Повесть в жанре юмористического фэнтези о приключениях новых русских чудо-богатырей – Ивана Царевича, Якова Сероволка и Василевса Премудрого. Героев ждут неожиданные и суровые испытания на суше и на море, под землёй и в воздухе, в знойной пустыне и средь вечных снегов. Они разрушат коварные планы врагов, а также снимут порчу, сглаз и другие чары чёрной магии. И что характерно, все это практически на добровольных началах.
Почти как три богатыря Литагент «Издать Книгу» 2011 978-1-4660-0748-2

Николай Шмигалёв

Почти как три богатыря

Коли перевелись в родном отечестве богатыри, их следует… назначить

Вместо предисловия

Если вам посчастливилось столкнуться с этой, откровенно говоря, повестью разновременных лет, то, перед тем как вы начнёте с упоением её читать, давайте-ка «не отходя от кассы» сразу расставим все точки над «Ё». Под этими пресловутыми «точками» я подразумеваю следующее: лучше здесь и сейчас определитесь (чтобы потом не было мучительно больно за нецелевую растрату вашего драгоценного времени), чего вы хотите получить от прочтения. Может быть, вам, действительно, лучше не рисковать и почитать что-нибудь иное. К примеру, если вы целенаправленно изъявили желание пощекотать свои и так расшатанные нервы – лучше почитайте жёлтую прессу с всякими шокирующими «сенсациями»; если есть необходимость в том, чтобы гарантированно стошнило (допустим, по каким-либо медицинским показаниям или после молодецкой забавы) – вдумчиво (и это обязательное условие) полистайте пухленький гламурный «глянец»; нестерпимо потянуло к вечному – достаньте с пыльных антресолей фундаментальный труд классика, («Войну и мир», например, вечно её никто не дочитывает до конца); неожиданно для себя соскучились по прекрасному – откройте поэтический томик с вдохновенной лирикой; просто надо убить приличный отрезок времени – кроссворд (как вариант: сканворд, чайнворд или судоку), лучший помощник в этом небезопасном деле. А если вам и так тошно, ни к чему не тянет, нет никакого желания, вы ни по чему не скучаете, и чувствуете, что время само, медленно, но верно убивает вас, значит вы по адресу, значит пришла пора дать достойный ответ вашей нешуточной депрессии.

Нет депрессии? Не огорчайтесь! Эта повесть показана при любом душевном состоянии.

Жизнь прекрасна, с этим согласны все и даже те, кто считает, что жизнь всего-навсего чудесна, но в ней, непонятно откуда, всегда столько всякого негатива, столько, что даже закалённые чужими неурядицами семейные психологи порой, без видимых причин, внезапно «съезжают с катушек». А вот именно для того чтобы успешно противостоять многочисленным нынешним переживаниям и стрессам, неплохо было бы взглянуть на нашу серую обыденность под иным ракурсом и, параллельно, прошвырнуться по «местам боевой славы», то бишь хоть на несколько минут окунуться в тот мир, когда «деревья были большими», каждый день был полон удивительных открытий, а перед сном, после кружки парного (стакана пастеризованного, бокала стерилизованного) молока, мы отправлялись в путешествия по безграничным сказочным королевствам. Здесь, кто ещё не уловил тонкого намёка, имеется в виду наше безоблачное детство – время, когда герои сказок частенько оживали в наших, ещё далеко не эротических, и, зачастую, не радужных снах, помогая справляться нам с самыми скверными монстрами наших сновидений. Правда, в этой истории, где, кстати, каждое королевство и герцогство уже имеет не только свои юридически оформленные границы, но и стойких бравых пограничников, герои, как и мы, «повзрослели», стали немного циничными, деловыми, но где-то глубоко-глубоко в душе остались теми же бесшабашными наивными детьми.

Не спорю, может быть, эта тёмная история покажется кому-нибудь чересчур «сказочной», если не сказать большего, но не забывайте, что давным-давно один очень старый и, не смотря ни на что, мудрый человек, однажды совершенно точно подметил, приблизительно, следующее: сказка – она того, истинная ложь, основанная на сюрреальных событиях, и в ней, ко всему прочему, завсегда кроется некий ненавязчивый урок – всем, без исключения, добрым молодцам «шпаргалка», всем красным девицам, если не ошибаюсь, благопристойный намёк или что-то в этом духе.

Да, и давайте сразу договоримся: в процессе чтения не будем искать никаких ассоциаций, намёков и полунамёков, параллелей, совпадений, скрытого смысла, двояких толкований, схожести имён и событий, над– и подтекста, двусмысленностей и т. д. и т. п. Не надо, не ищите. Они сами найдут вас. Поэтому рекомендую по возможности отключить аналитическую составляющую мозга (я имею в виду его левое, нет правое, секундочку, гляну в медсправочнике… а нет, всё правильно, левое полушарие), а с ним и все имеющиеся чувства, кроме чувства юмора, а вместо этого выставить на максимум чакры, отвечающие за ваше дикое воображение.

А вообще, между нами говоря, если безжалостно вырвать с корнем, суффиксом и приставкой из этого неоклассического произведения всякую аллегорическую выдумку, перефраз, откровенное вранье, сомнительные исторические события, тщательно закамуфлированный плагиат, колючий сарказм, грустную иронию и чёрный юмор, то в нём практически ничего не останется кроме занудной нравоучительной истории о вечных, никому кроме нас с вами не нужных, ценностях: любви, дружбе, чести, долге.

И последнее. Хочу сделать официальное заявление, кто бы там, что по ходу повести ни говорил, лично я за неформативную лексику, заумные цитаты и крамольные реплики, использованные героями и злодеями сказки, как любое уважающее себя физическое лицо, юридической ответственности не несу и нести никуда не собираюсь, все же случайные совпадения здесь абсолютно закономерны, а закономерные, соответственно, совершенно случайны.

Надеюсь, не утомил, нет?

Отлично! Если вы добрались до этого вопроса, значит, с уверенностью можно заявить, что у вас крепкие нервы и высокая сила духа, а это, в свою очередь, означает, что у вас появился отличный шанс потратить небольшой промежуток своей единственной и неповторимой жизни на то, чтобы с нескрываемым удовольствием погрузиться в мир буйной фантазии, от корочки до корочки прочитать сказку и, уж поверьте моему честному слову, это того стоит.

1-я часть: Про то, как «заваривалась каша»

В некотором царстве, в некотором государстве, жили-были как-то старик со старухой. Хотя нет, слишком неопределённо, да и про царя с царицей так говорить неприлично, ну и волшебно-приключенческие сказки излагаются несколько иначе.

Вот так, например.

Давно это было. Так давно, что и представить трудно. А придётся.

В те стародавние времена, когда колорадские жуки только-только начинали выгрызать одноимённый каньон, а в зоне вечной мерзлоты нет-нет, да и попадались ещё первобытно-общинным оленеводам депрессивные мамонты, саблезубые тигры и неадекватные реликтовые ленивцы, а в тридевятом (по уровню жизни) царстве, в тридесятом (по количеству ВВП на душу населения) государстве уже торжественно занимал пост «гаранта конституции» государь по имени Владибор (что означает – владеющий определённой, в основном заросшей лесом, территорией земли, в простонародье – наследный президент 1/6 части суши), по отчеству Ильич (чувствуете, да, корни Муромские?), а по прозвищу – Ясно-Понятно Солнышко. Сам-то царь Владибор Ильич и не подозревал про своё прозвище народное, коим его подопечный электорат, несмотря на постоянную заботу государя о нём, без зазрения совести, стыда и элементарного уважения к монарху нарёк. А всё из-за благоверной супружницы государя – Надежды, по прозвищу Крупной.

Ну, тут и к волхвам-друидам не ходи, издалека видно, откуда такое прозвище – от массы её тела, помноженного на объём. Крупная женщина была, и всё тут. И чтобы она не возжелала, на все её неординарные, мягко говоря, капризы только и вздыхал царь Владибор: «Ясно-понятно, солнышко, быть по сему».

Во-от!

Ну, значится, жили они, поживали дружно вместе с вышеуказанным подопечным народом. Друг дружке хлопот особых вроде-бы не доставляли, а кое-где даже и веселились сообща. Так, бывало, царь с августейшей супругой в гости к народу пожалуют, поглядеть, кому окромя их на земле родимой хорошо живётся. А всезнающие воеводы да бояре заранее среди народа рассредоточатся и щекочут того: кому пятки, кому подмышки, а кому и нервишки. Народ-то и не хочет смеяться, а деваться некуда, хохочет до слёз, воеводу-то не отгонишь аки муху назойливую и как занудливого комара боярина не прихлопнешь, они, если что не так, опосля с дружинами своими вернутся с обидчика спрашивать. А кому эти «тёрки-разборки» надобны, никому не надобны. Вот и лыбятся люди добрые, по добру, по здорову.

Посмотрит царь, как его народ весело живёт, и не менее радостный и умиротворённый возвращается в покои царственные. А в следующий раз уже к нему ходоки-парламентёры, от народных масс отряженные, пожалуют, с жалобой ли челобитной, али с поклоном-просьбою, а как увидят необыкновенные хоромы государевы, так и забывают, зачем, собственно, приходили. А воеводы с боярами их не прогоняют, за сущие гроши экскурсию им устроят, поводят гостеприимно по палатам, покажут, где белоснежные мармарисовые нужники басурманского производства установлены, где джакузии окаянные, размером с баскетбольную площадку, пузырятся, да и к фонтанам немыслимым аквапарка государева отведут, чтобы окончательно оных охмурить, а потом ошеломлённых ходоков и к царю препроводят, ежели тот более государственными делами не занят. Ходоки потопчутся-потопчутся, похихикают нервно в кулак, облобызают преданно рученьки царёвы, да спешат сломя голову из хором беломраморных. А другим рассказать бояться про всякую невидаль заморскую во дворце виденную, дабы не попасть за «малохольство» на учёт к лекарям-аптекарям, что в специализированном остроге душевнобольных излечивают шиловой терапией.

Так и жили государь с челядью и народ евонный. Жили, не тужили.

Иллюзия. тьфу ты, идиллия, другого слова не подберёшь.

Всё бы ничего, только вскоре серьёзная оказия с ними приключилась. Со стороны болот гиблых, из-за дебрей непролазных, да из-за гор верхолазных явилось к ним, хоть и запылилось, Чудо-Юдо страшное и совершенно дурнопахнущее. За то, как омылось оное чудище без элементарного, с позволения сказать, разрешения в джакузии пузыристой от пыли да грязи болотной, пригладило да уложило свою шерсть (хотя некоторые очевидцы утверждают, что у него просто борода такая, по всему телу расположенная), что в дебрях да в горах взъерошилась, так и увидели все, что не Чудо-Юдо это вовсе, а ЛихоОдноглазое, в отличии от других «лихачей», белое и пушистое, но и не Циклоид, а нечто ещё крупнее и совершенно иное внешностью.

Попытались отважные, до поры до времени, воеводы со своими не менее бесстрашными ратниками да дружинниками, на бои-баталии тренированными, отогнать Лихо от джакузий государевых, да только рассверипили оное, разнервировали и схлопотали от последнего по число, да по первое, да по полной программе.

Когда увидел государь, что Лихо не так-то просто «попросить выйти» и числом и умением, приуныл слегка, а Лихо, знай себе, полощется в джакузиях, лопочет что-то непонятное, видно, песню задушевную затянуло. А тут супруга государева Надежда, как специально, в самый разгар острого сюжета вышла из опочивальни, потянулась со сна и, узрев сию неприглядную картину, так смачно выразила своё недовольство сложившейся ситуацией, что и воеводы, места свои ушибленные потиравшие, рты разинули, и бояре дрожать от страха перестали, и царь забыл промямлить «ясно-понятно, солнышко», что было совсем уж нетипично, и даже Лихо, прекратив бубнить, открыло свой глаз огромный и, поведя им по сторонам, узрело хозяйку короткого, но весьма насыщенного восклицательными предложениями монолога.

Непонятно какими такими чувствами руководствовалось Лихо, может, красноречием нешаблонным, может голосом визгливо-ласковым, только улыбнулось оно нежно, оскалив клыки бивнеподобные, и, схватив государыню за талию (хотя уместней будет сказать – за «экватор» телесный) в несколько скачков скрылось в том направлении, откуда прежде объявилось, оставив на память о себе запачканные джакузии, развороченные фонтаны да потоптанные садово-огородные плантации царские, а на память о царице корону погнутую, что с головы её слетела, покуда размахивало ей Лихо, прикидывая «на глазок» удельный вес последней.

Тут бы возрадоваться царю (как весь его двор уже мысленно поспешил сделать), что так лихо и скоротечно избавились и от Лиха одноглазого, царицей откупившись, и от царицы капризной, агницей жертвенной (вечная ей память) в итоге обернувшейся. Ан нет! Пригорюнился царь, приуныл почему-то. Челядь подумала, что по джакузиям да фонтанам скорбит Владибор Ильич, быстро всё в порядок привела, ещё и шарами праздничными оформила, да к пиру подготовку начала. А царь и не смотрит на шарики разноцветные, радужные струи и пузырчатые бассейны, а переводит взгляд свой тоскующий то на палача, то на бояр с воеводами, и всё по государыне вздыхает.

Видят дворовые, неладное с царём-батюшкой творится, совсем худо ему, в таком унынии он прежде никогда не бывал, даже с похмелья пиргоройского таким сумрачным не припоминал его никто. А как его хандра может на них отразиться, даже думать никто не хочет, от того что головы на плечах другими думами заняты.

Подумали, значит, придворные, поразмышляли ещё немного, поломали головы, да смекнули, наконец, что никак по августейшей супружнице скорбит царь-батюшка. Эка невидаль, государю новую невесту оформить, мысленно ухмыльнулись придворные и мигом преподнесли самодержцу несколько резюме принцесс-царевен-герцогинь в безвозмездное владение. К слову сказать, резюме те были с эротохабными портретами девиц, с волшебсайта знакомств Бабы-Ягодки, которые бояре прежде у себя под одеялками рассматривали, мечтая, втайне друг от дружки, хоть разок на какой-нибудь пожениться, посему, уверенно считали они, царь в один миг забудет про Надежду, а изберёт себе гораздо более другую царицу. Вот, например, Зульфию Шамаханскую, Пенелопес Грекоримскую, или, на, совсем уж худой конец, Эвелизу Ричардовну, княгиню Берелевскую.

Однако глянул государь Владибор на картинки скабрёзные, пробежался мельком по тексту с параметрами девичьими и пуще затужил. Ему, пожилому, ведь не титьки пустоголовые нужны были, а душа родственная, вновь догадались бояре с воеводами, и, хлопнув себя по лбу, тоже пригорюнились. Знали – у государя одна «душа» Надежда, она и «компас его земной» и, при удачном стечении обстоятельств, та самая «награда за смелость».

А где её, царицу, нынче искать, не ведал никто из придворных. Но сидеть, положа руки на сердце, на почки, на печень (в общем, у кого что болит), боярам да воеводам тоже не пристало. Делать что-то надо. Ведь ежели без царицы государь-батюшка занеможет, захворает, зачахнет и скоропостижно умрёт от тоски, то царство-государство безотцовщиной останется, да по миру пойдёт. Наследников у него нет, завещание суеверным государём до сих пор не написано. А это что значит? Верно! Ведь как пить дать перегрызёмся за власть, перебьём друг дружку, угрюмо думали придворные, искоса поглядывая на золочёный трон, да и народ за время смуты распоясаться может, тоже аспект немаловажный. Так кто виноват и что же делать, искали ответ на исконные сакраментальные вопросы в своих головах придворные и додумались-таки до того, что оба вопроса у них слились воедино – кого виноватым сделать? А тут и царь из думы горькой, почти даже государственной, вышел ненадолго и задал тот же вопрос, только совершенно другими словами:

– Азм есмъ кесарь, али не кесарь эгидодержавный?! Инда допрежь аки паки негоже намо троноправити, ибо быху во намо лютозвереху проснути, земляху во кровути утопиху. Азмо велимо понежу, али не добже азм боги веди глаголю добре есмъ живот зело земля иже инить гервь како людие мыслито наш он покою рцы слове твирдо херъ ци шта ёта ять?

Ничего не понявший из сказанного царём, но нутром прочухавший, что речь не поздравительная, боярско-воеводский люд сидел чинно, не шелохнувшись, опасаясь нарваться на более крупные неприятности. Видя, что никто из близкого окружения ничегошеньки не понимает на древневелиречавском наречии, удручённый Владибор перешёл на упрщёный язык межнационального, межклассового и меж так далее общения.

– Ну что, слуги мои верные, притихли несвоевременно и глядите, словно в первой видите? – поинтересовался самодержец, мрачно оглядев сидевших на скамьях бояр да воевод, и вновь кинул клич в массы. – Кто из вас, мужики, готов храбро броситься вослед супостату великорослому, да в смертном бою отбить у оного разлучника, царицу, мать вашу? А-а?

Замолк государь в ожидании ответа, а в ответ. такая тишина, словно уже никто не вернулся из боя.

Мужики в поле пашут, дружно подумали придворные, недовольные подобным обращением («слуги»-то уху привычней слышать), но вслух никто не решился обмолвиться, вдруг его и пошлют за «супостатом». Зато, опосля вопроса царского, все бояре с воеводами дружно занялись внезапно возникшими делами: кому срочно в носу поковыряться приспичило, кому в ухе (мол, обожди государь, чего-то со слухом не то), более культурные начали сморкаться в батистовые платочки, лишь бы не встретиться с внимательным взглядом государевым, и только боярин Годунович (вот же чувствительный человек) решительно обратился к царю с низким поклоном.

– А можно выйти? – зажимая нос пальцами, испросил он разрешения у Владибора Ильича. От событий последних, включающих и речь государеву, так худо стало бедолаге, что у него поднялось давление и кровь носом пошла.

Отпустил его царь восвояси и ещё раз окинул взглядом свою челядь, но больше ничей взгляд так и не споймал. Спички жеребьёвочные же не стал заставлять тянуть оных, справедливо предположил, коли по доброй воле не решились, силком от них толку ещё меньше будет. Озадачился государь и задумал, как время будет, пересмотреть свою кадровую политику, провести аттестацию и ротацию с регионами. А пока решил стариной тряхнуть.

– Эх, вы! – поднялся государь с трона золочённого, сжимая скипетр-батюшку и державу-матушку. – Неужто не осталось среди вас отчаянных героев?! – зыркнул он в первую очередь на заслуженных воевод. Те же, уже схлопотавшие от «супостата», только растерянно развели руками, мол, нет, не осталось, ни героев, ни желания. – Али не я государство наше сколачивал, ночи недосыпал? – пытался пристыдить царь своих «слуг верных». Те только криво мысленно ухмылялись, мол, уж точно не ты. – Али не батя мой, Илья-богатырь, полный кавалер былинных наград, пядь за пядью расширял уделы родины нашей? – напомнил царь «преданье старины недавней».

Бояре с воеводами дружно закивали, соглашаясь, мол, тут, да, Илья-богатырь человек авторитетный, его заслуги у всех на виду.

– Эх-ма! – молодецки взмахнул скипетром Владибор Ильич, словно булавой богатырской. Революцию бы затеять, как раз ситуация подходящая – верхи хотят, низы не могут, боятся – да уже сам не первое лето на троне, свергать некого. Али, для науки, бороды боярам да воеводам поотрубать всем поголовно (экое страшное словосочетание в государевой-то голове оформилось).

Да, согласен, немного остыл в своей горькой думе царь, бороды рубить, это вообще беспредел для отморозков, лучше уж революцию. Ну, а про неё, родимую, государь уже думал чуть раньше и понимал, что с революцией тоже ничего не выйдет, но, всё же, как говорится, «туфлёй постучать по трибуне» самодержец не преминул – высказаться решил по полной, по кузькиной.

– Дак доколе нас, царя-государя эгидодержавного, во всех державах иностранных, да и свой люд, пьяницей алкозависимым да лентяем расточительным считать будут? Вот займусь дзюдо, вольной борьбой или вообще на горные лыжи запишусь, буду к Людовику Надцатому на горно-обогатительные курорты ездить, слалом осваивать, – пафосно, правда, не совсем в тему, выпалил государь, и тут же поправился: – Но эти дела подождут, а сейчас подайте мне мово богатырского коня, Макроцефала, доспехи мои парадно-выходные с орденами и планками, я сам отправляюсь за матушкой вашей, Надюшенькой-царицей! – вновь взмахнул государь скипетром, но в этот очередной раз что-то стрельнуло у него в пояснице, и царь с пронзительным стоном повалился на трон.

Трон со стонущим царём моментально окружила ватага озабоченновозбуждённых вельмож.

– Не бережёшь ты себя, царь-батюшка, хорохоришься всё, – с тугой повязкой на носу суетился рядом с самодержцем вовремя обернувшийся туда-обратно боярин Годунович. – В твои-то годы так скипетром махать неосмотрительно. Благо, что ещё державу отжимать от груди не стал, мог ведь растяжение связок и сухожилий схлопотать на ровном месте.

– Так с вами, дармоедами, по-другому никак, – слабо просипел царь, поправив сползшую на лоб корону. – Вы же ни делом, ни словом подсобить в критической ситуации не способны, только празднества устраивать, да ягодицы наши августейшие лобызать горазды.

– Без этого никак, не нами ритуал установлен, – не смутился боярин Годунович, подкладывая подушку царю под локоток. – Но и словом, то бишь своевременным советом, помочь можем. Мне тут идея светлая на ум пришла.

– Озвучь-ка! – вперил государь тяжёлый взгляд в боярина. Кажется, он уже предварительно наметил себе кандидатуру «виноватого». – Только гляди, Годунович, не огорчи меня! Если что, пеняй на себя!

– Ладно! – сглотнул боярин, орошая вмиг пересохшее горло и, взяв себя в руки, поделился с царём своей «светлой идеей». – Я что разумею государь? Ежели у нас в стране нынче наблюдается кризис на собственных героев богатырственных и богатырей героических, то можно не заморачиваться, не посылать глашатаев по деревням и весям, а запросто заказать оного за рубежом. У тамошних киллеров – по-иноземному героев, и такса на любые услуги установлена, и расценки, судя по прайс-листам, вполне нашему бюджету государственному по плечу. Если хочешь, милостивый государь, можно с ними через Бабу-Ягодку связаться, обговорить условия и заключить двусторонний обоюдовыгодный контракт с наиболее приоритетным киллер-богатырём. Как вам такой план?

Владибор Ильич не обратил почему-то внимания на то, откуда такая осведомлённость в вопросах, касающихся иноземных киллеров, и зачем она вообще понадобилась его боярину, а задумался ненадолго над словосочетанием «обоюдовыгодный контракт», взвешивая всевозможные «за» и «против», и единственный вывод, который он из всего этого извлёк, что на отечественном безрыбье и заморский рак желанный рыбак.

– Быть по сему! Я к Бабе-Ягодке ездок! – провозгласил царь и, превозмогая боль в пояснице, поднялся с престола. – Карету мне, ох-хо-хонюшки, карету!

* * *

Не успел царь и глазом моргнуть, как к главному входу подали карету, точнее, солидный кортеж из карет, в количестве трёх единиц. Путь царю предстоял недальний, но крайне непредсказуемый. Ведьма с псевдонимом Баба-Ягодка проживала на территории заповедной резервации «Черноборье» – заросшей лесом пересечённой местности в несколько гектаров, которую соответствующим указом, имеющим силу закона, основал приснопокойный батя нынешнего государя, легендарный Илья – разрушитель стереотипов. Устав «без выходных и праздничных» громить нечисть, донимавшую простой люд, а может, что маловероятно, сжалившись над ней, богатырь, таким образом, нашёл компромисс между простыми людьми и разного рода тёмными личностями: лешими, магами-колдунами, упырями, ведьмами, оборотнями, соловьями-разбойниками, стадами воинственных кентавров и косяками русалок, водяными и бездомными домовыми, подколодниками и подкаблучниками, соломниками и боровчаками, дупляками и кротовушниками, болотниками и бесами, блударями и лярвами-лихорадками, игошами и злыднями, и многими другими экзотическими, и даже эзотерическими существами. Это забытое богами местечко (причём, знающие люди и нелюди говорят, что нарочно ими забытым) имело свои неписанные законы, основными из которых были: не верь в бога, не бойся чёрта, не проси пощады.

Если это кому-то что-то говорит, то теперь вы представляете, в какое место отправлялся царь – в самые, что ни есть, задворки империи.

Поэтому и кортеж был соответствующий. Первой в походной колонне стояла бронированная заморская колесница ручной сборки с вращающимися спереди и по бокам обоюдоострыми лезвиями, которую государю, по спецзаказу собирали в Илладии. На ней помимо возницы имелись места для двух арбалетчиков, стоявших наизготовку возле бойниц. Затем расписанная золотом лимузиновая карета самого царя, с увеличенной базой и усиленной ходовой частью. И заключала кортеж открытая повозка, запряжённая четвёркой тяжеловозных лошадок – першеронов, на которой была установлена скоропалительная мортира и располагался дежурный боевой расчёт суровых ратников-пушкарей. Помимо царских штандартов, развивавшихся на передке, все транспортные средства были оборудованы проблесковыми факелами.

Вот в каком солидном сопровождении, прихватив с собой только хитромудрого советника-подстрекателя боярина Годуновича, царь отправился к ведьме за подмогой.

Выехав из стольного града, кортеж миновал несколько зажиточных деревень и подъехал к «Черноборью». Узревши издали приближавшийся караван с царскими штандартами, стоявшие на посту-заставе около леса стражи вытянулись во фрунт и, отдав воинское приветствие, проводили взглядом промчавшийся кортеж государя-батюшки.

– Эка приспичило государю, коли самостийно в гиблое место сунуться решил! – покачал головой начальник караула, когда дорожная пыль, поднятая колёсами кортежа, осела на землю.

– Наверное, опять к Бабе-Ягодке за кремом из омолаживающих яблок для царицы помчался, – выдвинул версию один из караульных и сплюнул вслед.

– Или за пилюлями окаянными, плоть будоражащими, – криво усмехнулся второй.

«Начкар» зыркнул строго на болтунов, и те прикусили свои длинные языки.

Не знали ничегошеньки они о беде великой, не ведали. Вот и несли чушь всякую.

А царский кортеж тем временем продолжал свой путь по заколдованному местами лесу. Спустившись с очередного холма, кортеж подъехал к развилке-перекрёстку и остановился. Боярин Годунович по велению царскому выпрыгнул из кареты и подбежал к указующему камню, на котором мелким шрифтом было выгравированы адреса более-менее значимых жителей «Черноборья». Проблема была в том, что такие тёмные личности, как Баба-Ягодка, обладавшие мобильными жилищами, как-то: терема на куриных окорочках, одно-двухкомнатные самоступы, берлоги-сороконожки, саморойные норы или ещё что-то в этом нечистом духе долго на одном месте не застаивались, чтобы двигательные рефлексы жилищ не атрофировались. Из-за этого егеря-почтальоны с ума сходили, кружа по зловещему лесу в поисках соответствующих адресатов (по крайней мере, такой была официальная версия их сумасшествия). Во избежание этого, мягко говоря, недоразумения и был придуман фокус-покус с камнем, указующим место последнего пребывания того или иного субъекта. Вот вельможа Годунович, аки мифический Ахиллес, с сердцем в пятках, бойко покружил вокруг камня и, найдя нужный поворот и указав колесничному вознице поворот направо, запрыгнул в царёву карету.

– Далече ещё? – озабоченно поглядывая на темнеющее небо, спросил Годуновича государь.

– Совсем уже рядом, – переведя дух, ответил боярин. – Третья поляна слева.

Спустя буквально пять минут царский кортеж свернул на просеку и, выехав на небольшую утоптанную полянку, остановился аккурат напротив генномодифицированной избушки с закрытыми наглухо ставнями, которая скучающе переминалась с одной гигантской куриной лапы на другую. Зрелище было не для слабонервных, и Годунович уже сто раз проклял свою болтливость, но деваться ему было некуда. По приказу царя-батюшки (не царское это дело с избушками дискутировать) он вышел из кареты и достал шпаргалку.

– Терем-терем, теремок, – стал зачитывать боярин круговоротное заклинание. Избушка перестала раскачиваться и, прислушиваясь, замерла. – Ты не низок, не высок. Не яранга ты, не чум. Хоть не юрта, но кочуешь. Ты мобильней, чем вигвам, обернись-ка входом к нам, – закончил читать Годунович, но избушка так и не шелохнулась.

– Пожалуйста! – раздался подсказывающий шёпот из государевой кареты.

– Ах, да! – хлопнул себя по лбу Годунович и заискивающе улыбнулся избушке. – Пожалуйста!

В этот раз терем-теремок не заставил просить себя трижды, довольно резво для своих массогабаритных характеристик развернулся на сто восемьдесят градусов вокруг своей строительной оси, также резко затормозил входом напротив кортежа и присел к земле так лихо, что сорвал висевшую над входом вывеску «Ведьма и в сто сорок пять Баба-Ягодка опять». Что это: девиз или скрытая реклама, боярин Годунович додумать не успел, так как в избе одновременно с избушкиным приседом раздался грохот утвари и непристойная ругань.

– Кого сюда черти принесли?! – выскочив на крыльцо, закричала, словно ошпаренная опрокинувшимся чугунком, ведьма Баба-Ягодка, в самом соку, не по годам косметически зачарованная женщина.

* * *

Тут, я считаю, необходимо сделать небольшое, допустим лирическое, отступление и сказать пару слов про этот весьма любопытный персонаж – Бабу-Ягодку. Ведьма её уровня могла запросто очаровать кого угодно, когда угодно, где угодно и как угодно. Сами понимаете, в подобного рода сказках, опытная ведьма, без особых ухищрений может в мгновение ока обернуться «секси гёрл» на неопределённый промежуток времени, и если бы не предательский возрастной целлюлит, от которого ни одна ведьма не может отделаться в силу законов природы (прошу не путать с жестокими законами джунглей), то наивным женихам: царевичам, королевичам, султановичам и прочим пришлось бы туго, потому как хитрую ведьму, только по этим признакам и можно было отличить от любого другого юного невинного создания, которому до ведьмы, было ещё как до золотой свадьбы. Но, тем не менее, уважаемые господа, так как в данный момент эта ведьма вам ничем не грозит, расслабьтесь и смело вообразите Бабу-Ягодку эдакой «фигуристой пышногрудкой» с очаровательной родинкой над верхней, пухлой, как у Анджелины, губкой. Милые дамы, вы тоже можете не напрягаться, так как какой бы вы не старались вообразить себе эту ведьму, всё равно ваше уникальное воображение рисует старую, толстую и горбатую бабу-«жабу» с бородавкой на большом носу. На этом «лирическое отступление» прошу считать «закрытым». Вернёмся к сказке.

* * *

Приглядевшись, в сгустившейся темноте Ягодка разглядела Годуновича.

– Ты чего здесь околачиваешься, подлиза государева? – напустилась ведьма на боярина. Тот пытался ей глазами показать, мол, он не один, а с первым лицом государства, но та приняла его подсказки за порочные знаки внимания и пуще возмутилась. – И не строй мне тут глазки, бесово отродье. Тьфу, на тебя, охальник! Как самодержцу зелье-отраву готовить, так Ягодка, а как замуж – так баба глупая! Ещё раз тьфу на тебя!

– Да уймись ты, дура Ягодка! – зашикал на неё Годунович, пока царь сам не подошёл и чего лишнего не расслышал. – Мы с самим царём-батюшкой к тебе по делу государственному прибыли. А ты тут ахинею крамольную несёшь, на каторгу нарываешься.

– Как с царём?! – спохватилась ведьма, разглядев в темноте кортеж государев, во всей его воинственной красе. – С самим Ильичём?

– Я те дам фамильярничать! – мысленно намахнулся на Бабу-Ягодку Годунович. – Не с Ильичём, а с государём-батюшкой Владибором Ильичём, наследником престола, хозяином трона, скипетра, державы и самодержцем всея одной шестой части суши.

– Дак я сегодня ничем помочь не могу, выходной у меня! – развела руками ведьма.

– Как так выходной? С какой стати? – свёл брови Годунович. – К тебе государь собственной персоной приколесил, честь, так сказать, оказал, бесплатную рекламную акцию с царского плеча пожаловал, а ты – выходной. Сдурела, ведьма бесстыжая!

– Сегодня какое число и день недели? – не прониклась эпохальностью события ведьма и, скрестив руки на груди, прислонилась к дверному косяку.

– Пятница, – вспомнил боярин. – А число двенадцатое, кажись.

– Когда кажется, крестись! – ухмыльнулась Баба-Ягодка и тут же хлопнула себя ладошкой по губам, мол, глупость ляпнула.

– Тринадцатое сегодня. Пятница, тринадцатое. У нас сегодня шабантуй, народные гулянья в «Черноборье». Если хотите, оставайтесь на праздник, а завтра о делах ваших посудачим. Нынче же, при всём уважении и респекте, никак. В такой праздник только праведники пашут, а махровым грешникам двойной грех напрягаться. Не обессудьте.

– Значит так, да? – с всё ещё сведёнными бровями сквозь зубы процедил боярин.

– Выходит так и никак иначе, – пожала плечами ведьма.

– Обожди, я к государю отлучусь, обстановку доведу, – с немного растерянным видом, но, всё ещё сведёнными бровями промолвил Годунович и отошёл к карете царской.

Не знаю, о чём они там шептались, но непреклонный царь, как и боярин, в конце концов свёл грозно брови и, высунувши руку из каретного окошка, щёлкнул пальцами. Тренированный пушкарский расчёт мигом навёл мортиру на ведьмин терем и запалил фитиль, а Годунович тем временем вернулся к ведьме с ультиматумом, но и слова не успел вымолвить.

– Да что же я, дурында старая, о-ох, шутки шутить с государём-батюшкой вздумала, креста на мне нет, – ласково разулыбалась Баба-Ягодка грознобровому боярину. – Да и ты, Борисыч, не гляди на меня строго. Праздник всё-таки.

– А я и не смотрю строго, – заверил её Годунович. – У меня того, брови судорогой свело, ажно в переносице колет.

– Беда ли то, – глядя на жерло мортиры, провела ладонью ведьма по лбу боярскому. Годуновичу судорогу, словно рукой сня… а ну да, ну да, так и есть, рукой сняло. – Зови царя-батюшку в терем. Проблемы государственные решать будем, а шабантуй, он подождёт.

Царь в сопровождении Годуновича вошёл в колдовской терем, а арбалетчики, проклиная, на чём свет стоит и избушку, и ведьму, и остальных жителей «Черноборья» с их нетрадиционной магической ориентацией, заняли пост около дверей задремавшего терема.

Перво-наперво ведьма попросила рассказать суть всей проблемы от «аз» до «ять», ничего не упуская, якобы для того, чтобы, имея максимум информации, принять правильное решение для разрешения государственной задачи. На самом деле она просто хотела повеселить своих подруг на шабаше новой сплетней из уст самого государя самодержавного (любимая фишка в кругу нечисти: интриги, скандалы, расследования, узнать что скрыто, разболтать остальным). Однако рассказ её так разжалобил, что Баба-Ягодка попросила более детально описать то Лихо-Одноглазое, которое бесцеремонно уволокло в неведомые края царицу-матушку Надежду.

– Ну, какое-какое оно, – угрюмо вздохнул государь, припоминая особые приметы супостата, – здоровенное, косматое-бородатое, рычит грозно, нечленораздельно. А-а, вот ещё, джакузию запачкало.

– Так это никак сам демонический Джегурда к вам приходил, – передёрнулась от ужаса ведьма.

– Да бог с тобой, голубушка, – перекрестился государь, а ведьму ещё сильней передёрнуло – и от слов царских, и от знамения крестного. – Джегурда-то, чудище косматое-бородатое, ещё при последнем герое с позором изгнано, с тех пор его никто и не поминает лихом, от греха подальше. Да и ростом он гораздо мельче этого монстра.

– А нарисуйте мне тогда хоть кое-как Лихо это одноглазое, – попросила Баба-Ягодка государя, протянула ему уголёк и кивнула на дымоход небольшой печурки. – Коли будем знать, что за тварь безбожная царицу-матушку выкрала, легче будет с киллерами иноземными сговориться.

Они ведь не как наши дураки – идти туда, не знаю куда, убивать то, не знаю что – им конкретно фас, профиль заказанного клиента подавай или, по крайней мере, его вид, пол, фамилию-имя или кличку-прозвище, адрес или ареал обитания. У них там с этим строго.

Государь вздохнул и, несмотря на свои крайне низкие художественные навыки, изобразил то самое Лихо, и ещё в лапе у неё царицу-матушку обозначил для примерного представления размеров чудища.

– Мать моя бабушка! – воскликнула ведьма. – Как же я сразу не опознала это чудо-юдище приматоподобное. Это же не что иное, как горилло-мутантский снежный гигантопит Кин-Кон (прошу не путать с Конкиным и уж тем более с Кокшеновым, это монстры иного масштаба), из заснеженной Аркфрики, где круглый год, днём и ночью, мороз и вьюга. Вам ещё повезло, государь, что у вас дворец одноэтажный, а то чудище это, по слухам, любит с какой-нибудь попавшейся под руку принцессой взобраться на самую верхотуру замка небоскребного и оттуда оную хряснуть оземь.

– Плохо, значится, дело? – тоскливо шмыгнул носом, государь. – Небось, на такого монстра охотников и за «бугром» не сыщется?

– Не дрейфь, царь-батюшка, – похлопала самодержца по плечу ведьма. Достала каталожную «Книгу мастеров на все руки» с цветными картинками и, открыв в нужном месте, показала «претендента» царю. На картинке был изображён здоровенный рыцарь на белом коне, держащего в левой руке копьё с насаженными на него тремя несовершеннолетними альпинийскими драконами. – Знаю я парочку киллеров иноземных. За хорошую цену они тебе и с чёрта шкуру сдерут, – вновь хлопнула себя по губам Баба-Ягодка, – Вот, например, рыцарь Цвайвенго. Тут написано, что у него физической силушки как у двух среднестатистических айвенгов. Он как раз специализируется на гигантах. Драконы, Кракены, Левиафаны, Птеродонты, Мастозавры, Слонопотамы – его профиль. Думаю, он не откажется помочь царю дружественного государства, да ещё и за хорошую предоплату.

– Хорош богатырь! – оценил «киллера» государь. – Давай-ка свяжемся с ним, обговорим возможные перспективы сотрудничества.

– Проще простого! – заявила Баба-Ягодка, взяла с полки пару-тройку пузырьков и накапала из каждого по несколько капель в стоявший на печи котёл. – Глядите сюда люди добрые!

Боярин Годунович и царь-батюшка приблизились к печурке и склонились над котлом. Спустя несколько секунд, бурлившее в котле зелье замерло, словно превратилось в студень, и на его поверхности отразилось совсем другое помещение, больше похожее на пещеру убранную в готическом стиле.

– Чур меня, чур меня, – попытался перекреститься Годунович, но получил по рукам от ведьмы.

– Не чертохульствуй, сеанс связи прервёшь, – прошептала она и показала глазами на котёл. В этот момент на изнаночной стороне поверхности зелья показался длиннобородый старец с дурацким сиреневым колпаком на голове и, согнувшись над, по всей видимости, своим котлом, собрался подсыпать в него собственные колдовские ингредиенты, но, увидев как на него таращатся из глубины котла, уже с его стороны три, мягко говоря, недружественных физиономии, вздрогнул и отскочил прочь, чем существенно развеселил ведьму.

– Эй, Мерлин, Мерлин, ты, где там?! – веселясь, заорала чертовка в котёл. – Это я, Ягодка, неужели забыл меня, старый хрыч?!

На котловом отражении вновь появилась сухощавая фигура старика в дурацком колпаке. На этот раз он не стал сматываться, разглядев, кто вышел с ним на связь. Вместо этого старик начал жестикулировать, показывая непристойные жесты, и беззвучно двигать губами.

– А-а, сейчас звук включу, – вновь ухмыльнулась ведьма и, схватив сидевшую на подоконнике лягушку, зашвырнула её в котёл. Круги на зелье, порождённые скрывшимся в котле земноводным, быстро разошлись, зато стал слышен слегка квакающий голос старого мага.

– …арая ква-ква-кведьма, так и за-за-заикой квастаться недолго, – тряс он кулаком Бабе-Ягодке. – Предупреждать заква-кваранее над-до. А это кво-кво ещё с тобой? Что за нечисть?

– Уймись, старый, – крикнула в котёл ведьма. – Это не нечисть, это государь наш батюшка, Владибор Ильич. И у нас к вам дело государственное.

Услыхав, кто на него сквозь котёл магический сурово так смотрит, старый маг подтянулся, оправил бороду и, слегка поклонившись, представился:

– Рад знакомству, государь Владибор Ильич. Разрешите представиться – Мэнсон, Мерлин Мэнсон – друид, телепат, биотерапевт, по совместительству промоутер сэра Цвайвенго. Насколько мне позволяет расстояние, я могу предположить по вашим судорожно скачущим мыслям, что вы именно по этому поводу к нам, так сказать, пожаловали?

– Угу, – кивнул государь Владибор. – Нам хороший киллер нужен позарез.

– Вы попали по адресу! – хвастливо подбоченился Мерлин на другом конце «видеомоста». – Наш геройский герой сэр Цвайвенго уже на полпути с очередного спецзадания, везёт мне в качестве трофея гигантский хрустальный башмак Кентерберейского Золушонка. Я их жуткий поединок по котловому телепатовидению смотрел, просто заглядень…

– Хватит расхваливать рыцаря и без тебя заслуженного, – перебила мага Баба-Ягодка. – И так его подвигами все сорочьи хвосты исписаны. Давай ближе к делу.

Мерлин недовольно потянулся и смачно сплюнул в котёл. Царя такое поведение иноземного мага покоробило, и он уже собрался обложить оного тремя этажами высокоморального монолога о недопустимости подобных выходок с высокопоставленными чиновниками, но ведьма упредила его опрометчивый поступок.

– Не обращай внимания, государь-батюшка, – успокаивающе промолвила бывалая старуха. – Плевок мага тоже ингредиент магический, как крыло летучей мыши, кротовий глаз или воронья лапка. Это же Мэнсон, Мерлин Мэнсон, он, как и все иноземные колдуны, слегка того в этом плане и даже более того. Не обращай внимания.

Увидев, что государь остыл немного, ведьма нагнулась над котлом.

– Слышь, Мэрлин! – продолжила переговоры. – У нас царицу-матушку средь бела дня в заложницы захватили и за тридевять земель уволокли.

– И кто посмел? – деловито поглаживая бороду, поинтересовался маг.

– Кин-Кон горилло-мутантский!

– Однако! – удивлённо повёл бровью старый друид, но особо не расстроился. – В принципе ничего сверхординарного для сэра Цвайвенго в этом задании нет. Выследит, устроит засаду, завалит клиента вашего, Кин-Кона. Вернёт царицу ко двору. Расценки знаете?

– Примерно. Хотелось бы уточнить.

– Минуточку! – Мерлин принёс счёты и защёлкал костяшками. – Так, турпоездка в Аркфрику в оба конца, снаряжение, пропитание, витаминизированный фураж для Саврасэра – коня рыцарского, утеплённые доспехи, толмач, проводники, носильщики, сменное бельё, свежие утренние газеты, прогревательные напитки, там, сами знаете, «дубак» под пятьдесят, услуги массажиста, тренера по аэробике, досуг.

– Э-э, ты давай лишнего не приписывай, – притормозила мага колдунья.

– У нашего государства бюджет не резиновый. Вычёркивай лишнее! О каком досуге, тренере и газетах речь, не в санаторий, поди, рыцаря собираешь.

– Ладно, досуг вычёркиваю, – пошёл на попятную, маг. – Тут я с вами согласен, никаких девок лёгкого поведения до выполнения заказа. Ну а потом. вы и сами знаете, – подмигнул друид заговорщицки царю, – Итого получается триста фунтов и тридцать стерлингов, золотом.

– И всё? – недоверчиво спросил царь, уже собиравшийся отказаться от услуг Сланцелота, услышав запросы киллерского «промоутера».

– Да, триста тридцать, – ответил маг. – Каждому! Рыцарю, мне и Саврасэру.

– Не много ли ещё и коню платить, – шепнул Годунович государю, прикинув, что за такую сумму он бы всю свою родню в Аркфрику за царицей отправил. Плохо, что его братья – зубные лекари – окромя бурмашины, другого «оружия» в руках своих золотых не держали, а с ними на Кин-Кона идти было бы сугубо неосмотрительно.

– Действительно, загибаешь, друид! – нахмурился государь. – Где же видано гужевому транспорту золотом проплачивать, или ваша лошадь докторскую диссертацию защитила?

Ведьма и боярин поддёвке царственной услужливо захихикали. Мерлин же нисколечко не смутился.

– У нашего Саврасэра, как и у нас с Цвайвенго, на депозите в сберегательной банке из-под маринованных огурцов уже кругленькая сумма скопилась. Конь хоть и без диссертации, а считать денежки не хуже вашего брата может. От оно как.

– А что он там про «после заказа» намекал? – вновь шепнул Годунович государю. – Недоговаривает колдуняка.

– Да! А что там после заказа за фуршет намечается? – обратился царь к уже размышлявшему, что можно купить на гонорар, друиду.

– Как будто не знаете?

– Не-ет! – дружно протянули царь с единомышленниками.

– Дак оно самое, право первой ночи.

– Чегось, чегось? – не поверил своим ушам государь, и даже не столько не поверил, сколько недопонял.

– Право первой ночи с освобождённой леди, – озадачился друид, глядя как изменился в лице царь Владибор. – Это святое право каждого рыцаря, так в королевском законе прописано, параграф 17, пункт 23, – попытался Мерлин доказать, что это не отсебятина, а распространённая средь рыцарей практика. Но царя, и так еле сдерживающегося, прорвало.

– На мою Наденьку право своё удумали распространить?! – красный, как раскалённый самовар, «закипел» государь. – А фигу царскую выкусить не желаете?! – ткнул он в котёл трёхпёрстную фигуру. – Идите-ка вы к чертям с такими правами и законами! Я на вас, охальников, войною пойду! За слова скоромные ответите – и ты, похабник старый, и рыцарь твой, дитя порока, и развратный король ваш, хозяин борделя государственного масштаба! Все перед самодержцем ответите!

Хорошо, что ведьма, вовремя сообразив, звук отключила. Поэтому слова государевы про войну и короля-развратника до ушей друидских не долетели, а что он там по телепатическим каналам распознал, не считово и для международного конфликта официальной причиной служить не может.

После того как изображение предприимчивого мага в котле пропало, царь ещё немножко выпустил парок в нецензурной форме и, почти успокоившись, присел на лавку у стены.

– Что ты нам за «киллера» подсунула? – пристал Годунович к ведьме. – Это же надо такое удумать – на царицу нашу позариться. Давай-ка, другого подыщи, только повнимательнее смотри мне, не оплошай.

Не менее озадаченная ведьма полистала книгу и после недолгого раздумья обратилась к государю:

– Не вели казнить, царь-батюшка, позволь слово молвить?

– Чаво уж там, валяй, – кивнул Владибор Ильич.

– Есть ещё герой. И воспитанней этого бесстыжего рыцаря, и с запросами поскромнее.

– Что за личность?

– Самцон!

– Кто-кто?

– Самцон-богатырь, человек исключительно положительный.

– Одно имя его существительное доверия уже не внушает.

– Да что ты, царь-батюшка, он девками в этом смысле почти и не интересуется. Для него добрые поступки завсегда во главе угла. Он любому льву пасть порвёт, а с Кин-Коном одной левой расправится.

Царь-батюшка глянул на картинку с изображением длинноволосого качка, безжалостно разрывающего пасть зевающему спросонья льву. Миловидное улыбающееся лицо парня вызвало у государя симпатию.

– Ладно, вызывай героя! – соизволил самодержец и вновь подошёл к котлу.

Ведьма отошла к тёмному углу и, отдёрнув шторку, глянула в висевшее зеркальце.

– Эй, Ягодка, не время прихорашиваться, – напомнил ей Годунович, кивнув на согнувшегося над котлом государя. Баба-Ягодка ухмыльнулась и, опрыснув зеркало очередным зельем из склянки с черепом, проговорила заклинание:

– Тьма из зеркала, скажи, да всю правду покажи, кто на свете всех сильнее, красивее и добрее. Покажи мне, где же он, златокудревый Самцон!

Закончив читать заклинание, ведьма сделала несколько магических пассов руками и, скрестив руки на груди, застыла в выжидающей позе напротив зеркала, глядя в своё и примкнувшие к нему по бокам отражения царя и боярина. Вскоре их зеркальные отражения стали медленно таять, уступая место гламурно украшенной хижине и смазливому субтильному пареньку в обтягивающей тунике, подводившему брови как раз напротив.

Увидев в своём зеркале сосредоточенную троицу, паренёк нисколько не удивился, спокойно убрал косметические причиндалы в сторону и, прокашлявшись, поздоровался.

– И тебе не хворать, – вместо приветствия ответила ведьма с испортившимся вконец настроением – не таким она представляла себе красавчика Самцона. Государь, хмуро глянувший на ведьму, по всей видимости, тоже на иного «богатыря» рассчитывал.

– Так ты и есть Самцон?! – не сговариваясь, одновременно спросили государь с Ягодкой.

– А что, не похож? – оглядел себя субтильный.

– Не, не очень.

– Значит, Самцон это не я.

Троица на этой стороне зеркала недоуменно переглянулась – похоже, кто-то кому-то точит мозги.

– А кто ты тогда будешь? – первой вышла из ступора ведьма. – Я на связь с Самцоном Великолепным выходила. Неужели ошибочка вышла?

– Да нет. Всё верно. По адресу попали, – дружелюбно улыбнулся субтильный.

– Так ты, что ли, Самцон? – переспросил теперь уже Годунович.

– Нет, я не он, а он совершенно не я.

– Хватит словоблудить! – взорвался царь, устав слушать субтильного. – Отвечай, кто таков и как нам с Самцоном-богатырём пообщаться.

Смазливый поморщил напудренный носик, не привык, когда с ним так вот по-мужлански обращались, но больше нарываться не стал, представился.

– Я Джерри – личный стилист, визажист и парикмахер легендарного Самцона, – поклонился субтильный. – А также представитель героя по связям с общественностью, осуществляю приём и предварительное рассмотрение жалоб и предложений. Готов выслушать вас, дамы и господа!

Джерри вновь поклонился, едва не коснувшись зеркальной поверхности, а царь с боярином, полные мрачных предчувствий, уставились на ведьму, мол, как понимать это тощее бесформенное безобразие.

– Слышь, хворый, – пытаясь быть по мере возможности ласковой с субтильным, спросила Баба-Ягодка. – А нельзя нам с Самцоном самим пообщаться, всё-таки дело государственной важности.

– К сожалению, нельзя, – скрестив пальцы, наигранно вздохнул субтильный. – Вы слышали великий девиз гуманистов: «Красота спасёт мир!». А красота, помноженная на силу Самцона, вообще его на части порвёт. Поэтому сейчас у нашего героя время приёма процедур.

– Про приём каких таких дур речь идёт, когда царь с ним пообщаться желает, – не расслышала ведьма последних слов героевского стилиста.

– Восстановительно-оздоровительных процедур, – дал более детальное разъяснение представитель Самцона. – Его нечеловеческая силища в волосах сокрыта, поэтому первоочередной задачей мы ставим для себя именно уход за волосами, куда входят: специальные питающие маски для волос, обёртывание, борьба с перхотью, уплотнение волос, щадящая химзавивка, окрашивание, мелирование, гелирование, колорирование, плетение, причёска, укладка и фиксация. Помимо этих ежедневных процедур великолепный Самцон подвергается сеансам массажа и депиляции, затем у него маникюр, педикюр, СПА процедуры, наращивание ресниц, мезо– и парафинотерапии, роспись, френч, подтяжка, диспорт, лифтинг, пилинг, скрабинг, дайвинг, бодибилдинг, шейпинг, шопинг.

Субтильный, красуясь перед зеркалом, продолжал перечислять все жизненно необходимые для настоящего богатыря мероприятия, а царь уже отошёл от заплёванного со своей стороны зеркала и опять устало опустился на скамью.

– Как всё запущено! – растирая виски пальцами, пробормотал государь.

– Неужто и за рубежом настоящие герои перевелись? Только жигало и эти вот голубчики.

– Убери его с глаз долой! – прошипел Годунович на ведьму. – Опять промашка?! Хочешь, чтобы у царя сердце в твоей избушке прихватило, чтобы окочурился государь эгидодержавный в твоём гадюшнике, и на тебя его погибель навесили, а меня паровозом за тобой в северные остроги? Этого добиваешься?

Перепуганная вторичным промахом ведьма в этот же момент отключила сеанс зазеркальной связи и, поскорее задёрнув занавеску, от греха подальше уткнулась в книгу.

– Есть, есть, эврика! – завопила старая, спустя пару долгих минут гробового молчания. – Как же я про него забыла!

– Опять хочешь государю «еврика» какого-нибудь подсунуть?! – подошёл к ней вплотную боярин. Ведьма показала ему картинку в своей книге и, внимательно изучив послужной список и «ТТХ» очередного героя, боярин тоже разулыбался.

– Глянь, царь-батюшка, кого Баба-Ягодка нашла в своём бесовом каталоге, – поднёс Годунович книгу государю. – Это же самый главный герой, всем героям герой. Бесстрашный Гераклий – дважды герой Спартании, четырежды герой Аркады и двенадцати герой всей Илладии! Семикратный чемпион античного мира по боям без правил, олимпийский чемпион-кампенион в тридцатиборье, рекордсмен мира в двадцати семи видах спорта, в основном в тяжёлой атлетике и единоборствах!

– Ух, ты! – захватило дух у государя от услышанных «подвигов» доброго молодца Гераклия. – Молодчиха ведьма! Давай соединяй с благодетелем!

– Сей момент! – с готовностью отозвалась Баба-Ягодка. Вытащив из сундука огромную морскую раковину, она положила её на стол. Затем всыпала в неё немного сухой травки и подожгла. По избушке поплыл сизый дымок со сладковатым ароматом.

– Это ещё что за «Вуду»? – втянув носом воздух, боярин подозрительно уставился на ведьму.

– Всё в ажуре, сейчас его личного оракула вызовем, – успокоила его ведьма и зашептала над раковиной скороговорные заговоры. С каждой минутой сначала практически незаметный шум из раковины всё усиливался и усиливался, пока, наконец, не стал давить на барабанные перепонки, словно шум прибоя. Когда шум достиг своего апогея, ведьма в полный голос завыла в раковину:

– Пуфия, ответь! Приём! Пуфия, ответь!

Государь с боярином, несмотря на то, что тоже неслабо наглотались дурманящего сознание аромата, всё же с сомнением следили за действиями ведьмы. Однако их сознание открылось в одно время с Ягодкиным, и они, ошалевшей троицей, услышали хриплый голос, доносившийся из глубины раковины.

– Слышу, слышу тебя, Ягодка! Как дела, как девочки, как наши кентавры, не чахнут в вашем климате?

– Ой, не время лясы точить, Пуфия, – ответила ведьма. – У меня царь-батюшка в гостях, и дело у нас к Гераклию, государственной важности.

– Иди ты! – раздался из раковины голос оракула Пуфии, в котором сквозили сомнительные нотки. – Скажешь-таки – царь. Никак травы слишком много положила?

– Можно я? – шепотком попросил разрешения окосевший от чудес государь.

Ведьма одобрительно кивнула.

– Здравствуйте, сударыня, э-э, Пуфия, – несмело заговорил самодержец.

– С вами разговаривает.

– Кто это там тявкает, Ягодка? – перебила его Пуфия. – Ничегошеньки не разберу. Таксу, что ли, завела?

– Шмаксу! – закричала в раковину ведьма. – С тобой не тявкает, а разговаривает, дурёха, государь наш, батюшка Владибор Ильич, – ведьма обратилась к царю. – Громче говорите государь милостивый, она немного контуженная.

– Я всё слышу, – раздалось из раковины. – Так с кем имею честь?

Царь Владибор прокашлялся и уже более уверенно произнёс:

– С вами говорит самодержавный монарх Владибор, хозяин престола, скипетра и державы, самодержец 1/6 части суши!

– Очень приятно, Пуфия – личный секретарь-оракул героического героя героев Гераклия Зевсовича. Слушаю вас.

– Уважаемая, у нас стряслось горе государственного масштаба, – с чувством собственного жалобного достоинства произнёс царь. – И как совсем недавно выяснилось, только геройский герой Гераклий – победитель всевозможных чемпионатов, турниров и монстров, способен помочь нашей беде. На него одного нынче уповаю и держу пальцы крестиком. В добром ли он здравии, в хорошей ли форме, в своём ли он уме?

– Уф-фу-фу, – раздалось необнадёживающее фырканье из раковины. Так обычно фыркают, когда не знают что и сказать. – Многоуважаемый государь Владибор, у меня для вас две новости, хорошая и плохая. С какой начать?

– С хорошей! – ёкнув сердцем, сделал выбор государь.

– Геройский герой Гераклий Зевсович в добром здравии, в хорошей физической форме и в совершенно здравом уме.

Пуфия замолчала.

– Ну-ну, чего замолкла, продолжай, – не выдержала напряжённого молчанья ведьма.

– Всё! На этом хорошая для вас новость закончилась, – спокойно ответила раковина голосом Пуфии.

Царь, так и чувствовавший подвох, сник окончательно.

– Давай уж, выкладывай, в чём плохая весть заключается, – покусывая галстук на гамарджобский манер, «соизволил» государь.

– Гераклий Зевсович уже давно не практикует битвы с монстрами, чудовищами и иными мутантами, – ответила оракул-секретарь. – После того случая с кентаврами, когда он разошёлся, целое их стадо разнёс вдребезги, а в пылу драки и разнимавшего их друга своего, кентавра Фреона покалечил, Гераклий Зевсович завязал с заказными поединками. Теперь он консультирует и тренирует юных героев. В данный момент возглавляет тренерский штаб спартанской команды по боевым единоборствам «300 ГЕРОИКОВ», готовит их к товарищеской встрече в ущелье с персидской сборной. У него контракт до конца сезона, жёсткий график тренировок, поэтому даже если вы с ним свяжетесь, не думаю, что Гераклий Зевсович сможет вам чем-нибудь помочь. Извините.

– Спасибо за информацию, сударыня! – поблагодарил государь Пуфию и махнул рукой ведьме, мол, выключай эту чёртову связь.

Баба-Ягодка попрощалась со жрицей-секретаршей героя и вновь уткнулась в каталог.

– Этот спился, этот погиб на турнире, этот пропал без вести, – бурчала ведьма, листая книгу с героями, – этот на пенсии, этот срок мотает за непредумышленное, этот тоже погиб, этот в шоу-бизнес подался. О-о, вот бинго! – увидела она что-то более-менее подходящее. – Рыцарь тоскливого профиля, идальго Дон-Пихтон. Тэкс! Специализация: заколдованные мельницы, водонапорные башни с призраками, бродячие замки, административные здания. Не то! – сокрушённо вздохнула ведьма, принявшись дальше перелистывать героико-богатырский каталог, – убит на дуэли, лишён лицензии, попал под каблук, тронулся умом, иссякла сила.

– Ладно тебе, – поднялся с лавки государь. – Не мучайся! Нет нынче действующих героев на земле. Поедем мы ко двору, ужо вон рассвет забрезжил.

Умаявшийся царь шагнул к дверям и, распахнув их настежь, вышел на свежий воздух. То ли после обрушения надежд в поисках героя для освобождения Надежды, то ли после крайнего дымного «сеанса», его слегка «штормило». На улице было по-утреннему свежо, что немного взбодрило государя-батюшку.

Распинав дрыхнувшую по периметру стражу и дав указания возницам, самодержец с Годуновичем забрались в лимузиновую карету в надежде немного подремать на обратном пути.

– Не вели казнить, государь! – подбежала к карете Баба-Ягодка.

Заметив из окна избушки засуетившийся подле всё ещё воинственно расчехлённой мортиры пушкарский расчёт, она приняла их действия на свой счёт.

– Чего тебе ещё? – высунулся самодержец из окна.

– Дай мне ещё шанс, отец милостивый! – пробормотала ведьма, косясь на пушку. – Найду я тебе настоящего героя, даже двух, или нет – трёх, таких же, как легендарно-былинное звено. Почти как три богатыря! Коня на скаку остановят, в горящую избу войдут!

– Баб, что ли, подобрать мне хочешь? – усмехнулся невесело самодержец, вспомнив знакомого стихотворца примерно в таком же жанре.

– Причём тут бабы, самые что ни есть мужланы будут, – не вспомнила никакого стихотворца ведьма, не сообразив куда вообще клонит царь.

– Ладно, не бери в голову, – махнул рукой государь. – Спасибо за проделанные попытки. Пока!

Владибор Ильич отодвинулся от окна, а вместо него наружу высунулся Годунович.

– Живи пока, Ягодка, хоть и без бога в сердце, но с царём в голове, живи и помни доброту государеву, – поучительно произнёс боярин, подмигнул ведьме и махнул рукой возницам.

Кортеж, сделав круг по полянке, умчался восвояси.

Проводив его взглядом, ведьма подошла к терему и, погладив избушку, вновь засела за геройский каталог в поисках подходящего героя для самодержца. Хоть и тёмная была личность, а за слова свои завсегда отвечала, не то что некоторые.

* * *

Кортеж не спеша вёз храпевших царя с боярином по главному тракту резервации. Просыпающийся лес, покряхтывая ворчливыми дубами, потягивался после разгульной ночки. Ещё несколько поворотов, и покажется застава, отделяющая заповедную зону от обычного мира. Недоспавшие стражники зевали, кутаясь в плащи. Возницы, пытаясь отогнать сон, изредка встряхивали головами. Утренние птицы, щебетавшие в ветвях над головами, только усугубляли общее полусонное состояние, ещё шибче убаюкивая людей. Вот и последний поворот, а за ним глядишь. гляди ж ты, раззява! Человек на встречке!

Шедший встречным кортежу курсом человек в плаще с накинутым на голову капюшоном тоже не успел сообразить, откуда в такую рань такое(!) интенсивное движение по «Черноборью», тем более после пресловутой «пятницы», и в растерянности остановился на «проезжей части».

Поздно заметивший пешехода возница смертоносной колесницы натянул вожжи, останавливая не менее сонных лошадей, отчего их тормозной путь должен был оказаться как минимум в два раза длинее и намотать пешехода на бешено вращающиеся, благодаря хитрому механизму, лобовые ножи.

Казавшийся немного растерянным пешеход в отчаянии выставил перед собой бесполезную в этом случае трость с хрустальным шаром-набалдашником.

Колесница с вращающимися резаками неслась на незадачливого пешехода.

Пешеход стоял, вытянув руки.

Колесница приближалась.

А пешеход стоял.

И тут вновь случилась неожиданность.

С обеих обочин, словно по команде, к пешеходу метнулись ещё два человека (из породы тех, «со значком «ГТО», которых никто ни о чём не просит, но которые считают своим долгом вмешаться.). Эти ребята, схватив стоявшего за руки, попытались оттащить его каждый в свою сторону. Правда, из-за того, что вектора их сил были примерно равны по значению, но разнились по направлению на сто восемьдесят градусов, из этой их безумно-храбро-самоубийственной затеи ничего не вышло.

Теперь уже вся троица грозила в ближайшую долю секунды превратиться в свежеразмолотый фарш.

И тут в третий раз случилась совсем уж неожиданная неожиданность.

Колесница, не достав своими ножами какие-то сантиметры до лихой троицы, вдруг стопорнулась, словно на невидимую стену наткнулась, и, сделав грандиозный кульбит вместе с пассажирами и лошадями, перелетела через троицу и приземлилась на свои колёсо-копыта аккурат за их спинами. Ошалевшие коняги, сообразив, что дело тут нечисто, без дополнительной команды рванули в сторону видневшейся заставы, увозя в колеснице приходивших в себя возницу с арбалетчиками.

Царская же лимузинная карета, имевшая больший удельный вес и менее сонного кучера, остановилась за несколько саженей до троицы, но так, что её тоже немилосердно тряхнуло со всем содержимым внутри и развернуло на дороге.

– Ша-а залётные! Кто посмел государю-батюшке дорогу перекрыть?! – выглянув из кареты, грозно заорал на незнакомцев Годунович. – Кто себе приговор высшей меры подписал!? – пушкари уже навели мортиру на виновников переполоха, но пулять не решались из-за ближины царского транспорта. – Стоять на месте! Одно движение влево, вправо – и вам крышка! Вы совершили бо-ольшую ошибку, холопы чёртовы!

Тройка пешеходов, молча, смотрела на захлёбывающегося руганью боярина.

– Кто там? – потянул государь боярина за рубаху.

Тот обернулся к сидевшему в сонной печали самодержцу и, бросив тому: «Кажись, бродяги случайные», опять напустился на «бродяг».

– Слышь, Борисыч, – вновь потянул царь Годуновича за одежду. – Ты давай это, не бранись почём зря, скажи стражам, пущай повяжут этих, да в дворцовую темницу покуда бросят, уа-ах, – зевнул монарх и потянулся, – выспимся, а вечером под трибунал этих бродяг и за попытку переворота вздёрнем.

– Как за попытку переворота, – вздрогнул боярин (неужели не разглядел в этих бродягах повстанцев партизанствующих!).

– Так, за попытку переворота царской кареты, пускай даже и случайную, – пояснил государь и прикрыл свои ясны очи, дав понять, что тревожить его больше не стоит. – Да! – приоткрыл самодержец левое око, – и распорядись, пущай покудова обыщут, обезоружат, если есть что при них, а по прибытии в разные камеры рассадят, дабы подозреваемые тайного сговора между собой не учинили.

Сообразив о чём речь, Годунович сначала мысленно отдал дань царской прозорливости, а затем только отдал соответствующие распоряжения стражникам и, только когда лично убедился, что все возмутители его и царского спокойствия приторочены в связанном виде к замыкающему транспорту, разрешил кортежу продолжить движение.

Неразговорчивые «бродяги» поплелись навстречу своей незавидной судьбе-злодейке в арьергарде гужевой колонны.

Подремав на скорую руку часов эдак восемь-десять, царь-батюшка соизволил откушать обильного низкокалорийного ужина и велел подать «тройной десерт» к столу государственному.

Начали, было, повара-стряпчие головы ломать сначала над словом мудрёным, затем над тем, что под него подогнать можно, и уже решили чарку одеколона отечественного разлива преподнести самодержцу в качестве десерта, но более начитанный Годунович, посоветовав им «не путать десерт с аперитивом» и вообще оставить головы в покое, отправил воеводу внутренних дел за подозреваемыми в попытке переворота для привлечения к царскому суду – самому гуманному и скорому на вынесение решения суду в мире.

Когда доставили троицу пред строгие очи государевы, уже более внимательно рассмотрели их самодержец и компания.

Подозреваемые стояли в шеренгу перед государем, и совсем без страха (что, естественно, не пришлось по душе царю и другим вельможам) и даже малейшего упрёка смотрели на царя и его грозное окружение. Первым в шеренге стоял пожилой мужичок в глухом запылённом плаще, с проплешиной на широколобой голове и с хитрой искрой в глазах.

Подле него, стоя в гимнастической стойке, рассматривал хоромы царские простолицый русоволосый юный здоровяк в лаптях, шароварах и косоворотке, подпоясанный расшитым кушаком. Замыкал шеренгу смуглый широкоплечий хлопчик в кожаных сапожках, красной шёлковой рубахе, парчовой жилетке и с золотой серьгой в левом ухе. И если физиономия первого тянула как минимум на кандидатскую, выражение лица второго – на среднестатистического пэтэушника, то третий тип, по градации мистера Чезаре Ламброзо, мог бы занимать нишу где-то между уголовником-рецидивистом и начинающим серийным маньяком, а шрам на смуглом лице придавал оному и вовсе свирепый вид. В общем и целом, эти подозрительные личности, по сути, были типичными представителями соответствующих социальных прослоек: интеллигенции, рабоче-крестьянского класса и индивидуального малого бизнеса.

Вместе с подозреваемыми в попытке переворота царю были представлены наспех собранные досье на этих самых подозреваемых.

