей увести себя, осознавая, что ему действительно нравится быть частью этой семьи. Очень сильно нравится.

Все началось с беспризорного щенка. Бедный маленький оборванец. Бездомный и беспомощный. Не представляю, как он оказался на утесах. Возможно, кто-то избавился от нежелательного несмышленыша, или щенок потерял мать. Но мы нашли его, Кристиан и я, в один из наших золотых дней. Песик прятался в груде камней, голодный и скулящий, крошечный комочек костей и грязного черного меха.

Как терпеливо Кристиан подманивал его, нежным голосом и кусочками хлеба и сыра. Меня очень тронуло — увидеть эту мягкость в мужчине, которого люблю. Со мной он всегда чуток, но я замечаю жесткое нетерпение, когда он творит, и чувствую, как рвется на свободу могучая страсть, когда он держит меня в руках.

Однако со щенком, бедным маленьким сиротой, он был поистине добр. Возможно, ощущая это, песик облизал его руку и позволил гладить себя даже после того, как проглотил скудную пищу.

— Ах ты, смельчак, — засмеялся Кристиан, взяв в свои красивые руки художника грязный меховой шарик. — А ты стойкий малыш, верно?

— Его нужно отмыть, — сказала я и тоже засмеялась, когда запачканные лапы оставили следы на моем платье. — И по-настоящему накормить.

Восхищенный таким вниманием щенок лизнул мое лицо, все тельце затряслось от восторга.

Конечно, я в него влюбилась. Он такой домашний маленький питомец, такой доверчивый, такой несчастный. Мы играли с ним, очарованные, как дети, и завели шутливый спор на тему, какую кличку ему дать.

Мы назвали его Фредом. Казалось, ему понравилось имя, он тявкнул, подпрыгнул и шлепнулся в грязь. Никогда не забуду сладости такой безыскусной радости. Мой возлюбленный и я сидели на земле с крошечным потерявшимся щенком, представляя, как вместе отвели бы его домой, как вместе позаботились бы о нем.

В конце концов я забрала Фреда с собой. Этан просил какое-нибудь домашнее животное, и я понимаю, что он стал достаточно взрослым, чтобы ценить доверенное ему живое существо и ощущать ответственность. Какой поднялся шум, когда я принесла щенка в детскую. Дети широко распахнули глаза и заволновались, каждый по очереди тискал его и обнимал, пока я не удостоверилась, что юный Фред чувствует себя как король.

Его торжественно искупали и накормили. Поглаживали, ласкали и щекотали, пока он не заснул, устав от восторга.

Потом вернулся Фергус. Из-за беспокойства по поводу Фреда я совсем забыла о наших планах на вечер. Уверена, муж имел полное право разозлиться, потому что я не приготовилась к выходу на ужин. Дети, неспособные сдержать восхищение, помчались к Фергусу и только добавили раздражения. Маленький Этан, гордый, словно был его родителем, внес Фреда в комнату.

— Кого это, черт возьми, вы притащили? — потребовал Фергус.

— Щенка… — Этан остановился и раскрыл извивающийся узелок, чтобы показать отцу. — Его зовут Фред.

Заметив выражение лица мужа, я забрала Фреда у сына и начала объяснять, откуда появился песик. Думаю, что надеялась воззвать к мягкой стороне Фергуса, к любви или по крайней мере к гордости, которую он ощущал по отношению к Этану. Но муж был непреклонен.

— В моем доме нет места дворняжке. Думаете, я всю жизнь трудился как вол, чтобы заработать все это только для того, чтобы обзавестись какой-то блохастой собачонкой, гадящей на ковры и пережевывающей шторы?

— Он будет хорошо себя вести. — Коллин с дрожащими губами обнимала мои юбки. — Пожалуйста, папа. Мы будем держать его в детской и следить за ним.

— Ничего подобного, юная леди.

Фергус отмахнулся от слез Коллин и обратился к Этану, глаза которого тоже были на мокром месте. Взгляд мужа тут же смягчился. В конце концов это его первенец, наследник, его бессмертие.

— Никаких беспородных домашних животных для тебя, парень, ты ведь сын не какого-то там рыбака, чтобы заводить дворняжку. Если хочешь собаку, мы рассмотрим это, когда вернемся в Нью-Йорк, и ты получишь прекрасную породистую особь с достойной родословной.

— Я хочу Фреда.

Этан умоляюще смотрел на отца с расстроенным видом.

Даже маленький Шон заплакал, хотя сомневаюсь, что он что-либо понимал в происходящем.

— Не обсуждается.

С явно возрастающим раздражением Фергус подошел к графину с виски и налил себе рюмку.

— Он нам совершенно не подходит. Бьянка, прикажи кому-нибудь из слуг избавиться от паршивца.

Я знаю, что побледнела так же, как дети. Даже Фред захныкал, прижимая мордочку к моей груди.

— Фергус, ты не можешь быть настолько жестоким.

В его глазах мелькнуло удивление, я совершенно уверена в этом. Никогда я не разговаривала с ним подобным образом, да еще в присутствии детей.

— Мадам, сделайте, как я приказал.

— Мама сказала, что мы можем оставить его, — вспылила Коллин, юный характер заставил повыситься голос. — Мама обещала. Вы не можете выбросить его. Мама вам не позволит.

— В этом доме хозяин я. И если не хочешь, чтобы я выпорол тебя, — смени тон.

Я сжала плечи Коллин, не столько чтобы утихомирить ее, сколько чтобы защитить. Он не поднимет руку на моих малышей. Бешенство при мысли об этом совершенно ослепило меня. Меня трясло, когда я нагнулась к дочери и отдала Фреда в ее руки.

— Иди наверх к няне, — спокойно сказала я. — И возьми с собой братьев.

— Он не убьет Фреда.

Есть ли гнев более неистовый, чем у ребенка?

— Ненавижу его и не позволю ему убить Фреда.

— Ш-ш-ш. Все будет хорошо, обещаю. Все будет хорошо. Иди наверх.

— Ты плохо воспитала детей, Бьянка, — начал Фергус, когда дети оставили нас. — Девочка достаточно взрослая, чтобы знать свое место.

— Свое место?

Ярость заполнила мое сердце, ревела в голове.

— Где же ее место, Фергус? Сидеть спокойно при гостях, сложив руки на коленях, оставить мысли и ощущения невысказанными, пока ты не избавишься от нее, устроив брак с подходящим человеком? Они дети. Наши дети. Как ты мог так обидеть наших детей?

Ни разу за все время нашего брака я не разговаривала с ним таким тоном. И была уверена, что никогда не посмею. На мгновение мне показалось, что он ударит меня. Насилие пылало в его взгляде. Но он с трудом сдержался, хотя пальцы побелели, как мрамор, на стиснутом стакане.

— Оспариваешь мое решение, Бьянка?

Его лицо побелело от гнева, а глаза почернели.

— Забыла, в чьем доме живешь, чей хлеб ешь, чью одежду носишь?

— Нет.

Теперь я почувствовала новую печаль, что наш брак свелся только к этому.

— Нет, не забыла. Не могу забыть. Но предпочла бы носить лохмотья и морить себя голодом, чем видеть, как ты измываешься над моими детьми. Не позволю забрать у них эту собаку и убить ее.

— Не позволишь?

Из бледного лицо от ярости превратилось в багровую маску.

— Теперь ты забыла свое место, Бьянка. Стоит ли удивляться, что дети открыто бросают мне вызов с такой-то матерью?

— Они жаждут твоей любви и внимания. — Теперь я кричала, отбросив сдержанность. — Так же как и я. Но ты любишь только свои деньги и свой статус.

Как ожесточенно мы спорили потом. Слова, которыми он обзывал меня, я не могу повторить. Он бросил стакан в стену, разбивая хрусталь и собственное самообладание. В его глазах сверкало безумие, когда он схватил меня за горло. Я испугалась и за свою жизнь и за детей. Он так сильно отпихнул меня, что я упала в кресло. Муж тяжело дышал, не сводя с меня горящего взора.

Очень медленно, с гигантским усилием он взял себя в руки. Багровый цвет сошел со щек.

— Теперь я понимаю, что был чересчур щедр с тобой, — процедил Фергус. — Но с этого момента все изменится. Не мечтай, что позволю жить, как тебе захочется. Мы отменим планы на сегодняшний вечер. У меня найдутся дела в Бостоне. И пока я буду там, подберу гувернанток. Пора научить детей уважать меня и ценить свое благополучие. Ты вместе с нянькой совершенно испортила их.

Он вытащил часы из кармана и взглянул на время.

— Я уеду сегодня вечером на два дня. И жду, что к моему возвращению ты вспомнишь о своих обязанностях. Если дворняжка по-прежнему останется в моем доме, и ты и дети будете наказаны. Это ясно, Бьянка?

— Да. — Мой голос дрожал. — Совершенно ясно.

— Превосходно. Увидимся через два дня.

Он вышел из комнаты, я неподвижно сидела еще около часа. Слышала, как за ним приехал автомобиль, слышала, как он отдает приказания слугам. И когда мысли прояснились, поняла, как следует поступить.

Глава 7

— Какого черта возиться со всеми этими бумажонками?

Хокинс нервно вышагивал по омытой солнцем комнате в арендованном доме.

Он никогда не отличался терпением и предпочитал использовать кулаки или оружие, а не мозги. Его партнер, теперь называющий себя Робертом Маршалом, сидел за дубовым столом, тщательно просматривая документы, которые месяц назад выкрал из Башен. Он выкрасил волосы в тусклый каштановый цвет, отрастил солидные бородку и усы, придав им тот же оттенок.

Если бы профессор Квартермейн увидел его сейчас, то опознал бы как Эллиса Кофилда. Неважно, какое имя он выбрал, неважно, какую маскировку использовал, он оставался вором, преступный ум которого сосредоточился на калхоуновских изумрудах.

— Мне очень нелегко достались эти документы, — мягко заметил Кофилд. — Теперь, когда мы потеряли профессора, придется самому их изучить. Просто потребуется немного больше времени.

— Вся эта работа смердит.

Хокинс посмотрел на мощные деревья, закрывающие дом, располагающийся за осиновой рощей. Легкие листья непрерывно трепетали от бриза, в распахнутые окна проникал аромат сосен и душистого горошка. Но мужчина обонял только собственное расстройство. Яркие синие вспышки над заливом тоже не поднимали настроения. Он достаточно долго просидел в тюрьме, чтобы чувствовать себя заключенным даже в таком прекрасном окружении.

Хрустнув суставами, Хокинс отвернулся от окрестностей:

— Мы можем застрять в этом месте на долгие недели.

— Значит, надо научиться наслаждаться пейзажем. И помещением.

Беспокойная натура партнера раздражала, но Кофилд мирился с этим. Сейчас он нуждался в Хокинсе. После того как изумруды будут найдены… о, тогда все переменится.

— К тому же дом предпочтительнее яхты, особенно на долгий срок. Кроме того, найти безопасное убежище через залив от острова было сложно и дорого.

— Вот и я о том же. — Хокинс вытащил сигарету. — Мы потратили кучу денег, и пока все, что раздобыли — кипу старых бумаг.

— Уверяю тебя, изумруды возместят все расходы, и еще с избытком останется.

— Если эти чертовы камни вообще существуют.

— Существуют. — Кофилд раздраженно отмахнул дым, взгляд стал напряженным. — Они существуют. И еще до конца лета окажутся в моих руках.

Он поднял ладони с белыми, чуткими и умными пальцами и практически увидел, как сверкающие зеленые камни ниспадают с них.

— Они будут моими.

— Нашими, — поправил Хокинс.

Кофилд взглянул на напарника и улыбнулся:

— Нашими, конечно, нашими.

После ужина Макс возвратился к своим записям, внушая себе, что должен быть ответственным и заниматься порученным делом. Но, если честно, требовалось создать какую-то дистанцию между собой и Лилой. Он нисколько не заблуждался, что чувствует к ней не только вожделение. Примитивное физическое влечение может вызвать лицо на телеэкране или голос по радио, а в его отклике на Лилу не было ничего простого и легковесного, от чего можно небрежно отмахнуться.

Каждый день он бродил вокруг нее, эмоции становились все более запутанными, более изменчивыми и непослушными. И без того достаточно трудно смотреть на соблазнительницу, сгорая от неуместного желания. А теперь еще к потребностям добавились мечты — нереальные, глупые и невыполнимые.

Макс никогда всерьез не размышлял о любви, не говоря уже о браке и семье. Вполне хватало работы и приятного времяпрепровождения в моменты изредка выпадавшего отдыха. Он наслаждался женщинами, но корнуэльским дон Жуаном никогда не был, довольствуясь удобными и необременительными отношениями, и ни разу не ощущал нестерпимого порыва мчаться к алтарю или начать строить уютное гнездышко.

Одинокая жизнь вполне устраивала его, и, представляя будущее, он воображал себя закоренелым холостяком, возможно, с трубкой в руке и верной собакой для компании.

Он простой человек и живет достаточно скучно. Во всяком случае, жил до недавнего времени. Как только поможет Калхоунам разыскать изумруды, сразу вернется к тихому существованию. И вернется один. Пусть его жизнь уже никогда не станет прежней, он знал, что Лила забудет неуклюжего профессора еще до того, как над заливом задуют зимние ветры.

И Макс понимал — чем скорее он закончит изучение бумаг и уедет, тем легче будет покинуть это место. Собирая записи, решил, что настало время сделать следующий шаг к окончанию самого невероятного лета в своей истории.

Он нашел Аманду в ее комнате за работой над списком, касающимся предстоящей через три недели свадьбы со Слоаном.

— Извините, что прерываю.

— Ничего страшного.

Аманда сдвинула очки на нос и улыбнулась:

— У меня все под контролем, кроме собственных нервов.

Она отложила бумаги на край стола с наклонной крышкой.

— Я уже готова тайно сбежать, но тетя Коко убьет меня.

— Предполагаю, что организация свадьбы чрезвычайно хлопотное дело.

— Даже планирование маленькой семейной церемонии походит на разработку генерального наступления. Или борьбу с водоворотом, — уточнила Аманда и рассмеялась. — Только что закончила жонглировать фотографиями, цветными схемами, стыковками и цветочными композициями. Пока все прекрасно получается. Раз уж подготовила свадьбу Кики, то наверняка смогу проделать то же самое для себя. Если не считать того… — сняв очки, начала складывать и разводить дужки, — …что все это пугает и лишает меня здравого смысла. Итак, Макс, я поделилась своими проблемами, а теперь признайтесь, что мучает вас.

— Набросал перечень, но не знаю, насколько он полон.

Макс положил бумагу на стол перед Амандой.

— Здесь имена всей прислуги, работавшей в Башнях в то лето, когда погибла Бьянка, которые я смог найти.

Поджав губы, Аманда вновь надела очки и оценила четкий почерк и аккуратные колонки.

— Все слуги?

— Согласно бухгалтерским книгам. Я подумал, что мы могли бы связаться с их родственниками, и, если повезет, кто-нибудь может даже до сих пор жив.

— Любому, кто работал здесь тогда, должно быть, перевалило за сто лет.

— Не обязательно. Большая часть слуг были совсем молодыми — горничные, садовники и поварята.

Когда Аманда начала крутить карандаш в руках, Макс пожал плечами.

— Знаю, это выстрел наугад, но…

— Нет. — Аманда кивнула, не отрываясь от списка. — Мне нравится. Даже если мы не встретимся ни с кем из тех, кто в те годы трудился в Башнях, ведь существует возможность, что они что-то рассказали своим детям. Бьюсь об заклад, некоторые из них были с острова… возможно, все еще живут рядом. — Она взглянула на профессора. — Хорошая мысль, Макс.

— Хотел бы помочь в поисках.

— С удовольствием воспользуюсь вашим предложением, загадка не обещает легко разрешиться.

— Исследования — именно то, в чем я являюсь лучшим.

— Но у вас есть и собственные дела. — Аманда потянулась и сжала его руку. — Почему бы нам не разделить список пополам и не начать прямо завтра? Возьму на себя повара, дворецкого, экономку, личную горничную Бьянки и няньку, все они приехали с ними из Нью-Йорка.

— Но прочую прислугу и низший персонал наняли из местных.

— Точно. Разделим перечень и поищем общие связи…

Она затихла, увидев Слоана, входящего через двери террасы с бутылкой шампанского и двумя бокалами.

— Оставь тебя одну на пять минут, и ты тут же принимаешься развлекать других мужчин.

Слоан поставил шампанское на стол.

— И намекаешь на общие связи. Должно быть, что-то серьезное.

— Мы даже не приступили к сортировке по алфавиту, — сообщила Аманда.

— Похоже, я появился как раз вовремя.

Слоан взял карандаш из ее руки и медленно поставил Аманду на ноги.

— В следующую минуту ты, вероятно, глубоко увязла бы во всевозможных взаимосвязях.

«Я здесь явно лишний», — решил Макс. По тому, как они целовали друг друга, было очевидно, что про него напрочь забыли. Уходя, он бросил через плечо завистливый взгляд — мужчина и женщина искренне улыбались друг другу, ничего не говоря, прекрасно осознавая, чего хотят. Друг друга.

Вернувшись в свою комнату, Макс вознамерился провести оставшуюся часть вечера, работая над заметками для будущей книги. Или, если наберется храбрости, устроится перед старой механической пишущей машинкой, которую для него раскопала Коко, и сделает решающий шаг, начав писать историю, вместо того чтобы бесконечно планировать это.

Он бросил взгляд на разбитый «Ремингтон» и почувствовал, как скрутило живот. Хотелось сесть и положить пальцы на клавиши, да так отчаянно, как мужчина жаждет обхватить руками любимую и желанную женщину. Столкновение с непорочно чистым листом бумаги пугало, словно расстрельная команда. А может, и сильнее.

Надо просто подготовиться, сказал себе Макс. Разложить справочники. Рассортировать предварительные записи. Отрегулировать освещение.

Он вспомнил о множестве мелких деталей, которые необходимо проработать, прежде чем начать. Устроив все наилучшим образом, попытался думать, но в голове было пусто.

Именно сейчас, понял он, пришла пора приступить к воплощению замысла, о котором мечтал всю жизнь. Все, что надо сделать — сочинить первое предложение и посвятить себя этому занятию.

Пальцы сжались в кулаки.

С чего он решил, что сумеет написать книгу? Тезисы, лекции — да. Тут он мастер. Но книга, Боже, написание романа — это совсем не то, чему можно научить любого. Требуется воображение, остроумие и умение передать драматизм. Утопать в фантазиях и ясно формулировать все на бумаге — две совершенно разные вещи.

Не глупость ли это — начать дело, которое может закончиться полной неудачей? Пока он только готовится писать историю, не грозят никакие провалы и разочарования. Можно много лет заниматься подготовкой, не рискуя опозориться. А если начать писать, действительно начать, то уже не спрячешься за исследованиями и заметками. В случае же фиаско, не останется даже мечты.

С болезненным напряжением Макс пробежался пальцами по клавишам, пока мысли метались, изобретая бесчисленные оправдания, чтобы отложить этот момент. Когда первое предложение пронеслось от мозга к рукам и появилось на вздрагивающем листе, он тяжело судорожно выдохнул.

Три часа спустя целых десять отпечатанных страниц лежало перед ним. Повесть, которая так долго рождалась в фантазиях, вылилась в слова. Его слова. Он понимал, что могло получиться ужасно, но это, казалось, не имело значения. Он творил, действительно творил. Процесс очаровывал и бодрил. Щелчки, грохот и глухое перестукивание клавиш восхищали.

Макс снял рубашку и ботинки, ссутулился над столом со сведенными бровями и слегка рассеянным взглядом. Пальцы то порхали над машинкой, то замирали, когда он задумывался, как точнее описать бьющиеся в голове образы.

Именно таким его и обнаружила Лила. Он оставил двери террасы открытыми для бриза, хотя давно перестал замечать его. Не считая полоски света от лампы на столе, комната была погружена во мрак. Лила стояла, наблюдая за Максом, взволнованная его полной сосредоточенностью, очарованная тем, как волосы спадают ему на глаза.

«Он очень удивится моему приходу?» — гадала Лила. Разве возможно держаться от него подальше, когда она так сильно влюблена? Нет ничего неправильного в желании провести с ним ночь, выказать ему любовь тем способом, который он сможет понять и принять. Она должна принадлежать ему, создать узы, которые будут иметь значение для них обоих.

Не просто секс, но близость. Все началось в тот момент, когда он, едва не утонув, растянулся на гальке и притронулся к ее лицу. Между ними возникла связь, которую Лила не могла игнорировать. И раз уж поднялась с собственной постели, чтобы попасть в его, то и не намерена больше ждать.

Сегодня вечером инстинкты влекли в его комнату так же неодолимо, как тогда на берег в разгар шторма.

Решение за ней, она знала. Как бы безудержно он ни хотел ее, ничего не возьмет, пока не предложат. Постесняется из-за собственных правил и кодексов. Возможно, если бы он любил ее… Но она не позволяла себе задумываться об этом. В свое время полюбит. Ее чувства слишком глубоки и слишком всепоглощающи, чтобы им сопротивляться.

Поэтому придется самой сделать первый шаг. Соблазнить.

Макс так углубился в размышления, что не услышал бы и крика. Но аромат, ворвавшийся в комнату с вечерним бризом, привлек внимание. Желание закипело в крови еще до того, как он оглянулся и увидел Лилу в дверном проеме в колыхающемся белом пеньюаре. Волосы, пойманные ветерком, танцевали по плечам. Позади нее небо выглядело черным холстом, а гостья — словно ворвавшимся в действительность миражом. Она улыбнулась, и его пальцы оцепенели на клавишах.

— Лила.

— Мне приснился сон.

Это на самом деле было так, правдивый разговор поможет успокоить нервы.

— О тебе и обо мне. Сияла луна, я практически чувствовала ее свет на своей коже, и тут ты коснулся меня.

Лила ступила внутрь, движение сопровождалось слабым шуршанием шелка, будто легкие волны пробежали по воде.

— И тогда я перестала ощущать что-либо, кроме тебя. И очень легкий, очень сладкий аромат цветов. И длинные трели соловья, призывающего любимую. Это был прекрасный сон, Макс.

Она остановилась возле его стола.

— Потом я проснулась. В одиночестве.

Макс был уверен, что напряженный узел в животе в любой момент может лопнуть и оставить его совершенно беспомощным. Лила выглядела прекраснее любой фантазии — волосы, словно блуждающие огоньки, рассыпались по плечам, изящное тело соблазнительным силуэтом вырисовывалось под тонкой струящейся тканью.

— Уже поздно. — Макс пытался прочистить пересохшее горло. — Ты не должна находиться здесь.

— Почему?

— Потому что… это…

— Неправильно? — предположила она. — Опрометчиво? — Лила отвела волосы с его лба. — Опасно?

Макс вскочил на ноги, и вцепился в спинку стула.

— Да, все это.

В ее взгляде мерцали извечные женские тайны.

— Но я чувствую себя восхитительно опрометчивой, Макс. А ты нет?

Отчаянье, вот что он чувствовал. Отчаянную нужду в единственном прикосновении к ней.

Костяшки пальцев побелели.

— Есть еще вопрос уважения.

Ее улыбка внезапно стала очень теплой и очень сладкой.

— Я уважаю тебя, Макс.

— Нет, я имею в виду…

Она выглядела такой красивой, когда так улыбалась, такой юной, такой хрупкой.

— Мы решили остаться друзьями.

— Конечно.

С сияющими глазами Лила отбросила тяжелые пряди назад. Кольца заблестели в искусственном освещении.

— А это…

— Именно то, к чему стремимся мы оба, — закончила она.

Лила подступила к Максу, и он вздрогнул так, что упал стул. Она засмеялась легким восхищенным смехом, совсем не дразнящим.

— Я тебя нервирую, Макс?

— Мягко сказано.

Он с трудом втянул воздух через сухое горло. Руки по бокам свились в кулаки, близнецы тех кулаков скрутили живот.

— Лила, не хочу разрушать наши отношения. Господь свидетель, как я боюсь, что ты разобьешь мне сердце.

Она снова улыбнулась, ощущая, как волна надежды пронеслась в душе.

— А я могу?

— Ты же знаешь, что можешь. За тобой наверняка тянется вереница разбитых сердец.

Опять то же самое, подумала Лила, задрожав от разочарования. Он по-прежнему представлял ее — а может, и всегда будет представлять, — беспечной сиреной, которая сначала соблазняет мужчин, а затем отвергает их. Не понимает, что это ее сердце на кону, все это время именно ее сердце стояло на кону. Она не позволит ему остановить себя… просто не в состоянии. Эту ночь, сегодняшнюю ночь, им суждено провести вместе. Она слишком настоятельно ощущала это, чтобы ошибиться.

— Скажи-ка, профессор, ты когда-нибудь мечтал обо мне?

Лила подошла еще ближе, Макс снова отступил. Теперь они стояли в полумраке.

— Когда-нибудь лежал в темноте и гадал, на что это было бы похоже?

Макс быстро терял землю под ногами. Лила настолько заполнила его мысли, что не осталось места ни для чего, кроме острой потребности в ней.

— Ты же знаешь, что да.

Еще один шаг, и они окунулись в поток лунного света, такого же белого, как ее одежда, и такого же соблазнительного.

— И когда мечтал обо мне, где мы находились?

— Да какая разница — где.

Он должен коснуться ее, невозможно сопротивляться порыву хотя бы просто провести кончиками пальцев по ее волосам.