Владибор Ильич, наглядевшись на подозрительную троицу, придвинул к себе первое «личное дело», на котором размашистым почерком воеводы государственной безопасности было написано «Василевс Премудрый: алхимик, маг, звездочёт». Пролистав «дело», государь не нашёл ничего интересного: положительная характеристика с последнего места проведения магических ритуалов, справки от участкового дружинника, отзывы от «коллег» колдунов, справки, сертификат мага третьего разряда, разрешение на индивидуальную колдовскую деятельность, короче, одни бюрократические писульки.

Не обратил только царь внимание, что в биографии алхимика отсутствовало упоминание о нескольких годах жизни (словно нарочно забыл вписать), которые тот провёл в подземельях Питиримского ордена, горных пещерах Аламбалы и безводных пустынях Гомибии, постигая древние знания трёх «теликов»: телепатии, телекинеза и телепортации.

Второе дело было озаглавлено «Яков Сероволк: хулиган, карманник, конокрад». В этом досье было уже побольше интересного: неоднократные приводы в народную милицию за угон скота, дебош на ярмарках, перекупка краденого, пережиг тавро и перекраска коней для последующей перепродажи и т. д.

Но в деле ни слова не было сказано о том, что круглый сирота Яков Сероволк воспитывался дедом-оборотнем, который, в пьяной потасовке с вампирами получив раны не совместимые даже с такой необычной жизнью, перед смертью не смог передать свою силу внуку. Вместо того чтобы больно укусить Сероволка, старый оборотень лишь сентиментально поцеловал в лоб юного Якова и испустил дух. Оттого и характер у цыгана, лишённого силы оборотневой, был волчий. Несло от него как от волка, сводя с ума окрестных собак, ещё он не мог не сдержаться, чтобы в полнолуние не завыть на луну, и хоть был храбр, ловок и силён, но на большее ему рассчитывать не приходилось.

В третьем деле, подписанном «Иван Царевич – разнорабочий», так и вовсе почти пусто было, ни тебе справок из ЖЭКа, ни тебе копии метриков из родильного теремка. Это-то, и не только это, показалось царю довольно подозрительной уликой.

– Что же, как говорят в нашем насквозь лживом окружении, рад вас видеть! – недобро пошутил государь Владибор и его «окружение» вежливо захихикало. – Тут написано, что ты, парень, не кто иной, как Иван Царевич собственной персоной? – нахмурившись для проформы, спросил царь у русоволосого здоровячка. – Так вот ответь мне, с какого это перепугу у нас «Царевичи» разнорабочими подряжаются? И вообще, какой ты «Царевич», коли аз есмъ царь, а наследников у меня нет.

Никак Лжецаревич самозваный, переворот хотел устроить, и к этому делу крамольному колдуна-бесопоклонника и вора-мошенника подговорил, – не на шутку распалился самодержец. – Ай-яй-яй! Бесстыдники! Отрубить лжецу голову! Конокрада повесить! Колдуна на костёр! Да, да, да! – перевёл он взгляд на оторопевших бояр, – и не смотрите на меня, как нерадивые школяры на собирательный образ руководителя державы. Азм есмъ единоначальник и верховный главнокомандующий в едином лике. Выполняйте!

Такого скорого, царского, самого справедливого и гуманного суда в мире, никто, даже близко знавшие царя вельможи, не ожидали. Подсудимые же если и удивились, то виду не подали, а один из них только голос подал.

– Не вели казнить, государь, позволь слово молвить! – попросил Иван Царевич слово правозащитное произнести.

Годунович, ошивавшийся рядом с государем, посоветовал всё-таки не рубить сплеча и дать возможность оговорить. то есть защитить самих себя подсудимым («хотя бы пусть попытаются для виду»).

– А и ладно, хрен с вами! – великодушно согласился государь-батюшка.

– Только поклянитесь говорить правду, одну лишь правду, искреннюю правду, горькую правду, короче, ничего кроме правды.

Боярин министерства юстиции поднёс к подсудимым государственную книгу «Конституция сказок и приключений», на которой все трое и поклялись говорить «короче, ничего кроме правды».

– Теперича излагай, с чем не согласен, – соизволил царь Ивану Царевичу.

– Перво-наперво насчёт фамилии Царевич пояснение хочу дать, – выступил с речью Иван. – Фамилия эта была пожалована моему прадеду Емеле, по щучьему велению высочайшему за существенные заслуги перед царевной-щукой. У меня и документ имеется. В нашем же государстве, фактически уже просвещённом, отправка на плаху за имение звучных фамилий, есть косвенное ущемление прав человека. Недаром легендарный Илья – защита и опора земель покорённых, установил у нас в качестве политического строя самодержавную демократию.

Царь озадаченно переглянулся с Годуновичем – гляди, мол, боярин, какой подкованный малый, хоть с виду простак простаком. Годунович тоже ответил государю не менее красноречивым взглядом – мол, царь-батюшка, его речи не то чтобы самодержавной демократией, а скорее монархической анархией попахивают и с этим надо что-то делать.

– Слышь, адвокат, – перебил Ивана Годунович. – Слишком складно поёшь. Сдаётся нам, мил человек, что, не из этих ли ты, не из Рабовиче-Кребрамовичей? Понаехали, понимаешь, сюда!

– Я вообще из глухомани деревенской! – ответил Иван нахмурясь, не любил он, когда его подозревали в том, чего не делал. – С обозом пришёл. На мир посмотреть, себя показать, наукам мудрым обучиться, чтобы не только носы ломать супостатам, а и ума-разума набраться.

– Ишь ты, студент, что ли? – удивился царь. – А что ты на это скажешь?

– государь кивнул воеводе государственной безопасности и тот разложил перед подсудимым молоток, серп и духовую трубу – горн. – К каким наукам эти «учебные принадлежности», – указал царь на холодное оружие и сигнальную трубу.

– Хм! – озорно хмыкнул Царевич. – Так я же дипломированный швец, жнец и на дуде игрец. Молоток – самое верное средство для ремонта швейно-ткацких станков нашего производства. Серп – наиболее экономичный сельхозинструмент при уборке урожая. Труба же вещь незаменимая на разного рода празднествах, корпоративах, юбилеях как в составе ансамбля, так и соло. Мундштук вынул, вот тебе и рупор громкоговорительный, на место всунул – и дуди, хошь заунывный марш Мендельсона, хошь похоронную польку-бабочку.

– Так-так, и откуда они у тебя? – искренне заинтересовался государь непростым простаком Иваном Царевичем.

– Молоток мне подарил мой первый учитель, бродячий швец, по прозвищу Храбрый Портняжка.

– Это тот, который «семерых одним ударом»? – вклинился Годунович, слыхивал он байки про бродячего модельера.

– Восьмерых! – поправил Иван боярина. – Это про него сказано, – не стал лукавить.

– Ну-ну, – кивнул государь. – А серп откуда спёр? Правду говори, парень, не ври.

– Серп именной, – пояснил Царевич. – Второго преподавателя презент. Слыхали, небось, про агронома-управляющего Балдуева, который бригаду поповскую в лидеры по производству зерновых культур вывел.

– Как же не слыхали, – вставил словечко Годунович. – Его ферма на всё среднечерноземье славится.

– Так вот, серп он мне на память о прохождении курса лекций по сельхозкультурам преподнёс, – с тёплыми нотками в голосе произнёс Царевич.

– А на дуде где играть научился? – поинтересовался государь крайним артефактом. – Или так, для солидности таскаешь с собой?

– Отчего же для солидности, коли развяжете, я и подудеть смогу заковыристо, – ответил Иван, поведя затёкшими руками за спиной.

– А и развяжите его! – приподняв сползшую на лоб корону, отдал государь распоряжение.

Воеводы исполнили указание и отошли на всякий случай подальше от Царевича.

Иван взял горн, размял круговыми движениями губы и, приложившись к духовому инструменту, затрубил что-то вычурное из поздних произведений Штраус Ван-Бах Моцальери, иноземного композитора-менестреля, чем немало удивил государя, который, как и его придворные, едва сдержался, чтобы не пуститься в пляс.

– Ну, так и я могу, – разочарованно протянул абсолютно не обладавший слухом Годунович, после того как царь знаками показал Ивану перестать дудеть. – А ты «Дубинушку» можешь?

– Раз дунуть! – уверенно сказал Иван, но царь, поверив парню на слово, разрешил ему не дудеть. Правда, всё-таки поинтересовался, где он так наловчился с дудой управляться.

– Так это мой третий учитель Клаус Трубак так меня выпестовал, что я и с закрытыми глазами любую рок-оперу через трубу виртуозно выдую.

– Молодчина Иван! – не сдержался государь, похвалил подсудимого. – Только ответь мне как на исповеди, зачем всё же переворот учинить хотел, зачем с колдуном и конокрадом в сговор преступный вступил? Ты же перспективный студент!

– Да никакого переворота мы не мыслили, – честно глядя царю в глаза, ответил Иван. – Я вообще этих двоих сегодня в первый раз увидел там, на дороге, – повёл он глазами на стоявших по бокам нечаянных «сообщников».

– Не ври царю, Ваня! В глаза смотри! – топнул ногой самодержец. – Говори тогда, зачем на пути кортежа царского оказался.

– Да я на каникулах сейчас, решил по знаменитому «Черноборью» попутешествовать по-студенчески – каретостопом, – преподнёс свою версию Царевич. – Уже возвращался назад в наш мир, дай, думаю, последнюю ночь проведу там, тем более праздник «Пятница, 13», думал, когда чудес ещё посмотреть получится. Вот и решил сделать привал на обочине. А когда проснулся от шума вашего кортежа, да увидел стоявшего на его пути беззащитного человека, не раздумывая бросился на подмогу попавшему в беду страннику. Вот и весь «заговор».

Царь задумался. Тут ещё Годунович на ухо нашептал, что по показаниям стражников Царевич и Сероволк выскочили из леса именно к колдуну и, как им показалось, действительно пытались перетянуть последнего каждый в свою сторону, а это означало, что.

– А как тогда ты, цыган, оказался в нужном месте, в нужный час? – посмотрел государь на Якова Сероволка. – Говори, ну?

Сероволк нервно мотнул кудрявой с проседью головой, но посылать куда подальше не решился, царь всё-таки, а, взяв себя в руки, поведал свою версию происшествия.

– Я по утрам охочусь в тех местах на зайцев.

– С этим, что ли? – кивнул государь на изъятый при обыске цыгана нож засапожный с наборной рукоятью и узорным кровостоком.

– С ним, государь! С ним родимым! – с нежностью посмотрев на нож, оскалился Сероволк.

Годунович подал знак, и стражники на всякий случай обступили цыгана.

– Так-так-так, – заинтересованно наклонился вперёд самодержец. – И что же дальше?

– Гоняясь за дичью, учуял я терпкий такой аромат беды со стороны дороги, – продолжил Яков и, злобно посмотрев на Ивана и колдуна, вздохнул тяжело. – И дёрнул же меня чёрт свернуть в ту сторону. И ведь, что характерно, никогда в жизни на доброе дело не тянуло, а тут на тебе, ещё и в политику вляпался.

– С кем не бывает, – снисходительно произнёс государь, поверилось ему, что и конокрад «истину глаголет».

– Да ты пойми, государь милосердный, – в эмоциональном порыве рванулся было цыган навстречу самодержцу, но несколько копий, уткнувшихся в рубаху шёлковую, охладили его пыл. – Не скрою, есть на мне несколько статей уголовных да сроков условных, но в политику, тем паче в переворот государственный, я никогда не суну свой нос.

– Ладно тебе, цыган, отнекиваться, – отрепетированным движением грозно свёл брови царь. – На месте происшествия был? Был. Кортежу дорогу преграждал в составе группы лиц? Преграждал. Теперь отвечай перед законом за «дело доброе» или какое там ещё.

Сероволк глухо зарычал, склонил свою буйную голову и потряс в негодовании шевелюрой.

– А ты что скажешь по этому поводу, подозреваемый Премудрый? – обратился государь к колдуну. – По их словам выходит, что с тебя вся катавасия закрутилась.

Василевс Премудрый отвесил лёгкий поклон государю (как же, интеллигенция, язви его душу) и прямо ответил на поставленный вопрос.

– Не спорю, прозевал я ваш кортеж, государь. Задумался над смыслом бытия.

– На проезжей части не отвлекай внимания своего ничем иным, окромя дороги! – напомнил колдуну нарушенное правило воевода главной инспекции дорожно-пешеходного движения. – В противном случае, лишение права перемещения по дорогам, до двух лет.

Царь махнул воеводе, мол, не лезь со своими ПДДами окаянными, раньше надо было профилактикой заниматься.

– Вообще-то я не такой рассеянный обычно, – продолжил Василевс. – Просто ночь не спал, вот и замедитиривал немного в пути.

– А куда ты, собственно, путь держал? – спросил царь, интересно ему стало, куда это так нужно было спешить колдуну, что даже на «автопилот» переключился.

– Я паломничество по аномальным местам совершаю, а намедни кузина моя Ягодка, – Годунович с царём удивлённо переглянулись, – приглашение прислала на черноборский шабантуй, приуроченный к пятнице 13 числа. На посту-заставе меня с досмотром задержали, документы изъяли и заставили, «оприничники» окаянные, фокусы им забавные до рассвета показывать.

– Развлекаются, значит, опричники-пограничники на заставах? – грозно зыркнул государь на воеводу государственной безопасности. – Ещё и санаторно-курортные вам, бездельникам, подавай.

Воевода побледнел и, понимающе переглянувшись с другими силовиками, затаил лютую злобу на подчинённый личный состав.

– Продолжай, колдун, – дал «добро» ему царь на продолжение его собственной сюжетной линии.

– Да что продолжать, – пожал плечами Василевс. – Убежать с вашего пути я уже не успевал, но, находясь в пограничном сознании, решил, что успею переместиться силой мысли в безопасное место.

– О-о, ты обладаешь даром телепортации? – самодержец уважительно подтянул брови на лоб.

– Есть немного, – скромно потупив глаза, ответил Премудрый.

– Ну а чего же не телепортировался? – скривил ехидную ухмылку Годунович. – Зато колесницу царского кортежа кувыркнул через голову. Боевые лошади от твоей карусели до сих пор в стрессовом состоянии.

Кто их из шока выводить будет?

– Я смогу! – поднял голову Сероволк. – Пустите меня к лошадям.

– Ага! Тоже мне скорая ветеринарно-психологическая помощь! – вновь хмыкнул боярин. – Пусти к ним конокрада, потом и тебя, и лошадушек наших ищи-свищи как ветра в поле.

– Обожди, Борисыч! – остановил обличительную тираду ретивого боярина самодержец. – Дай колдуну договорить.

Василевс опять учтиво поклонился государю (куда бы деться, махровый интеллигент), в благодарность за вновь предоставленное слово.

– Я уже практически готов был к телепорту, если бы не эти «дети рабочих», – беззлобно улыбаясь, указал Премудрый на Царевича и Сероволка, – которые со своей несвоевременной подмогой сбили меня с панталыку. Хорошо, что я вспомнил кульбитное заклинание, иначе нас всех троих бы намотало на резаки колесничные. Но всё равно спасибо вам, ребята, за попытку, – кивнул колдун своим товарищам по несчастью (нет, ну точно интеллигент). – Несмотря ни на что, я весьма вам признателен.

Царевич в ответ широко улыбнулся, обнажив белые здоровые зубы, а Яков Сероволк, оскалившись, только пробурчал что-то неразборчивое.

В принципе царь уже сложил все пазлы этого громкого дела, и картинка получилась совершенно безобидная. Можно было смело посчитать эту троицу невиновной и, приговорив к неделе общественных работ, затем отпустить на все четыре стороны. Однако такое недальновидное добро могло негативно сказаться в будущем и аукнуться злом. Если жестоко не наказать этих сегодня, завтра толпы людей и нелюдей безбоязнено полезут под колёса царской кареты, и в конце концов устроят настоящий переворот со всем вытекающими, ну, в лучшем случае, выползающими последствиями.

Посидев ещё несколько минут в глубоком раздумье, царь встал со своего трона.

– Итак, взвесив всё «за» и «против», выслушав все стороны, верховный суд в моём лице приговаривает виновных в попытке переворота. – тут государя отвлёк неугомонный Годунович, потянувший его за рукав.

– Царь, обожди, обожди приговор оглашать, – суетливо зашептал ему на ухо боярин. Знал, коли озвучит государь приговор, какой бы то ни было, обратного хода ему уже не будет, и тем паче, никаких апелляций.

– Что ещё? – недовольно скривился Владибор Ильич.

– Я только сейчас всё понял, государь, выслушай меня, – сложив ладони, с мольбой в глазах воззрился на царя Годунович, которому в ходе суда и следствия пришло в голову озарение.

– Говори! – нетерпеливо дёрнул плечом царь, не нравилось ему, когда вот так душещипательно смотрят на него подчинённые.

– Это же те самые герои, про которых говорила Баба-Ягодка! – высказался боярин и закивал своей довольно сомнительной догадке.

– С чего это ты взял? – ещё раз придирчиво осмотрел государь стоявшую пред ним троицу.

– Всё сходится! – торопливо затараторил Годунович, пока царь не прогнал его за такие предположения. – Колдуна ведьма вызвала?

Ведьма. А Царевич с Сероволком там как оказались? Наверняка, тоже ушлая ведьма подстроила. Она нам перед отъездом обещала найти не одного, а троих героев? Обещала. А как ещё понимать всё это? Точно, ведьмины проделки!

– Скажешь тоже, герои, – уже с меньшим сомнением ответил царь. – Колдун, который путает заклинания, цыган, от которого волчатиной за полверсты прёт и этот студент рабоче-крестьянского происхождения.

Они и по отдельности представляют опасность для общества, а вместе вообще гремучая смесь.

– Вот! Вот! – заулыбался Годунович. – Я что и говорю. Этих и надо за царицей отправлять. Пущай какую-никакую вину, в крайнем случае, кровью искупят. А ежели и пропадут на чужбине, такого «добра» не жалко. Тем паче, по последней переписи у нас переизбыток колдунов, жнецов, швецов и воров, а вот по богатырям недостача существенная. Немного статистику улучшим в этом плане, глядишь, и вероятные противники призадумаются.

Государь в свете последних умозаключений боярина уже под другим ракурсом взглянул на подсудимых. И впрямь, интересная троица: стоят твёрдо, смотрят смело (цыган, зараза, даже нагло), выглядят внушительно, если не сказать, колоритно – почти как три богатыря.

Ай, была не была! Не зря же ведьма старалась, сводила вместе эту странную троицу.

– Повелеваю! Вместо работ каторжных долголетних отрядить сих виновников в Аркфрику, на поиски и выручку царицы-матушки Надежды! – закончил свою ненадолго прерванную мысль государь и хряснул кулаком по столу. На положённой пред ним скорописным писарем бумаге с проектом приговора осталась чёрная гербовая печать с царского гербового перстня – двухглавый медведь, наступивший лапой на горло белоглавому орлану (никакой политики, просто царю картинка на конкурсе гербов понравилась, вот он её и выбрал). Печать сия означала, что приговор обжалованию не подлежит и должен быть применён к правонарушителям в полной мере.

– Лучше уж на каторгу, – проворчал Сероволк, поняв, в какую передрягу влип.

– Хорошо, цыгана на каторгу, – запросто согласился царь, впервые изменив своему окончательному решению.

– Я это так, к слову, я за царицей тоже пойду, – встрепенулся Сероволк, лучше уж такая воля, чем вообще неволя.

– То-то же, не лезь в «Бутырку», попадёшь в «Кресты», – сурово пригрозил ему пальцем самодержец и обратился к двум другим «приговорённым». – Кому ещё «лучше на каторгу»?

Премудрый и Царевич, находившиеся в здравом уме и светлой памяти, отрицательно замахали головами.

– Вот и ладненько, – потёр руки государь-батюшка, радуясь, что герои особо не огорчились такому «приговору». – Считайте, вам честь высочайшая оказана – царицу из полона вражеского вызволять, – цыган порывался что-то опрометчиво ляпнуть, но, встретившись с многозначительным взглядом царского палача, благоразумно промолчал.

– Да и страны чужедальние посмотрите, – продолжил царь формировать позитивный настрой у великолепной тройки «почти богатырей» на предстоящее предприятие. – Ты, Премудрый, своё паломничество завершишь. Ты, Царевич, на другой мир посмотришь, себя покажешь. Тебе же, Сероволк, вообще развеяться надо, да и с образованными людьми в пути общаться будешь. Глядишь и вовсе нормальным человеком станешь. В общем, так, сейчас вас на кухню сведут, покормят, затем на склад за обмундированием. За ночь мой боярин иностранных дел пачпорта заграничные на ваши имена оформит, да ксивы служебные заверит тайными рунами, а с утреца, утро ведь вечера мудреней, вам ли не знать, так вот с утреца двинетесь в путь ироический.

Воевода ратных сил и средств кашлянул незаметно и показал на лежавшее возле государя «Уложение о воинах и иже с ними», писанное ещё в незапамятные времена кровью приходивших «с мечом» супостатов.

– А, да! Чуть не забыл! – вспомнил ещё одну деталь, самодержец, раскрыв книгу. – Слушайте и запоминайте! – Владибор окинул грозным взглядом весь тронный зал и дождавшись мёртвой тишины зачитал нужные строки, – «Статья первая. Пункт первый. Богатырь – есть лицо, состоящее на особливой государевой службе, пользующееся непререкаемым авторитетом среди остальных ратников и гражданского населения, и имеющее почётное право ведения самостоятельных боевых действий супротив многократно превосходящего числом ворога лютого, с возможностью переноса театра военных действий на территорию ворога и с обязательным отчётом после окончания оных действий. Пункт второй. Богатырь обязан быть примером остальным дружинникам в службе ратной, а также для всего отечественного населения защитой и надёжой; откликаться на мольбы о помощи, стенания и плачь любого происхождения и силы, неважно, направлен он к нему, али нет, до победного конца разбираться в ситуации, наказывая виновных, не давая в обиду невинных, сирых и убогих. Пункт третий. Житием своим праведным и добродетельным богатырь должен добиваться того, чтобы его жизненый путь был воспет в былинах, сказаниях или летописях. Не создавать ненадлежащими поступками предпосылки упоминания о себе в таких элементах устного народного творчества как басня, частушка или анекдот. В противном случае данный богатырь может быть разжалован и изгнан со службы государевой, с лишением всех заслуг и регалий». Вопросы есть?

– Разрешите уточнить? – поднял руку Иван Царевич.

– Спрашивай, Ваня, спрашивай, – благосклонно кивнул царь, этот юноша ему, определённо нравился, при хорошем воспитании из него бы мог получиться неплохой витязь (если кто не в курсе, специальное звание «витязь» присваивалось только наиболее заслуженным богатырям, которые вместо обычного красносуконного плаща, выдавашегося сроком на два года, ежегодно получали по выделанной тигровой шкуре).

– А нам что и кольчугу, и шеломы выдадут?

– А то! – улыбнулся государь батюшка. – По желанию богатырь может получить полный комплект снаряжения в своё пользование. А туда входят: богатырский конь с полной аммуницией от стремени до узды, щит, меч, копьё, лук, колчан с полным боекомплектом стрел, булава, кинжал, клевец, алебарда и пороховой пистоль с одним зарядом крупной картечи. Пистоль, я надеюсь, вы знаете зачем?

– Не-а!

– Наши богатыри во вражий полон не сдаются! – с пафосом произнёс государь и откинулся на спинку престола. Приговорённые к подвигу невесело переглянулись. – Теперь ясно?

– Теперь ясно! – ответил цыган и обратился к Владибору со встречным вопросом. – А чо ежели я откажусь получать казённое имущество и пойду в поход в своих поношенных «доспехах»?

– Не возбраняется! – сказал государь. – Да и в казне, в таком случае, больше злата-серебра останется.

Государь весело засмеялся своей остроумнейшей шутке, его искренний смех синхронно подхватили бояре, не первый год слышавшие эту исключительно забавную прибаутку. Царь перестал смеяться, и придворные дружно оборвали свой отрепитированный гогот на самой верхней ноте. В зале вновь воцарилась заискивающая тишина.

– Ещё вопросы имеются? – переспросил самодержец, надеясь, что уже нет.

– Да! – поклонился Премудрый.

– Слушаю!

– Можно мне трость свою забрать?

– А мне нож? – попросил цыган.

– А мне мои причиндалы? – попросил Царевич.

– Конечно! – кивнул государь и обратился к своим вельможам. – С этой минуты повелеваю: данных лиц из-под стражи освободить, изъятые «вещдоки» вернуть, сытно-плотно накормить, обоюдный двусторонний контракт подписать, свести на склад, затем выделить каждому средств финансовых золотом в качестве подъёмных за подписание контракта и походно-командировочными снабдить в дорогу дальнюю. С утра наши воители отправляются царицу вызволять!

В тронном зале прогромыхало троекратное боярско-воеводское «Ур-ра!».

– А я теперь ненадолго удаляюсь с сюжетной линии, уступая место нашим героям! – произнёс государь и, оставив новоиспечённых героев на попечение своих вельмож, в сопровождении боярина Годуновича покинул тронный зал.

Воевода ратных сил, а также бояре иностранных дел, экономики и финансов, юстиции и социального обеспечения разобрали новоиспечённых богатырей для проведения необходимых предпоходных процедур, а остальные вельможи навострились в ближайший кабак – обмыть своих и царицыных спасителей. Так сказать, дорожку «богатырям» смазать.

К слову сказать, никто из троицы так и не облачился в богатырскую форму одежды. Сероволк наотрез отказался примерять «красноэполетный макинтош», как он обозвал кольчугу с защитными бляхами на плечах, ссылаясь на то, что ему «по понятиям» не положено и одни «эполеты» у него уже в виде наколок на плечах имеются. Василевс не стал привередничать, примерил аммуницию, однако вес «бронеодёжи» его смутил, а тяжесть меча и палицы, так и вовсе обескуражила. Поэтому колдун тоже отказался от положенного вещевого имущества, даже кинжал не стал получать. Иван Царевич, в отличии от своих собратьев, весь склад переворошил пока нашёл более-менее подходящую по размеру кольчугу, но и она, как назло, сильно сдавливала его широкую рабоче-крестьянскую диафрагму, мешая дышать полной грудью. А как мы знаем в бою «дыхалка» для ратника наиважнейшая вещь, а если удирать придёться, тогда вообще дело швах. В общем, Ване тоже пришлось отказаться от стального обмундирования, а оружие он не взял из солидарности с товарищами. Так и остались они, каждый при своих «доспехах», что в принципе было не так уж важно. Главное, что их снабдили заграничными пачпортами и служебными ксивами, где чёрным по серому (качество бумаги тогда было ещё неважное) было написано, что отныне они самые что ни на есть богатыри, защита и надёжа земли родимой.

Уже установилась глубокая ночь. Во дворце все спали, даже Яков Сероволк, отпросившийся на полчасика в лес жутко повыть на луну, привычно храпел на голом полу рядом с выделенными ему полатями, а молодящаяся ведьма, Баба-Ягодка, всё ещё листала свои колдовские фолианты в поисках подходящих героев для милостивого государя-батюшки.

2-я часть: Про то, как «расхлёбывалась каша»

Едва забрезжил рассвет, ретивые воеводы уже растолкали невыспавшуюся троицу и, как говорится, «ни свет, ни сумрак, ни заря», отвели к государю. Снабдив последними инструкциями по мерам безопасности и правилам поведения за «бугром», царь благословил их крепким словцом отеческим и торжественно отправил в путь-дорожку.

Закинув дорожные торбы за плечо, наши богатыри вышли за врата кремлёвские и, пройдя через сонный посад с перекликавшимися на заборах петухами, покинули град стольный по перекинутому через широкий ров мосту, около которого исправно маршировали привратные стражи.

Пешком богатыри пошли.

Хотя расщедрившийся государь предлагал им выбрать коней даже из личной конюшни, «миссионеры», подговорённые колдуном-алхимиком («я знаю очень короткий путь, и лошади нам лишь обузой будут»), частично скрипя зубами (понятно, да, кто?) отказались.

Но недолго шли они пешком. Лишь скрылся за деревьями царский дворец расписной, с царём и боярами на резном балкончике, как свернули странники с проторенной дороги и следом за Премудрым пробрались через дебри на близлежащую лесную полянку.

– И что дальше? Чего мы сюда забрались? – с недовольным видом посмотрел на колдуна Сероволк. – Медведей седлать будем? – цыган всё не мог угомониться, что дал уговорить себя колдуну отказаться от царских коней отборных. – На хорошем коне я бы уже границу с Аркфрикой пересекал! И что я тебя послушался?

– А то, молодой человек, – спокойно, без лишних эмоций ответил Василевс, расчерчивая круг в центре поляны. – Что с помощью моих эзотерических знаний мы в мгновение ока перенесёмся в то место, где нынче томится царица. И не надо никуда скакать неделю, ляжки себе сёдлами натирать.

– Посмотрим, как это у тебя получится, – сомнительно покачал головой Сероволк и с силой втянул носом воздух. – Деревня рядом, – произнёс, идентифицировав множество присущих этому населённому пункту запахов, – может, пока не поздно, пойдём туда, договоримся, лошадей купим, чем с магией твоей связываться? Чую я добром \то не кончится.

– А может, к царю вернёмся да коней попросим? – предложил молчавший доселе Царевич. – Чего зазря платить за коней, когда лучших бесплатно можно взять.

– Нет, назад не пойдём. Возвращаться – примета дурная, да и гордость мне не позволит, – пояснил цыган причину отказа.

– Никуда мы не пойдём, – сделав необходимые магическо-математические расчёты в голове, сказал Премудрый. – Не пойдём, а телепортируемся, то бишь переместимся в желанную точку. Просто делайте, как я говорю, и всё у нас получится.

– Это как? – дружно поинтересовались его соратники.

– А так! – плавным прикосновением руки согнул колдун трость свою из крепчайших железосодержащих сплавов. – Надо встать в круг и всем троим взяться за магическую трость. Далее, все сосредоточимся на цели нашей миссии – на царице Надежде. Я вижу, ваши астралауры очень сильные. Я прочту необходимое заклинание и, объединив наши мысленные усилия, мы сможем совершить скачок в самое сердце Аркфрики, туда где нынче томится царица. Итак, встаньте парни, встаньте в круг.

Царевич и Сероволк послушно вошли в магическую фигуру и взялись за трость колдуна.

– Закройте глаза! – скомандовал Премудрый. – Теперь представьте, как великая космическая сила тёплым ветерком входит в ваши тела через мозжечок, сочится по шейным позвонкам, перетекает в руки, струится с пальцев искристыми струями, окутывая аккумулирующую её трость.

Внимая словам колдуна, мужчины почувствовали, как по телу растеклось приятное тепло, а руки стало колоть сотнями невидимых иголок.

– Теперь представьте нашу цель! – посоветовал Василевс и зашептал магические формулы телепорта.

С каждым его словом трость в руках трёх человек накалялась всё сильнее и сильнее, а с крепко сжимающих её рук скользкими змеями срывались голубые молнии, заряжая пространство внутри круга. В воздухе сильно запахло озоном. В центре круга закрутился маленький смерч, который всё расширялся и расширялся, пока не заполнил весь круг и не скрыл в своём туманно-сером чреве троих человек. Спустя мгновенье раздался локальный раскат грома, в центр смерча с чистого неба ударила молния. Смерч рассеялся, а на поляне уже никого не было, только выжженная земля аккурат по границам вычерченной колдуном фигуры.

По всем признакам выходило, что телепортация нашим героям удалась.

* * *

Когда мгла вокруг колдуна и сотоварищей рассеялась, они, в первую ощупав себя («всё вроде бы на нужных местах сформировалось»), не преминули оглядеться по сторонам.

– Ужели, в далёкой заснеженной Аркфрике темницы для высокопоставленных особ так схожи с нашими хлевами? – предположил Царевич, осмотревшись по сторонам. Место больше всего походило на коровник или сеновал, так как вокруг было много сена и невыносимо пахло коровьим навозом.

– Надеюсь, ты ничего не перепутал, кудесник? – оскалившись, прорычал Сероволк и прикрыл глаза от яркого света, его инстинктивное движение повторили и товарищи по удаче (или несчастью, короче, с какой стороны посмотреть), так как дверь того помещения, в котором они материализовались, открылась, и солнечные зайчики утреннего солнца игриво заиграли на их обескураженных лицах.

– Воры! Воры! – закричала во всю свою мощную грудь ядрёная деревенская баба и зафиндилила пустым ведром в ближестоявшего к ней колдуна. – Спасите! Помогите! Грабют! Насилуют! – продолжала сигнализировать она односельчанам, одновременно высматривая, чем ещё можно отбиться от непрошеных гостей. Но только её решительный взгляд наткнулся на стоявшие подле входа вилы, как слегка контуженный метким попаданием Василевс, сообразивший, чем её вторая находка может грозить непосредственно его пошатнувшемуся здоровью, отчаянно взмахнул тростью в направлении голосящей бабы и, крикнув магическое «Баста-а-айс!», навлёк на женщину замораживающий столбняк. Застывшая селянка с занесёнными над головой вилами стала похожа на статую разгневанного Нептуна, в переднике и с грудью пятого размера, но улыбок у троицы не вызывала. Быстро сориентировавшийся в экстренной обстановке Сероволк подскочил к дверям, выглянув наружу, внимательно оглядел подступы к сараю, и, соответственно, возможные пути отступления. Пока на объявленную бабой тревогу никто не мчался сломя голову.

– За мной! – скомандовал цыган. Протиснувшись мимо ледяной бабы-статуи, он сиганул через забор и седой стрелой помчался в сторону леса.

За ним без оглядки засверкал пятками в сторону леса Василевс Премудрый.

– А как же доярка? – крикнул ему вслед Царевич, не решаясь бросить в таком состоянии «беспомощную» женщину. – Расколдовать бы!

Однако, заметив как в стремительно оттаивающей женской руке, угрожающе закачались вилы возмездия, благородный юноша Иван понял, что для хозяйки хлева на этом чудеса жизни никоим образом не заканчиваются, и благоразумно метнулся за спутниками. Когда Царевич нагнал своих товарищей, раньше его скрывшихся в лесу, его взору предстала следующая картина: Яков Сероволк, скуля и кашляя от душившего его смеха, катался по траве, а Василевс Премудрый невозмутимо сидел под дубом в позе лотоса и, то и дело, прикладывал набалдашник волшебной трости к вздувшейся на лбу шишке, виновницей коей было пустое (и это еще, слава богу!) ведро нервной селянки.

– Что это всё значит? – не понимая пока всей трагедии происшедшего, спросил Царевич.

Цыган, немного успокоившись, но, всё ещё держась за живот, встал на ноги и, стараясь не смотреть на умиротворённое лицо мага, прояснил суть случившегося:

– Видишь ли, Ваня, по-моему, этот алхимик продал свою душу какому-то клоуну, – Яков не сдержался и вновь захохотал.

– Никому я душу не продавал! – медитируя в соответствующей позе, ответил колдун и вновь приложил шар к шишке. – Это всё из-за вас, темнота безграмотная! Сами виноваты!

Сероволк весело оскалился.

– Да, это наша вина, что послушались тебя «учёного». Чуть в хлеву от дояркиной руки не погибли.

– Знаешь что?! – открыл глаза Премудрый. – Если бы вы направили свои помыслы на царицу, а не на коней своих и зерновые, то мы бы не оказались в хлеву между коровами и фуражом. Сами телепортационную траекторию сбили, голубчики.

– Выходит, доярушка, которая тебя атаковала, та самая недоцарица, к которой ты мыслил телепортацию применить? – понял в чём «соль» Иван. – Право, ситуация неординарная.

Царевич переглянулся с цыганом, и они уже дружно засмеялись над колдовским «фокусом». Хотел Василевс их наказать за такое непочтение к его персоне: в лягушек там превратить, или диарею наслать, но в подписанном им контракте одним из первых пунктов было обещание «подлянок сподвижникам не чинить, а помощь всяческую оказывать не раздумывая». Поэтому, бессильный в данном случае, колдун мог только терпеливо ожидать, пока запас сарказма у его веселившихся попутчиков иссякнет.

Не прошло и полчаса, а с шутками и прибаутками над неудачной попыткой колдуна было покончено. Троица уже маршировала по лесной дороге строго на север, в направлении Аркфрики, оставив злополучную деревню далеко позади, а Сероволк уже на полном серьёзе давал указания алхимику.

– Значит так, Премудрый, – проговорил он, ловко срезая своим ножом одуванчики. – Ничего личного, но если ты ещё раз применишь свои колдовские штучки без согласования, я тебе, в натуре, горло перегрызу. А за коней царских ты мне ещё должен будешь.

Василевс, особо не слушая угрожавшего ему полуоборотня, шёл, погружённый в свои далеко не радужные мысли. Эдак, теперь ему до конца путешествия, думал колдун, быть центром прикола в этой несерьёзной компании. Хотя вина в просчёте была не только его, но всех «собак» этот полуволк навешивал на него как на инициатора проекта.

Чу! Из-за холма послышалось громкое ржание.

– Оба-на! Кони на лугу пасутся, – «унюхал» Яков любимых животных. – Целый табун резвых лошадок!

Глаза у цыгана загорелись дьявольскими огоньками.

– Мужики! – схватив шедших рядом спутников за рукава, взмолился цыган. – Давайте не будем дураками, купим лошадей да поедем спокойно. Дорога-то неблизкая. А я договорюсь с пастухами, у меня в округе они все знакомые, по дешёвке лучших коней, не коней – соколов ясных выберу. Давайте, а-а?

На этот раз обиженно молчавший Василевс отговаривать цыгана от «идефикс» не стал и сам особо не противился, а Иван Царевич с самого начала был непротив конной прогулки по свежему воздуху. Поэтому, скинувшись цыгану на покупку коней, каждый из своего единовременного жалованья, они сели передохнуть под деревом, ожидая, пока скрывшийся за холмом Сероволк не пригонит каждому из них по отборному боевому коню, свирепо грызущему стальные удила, который и полагается по статусу настоящим богатырям.

Ждали они недолго – Василевс только вторую мантру, в своей излюбленной позе нахрапывать начал, как послышался гулкий (словно в ведро брехали) лай многочисленной своры, перемежающийся с трёхэтажной руганью на чабано-пастушеском жаргоне. Видимо, в цене не сговорились, успел подумать Премудрый, когда на него выкатился из лопухов Сероволк и с криками «Братва, шухер! У них волкодавы некормленые и без намордников!», метнулся к реке. Поняв, что волкодавы, да и табунщики разбираться не будут, кто здесь прохлаждается: богатыри государевы или конокрады лихие, Премудрый с Царевичем сиганули следом за набедокурившим Сероволком. Как они реку переплыли, одному богу известно, только опомнились уже, когда повалились без сил за дальним пригорком, на котором цыган деловито сливал воду из своих сапог.

– Кто же знал, что у них там такая свора, – попытался объясниться Яков, с трудом выдерживая сурово-ироничный взгляд Василевса. – Да я красть лошадей не собирался. Просто проверить хотел, какие из скакунов лучше, тест-драйв провести намеревался, а не угон, как эти тупицы спросонья подумали.

– Вот, Вань, полюбуйся коневодом, – подбоченившись, съязвил Премудрый. – А ещё меня клоуном обзывал, мелкий жулик.

Цыган пристыженно склонил голову.

– Ладно тебе, Премудрый, – миротворчески улыбнулся Царевич. – С кем не бывает, – напомнил колдуну его недавнюю промашку, когда тоже еле ноги унесли.

– Согласен, всякое бывает, – Василевс нравоучительно воздел в зенит свой указательный перст. – Но этот прощелыга ведь с нас ещё и деньги на воровство собрал. Это, каким, понимаешь, надо быть огульным рецидивистом!

– Точно! – нахмурился Иван и осуждающе уставился на Сероволка. – Как у тебя совести хватило Яша?!

– Мужики, мужики, я же реально хотел купить лошадей, – начал оправдываться конокрад со стажем. – Просто как встретился взглядом со скакуном вороным, так напрочь про всё забыл. Он смотрит на меня так, словно говорит: «Спаси меня, Сероволк, Сероволушка, уведи отсюда, худо мне в табуне…». Вот я и не сдержался.

– Слушай сюда, спасатель конский, – наклонился Василевс к цыгану. – Если ты ещё раз что-нибудь подобное выкинешь, я сам тебя в кобылу сивую превращу.

– Не дави на меня, колдун! Пуганный я! – оскалился Яков, положив ладонь на рукоятку ножа.

Колдун тоже отступать не собирался – переложил трость с тяжёлым набалдашником в правую ударную руку и упёрся ногой в камень, для устойчивости.

Видя к чему всё идёт, Царевич, та ещё здоровая детина, встал между ними.

– Так не пойдёт! – точно зная, что так не пойдёт, сказал Иван, и тоже положил свои большие ручищи на рукоятки заткнутых за кушак серпа и молота, мол, если не угомонитесь, кто-то получит молотком по кумполу, а кому и серпом. достанется.

Присутствие третейского рефери, тоже обещавшего принять участие в разборках ни на чьей стороне, немного охладило горячих парней.

Увидев появившееся в глазах спутников сомнение, Иван добавил немного отсебятины.

– Давайте-ка больше не нервничать, – сказал Царевич. – Друг на друга косо не смотреть. Поставленную задачу выполним, а после уже разберёмся: кто, где, когда. А ты, Яша, должен помнить, что отныне ты не простой вор-рецидивист, то есть, теперь ты вовсе не вор, теперь ты госслужащий – богатырь, состоящий на службе у государя-батюшки. И подобные провокации бросают пятно на весь государственный аппарат самодержца. Так что завязывай со своей сомнительной романтикой – угнал коня, перекрасил, толкнул, спалился, в острог – должностному лицу это совсем не к лицу. Так что, как там у вас говорят: дотопаем, назад, до хазы, видно будет. Пойми, если бы нас словили и нашли ксивы служебные да пачпорта заграничные, знаешь что бы тогда в «Жёлтой бересте» нацарапали?

– Представляю, – вздохнул цыган, окончательно спустив парок.

– Вот то-то и оно, – довольный произведённым на спутников эффектом, улыбнулся Царевич. – Теперь «мирись, мирись, больше не дерись». Пожмите руки – и в путь.

Колдун и цыган, поглядывая друг на друга исподлобья, крепко, до хруста костяшек, пожали друг другу руки и вместе с «миротворцем» Царевичем продолжили путь в далёкую холодную Аркфрику.

* * *

Долго ли, коротко ли пешеходствовали наши герои, но после того как их обогнала, обдавая дорожной пылью, полудюжинная по счёту карета, Иван Царевич смекнул, как ускорить им своё перемещение в пространстве на данном оживлённом участке пути.

– Предлагаю продолжить путь каретостопом! – сказал Иван. – Остановим транспорт и попросим подбросить нас, покуда им по пути. Затем другой, и так можно до полярного круга допутешествовать. Там, глядишь, сани или собачью упряжку ещё остановим.

Ничего предосудительного в подобном предложении спутники Царевича не увидели и согласились продолжить путь на более удобном и быстром средстве передвижения, естественно, при условии, что Иван сам будет останавливать пролетавшие мимо «нафаршированные» всякими опциями фаэтоны, шикарные тюнингованные кареты и двуколки-кабриолеты.

– Ладно! – согласился Царевич и, подойдя к обочине «проезжей части», выставил в сторону руку с поднятым вверх большим пальцем. – Сейчас я тормозну самый навороченный экипаж с юными прелестными барышнями и глухонемым ямщиком. Прокатимся с ветерком.

Гарантирую!

Остановившиеся рядом с Иваном товарищи с сомнением переглянулись, когда мимо них «просвистела» первая карета с «юными прелестными барышнями», но ничего не сказали. Правда, когда мимо глотавших пыль путников промчалась «…надцатая» повозка, Сероволк не сдержался и, глухо зарычав, грязно выругался ей вслед.

– Не смею с вами не согласиться, коллега, – интеллигентно поддержал колдун цыгана в его умозаключениях по поводу ориентации пассажиров кареты.

Поняв, что ещё немного, и уставшие ждать «у моря погоды» «коллеги» пройдутся и по его генеалогическому древу, Царевич ободряюще им улыбнулся и уверенно указал на приближающуюся карету.

– Это точно наш «экипаж команды боевой»! – почти пропел Иван и замахал рукой дремавшему в седле кучеру. – Меня интуиция ещё никогда в этом деле не подводила, – увидев, как карета стала замедлять ход, Царевич хвастливо заявил: – Ну, что я говорил?! Иван Царевич лапшу на уши.

* * *

Прославленный в славных баталиях и сечах «рубака-парень», воевода Козлов, вояжировавший с инспекцией по ограничным дружинам, был в хорошем расположении духа. Приграничные стражи-ратники в качестве прощального презента преподнесли ему изъятую контрабанду: чудные иноземные яства и напитки. Время подходило обеденное, поэтому воевода, наказав сопровождавшему его денщику «сготовить чего-нибудь эдакого и на скорую руку», задремал. Денщик, недолго думая, выбрал из корзины иноземной снеди упаковку, на которой было написано: «Спагетти скорого приготовления. Просто добавь крутого кипятку», заварил её в установленном в карете самоваре, вывалил спагетти в супницу, добавил сверху соуса заморского на основе томата, баклажана и болгарского перца и разбудил воеводу.

– Кушать подано, «вашсокбродь»! – отрапортовал денщик и открыл крышку супницы.

– Чем порадуешь старика? – вдыхая аромат «заморского блюда», облизнулся воевода и заглянул в кастрюлю. Блюдо из дымящегося спагетти, перемешанного с соусом непривычного глазу цвета, кстати, впервые увиденное воеводой так близко, да ещё и вздрагивающее вместе с каретой на каждой кочке, для неподготовленного человека представляет довольно неприглядное зрелище.

– Ах ты, дубина стоеросовая! – накинулся воевода на денщика. – Отравить меня вздумал?! – ткнул он денщика лицом в супницу. – Сам жри глистов иноземских!

Увидев, что денщик, несмотря на угрозы, только крепче стиснул зубы, воевода выхватил кастрюлю у того из рук и собрался в порыве ярости нацепить оную тому на голову, но, побоявшись испачкать служебный транспорт, прославленный воевода решительно избавился от заморской «отравы», метнув кастрюлю в окошко.

* * *

…вешать не будет! – закончил Иван хвастать, и получил сногсшибательный удар в голову кастрюлей из окна промчавшейся мимо кареты.

Иван Царевич быстро очухался и, вскочив на ноги, собрался было в погоню за обидчиком, но, увидев корчащихся в траве товарищей бросился к ним. У лежавших на земле Сероволка и Премудрого были на лицо все признаки удушения: со слезами на глазах, посиневших от натуги лиц, они по-рыбьи хватали ртом воздух, и ничегошеньки у них не выходило. Увидев подбежавшего Царевича, лица его спутников исказила почти предсмертная гримаса боли и отчаяния. Несколько долгих секунд смотрели они друг на друга, несколько томительных мгновений продолжалась эта немая сцена. И, наконец, их прорвало.

– И-их-ха! У-аа-й! Ё-о-уууу! – застонали колдун с цыганом, не в силах подняться с земли и уже более членораздельно наперебой продолжили озвучивать своё самочувствие:

– Я умир-р-раю!

– Мама, зачем ты меня родила?

– Всё, мне копец!

– Сделайте мне харакири!

– Ваня, останови, я выйду!

– А вас я попрошу остаться!

– Лапшу на уши не вешать! – в очередной раз сострил Сероволк, указав пальцем Ивану на уши, и заскулил по-щенячьи. Вторя ему, по-лошадиному продолжал «ржать» и Василевс.

Иван прикоснулся к своим ушам и только сейчас почувствовал нависшую на них тяжесть «в лице» хорошо пропаренных спагеттин.

– Идиоты! – беззлобно пробурчал Царевич, снимая тёплую лапшу с покрасневших ушных раковин и, осознав, отчего его товарищам так «поплохело», не удержался и захохотал вместе с ними. Такого финального аккорда своего «каретостопа» он даже в самом странном сне представить себе не мог.

В общем, попробовали свою неординарную силушку товарищи богатыри, показали, на что способны, чтобы другим неповадно было, и. думаете, всё на этом? Ничего подобного! Мы с вами их ещё плохо знаем. Эти ребята – я уверен – ещё покажут себя во всей своей естественной и первозданной красе! Если перефразировать одного моего знакомого шевалье (ту ещё каналью!), то с высокой долей вероятности можно сказать, что: Париж ещё узнает этих «Д Артаньянов»! Тысяча чертей и ящик рома в одно горло!

Короче, как мы с вами догадались, после нескольких не совсем удачных попыток эта троица безупречных богатырей продолжила путь, как, в двух словах, говорят ратники со стажем, «пеший по-конному». И знаете, я скажу, продвинулись они в этом деле довольно далеко.

Не прошло и двух понедельников (ох уж эти сказочно-оперативные скачки через пространственно-временные отрезки, в которых не произошло ничего сверхординарного), как наши герои добрались к первой на их пути границе сопредельного государства, в частности, к отечественному приграничному блок-посту.

За полусотню косых саженей к посту бравы ребятушки наткнулись на покосившийся под острым углом столб с предупреждающей надписью: «Контрольно-пропускной пункт. Предъяви в открытом виде пачпорт заграничный, ксиву служебную или шпионское удостоверение личности».

Перечитав предупреждение, отважные герои смело прошли дальше – документы у них в полном поряде, так что просочатся сквозь погранзаслон «без пыли и шума». Но не тут-то было.

– Стой, стрелять буду! – крикнул из бойницы в кирпичной кладке блокпоста страж границы и показал путникам заряженный арбалет, вот, мол, глядите подозрительные незнакомцы, я не шучу.

Богатыри остановились, ожидая, чем ещё «порадуют» их рубежи родины.

– Проезд-проход запрещён! – вновь крикнул стражник. – Поворачивайте откуда пришли! Граница в этом направлении на замке!

Да, не хотела родина прощаться со своими богатырями.

Но и богатыри были ребята несговорчивые, по крайней мере, не так быстро сговорчивые.

– Эй, братан! – крикнул Сероволк, направившись в сторону блокпоста. – Не чуди! Мы с поручением государевым в Аркфрику спешим!

В паре вершков от цыганских сапог воткнулся в землю пернатый болт, пущенный стражником из арбалета. Сероволк отпрыгнул на исходный рубеж и глухо зарычал.

– Кому велено вертаться назад! – донеслось из-за стены блокпоста. – Ещё один шаг – и следующая стрела кому-то прямо в лоб.

– Поймите нас правильно, – вступил в переговоры Василевс. – Мы действительно богатыри его царского величества, государя Владибора Ильича. Отряжены для весьма деликатного дела за рубеж, по личному указанию его величества. Нам крайне необходимо пройти на ту сторону границы. У нас и ксивы служебные, и пачпорта заграничные на руках имеются. Всё чин по чину. Можем предъявить для сверки!

Премудрый, раскрыв оговорённые выше документы, сделал шаг вперёд.

Второй болт, пущенный из бойницы, лёг ещё ближе к нему, нежели первый к цыгану.

Колдун, стараясь не делать резких движений, плавно вернулся на «линию старта».

– Последнее предупреждение! – донёсся непреклонный голос ратника. – Следующий нарушитель точно уже схлопочет болт в глаз!

Герои замерли, не решаясь идти вперёд, и, в тоже время, стесняясь вот так, без боя, ретироваться.

– Давайте сделаем вид, что отступили, – прошептал Сероволк товарищам идею, всегда подворачивающуюся ему первой на ум. – А я, короче, обойду их с тыла, прокрадусь к блокпосту, застану врасплох и перережу всем, кто там есть, глотки от уха до уха. Затем высуну их языки через дырки в горле и подвешу их за эти самые.

– Ты в своём уме, головорез! – перебил его Царевич. – Это же не супостаты какие. Это наши служивые солдатушки. У них, видно, инструкция такая, никого не пущать за кордон, а ты своих же со спины, да бандитским ножом по горлу.

– А чегось это «свои» по «своим» из арбалетов без зазрения совести лупят?! – прошептал тоже недовольный действиями пограничника Василевс и озвучил свой план. – Вот я етого стрелка сейчас в жабу обращу, будет знать, как в колдунов кудесных метиться.

– Не сметь! – прохрипел сурово Царевич. – Вы не забывайте, что вы богатыри – защита и надёжа земли горемычной, включая и всех её обитателей, а не уркаганы матёрые. Со служилым людом как с котёнком обращаться надо – и те, и те ласку любят. Я сам переговоры с ними учиню.

– Смотри, пролетарий, – скептически отнёсся к идее Ивана Сероволк. – Если воткнёт тебе «котёнок» стрелу промежду голубых зенок, потом не говори, что я тебя не предупреждал.

Царевич только фыркнул вместо ответа, и, достав из-за спины горн, протрубил позывные «зари».

– Здравия желаю, товарищ начальник! – как и положено по стародавнему воинскому обычаю, поприветствовал стража Царевич, когда тот выглянул посмотреть, кому это там в трубу дудится. – Мы с тобой одной крови! – добавил Иван к сказанному интернациональный пароль на все случаи жизни и, скрестив над головой серп и молоток, давая понять тем самым, что «вышли мы все из народа», выдохнул многозначительно: – Ты и я!

Колдун и цыган прикрыли глаза, не желая смотреть, как сейчас прилетит парламентёру в лоб что-то обещанное стражником. Стражник же, по их представлениям, повёл себя не совсем честно. Вместо исполнения угрозы он выдвинул новое требование.

– Внимание! Рабоче-крестьянин ко мне, остальные на месте! – крикнул тронутый ритуалом Царевича пограничник, впрочем, продолжая зорко держать всю честную троицу на «мушке».

Иван незаметно для стража подмигнул спутникам и медленно направился к блокпосту.

– Кажи-ка документ, представитель! – потребовал страж, когда Ваня приблизился на расстояние вытянутой руки с заряженным арбалетом, упёршейся ему в лоб.

Царевич предъявил служебную бумагу, в которой было указано, что «предъявитель сей ксивы есмъ богатырь вольнонаёмный, на службе ратно-особливой, для дел государственно-важных отряжённый» и приписка мелким почерком «оказывать богатырю, всяку подмогу в интересах той самой ратной-особливой службы».

Внимательно изучив гербовую печать с двуглавым медведем, бессовестно топчущим орлана, и не найдя в ксиве подвоха фальшивоподдельного, страж смягчился.

– И остальным продолжить движение, – соизволил пограничник, появившись уже полностью из дверей блокфорпоста.

Не ожидавшие такой скорой перемены в поведении стража сподвижники Царевича тоже подтянулись к служивому, присевшему около облупившейся стены на завалинку, и дружно обступили его. Пограничником оказался сухонький дядька в заплатанной кольчуге и почти новом, только слегка погнутом шлеме. Пограничник оглядел снизу вверх колоритную троицу и, как ни в чём не бывало (ну, как будто и не держал их минуту назад на прицеле) спросил:

– Чего это в нашу глухомань сразу столько богатырей нагрянуло? По делу мотаетесь, али так, ради пустопорожнего интереса шатаетесь?

– У нас дело деликатное, государственной важности, – ответил Царевич, уже водворивший свои орудия труда за пояс.

– Да, уважаемый! – добавил Василевс. – А вы в нас из арбалета пуляете. Не разобравшись, кто мы и почему.

Дядька озорно прищурился и посмотрел на цыгана.

– Дак у вас на рожах, даром богатырских, не написано, что они на госслужбе ратной, а, скажу откровенно, больше на физиономии отпетых бандюков и мародёров смахивают, которые только и стараются здесь прокрасться на ту сторону, – махнул головой в сторону границы. – Вот тебя я ещё с опушки заприметил, – кивнул страж Сероволку. – Думал на подступах снять, уж больно ты на одного конокрада смахиваешь, да, слава богу, не взял грех на душу.

– Скажешь тоже, снайпер, – угрюмо ответил Яков, непроизвольно сглотнув. – Где же это видано – конокрадов окаянных богатырями назначать.

– Так вот и я о том же! – хлопнул себя по колену пограничник. – Да по лицу сразу и не скажешь, кто есть кто: думаешь, вот колдун, вот жулик, а вот студент вольнодумский, – поочерёдно кивнул дядька на Василевса, Яшку и Ивана, – а на поверку оказывается, и впрямь богатыри, всамделишные былинщики.

– Так это мы спецом так принарядились, – поспешил развеять последние сомнения пограничника Василевс. – Чтобы не выделяться на общем фоне.

– Это правильно, как легендарные хипплиеры! – согласно кивнул страж и хитро усмехнулся. – А может, у вас и шпионские удостоверения имеются?

– Чего нет, того нет! – развёл руками Царевич.

– Ладно уж, знаю я вас, богатырей, перевидал на своём веку, – понимающе подмигнул страж и встрепенулся. – Ох, засиделся я тут с вами. Пора на пост, а вам, ребятушки, в обратный путь поворачивать надобно.

Богатыри удивлённо уставились на стража.

– Чего смотрите, богатыри?! – распознал дядька вопрос в их глазах. – Нету здесь прохода в сопредельное королевство. Как все отважные герои, идите-ка в обход! – предложил он и, перейдя на шёпот, поделился с ними конфиденциальной информацией: – На той стороне который год буйствует летаргическая епидемия. Одним словом – КАРАНТИН!

– Это что за напасть? – скривился чувствительный к непонятным словам цыган.

– Эта напасть массовой спячкой называется, – подсказал, некогда изучавший заразные магические хвори. Василевс. – Коли кто проклятье замедленного действия нарушит: уколется иглой непродезинфицированной, об веретено ударится головой или, к примеру, съест фрукт немытый, мало того сам в сон погрузится, ещё и всех, с кем контакт имел, за собой потянет. Бывает, подобные хворобы целые страны выкашивают.

– Истину глаголешь, богатырь! – перекрестился страж, уважительно взглянув на Премудрого. – Так и у них, за кордоном, произошло.

Порядочно лет назад у короля тамошнего, Ричмонда Цепкого, дочурка родилась, Злата-Власта. На празднике ведьмы придворные, по-ихнему феи, передрались из-за того, кто будет крёстной у девчушки. И та, которая по мозгам получила, прокляла всех их там скопом, ну и слиняла с праздника. Спустя же осьмнадцать годков, аккурат на «днюхе», «хаппибёзде» по ихнему, с принцессой казус вышел. Эта фея-вредительница, хотя какая там фея, по роже, говорят, вылитая ведьма, под видом бабки из службы доставки подарков преподнесла принцессе яблоко наливное. Взяла девушка яблоко в руки и, уколовшись им, в сон погрузилась, а за ней всё королевство, включая живность домашнюю и дичь всякую, оцепенело.

– Как это она яблоком умудрилась уколоться? – удивился Иван, внимательно слушавший лекцию по зарубежной истории.

– Хоть убей, не знаю! Можа, вредительница, иголок в него понатыкала, можа ещё чего удумала, – выпалил страж. – Все свидетели и очевидцы в состоянии «нестояния». Там же – в отключке. И, слышал я от арестованных мной намедни мародёров, – шёпотом продолжил дядька информировать богатырей, – что проклятье это ещё лет сто действовать будет. У них один человек «за бугром» случайно укололся своей же булавкой и что вы думаете?

– Что??? – выдохнули богатыри.

– Всё! Тут же об землю хлобысь, и захрапел непробудным сном, – пограничник опять хлопнул себя по колену. – Так что проход туда категорически запрещён, – указал страж на заросшую травой и деревцами дорогу за шлагбаумом, – Идите в обход через другие страны. Инструкции я нарушить не могу, и не просите. Я под присягой крестик ставил! Буду стрелять на поражение!

– Нам через другое царство топать не с руки, точнее, не с ноги, – озабоченно сказал Василевс, поглядывая на одичавший от одиночества заграничный лес. – Уйма полезного времени впустую уйдёт.

– И здесь чего-то пробираться не хочется, – протянул Иван и тоже глянул за шлагбаум. – Однако этот путь куда более короткий.

– А может, всё-таки договоримся? – многозначительно подмигнул Сероволк дядьке. – Мы за ценой не постоим!

– Нет, не договоримся! – бескомпромиссно замотал головой пограничник. – Я опосля себе не ни за что на свете не прощу, что за тридцать целковых на верную погибель вас пропустил.

От слов этих богатырям стало приятно, что есть ведь ещё на земле народ неподкупный, да за других искренне радеющий. Хотя приятность их совсем скоро была немного, не омрачена, нет, а, я бы сказал, поколеблена.

– Правда, есть один пунктик в аннотации к проклятью, – подмигнул им страж границы. – Который прямо гласит, что «разрешено пущать в захворённое кудесной спячкой королевство исключительно принцев, князей или иных герцогов королевско-голубых кровей, для попытки вывода принцессы и всего королевства из бедственного состояния». Ибо только истинно царский поцелуй отключит колдовские чары. Вот если бы среди вас, богатыри, случайно оказался кто-либо из перечисленных лиц.

– Отчего же случайно! – моментально смекнул Сероволк. – Один из нас как минимум целый Царевич! У него и запись в заграничном пачпорте имеется!

– Иди ты?! – настала очередь выкатывать глаза пограничнику. – Ну-кась, покажь документ, кто из вас Царевич?

– Вань, покажи пачпорт дяде, – попросил цыган Царевича.

Иван, ещё до конца не понимая всей наглости аферы, затеянной Сероволком, без задней мысли предъявил свой пачпорт.

– Ёк-макаёк! – побледнел пограничник. – Целый ЦА-РЕ-ВИЧ здесь, и молчит анонимно. Прошу простить, что не признал сразу «вашсокбродь»!

– отдал он воинское приветствие Ивану, вытянувшись в струнку.

– Так мы того, инкогнито, – поддержал начинания цыгана Василевс. – Сопровождаем Царевича в его секретно-государственной миссии. Не хотели раскрываться. только вам. в порядке исключительно-служебной необходимости. Но чтобы больше никому, ни-ни.

Колдун погрозил пальцем пограничнику.

– Рад стараться! – приложил и вторую руку к виску стражник, чувствуя подступивший к горлу комок инфаркта. – Мой рот как граница!

– В смысле?

– На замке!

– Да ладно тебе, служивый, – попытался Яшка расслабить взвинченного пограничника. – Не напрягайся. Мы просто пройдём туда, – показал Сероволк за кордон, – а ты за нами шлагбаум – чик! – закроешь, и служи себе дальше, никого опять не пускай туда. Может, по возвращении наш Царевич тебя к ордену с бантом «за заслуги», перед кем там у вас «первой степени» представит.

Иван, уже сообразивший смысл происходящего, чуть всё не испортил.

– Ну-ка хватит глумиться над служивым! – напустился он на Сероволка с Премудрым. – Нашли над кем измываться! Какой я вам Царевич! Не слушай их, товарищ! Врут всё они!

– Есть! Так точно! Никак нет! Врут! – отрапортовал пограничник, пожирая глазами Царевича-«ЦАРЕВИЧА». – Разрешите идти на пост, ваше высоченство?!

– Иди уж! – вздохнул Иван, поняв, что теперь служивого не переубедить: не понаслышке знал, ежели кому из вояк вбить в голову, будто перед ними высокопородное начальство, как самые бойкие из них в один момент превращались в тупоголовых зомби каких-то.

– И нам пора! – подхватили под руки Царевича богатыри-авантюристы, пока тот ещё чего не выкинул, и потащили его мимо открытого стражем шлагбаума в спящее королевство.

– Только не забудьте, ваше высоченство! – крикнул удаляющимся богатырям пограничник. – Первый поцелуй в губы – и никак иначе! А ежели иначе – каюк!

Сероволк помахал ему на прощанье рукой, и троица растворилась в зарослях дороги, словно и не было никого.

Спустя несколько напряжённых минут страж границы, наконец, опустил начавшую затекать руку от стального головного убора и, закрыв шлагбаум на замок, размашисто замаршировал вдоль поста.

* * *

А пока наши герои продираются через запущенную территорию заграничного королевства, поступило предложение смотаться методом телепортации к царскому дворцу, ибо там назревает из левого ряда вон, что-то интересное. Сконцентрировались, и если все готовы: и р-р-раз, и два-а-а, и тр-р-риии!

Вуаля! Мы уже в гуще дворцовых интриг и событий.

Итак, смотрим, что здесь новенького.

* * *

– Государь-батюшка! Царь Владибор Ильич! – без стука забежал в палаты царские боярин Годунович, с недавних пор назначенный доверенным лицом самодержца и советником по особо непонятным вопросам. – Беда, государь! Беда! Не вели казнить!

Дремавший в послеобеденной тиши богатых покоев царь Владибор нервно протяжно зевнул (Годунович по дворцовому этикету прикрыл глаза рукой – не царю же ладонью рот самодержавный прикрывать от глаз подчинённого личного состава) и ободряюще, мол, валяй, порть царю настроение, кивнул боярину.

– Там эта, Баба-Ягодка к нам, царь-батюшка, пожаловала! – отвесил поклон Годунович. – На тройке запряжённых медведей приколесила!

– Действительно беда, – усмехнулся царь. – Безвредная ведьма во дворец пожаловала на медведях! А то, что у меня под носом половина штата сотрудников упыри-кровососы ошиваются – тебя не смущает?! Вторая треть – дурак на дураке дураком погоняет, это, по-твоему, норма?! А третья четверть – оборотни в эполетах – вообще прелесть, да?! А ты тут на Ягодку наговариваешь, бедой её обзываешь. Она как раз-таки ещё полбеды, причём, меньшая половина.

– Ой, не о том я ропщу, государь, что ведьма к нам пожаловала, – согнулся в реверансе боярин. – А о том, что катастрофические обознатушки вышли у нас.

– Куда вышли?

– Не куда, а «с кем»! – схватился за голову Годунович. – Мы не тех приняли за этих, кем они себя не выдавали!

– Обожди момент! – приказал царь, пытаясь осмыслить смысл произнесённой боярином бессмыслицы, но у него ничего не получилось.

– Теперь повтори, что сейчас сказал, только подбери-ка, мил человек, другие слова, вразумительные!

Боярин почесал затылок.

– В общем, так! Те самозванцы, которых вы по доброте своей душевной огульно назначили своим указом богатырями, оказались самозванцами! – отрапортовал боярин, абсолютно случайно запамятовав, что это была исключительно его креативная идея.

Хорошо, картина уже проясняется, подумал государь.

– Ты каких самозванцев имеешь в виду? Которые под видом лекарей нашему народу пытались заряженную воду втюхать, или которые, прикинувшись эфипитскими архитекторами долгостроек, якобы случайно спутали свои пирамиды с финансовыми? Этих то мы уже давно из богатырей и графьёв разжаловали, а кое-кого и вовсе из пирамид в зарешечённые кубы «перезарядили».

Годунович набрал в лёгкие воздуха.

– Государь-батюшка, ой не вели казнить, вели ещё слово молвить! – самоотверженно ударил челом о свои колени боярин. – Ту троицу, которую в Черноборье арестовали при попытке переворота кареты, вы (!) ошибочно приняли за посланцев ведьмы и, потакая их преступному умыслу, помиловали, наделили оное трио полномочиями богатырскими, снабдили финансами и отпустили восвояси этих шарлатанов. Теперича они с полномочиями и на свободе много негативного шума натворить могут! – на одном дыхании выпалил Годунович и преданно уставился на государя.

– Откуда сия нелепотная информация? – грозовой тучей помрачнел царь-батюшка.

– Так Ягодка приехала не одна, а с настоящим богатырём, иноземным королевичем Полисеем, киллером-следопытом, коего она «откопала» для поисков царицы-матушки. Про предыдущую же партию «богатырей» безбожится, что ни сном, ни духом.

– Дела-а! – протянул Владибор. – Чего стоишь? Зови ведьму и богатыря следопытствующего пред очи мои. Очную ставку устроим.

По указу боярина дворцовый конвой срочно доставил ведьму с посетителем прямо в покои царские. Узрев царя в халате, тапочках с плюшевыми двухголовыми медведями и в короне, стоявшего напротив окна, ведьма сделала неуклюжий реверанс и застыла в полусогнутой позе.

– Здравствуй, Ягодка! – сурово посмотрел на ведьму государь. – Так ты говоришь, что отношения не имеешь к тем трём?