— Мы были одни.

— И сейчас мы одни.

Она положила руки ему на плечи, потом обвила шею.

— Поцелуй меня, Макс. Как тогда, когда мы сидели на траве в солнечном круге.

Его пальцы, натянутые, как провода, запутались в ее волосах.

— Но этим все не закончится, Лила. Не в этот раз.

Она изогнула губы, поднимая к нему лицо.

— Просто поцелуй меня.

Макс изо всех сил старался, чтобы хватка была нежной, а рот мягким, пока путешествовал по ее губам. Конечно, у него достаточно силы воли, чтобы сдержаться, хотя невыносимая жажда убивала. «Никогда не причиню ей боли», — поклялся себе Макс. И продолжил цепляться за призрачную надежду, что сможет провести с русалкой эту ночь и остаться невредимым.

Такой милый, подумала Лила. Такой прекрасный. Нежность поцелуя подчеркивалась ощущением того, что оба дрожат от едва обуздываемой страсти. Ее сердце, в котором уже поселилась любовь, заполнилось до краев.

Когда их губы разомкнулись, в глазах Лилы блестели слезы.

— Не хочу, чтобы этим все закончилось. — Она снова коснулась его рта. — Ни один из нас не хочет.

— Нет.

— Займись со мной любовью, Макс, — прошептала Лила, потом отстранилась и, не сводя с него горящего взора, расстегнула халат. — Ты нужен мне сегодня ночью.

Одежда стекла на пол. Обнаженная кожа сияла белизной и гладкостью мрамора. Длинные стройные ноги казались вылепленными и отполированными руками скульптура. Она стояла, укрытая только лунным светом, и ждала.

Макс никогда не видел ничего более совершенного, более изящного и хрупкого. И внезапно собственные руки показались большими, неуклюжими и грубыми. Неровное дыхание срывалось с губ, когда он касался ее. Хотя ладони едва плыли по волшебному телу, он боялся, что останутся синяки. Макс зачарованно наблюдал, как скользят по ней его пальцы, обводя наклон плеч, скатываясь с изящных предплечий и снова назад. Потом осторожно, очень осторожно приласкал мягкую кожу упругой груди.

Сначала у Лилы ослабли колени. Никто и никогда не дотрагивался до нее так, с такой опьяняющей нежностью, словно она первая женщина в его жизни, и он познавал ее лицо и формы кончиками пальцев. Она пришла соблазнить его, и все же руки бессильно и неподвижно свисали по бокам. Это ее соблазняли. Лила откинула голову в невольном капитулирующем жесте, но Максу ни за что не догадаться, что для нее это первая сдача.

Не в состоянии удержаться, Макс прижался губами к томительно беззащитной линии ее шеи, пока ладони легонько обводили контуры груди.

Взрыв чувств потряс Лилу, она ошеломленно затрепетала и выпалила его имя.

Он тут же отступил, проклиная себя.

— Прости.

Наполовину ослепнув от вожделения, Макс потряс головой, пытаясь прояснить зрение.

— Всегда был неловким.

— Неловким?

Лила качнулась к нему, затуманенная страстным желанием, и провела губами по его плечам, шее и груди.

— Разве ты не чувствуешь, что делаешь со мной? Не останавливайся. — Она надолго припала к нему губами. — Просто умру, если остановишься.

Огненный вал, сотрясший весь организм, едва не сбил его с ног. Ее руки жадно и нетерпеливо исследовали его тело, а рот, Боже, горячий и алчный рот иссушал кожу каждым обжигающим поцелуем. Он не мог думать, только дышать, не мог шевелиться, только чувствовать.

Пытаясь вернуть самообладание, Макс повернул к себе ее лицо, умиротворяя ее порыв, погружая обоих в наркотический любовный дурман, вкладывая всю свою страсть в этот бесконечный поцелуй. Да, он осознавал, что делает с ней, и это поражало. Низко и хрипло застонав, Лила, сдаваясь, обмякла в его объятиях, что было гораздо эротичнее любого соблазнения. Она, казалось, таяла в полной покорности, полном доверии. Когда Макс подхватил ее, Лила тихонько всхлипнула.

Она прикрыла веки, но он успел заметить зеленую вспышку из-под ресниц. Пока нес ее к кровати, чувствовал себя таким же сильным, как Геркулес. Нежно, не сводя с нее глаз, уложил на простыни.

Лунный свет струился через окна, как жидкое серебро. Макс слышал ветер, вздыхающий между деревьями, и отдаленный грохот воды по скалам. Таинственный, как у Евы, аромат Лилы так же легко дотянулся до него, как и она сама. Сраженный романтикой этой ночи, он поднес ее ладони к губам, скользнул ртом по суставам, мягким подушечкам. И все это время наблюдал за ней, осторожно прикусывая кожу, потом успокаивал, заглаживая языком. Он слышал, как участилось ее дыхание, отметил, как затуманился взор от возбуждающего удовольствия и замешательства, пока он занимался любовью с ее руками, ощутил грохот ее пульса, когда припал к запястью.

Макс приносил ей дары, которых она не ожидала. Абсолютная беспомощность. «Понимает ли он, что я полностью в его власти?» — смутно гадала Лила. Пьянящее невыносимое наслаждение растекалось от кончиков пальцев по всему телу. Макс оторвался от ее ладоней, чтобы приласкать внутреннюю часть локтя, и из ее горла вырвался стон.

Она даже не осознавала, что извивается под ним, приглашая взять все, что он пожелает. Когда его рот наконец вернулся к ее губам, его имя было единственным словом, которое она смогла вымолвить.

Макс боролся с собственной жадностью. Невозможно не почувствовать алчность к такому телу — настолько горячему, настолько мягкому, настолько гибкому, — хотя он отказывался признавать это. Одна ночь, возможно, у него только одна-единственная ночь. Поэтому он хотел большего, чем просто поспешное и страстное слияние, которого до боли жаждала плоть. Макс стремился получить невыразимое удовольствие от изучения каждого дюйма ее кожи, обнаружения ее тайн и слабостей, мечтал оставить в памяти неизгладимые впечатления от прикосновений к ней, почувствовать ее трепет, упиваться ее вздохами. По тому, как руки Лилы блуждали по нему, он понял, что она тоже ошеломлена происходящим.

Макс неспешно заскользил по возлюбленной, воспламеняя ее поцелуями, лаская кончиками пальцев. С мучительной медлительностью задержался у нежных полукружий, пока те не заныли и не напряглись от истомы. Потом направился вниз, еще ниже, в то время, как Лила стискивала и отпускала его волосы. Он слышал мягкие бессвязные просьбы, приглушенные стоны, путешествуя ртом по ее телу, дразняще прикусывая бедра. Лила ощутила порхающие прикосновения на своей плоти и вскрикнула, выгибаясь, когда захлестнула первая горячая волна, взлетела в небеса, потом рухнула вниз, пока он неустанно ласкал ее колени.

Макс не мог насытиться ею, каждое новое ощущение захлестывало мощнее предыдущего. Он упивался ее вкусом, желание ревело в висках, горело в крови. Удерживая ее беспокойные руки, он сводил себя с ума, подталкивая ее на новый пик. Когда Лила снова обмякла и стихли вскрики, вырывающиеся вместе с дыханием, он вернулся к ее рту.

Ей хотелось умолять, но она не могла говорить. Эмоции накатывали одна на другую, оставляя ее слабой, испытывающей головокружение и жаждущей еще большего. Отчаянно нуждаясь в Максе, Лила завозилась с молнией джинсов, едва не закричав от расстройства, но его рот превратил вопль в стон.

Стягивая брюки, она тащила хлопчатобумажную ткань по его бедрам, настолько потеряв голову, что даже не осознавала, как ее нетерпеливые пальцы заставляют его трепетать. Влажная плоть заскользила по влажной плоти, когда они избавились от его одежды.

— Подожди.

Слово резко сорвалось с губ Макса — он изо всех сил пытался сохранить последние крохи разума.

— Посмотри на меня.

Затем стиснул ее голову, когда она приподняла веки.

— Посмотри на меня, — повторил Макс. — Хочу, чтобы ты запомнила это.

Все мышцы дрожали от усилия, пока он медленно проникал в нее. Ее взгляд затуманился, но она не сводила с него глаз, согласно двигаясь ему навстречу. Макс заполнил ее собой с такой совершенной красотой, что, поняла Лила, она навсегда запомнит это мгновение.

Лила улыбалась, гладя волосы Макса и ощущая, насколько сладко и естественно его голова отдыхает у нее на груди. Их тела все еще были переплетены, как тогда, когда они вместе парили в небесах. Погрузившись в мечты, она пыталась вообразить, на что это похоже — ночь за ночью засыпать вдвоем, как сейчас.

Макс почувствовал, как Лила расслабилась под ним, осязал ее теплоту и гибкость, кожу, все еще сияющую росой страсти. Биение ее сердца медленно успокаивалось. И на мгновение он представил, что это их обычный день среди многих других, что она принадлежит ему настолько полно и глубоко, как женщина может принадлежать мужчине.

Он знал, что подарил ей удовольствие, и на какое-то время они тесно связаны друг с другом. Но теперь не мог сообразить, что уместно сказать… потому что единственное, что приходило на ум, — он любит ее.

— О чем ты думаешь? — прошептала Лила.

Макс сосредоточился.

— Сейчас я не в состоянии думать.

Низко и тепло засмеявшись, она переместилась, извиваясь под ним, пока они не оказались лицом к лицу.

— Тогда я скажу, что думаю.

Лила поцеловала его, медленно и проникновенно.

— Мне нравится твой рот.

Дразняще прикусила нижнюю губу.

— И руки. И плечи. И глаза.

Провела кончиком пальца вверх и вниз по его позвоночнику.

— Собственно говоря, в данный момент не вижу ничего, что бы мне не нравилось в тебе.

— В следующий раз, когда разозлю тебя, обязательно напомню эти слова.

Макс отвел ее волосы за плечи и залюбовался тем, как они рассыпались по подушке.

— Не могу поверить, что я здесь, с тобой, и в таком положении.

— Разве практически с самого начала ты не чувствовал, что так будет, Макс?

— Чувствовал.

Он обвел контур ее губ.

— Но мне казалось, что я принимаю желаемое за действительное.

— Не очень-то ты уверен в себе, профессор.

Лила проложила цепочку легких неспешных поцелуев по его лицу.

— Ты очень привлекательный мужчина, с замечательными умственными способностями и чувством сострадания — неотразимое сочетание.

Он передвинулся, чтобы видеть ее, но в глазах Лилы не заметил смеха. Она прижалась щекой к его ладони.

— Когда ты занимался со мной любовью, это было прекрасно. Самая прекрасная ночь в моей жизни.

Лила все поняла по его взгляду, в котором теперь читала не замешательство, а явное недоверие, и, поскольку, открыв душу, оказалась совершенно беззащитной, ничего не могло ранить сильнее.

— Прости, — напряженно произнесла она и отстранилась. — Уверена, что в моих устах это прозвучало банально.

— Лила…

— Не надо, все хорошо.

Она сжимала губы, пока не удостоверилась, что голос вновь обрел беззаботность и отстраненность:

— Не стоит все усложнять.

Сев на кровати, отбросила тяжелые пряди назад.

— Никакой западни, профессор. Никаких ловушек, никаких обязательств. Мы два взрослых человека, которые наслаждаются друг другом. Согласен?

— Не уверен.

— Давай остановимся на том, что мы вместе провели день. Или ночь.

Лила наклонилась и поцеловала его.

— А теперь, раз мы все уладили, я должна уйти.

— Не надо.

Макс схватил ее за руку, прежде чем она успела ускользнуть с кровати.

— Не уходи. Никаких обязательств, — медленно повторил он, не сводя с нее глаз. — Никаких осложнений. Просто останься со мной сейчас.

Лила лукаво улыбнулась.

— Я снова соблазню тебя.

— Очень на это надеюсь. — Макс притянул ее к себе. — Хочу, чтобы ты была рядом, когда взойдет солнце.

Глава 8

Лила лежала в объятиях Макса, когда взошло солнце и залило комнату золотым светом, изгнав последние сумеречные тени. Казалось невероятным, что ее голова опирается на его плечо, а рука легонько давит на сердце. Она спала глубоко, как ребенок, прильнув к любимому в поисках тепла и уюта.

Хотя уже рассвело, Макс не двигался, стараясь не потревожить Лилу. Птицы начали свой утренний хор. Царила такая тишина, что ясно слышалось дыхание ветерка между деревьями. Он понимал, что скоро раздадутся звуки пил и молотков, которые разрушат их уединение и вернут в действительность, поэтому цеплялся за этот короткий перерыв между ночными тайнами и дневной суматохой.

Лила вздохнула и прижалась теснее, он погладил ее волосы, упиваясь воспоминаниями о безоглядной щедрости этой женщины в темные сонные часы. Стоило ему только подумать и пожелать, как она поворачивалась к нему, и они снова и снова занимались любовью в полном безмолвии и с абсолютным пониманием друг друга.

Очень хотелось поверить в чудо и представить, что все произошедшее и для нее было таким же особенным и значимым, как для него, но он боялся принимать ее слова за чистую монету: «Никто и никогда не доставлял мне такое наслаждение, как ты». И все же он много раз прокручивал их в голове, обретая надежду. Если будет осторожным и терпеливым и станет взвешивать каждый шаг, прежде чем что-то предпринять, возможно, чудо и произойдет.

И хотя Макс совсем не представлял себя в роли принца, склонился к Лиле, чтобы разбудить поцелуем.

— M-м-м. — Лила улыбнулась, не открывая глаз. — Можно получить еще один?

Ее голос, хриплый после сна, возбудил в нем желание, пронесшееся в крови. Он забыл об осторожности. Забыл о терпеливости. Его рот снова напал на ее губы с невыносимым отчаянием, взбудоражившим все тело Лилы, прежде чем она полностью проснулась.

— Макс… — Лила, трепеща, обвилась вокруг него. — Я хочу тебя. Сейчас. Немедленно.

Он уже был в ней, уже уносил за собой туда, куда стремились оба. Полет получился стремительным и яростным, вознеся на вершину, где они слились в экстазе и на время лишились дыхания от невероятных ощущений.

Лила, так и не подняв век, погладила его влажную спину.

— Доброе утро, — промолвила она. — Мне снился самый невероятный сон.

И хотя у него все еще кружилась голова, Макс обнял любимую и посмотрел на нее.

— Расскажи.

— Я оказалась в постели с очень сексуальным мужчиной, с большими синими глазами и темными волосами, которые постоянно падали ему на лоб.

Улыбаясь, Лила открыла глаза и ласково взглянула на него:

— Длинное гибкое тело.

Не переставая наблюдать, медленно провела по нему руками.

— Не хотелось просыпаться, но когда я вернулась в реальность, то увидела кое-что прекраснее.

Боясь что слишком тяжел для нее, Макс перекатился и полностью изменил их положение.

— И каковы шансы провести остаток наших жизней в той постели?

Лила поцеловала его в плечо.

— Я бы рискнула.

Потом застонала, когда гул электроинструментов нарушил утреннюю тишину:

— Неужели уже полвосьмого?

Так же неохотно, как и она, он посмотрел на часы возле кровати:

— Боюсь, что да.

— Скажи, что сегодня у меня выходной.

— Жаль, но это не так.

— Солги, — предложила она, прижимаясь щекой к надежной груди.

— Разрешишь забрать тебя после работы?

Лила вздрогнула:

— Не произноси это слово.

— Поедем куда-нибудь потом?

Она снова подняла голову.

— Куда?

— Куда-нибудь.

— Мое любимое место.

Макс выкинул из головы мысли о Лиле — во всяком случае, постарался — и сосредоточился на трудоемкой задаче распределения имен людей в составленном списке, проверяя судебные отчеты, полицейские рапорты, церковные записи и свидетельства о смерти. Дотошная кропотливая работы была вознаграждена коротким перечнем адресов.

Почувствовав, что истощил все силы на сегодняшний день, прогулялся к гаражу Кики, где нашел ее углубившейся до талии под капот черного седана.

— Извините, что мешаю, — прокричал он сквозь грохот портативного радио.

— Ну, так не мешайте.

На ее лбу красовалось машинное пятно, но угрюмый вид исчез, когда Кики заметила Макса:

— Привет.

— Могу придти позже.

— Почему? Только из-за того, что я огрызнулась?

Кики усмехнулась, вытащила тряпку из рабочего комбинезона и вытерла руки.

— Хотите пить? — Она махнула головой, указывая на торговый автомат.

— Нет, спасибо. Просто зашел спросить об автомобиле.

— Вы про машину Лилы? Капризничает?

— Нет. Следующие несколько дней мне придется много ездить, и я не вправе злоупотреблять великодушием вашей сестры, поэтому подумал, что вам наверняка известно, не продает ли кто-нибудь поблизости подходящий автомобиль.

Кики насмешливо скривила губы.

— Желаете купить?

— Ничего экстравагантного. Удобное транспортное средство. Потом, когда вернусь в Нью-Йорк…

Он затих, думать о возвращении совсем не хотелось.

— Потом смогу его продать.

— По чистой случайности я действительно знаю человека, продающего свою машину. Это я.

— Вы?

Кивнув, Кики убрала тряпку в карман.

— Учитывая предстоящее появление ребенка, решила поменять «спитфайр» на какой-нибудь семейный драндулет.

— «Спитфайр»?

Макс понятия не имел, о чем она говорит, но звучало не похоже на авто, подходящее университетскому профессору.

— Я много лет ездила на ней и наверняка буду чувствовать себя лучше, если крошку приобретет кто-то знакомый.

Кики, схватив Макса за руку, потащила его наружу.

И тут он увидел его — красный, похожий на игрушечную пожарную машину автомобиль с белым откидным верхом и спортивными сидениями.

— Ну, я…

— Несколько лет назад я форсировала двигатель, — сообщила Кики, открывая капот. — Она летает, как ласточка. Пробег меньше десяти тысяч миль. Я единственный владелец, так что могу гарантировать, что за ней ухаживали, как за королевой. И еще там есть…

Она поглядела на Макса и усмехнулась:

— Вещаю, словно парень в клетчатом пиджаке.

Макс представил себя в сверкающем красном чуде.

— У меня никогда не было спортивного автомобиля.

Задумчивость в его голосе заставила Кики улыбнуться.

— Вот что, оставьте здесь машину Лилы и покатайся вокруг. Тогда и поймете, подходит ли вам моя красавица.

Через пару минут Макс обнаружил себя за рулем, ветер ерошил волосы, и он изо всех сил старался не хихикать, как идиот. Что подумали бы его студенты, гадал он, увидев строгого почтенного доктора Квартермейна, гоняющего по округе в роскошном кабриолете? Скорее всего, решили бы, что он спятил. Может, и спятил, зато получает громадное удовольствие.

Такой автомобиль точно понравится Лиле, подумал он, уже предвкушая, как она сидит рядом с танцующими на ветру волосами, как смеется и поднимает руки к солнцу. Или откидывается на спинку сиденья, закрыв глаза, позволяя теплым лучам ласкать лицо.

Чудесная мечта, которая могла осуществиться. По крайней мере, на какое-то время. Кстати, скорее всего, он и не продаст автомобиль, когда вернется в Нью-Йорк. Нет закона, предписывающего ему водить исключительно практичный седан. Он может оставить машину, чтобы она напоминала о нескольких невероятных неделях, которые изменили его жизнь.

Возможно, он никогда уже не станет строгим почтенным доктором Квартермейном.

Макс прокатился по горному серпантину, затем вернулся в долину, чтобы испытать маленького железного коня на городских улицах.

Восхищенный миром вообще, он остановился на красный сигнал светофора, барабаня пальцами по рулю в такт ревущей из радио музыке.

Толпы людей сновали по улицам и магазинам. Если бы он нашел местечко для парковки, то выскочил бы из машины и тоже забрел бы в несколько салонов, только чтобы проверить себя на выносливость. Вместо этого развлекался наблюдением за бойскаутами в модных футболках, и тут заметил у обочины мужчину с темными волосами и аккуратной бородкой, в упор рассматривающего его. Гордый собой и своей первоклассной тачкой, Макс усмехнулся и махнул пешеходу рукой, и только на полпути к следующему кварталу его осенило. Он резко затормозил, вызвав злобный рев позади, быстро сообразил, что делать, стремительно повернул налево, пронесся вниз по переулку и пересек дорогу, возвращаясь к перекрестку. Мужчина исчез. Макс оглядел улицу, но не обнаружил никаких признаков того человека. Затем тихо и горько проклял отсутствие места на стоянке и собственную тупость.

Волосы перекрашены, и борода скрывает часть лица. Но глаза… Макс не забыл эти глаза. Кофилд стоял на переполненном тротуаре, глядя на Макса не с восхищением или рассеянным интересом, а с едва сдерживаемой злобой.

К тому времени, когда профессор приехал за Лилой к туристическому центру, он уже сумел взять себя в руки и принял самое логичное решение — ничего ей не рассказывать. Чем меньше она осведомлена, тем меньше вовлечена в ситуацию. Чем меньше вовлечена, тем больше вероятность, что ей ничего не угрожает.

Лила слишком импульсивна, размышлял Макс. Если она узнает, что Кофилд появился в городке, то попытается лично поохотиться на него. И еще она слишком умна. Вдруг сумеет отыскать преступника… Мысль леденила кровь. Никто лучше Макса не знал, насколько безжалостным мог быть тот человек.

Увидев Лилу, пересекающую стоянку, Макс осознал, что рискнет чем угодно, даже жизнью, лишь бы уберечь ее.

— Ну-ну, и что это такое? — Она подняла брови и провела пальцем по капоту. — Моя старая тарантайка недостаточно хороша, поэтому позаимствовал колеса у Кики?

— Что?

Совершенно по-дурацки Макс забыл и про автомобиль, и про все остальное, с тех пор как увидел Кофилда.

— А, кабриолет…

— Угу, кабриолет.

Лила наклонилась поцеловать его и была озадаченна рассеянным ответом вкупе с похлопыванием по плечу.

— Вообще-то, подумываю купить его. Кики решила приобрести семейный автомобиль, так что…

— Так что ты решил порадовать себя быстрой маленькой игрушкой.

— Знаю, это не в моем стиле, — начал Макс.

— Я не это имела в виду.

Лила, нахмурившись, изучала лицо Макса — какие-то мучительные мысли одолевали его.

— Хотела всего лишь сказать, что он тебе вполне подходит. Рада, что ты позволил дать себе поблажку.

Она запрыгнула внутрь и растянулась на сидении, потом потянулась к Максу, но он только слегка сжал ее ладонь и тут же отпустил. Велев себе не быть чересчур чувствительной, она легко улыбнулась:

— Итак, куда поедем? Можно совершить путешествие по побережью.

— Я немного устал.

Крайне неприятно лгать ей, но надо вернуться и поговорить с Трентом и Слоаном, а также предоставить полиции новое описание.

— Можно пригласить тебя в другой раз?

— Конечно, — сумела удержать улыбку Лила.

Такой вежливый, такой отчужденный. Желая обрести хотя бы тень прежней близости, она положила ладонь на его руку, когда Макс уселся возле нее.

— Всегда готова отдохнуть. В твоей комнате или моей?

— Я не… Не думаю, что это хорошая идея.

Квартермейн крепко стиснул рычаг переключения передач, даже не попытавшись переплести с ней пальцы. Он даже не посмотрел на нее, вообще не взглянул, осознала Лила, с тех пор как они встретились на парковке.

— Понятно. — Лила уронила ладонь себе на колени. — При таких обстоятельствах, уверена, ты прав.

— Лила…

— Что?

Нет, решил Макс. Он должен сам пройти через все это.

— Ничего.

И повернул ключ в замке зажигания.

Они не разговаривали по пути домой. Макс продолжал убеждать себя, что промолчать — самое лучшее. Возможно, Лила обиделась из-за необходимости отложить поездку, но ради ее безопасности он готов пожертвовать чем угодно. Просто надо убрать ее с дороги, пока не разрешатся кое-какие проблемы. К тому же голова слишком забита разными вариантами, и нужно время и место, чтобы все обдумать. Раз Кофилд и Хокинс на острове, и у обоих хватает наглости разгуливать по городку, значит ли это, что они обнаружили что-то в бумагах? Или все еще ищут? Или, так же как и он, обратились к библиотечным ресурсам, чтобы найти побольше информации?

Теперь они в курсе, что он выжил. Преступники сумеют соединить его с Калхоунами? Если разузнают все обстоятельства и об отношениях с Лилой, она подвергнется опасности?

Так рисковать Макс не мог.

Они двигались вверх по извилистому шоссе, вдали показались пики Башен.

— Вероятно, мне придется вернуться в Нью-Йорк раньше, чем я предполагал, — произнес Макс, размышляя вслух.

Чтобы удержаться от возражений, Лила крепко сжала губы.

— Правда?

Он взглянул на спутницу и откашлялся:

— Да… э-э-э… у меня дела. Я в состоянии продолжить расследование и там.

— Очень любезно с вашей стороны, профессор. Уверена, вы не бросите недоделанную работу. Плюс ко всему исчезнут досадные помехи в виде ненужных отношений.

Но Макс уже сосредоточился на предстоящих делах и лишь рассеянно кивнул в знак согласия.