– Нет, царь-батюшка, не имею.

– А не знаком ли тебе кудесник Василевс Премудрый?

– Как не знаком, он родня мне кузиновая, – ответила ведьма, и внутри у неё всё оборвалось и похолодело.

– Так он в этой группе мошенников зачинщиком числится. И ещё при допросе заявил, что с тобой в родственных связях состоит. Это-то наш суд высшей инстанции сбило с панталыку и, как следствие, следствие по этому делу зашло в коварный тупик, – собрал брови на переносице государь Владибор. – Поверил я им, отпустил восвояси, да ещё и документы им на руки выдал: ксивы служебные и пачпорта заграничные. Что на это скажешь?

– Уф-уф-уф, царь-батюшка! – запричитала ведьма. – Не виноватая я, они, видать, сами пришли. А ежели и Василевс с ними околачивался, то всё – пиши пропало. Он сумбурный на всю голову – как колдовать примется, то так что-нибудь наколдует, что потом ещё сотня магов свои головы ломают, что да как оно так незаурядно вышло. Однако, – подкралась колдунья к царю всё в том же согбенном положении, – я к тебе с хорошей новостью пожаловала. Вот! – указала она на скромно стоявшего у дверей широкоплечего верзилу в иноземном хромированном бронежилете под названием кираса, на которой готическим шрифтом было выгравировано: «Убил дракона – сохранил деревню». – Знакомьтесь, государь! Частный сыщик-следопыт, королевич Полисей.

Он за умеренную плату согласился царицу отыскать и вернуть в пункт постоянной дислокации.

Королевич картинно приложил два пальца к виску, приветствуя залюбовавшегося им Владибора.

– За дополнительную мзду он вам и эту троицу мошенников отыщет, – шепнула ведьма государю. Тот расплылся в златозубой улыбке.

– Весьма кстати! – подошёл царь поздороваться к следопыту. – Очень приятно, знаете ли! Царь! Очень приятно! Самодержец державы, скипетра и короны государственной! Для вас же просто Владибор Ильич!

– Королевич Полисей! – пожимая руку царю, лёгким кивком головы представился сыщик. – Прямой потомок легендарных сэра Гугля и герцога Яндеха фон Рамблера, по материнской линии. Девиз нашего древнего рода: «Искать! Выследить! Найти! Одолеть! Вернуть! Спасти». Кого закажете – поищем, выследим и одолеем, кого надо – найдём, спасём и вернём. Результат гарантирован!

От слов королевича у царя на глаза навернулась скупая мужская слеза радости – вот же он, вот тот самый богатырь, который ему нужен: силён, смышлён, адекватен и, что немаловажно, готов прямо сейчас приступить к выполнению задания.

– Молодой человек, позвольте спросить, а какой метод вы используете в своей профессиональной деятельности? – вмешался в беседу Годунович, которого всегда интересовали всякие, никому не важные дотошные мелочи. – Я слышал, нынче широко применятся дедуктивный.

Государь недовольно посмотрел на зануду-боярина: какая тому разница, какой метод, главное ведь чтобы был «гарантированный результат» на выходе. Ещё обидится королевич и передумает помогать, или, того хуже, дополнительную цену заломит за «информационный ликбез». Но Полисей, доброжелательно улыбнувшись вопросу Годуновича, спокойно ответил буквально следующее:

– В нашем деле дедуктивный метод уже давно не используется, так как он деструктивный. В просвещённой высококультур-мультурной Евландии мы давно работаем методом тотального опроса свидетелей и очевидцев, а также пользуемся информацией от случайных прохожих и нештатных агентов. Данный метод несколько утомительнее, но, как показывает статистика раскрываемости, срабатывает на все сто процентов.

Годунович остался доволен ответом следопыта, а государь промокнул глаза платком и с любовью посмотрел на Полисея.

– Дорогой ты наш богатырь! Ежели ты вернёшь мне царицу-матушку, да ещё и тройку шарлатанов обезвредишь, я и тебя озолочу, и тебя, Ягодка, – мельком глянул на суетившуюся под ногами ведьму, – э-э, осеребрячу. Спаси, богатырь, царицу, мать нашу!

– Окей! Я найду вашу «королицу» и принесу вам головы мошенников, сир! – самоуверенно произнёс королевич.

– Ну, зачем же быть таким кровожадным, – пожурил почти по-отечески царь Полисея. – Да и утомительно эту тяжесть переть назад. Всю голову тащить не надо. В качестве вещдока хватит и их ушей или носов, или языков, не важно.

– Что же! Я готов отправиться в путь! – щёлкнул шпорами королевич и собрался уже напялить на голову шлем с массивными стальными рогами.

– Как, и не отобедаешь с нами? – с ещё большим уважением посмотрел государь на Полисея (вот это богатырь, так богатырь, не то что некоторые). – И даже чарки не пригубишь на посошок?

– Никак нет! – твёрдо ответил следопыт, только слегка покосившись на внесённые в опочивальню подносы с аппетитными закусками и напитками. – Трезвый ум, пустой желудок, холодный череп, горячее сердце и чуткий нюх – залог моего неизменного успеха!

От этих слов царь уже не смог сдержать эмоций, обнял королевича по-отечески, сморкнулся тому в кирасу нечаянно и самолично выпроводил из дворца сугубо положительного героя в «путь-дорожку фронтовую», ибо почувствовал: ещё немного – и усыновит королевича, так он ему пришёлся по душе. А как сына, пускай и приёмного, в армию, а тем более в заведомо опасную экспедицию отряжать? У королей, царей и их прихвостней это дурным тоном считается.

Королевич Полисей выехав из града царского, выставил смоченный указательный палец по ветру и, выяснив таким образом положение розы ветров на ближайшие сутки, поскакал, как ему показалось по ряду косвенных признаков, прямиком по следу великолепной троицы, справедливо предполагая, что последние выведут его и на главного фигуранта этого дела – «королицу» Надежду.

Так на шахматной доске нашей истории добавилась ещё одна, точнее две фигуры, если считать Искалибура, боевого коня королевича, которого в опочивальню к царю не пустили. (Да знаю я, знаю, что это не конское имя. Обычно короли так свои любимые мечи, нунчаки или алебарды нарекают. Но королевич Полисей, большой оригинал, всегда поступал нешаблонно. Он и меч свой то ли Бацифалом, то ли Банифацем нарёк. А что вы хотите – он хозяин, ему видней).

* * *

Наши богатыри, не зная об этой неприятности, продолжали упорно продираться по зарослям спящего королевства. Ага! И пока государь с Годуновичем и ведьмой обмывали отправку нового героя вслед за старыми, Василевс, Иван и Яков добрались до заросшего терновником, плющом, папоротником и другими сорняками королевского замка.

– Вы только поглядите, какую хибару отгрохали! – задрал голову Сероволк, считая количество этажей. – Десять и ещё почти половина!

– Пятнадцать! – уточнил Царевич. – Яков, ты что, считать не умеешь?

– Умею, только в строчку, а в столбик, тем более снизу вверх, в первый раз, – ответил цыган. – Но всё равно пятнадцать в высоту – это очень много.

– Ерунда какая! – махнул рукой Василевс. – Обычный пятнадцатиуровневый замок. Я в своё время с группой коллег по цеху в строительстве Вавилохинского небоскрёба участие принимал. Вот там да, был размах! У нас только фундамент высотой с этот замок был.

– Так он, кажется, и года не простоял, рухнул, – напомнил колдуну незавидную судьбу гигантской башни-мегалита Царевич.

– Досадная ошибка в расчётах, – буркнул колдун (блин, и зачем вспомнил про тот случай, у их магической бригады за просчёты в тот злополучный раз все лицензии отобрали). – Ой, что старое поминать. Пошли дальше.

Колдун развернулся спиной к замку, собираясь продолжить путь. Царевич последовал его примеру.

– Обождите, мужики! – воскликнул Сероволк. – И что мы вот так просто пройдём мимо замка и даже не заглянем внутрь?! Это же просто глупо! Там, возможно, полно всякого до. до. достопримечательностей! – выговорил цыган, увидев как осуждающе посмотрели на него спутники. Как на мародёра посмотрели.

– Чего мы там не видели?! – неодобрительно покачал головой колдун. – Хозяевам в отключке летаргической ещё лет сто чалиться, а мы без приглашения по их крепости шастать будем. Это не дело.

– Да, пойдёмте дальше, – согласился Иван с Василевсом.

– Вот вы как?! – насупился цыган, не двигаясь с места. – Ты, Премудрый, избороздил мир вдоль и поперёк, где только не был, чего только не видел. Ты, Царевич, тоже попутешествовал, дай боже, своим «каретостопом». А у меня только и были «путешествия» по чертогам отечественным и острогам строгого режима. До нашей встречи с царём я вообще под подпиской о невыезде находился. В кои-то веки появилась возможность побывать в загранкомандировке, познакомиться с культурным наследием наших добрых соседей, а вы сразу ярлык мародёра навешать готовы. Конечно, чего ещё от цыгана ожидать, который и считать столбиком не умеет.

Расстроенный Сероволк отвернулся от растроганных его речью спутников и украдкой оглядел замок, гадая, где там казна королевская припрятана.

– Хорошо, хорошо, Яша, не расстраивайся, – переглянувшись с колдуном, пошёл навстречу пожеланиям цыгана Иван. – Давай по-быстрому зайдём, посмотрим на замок. Только обещай ничего не трогать.

– Да, нам твоей «покупки» коней хватило, – добавил Василевс. – И смотрите оба там, не уколитесь фигнёй какой-нибудь.

– Я буду сама осмотрительность, – обрадованный цыган потёр руки в предвкушении «культпохода» в неохраняемый замок. – Посмотрим одним глазком и дальше, в путь.

Богатыри, с Василевсом во главе, аккуратно, чтобы не зацепиться, пролезли гуськом сквозь заросли и, войдя через распахнутые настежь ворота в замок, начали ознакомительную экскурсию по проклятому месту.

Взвалив на себя нелёгкую ношу экскурсоводного гида, перед началом осмотра замка колдун подвёл своих спутников к застывшим около ворот изваяниям стражников, больше смахивавших на восковые куклы мадам Тюссы. Проверив пульс, он постучал своей тростью по голове одного из стражников. В ответ раздался глухой звук.

– Видите? Как я и предполагал, это поветрие, называемое «проклятьем Горгоны», поразило всё королевство, и симптомы магической инфекции, как видите, в буквальном смысле, налицо, – попытался Василевс пояснить товарищам всю серьёзность ситуации. – Все заражённые, покрыты коркой особой протоглины, которая, выделившись из тел, замедлила все их жизненные процессы, введя в магический анабиоз.

– Ух, ты! – постучал по твёрдой щеке «изваяния» Сероволк. – А глина откуда?

– Каждый человек на семьдесят пять-восемьдесят процентов состоит из воды, плюс пять-десять процентов минералов и других химических элементов, а оставшаяся часть нашей физической оболочки приходится на эту самую протоглину, – припомнил курс лекций магической анатомии Премудрый. – Специальным образом наложенное проклятие при срабатывании включает особые механизмы стопорения функций организма, свёртывая и выводя на поверхность тела эту божественную субстанцию. И получается вот такая симпатичная статуя. Поэтому я ещё раз напоминаю вам, господа-товарищи, во избежание эксцессов ни к чему в замке не прикасаться. А теперь следуйте точно за мной.

Василевс, раздвинув магической тростью терновые кусты, закрывавшие вход непосредственно в здание замка, сделав проход для себя и товарищей. Обождав, когда Иван с Яковом преодолеют опасный участок, Премудрый опрометчиво шагнул вслед за ними и скрылся в неуютной полутьме здания. Шипованные ветви терновника вздрогнули, словно отошли от магической дрёмы, и, сомкнувшись за колдуном, ощетинились шипами во все стороны, а в густом, как кисель, воздухе проклятого замка еле уловимо запахло какой-то безысходной неизбежностью.

– Чем это воняет? – первым почувствовал странный запах чуткий нюх цыгана.

– Это запах вечности! – пафосно проговорил Василевс, и его голос эхо разнесло по этажам сонного замка.

– Согласен! – высказался и Царевич. – Давно здесь не проветривали.

– Есть предложение организовать сквозняк! – морща нос, предложил Сероволк.

– Может, действительно «нарисуем сквозняк», пока не поздно, – высказался Василевс. – У меня предчувствие нехорошее.

– Не дрейфь, Премудрый! Всё под контролем! Моя волчья интуиция шепчет, что всё будет нормально, – беспечно бросил цыган и первым вошёл в бальный зал замка.

– Я тоже ничего дурного покуда не чую, – не так беспечно как Яков но тоже, без внутреннего напряжения сказал Царевич, и зашёл в зал следом за Сероволком.

– Вот это-то меня и пугает, – проворчал себе под нос колдун и поплёлся за товарищами.

Бальный зал, или как называют в просвещённой Евландии, «танцпол» был полон парных человеческих «статуй», склонённых в игривом реверансе навстречу друг дружке. Позы застывших в танце людей свидетельствовали о том, что «проклятье Горгоны» сработало в самый разгар королевской вечеринки, организованной по случаю восемнадцатилетия его дочери. Судя по наклону корпусов кавалеров и элегантно отведённых ручек фрейлин и других придворных мадмуазелей, принимавших участие в танце, можно было предположить, что магический катаклизм случился либо во время второй части марлезонского балета, либо в первой четверти двенадцатого. К такому выводу, по крайней мере, пришёл Премудрый, и лучше нам не вдаваться в подробности его логических умозаключений. Пришёл, ну и ладно. Давайте лучше посмотрим, куда запропастился Серо.

– Ух, ё-моё, какая фиговина! – лёгок на помине, напомнил цыган, хлопотавший вокруг трона с застывшим в величественной позе королём, о своей скромной персоне. – У короля палка с драгоценными камнями и шар в оправе из белого золота, почти как у нашего государя!

– Это скипетр и держава, отличительные знаки верховного главнокомандующего, то есть короля, – попытался блеснуть имеющимся, ещё довольно лёгким багажом знаний, Иван Царевич.

– Отчасти ты прав, – поправил его Василевс, тоже подойдя к трону. – Однако в культур-мультурной Евландии скипетр у королей, канцлеров и кайзеров принято называть «стимулом». У них ослов при дворе не меньше, чем у нас, только они лучше маскируются. А «державу» здесь величают «фабержава».

– Если ты такой умный, тогда, может, ответишь, в чём вообще прикол у царей с этими стимулами-скипетрами да державами-фабержавами на банкетах тусоваться? – спросил Иван, поглаживая драгоценную реликвию-стимул. – Что им короны мало, что ли?

Премудрый снисходительно улыбнулся.

– Не скажи, не скажи, Ваня. Корона – это венец монарха, а скипетр и держава – в данном случае «стимул» и «фабержава», это не что иное, как фаллические символы, показывающие, кто в том или ином «курятнике» «папа».

– Тьфу ты! – отдёрнул руку от «символа» Царевич. – Придумали тоже. Выходит, и у нашего царя в руках такие же символы?

– Нет, наш государь не такой извращенец. Его «ветви власти» официально символизируют, соответственно, кнут и пончик, то бишь пряник.

– И то верно!

– Ну, всё! – постучал по полу тростью Василевс. – Посмотрели, пора и честь знать. Пошли отсюда!

Цыган, пожиравший глазами инкрустированные драгоценностями «символы» короля, но не решавшийся их присвоить на глазах у «правильных» коллег-богатырей, сник было, но тут ему на помощь, нежданно-негаданно, да к тому же ненароком, пришёл Царевич.

– Погоди, Василевс! – остановил Иван колдуна. – Давай хоть на принцессу одним глазком посмотрим. Что она из себя представляет и как её, бедную, угораздило так всё королевство подставить.

– Точно! – подхватил предложение цыган (вот подфартило!). – Что-то её рядом с папашей не видно. Давайте найдём её, посмотрим, что она из себя представляет и как её угораздило.

– Уговорили! – кивнул Премудрый. – Давайте поднимемся наверх. Возможно, она в своей опочивальне. Если всё произошло во время второй части марлезонского балета, а по дворцовому этикету он исполняется в первой четверти двенадцатого, то девушка строгих нравов должна была быть уже давно в постели, кушать перед сном яблоко.

– И это верный ответ! – согласился с версией колдуна Сероволк, хотя, по-честному, она показалась ему чрезвычайно сомнительной. А-а, и пусть, главное, чтобы коллеги оставили его на пару минут в невыносимо скорбном одиночестве. – Вы давайте-ка, сходите, посмотрите на девицу, а я здесь покараулю. Наверх не пойду.

– Чего так?

– У меня обоняние очень тонкое, как у парфюмера, – ответил Яша. – А сверху прёт чем-то ну совсем нестерпимым, как от роты ратников на марш-броске. Боюсь нюх потерять.

Конечно же, Сероволк немного юлил, добиваясь аудиенции с застывшим королём, но с верхних этажей, в самом деле, несло отнюдь не флягцузкими духами.

– Ой, смотри, волчара! – попенял ему Василевс. – Остаёшься здесь за главного. Только ничего не набаламуть, пока мы на смотрины невесты Царевичевой ходим.

Сероволк, поняв шутку (благодаря Ивану же их сюда пропустили), весело хрюкнул, а герой шутки смущённо покраснел.

– Скажешь тоже. Из меня королевич, как из гоблина академик гуманитарных наук, – отмахнулся Иван и, вытащив на всякие пожарные серп, пошёл по винтовой лестнице на верхние этажи.

– Что правда, то правда, – «поддержал» сравнение Царевича колдун не в его пользу и последовал за ним.

Оставшийся наедине с королевской «статуей» цыган алчно потёр руки и, поплевав на них же, ухватился за скипетр-стимул.

Василевс, едва поспевавший за Царевичем, посоветовал начать осмотр королевских покоев сразу с верхних этажей. Зная нравы местных кавалеров, он предположил, что девичьи комнаты должны были быть устроены как можно выше, чтобы эти лихие «робингуды» (в переводе с местного диалекта – добрые молодцы), готовые в порыве страсти попытаться совершить попытку проникновения в дамские покои, взобравшись по стене замка, немного отрезвлялись при виде высоты вожделенного окошка. Хронология подобных похождений хранила в людской памяти не одного легендарного «проникателя» в высокопоставленные будуары. Можно даже сказать, что это было негласным видом спорта у местного мужского населения, пускай таким же дурацким, как кёрлинг, сквош или крикет и пусть, зачастую, «высокопосаженные» болельщицы, подыгрывали «альпинистам», помогая им верёвочными лестницами, связанными простынями или, что совсем уж банально, своими заплетёнными косами, сводя на нет все потуги выявить лучшего среди «робинов», но для погрязшей в ханжеском каноноблюдении Евландии, куртуазное верхолазание являлось свежим глотком вольномыслия и не одним глотком, и не только «мыслия». Вообще, если говорить про этот период истории, то надо сразу вспомнить про тайный орден скопцов-иезуверов. Этот орден, третировавший многие королевства Евландии, насаждавший своими иезуверо-инквизибельными методами слепое поклонение своим кардиганам, довольно успешно превращал народы просвещённых государств в стада запуганных ослов, экскьюз ми, овец. Если бы не этот медальон, извините, орден, то всё могло быть совершенно.

Пардон, господа! Пока я отвлекал вас пустопорожней болтовнёй, колдун с Иваном, уже почти выбившиеся из сил (В таких высотках надо лифты устанавливать! – прим. В.Премудрого), ступили на верхний уровень замка и (о, удача!), в первой же приоткрытой двери обнаружили скромно развалившуюся на кровати с балдахином принцессу. Правда, их покоробило наличие в опочивальне большого количества мужских «статуй», лежавших, чуть ли не штабелями, вокруг девичьей постели.

Но Василевс Премудрый не зря был «премудрым» колдуном и знахарем. Проведя беглый осмотр помещения и его содержимого, он пришёл к выводу, что все мужчины оказались здесь гораздо позднее рокового происшествия. Наличие корон и царско-княжеских знаков на доспехах вломившихся в девичью опочивальню джентльменов свидетельствовало о высокопородной родословной этих несчастных. По всему выходило, что все мужики в помещении являлись либо княжичами, либо царевичами, либо султановичами, короче, королевскими особами, точнее – особями. Гадать, зачем они сюда забрались, необходимости не было. Даже в волшебно-коматозном состоянии принцесса Злата-Власта была ослепительно красива. Про таких говорят: ни в сказке сказать, ни пером описать. Вот и мы не будем описывать. Красотка – и всё на этом. Вот только непонятно, почему многочисленные царские поцелуи не только не разбудили её, а и погрузили в такую же беспробудную кому и претендентов.

– Странно, согласись? – сказал Василевс, ломая голову над загадкой этого проклятья.

– Согласен, – подвердил Иван. – Ежели королевичи облажались, то нам, пролетариату безродному, тут и вовсе делать нечего. А жаль, уж до чего красива девица, э-эх! – махнул безнадёжно рукой. – Айда вниз, Премудрый, пока там Сероволк ничего не начудил.

Зря он наговаривал на цыгана. Яша уже ничего там не чудил, а мчался наверх к ним, с одной-единственной мыслью.

– Мужики, атас! – ворвался он в опочивальню с отобранным у короля «стимулом» в одной руке и ножом в другой. – Я задницу уколол!

У колдуна мурашки по спине побежали.

– Что ты сказал? – побледнев, спросил он у Сероволка.

– Вася, я случайно! Он держит, не пускает! Я на себя! Он держит, словно соображает! Я ногой упёрся! Он всё равно! Разозлил меня! – почёсываясь и икая, залопотал Сероволк. – Вася, придумай что-нибудь!

У меня всё немеет! Ты же Премудрый! А-а-а!

– Хватит причитать! – закричал Премудрый, предотвращая панику в рядах цыгана. – Расскажи по порядку, как тебя угораздило?!

– Я нечаянно! – сразу оговорился цыган, зная, что «всё сказанное вами, на суде может обернуться против вас», и коротко обрисовал обстановку.

Из его сбивчивого рассказа Василевс и Иван выяснили, что цыган сугубо из любви к культурному наследию человечества попытался рассмотреть произведение искусства в лице королевского «стимула» поближе и попытался вытащить его из руки короля. Но у него ничего не вышло из этой затеи. Тогда он упёрся ногой в королевскую грудь, немного разжал ножом скрюченные в долгосрочной судороге пальцы венценосца и вырвал-таки скипетр из его цепких лап, но при этом не удержался и, слетев с трона вниз, наткнулся задом на шпагу одного из замерших в танце кавалеров. У цыгана от укола сразу началось везде чесаться и неметь. И вот он примчался к друзьям за помощью, потому что.

– Я хочу жить!!! – заорал Сероволк, чувствуя, что ягодицы и ноги его полностью затвердели, покрывшись коркой протоглины, и глина продолжала выступать всё выше и выше на его теле, медленно превращая его в статую. – Спасите меня, братцы! Ваня, целуй принцессу! Ведь ты Царевич, твою щуку! Василевс, скажи ему!

– Не вздумай, Иван! – наказал ему Василевс. – Если королевичей так накрыло, то неизвестно какие последствия могут оказаться после твоего рабоче-крестьянского поцелуя. Середь нас истинных царевичей нет, значит, не стоит и пыркаться.

Иван, внимая словам Премудрого, с чувством глубокого извинения посмотрел на причитающего Сероволка и сделал шаг в сторону от спящей красавицы. К этому времени тело цыгана уже затвердело от ног до пояса и продолжало трансформироваться, подбираясь к его грудной клетке.

– Братцы! Вы что, так и оставите меня в обществе этих неудачников?! – окончательно расстроившись, спросил у «братцев» Яшка.

Василевс скорбно вздохнул и попытался хоть как-то приободрить цыгана.

– «Проклятье Горгоны» очень сильное заклинание, и моих знаний недостаточно для того, чтобы попытаться расколдовать тебя. Но ты не расстраивайся, Яша, – подошёл и похлопал по плечу его Василевс. – Давай взглянем на эту ситуацию с другой стороны. Сейчас ты уснёшь на пару-тройку десятилетий. И этот сон пролетит для тебя, как и для всех их, – обвёл он рукой застывших в комнате людей, – словно краткий миг для седых пирамид. Рано или поздно найдётся истинный принц, который всех вас расколдует. Зато, сам подумай, мы к тому времени уже состаримся, заболеем и, возможно, присоединимся к большинству. Ты же, молодой и здоровый, продолжишь жить дальше, как ни в чём не бывало. Посмотришь на мир в светлом будущем, ведь твои прежние «подвиги» за сроком давности закроют и сплавят в архив. Так что не паникуй, лучше соберись с мыслями и прими свою долю как должное.

Мрачный, как туча, Сероволк (кстати, уже затвердевший почти по грудь), выслушав колдуна, расправил морщины на лбу и даже попытался напялить на лицо некоторое подобие улыбки.

– Наверное, ты прав, – почти спокойным голосом сказал цыган Василевсу. – Это ведь ещё не смерть, чего я так нервничаю. Спасибо, ты действительно успокоил меня, многоуважаемый Василевс Премудрый, мой названный брат и соратник.

– Да ладно тебе, – смущённо потупился колдун.

– Дай я тебя обниму на прощанье, пока окончательно не застыл! – раскрыл свои объятья Сероволк. – Единственное, о чём я буду переживать, когда очнусь через сотню лет, что рядом нет такого мудрого психоаналитика, как ты.

Премудрый, шмыгнув носом, шагнул навстречу цыгану, обнял того, уткнулся лицом в затвердевающую грудь и. почувствовал лёгкий укол цыганского ножичка в ягодицу.

– Поэтому в светлом будущем мы очнёмся вместе, братан, – коварно прошептал на ухо Василевсу цыган и расплылся в довольной улыбке. – Ну как самочувствие?

Уколотый колдун отпрыгнул прочь от Сероволка, но было уже поздно. Буквально на глазах у немногочисленных свидетелей он тоже стал стремительно превращаться в «статую». Магический недуг от места укола сразу перекинулся на ноги.

– Ты что натворил, паскуда! – закричал он на мрачно улыбавшегося Якова. – За что ты меня так?!

– А чтобы не умничал, интеллигентишка вшивый, – оскалил зубы цыган.

– Нашёлся тут лекарь душ человеческих. Теперь посмотрим, как ты останешься спокоен в такой «ситуации». Давай, Ваня, и с тобой на прощанье обнимемся по-братски!

– Спасибо, я как-нибудь без этих формальностей, – замотал головой Царевич и перевёл взгляд на колдуна.

А на Василевса страшно было смотреть. Поняв, что теперь и его настигла участь трансформироваться в статую на долгие годы, того словно подменили. Всю интеллигентность из него выдуло, словно, извиняюсь за каламбур, воздух из проколотого шарика.

– Ты, ворюга конокрадская! – начал он на чём свет стоит ругать криво ухмылявшегося Яшку. – Ты не Сероволк, нет, ты самая настоящая Челобака!

– Гляньте, люди добрые, из нашего образованного интеллигенция так и прёт! – состроил саркастическую гримасу цыган.

– Рядом с тобой любой, как и ты, быдлом станет!

– Я вас умоляю, – абсолютно не обиделся Яков нелицеприятным речам Премудрого. – Вы, уважаемый кандидат магических наук, всего-навсего раскрыли своё истинное лицо, а быдлом вы были всегда.

– Оборотень! – «обозвал» колдун цыгана.

– Бакалавр! – не остался тот в долгу, думая, что это какое-то заковыристое ругательство.

– Дикарь!

– Лаборант!

– Маугли! – начал маг обзываться на языке древних знахарей. – Йог твою ногу за голову!

– Ты поаккуратней на поворотах, член-корреспондент, – впервые за всё время ссоры оскорбился Сероволк. – А то я тебе глотку-то перегрызу при первой возможности!

Василевс пропустил угрозу мимо ушей. Подобрав методом проб и ошибок неприятное цыгану ругательное слово, он уже целенаправленно начал того «дозолять».

– Маугли! Маугли! Фигли-мигли-Маугли!

– Если я Маугли, – нашёлся Яков, – то ты самый настоящий бандерлог! – тоже знал он кое-какие бранные словечки из древнезнахарского.

– Кто бандерлог? Я бандерлог? – пришла очередь возмутиться алхимику.

– Ну, знаете ли, это уже переходит все рамки. Меня, заслуженного астролога, криптолога, магиобиолога обозвать бандерлогом?! Это, однозначно, дуэль!

– Дулю тебе, а не дуэль! – ткнул кукиш в сторону колдуна Сероволк. – Не будешь меня «мауглем» обзывать. Как будто я не знаю, что оно переводится как лягушонок.

– Не хочешь, чтоб тебя обзывали лягушонком, тогда я тебя превращу в него. Верно! Я превращу тебя в лягушку, то есть в жабу, точнее – в статую жабы! – с ненавистью взирая на цыгана, крикнул Василевс и, направив на того набалдашник волшебной трости, проревел глубоким басом заклинание: – Жаб-Тяп-Ляп!

Из прозрачного шара, венчающего трость, вырвался луч зелёного света прямо в грудь застывшего уже по горло Сероволка и, отрикошетив от более сильного «проклятья Горгоны», случайно попал в Ивана, всё это время внимательно и беспристрастно наблюдавшего за насыщенным диалогом спутников. В тот же миг Царевич перевернулся в воздухе, словно заправский гимнаст, и превратился в человекообразную жабу. Отражённое заклинание сработало всего лишь на пятьдесят процентов, но и этого хватило: тело у Ивана осталось человечье, а вот голова целиком и полностью жабья, ну и ещё перепонки на позеленевших руках добавились, а, да, и прыщи с бородавками густо выступили по всему телу.

– Болван, всё у тебя тяп-ляп! – успел крикнуть Сероволк колдуну на прощание и застыл ещё одной статуей с ножом и «стимулом» в разведённых в стороны руках.

– Ой, Ваня, я нечаянно! – чуть не присел, если бы ноги повиновались, от увиденного результата своего колдовства Премудрый. – Сейчас я всё исправлю! – навёл он трость теперь уже сразу на Ивана и крикнул возвращающее облик заклинание, – Челл-Пэлл-Мэлл!

Из волшебного шара в Ивана вонзился красный луч. Царевича подбросило, перевернуло и шмякнуло на пол. Иван поднялся на ноги и, осмотрев себя, убедился, что второе заклинание тоже не прошло даром – теперь на его лысой жабьей голове распустился шикарный веер из павлиньих перьев, смахивавший на оригинальный кокошник. Если бы его сейчас увидел Сероволк, то он обязательно сформулировал нынешний внешний вид Царевича как «Чудо в перьях».

– Василевс, хватит на мне экспериментировать! – обладавший завидной выдержкой, попросил его Царевич. – Просто верни мне человеческий облик, пока сам окончательно не застыл.

– Ёлки-моталки, я не помню как! – с дрожью в голосе ответил Василевс.

– Тайные знания у нас, у посвящённых, хранятся в спинном мозгу, а он у меня уже, видимо, того, затвердел. Прости меня, Царевич! Прости и прощай!

– Эй, так не пойдёт! – пошатнулось самообладание и у Ивана. – Вы, значит, засыпаете во всей своей красе, а я такой вот жабой теперь должен прятаться в таёжных дебрях, пока меня какой-нибудь охотник на экзотических мутантов не пристрелит, чтобы повесить мою обезображеную башку над своим камином?! Нет уж, напрягай остатки своих мозгов, вспоминай антибиотик магический!

Василевс, у которого в распоряжении осталась одна голова, повертел ею по сторонам, стараясь растрясти застывающие извилины, и остановил взгляд на спящей красавице.

– Вспомнил! Вспомнил! – обрадованно воскликнул колдун. – Одной моей знакомой царевне, в лягушку заколдованной, поцелуй помог расколдоваться!

– И в чём, собственно, радость?

– Как ты не поймёшь, «Жабан-Царевич»! – истерически захохотал Василевс своей идиотской шутке. – Тебе всего-то надо найти нормальную царевну и уговорить её на один поцелуйчик. Язык у тебя подвешен, мама не горюй, что даже с такой мордой, я думаю, ты справишься. Извини ещё раз за промах, точнее, за попадание и. прощай!

На этом слове Василевс Премудрый целиком и полностью застыл рядом со «статуей» Сероволка. Иван же, оставшись в полном одиночестве, сел на край кровати и мужественно зарыдал обидно-горькими слезами.

Легко сказать «найди нормальную царевну». С таким чудовищем, каким он стал, ни одна даже умалишённая, а тем паче, нормальная царевна, и разговаривать не захочет, сразу живодёров вызовет. Если только подпоить её хорошенько или как-нибудь иначе затуманить сознание, или во сне к ней подкрасться. Стоп! Иван прекратил рыдательное раздумье и, уставившись на спящую принцессу, погрузился в обычное раздумье.

А что, если. Да нет, она сама под жёстким проклятьем, ещё и её в жабу своим поцелуем перевоплощу. Или попробовать? Хуже уже не будет. А если? Блин, возможно! А может? Да, нет, какой там. Или всё-таки? Всяко ведь статься может.

Короче говоря, Иван-Жабан-Царевич думал-думал и принял решение рискнуть и поцеловать заколдованную красавицу. Чем, как говорится, феи не шутят. Авось повезёт!

* * *

Королевич Полисей преодолел последний ярус на скале и подал руку своему коню. Искалибур, то и дело со страхом поглядывая вниз, протянул копыто хозяину. Ухватившись за лошадиную ногу, королевич немного поднатужился и помог коню взобраться наверх. Следопыт и его конь оказались на крутой скале, возвышавшейся над шумящей до самого горизонта тайгой, словно на необитаемом острове, посреди зелёного бушующего океана. При виде этой грандиозной картины точно такая же ассоциация пришла в голову не только Полисею, а и его немного подуставшему во время восхождения коню. Дело в том, что королевичу, не до конца представлявшему площадь территории тридевятого (но это только по уровню жизни, а по площади самого что ни на есть первого) царства, и совершенно отчётливо не знавшему о мизерной плотности населения, особенно в дремучей её части, не повезло вдвойне. С самого начала он выбрал не ту дорогу, а когда сообразил, что это «не та дорога», тут же понял, что заблудился. И тут только осознал, что его метод «тотального опроса» в этой глуши категорически бесполезен. Спросить хотя бы дорогу (про тройку мошенников-богатырей пока речь и не шла), и то не у кого было. На многие вёрсты в одну сторону и на многие мили в другую тянулась зелёная стена неприветливого рыцарю леса. Хотя нет, вру! Попадалась ему в начале пути парочка забытых богом и налоговой инспекцией государя хуторов. Однако пугливые их жители, увидев иностранного, как им по старой памяти казалось, интервента (у нас завсегда по одёжке встречали, а королевич, на свою беду, в полном боевом), отработанным способом моментально всем селом уходили в партизаны, добавляя ко всему ещё дополнительные неудобства королевичу пуляньем в него из кустов пращами. Да! В одной деревне успел он поймать какого-то замешкавшегося старичка и, великодушно угостив того дорогущим бренди из неприкосновенных запасов (знал, хитрюга, как расположить к себе аборигена), попросил показать дорогу к ближайшему городу. Дед тот, отведав ещё иноземного первача, крякнул весело и, сославшись на болезнь паралитическую, извинился, дескать, «ноги не ходют, а то бы ты и меня здесь не застукал». Но в обмен на фляжку с бренди пообещал королевичу нарисовать «наиточнейшую карту путей и коммуникаций, не сойти мне с этого места», что и было им сделано с дотошной скрупулёзностью. Обрадованный Полисей целый день шёл по аборигенской карте, выверяя все повороты с вежливокоролевской точностью до шага, пока, наконец, не забрёл в… трясину. Хорошо, Искалибур отказался дальше скакать с кочки на кочку. Иначе, видит Перун, не вернулся бы следопыт на твердь земную. После этого королевич уже и не огорчался особо отсутствию на пути диких аборигенов и их поселений ещё и потому, что огорчений и так было по горло.

За то время, пока Полисей странствовал в поисках выхода из создавшегося положения, он от безысходности (и чтобы не потерять навыки) пытался провести опрос деревьев, в частности, ясеня, тополя, осины и дуба. Но, как и следовало ожидать, деревья проявили солидарную с аборигенами линию поведения: ясень не ответил ему, качая головой (!), тополь забросал его осиновой (!) листвой, а дуб просто тупо молчал, как партизан на допросе. И вот сейчас, на вершине скалы, ему пришла идиотская, на первый взгляд, идея – опросить шелестевший в кронах этих диких деревьев этого дикого края ветер.

«Если и это не поможет, сброшусь вместе с конём!» – отчаянно подумал королевич и набрал в лёгкие побольше воздуха.

– Ветер, ветер, ты силён! Ты срываешь листья с крон! – заголосил королевич Полисей нараспев. – Где попало ты летаешь! Сто пудов – дорогу знаешь! Лишь одно хочу спросить: как от леса «откосить»?

Королевич замолчал и прислушался к свисту ветра: насвистит что-нибудь или опять «порожняк»?

– Вах, какой кароша песня! Я утронут, серца тресни! – разобрал королевич в тугих порывах не менее странный ответ. – Слюхэй, голова с рогами! Таксу знаешь? Едем с нами!

– Ветер, ветер, что за бред?! Ты мне просто дай совет! – сделал Полисей ещё одну попытку «достучаться до небес».

– Слюхэй, хвати римфоват! Выгляди наверх, твой мат! – уже немного раздражённо просвистело королевичу в ответ.

Полисей и Искалибур задрали лицо с мордой к зениту и чуть со скалы не спрыгнули. Над головой у них завис, угадайте что?

Летучий корабль?

Нет!

НЛО?

Нет!

Ковёр-самолёт?

Не-а!

И даже не палас-вертолёт.

Заинтригованы?

Ладно, не буду вас мучить. Над головой королевича замер неподвижным монолитом обычный воздушный шар. Неожиданно, да? Я и сам в шоке!

Но это для нас шар хоть и неожиданный, но «обычный», ведь для того стародавнего времени обычным делом были ступы, ковры, мётлы, ядра, ручные драконы, крылатые вараны-тримараны и т. п. А вот воздушный шар был чрезвычайно редким средством воздухоплавания, доступным только продвинутым богачам и кустарным самодельцам-любителям. Потому и попятились от неожиданности Полисей и его конь, но, (на то они и бывалые вояки) быстро взяв себя кто в руки, а кто в копыта, запрыгнул один на другого и, выхватив из ножен то ли «Бацифала», то ли «Банифаца», короче, меч с труднопроизносимым названием, ринулись на «неведому летаюшу зверушку».

– Стой, дарагой, да! – закричал ему из гондолы свистящим голосом ветра мужик в тюрбане. – Не руби мою бизинес, да! У моя семья, да! Тринацать с половиной дети, да!

Непонятно, что остановило королевича, удержало от битвы с шарообразным «монстром» – вид испуганного человека с обильно забинтованной головой или его «тринадцать с половиной детей», но Полисей угомонился.

– Ты, чьих будешь управляющий монстром? – устроил королевич уже немного подзабытый и оттого сладостный слуху опрос живого Че-Ло-Ве-Ка. – Вреден ли монстр для людей? Чем монстр питается? Откуда путь держишь? Куда направляешься? Какое сегодня число и день недели?

Есть выпить? И последний вопрос: сможешь ли на своём монстре доставить нас с Искалибуром до ближайшего города, а? Искалибур, если ты не понял, это мой конь.

– Вах, кому тебя туда-сюда угораздил! Вах, вах! – жалостливо «повахал» «управляющий монстром», бросил королевичу бурдюк с аракой и спустил верёвочную лестницу. – Залэзывай, дарагой!

Королевич, отведав жгучего напитка, крякнул весело, как давеча тот старик-абориген, дал немного коню «для сугреву» и, взобравшись в гондолу, протянул руку лошади.

– С одной чаловэка дэсят дирахман, с животной двацыть, – указал таксу воздухоплаватель, когда королевич уже втащил лошадь на «борт».

– Пятнадцать за двоих! – попробовал поторговаться Полисей.

– Нэт! Трыцат и точ-в-точко! – покачал тюрбаном мужик. – Дарага кальян послэ абеды.

Хоть и заламывал цену этот воздухоплаватель, а выбирать не приходилось. Да и лошадь назад спускать смерть как неохота было.

– По рукам! – закончил торги рыцарь.

«Тюрбан» улыбнулся, потом сказал «Поюхалы!» и махнул рукой.

* * *

Иван Царевич всё ходил вокруг да около спящей красавицы, никак не решаясь на спасительный, но весьма сомнительный поцелуй.

Очередной комар, опрометчиво залетевший через открытое Иваном окно посмотреть, есть ли потенциальные доноры, был автоматически словлен им длинным и липким языком, разжёван и без тени отвращения проглочен. Царевича этот фокус с языком даже стал забавлять, немного отвлекая от грустных мыслей. Однако, поняв, что вкус насекомых становится с каждым разом ему всё приятнее, Царевич всё же решил, во что бы то ни стало, поцеловать девушку.

– Извините, сударыня, если что не так, – склонившись, прошептал он на ушко девице. – К этому поцелую как никогда подходит слово взаимовыручка. Вы меня выручите, а вдруг и я вас расколдую, – Иван оглядел стоявшую, лежавшую, сидевшую вокруг аристократию и двух знакомых плебеев, – и этих вот, всех, заодно. надеюсь.

Принцесса ничего не сказала.

Молчание – знак согласия, подумал Царевич и впился своим лягушачьим ртом (фу, гадость!) в нежные девичьи губы.

Батюшки! Что тут началось?!

Заклятье на заклятье, проклятье на проклятье, порча на порчу, сглазу на сглаз (или что в этом роде). Замок зашатало как карточный домик. Труха откуда-то посыпалась, опилки, солома, в воздухе закружился пух и чей-то дурнопахнущий прах.

Царевич уже и не рад поцелую. Старается оторваться, а тщетно – присосало к принцессе. Тут – откуда ни возьмись – лихорадочно затрясла Ивана с принцессой турбулентность окаянная, словно сквозь них электроразряд молнии прошёл.

А может, так и было, может, и молния долбанула! Потому как запахло гарью. Иван в присосанном состоянии зыркает по сторонам, материт себя мысленно за самоуправство и тут случайно глянул на девушку.

Ёшки-матрёшки! Она глаза открыла и ещё невидящим спросонья взором вглядывается в лягушачью физиономию Царевича. Иван ей руками глаза попытался закрыть, чтобы облика она его заколдованного не увидела. Глядь! Руки-то у него человеческие – натруженные, мозолистые с нормальными, только не стрижеными, ногтями.

Обрадовался Царевич такой перемене и насилу оторвался от сладких губ девичьих (ещё бы: и вкусно, и необычно, и бодряще).

Как только отпустило Ивана поцелуйное наваждение, грохот, шум и тарарам прекратились, а вокруг словно светлее стало. Фигуры недвижимые начали потихоньку оттаивать и первыми из первых в исходное состояние вернулись недавно ушедшие в «столбняк» Василевс и Сероволк. Видимо, короткий срок пребывания в так называемом «сне» практически не повлиял на их самочувствие и мировосприятие.

– Сколько лет, сколько зим?! – завопил цыган, увидев Царевича. – Ваня, ты здесь откуда?! Каким ветром?! С годами ты практически не изменился!

«Оттаявший» одновременно с Яшкой колдун, сдерживая радостные эмоции, огляделся по сторонам.

– А здесь почти ничего не изменилось, – констатировал он бесспорный факт. – Сколько лет, кстати, минуло, Иван? И как ты расколдовался?

Царевич, не менее обрадованный случившемуся с ним обратному перевоплощению, «огорошил» товарищей своей «горькой» правдой.

– Не знаю, сколько это будет в годах, но в минутах будет где-то тридцать-сорок. Вы даже остыть, как следует, не успели.

– Ваня, только не говори, что ты уродливой жабой целовался с прекрасной принцессой! – проблеснула в голове Премудрого страшная догадка.

– С ней самой, в засос! – хвастливо ухмыльнулся Царевич. – Первый раз в жизни в губы с девушкой целовался.

– Ну, точно! – хлопнул себя по лбу Василевс. – Как же я запамятовал! Первый поцелуй мужчины и женщины, если, конечно, он у обоих первый, в эзотерических книгах так и называется – «царский поцелуй».

И вовсе не надо быть принцем, королевичем или султановичем, чтобы принять участие в «царском поцелуе», главное надо быть чистым душой и телом. Вот почему все эти мажоры-наследники, золотая молодёжь, – колдун указал тростью на медленно приходивших в себя аристократов, – полегли, в прямом и переносном смысле, на подступах к истинной любви. Как хорошо, Ваня, что ты у нас девственник!

От такой похвалы Царевич зарделся, а Сероволк захохотал.

– Вот это номер! Ха-ха!

– Замолкни, ворюга! – напустился на невоспитанного цыгана Премудрый. – Этот сопляк, – ткнул он тростью в опешившего Царевича, – тебя из векового сна за несколько минут вернул. Ты ему в ноги кланяться должен! Если бы не он, куковать бы тебе и мне рядом с тобой здесь ещё не одну пятилетку. И, кстати, это всё из-за тебя стряслось. Зачем у короля скипетр стащил? Иди, верни на место, пока не началось.

Но было поздно, уже началось.

Король Ричмонд не зря был прозван своими вассалами Цепким. Ежели где, какая соседняя территория плохо лежала, он быстренько её цап – и в свой реестр. А коли вещь в руки ему попадала, так тут и вовсе без вариантов. Вот и со скипетром-стимулом оплошка вышла. Король только очнулся, сразу почуял в той руке, где прежде был скипетр, подозрительную пустоту. Недолго думая, обозлённый на неведомого пока мародёра монарх объявил боевую тревогу высшего уровня опасности, заставил стражу перекрыть все входы и выходы и разослал очнувшуюся в ускоренном режиме охрану по всем закоулкам замка, включая чердаки и цокольные этажи.

Услышав топот поднимавшейся охраны, наши богатыри поняли, что пути отхода перекрыты и им ничего не остаётся, как дать бой страже (читай, всему гарнизону замка, включая маркизов и графьёв с танцпола) или.

– Выпрыгнем из окна! – предложил Сероволк, всё ещё держа в руке злополучную улику.

– Давай, ныряй! Пятнадцатый этаж! – напомнил ему Василевс и покосился на «стимул». – Что ты за него держишься! Хочешь «спалиться» с поличным? Выкинь куда-нибудь.

Сероволк с прщальным сожалением посмотрел на драгоценный трофей и. великодушно вручил его сидевшему ещё в прострации принцу Гамильту в качестве презента.

– Дарю, братуха, на долгую память! Как от сердца отрываю! – бросил он плохо соображавшему что происходит, принцу, и отошёл к своим спутникам. – Что теперь? Прикидываемся королевичами или идём напролом?

– Какими королевичами? – придирчиво оглядел колдун Яшку. – Ты на себя в зеркало смотрел? Мы здесь на банальном фейс-контроле погорим, я уж не говорю про тщательную процедуру дресс-кода.

– Согласен, принцы из нас никакие, разве только я, и то лишь по пачпорту, – высказался Царевич. – Но и калечить тоже никого не будем, – добавил он, хотя на всякий случай уже держал в руках и серп, и молот.

– Я в плен не сдамся! – оскалился Сероволк. – Не хотите, я сам с ними схвачусь! – облизнул он лезвие ножа и зарычал, волосы на затылке у него встали дыбом.

– Обожди суетиться! – перебил его колдун. – У меня есть предложение телепортироваться.

– Идёт! – согласился Царевич. – Только поскорее, пока нас свидетели не запомнили.

– И не как в прошлый раз, – напомнил Сероволк.

– Хватайтесь за трость! – вытянул руку с магическим реквизитом колдун и, дождавшись, когда цыган с Царевичем ухватятся за трость, произнёс:

– Закройте глаза! Сосредоточьтесь! Представьте себе любое безопасное место где-нибудь внизу на земле!

Хоть под землю, лишь бы скорее слинять отсюда – склонные всё гиперболизировать, синхронно подумали Иван с Яковом.

Лёгкий вихрь закружил вокруг них и когда развеялся, богатырей в комнате уже не было.

Ворвавшиеся, секундой спустя, стражники короля увидели в помещении только живую и, надеясь с замиранием сердца, никоим образом невредимую принцессу в окружении доброй дюжины королевичей всех мастей. Также ими были обнаружены королевский стимул-скипетр в руках одного из принцев (того самого Гамильта) и ничейный лапоть иностранного производства без пары, который на следственном эксперименте не подошёл ни к кому из подозреваемых. А всё что смогла припомнить принцесса, это чьё-то «расплывчато-улыбчивое лицо с золотистыми кудрями и голубыми, как небо, ласковыми глазами».

Принц же Гамильт долго потом ещё сам ломал голову и ненарочно «пудрил мозги» следователям короля Ричмонда на допросе с одной-единственной фразой: брал или не брал, вот в чём вопрос.

* * *

Утро расцветающего дня едва забрезжило, когда воздухоплавательный аппарат под управлением «тюрбана» совершил виртуозную посадку на большой, лысый, как череп тибедумского монаха, холм.

– Кургань, кургань пригай! – показал воздухоплаватель за борт и указал на еле различимую в туманной дымке крепостную стену. – Город туда! Абчхи-сарай!

– Будь здоров! – показал свою воспитанность Полисей и начал сгружать коня с пожитками на холм.

– Нэт! Я сказаю, город Абчхи-сарай, – попытался воздухоплаватель, несмотря на небольшой акцент, пояснить нынешнее местонахождение королевичу, озвучив название видневшегося города.

– А-а, понял! – догадался о чём речь Полисей. – Ты имеешь в виду город Апчхисбургер?

– Та, та! – радостно закивал «тюрбан», надеясь, что они правильно понимают друг друга. – Эта Абчхи-сарай!

– Да брось ты, какой же он сарай. Я слышал, приличный городишко! Тем более, если я не ошибаюсь, здесь управляет достопочтенный шериф Мак-Доланд. Он, говорят, привлёк сюда большие инвестиции, развил инфраструктуру.

– Та, та прабильно! – кивнул водитель воздушного судна. – Достопечатный Далдони-Шариф ошень инвестный правитель, он инфрустировал свой сарай большой драгоценником.

– Ну вот, сам всё знаешь, – подмигнул Полисей «тюрбану». – А то всё «сарай», «сарай».

Королевич осмотрел коня, поправил на нём сбрую, попону, подтянул ремни седла и, взобравшись на Искалибура. приложил руку к виску.

– Ну что же, спасибо за всё!

– Вах, вах, обогодь, боходор! – заволновался «водитель». – А куда такса? Баксай давай, трыцать дирахман!

– Верно, запамятовал я! – спохватился Полисей и, достав мешок с монетами, бросил его в гондолу «тюрбану». – Там ровно тридцать! Можешь не считать!

Не веря на слово благородному королевичу, «тюрбан» высыпал монеты и стал их, пробуя каждую на зуб, пересчитывать.

– Хозяйственный ты! Осмотрительный! – саркастично «похвалил» воздухоплавателя Полисей, несколько оскорблённый его недоверием. – Что? Так и не скажешь, как звать-то тебя величать?

Окончивший считать навар «тюрбан», пропустив мимо ушей последний вопрос королевича, мило улыбнулся тому и поблагодарил за щедрость и честность.

– Рахмут, палаван-боходор! Рахмут! Бакшиш караша! – «тюрбан» добавил парку в шар из приспособленного под агрегат пузатого самовара, и гондола плавно оторвалась от земли.

– Рахмут значит Рахмут, – попробовал королевич «на вкус» «имя» воздухоплавателя. – Странно, но солидно, – дал ему свою оценку и крикнул вслед улетавшему на шаре: – Что же, Рахмут Бакшишкарашев, как говорят у нас при прощании – чао-какао!

– Чаю-какаю! – помахал «тюрбан» в ответ. – Чаю-какаю!

Воздушный шар взмыл ввысь, унеся с собой «Рахмута» и последние деньги королевича, а Полисей, проводив всех их прощальным взором, направил застоявшегося в гондоле Искалибура в сторону видневшегося в тумане города.

Направляясь в сторону какого-никакого культурно-административного центра, пускай и не самой могущественной и богатой провинции, как предполагал Полисей, он с умилением смотрел на высокие крепостные стены и выглядывавшие из-за них фасады дворцов и башен, построенных в модном нынче восточно-викторианском стиле. Единственное, что его настораживало, это отсутствие и намёка на лес, дубраву или, на худой конец, завалящую рощу. Земля вокруг города была утоптана так, что не то что деревца, но и чахлого кустика в поле его внимательного зрения не попадалось.

Наверное, для строительства такого мегаполиса вырубили прилежащую территорию под корень, успокоил сам себя королевич, ещё раз осмотрев дремлющий город, улыбнулся и, потрепав по загривку коня, высказал своё мнение об организации городской охраны и обороны:

– Глянь, Искалибур, на стене ни одного стражника, дрыхнут все, как сурки. Хорошо хоть ворота догадались запереть. Ничего, сейчас мы им тревогу объявим!

Но королевич ошибался в своих наблюдениях. Город давно уже не спал, а настороженно подглядывал за подъезжавшим путником. Бдительная, не в пример нашим обалдуям, охрана обнаружила неизвестного (но нам-то известного) незнакомца, двигавшегося в сторону города ещё на дальних подступах и по команде доложила амир-салутану Далдони-Шарифу. Достопочтенный салутан, узнав о незваном госте, сам поднялся в наблюдательную башню и в подзорную трубу распознал в подъезжавшем одного из многочисленных бомжующих рыцарей: охотников на драконов, вино и женщин лёгкого нрава. Знал Далдони и какую опасность представлял такой вот «гость». Всего от такого можно было ожидать: и кражи, и грабежа, и попытки переворота, и, что самое страшное, какой-нибудь инфекции. И ладно, если чумной он али холерный, а вдруг у него что-нибудь афродическое? Всему гарему кирдык. Да и без этих возможных проблем отношение к левоверным рыцарям у салутана и его подчинённых было, прямо скажем, не дружественное. Напоминали о себе отголоски стародавних бубновых рыцарских походов против пиковых.

Ещё раз посмотрел в подзорную трубу Далдони-Шариф и, разглядев, что непрошеный гость в полном боевом облачении, а значит, без вариантов, с дурными намерениями, отдал команду лучникам на открытие огня.

Полисей только-только затянул песню «Любимый город, можешь спать спокойно» в честь, как он всё ещё ошибочно предполагал, Апчхисбургера (как вы понимаете, после пережитого в безлюдных дебрях для королевича любой встреченный на пути город автоматически становился «любимым»), как с крепостной стены в его сторону устремился смертоносный дождь из свистящих по ветру стрел. Благо многолетняя выучка и сноровка не подвели Полисея и в этот раз. Только он успел выхватить из-за спины щит и прикрыться им, как, спустя мгновение, наружная сторона щита стала похожа на хребет испуганного дикобраза, так кучно воткнулась в него почти сотня стрел.

– Эй! Вы что, обалдели, мужики! – зычно крикнул королевич гостеприимным хозяевам крепости, осторожно выглянув из-за щита. – Вы что, ослепли, я свой, свой, я королевич Полисей – рыцарь-следопыт.

Далдони-Шариф имел неважный слух, потому переспросил своего визиря-толмача, о чём кричит этот «рогатый демон».

– О, великий салутан, он обозвал нас облиделыми мучиками, – «перевёл» бледный толмач салутану сказанное рыцарем. – Грозит, что посли сей битвы ослепит нас и следом будет пытать рысарскими методами!

– Вах! – содрогнулся салутан одновременно от ужаса и от гнева, и во избежание возможного осуществления угроз со стороны пришельца отдал очередное указание: – Катапульты, беглым по врагу огонь!

Тяжёлые булыжники, запущенные с катапульт, перелетели через стену и стали бомбить одинокого, но неимоверно наглого «врага государства». Боевой конь королевича, не понаслышке знавший чечётку, то и дело уворачивался от каменных снарядов, гарцуя перед засевшей в крепости армией салутана.

Только сейчас королевич, немилосердно сотрясаемый резвящимся Искалибуром, рассмотрел выглядывавших из бойниц воинов в разномастных чалмах и халатах и, наконец, догадался, что его занесло потугами воздушного перевозчика «Рахмута» на другой край земли, и что всё это может вылиться в международный скандал. Пытаясь исправить положение дел, Полисей достал носовой платок белого цвета и замахал им, приглашая внезапных противников сесть (встать, лечь – без разницы) «за стол переговоров». Лучше бы он этого не делал. Хотя он же не знал, что у местных жителей символизирует белый цвет.

– Что это значит? – поинтересовался Далдони-Шариф у визиря, который весьма «точно» перевёл первую попытку рыцаря договориться миром. – Зачем он машет куском белой материи?

– О, великий амир-салутан, свет очей наших, этот неугомонный машет нам лоскутом символизирующим белый саван смертного одра, – «расшифровал» действия рыцаря «мудрый» визирь. – Этим он хочет сказать, что искренне желает нам, а в особенности вам, лютой неминуемой смерти, и как только доберётся до нас, то есть до вас, порубит и порвёт всех нас, а вместе с нами и вас, на такие же мелкие лоскуты.

– Вах, какой демон! – ещё пуще содрогнулся амир и уже собрался дать стрекача с места сражения, но не смог протиснуться к лестнице из-за того, что в башню поднялся практически весь его любопытный до всего новенького гарем – поглядеть на бесстрашного левоверного иноземца, бросившего вызов грозной армии салутана. Увидев, что за его «поединком» с рыцарем наблюдают все наложницы и даже несколько гламурных евнухов, салутан взял себя в руки и вернулся на «капитанский мостик».

– Зарядить пушку! – распорядился решительно настроенный как минимум на ничью Далдони-Шариф.

Пушкарский расчёт в мгновение ока запихнул в жерло мортиры несколько фунтов порохового заряда, придавил его тяжёлым ядром, и с зажжёнными факелами построился около пушечного лафета.

Воспользовавшись коротким затишьем, Полисей, ошеломлённый таким «приветом», сделал ещё одну попытку перевести диалог с начальством крепости в более конструктивное русло.

– Слышь, вы там, кончай дурью маяться! Скажите вашему начальству, что я пришёл исключительно с миром! Всё что мне нужно: испить воды, покормить коня и узнать дорогу.

Далдони-Шариф вопросительно посмотрел на визиря-толмача, мол, что этот пришелец в конце-концов хочет.

– О, лучезарный салутан! – поклонился визирь, судорожно перебирая в памяти схожие по звуку слова. – Мне тяжело переводить его грязные слова в ваш адрес, но ради света истины в ваших лучезарных глазах, я осмелюсь потревожить ваш утончённый слух. Этот бессовестный говорит, что пришёл исключительно за амиром, то бишь за вами. Говорит что вы дурно кончите и для этого ему надо вас избить, покорить и изгнать.

– Вах, вах, шайтан рогатый! – не на шутку разозлился салутан, обидные слова невоспитанного пришельца практически вытеснили страх из его упитанного тела. – Я сам разорву тебя в лоскуты! – косясь на свой гарем, мол, глядите, какой я у вас храбрый, крикнул Далдони-Шариф с башни и дал разрешение на открытие огня.

Пушкари запалили фитиль и, прикрыв уши ладонями, отошли на безопасное расстояние.

Рвануло звучно!

Ядро, с грохотом покинув ствол мортиры, перелетело через крепостную стену по навесной траектории и, не долетев до намеченной цели каких-то пару дюжин саженей, попало в сушившуюся на солнышке кучу отборного кизяка, забрызгав не только королевича с конём, но и выглянувшего из бойницы салутана и почти весь его гарем, включая нескольких гламурных евнухов.

На себе почувствовав, что здесь пахнет далеко не гостеприимством, королевич Полисей, обтёр вовремя опущенное забрало и другие пострадавшие «попаданием» места белым «лоскутом савана» (что, уже поднаторевший в невербальной технике общения, салутан, сам расшифровал, как «пора смываться») и, во избежание новых недоразумений, развернул коня прочь от неприступного города.

Повертев сначала пальцем у виска, а затем показав «защитникам крепости» на прощанье «аглицкий кукиш» – кулак в стальной перчатке с выставленным средним пальцем – озадаченный местными нравами, королевич, поскакал в ту сторону откуда совсем недавно прискакал.

– А это что значит? – разглядев в подзорную трубу прощальный «кулак» рыцаря, не стал гадать салутан и спросил у отиравшегося рядом визиря-«полиглота». – Что это за фокус-покусы он там показывает?

Что означает этот символ, «полиглот», честно признаться, даже не представлял, но осмелился выдвинуть свою гипотезу.

– Видимо, о великий луноликий отец народа, он хочет сказать. э-э, он хочет сказать, что. что факир в поле не воин, вот и покидает бесславно поле боя.

Вновь выкрутился с ответом визирь и от радости заулюлюкал вслед королевичу.

– То-то же! – надменно выпятил все три подбородка отважный салутан и погладил свой идеально круглый живот. – Будет знать изверг, с кем дело имеет. Кишлак тонка с моей лучезарностью тягаться!

И пускай не победил нынче врага, а только обгадил, как, впрочем, и себя, но Далдони-Шариф был доволен и такой «ничьей». Гарем разочарованно зааплодировал салутану-победителю, и только стоявшая в сторонке юная наложница Шахризара, не присоединившись к остальным, что-то помечала в своём розовеньком ежедневнике на тысяче первой странице.

Королевич же, вспоминая недобрым крепким словом «Рахмута» и весь Абчхи-сарай-сити, с его башнями, евнухами и гаремами, направился на поиски более дружелюбного города или, хотя бы, оазиса.

* * *

– Братцы, где вы? Я ничего не вижу! – в кромешной тьме раздался сдавленный шёпот Ивана Царевича.

– Мы телепортировались в безопасное, только очень тёмное, место, – послышался рядом невозмутимый голос Василевса, многозначительно добавивший: – Да не видно тута ничего, хоть глаз выколи.

– Слышь, «гуддини», я те щас точно глаз выколю, – обозначил своё присутствие в непроглядном мраке и Сероволк, обращаясь к «виновнику» перемещения. – Будто у Святогора в одном месте темнотища. Опять что-то напутал?

– Помолчи уже, «будулай». Ничего я не путал. Это вы, два вольнодумца, опять чёрт знает о чём думали во время сеанса, – постучал колдун костяшками пальцев по своему лбу, впрочем, в этой мгле его собеседники ничего не увидели. – Надо же думать, прежде чем думать о чём-нибудь.

– Ай, блин! – воскликнул невидимый никому Иван.

– Что случилось, Ваня? – спросил колдун.

– Я ногу об камень ударил. У меня, по ходу, лапоть с ноги соскочил, там в замке.

– Тоже мне проблема, лапоть потерял, – вмешался в беседу цыган. – Хреново, что «вещдок» в руках тамошних шнырей-сыскарей остался. Зацепкой может стать. Так что ты избавься от второго «тапка», а то спалишься.

– Ага! Мне их бабушка сплела, – сказал Иван. – Как память они мне дороги, да и стельки в них эксклюзивные, ортопедические.

– Ничего не поделаешь, ходи теперь босиком, Царевич, а щи хлебать я тебе ложку одолжу, – сказал цыган. – Василевс ты лучше скажи, куда это нас зашвырнуло.

Премудрый немного потоптался, поохал, поухал, постучал тростью по полу и выдал на-гора:

– Судя по мраку, эху, сырости и гнетущему настроению, мы либо в пещере, либо в гроте. Короче, однозначно, под землёй, – вывел причинно-следственную связь из своих наблюдений колдун. – На меня ещё какая-то слизь сверху капает.

– Надеюсь, не гуано летучих мышей, – раздался брезгливый голос Яшки, без привычной для него тени иронии. – Я их категорически не перевариваю.

– Кого, мышей или их какашки? Изжога, что ли на них? Так меньше жрать надо! – «отомстил» за издевательство над лаптями, Иван Царевич.

– Какие мы остроумные, – оценил подколку цыган. – Но мне кажется, что язык для пролетариата длинноват.

– Когда кажется, крестись! – парировал Ваня.

– Хватит вам на пустом месте цеплять друг друга! Как дети малые! – пристыдил спутников колдун. – Ничего, я сейчас «ночник» включу, и мы осмотримся более детально куда нас угораздило.

Колдун похрятел немного, сделал магические пассы руками, затем поднял над собой трость и торжественно произнёс: «Люциффайер»!

В кромешной тьме появилась слабая искорка, которая, разгораясь внутри хрустального набалдашника, медленно, но верно раздвигала светом вязкую мглу подземелья.

– Прикольно! – восхитился Иван фокусу.

– Ой, смотри не взорви нас, «копперфильд», – беззлобно улыбнулся цыган. В пока ещё слабом магическом свете «ночника» сверкнули его заострённые зубы.

– Не боись, – успокоил его колдун, и собрался произнести ещё одно заклинание, кардинально усиливающее прожекторную мощь шара. – Да увидим свет в конце тонне.

Не успел Василевс договорить, как сверху, из-под укрытых мраком сводов пещеры, раздался хриплый зловещий голос: «Какая гадость»! и что-то стремительно-мерзкое спрыгнуло на колдуна.

Едва разгоревшийся шар погас, вновь погрузив во мрак подземелье.

– Ёк-макаёк! – завопил колдун что есть мочи от навалившегося на него, в прямом и переносном смысле, страха. – Помогите! Меня какая-то фигня душит и за ухо кусает! Хелп! Хелп!

– Замри, не дёргайся! – крикнул Сероволк, ориентируясь во тьме по звукам и запахам, и вынул свой нож. – Сейчас я пырну эту «гадость»!

Услышав слово «гадость», неизвестное существо захрипело холодящим душу тоном «Гадость! Какая гадость! Твоя гадость!», а колдун, не строя иллюзий насчёт того, кого первым пырнёт цыган в этой сутолоке, взмолился сдавленным (у горла) голосом:

– Только не это, Яша! Меня зацепишь!

Иван Царевич, тоже не дурак, понимая к каким последствиям может привести такая помощь цыгана, решил не стоять «руки в брюки» и принять участие в потасовке.

– Яша, не лезь! Сейчас я сам это нечто молоточком! – озвучил он начало своего участия в разборке и, не дожидаясь «разрешения» от чересчур занятого на данный момент колдуна, привёл «угрозу» в исполнение.

– Ё-моё! – взвыл и так ужё пострадавший от «невидимки» Василевс. – По хребту мне!

– Так оно же тут сейчас кашляло? – нащупал ушибленную спину колдуна Иван.

– Уже на грудь переползло! – приглушённо просипел Премудрый, пытаясь оторвать лапы вражины от горла. – Сейчас я развернусь и тогда бей! – послышалась возня борющегося с кем-то колдуна и, спустя пару секунд, его восклик: – Бей, Ваня!

В этот раз Царевич не промазал – интуитивно ударил на зловещий хрип и во что-то попал. Раздался стук падающего тела, и всё стихло.

– Премудрый, э-эй, ты живой? – подал голос цыган, нагнувшись над местом падения кого-то.

– Живёхонёк! – раздалось у него над ухом.

От неожиданности Яков чуть не полоснул «режиком» Василевса, но вовремя спохватился.

– Сейчас, «фитиль» запалю, – сказал немного охрипший колдун и, повторив магические процедуры, «включил» освещение.

Опустив трость со светящимся шаром, Василевс, а с ним и его товарищи, обнаружили лежащего на холодном каменном полу маленького, абсолютно безволосого зелёного человечка со скукоженной злобной рожицей, большими заострёнными ушами, но зато без признаков жизни.

– Брррр! Какая гадость! – передёрнуло колдуна от увиденного. – Чуть не стал жертвой пещерной нечисти.

При слове «гадость» существо вздрогнуло, произнесло в полубессознательном состоянии «это твоя гадость» и засучило лапками.

– Держи, держи его! – крикнул Василевс. – Сбежит, потом жди опять неприятностей.

Цыган схватил барахтавшегося в конвульсиях уродца за горло и, подняв, встряхнул пару раз. Контуженное в лобовом столкновении с молотком существо безвольно повисло, высунув для пущего отвращения длинный зелёный язык, а у богатырей появилась возможность поближе изучить его.