К тому моменту, когда они добрались до особняка, Лила сумела превратить расстройство в гнев. Он не хочет быть с нею и предельно ясно, что уже жалеет о совместно проведенной ночи. Прекрасно. Она не собирается сидеть и страдать только из-за того, что какой-то заумный университетский профессор не интересуется ею.

Лила удержалась от хлопанья автомобильной дверцей, но едва не укусила Макса за запястье, когда он дотронулся до ее плеча.

— Возможно, завтра все же удастся съездить на побережье.

Она поглядела на руку, затем ему в лицо:

— Когда рак на горе свиснет!

Макс запихнул кулаки в карманы, наблюдая, как Лила поднимается по ступенькам. Точно обиделась, решил он.

Передав информацию другим мужчинам и пробившись через полицейскую волокиту, Квартермейн понял, что действительно устал. Вероятно, сказалось напряжение и практически бессонная ночь, поэтому он позволил себе растянуться на кровати и отдохнуть до ужина.

Почувствовав себя лучше, побрел вниз, надеясь найти Лилу и пригласить прогуляться по саду после еды или, в конце концов, покататься на машине при свете звезд. Не так уж о многом он умолчал, и теперь, сбросив тяжесть с себя на полицию, нет необходимости сдерживаться. В любом случае, если так сложится, что для общего блага будет лучше уехать, другого вечера с ней больше не выпадет.

Да, прогулка. Возможно, он сможет упросить ее рассмотреть предложение навестить его в Нью-Йорке… или просто поехать куда-нибудь на выходные. Ничего не закончится, нет, надо только предпринять обдуманные шаги.

Макс забрел в комнату Лилы, обнаружил, что там пусто, и снова вышел наружу. Вдвоем они пойдут любоваться лунной дорожкой на воде, и вдруг удастся уговорить ее пройтись по берегу? Пора начать ухаживать за ней должным образом. Макс представил, как она удивится таким переменам, но он-то давно мечтал об этом.

Последовав за звуками фортепьяно, Квартермейн зашел в музыкальную комнату, где в одиночестве сидела Сюзанна, играя для себя. Музыка, казалось, соответствовала выражению ее глаз, заполненных слишком глубокой печалью, чтобы почувствовать чье-то присутствие. Но, заметив Макса, Сюзанна перестала играть и улыбнулась.

— Не хотел мешать.

— Все в порядке. Пора вернуться в реальность. Аманда повезла детей в город, так что наслаждаюсь уединением.

— Я искал Лилу.

— О, она уехала.

— Уехала?

Сюзанна отодвинулась от фортепьяно и неспешно поднялась на ноги.

— Да, уехала.

— Куда? Когда?

— Буквально только что.

Сюзанна внимательно взглянула на Макса и пересекла комнату:

— Думаю, у нее свидание.

— С-свидание?

Он ощутил себя так, словно кто-то врезал ему кувалдой в солнечное сплетение.

— Извините, Макс.

Сюзанна обеспокоенно положила ладонь на его руку и подумала, что никогда не видела такого несчастного влюбленного мужчину.

— Я не вполне уверена. Возможно, она уехала на встречу с друзьями или решила побыть в одиночестве.

Нет, подумал Макс, качая головой. Все может сложиться намного хуже. Если она одна и Кофилд окажется где-нибудь поблизости… Он подавил панику. Вора не интересует Лила, только изумруды.

— Все нормально, всего лишь хотел поговорить с ней.

— Она догадывается о ваших чувствах?

— Нет… да… не знаю, — неуверенно произнес он, совершенно ясно увидев, как улетучиваются романтические мечты о лунном свете и ухаживании. — Не имеет значения.

— Для нее имеет. Лила не из тех, кто небрежно относится к людям и их чувствам, Макс.

Никаких обязательств, вспомнил он. Никаких ловушек. Ну, он-то уже провалился в западню, и собственные эмоции, как петля, стянули шею. Но не это главное.

— Просто беспокоюсь, что она в одиночестве. Ведь полиция пока не поймала Хокинса и Кофилда.

— Лила поехала ужинать. Не могу представить, что некто появится в ресторане и потребует изумруды, которых у нее нет.

Сюзанна дружески пожала ему руку:

— Пойдемте, после еды почувствуете себя гораздо лучше. Цыпленок с лимоном тети Коко, должно быть, уже готов.

Макс высидел весь ужин, притворяясь изо всех сил, что ест с аппетитом и пустое место за столом совсем его не тревожит. Обсуждал с Амандой успехи по проработке списка прислуги, увильнул от предложения Коко погадать ему на картах, и все это время ощущал себя совершенно несчастным. Фред, устроившийся возле его левой ноги, в полной мере воспользовался плохим настроением гостя и с удовольствием поглощал кусочки цыпленка, которые Макс тайком бросал вниз.

Он подумывал направиться в город, якобы беспечно проехаться по окрестностям и зайти в несколько клубов и ресторанов. Но потом решил, что такое поведение выставит его полным идиотом, каковым он и являлся. В конце концов, Макс ретировался в свою комнату и затерялся в создаваемой книге.

Фразы ложились совсем не так легко, как предыдущим вечером. Главным образом Макс правил написанное и расширял вчерашние задумки, частенько и надолго прерываясь. Тем не менее счел эти паузы весьма конструктивными, поскольку час плавно перетек во второй, а второй — в третий. Только поглядев на циферблат и увидев, что почти полночь, Макс встревожился, что так и не услышал, как Лила вернулась домой. Он специально оставил дверь приоткрытой, чтобы узнать, когда она пройдет по коридору.

Конечно, существовал шанс, что он излишне увлекся работой и не заметил Лилу. Если она просто уезжала ужинать, то наверняка уже у себя, никто не может есть целых пять часов. Однако надо удостовериться.

Макс тихонько вышел в холл. У Сюзанны горел свет, но в остальном доме везде было темно. У комнаты Лилы Макс заколебался, затем легонько постучал. Чувствуя неловкость, положил ладонь на дверную ручку. Они вместе провели ночь, напомнил он себе. Вряд ли ее оскорбит, загляни он проверить, спит ли она.

Спальня оказалась пуста. Никаких признаков Лилы. Застеленная кровать — старая железная конструкция, скорее всего, когда-то принадлежавшая прислуге, — была выкрашена в глянцевый белый цвет, но окружающее разноцветье слепило глаза. Лоскутное одеяло, сшитое умелыми руками из клочков тканей в горошек, клетку и полоску, блеклого красного и синего цветов, служило покрывалом. Горой высились подушки различных форм и размеров. Увидев постель, Макс подумал, что заманчиво улечься в нее и проспать весь день. Очень подходит Лиле.

Комната выглядела огромной, самой большой в Башнях, но везде царил беспорядок, делавший ее уютной. На разрисованные забавными дикими утками стены кто-то разместил эскизы полевых цветов. Уверенной рукой выведенная под рисунками подпись свидетельствовала, что это работа Лилы. А Макс и не подозревал, что она умеет рисовать, это заставило понять, как мало он знает о женщине, в которую влюблен.

Закрыв за собой дверь, Макс принялся бродить по помещению, разглядывая все вокруг.

Забитый книгами стеллаж, Китс и Байрон вперемешку с триллерами, детективами и современными романами. Перед одним из окон сгруппировано несколько кресел, блузка небрежно брошена на спинку стула времен королевы Анны, серьги и сверкающие браслеты рассеяны по хепплуайтскому столу, возле фарфорового пингвина притулилась отполированная чаша из поделочного камня. Когда он взял птицу, та заиграла джазовую композицию «Это развлечение». Повсюду расставлены свечи в различных канделябрах — от изящного мейсена до невзрачной фигурки единорога.

Множество семейных фотографий. Макс рассмотрел снимок пары, обнимающих друг друга за талию и смеющихся в камеру. Ее родители, решил он. Лила похожа на мужчину, а Сюзанна на женщину.

Из часов на стене выскочила кукушка, Макс встряхнулся и обнаружил, что уже половина первого. Дьявол, да где же она?

Теперь он вышагивал от окна, где на подоконнике стояла медная вазочка с высушенными цветами, на которой Лила развесила ограненные кристаллы, до книжного шкафа и бюро. Нервничая, схватил декоративную кобальтовую бутылочку и понюхал. Пахнет Лилой. Макс торопливо поставил флакон на место, когда дверь наконец открылась.

Лила выглядела… невероятно. Спутанные ветром волосы, порозовевшее лицо, красное облегающее платье, обвивающее ноги, в ушах танцуют длинные разноцветные колонки бусинок.

Она подняла брови, закрыла дверь за собой и холодно процедила:

— Что ж, чувствуй себя как дома.

— Где тебя черти носили? — потребовал Макс, преисполненный расстройством и тревогой.

— Нарушила комендантский час, папочка?

Лила бросила расшитую бисером сумочку на бюро, потом подняла руку, чтобы снять серьгу. Макс кружил вокруг.

— Не морочь мне голову. Я безумно волновался, ты отсутствовала несколько часов, и никто не знал, где ты.

«Или с кем», — подумал Макс, но вовремя прикусил язык.

Лила махнула свободной рукой, прерывая его, и он заметил гневную вспышку в ее взгляде, но голос оставался прохладным, неторопливым и отстраненным:

— Вы удивитесь, профессор, но я уже выросла из пеленок и хожу куда хочу.

— Но теперь все по-другому.

— Вот как?

Она нарочно отвернулась к бюро и, выигрывая время, отстегнула серьгу.

— С чего это вдруг?

— Потому что мы…

«Потому что мы стали любовниками».

— Потому что мы не знаем, где Кофилд, — ответил Макс, едва сдерживаясь. — Или насколько опасным он может быть.

— А я давно научилась быть настороже.

Обманчиво сонные глаза встретились с ним в зеркале.

— Лекция закончена?

— Это не лекция, Лила, я беспокоился. И имею право быть в курсе твоих планов.

Все еще наблюдая за незваным гостем, она стянула браслет с руки.

— С какой стати?

— Мы же друзья.

Улыбка не коснулась ее взора.

— Неужели?

Макс запихнул бессильные руки в карманы.

— Я волновался о тебе. И после произошедшего прошлой ночью решил, что мы… решил, что мы что-то значим друг для друга. Но всего лишь несколько часов спустя ты ушла с кем-то еще. Кажется…

Лила выступила из туфель.

— Вчера мы переспали друг с другом и получили удовольствие.

Она едва не задохнулась от горечи, разлившейся в горле.

— И, насколько я помню, пришли к выводу, что никакие осложнения нам не нужны.

Склонив голову, Лила изучала лицо Макса, легкое пожатие плечами замаскировало, что руки свиты в напряженный клубок.

— И, раз ты здесь, полагаю, можно устроить повторный сеанс.

Она почти мурлыкала, подходя ближе и скользя пальцем по его рубашке.

— Ты ведь только этого добиваешься от меня, разве не так, Макс?

Он разъяренно отбросил ее руку.

— Не хочу я никакого повторного сеанса.

Все краски схлынули с ее щек, прежде чем Лила успела отвернуться.

— Поздравляю, — прошептала она. — Точный удар.

— А что ты ожидала услышать? Что можешь ходить куда и с кем пожелаешь, а я буду дожидаться и выпрашивать объедки со стола?

— Вообще не хочу с тобой разговаривать. Просто оставь меня в покое.

— Я никуда не уйду, пока мы все не выясним.

— Отлично.

Снова прокричала кукушка, Лила расстегнула молнию на спине.

— Торчи здесь сколько угодно, а я ложусь спать.

Она выступила из платья, отбросила его в сторону и продефилировала перед Максом в льстящей тщеславию кружевной, украшенной ленточками сорочке. Сев у трюмо, взяла щетку и начала расчесывать волосы.

— За что ты так злишься на меня?

— Злюсь?

Лила стиснула зубы, водя расческой по голове.

— А с чего ты взял, что я злюсь? Ты ведь просто ждешь меня в моей комнате, пребывая в ярости от того, что я посмела иметь собственные планы, поскольку у тебя нет времени или желания провести со мной час-другой. Кроме как в постели.

— О чем ты говоришь?

Макс взял ее за руку, но тут же вскрикнул, когда она довольно ощутимо стукнула его щеткой по пальцам.

— Я дам вам знать, профессор, когда захочу, чтобы вы меня касались.

Он выругался, выхватил расческу и швырнул через комнату. Слишком разгневанный, чтобы заметить изумление в русалочьих глазах, рывком поставил ее на ноги.

— Я задал тебе вопрос.

Лила вздернула подбородок.

— Если ты закончил истерику…

Макс практически оторвал ее от пола.

— Не провоцируй меня, — процедил он сквозь зубы.

— Ты делаешь мне больно, — слова взорвались ему в лицо. — Вчера вечером, да и сегодня утром я удостоилась толики твоего внимания. Пока мы занимались сексом. А уже днем ты даже не смотрел на меня. Не мог дождаться, как избавиться от попутчицы и сбежать.

— Это безумие.

— Так и есть. Черт бы тебя побрал, ты пробормотал какие-то неуклюжие оправдания и едва ли не похлопал меня по плечу. А сейчас тебя снова обуяла страсть, и ты взбесился, что меня нет поблизости, чтобы утолить ее.

Он побледнел так же сильно, как и она:

— Именно так ты думаешь обо мне?

Лила вздохнула, гнев пропал из голоса:

— Это ты так думаешь обо мне, Макс. А теперь уходи.

Он ослабил хватку, и она вырвалась из неловких рук.

— Днем очень многое занимало мои мысли, но это совсем не значит, что я не хочу проводить с тобой время.

— Мне не нужны оправдания.

Лила подошла к двери на террасу и распахнула ее настежь. Может, ветер сдует слезы.

— Ты предельно ясно все объяснил.

— Очевидно, нет. Самое последнее, что я хотел сделать, — причинить тебе боль, Лила.

Но он солгал ей, вспомнил Макс, что стало первой ошибкой.

— Прямо перед тем, как заехать за тобой на работу, я видел Кофилда в городке.

Лила резко развернулась.

— Что? Ты видел его? Где?

— На тротуаре, пока стоял на светофоре. Он перекрасил волосы и отрастил бороду. Только уехав оттуда, я сообразил, что это он, пришлось развернуться и возвратиться назад. Но Кофилд уже исчез.

— Почему ты мне не рассказал об этом?

— Не хотел волновать и заронить дурную идею об охоте за ним. У тебя есть привычка действовать импульсивно, и я…

— Ты сглупил.

Ее щеки снова порозовели, когда Лила ступила вперед и сердито толкнула Макса.

— Этот ворюга вознамерился украсть собственность моей семьи, а у тебя не хватило ума сообщить, что ты видел его всего в нескольких милях отсюда. Если бы я знала, то, возможно, уже нашла бы его.

— Как раз этого-то я и боялся. Не собирался вовлекать тебя сильнее, чем необходимо. Поэтому решил, что, вероятно, стоит вернуться в Нью-Йорк, ведь теперь они знают, что я жив, а я не хочу, чтобы ты попала в переплет.

— Не хочешь?

Лила снова толкнула бы Макса, но он перехватил ее руки.

— Правильно. Ты останешься в стороне.

— Не говори мне…

— Еще как скажу, — прервал Макс, наслаждаясь ее изумлением. — К тому же ты больше не будешь в одиночку блуждать по ночам, пока грабителя не посадят за решетку. Обдумав ситуацию, я понял, что мне лучше всего держаться поблизости и не спускать с тебя глаз. Я намерен оберегать тебя, нравится тебе это или нет.

— Не нравится и мне не нужна твоя забота.

— Не обсуждается, — тон ясно дал понять, что он считает разговор законченным.

Настала ее очередь заикаться:

— Ты — высокомерный, самоуверенный…

— Достаточно, — отчеканил Макс твердым профессорским голосом, заставив Лилу моргнуть. — Спорить бесполезно, когда принято наилучшее решение. И вот еще что — я каждый день стану забирать тебя с работы. Если планы вдруг меняются, сообщай мне.

Ее ярость обратилась в шок.

— Не буду.

— Будешь, — тихо сказал Макс, — будешь.

Погладив Лилу по спине, он притянул ее ближе.

— Насчет сегодняшнего вечера, — начал Макс, когда их тела соприкоснулись. — Совершенно очевидно, что у тебя сложилось абсолютно неверное представление о моих чувствах и причинах моего поведения.

Лила выгнулась назад, скорее удивленная, чем раздраженная, но он не отпустил ее.

— Не хочу говорить об этом.

— Конечно нет, ты предпочитаешь вопить об этом, но это неконструктивно и не в моем стиле.

И его руки и голос были очень настойчивыми.

— Считаю необходимым уточнить: я пришел сюда не потому, что воспылал вожделением, хотя, безусловно, ужасно хочу заняться с тобой любовью.

Озадаченная, Лила уставилась на него.

— Что за дьявол в тебя вселился?

— Я вдруг понял, что лучший способ обращаться с тобой — как с трудной студенткой. Требуется больше, чем терпение: твердая рука и четкая схема действий и целей.

— Трудная… — Лила глубоко вздохнула, с трудом сохраняя спокойствие. — Макс, думаю, тебе пора уйти, принять аспирин и лечь спать.

— Как я и сказал, — прошептал он, скользя губами по ее щеке. — Наши отношения — не только вопрос секса, хотя именно этот аспект невероятно удовлетворяет меня. И не вопрос того, что я совершенно околдован тобой.

— Не надо, — слабо возразила Лила, когда он прикусил ее ушко.

— Возможно, я совершил ошибку, поведав только о том, как прекрасно ты выглядишь, как мне нравится чувствовать тебя в своих руках, какова ты на вкус, который так влечет меня…

Макс втянул ее нижнюю губу и стал нежно посасывать, пока у нее не затуманились глаза.

— Но наши отношения — это гораздо большее. Просто не знаю, как описать тебе.

Ее пульс быстро и тяжело бился под его пальцами, когда он стал подталкивать ее назад.

— Никогда и никого подобного тебе не было в моей жизни. Я намерен удержать тебя, Лила.

— Что ты делаешь?

— Веду тебя в постель.

Лила изо всех сил пыталась прояснить мысли, пока его губы блуждали по ее шее.

— Нет, ничего не выйдет.

Она все еще сердилась на него, но все причины улетучились из головы, когда его рот искушал ее.

— Позволь показать, что чувствую к тебе.

Все еще наслаждаясь ее губами, он опустил Лилу на кровать.

Освобожденными руками она скользнула ему под рубашку и пробежалась по теплой плоти. Думать не хотелось. Так много эмоций обуревали ее, что Лила нетерпеливо притянула Макса к себе.

— Я ревновал, — пробормотал он, сдвигая с плеча кружевную бретельку и заменяя ее ртом. — Не хочу, чтобы другой мужчина прикасался к тебе.

— Никто.

Теперь он ласкал ее трепещущее тело неторопливыми ленивыми поглаживаниями.

— Только ты один.

Макс погрузился в поцелуй, утопая и купаясь в аромате и ощущениях, пока окончательно не опьянел. Потом, как наркоман, потянулся за большим.

Это и спокойствие, и забота, и романтика, туманно размышляла Лила. Покачиваться вместе в нежном бризе, овевающем разгоряченную кожу, стоны приглушают слившиеся губы. Желание идеально уравновешивалось любовью. Ничто не имело такого значения, как возникшая надежда на взаимность.

Лила стянула через голову рубашку Макса и позволила ладоням свободно бродить по его телу. Он очень сильный, и сила заключается не только в буграх мускулов на спине и плечах. Мощь таится внутри него — мощь, так возбуждающая ее, заключенная в честности и преданности делу, которое он считает правым. Макс достаточно силен, чтобы быть верным, искренним и нежным с теми, кого любит.

Он переместился, и Лила оказалась как бы в колыбели из подушек. Встав на колени, начал развязывать каждую тоненькую шелковую ленточку цвета слоновой кости. Контраст терпеливых пальцев и голодных глаз заставил ее затаить дыхание. Макс развел чашечки и поласкал обнаженную плоть, покоренный и изумленный мягкой, как шелк, кожей.

Так же неспешно Лила раздевала любовника. Хотя желание подгоняло обоих, они сдерживались, шепча успокаивающие слова.

Она приподнялась и обхватила его за шею, притягивая к себе, пока они не прильнули грудь к груди, бедро к бедру. При льющемся ярком свете исследовали друг друга, трепеща и вздыхая, умоляя и откликаясь. Ищущие губы открывали новые тайны, нетерпеливые руки находили новые удовольствия.

Когда Макс заполнил Лилу, она сомкнулась вокруг него, упиваясь ощущениями, выгибая спину, втягивая глубже, и выкрикнула его имя при первой волне восторга. Макс любовался гибким извивающимся телом, ее кожа пылала, блестящие волосы дождем рассыпались по спине, ошеломленное наслаждение омывало лицо, пока она трепетала под ним.

Тогда и его глаза затуманились, он задрожал и подхватил ее под бедра. Лила еще крепче стиснула его, и они вместе взмыли в небеса.

Глава 9

Наливая себе кофе, Макс лихо насвистывал задорную песенку про пингвина, вполне соответствующую его настроению. И строил планы. Грандиозные. Поездка по побережью, ужин в уединенном месте, затем долгая романтичная прогулка по пляжу.

Профессор отхлебнул из чашки, ошпарил язык и усмехнулся.

У него роман.

— Ну что ж, очень приятно видеть человека в таком солнечном настроении столь ранним утром, — вплыла в кухню Коко.

Вчера вечером она выкрасила волосы в цвет воронова крыла и была весьма довольна собой.

— Как насчет блинчиков с черникой?

— Вы потрясающе выглядите.

Коко просияла и надела фартук с многочисленными оборками.

— Спасибо, дорогой. Я всегда говорила, что женщина время от времени нуждается в переменах. Чтобы держать мужчин в тонусе.

Достав из буфета большую миску для замешивания теста, оглянулась:

— Должна заметить, Макс, сегодня вы тоже выглядите замечательно. Морской воздух или… или кое-что еще привело вас в гармонию с самим собой.

— Здесь просто чудесно. Никогда не смогу отблагодарить за то, что позволили мне погостить у вас.

— Ерунда.

Коко начала на глазок закладывать в миску ингредиенты. Макс не уставал поражаться тому, как кто-то мог готовить так небрежно и получать такой блестящий результат.

— Так было суждено, Макс. Я осознала это в тот же миг, когда Лила привезла вас. Она единственная вечно притаскивала кого-то в дом. Раненых птиц, крольчат. Один раз даже змею.

Воспоминание вызвало стеснение в груди.

— Но впервые подобрала мужчину в бессознательном состоянии. Хотя это же Лила, — продолжила Коко, посмеиваясь. — Она всегда непредсказуема. И очень талантлива. Помнит все эти латинские названия растений, миграционные маршруты птиц, и всякое такое. А под настроение может нарисовать что-нибудь красивое.

— Знаю. Видел наброски в ее комнате.

Коко искоса посмотрела на него:

— Вот как?

— Я… — Макс быстро сделал большой глоток кофе. — Ну да. Налить вам чашечку?

— Нет, попью позже, после того как напеку блинчики.

«О да, о да, — ликовала Коко, — все складывается просто замечательно. Карты не солгали».

— Безусловно, наша Лила очаровательная девушка. Своевольная, как и многие другие, но обычно ведет себя очень дружелюбно. Всегда считала, что правильный мужчина поймет, какая она особенная.

Поглядывая на Макса, Коко промыла и высушила чернику.

— Он должен быть терпеливым, но не покорным. Достаточно сильным, чтобы удержать ее от слишком резких поворотов, и достаточно мудрым, чтобы не пытаться изменить ее.

Аккуратно высыпав ягоды в тесто, улыбнулась:

— Но ведь, если любишь кого-то, зачем пытаться его изменить?

— Тетя Коко, изматываешь бедного Макса? — зевая, вошла Лила.

— Просто болтаем.

Коко нагрела плоскую сковородку и прищелкнула языком.

— Мы с Максом мило побеседовали. Правда, Макс?

— Очаровательно.

— Неужели?

Лила забрала у Макса чашку и, поскольку он не пошевелился, наклонилась поцеловать его, шепча: «Доброе утро!». Наблюдая за ними, Коко едва удержалась от того, чтобы довольно не потереть руки.

— Приму как комплимент, и, так как вижу на горизонте блинчики с черникой, не буду жаловаться.

Восхищенная их поцелуем, Коко, напевая, достала посуду.

— Ты рано проснулась.

— Это становится привычкой. — Потягивая кофе Макса, Лила послала ему ленивую улыбку. — Надеюсь вскоре избавиться от нее.

— Остальное семейство с минуты на минуту всей толпой нахлынет сюда.

Коко больше всего на свете любила, когда все ее цыплята собирались вместе.

— Лила, почему бы тебе не накрыть на стол?

— Совершенно точно — от вредных привычек надо избавляться.

Вздохнув, Лила вернула Максу чашку. Затем поцеловала тетю в щеку.

— Мне нравится цвет твоих волос. Очень по-французски.

С кудахтаньем, похожим на хихиканье, Коко принялась мешать тесто ложкой.

— Достань хороший фарфор, милая. У меня праздничное настроение.

Кофилд повесил трубку, охваченный унизительным, тошнотворным бешенством. Стукнул кулаком по столу, в клочья разорвал несколько брошюр и под собственный вопль вдребезги расколотил о стену хрустальную вазу. Хокинс и раньше видел подобные приступы, поэтому отпрянул назад, выжидая, пока компаньон успокоится.

Три раза глубоко вздохнув, Кофилд сел, сцепил пальцы, остекленевший пустой жестокий взгляд обрел осмысленность.

— Хокинс, похоже, мы стали жертвами рокового стечения обстоятельств. Автомобиль, за рулем которого сидел наш распрекрасный профессор, зарегистрирован на Кэтрин Калхоун Сент-Джеймс.

Выругавшись, Хокинс отлепился от стены.

— Я уже говорил, что вся эта работа смердит. По справедливости он должен был сдохнуть. Вместо этого оказался прямо в руках Калхоунов. Квартермейн наверняка уже все им рассказал.

Кофилд свел ладони домиком.

— О да, наверняка.

— И, если он узнал тебя…

— Не узнал.

Восстановив самообладание, Кофилд переплел пальцы и положил на стол.

— Иначе не помахал бы мне. Духу бы не хватило.

Чувствуя, как затряслись руки, постарался расслабить их.

— Этот человек — просто идиот. За один год жизни на улицах я понял больше, чем он за все годы пребывания в университетах. Да и, в конце концов, мы здесь, а не на судне.

— Но он в курсе, что мы на острове, — настаивал Хокинс, злобно хрустя суставами. — Теперь они все в курсе. И могут принять меры.

— Что только добавляет игре остроты — пришло время сыграть по-крупному. Раз уж доктор Квартермейн присоединился к Калхоунам, полагаю, следует познакомиться с одной из леди.

— Ты не в своем уме.

— Берегись, старый друг, — мягко предупредил Кофилд. — Если не нравятся мои правила, никто не держит тебя здесь.

— Именно я заплатил за чертову яхту.

Хокинс провел рукой по коротким жестким волосам.

— И уже целый месяц варюсь во всем этом. К тому же вложил немалые деньги.

— Так предоставь мне придумать, как их вернуть.

Кофилд поднялся и неспешно подошел к окну. В ухоженном палисаднике распустились симпатичные летние цветы. Что напомнило, какой длинный путь он прошел от съемных квартир южного Чикаго. А с ожерельем уйдет еще дальше.

Возможно, уютная вилла в южных морях, где он сможет расслабиться и отдохнуть, пока Интерпол носится кругами, разыскивая его. Уже припасен новый паспорт, новое прошлое, новое имя… и некая сумма денег, обрастающая процентами на секретном швейцарском счете.

Большую часть жизни он занимается подобными делишками и весьма успешно. Изумруды интересуют его не просто как хрустящие банкноты, которые он получит после сбыта краденого. Камни манят его. И он твердо намерен их заполучить.

Пока Хокинс метался по комнате, Кофилд продолжал пристально смотреть в окно.

— Теперь припоминаю, что во время моей недолгой дружбы с прекрасной Амандой, она рассказывала, что ее сестра Лила больше всех знает о Бьянке. Возможно, и про изумруды ей тоже известно больше остальных.

Вот это уже ближе к делу, решил Хокинс.

— Собираешься захватить ее?

Кофилд вздрогнул.

— Это твой стиль, Хокинс, а я, уж поверь, буду действовать гораздо изящнее. Думаю, пора посетить Акадию. Говорят, тур по природному парку весьма познавателен.

Лила всегда любила нескончаемые солнечные летние дни. Хотя то же самое могла бы сказать про долгие темные зимние вечера и, по правде, именно их и предпочитала. Она не носила часов. Время, безусловно, нужно ценить, но это не означает, что за ним надо следить. Однако сейчас — впервые на своей памяти — желала, чтобы минуты текли быстрее.

Лила тосковала без Макса.

Не имело значения, как глупо она себя чувствовала, влюбленность заставляла ощущать восхитительную легкость в мыслях. Когда эмоции настолько мощные, обидно за каждый час, проведенный порознь.

Макс покорил ее своей деликатностью и незыблемой порядочностью, впечатление усиливало осознание его уязвимости, словно она имела дело со сломанными крыльями и искалеченными лапами, которые мечтала вылечить.

Лилу по-прежнему привлекали все эти качества, но теперь проявилась и другая сторона натуры Макса. Властность. Лила поежилась при воспоминании о вчерашнем разговоре и могла бы поклясться, что сочла поведение Макса наступательной операцией. Однако его атака совсем не обижала. Согревала.

Макс взял всю ответственность на себя. Ответственность за нее, подумала Лила, вспыхнув от волнения. Хотя она все еще злилась на сравнение с трудной студенткой, его решимость восхищала. Он просто объявил свои намерения и следовал им.

Лила прекрасно знала, что несколькими умело подобранными словами сумеет заморозить на полпути любого мужчину, если он попытается командовать ею. Но Макс — не любой мужчина.

Оставалось надеяться, что он тоже начинает верить этому.

Лила внимательно следила за группой, хотя мысли витали далеко. Иорданский водоем был любимым местом туристов, поэтому они требовали ее полного внимания.

— Пожалуйста, не рвите растения, понимаю, что цветы манят, но после вас придут еще тысячи посетителей, которые захотят насладиться ими в естественной обстановке. Цветок в форме бутыли, который вы видите на воде, — желтая водяная лилия или кувшинка. Листья, плавающие на поверхности — пузырчатка, произрастающая в большинстве водоемов Акадии. Именно их крошечные пузырьки способствуют росту водяных растений и служат западней для мелких насекомых.

Кофилд, в джинсах с прорехами и потрепанным рюкзаком за плечами, тоже слушал лекцию. Внимательные глаза, спрятанные за темными очками, зорко поглядывали вокруг, хотя рассказ о болоте совершенно его не интересовал. Он едва сдержал насмешку, когда группа задохнулась от счастья, увидев пролетающую над ними цаплю, которая приземлилась на отмели на расстоянии в несколько ярдов.

Якобы очарованный, он периодически поднимал камеру, висевшую на шее, и фотографировал птиц, дикие фруктовые сады, даже выползшую погреться лягушку-быка.

Но в основном выжидал.

Лила продолжала рассказывать, неустанно отвечая на вопросы, пока люди вереницей тянулись вдоль спокойной воды. Совершенно покорила утомленную мать, усадив ее малыша себе на бедро и указав на семейство черных уток.

После окончания экскурсии туристам предлагалось либо обойти еще раз водоем, либо направиться к своим автомобилям.

— Мисс Калхоун?

Лила оглянулась. Она заметила бородатого путешественника в группе, хотя он ни о чем не спрашивал. В голосе звучал намек на южный говор.

— Да?

— Просто хотел выразить восхищение вашей лекцией. Я преподаю географию в средней школе и каждое лето вознаграждаю себя поездкой в национальный парк. Вы действительно один из лучших гидов, с которыми я когда-либо сталкивался.

— Спасибо.

Лила улыбнулась, но почему-то не захотела протянуть ему руку, как делала обычно. Она не узнавала этого туриста, но что-то в нем насторожило.

— Постарайтесь посетить Центр Природы, пока вы здесь. Приятного отдыха.

Мужчина схватил ее за предплечье небрежным жестом, далеким от каких-либо притязаний, но который почему-то страшно ей не понравился.

— Я надеялся, что вы сможете провести для меня небольшую индивидуальную экскурсию, если найдете время. Люблю выдавать детям самую полную информацию, когда они осенью возвращаются в школу. Многим из них никогда не придется побывать в парке.

Лила постаралась отбросить неприязнь, напомнив себе, что это ее работа, а она всегда ценила людей, расспрашивающих о парке с подлинным интересом.

— Буду рада ответить на любые вопросы.

— Отлично.

Мнимый учитель достал блокнот и приготовился записывать.

Лила немного расслабилась, рассказывая ему гораздо подробнее, чем обычным туристам.

— Так любезно с вашей стороны. Могу я в качестве благодарности угостить вас кофе или бутербродами?

— Это лишнее.

— Для меня это стало бы удовольствием.

— У меня другие планы, но спасибо.

Кофилд сумел удержать улыбку на лице.

— Ладно, но я еще несколько недель проведу на острове. Возможно, в другой раз. Понимаю, звучит странно, но мог бы поклясться, что видел вас прежде. Вы когда-нибудь бывали в городе Роли?

Все ее инстинкты подталкивали побыстрее расстаться с прилипчивым географом.

— Нет, никогда.

— Удивительное дело.

Изображая озадаченность, Кофилд покачал головой:

— Вы кажетесь удивительно знакомой. Что ж, еще раз спасибо. Пора отправляться в кемпинг.

Он повернулся, но тут же остановился.

— Вспомнил. Газеты. Я видел вашу фотографию. Вы — женщина с изумрудами.

— Нет. Боюсь, что я — женщина без оных.

— Какая дивная история! Читал об этом в Роли месяц или два назад, и затем… должен признаться, что просто увлекся теми таблоидами в супермаркете — следствие одиночества и проверки слишком многих школьных сочинений.

Мужчина подарил ей робкую улыбку, которая могла бы очаровать, если бы не четкое осознание, что рабочий день наконец закончился.

— Да уж, Калхоуны в последнее время привлекли уйму легковерных пташек.

Кофилд качнулся на пятках и засмеялся.

— Вам должны доплачивать за чувство юмора. Догадываюсь, насколько докучают такие, как я, но подобные вещи всегда возбуждают любопытство. Пропавшие изумруды, похитители драгоценных камней…

— Карты сокровищ.

— А есть еще и карты? — напряженно спросил он и попытался смягчить тон. — Не слышал.

— Наверняка сможете купить в городке.

Лила залезла в карман и вытащила последнюю версию.

— Я их коллекционирую. Множество людей тратит с трудом заработанные деньги только для того, чтобы слишком поздно понять, что крестик не отмечает вожделенное место.

— Ах. — Кофилд постарался не заскрипеть зубами. — Закон рынка: спрос рождает предложение.

— Так и есть. Держите, это сувенир.

Лила осторожно вручила мужчине листок, по непонятным причинам не желая касаться собеседника.

— Ваши ученики будут в восторге.

— Несомненно.

Чтобы выиграть время, он свернул карту и сунул в карман.

— Я уже очарован местными впечатлениями. Может быть, мы вскоре сможет вместе перекусить, и я из первых уст узнаю, на что это похоже — разыскивать запрятанные сокровища.

— Главным образом это утомительно. Наслаждайтесь пребыванием в парке.

Осознавая, что невозможно, не вызвав подозрений, удержать дамочку Калхоун, Кофилд наблюдал, как она уходит. У нее высокое изящное тело, отметил вор и понадеялся, что не придется калечить красотку.

— Опаздываешь.

Макс перехватил Лилу на полпути в двадцати ярдах от стоянки.

— По-видимому, у меня сегодня учительский день.

Лила подалась вперед и поцеловала Макса, упиваясь его теплом и надежностью.

— Меня задержал джентльмен с юга страны, захотевший больше узнать о здешней флоре для своих занятий по географии.

— Надеюсь, он лысый и толстый.

Лила усмехнулась и потерла внезапно озябшие руки.

— Нет, на самом деле он довольно худощав и обладает приличной шевелюрой. Но я отклонила предложение стать матерью его детей.

— Он заигрывал с тобой?

— Нет.

Она придержала Макса, пока он не помчался разбираться с туристом, и рассмеялась.

— Профессор, это шутка… а если серьезно — я сама умею отвергать ненужные притязания.

Он совсем не чувствовал себя глупым, что неизбежно случилось бы всего лишь днем ранее.

— Не хочешь прятаться за мной.

— Сама справлюсь. Лучше скажи, что у тебя за спиной?

— Руки.

Лила снова рассмеялась и восторженно поцеловала его.

— А что еще?

Макс протянул букет маргариток.

— Я их не сорвал, — пояснил он, зная ее отношение к цветам, — а купил у Сюзанны. Она сказала, что ты питаешь к ним слабость.

— Они такие веселые, — пробормотала Лила, тронутая до глубины души, спрятала в маргаритках лицо, затем поднял на Макса глаза. — Спасибо.

Макс обнимал ее за плечи, пока они шли к стоянке.

— Сегодня приобрел автомобиль у Кики.

— Профессор, вы полны сюрпризов.

— Мне кажется, тебе будет интересно услышать, насколько мы с Амандой продвинулись в изучении списков. Можем съездить на побережье поужинать. Побыть наедине.

— Звучит заманчиво, но мои цветы…

Макс усмехнулся:

— Я захватил вазу, она в машине.

Солнце опускалось за холмы на западе, они гуляли по галечному пляжу, который образовывал естественный волнолом на южной оконечности острова. Вода тихо плескалась на насыпях из гладких камней. С наступлением сумерек все больше стиралась линия между небом и морем, пока все не слилось в мерцающую бездонную синеву. Одинокая чайка, возвращаясь к гнезду, парила в вышине, издавая долгие пронзительные крики.

— Это особенное место, — заметила Лила и, схватив Макса за руку, спустилась по булыжникам к краю берега. — Волшебное. Даже воздух совсем другой.

Она прикрыла веки и глубоко вдохнула.

— Наполненный невероятной энергией.

— Красиво.

Макс неторопливо наклонился и поднял камень, просто чтобы ощутить его вес на ладони. Земля растворялась вдали.

— Я часто прихожу сюда, чтобы постоять и почувствовать. Мне кажется, когда-то я бывала здесь.

— Ты только что сказала, что часто приходишь сюда.

Лила улыбнулась, глаза стали мягкими и мечтательными.

— Я имею в виду — сто лет назад или пятьсот. Не верите в перевоплощения, профессор?

— Вообще-то, верю. В колледже я работал над этим вопросом и после завершения исследований обнаружил, что это очень жизнеспособная теория. Если применить ее к истории…

— Макс. — Она обхватила его лицо. — Ты сводишь меня с ума.

Ее губы изогнулись, встретившись с его ртом, и все еще улыбались, когда Лила отпрянула.

— И что это было?

— Так и вижу тебя, глубоко погрузившегося в толстые фолианты и обширные примечания, волосы спадают на лоб, брови сведены в линию, что происходит всякий раз, когда ты сосредотачиваешься на упорном добывании истины.

Нахмурившись, Макс начал перебрасывать голыш с руки на руку.

— Довольно скучный образ.

— Нет, совсем не скучный. — Лила склонила голову, изучая его. — Очень правильный, самый замечательный. Даже отважный.

Макс коротко усмехнулся.

— Поход в библиотеку не требует храбрости. В детстве это служило удобным спасением, потому что, читая книги, я никогда не страдал от приступов астмы. Я обзавелся привычкой скрываться между полками, — продолжил он. — Казалось очень весело воображать себя в плавании с Магелланом или в экспедиции с Льюисом и Кларком[24],  или гибнущим при осаде Аламо, или марширующим по полям Атниетама[25].  Тогда мой отец стал бы…

— Стал бы что?

Макс неловко пожал плечами.

— Довольным мною. В средней школе он был футбольной звездой. Отличным нападающим. Какое-то время играл почти профессионально. Из тех людей, которые никогда в жизни не болеют. Любитель выпить пива в субботний вечер и отправиться на охоту на выходные в сезон. А я начинал хрипеть, как только он вкладывал мне в руки тридцатифунтовую штангу.

Макс отбросил булыжник.

— Он мечтал сделать из меня мужчину, но так и не сумел.

— Ты сам себя сделал.

Лила взяла его за руки, клокоча от ярости на человека, не ценившего и не осознававшего подарка, который ему преподнесла судьба.

— Если он не гордится тобой, это его ошибка, не твоя.

— Бодрящая мысль.

Макс смутился, обнажив старые раны.

— В любом случае я пошел своим путем. Мне гораздо уютнее в классной комнате, чем на футбольном поле. И думаю, если бы не прятался в библиотеках все эти годы, не стоял бы сейчас здесь с тобой. А это именно то место, где я хочу находиться.

— Теперь у тебя возникла хорошая мысль.

— А если скажу, что ты красивая, получу в лоб?

— Не в этот раз.

Макс притянул Лилу к себе, просто чтобы обнять в ночной тиши.

— Мне придется на несколько дней уехать в Бангор.

— Зачем?

— Я обнаружил местонахождение женщины, работавшей горничной в Башнях в тот год, когда погибла Бьянка. Она живет в частном санатории в Бангоре, и я договорился о встрече.

Он наклонился к лицу Лилы.

— Поехали со мной.

— Только дай мне время перестроить график.

Когда дети заснули, я поведала няне о своем замысле, прекрасно понимая, что ее потрясет мое намерение оставить мужа. Она пыталась меня успокоить. Как могла я объяснить, что не бедный Фред подтолкнул принять такое решение? Произошедшее заставило понять, насколько бесполезно сохранять несчастливый удушающий брак. Разве я не убедилась, чем он стал для моих малышей? Собственный отец относится к ним не как к детям, которых надо любить и баловать, но как к имуществу. Фергус стремится формировать Этана и Шона по своему образу и подобию, уничтожая их личные черты, а иначе посчитает их слабаками. Коллин, мою сладкую маленькую девочку, он будет игнорировать до тех пор, пока не выдаст замуж ради денег или статуса.

Не хочу такого будущего для них. Уверена, Фергус очень скоро заберет их у меня. Его гордость требует этого. Выбранная им гувернантка станет следовать его указаниям и игнорировать мои. Мальчики и Коллин попадут в ловушку из-за моей ошибки.

Меня саму он воспринимает только как украшение его гостиной. Если я брошу ему вызов, заплачу большую цену. Нет сомнений, что он решил наказать меня за подрыв его власти перед своими отпрысками. Будет ли наказание физическим или эмоциональным, я не знаю, но думаю, последствия окажутся губительными. Недовольство можно скрывать от детей, открытую враждебность — нет.

Заберу их и найду какое-нибудь место, где мы сможем спрятаться…

Но сначала я пошла к Кристиану.

Ночь омывал лунный свет и легкий бриз. Я плотно запахнула плащ, накинув капюшон на голову. Щенок был прижат к груди. На коляске доехала до деревни, затем пешком добралась до дома возлюбленного по тихим улицам, полным ароматами моря и цветов. Сердце грохотало в ушах, когда я постучала в его дверь. Первый шаг сделан и уже никогда не удастся вернуться к прежней жизни.

Я не чувствовала страха, нет, не страх сотрясал меня, когда он открыл. Облегчение. В то мгновение, как увидела его, я поняла, что выбор совершен.

— Бьянка, — произнес он. — Что вы задумали?

— Мне необходимо поговорить с вами.

Кристиан уже втянул меня внутрь. Очевидно, он читал при свете лампы. Жар его тела и запах красок успокаивали сильнее слов. Я опустила щенка на пол, он сразу же начал исследовать пространство, обнюхивая все кругом, как делал в Башнях.

Кристиан заставил меня сесть и, безошибочно ощутив мое состояние, принес бренди. Потягивая напиток, я рассказала ему о ссоре с Фергусом. Хотя я изо всех сил пыталась держаться спокойно, видела, как ненависть залила лицо Кристиана, когда он коснулся моей шеи.

— Боже мой!

С этим восклицанием Кристиан присел возле моего стула, его пальцы гладили мою кожу. Я и не знала, что там, где Фергуса душил меня, появились синяки.

Глаза Кристиана почернели. Он вцепился в ножки стула, потом вскочил на ноги.

— Я убью его.

Я подпрыгнула, чтобы не дать ему выбежать из дома. Так испугалась, что не помню всего сказанного ему, но сумела убедить, что Фергус уехал в Бостон и больше не причинит мне вреда. Кристиана удержали только мои слезы. Он баюкал меня, словно ребенка, качал и успокаивал, пока я изливала сердечную муку и отчаяние.

Возможно, мне надо стыдиться того, что попросила его забрать меня и детей, что обременила таким грузом и ответственностью. Знаю, если бы он отказался, я убежала бы одна с тремя малышами в какую-нибудь тихую деревню в Ирландии или Англии. Но Кристиан осушил мои слезы:

— Конечно, мы уедем вместе. Не позволю вам или детям провести еще одну ночь под одной крышей с ним. Он никогда больше и пальцем не коснется никого из вас. Нам будет трудно, Бьянка. Мы не сможем вести такой образ жизни, как сейчас. И скандал…

— Меня не волнует скандал. Дети должны чувствовать себя любимыми и защищенными.

Я поднялась и заметалась по комнате.

— Все никак не могла принять правильное решение. После того вечера я улеглась в кровать, спрашивая себя, имею ли право любить вас, хотеть вас, ведь я принесла обеты, дала обещания, родила трех детей.

Я закрыла лицо руками.

— Часть меня всегда будет страдать из-за нарушенных клятв, но я должна что-то изменить. Думаю, что сойду с ума, если не изменю. Господь никогда не простит меня, но я не готова постоянно быть несчастной.

Кристиан взял мои руки и отвел от лица.

— Нам суждено быть вместе. Мы осознали это оба, когда в первый раз увидели друг друга. Я довольствовался нашими короткими встречами, пока был уверен, что вы в безопасности. Но не собираюсь стоять в стороне и смотреть, как вы отдаете свою жизнь мужчине, который оскорбляет вас. С сегодняшнего вечера вы моя и навсегда останетесь моей. Ничто и никто не помешает этому.

Я поверила ему — такому родному голосу, прекрасным серым глазам, ясным и уверенным, поверила и доверилась.

— Тогда сегодня ночью сделайте меня своей.

Я чувствовала себя невестой. В тот момент, когда Кристиан дотронулся до меня, поняла, что никто и никогда так не касался меня. Его взор пылал, пока он дрожащими руками вытаскивал шпильки из моей прически. Ничто… ничто прежде не волновало меня так, как осознание того, что я обладаю полной властью над ним. Его губы нежно ласкали мои, хотя я ощущала, как его тело вибрирует от напряжения. При свете лампы он расстегнул мое платье, а я его рубашку. В лесу запела птица.

По взгляду Кристиана я поняла, что понравилась ему. Медленно, мучительно медленно он снял мои юбки, потом корсет. Затем коснулся моих волос и, любуясь, провел по ним пальцами.

— Нарисую тебя такой, какая ты сейчас, — прошептал он. — Для самого себя.

Кристиан поднял меня на руки, его сердце неистово колотилось под моими ладонями, пока он нес меня в спальню.

Лился серебряный свет, воздух пьянил, как вино. Действо не походило на поспешное совокупление в темноте, это был танец — изящный, как вальс, и так же круживший голову. Неважно, каким невероятным это кажется, но все произошло так, словно мы раньше бесчисленное количество раз любили друг друга, словно я каждую ночь упивалась этим твердым настойчивым телом.

Я попала в мир, в котором никогда не была, и все же он выглядел мучительно прекрасным и родным. Каждое движение, каждый вздох, каждое желание было естественным, как дыхание. Даже когда безудержность Кристиана ошеломила меня, красота не исчезла. Поскольку он подарил мне этот мир, я осознавала, что нашла именно то, что ищет каждая живая душа. Истинную любовь.

Невыносимо тяжело было покидать его. Уже пообещав друг другу, что разлучаемся в последний раз, мы снова занимались любовью. Я вернулась в Башни почти на рассвете. Когда смотрела на особняк, шла по нему, понимала, что покину его с отчаяньем в сердце. Это место, больше чем любое другое в жизни, стало моим домом. Конечно, мы с Кристианом и детьми создадим наш собственный очаг, но Башни навсегда останутся в моей душе.

С собой возьму немногое. В тишине перед восходом солнца я упаковала маленький чемодан. Няня могла бы помочь уложить необходимые детские вещи, но я хотела сделать это сама. Возможно, как символ независимости. И, возможно, именно поэтому вспомнила об изумрудах. Это ожерелье — единственный из подарков Фергуса, который я считаю своей собственностью. Временами я терпеть их не могла, воспринимая как награду за рождение долгожданного наследника.

И все же они принадлежат мне, так же как и малыши.

Я не думала об их денежной ценности, когда доставала, держала в руках и любовалась блеском в свете лампы. Изумруды достанутся моим детям, потом детям моих детей, станут символом свободы и надежды. И любви.

Уже совсем рассвело, надо спрятать их вместе с этим дневником в безопасном месте, пока снова и окончательно не воссоединюсь с Кристианом.

Глава 10

Женщина казалась древней и выглядела хрупкой и ломкой, как старинное стекло, сидя в тени скрюченного вяза возле нахальных анютиных глазок, которые грелись в солнечных лучах и флиртовали с жужжащими пчелами. Обитатели Мэдисон-Хауса прогуливались по вьющимся каменным дорожкам через лужайки. Некоторых в инвалидных колясках толкали перед собой родственники или обслуживающийся персонал, другие — парами или в одиночку — осторожно брели сами, с оглядкой на возраст.

Пели птицы. Долгожительница слушала их, кивала сама себе, в пальцах, не собирающихся сдаваться артриту, мелькали вязальный крючок и пряжа. Она надела розовые слаксы и хлопковую блузку — подарок одного из старших внуков, — так как всегда любила яркие цвета. Кое-что не меняется с годами.

Потемневшая кожа была такой же морщинистой и мятой, как старая карта. Пару лет назад она жила самостоятельно, обихаживала сад, готовила еду. Но после неудачного падения, в результате которого почти двенадцать часов пролежала на кухонном полу, беспомощная от боли, поняла, что пришло время изменить жизнь.

Упрямая и не привыкшая ни от кого зависеть, она отказалась от предложений нескольких членов большого семейства переехать к ним. Раз уж не в состоянии жить одна, то будь она проклята, если станет для кого-то бременем. Здесь вполне комфортно, как в налаженном уютном доме, да еще и приличное медицинское обслуживание. В Мэдисон-Хаусе у нее собственная комната. И пусть работа в саду осталась в прошлом, по крайней мере, никто не мешает наслаждаться цветами.