– Странно, у него нет ни когтей, ни зубов, – выявил интересную особенность субъекта Василевс и потёр своё пожёванное, но, что его искренне порадовало, не покусанное ухо. – И это прекрасно! Оно могло бы заразу какую-нибудь мне занести. Но всё равно странно, обычно в дикой природе беззубые и бескогтевые создания долго не живут.

– Сдаётся мне, этот «йодо» – юная особь леприкона! – потыкав указательным пальцем в тушку неизвестного существа, авторитетно заявил Царевич, хотя и представления не имел, как выглядят пресловутые «леприконы».

– Нет, леприконы толстые и рыжие, как братья гриммлины, – вспомнил добрым словом Премудрый прочитанные лекции по истории и географии зарубежной нечисти.

– А может, это какой-нибудь горно-пещерный тролль? – «ткнул пальцем в небо» Цыган, он совсем не разбирался в подобных вопросах, а показаться неучем рядом с товарищами не хотел.

– Да ну, брось, – возразил колдун. – Скорее, это антигуманный гуманоид, хотя тоже не факт.

– Давайте тогда обождём, покуда это нечто очухается, и спросим у него самого, – предложил любознательный Царевич.

– Чего на него время терять. Давайте я ему ножом по горлу, да пойдём своей дорогой, а труп камнями забросаем, – сказал цыган и приставил к горлу беззащитного монстрика нож.

– Злой ты, Яша! – сказал Иван и на всякий случай отобрал у того начавшее подавать признаки жизни тело. – Надо проще быть, добрее, и люди к тебе потянутся.

Василевс Премудрый, видя как начало потягиваться существо, приоткрыв ему глаз и, посветив тому в зрачок, увидел реакцию на свет.

– Отходит, – произнёс колдун и, потрогав своё ухо, отошёл в сторону, тоже так, на всякий случай.

Вскоре очнулся и неудачно напавший на богатырей «зелёный человечек». Осмотрев окруживших его здоровяков, человечек совсем не испугался их, а даже начал нарываться на повторные неприятности.

– Гадость! Какая гадость! – зловеще-простуженным голосом заговорил он, поглядывая на всех по очереди. – Какая гадость эта ваша завяленная рыба! Гадость! Где же эта гадость? Она везде и нигде, эта гадость! Твою гадость!

Первым устал слушать его темпераментный цыган и, поднеся нож к мордочке уродца, пригрозил:

– Выбирай слова, «красавчик», а то располовиню.

Хотя в вылупленных глазах зелёного чудика и читалось качественное сумасшествие, несмотря на это, он правильно понял цыгана и, пересилив себя, замолчал.

– Вот, другое дело, – погладил Царевич «зверушку» по лысому черепу. – А то заладил «гадость, гадость». Живи с позитивом.

Существо посмотрело на Ивана, и в его взгляде мелькнула искра здравого смысла.

– Точно! – совершенно иным тоном проговорил незнакомец. – Не гадость, а прелесть! – зелёный закатил глаза, припоминая что-то давно забытое, – Прелесть! Моя прелесть! Я должен найти мою прелесть! Я вспомнил! Я прозрел!

– Ты о чём? – обеспокоенно спросил Царевич, видя, как существо впадает в другой край сумасшествия.

– Ему, определённо, надо показаться психиатру, – скептически отнёсся к «прозрению» человечка цыган.

Но зелёный (по крайней мере, на первый, неискушённый взгляд) был в здравой памяти и трезвом уме.

– Я всё вспомнил! – прохрипел человечек. – Я ищу свою прелесть!

– Замечательно! – обрадовался почти по-настоящему колдун. – Но кто ты вообще такой и что ты ищешь в этой пещере?

– Во-первых, это не пещеры, а катакомбы подземного царства семи королей, – ответил человечек. – Во-вторых, я последний из славного племени гнобиттов. Меня зовут гноббит Фрог, друзья меня звали Крузи Фрог, что означает Мудрый Фрог.

– Ха! А это вот твой тёзка, Премудрый Вася! – развеселился цыган совпадению.

– Не паясничай, Серый! – остановил того Царевич. – Давай выслушаем человека!

Лицо существа исказила недовольная гримаса.

– Я не человек, я гноббит! – выкрикнул Фрог так, словно отнекивался от родства с земляными червями. – Я потомок трудолюбивых гномов и добропорядочных хоббитов. Наше племя гнобиттов берёт своё начало от этих двух легендарных малых народностей. Я гноббит, а не омерзительный человек!

Глаза гноббита вновь загорелись безумно-буйным огнём.

– Да что мы с ним возимся? Давайте пристукнем и пойдём дальше! – вспылил Яков, примериваясь куда лучше пырнуть неблагодарного, невоспитанного и не в меру обнаглевшего гноббита, который, будучи в полной власти благородно не добивших его людей, ещё и оскорблять их пытался, причём попытки были успешные.

– Не время, Яша! – остановил его Иван от поспешных действий, хотя в его словах уже не было и намёка о «простоте» и «доброте». – Давай дослушаем историю этого, то ли «метиса», то ли «мулата», или как там ещё?

– «Креола»! – подсказал Василевс.

– Я гноббит! – сказал, как отрубил, человечек. – Я последний из гнобиттов и не потерплю насмешек со стороны людей!

– Слушай! Может, тебя действительно поделить на несколько частей, чтобы не было одиноко? – начал сердиться обычно выдержанный Иван Царевич. – Сейчас гражданин Сероволк быстро это дело оформит.

Поняв, что немного перегнул палку, гноббит сбавил обороты.

– Не надо меня гробить, – попросил он, сделав покаянное, готовое заплакать, лицо. – Я и так последний остался. О горе мне, горе! За что мне всё это?! Лучше действительно убейте меня, чем такая страшная жизнь!

Быстро же он сменил праведный гнев к себе на вопиющую жалость.

– Не ной, – аккуратно похлопал гноббита пальцем по плечу колдун. – Расскажи, что произошло. Как случилось, что ты остался последним из «гномикан»?

– Дело было так. – стёр скупую слезу гноббит и погрузил богатырей в свои далеко не радужные и порой спорные, причём с самим собой, воспоминания.

Гноббит поведал о своей счастливой жизни в Семерогномске, рыбосольном городе его племени, в овальном кругу многочисленной родни. Путаясь в показаниях, он рассказал о своей семье, о всех своих «семи, нет, девяти, нет, точно семи, или, подождите, кажется, восьми», короче, о своих детях, о красавице жене и красавице соседке, у которой от него, было тоже то ли три, то ли четыре, короче, несколько причин для игнорирования последнего, а всё потому, что он, дескать, был любящим отцом и мужем и не интересовался замужними соседками. И так жил он счастливо до тех пор, пока не пришли они. Кто они? Коварные трольфы – потомки злобных троллей и беспощадных эльфов – нашли их скрытый в катакомбах город и не придумали ничего лучше, как безжалостно уб. уб. – тут гноббит скоротечно всплакнул и выдавил из себя продолжение – уб-бедить всех его жителей сдаться в рабовладельческий плен и строем сойти ещё глубже под землю. Единственный, кто уцелел, ввиду отсутствия в это непростое время в городе, это он, Фрог. А зачем? А затем, «чтобы. чтобы, тэкс, а-а, вспомнил, найти мою прелесть и с её помощью освободить» свою малую во всех смыслах народность. И вот он уже который год бродит по катакомбам в поисках «моей прелести», «совсем, чуть, почти, даже уже где-то и да, практически с катушек не съехал». Что такое «моя прелесть»? Это «что-то уф-ф, что-то эге-гей, что-то из ряда вон шагом марш»! Что конкретно? «Не помню: может, брошь, может, браслет, может, серьги, может, клипсы».

– А может, кольцо? – подсказал Царевич, захваченный рассказом гноббита.

– Блин, точно кольцо! Кольцо мудрости! – вспомнил «свою прелесть» Фрог и продолжил развивать тему: – Кольцо Саурмона, но котором выгравировано «Все придут, и эти трое тоже придут».

С этим кольцом, рассказал Фрог, ему будет по силам справиться с «самой любой, чем хочешь» и даже с «необыкновенным кем попало». И вот если бы «вы мои новые друзья(!), пускай и низкопадшие с иерархичекой лестницы эволюции люди» помогли ему в поисках и посветили своим чудо-факелом, то он был бы «чрезвычайно признателен вам, несмотря ни на что, тоже божьим тварям», ибо в противном случае они, «твари», никогда не выйдут из лабиринта, полных неожиданностей «ещё хуже, чем я», катакомб. Всё!

Выслушав полный непонятностей рассказ гноббита, богатырское трио призадумалось и вынесло вердикт.

– Надо помочь ему спасти своё племя! – высказался альтруистичный Царевич.

– Это не наше дело, – сказал колдун Василевс своё веское слово, сделав небольшую поправку. – Но помочь найти ему волшебное кольцо можно.

А там пусть сам воюет хоть с трольфами, хоть с альфами, хоть с центаврами.

– Да вы что, тоже умом тронулись? – пришла очередь вспылить цыгану.

– Он людей за людей не держит, а вы ему помочь хотите. Вы слышали, как он про наше «племя» откликается?!

– Яша, не будь таким занудой, – покачал головой Премудрый и, наклонившись к цыгану, шёпотом добавил: – В этих катакомбах мы сами проблуждаем невесть сколько, а этот лысый выведет нас из них.

– Тогда, может, сразу пойдём на войну с трольфами? – подмигнул Сероволк Василевсу и громко сказал. – Вот только надо выйти из катакомб за хорошими дубинами, а потом прямо во вражеский лагерь.

– Вот и я про что! – обрадованно воскликнул Иван и обратился к гноббиту: – Фрог, отведи нас наверх, мы оружие возмездия себе наломаем и назад.

Ещё простодушный и доверчивый от контузии гноббит легко согласился и повёл освободителей за «оружием».

Место недавней встречи с гноббитом погрузилось во тьму и только дальше, в тоннеле, слышался шорох от ног идущих людей и изредка недовольный возглас Царевича, наступавшего босой ногой на острые камни.

Через пару часов брожения по тоннелям катакомб в головы богатырей стали закрадываться смутные сомнения, а спустя ещё немного времени эти сомнения довольно сильно укрепились, потому что шедший впереди Фрог остановился и, повернувшись к ним, виновато улыбнулся.

– Кажись, вы опять заблудились, – сморщил он и так не фотогеничную рожицу. – Что теперь?

Точно такой же вопрос собирались задать ему и наши герои, но этот малой их опередил.

– Предлагаю всё же распотрошить его в интересах науки! – поднял руку с ножом в своеобразном голосовании Сероволк. – Он меня уже достал.

– Это как, в интересах науки? – спросил Царевич.

– Другим наука будет, как нас в заблуждение вводить, – ответил цыган.

Обычно миролюбивые колдун и Иван промолчали и отвели глаза в сторону.

«Молчание – знак согласия», вспомнил Крузи (если вы не забыли, это означает «мудрый») Фрог стародепутатскую мудрость.

– Мужики, не шутите! – дрогнул он, предчувствуя скорый конец. – Будьте людьми, в конце концов! Не берите смертный грех на душу!

– Ишь как запел! – оскалился Сероволк, надвигаясь на гномика. – До этого нас, людей, и за людей не считал, а сейчас сам упрашивает ими быть.

– Человек – это звучит гордо! Человек – венец природы! – стал перечислять Фрог всё что знал о человеке. – Человек человеку и другим, лояльным к нему существам, друг, товарищ и.

– Волк! – закончил за него цыган и, подняв лицо к сводам пещеры, заунывно завыл, словно предчувствуя чью-то (но нам-то ясно чью) смерть.

Перетрухав не на шутку, в унисон с Яковом заскулил и гноббит. По катакомбам разнёсся полный тоски заунывный вой этого дуэта.

– Ну, всё! Хватает его пугать! – не выдержал холодящего душу воя колдун. – Думаю, он вспомнил дорогу. Так ведь? – почти ласково обратился он к Фрогу.

Тот убедительно кивнул, но в глазах читалось сомнение вперемешку с отчаянием.

Однако на его счастье раздался многочисленный топот и навстречу собравшемуся продолжить движение отряду из тоннеля выкатилась большая ватага вооружённых гноббитов. Маленькие человечки рассредоточились вокруг богатырей и «взятого ими в заложники» соплеменника и выставили в их сторону маленькие лучинки-копья.

– Здрасте-мордасти! – ухмыльнулся цыган, оглядев прибывшую «массовку». – Это ещё что за цирк лилипутов?

– Выбирай выражения, человек! – ответил ему один из «лилипутов», видимо, начальник этого партизанского формирования, причём слово «человек» в его устах прозвучало как-то пренебрежительно, даже, я бы сказал, как ругательство. – А то мы не посмотрим на твою весовую категорию!

Колдун с Иваном переглянулись, с трудом понимая, что происходит: ведь Фрог сказал, что он последний из гноббитов, по крайней мере, из тех что на воле. Цыган же, не обладая мощным аналитическим умом, отличался сноровкой и острым, как волчьи зубы, языком.

– Значит так, мелкотня! Я не «гулливер», искать с вами консенсус, – сказал цыган, ловко покрутив нож между пальцами. – Потопчу, как мамонт, мосек – и вся недолга. Я за базар отвечаю!

Главный гноббит сбавил обороты, но продолжал надменно обзывать людей «человеками».

– Ладно, человеки, не гнобитесь на нас гнобиттов, – сказал он. – Просто отдайте нам Безумного Фрога и идите своей, чело-вечес-кой дорогой.

И опять слово «человек» прозвучало не совсем «по-человечески», в каком-то негативном контексте.

– Но позвольте! – вышел вперёд Василевс. – Разве Фрог не последний из гноббитов? Разве вас не увели в рабство коварные трольфы?

Старший из отряда гнобиттов оглянулся на своих, подмигнул тем, мол, кто желает, примите участие, и. расхохотался. Весь отряд, а это, по приблизительным подсчётам, штыков двадцать пять-двадцать семь, не преминули возможностью поддержать начальника.

– Старый Фрог уже заморочил и им мозги! – давясь от смеха, произнёс старший гноббит и опять схватился за живот. – Я не могу! Сейчас лопну!

Уже примерно догадавшись, из-за чего поднялось настроение у вновь прибывших гноббитов, богатыри осуждающе уставились на Фрога.

– Не слушайте их! Они сами не ведают, над чем и кем смеются! – попытался заверить их в своей адекватности Крузи Фрог. – Кольцо мудрости существует! Его только надо найти!

– Да иди ты! – обиженно насупился Царевич, единственный, кто искренне хотел помочь гноббиту. Колдун и цыган были недовольны больше собой – их за нос обвёл вокруг пальца сумасшедший карлик.

– Я правду говорю. В древней книге сказано: «Дорогу осилит бредущий, потерю отыщет идущий»! – перейдя на хриплый шёпот, сказал гноббит людям.

– Ладно, мужики, забирайте своего «могиканина»! Хрен с ним, пусть живёт долго и счастливо, – пошёл на «мировую» с гноббитами Сероволк.

– Только одно условие: дорогу наверх покажите.

– Замётано, человек! – не стал больше придираться к богатырям главный гноббит и даже слово «человек» в его исполнении прозвучало вполне пристойно.

Командир гноббитов отдал распоряжение отвести Фрога в деревню, а сам с несколькими бойцами согласился проводить богатырей на поверхность.

По дороге наши герои узнали иную версию новейшей истории гноббитов. Как рассказал Толгиун, тот самый командир отряда, в их тихой подземной деревеньке Семигномовке основным и покамест единственным нарушителем спокойствия был Крузи Фрог, который частенько сбегал от своей сварливой жены и «то ли семи, то ли восьми дочек» в эти самые катакомбы, где однажды повстречался с «такими же вот, как вы, людьми из преступного клана Спелеолазов». В обмен на древний клад гноббита Фрога спелеолазы научили того есть нужные грибы, после чего он окончательно повздорил со своей головой и с тех пор с грибами разговаривает, ищет кольцо мудрости, чтобы вернуть утраченное. И ищет так, что уже своими «поисками» всю деревню заколебал.

– Короче, полный финиш! – закончил свой рассказ Толгиун и показал на свет впереди тоннеля. – А тут и наш финиш, мы дальше не пойдём.

– Спасибо за помощь! – поблагодарил гноббитов Царевич.

Цыган и Василевс ушли к выходу не попрощавшись с гноббитами. Задело их, видно, отношение со стороны «мелкотни», а может, просто немного стыдно стало за этот нелепый случай с Фрогом.

Иван же, присев на корточки, обратился к Толгиуну.

– А всё же, чего вы так нас, людей недолюбливаете?

Гноббит посмотрел на него, раздумывая, сказать али нет, и решил ответить.

– Уж больно вы себе на уме. Хитроватые, тороватые, вечно сующие нос куда попало. Болота сушите, горы рушите, леса рубите, моря-реки губите, под землю забрались и здесь тоже напакостили. Осталось вам в космос умудриться слетать и там нагадить, для полного комплекта.

– Да ладно, скажешь тоже! – не по душе пришлось откровение гноббита Ивану. – У нас в стране, к примеру, народ природу не рушит, получается даже, что оберегает.

– Это от вашей лени, – уверенно ответил гноббит. – Обожди, придёт время, и ваша земля станет сырьевым придатком для разных «ушликов», а вы ещё сами у них на побегушках будете чернорабочими. Вы, люди, в массе своей неблагодарные.

– Не все же люди такие.

– Согласен, не все! Но таких большинство, процентов шестьдесят шесть.

– Это откуда такая статистика?

– От верблюда! – улыбнулся гноббит. – Из вас троих только ты один поблагодарил нас за помощь. Вот тебе и «процентовка».

– Да это они от смущения забыли попрощаться, – понял Царевич, куда клонит Толгиун. – Они отличные ребята!

– Чего уж там, беги, догоняй своих «отличников», – кивнул гноббит в сторону уже добравшихся до выхода людей.

– Пока! – помахал рукой Царевич и поспешил за товарищами.

Уже возле самого выхода Иван наступил босой ногой на что-то острое, ругнулся замысловато для снятия боли, нагнулся отшвырнуть это в сторону и увидел в полумраке блестевший чарующим светом перстень.

– Ух, ты! – загляделся на находку Царевич, вспомнив слова Фрога: – «Потерю отыщет идущий».

Иван поднёс перстень к глазам и увидел надпись «Все пройдут, и эти тоже пройдут».

– Дела-а! – протянул Царевич, дыхнул на перстень и протёр его об рубаху, для пущего блеску. Ещё раз, оглядев сверкавшую находку, он с удивлением увидел, что надпись существенно деформировалась. Теперь на месте старой гравировки блестела свежая вязь, которая настойчиво гласила: «Надень и не снимай».

Не заставляя себя уговаривать дважды, Иван, надел на средний палец волшебный перстень и поспешил на свежий воздух, где его дожидались товарищи богатыри.

* * *

Следующий отрезок пути богатырская троица преодолевала без заслуживающих внимания событий, останавливаясь на ночлег либо в гостеприимной (за хорошую плату) деревне, либо на затерянных в лесу постоялых дворах с «на лицо ужасными, добрыми внутри» очеловечившимися гоблинами.

За время передвижения по заграничным весям наших героев не проверял на предмет легальности путешествия, наверное, только лежачий полицмейстер. На каждой границе, да что там границе, возле мало-мальски приличных паба, корчмы, закусочной, кафе, таверны, фаст-фуда, трактира, гриль-бара или бистро (в зависимости от того, в какой стране они на данный момент находились) всегда отирались какие-то подозрительные шныри, в серых плащах, фетровых треуголках и, все как один, с кинжалами, которые, криво улыбаясь, требовали предъявить удостоверяющие личность бумаги. Загранпачпорта и служебные ксивы, без признаков фальши и подделок, служили добрую службу богатырям на протяжении пути. Проверяющие их особо не досматривали, а даже почтительно брали под козырёк – не каждый день живых, да чего греха таить, и мёртвых тоже, настоящих богатырей им видеть приходилось, пускай и внешне похожих на колдуна, конокрада и босоногого рабоче-крестьянина. Несмотря на их нетипичную для рыцарей-богатырей, даже можно сказать, экстравагантную, формы одежды, особо внимательные рассмотрели в этой троице истинных рыцарей ордена хипплиеров, которых пролетариат любил, а кое-кто из буржуев даже и ненавидел. Но несмотря ни на что, эти самые кое-кто и их товарищи из ордена иезуверов, постеснялись подойти напрямую и узнать их принадлежность к «фан-клубу». Даже в этом чувствовалась в королевствах, герцогствах и царствах напряжёнка с героями.

Конечно, если бы царь-батюшка Владибор Ильич не поскупился, а указал воеводе государственной безопасности выписать им международные шпионские удостоверения, то нашим героям и вовсе проще было бы. Тогда в каждом уважающем себя и межгосударственные «договоры дороже денег» королевстве им полагался персональный «глупс» (это не шут-с, мим-с, паяц-с, это общепринятая в международной гильдии шпионов аббревиатура, расшифруемая как «гид-лазутчик-услужник-провожатый-соглядатай»). Такой вот «глупс» решал все возникающие вопросы во время пребывания «шпионеров» на своей подведомственной территории. Богатырские же ксивы ничего существенного, окромя уважухи и респекта встречных-поперечных, их хозяевам не давали.

Так вот шли, шли и шли Яков Сероволк-богатырь, Василевс Премудрый-богатырь и Иван Царевич-богатырь, пока не дошли до очередного привала.

На этот раз привал получился в чистом, распаханном под озимые, идеально квадратном поле, на опушке равнобедренного леса. Лес имел ровные ряды аккуратно посаженных деревьев, с подстриженными, словно под копирку, кубическими кронами. В немщурском герцогстве, где богатырей нынче застала ночь, такое оформление природы, поместному ландшафта, считалось нормой, и богатыри уже особо не дивились такому «натур дизайну». Хотя первое время плевались: «гляньте-ка, лесные тропинки у них кирпичом мощённые», «река под прямыми углами петляет», «на каждой развилке указатель дорожный стоит», «сортиры в лесу через каждую версту понатыканы». Думали слабовата умом немщура, а пригляделись, нет, просто ребята на порядке чокнутые и на дисциплине свихнувшиеся. И вот что характерно, что для этих немщурийцев хорошо (нормированный рабочий день, однообразный механический труд, педантичность), то для нашего брата сущая сме. э-э, что-то я отвлёкся, не про них ведь сказ, а про богатырей наших.

На привале по старому обычаю богатыри разделились: Сероволк, несмотря на запретные таблички, пошёл дров наломать в лесу, Царевич, несмотря на такие же таблички, за водой отправился, а Премудрый, не дожидаясь их возврата, собрал эти самые таблички (включая и ту, которая с запретом разводить костры) и, сложив их в кучку, запалил костёр.

Отведав и нахвалив приготовленную Василевсом дорожно-походную кашу с жгучим перцем и чесночными приправами (которая, в свою очередь, уже клиническая смерть для аборигенов), троица вновь распределилась: Василевс стал собираться на боковую, Сероволк направился на «вечернюю волчью молитву», кто не понял – повыть на луну, а Царевич заступил, как и все ночи, с того злодоброполучного случая в спящем королевстве, на пост.

Оказалось, после рокового поцелуя со спящей принцессой у него обнаружилось нарушение сна, вернее, его полное отсутствие, что в принципе никаким образом не влияло на общее состояние Царевича. Двадцать четыре часа в сутки он чувствовал себя превосходно. Премудрый, обследовав Ивана, поставил диагноз – магическая бессоница – сказал, что это не смертельно, и посоветовал найти себе новое хобби. Сероволк, в своём репертуаре, предложил вырубать Ивана на время их сна дубиной по голове, чтобы хоть таким образом мозг отдыхал, но Царевич деликатно отказался от подобной «заботы о здоровье». Товарищи перестали обращать внимание на «лунатика», а единственной проблемой с тех пор у Ивана было чем бы занять себя ночью, во время отдыха его товарищей. И Царевич начал. изучать звёзды. Вот и сейчас.

– Премудрый, слышь, а это правда, что на небе звёздами наши судьбы писаны? – задрав голову, спросил Иван ещё ворочавшегося с боку на бок колдуна, который не раз утверждал, что имеет статус звездочёта второй степени.

– Правда, правда, – проворчал Василевс и зевнул, давая понять, что пора бы всем заткнуться и не мешать ему спать.

– А мне кажется, что звёзды – это газовые облака, как наше солнце, излучающие материю дуальной структуры, – высказал «ересь» Иван, поглядывая на тёмные небеса. – Только они очень, очень, очень далеко, в миллионах лет, я бы даже сказал, миллионах световых лет, от нас.

Василевс приподнялся на локте и сердито посмотрел на «еретика».

– Ты вот что, никому таких глупостей больше не рассказывай, тем паче здесь, а то сожгут, – сурово произнёс колдун, внимательно огляделся по сторонам (в этой местности и у деревьев могли быть слишком длинные уши) и, смягчившись, добавил: – Звёзды это буквы, а созвездия – иероглифы Бога. Научишься читать их, и, считай, познал тайны всей вселенной. Правда, это ой как непросто. Даже я сам, покамесь, только «по слогам» их «читаю».

– А ты смог бы и меня научить читать звёзды, я бы тоже хотел стать звездочётом-астрологом или, хотя бы, астрономом-звездологом, – стал напрашиваться в ученики Иван.

– Звездочётами не становятся, ими рождаются! – снисходительно улыбнулся Василевс. – У тебя другое призвание!

– Какое?

– А я почём знаю? – ответил колдун и повернулся набок. – Дай поспать. У меня, в отличие от некоторых, бессонницы нет, а даже, слава духам, наоборот. Всё! Меня не кантовать, при пожаре и наводнении выносить в безопасное место первым.

Иван не стал больше пытать Василевса. Устроившись удобнее у костра, стал рассматривать щедро посыпанный звёздной солью величественный ломоть небосвода.

И тут появился Сероволк.

– Мужики, подъём! Неучебная тревога! – закричал он ещё с опушки, подбегая к привалу.

Царевич вскочил на ноги, Премудрый только приподнялся на локте, но сон, блин, тоже как рукой сняло.

– Что, что случилось? – спросил Царевич, поглядывая за спину цыгана, не гонится ли кто за ним, от этого мелкопакостнического товарища всего ожидать можно было.

За цыганом, на удивление, никто не гнался, да и вообще кроме леса ничего не было.

– Там, это, там, они, это, – запыхавшись от быстрого бега, Яков не мог нормально доложиться по какому поводу переполох.

– Ну не тяни уже, говори, куда опять вляпался? – спросил Премудрый, зная волчью натуру цыгана.

– Короче, там птицы крутое «мочилово» между собой устроили! – выговорил наконец Сероволк. – Такой махач идёт, всё озеро ходуном ходит.

– Ты часом, никаким грибом не поперхнулся, когда на луну выл? – съязвил Царевич, поняв, что Яшка явно не в себе.

– Да я зуб даю!

– А челюсть слабо?!

– Обожди-ка с сарказмом, Ваня, – поднялся на ноги колдун, его магическая интуиция подсказала, что не всё так запущено, как могло показаться на первый взгляд. – А ты давай поподробнее, что там видел, на озере?

Отдышавшийся цыган стал излагать, что видел.

– Я на берег озера вышел. Только хотел завыть, гляжу, там лебедь плавает. Так красиво, величаво, загребает словно пава. Я засмотрелся, а потом вижу, и не один я на птичку глаз положил: сверху на неё коршун налетел и давай её клевать в темечко. Коршун непростой, глаза красным огнём горят, как у вампиров, и на шее ожерелье голубое светится в темноте. Лебедь, правда, тоже не подарок, отбивается как волчара раненый, но всё равно силы не равны. Заклюёт её коршун. Вася, давай поможем лебедю, нутром чую, надо помочь птичке!

– Всё ясно! – сказал колдун и, схватив трость, поспешил в сторону озера. За ним помчались Иван с цыганом.

– Это не коршун! – передвигаясь по убранному и подметённому лесу, пояснил колдун своим товарищам. – Если я правильно догадываюсь, кто этот коршун, то это вовсе не коршун, а султан вампиров Джафаркул. Он всегда выходит на охоту за свежей кровью, обернувшись коршуном.

– А разве. – попытался Иван уточ…

– Нет, не летучей мышью, – предугадал вопрос Василевс (не забывайте, при желании он мог быть и телепатом). – Он восточный вампир, а не западный, потому и коршун, хотя тоже с клыками.

– Ничего себе «птичка»! – удивился Царевич, не сбавляя хода. – Наверное, противное зрелище?!

– Самое противное здесь то, что сезон вампирской охоты ещё не открыт, а Джафаркул уже «браконьерничает», – возмущённо проворчал Премудрый. – И на кого клюв поднял, зараза, на безобидного лебедя, символ верности и вечной любви.

– И я о том же, – прорычал Сероволк, у него были свои счёты с вампирами.

Троица подобралась к озеру и затаилась возле обстриженного под пирамиду куста.

– Вон они, – показал пальцем цыган на центр круглого озера, где из последних сил белая лебёдушка отбивалась от нападок огромного, наглого, с волосатой грудью, коршуна.

– Да, это точно он, Джафаркул, – опознал в птице опасного рецидивиста Василевс.

– Что делать будем? – обратился Иван к колдуну. – Может, камнями отгоним?

– Не поможет, – всерьёз восприняв дурацкую идею Царевича, ответил Василевс.

– Тогда прокляни его как-нибудь, – подсказал цыган другую «новаторскую» идею. – Как только ты можешь: случайно порчу на него наведи, или ещё как.

– Не выйдет, у всех вампиров своё вечное проклятье. Их так просто не сглазить, – ответил Василевс. – Единственный вариант – «клин клином».

– Это как? – загорелись зелёные огоньки в глазах у цыгана. – Клин ему воткнуть?

– Нет, я кого-нибудь из вас в птицу обращу, в кондора, например. Это самый мощный хищник из семейства орлиных. У него размах крыльев до трёх.

– Давай меня! – первым поднял руку Сероволк. – Сейчас я покажу этому клыкастому, кто в курятнике «папа».

– Будь по-твоему! – утвердил кандидатуру Якова Василевс и направил на того волшебную трость. – Покажи ему, кто «папа»! – подбодрил он цыгана и произнёс заклинание: – «Кондор-мондор гуманэ, обернись на букву «Кэ»!

Сероволк завертелся волчком и обернулся. карликовым бойцовым петухом.

Осмотрев свой новый «прикид», Яша повернулся к колдуну.

– Ты что «намудрил», Премудрый?! – заговорил свежеиспечённый «петух» по-человечески. – Ты из кого, в натуре, петуха оформил?! Это что, по-твоему, – ткнул «петух» себе в грудь крылом, – самый мощный кондор? Переделывай, давай!

– Да как же оно так! – схватился за голову Василевс. – Видно, твоё неуместное «папа в курятнике» сработало! Теперь только через двенадцать минут в человека обернёшься!

– Но ты же загадал на букву «К» заклинание, а не на «П»! – напомнил Царевич, что, вроде бы, ошибок в заклинании зафиксировано не было. – Почему же «Петух»?

– Точно! Как так? – подхватил «петух» Яков.

– Может, «кочет», например, сработал, – высказал предположение колдун. – Или «куротоп», или «кукарекатель».

– Хм! Могуч и силён наш язык на всякие синонимы, ничего не скажешь, – многозначительно подытожил своё личное наблюдение Иван.

– Вот же ты. «редиска»! – кое-как сдержался цыган, чтобы не обложить многосинонимичным матом Василевса. – И что прикажешь делать?

– Как что! – теперь полез со своими советами Царевич. – Ты же в бойцового петуха превратился. Дерзай! Надери гузку этому вампиру! У тебя девять минут осталось спасти лебедя! Как раз три раунда по три минуты!

– Верно! – взбодрился и колдун. – Покажи им, Яша, свою волчью натуру и бойцовский дух!

– Мать-твою-кука-реку! – захлопал крыльями Сероволк. – Царствуй лёжа на боку! – прокукарекал он что-то не к месту и полетел на битву с коршуном.

Увидев, что на выручку к обессилевшему лебедю летит, откуда ни возьмись, карликовый петух, вампир Джафаркул в обличье коршуна криво улыбнулся и, оставив обессилевшую жертву на десерт, развернулся навстречу «второму блюду».

Петух-цыган ещё не успел привыкнуть к новому телу и как следует разобраться в правилах управления собственными крыльями в полёте, а потому не смог вовремя увернуться от мощного удара ногой коршуна в клюв и, изменив траекторию полёта, отлетел в сторону. Несмотря на лёгкий нокдаун, Яков не плюхнулся в озеро, а удержался в воздухе. Сделав крутой вираж, конокрад и драчун в петушином облике развернулся на второй заход. В этот раз он действовал более технично. Сделав ложный выпад влево, он метнулся под правое крыло коршуна и нанёс серию ударов (то есть, понимаете, да, несколько раз успел клюнуть противника) в неприкрытую печень. Коршун, заклекотав от боли, сделал переворот в воздухе и, схватив клювом, по сравнению с ним, легковеса петушка, начал трепать последнего с удвоенной яростью. Кое-как вырвавшись из цепкого клюва вампира, Яков отлетел в сторону, издал повторный боевой клич: «Кик-кирик-кукареку»! и вновь ринулся на противника.

Да! Цыган, судя по всему, был не из робкого десятка!

Так думали его товарищи, с тревогой наблюдая за разыгравшейся над озером битвой. Захваченные шокирующим зрелищем, они даже не заметили, как отплывшая в сторону лебедь, потеряв сознание, завалилась набок и. ушла под воду.

Цыган же при очередной атаке был встречен прямым в голову, и на мгновенье «поплыв», попал уже в стальные захваты коршуновских когтей. Гадко захохотав, Джафаркул подло начал топить храброго «петушка». Он опустил его под воду и, несмотря на все старания Яшки, бившего крыльями по воде, не давал тому глотнуть спасительного воздуха. Уже изрядно наглотавшись воды, цыган умудрился на долю секунды высунуть голову на поверхность, чтобы позвать на помощь друзей, но из-за нехватки кислорода в голове, из его горла вырвалось булькающее «Кука-рек-ку!».

В этот самый момент и произошло чудо дивное или удачное для цыгана, стечение обстоятельств: словно вспомнив о чём-то более важном, «коршун» Джафаркул выпустил «петуха» Якова и, сломя голову, ломанулся прочь от озера. Яшка высунул петушиную голову над водой, откашлялся и, обозрев звёздное небо на наличие коршуна-вампира, закричал стоявшим на берегу товарищам:

– Братва! Где коршун?!

– Смотался куда-то! – крикнул в ответ радостный Царевич, до последнего не веривший в такой исход поединка.

– Всё нормально! Молодчина! – помахал цыгану-«кочету» Василевс. – Ты его своим кукареканьем спугнул!

– В смысле? – озадаченно глянул Иван на Премудрого.

– У Джафаркула рефлекс сработал, – «открыл» ларчик колдун. – С третьими «петухами» вампиры в спешном сворачивают свою чёрную деятельность, где бы то ни было, и хоронятся до следующей ночи в своих вертепах.

– Вот вам и «Петя-петушок, золотой голосок», – протянул Царевич и указал колдуну на озеро. – Смотри, Яков вновь человеком обернулся!

На середине озера плескался вернувшийся в исходное состояние цыган.

– А где лебедь? – вновь огласил своим зычным голосом Яков утихшую гладь озера. – Улетела, что ли?

– Да вродь не взлетала, – Василевс виновато развёл руками, дескать, болван, согласен, не усмотрел за птицей.

– Может, ко дну пошла?! – сморозил «глупость» Иван, позабыв, что даже мёртвая водоплавающая птица (не к месту, конечно, сказано) не тонет.

– Не смеши нас, – бросил Премудрый, но Сероволк, видимо, тоже запамятовавший о такой особенности пернатых с ластами, решил проверить «догадку» Царевича.

Набрав полную грудь воздуха, Яков шумно нырнул и поплыл ко дну. Раздвигая пушистые, словно еловые ветви, водоросли, цыган осматривал илистое дно метр за метром и, наконец, увидел её. Ну как её – белое пятно на тёмном фоне сумрачного дна. Подплыв поближе, цыган чуть воздух не выпустил, так захотелось ему высказаться от удивления. А удивлению не было предела. Вместо благородной птицы на «постели» из водорослей лежала, раскинув лёгкие «крыла», белокурая девица-краса, длинная, как лебединая шея, русая коса. Быстро проанализировав ситуацию, цыган понял, что на этом поиски лебедя окончены, и надо спасать утопленницу. Распугав своим воинственным видом облизывающихся сомов, Сероволк схватил девушку в охапку и поспешил на поверхность, тем более что и запасы воздуха в лёгких были на исходе.

Пару минут спустя Яша выбрался на берег, неся на руках бездыханное дело «лебёдушки».

– Это кто ещё? – поспешил навстречу выбивавшемуся из сил цыгану Иван и перехватил «добычу».

– Не знаю, под водой времени не было знакомиться, – устало пошутил Яков и присел на обтёсанный под куб камень отдышаться. – Но в подводном царстве, судя по внешнему виду, недавно. Могу предположить, что это заколдованная в птицу бабёнка.

Иван положил девушку на. на газон (я просто не знаю, как ещё можно назвать аккуратно подстриженную в лесном массиве траву). Над девушкой склонился колдун, «послушал» ритмическое движение стенок артерии, вызываемое сердцебиением (медики этот феномен называют пульсом) и. ахнул.

– У неё пульс зашкаливает, 330 ударов в минуту! – ещё раз ахнул Премудрый. – А она не дышит, воздух не поступает в организм. Это очень опасно! Может случиться передоз углекислого газа, и мозг у «лебёдушки» «крякнет».

– Что делать? – подскочил к девушке и колдуну цыган. – Где сейчас скорых лекарей искать?

– Успокойся и соберись! – «успокоил» и «собрал» Якова Премудрый. – Нужно срочно ей сделать искусственное дыхание, рот в рот, провентилировать лёгкие, иначе никак. Действуй, Яша!

– Кто, я?

– А кто? Тебя никто не просил, ты сам её вытащил из воды, – «подбодрил» колдун новоиспечённого «спасателя на водах». – Тебе и флаг в губы!

– Не робей, Яша, это не страшнее стычки с вампиром, – «подбодрил» со своей стороны его и Царевич. – Если хочешь, давай я, у меня опыт уже есть.

– Ага, щас! – оскалился цыган и, набрав в грудь воздуха. впился своими губами в посиневшие губы утопленницы.

Раз за разом отрываясь от девушки, Яков с надеждой и тревогой наблюдал, как меняют цвет её пухлые губы: с синего в фиолетовый, затем в светло-розовый, цвета ранней зари, затем в малиновый, алый, пурпурный, багровый, цвета океанского заката, и, наконец, в сочный тёмно-вишнёвый. Оторвавшись в очередной раз, Сероволк увидел, как задрожали истерзанные его волчьим старанием губы красавицы, затрепетали длинные ресницы, и девушка, открыв лучезарные, как показалось цыгану, глаза, зашлась в немилосердном кашле. Яков поднялся и отошёл в сторону, уступив место Василевсу Премудрому, захлопотавшему над девушкой, словно над родной кровиночкой. Когда девушка окончательно пришла в себя, Василевс с Царевичем помогли ей подняться с земли. Колдун снял свой плащ и покрыл девичьи плечи.

– Спасибо вам, добрые люди! – поклонилась в пояс девушка, её коса, грациозно переметнувшаяся через плечо, почему-то привела цыгана в сильное замешательство. – А куда делся злобный Джафаркул?

– Ты его знаешь? – в голову колдуна закралось смутное подозре.

– О нём наш водопалавающий «Акелла» Яша – парень не промах – позаботился! – не дал оформиться подозрению в голове Василевса Иван, представляя «героя дня». – Сюда тот дрянной коршун больше не сунется.

– Всего делов-то! – отмахнулся цыган, немного всё-таки прихвастнув. – Подумаешь, гопника залётного отогнал!

Девушка же была иного мнения.

– Спасибо тебе, богатырь! – вновь поклонилась она, теперь уже лично, покрасневшему от смущения Яшке и, нежно погладив того по опухшей от драки щеке, произнесла: – Ты ведь не гопника прогнал, ты маньяку «навтыкал»!

От таких слов Якову стало и вовсе не по себе: захотелось почему-то бежать сломя голову в джунгли, крича песню про мохнатого шмеля и душистого хмеля.

– Я тебе это припомню! – мигом вернула «из джунглей» девушка Сероволка, учуявшего стальные нотки в её ласковом голосе. – Век помнить будешь!

– Извините меня, мадемуазель, – обратил девичье внимание на себя Василевс. – Мне, право, неловко, но позвольте узнать ваше имя.

– Отчего же не сказать. Моё настоящее имя Аликантрония. Для друзей Алика, а для остальных я Царевна-Лебедь.

– Точно! Точно! Вспомнил! – хлопнул себя по лбу Василевс. – Ты, то есть вы, та самая царевна, Царевна-Лебедь. Княгиня оборотней! А я смотрю, что-то знакомое, где-то слышал, читал. Знаете ли, польщён, весьма польщён знакомством! Разрешите представиться: маг, алхимик, звездочёт, космоэнергет, ученик восточных мудрецов Василевс Премудрый! – колдуна словно подменили. Обычно выдержанный, сейчас он больше смахивал на хвастливого юнца. – Это с моей подсказки Яков обернулся петухом, ха-ха, представляете, петухом, и вступил в драку с Джафаркулом.

Осмыслив, что сказал колдун, Алика подняла руку, предлагая тому замолчать, и повернулась к цыгану.

– Ты что, тоже оборотень? – спросила она у бледного, как стена, Сероволка. – Ты оборачиваешься в петуха?

Василевс, поняв, что ляпнул лишнего, нечаянно оказался за спиной Царевича, но цыган даже и не думал кидаться на него.

– Нет, я не оборотень, это меня колдун заколдовал, – ответил Сероволк, угрюмо смотря в глаза царевне.

– И то лишь на двенадцать минуток, – напомнил Василевс из-за Ваниной спины.

– Жаль! – огорчённо промолвила Алика. Уловив резкий запах силы и ярости, исходившие от её спасителя, она, легкомысленная, подумала, что, возможно, встретила родственную душу.

– Но мои родители и мой дед были оборотнями! – выпалил Сероволк. В его глазах появились зелёные, холодящие душу огоньки. – Просто деду не хватило духу передать мне свою силу! Но в душе я волк, человек-волк!

После этих слов Яков задрал голову к небу и запел волчью песнь.

И тут случилось неожиданное: тело цыгана вздыбилось навстречу луне, грудь раздалась в стороны, ноги и руки выгнуло, а лицо вытянулось в большую волчью морду. Спустя несколько мгновений Яков превратился в огромного седого волка-оборотня, продолжавшего выть на луну. Увидев обращение, Царевна не сдержала чувств, в мгновение ока обернулась в белую волчицу и в дуэте с Яковом «спела» «лунную сонату».

Колдун с Царевичем, отойдя немного в сторону, на всякий случай взялись за свои «средства обороны»: один покрепче ухватил трость, второй вытащил из-за пояса серп и молот. Но, слава Богу, всё обошлось.

Яков и Алика вернулись в человеческое обличье.

– Что это было? – разглядывая ладони, в которых только что растворился волчий мех, спросил возбуждённый цыган так, как будто сам не видел, что это было. – Вы тоже это видели? – обратился он уже к оцепеневшим товарищам, ещё бы они не видели: – Я превращался в оборотня!

Сероволк расплылся в такой радостной улыбке, что чуть не прищемил ею затылок.

– Скажи честно, касался моих губ, пока я была в «отключке»? – грозно прищурилась княгиня оборотней.

– Если не считать нескольких подходов принудительной вентиляции, то не касался, – ответил за цыгана Василевс, предвкушая небольшую девичью истерику.

– Ах, если так, то ладно, – сменила «гнев на милость» Алика и лукаво глянула на тупо стоявшего цыгана. – Тогда скажу я вам один секрет, который пригодится даже вновь обращённому оборотню, а человеку и подавно будет полезен. Сегодня ночь полной Селены, и вода этого зачарованного озера всю ночь будет иметь особую силу, равную по силе «живой воде». Если набрать её впрок, то сила Селены и трёх стихий, заключённые в жидкости, сохранятся в ней.

Иван Царевич подошёл к кромке озера и, зачерпнув пригоршню воды, понюхал, а затем и попробовал последнюю на язык.

– Пахнет тиной, – проведя экспресс-анализ, сделал он вывод. – И, позвольте спросить, какие у неё особенности?

– Гидрокарбонатная, кальциево-магниево-радоновая водица, – пояснила девушка, – хорошо помогает при хронических гастритах, колитах, энтероколитах, панкреатитах, заболеваниях печени и жёлчевыводящих путей, язвенной болезни желудка, прямой и двенадцатипёрстной кишок, а также порчи, бодуна и сглаза, и ещё при всех видах отравлений и нарушениях обмена веществ.

– Жидкое золото, – прошептал колдун уже рядом с Иваном, набирая воду из озера в пол-литровую баклажку.

Прелестная Аликантрония, для друзей Алика, благодушно попрощавшись с Иваном и Василевсом, ещё раз ласковым мельком глянула на Якова и, промолвив напоследок: «Век помнить буду!», обернулась в белую сову и, сделав круг почёта над великолепной троицей, ухая, растворилась в ночном небе на фоне полной Селены.

– Красивая деваха! – мечтательно протянул Премудрый, глядя в след улетевшей птице. – Знаем, кого спасать, да Яша?

– Да, Яков сегодня лучший! – целиком и полностью согласился с ним Иван, тоже сканируя воздушное пространство. – Даже «петухи» иногда «орлам» дают прос.

– Просто давайте не будем больше об этом, – попросил обоих «восхитителей» Сероволк, тоже гуляя взглядом по небу туда-сюда. – Особенно про «петуха» никому ни слова, ни полслова. Договорились?

– Я «за»! – поддержал предложение цыгана Премудрый.

– Я «против»! – не поддержал цыгана Иван, но, увидев, как стала изменяться, вытягиваясь, голова Яшки-волка, поспешил отшутиться. – Да, конечно же, я «за»! Итак, по итогам голосования, единогласно!

– Всё! А теперь спать! – вынув из кармана песочные часы с секундной стрелкой, спохватился Василевс. – Скоро уже петухи запоют!

– Василевс! – вновь начал «бычиться», точнее «волчариться» цыган.

– Всё, я молчу, молчу, молчу, а то по фейсу получу и подвиг свой не завершу, – поспешил удалиться в сторону привала Василевс, успев ещё заговорщицки переглянуться и шепнуть Ивану, – а то серенький волчок нас укусит за бочок.

Царевич улыбнулся, давно он не видел колдуна таким весёлым.

Оставив Сероволка коротать ночь на берегу заповедного озера, он тоже поплёлся к костру. Предрассветная прохлада начинала пробирать его босые ноги, и для профилактики ревматизма он спешил устроиться возле источника тепла, чтобы в более комфортных условиях продолжить своё изучение «звёздных пучин».

* * *

Изрядно подзагоревшие и похудевшие Полисей и Искалибур взобрались на очередной бархан и замерли от неожиданности. В плавящемся мареве безжизненной пустыни прямо на них двигался цепочкой призрачный табун еле передвигавших распухшие ноги искалеченных лошадей. Тяжёлой походкой бедные животные несли на своих выгнутых (возможно, даже и переломанных) в двух местах позвоночниках объёмные кувшины с водой, а на угрюмых мордах, с распухшими отвисшими губами, читалась абсолютная апатия ко всему на свете.

Так, по крайней мере, подумалось королевичу, который впервые на своём пути встретил, пускай и призрачный, но караван верблюдов.

Затаив дыхание, Полисей смотрел на этот порождённый иссушенным мозгом мираж и не верил своим наполовину забитым песком глазам. Тем паче, что ему стало казаться, будто из кувшинов начали выглядывать бородатые люди и наблюдать за ним. Поняв, что такие видения предполагают скорую кончину, королевич закрыл глаза и замотал головой в надежде растрясти застоявшееся в полушариях наваждение. Открыв вновь глаза, он с сожалением отметил, что призраки пустыни не только не испарились, а и количественно увеличились. Два десятка «искалеченных коней» и около сорока бородачей насчитал Полисей в своём мираже.

Королевич был не робкого десятка и, решив окончательно удостовериться, что это, всего-навсего, видение, показал в сторону миража свой фирменный «аглицкий кукиш».

Бородачи хоть и не рассеялись по ветру от этого, но и не полезли с претензиями, а это значило, что увиденное есть на самом деле не что иное, как полноценный мираж, ибо живой джентльмен завсегда оскорбится и станет вызывать на дуэль оскорбителя до тех пор, пока не получит стальной рукавицей по своей джентльменской роже.

«Жаль, что мираж, – огорчённо подумал Полисей, глядя как призрачные участники «миража» дразнят его, отхлёбывая прямо из призрачных кувшинов, в которых они сидели, призрачную же воду. – Можно было бы напасть на этих урок (Полисей, согласно теории Чезары Ламброзо, по уголовным физиономиям сразу определил в призраках пустыни отпетых разбойников), истребить их, захватить запасы воды и освободить изуродованных бесчеловечным отношением лошадей. Потом на следствии сказать, что якобы эти разбойники первыми полезли к нему, а он только немного превысил самозащиту».

«Эх, жаль!» – ещё раз мысленно взгрустнул королевич. Опустив руку с «кукишем», похлопал по загривку Искалибура, тоже с опаской глядевшего на мираж, и, развернув коня в сторону заката, продолжил свой путь.

* * *

– Вы видели это? – крикнул товарищам один из бородачей по прозвищу Бен-Ден, плескавшийся в кувшине, на шедшем первым в караване верблюде. – Я чуть со страху не умер!

– И я! И я! И я! – откликнулись его подельники из других кувшинов, и загомонили наперебой. – Я думал, у меня «крыша» поехала! Я тоже на тепловой удар сначала списал! А я, думал, кальян крепкий попался! Як це понимать, вин шо «глюк»? Я за мираж принял! Вах, вах, я нэ хачу юмират! Я вообще подумал, что это «фака морганы»! Я думал, «полисай» какой-нибудь участковый, загребёт нас сейчас! Да, я тоже сразу о призраке опера подумал! А я. А я. А я.

Проводившие в гробовом молчании королевича разбойники в тридцать девять глоток стали выговариваться, чтобы, как им советовали заморские инструкторы-психоаналитики по практическому терроризму, снять эмоциональное напряжение.

– Тихо! Тихо всем! – сороковой лужёной глоткой прогремел Бен-Ден. Остальные послушно заткнулись. – Я не о том, что вам показалось, говорю, а о том, что это дурной знак, и я даже скажу больше – знамение.

– То исть? Шо це такэ? – подал голос из середины каравана бородач с намазанным на лице гуталином и длинным чубом, торчавшим из-под бедулибской банданы. – Воно можа москали нас пидмануть хотят.

– Нет, Тарантас-бача, это не обман, это знамение смерти, – громко, чтобы слышали и остальные, произнёс Бен.

Разбойники в недоумении стали переглядываться – никто не слышал про это знамение.

– Неужели вы не слышали про призрак Чёрного Рыцаря, который бродит со своей чёрной лошадью по пустыне ещё со времён бубновых походов против пиковых, – навёл страху на весь караван бородач Бен.

– Он не чёрный, просто сильно загорелый для белокожих рыцарей, – возразил другой голос из каравана. – Может, всё-таки массовая галлюцинация?

– Так же думали те, кто не придал значения увиденному ими призраку Чёрного Рыцаря! – произнёс Бен.

– Вах! Вах! И чито с ими стала, гамарджу? – дрогнувшим голосом поинтересовался третий товарищ из середины каравана, с большим, я бы даже сказал грузным носом.

– А то! Тех, кто увидит этот образ неупокоенной души, ждёт конкретная «засада»!

– У яком понятии?

– В прямом и переносном!

– Коли так, может, тогда отложим сегодняшнее мероприятие, Бен? – крикнул кто-то уже из конца каравана. – Ну его, этот Апчхи-сарай, не поедем сегодня в гареме теракты устраивать.

– А Кацо прэдлагаит сдаца! – высказался носатый, почуяв, что медленно но верно начинало пахнуть жареным.

– Ни-ни! Ни в коем рази! – возразил «гуталиновый» Тарантас-бача, сдаваться кому-либо: апчхалям, чучхелям и уж тем более москалям, он не собирался.

– Правильно! Надо отменить теракты! – возмутился бандитский отряд, согласный с тем, который в конце каравана. – Али бабы султановы нам дороже жизни? Али «бабло», что нам заморские инструктора надавали, дороже наших жизней? Али эдак! Али так! Зак-али-бали эти инструктора уже!

– О кей! О кей! – поднял бородатый Бен-Ден руку с зажжённым факелом, как это делали заморские инструктора, чтобы привлечь к себе внимание (огонь всегда успокаивающе действовал на отважных пустынных бедулибов и закрашенных под них чубато-носатых наёмников). – Мы с вами свободный народ! И мы сами решаем, кто нам враги и кому напакостить нашими терактами! Предлагаю сегодня не соваться в гарем, а назначить врагами наших инструкторов, ибо знак, который нам подал Чёрный Рыцарь, означает, что в Апчхи-сарае всех нас ждёт острый кол султана.

Разбойники, представившие себе эту зверскую экзекуцию, содрогнулись и все как один, проголосовали за предложение Бена.

– Вот и отлично! – пересчитал Бен-Ден «голоса». Воздержался только носатый, но его, как обычно, в расчёт не брали – Значит, единогласно! Поворачиваем!

Вот так благодаря Полисею был спасён недружелюбный ему Апчхи-сарай, а заморские воеводы-завоевателе-подстрекатили приобрели себе новых противников в лице недавних учеников с факультета «практического теракта».

* * *

Вечномолодой вечнопьяный город, город-страна, город-герой, город-сказка и город-мечта – так называли этот необыкновенный мегаполис (да, кстати, его ещё называли и город-мегаполис) все великие путешественники, всех времён и народов, которые когда-либо появлялись на земле. Почему? Потому что все дороги вели в этот город и кто-бы куда ни шёл, никто не мог пройти мимо него, даже если и направлялся совсем в другую сторону, как, например, наши герои. Даже в его названии – ДРИМ-ДАУН – угадывалась мечта любого идио. человека побывать в этом легендарном городе и. умереть не встать.

– Город-дурдом! – оглядев суетливый мегаполис, одарил его новым эпитетом Сероволк, хотя, где-то очень глубоко в душе, любил людные места. – Я начинаю верить, что его волчиха-оборотень с двумя щенками основала. Бабам такие серьёзные вещи поручать не стоит.

– Ты говори, да не заговаривайся, Яша, – охладил цыгана Василевс. – Здесь по вопросам гендерной политики и равенству полов инквизиция работает, смотри, за такие речи тебя мигом в еретики окрестят и на дыбу.

– Да это я с непривычки, – стал оправдываться Яков, поглядывая по сторонам. – Давно такого не видел. Да вы и сами посмотрите, какой хаос творится.

А посмотреть было на что. Самый разношёрстный народ, всех мастей и оттенков, ворчащим потоком: кто на телегах, кто с тачкой в руках, кто с чемоданом, кто с узлами, втекали и вытекали в городские ворота, по бокам которых с биноклями на шее важно прогуливались откормленные солидные гусаки.

Легенды гласили, что давным-давно гуси-стражники однажды уже спасали город от нападения залётных гастролёров, своевременно оповестив «кого надо», и каким бы это бредом нам с вами не казалось, отцы города решили навечно закрепить за гусями эту ответственную миссию. Правда, злые журналистские языки поговаривают, что таким образом, местные «отцы» пытались бороться с коррупцией в рядах таможенного ордена «Преподобного Отката» и Святопустого ордена дорожной Инспексии, но я склоняюсь к мысли, что попросту жалели денег на нормальную стражу.

Так вот, пройдя через ворота «вечнопьяного города», богатыри с головой окунулись в его бурлящую жизнь. Чего только здесь не было: ремесленные мастерские по изготовлению шуб и дублёнок из искусственных хорьков и росомах, вязанию фирменных веников и валянию брендовых валенок, развалов с парчами, шелками и персовыми коврами, дуканов с магическими пряностями и дурманящими смесями и даже бутиков с интимными «Ваньками-встаньками» и другими «валяшками» и «неваляшками».

– Тьфу ты, дрянь господня! – сбогохульничал Василевс, проходя мимо такого бутика, и им сразу же заинтересовался неприметный человек в серой сутане с накинутым капюшоном. – Расставили здесь «дьявольские погремушки», тьфу! – ещё раз сплюнул он и остановился возле лотка с бакалейным товаром. – Так, а что тут у нас? – осмотрел Премудрый раскрытые мешки с крупами. – Ишь ты, «Сим-сим», – прочитал он на ценнике одного из мешков. – А это «Волшебная фасоль», так, это «Сезам», «Музыкальный горох», «Шлифованный рис», хм, странно, «Крупа манная небесная».

Колдун подозвал товарищей и предложил закупить провианта на дорогу.

– Крупа – вещь полезная, и не портится, – изрёк он старую мудрость и сразу же уговорил их.

Пока Василевс торговался с продавцом, Иван отошёл к ломбарду, где, вот же везуха, случайно наткнулся на одиноко пылившийся на полке лапоть, как раз для пары оставшейся у него на память обувки. Забрав его по бросовой цене, Царевич достал свой и, надев оба лаптя, довольно причмокнул – пусть поношенная «обновка» немного жала, а так ему было психологически комфортнее. Теперь сразу видно – богатырь, а не шантрапа босяцкая.

Покончив с восстановлением имиджа, Иван остановился у букинистической лавки, в которой щуплый очкарик в пенсне торговал всем, что можно было отдалённо назвать книгой: энциклопедическим папирусом, рулонами приключенческой берёсты, детективными свитками, глиняными открытками, выделанной воловьей кожей с любовной лирикой и, собственно, книгами.

– Вот это да! – изумился Царевич, найдя среди мировых бестселлеров редкую книгу отечественного писателя. – Хуан Сусанин «Как заводить друзей». Ух ты! – вновь не сдержал он чувства восхищения, перенеся внимание на другой фолиант, – «Антология пыток: От дыбы до песен Укупленника. Полный перечень истязаний!».

– Не то смотришь, Ваня! – подошёл затарившийся колдун и показал на красочную книжонку. – Читай пэнтези! Вот: «Жанна Де-Роуминг и костёр инквизиции», бестселлер юного писателя-волшебника Джек-Поттера про одну красну девицу, которая якобы невероятно разбогатела, придумывая рассказы про своего же создателя. Это тебе не триллер про говорящую репку.

– Крутой поворот сюжета! – почесал свою «говорящую репку» Царевич.

– Пожалуй, я себе возьму в дорогу.

– На обратном пути, – огорошил его Премудрый. – Мы лучше возьмём какую-нибудь кулинарную книгу, – колдун вытащил одну книжонку из стопки. – Вот, к примеру, одна фамилия автора чего стоит – Поваровски, тэк-с, «Зразы из стразов: гламурная кухня». Нет, нам чего попроще, пожалуйста! – обратился Василевс к торговцу.

Тот порылся в куче свитков и выудил на свет небольшую, карманного формата, книжицу.

– «Каша из топора, или Всё, что под рукой», – прочитал Василевс заголовок книги и заглянул на последнюю страницу. – Автор – Повариха, издатель – Бабариха, переплёт – Ткачиха. Отлично! Беру!

Колдун рассчитался с торговцем и, спрятав книгу в рукав, отошёл к Ивану, который искал взглядом куда-то запропастившегося Сероволка.

– Что «санитар леса» куда-то запропастился? – спросил Василевс у Ивана, тот молча, кивнул. – Ерунда! У него нюх отменный, сам нас найдёт. Главное, чтобы не вляпался опять куда.

– Вот этого я и боюсь, – ответил Иван.

– Ничего! Если что, скажем, что с «преступником ниф-нифунтиком» не знакомы.

– С каким «фунтиком»? – не понял детской шутки Иван.

– Не забивай голову, Ваня, – улыбнулся колдун. – Пошли дальше.

Не успели они пройти и нескольких шагов, как «нарисовался» загадочно ухмылявшийся Сероволк.

– Да, городок что надо! – изменил он своё мнение, увидев, как говорится, мегаполис изнутри. – Дружелюбный!

– Где тебя носило? – спросил Иван.

– И не спрашивай, – ответил цыган и расплылся в озорной улыбке. – Одна красотка меня в переулке прижала. Вся такая из себя.

– А ты что это по переулкам шлындаешь? – подозрительно уставился на Яшку Василевс. – От отряда отрываешься.

– Да по нужде я отошёл. Короче, не перебивай, – отмахнулся цыган и продолжил начатую историю. – А там, значит, эта бабёнка стоит. Остановила меня, лопочет что-то, «уно-моменто», «ай-цвай-драй», «бистро-бистро», мол, это, «дас ист гуд». Я ей, дескать, не могу, россо тористо, кодексо морало, зай и мазай ту-ту, где я потом вас искать буду. Она ни в какую, опять мне «фифти-фифти», «хомо хомиус люпус дас ист класс», уже чуть не плачет, мол, «моменто мори», молодой человек, «щьёрт побьери».

– Короче, «Достосовский»!

– Ну, я не сдержался, пожалел её. Помог дотащить сумки до дому.

– А потом? – облизнулся колдун от цыганского рассказа.

– Всё! Она сказала «грацио-матрацио бамбучо» – большое спасибо, любезный – по ихнему, с «мафией» своей познакомила: с мужем, детьми, свекровью и крёстным отцом, чаем угостила с оливковым вареньем.

– И в чём «фишка»? – разочарованно протянул колдун.

– Как в чём, помогать людям, оказывается, такой же кайф, как и помогать зверям! – цыган закатил глаза от удовольствия.

– Тьфу ты, «суперлюпус». Пошлите дальше, – колдун развернулся и, опять припомнив кое-кого из божественного пантеона, стал пробираться через толпу.

Следом двинулись Иван с Яковом, а параллельным с ними курсом незаметно двигался субъект в сером.

Яков достал из кармана кулёк с семечками и, разглядывая всяческие диковинки, принялся беззаботно их лузгать.

– О-о! Сорок восемь – половину просим! – протянул ладошку Иван. Сероволк отсыпал ему небольшую жменьку.

– Не жадничай! Дал как украл! – пожурил Царевич товарища.

– Тс-с-с! – приложил палец к губам Сероволк и огляделся по сторонам. – Чего орёшь? Хату спалишь!

– Яша, ты опять за своё?! – шёпотом «наехал» Иван на цыгана. – А если бы увидели?

– Не боись! – прошептал тот в ответ. – Там ими слепая бабуся торговала! Царевич чуть не задохнулся от гнева.

– Да как ты мог старого слепого человека обок.

– Да тише ты! – зашикал на Ивана Сероволк. – Я ей незаметно в карман золотой закинул, прежде чем воровать.

– Не понял, а здесь в чём «прикол»? – недоумевая, остановился посреди дороги Царевич.

– Так вкуснее, Ваня! Вкус-не-е! – открыл маленький секрет хорошего аппетита цыган и потащил всё ещё недоумевающего товарища за ушедшим вперёд Василевсом.

Уже почти дойдя до главной площади, вокруг которой располагались основные сооружения для хлеба и зрелищ: ресторан «Империя Пицц», стадион «Голлизей», ночной клуб «Куртиглазки» и амфитеатр «Колливуд», Сероволк остановился и, несколько раз втянув ноздрями воздух, обеспокоенно завертел головой по сторонам.

– Что-то случилось Яша? – тоже забеспокоился Царевич.

Тот промолчал и, найдя глазами человека в сером, который неотрывно шёл за ними, подозвал того взмахом руки.

Понимая, что его раскусили, человек не стал убегать, а робко приблизился, готовый к получению взбучки.

– Слышь, монах! – недобро скалясь, обратился к нему Сероволк. – Ты, конечно, извини за прямоту, но от тебя прёт далеко не святым духом.

Вот тебе денежка, – вложил он незнакомцу в руку монету, – сходи в баньку, помойся, постирайся, купи туалетную воду, а то вблизи и вовсе глаза щиплет.

Человек в сером, не веря в такую удачу, поклонился и быстренько смотался восвояси.

– Альтруист, ничего не скажешь, – ухмыльнулся Иван.

– А то! Помогать ближнему – кайф! Особенно, если от него так несёт!

– Ну не такой уж он нам ближний, это, во-первых, – сказал Царевич. – А во-вторых, так денег никаких не напасёшься. Не забывай, сумма казённая, сугубо на командировочные расходы: провиант, ночлег, транспорт. Финансовая помощь другим в контракте не оговаривалась. Отечественные налогоплательщики таких расточительных богатырей не поймут.

– Хорошо! Больше не буду благотворительностью заниматься!

– То-то же!

Друзья догнали колдуна, который остановился напротив афиши с объявлениями.

– Так, что у нас сегодня в амфитеатре? – пошарил глазами по афише колдун. – Ага, спектакль-блокбастер «Чужие среди других», комедия. Как будто про нас постановка, – обернулся он к товарищам. – Может, сходим, приобщимся к античной, так сказать, культуре?

– Нет, – отрезал Царевич. – На цены билетов посмотри. Нас.

– Налогоплательщики не поймут, – завершил за него фразу цыган и бескультурно ткнул пальцем в афишу. – Вот! «Благородный Максимус против Неблагодарного Спартакуса», «товарищеская братоубийственная встреча», «финал», «в Голлизее», «вход свободным», «с несовершеннолетними рабами вход воспрещён», «Начало: уже вот-вот». Давайте сходим!

– Ни в коем случае! – покачал головой Премудрый. – Там охочие до крови фанаты на трибунах всегда такое безумное «месилово» устраивают, гладиаторы сна лишаются.

– А вот ещё «зрелище», – угрюмо сказал Иван и зачитал объявление. – «Спешите видеть! Сжигание еретика и преступника! Площадь Великого Инквизитора. На закате».

– Пойдём хоть на казнь посмотрим! – без особого восторга предложил цыган. – Опять какого-нибудь интеллигентишку зажарят, на потеху публике, за религиозно-политические анекдоты, типа «Попытка не пытка, а всё равно вертеться надо».

– Или вора какого-нибудь, – предположил уязвлённый колдун. – За то, что семечки у бабки стырил.

– Как узнал? – полезли глаза на лоб у цыгана. – Ваня ты раскололся? Царевич пожал плечами, дескать, никак нет, не стучал.

– Не забывайте, что я кое-где телепат, – пояснил Василевс. – Ладно, пойдёмте на площадь, посмотрим, кого там по ветру развеют.

Вокруг лобного места, где вскоре должно было состояться показательное кремирование «еретика и преступника», лавровому листу негде было упасть – так много оказалось жаждущих лицезреть это «священнодейство».

Трое богатырей едва протиснулись поближе к эшафоту с дровами, чтобы ничего не пропустить, и тут увидели, как из ворот СИзО (чтобы не путали ни с чем созвучным, давайте сразу расшифруем аббревиатуру – СИзО – Собор Иезуверского Ордена), вышла длинная процессия в белых балахонах с вырезом на нижней части спины, символизировавшим, что их счастливым обладателям глубоко на-а-ачхать на чаяния суетившегося вокруг плебисцита. На головах маршировавших были нахлобучены колпаки, скрывавшие их мужественные лица. В центре процесии плелся, спотыкаясь, приговорённый еретик-преступник в, раздражающем обывателей, красном балахоне с мешком такого же цвета на поникшей голове.

– Это ещё что за гей-парад? – поинтересовался у товарищей любознательный цыган, но те, поглощённые зрелищем, не сочли нужным разъяснять понятный каждому цивилизованному гражданину загримированный под казнь ритуал жертвоприношения.

Окружающие же, увидев мрачную процессию, начали дружно креститься, молиться, сморкаться и мысленно браниться и на человека в красном, и, с не меньшим рвением, на монахов в белом.

Жертву провели через перешёптывающуюся людскую массу к плахе. Два палача со спичками в зубах помогли еретику взобраться на поленницу из дров, щедро переложенных сушёными листьями табака.

Это смертоносное растение совсем недавно было привезёно от «перьеголовых» аборигенов мореходом Кристобалем, по прозвищу Чёртов Колумбиец (в узких флибустьерских кругах его ещё называли «Проблемой семи морей», за то, что он первым спровоцировал конфликт между кланами «Краснолицых» и «Бледнокожих», негативно повлиявший на общее развитие морских перевозок между Старым и Древним Светом). Листья растения первое время использовались исключительно для стопроцентного уничтожения всякой живучей нечисти, вдыхавшей выделяемый им смертоносный дым у позорного столба. Это уже гораздо позже недобитая «нечисть» догадалась «скуривать» отраву обычным обывателям, мстя им за прошлое (но в данный момент – настоящее).

Палачи привязали приговорённого злоумышленника к возвышавшемуся над дровами позорно-искупительному столбу и, подбоченясь, встали по бокам от жертвы, чтобы все могли рассмотреть, какие они суровые и непреклонные ребята.

На передний план вышел судья инквизиторского трибунала: тощий и бледный, словно физическое олицетворение самой «старухи с косой», кардиган Квазиморда. Обведя блёклыми бесцветными глазами притихшую толпу, Квазиморда кивнул палачам. Те стянули мешок с головы приговорённого и с чувством собственного палаческого достоинства неспешно спустились с поленницы вниз. Народ увидел лицо привязанного к столбу человека и ахнул – это была чудовищной красоты женщина. Несмотря ни на что: ни на полное отсутствие косметики, ни на чёрные круги под глазами, преступница и еретичка была чертовски хороша.

– Чур-боже меня тоже! – проморгав, проговорил колдун и нервно сглотнув. – Что это за прекрасная незнакомка?!

И тут, отвечая на его вопрос, Квазиморда зачитал приговор, по которому становилось всё понятно (но мы-то с вами понимаем, что инквизитор не отвечал на вопрос колдуна, просто у них так случайно совпало).

– Это, если кто не в курсе, лжепровидица Несмеральда! Она признана судом святой инквизиции опасным преступником и еретиком, – читал суровый судья. – Её лжепророчества носили явный эвентуальный умысел и сопровождались неоднократным пенитенциарным рецидивом. В частности, она под давлением аргументов и фактов пытливых умов наших следователей призналась в том, что высказывала на людях свои кощунственные лжепророчества. Так, она заявила, что «коррупция и самодурство исчезнут на земле только ко Второму Пришествию», тем самым подвергнув сомнению церковные догмы и саму возможность «Второго Пришествия». Также ей вменяется в вину попытка создания преступно-дьявольской секты «Профсоюз» для защиты прав потребителей, производителей, долгожителей и других рабов. По совокупности преступлений Несмеральда приговаривается к пожизненному сожжению, – Квазиморда ещё раз обвёл взглядом сразу поникший народ и встретил только три ответных взгляда (кому они принадлежали, надеюсь, объяснять не надо). – Итак, есть ли у кого сказать слово в защиту преступницы?

Что-то возразить замглавы Ордена Иезуверов никто не решился, хотя.

– У меня, у меня есть что сказать! – неожиданно (и для себя тоже) поднял руку Василевс и удивлённо уставился на свою пятипалую предательницу.

Цыган попытался его одёрнуть, но, обычно осмотрительный, Василевс Премудрый на попятную не пошёл, руки не опустил, лишь только трость свою уменьшил до размеров зубочистки и спрятал в другом кулаке.

– Выйди сюда человек, которому есть что сказать! – пригласил его на эшафот удивлённый инквизитор, на его судейской практике такую неслыханную отвагу перед их строгой и благочестивой инквизицией проявили в первый, и, он надеялся, в последний раз.

Услышав приглашение взволнованный колдун и тут не остановился. Подобрав полы плаща, чтобы пробраться через толпу к Квазиморде Василевс улыбнулся товарищам.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – шепнул ему напоследок Сероволк.

– И я. надеюсь! – ответил Премудрый. – А если всё-таки не вернусь, прошу считать меня военкомом, – невнятно пробубнил колдун и покинул оставшихся в толпе товарищей.

– Что он сейчас сморозил? – переспросил цыган у Царевича.

– Я тоже, не понял, о чём это он, – пожал плечами Иван. – Вернётся, спросим.

– А если не вернётся?

– Что ж, будем считать его, кем он там хотел, кажись, военкомом, посмертно.

(Если кто и здесь не в курсе, у них «военкомами» величали посмертных героев, которые до последнего вздоха не покидали передовую, то есть всё как у нас).

Тем временем, Премудрый добрался до эшафота, с которого на него мрачно поглядывала приговорённая провидица.

– Что ты хотел нам поведать, уважаемый? – спросил инквизитор, когда Василевс остановился рядом с ним. – Только обещай говорить голую правду, нелицеприятную правду, одну лишь правду и ничего кроме правды! Аминь!

Э-эм, да! С такими запросами, господа хорошие, мне, может, и вовсе не начинать прения сторон, подумал колдун, но вслух сказал иное.

– Хорошо! Обещаю говорить только голую нелицеприятную правду и ничего кроме голой нелицеприятной правды!

– Замечательно! Теперь можешь говорить!

Колдун нашёл глазами своих спутников, которые знаками показывали ему не менжеваться, затем посмотрел на прекрасную провидицу, которая хоть и впервые видела его, но тоже следила за его действиями с немалым интересом и начал говорить «голую правду».

– Я колдун! – сказал Василевс первую правду, и народ по привычке дружно ахнул, а колдуна прорвало: – Да, колдун я и маг, и что же?

Разве маг алхимичить не может? Разве звёзды читать негоже? Разве числа слагать не множить? – все, включая Несмеральду, пытались уловить смысл говоримого Василевсом, но у них это получалось довольно слабо.

Только Квазиморда знал о чём речь, но не вмешивался, сам виноват, что насчёт «голой нелицеприятной правды» заикнулся.

– Я волшебник, друид и знахарь! – продолжал резать правду-матку Василевс. – А друзья мои вор и пахарь! Я с бродягами жарю спирт! На спирту том колба стоит! А у вас инквизиторов дуболомных, иезуверов орда узколобых! Они все у вас эти. готики! Друг по дружке стреляют «дротики»! – инквизитор поморщился, но не перебивал: покамест колдун говорил «только правду» и, из песни слов не выкинешь, «ничего кроме правды». – И зря делитесь вы на касты! Вы ведь все, как один, «папуасты»! Ну а псы ваши иезуверы! По повадкам и по манерам, я сказал бы, да здесь есть женщина, жертва вашей алчной военщины! А ещё я знаю такое! Вас самих всех за это «закроют»!

– Хватит!!! – не выдержал «голой правды» иерарх Ордена Иезуверов и подал сигнал вспотевшим от разоблачительных слов колдуна монахам увести последнего с глаз долой. – Он всё сказал! Симптоматика ясна: он одержим балбесами, и мы его вылечим.

Несмеральда с одной стороны, толпа обалдевших зевак – с другой, и спутники колдуна – с третьей, так и не поняли, чего добивался Василевс своей изобличительной речью. Ну не на костёр же, в самом деле, напрашивался.

Но не тут-то было. Из толпы очевидцев и стоявших рядом с ними ротозеев и случайных свидетелей выскочил человечек в сером балахоне и, подобравшись к Квазиморде, что-то продолжительно нашептал тому на ухо.

– Глянь! Это тот, ароматный! – узнал в нём Сероволк недавнего «парфюмера».

– Ага! – согласился с Яковом Ваня. – Жалуется, небось, иезувер поганый, на твою «заботу»! Видишь, на кого ты народную денежку потратил.

Тем временем Квазиморда остановил процессию, уводившую колдуна, которому уже успели заткнуть рот кляпом на всякий случай.

– В виду открывшихся обстоятельств, – злорадно потёр руки инквизитор.

– А именно то, что охмурённый бесами колдун упоминал господа всуе, и более того богохульствовал при свидетелях, – Квазиморда показал на человека в сером, тот в свою очередь грациозно поклонился, но капюшон так и не снял, – то единственным средством избавления чакр колдуна от злых чар остаётся костёр инквизиции!

Иван с цыганом озабоченно переглянулись – пора бы уже и вмешаться, но колдун окончательно ввёл их в ступор.

– Да здравствует суд инквизиции! Самый гуманный и справедливый суд в мире! – провозгласил Василевс выплюнув кляп и зааплодировал.

Его поддержал только человек в сером, но, получив подзатыльник от Квазиморды, молниеносно растворился в толпе.

– Кажись, наш мудрец всё же съехал с катушек! – сообразил, в чём собственно дело, Царевич, беря Сероволка за плечо. – Пошли, попробуем взять его на поруки.

Но тут его руку словно огнём обожгло. Он отдёрнул её от цыгана и осмотрел. Оказалось, это найденное в катакомбах кольцо раскалилось за краткий миг и теперь, также быстро остынув, оставило на своей поверхности новую надпись: «Не лезьте, он знает, что делает».

– Хорошо, не пойдём, – согласился с непростым перстнем Иван. – Посмотрим, что дальше будет.

– То пойдём, то не пойдём, – рассерженно проворчал цыган. – Определись уже, будем забирать Васю, не будем! Сейчас из него шашлык сварганят у нас на глазах, как потом перед твоими «налогоплательщиками» отчитываться будем?

– Не переживай, отчитаемся! – бросил Царевич, наблюдая, как рядом с прорицательницей привязывают Василевса. – Я, кажется, догадался, куда он клонил.

– И куда?

– Смотри. Сейчас он шоу нам устроит.

Тоже сообразив, «куда клонил» Василевс, Яков с интересом стал наблюдать за происходящим на лобном месте. Жаль, семечки кончились.

– Эй, сумасброд! – любезно окликнула Несмеральда привязанного рядом колдуна. – Это что было? Лебединая песнь самоубийцы?

– А ты неплохо держишься для «курочки гриль», юморишь ещё, – похвалил смелую женщину Василевс.

– Я прорицательница! – ответила Несмеральда. – И я точно знаю, что сегодня не умру. Вот и не напрягаюсь.

– Правильно! Не умрёшь, потому что я тебя спасу.

– Это как?

– Ты у нас ясновидящая, угадай!

– Слушай, такие мелочи, как, допустим, кто и каким образом меня спасёт, мне видеть не дано. Я предвижу конечный результат.

– Ни чего себе мелочи, – оскорбился Василевс. – Я ради неё, понимаешь, жизнью рискую, и я же «мелочь».

– Не обижайся! Это я образно выразилась.

– Ладно, проехали! – сменил обиду на заботу колдун. – У меня в руке волшебная тросточка, – показал он женщине уменьшенную трость, – дотянись, возьми её в руку, закрой глаза и сосредоточься, остальное моя забота.

Прорицательница сделала, как велел Премудрый, и закрыла глаза.

– Умница! – опять похвалил её Василевс и, закрыв глаза, стал настраиваться на телепортацию.

Тут случилось непредвиденное.

Пока Василевс выяснял отношения с прорицательницей, палачи, по приказу Квазиморды, зажгли инквизиторский костёр. Обильно добавленный в поленницу табак задымил, что тебе первый паровоз Котельникова, и сразу начал немилосердно травить колдуна. Сначала Василевса стал мучить сильный сухой кашель, а затем и вовсе голова у него пошла «по кругу» и начало тошнить.

«От этого табака и сдохнуть недолго, – думал колдун, задыхаясь в едком дыму. – Кажись, прорицательница сегодня недосмотрела результат».

Языки пламени уже почти добрались до их ног.

Колдун уже начал терять сознание от угара, и тут услышал сквозь звон в ушах далёкий голос прорицательницы.

– Ну что, когда уже? – спросила она, всё ещё не решив: впадать в панику или пока ещё надеяться на чудесное «видение». – Огонь уже ноги обжигает.

– Я задыхаюсь! – просипел в ответ Василевс. – Не могу сосредоточиться, дым мешает!

– Ох, ничего вы, мужики, без нас толком не можете, – усмехнулась Несмеральда и потянулась к колдуну. – Тащи свои губы сюда! Будем сосредотачиваться!

Колдуна дважды просить не пришлось. Поняв, что это единственный выход, он выгнулся и прильнул своими пересохшими губами к губам чертовски привлекательной женщины.

Языки пламени едва коснулись их ног, как сильная вспышка скрыла в огне столб с приговорёнными, взметнув яркие искры к небу. Клубы чёрного дыма в форме зловещего гриба поднялись над площадью.

Увидев как в мгновение ока сгорело два практически невинных человека, народ шарахнулся в стороны. Горожане, решив, что оказались в эпицентре чего-то весьма нехорошего, вспомнили, что давненько не устраивали добротной паники. Мало-помалу паника, благодаря потугам распоясывавшейся толпы, вышла на полную мощность, перерастая в полномасштабные акции протеста и беспорядки.

В начавшейся давке и сутолоке только два человека спокойно стояли посреди обезумевшей площади.

– Мне показалось, что они там поцеловались, перед взрывом, – сказал зоркий Сероволк.

– Не знаю, такая дымовая завеса стояла, что я почти ничего и не увидел, – разочарованно протянул Царевич и мельком поглядел на перстень.

«Быстро уходите из города, а то сейчас начнётся», – прочёл он свежую надпись.

– Ладно, пошли отсюда! – сказал Иван цыгану, и они поспешили прочь из этого вечного святого города грехов, пока не началось то, что в учебниках истории позже спишут на пьяных иностранных туристов из Вандалии: разрушение, осквернение и расхищение.

* * *

Уже когда осиротевшие без своего товарища богатыри отошли на приличное расстояние от города, в котором вот-вот должно было начаться что-то похожее на революцию, к ним пристала уродливая старуха в лохмотьях, с клюкой.

– Молодые люди, – с карлсоновским акцентом пробормотала старушенция. – Не будете ли вы так любезны, перевести меня обратно на эту сторону.

– Так вы и так, бабушка, на этой стороне, – ответил Царевич.

– Нет, я имею в виду перевести меня на эту сторону бытия из небытия, – «проскрипела» старуха и криво улыбнулась Сероволку. – Вы не против, ребятки?

– Ты нам мозги не пудри, старая клюшка, – недружелюбно огрызнулся цыган. – У нас друг без вести пропал, и мы не знаем, где он и что с ним. Хоть Холмсона вызывай. А вы здесь на пару со своим старческим маразмом развлекаетесь.

– Понимаете, бабушка, он нам почти как брат был, – попытался сгладить возможную конфликтную ситуацию с прибабахнутой бабулей Царевич. – И мы действительно не знаем, где теперь его искать.

– Это же элементарно, братцы! – пролила свет старица на имевшуюся проблему, ударила клюкой о землю и. обернулась живым и невредимым (только ресницы слегка опалённые) Василевсом Премудрым. – Вуаля! Возвращение блудного мага!

– Так уж блудного? – обрадовался Царевич, увидев приятеля живьём и в сыром, в смысле не подзажаренном до хрустящей корочки, виде.

– А то! – обнял Василевс Ивана. – У Несмеральды спросите! Не женщина – огонь инквизиции! С ней в два счёта угореть немудрено!

– Тогда держи «краба», старик! – протянул в приветствии руку Сероволк. – Такую «преступницу» от «вышки» отмазал.

– Извольте и вы подержаться за мою пятерню, сударь! – пожав руку цыгану, дурачась, произнёс колдун. – Мы интеллигентов и диссидентов из рук палачей и душегубов завсегда вызволим.

Так, с шутками и прибаутками, воссоединившийся в грозное трио почти что богатырский отряд продолжил путь в далёкую (но уже не так, как в начале) Аркфрику.

* * *

А в царских палатах было не до веселья. Челядь царская, включая заслуженных воевод и зажравшихся бояр, не находила себе места от беспокойства за самочувствие батюшки своего, царя Владибора. Совсем занемог государь во дворце своём. Пуще прежнего капризничать приноровился. А совсем недавно новая блажь в его высокопоставленную венценосную голову вклинилась. Ни с того, ни с сего, пообещал царь преставиться совсем скоро, ежели на фоне общего социально-психологического кризиса, не появится хоть какой-то просвет в его безрадостном житье-бытье. И ничто не помогало в «аннулировании» этого его «обещания». Бывает ведь так – втемяшишь себе в голову чепуху, уже сам этому не рад, а избавиться от опасного чувства предрешённости никак не получается.

И в этот раз нечто подобное произошло. А всё потому, что царь уже дважды встретил на своём монаршьем пути старуху с косой, приняв эти случайности именно за закономерный роковой знак свыше. А то, что третьей встречи со «старухой» ему не пережить, он уже, не дурак, сам домыслил, догадался. И хотя ему и лекари, и аптекари, и иже с ними, пытались доказать обратное, что старухи с косами в его случае были совершенно безобидные существа, причём абсолютно живые, Владибор упёрся и ни в какую. Умру, говорит, и, хоть убей его, никого не слушает.

А дело по сути ломаного яйца не стоило. В первом случае, к Владибору в покои случайно забрела уборщица, бабка Алевтина Кузьминишна, с тяжёлого колядного похмелья перепутавшая швабру с косой, в пользу сельхозинструмента. Во втором эпизоде монарх нарвался на садовницу, Авдотью Никулишну, промышлявшую уборкой лишних кувшинок в пруду царском, новаторским методом. Привязав на конец штакетины обычный серп, который, царь, с суеверного перепугу, за косу старухину и принял, бабка-изобретатель срезала водяные лилии, чуть ли не самой середины водоёма. Из-за этой любительницы инноваций и её «очумелых ручек» царь окончательно загрустил.

Картина маслом усугублялась тем, что рабочая форма одежды для обслуживающего персонала, в которые, по придворному протоколу (глава 66 «Костюмы для разных чернорабочих») одевались женщины самого старшего «бальзаковского» возраста, состояла из чёрных сарафанов с капюшонами. Коли не это, может быть подобного эффекта от произошедших случаев и не произошло.

Смекнув, что к чему, придворные лекари-аптекари в ускоренном темпе рекомендовали заменить государев морально-душевный раздражитель (бабулек в тёмных балахонах) на их полную противоположность. Не трудно угадать, что вместо старых женщин в тёмном, ключевые должности уборщиков, дворников, садовников и сантехников во дворце заняли их вторые половины – бородатые тороватые мужички в белых льняных косоворотках и парусиновых шароварах. Эта тактическая перемена пошла на пользу государю. Теперь, при встрече с обслугой, государь не вздрагивал испуганно, как прежде, а останавливался рядом со «старцами» и, поглаживая их пушистые бороды, подолгу беседовал с последними о «бренном бытии мира сего».

И хотя разговоры про «тот свет» царь-батюшка Владибор уже не так часто заводил, лекари, втихаря организовавшие конспиративный консилиум, помимо водных процедур и антимаразматической оздоровительной гимнастики, так, на всякий случай, прописали государю и обёртывание простынями совмещённые грязевыми ваннами. А всё потому, что на консилиуме, максимальным большинством голосов дворцовые эскулапы решили, коли в ближайшее время не получит князь положительного стресса, может в любой момент «загнуться» от стресса отрицательного ибо, как сказал их «главврач», Склифаил Кулебякин, завершая консилиум: «Все хвори от душевных стрессов, один лишь насморк у гусар наших от удовольствия».

* * *

Если ночь не приносит прохлады, если утренний ветер, вместо свежести, обдаёт немилосердным зноем, значит я всё ещё в пустыне и я всё ещё жив, а это уже немало, думал прожаренный почти до корки головного мозга королевич Полисей, продолжая карабкаться по высокому гребню бесконечной череды барханов, волоча за собой упиравшегося Искалибура.

Ситуация была аховая. Заслуженный ветеран всех спецопераций следопыта – его боевой конь – неожиданно для всех, и в первую очередь, для хозяина, сломался первым в морально-психологическом плане, твёрдо приняв нелёгкое, для своей тягловой натуры, решение: издохнуть от этого чёртового обезвоживания, лёжа, в спокойной обстановке.

Но королевич не мог допустить этого и, пеняя на, как он в душе надеялся, кратковременную слабость духа боевого товарища («Поверь мне, Искалибур, лучше семьдесят семь раз покрыться потом, чем один раз инеем») продолжал тащить коня в счастливое будущее, где будет очень прохладно и много, много воды во всех её проявлениях.

Мерцавшие на резво светлеющем небосводе звёзды, с интересом наблюдавшие за потугами упрямого рыцаря, поочерёдно растворялись в космической бесконечности, а на восходе грозным заревом зарождалось утро очередного немилосердно знойного дня.

Несмотря на отнюдь не романтическое настроение, королевич, бросив начинавшего бесить своей безвольностью коня на песок, залюбовался рассветом, яркие краски которого напомнили ему дела давно минувших дней.

– Эй, Искалибур, помнишь как мы на Проклятых прудах по утрам охотились? – потрепал коня по загривку Полисей. – Сколько дичи били! Одних кикимор полтелеги набивали!

Да, весёлое было время, беззаботное.

Королевич, аккуратно чтобы не растрескались, улыбнулся пересохшими обветренными губами воспоминаниям своей боевой юности. Никаких тебе рыцарских контрактов на совершение подвигов, никаких обязательств и слов чести. Катайся себе по родному королевству, твори добро добрым, а зло злым, и всё сугубо на своё усмотрение.

Никто ему не указ был, кроме бати его, короля Елисевса Многократного, весьма заслуженного сюзерена. Да и тот, как оказалось, «не указ» ему оказался. А всё женитьба, будь она неладная. У царских особ ведь «фишка» такая испокон веков практиковалась: всё можно августейшим особам вытворять, всё что душа пожелает, всё что на ум взбредёт, королям любые капризы с их деньгами не возбранялись, а чаще приветствовались, а вот жениться по любви считалось «привилегией» черни, если хотите, пролетариата. У венценосной же верхушки каждая кандидатура собирающаяся «под венец» оговаривалась на закрытых царско-королевско-султановских посиделках. И пункт «по любви» на них даже не рассматривался. Чаще исходили из политических соображений, из экономических, из престижа того или иного рода или в знак доброй воли, выдавая своих сынов, дочек и племяшей, зачастую против их воли, за одобренного на «сходке» кандидата. (Учёные с полной уверенностью утверждают, что пословицы «бьёт, значит, любит», «стерпится – слюбится», «любовь зла, полюбишь и нелюбимого короля» (кстати, впоследствии сильно исковерканная в народе) были рождены как раз таки на подобных, предшествующих свадьбам, мероприятиях). И там неважны были разница в возрасте, в весовых категориях, взглядах на жизнь – во главу угла ставилась общая выгода от подобных фараоно-цезарьских союзов.

Всё остальное считалось незначительными побочными эффектами. И чтобы представить всю глубину разыгрывавшихся в угоду монархам трагедий, необходимо привести какой-нибудь пример. Ну, например, у прелестной принцессы могущественного папаши-короля, рвущейся замуж, допустим, разряд по армрестлингу, а её суженный султанович, тот который был одобрен для неё на «совете», даже слова такого не знает. Кто, скажите, будет реально руководить патриархальной страной с совершенно иными обычаями и традициями? Вот! Так что это за «побочный эффект»?! Это, чистой воды, грязная политика! Такого в цивилизованных государствах быть не должно! Даёшь свободу выбора сексуального партнёра на всю жизнь!

Именно эти доводы приводил Полисей властному отцу после подобного «заседания», где ему накануне совершеннолетия подобрали «невесту» соответствующего ранга. Увидев единственную дочь короля соседнего государства Горохлиуса Шутливого, довольно упитанную принцессу Фассоль в шикарном алом платье с оборками фасона «а ля императрица» (которое королевич мысленно нарёк алыми парусами), Полисей отвёл в сторону отца и (повторюсь) высказал протест, который точь-в-точь совпадал с предыдущим абзацем и по смыслу, и по содержанию, но его предок остался непреклонен, выдвинув ответный ультиматум: сынок или свадьба на выбранной принцессе или «пшёл вон, негодяй» (а в «пшёл вон», автоматически входило лишение наследства, регалий и орденов, и изгнание из отчего дома, то бишь дворца со всеми мыслимыми удобствами). И, как мы уже догадались, Полисей поступил, на взгляд среднестатистического обывателя, опрометчиво и даже глупо, променяв королевскую власть и могущество (подумаешь, небольшой бонус в виде нелюбимой супруги) на свободу во всех её многогранных проявлениях, и, спустя каких-то полчаса, он уже покинул родовое гнездо «на проклятье отца и молчание брата».

Прихватив с собой только именное вооружение и латы, верхом на верном Искалибуре, он отправился в своё внеочередное путешествие длинной в последующую жизнь.

Стоит добавить, что международного скандала из-за отказа королевича связать себя «узами Гименея» с «алыми парусами» не случилось, потому как более отцеучтивый младший брат Полисея «молчаливый» Гринпеас, согласился подменить старшего перед катастрофически долго пустовавшим алтарём, чем спас страну от кровопролитной войны с Горохлиусом и обеспечил себя стопроцентными гарантиями получения наследного трона в назначенное время.

С тех пор королевич Полисей, совершил немалое количество общественно-полезных дел. Став с годами матёрым киллером-следопытом, он сколотил на заказах состояние и за свои заслуги был торжественно принят в тайную ложу рыцарей круглого шведского стола (правда благоразумно отказался вступать в предложенное ему ещё более привилегированное и тайное братство Ордена Шведской Семьи с круговым пороком).

Все его, на первый взгляд, невыполнимые миссии, удавались на славу, и слава о нём росла с каждым годом. Играючи проходя сквозь огонь, воду и, однажды, даже протиснувшись по канализационному медному трубопроводу, в поисках очередного заказанного мутанта, королевич незаметно и для себя становился совсем другим человеком. Его уверенность сменилась самоуверенностью, осторожность и осмотрительность – непозволительной безалаберностью, а тщательная подготовка к заданию – попустительским легкомыслием. Окончательно запамятовав древнюю пословицу, гласившую, что «самолюбование не менее губительно, чем самобичевание», королевич, не устоял перед славой, зазнался, за что в итоге и поплатился.

Это последнее задание показало все его изъяны, вылившиеся в бестолковое брожение вокруг да около, полную потерю не только следа, но и ориентации в пространстве, и, как результат, окончательную утерю контроля над обстановкой.

Так он оказался здесь, на гребне бархана, с безгранично доверявшим ему, издыхающим Искалибуром (да и сам, честно говоря, недалеко ушёл от коня), грезя о глотке воды и прохладной тенистой роще. Вокруг же, куда хватало глаз, развалилась в знойной неге выжженная пустыня.

Прекратив вспоминать былое, королевич погладил коня между ушей и остановил блуждающий взор на торчавшие в низине чахлые кустики саксаула. Первый луч солнца, зацепившийся за верхушку сухостоя, заставил заиграть яркими бликами нечто доселе скрытое от его уставших глаз. И это «нечто» сильно смахивало на совершенно реальную лужицу – такая божественная рябь могла принадлежать только самой желанной стихии на планете.

– Возможно это очередная галлюцинация, Искалибур, но если я ошибаюсь, мы спасены! – склонившись, прошептал на ухо боевому товарищу Полисей, не задумываясь о том, откуда могут привидеться в такую рань галлюцинации (про воду вообще лучше не заикаться), но, тем не менее.

Искалибур не откликнулся на слова хозяина и тогда королевич насильно приподнял лошадиную морду и повернул её в сторону непонятной лужи. Разглядев то, о чём говорил человек, конь встрепенулся и, вскочив на пропечённые копыта, сломя голову ринулся вниз, к воде.

– Смотри не споткнись! – захохотал королевич, и стал, не спеша спускаться следом за конём.

Но, не одолев и половины расстояния, Полисей увидел ломившегося обратно через саксаул отплёвывающегося Искалибура.

– Чо, уже напился? – удивлённо вскинул брови рыцарь, но сразу отмёл эту догадку, увидев испуганный взгляд коня, кивавшего за спину.

Поняв, что всё не так радужно как казалось ещё пару секунд назад, Полисей оголил меч и, аккуратно раздвигая голые ветви кустарника, приставным шагом прокрался к подозрительно рябившей «луже».

– Ёксель-шмоксель! Это что за фиговина? – остановился королевич возле «лужи», на самом деле оказавшейся бесформенной кучей сплошь покрытой мерцавшей чешуёй, благодаря которой и создавался эффект водной ряби. Из-за его спины выглядывал всё ещё оторопевший конь, минуту назад с наскоку «поцеловавшийся» с «фигнёй».

Услышав человеческий голос «куча» заворочалась и, перекатившись с одного бока на другой, явило и так ошарашенным глазам следопытов большой акулий плавник.

– Пи-ить! – просипело откуда-то из пустынного существа, с совершенно нехарактерной для данной местности внешностью. – Пить дайте!

– Это не к нам, – ответил королевич и смёл песок с того места, откуда доносился звук голоса. Их взору предстала почти человеческая морда (поверьте, это словосочетание в данном случае уместно), как и всё тело, в чешуе, с жабрами вместо ушей и грустными глазами толстолобика.

– Мы сами подыхаем от жажды! – добавил королевич и ободряюще подмигнул коню, мол, это он шутит так.

– Пи-ить! Воды! – настойчиво сипело существо, вращая зрачками в разные стороны.

– Всё что могу, – «сжалился» королевич и, обтерев платком пропотевшего от пробежки коня, смочил губы существу.

Жадно слизнув солёную влагу с губ, жаброухий сфокусировал свой взгляд на человеке и осмысленно оглядел пришлых.

– Вода есть? – опять принялся за своё чешуйчатый.

– Повторяю – воды нет, – закатил глаза к порозовевшему небу Полисей. Сам, от одного только слова «вода» готовый грохнуться в обморок, он всё ещё старался шутить. – Мы идём налегке.

Существо перевело взгляд на Искалибура.

– Может, скотине твоей кровь пустим: попьём да умоемся? – со знанием дела предложило оно.

И как это я сам не догадался, подумал было Полисей, но сразу же отмёл дурные мысли.

– Слышь, ты, корабль пустыни, я, за такие слова, сейчас тебе кровушку пущу, – сурово произнёс королевич. – Искалибур мой самый преданный друг и сгубить его никому не дозволю, даже ценой собственной и уж тем более чуждой формы жизни.

Услышав своё имя в разговоре на повышенных тонах, конь подозрительно прищурился, переводя взгляд с одного на другого собеседника.

– Прости за глупую идею, не знал что всё так строго, – хрипло извинилось существо. – Всё равно нам здесь не выжить без жидкости.

– А что у вас тут случилось, озеро пересохло? – приняв извинения, перешёл к опросу случайного свидетеля королевич.

– Какое озеро посреди пустыни! – дёрнул плавником чешуйчатый. – Первый раз слышу подобную чепуху. Скажешь тоже.

– Просто я предположил, что ты, судя по внешности, имеешь прямое отношение к водоёмам, – пояснил Полисей. – Как минимум что-то из класса земноводных.

– Сам ты земноводное, – обидчиво фыркнуло существо. – Я чисто морской житель. Разрешите представиться, сеньор Ихтиандро: обитатель глубин, чемпион океана по скоростному погружению, первый покоритель Марининской впадины.

– Что-то морем и впадинами у вас тут и не пахнет.

– Так я не местный, я вообще здесь по злому умыслу оказался.

– Это как тебя угораздило?

Ихтиандро огляделся по сторонам и показал знаками королевичу нагнуться пониже. Полисей присел рядом с ним на корточки.

– Слышал ли ты про морскую кудесницу Соню, по прозвищу Золотая Рыбка? – тихонько проговорил «морячок» и опять зыркнул по сторонам.

– Кто же не слышал, про неё много всяких мифов, слухов да сплетен ходит.

– Это все, правда! – прошептал чешуйчатый. – Она даже одного забитого флотского пенсионера, неводом случайно словившего её на очередном деле, который, кстати, милостиво пожалел её, хотя мог по морским законам джунглей и на жарёху пустить, «в благодарность» по миру пустила. Обобрала дьяволица, его, ослеплённого желаниями, ещё и корыто последнее разбила.

– Это серьёзное преступление!

– Вот и я ей так сказал при встрече, когда услышал про её последнюю афёру, – Ихтиандро закатил выпученные глаза и вздрогнул, вспоминая тот злополучный день.

– И эта мымра тебя, подводника до мозга костей, после критики, сюда, в центр мирового безводья, закудесила, – догадался королевич, тут и дедуктивного метода применять не надо, последствия очевидны.

– Нет, не после этого, – сплюнув песок, ответил «подводник». – Это она ещё стерпела. Ей не понравилось, что я в финале своей гневной речи её «дохлой форелью» обозвал, и мои запоздалые уверения, что это случайно вырвалось, аргументом не послужили.

– И тогда она тебя, с помощью своей магии, «катапультировала» прямиком сюда? – опять «включил», подзабытый дедуктивный метод королевич.

– Нет!

– Только не говори, что ты ещё что-то успел ей ляпнуть! – изумился отважности собеседника Полисей.

– Да нет же, – задёргал жабрами Ихтиандро. – То было последнее, что я успел сказать ей там, под водой. Только телепортировала она меня в другое место, которое в паре морских миль отсюда будет, а сюда я уже сам дополз. Искал если не воду, то, хотя бы, какую-нибудь тень, перекантоваться до сезона дождей. А где ей, тени, в пустыне взяться.

Ну, ничего, ничего, немного отлежусь и дальше поползу. Идти сил уже давно нету, а добраться до обидчицы надо, да и свои всполошатся, могут шума ненужного наделать. Сейчас, сейчас.

Чешуйчатый Ихтиандро вздохнул, вновь откинул голову на песок и закрыл глаза.

Королевич, подивившись такой силе духа у морского существа, оказавшегося в экстремальных, а точнее, враждебных его физиологии условиях окружающей среды, окончательно зауважал последнего и перевёл взгляд на стоявшего рядом коня.

– Вот, Искалибур, бери пример с камрада Ихтиандры, – уважительно похлопал он обитателя глубин по плавнику. – Во враждебной среде находится человек, а не сдаётся как некоторые. Поэтому давай, прекращай малодушничать, дорогой, возьми себя в. копыта. Надо помочь товарищу. Двоих я вас не утащу, у самого силёнок уже почти не осталось, а с твоей помощью, друже, мы и сами выкарабкаемся, и этого бедолагу вытащим из этого ада.

Конь, хоть и не понял всей человеческой речи, но суть дела уловил: не стал артачиться и изображать обмороки. Позволив любимому хозяину закинуть себе на спину что-то бормотавшего в забытьи про воду Ихтиандро, Искалибур, преодолевая усталость, побрёл вслед за продолжившим путь королевичем.

Так, в довесок к своим неприятностям, горе-следопыты взвалили на себя (опять же, и в прямом и переносном смысле) дополнительную «общественную нагрузку» в лице совершенно чужого представителя подводной фауны.

(Эх, не понимаю я, что за люди – сами по уши в беду врюхались, ещё к кому-то со своей безвозмездной помощью лезут. Ребята, ну нельзя же так, в нашем цивилизованном обществе так не принято. У нас нынче популярный девиз «каждый за себя», исключение только при получении благ, тогда только «один за всех». Ну, будем надеяться, что не надорвутся они, а одумаются и бросят эту обузу с жабрами, а то ведь, того и гляди, сгинут все вместе и всё, конец интриге).

* * *

На подходе к границе очередного королевства Василевс Премудрый, проверив наличие своего пачпорта и служебной ксивы, напомнил также и соратникам, чтобы приготовили документы для досмотра на контрольно-пропускном пункте. Царевич достал свои бумаги, а вот у Сероволка заминочка вышла, и, судя по всему, вышла боком. Обыскав все карманы, сапоги, носки и сумку с припасами, Яков расстроенно вздохнул.

– У меня, кажись, документы спёрли! – сказал цыган, ещё раз похлопав себя по карманам. – Вы ничего не заметили там, в городе?

Его товарищи отрицательно покачали головами.

– Тэк-с, зашибись! – стал нервно расхаживать поперёк дороги цыган. – Всё, приехали! Куда я теперь подамся без ксивы и пачпорта? В гастарбайтеры? В проститутки?

– Погоди краски сгущать, Яша, – потирая в раздумье переносицу, сказал Василевс. – В проститутки с твоей-то внешностью? Не смеши нас. А без документов тебе точно хана, ты сильно на кавказца смахиваешь, а этих, сам знаешь, везде тщательно проверяют.

Сероволк от слов колдуна, зло зарычал.

– Эврика! – радостно воскликнул Царевич, наблюдая за нервничавшим цыганом. – Ты же после поцелуя с принцессой Аликантронией получил дар оборачиваться в волка двадцать четыре часа в сутки. Вот и воспользуйся им.

– Не понял, чем воспользоваться?

– Даром своим необыкновенным, – пояснил Иван. – Обернись волком и через границу под видом нашего домашнего питомца перейдёшь.

– Думаешь, проканает?

– Ой, да кто там будет смотреть на «овчарку», – поддержал идею Царевича колдун. – У нас бумаги в порядке, а у тебя в шкуре волка ксиву никто требовать не будет. Не совсем же они здесь чокнутые.

– Ну, давайте, попробуем, – неохотно согласился Яков, понимая, что другого выхода нет. – Только долго мне в волчьей шкуре нельзя, могу потерять контроль над собой и покусать кого-нибудь.

– Не волнуйся, в цивильных странах процедура пограничного досмотра – сиюминутное дело, – успокоил Василевс оборотня. – Границу пройдём, а там проще будет.

Окончательно убеждённый цыган не стал откладывать своё обращение в долгий ящик, завертелся волчком и превратился в матёрого, приличных размеров хищника.

– Слышь, Яша, – погладил его по холке Царевич после окончания трансформации. – Да на тебе таком не то что скакать, поле вспахать можно. Может, прокатишь до границы?

Серый зверь глухо зарычал и покосился жёлтым глазом на Ивана.

– Всё, понял! Молчу! – мигом сползла с лица Царевича улыбка.

– Хватить болтать! Двинули к пропускному пункту! – разрядил не особо-то и «заряженную» обстановку Василевс, и вся троица поспешила на приступ очередного пустяшного на их взгляд препятствия.

В отличие от отечественного, обшарпанного блок-поста, иноземный пограничный терминал (по-другому и не скажешь) выглядел более презентабельно и, я бы даже сказал, респектабельно: блестел свежим ремонтом, имел таблички на всех пристройках, и охранялся улыбчивым швейцаром (в этих местах так стражников величали, если кто опять не в курсе).

Швейцар был весь как на подбор: плечист, красив и мускулист (не то что некоторые), вместо лат был наряжен в парадный макинтош, а на его голове красовался картуз с гербом местного короля Пропистона – орлана, клюющего в темечко двуглавого медведя (тут тоже никакой политической подоплёки, просто их королю именно эта картинка по душе пришлась).

– Хеллоуин, джентльмены! – поприветствовал швейцар-пограничник подошедших спутников, расплывшись в приветственной улыбке. – Чем могу быть вам полезен?

Действительно, «Хеллоуин», подумал Василевс, краем глаза следя за нервно подёргивающим хвостом оборотнем, а вслух произнёс следующее:

– И вам здрасте, мистер!

– Унд вояж, вояж? – не сворачивая на лице улыбку, поинтересовался предупредительный страж.

– Силь ву пле, простите? – не понял вопроса даже Премудрый.

– Я спрашиваю, цель вашего прибытия?

– А-а, это! Мы направляемся в Аркфрику, в экспедицию.

– А, пардон, волка зачем с собой таскаете? – перегнувшись через шлагбаум, потрепал швейцар цыгана за ухо, которому, естественно, не понравились эти «телячьи нежности».

– Какой же это волк? – погладил, успокаивая занервничавшего Якова, Царевич. – Это же самая настоящая ненецкая овчарка, житель севера. Видите, какой у неё мех серебристый.

– А чего это ваш «житель севера» так хвостом нервно машет? – поинтересовался наблюдательный швейцар (а что вы хотите, границу сторожить абы кого не поставят).

– Так он того, на историческую родину рвётся, – нашёлся Иван.

– Значит, ненецкая овчарка? – ещё раз оглядел занимательную троицу швейцар. – О кей! – поднял он перед ними шлагбаум. – Вопросов больше не имею. Предъявите ваши документы и проходите!

Василевс переглянулся с Царевичем, и незаметно подмигнул волку, мол, всё прошло без сучка и задоринки, как планировалось. Богатыри показали свои служебные ксивы и заграничные пачпорта и собрались уже пересечь границу королевства, как их озадачил швейцар.

– Эй, вы куда? А на собаку вашу кто документы представлять будет? Сама она, что-ли?

Шлагбаум так же быстро захлопнулся перед вытянувшимися лицами путников, как и открылся.

– Дак где это видано, документы на псину справлять? – опешил колдун. При упоминании колдуном слова «псина», цыган опять недовольно зарычал, и Василевс поспешил исправиться. – Вы посмотрите на него. Это же первый друг человека, самое умное животное, умней остальных диких тварей из дикого леса, я уже не говорю про домашнюю живность. Умней него только черноморские дельфины.

Царевич и волк утвердительно закивали, мол, истину глаголет Премудрый.

– Это ещё оспорить можно, кто умней, ваша шавка или тунец, – безразличный ко всему, что не касается его служебных обязанностей, сказал швейцар.

Услышав, как его назвали, Сероволк не на шутку разозлился и зарычал на пограничника.

– Вот, пожалуйста, ваш пёс уже готов кинуться на официальное лицо при исполнении служебных обязанностей, – поёжившись от волчьего взгляда, произнёс швейцар. – А вы его без намордника с собой таскаете. Посему, будьте добры, предъявите на собаку идентификационную грамоту, ветеринарный лист, прививочную карту и генеалогическую родословную. Вдруг у неё чумка, ящур, птичий кашель или вшивые блохи? В этом случае придётся её усыпить.

От таких обидных слов в свой адрес цыган в волчьем обличье рассердился не на шутку: шерсть на его холке вздыбилась, зрачки жёлтых глаз сузились в игольное ушко, а сам он принял изготовительную позу к прыжку.

– Вот, сами глядите, кого с собой по миру водите, у неё пена изо рта пошла, а это первый признак бешенства, – кивнул на «овчарку» швейцар. – А лучше сразу кастрируйте, может он такой от переизбытка собачьего тестостерона!

– Фу-у, Яша! Фу-у! – прикрикнул на Сероволка Василевс, видя, как тот нервно заёрзал, присев на задние лапы.

– Ещё и такой кличкой дурацкой наградили, – иронично усмехнулся швейцар, предусмотрительно отойдя от шлагбаума. – Яша, Яша, три стерлинга – и наша.

– Не смейте издеваться над собакой! – выпалил Иван, но было уже поздно.

Сероволк в волчьей шкуре одним прыжком перемахнул через шлагбаум и, встав на задние лапы перед опешившим от ужаса швейцаром, влепил тому передней правой прямой в нос. Удар волчьей лапой, кое-как сжатой в кулак, получился хлёстким, но не нокаутирующим.

– Это тебе за «шавку», «бешенство» и «три гульдена», – с трудом выговаривая неприспособленной для человеческой речи волчьей челюстью, произнёс оборотень, нависнув над севшим на землю швейцаром.

Тот изо всех сил закивал головой так, что брызги струящейся из разбитого носа крови в радиусе нескольких метров окропили землю, в недалёком будущем, многострадального королевства. Да, это была первая, но, по всей видимости, не последняя кровь, пролитая нашими богатырями на неприветливой чужбине.

Но не будем отвлекаться от происходящего, потому как следом за Сероволком незаконно пересекли границу его соратники и подбежали к ним. Иван оттащил цыгана-оборотня в сторону, а Премудрый склонился над находившимся на грани истерики швейцаром.

– Ничего страшного, – сделав осмотр, поставил он диагноз пограничнику. – Перелома нет, нос немного свёрнут вправо, небольшой ушиб и капиллярное кровотечение. Ерунда! Сейчас мы всё исправим.

– Нет, пожалуйста, не надо! – взмолился швейцар, чувствуя какой-то подвох.

– Не бойся, я знаю что делаю, – успокоил его колдун, гипнотизируя взглядом. – Это не больно, клянусь Гиппократом!

Василевс, приложив к распухшему носу расслабившегося швейцара, холодный, словно лёд, набалдашник волшебной трости, начал шёпотом читать лечебно-профилактическое заклинание, поочерёдно массируя свободной рукой виски пострадавшего, приводя того в чувство собственного достоинства и вообще адекватного восприятия мира.

К тому времени, как сеанс магиотерапии был окончен, а к внешности и внутреннему миру швейцара вернулись некоторая симметрия и гармония, отчитанный за несдержанность Иваном Сероволк (ты же не «баклан» тупоголовый! Ты бо-га-тырь! Что о нас иностранные граждане скажут?!), тоже уже обернулся в человеческий облик и ждал возможности попросить прощения у пограничника.

– Извини, братка, не сдержался! – виновато пробубнил, Яша, поднявшемуся швейцару.

Иван благосклонно кивнул, дескать, молодчина, извиняться тоже надо уметь.

– Да чего уж там, бывало и хуже, – ответил швейцар, оглядываясь по сторонам. – А где ваша овчарка бешеная?

Оказывается, он ещё был «не в теме» по поводу Сероволка, так сказать, «не въехал».

– Познакомьтесь! – представил Василевс Якова швейцару, надеясь, что после всего, что между ними было, они уже нашли общий язык с пограничником. – Это Яков Сероволк, тот самый «пёс», в своём человеческом амплуа. Вообще-то он мировой парень, только вспыльчивый.

– А-а, так ты оборотень?! – догадался швейцар. – Первый раз вижу самого настоящего оборотня! – цыган расплылся в довольной улыбке: мало того оборотнем назвали, ещё и «самым настоящим» окрестили. – Приятно познакомиться! – протянул швейцар руку, – меня зовут Йодль!

– Сероволк! Яков Сероволк! – пожал руку цыган. – Знаешь, Йодль, если бы ты нам сразу представился, то я бы на тебя за «дурацкую кличку Яша» даже бы не обиделся, и Василевсу не пришлось бы над тобой колдовать.

– Значит, мне не показалось, ты и впрямь колдун? – обратился швейцар Йодль к Премудрому. – Вы будете смеяться, но я и колдунов у нас в королевстве никогда ещё не встречал. Их ещё до моего рождения всех на кострах да в крематориях по ветру развеяли.

– Ну, это вы поспешили, – шутливо погрозил пальцем Василевс. – Мы, колдуны белой магии, народ полезный. Сам видел, какими действенными методами лечим.

– Да! Спасибо тебе! – приложил швейцар одну руку к сердцу, а второй пощупал здоровый, без намёка на опухоль, нос и обратился к Царевичу.

– А вы, молодой человек, следуя логике, наверное, вампир какой-нибудь?

– Нет, слава Богу, я не вампир, не упырь и не вурдалак, – поспешил откреститься от родства с нечистью Царевич. – Я обычный человек.

– Ладно тебе скромничать! Не такой уж ты и обычный, – сказал Василевс и показал на серп, молот и горн, заткнутые за кушак Ивана. – Он мастер на все руки: и швец, и жнец, и на дуде игрец.

– Молодец! – похвалил Ивана швейцар и вновь обратился к Сероволку. – Я зачем же ты, Яков, в волка оборачивался, обдурить меня хотел? Али грешок за тобой какой, коли истинную личину скрываешь?

– Да нет! – ответил Сероволк, хотя на самом деле за ним и водились кое-какие «грешки», но, как мы с вами знаем, причина были в другом. – У меня просто документы: ксиву служебную и пачпорт заграничный карманники, видимо, угнали. А так я, как и мои боевые товарищи, богатырь госслужащий, а не какой-нибудь там конокрад.

– Правда-правда! – дружно поддержали его «боевые товарищи». – Не «какой-нибудь» он!

– Так что же вы сразу не подошли, не сказали, мол, так и так, документов нема, – сказал Йодль. – Устроили тут, понимаешь, цирк с оборотнем и медико-магическими фокусами. Мы же не дикари какие-нибудь, у нас страна цивилизованная, просвещённая. Транзитную пошлину оплатили на месте – и пожалуйста, идите хоть в Аркфрику, хоть в Лохандию, хоть в Северное Олене-Блудово.

– То есть, надо было сразу взятку предлагать? – смекнул Яков, куда клонит швейцар.

– Но-но! – нахмурился Йодль, опасливо зыркнув по сторонам. – Я взятки не беру, у нас, в отличие от некоторых, цивилизованное королевство и с коррупцией в нём покончено раз и навсегда, – сказал, как отрезал, посуровевший пограничник.

Богатыри в растерянности переглянулись, не понимая как его понимать.

– Правда, у нас есть благотворительной фонд помощи будущим пенсионерам пограничникам, – объяснил цивилизованную «схему» Йодль. – Вы можете сделать взнос прямо здесь. А я после дежурства потом сам все бумаги оформлю, чтобы вас не задерживать. В фонде вас отмечу как спонсорских меценатов.

– Хорошо, хорошо! – согласился Премудрый, не желая тратить время на прослушивание всей «схемы». – Сколько минимальный взнос за Якова?

– Три гульдена! – ответил Йодль и с опаской посмотрел на цыгана.

Цена «взноса» и впрямь оказалась вполне «цивильной». Расплатившись с ушлым швейцаром, богатырское звено ещё раз попросило прощения у Йодля за рукоприкладство и попытку обмана, и продолжило путь по просторам цивилизованного королевства.

* * *

– Зря мы всё-таки ему денег дали, – сказал, вышагивая за товарищами, Сероволк. – Надо было зарезать его и в овраг скинуть, хоть какая-то польза и волкам, и зайцам.

– Опять ты своё заладил, – устало бросил Премудрый. – Тебе лишь бы зарезать кого-нибудь. Взял, человеку при исполнении морду набил и ещё чем-то недоволен.

– Да, Яша! Тебя, чтобы нормальным человеком сделать, надо ещё лет пять дрессировать! – добавил Царевич и своё наблюдение. – Видите-ли, на «шавку» обиделся. Хорошо ещё, «швейцар» с понятиями попался. Другой бы на месте Йодля «заяву» на нас в суд инквизиции, или того хуже, в международный трибунал по правам человека накатал, царя-батюшку из-за нас потом знаешь как заторкали бы? Всех виз в Евландию лишили бы. Опять на грани лезвия международного скандала стояли.

– Ладно, согласен, погорячился, – нехотя согласился цыган. – Но всё равно мне этот гусь не нравится, больше на гадкого утёнка смахивает.

«По Царевне-Лебеди соскучился», – догадались его спутники, но не стали ничего комментировать, сами задумались о своём.

А тем временем, пока ничего ни о чём не подозревавшие богатыри шли транзитом через королевство, на государственной границе швейцар Йодль во исполнение строгих директив честно строчил докладную записку, готовя им неожиданный сюрприз. И не куда-нибудь писал челобитную, а самому королю Пропистону Просвещённому, которого верные вассалы с любовью прозвали так за его просвещённый буйный нрав и скорую на расправу тяжёлую цивилизованную руку.

А что было в докладной записке на имя короля, которую швейцар отослал голубиной почтой, с пометкой «Весьма, весьма срочно», и про то, что последовало вслед за этим, мы с вами узнаем из первоисточника – из страдальческой баллады «О доблестных рыцарях короля», исполненной личным рапсодом короля, заслуженным бардом и лауреатом международного конкурса трубадуров, менестрелем Йоханом фон Бубеном, в первую годовщину тех самых трагических событий.

И если вы не поленитесь и прочитаете балладу заунывным тоном, под ушераздирающий аккомпанемент волынки, то вы не только узнаете все детали происшедшего, но и почувствуете сам дух той непростой эпохи, эпохи жестоких сражений, радостных побед и нерадостных поражений.

Итак, баллада.

Есть в королевстве нашем образцовом
Утёс – заросший серым мхом гранит.
Дракон на нём малиново-пунцовый —
Герой легенд, покой страны хранит.
Объяв своим хвостом холодный камень,
Недвижим сам как будто алая скала,
Лишь из ноздрей его струится пламя,
И на хладном ветру дрожат крыла.

Как вы понимаете, баллада подразумевает, немного мистического прошлого со дня основания того или иного королевства, поэтому не осмелюсь утомлять вас её полной версией. Сейчас, найду нужное место. Вот, кажется, оно.

Незыблем, на холмах ютится замок,
Стоит сталебетонный монолит,
И в окруженье преданных вассалок
На башне в мантии наш сир стоит.
На королевство сердцу дорогое
Король взирает с башенной стены,
Как много думок всяких про былое
В челе премудром все отражены.

Уже теплее, ближе к интересующему нас эпизоду, но тоже не оно.

В общем, дабы долго не искать, давайте так договоримся, я вам по памяти в суровой обыденно-жизненной прозе, коротко расскажу суть случившегося и хоть «из песни слов не выкинешь», мы всё же постараемся их наглым образом выдернуть, исключительно для того чтобы прочувствовать «дух эпохи».

Итак, продолжение баллады в прозе.

«И после схватки верный страж границы, с письмом дежурную сороку отослал. О происшедшем, целых три страницы он расписал, почти и не приврал…». В письме том швейцаром были описаны «зверства» трёх «шпионобогатырей» в отношении его официальной персоны, а также их особые приметы («Один друид, второй вервольф, а третий тоже тёмная лошадка») и заверения в их недружественных намерениях («Они, клянусь, проникли незаконно, к нам в королевство, это точный факт. Супротив вас, мой сир, эти шпионы, я чувствую, замыслили теракт!»). И в конце депеши мистер Йодль нижайше рекомендовал послать войска «навстречу трижды страшному врагу», чтоб стопроцентно «порубить врага в рагу». Как только получил сир Пропистон докладную записку от пограничника, не на шутку разволновался (особенно его расстроило упоминание про некую «тёмную лошадку»), сначала устроил дебош и панику в замке, затем схватив себя в руки, трезво взглянул на ситуацию и организовал поголовную мобилизацию («Эй слуги! Притащите мои латы! Горнист не спи! Труби! Вассалы стройся! Бей Бубен громче в барабан! Бонжур! Виват! Ура!») и «вот уж в сталь закованное войско, с фанфарами отбыло со двора».

Собрав против нарушителей королевского спокойствия хорошо вооружённую и мотивированную армию, Пропистон лично возглавил эту карательную экспедицию («Кто это с Нами там задумал потягаться? Ась? С Нами, с Пропистоном королём? Не будем Мы особо напрягаться, в миг всех их в порошок зубной сотрём!»).

Такое войско получилось, мама не горюй: и на первый, и на второй, и даже на третий взгляд, непобедимое. Непобедимое и многочисленное. Если перевести её мощь на сухой язык цифр, выходило где-то треть орды, плюс полдюжины когорт королевского резерва. У стороннего наблюдателя, от грозного вида этой стальной армии могло создаться впечатление, что разбить её мог только легендарный Дон Параличчо, но про него уже давно никто не слышал. Давно. Никто.

Ну, а пока длилось восхищение грозной армадой, эта вся рыцарско-королевская рать настигла марширующую по просёлкам троицу уже на следующее утро, да в чистом полюшке. В таком месте подкараулили, хитрюги, что укрыться от многочисленных копий возмездия богатырям было негде. Единственный свидетель, а местами и соучастник, большой старый дуб, раскинувшийся невдалеке, не мог служить им какой-либо существенной спасительной защитой. Плюс ко всем 33 проблемам ещё «с рассветом небо принесло ненастье: свинцом тоскливым весь зенит заволокло», но «не быть бы счастью, да природное несчастье, троим героям как назло, блин, помогло». Под вспышки молний и под грохот грома, колдун помчался к дубу, вслед за ним к дереву поспешили и его спутники. А далее, всё как по нотам: «Велев своим друзьям прижаться к дубу, взобрался ловко на него ведун, поднял вверх трость, ну и давай, сквозь зубы, заклятье страшное своё читать, колдун». Благодаря правильно сформулированному заклинанию «пик молнии вонзился в шар на трости, сквозь тело колдуна искра прошла», а уже через древо по стволу «искра его друзей нашла». Ну и что из того? Спросите вы. А то что «заклятьем древним призванная сила, собой тела их щедро наделила». Спрыгнув с дерева, колдун потянулся, разминая конечности, и самоуверенно произнеся: «Ух, повоюем с войском мы сейчас! Теперь сильны мы словно полубоги, жаль только, что сильны всего на час» предложил товарищам сильно не калеча войско размяться по старинке «стенка на стенку».

Не подозревая о произошедшей с иноземными богатырями физиологическо-магической перемене «скакали рыцари, ещё совсем не знали, что (!) им в итоге там придётся пережить».

Цыган не стал мудрить, пошёл врукопашную («как мельница в буран «вервольф» кружил»), колдун с помощью волшебной трости закручивал сногсшибающие смерчи («да так, что армию в овраги ветром сносит»), а Царевич затрубил со всей дури в горн, что «раскаты грома он трубою перекрыл, забарабанил нестерпимо в перепонки, войска контузил, ошарашил, оглушил». И, несмотря на то, что Пропистон сражался по всем правилам передовой военной науки – заход с флангов, засадный отряд, полное окружение малочисленного противника, броуновская атака, поочерёдный наскок, стремительный скачок – эти тактические уловки явного перевеса по ходу боя ему так и не принесли.

Я нарочно опускаю все подробности сражения, оставляя их на растерзание вашему кровожадному воображению, ибо, если пересказывать весь ход боя, расписанный в балладе на доброй полусотне листов, у нас не останется времени на затяжной перекур.

Тогда давайте сразу перейдём к концовке битвы, которую, считаю, уже можно преподнести без сокращений, только читать надо будет ещё тоскливее и протяжнее.

…Короче, армия ещё недолго билась,
Король рыдал, и было отчего.
Поспешно войско, вскоре удалилось,
Точнее жалкие остатки от него.
«Видать у войска не было настроя, —
Так успокаивал себя геройский сир. —
Оно одно, а этих целых трое.
Деваться некуда, заключим с ними мир».
Богатыри же, тоже не из стали,
В бою неравном том, растратив дар небес,
Они конечно тоже подустали,
От войска королевского отстали
И отдохнуть свернули в ближний лес…

В принципе, дальше можно не продолжать. Там на оставшихся страницах баллады менестрель поимённо оплакивает покалеченных и напуганных на поле брани рыцарей.

Сразу скажу, что «грузом 200» в той схватке, как это хотят представить потомки рыцарей и короля Пропистона, и не пахло. Максимум увечье, травма или заикание. А не то, как пытаются выдать желаемое за действительное иноземные историки, искажая факты: «Внезапно на мирно пасшееся на лугу войско короля Пропистона коварно напали форс-мажорные обстоятельства, что переводится на дикарский язык как непреодолимые силы противника. Полегло к чертям собачьим всё войско. и разлагалось оно ещё полгода, потому как некому было с почестями захоронить героев, а без почестей герои хорониться не соглашались…».

Абсурд, да и только! Вот и эта баллада фон Бубена, намного правдивее иноземских так называемых архивных Икс– и Игрек-файлов.

Что ж, у нас всё-таки сказка, а не площадка для историко-политических дискуссий. Давайте вернёмся к нашим козлам, то есть баранам, а точнее.

* * *

Пропистон понял, что своим необдуманным поступком нарвался на более крупные неприятности. Отдышавшись от, организованной по всем правилам баталий, героической ретирады, он в срочном порядке направил, парламентёра из числа своего безотказного менестреля Йохана фон Бубена с богатым «магарычом» (в который входили запасы провианта, пуховики и спальные мешки) к продолжившим после краткосрочного привала свой путь богатырям. Взяв с менестреля честное-пречестное слово, что он уговорит не обижаться эту троицу на «введённого в заблуждение» короля, ибо, как говорится, «после драки а ля гер, не а ля гер». Также попросил Бубена постараться склонить их на ратную службу Его Королевскому Величеству в качестве наёмников в Его же Величества Почётный Иностранный Легион Почётных Иностранных Легионеров, и если же они не согласятся, то, как минимум, проводить их до границы и убедиться своими собственными глазами, что они без задних мыслей покинули территорию королевства.

Затем августейший в скором порядке подготовил пакт о вечной дружбе между своим и тридевятым (но это только по уровню жизни, а по военной мощи уже почти первым!) государствами, в коем обязался (сам, сам, да, никто его не просил) оплатить весь внешний долг «многоуважаемого и авторитетного монарха Владибора-свет-Ильича» в казинах и ресторациях герцогства Маньякко. Данный документ он по скорому отправил в своё посольство по факсо-голубинной почте.

* * *

Фон Бубен нагнал пересекавших наискосок королевство богатырей уже на его противоположной окраине. Удобно разместив своё, не самое отважное в королевстве менестрельское сердце в пятках, он окликнул не в ногу марширующую по шоссе троицу и, виновато пожимая плечами, передал глубочайшие извинения от «любезного сира Пропистона» и его стратегический план укрепления вооружённых сил королевства.

Не знаю, что больше подействовало на богатырей: жалкий вид тощего менестреля или переданное на словах (со всхлипываниями и заламыванием рук) дружелюбное послание короля, но наши герои поспешили в ответном слове передать монарху, что нисколько не обиделись на него, а даже наоборот, чувствуют себя немного не в своей тарелке за так безжалостно избитую ими одну из лучших армий во всей Евландии.

С благодарностью приняв дары от менестреля, богатыри ещё раз заверили последнего в своих дружеских намерениях по отношению ко всему их королевству и к королю в частности, но на службу, даже за хороший годовой оклад с бонусами, внеочередное звание «сэра», должность «пэра» с обязанностями «мэра» и почётный боевой орден «Пурпурной печени», дававший определённые льготы его обладателям при получении ипотечных кредитов, всё равно поступать отказались.

– У нас контракт с государём-батюшкой. Да и королевств и царств много, а Родина (та самая, которая с большой буквы) у нас одна, – пояснил за всех причину отказа Иван Царевич. И хотя Сероволк и Василевс думали несколько иначе: первый просто-напросто любил волю-вольную, а второй больше склонялся к научно-алхимической деятельности, чем к ратно-наёмному делу, но и они, соглашаясь с товарищем, кивнули.

– Значит, так сему и быть, – поклонился им фон Бубен. – Передам нашему августейшему сиру Пропистону ваши золотые слова, многоуважаемые сэры энд джентльмены. Счастливого вам пути!

Менестрель фон Бубен сел на своего коня и с чувством глубокой радости от чувства исполненного долга повернул к королевскому замку. Теперь он смело мог доложить августейшему Пропистону, что погромов, насилия и мародёрства со стороны «воинственных дикарей» («которые оказались не такими уж воинственными, и уж совсем не дикарями» – прим. менестреля) в королевстве не планируется. С одной стороны, это была радостная для короля весть, с другой, не совсем – жаловаться в международный трибунал по правам человека не на что, а так хочется. Ведь побитое в потасовке войско не в счёт, любой маломальский адвокат докажет, что «навешали» им по-честному, потом ещё и «за гнилой базар» могут моральную неустойку истребовать «ответчики» с «истца».

Богатыри, зная одну главу из интернационального уголовного кодекса гласившую – «победителей не судят» – не забивая себе головы подобной юридической «эквилибристикой» пошли себе дальше и совсем вскоре остановились у противоположной границы королевства с наспех приколоченной табличкой «WELCOM на ЕХIТ» на пограничном столбе.

Доброжелательный, дальше некуда, бородато-бакенбардный швейцар, в таком же картузе и макинтоше как и у Йодля (кстати, с недавнего времени особо опального безработного) без лишних вопросов поднял перед путниками шлагбаум и застыв в глубоком реверансе, всем своим видом показал троице радушную пантомиму «идите, идите, милости просим не задерживаться».

– Молодой человек! – учтиво обратился Царевич к пожилому швейцару.

– А это что за «терра инкогнита»? – махнул он рукой на заросшую ягелем скалистую неприветливую землю в туманной дымке, раскинувшееся на их легендарном пути.

– Э-э-э. – промычал швейцар нечленораздельно (по последней директиве ему категорически строго воспретили разговаривать с кем бы то ни было, особенно если это трое иностранных богатырей, смахивающих на хипплиеров, дабы не огорчить их нечаянно, а не ответить им тоже было страшно – вдруг рассердятся).

– Ты что, немой? – пришёл ему на выручку Сероволк.

– Так точно-с! – не проявил свою, некогда завидную выдержку, швейцар, проболтался. – Немчура-с мы-с, эс-сэ-сэ-сэр! – выпалил он заикаясь, и, поняв, что ляпнул лишнего намного больше чем предписывала директива, больно прикусил свой предательски лживый язык, аж застонал, бедолага.

Яков многозначительно переглянулся с товарищами.

– Вот заливает! И даже глазом не моргнёт! – проницательно разгадал швейцарову уловку Царевич. – И стонет-то как натурально, как настоящий немчик.

– Ну-ка отвечай – чьи земли дальше за вашим кордоном? – с ненавязчивой угрозой в тоне голоса, пристал Сероволк к «погранцу». – А то твоё молчание боком выйдет!

Швейцар, только крепче сжав губы, загрустил по былым временам, по тем временам, когда на границе он был сам себе царь, ревизор и бог, и сам решал, кого, за сколько и в какую сторону пропускать. А теперь совсем житья на границе не стало, даже рта не раскрыть.

– Гляньте, братцы, как воды в рот набрал, стоит! – оскорблёно возмутился цыган. – Все ведь слышали, что ты говорить умеешь. Отвечай, я тебя спрашиваю!

– Ну всё, хварэ горячиться, Яшенька! – осадил его Василевс, которому надоело наблюдать цыганскую гоп-сценку. – Товарищ при исполнении, чего ты к нему пристал?

– А я чо, а я ничо! – пожал плечами Яков. – Просто хотел спросить, что там за туманами. А он мычит перед правильными мужиками как корова дойная. Грех не придраться.

– А там, дорогой мой человек, если не врут глобусы древних глобографов, – сказал Премудрый, покрутив пальцем вокруг шара на трости. – Раскинулась великолепная Викинпедия – суровая земля варяжских викингов. За ней только великое Студён-Ледовит-море остаётся. Я правильно говорю, месье?

– Угу-угу! – закивал швейцар, вновь гостеприимно указав на выход.

– Ну всё, пошли, ребята, хватит человека доставать! – сжалился над швейцаром Иван и взяв остаток богатырского трио под руки, дружно выдворился с ними из ставшего в одночасье дружественным королевства. Шлагбаум со свистом опустился за их широкими спинами и мокрый от внутреннего напряжения швейцар строевым потопал писать рапорт по собственному желанию (а какое у него было желание, наша история нарочно умалчивает, чтобы интрига сохранялась).

Так, практически неприметно, богатыри из королевства-побратима вторглись, да простят меня женщины и дети за выражение, в самое настоящее конунгство, ту самую варяжскую Викинпедию – родину рыжих мореходов, я бы даже сказал мореплавателей.

* * *

Спустя пару часов после легендарного побоища, царь-батюшка Владибор Ильич, выбравшись из грязелечебного бассейна, омывшись и надев халат с двуглавыми мишками, неожиданно получил официальный документ с заголовком «НОТА ПРИВЕТСТВИЯ» (причём слово «приветствия» было дописано пером над аккуратно зачёркнутым словом «протеста»). «Ноту» им занёс лично, обычно напыщенный и спесивый, полномочный посол короля Пропистона сэр Майлрус, который с неожиданными поклонами и реверансами зачитал суть дела, изложив заверения в вечной дружбе между «отныне и вовеки веков братскими государствами», и восхищение (правда без подробностей) тремя царскими чудо-богатырями. К «ноте» прилагался длинный чек об уплате внешнего долга государя и пригласительная виза, действующая на всей территории «Евландиийского антантуса».

– Не знаю, что эти мошенники там откаблучили, – сказал на досуге довольный государь недовольному боярину Годуновичу. – Но, что бы они там ни натворили, а всё-таки молодцы. Эх, молодцы! Жаль, что их королевич Полисей угробит, хотя и не факт, я вам скажу, батенька, не факт.

Будь государь обычным демагогом, он бы наверняка бы ещё добавил, что «пора бы наш державный застой сменить бескомпромиссной опалой для казнокрадов и прилипал, оттепелью для инакомыслящих и перестройкой хижин да дворцов». Но он был всё таки суеверным монархом и не стал лишним трёпом отгонять, как ему почудилось в тот момент, вернувшуюся в страну Шамаюн-птицу с крыльями цвета морской волны.

С этого дня внутренний мир самодержца стал медленно но верно гармонизироваться с окружающим миром, а жизнь в тридевятом (по последнему рейтингу иноземной политико-деловой многотиражки «Форбпирус» почти уже тривосьмом) государстве стала также, незаметно для невооружённого интеллектом глаза, меняться.