При желании можно пообщаться с кем-то или уединиться, если компания не нужна. Милли Тобиас полагала, что, дожив до девяноста восьми лет, заработала право выбирать.

Ей нравилось принимать посетителей. Да, размышляла старушка, орудуя крючком, все прекрасно. День начался отлично: она проснулась утром, практически не ощущая привычной боли, только слегка дергало бедро, что означало приближение дождя. Ничего страшного, решила Милли, зато полезно для растений.

Пальцы работали, но она редко смотрела на них, те и так знали, что делать. Вместо этого наблюдала за дорожкой — глазам помогали толстые затемненные линзы. Она заметила молодую пару — долговязого мужчину с густой темной шевелюрой и гибкую девушку в тонком летнем платье с волосами цвета октябрьских листьев. Они шли рядом, взявшись за руки. Милли прищурилась на влюбленных и решила, что они выглядят милыми, как на картинке.

Она продолжала вязать, когда посетители сошли с дорожки и присоединились к ней в тени.

— Миссис Тобиас?

Милли изучила Макса — серьезный синий взгляд и застенчивую улыбку.

— Да, это я, — сообщила она скрипучим голосом с тягучим местным выговором. — А вы — доктор Квартермейн. В наши дни не было таких молодых докторов.

— Да, мэм. Со мной Лила Калхоун.

Хорошая фигура, решила Милли, и не рассердилась, когда Лила присела на траву возле ее ног и восхитилась вязаньем.

— Красиво. — Лила прикоснулась к тонкой голубой нити. — Что это будет?

— Посмотрим, что получится. Вы с острова.

— Да, родилась там.

Милли легко вздохнула.

— Тридцать лет я не возвращалась на остров. Не смогла жить на прежнем месте после потери моего Тома, но все еще слышу звуки моря.

— Вы долго были женаты?

— Пятьдесят лет. Мы прожили хорошую жизнь, родили восьмерых детей и всех успели вырастить. Теперь у меня двадцать три внука, пятнадцать правнуков и семь праправнуков.

Старушка хрипло засмеялась.

— Иногда я чувствую себя так, словно лично заселила этот древний мир. Вытащите руки из карманов, мальчик, — велела она Максу. — И подойдите ближе, чтобы мне не пришлось вытягивать шею.

Затем помолчала, пока он не выполнил указания.

— Это ваша возлюбленная? — спросила она Макса.

— О… ну…

— Так да или нет? — потребовала Милли, блеснув в усмешке зубными протезами.

— Ну же, Макс. — Лила послала ему веселую и ленивую улыбку. — Да или нет?

Загнанный в угол, Макс сердито выдохнул:

— Думаю, можно сказать и так.

— А он медленно соображает, да? — заметила Милли и подмигнула Лиле. — В этом нет ничего плохого. У вас ее глаза, — внезапно произнесла она.

— Кого?

— Бьянки Калхоун. Вы ведь пришли поговорить о ней?

Лила погладила руку Милли. Кожа казалась тонкой, как бумага.

— Вы помните ее.

— Я работала горничной. Она была настоящей леди. Красивой, с большим и добрым сердцем. До безумия любила своих малышей. Многие богатые дамы, прибывавшие на остров на летний отдых, с радостью бросали детей на прислугу и нянек, но миссис Калхоун любила сама заботиться о них. Всегда ходила с ними на прогулки или играла в детской. Каждый вечер готовила их ко сну и укладывала в кроватки, если муж не планировал ничего другого. Она была хорошей матерью и прекрасной женщиной.

Милли решительно кивнула и приободрилась, заметив, что Макс все записывает.

— Я работала там три лета — в 1912, 13-м и 14-м годах.

С удивительной для такого почтенного возраста отчетливостью старушка все прекрасно помнила.

— Не возражаете? — Макс вынул маленький диктофон. — Это поможет нам не забыть все, что вы расскажете.

— Нисколько.

Честно говоря, Милли это чрезвычайно понравилось. Она подумала, что точно так же все происходит на телевизионных ток-шоу. Безостановочно работая пальцами, поудобнее угнездилась на стуле.

— Вы все еще живете в Башнях? — спросила она Лилу.

— Да, мое семейство и я.

— Сколько раз я поднималась и спускалась по парадной лестнице. Хозяин не любил, когда мы пользовались главным входом, но в его отсутствие я частенько ходила там и воображала себя леди. Шуршала юбками и держала нос по ветру. О, в те дни я была очень озорной и недурно выглядела. Флиртовала с одним из садовников, Джозефом. Но только для того, чтобы заставить Тома ревновать и слегка подтолкнуть в правильном направлении.

Милли вздохнула, оглядываясь в прошлое.

— Никогда больше не видела подобного дома. Мебель, картины, хрусталь. Раз в неделю мы мыли каждое окно с уксусом, так что стекла всегда искрились, как бриллианты. И хозяйка хотела, чтобы повсюду стояли свежие цветы. Она срезала в саду розы и пионы или выбирала дикие орхидеи и венерины башмачки.

— Что вы помните о том лете, когда она умерла? — подтолкнул Макс.

— Тогда она проводила много времени в своей комнате в башне, глядя из окна на утесы или записывая что-то в книгу.

— Книгу? — прервала Лила. — Вы имеете в виду журнал, дневник?

— Думаю, да. Иногда я видела, что она пишет, когда приносила ей чай. Она всегда благодарила меня. Называла по имени. «Спасибо, Милли, сегодня прекрасный день» или «Не стоило беспокоиться, Милли. Как ваш молодой человек?». Хозяйка была очень добрая.

Старушка поджала губы.

— А вот хозяин никогда ничего не говорил. Вероятно, относился к нам, как к деревьям, и просто не замечал.

— Вы не любили его, — вставил Макс.

— Не мое это дело — любить или не любить, но такого тяжелого холодного мужчины я не встречала за всю свою жизнь. Мы болтали об этом иногда, я и другие горничные. Почему такая милая и красивая леди вышла замуж за этого человека? Деньги, сказала бы я. О, у нее имелось много одежды, и все эти приемы, и драгоценности. Но это не делало ее счастливой. У нее были грустные глаза. Они с хозяином выходили по вечерам или приглашали гостей к себе. Однако его волновали только собственные интересы — бизнес, политика и все такое, он едва обращал внимание на жену и еще меньше на детей. Хотя был неравнодушен к мальчику, старшему мальчику.

— Этану, — пояснила Лила, — моему дедушке.

— Прекрасный маленький мальчик и очень озорной. Любил скатываться с перил и кувыркаться на земле. Хозяйка никогда не ругала его за то, что он испачкался, но всегда вычищала к приходу хозяина. У Фергуса Калхоуна все ходили по струнке. Стоит ли удивляться, что бедная женщина загляделась на сторону в поисках хоть какой-то нежности?

Лила схватила Макса за руку.

— Вы не знаете, она встречалась с кем-то?

— Уборка комнаты в башне входила в мои обязанности. Не раз я смотрела в окно и видела, как миссис направляется к утесам. Там она встречалась с мужчиной. Хотя она была замужем, ни тогда, ни сейчас не осуждаю ее. Всякий раз, возвращаясь от него, хозяйка выглядела счастливой. По крайней мере, на какое-то время.

— Вы знаете, кем он был? — спросил Макс.

— Нет. Думаю, художником, потому что иногда он устанавливал мольберт. Но я никогда никого не спрашивала и ничего не рассказывала об увиденном. Это была тайна хозяйки. Она ее заслужила.

Милли сложила на коленях уставшие руки.

— За день до смерти она принесла домой маленького щенка. Беспризорного. И объяснила, что нашла его на утесах. Боже, какая поднялась суматоха. Дети обезумели. Хозяйка приказала одному из садовников наполнить бадью во внутреннем дворике, и вместе с малышами сама вымыла щенка. Они смеялись, собака выла. Миссис Калхоун испачкала нарядное дневное платье. Потом я помогла няне очистить детей. Это был последний раз, когда я видела их счастливыми.

Милли на минуту замолчала, собираясь с мыслями, в то время как две бабочки танцевали над анютиными глазками.

— Когда мистер Калхоун вернулся, разразился ужасный скандал. Никогда раньше не замечала, чтобы хозяйка повышала голос. Они находились в гостиной, а я в холле и все слышала. Хозяин не хотел дворняги в доме. Конечно, дети плакали, но он приказал — и ледяным тоном, — чтобы миссис Калхоун отдала щенка одному из слуг, и тот избавился бы от найденыша.

Лила почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

— Но почему?

— Эта собачонка была недостаточно хороша для него, понимаете ли. Маленькая девочка упрямо стояла на своем, но для мистера Калхоуна она являлась всего лишь крошечной вещью и не имела никакого значения. Думаю, он мог бы ударить дочь — что-то такое слышалось в голосе, — но хозяйка велела детям забрать собаку и идти к няне. Едва ребятишки ушли, стало совсем плохо. Миссис Калхоун сдерживалась при них, не то что бы она обладала сильным характером, но здесь дала себе волю. Хозяин говорил ей ужасные оскорбительные вещи. А в конце крикнул, что на несколько дней уедет в Бостон и к его возвращению она должна избавиться от отродья и вспомнить свое место. Когда он вылетел из комнаты, его лицо… никогда не забуду. «Он совершенно безумен», — сказала я себе, потом заглянула в комнату и увидела миссис Калхоун, белую, как призрак, замершую на стуле с прижатой к горлу рукой. А на следующую ночь она погибла.

Макс ничего не говорил, Лила смотрела вдаль слепыми от слез глазами.

— Миссис Тобиас, вы слышали что-нибудь о том, что Бьянка хотела сбежать от мужа?

— Уже после. Хозяин уволил няньку, наплевав на то, что бедные крошки были вне себя от горя. Она — ее звали Мэри Билс — очень любила детей, и хозяйке нравилось, что она относилась к ним, как к своим собственным. Я видела ее в деревне в тот день, когда должны были забрать тело миссис Калхоун в Нью-Йорк для захоронения. Мэри сказала мне, что ее леди никогда не стала бы убивать себя, никогда не сотворила бы такое со своими малышами. Мэри настаивала, что это был несчастный случай. А затем призналась, что хозяйка решила уехать, так как поняла, что не сможет жить с хозяином. И собиралась забрать детей с собой. Мэри Билс говорила, что поедет в Нью-Йорк и останется с малышами, что бы ни скомандовал мистер Калхоун. Позже я слышала, что она вернулась на свою должность.

— Вы когда-нибудь видели калхоуновские изумруды, миссис Тобиас? — спросил Макс.

— О да. Однажды увидев, их уже не забудешь. В ожерелье миссис Калхоун походила на королеву. Они пропали как раз в ночь ее смерти.

Слабая улыбка появилась на старческих губах.

— Я знаю легенду, мальчик. Можно сказать, я жила в ней.

Взяв себя в руки, Лила оглянулась:

— Есть ли у вас какие-нибудь догадки, что с ними случилось?

— Уверена, что Фергус Калхоун никогда не швырнул бы драгоценности в море. Он и пенни не бросил бы в колодец исполнения желаний, так любил свои деньги. Если хозяйка и впрямь собиралась сбежать от мужа, то наверняка взяла бы изумруды с собой. Но он вернулся, понимаете.

Макс свел брови:

— Вернулся?

— Хозяин приехал вечером в день ее смерти. Именно поэтому она спрятала украшения. У бедняжки не было шанса забрать детей, изумруды и уйти.

— Куда? — пробормотала Лила. — Куда она могла спрятать их?

— Где-нибудь в доме, но кто сейчас сказал бы точно?

Милли снова принялась за вязание.

— Я помогала собирать ее вещи. Грустный день. Вся прислуга плакала. Мы уложили прекрасные платья в папиросную бумагу и заперли в сундуки. Нам приказали очистить ее комнату, убрать даже гребенки для волос и духи. Вдовец хотел, чтобы от нее ни следа не осталось. Я никогда больше не видела изумруды.

— А ее дневник?

Макс ждал, пока Милли глубокомысленно морщила губы.

— Вы видели дневник в ее комнате?

— Нет.

Старушка медленно покачала головой.

— Не было никакого дневника.

— Бумаги, документы, письма?

— Писчая бумага лежала в столе, еще был маленький блокнот, куда она записывала хозяйственные расходы, но дневника я не видела. Мы убрали все, не оставив даже шпильки. Следующим летом хозяин вернулся. Он держал ее комнату запертой, в доме не сохранилось никакого напоминания о хозяйке. Существовали фотографии и картины, но все они исчезли. Дети едва улыбались. Как-то раз я натолкнулась на мальчонку, стоящего возле спальни матери и просто глядящего на дверь. Я уволилась в середине сезона. Было совсем невыносимо работать в особняке, не с таким хозяином. Он стал еще холоднее, еще грубее. Часто запирался в башне и часами сидел там. Тогда же летом я вышла замуж за Тома и никогда больше не возвращалась в Башни.

Позже Лила стояла на узком балконе гостиничного номера. Внизу виднелся длинный синий прямоугольник бассейна, слышался смех и плеск наслаждающихся отпуском семей и парочек.

Но ее мысли витали далеко от яркого летнего солнца, шепота воды и криков. Она вернулась на восемьдесят лет назад, когда женщины носили длинные элегантные платья и записывали мечты в личные дневники.

Макс тихо подошел сзади и обнял Лилу за талию. Она уютно прислонилась к нему спиной.

— Всегда знала, что она была несчастна, — промолвила Лила. — Чувствовала это. Так же как и безнадежную влюбленность. Но никогда не ощущала, что она боялась. Даже не догадывалась.

— Это случилось давным-давно, Лила.

Макс прижался губами к душистым волосам.

— Миссис Тобиас могла что-то преувеличить. Вспомни, когда все происходило, она была молодой впечатлительной девушкой.

Лила повернулась, затем спокойно и внимательно посмотрела ему в глаза:

— Ты не веришь.

— Верю.

Он провел костяшками пальцев по ее щеке.

— Но невозможно что-либо изменить. И мы ничем не можем ей помочь.

— Можем, как ты не понимаешь? Отыскав ожерелье и дневник. Она, должно быть, описала все, что чувствовала. О чем мечтала и чего страшилась. Она не оставила бы его там, где мог найти Фергус. Раз спрятала изумруды, то и дневник заодно.

— Значит, мы найдем их. Если верить миссис Тобиас, Фергус вернулся раньше, чем ожидала Бьянка. У нее не было возможности вынести драгоценности из дома. Они по-прежнему там, так что это всего лишь вопрос времени, когда мы обнаружим их.

— Но…

Макс покачал головой и обхватил ладонями лицо любимой.

— Не ты ли всегда призывала меня доверять чувствам? Обдумай последовательность событий. Трент появляется в Башнях и влюбляется в Кики, благодаря чему решает отремонтировать и превратить часть особняка в отель. Тут всплывает старая легенда. Как только она становится достоянием общественности, Ливингстон — или Кофилд, или кто он там еще — заболевает навязчивой идеей. Он заигрывает с Амандой, но она уже увлеклась Слоаном, тоже приехавшим сюда из-за Башен. Кофилд вынужден выкрасть бумаги, из-за которых вовлекает в это дело меня. Ты, как рыбу, вылавливаешь меня из моря и привозишь к себе. С тех пор мы вместе раскрывали части головоломки: нашли фотографию изумрудов, определили местонахождение женщины, работавшей у Бьянки, и она подтвердила, что хозяйка спрятала ожерелье в доме. Все взаимосвязано, каждый шаг. Думаешь, мы сумели бы продвинуться так далеко, если не нам суждено найти изумруды?

Лила сжала его запястья, взгляд заметно смягчился.

— Я вас обожаю, профессор. Немного оптимистичной логики — именно то, что необходимо мне прямо сейчас.

— Тогда еще добавлю: считаю, что следующим шагом должен стать поиск художника.

— Кристиана? Но как?

— Предоставь это мне.

— Ладно.

Обняв Макса, Лила положила голову на надежное плечо.

— Есть еще одна связь. Тебе может показаться, что она появилась ниоткуда, но я не перестаю размышлять об этом.

— Расскажи.

— Несколько месяцев назад Трент гулял на утесах и нашел Фреда. Мы так и не смогли выяснить, что щенок делал там в полном одиночестве. Этот случай заставил меня вспомнить о маленькой собачке Бьянки, которую она принесла своим детям и из-за которой так ужасно поругалась с Фергусом за день до смерти. Интересно, что случилось с тем щенком.

Лила глубоко вздохнула.

— Иногда я думаю о малышах Бьянки. Трудно вообразить дедушку маленьким мальчиком. Я ведь никогда не знала его, потому что он умер до моего рождения. Но могу представить, как горюющий малыш стоит возле комнаты умершей матери. И это разбивает мне сердце.

— Ш-ш-ш.

Макс крепче сжал ее.

— Давай лучше считать, что Бьянка обрела со своим художником хоть немного счастья. Разве невозможно представить, как она бежит к нему на утесы, украв несколько солнечных часов и найдя тихое местечко, где нет никого, кроме них?

— Конечно, возможно.

Лила уткнулась ему в шею.

— Конечно. Наверное, именно поэтому я люблю сидеть в башне. Бьянка не всегда чувствовала себя там несчастной, нет, только не когда мечтала о возлюбленном.

— И, если есть в жизни справедливость, они теперь вместе.

Лила отклонила голову назад и взглянула на Макса.

— Да, я действительно обожаю тебя. А теперь скажи, почему бы нам не поплескаться в бассейне? Хочу поплавать с тобой, ведь это не вопрос жизни или смерти.

Он поцеловал ее в лоб.

— С удовольствием.

Она не просто плавала. Макс ни разу не видел никого, кто мог бы фактически спать на воде. А Лила могла — глаза удобно закрыты темными очками, тело полностью расслаблено. Два крошечных лоскутка ткани леопардовой расцветки, надетые Лилой, подняли давление в крови Макса… да и каждого мужчины в радиусе ста ярдов. Но она дрейфовала, неспешно двигая руками, иногда лениво переворачиваясь на бок, и волосы струились вокруг лица. Время от времени сплетала с ним пальцы или обвивала за шею, доверяя ему удерживать себя на плаву.

Потом Лила поцеловала спутника влажными и прохладными губами, тело было таким же пластичным, как вода вокруг них.

— Пора вздремнуть, — решила она, покинула Макса в бассейне и растянулась на шезлонге под зонтиком.

Когда проснулась, солнце отбрасывало длинные тени, и только несколько упрямцев продолжали плавать. Лила огляделась в поисках Макса, смутно разочарованная тем, что он не остался с ней. Собрала вещи и вернулась в номер, надеясь найти его там.

Комната была пуста, но на кровати дожидалась написанная аккуратным почерком записка: «Появились кое-какие дела. Скоро вернусь».

Пожав плечами, Лила настроила приемник на классическую радиостанцию и решила принять долгий горячий душ.

Отдохнувшая и расслабленная, вытерлась полотенцем, затем неспешными ленивыми движениями увлажнила кожу кремом, размышляя, не пойти ли им на ужин в какой-нибудь уютный маленький ресторанчик. Куда-нибудь, где царят полумрак и негромкая музыка, где можно наслаждаться едой и потягивать прохладное игристое вино, пока свечи не догорят дотла.

Потом они вернутся, задвинут шторы и сольются в тесном объятии. Макс будет глубоко и опьяняюще целовать ее, и оба потеряют голову, — Лила взяла флакон с духами и прыснула на смягченную кожу, — после займутся любовью, медленно или неистово, нежно или свирепо, пока не заснут, переплетясь телами.

Забудут о Бьянке и трагедиях, об изумрудах и ворах. Сегодня вечером они станут принадлежать только друг другу.

Мечтая о Максе, Лила вошла в спальню.

Он ждал ее. Как ему казалось — ждал всю свою жизнь. Она остановилась, зажженные им свечи затемняли глаза, влажные волосы мерцали изысканным светом. Ее аромат проник в комнату — таинственный и соблазнительный, смешавшийся с запахом купленных для нее цветов.

Как и она, Макс предвкушал необыкновенную ночь и постарался обустроить антураж для Лилы.

Из радиоприемника раздавались звуки романтичных скрипок. На столе перед открытыми дверями балкона пылали две длинные белые тонкие свечи. Уже разлитое шампанское пенилось в высоких фужерах. Солнце тонуло в горизонте, алый пылающий шар погружался в синюю бездну.

— Я решил, что мы поужинаем здесь, — произнес Макс и протянул Лиле руку.

— Макс…

Эмоции душили ее.

— Я была права.

Она переплела с ним пальцы.

— Ты поэт.

— Только с тобой.

Он вытащил один из хрупких цветов и воткнул ей в волосы.

— Надеюсь, ты не возражаешь.

— Ничуть.

Лила судорожно выдохнула, когда он прижал губы к ее ладони.

— Не возражаю.

Макс взял бокалы и один вручил ей.

— Рестораны так переполнены.

— И очень шумные, — согласилась она, чокаясь.

— К тому же кому-нибудь может не понравиться, если я буду покусывать тебя, а не еду.

Наблюдая за ним, она сделала глоток.

— Только не мне.

Макс погладил гладкую шею, затем склонился, соединяя их губы.

— Давай все-таки попробуем поужинать, — произнес он долгие мгновения спустя.

Они сидели близко друг к другу, любуясь заходом солнца, угощая один другого маленькими кусочками омара, пропитанного благоуханным топленым маслом. Лила позволяла шампанскому взрываться на языке, затем впивалась в Макса, делясь пьянящим ароматом.

Под звуки шопеновской прелюдии он прижался легким поцелуем к ее плечу, затем поласкал языком шею.

— Увидев тебя в первый раз, — признался Макс, скормив ей очередной кусочек омара, — я решил, что встретил русалку. С той ночи постоянно мечтал о тебе.

Нежно провел губами по ее рту.

— Каждую ночь.

— Когда я сижу в башне и думаю о тебе… мне кажется, что точно так же Бьянка когда-то грезила о Кристиане. Как считаешь, они когда-нибудь занимались любовью?

— Возможно, он не смог устоять.

Ее дыхание трепетало на его щеке.

— Как и она.

Не сводя с Макса глаз, Лила начала расстегивать его рубашку.

— Бьянка хотела его, нуждалась в нем, жаждала его прикосновений.

Вздохнув, провела ладонями по мужской груди.

— Когда они были вместе, только вдвоем, все остальное не имело значения.

— Он с ума по ней сходил.

Перехватив пальцы Лилы, Макс поднял ее на ноги и на миг замер, любуясь возлюбленной в полумраке — музыка и отблеск свечей окутывали их со всех сторон.

— Днями и ночами мечтал о ней. Ее лице…

Он погладил скулы, подбородок, шею.

— Всякий раз, закрывая глаза, видел ее. Чувствовал ее вкус…

Макс прижался к Лиле губами.

— Каждый вдох напоминал о ее поцелуях.

— И она, лежа в одинокой кровати ночь за ночью, страстно желала его прикосновений.

Сердце тяжело забилось, когда Лила стянула рубашку с плеч Макса, тело затрепетало, стоило ему развязать пояс ее халата.

— Вспоминала, как он пожирал ее глазами, раздевая.

— Вряд ли он хотел ее больше, чем я тебя.

Одежда упала на пол, Макс притянул Лилу ближе.

— Позволь показать тебе.

Свечи мягко мерцали. Единственная нить лунного света проникала сквозь щелочку в шторах, музыка и аромат хрупких цветов воспламеняли страсть.

Приглушенные обещания. Безрассудные ответы. Низкий хриплый смех, задыхающиеся всхлипы. От терпения к безудержности, от нежности к страсти. Всю темную бесконечную ночь оба оставались неустанными и ненасытными. Легкое касание могло вызвать дрожь, неистовая ласка — слабый вздох. Они соединялись то как щедрые любовники, то как воины в битве.

Едва начинало казаться, что наступило пресыщение, мужчина и женщина снова поворачивались друг к другу, чтобы возбудить или успокоить, прильнуть или отпрянуть, и так до тех пор, пока не погасли свечи, и серый рассветный луч не вполз в комнату.

Глава 11

Ожидание утомляло Хокинса до тошноты, бесил каждый день, впустую проведенный на острове. Еще сильнее злило то, что пришлось бросить несложное перспективное дельце в Нью-Йорке, которое сулило, по крайней мере, десять кусков. Вместо этого он вложил почти половину своих накоплений в грабеж, который все больше походил на провал.

Он знал, что Кофилд хорош в своем ремесле, мало кто умел так ловко вскрывать замки или ускользать от полиции. За десять лет сотрудничества они провели несколько высокодоходных операций. Именно поэтому сейчас он тревожился.

В этот раз все пошло наперекосяк. Чертова университетская крыса разбила в пух и прах все замыслы. Хокинса раздражало, что Кофилд, считая его дуболомом, не позволил разобраться с Квартермейном, а ведь легко можно устроить тихий несчастный случай.

Настоящая проблема состояла в том, что Кофилд одержим изумрудами. Говорит о них день и ночь… и говорит так, словно они живые существа, а не просто симпатичные блестящие камешки, которые принесут много чудесных хрустящих наличных.

В конце концов Хокинс начал подозревать, что Кофилд не намерен похищать ожерелье, и, почуяв обман, начал следить за партнером, как ястреб. Как только Кофилд ступал за порог, Хокинс шнырял по пустому дому, разыскивая хоть какой-то ключ к истинным намерениям сообщника.