* * *

«Может всё-таки бросить его, – сквозила в опалённой голове королевича, искоса поглядывавшего на безжизненно свисавшего с коня Ихтиандро, шальная мысль. – Всё равно ведь, бедолага, не жилец, да и птиц можно будет отвлечь ненадолго».

Дело в том, что некоторое время назад к их незадачливому трио, уже несколько раз натыкавшемуся на обглоданные скелеты диких дромадёров (королевич до сих пор наивно думал что это «искалеченные лошади») неведомо откуда присоединилась ещё одна неординарная парочка – два ободранных, тощих, но весьма настырных грифа, которые больше всего нервировали итак ослабшего духом Искалибура.

Падкие на всякую падаль падальщики (фу, какая отвратительная тавтология), случайно наткнувшиеся в безжизненной местности на почти издохшую, правда, ещё чудом передвигавшуюся пищу, сразу застолбили все три блюда за своими пернатыми персонами и, без устали наматывая круги над головами, безнадёжно ковылявших по пустыне путников, терпеливо ожидали заветного обеденного часа. А ждать эти общипанные хлопцы могли ой как долго.

Но, несмотря ни на что, Полисей всё никак не решался отделаться от чешуйчатой обузы. Видимо, иммунитет на благородство, эту старорыцарскую болезнь, у него за прошедшие годы до сих пор не выработался. От этого шансы на сытный обед из трёх порций, у грифов увеличивались в разы.

– Всё, алес и капут! – огорошил спутников королевич, увидев на своём пути скирду сена, прикрытую сверху перевёрнутым казаном. Такой идиотский мираж, справедливо рассудил он, мог примерещиться аккурат на последнем этапе перед полным отключением провяленного мозга и, само собой разумеющейся, погибелью. – Как говорится: сено-солома, кто в лес, кто на сенокос.

– Командир, брось меня, – прошептал в сотый раз, в горячечном бреду Ихтиандро. – Уплывай к нашим, я прикрою. Позаботься о Мормышке.

– Тьфу, ты! – тоже в сотый раз, попытался сплюнуть королевич, но слюны во рту даже близко не было. – Хорошо хоть в атаку не зовёт.

Искалибур, увидев копну, тоже сначала не поверил своим глазам, а потом, видя, что мираж не рассеивается, поковылял к пище. Поняв, что конь хочет отведать сена, Полисей, зная, чем это может грозить обезвоженному организму животного, попытался предостеречь последнего возгласом следующего содержания.

– Искалибур, фу-у, нельзя! – крикнул он ушедшему вперёд коню. – Поперхнёшься сушняком или заворот кишок будет! Не ешь, хуже будет!

Конь оглянулся на хозяина, прочитавшего в его взгляде отчаянный возглас «куда уж хуже!» и ухватил зубами добрый пучок сена.

– Кто зде-есь?! – внезапно разнёсся по округе полный боли голос, и разносился он, по всей видимости, из этого самого стога сена. – Я во второй и последний раз спрашиваю, кто здесь на неприятности нарывается?!

Выпустив изо рта так и не оторванный от скирды пучок сена, Искалибур (и откуда только опять силы взялись), встал на дыбы, сбросив с себя бредившего морскими баталиями Ихтиандро мордой в песок, и в несколько прыжков оказался за самым ближним и самым верным укрытием – за спиной королевича. (Не смейтесь, раньше он был отважным боевым конём, но события последних дней, или недель, конь уже не помнил, которые они с хозяином провели на грани жизни и смерти и неизвестность перед новой напастью, вновь сыграли с ним злую шутку, вторижды за всю карьеру заставив его спрятаться за спиной господина).

– Ну-ну, спокойней, – похлопал кравшегося за спиной коня, Полисей, по, тяжело дышавшей над ухом, морде. – Сейчас разберёмся, кто тут обитает, кто тут балует и кто пугает.

Проследив, как быстро смотались из поля видимости прозорливые грифы, рыцарь не знал как расценивать этот знак: либо гибелью, а, соответственно и падалью, здесь не пахнет, либо есть возможность пострадать всем в окрестностях – поэтому, аккуратно, без лишнего шума, обнажил клинок с замысловатым прозвищем и приблизился к скирде.

С обнажённым мечом и боевым конём, прикрывавшим тылы (давайте пожалеем доброе имя Искалибура и назовём это так), королевич всё ещё представлял серьёзную опасность для любого обитателя этой пустыни, пусть даже эта огромная скирда была бы сама тем грозно говорящим противником.

Чувствуя это своё призрачное превосходство, Полисей остановился невдалеке от необычного препятствия, решив для начала всё же испробовать свои не ахти какие дипломатические навыки.

– Слушай меня внимательно тот, кто внутри стога! – уверенно и даже дерзко крикнул скирде Полисей. – Значит так! Ежели ты добрый молодец, и тебе жизнь дорога, – будь мне оруженосцем! – королевич переглянулся с конём и подмигнул тому, мол, не тужи друже, сейчас «разведём по понятиям», – Ежели ты девица красная – тогда будь мне. оруженосцем! – не менее громко произнёс рыцарь-следопыт, что даже издыхающий Ихтиандро приоткрыл глаз, поглядеть, всё ещё бредится ему или королевич реально «лепит горбатого», – А ежели ты чудище кровожадное, то, так и быть, будь и ты мне оруженосцем! А коли у тебя и вода есть, то будь мне ещё и братом названным.

Если кто-то подумал, что Полисей тупо задумал сплавить своё тяжёлое вооружение, наняв здесь носильщика, то он глубоко ошибается. Королевич просто пытался нейтральными разговорами «вывести на чистую воду», а в нашем случае, на открытое пространство, пока невидимого собеседника, чтобы прикинуть примерную физическую мощь и имеющееся оружие у потенциального супостата.

– Хватит болтать у меня за спиной всякую ерунду! – после непродолжительного молчания вновь раздался голос из «скирды». – Обойди вокруг, смельчак, только в обморок не упади! – сказал невидимка и громогласно чихнул.

Королевич, держа опалённое ухо востро, обогнул необычную копну и остолбенел не на шутку, а будь он чуток впечатлительней, возможно бы и в обморок хлопнулся. Конечно, такую жуть увидеть с ближины.

Честно признаться, повидавшему на своём веку, королевичу, сия ошеломительная картина порядком перетряхнула сознание: принятое ими за копну препятствие на пути, на самом деле оказалось гигантских размеров рыжеволосой и рыжебородой, живой головой, пронзительно смотревшей на него с высока. В его, почти человеческом лице, неуловимо проглядывали кошачьи черты.

– Ишь ты, мальчик с пальчик! – проговорила голова огромными, как две докторские колбасы, губищами. – Тебя сюда, какими ветрами занесло, человечек?

Полисей, раскрыв рот, глядел на голову, перебирая среди броуновского движения мыслей в голове, что-то некогда слышимое им про подобное диво, что-то до боли в мозжечке знакомое, но ему решительно ничего похожего не вспоминалось. К нему уже присоединился Искалибур, у которого тоже челюсть отвисла от увиденного, приполз ластоногий Ихтиандро, поглядеть на причину своего падения с лошади, и тоже разинул зубастый рот, а Полисей всё стоял, не понимая как такое вообще возможно.

– Может, хватит глазами лупать, – нахмурилась голова, которой совершенно не нравилось когда её рассматривают как какое-нибудь восьмое чудо света. – Никогда живой головы не видел, что ли?

Королевич отрицательно покачал головой.

– Согласен, подобные мне личности, сегодня великая редкость, если не сказать больше, – сказала голова.

– Погодь, я кое-что слышал про подобных тебе товарищей, – одновременно вернулись к Полисею и дар речи, и воспоминания древних летописцев про ещё более древних богатырей, почёрпнутые им из книг, хранившиеся в библиотеке отца. – Прости, не ты ли, случайно, тот самый великий воин Ибн-Саид из клана Свитогорцев.

Пусть и не дословно припомнил имя былинного богатыря, Полисей, но всё-таки «близко к тексту».

– Нет, ни случайно, ни специально, это не я, – пробасила в ответ великанская голова и свела свои губы в добродушную усмешку.

– Значит ты тот самый Гулливер фон Доуэль? – вновь «ткнул пальцем в небо» королевич и, само-собой промахнулся.

– Не-а!

– Ха! Вспомнил! Ты та самая голова, того самого всадника без головы!

– Да, нет, не гадай, человечек, всё равно не угадаешь, – «сжалилась» над рыцарем голова. – Я последний представитель нашей древней расы, сын великого народа атланторов. Величают меня Гиперборис, а родом я из славного града Лемурмана.

– Очень приятно, а я – королевич Полисей, – представился королевич. – Это мой верный спутник, а по совместительству и боевой конь, Искалибур, а это, – кивнул он на лежащего у ног морского монстра, – наш случайный попутчик, сеньор Ихтиандро.

– Вижу что не лесотундра, – сострил атлантор Гиперборис. – Вы, вообще как здесь оказались?

– Мы, мягко говоря, заблудились, – мужественно признался в своём низком профессионализме бывалый следопыт и сразу перевёл беседу в другое русло. – Но это, наверняка, сущий пустяк по сравнению с твоей многовековой историей жизни.

– Что да, то да, – надул щёки Гиперборис, что в данном случае являлось выражением самодовольства. – Я, действительно, многое повидал на своём веку. Хвала проклятым мною богам, что за несколько прошедших тысячелетий я, наконец-то вижу хоть одно разумное существо.

– Двух! – не открывая глаз, прошептал лежавший на песке Ихтиандро. – Я всё ещё не испустил дух и до сих пор соображаю кто я и где.

– Даже двух разумных существ из трёх имеющихся! – сделал перерасчет, обрадованный Гиперборис, в сторону повышения их коэффициента разумности.

Внимательно наблюдавший за беседой хозяина Искалибур недовольно заржал и нарисовал на песке копытом вопросительный знак, чем удивил даже знавшего его интеллектуальные возможности, королевича.

– Хорошо, хорошо, трёх разумных существ, – переглянувшись с королевичем, покосился на коня атлантор. – Так вот хвала проклятым мною богам, что я увидел вас. Есть хоть кому рассказать про все, что у меня в голове накопилось за эти эпохи, а то знать всё это и не иметь возможности никому поведать. я удивляюсь, как у меня череп до сих пор не треснул.

– Что же, если тебя не затруднит, расскажи свою увлекательную историю, – не задумываясь, королевич своей «лёгкой рукой» подписал себе и спутникам суровый приговор. Он даже близко не представлял всю длину «истории» атлантора.

– Отчего не рассказать, – задумался Гиперборис с чего бы начать. – Вот расскажу про всё, а там и умирать не страшно, – его взгляд затуманился, заглядывая в прошлое, а из облаченного, выгоревшей на солнце бородой, рта полилась история древнего времени, преданья старины глубокой, – Это было на заре нашей молодости. Люди, то бишь твои предки, тогда ещё по деревьям наперегонки с орангутангами скакали, а мы – раса атланторов – уже были полноправными властелинами планеты, мудрыми детьми нашей Матери Земли. Мы знали многие тайны природы и жили долго и счастливо, не знали болезней, не знали смерти, короче, сами жили в своё удовольствие, и братьям нашим меньшим жить не мешали. Мы знали многих богов в лицо, и иногда с ними спорили по ключевым вопросам эволюции. Например, они считали, что вашим приматоподобным пращурам надо дать шанс, сразу наделив их искрой разума. Наша раса была против такого несвоевременного поворота в эволюционной спирали, справедливо полагая, что только долгий и упорный труд, сможет сделать из любой обезьяны настоящего человека. Это разногласие переросло во взаимные упрёки, упрёки в противостояние, которое в итоге вылилось в кровопролитную войну между нами и богами. И длилась война две тысячи лет. Мы тогда в азарте битв чуть планету в пух и прах не разнесли.

Прошло уже где-то около трёх часов, а Гиперборис продолжал вести захватывающий дух рассказ о войнах между богами и полубогами, полубогами и демонами, между демонами и полудемонами. Полисей поначалу слушал и слушал, совсем не обращая внимания на очередные приступы бреда у Ихтиандро, призывавшего «уходи, командир, брось меня, уходи и уводи остальных, я дослушаю», затем стал демонстративно зевать, намекая говорившей голове, что пора бы и закругляться, а длинный монолог атлантора, казалось, только набирал обороты.

– … им тоже хорошенько досталось от нас, но всё же силы были неравны, – захлёбываясь, спешил дорассказать историю Гиперборис. – Боги теснили нас на всех фронтах. В последнем сражении, которое мы дали им в нашей цитадели на далёком острове Колопасгхи они сначала наголову разбили наше ослабленное войско, затем обезглавили оставшихся в живых и, оставив нас в таком беспомощном виде, вернулись к себе на небо. И, несмотря на это, я и мои братья, оставшись без тел, мы продолжали проклинать их, за что вновь были наказаны. Обиженные грязными, изощрёнными проклятиями, боги, обратили головы моих братьев в каменные изваяния, а меня, как самого спокойного, не стали «окаменять», а зашвырнули в самое безжизненное место на земле, как они сказали «из жалости к поверженному врагу». Сюда, вот. И чтобы я не загнулся здесь от обезвоживания, «великодушные» боги подвели к моей голове источник, который питает меня вот уже несколько тысячелетий.

– Источник воды?! – перебил королевич атлантора. – Где, где он?

– Он подо мною, – окончательно раскрыл свою тайну Гиперборис. – Чтобы до него добраться надо «выкорчевать» меня, иначе никак.

Полисей перевёл взгляд на покоившийся в ножнах меч, затем на своих спутников и вновь взглянул Гиперборису в глаза.

– Даже не думай, – правильно понял его атлантор. – Даже не думай сомневаться, руби смело. Я рассказал почти всё что хотел, теперь можно и на «боковую». Руби, я тебе говорю.

Королевич взялся за рукоять меча, но, покачав головой, отпустил её, мысленно ругая себя за кратковременно проявленную слабость.

– Не могу я, – отвёл он глаза в сторону.

– Не дури, я тебя прошу, освободи меня! – зычно зарокотал, словно морской прибой, атлантор. – Ты не знаешь, что такое тысячи лет одиночества, тысячи лет неподвижности, тысячи лет скорби! Те не представляешь, что значит голова без тела, а самое страшное торчать творцу без дела. Мне просто нужно было кому-то сказать, что мой народ сражался честно и храбро, хотел, чтобы ныне живущие на земле знали, что когда-то на ней жили те, кто не побоялся бросить вызов богам во имя истины. Теперь, прошу, руби!

– Хорошо, я исполню твою просьбу, только пить из того источника не буду.

– Твоё право, можешь и не пить, можешь этого, водяного, – показал Гиперборис глазами на окончательно сомлевшего Ихтиандро, – туда бросить. Только знай, как только моя голова отделиться от источника, у тебя будет не больше пяти секунд, чтобы зачерпнуть воды. Через пять секунд влага уйдёт вглубь земли и колодец источника сомкнётся.

– Понятно! А зачем мне в источник бросать «морячка»? Чтобы освежился, что ли?

– Вот почему мы, атланторы, были против решения богов наделить вас, людей, разумом, без предварительной проверки трудом и испытания временем, – грустно улыбнулся Гиперборис. – Если бы вы, прошли все стадии нашей эволюции от первобытных общин-прайдов, до властелинов Земли, вы бы своим умом познали сокровенные тайны природы. Ваши, не обезображенные дарованным интеллектом, мозги, постигли бы многое, что нынче скрыто за довольно узкими границами вашего сознания. Короче, слышал ли ты теорию сообщающихся сосудов?

– В общих чертах.

– А про нечто подобное в масштабах планеты, я, так понимаю, ты ни сном, ни духом?

– Ни духом!

– Земля, как и любое живое существо, имеет свою кровеносную систему. Она буквально пронизана артериями и венами, по которым струиться, подпитывающая её, живительная жидкость. И, как в любом организме, все элементы той или иной системы замкнуты друг с другом, то есть сообщаются. Поэтому, вся вода на земле и под землёй едина, все реки и ручьи, моря и окияны, неразрывно связаны между собой по подобным «кровеносным» каналам. Так что, если плюнешь в колодец где-нибудь здесь в пустыне, то нанесёшь оскорбление и королевским прудам своего папеньки, и горным рекам, и великим озёрам, а в их лице всему мировому океану. А океан это припомнит, он хоть и терпеливый, но терпение может лопнуть даже у него.

– Да-да, может лопнуть, как мыльный пузырь, – то ли в бреду, то ли в поддержку атланторовской речи, прохрипел Ихтиандро и вновь притих.

– Всё, спасибо, я понял! – поднял руку Полисей. – Ты хочешь сказать, что если я брошу Ихтиандро в колодец под тобой, то он вынырнет где-нибудь, допустим в Тихонь-озере?

– Теоретически, да!

– В смысле?

– Вынырнуть-то он, вынырнет, а вот где – сказать не берусь. Может и в Тихонь-озере, а может и в Индус-заливе, но это не суть, главное – этот водозавр будет плескаться в своей родной стихии.

– А может, ты просто морочишь мне голову? – высказал сомнение Полисей. – Ради того, чтобы я срубил твою!

– Даже если бы это было так, тебе-то что с этого. Не твоя ведь голова на кону рока, не так ли? – ответил Гиперборис. – Да и проверить мою, если хочешь, гипотезу, по другому никак не получиться, если только не залезть мне в глотку с ревизией.

– Хорошо, я исполню твою просьбу! – королевич неуверенно вытянул меч из ножен. Казалось, доводы атлантора убедили его, да и желание испить воды сыграло в его намерении не последнюю роль, но всё же ему не хотелось быть палачом этого славного долгожителя земли, кладезя древних знаний. Полисей, как мог, оттягивал решающий момент. – Однако я хочу сказать, что был рад, пусть и краткому, знакомству с тобой атлантор Гиперборис, бросивший вызов богам.

– Если бы ты знал как я рад, что тебя встретил! – выступил с ответным словом атлантор. – Ну, всё, давай не будем разводить нюни. Руби, но помни: у тебя есть пять секунд зачерпнуть воды. Прощай!

– Да, прощай! Я никогда не забуду нашей встречи, и того, что ты мне рассказал.

– Поверь мне, я искренне польщён, а теперь за дело! – вежливо, но с нотками нетерпения, ответил Гиперборис и зажмурился.

– Мне будет не хватать.

– Ты, слюнтяй! – не выдержала голова, провоцируя рыцаря на активные действия. – Руби или проваливай отсюда, ничтожество, чистоплюй, папенькин сынок! Сла…

Полисей неожиданно резко взмахнул мечом, и голова последнего атлантора покатилась по песку – никто, вы слышите, никто и никогда не посмеет назвать королевича папенькиным сынком и остаться безнаказанным.

– …ва богам! – слетели последние слова с уст Гиперборея, и атлантор замолк навсегда.

Приняв «холодный душ» из оскорблений, Полисей, и куда только сентиментальность девалась, хладнокровно осмотрел освободившуюся жилплощадь: на том месте, где ещё мгновенье назад высилась голова гиганта, взору королевича открылся колодец с чистой, прозрачной, как слеза, водой, к которой, не веря своим глазам, потянулся мигом очнувшийся Ихтиандро. Перешагнув через него, Искалибур, с дрожащими от волнения губами поспешил к «пустынному золоту», но был остановлен хозяином.

– Прости, друже! – прошептал коню на ухо королевич. – Но, я себе не прощу ещё одной незапланированной смерти, – он кивнул на иссохшего водного монстра, – А мы с тобой выдюжим, мы себе воды ещё раздобудем!

С этими словами рыцарь схватил сушено-вяленого Ихтиандро за шкирку и решительно метнул его в воду. Едва чешуйчатое тело последнего коснулось водной поверхности, как раздался сильный гул из глубины колодца, словно открылась гигантская пробка, и вся вода, закрутившись в водовороте, в мгновение ока ушла вглубь земли, унеся с собой счастливого жителя водных глубин.

Искалибур, до самого конца не веривший в то, что королевич распорядится именно так с драгоценной добычей, скрипя зубами, кое-как сдержался, чтобы не закатить глаза и не заржать горестно, как он иногда делал в минуты отчаяния. Вместо этого он покосился на отрубленную королевичем голову, затем на оголённый меч в руках, по всей видимости, сошедшего с ума хозяина, и, сведя брови на лбу, решительно встал своим плечом к хозяйскому плечу.

После последних событий скакун вновь ощутил невероятную тягу к жизни и готов был, со своей стороны, продолжить их нелёгкий путь.

– Вот и умница! – погладил его по шее королевич рукой с зажатым в ней мечом, причём конь внимательно следил глазами за его клинком. – Я знал, что ты меня поймёшь! Пошли, брат!

Полисей вернул оружие в ножны и, бросив прощальный взгляд на голову атлантора, двинулся по новому маршруту, надеясь выйти туда, куда уже ступала нога человека. Искалибур, переведя дух, пошёл следом.

Они ушли так и не увидев, что произошло дальше.

Спустя час, впервые за несколько тысячь лет над этим аномально засушливым местом вскоре сгустились грозовые тучи. Громыхнул гром, из тучи сверкнула молния, вонзившаяся аккурат в темечко непокорного атлантора, превратив голову с рыжей львиной гривой в кучу чёрного пепла, а затем хлынул сильный ливень, который смыл последние следы пребывания на земле представителя древней мятежной расы.

Так всемогущие боги отдали своеобразную дань поверженному противнику, не дав прожорливым грифам надругаться над ним, а каракуртам и фалангам сделать пристанище в просторном черепе атлантора Гипербориса, уроженца Лемурмана.

Виват богам! Виват атланторам! Виват людям! А коням самый-самый виват!

* * *

Варяжский конунг Леопольдунг XIII пребывал в мрачном расположении духа. Хотя, стоит оговориться, в подобном настроении он находился практически последние пару четвертей века и в свой заслуженный, я бы даже употребил слово выстраданный, пятидесятилетний юбилей подводил неутешительные итоги своего правления в некогда грозной Викинпедии. Но, давайте не будем бежать впереди кареты, а заглянем в истоки его плохого настроения и расставим всё по хронологическому порядку.

Его пра-пра-прааа-прадед Леопольдунг пару-тройку веков назад верховодивший в своё время в варяжском племени кингвиков, огнём, мечом и двусторонним топором собрав в кучу остальные дикие племена варваритов, вандалузеров, варвингов, винрягов, виндизеков и другие, ещё более малочисленные общины, на референдуме племенных вождей провозгласил себя их первым конунгом, а объединенные земли Викинпедией. Он же заразил вновь обращённых верноподданных заманчивой идеей быстрого обогащения – кооперативным пиратством.

Но это было не банальное копирование, с нарушением авторских прав, скабрезных картинок фламанданских художников и подпольная перепечатка декамеронических новелл, с целью их дальнейшей нелегальной перепродажи. Лепольдунг I, пошёл дальше. Ни много, ни мало, он замахнулся на массовое морское пиратство, неслыханное доселе дело в их тихих широтах. И он не ошибся в своих расчётах. Их воинственное конунгство сразу неплохо разжилось на морских просторах, а быстрые и страшные суда викингов – дракары – парусные лодки с вырублеными на носах драконьими головами, наводили ужас на торговцев-мореходов по всем морским просторам от Нью-Гринвича до Усть-Сэндвича.

С той поры много воды утекло. В пересчёте на баррели получается где-то полтора Нила, две-три Волхи-реки или четыре сфинкских залива. И уже дед Леопольдунга XIII славный конунг Леопольдунг XI (прозванный почему-то вассалами «Барабанные палочки»), однажды случайно задумавшись над будущим нации, посоветовал отцу Леопольдунга XIII Леопольдунгу XII назвать будущего внука не Леопольдунгом, а как-нибудь по-другому: Ахтунгом, например, Варнунгом, Дриблингом или (самый смешной вариант) Вольфгангом. Но отец Леопольдунга XIII высокомерный и спесивый Леопольдунг XII, только высокомерно и спесиво засмеялся в лицо престарелому Леопольдунгу XI, и, ехидно сказав «Может его ещё Беавульфингом назвать», непреклонно нарёк сына наследным именем Леопольдунг, сразу, как только последний имел неосторожность появиться на свет.

Детство юного Лео прошло более-менее сносно. Особых неприятностей у паренька не было в ту, в целом беззаботную, пору. А вот становясь постарше молодой Леопка начал замечать тянущийся за ним шлейф различных несуразностей: дворовые девки, или как здесь их называли – фрейлины, его не жаловали, а если и жаловали, точнее сжаливались, то в самый интересный момент, появлялись какие-то негативные форс-мажоры, кардинально влиявшие на, казалось бы, беспроигрышный расклад; парни не брали его играть в варяжские «выбивалы», а если и брали, то только запасным, а если же ему (о удача!) выпадала редкая возможность поучаствовать непосредственно в игре, то первым же броском бревна его надолго «выбивали» не только из игры, но и из общего течения жизни в целом. Я уже не говорю про безуспешные охоту, рыбалку, пиратские и рейдерские захваты судов и т. д и т. п., где Леопольдунгу XIII категорически не фортило. И хотя, судя по дате, мама родила его с ювелирной точностью в «чёрный понедельник», всё же Леопольдунг XIII не без оснований считал своей главной жизненной неудачей имя числительное, стоявшее за его собственным именем и число то было, как мы все догадались – XIII. Но и это всё было цветочками, а ягодки начались после преждевременной кончины его далеко немиролюбивого папаши Леопольдунга XII, завещавшего чрезвычайно потёртую конунгскую корону своему не совсем удачливому отпрыску. Вот когда Леопольдунг XIII окончательно догадался, что справедливые боги Валгалии, да что там, и Олимпии и даже Брахмапутрии, однозначно не только отвернулись от него, но ещё и задрали перед его молящимся взором свои божественные туники.

Вот где и когда он действительно с королевским размахом наломал дров. Хотя, знаете, не столько он, сколько сложившиеся к тому времени обстоятельства как в международной политике, так и во внутренних делах. К приходу Леопольдунга XIII к власти, его, ранее слабенькие соседи – чудаковатая чудь с лохарями-лопарями, которые всё чаще стали выкрикивать возле посольств обидные лозунги, мол, мы и «саами с усами». Эти соседи уже оперились, окрылились и начали предъявлять ему претензии по поводу творящегося в нейтральных водах флибустьерского беспредела. К ним присоединились и другие более продвинутые в военно-экономическом плане королевства и Леопольдунгу XIII, под нажимом венценосной общественности и, особенно, страхом перед непонятными ему словами «эмбарго», «бойкот» и «санкции», пришлось спешно свернуть пиратскую деятельность подчинённого личного состава на морских просторах, перепрофилировав этот доходный бизнес в рыболовный. Это, в свою очередь, привело к упаду экономики, что вполне естественно, довело до социального кризиса, повлекшего усиление недовольства внутри Викинпедии и, как следствие, значительно ускорившему центробежные оппозиционные силы, направленные на справедливый («даёшь, как раньше!») раздел конунгства по удельным наделам.

Бедному Леопольдунгу XIII, на международных сходках и саммитах, не устававшего оправдываться и повторять перед коллегами «Ребята, ну давайте жить дружно!», то же самое пришлось применить и в урегулировании внутренних конфликтов. Выражение «Ребята, ну давайте жить дружно!» – стало не просто его девизом, а даже почти что визитной карточкой. Но всё равно проблем от этого у конунга меньше не становилось. В итоге он сначала махнул на всех рукой, затем плюнул на всё и, сказав «Не хотите жить дружно – живите, как хотите!», придумал первый парламент пэров из числа заслуженных сэров, передал им полномочия и стал выполнять чисто символическую функцию «свадебного генерала»: принимать участие в торжествах по случаю национальных праздников и памятных дат, давать обеды в честь других королей (которые деловые вопросы решали уже исключительно с парламентом) и махать своим подданным с балкона в день своего рождения. И всё бы ничего, если бы не новая напасть.

И вот здесь уже начинается самое интересное.

Некоторое время назад завелось в прибрежных водах Нечто. Редкие очевидцы поговаривали, что оно «вроде как ластоногое, щупальцерукое и пастеклювое», говорит «вроде бы по-человечьи», а откуда взялось непонятно. Знающие люди склонялись к тому, что это не что иное, как сам Морской Дьявол, другие верили, что это возвратилось из небытия Лох-Несское Чудовище, а третьи предполагали что это вообще что-то среднее между первым и вторым вариантами, что это самый настоящий плотоядный Морской Лох. И самое прискорбное для бедного конунга во всём этом было, не то что пираты, переквалифицировавшиеся в рыбаки перестали выходить в море, не то что морской промысел окончательно зачах и не то что экономика вообще рухнула ниже ватерлинии (здесь уже можно было смело винить парламент, а не его), а то, что кто-то из его фиктивных верноподданных в своём не в меру аналитическом мозгу каким-то немыслимым образом сопоставил латинскую цифру XIII в его имени и эту последнюю напасть, и рассказал об этом другим. И все как-то сразу поверили в эту чушь и начали на кухнях роптать на конунга (особенно узаконеные Леопольдунгом, на свою голову, парламентарии).

Зная, чем всё это может закончиться (местные друид-шаманы вполне могли узреть в своих кострищах прямую взаимосвязь невезучего конунга с ненасытным желудком Морского Лоха), конунг, не знал, правда, что со всем этим безрадостным знанием делать и с тех пор проводил всё время в мрачно-депрессивном настроении. Ему бы чудо какое сейчас в самую пору бы, а-а. а тут ещё новая напасть пришла, причём своим ходом.

– Почтенный сюзеренунг, там три подозрительных типа пришли. Один из них, всему суточному наряду охраны юго-восточных врат морды набил, за то, что пропускать не хотели, – без стука вошедший слуга Боулинунг, без намёка на почтение махнул рукой за спину. – Говорят, богатыринунги они, из того самого тридевятого царства. Документы предъявили. Ксивы и пачпорта вроде бы в порядке.

– Вот оно как? – заинтересовался пришлыми Леопольдунг XIII. – А чего им надобно от нас? У ихнего-то царя Владибора вродь к нам претензий не должно быть – где они и где мы.

– Они просят переправить их в снежную Аркфрику через великое Студён-Ледовит-море. Обещали заплатить наличными.

– Тэкс! Интересненько, а зачем они туда намылились, не говорят?

– Нет! Говорят только, что это не моего ума дело.

– И то верно! – задумчиво щёлкнул пальцами конунг. – А кликни их пред мои светло-карие очи. Поглядим, что за богатыри такие.

– Ага, щас! – сделал вид Боулинунг, будто бы поклонился и скрылся за дверьми.

В отличии от господина Пропистона «битый» Леопольдунг XIII словно почуял своим развитым на напасти чутьём, что эта троица может обернуться совсем даже не «напастью», а где-то даже и кое-каким катастрофически желанным «чудом».

– Разрешите войти о достопочтеннейший сюзеренунг? – постучался, вошёл и даже грациозно поклонился Боулинунг (умница, не стал при вошедших с ним посторонних людях фамильярничать с конунгом). – Разрешите представить вашему вниманию, достославный сирунг, иностранных богатыренунгов Яковунга, Иванунга и Василевсунга.

«Богатыренунг» «Яковунг» недовольно оскалился, но предусмотрительно проинструктированный двумя другими «богатыренунгами» промолчал.

– Спасибо, Боулинунг, ты свободен! – отпустил конунг слугу и предложил «уважаемым богатыренунгам присесть с дорожки».

Скромно развалившись в стоявших вокруг предтронного двухтумбового стола креслах, Яша, Ваня и Вася, а в данном случае Яковунг, Иванунг и Василевсунг вопросительно уставились на Леопольдунга.

– Разрешите представиться – сюзеренунг Викинпедии – конунг Леопольдунг XIII, – едва заметно кивнул формальный главарь викингов.

– Так с чем пожаловали в наши края дорогие товарищи богатыри.

Произнесённое конунгом слово «богатыри» без местного диалектического «нунга» сразу расположило «товарищей», да к тому же «дорогих», к его жалостливой персоне. Сразу видно, нечасто им встречались правители, тем более такие душевные как Лепольдунг XIII.

– Сразу оговорюсь, – добавил конунг, уже более внимательно оглядев и оценив чего можно ожидать от богатырей подобного формата (что поделаешь, пережитки прошлого – встреча по одёжке). – Ежели с претензиями пожаловали, то зря, это уже не ко мне, это к парламенту, а у них нынче каникулы. А ежели.

– Не волнуйтесь, мы транзитом идём, – ответил один из богатырей, самый, на намётанный взгляд Леопольдунга, интеллигентный из всей троицы. – В Аркфрику по делу государственному.

– Хм! А что, простите, за дело такое в лютой вьюговейной стороне у вас приключилось?

– Не у нас, а у государя нашего, Владибора Ильича, – ответил конунгу второй богатырь, моложавый улыбчивый крепыш. – Царицу нашу, Надежду, одно чудище умыкнуло в ту степь, царь-батюшка нас и откомандировал на выручку государыне.

Конунг едва сдержался от проявления мимолётной радости, не стал хвататься за трофейную волынку, исполнять гимн вспомнившим про него богам Валгалии, а с непроницаемым и даже где-то скучающим выражением лица, поинтересовался:

– Если я вас правильно понял, вы, милые витязи, специализируетесь на надоедливых чудовищах?

– Вы нас неправильно поняли, – ответил третий пришелец с характерным уоголовно-исполнительным выражением лица. – Нам просто «посчастливилось», оказаться в «нужном месте», в «нужный час». Это наш, можно сказать, богатырский дебют.

Хотя в тоне Якова сквозила неприкрытая само– и взаимоирония, конунг всё принял за чистую монетку и к тому же посчитал словосочетние «богатырский дебют» неизвестным ему синонимом к словосочетнию «рыцарский обет».

– Прелестно! А во сколько выходит ваш вояж в денежном эквиваленте? – издалека «закинул удочку» Леопольдунг.

– Мы работаем, так сказать, на добровольных началах, – вновь отличился остротой языка Сероволк. – Если не считать скудных командировочных.

– Как это по-богатырски! – проникся двойным, нет, даже тройным уважением к своим гостям Леопольдунг. – Тогда я отряжу в ваше распоряжение самый лучший дракар и одного своего верного доброго товарища, самого-пресамого морского-преморского волка от Нью-Гринвича до Усть-Сэндвича. Плывите по своим богатырским делам, только обещайте – если вдруг встретите в пути какого-нибудь Морского Лоха, а вы его обязательно встретите, не дайте ему ни единого шанса, как это заведено у настоящих героев.

– С «лохами» у нас разговор короткий, – «успокоил» Сероволк конунга.

– Встретил, треснул ему в репу, если возбухать удумает, и на вёсла, пока дружинники не появились и всех по трюмам не пересвистали.

– Как всё у вас, у богатырей, просто и легко, – умилённо вздохнул Леопольдунг и зазвонил в звонок. В дверях возник, подслушивавший их беседу, Боулинунг, и, тоже с нескрываемым уважением, воззрился на пришлых. – Боулинунг, дорогой, проводи наших гостей к начальнику верфи, Бьёрнунгу, пусть они сами выберут себе какой пожелают дракар, и это всё за счёт нашей казны, – многозначительно глянул он на гостей, – и распорядись, чтобы отыскали и вызвали в их распоряжение лучшего лоцман-боцман-капитана Старого Пьердунга, которому всё равно терять нечего.

Конунг поднялся, за ним встали и дорогие гости.

– Ну что же товарищи богатыри, счастливого пути! – поочерёдно пожал им руки сюзеренунг Викинпедии и проводил до дверей. – Плывите за своей конунгицей Надеждой, только ни одного Лох-Несс. – чуть не проговорился, – нес-с-сомневайтесь, короче, плывите.

Передав их на попечение Боулинунга, повеселевший Леопольдунг налил себе в чарку двойную порцию тройного скотча и осушил её за здоровье богатырей, а как показывала практика последних лет на их неспокойном море, здоровья им должно было понадобиться немеряно.

* * *

– Мне показалось, что он чего-то недоговаривал, – следуя за слугой, высказал товарищам свои смутные подозрения Василевс. – Особенно про какого-то «лоха» он всё время талдычил.

– Не забивай свою мудрую голову такими пустяками, Вася, – отмахнулся от Василевсовских умозаключений Яков. – Леопольд просто в отличие от Пропистона с головой дружит не только по чётным числам. Понял, с кем имеет дело, вот и спонсорскую помощь оказал.

– Бесплатная мышь только в мышеловке! – «не убедил» таки он колдуна.

– Да будет тебе, Василевс, – попытался усыпить его чрезмерную бдительность и Царевич. – Он нам своего лучшего лоцман-боцмана даёт и яхту, замечу, задаром.

– Вот и я о том же! – продолжал гнуть своё Василевс. – Бог с ней с яхтой, как её там – дракаром, меня смущает его фраза про этого Старого Пьердунга «которому всё равно терять нечего».

– Ерунда! – заметил по этому поводу Царевич. – Почему тебя не смутило, что они нас «богатырянунгами» называли?

– Возможно на их диалекте.

– Правильно! И во втором случае тоже диалект виноват, стопудово! – хлопнул Иван по плечу колдуна. – Наверняка, он имел в виду, что-то вроде «отважный настолько, словно ему нечего терять».

– Дело говоришь, Ваня! – согласился с ним Сероволк. – Так что давай Вася выкидывай из головы всю свою подозрительную чепуху. Глянь-ка лучше, какие у них струги с драконьими черепушками. Пойдём, выберем себе соответствующее нашему статусу судно.

Боулинунг приведший «богатыренунгов» на верфь, представил их бородачу Бьёрнунгу. Заверив новоиспечённых мореходов в своём искреннем и неподдельном респекте, и пожелав им большого человеческого счастья, слуга оставил последних на попечение немногословного начальника верфи.

– Нунг-с! Выбирайте! – щедрым жестом указал на свежесколоченные и просмоленные корабли, Бьёрнунг, и богатыри, восхищённо таращась на «струги», пошли вдоль всего их модельного ряда.

Долго ли они шли, коротко ли, а только первым нарушил тишину Сероволк:

– Вот такую махину хочу! – ткнул он пальцем в самый внушительный дракар с рунической надписью на борту «ТИТАНУНГ».

– Хороший выбор! – похвалил цыганский вкус Бьёрнунг. – Он ваш!

– Нет, он нам не подходит, – покачал головой колдун. – Нам бы чего попроще.

– Прекращай, Василевс! – возмутился Яков. – В нем-то, что тебе не нравится?

– Всё!

– Что всё?

– Он огромный, неповоротливый и веет от него роковой неизбежностью.

– Опять твои выдумки!

– Нет, Яша, не выдумки, – вздохнул колдун. – У тебя чутьё на зайцев, а у меня на кое-что другое. Поэтому этот дракар мы не возьмём.

– Хорошо, хорошо, тогда давайте поплывём на этом, – показал Сероволк на следующий корабль с названием «АВРОРУНГ», не такой большой как «ТИТАНУНГ», зато более грозный с виду.

– Тоже неплохой вариант! – кивнул начальник верфи. – Забирайте!

– Яша, ты не обижайся, – вновь не одобрил выбор товарища Василевс. – Но от его одного имени меня в дрожь бросает, как в день зимний, да и неважно просмоленный.

– Разве? Если хотите мы его мигом просмолим, перепросмолим и выпросмолим! – деловито откликнулся на замечание Бьёрнунг. – Так что, берёте?

– Нет! – отказался за всех Премудрый.

– Не хотите, как хотите! Выбирайте сами! – буркнул обиженный Сероволк и, надув губы, отвернулся.

– Мужики, может, вот её возьмём? – показал на ничем не примечательную небольшую барку, Иван Царевич. Единственное, чем она выгодно отличалась от остальных «АВРОРУНГОВ», «ТИТАНУНГОВ», «КОНТИКУНГОВ» и «ТИКТАКУНГОВ», это необычным для здешнего жаргона названием. На корме этого парусника гордо красовалось имя «ПОБЕДА» без всяких там уже поднадоевших «нунгов».

– Отлично! – сразу почему-то согласился с выбором Царевича Василевс.

– По мне, так ничего особенного, – пожал плечами Бьёрнунг, но отговаривать не стал. – Дело ваше!

– Да вы что, сдурели! – занервничал Сероволк, узрев, что за «корыто» выбрали его товарищи. – Это судно и в болоте нахлебается воды.

– А вот тут ты не прав, Яша, – ответил ему Василевс и показал тростью на прибитые к корме буквы, сложенные в сладкое слово «ПОБЕДА». – Весь секрет в том, как вы лодку назовёте, так она и поплывёт.

«ПОБЕДА» это как шок!

– В смысле?

– Это по-нашему!

– Верняк! – подхватил панегирическую «эстафету» Царевич. – Не надо смотреть что «ПОБЕДА» невелика, ведь недаром говорят: Неладно скроен – да крепко сшит! В тесноте – да не в обиде! Мал золотник – да дорог!

– От горшка – два вершка! – уныло добавил Яша и покачал головой. – Вы просто чокнутые – променять неказистую утлую «ПОБЕДУ» на великолепный «ТИТАНУНГ».

– Не дрейфуй, «Яковунг»! – подбодрил товарища Василевс. – История всё расставит на свои места, а я нутром чувствую, что эта «ПОБЕДА» именно за нами.

– Ладно, ладно, чёрт с вами, уговорили, – махнул рукой Сероволк. – Пора бы нам отчаливать. Где этот старый «Врунгелунг» шатается?

– Кхе-кхе! – раздался за их спинами «обратитевниманиевый» кашель.

Обернувшись, богатыри увидели стоящего напротив них низенького, с повязкой на глазу старичка с заплетённой в косички, по последнему варяжскому писку моды, бородой, в высоченных ботфортах и с характерными рогами (отличительным знаком всех варяжских викингов) на морской бескозырке. Широко расставив правую короткую ногу и, такого же размера, деревянный протез с морскими иллюстрациями, приспособленный к левой култышке, пожилой морячок самозабвенно посасывал леденец, выполненный в форме трубки (мы то с вами знаем уже, что губительный табак получил широкое распространение в массах гораздо позднее, но, как видите, предпосылки к этому уже были налицо).

– Это кто? – поинтересовался Сероволк у стоявшего рядом Бьёрнунга.

– Тот самый! – протянул в ответ Бьёрнунг и расплылся в широкой улыбке. – Привет старый добрый Старый Пьердунг! Сколько осен, сколько вёсен!

Старик, который оказался «тем самым» самым-пресамым морским-преморским волком, а по совместительству и заслуженным лоцман-боцман-капитаном, вытащил трубку-леденец и, смачно сплюнув Царевичу под ноги, вежливо ответил:

– Да! Тысячу чертей и якорь мне на плечо! Это я и терять мне нечего!

После чего по заведённой у викингов традиции приветственно треснул Бьёрнунга кулаком в живот, получил от того не менее приветливый удар в солнечное сплетение и, молодцевато охнув, словесно (без тычек и шлепков) поздоровался с чужеземными незнакомцами.

– И вам наше здрасте! – за всех «незнакомцев» поприветствовал старого боцмана Сероволк. – Тебя, что ли к нам приставили, до Аркфрики довезти?

– Это как ещё посмотреть, кого к кому приставили, – лукаво прищурился Старый Пьердунг. – Меня к вам или вас ко мне. В море оно видно будет. Мне терять нечего.

– Минуточку, уважаемый! – взял тайм-аут колдун и отошёл с товарищами в сторону посовещаться.

– Только не говори, что этот хитроглазый довольно подозрительный, – навскидку угадал предстоящую «повестку» совещания цыган.

– Нормальный вроде, жилистый, подвижный, просоленный морскими ветрами, – высказал свою точку зрения Царевич. – Этот старик ещё молодым мореходам фору даст. Что не так, Премудрый?

– Не знаю что именно, но от него разит бедой! – сказал Василевс поглядывая через плечо на ухмылявшегося в сторонке лоцман-боцмана.

– Это ромом от него разит! – усмехнулся цыган. – Нормальное состояние для моряка, тем более списанного в запас и выписанного обратно. Отметил, мужик, видать.

– Ой, не знаю, не знаю! – покачал головой колдун. – Он мне гноббита Фрога чем-то напоминает. К тому же пьяный за штурвал.

– Да я, если хотите знать, так ещё лучше корабли вожу, – перебил колдуна Старый Пьердунг, случайно услышавший его последние слова и, решив, что это основное препятствие в данном конкретном случае, поспешил реабилитироваться в соответствующей манере. – Я на своём веку по эту сторону экватора не один десяток кораблей случайно затопил и на мель посадил, пока не выучил наизусть, где подводные скалы, где вулканы, где рифы, а где отмели и водовороты. Меня со службы списали с почётным званием «аквамаринопентакаптенармуса», по-вашему – капитаном пятого ранга. Я вас через все фиорды с закрытыми глазами проведу. Мне терять нечего.

– Вот что меня смущает, – выслушав лоцман-боцман-капитана, вновь повернулся к товарищам Василевс. – Что он всё время твердит, что ему терять нечего. Это-то настораживает.

– Знаешь что Премудрый, достал ты уже своими беспочвенными подозрениями! – тряхнул седой шевелюрой цыган. – Не хочешь с ним плыть оставайся здесь и жди нас с победой на этой, прости господи, «ПОБЕДЕ».

– Не плыть, а идти! – помрачнев, недовольно произнес бывалый боцман.

– Что, простите? – не сообразил, Василевс, куда Пьердунг собирается идти.

– Плавает, знаете что? А мы МЭ-О-РЕ-ХО-ДЭ-Ы, ХО-ДЭ-ИМ под парусом, – пояснил этим «сухопутным крысам» почётный старый морской волк. – Мо морям, по волнам, сегодня здесь, а завтра уже где-нибудь там, – показал рукой на серую кромку горизонта, – а плавать будете в ночном горшке. Акваланг мне на хребет!

– Вот это да, сразу видно морская душа! – восхищённо выставил большой палец Царевич.

– Да, наш человек! – сдержанно кивнул Сероволк и с укором посмотрел на колдуна. – Ещё вопросы есть?

– Хорошо, хорошо, но, понятых прошу отметить, что я неоднократно всех предупреждал, – сдал свой «бастион подозрений» Василевс и, подхватив полы плаща, ступил на сходни выбранного дракара.

За ним поднялись на борт судна спутники. Внизу, на причале остались только два викинга.

– Эй, братцы, а что девку в море брать не будем? – не веря собственным глазам, разочарованно протянул Старый Пьердунг и с надеждой взглянул в голубые, как море, глаза Бьёрнунга. – Или вы её уже втихаря в трюм загрузили?

Тот лишь отрицательно покачал головой.

– Ну, это произвол какой-то, я так не играю, – насупился боцман со стажем.

– Ты на себя посмотри, о каких бабах может идти речь? – крикнул с судна Сероволк, недовольный задержкой отплытия.

– Правильно, мы же не в круиз собрались, – поддержал товарища Иван и махнул рукой. – Давайте, мистер Старый Пьердунг, забирайтесь на борт и отдавайте, как там у вас положено, свои швартовы, гражданину Бьёрнунгу, или он вам, мы и так задержались.

– Эх, что с вас, сухопутных грызунов, возьмёшь, – посетовал старый моряк на незнание ими морских традиций. – Не знать, что отсутствие женщины на корабле – дурная примета, это уже слишком. Хорошо, мне терять нечего, а то бы давно развернулся и ушёл восвояси, а так. так и быть, свистать меня наверх! – с этими словами Пьердунг свистнул, поднялся на борт дракара и отдал Бьёрнунгу команду: – Эй, там, на причале, отдать швартовы, форштевень тебе в рубку!

Бьёрнунг выполнил команду морского старожила и, увидев, как наполнился свежим ветром поднятый Старым Пьердунгом парус, помахал уходившим в опасный поход на прощанье рукой.

– Ты чего машешь, глупая каракатица! – заорал с борта отплывающего судна неугомонный боцман, уже успевший заглянуть во все закоулки дракара (и даже в трюм). – Девки нет – пол-беды, а где бочка «наркомовского» рома? Морской узел тебе на шею!

– Теперича вам качки и без рома хватать будет! – криво улыбнулся Бьёрнунг, но всё-таки вынул из-за пазухи «НЗ»: початую бутылочку «огненной воды». – Вот всё что могу предложить! Лови!

Бьёрнунг размахнулся и метнул драгоценный снаряд на палубу, где, растопырив руки, застыл во вратарской позе охочий до выпивки моряк.

Полетевший по баллистической траектории сосуд, совсем чуток не долетев до палубы, попал точно в центр кормы, где красовалось гордое имя дракара «ПОБЕДА», и празднично разлетелся на множество осколков, чем вызвал бурю, нет, даже шторм негодования на палубе.

– Эка, растяпа! Гарпун тебе в жабры! – заверещал Старый Пьердунг на отдалявшегося с каждой секундой человека на причале. – «Поллитру» вдребезги! Теперь точно быть беде, будь ты проклят! Тысяча грот-мачт тебе в глотку.

Бледный как сама смерть, Бьёрнунг, не мигая, смотрел вслед уходившему кораблю, даже не пытаясь ответить на страшные проклятия Пьердунга. Конечно же, он, как и любой мало-мальский морячишка знал, что разбитая о корабль бутылка предвещала неминуемое несчастье для судна и его экипажа, но не это заставило его физиономию побледнеть. С берега он видел то, что нельзя было увидеть с самого корабля. От удара бутылкой случилось то, что, ну никак не должно было случиться: от слова «ПОБЕДА» отвалилось две ключевые буквы и осталось их только четыре. Можете не гадать, что получилось в итоге. Всё равно не угадаете. Это не «…БЕДА», и даже не «ПОБЕ…».

Самое невероятное и обидное, думал, стоя на берегу, многократно проклятый и обруганный моряком, Бьёрнунг, что отвалились именно первая и последняя буквы, то бишь «П» и «А», в один миг поменявшие имя дракара с пафосного «ПОБЕДА», на зловещее «ОБЕД». А для кого предназначался этот «…ОБЕД…» суеверный Бьёрнунг даже боялся подумать вслух.

Не знавшие о произошедшей с названием корабля метаморфозе, наши богатыри кое-как угомонили Старого Пьердунга и бесстрашно отдались на волю ветра, волн и своего лоцман-боцман-капитана.

Впрочем, совсем скоро им стало страшно.

В первый же час своего водного путешествия Василевс Премудрый с грустью обнаружил, что его организм подвергся, судя по симптомам, нападению морской болезни в тяжёлой форме. От постоянной качки его начало мутить и никакие заговоры ему не помогали, не говоря уже про Царевичево «успокойся, расслабься и дыши глубже».

На втором часу Яша Сероволк тоже обнаружил признаки странного неуюта, который можно сформулировать как «полиаквафобия», что переводится с «мёртво-медицинского» на живучий «велико-могучий» как «многоводобоязнь». То есть, когда «большая земля» скрылась в туманном горизонте, а вокруг стали лишь изредка появляться скалистые безжизненные островки, он вдруг стал бояться утонуть. И хотя плавал Яша отменно, но такое количество пенящихся вокруг судна бурунов, щекотало его нервы до дрожи в коленях. На фоне этих событий, у Сероволка начало складываться в голове нечто поэтическое, типа «не нужен мне берег чукотский, и Аркфрика мне не нужна» и он с превеликим трудом оттогнал эти негативные рифмы.

Иван Царевич, в отличие от товарищей, чувствовал себя более-менее сносно, но и он не остался в стороне от общего треволнения.

А всё потому, что их боцман, видимо уж очень давно списанный на берег, немного подзабыл, что, где и когда.

В первый день их «ПОБЕДА»-«ОБЕД» натерпелась от Старого Пьердунга по самую фок-мачту. Сначала боцман умудрился сесть на мель в двух местах (что послужило небольшим перерывом в страданиях Василевса, немного приободрив последнего), затем зацепить парочку подводных скал (слава богу, без пробоин, но ведь лиха беда начала), покружить корабль со всем содержимым в водовороте (чем окончательно расстроил желудок приободрённого колдуна), а ближе к вечеру заблудиться в фиордах, чем сильно расстроил уже всех своих пассажиров. Но, к его чести, стоит отметить, что моряк, приговаривая «Мне терять нечего», всё время выкарабкивался из экстренных ситуаций, сохраняя корабль в, пока что, целости и сохранности.

Опустившаяся ночь немного расставила всё по своим местам. Пьердунг перестал сам метаться за штурвалом и кидать корабль из стороны в сторону, твёрдо положив «ОБЕД» курсом на Аркфрику. Премудрый, уставший опорожнять содержимое многострадального желудка за борт, забылся в беспокойном сне прямо на палубе. Рядом с ним прикорнул и Сероволк. Только не желавший спать, по понятным причинам, Иван Царевич, присел возле стоявшего за штурвалом Пьердунга.

– Хорошая выдалась ночка, – попытался завязать он разговор с бывалым мореходом.

– Ночь как ночь, – пожал тот плечами, одним лишь глазком зыркнув по звёздному небосводу, и вновь уставился на реявший на носу деревянного дракона свой личный вымпел – череп с повязкой на глазу, а под ним перекрещённые берцовая кость с протезом. – Главное, что не пасмурно, барометр мне в глазницу!

Иван Царевич поёрзал-поёрзал, но спросить не решился.

– Чего ёрзаешь? Спрашивай, что хотел узнать? – заметил вопросительное состояние собеседника мореход. – Спрашивай, давай, не стесняйся.

Ваня покраснел от смущения, благо в темноте не видно, и, тем не менее, набравшись смелости, поинтересовался и лоцман-боцмана:

– Вы меня, конечно, извините, но, глядя на вас, создаётся впечатление, что вы ни одной морской битвы не пропустили, вы весь такой э-э. – тут Царевич сконфузился не зная какой более безобидный синоним подобрать вместо слова «покоцанный».

– Какой, такой? – ухмыльнулся старик ловко орудуя штурвалом.

– Ну, такой. героический, – подобрал, пускай с немножко иным смыслом, слово, Иван.

– Что, правда, то, правда! – польщённо подбоченился Старый Пьердунг.

– Покоцало меня по жизни.

– Вот, глаз вы, это очевидно и вероятно, во время абордажа, потеряли? – спросил Царевич, искренне надеясь, в душе, особо не огорчить старика невесёлыми воспоминаниями.

– Да нет, – вовсе не огорчился «морской волк», а даже развеселился. – Это я ещё в пору горячей молодости, в нашей родимой угро-финской сауне за ядреными девками в щель подглядывал. Тогда и потерял его.

– Как потеряли? – открыл, в изумлении, рот, Царевич. – Они что, садистки, выткнули вам его?!

– Да нет, что ты, – засмеялся одноглазый капитан дальнего и ближнего плавания. – Засмотрелся я на девок, а глаз возьми, да выпади. Я поначалу-то не заметил, а потом когда очухался, давай искать, да поздно уже.

– Врёшь, – от крайнего удивления перейдя со стариком на «ты», выдохнул Иван. – Не может быть такого!

– Ещё как может, он ведь у меня того, вставной был, – пояснил Пьердунг. – С тех пор повязку на опустевшей глазнице и ношу. Верёвку с реи мне шею!

Спрашивать при каких обстоятельствах мореход «разжился» вставным глазом и где он «махнул не глядя» обычную ногу на такой красивый – резной и расписной – протез, Царевичу совсем расхотелось. Хотя, если честно, он просто побоялся тронуться умом, продолжая беседу на подобные животрепещущие темы с «капитаном пятого ранга».

Царевич стал молча наблюдать за Старым Пьердунгом, который, несмотря на присущую всем бывалым морякам и матросам неадекватность, вполне уверенно управлялся с неспокойным дракаром, крепко держа в своих руках штурвал корабля, то и дело норовившего свернуть с намеченного маршрута.

Глядел, Иван, глядел, и, не выдержав долгого молчания, вновь заговорил.

– Вот гляжу я на вас, гляжу, и у меня складывается впечатление, что вы, уважаемый, в темноте намного лучше соображаете, куда надо плыть, – одобрительно протянул он, втянув ноздрями свежий ветер.

– Ночью ума много не надо, корабль вести, – деловито проворчал старик, посасывая свою трубку-леденец. – Вон, видишь, самая яркая звезда впереди по курсу? – указал он пальцем в небо.

– Ага!

– Это Биполярно-Путеводная Звезда! – пояснил Пьердунг. – Она главный «маяк» на всех водных путях, от одного полюса до другого! По ней даже полный в морском деле дурак сможет до Аркфрики с закрытыми глазами дойти.

– Как это, с закрытыми? – поразился Царевич услышанному.

– А вот так! – Пьердунг зажмурился, показывая искусство «высшего морского пилотажа», и дракар сразу потянуло влево от изначального курса. Приоткрыв единственный глаз, боцман-лоцман, недовольный собой, вернул корабль на курс и поучительно добавил: – Короче, вот примерно как-то так.

– Круто!

– А то! Это тебе не на телеге по пыльной колее тащиться! – не преминул прихвастнуть морской романтикой боцман. – Это дело для настоящих мужчин! Настоящая жизнь и стопроцентная смерть! Я и с вами пойти согласился, что – мне терять уже нечего – решил в море погибнуть, в пучине свою славную смерть встретить.

– С чего ты взял, что смерть встретишь? – покоробило Ивана от фатального тона моряка.

– А с того, что Морской Дьявол, он же Лох-Несское Чудовище, он же Морской Лох, никому из нас шанса не оставит, – отрешённо вздохнув, прошептал Старый Пьердунг. – Почему у нас никто в море и не выходит. Боятся его все.

– Стоп! А почему нас там, на земле не оповестили, об этом Чудовище морском?! – занервничал Царевич.

– Не знаю! Я думал вы в курсе! – удивлённо пожал плечами боцман.

Иван Царевич поднялся и в раздумье замаршировал по палубе.

– Кстати, про какого-то «морского лоха» ваш конунг что-то там обронил, – припомнил Ваня туманный намёк Леопольдунга. – Мы просто не так поняли, наверное.

– Бывает, – философски заметил Старый Пьердунг и поинтересовался у Царевича: – А чегось это тебе не спится? Не намаялся за день?

– Да я вообще не сплю.

– Интересно! Мне бы так, а то глаза слипаются, а-ах, – зевнул лоцман. – Может встанешь за штурвал, а я «покемарю» немного? Пока Морской Лох нас не учуял.

– А вдруг я не туда сверну?

– Не свернёшь! Биполярно-Путеводной Звезды держись, – дал наставления Ивану Пьердунг. – Я же тебе обьяснял: она главный «маяк» на всех водных путях, по ней даже полный дурак в морском деле сможет до Аркфрики дойти, – он передал штурвал Царевичу и прилёг рядом со спящими, – А если что, не стесняйся, буди!

Спустя пару минут старый морской романтик захрапел, перекрывая шум бьющихся о борт волн. Царевич же, по-детски радуясь возможности почувствовать себя капитаном, пускай и такого небольшого кораблика, стал держать курс на Биполярно-Путеводную Звезду, пока справа по курсу не забрезжил прохладный голубой рассвет. И рассвет этот не предвещал ничего хорошего.

– Свистеть всем наверх! – скомандовал выспавшийся Пьердунг и растолкал ещё нежившихся в спасительном сне богатырей. – Хватит спать салаги! Подъём! Подъём! Шнель, штейт ауф! Штильгештанген!

Разбуженные боцманом колдун с цыганом, потянулись со сна и с удивлением обнаружили стоявшего за штурвалом Царевича.

– Ваня, ты чего там делаешь? – поинтересовался, почёсываясь, Василевс. – Рулишь?

– Только не говори, что ты «неспящий царевич», всю ночь этим занимался, – с сомнением окинул взглядом Сероволк судно и водную гладь за бортом. – Если это так, то я сейчас описаюсь от смеха, ха-ха!

– Яша, дорогой, ты сейчас ещё и укакаешся от страха, когда узнаешь, что за лютый зверь бултыхается в этих глубинах, – не остался в долгу, подначил товарища, Иван. – Тот самый Морской Лох, которого ещё называют Лох-Несское Чудовище или Морской.

– Вот дьявол! Замолчи! – закричал Ивану Старый Пьёрдунг, чистивший зубы на корме. – Не упоминай его имени всуе! Он же по-человечьи «шпрехает» и на своё имя, по словам редких счастливчиков-свидетелей, завсегда откликается!

Практически не понявшие о чём вообще идёт речь Василевс с Яковом тупо переводили заспанные глаза с боцман-лоцмана на «великого кормчего» Ивана Царевича.

– А чего же ты не предупредил! – набросился на Пьердунга Иван. – Сказал бы, мол, так и так, молчание – золото!

– Соображать надо! Я же тебе шёпотом говорил его имя, можно было логически догадаться! – крикнул в ответ старый моряк, вглядываясь в мутную толщу воды за бортом. – Ай, чего теперь уже виноватого искать, теперь нам всем терять нечего.

– Кто-нибудь объяснит вообще, из-за чего столько шума? – вставил, наконец, вопросительное словечко, Василевс.

Ему ответить никто не успел, потому, как шума стало значительно больше. Вода вокруг дракара забурлила, запенилась, заплескалась о борт, словно уха в котле закипела.

– Всё, это оно самое, чудище! – сдавленным голосом пролепетал Старый Пьердунг. – Вот сейчас бы нам как раз и понадобилась бы девка, откупиться и подкормить это Нечто.

Богатыри посмотрели на моряка – нет, вроде не сошёл с ума, в глазах читается нормальный человеческий страх.

И тут из воды показалось Оно: огромное как кит, с длинной как у жирафа шеей, вместо ног ласты, вместо рук щупальца, бр-р-р, вместо пасти клюв хищный – страшное, до невозможности. Конечно, не до такой степени как легендарный призрак Ползучего Голодранца, бороздившего водоёмы Евландии, тот всем закоренелым мутантам мутант был, но и это тоже было «не приведи господи».

Иван, не в силах сдвинуться с места от такого «натюрморта в серых тонах», продолжал крепко держаться за штурвал, к Василевсу, от пережитого стресса, с новой силой пристала морская болезнь и даже у бесшабашного Сероволка мурашки по коже побежали от одной лопатки до другой и обратно, и волосы на затылке дыбом встали.

– Мужики, перекусить есть чо? – спросило чудовище совсем без акцента, от чего всем стало ещё страшней.

Никто не знал, что ему ответить, но тут на первый план выдвинулся Старый Пьердунг. Бывалый боцман, заслуженный варвар-мореход, чемпион прошлых лет среди викингов по дайвингу, схватил заранее припасённое весло и с боевым кличем «Врагу не сдаётся старый гордый варяг! Пощады он не желает!» подскочил к борту судна и начал лупить по голове из далеко ещё не последних сил оторопевшего «Морского Дьявола». У мутанта «непристёгнутый» клюв, заклацал, что тебе швейная машинка. Не ожидавший такого крутого поворота событий, казалось бы безмятежного утра, ошарашенный «Лох-Несс», с трудом сориентировавшись в экстремальной обстановке совершил аварийное погружение и скоропостижно скрылся в морской пучине, даже, кажись, немного хлебнув солёной воды (а соль, как всем известно, только пуще аппетит разжигает).

– Всё, теперь нам точно каюк! Острогу мне в гланды! – устало, вытирая пот со лба, произнёс Старый Пьердунг и отбросил в сторону сломанное весло. – Оно этого нам не простит. Унеси меня Гольфстрим!

Богатыри, ставшие свидетелями безрассудного поступка боцмана, понемногу вышли из оцепенения.

– Эй ты, «старый гордый варяг», ты зачем ему по черепу веслом настучал? – почёсывая шею на каторжный манер, вне себя от злости оскалился Сероволк. – Может быть, всё бы ещё обошлось! Тварь-то, в отличие от тебя, видимо, разумная, коли на человеческом «гутарит». Ты что вообще, натворил, придурок?

– Да, в чём, собственно, была подоплёка вашего вопиющего поступка? – интеллигентно высказался Премудрый, хотя мысли в его голове роились ещё смачнее чем речи цыгана. – Вы ведь его тупо спровоцировали своим нападением. Извольте объясниться, сударь!

– А-а, вы всё равно не поймёте. Рыбу-молот мне в глотку! – обиженно проворчал Старый Пьердунг и, сетуя на «неблагодарных сухопутных сосунков», ловко спустил на воду одноместную шлюпку, взял обломок весла, и, «по аглицки» – не попрощавшись со спутниками, спустился в лодку и погрёб в обратную сторону.

– Эй, любезный, вы куда? – закричал вдогонку Премудрый, разгадав коварный манёвр «капитана», первым покинувшего почти уже вот-вот начавшее терпеть бедствие судно.

– Есть у меня ещё дома дела! – крикнул в ответ Пьердунг и ещё шибче загрёб веслом прочь от места будущего происшествия с летальным исходом.

– Вы, мистер, старая сволочь! – перекрывая шум волн, крикнул боцману Василевс, но, кажется, не докрикнул – торопливо наседая на весло, моряк даже ухом не повёл.

– А я ведь как в воду глядел, – обратился уже к товарищам колдун. – Никогда нельзя полагаться на стариков, которым «терять практически нечего». В ответственный момент у них обязательно съедет крыша не в ту сторону, а потом, как пить дать, «найдутся дома дела».

– Кто же знал, Вася, что этот инвалид ещё и буйный шизофреник, – откликнулся Сероволк. – До чудовища ведь вроде ничем себя не выдавал, ловчее ловкого под нормального пенсионера маскировался.

– А мне так вообще по душе пришёлся, – честно признался Царевич, всё ещё держась за руль, как будто теперь это имело какой-то смысл. – Извини, друже, что не послушали тебя, но ведь всё равно это не правильно – старый, больной во всех отношениях, человек, за бортом.

– Ладно, вы прощены, – принял извинения колдун, – А с этим, – глянул, Василевс, вслед уматывающему викингу, – Хемингуй с ним, – вспомнил он преподобного покровителя одиноких стариков в море, сейчас на кону стояло нечто более важное: их жизни. – У нас на повестке имеется более животрепещущий вопрос – что с чудовищем делать будем?

– Вопрос некорректно сформулирован, Василевс, – с грустной иронией произнёс Царевич. – Правильно спросить – что эта агрессивная форма жизни теперича с нами сделает?

– Сейчас всё и узнаем, – невесело сказал Сероволк, увидев, как вновь запузырилась вода вокруг их судна. – Возвращается, зараза прожорливая, на разборки.

На поверхности вскоре вновь возникла голова недавнего морского монстра.

– Мужики, перекусить есть чо? – с прежним вопросом обратилось оно к людям в дракаре.

Богатыри в недоумении переглянулись: похоже, что старый пират это чудище своим безжалостным веслом отформатировал нехило.

– А мы раньше нигде не встречались? – мелькнула тень узнавания в чёрных, как подводная муть, глазах голодного гиганта.

Сероволк хотел криво улыбнуться, но стерпел, а кратковременная амнезия у монстра уступила место картинам из недавнего прошлого и «Морской Лох», на горе богатырям, «вспомнил всё». Монстр даже не стал выслушивать своих «оппонентов».

– Агр-р-р! Ага-гр-р! – зарычал он и бешено заколотил ластами по воде, норовя опрокинуть утлое судёнышко с нашими героями. – Да я вас сейчас слопаю, вместе с вашим плотом как килек в кадке! Ух-х, я вас! Я ваш «ОБЕД» на завтрак съем!

Морское страшилище обхватило длинными щупальцами дракар и начало, методично круша такелажное оборудование, топить и так утлое плавсредство (и у него были все шансы исполнить свою задумку, так как, судя по всему, оно было неимоверно могучее даже для бесхребетного существа, чудище). Богатыри же наши, хоть и пребывали в шоке, тоже не остались стоять в скорбном ожидании своей незавидной кончины. Царевич лихо закрутил штурвалом влево-вправо, пытаясь вырвать корабль из щупалец противника, Сероволк же с Премудрым начали отбиваться от монстра всеми подручными средствами, всячески мешая тому реализовать свой преступный замысел в отношении них.

Битва была хоть и далеко неравная, но, прямо скажем, зрелищная. Чудище морское громогласно ругалось и пыталось превратить дракар в вязанку хвороста, а его настырные защитники, носились по палубе то туда, то сюда, забрасывая супостата всяким барахлом и отдавливая тому его загребущие щупальца.