И еще его безудержная ярость. Кофилд славился перепадами настроения, но теперь отвратительные истерики приключались все чаще. Вчера ворвался в коттедж, побелевший, с дикими глазами, трясясь от бешенства, и только потому, что одна из Калхоунов не появилась на своем рабочем месте в парке. Разгромил одну комнату — буквально кромсал мебель кухонным ножом, пока не пришел в себя.

Хокинс боялся психа. И хотя был коренастым мужчиной, склонным пускать кулаки в ход, но не имел никакого желания физически противостоять Кофилду. Нет, только не тогда, когда в глазах у того сверкал безумный блеск.

Единственную надежду на получение законной доли и бесшумное исчезновение Хокинс возлагал теперь на свою способность обвести Кофилда вокруг пальца.

Кофилд часто уходил в парк, и Хокинс тут же приступал к кропотливым методичным поискам. Пусть он казался несколько грузным, и соучастники считали его нудным, лишенным остроумия человеком, зато умел обыскать комнату, почти не потревожив пыль.

Хокинс решил начать с очевидного — со спальни партнера. Просеял украденные бумаги, затем с отвращением отложил листочки. Ничего полезного. Если бы Кофилд нашел что-нибудь, то никогда не оставил бы на виду.

Потом перетряхнул книги. Он знал, что Кофилд любит прикидываться образованным, даже эрудитом, хотя учился не больше, чем сам Хокинс. Но в томах Шекспира и Стейнбека не было ничего, кроме слов.

Хокинс перевернул матрас, изучил ящики в бюро. Не натолкнувшись на пистолет Кофилда, решил, что тот сунул оружие в рюкзак перед встречей с Лилой, потом осторожно заглянул за зеркала, за полки и под коврик. И начал подозревать, что недооценил напарника, но тут повернулся к стенному шкафу.

Там из кармана джинсов вытащил карту, едва видневшуюся на пожелтевшей бумаге. Хокинс нисколько не сомневался в ценности находки — ясно изображены Башни, а также направления, расстояния и несколько ориентиров на местности.

Карта к сокровищам, решил Хокинс, разглаживая листок. Едкая злоба накатилась на него, пока он рассматривал линии и метки. Лицемерный Кофилд нашел схему среди украденных документов и спрятал у себя в комнате. Ладно, подумал Хокинс, в эту игру могут играть двое. Он выскользнул из спальни, засунув карту в собственный карман. То-то рассвирепеет Кофилд, когда обнаружит, что закадычный дружок выхватил изумруды у него из-под носа. Хокинс почти жалел, что не сможет лично полюбоваться этой картиной.

Он нашел Кристиана. Все оказалось настолько легче, чем предполагалось, что Макс довольно долго просто сидел и пялился на книгу в руке. Проведя менее половины дня в библиотеке, Квартермейн наткнулся на пыльное издание «Художники и их творчество 1900–1950». Терпеливо перелистал фамилии на букву «А», потом внимательно просмотрел на букву «Б» и нашел. Кристиан Брэдфорд, 1884–1976. Хотя имя и фамилия ободрили Макса, он не ожидал, что обнаружит так быстро. Но статья поставила все на свои места.

«Успех к Брэдфорду пришел только в последние годы жизни, но и ранние работы вскоре после его смерти взлетели в цене».

Макс скользил глазами по трактату о стиле художника.

«Брэдфорд, которого в свое время называли цыганом из-за привычки к постоянным переездам, часто расплачивался своими картинами за жилье и еду. Плодовитый художник, он мог создать полотно всего за несколько дней. Говорили, что он способен работать двадцать часов без перерыва, когда посещало вдохновение. До сих пор не ясно, почему он ничего не создал с 1914 по 1916 год».

«О Господи», — прошептал Макс и провел влажными ладонями по брюкам.

«В 1925 году женился на Маргарет Дуган, имел одного ребенка, сына. О личной жизни известно крайне мало, до самой смерти он оставался чрезвычайно замкнутым человеком. После шестидесяти перенес изнурительный сердечный приступ, но продолжал рисовать. Умер в Бар-Харборе, штат Мэн, где больше полувека владел домом. Доживал свои дни с сыном и внуком».

— Я нашел его, — пробормотал Макс.

Перевернув страницу, изучил репродукцию одной из работ Брэдфорда. Там был изображен шторм — бушующая морская стихия. Страстный, сильный, взбешенный. Пейзаж оказался знаком Максу — вид с утесов под Башнями.

Некоторое время спустя с полудюжиной книг в руках Макс вернулся домой. Оставался еще час до окончания рабочего дня Лилы, час до того, как сможет рассказать ей, что они взяли следующий барьер. Испытывая головокружение от успеха, профессор настолько бурно приветствовал Фреда, что собака начала носиться взад-вперед по холлу, натыкаясь на стены и неистово размахивая хвостом.

— Боже! — Коко спускалась по лестнице. — Что за суматоха.

— Извините.

— Не стоит извиняться, не представляю, что стала бы делать, если бы день обошелся без шума. Макс, вы выглядите очень довольным собой.

— Ну, так случилось, что я…

Он прервался, когда Алекс и Дженни скатились вниз, стреляя из невидимых лазерных пистолетов.

— Покойник! — завопил Алекс. — Покойник!

— Если жаждете убить кого-то, — предложила Коко, — пожалуйста, займитесь этим на улице. К тому же Фреда надо выгулять.

— Смерть захватчикам, — объявил Алекс. — Мы зажарим их, как бекон.

Полностью солидарная с братом, Дженни нацелила лазер на Фреда, из-за чего тот снова стал носиться по холлу. Решив, что щенок — достойный противник, требующий немедленного уничтожения, оба погнались за песиком. Даже на расстоянии звук хлопнувшей двери черного хода раскатистым эхом пронесся по дому.

— Не понимаю, откуда у них такое яркое воображение, — с облегчением выдохнула Коко. — Сюзанна такая кроткая, а их отец…

Она затихла, в глазах мелькнуло что-то мрачное.

— Впрочем, это совсем другая история. Так расскажите, что привело вас в такое счастливое расположение духа?

— Я был в библиотеке и…

На сей раз Макса прервал телефон. Коко сняла серьгу и ответила на звонок.

— Здравствуйте. Да. О да, он рядом.

Она прикрыла трубку рукой.

— Это ваш декан, дорогой. Хочет поговорить с вами.

Макс положил книги на столик, Коко отступила на несколько шагов и начала осторожно поправлять картины.

— Декан Ходжинс? Да, спасибо. Здесь красивое место. На самом деле я еще не решил, когда вернусь… Профессор Блейк?

Коко оглянулась, услышав тревогу в голосе Макса.

— Когда? Насколько все серьезно? Очень жаль, что он заболел. Надеюсь… Прошу прощения?

Глубоко вздохнув, Макс оперся спиной на перила.

— Это, конечно, лестно, но…

Он снова замолчал и провел рукой по волосам.

— Спасибо. Да, понимаю. Мне нужно подумать пару дней. Очень ценю ваше предложение. Да, сэр. До свидания.

Коко откашлялась, видя, что Макс застыл на месте, глядя в пространство.

— Надеюсь, новости не расстроили вас, дорогой.

— Что?

Он сосредоточился на Коко, затем покачал головой.

— Нет… ну… да. То есть, у руководителя кафедры истории на прошлой неделе случился сердечный приступ.

— О, — откликнулась Коко, сразу же ощутив прилив сочувствия, — как ужасно.

— Не очень серьезный… если можно назвать что-то подобное не очень серьезным. Доктора считают это предупреждением и порекомендовали ему снизить рабочую нагрузку. Он ответственно отнесся к их словам, поэтому решил уволиться.

Макс кинул на Коко озадаченный взгляд.

— Судя по всему, он порекомендовал меня на свою должность.

— Ну и прекрасно.

Коко улыбнулась и погладила Макса по щеке, продолжая внимательно наблюдать за ним.

— Это ведь большая честь, не так ли?

— Придется вернуться на следующей неделе, — пробормотал Макс сам себе, — чтобы принять дела до утверждения окончательного решения.

— Иногда трудно угадать, что следует делать и куда повернуть. Почему бы нам не выпить по чашке хорошего чая? — предложила Коко. — Заодно погадаю по заварке, и мы сможем кое в чем определиться.

— Не думаю, что это на самом деле… — его снова прервали, на этот раз стук в дверь, и Коко, прищелкнув языком, пошла открывать.

— О Боже, — это все, что Коко смогла произнести.

Прижав руку к груди, снова пролепетала:

— О Боже!

— Не стой с разинутым ртом, Корделия, — раздался четкий, командный, требовательный голос. — Распорядись, чтобы кто-нибудь внес мой багаж.

— Тетя Коллин!

— Коко всплеснула руками.

— Какой… приятный сюрприз.

— Ха! Ты скорее предпочла бы увидеть сатану на пороге.

Опираясь на блестящую, с золотым набалдашником трость гостья вплыла в дверь.

Макс увидел высокую худощавую женщину с массой роскошных седых волос, одетую в изящный белый костюм. На шее мерцал жемчуг. Кожа, испещренная морщинами, была бледной, как полотно. Старуха могла бы сойти за призрак, если бы не глубокие синие глаза, устремленные на него.

— Кто это, черт возьми?

— Э-э-э…

— Прекрати заикаться и отвечай толком, девчонка.

Коллин нетерпеливо стукнула тростью.

— Ты никогда не умела пользоваться здравым смыслом, которым Господь наградил тебя.

Коко начала заламывать руки.

— Тетя Коллин, это доктор Квартермейн. Макс, это Коллин Калхоун.

— Доктор? — рявкнула Коллин. — Кто-то болен? Разрази меня гром, если я останусь в доме, где блуждает инфекция.

— Я доктор философии, мисс Калхоун.

Макс робко улыбнулся гостье:

— Рад познакомиться с вами.

— Ха.

Коллин фыркнула и оглядела помещение.

— По-прежнему позволяете этому строению рушиться вам на голову. Самое лучшее, если бы Башни поразила молния и сожгла дотла. Позаботься о моем багаже, Корделия, и прикажи кому-нибудь принести мне чая. Поездка была долгой.

С этими словами направилась в сторону гостиной.

— Да, мэм.

У Коко все еще тряслись руки, когда она послала Максу беспомощный взгляд:

— Мне крайне неприятно просить…

— Не волнуйтесь об этом. Куда отнести чемоданы?

— О Господи.

Коко прижала ладони к щекам.

— Первая комната справа на втором этаже. Придется как-то задержать ее, пока я смогу подготовить место. О, и она не станет платить водителю. Прижимистая старая… Позвоню Аманде. Она предупредит остальных. Макс… — Коко схватила его за рукав, — если вы верите в силу молитв, то самое время молить, чтобы визит оказался коротким.

— Где этот чертов чай? — проревела Коллин и ударила тростью по полу.

— Уже несу, — откликнулась Коко и помчалась прочь.

Проявив чудеса изобретательности, Коко порхала вокруг тети с чаем и птифурами, сумела оторвать Трента и Слоана от работы и уговорила Макса влиться в мужскую группу поддержки. Аманда попросила Лилу и Сюзанну освободиться пораньше, чтобы срочно обустроить комнату для гостьи.

Похоже на подготовку к вражескому вторжению, подумал Макс, присоединившись к собравшимся в гостиной. Коллин сидела, выпрямившись, как генерал, оценивающий противников стальным взглядом.

— Так, значит, вы женились на Кэтрин. «Отели Сент-Джеймсов»?

— Да, мэм, — вежливо ответил Трент, Коко суетилась поблизости.

— Никогда не бывала в них, — отмахнулась Коллин. — Можно сказать, поспешная свадьба, а?

— Не хотел дать ей ни единого шанса передумать.

Коллин почти улыбнулась, затем фыркнула и нацелилась на Слоана:

— А вы жених Аманды.

— Правильно.

— Что это за акцент? — потребовала она, прищурившись. — Откуда вы?

— Штат Оклахома.

— O'Рили… — мгновение старуха размышляла, затем резко ткнула в его сторону длинным белым пальцем. — Нефть.

— Так и есть.

— Хм. — Гостья подняла чашку и сделала глоток. — Выходит, это вы воплощаете в жизнь дурацкую идею о превращении западного крыла в гостиницу. Было бы гораздо умнее сжечь эту развалюху дотла и получить страховку.

— Тетя Коллин, — воззрилась на родственницу шокированная Коко. — Вы же не имеете в виду ничего такого.

— Я говорю именно то, что думаю. Всю жизнь ненавижу этот дом.

Суровая мадам обратила взор на портрет отца.

— Он перевернулся бы в гробу, увидев, как в Башнях принимают гостей за деньги. Это уничтожило бы его.

— Простите, тетя Коллин, — начала Коко, — но мы вынуждены так поступить.

— Я просила извинений? — рявкнула мегера. — Где черти носят моих внучатых племянниц? Не хватает хороших манер, чтобы выразить мне уважение?

— Они скоро приедут.

Коко в отчаянии подлила еще чая.

— Это настолько неожиданно, и мы…

— Особняк всегда должен быть готов к приему гостей.

Коллин благосклонно приняла заботу Коко, затем, нахмурившись, поглядела на дверной проем, в который вошла Сюзанна.

— Кто это?

— Я Сюзанна, — покорно назвалась та и поцеловала в щеку двоюродную бабушку.

— Похожа на свою мать, — решила Коллин, сдержанно кивая. — Я любила Делию.

Затем стрельнула взглядом в Макса:

— Вы с ней?

Макс моргнул, Слоан изо всех сил пытался превратить смешок в кашель.

— Ох, нет. Нет, мэм.

— Почему нет? Проблемы со зрением?

— Нет.

Профессор заерзал в кресле, Сюзанна усмехнулась и уселась на подушечку.

— Макс гостит у нас нескольких недель, — прибыла на спасение Коко. — Он выручает нас с небольшими… историческими исследованиями.

— Изумруды…

У Коллин заблестели глаза.

— Не держи меня за дурочку, Корделия. На борту мы получали газеты. На круизном судне, — сообщила она Тренту. — Гораздо более удобном, чем любая гостиница. А теперь расскажите мне, что, черт возьми, здесь творится.

— Ничего особенного, — откашлялась Коко. — Вы же знаете, как пресса любит все преувеличивать.

— В дом проник вооруженный грабитель?

— Ну да. Конечно, это встревожило нас, но…

— Вы. — Коллин подняла трость и ткнула в Макса. — Раз уж вы доктор философии, полагаю, умеете ясно формулировать мысли. Объясните ситуацию, четко и внятно.

Коко умоляюще посмотрела на Макса, и он отставил ненужный чай.

— После ряда событий семейство решило проверить правдивость легенды о калхоуновских изумрудах. К сожалению, новости об ожерелье просочились в газеты, возбудили интерес и вызвали шквал предположений среди множества людей, в том числе и преступников. Первым шагом в поиске доказательств существования изумрудов стала разборка и сортировка старых семейных бумаг.

— Конечно, они существовали, — нетерпеливо перебила Коллин. — Разве я не видела их собственными глазами?

— С вами было очень трудно связаться, — начала Коко, но умолкла под взглядом тети.

— В любом случае, — продолжил Макс, — в дом ворвались и похитили часть документов.

Макс коротко поведал гостье, каким образом оказался причастен к этому делу.

— Хм. — Коллин, нахмурившись, смотрела на него. — А чем вы занимаетесь? Пишите?

Макс удивленно поднял бровь.

— Преподаю. Историю. В… э-э-э… Корнуэльском Университете.

Коллин снова фыркнула.

— Да уж, сумели влипнуть в историю. Все вы. Пригласили вора в дом, чудом избежали смерти — вся пресса полощет наше имя. Но мы-то знаем — старик продал изумруды.

— Он оставил бы запись, — вставил Макс и получил очередной пристальный взгляд Коллин.

— Тут вы правы, мистер доктор философии, он учитывал каждый полученный и каждый потраченный пенни.

Старуха на мгновение прикрыла веки.

— Няня всегда говорила нам, что мама надежно спрятала ожерелье. Для нас.

Ожесточившись, Коллин открыла глаза.

— Сказки.

— Люблю сказки, — от двери произнесла Лила, стоя между Кики и Амандой.

— Подойдите ближе, чтобы я смогла разглядеть вас.

— Ты первая, — прошелестела Лила Кики.

— Почему я?

— Ты самая молодая.

И нежно подтолкнула сестру.

— Бросаешь беременную женщину в пасть волку, — пробормотала Аманда.

— А ты следующая.

— Что это у тебя на лице? — надменно спросила гранд-дама у Кики.

Кики провела рукой по щеке.

— Думаю, моторное масло.

— Куда катится мир? У тебя хорошее телосложение, — решила Коллин. — Будешь красиво стареть. Уже беременна?

Кики усмехнулась, засунув руки в карманы.

— Собственно говоря, да. Мы с Трентом ожидаем рождения ребенка в феврале.

— Хорошо.

С тем Коллин отпустила ее.

Выпрямившись, Аманда ступила вперед.

— Здравствуйте, тетя Коллин. Очень рада, что вы решили приехать на свадьбу.

— Может, решила, а может, и нет.

Скривив губы, старая леди изучала Аманду.

— По крайней мере, ты умеешь писать надлежащие письма. Приглашение настигло меня на прошлой неделе.

Красавица, подумала Коллин, как и ее сестры, и почувствовала прилив гордости, но скорее откусила бы себе язык, чем признала это вслух.

— Существует ли веская причина, по которой ты не смогла выбрать жениха из какого-нибудь приличного восточного семейства?

— Да. Ни один из них не раздражал меня так, как Слоан.

С кудахтаньем, напоминающим смех, Коллин отпустила и ее.

Потом сосредоточилась на Лиле. На глаза навернулись слезы, и несгибаемой леди пришлось крепко сцепить зубы, чтобы не затряслись губы. Такое впечатление, что она смотрела на Бьянку, словно и не было всех этих мучительных одиноких лет без мамы.

— Так ты Лила.

Услышав, что голос дрогнул, Коллин сдвинула брови, выглядя настолько грозной, что Коко затряслась.

— Да.

Лила расцеловала родственницу в обе щеки.

— В последний раз, когда я видела вас, мне было восемь, и, помнится, вы ругали меня за то, что я бегала босиком.

— И чем ты занимаешься?

— А, да так, всем понемножку, — беспечно сообщила Лила. — А вы?

Губы Коллин дернулись, но она сурово воззрилась на Коко:

— Разве ты не учила девочек хорошим манерам?

— Не вините ее.

Лила села на пол в ногах Макса.

— Мы неисправимы.

Она посмотрела вверх, улыбнулась Максу, затем дружески устроила руку у него на колене.

Коллин не пропустила жест.

— Так… ты положила на него глаз.

Лила улыбнулись, отбросив волосы назад.

— Точно. Симпатичный, правда?

— Лила, — пробормотал Макс. — Дай передохнуть.

— Ты не поцеловал меня в знак приветствия, — отчетливо попеняла Лила.

— Оставь мальчика в покое.

Удивившись сама себе, Коллин ударила тростью по полу.

— По крайней мере, он неплохо воспитан.

Гостья махнула рукой на чайные принадлежности.

— Убери это все, Корделия, и принеси мне бренди.

— Сейчас.

Лила поднялась на ноги, прошествовала к шкафчику с ликером и подмигнула Сюзанне, пока сестра увозила чайный столик.

— Как считаешь, надолго она собирается превратить наши жизни в ад?

— Я все слышу.

Неустрашимая Лила повернулась к родственнице с бокалом:

— Конечно, слышите, тетушка. Папа всегда говорил, что у вас слух, как у кошки.

— Не зови меня «тетушкой».

Коллин схватила бренди. Она всегда пользовалась уважением, чему способствовали и характер и богатство. Или вызывала страх, что отлично удавалось с Коко. Но сейчас наслаждалась — и необычайно — такой непочтительностью.

— Очень плохо, что ваш отец никогда не поднимал на вас руку.

— Нет, — прошелестела Лила. — Не поднимал.

— Никто не любил его больше, чем я, — оживилась Коллин. — Ну, а теперь пришло время решить, что делать с беспорядком, который вы тут учинили. Чем скорее мы во всем разберемся, тем скорее я вернусь в свой круиз.

— Вы же не подразумеваете…

Коко поймала себя и торопливо перефразировала:

— Хотите остаться с нами, пока не найдутся изумруды?

— Я останусь до тех пор, пока не решу уехать.

Коллин сурово оглядела всех — не посмеет ли кто перечить.

— Замечательно. — У Коко тряслись губы. — Думаю, мне пора заняться ужином.

— Я ужинаю в семь тридцать. Ровно.

— Конечно.

Коко выпрямилась и услышала знакомый звук беготни в холле.

— О, дорогая.

Сюзанна вскочила на ноги.

— Я отвлеку их.

Но немного опоздала: двое детей уже влетели в комнату.

— Врешь, врешь, врешь, — обвиняла Дженни со слезами на глазах.

— Плакса.

Однако Алекс и сам был на грани слез, когда по-братски пихнул ее.

— Кто эти хулиганы? — высокомерно поинтересовалась Коллин.

— Эти хулиганы — мои дети.

Сюзанна осмотрела обоих и заметила, что, хотя лично привела Алекса и Дженни в порядок не более двадцати минут назад, они уже перепачкались и теперь стояли с мрачными лицами. Очевидно, ее идея заинтересовать их настольными играми, чтобы они часок провели тихо, провалилась.

Коллин покачивала бокал с бренди.

— Подведи их ближе. Хочу взглянуть на них.

— Алекс, Дженни.

Предупреждающий тон подействовал весьма эффективно.

— Подойдите и познакомьтесь с тетей Коллин.

— Она ведь не собирается целовать нас? — проворчал Алекс, волоча ноги через комнату.

— Конечно, не собираюсь. Никогда не целую неряшливых маленьких мальчишек.

Коллин пришлось сглотнуть комок в горле — Алекс так походил на ее младшего брата, Шона. Старуха чопорно протянула ему руку.

— Как поживаешь?

— Хорошо.

Слегка покраснев, Алекс коснулся хрупкой руки.

— Вы ужасно старая, — заметила Дженни.

— Совершенно верно, — согласилась Коллин, прежде чем Сюзанна смогла что-то сказать. — И если тебе повезет, когда-нибудь столкнешься с такой же проблемой.

Коллин очень хотелось погладить солнечные белокурые волосы девочки, но такой жест разрушит ее образ грозной старой карги.

— Надеюсь, вы сумеете воздержаться от крика и грохота, пока я здесь. Кроме того…

Гостья затихла, когда что-то коснулось ее ноги. Поглядев вниз, увидела Фреда, обнюхивающего ковер в поисках крошек.

— Это еще что такое?

— Это наша собака.

Алекс с воодушевлением нагнулся и поднял толстого щенка.

— Если вы будете нас обижать, он вас покусает.

— Он не станет этого делать.

Сюзанна положила руку на плечо Алекса.

— Станет, — насупился мальчик. — Он не любит плохих людей. Правда, Фред?

Коллин побелела.

— Как его зовут?

— Фред, — весело оповестила Дженни. — Трент нашел его на утесах и принес домой для нас.

Девчушка начала вырывать собаку у брата и преуспела.

— И он не кусается. Это добрая собака.

— Дженни, опусти его, пока он…

— Оставь, — отмахнулась Коллин от предупреждения Сюзанны. — Позвольте мне разглядеть его.

Фред извивался, размазывая грязь на белоснежном костюме Коллин, пока та усаживала песика на колени. Трясущимися руками старуха погладила шерстку.

— Когда-то у меня был щенок, которого тоже звали Фред.

Одинокая слезинка скатилась по бледной щеке.

— Он пробыл у меня недолго, но я очень любила его.

Ничего не говоря, Лила нащупала руку Макса и крепко стиснула ее.

— Можете играть с ним, если захотите.

Алекс пришел в ужас от того, что кто-то, настолько старый, может плакать.

— На самом деле он не кусается.

— Меня-то уж точно не укусит.

Взяв себя в руки, Коллин опустила собаку на пол и с трудом выпрямилась:

— Потому что знает — я просто укушу его в ответ. Разве никто не собирается показать мою комнату, или я должна сидеть здесь весь чертов остаток дня и половину ночи?

— Мы вас проводим.

Лила подтолкнула Макса, чтобы он поднялся и помог пожилой леди встать на ноги.

— Принесите мне бренди, — властно велела Коллин и направилась к выходу, опираясь на трость.

— Милые у тебя родственнички, Калхоун, — пробормотал Слоан.

— Поздно отступать, O'Рили. — Аманда облегченно выдохнула. — Пойдем, тетя Коко, помогу тебе на кухне.

— И в какую комнату вы решили меня запихнуть?

Только слегка запыхавшись, Коллин остановилась на площадке второго этажа.

— В первую, вот здесь.

Макс открыл дверь и отошел в сторону.

Двери террасы были открыты, чтобы впустить бриз. Мебель торопливо отполировали, несколько дополнительных предметов притащили из кладовой. Свежие цветы поставили на бюро из красного дерева. Обои почистили, и из других комнат принесли картины, чтобы скрыть потертости. Изящное кружевное покрывало достали из кедрового сундука и украсили им кровать с балдахином.

— Ладно, — пробормотала Коллин, решив не поддаваться ностальгии. — Проверь, есть ли свежие полотенца, девочка. А вы, Квартермейн, — правильно? — налейте мне еще порцию бренди, да не скупитесь.