– А-а! Вы трупы! – зарычал в очередной раз «Лох-Несс», когда Сероволк загнал ему под единственный ноготь на щупальце (вот же чучело!) свой именной нож. – Фашисты! Гестаповцы! Я вас в пух и прах разделаю!

– Ещё посмотрим, поганый моллюск-переросток! – оскорбил его, не заботясь о последствиях (ведь терять уже нечего), разгорячённый цыган и больно укусив супостата за ближайшую присоску, заорал колдуну: – Вася, давай, наколдуй нам силушки богатырской! Постоим за землю. э-э, за воду… э-э, за корабль и себя родимых – чтобы не оказаться в его потрохах!

Но колдун не отозвался ему. Василевс, перегнувшись через противоположный борт, боролся с внезапным приступом морской болезни и не слышал, как Яшка усугублял межвидовой конфликт.

Пока Сероволк оглядывался, ища, куда запропастился Премудрый, «Морской Дьявол» изловчился и обхватил его щупальцем за ноги.

Подняв Яшку в воздух, чудовище ударило его о палубу, как сушёную тарань. Почувствовав как обмяк в «объятиях» щупалец контуженый человек, «Лох-Несс» облизнулся и поднёс его к клюву, намереваясь начать «предобеденный перекус».

– Постой! – бросив штурвал, подскочил к краю борта Иван Царевич. – Не ешь его! Он оборотень! В желудке он может обернуться в паршивого шакала! Съешь лучше меня! Я обычный здоровый человек – кровь с молоком! Я, вон какой мясистый и вкусный!

Монстр замер в раздумье, взвешивая слова «вкусного человека».

– О-о, нет! – вернулся к общему «веселью» Василевс Премудрый. – Лучше сожрите меня, любезный! Я этой качки всё равно не переживу. Тем более, я «преправлен» такими знаниями, что, вкусив меня, вы сможете стать первым профессором магической философии среди морских монстров.

«Лох-Несс» ещё шибче задумался.

– Не слушай их! – подал голос очнувшийся Сероволк. – Сами они шакалы! Хавай меня, морской гопник! Я заслужил это «право первого глотка» за свой гнилой «базар»!

– Почему это ты! – в один голос закричали его товарищи. – Не тяни одеяло на себя!

– Какое одеяло? Какая философия? Вы чего все такие непоследовательные? – не отпуская цыгана, проревело чудовище. – То глупо сопротивляетесь, ухудшая своим потом свои же вкусовые качества, то, теперь в очередь мне на завтрак выстроились? Это какой-то хитрый финт, да?

– Тебе нас не понять, бессердечный монстр, – «открыл карты» Премудрый. – Ради друга, человек готов на многое. А если его ещё и мутит как меня, то и жизнь отдать не жалко.

– А меня хоть и не тошнит, я всё равно ради боевых товарищей готов собой пожертвовать, – вставил свои «пять копеек» Царевич. – Потому, что только люди могут дружить до самой смерти.

И этот «пятачок» переполнил терпение «Лох-Несса». Монстр швырнул своего пленника на палубу и обиженно заревел:

– Это я-то не знаю что такое дружба?! Это я-то «бессердечный»?! Да я, если хотите знать, был самым верным другом из всех друзей моему лучшему другу. Наша дружба длилась сотни лет, пока он не сгинул в бескрайних пучинах мирового океана. И, я подозреваю, что в его исчезновении не обошлось без вашего брата, без людей. Поэтому теперь я мщу всем вам и мща моя ужасна!

– Но, позвольте! – поднял руку Василевс. – С чего вы взяли, что виновники гибели вашего друга – люди! Может, акулы или. или там, пираньи?

– Какие там акулы, он их одним спинным плавником в нокаут отправлял, а вот вы, люди, могли его в свои сети словить и в какой-нибудь океанариум сдать, или пустить на рыбий жир. Шутка ли, кашалотов, кракенов, крабозавров своими страшными гарпунами целыми стаями уничтожаете. Про более мелкую «рыбёшку» я уже не говорю. А моря как засоряете? Даже живой мусор – неприхотливый офисный планктон – тоннами дохнет. Разве бы вы пожалели моего друга, встреться он вашему брату браконьеру на пути? Нет!

Тут богатырям крыть было нечем – правду-матку «рубил» монстр не по наслышке знавший оперативную обстановку в своей родной стихии.

– Прости, товарищ, а как звали твоего друга? – с сожалением погладил лежавшее на палубе щупальце Иван Царевич.

Вздрогнув от лёгкого прикосновения, монстр, глазами полными горьких слёз, посмотрел на Ивана.

– Моего милого друга звали синьор Ихтиандро! – ответил «Лох-Несс» и захлюпал расположенными на клюве носовыми отверстиями, величиной с блюдечко.

– Не тужи, братан, если тело не обнаружили, о «жмурике» тогда и речи быть не может, – со знанием дела попытался «успокоить» морского монстра «подкованный» в этом деле, Сероволк. – Может, загулял где, в тёплые моря подался, на молоденьких касаток «поохотиться».

– Не-е, Ихтиандро без меня никуда, – отмёл это предположение ластоногий гигант. – Мы с ним «не разлей вода» были, между нами даже камбала, несмотря на то, что у неё кишка тонка, боялась проплыть, чтобы не быть раздавленной. Вот, такие дружки мы были.

– Ну, тогда не знаю, – пожал плечами цыган и собрался отойти в сторону, но у него ничего не вышло.

Монстр молниеносно схватил Якова за ноги и вновь поднял его в воздух.

– А коли так, тогда мне придётся всех вас слопать, – вновь озлобленно заревел «Морской Дьявол». – Ну-у, за Ихтиандро-о-о!!!

Его страшный рёв разнёсся над водной гладью.

– Я здесь, мой друг! – издали послышался чей-то встревоженный голос над морским простором. – Мормышка я здесь, я плыву к тебе!

– Вы слышали? Вы это слышали? – «Морской Дьявол» суетливо завертел головой по сторонам. – Кажется, это голос моего милого друга Ихтиандро. Я не верю своим морским ушным раковинам! – он вновь отшвырнул цыгана на палубу, – Он жив, жив! Ихтиандро, друг, я здесь!

Вскоре в «тумане моря голубом» объявился ещё один водоплавающий персонаж.

– И я здесь! – крикнуло существо, вынырнув прямо перед помятыми носами чудовища и корабля. – Здравствуй Мормышка!

Существо кинулось в объятья «Морского Дьявола», которое оно почему-то называло «Мормышка», а, уже не впервые за сегодня, остолбеневшим богатырям выдалась возможность рассмотреть «сеньора Ихтиандро».

Это было совсем не огромное человекообразное существо, с выпученными глазами, с рыбьей, усатой как у сома, головой, короткими перепончатыми конечностями и большим плавником на полспины, сплошь покрытое блестящей чешуёй. Его внешность была, честно признаться, далеко не фотогеничной, но всё-таки не такой шокирующей, как у его более рослого друга.

А морские создания, не обращая внимания на не совсем случайных свидетелей, радовались долгожданной встрече, не скрывая своих эмоций, что вполне серьёзно грозило переворотом судну.

– Я извиняюсь, господа! – обратил на себя (возможно и зря) внимание Василевс. – Если со стороны мистера Морского Дьявола к людям в целом, и, в частности, к нам больше претензий нет, мы бы продолжили свой и так нелёгкий путь.

– А про какого Морского Дьявола идёт речь? – радостно плескаясь в объятиях «Лох-Несса» поинтересовался Ихтиандро.

– Как про какого, про него, – ткнул пальцем в недавнего противника, Сероволк. – Он нас сожрать пытался.

– Мормышка, друган, это ты что ли «Морской Дьявол»? И почему ты хотел съесть этих милых людей? – строго спросил у большого монстра монстр поменьше.

– Да я, это, думал, это люди тебя порешили, вот и мстить им зверски начал, – замявшись, ответил «Лох-Несс». – А «Морским Дьяволом», «Лох-Нессом» и «Морским Лохом» назвался, потому что встал на путь войны, а, ты ведь сам понимаешь, моё настоящее имя, звучит не так грозно и пугающе как боевые прозвища. Вот так и пошло.

– Понятно! – засмеялся Ихтиандро и потрепал друга по щеке. – Но виной моему внезапному исчезновению вовсе не люди, а кое-кто другой. С ним мы попозже рассчитаемся. Зато вернуться в родную стихию помог мне один доблестный человек, пожертвовав свою жизнь и жизнь своего друга ради меня, незнакомого для них водяного монстра. Я тебе так скажу, Мормышка, эти «гомосапиенсы» не такие уж безнадёжные.

– Знаешь, мне сегодня тоже так показалось, – сказал Мормышка-«Морской Дьявол» и подмигнул трём богатырям. – У меня даже аппетит на людей пропал.

– Меня это радует! – воскликнул Ихтиандро.

– А как нас это радует, кто бы знал, – проворчал дважды «почти съеденный» Сероволк. – Просто «уписаться» от «радости» хочется.

Понимавшие его состояние монстры и товарищи дружно засмеялись, особенно хохотал «Лох-Несс».

– Не держи ты на меня зла, отважный человек, – отсмеявшись, обратился к Якову Мормышка. – Обещаю, что с этого дня на людей мой «сезон охоты» закрыт навечно, ну или пока вы «опять» не угробите Ихтиандро.

– Замётано! – без особого энтузиазма согласился на «мировую» с монстром цыган, всё равно других вариантов у него не было.

– Ур-ра! – заорали в две глотки морские монстры, и их клич подхватили Царевич и Премудрый. – Ур-ра!

– Слышь, мужики, а давайте, мы вам экскурсию по морским глубинам организуем! – «осенила» Ихтиандро гениальная идея. – Обещаю незабываемые впечатления на всю оставшуюся жизнь!

– Спасибо, морскими впечатленими я сыт по горло! На всю оставшуюся жизнь! – наотрез отказался Сероволк от приглашения. – Не надо мне моря.

– Да и дракар, в наше отсутствие сопрут ещё, – вклинился Царевич.

– Не боись, я здесь не последний спрут, – со знанием дела ответил Мормышка. – Так что как сопрут, так назад и припрут.

С таким доводом поспорить было трудно, но колдун был товарищем образованным и поэтому его интересовала практическая сторона дела.

– А как вы себе представляете наш вояж в безвоздушном пространстве? – скептически поинтересовался Премудрый. – У нас, поди, жабр и ласт, по нашей природе, от рождения не предусмотрено.

– Не беда! – хлопнул Ихтиандр перепончатой пятернёй по набегавшей волне. – Ласты мы вам раздобудем и каждому по размеру подберём. А как выделять из воды кислород Мормышка вас быстро научит. Правда, братуха?

– Раз плюнуть, ребята! – с сомнением покосился на одного морского монстра другой.

– Ещё раз огромное спасибо, не надо! – категорически отказался цыган, второй раз за пять минут, применив редкое в его лексиконе слово «спасибо». – У нас ласты склеяться гораздо раньше, чем мы научимся дышать под водой. Если кто и хочет рискнуть, то я пас.

Яков посмотрел на товарищей. Те, вторя ему, вежливо отказались от экскурсионного предложения, сославшись на исключительную занятость срочными делами и всё такое.

– Жаль, конечно, – искренне расстроились Ихтиандро и Мормышка Морской Лох-Несский дьявол, – Мы бы вам показали такое. Океанские глубины намного загадочней и прекрасней, чем земные пейзажи: горы, леса и, особенно, пустыни. У нас много того, что и не снилось вашим мудрецам. Все тайны прошлого скрыты под толщей этой чудесной жидкости, – погладил он, разбивавшиеся о корпус корабля, пенившиеся буруны, – А сколько у нас «неведомых зверушек», возьмите, к примеру, Мормышку – и осьминог, и ихтиозавр, и морской котик, и разумный ко всему прочему – и таких уникумов у нас «пруд пруди». Зря не согласились.

Царевич и Василевс с сомнением переглянулись: может, действительно зря не согласились, может, пока не поздно попробовать, когда ещё такой случай представиться. Но Сероволк был неумолим.

– Спасибо, как-нибудь в другой жизни, – в третий раз использовал своё редкое «спасибо» Яков.

Его товарищи, понявшие, что за, отнюдь не редкое, слово, и даже цитата, уже вертятся на его остром языке, готовые вот-вот сорваться и разорвать и так зыбкое перемирие с морскими монстрами, поспешили тоже любезно отказаться и договориться «как-нибудь в другой раз, обязательно» погостить у новых знакомых.

На этом межвидовой конфликт был целиком и полностью исчерпан и радостные морские жители «на лицо ужасные», а в целом «добрые внутри», тепло попрощавшись с людьми, уплыли обмениваться впечатлениями и новостями.

– Хотел бы я встретиться с тем человеком, который вернул этого Ихтиандру в мировой окиян, и пожать его крепкую мозолистую руку, – глядя вслед монстрам, произнёс Яков.

– И я! – сказал Василевс, положив ему свою крепкую руку на плечо.

– И я! – положил свою мозолистую ладонь на свободное плечо цыгана и Царевич.

Дальше их водный путь продолжился без приключений и нежеланных встреч. Иван, знавший мореходную тайну, касательно Биполярно-Путеводной Звезды, простоял ещё пару бессонных ночей за штурвалом и на третьи сутки перед путешественниками замаячил на горизонте большой белый остров, которым могла быть только, изначально далёкая, а теперь уже устрашающе близкая Аркфрика.

* * *

Королевич Полисей ловким отточенным движением, отсёк ухо не менее отточенным мечом у лежавшего на земле трёхгорбого пустынного дракона. Проковыряв в ухе дырку, рыцарь надел «трофей» на цепь с фамильным медальоном-гербом в качестве защитно-вспомогательного амулета (так он в своё время практиковал на заданиях в адских джунглях Кунфунга). Перешагнув через драконью голову, он подошёл к тяжело дышавшему Искалибуру. Подняв попону, королевич достал из перемётной сумы трафарет и краску и добавил на конском корпусе ещё одну звезду – пятую в третьем ряду своих заслуг и достижений. Искалибур устало всхрапнул и слизнул испарину со лба хозяина.

– Может, тебе ведёрко крови нацедить? – невесело усмехнулся королевич, кивнув в сторону дракона. – «Кровавую Мэри» пить будешь?

Конь брезгливо поморщился и отрицательно замотал мордой: желания пить чью-либо кровь вёдрами и, собственно, ведра как такового, не было.

– Я тоже пас, – бросил Полисей и, взяв коня под уздцы, поплёлся, спотыкаясь, в глубину бескрайней пустыни.

(Я уже слышу гневные возгласы членов общества защитников животных, мол, куда это годится, что за бессмысленная жестокость по отношению к мифической твари на страницах невинной сказки. Я и здесь отвечу. Попробуйте сами неделю по жаре, да без воды, пошляться, как этот следопыт со своей лошадью, тогда осуждайте. В отличие от нас с вами, бывалый королевич точно знал, что ухо пустынного дракона укажет ему путь если не к оазису, то, как минимум, к какому-нибудь «учкудуку» с водой).

Уже не надеясь когда-нибудь вернуться в свой, полный опасностей, безумный, воинственный, беспощадный, переполненный интригами, заговорами и дворцовыми подъём-переворотами, но такой кажущийся издалека родным и сердцу милым, мягко выражаясь, цивилизованный мир (фу-у, неужели я это выговорил!), королевич Полисей от безысходности стал анализировать создавшееся положение своих неважных дел.

По всему получалось, что в самую критическую минуту, когда он уже стал подумывать о попытке суицида на той злополучной скале (чего скрывать, был за ним такой грешок), только его обращение к неугомонному духу воздушной стихии, то есть к «ветру-ветру», позволило ему выбраться из предпоследней, заблудно-таёжной передряги. Правда, последняя, пустынно-безводная передряга, оказалась на порядок отвратительнее всех, некогда наваливавшихся на Полисея передряг, вместе взятых, сложенных столбиком и возведённых в квадрат. Несмотря на возникший в связи с этим «обращением» дискомфорт, королевич принял единогласное решение ещё раз прочитать заклинание на имя воздушной стихии в попытке разузнать дорогу, для начала к источнику воды, так как драконье ухо пока ещё не хотело функционировать по своему второму, согласно народных примет, предназначению.

– Ветер, ветер, ты могуч! Ты пригнал бы в небо туч! Ветер, знаешь всё всегда! В какую сторону вода? – пропел королевич и, затаив дыхание, прислушался к свисту обжигающего суховея.

Полисей напряг слух и понял: что-то изменилось в горячем дыхании пустыни. Странные, еле уловимые на слух хлопки, становились громче. У следопыта планка настроения, взяв пример с зашкаливавшего походного термометра, резко поползла к верхней «ризке». Подняв глаза, полные скупых слёз и песка, к небу, он увидел его – воздушный шар, с которого, пролетая мимо, приветливо махал рукой старый знакомый «Рахмут».

– Рахмут! Эге-гей, Рахмут! – замахал королевич. – Назад! Назад поворачивай, Рахмут!

– Нэ за чо! Нэ за чо, палаван-боходор! Нэ нада рахмут! – засмущался в корзине воздухоплаватель. – Давай, друбжан, покеда!

Шар с пресловутым «Рахмутом» пролетел мимо, не причинив следопыту добра, и, ведомый могучим ветром, поплыл дальше над весьма не густонаселённой, а если честно – безжизненной местностью. А этого королевич допустить не мог.

Взобравшись на Искалибура, Полисей вонзил изнемогавшей лошади шпоры в исхудалые бока и помчался за удаляющимся воздухоплавателем.

– Рахмут! Рахмут, братишка! Обожди! – кричал он на скаку, привлекая внимание «тюрбана».

Странный боходор, подумал воздухоплаватель, услышав взволнованные крики догонявшего его рыцаря, сколько дней прошло, а он всё ещё благодарит за помощь. Наверное, очень воспитанный человек. Только почему он в Пустыне Смерти шатается (как обычно, в прямом и переносном), не совсем понятно.

– Рахмут, я таксу знаю! Зна-ю! Так-су! – отпустив поводья и сложив руки рупором, проинформировал его королевич. – Плачу два счётчика!

Только отвези по нужному адресу!

Конечно же, Полисей немного лукавил, денег у него уже не осталось, а вот коварства заметно прибавилось. В его укрытой шлемом голове созрел план захвата и угона летающего судна, и пусть это попахивало терроризмом, а местами даже и экстремистским сепаратизмом, но другого выхода следопыт не видел.

– Канэчно, дарагуй! Какай пустяка! Отвузю куды нады! – почуяв невыносимо приятный запах золота, засуетился в гондоле «Рахмут». Бедняга знал, что жёлтый металл и кровь имеют одинаковое амбре, но почему-то не придал этому факту значения, а поспешил навстречу неизбежности.

Первым делом он, чуть не прибив рыцаря, выкинул из корзины якорь, который, волочась по земле, затормозил и остановил полёт воздушного шара. После спустил верёвочную лестницу, по которой сразу с лошади Полисей взобрался в корзину и, надрываясь, затащил верного Искалибура следом.

– Вах, какой нэважный вид! Гиде у тебе балит? – посмотрел в осунувшееся обветренное лицо королевича воздухоплаватель, впрочем, быстренько переведя тему в другое русло. – Ми паедет куды скажушь, как бакшиш мине покажушь.

Королевич непонимающе смотрел на «Рахмута».

– Бакшиша! Бакшиша! Такса! – потёр «тюрбан» большим и указательным пальцами друг о дружку. – Крюдитаспасубность покажи, палаванбоходор, и полетюли.

Сообразив, о чём талдычит водитель шара, Полисей понимающе кивнул.

– Значит, бакшиш, говоришь?

– Та, та, бакшиш!

– А вот тебе – шиш! – сунул королевич «тюрбану» дулю в нос. – Я по твоей милости уже больше недели здесь с обезвоженными организмом и конём плутаю! Это из-за тебя меня у стен того самого города-сарая чуть не укокошили! Короче, так! Я объявляю о захвате судна и тебя вместе с ним, в заложники, пока не доставите меня в родные пенаты!

– Не нада мине пината! – взмолился обескураженный захватом «тюрбан». – И рукама бита не нада! Тавай, ладна, тебю как друбжану, за полцена, давези будю.

Королевич расчехлил свой меч с засохшей кровью пустынного дракона и аккуратно взял свободной рукой «Рахмута» за шкирку.

– Не беси меня, Рахмут! – «попросил» он своего заложника. – Я, буквально полчаса назад, отрезал ухо дремавшему дракону, – показал он на трофей, болтавшийся на груди, – и тебе запросто всё лишнее поотрубаю, коли возмущаться будешь.

– Поняла я, поняла моя гопстопдина, – практически без акцента ответил воздухоплаватель. – Пазвалите отщаливать?!

– Свистай всех наверх! – отпустил «Рахмута» королевич, удостоверившись, что тот понял всё предельно ясно. – Держи курс на западо-заход!

– Так тошно! – отрапортовал «тюрбан», снялся с якоря и запыхтел своим самоваром, набирая скорость курсом строго на западо-заход.

– Кстати, и водички дай, если есть, – стряхнув с себя последние признаки агрессии, обратился к заложнику Полисей. Увидев, как дрожит от страха «Рахмут», королевич попытался взбодрить его. – Эй! Да не убивайся ты так! Доставишь меня в нужное место, верну судно и разрешу убираться восвояси.

– Нэт! Тока не эта! – бухнулся заложник своего слабого языкознания на колени перед Полисеем. – Нэ убиву, Вайся, мэня! Нэ свэрнуй мине шей и не разреживай мэня, Вась, по пояси!

Поняв, что «Рахмут» толком ничего так и не понял, королевич не стал того ободрять (пускай, если на то пошло, боится, сговорчивее будет) и ещё раз повторил просьбу насчёт воды.

– Сэйчас, боходор, сэйчас, – услужливо поклонился «тюрбан» и, не вставая с колен, отполз в угол корзины, где у него лежали скрытые под хламом припасы. – Вот табе вада! – протянул он Полисею коржун с прохладной жидкостью и показал пантомиму «пьющего мальчика». – На, певай вада, многа-многа.

Искалибур недовольно заржал и потянулся копытом к воде.

– После меня, Искалибур! – прикрикнул на лошадь Полисей, принял сосуд, откупорил его и, сделав несколько глотков, обернулся к заложнику. – Слышь, привкус какой-то у неё странный и оскома на зубах. Она не протухла у тебя здесь?

– Нэт, пий, пий, боходор, на здороввя! – расплылся в подозрительной ухмылке «Рахмут», но королевич обратил на ухмылку ровно ноль внимания и вновь приложился к коржуну.

– В самом деле, не пойму, – сказал в очередной раз, оторвавшись от «горла» королевич. – Я как тот вежливый лось в притче «пью, пью, а мне всё хуже и хуже». Даже голова закружилась, как от виски.

– Правюлно! – уже в полный голос засмеялся «Рахмут». – Эта жи вада из мётрвого мория! Иё пить не карашо, иё ранка заживлять нада. Ти типерь умирёша, боходор!

Почувствовав моментальное ухудшение самочувствия и сопоставив его с труднопонимаемой речью «Рахмута», королевич пришёл в ярость и, вновь оголив свой меч, принялся из самых уже наипоследнейших сил гоняться за заложником по корзине.

Догадавшись, что в виду последних событий он может и не пережить рыцаря, «тюрбан», едва увернувшись от меча боходора, решил по собственной воле покинуть воздушное судно (а не в качестве метательного снаряда, взбесившегося палавана) и храбро выпрыгнул из корзины на полном ходу с огромной высоты.

Крикнув: «Питясот адын!», он дёрнул за кольцо на тюрбане. Обмотанное вокруг головы полотнище развернулось в пускай и примитивный, а парашют.

Ловко управляясь с «парашютом», «Рахмут» начал парить в воздухе, медленно опускаясь на землю, а королевич, прокричав ему в след массу многоэтажных неологизмов, замертво повалился на пол корзины.

Одинокий боевой конь Искалибур, обнюхав безвременно усопшего хозяина, с горя протяжно заржал, а потом, откинув в сторону всякие стереотипы и предрассудки, ещё и завыл на белое солнце пустыни.

Воздушный же шар, теперича никем не управляемый, помчался по воле ветра курсом не на «западо-заход», а совсем даже в другую сторону.

* * *

Сойдя на берег с весьма потрёпанного дракара с нелепым названием «ОБЕД», мореходы, первым делом, по привычке огляделись и увидели следующую картину: пред ними раскинулась пустынная, словно обильно припорошенная перхотью голова академика любых наук, снежная равнина вечно холодной Аркфрики.

– При-при-припёрлись! – выдохнул Сероволк, изумлённо разглядывая царство вечного снега, льда и мерзлоты, хотя ничего они ещё и не «припёрлись» (им переть-то ещё от заката до рассвета, а северные, пускай и «белые» ночи, не в пример юго-восточным ночам, длинные как шея аркфриканского пингвиуса).

Постояли богатыри, потоптались на месте, собираясь с духом, и так как на этой стороне великого моря не было ни стражников, ни шлагбаумов, оглянувшись напоследок на вмерзающий в лёд дракар, они решительно вступили в белое хрустящее безмолвие вечности.

* * *

На третий день путешествия богатырской троицы по заснеженным пустыням Аркфрики герои-богатыри продолжали упрямо двигаться в направлении своей цели. Стоял бодрящий мороз и мела пурга, уменьшая дальность прямой видимости метров где-то до восьмидесяти пяти-девяносто семи, но, несмотря ни на что, они шли вперёд.

– Мы в этой пурге, как ёжики в тумане, – сказал цыган, уверенно загребая по снежным барханам.

– В этой стерильной «морозилке» и глазу зацепиться не за что, – добавил Царевич и почти сразу «зацепил» что-то глазом. – Хотя вон там, слева по курсу, чернеет что-то одиноко.

– Похоже на парус! – приложив руку ко лбу, рассмотрел более зоркий Сероволк колышущееся на ветру полотнище.

– Странно! Откуда здесь парус? – тоже разглядел на белом фоне отчётливо видный большой кусок материи Царевич.

– Тайну откроет шарлотка, – произнёс бессмысленную хипплиерскую присказку Василевс Премудрый. – Пойдёмте, посмотрим, что это за парусник.

Смело направившись к находке, колдун увлёк за собой и товарищей.

– Это что за ерундовина? – обойдя вокруг непонятного сферического «паруса», наполовину надутого ветром, цыган остановился возле спутников.

– Это воздушный шар! – объяснил Премудрый. – Воздухоплавательное средство передвижения. Работает по экзотерическим законам физики. Принцип работы гениально прост: пар или тёплый воздух из аппарата в грузопассажирской гондоле поступает в шар, отчего конструкция поднимается вверх. Рулевой пропеллер ручного либо ножного привода позволяет управлять полётом. Интересно, как он здесь очутился и кто его сюда перегнал?

– Чего гадать, давайте найдём гондолу и тогда, может быть, узнаем что-то более конкретное, – предложил Иван Царевич и первым ухватился за полотнище шара.

Втроём с присоединившимися к нему подельниками они в два счёта оттащили плотную материю в сторону и обнаружили вместительную перевёрнутую корзину, до половины занесённую снегом.

– В такой гондоле можно по нескольку лошадей за раз перевозить, – переворачивая с товарищами корзину, в своём конокрадском репертуаре подивился её размерами цыган. – Ни фига себе! – опять удивился он, когда уже поставили гондолу на бок. – Здесь уже есть целая лошадь и под ней ещё какой-то замороженный чувак распластался.

– Вот вам и воздухоплаватели, – абсолютно точно определил последних обитателей корзины Василевс. – Что может быть страшнее, чем безвестная смерть среди айсбергов.

Менее сентиментальный Сероволк деловито огляделся, упёрся в окоченевший труп коня и, поднапрягшись, вытащил из-под него человека.

– Ох, ты! Это, оказывается, ещё и сарацин! – перевернул цыган мертвеца на спину. – Занесло же!

– Да нет, посмотри на черты лица, он не сарацин, скорее, он евландеец, просто долго пробыл в жарких широтах, – распознал Василевс в загорелой физиономии трупа его расовую принадлежность.

– Там на папины деньги он гулял, веселился бездумно, – пропел цыган, перевернув человека на живот, чтобы расстегнуть блестящую кирасу с надписью «Убил дракона – сохранил деревню».

– Яша! – скривился Царевич, разгадав мародёрские намерения цыгана.

– А что Яша! Он труп, ему всё по барабану, а мне «броник» ещё пригодится, – ответил Сероволк.

– Ничего, ничего, надевай и носи на здоровье, – посоветовал колдун. – Только, смею предупредить, дурная это примета, с мертвеца причиндалы донашивать. Такая амуниция беду навлечёт, как пить дать, навлечёт.

После такого напоминания Яков решительно отказался от кирасы, но не преминул профессионально обшарить карманы мертвеца и выудил на белый свет потрёпанную колоду карт.

– Гляньте, братва, «сарацин» ещё и картёжник! – развернул цыган веером колоду, в которой все «картинки», за исключением трёх валетов, сильно смахивающих на богатырскую троицу, были перечёркнуты красной чертой, и никто не придал этому факту значения. – Такое впечатление, что они ему для каких-то других игр нужны. Может, в «дурака» перекинемся?

– Хватит ёрничать, Яша, при мертвецах. Ладно, человека в расчёт не берёшь, над прахом лошади хоть бы не глумился, – пристыдил Премудрый цыгана.

И тут случилось первое чудо: «прах лошади» открыл глаза и слабо заржал. Моментально забыв про «жмурика», Сероволк переступил через него и опустился на колени рядом с очнувшимся от морозной спячки жеребцом.

– Братцы, гляньте, жеребчик ожил! – обняв за шею коня, радостно завопил Сероволк. – Надо развести костёр, обогреть, пока он бронхит или менингит не схлопотал.

Колдун с Царевичем спешно принялись за дело.

Спустя полчаса под перевёрнутой гондолой, укрытой сверху полотнищем воздушного шара, уютно трещал костёр, а вокруг этого, с позволения сказать, очага, кружком сидели Царевич, Премудрый, оправившийся от обморожения Искалибур (а как мы с вами прозорливо догадались, это был именно он) и, верхом на закоченевшем королевиче, Яков Сероволк. Лошадь изредка лизала обледеневшее лицо хозяина и, вздымая голову к верху, протяжно ржала.

– Может, он жрать хочет? – высказал предположение цыган, когда Искалибур в очередной раз прошёлся шершавым языком по ледяной рыцарской щеке.

– Идиот! Хватит уже! Не видишь, конь по хозяину скорбит, – накинулся на цыгана Василевс, так надоели ему неуместные шуточки конокрада.

Иван с теплотой посмотрел на Искалибура.

– Вот кто бы мог подумать. Скотина, а такая преданная, – погладил он лошадь по роскошной гриве, в которой, словно самоцветы, ещё блестели в бликах костра прозрачные льдинки.

– Тогда чего мы тормозим, – вдруг став серьёзным, произнёс цыган. – Давайте попробуем оживить её хозяина! У нас же есть презент Аликантронии – живая вода из заветного озера. Я думаю, случай подходящий. Заодно проверим на нём, есть ли побочные эффекты у напитка.

Товарищи, уже напрочь забывшие про диковинную жидкость, булькавшую где-то на дне колдуновской походной сумы, заметно приободрились.

– А что, чем чёрт не шутит! – молодецки ударил тростью по мертвецу Василевс, и, с начавшего скоропостижно оттаивать рыцаря потекли весёлые ручейки.

– Ты что, мог так и жеребца «разморозить»? – собрался уже закатить скандал Сероволк, полчаса своим телом с одной стороны и костром с другой, отогревавший Искалибура.

– Ни в коем случае! – ответил колдун. – Живое согревают только живым, а колдовством можно только «мясо» разморозить. Принцип «магической микроволновки»!

– А-а, ну тады ой! – успокоился цыган и стал подтягивать свежеразмороженное тело поближе к костру.

Царевич перебрался к Сероволку на подмогу, и тут его руку вновь прошила боль, как от термического ожога.

– Какого. – дёрнув рукой, Иван собрался было выдать замысловатый каламбур, но осёкся: на кольце отчётливо высветилась надпись «Не советую».

– Может, не стоит? – послушался совета кольца Царевич. – Вдруг в зомби его превратим? Потом бегай по этой снежной обители зла, доказывай ему, что несъедобен.

– Не дрейфь, Ваня! – уверенно ответил Василевс, откупоривая бутылку с живой водой. – Лошадь чувствует хорошего человека, да и наш оборотень, смотри, как старается, тоже ничего плохого не чует, а у него чутьё на такие жуткие вещи, бабушка не горюй.

– Эх, ладно! Будь по-вашему! – «уговорился» Царевич и, покосившись на потемневшее кольцо, принял активное участие в таинстве оживления.

Приготовив обогретое у «живого» источника тепла тело, Сероволк и Царевич, с трудом раздвинули мертвецу челюсти, а Василевс Премудрый, для вящего эффекта бормотавший подходящее случаю заклинание, влил ему в горло полбутылки живой воды.

– Теперь подождём, пока подействует, – откинулся на стенку корзины Василевс и погрузился в медитацию.

– Подождём! – сказал цыган и, прислонившись к задремавшему в тепле Искалибуру, тоже вскоре погрузился в сон.

Только наслаждающийся бессонницей Иван остался на боевом посту внимательно наблюдать за подозрительным «жмуриком».

И он его не прозевал!

Спустя где-то час-полтора мертвец внезапно выгнулся и закашлялся. Достав на всякий случай молоток, Иван поспешил разбудить зачинщиков последнего ритуала.

– Ахмут, я тея ую! Я сех ас ую в ом Апчхи-саае! Ахмут, пылец! – приходя в сознание, забормотал, проглатывая буквы в словах, оживший мертвец.

– Что он сказал? – взяв молот двумя руками, спросил решительно настроенный Царевич.

– Спасибо, я тебя убью! – «перевёл» Премудрый послание из потустороннего мира. – Я всех вас убью, в этом, тут он, видимо, просто чихнул, сарае. Спасибо подлец!

– Это он нам? – рассердился цыган на неблагодарного мертвеца. – Я его сейчас сам в исходное состояние, ножом по горлу.

– Не кипятись! – осадил «легковоспламеняющегося» Яшку, колдун. – Это у него последние минуты жизни в памяти всплывают, а если память возвращается, значит, нормалёк, он не манкурт.

– Кто?

– Не манкурт. Манкурт, по-восточному, зомби. По всей видимости, этот путешественник военно-воздушный дилетант. Ничего, сейчас узнаем, кто он и откуда.

Словно только и ожидая этих слов, оживший рыцарь открыл глаза и рывком перешёл из лежачего положения в положение сидя. Искалибур, увидев живого хозяина, радостно заржав, полез к тому лобызаться. Рыцарь нежно обнял жеребца и. захлюпал носом. От такой трогательной картины и нахлынувших чувств богатыри украдкой смахнули скупые мужские слёзы (даже не слёзы, так, слезиночки) и умилённо уставились на сладкую парочку – боевого коня и его, с виду не менее боевого, ожившего хозяина.

Оторвавшись от соскучившегося коня, королевич Полисей, проведя милый ему сердцу опрос присутствовавших «свидетелей» и поблагодарив своих нежданно-негаданных спасителей, по их убедительной просьбе повёл речь про свою необыкновенную историю путешествия с присказки: «Трепал мне кудри ветер высоты и целовали облака – слегка». После чего поведал о «гостеприимном» городе-сарае, призраках пустыни, не пригодившемся ухе пустынного дракона, коварном воздухоплавателе, опоившем его мёртвой водой из мёртвого же моря, и даже продемонстрировал остатки смертоносного напитка, сохранившиеся в том самом коржуне, который Василевс сразу же безвозмездно экспроприировал в свою пользу во избежание случайных недоразумений летаргического характера. Затем ещё припомнил о встрече с несчастным морским монстром, которого он бросил в колодец, находившийся под головой атлантора. На этом месте его рассказ был прерван радостным криком цыгана, с неприсущей ему сентиментальностью, облапавшего «братана» рыцаря в знак благодарности и рассказавшего, в свою очередь, как им пригодилось в море альтруистическое воспитание королевича. Приняв также благодарности от Василевса и Царевича, королевич продолжил рассказ о своих злоключениях. Правда, в своём рассказе рыцарь опустил истинную причину своего круиза, так как, возвратившись в сознание прямиком из мест столь отдалённых, что оттуда, говорят, путь обычно «заказан», он сразу опознал в своих спасителях тех самых мошенников-богатырей, которых ему «заказал» государь отправить в те места, откуда, повторюсь, обратный путь обычно «заказан», и решил до поры до времени не раскрывать свои карты.

– Кстати, а вы карты мои не видели? – спросил он, не обнаружив свою, как он ласково называл, «колоду заслуг и достижений». Боялся, что раскусят богатыри, или как минимум, начнут задавать «квадратные» вопросы типа: «А чо за карты?», «А чо зачёркнуты?», «А чо эти, незачёркнутые, на нас так сильно смахивают?» и в том же духе.

– Мы картами костёр развели, – честно, без задней мысли и намёка на подозрение, признался цыган. – А что такое?

– Да нет, ничего, – перевёл дух королевич. – Хотел на досуге предложить в «дурака» перекинуться.

– Я же говорил, свой мужик, до костного мозга свой! – окончательно убедился в «своевдоскусти» нового знакомого Сероволк и хлопнул Полисея по плечу. – Вот вызволим нашу царицу-матушку, тогда и сыграем с тобой в «дурака»-батюшку на вылет.

– Там видно будет, может, и сыграем, – без особого оптимизма переглянулся с Искалибуром королевич, – на вылет!

Видели боги Валгаллии, не желал Полисей «игры на вылет», да ведь слово чести царю Владибору давал, что порешит «мошенников», которые стали его нечаянными спасителями и пришлись рыцарю ко двору его широкой благородной души. А с таким внутренним конфликтом между долгом чести и сердечной благодарностью, как известно, недолго и свихнуться.

Эх, хоть обратно не возвращайся, сокрушённо подумал королевич и посмотрел в чересчур умные глаза Искалибура, единственного из существ, понимавшего его душевные терзания без слов.

* * *

Ещё немного поднабравшись сил перед, как им всем хотелось думать, последней схваткой, богатыри, перевернув гостеприимную корзину, выкарабкались на свежий воздух. Пурга к этому времени улеглась, и видимость была на сто баллов (а это гораздо больше чем сто метров).

Подставив лица бодрящему морозному ветру, они размяли затёкшие конечности и спины, наклонами, махами и приседаниями, и собрались уже выступить в поход, как решивший следовать с ними Полисей («Всё равно в ближайшие пару недель я абсолютно свободен!») взобравшись на загорелого коня, чуть с него и не свалился сразу.

– Джентльмены! Плюньте в меня камнем, если это не ледовый дворец! – указал он на кое-что скрытое от глаз «джентльменов» за корзиной воздушного шара.

Богатыри спешно обогнули гондолу и увидели нечто из ряда вон выходящее!

Не доходя нескольких лье до горизонта в призрачных всполохах северно-полярного сияния, словно зловещий айсберг в бликах титанического корабля, переливался всеми цветами радуги величественный ледяной дворец, а из его центра вместо банальнопривычной башни торчала, высоко уходящая в зенит, ось северного полюса, вокруг которой, собственно, и вращалась наша планета.

– Выходит, не врали глобусы древних глобографов, – с замиранием сердца выдохнул Премудрый. – Есть «шампур», на который наша земля насажена. Есть, родимый!

– Нутром чую, братва, это «конечная», – не менее поражённый величественным видом земной «макушки», сказал Сероволк и погладил рукоять ножа, торчавшего из сапога.

– А мне и сказать нечего, – коротко обозначил Царевич и своё присутствие при этом волнующем событии. – Только напомню вам, господа-товарищи, что царицу похищал некто Кин-Кон, приматоподобный гигантопитек, обитающий в этих широтах, который в любую минуту может неожиданно дать о себе знать.

Кин-Кон не стал долго трепать нервы прибывшим спасателям похищенной царицы неизвестностью своего местонахождения и, «лёгок на помине», неожиданно дал о себе знать – на торчащей оси показалась фигурка белой мохнатой обезьяны, которая взобралась на самый верх оси и, обхватив её задними лапами, забарабанила передними по своей раскачанной груди.

– Яш, у тебя зрение получше, глянь, царица не с ним там, – попросил цыгана колдун и размял шею. – А то у нас могут возникнуть сложности при обезвреживании супостата.

– Нет Надежды-матушки не наблюдаю! – отрапортовал Сероволк, просканировав «Лихо-одноглазое» и прилегающую к оси территорию, и хрустнул пальцами, сжав их в кулаки.

– Мужики, вот ещё что, пока не покончим с Кин-Коном и не вызволим царицу, нам надо как-нибудь обозвать операцию, – внёс конструктивное предложение Иван Царевич. – Например, «Тайфун в снежной пустыне» или, нет, надо назвать операцию «Ось зла».

– С какого перепугу мы должны называть наши разборки с этой обезьяной операцией? – не уловил смысла Сероволк. – Брюхо ей вспорем и никакая «операция», никакой хирург ей уже не помогут.

– Ты не в ту степь погнал лошадей Яша. Я совсем другое имел ввиду, – пояснил Иван. – Если облажаемся, или правозащитники животных разнюхают, чем мы тут занимались, мы так и отмажемся, мол, не волнуйтесь вы так, здесь проводилась антитеррористическая кампания под кодовым названием «Ось зла». Я в «Жёлтой берёсте» читал, такая «липа» у других стабильно прокатывает.

– Джентльмены! – обратил на себя внимание королевич Полисей. – Не хочу вас ничем обидеть, но если вы не против, решение проблем со снежным монстропитеком я хотел бы взять в свои крепкие руки. Это мой профиль работы, да и размерчик чудовища, как раз мой любимый.

– Ты уверен? – сомнительно окинул взглядом рыцаря Василевс.

– Не извольте беспокоиться, джентльмены, – сказал королевич и опустил забрало шлема. – Сейчас я его отвлеку на свою мужественную персону, а вы тем временем проникните во дворец и поищите царицу. Только мне бы рупор, уж больно высоко вскарабкалось Лихо.

Царевич, отстегнул мундштук от горна и передал трубу королевичу.

– Держи! С таким рупором он тебя обязательно услышит.

– Сэнк ю, Джани! – сказал Полисей приняв «громкоговоритель». – Мне остаётся сказать.

– Ой, чего зря болтать, давай уж, рискни здоровьем, только лошадь не загони, – «благословил» рыцаря Сероволк и шлёпнул ладонью Искалибура по крупу.

Не успев сказать своё фирменное «айм бибек», королевич умчался отвлекать Кин-Кона, а богатыри на свой страх и риск поползли «диверсантским гуськом» в направлении дворца.

Доскакав до примерной зоны покрытия рупором голосовых сообщений, Полисей подбоченился и, поднеся горн ко рту, начал отвлекать Кин-Кона:

– Ахтунг! Мистер Кин-Кон! Вы окружены силами правопорядка в моём, закрытом забралом, смелом лице! Сопротивление бесполезно! В противном случае я и мой напарник, Искалибур, вынуждены будем применить силу, ловкость, смекалку и ещё ряд необходимых навыков и умений, а именно.

Какие именно навыки и умения собирался продемонстрировать монстру, королевич не успел до конца перечислить, так как Кин-Кон, разглядевший Полисея, заинтересовался им, в два прыжка слез с земной оси и, по-хозяйски переваливаясь, направился к нарушителю спокойствия.

Королевич, не будь дураком, отважно пришпорил коня и помчался в глубь заснеженных просторов. Медленно но верно, набирая крейсерскую скорость, Кин-Кон припустил за своей прыткой жертвой.

– Смельчак, однако, – скорбно произнёс Царевич, глядя вслед удалявшемуся рыцарю, и снял шляпу. – Пусть снег ему будет пухом!

– Лошадь жалко, – вздохнул цыган. – Если Полисей не загонит скотинку, Кин-Кон точно ею позавтракает.

– А мне кажется, эти двое знают что делают! – не согласился с пессимистическими предсказаниями товарищей Василевс Премудрый и поднялся с четверенек. – А теперь встали и аллюром к дворцу, пока Лихо не вернулось.

Добравшись до запертых ворот, богатыри обнаружили на них высеченные изо льда буквы алфавита под ледяным табло из мутного льда.

– Вот же засада! – сокрушённо ударил по воротам тростью колдун. – У замка замок кодовый. Нужно пароль знать, чтобы открыть. Моё волшебство здесь не котируется.

– Ерунда! Я знаю пароль! – подскочил к вратам Царевич и нажал последовательно несколько ледяных квадратиков с буквами. – И этот пароль «Рыба-мяч»! Все маломальские шпионы им пользуются.

На ледяном табло высветилось жёлтым: «Пароль неверный. Осталось две попытки».

– А-а, вспомнил! – хлопнул себя по лбу Иван и опять набрал новую комбинацию букв. – Хоба-на! «Верблюды идут на север»! Чувствуете, да, смысловую игру слов?

Табло, ничего подобного не почувствовав, высветило уже красным: «Пароль неверный. Последняя попытка».

– А-а, всё, вспомнил! Это, стопудово, прокатит! – опять ринулся на интеллектуальный приступ ворот Царевич, но Василевс осадил его, частично заморозив прикосновением своей трости.

– Василевс, ты чего?! – только и смог повертеть головой Иван. – Ну-ка разморозь меня, я тебе не скумбрия.

– Остынь, Ваня! – расхаживая в раздумье между царевичем и вратами, ответил колдун. – Это тебе не «Поле чудес» в стране чудаков, где можно двадцать лет подряд тридцать три буквы разгадывать. Здесь сначала подумать надо, – Василевс повернулся к цыгану и, зная, что тот даже читает по слогам, иронично поинтересовался, – Яша, у тебя есть подходящие варианты?

– Е-есть! – неуверенно ответил Сероволк и прикусил губу. – Я, кажется, знаю слово.

– Браво! – невесело иронизируя, похлопал в ладоши Василевс. – Озвучь!

– Мне дед всегда рассказывал одну историю перед сном, – озвучил цыган. – История сама так себе: про снежную бабу и её знакомого снеговика. Я на середине всегда засыпал, но потом мне всю ночь снилось высеченное во льду слово «Вечность». Я-то думал, это оттого, что дед меня ею вечно «потчевал», а увидел эти врата и понял, что они похожи на льдину из моего сна. Вот!

– Интересная версия, – совершенно серьёзно произнёс Премудрый, и так как своих вариантов у него под рукой не было, он мудро решил доверить право последней попытки Сероволку (тем более что в случае неудачи вся ответственность ложилась на Ивана и Яшку). – Что же, Яков, набирай пароль!

– Но, меня дед грамоте учил, я не уверен.

– Набирай, набирай! Мы тебе доверяем! – кивнул Василевс, пресекая попытку цыгана отказаться от затеи.

Сероволку ничего не оставалось делать, как подойти к «наборнику» и нажать нужные, на его собственный взгляд, буквы.

– «Вечнасть»?! – прочитал побледневший колдун набранный цыганом пароль. – Это копец! Последнюю попытку запор.

Сработавший сигнал звоночка не дал Василевсу закончить фразу. На табло загорелось зелёным: «Пароль верный. Осторожно, двери открываются!» – и врата дворца с ледяным скрежетом распахнулись.

– Вечная слава твоему дедушке грамотею, – только и сказал Василевс и, распаковав Царевича из ледяного панциря, вошёл следом за польщённым сомнительной похвалой Яшкой под своды ледяного дворца.

Внутри дворца было намного оживлённей, чем снаружи, причём оживлённей в самом буквальном смысле этого слова. В фойе дворца и по отходящим от него коридорам толкалось великое множество необычных снеговиков: в отличие от классических, местные снеговики были вылеплены с узкой талией и широкими плечами, единственное, что оставалось в их внешности неизменным, это длинные корявые лапы из чёрных сучковатых ветвей.

Кто-то из снеговиков катил снежные комья, кто-то тащил заготовки для рук, кто-то вёдра, полные угольков для глаз, носа и рта. Все они были настолько заняты исполнением своих функциональных обязанностей, что поначалу не обратили внимания на проникших через парадный вход субъектов и только когда богатыри, извиняясь и уступая дорогу, стали проталкиваться сквозь толкучку, их, наконец, заметили.

Один из этих морозоустойчивых мачо, в которого нечаянно воткнулся Сероволк, увидел «бракованного снеговика» и забил тревогу своими «корягами» прямо по цыганской голове. Поняв, что их немудрённый манёвр разгадан, Яков не стал отнекиваться и с размаху въехал кулаком в напичканное угольками лицо снеговика. Голова противника легко слетела с плеч долой – снеговики оказались на удачу плохо утрамбованными. Правда, этот недостаток качества они с лихвой компенсировали количественным перевесом: бросив текущие дела, они дружно устремились на живую теплокровную плоть.

Тут уж наши герои, как говорится, отвели душу (не с людьми, чай, бились, и даже не с гоблинами). Царевич с Сероволком, один серпом, второй ножом, отсекали настырным снеговикам руки-ветви и разрезали снежные тела одним ударом, Премудрый, тот ещё интеллигент, работая увесистой тростью, как махровый разбойник дубинкой, безжалостно разбивал враждебно настроенный снег на мелкие комки. Кромсая врага, богатыри не забывали потихоньку пробираться по коридорам в направлении земной оси, где полагали обнаружить высокопоставленную пленницу.

Добравшись по сугробам до очередной двери, смельчаки проскользнули за неё и, закрыв дверь изнутри на ледяной засов, немного перевели дух.

– Никогда бы не подумал, что в ледяной глыбе может быть так жарко, – сказал цыган, вытирая пот со лба. – Надеюсь, дальше к нам отнесутся с большей прохладцей.

– Ты прав! Эти «прохладней»! – как-то без особого энтузиазма указал Царевич за спину товарищей.

Василевс и Яков обернулись и увидели несколько десятков выдолбленных изо льда рыцарей. Против них оружие было только у Царевича.

– Этих я беру на себя, а вы постарайтесь найти Надежду, – заменил серп на молот Иван и бросился навстречу надвигавшемуся врагу, – Мы ещё встретимся, мужики! – донеслось из ледовой «кучи малы», и первые осколки льда, словно искры волшебного костра, полетели по залу.

Проникнув за очередную дверь, колдун с цыганом наткнулись на стаю снежных песцов, в синих глазах которых горел холодный огонь вечной мерзлоты. Почувствовав исходящее от разгорячённых тел разрушительное для них тепло, песцы, оскалив ледяные клыки, стали окружать людей.

– Ха! Это мой махач! А ты не мешкай, – бросил Яков магу и, обернувшись в рослого волколака, прыгнул в гущу враждебной стаи.

– Мы ещё встретимся, обязательно встретимся, Василевс! – вновь донеслось до колдуна из рычащего «клубка» борющихся монстров.

«Где-то я уже это слышал, – подумал Василевс, на секунду задержавшись у очередной двери. – Блин, точно также нам кричал и Ваня! Как это, ёлки-палки, по-геройски!» – мысленно умильнулся товарищами колдун и вышел из помещения, оставив вражескую стаю на растерзание Сероволку.

Выбравшись за дверь, Василевс огляделся. Он оказался в сумрачном помещении, наполненном холодным паром – эдакая полярная криопарилка. Пар был густым и вяз в горле словно кисель, с трудом проникая в лёгкие, что создавало серьёзный дискомфорт в такой жизненно важной процедуре как дыхание.

С каждым вдохом колдун чувствовал, как его веки наливаются свинцом и неуклонно возрастает желание плюнуть на всё, повалиться на пол и захрапеть без задних конечностей. Осознавая, что столкнулся с сильной криомагией, сонный зевающий Василевс, собрав волю в кулак, выставил перед собой трость и прочёл «туманоразгонное заклинание».

Заклинание сработало! Магический туман рассеялся, выпав на пол маленькими снежинками. Правда, «снежинки» не захотели оставаться в полутвёрдом состоянии. Собравшись по кучкам, они самостоятельно вылепились в ледяных москитов и закружили по залу, жаля колдуна в незащищённые одеждой места, покрывавшиеся после болезненных укусов ледяной знобящей коркой.

Догадавшись, что против него действует заговорённая вода, пытающаяся в любом физическом состоянии проникнуть в его организм, чтобы изнутри уничтожить непрошеного гостя, Василевс пошёл на уловку. Он прочёл «теплопроводное заклинание» и лёдяные москиты, растаяв и перейдя в жидкое состояние, слились в единое целое, образовав вязкую лужу вокруг Премудрого. Не останавливаясь на достигнутом, вода повела себя совсем уж не по законам природы. Она нагло стала взбираться по одежде колдуна вверх к его дыхательным путям, намереваясь если уж не захлебнуть его собой, то, как минимум, проникнуть в тело, к мозгу и другим жизненно важным органам.

Дождавшись, когда вся лужа окажется на нём, колдун выхватил из-за пазухи коржун с мёртвой водой и щедро плеснул ею на жидкого противника, тем самым разорвав молекулярную структуру заговорённой жидкости и начисто лишив её недоброй памяти. Забыв, зачем она влезла на человека, лужа в нерешительности замерла, а Василевс, не давая ей опомниться, сделал «контрольный выстрел» из бутылки с живой водой, окончательно сняв чары с этой самой загадочной субстанции планеты. Донимавшая волшебника вода стекла с его, оставшегося абсолютно сухим, плаща и мгновенно замёрзла на ледяном полу.

– Совсем другое дело! – похвалил себя Василевс, перешагнул через поверженную жидкость и, пройдя к резной (я уж не буду напоминать, что ледяной, и так понятно) двери, распахнул её и увидел сидевшую на ступенях возле переливавшегося разноцветными сполохами трона женщину.

Что-то неуловимо знакомое было в её холодной аристократической красоте, а что, Василевс никак не мог припомнить. Вот вертелось в голове, и так, и сяк, и эдак, а не вспоминалось.

– Хм! Она на нашу царицу как две капли похожа, только худа и стройна больно! – угадал подоспевший с передовой Иван, которому, естественно, подсказало советливое Кольцо.

– Неживая она какая-то, «замороженная», словно статуя, – добавил Сероволк, уже в человечьем обличье, встав с другой стороны от Василевса. – Хотя больше на «заторможенную» смахивает.

– Что-то вы быстро обернулись, – обрадовался невредимым товарищам Премудрый. – Не прошло и полгода.

– Дак дурное дело нехитрое! – в унисон ответили возвращенцы с ледяных полей боёв, а Царевич ещё добавил:

– Ну что скажешь, знахарь?

– Это она! Наша государыня-матушка Надежда! – сказал Премудрый, признав в женщине «первую леди» страны. – Возможно, изменилась она так из-за криогенной диеты. Вы же слышали, как эти диеты тело женщин порой «лечат», а и так расшатанную психику завсегда «калечат». Правда, у меня на этот счёт есть другие опасения.

Окружив трон, друзья сразу поняли, что подтвердились и другие опасения Премудрого. Царица была не в себе. Вернее, наоборот, в себе, но не одна там. Ещё что-то, скорее всего, заговорённая вода, находясь внутри женщины, подавляла её аппетит, условные и безусловные рефлексы, силу, волю, а также силу воли и высшую нервную систему. От этого она и выглядела вялой, сонной, бесчувственной и ко всему безразличной.

– Государыня, мы прибыли за вашим величеством! – доложил колдун. – Нас царь-батюшка Владибор Ильич за вами снарядил. Не соизволите ли собираться, сударыня?

– Что Вова, что ни Вова, всё равно, – бесцветным голосом произнесла Надежда, даже не посмотрев на прибывших спасителей.

– Э-эй! Надежда батьковна, – бесцеремонно дёрнул её за рукав цыган. – Приходи в себя, нам линять надо. Неохота по твоей воле здесь ещё даже лишнюю минуту торчать.

– Что воля, что неволя, всё равно! – не изменила тона царица, но глаза на Сероволка подняла, запоминала видно.

– Вот же заладила, – топнул ногой Яков. – По ходу ей кто-то здесь кукушку конкретно двинул.

– Понятно мне всё, – просмотрев её зрачки и прощупав пульс, сделал медико-магическое заключение Василевс. – У неё сильная криомагическая амнезия, приведшая к атрофии практически всех чувств. Это не смертельно, но нужна смена этой криогенной обстановки и климатических условий в целом.

– Вот и я о том же! – сказал Сероволк. – Надо сваливать из этой криминогенной обстановки! Ноги в «зубы» – и вперёд, то есть назад.

Сероволк знал, что говорил, у него на такие вещи чутьё было неслабое.

– Давай-ка вот что, – предложил Премудрый. – Ты не ноги в «зубы», а царицу в руки, а мы с Ваней сейчас веток у разломанных снеговиков временно экспроприируем и дружно с дровами к воздушному шару вернёмся.

– Зачем дрова?

– Как зачем? Ты же не хочешь всю дорогу назад государыню на своём горбу тараканить? Вот мы на воздушном шаре и полетим. Управлять им много ума не надо, а по воздуху гораздо скорее будет.

– Дело говоришь! – похвалил смекалистого коллегу цыган и, схватив не сопротивлявшуюся царицу в охапку, поспешил с товарищами на выход.

Набрав достаточно хвороста, богатыри прошли через очищенные в боях залы и, распинав толкавшихся в холле, уже не таких воинственных снеговиков, вышли из дворца.

На улице продолжало светить, но нисколечко не греть, большое полярное солнце.

– О! А вот и Полисей в добром здравии и с богатой добычей, – кивнул в сторону воздушного шара Сероволк.

Недалеко от них, свистя чудовищной одышкой, лежал не менее чудовищный Кин-Кон со связанными воедино за спиной всеми четырьмя лапами. Возле гигантопита, с чувством исполненного долга, лизал снег Искалибур, а королевич, сидевший верхом на монстре, уже в третий раз зачитывал задержанному чудовищу его права.

– Последний раз повторяю, вы имеете право хранить молчание, также запрет и на рычание, всё сказанное вами может серьёзно навредить вашему здоровью. – заученно бубнил Полисей в ухо монстру, который готов был уже пожертвовать этим самым ухом, лишь бы больше не слушать занудливо бормотавшего рыцаря.

– Братан, ты как это его переборол, да выборол? – подойдя к поверженной туше, закричал Сероволк рыцарю.

– Секрет фирмы! – улыбнулся королевич и спрыгнул с Кин-Кона на снег.

– А мы тоже не с пустыми руками! – продемонстрировал цыган покоящуюся на его руках, безмятежную, как овощ, царицу. – Государыня Надежда, собственной исхудавшей персоной.

– Что Надя, что ни Надя, всё равно, – «представилась» царица, всё ещё не выходя из себя.

– Она что, «того»? – прошептал королевич и поднёс было палец к виску, но Василевс поднёс свой палец к губам раньше.

– Тс-с-с! Слышите вой нарастающий?

– Это позёмка метёт, – сказал Царевич.

– Увы! Позёмка не так метёт. Это нечто иное, от чего даже разбавленная спиртом кровь стынет в жилах, – зловеще прошептал Василевс, что даже Искалибур боязливо прижался к хозяину. – Если я не ошибаюсь, то Мороз-Воевода вернулся с обхода владений своих.

Да, вой нарастал неспроста. Белый смерч, совершенно нетипичный для данных широт, показался вдали. Раскручиваясь леденящим душу волчком и увеличиваясь в размерах, он быстро приближался к почти и не развороченному богатырями дворцу.

– Что стоим?! – засуетился цыган, не зная куда спрятать царицу. – Василий, надувай свой окаянный шар, улетать пора!

– Не поспеем, – огорошил Сероволка колдун. Отбросив в сторону дрова, он встал зачем-то в боевую стойку шауляньских самбистов. – Придётся дать бой ледовому «Воеводе».

Узрев смерч, связанный Кин-Кон призывно жалостливо завыл. Услышав знакомые позывные, смерч изменил курс, направившись в сторону пришельцев.

– Эта обезьяна белая нас спалила! – зло прорычал Сероволк и, передав царицу Ивану, кинулся с оголённым ножом к Кин-Кону. – Ща я его заткну на веки вечные. Где у него тут сонная артерия?!

Но благородный Полисей не позволил цыгану зарезать своего пленника, справедливо напомнив Якову, что это всё-таки его добыча и только он имеет право вершить над ней справедливый самосуд по беспределу.

– Тогда ты его завали! – предложил рыцарю цыган.

– У меня идея получше, мы гигантопитека в заложники возьмём, – вытащив меч из ножен, Полисей приложил отточенное лезвие «кладенца» к горлу Кин-Кона и, перекрывая вой подлетающего смерча, зычно закричал: – Смерч морозный ты могучий! Средь ветров ты самый лучший! Только не морозь ты нас! Иль пущу зверушке кровь!

Ну и фиг с ним, что концовка «ни в склад, ни в лад», не до рифм сейчас было рыцарю! Главное, чтобы «кто надо» сообразил «что (от него) надо».

Кин-Кон практически не понимал человеческой речи, но, сопоставив в своём небольшом мозгу не на шутку огромной головы, все нюансы происходящего, всё понял и хлопнулся от волнения в обморок. Этот громкий хлопок не укрылся от остановившегося на месте смерча. Решив не испытывать «дамоклоподобную» судьбу питомца, смерч стих и немедленно развеялся, а расширенным глазам очевидцев предстал Мороз-Воевода собственной персоной, без всяких там спецэффектов и пускания снежной пыли в глаза.

Им оказался худощавый стройный рыцарь в серебристых, расписанных морозными узорами доспехах. Лицо рыцаря было скрыто под шлемом с закрытым забралом, увенчанном, как и шлем Полисея, большими ледяными рогами, правда, рогами северного оленя. Внешне поджарый рыцарь ну никак не тянул на бывалого «воеводу», и только длинные, белые как снег, бакенбарды, ниспадавшие из-под шлема на грудь, указывали на то, что перед ними заслуженный ветеран северного климатического фронта.

– Кто вы и зачем пришли в моё княжество?! – громогласно произнёс «Дед Мороз», как мысленно окрестил его воспитанный Полисей (почему «воспитанный»? вы ещё не знаете, как мысленно окрестил его цыган, и не узнаете, потому что цензура такие мысли, а тем паче слова, в печать не пропускает).

– Мы пришли за нашей достопочтенной царицей, – ответил Василевс, – которую ваш примат беззастенчиво похитил прямиком из административно-политического центра нашего государства. Сразу говорю, без неё мы не уйдём отсюда.

– Я это знаю! – прогремел ледяной воин с белыми баками.

– Что ты знаешь коварный противник? – перекинув занесённый над шеей Кин-Кона, меч в другую руку, спросил Полисей.

– Знаю то, что никто из вас не уйдёт отсюда.

– В таком случае мне придётся умертвить твою беззащитную обезьяну, – нацелил острие меча на пульсирующую артерию Полисей. – И вступить с тобой в кровопролитную битву!

– Постой, рыцарь! – дрогнул голос оленерогого воеводы. – Не руби с плеча! Пожалуйста, будь поаккуратней с колюще-режущим оружием! Не причини вреда Ки-ки!

Богатыри в недоумении переглянулись (ну и кличка у монстра! Даже покруче «Мормышки» будет), а царица Надежда безнадёжно протянула:

– Что Ки-ки, что Ку-ку, всё равно.

Хоть какой-то прогресс у царицы намечается, удовлетворённо подумал Премудрый, хотя не о том надо сейчас думать, Вася, не о том!

– У меня к тебе предложение, – продолжил властелин Аркфрики державшему на «мушке» меча его питомца. – Честная битва на славных мечах! Если ты меня одолеешь, уходи со своими друзьями и забирай царицу на все четыре стороны. Если я тебя победю. нет, побежу. короче, отмутузю, вы все останетесь здесь навечно. Как тебе такой расклад?

– Я согласен! – решительно ответил Полисей, всё равно других вариантов не было. При любом развитии событий результат мог оказаться лишь один из двух предложенных. А тут честная битва, без магических примочек, давала отнюдь неплохие шансы на победу.

– Тогда защищайтесь, сударь! – ледяной рыцарь выхватил из-за спины тонкий харакирский меч и ринулся на королевича.

Честная битва началась!

Искусный рубака Полисей без труда парировал удары противника и сам уже несколько раз цеплял мечом его доспехи. Ледяные крошки отлетали от лат «Мороза», сверкая в лучах холодного солнца, и тут же доспехи затягивались ещё более крепкой ледяной коркой. Выходило, что на самом деле бой получался не таким уж и честным! Но здесь рефери не было, и подавать протест или хотя бы взять тайм-аут, не представлялось возможным. Тем не менее Полисей не расстраивался, он смело наседал на ставшего подавать признаки усталости противника и уже настроился на проведение своего фирменного коронного удара – сперва сбивается шлем с врага и вторым ударом отсекается окаянному буйна голова.

Подгадав момент, Полисей мощной серией ударов и выпадов, выбил меч из рук врага, сбил шлем с «воеводы» и, замахнувшись…замер как вкопанный. Под шлемом ледяного рыцаря пряталась симпатичная женская головка. Белые косы, которые все, за исключением царицы (она-то знала, но была в прострации, потому и не подсказала, с кем дело имеют) ошибочно приняли за бакенбарды, разметались в стороны, а в её белых глазах читалась отчаянная холодная решимость.

У Полисея меч вывалился из рук. Всё это время он дрался с бабой! Какой позор! Его рыцари круглого шведского стола засмеют на первом же фуршете! Это даже не пятно, это здоровенная клякса в его практически безупречной карьере.

– Королевич, ты чего? Бери меч и добивай! – подбодрил Сероволк, видя «засомневавшегося» Полисея. – Всё ведь по-честному! Не кипешуй!

Мочи её и концы в прорубь!

Королевич так не думал. Вернее, не мог собрать в кучу свои мысли. Эта прекрасная на редкость натуральная блондинка, к тому же виртуозно владевшая харакирским мечом, заслуживала другой смерти. то есть уважения. то есть поклонения. то есть погибели. Как я и говорил, в голове королевича случился сильный беспорядок, а это первый признак сами знаете чего – правильно, проигрыша.

– Ты посмел увидеть лицо княгини Хельги, смертный! – с ненавистью посмотрела снежная княгиня на королевича, и начала «мухлевать» «по-чёрному».

Набрав полные лёгкие воздуха, она задула на Полисея в порыве чёрной ненависти, намереваясь, как минимум, наградить последнего королевской пневмонией (а может, такого красавца она решила увековечить в ледяной статуе?).

Из-за её непомерно свежего и сильного дыхания поднялась такая снежная пурга, что не только королевича, а и других наших героев стало всячески сдувать и замораживать.

– Полисей, не тормози, заткни ей рот! – закричал Сероволк, цепляясь за шерсть Кин-Кона. Остальные, молча, цеплялись за жизнь, а также за льдины и другие подручные предметы.

Королевич, взбодрённый леденящим дыханием, поднял с земли свой меч и, сгибаясь до земли, медленно пошёл к княгине. Несмотря на все её старания, Полисей, покрытый слоем льда, не падал, а продолжал неумолимо приближался классическим шагом «от ненависти». Встретившись с его безжалостным взглядом, женщина вздрогнула и на мгновенье её дыхание сбилось. Этого мгновенья хватило королевичу с лихвой. Прыгнув на княгиню, Полисей повалил её на снег и с размаху. поцеловал. Других способов «заткнуть бабе рот» королевич, увы (и ах!), не воспринимал, и знать не хотел (не в пример всяким Филипкам).

Пурга вновь стихла, как её и не было, и в этой звенящей тишине вдруг раздались громкие. аплодисменты. Василевс Премудрый от чистого сердца зааплодировал находчивому королевичу и его недюжинной смекалке. К нему присоединился Царевич, затем, понявший что к чему, Сероволк и даже царица Надежда, бормоча «Что было, а что не было, а?», хлопнула пару раз в ладоши за компанию с остальными.

Так ледяное сердце «Деда Мороза», на поверку оказавшегося миловидной «снегурочкой», растаяло от рыцарского горячего поцелуя.

Полисей – храброе сердце, поднялся и помог встать «обезвреженному» противнику.

Первая добрая улыбка за прошедшую вечность озарила лицо княгини (вот вам и «шаг от ненависти»).

– Как ты? – отряхиваясь от ледяной корки, обыденно спросил её королевич, как будто не она пару минут назад пыталась сровнять его и остальных с сугробами.

– Спасибо, хорошо, – кокетливо отвела глаза княгиня. – Только в груди непривычно тепло, словно что-то горит.

– Угу, – пробурчал себе под нос цыган. – Продула драку, теперь «гердочку» из себя строит.

Правда Василевс был иного мнения на этот счёт.

– Это скоро пройдёт, – успокоил её колдун. – У всех когда-нибудь начинает гореть в груди.

– Мадмуазель, – оттеснил колдуна Сероволк. – Если у вас нет больше к нам претензий, мы, пожалуй, отчалим.

– Куда спешить? Может, всё-таки зайдёте в гости по-нормальному, а не как взломщики-налётчики, – поинтересовалась владычица вечных снегов, в её взгляде читалось лёгкое разочарование. – Я вас моржовым мороженым угощу.

– Ну, если только на минутку, – облизнулся Яша, представив сладкое лакомство с дольками филе молодого моржа.

– Э-э, нет, спасибо! – брезгливо поморщился колдун. – У нас действительно времени в обрез.

Любознательный скромняга Иван, молчавший доселе, не удержался и обратился к хозяйке ледяных широт.

– Ещё одну минуточку вашего внимания, сударыня! – держа царицу на руках, спросил Царевич. – Если вы уже немного «оттаяли», то можно у вас поинтересоваться?

– Да, пожалуйста! Спрашивайте всё, что угодно, – оживилась «снегурка».

– Я, сколько пытался понять, так и не понял, зачем вообще ваш Кин-Кон нашу государыню похитил. В чём заключался сакральный смысл затеи?

(Я думаю, этот вопрос интересен не только Царевичу, да?).

– Упс-с! Ошибочка вышла! – пожала плечами Хельга. – Я просила Ки-Ки подыскать мне какого-нибудь неприкаянного тороватого мужичка, чтобы хозяйство вести помогал, да и не так скучно было бы. Объяснила, как могла, что хороший мужик, крупный, сильный и за словом крепким в карман не лезет. В итоге, не знаю, чем он руководствовался, но приволок её, вашу царицу Надежду. Не выгонять же женщину на улицу.

Мы же не звери, мы в ответе за тех, кого приручаем. От нечего делать на диету вот её посадила. Видите, какая красавица стала! 90-60-90 – настоящая королева красоты! Просто инфузория в туфельках!

– А что просто вернуть женщину назад нельзя было?

– Не до этого, честно сказать, было. Забот у меня нынче полон рот. То в одном месте браконьеры высадку произведут, медведей и пингвиусов отстреливать. Мчись туда, замораживай их. То в другом учёные мужи подальше от жён якобы научную зимовку оборудуют, надо лететь смотреть, чтобы как «насугреваются» в «лагере», не позамерзали в своих хлипких шатрах. Умаиваюсь. Если бы не это, не одолел бы ты меня, рыцарь, так легко.

Хельга с кокетливым укором посмотрела на королевича. И так тёмный от загара, Полисей, от её взгляда покраснел ещё пуще.

Правильно расшифровав эти скрытые знаки взаимного интереса, Василевс, до чего же премудрый человек, ненавязчиво поинтересовался у княгини.

– Уважаемая, может, хватит тут со снеговиками «морозиться», двинули с нами в более тёплый климат.

– Ой, нет, что вы, – зарделась обычно бледная Хельга. – У меня дел невпроворот. На кого я оставлю своё княжество вечной мерзлоты? Не на Ки-Ки же, – показала она на пришедшего в себя мохнатого великана, – Кстати, может, его можно уже развязать, а то бедненький, так скрючен.

– Это мой фирменный «гордиев узел», – похвастал Полисей и ловко разрубил путы, совсем не поранив конечностей монстра.

Кин-Кон поднялся и, разминая затёкшие запястья, сердито заворчал.

– Ки-Ки, домой! – скомандовала Хельга, и её питомец, обиженно поглядывая на своего обидчика, затрусил в сторону дворца. – Что же и мне пора, – вздохнула княгиня и мельком глянула на ладного королевича. – Если что не так, не поминайте лихом!

Княгиня, звякнув хрустальными шпорами, крутнулась на каблучках и вокруг неё сразу образовался белый столб смерча, который скрыл в своём чреве прелестную женщину и медленно, словно нехотя, закружил ко дворцу.

– Али люба, али не люба, не всё ли равно, – пробормотала постепенно приходившая в себя царица.

Больше никто ничего вразумительного не высказал.

Проводив взглядом снежную королевну, богатыри и рыцарь принялись за реанимацию воздушного шара. Перевернув корзину и привязав к ней местами оторвавшиеся канаты воздушного шара, они развели в аппарате костёр и стали подавать в оболочку горячий воздух. Заполнявшийся тёплом шар быстро наполнился и, поднявшись над корзиной, несмотря на то, что был предусмотрительно привязан канатом к выступавшей из снега льдине, силился оторваться от земли.

– Быстро запрыгивайте! – крикнул Полисей, сдерживая порывы ветреного судна.

С другой стороны, уцепившись зубами за гондолу, упирался подкованной четвёркой копыт в снег, верный хозяину Искалибур.

Не заставив себя просить дважды, богатыри, поочерёдно передавая друг другу царицу, заняли места в гондоле.

– Полисей, запрыгивай, братуха! – перегнувшись через борт гондолы, протянул ему руку цыган. – А Ванёк с Васыгой коня затащат!

– Спасибо, не надо! Налетался я на нём! – улыбнулся рыцарь и понимающе переглянулся с Искалибуром, они одновременно отпустили воздушный шар, который завис над землёй, удерживаемый лишь тонким канатом. – Я слишком долго был в жарких странах, прогрелся и назагорался лет на сто вперёд. Теперь, пожалуй, останусь погостить у княгини. Снеговиков полеплю, а то, слышал, там кто-то всех её старых слуг вдребезги разворотил.

Колдун понимающе кивнул, умея читать мысли (не всегда, но моменты прозрения случались), он уже заранее знал, куда не полетит на шаре королевич.

– Мне-то не лепи «горбатого». Знаю, каких снеговиков будете лепить, – за всех ухмыльнулся бестактный на всю голову Сероволк. – Смотри не отморозь себе ничего.

– Постараюсь! – подмигнул королевич и обрубил канат.

Соскучившийся по небесному простору воздушный шар устремился вверх.

– Мы обязательно встретимся, Полисей!!! – замахали богатыри из шара.

Где-то я уже это слышал, подумал Королевич, вскочил на Искалибура и молодцевато приложил руку к шлему. Отдав прощальное ратное приветствие богатырям, он поднял коня на дыбы и загарцевал параднопоказательной рысцой ко дворцу княгини.

– Опасно всё это, – проворчал колдун, наблюдая с высоты птичьего полёта, как королевич скрылся в якобы случайно оставленных открытыми настежь вратах.

– Думаешь, погубит его княгиня? – спросил Царевич, подкидывая дровишки в модернизированный самовар.

– Боюсь я, как бы их необыкновенный союз не вызвал чего-нибудь глобального, например, потепления.

– Да ну, брось. Глобальное потепление совсем от других факторов может случиться, но уж точно не от любви к ближнему.

– Надеюсь, ты прав, Ваня! Надеюсь, прав! – произнёс колдун и встал к штурвалу.

Воздушный шар, ведомый его твёрдой рукой, устремился курсом на тридевятое царство (но это только по уровню жизни, а по территории, по военной мощи и, как это ни удивительно, по добрым людям, почти первое).

Гигантская обезьяна, сидя на земной оси, махала им вслед кулаком (не знала, бедная, что её основной обидчик, остался на побывку у хозяйки желанным гостем денёк-другой-третий.), а с небес до её слуха доносилась залихватская песня в исполнении круглосуточно настроенного на патриотичечкий лад, Царевича:

– Родина! Я лечу на Родину! Родина-красавица! И она нам нравится!..

Воздушный шар удалялся, всё уменьшаясь, превращаясь в полоску, потом блямбу, затем точку, пока совсем не скрылся из виду, и Кин-Кону, от нечаянной ошибки которого, собственно всё и завертелось, стало немного грустно, что всё интересное уже закончилось и никто (если не считать его моральных страданий и подмоченной репутации) не пострадал.

3-я часть: Про то, какой в итоге получился результат

Что ещё добавить по поводу всего произошедшего.

Богатыри честно выполнили свой долг – вернули царицу-матушку живой и невредимой государю-батюшке (который, кстати, как и обещал, действительно бросил пить и тупить, занялся плаванием, единоборствами и горными лыжами, Годуновича, собаку брехливую, упёк в острог за казнокрадство, остальных дармоедов бояр разогнал, престарелых воевод отправил на пенсию, начал править по уму и вообще стал кое-что значить в международной политике).

За свой «подвиг» великолепная троица, как и полагается героям, получила по золочёной звезде «героя» из рук августейшего Владибора, а также медаль «За взятие Аркфрики», премию квартальную и грамоту похвальную. Звания, должности и другие регалии предусмотрительный царь зажал, да им и не ахти как надо было. Тем паче, что бонусы у всей троицы и так нехилые получились.

Принцесса Злата-Власта (кстати, тоже со дня последнего пробуждения не сомкнувшая глаз) нашла-таки своего «принца» – Ивана Царевича, вернув ему именной лапоть, а заодно отдала на вечное хранение свои руку и сердце. За такое «доверие» Иван ничего лучше «в отместку» не придумал, как надеть на соответствующий пальчик Златы, своё «кольцо советов», и вовсе не потому, что считал принцессу «недалёкой», нуждающейся в посторонней подсказке, женщиной. То есть женщиной он её тал, и даже более того, но кольцо надел исключительно в знак взаимности чувств. Уже на самой церемонии кольцо выдало свой заключительный текст-пожелание: «Совет вам, да любовь!», высветило подмигивающий «смайлик» и «отключилось» до особого случая. Кстати, с той самой поры, да с этой самой парочки и повелось у добрых людей обмениваться кольцами.

Глупая традиция, но, согласитесь, где-то даже романтичная.

Царевна-Лебедь, в миру Аликантрония, а для друзей и самых близких Алика, в благодарность за былые заслуги взяла образование цыгана в свои цепкие пальчики, научила Сероволка оборачиваться в разных зверей и птиц, от кукушки до петуха, от медведя гризли до сайгака. Яков с небывалым интересом обучался премудростям у царевны оборотней, Аликантрония же, поражаясь смекалке и проворству на первый взгляд неотёсанного «ученика», всё сильнее привязывалась к нему. Окончательно удостоверившись, что он и есть её «незавидная женская доля», Алика пригласила Яшку в занимательный круиз по «медвежесайгачьим углам», якобы для прохождения практики в полевых условиях, который незаметно вылился в необыкновенное свадебное путешествие.

Кстати, с этой парочки повелось у остальных молодожёнов отправляться в путешествия по романтическим уголкам планеты.

Маг и звездочёт Василевс Премудрый встретился с роковой женщиной Несмеральдой в заранее условленном месте, чтобы уже совместно с единомышленницей закончить паломничество по аномальным местам, ещё поднабраться эзотерических знаний, навыков и умений, дабы затем спокойно начать оседлый образ жизни – в какой-нибудь подходящей башне со всеми удобствами, в дружном тандеме, колдовать над колбами и мензурками, раскрывая сакральные секреты философского камня и эликсира бессмертия, а по «уикэндам» корпеть над формулами любви.

Королевич Полисей со своею «снежною королевой», как и подобает относительно молодым, в стороне от общего «лямурного бума» не отсиживались. Даром что владычица северных широт княгиня Хельга оказалась не менее «знойной» мадемуазелью, чем другие вышеупомянутые красные девицы, и порой навевала рыцарю своим горячим темпераментом яркие воспоминания об его жарких похождениях вокруг да около одного «гостеприимного» города. Ну, не будем о грустном! В итоге всё-таки всё вышло совсем даже недурно!

Глядя сквозь пальцы, свёрнутые в «бинокль», на все эти «безобразия», заново возмужавший царь Владибор, в свою очередь, не согласился с привычным выражением «моя хата с краю». Не удержался венценосный монарх и организовал-таки разудалой пир горой, правда, сразу оговорюсь, сугубо безалкогольный, тем более и повод своевременный подвернулся – «золотая свадьба», юбилей совместной жизни с Наденькой-Надюшей, это ли не радость великая для государя и государства в целом. И я на том пиру был, морс с квасом пил, черничным киселём запивал, по усам текло, а в рот, честно сказать, что-то не лезло. Но всё равно гулянка удалась на славу, как и всё с той поры в тридесятом (но это только по количеству ВВП на душу населения) государстве. Конечно, не так вот – БАЦ! – и всё отлично, а устойчивая тенденция на улучшение жизни проявилась в полной мере, да в нарастающем темпе.

Да, что я всё сам за них отдуваюсь! Давайте, я отойду в сторону, перекурю пока, а наши герои сами пусть расскажут вкратце, что у них да как.

Из интервью, которое они дали «Жёлтой бересте» интересные подробности вырисовываются (причём на титульном листе). Начнём также, в неалфавитном порядке.

Иван Царевич:

«Право, даже не знаю с чего начать. Про то, как мы мир посмотрели, себя показали, вы уже писали в прошлых выпусках. А-а, вас интересует, что было потом, после возвращения? Да, в общем, всё как в старой доброй сказке. По возвращении на Родину, царь-батюшка принял нас приветливо, почти что ласково. Мне показалось, даже заискивающе, словно «накосячил» где-то. Ну да бог с ним, с царём. Не прошло и недели, после возвращения, как к нам в царство пожаловала дипломатическая миссия короля Ричмонда Цепкого, во главе с самим королём, которого сопровождала красавица Злата-Власта. После встречи без галстуков нашего государя и ихнего короля, царские глашатаи объявили о начале кастинга на «соискание руки и сердца иноземной принцессы». Причём всё, что требовалось от кандидата, иметь нужный размер, вы не поверите. ноги. Красавица искренне верила, и умудрилась убедить своего папашу, что только счастливый обладатель, такого же как у меня, сорок пятого размера ступни, и есть её настоящее «простое человеческое счастье». Тем более, что, объехав уже пару-тройку соседских княжеств и герцогств, и произведя замер одного знакомого мне лаптя и великого множества незнакомых мне ног, король с удивлением отметил, что, да, реально, кандидатов по этому параметру нет. Зная, что у нас-то добрых молодцев моей комплекции пруд пруди, а значит, кандидатов будет хватать с лихвой, я решил опередить остальных желающих халявщиков и, не преминув воспользоваться имевшейся возможностью, благодаря появившимся связям при дворе, испросил у царя батюшки величайшего соизволения первым испробоваться на ихнем причудливом кастинге. Царь дал добро, и как меня не отговаривал Яша «не соваться в большую политику», аргументируя тем, что это обычный развод по «закордонски», с помощью коего венценосный иноземец хочет найти посягнувшего на его императорский жезл, я всё же решил «баллотироваться». А дальше всё прошло как по маслу: принцесса Злата-Власта собственноручно примерила на моей ноге контрольный лапоть, я на радостях представил ей вторую половину лыковой пары обуви, затем рассказал, как всё было на самом деле, запамятовав по просьбе одного знакомого, о скромной роли Сероволка в этом деле и был торжественно принят королём Ричмондом в их крепкую королевскую семью. А про те страсти, которыми меня пытался запугать Яша, они даже словом не обмолвились. Знать, у королей других забот хватает, чтобы ещё и на подобные безделицы время тратить».

Яков Сероволк:

«Не скажи, Ваня! С этими королями и царями всегда ухо надо держать востро, а нос по ветру. У них одно на уме: как простому рабочему человеку и даже целому классу, какую-нибудь пакость придумать.

Просто Царевичу в этот раз подфартило конкретно. А я бы лично не очень удивился, если бы его после «явки с повинной», на это реалити-шоу с лаптями, агенты Интерсыска повязали бы по красному бюллетеню. Я бы даже не удивился, если бы узнал, что и наш государь-батюшка вослед за нами какого-нибудь киллера заморского послал, следы замести. От властьимущих всего ожидать надобно, тогда многих сюрпризов избежать можно будет. Зуб даю! Но ты, смотри, это не для интервью, не пускай в тираж. Договорились?! Ну, а что до меня, так я с Аликой сошёлся, так сказать, для серьёзных отношений. По душе она мне пришлась, да и интересы у нас совпали. Что сейчас скажу, ты это тоже не записывай. Мы с ней организовали группу единомышленников и всем вампирам в округе таких кренделей навтыкали, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Кое-кто назвал эти наши разборки с кровопийцами «сучье-волчьей войной». Зато после этого в наших родимых чертогах даже дышать легче стало, без кровососов-то. Эти упыри покинули наши уделы, а в других, более «политкорректных» странах оформились как политические беженцы и там теперь воду мутят. Мы же с моей лебёдушкой зажили припеваючи, потомством обзавелись. Короче, всё как у людей у нас, только по новолуниям мы любим немного покуражиться».

Василевс Премудрый:

«Я бы не хотел заострять внимания на моей персоне. Мне ещё в аптеку за ядохимикатами для опытов бежать. Несмеральда новый рецепт получения золота из обычной платины раздобыла. Вот решили провести эксперимент. Сейчас у меня для научно-алхимической деятельности есть всё, что душа пожелает. Я вам ещё раз повторяю, любезный – никому я свою душу не продавал! Я, в первую очередь, учёный, а затем уже колдун. Ещё раз перебьёте, обращу в жабу. Да-да, в жабу. Да, для опытов. Что значит «до свиданья»?! Вам что неинтересно узнать тайну вкладов и древних кладов? Нет? Ну как хотите, я бы вам всё равно ничего не сказал бы. Да и некогда мне».

Царь Владибор Ильич, самодержец скипетра, державы и короны:

«Ты как челобитную государю подаёшь, собака?! А, это не челобитная, это береста для выцарапывания интервью. Так сразу бы и сказал, «корыспондент». Стража, кто его сюда пропустил?! Ах, значит, ходоком-юродивым прикинулся! Гоните его в шею! Хотя нет, погодите! Дайте ему сначала плетей двадцать! А ты не ори как резаный, а лучше запоминай, потом в своём еженедельнике так и напишешь: у государя, мол, всё под контролем, дескать, госаппарат в кулаке, коррупционеры, однако под пятой, СМИ в опале за прошлую статью, за что ты, собственно и получаешь сейчас. Сам царь, добавишь, в хорошей физической форме – намедни второй разряд по вольной борьбе выполнил, чего и своим верноподданным искренне желает. Вот и царица Надежда, мать ваша, не даст соврать. Правда, Наденька?»

Царица Надежда:

«Что «вольник», что «классик» – всё равно. всё равно государь наш мудрее всех монархов. А сильный и мудрый царь, для любого государства самодержавного есть первое средство от бедствий и горестей. Долгих лет царю-батюшке! Да, и отпустите уже «корыспондента»! Пущай живёт долго и счастливо, и пишет вещи правильные, а не крамольные».

Боярин Годунович:

«Да сколько вам говорить – не крал я тех денег! А как у меня в кармане меченные напильником червонцы оказались, одному богу известно! Точнее чёрту. А ещё точнее – одной его подельнице! Да-да, я имею в виду Бабу-Ягодку. Что значит «это бездоказательно»?! Она сама мне поклялась крупно напакостить, когда я в последний раз отказался её в жёны брать. А государю-батюшке я всю жизнь верой и правдой служил. Посмотрите мой послужной список и орденскую книжку, тогда гогочите. Всё, надоело мне с тобой лясы точить! Выводной! Вертухай, твою каторгу! Уведите меня!».

Баба-Ягодка:

«Здравствуй, милок! Проходи, проходи! Может баньку истопить, щей наварить, помыть тебя, попотчевать, баиньки уложить, а затем уже к обстоятельной беседе вернуться? Хорошо? Согласен? Так вот, кукиш тебе, журналюга подколодная! Спрашивай, чего хотел и проваливай на все четыре стороны! Нашёл, понимаешь, бесплатную забегаловку. Уже в третий раз приходишь. Я тебе третий раз повторяю: не знаю я никакого Годуновича, не связывалась с Полисеем, не сводила воедино Василевса и двух его дружков. Это их всех, наверное, бесы попутали. Вот и наговаривают на меня. Не веришь мне, иди к государю нашему, он, как истинный «гарант», тебе подтвердит всё. Боишься идти? А ежели такой трусливый, какого ляда ко мне притащился. У нас в Черноборье, пострашнее спрос будет. Так что бывай милок, а сюды больше ни ногой, а то повыдёргиваю их тебе. Не бойся, не бриллиантовая рука – костяная, не дрогнет».

Короче, это всё что смогли разузнать из первых рук.

Остаётся добавить что жили-поживали все наши герои (за редким боярским исключением) долго и, несмотря на лёгкие семейные неурядицы, мелкие бытовые проблемы и частые вызовы в учебные заведения (кого в церковно-приходскую школу, кого в школу добрых волшебников, а кого и в кружок юных натуралистов) по поводу поведения своих неугомонных отпрысков, весело и счастливо, до поры до времени (а до него было ещё «сорок сороков» и это, не хотелось бы открывать тайну, совсем уже даже другая история).

Вот, дорогие друзья, в принципе и всё на этом.

Какая мораль сказки?

Ах, вам ещё и мораль подавай?

Ну, мораль так мораль.

Думаете, начну сейчас умничать, мол, всё прекрасно, всё расчудесно, пути господни неисповедимы, не было бы счастья, да несчастье помогло, но вот неужели надо было страну доводить до этого: позволить кому попало вломиться в царство, разрушить то, что не им построено было, чтобы кое-кому осознать очевидное и сделать соответствующие оргвыводы; или попеняю дамам: девицы-красавицы, вы в своей эмансипации уже от мужиков неотличимы стали, так хоть матом не ругайтесь, не вводите в заблуждение мохнатотелых обезьян; или вкрадчиво намекну, мол, поняли, кого это у нас власть имущие зачастую на госслужбу принимают: махровых иллюзионистов, отпетых оборотней и неприкаянных вольнодумцев, или.

Короче! Ничего подобного!

Мораль сказки в следующем: друзья помните – в любой куче негатива всегда есть жемчужина позитива, знайте – любой «случайный прохожий» может стать «чудо-богатырём», и не забывайте – этим «богатырём» завтра можете стать вы. Поэтому будьте всегда оптимистами по жизни, творите добро неосознанно (в смысле «бросайте его в воду»), но не бросайте друзей в беде и, особенно, в радости, путешествуйте, ищите свои вторые половинки, целуйтесь на здоровье (укрепляйте иммунитет), верьте в любовь и никогда не теряйте Надежды!

Тут ещё вместо эпилога

Где-то на крайнем полюсе:

«А вы, простите кто? Спецкорр «ЖБ»? Идиотское имечко, сочувствую. Да, вы по адресу. Это я тот самый, королевич Полисей. Что значит «ишь ты, не перепутал»? На всю Аркфрику это единственный ледовый дворец. Сложно его с чем-нибудь ещё перепутать. Не таким себе представляли? Излишки веса – издержки профессии. А бороду отпустил для солидности. Ну и что, что на деда Мороза похожь. Мне я такой больше нравлюсь. Вы ещё Искалибура не видели. Он вообще как бегемот отъелся. Не знаю, как вы меня здесь, на краю света, отыскали: кроме троих моих, э-э. друзей, никто больше не знал, что я здесь, среди снегов обосновался. Королица их, Надежда, точно помню, была невменяема. И я не думаю, что кто-нибудь из них проболтался. Хотя, в принципе, я из этого государственного секрета и военной тайны не делал. Просто перед царём Владибором неудобно, не сдержал слово, не смог исполнить договорные обязательства – убить эту оригинальную троицу. Рука не поднялась своих спасителей порубить в капусту. Почему в капусту? По-другому рубиться не умею. Да, я такой! Если делать дело, то делать его умело, если гулять, то гулять смело. Хм, кстати, можно использовать как афоризм или даже как пословицу: умело сделал дело – гуляй после дела смело! Или, как-нибудь попроще можно. На досуге отшлифую. Что у нас с Хельгой? Живем, душа в душу. По хозяйству ей помогаю, за всей ледовой территорией присматриваю. Нет, в тёплые края не тянет. Если только одним глазком посмотреть. Вообще планируем смотаться под Новый год на недельку-другую за пределы полярного круга, только не на кого царство оставить. Хельга предложила опять отправить своего белого и пушистого питомца, дабы управляющего подыскал. Я же думаю это не самая лучшая идея. Опять на международный конфликт можно нарваться. А оно нам надо?! Я от ратных дел теперича стараюсь держаться подальше, тем паче, боюсь в политику вляпаться. Если вы слышали, я раньше был мастером по поиску неприятностей себе на одно место. Лучший следопыт, так сказать. Мой портрет даже в главном кухонном зале замка рыцарей круглого шведского стола среди передовиков нашей отрасли целых три сезона провисел. Теперь же я больше по философской части, перекладываю жизнь знакомых рыцарей в притчи. Зачем? Когда заканчивается одна история, должна начинаться другая. Например? Ты молод ещё, всё равно не поймёшь. Хорошо, вот одна из последних. Про Осю и Росю.

Ну, слушай!

Старая кляча каурой масти понуро плелась по узкой лесной тропинке. Её всадник дремал в седле, изредка поднимая голову, чтобы оглядеться вокруг. Он был одет в стальные рыцарские доспехи, а его лицо и голова надёжно сокрыты под тяжёлым шлемом с опущенным забралом. Некогда пунцовый плащ всадника, ниспадавший с его плеч на тощий лошадиный круп, весь был дыряв и грязен, копьё – символ силы, как и тяжёлый щит, были давно выброшены им, как излишняя обуза, а доспехи изъедены ржой, которая, словно чёрная плесень, покрывала некогда блестящий металл. Только рукоять болтавшегося в ножнах меча мерцала отполированным серебром. Было видно, что не единожды ложилась на неё ладонь хозяина.

Человек, дремавший в седле, начинал свой путь от отчего порога, как обычный «лэнселот», то есть странствующий рыцарь, но в своих тщеславных юношеских мечтах он грезил себя «ролэндом», героем, прославившим свою землю. Правда за долгие годы странствий он получил только жалкое прозвище бродячего рыцаря Освальда, то есть бесславного выходца из восточных лесов. За весь многолетний нелёгкий путь Освальду не посчастливилось совершить ни одного героического подвига, или, хотя бы, какого-либо запоминающегося поступка: драконы к этому времени уже были полностью истреблены его более удачливыми странствующими коллегами, великаны существенно измельчали, растворившись в общей массе, принцесс больше никто не воровал, разбойники с больших дорог и лесных вертепов перебрались в каменные замки и города, а истребление иных тварей, будь то огромные вепри, вытаптывавшие поля и огороды герцогов и ландграфов, или бешеные единороги (так в эту пору называли северных носорогов, тоже находившихся на грани исчезновения), было воспрещено указами и конвенциями правителей тех или иных королевств, через которые лежал путь рыцаря. Да, что говорить про подвиги, если и с обычным запоминающимся поступком были, мягко говоря, затруднения. Даже ветряные мельницы, с которыми, в крайнем случае, можно было сразиться, для вполне экстравагантного поступка, и те давно обветшали и пришли в негодность, а им на смену появились изрыгающие смрад и огонь, паровые мукомольни, которых Освальд, честно признаться, побаивался больше чем огнедышащих драконов (от последних-то хоть ясно было чего ожидать).

Конечно же, в пути он частенько хватался за рукоять своего верного меча, заслышав призывы о помощи, и мчался туда, где срочно требовались его сила и доблесть. Но каждый раз ему приходилось разочарованно отпускать рукоять, так и не оголив лезвия. Помогать чинить отвалившееся колесо крестьянской телеги, пусть и на безлюдной лесной дороге, пусть и в надвигавшихся сумерках, или разнимать дерущийся у придорожной корчмы пьяный сброд, пусть и все на одного, пусть и с ножами, было делом далеко не рыцарским и могло лишь, как ему казалось, навредить его будущему имиджу. В такие моменты Освальд опускал забрало и, презрительно глядя сквозь смотровые щели в нём, бряцая начищенными латами, гордо проезжал мимо, не реагируя на мольбы о помощи.

Годы шли, доспехи теряли первоначальный блеск, покрывались ржавчиной, рыцарь с лошадью старели, а подвиг всё никак не подворачивался.

С годами Освальд стал сентиментальнее и уже не раз ловил себя на мысли, что готов помочь даже черни, пусть то будет оступившаяся в канаву уличная девка или упавшая в овраг овца у какого-либо юного пастушка. Но о помощи его уже никто не просил. Когда он в очередной раз появлялся в деревне, или кому-то встречался в пути, все замолкали, провожая настороженным взглядом «ржавого рыцаря» с закрытым забралом. Даже пьяные кабацкие дебоширы останавливали выяснение отношений, пока тощий круп его рыцарского коня не скрывался в другом конце селения.

За годы странствий Освальд так и не обзавёлся семьёй. Ни одну девушку, встреченную им на своём пути, в приветливо (на первых порах, естественно) открытых дверях домов благородных маркизов или баронов, он не смог назвать своей дамой сердца: у одной слишком пухлые «неаристократические» губы, у другой – смуглая «неблагородная» кожа, у третьей – большой «крестьянский» бюст. Уязвлённые его спесивой дотошностью девушки, что поделать, ну никак не походили на тот образ, который он рисовал в своих вполне прагматичных фантазиях.

Освальд продолжал свой путь в одиночестве, и по прошествии стольких лет тоже уже не раз подумывал плюнуть на свои рыцарские «идеалы», и назвать дамой сердца, уже какую-нибудь даму из пусть нищего дворянского рода, или, чего себе врать, даже и не дворянку, пусть прачку, но чтобы хоть кто-то рядом.

И здесь рыцаря ожидало красивое рыцарское слово «фиаско», то есть поражение. Никто из дам ему больше приветливо не улыбался, да и крестьянки брезгливо отворачивались, только заприметив его ржавое суровое забрало.

Дело в том, что забрало шлема, заржавело в опущенном состоянии, поэтому даже при всём желании Освальд уже не мог открыть своё, пускай обильно покрытое паутиной морщин, но ещё довольно красивое, даже для рыцаря, лицо. А снимать шлем он не хотел, покамест ещё верный отдельным статьям рыцарского кодекса чести, запрещавшим появляться на публике «простоволосым», то есть с непокрытой головой.

Зато время скитаний щедро наделило его другими рыцарскими «знаками отличия», пусть не такими явственными, но, тем не менее: из-за долгого сидения в седле у него развился радикулит и геморрой, из-за, в основном, сухой пищи его мучили боли в желудке, а извечная неласковая спутница погода, наградила его хроническим насморком. И хоть кажется всё это довольно забавным приобретением для рыцаря, Освальду с такими спутниками, поверьте, было не до смеха.

Так он и продолжал свой путь: одинокий, больной, бесславный и «ржавый» во всех смыслах этого слова.

Даже его верный рыцарский конь, превратившийся со временем в старую лошадь, а затем в беззубую клячу, которой по всем лошадиным срокам полагалось отойти в мир иной, и давно уже в тайне мечтавший издохнуть от такой жизни, но всё ещё, словно проклятый, продолжавший тащить на своём хребте бряцавшую ношу, в очередной раз, заслышав голос хозяина, пытавшегося поговорить хоть с ним, недовольно всхрапывал и мотал головой, давая понять Освальду, что слушать его не намерен.

Поэтому рыцарь дремал, а старая кляча каурой масти, погружённая в свои далеко не радужные мысли, понуро плелась по узкой лесной тропинке.

– Помогите! Помогите человеку плохо! – внезапные женские крики о помощи как рукой сняли послеобеденную дремоту Освальда. – Помогите хоть кто-нибудь!

Крики раздавались из чащи. Его конь, услышав тревожные голоса из глубины леса, запрядал ушами и оглянулся на хозяина с немым вопросом в глазах.

– Вперёд мой верный Росэфал! – протяжно произнёс Освальд, ещё не веря своему счастью: кто-то позвал его на помощь.

Услышав воинственный голос хозяина, Росэфал развернулся и, продираясь через заросли, потрусил на крики.

Вскоре лес расступился, и перед взором рыцаря открылась залитая солнцем поляна. Освальд пересёк небольшой ручей и выехал на поляну. На другом её краю он увидел прекрасную юную деву в белом пышном платье с кружевами, державшую на преклонённых коленях голову измождённого старца. И девушка, и старец показались ему знакомыми. Возможно какой-нибудь граф с дочерью, из тех, у кого он искал свою даму сердца.

– Сюда! На помощь! – перебила его мысли девушка, замахав рукой, но только Освальд направил коня в их сторону, как за его спиной раздалось лошадиное ржанье, и испуганный возглас красавицы. – О-о боже, он вернулся! Бегите благородный рыцарь!

Освальд, и не помышляя о позорной ретираде, развернул своего коня навстречу пока невидимому врагу и увидел в том месте, откуда он только что выехал, чёрного рыцаря на гнедом коне. В отличие от его собственных почерневших от времени лат, доспехи врага были из чёрной стали, отливали вороньим крылом в бликах солнца, а лицо было сокрыто, как и лицо Освальда за опущенным забралом, чёрного шлема с чёрными же страусинными перьями на макушке. В правой руке рыцарь держал длинное копьё, а на его щите, одетом на левую руку, красовался герб, на котором была изображена корона, водружённая на голый человеческий череп.

– Это он нас загубил! Он вернулся, чтобы добить нас! – крикнула девушка и, разрыдавшись, прильнула к груди старца.

О таком везении Освальд не мог и мечтать. Вот что значит, дождался своего часа.

– Не быть сему! – произнёс он, впервые за все годы странствий, оголив свой меч для благого дела. С лезвия лёгкой пылью слетела ржавая труха, но Освальда это нисколько не расстроило и не остановило. Разве заржавевший меч препятствие для настоящего подвига настоящего героя.

Увидев его недружелюбное движение, чёрный рыцарь опустил копьё и вонзил шпоры в своего скакуна. Конь взвился на дыбы и помчал всадника навстречу Освальду.

«Эх, где ты, моё верное копьё? – успел подумать Освальд, замахиваясь на приближавшегося противника мечом, – ну и щит…» – выбитый из седла, припомнил он, падая на землю, ещё об одном рыцарском атрибуте.

Его разум покрыла чёрная траурная пелена.

Сознание возвращалось медленно, но верно.

Сначала Освальд почувствовал рядом тихое сопение, а затем прикосновение влажного платка к его давно небритой щеке.

«Неужели та самая девушка!» – яркой вспышкой мелькнуло в его тяжёлой и без шлема голове.

Освальд открыл глаза и попытался сфокусировать взгляд на склонившейся над ним фигуре, и ему это удалось. Увы! Его неожиданная радость сменилась горьким разочарованием. Этим размытым образом оказался его верный старый Росэфал.

Лошадь, склонившись над выпавшим из седла хозяином, своим шершавым языком пыталась привести Освальда в чувство.

Рыцарь отогнал заботливую скотину и оперевшись на локти осмотрелся вокруг. Прекрасная дева, старец и чёрный рыцарь исчезли, словно их и не было здесь. Тогда он взглянул на свою грудь и, не обнаружив на кирасе даже вмятины, понял – всё происшедшее ему попросту пригрезилось.

– Ничего не пригрезилось! – услышал он за спиной и в изумлении оглянулся назад.

За ручьём на камне сидел юноша, одетый в опрятный, расшитый золотом камзол с накинутым на плечи, белым словно снег, развивающимся плащом.

Освальд мог поклясться, что минуту назад там никого не было.

– Ты видел то, что видит каждый человек, перед тем как встретится со своей смертью, – произнёс юноша и совсем обыденно пожал плечами, мол, всего-то ничего.

Освальд, дотянулся до слетевшего во время падения шлема, и, подтянув ближе, пересел с сырой земли на него.

– Я так понимаю, ты и есть моя смерть? – бесстрашно спросил Освальд, и кивнул на белоснежный плащ. – А это уготованный мне саван?

– Нет, ты не угадал, – усмехнулся юноша. – Я, наверное, можно так сказать, предвестник смерти.

Освальд ничего не сказал.

Не дождавшись вопроса, юноша сам пролил свет на происходящее с рыцарем:

– Я, всего-навсего твоя совесть, а дева, старец и рыцарь это твои Любовь, Надежда, ну и Вера.

– Позвольте.

– Это я попросил их подыграть тебе перед смертью, чтобы ты особо не расстраивался, за бестолково растраченные годы, – договорил юноша.

«Как это банально, – подумал Освальд, вспоминая глупый спектакль, разыгранный необычным трио, – банально, глупо и обидно».

Он хотел было возмутиться бессовестным поступком своей (извиняюсь за тавтологию) совести, но передумал и лишь спросил.

– И что всё это должно было означать?

Юноша задумался.

– Не знаю, – признался он после недолгого раздумья. – Они сами так решили.

– Кто?

– Как кто, Вера, Надежда и Любовь.

– Но я так ничего и не понял.

– Вот в чём твоя беда, – произнёс юноша. – Ты прожил долгую жизнь, а так ничего и не понял. А всё ведь ясно и просто.

– Что ясно? Что просто?

– А то, что «Любовь» – эта милая девушка, тот самый нарисованный идеал твоих фантазий, и этот идеал в глубокой скорби, из-за твой душевной слепоты, а немощный старик, это твоя «Надежда» стать «ролэндом», человеком, прославившим делами себя и свою землю. Твоя надежда уже одряхлела, она почти угасла. И если ты глянешь на своё отражение в воде, то поймешь, почему этот старец, как и дева-идеал, показались тебе знакомыми.

Освальд молчал, переваривая слова сказанные, если этот юнец не врал, его же совестью.

– Только не говори что этот чёрный рыцарь моя «Вера», – наконец произнёс Освальд, надеясь, что здесь точно какая-то ошибка.

– Здесь ты прав. Это не твоя «Вера», это вера людей в тебя. С годами их «Вера» превратилась в чёрную ненависть. Этот рыцарь и есть то, что стало с их «Верой». Тебя побаиваются, тебя презирают и ненавидят.

Рыцарь вздрогнул от этих слов словно от пощёчины. Он ведь мечтал совсем о другой «славе».

– Но почему, ведь я им ничего плохого не сделал? – спросил он, нервно подёргивая плечами.

– Но ты не сделал и ничего того, за что тебя можно было уважать и любить людям, – ответила его совесть в белом плаще. – Порой бездействие и безразличие, порождает большую ненависть, чем самое гнусное преступление.

– Но почему?!!

– За преступление всегда приходит расплата. Если вора или убийцу не найдут и не повешают, то он будет всю жизнь скрываться от людей, бояться каждого шороха за спиной, вести такой образ жизни, которому не позавидуют и шакалы, и в конце-концов его же совесть сожжёт его сердце и разум, – слова юноши, словно гвозди вбивались в сердце Освальда. – А безразличие, как таковое, преступлением не считается. Всадника благородных кровей, оставившего в ночи, на дороге усталого путника-простолюдина, возможно на растерзание зверю, хотя до ближайшего постоялого двора каких-то десять миль, – иронично ухмыльнулся юноша, – такого всадника не станет карать даже самый справедливый король. А что людская молва, так пусть себе шепчутся за спиной, от этого жизни не лишаются. Вот только совесть.

– Знаю, знаю, – поднял Освальд руку в стальной перчатке. – Только совесть сожжёт и его сердце и разум.

– Ну, не совсем. Здесь я могу только подсказать, но есть ещё Высший суд и судить тебя будут не продажные судьи, из числа людей. Там уже решат гореть тебе или нет.

– Но, похоже, что ты уже начал сжигать мой разум: эти видения, помутнение сознания.

– Да нет же, всё совсем не так! – юноша поспешил разъяснить, в чём собственно дело. – Ты действительно задремал и твой конь тоже, вот вы и сбились с проторённой дороги, заехали в чащу, где ты и был выбит веткой из седла. Твои преклонные лета и подвигли меня на мысль о скорой кончине. Сверзнуться с лошади головой о камень, такой удар не каждый смог бы перенести, даже из молодых и здоровых рыцарей. Вот ты и увидел, что увидел.

– Этот глупый спектакль?

– Да, пусть будет глупый, – согласился юноша. – Но обычно в такие роковые моменты человеку показывают какие-нибудь запоминающиеся моменты из его жизни, чтобы сделать ему приятное. Оттого и говорят, что перед смертью вся жизнь перед глазами пролетает, хотя на самом деле всего несколько отрывков. У тебя же в жизни не было ничего запоминающегося, поэтому они и придумали этот сюжет. По нему ты должен был одолеть своего чёрного рыцаря и найдя, наконец, даму сердца, со спокойной душой (извиняюсь за ещё одну тавтологию) отдать богу душу на рассмотрение.

– И почему этого не случилось? – спросил Освальд, вспоминая почти настоящий удар копьём в грудь. – Опять я что-то не так сделал?

Юноша усмехнулся, услышав лёгкую иронию в словах рыцаря.

Возможно, он не ошибался в нём, и ещё не всё потеряно.

– Ты будешь смеяться, – тоже иронизируя, ответил юноша. – Но сегодня просто не твой день. Смерть по видимому предоставила тебе ещё один шанс.

– Как мило с её стороны, продлить моё ничтожное существование, – криво усмехнулся старый Освальд.

– Отнюдь, – ответила его совесть. – Тебе просто даётся редкий шанс выполнить одиннадцатую заповедь, если не хочешь гореть в аду, за свои былые «подвиги» безразличия.

Рыцарь с сомнением посмотрел на юношу. Возможно его удар головой о камень (спасибо ржавому шлему, смягчившему удар) как-то отразился и на ожившей, то ли на самом деле, то ли в его сознании, совести.

– Если я не ошибаюсь, их всего десять! – сказал Освальд, насмешливо поглядывая на собеседника.

– Ты ошибаешься! – уверенно кивнул в ответ юноша. – Их одиннадцать, и если первые десять гласят о том чего нельзя вытворять, то в одиннадцатой указано, то, что надо совершить. Так называемый «минимум миниморум».

Освальд от нового знания немного растерялся, не зная верить в это или нет.

– Так что, быть или не быть? – спросил юноша.

– Искупления желаю, – вздохнул Освальд, в неуверенности опустив глаза.

– Так вот у тебя есть ровно год, благородный рыцарь, – уже без тени иронии произнёс юноша. – Ровно год, чтобы выполнить эту заповедь.

– И тогда я смогу стать «ролэндом»? – с замиранием сердца спросил рыцарь.

– Не факт, хотя кто знает? – пожал плечами юноша. – Ты просто не думай об этом. Делай то, что тебе подскажет сердце, потому что разум, сам видишь, – показал он на себя, – немного дал сбой.

Его Совесть, согласитесь, имела превосходное чувство юмора.

– Хорошо, я согласен, – окончательно приняв решение, сказал Освальд.

– Скажи мне эту заповедь, и я исполню её, что бы мне этого не стоило.

Юноша прищурился.

– Э-э нет, это не ко мне. Тебе придётся самому познать её. Ты почувствуешь, когда, вернее «если», если будешь готов к ней. Ты готов отправиться в путь?

– А чем я всю жизнь, по-твоему, занимаюсь? – проворчал Освальд, поднимаясь и беря коня под уздцы. – В этот раз всё будет по-другому.

– Согласен, всё по-другому, – хитро улыбнулся юноша. – Перво-наперво ты оставишь здесь свой меч и доспехи.

– Но как тогда я смогу вершить благие дела? – возмутился Освальд, выпятив нижнюю губу.

– Опять за старое? – притворно нахмурил брови юноша.

Спесь с лица Освальда мигом слетела.

– Ну ладно, ладно, – недовольно проворчал рыцарь, снял ножны с пояса и бросил меч на землю рядом со шлемом. – Доволен?

– Ещё нет, – ответил юноша. – Шлем и ножны утопи в ручье, а меч вонзи в камень.

– Издеваешься?

– Делай, как я сказал.

Освальд выбросил шлем и ножны в ручей, и, повертев меч в руках, обратился к своему собеседнику:

– Он ведь ржавый, такой и в дерево.

– В камень, – перебил его юноша беспрекословным тоном.

– В камень, так в камень. Жаль сломаем только.

С этими словами Освальд, поднявший меч обоими руками над головой, с размаху ударил им в камень и. вонзил его в гранит, словно в перезревшую тыкву.

– Чудеса! – удивился он, и перевёл взгляд на улыбавшегося юношу.

– Ведь можешь, когда захочешь! – подмигнул ему юноша.

– Что дальше? – настроился рыцарь на очередное чудо.

– А всё! – огорошил его юноша. – Это меч будет ждать здесь очередного героя, а ты сможешь налегке отправиться в путь.

– Куда?

– Неважно. Только от коня тебе тоже придётся избавиться.

– Избавиться от Росэфала?! – заиграл желваками рыцарь. – Как? Он же мой. он мой. мой единственный друг. Я не смогу его прирезать.

– Зачем же резать, – всполошился юноша. – Достаточно отпустить его на волю. Это, как ты догадался непростая поляна. Пусть он здесь попасётся на закате дней, попьёт воду из этого животворящего ручья.

– Пусть будет так, – согласился с предложением Освальд, он обнял коня за шею, – Ты был верным боевым товарищем, пришло время и для отдыха, – сняв с Росэфала седло и перемётную суму, он пустил коня пастись на луг. Ничего не подозревающий Росэфал начал мирно пощипывать сочную травку, удаляясь к другому краю поляны.

– Теперь можно идти? – обратился Освальд к юноше, бросая полные грусти взгляды на лошадь.

Тот показал глазами на его латы.

– Так и пойдёшь в ржавых доспехах?

– Доспехи я не сниму, – твёрдо сказал рыцарь. – Это не обсуждается.

– Бросай их в ручей, – в тон ему произнёс юноша. – Их не многие рады будут увидеть вновь. Но надо будет накинуть что-нибудь сверху.

Освальд не стал пререкаться, снял латы и забросил их в ручей, затем порылся в сумке и, выудив более менее исправное дорожное платье, которое он практически и не одевал, облачился в него.

– И плащ одевать не надо, – посоветовал ему юноша.

Вняв совету, старый Освальд отпихнул плащ ногой в сторону и, взглянув в последний раз на Росэфала, пошёл через ручей вброд.

– И помни, – крикнул ему вслед юноша-совесть. – Больше ты меня не увидишь и не услышишь, но всё равно будь начеку, прислушивайся к своей совести. Исполни одиннадцатую заповедь!

– Уж постараюсь! – крикнул Освальд и развернулся, чтобы помахать юноше на прощание, но на том месте уже никого не было.

Рыцарь махнул рукой и пошёл дальше.

Вскоре он вышел на проторенную дорогу и побрёл новой стезёй старого пути.

Совсем немного прошёл Освальд, как ему повстречались нищенствующие бродяги: слепой старик с повязкой на глазах и тощий мальчишка, оба в грязных лохмотьях, сидели в тени придорожного дерева.

Презрительно взглянув на жалких попрошаек, рыцарь попытался пройти мимо, но в этот раз у него не было шлема с опущенным забралом, за которым он мог спрятать своё лицо, и, встретившись взглядом с пронзительными мальчишечьими глазами, полными отчаяния и недетской тоски, остановился. Преодолев непонятное чувство, то ли отвращения, то ли смущения, он приблизился к отдыхавшим путникам и, не зная, что спросить, как начать разговор, просто смотрел на мальца. И чем больше он смотрел, тем сильнее у него начинало свербеть в груди.

Эти люди ничего не просили, ни на что не жаловались, а внутри у Освальда сердце рвалось на куски.

Никогда прежде он не испытывал подобного чувства.

Не зная, почему рыцарь вдруг вынул из сумы кусок хлеба и молча протянул его мальчику. Тот также молча взял хлеб и, разделив его пополам, сунул половину в руки слепцу. Старик жадно припал к еде. Съев свой кусок, он поинтересовался у мальчика, откуда взялся хлеб.

Тот посмотрел на Освальда, но рыцарь, подмигнув ему, только приложил палец к губам. Мальчишка ответил, что это остатки от старых запасов и старец, удовлетворённый ответом, вновь задремал.

Вдруг за поворотом раздалось тревожное ржание, и послышался резвый цокот конских копыт.

Освальд оглянулся посмотреть, кто к ним скачет, и увидел коня каурой масти, отдалённо похожего на его Росэфала, только молодого и полного сил. Когда конь поравнялся с рыцарем и остановился, призывно качая шелковистой гривой, Освальд, опешив от удивления, признал в нём своего верного друга. Росэфал стал, таким же, как и много лет назад, резвым и сильным скакуном. Рыцарь подошёл и, потрепав вернувшегося к нему друга по холке, подумал грешным делом, уже вернуться на заветную поляну, испить воды из родника.

Слепой старик, разбуженный весёлым конским ржаньем, поднялся и, поклонившись, как он полагал, знатной особе, заторопился, призывая мальчишку продолжить путь.

– Обожди слепец, – властно произнёс Освальд, отчего старец, ухватившийся за плечо мальчишки, испуганно задрожал. Увидев это, рыцарь сконфуженно поморщился. – Извини, не хотел тебя напугать. Тут такое дело.

Освальд замолк, не решаясь озвучить то, что пришло ему на ум. Ему же советовали слушать не ум, а сердце, которое сейчас молчало, но он всё-таки решил иначе.

– Мой конь знает заветный родник, – сказал Освальд. – Садись на него, он отвезёт вас к нему. Попробуй омыть в его водах свои глаза. Ничего не обещаю, но, чем чёрт не шутит.

Не веря услышанному, старец поблагодарил за милость и попытался ускользнуть от невидимого «благодетеля», но Освальд был настойчив.

Он сгрёб слепца в охапку и с трудом водрузил его на ничего не понимающую лошадь. В глазах Росэфала читались непонимание и испуг.

– Так надо Росэфал, – прошептал рыцарь коню на ухо. – Ему ты сейчас нужней.

Скакун всхрапнул и лизнул своего хозяина в щёку.

– Только скажи мне слепец, слышал ли ты что-нибудь про одиннадцатую заповедь? – обратился Освальд к старцу.

– Нет, ничего не слышал, ничего не знаю, – испуганно пролепетал слепой.

– Что же, поезжайте! – сказал рыцарь и хлопнул коня по крупу.

Мальчишка взял коня под уздцы и пошёл рядом с ним по дороге. Только сейчас Освальд заметил, что малыш сильно припадает на левую ногу. И вновь при виде хромоногого мальчугана у Освальда сильно засвербело в груди.

– Постойте! – крикнул он, догнал остановившихся путников и, подхватив мальчугана, усадил того перед слепцом. – Мой Росэфал выдержит и двоих, а ты – шепнул он мальчугану, – не поленись, искупайся в том ручье.

– Спасибо вам добрый господин! Я сделаю, как вы сказали, – учтиво поклонился мальчишка, великолепно сидевший на лошади. – Позвольте узнать ваше имя сэр?

Его тон и слова удивили Освальда: они принадлежали не мальцу-бродяжке, но благородному мужу.

– Я бродячий рыцарь Освальд. А тебя как звать?

– Артур, – ответил мальчик и впервые за их встречу улыбнулся, обнажив белые здоровые зубы.

– Приятно познакомиться сэр, – шутливо поклонился Освальд и хлопнул Росэфала по крупу. – Прощай Артур.

– До свидания!

Рыцарь проводил взглядом своего коня с его новыми хозяевами и побрёл своей дорогой.

Он понял, что надо делать.

В надежде исполнить одиннадцатую заповедь Освальд обошёл все королевства и земли, в которых он уже до этого неоднократно бывал. Теперь он не стремился совершать подвиги и геройские поступки, а довольствовался малым. Несмотря на преклонные годы, рыцарь отныне не гнушался никакой работой, если была на то нужда. За кусок хлеба он помогал одним, за доброе слово другим, но никогда не требовал определённой платы. Если достаток позволял его кормили, если не позволял, его просто благодарили. Иной раз его сердце начинало стучать набатом, сигналя о необходимости помочь тому или иному человеку, или даже животному, как было однажды с упавшим в колодец щенком, которого Освальд удачно выловил длинной жердью. Иной раз его разум настоятельно требовал, хотя сердце и молчало, прийти кому-нибудь, на подмогу. И эти «требования» не оставались безответными. После подобных передряг Освальд прислушивался к своей совести, но она помалкивала, и он удовлетворённо понимал, что на правильном пути.

Молва о странном бродяге, интересующемся неслыханной никем одиннадцатой заповедью, летела впереди него, играя, порой с ним, неожиданные шутки. В одном селении Освальда встречали будто пророка-паломника, в другом жалели словно юродивого, а в третьем избегали как прокажённого.

Освальд не обращал на это особого внимания. Не били ну и ладно. Отведённый ему срок подходил к концу, а он ещё и не знал, исполнил он заповедь или нет, и тем более не ведал, о чём она вообще гласит.

Поэтому он не задерживался на одном месте подолгу, предпочитая искать тайну одиннадцатой заповеди в пути.

До окончания срока оставалось всего несколько дней, и Освальд, остановившись на постой в одном большом селении, чувствовал себя скверно. Все его болячки заслуженные в предыдущих скитаниях в полную силу дали о себе знать. Тяжёлая простуда свалила его с ног, да ещё боли в желудке и пояснице не давали никакой возможности продолжить путь. Освальд чах на глазах.

Но в этот раз он был не одинок. Румяная пухлощекая кухарка, у которой он уже однажды останавливался в своей новой ипостаси, забросив все дела, хлопотала над ним, не отходя ни на минуту.

Её искренняя забота радовала Освальда. Огорчало только то, что он так и не узнал тайну одиннадцатой заповеди, и он уже почти смирился с этим.

А времени уже почти не осталось.

– Колдуна поймали! Колдуна поймали! – раздалось одним ранним утром с улицы.

Обессиленный Освальд с трудом приподнялся на кровати и выглянул в окно.

Мимо постоялого двора с шумом и проклятиями двигалась людская масса в сторону церкви. Кого они вели видно не было, но было ясно, что попавшему в переделку бедняге грозила скорая и ужасная смерть.

Святая инквизиция не тратила много времени как на суд, так и на приведение зачастую единственного приговора, в исполнение.

Мысленно пожалев бедолагу, Освальд в изнеможении откинулся на подушку. Вошедшая со двора кухарка принесла более полные новости. Оказалось, что помимо старца-колдуна торговавшего из под полы магической водой дарящей здоровье, с ним был схвачен и его совсем юный ученик, которому тоже грозила смерть.

Услышав эту весть, Освальд почувствовал, как забилось сердце в его немощной груди. Упоминание о мальчике придало ему сил. Собрав оставшиеся силы, старый рыцарь с трудом встал с ложа и одел латанное-перелатанное, почти превратившееся в лохмотья за год скитания, платье. Причитавшая подле кухарка, как ни старалась отговорить его от задуманного, как ни уговаривала вернуться в постель, ничего не добилась. Освальд даже запретил сопровождать его к площади, на которой в скором времени должна была состояться казнь.

Превозмогая боль во всём теле, он отправился туда, куда стекались охочие до страшных зрелищ, жители селения.

Когда Освальд добрался до площади перед церковью, на паперти уже стоял недовольный ранним подъёмом аббат, а внизу, преклонив перед ним колени, стояли старик и мальчишка. Несколько воинов в чёрных плащах сдерживали напиравший народ, а один из них держал под уздцы коня пегой масти.

Освальд протиснулся почти к самой середине человеческого гудящего моря, откуда было слышно, что говорил пойманный «колдун».

– Клянусь святым распятием, это всё мальчишка! – испуганно оглядываясь по сторонам пронзительно кричал старик. – После того как он искупался, этот источник стал магическим. Я обмыл в нём свои глаза и прозрел. А это исчадие ада, этот искуситель, – старик ткнул пальцем в своего юного спутника, – надоумил меня продавать дьявольскую воду людям. Это всё он!

Аббат недовольно поморщился: противный старик и юнец с острым взглядом, судя по этому признанию, действительно являлись приспешниками сатаны.

– Виновны! – провозгласил аббат.

Толпа радостно загудела, а особо ретивые жители побежали за дровами и хворостом. Единственным наказанием для ведьм и колдунов было сожжение на костре.

Аббат развернулся, собираясь, пока идут приготовления к казни, отзавтракать, как раздался голос из толпы.

– Стойте! Стойте преподобный отец! – из толпы в круг вышел Освальд.

Аббат с сопровождающими развернулся, дабы посмотреть, кто так бесцеремонно отвлекал его от важных приготовлений.

– Меня зовут Освальд! – представился рыцарь и поклонился, превозмогая боль в пояснице.

– Я слышал о тебе, – ответил аббат. – Что ты хотел сказать?

Толпа с интересом ждала новых фактов из уст блаженного странника Освальда, свидетельствующих о виновности колдуна и его ученика.

– Я хочу сказать, что они не виновны! – произнёс Освальд.

Толпа, окружавшая его, ахнула и отшатнулась прочь. Заступившись за «слуг дьявола», он практически подписал себе смертный приговор.

Аббат не торопился делать поспешные выводы.

– Чем ты докажешь путник?

Освальд сделал несколько шагов вперёд, но его остановили воины.

– Это я показал им заветный родник. И он был чудодейственным, ещё до того как в нём искупался мальчишка. Старик просто солгал, выгораживая себя этой грязной ложью.

Аббат с неподдельным интересом оглядел Освальда.

– Ты так смело ведёшь себя перед судом Святой инквизиции. Не боишься ли ты присоединиться к этим приспешникам сатаны?

Освальд еле заметно улыбнулся, что не укрылось от глаз аббата.

– Долгие годы я странствовал по свету в поисках подвигов. Начав свой путь от отчего порога, как обычный «лэнселот», то есть странствующий рыцарь, в своих тщеславных юношеских мечтах я грезил себя «ролэндом», героем, прославившим свою землю. Правда за долгие годы странствий справедливо заслужил лишь жалкое прозвище бродячего рыцаря Освальда, то есть бесславного выходца из восточных лесов. И однажды мне было видение, где моя совесть указала мне оставить все рыцарские атрибуты, и простолюдином отправиться в путь, чтобы выполнить одиннадцатую заповедь.

– Одиннадцатую заповедь?! – впервые с начала разговора недобро нахмурился аббат. – Их всего десять!

– Мне сказали, что это не совсем так, – развёл руками Освальд и продолжил. – Так получилось, что отправляясь в путь, я перешёл тот заветный родник по колено, и с тех пор мои ноги, несмотря на возраст, никогда не уставали. Только позже я понял это. А, встретив в пути этих калек, я отдал им своего коня, который отвёз их к источнику, где, как я теперь вижу, излечились и они.

Аббат в задумчивости поднял глаза к небу.

– Мало того, что ты берёшь на себя их вину, – после недолгого раздумья произнёс святой отец. – В твоих речах, звучит явная ересь, подрывающая церковные догмы.

– Еретик! Еретик! – зашептала испуганная толпа, отодвигаясь от Освальда ещё дальше.

– Но твоих слов недостаточно, – сказал аббат, сурово глядя на Освальда, который от боли в груди еле держался на ногах. – Есть ли кто-нибудь ещё, кто сможет доказать их невиновность!

– Он сказал правду! – бывший слепец со стенаниями пополз на коленях к паперти. – Святой отец, всё что сказал этот человек истинная правда, я солгал, оговорив своего поводыря.

Аббат дёрнул бровью, и воины отволокли старца назад, подальше от церкви.

– Ты лживый старик, – с неприязнью произнёс аббат «слепцу». – Твои уста грязны, и нет тебе веры, – аббат перенёс свой взор на молчавшего доселе мальчишку. – А ты что скажешь?

Мальчуган посмотрел на аббата и ничего не произнёс.

– Артур скажи им правду, скажи, что это я поведал вам про тот родник! – крикнул Освальд.

– Я впервые вижу этого благородного человека, – наконец ответил Артур, отведя глаза от своего давнего благодетеля. – Он пытается оклеветать себя, чтобы спасти нас, очень жаль, что это всего лишь его выдумка. Вы сами слышали, этот старик потерял рассудок, коли бормочет ещё и о какой-то одиннадцатой заповеди. Отпустите блаженного восвояси, пусть ищет свою заповедь.

От его не по детски мудрых речей, всем вокруг стало не по себе.

Даже аббат по-новому посмотрел на создавшуюся ситуацию.

– Мне жаль, но твоё заступничество не имеет под собой истинной опоры, – произнёс аббат, поражённый таким самопожертвованием. – Твой поступок благороден Освальд, но они должны понести наказание.

– Стойте! – перебил его рыцарь. – Я докажу вам что не лгу. Мой конь должен помнить меня! – Освальд повернулся к пегому скакуну, – Росэфал! Росэфал! – протянул он руки к лошади. – Помнишь ли ты меня старый друг?!

Скакун, спокойно стоявший рядом с державшим его воином услышав своё позабытое имя, встал на дыбы, и варвав уздечку из рук воина, подбежал к Освальду.

– Узнал, старый товарищ, – нежно обнял лошадиную морду Освальд. – Вспомнил чертяка!

– Вот видите, это он ведьмак, он показал нам заколдованный родник! – завизжал старик, вновь подползая к паперти, но один из воинов огрел его плетью и, схватив за плечо, отбросил на место.

Старик заскулил и съежился от страха.

Толпа, на глазах которой происходили эти события, взволнованно зашумела. В этот раз аббат, склонив голову, долго стоял в задумчивости, не зная какое принять решение.

Потеряв последние силы, Освальд медленно осел на землю, рядом с копытами Росэфала.

– Провозглашаю! – наконец поднял руку аббат, призывая к тишине, и, дождавшись, когда все смолкнут, произнёс. – Блаженного Освальда-заступника, сказавшего правду во спасение других, отпустить восвояси. Старца, оговорившего своего спутника, ослепить вновь, так как прозрел он впустую, его душа осталась слепа, и лишить грязного языка, чтобы не клеветал более. Юного же Артура, солгавшего Святой инквизиции на допросе. – аббат сделал паузу и все напряглись в ожидании вердикта, – но, солгавшего из благородных целей. С мальчишки взять слово, что он никому не откроет тайну нахождения заколдованного источника, его слова хватит, и отпустить на все четыре стороны.

Толпа радостно выдохнула. Таким вердиктом все остались довольны: слепец, потерявший остатки своего разума от уготованной ему участи, был не в счёт.

Освальд заплакал от счастья и упал навзничь.

Артур подполз к нему и положил его голову себе на колени.

Освальд открыл глаза.

– Я вновь рад видеть тебя, сэр Артур, – превозмогая боль в груди, улыбнулся Освальд.

– Я тоже рад видеть вас, сэр Освальд, – улыбнулся сквозь слёзы мальчишка. – Вы второй раз спасаете мою никчемную жизнь.

– Кто знает, что за муж сокрыт в этом хрупком теле? – философски заметил Освальд, оглядев щуплого мальчугана, и закашлялся.

– Ты видел там, у ручья камень, в котором воткнут ржавый меч? – спросил Освальд, когда кашель отпустил его.

– Нет, – ответил Артур.

– Нет? Как? Он был.

– Я видел у ручья гранитный валун с мечом, чей клинок отливает белым серебром. Тот восхитительный меч, во истину, достоин короля.

– Хорошо. он твой. – прошептал Освальд, теряя силы. – На дне. ручья.

Освальд замолк, боль в груди становилась невыносимой.

– На дне ручья что-то блестело, – прошептал Артур на ухо Освальду. – Что-то очень похожее на золотые рыцарские латы.

– И они тоже. – промолвил Освальд и уронил голову.

Его немолодое сердце, долгое время бившееся невыносимо сильно, не выдержало и остановилось.

Юный Артур склонился над старым рыцарем и заплакал.

И никто не догадывался, что это были последние слёзы будущего короля.

Когда боль в груди утихла, и Освальд, почувствовав необычайную лёгкость, поднялся посреди быстро опустевшей площади, он увидел как над его бренными останками плакал юный Артур, а рядом с ним стоял, понуро опустив голову, его верный Росэфал.

«Кажется, теперь я умер на самом деле, – почти без огорчения подумал рыцарь, разглядывая осунувшееся лицо, покинутого им тела. – И в этот раз без спектаклей, и без встречающих».

– Почему же «без»? – вышел из-за лошади улыбающийся юноша в белом плаще. Тот самый! – И на счёт спектакля ты тоже не прав: последний акт, разыгранный тобой, получился довольно ярким и запоминающимся.

Освальд тоже улыбнулся словам юноши.

– Рад тебя видеть! – поприветствовал он свою совесть, или, по крайней мере, того, кто ей представился. – Ну, что скажешь?

– Ты был на высоте.

– Я хотел услышать иное, исполнил ли я одиннадцатую заповедь?

– А сам как думаешь?

– Ты просто скажи, да или нет, – Освальд начинал сердиться на собеседника.

– Допустим «да», – лукаво улыбнулся юноша. Пройдя сквозь Артура, он остановился рядом с сердитым Освальдом. – Ладно тебе сердиться, я же сказал, что ты был на высоте.

– Значит одиннадцатая заповедь, гласит «жертвуй жизнью ради защиты и спасения невинного»?

– Нет, с чего ты взял? Может и не так. И вообще, если ты её и выполнил, то не сейчас.

– Как так? А когда тогда?

– Может в самом начале?

Освальд задумался, припоминая, что он такого совершил в начале пути.

Первые лучи, поднявшегося из-за леса солнца, осветили стены церкви и легли на каменную мостовую площади.

– Что же нам пора, – дружелюбно кивнул Освальду юноша. – Пошли, по дороге вспомнишь.

Юноша не спеша побрёл по лучу на рассвет.

– А-а, понял, я всё понял! – обрадовался Освальд и, догнав юношу, напомнил другой пример. – Это когда я отдал калеке своего коня, для благого дела.

– Уже теплее, но ещё чуть пораньше, – продолжая подниматься по лучу, ответил юноша.

Рыцарь пошёл следом, роясь в своих воспоминаниях.

– Когда вогнал меч в камень? Нет. Отказался от доспехов? Нет, глупости. Что же ещё? – размышлял вслух Освальд, семеня за своим проводником.

– Может, кусок хлеба? Не может быть!

– А почему бы и нет, – оглянулся через плечо юноша. – Вполне возможно, что заповедь так и звучит: «сверши, пускай малое, добро, не для благодарности и восторженных похвал публики, а для себя, успокоения своей совести, и не афишируй его». Ты, наверное, и сам не понял, зачем палец к губам тогда приложил. Это было от сердца.

– Странно звучит твоя «заповедь», – поравнявшись с юношей, недоверчиво посмотрел на него Освальд. – Слишком длинно и непонятно.

– А ещё она гласит: «Не прелюбопытствуй».

– Мне кажется, ты просто морочишь мне голову.

– Твоя голова осталась там, внизу. Теперь ты свободен от всей этой обузы, пари душа.

– Если я ещё в начале пути исполнил заповедь, зачем ещё год мучился? – растерянно произнёс Освальд. – И зачем вообще всё это было затеяно? – и тут его осенило, – Или я избранный?!

– Скажешь тоже, – хмыкнул юноша. – Ты просто подвернулся удачно, а избранный, извини, кое-кто другой.

– Сдаётся мне и не совесть ты никакой, или никакая. Я уже запутался.

– Ты всё это время верил, что я твоя совесть?! Вот умора! – захохотал юноша.

– А кто же ты на самом деле? Как тебя звать?

Спутник Освальда продолжал безудержно смеяться.

– Может такой заповеди и не существует? Ты всё выдумал? – не унимался Освальд. – И вообще, куда мы идём?

Его юный собеседник продолжал хохотать ещё громче.

Освальд, оглянувшись, заметил, что белый плащ, развивавшийся за спиной юноши, давно превратился в два больших белоснежных крыла, и тоже рассмеялся.

Теперь он точно знал, что одиннадцатая заповедь существовала, и, пусть он не знал о чём гласит заповедь, но её исполнил.

Такие как его спутник, не врали. Ну, если только самую малость.

Вот такая притча! Чувствуешь, какой глубокий смысл в ней сокрыт? Уловил идею? Мы рыцари, хоть и не богатыри, а тоже кой-чего могём. И юмор у нас более суровый, готический. Эй, Спецкорр, не спи, замёрзнешь! Что значит, «задремал, не записал»? Твои проблемы! Я два раза не поворяю! Как говорится: притчам и сказкам конец, а кто слушал, тот молодец!

P.S. Вы будете смеяться, но у меня всё.