Лила заглянула в смежную ванную и убедилась, что все на своих местах.

— Желаете еще чего-нибудь, тетушка?

— Следи за своим тоном и не зови меня «тетушкой». Пришли горничную, когда настанет время ужина.

Лила прикусила язык.

— Боюсь, такая роскошь давно канула в Лету.

— Безобразие. — Коллин тяжело оперлась на трость. — Хочешь сказать, что у вас нет даже приходящей прислуги?

— Вы же знаете и очень хорошо, что у нас уже некоторое время финансовые трудности.

— И вам не удастся выманить у меня ни единого пенни на обустройство этого проклятого дома.

Коллин доковыляла до открытых дверей и выглянула наружу. Господи, какой вид, восхитилась она. Ничего не изменилось. Сколько раз, сколько лет она представляла себе этот пейзаж?

— Кто занимает комнату моей матери?

— Я, — призналась Лила, вздернув подбородок.

Коллин очень медленно повернулась.

— Конечно, ты. — Ее голос смягчился. — Знаешь ли ты, насколько похожа на нее?

— Знаю. Макс нашел ее фотографию в книге.

— Фотография в книге. — Теперь в тоне звучала горечь. — Вот и все, что осталось от мамы.

— Нет. Нет, осталось намного больше. Часть ее все еще здесь и всегда будет.

— Не говори ерунду. Призраки, видения — это влияние Корделии и полная чушь. Смерть есть смерть, девочка. Когда подойдешь к ней так близко, как я, поймешь.

— Если бы вы ощущали ее, как я, то думали бы по-другому.

Коллин ушла в себя.

— Закройте за собой дверь. Я люблю уединение.

Лила подождала, пока они не оказались в холле, потом выругалась:

— Грубая, злая, старая летучая мышь.

Затем, лениво пожав плечами, подхватила Макса под руку.

— Пойдем подышим свежим воздухом. Мне нужно обдумать, что я почувствовала к ней, когда она держала Фреда.

— Коллин не такой уж скверный человек, Лила.

Через комнату Макса они вышли на террасу.

— Ты ведь тоже бываешь своенравной, а когда тебе исполнится восемьдесят… это будет нечто.

— Никогда не буду своенравной.

Лила закрыла глаза, отбросила волосы назад и улыбнулась:

— Поставлю на солнце удобное кресло-качалку и просплю всю старость.

И погладила его руку.

— Ты когда-нибудь поцелуешь меня в знак приветствия?

— Конечно.

Макс обхватил ее лицо и приблизил к себе.

— Привет. Как прошел день?

— Бурно и насыщенно.

Но теперь Лила ощущала себя восхитительно спокойной и расслабленной.

— Вернулся тот преподаватель, о котором я рассказывала тебе. На мой взгляд, уж слишком он серьезный. У меня от него нервная дрожь.

Улыбка Макса исчезла.

— Ты должна сообщить о нем одному из смотрителей.

— Чтобы отбросить плохие флюиды?

Лила засмеялась и обняла возлюбленного.

— Не стоит, хотя в нем есть что-то поразительно неправильное. Всегда носит темные очки, словно боится, что я увижу нечто, чего он не хочет показывать.

— Чувствуешь, что… — Хватка Макса усилилась. — Как он выглядит?

— Ничего особенного. Почему бы нам не вздремнуть перед ужином? Тетя Коллин утомила меня.

— Как, — с расстановкой повторил Макс, — он выглядит?

— Твоего роста, опрятный. На мой взгляд, около тридцати. Спортивная одежда, футболка и рваные джинсы. Не загорелый.

Лила внезапно нахмурилась.

— Странно, ведь он сказал, что уже несколько недель живет в лагере. Средней длины каштановые волосы, до воротника. Очень аккуратная бородка и усы.

— Это может быть он.

От такой возможности у Макса заледенели пальцы.

— Боже мой, это он подходил к тебе.

— Думаешь… думаешь, это Кофилд.

Мысль так поразила Лилу, что она оперлась спиной на стену.

— Какая же я идиотка. Ведь ощущала то же самое, когда Ливингстон заезжал к нам забрать Аманду на ужин.

Лила обеими руками провела по волосам.

— Теряю чутье.

Потемневшими глазами Макс в замешательстве смотрел на утесы.

— Если он вернется, я буду готов.

— Не играй в героя.

Встревоженная, Лила схватила профессора за плечи.

— Он опасен.

— Больше он не приблизится к тебе.

Сосредоточенная решимость вернулась на лицо Макса.

— Завтра я сам буду сопровождать тебя во время экскурсий.

Глава 12

Макс весь день не спускал с Лилы глаз. Несмотря на то что они дали защитникам правопорядка подробное описание преступника, он не собирался рисковать. К вечеру профессор узнал о зоне прилива больше, чем когда-либо хотел, научился отличать ирландский мох от горных лишайников, хотя все еще кривился на утверждение Лилы, что из мха производят превосходное мороженое.

Но не было ни малейших признаков Кофилда.

На всякий случай, если вор сказал правду о проживании в кемпинге парка, смотрители провели негласную проверку, однако не обнаружили никаких следов.

Никто не заметил бородатого мужчины, наблюдающего в полевой бинокль за бесплодными поисками. Никто не видел, как он рассвирепел, когда понял, что его легенда рухнула.

По дороге домой Лила распустила косу и спросила Макса:

— Теперь чувствуешь себя лучше?

— Нет.

Лила запустила руки в волосы и позволила ветру растрепать пряди.

— А должен. Хотя очень приятно, что ты так волнуешься обо мне.

— Это не имеет никакого отношения к приятному.

— Думаю, ты просто разочарован, что не пришлось вступить в рукопашный бой.

— Может быть.

— Ладно.

Она наклонилась и прикусила его ухо.

— Хочешь поворчать?

— Это не шутка, — пробормотал Макс. — Не успокоюсь, пока его не поймают.

Лила откинулась на спинку сиденья.

— Если он обладает хоть толикой здравого смысла, то бросил эту затею и скрылся. Мы живем в Башнях и то пока не достигли никаких результатов в поисках драгоценностей.

— Это не так. Мы убедились в существовании изумрудов и нашли их фотографию. Определили местонахождение миссис Тобиас и записали ее рассказ как очевидца случившегося за день до смерти Бьянки. И установили, кто такой Кристиан.

— Что? — Лила подпрыгнула на месте. — Когда это мы установили, кто такой Кристиан?

Макс, скривившись, глянул на нее.

— Забыл рассказать. Не смотри на меня так. Сначала вторгается в дом ваша двоюродная бабушка и ставит всех на уши. Потом ты сообщаешь о мужчине в парке. Просто забыл и все.

Лила глубоко вдохнула, затем выдохнула, набираясь терпения.

— Почему бы не поведать обо всем прямо сейчас?

— Вчера вечером я работал в библиотеке, — начал Макс и подробно проинформировал ее о своих открытиях.

— Кристиан Брэдфорд, — произнесла Лила задумчиво, стараясь уловить, не вызывает ли имя каких-либо ассоциаций. — Что-то знакомое. Интересно, видела ли я какие-нибудь его картины. Вполне возможно, если некоторые из них находятся в наших краях, ведь он время от времени жил на острове. И умер здесь.

— Разве в колледже вы не изучали искусство?

— Я не интересовалась тем, что мне не нравилось. Главным образом дрейфовала по поверхности, искусство воспринимала не серьезнее чем хобби и не собиралась углубляться в его изучение, поэтому чаще всего прогуливала занятия. Всегда хотела стать именно натуралистом.

— А как же амбиции? — усмехнулся Макс. — Лила, ты разрушила свой образ.

— Ну, сделаться натуралистом с детства было моим единственным стремлением. Без вариантов. Брэдфорд, Брэдфорд, — снова повторила она, катая слово на языке. — Могу поклясться, что-то звенит в голове.

Лила закрыла глаза и открыла вновь только тогда, когда они подъехали к Башням.

— Вспомнила. Мы знали Брэдфорда. Он рос на острове. Холт, Холт Брэдфорд. Мрачный, неразговорчивый, неприветливый на вид. На несколько лет старше, теперь ему, скорее всего, слегка за тридцать. Уехал десять или двенадцать лет назад, но, мне кажется, говорили, что он вернулся. У него коттедж в городке. Господи, Макс, если он — внук Кристиана, значит, и дом принадлежал художнику.

— Не делай поспешных выводов. Первым делом проверим эту информацию.

— Логично будет переговорить с Сюзанной. Она знала Холта немного лучше. Помню, сестренка сбила его с мотоцикла в первую же неделю после получения прав.

— Я его не сбивала, — отрезала Сюзанна и погрузила ноющее тело в горячую пенистую ванну. — Он сам свалился, потому что не захотел уступить. А у меня была главная дорога.

— Неважно. — Лила присела на бортик. — Что мы о нем знаем?

— У него отвратительный характер. Мне показалось, что в тот день он был готов убить меня. А ведь не получил бы ни царапины, если бы надел защитный шлем.

— Имею в виду родственников, а не его личность.

Сюзанна устало открыла глаза. Обычно ванная служила единственным местом, где она могла обрести уединение и настоящий покой. Теперь даже сюда вторглись.

— Зачем тебе?

— Потом скажу. Давай, Сюзи.

— Хорошо, дай подумать. Он учился в старших классах. Думаю, на три-четыре года впереди. Большинство девочек сходило по нему с ума, потому что он выглядел опасным. Его мать была очень приятной женщиной.

— Помню, — пробормотала Лила. — Она приходила к нам после…

— Да, после гибели родителей. Мать Холта своими руками изготавливала довольно милые вещицы, в том числе и для мамы. Возможно, у нас до сих пор кое-что сохранилось. Ее муж ловил омаров и погиб в море, когда мы были подростками. Больше ничего не помню.

— Ты когда-нибудь общалась с ним?

— С кем, с Холтом? Не совсем. Он шлялся по округе, крайне самоуверенный и свирепый. Когда случилось то небольшое происшествие, он главным образом ругал меня. Потом куда-то уехал… в Портленд. Точно, буквально на днях миссис Масли говорила о нем, покупая у меня несколько полураспустившихся роз. Некоторое время служил в полиции, но произошел какой-то инцидент, и он уволился.

— Какой инцидент?

— Не знаю. Всякий раз, когда она начинает сплетничать, я просто пропускаю словесный поток мимо ушей. Кажется, он теперь ремонтирует суда или что-то в этом роде.

— Он никогда не говорил с тобой о своей семье?

— С чего бы? И почему тебя это волнует?

— Потому что фамилия нашего Кристиана — Брэдфорд, и у него был дом на острове.

— О. — Сюзанна протяжно выдохнула, осмысливая информацию. — Нам наконец повезло?

Лила оставила сестру наслаждаться покоем и отправилась на поиски Макса. Но не успела войти в его комнату, как Коко перехватила ее:

— О, ты здесь.

— Родная, ты выглядишь измученной.

Лила поцеловала тетю в щеку.

— А кто не выглядел бы? Эта женщина…

Коко глубоко вздохнула, успокаиваясь:

— Каждое утро двадцать минут занимаюсь йогой, пытаясь обрести душевное равновесие. Будь так любезна, отнеси это ей.

— Что это?

— Вечернее меню. — Коко сцепила зубы. — Она настаивает на ознакомлении с перечнем блюд, словно находится на одном из своих круизных лайнеров.

— Хорошо хоть не заставляет играть с ней в шаффлборд[26].

— Спасибо за утешение, дорогая. Кстати, Макс поделился с тобой новостями?

— Хм? Да, правда с опозданием.

— И что он решил? Понимаю, это замечательная возможность, но так печально осознавать, что он скоро покинет нас.

— Покинет?

— Если Макс согласится на предложение, то на следующей неделе будет обязан вернуться в Корнуэлл. Вчера вечером я собиралась разложить карты, но после приезда Коллин просто не в состоянии сосредоточиться.

— Какое предложение, тетя?

— Возглавить исторический факультет.

Коко озадаченно посмотрела на Лилу:

— Я думала, он рассказал тебе.

— Теперь мне тоже есть о чем подумать, — Лила изо всех сил старалась говорить спокойно. — Макс собирается уехать через несколько дней?

— Он должен принять решение.

Коко обхватила подбородок Лилы:

— Вы вместе должны принять решение.

— Он не счел нужным сообщить мне.

Лила уставилась в меню, слова расплывались.

— Это потрясающая возможность, уверена, профессор ухватится за нее.

— В жизни встречается много возможностей, солнышко.

Лила молча покачала головой.

— Не стану мешать ему добиваться желаемого. Я же люблю его. Он сам должен сделать выбор.

— Какого черта, кто там бормочет? — Коллин ударила тростью по полу.

— Как же хочется вырвать у нее эту палку и…

— Побольше йоги, — предложила Лила, вызвав у Коко улыбку. — Я сама с ней справлюсь.

— Удачи.

— Звали, тетушка? — спросила Лила, проскальзывая в дверь.

— Ты не постучала.

— Угу, не постучала. Вечернее меню, мисс Калхоун. Надеемся, вы его одобрите.

— Вряд ли.

Коллин забрала листок, затем, нахмурившись, взглянула на внучатую племянницу:

— Что с тобой, девочка? Ты белая, как бумага.

— Бледная кожа — наша семейная черта, мы ведь ирландцы.

— Характер — вот наша семейная черта.

Коллин подумала, что когда-то уже видела такой взгляд — страдальческий, растерянный. Но тогда она была ничего не понимающим ребенком.

— Неприятность с молодым человеком.

— С чего вы взяли?

— Тот факт, что я никогда не связывалась с мужчинами, не означает, что я ничего о них не знаю. В свое время я неплохо развлекалась.

— Развлекались.

На сей раз Лиле удалось улыбнуться:

— Хорошее слово. Полагаю, некоторым из нас суждено развлекаться всю жизнь.

Она провела пальцем по столбику кровати.

— Потому что женщины часто привлекают мужчин, которые в них не влюбляются.

— Чушь мелешь.

— Нет, пытаюсь быть реалисткой. Что мне не свойственно.

— Реализм — бездушное удобство.

Лила подняла бровь:

— О Боже, боюсь, я похожа на вас больше, чем подозревала. Ужасающая мысль.

Коллин замаскировала хихиканье кашлем.

— Уходи. Ты вызываешь у меня головную боль. Девочка, — остановила секундой позже старуха, и Лила замерла в дверях, — любой мужчина, взглянув в твои глаза, либо оценит тебя по достоинству, либо сам ни черта не стоит.

Лила невесело усмехнулась:

— Что ж, тетушка, вы абсолютно правы.

Лила направилась в комнату Макса, но его там не оказалось. Она все еще размышляла, бросить ли профессору в лицо сведения о его планах или подождать, пока он не расскажет сам. Что бы там ни было, решила Лила, она последует за своими инстинктами. Небрежно подхватила брошенную любовником в изножье кровати рубашку с дурацкими картинками, которую сама уговорила его купить. И рубашка, и воспоминания заставили улыбнуться. Отложив сорочку в сторону, подошла к столу.

Макс загромоздил всю поверхность толстыми фолиантами о Первой мировой войне, ходе промышленной революции и истории штата Мэн. Лила удивленно подняла бровь, заметив альбом с модами первого десятилетия двадцатого века. Профессор также прихватил в парке одну из брошюр с детальной картой острова.

В другой груде лежали книги по искусству. Лила взяла верхнюю, открыла на закладке Макса и, как и он, почувствовала мимолетную нервную дрожь, увидев имя Кристиана Брэдфорда. Опустившись на стул перед пишущей машинкой, дважды перечитала короткую биографию.

Зачарованная и возбужденная, Лила отложила томик, взяла следующий и заметила аккуратно сложенные машинописные страницы. Какие-то отчеты, решила она со слабой улыбкой, вспомнив, как аккуратно Макс отпечатал их беседу с Милли Тобиас.

«Она стояла лицом к морю на вершине высокой каменной башни».

Охваченная любопытством, Лила, устроившись поудобнее, продолжила чтение и успела дойти до половины второй главы, когда вошел Макс. Лила испытывала такие сильные эмоции, что с трудом заставила себя заговорить:

— Твоя книга. Ты начал писать книгу.

— Да. — Макс сунул руки в карманы. — Я искал тебя.

— Это ведь Бьянка, правда?

Лила заглянула в страницу.

— Лаура — это Бьянка.

— Отчасти.

Макс не смог бы описать своих ощущений, когда увидел, что она читает его слова… слова, пришедшие не столько из разума, сколько из сердца.

— Место действия здесь, на острове.

— Это показалось правильным.

Он не двигался, не улыбался, просто стоял, выглядя сконфуженным.

— Прости. — Извинение прозвучало жестко и чрезмерно вежливо. — Не стоило читать без твоего разрешения, просто странички попались на глаза.

— Все в порядке.

Макс пожал плечами, руки в карманах сжались в кулаки. Ей совершенно не понравилось, решил он.

— Не имеет значения.

— Почему ты мне не сказал?

— Да, собственно, нечего говорить. Я написал приблизительно пятьдесят страниц, да и то вчерне. И подумал…

— Это прекрасно.

Борясь с болью, Лила поднялась на ноги.

— Что?

— Роман прекрасный, — повторила она и обнаружила, что боль стремительно перерастает в гнев. — Ты достаточно умен, чтобы понимать это. За свои годы прочитал тысячи книг и в состоянии отличить хорошую работу от плохой. И если не захотел со мной поделиться, что ж, имеешь на это полное право.

Все еще ошеломленный, Макс потряс головой.

— Все совсем не так, я…

— А как? Я достаточно хороша, чтобы делить с тобой постель, но не настолько, чтобы участвовать в принятии важнейших решений твоей жизни.

— Это нелепо.

— Отлично.

Справившись с раздражением, Лила отбросила волосы назад.

— Я нелепа. И, очевидно, уже давно.

Слезы, зазвеневшие в ее голосе, одновременно и напугали, и расстроили Макса.

— Почему бы нам не сесть и спокойно все не обсудить?

Лила прислушалась к инстинктам и толкнула ему стул.

— Вперед. Присаживайся. Но, по-моему, нет никакой необходимости что-то обсуждать. Ты начал писать книгу, но не удосужился поделиться со мной. Тебе предложили продвижение по службе, но ты не счел нужным даже упомянуть об этом. Только не мне. У вас своя жизнь, профессор, у меня своя. Мы с самого начала пришли к такому выводу. Просто мне не повезло, что я влюбилась в тебя.

— Если бы ты только…

Когда ее последние слова дошли до сознания Макса, то ослепили, ошеломили, восхитили.

— О Боже, Лила.

Макс рванулся к ней, но она подняла обе руки.

— Не трогай меня, — выпалила Лила так отчаянно, что он невольно замер.

— Чего же ты хочешь?

— Ничего. Если бы сумела удержаться от ожиданий, ты не смог бы причинить мне такую сильную боль, как сейчас. Но это — моя проблема. А теперь, прошу прощения.

Он схватил ее за запястье, прежде чем она достигла двери.

— Ты не можешь вывалить на меня все это, признаться в любви, а потом просто уйти.

— Я поступлю так, как сочту нужным.

Обдав его ледяным взглядом, Лила отдернула руку:

— Больше мне нечего сказать, да и тебя я слушать не желаю.

Она вылетела из его комнаты, примчалась в собственную и заперлась.

Гораздо позже Лила отсиживалась в спальне и проклинала себя за то, что полностью потеряла и гордость, и самообладание. Все, чего она добилась — поставила в неловкое положение и себя и Макса, да еще заполучила нестерпимую головную боль.

Накинулась на профессора, что совершенно неправильно. Давила на него — очень глупо. Надежда на то, что удастся незаметно подвести Макса к любви, потеряна, потому что она разом потребовала от него того, что он не хотел отдавать. И теперь с большой долей вероятности разрушила даже дружбу, которая жизненно важна для нее.

Но извиняться не за что. Независимо от того, насколько несчастной она себя чувствовала, Лила не собиралась извиняться за правду. И никогда не станет утверждать, что жалеет о своей любви.

Не находя себе места, Лила вышла на террасу. Луну закрывали облака. Ветер гнал их по небу, так что свет то мерцал, то через мгновение гас. Дневная жара спала, но ночь выдалась душной, по черному ковру лужайки порхали светлячки, словно искорки затухающего огня.

Где-то вдалеке грохотал гром, однако совсем не ощущалось освежающего запаха дождя. Море не штормило, и даже если капризный ветер пригонит грозу, могут пройти часы, прежде чем она разразится и принесет долгожданную прохладу. Вдыхая пряный опьяняющий аромат цветов, Лила смотрела в сад и настолько ушла в свои мысли, что целую минуту глазела на проблески света, прежде чем что-то заметила.

Только не это, подумала она, и так настроение подавленное, а тут еще любители поохотиться за сокровищами в поисках острых ощущений. Но Сюзанна слишком тяжело трудилась, чтобы позволять какому-то идиоту с картой перекапывать ее цветы. В любом случае изгнание нарушителя поможет прогнать уныние.

Лила тихонько спустилась по лестнице в глубокий сумрак сада и последовала за лучом, размышляя по дороге, пригрозить ли проклятьем Калхоунов или старым добрым «Полиция уже в пути». Оба варианта — вполне надежный способ заставить жадных глупцов пуститься наутек. В другое время такая перспектива могла бы и развлечь.

Небо снова заволокло, Лила остановилась и хмуро прислушалась. Раздавался только звук собственного дыхания. Листья не колыхались, птицы не пели в кустах. Пожав плечами, пошла дальше. Возможно, кладоискатели заметили ее и убежали, но надо убедиться. В темноте споткнулась и едва не свалилась в грязь. Веселье исчезло, когда глаза приспособились, и Лила увидела, что прекрасный ковер Сюзанны из георгинов уничтожен.

— Идиоты, — прошипела она и пнула обутой в сандалию ногой комок земли. — Что, черт возьми, у них в башке?

Вздохнув, наклонилась и подняла растоптанный цветок. Погладила его пальцами, и тут чья-то рука запечатала ее рот.

— Ни звука, — прошипел голос в ухо.

Инстинктивно Лила начала отбиваться, затем замерла, почувствовав укол ножа в горло.

— Делай все, как говорю, и не получишь ни царапины. Попытаешься заорать, перережу глотку. Поняла?

Лила кивнула и осторожно выдохнула, когда ладонь соскользнула с ее рта. Глупо спрашивать, что ему нужно. Она знала ответ. Но этот кладоискатель не похож на ищущего ночных приключений туриста.

— Вы впустую тратите время. Изумрудов здесь нет.

— Не морочь мне голову. У меня есть карта.

Лила закрыла глаза и сумела сдержать истеричный и рискованный смешок.

Макс метался по комнате, хмурился в пол и жалел, что нечего разбить. Надо же так испортить все самое прекрасное, что было у него в жизни! Он и сам толком не понимал, как умудрился натворить такое — одним махом оскорбить Лилу, привести ее в бешенство и отвратить от себя. Он никогда не видел, чтобы женщина выказывала так много эмоций за такое короткое время — от несчастья к ярости, от ярости к ледяной жесткости, — едва позволяя ему вставить хоть словечко.

Он постарался бы оправдаться… если бы точно осознавал свои прегрешения. Откуда ему было знать, что ее обидит его умолчание о книге? Он не хотел, чтобы Лила заскучала от чтения. Нет, это ложь, признался Макс себе. Не рассказал, потому что боялся. Просто и ясно.

Конечно, он собирался сообщить ей о лестном предложении новой должности, но забыл. Как она могла вообразить, что он согласится и уедет, не сказав ей?

— А что еще, черт возьми, она должна была подумать, идиот ты эдакий? — пробормотал Макс и шлепнулся на стул.

Крах всем осторожным планам и неторопливым, шаг за шагом, ухаживаниям. Продуманный путь к тому, чтобы влюбить ее в себя, взорвался ему в лицо. Она уже полюбила его.

«Она любит меня». Макс взъерошил волосы. Лила Калхоун любит его, не понадобились ни волшебная палочка, ни какие-то хитроумные проекты. Требовалось просто оставаться самим собой.

Все это время Лила любила его, но он оказался слишком глуп, чтобы поверить в это, даже когда она пыталась признаться ему. И теперь заперлась в своей комнате и не идет на контакт.

Поразмыслив, Макс решил, что у него есть два варианта действий. Можно сидеть здесь и ждать, пока она остынет, потом умолять. Или встать, пойти и выбить дверь в ее спальню, а затем заставить выслушать.

Вторая идея нравилась больше. Честно говоря, даже вдохновляла.

Не тратя ни мгновения на дискуссии с самим собой, Макс вышел через террасу и по дороге сообразил, что умнее расколотить стекло, чем выбивать внутреннюю дверь и будить домашних. Так даже романтичнее. Он распахнет створки, одним прыжком перемахнет через комнату и будет сжимать ее в объятиях, пока она…

Соблазнительные мечты растворились, когда Макс мельком заметил Лилу перед тем, как она исчезла в саду.

Прекрасно, подумал он. Все складывается еще лучше. Душный сад в разгар ночи. Благоухающий аромат и страсть. К тому же неожиданная атака ошеломит ее.

— Ты знаешь, где камешки.

Хокинс за волосы оттянул ее голову назад, и Лила едва не закричала.

— Если бы знала, где они, уже забрала бы себе.

— Известный трюк.

Бандит развернул ее кругом и приложил нож к щеке.

— До меня наконец дошло. Вы все просто играете в игры, чтобы попасть на страницы газет. Но я-то в это дельце вложил время и деньги и сегодня вечером намерен окупить затраты.

Лила слишком испугалась, чтобы двигаться. Даже дрожь могла привести к порезу на коже. Она посмотрела в бешеные глаза и узнала нападавшего. Этого человека Макс называл Хокинсом.

— Карта, — начала она и тут услышала зовущего ее Макса.

Девушка не успела вдохнуть, как нож снова оказался у горла.

— Только пикни, и я пришью сначала тебя, а потом его.

«Так или иначе, он убьет нас обоих», — с отчаянием подумала Лила. Приговор сверкал в яростном взгляде.

— Карта, — прошептала она, — фальшивка.

И задохнулась, когда лезвие укололо кожу.

— Я покажу. Покажу, где они.

Надо увести его как можно дальше от Макса. Тот снова позвал ее, и расстройство в его голосе вызвало слезы.

— Туда, вниз.

Лила импульсивно махнула рукой и позволила Хокинсу тащить себя по дорожке, пока голос Макса не затих. Сад сменился камнями, запахи и звуки океана становились все более сильными.

— Там.

Преступник волок ее по неровной земле, и она споткнулась. Совсем рядом склон плавно перетекал в горный хребет. А ниже, вызывая головокружение, громоздились зубчатые обломки скалы и бушующее море.

Когда сверкнула первая вспышка молнии, Лила затряслась и безнадежно оглянулась через плечо. Она и не заметила, что усилился ветер. Тучи по-прежнему закрывали луну и душили свет.

«Достаточно ли мы далеко? — гадала она. — Макс бросил поиски и вернулся в дом? Хотя бы он в безопасности».

— Только попробуй надуть меня…

— Ни в коем случае. Они здесь.

Лила снова споткнулась о нагромождение булыжников и тяжело упала.

— В земле. В коробке под камнями.

Может, удастся медленно отодвинуться, внушала себе Лила, хотя все инстинкты призывали бежать. Грабитель отвлечется, она незаметно отползет, потом вскочит и со всех ног помчится к особняку. Хокинс схватил подол юбки с такой силой, что ткань порвалась.

— Одно неверное движение, и сдохнешь.

Его глаза дико блестели, когда он нагнулся к ней.

— Если не найду коробку, убью тебя.

И тут вздернул голову, словно учуявший опасность волк. Из темноты с непристойными ругательствами вылетел Макс.

Лила закричала, увидев зловещее лезвие, сверкнувшее при вспышке молнии. Мужчины повалились возле нее, борясь в грязи и на камнях. Продолжая вопить, Лила запрыгнула на спину Хокинса, пытаясь перехватить нож. Острие вонзилось в землю в дюйме от лица Макса, прежде чем Хокинс сбросил ее.

— Черт побери, беги! — заорал Макс, вцепляясь в мясистое запястье Хокинса обеими руками, и крякнул, когда тот кулаком задел его висок.

Они снова закувыркались, стремительно катясь вниз на горный хребет. Лила послушно побежала, но к ним, неловко съезжая по жиже и осыпая градом гальки борющиеся тела. Ловя ртом воздух, уцепилась за валун. Ее очередной крик разрезал пространство, когда нога Макса зависла над краем пропасти.

Все, что он мог видеть — искаженное лицо над собой. Все, что мог слышать — как Лила повторяет его имя. Потом в глазах замелькали звезды, когда Хокинс ударил его головой о валун. Какое-то мгновение Макс качался между небом и морем. Его рука соскользнула вниз по потному предплечью врага. Сверкнуло лезвие, профессор почувствовал запах крови и уловил триумфальный рык Хокинса.

Но в воздухе ощущалось и что-то еще… сила и мольба, нечто неуловимое, как дуновение ветра, но такое же мощное, как скалы. Макса словно кувалдой ударило. Внезапно пришло осознание, что он сражается не только за себя, но и за Лилу, и за ту жизнь, которую они проведут вместе.

Ни за что не отдаст все это. Последним усилием Квартермейн двинул кулаком в ухмыляющуюся рожу. Кровь хлынула из носа Хокинса, они продолжили борьбу, а нож оказался зажат между противниками.

Лила обеими руками подняла камень, собираясь пустить его в ход, когда мужчины у ее ног полностью изменили положение. Рыдая, она вскарабкалась повыше. Вдали послышались крики и яростный лай. Лила напряженно стискивала свое единственное оружие и молилась, чтобы выпал шанс использовать его.

Вдруг сражение прекратилось, и оба противника затихли. Застонав, Макс отодвинул Хокинса и сумел встать на колени. Все лицо залито грязью и кровью, одежда заляпана. Он слегка потряс головой, проясняя мысли, и взглянул на Лилу. Она стояла, словно ангел мести, с развевающимися волосами и булыжником в руках.

— Он упал на нож, — отрешенно промолвил Макс. — Думаю, Хокинс мертв.

Квартермейн ошарашено уставился на руки, на темные пятна крови убитого им человека. Потом снова взглянул на Лилу:

— Ты не ранена?

— О, Макс. О Боже.

Камень выпал у нее из пальцев, и Лила рухнула возле любимого на колени.

— Все хорошо.

Макс стиснул ее плечо, погладил волосы.

— Все хорошо, — повторил он, хотя смертельно боялся упасть в обморок.

Собака примчалась первой, потом показались остальные, скатываясь вниз в длинных ночных рубашках, халатах и торопливо натянутых джинсах.

— Лила.

Аманда испуганно обшаривала тело сестры в поисках повреждений.

— Ты в порядке? Не ранена?

— Нет.

Зубы начали клацать, несмотря на то, что ночь была душной.

— Нет, а вот он… Макс ранен.

Лила увидела, как Трент присел на корточки, обследуя длинную глубокую отметину на руке Макса.

— Кровь идет.

— Не сильно.

— Порез неглубокий, — сквозь зубы произнес Трент. — Хотя, полагаю, чертовски болезненный.

— Пока нет, — проворчал Макс.

Трент наблюдал за возвращением Слоана от распластанного на горном склоне мужчины. Подойдя к ним, Слоан молча покачал головой.

— Все кончено, — коротко сообщил он.

— Это был Хокинс.

Макс с трудом поднялся на ноги и теперь стоял пошатываясь.

— Он напал на Лилу.

— Обсудим это позже, — непривычно ломким голосом произнесла Коко и подхватила Макса под неповрежденную руку. — Они оба в шоке. Надо отвести их в особняк.

— Давай, детка. — Слоан нагнулся и подхватил Лилу. — Довезу тебя до дома.

— Я не ранена.

Из колыбели его рук она вертела головой в поисках Макса.

— У него кровотечение. Он нуждается в помощи.

— Мы его починим, — пообещал Слоан, вышагивая поперек лужайки. — Не волнуйся, милая, профессор крепче, чем ты думаешь.

Впереди пылали огнями Башни. Еще один раскат грома прокатился над их пиками, затем затих вдали. Внезапно на террасе второго этажа появилась высокая тонкая фигура с тростью в одной руке и блестящим хромированным револьвером в другой.

— Что, черт возьми, тут творится? — закричала Коллин. — Как, по-вашему, может нормально отдохнуть измученный организм посреди такой кутерьмы?

Коко послала вверх утомленный взгляд:

— Ах, просто успокойтесь и вернитесь в кровать.

Непонятно почему Лила уткнулась в плечо Слоана и начала хохотать.

Всё успокоилось только на рассвете. Приехала и уехала полиция, забрав ужасный груз. Задавались вопросы, звучали ответы… снова вопросы, вновь ответы. Лила, покачиваясь, сутулилась над бренди, и заказала горячую ванну.

Ей не позволили заняться ранами Макса — так даже лучше, признала она. Руки дрожали.

Макс очень быстро пришел в себя после происшествия, размышляла Лила, свернувшись в кресле у окна в комнате на верху башни. Она все еще тряслась, пребывая в шоке, а он уже стоял в гостиной с перевязанной рукой и излагал следователю внятное и короткое описание случившегося. Наверное, профессор тем же тоном читал лекции по одному из своих курсов о влиянии Первой мировой войны на немецкую экономику, подумала она с намеком на улыбку. Лейтенант Кугар явно оценил его точность и ясность.

Лиле хотелось бы надеяться, что собственные нервы достаточно пришли в норму, хотя ее по-прежнему колотило, когда сестры присоединились к хлопотам вокруг нее.

Наконец Сюзанна попросила лейтенанта закончить и сопроводила Лилу наверх.

Но, несмотря на ванну и бренди, заснуть не удавалось. Лила боялась, что, закрыв глаза, снова увидит ужасную картину — Макс балансирует на краю обрыва. Они почти не разговаривали после кошмарного инцидента. Хотя им есть что обсудить. Однако сначала надо прояснить мысли и просто найти правильные слова.

Тем не менее, когда Макс вошел, а небо уже золотили первые лучи, она испугалась, что никогда не сможет подобрать эти самые правильные слова.

Он смущенно посмотрел на нее, баюкая левую руку, лицо потемнело от усталости.

— Не смог заснуть, — заговорил Макс, — и решил, что найду тебя здесь.

— Хотела все обдумать. А тут мне всегда легче размышлять.

Чувствуя себя так же неловко, как и он, Лила откинула назад волосы цвета восходящего солнца, которые непокорно рассыпались по белой ткани халата.

— Не желаешь присесть?

— Спасибо.

Он пересек комнату и опустился в кресло рядом с ней, ослабив ломоту в мышцах. Минуту-другую царила тишина.

— Этой ночью… — наконец произнес Макс.

— Да уж.

— Не надо, — пробормотал он, когда ее глаза увлажнились.

— Не буду.

Лила сглотнула и в замешательстве уставилась на мирный рассвет.

— Я думала, он убьет тебя. Это походило на ночной кошмар — мрак, ярость, кровь.

— Все кончено.

Сильными пальцами Макс обхватил ее руку.

— Ты увела его из сада. Потому что пыталась защитить меня, Лила. Никогда не смогу отблагодарить тебя.

Она изумленно вгляделась в него:

— А как, по-твоему, я должна была поступить? Позволить ему выпрыгнуть из петуний и ударить тебя ножом в темноте?

— По идее, это мне следовало оберегать тебя.

Лила попробовала выдернуть руку, но Макс держал крепко.

— Ты ведь так и сделал, да? Хотела я этого или нет. Примчался, выскочил, как сумасшедший, напал на маньяка с оружием и едва…

Она прервалась, борясь с потоком нахлынувших эмоций, Макс продолжал сидеть, глядя на нее терпеливыми глазами.

— Ты спас мне жизнь, — произнесла Лила более спокойно.

— Так что мы квиты, правда?

Лила пожала плечами и вернулась к наблюдению за небом.

— Нечто очень странное произошло за те несколько минут, что я дрался с Хокинсом. Только что чувствовал, как сползаю, теряю землю под ногами. И вдруг испытал что-то… что-то невероятно мощное. Конечно, можно предположить, что это естественный прилив адреналина, но ощущение появилось не изнутри меня. Это было нечто… иное, — произнес Макс, любуясь ее профилем. — Думаю, ты могла бы назвать это силой. Я понял, что мне не суждено погибнуть там, что существуют причины, неподвластные нам, но теперь всегда буду гадать, от кого пришла та сила — от тебя или Бьянки.

Изогнув губы, Лила внимательно посмотрела на мужчину:

— Как нелогично, профессор.

Макс не улыбнулся в ответ.

— Я шел в твою комнату, чтобы заставить выслушать, и увидел, как ты скрылась в саду… В другое время счел бы, что самое правильное — или логичное — вернуться к себе, дать тебе остыть и успокоиться после ссоры. Но все изменилось, Лила. Придется выслушать меня прямо сейчас.

Какое-то мгновение Лила, подняв бровь, изучала прохладные стекла. Потом кивнула:

— Хорошо, имеешь право. Но сначала позволь сказать… помню, как разозлилась тогда… из-за твоей книги. Я была неправа…

— Нет, права. Ты верила в меня гораздо больше, чем я в тебя. Я боялся твоей жалости.

— Не понимаю.

— Начав писать вымышленную историю, о чем грезил всю жизнь, я… ну, не склонен к риску.

Ей захотелось рассмеяться, но, повинуясь инстинктам, Лила наклонилась и поцеловала повязку на руке любимого.

— Макс, смешно говорить об этом после произошедшего.

— Совсем не привык рисковать, — поправился он. — И решил, что, если расскажу тебе о своих замыслах и наберусь смелости показать несколько страниц, ты поймешь, какая это несбыточная мечта и пожалеешь меня.

— Глупо настолько сомневаться в себе, обладая таким талантом, — вздохнула Лила. — И глупо с моей стороны воспринять все как личное оскорбление. Покажи написанное кому-то не настолько снисходительному, Макс, и тебе подтвердят, что произведение получается просто замечательным. Можешь гордиться своим литературным даром.

Он обхватил ее рукой за шею.

— Посмотрим, что ты скажешь после того, как заставляю тебя прочитать еще несколько сотен страниц.

Макс подался к Лиле и мягко коснулся губами ее рта, но когда попытался углубить поцелуй, она отпрянула.

— Я первая произведу критический анализ, после того как роман будет издан.

И нервно заметалась по комнате.

— Что с тобой, Лила?

— Ничего. Слишком много всего приключилось.

Она вздохнула, потом повернулась, старательно изображая улыбку.

— Продвижение по службе. Настолько увлеклась собственными переживаниями, что даже не поздравила тебя.

— Не собирался скрывать такую новость.

— Макс, давай не будем снова обсуждать это. Самое главное, что тебе оказана большая честь. Думаю, по этому поводу стоит организовать вечеринку, чтобы отпраздновать такое событие до твоего отъезда.

Призрак улыбки изогнул его губы.

— Вот как?

— Конечно. Не каждый день человек получает возможность возглавить факультет. Следующий шаг, ты же понимаешь, — должность ректора. Это только вопрос времени. И затем…

— Лила, сядь. Пожалуйста.

— Хорошо.

Она отчаянно цеплялась за показное воодушевление.

— Тетя Коко испечет торт и…

— Значит, ты счастлива, что мне сделали такое предложение? — прервал он.

— Я очень горжусь тобой, — ответила Лила и убрала волосы с его лба. — Приятно осознавать, что власть имущие оценили тебя по достоинству.

— И ты хочешь, чтобы я его принял?

Лила сдвинула брови.

— Конечно. Как можно отказаться? Это замечательное достижение, ты много трудился и заслужил эту должность.

— Жаль.

Макс покачал головой и откинулся назад, не сводя с нее глаз.

— Я уже отклонил его.

— Что?!

— Поблагодарил за честь и отказался. Это одна из причин, почему я не стал тебе ничего рассказывать. Не было смысла.

— Не понимаю. Такая карьерная возможность… совсем не та вещь, от которой можно небрежно отмахнуться.

— Смотря что считать карьерой. И вообще — я собираюсь уволиться.

— Ты… хочешь уйти совсем? Но это просто сумасшествие.

— Может быть.

Макс усмехнулся, потому что так оно и было.

— Если вернусь в университет, книга так и останется заметками, обрастающими где-нибудь паутиной.

Он протянул Лиле руку.

— Когда-то ты взглянула на мою ладонь и сказала, что мне придется выбирать. Я так и сделал.

— Ясно, — растерянно протянула Лила.

— Наверняка не все.

Квартермейн оглядел комнату. Теперь серебряный свет превратился в жемчуг и медленно трансформировался в золото. Невозможно найти лучшее время и место. Макс взял Лилу за обе руки.

— Я влюбился в тебя в то же мгновение, как только увидел. Но и представить не мог, что когда-нибудь и ты почувствуешь ко мне то же самое, и неважно, как сильно я мечтал об этом. В общем, не очень-то верил в такую вероятность, поэтому и усложнил все для нас обоих. Нет, не говори ничего. Пока. Просто послушай.

Он прижал ее пальцы к своим губам.

— Ты изменила меня. Открыла заново. Теперь понимаю, что мне предначертано быть с тобой, и если для этого понадобилось обманом вовлечь меня в преступные поиски потерянного в начале столетия ожерелья, значит, так было суждено. И не имеет значения, найдем ли мы когда-нибудь изумруды, они привели тебя ко мне, а ты — самое драгоценное сокровище, в котором я всегда буду нуждаться.

Макс притянул ее ближе и поцеловал, утро окончательно вступило в свои права и изгнало последние тени из комнаты.

— Не хочу, чтобы все так и осталось мечтой, — прошептала Лила. — Я сидела здесь и думала о том, как жажду твоей любви.

— Это уже не мечты.

Макс снова поцеловал ее, чтобы доказать это.

— Ты — это все, чего я хочу, Макс. Я так долго ждала тебя.

Лила нежно проследила пальцами линию его брови.

— И очень боялась, что ты не полюбишь меня в ответ и захочешь уехать. Мне пришлось бы смириться с этим.

— С самого первого дня мой дом был здесь. Невозможно объяснить это.

— И не надо.

— Конечно, не надо.

Он коснулся губами ее ладони.

— Только не тебе. И последнее…

Макс снова взял ее за руки.

— Я люблю тебя, Лила, и хочу спросить, рискнешь ли ты выйти замуж за безработного бывшего преподавателя, который вообразил, что сумеет написать книгу.

— Нет.

Она улыбнулась и обняла его за шею.

— Но с удовольствием выйду замуж за очень талантливого и блестящего мужчину, который сочиняет замечательный роман.

Засмеявшись, он прислонился к ней лбом:

— Мне нравится ход твоих мыслей.

— Макс…

Она прижалась к сгибу его руки.

— Пойдем, расскажем все тете Коко. Она так обрадуется, что напечет блинчиков с черникой на обручальный завтрак.

Макс уложил любимую спиной на подушки.

— А если мы сделаем это попозже?

Лила рассмеялась и отдалась поцелуям.

— А теперь мне нравится ход твоих мыслей.

Корнуэльский университет (англ. Cornell University) — один из крупнейших и известнейших университетов США, входит в элитную Лигу плюща — ассоциацию восьми частных американских университетов, расположенных в семи штатах на северо-востоке США. Располагается в Итаке, штат Нью-Йорк (США). Университет был основан в 1865 году Эзрой Корнуэлом, бизнесменом и одним из создателей телеграфной индустрии, а также Эндрю Уайтом, известным учёным и политиком. Университет является частным, но также спонсируется несколькими штатами. В нём обучается около 20 тысяч студентов. Среди выпускников университета 40 лауреатов Нобелевской премии.
Томас Чиппендейл (англ. Thomas Chi
Танцевальные карточки (англ. dance cards) — блокнот с декоративной обложкой, в который женщины записывали имена партнеров на все танцы на официальных балах. Возникли, по всей видимости, в 18 веке, но широкое распространение получили в 19 веке в Вене, особенно на многолюдных балах.
Мэйфлауэр (англ. Mayflower) — aнглийский рыболовный трёхмачтовый барк, на котором в 1620 году прибыли англичане, основавшие первое британское поселение в Северной Америке. Утром 6 сентября 1620 года корабль под управлением капитана Кристофера Джонсома вышел из английского города Плимут. Сто два переселенца находились на его борту: сорок один взрослый мужчина, девятнадцать женщин и дети. Экипаж корабля составлял 25–30 человек. Сами себя они называли пилигримами. Через 67 дней корабль пристал к американскому берегу в заливе Массачусетс (порт Провинстаун). Там была основана английская колония первых поселенцев («отцов пилигримов») — Новый Плимут.
В 1912 году Лига Международного Красного Креста и Красного полумесяца (с ноября 1991 — Международная Федерация Обществ Красного Креста и Красного Полумесяца) учредила медаль имени Флоренс Найтингейл — до сих пор самую почётную и высшую награду для сестёр милосердия во всём мире. 
 Джордж Хепплуайт (англ. George He
Ведьмин орех — народное название гамамелиса (лат. Hamamelis) — род листопадных кустарников. Плоды гамамелиса содержат высокий процент эфирного масла, а кора и ветки — вяжущие вещества, и обладают антибактериальным действием, благодаря чему используются в медицине и парфюмерной промышленности. Называется ведьминым, потому что цвести начинает осенью, сбросив листья, зимует, а плоды вызревают к лету.
Итака (англ. Ithaca, в честь греческого острова Итака) — город, расположенный на южном побережье озера Каюг в центре штата Нью-Йорк. Наиболее известен тем, что там находится Корнуэльский университет.
Красномундирники (англ. redcoats) — презрительное прозвище британских солдат времен борьбы за независимость США.
Патрик Генри (англ. Patrick Henry) — один из наиболее радикальных лидеров периода борьбы американских колоний за независимость. Одним из первых среди колониальных политиков пришел к мысли о необходимости полной независимости от Англии, в марте 1775 г. на втором вирджинском конвенте произнес знаменитую речь «Свобода или смерть».
Сэмюэль Адамс (англ. Samuel Adams; 1722–1803) — американский государственный деятель и философ. В качестве политического лидера колонии Массачусетс создал тайную антибританскую организацию «Сыны свободы», впоследствии — один из лидеров американской революции и отцов-основателей США.
«Сыны свободы» (англ. Sons of Liberty) — революционная американская организация, боровшаяся за самоопределение североамериканских колоний. Основана в 1765 году Сэмюэлем Адамсом. Одной из акций «Сынов свободы» стало Бостонское чаепитие.
Бостонское чаепитие (англ. Boston Tea Party) — акция протестa американских колонистов в ответ на действия британского правительства, в результате которой в Бостонской гавани трое переодевшихся индейцами активистов уничтожили груз чая, принадлежавший английской Ост-Индской компании. Это событие, ставшее началом американской революции, является символичным в американской истории.
«Нет налогам без представительства» (англ. No taxation without restoration) — знаменитая фраза «Налоги без представительства — это тирания», превратившаяся в более короткий лозунг «Нет налогам без представительства», ставший девизом в борьбе за независимость США.
Ганнибал (в переводе с финикийского «дар Баала») Барка, более известный как просто Ганнибал (247–183 до н. э.) — карфагенский полководец. Считается одним из величайших полководцев и государственных мужей древности. Был врагом номер один Римской империи и последним настоящим лидером Карфагена перед его падением в серии Пунических войн.
Первый Континентальный конгресс (1774 год) — съезд депутатов от 12 американских колоний Великобритании. Причиной созыва послужили невыносимые законы, принятые британским парламентом и направленные на снижение растущего сопротивления американских колоний. Конгресс заседал в Филадельфии, в его работе принимали участие 55 представителей от всех американских штатов. В ходе съезда депутаты выработали ряд важных документов, намереваясь добиваться для колоний права самоуправления.
Перефразировано широко известное в США выражение «Можно уехать из деревни, но все равно остаться деревенщиной» (англ. You can take a boy out of the country but you can't take the country out of a boy.)
 Первое сражение при Бул-Ране (англ. First Battle of Bull Run), также называемое первым сражением при Манассасе (последнее название употреблялось конфедератами и до сих пор используется на Юге) — первое крупное сухопутное сражение в ходе Гражданской войны в Америке. Произошло 21 июля 1861 года возле Манассаса, штат Виргиния. Федеральная армия под командованием генерала Ирвина Макдауэлла атаковала армию Конфедерации под командованием генералов Джонстона и Борегара, но была остановлена, а затем обращена в бегство.
Томас Вудро Вильсон (англ. Thomas Woodrow Wilson, обычно без первого имени — Вудро Вильсон; 1856–1924) — 28-й президент Соединённых Штатов Америки, известен также как историк и политолог. Лауреат Нобелевской премии мира 1919 года, присуждённой ему за миротворческие усилия. Вильсон стал первым президентом США, посетившим с официальным визитом Европу. Предложения Вильсона были положены в основу Версальского договора. Вильсон стал одним из инициаторов создания Лиги Наций.
 Остров Эллис (англ. Ellis Island), расположенный в устье реки Гудзон в бухте Нью-Йорка, был самым крупным пунктом приема иммигрантов в США, действовавшим с 1892 по 1954 год. На соседнем острове Либерти стоит статуя Свободы.
Забавно, что американские военные прозвали армейский аварийный передатчик «Девушкой Гибсона», вероятно, за характерные формы. 
Манильский конверт — плотный желтовато-бежевый конверт, сделанный из прочной «манильской» бумаги, в состав которой входит манильская пенька, волокна, добываемые из листьев текстильного банана или абаки (растение родом с Филиппин).
Братья Харди (англ. Hardy Boys) — серия детских детективов, написанных разными людьми под псевдонимом Франклин У. Диксон. Выходит с 1927 года в США. Всего о братьях Харди в разных сериях разными писателями было написано более 500 книг.
Экспедиция Льюиса и Кларка (1803–1806) — первая сухопутная экспедиция через территорию США от атлантического побережья к тихоокеанскому и обратно, возглавляемая Мериуэзером Льюисом и Уильямом Кларком. Первоначальная цель экспедиции была весьма скромной — исследовать то, что США приобрели в результате покупки Луизианы у Франции, а результаты заложили основу под будущую экспансию США на Дикий Запад.
 Битва при Антиетам (англ. Battle of Antietam), 1862, — самое кровопролитное сражение Гражданской войны в США между главными силами конфедератов под командованием генерала Ли и северянами под командованием генерала Маклелана.
Шаффлборд (shuffleboard, shuffle-board) — популярная в Великобритании игра на размеченном корте с использованием киев и шайб. Задача игроков заключается в том, чтобы ударом кия отправить шайбу в зачетную зону.